«Серые земли Эдема»

Евгений Владимирович Кривенко Серые земли Эдема

Посвящается Рае

Пролог

Мне стоило немалого труда восстановить эти заметки, созданные в позабытом редакторе 'Word'. Но я надеялся, что они помогут мне найти ответ на некоторые вопросы. Если перефразировать название знаменитой картины Гогена, то они будут звучать так:

'Откуда я? Кто я? Куда я иду?'.

И я бы еще добавил: 'Свободен ли я?'.

Конечно, это старые вопросы, и над ними ломали головы многие философы, художники и писатели. Неожиданно эти проблемы стали крайне важными и для меня…

Вот наконец загрузилась операционная система. Это 'Windows XP Starter Edition' - дешевая и урезанная версия, которую американцы выпускали для бедных стран. Она была установлена на моем купленном из вторых рук ноутбуке, и я снова увидел, только теперь на новом дисплее, Красную площадь на фоне фиолетового вечернего неба, пятиконечную звезду с надписью 'Приступая к работе', и значок мусорной корзины на здании ГУМа.

Я оцепенел…

Я и забыл об этой заставке, а ведь иногда посещаю Красную площадь, только выглядит она теперь по-другому. Хотя цвет неба угадан верно - даже днем солнце не рассеивает фиолетового сумрака. Но храм Василия Блаженного лишен подсветки, в темных зданиях нет ни одного огня, а кремлевские звезды не красны, а черны…

Возможно, поэтому я предпочитаю бывать здесь зимой, когда лежит снег. Он не поглощает солнечный свет целиком, как асфальт и брусчатка, а рассеивает немалую часть.

И тогда голубые сугробы покрывают просторную площадь, слабый розовый свет окрашивает стены Кремля, серо и призрачно выступают стены ГУМа, и чуть зеленеют маковки Василия Блаженного…

Обычно я медлю возле Лобного места, откуда хорошо видны антрацитовые уступы Мавзолея. Два черных пса, мои обычные спутники, предпочитают ждать именно там, пока я оглядываюсь и размышляю. Не знаю, чем привлекает их это место, но они всегда садятся по обе стороны двери, где когда-то стоял почетный караул. Появись на площади туристы, они упали бы в обморок при виде громадных тварей - даже сидя, они выше меня ростом.

То ли это телохранители, то ли тюремный конвой. До сих пор не понял…

Но туристы не появятся, город пуст. Разве что другие призраки, подобные мне, - возможно, именно на этот случай меня и сопровождают псы.

Поверх кремлевской стены чуть желтеют стены здания - бывшая резиденция Президента. Когда-то я там побывал…

Впрочем, я редко размышляю о прошлом, хватает забот о будущем. Ведь город пуст, но не мертв. Когда-нибудь снега растают. Когда-нибудь солнце засветит ярче. Когда-нибудь…

Но я не имею права выдавать эту тайну.

Всё, что могу сказать - когда-нибудь снова начнется бой…

А пока я ухожу. Скольжу над сугробами, не касаясь ногами. Не такое уж хитрое искусство, оказывается. Огромными прыжками следуют черные псы. Эти оставляют ямы следов, но до следующего раза всё заметут метели.

Много снега должно накопиться, чтобы весной потекли реки живой воды, и расцвел Сад…

1. Столица мира.doc

В лицо тянуло холодом, и я долго не мог открыть глаз, а когда наконец поднял тяжелые веки, то увидел лишь серую пелену. Поморгал, и постепенно в ней проявились темные пятна - совсем как на фотобумаге, сунутой в проявитель. Когда-то я забавлялся старым фотоаппаратом отца, снимая на черно-белую пленку и сам печатая снимки.

Наконец изображение стало отчетливым, словно бумага окончательно проявилась, и я увидел горы. Вечерело - на дне темных долин клубились облака, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам.

Я долго глядел на горы, не понимая, где нахожусь. Потом попробовал осмотреться, но голову словно пронзил раскаленный гвоздь, а перед глазами все поплыло. Все же успел понять, что лежу в полутемной комнате - лицом к открытому окну, в нем и видны горы.

Открытому?

Несмотря на режущую боль в глазах, я попытался сфокусировать взгляд. Какие-то тени маячили на фоне гор, и вдруг скачком пришли в резкость - окно загораживала решетка из вертикальных прутьев. Довольно редких, но не протиснешься. Да я и не собирался этого делать, все тело ныло и казалось набитым ватой.

Сумрачные долины, розовые вершины гор над ними, решетка в окне…

Кавказский пленник?

Возникло впечатление, что вижу это не в первый раз. Я потряс головой, надеясь что-нибудь вспомнить, но в памяти лишь распахнулся темный провал, и огненное озеро боли выплеснулось из него…

Снова серая пелена.

Потом что-то скрипнуло, раздались шаги, и я смутно различил белую полу.

Белый халат? Я в больнице?

Похоже на то: взяли руку, возникло чувство холода, а потом легкая боль от укола. Очень медленно перед глазами прояснилось, боль ушла, и я смог повернуть голову.

Вошедший, действительно, был в белом халате, а лицо типично кавказское - горбоносое, с черными усиками…

– Вставай, - безразлично сказал он. - Пошли к доктору.

Уже лучше, а то я успел испугаться, что попал в плен к чеченцам.

Встать оказалось нелегко: ноги подгибались, а санитар не подал руки. Но я все-таки удержался на ногах и сделал шаг к двери. Она оказалась массивной, с глазком наподобие тюремного, и я ощутил холод в животе.

Неужели все-таки плен?

В коридоре пришлось упереться рукой в стену, чтобы не упасть. Некоторое время я тупо глядел на рукав из желтоватой ткани - похоже, больничная пижама, - но потом головокружение прошло. Я заковылял мимо побеленных стен: кое-где штукатурка потрескалась, слева сочился свет из мутных окон, а справа через равные интервалы располагались двери.

Мимоходом заглянул в одно из окон: внизу двор, на клумбах желтых и лиловых цветов лежит длинная тень от ограды.

Спустились по скрипучим ступеням, и попали в устланный ковром коридор. Перед дверью из темного дерева санитар придержал меня. Он не стал стучать, а приставил ладонь к металлической пластине, и спустя несколько секунд дверь отворилась.

Я вяло удивился: дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?

Вошли в полутемный кабинет: шторы задернуты, тускло светит настольная лампа, за письменным столом сидит женщина в белом халате.

– Садись! - равнодушно буркнул санитар, подталкивая меня к кожаному креслу перед столом.

Дверь закрылась, и я с облегчением сел, ноги опять подкашивались. Попробовал рассмотреть женщину: лицо припухлое и без следов косметики, только голубые глаза немного оживляли его.

– Как самочувствие? - нейтральным тоном спросила она.

Снова сюрприз: в голосе отчетливо слышался акцент - так наша преподавательница порой выговаривала русские слова, чтобы показать особенности английского произношения.

Англичанка? Или американка?

Я облизнул губы:

– Слабость. И ничего не помню. Как я попал сюда? И где я?

Женщина помедлила с ответом, оглядывая меня. Голубые глаза на миг сделались жесткими, но тут же обрели прежнюю безмятежность.

– Вы участвовали в научном семинаре, - равнодушно сообщили она. - Во время горной прогулки упали в трещину на леднике. Нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, она окажется временной. Инъекции эуфиллина, процедуры и горный воздух творят чудеса.

Снова акцент. Затрудненный подбор слов и слишком правильная грамматика…

В голове стало проясняться, и я кое-что вспомнил. Неожиданное приглашение на международный семинар с громким названием 'Изучение будущего'. Семинар проходил в Грузии, оплату расходов брал на себя какой-то фонд, а я был небогатым студентом (свою первую работу смог опубликовать только в Интернете), и не стал отказываться от дармовой поездки. Но вот что было дальше…

– Если забыли, то меня зовут Сибил. - Женщина слегка повернулась, и в свете лампы красиво замерцали раскинувшиеся по плечам серые волосы. - Я одна из организаторов семинара, по специальности врач, вот и не захотела бросить вас в таком состоянии. Давайте проверим, как обстоит дело с памятью.

Она вытянула руку - пальцы без колец, а ногти не слишком ухожены, - и повернула ко мне монитор компьютера. Зажегся огонек веб-камеры, и на экране, словно в магазине, торгующем видеотехникой, появилось мое лицо. Щеки впалые, непричесанные черные волосы падают на лоб, глаза смотрят из-под густых бровей настороженно, над верхней губой и на подбородке лежит тень - давно не брился.

Не слишком бодрый вид.

А Сибил пробежала пальцами по клавиатуре, откинулась, и глаза поплыли в сумраке голубыми льдинками.

Настольная лампа погасла, с экрана монитора брызнул яркий свет. Под аккомпанемент странных музыкальных аккордов я увидел калейдоскоп чистейших красок, но в их быстрой смене таился какой-то смысл…

Я не успел разгадать его: багровое солнце стало подниматься над кромкой темного льда. Кровавый диск выбрасывал протуберанцы, и в их сложном танце чудился некий ритм…

Я почти уловил его, но тут солнце исчезло, и появился сумрачный зал. Музыка стала вкрадчивой и таинственной. Густо стояли колонны то ли из стекла, то ли из льющегося синего света, и в их расположении тоже чувствовался какой-то порядок…

Казалось, я вот-вот разгадаю его, но вдруг зал изменился… Я снова в кабинете, только он сумрачнее и обширнее, а за столом ни Сибил, ни ее кресла. Лишь непроглядная тьма.

–Эй! - неуверенно сказал я. - Что за шутки?

Ни звука в ответ, стылая тишина, словно в подземелье.

А потом сзади раздался кашель. У меня мороз прошел по коже, и я быстро обернулся.

В проеме двери стоял человек. Одежда тонула в темноте, виднелись только белые перчатки и такое же белое лицо.

– Я ваш проводник, - сказал человек. - Идемте.

Голос глуховат, но прозвучал с повелительной интонацией.

– Какой проводник? - в панике спросил я.

Незнакомец некоторое время молчал:

– Вы каждый раз забываете… - в тусклом голосе послышалась горечь. - Вы ведь хотели увидеть будущее. А я должен был позаботиться о транспорте. Расстояния и здесь велики, пешком далеко не уйдете.

По спине протек холодок, и я вдруг вспомнил, что на семинаре проводили эксперименты по моделированию будущего, причем с использованием интерактивных компьютерных программ.

Значит, я в виртуальной реальности? Может быть, еще чего-нибудь вспомню?…

Я решительно встал:

– Идемте!

Коридоры пусты, в них царит странный сумрак, лампы едва тлеют. Во дворе те же лиловые и желтые цветы, но теперь у крыльца стоит черная 'Волга'…

Я чуть не рассмеялся:

– Неужели нельзя было придумать чего-нибудь посолиднее, вроде 'Мерседеса'? В виртуальной реальности это ведь ничего не стоит.

Белая перчатка проплыла во тьме, шофер открыл передо мной дверцу.

– Вы не в созданном компьютером мире, - ответил он сухо. - Это реальность, хотя и другая. А вы не особо важная персона, так что не стоит привлекать излишнего внимания.

Мне снова стало холодно, словно в живот медленно опустился ком льда. Что за другая реальность?

Глянул на небо: почему так темно? Солнца не видно - то ли успело сесть, то ли здесь еще не всходило. В темноте горело всего несколько звезд, словно красные от бессонницы глаза смотрели на Землю. Я поспешил забраться в машину.

Шофер повернул ключ зажигания, и мотор завелся почти бесшумно, как в дорогой иномарке. Тронулись тоже плавно, не раздалось даже шороха гравия под колесами. Беззвучно распахнулись ворота, темные холмы потекли назад. Вскоре мне стало не по себе от молчания.

– Куда мы едем?

Водитель повернул голову и долго смотрел на меня, я даже испугался - не врезались бы во что-нибудь. Наконец отвернулся.

– Откуда мне знать, - сказал тускло. - Я всего лишь проводник. Проводник по снам. Направление задаете вы, а я только доставляю на место. И потом забираю обратно. Если человек в состоянии вернуться.

Опять ледяной ком стал опускаться в желудок.

– А что, некоторые не возвращаются?

Шофер пожал плечами:

– Умирают даже в обычном сне. А вы… выбрали не совсем обычный.

– Вы назвали себя проводником, - хрипло сказал я. - Посоветуйте что-нибудь. Я даже не понимаю, где оказался. Какой-то санаторий, фокусы с компьютером…

– Вы участвовали в семинаре, где рассматривались варианты будущего, - глухо заговорил мой проводник. - Такова была тема вашей курсовой работы, которую вы неосмотрительно опубликовали в Интернете. Один из участников семинара выдвинул гипотезу, что проекции самых вероятных вариантов уже существуют в информационном поле Земли, его еще называют ноосферой или астральным планом. А другой продемонстрировал компьютерную программу, которая облегчает выход сознания в это пространство. Раньше было сложнее: приходилось прибегать к медитации, наркотикам, сочетать эманации различных веществ. Теперь все стало гораздо проще. У вас обнаружились определенные способности в этом направлении… и вот вы здесь.

Я сильно ущипнул себя за руку, но к своему удивлению не почувствовал боли. Или астральное тело не испытывает ее?… И тут появилась еще одна неприятная мысль: а вдруг все это только иллюзия? Может, сосед по общаге снова подсунул ЛСД?

Из такого путешествия можно и не вернуться…

– Советую посетить одну из мировых столиц, - так же скучно продолжал шофер. - Увидите, какой она станет в недалеком будущем. Потом можно переместиться дальше во времени. Но чем дальше забираешься, тем больше все тонет в вероятностном тумане… Какой город предпочитаете?

Я чувствовал странный пронизывающий холод, пальцы ног и рук онемели. С трудом выговорил:

– Пусть это будет Москва… - Все-таки не утратил способности соображать, потому что добавил: - А вдруг я увижу только то, что нарисует мое воображение?

– Нет, - шофер небрежно повернул руль, и я вдруг стал различать дорогу впереди: тусклая металлическая полоса тонула во мраке. - Вы увидите то, что наиболее вероятно. Раньше такие сны называли вещими.

– Почему именно я?… - вырвалось у меня. На ответ не надеялся, но шофер оказался неожиданно словоохотливым.

– Вы талантливы. Эту программу использовали многие, в том числе и Сибил, однако результаты получались скромные: соответствующая часть психики легко оставляла тело, но человек просто видел себя со стороны - например, сидящим в кресле. Или дух начинал хаотически блуждать, и нам приходилось помогать выйти из четырехмерных лабиринтов. Здесь требуется уловить сложный алгоритм, по ступеням которого сознание выводится на информационный уровень… Занимались йогой, ДЭИР, или чем-то подобным?

Я молчал, потусторонний спутник попался на удивление болтливый. Или ему поговорить не с кем? А никакой йогой я не занимался: родители небогатые, денег на модные игрушки вроде коммуникатора или медиаплейера не было, вот и пытался поразить девчонок памятью на всякие мелочи.

'Андрей, во что я вчера была одета?'.

'В синие джинсы, голубую блузку и лазоревый лифчик'.

'Хи-хи, а откуда знаешь про лифчик?'.

Сама напоказ и выставила - когда нагнулась за ручкой и больно долго ее подбирала.

Так что натренировал память, в учебе это потом здорово пригодилось…

Я вздрогнул, впереди заморгал красный глаз. Вскоре мы оказались на развилке: одна металлическая полоса уходила направо, другая налево, а посередине мигал красный шар, хотя никакой опоры для него не было видно.

– Что это? - спросил я.

Шофер остановил машину, и меня слегка потянуло вперед.

– Ноосфера весьма пластична и легко подстраивается к нашему восприятию, - вяло сказал он. - Это зрительный образ исторической альтернативы. Вы ведь знаете, что будущее многовариантно. Здесь представлены два наиболее вероятных. Классическая бифуркация реальности…

– Какая забота о путниках, - саркастически сказал я. - И что вы посоветуете?

– Правую дорогу, она шире, так что этот вариант наиболее вероятен. Собственно, я по ней уже ездил. Огромный город, большое движение. К счастью, риска столкновения нет, все это лишь отражение в темном зеркале астрала.

– И много вы так трудитесь? - осведомился я.

– Порядочно, - сухо сказал шофер. - Есть работы и похуже, но распространяться об этом не положено. Так едем?

Снова темные холмы поплыли назад, и я постепенно задремал, смутно удивляясь тому, что засыпаю во сне…

– Проснитесь!

Опять красный свет озарил темноту. Я открыл глаза шире и увидел, что край неба светится багровым - и здесь восходило солнце.

Сумрачный пожар охватил полгоризонта, когда мы пересекли по мосту пустынную кольцевую дорогу. Вскоре огромные здания заслонили солнце, и лишь в окнах загорались багровые отсветы. Я почувствовал смутную тревогу: улицы, на которых даже в раннее утро обычно хватало автомобилей, на этот раз были пусты. Лишь иногда попадались явно брошенные машины: у одной открыт капот, другая с помятым боком приткнулась к тротуару. Что здесь произошло?

Я покосился на шофера: в белых перчатках и с бледным лицом, тот поворачивал руль, объезжая стоящий троллейбус.

Наконец дорогу перегородили сбившиеся в кучу автомобили: черный 'Джип-Чероки' подмял одну машину, другая лежала на боку, да еще троллейбус развернуло поперек улицы. Пришлось остановиться.

Водитель повернулся ко мне.

– Не понимаю, - тускло сказал он. - В прошлый раз это был оживленный город. Видимо, произошло смещение вероятностей. Такое случается, хотя и редко… Дальше вам придется идти одному. Посмотрите на газеты в киосках, взять в руки не получится, но хотя бы прочитайте заголовки… Когда узнаете, что случилось, то сообщите, где вас забрать. Вот коммуникатор - здесь спутниковый телефон, а в компьютере карта города. Это тоже астральное клише, но можно пользоваться, как настоящим.

Шофер протянул устройство с большим дисплеем и клавиатурой. Я примерно знал, как им пользоваться - один студент из Сибири часто болтал с родными и показывал на дисплее карты и фотографии родных мест.

Я взял коммуникатор и оглянулся: не горит ни одного фонаря, окна темны, и только серый рассвет медленно разливается по улице. Мне вдруг показалось - это волосы Сибил окутали город пепельным саваном.

Я зябко передернул плечами.

Выйдя из машины, включил коммуникатор. Появилась карта центрального района Москвы, а на одной из улиц красная точка - мое местоположение. И в этом странном мире вокруг Земли кружат навигационные спутники.

Так, эта улица должна привести к Кремлю…

Сзади зафырчал мотор, и я оглянулся - привезший меня автомобиль разворачивался, шофер даже не помахал на прощание.

Я вздохнул и поплелся в другую сторону. Уже ясно, здесь что-то произошло. Война? Но тогда почему никаких разрушений? И ни следа людей?…

Миновал дом за домом: стеклянные стены зданий чисты, словно только что вымыты, но по-прежнему - никого. Я снова почувствовал озноб.

Справа открылся сквер, в сумраке за деревьями забелела колоннада церкви. И тут я вздрогнул: на паперти стояла фигура в темном балахоне, с непокрытыми черными волосами и черной бородкой. Монах?…

Фигура скользнула за колонны и скрылась.

Я подождал, пока успокоится сердце, и пошел дальше.

А вот и газетный киоск - закрыт, но сквозь стекло можно прочитать заголовки и даже текст на первых страницах.

Ничего особенного: большинство фамилий незнакомы, хотя пару раз попались привычные звезды эстрады. Президент, к сожалению, не упоминался: интересно, кто у них сейчас? Ах да, надо посмотреть дату выпуска…

Я не успел.

Протяжный скрип раздался за спиной, словно отворилась древняя дверь…

Я поспешно оглянулся - никого.

Снова скрип, а затем снова. Я закрутил головой, и меня прошиб холодный пот. Длинная хищная тень нырнула за черный 'БМВ', одиноко замерший у тротуара.

Вот они, стражи мертвого города! То ли брошенные хозяевами черные псы, то ли волки - уже несколько бегут, мелькая за брошенными машинами.

Я мигом забыл о газетах и тоже пустился бежать, хотя ноги заплетались…

Черные тени мелькают справа и слева, каблуки неслышно ударяются об асфальт, холодный воздух обтекает разгоряченное лицо. Хоть и в астральном теле, но я что-то чувствую. Проснусь ли, если меня загрызут в этом жутком сне?…

Слева красные стены Кремля, впереди спуск к Москве-реке. Золотом горит купол Христа Спасителя, в темной воде змеится красный огонь - над зданиями восходит солнце.

Куда теперь, броситься в воду?

На подгибающихся ногах я сбежал по ступеням, а псы вдруг замедлили бег и разом сели, обратившись в черные статуи. Я тоже остановился, и словно застыло время, только сильно билось сердце, да горели щеки.

На набережной вдруг появилась странная фигура - человек в темном одеянии, с ножнами на желтоватом поясе. Я даже не заметил, откуда взялся, лишь слегка задрожал воздух. Следом возникла женщина с пышными волосами и в зеленой полупрозрачной одежде. Третьим материализовался некто в синем плаще, со смуглым, будто обожженным лицом.

Я цеплялся за остатки самообладания. 'Это всего лишь призраки, - отчаянно внушал себе. - Призраки, рожденные твоим мозгом, который пытается хоть как-то справиться с неизвестным'.

Чтобы не поддаться безумию, я заговорил.

– Кто вы? - голос прозвучал хрипло. - Что случилось с городом?

Я надеялся, что не получу ответа и призраки растают как дым над темной водой, но женщина обвела взором реку и здания, а потом повернулась ко мне. Когда заговорила, то в голосе прозвучало холодное очарование, словно зазвенели ледяные колокольчики, и мое сердце заныло.

– Была война, но воля Владык сохранила город. Будущая столица мира может погибнуть лишь вместе с миром.

– Кто вы? - мой голос дрогнул.

Человек в темной одежде опустил руку на ножны, слова прозвучали как свист меча:

– Кто ты, что первым появился в сердце мира? Хочешь участвовать в игре Владык?

– Многие первые станут последними, а последние первыми, - глумливо заметил третий, в синем плаще.

Я задрожал, увидев его глаза: тигриные, с вертикальным черным зрачком.

– Какая игра? - выговорил я с трудом. - Не хочу участвовать ни в какой игре. Я случайно оказался здесь…

– Тогда ты умрешь, - словно плюнула фигура в синем. - И не только ты. Оглянись!

Я глянул на реку, но по другую сторону не увидел ничего: темная вода тонула в сумраке, и даже солнечный свет не рассеивал его. Тонкие голубые линии рассекали воду, превращая в подобие шахматной доски. Вдруг фигуры появились на ней - половина красные, как кровь (и каким-то образом я понял, что это мои фигуры), а половина белые.

Вот взвился бледный конь - первый ход…

Доска оказалась рядом, и я неуверенно протянул руку к своей королеве. И испытал шок: точеная фигура повернула голову, печально поглядев на меня. У меня потемнело в глазах, я видел только серые глаза, светлые волосы и огненно-рубиновое платье…

Что-то изменилось вокруг. Я оторвал глаза от королевы: три человека (если только это были люди) и город - все исчезло. Я стоял на шахматной доске вместо короля и вдруг почувствовал прикосновение - это королева в красном доверчиво положила руку мне на плечо. Доска поплыла по черной реке, и на нас двинулся белесый строй.

Все погасло…

Хотя нет, я снова сидел в кабинете, голова страшно болела, а глаза Сибил были холодны, как лед.

– Что вы видели? - потребовала она.

Как на допросе.

Но я был слишком ошеломлен и только вяло спросил:

– Разве вы не слышали разговоров?

– Нет! - глаза Сибил сверлили голубыми буравчиками. - Это ваш личный опыт.

Я нехотя рассказал о поездке на призрачной 'Волге', сумрачном пустынном городе и трех странных фигурах. О шахматной доске и королеве почему-то не смог сказать ни слова.

Глаза Сибил постепенно расширились - мягкий голубой свет загорелся в них, а на лице, напротив, резче выступили скулы.

– Какой-то бред, - уныло закончил я.

– Не обязательно. - Сибил отодвинулась в тень. - Возможно, вы действительно видели астральную проекцию одного из вариантов будущего. К сожалению, с подобной техникой сейчас активно работают спецслужбы и военные. Посредством зрения и слуха в мозг внедряется сложная программа, замаскированная под зрительные образы. Программа подавляет контроль разума и высвобождает ту часть психики, которая имеет прямую связь с информационным полем, или астралом, как его иногда называют. Главная трудность в том, чтобы не блуждать без цели, а сконцентрироваться на поиске нужной информации. У индийских йогов на овладение подобным умением уходила почти вся жизнь. А сейчас нужен только компьютер с частотой процессора не менее трех гигагерц, соответствующая программа и… умение видеть. У вас последнее качество есть.

Вспомнив проводника по снам, я решил кое-что проверить.

– И многие уже… пользовались этой программой?

В глазах Сибил промелькнула досада.

– Немало… - проронила она. - Я и сама несколько раз. Беда в том, что восприятия слишком хаотичны. Программа открывает дверь, но не может сориентировать в непривычном мире. Нужна редкая внимательность, развитое воображение и… что-то еще, иначе путешествие превращается в кошмар.

Я поежился:

– Почти так и было.

– Ну-ну, - довольно улыбнулась Сибил, становясь похожей на домохозяйку: вот-вот начнется любимый телесериал. - У вас всё неплохо получилось.

Она моргнула:

– Думаю, скоро вы совсем поправитесь. До завтра.

Нажала кнопку, и сзади потянуло холодом - открылась дверь. Санитар молча подождал, пока я встану.

На этот раз прошли через веранду. В полутемном дворе два охранника с автоматами направлялись к воротам, впереди молча бежала черная собака.

– Хорошо нас охраняют, - обратился я к провожатому.

– На Кавказе неспокойно, сам знаешь, - равнодушно ответил тот. - Чечены, бандиты всякие.

Поднялись по лестнице, и я узнал дверь своей палаты. На пороге замялся, не хотелось входить. Вдруг ярко вспомнил, как всю прошлую ночь падал в черную бездну.

Санитар открыл дверь.

– Заходи. Укол придут сделать позднее.

Дверь защелкнулась, с этой стороны ручки не было. Мне снова пришло в голову, что палата смахивает на тюремную камеру. Забыл спросить у Сибил, почему такая обстановка. Я огляделся, и сходство с камерой стало еще заметнее: забранное решеткой окно, узкая кровать, тумбочка, стул. Я приоткрыл дверь в боковой стене - там туалет с водопроводной раковиной и унитазом. Над кроватью пощелкивают кварцевые часы.

Я сел на кровать.

Итак, кое-что мне удалось вспомнить. Я изучал футурологию в университете, на четвертом курсе разместил в Интернете курсовую работу о возможных вариантах развития современной цивилизации, а потом меня пригласили на семинар…

Голова заболела - передо мной словно приоткрылась та бездна, куда падал всю прошлую ночь, и где плавали, словно пряди тумана, обрывки воспоминаний.

Я стиснул ладонями виски. Пришла жуткая мысль: а вдруг такое повторяется каждую ночь? Возможно, я уже не раз забывал все, что сумел вспомнить за день? Что это за укол, о котором говорил санитар? Может быть, не эуфиллин, а что-то другое?…

Вдруг меня все-таки похитили? Но кто, Сибил? Смешно и подумать, похожа на домохозяйку. И зачем? У меня ни денег, ни богатых родственников, с которых можно потребовать выкуп…

Я встал, чтобы еще раз осмотреть окно. Рама открывалась только внутрь, холодный вечерний воздух тронул лицо, пахнуло сырым железом. Прутья вделаны в бетон, вряд ли выковыряешь. Где-то я читал, как герой расшатал решетку ножкой от кровати, но моя сделана из дерева и для этого не годится. Снова заглянул в туалет - там окна нет вообще. Подошел к двери - ручки нет, и открывается внутрь, так что не выбьешь.

На то, чтобы выбраться, моих способностей явно не хватит. Или…

Я снова сел на кровать. Стиснул голову руками: ну, придумай же что-нибудь!

Сначала пришло воспоминание: красный фонарь над сумеречной развилкой, белые перчатки шофера на руле.

А потом появилась идея…

Способ странный, но чем я рискую?… Только есть одно 'но'. Если догадка верна, и мне колют какой-то препарат, стирающий память, то как я завтра вспомню то, что сейчас пришло в голову?

Нет, надо запомнить. Надо запомнить. Надо запомнить…

Я все еще повторял про себя эти слова, когда снова открылась дверь. Санитар грубо закатал рукав пижамы.

– Эуфиллин, - в голосе прозвучало злорадство.

Я снова падал в темную бездну, но на этот раз меня догоняли, кружась по спирали и отдаваясь эхом от невидимых стен, чьи-то слова:

'Помни проводника по снам… помни проводника по снам… помни…'.

Интерлюдия. На берегу

Тогда я впервые посетил другой мир. Хотя почему впервые - многие бывают в тех краях, в видениях или особых снах, но потом забывают, слишком странен такой опыт и далек от повседневности. Скорее, впервые смог запомнить… И почему другой - ведь это была только тень, которую наш мир отбрасывает в будущее.

Но лишь недавно я стал понимать это, а тогда был моложе, и окружающее казалось мне простым и ясным. Теперь я узнал больше, и яснее стали слова царя Соломона: 'В многой мудрости много печали'.

И все равно я знаю недостаточно. Пусть мое новое положение и позволило докопаться до встречи, которая явилась первопричиной описываемых событий, но многое осталось неясным. Так, мне остались неизвестны имена Тех, кто вел эту беседу. Хотя и догадываюсь…

Запись этой встречи удалось получить с огромным трудом. Возможно, это даже не запись, а мне позволили присутствовать при реальном событии. Пусть оно произошло в прошлом, но что такое прошлое? Тоже тень, только застывшая, которую отбрасывает вспять настоящее. Мы влачим эту тень за собой, когда бредем в неопределенный сумрак будущего, и при желании можем вновь и вновь окунаться в нее…

Признаюсь, после просмотра я был озадачен, и у меня возникло еще больше вопросов, чем было прежде. Но я начинаю привыкать, что ответы на подобные вопросы придется искать по дороге в будущее. Конца этой дороге не видать, но начало, похоже, было здесь…

Мне так и не удалось установить, где находится это место, что странно при моих нынешних возможностях. Выглядит оно довольно обычно - песчаный пляж на берегу моря. Хотя почему-то сразу кажется, что это не море, а океан. Ночь, серый песок, а за ним темная гладь воды сливается с небом. Вода мерцает, но это отсветы не Луны, а звезд. Их гораздо больше, чем обычно на земном небе, они ярче и окружены мерцающими ореолами. Однако можно уловить очертания знакомых созвездий, так что, похоже, это все-таки Земля. Сзади слышен легкий шум деревьев, но самих в темноте не видно.

Сначала пляж пуст…

Темные фигуры появляются неожиданно. Их три: одна стоит, другая сидит на песке, а третья прогуливается взад и вперед. Разговор начинается сразу. Я не могу понять слов - звуки странны и, сопровождая их, перед глазами вспыхивают световые узоры. Но тут же следует синхронный перевод. Он бесстрастен и не позволяет понять, кто говорит.

– Прогресс человеческой техники привел к тому, что Трое вырвались на свободу. Они уже могут облекаться в тела из уплотненного эфира. Мир все быстрее скатывается к разгулу насилия и мутных страстей. Для нас губительны столь темные излучения. Твоя мечта так и не осуществится.

– А твоя? Хотя да, ты ведь не мечтатель. Ты всегда суров, Страж равновесия.

– Равновесие необходимо. Долгое время силы Ян и Инь, Запад и Восток, уравновешивали друг друга, и это равновесие способствовало более или менее мирной эволюции. Но теперь Запад перешел в наступление. Если не принять срочных мер, то в течение столетия возникнет мировое государство, основанное лишь на принципе Ян с его рационализмом, агрессией и эгоизмом. Женское начало Инь будет подавлено, а значит интуиция, гуманизм и коллективизм почти исчезнут из сознания людей. Воцарится культ тьмы. Разве ты хочешь этого, сестра?

– Конечно нет, брат. Но ты знаешь, что мы не можем обнажить оружие на Земле. Планета обратится в пыль, а виновник будет стерт из Мироздания.

– Взявшие меч, мечом погибнут. Большая война опасна, потому что тогда Трое обретут исполинскую мощь, и сроки будут в очередной раз отложены. Нам нужен Удерживающий - народ, в котором гармонично соединятся Начала. Это даст мощное ускорение эволюции.

– Кто это будет? Европа идет к упадку, не так давно она со свирепой радостью растерзала одну из собственных стран. Обновление возможно за счет свежей крови Азии, но оно идет медленно. Китай поднимается как молодой лев, но ему еще предстоит выбор. Конфуцианский рационализм почти столь же опасен, как и западный. В странах Ислама течение Инь сильно, хотя и скрыто в глубине. Но их народы молоды и недостаточно терпимы. При их главенстве в мире вряд ли сохранится культурное многообразие, и уже принцип Ян подвергнется гонениям. В Индии возводится храм будущего. Ее дух утончен и откажется от применения оружия. Россия полуразрушена в результате агрессии Запада. Сейчас народ избавился от избытка энергии и начал отстраивать свой дом заново, но Запад будет препятствовать, не желая терять плодов победы. Другие страны Востока имеют либо недостаточное население, либо мало ресурсов. А у нас нет времени создавать новый народ, и нет ресурсов для него. Мы должны выбирать из существующих.

– Значит, остаются страны Ислама и Россия.

– В странах Ислама слишком высок уровень энергии. Мы получим эпоху религиозных войн и откат эволюции. К России уже был обращен Зов, и она встала на путь создания новой цивилизации, но поддалась соблазнам Запада и рухнула.

– Спустя столетие Зов может быть повторен. Размыслите, брат и сестра! Чтобы противостоять мощи Запада, нужна страна с большими ресурсами, а они есть только у России. Нужен народ, способный построить государство на основе братства, и такой исторический опыт есть у России. Нынешний упадок не препятствие, а скорее возможность. Встать может лишь тот, кто упал. Воскреснуть может лишь тот, кто умер. Чем грязнее почва, тем прекраснее цветок. Вы знаете это.

– Наш Хранитель равновесия неравнодушен к этому народу. Он уже помог одному из них.

– У него Дар, и он может быть полезен для нас. Однако только народа мало, нам нужны помощники. Ты сама сказала, что мы не можем взяться за оружие.

– У вас немало помощников.

– Как и у тебя, сестра. Но нужны те, кто сможет балансировать космические энергии на лезвии меча. Только ты можешь подобрать таких.

– Их судьба будет горькой, - печаль слышится в голосе. - Однако я позабочусь о награде.

Следует молчание. Только шелест деревьев, всплески волн, да танцующий звездный свет на воде. Трое, видимо, размышляют или что-то созерцают.

Снова раздается голос:

– Мы избрали страну. Зов будет вторично обращен к России. Но ей нужно оружие, помимо ядерного. К сожалению, мысль о Братстве глубоко чужда Западу, к тому же потребительский дух не позволит ему мирно отказаться от ресурсов, которые оказались в его распоряжении. Он готовится к войне и накопил горы изощренного оружия. А мы не можем выпустить на свободу волны пламени.

– Человечество давно подбирается к тонким энергиям. Мы препятствовали овладению ими, направляя усилия людей по более трудному пути. Слишком велика опасность, что кто-то с легкостью создаст оружие, по мощи сравнимое с ядерным. Но теперь я приоткрою дверь.

– А я подберу людей, способных применить оружие Армагеддона, не разрушив при этом мир.

Хотя перевод подчеркнуто нейтрален, мне кажется, что это говорит женщина. И я догадываюсь, кто…

– Закончим молитвой Всевышнему.

Снова молчание, еще более глубокое. Теперь все трое стоят. А я не могу сдержать улыбки: оказывается, даже от Них до Всевышнего дистанция немалого размера.

Вот так по крупицам и собираешь информацию.

А ведь я только начал подбирать странные камешки на берегу великого океана…

2. Безенгийская стена.doc

К вечеру подножия гор заволокло облаками - они клубились в темных долинах, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам…

Я сидел на дощатой веранде и, прихлебывая кислый айран, пытался понять: как здесь оказался? А заодно и вспомнить, кто я такой? Хорошенький набор вопросов. Но туман окутывал память плотнее, чем горные долины…

Я огляделся: по веранде расставлены столы, покрытые клеенкой, за ними несколько мужчин. Каждый за своим столом, все в желтоватых пижамах, как и у меня. Все молчат: кто пьет айран из кружки, кто откинулся на спинку плетеного стула и смотрит на розовеющие вершины. Лица вялые и безучастные, неужели такое же у меня?…

Наверное, это больные.

За перилами веранды дворик: желтые и лиловые цветы на клумбах, высокая ограда, за ней поросший соснами холм. По склону вьется дорога, подходя к железным воротам. Они заперты, рядом будка, и сквозь окошко видно, что там кто-то есть.

Санаторий? Психбольница?…

По этой дороге меня должны были привезти, но я ничего не помню. Неужели какая-то болезнь привела к потере памяти?… Хотя с умственными способностями, кажется, все в порядке: быстро разобрался, где нахожусь.

Что на Кавказе - понял сразу, санитары на вопросы отвечали уклончиво, но с неистребимым кавказским акцентом. Поначалу удивило, что солнце стоит не над снежными вершинами и ледниками, а плавится в синеве с другой стороны небосвода. Но потом сообразил, что нахожусь к югу от Кавказского хребта и, судя по высоте гор, - уж не Безенгийская ли это стена? - скорее всего в Грузии. Но как я сюда попал?…

Не поговорить ли с соседом слева? Хотя пока расспросы ни к чему не привели, получал такие же односложные ответы, как от санитаров: 'Лечусь… Не помню… Отвали…'.

Все же я открыл рот, но спросить ничего не успел.

Подошел санитар - крупный черноволосый мужчина в белом халате - и с акцентом сказал:

– Пошли. Тебя доктор спрашивает.

Я уныло подумал, что мог участвовать в горном походе по Кавказу, произошел несчастный случай, и товарищи оставили в больнице.

Встал и пошел за санитаром.

Коридор, холл, опять коридор, звук шагов тонет в ковре… Мы остановились перед массивной дверью, санитар приставил пальцы к вмонтированной пластине, и спустя несколько секунд дверь открылась.

Дактилоскопический замок, вяло отметил я. И слегка удивился, но не замку, а скорее тому, что не испытываю особого удивления, хотя зачем дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?…

За столом сидела женщина в белом халате, в свете лампы красиво мерцали серые волосы. Оглядев меня, кивнула провожатому:

– Можешь идти.

Снова акцент, хотя уже не кавказский.

Дверь закрылась, и докторша указала на кресло.

– Садитесь.

Я сел, пытаясь разглядеть глаза собеседницы: словно голубые льдинки плавали в сумраке.

– Как себя чувствуете? - Скучный голос, ни тени доброжелательства.

Будто стук послышался вдалеке. Я моргнул.

– Вроде неплохо. А что со мной? Я ничего не помню.

Женщина-врач внимательно оглядела меня, а потом повернула голову к компьютерному дисплею. Лицо слегка осветилось: немного припухлое, без всякой косметики.

– Вы упали в ледниковую трещину, - равнодушно сообщила она. - Удар головой, нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, потеря памяти окажется временной…

Снова стук, но теперь отчетливее - словно кто-то постучал молотком посереди комнаты. Странно, докторша как будто ничего не услышала. Развернула ко мне монитор:

– Давайте проверим, как обстоит дело с памятью…

Ритмичные удары раздались прямо в ухо:

'Помни… проводника… по снам!'.

Что они значат?…

Странная музыка… калейдоскоп чистейших красок… багровое солнце, встающее над кромкой темного льда… зал с колоннами из льющегося синего света…

И вот я снова в кабинете Сибил, только он обширнее и сумрачнее, а за столом непроглядная тьма.

Но теперь я вспомнил, что хотел спросить, и у кого!

Я медленно обернулся.

В открытой двери стоял человек, во тьме виднелись только белые перчатки и такое же белое лицо.

– Здравствуйте! - сказал я. - Могу я задать вам несколько вопросов?

– Слово 'здравствуйте' здесь уже не подходит, - глухо отозвался гость. - Но вопросы задавать можно. Это мой долг - отвечать и показывать.

– Где я и что со мной?

– Вы в бывшем санатории, который обращен в лабораторию и частную тюрьму. Вас доставили сюда после семинара, где изучались варианты будущего.

– Кто доставил? - В голове начала пульсировать боль, я попытался сфокусировать глаза на белом лице, но не мог.

– Я не вправе отвечать на вопросы о других людях.

– Тогда хотя бы подскажите, как выбраться отсюда, - сердито сказал я. Видно зря надеялся, что в этом сумрачном мире - я вспомнил его! - могу получить ответы на все вопросы.

– Пожалуйста, - темнота в двери всколыхнулась. - Следуйте за мной.

Снова полутемные коридоры (я уже видел их!) и едва тлеющие лампы. Как-то неожиданно мы оказались в моей комнате, а точнее тюремной камере.

– Смотрите, - бесстрастно сказал проводник.

Я чуть не ахнул, стены внезапно сделались прозрачными, а точнее полупрозрачными - как зеленоватое стекло. Слева в другой камере кто-то лежал на койке, а справа помещение было пусто и за ним, как сквозь зеленые занавеси, виднелся верх каменной стены и качающиеся верхушки сосен.

– Здорово, - хрипло сказал я. - Как вы это сделали?

– Я ничего не делал, - слегка пожал плечами проводник. - Этот мир подчиняется силе мысли.

Ну и ну…

– Все равно не вижу, как выбраться отсюда. Пускай наружная стена близко, но как попасть в коридор? И там, наверное, охрана.

Действительно, в конце коридора виднелась неясная человеческая фигура.

– Смотрите внимательнее, - в голосе проводника послышалось нетерпение.

Вот оно: в зеленой занавеси, что отделяет комнату справа, просвечивает прямоугольник. Видимо, обе комнаты соединяла дверь, а потом ее забили досками и оклеили обоями. Будем надеяться, что забили не слишком крепко.

– А как?… - я обернулся к проводнику.

И замер, никого не было. А затем сумрак просветлел, и я снова оказался в кабинете Сибил.

– Что вы видели? - потребовала она. - На этот раз сеанс был очень коротким.

Голова раскалывалась от боли, я поднял руки и помассировал виски ледяными пальцами.

– Ничего, - вяло соврал я. - Какие-то световые эффекты, а потом страшно разболелась голова.

Сибил долго в упор смотрела на меня, так что мне сделалось неуютно.

– Ладно, - в ее голосе прозвучала досада. - Может быть, другой раз окажется результативнее.

Она даже не пыталась хитрить, никаких разговоров про амнезию! Видимо, была уверена, что за ночь я все забыл.

Тот же молчаливый санитар проводил меня обратно в комнату.

Я надеялся, что из-за краткости визита к 'доктору' у меня останется больше времени до укола. Сразу направился к водопроводному крану, открутил изогнутую трубку, из которой вытекает вода, и стал осматривать стену. Металлическим предметом легче колупать ее, чем голыми пальцами.

Скоро нашел слегка выпуклый шов и принялся за работу. Только бы никто не посмотрел в глазок! Но кавказцы казались не особо рьяными надзирателями.

Обои отдирались легко, а кускам штукатурки я не давал упасть на пол и складывал в стороне. Довольно скоро оголил доски, и тут пришлось попотеть: железной трубкой никак не мог отковырнуть первую из них. К счастью, вторая оказалась прибита всего одним гвоздем. Работали здесь спустя рукава.

Наконец я пролез в соседнюю комнату, тут пахло пылью. В окне уже стемнело, но его не загораживала решетка, и я осторожно выглянул.

Я находился на третьем, верхнем этаже. Ограда вокруг двора здесь подходила к торцевой стене здания и казалась легко доступной - метра два по карнизу (здание было старой постройки, с карнизами и лепниной). Лишь бы никто не посмотрел вверх. Безопаснее было бы подождать полной темноты, но я не хотел рисковать: в мою камеру могли зайти для укола.

Я открыл раму, петли противно завизжали, и я снова взмок от пота. Но никто не стал ломиться в дверь, я еще раз оглядел двор и поспешно взобрался на подоконник. Потом, стараясь не глядеть вниз, вылез на карниз.

Оказалось даже удобнее, чем ожидал: руками можно было придерживаться за водосточный желоб вдоль крыши, а вниз я по-прежнему не смотрел. Только сразу повеяло холодом, и мокрая от пота майка прилипла к спине.

Я довольно быстро добрался до гребня стены, но там оказалась колючая проволока. Пока перебирался, разорвал штанину и расцарапал до крови ногу. Наконец повис на руках по ту сторону стены, глянул вниз на темные кусты и разжал пальцы.

До сих пор я гордился собой: сумел воспользоваться помощью таинственного проводника, разобрал перегородку, выбрался из комнаты и вот-вот окажусь на свободе. Прямо-таки агент национальной безопасности. Но на этом мое везение кончилось…

Наверное, пресловутый агент приземлился бы беззвучно, а рядом оказалась бы блондинка на иномарке. Я же вломился в кусты с громким треском, разодрал щеку, на миг меня задержала зацепившаяся пижама, а потом я почувствовал боль от удара пятками, и вдобавок крепко приложился боком о какую-то корягу.

В принципе, после такого шума можно было лежать спокойно и отдыхать. За стеной взвыла сирена, залаяли собаки, а по земле зашарил бледный луч прожектора. Но я как дурак вскочил и, прихрамывая, пустился бежать по скользкой от хвои земле.

Очень скоро сбоку метнулось что-то черное и лохматое, сбило с ног и жарко задышало в лицо разинутой пастью. Я представил, как сейчас овчарка вцепится мне в горло, и постарался лежать тихо. Где-то слышал, что лежащих собаки не трогают.

Или это действительно так, или собачка решила растянуть удовольствие, но в горло не вцепилась, а оглушительно залаяла, обрызгав мне лицо горячей слюной. В ответ послышался скрежет бегущих по гравию ног, непонятные, но явно недоброжелательные возгласы, а затем кто-то саданул в больной бок сапогом или ботинком.

Хотя особо зверски меня не били: ребра, похоже, остались целы. Лишь когда вздернули на ноги, я получил такую плюху, что перед глазами заплясал фейерверк искр, а рот наполнился соленым. Затем меня отволокли обратно, но уже не в родную камеру, а на второй этаж. Бросили как мешок на пол и оставили размышлять, что агента национальной безопасности из меня не получилось.

Через некоторое время я попытался встать и с удивлением обнаружил, что ноги держат, а кости как будто целы. В этой комнате тоже был умывальник с зеркалом, так что я подковылял и стал обмывать лицо, временами шипя от боли.

Тут в двери щелкнуло, и я повернул голову: неужели пришли добавить? Или уже с уколом?

Дальнейшее помню странно, словно видел слайд-шоу на экране монитора. Теперь-то я понимаю, почему…

Вошедший мне незнаком, и на нем не белый халат, а черный подрясник. Мое сердце делает перебой, сразу вспоминаю фигуру на паперти в безлюдной Москве. Вдоль лица старомодные бакенбарды, переходящие в бородку клином, а черные волосы спадают на плечи. Глаза под прямыми, как по линейке проведенными бровями, отсвечивают зеленым, будто у кошки.

Посетитель кладет на тумбочку какой-то предмет и внимательно смотрит на меня.

На всякий случай я решаю быть вежливым и шепеляво говорю:

– Добрый вечер.

– Здравствуйте, Андрей, - отзывается гость. В голосе нет и тени кавказского акцента, который звучал у других санитаров, но что-то в нем кажется странным.

– Вы с уколом? - я испытываю неприятное чувство от близости черной пропасти.

Но посетитель медленно качает головой и говорит довольно фамильярно:

– Тебе и так досталось. Ложись, я тебя осмотрю.

Я плетусь к кровати, на ходу стягивая разорванную пижаму. Обижаться на 'тыканье' нет сил.

– Вы из монастыря? Служите при этом… санатории?

Монах снова качает головой:

– Разве проводник не сказал? Это не санаторий. А я… в некотором роде действительно из монастыря. Про Новый Афон слышал?

– Он вроде не действующий, - я со стоном забираюсь на кровать.

– Неужели?… - в голосе гостя слышится удивление. - Хотя в последние годы мне приходилось много странствовать, так что новостей не слыхал.

Он проходится жесткими пальцами по бокам и спине. Я снова шиплю от боли.

– Тебе повезло. Ребра целы и внутри как будто ничего не отбили. Впрочем, им не было резона тебя калечить.

– Кому 'им'? - бормочу я. - И вы кто, врач?

Я испытываю странное чувство щекотания по всему телу, а боль уходит, сменяясь чувством облегчения и покоя.

– Мир имеет нужду во враче, - туманно отзывается монах, - вот и пришлось им стать… А тебе нельзя спать. Бодрствуй.

– Почему? - вяло спрашиваю я. Неудержимо накатывает сон.

– Проводник сказал, что вряд ли выберешься сам. А ты ходил по странным дорогам и видел то, чего не видел еще никто. Другие не должны узнать, что скрывается за завесой, поэтому оставлять тебя здесь нельзя.

– Я уже пробовал выбраться, - сердито отвечаю я. - Так накостыляли…

– Тише, - говорит гость и почему-то глядит на часы, висящие над кроватью.

Я тоже смотрю на стрелки: девять. В прошлый раз мне сделали укол примерно в это же время и ушли, оставив падать в тошнотворную темноту…

Часы издают 'тик', а потом еще раз. Странно, между звуками как будто проходит много времени.

Я жду нового щелчка, но черный монах трогает за плечо.

– Пора. Надевай халат и идем!

Наконец-то я понимаю, что странно в его голосе - словно посвист ветра слышится в нем. Удивленно спрашиваю:

– Куда? Опять к доктору?

– Нет, - говорит монах. - Разве тебе не сказали, что держат в плену? Хотя да, ведь кололи этот препарат…

– Кто держит в плену? - бормочу я. - Чеченцы?

– Нет, другие. - Голос звучит глухо в полной тишине. - Может быть, вспомнишь кое-что по дороге. А сейчас нам пора.

– Почему я должен верить вам? Как вас зовут? - я безуспешно оглядываюсь в поисках пижамы и при этом чувствую странное оцепенение: мысли еле ползут, а глаза никак не фокусируются…

Монах сильно дергает меня за руки - и я оказываюсь сидящим на кровати, с пижамой на плечах.

– Меня зовут Симон, - словно ледяной ветер свистит в ушах. - Считай, что меня попросили освободить тебя. В бумажнике твои документы, я кладу его в карман пижамы.

'А как же другие в этом санатории?' - хочу спросить я, но язык не повинуется, а руки едва попадают в рукава пижамы. Я теряю способность размышлять, даже сердце бьется редко и глухо. Едва могу встать и последовать за своим проводником, двигаться почему-то очень трудно. Симон уже у двери…

Залитый электрическим светом коридор кажется пуст. Но только кажется. Когда подходим к выходу в холл, я вижу охранника в камуфляже. Сидя за столом, тот равнодушно смотрит в нашу сторону. Глаза широко открыты, однако нас двоих словно не замечают.

– Он… спит, - свистящим шепотом произносит Симон. - Пошли быстрее.

Косясь на охранника, я обхожу стол. Нарастает странное ощущение: что-то вокруг не так… Мы минуем выход на веранду и спускаемся по лестнице в другой коридор.

Здесь охранников двое. Сидят возле двери - наверное, выхода наружу - и глядят прямо на нас. Я прячусь за угол: вдруг сейчас начнется стрельба?

– Не останавливайся, - холодно звучит голос.

Я боязливо выглядываю: Симон идет прямо на охранников, а те внимательно смотрят на него, но почему-то не двигаются…

С трудом переставляя ватные ноги и не отрывая глаз от стражей, я иду к двери. Охранники не кажутся сонными: взгляд цепкий и пристальный - но неподвижный… Симон ждет, держа ладонь на пластинке замка. Что-то неуловимо меняется, тянет ночной свежестью, и мы оказываемся на крыльце.

Я чувствую себя все более странно, будто все-таки сделали укол: перед глазами всё плывет, и меня словно втягивает в темнеющий водоворот…

– Быстрее! - шипит Симон.

Черная яма двора, острый запах прелой листвы, потом сырого железа - мы у ворот… Только запахи еще поддерживают мое сознание на плаву.

Я не слышу скрипа ворот (и вдруг понимаю, что не слышал ни звука, кроме голоса Симона, с тех пор как покинул палату), но ограда вдруг оказывается за спиной, а впереди темными великанами маячат сосны. Еще несколько шагов, и почва под ногами плывет, мир несколько раз поворачивается вокруг, а потом исчезает…

Когда я очнулся, то почувствовал влажный щебень под щекой и услышал монотонный шум ветра в соснах. Сразу вспомнил - почему-то раньше его не было слышно. Кто-то тряс за плечо.

– Пришел в себя?

Я с трудом встал на колени, а потом на ноги. Меня качало, все тело болело, а голову словно набили ватой - ничего не мог сообразить.

– Что со мной? - дрожащим голосом спросил я.

– Мы вышли из санатория, - голос спутника сливался с шумом ветра. - Мое имя Симон. Потерпи, скоро темпоральный шок пройдет.

– Какой шок? - переспросил я. Чувствовал себя настолько беспомощным, что едва не заплакал.

– Неважно. - Свежий воздух постепенно вымывал дурноту из моего сознания. - Без специальной подготовки это трудно перенести.

Тело все еще била дрожь, но в голове постепенно прояснилось. Я вспомнил веранду, доктора, свою палату, появление странного монаха… Что было до этого, окутывал туман забвения.

– Но как мы выбрались? Там же полно охранников.

– Ты пока не поймешь, - равнодушно сообщил Симон. - Но мы еще не выбрались. Этот 'санаторий' находится в Грузии, а тебе надо в Россию. Через Грузию опасно, из гор ведет всего одна дорога и ее легко перекрыть. Проделать такой трюк во второй раз не могу - смертельно опасно для тебя… Ходил по горам?

– Немного, - пробормотал я. - Был в походе по Приэльбрусью, поднимались до 'Приюта одиннадцати'…

Вихрь мыслей закружился в голове. Зачем меня держали в этом странном санатории. Кто на самом деле Симон? Сотрудник российской спецслужбы? Но что за фантастический способ он использовал, чтобы вывести меня на глазах у охраны?

– Тогда идем. - Лицо Симона едва белело в темноте. - До рассвета надо пройти километров двадцать. Утром тебя хватятся и тропы перекроют, но мы уже будем на подступах к перевалу. А сейчас надо найти место, где я спрятал снаряжение, там переобуешься. В больничных тапочках далеко не уйдешь…

В тапочках действительно было неудобно, так как мы сразу свернули с дороги и стали карабкаться по скалам вверх. К счастью, вскоре разлился бледный свет, из-за холма вышла почти полная луна, и я даже приостановился, залюбовавшись призрачно-белой стеной гор.

– Идем! - резко поторопил Симон.

Камни были скользкими от опавшей хвои, сосны шумели вокруг. Вскоре мы достигли гребня холма, и начался спуск. Впереди снова забелела дорога - мы срезали ее зигзаг. У большого валуна Симон остановился и вытащил из щели рюкзак.

– Обувайся, - бросил мне горные ботинки. - Куртку надень прямо на пижаму, а то наверху будет холодно. Захватил тебе джинсы и рубашку, но переоденешься потом, сейчас нет времени.

Сам так и остался в подряснике и бесформенных гамашах, лишь накинул рюкзак и, достав из щели два ледоруба, подал один мне.

– Пошли!

Ботинки оказались впору, что меня слегка озадачило: неужели таинственный спутник справлялся о размере моей ноги? Но вскоре стало не до вопросов, начался почти бег по залитой лунным молоком дороге. Далеко внизу показалось селение с черными пальцами башен, потом пропало за отрогом, и мы пошли вверх по грунтовой дороге. Я догадался, что переваливаем через отрог главного Кавказского хребта, тот льдисто мерцал слева.

Наконец дорога вышла на сереющий в лунном свете горный луг. Две собаки с лаем кинулись от темневшей невдалеке кошары, и меня пробрала холодная дрожь: недавно такая скалила клыки у моего горла. Но, подбежав ближе, собаки вдруг умолкли, нерешительно завиляли хвостами и подались обратно - странное поведение для злобных пастушьих овчарок.

Я глянул на Симона - что так озадачило собак? - однако тот не обратил на них внимания, только ускорил шаг по неровной дороге. Ледяной ветер задувал с белеющих ледников, но я все равно взмок, такой темп задал спутник. Может, у них в монастыре устраивали состязания по спортивной ходьбе?

Наконец я прохрипел:

– Давай отдохнем… Не могу больше.

Симон с сожалением оглянулся и сел на придорожный камень. Я последовал примеру, но быстро перебрался на кочку: холодные камни годились разве что для монашеского зада.

– Надо спешить, - равнодушно сказал Симон. - Они могут послать вертолет.

– Кто эти 'они'? - разозлился я. - Террористы? Заговорщики? Бандиты? Хотя на последних не похоже. Вряд ли бандиты станут интересоваться вариантами будущего.

– Они просто заблудшие люди, - так же равнодушно ответил Симон. - Аки овцы без пастыря. А если пастыря нет, то овец начинает пасти кто-то другой.

– Вот вы бы и пасли. - Я почувствовал себя немного лучше, дыхание восстанавливалось.

– Мой духовный отец так и говорил, - с грустью сказал Симон. - Но у меня не достало терпения, ушел странствовать.

– И долго путешествовали? - вяло спросил я. Подумаешь, со странствующим монахом встретился.

– Порядочно, - вздохнул собеседник. - Куда дольше, чем собирался.

Дальше я расспросить не успел, Симон решительно встал.

– Пошли!

Теперь дорога спускалась, петляя по скату холма, а впереди вырисовались смутные обрывы другого хребта. Сзади встал темный бугор, заслонив луну. Я начал спотыкаться, но вскоре заметил, что под ногами спутника словно скользит слабый свет и, если идти вплотную, то дорога кое-как видна.

Какой-то светящийся состав на рантах ботинок?

Так мы и шли - углубляясь в темное ущелье, навстречу нарастающему шуму реки. Я не заметил, как оставили дорогу и пошли по каменистой морене. Стали попадаться озера серебристого света - это лунный свет падал на тропу сквозь провалы в изрезанном гребне. Опять начался подъем, а справа запрыгали белые гребни - мы вышли к реке.

Я очень устал. С трудом переставлял ноги по камням, все тяжелее опирался на ледоруб, а Симон горным козлом прыгал впереди - черное пятно на фоне чего-то темного и высокого.

Это темное медленно приближалось, и внезапно превратилось в сложенную из камней башню. Симон остановился.

– Здесь передохнем, - словно издалека сказал он. - Ты слишком устал, а впереди еще долгий подъем.

Мы вскарабкались по грубым каменным ступеням в небольшую комнату, где пахло старой золой. Втащив из рюкзака пенопластовый коврик, Симон расстелил его на полу. Я почти упал на него и сразу погрузился в забытье.

Проснулся от острого желания опорожнить мочевой пузырь.

Слабый свет серебрился на каменных плитах пола, край узкого как бойница окна сиял белизной. Монах посапывал рядом, задрав черную бородку к невидимому потолку. Я встал и, придерживаясь за неровную стену, стал спускаться.

Входной двери у башни не было, и все вокруг казалось заброшенным. Наверное, здесь давно никто не жил, и забредали только редкие туристы. Все-таки я немного отошел, прежде чем расстегнуть пижамные штаны.

И замер, забыв сделать свое дело.

Поодаль виднелась грубая загородка из камней, наверное, для скота. Местами она была разрушена, и внутрь по траве затекал серебристый свет. В одном из проемов стоял камень чернее и выше других. Что-то странное было в его форме: верх - словно лобастая голова, а выступающие треугольники - будто уши…

Камень шевельнулся, и блеснули два зеленых изумруда - глаза!…

Я опомнился уже в комнате, когда тряс Симона за плечо.

– Там… - еле выговорил я. - Там огромный пес.

Монах сел, глянул на меня, а потом одним прыжком оказался у окна. Долго смотрел, и лицо было очень бледным в свете луны.

И осталось совершенно спокойным.

– Ты уже видел таких, - чуть погодя сказал он. - Со мной тебе бояться нечего. Скоро утро, пора собираться в путь. Поешь.

Он нарезал на полиэтиленовый пакет куски белого сыра - тот был упругим и приятно солоноватым. Запивали из фляги Симона - к моему удивлению, там оказалась не вода, а терпкое красное вино.

– Из новоафонских виноградников, - вздохнул в ответ на мой невысказанный вопрос Симон. - Тебе надо побывать там, Андрей. Конечно, в гостинице лишь монастырский комфорт: жесткие постели и по несколько кроватей в комнате. Зато, как вокруг красиво! Дорога к Афонской горе идет в тени кипарисов, над темно-зеленым лесом голубеют маковки монастырских церквей. Возле ворот дорога вымощена разноцветной плиткой, а весь двор устлан камнем, словно ковром. Стены собора святого Пантелеймона украшены изумительными фресками голубых и золотистых тонов. Выше светятся белизной стены Нагорного монастыря, к нему ведет портик, украшенный прекрасными изображениями святых. Дальше виден холм, засаженный масличными деревьями, и еще один храм - апостола Симона Кананита. По преданию, на этом месте погребен сам апостол, один из учеников Иисуса Христа. Неподалеку изумительной красоты водопад, струи воды вьются как кудри девушки, он устроен искусственно и служит для получения электрической энергии. Весь монастырь освещается ею после захода солнца - белые здания посреди темной южной ночи…

Лицо Симона слабо светилось, а мечтательный голос звучал все тише и наконец умолк.

Я слушал с удивлением: неужели столь райские уголки сохранились в разрушенной гражданской войной Абхазии?

Симон убрал остатки сыра в рюкзак.

– Пора! - голос снова звучал по-деловому. - Переоденься, но пижаму здесь не оставляй, спрячь в рюкзак.

Когда мы вышли из древней башни, я боязливо поглядел в сторону загородки, но проем между камней на этот раз был пуст, словно там выломали зуб. Симон сделал мне знак подождать и зашагал в ту сторону по росистой траве. Наклонился и как будто что-то поднял. Косясь на него и не отходя от башни, я справил малую нужду, а когда Симон махнул мне рукой, поторопился следом.

Симон зашагал прочь от башни по едва намеченной тропке. Луна светила уже тускло, туман поднимался снизу, монотонно шумела река. Вскоре тропа круто пошла вверх, и у меня опять заболели икроножные мышцы, а дыхание стало с шумом вырываться из груди. Хотя я взмок от пота, но чувствовал, как становится все холоднее.

Наконец выбитая меж камней тропка стала положе, мы снова оказались на морене, в волнах тумана впереди что-то засветлело. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Ледяная стена перегораживала ущелье, а снизу из черной расселины вырывался бурный поток. Я понял, что мы подошли к языку ледника.

Симон деловито протянул мне альпинистские кошки, дальше предстояло карабкаться по льду.

Грязный лед подтаял, по нему стекали ручейки. Днем они, наверное, превращались в бурные потоки. Ледяной склон был не особенно крут, и зубья кошек легко входили в ноздреватую поверхность, но подъем на высоту в несколько десятков этажей оставил меня совсем без сил.

Как в тумане я увидел наконец обширную белесую поверхность. Симон уже пересекал ее, но у темной трещины остановился, поджидая меня.

– Мы почти пришли, - сказал он. Дыхание его было совершенно ровным.

Еще несколько десятков метров, и впереди показался каменистый склон. Я взобрался на четвереньках, волоча ледоруб, и упал лицом в откуда-то взявшуюся густую траву.

Очнулся от тепла на спине и сразу почувствовал боль во всем теле, словно меня во второй раз избили. Перед глазами покачивались крупные желтые цветы, которые почему-то не пахли. Я со стоном перевернулся на бок и увидел, что солнце стоит высоко в небе, а я лежу на заросшей травой и альпийскими цветами террасе над грязно-белой поверхностью ледника.

На фоне живописной картины появились грязные гамаши, так что я неохотно перевел взгляд выше.

Симон изучающее рассматривал меня, и вид у него был недокормленный, но весьма решительный: смуглое лицо (от горного солнца?), черные усы и бородка, ввалившиеся глаза. А я-то думал, что все монахи толстые.

– Надо идти? - вяло поинтересовался я.

– Пока нет. - Симон присел на корточки и указал пальцем на соседний хребет. Вверху на нем блестели ледяные полосы, а над ними вилась будто черная муха.

– Вертолет, - пояснил Симон. - Ищут, куда высадить засаду.

Я испугался:

– А вдруг полетит в нашу сторону?

– Вполне возможно, - так же равнодушно сказал Симон.

Вертолет покружил, мерцая лопастями, и вдруг скрылся за гребнем.

– А теперь быстрее! - прошипел Симон, вздергивая меня на ноги. - Надо укрыться и переждать, пока не улетят к другим перевалам. Ледник замаскирует тепловой след, но у них есть фотоэлектронные датчики движения. И, конечно, бинокли.

Я вяло удивился эрудиции монаха - с чего это он изучал специальную технику для слежения? - но встал и поплелся за Симоном.

Под скалами проходила еле заметная тропка, и лежали большие валуны, под бок одного мы и забрались. Что-то меня обеспокоило…

– А почему тропа так мало хожена? - наконец сообразил я. - По ней ведь много туристских групп должно проходить к перевалу.

Симон глянул на меня, и в глубоко посаженных глазах мелькнул зеленый огонек.

– Этот перевал… посещается редко, - наконец сказал он.

– А мы пройдем? - встревожился я. Читал описания сложных перевалов, без специального альпинистского снаряжения там делать нечего.

Странный монах медлил с ответом, а потом вдруг повернул голову.

Вибрирующий гул наполнил ущелье. Темная туша вертолета с обманчивой легкостью выплыла из-за гребня, повиснув над грязной поверхностью ледника. Я сжался, а машина поводила тупым носом, будто принюхиваясь, и я различил даже лица пилотов за ромбовидными стеклами.

Симон потащил меня глубже под валун.

– Мы на фоне нагретой солнцем скалы, - прошептал мне в ухо. - Аппаратура нас не видит.

А я и не понял, почему мы втиснулись между скальным откосом и валуном.

Вряд ли нас легко было различить среди камней ледниковой морены даже в бинокль. Вертолет недовольно взревел, наклонился и ушел вниз между скальными гребнями.

– Пошли! - дернул за рукав спутник.

Мы двинулись вверх по наклонной террасе. Вскоре трава поредела, а тропа потерялась на камнях. То и дело приходилось взбираться на скальные уступы. Я недоумевал: к знакомым мне перевалам вели чуть ли не дороги, выбитые ботинками бесчисленных туристов. Ледник тянулся слева и приобрел заметный уклон, а зеленоватый лед рассекли трещины.

Наконец мы вышли на небольшую площадку. Вверху высились две скальные башни, словно остатки разрушенных зданий, а между ними спускался длинный снежный язык. Слева творилось что-то неладное: над бездонными трещинами громоздились ледяные утесы.

– Не останавливайся, - буркнул монах и в своих чудных гамашах стал ловко взбираться по крутому склону. Я вздохнул и пошел следом, вбивая ранты ботинок в подтаявший снег. Порыв холодного ветра коснулся волос.

Сзади донесся механический гул. Я в очередной раз воткнул ледоруб в снег и, держась за холодный металл головки, оглянулся.

Мы поднялись уже высоко. Слева от нас ледяная река стекала к серым осыпям и бесчисленным зеленым холмам, а над горным пейзажем блистали облака, словно еще одна снежная цепь.

И, словно уродливый черный лыжник, с этих призрачных гор к нам скользил вертолет!

– Все-таки углядели, - недовольно сказал Симон.

Мы застыли, по крутому склону не побежишь.

Вертолет подплыл совсем близко - от грохота винтов заложило в ушах, белые вихри понеслись по снегу, и мое лицо закололи снежинки. За стеклами маячили лица, кто-то выставил руку в окно и красноречиво потыкал пальцем вниз.

– Не дождетесь! - зло крикнул монах.

Вряд ли его услышали, но под днищем угрожающе сдвинулись в нашу сторону сдвоенные стволы. Оттуда вылетела череда вспышек, снег повыше с грохотом взорвался, и я едва успел закрыть глаза: по щекам больно секанул ледяной град.

Пулемет!

Меня прошиб холодный пот: вот и конец! Уж лучше сидел бы в этом проклятом санатории.

Но вертолет неожиданно развернулся, тугая волна воздуха едва не смела нас со склона, а машина стала быстро проваливаться.

– Высадят группу захвата, - прокричал Симон, едва гул стих. - Хотят взять живыми.

Ну и ладно, мне уже было все равно. Колени ослабели, я стучал зубами, а промокшая майка липла к телу. Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг.

Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал: едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника - черная клякса в белой бездне, - а вокруг копошится несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше.

Наконец склон стал положе, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.

– Стреляют, - спокойно сказал Симон и покопался в снегу. - Быстрее!

Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная полупрозрачная пулька с концом в виде иглы.

– Наверное, что-то снотворное, - дрожащим голосом предположил я.

Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.

– Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-нибудь из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.

Про 'мешок с костями' мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке.

Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними голубые и черные тени. Будто исполинская лестница расколотого трещинами льда вела к призрачно нереальной кромке снегов.

– Что это? - сипло спросил я.

– Адишский ледопад, - в голосе монаха прозвучало странное восхищение. - Самый большой на Кавказе.

– Мы тут не пройдем, - уныло сказал я.

– Пройти можно, - не согласился Симон. - Если подняться выше, то там можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катынтау.

– Катынтау… - мой голос упал. - Это же Безенгийская стена!

Безенгийская стена - самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?

– Надо спешить! - глаза монаха под прямыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. - За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.

Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма 'Властелин колец'…

– Надень кошки, - повернулся монах. - Снег слишком плотный.

Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок снежный склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут.

Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через закованный в лед гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине…

На подступах к серакам я оглянулся снова.

И испытал шок - четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы были недавно. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб.

Еще с десяток метров, и на нас упал холод и голубая тень - мы оказались у подножия ледяных утесов.

– Постой здесь, - коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.

Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.

– Держи. - На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. - Это большая редкость.

Таких цветов я раньше не видел - нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов.

А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось необычным - жестким и мечтательным одновременно. Словно в храме, где вместо свечей на солнце горят ледяные острия.

Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.

– Быстрее за мной, - деловито сказал монах. - Спрячемся в бергшрунде.

Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел вокруг только снег и лед… Когда оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.

Бергшрунд - трещина между ледником и скалой - в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл? Нас легко найдут.

Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили прямо перед моими глазами.

– Зря они стреляли в этих горах… - непонятно к чему произнес он. А потом вдруг… запел.

Странная это была песня - без слов. И странные звуки - гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях…

Но этой песне ответил гром!

Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого - весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, но все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.

Грохот стоял неописуемый, словно вся ледяная исполинская лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось - то ли размозжит головы о каменный свод, то ли улетим на льдине в раскрывшуюся бездну.

Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.

Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам здорово повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, всё было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада.

Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета - на пологой части ледника просто появился холм.

'Зря они стреляли в этих горах', - вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я полюбовался им, отряхнул и заботливо спрятал в бумажник. Потом оглянулся: где монах?

Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Видимо, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутновато-голубым зеркалом.

Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катынтау.

'И нам туда лезть?', - панически подумал я.

Монах обернулся и помахал рукой:

– Поднимайся, Андрей!

Я стал взбираться к нему. Вот влип - со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек снегом глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой.

Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне моих глаз, но тут яростный порыв ветра буквально сдул меня - ноги заболтались в пустоте, одна рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв другой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…

Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего. И в самом деле спятил: глаза блестят зеленью, как у кота, волосы и усы белые от инея, а губы кривятся в сумасшедшей улыбке.

– Лед! - провозгласил он. - Ты, наверное, не знаешь, но это самое странное вещество во Вселенной. Даже простое зеркало обладает необычными свойствами, а уж ледяное…

Я не знал, что ответить, пытаясь прийти в себя. А монах пристально поглядел на меня, и лицо из оживленного вдруг сделалось прежним - худым и жестким.

– Посмотри в это зеркало, - потребовал он. - Скажи, что ты видишь в нем.

Я оглянулся - но вокруг никого, лишь сумасшедшее летящий снег. Как хотел бы снова оказаться в том 'санатории', пусть и на положении пленника!… Потом, почти помимо моей воли, глаза обратились к ледяному зеркалу.

Это действительно было зеркало! Из мутноватой глубины выплыло искаженное, но явно мое лицо. За ним я разглядел причудливо искривленный пейзаж, но это были не горы, да их и не увидеть из-за метели. Я стал вглядываться…

Странно, что вроде железнодорожной станции, отраженной в кривом зеркале. Пути, платформа с карикатурными людьми, изогнутые в дугу вагоны…

Я хотел оглянуться, но услышал только удаляющийся голос монаха:

– Береги цветок.

И все исчезло…

3. Парк в сумерках.doc

За окном вагона предлагали пиво и вяленую рыбу, а я лежал на второй полке и пытался понять, как здесь оказался. Только что проснулся и с изумлением обнаружил, что ничего не помню после этого чертова Адишского ледопада. Оставалось думать, что мы все-таки перебрались через Безенгийскую стену, а потом Симон посадил меня на московский поезд, но я все забыл. Результат инъекций в том 'санатории'?…

В общем, доехал до Москвы как пришибленный. На Киевском вокзале первым делом зашел в Интернет-кафе и набрал в поисковой строке 'Новый Афон'. Вывалилась куча ссылок: история монастыря, прейскуранты пансионатов, рассказы туристов, фотографии…

Моя догадка подтвердилась: когда-то монастырь и в самом деле был великолепен, но долгое время оставался в запустении, и лишь недавно его начали восстанавливать. А пока над буйной зеленью поднимались облезлые стены собора, торчали какие-то ржавые трубы, монастырских виноградников не было и в помине, и туристы делились впечатлениями только о знаменитых новоафонских пещерах. Водопад сохранился, и падающая вода действительно походила на кудри девушки (странное сравнение для монаха), но вокруг царило запустение…

Так откуда же ты, Симон?

С тяжелым сердцем я вышел из Интернет-кафе и отправился в общежитие.

Последний год в университете прошел уныло. В аспирантуру меня не взяли, не было денег заплатить, кому следует, но пригласили и дальше посещать заседания рабочей группы по футурологии. И на том спасибо. Работу преподавателя подыскал в институте подмосковного города Р. Платили там немного, но я надеялся со временем перебраться в Москву.

А еще этой зимой получил 'мыло' все от той же странной организации, с предложением поехать на другой семинар, в этот раз на Украину. Словно меня не держали в тюрьме, а потом не пытались убить…

Я не стал отвечать, и вскоре про это предложение позабыл…

Последний год в университете усердно работал над дипломной работой о вариантах будущего развития России. Со своими мнениями не лез, просто старался перечислить имеющиеся сценарии, а их хватало. Обзор начал с планов, а скорее мечтаний российской политической элиты. Детально разработанных сценариев с цифровыми выкладками, как у западных аналитиков, не было и в помине.

Естественно, преобладал административный восторг. Предполагалось, что Россия на равных войдет в мировое разделение труда, сначала как поставщик сырья, но со временем отвоюет и долю рынка высоких технологий. Вооруженные силы останутся надежным щитом от враждебных посягательств, народонаселение снова начнет расти, а республики бывшего СССР в основном перейдут на дружеские позиции.

Западные, в основном американские исследовательские центры, тоже упоминали этот вариант, но указывали, что западная элита смирится с существованием России лишь как сырьевого придатка. Никаких высоких технологий в России, особенно военных, она не допустит, продолжив работу по их разрушению. В России должны остаться лишь технологии среднего уровня: автомобили, сборка электроники на основе импортных компонентов, производство других потребительских товаров. Коррупция и организованная преступность будут по-прежнему разъедать страну, и этот вариант представлялся американцам лишь замедленным сползанием к полному краху.

Самым вероятным считалось, что российская элита, занятая грабежом собственной страны, не справится с деградацией промышленной инфраструктуры, вооруженных сил и качества народонаселения. Через несколько десятилетий в европейской части России останется не более 80 миллионов жителей, резко вырастет число техногенных катастроф, и может понадобиться ввод международных сил для поддержания порядка, по образцу бывшей Югославии или Ирака. Контроль над богатыми сырьем Сибирью и Дальним Востоком будет утрачен, и они войдут в сферу влияния Китая. Чтобы предотвратить столь нежелательное усиление Китая, Америка должна принять решительные меры для укрепления своих позиций в Сибири. Вкладывать капиталы в создание производств по добыче и переработке сырья, в подкуп российской элиты, а в перспективе, по мере дальнейшего ослабления России, объявить Сибирь общим достоянием человечества и ввести международное (читай, американское управление).

Таковы были рекомендации института, выполнявшего в основном правительственные заказы. Некоторые независимые исследователи указывали, что при нынешнем военном доминировании США в мире американская элита может и форсировать развитие событий, чтобы Россия не помогала дальнейшему усилению Китая и, не дай Бог, сама выбралась из кризиса. Реально правившая страной Закрытая Сеть США могла учесть, что Россия иногда проявляла чрезмерную живучесть…

Работая, я иногда вспоминал о сумеречной Москве - что за оружие там было применено? - но в дипломе об этом не написал. Не хватало прослыть сумасшедшим.

Защита прошла успешно: ученые мужи покивали, хотя не обошлись без каверзных вопросов. Хоть студентам можно продемонстрировать, что с мнением ученых в России еще надо считаться. Получив диплом, я покинул Alma mater - как думал, на пару лет. А чтобы отдохнуть, договорился с приятелем съездить на юг. Только на сей раз в Крым, хватит с меня Кавказа.

Мы зря думаем, что сами выбираем путь…

Вещи отвез к дальним родственникам, которые снисходительно терпели мои редкие визиты, а деньги и паспорт переложил из барсетки в старый бумажник, что брал еще на Кавказ - так удобнее в дороге.

За приятелем заехал вечером, как договорились. Его отец, чиновник средней руки, часто ездил в командировки в Америку и вывез оттуда мебель для всей квартиры. Я сидел на необычайно упругой американской софе и глядел, как Маслевич (фамилия моего приятеля) морщит лицо над удобным, с колесиками, американским чемоданом.

Наконец собрался, и мы поехали.

В аэропорту было черно от народа. Прибывала какая-то важная персона из-за океана, и лайнер еще только поднимался над землями Запада, а здесь уже убирали самолеты с неба, готовясь встретить гостя пустой голубой улыбкой доброжелательства.

Маслевич недовольно побродил, примостился на надувном матраце, купленном для морских купаний, и быстро уснул. Я то задремывал, то просыпался, и мне стало казаться, что мы уже никуда не улетим - что мы превратились в заключенных еще небывалой тюрьмы будущего, отгороженной от мира синим стеклом и сторожким светом прожекторов.

Но наконец солнце взошло над бетонными полями, и репродукторы прохрипели посадку.

В Грузию я летел ночью и ничего не увидел, так что теперь приник к иллюминатору. Чудесной показалась облачная страна внизу: белоснежные замки, фантастические ватные звери, и над всем - темная синева небосвода. Странно манила эта синева, но одновременно пугала, неземным холодом тянуло от нее.

Я прикрыл глаза и вскоре задремал, убаюканный гулом моторов…

И привиделся иной пейзаж: снежные горы над заиндевелым лесом. Что-то упорядоченное виднелось у их подножья - на площади среди леса рядами стояли металлические мачты. Надо всем тоже висела темная синева небосвода. Вдруг в ней появилось голубоватое свечение и быстро охватило полнеба. Словно исполинская птица замахала призрачными крыльями над горами, и волны голубого пламени побежали по белым склонам…

Я сильно вздрогнул и проснулся. Сердце отчаянно билось: что это было?… Но самолет уже проваливался в воздухе, мы прилетели…

В Симферополе обменяли рубли на местную валюту, цены показались соблазнительно низкими, и к морю поехали на такси.

Миновали город, сады за оградой пыльных кипарисов, и потянулся непривычно низкорослый лес с ныряющими в зелень гравийными дорогами. Холмы поднимались все выше, над одеждой лесов выступили белые плечи скал. А вот и настоящие горы полуразрушенными замками встали по сторонам - машина въехала на перевал.

Голубой туман охватил полнеба, и я не сразу догадался, что вижу море. Вспомнилось:

'Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, Туда, где синеют морские края, Туда, где гуляем лишь ветер… да я!'.

Свобода… Мы все мечтаем о свободе, но есть ли она?…

Море сначала приблизилось, заполнив голубизной полмира, а потом отвернуло влево - мы поехали вдоль побережья.

После каменного медведя Аю-Дага, вечно пьющего морскую воду, меж зеленых коленей гор открылась чаша с россыпью белых домов - Ялта. И тут я испытал странное беспокойство: будто кто-то постучал в невидимые стены сознания. Словно опять явился тот проводник…

Камни, сосны, горячий блеск воды. Никого…

Город объехали стороной, ощущение пропало, и я забыл о нем. А еще считал себя наблюдательным.

За Ялтой шофер показал на белеющий среди зелени царский дворец - Ливадия. Более двух веков назад Россия пришла на эти берега, но, так и не сумев связать концы огромной империи воедино, отступила от теплого моря на хмурый север.

Мимо побежали каменные изгороди, россыпи желтых и красных плодов в садах, дома над крутыми улочками.

Алупка. Приехали.

Искать жилье не пришлось. Едва такси встало, вокруг собралась кучка людей - предлагали квартиры, комнаты, веранды. Мы растерялись и быстро капитулировали перед напористой женщиной с большим носом и черными волосами.

Женщина забралась в такси и стала по-хозяйски показывать, куда ехать. Оказалось недалеко, съехали с улицы и остановились перед двухэтажным домом: внизу ворота гаража и входная дверь, наверху веранда, а за садом блестит море.

Дверь открылась, выскочила большая черная собака и молча обнюхала нас. Следом появился хозяин: среднего роста, тоже горбоносый и с густой проседью в черных волосах.

– Гела, лежать! - приказал он.

Собака легла, продолжая разглядывать нас. Мужчина белозубо улыбнулся и протянул руку.

– Нестор. А это моя жена Зинаида. На собаку не обращайте внимания, своих она не тронет.

Мы тоже представились, и хозяин показал нам жилье - опрятную белую постройку в саду. На ведущей к ней дорожке валялись упавшие вишни, к стене был прикреплен рукомойник, а внутри стояли две кровати, стол и кое-что из столярного оборудования.

– Если хотите, можете занять комнату наверху. - Нестор махнул рукой в сторону дома. - Но тут свободнее, никто мешать не будет. - И подмигнул.

Жилье показалось подходящим, мы договорились о цене и заплатили за две недели вперед. Довольный хозяин разрешил рвать вишен, сколько захотим, и ушел. Мы побросали вещи и отправились к морю.

На пляже галька уходила в голубую воду, повсюду лежали белые и красные тела разморенных солнцем купальщиков. Мы разделись и по раскаленным камням заковыляли к морю.

Сначала вода показалась холодной, но потом стала обнимать тело с такой лаской, что долго не хотелось выходить на берег. Мы купались и загорали до одури, а потом побрели по каменной лестнице вверх. За листвой с красными вишнями виднелась веранда, с нее помахал Нестор:

– Эй, ребята, поднимайтесь! Вином угощу.

Мы ополоснулись прохладной водой (под вишнями была устроен летний душ) и пошли к дому. Навстречу вышла собака, молча проводила через двор, затем по лестнице на веранду и разлеглась на дощатом полу.

– Гела вам еще не доверяет. - Нестор был в майке, курчавые волосы на груди тоже тронула седина. Он кивнул на стулья вокруг покрытого клеенкой стола:

– Усаживайтесь.

Ловко разлил из кувшина огненно-красное вино по стаканам:

– С приездом в Крым. И с днем военно-морского флота. Сегодня будет праздничный салют в Севастополе. Когда-то и я в советском флоте служил.

– А кем? - вежливо поинтересовался я, пробуя вино, оказалось нежным и сладким на вкус.

– Подводником. - Нестор выпил стакан до дна и поставил на стол. - Нам вино тоже давали, только сухое. Обычно оно полагается на атомных подлодках, но я служил на дизель-электрической. Такие труднее обнаружить, они почти бесшумны. Ходили к берегам Америки, там ложились на дно и дежурили с ракетами наготове. По лодке передвигались в войлочных тапочках, чтобы американцы по звуку не засекли. Отбывали дежурство и уходили, а на грунт ложилась другая подлодка. Интересно, сейчас туда ходят?

– Вряд ли, - сказал я, чувствуя сонливость, в голове словно отдаленно шумело море. - Американцы теперь наши друзья.

– Таким друзьям палец в рот не клади, - усмехнулся Нестор. - Мигом руку оттяпают. Это раньше они нас опасались. Мне замполит по секрету сказал, что если начнется война и нас подобьют, то у него и командира есть приказ - взорвать ядерные боеголовки. Пол-Америки смыло бы к чертям собачьим. Скорее всего, травил - боеголовки на ракетах так устроены, что если и подорвать, ядерного взрыва не получится. Сначала взрыватели должны встать в боевое положение при запуске… А может, проверял: не скажу ли кому? Любили у нас такие проверки устраивать.

Стекла веранды были раскалены от солнца, но из открытого окна вдруг словно потянуло морозным воздухом. На миг мне сделалось зябко, представилась сцена из американского же фильма: гигантская волна, рушащаяся на небоскребы. Но я отогнал видение прочь.

Не знал еще, что таким ледяным холодом веет ветер из будущего…

Вино нас окончательно разморило, и мы подремали в своем сарайчике. Проснулись к вечеру - небо стало темно-синим, появились звезды, а море спряталось в темноту, слышен был только плеск волн с побережья. Мы приоделись и вышли погулять, приятелю не терпелось завести знакомство с какой-нибудь девушкой.

В парке светились матовые шары фонарей, гремела музыка. Мы сели на скамейку возле танцплощадки, и мною вдруг овладело какое-то смутное чувство - не то ожидание, не то страх… Из темноты глядели странные красные огоньки. Цветы?

На соседней скамье сидели две девушки, одна из них временами покашливала, и Маслевич оживился.

– Это она знак подает, - прошептал он.

Спустя минуту встал, подошел к девушкам и о чем-то спросил. Послышался смех, одна из девушек ответила. Через некоторое время Маслевич обернулся и махнул мне рукой.

Одна девушка оказалась брюнеткой, а другая блондинкой. Мне надо было вступить в разговор, но я не смог ничего придумать и спросил о красных огоньках. Светлая - оказалось, что ее зовут Кира - несколько надменно ответила, что это цветут кактусы.

Мы отправились танцевать. Маслевич не отходил от брюнетки, та была развязнее и казалась легко доступной, а мне поневоле досталась блондинка. Она танцевала слишком хорошо для меня: в электрическом свете колыхались светлые волосы, по платью змеились, еле успевая за движениями гибкого тела, фиолетовые цветы. Серые глаза смотрели насмешливо, и я чувствовал себя неловко.

После танцев отправились гулять по парку. Он был разбит вокруг старинного дворца не то восемнадцатого, не то девятнадцатого века. Серебрилась трава, тонко пахли цветы, из-за черных ветвей блестела луна.

Мне не хотелось разговаривать, Кира молчала тоже. Мы шли по тропинке меж розовых кустов, и неожиданно просветлело - мы оказались на самом верху мраморной лестницы.

Лестница спускалась в абсолютный мрак, словно земля тут обрывалась в темноту космоса. Над белыми ступенями высились черные кипарисы, а по сторонам лежали и сидели, глядя на серебряную луну, мраморные львы.

Мы остановились полюбоваться…

И вдруг я испытал странное чувство: время словно застыло, и мне почудилось, будто мы оказались в заколдованном саду на краю земли, где никогда не бывает дня. Вечно луна сияет над белым каскадом ступеней, и вечно на нее глядят мраморные львы…

Кира легонько вздохнула, наваждение исчезло, и мы продолжили прогулку. Вскоре парк остался позади, вокруг засияли огни, у входа на полутемную улочку девушки остановились - они были из санатория неподалеку. Мы с блондинкой простились довольно сухо, а Маслевич возвращался домой взбудораженный, явно получив от брюнетки какие-то авансы.

На следующий день мы долго лежали на пляже, а потом до вечера отсыпались. Из пристройки вышли, когда закат уже розовел на белых утесах Ай-Павели. Скоро угас, и сумерки накрыли серым пологом причудливые башни дворца.

Маслевич потащил меня к санаторию. Я не особо хотел снова видеть девушек, но вышло так, что светловолосая Кира опять оказалась рядом со мной, а Маслевич со своей более податливой спутницей скрылись в темной глубине парка.

Мы пошли гулять по оживленным улицам. Я купил Кире мороженое и, когда вытрясал мелочь, на ладонь случайно вывалился фиолетовый цветок - так и пролежал все это время в бумажнике. Кира склонилась к моей руке и осторожно взяла засохший цветок, волосы мимолетно пощекотали мою ладонь.

Легкий электрический ток…

– Какой красивый. Где ты его нашел?

– Подарили, - неуклюже ответил я, думая, что последуют расспросы, но Кира молча разглядывала цветок.

Он хорошо сохранился, и мне показалось, что лепестки замерцали, а на лицо Киры упал слабый свет, но, скорее всего, рядом просто зажегся фонарь.

Кира вернула цветок и после неловкого молчания предложила пойти за алычой в заброшенный сад. Мы поднялись по темной улице, калитка оказалась запертой, и надо было перелезать через полуразрушенную стену. Я перепрыгнул первым, подал девушке руку и с досады на бездарно проводимое время дернул Киру так, что она ударилась коленкой о камень.

– Ой! - вскрикнула она, присев на корточки и обхватив колено руками.

Я нехотя открыл рот, чтобы извиниться…

И замер.

Свет фонаря едва пробивался сквозь листву над нами, но лицо Киры словно озарилось. Непонятно, откуда взялся этот свет - в темноте тонула земля, стволы деревьев, даже платье девушки, и только ее лицо казалось светоносным овалом. И в глазах возник таинственный блеск - то ли выступили слезы, то ли в глубине замерцали огни…

Мое сердце захолонуло. С непонятным чувством я тоже опустился на корточки, оперся рукой на землю и ощутил упавшие с дерева круглые плоды алычи.

– Какой ты жестокий, - сказала Кира. Но в ее голосе не было раздражения, лишь нездешней красотой светилось ее лицо в этом темном саду, куда больше ни на что не падал свет…

Я тогда не знал, что впервые увидел свет Сада. Тому, кто увидит его, никогда не стать прежним - даже если захочет. Отныне ему идти по иным дорогам, где будут странные встречи. И путь он закончит не скоро.

Ничего этого я не знал…

Алычи мы так и не набрали, я проводил Киру обратно к санаторию. Она слегка прихрамывала и опиралась на мою руку.

На следующий день я проснулся с непонятным томлением, без особой радости поплавал в море, а после обеда, купив букет роз, поспешил к санаторию, где жила Кира…

Территория вокруг была запущена. Стена из грубо сложенных камней отделяла тропинку от непролазных зарослей ежевики, алычи и держидерева. Из пыльной зелени проглядывала то красная россыпь плодов алычи, то надбитая ваза пересохшего фонтана, то статуя физкультурницы со смело вылепленными гипсовыми грудями.

Тропинка вывела к спортплощадке, я положил букет на теннисный стол, усыпанный темными ягодами шелковицы, и постоял. Солнце пекло оцарапанные ноги, сердце стучало. Наконец поднялся по ступенькам и из тени акаций поглядел на санаторий: дощатая веранда, обшарпанные белые стены. Никого - мертвый час. Темные кипарисы стояли вокруг, загораживая море.

Я отыскал окно Киры (вчера помахала из него рукой) и, сорвав несколько твердых стручков акации, бросил в стекло. Некоторое время ничего не происходило. Затем в окне появились светлые волосы и улыбающееся круглое лицо - Кира. Она кивнула, и я вернулся к теннисному столу, сердце продолжало сильно биться.

Наконец Кира появилась на верхней ступеньке. Наклонив голову, чтобы не зацепиться волосами за ветки акции, и легко переступая ногами, до колен прикрытыми розовым платьем, сбежала вниз. В тени шелковицы ее серые глаза приобрели зеленоватый оттенок.

– А где же твой неразлучный Маслевич? Ну, не обижайся! Это ты мне принес? - Она взяла букет и коснулась бутонами щеки. - Одна желтая, знак измены! Но все равно, спасибо. Пойду, поставлю в воду. Подожди, ладно?

Она зашлепала сандалиями вверх по ступеням. Я присел на стол, сердце билось ровнее, стал слышен мерный шум моря. Кира вернулась, я вскочил и взял ее под руку. Предплечье было мягкое и прохладное.

– Из-за тебя сбежала с мертвого часа, - тихо рассмеялась Кира. - Надеюсь, никто не заметит.

Мы пошли вниз по тропинке. Неухоженные заросли захлестнули каменную ограду, мы перелезли через нее и оказались на песчаной дорожке парка. Она была обсажена розами, в конце сияло море, и среди блесток двигался силуэт катера. При ярком свете глаза Киры стали серо-голубыми. Она оглядывалась и слегка кивала розам, будто здороваясь с ними.

– Поплывем завтра в Ласточкино гнездо? - предложил я.

– Поплывем, - согласилась Кира. Освободив руку, потянула меня за локоть. - А сейчас пойдем в парк!

Я был там лишь раз, когда познакомился с Кирой. Парк раскинулся вокруг дворца бывшего царского вельможи и был устроен еще в пушкинские времена. Вскоре мы увидели высокие пилоны и ажурный портал дворца, а потом, миновав чугунную калитку, вышли на пальмовую аллею. Аллея вывела на широкую лестницу, по сторонам которой лежали и стояли мраморные львы.

Словно прохладный ветерок тронул волосы, напомнив о залитом лунным блеском каскаде ступеней…

У изваяния спящего льва Кира приостановилась. Львиная голова с закрытыми глазами покоилась на пухлых лапах, грива обтекала по-человечьи надменный лоб и завитками падала на могучее нагое тело.

– Интересно, что бы он сделал, если бы сейчас проснулся? - И Кира рассмеялась чуть беспокойно.

За лестницей потянулись песчаные дорожки, их обступали деревья. Словно замок горного духа, высились над темной зеленью выбеленные солнцем зубцы Ай-Павели. Открылась поляна: на траве лежали тени могучих кедров, а под раскидистой сосной стояла скамейка.

Мы сели. К запаху хвои примешивался другой аромат - это пахли нагретые солнцем волосы Киры. Она взяла меня за руку:

– Андрей, смотри!

На лужайке перед нами, красуясь синим хвостом с золотыми лунными полукружиями, гордо выступал павлин…

Мы не поехали на следующий день в Ласточкино гнездо. Случилось странное.

В обед я возвращался с моря - и наверху лестницы присел на остановке маршрутного такси, бездумно глядя на серые зубцы Ай-Павели. Подкатила маршрутка в сторону Ялты, я так же бездумно сел и, только оплатив проезд, спохватился: куда еду? Вроде бы никуда не собирался.

Но машина уже петляла по горной дороге, вскоре внизу забелели многоэтажные здания, и я пожал плечами: погуляю по Ялте и вернусь.

От многолюдного автовокзала пошел вниз к морю и машинально свернул в улочку, где показалось меньше народу. Прохладный ветерок с гор коснулся волос.

Здесь стояло несколько частных отелей - с темно-зеркальными окнами, крышами из красной черепицы и спутниковыми антеннами. Я смотрел равнодушно, мне эта роскошь была не по карману.

Но вдруг из дворика, где цвели красивые розы, меня окликнули:

– Андрей?

Имя прозвучало с английским акцентом, скорее как Andrew.

Теперь уже мороз прошел по спине, и я обернулся.

Меж двух кустов роз - желтым и красным - стояла Сибил. Мешковатое платье, серые волосы и рыхлое белое лицо, словно впервые выбралась на солнце.

Мне захотелось убежать, но видно мало еще меня жизнь била.

– Здравствуйте, - неохотно сказал я, подходя к изгороди. Откуда здесь взялась моя тюремщица?

– Рада, что вы все-таки приехали на семинар. А где ваш багаж?

– Какой багаж? - глупо спросил я. И тут наконец все понял…

Хитрое мне пришло электронное письмо. Я равнодушно прочитал приглашение, полюбовался красивым фоном - что же там было изображено? - и стер из памяти ноутбука. Только вот из моей памяти оно никуда не делось. Наоборот - хитро спряталось в глубине, а теперь подтолкнуло поехать в Ялту и зайти именно в эту улицу. А еще раньше… не потому ли я решил поехать именно в Крым?

Так что не приглашение это было, а скорее закодированный приказ моему подсознанию. Непростая организация устраивала эти семинары. Я-то думал, что такими штучками балуются только спецслужбы…

– Нет у меня багажа, - сказал я. - И вообще к вам не собирался.

Но Сибил ничуть не смутилась:

– Если вам неприятно то, что произошло в прошлом году… - она аккуратно построила предложение, только глаза чуть остекленели от напряжения, - то это недоразумение. Вас уже собирались отправить домой.

Не вполне уверена, что именно я запомнил. Ну и не буду ей ничего раскрывать. Ледяная корка стягивала корни волос, и теперь я понимал, что это вовсе не ветер.

– Я всё помню смутно, - пожаловался я. - Держали в каком-то санатории, пичкали лекарствами…

– Немного подлечили после падения в трещину на леднике… - с готовностью подхватила Сибил.

Мне стало еще холоднее - вспомнился вздыбленный к небу Адишский ледопад и сумасшедший монах в черном подряснике на белом снегу…

А Сибил оборвала предложение на полуслове и покосилась назад, неуверенность мелькнула в вяло-спокойных глазах.

К нам подходила женщина в зеленом платье и с распущенными волосами.

– Здравствуйте, - сказала она. - Что стоите на солнце? Пройдемте в тень…

Она говорила что-то еще, но я почти перестал слышать. Женщина была необычайно красива: сочно-красные губы, словно выточенные дуги бровей, мелко завитые каштановые волосы. Платье травянистой зеленью обтекало полные груди.

Что-то тихо заскулило в глубине моей памяти, словно испуганный зверек…

Я почувствовал, что тону в зеленых глазах этой женщины - они становились все темнее и что-то напоминали…

Оказалось, что мы уже сидим за пластмассовым столом во дворе. Официант (в белой рубашке с галстуком-бабочкой) поставил перед нами бокалы с рубиновым вином. Сибил не притронулась к своему, а женщина подняла бокал к губам:

– За знакомство, Андрей.

Я взял бокал:

– К сожалению, нас не представили…

И испытал гордость, получилось прямо по-светски.

Сибил поколебалась и исподтишка глянула на женщину.

– Аннабель, - тихо сказала она.

Я вспомнил преподавательницу английского, которая замучила нас переводами из английских и американских поэтов.

– У вас красивое имя, совсем как в стихотворении Эдгара По. Он написал стихи про Аннабель Ли, которая жила в королевстве у моря…

Женщина улыбнулась - медленно и чувственно. Каштановые волосы рассыпались по смуглым плечам, а глаза стали совсем темными.

– И я когда-то жила на берегу моря…

Что-то напомнил мне ее голос. Холодноватое очарование звучало в нем…

Но я не смог вспомнить и смешался:

– А вы хорошо говорите по-русски, без акцента.

– Я знаю много языков, - сообщила она, и красный кончик языка скользнул по краю бокала. - Было много свободного времени.

Я не знал, что еще сказать. Молчание становилось напряженным, а вокруг будто слегка потемнело - возможно, набежала тучка.

– Э-э, - подала голос Сибил. - Андрей, может быть, пройдете в свою комнату?

– Какую комнату? - удивился я. - Я здесь случайно.

И опять мороз пробежал по коже: совсем не случайно…

Краем глаза заметил, что кто-то в темном халате появился во дворе и мельком поглядел на нас. Не то японец, не то китаец, черт их разберет. Следом высыпала шумная компания, все с сумками. Кое-кого я узнал - знакомые по прошлогоднему семинару. Один - программист откуда-то из-под Новосибирска - направился ко мне, широко улыбаясь.

– Привет, Андрей! Едешь с нами?

Оказалось, что все направлялись на Ай-Павелинскую яйлу - встречать восход солнца. Организаторы умели чередовать работу и развлечения.

– Нет, - буркнул я. - Вообще в семинаре не участвую.

Сибил моргнула и запустила руку в сумочку. Зазвучала довольно странная мелодия - скорее всего, обрывок какой-то современной музыки. Мобильный телефон? Однако Сибил ничего не достала…

Веселая компания стала грузиться в микроавтобус с затемненными стеклами, а я встал, чтобы уйти. Как бы ни так - непонятно почему, но и я оказался в автобусе. Только когда тот покатил по улицам Ялты, я сообразил, что музыка могла быть с секретом, как и зимнее приглашение на семинар. Очередной сюрприз. Но не спрыгивать же на ходу? Лучше подождать более удобного случая…

Я вспомнил про Маслевича и, попросив у программиста из Новосибирска мобильник (своим не пользовался из-за слишком дорогого роуминга), сообщил, куда меня пригласили и что вернусь только завтра.

Маслевич довольно хмыкнул - освобождалось место для свидания с брюнеткой, - а я протянул мобильник обратно.

Хотя бы Маслевич поднимет тревогу…

– Я слышал, ты в прошлом году попал в трещину на леднике. Как сейчас, в порядке? - поинтересовался сосед.

– Подлечили, - буркнул я. И в свою очередь спросил:

– Витя, а ради чего вас здесь кормят и развлекают? Такой семинар влетает устроителям в копеечку.

Сосед ухмыльнулся:

– Относись к этому как к передаче 'Алло, мы ищем таланты!'. Наверное, надеются потом использовать наши светлые головы. Что-то вроде Фонда Сороса, только помельче.

Такое мнение мне приходилось слышать от тех, кто участвовал в семинаре. 'Brain-drain' - утечка мозгов из России. Организаторы семинара упирали на свою заботу о молодых талантах, о равных возможностях для всех, но я не особо верил. Какой может быть альтруизм в современном мире? Все преследуют свои интересы. Вот и здесь: эксперименты с контролем над сознанием; обостренный интерес к технологиям, способным изменить будущее; очень беззастенчивые методы. Не пора ли удирать…

Но автобус уже петлял по горной дороге, внизу все шире распахивалась туманная гладь моря, а вскоре зеленое одеяло лесов осталось внизу, и на скалах повисли искривленные ветрами сосны.

Когда машина взобралась на край плоскогорья, слева открылся какой-то восточный базар: шатры, прилавки с бочонками и почему-то лошади.

– Это татары устроили, дерут деньги с туристов, - пояснил сосед. - Тут конечная станция канатной дороги.

Мы проехали дальше и скоро оказались среди безлюдья: зеленые холмы, искрошенные временем зубцы скал, буковые рощицы. У подножия одного из склонов показалось двухэтажное здание, стекла горели в лучах нисходящего солнца. Неподалеку уходили вверх мачты подъемника - видимо, зимой здесь был горнолыжный курорт.

Нас вкусно покормили в уютном ресторанчике, а потом состоялось первое (для меня, конечно) заседание. Среди зелени зимнего сада расставили стулья, и молодой китаец выступил с докладом о стратегии Америки по отношению к своей стране.

После успешной операции по развалу Советского Союза социалистический Китай остался единственной преградой на пути США к мировому господству. В отношении него выработан примерно такой же план действий. Во-первых, максимально подогреть потребительские настроения в китайском обществе, превратив население в массу обывателей наподобие западных. Во-вторых, нравственно разложить правящую элиту, чтобы она страстно захотела променять идеалы социализма и партийную дисциплину на особняки, 'Мерседесы' и банковские счета по примеру правящих кругов России. В-третьих, окружить кольцом военных баз, на которых будут размещены самолеты с высокоточным оружием и крылатые ракеты, чтобы держать китайскую элиту в страхе перед возможностью молниеносного уничтожения. Под предлогом борьбы с терроризмом США уже получили такие базы в Средней Азии, а кроме того, могут использовать авианосные флоты и аэрокосмические формирования. Но более вероятным представлялось, что сначала США завершат расчленение России…

Китаец стал методично перечислять. Во-первых, так американцы смогут отрезать Китай от сырьевых и энергетических ресурсов Сибири и подгрести их под себя. Во-вторых, получат удобные плацдармы вдоль северной границы Китая. В-третьих, для Америки желательны военные действия против ослабленной России, чтобы аэрокосмические формирования США накопили бесценный боевой опыт…

– А зачем Америке воевать? - громко спросил кто-то. - Она и так может все купить, напечатав побольше долларов.

– Ресурсы, - пожал плечами китаец и склонился над ноутбуком. - Чем их становится меньше, тем дороже приходится платить. Даже богатая Америка больше не может себе этого позволить. Вот послушайте, что писал американский военный аналитик еще в 1979 году. 'Мы стоим перед мрачной перспективой мира, в котором слишком много людей и слишком мало ресурсов. Обостряется противоречие между стремлением высокоразвитых стран поддерживать свой высокий уровень жизни и стремлением других стран просто выжить. Это будет мир, где силой и только силой можно будет обеспечить неравное распределение ресурсов, которых не хватает…'.

Китаец саркастически улыбнулся:

– За полвека западные страны, и в особенности США, потребили столько ресурсов, что мы оказались именно в таком мире.

Началось бурное обсуждение, в основном упирали на то, что в условиях постиндустриального мира развитым странам нужно меньше ресурсов. Я тоже отнесся скептически: зачем американцам ставить под угрозу свое благополучие? Цифровые выкладки скоро надоели, особо оригинальных идей я не услышал, да и вообще хотелось удрать отсюда. Так что я покинул оживленную компанию и с банкой пива вышел на веранду.

Может, сделать вид, что пошел прогуляться по окрестностям?

Но перед входом прогуливалась парочка явно не из участников семинара. Следов интеллекта на их физиономиях не просматривалось. Пришлось открыть пиво.

По обширному плоскогорью чернели рощи, тускло отсвечивали серые россыпи скал. Вдали на холме виднелись белые яйца - словно огромная птица снесла их посреди темнеющего поля. Наверное, колпаки над антеннами радиолокаторов.

Воспоминание о не состоявшейся войне. Или предчувствие будущей?…

Да, интересная организация положила на меня глаз. То ли в самом деле хотят заработать, по дешевке скупая интеллектуальные ресурсы России и других стран, то ли это что-то другое…

И, скорее, последнее. Слишком сильная враждебность к Западу. Слишком беспардонные методы: держать в санатории-тюрьме, применять оружие, использовать психотехнологии…

Кто же за всем этим стоит?

Становилось холоднее, остро запахло полынью. Вот уже только зубцы Ай-Павели и зловещие яйца розовели над уходящим в ночь плоскогорьем.

Я допил пиво и вернулся в холл, откуда уже разбрелись спорщики, симпатичная горничная дала мне ключ от номера. Мельком подумал: почему не видно ни Сибил, ни Аннабель, хотя обе ехали в автобусе? Насвистывая, поднялся на второй этаж.

Почему я поехал тогда в Грузию? Хотя понятно, почему. Падки русские на халяву, не воспитаны на пословице, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке.

Я открыл дверь номера, но включать свет не стал. В окне рисовались силуэты сосен, а за ними чернела бездна с гирляндами огней - Ялта. Не попробовать ли уйти, когда все уснут? Или дождаться завтрака?…

Откуда-то доносились голоса. Я на цыпочках подошел к окну, рядом оказалась дверь на балкон - она не скрипнула, когда я осторожно открыл ее.

К счастью для меня.

Балкон шел вдоль второго этажа отеля и был разделен перегородками на отдельные секции. Голоса доносились снизу - наверное, из номера подо мной.

Один был женским, и сердце у меня заныло - он звучал холодновато, но странно чаруя:

– Не суетись. Ты теперь на свободе, а это главное. Еще найдешь возможности для развлечений.

Ему ответил мужской голос, и я вздрогнул - слова прозвучали резко как свист клинка:

– Он обманул нас! Столько лет в заточении - и что? Наши руки связаны.

– Поле боя вокруг тебя, - холодно возразила женщина. - Просто отложи меч и воюй руками других.

– Этих? Они много болтают, но не знают, что прочно лишь основанное на крови.

– Они знают, - смех женщины ледяными колокольчиками прозвучал в темноте. - Пока в основном теоретически, но из таких выходят лучшие. Рарох указал именно на них.

Холодом потянуло из темноты. Я ничего не понял, но осторожно отступил. На этот раз под ногой скрипнуло - наверное, рассохшийся паркет. Сразу настала тишина.

Я нащупал кровать и лег, не раздеваясь. Сердце сильно билось, окно походило на черную яму, огни Ялты скрылись за подоконником…

Вскоре я понял, что в комнате кто-то есть.

Не раздалось ни единого звука, но будто красноватый отсвет разлился по полу, и я стал различать предметы. Серый прямоугольный глаз телевизора, подсвеченный снизу торшер, а рядом кресло…

В кресле кто-то сидел.

Я хотел вскрикнуть, но горло перехватило, и не смог выдавить ни звука. Как в кошмаре.

– Не бойся, - прозвучал тихий голос. - Почему люди такие пугливые? Я просто Аннабель…

Не досказав, она встала, и платье зеленоватой волной упало со стройной фигуры, открыв темные холмики грудей. Во рту у меня сразу пересохло.

А женщина приблизилась - теперь теплый розовый свет струился по ее груди и бедрам, стекая на пол красноватой лужицей.

Красное и зеленое…

Аннабель наклонилась, и пышные волосы упали вокруг моего лица, скрыв даже этот слабый свет. Ее глаза казались черными провалами, едва видимые губы приблизились к моим, а рука проникла под рубашку и легла на грудь.

Она показалась ледяной, но все тело затрепетало…

И вдруг Аннабель отпрянула.

Свет снова упал на ее лицо, и было видно, как расширились зрачки и ноздри. Она отняла руку, и ледяные пальчики скользнули по моему животу, так что меня бросило в жар.

Но Аннабель резко выпрямилась, держа в руке бумажник.

Я поразился: неужели меня банально хотели ограбить?

Если бы так…

Аннабель перевернула бумажник - со слабым звоном посыпалась мелочь, а следом выпал засохший цветок.

Засохший?

От фиолетового сияния даже тени прыгнули на стены, и тень Аннабель показалась самой огромной и грозной изо всех. Упав, цветок немного померк, но все равно на него было больно смотреть - словно горящий аметист лежал на полу.

– Где ты?… - свистящим шепотом начала Аннабель, но вдруг резко повернулась и выбежала.

Я вскочил, сердце сумасшедшее билось, нагнулся и подобрал бумажник. Что происходит? Боязливо протянул руку к цветку…

И замер.

Словно прошелестел воздух, и цветок распался на две половинки - я успел заметить только туманную полосу. Судорожно вспыхнул фиолетовый свет - и померк.

Меч!

Весь в холодном поту, я поднял глаза и увидел темную фигуру - но это была не Аннабель.

– У тебя было оружие, и ты не воспользовался им, - раздался свистящий голос, и я сразу узнал его, только что слышал под балконом. - Кто ты, второй раз встретившийся нам на пути?

Меня словно обдало морозом - я все вспомнил! Мертвый город, черную реку и три фигуры на гранитном берегу. Так вот почему знакомым показалось холодное очарование в голосе женщины…

Я не стал тратить времени на ответ. Повернулся, выскочил на балкон и, перемахнув перила, покинул негостеприимный отель. Сильно ударился пятками, но это лучше, чем быть проткнутым насквозь. Меч у этого господина явно был хорошо наточен. Интересно, как он его провез на Украину? Впрочем, и нас пограничники не досматривали. И еще, кто он по национальности? Вроде бы не японец: я где-то читал, что японцы не выговаривают букву 'л'…

Конечно, я не размышлял, стоя как пень, а улепетывал со всех ног. Похоже, это становилось моим привычным занятием.

И, конечно, далеко не убежал. За оградой отеля оказалась бетонированная площадка - наверное, для приема вертолетов VIP-персон, - и там в свете фонаря меня ожидали.

Высокая фигура - женская, и пониже - мужская. Как они успели оказаться здесь?

Я тоскливо оглянулся на отель, но все окна были темны. Ведь недавно еще вовсю горланили, приканчивая пиво! Впрочем, кто меня станет спасать - бедного Буратино от лисы Алисы и кота Базилио? Хотя моя ситуация явно хуже, тут болотом с лягушками не отделаешься.

Я поглядел по сторонам: ложбины с прядями тумана, черная роща, яркие белые яйца на холме. Над темным морем встает луна.

Помощи ждать не от кого.

– Он опять бежит, - презрительно сказал женский голос, фигуры были уже в нескольких шагах. - Разве это противник?

– Как знать? - задумчиво произнес мужчина. - Мы встречаем его во второй раз. Но третьего пусть не будет.

Он сделал легкое движение, и из-под темного широкого рукава заструилось слабое свечение. Снова меч!

Ноги у меня ослабели, а мышцы живота судорожно сократились, словно холодная сталь уже пронзила его.

– Постой, - обеспокоено сказала женщина. - А вдруг правила уже действуют? Мы не можем убивать никого… из тех.

– Ты ведь сама сказала, что он слабак, - рот мужчины раздвинулся в ухмылке, словно черная щель. - А тот осмелился бы скрестить оружие с Темным воином, пусть и без надежды на победу.

– Как знаешь, - пожала плечами женщина. - Ты будешь наказан, а не я.

– И тогда ты станешь менять любовников чаще, - расхохотался мужчина.

– Скорее реже, - слова прозвенели как ледяные колокольчики. - Пока ты убиваешь их слишком быстро.

Меня затошнило: перебранка шла, словно уже над моим трупом. А мужчина шагнул вперед, даже не поднимая меч…

Я так и не заметил размаха. Что-то прошелестело, как в прошлый раз, и я опустил глаза, страшась увидеть кровь, льющуюся на грудь из рассеченного горла. Где-то читал, что в первое мгновение человек ничего не чувствует.

Но ничего такого не увидел, зато услышал странно изменившийся голос женщины.

– Смотри!

Я поднял голову и увидел, что Аннабель отвернулась от меня, а мужчина с кривой улыбкой глядит на обнаженный меч.

– Странно… - начал он. Потом тоже повернул голову.

На холме с белыми яйцами что-то двигалось. Я вгляделся, и вдоль позвоночника словно прошлось ледяные когти - черная собака бежала вниз по слабо освещенному склону. В этом не было бы ничего странного, но холм находился в нескольких километрах отсюда, а значит, собака была величиной с дом!

Она мячом перекатилась через серую равнину и, странное дело, не выросла в размерах, а словно уменьшилась по пути (привет из 'Черного монаха') и села на границе освещенного пространства - огромный черный пес.

Я изумленно вскрикнул:

– Гела!…

Но второй окрик застрял у меня в глотке. Гела показалась бы щенком по сравнению с этим псом: морда на уровне моего лица, зеленовато-желтые блюдца глаз, красный язык свешивается из раскрытой пасти. И еще я вспомнил, что уже видел такого пса - задолго до Гелы, возле каменной башни у подножия Безенгийской стены.

Тот странный камень - чернее и выше других, с двумя зелеными изумрудами глаз…

– Это твоя собачка? - нервно рассмеялась Аннабель.

– Нет, - коротко ответил мужчина. - Хотя не прочь бы завести такую. Мы уже видели их, помнишь?

– Значит… - голос женщины будто растаял вдали.

– Да, - согласился мужчина. - Она проделала долгий путь, с самых границ…

– Замолчи! - резко оборвала его Аннабель.

Наступило молчание, и в этой тишине собака зарычала. Сначала рык возник где-то в глубине горла, но все вокруг задрожало, словно поезд вырывался из туннеля метро. Потом вырвался… У меня заныли кости и ослабели колени, а женщина прижала ладони к ушам. Казалось, сотряслась вся сумрачная равнина и полегла трава. Мужчина отступил, но поднимая меч.

– Опусти оружие, - сказал тихий женский голос, и все опять смолкло. Я обернулся, но никого не увидел.

– Время еще не пришло, - столь же тихо и мелодично прозвучало в темноте.

– Так это твой пес? - хрипло сказал мужчина.

– Конечно, Темный, - с легкой насмешкой произнес голос. - Разве на Земле есть такие?

– Они не должны появиться до самого дня… - яростно начал мужчина.

– Ты неуважительно обошелся с моим подарком, Темный. - На этот раз в голосе прозвучала угроза, а темнота неуверенно поколебалась вокруг. - И вдобавок обнажил оружие на моего стража.

Меч скрылся в ножнах, а поза мужчины стала не такой горделивой.

– Извини, Владычица, - наконец с иронией произнес он. - Твои подарки плохо хранят. Но мы уходим.

Он повернулся к Аннабель, которая за всё время не произнесла ни слова. Зеленое платье теперь охватывало ее от шеи до щиколоток, и женщина как бы растворилась в темноте.

– Идем, дорогая, - галантно произнес мужчина.

Странная пара прошествовала к отелю, а в другую сторону двинулось будто серебристое сияние, но тут же погасло. Так что со мной никто не попрощался, а когда я обернулся, то оказалось, что и собачка пропала.

Я не особо расстраивался. Ничего не понял, да и не пытался понять. Голова разболелась, и я весь дрожал, так что быстро пошел прочь от отеля, надеясь согреться ходьбой. Где-то там должна быть станция канатной дороги…

Ночью она, естественно, не работала, а возле базара меня остервенело облаяли собаки - к счастью, вполне обыкновенные. Пришлось отойти подальше и устроиться на склоне холма под скальным навесом.

Ночь была бесконечной: мучил холод, и невнятно бормотали деревья в роще неподалеку. Утром солнце поднялось не из моря, а над пологом туч, словно мглы от мирового пожара. Оно висело напротив меня, будто красный воспаленный глаз. Наконец я увидел первый вагончик, ползущий вверх под серебристыми нитями тросов, и поспешил к станции. Когда я начал спуск - один в пустом вагоне, - солнце поднялось выше, и над лесом зарозовели каменные колени скал.

Дома я поспал, и все случившееся - Аннабель, мужчина с мечом, громадный пес - стали казаться обыкновенным кошмаром. Была ли поездка в Ялту вообще?

Я умылся и пошел к Кире. Она встретила меня как ни в чем ни бывало, и мы отправились в парк. За лужайкой, где на этот раз не оказалось павлина, набрели на стену со сводчатой нишей. В нише по камню шла надпись 'TRILBY', а под надписью были барельефы: каменная собака прыгала на каменную кошку. Из ниши струилась вода.

– Совсем как у нас дома! - рассмеялась Кира. - У нас черная собака по кличке Пират, и важный сибирский кот. Как начнут порой драться! Пират наскакивает на кота, а тот сидит и бьет собаку лапой по морде: Фыр! Фыр!…

Будто чуть потемнело в парке, но тут же вновь засияло солнце. Кира продолжала говорить, сжимая прохладными пальцами мою руку. Мы спустились на загроможденный камнями пляж, скинули одежду, и я всей кожей ощутил палящее и ласковое прикосновение солнца. Вода сначала показалась холодной - мы брызгали друг в друга, и Кира смеялась в водяном фейерверке. Потом пригоршня соленой воды попала мне в рот, и я упал в теплую воду, отплевываясь и хохоча одновременно.

К обеду Кира ушла в санаторий, а я отправился домой и снова поспал. Маслевича все не было. К вечеру я проснулся, побежал в санаторий, и мы опять пошли в парк.

Порозовел и медленно угас скалистый замок Ай-Павели. Солнце скрылось, мягкий полусвет разлился по парку, таинственно преобразив его. Темными драконами простерлись над серой травой ветви ливанских кедров. Желтые цветы выглядывали из черных крон магнолий. Тихо журчала вода под аркой, словно боясь разбудить от каменного сна кошку с собакой. И я снова ощутил странное чувство - что здесь не бывает ни солнечного дня, ни смены сезонов. Вечно сумерки стоят на этой лужайке, и вечно цветут магнолии…

Мы сели на скамью и долго молчали. Потом я протянул руку и дотронулся до плеча Киры, гладкого под тонкой тканью. Попытался привлечь девушку к себе, но Кира со смешком отодвинулась.

– Не распускайте рук, молодой человек.

Тогда я сказал то, что изумило меня самого. Как-то не говорил этого раньше.

– Я люблю тебя.

Кира опять рассмеялась, но как-то глухо:

– Вам это только кажется, молодой человек.

Я молчал, опустошенно глядя, как песчаные дорожки, трава и деревья приобретают одинаково серый цвет, и лишь ветви колышутся темными тенями. Каким-то очень тонким ароматом повеяло в воздухе… Вдруг я почувствовал теплое дыхание на щеке и повернулся. Лицо Киры оказалось рядом - она незаметно придвинулась, и я поцеловал ее прямо в дрогнувшие губы…

Мы целовались до изнеможения, и под конец оба тяжело дышали. В отдалении монотонно шумело море, хотя возможно, это шумела кровь в ушах. От мягких прикосновений губ Киры, ее щекочущих волос и скрытых легким платьем грудей по телу разливалось сладостное томление. В парке сгустилась темнота, яркие звезды взошли над черными верхушками деревьев. Наконец Кира отстранила меня и с легким вздохом поднялась со скамейки. Думая, что девушка собирается уходить, я вскочил и стиснул ее руки. Но она молча потянула меня в тень дерева и там прижала к себе. Ее сердце сильно стучало, глаза были полузакрыты и чуть блестели. Освободив одну руку, она изогнулась, что-то сделала ею и опять прижалась ко мне.

Уже не томление, а палящий огонь распространился внизу живота. Я провел ладонью по спине Киры, коснулся шелковистого бедра и понял, что она спустила трусики. Уже плохо соображая, что делаю, я рванул свои шорты вниз и, ощутив ягодицами прохладный воздух, прижал девушку спиной к стволу дерева. Хотя Кира разомкнула ноги, было не слишком удобно, и я только после нескольких попыток вошел в нее, ощутив горящей плотью нежность и как бы прохладу. Кира застонала, уронив голову мне на плечо, а потом подняла, чуть оскалив зубы. Казалось, все дерево мягко трепещет, когда я поспешно двигался вверх и вниз, скользя между бедер Киры. Я толкал все сильнее, обдирая колени о кору дерева, и эта боль слилась со сладостной болью, что стала наполнять мои чресла. Лицо Киры зажглось пунцовым светом, глаза закрылись, и мы оба вскрикнули, когда огонь пронизал меня, толчками изливаясь наружу…

Пламя угасло, но из обволакивающей нежности еще долго не хотелось выходить. На щеках Киры блестели слезы, и поцелуями я слизал несколько соленых капель.

Наконец с неохотой отстранился. Пришлось дать Кире носовой платок. Она нервно рассмеялась:

– У меня ведь в первый раз. Я и не думала, что так получится.

Спотыкаясь, пошла к скамейке, и мне пришлось придерживать за локоть. Села, чуть повозилась и вздохнула:

– Чувствую такую слабость.

Склонив голову мне на плечо, затихла. А меня переполняли покой и нежность, я слушал лепет листьев, плеск моря внизу и прерывистое дыхание Киры.

Наконец она подняла голову и хрипловато рассмеялась:

– Вообще-то давно пора в санаторий. А то еще не пустят.

На ногах держалась неуверенно, и я провожал ее, взяв под руку. Понемногу Кира пришла в себя и стала рассказывать. История была самой обыкновенной: училась в мединституте и, простыв в нетопленом общежитии, заболела пневмонией. Долго лежала в больнице, а потом повезло: по президентской программе 'Здоровая молодежь - здоровое будущее' ей дали путевку в Крым. Тут она ожила…

У санатория поцеловались на прощание, а потом Кира поднялась по ступенькам. Дверь отворили, что-то проворчав при этом. Я еще постоял и отправился домой. Меня продолжали наполнять теплота и нежность, я словно плыл по темной улице, а внизу шумело море, поворачивая вслед белки бесчисленных глаз.

Но по мере приближения к дому я шел все медленнее, а возле ворот остановился совсем: за стеной угрожающе заворчала собака. Словно холодом дохнуло из темноты, вспомнились события прошлой ночи. Днем они стали казаться нереальными, а чудесно закончившееся свидание с Кирой вообще заставило забыть обо всем, но теперь вдруг показалось, что кто-то подкарауливает в темноте - то ли мужчина с мечом, то ли черный громадный пес…

А если меня не оставили в покое? Ведь выследить было нетрудно…

Я пробовал успокоиться - это ворчала Гела, нас в комнате двое, хозяева рядом. Что может случиться?

Вошел в калитку.

Гела возникла черной тенью, несколько шагов сопровождала меня, а потом опять растворилась в темноте. Маслевича не было, вместо него оказалась записка: на несколько дней снял другое жилье. Все ясно, брюнетка…

Я разделся и лег. Попытался вспоминать Киру и то наслаждение, что испытал, но мысли мешались: перед глазами появлялась то Аннабель, склонившаяся надо мной в зеленом ореоле, то темная фигура с блестящим мечом…

Чего они привязались ко мне? Кто такие, что преследуют в темно-призрачной Москве и наяву?

Мне становилось все более не по себе, я в сарайчике один и без какого-либо оружия. В поведении той странной парочки чувствовалась неуверенность, но кто знает, что им придет на ум? Вот только где я им перешел дорогу?… Нет смысла гадать, все слишком странно. Я спустил ноги на прохладный пол, тихо прокрался к двери и включил свет. Оконные рамы массивные, с частым переплетом - наверное, переставлены откуда-то. Я тщательно задвинул шпингалеты, теперь так просто не влезешь.

В углу лежала груда деревянных брусков - наверное, припасены для ремонта. Я выбрал один поувесистее и прислонил к кровати.

Затем осмотрел дверь, вот где слабое звено. Сделана из фанеры, хлипкий крючок вместо запора. Разве что подпереть кроватью… Я попробовал сдвинуть кровать Маслевича, но тщетно: деревянный топчан был приколочен боковиной к стене. При этом задел рукой электрическую розетку, и появилась другая идея. После школы, пока не поступил в университет, мне пришлось поработать дежурным электриком, и там надо мной однажды зло подшутили…

По окончании курортного сезона хозяин, видимо, использовал сарайчик как мастерскую: возле двери стояла циркульная пила, а к ней шел кабель от электрического щитка. Сейчас автомат на щитке был выключен. Я нажал кнопку, и зажегся красный огонек сигнальной лампочки - ток пошел.

Выключив автомат, я повернулся к двери, и снова мне повезло: она закрывалась поворотной ручкой из металла, хотя и довольно разболтанной. Я поспешно приступил к работе: достал из сумки складной нож и, обрезав кабель, зачистил концы. Чтобы найти фазу, пришлось снова включить автомат и проверить на искру. Автомат со щелчком вышибло, а я вздрогнул и непослушными руками намотал оголенный конец на дверную ручку. Потом закрепил другой провод, опять нажал на кнопку и, несколько успокоенный видом красного глазка, вернулся к своей кровати. Для большего эффекта выплеснул на пол воду из чайника. Интересно, сработает ли? Хотя, скорее всего, беспокоюсь зря. Самому бы утром не забыть, что тут наворочал.

В тишине громко трещали цикады, сквозь открытую форточку из посеребренной тьмы втекал прохладный воздух. Неподалеку тихо взвизгнула Гела. Я вспомнил ласковые губы Киры и, улыбаясь, стал задремывать…

Очнулся от скрипа дверных петель, треска вырванного крючка и оборвавшегося стона. Из открывшейся двери пахнуло ночной свежестью, что-то тяжело рухнуло на пол.

Сердце сильно забилось, я вскочил, но к счастью сохранив способность соображать - не сделал ни шага. Нашарил фонарик (незаменимая вещь для ночных походов в уборную) и в желтом пятне разглядел на полу скорченную человеческую фигуру.

Я схватил припасенный брусок, но к двери приблизился осторожно, приставляя ступню к ступне, чтобы самому не получить шагового удара током. Оказалось, что рука непрошеного гостя уже соскользнула с ручки. С расстояния вытянутой руки я угостил его несколькими ударами по голове. Когда взломщик с хрипом вытянулся на полу, я нажал кнопку автомата и нагнулся. Сердце отчаянно стучало.

Но это оказался не тот, с мечом…

Обыкновенный громила: с короткой стрижкой, белки глаз закатились, зубы оскалены. К моему облегчению, хрипло дышал - не так много времени пробыл под током, а мои интеллигентские удары вряд ли сильно повредили его черепушке. Кстати, моя идея могла не сработать, если бы ночной гость не был босиком - наверное, снял сандалии, чтобы ступать потише. В общем, дуракам везет, а я тогда был порядочным дураком. И даже не очень испугался, увидев на полу нож…

Это теперь я понимаю, что тогда меня спасло только чудо. А за чудеса приходится платить.

Я отправил нож пинком под кровать и осторожно выглянул за дверь: вроде бы никого, только чуть светлеет дорожка. Едва сделал несколько шагов по ней, как шарахнулся от темного пятна, а сердце подпрыгнуло - черная собака лежала на траве. Но тут же понял, что это Гела. Неужели убита?

Я глянул на окна второго этажа: не позвать ли Нестора? Но не успел: в угольно-черной тени под воротами что-то шевельнулось, и темная фигура выступила из нее - с лучиком серебристого света в руке.

Мне показалось, что я никак не очнусь от кошмара. Это сейчас я только улыбнулся бы: подумаешь, подослали двух громил. А тогда колени ослабли, и я отчаянно взмахнул руками, пытаясь удержаться за одну из нависших над тропинкой ветвей.

…И ударился костяшками пальцев о перекладину турника - Нестор по утрам делал зарядку и подтягивался на нем. Тут же возникла идея, хотя тоже не оригинальная: я схватил перекладину обеими руками и, когда фигура кинулась на меня, подтянулся и с силой выбросил ноги навстречу.

Удар пришелся будто в каменную стену, фигура с хрипом отлетела и грянулась о незакрепленные створки ворот, так что те загремели. Я опустился на землю и, надев сорвавшуюся сандалию, осторожно подошел. Похоже, нападавший пока не собирался вставать, так что я выглянул в приоткрывшуюся створку.

Гравийное покрытие казалось белой рекой в лунном свете, и в который раз за последние дни я ощутил, как ледяной холод коснулся мокрой от пота спины. Еще одна темная фигура стояла на другой стороне улицы. Пока я смотрел, она подняла руку, будто салютуя, и холодный алмазный свет брызнул с длинного лезвия…

Потом фигура пропала. Я стоял, ошалело моргая, а вокруг начали хлопать двери и загорелся тусклый электрический свет.

Нестор выбежал в одних трусах и первым делом нагнулся над Гелой. Стал трясти, замер и выпрямился, держа между пальцев маленькую пулю с иглой на конце.

– Ну и дела, - озадаченно протянул он. - Первый раз вижу, чтобы воры использовали такое…

Он искоса поглядел на меня, а я содрогнулся, вспомнив Адишский ледопад. Но промолчал, что мне оставалось делать?

Обоих нападавших Нестор ловко, по-матросски, связал. Когда приехала милиция, они уже пришли в себя и хмуро озирались. Милиционеры даже не стали составлять протокол, обычное ограбление. Затолкали злоумышленников в фургон, Нестор вынес бутыль вина, милиционеры выпили по стакану и, забрав бутыль, уехали.

– Выпустят этих обломов, - задумчиво сказал Нестор. - Откупятся. Знаю их, на рынке всегда пасутся. И чего ко мне полезли? Да еще с усыпляющими пулями?…

Он снова испытующе поглядел на меня, и снова я промолчал.

Что меня теперь удивляет, я не унес ноги сразу, а еще несколько дней провел в Крыму. Сейчас-то я научился удирать, камуфлируя это изящным термином 'тактическое отступление'. А тогда из меня только начали выбивать дурь. Но, наверное, меня совсем очаровала Кира…

Днем мы лежали на пляже или прогуливались по крутым улочкам, сохранившимся, наверное, еще с татарских времен. Над тенистыми двориками нависали виноградные лозы, за оградами из дикого камня в листве розовели персики.

Я чувствовал себя легко и свободно в шортах, майке и сандалиях на босу ногу. Рука Киры была горячей от солнца, а ее девичьи округлое лицо в розоватой тени шляпки мне все время хотелось поцеловать. Вечерами шли в парк. На траву и цветы опускались сумерки, таинственный полусвет разливался среди деревьев. Мы находили какую-нибудь скамейку и садились. Целовались сначала робко, оглядываясь по сторонам. Но ливанские кедры или магнолии укрывали нас своей глубокой тенью, и мы распалялись. Однажды Кира со смехом сказала:

– Раздеваюсь, а соседка по палате руками всплеснула: 'Батюшки, да у тебя засос!'. И вправду на шее синяк, это ты меня так нацеловал. Я чуть со стыда не сгорела. Хорошо, она научила одеколоном растирать, к утру все прошло.

Но дальше поцелуев Кира, к моей досаде, больше не шла. Как-то я завел Киру в свой сарайчик, после бесчисленных поцелуев смог наконец расстегнуть купальник и впервые увидел груди Киры - маленькие и будто испуганные на свету. Коричневатые бугорки сосков отвердели под моими губами. Началась молчаливая борьба. Кира то прижимала меня к себе, то отталкивала, не разводя сомкнутых ног.

– Мне нельзя, - прошептала она, задыхаясь. - Вдруг забеременею. Мне тогда… хоть бросайся в море…

Не отвечая, как был в плавках, я взгромоздился на Киру, пытаясь раздвинуть ее бедра. Вдруг ощутил содрогания, а затем мокроту в плавках - от возбуждения у меня произошел оргазм. Я со стыдом оставил Киру и перевалился на спину, с досадой ощущая гладкое бедро девушки вдоль своего.

Кира придвинулась и быстро поцеловала меня в щеку. Она ничего не заметила.

Я купил пачку презервативов, но в последующие дни удобного случая не представилось. Между тем подходило время отъезда. В последний день моего пребывания в Крыму собрались наконец в Ласточкино гнездо. Катер оставлял пенный след, Кира прятала лицо от брызг за моей спиной.

Наконец высокая скала выросла над взбаламученным морем, катер вошел в прохладную тень от зубчатых стен, и я вспомнил, что уже видел этот причудливый замок - в старом детском фильме 'Синяя птица'. Там это был замок Ночи.

Мы поднялись по каменной лестнице. Кира перелезла через парапет и на самом краю обрыва сорвала красный цветок на длинном ворсистом стебле. Присела, покачивая его перед глазами, а потом бросила. Цветок падал долго - красноватое пятнышко над синей бездной вод. Кира задумчиво смотрела ему вслед.

Мы поплыли дальше в Ялту и поднялись по канатной дороге в ресторан на вершине холма. В Алупку возвращались на такси - почти беззвучный полет среди темных сосен. Убывающая луна слабо выбелила обрывы Ай-Павели. После оживленного ресторана, где нам хорошо танцевалось вдвоем, Кира притихла.

У санатория сели на теннисный стол в густой тени шелковицы, и я обнял Киру. Она покорно прижалась, позволив моей руке пробраться под платье. Я ощутил пальцами шелковистую гладкость внутренней стороны бедер, мигом возбудился, и уже хотел сказать Кире, что на этот раз воспользуюсь презервативом…

Вдруг Кира надавила рукой сверху так, что кончики моих пальцев, будто раздвинув лепестки скрытого цветка, погрузились в мягкую глубину. Кира прерывисто вздохнула, а потом резко отодвинулась.

– Что?… - начал было я.

И умолк.

От стола спускалась тропинка, по ней я впервые проник в этот заброшенный сад. Сквозь черную крону шелковицы сквозил свет, чуть осветляя выщербленные плиты. Между деревьев открывался проем, где днем было видно море. Сейчас море исчезло, зато горели звезды. Они образовали что-то вроде яркого венца, и я подосадовал, что не знаю, какое это созвездие.

Что-то вроде серебристого сияния поднималось над тропинкой к нам. Мое сердце замерло, потом начало прерывисто стучать.

Листва шелковицы над нами сделалась как серебряная филигрань…

И вдруг все погасло. Исчезло серебристое сияние, а звездный венец рассыпался на тусклые угольки.

Много раз я потом искал это созвездие в звездных атласах. Но не нашел…

– Ты видел? - странным голосом спросила Кира.

– Да, какой-то свет… - пробормотал я.

Кира долго молчала.

– Это была женщина, - наконец прошептала она. - Женщина необычайной красоты, и вся будто сотканная из света. У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Кто это мог быть?

Я не ответил. Еще недавно я остро хотел Киру, но теперь все ушло. На душе стало тревожно, темнота и равнодушный звон цикад угнетали. Я поцеловал Киру и простился. Она, кажется, недоумевала. Адресами обменялись еще днем.

Я уехал утром, простившись с Нестором и потрепав за ухом Гелу. Странно, на сей раз она приняла это благосклонно. Маслевич уехал еще два дня назад, похудевший, но довольный брюнеткой. Крым разворачивал за окном автобуса свои открыточные красоты, а потом застучали колеса по рельсам.

Я жевал купленные задешево груши и, глядя сквозь пыльное стекло, с досадой вспоминал Киру. Всего-то раз и был секс. Ну что же, скоро я забуду ее. Женщин еще будет много в моей жизни…

Любовь - это нежный цветок и, когда срываем его, быстро вянет. Вянет он и тогда, когда не срываем. Увядает от разлуки, от каждодневной семейной суеты… Так обычно думают люди, и в общем правы. Я тоже не знал, что иные цветы клонятся, но не горят даже под огненным дыханием Армагеддона.

4. Ветер будущего.doc

В Москве поезд прибыл на Киевский вокзал. Я вышел на просторную площадь - к искрящемуся на солнце фонтану, стеклянному мосту через Москву-реку, и вновь ощутил холодное дуновение: эту набережную и город я видел безлюдными, под покровом вечных сумерек. Что с ними может произойти?…

Я забрал у родственников свои пожитки, отправился на другой вокзал и купил билет на пригородный экспресс до города Р.

Поезд шел быстро. Среди сумрачных елей проплывали солидные красные особняки, суетливыми толпами пробегали дачи попроще. Я не смотрел по сторонам, достал из чемодана ноутбук и с головой погрузился в игру. Я был секретным агентом и пробирался по закоулкам Темной империи, чтобы проникнуть во дворец ее властелина. Наконец попал туда - но был убит, и возродился к жизни снова. Когда поезд прибыл в Р., я вышел уже на третий уровень сложности.

На ночь меня приютили в общежитии института, а на следующее утро я увидел, где предстоит жить. Полная комендантша привела меня в подъезд пятиэтажного дома, покоробленная дверь со скрипом распахнулась, и я увидел внизу прихожую с несколькими дверями, два темных прохода уходили в глубину синеватых слезящихся стен. Достав из кармана кофты ключ, комендантша отперла дверь налево.

– Вот твоя комната, - сказала она.

Мне показалось, будто заглянул в гроб. Покрытые желтой краской стены с двух сторон сдавливали окно. Сквозь кроны тополей и грязные стекла сочился зеленоватый свет.

– Ничего, - добродушно сказала комендантша. - Год-другой поживешь, а там, может, однокомнатную квартиру дадут. О молодых специалистах сейчас заботятся.

Комендантша ушла, а я задержался, уныло оглядывая захламленную прихожую. Вспомнились слова Щапова:

'Боже, как жутко жить взаперти русской душе! Простору, воздуху ей надо! Потому и спит русский человек и схвачен ленью, что находится взаперти и опутан тройными веревками; потому и чудится ему вавилонская блудница!'.

Но надо было оформляться на работу. Я оставил чемодан в комнате, спустился в сумрачный из-за разросшихся тополей двор и мимо длинного забора дошел до института, большого здания с колоннами и каким-то радиотехническим гербом на фронтоне.

Мне долго выписывали пропуск, потом я отыскал кафедру философии - небольшую комнату с тесно поставленными столами - и увидел своего начальника, заведующего кафедрой Самгина. Плотная фигура и выпяченные губы придавали ему сходство с жизнерадостным поросенком, он сидел в отдельном закутке и что-то черкал в конспекте.

– Футурология? - он сдвинул очки на лоб, разглядывая запись о специальности в моем дипломе. - Ну, у нас будешь преподавать что-нибудь попроще. Здесь радиоэлектронный институт, студентам читаем только философию и социологию с политологией.

Он сразу стал обращаться ко мне на 'ты'. Я моргнул - похоже, придется терпеть.

Беготню с бумагами закончил поздно, пришлось оформлять какой-то специальный допуск. Уже вечером перетащил в свою комнату старую железную кровать из общежития и видавший виды стол. На первое время дали комплект постельного белья.

Так я устроился. Лежа на кровати, слышал за дверью смех и возню играющих детей. Грустно было, что они должны расти в сырой полутемной квартире. Один из вечных контрастов России: между безбрежностью ее пространств и скученностью людей. Может, поэтому простора и воздуха не хватает русской душе?…

Незаметно я задремал.

И, подобно Алисе, очутился в очень странном месте…

В обе стороны уходит песчаный пляж, на него лениво набегают темные волны, омывая ноздреватые льдины. Кроме застрявших торосов и редких камней на песке ничего нет. Чуть поодаль от берега темная вода растворяется в сумраке.

Сзади раздается стеклянный звон, я оглядываюсь.

И едва не сажусь на песок: замок изо льда возносится надо мною. Угрюмым синим светом тлеют шпили башен, холодный голубой свет стекает по витым лестницам, красные огоньки горят в темных узких окнах. Жутью веет от этого здания, построенного будто не людскими руками.

Вот он, истинный Замок Ночи!

К черной воде спадает лестница из голубого льда, по бокам ее сторожат химеры, а на площадке стоит женщина. Я сразу узнаю Аннабель. Но сейчас ее лицо гордое и жестокое, и напоминает высеченную изо льда маску.

А еще отчаяние застыло в изломе бровей…

Женщина напряженно смотрит во мрак, словно что-то заставило ее выйти из заколдованного замка, и не замечает меня.

А во мраке начинает происходить какое-то брожение. И вдруг словно распахивается окно, и я с содроганием вижу уже знакомую картину: снежные горы, металлические острия на обширной площади среди леса, и надо всем этим темную синеву небосвода. В нем разгорается призрачное зарево, словно огромная птица взмахивает крыльями из голубого пламени…

Что-то заставляет меня обернуться.

Женщина уже не стоит, а спускается по ледяной лестнице. На лице теперь недоверие и жестокая радость. На последней ступеньке женщина колеблется, но вдруг шагает прямо на воду, и та выдерживает - только от каждого шага распространяются серебристые круги. Женщина проходит совсем немного - и исчезает в сумрачных парах. И сразу словно задергивается занавес, пропадает зрелище заснеженных гор.

Я поворачиваюсь, но замка уже не видно - лишь песок, камни и ноздреватые льдины. А потом начинает темнеть, и будто чьи-то холодные пальцы пробегают у меня в голове…

Я проснулся и долго лежал, приходя в себя. Птицы чирикали за окном, в комнате был полумрак. Что за страсти мне начали сниться? Не про этот ли берег говорила Аннабель? Но где может находиться такой?…

Я сумрачно встал и, отстояв очередь в туалет, побрился. Позавтракал невкусными сосисками и отправился в институт. Уже через неделю работа превратилась в рутину: на лекциях я рассказывал о Конте, Дюркгейме и Вебере, а на семинарах студенты косноязычно выговаривали 'Дюргейм', и в их глазах была тоска.

Вскоре меня известили о начале работы группы по футурологии, и поездка в Москву стала отдушиной. Семинар проходил не в самой Москве, а в загородном пансионате. В просторном холле журчал фонтан, в конференц-зале набралось довольно много народу, и какой-то чиновник торжественно обещал, что плоды наших размышлений о будущем России направят в администрацию самого Президента.

'Может, и отправят, - со скукой подумал я. - Чтобы там и похоронить. Когда это у нас власти заботились о будущем? Разве что о своем собственном'.

Но снова окунуться в атмосферу дискуссий было приятно, да и знакомства надо заводить.

Когда вернулся в Р., на полу в прихожей лежало письмо от Киры, пришедшее из далекого Крыма. Округлым старательным почерком она писала о разных мелочах, а в заключение - что скоро уезжает, и давала адрес своего студенческого общежития. Я только пожал плечами, больно мне это нужно.

Но во сне увидел ее - когда мы купались на каменистом пляже. На морском дне мерцала галька, Кира наклонялась и пригоршнями кидала в меня воду. Прекрасной и гибкой была линия ее плеч, а глаза смеялись и звали к себе, в мир солнца и моря.

Я проснулся. Сумрачно желтели стены, и мне вспомнился другой пляж - где ленивые волны омывали песчаный берег, льдистый замок уходил в темное небо, а женщина в зеленой полупрозрачной одежде сходила на воду. Я снова ощутил промозглый холод и содрогнулся: две женщины и два моря - одно солнечное и теплое, а другое мрачное и ледяное. Что все это значит?

Пришла осень, зарядили дожди, работа не слишком радовала. Как-то в холле института появилось объявление: американская христианская миссия приглашала на занятия по изучению Библии. Мне была нужна практика в английском для сдачи кандидатского минимума, так что решил сходить.

Занятие оказалось не первое, присутствовало несколько русских и трое американцев. Уселись вокруг стола, попили чаю, познакомились. Невзрачную девушку с золотистыми волосами звали Кэти, она приехала из Южной Каролины. Высокий молодой человек по имени Рон прибыл из Колорадо, а коротко стриженый Дэйв из Калифорнии.

Русских, кроме меня, было шестеро: пять женщин, одна из них переводчица, и мужчина средних лет, как я понял - муж одной из женщин.

После чая Дэйв с Роном раздали увесистые Библии на русском языке, и мы занялись тем, что американцы называли 'изучением Библии'. Выглядело оно так: кто-нибудь читал вслух кусочек текста, а потом обсуждали. Я попал на изучение 'Откровения Иоанна Богослова', более известное как 'Апокалипсис', причем с середины, так как на первых главах отсутствовал.

Эту книгу, последнюю в Библии, я читал еще в университете, когда проходили историю религии. Смутно помнил, что в ней говорится о последних событиях мировой истории: появлении Антихриста и втором пришествии Христа. На этом основании кое-кто считал Иоанна первым в мире футурологом.

Вела занятие Кэти, ей помогала русская переводчица. Я старательно вслушивался в английскую речь, хотя мало что понимал, даже хорошо знакомые слова звучали смазано. Возникало впечатление, что американка говорит на каком-то варварском диалекте английского языка.

Во время перерыва я сказал об этом переводчице, та улыбнулась.

– Такое произношение типично для южных штатов Америки, - объяснила она. - Тягучее и менее четкое, чем стандартное южно-английское.

Да, произношению тут не поучишься.

Библию читали по очереди, и вновь передо мной прошли необычайные видения 'Апокалипсиса'…

Саранча в железной броне затмевает солнце, и шум ее крыльев как шум от боевых колесниц. На диковинных конях мчатся всадники в огненной броне, и пасти коней изрыгают огонь и дым. Из земли поднимается зверь и творит великие знамения, число его 666…

Начали обсуждать.

Я давно заметил, что мужчины чаще скептически относятся к мистике, вот и у нас русский участник задал вопрос: не устарели ли все эти пророчества? Доказано, что числом 666 Иоанн зашифровал имя тогдашнего императора Нерона, а тот умер две тысячи лет назад, так что время прихода Антихриста и, следовательно, Армагеддона давно просрочено.

Кэти взволновалась и показалась даже красивой - в зеленом платье, на фоне золотого осеннего света, лившегося из окна.

– Нет, - заговорила она, и переводчица еле успевала за ней. - Вот, прочитайте это: 'всем… дали клеймо на руку их правую или на лоб их, и чтобы никто не мог ни купить, ни продать, кроме того, кто имеет клеймо…'. В Америке сейчас обсуждают идею, чтобы каждому имплантировать электронный чип. Это якобы облегчит идентификацию личности, что важно для борьбы с преступностью и терроризмом, а вдобавок позволит полностью перейти к электронным деньгам. Подделать электронную подпись станет невозможно. Наиболее удобное место для импланта - как раз лоб. Палец или даже руку можно заменить протезом, а с головой это сложнее. И обратите внимание на слово 'всем'. Для этого должна существовать единая мировая экономическая система и единое всемирное правительство, а они пока не возникли. Так что речь идет о будущем…

'Занятно, - подумал я. - А ведь я тоже, как Иоанн, видел будущее. Правда, всего одну картину, а тому явилось гораздо больше. Возможно, отсюда и спутанность видений: те события, что будут происходить раньше и те, что позже, смешались у него воедино. Как дома накладываются один на другой в городской застройке, когда смотришь из окна'.

Но этой мыслью я делиться не стал: во-первых, нескромно сравнивать себя с Иоанном, а во-вторых, не хотел расстраивать Кэти скептическим к нему отношением.

Одна из русских - тех женщин, что любят все раскладывать по полочкам, - стала допытываться: кто такая жена, облеченная в солнце? Кем может быть красный дракон с семью головами? Кто такие три бесовских духа, собирающие царей всей вселенной на великую битву Армагеддона?…

Кэти, похоже, устала и печально глядела в окно. Свет золотился в ее волосах, а платье казалось зеленоватым облаком, словно девушка вот-вот улетит. Слово взял Рон.

– Под женой, облеченной в солнце, многие богословы понимают Израиль, - сказал он, более четко произнося слова, чем Кэти. - Еврейский народ, согласно Библии, является богоизбранным. Но кого именно она рожает, неясно… Дракона обычно отождествляют с Сатаной. Про трех бесовских духов общепринятых толкований нет. Вообще, многое пока скрыто, и важно знать не детали, а готовиться к приходу Господа Иисуса Христа. Мы приехали, чтобы помочь вам в этом…

– У нас для этого есть своя церковь, православная! - горячо возразила другая русская.

– В ваших церквах очень красиво, и мы за мирное существование с православием, - бодро улыбнулся Дэйв и снова стал разливать чай. - Мир быстро становится единым, зачем враждовать?

'Только почему-то США хотят, чтобы мир объединился под их властью', - кисло подумал я, но прикусил язык. Все-таки эти американцы видели в будущем не благостную картину устроенного по-американски мира, а приход Антихриста, ужасы мировой войны и конца света. Саранча в железной броне, с шумом крыл затмевающая солнце - не полчища ли это штурмовых вертолетов?…

Так что на языковую практику рассчитывать было нечего, изучать Библию особенно не хотелось, и на занятия больше не ходил.

Близились осенние праздники. По утрам за окном стоял туман, сквозь белую пелену чернели деревья. Я стал часто видеть во снах Киру - то в солнечном ореоле на берегу моря, то с манящей улыбкой в сумраке парка, - и стал подумывать: не съездить ли к ней? Вдруг повторится тот чудесный миг: трепещущее дерево, пунцовый свет на лице Киры, и сладостное пламя, что пронизало меня во тьме…

Но меня останавливала боязнь, что увязну в отношениях, если снова начну встречаться. Кто-то писал, что люди вговаривают себя в любовь - так же, как и в гнев. А я планировал устроиться на работу в Москве и уже там жениться…

Не знал еще пословицы: 'Человек так, да бог не так…'.

В общем, решил не ездить к Кире, а хорошо прогуляться. Когда учился в Москве, часто совершал экскурсии по ее окрестностям, так что и теперь оделся по-походному, сел в полупустой автобус, и через час оказался в какой-то деревне. Вышел и вскоре углубился в лес. Хмурые ели стояли вдоль малоезженой дороги, под ботинками хрустел первый ледок, серый туман стлался над землей, словно деревья зябко кутались в облако.

Я сошел с дороги, и вокруг ног зашуршала высокая сухая трава. Холодный осенний полусвет наполнял лес, кустарники и ветви деревьев образовывали изменчивый сложный узор. Лес покорно ждал прихода зимы, и моя душа тоже постепенно проникалась сонным равнодушием…

Зачем мне Кира? Пока обойдусь без девушек…

И вдруг я заметил, что неподалеку идет другой человек.

Я остановился, промозглый холод словно протек за воротник. Как-то перестал я доверять ближнему своему. Человек тоже встал, повернулся ко мне, а потом успокаивающе приподнял руки. Он был без головного убора, в темном плаще. Высокий лоб с залысинами, худое лицо. Постояв, пошел в мою сторону. Я рассмотрел, что глаза у него голубые - чересчур голубые для сумеречного леса.

– Здравствуйте, - произнес незнакомец довольно приятным баритоном. - Извините, если напугал. Осень прекрасное время для прогулок, вы не находите?

– Пожалуй, - пробормотал я, отворачиваясь и возобновляя ходьбу. Почему-то был так растерян, что забыл поздороваться. Незнакомец пошел рядом, засунув руки в карманы плаща.

– Вас ведь зовут Андрей? - непринужденно спросил он. Чувствовалось, что в ответе не нуждается.

Я вздрогнул: откуда он знает мое имя?

– Видел вас пару раз в институте, - словно услышал мой вопрос незнакомец. - У меня в дела ОКБ… Кстати, называйте и меня по имени - Глеб.

Мне резануло слух это 'называйте'. То есть, можно называть и по-другому? Намек, что имя не настоящее?…

А назвавшийся Глебом безмятежно продолжал:

– Чудесное место для разговора. В городе всегда масса народу, да и вообще людей на Земле становится слишком много, уединенных уголков почти не осталось. Вы не находите?

– Планета перенаселена, предел экологического равновесия уже перейден, - вяло сказал я. Хотя и был обеспокоен неожиданной встречей, почувствовал гордость за четкость своей формулировки. - Кстати, зачем я вам понадобился? Вряд ли наша встреча случайна.

Спутник некоторое время молчал, полы плаща посвистывали о траву.

– Давайте объяснимся, - наконец произнес он. - Я представляю одну организацию, которая, гм… подбирает специалистов. Хороших специалистов, лучше молодых и талантливых. Нам нужны программисты, системные аналитики, футурологи. У нас есть банк данных на потенциальных сотрудников, и вы в нем числитесь. Университет закончили с отличием, руководитель высоко оценил вашу дипломную работу. Добавлю, что наши рецензенты оценили ее еще выше.

Я не сдержал самодовольной улыбки, хотя опять испытал досаду на то, что не оставили в университете. Выходит, кое-кто меня все же ценит. И все-таки я продолжал испытывать беспокойство. Ветви перестраивали узор на фоне серого неба, шуршала и стегала сухая трава.

Кое-кто уже оценил меня. Приглашал на семинары, а потом пытался убить…

– А чем занимается ваша организация? - поинтересовался я, ощущая дуновение холодного ветра на лице. - И почему вы не встретились со мной в городе?

Глеб помолчал, а потом взглянул на меня, и снова поразила голубизна его глаз - яркая и бесстрастная

– В Москве мы, пожалуй, побеседовали бы в ресторане, - ответил он со смешком. - Есть заведения с уютными, а главное, приватными уголками. У молодых специалистов обычно недостает денег на московские рестораны, но можно за счет фирмы. К сожалению, в вашем городе всё на виду, а мы не хотим привлекать внимания.

Словно колокольчик прозвенел вдали. Я почувствовал раздражение.

– Секреты? Ладно, это к делу не относится. Чем вы все-таки занимаетесь?

Глеб вынул одну руку из кармана, сорвал прутик и стал помахивать им в воздухе.

– Борьбой с несправедливостью, - весело изрек он и взмахнул прутиком так, что просвистел рассекаемый воздух. - На всемирный масштаб не замахиваемся, только в пределах России… И не думайте, что я шучу. У нас солидная и перспективная организация.

Я хмыкнул:

– В России многие боролись за справедливость, только потом от нее оставались рожки да ножки. Взять хотя бы Ленина или Ельцина. И вообще, понятие справедливости относительно - то, что кажется справедливым для одного, будет несправедливым для другого.

Мой спутник снисходительно улыбнулся:

– Сразу видно философа. Но критерий имеется, и вам прекрасно известен. Общее благо…

– То есть наибольшее количество добра для наибольшего количества людей, - раздраженно подхватил я. Хотел погулять, а приходится вести философские беседы. - Старая песня, только никому это не удавалось. Ни христианам, ни коммунистам. А теперь ясно, что никому и не удастся. Ресурсы планеты почти исчерпаны, на всех не хватит.

Собеседник поморщился:

– Не надо про всех. Все остальные пускай занимаются своими делами. Мы русские, так что поговорим о России. Ведь и у нас был период величия, когда большинство людей жило неплохо, и нас уважали в мире…

– Советский Союз? - перебил я. - Читали Льюиса Кэрролла? Шалтай-болтай сидел на стене, Шалтай-болтай свалился во сне, а теперь вся королевская конница и вся королевская рать не может Шалтай-болтая обратно собрать.

Просвистел рассекаемый прутиком воздух.

– Верно. Но вы согласны, что тогда мы были ближе к общему благу, чем сейчас?

Я пожал плечами:

– Возможно. Некоторые даже уверяют, что Советский Союз стоял на пороге новой цивилизации - не грабительской, как западная, а основанной на принципиально новых технологиях. Для такой цивилизации надо гораздо меньше не возобновляемых ресурсов. Запад сделал все, чтобы разрушить ее в колыбели, иначе не выдержал бы конкуренции.

Спутник остро глянул на меня, а потом некоторое время шел молча.

– Выходит, вам известна эта точка зрения, - наконец сказал он. - Я ее полностью разделяю и тоже считаю, у нас было все для небывалого рывка в будущее. Хотя почему 'было'? И сейчас есть… Отрадно слышать, что вы рассуждаете подобным образом. Согласно психологическому профилю, для вас более характерна скептическая установка.

Про психологический профиль мне не понравилось. Кто это озаботился составлением моих профилей? Хотя, помнится, были такие… И со змеиным холодком в голову заползла неприятная мысль: а не к той ли таинственной организации, что положила на меня глаз, относится мой незваный попутчик?

Чтобы скрыть замешательство, я пробормотал:

– Вы тоже считаете, что СССР был разрушен в результате некоего всемирного заговора? Но всемирный заговор такой же миф, как и общее благо…

– Вы же футуролог, - весело возразил Глеб. - Любая попытка заглянуть в будущее оборачивается созданием очередного мифа о нем. А мифы способны кардинально изменить действительность. Возьмите миф об Иисусе Христе, мы даже представить не можем, каким стал бы мир без этого мифа. Заметьте, я говорю не об историческом существовании Христа, а о том, как он был представлен своими последователями. Или миф о коммунизме, ведь он повлиял на всю историю двадцатого века. Или недавно появившийся миф о международном терроризме… Люди не могут жить без мифов - так они пытаются понять и упорядочить действительность. А затем изменить ее, чтобы больше отвечала их интересам. Так что и я, естественно, предлагаю вам очередной миф…

– Приходилось уже встречать борцов за справедливость, - едко заметил я. Только у тех цели более глобальные, хотят изменить весь мировой порядок.

– Где встречали? - поинтересовался Глеб.

Как мне показалось, без тени удивления.

– Да вот, кое-кто проводит семинары и конференции. Собирает молодых ученых со всего мира, в основном из восточных стран. Меня пару раз приглашали, в Грузию и на Украину. Там тоже занимались прогнозами на будущее и обсуждали, как сменить установленный Западом миропорядок на более справедливый.

– Гм, - проронил мой спутник. - Конечно, эти идеи носится в воздухе, хотя, как вы верно заметили, справедливость понимают по-разному. Например, можно понимать и так - несправедливо, что богатая ресурсами Сибирь принадлежит одной России. Надо поделиться… Так что вокруг России роится много всяких организаций. Мы стараемся их отслеживать, но возможностей не хватает.

Я фыркнул. Туман стал понемногу затягивать лес, белые пряди тонкими пальцами протянулись между деревьев.

– Так вы из ФСБ? Новый способ вербовки, во время непринужденной прогулки?

– Почему из ФСБ? - удивился Глеб. - Разведкой за рубежом занимаются другие службы. Кстати, совершенно дурацкое разделение. Это в эпоху-то сетевых войн… А что до ФСБ, то они применяют разные методы, но сейчас там кадры недостаточно профессиональные, да и вообще стараются налаживать более выгодные для себя контакты. Будь я из ФСБ, не тратил бы время на вчерашнего студента, а разрабатывал богатого коммерсанта… Кстати, та организация, с которой вы столкнулись, кажется, носит именно сетевой характер. Выходит, и они собираются переделать мир?

– Широко замахнулись, - вяло пробурчал я. - Даже у Соединенных Штатов руки коротки, то и дело получают по носу. Мир - слишком сложная система, на ситуацию в нем влияет множество переменных. Хотя есть и более важные.

Незнакомец помолчал.

– И очень хрупкая система, - сказал он наконец и снова взмахнул прутиком, раздался короткий свист. - Посудите сами. В сегодняшнем мире господствует Запад. Благосостояние так называемого 'золотого миллиарда' куплено ценой бедности половины земного шара. Менее развитые страны вынуждены продавать свои ресурсы за бесценок. А ведь эти ресурсы невосполнимы. Ради прихотей одного миллиарда калечится природа, впадает в нищету и голодает остальное население планеты. Теперь и Россию хотят затолкать в эту резервацию для бедных. А стоит попытаться вырваться из нее - и смельчакам устраивают финансовый и экономический кризис. Неудивительно, что иные люди пытаются бороться с таким порядком. А Запад объявляет их террористами…

– Западные профессора объясняют подобные кризисы процессом глобализации экономики, - усомнился я.

– Устраивают эти кризисы, устраивают, - весело отозвался собеседник. - Мы эту механику изучили. Несколько масштабных операций на биржах, плюс массированная пропагандистская компания - и результат в кармане. Вот некоторые и начинают думать: а не запустить эту машину в обратном направлении, устроить хорошенький кризис для Запада? Ресурсы подорожают, их будут расходовать более экономно, и планета дольше сохранится. Запад потом оправится, но равновесие установится на более справедливом уровне.

Полосы тумана, словно белые призраки, все гуще крались между деревьями.

Я пожал плечами:

– Если такой кризис и можно организовать, то для этого потребуются огромные средства. И вряд ли у этих 'иных людей' есть контроль над средствами массовой информации.

А сам подумал о спутнике: 'Ты-то сам не один из них?'.

– Они найдут средства. - Голос Глеба прозвучал холодно, как холоден был встающий навстречу туман. Я почувствовал на щеках капельки влаги. - Существуют силы, которые заинтересованы в изменении нынешнего грабительского мирового порядка. Особенно в некоторых азиатских странах, где накопилось немало обид по отношению к Западу. На Востоке обид не прощают, мораль там далеко не христианская… И еще раз напомню, мировая система стала очень сложной, а следовательно нестабильной. Вы сами сказали, что есть всего несколько важных переменных: Можно вычислить их, разработать алгоритм воздействия и запустить сетевую атаку.

– Может быть, я вам и нужен для разработки плана такого воздействия? - поинтересовался я по возможности небрежно, хотя сердце сильно забилось. - Но это значит, что вы не отличаетесь от террористов.

Глеб долго молчал. Мох зачавкал под ботинками, пришлось свернуть, и мы опять вышли на дорогу. В глубоких колеях местами поблескивала вода.

– Нет, - наконец ответил мой спутник. - Мы не террористы. Просто по нашим расчетам, мир вступает в полосу турбулентности. В 2015 - 2017 годах произойдут радикальные изменения. То ли Запад начнет решающую битву за мировые ресурсы, то ли кто-то попытается устроить кризис для Запада. Все это нам интересно лишь с одной точки зрения, как возможная реализация подобных планов отразится на России? К чему нужно готовиться? Вот тут вы действительно можете помочь. Как-то пытались построить синергетическую модель взаимодействия русского и восточного мышления, и у вас получились интересные результаты.

– Это была наивная попытка, - со стыдом сказал я - Нужна обкатка модели на компьютере, а у меня ни знаний программирования на таком уровне, ни доступа к суперкомпьютерам.

– Такой доступ у вас будет - пообещал Глеб. Он небрежно размахивал прутиком направо и налево, словно расчищая дорогу от тумана. - В России очень небрежно относятся к интеллектуальным ресурсам. Хотя понятно, это делается для того, чтобы их по дешевке мог скупать Запад. А вы сможете работать в технопарке, где занимаются хай-хьюм, высокими гуманитарными технологиями. К сожалению, у нас он один. Там хорошая оплата, вот только поездок по миру пока не будет.

Я поежился, вспомнив грузинский 'санаторий'. Предлагают что-то очень похожее. Показалось, будто туман обхватывает горло холодными щупальцами.

– А вы сами не из той организации, что приглашала меня на семинар в Грузию? - вырвалось у меня - Сделаю работу, а потом меня устранят!

Спутник опустил прутик и стал похлопывать по полам плаща. Получался сухой неприятный звук.

– Вот как? - покачал головой. - Меня начинает интересовать эта ваша организация. Похоже, вас там сильно напугали. Постараюсь узнать о ней побольше… Повторяю, мы не террористы, и наши цели далеки от глобальных. Собственно, у нас одна цель - сохранение России. К сожалению, говорить о восстановлении былого могущества пока рано.

– Вроде бы все за единство и процветание России, - с сомнением сказал я. - И президент, и правительство, и депутаты Думы. Конечно, многие говорят одно, а делают совсем другое…

– В этом то и суть, - подхватил Глеб. - В разрыве между словом и делом. Типично для большей части русской интеллигенции, а про чиновников и говорить нечего. Вот мы и хотим преодолеть этот разрыв.

Я рассмеялся, но смех сразу перешел в кашель: от промозглого воздуха запершило в горле.

– Ничего себе, - наконец выговорил я. - Поставили себе задачу. Пока у людей не отрастут ангельские крылышки, это невозможно.

– А для всех это и необязательно, - безмятежно промолвил мой спутник. - Только для тех, кто принимает решения. Для политиков, чиновников, военных.

Уже целая рать белых призраков двигалась навстречу, истончаясь между деревьями и распухая на открытых пространствах.

– Да чихать они на вас хотели, - устало сказал я. Что за нелепый разговор? - Будут и дальше набивать карманы. Кот Васька слушает, да ест…

– Пока да, - неожиданно легко согласился Глеб. - Пока Братство не пришло к власти, злоупотребления в России не прекратятся.

– Что за Братство? - хмыкнул я. - Хотя да, где-то читал. Калашников и компания. Ну и что? Так же будут воровать, покрывая друг друга. Изучали историю России? Как сказал один наш соотечественник, всю ее можно выразить одним словом: 'Воруют-с'.

– А вот это вряд ли, - мягко возразил мой спутник. - Уже после столь замечательного высказывания был в истории России период, когда перестали воровать. Ну, почти перестали. Сильно побаивались.

– При Сталине, что ли? - вяло поинтересовался я. - Вот уж что прошло, да быльем поросло.

– Вы же сами сказали, что довелось изучать историю России, - насмешливо сказал собеседник. - Неужели не усвоили, что в ней все повторяется? Сначала период анархии - Смута или 1917-й год, когда рушатся старые формы. Потом приходят деятели наподобие Петра I или Сталина, и Россия вступает в период создания новых государственных форм и обретения новой мощи. Сейчас просто закончилась очередная российская смута, и мы стоим на пороге нового созидательного этапа в истории России.

– Это довольно спорно, - отпарировал я. - И потом, порядок в России всегда наводили сверху. А сейчас кто за это возьмется? Для наших государственных деятелей политика стала личным бизнесом.

Глеб повернулся ко мне, и я снова поразился голубизне его глаз. На щеках тоже блестели капельки влаги.

– Я не могу рассказать всего, - тихо произнес он. - Но поверьте, у нас есть поддержка на самом верху. Пока я предлагаю вам только войти в аналитическую группу. Кое-кто из ваших коллег по подмосковным семинарам уже входит в нее. Будете собираться так же, только в меньшем составе. Цель нашей деятельности вы теперь примерно представляете. Если не захотите присоединиться, мы прекрасно обойдемся без вас. Только есть важное условие - согласны вы или нет, но о нашем разговоре должны молчать. Наша организация только строится, и огласка нам ни к чему.

Ну и ну. Уже ставят условия!…

Тут мой собеседник остановился. Путь пересекла дорога с глубоко наезженными колеями, в них до краев стояла вода с радужной пленкой. За дорогой начинались болота - сквозь туман виднелись высохшие деревца, гиблые мхи и редкий кустарник. Я знал, что в тумане прячутся озера с черной стоячей водой. Здесь обычно заканчивались мои прогулки, и я поворачивал обратно.

– Вы должны понять, что ведется крупная и весьма рискованная игра, - голос Глеба теперь звучал холодно и отстраненно. - Я сам толком не знаю, почему вами заинтересовались. Похоже, кроме ваших талантов в области футурологии есть что-то еще. Если согласитесь, то будете под нашей защитой. Если нет, то ничего не могу гарантировать.

Он с вздохом бросил прутик, порылся в кармане и вытащил кусочек бумаги.

– Дальше я с вами не пойду. Возьмите, здесь номер московского телефона. Если надумаете к нам присоединиться, позвоните по нему и скажите одно слово - согласен. С вами свяжутся и будут беседовать уже другие люди. Пожалуйста, запомните номер, а бумажку лучше порвать на мелкие части и выбросить в какую-нибудь лужу. В принципе, это несущественно, но наша служба безопасности настаивает на таких вещах.

Наконец-то вынул из кармана и другую руку. Я ожидал увидеть что угодно, даже пистолет, но в ней оказался обыкновенный мобильник.

– Подъезжайте, - сказал Глеб всего одно слово и спрятал телефон. А потом глянул на меня. - Если хотите, подброшу вас до дороги. Это против правил, но вы мне нравитесь. Такой же идеалист, как и я когда-то… Так как?

На этот раз голубые глаза показались странно привлекательными в хмуром свете над болотами. Только теперь появилась догадка, что мой незваный попутчик носит контактные линзы.

– Я еще прогуляюсь, - нашелся я. Вечно меня норовят куда-нибудь завезти.

– Как знаете, - пожал плечами Глеб.

Позади из леса послышался шум мотора, и вскоре громоздкий джип с затемненными стеклами выплыл из-за деревьев.

Остановился неподалеку по ступицы в воде, мой искуситель осторожно забрался внутрь, и машина тронулась. Я попытался рассмотреть номерной знак, но он отсутствовал. Раскачиваясь и выплескивая из колеи радужную грязь, джип свернул в сторону и уехал. Только тогда я повернулся от сумрачного болота и пошел обратно. Повертел бумажку, на всякий случай запомнил номер, а потом кинул клочок в грязь. Туман окутывал деревья белым саваном, и на душе было неспокойно

Вдруг мне показалось, что кто-то идет впереди, волнуя туман. Словно гибкая фигура мелькала среди призрачных волн… Скорее всего, это был обман зрения. И все же с губ сорвалось:

– Кира?…

Когда я вышел на шоссе, холодный ветер подул навстречу, туман раздался, и первые снежинки закружились в темнеющем воздухе.

Ночью я увидел второй сон…

На этот раз ни черной воды, ни жуткого ледяного замка. Я стою на красной равнине и чувствую, что воздух здесь очень разрежен, хотя для меня это почему-то не создает затруднений. Такое впечатление, что я не дышу вовсе. Над головой чернильно-темное небо, и в нем сияет маленькое солнце. Я опускаю глаза и вижу только камни и красный песок.

'Это Марс!' - почему-то сразу понимаю я.

Впервые вижу сон про чужую планету. И даже во сне испытываю смутное удивление: подсознание обычно оперирует знакомыми образами, а я никогда не вглядывался в фотографии поверхности Марса - скучная пустыня.

Но эта пустыня не пуста.

Человеческая фигура появляется вдали и быстро приближается. Она вырастает гораздо быстрее, чем на Земле, и я вспоминаю, что радиус Марса меньше земного, и поэтому линия горизонта расположена ближе.

Странное правдоподобие для сна.

Я вижу облачка красной пыли из-под ног, и они тоже опадают медленно: сила тяготения на Марсе меньше земной.

Фигура уже близко: темный плащ слегка развевается, а лицо явно человеческое - изможденное и жестокое. Откуда-то появляется знание, что существо странствует по Марсу уже тысячи лет и не находит покоя.

Яростные глаза смотрят в упор, но не видят меня, а я начинаю дрожать: это тот самый незнакомец, что говорил с Аннабель, а потом обнажил на меня меч.

Словно в подтверждение, он останавливается и кладет руку на пояс, где тускло блестит золото. Но глядит не на меня, а в сторону горизонта.

Я тоже поворачиваю голову: голубая звезда висит над сумрачно-красной равниной, и я понимаю, что это Земля. Она красива и одинока в темной пустоте.

Внезапно от звезды во все стороны брызгают голубые лучи. Один из них падает на песок между мной и фигурой в темном плаще, и песок начинает искриться фиолетовыми огоньками. А на месте Земли словно распахивается окно, и я опять вижу знакомые снеговые горы, заиндевелый лес и правильные ряды металлических мачт на обширной вырубке. Над всем этим светится голубое зарево.

Что-то заставляет меня опустить глаза на темную фигуру. Лицо ее искажается свирепой радостью. Она поднимает руки, словно приветствуя кого-то, а потом делает шаг на фиолетово искрящийся песок.

…И тут же скрывается из виду. А вскоре гаснет и голубое зарево.

Снова сумерки, красный песок, печальная голубая звезда в темном небе… Тихо шелестит женский голос:

– Третий сон ты увидишь позже.

Я обмираю: уже слышал раньше этот мелодичный и слегка насмешливый голос. А красная пустыня вокруг тихо гаснет…

Зима в этом году пришла рано. По вечерам, когда я выходил из института, под уличными фонарями курились зеленоватые язычки снежинок. На выходные я порой ездил прогуляться за город. Выходил из троллейбуса и шел мимо здания ФСБ: узорные решетки на нижних окнах, сложный переплет антенн на крыше. Не раз оно казалось мне каменным псом, который вот-вот вскочит из вихрей поземки и разразится оглушительным лаем. Но здание молчало: пес то ли обленился, то ли одряхлел.

За мостом через старый крепостной ров открывалось раздолье: церкви над замерзшей рекой, белые поля, темная полоска леса. Церквям было по триста и более лет, но метель подвенечной фатой возвращала им юность, и за них становилось тревожно - хищная серая мгла наступала по снежным полям с востока…

Меня обеспокоил разговор с таинственным незнакомцем, вряд ли тот назвался настоящим именем. Я давно пришел к выводу, что в Грузию и на Украину меня приглашала некая террористическая организация. Семинары устраивала, скорее всего, с целью выявить потенциальных сотрудников. Хотя выглядела организация иначе, чем показывают террористов в боевиках. Во-первых, на семинаре я встретил не исламских фанатиков, а образованных людей из разных стран: русских, индийцев, китайцев… Объединяла всех только неприязнь к Западу. Во-вторых, никто не говорил о терактах, а обсуждались новые технологии. Возможно, заговорщики хотели изменить мир не путем вооруженного насилия, а средствами информационных технологий. Не исключено, с использованием широкомасштабных атак хакеров и логических бомб. Как известно, такие бомбы в современном мире могут оказаться эффективнее обычных…

Но имеет ли отношения к этой организации мой спутник по лесной прогулке? Разговаривал он весьма туманно…

В общем, в старых русских традициях я решил настучать, кому следует. Для подобных патриотов в здании, похожем на каменного пса, имелось специальное крылечко с дверью - заходи и исповедуйся. Но столь явный путь меня не устраивал, поэтому я дождался глубокой ночи (не из соображений секретности, а только тогда телефонная линия освобождалась), подключил ноутбук к Интернету и зашел на официальный сайт ФСБ.

Там обнаружил заманчивое предложение стать двойным агентом: всем завербованным иностранной разведкой гражданам предлагалось вдобавок сотрудничать с ФСБ, причем с сохранением выплачиваемого иностранной спецслужбой денежного содержания.

Я некоторое время думал, подходят ли таинственные террористы под понятие иностранной спецслужбы, но решил это не выяснять, и только скопировал вывешенный адрес электронной почты. Бдительным гражданам предлагалось описать подозрительное событие и, указав его дату и участников, отправить сообщение в ФСБ, конфиденциальность гарантировалась.

О денежном вознаграждении здесь не упоминали, но я ведь не за-ради денег…

Пару часов я трудолюбиво составлял свой первый в жизни донос: семинар в Грузии, какие темы обсуждались, кто участвовал. Долго думал, описывать ли картину сумрачной ирреальной Москвы, но решил, что не следует - примут за психа. В это учреждение и так, наверное, обращается уйма шизофреников. Зато кратко рассказал о своем бегстве и таинственном Симоне. Потом упомянул о втором семинаре в Крыму и опять задумался: сообщать ли про Аннабель и ее напарника? Решил, что тоже не стоит. Но больше всего промучился над вопросом: описывать ли разговор с 'Глебом'? В общем-то, ничего противозаконного не предлагалось, к тому же я хотел спать, так что отправил письмо и со спокойной совестью заснул. И бывают же такие олухи на свете!

Свою почту проверил через несколько дней и обнаружил известие, что мое письмо получено; меня вежливо благодарили и просили продолжать сотрудничество…

Я до сих пор думаю, обратил ли кто-нибудь в ФСБ внимание на мое послание? Возможно, что нет, американские спецслужбы тоже были предупреждены об атаке 11 сентября, но все равно проспали ее. Слишком много информации обрушивается на головы в современном мире.

Зато обратили другие…

Я шел на работу. За ночь подморозило: красный шар солнца поднимался над заиндевелыми деревьями парка, тротуар обледенел, но снега почти не было. Когда я вошел в холодную тень ограды, будто черная собачка метнулась ко мне от забора. Я шарахнулся в сторону, от испуга меня до костей пробрал мороз. Не удержав равновесия, поскользнулся на льду. Уже падая, почувствовал под ногами что-то вроде взрыва, и в щеку вонзились ледяные иголки.

Я падал как-то странно: время замедлилось, а в глазах померкло - я будто скользил куда-то по изогнутому темному стеклу. Голова закружилась, и лишь спустя вечность я приложился подбородком к тротуару. Вроде бы не сильно, но перед глазами снова произошел взрыв - во все стороны разлетелись белые искры…

Хотя нет, это были крошки льда и бетона, к счастью веером прошли выше головы.

Я так и остался лежать, обмерев: неужели стреляют? Хотя не слышал звука выстрелов, но насмотрелся боевиков, где часто используют оружие с глушителем. Я был не в силах пошевелиться, и это, возможно, спасло мне жизнь: больше выстрелов не было. Наверное, невидимый стрелок решил, что поразил цель.

– Вам плохо? - раздалось над головой.

Я с трудом оторвал взгляд от ямки в бетоне и приподнял голову: возле меня стоял прохожий.

– Н-нет, - выговорил я, садясь. Зубы стучали, и я со стыдом почувствовал мокроту в брюках. - П-просто поскользнулся.

Мужчина пожал плечами, а я с трудом встал и потрогал щеку. На пальцах осталась кровь - видимо, разлетевшиеся льдинки рассекли кожу. Только теперь я рассмотрел, что меня испугало - черный полиэтиленовый пакет таскало ветром по тротуару. А если бы я не поскользнулся и не упал?…

Я стиснул зубы и поплелся обратно домой, чтобы промыть щеку и сменить брюки.

На работу пришел с опозданием, сделав крюк через парк: не мог заставить себя идти по тротуару. К счастью, в расписании были одни семинары, я дал студентам задание конспектировать и сидел, тупо глядя в книгу. Кто-то хотел меня убить? Неужели это связано с тем разговором? Ведь предупредили, чтобы держал язык за зубами…

На следующий день тоже пришлось пойти в обход: улица и тротуар были перегорожены веревкой с красными флажками, шли какие-то ремонтные работы, и всех заворачивали на параллельную улицу.

Я вяло удивился, но тогда не придал этому значения. Ходил как оглушенный и все время оглядывался, хотя понимал, что это бессмысленно. От тоски захотелось кому-нибудь поплакаться, и я написал довольно бессвязное письмо Кире.

Вскоре снова получил приглашение на заседание рабочей группы. Она проходила в том же подмосковном пансионате: стеклянные стены высились над темной речкой, берега покрывал снег, и в зале заседаний было прохладно.

Я поболтал со знакомыми по университету и немного пришел в себя. Когда подошла моя очередь, выступил с тезисами будущей кандидатской диссертации. В общем, довольно скоро забыл о неприятном происшествии и возвращался довольный.

На местный экспресс опоздал, так что пришлось взять билет на поезд дальнего следования. В купе оказался один - то ли народ зимой меньше ездил, то ли места были забронированы. Я убавил свет, и только было устроился в уголке, как лязгнула открываемая дверь.

Я открыл глаза, и мне отчаянно захотелось, чтобы уже спал и видел сон. В дверях стоял мой спутник по лесной прогулке. С испуга мне показалось, что даже плащ на нем тот же - темный и неприятно посвистывающий. Но нет, на этот раз был в длинном пальто. Не друзья ли Глеба устроили на меня покушение? Испугались, что и на них донесу?

– Не ждали? - спросил он язвительно. - Да и я не ожидал, что еще придется поговорить.

За его плечами маячил кто-то еще, но незваный гость шагнул внутрь один и захлопнул дверь.

– Разрешения не спрашиваю, - довольно неприятно улыбнулся он. - Ваши желания мало что значит.

Он расстегнул пальто, уселся напротив и пристально поглядел на меня. Глаза показались мертвенными в крадущемся голубом свете - поезд как раз тронулся.

– Вы поступили глупо, - продолжал он. - С этим письмом в ФСБ. Кто-то решил, что вы слишком опасны.

– У вас что, агенты в ФСБ? - выдавил я.

– Кое-кто с нами сотрудничает, - собеседник наконец-то отвел глаза, и мне показалось, что в них что-то мелькнуло. - А что до письма, то перехватить его очень просто, достаточно сканировать вашу электронную почту. Вы ведь говорили, что у той организации есть высококлассные специалисты.

– В том числе и киллеры? - Я был озадачен: так соратники Глеба устроили покушение, или кто-то другой? Выйду из этого купе живым, или меня вынесут под белой простыней? - Я бы не сказал, что это специалист высокого класса. Два раза промазал.

На миг почувствовал себя глупо: а вдруг мне просто показалось, что в меня стреляли?

Но незваный гость снова внимательно поглядел на меня.

– Не думаю. Из такого оружия и на таком расстоянии не промахиваются.

Мне стало действительно страшно: выходит, я ничего не придумал. Прислонился головой к окну, стекло показалось очень холодным.

– Тогда почему… - мне хотелось, чтобы голос звучал самоуверенно, но получился жалкий писк.

– Не попал? - усмехнулся Глеб. Странно, на его лбу и залысинах выступили бисеринки пота. Неужели тоже чего-то боится?… - Любопытный вопрос. А также любопытно, как это вы сумели перебраться через Безенгийскую стену без всякого альпинистского снаряжения. Конечно, у вас была довольно странный компаньон, но все-таки… Например, я узнавал про погоду в тот день: на высоте более четырех тысяч метров дул ураганный ветер. Вас бы просто смело с гребня, а там падать два километра. Уж извините, я ваше письмо тоже прочел.

У меня пересохло горло. Ведь чувствовал, с Симоном было что-то не так…

А попутчик откинулся к стене, и лицо оказалось в глубокой тени, только глаза казались голубоватыми льдинками. Как у Сибил…

– Вообще, очень много странностей, - голос Глеба прозвучал отдаленно. Видели, как после покушения на вас улицу перекрыли?

Я смог только кивнуть.

– Не скрою, мы за вами следили. Такой порядок, какова будет реакция на приглашение? Так что сразу узнали о покушении. Были проведены замеры, - голос Глеба уплывал все дальше. - Похоже, в первый раз вы просто поскользнулись и, падая, ушли с траектории пули. Повезло… Но от второго выстрела это спасти не могло, снайпер должен был попасть вам прямо в голову…

Я перестал слышать голос, снова скользил куда-то по изогнутому темному льду, а голова кружилась все сильнее…

Тут же она дернулась от удара, а из глаз посыпались искры.

– Извините, - сказал мой инквизитор, опускаясь на лавку. - Кажется, вы собирались упасть в обморок. Пришлось дать пощечину.

Он поглядел на меня с сомнением.

– Странно, - проговорил медленно. - Вы слабы. Вы совершенно не подготовлены. И, тем не менее, дважды ушли от настоящих профессионалов. Причем в обоих случаях совершенно фантастическим образом.

– Я вас не понимаю, - пробормотал я, и самому стало противно, до чего жалко прозвучал голос.

А Глеб снова непринужденно откинулся к стене.

– Знаете, - сказал со смешком. - А ведь я побаивался этой встречи. Не выходило из головы: а вдруг и я окажусь в результате… где-нибудь на гребне Безенгийской стены? Представляете, в таком пальтишке на ураганном ветру?

Что за бред? Я продолжал испытывать странное ощущение, будто куда-то плыву. Мешались чувства: облегчения - что это не соратники Глеба хотели расправиться со мной, раздражения - от насмешки в голосе непрошеного попутчика и… что-то еще. Нет, надо успокоиться!

Я сильнее прижался виском к окну и ощутил, что стекло источает промозглый холод. Но в голове прояснилось, и почему-то вспомнился Симон: как он шел, словно танцуя, по повисшему над бездной ледяному гребню.

Черный монах!

– Я никуда не смогу перебросить вас, - моя улыбка, наверное, получилась кривой. - Даже если очень захочу.

Глеб смотрел на меня (и я вдруг понял, что это его настоящее имя), не мигая.

– Значит, вы догадываетесь, - очень тихо сказал он. - Власть над пространством… это ведь почти абсолютное оружие. Можно сделать так, что пуля пройдет по кривой, скользнув по изогнутости пространственно-временного континуума. Можно шагнуть в ледяную стену, и оказаться за сотни километров, по другую сторону гор… А можно сделать еще больше! Целые армии будут вести огонь, но пули и ракеты уйдут в пустоту. Или вернутся и поразят стрелявших… Мне не поверили, что такое возможно. Нигде не ведется даже экспериментов. Слишком много энергии надо, чтобы хоть слегка искривить пространство. Но, выходит, есть и другой путь…

Я промолчал, чувствуя виском ледяной холод. А попутчик наклонился ко мне, обжигая глазами, которые вдруг стали иссиня-черными.

– Только вы не сможете сделать этого, Андрей. - Я машинально отметил, что впервые за время этой встречи он назвал меня по имени. - И никто не сможет. Это не людская игра. Мой совет: пока не поздно, выйдите из нее. Неужели вам хочется быть пешкой в чужой и очень опасной игре.

'Ну да, - кисло подумал я. - Чтобы стать пешкой в вашей…'.

Впрочем, следовало быть осторожным. Очень осторожным.

– Я не хотел принимать ваше предложение, - устало сказал я. - Не нравятся мне тайные организации. Взять хотя бы вашу… Мне кажется, что вы недалеко ушли от террористов. Наверняка слежка друг за другом, подчинение вождям. Хлебнули мы этого в России.

Мой спутник прислонился к стене.

– Понимаю, - сказал невесело. - Порой организации, которым суждено перевернуть мир, возникают гласно. Чаще их приходится создавать тайно, иначе сразу задавят. Но это всегда организация, другого пути нет. И поначалу она часто является Братством единомышленников, только потом такие отношения трудно сохранить… Не скрою, кое-кто из наших все еще хочет пригласить вас. Особенно после этого случая. Но я отговорил. Мы пытаемся прогнозировать будущее и управлять им. А вы, или точнее, силы, которые за вами стоят, являются непредсказуемым фактором. Так что лояльности к нашим целям ожидать не приходится. Но и убивать вас тоже бессмысленно, подберут другого.

Купе омыло голубым мелькающим светом из встречного поезда, гость встал и принялся застегивать пальто.

– Так что разумнее приглядывать одним глазом. Хотя не исключена и помощь. Ведь вы, Андрей, теперь в смертельной опасности - те, кто организовал покушение, опасаются вас. Не уверены, сколько вы знаете и что собираетесь делать? На вашем месте я бы исчез, пока все не уляжется. А вообще с вами сложно. Вы одной ногой здесь, а другой - в неизвестном мире. В этом мы схожи - и я живу уже не столько в этом мире, сколько в другом, будущем.

Криво улыбнулся и неожиданно продекламировал:

'Звук шагов, тех, которых нету, По сияющему паркету И сигары синий дымок, И во всех зеркалах отразился Человек, что не появился И проникнуть в тот зал не мог'.

Лязгнула дверь, и он исчез. Я стал уныло глядеть в темноту за окном, через некоторое время в ней появились огни, поезд ненадолго остановился на какой-то станции и поехал снова.

Мне очень не понравился этот разговор. Выходит, за мной следила таинственная организация, что приглашала в Грузию. И мало того, после неосторожного письма в ФСБ пыталась убить. А теперь за мною присматривают еще и Глеб с сотоварищи…

Нет, больше делиться опасениями я ни с кем не стану, своя шкура дороже. Если эта 'организация Х' и устроит диверсию, то мишенью, судя по всему, явится Запад. На семинарах были русские, но больше азиатов, да и американцы присутствовали. Сибил то чем родная Америка не угодила?… Может, это вообще чисто коммерческое предприятие с целью устроить грандиозный обвал акций, а потом скупить по дешевке? Что-то подобное говорил Глеб во время лесной прогулки. Тогда разговоры о справедливости лишь приманка, и за всем стоят очень большие деньги. Тем более не стоит связываться, а то потом уберут исполнителей…

Темнота убегала назад, но все так же оставалась стоять за окном. В голове мучительно ныло: что-то не укладывалось в эту простую схему. Ах да, странная парочка: Аннабель и ее спутник с мечом. Упоминание о каком-то Рарохе. Да еще необычные сны…

Но что я тогда мог понять?

Жизнь стала совсем тоскливой: утром я уходил на работу, а вечером возвращался в коммунальную квартиру, жарил картошку на чадной кухне и ужинал под прикрепленной к стене фотографией Киры - той, где она манила в мир солнца и моря.

Да еще все время оглядывался…

Как-то возвращался через парк, улицу после покушения не любил. Облака цвета рдеющего железа повисли над заснеженной аллеей, и у меня перехватило горло: облачный замок, призрачная копия Ай-Павели, плыл в глубокой синеве. И я снова вспомнил серые лужайки парка, прохладное предплечье Киры, ее мягкие губы…

Облачные башни Ай-Павели померкли, подножия утонули в лиловой тени, а потом все стало расплываться. Вскоре остался только облачный гриб, вершина которого тревожно горела красным огнем…

Я больше не колебался и, вернувшись в свою комнату, написал Кире, что собираюсь приехать. А вскоре получил ответ, что во время практики она будет дома, и давала адрес.

Я пошел отпроситься к заведующему кафедрой, в его закутке едва умещался письменный стол, книжный шкаф и вешалка, так что мне пришлось стоять. Самгин как-то странно поглядел на меня:

– Ты знаешь, что у нашего института есть филиал на севере?

От обращения на 'ты' я поморщился, но Самгин будто не заметил.

– Слышал, - неохотно сказал я. - Но он как будто исследовательский, студентов там нет.

– Ну да, - Самгин пожевал губами. - Мне позвонил тамошний директор: у них несколько человек работает над диссертациями, надо помочь с подготовкой к сдаче кандидатского минимума по философии. Да и для сотрудников почитать лекции по социологии и политологии, сам знаешь - политическое образование снова в моде. Обещал хорошо заплатить, у них контракты с Минобороны и зарубежными фирмами.

– Вы предлагаете мне поехать? - удивился я. - А кто будет здесь вести семинары?

– Ну, на этот год мы обойдемся. - Самгин глядел на меня с явным любопытством, и я вдруг вспомнил Глеба: не он ли походатайствовал?

– Так что можешь съездить куда хочешь, а потом сразу на север. Подумай.

Я вернулся за свой стол, посидел, вспомнил предостережение Глеба и… согласился. Может быть, там меня не достанут. А главное, можно съездить к Кире…

И снова поезд, только теперь за окном не пыльная зелень Крыма, а белые равнины и заснеженные леса.

Наконец заскрипели колеса, поезд остановился, и я сошел на промерзший перрон. Сразу поспешил на автостанцию, где на плакате над кассой суровый кондуктор хватал за уши съежившегося от страха зайца-безбилетника. Потом долго ехал в автобусе, и сумерки сгущались среди мелькания елей.

Наконец лес сменился огнями поселка. Спросив дорогу, я пошел по улице среди сугробов, из труб в темно-синее небо поднимались столбы горьковатого дыма. Не без труда отыскал нужный дом, поднялся на второй этаж и позвонил. Сердце сильно билось.

Открыла Кира. Она была в голубом домашнем халатике, завитки светлых волос рассыпались по плечам, серые глаза радостно расширились.

– Ой! - она обхватила меня руками, и я ощутил возврат того мягкого, ласкового, что было когда-то летом, и, казалось, навсегда ушло.

Мать Киры - крупный нос придавал лицу несколько суровое, всматривающееся выражение - накрыла на стол, и меня накормили рассыпчатой картошкой и сочными горячими колбасками. Я искренне сказал, что давно так вкусно не ел: за время студенческой жизни мой идеал обеда сузился до гамбургера и бутылки пива. Мать Киры довольно улыбнулась.

На ночь затопили печку - отопление почти не грело, - и постелили мне на узком диване. Я праздно следил за красноватыми отсветами на потолке, когда вошла Кира. Она присела на краешек дивана, нагнулась, и ее волосы рассыпались, затмив неверный свет. Губы были мягкими, поцелуй долог, и мое тело снова нежилось, как когда-то в сумраке парке.

Но когда я стал настойчивее, Кира отодвинулась.

– У меня отец с матерью за перегородкой спят, - со смешком шепнула в ухо.

Так и ушла. Я почувствовал легкую досаду, но чувство уюта не проходило, и вскоре заснул. Во сне я словно плыл над дорожками парка, и мне было радостно, потому что где-то среди уходящих в ночь деревьев ожидала Кира.

Мы встали поздно и после завтрака отправились погулять в лес. Было морозно, сосны отбрасывали на дорогу голубые тени, но синее небо напомнило мне теплую синеву, чашей опрокинутую над Крымом. От Киры тоже исходило тепло. Я остановился и попробовал обнять ее, но она увернулась и побежала среди сосен. Когда я все-таки нагнал, то ухватилась за низкую ветку и обрушила на меня целый ворох пушистого снега.

Я поймал ее, прижал спиной к золотистому стволу, как тогда в Крыму, и стал целовать. Щеки и губы Киры были теплыми, и вскоре я перестал чувствовать холод от попавшего за шиворот снега - лишь нежное прикосновение, словно лепестков цветов…

И воздух странно потеплел, и на шершавой коре за смутно видимым лицом Киры лег необычайный золотой свет, и чей-то тихий смех прозвучал среди деревьев.

Я отстранился, слегка задыхаясь. Сердце то начинало сильно биться, то словно проваливалось в пустоту. Странное ощущение посетило меня - что мы на миг оказались в ИНОМ лесу.

– Что с тобой, Андрей? - спросила Кира.

– Ничего, - с трудом сказал я. И, неожиданно для себя, добавил: - Я люблю тебя.

Не сделал ли я ошибку?…

Впрочем, мы сплошь и рядом совершаем ошибки. Часто сами появляемся на свет в результате ошибки: будущие папа с мамой увлеклись и забыли предохраниться. Так что грех жаловаться.

Испанский философ Орега-и-Гасет писал: 'Неверно, что любовь иногда совершает ошибки. Сама любовь, по существу, является ошибкой. Мы влюбляемся, так как наше воображение проецирует несуществующие совершенства на другую личность. Однажды фантасмагория исчезает, и вместе с нею умирает любовь…'.

Но согласитесь, без таких ошибок жизнь была бы скучна.

И вдобавок я, пусть и смутно, начинаю сознавать, что дело может обстоять совсем наоборот. Что скорее мир исчезнет как фантасмагория, а любовь останется…

На ночь снова затопили печь, и снова пришла Кира. На этот раз прилегла, и мы смогли уместиться на узком диване, лишь тесно прижавшись. Рыжеватые блики, постепенно тускнея, трепетали в волосах девушки, на потолке перемигивались красные отсветы. Я пуговку за пуговкой расстегивал ее халатик, и все сильнее разгорался другой, невидимый огонь желания.

Вот и Кира задышала чаще, и вдруг протиснулась вниз, позволив мне утонуть в блаженной тесноте меж своих бедер. Ее нежная кожа обожгла мой живот, и я понял, что между нашими телами больше нет ночной рубашки.

От волнения не сразу получилось войти, и она помогла - тонкие пальчики мимолетно, словно приветствуя, сжали мою отверделую мужскую суть. Мягкое прикосновение, словно лепестков цветов, скольжение в таинственную глубину, обволакивающая нежность, будто ты наконец вернулся домой… Я торопливо задвигался, рыжие завитки волос Киры тоже двигались перед глазами, и это усиливало возбуждение - очень скоро я ощутил, как весь изливаюсь сладостной истомой.

– Я люблю тебя, - выдохнул я, отстраняясь.

– Уже все? - тихонько рассмеялась она.

Я стеснительно улыбнулся, но для ответа не хватило сил, навалилась приятная и неодолимая дремота.

Кира прижала меня к себе, жарко поцеловала, а потом ушла.

За ночь потеплело, и утро было неожиданно хмурым, чуть не дождь шел за окнами. Мать Киры накормила нас на кухне и ушла по делам. У меня было тоскливо на душе - и от испортившейся погоды, и оттого, что надо уезжать. Глядя на серые облака, я вдруг сказал:

– Кира, давай летом поженимся.

Кира глянула на меня, отвернулась и стала водить пальцем по оплывающему стеклу.

– Ну, если ты хочешь, - немного погодя сказала она.

Ехать на север надо было через Москву, и я взял билет так, чтобы заодно попасть на заседание рабочей группы. На этот раз присутствовал и Маслевич, так что вспомнили за пивом Крым. Разъезжались в воскресенье после обеда и, когда автобус уже въехал в город, Маслевич встрепенулся:

– Слушай, отец получил приглашение на одну очень закрытую встречу. Он передал его мне, но я сегодня не могу, свидание. Не хочешь сходить? Увидишь, как развлекается избранная публика.

– У меня на такие тусовки денег нет, - хмуро ответил я.

Маслевич хмыкнул:

– Тут деньги не нужны. Гляди.

Он подал мне плотный конверт необычного вида - с роскошной, тисненой зеленой вязью буквой 'L'. Конверт был открыт, и внутри лежала карточка красноватого цвета, похожая на визитку, но с зеленой единственной буквой 'L'.

Я с удивлением прочитал:

'Тот, кому выпала эта карта, приглашается на встречу с Прекраснейшей'. В конверте был листок с адресом и схемой проезда с Садового кольца. Можно было и пешком от станции метро 'Смоленская'. Время указывалось странно: 'в час после заката'. Листок следовало отдать охране на входе.

– Кто эта Прекраснейшая? - удивился я. - И что означает 'L'?

Маслевич хитро улыбнулся:

– Сам не знаю. Но отец сказал, что многие дорого бы дали за такое приглашение

Мои вещи лежали в камере хранения, поезд отправлялся только ночью, так что я подумал и согласился. Хотя не раз потом думал о роли Маслевича в этой темной истории…

Несмотря на схему, я не сразу нашел указанное место. Язычки закатного пламени уже потухли в окнах высотного здания на Смоленской, когда я отыскал нужный подъезд. Под ничего не говорящей вывеской тускло блестели стеклянные двери. На автостоянке рядом теснились иномарки, присыпанные снегом. Когда я вошел в полутемный холл, меня оглядел охранник в черном костюме, и я протянул карточку с буквой 'L'.

Охранник глянул на карточку и пошевелил пальцами другой руки. Я вспомнил о листке с адресом и отдал его. Возвращая карточку, охранник указал направо:

– Это внизу.

Я миновал закуток с туалетами и стал спускаться по длинной лестнице, покрытой красным ковром. Спуск был на удивление долгий, внизу оказалась массивная дверь из темного дерева, укрепленная стальными полосами. Я надавил на золоченую ручку, и дверь неожиданно легко открылась.

Я оказался в обширном помещении, разгороженном скучными бетонными колоннами - скорее всего, бомбоубежище еще советских времен, устроенном под одним из административных зданий - возможно, под МИДом. Зал был тускло освещен, стены ярко и грубо расписаны, среди колонн разбросаны столики. Люди за ними походили на посетителей ресторана, да и вообще все производило впечатление третьеразрядного ресторана - я думал, что в столице таких уже не осталось.

У входа оказалась раздевалка, и тут я вздрогнул: мою куртку приняла девица, словно сошедшая со страниц 'Мастера и Маргариты' - вся голая, кроме кружевного фартучка. Только цвет фартучка был не белый, а зеленый, и на голове вместо белой наколки серебряный обруч с зеленым же камнем.

Я не особенно смутился, но вспомнил читанное про тайные клубы для избранных, расплодившиеся по Москве, и мне стало неуютно. Хотя публика совсем не казалась избранной: вторая девица, столь же раздетая, проводила меня к столику, где сидел юнец с неприметным бледным лицом и мужчина, которому больше пошла бы камуфляжная форма - непроницаемое лицо под прямым ежиком волос и слегка свернутый нос. Впрочем, и темный костюм сидел ладно.

Оба глянули на меня равнодушно, представляться здесь явно не было принято. Не спрашивая, официантка поставила передо мной запотевший графинчик с водкой и рюмку. Ни закуски, ни вилки. Я огляделся: неужели и дам потчуют подобным образом?

Оказалось, что женщин за столиками немного, а поблизости всего две. Первая одета вычурно: шляпка с перьями и длинное зеленое платье. Перед ней большой бокал, до краев наполненный красным вином. Рядом в тени колонны еще одна, и я не сразу понял, что это девочка, только одета как взрослая дама - черное платье утопает в тени, лишь лицо и плечи белеют.

Я поглядел на стены, моргнул и отвернулся. Рисунки были выполнены в стиле граффити, с преобладанием зеленых и красных цветов, и изображали совокупляющиеся пары. Словно порезвилась сексуально озабоченная молодежь…

Юнец глазел то на изображения, то на меня, мне стало неуютно, и я налил водки. Челюсти свело от холода и горького вкуса. И зачем я сюда пришел? Какой-то притон.

Раздался странный звук, словно где-то в глубине запели трубы - томительно и печально. Я огляделся и только тут заметил синтезатор и молодого человека за ним, в строгом темном костюме и при галстуке. Звуки наплывали, становясь все громче и тревожнее, к ним присоединился рваный ритм барабанов, от которого холодок пробежал по коже.

В проходе между колонн вдруг стало темно, и луч света выхватил то, что я раньше не заметил - черный треножник с двумя рогами. Музыка стала тише, но барабаны продолжали рокотать.

Перед треножником появился человек - лысый и в багряном плаще. Смахивал на римского императора из какого-то фильма.

– Господа! - произнес он, и слова падали мерно и властно. - Мы собрались для встречи, о которой долго мечтали. Некоторые из поколения в поколение приходили на наши тайные службы, посвященные Прекраснейшей. Другие появились здесь впервые. Это Ее выбор, и мы не смеем перечить ему. Сегодняшний вечер необычаен. Она посетила нас в мощи и славе. После ритуала каждый удостоится аудиенции. Каждый может стать избранником. Так приступим же!

Человек шагнул в сторону и исчез. К моему удивлению, поднялась девочка в вечернем платье. На руках у нее были перчатки почти до плеч, и черными пальцами она сжимала красную розу. Девочка подошла к треножнику, взялась свободной рукой за рог и оглянулась - лицо было испуганным и торжествующим одновременно. Удары барабанов сделались громче и размереннее, от них по телу распространилось томление.

Я оглянулся: женщина в зеленом, стиснув край столика, подалась вперед. Я подумал, что это, наверное, мать девочки. Для какого зловещего ритуала ее сюда привела?…

Легкий шум проходит по залу, и я снова гляжу на треножник. Из темноты выступает женщина. Сердце у меня замирает - это же Аннабель! Вот так влип, спасибо Маслевичу…Только это совсем другая Аннабель! Такое впечатление, что она стала выше, красивее и грознее. Волосы каштановой волной падают на обнаженные плечи, на чувственных красных губах ни тени улыбки, глаза под дугами бровей совсем черны. Платье травяной зеленью обтекает груди, их поддерживает золотой поясок, и одной рукой женщины касается этого пояска, а другую держит на втором, что свободно охватывает бедра.

Девочка приседает и протягивает ей розу.

– Прими от меня дар, Прекраснейшая! - говорит она.

Опять что-то начинает скулить в глубине моей памяти, словно перепуганный зверек.

Женщина берет розу рукой, что поддерживала верхний поясок. Платье расходится, приоткрывая груди с красными сосками, и во рту у меня сразу пересыхает. А женщина обнимает девочку другой рукой и оборачивается.

– Рарох! - громко зовет она.

Смолкает музыка, гаснет свет, но потом красноватое свечение распространяется из-за треножника. Облитая им, появляется нагая мужская фигура, и Аннабель отступает в темноту, освобождая место. Мужчина юношески строен, но мускулист и, видимо, обладает немалой силой, потому что раздирает платье девочки надвое одним рывком. Подхватив за худенькие бедра, поднимает в воздух, и по залу проходит вздох - становится виден огромный черный пенис. Мужчина резко опускает на него девочку, та кричит и выгибается, а мужчина, сделав несколько мощных движений ягодицами, ненадолго замирает и отбрасывает девочку в сторону. Та ударяется плечами и головой о колонну, а Рарох еще некоторое время стоит, красуясь мужской силой, затем отступает в темноту.

Некоторое время ничего не происходит, я слышу только шум крови в ушах. Свидетелем чего я стал? Театрального представления для пресыщенной публики? Тайного обряда какой-то секты?…

Девочка начинает шевелиться и с трудом встает. Лицо блестит от слез, но выглядит торжествующим. К ней торопливо подходит мужчина в багряном плаще, накидывает такой же, а потом отводит к столику, где женщина в зеленом платье хватает бокал и выпивает до дна. Красные струйки текут по подбородку как кровь.

Меня знобит: на театральное действо это не похоже. Наливаю водки и проглатываю, на этот раз не ощущая вкуса. Тем временем снова начинают вести ритм барабаны, но уже медленнее и чувственнее. Человек в красном плаще возвращается к треножнику.

– А теперь можете выразить свою любовь и преданность Несравненной, - объявляет он. - Каждый следующий входит после удара колокола.

Чуть светлеет, и за треножником обнаруживается багровый занавес. С минуту никто не двигается, а затем решительно встает мой сосед со спецназовской внешностью. Он быстрым скользящим шагом минует столики и, отвернув край занавеса, исчезает…

Я начинаю гадать - сколько он там пробудет? - но уже через пару минут звучит колокол. Томительный гул раздается, будто из бездны, и в глубине моего существа что-то отзывается - словно некто, запертый в клетку, вдруг просыпается, поднимает тяжелую голову и принюхивается к запаху воли, - а сердце начинает биться сильнее в неясном предвкушении.

На этот раз встает женщина в зеленом и девочка. Они идут, гордо взявшись за руки, и только возле треножника расходятся в стороны, касаясь рогов руками.

Две минуты - и снова томительный звон. Довольно скоро зал пустеет, и я начинаю думать: чем они там занимаются? Групповая оргия или коллективный транс?…

Юнец за моим столиком несколько раз порывается вскочить, но каждый раз садится обратно. Лицо его постепенно краснеет от возбуждения, и наконец при ударе колокола он кидается к занавесу.

А следом иду я. Даже не знаю, почему. Наверное, не хочу праздновать труса, сидя перед пустой рюмкой в обезлюдевшем зале. Проходя мимо треножника, гляжу на рога: они темно лоснятся, и тронуть их желания не возникает. Отворачиваю тяжелый занавес, делаю шаг и останавливаюсь.

Здесь гораздо роскошнее: пол укрыт багровым пушистым ковром, стены увешаны картинами и гобеленами, а на массивных подсвечниках горят десятки свечей. Но самое блистательное украшение - сама Аннабель…

Она сидит в кресле, платье свободно обтекает груди и двумя зелеными водопадами струится с бедер, оставляя их обнаженными. Ее кожа жемчужно светится, на коленях красная роза, и такого же кроваво-красного цвета соски грудей.

В голове у меня начинает шуметь, а сердце трепетать.

– Как ты хочешь приветствовать меня? - раздается глубокий и мелодичный голос. - Поцелуем или только поклоном?

Мысли у меня путаются, и я неловко кланяюсь.

– Только это? - тень разочарования звучит в голосе. - Ну что ж, для начала и это неплохо.

Я с трудом отрываю глаза от ее груди и оглядываюсь.

– А где остальные?

– Другие? - Аннабель тихо смеется, словно звенят ледяные колокольчики. - Они уже внизу и ждут начала вечери любви.

Не поворачиваясь, она поводит обнаженной рукой, и я вижу за креслом широкий проем, куда уходит ковровая дорожка. Я подхожу, стараясь держаться подальше от Аннабель, но все равно ощущаю душный и пьянящий аромат духов.

Вниз уходит винтовая лестница, затянутая красным ковром. Она тускло освещена и последние ступени словно растворяются в багровом сумраке. Почему-то мне очень не нравится вид этой лестницы.

– А что там? - мой голос звучит хрипло.

Глаза Аннабель кажутся зелеными омутами, она проводит по губам красным кончиком языка.

– Другой этаж, - ее голос звучит отдаленно. - Кажется, еще ниже есть специальная станция метро, но входы заварены. Нам она ни к чему.

Я чувствую себя странно. Хочется сделать шаг вниз по мягкому ковру - некто внутри меня пробудился совсем, вцепился угрюмой хваткой и тащит туда, - но одновременно что-то тянет назад. Что за вечеря любви?…

– Ты боишься? - Аннабель наклоняется, и платье струится прозрачной зеленью, еще больше обнажая грудь.

– Там будет и Рарох? - бормочу я, не зная, что сказать.

– Нет, - губы Аннабель раскрываются как красный бутон. - Он нигде не задерживается надолго. Приходит и почти сразу уходит. А мы не будем спешить.

Словно незримая тяжесть наваливается мне на плечи, огоньки свечей меркнут, существо внутри начинает рычать от вожделения и буквально волочит меня вниз. Отчаянным усилием воли я встряхиваюсь и вижу, каким тяжелым стал взгляд Аннабель.

– Кто ты? - с трудом спрашиваю я. - Что означает буква 'L'?

Сразу все меняется. Словно порыв ветра проносится по комнате, язычки свечей трепещут, Аннабель оказывается сидящей прямо. Цвет платья тускнеет, и теперь она кажется темной статуей с заостренными грудями.

– Я носила много имен, - холодновато звучит голос. - В том числе меня называли Лилит. Но не указывать же это в анкете. - Снова будто звенят ледяные колокольчики. - Лилит, первая жена Адама, разведена. К тому же я никогда не была чьей-то женой.

Я испытываю чувство, будто меня оглушили, а в комнате усиливается ток холодного воздуха.

– Я читал про Лилит, - бормочу я. - Так ты демон?

– Ты не знаешь, о чем говоришь, - высокомерие и насмешка сливаются в голосе Аннабель. - Между людьми и демонами невелика разница. Когда-то мы потерпели поражение и оказались в заточении. Но время пришло, и мы вернулись.

– Я видел твой ледяной замок, - тихо говорю я. - Во сне. Ты сходила по лестнице среди химер…

– Вот как? - смех Аннабель отдается звоном в моей голове, а свечи вдруг начинают гаснуть одна за другой. - На самом деле это не лед, там застыло само время. Я жила словно в беспамятстве и тоже видела сны - сны о том, как мне поклоняются и меня любят. Верные не забыли меня в изгнании, и даже туда доходил ток поклонения… А вот ты не хочешь подчиниться мне, и за это достоин смерти. Но ты не так прост, коли видел. Считанные люди удостаивались лицезреть мой замок. И, пожалуй, я пощажу тебя, просто из любопытства. Все равно это ненадолго…

Аннабель умолкает. В комнате становится темно, горят всего две свечи, над черным ковром поднимается белесый пар. Меня начинает знобить.

– Подойди к стене, - раздается из сумрака голос Аннабель. - Посмотри на картину.

Я бреду к стене и останавливаюсь перед картиной в массивной золоченой раме. Хотя, возможно, рама из чистого золота…

– Гляди, - отдаленно звучит голос.

Сначала изображение видно смутно, но вдруг приходит в резкость. Я вижу себя. А точнее, свое тело, и с содроганием понимаю, что вижу себя мертвым. Какая-то поляна в зеленом лесу, на заднем плане полуразрушенное деревянное строение, а на переднем лежу я - в луже крови. Горло рассечено и словно ухмыляется чудовищными кровавыми губами, а рядом стоит мужчина в темном халате и с блестящим мечом в руке.

Тот самый незнакомец!

– Все-таки он настиг тебя, - холодно говорит Аннабель. - Теперь ты видел свое будущее и можешь иди… Хотя нет, постой!

Она встает и медленно приближается. Лицо все еще красиво, но теперь застыло, словно вылитое изо льда. Глаза светятся двумя изумрудами, а волосы охватывает золотой обруч с зеленым камнем. Она протягивает руку:

– Дай карточку.

Я не сразу понимаю, но потом достаю из кармана красноватую карточку. Аннабель кладет ее на свою ладонь и резко сжимает пальцы. Потом протягивает руку, на ладони лежат две половинки:

– Возьми ту, где буква 'L'. Покажешь охраннику на выходе. Не забудь.

Когда я беру свою половину, пальцы словно обжигает лютым холодом. Я сглатываю, поворачиваюсь и еле нахожу за ковром выход. Зал тускло освещен, гардеробщица глядит на меня пустыми глазами и презрительно бросает куртку. Я поднимаюсь по лестнице, миную охранника (тот внимательно глядит на меня) и кое-как открываю стеклянную дверь.

На улице падает снег, машины на стоянке походят на сугробы. Когда я прохожу мимо, одна из них начинает урчать мотором, но фары не зажигаются, а стекла темны, как ночь.

Ноги почему-то отказываются идти, а потом я вспоминаю…

Торопливо возвращаюсь к дверям офиса, но те уже заперты. Я молочу кулаками в раму, а когда появляется охранник, то прижимаю к холодному стеклу половинку карточки.

Охранник вглядывается, слегка кивает и отступает в темноту. Я еще с минуту стою, потом поворачиваюсь и бреду мимо стоянки, сердце сильно бьется.

На этот раз все тихо…

Метро еще работало. Голова болела, я тупо смотрел на мелькающие огни. Вяло пытался истолковать увиденное. Всё можно было объяснить двояко. Или я попал на обряд тайной секты, где Аннабель исполняла роль мифической Лилит - я знал, что подобные секты с кровавыми или сексуальными обрядами все более популярны в современном мире…

Или же все, что она говорила, было правдой…

Но в это не очень верилось: люди вокруг сонно кивали, тусклые огни проносились за окнами.

Но вдруг это правда? Вдруг я видел самую прекрасную и обольстительную из женщин? Ту, что не подчинилась Адаму, и за это была проклята и изгнана из рая. Любовницу Люцифера и мать демонов. Сама ставшую демоном, чтобы приходить по ночам к мужчинам. Вдруг я видел Лилит?…

Я улыбнулся и вышел на станции метро 'Комсомольская'…

5. Путешествие на север.doc

Рельсы лежали в грязи и воде. Хвостовой вагон надвигался, неотличимый от темноты, и только два красных фонаря делались все ярче. Посадка была быстрой и молчаливой, мягко тронулись вагоны в свой далекий путь. Я устроился на верхней полке, слушая шепот ветра по крыше вагона.

По питерской дороге поезд пошел скоро, с гулом бесконечного падения в горизонтальную пропасть, разделившую две столицы России. Временами вагон кренило, и на постели падал голубой мелькающий свет из окон встречного экспресса.

Ночью я ненадолго проснулся. Поезд стоял, гулко отдавался скрип шагов и неразборчивые голоса. Стекла замерзли, обретя слепой больничный вид.

Петербург!

Сюда, на рубеж России, когда-то пришел Петр, чтобы основать новую столицу. Какой скрытый смысл в этом был? Чтобы Россия смогла вдохнуть освежающий воздух Запада через серые хмари Финского залива? Или наоборот, распахнуть для Запада дверь в необозримые природные кладовые России?…

Но разве даст ответ Петербург? Я был здесь на экскурсии и помнил высокомерные дворцы, грозящий небу шпиль Петропавловской крепости, и статую одинокого всадника на взвитом на дыбы коне.

Столица империи поднялась на этой болотистой окраине, чтобы впивать живительные соки из русской земли, перекачивать ее богатства на Запад и возводить надменные дворцы над Невой. Но в конце концов истощенная страна взбунтовалась, попытка Петра потерпела крах, и столица вновь возвратилась в Москву.

Где-то здесь была шведская крепость, которую штурмом взял Петр и переименовал в Шлиссельбург - 'город-ключ'… И Петербург был построен как город-ключ… А может быть, вся Россия - это тоже ключ?… Только к чему - к Западу или Востоку?…

Какая-то мысль настойчиво стучалась мне в голову. Но я снова заснул.

Когда окончательно проснулся, поезд шел медленно. За окном синел снег, тянулась серая поросль кустов. Мало было селений в этом краю. Поезд ненадолго останавливался у деревянных вокзалов, потом дергался, будто отдирая примерзшие колеса, и ехал снова.

В вагоне просыпались, спускали ноги с полок и переговаривались. Полку внизу занимала толстая девочка лет пятнадцати. Вчера ее провожали родители, а она исподтишка поглядывала на солдата, занявшего боковую полку. Когда ночью я ненадолго просыпался, то видел, как солдат в расстегнутой гимнастерке сидит рядом с девочкой и что-то нашаривает под одеялом. Но тогда было гробовое молчание, а сейчас слышалось хихиканье - солдат маячил передо мной стриженым затылком и что-то ворковал девочке.

Напротив, на верхней полке, неподвижно лежал кто-то, с головой накрытый белой простыней, а внизу сидел седой старичок. В Москве полки остались пустыми - видимо, пассажиры сели по дороге. Старичок доброжелательно поглядел на меня и, словно не замечая парочку напротив, стал читать что-то в тетрадке.

Нехотя рассвело. Сначала изредка, а потом все чаще замелькали за окном хлопья снега. Я свесился с полки: девочка натянула простыню до подбородка и маслеными глазами следила за солдатом, который игриво поглаживал круглящиеся под простыней колени.

Наконец девочка выбралась из-под простыни, и оба куда-то ушли. Я слез и стал нарезать колбасу. Сосед напротив тоже достал сверток, аккуратно выложил на газету хлеб и сало, очистил несколько долек чеснока. Пригласил и меня присоединиться, так что я нарезал еще колбасы. Поглядывая в окно, старик спросил:

– Тебя как зовут?

– Андрей, - ответил я.

Старичок кивнул и еще раз внимательно оглядел меня. Глаза были удивительные: будто под влиянием пережитых тягот, они раз за разом вваливались все глубже, и теперь смотрели на мир из колец высохшей плоти - два чистых голубых родничка. Поев, старик завернул оставшийся запас в белую тряпицу, убрал и, глядя в окно, неожиданно заговорил:

– По этой дороге, Андрюша, после войны на каторгу везли - тех, кто в немецком плену побывал. Теплушки на границе забивали досками наглухо, и порою месяц везли. Бывало, как увидят сердечные сквозь щелку снежок да болотца, как взвоют! Как начнут кидаться от одной стены к другой, чтобы вагон с рельсов свалить. И другие вагоны подхватывали. Колеса с рельсов приподымались, конвоиры, кто подогадливее, в снег спрыгивали, а там и весь эшелон с насыпи летел. Кто в той мясорубке выживал, в лес бежали. Порой их староверы прятали. Кровищи и трупов покромсанных было жуть…

– И тебе, дедуля, видно досталось, - посочувствовал я. - Поизмывалась власть над русским народом.

Но старик погрозил мне пальцем, а потом вздохнул.

– Сподобил и меня Бог пострадать. Я к немцу в плен не попал, молод был воевать. Мальчонкой на работу в Германии угнали. Ну а после войны сюда отправили… Озеро такое есть, Колвицкое. По берегам мы лес валили для социалистических строек. Голодно было, цингой болели. Как-то к весне я совсем ослабел. Как лед сошел, свезли нас, доходяг, на Рищев-остров посреди озера и там оставили. Вместо кладбища тот остров был. Вот лежу я на мху под елочкой, и даже пошевелиться нет сил. Умираю. Как сейчас помню, вода о камушки плещется, над озером тучи ползут. И вдруг будто просветлело. Гляжу - женщина по бережку идет. Откуда взялась, у нас только две фельдшерицы, а те на Рищев не приезжали? И одета чудно - что-то светлое и туманное. До мыска дошла - и тут у меня сердце встало, а потом еле-еле затрепыхалось. Не по бережку она идет, а над водой скользит. С молодых лет попам не верил, а тут Бога вспомнил, молиться стал…

Тут старик медленно перекрестился:

– Женщина куда-то делась, но вдруг вижу, словно солнышко за елкой всходит. Вся она стала изумрудная, шишки желтым огнем горят. А потом из-за этой елки девочка выходит. Волосики желтые, в косички заплетены, сама в телогрейке, а на ногах ботинки высокие зашнурованные, таких тогда и не было, а сейчас солдаты носят. Наряд для севера вроде обыкновенный. Да только глаза у нее таким голубым огнем горят, что я сразу понял, кто она. Перекрестился и забормотал: 'Свят Господь, свят!'. В народе ведь говорят - кто ангела Божьего увидит, помрет скоро. Другие, правда, бают что это только после третьего раза бывает… А девочка ничего не сказала. Только наклонилась и ладошку мне на лоб положила. И так хорошо мне стало, будто мама баюкает, заснул я. А очнулся - девочки нет, но я уже на ноги встать могу. С того дня стал мох есть - растет там съедобный, олени питаются, а потом прошлогоднюю клюкву нашел. Дни стали теплые, на ночь я мхом укрывался. Через неделю приезжают с другими доходягами, удивляются. 'Везучий ты, - говорят. - Первый с Рищева живой ворочаешься'… А вскоре освободили нас подчистую. Лукавый это с русским народом проделал.

– Ну а дальше как? - помолчав, спросил я.

– А все как-то собой сложилось. Вернулся в свою деревню, женился, а потом с женой снова на Север уехал, социалистический город строить. Голодно тогда в наших краях было. Служить в церкви начал, заочно питерскую семинарию окончил. Жена давно померла, ребятишки разъехались, живу один. Вот ездил в Питер с подарками, что по приходу собрали: семга, брусничка, грузди соленые. Власти, и светские, и церковные, подношения любят. Слабы люди, ох как слабы…

Тут старичок остро поглядел на меня:

– Только ты, Андрюша, не думай, что церковь слаба, коли ей немощные люди служат. Через наши немощи мы испытываемся и силу от Бога получаем, а то демоны страшную власть бы имели… И не зря тебе про свою жизнь сказываю. Редко это говорю, не всем.

Старик замолчал и прилег. Вскоре стал посвистывать носом, и тут передо мной возникли обтрепанные края брюк, и на пол спрыгнул пассажир с верхней полки. В черном подряснике - выходит, тоже священник. Он нагнулся, отыскал под полкой потрепанные гамаши, сунул в них ноги, выпрямился…

Меня словно обухом стукнули по голове. Симон!

– Вот и свиделись, - усмехнулся тот.

Он не изменился: те же черные волосы до плеч, те же глаза с зеленоватым отливом под густыми прямыми бровями. Монах сел в ногах посапывающего старика, а я глупо спросил:

– Вы с ним едете?

– Слабенький он, - вздохнул Симон. - Впрочем, других мне не поручают. Дай Бог ему до дома добраться.

Я прокашлялся, но все равно заговорил сипло:

– Узнавал я про Новоафонский монастырь. Таким, как вы описываете, он был еще до революции. А теперь только начали восстанавливать. Развалины, ободранные стены, всё заросло. Лишь водопад и в самом деле красивый.

Симон поглядел в окно, где мелькал снег, и вздохнул:

– Ну и что? Я ведь сказал, что давно там не был.

– Похоже, что очень давно. - Словно холодный сквозняк потянул от оконного стекла. Или это прилетел ветер с Безенгийской стены?… - Вы таким старым не выглядите.

– А ты дотошный, - усмехнулся темный монах. - Хотя иначе меня бы к тебе не послали.

Хотя он обращался ко мне на 'ты', я не почувствовал обиды, скорее азарт охотника.

– Так откуда же вы на самом деле?

Симон поморщился:

– Можно сказать, что командированный.

Я хмыкнул:

– Выходит, монахи тоже врут?

Симон покосился на спящего старика:

– В книге Екклесиаста написано: 'Кто умножает познания, тот умножает скорбь'. Очень верно написано, мед знания поначалу сладок, но потом оставляет во рту все больше горечи. Ты это еще узнаешь… А я и в самом деле мотаюсь по командировкам. Как послали когда-то, так и конца нет.

Я вздохнул: похоже, этого монаха нелегко расколоть. А тот ехидно усмехнулся:

– Лучше сам расскажи, что у тебя нового. Вдруг смогу дать совет. А то Екклесиаст говорил еще так: 'Сыны человеческие не знают времени своего и уловляются в бедственное время, когда неожиданно находит на них'.

Про бедственное время мне не очень понравилось. Но была, не была, спутник мне попался явно не простой. Я вдруг решился и стал рассказывать всё подряд, начиная со стычки с Аннабель и ее темным спутником в Крыму, и кончая встречей с ней же и Рарохом в подземельях Москвы. Только про Глеба и покушение предпочел промолчать…

Симон слушал, сдвинув густые брови, и лицо всё мрачнело.

– Да, взяли тебя в оборот, - сказал он, когда я закончил. - Похоже, и у тебя будет неспокойная жизнь. А что до этих… существ, то они лишь недавно появились в вашем мире и пока осторожничают, а то ты бы не уцелел. Такое впечатление, будто они что-то готовят… Вообще-то тебе прямая дорога к нам, но ты ведь почти женат.

И как-то странно поглядел на меня.

– Про это я слышал, - попробовал отшутиться я. - У вас говорят, что холостой старается угодить Богу, а женатый - жене.

– Дело не в этом… - медленно начал Симон.

Но тут снова появился солдат с девочкой, и я не смог сдержать усмешки: лицо у девочки раскраснелось, губы распухли, и она еле переступала. Видно, солдат добился-таки своего, пригвоздив ее где-нибудь в туалете или к промерзлой двери.

Симон вздохнул.

– Бойся третьего сна, - загадочно проронил он и полез на полку. Я забрался на свою.

Девочка легла и накрылась с головой, а солдат походил по проходу, посвистел и тоже лег. Вагон трясло, колеса равнодушно стучали по железным полозьям. Всё кружил по белым полям и сереющим перелескам поезд, и не было им конца.

Я думал про девочку - каково это, елозить спиной по промерзшему стеклу, чувствуя толчки горячего солдатского члена внутри живота? - а потом вспомнил про нас с Кирой… Похоже, секс - единственное, что связывает мужчин и женщин, и велико должно быть могущество Лилит, если она действительно та, за кого себя выдает.

Хотя кроме секса есть и другая сила. Похоже, темный воин с мечом олицетворяет ее…

А есть ли что-нибудь еще?… Но тут я словно полетел куда-то, и лишь постепенно тело снова обрело вес…

Я понял, что сплю, но не смог проснуться.

В этом сне я поцеловал Аннабель.

Поцелуй был долгий и жгучий, и тело слабело, наливаясь истомой, а разум кружился как обессиленная птица во тьме, пронизанной лучами кровавого света.

Наконец Аннабель оттолкнула меня.

– Ступай вниз! - приказ хлестнул словно бич, но всё тело сладостно содрогнулось, и я стал послушно спускаться по лестнице, крытой красным ковром. Не чувствовал ног, губы горели, а сердце бешено билось.

Внизу открылось темное помещение: слабо белели человеческие тела, из чаш струился сладковатый дым, а в столбе багряного света под завораживающую музыку танцевала нагая девушка. Похоже, та самая, с которой так грубо обошелся Рарох. Красный свет стекал по грудям, лоснящемуся животу и бедрам…

– В другой раз! - голос Аннабель будто ледяным лезвием коснулся шеи. - Еще ниже!

Я увидел другую лестницу: узкие железные ступеньки спускались в темноту. В глубине черного зева чуть голубел свет, и мне очень не хотелось спускаться туда - ноги ослабли, а по коже головы забегали острые иголочки. Что-то жуткое притаилось внизу. Но воли уже не оставалось, и я сделал первый шаг…

Их оказалось много, этих шагов. В полутьме ноги скользили по ступеням, я хватался за грубо оштукатуренные стены, лестница сделала поворот, потом другой… Я спускался будто в вертикальный колодец, и зловещий голубой свет становился все сильнее.

Но его источником оказалась обычная электролампа, обмазанная синей краской. Лампа освещала железную дверь, и я вспомнил слова Аннабель, что внизу заваренный вход на спецстанцию метро.

Я толкнул дверь, но она не подалась, и я с облегчением вздохнул, можно спокойно вернуться. Но черт дернул потянуть ржавую ручку на себя…

Дверь неожиданно легко отворилась.

Скрип петель угрюмо раздался в подземелье, и за дверью я увидел обыкновенный, хотя и мутный электрический свет.

Я перешагнул высокий порог и пошел по загроможденному кабелями коридору. Воздух был затхл и холоден, пахло старым дерьмом. Воображение у меня болезненно разыгралось: может быть, окаменел кал еще тех заключенных, что строили эту специальную ветку метро при Сталине?

Кого я встречу? Гигантских крыс или затаившихся омоновцев, стерегущих подходы к Кремлю?…

Я оказался на обычном перроне.

Это и в самом деле было метро: в обе стороны уходил туннель с ржавыми рельсами, но убранство станции ничем не напоминало аляповатую роскошь московского метро. Грязно-серый бетон, мусор под ногами, унылый перестук водяных капель… Но воздух посвежел, хотя почему-то это было неприятно.

Скоро я понял причину неприятной свежести - из левого туннеля вытекал холодный воздух, и его ток становился все сильнее.

Словно по заброшенному туннелю приближался поезд.

Это и в самом деле оказался поезд, только никого не было в темной кабине машиниста. Три голубых вагона архаического вида - наверное, из тех времен, когда строили глубокие бомбоубежища и прокладывали специальные ветки метро в ожидании большой войны.

Война действительно пришла, но другая. Бомбы предательства развалили великую страну, и на развалинах запировала нечисть…

Поезд остановился, с шипением открылись двери.

Хотя мне становилось все более жутко, я не сдержал улыбки - надо же, персональный поезд.

Войти? Или не стоит?…

Поезд терпеливо ждал, и мне показалось, что стоять так он может целую вечность. Действительно, куда спешить? Других пассажиров не видно…

Я решился, вошел, и сразу с шипением закрылись двери. Поезд тронулся и быстро утонул в темноте туннеля - фонари на стенах не озаряли ее, лишь в вагоне тлело несколько плафонов.

Послышался унылый вой, состав набирал ход. Я сел на диванчик и чихнул от поднявшейся пыли.

Сел я вовремя! Меня прижало к боковому поручню - несмотря на старинную внешность, поезд быстро ускорялся. Вой менялся в тональности, становясь все выше и пронзительнее, и мне вспомнилось начало 'Стены' Pink Floyd.

Помнится, там в конце заплакал ребенок. А что будет тут?

На какое-то мгновение я вдруг вспомнил, что действительно еду в вагоне и мне просто снится сон. Странно, тело путешествует в одном поезде, а душа в другом?…

Я снова попробовал проснуться, но не смог.

Вой поднялся до немыслимо высокой ноты и оборвался, только заложило уши. Я заметил, что по вогнутым стенам туннеля уже не бегут отсветы из вагона: остались ли вообще эти стены? Что-то странное происходило и с вагоном: он словно сделался выше, а проход между сиденьями уже…

Постепенно в вагоне стало темнеть, и у меня возникло ощущение, что поезд с сумасшедшей быстротой втягивается в черную вертикальную щель. Стены туннеля были словно из угля, они безжалостно расплющивали вагон и меня вместе с ним. От прохода уже ничего не оставалось, я едва мог дышать, в груди нарастал крик, но не мог вырваться. От удушья помутилось перед глазами.

Вдруг щель будто распахнулась, синяя вертикальная молния озарила ее. Послышались грубые и торжественные звуки - словно фанфары из фильма о Древнем Риме. За окнами просветлело, поезд стал сбавлять ход и остановился. Снова зашипели двери.

Я не спешил выходить, озадаченный пейзажем снаружи: какие-то мерцающие серые холмы. Не похоже на станцию метро, хотя может быть, поезд вышел на поверхность в районе новостроек?

В конце концов пришлось выйти, не сидеть же вечно. Я шагнул на грубый бетонный перрон и первым делом поглядел назад. Пара рельсов уходила в черную щель туннеля, выше закруглялась вершина холма, а еще выше…

Я едва не сажусь на бетон.

Выше в темном небе сияет Земля. Совсем как на снимках, сделанных с Луны: голубой шар с синими океанами и белыми завихрениями облаков.

Я что, на Луне? Хотя… ведь уже побывал на Марсе. В некотором смысле.

Забавными кажутся на фоне висящей над горизонтом Земли голубые вагончики. Хотя нет… ведь они из той эпохи, когда готовились настоящие полеты на Луну и на Марс. Пузатые вагончики, пузатые автомобили, и одновременно титанические стрелы ракет…

Я лишь жалкий наследник той великой эпохи.

Мне становится все холоднее, словно космический холод уже коснулся незащищенной кожи. Впрочем, будь я на Луне в самом деле, то уже погиб от декомпрессии. Да и Луна ли это?

Слишком велика Земля, с настоящей Луны она кажется гораздо меньше. Слишком странные холмы, они словно мерцают и переливаются в голубоватом свете. Пусть холодный и разреженный, но имеется воздух. И еще…

Здесь кто-то есть, я чувствую на затылке пристальный взгляд.

Оборачиваться неохота, но ничего не поделаешь…

И опять у меня подкашиваются ноги.

Хотя стою на перроне, но еще не видел вокзала. А тот достоин столицы: высокие мраморные колонны, грандиозные арки, только вот крыши нет - лишь черно-лиловое небо.

'А зачем крыша? - мелькает сумасшедшая мысль. - На Луне не бывает дождей'.

Гладкий пол тоже из мрамора, а в центре этого сумрачного великолепия высится подобие трона из груды самоцветов. Там сидит некто - с лицом юноши и черными волосами до плеч. Сцепив мускулистые руки на синей ткани, что покрывает колени, в упор глядит на меня. Руки и обнаженный торс смуглы, будто обожжены огнем.

Что-то напоминает мне всё это. Где-то я уже видел эти фиолетовые и зеленые сколы камней, это лиловое небо, этот темный лик…

'Демон' Врубеля! Значит, сумасшедший художник тоже побывал здесь?…

Теперь я знаю, кто сидит передо мной - вижу уже в третий раз! - и облизываю пересохшие губы.

– Приветствую тебя, Рарох.

– Привет и тебе, - медленно произносит холодный звучный голос. - Кто бы ты ни был, посетивший меня в заточении.

– Тебе недолго осталось, - хрипло говорю я. - Что-то происходит, и вы обретаете свободу.

– Знаю, - тяжко падает слово. - Вы, люди, слишком неосмотрительны с энергиями. Впрочем, какой смысл в осмотрительности и расчете? Это не приводит к величию.

Прямо-таки светская беседа, но что поделаешь? Я немного размышляю - что еще сказать? - и указываю на вагончики.

– Странный способ путешествия.

– Не особенно, - глаза Рароха не отпускают меня. Странный у них цвет, янтарно-желтый. - По этой линии прибудут многие, ты лишь первый.

Я оглядываюсь:

– Не вижу второго пути. Или тут однопутное движение?

Слышится рокот, словно удары грома чередой отражаются от черного неба - Рарох смеется.

– Отсюда никто не вернется, - отсмеявшись, говорит он. - Движение будет только в одном направлении.

– А как же?… - растерянно начинаю я, но Рарох не дает закончить.

– Началось! - Он встает во весь исполинский рост, синяя ткань соскальзывает, и мне снова является темная мускулистая фигура, которую уже видел в подземельях Москвы.

Голубой шар Земли начинает мерцать, и я опять вижу странное зрелище. Серые холмы Луны искрятся фиолетовыми огнями, в темном небе словно распахивается окно, и я с содроганием вижу знакомую картину: снежные горы, заиндевелый лес и ряды металлических мачт на обширной вырубке.

Губы Рароха, будто высеченные из темного камня, медленно расходятся, приоткрывая белые зубы. Он делает несколько шагов, колонны и арки содрогаются от гулких ударов, угловатая черная тень ложится на мраморный пол… и Рароха уже нет. Помедлив, исчезает и тень, а следом гаснут фиолетовые огни. Я остаюсь один.

Оглядываюсь по сторонам: жуткий вокзал с черным небом вместо крыши, угрюмый огонь самоцветов, неподвижные голубые вагоны. Я снова вспоминаю, что всё это только сон и пытаюсь проснуться.

Безрезультатно.

Наверное, есть сны, от которых не пробуждаются - недаром Рарох сказал, что отсюда нет возврата. Правда, если верить ему, то я не вечно буду один, появятся и другие…

Мне делается так тошно, что хочется задрать голову к голубому шару и завыть, как это делают собаки. Только те воют с Земли на Луну…

Хоть бы кто помог!

Сзади раздается кашель.

От радости перехватывает дух, и я резко оборачиваюсь. Это он - проводник по снам. Тот же темный костюм, то же бледное лицо и белые перчатки, только машины на этот раз нет.

– Здравствуйте! - довольно ошалело говорю я. - Не вытащите меня отсюда?

– Для этого меня и послали, - сухо отвечает он. - Это чрезвычайное поручение, вас занесло в очень непростое место. Но помните, что теперь у нас осталась лишь одна встреча. Не потратьте и ее впустую.

Я как-то пропускаю это мимо ушей.

– А что мне делать? - спрашиваю глупо.

– Садитесь в поезд, - пожимает плечами проводник. - Дорог всегда бывает больше, чем говорит Рарох.

Я устало захожу в вагон и плюхаюсь на сиденье. Ну и сны у меня!

Не знаю, что сделал проводник - возможно, сел вместо машиниста, но поезд трогается, за окнами почти сразу темнеет, а меня начинает укачивать. Сначала я киваю головой, а потом ложусь на пыльный диванчик и проваливаюсь в сон…

Когда открыл глаза, то по-прежнему ехал в поезде, но за окном голубел снег и плыл изъеденный зимней стужей кустарник. Словно ружейный ствол, на горизонте угрюмо синело небо. Уже вечер…

Жутковатые пейзажи Луны вспоминались, как сон. Я отлежал бок, а вдобавок хотелось есть, так что слез с полки, развернул колбасу и принялся за скромную трапезу. Что сейчас делает Кира?

Старик подвинулся (девочку я не решился тревожить), но разговаривать не стал, беззвучно шевелил губами. Симон свесился, оценивающе оглядел меня из-под упавших черных волос - ну и грива! - и скрылся снова.

Я поел и забрался на полку. Думал, что теперь долго не усну, но глаза закрылись почти сразу. Мне снился Крым…

Утром за окном по-прежнему синел снег, а потом поезд въехал в белый пар. Внизу поплыли заиндевелые камни, сквозь скрип колес послышался однообразный шум воды - поезд взошел на мост. Черные потоки низвергались среди белых клубов в серую пустыню моря…

И почти рассвело, когда поезд, тукая колесами по мерзлым рельсам, подтянулся к деревянному вокзалу. Здесь железный путь поворачивал от Белого к холодному Баренцеву морю.

Кандалакша.

– Она потому так называется, Андрей, - объяснил старичок, сидя на постели и глядя, как я собираюсь, - что до нее арестантов в кандалах везли, а тут снимали, отсюда не убежишь. Они и радовались: 'Кандалам ша!' - конец, значит. Но это только говорят так, а нам кандалов не надевали. Ничего, и тут жить можно. Ангела тебе!

Симон не выглянул из-под простыни. Девочка посмотрела припухшими глазами и тоже спряталась под одеяло. Я подхватил чемодан и спустился в промозглый холод. Огляделся.

За путаницей рельсов поднимались лесистые холмы, а над ними снежные горы. Две были особенно красивы - словно нагие женские груди выступали из темной одеждой лесов.

В деревянном здании вокзала было тепло. В кассе потребовали паспорт и командировочное удостоверение.

Повезло, местный поезд уже стоял у дальней платформы. В нем было всего четыре вагона: три пассажирских и один багажный. Внутри поезд оказался на удивление комфортабельным: красные ковровые дорожки, мягкие кресла. Пассажиров было немного, в основном военные.

Внимательно проверив билет, проводница приветливо сказала, что в первом вагоне работает буфет. Когда поезд тронулся и в окне поехал заснеженный лес, я отправился завтракать.

Взял дымящиеся сосиски с зеленым горошком, бутылку 'Балтики' и чашку кофе, расплатился и унес все на столик. Поезд шел по безлюдной местности, над седой щетиной лесов блестели снега. Остались позади две горы, напоминающие белоснежные женские груди. Даже колеса стучали тихо, поезд все глубже погружался в белое безмолвие. Поев, я вернулся в вагон и задремал.

Разбудила меня проводница, встряхнув за плечо. Затем пошла дальше, бодро выкрикивая:

– Рудник! Кому в институт, собирайтесь!

Колеса завизжали по рельсам, и поезд остановился.

Снаружи щеки обжег мороз, над путями громоздились фабричного вида здания с выбитыми стеклами. В их тени приютился каменный вокзал, возле него попыхивал сизым дымком автобус. Сошедшие с поезда направились к нему. На полоске бумаги за стеклом было написано: 'Институт'. Я почти бегом пустился по скрипучему снегу и залез в пахнущее бензином теплое нутро.

Тепловоз засвистел и потянул вагоны дальше, где-то еще в этих горах жили люди. Двери со скрипом затворились, и автобус покатил мимо заброшенных зданий и присыпанных снегом ребер каких-то механизмов. За производственной зоной начался поселок, похоже, тоже заброшенный: ни пешеходов, ни дыма из труб. У группы пятиэтажных зданий автобус сбавил ход: тут было расчищено, и ходили люди. Остановился у здания казенного вида с колоннами, российским флагом и доской с золочеными буквами.

 РАН

 Институт земного магнетизма

 Заполярный филиал

Лара была моим проводником в этом лабиринте зданий. Я увидел ее, едва вышел из автобуса: женщина в меховой шубе, с пухлым личиком и черными глазами-пуговками оглядела пассажиров и безошибочно направилась ко мне.

– Лара Михайловна, секретарь-референт, - она протянула руку с пальцами, унизанными перстнями. - Займусь вашим поселением.

Схватила меня за руку, отмахнулась от охранника на входе и повлекла по коридорам, где проход загораживали деревянные ящики, а в приоткрытых дверях виднелись нагромождения аппаратуры. На шутливые приветствия парней в замызганных халатах Лара только мотала головой, словно отгоняя мух, и задержалась лишь у двери, похожей на вход в физкультурный зал.

– Столовая, - она приоткрыла дверь, и я увидел ряды столов, а на стене выцветший плакат: 'Дадим стране больше никеля!'.

– Раньше тут был рудник, - нетерпеливо пояснила Лара. - Потом месторождение выработали и всё бросили. Институт занял здание бывшего управления.

Через другую дверь вышли на улицу, пересекли засыпанный снегом двор и оказались среди нескольких пятиэтажек. Вошли в подъезд, где Лара постучала в дверь с табличкой 'Кастелянша' и, не дождавшись ответа, стала подниматься по лестнице, куда выходили обыкновенные квартирные двери. Остановилась на площадке последнего этажа.

– Ну вот, - сказала она, слегка задыхаясь. - Квартира не прибрана, зато мебель есть.

От связки ключей она отделила один и, открыв дверь, сунула мне.

– Постельное белье возьмешь у кастелянши на первом этаже, - отбарабанила Лара. - Вот талоны в столовую, ужин с шести до восьми. Завтра, - она уже обернулась к лестнице, - с утра зайди к директору. Климент Иванович, главный корпус, комната 107. Пока отдыхай.

Снова бесцеремонное обращение на 'ты'. Видимо, не произвожу впечатления: дешевая китайская куртка, потертый чемодан в руке…

Лара пухлым медвежонком скатилась по ступенькам, и я остался один. Было очень тихо - видимо, в соседних квартирах никто не жил. Я внес чемодан, закрыл дверь и обошел квартиру. В ней оказалось две комнаты, в книжном шкафу лежали древние, еще с прошлого века журналы 'Вокруг света', на кухне осталась кое-какая посуда. Тахта скрипнула, испустив облачко пыли, когда я сел. Из пяти рожков в люстре желтовато горели только три, за окном виднелось здание управления, а дальше в снежном сумраке маячили горы. Я вспомнил, что в это время года на севере рано темнеет.

Я спустился по лестнице, и на этот раз застал кастеляншу - в окружении шкафов, из которых высовывались белые простыни. Она покачала головой, узнав, куда меня поселили.

– У нас обычно не селят выше третьего этажа, - сказала она. - Разве что все хорошие квартиры заняты.

Я наскоро убрался в квартире, разложил вещи из чемодана и пошел в столовую. Люди сидели кучками, весело разговаривая, и я почувствовал себя чужаком.

Когда возвращался, во дворе мертвенно белел снег - над снежными горами взошла луна. Я поднялся в квартиру и подошел к окну: стекло было черно, в нем отразились только желтые рожки люстры и мое лицо.

Я постелил на широкой кровати. От нечего делать стал копаться в стенном шкафу, нащупал продолговатый чехол и вытащил на свет. Там оказалось ружье для подводной охоты - с зазубренной на конце стрелой и обвислой резиновой пружиной. Я попробовал натянуть ее и еле смог, пальцы задрожали от напряжения. Спуск побоялся нажать, с трудом спустил пружину и спрятал ружье в шкаф. Наверное, купили для отдыха на юге, в здешней воде вряд ли поныряешь.

Потом отправился спать, но сон долго не шел. Непривычно широкая кровать скрипела, когда я ворочался - телу не хватало уютной тесноты дивана, на котором спал с Кирой…

Утром пронзительно зазвонил телефон. Я спрыгнул на холодный пол и подбежал к аппарату, но уже раздавались длинные гудки. В окне алели снежные горы. Я оделся, сполоснул лицо холодной водой и стал бриться. За шумом электробритвы не сразу расслышал другой звонок, на этот раз в дверь.

На пороге стоял кряжистый мужчина в темном костюме. Если мой прежний шеф напоминал премудрого поросенка, то этот - медведя. Лицо топорной работы, глаза серые и неприятные. Он пристально оглядел меня, и только потом протянул руку.

– Быстров Климент Иванович, - пробасил он. - Заведующий лабораторией, пока замещаю директора института. Как устроился?

Он прошел в квартиру - оттопыренный на заду пиджак и косолапая походка придавали еще больше сходства с медведем - и остановился у окна. Оно выходило на заднюю стену управления, через которое вчера провела меня Лара. Глухая кирпичная кладка, несколько окон забито фанерой. Мужчина провел пальцами вдоль оконной рамы и задумчиво сказал:

– Щели надо заклеить, а то дуть будет. - Потом обернулся ко мне: - Пойдем завтракать.

Меня снова покоробило фамильярное обращение, но я ничего не осмелился сказать. Закончил бриться, и пошли.

В столовой среди шума и гама - те же парни, только пока без халатов, большинство в джинсах - нас поманила Лара:

– Климушка, сюда?

Тот недовольно покосился на меня, подошел к раздаче и вернулся с полным подносом. Я вспомнил, что в московской 'альма-матер' никого из администрации в общей столовой не видел. А этому, как видно, было наплевать на условности: когда я, выстояв короткую очередь, подошел с подносом, он и Лара ели одинаково быстро и жадно.

Вытерев губы салфеткой, Быстров - в отместку и я стал про себя называть его Климой - задумчиво сказал:

– Ну что же. Пошли, футуролог.

Лара доедала пирожное и не подняла головы. На лестничной площадке миновали бюст Ленина - бывший вождь смотрел на нас задумчиво и без интереса. В коридоре Клима пнул загородивший проход ящик.

– Вот обормоты, - проворчал он, - До сих пор не установили. А сколько трудов стоило это оборудование выбить. Погоди, зайдем сюда.

Из стены торчал вертикальный ряд кнопок. Толстый палец Климы ловко - я и не заметил, в какой последовательности - нажал несколько, дверь открылась, и мы вошли. От нагромождения приборов поднял голову белобрысый парень.

Я чуть не ахнул - Роман, старый приятель! Сколько лет, сколько зим не виделись. Со школьных лет в сонном городке на берегу спокойной реки. Мы тогда купались до одури, читали фантастику, любили смотреть 'Звездные войны' и спорить о будущем…

Роман меня тоже узнал - в голубоватых глазах что-то мелькнуло, - но приветствовал отчужденно, кивком. То ли показалось, то ли в самом деле предостерегающе повел глазами в сторону Климы.

Клима открыл было рот, но Роман перебил.

– Ничего не получается, Климент Иванович, - сказал он слегка развязно. - Все та же ерунда.

Клима нахмурился, и тему обормотов поднимать не стал.

– Дай глянуть, - буркнул он. Отодвинул Романа локтем и стал разглядывать стеклянное личико осциллографа. - А ты пробовал…

Но тут дверь приоткрылась, и показалась голова Лары.

– Климушка, Москва вызывает.

– Черт! - Клима косолапо заторопился из комнаты.

Когда дверь закрылась, я сказал:

– А я думал, ты в офицеры подался. Хотел ведь в военное поступать.

– Не прошел, - усмехнулся Роман, глядя мимо меня. - Много стало желающих. Но и так всё нормально. Закончил физфак, кандидатскую сделал. А ты, я слышал, по гуманитарной линии пошел. Непонятно только, зачем Климе понадобился.

Ну и ну! Выходит, не один я так его называю.

– Я учился на философском, специализация по футурологии. Сюда пригласили, чтобы подготовил ребят к сдаче кандидатского минимума.

Роман усмехнулся и потрогал паяльник.

– Может и так. Но ты Климе особенно не доверяй, он просто так ничего не делает. Сейчас под директора копает. Пока тот пороги в Москве обивает, Клима в его кресло сел и свои незапланированные эксперименты толкает. А Ларка его…

Дверь скрипнула. Роман умолк, внимательно разглядывая приборы. Бодро потирая ладони, вошел Клима и цепко глянул на нас.

– А вы, похоже, знакомы. - Кажется, ни капли не удивился этому и навис над столом Романа: - А почему не поставишь японский генератор, вдруг окажется лучше?

Роман хмыкнул:

– Лучше нашего 'Марабу' пока ничего не придумали, но попробовать можно. Только мне одному не справиться, а ты ребят на другой проект снял.

– Скоро верну, - буркнул Клима и покосился на глухую стену лаборатории. - Включен?

Роман кивнул, а Клима плотно уселся на стул и поманил меня пальцем.

– Давай, покажем товарищу. Раз уж вы знакомы.

На столе, в мешанине проводов, лежала конструкция из замысловато прилаженных штырей и проволок, немного похожая на шлем. Меня попросила надеть ее на голову, Роман щелкнул выключателем, и по экрану осциллографа побежали зеленоватые всплески.

– А максимумы высокие, - заинтересованно сказал Клима. - Ну-ка Андрей, попробуй замедлить движение.

– Как? - удивленно спросил я, но, к моему удивлению, всплески тут же пошли медленнее и сделались выше. Роман опять щелкнул выключателем, и экран погас. Некоторое время сидели молча.

– А экстрасенс из тебя вышел бы неплохой, - наконец рассеянно сказал Клима. - Таких максимумов мы еще не видали.

– Это ведь что-то электромагнитное, - неуверенно сказал я. - Мозг создает электромагнитное поле, его даже фотографировали в виде ореола вокруг головы…

Роман вздохнул:

– Как говаривал герой одной моей любимой книжки, это ясно и ежу. Тут другая проблема…

Но Клима недовольно засопел, и Роман умолк.

Клима встал, опять поманил меня пальцем, и мы вышли в коридор. Вскоре оказались у двери с табличкой 'Заведующий лабораторией?2 Быстров К.И.'. Рядом была другая дверь, из мореного дерева. Клима отомкнул ее и повел в воздухе ладонью, будто подталкивая меня в спину. Я вошел.

Комната выглядела, как гостиная в деревенской избе. Вместо обычного институтского линолеума в солнечном свете лоснились половицы, стены имитировали бревенчатые, в окнах голубело небо. Вокруг массивного стола стояли деревянные табуреты, а с пола стеклянными глазами глянула медвежья шкура (не Клима ли ее сбрасывал на дневное время?). Пахло почему-то женскими духами. Вдоль стены стояла современная техника: плазменный телевизор и музыкальный центр с черными массивными колонками. Клима подошел к столу и уселся на край.

– Садись, - махнул рукой на один из табуретов. - Насчет занятий по кандидатскому минимуму договоришься с Ларой, она составит расписание, у нее и тематический план возьмешь. Обычно до обеда она в моем кабинете. Нагрузка будет небольшая, так что оформлю тебя еще консультантом по коммерческим НИОКР… Только какой профиль написать, чтоб помудренее? Не футурологию же.

Слово 'коммерческие' звучало заманчиво, и я тут же нашелся:

– Консультантом по феноменологии. Может, и в самом деле принесу пользу.

– Это что такое? - нахмурился Клима. - Ах да, слышал. Ладно, так и запишем. Зарплату будешь получать в кассе, а как консультант - у меня… - он слегка поморщился и назвал цифру, которая мне весьма понравилась.

Даже не вспомнил, где бесплатный сыр бывает.

А Клима поглядел в окно, и в глазах появилась холодноватая голубизна.

– Ну и к Роману заглядывай, вдруг чем поможешь. У него интересный проект, только сейчас уперся в глухую стену. Раньше тема была закрытой, а теперь… - Клима опять махнул рукой.

Я вышел в коридор радостный, прикидывая, что за год смогу накопить на первый взнос за квартиру. Лары в соседнем кабинете не оказалось, так что решил опять заглянуть к Роману.

Кода не знал, и пришлось долго стучать. Роман открыл недовольный и, не сказав ни слова, вернулся к столу перебирать какие-то бумажки. Наверное, так у него проходил творческий процесс, так что я решил не мешать и бесцельно прошелся по лаборатории.

И возле стеллажа с какими-то приборами остановился как вкопанный…

К стене была пришпилена фотография: ряды мачт на заснеженном поле, крестовидные антенны на верхушках, а вдали белые горы. То же самое, что я видел во снах!

– Что это? - спросил я сипло.

Роман оторвался от бумажек и удивленно посмотрел на меня. Потом глянул на стену:

– Американская установка ХААРП на Аляске. Одно из антенных полей. А что?

Я добрел до стола и сел.

– Видел ее во снах. Никак не мог понять, что это такое.

Роман поглядел пристальнее, будто перед ним проходил любопытный эксперимент. В голубых глазах запрыгали искорки:

– Вообще-то тебе не полагается знать, но черт с этими секретами… Американцы построили на Аляске установку ХААРП для опытов с плазменным оружием. Наш филиал и создавался для изучения того, как ХААРП будет действовать на атмосферу. Подыскали близкое по географической широте место, привезли на брошенный рудник оборудование и принялись экспериментировать. До американских масштабов, конечно, далеко, но у нас свои методы. Американцев это видно беспокоит - надавили или заплатили, кому следует, так что нас хотят прикрыть. Прежний директор уже лапки кверху поднял, но Клима всё ездит и пока чего-то добивается…

Я прокашлялся:

– А что такое ХААРП?

Глаза Романа повеселели:

– Люблю нашу гуманитарную интеллигенцию, ни черта о науке не знает, и знать не хочет. Если коротко, то оружие Армагеддона. Библия упоминает, что Бог поставил у ворот рая ангела с плазменным мечом, чтобы не допустить обратно Адама и Еву… Но ХААРП не просто экспериментальная установка. Это несколько антенных полей, которые посредством высокочастотного излучения создают в верхних слоях атмосферы плазменные образования диаметром в десятки километров. В случае войны ХААРП сможет запросто сбивать ракеты, которые полетят на Америку с северо-западного направления. Плазмоиды разрушают электронику, снижают прочность материалов, так что ракеты и самолеты будут просто разваливаться в воздухе. Есть и другие эффекты, не очень понятные. Их мы и изучали…

Роман поскучнел и умолк.

– Да уж, - неопределенно сказал я. А Роман поинтересовался:

– С чего ты такие сны видишь? Ладно я, у меня эти проблемы в голове сидят. А тебе скорее бабы должны сниться, всякие там Афродиты.

Вечное противостояние технарей и гуманитариев, физиков и лириков… Но все-таки Роман был свой в доску: с кем еще поговорить? Да и задела меня его колкость.

– Тебе такие сны и не снились… - едко ответил я.

И стал рассказывать обо всех своих приключения подряд, начиная с 'санатория' у подножия Безенгийской стены. С удовлетворением отметил, как глаза Романа постепенно делаются круглыми, и не стал скрывать ничего, даже странные сны описал в подробностях.

Так что я его уел. Под конец рассказа Роман выглядел ошалело. Он потер плохо выбритый подбородок:

– Ну, Андрей! Ты либо психом от своей философии сделался, либо…

Он вдруг поднялся:

– Обдумать все это надо. Где-то я вычитал мудрую мысль, что случайностей не бывает. Раз уж тебя сюда занесло, то должна быть какая-то цель… Пойдем, покажу одну вещь. Хотя Клима мне за это голову оторвет… - Тут Роман запнулся, почесал лохматую голову и словно про себя добавил:

– А может, и не оторвет.

Идти было до соседней двери. Роман ловко набрал комбинацию кнопок, и мы оказались почти в такой же лаборатории. Отличала ее только стеклянная стена, за которой над столом был подвешен блестящий металлический цилиндр, да еще здоровенный кот, что сразу стал тереться о ногу Романа и громко мурлыкать.

– Дам я тебе корму, - рассеянно сказал Роман. - Погоди немного.

Я заметил, что лаборатория без окон, а точнее окна забиты фанерой. Роман постоял у явно самодельного пульта, потом щелкнул выключателем. Ничего не произошло, вокруг ярко белели стены. Роман щелкнул еще раз, и помещение погрузилось во тьму.

Не совсем во тьму…

Призрачное голубое свечение исходило от одного торца цилиндра, протягиваясь на метр или полтора, а потом истончалось, сходя на нет. Словно фантастический меч из голубого света висел в темноте.

– Вот это да, - выдохнул я. - Словно меч из 'Звездных войн'.

– Только рукоятка тяжеловата, - хмыкнул Роман. - Килограммов под шестьдесят. Это плазмогенератор, такие разрабатывали для самолетов. Создает сильно ионизированную воздушную оболочку, и радары такой самолет не видят. На постройку антенных полей, как у американцев, у нас денег нет. Хотя пара антенн имеется. А эту штуку мы немного модифицировали. В принципе обычный плазмотрон. Электронный пучок нагревает электроны в газоразрядной камере и ионизирует рабочее вещество. Образуется плазма, которая ускоряется за счет перепада электрического давления и вытекает вдоль магнитных силовых линий…

Он поглядел на меня, ухмыльнулся и замолк.

Я подошел к стеклу, от которого сочился холод, и коснулся пальцами. В воздухе повисло пять туманных пятнышек, они быстро таяли.

– А перегородка зачем?

– Внутри атмосфера сильно разрежена, - объяснил Роман, переводя взгляд на заостренное голубое сияние. - Хорошо бы еще меньшую плотность, как в высших слоях атмосферы, но на такую камеру денег нет.

– Бедная у нас наука, - машинально сказал я. Что-то завораживающее было в этой призрачной голубизне среди темноты. И что-то тревожащее…

– Зато у американцев богатая, - фыркнул Роман. - Обирают полмира и мечтают, что так будет длиться вечно. Теперь над плазменным оружием работают, чтобы никто не мог до них дотянуться. А они повсюду…

– А это действительно можно использовать как оружие? - поинтересовался я. - Ну, кроме невидимости для самолетов…

– Вряд ли, - неохотно сказал Роман. - В отличие от меча из 'Звездных войн' этот ничего не рассекает, плотность ионизированного газа слишком мала. Электронику действительно вырубает, но всего на несколько метров. А надо бы на сотни или тысячи километров. К тому же американцы переходят на оптоэлектронику, чтобы даже оружие ЭМИ на бортовые системы не действовало, а они бомбили, кого хотели. Не только малоразвитые страны, но и Россию.

Я пожал плечами:

– Ты разговариваешь, будто они воевать с нами собираются.

– А то нет? Зря наши интеллигенты думает, что юсовцы могут быть друзьями. У них одна цель - новый мировой порядок с Америкой во главе. Кто мешает - довести до разрухи, а еще лучше разбомбить и отбросить в каменный век.

– Гм, - только и сказал я. Типично русская черта - вину за собственный бардак сваливать на других. Но спорить не стал: недолюбливают у нас американцев, так есть за что…

Роман щелкнул выключателем, и голубое свечение стало невидимо в желтоватом электрическом свете.

Помедлив, щелкнул еще.

Легкое содрогание пробежало по стенам лаборатории, и - или это мне только показалось? - свет разгорелся ярче.

Со странным выражением Роман поглядел на меня:

– Заметил что-нибудь?

– Что? - удивился я. Кот с требовательным мяуканьем стал тереться о мою ногу, и я добавил: - Ну и здоровый у вас котяра.

– И это тоже, - непонятно сказал Роман. - А насчет света ничего не заметил?

– Вроде стал ярче, - вяло ответил я, стала одолевать усталость. - А что?

Роман вздохнул и сказал, будто про себя:

– Освещенность слегка падает, когда генератор включен. А когда выключаешь, соответственно увеличивается. Не очень заметно для глаз, но приборы показывают.

Я зевнул:

– Когда-нибудь назовут эффектом Славского. Когда во всем разберешься и получишь Нобелевскую.

– А что? - хмыкнул Роман. - Это идея. Тут можно и Нобелевку отхватить. Вот ты с чего зеваешь?

– Не знаю, - пожал я плечами. - Вроде выспался.

– А это всегда так, - еще шире ухмыльнулся Роман. - Сначала происходит угнетение нервной системы, а потом активизация. То же и с другими биологическими процессами. Думаешь, отчего у нас кот такой здоровый? Все время живет в лаборатории, не выпускаем. И здоровеет не по дням, а по часам. Так что тут такие эффекты могут быть…

И в глазах Романа появилась мечтательность, словно представил, как ему вручают Нобелевку.

Я решил кое-что выяснить:

– По этой линии у вас какие-то коммерческие проекты?

– Да, - неохотно отозвался Роман. - Клима наладил сотрудничество с одним азиатским концерном. Мы сначала получили низкотемпературную плазму, с концентрацией ниже, чем создает ХААРП. Так вот, действие у нее оказалось прямо противоположным. Она улучшает прочностные характеристики материалов и вдобавок производит некий консервирующий эффект. Это еще надо изучать, но практические выходы наклевываются. Сейчас остальные лаборатории ведут плановые исследования, изучают воздействие ХААРПа, и только мы продолжаем эксперименты с низкотемпературной плазмой. Пытаемся построить установку помощнее. Но многое непонятно… - И Роман досадливо потер лоб.

В этом состоянии творческого кризиса я его оставил и снова наведался в кабинет Климы. На этот раз там оказалась Лара, оглядела меня глазами-пуговками и быстро отпечатала на принтере несколько листков.

– Вот планы занятий, один для аспирантов, а другой для сотрудников. Подкорректируешь и дашь на подпись Клименту Ивановичу. Лекции будешь читать в актовом зале, а занятия с аспирантами вести в комнате возле библиотеки. Если нужной литературы не окажется, можешь использовать выделенку и распечатывать на принтере. Только имей в виду, что все соединения идут через прокси-сервер.

Отбарабанив это, она игриво улыбнулась ярко накрашенными губами, так что я даже не обиделся на очередное 'ты'. Видимо, переняла манеру общения у Климы.

Остаток дня провел, дорабатывая планы, подбирая литературу и общаясь с миром через прокси-сервер. Хотел отправить электронное письмо Кире, но вспомнил, что у нее нет компьютера, а попытку выйти на мобильник зловредный прокси блокировал.

Мой телефон тоже отказался работать (никто не позаботился устроить здесь мобильную связь), так что пришлось звонить из маленького почтового отделения. Я сообщил, как доехал и устроился. Голос Киры звучал печально, да и мне к вечеру стало тоскливо…

Я сидел у окна: за снежным двором серел корпус лаборатории, химической зеленью светились прямоугольники окон. От стекла тянуло холодом, и я грел руки на батарее. Вдруг в стылую тишину комнаты ворвался крик - над розовыми перьями заката, над синеющими снегами сопок закружилась стая взбудораженных птиц. Куда они собрались, может быть на далекий юг? Я вспомнил, как согревал своим телом холодные руки и ноги Киры, и как потом нам стало тепло. Почему мы не вместе?…

Вскоре и здесь время потянулось скучно. Только занятия разгоняли тоску: каждую неделю я читал лекции по истории социального и политического устройства России для сотрудников, а два раза в неделю проводил семинары по истории философии для будущих кандидатов наук. Заходил даже Роман, который кандидатскую уже защитил.

Как-то я рассказывал об иерархии бытия у греческого философа Плотина. Превыше всего он ставил невыразимое и непознаваемое Единое. Поскольку природа Единого творит все вещи, оно само не есть что либо из них. Единое переполняется самим собою и изливается в Ум, а тот творит Душу. Душа производит все живые существа, вдыхая в них жизнь. Без Души мир 'не более как мертвый труп, земля и вода, или даже нечто худшее - темная бездна вещества и небытие, - нечто такое, чего ужасаются даже боги'.

Идеи, содержащиеся в Уме, согласно Плотину воплощаются в божественные существа - так, идея любви и красоты воплощается в Афродиту, причем высшая часть в Афродиту Небесную, а низшая в Афродиту Пандемос, земную или всенародную…

Один парень поднял руку:

– Я читал, что ей поклонялись довольно занятно, устраивая сексуальные оргии.

Аудитория явно устала от тонкостей неоплатонизма и желала развлечься. Я пожал плечами:

– Культ Афродиты очень древний. Еще до расцвета греческой цивилизации ее почитали в Финикии как Астарту, а в Вавилоне как Иштар. Наверное, вы имеете в виду вавилонскую Иштар. В ее храмах имелись роскошные покои, где жрицы отдавались пришедшим на поклонение мужчинам. Не только жрицы-проститутки, но и каждая женщина в Вавилонии должна была время от времени участвовать в таких обрядах.

– И я бы не прочь, - заржал парень. - Вообще, почему бы опять не ввести культ Астарты, а то наше православие больно скучно. Посты да молитвы.

Я поспешил закончить занятие.

Но вечером, изнывая от тоски по Кире, вспомнил явление Аннабель в московском бомбоубежище. Не соскучилось ли наше пресыщенное общество по древним дионисийским культам? Лилит, Астарта, Афродита - не разные ли это имена одной и той же богини любви? Быть может, не зря Платон различал Афродиту Уранию, и Афродиту Пандемос.

Где-то я читал, что, по мнению древних, боги состоят из особого вида материи, настолько тонкого, что обычно не воспринимается органами чувств. Так что они материальны и могут рождаться, а также умирать, если их не питать веществами такими же тонкими, как они сами: запахами благовоний, цветов и, в особенности, жизненной энергией живых существ, находящейся в крови. Отсюда и человеческие жертвоприношения…

Но боги это или демоны? Или ни то, ни другое - а просто энергоинформационные сущности, которые живут в тонкоматериальных мирах и питаются психическими излучениями людей? Сейчас их часто называют эгрегорами, но, может быть, греческие мудрецы больше знали о таких вещах, а мы утратили это знание, погрузившись в бесконечные эксперименты наподобие тех, какими занимался Роман.

Кто же ты, Аннабель?

В общем, я долго ворочался, пока не заснул.

Роман все еще не мог выйти из творческого кризиса. Как-то я зашел в гости - он жил в другом корпусе, соединенном с моим крытым переходом. Наверное, чтобы удобнее переходить из дома в дом во время снежных буранов.

Роман выставил на кухонный стол бутылку водки и нарезал соленой семги (эту вкусную рыбу продавали в местном магазине довольно дешево).

– Так и не выпили за встречу. Давай наверстывать.

Выпил сразу полстакана, закусил семгой и посмотрел в темное окно.

– Рано стало темнеть. Работать бы и работать, но лабораторию уже видеть не могу. Что толку аппаратуру переналаживать. Все вслепую…

Вид у него и в самом деле был измученный: светлые волосы торчат лохмами, под глазами темные впадины, один рукав рубашки застегнут, другой закатан по локоть.

Я попробовал отвлечь его воспоминаниями о школе, спросил, был ли на встрече выпускников?

Роман отвечал односложно, пил водку и мрачнел. Потом все-таки заговорил, но снова про работу:

– Ты знаешь, у меня ощущение, что мы наткнулись на что-то очень важное. Нигде не встречал упоминаний о затемнении света в фокусе плазменных образований. Наверное, все дело в характеристиках плазмы, с которой мы работаем. Случайно на них набрели. Фотоны словно куда-то исчезают, а вместо них появляются другие элементарные частицы. Но какие? Зарегистрировать не можем, у нас даже пузырьковой камеры нет. Может быть, это частицы темного вещества Вселенной, о котором так много гадают. Тогда и в самом деле может потянуть на Нобелевку.

Оставалось поддержать умную беседу.

– Понятно, вы регистрируете некий феномен, но его причины неизвестны. Обычное дело. А если попробовать выявить другие феномены, влияющие на этот эффект? Чтобы он то усиливался, то ослабевал…

Роман поставил пустой стакан и ухмыльнулся.

– Тоже мне, глубокая философия на мелком месте! Этим я и занимаюсь. Беда в том, что надо подобрать много параметров. Тут и электронная температура, и ионная, и плотность плазмы, и плотность магнитного поля… У меня такое впечатление, что если все совпадет, то возникнет эффект резонанса, пойдет лавинообразное выделение новых частиц, и мы сможем их наконец зарегистрировать. Только для подбора нужных параметров и суперкомпьютера не хватит. Даже классическая задача трех тел неразрешима, а тут четыре или пять факторов…

И Роман стал безнадежно грызть семгу.

Но отчаявшимся он не выглядел, в глазах была даже некая веселая бесшабашность, и я внимательно на него посмотрел. Знал приятеля как облупленного, всегда сумеет вывернуться. Почему-то в душе появилось нехорошее предчувствие.

– Вот бы попасть в мир, о котором ты рассказывал, - продолжал разглагольствовать Роман, но водки больше не наливал. - Я кое-что прочитал, это называется астральным поиском. Выходишь в энергоинформационный слой, его еще называют ноосферой, и там можешь отыскать любую информацию.

– Попробуй, - с сомнением сказал я. - Может быть, у тебя талант обнаружится. У меня получилось только с помощью специальной компьютерной программы.

Роман не отступал:

– Можно попробовать найти ее. Парни, о которых ты рассказывал, вряд ли связаны корпоративными нормами. Сделали интересную программу и наверняка вывесили где-нибудь в Инете. Себя показать, и людям посмотреть.

– Поищи, - вздохнул я. Неприятное чувство усилилось. - А насчет астрального поиска, сам хочешь сходить или меня послать?

Роман хмыкнул и разлил остатки водки.

– А тебе не хочется? Скучно тут, особенно если настоящего дела нет. У тебя там даже проводник есть… Только может оказаться сложно программу отыскать. Что ты о ней вообще знаешь?

Я вздохнул и стал вспоминать. Требования: процессор с частотой в три гигагерца или более, гигабайт оперативки, минимум 800 мегабайт на жестком диске. В общем, как для обычной игры. Автор - молодой ученый из Барнаула, имя естественно не запомнил…

Ушел от Романа с тошнотой от выпитой водки и неприятным осадком на душе, а 'дома' долго глядел в темное окно: над белесыми склонами сопок бродили светлые полосы, неужели полярное сияние? Потом провалился в сон, где бесконечно блуждал по какому-то странному лесу.

Утром о разговоре забыл и несколько дней не вспоминал, занятый подбором литературы и составлением конспектов лекций. Но после очередного семинара Роман подстерег меня в коридоре:

– Я кое-что нашел. Не заглянешь в лабораторию вечерком?

Я кивнул. Настроение было отвратительное, получил грустное письмо от Киры и оставаться одному в пустой квартире не хотелось.

Вечером коридор был пуст и еле освещен, только из приоткрытой двери лаборатории падала полоса света - как обнаженный клинок. Но установка была выключена, я не увидел голубого меча в темноте.

Роман возбужденно ходил возле стола с монитором.

– Отыскал несколько программ в укромных уголках Инета. Все из разряда психоделических, использовать на свой страх и риск. Насмотрелся, чуть крыша не поехала, хотя и установил автоотключение. Садись поудобнее, я кресло из приемной припер.

Какая трогательная забота. В том 'санатории' кресло тоже было удобным.

– Включай!

Я погрузился в кресло, а экран полыхнул зеленым и стал затягивать взгляд в темную глубину, где колыхались и росли какие-то паучьи тени…

Я поспешно махнул рукой:

– Не то!

Долгая перезагрузка. Затем в темноте стали загораться звезды, все шире раскидывая радужные оболочки. Фиолетовые и голубые туманности поплыли через экран в сопровождении холодной электронной музыки…

Я внезапно обнаружил, что не в силах оторвать взгляд, и с трудом выговорил:

– Не она. Хотя в чем-то похожа.

Скоро и наркотики не понадобятся, садись перед монитором и лови кайф…

Долгая темнота. А потом раздались странные музыкальные аккорды, и словно багровое солнце стало подниматься над кромкой черного льда… Я быстро закрыл глаза. Стало жутко - я снова в том 'санатории', и серые волосы Сибил опутывают меня, увлекая во тьму.

Сибил, кто она на самом деле?…

– Выключай! - хрипло выдавил я. - Это та самая.

Глаза Романа голубовато блестели, он запустил пальцы в разлохмаченные волосы.

– Ну как, сходишь?

Словно просил за пивом сходить. Я почувствовал раздражение: почему меня все время пытаются использовать?

– Послушай, я даже не знаю, что тебе надо. Это как в сказке: 'Пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что…'.

Роман растерянно присел на край стола и опять стал терзать волосы.

– Я же тебе говорил. Электронная температура, ионная, плотность плазмы, плотность магнитного поля… какие именно параметры нужны для усиления эффекта затемнения. Хочешь, на бумаге напишу.

– Что толку от твоей бумажки? - фыркнул я. - Так в моем кармане и останется. Ты бы еще предложил пива на дорожку взять.

Роман ошалело поглядел на меня, а потом расхохотался и спрыгнул со стола.

– Извини, Андрей! Я видно не сообразил, в какую авантюру тебя втягиваю. Загрузил своими проблемами. Давай забудем про все и в самом деле пойдем пиво пить. В левом крыле бар до полуночи работает.

Знал, подлец, чем меня взять. Хотя, возможно, говорил искренне…

– Нет уж, - буркнул я. - Сначала погуляю. Давай включай.

Роман с сомнением поглядел на меня и потянулся к мышке.

– Ну, тогда с Богом! - серьезно сказал он.

С Богом ли?… Но меня уже понесла, повлекла за собою череда картин: калейдоскоп чистых красок… багровое солнце… зал с колоннами из льющегося синего света…

И снова загадочный сумрак, лаборатория пуста, только с темных стеллажей боязливо выглядывают стеклянные личики осциллографов, и мертвая тишина.

Тишина?

Грозный рык раздается внизу. Будь я в обычном состоянии, наверное покрылся бы холодным потом, а так просто пробирает озноб. С чего я взял, что буду в безопасности? Ведь видел черных псов на улицах ирреальной Москвы.

Мой потусторонний знакомый на этот раз не спешит появиться, поэтому я встаю и крадусь к двери. Хотя самому становится смешно: кто может услышать шаги призрака? Выглядываю в коридор, но вижу только тлеющие лампы и глубокие тени за ящиками. Может быть, проводник ждет на улице?…

Идти одному не хочется, где-то там рычал неведомый зверь. Но делать нечего, приходится сойти в холл, хотя ноги слегка подгибаются на ступеньках (странно, вроде бы остались в лаборатории вместе с физическим телом). На площадке удивленно приостанавливаюсь: бюста Ленина нет, словно вождь мирового пролетариата тоже вышел прогуляться куда-то. Наконец сквозь стеклянные входные двери с облегчением вижу 'Волгу' и лицо шофера за ветровым стеклом. На улице тоже сумрак, снега белеют над черной щетиной лесов.

От рычания сзади отнимаются ноги. Я хватаюсь за ручку двери, чтобы не упасть, и оборачиваюсь.

Во второй раз вижу этого пса, только теперь куда ближе: черная морда с оскаленными зубами нависает над моим лицом, горят желтые блюдца глаз, красный язык свешивается из раскрытой пасти.

'Сейчас загрызет!', - мелькает жуткая мысль.

Ручка выскальзывает из ладони, я начинаю падать вперед, дверь поворачивается и вышвыривает меня на крыльцо. Я устремляюсь к 'Волге', едва не падаю на ступеньках и со злорадством вижу, как громадный пес бьется в дверях. Как раз успеваю сесть в машину, прежде чем он выпрыгивает на крыльцо.

– Вы зря боитесь, - говорит проводник сухо. - Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом. Похоже, это судьба.

– Кто? - хрипло спрашиваю я.

– Пес, конечно. - Проводник сидит прямо, пиджак чернеет на фоне снега.

Я скашиваю глаза назад и содрогаюсь - огромная собака, глухо рыча, спускается по ступеням.

– Он последует за нами? - сипло осведомляюсь я.

– Зачем? - пожимает плечами шофер. - Вам стоит только позвать, и он окажется рядом.

– Позвать? - Меня бьет дрожь. - Я даже не знаю его клички.

– Теперь знаете, - безразлично говорит проводник. - Только по-русски он не поймет, привык к более древнему имени.

– Какому? - Мне становится очень холодно. Холод струится от снега, от черного неба с редкими звездами. И такой же холод звучит в голосе шофера.

– Его зовут Рок, - говорит он.

Пес прыгает, и от скрежета когтей по металлу меня пронизывает озноб, а зубы начинают ныть. Машина только покачивается на рессорах. Пес разочарованно садится рядом, кошмарная голова выше 'Волги'.

– Куда поедем на этот раз? - как ни в чем не бывало, осведомляется шофер. - Вы неосмотрительны с желаниями, я больше не приду на зов. Если куда-нибудь опять влипнете, выпутывайтесь сами.

Черт! Я и забыл, что в прошлый раз меня предупредили.

– Три желания? - криво улыбаюсь я.

– Примерно так, - сухо говорит мой проводник. - Первый раз не считается - я выполнял приказ, а вот потом дважды являлся на зов. Сегодня в третий раз.

– А чей был приказ? - спрашиваю я. Мы уже едем, собаки не видно, темный лес беззвучно скользит назад.

– Может быть, вам скажут, - глухо отзывается шофер. - Может быть, нет. Так куда мы едем?

Я вздыхаю: мой ответ, наверное, покажется дурацким.

– Сам не знаю. Мой друг Роман просил выяснить некие оптимальные характеристики плазмы. Те, что дают эффект затемнения в фокусе плазменных образований…

'Волга' рыскает в сторону, шофер долго молчит.

– Черный свет, - наконец роняет он. - Теперь все понятно.

– Что понятно? - я начинаю сердиться. - И что такое черный свет?

– Узнаете, - горько говорит шофер. - Все в свое время… Выходит, это и в самом деле судьба.

– Вы говорите загадками, - бурчу я.

– А вы слишком жаждете разгадок. Не живется спокойно.

Возможно, он прав. Я откидываюсь на сиденье, сумрачно оглядывая пейзаж.

И поражаюсь, как все изменилось. Совсем светло, заснеженный лес куда-то исчез, слева стоит густой туман, а справа тянется ограда из дикого камня.

– Где мы? - спрашиваю я.

Мой спутник криво улыбается:

– Я путешествую с вами в последний раз. Вот и решил сделать небольшой подарок. Мы проедем у самых границ Сада.

– Чего? - удивляюсь я.

Шофер молчит. В тумане начинает разливаться жемчужное сияние, словно там восходит солнце. На каменной ограде блестят капли росы. Мы едем по изумрудной траве, и все больше цветов появляется по сторонам. Я хочу открыть окно, но оно само уползает вниз, и я поражаюсь свежести воздуха. Грудь непроизвольно расширяется, пытаясь полнее вобрать волшебные ароматы.

Туман становится золотым. Водитель останавливает машину и поворачивает голову к ограде. Над ней поднимаются деревья, а еще выше встает стена неимоверной голубизны, по ней катятся пенные гребни. Я с шоком понимаю, что вижу море, и только тогда оно опрокидывается к горизонту. Но шофер смотрит ближе, и я тоже перевожу взгляд.

Сначала мне кажется, что вижу большую красивую птицу. Но чем дольше смотрю, тем более странно себя чувствую. На какой-то миг кажется, что вижу женщину в роскошном изумрудном плаще: она сидит на ограде, небрежно свесив босые ноги, а волосы золотятся как птичье оперение…

Затем она начинает петь, и я перестаю четко видеть. Только нечто расплывчатое изумрудно-золотое, потому что на глаза сразу навертываются слезы.

Пение завораживает, но мелодию я не могу запомнить, что-то прекрасное и печальное одновременно. Песня завершается стоном, от которого трепещет сердце, и сквозь слезы я вижу, что женщины-птицы уже нет. Мрачные туманные волны накатываются через стену, волшебная голубизна моря быстро меркнет, и вот уже только темные стены тумана стоят с обеих сторон.

– Что… кто это был? - с трудом выговариваю я.

– Вам повезло, - шофер трогает машину, а в голосе слышится горечь. - Мало кто из живущих слышал пение птицы Гамаюн. Оно приносит счастье.

– Мне песня показалась скорее печальной, - бормочу я.

– Кто не испытывает печали, не испытает и радости, - глухо отзывается шофер. - Сейчас мы поедем по земле, где одна печаль, а радости нет.

Понемногу опять светает - темный туман превращается в серый полусвет. Мы едем по сумрачной равнине без всякой дороги. В траве растут бледные цветы на высоких стеблях, но их вид не радует. Низко нависает серое небо, на горизонте маячат горы.

– Где мы теперь?

– В окрестностях Стикса, - спокойно говорит проводник. - Не знаю, позволят ли вам узнать то, что хотите, это запретное знание. Им ведает одна из Вечных - та, кого египтяне называли Эсетой, а греки Изидой. На вашем языке имя пока скрыто. Нам надо в Исейон.

И куда меня только несет!

– Странно все это, - бормочу я, тоскливо озираясь.

– Привыкайте, - буднично говорит проводник. - Раз уж повадились странствовать по тонким мирам. Здесь средство передвижения не ноги, и не автомобиль, а сила мысли. Как-то вы спрашивали, почему 'Волга', а не 'Мерседес'? К 'Мерседесу' вы вряд ли привыкли, а вот 'Волгу' представить значительно легче. В значительной мере это мир иллюзий, и иллюзии создаете вы сами. Важно среди них не потеряться.

Только теперь я догадываюсь оглядеть себя: та же рубашка и джинсы, те же туфли, даже немного жмут. Выходит, и одежда лишь плод моего воображения.

Тем временем горы вырастают фиолетовыми тенями в сером небе. Цветы становятся все крупнее, больше всего походя на белые лилии. Однообразный шум слышится вдали. Машина легко катит под уклон и останавливается.

– Мы почти приехали, - сообщает шофер.

Впереди обрыв - в глубине мрачного ущелья катится поток черной воды. Он гладок как стекло, и над ним струятся белые пары, поднимаясь порой до края ущелья.

– Не вдохните их, - предостерегает шофер. - Иначе на белый свет не вернетесь.

– Это Стикс? - хрипло спрашиваю я. - Никогда не думал, что эта река существует на самом деле.

– Так называли ее греки, - равнодушно говорит шофер. - Каждый народ знал о мертвой реке, просто давал ей разные названия. Финны звали ее Туонелой, а славяне Черным ручьем…

На другой стороне ущелья у подножия гор виднеется здание с широко раскинувшейся колоннадой, и я киваю в его сторону:

– Нам туда?

– Нет, - насмешливо отзывается шофер. - Разве что хотите остаться здесь навсегда. С другого берега Стикса не возвращаются… - тут его голос вздрагивает и становится еле слышен. - Или возвращаются уже другими.

– Тогда куда? - хмуро спрашиваю я.

– Знаете, куда впадает Стикс? - вопросом на вопрос отвечает странный проводник.

Вот зануда. Почти как профессор, которому я сдавал экзамен по греческой философии, тот тоже заставлял описывать в деталях космографию Платона.

– В Тартар, - сухо отвечаю я. - Надеюсь, в эту дыру мы не поедем. Бензина не хватит.

Водитель издает сухой смешок.

– Вы молодец, сохранили чувство юмора. Верно, нам не так далеко. Исейон стоит там, где кончается мир, на краю бездны Тартара.

Звучит не очень вдохновляюще, но шофер уже трогает машину и, повернув близ кремнистого края, ведет ее вниз по пологому скату.

Все больше становится бледных цветов, все выше лиловые горы за темной рекой, но впереди гор нет. Странная серая пустота возникает впереди, и в ней растворяется даже хмурое небо. Постепенно обозначается дорога из чего-то похожего на асфальт, а в конце начинают вырастать странные формы - то ли скалы, то ли хаос башен…

Но прежде, чем они обретают четкость, дорога ныряет в лес.

Настоящие джунгли обступают машину: желтые и красноватые растения переплетаются в жутком хаосе, а среди них высятся красные скалы с изваяниями не то людей, не то фантастических птиц.

– Что это? - потрясенно спрашиваю я.

– Лес, где разум спит, - непонятно отвечает шофер. - И видит сны. Прогулка по этому лесу может затянуться на вечность.

Наконец в диких зарослях появляется разрыв, и мы выезжаем на открытое пространство. От изумления я втягиваю воздух, хотя и беззвучно.

Велик и жуток дом Изиды - Исейон! Словно исполинские сгустки крови застыли в виде хаоса из багровых и бурых башен. Желто-зеленые цветы вскидываются на красные террасы, кишат под черно-синими лентами стекла. Некоторые формы странно расплывчаты, и у меня начинают болеть глаза.

– Здесь хранится то, что скрыто, - буднично поясняет шофер, направляя машину к левому крылу. - Разумеется, это упрощенный зрительный образ того, что вы не в силах воспринять. Сооружение существует в четырех или пяти измерениях. А вот еще одна местная достопримечательность.

В голосе слышатся нотки заправского гида. Он останавливает машину и выходит, я неохотно следую.

Воздух по-прежнему холоден, от душного аромата цветов кружится голова. Мы стоим на площадке над обрывом: внизу черноватым стеклом несется Стикс… и вдруг заканчивается, обрываясь в бездну серыми космами. Странная эта бездна - мутная, бесформенная, от нее мороз бежит по коже. Сознание словно растворяется в ней…

– Очнитесь! - проводник трясет меня за плечо. - Это бездна небытия, уходящая в Тартар… Как вам сегодняшняя экскурсия?

Шутник хренов.

– Да уж, - бормочу я. - Пора бы и за дело.

Шофер широко ухмыляется, наверное, в первый раз за время нашего знакомства. Хотя почему знакомства?… Я даже имени его не знаю! Он провожает меня к центральной части здания, тычет пальцем и, не прощаясь, возвращается к 'Волге'.

Входом в фантастическое сооружение оказывается заурядная дверь из зеркального стекла. Я напоминаю себе, что такой ее рисует мой рассудок, недолго смотрю на свое отражение - на лоб падает прядь черных волос, взгляд озадаченный, но настырный - и нажимаю кнопку звонка.

В Древней Греции электрических звонков не было. А тут меня, возможно, разглядывают через телекамеру, с дверью долгое время ничего не происходит.

Наконец медленно отворяется.

Я переступаю порог из черного мрамора и автоматически гляжу направо, ожидая увидеть будку охранника. Но там оказывается лишь мое отражение в зеркальной стене… И не одно - целая вереница фигур с озадаченными лицами, становясь все меньше, уходит в темную глубину.

Я гляжу вперед, потом налево. И мне становится зябко.

Все стены как темные зеркала, и во всех толпятся мои отражения. В глубине зеркал они становятся все мельче, и их все больше…

Я задираю голову, но черное зеркало потолка не отражает вообще ничего.

Гляжу вниз: пол тоже из темного стекла, и возникает ощущение безмерной глубины, так что кружится голова.

Не на что смотреть, кроме себя. Безумный архитектор словно взял девизом надпись над входом в храм Аполлона в Дельфах: 'Познай самого себя'.

Я нервно сглатываю, куда идти? А потом слышу чей-то тихий речитатив:

'Я покинул Боди, Что стоит средь цветных облаков, Проплывем по реке мы До вечера тысячу ли…'.

Я иду на голос, и толпа призраков движется вместе со мной, обступая со всех сторон. Назад не смотрю, боюсь не увидеть дверь, через которую вошел в Исейон.

Слова звучат громче:

'Не успел отзвучать еще Крик обезьян с берегов - А уж челн миновал Сотни гор, что темнели вдали'.

Голос смолкает, а отражения впереди начинают пропадать одно за другим. Когда исчезает последнее, я вижу перед собой темную завесу.

Что-то я читал о покрывале Изиды…

Но вспоминать уже поздно, я поднимаю ткань (она невесома и холодна) и ступаю внутрь.

На миг становится жутко: не поджидает ли меня сфинкс или другое чудище? Так что я вздыхаю от облегчения, увидев обыкновенную комнату. Хотя не совсем обыкновенную… Стены увешаны картинами в тяжелых серебряных рамах, уходят ввысь и теряются в непроглядной тьме. В центре комнаты - стол с горящими свечами, вокруг несколько кресел с резными спинками, в одном кто-то сидит…

У меня замирает сердце: неужели опять увижу Аннабель?

Но навстречу встает как будто обыкновенный человек и даже кажется немного знакомым. Худощавое лицо, черная бородка и небольшие усы, темное монашеское одеяние… Неужели Симон?

Конечно, это не Симон!

Слишком проницательный взгляд из-под густых бровей. Слишком суровое и одновременно одухотворенное лицо. К тому же Симон не кланялся, а меня приветствуют изысканным и небрежным поклоном.

Я не привык к поклонам и отвечаю неуклюже. Потом вспоминаю, что надо представиться:

– Андрей. Двинский Андрей.

В этой странной комнате моя фамилия звучит нелепо, но человек слегка кивает:

– Очень приятно. Мое имя Александр. Садитесь, пожалуйста.

Я пытаюсь проявить вежливость, хотя имею смутное представление об этикете.

– После вас.

– Нет, - мягко, но настойчиво отвечает тот. - Вы у себя дома, а я в гостях.

– Как это? - удивляюсь я, но все-таки сажусь на жесткое сиденье. Ответа не получаю и, чтобы смягчить возникшую неловкость, задаю другой вопрос:

– Это вы читали стихи?

– Да, - отзывается Александр. Он снова садится, и я непроизвольно отмечаю, сколько властности и одновременно непринужденности в его позе. - Это стихотворение древнего китайского поэта Ли Бо, и оно весьма точно описывает вашу ситуацию. 'Боди' означает тело на одном из земных языков.

Меня пробирает холод, не в первый раз за сегодня. Мой собеседник говорит так, будто не относит себя к земным жителям. Да и человек ли он? Не надо забывать, куда я попал…

– Не беспокойтесь, - улыбается мой новый знакомый. В глубоко посаженных глазах мерцают отражения свечей, и лицо кажется молодым. - Ваши сегодняшние приключения скоро закончатся, а до новых успеете отдохнуть. Лучше выпейте шампанского.

Я гляжу на стол и лишь теперь понимаю, почему в комнате сумрачно: единственным освещением являются свечи в серебряном канделябре. Странно, я не могу сосчитать их - то кажется много, то гораздо меньше… Я моргаю, но четкости не прибавляется.

Хлопает пробка, и шампанское с легким шипением льется в хрустальные бокалы. Александр поднимает свой и глядит сквозь бегущие пузырьки на колеблющееся пламя свечей.

– Неважно, сколько свечей горит, - произносит он непонятно. - Важно, кто придет на свет… Как вам шампанское?

Я пробую. Вкус оказывается тоньше, чем я помню у шампанского, а пузырьков больше, вино словно испаряется во рту.

– Восхитительно, - искренне признаюсь я. - А мой спутник еще говорил, что здесь удовольствий не испытывают.

– Где 'здесь'? - поднимает брови собеседник. - Пространство странная вещь, страннее его только время.

– Разве мы не в Исейоне? - удивляюсь я. Вкус шампанского медлит во рту, и голова слегка кружится.

– И да, и нет. - Мой собутыльник ставит бокал. - Это дом, который всегда с вами, вечный и призрачный дом. Но я надеюсь, что когда-нибудь вы пригласите меня в свой дом на Земле.

Опять на Земле…

– Куда? - невесело спрашиваю я. - В институтскую квартиру? Я там временный гость.

Собеседник медлит с ответом, а в глубоко посаженных глазах снова вспыхивают огоньки.

– Знаете, откуда это шампанское? - Похоже, ему нравится отвечать вопросом на вопрос. Моего отрицательного ответа не дожидается и продолжает:

– Из Нового Света в восточном Крыму. Это чудесный уголок Российского Союза, и я рекомендую побывать там. Ведь вы посещали только западный Крым.

Я удивляюсь: какой еще Российский Союз? Но перебивать не осмеливаюсь…

– Конечно, это эфирная сущность настоящего шампанского, но в ней собрано все лучшее: солнечный свет, свежесть листьев виноградной лозы, бодрящее дыхание моря. Мне кажется, что и ваш дом будет где-то в тех местах, и мы еще побеседуем на террасе над морем.

У меня кругом идет голова: откуда у меня возьмется дом в Крыму? И вообще, слишком много вопросов вызывают странные речи нового знакомого…

А тот встает:

– К сожалению, время течет даже здесь, - грустно говорит он. - Хотя и медленнее. Нам пора.

Я с удивлением вижу, что черную хламиду перехватывает потертый кожаный пояс, а на нем висят ножны с выступающей рукоятью меча. Не за плечами, как описывают в фантастических боевиках, а просто на поясе…

– Я уже видел одного… с мечом, - сипло выговариваю я.

– А, - слегка улыбается Александр. - Да, у него много имен. Темная воинственность, Сюань-У, есть и другие. А у меня за тысячи лет не прибавилось ни одного.

Мое сердце словно стискивают ледяные пальцы. Ну и собеседник попался мне!…

Я ошалело иду следом, и снова невесомая ткань холодно касается моего лица.

Миновав завесу, я останавливаюсь. Холл неузнаваемо изменился: вместо темных зеркал - разливы стекла и света, только пол остался из гладкого черного камня. Вверх спиралями уходят стеклянные пандусы, с них открываются входы в призрачные анфилады помещений. В вышине спиральные витки смыкаются - наверное, это те конусы, что я видел снаружи. Помнится, конусов было много.

В начале ближнего пандуса переливается светом арка в первую анфиладу. Что-то кажется мне смутно знакомым…

Длинный проход с полупрозрачными сундуками по сторонам, и в них разноцветно лучатся какие-то предметы.

Ба! Похоже на компьютерную игру, где надо отыскивать снаряжение, оружие, аптечки и прочие важные для игрока предметы обихода.

Я поворачиваюсь к спутнику, и тот кивает:

– Исейон меняет облик, приспосабливаясь к восприятию посетителя. Если только это не нежданный гость.

Я не спрашиваю, что здесь случается с нежданными гостями. Если после астральных тел остаются скелеты, то коридоры Исейона, должно быть, полны ими.

А мой знакомый бодро идет вперед, только полы одеяния слегка посвистывают.

– Если не хотите долго плутать, то следуйте за мной, - бросает он.

Что я охотно и делаю. Стеклянистые стены и лестницы плывут назад, и непонятно - поднимаемся мы или спускаемся. Но очень скоро мой спутник застывает на месте.

– Вот то, что вам нужно.

Странная интонация звучит в голосе, и я приглядываюсь: такой же полупрозрачный сундук, а сквозь стенки светится что-то вроде спирали и занятной безделушки…

– Постойте! - говорю я. - Откуда вы знаете, что именно мне надо?

Тот, будто в раздумье, кладет ладонь на рукоять меча, и я вздрагиваю - ощущение такое, будто ледяная сталь уже коснулась моей голой спины. Впервые мой попутчик дотронулся до оружия.

– Ваш друг неосмотрителен. Он вслух сказал о своих желаниях.

– Ну и что? - Меня все сильнее пробирает неприятная дрожь, хотя источник как будто изменился: теперь словно чьи-то мерзко холодные пальцы шарят по телу, дотягиваясь сквозь стеклянную крышку. Внутри меня нарастает злость, шарахнуть бы по этому стеклянному гробу камнем! Сдерживая лясканье зубов, я продолжаю: - У всех людей есть желания, и они нередко говорят о них. Чаще всего даже близкие не обращают внимания.

Александр слегка улыбается.

– Это не исключает того, что могут услышать… другие. Знаете о ноосфере?

– Да, - буркаю я. Снова походит на экзамен, только теперь по истории русской философии. - Это Вернадский сделал открытие, что вокруг Земли образовалась оболочка разума…

– Ни слова, ни мысли не пропадают бесследно, - тихо подхватывает мой спутник. - Людям следует быть осторожнее в своих желаниях. К счастью, когда дается возможность удовлетворить их, этого обычно не замечают. Но вашему товарищу не повезло.

Я удивляюсь и киваю на светящуюся безделку. Неприятный холод как будто начинает отступать.

– Почему не повезло? Получит свою игрушку.

– У исполнения желаний есть цена, - жестко роняет собеседник. - Но теперь говорить об этом поздно.

– А мне повезло? - вырывается у меня. - Попадаю во всякие чудные места, встречаюсь с… э, странными собеседниками. За это тоже придется платить?

Мой спутник неожиданно благодушно улыбается, в глазах появляется смешинка.

– Повезло вам или нет, это пока неясно. Может быть, еще и заплатят… Ладно, тяните жребий - так это, кажется, называется в ваших глупых передачах.

Он еще и телевизор смотрит?

Я пожимаю плечами и касаюсь крышки - она тоже оказывается неприятно холодной. Замка не видно.

– А как?… - начинаю я, но вдруг чувствую, что пальцы проникают сквозь стекло. Их начинает ломить от холода, я вздрагиваю и пытаюсь ухватить светящуюся спираль. Но та упорно проскальзывает мимо пальцев, или скорее сквозь них…

– Не так, - голос Александра звучит сурово. - Это астральный образ, и его нельзя взять в руки. Прикоснитесь и замрите, он сам проникнет в ваше сознание.

Трясясь от холода, я удерживаю пальцы на светящейся спирали. Вдруг чувствую содрогание, в затылке появляется тупая боль, а спиралька исчезает.

– Теперь формула, - приказывает мой спутник.

Вот эта безделка? Я пытаюсь прикоснуться и чувствую, как от нее исходит мертвящий холод. Неожиданно в глазах темнеет, я теряю равновесие и едва не падаю. Сильная рука спутника поддерживает меня.

Некоторое время все плывет перед глазами, а затем я вижу, что стою перед темным пустым сундуком. Провожатый сумрачной тенью высится рядом.

– Все закончено, - глухо произносит он. - Надо возвращаться.

Не помню, как мы оказываемся у двери. Мой проводник к ней не подходит. Останавливается - черный силуэт на фоне стеклянных лестниц и каскадов света, - и поднимает руку.

– До встречи.

А затем растворяется в ниспадающих радугах.

Я тупо поворачиваюсь к двери, та оказывается распахнутой, и выхожу на солнечный свет. Хотя он тускл и безрадостен, я испытываю облегчение. Словно в Исейоне меня придавили тяжелым мешком, а тут он свалился с плеч.

'Во многом знании много печали', - вспоминаю я. И оглядываюсь, надо отыскать шофера.

Над шестиугольными плитами площади вяло колеблются желто-зеленые грозди растений, но черной 'Волги' не видно. Наконец я замечаю своего водителя вдали, на смотровой площадке.

Подхожу и впервые в этом странном мире чуть не смеюсь. Стоя на краю серой бездны, шофер курит и стряхивает пепел в Стикс. Наверное, только русский способен покуривать на самой грани небытия.

– Вот не знал, что здесь можно курить.

Тот оборачивается и внимательно оглядывает меня.

– Похоже, достали что хотели. Тогда моя миссия закончена. А курнуть здесь можно, любые сигареты доступны. Ведь этот мир подчиняется силе мысли. Другое дело, что здесь не бывает желаний. Да и удовольствия от курева тоже не испытываешь.

Он щелчком отправляет окурок в Стикс:

– Ладно, пора разбегаться. Ты теперь и без 'волжанки' доберешься. Просто попытайся представить отчетливее, куда ты хочешь. Все равно придется привыкать.

А ты куда? - я тоже с готовностью перехожу на 'ты'. - Даже не знаю, как тебя звать.

– Неважно, - пожимает плечами собеседник. - Здесь обычно не бывает имен. И куда попадешь, тоже не знаешь. Мало кто сам выбирает путь, и такие в Лимб обычно не попадают.

Не подав руки на прощанье, он идет прочь, что-то насвистывая, а я вдруг замечаю, что прохода в зарослях, через который мы проехали к Исейону, больше нет. Но моего спутника это, похоже, не беспокоит, где-то посередине площади он просто исчезает. Я вздрагиваю, а потом вспоминаю его совет.

Так, попытаемся представить: заснеженная площадь перед институтом, колонны у входа…

И почти утыкаюсь носом в одну из них. Площадь сумрачна и безлюдна, огромного пса не видать. Я боязливо поднимаюсь по ступеням и…

Пес выпрыгивает откуда-то со стороны, и раздается такой рык, что я обмираю. Снова кошмарная черная морда у моего лица! Я хочу повернуться, чтобы бежать, но ноги не слушаются…

'А куда бежать? - мелькает сумасшедшая мысль. - Он везде догонит'.

А следом в голову приходит другая…

'Вы зря боитесь. Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом…'.

Один раз у меня уже получилось!

– Привет, Рок, - сипло говорю я собачине, готовой откусить мне голову. - Не скучал без меня?

И продолжаю нести всякую ахинею.

Пес придвигается вплотную, утробно рычит, обдавая жаром из пасти, а потом вдруг поворачивается и толкает плечом. Шерсть оказывается жесткой, от толчка я едва не падаю. Пес повторяет странное действие, и безумная догадка приходит мне в голову - огромный зверь просто хочет потереться о мою ногу, как простая собака.

Только для этого он слишком велик.

– Хорошая собачка, - трясущимся голосом говорю я, запуская пальцы в похожую на спутанную проволоку шерсть.

А пес снова рычит и кладет тяжеленную голову мне на плечо, язык горячо скользит по щеке.

– До свидания, Рок, - бормочу я, пробираясь вдоль собачьего бока к входу.

И юркаю в дверь.

Будка охранника пуста, лампы в коридоре еле тлеют. В дверях лаборатории я приостанавливаюсь, боясь увидеть в кресле свое распростертое тело.

Делаю шаг… но в кресле никого нет. Я на миг пугаюсь - вдруг остался без тела и теперь продолжу существование в виде призрака? - но потом приходит догадка, что, возможно, только неодушевленные вещи отбрасывают в астральный сумрачную тень из нашего мира.

Все гаснет, будто выключили свет…

Я очнулся, полулежа в кресле: майка липла к спине, тело била дрожь, перед глазами мерк и снова разгорался желтоватый свет. Надо мною кто-то навис.

– Наконец-то! - я с трудом узнал голос Романа. - Ты был в обмороке так долго, что хотел вызывать врача…

Я кое-как сел, зубы стучали так, что боялся откусить язык. Все-таки сумел выговорить:

– П-пить.

Роман отодвинулся, и на миг я смог сфокусировать взгляд: замызганный халат, лохматые волосы, лихорадочно блестящие глаза. Он наморщил лоб и решительно сказал:

– Вот что. Выпей-ка спирту. Быстрее придешь в себя.

Скрылся куда-то и вернулся с полным стаканом.

– Это чистый, я немного разбавил.

Я взял стакан, но рука тряслась так, что пришлось брать обеими. Прижал к губам и выпил словно воду, глоток за глотком.

Роман глядел с изумлением:

– Ну, ты даешь… - выдохнул он.

Глубокая дрожь прошла по моему телу, и в глазах наконец прояснилось. Снова лаборатория: тусклый экран монитора, хаос оборудования, озабоченное лицо Романа.

– Все, - упавшим голосом сказал я. - Больше туда ни ногой.

– Узнал что-нибудь? - прошептал Роман.

– А… - я потер лоб ледяными пальцами. Снова все померкло на миг, и я увидел светящуюся спираль, а рядом яркую безделушку, похожую на странное ювелирное украшение. - Дай-ка карандаш и бумагу.

Роман выхватил из ящика лист бумаги и авторучку.

– Вот… - я с возможным тщанием нарисовал спираль, а потом стал перерисовать безделушку. Занятно - то, что я считал финтифлюшками, оказалось цифрами, и вообще получилась некая формула. - Не понимаю, что все это значит, и знать не хочу. А ты, мне сказали, за эту ерунду здорово поплатишься.

Наконец-то стало тепло, я почувствовал приятное расслабление. Похоже, спирт начал действовать.

Роман с недоумением посмотрел на меня, потом на бумажку.

– Действительно, ерунда, - согласился он. - Я понимаю смысл, но такая низкая концентрация… И значения - бред какой-то, ничего не получится. А спираль зачем?…

Он тоже потер лоб и нахмурился.

– Ладно, - я с трудом встал, и пол мягко попытался уйти из-под ног. - Из-за этой ерунды я побывал, черт знает где. Сначала меня чуть не сожрала псина вроде описанной в сказке Андерсена, с глазами как тарелки. Потом я слышал пение птицы Гамаюн, и, по-моему, оно сулило мне одни неприятности. Затем полюбовался цветочками на берегу реки мертвых. Еще попал в какой-то сумасшедший музей и беседовал с типом, который носит на поясе меч и говорит загадками… С меня хватит, иду спать.

Роман оторвался от бумажки:

– Может, тебя проводить?

– Дошел до хранилища Изиды, дойду и до кровати, - упрямо сказал я.

Не без труда отыскал дверь и оглянулся. Роман опять склонился над листком, ероша волосы. Вот ведь ничего человеку не надо: хлебом не корми, дай раскрыть очередную загадку природы. Но это хотя бы благороднее, чем торговать водкой. А у меня какая цель?…

Я вздохнул и побрел по пустынным коридорам, словно опять возвращаясь в сумрачный сон. В окна светила луна, смутно белели сопки, и казалось - снова огромная собака крадется за мной, а впереди ожидает проводник с меловым лицом…

Но я добрался до квартиры без приключений и, не раздеваясь, завалился на диван. К счастью, ночь прошла без снов.

6. Хижина в снегах.doc

Миновало несколько дней. Роман на занятиях не показывался, впрочем и раньше ходил только из любопытства, а я вел своих студентов дальше сквозь дебри средневековой философии. Чтобы показать подопечным, как извилисты были пути становления европейской науки, я выбрал трактат Лудовико-Мария Синистрари 'О демониалитете и бестиалитете инкубов и суккубов'. Заодно и развлекутся.

Не от хорошей жизни я стал интересоваться всякой чертовщиной…

С точки зрения тех времен, Синистрари был ученым: он прилежно собирал факты и пытался их истолковать, опираясь как на логику, так и суждения авторитетов наподобие Аристотеля и Фомы Аквинского. Правда, факты он собирал с нашей точки зрения странные - о сношениях людей с суккубами и инкубами, современные ученые их фактами не признали бы. А Синистрари вполне серьезно пересказывал истории о женщинах, которых домогались инкубы - демонические существа мужского пола, и о суккубах, которые в облике прекрасных женщин соблазняли мужчин.

Иногда инкубы невидимы, и женщина лишь слышит страстный голос и ощущает легкие прикосновения. Иногда появляются, обычно в виде молодого человека необычайной красоты: с золотистыми кудрявыми волосами, серо-зелеными глазами и в изящной одежде. Они пытаются обворожить женщин и всячески склоняют к соитию.

Синистрари описывал, что иногда от сношений с ними рождаются дети, и делал вывод, что инкубы обладают собственной спермой. Так что с его точки зрения инкубы и суккубы - просто необычные существа, которые хотя и обладают более тонким телом, чем люди, но обуреваемы теми же телесными страстями.

'Что, если существует иной мир, - задавал вопрос Синистрари, - нежели тот, который мы населяем… или что в том же мире, который мы населяем, существуют другие разумные существа… которые обыкновенно невидимы и не открываются людям иначе, как при особых случаях?'.

Один из моих студентов, тот самый, что спрашивал об Афродите, опять поднял руку:

– Ну что же, - сказал глубокомысленно. - Мы видим стремление накопить факты, сделать логические выводы, построить гипотезу, есть даже описание своеобразных экспериментов. Все, чем и мы занимаемся. Жалко только, что возимся с физическими фактами, а не хорошенькими суккубами.

Аудитория заржала. А мне опять вспомнилась загадочная Аннабель: не принадлежала ли она к этой породе странных существ?…

Ближе к вечеру позвонил Роман.

– Зайди в лабораторию, - сказал он кратко. На расспросы отвечать не стал, положил трубку.

Пришлось пойти.

– Чего звал? - недовольно спросил я. - Только хотел прогуляться на лыжах…

Роман поднял от бумаг покрасневшие глаза - похоже, недосыпал в последнее время.

– Получилось, - сказал глухо. - Никак не ожидал. Пойдем, один из первых увидишь.

– Что получилось?

Но Роман вяло отмахнулся, и мы вышли в коридор, где мой приятель снова отомкнул дверь соседней лаборатории. Полумрак, тусклые блики на циферблатах… и вдруг что-то тяжелое и мягкое сильно ударило меня в грудь.

– А!… - вырвалось у меня, и я весь обмер.

– На место, Макс! - устало приказал Роман, и я со стыдом понял, что испугался обыкновенного кота.

Котяра фыркнул, выгнул спину горбом и скользнул в сторону. Здоровенный зверь.

Загорелся желтоватый свет, и я снова увидел стеклянную стену, а за ней металлический цилиндр над столом. Лишь одно изменилось: один торец цилиндра обвивала сверкающая спираль.

Точно такая, как я видел в Исейоне.

Сердце все еще колотилось, я придвинул стул и сел. Роман уже колдовал над приборами.

Без предупреждения погасли лампы, и засветилась пара дисплеев. В полутьме я увидел, что по обводам спирали течет голубоватое мерцание, но гораздо слабее, чем исходило от цилиндра в прошлый раз. Голубой меч в темноте на этот раз не появился.

Я моргнул: что за черт?

Мерцание распространялось за пределы спирали, образуя что-то вроде призрачной линзы, а за ее размытым внешним краем возникло… нечто, похожее на сгусток темноты.

Я всмотрелся пристальнее - глазные яблоки словно закололи мелкие иголки, а потом слегка закружилась голова.

У туманной линзы начиналась полоса непроницаемой тьмы. Словно безумный строитель поставил дверь не перпендикулярно, а параллельно полу, и теперь горизонтальная щель приоткрылась в помещение, где никогда не бывало света, а то и прямо в черноту космоса.

Темный луч доходил до стены и погружался в нее как нож из вороненой стали.

– Каково? - хрипло прошептал Роман.

– Это и есть твой эффект затемнения? - я постарался сдержать дрожь в голосе.

– Ага, - снова шепотом подтвердил Роман. - Похоже, что плазменная линза концентрирует некое излучение. Спираль служит для фокусировки. Я теперь вспомнил, что на севере встречаются каменные лабиринты в форме спирали. Некоторые предполагают, что они остались от древней гиперборейской цивилизации. Может быть, уже тогда появилось искусство вызывать это излучение. Только с какой целью?…

Я прокашлялся:

– А почему оно темное?

Вместо ответа Роман щелкнул выключателем. Холодок протек по моей спине. В электрическом свете голубой ореол не был виден, от спирали просто начиналась полоса темноты и вонзалась в стену. Даже свет в помещении показался тусклым, словно тьма выпивала его. Так же тускло прозвучал голос Романа:

– Не знаю. Фотоны просто исчезают. То ли их выбивает это излучение, то ли превращаются в другие частицы. Возможно, это та самая темная масса или энергия Вселенной, которую все ищут. Вот она, нобелевка! А у нас даже пузырьковой камеры нет.

– Да уж, - пробормотал я. А потом вспомнил:

– Ты хотел исследовать влияние на электронику. Есть что-нибудь?

Роман странно поглядел на меня, ну и вид у парня. Лицо изможденное, глазные яблоки в кровавых прожилках, волосы совсем разлохматились.

– Есть, - глухо ответил он. - Электронику вырубает почти мгновенно, даже сквозь стену. Пока не знаю, на каком расстоянии действует, попросил оптические схемы, проверю и на них. Голову совать категорически не советую. Уж не знаю, ставить опыт на Максе или нет?

Я глянул на довольно урчащего под боком Романа кота:

– Жалко. Лучше бездомных собак поищи.

– Белых мышей заказал, - вздохнул Роман. - Но для биологических опытов наш институт не очень приспособлен… Только ты не болтай о результате, Андрей. Ребят, что помогали оборудование собирать, Клима тоже попросил рот на замке держать. Мы наткнулись на что-то очень серьезное.

Клима вызвал меня в тот же день. Сидел в кресле и хмуро смотрел на меня, будто что-то прикидывая.

– Андрей, - наконец угрюмо заговорил он. - Я знаю, что Роман тебе все показал. Возможно, это правильно, ты нам здорово помог. Но помни, это секретная тема. Никому ни слова. Обсуждать можно только с теми, кого я вечером соберу. Встретимся после работы, в шесть часов.

Так я попал на эту странную вечеринку…

Собрались там же, в комнате, отделанной под деревенскую избу, с медвежьей шкурой на полу

Присутствовали Клима, Лара, Роман, и кряжистый мужчина с короткой стрижкой и равнодушно-голубыми глазами, единственный при галстуке.

– Марат Григорьевич Барков, - представил его Клима. - Начальник охраны.

– Просто Марат, - поправил тот, крепко пожимая руку.

Вокруг стола суетилась Лара, расставляя несколько сортов водки, распластанную семгу, грибочки, красный брусничный морс…

– Жареную треску подам позже. - Она села, кокетливо стрельнув в мою сторону глазами-пуговками.

Застолье начал Клима, предложив тост за замечательного ученого Романа, несомненно, будущего нобелевского лауреата. Тот сегодня выглядел неплохо: наконец-то подстриг светлые волосы и надел серо-голубую рубашку под цвет глаз.

Роман снисходительно улыбнулся, выпили.

Второй тост Роман предложил за меня.

– Всегда думал, что философия далека от науки, интеллектуальная забава для снобов. А оказывается, эти миры могут пересекаться. За Андрея, странника по мирам.

Лара посмотрела озадаченно, Марат бросил внимательный взгляд, а я, наверное, покраснел. Дружно выпили.

Потом, естественно, выпили за очаровательную хозяйственную Лару, и процесс пошел…

– Климент Иванович, - наконец оторвался от семги Роман. - Когда будем подавать заявку в Минобороны? Чем раньше, тем вероятнее, что хоть на будущий год выделят финансирование.

Клима нахмурился. Подцепил вилкой большой белый груздь и похрустел им.

– Там настоящая мафия, - сказал неохотно. - Генералы делают деньги на продаже государственных секретов. Твоя разработка живо уплывет к америкосам. Так что надо подумать…

Марат иронически улыбнулся, за столом ненадолго стало тихо. Клима плеснул всем водки:

– За то, чтобы русская наука служила России.

– В современном мире трудно контролировать распространение информации. Интернет и все такое… - Я хотел показаться умным, но заработал только подозрительный взгляд Климы.

– Юсовцы своими разработками ни с кем не делятся. Это русские дураки…

– Не такие уж дураки, - мягко возразил Марат. - Скорее от жадности в мозгах закоротило, все готовы продать за бесценок.

– И что же делать? - ехидно осведомился Роман.

Марат отхлебнул брусничного морса и вытер салфеткой губы.

– Вот извечный русский вопрос. А поскольку он философский, то уместно предоставить слово философу.

Вот скотина! А Лара воззрилась с любопытством, так что пришлось напрячь уже размякшие мозги.

– Ответ на вопрос 'Что делать?' не так и сложен. Просто каждый хочет, чтобы ответ был в его интересах, а точнее, в интересах его домена. Например, бизнесмены говорят, что Россией должны управлять толковые менеджеры, военные предлагают 'сильную руку', ну и так далее. Но русские мыслители давно дали теоретический ответ - для русского народа больше всего подходит соборное правление. А политики еще раньше дали ответ практический - в России всегда правили партии. Конечно, если понимать партию широко, как организованное сообщество. Так, Иван Грозный для борьбы с боярской партией создал свою - опричную. Дворянская партия блокировала попытки Александра I и Александра II провести реформы. Традицию продолжили большевики, создав коммунистическую партию. И сейчас Россией правит не президент или Дума, а партия чиновников. Нужна партия нового типа, которая будет заботиться не о собственных интересах, а общем благе…

– Как все просто! - с издевкой заметил Клима, прожевывая очередной груздь.

А Лара надула губки:

– Умный мальчик. Только я не поняла, что такое домен?

– Это группа людей с общими интересами, - хмуро ответил я. - В основе обычно семейное родство, хотя не обязательно. Типичный уклад русской жизни, раньше его называли общиной. На Западе такого уклада не понимают, там преобладает эгоизм отдельных семей… Партии в России тоже другие, чем на Западе - как правило, это объединение многих доменов вокруг того лидера, который больше всего выражает их интересы…

– Все понимаем, - вздохнул Марат. - А почему ничего не делаем? Русская лень?

– Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, - скучно ответил я, прикидывая, что поддеть вилкой. Роль умного мальчика стала надоедать. - Только когда русский осознаёт, что угроза нависла над его доменом, он начинает действовать. Так было во время Смуты, Великой Отечественной…

– А сейчас наши противники это учли, - охотно подхватил Марат, - и действуют так, чтобы русские даже не понимали, что их уничтожают.

Я прожевал маринованный грибочек (вкусно!) и вяло поинтересовался:

– А почему вы думаете, что нас уничтожают?

– Для америкосов мы как кость в горле, - проворчал Клима. - Огромные ресурсы, на которые они зарятся, да еще умеем дешево делать то, на что они затрачивают огромные средства, и то не всегда получается. Взять хотя бы Романа.

Тот сощурился, словно кот, а я не сдержал усмешки. Что бы ты без меня делал?

Лара вскочила:

– Мальчики, про рыбу забыла!

Укатилась колобком и скоро возникла с огромной сковородой. Аппетитный дух поджаренной с луком рыбы распространился по комнате, и под это дело снова выпили.

– Ну ладно, - проворчал Клима. - Допустим, создадим партию, которая провозгласит целью общее благо, и что потом? Эта партия опять всё под себя подгребет. Коммунисты хоть о державе заботились, а нынешние власти норовят все распродать.

Я неохотно оторвался от трески:

– Во-первых, децентрализация. Когда все деньги уходят в один центр, у чиновников появляется соблазн урвать от пышного пирога. Во-вторых, свод правил для элиты…

– Вроде морального кодекса строителя коммунизма? - насмешливо поинтересовался Клима.

– Лучше наподобие кодекса бусидо, - вздохнул я. - Хотя у русских офицеров тоже был свой кодекс чести…

Марат сощурился:

– США отводят России чисто сырьевую роль. Чтобы взять под контроль ее ресурсы, планируют развалить на шесть или даже пятнадцать независимых государств. Как это сделали с СССР, только на этот раз постепенно, чтобы всё не досталось Китаю. Местные правительства окажутся у них в кармане и станут надсмотрщиками над тихо вымирающим населением. Многие в Америке считают, что само слово 'славянин' происходит от 'slave' - раб. Пусть качают нефть, валят лес и добывают алмазы для Америки. Так что децентрализация только на руку американцам.

Клима крутил рюмку, и выражение у него было, как у мордастого кота, что увидел мышь и разве только хвостом не дергает от плотоядного возбуждения. Вот невзлюбили Америку. Да и меня заодно, похоже.

– Вы меня не так поняли, - уныло сказал я. - Не надо становится пленниками дихотомического мышления, по принципу 'или - или'. Вас специально программируют таким образом. Например, надо дружить с США, чтобы устоять перед китайской угрозой. Или наоборот - сближаться с Китаем, чтобы свалить Америку. Третьего, мол, не дано. Так и с децентрализацией - или распад страны, или империя. Надо мыслить по иному принципу - 'не то, и не другое'. А иногда - 'и то, и другое, и третье'…

Но меня уже особо не слушали. Только Клима презрительно оттопырил губу.

– России нужен вождь! - заявил он. - Такой, как Сталин. Ну и пускай много народу пересажал. Зато создал великую державу. А ты про децентрализацию…

Роман громко постучал вилкой по столу:

– Что все-таки будем делать? Без финансирования не сможем работать.

Клима покосился на меня.

– Кое-что дадут азиаты. Продемонстрируем самые эффектные образцы и скажем, что нужны деньги для дальнейших исследований. А насчет твоих экспериментов попробую договориться с одним институтом напрямую. Если там получат стабильные результаты, то можно выходить непосредственно на президента, поверх генеральских голов. Ничего, прорвемся.

За это выпили. Потом начался сумбур: танцы с Ларой (она прижалась ко мне пухленькими грудями), какие-то дурацкие игры, снова пили… Уже ночью я очутился у двери своей квартиры и стал искать по карманам ключ, но того не оказалось.

Квартиру я закрывал только из-за ноутбука - не хотел, чтобы кто-нибудь прочёл мои записи, - и теперь тупо соображал, где мог потерять ключ. Наверное, оборонил во время гулянки: был момент, когда соревновались, кто изящнее поцелует толстоватые ножки Лары.

Я вздохнул - хорошо, что не видела Кира! - и побрел обратно.

Черная лоснящаяся дверь приоткрылась, едва тронул ее. В нос ударило спертым воздухом, в окно глядела белая ущербная луна. Я толкнул дверь дальше и замер: до пояса прикрытая простыней, на медвежьей шкуре лежала Лара. Слабо блестели выпуклые подушечки грудей с темными сосками, пухлое личико тонуло в тени и казалось нахмуренным. Рядом лежал Клима - совершенно голый, закинув волосатую ногу на Лару. Вдруг он пошевелился, и я увидел, как приоткрылись и стеклянно заблестели глаза - словно у медведя. Во рту у меня пересохло, и я поспешно отступил.

Хлипкую квартирную дверь пришлось просто выбить.

Долго не засыпал - лунный свет блестел на половицах, и мне вспомнился греческий миф об Актеоне. Тот случайно вошел в грот, где купалась богиня охоты Артемида, и в наказание за то, что увидел ее нагой, та обратила юношу в оленя. Его загнали и растерзали собственные собаки. Но ведь Лара не Артемида…

На следующий день голова болела, с трудом комментировал доклады студентов на семинаре.

Во время обеденного перерыва в коридоре собрались люди: возле столовой стояли клетки с белыми мышами, и народ совал сквозь проволочную сетку кусочки хлеба. Мыши обнимали их передними лапками и ели, благодарно блестя черными глазами.

К вечеру я заглянул на почту и обнаружил в своем ящике письмо от Киры. Она жаловалась на скуку и тревожные сны: какая-то непонятная война, бегство через мертвые леса и города…

И я томился по ласковым рукам и объятиям Киры. Подолгу не мог заснуть, ворочаясь на скомканной простыне. Иногда вставал и подходил к разрисованному морозом окну, чтобы остудить горячее тело. Темное небо порой озарялось: возникали светящиеся столбы, трепетали и распахивались голубые завесы. Словно изукрашенные жемчугом двери мимолетно открывались в другие миры…

А дни шли, хотя правильнее сказать, что тянулась долгая полярная ночь. Лишь ненадолго на востоке появлялась красная полоса, и немного светлело. Романа больше не видел, тот пропадал в лаборатории. Зайти туда я не мог, не знал кода, а на стук не открывали - похоже, поставили видеокамеру. Чтобы не так скучать, я стал совершать лыжные прогулки. Взял напрокат лыжи (в институте была небольшая лыжная база), и в короткое светлое время выходил во двор. Защелкивал крепления, отталкивался палками и скользил по скрипучему снегу. Лыжня начиналась у институтских зданий, огибала несколько заброшенных пятиэтажек и уходила в лес.

Изредка попадались другие лыжники, но чаще я один взбирался по склону среди шумящих елей. Извилистая лыжня поднималась на оголенную вершину холма с большими валунами и редкими искривленными соснами, а дальше был спуск в лощину и крутой подъем на настоящую сопку с белым безлесным верхом. Иногда в лощину спускался ломаный лыжный след, но я туда не ходил. Опирался на палки и оглядывал бледную вереницу сопок, темное одеяло лесов, полотно замерзшего моря.

Быстро смеркалось, снежинки секли разгоряченное лицо, и я отправлялся обратно. Спуск не занимал и двадцати минут, я быстро скользил среди сумрачных елей, а навстречу перемигивались желтые огоньки института.

Так проходили дни, складываясь в недели, и как-то незаметно приблизились новогодние праздники. Я вдруг сообразил, что могу на неделю съездить к Кире. Пошел отпрашиваться у Климы - тот все еще исполнял обязанности директора, - а Клима неожиданно отказал.

Поглядел на меня стеклянным взглядом (я машинально покосился на медвежью шкуру), отвел глаза и стал объяснять, что у нас режимный объект и нечего шастать туда-сюда. Жди, мол, окончания срока контракта.

Я вышел взбешенный. Лара начала было игриво улыбаться, но сразу сникла. На фига мне такая работа! Столько для них сделал, а теперь воротят нос. И так уеду, пускай хоть увольняют.

Но в кассе без подписанного обходного листа билет не продали.

Я вернулся в свою квартиру, лег на старый жесткий диван и стал глядеть в окно на белесые сопки. От злости даже перестал думать о Кире. Опять пытаются ограничить мою свободу. Сначала эта хренова 'организация Х' в Грузии, а теперь этот хренов директор.

Ну и черт с ними! Опять уйду, и на этот раз обойдусь без посторонней помощи. Как там сказано у Ницше: 'Хотение освобождает: это есть истинное учение о воле и свободе'.

Я встал и развернул карту-двухкилометровку - купил, чтобы лучше ориентироваться на лыжных прогулках. Когда разглядывал ее раньше, то уже обратил внимание, что железная дорога на Мурманск проходит не так далеко, за грядой сопок. На местном поезде пришлось долго ехать в обход горных отрогов.

Так, надо подняться на холм, куда забирался на лыжных прогулках, а потом перемахнуть сопку и спуститься к железной дороге. Всего-то километров двадцать. Только надо дождаться выходных, чтобы не сразу заметил Клима.

То-то засуетится…

В субботу светало медленно, с темного неба иногда слетали снежинки. Я вышел пораньше, чтобы в предрассветных сумерках миновать знакомый участок пути. Легкий рюкзак елозил по спине, лыжня еле виднелась. Когда над белым простором замерзшего залива зардела заря, я был уже на вершине холма.

На этот раз в лощину не вело лыжного следа - замела недавняя метель, ветер шумел среди толпы деревьев, и все чаще падали снежинки. Я оттолкнулся палками и медленно съехал по целине. Дальше в лес уходила заросшая просека, судя по остаткам опор, бывшая линия электропередач. Я развернул карту, просека вела в нужном направлении…

Спрятал карту за пазуху, оттолкнулся палками и сразу налетел на еловую ветку. Та сыпанула за шиворот снега, и вскоре по спине потекли холодные струйки.

В укрытой от ветра лощине стало видно, что снег падает всё гуще. Я начал подъем по пологому склону и оглянулся: летящий снег уже сглаживал ломаную лыжню

Через некоторое время решил передохнуть и оглянулся опять. Только слабый след от лыж виднелся среди окутанных белой пылью елей. Чуть различимая просека уходила вниз, вскоре теряясь в снежной круговерти.

Склон становился всё круче, и я остановился, чтобы перевести дух. Позади меня белая вьюга сгладила все следы. Не было видно ни построек института, ни других сопок.

Ну и ладно. Надо продолжать подъем, а когда достигну верха, то начнется спуск в долину речки. По ней и выйду к железной дороге.

Я взбирался всё выше, деревья стали ниже и скрючились под белыми одеяниями, мороз щипал щеки.

Наконец последние деревья остались внизу, лыжи застучали по насту, под ногами закурились струи поземки. Я ориентировался по ветру, чтобы все время дул в левую щеку.

Наконец подъем закончился, лыжи легко заскользили по ровной поверхности. Похоже, я достиг вершины - жалко, что ничего не видно.

Вдруг почва ушла из-под ног, сердце замерло, и я стал куда-то падать. Но тут же лыжи ударились о снег и заскользили дальше. Я еле удержал равновесие и оглянулся: позади был небольшой обрыв над белой гладью.

Видимо, я случайно свалился на замерзшее озеро.

Стало зябко: а если бы обрыв оказался выше? Похоже, ситуация опаснее, чем я предполагал. Надеялся, что горы тут не чета Кавказским. Надо скорее вниз.

Я с трудом выбрался на другой берег озерка и попал в настоящий лабиринт из заснеженных камней. Все выглядели одинаково в наползающих сумерках и, хотя ветер утих, я все сильнее стучал зубами. И не только от холода - надо же, не взял компас! Как теперь найду дорогу?

Наконец склон пошел вниз. Я заскользил под уклон, но скорость нарастала слишком быстро, в ушах стал злорадно посвистывать ветер. Пришлось притормозить и соскальзывать боком. Так было труднее удержать равновесие - я то и дело падал, снег набился за шиворот, в рукава, в ботинки.

Все еще ничего не было видно, только в ватной тишине густо падали снежинки. На куче снега я сполз в какой-то овраг и здесь рискнул поехать быстрее, дно казалось относительно ровным. Оттолкнулся палками раз, другой…

И зря!

Раздался хруст, и носок правой лыжи неестественно задрался - меня угораздило налететь на прикрытый снегом камень. И так было холодно, а теперь задрожал от испуга: так можно и ногу сломать.

Положение становилось критическим: я одолел едва половину пути, как буду пробираться на сломанной лыже по глубокому снегу?

Я хмуро отломил еле державшийся носок лыжи и сунул в рюкзак. Не вернуться ли?

Но попытка подняться по своему следу не удалась: конец сломанной лыжи сразу увяз в сугробе, и я ткнулся лицом в снег. С трудом встал, отряхнулся и мрачно побрел вниз, стараясь приподнимать сломанный конец лыжи над предательской снежной гладью.

Наконец согбенные деревца в белых саванах выступили из снежной мути, а затем и хмурые высокие ели. Ни следа просеки, хотя она должна была продолжаться по эту сторону сопки. Заблудился!

Да, недооценил я северные леса.

Почти стемнело, а я все еще пробирался среди елей, утопая выше колена в снегу. Вытаскивать сломанную лыжу становилось всё труднее. Так не добраться до железной дороги. Да и где она, в каком направлении?

Я остановился и, хотя взмок от тяжелой работы, сразу почувствовал, как мороз коснулся щек цепкими пальцами. Стоит постоять подольше, и замерзнешь.

Я скрипнул зубами, вот нарвался на очередное приключение. Надо разводить костер, иначе не пережить ночь. А вдруг здесь водятся волки?

Но пока не слышалось ни звука, только ели обступали все теснее…

Понемногу склон сделался пологим, а потом выровнялся совсем. Окрестностей я так и не видел из-за летящего снега. Еле полз, с трудом выдирая лыжу, как вдруг лес расступился.

Наверное, это была старая вырубка: деревца далеко разбежались в сизых сумерках. Ветер сек лицо снежинками, низко нависло темное небо, а ноги сделались будто свинцовые.

Надо перекусить, в рюкзаке есть немного хлеба и колбасы, а потом заняться костром…

Стал снимать непослушными руками рюкзак, и тут в волнах поземки у края леса промелькнуло что-то квадратное.

Я застыл, не веря глазам: неужели дом?… Порыв ветра словно отдернул снежный занавес, и я смог разглядеть лучше - скорее избушка, когда-то срубленная охотниками или лесорубами. Она сгорбилась под белой шапкой среди расступившихся елей.

Я свернул к чудом появившемуся жилью, с трудом пробираясь по рыхлому снегу. Вовремя оно попалось, из серой мути над вырубкой наползала густая тьма.

Изба оказалась больше, чем подумал сначала - настоящий деревенский дом. Бревен здесь явно не жалели. Дверь до половины занесло снегом, так что пришлось снять лыжи и использовать сломанную вместо лопаты.

Замка не было, но из-за мешавшего снега я с трудом оттянул дверь. Из темноты пахнуло гнилым деревом и сушеными травами. Когда глаза привыкли, внутри оказалось не так темно: в противоположной стене тускло светилось оконце. Я различил довольно большую комнату - с нарами и печью. Перед печью, по таежному обычаю, сложена куча поленьев. Если доберется замерзающий путник, ему будет не до заготовки дров.

Я ощутил горячую волну благодарности к тому, кто оставил дрова. Вдруг почувствовал, насколько устал. Сбросил рюкзак на пол, отряхнул с себя снег и занялся печью.

Внутри уже лежала береста для растопки, а рядом с печкой коробок спичек. Я воспользовался своим, хватило ума взять. Когда береста занялась, стал подкладывать тонкие полешки, и скоро в печи загудело яркое пламя, а по темным бревенчатым стенам затанцевали красные сполохи.

Я снял отсыревшую куртку и сел на нары, покрытые рваным тюфяком. Из дыр вылезал остро пахнущий сухой мох.

Очень хотелось пить. В мигающем свете я разглядел полку, а на ней закопченный чайник. С трудом встал, взял чайник и направился к двери. В лицо ударил ледяной холод, белые искры летели из тьмы. Я набил чайник снегом и поставил на печь. Развернул сверток с провизией, колбаса и хлеб показались очень вкусными, но было мало. Ничего, завтра доберусь до железной дороги. Как повезло, что наткнулся на избу, иначе мог замерзнуть насмерть!

Наконец-то я напился тепловатой воды, а затем натолкал в печь толстых поленьев. Сняв промокшие ботинки и носки, пристроил сушиться, а сам лег на нары и укрылся курткой. Все тело ныло, но постепенно наползало приятное расслабление. Глядя на сполохи, я вспомнил, как топили печь с Кирой, и вскоре провалился в сон.

Проснулся оттого, что замерзли ноги.

В печи тлели угли, на полу лежал молочно-белый квадрат, пересеченный крестом. Я встал и подошел к окну.

Метель перестала, над темными елями белым фонарем висит луна. Снег на поляне голубовато искрится. Поверх леса выгибает белесую спину сопка, словно огромная ангорская кошка нежится в лунном сиянии.

Снежный мир… Я застываю, очарованный.

А затем слышу звук. В груди холодеет - вдалеке торжественно поют фанфары. Звук близится, становясь оглушительно грубым. На склоне сопки возникает жемчужно-белый столб. В сердцевине сквозит тьма - словно некий темный вихрь закручивает снег. Снеговой столб тараном ударяет в лес, быстро приближается среди елей, и я с ужасом вижу, как несколько деревьев спичками отлетают в стороны.

Стена взвихренного снега закрывает ели. Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону - осколки оконного стекла со звоном проносятся мимо. В лицо ударяет морозная свежесть и… что-то еще.

Неужели аромат духов?…

Я кидаюсь к нарам и сажусь, накинув на плечи куртку. Сердце бешено бьется: что это было? Снежный смерч?

Но пока ничего не происходит, лишь из разбитого окна тянет морозным воздухом. Я начинаю дрожать, поднимаюсь на ноги и после долгих поисков нахожу старый мешок. Кое-как затыкаю окно - ели совсем черные, а луна светит тускло - и подкладываю в печь дров.

Снова ложусь, все еще стуча зубами от холода. Пламя разгорается с трудом, оно угрюмо-красного цвета. Багровые отсветы колыхаются по стенам, и я тоже колеблюсь на грани сна и бодрствования…

Слышится чье-то бормотание. То ли мне снится, то ли на самом деле двое, невидимые в темноте, спорят о чем-то.

– Он видел птицу Гамаюн. К чему бы это? - клекочет один голос.

– Не всех трех, а только вещую. Но ему все равно не добраться до Сада, глаза выклюем, - со скрежетом отвечает другой.

Снова клекот:

– Косточки бы ему обглодать.

– Еще успеем, - скрипит второй. - Может быть, даже этой ночью. Если Госпожа позволит…

– Тише! Она идет…

Все смолкает. Огонь в печи совсем никнет, а потом вдруг ярко разгорается. На бревенчатые стены падает красный свет, словно их в мгновение ока увешивают багряные гобелены. Дверь беззвучно отворяется, но оттуда тянет не морозом, а тем же терпким ароматом духов.

Словно падает, и тут же отдергивается черный занавес. Дверь закрывается. Посреди комнаты возникает темная фигура: заостренные груди, плавный изгиб бедер, два зеленых огонька на месте глаз.

Я сразу понимаю, кто передо мной, и встаю.

– Ты учтив, - раздается грудной голос Аннабель. - Перед женщинами принято вставать. Но перед Владыками положено вставать на колени.

Меня бьет дрожь, однако я растягиваю губы в улыбке. Вот уж не собираюсь ни перед кем вставать на колени.

– Тут кто-то говорил про госпожу. Пусть ты и госпожа, но не моя.

Аннабель делает движение вперед, и глаза загораются изумрудами. Черная копна волос, красноватый свет обтекает груди, слегка подрагивает на животе…

Аннабель явилась обнаженной, и у меня пересыхает во рту.

– Ах да, - задумчиво произносит она. - Ведь я так и не поцеловала тебя…

– Откуда ты явилась? - хрипло спрашиваю я. - Или я вижу призрак?

Аннабель улыбается - и зубы вспыхивают, как острые рубины во рту.

– Тот, кого ты зовешь Климой, послал вслед тебе темный луч. Твой начальник в неистовстве, он не знает, что 'черный свет' открывает тайные двери. По этому лучу мы и пришли на Землю. Это тайна, но ты ни с кем не поделишься.

– Почему? - вяло спрашиваю я. Меня охватывает странное оцепенение, я вижу только колдовские глаза Аннабель и груди, с которых стекает красный свет.

Светящееся лицо Аннабель приближается из темноты, пальцы пронизывают мою рубашку и язычками пламени бегут по груди, горячо касаются бедер, на мое лицо черной завесой падают волосы. Словно огонь охватывает все тело, и у меня вырывается стон, настолько острое возникает желание.

– Потому что мои волосы коснулись тебя! - слышу я торжествующий голос Аннабель.

И она впивается мне в губы.

Поцелуй - как в том сне, что я видел по дороге на север: долгий и жгучий, и мое тело слабеет, наливаясь истомой, а разум тонет в пронизанной багровыми сполохами темноте. В паху горит, и словно огненная пика встает из него.

– Потому что я поцеловала тебя! - доносится издалека.

Я чувствую, как меня кидают навзничь, и ощущаю жгучее прикосновение грудей и бедер Аннабель. Сердце бешено бьется. Я непроизвольно выгибаюсь всем телом, толчком проникаю в нечто обжигающее, и все тело сотрясается от ослепительной судороги оргазма.

– Потому что я овладела тобой! - раздается ликующий возглас Аннабель.

Наступает покой и блаженство, я будто лежу на черно-бархатном ложе, плывущем куда-то в темноте. Не хочется шевелиться. Потом брезжит карминовый свет, и я словно издалека вижу комнату: багровые сполохи по стенам, темный женский силуэт на высоких каблуках. Он поворачивается и исчезает. Комната постепенно приближается, и вдруг стены снова обступают меня.

Я обнаруживаю, что лежу на спине совершенно голый. Меня трясет от холода, тело покрыто липким потом. С трудом встаю и принимаюсь собирать разбросанную одежду.

Но и одетый продолжаю чувствовать пронзительный холод. Сворачиваюсь под курткой и едва сдерживаю лязг зубов. Только голова пылает, и несутся бредовые мысли. А вдруг я только что имел сношение с суккубом? В старину верили, что суккуб соблазняет спящих мужчин, принимая в себя их сперму, а затем меняет обличье и становится инкубом. В виде обольстительного любовника является во сне какой-нибудь женщине и овладевает ею, изливая заимствованную сперму. Потом женщина рожает демоническое существо. А если Аннабель сейчас отправится к Кире?…

В панике я пытаюсь успокоить себя доводами Синистрари, что суккубы и инкубы - не демоны, а особые тонкоматериальные существа, причем инкубы не заимствуют чужую сперму, а обладают собственной, от которой у женщин рождаются необыкновенные, но отнюдь не демонические дети.

Постепенно прихожу в себя… и ухмыляюсь.

Человек с университетским образованием, и готов поверить в средневековые сказки! Просто давно не спал с женщиной, вот и увидел эротический сон. Хватит фантазировать, лучше встань и подложи в печь дров…

Я поднимаюсь, подкладываю дрова и ложусь снова. Но сон не приходит. По телу пробегают волны озноба, вновь и вновь вспоминается огненное прикосновение бедер и груди Аннабель. А темнота сгущается - пламя еле вскидывает чадные языки над поленьями…

Постепенно начинает казаться, что бревенчатая стена, на которую я смотрю, куда-то исчезла. Мерещится угрюмый берег, а за ним чернильная гладь со светлыми пятнами льда. Три уродливые тени проступают черными кляксами. Я с содроганием понимаю, что вижу громадных птиц. Смахивают на грифов, крылья сложены как плащи, а головы похожи на человеческие.

Только с огромными разинутыми клювами…

Становится жутко, я вспоминаю таинственный клекот и скрежет. Неужели это птицы Лилит, она насладилась мной и оставила им на растерзание?…

Нет, это все сказки…

Ближайшая крылатая тень медленно поворачивает голову, и я вижу глаза - будто красные угли. Противно начинает дергаться живот, словно загодя ощущая, как в него вонзится уродливый клюв…

Вот и вторая тень неуклюже оборачивается ко мне.

И вдруг раздается неистовый галдеж и клекот, в них слышится панический страх. Клювы закрываются, огромные крылья простираются черным пологом и…

Мрачный берег исчезает.

Снова комната, но на полу появился слабый жемчужный свет. Странно, ведь окно заткнуто мешковиной. Неужели сквозь нее проникает лунный свет?

Я опасливо поднимаю глаза, вдруг жуткие птицы появятся снова?… Да, вокруг мешковины и сквозь дырочки в ней пробиваются жемчужные лучи.

Я спускаю ноги на пол и замираю, ощутив некую странность. Ах да, прежде пол был ледяным (только что ползал голый, собирая одежду), а теперь он теплый.

Сердце почему-то начинает биться сильнее, про птиц сразу забываю. Подхожу к окну и выдергиваю мешковину.

И застываю…

Яркий, но не слепящий свет озаряет лес. Свет какой-то перламутровый, снег в нем голубовато мерцает, а ели светятся нежной зеленью. Сопка сияет живой белизной, словно и впрямь превратилась в ангорскую кошку.

Неудержимо хочется увидеть больше, и я иду к двери. Открываю и сам не замечаю, как оказываюсь снаружи.

Деревца на вырубке сияют серебром, словно одетые в филигрань. Небо голубое, словно летнее небо Крыма… нет, еще голубее. Я не чувствую холода, хотя стою босиком на снегу. Только нежное прикосновение к ступням, словно лепестков цветов. И воздух странно тепел, и на стволах ближайших елей мерцает необычайный золотой свет…

Где-то я видел это. Когда-то уже побывал в этом лесу…

Ах да, на зимней прогулке с Кирой.

И снова я слышу чей-то смех среди украшенных бриллиантами елей. Но на этот раз не только смех. Тихо доносится:

– То, что случилось, неважно. Все неважно. Только помни обо мне на темной дороге.

Где-то я читал подобное. 'Бегущая по волнам'?…

Все гаснет.

Снова темно: сумрачные ели, сереющая вырубка. И карминовая полоса на горизонте - близится рассвет.

Я долго стою на снегу и понемногу начинаю чувствовать холод. Возвращаюсь в дом, чтобы обуться. Слышен какой-то рокот, а потом стены начинают сотрясаться. Я выхожу снова…

Снежный вихрь ослепляет меня. Грохот раздается из тучи взметенного снега. Что-то вроде черного креста кружится среди летящей метели.

На поляну садится вертолет!…

Наконец винт пошел медленнее, взметенный снег осел, и стало видно, что машина имеет камуфляжную окраску - белую с темными пятнами. Когда вертолет замер на широко расставленных лыжах, то открылся люк, и выскочило несколько фигур, тоже в зимнем камуфляже.

Они оказались вооружены автоматами, приблизились полукругом, и я испытал неприятное ощущение, когда наставили на меня стволы.

Один был без автомата, судя по нашивкам - капитан.

– Вы арестованы за проникновение в погранзону, - молодцевато объявил он. - Пройдемте в вертолет.

Похоже, во вчерашней метели я свернул не в ту сторону. И откуда мне было знать, что тут начинается погранзона?

Я хмуро потащился к машине, стараясь ступать в оставленные пограничниками следы, но все равно набрал полные ботинки снега. Ледяной ветер от винта трепал волосы, а шапку забыл в избе. Хорошо, хоть наручников не надели…

Возле вертолета стояла кряжистая фигура в полушубке - Клима! Я вспомнил слова Аннабель, что это он послал мне вслед темный луч. Эксперименты на мне ставит, скотина!

А Клима недобро прищурился и, не размахиваясь, врезал мне кулаком по скуле.

– В Финляндию решил сбежать, сволочь? - прошипел он.

Не удержав равновесия, я упал и забарахтался в снегу - наверное, жалкое зрелище. Подоспевший капитан схватил Климу за руку.

– Ну-ну, хватит! - заявил он.

Потом противно ухмыльнулся и протянул мне руку. Я не стал отказываться, очень хотел поскорее добраться до зубов Климы. Но тот уже косолапо полез в вертолет, а меня затолкали на дальнее сиденье.

Машина затряслась сильнее, еще мгновение я видел сквозь летящий снег хижину на фоне высоких елей, а потом дверь захлопнулась, и пол надавил на подошвы.

Вытянув шею, я смог заглянуть в иллюминатор. Внизу плыла заиндевелая щетина елей, потом пошли снеговые откосы и овраги - вертолет переваливал через сопку. Где-то тут я блуждал вчера. Эх, тогда бы сегодняшнюю погоду…

Я увидел, как Клима наклонился к уху капитана, но ничего не расслышал сквозь шум винтов. Капитан странно поглядел на меня, а потом покачал головой и тоже что-то сказал. Клима отодвинулся, явно недовольный.

Внизу снова начался лес, а потом появилась черные отвалы и строения рудника. Я думал, что меня доставят на погранзаставу, но не удостоился - вертолет грузно сел на площадь перед институтом.

Вихри поземки побежали в стороны, винты пошли медленнее и наконец остановились. Клима вылез первым, а потом выпустили меня. Я дернулся в погоню за кряжистой фигурой, но капитан крепко схватил за плечо.

– Вот гнида! - сообщил он, глядя вслед Климе. - Предлагал выбросить тебя над сопкой. Дескать, замерз в горах и дело с концом. Я сказал, что снег глубокий, ты не разобьешься, а машину там сажать не буду.

Я слегка ошалел, но потом нашел силы улыбнуться в ответ на ухмылку капитана:

– Спасибо. - Не мог придумать, что добавить еще, а капитан добродушно похлопал по плечу:

– Оформлять задержание не станем. Потерял ориентировку из-за метели, бывает. Не раз так выручали туристов. А сейчас пойду завтракать. Не успел поесть, подняли по тревоге.

Я уныло поплелся к себе. Да, с Климой надо держать ухо востро, какая-то патологическая подозрительность.

Весь этот и следующий день я провалялся на диване с грудой старых журналов 'Вокруг света', занятия на понедельник отменил еще до побега. Знобило так, что боялся заболеть. Но вроде обошлось - приключение не имело серьезных последствий. Только занозой засели воспоминания.

Огненный лик и тело Аннабель. Таинственно-жемчужный лес и тихий голос…

Где же я был?

Между волком и псом ты побывал, Андрей.

7. Темные двери.doc

Я остыл и не стал бить морду Климе, просто не здоровался. Тот тоже воротил рыло, так что все контакты шли через Лару. Новый год я встретил одиноко, в своей квартире. В институтском дворе покричали, запустили несколько ракет. Как бы в ответ на вспышки, в темном небе заколебались голубовато-зеленые сполохи полярного сияния.

Словно таинственно замерцали двери куда-то…

Роман первое время глядел настороженно, но потом оттаял.

– Здесь хорошо работать, только с бабами плоховато. Одна Ларка на всю лабораторию, а за нее Клима голову оторвет. Ладно, пойдем, покажу, что у нас получилось. Хоть Клима на тебя волком смотрит, но хрен с ним. Без твоей подсказки ничего бы не вышло.

Снова лаборатория и блестящий цилиндр, обвитый спиралью - и снова меня приветствовал урчанием лишь котяра. Я огляделся:

– Ты что, всё один работаешь?

– Нет. - Роман сел за пульт. - Но ребята здесь без нужды не появляются. Никто не знает, какой будет долговременный эффект от излучения. Вон на мышах проверяем.

Он кивнул в угол, где громоздились те клетки с белыми мышами, что я видел в коридоре. Пара клеток стояла в стороне на полу.

– Ах да, совсем забыл! - Роман вскочил, подхватил одну из клеток и перенес на стол возле стены. Я заметил на полу рельс и подобие экрана из стального листа на колесиках.

Роман уселся опять.

Снова погас свет, снова таинственное голубое мерцание окутало спираль, снова у туманной линзы возникла полоса непроницаемой темноты и вонзилась в стальной лист. У меня сильно забилось сердце, и закружилась голова. Словно залпом выпил стакан шампанского…

Темный луч продержался недолго, секунд пять. Роман щелкнул выключателем и зажег свет.

– В последнее время занимался подстройкой параметров, - буднично сказал Роман, запуская пятерню в волосы. Часто делает это, наверное больше никто не гладит его по волосам… - Уйма тонкой работы, но кажется, действительно возникает эффект резонанса. Для получения эффекта хватает нескольких секунд. Раньше надо было куда больше.

Он кивнул в сторону стены, я повернулся…

И почему-то вздрогнул.

На стальном экране появилось овальное черное пятно. Словно дверь в другую комнату, где царила полная тьма…

Перед глазами расплылось, а в ушах зазвучал голос: 'Тот, кого ты зовешь Климой, послал вслед тебе темный луч. Он открывает тайные двери. По этому лучу мы и пришли на Землю'.

– Что с тобой, Андрей? - донеслось издалека.

Я заморгал, и лаборатория вернулась. Медленно, словно проступая на фотобумаге.

– Ничего, - хрипло выговорил я. - А знаешь, нобелевка тебе обеспечена.

– Да ну? - хмыкнул Роман. - Вот только Клима не даст результаты опубликовать. А может, и правильно. Электроника идет в разнос через пару-тройку секунд. От компьютеров только искры сыплются, как при взрыве электромагнитной бомбы. Попробовали оптоэлектронные схемы, то же самое. Великолепное получается оружие. И дешевое. Только ты никому ни слова, лады?

– Ладно, - буркнул я. В голове что-то мучительно ныло, и я покосился на клетку с мышами, именно ее только что пронизывал луч тьмы. Две мышки оживленно возились. - А мыши как?

– Ничего особенного, - пожал плечами Роман. - Когда генератор работает, то кувыркаются от удовольствия. Ты и сам, наверное, ощутил эйфорию. А потом быстро приходят в норму. На полу стоят клетки с теми, кто побывал под излучением. Ничего с ними пока не сделалось. Конечно, нужны долговременные наблюдения…

– А это? - я кивнул на темное пятно. - Словно выжженное.

Роман хмыкнул:

– Что-то меняется в структуре поверхности. Возможно, на уровне элементарных частиц. Только не представляю, как подступиться к исследованиям. У нас ни специалистов по физике твердого тела, ни денег, ни аппаратуры. Это пока задача на будущее.

Мне стало зябко: каким будет это будущее? Открытие, к которому сам приложил руку, начало казаться зловещим.

Роман встал, подошел к экрану и с усилием откатил, колесики завизжали по рельсу. К стене был прислонен деревянный щит, и на нем оказалось такое же темное пятно, только больше и неправильной формы.

– Очень высокая проникающая способность, - выдохнул Роман. - Или возникает вторичное излучение, подобно наведенной радиации. Но для его изучения оборудования тоже нет. Разве что Клима с кем-нибудь договорится…

Я вернулся к своим лекциям и семинарам. Несколько беспокоило: заплатят ли, ведь отношения с Климой испортились? Но деньги в конвертике передала Лара.

– Тебе премия, - игриво улыбнулась она. - Мог бы пригласить даму в ресторан.

– А что тогда со мной Клима сделает? - поинтересовался я, пересчитывая деньги. Очень даже неплохо! - И так волком смотрит. Да и ресторана тут нет.

Лара надула губки, на том и расстались. Больно ты мне нужна, у меня есть Кира.

И была Аннабель…

Мне даже хотелось, чтобы она явилась снова - пусть во сне, так не хватало женщины! Только звезды в темном окне, да порой трепетные занавесы северного сияния…

Но Аннабель не приходила. И в унылые часы бессонницы я пытался понять, как дошел до жизни такой - слишком много странностей со мной приключилось. Не зря ли отказался от предложения Глеба? Есть ли связь между ним и той таинственной организацией, что сначала пригласила меня на 'семинар' в Грузию, а потом хитро принудила поехать в Крым?…

Но я все больше сомневался в этом. Во-первых, при первой встрече Глеб явно был не в курсе моих приключений на Кавказе и в Крыму. Мне показалось, что он искренне заинтересовался этой 'организацией Х'. При встрече в поезде Глеб оперировал лишь той информацией, что можно было почерпнуть из моего электронного письма, и вообще выглядел не в своей тарелке. В целом мой загадочный искуситель выглядел большим идеалистом, чем, скажем, Сибил… Во-вторых, рассуждения Глеба о возможных целях 'организации Х' теперь казались мне вполне правдоподобными. Там явно искали идеи и технологии, которые позволили бы нанести удар по западной цивилизации. Отдельными членами, например той же Сибил, могли руководить и другие побуждения (не похоже, что она стремится к богатству), но не кроются ли за всем этим серьезные финансовые интересы? Кто-то может желать тотального кризиса, надеясь крупно заработать на этом… В-третьих, совершенно не сочетаются с довольно ясными целями организации Глеба фигуры Аннабель и ее жутковатого спутника с мечом. А вот с 'организацией Х' они как-то связаны. Хотя даже всегда невозмутимая Сибил явно чувствовала себя неуютно рядом с Аннабель…

Так что зря направил то дурацкое письмо в ФСБ… Но тут голова заболела, я подошел к окну и стал тупо глядеть на ленты северного сияния - словно дорога разворачивалась в бесконечную даль.

Скорее всего, в организации Глеба решили, что борца с мировым злом из меня не получится, и махнули рукой. Хотя, кто знает, могут следить и дальше. Ну и пускай…

Я прижался лбом к мерзлому стеклу. Лучше буду думать о другом. Меня больше занимали Аннабель, Рарох и этот третий, с мечом. Александр как-то назвал его, но я не мог вспомнить.

Ах да, еще и Александр!…

Видимо, Синистрари прав, и помимо людей на Земле есть другие существа - более могущественные и наделенные необычайными способностями. Хотя обитают, скорее всего, не на Земле, а в смежных пространствах, где и мне случилось побывать гостем.

В странных снах…

Аннабель была заточена в ледяном замке над темным морем, а когда открылась дверь, то пришла в наш мир.

Темный воин находился в плену на красной планете, но затем и для него отворилась дверь.

Рарох пребывал на Луне (похоже, ирреальной Луне), но дверь распахнулась и для него.

И я как будто догадывался, как это произошло. Роман еще не начал опытов с темным излучением, когда эксперименты уже вовсю шли с установкой ХААРП на Аляске. Видимо, это была простая случайность. В одном из режимов возник резонансный эффект, о котором упоминал Роман, в Космос хлынул темный свет и открыл запечатанные двери. Где-то я читал, что еще эксперименты с атомной энергией приводили порой к очень странным результатам…

Интересно, заметили что-нибудь американцы? Не обязательно: Роман говорил, что нужен исключительно точный подбор параметров. Если бы не мой визит в Исейон, ничего бы не вышло.

Так или иначе, эти существа получили свободу. Наверное, они и раньше могли являться в наш мир, но, как и я посетил Исейон - в призрачной форме. А теперь явились реально, хотя материальность их тел иная, чем у людей, и об этом догадывался Синистрари. Тоньше, и словно ближе к огню…

Зачем они явились? Для развлечений? Наверное, и за этим тоже, после тысяч-то лет одиночества. Но, скорее всего, есть и другие цели…

Я замерз, стоя на ледяном полу, и запрыгал к постели. Вот до чего доводит бессонница. Днем такие мысли казались бредом.

Вновь увидел Романа спустя несколько дней: тот хмуро разглядывал тарелку с борщом. Я поставил поднос на его столик:

– Что приуныл?

Роман поглядел исподлобья:

– Скоро пожалуют гости из министерства. На тему, стоит ли продолжать финансирование. А вместе с ними делегация из американских университетов. Шастают по России под видом научного обмена, а на самом деле глядят, чем поживиться… В общем, Клима приказал опыты прекратить. Экспериментальную установку переправим в закрытый институт под Москвой, там продолжат исследования. Клима молодец - не из тех, кто продается за зеленые. А вот америкосы засуетились - наверное, что-то пронюхали.

Я вяло пожал плечами:

– И что вы так американцев не любите? - Но особого значения словам Романа не придал: обидно человеку, что приходится прекратить исследования.

Американцев оказалось человек шесть: молодые и не очень, каждый со своим переводчиком. Видел я их только в столовой, где они обычно занимали два сдвинутых вместе стола, да иной раз в коридорах. Пару раз пообщался ради практики в английском - и заработал подозрительный взгляд Климы. Ну и пусть, патриот хренов. От одного российского чиновника вреда бывает больше, чем от нескольких американских шпионов. Американцы болтали со мной охотно, но в друзья не навязывались.

А вот один из переводчиков стал ко мне почему-то приглядываться. Был он старше меня, ниже ростом, с небольшим брюшком. Старался часто улыбаться, копируя американцев, но все равно вид имел настороженный и будто голодный. Волосы ежиком, черные глаза навыкате, назвался Павлом. Как-то подсел ко мне, пока гости шумно обедали в своем углу.

– Хорошая здесь семга, Андрей, - он сразу стал называть меня по имени. - Недавно навещал родителей в Штатах, там такой нет.

– Они что, эмигрировали? - равнодушно спросил я. - А куда?

– В Калифорнию, пригласили на работу в Кремниевой долине… - Павел отгрыз еще семги, и продолжал:

– Там тоже рыбалка есть, но скучнее. Едешь на обустроенный форелевый ручей, а там плати деньги и гуляй с удочкой.

Я пожал плечами:

– Комфортно живут.

Что тут скажешь? Надоело людям получать гроши в России, а теперь у них хороший дом и какой-нибудь джип, на котором культурно ездят на рыбалку.

Павел вытер салфеткой масленые губы:

– И почему у нас многие не любят Америку, Андрей? Ведь этой стране выпала великая роль. Именно благодаря Америке возник современный мир - мир высоких технологий, комфорта и индивидуальной свободы. И Америка же создает завтрашний мир. Он вполне может состоять из множества культур, но при этом будет основан на общих ценностях, так что противостояние цивилизаций и войны останутся в прошлом…

Красиво говорил. Я немного удивился, как ловко Павел нашел ко мне подход - я не говорил, что занимаюсь футурологией. Но все-таки завелся:

– А где же здоровая конкуренция? Ведь есть и другие варианты будущего, но Америка навязывает всему миру свои ценности - индивидуализма и потребления. И думать не хочет, что другие народы могут иметь свои идеалы…

Павел откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

– Почему? - удивился он. - Возьмите, к примеру, японцев. У них свои комиксы в стиле аниме и манга, среди бизнесменов популярно фехтование на мечах, проводятся национальные поэтические конкурсы… Это совсем не Америка.

Я досадливо отмахнулся:

– Японцы держатся за свою культуру, пытаясь противостоять натиску Америки. Им пришлось позаимствовать американские ценности, чтобы догнать Америку экономически и тем сохранить лицо после позора поражения 1945 года. Лицо они более-менее сохранили, но американцы продолжают регулярно сажать их в грязь, устраивая финансовые кризисы. Хотя Япония вроде бы союзник и находится в привилегированном положении… Но в целом у планеты просто не хватит ресурсов, чтобы все могли перенять американский образ жизни: большие дома, мощные автомобили, уйма бытовых приспособлений. Даже уровень Японии недостижим, хотя там живут скромнее. А это означает, что население планеты надо сильно убавить, чтобы оставшийся, скажем, миллиард, мог по-прежнему пользоваться привычными благами. Целые цивилизации должны исчезнуть, чтобы процветала одна западная. Не на это ли направлена политика современной Америки?

Собеседник по-птичьи склонил голову набок и принужденно улыбнулся.

– Это интересная тема, Андрей. Но она требует более обстоятельного разговора. Может, как-нибудь встретимся вечерком?

Я пожал плечами: переводчик был не особо симпатичен, да и истина в спорах рождается редко, но дискуссии полезны - учишься понимать других людей.

– Ладно.

Откуда мне было знать, что новый знакомый не слишком разборчив в аргументах.

Встреча состоялась на следующий день. С утра шел редкий снег, рано стемнело, а к вечеру поднялась вьюга. Ветер наметал в институтском дворе сугробы, уныло завывал за окном.

Павел тщательно отряхнулся от снега, вошел и запер дверь. Пройдя сразу в гостиную, достал из 'дипломата' бутылку водки, поставил на стол, а следом появился большой кусок семги. Пока я нарезал хлеб, Павел разлил водку по стаканам.

– За знакомство, Андрей.

Почему бы и нет? Этот хотя бы не зануда. Так что выпили, и гость сразу начал дискуссию.

– Я обдумал то, что вы сказали, Андрей. - Он слишком правильно строил предложения, словно уже стал подзабывать русский. - Ваши аргументы в целом справедливы. Верно, что другие цивилизации имеют свои ценности, и верно, что ресурсы планеты ограничены. Но ведь из этого можно сделать разные выводы. Один, что западная цивилизация или пресловутый 'золотой миллиард' эгоистично расточает ресурсы, губит планету, и этому надо любыми способами положить конец…

Я вспомнил, что уже встречал тех, кто хотел положить этому конец и, похоже, как раз любыми способами. А Павел погладил подбородок и продолжал:

– Но можно сделать и другой вывод. При нынешних темпах роста потребления все равно скоро наступит истощение ресурсов и крах мировой цивилизации. Только Запад имеет технологии, которые позволят выйти на принципиально новый уровень - когда не понадобится много полезных ископаемых, когда все будет подвергаться вторичной переработке, а недостающее можно будет добывать в глубинах океана или космосе. Но для этого нужно время. И Америка пытается установить контроль над оставшимися ресурсами, сконцентрировать у себя научные достижения и таланты не в эгоистических целях, а чтобы успеть с технологическим прорывом до тотального краха. То есть фактически пытается спасти человечество.

– Какие альтруисты, - фыркнул я. - Бывший Советский Союз тоже имел такие чудесные технологии. Почему же с ним не стали сотрудничать во имя спасения цивилизации, как в свое время предлагал Горбачев, а предпочли хладнокровно уничтожить?

Павел откусил семги, и губы залоснились от жира.

– Просто русских боялись и все еще боятся на Западе. И не без причин. В 'Братьях Карамазовых' есть одно интересное место. Там во время суда прокурор в обвинительной речи вспоминает, как Гоголь изобразил Россию - в виде скачущей к неведомой цели удалой тройки, перед которой почтительно сторонятся все народы. И далее прокурор говорит, что народы, пожалуй, и сторонятся перед Россией, но скорее от ужаса и омерзения. И уже давно подумывают, как им защититься от ее варварства и чудовищных пороков? Как остановить сумасшедшую скачку русской разнузданности ради спасения цивилизации?… Написано более ста лет назад, но словно про современную Россию и 'новых русских'.

Да, подкованным оказался Павел… Я насупился и налил еще водки. Выпили, и я заговорил, даже не закусывая:

– В романах Достоевского всегда спорят. Прокурор высказывает точку зрения западников. Запад традиционно не понимает Россию. А из непонимания вытекают две вещи. Первая - страх и желание отгородиться барьером повыше. Вторая - агрессия, и она тоже традиционна для Запада. Ливонцы нападали на Россию в тринадцатом веке, поляки в семнадцатом, французы в девятнадцатом, а немцы - дважды в двадцатом. Германский император Вильгельм как-то заявил, что славяне - вообще не нация, а только удобрение для настоящей нации, немецкой. Но немцам дали по зубам, и теперь эстафету переняли американцы.

На этот раз собеседник погладил круглую проплешину на макушке. В чем-то они с Романом похожи.

– Зачем все валить на американцев? Дескать, развалили Советский Союз согласно 'плану Даллеса'. СССР сам уничтожил себя как великая держава. У нас дерьмовая правящая элита, Андрей. Распродала все, что смогла, и притом по дешевке. Скатилась на позицию Смердякова из тех же 'Братьев Карамазовых'. Помните: 'Россия-с, Марья Ивановна - одно невежество. Россию завоевать нужно. Придут французы и покорят ее: а тогда я в Париже открою парикмахерскую'… Достоевский лишь немного ошибся - вместо французов пришли американцы. А в современном мире с побежденными не церемонятся. Для сравнения, правящие круги Америки гораздо больше думают о своем народе. Даже войны начинают, чтобы бензин на заправочных станциях стал дешевле. Ну, иногда и просчитываются…

Тут мне крыть было нечем. А у Павла заблестели глаза:

– Андрей, в животном мире есть успешные и слабые особи. Слабые вымирают. Так и народы - есть успешные, и есть те, что вырождаются. Мне горько говорить об этом, но в современном мире русские оказались неконкурентоспособными. Нация быстро вырождается, сравните уровень рождаемости в Америке и России. Скоро уменьшившийся русский народ не сможет контролировать огромные территории Сибири и Дальнего Востока. И гораздо лучше будет, если их ресурсы отойдут Америке, а не Китаю. Америка - более гуманная страна, талантливым и энергичным русским позволят стать частью великой американской нации, а слабым дадут возможность спокойно доживать свой век на пособии…

'К талантливым и энергичным Павел, видимо, относит и себя', - вяло подумал я.

Уже некоторое время чувствовал себя странно: голова слегка кружилась, мысли прыгали, а от желания болтать прямо зудел язык. Так что я перебил Павла:

– Есть мнение, что вымирание русского народа происходит не стихийно, это тщательно спланированная акция. А насчет конкурентоспособности… Наша космическая техника и самолеты часто лучше американских образцов, и в Штатах внимательно изучают то, на что могут наложить лапу. Например, в электронике у нас создали суперпроцессор, превосходящий продукцию Intel, и американцы его тотчас перекупили. И таких примеров много. Просто мы слишком серьезные конкуренты для Америки, и поэтому подлежим вытеснению. А еще лучше уничтожению. Как против СССР велась 'холодная война', так она продолжается и против России…

Павел покачал головой, а потом отвел маслянистые черные глаза. Моя голова кружилась все сильнее, неужели от выпитой водки?

В комнате совсем стемнело, только мутно белело окно. Переводчик налил еще и усмехнулся, белозубая улыбка словно медлила в сумраке.

– В современном мире мало придумать, надо уметь продать, - донесся будто издалека голос. - Взять хотя бы вас. По слухам, вы сделали необычное открытие, где-то на стыке физики и феноменологии. А что за это получите? Да, скорее всего, ничего. Его прикарманит какой-нибудь чиновник от науки или генерал. И потом продаст той же Америке, округлив свой счет в западном банке. У нас таких дельцов презирают, но услугами пользуются. Почему не купить, если дешево? Порой секреты, стоящие миллиарды долларов, уходят за цену одного, пусть и роскошного автомобиля.

– Вешать таких надо, - вырвалось у меня. - На столбах напротив их учреждений, чтобы другим неповадно было.

Собеседник внимательно посмотрел на меня, лицо все больше растворялось во мраке.

– Кто будет вешать, Андрей? Наши верхи делают бизнес на распродаже собственной страны. И может быть, они правы? Россия все равно утратила будущее, как великая держава, вот они и заботятся лишь о собственном будущем…

– Рано списываете Россию, - вяло заупрямился я. - Не раз ее ставили на колени, но после этого она всегда поднималась. И плохо бывало тем, кто унижал ее.

Павел скушал еще кусочек семги, а потом тщательно вытер пальцы салфеткой. Глянул в окно, где мутные белые вихри бились о стекло.

– Да вы патриот, Андрей, - вздохнул он. - Редкое качество в наши дни. И не особо прибыльное. Жаль, а я надеялся, что вы трезво мыслящий человек. Такие всегда могут договориться.

– О чем договориться?… - пробормотал я.

Но тут меня словно понесло куда-то, укачивая на темных волнах…

Постепенно забрезжил желтоватый свет. Я с трудом приподнял голову: свет приобрел форму полукруга, на фоне которого раскачивалось темное пятно. Словно капюшон приготовившейся к броску кобры…

Я отчаянно попытался сфокусировать взгляд…

Оказалось, что мой гость включил настольную лампу, и на стене покачивается тень от его головы. Павел водрузил на стол мой ноутбук и сосредоточенно вглядывался в дисплей.

– Эй! - хрипло позвал я. - В чем дело?

Тень словно метнулась ко мне по стене - Павел обернулся.

– Слабеет русский народ, - насмешливо обронил он. - И выпили-то немного…

Я понял, что лежу на тахте. С трудом сел, и возникло странное ощущение, будто парю в воздухе и ноги не касаются пола.

– Выключите ноутбук, - хрипло потребовал я. - Кто вам позволил…

Ведь там личные заметки и даже формула, которую принес из Исейона! Пусть я ее и зашифровал.

– Просто выяснилось, что наша беседа вряд ли приведет к практическим результатам, - снисходительно пояснил Павел. - Стало очевидно, что вы не согласитесь. А зря, могли хорошо заработать. Все-таки лучше, когда у человека есть здоровое стремление к деньгам. Всегда знаешь, чего от него ждать. А тут…

Павел махнул рукой и отвернулся от ноутбука. Пока я пытался сообразить, что переводчик имел в виду, выложил на стол коробочку и что-то нажал. Диктофон?…

– Ну, раз вы пришли в себя, то поговорим о более важных вещах. Меня интересует, чем на самом деле занимается институт? И в чем заключается ваше сотрудничество с Романом?

Вот оно что! Значит, разговоры о судьбах России были только прикрытием, из меня банально пытались вытянуть информацию! Я хотел возмутиться, но почему-то не смог. Голова кружилась, а настроение было какое-то… на все наплевать. Я не успел опомниться, как стал говорить: язык болтал, словно сам по себе:

– Насколько я понял, в институте изучалось воздействие американской установки ХААРП на ионосферу. Механизм образования плазмоидов, их характеристики, влияние на объекты наподобие летящих ракет. Проводились разные эксперименты, и во время одного Роман заметил странное явление - затемнение света в фокусе плазменной линзы…

Я спохватился: зачем рассказываю, ведь Клима предупредил, что это секретная информация? Официально институт занимался исследованием земного магнетизма и процессов в ионосфере. Перед приездом американцев Клима еще раз напомнил об этом, и вообще посоветовал меньше болтать. Я еле сдержал язык и вдруг понял, что вместе с водкой мне дали какую-то химическую гадость. Ну и скотина этот Павел! Наверное, плеснул в стакан, пока я нарезал хлеб. Где-то читал, что достаточно капнуть в спиртное барбамил, чтобы человек потерял бдительность.

От ярости по телу прошла горячая волна, и я попытался вскочить, чтобы добраться до горла недавнего собутыльника. Но ноги подвели, оказались как ватные. Я зашатался и еще вытягивал руки, а Павла за столом уже не было: он быстро встал и, зайдя назад, так рванул меня за локти, что плечи пронзила боль. Стул упал, зацепив при этом электрический шнур, старая настольная лампа со звоном разбилась, и я перелетел обратно на тахту, стукнувшись головой о деревянную боковину. Не успел опомниться, как почувствовал, что меня связывают. Похоже, веревка была припасена заранее - на случай, если клиент окажется несговорчивым…

Щелкнуло, под потолком загорелись желтые рожки люстры. Павел придвинул к тахте стул и сел, ухмыляясь.

– Вот так будет лучше. Руки вам все равно не нужны, раз денег брать не хотите. Хотя нет, кое для чего понадобятся…

Шутник хренов!

У меня чуть слезы не брызнули от бессилия. Но удержался - слишком противно было, что эта мразь их увидит. А Павел потянулся за дипломатом и достал пластиковую коробочку. Не спеша, извлек из нее шприц и ампулы, отломал кончики и наполнил шприц. Пристально поглядел на меня, зрачки маслянистых глаз чуть расширились.

– Вот теперь продолжим нашу беседу. Только не дергайтесь, а то вену распорю ненароком.

Может, следовало дернуться, чтобы патриотично истечь кровью, но мне почему-то не хотелось. Так что Павел спокойно перетянул руку, вонзил во вздувшуюся вену шприц и стал медленно давить на поршень.

– Лежите спокойно, - докторским тоном посоветовал он. - Водку пить все равно больше нельзя, от сочетания алкоголя и препаратов можно отдать концы, а это несколько преждевременно.

Я почувствовал себя странно: тело стало как будто меньше весить и едва касалось тахты; голова засвербела, словно начали быстро расти волосы; прежде неяркий свет люстры резал глаза. Я с трудом сообразил, что это, должно быть, побочный эффект от наркотиков. Кургузая фигура Павла словно отделилась от стула и нависла надо мной.

Что за наркотик мне ввели? В какой-то книжке читал о медикаментах для наркодопроса, но названий не помнил. Кажется, эти препараты растормаживают сдерживающие центры мозга и вызывают неудержимую болтливость. Можно ли как-то противостоять их воздействию? Наверное, есть какие-то специальные техники, но я ведь не агент ФСБ и меня никто не готовил. Хотя…

Слава Богу, память сохранилась и даже, кажется, обострилась. В той же книге я прочитал, что нужно найти какой-нибудь ориентир и цепляться за него, как привязку к реальности. А также настроиться на воспоминания, в которых нет ничего секретного и, когда желание говорить станет неодолимым, извергать поток слов на эту тему…

Хорошо, пусть ориентиром станут рожки люстры - желтый свет режет глаза и не похож на волшебный свет, в котором я когда-то увидел лицо Киры, но вдруг он удержит меня на краю темноты, куда я опять начал соскальзывать? И вспоминать я буду Киру…

Реальность ускользала: исчезли стены, воздушным шаром заколыхалось и уплыло куда-то лицо Павла, остался лишь нездоровый желтый свет. Я смутно почувствовал, как выдернули шприц.

Я отчаянно пытался вспомнить Киру, но перед глазами словно взмахнуло темным крылом, отдаленно прозвенели ледяные колокольчики, и пришла Аннабель!

Ноги ее не касались пола, нагие груди и полупрозрачную ткань на бедрах обтекал желтоватый свет, а глаза были цвета болотной ряски и затягивали как бездонная топь.

Тебе некуда бежать, Андрей! С одной стороны волчий оскал, а с другой манящая улыбка демона. Но пусть лучше будет Аннабель! Та, что когда-то носила имя Лилит…

Я дал волю языку и, и слова полились сами собой:

– Привет тебе, о первая жена Адама! Гордая и своевольная, ты не захотела подчиниться ему и потребовала равенства во всем, включая брачное ложе. Но Адам упивался властью над Землей, которую дал ему Бог, и не захотел уступать. Тогда ты бежала, и божьи ангелы гнались за тобой, наконец настигнув на границе ночи. Однако ты отказалась вернуться и снова стать рабою Адама. За это по велению Господа ты была обращена в призрак и заточена в море паров. И призраком ты пребывала доселе, демоном с женским ликом, длинными волосами и черными крыльями. Но ты сохранила силу, и часто являлась во сне мужчинам, даря им наслаждение…

Слова с легкостью всплывали в голове из какой-то энциклопедии по мифологии, которую я проштудировал после встречи с Аннабель в Москве. Кроваво-красные губы Аннабель раздвинулись шире, огненная змейка языка пробежала по ним, лик стал приближаться ко мне, словно луна выплывала из-за черных облаков. На мгновение в воздухе возникло изумленное лицо Павла, потом я почувствовал, как снова перетягивают руку - наверное, чтобы ввести еще порцию наркотика…

– Прекратить! - раздался спокойный властный голос.

Божественно прекрасное тело Лилит замерцало - и исчезло. Я напрягся, пытаясь преодолеть оцепенение, и наконец огромным усилием воли вырвался из транса. Стены комнаты тошнотворно подвигались, приходя в фокус, а потом послушно застыли. Свет все еще больно резал глаза, и я поморгал.

В дверном проеме стояла кряжистая фигура. Темный костюм сливался с темнотой в прихожей, но по узкому горбоносому лицу я узнал Баркова. Он сделал шаг вперед, Павел тут же выронил шприц и вскочил.

– Так-так, - насмешливо произнес Барков. - Значит, работаем по совместительству? За одни переводы мало платят?

Мой допросчик не ответил и сделал небольшой шаг в сторону. То, что последовало, я воспринял смутно. Во-первых, восприятие было все еще затуманено наркотиком, а во-вторых, противники двигались чересчур быстро.

Павел сунул руку в боковой карман, а Марат темной пружиной метнулся от двери. Похоже, он схватил руку противника за запястье и одновременно ударил коленом в пах. Павел издал истошный вопль, от которого у меня мороз прошел по телу, и упал как куль. Вся схватка оказалась молниеносной, куда короче, чем обыкновенно показывают в кино.

Марат наклонился и быстро обшарил тело. Выпрямился с забавным пистолетиком в руке, больше похожим на инструмент из химической лаборатории: маленькая рукоять, два синеватых коротких ствола один над другим. Ловко вынул патрон и вгляделся в полупрозрачную пульку.

– Надо же, - хмыкнул он. - Наверное, нервно-паралитического действия. Разновидность не смертельного оружия, в ЦРУ сейчас часто пользуются таким.

На меня снова дохнуло холодом, будто снежный вихрь вырвался из белой бездны Адишского ледопада: в меня уже стреляли чем-то похожим…

Я с трудом кивнул на свернувшегося калачиком Павла:

– Он что, из ЦРУ?

– Кто его знает, - Марат ловко снимал с меня веревки. - Визитную карточку он не захватил. Но явно не агент: боевая подготовка слабая, выстрелить не успел… Скорее всего, обыкновенный сотрудник - завербовали и провели ускоренный курс обучения. В ЦРУ полагают, что для нынешней России и таких хватит. Чаще всего секреты просто покупают, а для этого Джеймсы Бонды не нужны. Но возможно, он работает на кого-то другого, вплоть до Аль-Кайды… Ну-ка посмотрим, чем вас накачали…

Марат стал рассматривать и нюхать пустые ампулы, а потом порылся в 'дипломате'.

– Надписей на ампулах, естественно, нет. Но, скорее всего, тиопентал натрия, плюс еще кое-что. Хорошо бы положить вас под капельницу, но придется потерпеть, незачем привлекать внимание. Ничего, выживете.

Успокоил, называется. Я с трудом привстал и тут же прислонился к стене, так сильно закружилась голова. Кивнул на Павла:

– А с ним что?

Марат глянул на переводчика:

– Болевой шок. Таким ударом и убить можно: в паху нервов на квадратный сантиметр больше, чем в любом месте тела, кроме мозга. Но не переживайте, ваш Павел этого не стоит.

Меня затошнило, и я сглотнул едкую горечь:

– Что, потом убил бы?

В серых глазах Марата плеснулось веселье:

– Еще укол, и вас бы обнаружили мертвым, никаких следов борьбы и насилия. Диагноз - употребление некачественного алкоголя. Частая причина смерти молодых мужиков в России.

Перед глазами поплыло, а затем я ощутил два болезненных удара по щекам. Сразу прояснилось, и я увидел, что Марат потирает руку.

– Не падайте в обморок, - сказал он жестко. - Вам здорово повезло, что я решил установить наблюдение. Уж извините, не поставил вас в известность. И не думайте, что наш друг совсем уж бездарь. Он наведался в ваше отсутствие, чтобы проверить квартиру, а заодно скопировал содержимое ноутбука на флеш-драйв. Перед сегодняшним визитом перерезал телефонный кабель - хорошо, что я установил камеру с беспроводной связью…

– Скопировал жесткий диск? - вяло забеспокоился я.

– Значит, кое-что там держите, - усмехнулся Марат. - Хотя бы шифруйте, программу я дам… К великому сожалению тех, кто будет изучать вещи своего незадачливого сотрудника, а их придется вернуть, компьютерные вирусы освоили и флеш-драйвы… В общем, навязал я вам свои непрошенные услуги. Но теперь и мне нужна помощь.

Я облизал губы:

– Конечно. Что надо делать?

Марат встал:

– Я отлучусь ненадолго, а вы постарайтесь прийти в себя. Пройдитесь по комнате, выпейте воды. Понимаю, вам тошно, но сила воли творит чудеса.

– А этот не придет в себя? - кивнул я на Павла.

– Добавьте, - равнодушно отозвался Марат. - По тому же месту. Ручаюсь, отключится сразу.

Я содрогнулся, а Марат сложил шприц и ампулы в коробочку, сунул в карман и, насвистывая, покинул квартиру.

Встать оказалось невероятно трудно, перед глазами все плыло, но в конце концов я слез с тахты и доплелся до кухни. Там долго пил холодную воду, пока не унялся пожар в гортани.

Обратный путь оказался легче. Павел лежал все в той же позе, и мне стало немного жаль его. Сунул нос в чужую игру, и вот к чему это привело. Впрочем, и я осмотрительностью не отличался - похоже, тоже влез в чью-то игру… Хотя мог ли я выбрать другой путь? Есть ли вообще свобода выбора в этом мире?

Я сел на тахту и стал массировать виски, голова кружилась поменьше. Попытался уловить дыхание Павла, но ничего не услышал. Возможно, тот нуждался в медицинской помощи. Неужели он действительно собирался убить меня?

Что-то уже многие пытались это сделать…

Марат вернулся неожиданно быстро. Оценивающе глянул на меня, бросил на тахту полиэтиленовый пакет и склонился над Павлом.

– Жив, собака. Ничего, мы это поправим.

Я отнял пальцы от висков:

– Вы что, не собираетесь приводить его в чувство?

Марат посмотрел на меня, и мне не понравился прищуренный взгляд.

– Зачем? Он сразу начнет кричать от боли, понадобится новокаиновая блокада, а я не хирург, чтобы попасть шприцем в семенной канатик. Придется вызывать врача и вообще дать делу ход. А потом… Ну, уедет он из России и расскажет своим хозяевам все, что узнал. А это не так уж мало, он подкатывался не только к вам.

Марат замолчал и, к моему удивлению, достал из пакета обыкновенную грелку. Зачем-то надел резиновые перчатки, открутил пробку и, взяв со стола бутылку, вылил остаток водки в грелку. Потом достал из пакета полную бутылку, опорожнил туда же, а затем присоединил к грелке резиновый шланг.

Меня затрясло: понял, что собирается сделать.

Марат положил грелку так, чтобы водка не выливалась из шланга, развернул тело Павла и усадил на полу, привалив плечами к тахте.

– Придержите ему голову, - приказал властно. - И помните, он собирался убить вас, как только получит нужную информацию.

Мои руки дрожали, но я взялся за жесткие черные волосы Павла, а Марат тем временем засунул шланг ему в рот и, приподняв грелку, стал сдавливать ее. Послышалось бульканье, от которого меня едва не стошнило. Марат поглядел сердито, и я судорожным усилием сдержал рвоту.

Скоро бульканье прекратилось. Марат сделал знак, и я отпустил голову. Та безвольно упала на грудь, и Павел тихо застонал. Марат выпрямился надо мной пружинисто, как кобра:

– Поможете спустить его вниз. Вынесем на задний двор. Там пурга и температура минус двадцать, так что к утру закоченеет. И не распускайте сопли, именно это он собирался проделать с вами. Когда обнаружат тело, вас могут допросить. Так вот, меня здесь не было. Вчера вы выпили две бутылки водки на двоих, а потом визитер ушел. Вы сразу легли спать и больше ничего не помните. Ясно?

Горло перехватило, я смог только кивнуть.

– Тогда берите за ноги! Хорошо, что он не снял ботинки, а то пришлось бы обувать. Спускаемся без шума!

Ботинки у Павла были хорошие, на толстой подошве, и я подумал, что мои-то прохудились. И в ремонт отдать некуда…

Наверное, эти мысли крутились в голове, лишь бы не думать, что оказался соучастником убийства. Что тащу по узкой лестнице хрущевской пятиэтажки мертвое тело. Правда, пока еще оно не было мертвым - Павел хрипло дышал, но вряд ли это продлится долго.

Все когда-нибудь делаешь в первый раз…

Я покрылся потом, дыхание со свистом вырывалось из груди. Мы проволокли обмякшее тело мимо запертой квартиры кастелянши, и мне впервые пришло в голову: а случайно ли меня поселили отдельно от всех?

Внизу положили неприятный груз на пол, и Марат открыл заднюю дверь. На площадку ворвался снег и разбойничий посвист метели. Мы снова взялись за тело бедняги переводчика, выволокли наружу и прислонили к стене. От двери за бетонной перегородкой не видно, да и темно, только налетают белые вихри.

– Бедняга ошибся дверью, - неприятно осклабился Марат, - вот и закоченел немножко.

У меня мелькнула неуютная мысль: сколько покойничков он так пристроил?

Спрашивать я, конечно, не стал. Ветер леденил мои волосы, лицо Павла быстро залепляло снегом. А ведь еще недавно рассуждал о Достоевском. Очнется ли хоть ненадолго? Увидит ли последнее зрелище в своей жизни - летящую метель?

Многие приходили в Россию с мечом и последнее, что они видели, была эта белая русская метель…

Поднялись наверх. Марат деловито покидал в пакет свои медицинские принадлежности, взял дипломат Павла и, повторив наставления, ушел. Я прилег на тахту, меня трясло. Жаль, что не осталось водки.

Смерть Павла не произвела шума, американцы ее словно не заметили. Правда, приехал следователь, и я дал показания в кабинете Климы, стараясь строго следовать инструкциям Марата. Несколько человек в столовой слышали, как Павел набивался ко мне в гости. Мы много выпили, Павел ушел, а я отключился и дальше ничего не помню… Я подписался под протоколом, и меня отпустили, сказав, что вызовут, если понадоблюсь. Похоже, не понадобился, дело заглохло.

Наверное, у русских и в самом деле необыкновенная широта натуры. Как заметил один из героев Достоевского: 'я бы сузил'. Кто-то хочет дружить с американцами, чтобы получать их зеленые бумажки. Кто-то, наоборот, ненавидит.

Например, Клима.

Он вызвал меня сразу после отъезда следователя. Солнце только что взошло, и диск рдел сквозь морозную дымку. Клима сидел в кожаном кресле, хмуро глядя на меня.

– И о чем тебя расспрашивал этот… Павел? На самом деле?

– Говорили о России, - скучно повторил я сказочку Марата. - Павел доказывал, что нам надо сотрудничать с американцами: мол, за ними будущее. Ну а я сомневался. Америка вошла в акматическую фазу этногенеза, а при ней неизбежны большие потрясения. Вдобавок грядет крах долларовой системы и всего индустриального мира в придачу. Скоро американцам будет не до нас, так что надо устраивать свою жизнь самим.

– Так-так, - побарабанил пальцами Клима. - А он ни о чем… не расспрашивал?

Я призадумался: Клима явно что-то подозревал. Не рассказал ли ему Марат кое о чем? Тогда, если буду врать, только усилю подозрительность Климы.

– Спрашивал, какие ведутся исследования, - принужденно ответил я. - Но я сказал, что философ по образованию и в физике не разбираюсь. Да и вообще плохо помню, о чем говорили, слишком много выпил.

Клима неуклюже повернулся к окну, и по щеке словно протекла струйка крови - солнце робко заглянуло в кабинет.

– Ну, смотри, - неопределенно буркнул он и взмахом руки отпустил меня.

Похоже, Марат ничего не рассказал ему. А зря…

При встречах Клима смотрел на меня подозрительно, но денежки платил исправно. Я особо и не горевал.

Пару раз заглянул к Роману - теперь в его лаборатории работало несколько парней, а дверь в соседнее помещение, где раньше стоял плазмотрон, была открыта, и туда снесли разный лабораторный хлам. Сам Роман обычно резался в какую-нибудь компьютерную игру или уныло слонялся по коридорам. Разговаривать со мной явно не хотел.

А вот Марат неожиданно взял меня в оборот.

Как-то подошел в столовой и пригласил в свой кабинет. Тот был скудно обставлен: стол без единой бумажки, простые стулья, портрет президента на стене. Марат усадил меня на жесткий стул и попросил рассказать о своих, как он выразился, 'боевых контактах'.

– Извините, но я порасспросил Романа, - сказал он, постукивая ногтем по столу. - Не обижайтесь, в конце концов, речь идет о вашей собственной безопасности. То, что я услышал, меня заинтриговало. А теперь вы невольно стали обладателем важной информации, так что к вам и дальше могут проявлять нездоровый интерес. Не обязательно рассказывать о ваших… потусторонних похождениях. Те опасности не по моей части. Расскажите только: кто, когда и каким образом пытался вступить с вами в силовой контакт? Повторяю, я забочусь прежде всего о вашей безопасности.

'Ну и скотина этот Роман, все разболтал', - вяло подумал я.

Хотя, возможно, мне это только на пользу…

Так что я не стал особо ничего скрывать, и попробовал добросовестно перечислить все случаи, когда ко мне 'проявляли нездоровый интерес' разные субъекты. Когда закончил, то поразился: меня пытались пленить или просто вульгарно убить раз шесть. Если считать и Климу, когда тот хотел сбросить с вертолета…

Похоже, я удивил даже Марата. Один раз он меня перебил:

– И вы действительно отправили мэйл в ФСБ?

В ответ на мой кивок качнул головой и пробормотал что-то нелестное - то ли о данном учреждении, то ли обо мне самом. Когда я умолк и, чувствуя себя весьма неловко, откинулся на спинку стула, он долго смотрел на меня. Глаза отблескивали серым, словно ружейный ствол.

– Да, что-то не везет вам, - наконец поморщился он. - Или наоборот, чересчур везет. Это как посмотреть. Не стоило бы вам испытывать судьбу и дальше, но, похоже, не выйдет.

А ведь я не все ему рассказал. Язык не повернулся описать странного проводника по снам, обольстительную Лилит и ее темного спутника с мечом. Еще направит на обследование в психушку…

Так что мои дела были еще хуже, чем он полагал…

А Марат продолжал разглядывать меня, словно что-то прикидывая.

– Умеете стрелять из пистолета? - неожиданно спросил он.

– Что? - заморгал я.

– Стрелять из пистолета, - терпеливо повторил Марат. - А также обороняться от ножа и другого оружия. Знаете ли болевые приемы? Можете ли отбиться от нескольких противников сразу?

– Ну, на военной кафедре учили стрелять из пистолета Макарова, - пробормотал я. - Из автомата Калашникова тоже.

Марат хмыкнул:

– Это уже кое-что. А вообще-то странно, что смогли выжить. Ну, иной раз проявили сообразительность, а иной раз вам явно помогли. Только ведь за помощь нужно расплачиваться. Вот окажетесь в неоплатном долгу, тогда вам и предъявят счет…

'Интересно, кто?' - хмуро подумал я. А Марат продолжал:

– На то, что везение будет продолжаться, лучше особо не рассчитывать. Ведь вы философ и знаете, что с каждым надо уметь разговаривать на его языке. И это вполне может оказаться языком оружия или рукопашного боя. История с Павлом, да и ваш рассказ не оставляют в этом никаких сомнений. Кстати, рассказ весьма необычен и, я думаю, далеко не полон. Возможно, это разумно, а возможно и нет…

Он помолчал, глядя в окно. Солнце стало вставать пораньше, и сопки обливал нежный розовый свет.

– Если хотите, кое-чему вас научу, - внезапно предложил Марат. - У вас все равно много свободного времени.

Я опешил и невольно проболтался:

– А чему? На меня нападал еще один, с мечом. Так что, мне тоже учиться владеть мечом?

Марат пристально поглядел на меня, а потом усмехнулся:

– Нет. Я не умею биться на мечах. Это особое искусство, и в наших условиях не очень нужное. Если есть пистолет, то у противника с холодным оружием мало шансов приблизиться. Вам лучше научиться стрелять, пистолет в России добыть не трудно. Так как?

Я подумал, да и кивнул. Может, смогу отбиться от этого нахала с мечом, если снова полезет.

– Тогда пошли! - распорядился Марат.

Мы отправились в спортзал, а там по лесенке спустились в подвальный тир. Давно не был в таком заведении. На стене красовалась не совсем обычная надпись: 'Si vis pacem - para bellum'. Древнеримская мудрость: 'Хочешь мира, готовься к войне'.

Марат отомкнул оружейную комнату и подал мне пистолет Макарова со снаряженной обоймой.

– Будете осваивать ПМ и его гражданский вариант, ИЖ-71. Из второго легче попасть в цель, но начнем с 'пээма'. Покажите, чему вас научили.

Я осмотрел пистолет, тот был на предохранителе. Вставил магазин, повернулся к мишени (показалась очень далеко), большим пальцем правой руки снял пистолет с предохранителя и взвел курок. Начал целиться…

– Что закрыл один глаз? - рявкнул под самым ухом Марат.

Я стал поворачиваться, чтобы объяснить…

И получил такую оплеуху, что в ушах зазвенело.

– Почему?… - обиженно начал я.

– Чтобы не направлял ствол на других людей, - прорычал Марат, - а только в сторону мишени. Отвечай на вопрос!

– Так в книжке написано, - хмуро сказал я. - В 'Наставлении по стрелковому делу, пистолет ПМ'. Нас по ней учили.

– Плохо учили, - недовольно буркнул Марат. - Это хорошо только для соревнований. А в бою, если хочешь выжить, держи открытыми оба глаза…

Так что мы сразу перешли на дружеское 'ты'…

Результаты первой стрельбы оказались плачевными и, чтобы не травмировать мое заболевшее запястье дальше, Марат стал учить меня стойкам: стойке Вивера, фронтальной стойке, стойке для стрельбы от бедра… Затем перешли к прицеливанию, и под конец я снова пострелял, только теперь из пневматического пистолета, точной копии Макарова…

Из тира ушел весь в поту, а вдобавок Марат дал список упражнений для утренних тренировок и сказал, что будет заниматься со мной по 2-3 часа вечером. Хорошо еще, через день.

Так что загрузил по полной программе.

Прелести вечерней тренировки под чутким руководством Марата я вкусил в этот же день. Сначала разминка, потом на мороз для лыжной пробежки. Настоящей пробежки, так что пот заливал глаза, а Марат вдобавок заставлял разговаривать на бегу. Затем снова в спортзал: прыжки с разбега, через стул, через пригнувшегося Марата… Потом падения и кувырки, упражнения с гирями, махание обрезком стальной трубы… Про отжимания с приседаниями и говорить нечего.

До квартиры я еле дополз и распластался на тахте.

И тебе это нужно?

Ответ напрашивался сам собой: придется терпеть, если хочешь выжить.

Жизнь пошла странная: до обеда лекции и семинары (как раз стали проходить Фридриха Ницше), а вечером занятия с Маратом - или тренировка на два часа с лишним, или занятия по стрельбе и разным зубодробительным искусствам. Американцы отбыли, Марату видимо нечего стало делать, вот и обрадовался ученику.

После занятий в спортзале я часто вспоминал Ницше: 'Поистине, друзья мои, я хожу среди людей, как среди обломков и обрубков человеческих тел'. Таким обломком я себя чувствовал, ковыляя домой на одеревенелых ногах. Хотя Ницше имел в виду нечто другое: современные люди - лишь жалкие обрубки того грядущего Сверхчеловека, о котором он мечтал…

Как-то после лекции о влиянии Ницше на мировую культуру я отправился в спортзал, где Марат стал учить меня уже прикладной философии: как помочь ближнему если и не стать Сверхчеловеком, то хотя бы вернуть человеческий облик.

– Если собеседник не понимает слов, то хорошим аргументом в дискуссии, особенно когда полезут в забегаловке - является обыкновенная бутылка. Хватаешь за горлышко, разбиваешь, и получается 'розочка'. Кстати, обо что лучше разбивать?

Я пожал плечами, которые побаливали после стрельбы с обеих рук:

– Ну, о край стола.

Марат неодобрительно хмыкнул:

– Сразу видно, что учился на философском. Там учат абстрактному гуманизму, а гуманизм должен быть конкретным. Хотя бы одному человеку ты не уродуешь лицо, а гуманно отключаешь бутылкой по голове. Когда бутылка разбивается, один твой противник уже лежит и отдыхает, а ты с 'розочкой' в руке готов к дальнейшей разъяснительной работе. Только осторожнее с шампанским, бутылкой из-под него и убить можно. Лучше всего тара из-под крепких напитков: водки, коньяка, на худой конец пива… А теперь займемся применением 'розочки'. Ею можно поймать лезвие ножа, ткнуть противника в лицо…

Вот такое конкретное человеколюбие.

Для практики я разбил с десяток бутылок (пришлось сходить домой за пивными) - к сожалению, не о голову Марата, а безответного манекена.

Подметая осколки, я размышлял, как уязвим человек и как много придумано способов, чтобы его убить или хотя бы искалечить. Видимо недаром Ницше писал: 'Зло есть лучшая сила человека'. Но таков уж наш мир, весь соткан из противоречий. Утром философствуешь, а вечером учишься, как пырнуть человека ножом.

– Убивать без нужды не надо, - продолжал втолковывать азы прикладного гуманизма Марат. - Сунь нож в промежность лезвием кверху, что-нибудь да разрежешь. А с рассеченными яйцами пыл к нападению сразу остывает…

Я сразу и практиковался - естественно, на манекене, благо ему между ног отрезать было нечего.

Но все-таки главное внимание Марат уделял стрельбе из пистолета. В основном пневматического, но иногда из 'Макарова' или ИЖ-71… Сначала запястья сильно болели, потом стали привыкать.

В общем, возвращался измотанный, но на следующий день снова заставлял себя идти на тренировку. Повторял про себя слова Ницше: 'Тому будет приказано, кто не может повиноваться самому себе'. Чем и хороша философия - все может обосновать.

Даже тоска по Кире отступила, больше донимали больные мышцы. Но иногда с прежней остротой наполняла тело.

Зима подходила к концу, солнце все дольше стояло на голубом небе, но все же время тянулось медленно! 'То, что она не может разрушить время и жадность времени - вот в чем уединеннейшая скорбь воли'.

Время… Кто-то говорил мне о власти над временем…

Поскольку я общался в основном с Маратом и безголосыми манекенами, то почти забыл о Романе. Но как-то мой истязатель уехал на очередные сборы, и я, купив вяленого сига и пива, нагрянул к приятелю в гости. Солнышко стало пригревать, с крыши капало, и карниз за окном мокро блестел.

Я отхлебнул 'Балтики':

– Как твоя работа? - Сколько сортов пива в магазине, и все на один вкус. Скорее всего, из-за консервантов.

– Нормально. - Роман разодрал сига, янтарно лоснящегося под солнцем. - Ту установку мы отправили, но сейчас собираем другую. Клима выписал новый плазмотрон, ребята паяют схемы, а я занимаюсь теорией.

– Не теорию единого поля ваяешь? - Я с удовольствием закусил пиво желтоватым полупрозрачным балыком.

Роман глянул настороженно:

– Может быть и так. Это вполне может оказаться базовой энергией, только характеристики частиц не могу экспериментально исследовать. Строю чисто теоретическую модель. Похоже, есть два вида частиц. Первые составляют темный луч и живут относительно недолго. Но при взаимодействии с поверхностью образуется второй вид частиц, эти живут гораздо дольше. Еще я как будто нащупал механизм их связи с фотонами, но это такая заумная математика… В принципе возможна система уравнений, которая свяжет все элементарные частицы.

Я допил пиво и пробормотал:

– То, что не удалось Эйнштейну?

Роман махнул рукой:

– В его время не накопили достаточно материала. Сейчас такую теорию создать легче.

Я поглядел на него внимательнее. Лохматые светлые волосы, серо-голубые глаза, лицо какое-то треугольное и грубо вытесанное - красавцем не назовешь. Девчонки в нашем классе игнорировали Романа, хотя и он не обращал на них внимания, погруженный в книги. И все-таки было в его лице что-то особое, сохранившееся, возможно, еще от древних арийцев - какая-то бесшабашность и диковатое упрямство. Пожалуй, он лучше смотрелся бы на коне и с мечом в руке, а не за компьютером…

– Ладно, Нобелевку еще обмоем, - спохватился я. - А как дела в институте, куда отправили установку?

Роман доедал сига, желваки ходили под тонкой бледной кожей.

– Все путем, - промямлил он. Отложил обглоданный хребет и надолго припал к пиву. Потом вытер лоснящиеся пальцы и продолжал: - Спасибо Климе, у него там директор закадычный приятель. Нашу конструкцию чуть доработали и испытали, причем с самолета. Действует! А теперь собираются поставить на спутник. Чтобы установить дальность действия, у нас это так и не получилось. А заодно произвести впечатление на правительственную комиссию. Как раз есть квота на один запуск. Подробностей не знаю, но как будто поработают с орбиты по двум или трем полигонам. - Он мечтательно поглядел в голубое весеннее небо. - Хотел бы там оказаться, но меня скорее всего переведут позже… Только никому не говори, это секретная информация. Клима меня живьем съест. Спит и видит, как ему сам президент орден вручает.

Я тоже потянул пиво, закусил сигом.

– Да кому я скажу?

И вспомнил Павла, как обрадовался бы он такой информации. Право жить в стране всеобщего благоденствия еще надо заслужить.

– Хорошо бы по американцам шарахнуть, - словно подслушал мои мысли Роман. - Так ударить по рукам, чтобы тысяча-другая компьютеров перегорела. А то Марат говорил, что его ребята из наших компьютеров с десяток непонятных микросхем выковыряли. Через спутники смогли бы передавать информацию прямо в Лэнгли.

Да, напрасно погиб Павел за торжество американской демократии во всем мире. Скоро и без Павлов обойдутся. Поставляй электронику и втихую скачивай информацию.

Мне захотелось показать, что я тоже не лыком шит:

– Ну, это вряд ли получилось бы. У беспроводных устройств пока слишком мал радиус действия. Даже у технологии WiMAX…

Роман ощерился:

– А что стоило американцам припрятать где-нибудь ретранслятор помощнее?

Прямо шпиономания какая-то, еще сталинских времен. Я решил сменить тему:

– А твоя установка сможет работать на орбите? Как я понимаю, там главную роль играет плазменная линза. Для нее нужен газ, пусть и разреженный. А ведь на орбите почти вакуум!

Роман допил пиво и ухмыльнулся:

– Кое-что ты все-таки соображаешь. Тут есть два варианта. Первый - поместить рабочее вещество в шар из кварцевого стекла. Так попробовали делать, и получилось. Только мощность излучения как будто упала. Второй вариант - использовать наработки еще советских времен. Тогда были сконструированы малогабаритная установка 'Триггер' и плазменно-паровой генератор 'Иллюзион', аналоги только сейчас появились у америкосов. Эти установки создавали плазменные облака прямо в космосе, и те жили около часа. Нашей установке надо совсем мало рабочего вещества, так что плазменную линзу можно будет поддерживать несколько часов. Столько даже не потребуется, установку будут включать только на время прохождения спутника над полигоном, а потом сразу выключать. Мало ли что…

Так что комплимент я получил, хотя и сомнительный. И на том спасибо.

Мы еще поболтали и, когда от сига с пивом ничего не осталось, разошлись.

Через неделю вернулся Марат и стал обучать меня технике нанесения ударов. Сначала я работал с манекеном, а потом с реальным противником. Роль противника великодушно взял на себя Марат. В отличие от манекена, он ловко увертывался и давал сдачи, так что к болям в мышцах у меня добавились синяки. После спарринга я часто ковылял домой весь избитый, зато, когда удавалось достать Марата, то испытывал чистую радость. Даже большую, чем после удачного толкования темного места у Гуссерля, которого сейчас проходили.

В очередной раз уложив меня на мат, Марат присел на корточки. Поджарое тело лишь слегка лоснилось от пота, а у меня падал каплями с кончика носа.

– Отдохни, - посоветовал он. - Слабая у тебя физическая подготовка. В армии не служил, а в университете небось все за книжками сидел.

– Была военная кафедра, - хмуро сообщил я, садясь и облизывая кровь с разбитой губы. - И вдобавок сборы.

Марат хмыкнул:

– Еще одна кормушка для вороватых генералов… Я тут прочитал в одной книжке по русской истории, как при Екатерине II храбрый офицер, полковник Самойлов, получил орден Георгия 2-й степени. Как положено, приехал во дворец и стал ждать выхода императрицы. Его оттеснила толпа придворных и генералов, впереди которых ему, полковнику, стоять было не по чину. Но когда Екатерина вышла, то заметила Самойлова и сказала ему: 'Граф! Ваше место здесь, впереди, как и на войне'. Ведь женщина, да еще немка по происхождению, а хорошо понимала, кто достоин места впереди. При ней выдвигались люди, дорожившие честью, привыкшие к дисциплине и орудийному грому. Когда надо, они становились замечательными дипломатами и администраторами. Тогда в Европе уважали Россию. А сейчас у нас нет настоящей элиты. Боевых офицеров, талантливых ученых и промышленников оттеснило ворье без чести и совести. А значит, скоро не станет и самой России. Такую обширную и богатую территорию просто отберут у нашей сволочной власти. Растащат по кускам американцы, немцы, китайцы, и даже турки, которых при Екатерине мы били в хвост и гриву…

Я даже забыл, что этот любитель истории только что врезал мне по носу.

– Ну да, - я проглотил солоноватую слюну. - Историк Арнольд Тойнби тоже считал, что судьба стран зависит от элиты. Если она находит ответы на вызовы времени, то страна развивается и процветает. А если элита деградирует и уже не в состоянии найти достойный ответ, то страна приходит в упадок и в конце концов погибает.

Марат оскалил белые зубы:

– Похоже, наша дерьмовая элита уже втихую согласилась с разделом России. Только хочет урвать за это побольше зеленых. Ты не согласен?

Я задумался и неохотно признал:

– Похоже на то.

Марат пружинисто вскочил:

– Ну, тогда вставай! Может быть, из тебя еще выйдет толк.

И стал вколачивать в меня этот толк посредством спарринга…

Хромая домой, я размышлял, что подготовка элиты часто бывала жестокой, и это имело глубокий смысл. Если не научишься переносить боль, лишения, преодолевать трудности на грани возможного, подчинять себя суровой дисциплине - то как сможешь повести за собой людей? Но теперь у нас сформировалась совсем другая элита - лентяев, трусов и подонков…

Вскоре Роман опять поставил в лаборатории плазмотрон, но включал редко, в основном сидел за расчетами. Снег начал таять, иногда шел дождь, и сопки прятались в грязно-серые облака. Лыжи пришлось оставить и, если бы не изнурительные тренировки, я бы выл от тоски, так не хватало Киры.

Как-то за ужином произошла странная сцена: Роман пришел в компании двух лаборанток, налил девушкам коньяку и ухарски подмигнул:

– Выпьем за мучениц науки!

Девушки, наверное, подумали, что тост за них, и с хихиканьем выпили.

А Роман со стуком поставил опустевшую рюмку, достал пластмассовый футляр, скорее всего из-под картриджа, и открыл крышку…

Девушки с визгом шарахнулись, одна рюмка со звоном разбилась. Из футляра выпала дохлая мышь.

Наскоро высказав Роману, что они думают о мужиках вообще и о нем в частности, девушки удалились. Роман продолжал скорбно разглядывать мышь, я тоже посмотрел внимательнее.

Похоже, это была одна из тех белых мышей, что жили в лаборатории. Только эта уже не была белой: шерстка пепельно-серого цвета, зубки оскалены, а глаза-бусинки потускнели.

Подошла официантка и строго сказала:

– Что за безобразие! Уберите немедленно.

Роман бережно уложил мышь в футляр и покосился на меня:

– Приглашаю на поминки.

Встал из-за стола и качнулся. Я оставил недопитый компот и уже в коридоре поинтересовался:

– Что за представление ты устроил?

Роман долго плелся, не отвечая, и вдруг остановился.

– Надо еще водки взять. А потом пошли ко мне.

В его квартире вещи были разбросаны, опять сели на кухне. Роман открыл банку рыбных консервов, и мы выпили. Потом мой приятель опять достал футляр и вытряхнул мышку, на этот раз на пол. Меня снова поразил серый, будто пепельный цвет. Мордочка была чем-то испачкана.

– Что с ней случилось? - удивился я. - Вроде были белые.

– Были, - пьяно сказал Роман. - Жили-были белые мыши. Жили, не тужили. Пока не пришел злой дядя…

Он налил чуть не полстакана водки, но мне не предложил. Выпил залпом и скривился.

– Этих в клетке было две. Их первыми под луч поставили. Сегодня утром подхожу: одна чуть не разорвана пополам. А у этой рыльце в крови, пена изо рта, и вся серая. Еще немного подрыгала лапками и тоже сдохла.

Наступило тягостное молчание. Потом я спросил:

– А другие?

– Пока ничего, - поморщился Роман. - Но одна тоже стала сереть и зачахла. А эта, похоже, взбесилась и загрызла другую. Не знал, что мыши на такое способны. Видимо, излучение действует не только на электронику.

– Ну и дела, - пробормотал я. От окна потянуло холодом, и я тоже плеснул себе водки. - Надо предупредить тех, кто готовит экспериментальный запуск.

– Уже сделал, - мой приятель пнул дохлую мышь носком ботинка. - Но они и не собираются лезть в зоны поражения, будут управлять из подмосковного центра. Меня беспокоит другое - спутник делает восемь километров в секунду, так что воздействие луча будет очень кратковременным и может вообще не проявиться эффекта. Зря они это затеяли, сразу с орбиты… А на полигонах под луч никто не попадет - там тайга, и вокруг обычно ставят оцепление.

Похоже, люди его волновали меньше, чем лабораторные мыши.

Почти весь снег сошел, остался только в ложбинах по склонам сопок. Появилась первая зелень. В коридорах и столовой мне стали попадаться два типично азиатских лица - возможно, очередная делегация по линии коммерческих контактов Климы.

Один азиат, высокий и худой, неожиданно появился перед занятием и стеснительно попросил разрешения присутствовать. Довольно гладко представился по-русски:

– Ли Шэнь, из Китайской народной республики. Окончил МГУ, интересуюсь философией и вообще всем, связанным с Россией.

Я пожал плечами:

– Пожалуйста.

Сидел он тихо, вопросов не задавал.

Программа занятий подходила к концу, и я с радостью думал, что скоро срок контракта закончится и снова увижу Киру. А может, разрешат съездить на майские праздники? Я решился зайти к Климе: не отпустит ли хоть теперь на неделю? Клима заворочался в кресле как потревоженный медведь и проворчал, что подумает.

А вечером явился неожиданный гость.

Раздался звонок, и я пошел открывать, но, вспомнив о визите Павла, прежде посмотрел в глазок. На тускло освещенной площадке стоял давешний китаец.

Я застыл в нерешительности, но тот видимо заметил, что глазок потемнел, и поклонился.

– Можно поговорить с вами? - глухо донеслось сквозь дверь.

Интересно, включилась ли камера Марата? Он сказал, что должна реагировать на каждое движение возле двери. Но тут мне стало стыдно: что это я, как пуганая ворона, боюсь каждого куста? Впустил китайца, и тот еще раз поклонился:

– Это опять я, Ли Шэнь. Прошу извинить за беспокойство…

Извинялся он так долго, уважительно называя меня по имени-отчеству, что я перебил:

– Зовите меня просто Андрей. - И поинтересовался: - Чем могу служить?

Еще и китайцы на мою голову.

Ли Шэнь потоптался в тесной прихожей и достал из пакета то, что можно было ожидать заранее - бутылку в форме небольшого дракона. Да, хороша репутация у русских в мире…

– Вот, - сказал он стеснительно. - В благодарность за лекцию по философии.

Молодец, и по-русски знает, и обычаи соблюдает. Но на душе у меня заскребли кошки, точно так когда-то явился Павел…

– Ну что же, проходите, - вздохнул я.

Ли Шэнь, больше не церемонясь, сразу прошел на кухню и водрузил дракона на стол, добавив еще две картонных коробочки.

– Говядина в томатном соусе, - объяснил он. - Одно из любимых китайских блюд. Надеюсь, вам понравится.

Павел тоже притащил водку с семгой… Что же это со мной все повторяется? Но, может быть, на этот раз допрашивать и убивать не будут? На всякий случай я пресек робкую попытку китайца перейти в гостиную, и мы остались на кухне.

Ли Шэнь разлил по стаканам напиток (оказалась рисовая водка) и чокнулся, причем коснулся верхней частью своей рюмки ножки моей. Наверное, это должно было означать уважение.

– Кан пей! - произнес он. - По-вашему это означает 'пей до дна', а в дословном переводе с китайского - 'чтобы река обмелела'.

И у китайцев есть слово 'пей'…

Водка показалась мне крепче нашей, и я закашлялся. Спохватившись, Ли Шэнь быстро открыл картонные коробки и даже предупредительно подал вилку, а то я стал было опасаться, что есть придется палочками. Говядина оказалась острой и густо залитой кисло-сладким томатным соусом.

Довольно вкусно.

Выпили еще по одной, и я заодно обучил китайца русскому присловью: 'между первой и второй промежуток небольшой'. Разговорились. Ли Шэнь оказался переводчиком (меня опять передернуло), а его босс представлял крупную китайскую фирму по производству плазменных телевизоров и прочей электроники. Небольшой состав делегации Ли Шэнь объяснил конфиденциальностью переговоров:

– Вы, русские, порой разрабатываете уникальные вещи, американцам такие и не снились. Всего-то не хватает умения организовать производство и рекламу.

– Желания не хватает, - хмуро пробормотал я. - Наши якобы бизнесмены предпочитают гнать сырую нефть за границу. А кто к трубе не сумел пристроиться, торгует лесом-кругляком и металлоломом. Будут они капиталы в современное производство вкладывать.

Не очень патриотично, но наболело.

Ли Шэнь поцокал языком:

– Жаль. Значит, надо заинтересовать их в этом. Наш великий Дэн Сяопин…

И пошел рассказывать про свободные экономические зоны, привлечение иностранного капитала и стимулирование собственных промышленников.

Я слушал без энтузиазма.

– У нас наверху шушера с крысиными мозгами и одной мыслишкой, как бы урвать побольше. Где им до вашего Дэн Сяопина.

Ли Шэнь вздрогнул и даже пугливо оглянулся. Я и забыл, что у них там не особая демократия.

– У нас говорить можно всё, - горько сказал я. - Вот только сделать ничего не дадут. Нашим властям на Россию давно наплевать.

Ли Шэнь совсем смешался, так что пришлось налить еще по одной.

– Хоть вы остались у американцев как кость в горле. Спят и видят, как бы развалить Китай по примеру Советского Союза.

После рюмки Ли Шэнь, кажется, пришел в себя, поскольку поинтересовался, что значит 'кость в горле'?

– Я еще плохо знаю русский, - искательно улыбнулся он. - Хороших преподавателей мало. Вся молодежь кинулась изучать английский.

Н-да, а у нас большинство тупо уставились в телевизор.

Я объяснил про кость в горле и спросил:

– Вы все еще социализм строите?

Ли Шэнь вежливо улыбнулся:

– Это далекая перспектива. Сначала нужно догнать Запад. Я очень надеюсь, что наши страны станут больше сотрудничать. У вас, например, мы купили технологию, которая позволит повысить надежность электронных схем. А в Сибири могли бы совместно разрабатывать месторождения полезных ископаемых.

'Да, пусти козла в огород, - подумал я. - Мигом всю Сибирь оттяпаете. Вон сколько вас, и народ до черта трудолюбивый. А у нас…'.

Но про козла говорить не стал, еще обидится. Поговорили о китайском пути строительства социализма, и Ли Шэнь откланялся. Вполне мирно, в отличие от Павла. Связывать и допрашивать меня, похоже, не собирался.

Все-таки на следующий день я рассказал о визите Марату. Тот пожал плечами:

– Китайцы прямой угрозы не представляют. Скорее всего, тебя навестили, чтобы сформировать хорошие личные отношения - 'дух дружбы', есть у них такое понятие. Они действуют гибче, чем американцы. Возможно, со временем попытаются перетянуть на службу в свою фирму. Ты все-таки поосторожнее, но больше из-за Климы - тот боится, что его секреты выдашь. Ты для него какой-то непонятный, не то, что Роман. Философ, одним словом. Ну что, продолжим занятия?

Стрельба, разминка, снаряды… Во время передышки Марат вернулся к любимой теме, про себя я мстительно называл ее 'философия рукоприкладства'.

– Ты заметил, что я не учу тебя боевым искусствам? Они слишком скованы правилами и утратили ориентацию на реальный бой. А даже обычная уличная драка - это бой без правил, когда используются самые коварные уловки. Так что правило здесь - никаких правил! Чем больше 'подлянок' ты применишь, тем лучше. В одной неглупой книжке дается совет вообразить себя крысой, которую загнали в угол, чтобы убить. Ну и поступай, как загнанная в угол крыса. Например, тебя свалили на землю?… Если нет ножа, вцепись в яйца нападающего и крутани хорошенько, чтобы завыл от боли. Мигом утратит к тебе интерес.

После этого теоретического вступления Марат стал описывать этапы боя. Первый - оценка врага и ситуации. Второй - завязка…

– Тут важно хоть чем-то вооружиться. Классик марксизма Фридрих Энгельс правильно писал: человек отличается от обезьяны тем, что умеет не только применять орудия, но и создавать их…

Марат с ухмылкой глянул на меня, проверяя, какой эффект произвела его философская эрудиция. Я изобразил на лице восхищение, авось мордовать станет меньше.

– Оружием может быть что угодно, - продолжал довольный Марат. - Вот мы тренировались с разбитой бутылкой, но кроме нее сойдет осколок оконного стекла, кусок кирпича, ржавый гвоздь, лопата - короче, все что угодно. Сумеешь пустить с их помощью кровь, и многие от тебя сразу отстанут. Почаще думай, каким из окружающих предметов ты сможешь воспользоваться в качестве оружия. Ходи по институту и представляй…

Вскоре удобный случай представился. Насупившись, Клима не разрешил уехать на праздники. Мол, и так скоро срок моего контракта закончится. Вспомнив совет Марата, я живо представил, как хватаю со стола ножницы и втыкаю раскрытыми лезвиями в шею Климы, прямо над узлом галстука. Не забыть потренироваться в быстром открывании…

Подействовало это успокаивающе, а на физиономии Климы появилась неуверенность, и он слегка отодвинулся.

Весь май я промаялся. Северная природа просыпалась от зимнего сна: бежали ручьи, свежо зеленели первые листья, ночь стала прозрачной и короткой. А я подолгу не мог заснуть, ворочался и думал о Кире.

Однажды в выходной наводил порядок в кладовке, и за ружьем для подводной охоты наткнулся на резиновые сапоги. Попробовал надеть, оказались лишь чуть велики, так что я решил прогуляться по лесу. На месте бывшей лыжни оказалась едва заметная тропка, и по ее извивам я поднялся на холм. Как и зимой, шумели сосны, но теперь в лицо бил свежий теплый ветер. Из-за сопки, через которую зимой пытался перевалить, блестела полоса морского залива. Налево она расширялась, переходя в тусклое серебряное пространство.

Белое море. Гиперборея, откуда ушли на юг арийские племена, оставив по берегам загадочные каменные спирали.

Я долго сидел на камне в компании сопок и бескрайнего неба, потягивая из бутылки пиво. Когда пиво закончилось, еще немного посидел и пошел вниз. Скрылся за деревьями серебряный простор моря, отступило в высь небо.

Ненадолго мы приближаемся к любви, ненадолго приближаемся к небу. А потом всегда спускаемся вниз.

Китайцы задержались в институте, и меня еще несколько раз навещал Ли Шэнь. Приносил блюда китайской кухни и подолгу сидел, рассказывая о разных уголках своей родины.

Описывал Куньлунь: желтые горные хребты с серпантинами гравийных дорог по склонам, ирреально мерцающие снега и ледники на самых высоких вершинах, массивные стены буддистского монастыря в пустынном ущелье… Но тут почему-то осекся, в глазах промелькнул испуг. Сразу перешел к рассказу о южных островах с рощами пальм и голубым простором Тихого океана за ослепительно-белыми пляжами.

И мне хотелось туда: к синим волнам, пальмам и сияющему голубому небу. Полежать бы на белом песке рядом с Кирой… Но по оконным стеклам стекали капли дождя, а над лесом уныло тянулись серые облака.

Роман снова безвылазно торчал в лаборатории, но меня туда не пускали. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.

Ну и пусть, мне осталось меньше месяца…

8. Царевна-лебедь.doc

Финал подошел неожиданно. Все в нашем мире заканчивается неожиданно - и обыкновенно иначе, чем мы предполагали.

Я сидел в своей квартире, уныло глядя на зеленеющие склоны сопок. Занятия окончились, ребята уехали сдавать экзамены в Петрозаводский университет. Когда вернутся, моя миссия будет завершена. Я рассчитаюсь, упакую чемодан и наконец-то поеду к Кире.

Моя жизнь радикально изменилась за несколько минут…

Прозвучали странные аккорды, словно вдали торжественно и вместе с тем печально запели охотничьи рога. В окне стало темнеть, сопки таяли в сумраке, напоследок вспыхивая изумрудно-зелеными склонами. Небо почернело, в нем зажглась фиолетовая дуга.

Солнечное затмение?

Что-то произошло с глазами, и я никак не мог сфокусировать взгляд. А когда наконец смог видеть, то пейзаж за окном полностью изменился.

Собственно, окна больше не было. Да и стены тоже…

Пол комнаты словно обрезало, и передо мной открылся хмурый простор моря. Небо из дневного превратилось в вечернее - с тяжелыми облаками над багровой полосой зари. Серых пятиэтажек института не стало - вдаль протянулся темный берег, где на скалах таинственно тлели красноватые отсветы. Я ощутил порыв свежего ветра и запах водорослей…

Багровая полоса быстро гасла, и вдруг на ее месте вспыхнул изумрудно-зеленый луч. Наполовину охватил горизонт, словно фантастическая диадема, и… застыл.

А затем я увидел, для кого он возник столь царственным украшением…

Не один я странствовал по странным мирам. Снова мне открылось то, что когда-то видел полубезумный художник.

Женщина в платье, похожем на лебединое оперение, стояла то ли на берегу, то ли прямо на темной воде - ног не было видно. И лицо я видел неясно: серебряный венец на голове то жемчужно мерцал, то вспыхивал зелеными искрами, и это затуманивало черты. Я понял только, что оно прекрасно, а потом огромные черные глаза уже не отпускали меня.

Машинально я встал.

Послышался голос, и я не понял: пришел со стороны моря, или зазвучал у меня в голове?

– Привет тебе, путник на темной дороге. Вот ты и достиг развилки пути.

– Кто… вы? - с трудом выговорил я. Бешено застучало сердце.

– Говори мне 'ты', - тихо раздалось в ответ. - Мало верных среди людей, и все же друзья предают реже.

Я сглотнул:

– Но я не знаю… тебя.

Никогда не встречал такой красоты. Лишь один художник когда-то увидел и попытался изобразить на холсте загадочный облик, но вскоре сошел с ума. Да на иконах можно увидеть столь же таинственные и прекрасные женские лики. Впрочем, чем религии отличаются от живописи? Всё это лишь неумелые наброски, пусть порой гениальные, той грандиозной реальности, уголки которой и я посетил.

– Мое имя не может быть называемо, - словно ветер пропел над темной зыбью. - По крайней мере, пока. Просто говори мне 'ты'.

Ничего себе! Я с трудом подавил желание опуститься на колени. Хорошо еще, что вспомнил Ницше: 'Все вещи крещены у истока вечности и по ту сторону добра и зла'. Раз уж оказался у истоков вечности, то забудь привычки раба…

– Зачем… ты явилась? - выдавил я.

Белая пена расцветала на темных камнях, со мной словно разговаривал ветер.

– Мне нужен помощник и друг из твоего времени и пространства.

Я машинально отметил, что слово 'помощник' она произнесла первым. Все-таки женщина…

– Как я могу помочь? - горько спросил я. - Я живу на руинах страны, которая не выполнила своего предназначения. Планета быстро меняется, и для России скоро не останется места. Моя родина просто исчезнет с карты мира…

Ответ пришел неожиданно ясный, слова холодно входили в мозг.

– Ты близко подошел к пониманию, но не додумал. Для каждой страны и народа есть замысел. Иногда - лишь внести новый фрагмент мирового узора. Иногда - ввести новый организующий принцип для всего человечества. Россия создана столь беспримерно обширной, чтобы произвести синтез мировых Начал. Поэтому одним краем она примыкает к Китаю и Японии, другим должна была коснуться Индии, третьим вышла к мусульманскому миру, а четвертым открылась Западу. Она мыслилась как страна-ключ к будущему всего мира. Но замысел был осознан немногими, а потом извращен. Сейчас возникла угроза победы лишь одного из Начал, а это означает гибель планеты. Мы не допустим этого - хотят люди или нет, мир будет изменен. Если понадобится, то через очистительное пламя. Но мы давно покинули Землю, и нам нужны союзники…

Как говорится, клин клином вышибают. У меня даже столбняк прошел, настолько ошеломила неожиданная лекция по политологии. Так что не удержался и вставил:

– Или наемники. У нас это обычное дело…

В ответе прозвучала грусть, и мое сердце сжалось.

– Потому я и хочу быть на 'ты'. Ты не наемник. Можешь стать другом, а можешь отказаться. Ставки слишком высоки…

Наконец-то я сумел оторвать взгляд от ее глаз и перевести на зеленый луч. Он не мерк, изумрудной дугой обтекая горизонт. Мое сердце то начинало отчаянно биться, то сжималось в тоске.

– Ты говоришь об очистительном пламени. Неужели будет война?

В ответе просквозил холодок:

– Люди не желают понять, что необходима гармония Начал. Снова и снова пытаются устроить мир по-своему, а это неизбежно ведет к войнам. Поэтому я и пришла к тебе.

Словно льдом сковало корни волос. 'Вот ты и достиг развилки пути', - вспомнил я. Между Кирой и разлукой. Между собакой и волком. Между Лилит и… кем?

А ведь мне даже не пришлось ничего делать. Хотя Ли Шэнь как-то сказал: 'Сиди на крыльце, и рано или поздно мимо пронесут труп твоего врага'. Правда, имея в виду Америку…

Но теперь выбор придется сделать. Я до крови закусил губу и наконец решился.

– У меня есть одно условие, - хрипло выговорил я. - Пусть даже буду считаться наемником. Я не хочу разлучаться с Кирой. Хотя бы весь мир погиб в пламени. Я знаю, что ты можешь…

Словно ветер подул с темного моря, неожиданно ласково пошевелив мои волосы.

– В моей власти пространство и время, - тихо прозвучало в ответ. - И ваш мир не погибнет, и условие принято. И я по-прежнему буду считать тебя другом.

– Я буду служить тебе, - страшная усталость навалилась на меня. - Пусть я не знаю, как. И все равно, сколько времени…

– Помни, что слово сказано, - словно прохладные пальцы пробежали у меня в голове. - А срок не такой уж долгий. Спустя несколько часов начнется очередной этап Армагеддона. Я освобожу тебя от слова, когда эта битва закончится.

Я потерял способность удивляться и глупо спросил:

– А сколько она продлится?

– Столетие или два. В крайнем случае, три. Неясно, какой вариант осуществится.

Тут я все-таки удивился:

– Я проживу три столетия?

Молчание в ответ. А потом словно шорох снежинок, еле слышный и грустный:

– Ты должен знать, что на этом пути легко погибнуть. Все равно ты увидишь Киру - слово Владык незыблемо, даже если рухнет мир. Но тогда вы встретитесь под стенами Исейона. Умершие не возвращаются в этом эоне, разве что в виде призраков. И твоя служба на этом закончится.

Да уж. Спасибо, что предупредила.

– А что я должен делать?

– О многих вещах ты узнаешь позднее. И научишься многому тоже. Пока важно одно, ты должен оставить Землю и отправиться в Сад - это мой мир. Сейчас ты видишь один из его уголков. Я уверена, что Кира последует за тобой… - Тут чудесная гостья слегка улыбнулась, и будто жемчужный свет замерцал на темной воде. - Проблема в том, что в Сад нельзя попасть напрямую, он четырехмерен, и вы не сможете существовать там. Лишь по окраинам у него три измерения, но чтобы добраться туда, нужно пройти через особый мир - Мир между мирами. Попасть в него несложно, он сдвинут относительно вашего во времени, и некоторые догадливые люди уже проникали туда. В этом мире придется идти день или два по направлению к солнцу, оно там неподвижно, пока тебя не подхватит поток времени Сада… К сожалению, этот мир открыт для каждого и могут случиться неприятные встречи. Там все равны - Владыки и люди, - и это будет первое испытание, просто дойти.

– Кто-то еще пойдет через этот мир?

На этот раз послышался будто ласковый шелест берез:

– Я открою двери для части людей. Тех, кто будет нужен в изменившемся мире, а здесь могут погибнуть. Для них откроется путь в страну тихих сумерек, где солнце вечно садится и никак не может сесть, у вас ее называют Китеж-град. Но твоя дорога лежит в другую сторону, в направлении солнца.

– А война?… - начал было я.

Незнакомка поднесла палец к губам, и перстень таинственно замерцал зеленым.

– Война - не мое дело, - донеслось с вечернего моря. - О планах и сроках с тобой поговорят другие. А пока… остается только одно. Подойди ближе, но не пересекай границы миров, твое сердце остановится мгновенно. Протяни руку над гранью, и пролей каплю крови на почву моего мира. У Владык незыблемо слово, но у людей прочно лишь основанное на крови.

Что же, вполне классический способ подписания контракта. Я поискал глазами что-нибудь острое…

– Нет! - женщина подняла руку к волосам под серебристой короной. - Только протяни руку.

Я сделал пару шагов, и голова сильно закружилась. Совсем близко на камнях распускались пенные цветы, но одновременно почему-то казалось, что они расцветают в бездне. Я протянул руку ладонью вверх и почувствовал, как кожу будто закололи ледяные иголки, рука сразу онемела.

А женщина вынула из волос серебряную шпильку и посмотрела мне прямо в глаза…

Я не могу описать этот взгляд - он был как черная молния. Словно отдернулась завеса в некий сверкающий мир… Но тотчас все погасло, я покачнулся и ощутил боль в пальце.

Моргнул и поглядел.

Капля крови набухла на кончике, помедлила и сорвалась. Проплыла в воздухе, коснулась темного камня и тотчас превратилась в облачко розоватого пара.

Которое сразу развеял порыв холодного ветра…

Женщина отступила, медленно поднимая руку, и вложила шпильку обратно в волосы. На миг я отчетливо увидел лицо - оно было несказанно прекрасно и немного грустно. В следующий миг у меня перехватило дыхание - она как лебедь заскользила к багровеющим скалам.

– До свидания, - услышал я. - Не печалься на темной дороге…

Зеленый луч погас, накатила тьма. Снова фиолетовая дуга промелькнула в небе. Скачком возникла из небытия стена комнаты.

Окно почему-то осталось черным.

Я отвернулся, чувствуя легкую тошноту и усталость. Сходить за бутылкой пива?…

Не скоро доведется снова его попробовать. Я застыл в полуобороте.

Или не все гости разошлись, или этот только что явился - за столом сидел старый знакомый. Он поставил меч вертикально, будто крест, и обхватил пальцами рукоять.

Александр!

– Здравствуй, - вежливо произнес он, но кланяться на сей раз не стал. Я мимолетно отметил, что в этот раз обратился ко мне на 'ты'.

Выглядел он все так же: худое, будто обветренное лицо; черная бородка; пронзительный взгляд из-под густых бровей. Только одежда как будто другая, не похожая на монашеское одеяние…

Впрочем, у меня все еще кружилась голова. Я сел на тахту и вяло пробормотал:

– Извините, я несколько выбит из колеи.

Гость едва заметно улыбнулся.

– Понятно, - проронил он, но больше говорить не стал.

Я с трудом взял себя в руки и попытался завести светскую беседу:

– Как-то встретил человека, похожего на вас. Помог мне бежать и представился Симоном, из Ново-Афонского монастыря. Но я узнавал, монастырь давно разрушен…

Александр слегка пожал плечами:

– Да, это один из моих сотрудников, а они нередко перенимают манеры и даже отчасти облик… Но лучше поговорим о другом. Ты ведь хотел узнать, когда начнется война?

Он не спросил, а скорее констатировал. Я вздохнул:

– Ну да. Все-таки большой войны давно не было.

Мой гость невесело улыбнулся:

– Скоро столетие, как война не кончается. Она просто приняла иные формы, чем привыкли люди. Но еще в Древнем Китае был написан трактат 'Искусство войны'. Там сказано: 'подчинить армию врага, не сражаясь, - вот подлинная вершина превосходства. Поэтому высшее пресуществление войны - разрушить планы врага; затем - разрушить его союзы; затем - напасть на его армию; и самое последнее - напасть на его укрепленные города… Тот, кто преуспел в военном деле, подчиняет чужие армии, не вступая в битву, захватывает чужие города, не осаждая их, и разрушает чужие государства без продолжительного сражения'.

Да, хорошая память у моего собеседника. А Александр крепче стиснул рукоять меча, даже пальцы побелели.

– Разве не это случилось с Россией? Разрушены ее планы и союзы, по сути дела захвачены города… Только наше время подправило Сунь-Цзы, захватывать можно не войсками, а посредством денег и информационного оружия. До полного разгрома осталось немного, а ваши верхи не хотят этого понять.

Мне стало тоскливо:

– Многие считают, что для России нет места в будущем. Лишняя страна, как выразился один американский политик…

Александр улыбнулся шире, но от этой улыбки у меня почему-то заныли зубы:

– 'Знающие не говорят, говорящие не знают'. Это из другого китайского трактата, 'Даодэцзин'. Печально, что приходится напоминать людям истины, высказанные еще тысячи лет назад. Те, кто говорит, не имея знания, глупы. Сильные мира сего так и не поняли, что миром правят не только они. А пора бы увидеть, что планета никогда не становилась такой, как они хотели - лежащей у их ног. Но ты только что видел и другую Силу…

Мне становилось все больше не по себе: сердце опять томительно ныло и то колотилось, то почти замирало.

– Если вы всемогущи, - раздраженно сказал я, - то почему не избавите мир от войн?

– Мы способны на многое, - холодно молвил Александр. - Но войны прекращать не станем, таков уж мир. Ты видишь, что и я ношу меч. Напротив, мы вложим оружие в руки тех, кто достаточно отважен, чтобы его принять.

– Сами, значит, не хотите, - слегка огрызнулся я.

Похоже, я его задел: на лице появилась печаль.

– Мы не можем вступить в бой, - помолчав, сказал он. - Чуждые энергии разрушат планету. Мы давно оставили Землю, и наши тела сотканы из иных энергий, чем ваши. Недаром ты чувствуешь себя плохо в нашем присутствии.

Верно, меня опять подташнивало. Похоже, Александру и меч не понадобится, чтобы меня доконать.

– Поэтому и подбираете сотрудников? - вяло поинтересовался я. - Таких, как Симон?

Гость странно поглядел на меня: такие же черные глаза, как у незнакомки. И такие же бездонные.

– Симон на послушании. И он монах.

Я потер лоб:

– Ну и что?

Наверное, я чего-то не понимаю. И тону в глазах Александра, словно в темном колодце.

– Такие, как Симон, не могут управлять космическими энергиями, - донеслось до меня. - Для этого нужны двое. Только мужчина и женщина вместе смогут сбалансировать энергии так, чтобы они превратились в разящий меч, не обратив но при этом планету в пыль. Мы уже миновали этот порог силы, и я могу обнажать меч лишь в других мирах. Вот почему Владычица берет тебя в Сад, и ты уже одной крови с ним. Вот почему там тебя будет ждать Кира…

Не очень-то я понял, голова кружилась все сильнее. Вдруг почувствовал, как мне разжимают зубы, и в горло потекло что-то обжигающее. Я закашлялся, зубы ляскнули о металл, и Александр убрал фляжку.

– Извини, на сей раз обычное вино, - с ноткой юмора заметил он. - Не переливать же во флягу шампанское.

Я почувствовал себя лучше, темный туман развеялся.

Александр спрятал фляжку, но остался стоять. Лицо изменилось, посуровело:

– В ближайшее время ты должен оставить институт. Это место будет… заклято. К сожалению, у вас нет более подходящего слова. До захода солнца, а лучше раньше, ты должен произнести слова: 'Открой для меня дверь'. Тогда тебе откроется дорога в Сад, и ты уже не сможешь вернуться. Возвращаться и не стоит. Те, кто готовит войну, планирует ее на более отдаленный срок, но мы не сторонники лишних страданий - поэтому то, что назовут Четвертой мировой, начнется раньше и пойдет иначе, чем они предполагали. Если ты и вернешься на Землю, то увидишь ее другой.

Мне не понравилось это 'если'. Но меня, похоже, не спрашивали, так что я только пожал плечами:

– Хорошо.

А Александр стоял задумчивый, поставив меч в ножнах перед собой. Кого-то он мне смутно напомнил…

Тут он поднял голову, и неясное воспоминание улетучилось.

– У меня есть еще одно дело, - объявил он. - Ты станешь свидетелем того, что происходит чрезвычайно редко. И, быть может, начнешь понимать, как творят Владыки - словом!

Он повернулся к окну. Я заметил, что оно так и осталось черным.

А потом и окна не стало.

Снова как обрезало пол, снова мглою заволокло стены комнаты, снова у меня закружилась голова.

Преодолевая внезапную слабость, я глянул на своего гостя.

И не узнал.

Сумрачный воин стоит на фоне громоздящихся туч. Он опирается на меч, клинок отчасти выдвинут и светится голубым пламенем. Теперь я понимаю, почему показалась странной одежда Александра - он в металлических латах. Только без шлема, и черные с проседью волосы развеваются на нездешнем ветру. Но я наконец вспоминаю эту позу и этот взгляд, и меня в один миг прошибает ледяной пот. Великий воин не в первый раз вернулся на Землю.

Сзади доносится приглушенное восклицание, и я оборачиваюсь.

На этот раз пол не обрывается к сумеречному морю, а продолжается, только дальше покрыт ковром с красивым серым узором. Я вижу стол, зеленую настольную лампу - похоже, из малахита…

Наверное, удивляться у меня не осталось сил. Подумаешь, рабочий кабинет президента в Кремле, сколько раз видел по телевизору…

Вот только сам президент, похоже, ошеломлен, потому что медленно встает из-за стола…

Сбоку открывается дверь, какой-то человек в темном костюме молниеносно пересекает пространство пола и останавливается, словно упершись в невидимую преграду. Совсем близко я вижу настороженные колючие глаза и понимаю, что это кто-то из охраны…

Но тут воин начинает говорить, и президент непроизвольно вытягивается по-военному, не отрывая глаз от фигуры с пламенным мечом. От того, кто тоже был лидером страны, пусть и давным-давно…

Слова падают тяжело.

– Наше предупреждение может быть дано лишь раз в столетие и только одной стране. Люди отказались от мудрого использования тонких энергий. Планета тяжело больна, ее ресурсы истощены, за них идет отвратительная грызня. Близится всемирное правление жестокой олигархии, а следом гибель планеты. Мы не допустим мучительной агонии, пусть лучше мир будет очищен пламенем… Но вам Мы дарим надежду. Вот-вот с небес прольется черный свет, вы не готовы к этой грозной энергии. Немедленно эвакуируйте всех, кто попадет в зоны поражения. Пройдут годы, прежде чем люди смогут вернуться туда. В обстановке хаоса Россия подвергнется нападению. Те, кто долго вел тайную войну против нее, будут действовать в отчаянии, поистине не сознавая, что творят. Попытки договориться потерпят неудачу. Отражайте атаку, избегая широкого использования ядерного оружия. Война не получит развития. По окончании мир переменится: ваша страна, а также многие другие будут рассечены необитаемыми зонами, и вы не сможете управлять по-старому, из единого центра. Не противьтесь этому, продумайте новое устройство власти. Мы знаем, что вам не чужды идеи Братства. Если будете строить управление на их основе, то получите всю Нашу поддержку. Да пребудут с вами труд, радость, надежда и любовь…

Кабинет и ошеломленное лицо президента медленно тают. Исчезает и воин с огненно-голубым мечом. Сумрак обступает меня. Моих сил хватает только на то, чтобы добраться до стола. Там я падаю на стул и роняю голову на руки, весь мокрый, будто ненароком свалившаяся в ванну мышь.

Бедная мышка, а кошка близко…

Наверное, я просидел так долго. Слышал какой-то далекий заунывный звук, но не было сил поднять голову. Потом зазвонил телефон, и я нащупал трубку.

– Привет, Андрей! - раздался взбудораженный голос Романа. - Ты идешь в бомбоубежище?

– Куда? - вяло спросил я.

– Ты что, не слышал сирены? Объявлена тревога, все должны укрыться в бомбоубежище.

– Очередные учения?

Я едва мог сосредоточиться: сердце то замирало, то начинало отчаянно биться; перед глазами все плыло. Я дрожал от холода, майка насквозь промокла.

Роман помолчал:

– Вряд ли, - сказал осторожно. - Это что-то серьезное. Так ты идешь?

Я внезапно вспомнил - мне приказано в ближайшее время покинуть институт… А вдруг все, что я видел - галлюцинация и бред? У меня возникло жуткое ощущение, что содержимое моей головы готово разлететься во все стороны роем кричащих черных птиц. Наверное, так приходит безумие…

Я стиснул зубы: надо держаться за то, что услышал! Надо верить, что Великие говорили со мной! Иначе сойду с ума. Иначе не выживу…

– Н-нет, - было впечатление, что зубы выбивают дробь о телефонную трубку. - У меня д-другие дела. Прощай, Роман.

– Ну, тогда… - удивленно выдохнула трубка, и вдруг все смолкло. Я раздраженно потряс трубку, но не услышал ни звука, только возникло неприятное впечатление, будто в ухо потянуло мертвенным холодом. Наконец послышалось какое-то бряканье и учащенное дыхание.

– Что там у тебя? - крикнул я.

Раздался сдавленный смешок.

– Извини, Андрей. Наблюдаю очень любопытный феномен. Кажется, я тоже не пойду. У меня… гость.

Длинные гудки.

Не потусторонние ли гости явились, как и ко мне? Но нет времени выяснять. Встречусь ли вообще с Романом?…

Все! Я должен уходить. Мне сказано идти в некий Сад, чтобы там встретиться с Кирой. Позвонить бы ей, но сейчас явно не подходящее время заглядывать на почту. Буду надеяться на данное мне слово…

Я с трудом поднялся, содрал мокрые от пота рубашку и майку, наскоро обтер спину полотенцем и стал одеваться. Надо по-походному, а то кто знает, куда заведет дорога? Так, джинсы, плотная рубашка, кепка, куртка через руку…

И фотография Киры - та, где она смеется на фоне сверкающего моря.

Снова резко зазвонил телефон.

Я недовольно глянул на аппарат, но все-таки взял трубку.

– Андрей? - напряженный голос Марата. - Я знаю, что ты не спустился в бомбоубежище. Это ошибка. Клима отслеживает каждый твой шаг, а в условиях чрезвычайного положения у него есть особые полномочия. Сейчас он идет к тебе.

– Зачем? - спросил я. Наверное, это прозвучало глупо, потому что Марат издал какой-то горловой звук.

– Лучше вспомни, чему я тебя учил. Имей в виду, у него 'Макаров'.

Он помолчал и неожиданно добавил:

– Удачи тебе. Привет от Глеба!

Положил трубку, а я так и остался стоять, тупо глядя на телефон. Выходит, и Марат из той же компании! Похоже, их организация действительно не имеет ничего общего с тем интернационалом из террористов и нечистой силы, что так настойчиво пытался наложить на меня лапы. Хотя черт с ними со всеми, у меня сейчас другая проблема - Клима. Похоже, совсем спятил. Положим, на его здоровье мне наплевать, но вот мое собственное явно находится под угрозой.

Может быть, успею сойти вниз и незаметно исчезнуть в лесу?

Я сделал пару шагов к окну и осторожно выглянул.

Вот черт! Похоже, это он - черным колобком катится через двор. Сверху кажется совсем не опасным.

Но у него пистолет…

И в голове идея-фикс, что я один из тех предателей России, которых он так ненавидит. Как часто русских губит взаимное недоверие!

Но сейчас не до рассуждений. А когда Клима появится здесь, явно будет не до философских дискуссий. Вряд ли он позволит мне уйти.

А значит, я не увижу Киру…

Я закусил губу и огляделся. Марат учил, что любой предмет можно использовать как оружие. На кухне есть ножи, можно взять один и спрятаться за дверью…

Нет, прихожая слишком тесна, а Клима наверняка будет настороже. И я еще не пришел в себя после пережитого…

И вдруг меня осенило.

Я бросился к кладовке и вытащил брезентовый чехол с ружьем для подводной охоты. Вставил стрелу, уперся рукоятью в живот и с трудом натянул резиновую тетиву. Только бы не лопнула!

Потом поспешил на кухню и спрятался за полузакрытой дверью. Но тут же задумался: как я увижу Климу, когда он появится из прихожей?…

Я метнулся обратно в комнату и слегка приоткрыл зеркальную дверцу шифоньера таким образом, чтобы в ней отражался проем, ведущий из прихожей в гостиную. Бросился обратно на кухню и подвигал дверью так, чтобы видеть зеркало через щель…

Я еле успел, раздалось щелканье открываемого замка.

Даже ключ припас! Да, похоже, не получится у нас разговора.

Я замер, почти перестав дышать.

И вот очень медленно, словно в картинную раму, в зеркало шифоньера стал вплывать какой-то предмет. Я пригляделся и чуть не ахнул - вороненый ствол пистолета. А следом стала выдвигаться и насупленная физиономия Климы.

Он что, собрался сразу стрелять? Ведь не должен подозревать, что я хоронюсь тут с оружием. Я-то думал, что он просто собирается препроводить меня к остальному коллективу.

Мало ли что ты думал! Лучше вспомни наставления Марата: если кто-то достал 'ствол', то исходи из того, что будет стрелять.

Причем в тебя!

Пока ситуация не стала безвыходной, нужно стрелять самому. Клима как раз перевел взгляд от кухни на дверь в другую комнату, соображая, куда двинуться дальше. Дуло пистолета слегка повернулось в одну сторону, потом в другую…

Я выступил из-за двери, одновременно поднимая ружье.

И нажал спуск, почти не целясь.

Стрела сорвалась с чмоканьем, и тут же последовал тупой удар, словно в доску. Я невольно поискал глазами: не врезалась ли в дверь?

Хотя сразу сообразил, что если бы промазал, то разглядывать что-либо вряд ли смог.

Что-то стукнуло об пол - пистолет Климы. Сам Клима сползал по дверному косяку, держась рукой за металлический стержень, торчащий из пиджака. Словно пытался вытащить, однако зазубренная стрела слишком глубоко вошла в живот. На искаженном лице выкатились налитые кровью глаза, но он не кричал, а только жалобно стонал.

Я отвернулся, и меня согнуло пополам - поток едкой рвоты хлынул, обжигая горло, прямо на пол.

В кино противники умирают красиво, а в реальной жизни такое зрелище надолго отбивает аппетит. И почему мы, русские, так часто убиваем друг друга? Почему нам не хватает терпимости и желания понять других?…

Я выпрямился и дрожащей рукой отер пот со лба. Клима уже не стонал, лицо стало белым, и он часто, словно задыхаясь, дышал.

Я сделал было шаг к телефону, чтобы позвонить в медчасть, но остановился. Лучше позвонить снизу, а то можем встретиться по дороге. Что им тогда скажу?

Я торопливо накинул куртку, подхватил ноутбук (вряд ли понадобится, но не хочу, чтобы в нем рылись) и уже протискивался мимо Климы к двери…

И тут заметил на полу пистолет.

Вспомнились слова Марата: 'Пистолет в России добыть не так уж трудно'. Похоже на то.

Я нагнулся, стараясь не смотреть на Климу, и поднял оружие. Пистолет ИЖ-71, гражданский вариант пистолета Макарова, несколько раз стрелял из такого в тире. С предохранителя снят, так что я запросто мог получить пулю в живот. Сам бы сейчас корчился на полу.

Я хмуро поднял флажок предохранителя и сунул пистолет в карман куртки. В прихожей натянул ботинки и вышел на лестницу. На первой же ступеньке ноги подогнулись, и едва не упал. Пришлось сползать по ступеням, цепляясь за перила рукой.

Хреново началось мое путешествие.

Да так и продолжилось…

Правда, на площадку первого этажа я спустился уже довольно бодро. Повернул не к выходу во двор, а налево, где в начале перехода к другому зданию висел телефон - надо же позвонить, чтобы Климе оказали медицинскую помощь. Но человеколюбие обошлось мне дорого: едва я открыл дверь, как увидел, что навстречу спешит Ли Шэнь. За ним торопился другой китаец, так и не запомнил его имени.

Я застыл на месте, вряд ли меня собирались угощать очередным блюдом китайской кухни. Ли Шэнь тоже остановился и изобразил широкую улыбку. Напарник встал рядом, лицо ничего не выражало.

Как будто я в состоянии понять, что выражает лицо китайца? Совсем другие люди…

– Рад вас видеть, Евгений, - доброжелательно приветствовал Ли Шэнь. - Боюсь, происходит что-то непонятное. Тоже торопитесь в убежище?

– Ну да, - соврал я. - А почему вы направляетесь в другую сторону?

Ли Шэнь стеснительно пожал плечами:

– Хотели позаботиться о вас.

Я нахмурился, вот нашелся помощник. Мне бы скорее позвонить, да рвать когти…

Его напарник смотрел пристально, сжав губы в ниточку, и мне стало не по себе. А Ли Шэнь так же стеснительно продолжал:

– Мы подумали, что вам лучше уехать с нами. Это не похоже на учебную тревогу. Мы только что получили информацию, что на Россию может быть совершено нападение. Здесь вы не будете в безопасности. Вертолет доставит нас в Мурманск, а там уже готово к отплытию зафрахтованное судно. Вы сможете работать в Центре российских высоких технологий в провинции Шаньдун. Двадцать четыре тысячи долларов в год и хорошая квартира. У нас есть возможность вывезти вашу невесту из России, только позвоните ей по спутниковому телефону, чтобы предупредить. Встретитесь уже в Китайской Народной Республике.

Ли Шэнь вынул из кармана телефон и протянул мне.

Я просто обалдел.

Так вот почему Ли Шэнь обхаживал меня! Читал я о таинственной Комиссии КНР по науке, технике и оборонной промышленности - как она всеми путями, не брезгуя ни подкупом, ни промышленным шпионажем, добывает новейшие западные разработки, чтобы внедрять их в промышленность Китая. Похоже, что она действует и в России. А почему бы и нет, не одним же американцам выкачивать открытия и технологии из нищих русских ученых?…

Только и с китайцами мне, пожалуй, не по пути, пусть строят свой социализм без меня. У русских, как говорится, собственный путь.

Только вот дадут ли сделать по нему хотя бы шаг?…

Ли Шэнь все еще дружелюбно протягивал телефон, но его спутник как будто слегка напрягся…

– Это очень неожиданное предложение, - я изобразил удивление. - Давайте обсудим его позднее.

Ли Шэнь нехотя опустил телефон, а потом с явным сожалением сунул в карман.

– Вы не поняли, - в голосе неожиданно прорезались жесткие нотки. - Времени не осталось. Либо вы пойдете добровольно, либо мы заберем вас силой. Вы представляете ценность для той борьбы с американским империализмом, которую вынуждена в одиночку вести наша страна. Россия позорно капитулировала, оставив нас без союзника, так что мы имеем полное право не церемониться с вами.

Ай да стеснительный переводчик!

Я покосился на окно - вряд ли успею выпрыгнуть, тут же схватят. Просто стащат обратно за куртку. Кинуться к выходу во двор, но там дверь на засове. Пока открою… Пистолет достать тем более не успею, сразу скрутят. Похоже, это профессионалы…

'Бедный Клима, - промелькнуло в голове. - Не дождаться тебе помощи'.

А меня кто пожалеет?

Я огляделся: нет ли здесь подручных средств, о которых все уши прожужжал Марат?…

Но коридор пуст: окна, отопительные батареи, кабели под потолком… Хотя нет - вон огнетушитель на стене!

А если так?… Предложить китайцам взять ноутбук, но не отдавать, а поставить на подоконник. Продолжая движение руки, сорвать огнетушитель, направить струю на спутника Ли Шэня, тот кажется более опасным, и сразу выхватить пистолет.

Вряд ли успею. Но в худшем случае отключат, убивать вроде не собираются…

– Возьмите ноутбук, - удрученно сказал я. - Там все записано.

И вытянул руку с чемоданчиком в сторону подоконника…

Раздался омерзительный визг. Я встречал в книгах выражение 'кровь застыла в жилах', но впервые сам испытал, как кровь во всем теле будто обратилась в лед. Серая полоса метнулась с карниза, где под потолком проходили кабели. На голове Ли Шэня появилась мохнатая шапка, но она не была неподвижной, а бешено вращалась, разбрасывая какие-то лоскуты, клочки меха и красные струи. Визг превратился в кровожадный вой, с ним смешались дикие человеческие вопли. Ноутбук упал на подоконник, я зажал ладонями уши, но звуки все равно терзали слух. Китаец осел на пол, шапка приостановила вращение, и на этот раз вопль ужаса вырвался у меня.

На окровавленной голове Ли Шэня, выгнув спину и неистово сверкая глазами, сидел кот! Тот самый котяра Макс из лаборатории Романа, но в каком виде! Шерсть вздыблена и будто обсыпана пеплом, зубы оскалены, когти вцепились в окровавленную голову Ли Шэня. Кажется, с одного свисал вырванный глаз…

Меня опять едва не стошнило: что стало с добродушным котом? Не облучение ли подействовало?

Что делать, как помочь несчастному китайцу? Если попытаться отодрать кота, он вцепится в меня. Спутник Ли Шэня пятился назад и всё не мог вытащить руку из кармана. Тоже мне, профессионал…

И тогда моя рука, словно действуя сама по себе, сорвала с крепления огнетушитель…

К счастью, он содержался в исправности. Пенная струя с фырканьем ударила в кота, мигом облепив его пеной. Кот завизжал нестерпимо, как циркульная пила, и метнулся вверх. Одним скачком взлетел на двухметровую высоту, опять на карниз, и, роняя клочья пены, бросился наутек. Визг стал удаляться и смолк.

У меня стучали зубы и тряслись руки, я едва смог сфокусировать взгляд на окровавленном Ли Шэне. Истошные вопли сменились душераздирающими стонами. Похоже, один глаз китаец действительно потерял…

И вдруг я заметил будто тень движения и поспешно повернул голову: неужели опять кот? Но нет - это другой китаец устремился ко мне!

Я не раздумывал: пенная струя ударила в китайца, тот поскользнулся и стал падать навзничь, похожий на облепленную пузырящейся ватой куклу. Но я вспомнил, как он копался в кармане! Если там пистолет, то выстрелить сумеет и лежа.

Страх придал мне скорости - я выпустил огнетушитель, сунул руку в карман куртки за пистолетом и, еще спуская предохранитель, нажал курок…

Слава Богу, Марат заставил меня тренироваться в этом. Мой противник уже поднимался, но грохнул выстрел - и китаец дернулся, снова упал на колени в розовую пену, а потом медленно завалился на бок. Я бросил взгляд на Ли Шэня.

Тот скорчился, обхватив руками голову и визжа как подстреленная собака. Между пальцев текла кровь, а от вида красно-блестящей черепной кости я снова согнулся пополам в приступе тошноты.

Но видно, все вырвало еще наверху. Я несколько раз сглотнул остатки едкой горечи и кое-как выпрямился. Огнетушитель пошипел, выдавливая остатки пены, и смолк. Я глянул на второго китайца, но тот лежал неподвижно. Не притворяется ли?… Как быстро все произошло, не похоже на долгие перестрелки в кино. Я вспомнил слова Марата, что настоящий, а не киношный бой, как правило, молниеносен.

Хватит! Не распускай сопли, сюда могут прибежать люди!…

Я попятился и, все еще не осмеливаясь убрать пистолет, другой рукой сорвал телефонную трубку. Кнопки пришлось нажимать стволом пистолета, к счастью второй гость из Поднебесной не шевелился.

– Алло, - выдохнул я. - Медчасть?… В переходе ко второму корпусу одного задрал кот, а другой с огнестрельной раной. И наверху, в восемнадцатой квартире, еще один. Поскорее…

Произнеся этот бред, я бросил трубку и, схватив ноутбук, выбежал обратно на площадку. Когда распахнул дверь на улицу, в лицо ударил свежий сырой ветер, и я чуть не заплакал от облегчения. А потом сунул пистолет в карман и побежал.

Не в первый и, похоже, далеко не в последний раз…

Чтобы скорее уйти от института (вдруг будет погоня), я избрал тропку, что осталась на месте зимней лыжни. Но там, где зимой легко скользил на лыжах, я теперь спотыкался о камни и торчащие корни. Все же идти было легче, чем напрямую через лес, и я поднимался довольно быстро. То и дело оглядывался на уходящие за ели постройки института: не спешат ли по следу? Небо хмурилось, на лицо порою падали капли дождя, все шире раскидывалась панорама лесов и сопок. Наконец я вышел на вершину холма - холодный ветер взъерошил мои волосы, а из серых облаков на серебряную гладь залива упал солнечный луч.

Я постоял, успокаивая дыхание, но вскоре двинулся дальше: институт был слишком близко. Медлить рядом с местом, где оставил два трупа, вряд ли стоило. Хорошо бы Клима и китаец выжили… Правда, Александр сказал, что это место будет заклято. Интересно, что сие значит?…

Может быть, увижу.

Я спустился в низину, под ногами зачавкал мох, а вокруг заныли комары, которых раньше отгонял ветер. Только что появились и жалили остервенело, так что я поспешил выбраться из лощины и пошел вверх по заросшей березками просеке. Кое-где среди них стояли полусгнившие остатки опор. Все ниже становились деревца, все сильнее задувал холодный ветер, кое-где в лощинах появились пятна оставшегося с зимы снега.

Я совсем запыхался и решил передохнуть. Внизу раскинулось лесное море с желто-зелеными плешинами болот, выше лесной границы тянулись беловатые поля мхов, у вершин сопок серели осыпи. Кое-где белели целые поля снега. Еле виднелись здания института и железная дорога.

А ведь в разгаре весна, и в Крыму цветут розы…

Снова холодок безумия повеял у меня в голове. Кому я поверил? Куда иду? Может быть, попытаться дойти до железной дороги? Теперь не зима, к вечеру дойду…

'До захода солнца, а лучше раньше, ты должен произнести слова: "Открой для меня дверь". Тогда тебе откроется дорога в Сад, и ты уже не сможешь вернуться…'.

Какой-то бред…

Я устало брел по мягкому мху среди обглоданных зимней стужей валунов. Среди скал заблестело озерко, не на его ли застывшую гладь я свалился зимой?… Озеро я оставил справа и стал подниматься на вершину сопки. В отличие от Кавказа вершины здесь плоские: поля щебня, мхи, да облизанные ветром камни.

На самом верху изо мха выступала странная скала - словно слоник склонил голову с хоботом и застыл, любуясь пейзажем. Серебряным простором моря, темными сопками по берегам…

Откуда ты, слоник? Из каких теплых краев забрел на холодный север? Неужели и я стану таким же странником и забуду родные места?

А собственно, где они, мои родные места? Где я только не бывал, но куда хотел бы вернуться?…

Хотя… такое место есть.

Я устало опустился на мох возле скалы и втиснул в углубление спину. Хотя дул ледяной ветер, стало не так холодно, словно в камне теплилась жизнь. Я положил на колени ноутбук.

Взять его с собой? Но зачем ноутбук в том таинственном Мире между мирами? Похоже, там у меня будет одна задача - выжить.

Придется оставить здесь. Но сначала на всякий случай запишу все, что случилось сегодня. Я открыл крышку ноутбука и положил пальцы на клавиатуру, ожидая, пока загрузится 'Windows XP Starter Edition'.

'Я набираю эти последние строки, а вокруг свистит холодный ветер, обтекая вершину горы. Это невысокая гора, и ее не сравнить со снежными исполинами Безенгийской стены, где начался мой путь. Но и тут в воздухе мелькают снежинки - то ли запоздалые из прошлой зимы, то ли первые той, что грядет. Вдали серебрится морской залив, который я пересек в поезде по дороге сюда. Я почти весь забился в расщелину, но ото мха все равно тянет холодом.

И все-таки я не встаю…

Скоро мир переменится. Многие приложили к этому руку: неумные правительства; может быть, террористы из той таинственной организации; да и я сам немного. Так что не знаю, прочитает ли кто-нибудь мои записи? Возможно, мир погрузится в вечный сумрак и люди забудут все, к чему шли тысячелетия. Хотя вряд ли, человечество крепкий орешек…

Сейчас я выключу компьютер и упакую в несколько слоев полиэтиленовой пленки - хорошо, что припас для защиты от дождя в кармане куртки. В расщелине есть удобная ниша, полиэтилен разрушается медленно и, быть может, кто-нибудь прочитает то, что я записывал в последние месяцы. Надежды на это мало, но компьютер мне больше не понадобится. Только пронумерую файлы…'.

Я хорошо помню, как это было. Нет смысла прокручивать запись…

Что-то отвлекло меня. Я поднял глаза и сощурился на морскую гладь. Какое-то быстрое движение… Или, скорее, тень движения…

Тень птицы, слишком стремительной, что ее саму разглядеть.

И опять ничего. Солнце выглянуло из-за облаков, и несколько косых лучей залили море серебром…

Несмотря на холодный ветер, мне почему-то страшно захотелось спать. Хотя бы пять минут подремлю. Я закрыл ноутбук и положил на мох, глаза неудержимо слипались…

Мне даже стал сниться какой-то сон, но вдруг я увидел во сне ослепительный свет. А потом меня подбросило в воздух, и я на мгновение повис, а затем больно ударился спиной о скалу. Хорошо, что на голове была кепка, а то крепко приложился затылком. Меня продолжало швырять и дальше, а вокруг стоял чудовищный треск, словно одновременно рвался миллион простыней. Или трескался каменный костяк горы…

Кое-как я продрал глаза.

Все плясало перед глазами, но я сообразил, что вижу в основном небо. Оно быстро меркло, и я вспомнил, что только что видел свет, хотя глаза были закрыты. Облака кипели, их дымным полукругом уносило к горизонту. Солнце превратилось в тусклое слепое пятно, его на глазах заволакивала темная пелена. Гору продолжало трясти, хотя уже меньше. Я встал на четвереньки, так меньше били спрятанные подо мхом камни. Чудовищный треск сменился ревом, а тот перешел в глухое рычание…

Наконец все стихло. Во рту было солоно - наверное, прикусил язык. Я очумело покрутил головой и огляделся.

Все изменилось.

Точнее, сопки и залив остались прежними, но их словно придавило непередаваемо мрачное небо. В нем не осталось ни единого просвета, на землю и воду пали глубокие сумерки, только на боках каменного слоника почему-то плясали красноватые отсветы…

Я кое-как встал на ослабевшие ноги и машинально расстегнул куртку, было жарко. Решил посмотреть, что делается по другую сторону сопки, и сделал шаг…

Что-то мягкое упало на голову и, царапнув, скользнуло за расстегнутый ворот. По телу пробежала холодная дрожь, я поспешно сунул руку за пазуху, наткнулся на что-то мягкое и достал… мертвую птичку. Клювик был раскрыт, глаза затягивала мутная пленка. Ничего не понимая, я положил тельце на мох и шагнул дальше…

Вторая птица бесшумно упала рядом.

Что-то забрезжило в голове…

Я облизал пересохшие губы, прижался к каменному слонику, теперь ощутимо горячему, и осторожно выглянул…

А в следующий миг отпрянул: лицо обожгло, как из раскаленной печи. Я побежал по склону вниз с единственным желанием - оставить между тем, что увидел, и собою как можно большую толщу камня.

Далеко внизу влетел в кусты, повис на ветвях и, тяжело дыша, присел на камень. Был весь мокрый от пота, а перед глазами стояло одно…

Бушующее море огня в долине, где прежде стоял институт. Хотя почему 'стоял'? Кажется, часть зданий так и остались нетронутой, только их словно густо полило кровью, а вокруг под пологом черного дыма яростно металось пламя.

Хорошо, что я вспомнил - при ядерном ударе от радиации первыми погибают птицы.

Теперь-то я знаю, что это был заряд небольшой мощности - скорее всего, нейтронная боеголовка, где энергия ядерного взрыва в основном переходит в убийственное жесткое излучение. Его хорошо задерживает земля и камень, так что под защитой сопки мне ничто не грозило.

Но тогда я был в панике.

Скорее!

Я обернул полиэтиленом ноутбук и затолкал в щель между скалами. Может быть, в новом сумрачном мире кто-то его найдет. Тоскливо глянул на угрюмо-стальной залив.

А потом раздвинул запекшиеся губы и хрипло выговорил:

– Открой для меня дверь!

Помнится, еще успел подумать: 'Господи, помоги России! Сколько раз ополчались на нее…'.

9. Оседлавшие бурю

Вот я и просмотрел свои старые файлы, созданные в редакторе 'Word'… Сейчас у меня другое средство для записей, хотя привыкать особенно не пришлось. Передо мной лежит лист полупрозрачного материала с буквами. Стоит коснуться одной из них, и эта буква сразу появляется на экране монитора, похожего на огромный кристалл голубого топаза. Может быть, он собран из отдельных деталей, как наши, но мне кажется, что он скорее выращен, наподобие тех каменных цветов, какими я иногда любуюсь неподалеку.

Я сижу на террасе, и передо мной открывается простор морского залива - от лилового мыса слева до черно-фиолетовых скал справа. Солнце только что взошло, и над стеклянистой водой легкая дымка. Прохладный ветерок ласково трогает лицо.

Мой дом…

Но лучше в другой раз расскажу о доме и удивительной местности вокруг него. Собственно, мне было предсказано, что я поселюсь здесь.

Предсказано…

Это не то слово.

Скорее, увидено.

Но и это лишь временный дом, а будущее по-прежнему застилают грозовые тучи, как те, что иногда поднимаются над заливом, подступают иссиня-черной стеной, и тогда голубые молнии бьют в выпрыгивающие из сумрака скалы, а тугие струи дождя хлещут по гальке на берегу.

И все же мне повезло больше, чем другим. Пусть это всего лишь передышка…

Далее я расскажу о некоторых из своих расследований. Слишком многое в прошлом осталось мне непонятным, и немалую часть появившегося времени я потратил на поиски ключевых событий. Не только из любопытства или желания испробовать свои новые возможности. Мне важно понять: свободен ли был мой выбор? Или, быть может, меня просто использовали?

А если так, что я тогда буду делать?…

Все происшедшее никуда не исчезает, течение времени в значительной мере иллюзия. Это, скорее, способность нашего рассудка воспринимать события лишь в определенной последовательности и темпе, о чем догадывался еще Иммануил Кант. Этот темп, или иными словами, размерность времени, имеет основу в свойствах элементарных частиц и может быть различен. Поскольку человеческий рассудок в состоянии воспринимать лишь одну размерность, то для него это выглядит как несколько миров, сдвинутых относительно друг друга во времени. Таких миров отнюдь не бесконечно много, как иногда воображают фантасты - каждый требует тщательного конструирования, поскольку надо согласованно изменить свойства всего набора элементарных частиц. Я пока не в силах понять, как это делается…

Выбрав определенную размерность, можно скользить по ней назад или вперед, наблюдая ход событий. Повлиять на них, разумеется, нельзя, так что это больше походит на изображение - хотя и трехмерное, со звуками и запахами. При этом будущее разглядеть труднее, оно как бы тонет в своеобразном тумане, и лишь наиболее вероятные для реализации варианты просматриваются более-менее отчетливо. Именно такой вариант будущего я видел во время визита в астральную Москву, так что зря боялся, что меня загрызут черные псы.

Кстати, моя собачка по имени Рок, похоже, из тех…

Чтобы исследовать прошлое, мне пришлось воспользоваться поисковыми системами Сада. Они похожи на поисковые машины Интернета (или были сконфигурированы так специально для меня), только поиск идет не по ключевым словам, а по вибрациям - они неповторимы как у слов, так и событий. Все равно, я увидел и услышал слишком много. Поэтому приведу лишь несколько историй - тех, что прояснили для меня многое.

Размышляя над ними, я пришел к неожиданному для себя выводу, что по настоящему долговременны не вещи, а результаты людских деяний. Особенно таких, как предательство, героизм и любовь. Хотя, казалось бы, они забываются так быстро…

Если есть доля истины в истории об Адаме и Еве, то земная история началась с предательства. Поэтому моя первая история о нем.

Лэнгли, штаб-квартира ЦРУ. Прежняя датировка потеряла значение, поэтому скажем так - за месяц до начала Армагеддона.

Шпионское гнездо оказалось приятным местом. Я немного 'побродил' там, любуясь то лужайкой с тюльпанами у застекленной арки над входом, то элегантным куполом конференц-зала под сенью могучих деревьев, то уютным зеленым двориком в окружении стеклянных стен зданий, то прудом с красноватыми рыбками. Увидев мимоходом еще один садик, решил потом заглянуть и туда…

Конечно, 'побродил' - неточное слово. Я по-прежнему сидел в своем кресле на террасе, хотя больше ее не видел. Меня не замечали встречные - кто в строгих костюмах, а кто в одних рубашках. На постах охранники смотрели сквозь меня. Все казались призраками, но призраком скорее был я. Всё вокруг было реальным, но именно 'было' - я наблюдал прошлое.

Из Сада нетрудно наблюдать прошлое - неважно, далекое или близкое. Только изменить ничего нельзя, все ушло.

Я 'вошел' внутрь. Прочитал изречение на стене:

'And ye shall know the truth and the truth shall make you free'

John VIII-XXXII

'И вы познаете истину, и истина сделает вас свободными' - цитата из Евангелия от Иоанна. Ну что ж, и я хочу узнать истину. Хотя на стену этого учреждения, наверное, следовало бы повесить слова и другого библейского персонажа, Понтия Пилата: 'Что есть истина?'…

Кажется, я выбираю не тот вход. Передо мной загорается красная стрелка курсора, и меня влечет по одному коридору, затем по другому, с портретами важных джентльменов на стенах. Потом выносит в просторный холл с несколькими скульптурами. Одна заставляет меня остановиться, курсор уплывает вперед, но послушно возвращается…

Над постаментом парит бронзовый орел, и мастерство скульптора таково, что кажется - неистовый ветер отбрасывает птицу назад, и она кренится в немыслимом вираже. Но в то же время чувствуется, что именно орел - владыка ветров, и ураган послушно отнесет его, куда тот захочет…

Скульптура называется Windwalker, и мне шепчут перевод: 'Оседлавший бурю'. По-моему, достаточно вольный, но я не придираюсь. Наверное, такими хотят видеть себя сотрудники заведения…

Меня увлекает дальше, в другой холл, где над полом висят модели хищных серых самолетов, а потом я начинаю 'всплывать' мимо лестниц и эскалаторов.

Длинные светло-серые коридоры, светильники на стенах, изредка попадаются люди. У всех на груди болтаются карточки с фотографиями, слышны приглушенные звуки шагов - звуки далекого прошлого…

Наконец стрелка круто поворачивает к двери, по инерции меня проносит в приемную, где я неловко улыбаюсь секретарше средних лет. Но та не обращает внимания, так что я проплываю сквозь другую дверь прямо в кабинет.

Точно призрак.

Эта мысль в очередной раз беспокоит меня: как бы в стремлении к истине не стать призраком без всяких кавычек, видел таких в своих путешествиях. Но теперь ничего не поделаешь: назвался груздем, полезай в кузов.

В одной стене кабинета широкое окно с видом на лесистую долину, часть другой стены занимает большой плазменный дисплей, а людей всего трое. Они располагаются за столом модернистского вида (стекло и металл) - один человек в кресле с высокой спинкой, а двое на стульях. У окна пустует диван и еще несколько кресел - тоже изыски современного дизайна.

Я встаю со своего невидимого кресла и пытаюсь пересесть на диван, чтобы со всеми удобствами наблюдать за этой жутко секретной встречей. Но фактура поверхности мне пока не поддается, так что позорно 'проваливаюсь' до пола. Собравшиеся моего маленького конфуза, естественно, не замечают. Да и меня тоже. Приходится вернуться на место.

Во главе стола - явно хозяин кабинета. У него беловатый пушок вокруг черепа и старческое, но бодрое лицо: по-лягушачьи плоский рот, глубокие морщины от носа к уголкам рта, близко посаженные водянисто-голубые глаза. Начинает говорить немного скрипуче, и тут же включается невидимый переводчик:

– Вижу, как ты озираешься, Дэйв. Но сегодня не будет папки с бумагами, всё только на словах. Обычно название операции выбирает компьютер, но имя этой в компьютере фигурировать не должно. Сразу скажу, что дело довольно щекотливое. Послушай, а потом можешь отказаться. Но ты хорошо показал себя, и я думаю, что это твой шанс…

Я перевожу взгляд на его собеседника, который и в самом деле только что шарил взглядом по столу. Приятное розовощекое лицо, прическа с пробором, небрежно повязанный галстук. Больше похож на свободного художника, чем на сотрудника ЦРУ…

Человек в кресле продолжает:

– Вообще-то тебе отведена чуть ли не главная роль, а в планы посвящают одним из последних. Но, как говорится в Библии, 'последние будут первыми'. Это раньше в бой первыми вступали рыцари, за ними шли солдаты, а по пятам следовали мародеры. В двадцатом веке к мародерам присоединились журналисты. А теперь, сам знаешь, все по-другому: войны начинают журналисты и телевизионщики. Хотя и без рыцарей не обходится…

Человек во главе стола приостанавливается, а тот, кого назвали Дэйвом, непринужденно вставляет:

– Как я понимаю, о рыцарях особенно распространяться не станем?

– Работа такая, Дэйв. Мы делаем историю, но редко удостаиваемся даже сноски в учебнике…

Хозяин кабинета ставит локти на стол, и лоб прорезает вертикальная морщинка.

– Извини за небольшой экзамен, Дэйв. Я ценю, как ты показал себя в прошлом деле, но здесь нам нужен первоклассный игрок. Более смелый, чем мы, ветераны, - тут он слегка щурится, - но при этом расчетливый. Если хорошо сыграешь, то и дальше будешь работать на этом направлении… Ответь мне на один вопрос. Планируемая операция связана с Россией. Но почему, собственно, Россия должна нас занимать? Многие считают, что эта страна больше не представляет интереса. Жалкий осколок Советской империи, который заслуживает внимания лишь из-за остатков ядерного потенциала, но тот быстро деградирует. Ориентированная на вывоз сырья экономика, нищее население, коррумпированное государство. Так называемая элита у нас в кармане, поскольку хранит свои наворованные деньги в западных банках. Она бросится выполнять все, что ей прикажут. Так почему нас вообще должна интересовать Россия, Дэйв?

Тот моргает длинными ресницами, но, похоже, не теряется. Склонив голову набок, как примерный студент, начинает перечислять:

– По нескольким причинам, Бен. Во-первых, конечно, из-за нефти. Как ни богат район Персидского залива, но его запасы к середине века истощатся. К сожалению, на Каспийском шельфе нефти оказалось меньше, чем ожидалось. Так что, если раньше мы стремились вытеснить Россию из Каспийского региона, то сейчас это не столь актуально… А вот после Персидского залива настанет очередь восточной Сибири и побережья Ледовитого океана. Пока там нефть добывать слишком дорого, однако это последние крупные месторождения в мире, и Америка непременно должна их получить. Для этого желательно установить полный контроль над Россией и, возможно, даже присоединить Сибирь к Соединенным Штатам. Жителей там осталось немного, и они с радостью станут американцами… Вторая причина - наше противостояние с Китаем. Чтобы он чрезмерно не усилился, его надо отрезать от ресурсов Сибири, а если дело дойдет до войны с Китаем, то желательно иметь базы не только в Центральной Азии, но и на русской территории вдоль Амура…

– А еще, Дэйв? - 'Лягушачий рот' прищуривается. - Все это так, но довольно банально. Нефть и базы…

– Еще?… - розовое лицо Дэйва ненадолго теряет безмятежность, но он тут же бодро продолжает:

– Есть одна тревожная тенденция, Бен. Русским уже нечего терять и, похоже, они начинают делать ставку на высокие технологии. Те, что у нас опасаются внедрять, потому что вся прежняя экономика может полететь к черту. Слишком они эффективны. Новые источники энергии, 'хай-хьюм'…Да еще пытаются продавать их по всему миру, усиливая этим потенциальных врагов Америки…

– Достаточно, Дэйв, - Хозяин кабинета улыбается, показывая крепкие зубы. - У тебя талант аналитика, и я думаю, что не ошибся в выборе. Только у России остались неподконтрольные Америке высокие технологии. Многим из них мы перекрыли финансирование, часть удалось скупить, но далеко не все. Наши политики в основном боятся, что к антиамерикански настроенным странам попадут ракетные или ядерные технологии русских. Но есть и более изощренные вещи - например, средства ведения радиоэлектронной войны. Представляете, джентльмены, если во время очередной операции выйдет из строя электроника армии США?… Главная ударная сила современной Америки - аэрокосмические группировки, а их мощь напрямую зависит от компьютеров и информационных сетей… Так вот, мы обнаружили у русских нечто, нас весьма обеспокоившее.

Он кивает третьему участнику совещания.

– Джон, введи в курс дела.

Это имя, похоже, широко распространено в Америке, да и внешний вид кажется мне типично американским: короткая стрижка, удлиненная нижняя челюсть, волевой взгляд. Сидит, выпрямив спину и развернув плечи, словно больше привык к военной форме, а не гражданской одежде. Только вокруг бледно-голубых глаз что-то много морщинок…

Он кладет мосластые руки на стол и начинает размеренно говорить:

– Ситуация такова. У нас есть данные, что в России появилось новое средство для ведения радиоэлектронной войны, по эффективности сравнимое с ЭМИ-импульсом, но более дешевое и простое в использовании. Что-то на основе плазменных технологий…

Он скептически глядит на молодого человека напротив:

– Знаете, что такое ЭМИ?

Дэйв слегка поводит плечами:

– Электромагнитный импульс, сжигающий электронику, - небрежно отвечает он. - Есть обычные электромагнитные бомбы, которые может нести любой истребитель-бомбардировщик, там взрыв обычной взрывчатки преобразуется в разрушительный электромагнитный импульс. Если нанести массированный удар такими бомбами, то выйдут из строя все электрические устройства, и страна будет отброшена в каменный век. А еще есть ядерные бомбы, в которых энергия взрыва трансформируется в электромагнитное излучение огромной мощи.

'Лягушачий рот' усмехается:

– Дэйв работает со СМИ и на все вопросы должен знать ответ, иначе журналисты заклюют. Так что его не собьешь, Джон.

Джон выпячивает нижнюю губу:

– Отлично. Так вот, такое оружие было разработано в одном институте на севере России. Там пытались воспроизвести наши эксперименты с установкой ХААРП и наткнулись на что-то любопытное. Мы попробовали выяснить детали, направив туда группу ученых по линии обмена, а с ними одного нашего сотрудника. Тот передал очень тревожную информацию, но затем не вышел на связь. Позже нам стало известно, что его убили…

Дэйв наклоняется вперед:

– Убили американского агента?!

– Это был внештатный сотрудник, - хмуро отвечает Джон, - из русских. Если бы мы знали, что дело настолько серьезно, то действовали бы тоньше. Но все равно, это возмутительно. Русские нарушили негласную договоренность. Они попытались выдать всё за несчастный случай, однако наши эксперты установили, что это неправда. Беднягу сначала избили, а потом ввели большую дозу алкоголя и оставили замерзать на снегу.

Я смущенно ерзаю в кресле.

Дэйв качает головой:

– Ну и сволочи!

Хозяин кабинета хмурится:

– Деградирующая нация, не умеют работать тонко. Видишь, Дэйв, в отношении них любые средства хороши.

Джон выжидает около секунды и говорит дальше:

– В общем, пока удалось выяснить немногое. Экспериментальную установку передали для продолжения исследований в институт радиоэлектроники под Москвой. Этот институт входит в систему РВСН, ракетных войск стратегического назначения, и у нас там есть информатор, но, к сожалению, не в самом конструкторском бюро. Все же мы узнали, что установка весьма эффективна как при наземном, так и при воздушном применении. При этом весьма компактна, потребляет мало энергии, и вскоре планируется ее испытание со спутника…

Дэйв кривит губы:

– Пора выдавливать русских из космоса. Только подумать, что они все еще кружат над нашими головами.

– Это как раз дает нам хороший шанс, - усмехается Джон. - Ведь спутники будут пролетать не только над русскими полигонами, но над Европой и Америкой. Если сделать так, что установка не выключится после полигона, а продолжит работу, то у нас появится возможность изучить ее действие и эффективность.

Дэйв хмыкает:

– Спутники?… Я понял так, что запустят один.

– Согласно нашему источнику, их будет два, один для подстраховки. Запуск бывшей военной ракетой, снятой с боевого дежурства. Она может вывести на орбиту и больше, но у русских, как всегда, проблемы с финансированием.

Джон снова показывает желтоватые зубы в усмешке и трогает панель на столе. Большой экран голубовато освещается, на нем возникает схематическая карта земного шара. По карте плавно изгибается пунктирная линия.

– Вот так пройдет траектория спутников во время первой серии испытаний. Довольно удобно для нас - сначала над Уралом, где у них два полигона, потом над северной Атлантикой, Гренландией, Лабрадором, и зацепит северо-восточное побережье США. Стоит расположить в тех местах передвижные станции слежения, и мы увидим, что русские нам припасли.

Интересно, почему показана только одна траектория? Но тогда я не придал этому значения…

– Спутники пойдут с востока на запад, - бормочет Дэйв. - Необычно.

В блеклых глазах Джона впервые мелькает тень одобрения.

– Да, - соглашается он. - Конечно, при таком запуске на орбиту выводится меньше полезного груза. Но ракета достаточно мощная, а эта траектория лучше накладывается на их полигоны.

Дэйв откидывается на спинку стула и, похоже, хочет положить ногу на ногу, но стол мешает.

– Джон, а у вас не боятся, что это оружие причинит ущерб соседней Канаде, ведь спутники пройдут над ее восточной провинцией Ньюфаундленд. Да и нашему штату Мэн может достаться. Сгорят компьютеры, пройдет лавина коротких замыканий. Вдруг случится что-то вроде Великого затмения?… Хотя для телевизионщиков это будет как манна небесная, станут потом показывать, как во тьму погружаются целые города…

Человек в кресле скупо улыбается:

– Верно подмечено, мой мальчик. Мы очень надеемся на подобные эффекты. Вот тут ты и вступишь в игру. Конечно, все должно быть подготовлено заранее. Что СМИ станут говорить о России, когда узнают, кто во всем виноват?

Дэйв даже привстает:

– Шеф! И вы еще говорите, что вам не хватает смелости. Да это будет гениальная операция. Руками самих русских так скомпрометировать Россию!

'Лягушачий рот' щурится, словно кот на мышь.

– Не спеши с оценками, Дэйв. Многое будет зависеть от тебя. Надо спланировать подачу информации: что сообщать, в какой последовательности? Надо провести предварительную работу с журналистами, чтобы как можно больше их оказалось в предполагаемой зоне поражения. Надо иметь заготовки на непредвиденные случаи. Вдруг один или два самолета разобьются, попав в зону излучения со спутников?…

Тут Дэйв моргает, а его шеф прерывает речь, вглядываясь в лицо собеседника. Но пауза длится недолго.

– Атомные электростанции в этой зоне есть? - деловито осведомляется Дэйв.

Хозяин кабинета улыбается чуть шире, чем раньше.

– Ни одной, на такой риск мы бы не пошли. Угроза может возникнуть лишь на третьем витке, но наш источник заверяет, что энергия на спутниках кончится гораздо раньше. Энергоустановки у русских слабые. Но мы не собираемся рисковать - как только спутники окажутся над сушей или акваторией США, их собьют. Ведь это равнозначно нападению на Америку. Военные будут держать противоспутниковые системы наготове. Заодно получат возможность попрактиковаться.

Дэйв смеется, показывая белые зубы, и я думаю, что он, наверное, редко встречает отказы у женщин.

– Это здорово! Одним выстрелом мы убиваем сразу двух зайцев. Узнаём характеристики их нового оружия, а заодно… Да если эффектно подать, то СМИ втопчут Россию в грязь. Мы сможем потребовать международного контроля над вооружениями русских, а фактически это будет наш контроль.

'Лягушачий рот' потирает руки:

– Рад видеть такой энтузиазм. Я завидую тебе, Дэйв. Раньше мы и думать не смели о таких вещах, но теперь невозможное становится возможным. Потребуется дерзость и точный расчет, но в итоге мы окончательно поставим Россию на колени. Даже если их президент заупрямится, на него надавит его окружение. Ведь мы одновременно начнем кампанию по разоблачению связей российской элиты с мафией, а под угрозой конфискации своих капиталов они запляшут под нашу дудку как миленькие. Для тебя там тоже будет много работы, но это позже. А пока задавай вопросы, тебе надо знать все досконально. На основе полученной информации составь план работы со СМИ и снова приходи ко мне. Держи все в голове, никакого компьютера, не пользуйся даже механической пишущей машинкой. Скорее всего, понадобится еще несколько встреч, чтобы утрясти все детали.

Дэйв подбирается:

– Будет сделано, шеф…

А потом глядит на третьего участника беседы:

– Итак, Джон, вы через своего человека сделаете так, что спутники не выключатся, когда уйдут за пределы российской территории? Я слышал, это уже удавалось с русскими спутниками, и мы получали очень ценную информацию…

Тот с сожалением качает головой:

– У русских есть забавное выражение: 'Все хорошо не бывает'. В данном случае такой возможности нет. Спутники экспериментальные и управлять ими будут прямо из ОКБ - это аббревиатура для конструкторского бюро. У них на крыше установлена спутниковая антенна.

– А если перехватить сигнал? - деловито спрашивает Дэйв. - Ведь хакеры захватывали управление даже спутниками НАТО, а лучшие у нас на службе.

Джон хмыкает:

– У нас есть средства для перехвата управления русскими спутниками, но использовать их пока не можем. Это на будущее. Тут придется действовать иначе…

Он снова касается панели, и вместо земных полушарий на дисплее появляется карта России.

– Нужный нам институт находится здесь. - Поблизости от Москвы начинает мигать яркая точка. - Это запретная зона, но охрана не такая серьезная, как на ядерных объектах. Достаточно организовать отключение электроснабжения, и тогда спутники потеряют управление и уйдут за пределы российской территории с не выключенными установками… Но ведь мы хотим не только изучить их действие, верно? Поэтому сделаем по-другому. Мы иногда оказываем э… информационные услуги борцам за независимость Чечни. В ответ и их руководители идут нам навстречу. Так что группа боевиков получит приказ своего командования и в нужное время подорвет опору ЛЭП. Нужную линию они найдут без труда, используя приемники GPS. Все это будет выглядеть как очередной теракт чеченских борцов за свободу и, если хорошо подать, то весь мир содрогнется, узнав, что русские не могут защитить от террористов даже свои стратегические объекты.

Дэйв ерзает на стуле:

– Неплохо придумано! Мы сможем организовать очень эффективную пропагандистскую кампанию… - Но вдруг осекается.

– Хотя стоп!… Допустим, террористы взорвут опору ЛЭП, это не так уж трудно. Но наверняка есть резервные генераторы?…

Джон кивает:

– Естественно. И аккумуляторная батарея вдобавок. Но это уже наши проблемы. Аккумуляторная батарея при попытке включения… гм, выйдет из строя, а генератор окажется на профилактическом ремонте. Обычная для России изношенность оборудования. Виновных, как обычно, не найдут. В общем, несколько часов без электричества нам гарантированы.

– Здорово… - с сомнением говорит Дэйв. - А как вы решите другую проблему? Ведь опору ЛЭП нужно взорвать в точно определенный момент, когда спутники уже начнут работать по полигонам. Не слишком ли сложно для чеченских боевиков?

Его собеседник вопросительно глядит на человека в кресле, и тот пожимает плечами.

– Дэйву надо знать все. Он должен составить не только план действий, но и информационные заготовки на случай, если что-то пойдет не так.

Джон глядит на молодого человека, словно прицеливаясь:

– Верно, такая точность террористам не по плечу. Тут им понадобится помощь.

– Какая же? - вяло спрашивает Дэйв, явно чувствуя себя не очень уютно.

Джон ухмыляется:

– Начало сеанса связи может засечь один из спутников нашей орбитальной группировки, скорее всего 'Key Hole'. Но прямая связь спутника с террористами, естественно, исключена. Мы воспользуемся тем, что над Россией совершает пробные полеты беспилотный самолет 'UCAV'. Вообще-то это робот-бомбардировщик: построен по технологии 'стелс', малозаметен для радаров, может оставаться на высоте 45 тысяч футов около суток, управляется со спутника, и приспособлен нести управляемые бомбы JDAM для уничтожения ракетных позиций и командных пунктов противника. Военные передали его нам для испытаний: им важно знать, как поведет себя аппарат на возможном театре военных действий. Мы вместо вооружения установили разведывательную аппаратуру. Время бомбить Россию еще не пришло…

Некоторое время он молчит, а я быстро навожу справки. 'UCAV' - Unmanned Combat Air Vehicle, беспилотный ударный самолет. Предназначен для высокотехнологических боевых действий высокой интенсивности…

– Так что успех операции будет в основном зависеть от электроники, - продолжает Джон. - Мы пошлем 'UCAV', чтобы следил за передвижением боевиков и наводил на подходящее для подрыва место. 'UCAV' будет передавать информацию прямо на их мобильные телефоны. Когда спутник орбитальной группировки засечет начало экспериментов, он передаст информацию на 'UCAV', а тот пошлет сигнал боевикам. Те к этому времени должны будут установить взрывное устройство. После подрыва 'UCAV' спокойно ляжет на возвратный курс.

Он внимательно глядит на молодого человека, шеф тоже прищуривается, но Дэйв только моргает:

– А если русские собьют 'UCAV'? В университете нам рассказывали, какой скандал случился в 1960 году, когда русские сбили наш самолет-разведчик 'U-2' над Уралом. Пилот выпрыгнул с парашютом и на суде рассказал всему миру, что это была операция ЦРУ…

'Лягушачий рот' хмуро улыбается:

– У тебя хорошее образование, Дэйв. Но с тех пор могущество Америки сильно выросло, а Советский Союз развалился. И мы многому научились. Во-первых, 'UCAV' не имеет пилота, это самолет-робот со спутниковым управлением. Во-вторых, для радаров он практически невидим. В-третьих, на случай, если его все-таки заметят и ухитрятся сбить, там будет установлен заряд, который разнесет самолет в пыль. Даже пыль будет непростой, наши ученые поместили на борту редкоземельные элементы, следы которых обычно находят на месте посадок НЛО. Так что, если русские закричат, что сбили американский самолет, ты быстренько подбросишь информацию, что это могла быть летающая тарелка… Да и вообще, вся история быстро забудется на фоне грандиозного скандала, который мы организуем. Но, скорее всего, 'UCAV' уйдет без помех, и мы подорвем его уже над Балтийским морем. Не останется никаких следов, мы просто доложим, что потеряли разведывательный аппарат… Что еще хочешь узнать, Дэйв?

Он поджимает губы, и морщинки выделяются резче, а глаза остро всматриваются.

Мне тоже любопытно, о чем еще спросит Дэйв? Захочет ли узнать, например, есть ли санкция президента на эту рискованную затею? Хотя, похоже, участникам совещания она не кажется столь уж рискованной. Возможно, проделывали и не такое.

И действительно, Дэйв лишь поводит плечами:

– Все здорово придумано. Я-то думал, что Россией мы пока заниматься не будем, она и так у нас в кармане…

Шеф хмыкает:

– Русские мало способны к анализу реальной ситуации и потому непредсказуемы. Ясно ведь, что они побежденная страна, надо сидеть тихо и не высовываться. Так нет, мечтают снова стать великой державой. Так что иногда приходится им напоминать…

– А после 1960 года мы впервые так глубоко проникаем в небо России? - продолжает расспросы Дэйв. - Не рискованно ли это?

– Не особенно, - качает головой хозяин кабинета. - Еще в 1983 наши штурмовики отрабатывали учебное бомбометание по одному из островов Курильской гряды, углубляясь в русское воздушное пространство на 20 миль. В 2002 году два беспилотных аппарата 'Global Hawk' пролетели на высоте 60 тысяч футов над Москвой. Русские власти сделали вид, что ничего не заметили, ссориться с Америкой не в их интересах. А 'UCAV' из-за технологии 'стелс' обнаружить куда труднее, чем 'Global Hawk'. Он уже провел несколько испытательных полетов над Россией. Если Америке придется перейти к открытым военным действиям, то он будет уничтожать русские ракетные комплексы, командные пункты, и даже автомобили важных чинов…

Дэйв довольно улыбается, а 'Лягушачий рот' продолжает:

– Так что русские снова покажут всему миру, что неспособны бороться с терроризмом. А мы наоборот, поднимем свой престиж, поскольку именно к этому случаю приурочим раскрытие террористического заговора против Запада… Джон, расскажи-ка о группе 'Мидас'.

Джон снова нацеливает взгляд на молодого человека:

– Собственно, 'Мидас' - это название операции, которую планирует некая террористическая группа. Массированная хакерская атака на корневые серверы Интернета с целью выведения их из строя. Причем Интернет не главная цель, а скорее прикрытие. Одновременно будет предпринята атака на корпоративные сети - банковские, биржевые и прочие, чтобы нанести сокрушительный удар по финансовой системе Запада. Мы уже некоторое время отслеживаем действия, которые, скорее всего, являются репетицией глобальной атаки. Эта группа входит в структуру более крупной террористической сети и ставит целью заработать большие деньги на неизбежном обвале акций. Но главные мотивы действий террористов не экономические, а политические - ненависть к Западу и, особенно, к Америке. К сожалению, в это подразделение входит и несколько американских граждан…

– Кстати, возьми на заметку, Дэйв, - перебивает хозяин кабинета. - Про американцев в СМИ не должно появиться ни слова. Только официальная линия, что террористы - это невежественные мусульманские фанатики и русские.

Дэйв слегка улыбается:

– Надеюсь, вы облегчите мне эту задачу.

Джон улыбается более хмуро.

– Постараемся. Мы давно следим за этой группой и, конечно, не дадим провести 'Мидас'. Террористы будут схвачены, а предатели американцы уничтожены на месте. В группе есть несколько русских программистов, их нетрудно обработать, чтобы дали нужные показания. Достигнем двух целей сразу: покажем, что мы, в отличие от русских, умеем бороться с терроризмом и, во-вторых, что русские сами представляют угрозу для Запада. В результате можно настолько усилить давление на Россию, что она будет вынуждена согласиться на все наши условия, иначе столкнется с угрозой бойкота со стороны развитых стран…

– Постойте-ка, - возбужденно поворачивается к шефу Дэйв. - Это скольких же целей мы собираемся достичь?

Он начинает один за другим распрямлять ухоженные пальцы:

– Во-первых, узнать о новом русском оружии. Во-вторых, показать, что русские военные технологии все еще представляют угрозу для Запада. В-третьих, испытать в боевых условиях беспилотный самолет-невидимку. В-четвертых, доказать, что русские не в состоянии бороться с международным терроризмом. В-пятых, что они сами к нему причастны… Не слишком ли много целей сразу?

'Лягушачий рот' довольно кивает:

– Знаешь, Дэйв, я некоторое время изучал русских, когда они еще представляли реальную угрозу. Так вот, у них есть пословица: 'За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь'. Она хорошо отражает особенности их национальной психологии. Русским трудно преследовать несколько целей сразу, у них нет системности американцев. Может, и была раньше, но утрачена этой деградирующей нацией. Американцы совсем другое дело… Вспомните, как в конце двадцатого века мы поймали не двух, а несколько зайцев сразу: разрушили советскую империю, выкачали массу ценных разработок из ее военно-промышленного комплекса, а заодно утвердились в глубинах Евразии и взяли под контроль значительную часть мировых ресурсов. С тех пор были и другие операции, где мы успешно достигали нескольких целей сразу, но они пока засекречены.

– Похоже, вы правы, сэр. - В голосе Дэйва звучит нотка восхищения. - Можно еще вопрос?… А если у русских есть дублирующий пункт управления где-то в другом месте, и они отключат спутники с него? Мы все равно добьемся пропагандистского эффекта, но первые две цели не будут достигнуты…

Человек в кресле глуховато кудахчет, и я не сразу понимаю, что он смеется. От этого смеха по моей спине пробегает холодок.

– Дублирующий пункт у них есть, на космодроме в Плесецке. Но русским понадобится несколько минут, чтобы произвести переключение. А нам этого времени хватит, чтобы полностью заблокировать спутники, так что они перестанут реагировать на сигналы. Джон немного схитрил, говоря, что мы не можем использовать такие технологии. Необходимо лишь, чтобы спутники временно не контролировались со своего командного пункта. Если хотите, джентльмены, то обкатка этой технологии - цель номер шесть…

Наступает молчание. Солнечный свет тускло блестит на металлических частях мебели, словно на ружейных стволах.

– Итак, Дэйв, - снова говорит хозяин кабинета, - продумай план информационной кампании и через день-два приходи ко мне. Заодно обсудим круг лиц, которые будут посвящены, и степень их информированности. Этот круг будет очень узок. Отныне ты подчиняешься непосредственно мне, хотя числиться будешь по-прежнему в Office of Public Affairs… - тут невидимый переводчик почему-то спотыкается и не переводит название учреждения на русский язык. Видимо, не ориентируется в дебрях американской бюрократии. - Я оповещу директора. Для тебя будет разработана устная инструкция, при общении с журналистами придерживайся ее. Утечка информации абсолютно недопустима.

Последние слова он произносит с задушевной улыбкой. Дэйв только пожимает плечами: 'Обижаете, шеф'.

Я думаю: а что с ним будет, если утечка все-таки произойдет? Скорее всего, обойдутся без особых изысков. Дэйв просто попадет под машину, и в газете появится краткая заметка, что-то вроде: 'Сожалеем о преждевременной смерти перспективного молодого сотрудника'. Скорее всего, даже и заметки не появится.

– Еще вопросы, Дэйв?

'Лягушачий рот' снова оценивающе щурится, но Дэйв держится молодцом. Из молодых, да ранних, ненужных вопросов не задает. Про президента так и не было сказано ни слова, и я гадаю, будет ли он вообще в курсе?

Придется узнать…

Хозяин кабинета делает прощальный жест, и участники совещания одновременно встают со стульев, Джон по-военному прямо. Направляются почему-то не в сторону двери, а к стене кабинета. Я моргаю от неожиданности: там открывается дверца лифта, проглатывая обоих. Прямо шпионские штучки, хотя чего и ждать в стенах ЦРУ? Я предоставляю им уехать, мне дверь тоже без надобности. Перед тем как покинуть кабинет, еще раз смотрю на его владельца.

Тот откинулся в кресле, и глаза, похожие на обкатанные морем голубые камешки, скрылись под набрякшими веками. Морщинки, ведущие от носа к уголкам рта, разгладились, и лицо приобрело почти добродушное выражение - этакий любящий дядюшка, только что решивший очередную семейную проблему. Только обтянутые желтоватой кожей пальцы несколько раз глухо стукнули о край стола.

Словно начали отсчет…

Конечно, я пытаюсь навести справки. Информация появляется прямо в воздухе, как на дисплее компьютера, когда подводишь курсор - результат трогательной заботы обо мне…

Так… Бен Холлидей, заместитель директора ЦРУ по оперативному планированию. Член Закрытой Сети США и одновременно…

Но тут словно темное облако заволакивает надпись, и я ощущаю болезненный укол в мозг. Опять вторгся во что-то, запретное для меня. Ладно, с этим придется подождать.

Кто-то сказал, что мы думаем одно, говорим другое, а делаем третье. Пожалуй, это можно сформулировать и иначе. Люди говорят одно, подразумевают другое, а делают нечто третье.

Я наблюдал начало сложной игры, но известен ли игрокам ее тайный смысл?…

Интересно, сколько людей знает об операции? Полной информацией, похоже, владеют только эти трое и, возможно, директор ЦРУ - вряд ли подчиненные действуют по собственной инициативе. Скорее всего, тот просто не снисходит до детального планирования. А вот в курсе ли американский президент?… Когда я изучал новейшую историю в университете, то преподаватель упоминал, что далеко не всегда президенты США знали о планируемых тайных операциях. Иногда их просто обманывали, как в вопросе об оружии массового поражения в Ираке… Итак, попробуем подсчитать. Во-первых, эти трое. Во-вторых, еще несколько человек нужны как исполнители: поддерживать связь с главарями террористов, заниматься самолетом-разведчиком, обеспечивать информационный канал со спутника 'Key Hole' и, наконец, блокировать российские спутники после сбоя в управлении. Но, скорее всего, эти люди будут посвящены только в свою часть плана…

Вот каков наш мир: оказывается, двух десятков людей достаточно, чтобы разрушить его!…

Пока с меня довольно.

Я проплываю сквозь стену и 'спускаюсь' в садик, куда с самого начала хотел заглянуть. Табличка поясняет, что это 'Сад памяти' и посвящен тем, кто погиб при исполнении долга. Белая и розовая плитка, зеленая листва над спокойной водой бассейна, журчание воды по камням. Спокойно и красиво…

Значит, это мемориал офицерам ЦРУ и тем, кто сотрудничал с ними. Только как отличить тех, кто честно выполнял долг перед страной, от тех, кто вел игру, обернувшуюся для нее катастрофой?

Это не мое дело…

Ну что же, теперь многое стало понятным. Приобрели смысл те картины, которые я раньше наблюдал, теряясь в догадках. Попробую расположить их по порядку…

Сайда, Ливан.

Попались…

Впрочем, этого и следовало ожидать

Стоя на коленях, Сибил приподняла голову над подоконником и тут же упала на бок. Звон разбитого стекла, сухой треск врезавшейся в стену пули, облако известки…

Сибил закашлялась от едкой пыли, дом был старый. К счастью, рядом не было высоких зданий, так что снайперы не могли простреливать всю квартиру. Впрочем, передышка будет короткой - в дом под прикрытием огня снайперов ворвется штурмовая группа. Может быть, одновременно высадят десант на крышу.

Проклиная неуклюжесть собственного тела, Сибил поползла к двери. Неважная физическая форма для занятий терроризмом. Но кто знал, что простая попытка получить деньги так обернется?

Хотя… Возможно, так и было спланировано. Иначе откуда узнали, что американка и ее арабские сотрудники не те, за кого себя выдают?

За дверью Сибил выпрямилась и, хватая ртом пыльный воздух, ввалилась на кухню. Окно выходило на глухую стену соседнего дома. Заложники - пожилая американская пара - были привязаны к спинкам стульев. У мужчины лицо бледное и напряженное, у женщины мокрое от слез. Рты заклеены скотчем. Сибил поморщилась: заложники не входили в планы, но без них бы не выбрались. Хорошо, что приказала спутникам взять оружие и быть наготове. Она повернулась к Хасану.

– Не трогай их, даже если начнется штурм. Скорее всего, ливанский спецназ их все равно пристрелит, просто чтобы досадить янки.

Хотя ее арабский оставлял желать лучшего, Хасан видимо понял. Он осклабился, что при черной бороде выглядело устрашающе, и поиграл огромным ножом с зазубринами. Несколько лет воевал в Чечне и любил строить из себя головореза.

Американцы тоже поняли, все-таки работали в бейрутском банке. Глаза женщины выпучились, а мужчина замычал и стал дергаться - наверное, хотел что-то сказать.

Сибил пожала плечами и, пригибаясь, миновала замусоренный холл. В другой комнате нагибаться было необязательно - за небольшим пустырем открывался морской простор.

Сибил сдвинула маску на волосы.

Джафар устроился у окна с автоматом, а Саид скорчился за раскрытым ноутбуком.

– Телефонный кабель перерезан, - повернул он к Сибил смуглое мальчишеское лицо. - Спутниковая связь слишком рискованна, против компьютеров АНБ наш алгоритм шифрования не устоит. Остаются только сети операторов сотовой связи.

Сибил посмотрела в его расширенные зрачки, сконцентрировала всю силу воли во взгляде, и понемногу глаза юноши снова обрели осмысленное выражение.

– Вот и хорошо, - одобрила она. - Умный мальчик. Пока связь есть, все в порядке. Набери-ка мне этот номер. Вот параметры шифрования.

Она написала на бумажке вереницу цифр и, проследив, как Саид торопливо набирает их, подожгла листок зажигалкой.

Глядя, как бумажка превращается в обугленный клочок, усмехнулась. Или ей ответят, или через час и ее жизнь обратится в пепел. Что же, взрывчатки достаточно. А может, сдаться и тем самым сорвать чей-то хитроумный план?

'Не глупи, американка им не нужна, пристрелят в первую очередь!'.

Саид протянул переносную трубку.

– Это Сибил, - сказала она, ныряя в туалет. Закрыла дверь и пристроилась на крышке унитаза. - Растус, помнишь наш разговор? Мы и в самом деле попались. Нас явно решили подставить… Где мы? На окраине Сайды, а чтобы узнать точнее, используй систему определения местоположения, только сотовую… Сколько у нас осталось времени? Час или немногим больше. Дали на размышление, потому что мы взяли заложников. Потом начнут штурм, но мы устроим им такой фейерверк… Не спешить? А что ты можешь? Здесь спецназ и скоро будет бронетехника… Ладно, подождем.

Сибил положила трубку на пол и, стянув черную маску, попыталась вытереть ею пот со лба. Ну и жара, надо будет хорошенько вымыть волосы. Если останется в живых, конечно. Вышла из туалета и остановилась перед сгорбившимся Саидом.

– Сотри всю информацию, связанную с разговором. Активизируй заряды в обоих компьютерах, чтобы хватило одного нажатия кнопки. Но не паникуй, это обычная предосторожность. Скоро придет помощь.

Снаружи донеслось лязганье гусениц, и она обернулась к Джафару.

– Ложись на пол! Всем лечь на пол! Они могут начать стрелять без предупреждения.

Сама легла на грубый ковер и поморщилась, пахло клопами. Сунула руку в нагрудный карман - пульт дистанционного управления на месте. Вытаскивать не стоит, мужчины могут впасть в панику, если увидят. И так удобно надавить нужные кнопки.

Какую помощь обещал Растус? И кто он на самом деле?…

Время шло, с улицы раздавался шум моторов и лязг гусениц, иногда приглушенные команды.

– Внимание! - загремел механический голос. - Вы окружены. Сложите оружие и выходите поодиночке, руки за голову. Если заложники останутся живы, то вас пощадят. Иначе через десять минут начнем штурм…

Привычным усилием воли Сибил отключила слух и стала разглядывать солнечное пятно на ковре… Где-то читала о приговоренном к смерти, который в последний момент вот так же зачарованно смотрел на золотой солнечный луч. Кажется, у какого-то русского писателя…

– Внимание!… - снова загромыхал голос. Но дальше слова потонули в нарастающем механическом рокоте…

Вдруг Сибил взлетела на воздух, а потом ударилась подбородком о жесткий ковер. В ушах заложило от грохота, ее стало швырять, и она еле расслышала тонкий писк Саида, хотя тот, наверное, кричал во весь голос.

Стекол в окнах не осталось, а сами оконные рамы разлетелись в щепки. Комнату наполнила пыль и едкая гарь, и Сибил мучительно закашлялась, пытаясь очистить легкие. Механический шум то приближался, то удалялся, и она вдруг поняла, что это злобный клекот вертолетных винтов. Взрывы на время прекратились, но сквозь тучу пыли донесся сухой треск пулеметных очередей.

Снова грохот, и снова неуклюжее тело Сибил стало швырять как детский мячик. Кажется, так продолжалось бесконечно долго…

Но вот наконец адский шум прекратился, а угрожающее гудение стало удаляться…

Саид (белое от известки лицо сделало его похожим на американца) вскочил и припал к окну.

– По-моему, это штурмовые вертолеты 'Апач', - едва слышно проблеял он. - Похоже, израильские. Уходят. А что делается внизу!

Сибил сунула обратно пульт, до того стиснутый в кулаке, с трудом встала на ослабевшие ноги и подошла к окну. Вертолеты уже казались черными точками в небе, а вокруг дома царил разгром: перевернутые и горящие бронемашины, окровавленные тела в лохмотьях камуфляжной формы…

Сибил сглотнула и отвернулась.

– Пошли. Берем только компьютеры.

Снова натянула маску и заглянула на кухню: белые от известки заложники валялись на полу, а Хасан сидел над ними на корточках.

– Хасан, оставь пленников. Мы уходим.

Наемник недовольно скривился и поднес зазубренный клинок к горлу женщины - та в ужасе закрыла глаза, а все лицо жалко сморщилось. Сибил усмехнулась: ничего, теперь останутся живы. Хасан спрятал кинжал, картинно выпрямился и пошел вслед за Сибил.

Входная дверь была выбита, от едкого дыма першило в глазах. На всякий случай Сибил вынула пистолет, а Джафар взял на изготовку автомат, но вокруг никого не оказалось - выжившие после налета военные разбежались. Фургон, на котором террористы прибыли в Сайду, лежал на боку, от горящих колес поднимался черный дым. Сибил недовольно поморщилась, но тут заметила движение на улице…

Мимо обезлюдевших зданий (местное население привычно попряталось в подвалы) ехал открытый красный автомобиль. Рядом с шофером сидел некто в белом костюме, и вскоре стало видно, что это мужчина со смуглым, будто обожженным лицом. Автомобиль остановился, и Сибил словно пронзил электрический ток от взгляда желтых тигриных глаз.

Всякий раз такое ощущение…

– Привет, Растус! - сделала она шаг навстречу…

Море, недалеко от Бейрута.

Она цепляется за поручень, укрывая лицо от тугого ветра. У серых скал взлетают фонтаны пены, а за полосой взбаламученной воды удаляются белые здания Бейрута. Сибил снова ныряет в рубку, здесь относительно тихо.

– И все-таки, Растус, - ей приходится повысить голос. - Как ты это сделал? Подсунул 'Моссад' информацию, что на окраине Сайды готовится ракетный удар по Израилю?

Ее спутник слегка поворачивает лицо от штурвала, но отвечает не сразу. Странные у него глаза: мало того, что ярко-желтые, так еще и зрачки неправильной формы, будто черные щели…

– Я же говорил, Сибил, - голос звучит неспешно и с чувственной интонацией. - У меня хорошие отношения с ЦРУ, так что я регулярно снабжаю 'Моссад' информацией.

– Но с вертолетов должны были вести видеосъемку. И пилоты наверняка уже доложили, что никаких ракетных установок не было.

– Ну и что, - с кошачьей грацией потягивается Растус. - Мои информаторы на этот раз ошиблись. Военная техника там присутствовала, а налеты на базы террористов для израильтян обычное дело.

– Только на этот раз слегка промахнулись, - растягивает губы в улыбке Сибил. - Террористы были внутри, а не снаружи.

– Превратности войны, - тоже усмехается Растус. Его желтоватые глаза обшаривают Сибил, и она снова чувствует легкое волнение.

– Ты не похож на агента ЦРУ, - продолжает она, силясь сохранить холодноватую отстраненность на лице. - Те какие-то стандартные, словно их вырастили в Лэнгли из пробирок, а ты выглядишь более… реальным.

– Я не говорил, что являюсь агентом ЦРУ, - пренебрежительная нотка звучит в бархатном голосе Растуса, и Сибил снова настораживается. - Они ведут свою игру, а я свою. Сотрудничаю, только когда мне это выгодно.

– Большая игра, - понимающе кивает Сибил. - Мужчины любят играть.

– А разве вы не ведете игру? - желтые глаза Растуса на миг становятся колючими, и Сибил чувствует себя неуютно. Но он отворачивается и внимательно смотрит вперед, хотя там одни волны.

– Конечно, веду, - она поудобнее устраивается в пассажирском кресле. - Это мужской мир, и правила в нем устанавливают мужчины. Но я мечтаю о другом мире…

– Тогда мы похожи. - Растус снова поворачивается, взгляд словно медом обволакивает Сибил, и она начинает дышать чаще. Возможно потому, что катер то и дело взлетает на волнах. - Я тоже мечтаю, чтобы мир изменился. Так почему бы нам не играть вместе?

– Зачем? - она пытается холодно улыбнуться. - Ты помог нам и получил за это деньги. Если понадобится, мы снова установим контакт.

Ее спутник поглаживает штурвал смуглыми пальцами.

– Ты читала 'Сильмариллион' Толкина?

– Что? - удивляется Сибил. - Хотя да, читала. Еще студенткой.

– Тогда, может быть, помнишь, что творец Арды, Илуватар, сначала создал величественную музыку, и именно она стала тем планом, по которому творилась Земля. Но один из будущих Владык, Мелькор, вплел в музыку мелодии собственных дум. И музыка стала еще более величественной, хотя и скорбной… Так вот, нечто подобное происходит и сейчас. Началась реализация грандиозного плана, который изменит мир. Не мы составили этот план, он продуман и изощрен. Зато мы в состоянии привнести в него собственные думы, собственные мелодии, и постепенно изменить его так, как нам будет угодно. Разве не обидно, что с нашим мнением не посчитались, когда сочиняли великую симфонию? Ведь мы тоже, пусть и невольно, оказываемся частью этой музыки…

Сибил искоса глядит на Растуса: в своем ли он уме? То и дело приходится иметь дело с психами или наркоманами. Хотя нет, на этот раз не похоже…

Растус словно читает ее мысли и снисходительно улыбается.

– Я осведомлен несколько больше, чем ты, Сибил. - На этот раз голос звучит отстраненно, а глаза словно подергивает желтоватый ледок. - Думаю, ты согласишься, что большую игру ведете все-таки не вы, а эти пробирочные парни из Лэнгли. Вот-вот наступит ее новый этап, и вам там тоже отведена роль.

Сибил чувствует холодок в животе. Ну и скотина этот Растус, с легкостью играет на ее эмоциях.

– Что ты об этом знаешь? - требует она. - И откуда?

– Откуда - это секрет, - слегка улыбается собеседник. Его губы темные и чувственные. - А вот некоторыми сведениями готов поделиться.

Катер продолжает швырять, ледяной ветер ерошит волосы Сибил и пробирается за воротник. Растус слегка поворачивает штурвал, голос звучит небрежно.

– Речь идет о новом оружии. Его открыли в России… почти случайно. Хотя, конечно, случайных тем в такой симфонии не бывает. Это оружие способно разрушать радиоэлектронное оборудование намного эффективнее, чем ЭМИ-импульс, и при этом не требуется ни специальных бомб, ни ядерного взрыва. Вскоре три спутника с такими установками будут выведены на орбиту для испытаний. Военный потенциал русских устаревает, они опасаются нападения с применением высокотехнологичного оружия, каким располагает НАТО, а это средство может с легкостью выводить такое оружие из строя…

Сибил хмурится:

– Снова русские обставили американцев?… Впрочем, наш народ слишком обленился, а еще хочет управлять миром. Выезжают только за счет эмигрантов… Ну а при чем здесь мы? Скорее всего, парни из Лэнгли попытаются завладеть этим оружием и, скорее всего, им это удастся. Русские продадут что угодно, стоит помахать перед их носом долларами. А наше паршивое правительство напечатает этих грязно-зеленых бумажек, сколько понадобится.

Растус слегка поворачивает голову туда, где в темную воду погружается распухшее солнце. На горбоносый профиль словно проливается кровь.

– Завладеть пока не сумели, и в России люди разные. Но тогда разработали изощренный план, на это они мастера… - в жестком голосе Растуса звучит тень одобрения. - Роли распределили, как обычно. Вы - злые террористы, которые хотят уничтожить цивилизованный мир. Русские - союзники террористов, поскольку враждебны Западу и из жадности готовы снабдить злодеев современным оружием. Будет создан хороший предлог, чтобы установить полный контроль над Россией и еще больше повысить роль Соединенных Штатов в мире.

Руки Сибил зябнут, она сует пальцы под кофту.

– И много о нас знают в ЦРУ? - Хотела, чтобы прозвучало отстраненно, но голос уныло падает.

– Почти всё, - в голосе Растуса звучит отеческая укоризна. - Разве можно проводить семинары и выстраивать сеть ячеек по всему миру, не попав под контроль ЦРУ? А ваши руководители давно работают на 'черное ЦРУ'. Сами знаете: рискованные эксперименты, похищения с убийствами, поставки оружия и наркотиков - все это ЦРУ предпочитает делать чужими руками. Тем более что от них легко избавиться. Вас пока не трогают по нескольким причинам. Во-первых, вашу организацию можно использовать, чтобы создать повод для военного вмешательства США. Как могли бы использовать сегодня. Представь себе заголовки: 'Еще двое невинных американцев стали жертвами исламских террористов!'. Отличный повод для бомбежек… Во-вторых, в организации есть американцы, а это противоречит официальной линии, что против Запада выступают только тупые фанатики мусульмане. Вот сегодня попробовали избавиться от одной неугодной американки, а заодно от тех, кто ее знал, но пока не вышло. Ничего, получится в другой раз… В-третьих, и это главное, разработан план, как вас использовать в действительно большой игре…

– И как же?… - Сибил с досадой понимает, что полностью утратила инициативу в разговоре. Что же, пока придется смириться.

– Слышала об операции 'Азраил'? - голос Растуса звучит безмятежно, хотя ветер завывает все сильнее.

Сибил вздрагивает:

– В ЦРУ знают и об этом?

– Естественно, - ноздри Растуса раздуваются, и кровавый свет заходящего солнца придает лицу демоническое выражение. - Они сами ее и спланировали. Вы ведь должны знать о связях ЦРУ с афганскими моджахедами, Аль-Кайдой и прочими террористическими организациями. Они всех пытаются использовать в своих целях и, надо признать, у них это неплохо получается. Лишь сегодня вышла неувязка, да и то в основном по моей вине.

Сибил содрогается, с каждым взлетом катера на волне холод все глубже забирается под одежду.

– Мне известно немногое, - ежится она. - Официально нас не информировали, я узнала по своим каналам. Только была удивлена, что мишенью снова выбрали Россию…

Немного думает и вздыхает:

– Но и то немногое, что узнала, я не собираюсь тебе раскрывать.

Растус пожимает черными угловатыми плечами, на квартире в Бейруте сменил костюм на темный.

– Я и так все знаю. Две машины с взрывчаткой, вот только цель необычная - не жилые дома, а электрическая линия, которая снабжает энергией некий закрытый научный городок.

Сибил втискивает голову в плечи, так меньше холод проникает за воротник.

– О цели я не знаю. Мне сказали лишь об очередной акции устрашения…

– Между тем цель весьма странная… - Растус вдруг осекается и поднимает глаза. На лобовом стекле, где снаружи сползают клочья пены, появляется какая-то схема, выполненная разноцветными линиями. Сибил с удивлением понимает, что стекло одновременно служит информационным дисплеем. Как в боевом самолете…

– Кажется, за нами погоня. - Голос Растуса звучит почти весело. - Не успел выправить разрешение на выход в открытое море. Скорее всего, договоримся, но надо посмотреть…

Он касается пульта управления, крыша рубки уползает назад, и Сибил съеживается под каскадом брызг.

Растус достает из ящичка бинокль и оглядывает сумрачное небо. Катер продолжает мчаться прямо, края облаков слева горят красными лезвиями.

Сибил пытается разглядеть что-нибудь среди туч, но получает очередную пригоршню холодной воды в лицо.

– Есть! - спокойно сообщает Растус. - Только это не береговая охрана. Снова 'Апач' со звездой Давида и, похоже, на этот раз по наши головы. Ему всего двадцать минут лёта с израильской базы в Хайфе. Похоже, я недооценил 'Моссад'.

– Да уж, - фыркает Сибил, дрожа от холода. - От твоего катера останутся одни щепки. А мы пойдем на корм акулам.

– Акул тут нет, - морщится Растус. - И насчет щепок посмотрим, от кого останутся.

Слышится зловещий механический рокот, от которого мороз пробирает даже внутренности Сибил. Что же, таковы будни террористов. Не одни высокие технологии…

Игнорируя брызги, что секут шею и ледяными струйками стекают на грудь, она задирает голову и видит вертолет. Всё небо темно-фиолетовое с черными пятнами туч, только на западе рдеет багряная полоса, и на ее фоне приближается уродливая стрекоза - с расставленными под углом ногами и черными коробочками под короткими крыльями.

'Контейнеры для ракет, - вспоминает Сибил. - Интересно, у них управляемые или НУРСы?'.

И едва не смеется, не все ли равно.

– Странно, что только один, - хрипло выговаривает она. - Обычно на задания летают звеньями.

Растус глядит искоса:

– Еще один прячется за облаками. А ты хладнокровная женщина, Сибил.

Скорее, вконец замерзшая! Ветер швыряет водяную пыль со всех сторон, и Сибил чувствует, что превращается в ледышку. А скоро для разнообразия ее поджарят, после ракетного залпа катер наверняка запылает. Красиво, наверное, будет смотреться для пилотов костер посреди мрачного моря…

Вдруг к рокоту добавляется гремящий звук, навстречу несется вереница фонтанов. Растус слегка поворачивает штурвал, и Сибил едва не выкидывает в бурлящее море.

– Это 30-миллиметровая автоматическая пушка М230 'Chain Gun', - кричит Растус. - 625 выстрелов в минуту. Занятные у вас игрушки.

'Почему это у вас?' - хмуро думает Сибил. Кофту впору выжимать.

Ураганный ветер от винтов вдавливает ее в сиденье, море вокруг вскипает, и вертолет уходит вверх, едва не прихлопнув их хвостом. Сбоку он походит на хищную рыбу со зловеще-синими выпуклыми глазами.

– Достаточно, - жизнерадостно объявляет Растус. - А то у них есть еще ракеты 'Hellfire' с лазерным наведением. Хотя до настоящего адского огня им далеко, но нам и этого хватит…

Он оставляет штурвал (катер продолжает идти, как ни в чем не бывало) и производит какие-то манипуляции на пульте. В носу катера с громким жужжанием отходит в сторону панель, и из отверстия поднимается… нет, не пулемет или ракетная установка, как ожидала Сибил.

Что-то вроде металлического цилиндра около метра длиной, со стеклянным шаром на торце. В шаре загораются мрачные красные огоньки.

– Что это? - сипит Сибил.

Растус не отвечает, сосредоточенно разглядывая сетку цветных линий на лобовом стекле. Вертолет разворачивался, снова превращаясь в уродливую стрекозу. От заката остается сумрачно-красная черта. Зубы Сибил выбивают дробь.

Растус пробегает пальцами по пульту.

Цилиндр поворачивается на шарнире, стеклянным шаром в сторону вертолета. Красные искры гаснут, и шар освещается изнутри призрачным голубоватым светом. И вдруг… будто темное крыло взмахивает перед глазами Сибил, а сердце сжимается от приступа внезапной тоски. Это длится мгновение, затем снова голубое сияние возникает между катером и вертолетом, и тот кажется еще чернее и уродливее в мертвенном свете.

А затем происходит странное…

Все словно гаснет: рдяная полоса заката, белое кружево пены на волнах, да и сама вода растворяется в темноте. Сбоку еще продолжают белеть пенные гребни, но от катера словно устремляется конус плотной тьмы. Вертолет все еще виден, но теперь кажется игрушечным - будто вырезан из серого картона и пришпилен к черному холсту. Он по-прежнему вырастает на глазах, но…

Еще что-то странное…

Ах да, неслышно грома винтов, раздается лишь шипящий свист. Сибил вдруг понимает, что лопасти крутятся вхолостую. Вертолет неумолимо надвигается - серый и безмолвный, и Сибил видит белые искаженные лица пилотов за стеклом кабины. Потом ощущает мертвящий холод корнями волос - одно колесо едва не задевает ее голову, и слышит нестерпимый скрежет - это машина косо врезается в воду за кормой катера. Во все стороны летят обломки, и остатки вертолета быстро тонут, лишь волна подбрасывает легкий катер.

Сибил переводит дыхание.

– Что это было? - шепчет она.

И вновь не получает ответа - лишь желтая вспышка озаряет низкие облака, затем другая…

– 'Hellfire'! - сквозь зубы произносит Растус, не отрывая глаз от пляшущего цветного узора на лобовом стекле. Темные пальцы опять исполняют замысловатый танец.

Снова призрачный свет, от которого меркнет в глазах, снова приступ темной тоски у Сибил. Слышен нарастающий механический вой, а затем ночь празднично озаряется. Потом еще раз, и уже запоздало докатывается грохот двух взрывов…

– Опять мимо! - злорадствует Растус.

Сибил бьет крупная дрожь, она обхватывает плечи онемевшими руками. Почти безразлично глядит, как из туч падает еще одна механическая стрекоза. Медленно, плавно, по спирали скрываясь в непроглядной тьме…

Наверное, она теряет сознание. Приходит в себя от ощущения обжигающей жидкости в горле, дергается и в тусклом свете лампочки видит над собой чугунно-серое лицо Растуса. Зрачки сузились и опять кажутся Сибил черными щелями.

Ее окутывает теплый плед, крыша рубки задвинута, и катер прыгает на волнах.

– Все позади. - Растус отодвигается и завинчивает плоскую фляжку. - Ты согрелась?

Сибил кашляет и с трудом выговаривает:

– Что это было?

Кажется, уже в третий раз.

Растус устраивается в кресле поудобнее:

– Оружие, о котором я говорил. У меня хорошие связи в Москве, так что я смог получить один из первых опытных образцов. Именно такое, только более мощное, и собираются испытывать русские.

'А как он тебе достался?' - хочет спросить Сибил. Но вслух говорит другое:

– И за сколько ты собираешься продать это ЦРУ?

'Интересно, хватит у нее сил убить Растуса? Вряд ли, руки онемели. Да и не владеет она рукопашным боем'.

– Что ты, Сибил? - добродушно улыбается Растус. - Оружие Армагеддона не продается. Я добыл его для личного использования и, как видишь, пригодилось. Конечно, можно было использовать и другие средства, но они пока… преждевременны.

'Армагеддона?'. Сибил вздрагивает, а Растус спокойно продолжает:

– Так вот, в эти испытания и должна вмешаться группа боевиков. Планируется, что они всего-навсего взорвут опору ЛЭП. Странно, не правда ли? Тратится так много денег, такая тщательная подготовка… Но эта линия питает подстанцию, откуда поступает электроэнергия в один из исследовательских институтов системы РВСН - ракетных войск стратегического назначения. Пункт управления будет обесточен, спутники потеряют управление и уйдут за пределы России с не выключенными установками. А трасса пролегает над Гренландией, северо-востоком Канады и атлантическим побережьем США, так что спутники наделают немало бед…

– И какой во всем этом смысл? - горько спрашивает Сибил.

– Чтобы подставить русских, - пожимает плечами Растус. - Мол, не в состоянии защитить свои стратегические объекты от террористов. Подробности операции раскрывать не стану, вдруг вы решите поделиться информацией со своим руководством. Хотя это будет глупо, они давно работают на ЦРУ… В общем, появится очередной повод завопить, что русские не в состоянии бороться с терроризмом и нуждаются в помощи Запада. Америка сделает еще один шаг к контролю над Евразией и мировыми ресурсами. Планируется достижение и других целей. Так что одним выстрелом собираются убить несколько зайцев.

– Зачем ты говоришь мне это? - почти шепчет Сибил. - А вдруг я расскажу обо всем. Я не хочу, чтобы люди гибли лишь потому, что это выгодно денежным мешкам в моей стране.

– Это обернется для тебя крупными неприятностями, - бодро отвечает Растус. - Деньги заплачены и план утвержден. Лучше подумай, как использовать ситуацию в своих целях. Как вплести свою мелодию в планируемое шоу. Ты ведь умная женщина, Сибил, даже твое имя говорит об этом. Мальчики из ЦРУ не предполагают, к чему может привести их очередная шалость. А вот ты это только что видела…

И тут до Сибил доходит!

– Подобные аппараты будут установлены на спутниках? - сипло осведомляется она.

– Да, - кивает Растус.

– Спутники потеряют управление? - голос Сибил звучит совсем хрипло.

– Так планируется, - снисходительно подтверждает Растус, и горбоносый профиль кажется совсем черным в слабом свете.

Сибил долго молчит. Уже не холодно, растущее возбуждение охватывает ее. Ритмичные удары волн о днище катера вдруг кажутся вступительными тактами из 'Полета валькирий'.

Грозные девы воительницы несутся над волнами, как прекрасно стать одной из них!…

– Куда мы плывем? - наконец спрашивает она.

– Через пару часов высажу тебя на Кипре, - спокойно отвечает Растус. - Там ты и сможешь начать собственную игру.

Кипр.

Они проходят по узкой улочке с желобом для стока воды посередине, и оказываются на набережной. Садятся за столик в безлюдной таверне, и хозяин приносит им по стакану вина. Море все еще вспенивается на волнорезах, из бойниц старого форта выглядывают черные стволы пушек.

Сибил оглядывается, но больше в таверне никого.

Обрин подносит стакан к губам, расстегнутый ворот рубашки открывает волосатую грудь. Сибил слегка краснеет, вспоминая, как однажды решила проверить, насколько далеко вниз простирается эта волосатость. Обрин едва ли замечает, хмуро разглядывая стакан.

– Не понимаю, - жалуется он. - К операции 'Мидас' все готово. Расчеты показывают, что для уничтожения Сети достаточно вывести из строя 13 корневых DNS-серверов. Пробные атаки уже проведены. Если к этому добавить разгром нескольких биржевых и банковских сетей, то обвал финансовой системы Запада гарантирован. На выход из кризиса понадобятся месяцы, если не годы. А мы еще и хорошо заработаем на этом.

Сибил смакует сладкое вино.

– Нас не подслушивают? Ты уверен?

Обрин даже не оглядывается:

– Я поставил датчики еще вчера. Ничего. Они слишком обленились, полагаются на электронную слежку и свои суперкомпьютеры.

Сибил медлит, глядя на море. Словно пенные цветы распускаются на волнорезах. Всегда любила свободную стихию, и вот наконец шанс вернуть миру свободу. Достаточно сказать лишь несколько слов, а Обрин и его друзья давно жаждут действий…

Она ставит стакан и улыбается.

– И все-таки это будет 'Мегиддо'. Пусть твои ребята по-прежнему играют на понижение. Только готовятся к еще более грандиозному краху. Никаких долларов и ценных бумаг. Только золото, алмазы, платина, и тому подобное.

Обрин в упор смотрит на нее. Грубоватое лицо спортсмена, а за ним холодный и острый ум, с таким на бирже деньги гребут лопатой.

– 'Мегиддо', - медленно произносит он, словно пробуя слово на вкус. - Мы всегда относились к этому, как интеллектуальной игре. Слишком сложно, никакой выгоды, и после этой операции нас наверняка прихлопнут. Такое осиное гнездо растревожим…

Сибил щурится, под солнцем сияют белые стены зданий.

– Некому будет прихлопывать. В осином гнезде будет суматоха почище, чем от дымовой шашки.

Обрин допивает вино и со стуком ставит стакан.

– Для этого мир должен оказаться на грани войны, Сибил. Большой войны, только тогда операция 'Мегиддо' приобретает смысл.

Сибил глядит ему в глаза - серые и более мятежные, чем у нее. Всегда ей нравились…

– Так и будет, - вздыхает она. - В рамках проекта 'Мегиддо' мы просчитывали три варианта: Северная Корея, Китай и Россия. Так вот, Обри, это будет Россия. ЦРУ готовит против нее сложную операцию, но результаты выйдут за рамки их прогнозов. Произойдет жуткий переполох…

Сибил чувствует озноб, снова видя, как из туч падает механическая стрекоза. Медленно, плавно, по спирали скрываясь в непроглядной тьме…

Она привычным усилием воли берет себя в руки и продолжает:

– Стоит лишь подтолкнуть… Трудно будет подключиться к FIDNet?

– Сети обнаружения вторжения? - красивые серые глаза Обрина темнеют. - Это потребует времени. А кроме того, надо доработать программы, которые должны будут обмануть компьютеры в центре управления FedCIRC. В саму спутниковую систему SBIRS мы вторгаться не станем - это сложно, да и нерационально. Лучше поработаем с компьютерами наземных станций и линиями передачи данных с радаров NAVESTAR. Главное - исказить информацию в нужную сторону и сгенерировать достаточное количество ложных сигналов о нападении… Самое слабое звено системы, как всегда, - принимающие решения люди. Они просто не успеют осмыслить ситуацию, для них все будет разворачиваться с молниеносной быстротой. Если наша атака произойдет во время реального кризиса, то вероятность возникновения войны-судороги почти стопроцентная…

– Да, мы это просчитывали. - Сибил не оставляет дрожь, но теперь скорее от возбуждения. - Есть ли прогноз по военному потенциалу России?

– Только двухлетней давности, мы ведь практически отказались от 'Мегиддо'. Средства гарантированно успешного нападения у Штатов развернуты еще не полностью, и русские смогут ответить. Они способны только на ограниченный ответный удар, но грабительская западная цивилизация серьезно пострадает.

– Ты молодец, Обри! Сколько времени нужно для подготовки?

Обрин медлит:

– Это зависит от того, сколько ресурсов нам выделят. Руководство в курсе?

Сибил горько смеется:

– Нет. Они под колпаком у ЦРУ. Придется обходиться своими силами.

Обрин вертит стакан, костяшки пальцев белеют, и Сибил пугается, что сейчас брызнут осколки стекла. Но Обрин осторожно ставит стакан обратно.

– Я ведь предупреждал тебя, - выдыхает он. - Тогда нам все равно не дадут провести 'Мидас', это слишком сильный удар по плутократии. Еще немного подождут, сколько им будет выгодно, а потом всех схватят. Нас, американцев, наверное, сразу же и прикончат… Тогда пусть это будет 'Мегиддо'. Сколько времени до той операции ЦРУ?

– Месяц или чуть больше. - Сибил ощущает, как из желудка распространяется приятное тепло, а следом расслабляется и все тело. - Точнее сообщу позже, первая же дата в безобидном мэйле. Никаких упоминаний о 'Мегиддо' через Сеть, потому и вызвала тебя на Кипр. Заодно отдохнешь пару дней.

– Только для этого? - в голосе Обрина слышится разочарование, и Сибил чувствует горячий ток сквозь тело… Жаль, что не сделала прическу поэффектнее.

– Посмотрим, - лукаво улыбается она.

Снова глядит на белеющие гребни волн. Наверное, такой же чередой они шли, когда на эти берега из морской пены выступила Афродита. А потом, должно быть, вернулась обратно в море, потому что мир сделался уныло-серым…

– А ты… это все из-за сына?

Вопрос Обрина отдается болезненным эхом в пустоте внутри, которую она так долго училась не замечать. Но Обрин получил право прикоснуться к этой пустоте.

– Не только, - неохотно говорит она. - Конечно, это отвратительно, когда люди гибнут из-за интересов нефтяных магнатов. Но вспомни, студентами мы мечтали о справедливом и радостном мире, а вместо этого получили мир, где господствует плутократия и идут нескончаемые войны: нефтяные, информационные, сетевые… Совсем не тот мир.

Она хочет добавить: 'где Афродита снова бы вышла из пены', но не решается. Слишком много времени и сил ушло, чтобы научиться всегда выглядеть бесстрастной. Однако теперь близится конец, и она позволяет себе горько улыбнуться:

– Скоро наш мир переменится, Обри. Надеюсь, в этом новом мире мы встретимся. Не знаю только, будет ли он прекрасным…

Словно черное крыло взмахивает перед глазами, снова холодом трогает корни волос, и она медлит.

– В тот день, если увидишь черный свет, то беги. Не оставайся в сумраке.

Брови Обрина недоуменно сдвигаются, а потом он улыбается - грустной и бесшабашной улыбкой, которую так любит Сибил.

– Не останусь, Сибил. Но битва при Мегиддо пока не началась, и у нас еще есть время. Пойдем.

Они встают, и косой солнечный свет падает на волны и белый город. Идут по набережной, держась за руки, - пара средних лет, ненадолго сбежавшая от мирской суеты на остров богини любви Афродиты…

Но теперь я, кажется, знаю, кто на самом деле оседлает бурю.

Россия. Подмосковье. Утро Армагеддона.

У него помятое лицо, небритый подбородок и равнодушные серые глаза. Остановив видавший виды 'Форд-Рейнджер', он смотрит, как удаляются красные габаритные огни 'Газели' с боевиками… Все, последний пост ГАИ пройден.

– Эй, Нечай! - хрипло зовут сзади. - Что дальше делать будем?

Как надоел этот кавказский акцент, лучше бы тоже отправились на 'Газели'. Но приходится терпеть… Он не оборачивается:

– Все по плану. Едем на наблюдательный пункт.

Дизельный мотор ворчит, и 'Форд-Рейнджер' сворачивает на лесную дорогу. С некоторым трудом одолевает подъем, чиркнув брюхом по краю промоины, и останавливается у вершины холма. Согласно данным разведгруппы, отсюда открывается вид в нужном направлении.

Нечаев глушит мотор и достает GPS-приемник. Встроенный навигатор был бы удобнее, но и этот дает точность не менее 10-15 метров, для их целей вполне достаточно. На дисплее появляется карта, вся в зеленых пятнах лесных массивов. Кажется, они в нужном месте…

– Пока можно отдыхать, - бодро объявляет он.

Сзади не отвечают, двое боевиков уже храпят. Предыдущую ночь почти не спали, готовые в любой момент схватиться за оружие. Нечаев открывает дверцу, но не выходит, обзор и так отличный.

Рассвет наступает медленно: нехотя сереет небо, белеет туман над речкой. Наконец над лесным горизонтом проглядывает розовая полоска зари. Нечаев смотрит на нее равнодушно, вот и начинается очередной день, для кого-то последний. Будем надеяться, что не для него.

И все же он чувствует смутное беспокойство: давно ведет двойную жизнь и звериным нюхом чует - здесь что-то не так. Слишком легкое дело. Слишком хорошая плата. Слишком явственная помощь с самого верха.

Вынув бинокль, Нечаев оглядывает трассу, по которой светляками ползут машины. Как будто нет стоящих автомобилей, из которых удобно вести слежку за его 'Фордом'. Хотя могли свернуть под прикрытие деревьев…

Наверное, он зря беспокоится. У него простая задача: проконтролировать действия первой группы и спрятать взрывчатку для другой попытки. Убирать его нет никакого смысла.

Нечаев отнимает бинокль от глаз и глядит на часы - пора. Достает из кармана мобильный телефон - как с виду, так и внутри самый обыкновенный - и мысленно отмечает галочкой еще одну странность: почему их не снабдили спутниковыми телефонами?… Как проинструктировали, включает настройку сети. Телефон выдает обычный список: МТС, Би-Лайн, Мегафон, но помечает их символом перечеркнутой трубки. Разрешенная SIM-картой сеть никак не называется. Их предупредили, что она предназначена не для разговоров, а только для передачи SMS-сообщений.

Нечаев хмыкает: неужели его работодатели обзавелись подпольными операторами сотовой связи в Подмосковье? Ну, это мы проверим…

Он достает из потайного кармана маленькую коробочку и присоединяет коротким кабелем к разъему телефона. Дисплей освещается и на нем возникают цифры - расстояние до ближайшей антенны.

Вот и очередная странность - почти двадцать километров! Как правило, регистрация телефона в обычной сети на таком расстоянии невозможна.

Нечаев переключает приборчик на другой режим и снова глядит на часы, хотя особого смысла нет - точного времени начала операции ему не сообщили. Вся информация - только через SMS-сообщения. И это тоже странно: зачем нужна точность в пределах минуты?…

Он поднимает глаза: поверх кровавой полосы зари выглядывает воспаленный глаз солнца. Снова приникает к биноклю: поворот с трассы на бетонку виден, как на ладони, но сама дорога теряется в лесу. Лишь в одном месте на подъеме просматривается светлая полоса, как раз неподалеку и проходит просека ЛЭП. 'Газели' не видно - наверное, уже проскочила. Закрытый научный городок виден четко - ломаная линия девятиэтажек над серо-зелеными зубчиками леса…

Приборчик два раза коротко пищит - прошло SMS-сообщение. Но не на его телефон!…

Шумят деревья, утренний ветер холодком касается потной шеи. Словно палач легонько взмахнул топором, пока примериваясь…

Нечаева передергивает, вот к чему приводит недосып. Опять глядит на часы - наверное, боевики уже устанавливают заряды… Снова двойной писк, и снова сообщение не для него.

Нечаев смотрит на дисплей своего прибора: скорее всего, тот сможет указать направление, откуда идет сигнал… Вот так сюрприз! Передающая антенна прямо над головой, почти в зените! И при этом перемещается!… Недаром прятал это устройство, голову бы оторвали, если о нем узнали.

Значит…

Нечаев высовывается и, вывернув шею, смотрит вверх. Ничего, только легкая голубизна тронула серое небо. Слишком высоко, чтобы разглядеть что-нибудь. Вряд ли тут поможет даже бинокль…

Понемногу небо голубеет. Снова двойной писк, и снова ничего не появляется на дисплее телефона. Словно он, бывший майор Нечаев, больше не нужен и этим…

Он скрипит зубами, и тут облако дыма вспухает среди леса на фоне белых зданий. Беззвучно ширится, и только секунд через десять доносится глухой удар.

Нечаев со свистом втягивает воздух - сейчас боевики уходят на 'Газели', чтобы вскоре бросить ее и разойтись, каждый по своему маршруту. Привычно спрячут оружие и прикинутся мирными жителями, документы у всех в порядке.

Он приникает к биноклю: вот и 'Газель', промелькнула на светлой полосе по дороге обратно. Во вновь наступившей тишине медленно оседает облако дыма

Пора получить приказ и ему, майору Нечаеву. Почему сообщения все еще нет?…

Не в силах усидеть, он выходит из кабины, и снова ветер холодно трогает стриженые волосы. Нечаев методически водит биноклем по небу - пусто.

Но интуиция его не подводит - природный дар, вдобавок отточенный в академии ФСБ. Бинокль оказывается не нужен, яркая звездочка появляется в небе и быстро распухает. Во все стороны от нее устремляются белые струи - это похоже на аварию космического корабля 'Челленджер', запись которой видел еще во время учебы.

Звук доходит не скоро, и он слабый, словно ворчание недовольного зверя. Нечаев резко нагибается в кабину и шипит от боли - ударился головой о дверной проем. Так и есть, дисплей телефона снова обратился в тусклый слепой глаз.

Словно ледяные когти впиваются в плечи Нечаева, а потом проникают и глубже, стискивая сердце. То замирает на миг и снова начинает биться тяжелыми толчками. Нечаев кладет бинокль, и… что же это появляется в его глазах?

Во всяком случае, не торжество.

Он снова садится за руль и смотрит на зеленую траву. Мир молод и свеж в это утро: солнце растопило туманы и плывет в голубом небе, слегка шумят березы, а белый дым в вышине почти растаял.

Так бывший майор сидит долго…

– Эй, командир! - доносится сзади. - Какие новости?

Нечаев не оборачивается:

– Информации нет, но визуальный контроль показывает, что задание выполнено. Ваши братья беспрепятственно ушли и еще продолжат джихад.

Чеченец остаётся равнодушным:

– Чего теперь?

– Прячем взрывчатку, отгоняем 'Форд' в условленное место, там получаете деньги и разбегаемся.

Голос звучит бесстрастно, а в глазах тоска.

Майор трогает 'Форд' и, переваливаясь на колдобинах, тот ползет дальше в лес. Временами Нечаев поглядывает на приемник GPS, но невнимательно. Последнюю сотню метров лавирует между деревьями и наконец останавливается.

– Зароем здесь.

Впервые оборачивается. Его спутники мало похожи на чеченских боевиков: слегка помяты и с двухдневной щетиной, но одеты по-городскому, словно явились с ближайшего рынка.

– Клади автоматы, бери лопаты. - Голос Нечаева звучит залихватски, а в глазах все сильнее тоска.

Двое нехотя вылезают - тот, что пониже, откидывает заднюю дверцу и вытаскивает три лопаты.

– Ты, Нечай, тоже копай.

Майор молча выходит и вонзает лопату в сырую землю. 'Мать - сыра земля, оборони добра молодца!'. Хотя с чего это она станет оборонять? Ведь он ее предал. Ну и что! А сколько раз Россия предавала его?…

Нечаев усердно копает, все глубже зарываясь в землю, а двое кавказцев нехотя ковыряют лопатами.

– Слышь, командир. А разве можно аммиачную селитру в землю закапывать? Нам инструктор из Англии говорил, что она сырости боится. Очень сухой должна быть, только тогда смесь взрывается.

Опять невысокий, небось ходил в отличниках у подрывника-англичанина. Нечаев опирается о лопату:

– Она в несколько полиэтиленовых мешков запаяна. Да и достанут скоро.

Врет, конечно…

Все глубже яма, все выше за листвой берез карабкается солнце. Скорее всего, их 'Форд' уже ищут. Прогремели два взрыва: один у закрытого научного городка - и тут еще не сразу спохватятся, был шанс уйти. А вот второй - в небе над Подмосковьем… Боевики с 'Газели', возможно, успеют скрыться.

А вот они вряд ли…

– Эй, Нечай!

На этот раз не знаток взрывного дела, а рослый. Выбрался из ямы, бросил лопату и навел на Нечаева укороченный АКМ.

– Давай, майор, мы тебя тоже здесь закопаем. Посторожишь.

Не чуждо горцам чувство юмора. А чего не поиздеваться над глупым русским?

Нечаев заставляет себя не смотреть на автомат и оглядывает яму - вообще-то она действительно не нужна, заставил копать для вида. Чтобы было время подумать о втором взрыве, в небе…

– Таскайте мешки, - вяло приказывает он. - Но сначала полиэтилен.

Верзила какое-то время злобно скалится, но потом перекидывает автомат через плечо и делает шаг к 'Форду'. Нечаев принимает тяжелые мешочки и плотно укладывает на полиэтиленовую подстилку. Наконец свободолюбивые горцы перетаскали все три центнера, и яма почти наполнилась. Вместительные пикапы делают американцы, хорошо подходят для перевозки удобрений - например, смеси аммиачной селитры и алюминиевой пудры. Только прав был отличник, она тут быстро отсыреет. Да и не нужна никому, просто наживка для туповатых российских спецслужб. 'Предотвращена еще одна попытка теракта…'.

Рослый чеченец снова скидывает автомат, видно еще не наигрался.

– Ну как, Нечай? Хочешь курнуть напоследок?

Нечаев снова опирается на лопату, держа обе руки на виду.

– Во-первых, - скучно говорит он, - если сейчас выстрелишь, то и сам взлетишь на воздух вместе с половиной холма. Во-вторых, вы не знаете координат, а приемником GPS так и не научились пользоваться. В-третьих, без меня не найдете, где безопасно загнать 'Форд', а это десять тонн баксов. Если попробуете продать сами, то засветитесь. В-четвертых…

– Хватит, майор, - примирительно говорит невысокий. - Заладил, словно школьный учитель. Вылезай.

Рослый с кислой миной опускает автомат. Вот и подходящий момент…

Нечаев снимает правую руку с черенка и сует за пазуху расстегнутой чуть ранее куртки. В руке оказывается пистолет с глушителем, два негромких хлопка, и вот уже никто не маячит на фоне пронизанных солнцем берез. Нечаев легко выпрыгивает из ямы, еще два хлопка…

Потом бредет к машине и садится за руль. Синие круглые шкалы приборов, словно три нечеловеческих глаза, внимательно наблюдают за ним. Нечаева передергивает, что-то разыгралось сегодня воображение. Мельком глядит на трупы: пусть боевые товарищи полежат, а он пока подумает…

Вот теперь задание действительно выполнено! Остается прикопать чеченцев, при этом не особенно стараясь, и ехать за заслуженной наградой…

Только доедет ли он до условленного места? Похоже, его 'Форд' с грузом аммиачной селитры является только частью хитроумного плана. Трупы чеченцев и взрывчатку быстро найдут, а вот майор Нечаев, скорее всего, больше не нужен…

Он поднимает глаза к небу, но там лишь безмятежная голубизна и легкие облака. Снова смотрит на приборную панель, а в ответ пристально глядят три ядовито-синих глаза… Да, непохоже на почерк чеченских бандитов: все спланировано гораздо тоньше. Наверное, ТАМ…

Что же, всегда знал, кто стоит за спиной. Только на этот раз и у них что-то сорвалось - скорее всего, сбили самолет-разведчик. Не в первый раз…

Какова же настоящая цель операции? Насколько смог дознаться, здесь нет никаких ядерных установок (стал бы он тогда участвовать!). Что-то, имеющее отношение к космосу. Возможно, американцы пытаются вытеснить Россию из космоса, который уже рассматривают как собственную вотчину, а вину свалить на свободолюбивых горцев. Любят там такие хитрые комбинации. А возможно, дело гораздо серьезнее…

Что же теперь делать?

Возможно, все обойдется. Сумеет уйти, получит оговоренную сумму и отправится на Кипр, где уже присмотрел через Интернет квартирку в Пафосе. Там уже устроилось немало таких, кто продал Родину с куда большей выгодой, чем он, бывший майор Нечаев.

Не надо было кочевряжиться в свое время! Брал бы законную мзду, отстегивал начальству… А то погнали с работы, где другие гребли бы деньги лопатой. Потом ушла жена с дочкой. А потом ушел и он…

Нечаев скрипнул зубами: не вспоминать!…

Вот только слишком велика сумма - будто приманка, чтобы он непременно явился за деньгами. И слишком много странностей. Похоже, что никому не нужен живой майор Нечаев - ни здесь, ни ТАМ…

Хотя солнце начинает пригревать по-летнему, Нечаев снова ощущает холод. Снова чьи-то ледяные когти прошлись по спине, пока играючи…

Нет, слишком сложна и хорошо продумана эта операция. Объявляться ему нельзя. И на Кипр ехать тоже…

Нечаев встает. И впервые отступает от детально разработанного плана, обыскивая убитых чеченцев. Найденные документы, деньги и сотовые телефоны складывает в кучку на зеленой траве. Медлит и достает собственное удостоверение - майора ФСБ. Почти как настоящее, почти как у него было… Тоже кладет в кучу. Смотрит на свой телефон с присоединенным устройством - это пусть останется, в памяти прибора сохранятся все данные. Потом лезет в багажник (дверца так и осталась откинутой) и щедро поливает все хозяйство из канистры с бензином.

Пламя взметывается, яркое даже в солнечном свете, а чуть погодя громко лопаются аккумуляторы телефонов. Нечаев смотрит на трупы чеченцев, пускай лежат. Так быстрее обнаружат, хотя это, похоже, не имеет большого значения.

Кто-то спланировал будущее. Кто-то вычеркнул майора Нечаева из этого будущего. Кто-то с ухмылкой занес красный карандаш и над Россией…

Нечаев с кривой улыбкой оглядывает лес: нет ли подходящей осины? Но вокруг только солнечный луг, и радостно лепечут березы.

Тогда он снова достает пистолет и прикладывает холодное дуло к виску…

Я отыщу тебя, майор Нечаев! Или в бреду, или наяву, но я побывал в местах, где блуждает дух тех, кто ушел с Земли. И я отыщу тебя - то ли в полях асфоделей близ Исейона, то ли в местах более сумрачных. И я упрошу Владычицу! Ведь мне нужна команда, чтобы сделать то, чего Она хочет. Пусть в ней будут не только живые, но и мертвые, и мертвые даже лучше - потому что узнали цену.

А если Она откажет?…

Что ж, я отыщу тебя, когда все закончится и буду освобожден от слова. Если только выживу. И даже если ты будешь страдать в аду, то я разобью для тебя двери ада. К тому времени у меня хватит сил.

Россия, небо над Подмосковьем.

Странно висеть в пустоте, так высоко над землей. Я не вижу ни собственных ног, ни тела, не чувствую разреженности воздуха и обычного на таких высотах холода. Нет и головокружительного чувства полета, ведь я просто призрак. Разве у призраков кружится голова?…

Лучше оставить такие мысли!

Внизу еще тают сумерки, но на высоте четырнадцати километров уже пылает солнце. В синеватой глубине раскинулась земля, а здесь в льдистом свете плывет диковинный черный самолет с тупым треугольным клювом, похожий на ангар-ракушку, что сдуру взлетел в стратосферу. Аппарат слегка сплюснут, без опознавательных знаков, короткие крылья скошены назад, треугольная дыра воздухозаборника похожа на беззубый рот.

Несколько раз слышен короткий писк - это робот-разведчик 'UCAV' посылает сообщения на телефоны боевиков. Кто-то заботливо переводит радиосигналы в слышимый звук. Я мог бы обойтись и без музыкального сопровождения, не собираюсь декодировать сигналы, но такое внимание к моей скромной особе даже приятно. Потом раздается звук более высокого тона - это американский спутник разведки 'Key Hole' оповещает робота о начале испытаний. Звук повторяется, важно обеспечить достоверность информации.

Так как режим радиомолчания нарушается на очень короткие промежутки времени, то обмен сигналами трудно засечь.

Сам спутник несется в космической пустоте несколькими сотнями километров выше - ребристый металлический цилиндр, из-за двух раскинутых панелей солнечных батарей похожий на механическую птицу. А еще вокруг Земли кружат спутники NAVESTAR…

Я вспоминаю американцев из христианской миссии: похоже, пришло-таки время механической саранчи из 'Апокалипсиса'.

Быть может, флотилии такой саранчи полетят над Россией или Китаем. Из брюха черных самолетов 'UCAV' будут вываливаться цилиндры с короткими крылышками - аэродинамическими рулями. Со стороны будет казаться, что они падают строго вниз, но на самом деле приемники GPS будут все время сравнивать текущее положение бомб с координатами цели и управлять полетом. Радиус отклонения бомб JDAM от цели не превышает полутора десятков метров, они способны пронизать здание насквозь и взорваться в подвале.

Скорее всего, люди ничего не успеют понять: здание жутко содрогнется, раздастся грохот разрушаемых бетонобойным снарядом перекрытий, на поднятые в ужасе лица посыплется известка, а затем мощный взрыв выбросит куски стен и человеческих тел высоко в воздух. Потом все обрушится обратно, образуя могильный курган…

Какое-то время назад я часто задавался вопросом: если Бог действительно добр, то почему Он допускает войны, страшные разрушения и гибель миллионов людей? Но теперь я перестал задавать этот вопрос. У народов может быть судьба хуже войны - разложение, мучительное умирание, рабство. И я начинаю понимать слова об 'очистительном пламени'.

Пусть даже вы согласились жить в грязи на коленях, вас выдернут и поставят над бездной. Молниеносный ужас падения лучше, чем унизительное прозябание. И быть может, вы обнаружите в себе способность летать!…

Я снова слышу короткий писк - это передаются SMS-сообщения на телефоны боевиков, а затем 'UCAV' начинает плавный разворот. По одному из заложенных в память робота маршрутов он покинет Россию, используя дыры в российской системе ПВО, чтобы потом взорваться над хмурыми водами Балтики. Как говорится, и концы в воду. Беспилотного самолета не жалко, его цена меньше двадцати миллионов долларов, ерунда для богатой Америки.

Прибыль планируется куда больше.

Но 'UCAV' не уходит далеко…

В синеватой бездне появляется белая стрелка курсора, привлекая мое внимание к блестящей точке. Точка быстро растет и превращается в самолет - бело-синюю стрелу с номером и российской эмблемой на хвостовом оперении. Самолет выравнивается, и некоторое время идет параллельно роботу-шпиону. Я вижу сдвоенную кабину пилотов, дышащие бледным огнем жерла двигателей…

Быстро навожу справки - это многоцелевой истребитель 'МиГ-31БМ' с экипажем из двух человек: командир и штурман-оператор.

Молодцы, засекли самолет-невидимку!

Вижу, как штурман держит что-то на уровне шлема - наверное, снимает 'UCAV'. Через полминуты самолет ложится на крыло, и я вижу мощные цилиндры двигателей. Истребитель скользит вниз и назад, отставая от робота-шпиона.

Вдруг под корпусом вспыхивают язычки пламени, воздух прочерчивают дымные следы. 'UCAV' вспыхивает и буквально разлетается в клочья. Похоже, что это не ракеты, а очередь снарядов из пушки. Я оказываюсь близ эпицентра взрыва и некоторое время ничего не вижу из-за белого дыма. Естественно, остаюсь цел и невредим.

Ведь я лишь призрак, скитающийся среди призрачных картин былого…

Тихо журчит вода, бледные цветы покачиваются под ветерком. Немного похоже на заросли дикого асфоделя по берегам Стикса. Никогда не думал, что штаб-квартира ЦРУ находится в таком красивом и безмятежном месте.

Точнее, находилась.

Больше я не вернусь в эту безмятежности кладбища. Здесь зародились планы тех, кто хотел оседлать бурю, и здесь они покоятся…

Я 'смещаюсь' в свое время, а точнее - в тот поток времени Сада, который течет синхронно земному. В точности синхронным он не бывает, разница составляет от нескольких минут до нескольких недель, но это уже другая история…

Сразу становится зябко, хотя наружная температура здесь ни при чем. В сумраке над землей неприятно серебрится и свивает щупальца туман. И тут перед застекленной аркой входа растут цветы, но здесь они черные и сумрачной волной захлестывают двери. Под аркой вообще непроглядная тьма, а над головой мрачным пологом нависает небо.

Темная зона, жуткая реальность новой Земли!

Случайно черный свет упал сюда, или так было задумано? И тогда кем?…

Да, мне надо узнать еще много. Так что отправлюсь я в Белый дом.

Забавно, в прошлом мне так и не удалось посетить Америку: не было денег, да и американцы пускали русских с разбором, лишь тех, кто нахапал побольше их любимых долларов. Зато теперь могу увидеть любое место.

Только это как-то не радует.

Вашингтон, Белый дом.

Овальный кабинет… Плавные изгибы стен, высокие окна, огромный стол. В кабинете всего двое: сам президент (хорошо помню его внешность по телевизионным новостям, которые видел еще на Земле) - в кресле за письменным столом, а напротив лысоватый мужчина с напряженным вытянутым лицом. Я навожу справки - это помощник по национальной безопасности.

Самый разгар оживленной беседы, говорит президент. Мне заботливо переводят.

– Вилли, русский президент уверяет, что это был наш самолет, робот-бомбардировщик 'UCAV'. Больше таких ни у кого нет. Они сделали видеозапись. Неужели директор ЦРУ собирался бомбить Россию без моего ведома? Что вы узнали?…

Я отмечаю, что на этот раз английское 'you' переводят как 'вы', нет такой фамильярности, как на встрече в ЦРУ.

– Господин президент, - голос помощника слегка дрожит. - 'UCAV' использовался лишь для разведки и связи. Взрыв произведен чеченскими повстанцами, однако с какой целью - неизвестно. Контактами с ними занимался заместитель директора Бен Холлидей, но его нигде не найдут…

Президент ударяет кулаком по столу:

– Вечно у них правая рука не знает, что делает левая! Не могут найти одного из руководителей ЦРУ! Давно пора реорганизовать эту лавочку!

Мне становится любопытно: Бен заварил кашу и исчез? Что за игру он затеял? Придется оставить на время кабинет.

Людей найти легко - у каждого человека индивидуальный набор вибраций в энергетическом плане, так что это напоминает молниеносный перебор изображений. Вот и аура Бена - только что-то совсем бледная…

В комнате полумрак, но сквозь огромное окно открывается грандиозная панорама: частокол зданий бросает стреловидные тени на сизую гладь моря. Горизонт тонет в наступающей мгле, но над темной водой пылает угрюмый красный огонь. Ах да, это же Статуя Свободы. То ли факел в ее воздетой руке, то ли корона горит в последних лучах заходящего солнца.

Значит, это Нью-Йорк!

У самого окна за круглым столом три темных фигуры. У меня холодок проходит по спине, когда узнаю старых знакомых. Рарох в синем одеянии, какое видел на нем еще в призрачной Москве, а лицо словно вырублено из темного камня. Аннабель, как обычно, в зеленом платье, которое не скрывает роскошных грудей и бедер. Ее глаза сверкают изумрудами, и у меня сразу пересыхает во рту. Третий в черном халате, лицо бледное, тонкие пальцы на рукояти меча.

Рарох что-то говорит, мерно двигая челюстями, но я ничего не слышу.

Это сюрприз: за последнее время я привык, что могу видеть и слышать ВСЕ.

Выходит, и мне не все позволено.

Аннабель встает, и я перевожу взгляд на нее.

Она идет в мою сторону, и я замечаю в полу комнаты большое круглое отверстие, куда льется спираль ступеней. Уже видел такое в Москве.

Что же, вниз, вдоль красновато блестящих перил в обширный зал…

Здесь интерьер роскошнее, чем в задрипанном бомбоубежище под Москвой, хотя тоже темновато. Соблазнительно глубокие диваны и кресла, золоченые (а может быть и золотые) канделябры с горящими свечами, отражения огненных язычков в глубине зеркал. Золотистые блики мерцают на рамах картин, но сами полотна тонут во тьме.

Что-то подозрительно я стал относиться к картинам…

Зал пуст.

Хотя нет, на диване, под картиной в золотой раме, лежит человек. Он гол, по беловатому пушку вокруг черепа и лягушачьему рту я узнаю Бена. Глаза широко открыты, но, похоже, ничего не видят, а на лице застыло блаженство. Рот приоткрыт, из уголка свешивается ниточка слюны. Умер сладкой смертью?…

Тень Аннабель накрывает его.

Больше мне здесь нечего делать, я только бросаю взгляд на картину: из фиолетовой тени спиралью вздымается изумрудный змей с красной разинутой пастью. Он словно собирается проглотить лежащего на диване человека.

Похоже на Гойю - напоминает его офорт 'Сон разума вызывает чудовищ'…

Навожу справки, но это оказывается картина Одильона Редона.

Постепенно все меркнет.

Я снова синхронизируюсь с Белым домом…

– Ладно, - президент откидывается в кресле. - Потом поговорю с Генри насчет его сотрудников. Вернемся к русским. Их президент заверил, что не применит оружия против Америки, но ведь мы только что получили сообщение из группы объединенных спецслужб, что как минимум одна русская подлодка приближается к атлантическому побережью. И еще две к тихоокеанскому. Что у них на уме?

– Вряд ли они собираются нападать на нас из-за этой дурацкой операции ЦРУ, - пожимает плечами помощник. - Скорее всего, просто хотят продемонстрировать, что с ними еще нужно считаться. А может быть, поход запланирован давно, и это случайное совпадение. Русские вновь стали появляться у наших берегов после того, как мы усилили активность нашего флота в их внутренних морях. Нам и раньше случалось засекать подлодки в этих районах, но обычно их теряли. Это весьма бесшумные субмарины нового поколения. Казалось, мы разрушили военную промышленность русских, но как видно не до конца. Хотя все это только мое личное мнение. Подождем, пока будет готов аналитический доклад…

Резко звонит телефон.

Президент берет трубку и почти сразу манит пальцем советника, тот хватает наушник.

– Выходят из строя радары NAVESTAR? Система NORAD наполовину парализована?!… Что за ерунда насчет света и тьмы?… Немедленно систематизируйте информацию и включите в доклад. Хоть на что-то годятся ваши чертовы компьютеры в центре управления?!…

В голосе президента слышна паника. А я, кажется, начинаю понимать… Первая фаза тщательно продуманного плана ЦРУ (или кого-то еще) увенчалась успехом - экспериментальные установки на спутниках не были выключены. Летя с огромной скоростью в космической пустоте, спутники прошли над северной Атлантикой и обрушили потоки темного излучения на Гренландию и Ньюфаундленд - туда, где располагаются радары раннего обнаружения. Нежные электронные микросхемы стали массово выходить из строя - наверное, с треском и копотью, как загорается масло на сковороде - и в этот момент Обрин с товарищами запустили беспрецедентную хакерскую атаку на компьютерные сети Пентагона…

'Мегиддо' - так называлась долина в древнем Израиле, место кровавых битв. Американцы из христианской миссии полагали, что именно там состоится завершающая битва земных царей с Богом - Армагеддон.

Может быть, он еще произойдет.

А может, начался в этот момент…

Похоже, все тщательно продуманные планы летят к черту. В игру вступают новые игроки и путают карты. Обстановка в Овальном кабинете накаляется. Снова звонок, президент глядит на зажегшуюся лампочку и делает нетерпеливый жест помощнику. Тот хватает трубку и спустя несколько секунд поднимает глаза на президента. Зрачки расширены, голос дрожит.

– Это из группы объединенных спецслужб. Удалось определить местоположение русской субмарины - той, что на континентальном шельфе Атлантического побережья. Она прошла заградительные рубежи и находится всего в ста милях от береговой линии, подлетное время крылатых ракет до Вашингтона пятнадцать минут. На перехват из Норфолка вышло надводное соединение и подлодка класса 'Виргиния'.

Президент устало прикрывает глаза, и я ощущаю мимолетное сочувствие: нелегко усталому пожилому человеку принимать решения в таком цейтноте. Но пауза длится недолго, президент встает и слегка отодвигает штору: монумент Вашингтону вонзается в зеленоватое вечернее небо розовой стрелой.

– Вот видите, Вилли? Еще и подлодка…

– Гм, - механически говорит советник. - Как я уже говорил, возможно, это просто демонстрация силы… - Он спохватывается: - Господин президент, даже если это так и подлодка не связана с тем, что творится с NORAD, вам лучше немедленно оставить Белый дом. С этой подлодки могут быть запущены крылатые ракеты РКБ-500. Опасность в том, что они имеют малый уровень радиолокационной заметности, всего в сотую долю фута, и высокую точность попадания - около 20 футов. Они могут поразить вашу резиденцию и Пентагон через считанные минуты после пуска. К счастью, вашей жены и детей сейчас нет в Белом доме, но вам следует поспешить…

Президент резко оборачивается от окна:

– Вилли, я не крыса, чтобы первым бежать с тонущего корабля. Пусть вертолет подождет, я пока остаюсь здесь.

Снова звонок. Президент берет трубку, но тут же бросает ее.

– Предварительный анализ готов. Идем в ситуационный центр!

Я невнимательно гляжу, как эти двое в сопровождении еще нескольких человек спешат по коридорам и лестницам. Ситуационный центр оказывается где-то внизу, в нем несколько человек в гражданской одежде и военной форме, на стене большой дисплей. Обстановка слегка сумасшедшая, все на ногах, но военные вытягиваются и отдают честь при появлении президента.

На дисплее карта Северной Америки: разноцветные огоньки, пунктирные трассы. Один из офицеров, с указкой в руке, немедленно начинает доклад. Голос звучит размеренно и четко.

– Сэр, система NORAD подверглась атаке в этой полосе, - указка скользит от Гренландии к Ньюфаундленду. - Предварительный анализ показывает, что полоса совпадает с траекторией полета трех русских спутников. По информации из ЦРУ, на них установлены экспериментальные ЭМИ-установки для подавления электроники. Русские заверяют, что спутники вышли из-под контроля во время эксперимента, и такую вероятность ЦРУ подтверждает, но это пока невозможно проверить. Образовались дыры в ПВО на северо-восточном направлении, через которые может просочиться немало воздушных целей. Спутники разведки зафиксировали, что по меньшей мере пять бомбардировщиков 'Блэк Джек' подняты в воздух, их текущее местонахождение неизвестно. Каждый способен нести двенадцать крылатых ракет большой дальности. Три атомные подлодки вышли на ударные позиции близ атлантического и тихоокеанского побережья. Судя по спутниковым данным, стратегические ядерные силы России приведены в состояние боевой готовности. В аналитическом центре считают, что все это может быть началом упреждающей атаки против США. Цель - разрушить нашу систему быстрого реагирования и подорвать возможность вести широкомасштабные боевые действия. О возможных причинах этой акции ЦРУ готовит доклад, он будет готов в течение получаса…

Офицер великолепен: форма отутюжена, голос не дрогнет, говорит коротко и ясно. Наверное, в такой ясности и нуждается президент большой страны - у него слишком много забот, чтобы самому вникать во все детали.

Президент поворачивается к советнику:

– Что у нас припасено на этот случай?

Тот бледен, но пытается сохранить уверенность.

– Господин президент, это как раз та ситуация, о которой мы не раз говорили. Наступила эпоха молниеносных войн. Скорость эскалации конфликта настолько велика, что мы не успеваем проанализировать поступающую информацию. Остается всего два варианта. Либо ничего не предпринимать до прояснения ситуации - но тогда мы рискуем оказаться побежденными, не успев нанести ответный удар. Либо спустить с цепи псов войны - возможно, мы при этом окажемся нападающей стороной, но зато быстро разгромим вероятного противника. Напоминаю, господин президент, что такие планы разработаны, и вы были ознакомлены с ними при вступлении в должность.

– Да-да!… - президент поворачивается в человеку в штатском и щелкает пальцами.

Тот открывает дипломат и протягивает президенту папку.

– Вот этот, - советник переворачивает несколько листов. - Нам не нужна полномасштабная ядерная война.

После минутной паузы президент поднимает голову и в смятении глядит на советника:

– Но эти значки означают, что будет применено ядерное оружие!

– Господин президент, - на лбу советника выступают бисеринки пота. - Этот план предусматривает гуманное использование ядерного оружия, только против командных пунктов и военных объектов. Заряды малой мощности будут взрываться прямо в подземных бункерах противника, так что радиоактивное загрязнение окажется минимальным. Даже в их столице большинство населения должно уцелеть. Зато военная инфраструктура будет разрушена, и потом мы сможем без особых проблем ввести в Россию международные силы, чтобы обеспечить порядок…

– А каково ваше мнение?… - президент поворачивается к одному из военных, но я перестаю следить за несколько истеричным обсуждением, завороженный появлением все новых значков на дисплее. Кажется, я нахожу тот, что означает HAARP - он пульсирует как лиловый цветок. К нему приближаются красные пунктирные трассы: неужели и в самом деле запущены ракеты?… Или данные, которые я вижу на дисплее, ловко подтасованы группой Обрина?

Надо отдать должное людям в центре: они прекрасно подготовлены, никто не теряет самообладания, все говорят коротко и ясно. Не их вина, что мир вступил в зловещую эпоху молниеносных войн.

Ненадолго я вслушиваюсь…

– Директор ЦРУ опасается, что кризисную ситуацию могла усугубить хакерская атака. У них есть какие-то несистематизированные сведения, что…

Президент машет рукой, и все замолкают.

– Мне очень жаль, джентльмены, что мы вынуждены принимать решение в такой спешке. И при таком дефиците информации. А вдруг Генри прав, и все это подстроено?… Вилли, ты высказываешься последним.

Советник говорит торопливо, щека слегка дергается.

– А если Америка действительно подверглась атаке? Цена ошибки может быть высока, но цена не принятого решения - еще больше. Господин президент, вы давали присягу американскому народу, а не какому-то другому. Лично я за немедленную реализацию плана 'Интеллектуальная картечь'.

Президент вздыхает, и в глазах странно расплываются красные, желтые и зеленые огоньки. Возможно, это отражения огней на дисплее. А может быть, президент носит контактные линзы…

– Хорошо. План 'Интеллектуальная картечь', пятнадцатиминутная готовность. Если доклад ЦРУ подтвердит, что информация о нападении сфабрикована, я успею дать приказ об отмене.

Следует возня с ядерным чемоданчиком, которую я не раз наблюдал в старых фильмах. Он больше похож на ноутбук, но меня это уже мало интересует, и я отступаю - сквозь стены, сквозь перекрытия, сквозь залы - на свежий воздух.

И оказываюсь на лужайке - кажется, у южного фасада Белого дома. В глубокой тени стоит вертолет, неспешно вращая лопастями, и волны разбегаются от него по темно-зеленой траве.

Я наблюдаю, как по этой траве почти бегут пятеро: сам президент, его советник, человек с чемоданчиком, и еще двое - наверное, из охраны. Президенту помогают подняться, и лопасти набирают ход.

Вертолет тяжело вздымается в воздух, прибивая винтами траву. Ему всего десять минут лету до аэродрома, где президент пересядет на свой 'Боинг', борт?1. Там по-прежнему будет в курсе всех новостей и сможет отдавать или отменять любые приказы…

Вот только последний он отменить уже не успеет…

Я был предупрежден - шел синхронный отсчет времени, - но все равно это происходит неожиданно.

Сумерки будто взрываются. Призрачной голубизной вспыхивает свет ярче дневного - и сразу меркнет. Снова бело-голубое полотно хлещет по глазам - и снова полная тьма…

Неистовый свет - тьма! Неистовый свет - тьма! Какой-то нечеловеческий ритм - возможно, глаза не могут воспринять этот небывалый свет, и поэтому мозг отключает зрение на короткий момент, пытаясь осмыслить, что же видит…

И включает снова, не в силах понять, что происходит.

Я испытываю нестерпимую тоску. Свет и тьма вращаются перед глазами, постепенно сливаясь в серую пелену и будто затягивая в беспросветную пропасть. Неведомая сила давит на плечи, пригибая к земле.

А ведь я вижу только изображение. Или мне дали почувствовать, как это было?… Никто тогда не знал, насколько усиливается излучение, приходя из открытого космоса, где бьют неисчерпаемые фонтаны энергии.

Все это длится то ли несколько секунд, то ли несколько часов - время словно остановилось. А потом наконец брезжит мутный свет.

Но над головой уже нет темной синевы неба, а вокруг сочной весенней зелени. Словно пепельный полог накрыл мир.

По темно-серой траве бегут серые волны, винты вертолета - он висит в воздухе какой-то ненастоящий, словно вырезанный из картона, - все еще вращаются, но уже видно, что машина начинает крениться. И шума двигателя больше не слышно, все происходит в мертвой тишине.

Видимо, отказало зажигание…

Все-таки у американских президентов хорошие вертолеты: летательный аппарат кое-как выравнивается; замедленно крутя винтом, падает с высоты пятиэтажного дома, и основная сила удара приходится на шасси. Во все стороны летят обломки, вертолет будто сплющивается о землю, но взрыва не происходит - то ли такова конструкция, то ли белая пена, которая сразу облепляет машину, гасит пламя. Приглушенно воют сирены, но ни один автомобиль не несется по серой лужайке, лишь бегут люди. Похоже, все двигатели внутреннего сгорания отказали одновременно…

Скорее всего, президент останется жив. Только вряд ли сможет отдавать распоряжения какое-то время, вряд ли сумеет отменить отданный в спешке приказ. Сибил может радоваться - все получилось даже лучше, чем она надеялась.

Она обрушила-таки небесную кару на свою родину…

Я увидел достаточно и оставляю это место. Если в нашем мире вечны три вещи - предательство, героизм и любовь, - то довольно о предательстве. Пусть следующая история будет о героизме.

Атлантический океан, примерно в 200 километрах от побережья США.

Здесь, в океанских глубинах, темно. Вечерний свет не проникает сквозь трехсотметровую толщу воды, лишь сочится слабое зеленоватое сияние - возможно, это подсветка специально для меня. Континентальный шельф здесь уходит вниз двухкилометровым обрывом, и на склоне в сине-зеленом сумраке маячит какая-то громада. Точка зрения постепенно смещается, и становится видно, что это затонувшее судно - скорее всего, американский пароход, потопленный немцами во Вторую мировую войну. Косо торчат обломки мачт, чернеют жерла упавших труб.

'Огибаю' судно, и в темной глубине различаю воткнувшуюся хвостом в склон большую рыбу…

Вряд ли эта подлодка еще сможет плавать. Несколько раньше я наблюдал атаку: как летят на огненных хвостах ракеты, как вываливаются из них и начинают погружаться глубинные бомбы. Похожие на неуклюжие бочонки, они как-то обнаруживали подлодку и старались приблизиться. В носу лодки открылось отверстие, оттуда вынесся стремительный темный силуэт - наверное, имитатор шумов. Несколько бомб отвернули за ним, но одна все-таки задела корму. Взрыв взбил на поверхности пенный бугор и, видимо, пробил корпус. Лодка стала проваливаться в глубину кормой, отчаянно маневрируя, чтобы подойти ближе к давно затонувшему пароходу и укрыться от магнитометров противника за стальным корпусом. Это ей удалось, но плавно опуститься на грунт уже не получилось. Хвостовыми рулями лодка врезалась в дно, глубоко пробороздила его и зарылась кормой в донный ил. Так и замерла в наклонном положении, выпуклым носом к далекой поверхности океана, которой больше никогда не увидит.

Корпус без иллюминаторов, они отсутствуют в подводных лодках, иначе их выбьет глубинными взрывами. Рубка невысокая - не черный парус, как обычно показывают в фильмах, а скорее наплыв над корпусом. Я заранее ознакомился с данными по российскому подводному флоту и сразу опознал лодку проекта 885 - 'Ясень'. Уровень гидроакустических шумов у них был так низок, что могли незаметно преодолевать американские заградительные рубежи и выходить на дистанцию удара крылатыми ракетами по США.

Первую начали строить еще в конце прошлого веке, но в те наивные годы Америку из вероятных противников перевели в разряд друзей, и строительство подлодок этого типа заморозили.

Однако, выждав ослабления России, сомнительный друг стал все теснее окружать ее военными базами, а его подлодки и надводные корабли зачастили к российским берегам. Так что пришлось возобновить строительство 'Ясеней', и они тоже стали патрулировать чужие берега. Снова, как в советские времена, пробирались на континентальный шельф к военно-морским базам в Норфолке, Чарльстоне и Сан-Диего, снова таились под покровом водорослей в Саргассовом море. Пусть заокеанская держава не считает Россию совсем уж бессильной.

Две за это время сгинули бесследно - то ли в результате аварии, то ли нанесенного тайком удара…

Но если у России всего несколько таких подлодок, то у США десятки! Да еще стая спутников над планетой, следящая за морями и океанами. Возможно, и эту засек спутник по тепловому следу - скорее всего, когда была еще в походе и не успела лечь на грунт.

А может быть, ее обнаружил самолет-разведчик 'Орион' или один из бесчисленных буев, раскиданных американцами по всем океанам? Так что, когда поступил отчаянный приказ президента, американские противолодочные корабли загнали лодку поближе к берегу и закидали глубинными бомбами.

Но не добили. Похоже, лодка все-таки сбила хищную стаю со следа. Заглушила реактор и как раненая рыба, в которой еще теплится жизнь, укрылась на дне…

Ну что же, вперед!

Броневой корпус мне не преграда. Долгая темнота - наверное, корпус двойной, но наконец я внутри.

Вода!…

И темнота, подсвеченная зеленым - то ли от цилиндрического сооружения, похоже, реактора, то ли это таинственный полусвет, что сопровождает меня в глубинах.

Но если реакторный отсек затоплен, то дело плохо. Он велик: можно ли откачать воду, чтобы всплыть?

Я не знаю, лишь поверхностно знаком с подводными лодками.

Вниз, к корме, спускаться вряд ли стоит, и я поворачиваю налево. Сплетение трубопроводов, задраенный люк, а за ним открывается обширное помещение, уже без воды. В сумраке зеленовато отсвечивают массивные колонны, будто глубоко под водой сокрыт таинственный зал - видимо, это ракетные шахты.

Я скольжу над решетчатым полом, внизу разлита тьма, и я замечаю, что пол поднимается навстречу. Значит, колонны расположены чуть наклонно и только кажутся вертикальными…

Снова люк и наконец красноватый свет. Коридор с двойным рядом дверей, а вскоре попадается и первый человек - в синем комбинезоне, с блестящим от пота лицом. Дышит тяжело - наверное, не хватает воздуха.

Вот и центральный пост: свисает металлическая тумба перископа, блестят поручни, на стенах бесчисленные приборы, в креслах перед пультами - двое людей. К сожалению, я не служил в армии и не очень разбираюсь в званиях. Человек в синей куртке с желтоватыми погонами на плечах, скорее всего командир, говорит в микрофон.

– Акустик, что слышно? Прекратили разворот?

– Центральный! Шум винтов по пеленгу девяносто градусов, цель все та же - надводная групповая, дистанция шестьдесят кабельтовых. Только что снова начала приближаться.

– Всем отсекам, прекратить ремонтные работы! Режим 'тишина'.

Человек отворачивается от микрофона. На лице выпирают скулы, щеки и дерзко выступающий подбородок блестят от пота, серые глаза прищурены и жестки. Снова нажимает на кнопку:

– Командира БЧ-2 в центральный пост!

Через короткое время из люка выныривает еще один офицер. У этого подчеркнуто безмятежное лицо, словно он на морской прогулке, синяя пилотка сдвинута на затылок, и только карие глаза встревожены.

– Товарищ капитан первого ранга… - начинает он, но первый машет рукой.

– Вольно!

Какое-то время смотрит на вошедшего, и глаза немного теплеют.

– Пошли ко мне, Геннадий. Надо кое-что обсудить.

Оба скрываются за дверью, отделанной под дерево, и я после некоторого колебания следую.

Каюта невелика: койка, стол, два металлических стула, несколько полок. Капитан садится и хлопает ладонью по второму стулу.

– Ну, Гена, что будем делать? Скоро нас засекут и еще добавят. Разнесут вдребезги вместе с той старой жестянкой по соседству.

Второй медлит садиться, зябко передергивает плечами:

– Ракеты с такой глубины все равно не запустить. И лодку вряд ли поднимем. Так что остается одно - набиваться всем в спасательную камеру и всплывать. Будем болтаться на волнах, как кильки в банке - прямо к столу господ американцев.

Капитан достает белый платок и промокает лицо.

– А что? - усмехается он. - Может быть, не потопят. А может, еще и премию дадут. Не надо будет бомбить лодку, так что реактор и ракеты целыми останутся. Избавим их воды от радиоактивного загрязнения.

Его собеседник наконец садится и кривит губы в усмешке, но в глазах тоска.

– Нам двоим, так вообще по гроб жизни будут обязаны. Ты знаешь, о чем я…

Похоже, это старые друзья, в разговоре обходятся без званий.

– Да уж, - хмурится капитан. - Ты и в самом деле так считаешь, насчет спасательной камеры?…

– А что, Михаил? Читал я один американский роман, где наш командир-предатель атомную подлодку угнал. Выдумка, конечно. Описывается, как хорошо американцы русский экипаж приняли, как в конце русские перед американским теликом слюни распустили. И мы так можем. Получим в награду по особнячку где-нибудь на Гудзоне, жен выпишем…

– Если они живы останутся, - отрубает капитан. - Раз мы получили такой приказ, то это война. Настоящая война! Все-таки решили окончательно разделаться с Россией.

– А может быть, приказ уже отменили? Знаешь ведь, как бывает. Во время войны в Ираке янки заплатили командующему обороной Багдада, и тот отдал приказ прекратить сопротивление. И у нас, возможно, кое-то из генералов сейчас прикидывает, на сколько округлился его счет в западном банке.

– Отставить разговорчики! - взрывается капитан. Но тут же машет рукой:

– Ладно. Может быть, ты и прав. Связи все равно нет, не проверишь. На такую глубину даже сигналы со станции 'Зевс' не доходят. Лучше взгляни на карту.

Он разворачивает на столе лист, тот помещается не полностью, большая часть голубая, и только по краю зеленое с коричневым.

– Из-за преследования мы отклонились от курса на Норфолк и оказались близко к Нью-Йорку. До города всего 100 миль. Сейчас лодка на склоне подводного каньона, вершина выходит как раз к Нью-йоркской бухте. Неплохая позиция, а?…

На карте прочерчена прямая, начинаясь на синем и утыкаясь в коричневое. Второй офицер бросает взгляд на карту и некоторое время молчит.

– Да уж, - говорит нехотя. - Нас инструктировали, что в крайнем случай возможен и такой вариант. Но ведь там не военно-морская база, а гражданский порт. И большой город…

Оба вздрагивают, по корпусу разносятся хлесткие удары. Капитан ударяет по столу обоими кулаками.

– Гена, и мне не нравится такой вариант! Там живут простые люди, там дети… Но мне также не нравится, когда хладнокровно уничтожают Россию. У нас под видом реформ загубили миллионы человек. Мне рассказывали про офицеров, которые стрелялись, потому что не могли прокормить семьи и жены падали в голодные обмороки. А сколько невинных детей и стариков умерло? Американцам на это наплевать, они гордятся победой над Советским Союзом. Превратили Россию в сырьевой придаток и злорадствуют над глупыми русскими. А теперь, видно, решили окончательно разделаться с нами, как раньше с сербами и иракцами. Тоже были когда-то процветающие страны!…

Другой офицер надвигает пилотку на красивые дуги бровей.

– Это старая задачка, Михаил, - медленно произносит он. - Еще Достоевский в 'Братьях Карамазовых' задавал вопрос: стоит ли всеобщая гармония слезинки замученного ребенка?… Просто выглядит этот вопрос сейчас по-другому. Стоит ли всеобщее счастье под водительством Америки слез детей, что умерли от голода и ран после ее гуманных бомбардировок? И еще умрут? И вдобавок, достанется ли это счастье всем, или только немногим в самой Америке? Только арифметики, чтобы подсчитать это, еще не придумали…

– А я не хочу считать! - взрывается капитан. - Если страдают русские дети, то пусть страдают и американские. Вот такая простая арифметика, Гена, и я готов взять всю ответственность на себя! - Он смолкает, тяжело дыша, и с явным усилием берет себя в руки. - Но в этой ситуации остальные могут сделать выбор: исполнять приказ или спасаться? Что скажешь ты?…

Мертвое молчание в каюте, только где-то вдали хлещет вода. Корпус снова звенит от хлестких ударов. Капитан сумрачно улыбается:

– Думай быстрее! Возможно, нас уже обнаружили. Мне нужно отдавать приказ: или всем собираться в спасательную камеру, или…

– Или 'врагу не сдается наш гордый Варяг…', - тихо заканчивает его собеседник. И горько добавляет:

– Я выполню твой приказ, Михаил… Ведь остается только это. Мы даже не знаем, уцелели у нас другие лодки или нет? Может быть, все потоплены, за каждой следила целая американская эскадра. А вот это может заставить их прекратить военные действия. Даже наверняка заставит. А то рассчитывают победить малой кровью…

Капитан заносит над картой кулак, но спохватывается и медленно разжимает пальцы:

– Это у них не получится! Будут знать, как нападать на Россию… Ладно, Гена, спасибо. Бери карту, тут уже нанесены все данные. Иди к себе и готовь всё, что у нас есть, к пуску. Я знаю, что на такой глубине вода может прорваться в лодку, но рискнем. Скорее всего, мины не дойдут до цели, но это неважно. Пусть взорвутся, когда исчерпают запас хода. Одновременно запустим торпеды, причем в максимально быстрой последовательности. Надо, чтобы вражеские акустики запутались. А я пока проведу совещание.

Оба выходят в центральный пост, и красавец командир БЧ-2 сутулится, словно под невидимой тяжестью, а потом неуклюже ныряет в люк. Капитан смотрит ему вслед, а затем громким шепотом приказывает:

– Помощник! Собери старших офицеров в кают-компании.

Это помещение рядом с командным постом, и, пока мимо пробегают люди, я с любопытством осматриваюсь. Нахожу циферблат глубиномера: 350 метров! Я не знаю предельной глубины погружения для лодок этого типа. Выдержит ли корпус?

Хотя на оставшееся время его хватит…

Кают-компания тесна и, если бы все места были заняты, вряд ли офицеры смогли встать, приветствуя командира. Но свободных мест много - присутствует всего шесть человек, - и люди встают. Возможно, некоторые офицеры погибли в затопленных кормовых отсеках, или не имеют права оставить посты. Я 'вплываю' следом, чувствуя себя весьма неловко: мало того, что подглядываю за гибнущими людьми, так еще чуть не толкаю их локтями.

На всех синие робы, испачканные маслом или мокрые, на пол стекает вода. Капитан не садится, а наклоняется, упираясь руками в стол. Сразу начинает говорить - тихо и жестко:

– Товарищи офицеры! Не все в курсе, так как были заняты борьбой за выживание корабля. Поэтому даю вводную. В 8.40 мы начали получать радиограмму по каналу сверхнизкой частоты. Корабельная ЭВМ сопоставила кодированный сигнал с тем, что введен в ее программу, и выдала сообщение, что получен боевой приказ. Вот распечатка, - капитан кидает на стол полоску бумаги с вереницей цифр, и к ней сразу тянутся руки.

– Первая цифра означает, что Россия подверглась массированному нападению США, скорее всего, с ограниченным применением ядерного оружия. Желающие могут проверить по книге кодов, - капитан кивает на сейф в углу кают-компании. - Вторые две цифры означают номер операции, а далее идет код на запуск ракет. Нам предписано атаковать ядерными минами военно-морскую базу США в Норфолке, а крылатыми ракетами командные пункты и другие военные объекты в Вашингтоне… Приказ не был выполнен, поскольку в этот момент лодка была атакована надводным соединением противника. Мы были вынуждены погрузиться ниже пусковых глубин и серьезно отклонились от курса. Одна торпеда попала в корму, и лодка получила серьезные повреждения. Мы заглушили реактор, запустили имитатор шумов и на некоторое время избежали обнаружения. Но, по всей видимости, ненадолго. Скорее всего, противник зафиксировал удар лодки о грунт, и надводное соединение снова идет в нашу сторону. До Норфолка осталось двести миль, для минной атаки слишком далеко, а запуск ракет с такой глубины невозможен.

Один офицер, с дерзким веселым лицом, передергивает плечами:

– Это и треске понятно.

– Отставить шуточки! Стармех, можно ли поднять лодку до пусковых значений?

Этот офицер постарше, без пилотки, с наспех перевязанной головой.

– Вряд ли, товарищ командир, - медленно говорит он. - Пробоину во внутреннем корпусе можно попытаться заделать, но шум от работ наверняка привлечет противника. Нам просто не дадут закончить ремонт…

Снова доносятся хлесткие удары, весь корпус гудит. Даже моим барабанным перепонкам достается, а собравшиеся морщатся и прижимают ладони к ушам. Лица расплываются в красноватом свете, все тяжело дышат. Один из офицеров стискивает кулаки:

– Жаль, что на боеголовках инерционные взрыватели. Взорвать бы их разом, и хана всему атлантическому побережью Штатов!

Капитан внимательно смотрит на него, потом опять поворачивается к старшему механику:

– А спасательная камера в порядке?

– Можно попытаться всплыть, - устало отвечает тот. - С такой глубины не гарантировано, но, скорее всего, достигнем поверхности в целости… Только я лодку не оставлю.

– И я тоже, - застенчиво говорит кто-то другой.

– Нашлись герои, - зло хмыкает капитан. А потом обводит всех хмурым взглядом. - Мы еще поборемся! Открою маленький секрет, у нас в 650-миллиметровых аппаратах два 'ерша'. Слыхали про таких?

Отвечает молодой офицер с дерзким лицом:

– Это самодвижущаяся мина СМДМ-3. Масса шесть тонн, боеголовка весом 800 килограммов. Двигательная часть разработана на базе ядерной торпеды 65-76, так что дальность должна быть более ста километров… Это ими мы должны были атаковать американскую базу в Норфолке? Здорово, после такого взрыва на плаву не осталось бы ни одного корабля.

– Такой и была наша боевая задача, - медленно говорит капитан. - Однако…

И осекается, свет медленно меркнет, и лица начинают тонуть в сумраке. Словно темная вода уже заливает лодку…

Но свет разгорается снова, хотя более тускло, и капитан продолжает:

– Мы должны были атаковать Норфолк и Вашингтон. При удаче Америка потеряла бы на некоторое время способность вести боевые действия. Возможно, полностью бы их прекратила. Но они прекрасно подготовились к войне и перехватили нашу лодку, а может быть и другие. Связи на этой глубине нет…

Капитан опять молчит, щека подергивается, под глазами глубокие тени. Потом медленно выговаривает:

– В этой ситуации я принял решение атаковать минами Нью-Йорк. До него всего сто миль, и мины почти дойдут. Где именно они взорвутся, особого значения не имеет…

Сдержанный шум за столом, и капитан повышает голос:

– Я знаю, что погибнут гражданские лица. Но напомню вам арифметику, которой пользуются господа американцы. Во время Второй мировой войны они не решились вести наземные военные действия против Японии, так как прогнозировались миллионные потери. И тогда сбросили атомные бомбы на два мирных японских города - Хиросиму и Нагасаки, - хотя там не было никаких военных объектов. Погибли сотни тысяч мирных жителей, зато жизни американских солдат были сохранены, а Япония капитулировала. Вот и мы поглядим, продолжат ли американцы войну с Россией, если погибнет Нью-Йорк?…

Мертвое молчание.

– Ну, мы этого уже не увидим, - бормочет кто-то.

Капитан выпрямляется, почти достав головой потолка.

– Почему же? - невесело усмехается он. - Кое-кто может и увидеть… Товарищи офицеры, на этот раз я не стану отдавать приказ. Для пуска мин мне нужно только два добровольца. Командир БЧ-2 уже готовит мины и торпеды к запуску. Мы выпустим весь боезапас сразу - может быть, несколько торпед поразят корабли противника и в любом случае это запутает его акустиков. Все остальные офицеры свободны. Скажите подчиненным, что командир будет продолжать бой, а все желающие могут пройти в спасательную камеру и попытаться всплыть. Только один, последний приказ: если вас сразу же подберут американцы, не говорите о моем плане, иначе они могут перехватить мины на пути к Нью-Йорку.

Некоторое время молчит.

– Это все! Благодарю за службу, товарищи офицеры!

Нестройный хор 'Служу Российской Федерации!' раздается в ответ, но люди не спешит расходиться. Только старший механик поднимается и быстро уходит - снова начинает меркнуть свет. Кто-то (я не могу разглядеть в полутьме) негромко говорит:

– Мы остаемся с вами, товарищ командир…

У меня смешанные чувства: не знаю, восхищаться этими людьми или осуждать? Приходится напомнить себе - это офицеры, элита России, и превыше всего для них долг перед своей страной. Если она подверглась нападению, то враг должен получить урок, пусть и жестокий урок…

Так или иначе, мне становится неловко подглядывать дальше, и я возвращаюсь в центральный пост, а оттуда 'плыву' к носу лодки. И здесь полумрак, но, наверное, я все-таки попал в торпедный отсек: на стеллажах вдоль стен лоснятся массивные длинные туши, впереди видны зеленые люки, целенаправленно суетятся люди.

Я нахожу молодого командира БЧ-2, он колдует над небольшим пультом, изредка поглядывая на карту. Но вот как будто все завершено, он нажимает кнопку и говорит в микрофон:

– Боевая часть к пуску готова. В спасательную камеру не пошел никто.

Все поворачиваются к нему - красноватые пятна лиц в меркнущем свете. Я несколько раз моргаю - вас загнали в угол, ребята. На самое океанское дно, где нет солнца, только чугунная тяжесть воды. Но даже здесь вы принимаете бой.

Я отдаю им честь, как меня учили на военных сборах. И 'спешу' обратно в центральный пост.

Это система была придумана еще в первые десятилетия 'холодной войны'. Уже казалось, что она никогда не будет применена, ведь 'холодная война' закончилась разгромом Советского Союза. Но Америка предпочла продолжить войну, уже против России…

Командир и два офицера подходят к боковой стене рубки, где находятся три панели с прорезями для ключей. Каждый вставляет свой ключ.

Красный свет. Гудок.

И еще какой-то звук…

Я прислушиваюсь, и слегка поворачивают головы офицеры.

Видимо, включена система трансляции, потому что нестройно, но отчетливо из отсеков доносится:

'Вставайте, товарищи, все по местам.

Последний парад наступает.

Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

Пощады никто не желает…'.

Три человека одновременно поворачивают ключи.

Вспыхивают желтые лампочки, затем зеленые. Корпус лодки содрогается, слышен шум воды. Я кидаю последний взгляд на рубку, ненадолго празднично озаренную огнями, и сквозь стену 'выплываю' наружу, в сумрачные глубины океана.

Вокруг носовой части лодки бурлит вода - из закругленного носа один за другим вырываются стремительные темные силуэты, почти сразу исчезая во мраке. Первый, второй, третий… я быстро теряю счет. Лодка в отчаянной спешке выстреливает весь боезапас, кроме ракет.

И торопится она не зря.

Сверху медленно начинает падать черный дождь. Крупные капли словно сами чуют добычу, словно невидимый ветер относит их к силуэту затонувшего парохода и к лодке. Красные вспышки разрывов, отдаленный грохот. Наверное, он страшно ударяет по стальному корпусу подлодки, но мои уши защищены.

Первым достается пароходу: его обломки, неспешно переворачиваясь, исчезают во мраке океанских глубин. Затем и корпус лодки разламывается пополам. Вверх устремляется бурлящая колонна пузырей и дыма. Кормовая часть, с разбитым реактором, остается на месте, а носовая, с так и не поврежденной рубкой, начинает медленно скользить в непроглядную тьму.

Но мне кажется, что я еще слышу, хотя всё дальше и дальше:

'Не думали с вами мы только вчера,

Что нынче умрем под волнами…'.

Прощайте, товарищи! Раньше я сказал бы: 'Спите с миром', но теперь знаю, что нет ни вечного сна, ни вечного мира.

Что же, посмотрим этот невеселый фильм дальше. Я не 'выныриваю' на поверхность, меня мало интересует судьба надводной эскадры. Вместо этого даю мысленный приказ и 'устремляюсь' на запад.

А ведь у меня наконец стало получаться - управлять чудесной 'техникой' Сада лишь силой мысли!…

Скоро 'настигаю' двух огромных рыб. Они мчатся прямо на запад, выполняя последний приказ своего командира, и вода кипит за турбинами, а вокруг становится немного светлее, океанское дно постепенно поднимается.

Но механические рыбы не одни в этих враждебных глубинах. Курсор указывает в сторону, и океанский сумрак исчезает, сменяясь трехмерной проекцией. В сетке координат я вижу рыбину гораздо больших размеров, скользящую на перехват.

Мне выдают краткую информацию - наверное, из какого-то справочника по подводным лодкам. 'ПЛ класса "Виргиния", приспособлена к действиям в условиях мелководья, предназначена для массированных ракетных ударов по наземным целям противника, ведения разведки и обеспечения деятельности подводно-диверсионных подразделений. Способна обнаружить атакующие торпеды на предельных дистанциях. Для уничтожения торпед и подлодок противника вооружена интеллектуальными роботами-торпедами "Манта". Скорость под водой до 65 километров в час…'.

В общем, идеально приспособлена для военных действий против далеких от Америки заморских стран.

Но лодка явно не успевает догнать мины, идущие со скоростью 90 километров в час. И тогда от нее отделяются хищные силуэты поменьше - роботы 'Манта' пошли на перехват.

Некоторое время я наблюдаю за соревнованием в скорости. Глубина уже невелика, сверху брезжит зеленоватый свет. Пожалуй, 'Манты' успеют…

Но это уже бессмысленно. Первая рыбина резко сбавляет ход и опускается ко дну - видимо, кончился запас топлива. Другая перегоняет ее, но ненадолго. Лопасти крутятся все более вяло, и рыба начинает клевать носом. Вот уже обе идут ко дну, а 'Манты' и 'Виргиния' совсем близко.

И в этот момент глубоко запрятанные процессоры обеих мин отдают свою последнюю команду…

Я лишь раз осмелился наблюдать это зрелище - наверное, самое жуткое в истории Земли после гибели Атлантиды.

Хотя однажды было такое, но те испытания проходили у безлюдных берегов Новой Земли…

Двойное солнце вспыхивает в мрачных глубинах, и от взрыва мощностью в несколько мегатонн два кубических километра воды обращаются в пар, обнажая дно океана. Я не слышу ни звука, мой слух милосердно щадят, но звуковая волна, наверное, катится на сотни километров. Другие фильтры сохраняют мне зрение, но и в сумраке можно различить, как подводная лодка класса 'Виргиния' водоизмещением восемь тысяч тонн птицей взлетает к небу, разламываясь и испаряясь на лету. Ее остатки низвергаются кипящим дождем, чтобы, остыв, стальными слитками усеять внезапно обмелевшее дно океана.

Обмелевшее, ибо водяная гора - кольцевая наподобие тех, что окружают лунные кратера, встает над кипящим морем. А затем медленно опадает, и сквозь багровую завесу пара видно, как выпуклостью начинает разбегаться в стороны.

Волна кажется не такой уж высокой, но движется со скоростью тысяча километров в час!

До Гренландии она дойдет спустя четыре часа - и взметнется исполинскими белыми фонтанами в фиордах, а тысячи айсбергов с неимоверным грохотом отколются от ледяного щита.

Путь до Африки и Европы дальше, но там преобладает выровненный коренной берег, и сотня прибрежных городов испытает лишь внезапное наводнение.

До Антарктики пятнадцать часов, и мощь волны иссякнет в просторах Атлантики.

До побережья Соединенных Штатов ей идти пять минут, а берег там изрезан заливами…

Подальше от берега на волне лишь поднимутся и через некоторое время опустятся корабли, но чем ближе к суше, тем глубина меньше, и волна начнет вырастать, как бывает при цунами. В заливах ее стиснут берега, и в бухту Нью-Йорк-Бей ворвется клокочущая стена высотой в 30-этажный дом…

Я не хочу наблюдать, как гибнет Нью-Йорк, сами американцы не раз смаковали это в своих фильмах.

Предвидели?

Возможно, Сибил с радостью смотрела бы, как исполинская волна поглощает город, ставший для нее олицетворением библейского Вавилона. А возможно, плакала бы…

'Не мстите за себя, - сказал Господь. - Аз воздам!'. Только кто хочет ждать…

Я снова у себя дома и смотрю на море. Мыс Хамелеон приобрел зловещий фиолетовый оттенок, и над морем, которое на Земле называют Черным, встает темная туча. Сегодня будет гроза.

Снова дождь будет хлестать по дощатому полу веранды, и ручьи побегут по гальке во взбаламученные волны. Снова молнии - они грознее и ослепительнее, чем на Земле - будут ударять в черные скалы Кара-Дага.

В этом месте часты грозы, а зимой свирепые волны как тяжелые молоты ломают скалы, чтобы потом устилать берег лиловыми аметистами, темными агатами и многоцветной яшмой.

Сад - это не рай, и никогда им не был. Многоцветные камни некому собирать, кроме меня и Киры. А я подниму один или два во время прогулки, окуну в воду, чтобы полюбоваться игрой света на влажной поверхности, а потом швырну обратно в море.

Не собирайте себе сокровища на земле. Никто ничем не владеет, и никто не свободен - все мы чем-то связаны.

Офицеры из ЦРУ хотели управлять мировой бурей, но были пленниками старой идеи 'Пакс Американа' - мира под господством Америки…

Террористы стали заложниками другой идеи - что все зло исходит от Запада и особенно из Америки…

Клима - третьей, о возрождении имперской России. Как будто не закончился век империй!…

Одни люди повинуются своим желаниям, другие чувству долга, а некоторые… любви. Ведь желание денег, власти и даже любви привязывает нас к другим людям - и так мы обретаем любимых и врагов. Враги чаще приносят страдания, но любимые порой тоже. И те, и другие ограничивают нашу свободу…

Похоже, даже Бог несвободен - очертил Себе границы и не переступает их, дабы не мешать свободной воле людей и Владык.

До тех пор, пока они сами не переступят границ…

Впрочем, что тут нового? Все давно сказано Буддой и, если хочешь быть свободным, то уйди из этого мира. Тем более, что для меня путь открыт.

Но мне не хочется.

Я слышал пение птицы Гамаюн. Я знаю, что мир прекрасен, и даже в бою можно найти упоение. Я чувствую себя в долгу перед Той, кто открыла мне дверь. Несмотря на все могущество, Она тоже в тисках необходимости и тоже порой испытывает отчаяние. Если свобода лишь в том, чтобы выбирать себе оковы, то пусть это будут оковы любви. Потому что только они могут превратиться в крылья, уносящие в иные миры.

И я продолжу путь в надежде, что всегда останется радость возвращения в Сад.

Хотя бы только в памяти, хотя бы в последний миг…

Так что моя последняя история о любви. Пройдут тысячи и тысячи лет, и даже предательство будет искуплено, а героизм забыт, перейдя в величие духа.

Но любовь пребудет вечно.

10. Возвращение в Сад

Я был не первым странником во времени и пространстве, но тогда этого не знал. Уже потом стал разыскивать сведения о случаях, подобных моему, и мне попалась любопытная книга Феликса Пита Родригеса 'Забытые страницы', с рассказом 'Людовико Амаро - путешественник во времени'. Там приводятся даты жизни Людовико Амаро: 1600 - 1648 годы, но если верить рассказу автора, последняя цифра сомнительна. В этой книге есть отрывок из сочинения Амаро 'Исследования по поводу Рудольфовых таблиц' (тех, что были составлены Кеплером и Тихо Браге).

'Можно было бы сказать (ибо это так и есть), что надо сделать один только шаг, только один, и порог останется позади. Но где надо находиться, чтобы сделать этот шаг, в какой именно момент надо его сделать… и как должно быть произведено начальное движение этого шага, в котором все и заключается, - это неизвестно. Место, момент, и в какой форме это делается, судя по всему, определяются со столь жесткой точностью, что даже невозможно предположить никакого допуска. Однако совершенно очевидно, что столь чудовищная точность невообразима без какого-либо руководящего закона. Мне кажется, что если однажды будет найден утерянный секрет (а может быть, он никогда и не был известен), этот секрет будет обладать свойствами математической теоремы. И ее жуткой красотой. Но секрет неизвестен. И думаю, каким-то образом, по какому-то решению, природу и происхождение которого нам не суждено познать, этот секрет навсегда останется нераскрытым. Возможно, что он был построен в таком измерении мышления, которое несовместимо с возможными измерениями человеческого интеллекта…'.

Похоже, однако, что Людовико Амаро все-таки сумел вычислить это место и этот момент. Проходя мимо таверны 'Солнце' в Сиене 19 июля 1648 года, он легким взмахом руки приветствовал двух знакомых и, не останавливаясь, исчез…

Возможно, эта история вымышлена Питом Родригесом (я пока не искал других сведений об Амаро), но вымысел иногда срывает покровы с таинственных глубин реальности.

Я не обладаю гением Людовико Амаро, мне помогли. Но со стороны это, наверное, выглядело точно так же - я просто исчез со склона сопки.

Я думал, что откроется некая дверь - то ли в скалах, то ли на фоне угрюмой глади залива, но все оказалось гораздо проще. Сумрачный свет моргнул, я почувствовал стеснение в груди, и закружилась голова. А в следующий миг все стало, как прежде.

И по-другому.

Я неуверенно огляделся: такой же склон, только даль закрыли невесть откуда взявшиеся березы. Небо не сумрачно-темное, а глубоко-синее, трава изумрудно-зеленая. В ноздри проник пряный аромат каких-то цветов. В одно мгновение робкая северная весна сменилась разгаром лета.

Снова другой мир…

Но раньше я был гостем в астральных мирах - а скорее миражах с постоянно меняющимися странными пейзажами, быть может, в разных местах одного и того же мира. Здесь же я был в физическом теле (из-под мышек уже начинал стекать пот), и этот мир очень походил на наш.

Просто сдвинут во времени, как сказала Владычица.

Я глубоко вдохнул воздух, он был буквально напоен (иначе не скажешь) ароматами цветов, запахом березовой листвы и свежей травы - а потом сделал первый шаг. Где-то позади остался Китеж-град, но моя дорога лежала в другую сторону, в направлении солнца.

Хотя дороги, собственно, не было - мурава полян, белая колоннада берез, пышная листва не колышется в знойном воздухе.

Вскоре я почувствовал, что по спине текут струйки пота, снял куртку и перекинул через руку. Бросать не стоило: был предупрежден, что путешествие может продлиться долго. Наверное, и другие идут через эти леса, но вряд ли кто встретится. Хотя кто знает?…

'Тебя ждет не тихий Китеж, - напомнил я себе. - Впереди опасная дорога, и на ней можно все выиграть - или все потерять. Почему ты согласился?'.

Известно, почему. Иначе не увижу Киру.

Я усмехнулся: отсюда возврата не было. Да возвращаться, судя по всему, было и некуда… Поглядел вверх: непривычно золотое солнце сияло на синем небе. Я расстегнул воротник рубашки и зашагал дальше. Куртка с тяжелым пистолетом в кармане оттягивала руку, мягкая трава путалась под ногами, мешая идти.

Я не старался выдерживать направление точно, просто шел в сторону солнца, выбирая прогалины между берез. Постепенно лес начал редеть, трава стала выше, а потом открылась обширная поляна. Справа и слева стеной стояли березы - но выше и сумрачнее, чем раньше, а поляну замыкало странное строение…

Нечто, совсем чуждое среднерусскому лесу, скорее восточного облика - то ли полуразрушенная деревянная башня, то ли остатки ворот. Двухъярусная кровля с загнутыми вверх углами, проход под нею разделен колоннами надвое. С правой стороны все разрушено: несколько половиц второго этажа опираются на единственную колонну, жерди торчат в воздухе.

Я осторожно приблизился. Низкий фундамент из грубого камня, пять или шесть ступеней ведут на площадку под разрушенной кровлей. Полосы солнечного света на пыльном полу, а левее, где крыша сохранилась лучше, густая тень…

Я приостановился, где-то уже видел это - то ли на фотографии, то ли в кино. Откуда здесь восточная архитектура, что за наваждение? Хотя меня предупредили, что встретиться может всякое… Ну и ладно, миную эти ворота и пойду дальше… А может быть, обойти? Только больно густой лес с обеих сторон…

Я решительно зашагал вперед и почти сразу остановился снова: разглядел сидящую в сумраке фигуру и одновременно вспомнил, где видел сооружение - в старом, еще черно-белом фильме японского режиссера Акиры Куросава. Холодом тронуло корни волос.

Демон поджидал меня в тени ворот Расёмон.

Во рту пересохло, а сердце глухо забилось - вот оно, первое препятствие. Но удирать было поздно, и я стал подниматься по ступеням. На площадке остановился и сделал легкий поклон:

– Приветствую тебя, Темный Воин!

Надеюсь, получилось хоть отчасти в японском духе.

Фигура встала и поклонилась тоже - но изысканнее и ниже, чем я. Откуда мне знать, на какой угол надо кланяться: не занимался тамошними боевыми искусствами.

– Привет и тебе, Андрей.

Поджидавший меня (а я не сомневался, что ожидает именно меня) медленно вышел из тени. Я встретился с ним в третий раз, если не считать видения в марсианской пустыне, и смог наконец разглядеть получше. На мужчине было восточное одеяние: черный халат, перехваченный золотым поясом с зелеными пластинками. Похоже на нефрит… Черные волосы падают на плечи, ноги босы, в руке держит обнаженный меч. Черты лица изысканны и тонки, без следа изможденности, что когда-то поразила меня, а выражение спокойно и надменно.

Владелец меча явно не собирался останавливаться, и, хотя было неприятно оставлять обнаженное оружие за спиной, мне пришлось быстро повернуться и сбежать на лужайку. Мужчина не спеша последовал и, к моему облегчению, наконец остановился. Приподнял меч и светски заметил:

– Хорошее место для поединка.

– Какого поединка? - хмуро осведомился я. Хотя мог и не спрашивать, меня явно собирались изрубить на куски посреди этой зеленой лужайки.

Мой неприятель покачал головой:

– Ты вступил на опасный путь, а такой не пройти без боя. Но ты не готов, и значит, уже проиграл.

Голос был приятный, таким бы стихи читать. Но тут я вспомнил Александра - тоже любитель китайской поэзии и тоже не расстается с мечом

– Может быть, разойдемся мирно, - предложил я. - Мы вроде не ссорились.

Мой противник рассмеялся, показав крепкие белые зубы.

– Покой превращает мужчин в рухлядь. Я недаром выбрал этот облик, японцы лучше других понимают истину. Вот послушай: 'Самурай должен прежде всего постоянно помнить - помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги - что он должен умереть. Вот его главное дело'.

– Я не самурай, - тоскливо возразил я, одновременно прикидывая: успею ли выхватить пистолет из кармана куртки? Ну и жизнь наступила, ни шагу не сделать без оружия…

Нет, вряд ли успею. Пока дотянусь до кармана, пока вытащу пистолет. Хоть бы догадался снять с предохранителя при виде врат Расёмон: ведь ясно было, что ничего хорошего там не ждет. Хотя… всё равно не помогло бы: десять раз зарубят, пока достану. Этот явно мастерски владеет мечом - вон, даже самурайским духом проникнулся.

– Ну и зря, - пожал плечами мой супостат. - Ты вступил на путь служения и беспрестанного боя, а это путь самурая.

Пот стекал по спине ручьями. Я лихорадочно соображал, как выиграть время.

– Послушай! Я не знаю точно, но вроде бы меня нельзя так просто убить… по крайней мере, одному из вас.

Собеседник презрительно скривил губы:

– Не думал, что встречусь с такими жалкими увертками. И это говорит один из Избранных? На Земле это действительно так, там вы сойдетесь друг с другом. Если доживешь до того дня, что очень сомнительно. Но здесь другой мир, и тамошние правила не действуют. Тут может появиться, кто хочет, и все дозволено. Разве тебя не предупредили?

Вообще-то да. И даже предостерегли, что здесь легко погибнуть. Только я как-то не вник.

В общем, надо срочно избавляться от этого хренова самурая, пока не изрубит меня в капусту. Даже если окажется таким великодушным, что предложит для поединка меч - проку мне от этой железки будет, как от палки. Надо что-то придумать. К черту самурайскую этику: лучше оставаться живой собакой, чем стать мертвым львом.

Собакой!…

'Вам стоит только позвать, и он окажется рядом…'.

На раздумья не осталось времени, самурай ленивым движением приподнял меч.

– Рок! - громко позвал я. И содрогнулся: пока песик соизволит явиться, мою голову успеют снести с плеч…

Но на этот раз собачка обошлась без обычного моциона. Меня толкнуло в лицо жарким воздухом, даже колени подогнулись от рыка, и я в третий раз увидел этого пса, только теперь черная морда нависла над макушкой моего противника. Янтарно-желтые блюдца глаз, красный язык почти касается завязанных узлом черных волос…

Мой враг даже не повернул головы - я заметил, что он смотрит на зеркальное лезвие меча.

– Неплохо придумано, - одобрил он. - Значит, тебе дали охрану. Эта зверюга действительно способна отхватить мне голову. Но это только пес и, хотя он достойный противник, не чета мне. Так что просто придется зарубить сначала его. А ты подожди своей очереди.

Он красиво развернулся, уходя от страшных челюстей. Те клацнули, словно стальные засовы. Я заметил туманную полосу меча, но пес тоже был начеку и отпрыгнул, земля даже вздрогнула.

Зрелище было великолепным: черный воин и черный пес кружились в смертельном танце на зеленой мураве, а золотое солнце сияло с голубого неба. Только заглядываться особо не стоило: и песика было жалко, вдруг зарубят, да и о собственной голове следовало позаботиться.

Так что я немного подождал, пока мой ворог в развевающемся черном халате окажется чуть в стороне от собаки, сунул правую руку в карман куртки, которая так и продолжала висеть на сгибе левой, неудачно зацепил ногтем за шов, но все равно сумел быстро выдернуть пистолет.

Пистолет ИЖ-71, гражданский вариант пистолета Макарова, очень просто снимается с предохранителя: большой палец сам лег на флажок и опустил его. Я не стал принимать ни одну из стоек, которым учил Марат - из опасения, что мой противник успеет среагировать и переключится с собаки на меня. Для экономии времени не стал и поднимать оружие, только плотно прижал локоть руки к поясу.

Действительно, Темный воин заметил появившийся в моей руке пистолет и начал разворачиваться… Опасаясь, что он может метнуть меч, я нажал спуск, еще продолжая поднимать ствол. Нажимать пришлось сильно, я стрелял самовзводом. Оглушительно хлопнуло, и первая пуля вырвала комок земли вместе с травой возле босой ступни противника. К счастью, сила отдачи подкинула ствол вверх. Я, не переставая, давил на спуск, едва не оглох от грохота и не задохнулся от пороховой гари, так что едва ли все пули поразили цель.

Но несколько попали наверняка. На такой дистанции трудно промазать шестью выстрелами, если хоть сколько-нибудь тренировался.

Меч в руках моего противника замер. Лицо стало белым, как снег, а открывшийся рот показался черной дырой. Потом губы судорожно задвигались:

– Неплохие у вас… погремушки. Недооценил.

Меч выпал. Прижимая руки к животу, Темный воин упал боком на землю, но, полежав немного, приподнял голову. Струйка крови стекала изо рта.

– А ваши тела… слишком хлипкие. Только не думай, что убил меня.

Он сказал это и умер. Голова упала, тело уродливым черным цветком распласталось по траве, лезвие меча как единственный стальной лепесток.

Я вытер заливавший глаза пот и сунул пистолет в карман. Хотя какая от него теперь польза, патронов не осталось? Было муторно, я снова убил человека… Или не совсем человека?

По черному халату пошла рябь, и меня бросило в жар: а вдруг Темный воин очнется? Но рябь перешла в мерцание, а потом поверженная фигура вдруг рассыпалась - словно пепел полетел на ветру. Как в компьютерной игре! То же произошло и с мечом.

Я перевел дух. Хотя плясать от радости было рано. Скорее всего, тело состояло не из плоти и крови, а чего-то другого. Темный воин, похоже, мог менять тела, а вот я нет. Так что надо было сматываться.

Я поглядел на огромного пса: тот сидел, свесив язык из разинутой пасти и тяжело дыша. Я подошел на цыпочках и погладил по грубой шерсти. Песик с вздохом положил огромную голову мне на плечо.

Хорошо, что сразу поднял: мои ноги подогнулись от тяжести.

– Молодец, Рок, - сипло сказал я. - Можешь возвращаться домой.

Жалко, что нечем угостить. Но пес и не выпрашивал, еще раз вздохнул и просто исчез. Меня качнуло порывом ветра, и я ошалело попытался ухватиться за пустоту.

Да, привыкать придется ко многому. И узнавать тоже. Где, например, водятся такие собачки?

Этот мир явно отличался по физическим свойствам от нашего. Подул ветер, наклонились и странно исказились березы, по траве пробежала тень. Почти сразу все прекратилось, но двухъярусных ворот больше не было.

И берез тоже. Я будто перешел на другой уровень компьютерной игры: передо мной расстилался обширный луг с крупными желтыми цветами, а вдали сверкала серебряная полоса - возможно, тот самый морской залив, что я видел с сопки на покинутой Земле. Густой пряный аромат наполнял воздух, я глубоко вдохнул, и сладостная дрожь пробежала по телу, словно в предвкушении чего-то.

Я снова пошел по направлению к солнцу.

Трава шелковисто обтекала ноги, и мне захотелось пойти босиком, но пришлось бы нести ботинки в свободной руке. А кто знает, что мне еще может встретиться?

Но вскоре льдистое мерцание возникло над серебряной гладью залива, и я стал догадываться, кто будет следующим. Этот мир и в самом деле был перекрестком, любой мог заглянуть сюда.

Конечно, если умел открыть дверь.

Постепенно цветов стало так много, что от аромата начала кружиться голова. Все яснее вырисовывался льдистый замок, но на этот раз от него не веяло холодом. Хрустально сияли шпили башен, голубой свет стекал по витым лестницам, золотые огоньки дрожали в окнах.

Луг перешел в песчаный пляж, и я вновь увидел голубую лестницу с химерами по сторонам. Та, кто носила много имен - Аннабель, Лилит, Афродита Пандемос… - сходила навстречу мне. На этот раз она была в серебристо-мерцающем одеянии, которое почти не скрывало ее блистательной наготы. Облик слегка изменился: волосы черной волной спадали на плечи, таинственно мерцали изумруды глаз, а в белой руке покачивалась та же бордово-красная роза…

Мужчины мечтают обладать такой женщиной, и многие женщины хотели бы стать такой - способной менять наряды и облики, сохраняя вечную молодость. И быть совершенно свободной…

Только почему химеры - с львиным телом, головой дракона и змеиным хвостом - сторожат ее замок?

Аннабель не сказала ни слова, лишь слегка разошлись розовые губы, и между ними скользнул красный кончик языка.

Я слегка поклонился:

– Здравствуй, Аннабель. Так это и есть твой замок у моря?

Черноволосая женщина слегка наклонила голову набок, всматриваясь:

– Ты изменился, - тихо прозвучал грудной голос. - Не могу понять, в чем дело.

– Я только что повстречался с Темным воином, - не без гордости объявил я.

Смех Аннабель прозвучал вкрадчивым колокольчиком:

– И победил его. Теперь он будет уважать тебя, что весьма опасно.

Я замялся:

– Как я понял, ваши тела состоят не из обычной плоти и крови. Сколько времени ему понадобится?…

– Чтобы обрести новое тело? - подхватила Аннабель, все еще вглядываясь в меня. Зеленые глаза колдовски мерцали. - Не беспокойся: чтобы соткать новое тело из уплотненного эфира, нужно несколько дней. Даже если отыскать место, где поток времени течет гораздо быстрее.

Уплотненный эфир? Поток времени?… Да, многому мне еще придется научиться.

Аннабель слегка улыбнулась, и снова красный язычок промелькнул между губ:

– Так что пока у тебя есть время. Побудь моим гостем. А потом сможешь продолжить путь.

Не ожидая ответа, она повернулась к лестнице. У меня перехватило дыхание, сзади Аннабель оказалась совершенно нагой: словно выточенная из слоновой кости спина красиво изгибалась под водопадом черных волос, ягодицы слегка колыхались, а бедра томно двигались, намекая на то наслаждение, что испытаешь, утонув между ними.

Захочешь ли выбраться из той бездны?…

Будто околдованный, я пошел следом и опомнился, лишь ступив ногой на первую ступень. Она показалась холодной даже сквозь подошву ботинка. Я тяжело дышал, не в силах был сказать ни слова, во рту пересохло.

Аннабель сразу остановилась, и словно черное крыло взмахнуло в воздухе - она повернулась ко мне. Вдруг оказалась совсем близко, и меня словно пронизал электрический ток - это ее волосы упали мне на лицо.

– Ты принадлежишь мне! - холодно и торжественно прозвучал ее голос. - Мои волосы коснулись тебя! Я поцеловала тебя! Я овладела тобой!

Ее губы приникли к моим, и холод в моем теле обратился в жгучий огонь желания, а мысли исчезли, словно растворились в пронизанной багровыми сполохами темноте.

Хотя нет… Что-то было иначе, чем тогда, в занесенной снегом хижине. Пусть руки Аннабель огненным кольцом охватили меня, пусть раздвоенное пламя ее бедер обжигало, а от аромата волос все сильнее кружилась голова…

Что-то мешало мне окончательно потерять голову. Словно невидимая рука удерживала на краю той бездны, которой была Аннабель.

Меня раздирали противоречивые желания: то ли упасть в объятия Аннабель и без остатка раствориться в сладостно жгучем пламени, то ли вырваться на свободу… как вдруг я расслышал смех. И понял, что он раздавался все это время, только на грани слышимости. Сначала он показался мне презрительным, но нет, был скорее грустен и тих. Будто серебряный колокольчик с темного моря…

Меня словно обдало ледяной волной. Лед и огонь!… Но огонь стал быстро гаснуть, и я рванулся прочь от Аннабель. Разрывая оковы ее рук. Обрывая путы ее волос. Размыкая стальной захват ее бедер…

Аннабель пошатнулась, как от удара, и с трудом устояла на голубой лестнице. Теперь я понял, что она и в самом деле сделана изо льда. Глаза вспыхнули гневными изумрудами, а язык мелькнул как красная молния. В руке черной змеей взметнулся хлыст, и я понял, что это ее волосы…

Но хлыст опять рассыпался на пряди, а губы сомкнулись - печальным розовым бутоном.

Понимание, а затем сожаление появились в глазах.

– Мои волосы не удержат тебя, - грустно произнесла она. - Мои губы не удержат тебя. И даже мое тело не удержит тебя. Но ты не свободен. Ты надел другое ярмо.

Я все еще тяжело дышал, а вдобавок был задет. Немного подумав, сказал:

– Ницше написал: 'Немало и таких, что утратили свою последнюю ценность, когда сбросили с себя ярмо свое'.

Аннабель обидно рассмеялась:

– Ты упустил наслаждение, которое редко даруется мужчине. И ради чего? Я способна видеть будущее, и вот то, которое ты выбрал. Твой иссохший труп будет лежать в горящем лесу, и это случится очень скоро. Прощай!

Порыв холодного ветра поколебал ее фигуру и замок. А следом случилось то, что я уже видел. Фигура Аннабель, а следом и замок подернулись рябью, та перешла в мерцание, а потом все рассыпалось - словно пепел полетел по ветру.

Залив остался, но заблестел сталью, словно лезвие ножа, а берег приуныл - песок и кустарник.

Я вздохнул и вяло наклонился, чтобы подобрать куртку. Один раз Аннабель уже предсказала мне будущее, но ошиблась: мне все же не перерезали горло на зеленой мураве. Будем надеяться, что ошиблась и на этот раз… Я стряхнул с куртки песок и пошел дальше. Ноги вязли в песке, солнце тусклой монетой висело в сером небе. Я шел и глуповато улыбался: надо же, разговаривал с Аннабель, как равный!…

Только слишком рано я стал улыбаться. И слишком самодовольно.

Справа тянулись унылые кусты, слева поблескивало море. Вскоре к серому мельканию кустарника добавился другой цвет, как будто желтоватый… Я нахмурился, но продолжал идти - мало ли какие сюрпризы еще встретятся на пути.

Когда мелькание стало слишком настойчивым, я пригляделся…

А потом с удовольствием кинулся бы наутек, но было некуда - слева море.

Огромный тигр - желтый, с черными полосами, - мягко скользил среди кустарников. Не приближаясь и не удаляясь, просто двигался в том же направлении, что и я.

Я облизал пересохшие губы, ничего себе попутчик! Вот уж не думал, что здесь есть какая-то фауна. А у меня никакого оружия! Не позвать ли опять на помощь собачку по имени Рок?…

Хотя как-то неловко снова расписываться в собственной беспомощности.

Но тут тигр повернул прямо ко мне, оскалив при этом огромную красную пасть, и я в панике уже открыл рот…

И, по-моему, забыл закрыть.

Ко мне приближался уже не тигр, а высокий юноша - с обнаженным мускулистым торсом и дочерна загорелым лицом. Ниже пояса на нем было что-то вроде синих шаровар.

Когда он подошел близко, по моей спине протек холодок - глаза у юноши были желтые, тигриные, с вертикальным зрачком. И не юношеские это были глаза, щели зрачков пылали темным огнем - словно горечь и ярость столетий, если не тысячелетий, скопились в них.

Снова я видел Рароха - и совершенно не знал, чего мне от него ждать. Темный воин и Лилит были как-то понятнее. Да, непростые встречные попадаются мне в этом Мире между мирами!

– Простите, если напугал вас, - голос Рароха оказался звучен и вполне доброжелателен. - Я люблю бродить в таком обличье и упустил из виду, что могу испугать вас.

Что же, довольно вежливо. Только как-то не верится.

– Ничего, - бодро отозвался я. - Назвался груздем, полезай в кузов. Мне придется мне ко многому привыкать.

– Я видел, как вы избавились от моих… родственников. - Рарох приноровил шаг к моему и пошел рядом, небрежно отшвыривая песок босыми ногами. - Ловко. Сестричка никак не придет в себя от разочарования. А другому так вообще пришлось взять отгул.

Я искоса поглядел на попутчика - слишком легкомысленно тот выражался для столь сверхъестественного существа.

– Вы родственники? - Надо же было что-то сказать.

– В некотором роде, - поморщился Рарох. Вертикальная черта на миг прорезала надменный высокий лоб. - Точнее можно было бы объяснить, используя термины квантовой физики или же философии неоплатонизма, но это как-нибудь в другой раз.

Я вздохнул и поглядел на солнце, не понадобилось даже щуриться. Мир вокруг словно поблек.

– Похоже, вы все пытаетесь задержать меня. Каждый старается по мере своих возможностей. Но как я могу помешать? - Мне вспомнилась сумрачная ирреальная Москва и видение шахматной доски на темной воде… - У меня нет ваших способностей, я всего лишь начинающий игрок. И не понимаю даже сути игры.

Рарох глянул на меня, и уголки чувственных губ презрительно опустились.

– Вы вступили в игру. И подписали контракт. А тем самым заставили принимать себя всерьез.

Слова упали как тяжелые камни, и по моему телу пробежала холодная дрожь. Тем временем в море выдвинулся унылый песчаный мыс, и мы стали уходить от залива, выбирая свободные промежутки между кустов. Солнце по-прежнему светило впереди, так что беспокоиться было не о чем.

– По сути дела, у меня не было выбора, - чуть ли не пожаловался я. - Я хотел увидеть Киру и боялся, что иначе мы не встретимся.

– Выбор есть всегда! - Глаза Рароха вспыхнули как черные молнии. - А вы не думали о своих шансах выжить? Ведь речь идет об Армагеддоне, последней и самой страшной битве всех времен. Она неоднократно откладывалась, но неизбежно наступит. Нам запрещено участвовать в сражении, ибо наша мощь столь велика, что в этом случае планета разлетится на атомы или частицы, еще более мелкие. Поэтому исход сражения решат двенадцать человек с одной стороны и двенадцать с другой. Похоже на древние гладиаторские бои. Каждый пройдет подготовку в течение десятилетий, а то и столетий, и станет непревзойденным бойцом. Возможно, выживет лишь один, и даже он, скорее всего, погибнет от ран. Кира должна будет сражаться тоже, таков закон. Равное количество мужчин и женщин. Она наверняка погибнет одной из первых, и вам придется смотреть, как она умирает. Вам не говорили об этом, когда кровью подписывали контракт?

– Нет, - прошептал я. Кусты расплывались в серое марево, и тоска стиснула сердце. - Но что я теперь могу сделать?

– Да что угодно! - надменно прозвучал голос Рароха. - Например, просто выйти из игры. По сути дела, вам навязали выбор - и вы сделали его из страха, что больше не увидите Киру. Но теперь можете сделать подлинно свободный выбор - скажем, остаться здесь. Этот мир обширен, и для всех тут найдется место. Он пластичнее земного, им можно управлять силой мысли, и вы легко научитесь создавать все необходимое. Только представьте, что у вас будет прекрасный собственный дом в приятном уголке морского побережья. Можно будет не обливаться потом и кровью, а целые дни проводить в блаженном безделье. И рядом с вами будет Кира! Ведь ей тоже предстоит пройти через этот мир. Я могу сделать так, что вы встретитесь всего через несколько часов…

Кто-то уже говорил, что у меня будет дом на берегу моря. Только ничего не говорил о безделье. Тот, кто всю жизнь провел в трудах и сражениях и, похоже, продолжает вести такую же жизнь на других уровнях бытия…

И все же слова Рароха звучали заманчиво. Почему меня все время втягивают в какие-то истории? Не хочу я быть чьим-то избранником и сражаться в каком-то Армагеддоне, вообще думал, что это библейская сказка.

Кусты стали гуще, и я уже с трудом пробирался между колючими ветвями. Мой спутник скользил рядом непринужденно, словно едва касаясь земли. Смерклось, и небо приобрело розовый оттенок, будто где-то вдали полыхал лесной пожар. Солнце едва виднелось, как воспаленный глаз.

Я вздохнул:

– Звучит заманчиво. Но не наскучит ли скоро такая жизнь? Вот вы - живете столетия, а может быть, и тысячелетия. Наверное, все изведали. Не бывает порой скучно?

Кошачья грация изменила Рароху, он слегка споткнулся и метнул на меня пронзительно-желтый взгляд.

– Бывает, - голос прозвучал вкрадчиво и осторожно. - Вы видели меня на Луне, хотя это была не совсем ваша Луна. Там, в тюрьме, было скучно, но на свободе другое дело. Вы не знаете собственной природы, Андрей, да и большинство людей не знает. Люди - не представители вида Homo Sapiens, как они гордо себя называют. Во Вселенной много рас, куда более разумных. Природа людей другая. Высший Дух - не стану отрицать, что Он существует, - действительно создал людей по собственному образу и подобию, но это означает совсем другое, чем думают ваши богословы. Человек создан как Homo Ludens - человек играющий, именно в свободной игре он полнее всего выражает своего создателя. Как Высший Дух устанавливает законы для Вселенной, так и вы можете устанавливать законы для себя. Но вы вечно связываете себя понятиями о каком-то долге. Оставьте это! Примите дар свободы! Скоро вы научитесь менять тела и странствовать из мира в мир, как и мы. Обретете мощь и испытаете несказанные наслаждения. Зачем связывать себя только с одной женщиной, с одной идеей или страной?…

– Достаточно! - прервал я. На сердце будто лежал тяжелый камень, и слова выходили с трудом. - Возможно, вы правы. Возможно, Бог полностью поглощен своей игрой и нам остается только брать с Него пример. Но в игре бывают правила. Я принял их, пускай это было неосмотрительно. Теперь я пойду по дороге, которую выбрал. Пока не дойду до конца, а там посмотрим…

Рарох рассмеялся - тихо, но зловеще. Пошел медленнее и неожиданно повернулся ко мне. Лицо его совершенно изменилось: щели зрачков пылали неистовым желтым огнем, а улыбка походила на тигриный оскал.

– Ты глупец, - прошипел он как разъяренная кошка. - И вдобавок упрямый глупец. Эта игра идет уже слишком давно, и новички в ней, как правило, не задерживаются. Посмотри вокруг!

Я оглянулся. Мы забрели в какой-то сумрачный лес - вместо кустарников кругом стояли черные, без просвета между стволами деревья, и лишь над головой сквозь ветви виднелось багровое небо…

Солнца не было видно!

Сердце словно стиснули ледяные пальцы - мне было сказано идти по направлению к солнцу, а я сбился с дороги.

– Рарох!… - я в бешенстве повернулся.

Тот стоял поодаль, на темной груди и лице трепетали красные отсветы, а зрачки казались щелями, ведущими в красновато-желтую бездну.

– Да? - спокойно сказал он.

– Куда ты завел меня? - в ярости я тоже стал обращаться к нему на 'ты'.

– Ты плохой игрок, - Рарох повел плечами, словно черными глыбами. - Я ведь дал подсказку, упомянув, что этот мир подчиняется силе мысли, и в нем можно делать, что угодно. Так что я просто создал дверь, через которую прошел в свой мир… Точнее, в один из моих миров, - поправился он.

– Прихватив меня? - горько спросил я.

– А почему бы и нет? - насмешливо осведомился Рарох. - Ты можешь воспользоваться своими талантами и выбраться отсюда, ведь это всего лишь игра. Все в мире - игра. Только поспеши, твое время ограничено. Здесь нет ни капли воды.

На темном лице Рароха играли красные отсветы, и я разглядел, что между стволами деревьев все-таки есть промежутки. В них горел угрюмый красный огонь.

И такой же красный огонь ярости застлал мои глаза. Я схватился за карман куртки, где был пистолет, но вспомнил, что патроны кончились. Тогда изо всех сил крикнул:

– Рок! - И прислушался, не раздастся ли в ответ громовой лай?

Но ничего не произошло. Так же багровело небо, так же трепетали красные отсветы на стволах мертвых деревьев, так же насмешливо улыбался Рарох.

– Это мой мир, - тяжко молвил он. - Твоей собачке не найти дорогу сюда. И дороги отсюда тоже нет!

Он сделал шаг назад и исчез среди темных стволов. Словно его и не было, словно меня сопровождал лишь призрак, порожденный моим воспаленным умом. Я попытался сглотнуть, но слюна едва смочила пересохшее горло. Я вдруг осознал, что здесь очень жарко. Багрянец просвечивал отовсюду, и создавалось впечатление, что со всех сторон надвигается лесной пожар. Не об этом ли горящем лесе говорила Аннабель? Неужели и в самом деле здесь останется лежать мой иссохший труп?

Под ногами было мягко, землю покрывал пепел. Мне уже сильно хотелось пить, а вскоре жажда сделается нестерпимой. Где же выход из этого леса? Как вернуться на дорогу, ведущую к солнцу?…

Я бросил куртку возле дерева, обхватил руками черный шелушащийся ствол и стал подтягиваться вверх. Ладони стало жечь, и вначале приходилось сжимать ствол коленями, чтобы удержаться, но потом я дотянулся до первой ветки. Она оказалась обгоревшей, хрустнула у меня в руке и сломалась, но я успел схватиться за торчащий сучок. С трудом продолжил карабкаться вверх, то и дело чихая из-за попадавшего в ноздри пепла. Вокруг стоял запах гари, горький смрад смерти.

Наконец я добрался почти до самого верха, но не рискнул ступить на тонкие последние ветви. Горизонт и так стал виден из-за бесчисленных черных стволов - и я едва не выпустил из рук обгоревшую ветку. Сплошная полоса багрового огня - и мгла над нею. Багряное, подернутое пологом пепла небо - и ни следа солнца.

Даже дуновение ветерка не коснулось моего потного, обсыпанного пеплом лица…

'Иди по направлению к солнцу'. Она даже повторила это. А здесь нет солнца! Возможно, это и есть ад - сухие леса, тянущиеся к мутному огненному горизонту, и ни капли воды. Хотя нет - скорее преддверие ада. В нем самом я окажусь, когда умру от жажды, и мое тело будет лежать на испепеленной земле. Интересно, как выглядит настоящий ад?

Похоже, что скоро узнаю.

Перехватывая ветви саднящими ладонями, я кое-как спустился и сел, привалившись спиной к дереву. Земля тоже была горячей, ладони погрузились в мягкий пепел, а губы совсем запеклись. Перед глазами маячили черные обгорелые кусты, местами из-под пепла выглядывали багряные камни.

Мне вспомнилось:

'…Тут лишь

Тень этой багровой скалы

(Встань в тень этой багровой скалы),

Я покажу тебе нечто иное,

Нежели тень твоя утром, что за тобою шагает,

Или тень твоя вечером, что встает пред тобою;

Я покажу тебе страх в горсти праха'.

Похоже, что и этот поэт побывал здесь. Ну что же, наверное, скоро смогу спросить у него самого. Мне захотелось плакать, но из воспаленных глаз не выдавилось ни слезинки, глазные яблоки будто царапал раскаленный песок. Прощай, Кира. Даже Владычица не поможет мне здесь.

Все безжалостнее раскаленные пальцы стискивали мне горло, и вдруг что-то запорхало перед глазами, будто темная бабочка…

Я с трудом поморгал: бабочка, откуда ты в этом мертвом мире?

И совсем она не темная - наверное, темнота только в моих глазах, а тут прозрачно трепещут голубые крылышки, и на них словно мигают, тревожно глядя на меня, серые глаза…

Совсем как глаза Киры! Словно она сама в облике бабочки ищет меня в этом испепеленном мире!

И тут я понял нечто столь важное, что у меня замерло сердце, а мир перед глазами пошел красными трещинами, как темное стекло, готовое вот-вот разбиться вдребезги.

Мои запекшиеся губы раздвинулись в улыбке, хотя их пронзила боль, и я ощутил солоноватый привкус.

Есть Сила превыше силы. Превыше коварства и безмерной власти, потому что сама есть Власть.

Мир снова вернулся в фокус - угольно-черные деревья на багряном фоне, - но это уже ничего не значило. Я с трудом встал. Меня качнуло, а грудь словно перехватило огненным обручем. Но я сделал шаг в сторону бабочки, а потом другой…

Она словно ждала этого, легко и неспешно запорхала прочь.

Уже сделав несколько шагов, я вспомнил, что забыл куртку с пистолетом.

Но возвращаться не стал, боясь потерять свой единственный ориентир, да и зачем мне теперь пистолет?

Я спотыкался об упавшие обгорелые стволы, увязал в зыбучем пепле, ветки деревьев цеплялись за пропотевшую рубашку и рвали ее в клочья. Этот мир не хотел меня отпускать - возможно, он никогда и никого еще не отпускал. Но бабочка тихо порхала впереди, и я из последних сил тащился следом.

И внезапно потянуло прохладой, будто наконец и пальцы Киры дотронулись до моего пылающего лба. Я ощутил, что под ногами сухая, ломкая, но все же трава. А потом услышал звуки падающих капель и остановился.

Бабочка кружилась у дерева над лужицей голубой воды. Капля за каплей падали туда из-под корней, словно слезы по тем, кто еще, кроме меня, скитался в этих мертвых лесах. Но когда я бросился на живот и приник к воде, она оказалась чистой и сладкой.

Огонь нехотя затухал в моей груди и животе. Когда я наконец смог оторваться от воды и встать, меня переполняла блаженная легкость. Я огляделся.

И уже не увидел чудесной бабочки. Но не увидел и мертвого леса, не ощутил запаха гари. Вокруг стояли хмурые величавые ели, меж стволов мерцал таинственный полусвет, а воздух был чист и смолист. Чем-то смутно знакомым повеяло в воздухе. Я облегченно вздохнул и пошел наугад.

И понемногу стало смеркаться в лесу. Увеличились пространства между елями, появились заросшие травой лужайки, а под ногами обозначилась тропка. Становилось все теплее. Постепенно истончился запах смолы, и какие-то другие ароматы наполнили воздух, снова затронув что-то в памяти. Ели стали выше, их ветви закрывали небо…

Хотя нет - это уже не ели, а совсем другие деревья, с темными пышными кронами, обступили тропинку.

А потом на лужайке я увидел цветы. Не смог различить их цвета - сумерки быстро сгущались, и всё становилось одинаково серым: раскинувшиеся как драконы ветви деревьев, гладкие лужайки, обложенные камнями дорожки. Другие цветы неярко забелели у берега пруда, и гладь воды красиво замерцала в свете внезапно высыпавших на небо звезд.

Впереди забелело ярче. Тропка ушла в тень и вынырнула на открытое пространство. Сердце у меня забилось отчаянно и глухо.

Залитая лунным светом лестница спадала к темному морю. Черные кипарисы сторожили ее, и мраморные львы лежали и стояли с обеих сторон.

И я понял - луна здесь и вправду вечно льет свет на белый каскад ступеней, и мраморные львы никогда не видали иного света, и я уже за пределами земного времени и пространства…

Рядом с одним изо львов сидела женщина, прислонив голову к оскаленной пасти. Завидев меня, встала.

Я вздрогнул - слишком красивым и стремительным было ее движение, а волосы будто взмыли жемчужной волной. Вспомнилась прекрасная и жутковатая гостья, пришедшая ко мне с вечернего моря…

Но потом я вздохнул с облегчением.

– С возвращением, Андрей! - сказала Кира.

Notes

Оглавление

Пролог

1. Столица мира.doc

2. Безенгийская стена.doc

3. Парк в сумерках.doc

4. Ветер будущего.doc

5. Путешествие на север.doc

6. Хижина в снегах.doc

7. Темные двери.doc

8. Царевна-лебедь.doc

9. Оседлавшие бурю

10. Возвращение в Сад .

Реклама на сайте