«Необычайное путешествие»

От автора.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Таинственный закон.

Приключения в неведомой стране.

У питекантропов.

Похитители огня.

Праздник Бизона.

Схватка в пещере.

Секрет Большого Дома.

Валерику не нравятся обычаи рода.

Открытие Ичипора.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

В древнем городище.

"Живые-убитые".

Вася совершает "преступление".

В окружении богов.

В "Городе мертвых".

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

В лесах Бретани.

Братство мастеров.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

В "Вороньем гнезде".

Как машины съели людей.

Освобождение малютки.

Тайна открывается.

В царстве бизнеса.

Уличные встречи.

Простые люди не хотят войны.

Странные развлечения.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

Прыжок в будущее.

"Мы рождены, чтоб сказку сделать былью..."

В гостях у инженера погоды.

Секрет Медведя.

В мире, где нет тяжести.

Космические "зайцы".

На планете Марс.

ОТ АВТОРА

Однажды, после того, как я прочла лекцию в кружке по изучению исторического материализма на тему «О производительных силах и производственных отношениях», один из членов этого кружка сказал:

— Когда я прочту какой-либо роман или повесть, я долго помню их содержание во всех подробностях. А вот учебная литература дается мне с трудом. Если бы тема лекции была изложена в форме художественного рассказа, я запомнил бы ее целиком.

Товарищи посмеялись над его желанием, но мысль, высказанная кружковцем, запала мне в голову. Что, собственно, в ней невероятного или смешного? Ведь существует же у нас популярная литература по различным отраслям науки.

Короче говоря, я решила попытаться написать книгу — повесть на тему прочитанной мною лекции. При этом я утешала себя такими соображениями: во всяком случае, в процессе работы над книгой я изучу столько конкретного исторического материала, что обогащу свои знания, и мои лекции будут гораздо содержательнее и доходчивее до слушателей.

С самого начала работы над книгой передо мною встали две больших трудности. Во-первых, поиски такой формы, которая позволила бы мне провести героев книги по всем ступеням развития человеческого общества, начиная от питекантропов и до коммунизма включительно. Проще всего было создать серию рассказов, характеризующих отдельные эпохи, и, конечно, с разными героями, но это меня не устраивало, потому что хотелось с самого начала приковать внимание читателя к уяснению экономического закона, действующего во всех формациях человеческого общества, причем, сделать это «не от автора».

Но одни и те же герои могут путешествовать во всех формациях или во сне, или в своем воображении, что, по существу, одно и то же. Первый прием достаточно избит, оставался второй вариант. Кого же взять героями? С уверенностью я выбрала подростков, учеников седьмого — восьмого класса, потому, что именно этому возрасту свойственно «…представить себе путешествие на льдине вместе с Папаниным, экспедицию с Миклухо-Маклаем или Пржевальским, сразиться с японцами при несчастной, но героической Цусиме, по книге Новикова-Прибоя и т. д.» (П.Павленко, «Дети и мы», статья).

Я привлекла к своей работе небольшую группу школьников, и они очень увлеклись этой, как они называли, «игрой в путешествие». Я обрисовывала им конкретно-историческую обстановку, в которой они вдруг оказались, и советовалась с ними, как бы они поступили в том или ином случае. Польза была обоюдная. Ребята мне не раз говорили, что им гораздо интереснее стало учить уроки истории. Именно по их настоянию, я изложила материал в форме, доступной хотя бы старшеклассникам.

Со второй трудностью — отбором конкретного материала я справилась при помощи библиотек Алма-Аты и Москвы, работников Исторических музеев этих же городов. Большую помощь оказали мне также материалами и личными консультациями член-корреспондент Академии Наук СССР Г.А.Тихов, заведующий сектором астроботаники Академии Наук Казахской ССР Н.И.Кучеров и кандидат биологических наук Института Зоологии В.С.Бажанов.

Читателя прошу учесть и то, что фантастический элемент книги относится только к ее форме. Содержание же ее построено на данных нашей науки.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТАИНСТВЕННЫЙ ЗАКОН

Их было трое: крутолобый, широкоплечий крепыш Вася, синеглазый, белокурый Валерик и тоненькая, грациозная Кюльжан. Они сидели на берегу Головного арыка и болтали ногами в воде, мутно-желтой после дождя.

— Век бы не уезжал отсюда, — вздохнул Валерик. — Сколько здесь всякой зелени! И яблони, и вишни, и сливы… Все здесь есть. Красивый город! Поневоле позавидуешь алма-атинским ребятам. Даже домой возвращаться не хочется.

— Ну что ж… И оставайся здесь, — усмехнулся Вася, прицеливаясь круглым камешком в жирную гусеницу, выглянувшую из-под листка.

— А мама? Да ведь ее из нашего Матая ни за что не отпустят! И так у нас людей не хватает. А ведь она — инженер-строитель.

— А то оставайся, — продолжал поддразнивать Вася. — Здесь вон какие сады, а наши — жди, когда еще вырастут.

— В садах ему жить хочется, — пропела Кюльжан, переплетая тонкими, смуглыми пальчиками распустившуюся косу. — Я тоже очень люблю и сады, и особенно цветы. Поэтому я их сажаю везде: и дома и около школы. А ты, Валерик, иногда удираешь с воскресников по озеленению. Если бы понастоящему любил — не убегал бы.

— Один только раз и не пришел, — обидчиво возразил Валерик. — У меня тогда нога болела.

— Кто же виноват, что ты с дерева свалился? Надо было крепче держаться, — возразил Вася. — Друзья, — вдруг спохватился мальчик. — А мы не опоздаем на станцию?

— Ну, что ты! — успокоила его Кюльжан. — До отправки нашего поезда еще часа четыре. А вожатый сказал, чтобы мы собрались примерно за час. Все-таки хорошо, что мы уже семиклассники! Помнишь, Вася, когда мы еще учились в пятом классе и ездили сюда на экскурсию, вожатая нас ни на шаг от себя не отпускала.

— Помню, — улыбнулся Вася, — она боялась, что мы потеряемся. А твоя мама, Кюльжан, и теперь за тебя беспокоится. Перед отъездом она просила меня присматривать, чтоб ты под трамвай не попала.

— Вот когда тайна открывается, — рассмеялась девочка. — А я думала, что ты сам боишься переходить большие улицы. Потому что, как только дойдем до перекрестка, сейчас же меня за руку ловишь.

— Здравствуйте… Я даже когда был совсем маленьким, и то ничего не боялся. Даже дома, один, вечером…

— Так это дома!

— А ты и дома боялась. Твоя мама всегда тебя к нам приводила, когда ей нужно было вечером идти в школу.

— Ну, тогда я была совсем маленькая.

— Всего на месяц моложе меня.

— Значит, вы еще до школы дружили, — догадался Валерик. — То-то вы такие неразлучные.

— Папа говорит, что нам дружба по наследству досталась, — пояснил Вася. — Наши отцы ведь во время войны в одной части сражались и даже в одном подразделении. А это много значит. Как только моя мама, бывало, получит письмо с фронта, первым делом бежит к матери Кюльжан. Та получит письмо — бежит к моей маме. Если долго писем нет, соберутся вместе и плачут потихоньку, чтоб мы с Кюльжан не видели. Помнишь, сестренка?

— Помню, — шепнула девочка.

— А как мы после победы отцов встречали, помнишь?

Кюльжан кивнула головкой, и ее личико вновь озарилось улыбкой. На смугло-розовых щечках появились нежные ямочки.

— Спой, сестренка, нашу песенку о дружбе. Валерик ее не слышал, — предложил Вася. — Это мой папа придумал слова, — пояснил он товарищу. — А отец Кюльжан подобрал к ним мотив на аккордеоне. Они очень любят, когда мы ее поем.

Кюльжан звонко запела:

Зоренька вечерняя в алый цвет окрасила

Снег на горных кручах, яблони в садах…

Наша дружба верная нашу жизнь украсила,

Мы ведь неразлучны даже и в мечтах.

Зореньку вечернюю, утреннюю звездочку

Из окопов видели мой и твой отец…

С нежностью дочернею им светила звездочка

Будто милой родины ласковый гонец.

Пусть хоть это облако ливнем на нас ринется,

Пусть хоть злая вьюга снегом занесет, —

Пионеры об руку в путь далекий двинутся,

Друг, конечно, друга из беды спасет.

Дружбу, как наследство самое святое,

Нам отцы вручили, покидая строй…

Словно солнцем детство наше озарили,

Солнцем крепкой дружбы — дружбы фронтовой.

— Вот вы… Какие… — с восхищением и с некоторой завистью сказал Валерик. — А у меня нет такого друга. Мама не любит, когда ко мне кто-нибудь приходит. Говорит, что мы балуемся, в комнате все вверх дном переворачиваем…

— Ты, наверное, не убираешь за собой, вот она и сердится.

Валерик промолчал. Вася и Кюльжан понимающе переглянулись.

— Интересно, где сейчас все наши? — спросила девочка.

— Наверное, как и мы, где-нибудь сидят, отдыхают после музея.

— Я никогда не думала, что так устану, — призналась Кюльжан.

— Кажется, ничего такого не делаешь: только ходишь и смотришь, а к концу уже и ноги подкашиваются и глаза закрываются.

— Это еще что! Вот в прошлом году я ездил с папой в отпуск, в Москву, — сказал Вася. — Мы были в Историческом музее. Так к концу осмотра я совсем «дошел». Вышли на улицу, я сел на ступеньку, а в глазах круги какие-то. Сторож музея к нам подходит, а мне кажется — это питекантроп. Хорошо, что папа взял мне мороженого. Я съел две или три порции и тогда только опомнился.

— Ох и хитрый! — сказал Валерик. — Ты, наверное, нарочно притворился. Я тоже, когда мне чего-нибудь сильно захочется, говорю маме, что плохо себя чувствую. А все-таки интересно, в Казахстане когда-нибудь жили питекантропы, или нет? Ты в музее не спрашивал?

— Нет, не догадался спросить, — с сожалением сказал Вася.

— А что пещерные люди жили, — точно знаю. Я даже читал в газете, что в ауле Канай, в Восточном Казахстане, ученые нашли стоянку людей древнекаменного века. Там были найдены орудия из кремня. По ним видно, что те люди жили сто тысяч лет тому назад.

— Интересно, как они тогда жили? Посмотреть бы не в музее, а на самом деле, — мечтательно вздохнула Кюльжан.

— Это зависит только от вас самих, — услышали они вдруг чей-то голос и быстро обернулись.

Перед ними стоял пожилой человек с приятным розовым лицом, покрытым не то что морщинами, а скорее, пухлыми складками. Темные, с сильной проседью волосы открывали его высокий и очень выпуклый лоб. Из-под мохнатых бровей светились светлые, удивительно ясные глаза. Одет незнакомец был в просторную белую шелковую рубашку — «украинку», белые парусиновые брюки. Легкий шнурок из крученого шелка свободно опоясывал его несколько грузную фигуру.

Удивленные странными словами незнакомого человека, ребята молчали. Тот с минуту смотрел на них, потом неторопливо повернулся и пошел по мостику через арык. Дети не спускали с него глаз.

Слегка шаркая подошвами легких туфель, незнакомец медленно поднимался к группе утопавших в зелени домиков и скоро скрылся из вида.

— Что он нам сказал! — шепотом выдохнул Вася.

— Да он просто посмеялся над нами, — решил Валерик. — Взрослые часто так делают. Скажут что-нибудь необыкновенное, а как станешь допытываться, что и почему, признаются, что пошутили.

— А вдруг он не шутил! — сказала Кюльжан, широко открывая карие глаза.

— А почему он больше ничего не прибавил?

— А мы у него ничего и не спросили.

— Я растерялся…

— Я сам, брат, растерялся, — признался и Вася. — Знаете что? Давайте пойдем за ним и попросим, чтоб он объяснил свои слова. А то я все равно буду ломать голову, что он хотел ими сказать. Вставайте скорее.

Кюльжан с готовностью вскочила на ноги, отряхнула складки форменной юбочки и с огорчением обнаружила пятнышки грязи на парадном белом фартучке.

— Прямо стыдно показываться на глаза в таком виде, — вздохнула она. — Подумает, что неряха. Ведь он не знает, что мы приезжие.

— Я заслоню тебя, — великодушно предложил Вася. — Ты только держись за моей спиной.

— Тогда ты и меня заслони, — мрачно сказал Валерик. Я тоже забрызгался.

— Ох, у меня тоже, — спохватился Вася. — Можно, конечно, сполоснуть брюки в арыке, но боюсь, что пока мы будем чиститься, этот человек так далеко уйдет, что его и не догонишь. Пойдемте так, как есть. Может быть, он не обратит на это внимания.

Ребята быстро перешли мостик и двинулись по тропинке между огородами.

— Какая огромная кукуруза здесь выросла, — удивился Валерик.

— Ну, прямо джунгли. И человек этот совсем скрылся из виду. Ну где теперь его искать? Его фамилии мы не знаем. Подождем. Может быть, он скоро пойдет обратно. Давайте пока поиграем в охотников!

— Ладно, — согласился Вася. — А вот, кстати, и дикий кабан. Ты нападай на него, а я, когда ты завопишь, буду тебя спасать.

— Хорошо, — согласился Валерик. И тут же, слегка пригнувшись, стал подкрадываться к «дикому кабану».

Это был просто маленький, розовый поросенок, видимо, только что ускользнувший из-под надзора. Блаженно похрюкивая, он энергично рылся в корнях кукурузы, когда на него налетел Валерик и схватил за маленький хвостик.

Поросенок пронзительно завизжал. Валерик ответил ему торжествующим криком.

Какая-то женщина, схватив по дороге внушительный «дрючок», уже спешила на выручку своего четвероногого сокровища.

— Ах, негодники!… — кричала она. — А еще пионеры! На минуту нельзя отвернуться! Вот я вас…

Тщетно пытался Вася разъяснить рассвирепевшей женщине, что они вовсе не собирались красть поросенка.

Пятясь от «дрючка», мелькавшего в опасной близости, дети в конце концов наткнулись на какой-то палисадник. Вася уже на всякий случай прикрыл руками голову, как вдруг…

— Мария Савельевна, убедительно прошу вас, нельзя ли потише? — услышали дети знакомый старческий голос.

Вася обернулся. За оградой палисадника, между цветочными клумбами стоял тот, кого они искали. Около полусотни голубей самой разнообразной расцветки кружились вокруг, беспокойно воркуя.

— Простите, Гавриил Адрианович, — сразу снизила тон женщина, — но мальчишки хотели украсть моего Борьку.

— Да на что нам нужен ваш поросенок! — багровея от стыда, воскликнул Вася.

— А зачем этот рыжий схватил его за хвостик?

— Мы просто играли в охоту, — торопливо сказала Кюльжан, желал поскорее рассеять обидное подозрение. — Мы недавно видели заграничную кинокартину про человека, который жил один среди обезьян. Его звали Тарзаном. Он охотился на кабанов без ружья… Ну, мальчики…

Незнакомый сердито нахмурился.

— Не понимаю, — сказал он, — высыпая перед голубями остатки корма из голубой тарелки. — Не понимаю! Что вам показалось привлекательным, так сказать, достойным подражания в этом фильме?

Дети переглянулись.

— Когда смотришь эту картину, как-то не думаешь, — кашлянув, сказал Вася. — Природа там… Приключения, конечно, интересные…

— Вздор, вздор! Сплошная фантазия. Да-с! Жизнь наших, например, доисторических предков была куда интереснее. Надо изучать историю, товарищи семиклассники, не формально — «от сих до сих», как учили в школе… Изучайте ее так, чтобы вы могли ее наглядно, образно представить. Тогда, конечно, и игры будут осмысленнее и даже могут принести пользу. А то… «Тарзан!» Знаете ли вы какая враждебная нам идея заложена в этой киностряпне?

— Нет, — растерянно сказал Вася.

— А это совершенно ясно. В Соединенных Штатах Америки есть такие, так называемые, «ученые» — мракобесы, реакционные философы. Чтобы запутать простой народ, они пророчествуют о, якобы, неизбежной гибели Вселенной… Распространяют насквозь лживую теорию о том, будто бы человечество исчерпало себя, что люди должны уступить место каким-то другим существам, что развитие общества зашло в тупик… Вот они и сочиняют глупости о «неизбежном движении вспять», о «возврате человечества к периоду дикости», что люди были бы счастливее, если бы переселились на деревья и вели такой образ жизни, как когда-то питекантропы.

Успокоившиеся голуби подбирали остатки зерна. Насытившиеся, нежно воркуя, они садились на плечи и руки своего хозяина.

— А почему не может так получиться? — после некоторой паузы спросил Вася.

— Что именно, молодой человек?

— Ну, чтобы люди опять стали жить, как эти… питекантропы?

— Потому что это, мой дорогой, противоречит закону развития человеческого общества. Понятно?

— Мы этого еще не проходили, — застенчиво сказала Кюльжан.

— Гм… А учение Дарвина, хотя бы в общих чертах, у вас «проходили?»

— О Дарвине мы знаем, — обрадовано воскликнул Валерик.

— Ну, так вот… Подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органического мира, так, надеюсь, также известный вам, великий ученый Карл Маркс открыл закон развития человеческого общества. Понимаете, закон. Закон, действие которого не зависит от желания и воли людей, который они не могут изменить, как не могут отменить законы природы, по которым происходит движение звезд и планет, восход и заход солнца… Да вы заходите в садик, так будет удобнее разговаривать, чем через забор. Калитка справа от вас.

Ребята чинно вошли и по знаку хозяина опустились на скамейку в тени пышного куста жимолости.

— Так вот… Продолжим наш разговор, молодые люди. Человеческое общество развивается на основании закона, открытого Карлом Марксом. По действию этого закона, а не по желанию отдельных личностей, хотя бы они были королями, крупными полководцами и так далее, один общественный строй сменяется другим. Первобытнообщинный строй сменился рабовладельческим, рабовладельческий — феодальным… Затем наступила эпоха капитализма. В эту эпоху был познан экономический закон развития человеческого общества. Лучшие, передовые люди того времени, узнав из учения Маркса об этом законе, поняли, что капитализм не вечен, что он так же, в свое время, сменится другим общественным строем…

— Социалистическим! — воскликнул Вася.

— Правильно, мой юный друг! Вы понимаете, как важно было это открытие? Многие передовые люди того времени признавали, что капитализм крайне несправедливый строй, что при нем большинство людей живет в ужасающих условиях, умирает с голоду при изобилии продуктов в своей стране. Некоторые даже представляли себе, каким может быть другой, социалистический строй, но как будет осуществлен переход к нему, — не знали. Учение Маркса указало человечеству дорогу вперед. Маркс доказал на основании науки, а не фантазии, неизбежность гибели капитализма и победы нового, социалистического строя. Этим он вселил в людей такую уверенность, которая дала им силы бороться за быстрейшее осуществление этого закона.

Вот потому, что мы познали этот закон, и правильность его действия подтвердила жизнь, я вам с уверенностью говорю: возврат человечества назад, к периоду дикости, — невозможен.

— А мы… Мы можем узнать, что это за закон? — с интересом спросил Вася.

— Можете, мои юные друзья, и не только можете, но даже должны его познать. Ведь в соответствии с этим законом сейчас мы строим коммунизм. А вы — будущие строители коммунистического общества.

— Вы нам скажите, в чем заключается этот закон, — с надеждой в голосе обратился к Гавриилу Адриановичу Вася.

Тот задумался. Заинтересованные пионеры не сводили с него глаз.

— Сказать его вам — дело простое. Вы можете записать его и даже зазубрить. Но это будет бесполезно. Его надо понять.

В свое время известный русский критик и мыслитель Писарев говорил, что образование необходимо строить так, чтоб учащийся становился в положение исследователя, сам искал и находил научную истину. Чтоб учащийся, конечно, под опытным руководством, шел по тому самому тернистому пути исследований, по которому шли в свое время без путеводителя и компаса великие умы, создавшие науку. Я с Писаревым совершенно согласен, друзья мои.

— Так вы хотите, чтобы мы… Сами догадались, что представляет из себя этот закон, — удивился Вася.

— Нет, что вы! Это вам не по силам, — улыбнулся Гавриил Адрианович. — Я только хочу, чтобы вы хорошенько задумались над этим. Чтобы вы строили различные предположения, догадки… Словом, мыслили. Только в этом случае, когда вы наконец узнаете, так сказать, формулу закона, вы ее хорошо поймете. Я вам дам только путеводную нить. Но чтобы по этой нити добраться до цели, надо потратить немало труда.

— Труда мы не пожалеем, — горячо заверил Вася.

— Так вот, вам надо заново изучить историю развития человеческого общества. Изучить так, чтобы вам казалось, будто вы сами жили в те времена, даже были свидетелями и участниками происходящих событий. В то же время вы должны мысленно сравнивать, чем одно общество отличается от другого. Если вам удастся определить главное различие, вы близко подойдете к открытию закона, которым интересуетесь.

— То есть, пережить заново прошлое! — изумился Вася. — Да разве это возможно?

— Для научной фантазии, мой друг, нет границ ни во времени, ни в пространстве. Ведь смог же я, никогда не будучи на планете Марс, установить и научно доказать существование растительности на ней. Даже определить ее цвет и характер…. Мало того… Я проник в то, что было на Марсе сто миллионов лет тому назад… Так сказать, сел на «машину времени».

— А я знаю теперь, кто вы! — вдруг восторженно воскликнул Валерик, и испуганные им голуби так и взвились над крышей.

— Вы… — продолжал мальчик, — вы наш знаменитый астроботаник…

— Тише, тише. Знаменитый, не знаменитый, но именно астроботаник.

— Расскажите хоть немного о ваших открытиях, Гавриил Адрианович, — застенчиво попросила Кюльжан.

— Э, нет! Не будем разбрасываться, друзья мои. Прежде чем путешествовать на Марс, надо свою родную планету изучить хорошенько. Я свои открытия в тайне не держу, но люблю во всем последовательность. Ведь законы развития мира, Вселенной одни и те же. Не изучив законы ботаники на земле, я не смог бы ничего увидеть и на Марсе. Только сопоставляя наблюдения над земной растительностью с тем, что мы обнаружили на Марсе, я смог прийти к определенным научным выводам. Итак, вернемся пока на нашу Землю.

Вы, конечно, знаете, что Земля существовала задолго до появления на ней не только людей, но и вообще живых существ?

— Знаем, — хором ответили ребята.

— Так вот, мои любознательные друзья! Жизнь на Земле зародилась не менее полутора-двух миллиардов лет тому назад.

В первые девятьсот пятьдесят миллионов лет живые существа развивались только в воде. Это были водоросли, черви, различные губкообразные и собственно губки, кораллы, медузы и так далее. Этот период в жизни нашей земли ученые назвали Архейской эрой.

— Не хотела бы я жить в этой эре, — тихо сказала Кюльжан. — Ни цветов, ни деревьев…

— Ну, с этой точки зрения следующая эра вам больше понравится, — улыбнулся Гавриил Адрианович. — Это была Палеозойская эра. Она продолжалась свыше трехсот тридцати миллионов лет. За это время уже появились на суше растения и животные.

— Львы, кабаны, слоны? — спросил Вася.

— Ну, до этого еще далеко. Появилось множество насекомых. Например, стрекозы, крылья которых в размахе достигали полутора метров.

— Да это целый планер! — ахнул Валерик.

— Но, главным образом, в этой эре господствовали пресмыкающиеся животные.

— Я не люблю змей, — вырвалось у Кюльжан.

— В то время были не только змеи. Пресмыкающиеся животные, например, парейозавры, достигали трех метров длины, были очень неуклюжи и еле переползали с места на место по пастбищу.

— Значит, они ели только траву?

— Не только. Среди них были и хищные. Но эрой настоящего господства пресмыкающихся была следующая, Мезозойская эра. В это время жили такие животные, которые достигали в длину двадцати пяти — тридцати метров и весили до пятидесяти тонн.

— Это же прямо, как танк! — поразился Вася.

— Некоторые из этих пресмыкающихся были и летающими. Например, птерозавры и птеранодоны. У птеранодонов размах крыльев достигал шести метров.

— Хорошо, что в это время еще не жили люди, — поежился Валерик.

— Да… В эту пору только появились первые млекопитающие. Они были размером с крысу. Первые же люди на Земле, вернее, их останки, были обнаружены в следующей, Кайнозойской, эре. К этому времени вымерли почти все формы древних и гигантских пресмыкающихся.

Кайнозойскую эру делят на два периода: третичный и четвертичный, или, как ученые предпочитают называть последний, — антропогеновый период, от греческого слова «антропос» — человек. Этот период — период развития человека. Начался он, примерно, восемьсот тысяч лет тому назад, некоторые даже считают — около миллиона лет тому назад.

— А что было в третичном периоде?

— В первой половине этого периода климат был очень жаркий. Даже в Гренландии росли кипарисы и виноград. На территории нынешней Украины цвели магнолии. В Англии водились крокодилы. Вся Европа была покрыта тропическими лесами. В них бродили носороги, прыгали обезьяны…

— Гавриил Адрианович! Расскажите нам, пожалуйста, о первых обезьянолюдях, — попросил Вася.

— Ученые назвали их питекантропами. Это по-русски значит «обезьяночеловек». Жили они в условиях жаркого тропического климата. Останки их найдены на острове Ява. Ну-ка! Пойдемте в мой кабинет.

Через низенькую террасу, увитую плющом, дети вошли в узкий коридорчик и сразу же попятились. Навстречу им с коврика поднялся огромный пес светлокаштановой масти.

— Идите смело в дверь направо, — подбодрил их Гавриил Адрианович. — Дозор очень любит детей. Он просто хочет с вами познакомиться.

Действительно, собака дружелюбно обнюхала проходящих мимо нее ребят, а когда Вася, осмелев, потрепал ее длинные шелковистые уши, лизнула его руку.

Они очутились в маленьком уютном кабинете с одним большим окном. На подоконнике стояли два цветочных горшка с черенками лимонов. Дверь против окна вела в квартиру ученого. Два шкафа, набитые книгами, стояли у противоположных стен. Над одним из шкафов, в рамке под стеклом, висела увеличенная фотография планеты Марс. На видном месте красовался плакат с надписью: «Прошу садиться без приглашения».

Следуя этому совету, дети разместились на стульях у письменного стола.

— Нуте-с, — сказал Гавриил Адрианович, открывая географический атлас. — Мы с вами сейчас вели разговор об острове Ява. Покажите мне его на карте.

Как иногда бывает на экзамене, Вася растерялся, но все же воззрился в просторы Тихого океана.

— Над Австралией смотри, — делая невинное лицо, шепнула Кюльжан.

Следуя этой подсказке, Вася быстро нашел интересовавший их остров.

— Ну, о том, как жили питекантропы, у нас мало научного материала, — сказал Гавриил Адрианович. — Известно, что большей частью на деревьях. Питались плодами, орехами — тем, что им предоставляла, так сказать, «кладовая природы».

— Непонятно, — возразил Вася. — Жили на деревьях, питались, как обезьяны… Почему же их все-таки считают людьми?

— Потому что ни одно животное, в том числе и обезьяна, никогда не сделало ни одного, хотя бы самого грубого орудия труда. Камни и палки в некоторых случаях употребляли, как средство зашиты или нападения и человекоподобные обезьяны, но только человек смог сознательно приспособить предметы, данные ему природой, в качестве первых орудий труда. В этом смысле труд создал самого человека. С возникновения трудовой деятельности и началось развитие человеческого общества по закону, который вы хотите познать.

— Но в чем же все-таки заключается этот закон? — настаивая Вася.

— А вот над этим вам и предстоит поразмыслить, — хитро прищурясь, ответил Гавриил Адрианович… — Напомню вам, что следующей ступенью в развитии человечества были синантропы.

— А это кто такие?

— Китайские обезьянолюди. Остатки их стоянок были найдены в районе северного Китая, в пещере Ко-Тце-Танг. Жили они в первых тысячелетиях антропогенового периода и уже значительно отличались от питекантропов. Использовали пещеры, как жилище, занимались охотой на диких зверей, иногда поедали и себе подобных.

— А как об этом узнали?

— Очень просто. На местах их стоянок были найдены не только звериные, но и человеческие кости. Кости были разбиты, очевидно, с той целью, чтоб использовать в пищу мозг.

Как видите, на основании данных науки вы можете представить себе жизнь даже первобытных людей, так сказать, совершить мысленно путешествие в эти отдаленные эпохи. Об этом я вам и сказал при первой нашей встрече.

— Вот в чем дело! — воскликнул Вася. — А мы-то думали, что это просто шутка!

— Никогда в жизни не смеялся над детьми, — возразил ученый.

Вася уже раскрыл рот, чтобы извиниться, но вдруг услышал какой-то странный звук. Он укоризненно покосился на Валерия, но тот ответил ему недоумевающим взглядом. Звук, похожий на слабый писк, повторился, и Вася, опасаясь, что ученый заподозрит их в шалости, заерзал на своем стуле.

— Успокойтесь, — сказал Гавриил Адрианович. — Вы тут абсолютно ни при чем. Вот… Полюбуйтесь.

Он кивнул под стол, где стояла корзинка для бумаги. Дети поочередно заглянули в корзинку. В ней копошились еще слепые серые котята. Гавриил Адрианович добродушно рассмеялся.

— Моя кошка оказала мне высший знак доверия, — пошутил он. — Перетащила в мой кабинет своих котят. Меня это тронуло. Я очень люблю животных. Мои знакомые это знают и часто дарят то голубей, то, например, подарили вот эту собаку. Хотя я, право, не знаю, что с ней делать. Она охотничья, а я никогда не охотился даже на уток.

— Чудесный пес, — с чувством сказал Вася, поглаживая подошедшего к нему Дозора.

— Возьмите его, если хотите, так сказать, на память о нашем знакомстве. Мне просто жаль, что его таланты зря пропадают.

— Вы это… серьезно? — обрадовался Вася.

— Конечно, конечно… Помоему, он с вами уже подружился. Да я вам и поводок дам на всякий случай.

Вася, как и все матайские ребята, был страстным охотником и даже имел собственное ружьецо, подаренное отцом. Но собаки у него не было, и он был очень рад подарку.

— Хорошо, — сказал Вася, немного подумав. — Пусть это будет подарком от вас не только мне, но и всему нашему отряду.

— Ну и прекрасно. А теперь уж извините. Через полчаса я должен читать лекцию. Сейчас за мной пришлют машину.

— А о ваших открытиях? — разочарованно протянула Кюльжан.

— Я уверен, что мы с вами еще встретимся и тогда поговорим подробнее о планете Марс. Пока же рекомендую еще раз: не отвлекайтесь от своей задачи — подойти к открытию таинственного пока для вас закона. Итак! До свиданья, друзья мои. С вами я очень хорошо отдохнул.

Раскрасневшиеся, со сверкающими от возбуждения глазами, ребята вышли из домика, где жил и работал Гавриил Адрианович. Дозор нетерпеливо натягивал поводок и всем своим видом показывал, что прогулка ему весьма правится. Спустить собаку с поводка Вася пока не решался. Пусть сперва привыкнет к новым хозяевам. Так они перешли мостик Головного арыка. Дозор рванулся к воде.

— Наверное, он хочет пить, — догадалась Кюльжан. Они свернули в сторону и, выбрав более отлогое место, спустились к арыку.

— Подержи собаку, сестренка, — сказал Вася. Мы с Валериком должны смыть грязь со штанов. Нельзя же идти по городу в таком виде.

Торжественно вручив девочке конец ременного поводка, мальчики принялись приводить в порядок свои костюмы.

Видно, собака действительно хотела пить. Вдоволь налакавшись, она растянулась на траве у ног Кюльжан.

— Я рад, что Дозор угомонился, — сказал Вася, в свою очередь устраиваясь на траве. — Нам ведь нужно еще обсохнуть, прежде чем двигаться дальше. Хорошо было питекантропам! Ведь у них не было никакой одежды. Искупался, встряхнулся и все.

— А зимой как же?

— Так ведь они жили в тропическом климате! Какая у них зима! Так… Дожди только… Очень бы мне хотелось хоть на пару дней перенестись в те времена, посмотреть, как там жили эти питекантропы, какие в то время были растения, звери, птицы…

— Мне тоже этого хотелось бы, — сказала девочка. Там, наверное, и цветы и насекомые даже были совсем какие-нибудь особенные.

— Ой-ой-ой!!! — завопил вдруг Валерик. — Меня кто-то укусил!

Вася поспешно обернулся к товарищу. Вокруг него с непонятным жужжанием носились какие-то крупные насекомые. Валерий не переставал кричать, отчаянно размахивая руками.

— Это не пчелы и не осы, — сказал Вася, рассматривая мелькавший перед его глазами рой. — Валерик! Стой смирно, а то они хуже обозлятся. Сестренка! Окажи ему первую помощь.

Девочка не слышала. Она восхищенно созерцала неожиданно обнаруженный ею диковинный цветок. Это было действительно странное растение, и Вася удивился, как они могли не заметить его раньше? Он как бы рос прямо из ствола ближнего к ним дерева. Белесые чешуйчатые листья окаймляли цветок в форме тарелки, диаметром чуть не в метр. Лепестки, или, вернее, лопасти цветка были краснобурого цвета[1].

— Какой огромный! — восхищалась вслух Кюльжан. — Обязательно надо взять с него семян для уголка природы в нашем классе.

Валерик уже чуть не плакал. На носу у него красовался огромный красный волдырь.

— Кюльжан, — укоризненно сказал Вася. — Помоги же человеку. Ты ведь член санитарной комиссии.

Девочка подошла к Валерику и стала критически рассматривать его пострадавший нос.

— Что же я могу сделать, — вздохнула она. — Санитарной сумки у меня с собой нет… Пусть пока приложит мокрой земли, а чтобы не свалилась, я привяжу ее тряпочкой.

И Кюльжан оторвала полоску от своего носового платка. — Вася! Я все-таки сорву этот интересный цветок, — сказала девочка, оказав товарищу необходимую помощь.

Она решительно направилась к странному растению, склонилась над цветком и вдруг поспешно отпрянула назад. Недоумение и отвращение исказили ее хорошенькое личико.

— Наверное, около цветка змея! — мелькнуло в мыслях у Васи. И он, схватив первую попавшуюся ему под руку ветку, поспешил на выручку.

— Не подходи… Не подходи сюда! — воскликнула Кюльжан, поспешно идя навстречу Васе. — Этот цветок… Он пахнет хуже дохлой кошки!

Усомнившись в ее словах, мальчик все же подошел поближе. Невыносимый, тошнотворный запах падали исходил именно от цветка, облепленного насекомыми, одно из которых укусило Валерика.

— Это что-то вроде навозных мух, — подумал Вася. — Наверное, их привлекает к цветку именно тот трупный запах. Может быть, при помощи этих насекомых происходит опыление цветка. В природе ничего без причины не бывает.

— Ну что же, — сказал он вслух, посмеиваясь над сконфуженной девочкой. — Может быть, ты все же хочешь посадить эту «прелесть» около нашей школы?

— Около школы?.. — повторила девочка, растерянно оглядываясь по сторонам. И вдруг она громко воскликнула:

— Мальчики! Я ничего не понимаю!!! Где мы?!

ПРИКЛЮЧЕНИЯ В НЕВЕДОМОЙ СТРАНЕ

Где? Вася и Валерик сами не могли этого понять.

Мальчики увидели, что они стоят на небольшой лужайке, покрытой сочной, чуть не в их рост травой. Перед ними вместо узкого арыка неслись воды какой-то довольно широкой реки. Под ослепительным светом солнца она сверкала и переливалась тысячами искр. Берег окаймляла густая чаща кустарника с крупными листьями и яркими цветами. Тут были душистые белые цветы бегонии и крупные желтые цветки ядовитой полигалы и еще много других, которым Вася не знал и названий. Взгляд ласкали коралловокрасные, собранные в метелки соцветия одних и ярко-оранжевые венчики, окаймленные ослепительно белыми чашелистиками других. Третьи привлекали глаза своей лазурной синевой.

Огромные мотыльки, то шоколадно-коричневые с васильковой каймой на крыльях, то ярко-оранжевые с черно-бархатными обводами, порхали меж цветов, временами совсем сливаясь с ними. Крупные стрекозы сверкали и переливались в лучах солнца, как хрустальные.

— Никак не пойму, где мы находимся, — сказал Вася после долгого молчания. — Все здесь вдруг совершенно изменилось. Не знаю, куда и идти…

— Что же мы будем делать? — испуганно спросил Валерик. — Думайте скорее, а то нас эти мухи до смерти закусают.

— Пойдемте куда-нибудь наугад, — предложила Кюльжан. Может быть, эти насекомые отстанут от нас. А потом мы осмотримся и решим, что делать. Ой! Я упустила Дозора!

Мальчики испуганно ахнули, но тут же успокоились. Собака, услышав свою кличку, вынырнула из густой травы и вопросительно взглянула на своих новых хозяев.

— Ну, кажется, Дозор от нас удрать не собирается, — обрадовался Вася. — А вот город куда-то исчез. Прямо наваждение какое-то. Может быть, мы спим, и все это нам снится?

— Во сне или наяву, но эти мухи ужасно кусаются, — жалобно ответил Валерик. Пойдемте скорее отсюда.

С трудом продвигаясь сквозь заросли высокой травы, разрывая ногами плети каких-то цепких вьющихся растений, дети вышли на тропу, ведущую в лес. Но какой лес? Он поразил ребят своей пышностью.

Многочисленные вьющиеся растения почти закрывали стволы деревьев, проникали в их крону, спускались вниз змеевидными спиралями или красивыми фестонами. Оригинальный папоротник, похожий на птичье гнездо, прикрепившись к стволам деревьев, заполнял все промежутки. Высокие пальмы, тиковые и фикусовые деревья, бамбуки… Все ошеломляло непривычный взор.

— Такой лес я видела только в кино, — восхищенно сказала Кюльжан.

Валерик, кося глазами из-за мешавшей ему повязки на носу, тоже с любопытством присматривался к незнакомому миру, который так неприветливо его встретил.

— Голуби! Вася! Смотри! Это же голуби! — воскликнул он. Тихое воркование подтвердило эту догадку. Но таких голубей мальчики еще не видели. В пестро окрашенных пернатых с ожерельем из узких ярких перьев, или с алым пятном на зобу, трудно было признать эту птицу, любимую всеми народами мира.

Но не только необыкновенные голуби поразили детей. Мимо них порхали изумруднозеленые, величиной с соловья, калиптомены, солидно пролетел дятелм-ельник, весь в мелких белых крапинках, как будто напудренный. У ребят разбегались глаза.

— А лес-то здесь трехэтажный, — прервал молчание Вася. В самом деле: под главным пологом листвы пятидесятиметровых великанов-деревьев расположился второй ярус, или этаж, как выразился мальчик, из деревьев пониже. Под ним был еще третий из папоротников, карликовых пальм и травянистых растений. У некоторых деревьев цветы были не только в кроне, но покрывали и поверхность стволов.

— Посмотрите, мальчики… Это обезьянки! — воскликнула Кюльжан. Стайка пепельно-серых обезьянок, несшаяся по деревьям, вдруг остановилась, рассматривая невиданных посетителей леса. Наиболее любопытные спустились совсем низко и корчили такие уморительные гримасы, что дети невольно расхохотались.

— Они совсем, как ручные, — сказала Кюльжан. — Вася! Достань мне одну… Пожалуйста, достань.

Вася с готовностью протянул руку к ближайшему зверьку, но обезьянка поспешно отпрыгнула в сторону.

— Сейчас я сниму ее с дерева, — вызвался Валерик и, схватив ветку, ловко швырнул ею в зверька. Обезьянка, отскочив еще дальше, что-то обиженно залопотала, и тут же на оторопевших от неожиданности путешественников посыпался целый град сучьев и листьев.

— Ой, ой, ой!!! — закричал Валерик, тщетно стараясь защитить голову. — Перестаньте! Я больше не буду!..

— Так тебе и надо, — сердито сказала Кюльжан. — Кто тебя просил бросать в обезьянок палкой?

— Сама же просила достать обезьянку, — оправдывался Валерик.

— Достать ведь, а не причинять им боль. Уйдемте отсюда скорее.

Но не прошли они и нескольких шагов, как Валерик заголосил снова.

— Смотрите! Черт! Честное пионерское, черт!

Вася и Кюльжан быстро оглянулись. Перед ними качался на ветке странный обезьяноподобный зверек. Огромные выпученные глазищи занимали у него чуть не четверть лица. Тонкие, костлявые, растопыренные пальцы рук и нижних конечностей, длинный голый хвост с кисточкой на конце, действительно придавали зверьку странный, зловещий вид[2].

— Правда, похож на черта, — сказал Вася, с отвращением разглядывая зверька. Но ведь чертей не бывает. Наверное, это просто такая порода обезьян. Пойдемте дальше, а то кто его знает? Может быть, он на людей кидается.

Дети углубились в лес. Впереди, настороженно нюхая воздух, мелкой рысцой семенил Дозор, а за ним шествовал Вася, по пятам за ним — Кюльжан. Шествие замыкал Валерик. Ребята уже изрядно проголодались и внимательно осматривались вокруг в надежде найти какие-нибудь плоды или ягоды.

— Стойте! — скомандовал вдруг Вася. — Вон на том дереве я вижу что-то вроде бананов.

Он быстро вскарабкался на дерево, привлекшее его внимание. Оно было похоже на пальму, с листьями длиной около четырех метров, которые росли пучками.

— Сестренка! — весело крикнул Вася. — Подставляй свой фартук. — И с дерева полетели желтые, изогнутые в форме серпа плоды.

— Похожи на дыню, только не такие сладкие, — определил Валерик, с аппетитом уничтожая сочный плод. Кюльжан, разломив банан, сперва внимательно его осмотрела.

— Где же у них семена? — недоумевала она. — Хорошо бы принести их в школу.

— Прежде надо подумать о том, куда мы попали и как отсюда выбраться, — охладил ее пыл Валерик. — Ой! Посмотрите! Что делается с Дозором!

Пес глухо рычал. Шерсть на его спине стала дыбом.

— Может быть, он сердится, что мы его не накормили? — предположил Вася. — Дозор! На! Ешь! Больше у нас ничего нет.

Но собака, не обращая внимания на протянутый ни плод, продолжала рычать, дрожа всем телом.

— Дозор чует какого-то большого зверя, — тихо сказал Вася. Кюльжан вскочила на ноги. У Валерика из рук посыпались собранные им плоды. Гдето в глубине леса слышался треск, усиливающийся с каждой минутой.

— Ребята! Лезьте скорее на дерево, — не теряя присутствия духа, предложил Вася.

Но на Валерика, видно, от испуга напал столбняк. Он стоял, вытянувшись, как палка, лицо его побледнело. Взгляд был совершенно бессмыслен. Вася и Кюльжан схватили его за руки и потащил к дереву. Валерий механически, как заводная кукла, еле переставлял ноги.

— Сестренка, на дерево! — торопливо повторил Вася, обвязывая Валерика поперек туловища свесившимся концом лианы. Забравшись вслед за девочкой на дерево, Вася покрепче охватил ногами толстую ветку и потянул Валерия к себе. Кюльжан помогала ему изо всех сил. Оторвавшись от земли, Валерик пришел в себя и с поразительной прытью сам полез наверх.

Шум и треск в глубине леса все усиливались. Дозор метался вокруг дерева, жалобно повизгивая. Наконец Вася увидел высунувшиеся из чащи длинные пологие бивни. Затем показалась большая серая голова с болтающимися, как тряпки ушами и длинным хоботом, а потом и вся туша.

— Да это слон! — ахнул Вася. Только какойто странный слон[3].

— Он гораздо меньше, чем мы видели в зоологическом саду.

Но Дозору слон, видимо, показался достаточно большим. Он отчаянно взвыл и, метнувшись в сторону, скрылся в лесу.

Медленно и важно слои направился в сторону реки. Дети со своего дерева видели, как он, войдя в воду, загнул вверх хобот и протяжно затрубил. Тогда из леса вышла слониха со слоненком. Слоненок был так забавен и так понравился Кюльжан, что она позабыла всякую осторожность. Ей захотелось поиграть с этим малышом, который, как нарочно, отстав от своих родителей, подбирал бананы, брошенные у дерева.

Убедившись, что слон и слониха увлеклись купанием в речке, Кюльжан быстро спустилась с дерева. Увидя девочку, слоненок вытаращил на нее маленькие глупые глазенки и перестал жевать.

— Бяша… Бяша… — умильно сказала Кюльжан, подвигаясь ближе к слоненку. Тот не двигался с места. Осмелев, девочка осторожно погладила кончик протянутого ей навстречу хобота. В ответ на это приветствие слоненок схватил край фартучка Кюльжан и потащил себе в рот.

— Пусти, глупый, — встревожилась Кюльжан. — Это же совсем несъедобное. — И она слегка ударила слоненка по хоботу. Тот хлопнул ушами, но фартука не отпустил. Вася соскользнул с дерева, сломал на ходу ветку и ударил ею слоненка. Малыш выпустил фартук и жалобно затрубил.

— Скорей на дерево! — крикнул, побледнев, Вася.

Грозный рев оглушил детей. На защиту детеныша мчалась слониха. Ее вид был так страшен, что Кюльжан, еле успевшая с помощью Васи забраться на дерево, зажмурилась и обеими руками вцепилась в ветки.

Оттолкнув в сторону детеныша, слониха подошла к дереву, на котором сидели дети, и, охватив хоботом ствол, начала его трясти.

— Ой! Я сейчас упаду!!! — с отчаянием вскрикнул Валерик.

Дерево раскачивалось из стороны в сторону с такой силой, что его ветви то и дело тесно соприкасались с соседними. Воспользовавшись этим, Вася ловко перебрался на другое дерево.

— Сестренка! Валерик! Ко мне! — крикнул мальчик.

Немного поколебавшись, Кюльжан последовала его примеру. Валерик же не слушал никаких увещаний. Он орал на весь лес, отчаянно призывая маму и, в конце концов, выпустив ветки из рук, свалился прямо на спину слонихи.

— Дозор!!! — не своим голосом завопил Вася.

Откуда появился пес, ни Вася, ни Кюльжан не успели заметить. С громким лаем Дозор вихрем крутился вокруг массивной туши слонихи, отвлекая ее внимание от скатившегося в густой кустарник Валерика.

Собака ловко увертывалась от хобота рассвирепевшей мамаши, отбегая все дальше к реке. Возмущенно трубя, слониха и присоединившийся к ней слон последовали за Дозором. Слоненок трусил за ними.

Как только животные скрылись за поворотом тропы. Вася и Кюльжан кубарем скатились с дерева и бросились к кустам, в которых застрял Валерик. К их удивлению он был жив и даже невредим, если не считать заноз от колючек кустарника, который принял его, как упругая сетка принимает циркового акробата.

— Мы должны уйти отсюда, и как можно скорее, — сказал Вася. — Мы ведь не знаем характера этих слонов. Я гдето читал, что они очень злопамятны. Потерпи немного, Валерик. Мы вытащим все твои занозы попозже.

Валерий не протестовал. Он был слишком напуган всем случившимся.

Взяв под руки пошатывавшегося товарища, Вася и Кюльжан свернули со злополучной тропы и углубились в самую чащу леса. Тут было темно и сыро, как в погребе. Пахло грибами и плесенью. Почерневшие стволы поваленных деревьев то и дело преграждали дорогу. Дети часто проваливались в ямы, вывороченные корнями. Длинные шипы кустарников рвали одежду, царапали лица и руки. После непродолжительной ходьбы все сильно устали, Валерик же совсем изнемогал.

— Сделаем остановку, — предложила Кюльжан. — Все равно мы идем неизвестно куда. А потом… Надо вытащить из тела Валерика занозы.

Вася согласился, и, уложив товарища на поваленный ствол дерева, они стали ногтями вытаскивать из его тела колючки. Кюльжан догадалась приспособить длинный шип вместо иголки, и дело пошло быстрее. Валерик тихо охал, но все же терпел.

— Хорошо бы теперь все ссадины смазать йодом, — сказала девочка, закончив операцию. — Но… — И она огорченно развела руками.

— И хорошо, что у нас нет йода, — угрюмо сказал Валерик. — Этого я уже бы не вытерпел. Один раз мама мне мазала, когда я порезался стеклом. Так я знаю! И, пожалуйста, раз нельзя никак попасть домой, давайте искать каких-нибудь людей. А то мы тут совсем пропадем.

— Да, а где их искать? — с сомнением в голосе протянул Вася.

— Давайте вернемся к реке, — предложила Кюльжан. — Люди должны жить около воды.

— А в какой стороне река?

Дети растерянно переглянулись. Блуждая по лесу, они несколько раз меняли направление.

— Знаете что? — предложил Вася. — Я сейчас влезу на дерево. Может быть, сверху будет видно, где находится река.

И, цепляясь за лианы, он начал подъем.

Но не прошло и нескольких секунд, как Вася с перекошенным от ужаса лицом свалился с веток и, схватив за руки Кюльжан и Валерика, повлек их за собой, не разбирая ни дороги, ни направления. Зараженные его страхом, дети, ничего не спрашивая, спешили изо всех сил. Они спотыкались, падали, поднимались и снова бежали и, наконец, совершенно измученные, повалились па траву. Только спустя некоторое время, отдышавшись, ребята заговорили.

— Удав… Громадный удав, — прошептал Вася, вздрогнув при воспоминании об увиденном. — Он лежал совсем близко от нас, по ту сторону дерева, на котором мы сидели. Он заглатывал какого-то зверя и потому, наверное, на нас не кинулся.

— Какого зверя? — спросил испуганно Валерик.

— Я не успел рассмотреть. Кажется, это был козленок. Удав как будто надевался на него, как чулок на ногу. Раздулся весь, как резиновый… Если бы с нами был Дозор, мы не подошли бы так близко к этому страшилищу… Собака бы его учуяла и предупредила нас.

— Но куда же исчез Дозор?

— Он умный… Он не побежал сразу за нами, чтоб не привести с собой слонов.

— А может быть, слоны его давно растоптали, — грустно сказала Кюльжан.

— Тише! — промолвил Вася, прислушиваясь. Он вскочил на ноги и, вложив два пальца в рот, пронзительно засвистел. Дети прислушались. Гдето вдалеке они услышали еле слышный лай.

— Дозор! Дозор! — закричали все трое хором.

Радостный лай раздался в ответ.

Через минуту, вся мокрая, облепленная тиной, собака очутилась в их объятиях. Радостно визжа. Дозор обслюнявил Васю, милостиво лизнул ласкавших его Валерика и Кюльжан и опять сосредоточил весь пыл своих чувств на том, кого считал своим новым хозяином.

Когда улеглось волнение, вызванное появлением четвероногого друга, дети стали строить предположения о причине его задержки.

— Помоему, — слазал Вася, убирая пучком травы тину с шерсти Дозора, — он, чтобы отделаться от слонов, бросился в реку и его снесло течением. Поэтому он и не мог сразу найти наш след.

— Но куда же мы пойдем? — нетерпеливо допытывался Валерик.

— Что ты все время меня спрашиваешь? В трудный момент каждый должен работать головой, а не один я. Правда ведь, сестренка?

Не услышав ответа, Вася оглянулся. Девочки с ними не было.

— Кюльжан! — позвал он громче.

Девочка не отзывалась.

Долго еще ребята звали, кричали, аукали… Осмотрели все окружающие их кусты и, наконец, с ужасом убедились, что их подруга бесследно исчезла.

У ПИТЕКАНТРОПОВ

Потрясенные таинственным исчезновением Кюльжан, мальчики не знали, что и подумать. Тщетно они заставляли Дозора искать девочку. Пес крутился вокруг них, виновато повизгивал, но явно ничем помочь им не мог.

— Все-таки я попробую еще раз осмотреть лес с дерева, — решил Вася. — Смотри, Валерик! Никуда не отходи. Держись на всякий случай ближе к Дозору.

Валерик с готовностью согласился, и Вася полез наверх, пользуясь как лестницей густо переодевшимися лианами. Забравшись, примерно, на уровень второго яруса леса, мальчик безуспешно высматривал свою подругу. Со своего наблюдательного пункта он увидел группу животных, похожих на маленьких, не крупнее ягненка, оленей со светлыми продольными полосами на рыжем фоне меха[4].

Вася наткнулся на большое дупло с мирно спящими в нем летучими мышами, но девочку нигде обнаружить не мог. Он уже собирался слезть вниз, как услышал испуганный возглас Валерика и громкий лай Дозора. Вася насколько мог быстро спустился с дерева. Навстречу ему с виноватым визгом бросилась собака, Валерика не было.

— Валерка! Что за глупые шутки? — сердито крикнул Вася. — Сейчас же иди сюда!

Но ответа Вася не получил и почувствовал, что холодеет от страха. Видимо, его товарищей постигла одинаковая участь. При мысли об их гибели у Васи невыносимо защипало в носу. Если он не заплакал, то только потому, что его внимание привлекло необыкновенное зрелище.

Откуда-то с большой высоты, ловко пользуясь переплетающимися лианами, как перекидными мостиками, на землю спускалось стадо человекоподобных обезьян. Его возглавлял обросший седой шерстью вожак. За ним двигались буро-рыжие, темно-бурые и почти черные существа. Некоторые из них рукой прижимали к себе крохотных детенышей. Детеныши постарше весело резвились между ними, шаловливо хватая матерей за ноги. Те награждали их безобидными шлепками.

Спустившись на землю, странное стадо скоро скрылось в густых зарослях. Вася долго с интересом смотрел им вслед. В повадках прошедших мимо него существ было нечто необычайное, они ходили на задних конечностях, как люди, правда, чуть согнув ноги в коленках и несколько сгорбившись, но все же ходили. Обезьяны же, которых мальчик видел в зоологическом саду, обычно передвигались на четвереньках.

Сгорая от любопытства, забыв обо всем на свете, Вася скрытно следовал за необыкновенными существами. Дозор, видимо, прошел хорошую школу и вел себя, как подобает охотничьей собаке, идущей по следу. Так они дошли до самого берега реки.

Не боясь колючек, Вася забрался в прибрежный кустарник и оттуда с жадностью наблюдал за действиями непонятных обезьян.

Рост этих существ в большинстве своем доходил до полутора метров. Их тела покрывал негустой волосяной покров. Нижние конечности были длиннее верхних. Короткие шеи, сутулые спины придавали даже молодым довольно старообразный вид.

— Ну, прямо, как питекантроп, сделанный из камня, которого я видел в Московском Историческом музее, — подумал Вася, разглядывая ближайшее к нему существо. Он вздрогнул от пришедшей ему в голову догадки:

— А что, если это и есть предки первых людей на Земле — обезьянолюди, питекантропы?

Тем временам обезьяны острыми сучьями и подобранными на отмели камнями старательно ковыряли землю, вытаскивали то длинных червей, то гусениц. Они тут же съедали свою добычу, иногда делясь ею с окружающими их детенышами.

Один из малышей смело подбежал к седому вожаку стада и потянул его за длинную косматую руку к остатку трухлявого дерева. Вожак внимательно осмотрел пень и издал повелительный урчащий звук.

Видимо, это было приказание, так как к пню немедленно подошла одна из обезьян, взяла увесистый камень и острым углом начала с силой долбить пень. Скоро пень был расщеплен почти до корня. В его остатках с радостным визгом закопошились детеныши. Они вытаскивали из трухи каких-то личинок и тут же отправляли их себе в рот.

Теперь Вася совершенно уверился в том, что перед ним были не просто человекоподобные обезьяны, но обезьянолюди, питекантропы.

— Как же я мог очутиться в их обществе? — поразился Вася. Но долго раздумывать над этим ему не пришлось. Один из детенышей погнался за лягушкой, а эта лягушка не только прыгала, но и летала, как летучая мышь. Между ее лапками были тонкие перепончатые крылышки.

К помчавшемуся за лягушкой малышу немедленно присоединились остальные. Они напоминали группу школьников, гоняющихся во время перемены за футбольным мячом. Только «мяч» был живой. Группа приближалась все ближе к Васе, и он с интересом наблюдал за неуклюжими движениями участников этой первобытной охоты.

Внезапно лягушка, взлетев на воздух, спланировала в кусты, в которых спрятался мальчик. Он чуть не вскрикнул от неожиданности, но тут же ему пришло в голову, что это очень удобный случай для знакомства. Вася ловко схватил лягушку и, держа ее в руках, вылез из кустов. Питекантропята сразу сбились в кучу и несколько мгновений внимательно его оглядывали, но когда мальчик направился к ним, они не сделали никаких попыток убежать. Вася протянул им лягушку. Малыши без малейшего колебания выхватили ее и моментально растерзали на мелкие части. Каждый тщательно обгладывал доставшийся ему кусочек с таким удовольствием, как будто Вася попотчевал их, по крайней мере, курятиной. Покончив с угощением, они схватили мальчика за руки и без дальнейших церемоний потащили его к своему стаду.

Взрослые питекантропы к появлению Васи отнеслись настороженно. Мамаши подхватили на руки ползавших рядом с ними малюток. Мужчины прекратили поиски червей и застыли в довольно враждебных позах. Питекантропята подвели Васю к вожаку.

— Здравствуйте, — сказал на всякий случай мальчик, как можно вежливее.

В ответ на это приветствие старик только пошевелил ушами и, схватив Васю за руку, бесцеремонно подтащил к себе. С минуту они внимательно смотрели друг на друга. Вася видел маленькие зоркие глаза, глубоко сидящие под дугами надбровий, низкий, убегающий назад лоб, выпяченную далеко вперед нижнюю челюсть. В стоящем перед Васей существе было много черт, напоминающих обезьян, и все же это был человек, видимо, большой физической силы, со взглядом разумного существа.

Вожака больше всего заинтересовала Васина одежда. Он потянул ворот рубашки, и без того порванной во время скитаний в лесу. Материя треснула. Клочок ее остался в руках старого питекантропа. Моментально, следуя примеру вожака, на одежду мальчика набросились остальные. Через несколько секунд он остался в одних трусиках, и то потому, что когда дело дошло до этой части туалета, Вася издал громкий протестующий вопль. Вожак сердито нахмурился, толкнул мальчика в сторону детенышей и отвернулся от него.

— Кажется, меня «усыновили», — с облегчением подумал мальчик. Если б не острое беспокойство за таинственно исчезнувших товарищей, он лучшего исхода первой встречи с питекантропами и не желал бы.

Так хорошо начавшееся знакомство испортил Дозор. Несмотря на отданное Васей перед выходом из кустов строгое приказание «сидеть здесь», пес, взволнованный возгласом мальчика, не выдержал и с громким лаем бросился к своему хозяину.

В этот же миг вся группа обезьянолюдей, подхватив детенышей, панически бросилась к деревьям, увлекая за собой Васю. Тщетны были протесты мальчика — его никто не слушал. Вмиг все очутились на деревьях. Васю волок за собой, как перышко, один из питекантропов. Если б не он, мальчик никогда бы не смог забраться на такую высоту, на которой он вдруг очутился. Это был третий, верхний, ярус леса.

От быстроты и необычности подъема у Васи закружилась голова, его мучительно затошнило. Перед глазами поплыли разноцветные пятна и, бессильно повиснув на поддерживающей его косматой мускулистой руке, мальчик потерял сознание.

Вероятно, с этого момента прошла целая ночь, потому что первое, что Вася увидел, когда открыл глаза, был край восходившего солнечного диска. Отягченные утренней росой, чудесно сверкали листья. Порхали и пели птицы. Кричали попугаи. Великолепные бабочки парили в прозрачном воздухе. Припомнив все, что с ним случилось накануне, Вася приподнялся на локте и внимательно осмотрелся. Он лежал, как на балконе, на переплетенных лианами ветках, выстланных корою и мхом, а рядом с ним…

Вася протер глаза, думая, что это ему лишь мерещится. Рядом с ним мирно спали Кюльжан и Валерик, одетые в странные плюшевые зеленые одежды. С радостным возгласом Вася принялся тормошить своих друзей.

— Ага! Очнулся, наконец! — весело сказала Кюльжан. — А мы уже, по правде сказать, испугались, когда тебя притащил этот обезьяний дядя. Лежишь и не дышишь. Я пощекотала у тебя в носу перышком — не помогло. Тогда мы с Валериком свесили тебя головой вниз и держали, как нас учил санинструктор, чтобы кровь прилила к голове. Ты заикал и стал дышать. Открыл глаза, но нас не узнал и сразу же заснул.

— Ничего не понимаю, — крутил головой Вася. — Вы-то как здесь очутились?

— Так же, как и ты, — ответил Валерик. — Эти странные обезьяны сперва утащили Кюльжан, а потом и меня. Прямо на ходу. Раскачались на лианах, как на качелях-гигантах, подхватили и наверх. Я сперва до того испугался, что даже кричать не мог. Пропал голос. А потом, когда увидел Кюльжан, уже не так было страшно. Бананов нам дали и еще каких-то сочных стебельков. Только почему-то всю одежду на нас порвали. Наверное, смотрели, как она сделана. Кюльжан очень на них за это рассердилась. Пришлось нам сплести себе одежду из мха. Вон сколько его тут, висит целыми прядями.

Тут Вася обратил внимание на то, что кругом с веток деревьев, напоминая плюшевые портьеры, свешивались длинные ленты мха. Некоторые стволы были сплошь укутаны таким же покровом.

— А где же наши «хозяева?» — спросил он у Кюльжан.

— Посмотри хорошенько кругом.

Вася огляделся. Вокруг, на таких же балкончиках, спали обезьянолюди: на одних — мужчины, на других — матери, окруженные детенышами.

— И как они не боятся во сне свалиться с такой высоты? — ужаснулся он.

— Привыкли, наверное, — сказал Валерик. — А что? Здесь безопасней, чем внизу. По крайней мере, звери не достанут.

«Интересно, — подумал Вася, — догадались ли товарищи, что это за обезьяны?»

— Как повашему где мы находимся? — спросил он вслух.

— Только не в Казахстане, — заявил Валерик. Помоему, даже не в Советском Союзе. У нас слоны живут только в зоологических садах, а тут даже удавы и эти… Орангутанги.

— Нет, это не орангутанги, — таинственно сказал Вася.

— А какие же это обезьяны?

— Это и не обезьяны. Вернее, не совсем обезьяны. Это…

— Неужели питекантропы? — изумился Валерик и, сделав резкое движение, чуть не свалился с балкончика.

— Значит, мы на острове Ява? — шепнула Кюльжан, широко открыв глаза. — Я так и думала, что мы в каких-то тропиках. Но не может быть, чтобы сейчас жили питекантропы! Неужели мы попали в доисторические времена?

— Невероятно, но факт, — стараясь держаться, как взрослый, оказал Вася. — Ведь Гавриил Адрианович говорил нам, что для научной фантазии нет препятствий ни во времени, ни в пространстве, что все зависит от нашего желания. Так и вышло. Мы ведь хотели этого. Теперь надо приглядеться хорошенько к жизни этих обезьянолюдей. Ведь, чтоб узнать закон, о котором нам говорил ученый, мы должны еще наблюдать и сравнивать, чем одно общество отличается от другого.

— А как мы попадем в следующее общество? — озабоченно спросил Валерик. — И в еще следующее, и в еще следующее, и, наконец, домой?

Вася задумался.

— Ведь Гавриил Адрианович сказал, что все зависит от силы нашего желания и научной фантазии! — воскликнула Кюльжан. — Перед тем, как попасть сюда, мы с тобой, Вася, говорили, что хотели бы пожить во времена питекантропов, и вдруг оказались здесь. Значит, и дальше так будет.

Солнце уже высоко стояло над горизонтом, когда проснулись остальные обитатели воздушного поселка. Первым поднялся на своем упругом ложе седой вожак. Он зорко оглядел дремлющее стадо и издал резкий повелительный клич, видимо, служивший сигналом к общему подъему.

Утренний туалет питекантропов был несложен. Детеныши просто протерли кулачками глаза и сразу же занялись, как выразилась Кюльжан, физкультурной зарядкой. Пользуясь лианами, питекантропята носились вокруг, как на качелях, ловко перепрыгивая с дерева на дерево. Но они не просто резвились, а одновременно добывали себе завтрак. То они срывали молодые побеги бамбука, то какой-нибудь плод, то сбивали на лету голубя.

Вася и Валерик от души завидовали ловкости и бесстрашию, с которым питекантропята совершали самые рискованные головокружительные прыжки. Мамаши кормили грудью малышей. Мужчины сгруппировались вокруг вожака и ждали его распоряжений. Вожак размышлял о чем-то, как будто совсем забыв об окружающем его мире. Наконец, видимо приняв решение, что-то повелительно буркнул и немедленно начал спуск вниз.

Все стадо последовало его примеру. О Васе, Валерике и Кюльжан как-будто забыли.

— Помоему, если не смотреть вниз, то мы тоже можем потихоньку спуститься, — предложил Вася.

Дети благополучно приземлились. Вася свистом позвал Дозора, который, как он и предполагал, не уходил от места исчезновения своего хозяина. Затем они пошли по следам питекантропов, отчетливо видных на влажной отмели реки. Отягченные малышами матери немного отстали от мужчин, дети скоро их догнали и оказались в уже знакомом обществе охотников за летучей лягушкой. Те не удивились их появлению, но явно были возмущены присутствием собаки. Так как Дозор на этот раз вел себя смирно, питекантропята не стали удирать на деревья, а вооружившись камнями, дали понять, что четвероногому лучше держаться от них подальше.

Дозор исчез в густых кустарниках, но Вася был уверен, что собака следует за ними, и не беспокоился.

Когда женщины и дети догнали мужчин, они застали их уже за работой. Взявшись за ветви небольшого деревца, питекантропы раскачивали его из стороны в сторону, явно намереваясь вырвать с корнем. Это было нелегко. Мускулы их предплечий, спины и груди вздулись огромными буграми. Дерево раскачивалось все сильнее и сильнее. Наконец, раздался треск, и оно с частью корней осталось в руках обезьянолюдей. Тщательно очистив корни от земли, вожак обломал наиболее длинные, оставив несколько штук в виде короткой щетки, и при помощи лианы стал укреплять в ней увесистый камень.

— Они, наверное, хотят сделать что-то вроде молотка, — выразил догадку Вася.

Нескоро удалось закрепить камень так, как хотелось вожаку. Питекантропы, старавшиеся ему помочь, не понимали, что от них требуется. Вожак сердился. Из его гортани вырывались резкие звуки. Наконец, первобытное орудие было готово. Наверное, этот молоток был очень тяжел, потому что его взвалили себе на плечи двое. Вожак направился с ними к большой песчаной косе, сделав знак остальным оставаться на месте.

Отмель косы была покрыта большими серо-зелеными камнями, которые при приближении к ним питекантропов начали вдруг двигаться.

— Черепахи! — воскликнула Кюльжан. — Как у нас в Матае, только, конечно, крупнее.

Мужчины подходили к черепахам и переворачивали их на спину. Животные дрыгали своими когтистыми лапками, но уйти уже не могли. По знаку вожака мужчины начали по очереди бить сделанным ими молотком по нижней стороне панциря черепах. Это была нелегкая работа. «Молотобойцы» часто сменяли друг друга. Теперь их окружили женщины и дети, с жадным нетерпением следя за каждым движением мужчин. Наконец, их старания увенчались успехом, и стадо принялось за еду.

Это было совсем непохоже на культурный обед. Обезьянолюди вырывали друг у друга куски черепашьего мяса, грубо отталкивали женщин. Если б не вмешательство вожака, щедро награждавшего наиболее жадных тумаками, этот «обед» неминуемо бы превратился в общую потасовку.

— Нет! Это общество мне что-то не нравится, — вздохнула Кюльжан. — По-моему, пока они не вздумали съесть нас, как второе блюдо, надо удирать. Как вы думаете, мальчики? Они даже мышей едят. Я видела. Сырыми, как… сливы глотают, только шкуру да косточки выплевывают.

— Правильно, — поддержал девочку Валерик. — Пока они не обращают на нас внимания, попробуем перебраться в следующее общество. Гавриил Адрианович говорил, что это будут синантропы.

— Согласен, — сказал Вася. — Вон я вижу, из-за кустов выглядывает Дозор. Отойдем к нему и попробуем отсюда выбраться.

Присоединившись к собаке, Вася взял за руки своих товарищей и торжественно произнес:

— Хотим в Северный Китай, к пещере Ко-Тце-Танг, во времена синантропов…

В то же мгновение Васе показалось, что перед его глазами поднялась серая густая пелена тумана. Сперва он еще видел сквозь нее смутные уже силуэты питекантропов, очертания деревьев. Но туман становился все гуще и скоро стал совсем непроницаем. Через несколько мгновений он начал медленно рассеиваться. Постепенно вырисовывались контуры не то зубчатой стены, не то горной гряды. Вася терпеливо ждал, что будет дальше.

ПОХИТИТЕЛИ ОГНЯ

Вася увидел, что они находятся на дне глубокого ущелья. Его крутые обрывистые склоны были кое-где пронизаны кварцевыми жилами, по дну стремительно бежал поток. Уносимые быстриной камни сталкивались друг с другом с таким грохотом, что Вася не мог разобрать ни слова из того, что кричала ему Кюльжан.

Она стояла в нескольких шагах от него и с азартом копалась в речных отложениях. Из-под ее рук летели осколки камней, мелкий гравий, комья бурой засохшей глины. Ей усердно помогал Валерик. Вася с любопытством подошел к товарищам.

— Золото! — прокричала ему в ухо Кюльжан. — По-моему, это золото!

Множество темножелтых камней, отшлифованных водой, лежало у ее ног. Тут были самородки всех форм и разной величины: и с горошину, и с грецкий орех, а некоторые напоминали несколько смятую картофелину.

Вася поднял один из крупных самородков, подумал и расхохотался.

— Предположим, что это золото, — сказал он Кюльжан. — Что же вы думаете с ним здесь делать?

— Здесь — ничего, — ответила девочка. — А вот дома сдадим его на озеленение нашей станции Матай. Правда, Валерик?

— Конечно, — ответил тот, удовлетворенно рассматривая груду грязно-желтых камней. — По одному оставим себе для коллекции.

— А как мы это понесем? Нам даже положить их не во что. Бросьте, ребята! Не за этим мы здесь очутились. Давайте лучше как-нибудь выбираться из этого ущелья. Тут мало что увидишь. По-моему, вот этот склон не такой уже обрывистый.

Видя, что Валерик с сожалением смотрит на тяжелые желтые камешки, Вася добавил:

— Между прочим, я слышал, как папа читал маме вслух одну статью Ленина «О значении золота». Так я даже записал в тетрадку одну фразу, которая мне очень понравилась. Она начиналась так:

«Когда мы победим в мировом масштабе, мы сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких, самых больших городов мира…»[5].

Дальше не помню. Ну, в общем, для того, чтобы люди не забывали, сколько народа погибло в ужасных войнах из-за этого металла. Так что нечего на него с грустью поглядывать. Пошли наверх.

Дети начали подъем в гору. Они несколько раз срывались с крутых склонов ущелья, ободрали руки, но все же выбрались и, с трудом переводя дыхание, осмотрелись. Кругом лежала гористая местность. Склоны невысоких холмов были покрыты смешанной растительностью. Вязы, тополи, ивы окаймляли небольшое озеро. Дальше были видны заросли орешника, диких яблонь и терновника. Еще выше выделялись своими стволами сосны.

— Природа почти как у нас на Дальнем Востоке, — весело заметил Валерик. — И деревья все знакомые, и животные, наверное, тоже.

— Ага! Ну, попробуй, назови мне хоть этого зверя, — посмеиваясь, сказала Кюльжан.

Мальчики обернулись и посмотрели в указанном направлении. У подножья холма мирно пощипывало травку животное, которое было бы похоже на лошадь, если бы не довольно большой рог, находившийся у него прямо на лбу, и необычайной толщины массивная шея[6].

— Это какое-то древнее животное, — сказал Вася, видя замешательство Валерика, — но поскольку оно щиплет траву, значит оно не хищное и для нас безопасно. Пойдемте поближе к озеру. Я там вижу каких-то интересных птиц.

Дети гуськом двинулись к озеру. Впереди, задрав хвост, бежал Дозор, к нему уже вернулась самоуверенность, совсем было утраченная на острове Ява.

— Посмотрите! Какой красавец! — ахнула Кюльжан.

Из-за кустов важно вышел огромный павлин. Дети застыли на месте, боясь спугнуть прекрасную птицу. Они не могли оторвать глаз от ее веерообразного хвоста, сверкающего всеми цветами радуги. Павлин, как будто чувствуя, что им любуются, то кокетливо складывал, то распускал свой «веер» и, наконец, удалился с большим достоинством.

Не спеша, дети двигались дальше. Прямо изпод ног взлетали пестрые фазаны. Мелкой трусцой пересек им дорогу пятнистый олень. Увидя детей, он приостановился и замер на момент, как изваяние, а затем легкими прыжками скрылся в зарослях. На озере, покрытом мелкой рябью, плавали целые стаи диких уток, гусей и черных бакланов. У самого берега, в камышах, поджав одну ногу, дремала цапля. Вблизи пара журавлей танцевала на месте, стараясь своими клювами разорвать лягушку.

— Сколько здесь дичи! — вырвалось у Васи. — Эх! Ружья с нами нет. Вот бы с папой сюда на охоту!

— Что? Проголодался? — сочувственно сказала Кюльжан. — Меня тоже от бананов да бамбуков уже мутить начало.

— Тише… — предостерегающе сказал Вася.

Дети остановились. На песчаный берег медленно и тяжело выползала довольно большая черепаха. Осмотревшись, она начала передними лапами быстро копать ямку, а задними выбрасывать из нее песок. Приготовив таким образом «гнездо», повертелась в нем, вылезла и, опустив вниз нижнюю половину туловища, начала класть яйца. Закончив кладку яичек, черепаха не только забросала ямку, но еще и утрамбовала ее передними лапками, после чего так же медленно сползла в озеро.

Дети подошли к гнезду черепахи.

— Вот и завтрак для нас, — мечтательно сказал Валерик. — Я очень люблю яичницу. А ты, Кюльжан?

— Я сейчас все съедобное люблю, — призналась девочка, — только у нас нет ни огня, ни сковородки. Впрочем, яйца можно есть и сырыми. Доктора даже говорят, что это еще полезнее.

— Сырые так сырые, — согласился Вася. — Все гнездо мы, конечно, не будем разорять. Возьмем, сколько надо, а остальное опять зароем.

И дети начали осторожно разгребать песок.

— Э! Да тут их не меньше сотни, — удивился Валерик. Уничтожив по несколько штук яичек, дети осторожно засыпали ямку и даже, как черепаха, утрамбовали ее ладонями.

— А как же Дозор? — спохватился Вася. — Его-то чем мы будем кормить?

Услышав свое имя, Дозор подошел к детям. Он виновато вилял хвостом и облизывался. Его лапы, грудь и морда были в пестром пуху.

— Он загрыз фазана! — воскликнул Валерик.

— Не умирать же ему с голоду, — извиняюще сказал Вася. — Но вообще, по охотничьим правилам, он должен был сперва принести птицу ко мне. Пошел от меня, негодный! — крикнул он пытавшемуся приласкаться псу.

Страшный, пронзительнодикий крик пронесся над озером. Это было так неожиданно и необъяснимо, что дети, не сговорившись, нырнули в самую чащу терновника и, пригнувшись там, тесно прижались друг к другу, как это делают птенцы в гнезде в минуту опасности.

Звук повторился с удвоенной силой. Теперь он слышался гораздо ближе. Вспугнутые им, над водой взлетели утки. Торопливо спрятались в камыши журавли и цапля. Мимо терновника, в котором прятались дети, пронеслось несколько оленей. Опять совсем близко послышался тот же дикий крик.

В стороне, как бы в ответ, раздался такой же звук, потом третий, четвертый. Перепуганным детям казалось, что это вопят деревья, холмы и даже кустарники, как будто возмущенные их присутствием в этом диком необитаемом месте.

— Я боюсь!!! — сказала Кюльжан.

— Я сам боюсь, — признался Вася.

— Посмотрите, — испуганно шепнул Валерик.

Зашевелились кусты, и почти рядом с детьми возникло незнакомое существо. Оно двигалось на задних, чуть кривых, ногах и очень походило на питекантропа, только меньших размеров, да форма головы у него была несколько иная, удлиненная.

В руках у существа была внушительная суковатая дубинка.

Выйдя на открытое место, «оно» оглянулось по сторонам и издало тот вопль, который так перепугал юных путешественников.

— Спорю на что хочешь, что это и есть сам синантроп, — шепнул Валерик на ухо Васе.

— Но почему он так орет? — недоумевала Кюльжан.

— Наверное, он заблудился и ищет товарищей.

— Ерунда! Ведь он здесь у себя дома, — запротестовал Вася. — Помоему, он просто хочет кого-то испугать. Посмотрите на Дозора. Он даже лаять не смеет.

Пройдя мимо кустов, где сидели дети, синантроп мелким, но быстрым шагом направился к ущелью, в котором скрылись пробежавшие перед этим олени. Васю осенила догадка.

— Знаете что? — сказал он. — Наверное, синантропы вопили со всех сторон, чтобы напугать и загнать в ловушку оленей. Давайте залезем на тот холм! С него, помоему, хорошо видно дно ущелья. Посмотрим, как они охотятся.

Валерик и Кюльжан живо согласились. Холм оказался довольно крутым, но, подстегиваемые любопытством, путешественники все же добрались до его вершины и, растянувшись на животах у края обрыва, начали наблюдать.

Васино предположение оправдалось. Из ущелья не было другого выхода. Оно представляло естественную ловушку. В дальнем его конце находилось два оленя. Животные не спускали глаз с приближавшихся к ним цепью синантропов.

Китайские обезьянолюди, вооруженные кто дубинкой, кто увесистым камнем, осторожно приближались к животным, зорко следя за каждым их движением.

Вот они уже совсем близко. Один взмахнул своей дубиной…

В тот же момент олень отчаянным прыжком с места, перескочив через головы людей, галопом помчался к выходу из ущелья. Страшный удар дубиной обрушился на голову другого оленя, оставшегося в западне. Животное рухнуло на колени. На него посыпался град ударов. Олень, вздрагивая, повалился на бок, вытянув длинную красивую шею, и затих.

Охота была окончена. Кюльжан вытирала слезы. Ей было жаль оленя. Васе тоже было не по себе. Но он, сам любитель охоты, больше сочувствовал синантропам, вынужденным добывать себе средства к существованию таким примитивным способом. Поэтому он сказал где-то вычитанную фразу: «Жизнь первобытных людей была ожесточенной борьбой за свое существование»… — и, покосившись на Кюльжан, добавил:

— А тот, кто этого не понимает, пусть лучше сидит дома и играет в куклы.

Небо тем временем все более темнело, хотя до вечера еще было далеко. Первой заметила это девочка.

— Кажется, собирается дождь, — сказала она. — Надо найти какое-нибудь место, чтобы спрятаться. Вася! Как ты думаешь, где эта самая пещера Ко-Тце-Танг?

— Где-нибудь недалеко, — ответил мальчик не очень уверенно. — Надо было нам проследить, куда охотники отправились со своей добычей. А их уже и не видно. Придется положиться на Дозора. Он всегда чует близость жилья.

Резкий холодный ветер пронесся по кустам. С шелестом закачались ветки деревьев, и вдруг сразу хлынул крупный дождь. Он все усиливался, превращался в сплошной ливень. Дети быстро промокли в своей жалкой одежде из мха.

Гроза усиливалась. Зигзагообразные молнии то и дело перечеркивали небо. Пугали раскаты грома. Казалось, будто небо с треском рвется на куски. Ливень не переставал. Тщетно ребята пытались укрыться под листвой деревьев. Струи дождя, заливая их лица, слепили глаза.

Вновь сверкнула молния, и раздался страшный удар грома, как показалось испуганным детям, прямо над их головой. И вдруг запылало огромное дерево, одиноко стоявшее на вершине дальнего холма.

— Если такие грозы здесь чччасто бббывают, — пролязгал зубами продрогший Валерик, — то синантропам не надо никккаких спичек, чтоб разжечь костер.

— Ведь вот же знаю, что это просто электричество, а все равно страшно, — добавила Кюльжан.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Небо просветлело. Неуверенно выглянуло солнце. Чудесная радуга перепоясала небосклон. Засверкали мокрые гроздья дикого винограда, плющом обвивавшегося вокруг деревьев. Вдалеке пронеслось стадо диких косуль. Откуда-то степенно выглянул и спрятался, увидя детей, бамбуковый медведь, — белый, с черными кольцами вокруг глаз, с черными плечами и ногами, как будто одетыми в чулки.

Но не это сейчас интересовало наших путешественников. Их глаза были прикованы к тоненькой струйке дыма, вившегося из расселины между холмами. Огонь и убежище, чтобы обсохнуть и согреться, — вот что им было нужно прежде всего.

Не спуская глаз с голубоватого дымка, дети двигались к нему напрямик. Ноги скользили по размокшей земле. Ветки кустов при малейшем прикосновении к ним обдавали холодным душем, но они упрямо шли и, наконец, вышли к целой гряде известняковых пещер. Дымок вился из черного отверстия одной из них.

— Держите Дозора и ждите меня здесь, — сказал Вася. — Сперва надо сделать разведку. — И Вася, осторожно подойдя к пещере, заглянул внутрь. В пещере горел костер. В центре ее старый синантроп острой кремневой пластиной вспарывал тушу оленя. Все синантропы были настолько поглощены этим занятием, что никто не обратил внимания на вошедшего мальчика. Вася пробрался в дальний угол, жадным взглядом впился и куски свежего мяса, которое старик раздавал присутствующим.

Вероятно, обитатели пещеры давненько голодали, так как они принялись за еду, не прибегая к помощи огня. Только немногие положили свои доли в костер, зажав мясо между двумя плоскими камнями. Впрочем, и они недолго томили себя ожиданием. Чуть жаркое обуглилось, его начали поедать. Обглоданные кости разбивали камнями и тщательно вылизывали желтоватый мозг.

Только насытившись, синантропы обратили внимание па мальчика.

Первым Васю заметил старик, поднесший ко рту череп оленя, наполненный водой. От неожиданности и удивления старик выронил из рук свою первобытную чашу. Костер зашипел. Все с криком отчаяния бросились спасать огонь.

Вася быстро выскочил из пещеры. Убедившись, что его не преследуют, он прибежал к своим товарищам.

— Дипломатические переговоры не состоялись, — заявил он коротко.

— Придется нам самим как-нибудь устраиваться. Не может быть, чтобы все пещеры были заняты жильцами. Поищем!

Вскоре дети нашли небольшую щель, вполне их устроившую на первый случай.

— Теперь нам не хватает только огня, — мечтательно сказала Кюльжан. — И подумать только, что я дома совсем не дорожила спичками. Как бы я была рада, если б нашла сейчас хоть одну коробочку.

— А если сходить к тому дереву, что загорелось во время грозы? — предложил Валерик.

— Ты не умеешь определять расстояние на глаз, — вздохнул Вася. — Это слишком далеко отсюда.

— Ну, тогда попросим головешку у синантропов, — сказал Валерик.

— Так тебе и дадут! Я читал, что у первобытных людей из-за огня даже войны возникали между племенами.

— Тогда я не знаю, что делать, — растерянно сказал Валерик.

— Сделаем так, — решил Вася. — Огонь нам не к спеху — жаритьто на нем пока нечего. Я пойду с Дозором на охоту, а вы поищите чего-нибудь подходящего для разведения костра. Хотя это нелегко — все мокрое, но все же попробуйте. Если мы с Дозором что-нибудь поймаем, постараемся раздобыть и огня, а если нет, то и так обойдемся. Главное, не сидеть без дела. За работой скорее согреемся.

Дав такое задание товарищам, Вася кликнул собаку и отправился на охоту. Не имея никакого оружия, мальчик не мог рассчитывать на свои собственные охотничьи таланты, поэтому он все надежды возложил на Дозора.

Собака обнаружила и погнала большого зайца. Зверек бросился в сторону, но навстречу ему из кустов выглянула острая мордочка лисы. Подпрыгнув от неожиданности, заяц заметался из стороны в сторону, и через минуту торжествующий Дозор притащил зверька к ногам Васи.

— Вот теперь придется подумать и о ноже, хотя бы кремневом, — решил мальчик, взяв в руки довольно тяжелую тушку. — Интересно, где здешние люди раскалывают камни для своих скребков?

Как не хотелось Васе показываться на глаза негостеприимным жителям этих мест, однако другого выхода не было. Крадучись, он обошел знакомую пещеру и недалеко от нее нашел множество мелких осколков булыжника и даже кремня. Мальчик подобрал пару острых пластинок и, считая свою задачу выполненной, вернулся к узкой щели, где должны были ждать его Валерик и Кюльжан.

К его изумлению, товарищей там не оказалось. Вася долго ломал себе голову над тем, что могло с ними случиться. Наконец, решил, что тут дело не обошлось без участия синантропов.

Мальчик решил с наступлением темноты пробраться к пещере и проверить свои предположения, а пока занялся свежеванием добычи. Осторожно, чулком, как делал его отец, снял шкурку, выпотрошил тушку. Потом сбегал к ручью и вымочил в воде мясо, чтоб сбежала кровь и, когда оно побелело, вернулся в свое убежище. С каждым часом голод мучил Васю все сильней. В конце концов, он не выдержал и съел маленький кусочек сырого мяса.

Наконец, солнце, по мнению Васи, опускавшееся к горизонту невыносимо медленно, окончательно нырнуло за сопки. Быстро стемнело. Мальчик торопливо проскользнул к большому камню, находившемуся перед входом в пещеру синантропов, и, спрятавшись за ним, осторожно заглянул внутрь. Его предположения оправдались.

Валерик и Кюльжан лежали в глубине пещеры, связанные по рукам и ногам обрывками шкур. Вокруг костра спали в самых разнообразных позах жители пещеры. Бодрствовал лишь один мальчик, примерно, ровесник Васи. Он поддерживал в костре маленький ровный огонь. «Хранителю огня», видимо, тоже хотелось спать. Он то и дело клевал носом и каждый раз, очнувшись, бросал испуганный взгляд на костер.

— Раз им приходится все время поддерживать пламя, значит, они еще не умеют добывать огонь, — подумал Вася. — Тото они так переполошились, когда старик пролил воду. Но как же мне выручить моих приятелей? После сытного обеда люди обычно спят крепко. Рискну, пожалуй!

Улучив момент, когда «хранитель огня» окончательно повесил на грудь свою косматую голову, Вася быстро вбежал в пещеру и лег рядом с Валериком. Перерезать путы из шкур было нелегко. Кремневый осколок — это не нож, да и приходилось часто прекращать работу, когда просыпался юный синантроп. Однако, в конце концов, все трое, улучив подходящий момент, по одному выскользнули из пещеры.

Добравшись до своего убежища, где Дозор самоотверженно караулил Васину добычу, дети некоторое время отдыхали. Затем Вася попросил их рассказать, как они очутились в роли пленников.

Оказалось, что Валерик все же решил добыть огонь для своего костра. Воровать ему в жизни не приходилось, и он даже представления не имел, как это делается. Поэтому он просто вошел в пещеру синантропов и вежливо попросил разрешения «прижечь огонька».

Хозяева, уставившись на него во все глаза, ничего не отвечали. Решив, что молчание — знак согласия, Валерик смело подошел к их костру, выбрал хворостину побольше, зажег ее и, поблагодарив ее хозяев, скромно удалился. Но не успел он пройти и десяти шагов, как обнаружил за собой погоню. Валерик прибавил шагу. Преследователи не отставали. Так они прибежали к убежищу, где оставалась Кюльжан.

В первую очередь синантропы отняли у похитителя огня догоравшую ветку, затем отвесили ему несколько внушительных тумаков и, наконец, уволокли с собой, прихватив и Кюльжан. В пещере их связали и толкнули в угол, а сами улеглись спать. А тут вскоре появился и Вася в роли отважного освободителя.

— Между прочим, — вспомнил Валерик, — старик все рассматривал камень, вытащенный из костра. На нем была большая трещина. Наверно, она получилась оттого, что вода попала на раскаленный камень.

— Факт, — согласился с его догадкой Вася. — Теперь они дураки будут, если не догадаются, как легче разбить камень при помощи огня и воды. Вот! Я натолкнул их на важное изобретение, а они даже ничуть не благодарны за это.

— Ты мученик науки, как Галилей, — засмеялась Кюльжан. — Жаль только, что очень непрактичный, как и все ученые. Почему бы тебе не захватить с собой огня? Я умираю с голоду.

— Ты как старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», — сделал вид, что обиделся, Вася. — Я вас спас или нет? Разве этого мало? Мясо я тоже добыл, а огонь… Признаться, я не был уверен, что мы и без огня благополучно оттуда выберемся. Я немного поел сырого мяса. Попробуйте и вы.

Морщась, Валерик и Кюльжан съели по несколько волокон сырой зайчатины. Львиная доля досталась Дозору.

— Не хочу я здесь больше оставаться! — сказала девочка со вздохом. — Я боюсь, синантропы утром нас хватятся и, конечно, легко найдут. Мальчики! Давайте, пока они еще опят, отправимся в следующую ступень общества.

— А изучать, наблюдать и сравнивать? — напомнил Вася.

— Лично я их уже изучил, — поспешно оказал Валерик. — Уверен, что и завтра, и послезавтра характер у синантропов не изменится. Мне теперь очень бы хотелось попасть к настоящим людям, поближе к нашему времени.

— Можно к неандертальцам, — предложил Васи. — Жили они в конце древнего каменного века[7]. Стоянки людей этого периода были обнаружены учеными и на территории СССР. Это, конечно, было очень интересное время. Что же! Посмотрим, чем люди того времени отличались от питекантропов и синантропов. Давайте ваши руки, товарищи!

ПРАЗДНИК БИЗОНА

Путешественники оказались на опушке дремучего леса, почти такого, каким они его себе представляли по старинным русским сказкам.

Огромные столетние дубы, казалось, служили убежищем Соловью-разбойнику. Извилистые корневища деревьев напоминали «курьи ножки», на которых обязательно должна была гнездиться избушка Бабы Яги.

На темном, мрачном фоне леса кое-где белели стволы березок. Пахло грибной сыростью. Ноги приятно ласкал упругий бархатный мох.

Было, наверно, около полуночи. Луна вышла из-за облаков, и длинные черные тени деревьев обступили детей, как какие-то фантастические чудовища. Холодный порыв ветра пронесся по кустам, и листья зловеще зашелестели. Громко заухала какая-то ночная птица. Кюльжан подвинулась поближе к Васе. Валерик дрожал не то от страха, не то от ночной сырости.

Внезапно Дозор усиленно потянул носом воздух и сразу исчез, как будто растаял в темноте. Вася не успел даже заметить направления, в котором скрылась собака. Прошло несколько томительных минут. Прижавшись друг к другу, дети молча ждали. Наконец, Дозор вынырнул из темноты и вьюном закрутился у ног детей, то отбегая, то возвращаясь, как будто приглашая следовать за собой.

— Он ведет себя так, как будто почуял жилье, — сказал Вася. — Пойдемте за ним.

Следуя за собакой, дети скоро вышли на тропинку. Это их ободрило.

— Значит, люди совсем близко, — обрадовался Валерик и даже тихонько запел:

Капитан, капитан, улыбнитесь,

Ведь улыбка это флаг корабля…

Капитан, капитан, подтянитесь,

— Только смелым покоряются моря! — подхватила и Кюльжан.

Тропинка круто повернула влево, и дети увидели яркий огонь, освещающий вход в пещеру. Теперь, когда цель была достигнута, они в нерешительности остановились.

— Опять пещерные люди… — тоскливо протянул Валерик. — Вдруг они отнесутся к нам, как те… синантропы?

— Посмотрим, — коротко дыша от волнения, — сказал Вася. — Подождите минутку.

И он направился к пещере, ступая так, чтобы под ногами не хрустели ветки. Приблизившись к входу, он заглянул внутрь.

Там, в яме, обложенной камнями, горел костер. Рядом на корточках сидела старуха в одежде из шкур какого-то животного. Отблески оранжевого пламени причудливо освещали ее морщинистое лицо и пряди седых волос. Рядом с ней молодая женщина кормила грудью ребенка. Несколько ребятишек разного возраста дремали, тесно прижавшись друг к другу. В глубине пещеры находилось еще несколько женщин.

— Пока ничего страшного — одни женщины и дети, — подумал Вася и так же осторожно вернулся к своим товарищам.

— Ну, пошли в гости, — сказал он довольно бодро. — Мужчин там нет, а от женщин мы, в крайнем случае, всегда можем убежать. Кюльжан! Ты бы причесалась, что ли. Тебя испугаться можно.

— У меня питекантропы гребенку вытащили и сломали, — печально ответила девочка.

Мальчики коекак пригладили свои собственные вихры и, взявшись за руки, все трое переступили порог пещеры. Дозор остался у входа: дисциплинированный пес знал, что в чужой дом ему входить без приглашения не полагается.

Старуха, сидевшая у костра, медленно повернула голову и, увидев незваных гостей, застыла в изумлении. Зато мать, кормившая грудью ребенка, вскочила на ноги так проворно, что чуть не уронила его. И хотя никто не издал при этом ни одного звука, все дети сразу проснулись, как звереныши, когда они инстинктивно чувствуют опасность. Все они были коричневыми не то от естественного загара, не то от копоти костра. У некоторых на шеях висели связки пестрых раковин. Из-под длинных взлохмаченных волос блестели изумленные глазенки. Одежда из звериных шкур была только на женщинах.

— Кажется, они нас сами испугались, — шепнула Кюльжан. — Давайте сядем, как это сделал Миклухо-Маклай, когда он знакомился с жителями Новой Гвинеи.

Ребята с удовольствием сели, так как ноги у них подкашивались от усталости. Видимо, хозяева пещеры поняли безобидность неожиданных посетителей, потому что после некоторого колебания молодая женщина передала старухе ребенка и, взяв сучок, принялась ворошить им в золе костра. Вытащив из нее какието клубни, она тихо поговорила о чем-то со старшей и робко подвинула клубни поближе к Кюльжан.

— Спасибо, — сказала девочка, покосившись на Васю.

Услышав ее голос, женщина тихонько засмеялась и уже смелее оделила клубнями Васю и Валерика. Дети с аппетитом принялись за этот скромный ужин.

— Как картошка, только сладкая, — восхищался Валерик. — Вот это пища!.. Да еще горячая!

Тихое, умильное поскуливание напомнило Васе, что Дозор ждет своей порции. Забывшись, мальчик позвал собаку.

Все жители пещеры, от мала до велика, закричали не своими голосами. Оглушенный криком женщин и ревом ребятишек, Вася напрасно пытался объяснить, что Дозор никакого зла им не причинит. Видя, что его плохо понимают, мальчик решил наглядно продемонстрировать покорность животного. Он заставил Дозора подать ему лапу, потом сел на него, и, наконец, заставил собаку лечь у входа в пещеру.

Изумленные поведением зверя, люди, в конце концов, успокоились. Как видно, приручение животных им было еще неизвестно, потому что еще долго они не спускали с собаки испуганных, а затем любопытных взглядов. Вася, Валерик и Кюльжан поделились с Дозором своим ужином. Пещерные ребятишки и даже женщины стали в свою очередь бросать ему кусочки клубней. Собака ловко на лету подхватывала угощение, ласково виляла хвостом и всем своим видом показывала полное расположение к гостеприимным хозяевам.

Когда дети покончили с едой, старуха медленно поднялась со своего места и торжественно остановилась перед ними. В пещере наступила полная тишина. Старуха заговорила, и Вася с удовольствием убедился, что ему понятен смысл ее слов.

— О души предков! — услышали дети. — Вы, которым подчиняется дикий зверь… Вы вернулись к нам и разделили с нами пищу. Вы полюбили наш род. Дайте же нашим мужчинам хорошую охоту! Чтобы наши животы были полны свежего мяса… Три раза уже приходило и уходило солнце, а наших мужчин еще нет с нами. Дайте им хорошую охоту!

— Вот так штука! — изумленно сказал Вася. — Она нас принимает за каких-то духов.

— Неважно, — торопливо шепнул Валерик. — Духи, так духи! Лишь бы нас отсюда не выгнали, на ночь глядя.

В это время Дозор, считая себя уже полноправным членом общества обитателей пещеры, громко залаял и бросился к выходу. Все вскочили на ноги, но старуха, с неожиданным для ее лет проворством, опередила всех. Ее морщинистое лицо было озарено торжеством.

— Слышите! — крикнула она. — Идут с охоты наши мужчины. Они поют… Охота удачная! О великие души наших предков! Спасибо вам!

Дети прислушались. Где-то вдали чуть слышно звучала мелодия песни, исполняемой мужскими голосами. Ребятишки, весело прыгая, выбежали из пещеры, размахивая зажженными от костра ветками. Песня приближалась, и можно было уже разобрать отдельные ее слова:

О! Благодарим тебя, бизон,

Что ты отдал нам свое мясо…

Все население пещеры с торжествующими криками бросилось навстречу охотникам. Вася, Валерик и Кюльжан решили не отставать. Из глубины леса показались охотники. Они сгибались под тяжестью больших кусков мяса. Впереди шли двое, неся на сплетенных из веток носилках голову бизона с гривой, свисающей до самой земли. Отдельно несли шкуру и ноги зверя.

Вася, Валерик и Кюльжан с любопытством разглядывали охотников, загорелых, мускулистых людей, с мощными челюстями. Их одежда из звериных шкур сильно топорщилась и висела клочьями. Вооружены охотники были копьями с кремневыми и даже костяными наконечниками. К дубинкам некоторых были привязаны зазубренные, как пилы, подобия гарпунов. Мелькали и дротики с длинными костяными наконечниками, с расщепленным основанием для насада.

Сопровождаемые радостными возгласами женщин и детей, охотники приблизились к пещере. Тут мужчины остановились и начали складывать свою ношу на большие плоские камни, лежавшие у входа. Голову, шкуру и ноги бизона уложили отдельно и так искусно, что казалось, будто животное просто прилегло отдохнуть.

Высокий старик с большим копьем в руках подошел к голове бизона и, положив руку на ее лоб между короткими закругленными рогами, торжественно произнес:

— Отдыхай, старший брат. Ты отдал нам свое мясо, и за это мы тебя благодарим.

Отойдя в сторону, старик стал рядом с женщинами, а все охотники, следуя его примеру, произнося благодарственные слова, поочередно подходили и гладили голову убитого ими бизона.

— Смотри, Валерик, — сказал Вася. — Как в церкви к иконе подходят. Точь-в-точь, как бабушка рассказывала.

— Если нас накормят жареным мясом, я согласен не только погладить, но и поцеловать эту морду, так что я этих людей вполне понимаю, — со вздохом ответил мальчик.

Между тем начался дележ добычи. Ловко работая кремневыми ножами из длинных пластин, мужчины под руководством старика кромсали мясо на мелкие куски и отдавали подходившим женщинам. Никаких споров, никакой толкучки при этом не было. Видно, каждый был уверен, что получит свою долю добычи.

— — Вася! А как же мы? — спросила Кюльжан. — Подходить за мясом или нет?

— Раз мы — «души предков», — убежденно сказал Валерик, — они обязаны нас кормить. Я помню из истории, что они даже должны приносить жертвы.

Раздача мяса закончилась. В пещере ярче запылал огонь. Аппетитно запахло жареным, а дети все стояли в нерешительности.

В это время из пещеры вышла старуха и, не замечая детей, стоявших в тени кустов, принялась громко взывать:

— О! Добрые души наших предков! Вернитесь в нашу пещеру! Вас ждет ваша доля мяса! Придите и возьмите ее!

— Ну, вы как хотите, — заявил Валерик, — а я пойду, раз приглашают. Отказываться, по-моему, просто невежливо.

Этот довод разрешил сомнения Васи и Кюльжан. Застенчиво улыбаясь, они подошли к старухе, и та повела их в пещеру. Теперь обширное жилье было полно людей, но охотники дружелюбно потеснились, и детям досталось лучшее место у костра. Дозор, встреченный удивленными возгласами мужчин, нахально сел около Васи и уставился на куски жарившегося па углях мяса.

Выбрав большую мозговую кость, старуха поднесла ее Васе, видимо, считая его главным, поскольку пес оказывал ему предпочтение перед остальными «душами». Такие же аппетитные куски получили Кюльжан и Валерик, и даже Дозор. Впрочем, Вася, прекрасно понимая ценность трудно добываемой здесь пищи, не допустил собаку к мясу, пояснив, что ей хватит костей, которые останутся после ужина.

Каким вкусным показалось ребятам слегка обуглившееся на огне мясо! Ничего, что не было ножей, вилок, хлеба, даже соли. Неважно, что лица и руки скоро покрылись слоем жира и сажи. Главное, они наелись досыта и вскоре почувствовали страшную сонливость.

Теперь то тут, то там можно было видеть людей, заснувших в самых непринужденных полах. Молодая женщина, набрав руками теплой золы, высыпала ее в небольшую продолговатую ямку, положила в нее, как в кроватку, ребенка и заснула рядом, загородив дитя своим телом. Старуха показала путешественникам на положенную в глубине пещеры большую шкуру, и они с удовольствием на ней растянулись. Кюльжан и Валерик сразу уснули.

Теперь Вася видел только силуэт бодрствовавшей у костра старухи, слышал храп спящих, до смерти уставших охотников да треск костей, азартно обгладываемых Дозором. Незаметно для себя он уснул так же крепко, как и его товарищи.

Не вполне еще отдохнув, Вася вдруг проснулся от невыносимого зуда. Он сел и тогда только открыл глаза. В отверстие пещеры проникал слабый солнечный свет. Мальчик осмотрелся. Его приятели уже проснулись. Валерик яростно чесался. Кюльжан озабоченно осматривала шкуру, на которой они провели ночь.

— Клопы, — сказала она. — Посмотри, Вася! Это сколько здесь клопов! И откуда они только берутся?

— От летучих мышей, конечно, — зевнув, ответил мальчик. Помнишь, нам рассказывал учитель по зоологии, что летучие мыши являются разносчиками клопов и даже клещей. А в пещерах всегда водятся летучие мыши, так что это нормально.

— Может быть, это и нормально, но я буду теперь спать на свежем воздухе, — категорически заявила девочка.

— Я лично предпочитаю, чтоб меня ели клопы, чем какие-нибудь дикие звери, — рассеянно сказал Вася, разглядывая предметы в пещере.

Ночевавшие в ней люди уже куда-то ушли. Спала только старуха, которая ночью дежурила у огня. Ее сменила теперь маленькая девочка, с любопытством глядевшая на растянувшегося рядом с ней Дозора.

Было видно, что пещеру специально приспосабливали для жилья. Пол был гладко выровнен скребками, вдоль стен стояли, вместо скамеек, пожелтевшие челюсти мамонта. Слева от входа, на освещенном солнцем месте, находилось подобие стола, выложенного из каменных плит, плотно подогнанных друг к другу. На нем лежали мелкие предметы из кости и рога, назначение которых детям трудно было определить. В углу стояло несколько берцовых костей животных, их отверстия были заткнуты мохом. Повидимому, в них что-то хранилось. Наконец, Вася увидел небольшую деревянную дощечку с множеством круглых ямочек, слегка обугленных по краям, а рядом палочку с закругленным и также обугленным концом.

— Вот они, первобытные спички, — обрадовался мальчик и только хотел взять в руки заинтересовавшие его предметы, чтоб рассмотреть хорошенько, как в пещеру вошел подросток.

Он дружелюбно улыбнулся, показав ровные белые зубки, и сказал:

— Мужчины готовят праздник бизона. Праздник — это очень хорошо… Пойдем смотреть!

— Как тебя зовут? — спросил Вася.

— Угишти.

— А меня Вася. Ну, будем знакомы, Угишти! — и Вася крепко пожал руку мальчику, удивленному непривычным приветствием.

— Ну, что ж! Пойдемте, посмотрим на бизоний праздник, — предложил Вася Валерику и Кюльжан.

Но девочка решительно запротестовала: ей не хотелось показаться на людях, да еще в праздник, «в таком виде». Она расплакалась, а мальчики совершенно растерялись. К их счастью, проснулась старуха. С минуту она прислушивалась к разговору детей, затем молча достала из углубления в стене несколько маленьких, пушистых шкурок и ловко задрапировала ими Кюльжан. Затем взяла со «стола» кремневую вещицу, оказавшуюся проколкой, и, действуя ею, как шилом, проделала в краях шкурок несколько отверстий. При помощи иглы, выточенной из заячьей кости, скрепила шкурки сухожилиями животных. Теперь Кюльжан оказалась в оригинальном меховом наряде.

— Спасибо, милая бабушка, — воскликнула девочка, обняв старуху.

В ответ на эту ласку та сняла со своей шеи и надела на Кюльжан связку бус из когтей птиц и зубов зверей. Затем вытащила моховую затычку из берцовой кости и высыпала в большую раковину какойто порошок вроде красной охры. Из другой кости добавила немного мозга и, растерев порошок отростком рога, сделала знак приблизиться. Дети доверчиво подошли.

К ужасу Васи, старуха всем им, начиная с Кюльжан и кончая Угишти, начертила какието знаки, на лбу и щеках. Угишти отнесся к этой операции спокойно и по окончании ее повторил приглашение на праздник. Выйдя из пещеры, Вася и Валерик без смеха не могли смотреть друг на друга.

— Я сейчас сотру краску, — сказал Вася, как только они отошли подальше. Но Угишти решительно запротестовал против попытки Васи стереть знаки на лице.

— Нельзя! — сказал он испуганно. — Это родовой знак. Сотрешь - большая беда будет всему роду…

Мальчики уныло покорились.

— Нельзя обижать людей, которые так хорошо нас приняли, — пояснил Вася Валерику. — И я думаю, что эта краска сама скоро слезет. Стоит только хорошенько вспотеть.

Обмениваясь такими замечаниями, они подошли к месту праздника. Это была большая поляна в чаще леса. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, освещали ее голубоватыми косыми снопами, рассыпались яркими пятнами на траве. В центре круга, образованного сидящими женщинами, детьми и стариками, плясали охотники. Их тела и лица были ярко разрисованы черными и красными узорами. У одного из танцующих на голову была одета бизонья маска с рогами. Остальные охотники, вооруженные камнями, делали вид, что преследуют «бизона». Тот ловко уклонялся от воображаемых ударов, и сам наступал на охотников, подражая повадкам могучего, злобного зверя.

Пляской управлял старик, накануне руководивший дележом мяса. В руках у него была большая дымящаяся головешка, которой он как бы дирижировал. Танцующие следили за направлением дыма и двигались все время за ним.

Наконец, изображающий бизона устал и сделал вид, что падает. Охотники, склонившись над ним, взмахнули костяными и кремневыми ножами. Кюльжан вскрикнула от страха и схватила Васю за руку. Но «бизон» остался невредим. Отойдя в сторону, он снял маску и вытер пот, обильно струившийся по его лицу. Маску сейчас же надел другой охотник, и танец возобновился с новой силой. Прошел час, два, три… Танец все продолжался.

— Когда это кончится? — спросил тихо Вася увлеченного зрелищем Угишти.

— Несколько раз придет и уйдет солнце — тогда кончится, — ответил тот. — Мужчины будут танцевать до другой охоты, пока есть мясо.

СХВАТКА В ПЕЩЕРЕ

Людям, к которым попали Вася, Валерик и Кюльжан, изменило охотничье счастье.

Впрочем, Вася прекрасно понимал, что «счастье» тут было ни при чем. Добыча крупного зверя с таким оружием, которое было у первобытных людей, являлось редким случаем. Недаром она воспринималась всем населением пещеры, как великий праздник.

Из рассказов Угишти Вася узнал, что охотникам требуется много времени и труда для того, чтобы выследить зверя, изучить его повадки, любимые тропы, по которым он ходит на водопой. Много времени и сил уходит на устройство ямы, которую надо было вырыть за короткое время, — от водопоя до водопоя животного, — и не только вырыть, но и замаскировать ее ветками и дерном. Не только одному, но и двум — трем человекам сделать это при помощи своих примитивных орудий было не под силу. Поэтому люди шли на охоту большими коллективами.

Даже когда зверь попадал в приготовленную для него ловушку, убить его было не простым делом. Наконечники копий часто ломались о массивную тушу. Большие камни, обделанные в виде треугольника, для нанесения удара, нелегко было поднять. Охота здесь являлась не развлечением, а тяжелым физическим трудом. В случае удачи люди были сыты всего несколько дней, так как каждый член рода имел право на свою долю, независимо от пола и возраста.

Но удачи в последнее время не было, и люди голодали. Как обычно, женщины и дети целыми днями бродили по лесу в поисках кореньев, диких плодов, желудей и ягод. Приносимое ими моментально съедалось.

Вася чувствовал себя донельзя скверно. Не только потому, что был постоянно голоден, так же как и все обитатели пещеры, но и потому, что женщины ежечасно донимали его мольбами послать им еще хорошую охоту. Чтобы умилостивить «капризное божество», старуха сшила одежды из лучших шкурок и Васе, и Валерику. Мальчики мучились сознанием своего бессилия. Положение становилось невыносимым, и дети решили бежать, но помешал неожиданный случай.

Это произошло в один из самых обычных дней, когда в пещере оставались только старики, женщины и дети. Охотники где-то бродили в тщетных поисках зверя. Женщины плели корзины из молодых побегов ивы, принесенных ребятишками. Корзины им были нужны для запаса на предстоящую зиму желудей, которые в дни неудачной охоты часто были их единственной пищей. Старейший на этот раз не пошел с охотниками и, чтобы не сидеть без дела, отделывал на каменном столе листовидный наконечник копья из кремня.

Старухе было совсем плохо. Она лежала у костра и, несмотря на покрывающие ее шкуры, дрожала от холода. Кюльжан не отходила от доброй бабушки и то растирала ее ледяные руки, то прикладывала к ее ногам нагретые в очаге камни. Вася и Валерик мрачно наблюдали за этой картиной. Отощавший Дозор дремал, жалобно поскуливая во сне.

Бесшумно вошли в пещеру охотники, вернувшиеся после очередных неудачных поисков. Избегая взглядов женщин, они сразу же подсели к старейшему и стали с ним тихо о чем-то совещаться. Как ни старался Вася узнать, о чем идет речь, он не мог разобрать ни одного слова из их разговора. Старейший отложил свою работу и внимательно слушал охотников, покачивая седой головой. Видимо, он колебался, но охотники настаивали, и он, встав, протянул руку к своему посоху, который брал только в торжественных случаях.

Все поспешно поднялись. В наступившей тишине старейший медленно и печально произнес:

— Слушайте, меня, дети и дети детей моих. Души предков разгневались на нас, и наши рты забыли вкус мясной пищи. Ноги наших охотников ослабели и не могут пойти далеко за крупным зверем. Смерть грозит нашему роду. Чтобы спасти жизнь всех, по обычаю должен умереть самый старый и самый слабый из нас.

Взоры всех присутствующих обратились к лежавшей у костра старухе.

— Что это они затевают? — с испугом прошептал Валерик.

— Твое слово, мать! — обратился в это время к старухе старейший.

— Пусть будет так, как велит обычай, — еле шевеля губами, ответила та.

— Чья рука должна помочь тебе уйти к душам предков? — продолжал старейший.

Старуха медленно обвела глазами присутствующих. Взгляд ее остановился на высоком охотнике, который с видимым волнением следил за этой сценой.

— Пусть мой старший сын… — устало проговорила она и, закрыв глаза, откинулась на шкуру.

— Пусть будет так, — заключил старейший. — Женщины и дети, покиньте пещеру!

Кюльжан, только теперь поняв страшный смысл происходящего, отчаянно зарыдала и, бросившись к старухе, крепко обняла ее.

— Не дам… Не дам бабушку… — кричала она, захлебываясь слезами.

— Стойте! — закричал и Вася, бросаясь к обступившим старуху охотникам. — Если только вы убьете эту женщину… (Вася мучительно соображал, чем ему напугать изголодавшихся людей, чтоб страх пересилил их голод)… Если вы съедите ее… Вы все умрете страшной смертью… — выпалил он первое, что пришло ему в голову.

Охотники стояли в нерешительности. Взгляды всех обратились к старейшему.

— Что же делать нам, о великие души предков? — спросил тот дрожащим голосом. На такой вопрос мальчик, конечно, не мог сразу ответить, поэтому он оказал, что ему надо посоветоваться с другими душами.

Согласившись подождать, охотники сели вокруг костра и скоро задремали. Вася сжал руками голову и опустился на шкуру возле Валерика. К нему сейчас же подошла Кюльжан.

— Что же ты можешь для них придумать? — сквозь слезы сказала девочка. — Может быть, отдадим им Дозора? Я видела, как они на него посматривают.

Вася отчаянно замотал головой. К нему подошел старейший.

— Может быть, ты хочешь еще посоветоваться с нашими тотемами? — предложил он участливо.

Не понимая, что это значит, Вася все же кивнул головой.

"Все-таки отсрочка времени", — с облегчением подумал он.

Старик разбудил трех охотников и что-то сказал. На их лицах выразился суеверный страх. Однако охотники послушно встали, взяли свои копья и охапку смолистых сосновых лап, лежавших у входа в пещеру. Старейший взял приспособление для добывания огня и сделал знак следовать за ним. Ошеломленный мальчик подчинился.

Выйдя из пещеры, старейший, Вася и три охотника долго пробирались сквозь густую чащу дремучего леса и, наконец, вышли к цепи известковых нагорий, покрытых редким кустарником. Старейший раздвинул кусты, и Вася увидел узкую щель в почти отвесной стене. Старик с трудом пролез в нее, Вася послушно сделал то же. За ними последовали охотники, и все вступили в длинный, узкий ход, проточенный дождевой и снеговой водой. Ноги их поочередно погружались в наносные отложения то из илового суглинка, то из песка и гравия. Местами пол пещеры становился твердым, как асфальт, настолько затвердел покрывающий его известковый натек.

Несмотря на окружающую их темноту, старик уверенно шел вперед. Очевидно, этот путь ему был хорошо знаком. Вася шел, держась за край его мехового плаща.

Внезапно он почувствовал прикосновение к своим ногам чегот-о живого и мягкого и чуть не вскрикнул от испуга, но тут же успокоился, узнав знакомое прикосновение к руке теплого, влажного языка.

«Молодец, Дозор! Не оставил своего хозяина», - подумал мальчик, сразу почувствовав себя бодрее.

— Моя собака идет со мной, — тут же предупредил он старейшего. Тот ничего не ответил, но Вася понял, что старик не протестует против присутствия его четвероногого друга.

Идти становилось все труднее. Ход все суживался, а по пути начали попадаться обломки скалы, камни, слои щебня. Старик пошел медленнее, осторожно ощупывая дорогу своим посохом. Наконец, он остановился, и Вася услышал жужжание, звуки трения деревянной палочки в углублении доски. Скоро в темноте замелькали искорки. Старик подложил кусочек сухого моха, и мох затлел. Один из охотников раздул его, поджег сосновую ветку. Свет ослепил уже привыкшие к темноте глаза Васи, и он невольно прикрыл их руками. Только спустя мгновение он смог осмотреться. Ход уперся в стену с зиявшим в ней круглым отверстием вроде окна. Старик пролез в него. Его примеру последовали остальные. Дозор легко прыгнул за ними и тут же звонко залаял. Ему ответило гулкое эхо.

Вася увидел, что они находятся в большом подземном гроте с черневшим в глубине зеркалом небольшого озера, образовавшегося от стока воды. Яркий свет факела отразился в его смоляно-черной поверхности, радужными искрами преломился в огромных кристаллах горного хрусталя, свисавшего красивыми щетками со стен подземного зала.

Высоко под сводами послышался мягкий шелест, и большие летучие мыши налетели на людей. Бешено лая, Дозор старался подпрыгивать как можно выше, пытаясь схватить странных зверьков.

Защищая голову руками, старик и его спутники торопливо шли дальше, минуя целую вереницу зал подземного дворца. Наконец, они остановились.

— Здесь! — сказал старик.

Вася изумленно вытаращил глаза. Перед ним был целый склад медвежьих черепов. Каждый череп был аккуратно вложен в углубление стены, явно искусственного происхождения. Над каждым черепом был начертан потемневший от времени знак, сделанный, видимо, кровью. Ни один знак не повторялся дважды. Весь пол пещеры был покрыт костями животных, среди которых Вася заметил несколько и человеческих полуразрушенных скелетов. Мальчик перевел на старика вопрошающий взгляд.

— Это наши тотемы, — сказал старейший. — Ты видишь головы зверей, которые в течение долгого, долгого времени отдавали свое мясо нашему роду. Священные знаки над ними — имена великих охотников, которые погибли от зубов и когтей зверя.

— Ага! Значит, это охотничьи трофеи, — догадался Вася.

— А как же эти звери отдавали свое мясо вашему роду? — спросил он, стараясь подражать оборотам речи старейшего.

— Охотник приходил сюда со старейшим в роде и чертил на стене священный знак, — ответил старик, видимо, удивляясь, что Вася не знает такой простой вещи. Тогда к нему выходил зверь, и охотник уговаривал его накормить род. Иногда зверь соглашался, иногда нет. И тогда умирал охотник. Теперь ты должен начертить священный знак на этой скале.

Вася всмотрелся. Большая часть скалы была покрыта множеством изображений какого-то четвероногого. Эти рисунки напоминали детскую мазню, но все же в них можно было признать изображение животного. Очевидно, художник наносил рисунки просто пальцем, макая их в черную, красную и белую краски.

"Ну, если дело только в этом, — обрадовался про себя мальчик, — то я смогу нарисовать и получше. Но где взять краску?"

Один из охотников, вся грудь которого была покрыта страшными шрамами от когтей зверя, как будто угадав затруднение Васи, вытащил из-за своего мехового пояса маленькую мозговую кость с растертой в ней краской.

Вася обмакнул в нее палец и, поднявшись на цыпочки, занялся рисованием, стараясь подражать рисункам, находящимся у него перед глазами. Закончив свою работу, он отошел в сторонку, критически осмотрел свое творение и, ожидая одобрения, горделиво потупился. Но охотники молчали, как будто ожидая еще чего-то.

"Наверное, я что-то не так сделал", — подумал Вася и вопросительно взглянул на старика.

— Ты только вызвал дух великого зверя, — сказал старейший. — Теперь надо его убить.

"Фу! Как это я забыл! — чуть не воскликнул вслух мальчик. — Ведь я же читал про колдовские обряды первобытных людей. Они верили, то есть, верят, что для удачной охоты надо пронзить копьем изображение зверя. Сделаю это. Авось, они ободрятся".

И, взяв из рук охотника копье, Вася острием наконечника перечеркнул свой рисунок.

Неистовый, хриплый лай Дозора, слившийся с диким ревом какого-то зверя, оглушил мальчика. В испуге он обернулся. Откудато из бокового хода, преследуемый собакой, появился большой косматый медведь. Увидя людей, он поднялся на дыбы. Злобно сверкали налитые кровью маленькие глазки. С морды клочьями падала пена. Вася почувствовал, что у него похолодело в животе. Мощным ударом лапы медведь отбросил Дозора с такой силой, что пес, перекувыркнувшись через голову, отлетел как мяч к стене пещеры и, стукнувшись об нее, жалобно заскулил.

Медведь приближался к людям. Рычащая косматая морда была уже так близко, что мальчик ощущал горячее, шумное дыхание зверя. Однако тот медлил. Его глаза были устремлены на горящую в руках охотника сосновую ветку.

— Огонь! Все звери боятся огня!

Вася схватил сразу две большие сосновые лапы, торопливо прижег их и, зажмурясь, ткнул почти в самую морду зверя. Страшно рявкнув, зверь отступил.

— Ага! Не нравится! — воскликнул Вася, сразу ободрившись. — Наступайте, дяденьки! Жгите его хорошенько!!!

Не столько слова, сколько пример, поданный мальчиком, возымел свое действие. Охотники хлестали горящими ветками обезумевшего медведя, и в его рычании уже звучала не столько ярость, сколько страх. Сразу в нескольких местах задымилась его длинная шерсть. Медведь метался по пещере, преследуемый осмелевшими, почуявшими желанную добычу охотниками.

Ловко прицелившись, охотник с грудью, изуродованной шрамами, воткнул копье в глаз зверя. Окривевшее животное бросилось на него и ударом лапы сорвало с его головы часть кожи, вместе с ухом и волосами.

Обливаясь кровью, раненый медведь, шатаясь, сделал несколько шагов в сторону и упал. Охотники, забыв свой первоначальный, почти суеверный страх, наносили зверю меткие удары копьями, бросали большими камнями, ловко увертываясь от ответных бросков медведя.

Скоро медведь был ослеплен полностью и уже не мог сопротивляться. Он лежал на полу пещеры, вздрагивая от наносимых ему ударов, слегка подергивая большими лапами. Васе он уже внушал не страх, а жалость.

Своим кремневым ножом старейший с трудом проткнул медведю горло. Алым фонтанчиком брызнула кровь. Неожиданная охота закончилась победой людей.

С видимым наслаждением изголодавшиеся, измученные охотники пили теплую дымящуюся кровь. Потом старейший, смочив в ней палец, начертил на лбу Васи какойто знак и сделал такую же метку над рисунком, изображенным мальчиком на скале. Только выполнив этот обряд, старик подошел к пострадавшему в схватке с медведем охотнику. Тот еле дышал. Лицо его стало синевато-белым. Резко заострились нос и подбородок. По мускулистому телу пробегали легкие судороги. Они становились все реже и слабей. Наконец, он вздрогнул всем телом, вытянулся и остался недвижим.

Любовной рукой старик опустил веки на остановившиеся глаза умершего и подал охотникам знак. К великому изумлению Васи, те положили на бок тело, согнули ему ноги в коленях и руки в локтях, придав ему позу спящего. В этом положении они связали его снятыми с себя полосками шкур.

— Так ему будет удобнее отдыхать, — пояснил старейший. Дозор, с аппетитом вылизывавший лужу медвежьей крови, подошел к трупу охотника, сел возле него и вдруг протяжно, по-волчьи, завыл.

Печальная процессия медленно подвигалась к жилищу людей. Четверо мужчин на сплетенных из веток носилках несли тело охотника. За ними шли остальные, сгибаясь под тяжестью обильной добычи.

Скорбным молчанием встретило их население пещеры. Только самые маленькие, не обращая ни на что внимания, тянулись ручонками к большим кускам сала и мяса. Остальные как будто забыли о давно терзавшем их голоде.

Женщины, окружив опущенные на траву носилки, с суеверным страхом смотрели на изуродованную голову покойника. Мужчины углубляли яму, вывороченную корнями дуба, поваленного грозой.

Вася наскоро посвятил своих товарищей во все подробности приключения, происшедшего с ним в пещере, и теперь наслаждался заслуженным отдыхом. Потом их внимание переключилось на погибшего охотника, и они вместе со всеми стали наблюдать за подготовкой к похоронам.

Старые женщины натирали тело покойного густым слоем красной охры, заменяя этим отсутствие праздничной одежды. Украшали его связками раковин, костяных бус. Не столько печаль, сколько страх перед таинством смерти выражались в каждом их жесте и взгляде.

Затем мужчины взяли украшенное тело и в том же согнутом положении, придававшем покойнику вид спящего, опустили в могилу. Рядом с трупом было положено копье, кремневый нож и по куску сала и мяса. Затем все члены рода стали руками забрасывать могилу землей, пока на месте ямы не образовался небольшой холм.

— Знаете что? — сказал Вася, отозвав в сторону Валерика и Кюльжан. — Теперь самое время нам отсюда исчезать. После того, что случилось в пещере, они совсем вообразят, что я колдун. Ведь надо же было случиться такому совпадению, что Дозор в это время выгнал на нас медведя.

— Куда же мы теперь направимся? — спросил Валерик.

— Туда, где люди уже занимаются земледелием, — быстро сказала Кюльжан. — Если бы вы, мальчики, знали, как мне хочется съесть хоть маленький кусочек хлеба!

— Значит, ты хочешь попасть в следующую ступень родового строя, — сделал вывод Вася. — Кстати говоря, именно женщинам принадлежит заслуга открытия пользы земледелия.

— Ну, это уж ты слишком, — запротестовал Валерик, в котором, видимо, проснулось мужское самолюбие.

— Ничего не слишком. В истории ясно об этом сказано. Мужчины первобытно-общинного строя занимались сперва преимущественно охотой, а женщины - сбором разных дикорастущих злаков. Отсюда один шаг до того, чтобы сообразить, что чем искать эти злаки наугад, лучше посадить их семена в определенном месте и пользоваться урожаем. Мы с вами находимся сейчас в таком месте, где природные условия затрудняют развитие земледелия, но если очутиться где-нибудь южнее, скажем, в том месте, где у нас Киевская область, там уже будет самый настоящий матриархат. Это мы ведь еще в пятом классе проходили.

— Помню, — сказал Валерик. — Это когда во главе рода стоят женщины.

— Вот именно. И сейчас мы с вами увидим, как они управлялись со своими обязанностями. Возражений нет? Принято единогласно. Значит, мы отправляемся в поздний неолит[8].

СЕКРЕТ БОЛЬШОГО ДОМА

Широкий степной простор расстилался теперь перед путешественниками. В легких золотисто-розовых облачках медленно спускалось к горизонту солнце. Кружевно-белые гроздья медуницы испускали сладкий аромат. Из высоких степных трав приветливо глядели васильковыми глазками цветы дикого цикория, белели звезды ромашек, алели головки маков.

Кюльжан, вся розовая в свете вечерней зари, восторженно запела:

Как хороша ты, степь моя,

В лучах пурпурного заката…

Ты мне напомнила края,

Где я родилася когда-то.

Полынью терпко дышишь ты

И меда нежным ароматом….

И унесли меня мечты

В мой Казахстан, в мой край богатый.

— Кроме полыни, сестренка, я вижу здесь еще и пшеницу, — радостно сказал Вася.

— Где?

— Вот, вот и вот! — И мальчик показал на несколько довольно чахлых колосков, еле видных в густой траве. Валерик только пожал плечами.

— Это дикорастущие, наверное, — сказал он, с сомнением поглядывая на колосья с еще зелеными молочными зернами. — Никаких следов ухода за ними я не вижу.

— Так сейчас увидишь, — решительно заявила девочка. — Довольно лодырничать!

И ухватив кустик молочая, Кюльжан вырвала его с корнем.

— Бедненькие, — нежно приговаривала она, обращаясь к колоскам. — Совсем вас заглушил противный бурьян. Сейчас вам будет светлее и просторнее.

Так приговаривая, девочка старательно вырывала то вьюнок с его цепкими плетьми, покрытый бело-розовыми «граммофончиками», то терпко пахнущий куст полыни. Мальчики так же азартно занялись прополкой. Они разогнули спины только тогда, когда начало больно саднить ладони, порезанные острыми стеблями, и с удивлением заметили, что солнце почти закатилось. От узкой ленты реки, вьющейся вдали, плыл низкий туман, увлажняя каплями росы степные травы. Сильнее стал слышен аромат цветов. Приветливо зеленевший на горизонте лесок таинственно потемнел.

— Конечно, можно ночевать и здесь, — в раздумье сказал Вася, — но я не уверен, что в том лесочке нет волков.

— Про волков ничего не знаю, — ответила Кюльжан, прислушиваясь, — но коровы там есть.

— Голодной куме — молоко на уме, — засмеялся Валерик, но тут же застыл с раскрытым ртом. Совсем явственно он услышал мычание приближающегося стада.

— Молоко! Молоко! Тут есть молоко! — запела Кюльжан, хлопая в ладоши.

Откуда-то из-за леса показалось небольшое стадо. За солидно вышагивающим быком двигались маленькие пестрые коровки. Шествие замыкали несколько пастухов и здоровенный пес.

— Ну, Дозор! Наконец-то ты очутился в родственной компании, — засмеялся Вася. — Соскучился, поди, по собачьему обществу.

Дозор, как бы соглашаясь с мнением мальчика, восторженно лая, бросился к стаду и тут же покатился клубком вместе с вцепившимся в него «родственником». Дети поспешно бросились на выручку. С другой стороны на место происшествия спешили пастухи. С трудом разняв рассвирепевших собак, старший пастух с любопытством разглядывал стоящих перед ним ребят, прикрытых звериными шкурами. Сам он был одет почти так же, но кожа, из которой были сшиты его штаны, мехом внутрь, а не наружу, была хорошо выделана и не топорщилась, а мягко облегала его фигуру. На ремне висел костяной нож правильной формы, а не заостренная пластина, как это было у первобытных людей.

— Откуда вы? — спросил пастух, закончив свой осмотр.

Вася не знал, что ответить. Выручил Валерик. Скорчив жалобную гримаску, он повел рассказ об умершем с голоду племени, из которого в живых остались лишь их трое. О том, как они много дней и ночей шли наугад, питаясь только травами и ягодами, и, в заключение, попросил дать им приют и пищу, хоть на самое короткое время.

Пастух сочувственно выслушал рассказ мальчика. Старший предложил детям идти с ними до стоянки, но предупредил, что вопрос о приеме их в Большой Дом будет решать Старшая Мать.

На первый случай это вполне устраивало путешественников, и они последовали за пастухами, спешившими догнать ушедшее вперед стадо.

— Ай да Валерик! — удивлялся вслух Вася. — Не знал я за тобой таких талантов! Артист. Настоящий артист!

Но Кюльжан не разделяла его восхищения.

 — Не стыдно ли так врать? — возмущалась она. — Лучше бы уж молчали. Пастухи подумали бы, что мы их не понимаем и все равно взяли бы с собой.

Мальчики, заспорив с ней, незаметно подошли к речке. Их оглушил радостный хор лягушек, и немедленно облепили тучи комаров. Энергично работая хвостами, коровы жадно пили воду. Вася, Валерик и Кюльжан шлепали себя и друг друга ладонями, спасаясь от комаров. Наконец, они добрались до стоянки.

Это действительно был довольно большой дом, около тридцати метров в длину и не менее двадцати метров в ширину. Его чуть наклоненную в одну сторону крышу поддерживали бревенчатые столбы. Стены были сделаны из прутьев и камыша, обмазанных глиной. Вблизи дома находился плетневый загон для скота, но навесов и сараев не было.

Огромные псы всех мастей и калибров встретили Дозора негодующим лаем. Видя, что его четвероногому другу угрожает опасность закончить свое путешествие на этом этапе, Вася отчаянно закричал. К нему немедленно присоединили свои голоса Кюльжан и Валерик.

Высокая мускулистая женщина в платье, сплетенном из волокон какого-то растения, услышав крики детей, вышла навстречу стаду. Ударом хворостины она разогнала свору собак и теперь внимательно рассматривала пришельцев. Крупные, правильные черты ее лица, энергично очерченные черные брови, добрые карие глаза произвели на ребят самое хорошее впечатление. Кюльжан подошла поближе к женщине, та ласково склонилась над нею, и их черносмоляные косы на миг смешались.

«Старшая Мать», как почтительно назвал ее старый пастух, видимо, обладала добрым сердцем. Выслушав его рассказ о встрече с детьми, она повела неожиданных гостей к разложенному у дома костру, усадила их в общий круг с другими ребятишками и, ласково кивнув, поспешила вернуться к стаду.

— Ну, кажется, мы устроимся здесь неплохо, — с облегчением сказал Валерик. — А ты еще сердилась на меня, Кюльжан!

Но девочка не ответила. Ее внимание привлекли подвешенные над огнем глиняные горшки в форме круглых котлов, в которых булькало какоето варево.

— Почему стенки котлов в каких-то ямочках? — недоумевала она. — Для красоты, что ли?

Тут и мальчики обратили внимание на то, что бока котлов были сплошь покрыты округлыми ямочками, так что напоминали собой медовые соты. Девочка, чуть постарше Васи, мешавшая в этот момент длинной деревянной ложкой варево, засмеялась.

— Какие глупые, — сказала она куда-то в сторону. — Разве они не знают, что в таком горшке зерна варятся скорее?

— Ага! — сказал Вася обидчиво, обращаясь к Кюльжан. — Конечно, от ямочек стенки горшка делаются тоньше, и вода закипает быстрее. А если бы эта девочка пришла к нам в гости, ей было бы еще труднее понять, как устроены наши вещи, но я бы над ней не смеялся.

Маленькая повариха вспыхнула и стала сосредоточенно рассматривать свои босые ножки.

Но внимание Кюльжан было уже обращено в другую сторону.

— Посмотри, Вася, — сказала она. — Здесь коров доят мужчины.

Действительно, кроме Старшей Матери ни одна из женщин даже не подошла к стаду, находившемуся уже в загоне.

В это время пастухи, спутав мочальными веревками задние ноги коров, торопливо доили их. С другой стороны коров еще торопливее сосали подбежавшие к ним телята. Некоторые животные яростно сопротивлялись дойке. То одна, то другая корова, порвав путы, выбивала ногой из рук доильщика глиняную чашу, и добытое с трудом молоко выливалось на землю.

— Да! Доение здесь - нелегкая работа, — вздохнул Вася. — Женщине не справиться с таким диким животным.

— И доят здесь по старинке, — вздохнула Кюльжан. — Еще моя бабушка так доила: с одной стороны она, с другой теленок.

Было уже совсем темно, когда доение закончилось. Все принесенное молоко было сразу вылито в варево, снятое с огня. Теперь к костру подошли и взрослые. Старшая Мать, вооружившись большим деревянным ковшом, черпала из котлов и наливала в глиняные чашки кашу из зерен ячменя. Другие женщины принимали чашки и ставили их перед мужчинами и детьми.

— Какая большая у них семья, — шепнул Валерик. — Целый колхоз, или, в крайнем случае, бригада.

Ужин начался. К каждой чашке полагалась одна деревянная ложка, которой ели по очереди шесть-восемь человек.

Когда вся каша была съедена, одна из женщин собрала посуду и направилась с ней к протекавшему ручью. Кюльжан поспешно вскочила на ноги.

— Я помогу ей мыть чашки, — сказала она в ответ на вопросительный взгляд Васи. — Я так соскучилась сидеть без дела!

И, сорвав на ходу пучок травы, девочка поспешила за ушедшей.

— Да, — сказал Вася. — Нам тоже надо браться за какую-нибудь работу. Не можем мы тут сидеть дармоедами!

— Утро вечера мудренее, — ответил, позевывая, Валерик. — Если здесь живут, как в колхозе, кто-нибудь должен распределять и работу. Завтра спросим у этой Старшей Матери, что нам делать.

Светили звезды, и яркая полная луна плыла сквозь легкие облачка. Ее лучи красиво серебрили мокрые от росы листья деревьев. Уже почти все жители скрылись в доме, когда к мальчикам вернулась Кюльжан.

— Ну, вот мы и устроились с ночлегом, — сказала она. — Тетя, которой я помогала мыть посуду, сказала, что мы будем ночевать с нею, у нее есть свободное место. Вчера она выгнала отца своих детей.

— Почему это выгнала? Так не бывает.

— Нет, бывает, — возразила Кюльжан. — Тетя сказала, что он плохой охотник и стадо пасти не хочет, все время спит. Она оставит детям лепешку, а он отнимет и сам съест.

Женщина в это время отнесла посуду и вернулась за детьми. Сперва она забрала своих: одного на руки, другого — взяв за ручонку, потом кивнула головой нашим путешественникам, предлагая следовать за нею. Один за другим они переступили порог Большого Дома. Виновато поджав хвост, с ними шмыгнул и Дозор.

В полной темноте, держась друг друга, дети шли гуськом за женщиной. Она привела их в маленькую каморку с крошечным отверстием вместо окна. Дети почувствовали, что ступают по мягкой шкуре.

— Здесь будете спать, — сказала коротко уставшая за день женщина.

Опустившись на шкуру, Вася пошарил вокруг руками и обнаружил твердый валик из скатанной шерсти для изголовья. Примерился на нем — удобно ли будет? И мгновенно уснул.

Мальчик проснулся, почувствовав, что кто-то грубо и настойчиво тащит его за ноги. Он услышал тихое рычание Дозора и окончательно пришел в себя.

Было еще очень рано. В отверстие, заменявшее окно, вместе со свежей струей утреннего воздуха лился голубоватый рассвет. В дверях, вернее, на фоне шкуры, отгораживавшей каморку, стоял высокий, но какой-то нескладный мужчина с рыжеватой всклокоченной шевелюрой, в меховых штанах, торчавших клочьями. Это он тащил Васю за ноги из помещения. При этом он прыгал на одной ноге, отбиваясь другой от наседавшего Дозора. Все это показалось мальчику не столько страшным, сколько смешным.

— Наверно, отец, место которого мы заняли, — подумал Вася. — Но ведь мы же не самовольно… Нас пригласили.

Мальчик рванулся из рук незадачливого хозяина, нечаянно задев малыша, спавшего рядом. Тот немедленно заголосил. Женщина проснулась. С минуту она молча глядела на непрошенного посетителя, потом нехотя встала, молча взяла его за спутанные космы волос и выставила из помещения. Затем она взяла каменную чашу с небольшим углублением, зачерпнула рукой из стоявшего рядом кувшина горсть ячменных зерен и, высыпав их в чашу, принялась усердно растирать каменным пестом.

Васе было неловко оставаться праздным наблюдателем, и он предложил свою помощь. Пест был очень тяжел, зерна сперва выскакивали из этой примитивной зернотерки, но мальчик быстро освоил это несложное дело. Женщина принесла ему чашку, в которую нужно было высыпать готовую муку, и пошла по своим делам.

Вася старался изо всех сил. Скоро ему стало жарко, устали руки, но прекращать работу было стыдно. Он очень обрадовался, когда, услышав стук песта, проснулись Валерик и Кюльжан.

— Давай помогу, — предложила сразу девочка, взглянув на измученное лицо Васи.

— Пусть лучше Валерик меня сменит — пест очень тяжелый, — прерывающимся голосом возразил тот.

— Это не мужская работа, — запротестовал Валерик.

— Как тебе не стыдно, — вспыхнула Кюльжан. — Вот я скажу этой женщине, чтоб она не давала тебе лепешек, которые напечет из этой муки. Кто не работает, тот не ест!

— Уж и пошутить нельзя. — Давай, сменю, что ли!

И он начал лениво долбить пестиком в ступке. Зерна так и брызнули в разные стороны. Возмущенная девочка вырвала у него пест и усердно принялась за работу. Сменяя друг друга, она и Вася натолкли почти полную чашку муки. Валерик обиженно сопел и старался не смотреть на товарищей.

В азарте дети не заметили, что за ними издали наблюдают приютившая их женщина и Старшая Мать. Подойдя к ним, Мать, ласково проводя рукой по раскрасневшемуся личику Кюльжан, сунула ей и Васе по горсти диких сушеных груш и, взяв чашку с мукой, удалилась вместе с женщиной, не удостоив Валерика даже взглядом.

— Вот нас уже и премировали, — засмеялся Вася, грызя твердую, как дерево, грушу. — А ничего грушки! Угощайся, Валерик!

Но тот самолюбиво отверг угощение.

— Пойдемте, посмотрим, что это за дом! — предложил Вася, покончив с грушами, а то ночью мы ничего и не видели. Здесь, как будто, делать больше нечего.

Приподняв шкуру, служившую дверью, они вышли в общее помещение. Часть его была отгорожена такими же шкурами. Видимо, в нем жило несколько семей. Твердый пол внутри дома был сделан не только из утрамбованной, но даже и обожженной глины. В конце дома у выхода наружу был сложен каменный очаг, наверно, служивший зимней кухней. В углу лежали каменные топоры различных форм и размеров. Они были неплохо отшлифованы. Топорища были крепко привязаны к топорам через просверленные отверстия. Некоторые топоры напоминали скорее мотыги, на них были следы земли, и дети догадались, что обитатели дома этими мотыгами разрыхляют землю для своих посевов.

— Острога! — воскликнул Вася, вытаскивая длинное острие из кости с зазубринами на конце.

— Между прочим, — сказал Валерик, — мы с папой били рыбу острогой на Дальнем Востоке. Ночью сядем в лодку, зажжем факел… Рыба на свет подплывает совсем близко… Бей ее на выбор…

— Языком-то ты бить горазд, — насмешливо сказал Вася. — Это, конечно, легче, чем каменным постом.

Валерик покраснел и умолк.

— Пойдемте, посмотрим, что в другом конце дома, — предложила Кюльжан. И она, не ожидая их согласия, повернула обратно. Мальчики и не отстававший от них ни на шаг Дозор последовали за нею. Они дошли до висевшего поперек большого занавеса, сшитого из нескольких шкур.

— Не знаю, можно ли сюда заходить? — нерешительно оказала девочка. — Вдруг там кто-нибудь живет?

Дети прислушались, но до них не доносилось ни звука. Поколебавшись немного, Вася приподнял занавес, и они вошли в небольшое помещение ровной, почти квадратной формы, пол которого был весь устлан коровьими шкурами. Сквозь окошко, находившееся под самой крышей, проникал еще розоватый солнечный луч. Он падал прямо на каменный алтарь, расположенный у противоположной стены. На алтаре красовалась выточенная из кости статуя очень толстой женщины. Ее окружали вылепленные из глины изображения коров, овец и свиней.

— Игрушки! — воскликнул Валерик. — Наверно, у них здесь детские ясли! — И он, схватив одну из фигурок, начал рассматривать ее со всех сторон.

— Положи сейчас же на место, — строго сказал Вася. — Это не игрушки, а, наверно, как у тех людей, живших в пещере, тотемы. Только там были изображены дикие звери, а здесь — домашние животные.

— И эта толстая женщина из кости — тоже священная? — осведомился Валерик.

— Конечно, — сказала Кюльжан. — Мы же учили в истории: в это время в каждом доме было изображение женщины — праматери рода, дух которой охраняет жилище от врагов и вообще от всяких бед. Ей даже молятся, чтобы она послала урожай…

— Я чтот-о нигде такого не читал, — упрямился Валерик.

— Потому что ты, наверно, читаешь с пятого на десятое. А вот в том углу я вижу еще что-то интересное!

Там стояли большие горшки и сосуды из обожженной глины. Их бока были украшены разными узорами. В одних, как, заглянув, обнаружили дети, были зерна ячменя и пшеницы, в других — дикие сушеные фрукты. Два больших сосуда с узким горлом были тщательно заткнуты деревянными затычками. Вася с усилием вытащил одну, из сосуда со свистом и шипением вырвалась пена.

— Пиво! — воскликнул удивленно Вася. — Наверно, приготовлено к какомунибудь празднику.

— Неплохо бы попробовать, — облизнулся Валерик.

— Я тебе попробую! — пригрозила Кюльжан. Она поспешно заткнула сосуд пробкой и старательно вытерла следы пены, упавшей на его крутые бока.

— Нехорошо, что мы вошли сюда без спроса, — добавила девочка.

— Пойдемте скорее обратно. А что это ты все руки держишь за спиной? — Кюльжан обратила внимание на неестественную позу Валерика. — Ты, наверно, взял что-нибудь? Положи сейчас же на место!

Но мальчик упрямо попятился к стене.

— Стань, сестренка, у двери, — сказал Вася. — Я его сейчас поймаю.

И Вася, смеясь, бросился к товарищу. Тот метнулся в сторону и побежал за алтарь. При этом Валерик невольно разжал руки. В правой руке была острога, которую они рассматривали несколько минут тому назад.

— Стащил! — возмущенно воскликнул Вася. — Ну! Задам же я тебе сейчас!

Он яростно кинулся за Валериком и в тот же миг с удивлением и страхом увидел, что тот проваливается в неведомое подземелье вместе со шкурой, на которую ступил.

ВАЛЕРИКУ НЕ НРАВЯТСЯ ОБЫЧАИ РОДА

Это произошло так неожиданно, что ни Вася, ни Кюльжан не успели даже вскрикнуть. Вытаращив глаза, они стояли несколько мгновений, не смея шевельнуться. Им казалось, что при малейшем движении с ними случится то же самое. Из столбняка их вывело новое «чудо» — появление из-под земли головы Валерика.

— Ну, что вы стоите, как идиоты? Помогите мне отсюда выбраться!

Эти слова, в которых не было ничего сверхъестественного, привели Васю в себя, и он осторожно пошел к Валерику.

— На этом месте, оказывается, вовсе нет пола, — уточнял обстановку Валерик. Тут просто погреб, покрытый шкурой. Я на нее ступил и провалился. Здесь яма, а дальше я вижу какой-то ход…

Присев на карточки, Вася заглянул и погреб. Валерик стоял на небольшом камне — значит, яма была глубиной всего в человеческий рост.

— Ну, дай же мне руку, — нетерпеливо сказал Валерик. — Ты что? Думаешь, что я хотел взять острогу «насовсем»? На что она мне? Я только хотел попробовать набить ею рыбы, чтобы вы не дразнили меня дармоедом. А потом бы я отнес ее на место. Ну, помоги же мне вылезти! Здесь нет ступенек.

— Постой, Валерик, — сказал Вася, окончательно придя в себя. — Я хочу посмотреть, что там за ход. Куда он ведет? Посторонись, я сейчас спрыгну к тебе, а потом, когда посмотрим, что там такое, я подсажу тебя, ты вылезешь и вытащишь меня.

— И я с вами, — заявила Кюльжан.

— А если тут будет что-нибудь страшное?

— Всем вместе не страшно, — упрямо ответила девочка.

Зная настойчивый характер Кюльжан, Вася не стал тратить времени на уговоры. Он помог ей спуститься вниз, потом спрыгнул сам, стащил за лапы Дозора и с любопытством осмотрелся.

— Оружие! — воскликнул он. — Смотрите! У них здесь склад оружия.

У стены погреба стояли большие луки с ослабленными тетивами. Рядом лежали берестяные колчаны, наполненные стрелами с костяными и кремневыми наконечниками.

Дети долго рассматривали эти предметы, удивляясь тому, как  искусно они сделаны. Дозор, обнюхав оружие, не нашел в нем для себя ничего интересного и презрительно сел к нему спиной.

— Если б Дозор мог догадаться, что с этим ходят на охоту, он бы скакал, как бешеный, — сказал Вася. — Стоит охотнику снять ружье, его собака сразу понимает, в чем дело, и рвется к выходу.

Дозор между тем ринулся в темноту неведомо куда ведущего подземного хода.

— Правильно, — с удовольствием отметил Вася. — Пусть сделает разведку.

Пес очень скоро вернулся, и мальчик понял, что собака ничего для них опасного не обнаружила. Став на камень, Вася аккуратно прикрыл отверстие погреба шкурой, и дети оказались в темноте. Они смело двинулись по сырому и тесному проходу, зная, что впереди идет собака, которая, конечно, даст сигнал тревоги при первом же признаке опасности. Но все обошлось благополучно, видимо, это был запасной выход из Большого Дома, он вывел ребят па берег реки. Солнце уже порядочно припекало. Река у берегов была тенистой и мелкой, но зато дальше ее воды сверкали так заманчиво, что удержаться от искушения искупаться было просто невозможно.

— Только быстренько, — строго сказал Вася, срывая с себя заскорузлую одежонку.

Зажмурившись от удовольствия, он ринулся в желанные прохладные струи реки. Валерик моментально последовал его примеру, но, не умея хорошо плавать, он предпочел барахтаться у самого берега.

Несколько минут Кюльжан с завистью смотрела на весело плескавшихся товарищей, потом, отбежав в сторону, торопливо разделась и, наверстывая упущенное время, легко и быстро поплыла на середину реки. Лежа на боку, она двигалась в воде совершенно бесшумно, не брызгая, как учил ее отец. По выходным дням он часто брал девочку с собою на рыбалку, как он шутил, «вместо поплавка». Зная превосходство Кюльжан в плавании, не только Валерик, но и Вася не пытались к ней присоединиться.

— Ух! Какая масса рыбы здесь! — сказал Вася, возвратившись на берег. — Где же твоя острога, Валерик?

Но в ответ на это мальчик только захлопал глазами. При падении в погреб он выронил острогу, а потом и совсем про нее забыл.

— Эх, ты! — уничтожающе произнес Вася. — Рыболов тоже! Придется возвращаться в этот ход за острогой. Пошли что ли, пока сестренка еще купается.

Когда они вернулись, девочка была уже на берегу. Увидев острогу, она сказала, что обнаружила место, где очень много рыбы, и привела мальчиков к тихой заводи. Там действительно оказалось много сазанов, так что их можно было брать чуть ли  не руками. Даже Дозор, отбежав на перекат, схватывал зубами то одну, то другую рыбку.

Нагрузившись обильной добычей, очень довольные собой, дети вернулись к «парадному ходу» Большого Дома.

Загон для скота был уже пуст, стадо давно ушло в степь. Почти все обитатели Дома отсутствовали. Осталось только несколько старых женщин, приглядывающих за ребятишками. Некоторые из них обмазывали глиной большие круглые корзины. Так изготовлялись глиняные котлы, как после узнали дети. Предварительно высушив, их обжигали на огне. При этом прутья сгорали, но их отпечатки оставались на внутренней стороне котлов.

Под деревьями расположилось несколько юношей. Один вырезал деревянную ложку, пользуясь, как инструментом, кремневым ножом с закругленным концом. Другой вбивал острые кремневые пластины во внутренний край деревянного серпа. Остальные с увлечением наблюдали за их работой.

Маленькая повариха, накануне варившая кашу, опять возилась около костров. Увидев детей, она приветливо улыбнулась и кивнула головой так энергично, что ее длинные, пышные черные кудри совершенно закрыли личико.

— Здравствуй, повариха, — сказал Вася, обращаясь к девочке, как к старой знакомой. — Уху варить умеешь? — Девочка взглянула на Васю, но промолчала.

— Ну, рыбу, рыбу, — подсказала Кюльжан. — Мы наловили для всех рыбы. Ее надо сварить, понимаешь?

— Рыбу сварить могу, — ответила шепотом повариха и, покраснев, оглянулась на женщин. — Они старшие, им говорить надо, — добавила она с легким укором.

Вася слегка смутился, но, подойдя к женщинам, протянул им улов. Те одобрительно почмокали, сняли рыбу с тонких веток, на которые ее за жабры нанизали дети, и тут же одну за другой побросали в котел с кипевшей водой.

Кюльжан ахнула:

— Нечищенную и с потрохами! — простонала она.

— Наверно, у них так принято, — сказал несколько обескураженный Вася. — Ну, пусть их варят, как хотят. Наше дело маленькое. Пойдемте, посмотрим, что там женщины делают с корзинами.

Женщины, к которым подошли дети, аккуратно вымазав глиной одну корзину, теперь пальцами делали в глине ямочки. Кюльжан очень понравилось это занятие.

— Можно мне попробовать? — сказала она умоляюще. — Я буду аккуратно-аккуратненько!

Мастерица подвинулась, и девочка, присев рядом с ней, по-казахски скрестив ножки, начала макать палец в чашку с водой и наносить им ровные ямочки в стенке будущего котла.

— Молодец, сестренка. Всегда найдет себе занятие, — сказал Вася.

— Валерик! А что если нам с тобой обмазать глиной ту корзинку? - Вася потянул к себе плетенку, но женщина поспешно взяла ее обратно и начала работать над ней сама.

— Не доверяет! — вздохнул Вася. — Наверно, думает, что испортим. Чем же нам с тобой заняться?

Но тут до мальчиков донесся запах свежеиспеченного хлеба. Запах шел от лепешки, которую только что разломила маленькая повариха, чтобы проверить — не сырая ли она внутри. Убедившись в ее готовности, девочка положила лепешку на глиняное блюдо, потом взяла из миски кусочек теста, обсыпала его мукой, помяла между ладошками и закопала в горячей золе.

Мальчики с живейшим интересом следили за этой кулинарной операцией. В это время две женщины сняли с огня котел, слили через край воду и стали выкладывать рыбу на свежесорванные листья. От рыбы шел такой вкусный горячий пар, что дети не выдержали. Не сговариваясь, они дружно подошли к костру, где происходили эта соблазнительные приготовления.

Только после того, как ребята вдоволь поели, они смогли подойти к съеденному более критически.

— Лучку да лаврового листика бы в эту рыбу, объедение было бы, — вздыхал Валерик. — Но оказывается, что сваренная в чешуе рыба еще вкуснее! Наверно, потому, что сок не выходит в воду. Зря ты, Кюльжан, возмущалась! С варенойто чешую содрать легче легкого.

— Ну, рыба — это да, — согласилась Кюльжан. — Но лепешки не очень-то… Пресные совсем. Если бы их испечь на дрожжах, они были бы легче и пышнее, а то прямо, как сухари.

— Смотри-ка! Она привередничает, — изумился Вася, уминая за обе щеки остаток лепешки. — Ну, ребята! Хватит прохлаждаться. Люди давно уже где-то работают. Надо обязательно их разыскать, а то неудобно получается. Я думаю, и нам с Валериком работа найдется.

Но Валерику эта перспектива не понравилась.

— Во-первых, после обеда мне полагается мертвый час, — сказал он. — Во-вторых, мы рыбы для всех изловили. По-моему, уже достаточно поработали.

— Так ведь мы ловили рыбу для собственного удовольствия, — возмутился Вася. — Какой ты, Валерик, странный! Конечно, если тебе хочется валяться в холодке, как тем, что впятером любуются, как один из них вырезает ложку, то, пожалуйста, лежи с ними до отупения. Пойдем, сестренка!

— Я сейчас спрошу у Мары, куда нам идти, — ответила девочка, с готовностью вскакивая на ноги.

— Кто это - Мара?

— Да девочка, которую ты зовешь поварихой. Ее зовут Мара. У нее, когда она была еще маленькой, родную маму съели волки. Но ее все зовут «дочкой». И вообще, здесь все дети всех женщин называют «матерями».

— Уже познакомилась со здешними порядками, — удивился Вася. — Ну, ладно, узнавай скорее.

— Мара тоже пойдет с нами, — сказала Кюльжан, возвращаясь. — Сейчас женщины убирают ячмень. Мара ужин уже приготовила, так что она свободна и может нас проводить.

— Ну и замечательно! — одобрил Вася. — Одни мы, пожалуй, и не найдем их поля.

Тем временем Мара сбегала в Дом и вернулась с двумя деревянными серпами, в которые были вставлены кремневые пластинки.

Один серп она вручила Кюльжан.

— А мне? — спросил Вася с обидой.

— Мужчины хлеб не убирают, — возразила Мара.

— Вот тебе раз, — возмутился мальчик. — Ну и в общество я попал! Убирают ваши мужчины хлеб или нет, меня не касается. Давай мне серп и все!

— Больше нет серпов! — испуганно воскликнула Мара.

— Не волнуйся, Вася, — примиряюще сказала Кюльжан. — Будем жать по очереди. Один жнет, другой снопы вяжет. Снопы вязать тоже интересно.

— Договорились. Пойдемте в поле, а Валерик пусть себе валяется в холодке с теми лодырями.

— Это женихи… — хихикнула Мара.

— Какие женихи? Чьи?

— Старшая Мать сказала, что они уже не дети, а женихи. Кормить их больше не будут. Охота у нас сейчас плохая, зверь куда-то ушел. Коров тоже мало — много пастухов не надо. Делать им нечего. Уберем хлеб, тогда отведем женихов в другой род. Может быть, там их примут. Тогда будет большой праздник.

Слушая объяснения Мары, Вася хохотал, как сумасшедший.

— Вот в какую компанию попал наш товарищ, — еле выговорил он. — Этак и его заодно сдадут в другой род. Валерик! Несчастный! Иди сюда скорее!

Тот нехотя поднялся и подошел к Васе, по просьбе которого Мара повторила свой рассказ.

— И куда ты нас, Вася, затащил! — возмутился Валерик. — Все здесь не как у людей. Все шиворот навыворот! Вы как хотите, а я, честное слово, отсюда сбегу.

Прошло несколько горячих «уборочных» дней. Вася и Кюльжан работали очень охотно, а Валерик больше из-за того, чтобы не быть причисленным к злополучной группе «женихов».

Скудный урожай был убран до последнего зернышка, до последней соломинки и на носилках перенесен людьми в общую кладовую Большого Дома.

Вася, Кюльжан и Валерик продолжали жить, вернее, ночевать, у той же приютившей их женщины, которую звали Ксандрой. Между делом они нянчились с ее ребятишками, мастерили им несложные игрушки.

Ксандра, в свою очередь, платила им почти материнской заботой. Во время общего завтрака или ужина (обеды здесь были не положены) отламывала им большие куски лепешки, а как-то, договорившись со Старшей Матерью, сшила «детям умершего племени» более легкую и удобную одежду, чем та, в которой они прибыли на стоянку.

— Пусть души ваших предков радуются за вас, — сказала Ксандра, вручая детям одежду, — может быть, они пошлют нам за это хороший урожай.

Только одно обстоятельство несколько беспокоило ребят — явная неприязнь выгнанного из Большого Дома Ксандрой унылого Ичипора. Правда, он больше не пытался силой занять свое место в Доме, но при каждом удобном случае вставлял несколько слов о том, что глупо кормить чужих детей, когда и своим не хватает вдоволь пищи. Сам Ичипор был постоянно голоден и питался только пойманной и запеченной им в золе рыбой. За общую трапезу, по распоряжению Старшей Матери, его не пускали.

Но как ни трудно было Ичипору переносить упреки Ксандры и насмешки женщин, он не мог уйти от Большого Дома. Здесь жила близкая ему женщина, здесь были его дети. Не смея теперь подойти к ним, он издали искал их глазами среди копошившихся у Дома малышей. Со стыдом и жалостью вспоминал, как в голодную минуту отнимал у них куски, оставленные матерью. Маленькая каморка, где они жили, теперь казалась ему недоступным раем. Ичипор тщетно ломал голову над тем, как вернуть себе уважение женщин; он был уверен, что только в том случае его простит и, быть может, примет обратно Ксандра.

Жизнь рода тем временем шла своим чередом. На общем Совете рода было решено, чтобы Старшая Мать в сопровождении старейших отвела пятерых старших юношей «на смотрины» в соседнюю стоянку. С собою послы должны были взять несколько годовалых телят для жертвоприношения и угощения будущих родичей, если, конечно, они согласятся оставить юношей у себя.

Скота было так мало, что эти подарки являлись значительной брешью в общем хозяйстве рода. Но так требовал обычай, и все понимали неизбежность этой жертвы.

В назначенный день матери одели юношей в новые штаны из белых козлиных шкур, щедро обрызгали красной охрой, растворенной в сливках. Расчесали их длинные кудри смоченным в воде гребнем и украсили венками из лучших цветов, растущих вокруг стоянки. Юноши взяли свои луки и колчаны со стрелами, каменные топоры из отполированного до блеска камня змеевика и попрощались с матерями, сестрами и братьями.

— Кровные вы наши! — причитали женщины. — Как-то вас встретят чужие матери? Не осмеют ли, не отправят ли назад с позором девушки? Не обидят ли чужие мужчины? Были бы у нас леса зверем богаче, были бы у нас стада побольше, не отдавали бы мы вас в чужие люди!

Вася, Валерик и Кюльжан решили обязательно пойти посмотреть, как встретит юношей чужой род. Это желание разделяли многие жители Большого Дома, и потому провожать женихов собралась внушительная процессия.

Впереди во главе со Старшей Матерью выступали старейшие мужчины рода. В числе их был и тот пастух, который привел на стоянку путешественников. За ними следовали убранные цветами женихи. Шагах в пяти за юношами — провожающие. Они вели также украшенных цветами дарственных телят. В толпу провожающих замешались Вася, Валерик и Кюльжан.

Путь до стоянки соседей был неблизкий. Не доходя до стоянки, все сели отдохнуть. Девушки пошли рвать цветы, чтобы освежить увядшие венки женихов, а заодно и гирлянды на телятах, которые в пути с аппетитом жевали цветочное убранство друг друга. Старейшие же отправились вперед - предупредить соседей о цели своего посещения.

Стоянка находилась на опушке леса. Под высокими кряжистыми дубами на пригорке возвышались три Больших Дома. Внизу протекала речка. В воздухе пахло сухим липовым цветом и медом. Меж цветов с жужжанием деловито сновали пчелы и, проследив их полет со взяткой, Вася заметил дупло, или борть, служившее ульем.

— А здешние жители живут богаче наших хозяев, — сказал Валерик. — Вон поле какое большое! И хлеб уже убрали… Одна стерня торчит.

— Может быть, у них и народа больше, — предположил Вася.

— Вставайте, мальчики, — сказала Кюльжан. — Видите, Старшая Мать рукой нам машет.

Сигналы матери увидели и другие. Все торопливо поднялись, и процессия в прежнем порядке двинулась к стоянке. Чем меньше оставалось расстояние между встречающей толпой и гостями, тем медленней и торжественней выступали старейшие. Юноши, чувствуя, что все взгляды устремлены на них, гордо приосанились. В алых лучах заходящего солнца их одежды из белых шкур казались пурпурными. С гордостью и умилением смотрели на них провожающие матери.

У самой стоянки, как бы охраняя ее от врагов, стояла вырезанная из целого дерева фигура женщины в человеческий рост. Ноги ей заменяли корни дерева. Руки статуи, сложенные спокойно на груди, были едва намечены, но четко вырезанные черты лица, обрамленного свободной, падавшей на плечи повязкой, были внушительны и красивы.

У статуи полукругом стояли встречающие. Впереди — высокий красавец-старик с белоснежной бородой чуть не по пояс держал на деревянном блюде большую лепешку со щепоткой соли. Отдав поясной поклон Старшей Матери, он передал ей это блюдо.

Старшая Мать, взяв лепешку, разломила ее пополам и, вернув половину старику, произнесла:

— Мы переломили хлеб в знак дружбы между нашими родами. Пусть каждый отведает этого хлеба, как член одного общего рода.

И она начала оделять мелкими кусочками оставшейся у нее половинки всех пришедших с ней людей. Ее примеру последовал и старик. Люди бережно ели свои кусочки, беря их губами с ладони, стараясь не уронить ни крошки. Это было бы плохим предзнаменованием.

— Если это и все угощение, не стоило семь верст киселя хлебать, — недовольно сказал Валерик, в одно мгновение проглотив свою порцию.

— Чудак! — шепнул Вася, давясь от смеха. — Это ж не угощение, а такой обряд.

Белобородый старик, встав рядом с Матерью, повел ее к домам.

Все потянулись следам за ними.

— Вот наши дочери, — с отеческой гордостью сказал старик.

Группа девушек, стоявшая в центре между домами, была одета в длинные рубашки из домотканого холста. Пусть он был не очень бел, груб, как дерюга, но все же это была материя, а не звериная шкура. Жители Большого Дома не могли оторвать восхищенных глаз от этого чуда. На шеях девушек блестели ожерелья, составленные из желтых бляшек, по величине и форме напоминавших Васе ружейные капсюли.

— Богатые здесь невесты, — сказала Кюльжан. — Вряд ли они согласятся принять наших женихов, у которых только и есть, что штаны из козлиных шкур.

Наверно, эта же неприятная мысль пришла в голову и Старшей Матери, потому что она, беспокойно переглянувшись с пастухом, подтолкнула его локтем в знак сигнала к началу решительных действий. Тот выступил вперед и начал громко и нараспев восхвалять силу одного, ловкость другого, меткую стрельбу из лука третьего юноши. О четвертом сказал, что он замечательный рыболов, о пятом — что тот непревзойденный мастер по выделке топоров и серпов. Он подчеркнул, что все юноши послушны, как ягнята, и слово старших для них — нерушимый закон. Юноши стояли, потупившись, и чувствовали себя очень неловко. Девушки, наоборот, рассматривали их во все глаза и, видимо, сознавали, что все зависит от их решения.

Наконец пастух, оказавшийся в роли свахи, охрип и замолчал, а девушки все стояли в нерешительности. Наступила неловкая пауза. Лицо Старшей Матери от волнения покрылось багровыми пятнами. Выручил ее белобородый старейший. Ласково, но твердо он предложил «дочкам» не обижать своим пренебрежением новых друзей и этих славных юношей.

— Пусть каждая возьмет за руку того, кого желает иметь своим мужем, и ведет в Дом, — заключил он свою речь.

Девушки послушно подошли к юношам, и Старшая Мать облегченно вздохнула. Пять пар, взявшись за руки, скрылись в дверях Дома, а старейший и Старшая Мать занялись приготовлениями к празднику. Двоих из приведенных телят тут же подвели к статуе праматери рода и перерезали им горло так искусно, что кровь фонтаном окропила всю статую. Это считалось очень хорошим предзнаменованием. Кроме того, старейший щедро помазал горячей кровью деревянные губы божества и подал знак женщинам унести туши.

Вскоре послышался треск горящих костров. В больших котлах закипела вода. Женщины-хозяйки несли груды лепешек, миски, полные заквашенного молока и дикого меда, и раскладывали все это на разостланных на поляне длинных холстах.

Под конец появились узкогорлые кувшины, наполненные медовым и ячменным пивом. Бока этих кувшинов были разрисованы изображениями солнца с огромными глазами.

Два рода закрепляли свой союз пиршеством. Это означало взаимную помощь во всех делах, а если понадобится, и готовность к кровной мести за каждого члена объединившегося теперь большого рода.

— Все-таки не нравятся мне здешние обычаи, — сказал Валерик, покончив с большим куском нежной, белой телятины. — Не женщин замуж, а мужчин отдают в мужья. Не муж выбирает жену, а наоборот. Да она еще имеет право выгнать его в любое время.

— А ты можешь теперь сказать, чем одно общество отличается от другого? — спросил Вася.

— Чем? Ясно чем, — не задумываясь, определил Валерик. — Конечно, едой. У тех… питекантропов мы ели всякую зеленуху, у синантропов — сырую зайчатину, у пещерных людей — мясо без хлеба, а здесь начинается настоящая еда.

— Значит, по-твоему, главное отличие одного общества от другого заключается в пище, обжора ты этакий!?

— Помоему, это зависит от климата, — предположила Кюльжан. — Какая природа, такая и еда, и одежда, и вообще жизнь.

Вася задумался.

— Но ведь мы сейчас находимся в районе нашей Украины, — медленно оказал он. — Климат, что сейчас, что в наше время — почти одинаковый. А сколько уже обществ переменилось до наших дней? Уже к коммунизму ведь подходим. Нет. По-моему, общественный строй меняется не от климата и вообще не от природы. Наоборот. У нас сейчас люди переделывают природу. Значит, дело не в этом.

— А в чем же тогда, по-твоему?

— Этого я еще не могу понять, — честно признался Вася.

ОТКРЫТИЕ ИЧИПОРА

«Не было бы счастья, да несчастье помогло», — говорит народная пословица. Так получилось с Ичипором.

Перед выгоном в степь стада чем-то рассерженный бык упорно не хотел выходить из загона, а когда пастух ударил его бичом — бросился на него, угрожая страшными рогами. Пастух, несмотря на свой преклонный возраст, с быстротой и ловкостью мальчика перемахнул через плетень. Рассвирепевшее животное ринулось на ограду и унесло ее добрый кусок на своих рогах. Загон был безнадежно испорчен.

Ошалев от неожиданно приобретенного им громоздкого головного убора, бык уже безропотно подчинился пастуху и занял место во главе коров, пугающихся его необычного украшения.

Жители Большого Дома несколько минут скорбно созерцали произведенное быком опустошение. Всем стало ясно, что загон надо не только чинить, но даже обновить.

Не теряя времени, Старшая Мать предложила всем мужчинам отправиться в лес за кольями и хворостом. Ичипора она продолжала игнорировать, и тот с завистью смотрел вслед удалявшимся к лесу товарищам.

Ксандра несколько минут наблюдала переживания Ичипора, потом пошепталась со Старшей Матерью, вынесла из дома еще один топор и большую лепешку и молча сунула все это в руки растерявшемуся от неожиданности бывшему мужу. Мало того она даже поощрительно хлопнула его по спине.

Это было почти прощение, и Ичипор просиял. Прижав к сердцу топор, он быстро зашагал к лесу с одной мыслью: как можно больше нарубить и принести столько сучьев и веток, чтобы все ахнули от удивления. Тогда, конечно, Ксандра поверит, что он может работать не хуже других, и он опять займет свое место в Доме.

Вася, Валерик и Кюльжан, видевшие всю сцену у изгороди с последующими событиями, переглянулись. Они от всего сердца желали удачи Ичипору.

— Знаете что? — предложила девочка. — Давайте пойдем за ним и поможем набрать и принести веток. До Дома донесем и убежим. Пусть все думают, что он один притащил такую большую кучу.

Мальчикам эта мысль очень понравилась, и все трое побежали по следам Ичипора.

Они застали его уже работающим в поте лица. Издали казалось, что Ичипор борется с окружившими его смертельными врагами. Так ожесточенно рубил он и просто сбивал страшными ударами топора большие сучья. Увидя детей, Ичипор хмуро покосился, но через секунду уже, казалось, забыл об их существовании.

— Ну, — сказал Валерик, с уважением поглядывая на бурную деятельность, развитую Ичипором. — Пожалуй, если ему и понадобится наша помощь, то только для того, чтобы тащить за ним все эти ветки. Давайте пока стаскивать их в одну кучу.

Неизвестно, что подумал Ичипор, когда Валерик взялся за срубленную ветку, но он зарычал так угрожающе, что мальчик опрометью бросился бежать.

— Ненормальный какой-то! — пожаловался Валерик Васе. — Может быть, он думает, что я хотел украсть у него эту дрянь?! Я больше не буду навязываться ему с помощью. Пусть тащит, как хочет, сам.

Детям осталось только наблюдать, как увеличивается огромный ворох сучьев, веток и даже маленьких деревцев.

— Он ни за что не унесет все это, — уверенно сказала Кюльжан. — Ведь нарубленного им хватит на целую телегу!

Наконец, это понял и сам Ичипор. Бросив топор, он пучком листьев вытер пот с лица и растерянно уставился на лежавшую перед ним груду. Дети с интересом наблюдали, что будет дальше. Валерик злорадно хихикал.

Ичипор положил на землю два ветвистых деревца и начал аккуратно складывать на них всю нарубленную им кучу.

— Волоком хочет тащить, — догадался Вася.

Но и «волоком» у бедняги ничего не получилось. Взявшись за комли деревцев, он, как загнанная лошадь, тщетно метался из стороны в сторону, но даже сдвинуть с места весь ворох не мог. Оставив, наконец, бесплодные попытки, Ичипор сел передохнуть. По его лицу было видно, что он мучительно что-то соображает.

А время шло. Солнце уже стояло прямо над головами. По опушке леса прошло стадо, направляясь к речке на водопой.

Внезапно Ичипор сорвался с места и бросился вдогонку за стадом. Дети видели, как он, горячо жестикулируя, долго в чем-то убеждал пастухов, потом, накинув аркан на рога самой рослой коровы, повел ее к месту порубки.

— А ведь нашел выход из положения, — весело сказал Вася. Торжествующий Ичипор теперь снизошел до того, что разрешил детям подержать корову, пока он прикреплял к бокам в виде оглобель стволы нижних деревцев. Затем он захлестнул опояской корову за рог и без труда повез всю кучу хвороста.

Вася, Кюльжан и Валерик следовали за ним в качестве почетного эскорта.

— А ведь мы с вами присутствуем, можно сказать, при историческом событии, — воскликнул вдруг Вася. — Ведь это, наверное, первый случай, когда скот используется для перевозки груза.

— А, по-моему, он сейчас не думает ни о каком событии, — возразила Кюльжан. — Просто он рад, что придумал, как доставить все, что нарубил, к Большому Дому и что, может быть, его больше не будут гнать, как последнего человека.

— Теперь он у них станет, пожалуй, первым человеком, — сказал Валерик. — На твоем месте, Кюльжан, я бы заранее приготовил цветы, чтобы поднести, когда его будут чествовать.

— За этим дело не станет, — отозвалась девочка. — Я даже сплету ему венок, а вы рвите на ходу цветы и подавайте мне.

— Одно открытие вызовет за собой другое, — продолжал Вася размышлять вслух. — Смотрите, как острые сучья царапают землю. Рано или поздно Ичипор, или кто-нибудь другой, обратит на это внимание и догадается привязать острый сук, скажем, к быку, чтоб разрыхлять перед посевом землю. И вот вам уже получится соха. Значит, женщинам не надо будет тратить столько сил, чтоб ковырять землю каменной мотыгой. Землю будут пахать на быках мужчины.

— Я очень рада за женщин, — с чувством сказала Кюльжан.

— А я так рад за мужчин, — возразил Валерик. — Они станут главными кормильцами рода, и женщины уже не будут стараться избавиться от них, как от дармоедов, а тем более выгонять из дома. Полетит, пожалуй, вверх ногами ваш прекрасный матриархат.

Появление Ичипора с его зелеными трофеями не произвело того впечатления, которое предсказывал Валерик. Правда, много было и удивления, и смеха, и одобрения его находчивости, но, видимо, жители Большого Дома не могли сразу уяснить себе, какие огромные перспективы открывает перед ними изобретение недавнего изгнанника. Его просто, как говорится, «восстановили в прежних правах», приняв его поступок, как должное искупление прежних грехов. Разочарованная Кюльжан отдала сплетенный ею венок на съедение корове и нагрубила дразнившему ее Валерику.

Впрочем, сам Ичипор был весьма доволен результатами своего труда. За общим ужином, в котором он, наконец, принял участие наравне со всеми, он съел огромное количество каши и, забрав в охапку своих ребятишек, беспрепятственно прошел в Большой Дом. Для счастья этого было ему пока достаточно.

— Ну, мы сегодня остались без квартиры, — сказал Вася. — Но я думаю, что не стоит беспокоить Старшую Мать вопросом о ночлеге. Валерик сегодня подал мне очень интересную мысль, но ее еще надо проверить. Поэтому, друзья, будем продолжать наше путешествие. Сейчас мы находимся среди людей, которые существовали до нашего летоисчисления за две с половиной тысячи лет, не меньше. Сделаем скачок поближе к нашему времени, посмотрим, как жили люди лет за пятьсот до нашей эры. Как вы на это смотрите?

А на каком же месте? — спросила Кюльжан.

— Лучше в пределах нашей родины, — предложил Валерик. — Все-таки, как-то понятнее.

— Место мы выберем теперь поюжнее, — сказал Вася, покусывая травинку. — Где-нибудь по течению Южного Буга.

— К скифам, что ли?

Вася засмеялся и, обняв за плечи своих товарищей, утвердительно кивнул головой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В ДРЕВНЕМ ГОРОДИЩЕ

Древнее городище опоясывал глубокий ров, перед которым возвышался земляной вал, укрепленный заостренными кверху кольями. Тяжелые дубовые ворота были открыты, но в них стояли два стража и длинных белых рубахах и штанах по щиколотку. В руках у них были железные топоры изогнутой формы, насаженные на длинные деревянные топорища.

Начиналась осень. Небольшая рощица за городищем пламенела золотисто-багряным убранством. Поблекла и выгорела степная трава. Обширные поля, перепоясанные межами, были убраны и щетинились золотистой стерней.

— Ну, вряд ли нам здесь скажут: «Добро пожаловать», — сказал Валерик, разглядывая стражей. — Видите, как они здесь укрепились! Наверное, боятся нападения.

— Поживем — увидим, — ответил Вася, прислушиваясь. — Слышите? Поют! — Кюльжан и Валерик тоже услышали песню, исполняемую женскими голосами. Затем в воротах показались девушки в длинных рубахах, расшитых разноцветными узорами. В руках их были деревянные, но окованные железными обручами, ведра. Направляясь к реке, девушки весело пели:

Жнеи молодые,

Серпы золотые,

Мы жито пожали

И в копны поклали.

Хлеб обмолотили,

Пива наварили…

Напевая песню, девушки одна за другой сбежали к реке. Со смехом плеская водой друг на друга, они наполнили свои ведра, повернули обратно к берегу и тут только, увидели Васю, Валерика и Кюльжан в их одеждах из звериных шкур.

Побросав ведра, с оглушительным визгом девушки сбились в кучу, не зная, бросаться ли им в воду или бежать наверх мимо странных пришельцев.

— Я пойду к ним и успокою их, — сказала Кюльжан. — Не может быть, чтоб они одну меня так же испугались!

Не встретив возражения, девочка торопливо сбежала к реке и, не удержавшись, по инерции сделала несколько шагов по воде.

— Ай! Ай! Водяница!!! — пронзительно воскликнула одна из девушек. Забыв ведра, девушки помчались вдоль берега, затем, как кошки, вскарабкались наверх и, продолжая визжать, исчезли.

— Плохо дело, — сказал Вася. — Сейчас они расскажут о нас в городище. Прибегут мужчины… Кто знает, что придет им в голову. Давайте лучше сами пойдем к ним. По крайней мере, они увидят, что мы не водяные.

Позвав Дозора, дети торопливо направились к городищу. К их удивлению, стражи у ворот не оказалось.

— Вот панику устроили, — с досадой заметил Вася. — Валерик! Придумывай скорее, как объяснить им наше появление. У тебя это хорошо получается.

Это было сказано вовремя, потому что в этот миг из ворот крепости вышла толпа людей, вооруженных, чем попало.

— Вот они! Вот! — раздался пронзительный крик из толпы.

Грозно загудев, толпа подвинулась ближе к детям.

— Дяденьки! Мы голодные! Дайте нам хлеба! — вдруг громко сказала Кюльжан,

По толпе пронесся ропот изумления. Ктот-о несмело засмеялся, и вдруг все люди разразились громким хохотом.

— Наши девушки голодных ребятишек испугались! — выкрикнул кто-то, и смех возобновился с новой силой.

— И собака с ними! Разве у водяниц бывают собаки?!

Затем на путешественников посыпались обычные вопросы: откуда, как сюда попали?

Оживший Валерик проворно работал языком, сочиняя новый вариант истории, который сводился к тому же: что они совсем одиноки, просят приюта и пищи.

— Ладно! Хлопцев я возьму в свой дом, — сказал одетый в богатый кафтан старик. — Посмотрю, какие из них получатся работники! А девчонку мне не надо. Своих полон дом.

— Берите, дяденька, нас всех, — торопливо предложил Вася. — Это наша сестра. Она и жать, и снопы вязать мастерица.

— Посмотрим, — не особенно охотно ответил старик. — А вы чего стоите? — крикнул он людям, окружившим детей. — Али делать вам больше нечего? Али нынче праздник какой?

И старик, повернувшись, пошел в городище. Вася, Валерик и Кюльжан послушно следовали за ним.

Дом, в который они попали, был самым большим и богатым в городище. Семья старика Мирослава состояла из двух старших сыновей с женами и детьми, трех младших, еще подростков, и пяти дочерей в возрасте от пяти до шестнадцати лет.

Все сыновья были искусными мастерами и наполнили дом красивой утварью своей работы. Сам дом состоял из двух больших половин — мужской и женской — и представлял собой хорошо утепленную землянку, обмазанную белой глиной. Оконные отверстия были затянуты бычьими пузырями. Бычьими же шкурами покрывали земляной пол. Массивный стол, рассчитанный на всю семью, занимал центральное место. Вокруг стояли широкие скамьи и множество полок для утвари и посуды, сделанной не только из глины, но бронзы и даже серебра. Тут были чарки в виде лебедей с грациозно изогнутыми шеями, заменявшими ручки, кружки в форме головы животного. Один сосуд изображал целого барана. Имелись и выточенные из дерева и украшенные рисунками ларчики для соли, для ложек, из которых каждая отличалась художественной отделкой.

Котлы для варки пищи были из бронзы, а чтобы они не зеленели, их ежедневно чистили песком с квасной гущей. Эта работа стала обязанностью Кюльжан. Кроме того, она выполняла мелкие поручения всех женщин дома. Но каждую свободную минуту девочка проводила около старшей снохи, ткавшей холст на простом деревянном станке. Кюльжан очень хотела научиться этому ремеслу. Приглядывалась она также к тому, как девушки пряли и сучили в крепкие нити шерсть, и с нетерпением ждала, когда они начнут ткать из нее сукно на теплые мужские кафтаны. Женщинам нравилась ее постоянная готовность выполнить любое поручение, и они иногда, в виде награды, разрешали Кюльжан полюбоваться украшениями из их ларчиков. А в ларчиках хранились височные кольца, сделанные из серебряной проволоки, подвески к ушам, украшенные разноцветными камнями, множество ожерелий из хрустальных, сердоликовых и золотых бусин. Но особенно девочке нравились халцедоновые бусы — голубоватые, гладко отполированные, почти прозрачные, по величине и форме каждая бусина напоминала голубиное яйцо.

На почетном месте в женской горнице стояла большая ваза изумительной работы. Отполированная до блеска, раскрашенная в черный и песочный цвета, вся в хитрых узорах, она казалась сделанной не из глины, а из какогото дорогого камня. Женщины рассказали Кюльжан, что эта ваза — точная копия той, которую выменял их отец на двух быков у проезжего греческого купца. Та ваза была меньших размеров и очень хрупкая. Ее нечаянно разбила сноха Митродора, стирая с нее пыль. В даме воцарился страх перед возможным гневом старика Мирослава, который так дорого заплатил за вазу. Тогда старший сын, муж Митродоры, попросил женщин ничего не говорить отцу об этом происшествии и тайно от всех сделал эту вазу — копию греческой, — использовав, как материал, обыкновенную глину. Когда, спустя некоторое время, подделка все-таки обнаружилась, старик, пораженный искусством сына, не стал гневаться, а всячески начал поощрять его к занятию этим ремеслом. Много красивых вещей сделал мастер. Старик выменивал их в соседних городищах на скот, и его богатство приумножилось.

Все жители городища принадлежали к одному роду. Это были родные, двоюродные и троюродные братья и сестры Мирослава и их дети. Старейшиной городища считался Мирослав, и его слово было законом для всех. По его приказу назначалось, кому где сеять хлеб, где строить дом для новой выделившейся семьи. Он определял, какой мастер и что должен сделать для общего пользования всего рода и что может выменять для себя лично у купцов или в соседнем городище. К ному обращались за решающим словом в возникшем споре или просто за советом в каком-нибудь семейном деле. В благодарность родичи приносили Мирославу подарки, а навлечь на себя его гнев считалось страшной бедой.

Время, в которое путешественники попали в городище, совпало с полным окончанием полевых работ. Хлеб, обмолоченный ногами быков, был уже высушен и убран в общий амбар, где у каждого был свой закром.

Вскоре, по приказу Мирослава, все мужское население было отправлено на работу в кузницу: ковались наконечники для стрел, копий, мечи и топоры. К этим же работам привлекли и Васю с Валериком. Конечно, их не допустили до наковальни. Это был удел немногих избранных. Дети должны были помогать в добыче руды.

Каждое утро с другими мужчинами и подростками они уходили далеко от городища, ведя с собой быков, нагруженных необходимыми для работы принадлежностями.

На рудном месте мужчины рыли неглубокие шахты и, добравшись до залежей руды, разводили на ней костры. Когда камень раскалялся, его поливали водой и поспешно отскакивали в сторону, чтоб не обожгло паром. Треснувшие камни мельчили топором и поднимали наверх в кожаных сумках. Сумки на быках доставляли в кузницу.

В очаге кузницы разводили сильный огонь и в него бросали мелкие куски руды. Для стока шлака в очаге были проложены желоба. Готовому металлу давали остыть, и тут наступал черед искусников-кузнецов. Из их рук выходили железные полосы, серпы, долота, иглы, шилья, оружие. Вася и Валерик старались из всех сил, мечтая, что когда-нибудь и их научат мастерству ковки.

— Это я понимаю! Настоящая мужская работа, — с завистью говорил Валерик.

С Кюльжан они теперь встречались редко, только вечерами. Выкупавшись в реке после долгого рабочего дня, дети с удовольствием делились своими впечатлениями о жизни нового общества, в которое они попали. Кюльжан, находясь все время среди женщин, слышала все их разговоры, и самые интересные новости сообщала всегда она.

От нее Вася и Валерик узнали, что местная река называется не Буг, а Гипанис, что Митродора — сноха Мирослава — «краденая», так как его сыновья подстерегли Митродору у реки, когда она ходила за водой, и увезли ее силой. Поступили они так потому, что родители девушки, жившие в отдаленном городище, не хотели ее отдавать в их род. Дети узнали, что муж с ней обращается хорошо, а свекровь сразу невзлюбила и за каждый промах поедом ест, и бедняжка только плачет, а пожаловаться никому не смеет.

Еще рассказывала Кюльжан, что женщины просят Мирослава обменять часть хлеба греческим купцам на разные материи и украшения, что эти купцы живут в устье Гипаниса, строят там для себя целый город и уже дали ему имя — Ольвия. Каждый год эти купцы плывут по реке целым караваном, везут с собой красную рыбу, соль, красивую посуду, украшения, материи и меняют их прибрежным жителям на хлеб, скот, мед и воск. Старик Мирослав уже почти согласен на такой обмен, и все женщины этому очень рады.

— Знаешь что, Кюльжан, — сказал как-то Вася девочке в один из вечеров. — Узнай-ка ты у женщин, чего боятся здешние жители? День и ночь кузнецы куют мечи и наконечники стрел. У ворот всегда стража. Прямо военное положение! В чем дело?

— Обязательно спрошу, — пообещала Кюльжан. — Мне и самой это интересно знать.

На следующий день, перед вечером, девочка с таинственным видом вызвала ребят из кузницы, и они пошли на свое любимое место — пригорок над рекой.

— Ну, теперь слушайте, — сказала она, гордясь удачно выполненным поручением. — Оказывается, весной сюда приезжали какие-то воины верхом на конях. Они назвали себя царскими скифами и заявили, что жители городища тоже будут так называться, так как скифский царь считает их своими подданными. Они заявили еще нашему старику, что каждый год теперь будут приезжать к нему за данью хлебом и людьми. Если же жители городища не признают над собой власти скифского царя, то тот пошлет против них свою боевую дружину. Тогда они заберут все, что захотят, а всех жителей угонят в полон. А хозяин наш хитрый. Он не ответил послам ни да, ни нет, а после их отъезда приказал всему роду сделать эти укрепления, а оружейникам готовить как можно больше оружия.

— Значит, готовится к обороне, — сделал вывод Вася. — Что ж! Это справедливо. Хлеб — еще туда-сюда, а людей отдавать, — это уж никуда не годится. Если скифы действительно нападут, мы будем на стороне наших хозяев.

— С какой стати нам ввязываться в эту кашу? — запротестовал Валерик. — Мы можем, как только появятся эти скифы, немедленно перенестись в следующее общество.

— Заруби себе на носу, — сказал Вася Валерику, — никогда ни при каких условиях, мы дезертирами не будем. Понял?

Это случилось через несколько дней. Выгнав утром, как всегда, стадо на пастбище, пастухи внезапно вернулись, гоня перед собой обратно недовольных, голодных животных. Предупредив стражу, чтобы она закрыла за ними ворота на засовы, пастухи поспешно пришли к Мирославу и, хотя все женщины были немедленно удалены из помещения и при разговоре с пастухами не присутствовали, темные слухи моментально взбудоражили городище. Не сговариваясь, все жители стали сходиться к дому старейшины, и когда тот вышел из дверей, то он увидел перед собой всех родичей от мала до велика.

— Дети мои, — чуть дрогнувшим голосом произнес Мирослав. — Враг приближается к стенам нашего поселения. Он хочет забрать наш хлеб и наших юношей и девушек. Он хочет поставить нас на колени перед своим царем. Покоримся ли мы жадным пришельцам?

— Не покоримся! Не бывать этому! — стоном пронеслось по толпе.

Мирослав выпрямился. Теперь его голос звучал властно и твердо:

— Тогда, сыны мои, берите ваши луки, напоите ядом ваши стрелы и идите на защиту родных стен. Лучше нам всем лечь костьми, чем попасть в полон к лютым недругам.

Вася вместе со всеми мужчинами побежал к кузнице. Рядом с нею находилась оружейная, в которой хранилось готовое оружие. Сам Мирослав вручал своим воинам копья, сверкающие новыми наконечниками, пучки стрел, туго натянутые луки, топоры на длинных рукоятках. Получившие оружие быстро шли к стенам городища и оставались там в ожидании нападения.

Женщины и дети были закрыты в домах. Вася и другие подростки поспешно насаживали наконечники на стрелы. Взяв в охапку готовые стрелы, они побежали к стенам городища передать их защитникам. Взобравшись на стену, Вася глянул в степь и замер. На горизонте росло и росло серое облачко пыли. Вот оно уже грозной тучей надвинулось на городище. Вырисовываются силуэты всадников, несущихся во весь опор… На воинах странные остроконечные башлыки, сверкающие золотом. На длинных кафтанах блестят металлические бляхи. Горят, как жар, уборы на конях. Сверкают мечи.

— Нельзя подпустить их близко, ребятушки, — говорит Мирослав. Встречайте недруга калеными стрелами!

Град стрел летит со стен городища навстречу приближающейся вражеской коннице. Почти одновременно другая, ответная туча стрел несется на защитников крепости.

Схватившись за грудь, из которой торчит перо стрелы, падает старший сын Мирослава — искусный мастер, создавший чудесную вазу. Тщетно ищет в нем хоть слабых признаков жизни склонившийся над телом отец.

Метко стреляют защитники. Не один скиф, выпустив вдруг повод, падает под ноги своего коня. Но на месте выбывшего из строя появляется другой. И кажется ошеломленному Васе, что перед городищем не люди, а стоглавый дракон, у которого, как в сказке, на месте отрубленной головы вырастает другая.

Уже совсем поредели ряды жителей городища, когда скифы, с воинственным кличем, спешившись с коней, бросились на стены, размахивая сверкающими мечами. Вот один, встав на плечи другому, вскакивает на стену. Ловкий прыжок, и он оказывается внутри крепости.

Бежит к воротам. Стража падает под страшными ударами его меча. Гремят засовы. Со скрипом, будто нехотя, распахиваются перед незваными гостями тяжелые ворота. И вот уже враги внутри городища.

На огненно-рыжем коне въезжает в крепость военачальник скифов. Сверкает золотом убор его коня. За плечами развевается шелковисто-белый плащ, сшитый из человеческой кожи.

Скифы подводят к нему Мирослава и силой заставляют старика опуститься на колени перед победителем. Но не просит пощады Мирослав. С ненавистью смотрит он в черные глаза разгоряченного боем скифа. Тот выхватывает меч и одним ударам сносит с плеч гордую седую голову старейшины городища. Потом, склонившись над обезглавленным туловищем, как гиена, пьет дымящуюся кровь.

Выполнив этот военный обряд, военачальник отдает приказание: отрубить и привьючить к седлам головы убитых и тяжело раненых. Эти трофеи он должен по счету сдать царю, как доказательство победы. Всех оставшихся в живых, включая женщин и детей, привязывают арканом друг к другу.

Воины выгребают из амбаров золотистый ячмень и пшеницу и ссыпают их в кожаные мешки. Выгоняют за ворота скот, поджигают постройки. Скифы торопятся, как воры, забравшиеся в чужой дом. Быстро вьючат они на быков и коней награбленное, и вот уже длинный караван трогается от ворот пылающего городища. В конце каравана идут полоненные жители.

Мимо Васи, Валерика и Кюльжан, ухитрившихся оказаться вместе, проносится в голову колонны всадник. Приостановившись, он хозяйским взглядом окидывает уныло идущих людей и цедит сквозь зубы:

— Живые-убитые… Теперь вы только живые-убитые! — Пришпорив своего коня, скиф скачет дальше, и клубы пыли окутывают печальное шествие побежденных.

«ЖИВЫЕ- УБИТЫЕ»

— «Живые-убитые» — так называли в древнее время пленников, оставляемых живыми для того, чтобы сделать рабами, — вспомнил Вася. Мучительно хотелось пить. Кровоточили губы, потрескавшиеся от сухого степного ветра. Густая пыль покрыла всех серой пеленой так, что он с трудом различал лица своих товарищей. Видно, не одно поселение мирных земледельцев подвергалось нападению царских скифов. Все новые отряды воинов присоединялись к колонне победителей. Все росла скорбная толпа пленников.

Закончив объезд данников, скифы торопились к стоянке царя — порадовать его своими трофеями. Привалы давались редко и были очень коротки. Впрочем, была еще причина не задерживаться в пути: давно на пути колонны не попадалось ни реки, ни даже болотца, из которого можно было утолить жажду. Изнемогали мужчины, то и дело падали измученные женщины. Под ударами бича некоторые через силу поднимались, а другие оставались лежать в пыли, отмечая своими телами путь следования.

Вася то и дело поглядывал на Валерика, удивляясь, почему тот не жалуется по обыкновению. Губы мальчика упрямо сжаты, шагает он довольно твердо и даже поддерживает по очереди с Васей изнемогающую Кюльжан. Васе очень хочется поговорить с Валериком, но пересохший язык ему не повинуется.

"Подожду до привала, — думает Вася. — Теперь уж, наверное, скоро…"

Уже десятый день они находятся в пути, двигаясь все время куда-то на северо-восток. Вася уже научился готовить мясо «по-походному», как это делают скифы. Начальники дружин со своими приближенными варили мясо в больших бронзовых котлах. Большинство же воинов, а по их примеру — пленные, хорошо промыв желудки животных, наполняли их мелко нарезанным мясом, добавляли немного воды, золы вместо соли и варили, вернее, тушили это на кострах из кизяков и костей тех же животных.

Чем дальше двигалась колонна, тем чаще на их пути встречались огромные табуны лошадей и стада другого скота, принадлежащего скифам-кочевникам. Те передвигались вместе со своими семьями. Их женщины и дети помещались в войлочных шатрах, поставленных на шестиколесные повозки, которые тащили две-три пары быков.

Хозяева кочевок почтительно встречали царских скифов, Они угощали начальников дружин кумысом. Иногда, жалуясь на нехватку пастухов для их стад, выменивали на скот нескольких пленных из колонны побежденных, и Вася все время боялся, что их тройку разлучат.

Легче всех переносил походную жизнь Дозор. Он трусил мелкой рысцой рядом с колонной, то и дело проверяя, на месте ли его хозяин. Обед, приготовленный «в скифском стиле», определенно псу нравился, камнями в него никто не бросал. В этом отношении, по сравнению с пленниками, он был даже в привилегированном положении. Люди, частенько получавшие удары бичом, завидовали его собачьей жизни.

Судя по солнцу, было уже далеко за полдень, когда сперва животные, а потом и люди почувствовали по заметной влажности воздуха близость воды. Теперь уже никого не требовалось подгонять. Полудикие кони скифов, не слушая повода, понеслись вскачь. За ними ринулся рогатый скот. Пленные остались в сопровождении конвоя, но они теперь без подстегивания сами стремились вперед, к воде. Дозор, опередив всех, исчез и скоро вернулся с раздувшимися боками и весь мокрый. Он уже напился.

Наконец и пленники достигли широкой и быстрой реки.

— Борисфен, — торжественно сказал скиф, конвоировавший пленных.

— Значит, мы уже на границе скифского царства, — сказал Вася своим товарищам. — Ведь Борисфеном назывался Днепр.

— Это, наверно, греки придумали нашей реке такое название. Они крестить мастера, — отозвалась Кюльжан. — Наш родной Днипро и никаких Борисфенов! Выпьем еще водички за будущее этой чудесной реки.

И дети снова набросились на воду. После небольшого, как всем показалось, отдыха началась переправа. Всадники плыли рядом с конями, придерживаясь за их гривы. Пешим, в том числе и пленникам, были предоставлены надутые воздухом бурдюки, и вскоре река на всем видимом глазом пространстве покрылась людьми.

— Замечательно, — радовалась Кюльжан. — Это не то, что топать по пыли! Освежимся, по крайней мере, как следует. Вот только как Валерик? Он неважно плавает.

— А тут особенного умения не требуется, — успокоил ее Вася. — Только держись за бурдюк и шлепай ногами. Одно удовольствие. Впрочем, за Валериком, конечно, надо присмотреть на всякий случай. Да где же он?

— Он уже в воде, — воскликнула Кюльжан. — Плывем к нему скорее!

Они бросились в воду. Валерик несся по течению, держась за бурдюк. Лицо его было страшно бледно, но хранило то же выражение упорства, которое привлекло внимание Васи в пути. Рядом с Валериком плыла, одной рукой держась за бурдюк, другой прижимая к груди ребенка, вдова убитого сына Мирослава. Испуганный малыш ревел во все горло и рвался из рук матери. Женщина обессилела. Рука ее беспомощно соскользнула со шкуры, и она вместе с ребенком скрылась под водой. Плывшие за ними на некотором расстоянии Вася и Кюльжан поспешили на помощь. Но тут произошло нечто невероятное. Валерик, взмахнув руками, бросился в воду в том месте, где скрылась женщина. Спустя несколько секунд, Валерик вынырнул уже значительно ниже и отчаянно забарахтался, то и дело захлебываясь водой. Одной рукой он держал за шиворот ребенка.

Сильным рывком опередив Васю, Кюльжан подплыла к Валерику, подставив ему свое плечо.

— Молодец, Валерик… Спокойненько… — приговаривала она. — Держись за мое плечо… Опустись в воду так, чтобы только твой нос торчал наружу… Так будет легче обоим… Давай сюда малыша… Не бойся… Выплывем. Вася-а! Гони сюда бурдюк!

Вася направил к ним бычью шкуру, и скоро все трое облегченно перевели дух. Мать малыша ниже перехватил один из скифов и, намотав на руку ее длинную косу, теперь буксировал к приближающемуся противоположному берегу.

— Как это ты решился, Валерик? — не утерпел Вася. Тот молчал. Все его внимание как будто бы было поглощено непривычным способом передвижения.

Очутившись на берегу, все, не исключая и Дозора, растянулись на песке, тяжело дыша, как выброшенные на сушу рыбы. Женщина, придя в себя, вскрикнула, заметалась по берегу, но, увидев своего ребенка на руках окликнувшей ее Кюльжан, бросилась к детям. Схватив своего малыша, она поочередно осыпала поцелуями то его, то смущенную девочку, то Валерика.

Отдохнув, дети вспомнили, что в этот день они ничего не ели. Поэтому Вася покорно встал и отправился к лагерю скифов на разведку.

Но, еще не дойдя до лагеря, Вася почувствовал, что там случилось нечто необычайное. До него донеслись громкие крики. Подстегиваемый любопытством, Вася прибавил шагу и вскоре очутился в расположении лагеря.

Там царила полная суматоха. Суровые воины вели себя сейчас как буйно помешанные. Одни с остервенением расцарапывали свои физиономии, другие наносили себе кинжалами неглубокие раны, отрезали ножом пучки волос, а некоторые в азарте прихватывали и часть уха. Один воин без сожаления проткнул стрелой свою левую руку, и многие сейчас же последовали его примеру. Все это сопровождалось дикими криками.

Вася шел, с удивлением наблюдая за этим массовым приступом острого помешательства. Вскоре он увидел две богатых колесницы, которых раньше не было в колонне. Осторожно пробираясь между беснующимися людьми, Вася подошел поближе к колесницам.

На одной полулежал, полусидел человеческий труп в скифской одежде, богато расшитой золотом. На его голове красовалась золотая же диадема. Лицо и руки трупа даже для покойника были неестественно желты. Полуоткрытые мертвые глаза бессмысленно глядели перед собой.

На другой колеснице сидела совсем молоденькая женщина. Сверкающий головной убор, драгоценные ожерелья, браслеты, самоцветные камни наряда составляли резкий контраст с испуганным выражением ее залитого слезами полудетского личика.

Вася поочередно смотрел то на труп, то на женщину и вдруг сам вздрогнул от страха. Ему почудилось, будто по лицу трупа покатилась слеза. Вася протер глаза. Ему не померещилось. Вот скатилась вторая, третья… Падая на блестящий наряд мертвеца, слезы оставляли на нем глянцевитые расплывшиеся пятна.

И вдруг в памяти Васи возникла картина: новогодний вечер. Он и Кюльжан стоят перед украшенной игрушками елкой. На ней догорают разноцветные тоненькие свечи. Пахнет растопленным воском, и его капли падают на новенький Васин костюм.

— Отойди подальше, — слышит он голос матери. — Смотри! Весь воском испачкался.

— Воск! — прошептал Вася. — Они покрыли тело покойного воском, чтоб дольше не испортился. Это, наверно, их царь. Быть нам по этому случаю сегодня без обеда и без ужина.

Но Вася ошибся. Вернувшись, он увидел костры, разведенные на берегу, а Кюльжан уже старательно промывала отпущенную им на несколько человек брюшину теленка.

У царских скифов был обычай: возить тело умершего царя по всей подвластной ему территории. При этом народ был обязан в знак своей скорби не только наносить себе мелкие ранения, но и следовать за колесницей покойного и его жены до самого кладбища. Гробницы царей находились в Геррах (расположенных у порогов Днепра — Борисфена). Поэтому огромное траурное шествие кочевников по пути все увеличивалось. Пленники покорно плелись вслед за всеми.

Для скифов, которых вынуждало к постоянным передвижениям в поисках пастбищ большое количество скота, проводы царя были просто развлечением. Они чувствовали себя дома и в своих шатрах на колесах и верхами на конях. Иначе рассматривали свое вынужденное путешествие пленники, но их мнением, конечно, никто не интересовался.

Часть пленников уже использовали для ухода за скотом, а большую часть после похорон скифы предполагали продать греческим купцам. Те охотно давали в обмен на рабов золотые вещи, кубки, блюда и другие предметы. Они даже украшали их рисунками из скифской жизни, на темы, заказанные скифской знатью.

Около двух недель длилось траурное шествие к Геррам, но путь теперь был уже не так изнурителен. Колонна двигалась с торжественной медлительностью чуть не по самому берегу реки.

Наконец, колонна остановилась между высокими курганами — местами погребенья скифских царьков и вождей. Почти в центре этого огромного кладбища зияла большая четырехугольная яма, приготовленная для очередного знатного мертвеца.

Все внимание скифов было поглощено зрелищем снятия маски с лица мертвого царя, для этой цели щедро обмазанного глиной. Вася, Валерик и Кюльжан без особого труда проскользнули к могиле. Дно могилы было покрыто золотистой соломой. В углу ее стояло десятка два заостренных кольев.

— Это для чего же? — спросил Валерик. — Может быть, у них обычай вбивать в мертвеца осиновый кол, чтоб он, как вурдалак, не мог выйти из могилы?

— Для этого было бы достаточно одного кола, — возразила Кюльжан. — Нет. Тут, наверно, чтонибудь другое придумали.

Погребение началось. Под громкий плач скифов шесть рабов осторожно опустили труп царя на соломенное ложе. Затем они вбили приготовленные колья по обеим сторонам трупа. Образовавшуюся изгородь сверху покрыли положенными поперек брусьями и задрапировали это сооружение обыкновенной рогожей.

Но в яме вокруг загородки с царем было еще много места, и скифы немедленно начали его заполнять. Вначале был спущен деревянный катафалк, на котором лежала еще синяя, только что задушенная царица. У ее ног уложили тела любимых слуг царя. По некоторым еще пробегали судороги, но царских скифов это ничуть не смущало.

— Уйдемте скорее отсюда, — прошептала побледневшая Кюльжан. — Мне кажется, я сама сейчас упаду в эту страшную яму.

Но теперь при всем желании дети не могли выбраться из тесно окружившей их толпы, и волей-неволей вынуждены были видеть всю остальную погребальную процедуру.

В могилу начали опускать дорогое оружие, сосуды с вином и маслом, приобретенные у греческих купцов, что было видно по поставленным на них печатям. Затем последовали серебряные вазы, украшенные выпуклыми изображениями растений и птиц. Одежда, увешанная золотыми бляхами, была размещена на колышках, вбитых в стены могилы.

Накрыв все это так же рогожами, скифы руками забросали могилу землей, но только до половины. «На том свете» царю могли понадобиться и лошади. На этот случай был заранее подогнан целый конский табун. В первую очередь были зарезаны и спущены в яму кони, которые везли колесницу царя и царицы. Но, по мнению скифов, для царя этого было мало. Еще полсотни коней в драгоценной сбруе поочередно подводились к могиле. Взмахом меча им перерезали горло и общими усилиями сбрасывали в почти наполненную яму.

Конские тела уже холмом возвышались над могилой, но сверх их скифы водрузили еще колесницы, на которых совершила свой последний путь царственная чета. Теперь можно было окончательно все забрасывать землей. Так новый огромный курган прибавился на кладбище в Геррах.

После похорон один из начальников дружин объявил, что царская власть со всем имуществом покойного переходит к его младшему брату, затем последовало приглашение всех присутствующих на поминальный пир. Это известие было встречено полным одобрением скифов. Начались приготовления к тризне.

Пленные не были приглашены на поминки, поэтому Вася, Валерик и Кюльжан, прихватив Дозора, отправились купаться.

— А всет-аки противные, жестокие, — сказала Кюльжан без всякой связи с предыдущим разговором. — Из-за какогото царишки столько людей убили!

— Такой у них обычай, — пояснил Вася. — Они, видишь ли, тоже верят в «души предков». По их мнению, и на том свете царь должен жить по-царски. Ну, когда хоронят бедных скифов, дело другое. Сунут в могилу лук со стрелами, или, в крайнем случае, какую-нибудь захудалую клячу, и ладно. А вот я вам расскажу одну историю, героем которой является скиф. Интересно, какого вы о нем будете мнения?

— Рассказывай, — сказала Кюльжан.

— Вы читали, что греческие купцы обосновались в древние времена в Причерноморье, как в своих колониях?

— Ну?

— И там, где у нас теперь Керчь, они организовали свое Боспорское царство. На всяких тяжелых работах они использовали купленных и просто захваченных в плен скифов. Они отводили им землю и заставляли сеять и убирать хлеб. Рабы подчинялись, работали и печально пели:

Топчите колосья, волы, топчите…

Жатва принадлежит хозяину.

Но скифы — вольнолюбивый народ, долго терпеть они этого не могли. Началось восстание рабов. И знаете, кто стоял во главе восстания? Скиф Савмак, вот кто. Он был домашним рабом у Боспорского царя Перисада. Должно быть, царь издевался над своими слугами, поэтому Савмак убил его, и с этого началось восстание. Это произошло в сто седьмом году до нашей эры.

— А ты откуда это знаешь?

— Заглянул в историю СССР для восьмого класса. Рабы расправились со своими угнетателями и избрали Савмака Боспорским царем.

— И долго он царствовал?

— Только год. Тогда в Малой Азии самым сильным из царей был Понтийский царь — Митридат шестой. Его царство было расположено там, где сейчас находится Турция. И вот Митридат послал на Савмака свое войско под руководством полководца Диофанта. Несколько месяцев шла борьба. В конце концов, победили войска Митридата. Они захватили Боспорское царство под свое владычество, а Савмака взяли в плен и отправили в столицу Понтийского царства.

— Жалко Савмака, — вздохнула Кюльжан. — Неужели его не могли поддержать рабы в других государствах?

— Были в это время восстания рабов и в Малой Азии и на островах Средиземного моря, например, в Сицилии. Но все они действовали разрозненно, то есть каждый на своей территории.

— Может быть, мы отправимся туда, посмотрим, как все это происходило? Ну, хоть к Спартаку, что ли? — предложил Валерик.

— Нет… Нет… — запротестовала Кюльжан. — Если уж знакомиться со временами, когда был рабовладельческий строй, то надо начинать с самого начала. Зачем же мы будем, как говорится, читать книгу с конца? В пятом классе мы походили, что рабство началось в древнем Египте. За две-три тысячи лет до нашей эры. Давайте переберемся в Древний Египет! По-моему, мы увидим там много интересного.

— Ну что ж, — сказал, немного подумав, Вася. — Путешествовать, так путешествовать! Посмотрим, как жили древние египтяне.

ВАСЯ СОВЕРШАЕТ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ»

Пронзительный, разноголосый шум ворвался в уши наших путешественников. Они очутились в центре базарной площади древнего города Мемфиса. Торг был в самом разгаре.

Прямо на земле тесными рядами сидели рыбаки и крестьяне, восхваляющие свой товар на разные голоса. Перед ними в корзинах или просто на больших пальмовых листьях лежали овощи, мясо, рыба, фрукты, хлеб. Такими же листьями люди прикрывали головы от жгучих лучей солнца.

Между продавцами, толкая друг друга, ходили покупателиженщины, обернутые широким куском белой ткани так, что одно плечо и рука оставались обнаженными. Одежда мужчин ограничивалась белой же набедренной повязкой и платком, свободно лежавшим на голове, закинутом за уши.

Кюльжан, естественно, больше интересовалась яркими тканями, которые продавались тут же рядом. Продавцы размахивали ими как флагами, стараясь привлечь внимание покупателей. Много женщин толпилось и у столов с драгоценными украшениями из золота, серебра и электрума — сплава серебра с золотом. Мемфисских модниц привлекали браслеты, украшенные инкрустациями из зеленого малахита, ярко-синего лазурита и яшмы с изображением стрекоз или цветов. Хороши были также и ожерелья из оникса, хрусталя, янтаря, сверкающие всеми оттенками радуги.

За низенькими столиками прислужники жрецов торговали священными амулетами, предохраняющими, по их словам, от порчи, «черной болезни», от бесплодия и просто «приносящими счастье». Амулеты изображали священных животных: сокола, корову, барана. Особенно много было изображений почитаемого в Мемфисе быка Аписа. Эти амулеты брались нарасхват. Тут же шла оживленная торговля флаконами с душистым маслом, баночками с разными притираниями и краской для бровей и ресниц.

Ребятишки, как мухи, облепили лавку торговца сладостями. Они с жадностью смотрели на счастливцев, покупающих сладкие напитки, сушеные финики, медовое печенье, но большинству, увы, были доступны только стебли сахарного тростника.

Богатые покупатели расплачивались серебряными и золотыми кольцами или просто кусочками драгоценных металлов. Большинство же меняло вещь на вещь, и тут трудно было понять, кто продавец и кто покупатель.

Затертые толпой, Вася, Валерик и Кюльжан, независимо от их желания, двигались по базару и жадно впитывали новые впечатления. В конце концов, они оказались в узенькой улочке, по обеим сторонам которой выстроились не то мастерские, не то лавки. Это были маленькие тростниковые хижины. Дети подошли к одной из них.

На циновке перед хижиной лежали выставленные для продажи сандалии — толстые кожаные подошвы, к которым были прикреплены три ремешка. Тут же, на низенькой табуретке, сидел сам мастер. Чтоб не терять времени на ожидание покупателей, он старательно разминал заготовки из кожи.

Дети перешли к следующей хижине. От нее шло отвратительное зловоние. Это была кожевенная мастерская. Двое египтян острыми скребками очищали от мездры кожу, только что вынутую из сосуда с раствором.

Дети поспешили перейти к следующей хижине, где работали два ткача. Они сидели, согнувшись, на корточках, плотно прижав колени к животу и, казалось, ничего не видели, кроме своих нитей, натянутых на низенькие станочки.

— Сколько же часов вы так работаете? — поинтересовался Вася, воспользовавшись тем, что один из ткачей мельком бросил на них свой взгляд.

Тот вместо ответа кивнул на глиняный светильник, стоявший на полочке.

— И ночью! — воскликнула Кюльжан. Ткач снова кивнул головой, и челнок в его руках засновал еще быстрее.

— Ой! Смотрите! — воскликнул вдруг Валерик.

Из-под тростниковой циновки, устилавшей пол хижины, медленно выползала большая змея. Она направлялась к сидевшему к ней спиной ткачу. Вот она подняла голову и вся сжалась для броска… В то же мгновение Вася с силой опустил на ее голову табуретку, оказавшуюся у него под рукой.

Ткач вскочил и остекленевшими глазами уставился на извивающееся в предсмертных судорогах пресмыкающееся. Вася нанес еще удар и тут почувствовал, что его крепко охватили чьи-то руки. Мальчик повернул голову и встретился глазами с белокурым синеглазым юношей атлетического сложения. Руки юноши продолжали крепко держать Васю. В его взгляде мальчик прочел презрительное сожаление.

— Что ты наделал, юный безумец? — воскликнул ткач, обретя, наконец, дар слова. — Ты осмелился поднять свою нечистую руку на ту, которая носит священный облик Нехебт, покровительницы Нижнего Египта! Горе тебе! Горе мне и дому моему! Горе всем нам!

И, распростершись, ткач начал биться головой о землю в непритворном отчаянии.

— Ты совершил страшное преступление, чужеземец — сказал белокурый юноша остолбеневшему от неожиданности Васе. — Разве ты не знаешь, что, когда жители одного нома поели рыбы, почитавшейся священной в другом, между населением номов возникла долгая и кровавая война? Теперь я должен выдать тебя жрецам для страшной казни за твое преступление.

Кюльжан в ужасе вскрикнула, бросилась к Васе и охватила его обеими руками.

— Но ведь я хотел только спасти этого человека, — оправдывался мальчик.

— Ты помешал свершиться воле богов, — беспощадно ответил юноша. Став на колени, он бережно завернул убитую змею в услужливо поданный ему кусок ткани и, поднявшись на ноги, обратился к ткачам.

— Жалея вас, я скрою, что священная Нехебт погибла от руки чужеземца в вашем доме. Дайте же мне священную клятву, что ваши уста никогда не откроют этой тайны, или вы погибнете вместе со мной.

— Клянемся светлым оком Амон-Ра, — дрожащими голосами ответили ему бедняки.

— Пусть наши тела истлеют без погребения и не будут знать второй жизни, если мы нарушим эту клятву, — подсказал им дальше юноша.

Ткачи, запинаясь, повторили и эту страшную клятву.

— Идите за мной, чужеземцы, — обратился теперь юноша к Васе, Валерику и Кюльжан. — Это говорю вам я, Пааам.

Юноша вышел из хижины, и дети последовали за ним. Мимо них брели носильщики, сгибаясь под тяжестью ноши, семенили ослы, нагруженные товаром.

Пройдя кварталы жалких хижин бедняков, дети добрались до большой глиняной стены с узкой калиткой подле запертых тяжелых ворот. Подойдя к калитке, Пааам что-то показал привратнику, и тот пропустил его вместе со спутниками, окинув детей равнодушным взглядом. За стеной начинались совсем другие строения. Это был квартал богачей. Теперь по обеим сторонам улицы возвышались глиняные стены, из-за которых виднелись верхушки пальм, сикомор, акаций и плоские кровли домов. Скоро Пааам остановился и сделал Васе знак приблизиться.

— Ты и твои спутники, видевшие твое преступление и не остановившие его, достойны смерти. Ваша жизнь в моих руках. Я могу подарить вам ее или отнять, — сказал он.

Вася и без его слов понимал, что дело обстоит плохо.

— Если вы избираете жизнь, вы должны стать моим «говорящим орудием», — продолжал Пааам.

"То есть рабами", — перевел для себя Вася, а вслух спросил. — Что же мы должны делать, чтобы остаться живыми?

— В этом доме живет знатный вельможа Хенку, — указал Пааам. — Он поручил мне купить пару молодых рабов, которых хочет поднести в дар главному жрецу храма бога Пта за то, что тот составил гороскоп его жизни. Я скажу вельможе, что купил вас всех троих. Так вы попадете в дом главного жреца.

"Очень интересно", — подумал Вася.

— Вы будете исполнять все приказания, полученные в доме, — продолжал Пааам, — но помните, что настоящий ваш господин только я. Ибо стоит мне известить жреца о вашем преступлении…

— Понятно, — не очень вежливо перебил Вася Пааама. — Значит, мы будем служить этому жрецу, а выполнять ваши приказания. Какие же?

— Время придет — узнаете, — загадочно ответил Пааам. — Теперь же пусть на ваши уста ляжет печать молчания. Идите за мной.

Пааам со своими спутниками беспрепятственно прошел в ворота ограды, и по дорожке, вымощенной каменными плитами, все четверо подошли к дому.

— Собаку оставим тут, — сказал Пааам, придерживая за ошейник Дозора. — У раба нет ничего, что не принадлежало бы его хозяину. Одна из конур здесь свободна. Собаку, которая в ней жила, съел крокодил.

Вася не смел протестовать, и Пааам подвел Дозора к конуре и закрепил цепь на его ошейнике.

Дом вельможи был из необожженного кирпича, а кое-где отделан желтыми и синими каменными плитками. Небольшие зарешеченные окна помещались под самой крышей. Дом от общего двора был отделен палисадником. По узкой крутой лесенке все четверо поднялись в прихожую комнату. Сказав, чтобы дети его здесь подождали, Пааам открыл дверь в длинный зал со стенами, покрытыми росписью, и скрылся внутри дома. Вася, Валерик и Кюльжан переглянулись.

— Интересно, кто такой этот Пааам? — сказал Вася. — Он не египтянин, судя по цвету его кожи и волос. А вот какого племени, я не пойму.

— Мне кажется, что он тоже раб, хотя и доверенный, — ответил Валерик. — Я заметил у него на лопатке след какогото клейма.

— Тише… Идут… — прошептала Кюльжан.

Почтительно сопровождаемый Пааамом, через зал шел тучный пожилой египтянин. Он был одет в тонкую льняную ткань. На плечах его лежало ожерелье, руки были украшены браслетами. Презрительно щурясь, он подошел к мальчикам, и по его знаку Пааам поспешно сдернул с них лохмотья, прикрывающие их тела.

Хозяин брезгливо потрогал бицепсы Валерика, заглянул в зубы покрасневшему от унижения Васе, бросил одобрительный взгляд на Кюльжан и, кивнув головой, приказал Паааму увести детей.

— Господин вас принял, — облегченно вздохнул Пааам, когда они опустились обратно во дворик. — Сейчас я вас сдам рабыне. Она приготовит вас в подарок жрецу.

— То есть, как это приготовит? — встревожился Вася. Но Пааам уже отошел от них. Дети стали разглядывать общий двор. В нем были расположены круглые каменные закрома для зерна, кухня, хлебная печь, колодец с водой с "журавлем" над ним. Вдали виднелся длинный каменный барак, видимо, для слуг. В глубине двора была калитка, ведущая в большой сад.

Открылись ворота ограды, и во двор вошел караван ослов, груженных тюками и корзинами. Привратник свистнул в бронзовый свисток. Из барака сейчас же выбежали слуги. Началась разгрузка. Рабы быстро перетаскивали в кладовые корзины с овощами и плодами, глиняные горшки с медовыми сотами и все другое, что было доставлено с караваном.

— Это все привезено из поместья нашего господина, — пояснил Пааам, подойдя к детям в сопровождении пожилой египтянки. — Идите к бассейну совершать омовение. Потом вам дадут чистую одежду. И, слегка подталкивая детей, он повел их вглубь двора. Кюльжан осталась с египтянкой.

Наступил вечер, а с ним и желанная прохлада. Женщины — члены семьи вельможи — поднялись по внутренней лестнице на плоскую кровлю дома. Там рабыни уже настлали для них ковры и положили шелковые подушки для возлежания. Слуги удалились в свои помещения, а рабы — в отдельную хижину.

Вся мебель хижины состояла из плетеных циновок, служивших постелями. Такие же циновки, только свернутые в трубку, служили рабам вместо подушки.

Несмотря на открытую дверь, люди задыхались в знойном воздухе хижины, не успевшей еще остыть после длинного жаркого дня. Сразу никто не мог уснуть. Поэтому повелось каждый вечор рассказывать друг другу сказки или истории в ожидании того часа, когда наступит ночная прохлада.

Сегодня рассказывать историю должен был нубиец, место которого оказалось рядом с Васей. Грустным певучим голосом он начал:

— Богата моя родина, но лучше б она была только выжженной, бесплодной пустыней. Тогда не остановился бы на ней завистливый взгляд слуг фараона, и моя шея не знала бы ярма раба.

Пусть бы слуги фараона вырубили все черное и розовое дерево Нубии! Пусть бы вырыли все золото, которым богат наш край! Но им было мало наших богатств. Они захотели нас самих. Тех, кто сопротивлялся их желанию, они убили, а тела их бросили на съедение крокодилам. Оставшимся в живых надели на шеи бронзовые ошейники, как собакам, и заклеймили, как скот, раскаленным железом.

В моей стране я был великим охотником, Много раз я выходил победителем из единоборства со львом. Лучше меня никто не мог укротить дикого слона. Но что значит ярость зверя по сравнению с коварством и злобой человека?

Слуги фараона предали огню наши хижины… Убили наших детей, опозорили женщин… А нас заставили добывать для них золото, которое мы считали только игрушкой для детей.

Нас приковали цепями к тачкам и заставили возить руду от пробитых в скалах нор. Нас заставляли крошить камни, хранившие крупицы золота. Воду давали только раз в день. А кто изнемог и не мог дробить камень, тот не получал и капли воды. В припадке безумия люди перекусывали жилы на своих руках и пытались утолить жажду собственной кровью.

Только тогда, когда глаза слуг фараона насытились блеском золота, и взятые ими с собой мешки были наполнены, с нас сняли цепи и привезли сюда. Много дней нас держали в каменной яме. Еду нам бросали сверху и воду спускали на веревке. И когда убедились, что мы примирились с этой жизнью и забыли о том, что мы люди, тогда нас выставили, как скот, на базаре. Наш вельможа отдал за меня двух баранов, и вот я здесь.

Ночью, когда особенно душно, мне снятся страшные сны. Мне кажется, что я опять изнемогаю от зноя в скалистых горах, и вместо воды надсмотрщик подает мне ковш с расплавленным золотом. А когда я вижу сверкающие кольца, браслеты и ожерелья на наших господах, я содрогаюсь от ужаса. Неужели они не чувствуют, что по их украшениям струится кровь черных нубийцев?

После долгого молчания тихо начал говорить другой раб.

— Ты счастливей меня, друг. Ты хоть помнишь время, когда был свободным… Ты видел свою родину, а я лишен даже этого. Мне не дано даже воспоминаний.

Мать моя — семитка, родила меня уже здесь, в неволе, и я знаю о своем родном крае только из ее песен, которыми она меня убаюкивала. Я никогда не видел лица своего отца. Он погиб, защищая мою мать во время нападения воинов фараона.

С восхода до заката солнца моя мать с сотнями других рабов рыла каналы. Если собрать в кучу всю землю, выброшенную ею, она, наверное, покрыла бы даже великую каменную гробницу фараона. Мать выбивалась из сил, чтобы не отставать от других, более сильных, чем она. Ее спина уже привыкла к ударам и, когда ее опоясывал бич надсмотрщика, мать только вздрагивала. Ее подгоняли угрозами, страшнее которых не знало ее сердце — отнять меня, продать в другой ном… Это было для нее страшнее самых зверских побоев.

Однажды на канал пришел сам номарх. Он был полным хозяином над всеми нами. Ведь мы принадлежали ному.

Страшась его недовольства, все работали, не переводя дыхания. Мать старалась не отставать от других, но была уже очень слаба. Внезапно из ее рта и носа хлынула кровь. Она упала, но и полумертвая искала меня взглядом. Забыв страх перед господином, я бросился к ней. Я обхватил руками ее голову. Звал, просил не оставлять меня. Номарх пинком ноги отшвырнул меня от трупа матери и велел своему помощнику взять меня к себе. Тот отдал меня на воспитание своим рабам. Они обращались со мной неплохо, но, конечно, не могли заменить мать. Я научился от них тому, что должен делать домашний раб: убрать цветами праздничный стол, ощипать и выпотрошить гуся, вычистить до блеска бронзовую посуду. После этого господин подарил меня своей сестре в день ее свадьбы. И вот я здесь.

Раб умолк, но долго никто не произносил ни слова. Каждый, наверно, вспоминал свою жизнь, и вряд ли кто находил ее счастливой. В дальнем углу хижины кто-то запел тихим прерывающимся голосом:

Смерть стоит сегодня передо мною,

Как выздоровление перед больным…

Как пребывание под парусом в ветреную погоду,

Как запах лотоса, как путь, омытый дождем…

И все подхватили скорбный мотив и вместе допели песню:

Смерть стоит сегодня передо мною,

Как возвращение домой с похода…

Как желание увидеть свой дом

После многолетнего пребывания в плену…

Уткнувшись лицом в циновку, Вася тихо плакал.

В ОКРУЖЕНИИ БОГОВ

После завтрака, состоящего из сухой рыбы и плоских ячменных лепешек, пришел Пааам. Он критически осмотрел Васю и Валерика, чисто вымытых, в белых набедренных повязках и, видимо, остался доволен.

— Сейчас я поведу вас к главному жрецу, — сказал он, — а девочка останется в доме. Так приказал господин.

— Почему? — запротестовал Вася. — Пусть берут нас всех вместе.

— Раб не может иметь своих желаний, — строго сказал Пааам. — Женщина — нечистое существо. Ее присутствие оскверняет храм. Даже наша царевна, когда она хочет принести жертву священному Пта, подвергается окуриванию, прежде чем получить доступ в храм пресветлого бога. Девочка нужна здесь. Во время праздничного пира акробатка, увеселяющая гостей, сломала себе спину. Вашу девочку будут учить, чтобы она могла занять место акробатки.

— Пропала наша Кюльжан, — вырвалось у Валерика.

— Но хоть проститься с ней мы можем? — после некоторой паузы спросил Вася.

Пааам кивнул головой и приказал рабыне, пробегавшей мимо, привести новую акробатку.

Через несколько минут пришла Кюльжан. Ее волосы были заплетены во множество мелких косичек, голову обвивала пестрая лента, надо лбом торчал цветок голубого лотоса. Одета она была в подобие короткой туники. У Васи сжалось сердце при виде печальных глаз подруги.

— Потерпи немного, — сказал он девочке. — Мы здесь долго не задержимся. Как только поймем их жизнь, так же заберем тебя. Можешь потерпеть?

Кюльжан молча кивнула головой, крепко пожала руки мальчикам и вернулась в дом.

Следуя за Пааамом к воротам, Вася на ходу погладил Дозора, высунувшегося им навстречу из своей конуры. Пес рванулся вслед за хозяином, но, задержанный цепью, горестно завыл.

— Похоже, что Дозору тоже здесь не слишком нравится, — заметил Валерик.

Следуя за своим провожатым, мальчики пришли к берегу Нила. Спокойно текли воды огромной реки. Дети сели в легкий тростниковый челнок, управляемый почти черным от загара мальчишкой, и направились к противоположному берегу. Масса рыбы, сверкая чешуей, играла в воде. Мелькнула синяя спина и показалась широко открытая, похожая на чемодан, пасть бегемота. Ловким ударом весла мальчик направил лодку мимо животного.

— Да тут есть и крокодилы, — стараясь говорить как можно спокойней, заметил Валерик.

Прямо к лодке, похожие на серые древесные стволы, направлялись чудовища. Лицо Пааама стало серьезным. Он взял весло из рук маленького лодочника и резким рывком повернул в сторону легкое суденышко.

— Бог Собек, — сказал он внушительно, показывая веслом на крокодила.

— Запомним на всякий случай и этого бога, — угрюмо сказал Валерику Вася. — А то опять можно попасть впросак. Будьте добры, — обратился он очень вежливо к Паааму, — скажите, какие еще у вас тут боги обитают?

Тот вернул лодочнику весло и торжественно начал:

— Велик солнечный бог Амон-Ра, — он дает жизнь всему живому.

— Ну, с солнцем, я думаю, у нас конфликтов не будет, — пробормотал Вася.

— Ему посвящен баран — бог Хнум.

— Ой, сколько я съел этого божества в плове, — усмехнулся Валерик.

Остановив его строгим взглядом, Пааам продолжал:

— В нашем священном городе Мемфисе почитается бык Апис. Самое ужасное кощунство — убийство такого животного.

— Лишь бы он на нас не кидался, — не унимался расшалившийся Валерик.

— Бог земли Гэб, а сейчас мы плывем мимо священной рощи богини неба, пресветлой Хатхор, почитаемой в виде коровы.

— Ну, это, по крайней мере, безвредное божество, — обрадовался Вася.

— Тот — бог луны, он же бог письма, счета и мудрости — почитается в виде павиана.

— Ну, это тоже вполне выносимое божество!

— Бог Пта - мироздатель, творец вселенной, ему вы будете служить.

«Это еще как сказать», — подумал Вася.

— Богиня Уаджит — почитается в виде ядовитой змеи.

— В загробном царстве вас встретит сам Озирис — судья мертвых, — продолжал Пааам.

— Постараемся, насколько возможно, оттянуть эту встречу, — решительно заявил Валерик и потянулся сорвать качающийся на воде большой цветок лотоса.

— Это священный лотос бога Нефертума, — предупредил Пааам, и Валерик поспешно отдёрнул руку.

— Скажите, — взмолился Вася, — не быстрее ли будет назвать тех животных, которые у вас не почитаются священными?

Но Пааам сердито сдвинул брови и до самого берега больше не произнес ни слова.

— Все равно мы с тобой опять влезем в какую-нибудь кашу, — ворчал Валерик, идя по дороге, вымощенной белыми плитами. — Тут невозможно не наткнуться если не на того, так на другого бога.

— Будем держаться подальше от всякой скотины, — благоразумно ответил Вася. — Даже от кошки.

— Кошка во всем Египте почитается священным животным, — подтвердил Пааам. — Смерть кошки оплакивается в семье больше, чем смерть собственного сына.

Подойдя к маленькому окошечку в высокой стене, окружающей храм, Пааам постучал. В окошке показалось сморщенное, желтое, как старый пергамент, лицо.

— От господина Хенку с дарами, — сказал Пааам, и перед ними сейчас же распахнулась дверь, почти сливавшаяся со стеной.

Они вошли в аллею огромного сада, состоявшую из одних пальм. На фоне темных листьев сверкали покрытые электрумом иглы высоких обелисков. Дорога между пальмами была выложена плитками черного и розового гранита. Мальчики прошли мимо озера, вокруг которого стояли статуи каких-то страшных полулюдей, полузверей, и очутились перед широкой белой лестницей, на боковых скатах которой были высечены извивающиеся желтые змеи.

Следуя за Пааамом, они поднялись по этой лестнице к массивной двери, обитой бронзовыми листами. Перед дверью на цепи висел бронзовый же щит. Пааам взял из ниши в стене рядом с дверью маленький молоточек и три раза ударил в щит. Раздался мелодичный звон.

Дверь отворилась как будто сама собою. Перед ними оказался длинный узкий коридор с рядом колонн. Они вошли, и дверь сейчас же закрылась.

— Ждать здесь, — шепнул Пааам, — повиноваться во всем. Будьте наблюдательны, но говорите как можно меньше. Когда вы будете нужны мне, я найду вас.

Пааам быстро ушел по коридору и несколько минут спустя вернулся в сопровождении жреца в длинных белых одеждах. Положив свои руки на плечи мальчиков, Пааам заставил их опуститься на колени и, даже не взглянув на них больше, ушел в распахнувшиеся, едва он до них дотронулся, двери.

Амени — главному жрецу храма Пта — понравились подаренные вельможей расторопные и смышленые мальчики. Сделав из них своих личных слуг, Амени посылал их с разными поручениями то в храмовые мастерские, то в библиотеку, где хранились старинные папирусы с изречениями, то в храмовую школу, в которой под его наблюдением обучались писцы. Вася и Валерик видели очень много интересного и только жалели, что с ними нет их подруги.

В храмовых мастерских под наблюдением особых надзирателей работали прекрасно обученные мастера. Они высекали для храмов колоссов-богов из целых каменных глыб черного и розового гранита или красного песчаника, изготовляли вазы для светильников и цветов, украшенные резьбой и золотыми полосками, отливали золотые и серебряные статуэтки богов и царей, мастерили погребальные ящики из сикоморы, тамариска, кедра и черного дерева, обивали листовым золотом саркофаги и мебель.

Мальчики восхищались искусством мастеров и в то же время ужасались при виде такого неслыханного расточительства богатств, добываемых каторжным трудом рабов, а зачастую и ценой их жизни.

Иногда Амени разрешал им присутствовать на занятиях в храмовой школе писцов, где обучались, главным образом, сыновья вельмож в возрасте от пяти до семнадцати лет. В этой школе занятия шли с раннего утра до позднего вечера. Мальчиков учили, в первую очередь, читать и красиво и грамотно писать. Это было нелегким делом, потому что египетское письмо имело более семисот знаков-йероглифов.

Присев на корточки гденибудь в углу, Вася и Валерик с любопытством слушали нравоучение жреца:

— Читай прилежно книгу, не проводи дня праздно, иначе горе телу твоему, — монотонно говорил жрец. — Ухо мальчика на его спине, и оно слушает, когда его бьют.

Профессию писца жрец расписывал самыми радужными красками. В то же время он выставлял все другие профессии в самом черном свете:

— Я видел медника у топок его печи, — говорил жрец, — его пальцы были, как кожа крокодила, и он пахнул хуже, чем рыбья икра. У земледельца одежда бессменная. Болеет он постоянно, и едва возвращается домой вечером, ему вновь надо идти. Ткач всегда в помещении. Свежим воздухом почти не дышит. Даст хлеба привратнику, тот выпустит его на свет. Сандальщик всегда нищенствует. Прачечник стирает рядом с крокодилом. Неспокойное это занятие.

Нет должности выше должности писца. Ибо он — сам начальник. — Так, обычно, жрец заканчивал свои поучения.

Кроме чтения и письма, мальчиков обучали математике, необходимой для вычислений при строительстве храмов, гробниц, рытье каналов, учете урожая при взимании налогов, подсчете расходов на снаряжение войска, идущего в поход за рабами или золотом.

Учили их и наблюдению за звездами для того, чтоб по их движениям определить время наводнения и убыли воды в Ниле, и, особенно, для предсказания будущего. Жрецы составляли календари «счастливых и несчастливых дней». За особую плату предсказывали человеку его судьбу, уверяя, что она связана с определенной звездой, от движения которой целиком и зависит.

Вася и Валерик только поражались легковерию людей, обираемых жрецами всяческими способами.

Приближались сроки разлива Нила, который начинается с половины июля и продолжается около четырех месяцев. Этого дня ждали как праздника: будущий урожай зависел исключительно от того, насколько высоко поднимется вода. Ведь дожди в Египте, особенно в Верхнем, — очень редкое явление.

По всем сорока номам, расположенным в долине Нила, шла усиленная очистка старых и рытье новых каналов. В этих работах участвовали не только рабы, но и все население.

По положению звезд и показанию ниломера жрецы определили день наступления наводнения. Кроме этого, уже прилетел священный белый ибис, а всему населению было известно, что эта птица прилетает в их страну перед самым разливом. Амени немедленно послал к фараону нарочного с известием о начале праздника.

Вася и Валерик удостоились чести наблюдать торжество разлива Нила с плоской кровли одной из храмовых мастерских, куда были допущены ученики школы писцов.

Громадные толпы народа уже давно стояли на обоих берегах Нила. Лазурные воды реки стали мутно-зелеными, течение — стремительным. Появились белые гребни волн.

Из ворот дворца фараона показались полотые носилки. Их несли двенадцать рабов. На поставленном на них троне восседал фараон в переднике, расшитом драгоценными камнями. С плеч его ниспадала белая с красным мантия, на голове красовалась корона в форме высокой бадьи с ручкой. Сзади и с боков носилок шли слуги, заслоняя фараона от лучей солнца опахалами из страусовых перьев.

Как только носилки приблизились к храму, Амени подал знак жрецам, стоящим рядом с ним, и все запели гимн богу-солнцу, сыном которого почитался фараон.

Заинтересованный невиданным зрелищем, Вася не заметил, что за его спиной появился некто в белой одежде жреца, и он обратил на это внимание только тогда, когда почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Вася обернулся и вздрогнул. Перед ним стоял Пааам.

— Возьми, — сказал Пааам. И Вася почувствовал в своей руке какой-то круглый предмет, обернутый в лоскут ткани.

— Возьми. Это воск. Сделаешь оттиск ключа от дверей главного храма Пта. Завтра в Городе Мертвых отдашь его мне. Если осмелишься не выполнить, то девочка, оставшаяся в доме вельможи, завтра же предстанет перед судом Озириса.

— Но как же я это сделаю? — испугался Вася. — Ключ от храма всегда на поясе у самого Амени.

— Вместе с воском я положил пучок сухой травы, — ответил Пааам. — Когда Амени позовет тебя за чем-нибудь, проходя мимо курильницы с благовониями, брось на угли эту траву. Потом выйди за дверь и сосчитай до десяти. Закрыв нос и рот мокрой тканью, смело возвращайся. Амени будет крепко спать, но сон его будет очень краток. Не снимая ключа с его пояса, погрузи бородку глубоко в воск. Потом быстро уходи. Понял?

— Понял, — дрожащим голосом ответил Вася.

В «ГОРОДЕ МЕРТВЫХ»

«Город Мертвых» — так называлось кладбище древних обитателей Египта. В склонах скалистых холмов Вася увидел черневшие отверстия. Это были входы в гробницы.

Вася шел в составе похоронной процессии вместе с другими мальчиками из школы писцов. В руках мальчика был кусок папируса с изречениями из Книги Мертвых. Этот папирус, врученный ему жрецом, должен был быть положен с покойником, чтоб «бодрить» его душу во время перехода на тот свет.

Каждый мальчик, шествующий в похоронной процессии, нес по такому же папирусу с каким-нибудь изречением. Тут были заклинания, предохраняющие покойника от тления, и изречения, помогающие душе опять соединиться с телом, изречение, не дающее умереть вторично. Ведь жрецы внушали, что душа человека, вылетев из его тела, потом время от времени возвращается к нему обратно. Она берет еду и питье, принесенные родственниками, затем входит обратно в тело. Покойник оживает и начинает подкрепляться. Поэтому, чтобы вернувшаяся душа нашла тело в приличном состоянии, египтяне принимали меры, предохраняющие его от тления.

Труп передавался парасхиту, профессией которого было бальзамирование усопших. Он начинал с того, что вынимал внутренности и укладывал их отдельно в каменные сосуды, а затем опускал выпотрошенное тело в раствор соли с примесью смолистых веществ. Через семьдесят дней труп вынимался из раствора и просушивался. Его набивали душистыми травами и пеленали в льняные ткани. Получалась мумия, ее клали в гроб, сделанный в форме человеческой фигуры.

Конечно, беднякам такая роскошь была не по карману. Их хоронили без всяких затей в общей яме и только привязывали к трупу дощечку с молитвой, содержавшей просьбу к Озирису обеспечить на том свете покойника питанием в количестве тысячи быков, тысячи хлебов и тысячи кружек пива.

Но сегодня хоронили знатного вельможу, и похороны были обставлены, как полагается.

Впереди процессии шествовал жрец, неся деревянную, выкрашенную в черный цвет фигуру шакала, изображающую бога смерти Анубиса. Затем следовали носильщики с вещами, которые, по общему мнению, должны понадобиться покойнику. Тут были целые сундуки богатой одежды, ларчики с драгоценностями, сосуды с душистыми маслами. За всем этим везли портретную статую усопшего. Статую сопровождала толпа специально нанятых для этого женщин-плакальщиц. Чем богаче были родственники покойного, тем больше плакальщиц могли они нанять. Наконец, под балдахином на салазках везли гроб с мумией. Его окружали жрецы, без устали махая своими кадилами. Сзади шли родственники и друзья покойного. Шествие замыкали нищие.

Вася с группой учеников шел между жрецами и родственниками и радовался, что сам Амени на похоронах не присутствует. После того, как мальчик выполнил приказ Пааама, он боялся даже встречи с жрецом, опасаясь, что тот как-нибудь догадается о его тайне. Вася ничего не сказал и Валерику, чтоб не навлечь на него кары, как на сообщника, если совершеннее им вдруг откроется. Комок воска с оттиском ключа, спрятанный в складках пояса, все время казался Васе слишком заметным, и он старался держать свиток папируса так, чтобы скрыть им еле заметную выпуклость на талии.

Шествие остановилось у входа в гробницу и началось прощание. Голосом, прерывающимся от рыданий, женщина пела:

Приди, о брат мой, в свой дом…

Я не вижу тебя, и скорбит мое сердце…

Ищут тебя мои глаза…

Я твоя сестра от одной матери, брат мой…

Не разлучайся со мной…

Я взываю и плачу до высоты поднебесной,

Но ты не слышишь моего голоса, брат мой…

Услышь меня… Ведь ты любил меня на земле…

По знаку жреца, ученики по очереди подходили к саркофагу и клали на него папирусы с изречениями. Вася также положил свой. Возвращаясь на свое место, он неожиданно столкнулся с Пааамом. С лицом, перепачканным в иле, в одежде нищего, Пааам протягивал к нему руку, как бы прося подаяния. Пораженный необычным видом юноши, Вася несколько мгновений растерянно смотрел в его глаза, потом, спохватившись, поскорее сунул в его руку кусок воска. Пааам сделал шаг назад и смешался с толпой нищих. Вася с опаской оглянулся — не заметил ли кто-нибудь его проделки, но внимание всех было обращено на гроб, который в этот момент как раз вносили в гробницу. Жрецы торжественно запели:

Как воистину Озирис живет, так живешь и ты…

Как воистину он не умрет, так не умрешь и ты…

Прошло несколько дней, и Вася постепенно успокоился. Но однажды утром он проснулся в пристройке, где отдыхали храмовые рабы, от энергичных толчков Валерика.

— Что случилось? — спросил Вася.

Присев на корточки, Валерик таинственно зашептал:

— Понимаешь, какое дело... Сегодня ночью, у главных ворот храма Пта кто-то убил кинжалом обоих стражей. Двери храма были найдены закрытыми, как будто ничего не пропало, но Амени вне себя. Говорят, что кто-то все же был внутри храма, открыв двери своим ключом. Теперь среди храмовых рабов ищут изменника. Ты что так побледнел? Уж не напился ли ты вчера зеленой нильской воды? Говорят, что сейчас она очень вредна: в ней много гниющих растений.

Отослав от себя Валерика, Вася стал думать о том, как бы поскорее забрать Кюльжан и распроститься с древним Египтом.

— Я тут уже дважды оказался преступником, — размышлял он про себя. — И неизвестно, что еще вздумает потребовать от меня Пааам. Нет. Надо выбираться отсюда…

В пристройку вбежал запыхавшийся Валерик:

— Вася! Амени приказал прислать тебя к нему, — сказал он тревожно.

"Начинается", — с тоской подумал мальчик и нетвердыми шагами направился к жрецу.

Если Амени и был встревожен или огорчен, то, во всяком случае, он хорошо владел собой. На его лице Вася увидел обычное выражение холодного спокойствия. Едва взглянув на мальчика, Амени вручил ему сверток папируса, запечатанный его личной печатью.

— Господин Хенку, подаривший тебя, просил у меня гороскоп его жизни. Вот он. Отвези и долго не задерживайся. Ты мне нужен, — сказал Амени.

Обрадованный таким оборотом дола, Вася почтительно принял свиток и даже осведомился, не может ли он взять с собой другого мальчика: вдвоем будет легче переправиться на лодке через разлившийся Нил.

Жрец кивком головы дал разрешение. С белой лестницы мальчик сбежал, как на крыльях, и бросился искать Валерика.

— Идем к Кюльжан, — бросил он, таща его к выходу из храма. И на ухо ему шепнул: — Больше мы сюда не вернемся.

Валерик просиял.

Зная, что вся дорога до пристани просматривается с кровли храма, мальчики заставили себя идти, не торопясь. Дойдя до реки, они остановились в изумлении. Вода Нила стала ярко-красной. Казалось, что перед ними течет кровавая река.

— Что бы это значило? — растерянно сказал Вася.

— Не понимаю, — ответил Валерик.

Маленькая лодочка скользнула к берегу, и мальчики к своему ужасу увидели в ней Пааама.

«Никак нам от него не избавиться», — с отчаянием подумал Вася. Пааам с самым приветливым видом указал им на место в лодке, и мальчикам не осталось ничего другого, как занять его. Несколько минут они плыли молча. Пааам ласково улыбался, Вася хмуро молчал, а Валерик, не будучи в курсе дела, быстро примирился с обществом Пааама и интересовался только кроваво-красным цветом реки.

— Отчего вода стала такой? — обратился он к Паааму.

— Такого цвета Нил теперь будет до самого конца наводнения, — ответил тот с готовностью. — Это от ила.

Положив весло, Пааам достал из складок одежды маленький стаканчик и, зачерпнув изза борта воды, подал Васе со словами:

— Когда ил осядет — пей. Эта вода будет вкусней вина.

«Отравить хочет, чтоб избавиться от свидетеля», — со страхом подумал мальчик.

Скоро ил осел на дно, заняв почти треть стакана. Наверху осталась красная жидкость. Вася колебался. Как будто угадав его мысли, Пааам взял стакан из его рук, отпил глоток сам и протянул Валерику. Тот нерешительно попробовал, почмокав губами, и с удовольствием допил.

— Вкусно, — сказал он, облизываясь. — Ты только попробуй!

Вася сполоснул стакан, зачерпнул воды и, дав илу отстояться, выпил. Вода оказалась действительно очень вкусной и приятно освежала.

— Наверно, в ней растворились какие-нибудь минеральные соли, принесенные водой с гор, — высказал он свое предположение. — Интересно бы сделать химический анализ.

Пааам, улыбаясь, смотрел на мальчиков и явно затягивал переправу. Лодка плыла тихо и плавно, как лебедь. До берега было еще далеко.

— Юные чужеземцы, — оказал он, наконец. — Ваша девочка-акробатка рассказала слугам дома много странного. Она говорила, будто в той стране, откуда вы прибыли, нет ни фараонов, ни господ, и бывшие рабы стали хозяевами всех богатств страны. Может быть, девочка солгала?

— Нет, она сказала правду, — возразил Вася.

— Девочка-акробатка еще сказала, что вы прибыли сюда не за золотом и драгоценностями, а только за тем, чтобы узнать, как живет наш народ. Это тоже правда?

— Конечно, правда.

— Тогда простите меня, чужеземцы, прибывшие к нам из счастливой страны, что я поступил с вами нехорошо при первой же встрече. Но я давно уже замыслил план мести за смерть моего отца и двух братьев. Они погибли во время постройки пирамиды для последнего умершего фараона. Отец — от изнурения, а братья были раздавлены тяжелой каменной плитой.

Я не египтянин, я ливиец, поэтому я светлокож и светловолос. Но я видел в течение многих лет, которые пробыл в Египте в качестве раба, как люди мучились и умирали на постройке гигантской гробницы фараона. Я дал клятву отомстить за смерть не только моих близких, но и за всех погибших при ее создании. Фараон хотел, чтобы его тело сохранилось вечно… Я решил вытащить его из усыпальницы и бросить шакалам. Тогда душа его не найдет себе пристанища, и он будет лишен второй жизни.

Но те, кто придумал план постройки этой гробницы, знали, что мы ненавидим фараона. По пути к месту, где находится его саркофаг, настроены ловушки, чтоб погубить того, кто осмелится нарушить покой усопшего. Я решил сперва добыть план, по которому строилась гробница — на нем отмечены места ловушек. План хранился в храме Пта, куда я сам не мог проникнуть. По моему указанию ты помог мне. Я срисовал план, оставив папирус на месте. Если бы я взял его с собой, Амени мог бы догадаться, зачем он взят. Ты помог мне, и я не хочу остаться неблагодарным. Если у тебя есть какое-нибудь желание — скажи. Я сделаю все, что в моих силах.

— Если можно, — оказал Вася, — я хотел бы посмотреть, как там все устроено, внутри пирамиды. Но, если этого нельзя, то…

— Ни один чужеземец этого не видел и не увидит, — ответил Пааам. — Но я не вижу в твоих глазах жадности, а только стремление к знанию. Поэтому я возьму вас с собой. Только дай мне слово, что сразу после того, чему свидетелем вы будете, вы покинете нашу страну.

— Мы и так решили поскорее закончить наше путешествие, — сказал Вася.

— Тогда вы увидите гробницу фараона и все, что в ней находится. Сейчас я провожу вас в хижину бедного ремесленника, в ней вы сможете поесть и отдохнуть. Когда солнце скроется за Нилом, к вам придет девочка-акробатка. Она проводит вас туда, где я буду вас ждать, Отдыхайте же хорошенько. Сегодня ночью вам не придется спать.

Лодка мягко толкнулась о берег, и Вася первым ступил на влажный песок.

Город спал. Под светом месяца Нил потерял свою мрачную окраску и казался серебряным. На фоне белых зданий города чернели силуэты пальм и кипарисов. Скоро путешественники миновали последние хижины квартала бедняков.

Закутанная в длинное белое покрывало, Кюльжан уверенно вела мальчиков за собой. Перед ними теперь расстилалась мрачная скалистая долина, в глубине которой вырисовывались величественные контуры пирамид. Безмолвие ночи нарушал только тоскливый вой шакалов. Неожиданно около Васи мелькнула четвероногая тень, и он почувствовал на своих плечах лапы Дозора. Мальчик радостно ответил на «объятия» друга и с минуту они топтались на месте.

— Хватит вам вальсировать, — засмеялась Кюльжан. — Пааам просил поторопиться. Он нас уже видит.

Вася оглянулся. Вблизи стоял его недавний «господин» и с ним высокий нубиец, грустный рассказ которого Вася слышал в первую ночь, проведенную в хижине рабов.

— Пойдем, — коротко сказал Пааам. Он пошел вперед, а за ним все остальные. Темнокожий нубиец с небольшим мешочком в руках замыкал шествие.

— Здесь, — сказал Пааам. — Вход в гробницу должен быть с севера. Обойдем кругом.

Вася знал, что два его шага равняются метру и из любопытства начал считать свои шаги. Сторона основания пирамиды, вдоль которой они шли, оказалась равной его четыремстам шестидесяти шести шагам. Это значило двести тридцать три метра. И он еще раз удивился гигантским размерам царской усыпальницы. На высоте около десяти метров Вася увидел темное отверстие. Пааам остановился прямо под ним. Нубиец вынул из своего мешочка тонкую веревку и горшочек с каким-то составом. Содержимым горшочка он старательно натер подошвы своих ног и легко поднялся к входному отверстию, идя по гладко отшлифованной стене пирамиды.

Вася сунул палец в горшочек. В нем была какая-то очень клейкая масса.

Нубиец спустил сверху конец веревки, Палам обвязал им Васю за талию и предложил идти по наклонной стене пирамиды к входу. При помощи нубийца все, не исключая и Дозора, через несколько минут оказались внутри пирамиды. Вася услышал удары кремня, увидел искорки, и вскоре темноту, в которой они очутились, рассеял свет смоляного факела.

Видимо, никакой вентиляции внутри пирамиды не было. Пламя факела горело ровно, не колеблясь. При этом освещении Пааам внимательно рассмотрел принесенный им с собой лоскуток папируса с набросанным на нем чертежом и сделал знак следовать за ним. Нубиец шел за его плечом, освещая факелом путь. По совету Пааама Вася крепко держал Дозора за ошейник, не отпуская его ни на шаг.

Они вошли в узкую галерею, круто спускающуюся вниз. Взяв у нубийца горшочек, Пааам натер клейким составом подошвы своих ног и предложил то же сделать и всем остальным. Затем начался спуск вниз по совершенно гладким плитам.

— Эта галерея заканчивается глубоким колодцем, — справившись с чертежом, сказал Пааам. — Чем ближе к колодцу, тем спуск будет круче, а когда увидишь отверстие — будет уже поздно. Удержаться на краю колодца невозможно. Это — фальшивый ход, ловушка. Сейчас мы свернем в настоящий. Следуйте за мной.

Пааам прижался к правой стене галереи и как будто бы прошел сквозь камень. Боковой ход был построен так, что, не зная о его существовании, можно было легко пройти мимо. Этот ход был более пологим, вел куда-то наверх, и идти по нему было гораздо легче. Все же Вася скоро почувствовал, что дышать ему очень трудно, не столько от крутизны подъема, сколько от тяжелого, спертого, совершенно неподвижного воздуха.

Так они шли очень долго и, наконец, увидели вход в обширный зал. Поперек входа лежал большой плоский камень. Над ним нависла гранитная глыба. Между этим порогом и глыбой оставалась щель около полуметра.

— Это — вторая ловушка, — пояснил Пааам. — Вынести что-нибудь большое из гробницы, не сдвинув этого камня, невозможно. Сдвигается он без труда, но стоит его только чуть тронуть с места, как эта гранитная глыба сейчас же упадет на голову и завалит вход. Поэтому нужно уподобиться змее.

Растянувшись на животе, Пааам осторожно прополз в щель между глыбой и каменным порогом. Последовав его примеру, все оказались в просторном зале из гранита.

У противоположной стены лицом друг к другу стояли две статуи в человеческий рост. На их головах сверкали диадемы. В руки были вложены золотые скипетры.

— Это фараон и его душа, — пояснил Пааам.

Весь зал был уставлен самыми разнообразными вещами, захороненными вместе с царем. Здесь стояло множество сундуков, обитых листовым золотом, ларцов из слоновой кости, базальтовых ваз изумительной работы, с торчавшими стеблями давно высохших цветов. У стен находились кресла, разукрашенные золотом, драгоценными камнями и слоновой костью. На подставках лежала драгоценная посуда, сосуды для вина и масла, опахала из разноцветных перьев, курильницы для душистых смол, светильники и статуи разнообразных египетских богов.

Дети с любопытством поднимали крышки сундуков и ларцов. Там находились царские одежды, сандалии, отделанные золотом, массивные перстни, браслеты, ожерелья, усыпанные сверкающими при свете факела камнями.

Стены гробницы были украшены рисунками, изображавшими отдельные сцены из жизни фараона и подробности похоронного обряда.

Дети рассматривали все это, как интересные игрушки. Нубиец услужливо светил им факелом. Пааам, присев на край золоченого кресла, углубился в какие-то свои думы, ожидая, пока его спутники удовлетворят свою любознательность.

— Смотрите, чужеземцы, и запоминайте, — заговорил нубиец, до этого момента не проронивший ни одного слова. — Все богатства Египта, Ливии и несчастной Нубии собраны здесь для мертвого фараона. Нашим трудом, трудом рабов, создано все, что вы видите. И все это принадлежит только фараонам и богам. Достоин почета тот, чьи руки никогда не знали труда. Труд же считается позорным уделом раба.

Очнувшись от своего раздумья, Пааам подошел к нубийцу и извлек из его мешочка небольшой инструмент, похожий на ломик. Став между обращенными лицом друг к другу статуями фараона, он начертил на стене треугольник, и быстро, как бы боясь раздумать, начал взламывать, видимо, замурованное место. Когда лоб Пааама покрылся потом, его сменил нубиец.

Они торопливо работали, часто сменяя друг друга. Наконец, было пробито отверстие такого размера, что через него мог проникнуть человек. Пааам, нубиец, а за ним и остальные оказались в маленьком помещении, занятом почти целиком гранитным саркофагом. Его крышка почти упиралась в потолок. С минуту длилось молчание. Пааам как будто колебался, потам он решительно подошел к более узкому концу саркофага и открыл засов на его дверце. Вася заглянул внутрь, но увидел только другую, так же закрытую засовом, дверцу. За ней обнаружилась третья и четвертая. Это было похоже на деревянную игрушку — куклу-матрешку. Наконец, в последнем саркофаге они увидели что-то, завернутое в ткани.

Дрожащей рукой Пааам снимал одну ткань за другой. Вася смотрел не только с любопытством, но и некоторым страхом. Вот снята последняя ткань и из его груди вырвался возглас. Он увидел золотой гроб, сделанный в форме человеческой фигуры.

Пааам и нубиец с трудом подняли тяжелую крышку и обнаружили внутри второй золотой гроб, а в нем — третий. В этом последнем гробу лежала, вся усыпанная драгоценностями, мумия фараона. Пааам брезгливо снял с мумии драгоценности и, как ненужный хлам, бросил их в опустевший гроб. Завернув в снятое с гроба покрывало останки бывшего повелителя Египта, он легко поднял их и, просунув в пробитое отверстие гробницы, передал на руки нубийца, уже находившегося в первом зале. Шествие прежним порядком двинулось обратно.

— А мы-то с вами удивлялись богатству скифских погребений, — сказал Валерик. — Да скифский царь просто аскет по сравнению с египетскими фараонами. Сколько добра здесь пропадает!

Обсуждая увиденное в гробнице, Вася совсем забыл о Дозоре и тот, обретя самостоятельность, весело побежал вперед. У выхода из боковой галереи перед самым его носом шмыгнула летучая мышь. Такого нахальства не смогла бы стерпеть ни одна охотничья собака. Забыв все на свете, пес бросился за летучей мышью и, к ужасу Васи, побежал не наверх, к выходу, а вниз, где была устроена ловушка в виде колодца.

— Дозор, ко мне! — закричал Вася, бросаясь вслед. Крепкая рука Пааама впилась в плечо мальчика.

— Неразумный! — произнес он с укором. — Ты хочешь погибнуть вместе с собакой? Ее уже не спасешь.

Пронзительный лай Дозора слышался еще несколько мгновений, потом он оборвался визгом, и наступила мертвая тишина. Вася заплакал.

— За нарушение покоя усопшего бог смерти Анубис потребовал себе искупительную жертву, — торжественно сказал Пааам. — Хвалите бога, что его выбор не остановился на ком-нибудь из вас. Идемте скорее отсюда.

— Спустите меня в колодец на веревке, — умолял Вася. — Может быть, Дозор еще жив… Я достану его…

— Десяти веревок не хватит для этого, — возразил Пааам и добавил: — Противиться воле Анубиса — значит навлечь на себя его гнев.

Тем же порядком спустившись из входного отверстия гробницы на землю, все быстро направились к городу. Когда его очертания стали уже ясно видны, Пааам остановился.

— Подождите нас здесь, — сказал он путешественникам. — Я выполню клятву, данную над телом моего отца, и вернусь.

Пааам вместе с нубийцем, несущим мумию фараона, скрылся в темноте. Дети остались одни.

— Я больше не хочу его видеть, — сердито сказал Вася. — Это его проклятое суеверие помешало мне спасти Дозора. Уверен, что колодец был не так уж глубок. И никуда ему не надо нас провожать. Мы отправимся в дальнейшее путешествие прямо отсюда.

Теперь у нас на очереди феодально-крепостнический строй. Я столько читал художественной литературы, описывающей это время, что кажется, будто бы сам в нем жил. О времени Бориса Годунова и Емельяна Пугачева знаю по Пушкину. Эпоха Петра Первого хорошо изображена Алексеем Толстым. Крепостное право можно изучать по Салтыкову-Щедрину, Гончарову, Гоголю, Тургеневу, Герцену… Не знаю, как у вас, а у меня нет никакого желания попасть под розги какойнибудь госпожи Головлевой.

— Нет, — запротестовала Кюльжан. — Надо изучать все по порядку. Попробуй из какого-нибудь учебника выбросить несколько страниц, — ведь ничего дальше не поймешь. Так и здесь.

— Если ты боишься попасть к госпоже Головлевой, — сказал Валерик, — то нам и не обязательно изучать феодализм по России. Давайте отправимся во Францию. Меня лично эта страна очень интересует. Там были и крестьянские войны, и Парижская коммуна. И я очень люблю французских писателей: Жюля Верна, Виктора Гюго… Когда я прочитал про Гавроша, он даже мне во сне приснился.

— Я тоже люблю французских писателей, — оживился Вася. — Помнишь «Трех мушкетеров» Дюма? Интересно поближе познакомиться с народом, давшим таких хороших писателей. Только мы с писателями-то не встретимся. Нам ведь нужно в средине века, скажем, одиннадцатый или двенадцатый век. К тому времени, как окончательно укоренился феодализм.

— Решено! Мы отправляемся во Францию, в одиннадцатый век, — заключила Кюльжан.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В ЛЕСАХ БРЕТАНИ

В девятом-одиннадцатом веках Франция была единым королевством лишь по названию. Фактически она распадалась на ряд самостоятельных феодальных владений — герцогств и графств, которые, в свою очередь, были раздроблены на более мелкие. Таким образом, в это время Франция являлась классической страной феодальной раздробленности.

Вася, Валерик и Кюльжан очутились среди вечнозеленых, низких кустарников вереска, розовато-лиловые соцветия его уже распустились. Поэтому казалось, что вся пустошь залита розовым цветом, хотя день, как это часто бывает в Бретани, был пасмурным.

— Невеселое место, — сказал Валерик, разглядывая окрестный пейзаж. — Справа какие-то каменные гряды. И селений нигде не видно. Может быть, мы по ошибке попали на какой-нибудь необитаемый остров?

— Ну! На необитаемый, — усомнилась Кюльжан. — А дорожку кто протоптал? Вот ту, между кустарниками. Дальше она сворачивает и идет по краю болота.

— Давайте выйдем на эту тропу и погадаем, куда нам идти — направо или налево, — предложил Вася.

Достигнув тропы, он тщательно осмотрел ее и заявил:

— Я, как главный следопыт нашего отряда, утверждаю, что по этой дорожке недавно прошла группа людей. Шли они справа налево, то есть от болот в сторону каменной гряды. Пойдемте по их следам, да побыстрее. Очень возможно, что мы их догоним. Следы совсем свежие.

Валерик и Кюльжан не возражали. И все трое быстро двинулись в поход. Скоро ландшафт местности изменился. За каменными грядами оказались небольшие буковые рощицы, а затем тропа привела путешественников под густую сень смешанного леса. Дуб, бук, граб и ясень занимали в нем преобладающее место. В густой траве росли скромные бледные колокольчики, мелкие белые цветы с венчиками, похожими на многоконечные звездочки. Коегде краснели переспевшие ягоды лесной земляники. Валерику очень хотелось полакомиться ими, но Вася не замедлял шагов.

Пасмурный день незаметно перешел в вечер. Уже становилось трудно различать тропу, и дети испугались, как бы им не пришлось провести эту ночь одним в лесу. Поэтому, когда вдруг из глубины лесной чащи приветливо мигнул огонек, они без колебаний свернули с тропинки и пошли прямо на него. Огонек оказался большим костром, вокруг которого виднелись силуэты людей, расположившихся на отдых. Не доходя до них, Вася, Валерик и Кюльжан остановились и начали совещаться.

— Кто эти люди, куда и зачем идут — нам неизвестно, — рассуждала Кюльжан. — Вдруг это какие-нибудь разбойники!

— Не спросись броду, лучше не соваться в воду, — сказал Вася. — Не будем сразу подходить к ним очень близко. Сперва послушаем, о чем они говорят между собой. Тем более что темно, и они нас не заметят, если мы не сунемся к самому костру.

Так они и поступили. Сели в тени ближних деревьев и стали прислушиваться к разговору незнакомых им людей.

— Говорю вам, что пустое дело вы затеяли, — услышал Вася. — Я на своей шкуре испытал, что такое этот крестовый поход. А ведь как хорошо нам расписывал о нем пустынник Пьер Амьенский! Бог, мол, так хочет, чтобы освободили гроб господень из нечистых турецких рук… Ваши святые труды будут вознаграждены богатой добычей в восточных странах… В ваше отсутствие семьи будут находиться под охраной церкви… Сервы[9], которые примут участие в крестовом походе, будут освобождены от власти своих господ… Ну, мы, конечно, как и вы сейчас, развесили уши. Кому же не хочется освободиться от своего синьора[10].

А тут еще хлеб не уродился и начался голод. Мы ели и лесные коренья и водоросли. Пекли лепешки из травы и белой глины, даже мертвечиной не гнушались… Все опухали от голода. Понятно, что когда к нам пришел этот проповедник и стал приглашать в крестовый поход, все те, кто еще был в силах двигаться, решили идти. Мы нашили на одежду кресты из красной материи и двинулись в путь. Ни оружия, ни продовольствия у нас, конечно, не было. Еду приходилось брать силой у крестьян той местности, где мы проходили. Нас была масса, и мы двигались отрядами, опустошая на своем пути все, подобно голодной саранче.

Французы еще терпели, мы ведь были «свои», но когда мы вошли во владения Венгрии, местное население встретило нас так, что мы уже думали не о том, чтобы их грабить, а как бы только унести свои головы. С трудом мы добрались до Болгарии. Там встретили нас не лучше. А что мы могли поделать? Выбор был такой: или помирать с голоду, или грабить и убивать таких же бедняков, как мы сами. Часть нас погибла, а часть разбежалась. Уцелели и вернулись во Францию очень немногие. Я оказался в числе этих счастливцев. Больше никакие сказки проповедников меня не смутят. Пусть гроб господень освобождают наши рыцари. У них есть и оружие, и запасы пищи.

Наступило молчание, нарушаемое только вздохами людей, видимо, обдумывающих услышанное.

— Что же нам теперь делать? — спросил кто-то. — Мы только и питали надежду на этот крестовый поход. Ну, гроб господень освободят рыцари, за добычей мы тоже не гонимся, но и так жить, как сейчас живем, сил больше нет. Жадность нашего синьора не имеет границ. Почти все время мы на него работаем. Первая работа в году начинается с Иванова дня. Мы должны косить луга, собирать сено в копны и складывать его в скирды, а потом везти на барский двор, куда укажут. Затем должны чистить мельничные канавы. Каждый приходит со своей лопатой. Потом, с лопатой же на шее, идем выгребать сухой и жидкий навоз из-под скота синьора. Наступает август, а с ним новая работа. Мы связаны барщиной и жнем хлеб на полях синьора, связываем его в снопы и отвозим к амбарам. А наш собственный урожай остается под дождем и ветром, и мы тоскуем о нем и думаем: сколько же останется от него для наших детей?

Потом подходит сентябрьский — богородичный день, когда надо нести синьору поросят. Если у меня восемь поросят, то надо отдать двух наилучших и к ним приложить плату за каждого оставшегося для себя. Затем наступает день святого Дионисия, и мы хватаемся за головы. Ведь пора вносить ценз[11].

А тут подходит срок уплаты за огораживание. Ведь мы не имеем права обнести изгородью свое поле, пока не внесем синьору пошлину, и он не даст своего согласия.

После этого надо распахать землю синьору, засеять и заборонить ее. К рождеству надо сдавать кур, и если они недостаточно хороши, приказчик оставит в залог крестьянина. Сам не доешь, а кур для синьора выкорми, как следует. Затем идет пивная повинность. Синьор берет ячмень и пшеницу с каждого. Если мы полностью не рассчитаемся, у нас заберут наших лошадей, уведут коров и телят.

Приходит вербное воскресенье — богом установленный праздник, когда нужно нести синьору пошлину на овец. На пасху мы опять пашем, сеем и бороним землю синьору. После этого надо охать и кузницу подковать лошадей, потому что пора отправляться в лес за дровами. А там наступает сенокос. Так мы мучаемся круглый год.

Кроме того, если полюбится девушка, принадлежащая чужому синьору, и ты хочешь на ней жениться — плати «кюлаж», брачную пошлину. Умрет отец, если хочешь взять завещанное тебе хозяйство, — подавай синьору наследственную пошлину. А «рыночные», «мостовые», «паромные», «дорожные» пошлины? А платежи за помол зерна, за право печь хлеб в своей печи, делать вино собственного виноградного жома? Ведь синьор обязывает или пользоваться его мельницей, печью и виноградным жомом, конечно, за плату, или платить опять-таки за то, что решил обойтись без его «помощи». Нет возможности выносить такое бремя! Мы готовы не то что в крестовый поход, — куда глаза глядят бежать от собственной земли.

— А еще хуже, когда наши господа начинают воевать между собою, — раздался чей-то робкий голос. — В прошлом году люди соседнего синьора вытоптали наши поля. Весь хлеб пропал на корню. Как мы эту зиму жили — вспомнить страшно.

— Говорят, будто в Нормандии, — сказал кто-то, — двадцать или тридцать лет тому назад сервы начали устраивать в разных местах сборища и на них решали жить по своей воле, лесами и водами пользоваться по своим законам. На каждом таком сборище было выбрано по два серва, они должны были вынести эти решения па утверждение общего сборища сервов всей страны. Только не знаю, чем это у них кончилось?

— Нехорошо кончилось, — ответил голос рассказывавшего о своем участии в крестовом походе. — Был с нами человек из Нормандии. Рассказывал он, что герцог нормандский послал графа Рауля с рыцарями, чтоб тайно взять этих выборных сервов. Страшно поступили рыцари. Всем выборным они отрубили руки и ноги и отправили их, искалеченных, обратно к тем, кто их послал. Дескать, с вами еще хуже будет, если не образумитесь. После этого крестьяне прекратили сборища.

— Что же ты нам посоветуешь? — спросил голос того, кто рассказывал о жадности своего синьора. — В крестовый поход после твоих слов идти боязно… Сам-то ты куда направляешься?

— В город.

— Зачем?

— Это мое дело.

— Зачем же ты к нам пристал?

— Посмотреть на простаков.

— Да кто ты такой. Ты серв?

— Был им.

— А теперь?

— Теперь я свободный.

— Тебя после крестового похода освободили?

— Я сам себя освободил.

— Ты смеешься над нами?

— Смеюсь над простаками. Разве вы не знаете, что если серв проживет в городе один год и один день, то он становится свободным?

— Это правда?

— Конечно.

— А что ты делаешь в городе?

— Я ремесленник.

— А мы можем стать ремесленниками?

— Если вас примет цех.

— Мы пойдем с тобой в город.

— Но я вам ничего не обещаю.

— Все равно мы пойдем с тобою.

— Я запретить этого не могу.

— Пойдем сейчас.

— Я пойду с рассветом.

— Ты думаешь, мы проспим?

— Это ваше дело.

— Очень хорошо, — шепнул Вася своим товарищам. — Утром мы скажем этим людям, что наши родители — сервы, что они умерли с голода, и попросим взять нас с собой. С ними мы доберемся до города, а дальше будет видно. Спи, сестренка, а мы с Валериком будем отдыхать по очереди, чтоб не проспать рассвета.

Хорошо в лесу ранним утром. Роса на листьях сверкает, как будто они унизаны бисером. Верхушки деревьев розоваты от солнца, а воздух кажется чудесным эликсиром из запахов цветов, лесных смол и непередаваемой утренней свежести.

Группа людей, среди которой находятся и наши путешественники, двигается по еле заметной тропе среди высокой травы и кустарников. У всех в руках дорожные посохи, вырезанные по пути. У немногих на ногах деревянные башмаки, большинство совсем босы. Короткие штаны и куртки из домотканой материи составляют их одежду. Головы покрыты колпаками из такой же ткани.

Идущий во главе одет лучше. На его плечах короткий суконный плащ. На голове широкополая шляпа из войлока. На ногах кожаные башмаки и шерстяные чулки. Трудно определить его возраст. Он высок и худощав. Его лицо с хищным профилем изрезано глубокими складками, но в черных прядях волос, падающих на плечи, нет и признака седины.

Вася старается держаться поближе к этому человеку. Ведь он заступился за них перед сервами, когда те возмутились присутствием посторонних подростков.

Несколько часов люди шли молча. Каждый был погружен в свои думы, да и разговаривать, идя друг за другом гуськом, трудно. Но вот тропа несколько расширилась, и шествие изменило свой характер. Люди сбились по двое, по трое, один из них обратился к идущему впереди:

— Брат! Еще далеко до города?

— К вечеру дойдем.

— Брат! Ты говорил, что мы можем стать ремесленниками, если примет цех. А что такое цех?

— Это — братство мастеров. Оно защищает их интересы.

— А как стать мастером?

— Сперва надо чтобы тебя приняли учеником. Когда выучишься ремеслу, — станешь подмастерьем. Проработаешь пять лет подмастерьем — тогда цех решит — можешь ты стать мастером или нет.

— А если не вступать в цех?

— Тебе не дадут работать. Такой у нас порядок.

— Брат! А если наш синьор найдет нас в городе и прикажет вернуться?

— Если цех тебя примет — все встанут на твою защиту.

— А это не грех идти против своего синьора? Монахи говорят, что мы родились сервами за наши грехи.

— Монахи говорят и то, будто африканские эфиопы имеют четыре глаза для меткой стрельбы. А я сам видел эфиопа — слугу одного синьора. Такой же человек, как и мы, только кожа темнее.

— Брат, а то, что ты говоришь против монахов, это не ересь?

— Ересь — лучше глупости. Ты слышал басню про завещание осла?

— Нет.

— Так послушай, до чего может довести глупость и жадность даже епископа:

Любимого осла поп Амис потерял.

(Тот попросту издох), и поп над ним рыдал:

— Мой длинноухий друг! Служил ты мне так верно,

Что без твоих услуг придется мне прескверно…

Но память о тебе я долго сохраню,

Как друга лучшего тебя похороню!

И обещание свое сдержав отменно,

Поп Амис схоронил осла в земле священной,

Короче говоря, от церкви очень близко.

О том узнав, разгневался епископ:

«Сколь опоганена священная тропа!

Позвать немедленно еретика-попа!»

Поп струсил, но потом, обдумав это дело,

Перед епископом предстал довольно смело.

«О монсеньор! — воскликнул он в слезах, —

Любимый мой осел уж превратился в прах,

Но перед смертию успел он прошептать,

Что завещает вам то золото отдать,

Которое скопил я за его работу…

И двадцать ливров вам вручаю я с охотой,

Согласно воле своего осла,

Чтоб на покойного вы не имели зла».

Епископ золото в шкатулку положил

И хитрого попа с почетом отпустил.

Корыстолюбие и глупость здесь безмерны:

За злато и осел для них не пахнет скверно.

Некоторые сервы робко засмеялись. Остальные посматривали на рассказчика с явным страхом.

— Брат! Ты, наверное, жонглер, а не ремесленник! — воскликнул один из них. — Ты навлечешь на нас проклятье святой церкви. Ведь тех, кто рассказывает подобные басни, монахи запрещают даже хоронить на общем кладбище.

— Я подумаю об этом тогда, когда придет час моей смерти. А вы пока позаботьтесь лучше о своих головах. Я слышу топот лошадиных копыт и бряцанье рыцарских доспехов впереди нас.

Бедняки остановились как вкопанные.

— Быстро, за мной! — скомандовал вожак тихо и внятно, бросаясь в самую чащу древесных ветвей и колючих кустарников. Все поспешили за ним. Недалеко от тропы росло три огромных дуба. Перед корнями одного дуба лежал большой плоский камень, полузакрытый мохом и хворостом. Пользуясь своим посохом, как рычагом, вожак сдвинул камень с места. Под ним оказался узкий круглый колодец.

— Прыгайте, тут неглубоко, — сказал он людям. Один за другим сервы скрывались в колодце.

— Быстрее, быстрее, — нетерпеливо подтолкнул вожак растерявшегося Валерика, и когда тот очутился внизу, бережно помог Кюльжан.

А Васе он сказал:

— Нам с тобой, мальчик, придется остаться наверху. Я должен закрыть этот ход, а рыцари близко. Они могут схватить меня. Я приказываю тебе в этом случае проследить, куда меня повезут. Потом вернешься сюда, откроешь ход. В колодце справа заложен камнями выход в большую нору. Она идет в сторону города. По ней выйдете на поверхность земли. Там вы увидите тропу, которая приведет вас прямо в город. В городе найди Хлебную площадь. У входа на нее увидишь голубой домик с балкончиком. В нем спросишь «дядю Фокара». Скажешь ему: «я с Королевской площади». Он ответит: «Где ключ от входа». Передай ему это и смело отвечай на все вопросы.

Он протянул Васе маленький лоскуток кожи.

— Смотри, не потеряй. Сделаешь?

— Сделаю, — взволнованно ответил мальчик.

— Молодец! А теперь лезь быстрее на дерево и притаись там, как мышь. Я слышу лай собак, черт бы их побрал!

Подчиняясь повелительному тону незнакомца, Вася быстро полез на дерево, в то время как тот, закрыв камнем вход в колодец, торопливо забрасывал его хворостом. Закончив с этим, он метнулся в сторону и скрылся в чаще леса.

Но почти немедленно по его следам устремилась погоня. Громадные гончие, видно, специально выдрессированные для охоты за людьми, устремились за беглецом. За ними бежали люди с топорами и палицами. Вася ничего не видел, но по доносившимся до него звукам догадывался о происходящем. Видно, беглец сопротивлялся, так как отрывистый лай собак сменился рычанием. Затем раздался звук охотничьего рога — слуга отзывал собак. Затрещали ветви, — погоня возвращалась обратно. Теперь слуги держали собак на поводках. Впалые бока животных возбужденно подымались и опускались, с морд клочьями падала пена. Сзади вели пойманного. Шляпы на нем уже не было. Плащ и штаны были изорваны в клочья. По ногам текли струйки крови — следы укусов. Но взгляд его был почти спокоен. Только когда одна из гончих, вырвавшись из рук слуги, бросилась к куче хвороста, скрывавшей камень, беглец, вздрогнув, низко опустил голову и уже не поднимал ее все время, пока из подземного убежища вытаскивали перепуганных людей. Всем им тут же связали руки и под конвоем собак увели.

Вася весь дрожал. Первым его побуждением было присоединиться к Валерику и Кюльжан, но его удержало слово, данное им доверившемуся ему человеку, да еще соображение, что, оставшись на свободе, он сможет помочь не только ему, но и своим товарищам. Поэтому, выждав, пока все стихло, мальчик спустился с дерева и по следам, обозначенным сломанными ветками и примятой травой, отправился выполнять первую часть поручения — выяснить место заключения пленников.

Он боялся идти слишком быстро, — ведь его тоже могли учуять собаки, но нельзя было и медлить — он рисковал потерять следы ушедших. И обливаясь потом от волнения, Вася то прибавлял, то замедлял свои шаги. Так он проследовал до места, где был расположен замок феодала.

Это был типичный замок того времени, представлявший собой не столько место жилья, сколько крепость, в которой укрывался его владелец во время частых военных столкновений со своими соседями после кровавых набегов на крестьянские селения. Окруженный толстыми стенами с высокими башнями, замок был еще обведен валом, вокруг которого шел ров. Проникнуть внутрь можно было только через мост, висевший на целях.

Скрываясь за деревьями, Вася успел увидеть, как по мосту проехали рыцари в сверкающих кольчугах и шлемах, вооруженные мечами с крестообразными рукоятками. За ними гнали захваченных сервов. Шествие замыкали слуги с гончими. Затем, громыхая цепями, мост поднялся.

Запомнив, как следует, место расположения замка, Вася со всех ног побежал обратно к входу в колодец. Другого пути в город он не знал.

Ориентируясь по обратным следам, он довольно скоро нашел вход в подземное убежище, и смело прыгнул в него. Книзу колодец расширялся, образуя как бы воронку. Вася ощупал правую стенку колодца, вытащил обнаруженные им камни и нырнул в темный узкий ход. Страшно было пускаться в неведомый путь да еще одному, но другого выхода не было. И мальчик двигался в полной темноте все дальше и дальше. Иногда он спотыкался и падал, одежда его стала влажной от подземной сырости, дыхание - затрудненным. Если бы ход был длиннее, Вася, может быть, и не выдержал испытания, выпавшего на его долю, но вскоре чернота впереди начала сереть, еще несколько минут, и Вася полной грудью вдохнул свежий воздух.

БРАТСТВО МАСТЕРОВ

Подземный ход выходил в небольшую естественную пещеру, вход в которую совершенно зарос кустами вереска. С трудом выбравшись из нее, Вася немного помедлил, стараясь на всякий случай запомнить место, и быстро зашагал по тропе.

Но солнце уже склонялось к закату, когда мальчик достиг городских стен, — город был обведен стенами, необходимыми для защиты от нападения соседних феодалов. Стены мешали городу разрастаться в ширину, и он был очень тесен. Дома лепились друг над другом, как гнезда ласточек.

В городе стояла невообразимая грязь и вонь, так как мусор и остатки пищи выбрасывались прямо на улицу.

После свежего лесного воздуха это зловоние особенно поразило Васю. Он еле передвигал ноги от голода и усталости, а еще нужно было найти Хлебную площадь.

Сперва Вася попал на Сенную площадь, потом на Горшечную и только потом обнаружил ту, которую искал. К этому времени силы окончательно оставили его. Пошатываясь, он подошел к голубому домику, постучался в дверь и, не дождавшись пока ее откроют, повалился у самого порога.

— Мальчик! А мальчик!

Вася с трудом открыл глаза. Пожилая женщина в белом чепце поднесла к его губам глиняную чашку с каким-то питьем. Вася сделал с усилием глоток и уже не мог оторваться от кисловатой, пахнувшей ягодами жидкости. Женщина ласково провела рукой по его щекам и подала горячую лепешку. Вася с жадностью принялся за еду.

Только утолив первый голод, он вспомнил о том, что привело его в этот дом и с тревогой поднялся с деревянной кровати, на которую его кто-то уложил.

Мальчик увидел, что находится в небольшой комнатке, видимо служившей и спальней, и мастерской. Кроме кровати в ней находились низенькие табуретки с кожаными сидениями. На полке в углу стояли деревянные колодки разных размеров. На полу лежали куски кожи и уже выкроенные заготовки для башмаков. Спиной к Васе сидел пожилой мастер. Он приколачивал подошву к башмаку. Рядом с ним — юноша, почти у самых дверей — мальчик. Оба они также были заняты работой и не обращали внимания на непрошенного гостя.

— Мне нужен дядя Фокар, — сказал Вася, обращаясь к женщине. — Где я могу его найти?

Женщина показала на старшего мастера. Тот, услышав свое имя, обернулся, кивнул головой, но ничего не сказал. Во рту его были деревянные шпильки. Закончив работу, он выплюнул остатки шпилек в руку, переложил их в берестяную коробочку и встал на ноги. Ростом он оказался так высок, что чуть не касался головою потолка. Чтобы во время работы волосы не падали ему на глаза, на голове его был надет обруч из простого ремешка. Высоко закатанные рукава холщевой блузы обнажали мускулистые руки, выпачканные варом и краской.

— Зачем я тебе понадобился, мальчик? — обратился мастер к Васе. Тот молча показал на его помощников.

Лицо мастера приняло озабоченное выражение. Он потер рукой подбородок и стал собирать на место свои инструменты.

— Кончайте работу, — приказал он, не глядя на своих помощников. — Мы и так уже сегодня засиделись. Идите во двор, мойте руки и приходите ужинать. Жоржета, — обратился он к женщине. — Иди, помоги им там.

Все послушно вышли из комнаты. Мастер обратился к Васе:

— Ну, что у тебя за секреты, мальчик?

— Я с Королевской площади, — ответил Вася.

— А где ключ от входа на площадь?

Вася вытащил заветный лоскуток, еще теплый от его тела.

— Рассказывай, что случилось с Жаном?

Вася вытаращил глаза.

— Ну, с тем, кто передал тебе это? Рассказывай все по порядку: как ты с ним встретился, и что после этого произошло.

Внимательно выслушав мальчика, Фокар бережно спрятал переданный ему лоскуток кожи за пазуху и задумался.

— Выручите их, пожалуйста, — робко сказал Вася. — Там и мои друзья.

— Все твои друзья не стоят одного нашего Жана, — с сердцем ответил Фокар. — Вечно он попадает в беду из-за того, что слишком жалеет людей. Когда-нибудь это плохо кончится. Я сейчас пойду кое с кем посоветуюсь. Может быть, что-нибудь и придумаем. А ты отдыхай пока. Если понадобишься — я приду за тобой.

Мастер распахнул двери и громко позвал:

— Заходите! Хватит вам копаться. Жоржета! Собери ужин и корми ребят. Я скоро приду.

Сняв с себя передник из мешковины, Фокар повесил его на деревянный крюк у двери, нахлобучил войлочную шляпу и вышел на улицу.

После ужина, состоявшего из свежих лепешек с простоквашей, хозяйка ушла загнать во двор свиней, и Вася остался с молодыми ремесленниками. Они поднялись на балкончик и, подстелив под себя кусок войлока, расположились на ночлег, пригласив к себе Васю. Между ними немедленно завязался разговор.

— Дядя Фокар — ваш отец? — спросил Вася у младшего.

— Нет. Мы у него работаем, я учеником, а Никола уже подмастерьем второй год. Через четыре года он будет иметь право построить свою мастерскую, конечно, если цех позволит. Тогда я перейду в подмастерья.

— Как долго! А если ты раньше сможешь выполнять такую же работу, как Никола, тебя не переведут в подмастерья?

— Нет. Наш цех разрешает каждому мастеру иметь только одного подмастерья и одного ученика. Это для того, чтобы у всех были одинаковые заработки. Магистр поэтому же приказывает всем мастерам начинать и кончать работу в одно и то же время.

— А кто это — магистр?

— О! Это очень важное лицо. Это выбранный мастерами глава нашего цеха. В его распоряжении надсмотрщики, которые следят за тем, чтоб наши изделия были хорошего качества, чтобы те, кто покупает у нас обувь, обращались к нам и в другой раз. Они также собирают взносы с членов цеха.

— А куда идут эти взносы? Магистру?

— Нет. Зачем? Из них оказывают помощь тому из членов цеха, который по болезни впадает в нужду. А если тот умрет, и у него останутся вдова и дети, помощь оказывается им.

— Ты говоришь: «Наш цех». А разве есть еще и другие?

— Конечно. В наш цех ведь входят только сапожники. Есть еще цеха ткачей, бондарей, оружейников и других. У каждого цеха свой магистр и свое знамя. На знамени нашего цеха — колодка, на знамени ткачей — изображение станка. Мастера подчиняются только своему магистру да общему сходу своего цеха. Даже судьи у каждого цеха свои, выбранные из числа наиболее авторитетных мастеров.

— Вот вы бы и попросили у магистра, или у общего схода, чтобы вас быстрое переводили из подмастерьев, если вы уже хорошо освоили свое ремесло.

— Ишь ты какой! Я же тебе толкую, что вопросы на сходках решают только сами мастера, а им невыгодно нас отпускать слишком скоро. Мы ведь на них работаем.

— А магистр?

— Что магистр? Он же выбран мастерами и против них не пойдет.

Со двора донеслось мычание коровы, ласковый голос хозяйки, а вслед за этим цырканье струй молока о подойник.

Вася удивился:

— Где же здесь у вас пасут коров? Дом на доме стоит.

— Утром пастух выгоняет их из города, на пастбище, а вечером пригоняет. Многие жители города держат коров по привычке. Ведь большинство их было сервами.

— И ваш магистр тоже был сервом?

— Конечно. Ну, спи! Нам ведь вставать на работу с восходом солнца.

— Мальчик, вставай! — услышал Вася над самым своим ухом осторожный шепот. Он открыл глаза и увидел перед собой лицо Фокара. Вася торопливо поднялся.

Высоко на небе стояла луна, и ее тусклый свет серебрил крыши маленького города. Тихонько, чтобы не разбудить молодых ремесленников, Фокар и Вася спустились по шаткой лесенке в нижнюю комнату домика.

— Хоть ты и устал, бедняга, но придется тебе идти с нами, — пояснил Фокар. — Ты сможешь найти пещеру, в которую ведет ход из леса?

— Думаю, что смогу.

— Этот ход сокращает путь, поэтому мы решили им воспользоваться. Идем быстрее.

Слегка пошатываясь спросонок, Вася вслед за своим спутником вышел на улицу. Страж городских ворот по знаку Фокара открыл калитку для пешеходов, и они очутились за станами города. Там, к удивлению мальчика, находилось уже около полусотни людей.

Заметив, что Вася дрожит от ночной свежести, Фокар прикрыл его полой своего суконного плаща, и они быстро зашагали к каменным грядам, где находился вход в подземелье.

— Эти люди все идут с нами? — не удержался Вася, оглядываясь назад.

— А ты воображал, что мы с тобой вдвоем сможем освободить пленников из замка?

Больше мальчик не спрашивал, и они в полном молчании шли до самой пещеры.

— Здесь, — сказал Вася, раздвигая кусты вереска.

Фокар зажег сухую ветку, взял с собой несколько запасных и то же приказал сделать Васе. Освещая перед собой путь, они вступили в подземный ход. Мальчик слышал за собой шаги множества людей, их шумное дыхание и не испытывал ни малейшего чувства страха. Теперь и самый ход показался ему гораздо короче. Ведь они двигались не ощупью в темноте, как пришлось ему в первый раз, а шли очень быстро вслед за Фокаром.

Поднявшись в отверстие колодца, мастер подал руку Васе, помогая вылезти, и остановился, ожидая, пока к ним присоединятся остальные.

— Все леса Бретани изрыты такими ходами, — сказал он задумчиво. — Наши люди привыкли прятаться в норах от жадности синьоров. Многие ходы я знаю, но этот прорыт не так давно, и я пользуюсь им впервые. Показывай теперь путь отсюда к замку, мальчик.

И Вася занял место в голове отряда.

В ночной темноте замок феодала казался еще мрачнее и недоступнее, но подошедшие к нему люди как будто не испытывали никаких колебаний. Во всяком случае, внешне это ни в чем не проявлялось. Лица их были строги, но спокойны, как у людей, сознающих правоту своего дела.

Окинув их взглядом и убедившись, что все на месте, Фокар вынул из-за пазухи берестяной рожок и трижды протрубил в него. Видно, обитатели замка всегда были начеку. Немедленно в ответ с крыши башни донесся звук трубы.

— Нас услышали, — сказал Фокар своим товарищам. — Сейчас начнем переговоры.

Действительно, в одном из окон башни показался черный силуэт человека.

— Кто вы? Чего хотите? — послышалось оттуда.

— Мы — мирные жители города, — крикнул в ответ Фокар. — Вы захватили вчера несколько сервов и с ними нашего магистра. Мы пришли за ними.

— Ваш магистр смущает сервов. Он подбивает их не подчиняться своим синьорам! — крикнули из башни. — Он восстанавливает их против крестового похода. Мы можем передать его только в руки короля или епископа для суда над ним за еретические действия против святой церкви.

— Тогда мы подожжем ваш замок, синьор, — предупредил Фокар, — и сами освободим пленников.

На это из башни ничего не ответили.

— Без драки, видно, нам не обойтись, — вздохнул мастер. — Этот синьор давно уже точит зубы на наш город. Многие сбежавшие от него сервы нашли у нас приют, а одна земля без крестьянских рук его не прокормит. Пускайте зажигательные стрелы, друзья. Хозяева будут вынуждены опустить мост, чтобы не сгореть заживо, и мы ворвемся внутрь этой крепости.

— А если наши сгорят в замке? — испугался Вася.

— Придется рискнуть. Другого пути для их освобождения у нас нет. А ты, мальчик, отойди теперь от нас подальше в сторону, а лучше залезь на дерево. Помочь нам ты не можешь, так лучше хоть не мешай.

Между тем мастера подожгли просмоленные наконечники стрел и пустили их из луков. Огненные «птицы» одна за другой понеслись в сторону замка.

А там, как узнал после Вася, в это время происходило следующее. Запертые в одном из пустых винных подвалов пленники через узкое решетчатое окно, служившее для вентиляции подвала, слышали и сигналы рожка, и ответные звуки трубы, и последовавшие вслед за этим переговоры.

Близость помощи подбодрила сервов, и когда Жан, глава цеха мастеров, обратился к ним с предложением — не ждать пока их освободят, а в свою очередь помочь осаждающим замок, никто не возразил против этого. Но вылезти из подвала было нелегко. Окно было настолько узким, что выбраться из него, даже если бы удалось убрать решетку, было невозможно. Вход в подвал был сделан в его потолке и закрывался тяжелой дубовой дверью. Лестница к этому входу, после того, как по ней спустились сервы, была поднята и убрана наружу. В довершение всего руки пленников оставались связанными. От крепких пут они отекли и распухли. Веревки, врезавшись в тело, причиняли сильную боль.

Еще до того, как горожане подошли к замку, находчивая Кюльжан своими острыми зубами пыталась развязать узлы, стягивающие руки Валерика. Наконец, ей это удалось, хотя они находились в полной темноте, если не считать слабого луча месяца, проникавшего в подвал через окно. Почувствовав себя свободным, Валерик в первую очередь развязал руки Кюльжан. Как раз в это время магистр и обратился с призывом к сервам. Валерик и Кюльжан бросились освобождать руки других пленников. Развязанные в свою очередь помогали освободиться от пут товарищам.

— Устроим, друзья, живую лестницу, — предложил Жан, растирая руки. — Может быть, на наше счастье дверь в подвал не заперта на засов.

Он положил руки на плечи одного крестьянина, подходящего по росту, и они, слегка пригнувшись, составили первую ступеньку лестницы. На их плечи сели лицом друг к другу двое других. Пятый, вскарабкавшись на эту пирамиду, изо всех сил уперся плечами в тяжелую дверь. Она поддалась.

Быстро были связаны веревки, сброшенные с рук. С их помощью все пленники выбрались из подвала и оказались в узком коридоре. По бокам его находились кладовые, наполненные пшеницей, мясными окороками, бочками меда, склады с разным инвентарем и даже помещение для скота. Это был первый этаж башни, на втором этаже жил феодал со своими родственниками и приближенными. Подъемный мост шел от первого этажа. У ворота, при помощи которого поднимался и опускался этот мост, постоянно дежурили два стража.

По знаку Жана сервы бросились на стражей. Но как ни неожиданно было их нападение, вооруженные кинжалами слуги синьора оказали яростное сопротивление. На их крики и шум борьбы выбежали другие. Завязался рукопашный бой.

К этому времени вся крыша замка была объята огнем. Сильный ветер раздувал пламя. Черный дым наполнил внутренность замка. В бой вступили спустившиеся сверху рыцари, пробиваясь к подъемному мосту.

Загромыхали цепи моста, и не успел он еще опуститься на противоположную сторону рва, как по нему устремились рыцари с обнаженными мечами. За ними бросились все оставшиеся в живых слуги и пленники. По ту сторону сразу же началась ожесточенная схватка с ремесленниками.

Задыхаясь и плача, Валерик и Кюльжан перебежали мост и бросились куда глаза глядят, подальше от этого страшного места.

Вася, не спускавший глаз с моста, увидел своих друзей и сейчас же кинулся за ними вслед.

Они бежали с такой быстротой, что мальчик догнал их далеко от места побоища. Некоторое время они стояли, крепко ухватившись друг за друга, как будто боясь, что их вновь что-нибудь разлучит, и не могли выговорить ни слова. Зарево пожара освещало их побледневшие лица.

Вскоре шум битвы, стоны раненых начали затихать. В лесу воцарилась тишина. Погасли отсветы пожара. Небо просветлело. Забрезжил утренний рассвет. Дети потихоньку двинулись обратно к замку. Страшное зрелище увидели они!

На месте, где была крепость феодала, находилась только груда почерневших обуглившихся балок. Мост сгорел дотла. На краю рва лежали трупы убитых. Над ними уже кружились стаи воронов.

Куда ушли оставшиеся в живых, сколько людей уцелело, — некому было ответить на этот вопрос.

Вася, Валерик и Кюльжан обходили трупы убитых, всматриваясь в их обезображенные смертью лица. Большинство павших в этом столкновении были крестьяне, сражавшиеся почти безоружными. Лежали здесь и ремесленники, пришедшие с Васей. Их можно было отличить от серпов по одежде.

Если и были потери со стороны рыцарей, то, видно, оставшиеся в живых унесли с собою их трупы. Ни на одном из мертвых не было рыцарских доспехов.

— Может быть, дядя Фокар и магистр остались живы, — с надеждой сказал Вася. — Пойдемте в город. Мне так хотелось бы с ними еще раз встретиться!

— Вот и встретились, мальчик…. — услышал Вася слабый голос с земли. Тело, лежавшее почти у его ног, шевельнулось. Вася быстро опустился перед ним на колени.

— Дядя Жан, это вы? — прошептал он чуть не плача. — А я надеялся, что вам удалось уйти!

— Я… Побудь около меня немного… Я всегда был с людьми… И мне тяжело умирать одному… Я знаю… За мной вернутся, но я их уже не увижу… Ох! Сколько крови! И это не последняя… Вся земля нашей Франции будет пропитана кровью еще много раз, прежде чем народ навсегда освободится из своей неволи. Но это будет… Слишком любит свободу французский народ, нельзя его вечно держать в угнетении… За свободную Францию, Францию будущего не жалейте жизни, дети мои…

В груди его что-то заклокотало, губы шевельнулись еще раз, но звука уже не было. Тело вздрогнуло и вытянулось.

Положив на грудь мертвого собранные ими лесные цветы, Вася, Валерик и Кюльжан медленно шли по тропе, обдумывая все случившееся. Спокойно и величаво шумели деревья, протягивая свои ветви навстречу восходящему солнцу.

— Прав дядя Жан, — вымолвил Вася. — Сколько крестьянских восстаний видела Франция. Помните, мы изучали историю Жакерии? Да разве только одна Франция! А восстание крестьян в Англии во главе с Уотом Тайлером! Крестьянская война в Германии под руководством Томаса Мюнцера! Наконец, у нас, в России… Степан Разин, Емельян Пугачев — руководители восставших крепостных. Сколько мук пережил народ, пока осуществилась его мечта — и земля стала его достоянием!

— Теперь я окончательно ничего не понимаю, — вздохнула Кюльжан. — При чем тогда закон, который мы стараемся узнать? Нам сказали, что он действует помимо воли людей, хотят они этого или нет, а один строй будет сменяться другим. А получается так, что и от людей кое-что зависит.

— Разве?

— Конечно! Наши крестьяне ведь получили землю после революции. А революцию кто проводил? Люди. При чем же тут закон? Рабочие и крестьяне выступили против капиталистов и помещиков — и все. Поэтому у нас вместо капитализма стал социализм.

— Да! Что-то неясно, сестренка. Но теперь у нас на очереди как раз капитализм. Мы обязательно должны побывать в Англии, в Лондоне, в то время как там жил и работал Карл Маркс. Я уверен, что после того, как мы закончим наше путешествие, все это станет ясным. Учтите, что и сам Карл Маркс открыл этот закон, живя в эпоху капитализма. Значит, раньше его и нельзя было понять.

— Почему?

— Очень просто. Когда техника дошла до того, что можно было уже изобрести паровоз, его придумали почти в одно время и у нас в России, и в Англии. А пока не было условий для этого, никто ничего не изобрел. Наверно, и закон открыть раньше капитализма условия не позволяли. Так что нечего нам прежде времени ломать голову. Отправляемся в Англию!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В «ВОРОНЬЕМ ГНЕЗДЕ»

Было раннее утро. Густая пелена тумана, плотная, как вата, мешала детям хорошо рассмотреть место, где они находились. Смутно вырисовывались только очертания большого моста и неясные контуры высоких зданий.

— Подождем, пока взойдет солнце, — предложила Кюльжан. — Ведь мы не можем двигаться, как слепые.Тут, кажется, я вижу не то бревно, не то скамейку.

Они направились к невысокому предмету, который, действительно, оказался скамейкой, влажной от росы.

— Здесь очень просто можно схватить насморк, — сказал Валерик, ежась и то и дело чихая. — Я уже, кажется, простуживаюсь.

— Это у тебя, наверно, в носу осталась пыль из гробницы фараона, и ты ее еще не всю вычихал, — успокоила его Кюльжан. — Мне, например, ни чуточки не холодно, только волосы отсырели.

Они просидели на скамейке не меньше часа, но так и не дождались солнечных лучей. Правда, туман немного рассеялся, и дети обнаружили, что находятся в чахлом скверике с аккуратно подстриженными в виде круглых шаров невзрачными кустиками и с травой, чуть пробивавшейся щеточкой. Затем они увидели большую вымощенную площадь с расходящимися от нее широкими улицами, пяти-шестиэтажные серые дома и, наконец, огромный мост, перепоясывающий реку Темзу. Увлекшись этими наблюдениями, путешественники не заметили, как к ним подошел полисмен.

В коротких, но сильных выражениях он пояснил, что сквер предназначен не для ночлега бродяг, судя по одежде, сбежавших из цирка, и предупредил, что если он их еще здесь застанет, то отправит прямо в полицейский участок.

Дети послушно покинули скамейку и направились к мосту.

— Знаете что? — сказал Вася. — Полисмен думает, что мы работали в цирке. Да и прохожие на нас оборачиваются. Надо обязательно переменить одежду, а то мы здесь оказались в положении белых ворон. Что делать? Денег у нас нет.

— Давайте продадим мое покрывало, — предложила Кюльжан. — Оно из тонкого полотна и красиво вышито.

— В жизни никогда ничем не торговал, — смущенно признался Валерик. — Ах, вот что! Я читал книгу Диккенса «Домби и сын». В ней упоминаются лавки старьевщиков. Поищем такую лавку и предложим ее хозяину обменять это покрывало на что-нибудь более для нас подходящее.

Путешественникам повезло. Они довольно быстро нашли нужного человека. Его лавчонка ютилась в одном из подвалов.

Правда, старьевщик очень их обидел предположением, что они продают «краденую вещь», но когда Кюльжан, охваченная справедливым негодованием, направилась к выходу, старик окликнул ее, и сделка состоялась. Новая их одежда оказалась просто нищенскими лохмотьями, но, конечно, более подходила к окружающей обстановке, и дети сразу почувствовали себя свободнее.

Они с трудом продвигались через густой поток пешеходов, переходили перекрестки дорог с рядами несущихся экипажей, останавливались перед витринами парикмахерских с выставленными на них восковыми красавицами в пышных буклях и, наконец, оказались у чугунных перил набережной.

Величественное зрелище открылось их взорам. Вдоль обоих берегов Темзы стояло на якорях множество больших океанских кораблей. Они смыкались между собой все плотней и плотней и к концу оставляли лишь узенький проход посередине реки. По этому проходу непрерывно сновали лодки. На берегах реки располагались огромные корабельные верфи. За ними возвышались унылые серые дома.

— Какие здесь мрачные постройки, — сказал Вася. — Даже не поймешь: жилые это дома, или, может быть, какие-нибудь фабрики. Надо спросить у кого-нибудь из здешних.

— Спросим, — согласилась Кюльжан. — Только я стесняюсь. Лучше ты.

Но это оказалось нелегким делом и для Васи. Спрошенные им, даже не взглянув на мальчика, торопливо проходили мимо. Наконец, он увидел симпатичную пожилую даму с седыми буклями, выглядывающими из-под корзинообразной шляпки. Дама вела на цепочке кудрявого пуделя.

— Пожалуйста, — вежливо обратился к ней Вася. Ничего больше добавить он не успел. Дама торопливо подошла к стоявшему на углу полисмену.

— Послушайте, полисмен, — сказала она негодующим тоном. — Зачем же мы платим такой высокий налог на содержание полиции, если она не может даже гарантировать нам спокойную прогулку по городу?

— В чем дело, мэм? — осведомился полисмен, дотронувшись рукой до своей шляпы.

— Почему вы допускаете появление нищих на главных улицах? — закричала дама. — Мне думается, что раз я уплатила не только налог в пользу бедных, но и внесла немало в кассы благотворительных обществ, то сделала достаточно, чтобы иметь право на защиту от неприятной и бесстыдной назойливости. — И она величественным жестом указала в сторону Васи.

Полисмен немедленно подошел к детям.

— Убирайтесь немедленно отсюда или я вас отправлю в работный дом, мерзкие попрошайки, — сказал он.

— Мы только хотели… — начал было мальчик.

— Сэр! — завопил, наливаясь кровью, полисмен.

—  Мы только хотели, сэр…

— Вы еще долго будете здесь разговаривать? — срываясь на. фальцет, заголосил блюститель порядка.

— Пойдем скорее, Вася, куда-нибудь, — торопливо сказала Кюльжан.

Дети пошли наугад вдоль улицы.

— Свернем лучше в какой-нибудь переулок, — предложил Валерик. — А то он опять к нам привяжется.

Согласившись, что это благоразумнее, Вася стал выбирать узкие переулки, — и они оказались среди беспорядочной кучи домов.

В узеньких, кривых и грязных переулках царило невыносимое зловоние. Оно исходило от мясных лавок, корзин с несвежими овощами, от куч мусора, золы и помоев, выливаемых прямо у дверей. Во многих домах не было ни одного целого стекла, и дыры затыкались грязными тряпками. Пожелтевшая штукатурка стен местами осыпалась, дверные косяки еле держались. Двери были сбиты из старых досок или совсем их не было.

— Как называется это место? — спросила Кюльжан какуюто женщину, выглянувшую из окна подвала.

— Сент-Джайльз, — ответила та хрипло. — Но мы называем просто «Воронье гнездо». — И она глухо закашляла, придерживая руками исхудалую грудь. Лицо женщины, изнуренное болезнью или нуждой, а вернее всего, и тем и другим, было еще красиво. Особенно хороши были ее большие темные глаза. Справившись с приступом кашля, она спросила:

— Вы, наверное, приезжие?

Вася утвердительно кивнул головой. Женщина с минуту размышляла.

— Если у вас нет ничего лучшего, — предложила она застенчиво, — вы можете остановиться у меня. Вы уже большие и еще здоровые, наверное, откуда-нибудь из деревни. Вас, конечно, примут на работу. Будете тогда платить мне сколько-нибудь за угол…

И она опять закашлялась, отворачиваясь от детей.

— Кто же нас примет на работу? — изумился Валерик.

На лице женщины мелькнула слабая улыбка.

— Вы, наверное, издалека, — сказала она. — Здешние все знают, что в наше время ребенку легче найти работу, чем взрослому. Мой сын Георг уже два года ходит на фабрику, а ему ведь только девять лет. Он кормит меня и свою маленькую сестренку. Но, конечно, денег всегда не хватает. Вот я и надумала пустить кого-нибудь в угол. Все-таки было бы немного легче.

— Пойдемте к ней, — сказала Кюльжан, обращаясь к мальчикам.

— Как видно, нам все-таки придется здесь где-нибудь работать. Вряд ли нас тут будут бесплатно кормить.

Следуя указаниям женщины, они по полуразвалившейся лестнице спустились в темный и сырой подвал.

В маленькой комнатке, которую занимала женщина, лежало два старых матраца. Стол и посудный шкаф заменял поставленный на бок ящик. Другой такой же ящик с лохмотьями служил колыбелькой ребенку.

Кюльжан заглянула в эту «колыбельку» и отшатнулась. В ящике лежал крохотный уродец с огромной головой и тоненькими ручками и ножками, покрытыми морщинистой кожей. Желтоватое личико с вздувшимися синими жилками на висках и темени выглядело старческим. Мутные глазенки смотрели без всякого выражения.

— Что? Хороша? — горько улыбнулась женщина, заметившая удивление Кюльжан. — Еще не ходит, а ведь ей уже третий годик пошел. Это она потому такая, что я мало кормила ее грудью. Я ведь работала на фабрике с пяти часов утра до восьми вечера. За это время молоко вытекало так, что блузка на мне всегда была мокрая. Чтоб девочка не кричала, я перед уходом на работу поила ее лекарством, от которого она спала почти до моего возвращения. Вот она и выросла такой, какой вы ее видите.

Слова женщины опять прервал кашель, и Кюльжан, смотревшая на нее с искренним состраданием, спросила, почему она не лечится.

Бедная женщина только махнула рукой.

— У меня и раньше был кашель: я работала в цехе, где прядут сырой лен. Вода с веретен постоянно брызгала на платье. Ноги тоже всегда были мокрые, и я слегла. Доктора позвать было не на что, в больницу для бедных попасть очень трудно, да и детей жалко оставлять одних. Кое-как поправилась, а когда вернулась на фабрику, оказалось, что меня уже уволили.

После болезни я стала кашлять еще сильней, и мне больше нигде не удалось устроиться. Пришлось отдать семилетнего Георга на кружевную фабрику. У него была нетрудная работа — вытаскивать иглой нитки, которыми соединялись полосы прошивок. Через год у мальчика начали болеть глаза, и его уволили. Сейчас он работает в гончарной мастерской — относит готовую вещь вместе с формой в сушилку, а когда она высохнет, несет ее обратно в мастерскую. Бедный мой мальчик так устает, что часто не приходит домой на ночь, а спит где-нибудь около сушилки. Но сегодня я его увижу: ведь завтра воскресенье, и он должен принести домой получку.

Хотя б он пришел пораньше! Я бы успела сбегать купить чего-нибудь. В воскресенье торговли нет, а потому в субботу с десяти до двенадцати часов вечера лавочники продают дешевле все продукты, боясь, что они испортятся до понедельника. В прошлый раз мне посчастливилось очень дешево купить кусок окорока. Правда, он весь заплесневел и, как потом я узнала, полиция приказала лавочнику все такие окорока сжечь. Но несколько штук он успел продать, и мы попробовали мяса. Это был настоящий праздник!

— Может быть, ваш сын задержится и сам купит для вас продукты? — спросила Кюльжан.

— Что вы! — замахала руками женщина, — Лавочники такие мошенники! Они и взрослому всучат бог знает что. Один раз я взяла немного сахару, чтоб сварить кашу девочке, так в нем оказалось не меньше трети рисовой пыли. Они и чай продают такой, который уже был заварен. Поджарят на медном листе, чтобы он имел вид свежего, и продают. Это еще что! Моя соседка купила к рождеству какао — побаловать детей с получки. Так оно оказалось смешанным с толченой бурой глиной, растертой на бараньем сале. Сварила она его, смотрит: наверху сало плавает, а на дне слой глины. А ведь ценуто за эту дрянь берут как за натуральные продукты.

— Как же так? — опросил Вася. — Ведь если лавочник так будет обманывать покупателей, они к нему больше не пойдут.

— Как же! — горько усмехнулась женщина. — Ведь мы все часто берем у него в долг. Ему и сказать-то не посмеешь, что он мошенник. Поплачешь дома от обиды и все. Да разве только один лавочник нас надувает? А господин фабрикант? На фабрике, где я работала, было такое правило: ворота фабрики запираются через десять минут после начала работы и до завтрака никто не впускается. Кто это время отсутствовал, платит по три пенса штрафа с каждого станка. И вот раз утром наш фабрикант перевел стрелку фабричных часов на пятнадцать минут вперед. Мы пришли вовремя, а двери уже на запоре. Собралось девяносто пять рабочих, я нарочно посчитала. И так мы стояли до самого перерыва на завтрак, и всем нам записали штраф. Вечерам смотрим: что такое? Часы уже отстают на пятнадцать минут. А кто из нас посмеет сказать, что хозяин мошенник? Ничего не поделаешь! Стали приходить на работу на полчаса раньше.

Долго еще рассказывала бедная женщина о фабричных порядках, поучая Васю, Валерика и Кюльжан, как им нужно будет себя вести, если они будут приняты на работу.

Фабричный колокол возвестил окончание рабочего дня. Пасмурный день незаметно перешел в сумерки. На улицах зажглись редкие газовые фонари, в слабом свете которых трущобы «Вороньего гнезда» выглядели еще более отталкивающе.

Миссис Мэри Шарп - так звали хозяйку комнаты в подвале - то и дело высовывалась из окна, стараясь разглядеть, не идет ли ее мальчик. Она заметно волновалась: мало ли что могло случиться с уставшим ребенком?

— Знаете, — говорила она, то присаживаясь на ящик, то опять подходя к окну. — Один раз Георга очень долго не было. Я пошла ему навстречу и нашла за два квартала от дома спящим в какой-то подворотне. Когда я с трудом его разбудила и поставила на ноги, он шатался, как пьяный. Я еле довела его до дома. Утром он сказал, что только присел отдохнуть на минутку и совсем не помнит, как очутился дома. А ведь сегодня у них получка! Его могут по дороге избить и отнять заработанные гроши.

Мэри Шарп, накинув на плечи жалкий лоскут, когдато бывший шалью, и, попросив детей приглядеть за девочкой, ушла.

Прошло не меньше часа, а мать все не возвращалась, и дети начали уже строить разные мрачные предположения, когда дверь открылась, и в комнату вошел мальчик. У него была узкая впалая грудь и искривленные ножки с сильно утолщенными коленками. На бледном личике резко выделялись прекрасные черные глаза с длинными мохнатыми ресницами. Неописуемые лохмотья и рваные башмаки на босую ногу составляли весь костюм кормильца семьи — девятилетнего Георга Шарпа.

Увидев в комнате посторонних, мальчик ничем не выказал своего удивления. Он слегка кивнул им и сразу прошел к ящику-столу. Приподняв тряпку, служившую салфеткой, мальчик взял оловянную мисочку с несколькими холодными картофелинами и стал с жадностью есть, макая картофель в коробочку с солью.

Впрочем, он очень быстро, почти с отвращением, отодвинул от себя еду, мельком взглянул на лежащую в ящике сестренку и устало опустился на жалкое подобие постели в углу.

— Ваша мама пошла вас искать, — сказала Кюльжан.

— Я ее видел, — уже сонным голосом ответил Георг. — Я ей отдал деньги… Она побежала купить чего-нибудь. Она просила, чтобы я не засыпал до ее возвращения, но вы скажите ей, пожалуйста, пусть она меня не трогает. Я лучше поем завтра.

Поужинав хлебом с тоненьким ломтиком твердого, как камень, сыра — единственным, чем могла угостить Мэри Шарп, - Вася, Валерик и Кюльжан прикорнули в углу, подложив под головы какие-то лохмотья.

— Ничего, — утешала их добрая женщина, — когда вы принесете спою первую получку, я куплю вам старые мешки. Они стоят очень дешево. На корабельной верфи вы достанете стружек, и у нас будут чудесные постели. А завтра мы пойдем в работный дом, навестить нашего бедного отца. Вам будет интересно посмотреть город, а по пути я вам покажу фабрику, где можно попытаться поискать работу.

Несмотря на эти радужные перспективы, дети долго ворочались, задыхаясь в духоте подвала, и только под утро забылись тяжелым сном.

Утром они встали совершенно разбитыми, с чувством ломоты во всем теле. Георг еще крепко спал, но Мэри Шарп уже успела постирать снятые с сына лохмотья, и они качались на веревке, протянутой перед окном подвала. На ящике-столе был приготовлен завтрак: мисочка овсяной каши, сваренной на воде, хлеб и крохотный кусочек масла.

— Это только Георгу, — печально сказала Мэри Шарп, кивая на масло. — Он так устает, бедняжка! Что будет с нами, если…

Она поспешно отвернулась и прижала к губам край передника, вылинявшего до полной потери цвета.

Георг спал очень долго, и его личико чуть порозовело. Несколько раз мать протягивала руку, чтобы разбудить его, и тут же отдергивала. Наконец, мальчик проснулся, но не торопился вставать. Его взгляд рассеянно блуждал по комнате, пока не остановился на приготовленном для него завтраке. Он поднялся с постели, кое-как прикрыв свою наготу лохмотьями.

— Георг, надо умыться, — мягко предупредила его мать.

Мальчик только повел плечом и принялся за еду. Теперь он ел, не торопясь, старательно прожевывая пищу, смакуя маленькие кусочки хлеба с маслом, подвигаемые матерью. Насытившись, он опять лег на постель.

— Георг! Мы ведь с тобой хотели пойти к отцу, — неуверенно сказала миссис Шарп. — И разве плохо прогуляться за город? Там все-таки свежий воздух…

— Я лучше полежу еще, — вяло ответил мальчик. — У меня так болит спина.

Лицо Мэри Шарп приняло виноватое выражение. Она присела около сына, мягким движением погладила его головку. Георг принял ласку матери равнодушно. Он смежил глаза и под ее рукой снова впал в дремоту.

— Он может высыпаться только по воскресеньям, — сказала женщина. — С тех пор, как Георг стал работать, его не привлекают даже игры с товарищами. Я пробовала отдать его в воскресную школу, но он засыпал на уроках. Нет! Все-таки господь слишком жесток к нам, беднякам.

КАК МАШИНЫ СЪЕЛИ ЛЮДЕЙ

Работный дом, в котором находился отец Георга, был расположен на окраине Лондона. Поэтому Мэри Шарп, не тревожа больше сына, стала поспешно собираться в путь, чтобы успеть вернуться домой к наступлению темноты.

Она приготовила два больших сэндвича с сыром, отложила в пакетик немного сахара, налила в бутылочку молока. Подойдя к «колыбели» дочери, она остановилась в нерешительности.

— Мне, право, совестно вас просить, — сказала она смущенно, — но я хотела бы взять с собой девочку. Бедняжка совсем не бывает на свежем воздухе, а я слишком слаба, чтобы нести ее такое расстояние. Если бы вы согласились помочь мне… По очереди. Это было бы не так утомительно.

Вася с готовностью заявил, что они будут нести малютку всю дорогу. Завернув ребенка в серую фланелевую пеленку, Мэри Шарп передала его Кюльжан и заботливо прикрыла фартуком голые ножки Георга и, не запирая комнаты, вышла на улицу. В домах «Вороньего гнезда» не было принято запираться, потому что и самый изобретательный вор вряд ли бы нашел, чем тут поживиться.

Мэри Шарп вела детей по кривым, грязным переулкам, старательно избегая богатых кварталов с уютными коттеджами. Сперва она задыхалась от непривычной ходьбы, но немного погодя уже почувствовала себя лучше и даже смогла разговаривать со своими спутниками.

— Мой бедный мальчик родился и вырос в этом подвале, — рассказывала она, — но мы с мужем знали лучшие времена. Мы ведь потомственные ткачи. Наши деды и отцы жили в Стандкиле. Это очень красивое местечко в Северном Ланкашире. Все они были ткачами, жили в деревне, имели свои маленькие коттеджи и немного земли.

Тогда еще не было ни этих фабрик, ни машин. Мой дедушка покупал хлопок, мать и сестры его пряли, а дедушка ткал и продавал на сельском базаре уже готовую ткань. Ткачей было не так уж много, и дедушка мог даже кое-что откладывать на черный день. Работали они столько, сколько хотели, а в свободное время возились у себя в садике или на огороде.

И вот, надо же было нашему односельчанину Джемсу Харгривсу придумать эту проклятую прялку, которую он назвал «Дженни». Сперва всем ткачам эта «Дженни» очень понравилась. Хоть она и приводилась в движение тоже рукой, но на ней было не одно веретено, как на обычной прялке, а шестнадцать. Все стали приобретать и заказывать себе такие прялки.

Раньше, чтобы обеспечить дедушку пряжей для его работы, должны были прясть все трое: бабушка и ее две дочери, в том числе моя мать. И то дедушка всегда ворчал, что они его задерживают. Теперь же пряжи стало в избытке. Можно было даже покупать не хлопок, а уже готовую пряжу. Ткачей же стало не хватать. Вот когда дедушка разошелся! На тканье он стал зарабатывать больше, чем ему давало все его остальное хозяйство. Он совсем забросил поле и сад, а вскоре и продал их. Так же поступили и все прядильщики, которые приобрели «Дженни». И они уже ничем больше не занимались, а только пряли и продавали свою пряжу ткачам.

Но тут появились фабриканты. Они стали устанавливать помногу прялок «Дженни» в одном здании. Прялки приводились у них в движение уже не руками, а силой воды. А потом они приспособили паровую машину и стали продавать пряжу через своих агентов ткачам по более дешевой цене, чем наши односельчане. И те совершенно разорились. Они продали свои прялки фабриканту, а сами поступили к нему на работу. Что им еще оставалось делать? Ведь земли у них уже не было.

Так машины съели прядильщиков, но скоро они добрались и до ткачей.

Лет шестьдесят тому назад, когда дедушка и бабушка, к их счастью, уже умерли, а их станок перешел моему отцу, как приданое за матерью, сельский священник по имени Картрайт изобрел механический ткацкий станок.

Фабриканты сейчас же накинулись на новое изобретение. Получилась та же самая картина, что с прялкой «Дженни». Ткачи, продолжавшие работать на ручных станках, в том числе и мой отец, разорились. Отец был вынужден продать свой станок и коттедж, переехал с семьей в Ланкашир и поступил на фабрику.

Он был очень хороший ткач, но на фабрике этого было не нужно. Ведь главную работу делали машины, а ткачу оставалось только наблюдать за ними. И фабриканты догадались, что это может делать и женщина и даже ребенок. А платить им ведь можно гораздо меньше, чем мужчинам.

И вот тканей стали вырабатывать столько, что на них уже не было спроса. Многие фабриканты закрыли свои фабрики или сократили рабочих. А когда этот, как они называли, «кризис», кончился, — вместо мужчин набрали женщин и детей.

Мой отец от горя и стыда перед нами бросился в канал. Его принесли домой уже мертвым. Так машины съели и его. Моя мать пережила его ненадолго. Я осталась с двумя братишками меньше моего Георга.

Я была хорошей кружевницей. Богатые госпожи охотно покупали мою работу. Мы жили неплохо. Я с братьями переехала в Лондон, где было больше спроса на кружева. Но скоро мне тоже пришлась поступить на фабрику, потому что изобрели кружевную машину.

Уходя на работу, я запирала мальчиков в комнате. Однажды зимой, когда я вернулась с фабрики, я нашла замок с нашей двери сорванным. Я вошла в комнату и увидела младшего братишку в страшных пузырях от ожогов. На полу лежал чайник, в котором я перед уходом на работу кипятила им чай. Старший брат исчез. Соседка рассказала, что, услышав отчаянный крик в моей комнате, она сорвала замок с двери. Старший брат тут же юркнул у ее ног в дверь и убежал. Наверно, он нечаянно обварил младшего.

Я долго искала его, моего бедняжку. Заявляла в полицию. Но так и не могла найти и до сих пор не знаю, жив ли он. Младший умер через два дня в больнице для бедных.

Я боялась одиночества и скоро вышла замуж за Джоржа Шарпа, рабочего машинного отделения нашей фабрики. Я перешла к нему в комнату. Мы жили с ним душа и душу, утешая и поддерживая друг друга во всех трудных случаях жизни. И хоть рабочим лучше не иметь детей, как проповедовал даже один священник, мы были очень рады, когда родился наш Георг.

Когда ему исполнилось четыре года, случилось большое несчастье. По фабричным правилам, рабочий машинного отделения должен чистить машину во время перерывов на завтрак или обед, чтобы не пропадал ни один час рабочего времени. И вот большинство рабочих, обслуживающих машины, чтобы не терять минуты отдыха, чистили машины на ходу с риском для своей жизни. Особенно было страшно чистить машину там, где приводные ремни. Стоило только чуть отвлечься, и рабочий, подхваченный ремнем, с быстротой молнии уносился машиной и с такой силой ударялся о пол или потолок, что в нем ни одна косточка не оставалась целой.

На моих глазах погибла девушка, которую приводной ремень подхватил и перебросил пятьдесят раз. Если бы фабрикант засчитывал время, которое нужно для чистки машины, в рабочие часы, никому бы и в голову не пришло чистить машины на ходу, как это сделал и мой бедный Джо. Он остался жив, но только потому, что попросил товарища последить за ним и, если что, остановить машину. Но два месяца он пролежал в больнице, а когда вышел из нее, его место, конечно, было занято. Рука у него так и не зажила, как следует, и мы стали жить только на мой заработок.

Чтобы хоть чем-нибудь помочь мне, он выполнял всю домашнюю работу. Я видела, что он делает все, что в его силах, и мы, несмотря на нужду, жили очень дружно. Но после моей болезни я тоже лишилась работы, и мы были вынуждены отвести на фабрику моего мальчика. Жить вчетвером на его заработок было невозможно, и мой бедный Джо, чтобы, как он оказал, избавить нас от лишнего рта, попросился в работный дом.

С тех пор мы видимся с ним только по воскресеньям ,и то не в каждое. И эти дни для нас обоих являются праздником. Работный дом хуже тюрьмы! Да вы сами сегодня увидите, какие там порядки…

— А разве не было другого выхода? — спросил Вася. — Вы ниоткуда не могли получить какой-нибудь пенсии или пособия?

— По новому закону о бедных — нет. Еще тридцать лет тому назад был другой закон. Бедные еженедельно получали пособие в своем приходе. Но потом власти решили, что это слишком разорительно для страны и развивает лень среди бедняков. По новому закону допускается только один вид помощи — прием в работные дома. Ну вот, мы почти и дошли до того места, где живет наш бедный Джо.

Они подходили к небольшому мосту, построенному для пешеходов через узкую, вонючую речку, черную от грязи и отбросов. На ее низменном берегу был ряд зеленовато-черных, покрытых плесенью луж.

Выше моста расположились кожевенные заводы, еще выше красильни, отбросы которых сливались в эту же речку. Дальше шел ряд домов, черных от дыма, с разбитыми стеклами окон. Фоном этому пейзажу служило кладбище для бедных, а в стороне возвышался работный дом, огороженный высокими зубчатыми стенами и действительно напоминавший тюрьму.

Они перешли мост и уже перебирались через кучи мусора и нечистот к домам, когда Вася услышал душераздирающий хохот вперемежку с воплями и стонами, исходившими из дома, огороженного колючей проволокой.

— Что здесь такое? — спросил он, приостановившись.

— Здесь дом для умалишенных бедняков, — ответила Мэри Шарп. — Если вам неприятно, можно обойти его и пройти другим переулком.

— Я не боюсь, — запротестовал Вася. — Я просто не понял, что здесь такое. — И он демонстративно пошел вперед.

Здание дома для умалишенных, или, как его называли короче, «сумасшедший дом», когда-то было выкрашено в желтую краску, ставшую просто грязной. Зарешеченные окна без стекол давали возможность прохожим слышать все, что происходило в стенах этого печального заведения.

Когда они уже миновали «сумасшедший дом», Васе показалось, что их хозяйку кто-то окликнул по имени, и он остановился.

— Мэри! Мэри Шарп! — услышал он вторично.

Миссис Шарп тоже услышала голос, зовущий ее. Она подошла к проволоке, стараясь определить, кому принадлежит бледное лицо, показавшееся в решетке окна.

— Боже мой! Это вы, Анни! — воскликнула она. — Когда я была последний раз у моего бедного Джо, вы ведь были совершенно здоровы!

Обливаясь слезами, стоявшая за решеткой женщина рассказала, что надзирательница работного дома отправила ее сюда в наказание за то, что она отказалась идти в церковь.

— А как я могла идти, вы подумайте, милая Мэри? Ведь моя девочка заболела. Бедняжка всю ночь металась в бреду и заснула у меня на руках только к утру. Когда я попробовала положить ее, девочка опять проснулась и заплакала. Ну, как я могла идти молиться, зная, что в это время моя дочка плачет и зовет меня!

— Здесь мне ничуть не хуже, чем в работном доме, но я страшно беспокоюсь за девочку. Я ее не видела уже две недели! Умоляю вас, Мэри! Узнайте как-нибудь, что с ней. А когда пойдете обратно, скажите мне. Вы ведь это сделаете для меня, моя дорогая?

— Конечно, Анни. Можете не беспокоиться, — горячо ответила миссис Шарп. — Я взяла бы к себе вашу крошку на время, пока вас не выпустят отсюда, но ведь вы сами знаете, как мы живем. А как там мой старик?

Прежде чем ответить, Анни несколько замялась.

— Ну, все равно, вы сами узнаете, — сказала она. — Его заставили разбивать камни. От тяжелой работы рана на его руке открылась, сильно загрязнилась и гноится. Тогда его поставили к водяному насосу, чтобы он качал воду здоровой рукой. Но он был сильно истощен. Он попробовал обратиться с жалобой, но после этого с ним стали обращаться еще хуже. Лучше бы вы его взяли оттуда. По крайней мере, он хоть умер бы у вас на руках.

Смертельно побледнев, Мэри Шарп быстро пошла к работному дому.

— Не забудьте узнать о моей девочке! — со слезами кричала ей вслед Анни.

В будке перед воротами работного дома сидел старый сторож, одетый в форменную одежду тюремного образца, присвоенную всем обитателям этого филантропического учреждения.

— Разрешите мне пройти на свидание с Джоржем Шарпом, — задыхаясь от волнения и быстрой ходьбы, попросила Мэри. — Я узнала, что он болен и принесла ему немного еды.

— Вы ведь знаете порядок, мэм, — ответил сторож. Свидания даются только по разрешению старшего надзирателя. Я сейчас пойду и доложу ему. Посидите минутку здесь на скамеечке. Мне приказано открыть ворота для вывоза покойника. Потом я сейчас же пройду к надзирателю.

Мэри Шарп послушно села на указанное ей место. Девочка, лежавшая теперь на руках Валерика, раскапризничалась, и мать, взяв ее на руки, отломила кусочек сэндвича. Но малютка отталкивала хлеб и тянулась к бутылке с молоком.

— Нельзя, нельзя, доченька, — терпеливо уговаривала ее Мэри. — Ведь это для твоего больного папы. Придем домой — я сварю тебе овсянки…

Занятая возней с ребенком и своими грустными мыслями, миссис Шарп только торопливо перекрестилась, когда мимо нее проехала телега с гробом, сколоченным из некрашеных досок.

Она нетерпеливо посмотрела на сторожа.

— Сейчас, сейчас, мэм, — заторопился, тот. — Я понимаю… У меня самого семья, которую я вижу очень редко.

Но прошло не меньше четверти часа, пока сторож вернулся в сопровождении надзирателя. Он был явно смущен и старался не смотреть на Мэри Шарп. Та при виде начальства быстро встала и, передав ребенка Кюльжан, низко поклонилась.

— Вы, кажется, были женой Джоржа Шарпа? — деревянным голосом спросил надзиратель.

— Почему «была», сэр? — удивилась Мэри Шарп. — Я и есть его жена… Хотя он сейчас и находится в вашем доме, но я все-таки его жена. А это его дочь, — показала она на ребенка.

— Вы были его женой, — невозмутимо поправил надзиратель. — Теперь вы, слава богу, вдова. Поскольку покойный был вам в тягость, и вы сами привели его сюда, вы должны только радоваться этому.

— Он умер? — заикаясь, спросила Мэри.

— Третьего дня. Да его только что повезли на кладбище для бедных. Вы разве не видели телегу с гробом?

С минуту Мэри Шарп стояла совершенно неподвижно, потом она вдруг резко повернулась и бросилась бежать в том направлении, куда направилась телега с телом ее мужа. Боясь за ее рассудок, ребята поспешили следом.

Добежав до широкой дороги, ведущей в Лондон, Мэри вдруг остановилась. Навстречу ей возвращалась та же телега уже без гроба. Женщина подошла к кучеру и молча вцепилась в его рукав.

— Вы отвозили на кладбище гроб с телом ее мужа, — поспешно сказал Вася, опасаясь, что кучер может грубо оттолкнуть несчастную.

— Разве его уже похоронили? — дрожащим голосом спросила Кюльжан.

— Здесь это дело недолгое, — ответил возница. — Ведь кладбище стоит на болоте. Общая яма всегда наготове. Чуть притрусят сверху землей, пока кладбищенский поп пробормочет несколько слов и… кончен путь бедняка. Это вдова его, значит? Наши-то «благодетели», видно, и с телом ей проститься не дали.

Ожесточенно сплюнув, возница с сердцем ударил вожжами лошадь и, высказав таким образом свое сочувствие, тронулся дальше.

Мэри Шарп растерянно посмотрела ему вслед, потом ее взгляд упал на дочь, опять залившуюся громким плачем. Она сделала к ней движение и вдруг, пошатнувшись, упала вниз лицом на каменную мостовую.

Кюльжан долго возилась с бедной женщиной, стараясь привести ее в чувство, но все попытки оставались безрезультатными. Между тем, оставлять ее на дороге было невозможно. Из города уже потянулись подводы и фургоны фермеров, возвращавшихся с базара.

Пара лошадей, запряженных в большой крытый фургон, увидя распростертое посредине дороги тело, резко метнулась в сторону. Из фургона выскочил фермер в плисовом костюме и широкополой шляпе.

— Ворон ловите, Джемс, — крикнул он с сердцем кучеру. — Видно, перехватили как следует в трактире?

— Я не виноват, сэр, — оправдывался тот. — Посмотрите, чего испугались лошади?

Вася быстро подошел к хозяину фургона.

— Простите, сэр, — оказал он, — прошу вас, помогите этой женщине. Она лежит без сознания, и мы не знаем, что с ней делать. Ее зовут Мэри Шарп. Ее мужа только что похоронили.

С минуту фермер стоял неподвижно, осмысливая сказанное мальчиком. Потом медленно подошел к женщине и всмотрелся в ее лицо.

— Черт возьми! Это действительно, кажется, Мэри, — пробурчал он, оглядываясь на Васю. — Эй, Джемс! Подай мою фляжку с виски.

Без малейшего усилия он поднял с мостовой бесчувственную женщину, положил на край фургона и, приподняв ее голову, попытался напоить из фляги. С трудом разжав лезвием ножа стиснутые зубы женщины, фермер добился-таки, что она сделала конвульсивный глоток, закашлялась и, наконец, открыла глаза.

— Здравствуй, Мэри. Это я, твой брат Робби, — сказал фермер размякшим от нежности голосом. — А я уж думал, что мы никогда не встретимся. Вот бы не подумал, что это ты! Ведь я помню тебя молодой и красивой.

А мне, знаешь ли, повезло в жизни. Когда я с перепугу убежал из дома, то зашел так далеко, что не мог найти дорогу обратно. Меня подобрал старый фермер, у которого все дети почему-то умирали в грудном возрасте. Узнав, что у меня нет родителей, он усыновил меня. Когда я подрос, я работал с ним в поле, огороде и в саду. Моя приемная мать имела в Лондоне постоянных покупателей и всегда выгодно сбывала наши продукты. Иногда она брала с собой в город и меня. Тогда я искал вас, пока она развозила по своим клиентам сливки, масло, бекон и овощи. Но на нашей старой квартире оказались уже другие люди. Они сказали мне, что ты вышла замуж за рабочего по имени Джорж Шарп, но нового твоего адреса никто не мог сказать. Недавно мои старики умерли, и я остался полным хозяином фермы. Сейчас у меня только один работник — вот этот Джемс, да я нанял одну женщину поденно ухаживать за скотом и птицей. Когда ты сможешь работать, я ее, конечно, рассчитаю. А где наш бедный братишка, которого я тогда нечаянно ошпарил?

— Умер, — еле шевеля губами, ответила Мэри. Фермер набожно снял шляпу и перекрестился.

— Значит, я все-таки братоубийца, — сказал он. — Хотя по закону я и не виноват, но все равно этот грех лежит на моей душе. Чтобы искупить его, я сделаю все, что смогу для тебя и твоих ребятишек. Ведь это все твои дети? О, они уже годятся для легкой работы по хозяйству! Но я тебя мучаю разговором, а ты выглядишь совсем больной. Бедняжка! Выпей еще немного виски — это подкрепит тебя.

Отойдя в сторону, чтобы не мешать семейным разговорам, Вася, Валерик и Кюльжан решали, как им теперь быть с просьбой женщины из дома умалишенных. Мэри Шарп явно о ней забыла, и в ее положении это было вполне простительно. Но не принести весточки бедной Анни о ее малютке было просто жестоко.

Пока ребята обсуждали этот вопрос, Джемс занял свое место на козлах, ловко развернул фургон и поставил его лошадьми к городу.

— Садитесь, ребятишки, побыстрее, — крикнул фермер. — Я подвезу вас обратно. Мы с Мэри договорились, что я увезу ее с детьми на свою ферму. Вы можете остаться в ее квартире. Сестре она больше не понадобится. А за то, что вы не бросили ее в беде, я вам оставлю немного продуктов на первое время, пока вы устроитесь на работу. Давайте сюда ее малышку! Боже! Одни кости да кожа. Ну, да у меня для нее молока хватит. Я и свиней откармливаю простоквашей.

— Миссис Шарп, — сказал Вася. — Мои товарищи пусть едут с вами, а я останусь и попробую пробраться в этот проклятый работный дом. Ведь мы ничего не узнали о девочке, о которой просила ваша знакомая Анни.

— Я буду очень благодарна за это, — с признательностью сказала Мэри Шарп. — С этим горем, что на меня свалилось, я совсем позабыла о ее просьбе. Возьмите этот узелок с едой, что я приготовила для бедного Джо. Возьмите же… Девочка Анни тоже в этом нуждается.

Вася взял узелок.

— Миссис Шарп, — спохватился он, когда фургон уже тронулся. — А как же я узнаю девочку? Мне неизвестно даже, как ее зовут!

— Ее имя Женни. Ей лет пять. У нее совсем белые, как лен, волосики. Ну, прощайте, мой милый. Я никогда вас не забуду. Ведь вы помогли мне найти моего брата. Наконец-то мне хоть раз в жизни повезло!

И фургон тронулся, увозя в Лондон Мэри Шарп, оказавшуюся в батрачках у родного брата.

ОСВОБОЖДЕНИЕ МАЛЮТКИ

Были сумерки, когда Вася вновь очутился под зубчатыми стенами работного дома, этого последнего убежища бедняков. Он хотел пробраться туда незамеченным, но это было сделать трудно. Ворота открывались только по распоряжению старшего надзирателя для въезда и выезда каких-либо подвод, принадлежавших работному дому.

Вот и сейчас сторож открыл их перед телегой, груженной старыми корабельными канатами: их должны были растрепать в пеньку старики и дети, содержавшиеся в работном доме, в уплату за оказываемые им здесь благодеяния.

Вася быстро юркнул на подводу и прикрылся большим кругом каната. Так как темнота уже наступила, его проделка сошла благополучно. Вася рассчитывал на то, что возчик поленится разгружать подводу ночью, и его предположение подтвердилось. Тот только выпряг лошадь и повел ее на конюшню. Все же, на всякий случай, мальчик быстро перекочевал под телегу.

Несколько часов он сидел в ожидании, пока все в доме улягутся спать. Наконец, наступила полная тишина. Чтобы освободить себе руки, мальчик сунул узелок с провизией глубже под канаты и, стараясь держаться в тени, прошел к главному корпусу дома.

В окнах слабо светились ночники, и Вася, оставаясь незамеченным, мог видеть почти всех, находившихся в палатах. Все окна выходили внутрь двора. Дом строился с расчетом как можно лучше изолировать его обитателей от внешнего мира.

В первой палате, в которую заглянул мальчик, были только мужчины. На каждой постели лежало по два и даже по три человека. Видимо, кровати кишели насекомыми, потому что то один, то другой, почесываясь, вдруг поднимался и начинал сонными глазами подозрительно осматривать свое ложе. На одной постели лежал громко стонущий больной, почему-то связанный веревками. Рядом сидел старик, похожий на скелет. Он сидел, качаясь из стороны в сторону, бережно поддерживая свою руку, до локтя обмотанную грязными тряпками. Детей здесь не было, и Вася перешел к следующему окну. За вставленной в него решеткой Вася увидел маленькую комнату совершенно без всякой мебели. На голом полу сидела женщина, она держала на коленях гребенка лет двух. Очевидно, это был карцер.

Следующее окно находилось в детской палате. В ней было около сорока мальчиков разного возраста, размещенных по четверо и даже по шестеро в одной постели.

Так Вася обошел все окна дома, но ни в одном не видел девочки, которая хотя бы приблизительно соответствовала данным ему приметам.

Возвращаясь к телеге мимо ряда больших собачьих конур, Вася приостановился. Из одной из них ему послышался человеческий стон. Звук повторился. После некоторого колебания мальчик отодвинул засов, на который была закрыта собачья будка, и невольно отшатнулся. На цепи сидела… женщина.

— Мальчик! Нет ли у тебя хоть корочки хлеба? — жалобно попросила она.

— Сейчас принесу, — растерянно ответил Вася и вспомнил, что сам еще с утра ничего не ел. Но он сбегал к телеге, вытащил из узелка один сэндвич и, вернувшись с ним к конуре, протянул женщине. Та с жадностью впилась зубами в черствый хлеб.

— За что вас сюда посадили? — спросил мальчик, подождав, пока заключенная утолила первые муки голода.

— Это вместо карцера, — ответила женщина. — В карцере уже места не хватает. Да наши благодетели, видно, решили, что и карцер для меня слишком слабое наказание. Слушай! Пока ты здесь, я полежу немного. В этой проклятой будке можно сидеть только скорчившись. У меня все тело болит…

И, наполовину высунувшись из конуры, бедняжка со вздохом наслаждения вытянулась во весь рост.

— Но что вы такое наделали? — продолжал допытываться Вася.

— Не выполнила дневной нормы, вот и все, — неохотно ответила женщина. — У меня вся кожа на пальцах слезла от щипки этого проклятого каната. В первый день, когда я не сделала столько, сколько задано, мне только не дали есть, а на второй посадили сюда. Да я не одна тут… В других конурах тоже есть «квартиранты». Там трое или четверо мальчиков. Я хоть одетая, а их посадили совсем голыми. Они украли на кухне вареную говядину, предназначенную для обеда надзирателей. А раздели их, чтоб они не сбежали. Голый куда пойдет? Но уже и конур для нас не хватает. Одну маленькую девочку за то, что она все время плакала и звала свою маму, заперли в мертвецкую. Бедняжка там уже третий день!

— Девочку зовут Женни? — воскликнул Вася.

— Кажется, так. Я знаю, что ее мать за что-то отправили в сумасшедший дом.

— Нашел! — обрадовался Вася. — Скажите, пожалуйста, где эта мертвецкая?

— Последний сарай во дворе. Если ты уже уходишь, то запри меня опять. Если эта ведьма- надзирательница догадается, что меня открывали, придется сидеть еще неделю.

Вася со стесненным сердцем выполнил просьбу женщины и побежал искать мертвецкую. Еще не доходя до нее, он услышал тихий детский жалобный плач. Не сомневаясь, что это Женни, он приник губами и щели сарая и назвал ребенка по имени. Плач затих. Видимо, девочка прислушивалась.

— Женни! Ответь мне, — позвал Вася вторично.

— Здесь крысы. Я боюсь! — услышал он в ответ, — я хочу к маме. — И девочка опять заплакала.

Дверь мертвецкой была заперта на замок. Во всяком случае, замок висел и, потрогав его, Вася убедился, что сломать его ему не под силу.

Ощупав сарай, мальчик обнаружил, что доски пригнаны неплотно и к тому же старые. Он не сомневался, что, если подложить под одну из них какой-нибудь рычаг и нажать на него покрепче, доска поддастся. В куче инструментов, лежавших у мертвецкой, он нашел могильный заступ и при его помощи кое-как отодвинул доску в сторону.

— Иди ко мне, Женни, — ласково позвал он в темноту сарая. Девочка послушно подошла к широкой щели и легко, как мышонок, выскользнула из своего жуткого убежища.

Она действительно была очень худа. Светлые волосы Женни, видимо, давно никто не причесывал, а большие голубые глаза, которые она доверчиво подняла на Васю, опухли от слез. Мальчик почувствовал страшную жалость к этому маленькому существу, к которому люди отнеслись с непонятной для него жестокостью. Но надо было действовать, а не заниматься переживаниями. Выйти из ворот и думать было нечего. Оставался один выход — через забор.

— Вот что, Женни, — сказал он девочке, — у меня есть молоко и хлеб. Покушай пока, ты ведь, наверно, голодна. А я пока сделаю дырку под стеной, и мы убежим к твоей маме. Договорились?

— Договолились… — ответила малютка, еле-еле выговаривая трудное для нее слово. — Женни хочет молока и к маме.

Вася вручил ей узелок с пищей и принялся за работу. С полчаса он долбил твердую, как камень, землю и, наконец, с огорчением убедился, что эту работу ему не закончить и до рассвета. Вдруг ему в голову пришла блестящая мысль. Он сказал Женни, что сейчас вернется, и побежал к собачьим конурам, где, по словам женщины, сидели мальчики.

Их было четверо и действительно все они были совершенно голыми. Вася быстро ввел их «в курс дела» и попросил содействия. Ни один настоящий мальчик в мире не откажет в такой просьбе другому мальчику. Ребята с готовностью вылезли из своих конур и все четверо двинулись за Васей.

— Знаешь что, парень, — сказал старший из них Васе, оглядев жалкие результаты его работы. — Ты лучше возьми канат с этой телеги и забрось петлю на зубья стены. Сперва залезешь сам наверх, мы тебе подадим девочку, и ты ее спустишь на канате же на ту сторону. А потом и сам слезешь. Да не так! Экий ты зеленый! Постой! Я покажу тебе, как это делается.

Смастерив петлю, мальчик ловко, как лассо, забросил ее на зубец стены, подергал для проверки и вмиг сам очутился верхом на стене.

— Привязывай свою куклу, — скомандовал он оттуда шепотом.

Вася осторожно обвязал ребенка канатом и дал сигнал тащить. Женни быстро очутилась на земле по ту сторону забора. Но снять с себя петли каната она, конечно, не могла. Пришлось использовать второй канат, с помощью которого и Вася, и все четверо бывших обитателей собачьих будок оказались на свободе.

— Мы туда больше ни за что не вернемся, — сказал старший в ответ на вопросительный взгляд Васи. — Проживем без этой чертовой западни. Нас ведь сюда запрятали при помощи полиции.

— Куда же вы пойдете в таком виде? — озабоченно спросил Вася. — Знаете что? В мертвецкой я видел какоето тряпье! Кажется, это одежда покойников, но это все же лучше, чем ничего, на первое время.

— О! Да ты не такой желторотый, как мы думали, — усмехнулся старший мальчик. — Если тебя взять в хорошую шайку, пожалуй, выйдет толк. Сейчас посмотрим, что там есть.

И он ловко опять переметнулся через стену.

— Держите! — послышалось оттуда через несколько минут.

На землю полетели женские кофты, юбки, даже пара плисовых штанов с заплатами из мешковины.

— Чур, мне! — сказал, спрыгивая вниз, мальчик. — Штаны мне. А вам я дарю все остальное.

Облачившись, кто во что мог, мальчики посмеялись друг над другом, дружески простились с Васей и скрылись в густом лондонском тумане.

Женни вскоре устала и заявила, что хочет спать. Вася взял ее на руки и, как мог быстро, зашагал к городу.

Уже подходя к дому умалишенных, Вася сообразил, что он превысил данные ему матерью Женни полномочия. Она ведь просила только узнать о здоровье девочки, а не забирать ее из работного дома. А чем могла она помочь своему ребенку?

Женни дремала, склонив на плечо мальчика свою легонькую головку, согреваясь теплом его тела. Иногда она жалобно всхлипывала во сне, и тогда Вася шептал ей ласковые слова.

Несмотря на поздний час, обитатели дома умалишенных еще не спали. То плач, то дикий хохот доносились из его окон. Мальчик так устал, что решил действовать напрямик. Он обратился к дремавшему у ворот сторожу и объяснил ему, что должен немедленно поговорить с матерью девочки.

Тронутый беззащитным видом спящей малютки, сторож разрешил Васе подойти к окну, через которое Мэри Шарп разговаривала с матерью Женни.

— Тетушка Анни, — позвал Вася вполголоса.

Женщина выглянула из окна так быстро, что мальчик понял — она не отходила от него ни на минуту, карауля возвращение Мэри Шарп. Вскрикнув от радости, она попросила поднести девочку поближе. Услышав голос матери, та проснулась и протянула ручки сквозь решетку. Анни осыпала их горячими поцелуями.

Когда женщина немного успокоилась, Вася рассказал ей о смерти Джо и о неожиданном повороте в жизни Мэри Шарп. Рассказал, где и как нашел Женни, и спросил, что ему с ней делать дальше.

— Я ни за что не вернусь больше в это проклятое самим богом место, — твердо сказала Анни. — Лучше буду нищенствовать, даже воровать, если не удастся найти работу. А если все же не смогу прокормить мою девочку, то воды Темзы успокоят нас обоих.

— Вы могли бы пока приютиться в подвале, где жила ваша подруга, — сказал Вася. — Я сейчас иду туда и могу взять с собой Женни. А вы придете к нам, как только выберетесь отсюда.

Осыпая мальчика благодарностями, Анни сказала, что приложит все усилия к тому, чтобы как можно скорее уйти из дома умалишенных, тем более, что врач попался хороший. Он даже выражал возмущение тем, что здоровую женщину поместили с умалишенными.

— Если мне удастся поговорить с врачом, — заключила Анни, — я приду к вам не позднее завтрашнего дня.

Утром Вася вошел в подвал с Женни на руках. Измученный бессонной ночью, он, не отвечая на расспросы Валерика и Кюльжан, передал им ребенка, повалился пластом на мешок со стружками и моментально уснул.

ТАЙНА ОТКРЫВАЕТСЯ

Вася спал почти сутки. Но вот сквозь дремоту до него стали смутно доноситься голоса Валерика, Кюльжан и смех Женни. Но проснулся он, когда почувствовал, что его кто-то крепко целует. Приподнявшись на постели, Вася открыл упорно слипавшиеся глаза. На коленях перед ним стояла мать Женни, она улыбалась сквозь слезы, струящиеся по ее щекам.

— Я тебя, кажется, испугала, милый мальчик? — сказала она, — но я не могла удержаться… Я так благодарна тебе за мою девочку!

Окончательно проснувшись, Вася пошел умываться во двор, к колодцу.

Когда, освежившись, он вернулся, на ящике уже стоял завтрак: ломтики жареного мяса с картофелем — подарок фермера. Все весело уселись вокруг на подвинутых мешках со стружками, служившими им ночью ложем.

Маленькая Женни, устроившись на руках матери, что-то весело лепетала. Аккуратно расчесанные волосики вились кольцами вокруг ее бледного личика. Теперь девочка очень походила на большую куклу, правда, несколько полинявшую. С детской настойчивостью она потребовала, чтоб Вася сел рядом, обвила худенькой ручкой его шею и начала его угощать, засовывая ему в рот ломтики картофеля. Анни тактично постаралась отвлечь внимание дочери от смущенного мальчика, и завтрак прошел как нельзя лучше.

Анни рассказала, что молодой врач отнесся очень сочувственно к ее положению и даже предложил остаться работать сиделкой в палате для буйных больных, при условии, что она найдет себе квартиру, где сможет оставлять ребенка. Вася повторил, что комната, где они находятся, в ее полном распоряжении, и голубые, как у дочери, глаза Анни вновь наполнились слезами благодарности.

Покончив с завтраком, мальчик предложил Анни устраиваться поудобнее и отдыхать, а своим товарищам — пройтись в это время с ним в город «по одному важному делу». Втроем они вышли на улицу.

— Какое у тебя важное дело? — спросила Кюльжан, когда они отошли от «Вороньего гнезда».

— Неужели вы не догадываетесь? — с легким упреком сказал Вася. — Мы, кажется, уже достаточно в курсе здешней жизни. Материала у нас накопилась целая куча, а закон развития человеческого общества все остается для нас тайной. Надо все-таки с кем-нибудь из взрослых посоветоваться на этот счет. Пойдемте, куда глаза глядят! Может быть, и найдем подходящего человека.

Они шли очень долго и, в конце концов, оказались на Риджен-стрит — одной из главных улиц Лондона. Зеркальные витрины роскошных магазинов отражали их растерянные, уже усталые лица. Одну из таких витрин окружала большая толпа.

Дети остановились. Ныряя под локтями зрителей, они кое-как пробрались к витрине. За бемским стеклом они увидели модель электрической машины, везущей железнодорожный поезд. Под удивленные возгласы собравшихся людей по сомкнутому кругу рельсов проворно бегал паровозик с вагонами.

— Теперь задача решена, и последствия этого не поддаются учету, — услышал Вася приятный мужской голос. Он поспешно обернулся. Совсем близко, за его спиной, стоял высокий, худощавый черноволосый мужчина в скромной, но опрятной одежде. Не обращая ни на кого внимания, он горячо говорил своему спутнику:

— Царствование его величества пара кончилось. На его место станет неизмеримо более революционная сила — электрическая искра.

Сказав это, он повернулся и вместе со своим товарищем стал выбираться из толпы. Вася подтолкнул Валерика и Кюльжан, и дети ринулись следом.

— Это, наверное, какие-нибудь ученые, — шепнул Вася своим товарищам, как только они выбрались на простор. — Пойдемте скорее за ними! Может быть, они смогут нам помочь разобраться с этим законом.

Ученые, продолжая разговор, шли вдоль улицы. Ребята следовали за ними по пятам, прислушиваясь к их словам, не решаясь сразу обратиться.

— Применение электричества в промышленности — это же экономическая революция, — возбужденно говорил заинтересовавший Васю человек. — …и необходимым ее следствием будет революция политическая.

— Значит, — откликнулся его спутник, — электричество несет буржуазному обществу верную гибель?

— Именно так, — подтвердил первый.

— А почему общество должно погибнуть, когда будет применяться электричество? — не удержался Вася, упустив из виду, что разговаривающие и не подозревают о том, что их кто-нибудь слышит.

— Во-первых, я говорил о гибели не всякого общества, а только буржуазного, — живо откликнулся спрошенный. — А во-вторых, кто вы такие, позвольте вас спросить?

Вася сконфуженно молчал.

— Ну что вы напали на бедных ребятишек? — укоризненно сказал второй ученый. — Вы так напугали мальчугана, что у него совсем отнялся язык. Разве можно подобным образом разговаривать с детьми? Что вы от нас хотите, дети?

Ободренный ласковым голосом ученого, Вася поднял голову. Сквозь стекла очков на него смотрели слегка прищуренные глаза в добродушных морщинках.

— Мы… Нам… — сказал мальчик, — нам хотелось выяснить некоторые вопросы, но мы никак не можем найти для этого подходящего человека!

— Ну, это вы как раз попали по адресу, — рассмеялся первый ученый. — Мой друг обладает очень разносторонними знаниями. Вы не смотрите на то, что он скромно одет. Наука у нас не имеет рыночной ценности.

— Ну, что же, — сказал пожилой ученый, с интересом разглядывая Васю. — Если это в моих силах, постараюсь помочь. Давайте побеседуем, конечно, не здесь, посредине дороги. Я живу недалеко отсюда. Если не возражаете, зайдемте ко мне.

И, простившись со своим спутником, он пригласил детей занять места в приготовившемся к отправке омнибусе, или, как его тут же окрестил Валерик, «в лошадином автобусе».

Они сошли на ближайшей остановке и очутились у маленького коттеджа с садиком. Садик представлял из себя несколько метров гравия и травы, так густо покрытой черными хлопьями лондонской копоти, что было трудно понять, где начинается гравий, а где кончается трава.

У дверей коттеджа их встретила высокая миловидная девушка с нежно-розовым цветом лица и пышными золотистыми кудрями, в которых, казалось, все время прыгают солнечные зайчики.

— Моя дочь Лаура, — моя хозяюшка и помощница, — с отеческой гордостью сказал ученый.

Девушка приветливо поздоровалась с детьми, помогла отцу раздеться и, нежно поцеловав его, вышла, предупредив, что обед будет готов через несколько минут.

— Не обращайте, пожалуйста, внимания на странный запах в квартире, — предупредительно пояснил ученый. — Я, знаете ли, химик… Увлекаюсь разными опытами, а на жизнь себе зарабатываю переводами с иностранных языков. У нас в Англии редкий ученый может жить только доходами от своей научной деятельности. Если только, конечно, он не согласится идти на сделку со своей совестью. Но лично я, Джемс Райт, никогда не пойду на спекуляцию наукой. Все, все, — поспешно добавил он, увидев показавшуюся в дверях Лауру. — Будем обедать. Я, признаться, сегодня не успел позавтракать и изрядно проголодался. Прошу к столу!

После простого, но сытного обеда все вернулись в первую комнату, служащую, как было видно по всему, рабочим кабинетом. По обеим сторонам камина стояли два шкафа с книгами. На них до самого потолка были наложены свертки каких-то рукописей. Небольшой стол помещался в центре комнаты. Против окна у стены стоял кожаный диван, уже изрядно потертый.

Пригласив детей разместиться на диване, Джемс Райт сел к столу. В кресле у окна с рукоделием в руках разместилась Лаура.

— Итак, какие же вопросы вас волнуют? — ободряюще улыбаясь, спросил ученый.

— Видите ли, — сказал Вася, успевший во время обеда обдумать свою речь. — Мы читали в разных книгах о том, как жили люди в разные времена. Наш… учитель нам сказал, что если мы будем изучать эти материалы очень внимательно, то заметим главное — чем одно общество отличается от другого. Тогда мы сможем определить экономический закон, по которому развивается человеческое общество. Но как внимательно мы ни читали, как ни думали, никак не можем понять, что это за закон. Может быть, вы можете нам помочь в этом?

— Вы затронули очень серьезный вопрос, мой мальчик. И, по совести сказать, если б я не прочел вышедший в прошлом году из печати труд нашего великого современника Карла Маркса[12], я бы затруднился тебе ответить. Давайте разберемся вместе.

Для начала ответьте мне, пожалуйста: что, по-вашему, самое главное, без чего человек не может обойтись ни в одном обществе?

— Без пищи, — категорически заявил Валерик. — Я же тебе говорил, Вася, что самое главное, чем одно общество отличается от другого, — это пища.

— Но откуда, по-вашему, человек берет себе пищу? — спросил Джемс Райт с добродушной усмешкой.

— Из природы! — воскликнула Кюльжан. — Я же тебе говорила, Вася — какая природа, такая и пища.

Джемс Райт отрицательно покачал головой.

— Может быть, все зависит от количества населения? — предположил Вася. — Чем больше людей живет в стране, тем больше и лучшего качества они могут произвести продуктов.

— Так, — сказал Джемс Райт. — Теперь я знаю ваше мнение. Выслушайте внимательно меня. До сих пор многие считали, что историю делают отдельные великие личности: короли, полководцы и так далее, и что только от их поступков зависит направление развития человеческого общества. Другие считали, что это определяется географическим положением страны, ее климатом, природными богатствами, близостью рек и океанов. Вы тоже было пошли по этому пути. Есть и такие, которые считают, что главное определяющее условие — это плотность народонаселения. Это вы тоже предположили.

Все эти взгляды ошибочны. Конечно, и географическая среда, и плотность населения тоже играют известную роль. Они могут ускорить или замедлить развитие общества до того времени, по крайней мере, когда люди, овладев пониманием экономического закона, сделаются сами творцами своей истории, когда они, опираясь на действие этого закона, сами будут создавать себе такие природные условия, какие им будут нужны.

Научный, или, как мы говорим, материалистический, взгляд на историю, разработанный Карлом Марксом и его другом Фридрихом Энгельсом, заключается в следующем :

Прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и так далее, люди должны есть, пить и одеваться…

— Ну, что я говорил?! — торжествующе воскликнул Валерик.

— …И, следовательно, основой каждой исторической ступени человеческого общества является способ, которым люди производят все необходимое для их существования.

Дело не в том, что человек употребляет для поддержания своей жизни, — обратился Джемс Райт к Валерику, — а в том, каким способом производится это необходимое для жизни. В этом заключается главное отличие одного общества от другого.

Вы говорите, что внимательно изучали жизнь людей различных времен? Ну-ка, скажите, чем пользовались люди, которые вели первобытный образ жизни, чтобы добыть себе пищу?

— Они больше собирали готовое, — сказала Кюльжан. — Рвали плоды, выкапывали червяков.

— Чем?

— Сучками. А черепаху разбивали камнем, привязанным к палке.

— Значит, палка и камень — вот и все их орудия производства. Давайте будем называть так то, чем люди всех времен добывали себе необходимое для жизни.

— Ладно, — согласился Вася. — Но люди, которые жили позже, уже раскалывали камни на мелкие осколки и ими разделывали тушу оленя.

— Правильно. Они уже не просто брали свои орудия труда готовыми из кладовой природы, а начинали их обрабатывать, приспосабливать для своих нужд. А теперь сравните первобытные орудия производства с теми машинами и станками, которые вы, наверно, видели в Лондоне. Есть, я думаю, разница?

— Разумеется, — согласился Вася.

— Но в процессе производства есть и вторая сторона. Ведь люди не могут производить что-либо в одиночку. Возьмите такой пример: фабрикант имеет машины, станки, но без рабочих они мертвы. Рабочий имеет только свой труд, но без станков фабриканта он не может его применить. Когда он поступает на фабрику, между ним и фабрикантом возникают отношения, которые, в отличие от личных, называются производственными отношениями. Таким образом, производственные отношения отвечают на вопрос: в чьей собственности находятся орудия производства, которыми пользуется рабочий. В распоряжении всего общества или отдельных лиц? Кому достается львиная доля продукции, выработанной рабочим? Фабриканту, если ему принадлежат машины и станки, или всему обществу, если этому обществу принадлежат фабрики? Вот этим определяется общественный строй, его форма. Понятно?

— Не совсем, — честно призналась Кюльжан.

— Давайте разберемся на примерах! Как вы назовете общественный строй, при котором отдельным лицам принадлежат не только орудия труда, но и те, кто при помощи этих орудий работает?

— Это рабство, — ответил, подумав, Вася.

— Хорошо. А если так: орудия производства принадлежат хозяину, а тот, кто ими пользуется, хоть и имеет свою маленькую собственность, но обязан бесплатно работать и на хозяина в виде барщины или оброка?

— Это будет крепостное право, феодализм, — сказала Кюльжан.

— А если средства и орудия производства принадлежат хозяину, а тот, кто ими пользуется, не имеет ничего, кроме своего труда? По закону — не раб, свободный, а фактически его жизнь зависит от того, наймут его или не наймут хозяева орудий?

— Ну, это здесь, в Лондоне, так мучаются, — быстро сказал Валерик. — Видели мы эту «свободу по закону»!

— Ну вот, мы с вами и разобрали разные формы производственных отношений, но у всех этих форм есть одна общая черта. Вы не обратили внимания, какая?

— Во всех: и в рабовладельческом, и в феодальном, и в капиталистическом строе владельцы орудий труда угнетают тех, кто на них работает, — ответил Вася. — Это очень несправедливо!

— Представьте себе, мой друг, Карл Маркс вполне с вами согласен в этом вопросе, — пошутил Джемс Райт.

— А почему первобытные люди все были свободны и равны, а потом вдруг одни стали рабами, а другие хозяевами? Как это произошло?

— То есть, вы спрашиваете, как изменились производственные отношения, которые у первобытных людей были отношениями сотрудничества и взаимопомощи? Дело в том, что изменения в способе производства всего, что нужно для жизни, всегда начинаются с изменений в сторону усовершенствования орудий труда. Когда первобытные люди изобрели лук, охота на диких зверей стала доступной не только коллективам, но и отдельным охотникам. Она стала успешней. Следовательно, условия позволили оставлять, например, подраненный молодняк «в запас». Животное привыкало к человеку, от которого получало корм. От приручения животного до использования его не только для пищи, но и как рабочий скот, уже шаг большой. Значит, стало легче обрабатывать землю, значит, большими стали урожаи. Потребность в общей работе исчезла, а с ней и распределение поровну полученных продуктов. Потом люди сообразили, что можно заставить работать на себя других, скажем, пленных, которых прежде просто убивали, так как их было невыгодно кормить. Племена, как скифы, и целые народы, как египтяне, совершали грабительские походы на своих соседей специально для того, чтоб добыть себе рабов. И войны уже стали необходимостью для тех стран, которые были основаны на труде рабов. А чтобы подавить их сопротивление и сохранить свои богатства, богачам понадобился такой аппарат, как государство и армия, как главный инструмент государства. Так возник рабовладельческий строй. Вот каким образом один общественный строй сменился другим.

— А как дальше? Как рабовладельческий строй превратился в феодальный?

— Вспомните историю древнего Египта. Как могло дальше развиваться и совершенствоваться производство, когда рабы ненавидели свой труд? А ведь первая особенность производства заключается в том, что оно никогда не останавливается на мертвой точке, а все время развивается. И это развитие, как мы с вами уже рассмотрели, начинается с усовершенствования орудий труда. А разве рабы были заинтересованы в этом? Она свои орудия труда считали ненавистными оковами. Зачем им было стараться вырабатывать больше продуктов, если они все равно получали меньше, чем нужно для поддержания своей жизни? И сам труд в то время считался позорным, как удел только раба. Получался тупик. Ремесла чахли, торговля замирала. Урожаи падали, и многие поля зарастали сорняками. Рабство перестало себя окупать и поэтому отмерло. Но его гибель проходила очень бурно, сопровождалась кровавыми восстаниями рабов.

— Все-таки рабство — самый жестокий и несправедливый строй, — вздохнула Кюльжан. — И зачем только он возник? Не понимаю.

— Все надо рассматривать с исторической точки зрения, — возразил Джемс Райт. — Конечно, сейчас возврат к рабовладельческому обществу был бы нелепостью, шагом назад, но в свое время этот строй сыграл большую роль. По этому поводу ученый Фридрих Энгельс говорит: «Только рабство сделало возможным, в более крупном масштабе, разделение труда между земледелием и промышленностью и таким путем создало условия для расцвета культуры древнего мира, греческой культуры. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки. Без рабства не было бы и римского государства. А без того фундамента, который был заложен Грецией и Римом, не было бы и современной Европы».

— Так что, видите ли, каждая историческая ступень играет свою положительную прогрессивную роль в развитии человеческого общества.

Так же и при феодализме. Первое время после падения рабства начали развиваться ремесла, появилось много усовершенствований в технике. Ведь крепостной и свободный ремесленник были уже заинтересованы в совершенствовании своих орудий труда, чтобы получить больше продуктов. Раба, хоть мизерно, хозяин обязан был кормить, а крепостной должен был и удовлетворить аппетит хозяев, и прокормить себя и свою семью. Поэтому орудия труда все улучшались, изобретались новые, более сложные, как, например, прялка «Дженни», ткацкий станок Картрайта…

— Очень странно, — перебил вдруг Вася. — Харгривс изобрел свою прялку, чтобы облегчить труд прядильщиков, а это привело к тому, что они совершенно разорились. Как же это получается?

— А так, что люди не свободны в выборе способа производства. Каждое поколение застает в готовом виде то, что создано предыдущим. Когда люди изобретают новые орудия труда, они не думают, к каким общественным результатам это приведет. Они только хотят облегчить свой труд. Для этого была изобретена и паровая машина. Но как только она стала применяться в промышленности, ручной труд кустаря перестал быть выгодным, так же как и труд крепостного в сельском хозяйстве. Важнее было иметь свободные продажные рабочие руки. Вот вам действие экономического закона, в результате которого феодальный строй сменился капиталистическим. Опять-таки большую роль сыграли крестьянские волнения, как раньше восстания рабов.

Началось бурное развитие капитализма и, уже при самом рождении, этот строй был отмечен, как проклятие человечества. Кустари, которых применение машинного труда лишило средств к существованию, и даже рабочие ломали, а нередко и поджигали фабрики, где эти машины были установлены. В это время в ходу была песня… Лаура! Ты знаешь ее, прочти.

Лаура немного подумала и начала:

На свете есть царь — беспощадный тиран,

Не сказки старинной забытый кошмар,

Жестокий мучитель бесчисленных стран, —

Тот царь называется пар.

Рука его грозно протянута вдаль,

Рука у него лишь одна,

Но рабскую землю сжимает, как сталь,

И тысячи губит она.

Как бешеный Молох, чудовищный бог,

Он храм свой поставил на грудах костей,

И пламенем вечным утробу зажег,

И в пламени губит детей.

С толпой кровожадных жрецовпалачей

Людьми он владеет, как вождь…

Они претворяют кровавый ручей

В чеканного золота дождь.

— Ну, вот! Вы слышали, — сказал Джемс Райт. — Вот «приветственный гимн», сложенный одним рабочим в честь капитализма. Какое дикое несоответствие! Плоды человеческого гения, которые стоят стольких бессонных ночей, стольких творческих мук, в конечном счете, не улучшают, а ухудшают положение трудящихся.

— А у нас, — начала было Кюльжан, — то есть, я хочу сказать, что мне кажется, не всегда будет так. Будет такой строй, при котором, чем больше разных изобретений, тем лучше все люди будут жить, и они будут очень уважать и даже любить своих ученых и изобретателей.

— Совершенно верно, — откликнулся Джемс Райт. — Будет такой строй — социалистический. И переход к нему произойдет не стихийно, а потому, что люди, изучив законы развития человеческого общества, смогут, опираясь на них, ускорить ход событий. По этому поводу Фридрих Энгельс говорит так:

«Производительные силы действуют помимо нас и против нас до тех пор, пока мы упорно отказываемся понять их природу и характер, а этому пониманию противятся защитники капитализма. Но раз понята их природа, они могут превратиться в руках объединившихся рабочих из демонических повелителей в покорных слуг. Здесь та же разница, что между разрушающей силой молнии из грозовой тучи и электричеством, покорно действующим в телеграфном аппарате. Между пожаром и огнем, управляемым руками человека».

При социализме производство будет развиваться по заранее обдуманному плану. Прекратится жестокая борьба отдельного человека за свое существование. Он окончательно перейдет в условия действительно человеческие. Люди станут действительными повелителями природы, и это будет скачком человечества из царства необходимости в царство свободы.

Сегодня мы с вами видели модель электрической машины, о которой мой друг говорил, как о предвестнице ряда революций. Применение электричества создаст такую крупную промышленность, а с ней, значит, такую колоссальную армию пролетариата, что революционный переворот будет просто неизбежен. Ведь изменения в способе производства влекут за собой и изменения существующего строя, когда он становится тормозом на пути дальнейшего развития производительных сил.

Значит, соответствие производственных отношений характеру производительных сил является тем экономическим законом развития человеческого общества, который вы хотите познать.

— Теперь я понимаю, почему Карл Маркс, Фридрих Энгельс и другие великие ученые не жалели сил и времени для работы над своими открытиями, — сказал Вася. — Они хотели, чтобы все трудящиеся узнали этот закон и пожелали воспользоваться им, чтобы быстрее уничтожить несправедливый строй, при котором люди так мучаются. Теперь я понимаю, почему все люди на земле чтят их имена!

— Арабская пословица говорит: — «Чернила мудрецов так же ценны, как кровь мучеников», — сказал Джемс Райт, смотря с отеческой лаской на взволнованного мальчика.

В ЦАРСТВЕ БИЗНЕСА

Они сидели в том же скверике, с которого начались их лондонские приключения, и вспоминали отдельные моменты своего путешествия, которое теперь предстало перед ними совсем в ином освещении.

— Ну, наше путешествие на этом, кажется, закончено, — вздохнул Вася. — Даже как-то жалко! Теперь, когда у меня все в голове прояснилось, а бы с удовольствием побывал бы еще где-нибудь. Уж теперь бы я все понял, как надо. Но дальше, как говорится, ехать некуда.

— Если хотите, то мы можем продолжать наше путешествие, — медленно сказала Кюльжан.

— Это куда же?

— В Северную Америку, хотя бы, — ответила девочка. — Там сейчас, то есть, в 1952 году, не просто капитализм, а даже империализм, а этого мы еще не видели.

— Откуда ты знаешь про империализм? — спросил Валерик.

— Моя мама руководит кружком по изучению истории партии на нашем, казахском, языке Когда она готовится к новой лекции, она всегда сперва тихонько рассказывает ее про себя — репетирует. А если папа дома, то она рассказывает ему, а он задает ей вопросы, как будто слушатель кружка. И вот раз вечером, когда я уже выучила уроки, она рассказывала папе свою новую лекцию «Империализм, как высшая стадия капитализма». Она приводила много примеров из американской жизни. Я еще тогда подумала, что интересно было бы все это посмотреть для сравнения с нашей жизнью. Там все совсем по-другому, чем у нас.

— А что такое империализм? — осторожно спросил Валерик.

— Я это тоже спросила у мамы. Она сперва говорит: «Не мешай мне, пожалуйста, иди лучше гулять». А потом все-таки объяснила, что это уж самый распоследний капитализм, когда он уже загнивает.

— Как это загнивает? Вместе с людьми?

— Я тоже спросила, как это у них там получается? А мама взяла меня за руку и вывела за дверь. Я очень обиделась и сказала, что коммунисты обязаны воспитывать пионеров, тем более своих детей, и разъяснять непонятное, а не выгонять из комнаты. Мама засмеялась и говорит: «Ну, мне некогда с тобой спорить, потому что я тороплюсь на лекцию. А вот папа в твоем распоряжении. У него сегодня вечер свободный».

- Ну, папа — совсем другое дело. Сперва он проверил, как я выучила уроки, а потом рассказал, что «загнивает» — это, значит, не может дальше развиваться, потому что у них в Америке свой закон развитии общества — погоня за прибылью.

— Я читал, — сказал Вася, — что в Южной Каролине есть город. Называется, как танец, — Чарльстон.

— А почему не в НьюЙорк?

— Я думаю, — сказала Кюльжан, — что в Америке во всех городах одинаковые порядки. Чарльстон, так Чарльстон!

Величавые белые дома с балконами и узорчатыми решетками ворот, с низкорослыми пальмами у входа выстроились вдоль набережной города. Над рекой с криком вились белые чайки. В гавани стояли суда. Между ними по узким мостикам сновали взад и вперед негрыгрузчики, согнувшиеся под тяжестью огромных тюков.

— Интересно, какая это река? — спросил Валерик.

— Это — Огайо, приток Миссисипи, — ответил Вася. — Он должен где-то тут протекать. Помнишь, Кюльжан, мы с тобой читали «Хижину дяди Тома»? По этим рекам раньше перевозили негров, проданных в рабство.

«Только для белых» - прочитала Кюльжан табличку, висевшую над ближней к ним скамейкой. — Ну и ну!

— А вон еще висят какието объявления, — сказал Валерик. — Давайте читать все подряд, чтобы быть в курсе здешних порядков. А то еще попадем в какую-нибудь историю, как в Египте.

— Тише! — предупредила его Кюльжан. — За нами, кажется, наблюдают.

Вася оглянулся.

На детей внимательно смотрел человек высокого роста и крепкого сложения. Лицо его от виска и почти до подбородка пересекал красноватый шрам. Коротко остриженные темные волосы чуть белели сединой. Одет незнакомец был в серый комбинезон, из карманов которого торчали кронциркуль и резьбомер.

Заметив, что дети, в свою очередь, обратили на него внимание, незнакомец приблизился к ним и, не поворачивая головы, делая вид, что рассматривает плакат, прошептал:

— Нельзя открыто смеяться над здешними порядками.

— А что может быть? — так же шепотом спросил Вася.

— Все… — последовал краткий ответ.

Вася и Валерик с изумлением воззрились друг на друга, а когда догадались попросить уточнения непонятного совета, то обнаружили, что их благожелатель, уже исчез в толпе, снующей по набережной.

— Что ж нам теперь здесь делать? — спросили мальчиков Кюльжан.

— Пейте только Кока-Колу! — послышался над самым ее ухом пронзительный крик. Девочка невольно отшатнулась.

— Кока-Кола освежает, возвращает бодрость, способствует пищеварению! Пейте только Кока-Колу!!

Выкрикнув это заманчивое предложение, подросток в коротких штанишках и в кепи с длинным козырьком повернулся к ним спиной, и путешественники увидели укрепленный на ней плакат, восхваливший прелести предлагаемого напитка.

— Живая реклама, — пробормотал Вася, рассматривая мальчика, который, повернувшись вокруг своей оси, опять стал доступен их взглядам. Тот, в свою очередь, смотрел на них с несколько даже наглым любопытством. Он был рыж до красноты. Густые веснушки покрывали не только все его лицо но и грудь, видневшуюся в распахнутый ворот рубашки с короткими рукавами. Выгоревшие до белизны брови полосками выделялись на его загорелом лице.

Вася дружелюбно улыбнулся маленькому американцу. Тот ответно подмигнул и подвинулся поближе.

— Откуда, парни? — спросил он мальчиков, пренебрежительно отвернувшись от Кюльжан.

— Издалека! — в тон ему ответил Вася.

— Деньги есть?

Вася отрицательно мотнул головой.

— Ну и дурак, — немедленно дал ему оценку новый знакомый. — Иди в мою шайку — не пропадешь! — последовало с его стороны предложение.

— А… А зачем?

— У нас в Чарльстоне «неорганизованным» «работать» не дадут. В чьем квартале засыплешься, в том тебя и будут бить все шайки по очереди.

— А если мы вступим в вашу шайку? — попробовал выяснить обстановку Валерик.

— Тогда — другое дело. Отведем вам район. С первого «дела» половину отдашь мне, а потом будешь выплачивать по десять процентов с каждой «удачи». Вы не думайте, что все взносы идут в мой карман. Семьдесят пять процентов по уговору забирает наш полисмен. Он молодец! Честно работает. Если случайно и застукает, то сразу же отпустит.

— Значит, вы предлагаете вступить нам в шайку воров? — вспыхнул, догадавшись, Вася.

— «Джентльменов удачи», — с достоинством поправил его рыжий атаман. — Чего ты, собственно, взъерошился? Каждый имеет свой бизнес. Мы, конечно, по мелочам, а наши боссы по крупным. Мы платим полиции центами, а они — тысячами долларов. Вот и вся разница!

— А если мы не намерены этим заниматься?

— Тогда вас сегодня же посадят в тюрьму, как бродяг, не имеющих определенного занятия. А завтра пошлют работать, конечно, бесплатно, на свекловичных плантациях, которые принадлежат тюремному начальству. Сейчас сезон прополки, и вы подохнете с голоду. Когда уборка — лучше. Можно печь свеклу на костре.

— Все равно воровать мы не будем, — отрезал Вася. Рыжий мальчик так и покатился со смеху.

— Вы, наверно, нездешние, — проговорил он, успокоившись. — Вы знаете, что такое рэкет?

— Нет.

— Мы все состоим в рэкете. Наш босс сам договаривается с лавочниками, домовладельцами и прочими. Они должны платить ему налог за безопасность. Если вовремя не заплатят очередной взнос, босс дает команду нам, главарям шаек, мы передаем ее своим ребятам и среди белого дня такое натворим, что у упрямца ни одного целого стекла не останется, а если он торговец овощами, — ни одной морковки ему не продать. Если домовладелец будет упрямиться и просто вставит новые стекла, мы и те выбьем. В конце концов, до него дойдет, что дешевле будет от нас откупиться. Наш босс на этом бизнесе нажил себе два дома и три автомобиля.

— А у тебя есть бизнес? — спросила Кюльжан. Видимо, задетый, главарь рэкетиров окинул девочку величественным взглядом.

— Так и быть! Идите за мной, — сказал он тоном благотворителя. — Да не бойтесь! Я просто хочу доставить вам одно удовольствие и притом совершенно бесплатно!

— В крайнем случае, мы удерем от него, — тихо сказал Вася.

И они двинулись за своим новым знакомым.

Следуя за рыжим мальчиком, путешественники скоро очутились у ворот большого стадиона. Минуя окошко кассы, около которого была давка желающих приобрести билеты, рыжий мальчик важно подошел к контролеру и, указав на своих спутников, небрежно процедил сквозь зубы.

— Эти со мной!

Контролер беспрекословно посторонился, и все четверо прошли на места для зрителей.

— Видали? — гордо сказал мальчуган. Это мой личный бизнес. С контролером у меня договор — пропускать меня и моих личных друзей на все футбольные матчи бесплатно. За это я на дверях его квартиры поставил свой значок.

— А на что ему твой значок? — неприязненно спросил Валерик.

— У каждого главаря есть свой личный значок. Им он метит квартиры, которые находятся под его охраной. В них уж никто не полезет. А если и сунется по ошибке какой-нибудь простофиля, то после выяснения все вернет обратно. Такое у нас правило. Если его нарушать, то у всех пропадет бизнес. Поэтому его строго соблюдают. Сегодня интересный матч! Если хоть половина команд уйдет с поля на своих ногах, покупаю вам за свой счет Кока-Колу.

Голос диктора, усиленный громкоговорителем, возвестил начало игры. Две команды: одна в ярко-зеленых, другая в лимонно-желтых майках, начали яростное сражение за мяч. Происходящее на стадионе было так непохоже на нормальное футбольное состязание, что Вася и его товарищи уже в первый момент были просто ошеломлены.

Между членами обеих команд шла самая настоящая драка. Противники тузили друг друга кулаками, лягали ногами, бодали головами. Особенно свирепствовали «зеленые», на стороне которых, видимо, были симпатии большинства зрителей, так как они сопровождали каждый удар своих любимцев по мячу или по зубам соперника торжествующим свистом.

Вася был страстным любителем футбола и неплохим его знатоком, но в этой каше он ничего не мог понять. Поэтому он решил прислушаться к голосу диктора. Тот вещал:

— Жассер перехватывает мяч и мощным ударом посылает его в голубое небо, где ярко светит горячее солнце. Зрителям жарко! Они с удовольствием бы выпили сейчас замечательный, жаждоутоляющий напиток Кока-Колу.

— При чем тут Кока-Кола?! — удивился Вася.

— Знаменитый крайний правый Джонсон перехватывает мяч и, сверкая победной улыбкой, ведет его к воротам. Обратите внимание, какой снежной белизны его зубы! Это потому, что он их чистит только пастой фирмы «Смит и сыновья». Он курит только сигареты фирмы Дэвиса, и поэтому у него всегда хорошее настроение, которое является залогом успеха на футбольном поле.

В это время «знаменитый правый крайний», получив мощную затрещину, выплюнул добрую половину только что «сверкавших победной улыбкой» зубов на песок стадиона. Не обратив на это внимания, футбольная знаменитость ринулась в контратаку, ловкой подножкой повергла наземь своего противника и несколько раз ударила его по спине своими тяжелыми бутсами. Болельщики выли от восторга. Они бросали на стадион свои шляпы, зонтики и тросточки.

Наконец, первый тайм кончился со счетом три-ноль в пользу «зеленых». Половина лимонно-желтых маек была запятнана кровью. Двух членов их команды унесли с поля на носилках. За носилками, хромая, ковылял судья, которому также изрядно досталось в общей потасовке.

— Правда, здорово?! — восторженно обратился к мальчикам их новый знакомый. — Держу пари, что «зеленые» выиграют. Они — настоящие парни! Особенно этот Джонсон!

— По-моему, твой Джонсон остался без зубов, а его противник — без ребер, — мрачно сказал Вася.

— Ребра — это, конечно, неприятно, — философски заметил рыжий мальчик, — а что касается зубов, то невелика потеря. Ему их уже раз десять выбивали.

— Значит, они у него вставные?

— Чудак. Да какой же это футболист, если у него все зубы целы? У многих профессионалов спорта зубы искусственные. Зубные врачи всегда посещают футбольные матчи и прямо со стадиона тащат клиентов к себе. Некоторые врачи даже перед игрой подкупают футболистов, чтоб они чаще заезжали по зубам. Это ведь тоже хороший бизнес. Да это что! Команда «зеленых» даже не разогрелась! Ты посмотри, что дальше будет!

К изумлению путешественников, «игра» продолжалась с еще большим накалом. Футболисты потеряли всякий человеческий облик и, вцепившись друг в друга, порою совсем забывали о мяче. Судья, пытавшийся коекак соблюдать правила, был нокаутирован и, придя в себя, предпочитал держаться в сторонне от рассвирепевших игроков. Только изредка и больше для проформы он слабо посвистывал.

Зато зрители принимали в игре все более и более активное участие. Возмущенные болельщики «желтых» не выдержали и, форсировав ров, отделяющий поле от трибун для зрителей, бросились избивать ненавистных «зеленых». Те громко воззвали к своим болельщикам. Остальная часть публики с воинственным кличем бросилась оборонять своих любимцев. В воздухе замелькали ножи и даже револьверы.

Захваченный общим потоком, рыжий мальчуган скоро оказался в самой гуще схватки. Вася видел, как его рекламный щит опускался то на одну, то на другую голову.

На поле появилась пожарная машина и по знаку полицейских начала поливать из брандспойта наиболее густые клубки сцепившихся болельщиков.

— Ну! Как вам нравится «бесплатное удовольствие»? — спросил у своих друзей Вася.

УЛИЧНЫЕ ВСТРЕЧИ

Они неторопливо шли по улицам города, преследуемые всеми видами реклам, какие только могло изобрести человеческое воображение. Назойливо лезли в глаза плакаты, восхваляющие прелести жевательной резинки, различных напитков, а главное кинокартин с названиями: «Невеста мертвеца», «Женщина-вампир», «Отцеубийца», «Семеро повешенных».

Из стеклянных витрин магазинов приветливо улыбались прохожим хорошенькие продавщицы, но желающих приобрести что-либо не было.

— Как странно, мальчики, — удивлялась Кюльжан, задержавшаяся у одной из витрин роскошного мануфактурного магазина. — Столько красивых материй, и почти никто ничего не покупает. У нас в Матае этот шелк, например, мигом бы разобрали. Смотрите, какой на нем красивый узор.

— Может быть, здешние жители так всем обеспечены, что им и не надо еще что-нибудь покупать, — предположил Вася. — Америка ведь очень богатая страна.

— Жевательная резинка. Резинка всех сортов: ананасная, лимонная, мятная, апельсинная жевательная резинка. Не угодно ли купить, молодые господа?

Перед детьми остановился высокий пожилой мужчина с небольшим лотком, укрепленным над грудью. На нем был костюм хорошего покроя, отлично сшитый, из тонкого сукна, но уже сильно потертый, лоснящийся на локтях и коленях. Рукава пиджака были снизу обрамлены бахромой так же, как и брюки. Светло-коричневая фетровая шляпа, вся в пятнах, неопределенного цвета, довершала его туалет. Из-под ее полей смотрели усталые, умные глаза, окруженные сеткой морщин.

— Жевательная резинка, молодые люди, — повторил мужчина.

— У нас нет денег, — неловко пробормотал Вася.

— У меня, к сожалению, тоже, — вздохнул продавец, — в противном случае я угостил бы вас этой дрянью бесплатно. Не везет мне сегодня, ребята, на покупателей, да и нездоровится что-то.

Он жалобно улыбнулся, потер рукой лоб и, пошатнувшись, ухватился за плечо Валерика. Его лицо приняло сероватый оттенок.

— Вам совсем плохо, — воскликнула Кюльжан. — Вам надо сейчас же лечь в постель!

— Боюсь, девочка, что до постели мне не добраться. Помогите мне хотя бы уйти с этой улицы. Здесь так много народа…

Вася взял лоток, и продавец жевательной резинки, опираясь на Валерика и Кюльжан, поплелся, видимо, даже не сознавая, куда его ведут.

Свернув в одну из боковых улиц, дети посадили больного на скамейку в тени деревьев.

Немного спустя его дыхание, бывшее прерывистым и частым, стало несколько ровнее, взгляд прояснился. Он заговорил:

— Я уже думал — кончена комедия. Однако мое сердце еще не совсем отказывается служить. Я очень рад этому, молодые люди. Очень рад! Может быть, вам это непонятно? Стоит ли, дескать, жить для того, чтобы торговать жевательной резинкой, да еще не очень удачно? Но ведь я это делаю только для того, чтобы иметь возможность писать мою книгу! И писать так, как я ее хочу, а не так, как требуют господа издатели. Конечно, глядя на меня и мой лоток, вам трудно поверить, что я писатель. Но это так. Было время, когда мои книги покупали нарасхват. Тогда я жил в собственном, хоть и маленьком, доме и мог думать только о своей работе. Но времена меняются, и требования издателей тоже. Чтобы угодить им, писатель должен ослепнуть, оглохнуть и потерять всякую совесть. Меня такая перспектива не устраивает. Господа издатели хотят, чтобы в моих произведениях современная Америка была окутана розовым флером, и сквозь него землистые лица безработных выглядели бы цветущими! Вы читали Диккенса «Домби и сын»? В этой книге есть одна сценка. Умирающая старая леди требует украсить ее кровать розовыми занавесами, чтобы в их отсвете ее лицо казалось красивее и моложавее. К черту розовые занавесы, розовый флер! Я покажу сегодняшнюю Америку такой, какая она есть. А чтобы иметь возможность это сделать, я должен торговать жевательной резинкой. Придется следовать лозунгу иезуитов: «Цель оправдывает средства». Но сегодня мне, очевидно, придется вернуться домой раньше, чем я думал. Сердечный приступ может повториться, а не всегда могут оказаться под рукой такие отзывчивые дети, как вы. Но нет худа без добра. Остаток дня я посвящу работе над моей книгой.

Все-таки мне хочется отблагодарить вас за внимание чем-нибудь более существенным. Прошу вас, возьмите по пакетику резинки. Это единственное, чем я располагаю в данный момент.

Не желая обидеть писателя отказом, Вася, Валерик и Кюльжан взяли предложенное угощение и долго смотрели вслед удалявшемуся человеку с лотком, пока он не скрылся в толпе.

— Что же это за штука? — спросил Валерик, снимая этикетку с полученного подарка. — Резинкой я пользуюсь, когда рисунок не получается. А с этой что делать?

— Раз написано, что жевательная, значит надо жевать, — ответил Вася. — Но, конечно, не глотать, а то как бы кишки не склеились.

— А мама говорила, что жевать что-нибудь, когда не голоден, — очень дурная привычка, — возразил Валерик. — Когда я был маленький, я изжевал стеариновую свечку. Она меня после долго отчитывала.

— Так ведь это если не голоден, а мы уже давно ничего не ели.

Этот довод решил сомнения Валерика. Дети усиленно зажевали кусочки резины, пахнущие какой-то приторной эссенцией.

— Ерунда, — сказал Вася, с трудом отдирая от зубов липкий комочек. — Не еда, а один обман зрения, вернее желудка.

И он пренебрежительно отбросил американское «лакомство», Валерик хотел последовать его примеру.

— Не бросай! — послышался чей-то испуганный возглас. Эти слова принадлежали мальчику в курточке, едва прикрывающей его острые локотки. Он выхватил из рук Валерика комочек резинки и, обтерев его о полу своей курточки, сунул в рот.

— Богач какой нашелся, — сказал он осуждающе Васе, — бросается такими вещами! Она ведь стоит целых пять центов. Не будешь драться, если я твою возьму?

— Но ведь я ее уже выбросил.

— Ну и что же! Я ее отдам сестренке.

И мальчик, не встретив возражения, бережно оторвал от тротуара выброшенную расточительным Васей резинку.

— Если хочешь, возьми и мою, — сконфуженно предложила Кюльжан. — Только надо помыть ее, что ли. Я ведь тоже жевала.

— Подумаешь, — усмехнулся мальчик. — У нас бывает — десять ребят одну штучку жуют по очереди. Давай, если не жалко.

Он сел на краешек скамейки и с аппетитом задвигал челюстями.

— Мальчик, а что у тебя с руками, — спросила Кюльжан, указывая на синие кровоподтеки и шрамы, покрывавшие худенькие руки их нового знакомого.

— Это от крыс, — ответил тот коротко.

— Как от крыс?

— А разве в вашей квартире нет их?

— Нет, конечно.

— Ну, я так и знал, что вы из богатого квартала. У нас в подвале крысы шныряют даже днем, а ночью прыгают на постель и здорово кусаются. Когда наша соседка работала в ночную смену, ее малыш оставался один. Так крысы забрались к нему в колыбельку и загрызли насмерть. Страшно было смотреть, когда он лежал в гробу. А укусы - это что!

— А почему у вас не уничтожат крыс?

— Да разве их всех перебьешь! Одних убьем — другие налезут.

— Ну хоть бы кошку завели.

— Кошка не дура! В грязи да сырости жить не будет. Да и молока ей хоть изредка надо давать, а я и сам его вкус забыл. Бегут от нас кошки. Водосточные трубы протекают, и полы вечно залиты вонючей жижей. Для крыс раздолье, а кошкам противно, должно быть.

— А почему вы не перемените квартиру?

— За эту-то отец платит чуть не треть жалованья, а за квартиру получше придется и всю получку отдать. А есть что будем? Сестренка и так еле концы с концами сводит.

— Почему сестренка? Разве у тебя нет матери?

— Была, — неохотно ответил мальчик.

— А где она?

— Умерла. Фабричный доктор сказал, будто у нее было больное сердце. Только это враки! Она просто надорвалась на фабрике.

— Она подняла чтонибудь тяжелое?

— Папа подсчитал, что она подняла в этот день около пяти тонн.

— Этого не может быть, — поразился Вася. — Ни один человек не может поднять такую тяжесть!

— Папа объяснил мне, как это получилось. Они работала на консервной фабрике. Ну, там, как и везде, конвейер. Это вроде поезда из разных установок. У одного конца этого «поезда» стояла мама. Работа у нее была как будто легкая. Только вкладывать в отверстие машины прямоугольные пластинки жести. А на другом конце «поезда» из другого отверстия выпадают уже готовые коробки с консервами. Все девять часов мама должна без остановки опускать эти пластинки. Если она остановится хоть на секунду, — остановится весь конвейер, а за это сразу увольняют. Ну, мама так давно там работала, что уже сама стала как машина. Каждую минуту она опускала в отверстие ровно триста пятьдесят пластинок, ни одной больше, ни одной меньше. В час это получалось уже двадцать одна тысяча штук, а за девять часов работы — сто восемьдесят девять тысяч. Каждая пластинка весит двадцать пять граммов. Помножь на сто восемьдесят девять тысяч штук — получится четыре тонны семьсот двадцать пять килограммов.

Но хозяину фабрики показалось, что этого мало, и он приказал пустить конвейер еще быстрее. К нему приделали звонки, которые отмечали время. Мама говорила, что они действуют, как какие-то погонялки. Но как она ни торопилась, никак не могла успеть за новой скоростью, и конвейер два раза останавливался.

В этот день она пришла домой такая измученная, что ничего не могла есть.

На другой день за маминой спиной поставили надсмотрщика с часами[13], которые показывают не только минуты, но и секунды. Он следил за каждым ее движением и все приговаривал: — Быстрее… Еще быстрее… Вы неспособная работница… Придется вас уволить…

Это мы узнали уже не от мамы, а от ее подруги, которая работала недалеко от нее, а маму принесли домой без сознания, и она умерла, даже не простившись с нами.

Мальчик всхлипнул, но тут же сердито потер глаза кулачком, испещренным шрамами, резко повернулся и ушел, не прибавив больше ни слова.

— Неужели все американцы живут так же, как этот мальчик? — недоверчиво оказал Валерик, отходя от витрины. — Для кого же тогда все то, что мы видим в магазинах?

Вася не успел высказать мнения по этому поводу, так как в этот момент прямо под ноги Кюльжан метнулась крохотная желтая собачонка, спасаясь от преследования здоровенного пса. Кюльжан, вскрикнув, подхватила ее на руки. Видно, пес успелтаки хватить собачку зубами — шелковистая шерстка маленького животного была коегде запятнана кровью.

Пес с рычанием кидался на непрошенных заступников, и мальчикам, которые заслонили собою Кюльжан, пришлось бы плохо, но тут как раз подоспела помощь. На месте происшествия резко остановилась длинная легковая автомашина, из нее поспешно выскочил мужчина в синем костюме с бронзовыми пуговицами и, вынув небольшой револьвер, выстрелил в ухо разъяренной собаке.

С глухим рычанием пес упал, задергал лапами, и свирепый блеск его глаз потух.

Спрятав револьвер, мужчина взял из рук Кюльжан собачку, но сделал это так неловко, что крошечное животное болезненно завизжало.

— Оставьте, Томас, — послышался из автомобиля нетерпеливый женский голос. — Разве вы не знаете, что Эльси не выносит прикосновения мужских рук? Пусть девочка сама отнесет ее в машину.

Томас торопливо вернул собачку Кюльжан и любезным жестом пригласил девочку подойти к машине.

— Ничего, — отнеси, — примирительно сказал Вася, видя колебание подруги.

Кюльжан повиновалась.

— Боже мой, — воскликнул тот же голос из машины. — Я не могу взять ее на руки. Я боюсь крови… Садись, девочка, в машину. Ты довезешь бедную Эльси до самого дома. Я тебе заплачу. Садись же скорее!

Но Кюльжан с возгласом протеста отпрянула от автомобиля и спряталась за спины мальчиков.

— Боже! Какая дикарка! — раздраженно воскликнула женщина. — Томас! Посадите этих мальчишек к себе, раз девочка боится с ними расстаться. Да скорее, пожалуйста! А то бедняжка Эльси совсем изойдет кровью.

Не успели мальчики опомниться, как дюжий Томас втолкнул их в кабину шофера, услужливо открыл дверцу перед Кюльжан, сел сам, и машина тронулась.

Она быстро неслась по улицам города, обгоняя попутные автомобили. Видимо, владелица этой машины была хорошо известна полисменам, дежурившим на перекрестках, так как они почтительно козыряли ей вслед.

Наконец, машина остановилась у бронзовой решетки парка, окружавшего особняк, занимавший чуть не полквартала. К ней сейчас же подбежали два лакея. Один распахнул дверцу машины, второй помог выйти из нее владелице собачки и Кюльжан и проводил их до входа в вестибюль. Вася и Валерик двигались следом, делая на ходу успокоительные знаки своей оробевшей подруге. С середины вестибюля поднималась вверх широкая лестница, устланная белым плюшевым ковром. Хозяйка собачки устремилась по ней, на ходу отдавая приказания встретившим ее горничным:

— Немедленно вызвать моего хирурга! Эльси ранена.

— Эти дети ее спасли от смерти. Приведите их в порядок и проводите ко мне.

— Отнесите Эльси в ее комнату и сдайте няне.

— Однако! Важную особу мы, оказывается, спасли, — прошептал Вася.

Спустя полчаса Васю, Валерика и Кюльжан, с еще влажными после купанья волосами, повели к хозяйке особняка. Она оказалась в комнате Эльси, по своему убранству походившей на игрушечный замок. На окнах висели кружевные занавеси, пол был устлан огромным пушистым ковром. Везде стояли низенькие, обитые бархатом, диванчики. Постелью собачке служила корзинка, обитая мехом снаружи и внутри. В ней сейчас и находилась четвероногая любимица. Хозяйка Эльси, уже переодетая в легкое платье ярко-желтого цвета, стояла на коленях перед корзинкой. Тут же присутствовала дородная, вся в белом няня собачки, врач и повар, державший на подносе маленькие золотые тарелочки с какими-то кушаньями.

— Эльси, — взвыла сквозь слезы толстая няня. — Скушай, милочка, хоть эту котлетку!

Но Эльси упорно отворачивала свой черный носик от предлагаемого ей блюда.

— Сливочек! Моя Эльси лучше выпьет сливочек, — льстиво упрашивала хозяйка.

Но тщетно няня, схватив с подноса повара фарфоровую чашечку, подносила ее собачке. Та только капризно скулила в ответ на все уговоры и предложения. Хозяйка подняла взгляд, полный слез, на врача.

— Сильное нервное потрясение, — заявил тот. — Бедное животное травмировано. Рана, правда, не представляет особой опасности — слегка ободрано ухо и поврежден кончик хвоста, но возможен шок. Я советую дать ей полный покой. Сон — лучшее средство в подобных случаях. Затем я проинструктирую повара, какие блюда ей готовить, чтоб они не действовали раздражающе на нервную систему больной.

— Она не умрет?.. — ломая руки, спросила хозяйка.

— Я приму все меры, — ответил врач. — Рану я обработаю кварцевыми лучами, и, если будет нужно, введу пенициллин.

Скорбно вздохнув, владелица Эльси поднялась и, увидев Васю, Валерика и Кюльжан, недовольно поморщилась.

— Вы еще здесь, — удивилась она. — Ах да! Девочка! Моя Эльси, наверное, почувствовала к тебе симпатию. Она так смирно лежала у тебя на руках всю эту мучительную дорогу. Я. приказала уже уволить горничную, от которой убежала моя собачка. Животные очень чутки к людям, а моя Эльси вся соткана из нервов. Она ведь из породы брюссельских граффонов. Если хочешь, я возьму тебя к ней в горничные.

Кюльжан молча, но очень выразительно замотала головой.

— Ты отказываешься? — удивленно спросила владелица особняка. — Ты, верно, не знаешь, что горничная Эльси получает столько же жалованья, сколько старший инженер, работающий на заводе моего мужа. Вывозить на прогулку мою собачку ты будешь в специальном экипаже, питаться кушаньями с моего стола. Купать и вычесывать Эльси, а также делать ей маникюр, убирать за ней — это обязанность няни. Ты должна только поддерживать в ней хорошее настроение духа и следить за ее костюмами.

— Костюмами? — невольно вырвалось у Кюльжан

— Ну, конечно. У Эльси есть домашние сапожки и сапожки для улицы со шнуровкой до колен. Есть домашние попоны, попоны для прогулок, зимние шубки, подбитые горностаем. В каждой попонке есть кармашек для платочка. Ты должна будешь одевать Эльси в те цвета, которые одеваю я, когда беру ее к себе. И, конечно, беречь ошейники. У моей Эльси есть ошейники в десять тысяч долларов. Драгоценные камни на них подобраны под цвет попонок. Ну, как, ты согласна?

— Простите, — вступился Вася, — но нам пора идти. К величайшему сожалению, сестра не может принять вашего приглашения.

— Почему!

— Она уже дала согласие на работу в качестве кошачьей няни у внучки этого… как его… Рокфеллера, и ей надо торопиться к месту назначения. Так что до свидания.

Схватив за руку Кюльжан, Вася поспешил к выходу. Валерик, задыхаясь от смеха, шел за ними.

— Ах, ах, какую блестящую возможность сделать здесь карьеру помешал тебе Вася; — покатывался Валерик. — А может, передумаешь и вернешься?

— Здорово я ее разыграл! — радовался Вася. — Я думал, что ее удар хватит. Вряд ли ее муж богаче Рокфеллера.

— А мне не смешно, — сердито сказала Кюльжан. — Это не смешно, а страшно, когда в одном и том же городе собак пичкают сливками, а дети не могут выпить стакана молока. Знала бы я, что это за собачонка, ни за что бы не стала ее брать на руки. Пусть бы ее слопал этот пес.

— При чем тут собачка, это люди виноваты.

— Все равно мне противно! Ой! Смотрите, мальчики. Там кто-то дерется!

— Не дерутся, а боксируют, — поправил Вася, всмотревшись. — Пойдемте поближе. Посмотрим.

Они подошли к большой толпе, окружившей боксирующую по всем правилам пару. Однако боксеры явно не соответствовали друг другу. Один геркулесовского сложения, с шапкой кудрявых черных с проседью волос, был негр. Другой, далеко уступавший своему партнеру по мускулатуре и технике ударов, — белый. Казалось, что негру было бы совсем нетрудно взять верх над своим противником. Но, к удивлению зрителей, белый определенно побеждал.

Все лицо негра уже было залито кровью. Он шатался, дыша, как загнанное животное и, в конце концов, после удара, нанесенного ему в солнечное сплетение, упал и больше не поднялся. Толпа встретила его поражение криками удовлетворения и быстро растаяла. Каждый спешил по своим делам, брезгливо обходя лежавшего вниз лицом окровавленного человека. Партнер негра наклонился над ним, покачал головой, сунул в карман лежавшего рядом пиджака какуюто бумажку и также удалился. Дети переглянулись.

— Если бы вы перевернули его на спину, я, может быть, сумела бы помочь, — дрожащим голосом сказала Кюльжан.

Мальчики с готовностью выполнили ее просьбу.

— Нужна вода — обмыть лицо, — заявила девочка. — Как же он сможет открыть глаза, когда у него ресницы слиплись от крови?

Вася беспомощно оглянулся. Где здесь достать воды, он не знал.

— Просто постучи в какую-нибудь дверь и попроси дать воды, — уже нетерпеливо сказала Кюльжан.

Следуя ее совету, Вася нажал кнопку электрического звонка ближней к ним парадной двери.

Дверь приоткрылась, и изза нее выглянуло хорошенькое личико, осененное накрахмаленной кружевной наколкой.

— Пожалуйста, вынесите мне кружку воды, — попросил Вася. — Видите, лежит избитый человек! Надо обмыть ему лицо.

Взглянув на лежавшего, девушка в наколке ахнула и ответила категорическим отказом.

— Если моя хозяйка узнает, меня прогонят с работы за то, что я оказала помощь черному, — пояснила она.

— Ведь вы — женщина! — настаивал Вася. — Должно же у вас быть сердце? Не все ли равно вам — белый или черный человек, которому нужна помощь?

Но девушка так рванула дверь, которую не давал ей закрыть Вася, что чуть не прибила ему пальцы. Пришлось возвратиться ни с чем.

— Странное дело, — сказал Вася, возвращаясь к Кюльжан. — Кружки воды не допросишься. Смотритека! Опять здесь этот… В сером комбинезоне… около нас вертится!

В это время человек, давший им совет не смеяться над местными порядками, прошел мимо так близко, что задел плечом Валерия. Вася с удивлением увидел фляжку, неведомо как очутившуюся в руках его товарища.

— Чудеса в решете, — сказал ошеломленно Валерик. — Кого просишь, не дают, а всякие проходящие без просьбы что-то предлагают!

Вася вывинтил пробку и понюхал содержимое фляжки.

— По-моему, это не вода, а водка, — сказал он с оттенком разочарования. — Мне мама делала спиртовые компрессы, когда я простудился. Зачем нам водка, когда требуется просто вода!

— Ты ничего не понимаешь, — возразила Кюльжан. — В медицине принято обтирать раны спиртом, чтобы не было инфекции. Давай сюда фляжку.

Она оторвала кусок рукава от своей кофточки и, действуя лоскутом, как ватным тампоном, стала осторожно протирать содержимым фляжки лицо своего пациента.

Скоро тот глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Дай ему выпить этого, сестренка, — предложил Вася, с интересом наблюдавший за ловкими движениями Кюльжан. — Помнишь, как водка помогла Мэри Шарп?

Валерик приподнял голову пострадавшего, и девочка поднесла к его губам фляжку. Глаза негра прояснились и, сделав небольшой глоток, он уже сознательно оглядел хлопотавших около него детей.

— Вы сможете встать с нашей помощью? — спросила Кюльжан. — Скажите, где вы живете? Мы проводим вас.

— Уходите от меня, добрая барышня, — ответил, еле шевеля губами, негр. — Вы погубите и себя и меня. Разве вы не видите, что я черный? Меня могут линчевать за один разговор с вами, а вас выгнать из школы, если вы учитесь.

— Мы в школу не ходим, — отозвалась Кюльжан. — Так что вставайте, если можете. Мальчики нас поддержат.

Негр, сделав видимое усилие, встал, жестом отстранил мальчиков, взял свой пиджак и, шатаясь, пошел вдоль улицы. Дети смотрели ему вслед. Негр обернулся и сделал еле заметный знак следовать за ним. Они пошли в некотором отдалении.

Негр свернул в ближний переулок. Там стояла простая грузовая машина. Едва он поравнялся с ней, дверца открылась, и чьято рука помогла негру влезть в кабину шофера. Дети подошли поближе и к своему удивлению увидели в кабине рядом с негром уже знакомого им человека в сером комбинезоне.

Взяв из рук Кюльжан фляжку, он пытливо взглянул на ребят и вдруг улыбнулся так дружески, что они сразу почувствовали к нему искреннее расположение.

— Как будто у вас в этом городе тоже нет пристанища, — сказал шофер. — Если это так, залезайте быстрее в кузов. Сейчас поедем.

Как они могли отказаться от такого заманчивого приглашения? Все равно определенного плана действий у них не было. Город принял их не очень гостеприимно. Перспектива попасть в тюрьму за бродяжничество их не устраивала. Поэтому Вася торопливо помог Кюльжан перелезть через высокий борт грузовика, подтолкнул Валерика и забрался сам. Машина тронулась, и они поехали, сами не зная куда.

Чем дальше они удалялись от центра города, тем улицы становились беднее и невзрачнее. Шофер замедлил ход, и дети имели полную возможность рассмотреть жалкие полуразвалившиеся лачуги и домики, сделанные из фанерных ящиков.

Машина прибавила ход. Теперь мимо неслись кружевные переплетения мостов, железобетонные громады заводов. Далеко за чертой города начались загородные виллы богачей. Ласкала глаза зелень парков, голубизна озер с белокрылыми яхтами, золотистыми пляжами и красивыми купальными будками.

Машина шла на четвертой скорости. Мелькали свекловичные плантации, хлопковые поля и просто пустыри.

Ветер приятно свистел в ушах, уменьшая палящий жар солнца. Но вот шофер внезапно остановил машину у небольшого трактира. Окруженная небольшой группой слушателей, аккомпанируя себе на какомто инструменте, вроде гитары, пела молодая мулатка. Пестрые лохмотья ее одежды красиво оттеняли цвет пышных черных волос и огромные глаза с синеватыми белками.

— Здравствуй, Люси! — сказал шофер, подходя к певице. — Давно я не слышал твоих песен. У тебя уже, наверное, есть новые, которых я не знаю? А?

— Что же тебе спеть, Джоржи? — ответила, улыбаясь, певица. — Старые песни ты слышал, а новые… Не всякий их поймет и не каждому они понравятся!

— Вот и спой мне такую песню, которая не каждому понравится, — усмехнулся шофер. И, оглядев лица присутствующих, добавил:

— Мне кажется, здесь никто против этого не возразит?

Глаза бродячей певицы заблестели. Слабый румянец покрыл ее смуглые щеки. Чуть касаясь струн, она запела низким, звучным голосом:

У окон небоскребов

Голубка летала…

Грудью билась и стекло,

Только перья напрасно ломала…

Раскаленный от зноя бетон

Адским пламенем дышит,

И никто воркованья голубки

Как будто не слышит.

Может, где свить гнездо

Ты, бедняжка голубка,

Не знаешь?

Так напрасно тогда

Над Нью-Йорком упорно летаешь!

В небоскребах дельцов,

Богачей — воротил Уолл-Стрита

Для тебя крепко окна и двери,

Голубка, закрыты.

Облети ж ты дворцы

Уолл-Стрита подальше, сторонкой…

В бедной хижине ждет

С нетерпеньем тебя мать ребенка…

Там найдешь ты приют,

Там желанною гостьею будешь

И о грохоте бомб,

Может быть, ты тогда позабудешь.

— Не найти мне покоя нигде, —

Так ответно голубка

Воркует…

Капли крови на перьев моих белизне…

Мое сердце тоскует…

Эта кровь жжет огнем —

Кровь невинных малюток

Кореи…

Буду биться крылом

Я и ночью и днем

В окна черных

Злодеев!

В строгом молчании, опустив головы, люди слушали певицу. Глаза шофера были устремлены куда-то далеко… Он весь отдался песне и, когда Люси умолкла, он даже вздрогнул.

Благодарно потрепав певицу по плечу, шофер положил на инструмент девушки монетку, затем зашел на минутку в трактир и вернулся с двумя небольшими пакетами. Один он передал в кабину, другой ловко подбросил прямо в руки Кюльжан, быстро занял свое место, и машина пошла дальше.

В пакете оказалось несколько тоненьких ломтиков колбасы, переложенных кусочками белого хлеба. Хлеб был красив на вид, но вкусом напоминал вату.

Машина свернула с шоссе на обыкновенную проселочную дорогу, потряслась по ней еще с полчаса и, наконец, остановилась у ворот маленькой фермы. Шофер вышел, из кабины и кивнул детям.

— Слезайте! Здесь мы остановимся на некоторое время, — сказал он. — Надо Сэму сделать перевязку. Вы славные ребята. В наше время мало кто из белых поступил бы так же. Людям здорово забили голову всякой чепухой.

— А куда мы еще поедем? — осведомился Вася.

— А у вас есть причины предпочитать одно место другому?

— Нет.

— Ну, значит, все в порядке. Сейчас везде одинаково несладко. Но что же, черт возьми, нас никто не встречает? Побудьте у машины, пока я схожу на разведку.

Шофер пошел к ферме, а Вася, Валерик и Кюльжан спрыгнули на землю и подошли к кабине. Негр, которого шофер назвал Сэмом, сидел, опустив голову на руки. Вся его поза выражала крайнее утомление.

— Почему вы сами не побили этого хулигана, дядя Сэм? — робко спросила девочка. — Вы ведь выше его и мускулы у вас вон какие! Неужели он сильнее вас?

— Ну что ты пристала к больному человеку, — остановил ее Валерик. — И вопросы какието глупые! Разве человек позволит себя бить, если он сильнее?

— Приходится позволять, — через силу улыбнулся Сэм. — Маленькая мисс права. Я мог бы сбить этого парня с ног одним ударом, но ведь он белый!

— Ну и что же? Ведь вы не просто дрались, а у вас была боксерская схватка.

— Если бы я поступил иначе, многие, что смотрели на нас, посчитали бы себя кровно обиженными, и я наверняка оттуда живым бы не ушел. Вот одна причина.

— А разве есть и другая?

— Другая та, что этот белый заплатил мне за то, чтобы я позволил себя побить.

И Сэм вытащил из кармана пиджака бумажку, положенную туда его партнером по боксу.

— И вы согласились? — возмутилась Кюльжан.

— У меня трое малышей, — устало ответил Сэм. — А найти работу человеку с моим цветом кожи, да еще в наше время, дело безнадежное. До войны я был мастером на тракторном заводе. И тогда еще добиться такого высокого положения негру было очень трудно. Потом меня взяли на войну, в танковую часть. А по возвращении домой я уже не мог найти себе работу. Приходится жить случайным заработком. В молодости я увлекался спортом, особенно боксом. Теперь это иногда выручает. Конечно, против профессионала я уже не устою, но для уличного зрелища еще гожусь. Этот белый тоже безработный. О встрече с настоящим боксером ему нечего и мечтать. Вот он и придумал такую комбинацию: заплатить мне пару долларов за то, чтобы я позволил себя публично побить. На такое зрелище у нас любители всегда найдутся. А во время нашей схватки его товарищ заключает с желающими пари и, конечно, всегда выигрывает. Потом они отдают мне мои два доллара из этого выигрыша, а остальное делят пополам. Ничего не поделаешь! Тоже бизнес!

ПРОСТЫЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ

Наконец, из домика к машине вернулся шофер.

— Ну, вылезай как-нибудь, дружище, — обратился он к Сэму. — У нашего товарища большое горе. Он извиняется, что не вышел к вам навстречу, но его жена в таком состоянии, что он боится оставлять ее одну хотя бы на самое короткое время.

— Что-нибудь с Генри, наверное? — спросил Сэм.

— Угадал. Ну, пойдем!

— Догадаться немудрено, — ворчал Сэм, осторожно выбираясь из кабины.

— Ранен?

— Убит…

— Проклятая мясорубка! И придумал же кто-то такой ужас, как войны!

— На эту тему мы уже с тобой говорили. Шагай, шагай… А вы, ребята, идите за нами. Не удивляйтесь нашей дружбе. Мы с ним из одного танка, а тот, к кому мы сейчас приехали, был у нас третьим. Пусть будут прокляты те, кто заставляет нас скрывать такую хорошую вещь, как дружба.

Они вошли в маленький коттедж, который когдат-о был, наверное, уютным и даже красивым, но сейчас, изрядно потрепанный временем, выглядел очень невзрачно. Штакетный забор палисадника давно не видел краски и пестрел заплатами. Штукатурка дома местами отвалилась, обнажив кирпич стен. Внутри домика был тот хаос, который характерен для семьи, где долго отсутствует хозяйка.

Но она была дома. Невысокая худенькая женщина в смятом фланелевом халатике металась по комнате. Ее руки были крепко прижаты к груди, глаза смотрели, ничего не видя. Всем своим видом она напоминала птицу, которая, найдя свое гнездо разоренным, отчаянно мечется в поисках птенцов.

Увидев вошедших, женщина приостановилась, потом бросилась к ним и схватила руку шофера.

— Вы слышали, что они сделали с моим мальчиком? — спросила она хрипло. — Вы мужчины! Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы спасти своих детей? Каким проклятым надо было увести его от меня на край света, чтобы умертвить? Я даже не могу посетить его могилу, и мой сыночек лежит в чужой земле, не оплаканный своей матерью… Мало того! На его могилу, может быть, плюют те, в чью страну его отправили. И они правы. Тысячу раз правы!

— Элизабет! Что ты говоришь? Подумай! — пытался остановить поток ее слов высокий широкоплечий фермер, производивший рядом со своей женой впечатление великана.

— Замолчи, Джон! — отозвалась женщина. — Я говорю правду. Ты сам это знаешь. Любая женщина мира ответит на мои слезы, на мое горе: «Так тебе и надо! Как ты посмела отпустить его убивать корейских женщин и детей? Теперь ты получила по заслугам!» Что меня утешит в моем горе? Уж не эта ли побрякушка?

Она указала на небольшую коробочку, лежавшую на столе.

— Орден «Пурпурного Сердца», — засмеялась она злобно. — Я не хочу ни видеть его, ни прикасаться к нему… Мне кажется, что это окровавленное сердце моего сына взывает об отмщении. Но что я могу сделать? Я только глупая женщина! Я не могу даже понять, кому, зачем нужна эта проклятая война с людьми, которых мы никогда и не видели…

Заломив руки, она упала на постель и зарылась лицом в подушки.

— А ты, Джон Купер? Ты так же думаешь, как твоя жена? — обратился к фермеру шофер.

— У меня от всего этого просто мутится в голове, — ответил тот тихо. — Элизабет права! Горе и стыд - вот что я чувствую! Когда мы на Эльбе братались с советскими солдатами, мы клялись друг другу не допускать больше братоубийственной войны, мог ли я тогда думать, что через своего сына стану клятвопреступником? Когда его призвали в армию, еще и речи не было ни о какой Корее! Тогда мы еще гордились тем, что мы — американцы. А теперь?

Но вы устали с дороги. И Сэм еле сидит на своем стуле. И с вами какие-то дети. Я принесу вам хоть молока, что ли. С этим горем, что на нас свалилось, мы даже не подумали об обеде. А что за ребята, которых ты привез?

— Я их подобрал в Чарльстоне. У них здесь никого нет. Они помогли мне выручить беднягу Сэма.

— Боже! Какой у меня беспорядок в доме, — воскликнула, возвращаясь, Элизабет Купер. — Садитесь, Сэм. Здесь вам будет удобнее.

Она придвинула к столу деревянное кресло с высокой спинкой и подложила маленькую подушечку под аккуратно перевязанную голову пострадавшего.

— Бели мой старик наколет дров, я постряпаю чтонибудь на скорую руку. Кажется, в кладовой у нас еще есть кое-какие продукты.

Она переступила порог комнаты и увидела стоявших в прихожей Васю, Валерика и Кюльжан.

— Чьи это дети? — обратилась она к мужчинам. Но никто не успел ей ответить: в комнату с громким плачем вбежала девушка лет шестнадцати. Ее клетчатая косынка сбилась набок, открывая влажные завитки волос, прилипших ко лбу. Маленькие загорелые ноги были покрыты пылью, ворот простенького полосатого платья разорван.

— Джен! Что случилось? — воскликнула Элизабет. Всхлипывая, та рассказывала, что в их дом ворвались полицейские и заявили, что их ферма продана с молотка в уплату долга страховому обществу и чтобы они убирались, куда хотят. - Я побежала к вам. Неужели за нас никто не вступится?

По угрюмому молчанию мужчин, по их потупленным взглядам девушка поняла, что ее несчастье непоправимо и, вновь залившись слезами, опустилась на ступеньки крыльца.

— Скоро дойдет очередь и до нас, — с горечью сказал Купер. — Мы ведь тоже задолжали банку столько, что никогда не сможем расплатиться.

— Все-таки мне не нравится, что посторонние, хоть и дети, вертятся вблизи нас во время таких разговоров, — опять сказал Купер. — Я отошлю их пока к соседям. У них как раз сейчас собрались ребятишки, и они во что-то играют. У меня возникло еще много вопросов к тебе, Джоржи, и я хочу быть уверен в том, что нас никто не подслушивает.

СТРАННЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Вася, Валерик и Кюльжан шли на соседнюю ферму по тропинке, указанной им Купером. На ходу они рассматривали рекомендованные им книжки-комиксы.

— Белиберда какая-то, — заключил Вася, пробежав глазами книжонку под заглавием «Черный ужас». — На каждой странице то убийство, то крушение поезда! И слова какие-то дикие! Как это, например, понять: — «Кранч… пау… зау…», — это говорит бандит. А тот, кого убивают, тоже бормочет что-то непонятное: — «Орг… Уф…» А еще называется «комикс»! Что же тут смешного? Поменяемся книжками, сестренка. Может быть, тебе попалось что-нибудь лучше?

— «Понь Чули — дьяволенок», — ответила девочка, перелистывая свою книжку. — Тут, кажется, приключения какого-то мальчика. Давайте сядем хоть около этого стога и посмотрим, что в ней написано. На ходу читать трудно, а поиграть мы еще успеем.

Дети удобно расположились у стога соломы и начали рассматривать книжку. Она оказалась написанной в том же духе.

— Брр! — сказал Вася. — Если начитаться таких штук, можно вообразить, что убийство — самый нормальный поступок. Давайте выбросим эти книжки!

— Так ведь они же не наши! Фермер будет ругаться!

— Ну, тогда положим их хоть под этот стог соломы, а когда будем возвращаться обратно - захватим и вернем хозяину.

Вася сунул руку с книжками в солому и вдруг вскрикнул. Его рука наткнулась на что-то живое и теплое.

— Здесь кто-то есть, — сказал он испуганно.

— А вдруг здесь прячется какой-нибудь бандит? — шепнула Кюльжан.

— Скорее всего, — сказал Валерик, — просто бедный, бездомный человек. Надо посмотреть. Может быть, он даже болен?

Дети начали осторожно разгребать солому, но спрятавшийся в ней не стал ждать, пока его обнаружат, и сам молча вылез из стога.

Это был совсем молодой юноша, лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Цвет его кожи был смуглым, с красноватым оттенком. Впалые щеки, резко очерченный профиль с орлиным носом и длинные черные, совершенно прямые волосы, в которых сейчас запутались соломинки, выдавали его расу.

— Индеец! — восхищенно шепнул Вася, вспомнив романы Майн Рида. С минуту длилось молчание. Юноша смотрел на нарушителей его покоя со смелым, даже слегка горделивым выражением. Только слишком плотно сжатые губы и стиснутые в кулаки руки выдавали его напряженное состояние.

— Извините, что мы разбудили вас, — сказал Вася. — Мы не знали. Мы думали, что, может быть, вы больны и нуждаетесь в помощи…

В глазах юноши мелькнуло удивление. С трудом разжав губы, он ответил:

— Это первые человеческие слова, которые я за всю свою жизнь услышал от белых. Если только вы не смеетесь надо мной.

— Но ведь не все же белые одинаковы, — возразил Вася. — Ведь есть и такие, которые не судят о человеке по цвету его кожи.

— Я слышал, что есть и такие люди, — быстро ответил юноша. — Но мне они не встречались. Я жил в глуши, в горах Серро-Пикадо. Это Северная Аргентина. Я пас овец, конечно, не своих. Горсть кукурузы была мне обедом и ужином. Однажды я набрался смелости и попросил хозяина заплатить мне хоть сколько-нибудь за мой труд. Он засмеялся. Я еще раз попросил. Он повернул своего коня, чтобы уехать. Я вцепился в повод. Хозяин ударил меня хлыстом по лицу. У меня все помутилось в глазах! Я вырвал хлыст из его рук, а хозяин ускакал на своем коне.

На другой день пришли полицейские, надели на мои руки и ноги железные браслеты и увезли меня в тюрьму. Суд вынес приговор: десять лет каторги.

Когда я убежал оттуда в первый раз, меня приковали к столбу в поле и намазали лицо патокой. Меня так искусали насекомые, что опухло все лицо, и я неделю не мог открыть глаз.

Когда меня поймали после второго побега, то посадили в "парильню".

— Что же это за штука? — спросил Валерик.

— Это небольшой деревянный ящик. В нем нельзя ни встать, ни лечь. Вскоре начинается страшная головная боль, потому что шея все время согнута. В конце концов, начинает болеть все тело. Внутри ящика температура до пятидесяти градусов.

Мне опять удалось бежать. На этот раз я не возвращался в свои родные горы. Там опять бы меня нашли. Я ехал на товарных поездах, шел пешком, избегая больших дорог. И вот я здесь. Если меня опять поймают, я покончу с собой. Если вы хотите этого — зовите полицию!

— Не думайте, пожалуйста, о нас так плохо, — пылко запротестовал Вася. — Мы вовсе не хотим, чтобы вас опять мучили!

— Это все, что мне от вас нужно, — быстро ответил юноша. — Прощайте! И если слово благодарности бедного индейца что-нибудь значит для вас — примите его.

Юноша пошел в сторону от тропинки и скоро скрылся из глаз.

Когда дети подошли к соседней ферме, веселая игра была в самом разгаре.

На табуретке под развесистым деревом стоял мальчуган, его крепко держали два других. Третий сидел верхом на толстом суку, с которого спускалась веревка с петлей на конце. Пятый участник игры старательно одевал на шею стоявшего на табуретке мальчугана петлю, уговаривая его не вертеться и дать себя повесить как следует.

— Это же только игра, — услышал Вася. — Мы только на минутку выбьем из-под тебя табуретку и снова подставим или перережем веревку. Правда же, Бен?

— И ты должен мужественно молчать, — прибавил Бен. — Если ты только испортишь нам игру, мы никогда больше не будем называть тебя славным именем «великого убийцы».

Но «великий убийца» никак не соглашался «мужественно молчать», а, наоборот, завопил во все горло.

— Ну, тогда, если он не хочет, чтобы мы его повесили, — сказал недовольно Бен, руководящий этой забавой, — убьем его как-нибудь подругому. Пустите его! Том, слюнтяй ты этакий! Слезай с табуретки, раз ты не хочешь прославиться!

Но, видимо, Том не страдал повышенным честолюбием, потому что он немедленно спрыгнул на землю и начал усердно жевать извлеченный из кармана початок вареной кукурузы.

— Придумал! — радостно воскликнул третий мальчик, слезая с дерева. — Давайте обольем его бензином и подожжем! Это тоже будет дьявольски интересно!

Услышав это предложение, Том выронил свою кукурузу и разразился диким криком.

— Нет! С ним совершенно невозможно играть, — огорченно вздохнул Бен. — Придется прогнать его домой и поискать кого-нибудь другого на роль «великого убийцы».

Тут участники игры заметили подошедших детей и обрадовано переглянулись. Бен сдвинул набекрень свою ковбойскую шляпу и, демонстративно заложив руки в карманы длинных штанов на помочах, приблизился к вновь прибывшим. Вася, в свою очередь, постарался принять независимый вид.

— Мы гости фермера Купера, — сказал он, — Купер послал нас познакомиться с вами.

— Очень хорошо придумал старик, — важно ответил Бен. — Мы тут как раз играли в «великого убийцу», но Том такой трус, что у нас никак с ним игра не получается! Хотите принять участие?

— Мы можем принять в игру и девочку, которая с вами пришла, — великодушно предложил второй мальчик. — Цветом кожи и волос она немного похожа на мулатку. Давайте устроим над ней суд Линча.

— Как это — суд Линча? — осторожно спросил Валерик.

— А это идея! — обрадовался Бен. — Я вам сейчас объясню. Пусть ваша девочка даст нам какую-нибудь вещь с себя и бежит прятаться. На это мы ей даем целых пять минут.

— Можно даже десять, — вставил товарищ Бена.

— Ну, хоть десять. Потом мы пустим по ее следу наших собак. Как только собаки найдут ее и начнут трепать, мы их отгоним, а девочку свяжем. Потом притащим к этому дереву и повесим. А вы должны будете стараться ее у нас отбить. Вот будет потеха!

— Нет! — категорически возразил Вася. — Мы лучше будем играть с вами во что-нибудь другое.

— Можно и в другое, — кисло согласился Бен. — Во что бы вы хотели играть?

— А какие у вас еще приняты игры? Мы ведь не здешние, не знаем ваших игр.

— Конечно, такие, которые воспитывают в нас будущих солдат, — горделиво ответил Бен. — Можно играть в «смерть моряка», или в «призрак мустанга», или в «вооруженное ограбление». Вы ведь видели эти кинокартины?

— Нет, не видели. И вряд ли сумеем в них играть.

— Это ничего, — снисходительно сказал Бен. — Я вам мигом все объясню. У вас, конечно, есть ножи и револьверы?

— Нет.

— Ну, мы вам одолжим свои, — утешил Васю второй мальчик. — У меня лично есть несколько штук того и другого. То мама подарит ко дню рождения, то папа на рождество. А без оружия никакая игра не получится. Ведь самое интересное — это убивать.

— А тому, кого вы «убиваете», тоже интересно? — не вытерпела Кюльжан. — Я вот пойду сейчас к вашей маме, и скажу, что вы чуть мальчика не повесили!

— Моя ма выписывает женский журнал, — важно заявил Бен. — А в этом журнале есть обращение к родителям, я сам его читал. Там написано, чтобы родители не останавливали своих детей, если они хотят стрелять друг в друга, что это укрепляет их дух и делает боевыми. А малыши, которым в играх приходится исполнять роль убитых, пусть привыкают к тому, что смерть не так уж страшна. Теперь ма ничего нам не запрещает, потому что это будет уже антиамериканская пропаганда.

— И ваша мама все это терпит? — усомнился Вася.

— А что ей остается делать, если такие игры одобряются даже радиопередачами? Впрочем, один раз она вмешалась. Это было, когда я с ней и с Томом ездил в город. Том — это мой брат, вот этот самый слюнтяй. Ну, пока ма что-то покупала в магазине, я, чтоб не было скучно ее ждать, связал этого дурачка и положил на рельсы перед приходом поезда. Мне хотелось видеть, долго ли будет жить его голова, если ее отделить от туловища? Но ма увидела это из окна магазина, выбежала на улицу и все испортила.

С минуту Кюльжан с ужасом смотрела на стоявшего перед ней маленького американца, потом резко повернулась и, схватив Васю за руку, отвела его в сторону.

— Домой! Сейчас же. Немедленно домой!!!

— И с меня довольно, — признался Вася. — Но наше путешествие мне хотелось бы еще продолжить. Если мы на основе научной фантазии могли побывать в прошлом, то почему бы нам теперь не заглянуть в будущее? Мне этого очень бы хотелось! Например, полет на Марс! Разве вам это не интересно?

— Интересно, конечно, — сказал Валерик. — Только, прежде чем лететь на Марс, я хотел бы посмотреть, как будет выглядеть в будущем наш поселок на станции Матай. Сейчас там у нас, можно сказать, полупустыня. Деревья и кусты растут только у речки да там, где мы сами их посадили — около школы и клуба. Речка — воробью по колено. Кругом пески. Стоит подняться ветерку, начинается песчаная буря. Хоть моя мама и летом не выставляет из окон зимних рам, все равно в комнату столько наносит песка, что даже наволочки на подушках делаются серыми. По-моему, в будущем все должно выглядеть подругому.

— Хорошо, — согласился Вася. — Значит, маршрут у нас будет такой: начнем с нашего Матая, а потом отправимся в Алма-Ату и там выясним возможность полета на Марс. Может быть, встретимся и с Гавриилом Адриановичем. Признаться, я здорово устал. Хорошо бы очутиться сразу в постели! Сбор — на квартире у меня.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ПРЫЖОК В БУДУЩЕЕ

Вася открыл глаза.

Комната, в которой он очутился, была освещена слабым зеленоватозолотистым светом. Вася повернулся на кровати, — она издала мелодичный звон. Он сел и, откинув легкое одеяло, увидел, что оно сделано из топкой, словно кружевной сверкающей ткани.

«Как стеклянная, — подумал мальчик. — Батюшки мои! Да и вся мебель в комнате сделана из стекла! Сквозь кресла видна картина на стене. Стол тоже совсем прозрачный. Ведь это все равно, что сидеть на иголках! Сейчас придут Валерик и Кюльжан, и от мебели останутся одни осколки».

Вася встал с постели, осторожно, бочком, пробрался к окну, стараясь не зацепить хрупкую, по его мнению, мебель, и отодвинул узорчатую штору, сотканную из тонких, как паутина стеклянных нитей.

Улицы их поселка чудесно изменились. Огненными четырехугольниками светились дома, но, к удивлению мальчика, рассмотреть, что в них внутри, он не мог. Свет в стекле преломлялся так, как будто оно было покрыто ледяными узорами.

— Интересно, почему именно из стекла построены у нас дома и даже мебель? — подумал Вася вслух.

— Наверно, потому, что главный материал для стекла — это песок, — услышал он и с живостью обернулся.

За его плечами стаяли незаметно вошедшие Валерик и Кюльжан. — Да, да, — продолжала девочка. — Уж чего-чего, а песка у нас в Матае было в избытке.

— Только, пожалуйста, осторожное, — взмолился Вася. — Здесь все стеклянное! Я просто боюсь шевельнуться!

— Мы тихонечко-тихонечко, — успокоила его Кюльжан. — Я даже могу снять туфли, на всякий случай.

— Пожалуй, это будет правильно, — согласился Вася.

Ребята разулись и на цыпочках обошли комнату.

— Батареи парового отопления, и те стеклянные, — сказала девочка.

— Зимой здесь будет даже страшно! Вдруг лопнет труба и обдаст кипятком? Вася! Ты не знаешь, из чего сделаны картины на стене. Они так светятся!

Вася взглянул на большую картину, изображавшую «Хозяйку Медной Горы» из сказа Бажова. Платье, диадема и ожерелье подземной красавицы светились так, как будто драгоценные камни были не нарисованы, а искусно вделаны в полотно картины.

— Наверно, картина составлена из кусочков разноцветного стекла, — предположил Валерик. Дети поочередно пощупали картину.

— Нет, это нарисовано. Это краски такие, — сказала Кюльжан. — Я както читала в «Огоньке», что изобретены такие краски. Люминесцентные. Если обыкновенные краски или даже разные там вещества поместить под ультрафиолетовые лучи, они начинают гореть разными цветами.

— Люминесцентные лампы в метро я видел, — сказал Валерик, а таких картин — еще нет.

Разглядывая и даже ощупывая обстановку комнаты, ребята дошли до выключателей, помещенных у изголовья кровати.

— Не может быть, чтобы они все были для включения света, — усомнился Валерик. — Надо обязательно проверить, какая кнопка для чего. — Начинай, Вася, поскольку ты здесь хозяин.

Вася дотронулся до первой кнопки и… ничего не произошло.

С минуту дети в недоумении смотрели друг ил

— Наверно, тут проводка испорчена, — заключил Валерик, — или, может быть, еще не подключили?

— Ой! — вскочила на ноги присевшая было на кровать девочка. — Она дышит теплом!

— Кто дышит?

— Твоя кровать! Вот… Попробуй сам!

Вася положил руку на «кружевное» покрывало постели. От него исходила теплая, приятная волна.

— Постель обогревается электричеством, — воскликнул он. — Наверно, покрывало сделано из металлических и стеклянных нитей. Никакого ватного одеяла не надо!

— Ладно! — удовлетворенно отметил Валерик. — Эта кнопка теперь понятна. Что дальше?

Вася коснулся второго выключателя, и настольная электролампа на тумбочке у изголовья постели загорелась ярким светом.

— Нормально и даже вполне обыкновенно, — сказала Кюльжан.

После прикосновения к третьему выключателю раскрылась дверь того, что дети приняли за большой шкаф. Там оказалась маленькая душевая установка. Четвертая кнопка включила невидимый радиоприемник, и звуки чудесной симфонии наполнили комнату. Пятая раздвинула драпировку на стене, и на ней вспыхнул беломатовым светом экран телевизора.

— Чудесная комната, прямо как в сказке, — сказала Кюльжан. — Ну, буквально все под руками!

— Кроме еды, — напомнил Валерик. — Пошарь, Вася! Нет ли там еще какогонибудь выключателя?

Но Кюльжан женским чутьем уже обнаружила дверь в маленькую кухоньку. Там находилась стеклянная же газовая плита. В шкафу сверкали кастрюльки, сковородки и чайник, сделанные из того же материала.

— Сковородку надо немедленно обновить, — предложил Валерик, хватая эту кухонную принадлежность. — Кюльжан, ищи яички! Есть посуда — должна быть и провизия!

И тут же он нечаянно выпустил сковородку из рук.

— Пропала сковородка! — воскликнула девочка.

Но сковородка, упав на пол, не разбилась, а только слегка подскочила, зазвенев хрустальным звоном. Вася разинул рот от удивления.

— Это какое-то особенное стекло, — определил он. — Вернемся в комнату. Надо проверить и мебель. Может быть, она тоже не такая уж хрупкая, как нам кажется?

Ребята вошли в комнату и с некоторой опаской расселись в креслах вокруг стола. Под тяжестью их тел сидения упруго прогнулись. Это было очень удобно. Тогда дети начали действовать смелее. Вася резко двинул кресло в сторону и ударил им о соседнее, но услышал только легкий звон. Валерик, сперва потихоньку, а потом сильнее дернул штору окна, но она не разрывалась. Кюльжан с удовольствием обула свои туфли и, пристукивая каблуками, исполнила несколько па какого-то танца. К ней присоединились и мальчики.

— Не квартира, а восторг, — заявила девочка, падая в кресло. — И посуда в кухне чудесная! Она не окислится, как медная, не треснет, как эмалированная, и мыть ее легко. Жаль, что ты, Вася, продуктов не запас. Хороший хозяин! Пригласил гостей, а об ужине не позаботился.

— Внимание, дети! — услышали они вдруг голос из репродуктора. — Время ужина приближается. Кто не хочет ужинать дома, милости просим в столовую! Как всегда: дети от пяти до семи лет — в Голубой зал, ученики с первого по пятый класс — в Розовый, а старшеклассники — в Зеленый. Начало ужина через пятнадцать минут.

Повторив еще раз это приглашение, голос умолк.

— Очень вовремя позаботились, — весело сказал Валерик. — Пошли!

— Куда!

— В Зеленый зал, конечно. Мы ведь старшеклассники.

— Может быть, ты скажешь, где находится этот Зеленый зал? — ехидно спросил Вася.

— Найдем, — уверенно сказала девочка. — Выйдем на улицу и посмотрим, куда идут ребята? В крайнем случае, спросим когонибудь.

Они вышли на улицу. Был теплый летний вечер, без того удушливого зноя, который раньше был характерен для поселка. В центре улицы светилось большое красивое здание с колоннами, придававшими ему вид театра. Колонны отделили друг от друга три входа в здание. Над одним входом горели гирлянды голубых, над другим розовых, а над третьим — изумруднозеленых люминесцентных ламп. Над куполом здания вспыхивали и поочередно потухали огромные буквы: «Детская столовая».

Вася, Валерик и Кюльжан не спеша поднялись по широкой лестнице, ведущей к дверям в Зеленый зал. На площадках, прерывающих перила лестницы, стояли огромные вазы из зеленого полупрозрачного камня. В них красовались фрукты, сделанные из цветного стекла. Уже по всем трем лестницам веселыми группами шли дети. По яркому, узорчатому, в восточном стиле ковру они входили в обширный зал столовой.

Внутренние стены зала были украшены светящимися картинами, изображавшими цветы, пирожные и торты, красивые подносы с грудами конфет, вазы с кистями винограда, взрезанные арбузы и дыни. Осмотрев эти картины, Вася перевел свой взгляд на длинные столы, концы которых уходили в глубокие ниши в противоположных стенах зала. На столах еще ничего не было.

"Ну, — подумал проголодавшийся мальчик, окинув взглядом почти уже полный чал детей, разместившихся в креслах, обитых зеленым бархатом. — Наверно, просидим здесь несколько часов! Это сколько же нужно официанток, чтобы всех нас обслужить?"

Но в зале находилась только одна полная пожилая женщина. На ней был белый халат и шапочка пирожком, которая делала ее скорее похожей на врача, чем на работника столовой.

Обождав, пока все разместятся за столами, женщина открыла вделанный в стену шкафчик и нажала какойто рычажок. В тот же момент Вася увидел, что блестящая поверхность стола поползла мимо него, как лента. Из ниши, в которой терялся конец стола, появились различные блюда. Зал наполнился аппетитнейшим запахом. Через несколько минут Вася увидел перед собой маленькую хрустальную сковородку с горячей яичницей, блюдо сосисок, от которых поднимался пар, тарелки с пирожками, пюре, с различными бутербродами.

— Приятного аппетита, дети! — сказала женщина, и ее голос, усиленный микрофоном, был услышан во всех уголках зала.

— Ну, прямо как скатерть-самобранка, — восхитился Валерик, принимаясь за еду.

Женщина включила электролу, и возникла тихая приятная музыка.

— А вот и гусли-самогуды, как в русской сказке, — сказала Кюльжан, уплетая за обе щеки пирожок.

— Внимание! — сказала дежурная по залу, когда с кушаньем было закончено. — Сейчас подадим вам десерт. Уберите руки со стола.

Она опять включила конвейер, и поверхность стола двинулась мимо, унося посуду с остатками пиши в противоположную нишу. А из первой уже плыли бокалы с фруктовыми соками, пиалы с дымящимся чаем, блюда пирожных и конфет и подносы с грудами самых разнообразных плодов. Краснобокий апорт соперничал с грушами, истекавшими янтарным соком, взгляд манили кисти сине-черного и золотисто-зеленого винограда. Все потянулись к фруктам и сладостям.

— А деньги? — испуганно воскликнул вдруг Валерик, роняя обратно на тарелку облюбованную им грушу.

— Какие деньги? — оторопел Вася.

— А чем за ужин платить? У тебя есть деньги? У меня нет…

Вася начал поспешно рыться в своих карманах, поочередно извлекая из них то гвоздик, то удочку, то просто обрывок ремешка, — вое то, что может в любой момент понадобиться мальчику его возраста. Но нашел он только старый потертый гривенник и оторванную пуговицу.

— Сестренка, — шепнул он растерянно Кюльжан. — Посмотри. Нет ли у тебя чего-нибудь в кармане?

— У меня нет карманов на этом платье, — спокойно ответила девочка, ощипывая кисть винограда. — И, по-моему, мы находимся уже в коммунизме. Так что кушайте спокойно.

Выйдя из столовой на улицу, дети залюбовались видом неузнаваемого теперь поселка. Цветущие акации обрамляли улицы, превращая их в красивые аллеи. Каскады вьющихся растений поднимались к стеклянным балконам домов и спускались с них причудливыми фестонами. Бывшая пустынной, площадь в центре поселка превратилась в тенистый парк с большим бассейном и фонтанами по углам. Ровный свет люминесцентных ламп освещал белоснежные статуи портретных скульптур лучших спортсменов страны, которые вышли победителями на последних международных олимпийских играх.

Они вошли в парк. Беседки-павильоны, увитые гирляндами роз всех оттенков, и клумбы с невиданными цветами совсем очаровали Кюльжан. Она тщетно пыталась определить названия чудесных растений. Это были новые, никогда не виданные ею цветы.

— По запаху — совсем резеда, — вздыхала девочка, склонившись над небольшим кустом, усеянным крупными бело-лиловыми соцветиями, — а по виду — совсем другое. Здесь, наверно, все новые сорта, выведенные по-мичурински.

— Меня интересует другое, — глубокомысленно изрек Валерик. Перегнувшись через край облицованного мраморам бассейна, он пытался схватить маленькую золотую рыбку. — Меня интересует: откуда здесь взялось столько воды? Неужели из нашей речонки Аксу?

— Вынь сейчас же руку из бассейна, — торопливо сказал Вася. — Если все начнут хватать рыбок, их тут ни одной не останется. А насчет воды я и сам интересуюсь. Надо спросить кого-нибудь.

— Спросим, конечно, — согласился Валерик, привычно вытирая руки о штаны. — Давай ты!

Мимо ребят, наслаждаясь чудесным летним вечером, медленно проходили группы гуляющих. Вася заглядывал в их спокойные довольные лица и никак не мог решить, кого потревожить вопросом? К тому же его смущало, что время было довольно позднее. Кроме них, детей в саду не было, и мальчик чувствовал, что они своим присутствием в этом парке нарушают установленный порядок.

— Спросим этого товарища, — предложила Кюльжан. Она указала на сидевшего на одной из скамеек мужчину в белом костюме из плотной ткани, отливавшей серебром. У него был большой выпуклый лоб с гладко зачесанными на косой пробор волосами. Под густыми светлыми бровями глубоко сидели голубые глаза. Прямой нос и крупный резко очерченный рот довершали его портрет. И, хотя ему на вид было никак не меньше пятидесяти лет, в выражении его лица, склоненного над записной книжкой, было что-то детское. Время от времени он заносил в свою книжку какие-то заметки.

— Нет, — сказал Вася. — К этому человеку я обращаться не буду. Он не просто сидит, отдыхает, а над чем-то работает. Вдруг он какой-нибудь изобретатель, а я ему помешаю в самый интересный момент! Поищем кого-нибудь другого.

В это время в воздухе пронесся передаваемый по радио мелодичный звон московских курантов.

— Проверка времени — десять часов вечера, — вспомнил Валерик.

«Изобретатель» как будто только этого и ждал. Он бросил взгляд на сваи ручные часы, встал и направился к выходу из парка. Дети проводили его сочувственным взглядом.

— Пожилой, кажется, а походка, как у спортсмена, — сказал Вася. — Наверно, каждый день занимаются физзарядкой.

— Смотрите! Он забыл свой блокнот, — ахнула Кюльжан.

На траве около скамейки лежала книжечка в синем переплете.

— Догнать и отдать, — предложил Вася, поднимая книжечку. — Побежали! Взявшись за руки, все трое понеслись к выходу из парка. Они поспели как раз вовремя: незнакомец входил в здание с надписью «Ангар».

Дети бросились туда же. Чуть не сбив с ног дежурного по ангару и, наскоро объяснив ему, в чем дело, они спросили: куда прошел человек в белом костюме.

Дежурный указал им выход на площадку маленького аэродрома, с которого поднимались вертолеты. Дети успели вовремя.

Незнакомец уже сидел рядом с пилотом в небольшой четырехместной стрекозообразной машине. Дети подбежали к ней, и Вася протянул пассажиру блокнот.

— Вот тебе и раз, — сказал «изобретатель», хватаясь за карманы пиджака. — Первый раз в жизни теряю свои записи. Хорошо, что они вернулись ко мне обратно, а то все вычисления пришлось бы производить сначала. Спасибо, мальчик.

Он пожал Васе руку, и тот убедился, что имеет дело с человеком, которому приходилось часто заниматься тяжелым физическим трудом.

— До свидания, ребята, — сказал «изобретатель». К сожалению, я тороплюсь, а то с удовольствием бы побеседовал с вами. Но меня в Алма-Ате ждут срочные дела. И еще такие же ребятишки, как вы.

И он широко улыбнулся чудесной, осветившей все его лицо улыбкой.

— Подождите, — торопливо сказал Вася. — Я… Мы вас очень просим… Если можно, возьмите нас с собой. Нам тоже очень нужно в Алма-Ату.

— Взять вас с собой дело нехитрое, ребятки, но что скажут ваши родные? Не попадет мне потом за вас?

— Мы здесь одни, наши родственники в Алма-Ате, — жалобно сказала Кюльжан. И покраснела оттого, что ей пришлось солгать в первый раз в жизни.

— Ну что с вами поделаешь, — сказал незнакомец. — Садитесь, пожалуй. Правда, машина четырехместная, а нас, значит, будет пятеро. Что думает насчет этого пилот?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Выдержит, — уже уверенно сказал незнакомец, искоса взглянув на опечаленное личико Кюльжан. — Когда я ездил в этих краях машинистом, моя машина брала состав весом и пять тысяч тонн, вместо двух с половиной. И ничего. Садитесь, ребятки!

Дети мигом очутились в воздушной машине, которая тут же почти вертикально поднялась в воздух.

Они летели на небольшой высоте. Прозрачный пластмассовый купол вертолета был откинут, и свежий ночной ветер, насыщенный пряным ароматом южных цветов, приятно овеял их лица.

Прекрасен был вид земли ночью. Она светилась тысячами огней, и казалось, что внизу лежит гигантское ожерелье из сверкающих драгоценных камней. Огни, дробясь, отражались в черной глади каналов, и Вася, пользуясь тем, что шипящий свист маленьких воздушных реактивных двигателей не мешает разговору, обратился к незнакомцу.

— Скажите, пожалуйста, откуда здесь взялось столько воды?

— Наверно, вы жили на другом конце планеты, — усмехнулся тот. — Давно уже великие сибирские реки Обь и Енисей соединены каналами, и воды их направлены на юг, в степи Казахстана. По пути они оросили огромное количество земли, и поэтому наш климат чудесно переменился. Ведь, испаряясь в пустынях Казахстана, сибирская вода превращалась в облака. Облака проливались в горах дождями, и реки, которые брали в них свое начало, стали многоводными. Там, где не проходили русла рек, мы прорыли соединяющие их каналы. Результаты этого вы и видите.

— Ой-ой-ой! — удивился Валерик. — Какими же гигантскими силами можно было проделать такую работу?

— Атомная энергия, ребята. Ее применение дало нам возможность создать такую взрывную технику, которая вполне обеспечила размах работ. Остальное довершили гигантыэкскаваторы, сверхмощные земляные снаряды и другая техника. А потом мы ведь имели возможность в случае перебоев с дождями вызвать их искусственно.

— Как это?

— А вот как: недавно, например, правительство одной республики обратилось к нам с просьбой: помочь «по-соседски» дождиком, пока они не закончат строительство своей оросительной системы. Мы послали к ним в командировку нескольких наших специалистов по искусственному дождеванию. Они и обеспечили дождями все заданные им территории. Благодарственные грамоты с собой привезли.

— Но как они это сделали?

— Очень просто. Разрыв атомной бомбы на большой высоте, богатой водяным паром, приводит к образованию огромных облачных масс. А эти массы уже вовсе нетрудно заставить пролиться на землю дождем. В свое время мы такую помощь оказывали и Китайской Народной Республике. Стоит только опылить хоть одно облако мелким порошком хлористого кальция, и оно прольется на землю дождем. Мало того: дождь захватит и всю остальную облачную массу и, значит, будет лить до тех пор, пока вся она не исчезнет.

— Здорово, — сказал Вася. — Ну, а если наоборот: дождь совсем не нужен, а он все-таки идет. Можно его как-нибудь прекратить, или нет?

— Можно. Для этого надо, чтобы облако испарилось. То есть поднять его температуру на два-три градуса.

— А разве это возможно?

— Разумеется. Опыты такого рода проводились еще в 1953-54 годах группой учёных во главе с Федосеевым. При помощи специального прибора они распыляли в дождевом облаке перегретую воду. При этом образовывался мощный устойчивый туман. Теперь мы подобные, но действующие автоматически, аппараты подвешиваем к обыкновенному дирижаблю, и он поднимает их внутрь облака, которое угрожает дождем. Между прочим, полученные таким образом туманы мы используем для защиты посевов от ранних заморозков.

На нашей планете это дело нехитрое. Кладовая природы у нас богатая. Воды в изобилии. Ею ведь покрыта большая часть земного шара. Задача только в том, чтобы по-хозяйски ее распределить: где лишняя — убрать, где не хватает — добавить. Это вопрос техники. Вот с другими планетами будет посложнее.

— С какими другими планетами? — невольно вырвалось у Васи.

— С Марсом, например. Эта планета наиболее нами изучена, благодаря трудам астроботаника Гавриила Адриановича Тихова и его учеников. На Марсе с водой трудная проблема. Ни морей, ни больших рек там нет. Есть болота, озера — и те водорослями заросли наподобие нашего Саргассова моря. А раз плохо с водой, значит плохо и с растительностью. Плохо с растительностью, значит, и кислородом воздух небогат. Одно явление обусловливает другое. Закон диалектики.

— Интересно, есть ли на Марсе люди? — спросил Валерик.

— То есть, разумные существа? На этот вопрос можно ответить, только побывав на этой планете. Конечно, законы развития материи одни для всей вселенной. Земля не является исключением. Поскольку есть на Марсе растительность, должен быть и какой-то животный мир, а может быть, и венец его — разумно мыслящее существо. Но пока все это — область гипотез. Ведь условия развития жизни на Марсе иные, чем у нас, на земле. А каждый организм растительного или животного мира, все равно, формируется в зависимости от окружающей его среды, приспосабливается к ней, чтобы выжить. Это — закон биологии.

— Интересно все-таки, если там есть марсиане, то как они могут выглядеть? — спросила Кюльжан.

— А вот этого я вам пока не могу сказать, — усмехнулся незнакомец. Это не моя область, хотя и имеет некоторое отношение к моей работе. Я только пилот одной машины, которая может достичь и Марса. Кстати, скоро наступит день великого противостояния, когда между Марсом и Землей окажется расстояние только в пятьдесят шесть миллионов километров.

— Ничего себе, «только», — сказал Валерик.

— Сущие пустяки, уверяю вас. Когда я, еще в 1952 году был машинистом в этом самом Матае, из которого мы вылетели, моя бригада на своем паровозе «накатала» двадцать миллионов тонно-километров. Так ведь это же на обыкновенном паровозе, а не на межпланетном корабле.

— Так я же вас знаю, — воскликнул Вася, — вы были тогда знатным машинистом-тяжеловесником. Ваша фамилия Медведь!

— Так точно. Владимир Михайлович, к вашим услугам. А откуда вы обо мне знаете?

— Папа рассказывал, — скромно потупился Вася. — А вот мы, кажется, подлетаем и к Алма-Ате!

«МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ…»

Алма-Ата! Город-сад!

Он всегда считался одним из красивейших городов Советского Союза. Как же прекрасен он стал сейчас!

Светящиеся жемчужины домов сверкали в черной зелени садов. Легкие арки воздушных мостов радугой соединяли белоснежные вершины Алатау. Огненными змеями неслись по канатной электрической дороге поезда на вершину пика «Комсомол». На центральной площади города возвышались две гигантские светящиеся статуи.

— Ленин и Сталин! — воскликнула, увидев их, Кюльжан.

— Да! Ленин и Сталин, — сказал Владимир Михайлович. — Те, кто в годы решающих битв за счастливую жизнь человечества отдали все свои силы и знания коммунистической партии. На основе учения Маркса и Энгельса они разработали и теоретически обосновали дальнейшую тактику нашей партии на путях перехода страны к социализму, а затем и к коммунизму. Благодаря их трудам был сформулирован основной экономический закон социализма.

— Основной экономический закон социализма, — шепнул Вася Валерику. — Ты слышишь? Это нам надо обязательно выяснить. Мы пока знаем об общем экономическом законе для всех ступеней человеческого общества, а Медведь говорит о чем-то другом.

Как ни тихо старался говорить мальчик, однако Владимир Михайлович услышал его слова.

— Никакого противоречия тут нет, — пояснил он. — Общий закон развития человеческого общества не перестает действовать с переходом от одного способа производства к другому, изменяется только конкретная форма его проявления. При капитализме экономические законы действуют стихийно, а при социализме они используются людьми сознательно, в интересах всего общества. Сейчас слова основного экономического закона социализма стали лозунгом нашего общества. Посмотри внимательнее. Этот лозунг светится на том огромном транспаранте, что помещен над самым центром города. Мы подлетели к нему уже совсем близко. Читай же!

Вася прочел:

ОБЕСПЕЧИМ МАКСИМАЛЬНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ПОСТОЯННО РАСТУЩИХ МАТЕРИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ ВСЕГО ОБЩЕСТВА ПУТЕМ НЕПРЕРЫВНОГО РОСТА И СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ПРОИЗВОДСТВА НА БАЗЕ ВЫСШЕЙ ТЕХНИКИ

— Значит, это и есть закон?

— Да, это основной экономический закон нашего общества. Много лет тому назад, при империализме, основным экономическим законом был другой, страшный, людоедский закон. По нему кучка хищников, владевшая всеми богатствами страны, в погоне за еще большими богатствами разоряла большинство населения, доводила его до обнищания, до голодной смерти. Мало того! Они, как кровожадные спруты, протягивали свои щупальца и в другие страны, закабаляли и грабили народы и этих стран. Они создавали страшные планы истребления большинства человечества путем войн, в которых применяли бомбы, начиненные смертоносными бактериями. Атомную энергию, открытие которой было величайшим достижением человеческого разума, они также пытались использовать в своих гнусных целях. Они создали атомную, а потом и водородную бомбы. Это было страшное время — попытка вернуть человечество назад или даже полностью его уничтожить. Но если родиной атомной бомбы была империалистическая Америка, то наша страна стала родиной первой атомной электростанции. Свет против разрушения! Что могло быть ярче и красноречивей этого контраста! И со времени открытия первой атомной электростанции, а не с момента разрыва первой атомной бомбы, начался новый, атомный век, в котором мы с вами сейчас живем.

Но мы с вами заговорились, а уже приближаемся к дому, где я живу. Где находятся ваши родственники?

Дети переглянулись.

— Мы не знаем их точного адреса, — с заминкой сказал Валерик.

— Плутишки! У вас никого нет здесь. Это очевидно. Просто вам захотелось прокатиться на вертолете. Ну, что же! Будете моими гостями, сколько вам захочется, только утром дайте радиограмму вашим родным, чтобы они не беспокоились. Договорились?

— Договорились, — с облегчением сказал Вася.

Вертолет плавно опустился прямо на крышу большого многоэтажного здания. Плоская кровля была ярко освещена голубыми лучами четырех люминесцентных прожекторов, установленных по углам. В центре крыши красной светящейся краской был написан номер дома. Легкие резные перила ограждали кровлю замкнутым четырехугольником.

Пассажиры вышли из машины. Пилот на ней сразу же взмыл вверх и скоро скрылся из глаз за верхушками деревьев.

— Ну, прямо как ковер-самолет, — счастливо засмеялась Кюльжан.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… — процитировал в ответ Вася.

— Ну, а теперь спустимся в мою берлогу, — пошутил Медведь.

Он открыл дверь небольшого стеклянного павильона в форме параллелепипеда, который оказался будкой лифта. Все вошли внутрь. Нажатие кнопки — и путешественники почувствовали, что они быстро опускаются вниз. Лифт остановился. Дверца распахнулась. Они оказались в просторном вестибюле, пол которого был устлан пушистым ковром. Владимир Михайлович подошел к двери, задрапированной портьерой, и широким гостеприимным жестом пригласил ребят входить.

Теплый луч солнца, смягченный кружевной шторой из голубого целлофана, упал на лицо Васи. Он слегка потянулся и вдруг вспомнил все, что произошло с ним накануне.

В соседней комнате послышались голоса.

— Ну, пожалуйста, не вертись, Шурик, неужели тебе так трудно постоять еще минутку? — говорил чей-то тоненький голосок.

— У меня уже ноги затекли, и в них мурашки бегают, — ответил кто-то, по-видимому, мальчик. — Помни, Галя! Я все это терплю только потому, что ты обещала пойти со мной на каток.

— Какой каток? — удивился про себя Вася. — Это летом-то?

Он встал с постели и бросился к окну. Город-сад был весь в яркой зелени, среди которой золотились и краснели плоды. Мальчик поискал глазами свою одежду, но вместо нее на спинке стула обнаружил новый костюм из такой же плотной серебристобелой ткани, в какую был накануне одет их гостеприимный хозяин. Вася оделся и вышел в соседнюю комнату.

На высоком табурете сидела девочка с сине-серыми глазами и каштановыми косами. Сверх ее розового платьица был надет белый пластмассовый фартучек. Перед девочкой стоял мольберт с обтянутым тканью подрамником. В ее руках была палитра с красками. У окна стоял, позируя, мальчик. Голова его была закинута назад. В правой руке он держал модель планера, как бы собираясь пустить ее в воздух. Крутолобый, голубоглазый крепыш, как две капли воды, походил на Владимира Михайловича.

Услышав шаги Васи, девочка обернулась к нему, отложила палитру и встала. Мальчик облегченно вздохнул, опустил руку с планером и отошел от окна.

— Ну, вот! — укоризненно сказала девочка. — Доспорился до того, что разбудил гостей. Не дал и отдохнуть, как следует.

Девочка, видимо, несколько стеснялась Васи, и тот деликатно направился сперва к мальчику.

— Давайте знакомиться, — предложил он. — Когда мы прилетели с вашим отцом, вы уже спали. Меня зовут Вася. — И он протянул руку для пожатия.

— Медведь, — ответил мальчик коротко и очень солидно.

— Шурик, — поправила его девочка. — А меня зовут Галей. Папа уже улетел в обсерваторию, а мама в Москве на конференции учителей. Так что я осталась за хозяйку. Папа поручил мне позаботиться о вас и показать вам город и вообще все, что вас будет интересовать. Сперва позавтракаем, конечно. Другой мальчик еще спит?

— Что-то я не заметил в той комнате Валерика, — с недоумением ответил Вася. — Пойду, посмотрю еще раз. Он вернулся в комнату, служившую ему спальней, внимательно осмотрел се, но не нашел не только Валерика, но даже и второй постели. Теряясь в догадках, он вернулся к своим новым, знакомым.

— Ни Валерика, ни его постели там нет, — сказал он коротко. Галя широко раскрыла свои и без того большие глаза и быстро пошла в спальню. Вася и Шурик следовали сзади.

С секунду она стояла, растерянно оглядывая комнату, потом, засмеявшись, нажала одну из кнопок щитка на стене. Часть стены, у которой стоял круглый столик с креслами по бокам, вместе с полом повернулась кругом, как на вертящейся сцене. Столик с креслами исчез, а на смену им с противоположной стороны показалась кровать с перепуганным Валериком.

— Зачем же вы… — начала было Галя и, не выдержав, расхохоталась так, что косички на ее плечах запрыгали, как живые.

— Уложили меня спать на какой-то карусели, — смущенно оправдывался Валерик. — Я проснулся, хотел умыться… Думал, что нажму эту кнопку и откроется душевой шкаф, как у нас в Матае. Смотрю, кровать уходит в стену… А штаны мои остались на спинке кровати. Я бросился за ними, только схватил, а стена уже закрылась и я очутился в каком-то ящике. Где же мой костюм?

— Папа приготовил вам другие костюмы, а ваши убрал. В белых костюмах вам будет не так жарко. Они из особой ткани. Душ и ванну вам покажет Шурик. Я пойду пока к девочке. Она ночевала в моей комнате.

Когда мальчики, вдоволь наплескавшись, вышли из ванной и оделись, к ним вошли девочки. Кюльжан сразу же направилась к большому зеркалу и стала вертеться перед ним, любуясь своим новым платьицем из тонкой ткани лазурно-голубого цвета.

— Чудесный цвет, — восхищалась она вслух, — только бы не полинял от стирки и не выгорел от солнца.

— Нет, — ответила Галя, — он не линяет и не выгорает. Эта материя не крашеная. Просто есть хлопок такого цвета. Мое платье тоже из хлопковой пряжи, только розового сорта. У нас растет и красный, и лиловый, и желтый хлопок. Если хотите, мы съездим на поле, и вы сами увидите. Это недалеко отсюда.

— А столовая у вас далеко? — с живым интересом спросил Валерик.

— В этом же доме, внизу. В каждом большом доме есть своя столовая. Можно заказать по телефону любое кушанье. У нас ведь домокомбинаты. В каждом есть не только столовая, но и механическая прачечная, ясли для малышей, комната для игр дошкольников, библиотекачитальня, а для нас, школьников, кроме библиотеки, еще и техническая комната.

— Это самая интересная комната, — добавил, сразу оживляясь, Шурик. — В ней есть всякие материалы и инструменты, пластмасса, универсальный клей… Все, что хочешь, можно сделать самому.

— Про клей ты уж молчал бы, — насмешливо сказала Галя. — Знаете, что случилось с Шурикам в этой интересной комнате?

— Галька! — свирепо вращая глазами, Шурик бросился к сестре. Та, ловко увернувшись, спряталась за спину Васи, и с этой безопасной позиции скороговоркой произнесла:

— Никто не виноват, что ты такой растяпа и сел на плитку, которая была намазана этим клеем. Вся задняя часть штанов осталась на плитке, а ты… ты…

— Я тебе это припомню, болтунья, — сказал, густо краснея, Шурик.

— …Ты был вынужден стоять спиной к стене в технической комнате до тех пор, пока мне не позвонили, и я принесла тебе плащ. И я всегда всем буду рассказывать об этом случае до тех пор, пока ты не возьмешь себя в руки и не отучишься от рассеянности. Ведь ты сам же намазал эту плитку клеем!

— Подумаешь… Мелочь такая…

— А папа говорит, что в работе нет мелочей, все надо делать как следует. Эх, ты! А еще собираешься быть конструктором реактивных самолетов! Хорош конструктор! Ни за что бы не рискнула лететь на твоем самолете.

— Ну ладно, — смягчилась сестра. — Не огорчайся, это пройдет, если ты возьмешь себя и руки. Не дуйся же! Хочешь, я возьму на завтрак мороженых пельменей? Правда, с утра это тяжеловато…

— Ничего не тяжеловато, — оживился будущий конструктор. — Самая мужская еда.

— Тогда накрывай на стол и ставь кастрюлю с водой на плитку. А мы с Кюльжан сходим в столовую и в магазин и возьмем все, что нужно. Можно, конечно, обойтись и столовой, но мне хочется сегодня похозяйничать дома, поскольку у нас гости.

— Наверно, нужно взять с собой денег, — с тревогой сказал Валерик.

— Деньги? — удивилась Галя. — Ах, да! Папа рассказывал, что раньше, чтобы взять продукты или одежду в магазине, надо было брать с собой деньги. Теперь этого нет. Мы просто обращаемся к дежурному по магазину и, если это одежда или обувь, он помогает нам выбрать. А продукты отпускают автоматы. Надо только быть внимательной и не перепутать кнопки. Поэтому я никогда Шурика не посылаю. Один только раз мне нездоровилось, и я попросила его сходить за лимонами, а он вместо них приволок окорок ветчины. Ну, пошли, Кюльжан! А то мы не успеем осмотреть город до папиного возвращения.

— Можно мне идти с вами? — попросил Валерик. — Мне интересно посмотреть, как в магазинах работают автоматы.

— Пойдем, — ответила Галя. — А чтобы Васе было не скучно нас ждать, ты, Шурик, включи телевизор. Пусть гость посмотрит какую-нибудь кинокартину.

Девочки и Валерик ушли, а Вася с удовольствием сел в кресло против экрана телевизора.

— Сейчас я поставлю на плитку воду для пельменей и будем смотреть картину вместе. Хочешь? — предложил Шурик.

Вася с готовностью согласился. Повозившись немного на кухне, Шурик вернулся и с видом знатока подошел к телевизору.

— Выбирай, — сказал он, подавая Васе программу телевидения.

— Вот это, пожалуйста, — попросил Вася. — «Последние новости в странах мира». Я, знаешь ли, последнее время жил в глуши, и немного оторвался от жизни.

— Это где же такая глушь? — удивился Шурик. — Может быть, ты был в какой-нибудь экспедиции? Так ведь при каждой есть радиоприемник и переносный телевизор.

Вася предпочел не отвечать на этот вопрос и повторил свою просьбу.

— Нет, — сказал Шурик. — Этот обзор идет целых два часа. Шутка сказать! Весь земной шар на экране. Все равно не успеем посмотреть до прихода девочек. Вечером, после прогулки, все вместе посмотрим, а пока давай какую-нибудь кинокомедию. Есть смешные и короткие.

Цветная кинокомедия о приключениях мальчика в подземном вездеходе оказалась действительно интересной. Увлекшись ею, Вася и Шурик совсем забыли о поставленной на плитку кастрюле с водой, за что и получили головомойку от вернувшейся Гали.

— Ну, никакого чувства ответственности, — говорила она, чуть не плача. — Мне не жаль, что выкипела вода. Это пустяки. Меня беспокоит твой дурацкий характер. Ну, никакой силы воли!

— Просто он еще маленький, — успокаивала девочку Кюльжан.

— Это в последний раз, — заверял Галю Шурик, сам очень расстроенный происшествием. — Я возьму себя в руки, вот увидишь, возьму!

— А где Валерик? — спохватился Вася. Галя насмешливо фыркнула.

— Он столько набрал всякой всячины, что не мог влезть со своим багажом в клетку лифта. Он просит тебя выйти на улицу и разделить его ношу пополам.

— Почему же он столько всего набрал? — удивлялся Шурик, моргая своими длинными ресницами. — Может быть, он хотел проверить, все ли автоматы действуют исправно?

— По-моему, у него разыгрались пережитки капитализма, — со злостью ответил Вася. — Пойду и надаю ему, как следует, за жадность.

— Хочу на каток, — упрямо твердил Шурик.

Они шли по аллее абрикосовых деревьев, которыми были обсажены несколько улиц Алма-Аты. Созревшие плоды под лучами горячего солнца пахли так сладко и пряно, что у Кюльжан даже слегка закружилась голова.

— Ты мне обещала, — настаивал Шурик, теребя Галю за конец ленты, вплетенной в ее косу. — Обещание всегда надо выполнять, а то это будет уже ложь.

Галя остановилась и вопросительно взглянула на своих спутников.

— Зайдемте на минутку, — охотно сказал Вася. — Нам тоже интересно посмотреть на летний каток.

Огромный прозрачный купол из зеленоватой пластмассы, укрепленный на ажурном металлическом каркасе, покрывал ледяное поле катка. На высоте около метра внутри всего катка проходили стеклянные трубы с охлаждающим раствором, который разгоняли холодильные установки. Над куполом катка была установлена гелиомашина. Большое вогнутее зеркало направляло собранный им в центре пучок солнечных лучей на небольшой паровой котел. Пар приводил в действие холодильную установку. На катке царила самая настоящая зима. Изпод купола на катающихся детей, медленно кружась в воздухе, опускались крупные звезды снежинок.

— Откуда же взялся снег? — спросила Кюльжан.

— Но ведь купол катка тоже холодный. Пар от дыхания катающихся оседает на нем в виде инея. Под куполом помещены вентиляторы. Они не дают инею задерживаться на стенках, он и падет в виде снежинок. Правда, красиво? Ну, идите, катайтесь, мальчики! Я лично не желаю схватить насморк от перемены климата. У нас во Дворце пионеров скоро будет вечер самодеятельности, и я на нем буду петь.

Кюльжан тоже отказалась кататься, предпочитая смотреть на конькобежцев сквозь прозрачную стенку катка. Мальчики побежали в «одевалку», где желающие могли получить коньки и теплый свитер. Через несколько минут они уже легко носились по блестящему, как зеркало, полю.

Как ни старались Вася и Валерик, Шурик их совершенно затмил своим искусством. Куда делась его солидная манера двигаться? Он порхал легко и изящно, ошеломляя каскадом самых неожиданных фигур.

— Этот гелиокаток — любимое место всех школьников летом, — сказала Галя, следя за виртуозными пируэтами братишки. — Вообще, как говорит папа, «у нас взяли солнце в работу». Здесь ведь есть и гелиобани, гелиокухня, гелиопрачечная. Папа говорил, что раньше ничего этого не было. Подумай, сколько солнечной энергии зря пропадало? А теперь не только Солнце, но и Луна используются похозяйски.

— Даже Луна? — удивилась Кюльжан.

— А как же! Ведь у нас есть энергетические станции, которые работают на энергии морских приливов и отливов. А ведь эти явления целиком зависят от Луны. Каждый школьник это знает.

— Ой! Что это случилось с Валериком? — воскликнула Кюльжан.

Мальчик неловко сидел на льду, потирая щиколотку ноги.

— Растяжение сухожилия, наверно, — деловито ответила Галя. — С Шуриком тоже один раз так было. Надо немедленно делать электромассаж, пока нога не опухла. Отправим его в пункт скорой помощи.

Тем временем Валерик, одной рукой схватив Васину шею, другой опираясь на плечо Шурика, скользил на одной ноге к выходу с катка. Галя и Кюльжан поспешили им навстречу.

Недалеко от катка стояло несколько электромобилей. Водители их отсутствовали. Не колеблясь, Галя открыла дверцу одной из машин, и мальчики усадили болезненно морщившегося Валерика на ее мягкое сиденье.

— Потерпи немножко, — заботливо сказала Галя. — Сейчас я найду хозяина или водителя машины. Здесь напротив как раз летний ресторан. Наверно, они зашли туда позавтракать.

Оставив Валерика в машине, все четверо побежали к веранде ресторана, увитой целыми портьерами плющеобразных голубых роз.

— Чья машина 1408? — громко крикнула Галя с порога веранды.

— Моя, — услышали они немедленный ответ. — А что случилось с машиной?

— С вашей машиной ничего не случилось, — сказала девочка, подходя к отозвавшемуся человеку. — Но с нашим товарищем случилось несчастье. Мы просим вас отвезти его в пункт скорой помощи, потому что, видите ли, мы уже посадили его в вашу машину. Она нам первой попалась на дороге.

— Ну и правильно сделали, — добродушно сказал хозяин машины. — В каком состоянии ваш товарищ? Может он потерпеть несколько минут, пока я окончу свой завтрак?

Галя уверила его, что несколько минут задержки не будут роковыми для Валерика, и хозяин машины пригласил детей к своему столу.

— Освежитесь пока этими фруктами, — предложил он, подвигая детям большой поднос, на котором лежали кисти крупных темнокрасных ягод.

— Непонятно, — сказал Вася, отведав предложенное угощение, — на вкус похоже на вишню, но почему их больше десятка на кисти?

— Это гибрид вишни и рябины, — пояснила Галя. — А ты, Шурик, почему не пробуешь эти ягоды?

— Дядя не сказал, как его зовут, — пробурчал смущенно мальчик. — Кому говорить потом спасибо, я не знаю.

Хозяин машины улыбнулся.

— Извините мою оплошность. Меня зовут Сенкебай Тулегенов. А вас?

Дети назвали свои имена, и знакомство состоялось. Через несколько минут Тулегенов вытер губы салфеткой и встал, показывая, что завтрак окончен. Все вышли на улицу.

— А где же моя машина с вашим товарищем? — удивленно спросил Тулегенов.

Вася оглянулся по сторонам. Машина, в которой они оставили Валерика, исчезла.

— Неужели ее ктонибудь украл? — предположил Вася.

— Что вы, — засмеялся Тулегенов. — У нас здесь воров давно нет и в помине. Уходя из дома, никто никогда не запирает квартир. И замковто у нас давно не производят. Вернее всего, что мальчику надоело нас ждать, и он сам включил машину.

— Но он не умеет ею править! Он разобьется насмерть, — воскликнула Кюльжан.

— Управление машиной автоматизировано, — спокойно ответил Тулегенов. — Она привезет вашего товарища прямо к моей квартире, если, конечно, он с перепугу не начнет хвататься за все кнопки сразу. Придется одолжить у когонибудь другую машину, и мы поедем в погоню за вашим шалуном.

В ГОСТЯХ У ИНЖЕНЕРА ПОГОДЫ

Через несколько минут, сидя в электромобиле, они мчались по прекрасным аллеям города. Несмотря на беспокойство за судьбу Валерика, Вася и Кюльжан невольно любовались зданиями, похожими на сказочные дворцы, которые утопали в море цветов и зелени.

Лукаво поблескивая карими глазами, Тулегенов включил радио, и мелодичный голос певицы наполнил кабину машины:

Народы родины моей живут, как дружная семья,

Десятки братских языков журчат ручьями на свободе…

Я чувствую кипенье сил и вдохновенье соловья,

И песня дружбы всех племен невольно мне на ум приходит.

— Это — положенные на музыку слова Джамбула. Правда, красиво? — сказала Галя, тихонько подпевая певице. — Папа очень любит эту песню.

Машина мчалась уже за чертой города. Мимо плыли фисташковые и миндальные рощи, их деревья склонялись под тяжестью созревающих орехов. Еще зеленый, но уже крупный апорт, усыпал дорогу своими плодами.

— Сколько яблок ветром сбило! Пропадут зря, — огорчилась Кюльжан.

— Почему пропадут? — удивился Тулегенов. В нашем хозяйстве ничего не пропадает. Недозревшие фрукты — паданцы — у нас аккуратно собирают, складывают в особые сосуды и окуривают этиленовым газом. Под действием этого газа фрукты дозревают и по цвету и вкусу ничем не отличаются от созревших в естественных условиях. Но, конечно, их используют, главным образом, в консервной промышленности.

— Смотрите, — сказала Галя. — Вас ведь интересовал цветной хлопок. Сейчас начнутся хлопковые поля.

По обеим сторонам шоссе расстилались огромные массивы хлопчатника. Красные пушистые шарики делали поля похожими на сад роз. С другой стороны шоссе лазурноголубые бутоны своей колышущейся голубизной напоминали море.

Машина еще довольно долго шла меж хлопковыми полями и, наконец, свернув в сторону, остановилась.

— Вот мы и дома, — сказал Тулегенов. — И моя машина, как я и уверял вас, стоит там, где ей положено. Если не ошибаюсь, это ваш товарищ вертится в ней, как карась на сковороде? Вылезайте, и прошу вас быть моими гостями.

Он открыл дверцу, и дети, выскочив па гладкую, усыпанную золотистым песком дорожку, побежали к Валерику.

— Я только чутьчуть дотронулся до этой кнопки, оправдывался мальчик в ответ на упреки Васи. — Я же не знал, что она сама поедет? Прямо санкисамокатки какието! Чудеса, да и только!

— Ничего чудесного тут нет, — улыбался Тулегенов, — середина дороги электрифицирована, и мой электромобиль катился по шоссе так же, как раньше трамваи двигались при помощи тока, получаемого через провода. Кроме этого, на машине установлен радиолокатор. Если б на ее пути встретилось препятствие, она бы его самостоятельно объехала по всем правилам уличного движения. Дорожная электролиния проходит прямо к нам, и чтобы моя машина свернула в сторону, надо было переключить управление на другую линию дороги. К счастью, ваш Валерик этого не сделал и очутился там, где ему было положено нас ждать. Если бы он поступил иначе и проехал мимо, я, прибыв сюда, заставил бы машину вернуться, дав ей радиосигнал. Между прочим, управление машинами по радио, то есть радиотелемеханика, одна из моих специальностей. Ну, как твоя нога, Валерик?

— Болит, — ответил, морщась, Валерик.

— Сейчас я тебя доставлю в нашу амбулаторию. Изза такого пустяка не стоит ехать в город. У нас тут хорошие врачи. Даже мертвых воскрешают.

— Вы это… Серьезно говорите?

— Конечно. Если вас убьет электротоком или вы умрете от острой потери крови, ваши родные могут не торопиться вас оплакивать. Они должны только постараться как можно скорее направить ваш труп в одну из клиник имени Неговского. А такие клиники имеются у нас везде при пунктах скорой помощи. Раньше, когда только начинали опыты по оживлению умерших, можно было добиться желаемых результатов только в том случае, если человека доставили не позднее пятишести минут после его смерти. Дело в том, что смерть наступает последовательно и постепенно. Сперва прекращает свою деятельность кора головного мозга. Человек теряет сознание. Потом выключается продолговатый мозг, и с ним прекращается дыхание. Сердце же не гибнет долго и выдерживает без ущерба для себя паузу почти в сутки. Значит, все дело было в мозговой коре. Надо было продлить срок ее сохранения без необратимых явлений свыше пятишести минут. Это удалось.

— Но как же происходит оживление умершего? — допытывалась Кюльжан.

— Я, конечно, не медик, — скромно признался Тулегенов, — но в общих чертах дело происходит так. В одну из артерий умершего под определенным давлением нагнетают кровь, обогащенную глюкозой и адреналином. Адреналин подстегивает сердце, принуждая его вернуться к обычной работе. А одновременно с помощью мехов делают искусственное дыхание. В общем, ничего особенного. Каждый врач может это сделать.

В клинике сказали, что Валерика «поставят на оба ноги» примерно за час, в течение которого он будет принимать специальную электропроцедуру. Тулегенов предложил товарищам Валерия провести этот час у него на квартире.

Все вошли в комнату, отличавшуюся обстановкой от алмаатинской квартиры Медведя лишь некоторыми деталями, указывающими на индивидуальные вкусы хозяина. Стены были украшены яркими восточными коврами. На одной из них висела домбра, красиво отделанная перламутром. В углах комнаты на подставках стояли кадки с диковинными цветами, выращенными, как пояснил Тулегенов, им самим. На одном кусте росли черные бархатистые розы, на другом — белые ирисы. На третьем — тюльпаны всех окрасок, начиная с белорозовой и кончая пурпурнокрасной.

— Ух, как жарко! — вздохнул Тулегенов, вытирая пот, покрывший его смуглое полное лицо мелкими бисеринками. — Одну минуточку! Сейчас мы здесь установим нормальную температуру.

Он открыл небольшой пластмассовый шкафчик, вделанный в стенную нишу, и включил находящуюся там установку. Послышалось легкое жужжание. Дети почувствовали дуновение холодного воздуха. Вася заглянул в шкафчик и увидел электровентилятор и еще какието приборы.

— У нас в квартире тоже есть такая климатическая установка. Разве ты не заметил? — сказала Галя, видя, с каким любопытством мальчик рассматривает приборы. — Это электрохолодильник, тут помещается воздухоохладительная камера, а эти приборы очищают воздух и вырабатывают пар, чтобы воздух комнаты был в меру влажный. Говорят, что раньше такие климатические установки были только в театрах, кино, метро, словом, в общественных зданиях. Теперь они есть в каждой квартире.

— Теперь и в сельском хозяйстве очень много лабораторий искусственного климата, — добавил Тулегенов, — Сперва мы их строили для разных опытов с растениями. Определяли, как различные злаки и овощи могут переносить морозы, жару, крайнюю сухость или сильную влажность воздуха, ветер разной скорости, продолжительный дождь… А потом стали использовать и для бытовых нужд. Одно время я работал диспетчером при такой лаборатории. Следил по показаниям приборов на своем пульте за состоянием погоды во всех опытных помещениях. И, когда нужно было, вызывал заморозки, оттепели, суховеи и так далее. В общем, был «инженером погоды».

— А сейчас вы что делаете? — спросил Вася.

— В настоящее время я управляю электропахотой путем телемеханики.

— Значит, вы работаете в поле?

— У меня есть переносный пульт для работы и непосредственно в поле. Но иногда я сижу в своей диспетчерской. Передо мной на экране телевизора пахотное поле с машинами. На моем щитке расположены приборы, которые показывают ход работы электротракторов, а осенью — уборочных машин. Нажимом кнопки я могу остановить одни машины, включить им на смену другие, пустить резервные. В общем, все, как на производстве. Вы же знаете, что большинство наших фабрик и заводов управляется на расстояния при помощи той же телемеханики. Так же у нас работает и транспорт, и автоматизированные насосные станции на судоходных каналах.

— Как же люди всего этою достигли? — спросил Вася в раздумье. Как и почему одно общество сменялось другим, пока мы не дошли до самого социализма, мы уже знаем. А вот как от социализма люди перешли к коммунизму, это нам не совсем понятно. Это тоже произошло потому, что действовал общий экономический закон развития человеческого общества или только потому, что люди сами захотели, чтобы был коммунизм?

— Серьезный ты задал вопрос, — ответил Тулегенов. — Ну, хорошо! Предположим, что никакого объективного закона развития общества не существует, и люди, как ты говоришь, просто захотели, чтобы был коммунизм. Дальше что?

— А что еще нужно? Потом вынесли решение на всех конференциях и съездах и стали его выполнять. Вот и все.

— Хм! Действительно, получается очень просто. Проголосовали и конец! Ну, а если бы большинство решило не строить коммунизм, а, наоборот, вернуться к капитализму?

— Этого не может быть!

— Почему не может?

— Так ведь никто не захочет, чтобы опять был капитализм!

— Ну, а всетаки… Если бы нашлись такие чудаки?

— Все равно у них ничего не выйдет. Гавриил Адрианович говорил, что по экономическому закону общество может развиваться только вперед, а не назад.

— Ага! Значит, закон существует и действует?

— Действует, — признал Вася. — Но тогда… Что же это получается? Выходит, людям нечего было и стараться строить коммунизм? Он сам собою должен построиться по действию закона!

— Теперь ты шарахаешься в другую крайность, — пряча улыбку, сказал Тулегенов. — Ты смешиваешь возможность с действительностью.

— А какая разница?

— Весьма существенная, мой дружок! Скажи, какие планы у тебя на дальнейшее? Кем ты хочешь быть?

— Капитанам дальнего плавания, — твердо заявил Вася.

— Имеешь ты эту возможность?

— Конечно, как и все наши ребята. Кем захотим быть, тем и будем.

— Правильно. Такая возможность у вас есть. Ну, значит, все! Можешь больше ни о чем не беспокоиться и ждать, когда тебе пришлют назначение на корабль.

— Так ведь надо еще учиться на капитана!

— Так это пустяки!

— Как пустяки? А окончить десятилетку? А выпускные экзамены? А приемные испытания в институт? А дипломная работа?

— Значит, чтобы стать капитаном, тебе еще придется поработать?

— И еще как!

— Выходит, если ты не приложишь труда и труда немалого, твоя возможность может и не стать действительностью?

— Ну, конечно.

— Теперь ты понял разницу? Действие закона дает нам возможность построить коммунистическое общество, но чтобы эту возможность превратить в действительность, мало познать закон, надо его еще и суметь использовать. А знаешь в чем твоя ошибка?

— В чем?

— Ты смешиваешь объективность закона с его стихийным действием.

— Но ведь, скажем, при рабовладельческом строе люди еще не знали, что такой закон существует, а феодализм всетаки наступил? А потом и капитализм… Тогда, может, никто и не знал, что так получится.

— Это ты, Вася, правильно подметил. Во всех досоциалистических формациях развитие производства было подчинено интересам эксплуататоров: рабовладельцев, феодалов, капиталистов. Люди были разобщены различными интересами, которые противоречили друг другу. Капиталисты гнались только за наибольшей прибылью, а что это вело к усилению безработицы и нищеты большинства людей, в расчет не принималось. Поэтому действие закона ничем не ограничивалось. Он проявлял себя, как стихийная сила, находя свое выражение в конкуренции между капиталистами и анархии в производстве.

Великая Октябрьская социалистическая революция произвела переворот во всем общественном строе. Стихийному развитию производства был положен конец.

А каким образом?

— А вот как: при социализме все основано не на частной, а на общественной собственности, то есть, исторические условия развития производства изменились. Вместе с ним потеряли свое действие ранее действовавшие при капитализме законы конкуренции и анархии. Ведь наше производство без плана развиваться не может, поскольку оно поставлено на службу удовлетворению потребностей всего общества в целом. Значит, надо эти потребности учитывать и на этой основе планировать работу всех предприятий. Иначе социалистическое хозяйство развиваться не может. Такова его природа. Следовательно, стихийность экономического развития общества уступает место организованному развитию.

— Ага! — шепнул Вася на ухо Кюльжан. — Помнишь, Гавриил Адрианович нам говорил, что для того, чтобы стать настоящими строителями коммунистического общества, мы должны познать экономический закон? Теперь мне уже совсем понятно, для чего это нужно.

— А теперь мы хотим еще спросить вас, — обратился мальчик к Тулегенову, — как люди использовали основной экономический закон социализма, чтобы построить быстрее коммунистическое общество?

— То есть, как мы перешли от социализма к коммунизму? Ты это хочешь знать?

— Да. Об этом.

— Мы выполнили три предварительных условия, необходимые для такого перехода. Эти условия были подсказаны нам нашей партией, Иосифом Виссарионовичем Сталиным.

— Какие же это условия?

— Прежде всего, мы должны были добиться непрерывного роста нашего общественного производства и, в первую очередь, производства машин и станков, при помощи которых создавалось все необходимое для жизни людей. Таким образом, мы получили возможность строить все новые фабрики и заводы и оборудовать их по последнему слову техники. Это первое условие мы выполнили.

— А второе?

— Развивая и усовершенствуя наше производство, мы этим создавали базу для осуществления второго условия перехода к коммунизму. Ведь коммунизм и купляпродажа — явления несовместимые. При коммунизме осуществляется продуктообмен, а не продажа товаров. Когда был социализм, продукты промышленности распределялись уже планирующими органами, а с продуктами сельского хозяйства дело обстояло иначе. Ведь большая часть этих продуктов находилась не в собственности государства, а в собственности колхозов. Колхозы продавали их за деньги и покупали нужные им промышленные товары. Сразу изменить это положение было нельзя. Началось с того, что на пятой сессии Верховного Совета СССР было принято решение: создать такое изобилие продуктов промышленности в нашей стране, чтобы в любом селе, в каждом районе, не говоря уже о городах, каждый член общества мог бы приобрести вое необходимое для его личного потребления и для хозяйства колхоза. Надо было, значит, все время развивать советскую торговлю, улучшать и совершенствовать работу транспорта, потому что сами собою продукты промышленности к людям не попадут. Их надо доставить. Но чтобы промышленность могла справиться с поставленной перед ней задачей создания изобилия товаров и продуктов в нашей стране, надо было поднять и сельское хозяйство, как сырьевую базу промышленности и как источник продуктов питания для всего общества. Человек ведь так устроен, что он хочет и одеваться красиво и питаться вкусно и сытно.

Возможности для дальнейшего подъема сельского хозяйства в нашей стране были буквально неисчерпаемы. Сколько замечательной земли у нас тогда еще лежало не тронутой! Огромные массивы целинных земель совершенно не использовались и у нас, в Казахстане. Партия обратилась с призывом к молодежи. На целинные земли со всех городов Советского Союза двинулись комсомольцы, а за ними и молодежь. Примерно в это время наши ученые решили задачу использования атомной энергии для нужд народного хозяйства. Это был незабываемый 1954 год.

Так была решена проблема создания изобилия продуктов в нашей стране. Этим были созданы предпосылки для осуществления прямого продуктообмена между промышленностью и сельским хозяйством. Так было выполнено второе условие перехода к коммунизму.

Одновременно шло выполнение третьего условия. Чтобы нам было по плечу решение таких задач, всем надо было очень много учиться. Ведь техника без людей мертва. Для молодежи было введено сперва всеобщее обязательное среднее образование, а потом и высшее. Старым кадрам были созданы условия для учебы и повышения своей квалификации и на специальных курсах, и путем заочного обучения в техникумах, институтах, в вечерних школах. Постепенно, по мере повышения производительности труда, началось сокращение рабочего дня, сперва до шести, а потом и до пяти часов в сутки. Значит, времени на учебу оставалось все больше и больше. Условия жизни становились вое лучше. Люди получали прекрасные многокомнатныё квартиры, обставляли их красивой и удобной мебелью, приобретали радиоприемники, телевизоры, мотоциклы, автомашины. А главное, каждый имел возможность выбрать себе любую профессию по своим способностям, по своему призванию. А это — большое счастье: любимый труд не кажется тяжелым. Он становится жизненной потребностью человека, как потребность в пище, питье и одежде.

Резкий звонок телефона заставил всех вздрогнуть. Тулегенов снял трубку.

— Да… Я… Здравствуйте, Владимир Михайлович! Да, конечно… через полчаса я буду у вас.

— Это мой папа, — воскликнул Шурик. — Дайте мне, пожалуйста, трубку. Папа! Ты где? Уже дома? Мы сейчас тоже будем дома. Да. Мы у дяди Сенкебая. Как попали? Мы нечаянно к нему попали. Валерий на катке вывихнул ногу. Ну… Не совсем вывихнул, а немножко. В общем, хромает. Его нечаянно увезла машина дяди Сенкебая, и мы поехали в погоню. Ничего не понимаешь? Дома объясню, как получилось. Мы скоро приедем.

Положив трубку телефона. Шурик огорченно сказал:

— Папа говорит, что, конечно, опять я все это натворил. И как он догадался, что это я пригласил всех на каток!? Не понимаю.

— Потому что папа знает твой характер, — пояснила Галя. — Конечно, ты виноват во всей этой истории! Вот вернется мама — все ей расскажу.

— Лучше я сам все расскажу, — вздохнул Шурик. — Когда рассказываешь ты, выходит, что я очень виноват, а когда я сам, то както меньше.

— Ладно. Самокритику продолжим в машине, — сказал Тулегенов, поспешно складывая в портфель какието блокноты. — Поехали!

Все вышли из прохладной сени дома на залитую солнцем лужайку, сели в машину и отправились в амбулаторию за Валериком.

Он вышел, слегка прихрамывая, но заявил, что боли не чувствует. Провожавшая его медицинская сестра напомнила о необходимости пару деньков провести в постели, с чем Валерик со вздохом согласился.

Пока дети размещались в машине, Тулегенов откудато принес огромную дыню и осторожно уложил ее у ног детей.

— Подарок Владимиру Михайловичу, — пояснил он. — Плод, полученный нами от скрещивания дынь разных сортов. Приятно угостить новинкой старого друга.

Машина двинулась к городу.

— А откуда вы знаете нашего папу? — спросила Галя. — Я вас ни разу не видела.

— Я тоже вас не видел, — усмехнулся Тулегенов. — Но если бы вы мне сразу назвали свою фамилию, а не только имена, я бы напомнил вам много подробностей о том, как вы росли, учились, иногда озорничали. Мы с Владимиром Михайловичем были друзьями еще тогда, когда он работал машинистам в Матае. Я ездил на его паровозе помощником. Потом мы с ним расстались. Мне предложили учиться дальше, так как я окончил без отрыва от производства десятый класс вечерней школы. Я поступил в университет и стал изучать законы природы. Я хотел, чтобы мой родной Казахстан стал цветущим садом. Потом я работал в бывших пустынях МуюнКум, КызылКум, БетпакДала, которые занимали две трети ЮжноКазахстанской области. Теперь там шумят плодовые сады и ореховые рощи. Я рад и горжусь там, что в этом есть крупица и моего труда.

И глядя на мелькающие мимо сады, Тулегенов тихо запел:

Смотрю я на степь — ей конца не видать…

Смотрю я на степь — мою степь не узнать.

Где тропы хранили верблюжьи следы, —

Цветут плодоносные наши сады.

В песках, где голодный скитался казах,

Струится река человеческих благ…

— Лично мне при коммунизме очень нравится жить, — сказал после некоторого молчания Валерик. — Помоему, даже учиться теперь не очень обязательно, если все делают разные механизмы. Главное быть внимательным, чтобы не перепутать кнопки, и все.

— Ты это серьезно говоришь или шутишь? — спросила Галя.

— Вполне серьезно.

— Тогда ты самый глупый мальчик из всех, кого я встречала. Вы слышите, какую чушь он несет, дядя Сенкебай?

— Слышу, — откликнулся Тулегенов. — Мальчику бросилась в глаза только внешняя сторона нашей жизни. Верно, что у нас везде, где можно обойтись без прямого вмешательства человека, используются механизмы. Это для того, чтобы мы имели больше времени для дальнейшей учебы и для творческого труда, для культурного отдыха. Чтобы могли изобретать, заниматься исследованиями, а не для того, чтобы, как ты думаешь, просто бездельничать. Прежде чем допустить к пульту управления, «нажимать кнопки», как ты выражаешься, от тебя потребуют, чтобы ты изучил весь процесс производства и не только теоретически, но и практически, начиняя с самых азов. В противном случае ты можешь оказаться в дурацком положении великана из сказки, который, вызвав изпод земли волшебные силы, был не в силах с ними справиться и погиб. А современные процессы производства очень сложны. Чтобы ими управлять, надо в совершенстве знать и физику, и химию, и тригонометрию, и кристаллографию и еще очень много других отраслей науки. А медицина? А педагогика… Живопись, музыка, литература? Может быть, ты думаешь, что наши художники создают свои картины нажатием кнопки. Или врач распознает и лечит болезнь автоматически? Или писатель пишет свои романы, находясь у пульта управления действиями своих героев?

— Когда конструировался ракетоплан, — вставила Галя, — папа день и ночь работал с чертежами и делал модели отдельных деталей. В то время все его комнаты были завалены инструментами. Он выпиливал, вытачивал, клеил, строгал, отливал… Переделывал каждую деталь десятки раз. Даже Шурик понимает, как надо много учиться, чтобы уметь сделать хоть интересную игрушку для себя. И он уже умеет прекрасно обращаться с разными инструментами.

— Да, — заключил Тулегенов, — обращаясь к сконфуженному Валерику, — коммунизм — это тебе не «рай для бездельников»!

СЕКРЕТ МЕДВЕДЯ

После долгой беседы с глазу на глаз с Медведем в его кабинете Тулегенов уехал. Проводив его до машины, Владимир Михайлович вернулся к детям. Он включил экран телевизора, подал Шурику шахматы и сам сел тут же, очевидно, желая провести этот вечер в кругу семьи.

Галя не опускала глаз с отца. Она ловила каждый его взгляд, как кошечка, терлась щекой о его подбородок. Владимир Михайлович принимал ее ласки, но видно было, что его мысли витают гдето далеко.

Наконец, девочка не выдержала. В ее глазах мелькнули слезы обиды. Она встала и несколько раз в волнении прошлась по комнате.

Стоял тихий вечер. Стеклянные двери балкона были настежь открыты, и легкое дуновение ветерка с гор колыхало легкую штору. Галя с минуту рассматривала крупные южные звезды, потом резко повернулась и подошла к отцу.

— Папа! Ты мне доверяешь или нет? — спросила она.

Владимир Михайлович внимательно посмотрел на дочь.

Она стояла перед ним, крепко прижав к груди маленькие ручки, и с нетерпением ждала ответа. Шурик, сражавшийся с Васей в шахматы, оторвался от доски и с любопытством посмотрел на сестру. Кюльжан и Валерик отвернулись от экрана телевизора.

— Ты мне доверяешь или нет? — повторила Галя тихо, но настойчиво.

— Галочка! В чем дело? — спросил Владимир Михайлович, пытаясь привлечь к себе дочь. Но на этот раз Галя сама уклонилась от его руки.

— Ты что? Думаешь, что я все еще маленькая? — спросила она с обидой. — Что со мной можно разговаривать только о пустяках? А когда дело касается твоей работы, твоей жизни, может быть…

Голос девочки прервался. Она поспешно отвернулась и вышла на балкон.

В комнате воцарилось молчание. Вид Владимира Михайловича выражал высокую степень растерянности. Шурик с грохотом отодвинул шахматную доску, и все фигуры покатились по паркетному полу.

Покачав головой, Медведь встал и вышел на балкон за дочерью. Обняв за плечи, он ввел Галю в комнату, внимательно всматриваясь в ее повзрослому строгие глаза.

— Уму непостижимо, как ты могла догадаться, — сказал он с оттенком изумления. — Может быть, ты подслушивала наш разговор с Тулегеновым?

Галя негодующе затрясла головой.

— Мне совершенно не нужно было слушать ваш разговор. Ты думаешь, что я не читаю газет, не слушаю радио? Я давно все знаю. Понимаешь, все. Еще с того времени, когда ты подал рапорт об этом. Я ждала, что ты сам окажешь, наконец, мне. Своей дочери. А ты… Ты говорил об этом со всеми, кроме меня. Как будто бы я для тебя ничего не значу! Ты, наверно, решил, как всегда, сказать мне, что улетаешь в длительную командировку лишь перед самым отлетом на ваш дурацкий Марс!

— На Марс?!

Вася подскочил и замер на месте. Он думал, что ослышался. Тогда, дорогой, в вертолете, он воспринял слова Медведя, как шутку, преувеличенное восхищение качеством его ракетоплана. Оказывается, это было сказано серьезно.

Кюльжан и Валерик пожирали Владимира Михайловича глазами так, как будто увидели его в первый раз. Шурик издал негодующий вопль.

— На Марс! И ты молчал, папа! — И деловито добавил:

— Хорошо, что Галя тебя вовремя разоблачила. Я еще успею собраться.

— Куда собраться? — в свою очередь удивилась Галя.

— Как куда? Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы папа улетел без меня! Папа! Когда отлетаем?

Галя всплеснула руками, не находя подходящих слов.

Владимир Михайлович в замешательстве тщетно искал в карманах портсигар, не видя, что он лежит перед ним на столе. Шурик услужливо подал отцу папиросу и лихо щелкнул электрозажигалкой. Медведь закурил, избегая смотреть на детей.

— Мама знает? — с тревогой спросила Галя.

Владимир Михайлович утвердительно кивнул головой. Докурив до конца папиросу, он аккуратно потушил ее в пепельнице и, взглянув на детей, смущенно улыбнулся.

— Ну, раз мой секрет раскрыт, ничего не поделаешь. Но обижаться вам на меня не за что. Ведь до сегодняшнего дня я сам не знал, разрешат мне этот перелет или нет. Правда, я, как и многие другие, подавал рапорт, в котором просил оказать мне честь — доверить организацию и проведение первого в истории человечества группового полета ракетопланов на Марс. Но соперников в этом у меня было немало. Я горд и счастлив тем, что решение этой задачи доверено именно мне. Вы что же? Не согласны с мнением Комитета межпланетных сообщений? У вас есть причины подозревать, что я с этим делом не справлюсь, что не оправдаю оказанного мне доверия?

— Факт, оправдаешь! — сказал басом Шурик, влюбленно глядя на отца.

— И ваша мама в этом уверена, — удовлетворенно сказал Медведь. — Ты, Шурик, значит, к ней присоединяешься. А Галю мы сейчас какнибудь сагитируем. Сядь ко мне поближе, дочка! Не хмурься, и будем разговаривать с тобой повзрослому, как ты сама этого требуешь. Вот так! Прежде всего: что ты знаешь о возможности существования жизни на ближайших планетах? Или, может быть, ты уверена в том, что только наша Земля имеет подходящие для этого условия? Для возникновения и развития жизни нужна ведь вода, определенное количество тепла и подходящая атмосфера. Так?

— Так, — пробормотала девочка, не поднимая глаз.

— Ну, как, потвоему, в этом отношении обстоит дело с Луной?

— Поверхность Луны такая же, как поверхность пустынных равнин на земле, — ответила Галя, наморщив лобик. — Есть горы, похожие на кратеры, но нет ни морей, ни рек. Воздуха на ней нет. День и ночь тянутся по две недели. За ночь температура падает до ста шестидесяти градусов ниже нуля, а днем доходит до ста двадцати градусов выше. Так что на Луне жизни быть не может.

— Молодец, — сказал Владимир Михайлович с некоторым удивлением. — Ты что же? Специально изучила Луну, что даже ее температуру запомнила?

— Приходится изучать, и не только Луну, — со вздохом призналась девочка. — Должна же я знать, в каких условиях ты можешь очутиться. Когда ты по просьбе эскимосов летал в Гренландию, перетаскивая туда гелиоустановки, я читала все, что могла достать о ее климате, почве и всем таком… И все мои труды пропали даром! Уже через год там все дочиста переменилось через эти гелиоустановки. Лед ты ими растопил, что ли?

— Ошибаешься, Галочка. Гелиоустановки мы использовали, наоборот, для того, чтобы еще больше наморозить там льда.

— Тогда я ничего не понимаю!

— А это очень просто, дочка. Холодное лето на дальнем севере объясняется, главным образом, таянием льда и снега. Ведь при этом теплота солнечных лучей, вместо того, чтобы идти на нагревание воздуха, земли и воды, затрачивается на таяние льда. Кроме этого, снег и лед способствуют охлаждению воздуха, отражая солнечные лучи. Поэтому мы решили обезвредить лед, защищать его от летнего протаивання и превратили его в сушу, — наморозили сверху слой льда, смешанного с илом. Льды оказались погребенными, а на их поверхности сперва образовалась обычная тундра, а потом уже все, что захотели вырастить люди. Поняла? А теперь выкладывай свои знания о Сатурне.

— На Сатурн я тебя ни за что не отпущу, — заявила Галя. — Вопервых, он совсем не похож на Землю. Он дальше от Солнца, чем Земля в десять с половиной раз. Значит, квадратный километр его поверхности получает тепла меньше чуть не в девяносто раз. Его год равен нашим почти тридцати годам. А самое страшное то, что в его атмосфере есть ядовитые газы — метан и аммиак, как и на Юпитере. Юпитер тоже не лучше. Его плотность в четыре раза меньше плотности Земли, а год в двенадцать раз больше земного. Холод там жуткий: от минус ста сорока до минус двести градусов, и никакой жизни там быть не может.

— Ну, тут вы, милая барышня, ошибаетесь, — услышал Вася знакомый голос и даже вздрогнул. Все с живостью обернулись к дверям.

— Гавриил Адрианович! — поспешно вставая, воскликнул Медведь.

— Именно, именно, Гавриил Адрианович, — недовольно ответил ученый. — Рад, от души рад, что вы хоть вспомнили, как меня зовут!

— Но, Гавриил Адрианович… — запротестовал Медведь.

— И не пытайтесь уверять меня в обратном, уважаемый. Забыли! Совсем забыли, что есть на свете такой астроботаник и астробиолог, который, можно сказать, всю свою жизнь занимался исследованием планеты Марс. А поскольку у вас оказалась такая короткая память, я отвечу вам тем же. Вы для меня сейчас просто не существуете! Дас! Я займусь лучше своими юными друзьями. Судя по тому, что я слышал, стоя в дверях вашей квартиры, пока вы удостоили меня заметить, молодежь считает, что на Юпитере и Сатурне никакой жизни быть не может. Так?

— Я думаю, что не может, — смущенно ответила Галя.

— Это величайшее заблуждение, моя дорогая, величайшее. Еще Митродор, последователь учения древних философов Демокрита и Эпикура, высказал гениальную догадку о том, что считать Землю единственным обитаемым миром такая же вопиющая нелепость, как утверждать, что на громадном засеянном поле может вырасти только один единственный пшеничный колос. Может быть, вы вопреки этому считаете, что наша Земля — планета исключительная? Вынужден вас разочаровать, мои дорогие. Наша планета ничем особенным не выделяется. Жизнь — это не исключительное, а массовое космическое явление. Причем, жизнь уничтожить труднее, чем ей зародиться.

Больше того! Она могучая космическая сила, которая преобразует лик нашей планеты.

— Но ведь на Юпитере и Сатурне совсем нет подходящих для жизни условий?

— Ну и что же! Высшие животные в атмосфере этих планет существовать не могут, но сказать, что там вообще не существует жизнь, нельзя.

— Но ведь в атмосфере этих планет ядовитые газы, — робко настаивала Галя.

— Милая моя! Споры и зерна, эти скрытые формы жизни, могут находиться без всякого для себя вреда в среде, абсолютно лишенной газов и влаги и притом неопределенное время. Есть грибки, которые живут в насыщенных растворах купороса и даже в серной кислоте. Личинки некоторых мух выживают в десятипроцентном растворе формалина… Есть бактерии, которые живут даже в концентрированном растворе сулемы! Поэтому нет ничего удивительного в том, что существуют и такие бактерии, которые приспособились к метану и аммиаку атмосфер Юпитера и Сатурна.

— Что это за метан? — заинтересовался Шурик.

— Если тебе случалось лазать по болоту, ты его наблюдал. Камыши выдергивал?

— Выдергивал.

— Вонючие пузырьки при этом выскакивали?

— Конечно.

— Ну, вот, это и есть выделение метана. Этот газ — продукт гниения растительных остатков, а аммиак получается от гниения остатков животных. Возможно, что эти газы образуются в атмосферных глубинах Юпитера и Сатурна именно в результате разложения отживших организмов. Я вам скажу больше! Както я сравнивал спектр метана из светильного газа, который имеет органическое происхождение, со спектрами Юпитера и Сатурна. И. представьте! Получил полное сходство! Так что есть основание предположить, что микроорганизмы существуют и на планетахгигантах. И категорически заявлять, что на этих планетах не может быть жизни, я вам, моя дорогая, не рекомендую. Кстати, разрешите поинтересоваться вашим мнением насчет Меркурия.

— Меркурий, правда, ближе к Солнцу, чем Земля, в два с половиной раза, — ответила Галя. — Но он делает оборот вокруг своей оси как раз за то же время, какое сам обходит вокруг Солнца — в восемьдесят восемь дней. Значит, на одном полушарии у него вечный день и страшная жара до трехсот сорока градусов, а на другом — вечная ночь и жуткий холод. Вода, если есть, то в виде пара на одной стороне и в виде льда — на другой. Помоему, для жизни планета не приспособлена[14].

— И опятьтаки не исключена возможность, что гдето в зоне между этими двумя полушариями Меркурия есть области, где холодный климат одной половины уравновешивается жаром другой. Так что окончательных выводов о невозможности жизни и на этой планете делать нельзя. А что вы думаете о Венере, мой юный астроном?

— Я знаю, что рано или поздно мой папа полетит и на Венеру, — грустно ответила девочка. — Эта планета получает тепла и света в два раза больше, чем Земля. Температура па ней доходит до плюс восьмидесяти градусов. Атмосфера у нее густая, в ней обнаружено много углекислого газа, но свободного кислорода нет. Воды тоже не обнаружено…

— Вот тут вы допускаете грубую ошибку, дорогая, Пока наблюдения над этой планетой проводились через земную атмосферу, действительно темные линии кислорода в спектре Венеры тонули в линиях кислорода в спектре Земли. Поэтому их нельзя было различить. То же самое и при определении наличия воды на планетах. Что вода есть на Марсе, это не подлежит сомнению, а между тем, водяных паров в атмосфере Марса спектральный анализ раннего времени не обнаруживал. Спектральные линии паров воды тонули в таких же линиях земной атмосферы. Представьте себе, что я изображу земную линию кислорода толщиной в палец, тогда марсианская линия представится тонкой ниточкой. Только с того времени, когда мы стали пользоваться астрономической обсерваторией, построенной за пределами атмосферы Земли, мы получили совершенно иные результаты. Кроме этого, учтите следующее: в атмосфере Земли на уровне океана содержится одна целая и две десятых процента паров воды, а на высоте одиннадцати километров всего только одна сотая процента. Таким образом, если допустить, что высота облаков над поверхностью Венеры равна хотя бы одиннадцати километрам, то содержание паров воды над ними, должно быть, слишком ничтожно, чтобы обнаружить их при помощи спектрального анализа.

Насчет же углекислого газа вы правы. В атмосфере Венеры его в пятьсот раз больше, чем в атмосфере Земли. А ведь углекислота является источником углерода для растений и всей живой природы, вопервых, и свободного кислорода для дыхания, вовторых. Так что материала для развития жизни на Венере более чем достаточно.

— Нет, вы наверно, сговорились с папой своими вопросами отвлечь меня от главного, от путешествия, которое ему предстоит, — нахмурилась Галя.

— Нет, моя дорогая, я с вашим папой ни о чем не договаривался. Более того! Ваш папа, видимо, решил держать и от меня в секрете свой предполагаемый полет на Марс. Хотя кто, как не я, первым подал ему мысль? Мало того! Вместе с моими учениками провел всю предварительную разведку климатических, растительных и прочих условий этой планеты. Ваш папа, видимо, считает, что мои труды для него являются лишними.

— Но, Гавриил Адрианович, — воскликнул Медведь. — Мог ли я думать, смел ли мечтать, чтобы вы, в вашем возрасте…

Гавриил Адрианович положительно вскипел.

— Вы сами, наверно, стареете, уважаемый, если можете хоть предположить, что я упущу возможность воочию убедиться в справедливости своих гипотез о Марсе! Я, наоборот, молодею при одной мысли об участии в этой экспедиции. К вашему сведению, я в свое время лазил на Монблан и поднимался на воздушном шаре, когда этого требовали астрономические наблюдения! Так что убедительно прошу на этот счет не беспокоиться и осчастливить меня приглашением, которого я тщетно от вас добиваюсь.

— Гавриил Адрианович! Я был бы счастлив работать с вами в экспедиции, но ведь вопрос о ее составе решаю не я.

— Вы лично согласны?

Медведь только развел руками.

— Ну, а остальное — мое дело. Будьте здоровы!

И ученый исчез из комнаты так же неожиданно, как появился.

Медведь погрузился в глубокое раздумье, из которого его вывела Галя.

— Всетаки, папа, ты мне должен сказать, с какой целью тебя туда посылают, — настойчиво сказала девочка.

— Не посылают, а разрешают лететь, — поправил ее Медведь. — Ну, добре! Слушай.

Владимир Михайлович закурил папиросу и, слегка прищурив свои голубые глаза, как будто всматриваясь во чтото, видное ему одному, начал:

— Я не сомневаюсь, что если в связи с предполагаемым полетом ты интересовалась всеми планетами подряд, то уж Марсом занималась в особенности. Поэтому я начну прямо с цели нашего группового полета, вернее, экспедиции. Дело в том, что на самом Марсе наши ракетопланы еще не были по той причине, что такого задания не получали, но вокруг Марса облетели в непосредственной к нему близости. Сперва, конечно, был послан в «пробный» рейс ракетоплан, управляемый автопилотом по радиотелевизору. Настоящий, живой пилот в это время помещался на нашем искусственном спутнике земли, «Второй Луне», или, попросту, Космической станции. Помните? Ее строительство было закончено несколько лет тому назад. На ней помещается обсерватория, телевизионная и радиостанция. Но главное ее назначение — осуществление мечты Циолковского — быть промежуточной станцией для межпланетных сообщений. Так вот. После благополучного возвращения ракетоплана из пробного рейса в район Марса был выслан космический корабль с группой ученых. Они несколько раз облетели вокруг этой планеты, уточнили имевшиеся у нас по предварительным астрономическим данным сведения о температуре, климате и влаге в разных пунктах планеты и засняли на кинопленку пейзаж с марсианской растительностью.

— Но почему же эти ученые не высадились на Марсе?

— Их целью была только предварительная разведка. Она обнаружила, что пять восьмых поверхности этой планеты представляют из себя сухие песчаные или каменистые области, подобные нашим бывшим пустыням КызылКум. Условия жизни там должны быть очень суровы, особенно если принять во внимание, что на Марсе гораздо холоднее, чем на Земле. Ведь он находится в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля, и, следовательно, получает тепла в два с половиной раза меньше. Когда результаты разведки были обсуждены в ученых кругах, а затем доведены до сведения всего нашего населения, поступил ряд предложений, чтобы следующий рейс на Марс был использован уже не только для чисто научных целей. Если на этой планете будут обнаружены разумно мыслящие существа, помочь им в преобразовании природных условий их планеты, используя наш собственный богатый опыт, опыт жителей Земли.

— Но как вы сможете помочь марсианам? — воскликнула Галя.

— Очень многим. Коллектив людей, сплоченный благородной идеей и имеющий под руками все необходимое для осуществления этой идеи, может сделать чудеса.

— Папа, ты конкретнее, — нетерпеливо сказал Шурик.

— Есть конкретнее, — шутливо козырнул Медведь. — Наша экспедиция отправится на Марс, имея всю необходимую техническую базу для развертывания работ по орошению и озеленению планеты. Мы возьмем с собой запас аккумуляторов атомной энергии, гелиоустановки, конечно, в разобранном виде, аппараты для облучения растений ультразвуком. Ведь под действием ультразвуковых волн растения развиваются в дватри раза быстрее. Возьмем также эфир и синильную кислоту.

— А это зачем?

— Пары эфира и синильной кислоты тоже побуждают растения к быстрому росту. Если там будут обнаружены марсиане, мы начнем с земляных работ по подготовке оросительной системы Марса. Извлечем воду, просочившуюся сквозь его почву, и направим ее по сети каналов. Потом будем проводить озеленение, посадку лесозащитных полос вдоль каналов. Чтобы посадки лучше принялись, устроим искусственное дождевание. Подкрепим их ультразвуком и химическими удобрениями. От разложения углекислоты растениями в атмосфере Марса прибавится кислород, которого в настоящее время там маловато.

— А как же вы там будете дышать?

— Пока будем пользоваться кислородными масками, а потом, может быть, и привыкнем, — пошутил Медведь. — Что касается резких температурных колебаний на Марсе, то это тоже дело поправимое, хоть и длительное. Сегодня Тулегенов, который тоже является участником экспедиции, мне рассказывал о своих наблюдениях за климатом бывших Каракумов. До озеленения в этой пустыне тоже был резко континентальный климат. Днем пески раскалялись до того, что в них можно было испечь вкрутую яйцо. Зато ночью без теплой верхней одежды спать было невозможно. После того, как все огромное пространство от Арала до Каспия покрылось тенистыми садами, хлопковыми плантациями и люцерновыми пастбищами, разница между дневной и ночной температурой резко упала. Это и понятно. Для нагревания голой и сухой почвы требуется гораздо меньше солнечного тепла, чем для нагревания влажной и покрытой растительностью. А охлаждается такая почва гораздо быстрее. Я не сомневаюсь, что после озеленения Марса с его климатом произойдет то же, что Тулегенов наблюдал в Каракумах. Как видите, человек Земли имеет возможность помочь марсианам в улучшении условий их существования. Если, конечно, они там существуют.

— А если нет?

— Тогда мы будем проводить такие работы в небольшом масштабе, в порядке научного опыта, и результаты соответственно будут гораздо менее эффективны. Ну, так как же, Галя?

— Не думай, что я собираюсь тебя отговаривать, — тихо ответила девочка, — вопервых, потому что знаю — это совершенно бесполезно. Раз ты чтонибудь решил, то обязательно выполнишь. Я только хочу знать, когда нам ждать тебя обратно?

— Вот это другой разговор! — весело воскликнул Медведь. — Как будем считать время? По марсианскому счету или по земному?

— А разве есть разница? — спросил Шурик.

— Есть. Один марсианский год равняется, примерно, двум земным. Значит, по марсианскому счету, ждите нас, примерно, через год.

— Но для нас это будет целых два года, — вздохнула Галя.

— Раньше мы не управимся, — возразил Владимир Михайлович. — Да и окажемся мы с вами вновь по одну сторону Солнца через этот промежуток времени.

— А… Когда отправляетесь?

— Через три дня. Мы должны вылететь с таким расчетом, чтобы встретиться с Марсом именно в день великого противостояния, когда между ним и Землей будет наименьшее расстояние.

— А ты не растеряешь по дороге все остальные ракетопланы?

— Здравствуйте! На Земле водил пятитысячные тяжеловесные поезда — ни разу ни одного вагона не потерял. На севере, в бассейне реки Студеной, водил воздушные поезда планеролетов, соединенные между собой обыкновенным капроновым канатом, — тоже все было благополучно… А в межпланетном пространстве, где все тела теряют вес, и не только снежных бурь, но даже и ветра нет, вдруг оплошаю! Ну, кажется, я ответил на все вопросы.

— На все Галины вопросы, — обиженно сказал Шурик.

— А у тебя разве есть ко мне особый вопрос?

— Конечно.

— Ну, давай! Слушаю.

— Что мне брать с собой на Марс?

Рука Владимира Михайловича, потянувшаяся было за папиросой, повисла в воздухе.

— То есть… Ты собираешься лететь со мной?

— Разумеется. Когда я просил тебя взять меня с собой на Север, ты отказал, но обещал, что в следующее путешествие уж возьмешь обязательно. Я тебе поверил. Ведь ты меня никогда не обманывал!

Глаза Шурика, устремленные на отца, были так чисты и доверчивы, что Медведь отвел свой взгляд в сторону и заерзал на кресле. Это было новое, непредвиденное осложнение.

— Видишь ли, — оказал он сыну после значительной паузы. — Я не думал, что мне придется лететь именно на Марс, да еще прежде, чем ты кончишь десятилетку и институт. Срывать учебу на целых два года нельзя, голубчик мой. Как ты сам думаешь? Ведь нельзя?

Шурик молчал. Его глаза заморгали часточасто. Рот начал кривиться на сторону. Галя с упреком взглянула на отца.

Медведь решительно встал и положил на плечи Шурика свои большие, сильные руки.

— Мы с тобой решим вопрос правильно, как мужчина с мужчиной, — сказал он. — Взять тебя с собой на Марс я не могу, но и быть обманщиком в твоих глазах тоже не хочу. Сделаем так. Ты проводишь меня в ракетоплане на нашу Космическую станцию. Это займет немного времени. Там мы с тобой простимся, и ты вернешься обратным рейсом на землю. Конечно, я понимаю, что это для тебя не так интересно, как путешествие на Марс. Ты уже был раз со мной на этой станции, но иначе я поступить не могу. Зато обещаю тебе, что когда дело дойдет до Венеры, и ты уже закончишь и десятилетку и институт, то полетишь со мной не просто, как дополнительный груз, а как мой нужнейший помощник. Устраивает тебя это?

— Устраивает, — прошептал Шурик, прижавшись лицом к руке отца.

— Какой счастливый этот Шурик, — подумал Вася с отчаянной завистью. — Нет! Будь, что будет, а я от него не отстану ни на шаг. Если Владимир Михайлович откажется взять меня хоть на эту Космическую станцию, — полечу «зайцем».

В МИРЕ, ГДЕ НЕТ ТЯЖЕСТИ

Последние приготовления к полету были закончены. Наступили минуты прощания. Кюльжан не отрывала глаз от Васи. Галя в десятый раз тщетно пыталась пригладить светлый хохолок волос Шурика, но он упорно отклонял заботы сестры, считая, что она унижает его мужское достоинство.

Валерик чувствовал себя несколько неловко. Он и завидовал Васе, который добился разрешения Владимира Михайловича «составить компанию Шурику» и в то же время побаивался. Вдруг в последний момент предложат и ему принять участие в этом небольшом путешествии? Что ни говори, а оторваться от Земли — вещь рискованная. Одно дело — вертолет, который летит не так высоко и сравнительно не быстро. Совсем другое дело ракетоплан. От одного рева двигателя можно оглохнуть.

Огромная площадь космодрома была заполнена провожающими и просто любопытными. Сверкающее белизной здание аэропорта с противоположного конца космодрома казалось игрушечным замком. Космодром пересекали стальные фермы эстакады, с которой должен был уйти в безвоздушное пространство ракетоплан.

Предназначенные для полета на Марс космические корабли, грузы, необходимые для осуществления планов экспедиции, уже были отправлены на космическую станцию. Ракетоплан Медведя, кемто в шутку названный «флагманским», должен был покинуть Землю последним.

Трое суток Владимир Михайлович почти не спал. Он не покидал космодрома, организовывая отлет кораблей и отправку грузов, но, несмотря на это, он выглядел бодро. Убедившись в последний раз, что все готово к отправлению, он подошел к детям.

— Ну, если не раздумали лететь, давайте! — отрывисто сказал он Шурику и Васе. — Только, чур, в пути не дурачиться! Выполнять все мои указания, если хотите благополучно вернуться на Землю. Галочка! Будь умницей. Береги маму. Смотри, чтоб она не волновалась.

— Все равно она будет волноваться, — упрямо ответила Галя. — И напрасно ты просил не провожать тебя сюда. Это ее только обидело, а не успокоило.

— Нет, нет. Так лучше, — торопливо сказал Медведь — Еще раз говорю, за меня не беспокойтесь. Все будет в порядке. Вася и Шурик завтра вернутся и расскажут вам все подробности нашего отправления с Космической станции. До свиданья, моя хорошая.

Владимир Михайлович еще раз крепко обнял дочь, которая изо всех сил старалась при нем не расплакаться, и повернулся к мальчикам.

— Пошли в машину.

Они направились к сверкающему снаряду, формой похожему на толстую иглу. По ажурной лесенке поднялись наверх к дверце люка и спустились вниз, в ярко освещенную кабину ракетоплана. Вася осмотрелся.

В кабине находились странные кресла, в спинках которых были вытеснены углубления различной формы. Остальное пространство кабины было заполнено приборами и аппаратурой неизвестного для Васи назначения.

— Ни стала, ни шкафа, как в трамвае, — подумал мальчик. Неужели же и на Марс полетят они в таких неуютных машинах? Наверное, нет. Ведь перелет на Марс займет порядочное время.

— Успеете еще налюбоваться, — сказал Владимир Михайлович, заметив движение Шурика к приборам. — Будем готовиться к отлету. Сенкебай! «Запакуйте» хорошенько этого молодого человека, а я займусь Шуриком.

— Как это «запакуйте»! Зачем? — встревожился Вася. Но Тулегенов уже опрокинул его в одно из кресел, принявшее вид постели, и бесцеремонно уложил вниз лицом в углубление подушки.

— Я задохнусь так, — протестовал Вася.

— Успокойся, не задохнешься, — засмеялся Тулегенов. В эту подушку вмонтирована кислородная маска. Ложа вниз лицом, ты легче перенесешь ускорение полета. Сейчас я тебя еще накрою крышкой, и ты будешь, как кукла в футляре. Через дветри минуты я тебя освобожу. Ну! Не боишься?

— Нет, — ответил Вася уже спокойно. — Дветри минуты я уж какнибудь переживу.

— Футлярто для тебя слишком просторен, не рассчитан на твой рост, — ворчал Тулегенов. — Придется подкачать воздуха в подушки, а то ты будешь болтаться, как горошина в стручке.

Это было последнее, что слышал мальчик. Он очутился в полной тишине и темноте. Затем он почувствовал, что футляр охватывает его тело все плотнее и плотнее. Стало чуточку страшно, хотя никакой неловкости Вася не ощущал.

Прошло несколько мгновений, и вдруг в тишину ворвался страшный грохот. Казалось, что над самым ухом стреляют сразу из нескольких пушек. Затем мальчик почувствовал тяжесть, как будто ему на спину взвалили тяжелый груз. Наконец, он ощутил ряд резких толчков, смягченных подушками футляра. К горлу подступила тошнота.

— Противный Шурка! Не предупредил, что будет так трудно отрываться от Земли, — подумал Вася. — Впрочем, я ведь все равно бы полетел.

Постепенно чувство тяжести, а вместе с ним и дурноты, начало проходить, но голова все еще неприятно кружилась. Поэтому, когда крышка футляра, в котором он был заключен, открылась, Вася медлил подниматься.

— Ты что? Плохо себя чувствуешь? — встревожился Тулегенов. Мальчик приподнял голову. Около него стояли и Шурик и Владимир Михайлович. Васе стало неловко при мысли, что Шурик оказался выносливее, и поэтому он поспешил ответить, что чувствует себя совсем хорошо. В доказательство он сделал резкое движение, чтобы подняться с кресла и неожиданно взлетел под самый потолок кабины.

Медведь и Тулегенов рассмеялись.

— Мы не успели предупредить тебя, Вася, что наш ракетоплан уже вышел из сферы земного притяжения. Теперь двигатель выключен, мы летим по инерции, и поэтому наши тела невесомы. Сейчас мы поможем тебе спуститься.

Владимир Михайлович взял Шурика и без малейшего усилия поднял его высоко над головой. Шурик протянул к Васе руки.

— Держись за меня и спускайся вниз, — предложил он деловито. — Да смотри, не дергай, а то я и папа тоже окажемся под потолком. Я уже летал с ним, знаю.

Цепляясь за руки, а потом и за ноги Шурика, Вася вниз головой опустился к своему креслу.

— Пристегни себя ремнями на всякий случай, — посоветовал Тулегенов, — а то забудешься и опять улетишь.

— Давай сядем в одно кресло, — предложил Шурик, — мы будем тихонько разговаривать вдвоем. А то я знаю, они с папой сейчас будут чтонибудь записывать и высчитывать и скажут нам, чтобы мы не мешали.

Владимир Михайлович рассмеялся и, кивнув головой детям, достал свою записную книжку. Шурик, примостившись в широком кресле рядом с Васей, аккуратно застегнул мягкий ремень, препятствовавший вылету седока, и таинственно зашептал:

— Ты очень испугался, когда тебя придавило? Я, брат, в первый раз тоже испугался. Главное, было непонятно, почему тяжело. А это потому, что ракетоплан сперва вылетает с небольшой скоростью, а потом она все увеличивается, пока не дойдет до девяти с половиной километров в секунду. Когда летишь с такой скоростью, то через тричетыре минуты притяжение Земли уже не действует, а это самое главное — поскорее от него избавиться. Можно выключить двигатель и лететь по инерции. Правда, жутко, когда двигатель так ревет? Я в первый раз даже испугался, что оглохну. Ну, теперь все в порядке. Мы уже дошли до той высоты, на которой двигается вокруг Земли Космическая станция. Она даже не двигается, а прямотаки носится со скоростью семи тысяч семисот пятидесяти двух метров в секунду. Сейчас папа определяет, где она находится, а потом мы будем се догонять.

— — Зачем же она так быстро двигается? — опросил Вася, невольно признавая превосходство Шурика в этих новых для него вопросах.

— Иначе нельзя. Если станция будет лететь медленнее хоть на пятьдесят метров в секунду, она может свалиться на Землю. Вы по физике проходили центробежную силу?

— Это про то, почему вода из ведра не выливается, если его быстро вращать вокруг себя на веревке? Разумеется, проходили.

— Ну вот, здесь то же самое получается. Ты — это Земля, веревка, на которую ты привязываешь ведро, — это притяжение Земли. При скорости, с которой движется Космическая станция, ее центробежная сила равна силе притяжения Земли. Понимаешь? Равна. Поэтому она не может ни упасть на Землю, ни улететь в пространство. Так и крутится вокруг Земли, как ведро с водой на веревке вокруг тебя.

— А всетаки неприятно, когда ракетоплан прибавляет скорость, — сказал Вася. — Я думал, что меня совсем сплющит.

— Ты скажи спасибо, что папа сконструировал ступенчатую ракету, — обиженно ответил Шурик. — В прежних ракетах на тебя навалилась бы тяжесть и десять раз больше. Ни один человек этого не мог бы выдержать.

— Что это за ступенчатая ракета?

— Она состоит не из одной, а из многих частей — ступеней. Каждая ступень имеет свой двигатель, все менее и менее мощный. Каждая ступень, как только израсходует свое топливо, автоматически отваливается от ракетоплана, и включается другая. От этого сила инерции возрастает не так быстро, потому что ведь следующий двигатель слабее! А главное, наш ракетоплан работает на ядерном топливе.

— Ну и что же?

— Так у ядерного горючего очень большая скорость истечения газов!

— Ну и…

— Ракета ведь отчего летит? Оттого, что у нее из сопла истекают газы. А чем быстрее они истекают, и, значит, быстрей летит ракета, тем меньше понадобится брать топлива в полет. Тут интересно что? Если ракета меньше загружена топливом, будет меньше разница в весе между тем, сколько она весила в начале полета и сколько будет весить в конце. Это значит, что разница в весе всех, кто находится в ракетоплане, будет гораздо меньше чувствоваться. То есть, меньшая тяжесть на тебя «навалится» при ускорении.

— Значит, это я сам потяжелел, а не ктонибудь на меня навалился, когда я лежал в футляре, — догадался Вася.

— А ты что? Разве думал, что тебя ктонибудь придушить хотел?

— Да я вообще ничего не мог понять. А что? В вашем классе все так хорошо знают физику, как ты?

— С удовольствием бы тебе соврал, да папа говорит, что это «дешевка». Многие знают физику лучше, чем я, но про ракетопланы я знаю больше, чем другие ребята, потому что когда папа чертит или делает модели ракетопланов, я всегда у него спрашиваю, что к чему. Коечто я не понимаю, но папа так хорошо объясняет, что всетаки чтонибудь в голове останется. А физика у нас у всех самый любимый предмет. Иногда даже не поймешь: учимся мы, работаем или играем.

— Как это так?

— Да ведь мы по ней занимаемся практически. Двигатели внутреннего сгорания, например, изучаем на детской железной дороге. И так все. У нас есть детские электростанции, гелиостанции, радиостанции, заводыавтоматы. На них мы работаем под руководством учителейинструкторов после того, как изучим теорию. А кто плохо ее усвоит, того к игре, то есть к работе на этих станциях, не допускают. Это для нас самая большая неприятность. А когда на этих станциях поработаешь, тогда все законы физики на всю жизнь запомнишь. Ну, мы с тобой говорим, говорим, а скоро уже и конец пути. Хочешь посмотреть на Землю?

— Конечно, хочу.

— Тогда пойдем к иллюминатору. Только надо идти осторожно. Держись за поручни у стены, а то опять на потолке очутишься.

— Куда? — окликнул их Владимир Михайлович. — Ложитесь быстрее в кресла. Сейчас мы опять включим двигатель и прибавим скорость, чтоб догнать Космическую станцию.

Вася и Шурик послушно расположились в креслах. На этот раз их не заключили в футляр, а только предложили надеть наушники. Все же Вася пожалел, что и на этот раз не лег в футляр, когда раздался рев двигателей. Опять он испытал противное чувство тяжести, когда казалось, что все тело налито свинцом. На этот раз оно, правда, было гораздо меньше, чем при отлете с Земли.

— Догнали! Вот она, голубушка, — торжествующе сказал Тулегенов, не отрывавший глаз от экрана на пульте управления.

— Сейчас папа сбавит скорость, и опять будет легко, — ободряюще оказал Шурик. — Держись! Мы уже причаливаем к станции…

Космическая станция состояла из ракет, скрепленных автосцепками. Ракеты сообщались между собой через соединяющие их воздухонепроницаемые тамбуры. Солнце освещало кабины через большие иллюминаторы из особого стекла, не пропускающего ультрафиолетовых лучей. Впрочем, к услугам жителей станции всегда был свет люминесцентных ламп, ничем не отличавшийся от естественного солнечного освещения.

Каждая кабина имела свое назначение. Были кабиныспальни, кабинастоловая, рабочий кабинет, кухня, кабиналаборатория, кабина кинооператора, где он проявлял сделанные им снимки, и ряд других, необходимых для научной работы сотрудников станции.

Ракеты, из которых состояла станция, были оборудованы на Земле и переброшены в пространство одна за другой по траекториям, кривизна которых соответствовала кривизне земной поверхности. Пролетев со средней скоростью девять тысяч восемьсот пять километров в час в течение ста девяносто трех секунд, ракета уже не падала на Землю, а превращалась в искусственного спутника Земли. Водители ракет, сблизившись, шли на равной скорости и соединяли ракеты друг с другом автосцепкой прямо на лету. Так образовалась Космическая станция. Теперь она курсировала вокруг Земли на высоте двухсот двадцати четырех километров по орбите диаметром в тринадцать миллионов двести восемьдесят восемь километров. Двигатели ракет были выключены, но находились под контролем автопилота. Когда движение по инерции чутьчуть замедлялось, автопилот включал двигатель и выравнивал скорость.

Работники Космической станции сменялись каждые два месяца. Это был установленный срок вахты. Отбыв ее, они шесть месяцев отдыхали на Земле.

Искусно причалив к ангару станции, Медведь передал радиосигнал о прибытии и, получив ответ, нажал кнопку на щитке. Герметически закрытая дверца люка ракетоплана автоматически вывинтилась и отошла в сторону. Шурик подскочил и без помощи лесенки оказался в отверстии люка. Дежурный станции подал ему руку, и мальчик исчез в приемной кабине. Вася оглянулся на Владимира Михайловича, и тот поощрительно кивнул, предлагая ему последовать примеру Шурика.

— Ну, ребята, — оказал Медведь, проходя с ними в уютно обставленную кабину. — Оглядитесь, отдохните. Часика через два я вас отправлю обратно на Землю. Ты, Вася, держись Шурика. Он здесь не первый раз. Может рассказать обо всем, что тебя заинтересует. А на меня не обижайтесь. Сидеть с вами мне сейчас никак невозможно. Такой момент.

— Чело там, — снисходительно сказал Шурик. — Что мы, маленькие. Не понимаем твоего положения? А когда ты нам покажешь космический корабль, на котором вы полетите дальше?

— Попозже. Ждите меня здесь.

Медведь торопливо вышел из кабины, а Шурик, проводив его любовным взглядом, обратился к Васе.

— Посмотрим отсюда Землю, пока еще день, а то здесь сутки короткие — всего полтора часа. Это потому, что станция вокруг Земли за двадцать четыре часа обегает шестнадцать раз. Собственно, здесь не ночь, а просто солнечное затмение. Земля заслоняет от нас Солнце. Правда, странно?

Держась за спинки кресел, Вася подошел, вернее, подплыл к иллюминатору и ахнул.

— Ты говорил, что станция быстро движется? Совсем она не движется!

— Обман зрения, — снисходительно пояснил Шурик. — Это тебе так кажется, как во время езды в электромобиле. Будто машина стоит на месте, а дома и сады бегут мимо. А здесь ведь даже облаков нет. Нечему нестись. Ты на Землю смотри!

Окутанная прозрачной голубоватой дымкой атмосферы, огромная, по сравнению с Солнцем, в черноте безвоздушного пространства плыла красавицапланета.

В рамку иллюминатора, у которого стояли Вася и Шурик, было вставлено не простое стекло, а набор мощных линз, и он, по существу, являлся сильной зрительной трубой. Через это «увеличительное окно» были ясно видны контуры морей и очертания материков.

Вот проплыли лазурные воды огромного Индийского океана, усеянные, как бусинками, зелеными архипелагами островов. Острым клином врезался в океанские воды материк Индии. Величаво проплыла цепь гор Афганистана, а за ней показалась уже изумрудная зелень Таджикской и Узбекской республик. И, наконец, родной Казахстан. Куда девались желтые пески его пустынь? Он теперь ничем не отличался от своих прекрасных сестер. Та же зелень садов, голубые ленты рек и каналов, сверкающие чаши озер. Только по белоснежным вершинам Алатау можно было определить, где начинался этот преображенный гением человека край.

Крепко сжав руку Шурика, Вася с жадностью всматривался в чудесную панораму, но уже стремительно наступала ночь. На Землю как будто упало густое черное покрывало. Изза края Земли возник рой звезд. Плавно, как в медленном вальсе, они плыли по небосклону к Земле и исчезали за ней, как будто играя в прятки. А на смену им уже выплывали другие, и Васе казалось, будто он сам кружится с ними в сверкающем хороводе.

Десять, а может быть, и все пятнадцать минут длилась эта необычайная ночь. Но уже вдали просветлел небосвод, и сквозь голубую вуаль земной атмосферы опять выплыло солнце. Облака низко клубились над Землей, и сквозь просветы в них виднелись уже зеленоватые просторы Ледовитого океана, а дальше — сплошные массивы льда.

Забыв обо всем на свете, мальчик созерцал необычайное зрелище, но для Шурика оно не представляло новизны. Он нетерпеливо вздыхал, тихонько дергал Васю за рукав и, наконец, воскликнул:

— Ну что ты так долго смотришь? Землю не видал, что ли? Пойдем лучше к другому окну, я покажу тебе здешнюю обсерваторию.

Вася согласился, и они перешли на противоположную сторону кабины. Прямо против окнаиллюминатора свободно висела в пространстве космическая обсерватория. На гигантской оси были укреплены три рычага, расходящиеся в разные стороны. Концы рычагов по форме напоминали ухваты. Между рожек одного, самого большого «ухвата», был укреплен рефлектор в пятнадцать — двадцать метров диаметром. Зеркало рефлектора было не сплошным, а состояло из сваренных между собою шестигранных «стаканов» и напоминало по виду пчелиные соты. Сама обсерватория помещалась в фокусе телескопа. На втором рычаге был укреплен прозрачный шар. В нем находилась лаборатория для исследования спектров далеких звезд. В «пасти» третьего рычага была зажата зеркалоантенна радиотелескопа.

Только здесь, в этом мире без тяжести, можно было осуществить установку и нормальную работу этих исполинских приборов. Это была идеальная обсерватория, так как работе астрономов не мешала ни атмосфера воздуха, ни земная пыль, ни дым, ни копоть. Но это чудо техники коммунизма привлекло только беглый взгляд мальчиков, потому что их внимание сразу захватило зрелище подготовки экспедиции к межпланетному путешествию.

К станции, на которой они находились, капроновыми канатами было прибуксировано три ракетоплана, словно корабли к обыкновенной пристани. Между «пристанью» и кораблями сновали люди, очень похожие на водолазов в своих скафандрах. Из тамбура станции они смело прыгали в черную бездну космического пространства и, придерживаясь одной рукой за буксирный канат, перетаскивали большие тюки и ящики на космические корабли. Из их открытых люков навстречу грузчикам протягивались чьито руки, и багаж исчезал внутри корабля.

— Аврал, — сказал Шурик, с видом знатока созерцая эту картину. — Если бы все это грузили на Земле, без кранов не обошлось бы. Эти ящики очень тяжелые. А тут, смотрика! Зацепил одной рукой и тянет без всякого труда. Знаешь что? Я позвоню сейчас папе по радиотелефону. Может быть, он разрешит и нам принять участие в, погрузке.

— Вряд ли, — ответил Вася. — Да и где мы возьмем костюмы?

— Ах, скафандры! Да, без них не обойдешься. Там, в пространстве, дышать нечем, да и холодно. А в скафандрах есть кислородные приборы, и они изнутри обогреваются электричеством. Но я всетаки позвоню, а то, может быть, он про нас и забыл.

Шурик скрылся в соседней кабине, и Вася остался один.

Короткий день кончился, и опять наступила ночь.

— Вот тебе раз, — подумал мальчик. — Как же они будут в темноте грузить?

Как бы в ответ на этот вопрос откудато изнутри станции возникли лучи двух мощных прожекторов. Они осветили место работы настолько ярко, что воздушные грузчики отворачивали в сторону свои лица от слепящих лучей. Погрузка продолжалась в том же темпе. Васю от его наблюдений оторвал Шурик. Он радостно подпрыгивал.

— Разрешил, разрешил, — распевал он на все лады. — Не грузить, правда, а только посетить его на корабле. И папа уже передал дежурному, чтоб нас одели в скафандры и проводили. Сам он никак не может оторваться от своих дел. Пойдем скорее одеваться.

Вася не двигался.

— Ты что же, — удивился Шурик. — Ты разве не хочешь осмотреть корабль? Или, может быть, ты боишься? — добавил он сочувственно.

Конечно, Вася боялся. Но разве мог он признаться в этом своему товарищу, да еще моложе его возрастом! Вася молча встал и с чувством, которое испытывает больной, идущий на пугающую его, но неизбежную операцию, двинулся за Шуриком.

Уже одетые в самые маленькие, какие только нашлись на станции, скафандры, мальчики вышли в тамбур, который сейчас же за ними был герметически закрыт. Здесь воздух был ценностью, и нельзя было зря выпускать его. Люк открылся, но даже Шурик в нерешительности остановился. Заметив его колебание, дежурный прыгнул первым и, свободно вися в пространстве, повернул к ним улыбающееся лицо. Шурик немедленно последовал его примеру. Вслед за ним Вася, зажмурившись, шагнул в черную пропасть и… застрял в люке. Тут надо было именно прыгать, а не шагать. Дежурный подплыл к люку, дернул Васю за ноги и, освободив его, подвел к буксирному канату. Вася судорожно вцепился в канат обеими руками.

Шурик быстро освоился в этой обстановке и уже рыбкой крутился вокруг, всячески подбодряя Васю.

Под колпаками скафандров чтото щелкнуло.

— Это еще что за глупости, — услышали мальчики в наушниках рассерженный голос Владимира Михайловича. — Заблудиться хотите? Здесь легкого толчка достаточно, чтобы вы унеслись в пространство на несколько километров. Ищи вас тогда. Немедленно взяться за канат и ко мне!

Мальчики сразу присмирели, послушно положили руки на канат и направились к кораблю в сопровождении дежурного, изрядно сконфуженного окрикам Медведя.

Космический корабль, на котором очутились теперь Вася и Шурик, совсем не походил на тот, с которым они прибыли на Космическую станцию.

Если ракетоплан своей обтекаемой формой походил на иглу, то межпланетный корабль скорее напоминал сигару с обрубленным концом да еще поставленную на гусеницы. На верху корабля была установлена антенна ультракороткого радиопередатчика, так как на пути следования находились слои «Е» и «Ф», отражающие обычные радиоволны. Вид корабля свидетельствовал о том, что он избавлен от необходимости преодолевать сопротивление плотной земной атмосферы. Поэтому же меньше места занимали и двигатели. От них требовалась гораздо меньшая мощность, нежели она была нужна первому ракетоплану. Гусеницы устраивались с таким расчетом, чтобы в случае необходимости корабль можно было использовать, как вездеход.

Внутренность космического корабля напоминала комфортабельную обстановку лучших океанских теплоходов. В двух небольших салонах разместились столовая и зал отдыха, в котором на изящных этажерках лежали книги, музыкальные инструменты, настольные игры. Цветы, мягкие ковры, удобные кресла и диваны, картины в сверкающих рамах, — все говорило о заботе, проявленной к быту космических путешественников.

— Мама, наверно, обрадуется, когда я расскажу ей, как хорошо и удобно будет папе путешествовать, — говорил Шурик. — Я бы и сам с удовольствием полетел бы на этом корабле, да папа не разрешает. Ох, уж скорее бы вырасти, а то пока то да се, папа все планеты облетает.

— Ну уж и все, — усомнился Вася.

— А что ты думаешь? Важно благополучно слетать на первую, а потом уже…

— Ну, насмотрелись, — услышали мальчики голос Владимира Михайловича. — Теперь нам пора лететь, а вам — возвращаться на Землю. Давай, Шурик, свою руку и будь мужчиной.

— Когда на Марс лететь, так я маленький, а как прощаться, так я должен быть мужчиной, — всхлипнул Шурик, прижимаясь к отцу. — Ты не думай, что я за тебя боюсь, только мне без тебя будет так скучно…

— Владимир Михайлович! Скорее в рубку, — послышался тревожный голос Тулегенова.

Медведь торопливо поцеловал Шурика и ласково сжал Васины плечи.

— Идите, ребята, быстренько к выходу! Я хотел сам вас проводить, но обстановка не позволяет. Мы задержались с погрузкой больше, чем рассчитывали. Скажете дежурному, чтобы он вас проводил до станции. Туда я уже позвонил, чтобы вас отправили на Землю с первым ракетопланом. До свидания!

Медведь поспешно ушел, а Вася и Шурик направились в каюту, где они оставили свои скафандры. Помогая друг другу одеваться, оба молчали. Шурик, потому что был опечален предстоящей длительной разлукой с отцом, а Вася — из уважения к чувствам товарища.

С одеждой вышла заминка. Сперва они перепутали скафандры, потом поменялись ими, наконец, никак не могли догадаться, как прикрепляются колпаки. В первый раз их одевал и раздевал дежурный.

— Пойдем к комунибудь и попросим, чтоб нам помогли, — разозлился Шурик, а то мы тут проканителимся до самой отправки корабля.

Он взялся за ручку двери, но она не поддалась. Шурик стал дергать дверь изо всех сил. К нему на помощь пришел Вася, но их усилия оказались тщетными. Мальчики растеряно посмотрели друг на друга.

— Ктото нас закрыл, — предположил Шурик.

— Я не слышал, чтобы ктонибудь подходил к двери, — возразил Вася.

— Это ничего не значит. Мы могли и не слышать. Здесь все перегородки должны быть воздухонепроницаемые и звуконепроницаемые. Мне папа так объяснял.

— А если мы будем стучать и кричать?

— Тоже, наверно, не поможет. Ну, давай, попробуем!

Отложив в сторону колпаки скафандров, мальчики стучали и кричали до тех пор, пока не убедились, что их никто не слышит.

— И какой это чудак нас запер? — с досадой воскликнул Вася.

— Посмотри, — сказал вдруг Шурик. — Над дверью маленький иллюминатор. Может быть, он и не открывается, но если ты поставишь меня к себе на плечи, я буду смотреть в окно, пока меня ктонибудь не заметит.

Вася без малейшего усилия выполнил просьбу Шурика.

Прошло несколько минут, и Вася, к своему изумлению, почувствовал, что Шурик начинает тяжелеть. Еще минута, и он уже с трудом удерживал товарища.

— Ничего не понимаю, — сказал Вася, задыхаясь от напряжения. — Ты опять приобрел вес. Не такой, как на земле, но всетаки… Слезай скорей… Я уже не могу терпеть!

— Тебе это кажется, — возразил Шурик. — Вот сейчас я спрыгну и повисну в воздухе.

Шурик простер руки, как во время прыжка в космическое пространство, прыгнул и… растянулся на полу. Из его носа закапала кровь.

— В чем же дело? — спросил ошеломленный Вася. Шурик молча вытирал кос рукавом скафандра. Вася настойчиво повторил вопрос.

— Я сам не знаю, — ответил Шурик, — но мне кажется, что мы уже летам.

КОСМИЧЕСКИЕ «ЗАЙЦЫ»

Дверь кабины внезапно распахнулась, и на пороге показался Тулегенов. С минуту он странным взглядом смотрел на ребят, потом сделал им знак снять скафандры и следовать за ним.

Опустив головы, Шурик и Вася пошли за Тулегеновым.

— Так рассердился, что и говорить с нами не хочет, — испуганно шепнул Вася. Шурик только жалобно шмыгнул окровавленным носом.

Откудато изпод «пола» доносилось негромкое ритмичное жужжание. Алые отблески огненных вспышек проносились мимо иллюминаторов корабля. Чувство невесомости исчезло. Мальчики теперь передвигались нормально, ощущая только некоторую легкость по сравнению с ходьбой по Земле. Сомнений больше не было. Они находились в полете.

Тулегенов привел их в салон отдыха, указал на диван и торопливо ушел, так и не сказав ни слова. Мальчики уселись рядышком, как два нахохлившихся птенца.

— Интересно, далеко ли мы уже улетели? — шепотом спросил Вася.

— А какая разница? Все равно изза нас возвращаться не будут… Маму жалко, — добавил Шурик и тихонько всхлипнул.

— Нет… Всетаки, — настаивал Вася не столько изза любознательности, сколько из желатин отвлечь товарища от грустных мыслей. — Ты не знаешь, с какой скоростью мы сейчас летим?

— Сейчас, не знаю, — жалостно сморкаясь, ответил Шурик, — но станция, с которой мы вылетели, двигалась, как я тебе говорил, со скоростью больше семи километров в секунду. И корабль с ней также. Значит, с самого начала полета скорость была не меньше. Но ведь при отлете были включены двигатели, и каждую секунду полет должен был все ускоряться и ускоряться. Поэтому мы и потяжелели. А сколько времени мы летим, я ведь не знаю.

— Пятнадцать минут, молодые люди, уже пятнадцать минут. Летим мы сейчас со скоростью почти десять километров в секунду, и, заметьте, она все увеличивается. Я лично очень доволен этим обстоятельством.

Вася и Шурик поспешно встали и почтительно приветствовали вошедшего в салон ученого — астроботаника.

Гавриил Адрианович присел на диван и жестом пригласил их вернуться на свои места. Теперь он с улыбкой взирал па смущенные лица ребят, неожиданно для себя ставших космическими путешественниками.

— Значит, летите «зайцами», молодые люди? — сказал он снисходительно. — Когда я был в вашем возрасте, мне тоже иногда приходилось ехать «зайцем» из любви к науке. Но у меня масштабы были поскромнее. Скажем, километров на двести, двести пятьдесят и притом в пределах своей планеты. Вы же, конечно, меня перещеголяли. Что ж! Времена другие, и масштабы любви к науке соответственно увеличились. Дас!

— Мы здесь вовсе не из любви к науке, — буркнул Шурик.

— Ах, просто из озорства? — Гавриил Адрианович заметно помрачнел. — Разочарован, глубоко разочарован. Вы подрываете мою веру в молодое поколение.

И ученый отвернулся от мальчиков.

— Да нет, — сказал Вася с отчаянием при мысли, что так полюбившийся им ученый принимает их теперь просто за глупых, озорных мальчишек. — Вы не так нас поняли! И я, и Шурик — мы очень хотели совершить путешествие на Марс, но Владимир Михайлович не разрешил. А ведь мы дисциплинированные! Правда, Шурик?

— Факт, дисциплинированные, — подтвердил Шурик. — Это все изза двери!

— Какой двери?

В помещение салона вместе с Тулегеновым быстро вошел Владимир Михайлович. Вид у него был такой сердитый, что у Шурика, который собирался продолжать свои объяснения, язык прилип к гортани.

— Дрянные, непослушные мальчишки, — гневно сказал Владимир Михайлович. — Ну, никакого чувства ответственности!

«Вот откуда у Гали эта фраза», — мелькнуло в голове Васи. И он невольно улыбнулся, вспомнив, как девочка в этих же выражениях отчитывала своего братишку.

— Они еще смеют улыбаться, — окончательно возмутился Медведь. — Вот возьму и прикажу выбросить вас из люка! Добирайтесь тогда, как хотите, до станции!

Вася оцепенел. Его улыбка превратилась в жалобную гримасу.

— Это у вас тут нет никакого чувства ответственности, — обиженно возразил Шурик.

— Что… Что?!

— Конечно… Прежде чем лететь, надо сперва посмотреть, успели мы выйти из корабля или нет? Да еще… двери позакрываали!!!

И Шурик разразился громким ревом.

Медведь сконфузился. Он сел рядом с Шуриком, достал свой носовой платок и вытер перепачканное, со следами крови личико сына.

— Ну, хватит проливать слезы, — сказал он уже мягче. — Рассказывай, как у вас все это получилось?

Давясь слезами, Шурик подробно поведал о коварстве захлопнувшей их двери.

— Сперва надо все узнать, а потом уже накидываться на невинных людей, — закончил он свое горестное повествование.

— Ну, ладно, — сказал подумав Медведь. — Вольно или невольно, но вы оказались участниками экспедиции. Для ясности могу вам пояснить, что космический корабль — это вам не самолет. Самолет, совершающий полет над Землей, может задержать вылет на минуту, на час, даже на несколько дней, если нет благоприятных метеорологических условий. И всетаки он попадет в пункт своего назначения. Другое дело — межпланетный корабль, Не только день и час — доли секунды решают дело. Стоит задержаться с началом полета, или потерять запланированную скорость в пути, как маршруты космического корабля и планеты могут разойтись на сотни тысяч километров. Правда, можно выправить это положение, но потребуется дополнительный расход горючего, а это нами не было предусмотрено. Так что задержаться с отправкой, даже если бы я знал, что вы не успели сойти с корабля, я не имел права. Это значило бы отложить экспедицию до следующего великого противостояния Марса, то есть, на пятнадцать — семнадцать лет.

Что касается «ловушки», в которую вы попали, то у нас есть правило, по которому двери всех помещений перед отлетом и перед посадкой автоматически закрываются. Вы виноваты в том, что вместо того, чтобы прямо идти к дежурному, как я приказал, вздумали одеваться сами и по неопытности потеряли время. О том, что вы не явились на станцию, мне радировали оттуда сразу после отлета. Сперва я подумал, что вас унесло в космическое пространство, но наш дежурный заверил меня, что вы корабля не покидали. Тогда я попросил Сенкебая Тулегеновича поискать вас в помещениях. Сам я в то время не мог покинуть пульта управления.

— А кто же сейчас управляет кораблем? — спросил Шурик.

— Сейчас я включил автопилот. Это прибор, который служит для сохранения кораблем заданной скорости и направления.

В кабину вошел помощник Медведя, второй пилот Ковалев.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан корабля, — сказал он Медведю.

— Я вас слушаю.

— Скорость одиннадцать тысяч метров в секунду. Разрешите выключить двигатель?

— Выполняйте. Одновременно дайте сигнал на другие корабли.

Четко повернувшись, Ковалев вышел из салона. Через несколько секунд огненные стрелы, проносившиеся мимо окнаиллюминатора, исчезли. В кабину глянула непроницаемая чернота безвоздушного пространства. Раздававшийся до сих пор под ногами звук, напоминавший мурлыканье кошки, прекратился.

— Двигатель выключен, летим по инерции, — пояснил Владимир Михайлович. — Теперь мы опять потеряли вес, как и все, что нас окружает. Ведите себя соответственно. Придется дать радиограмму матери. Нечего сказать! Хороший сюрприз мы ей устроили!

— Что же нам теперь делать? — вздохнул Шурик.

— А что вы здесь до сих пор делали?

— Мы? Ничего.

— Ну и продолжайте это занятие, пока я не соображу, что вам можно доверить.

— Может быть, их направить в распоряжение Фаины Степановны? — предложил Тулегенов.

— Поварятами, что ли?

— Вот именно.

— Что ж! Резонно. Будут пока космическими коками. С этим тоже не так просто справиться.

Вася в глубине души был возмущен таким назначением, но возражать побоялся. Чистить картошку! Не об этом он мечтал.

Однако Шурика перспектива кулинарной деятельности ничуть не смутила. Наоборот, он, видимо, был очень доволен тем, что может быть хоть чемнибудь полезен на этом замечательном корабле.

— Договорились, — сказал он отцу, солидно подавая руку. — Папа… Ты теперь немножко освободился, да?

— А что?

— Нам с Васей интересно знать, как устроен наш корабль. Ведь его двигатель работает на атомной энергии?

— Разумеется.

— Ну, а как? Я давно хотел спросить тебя, но ты был так занят подготовкой к полету. Папа! Ну, пожалуйста!!!

— Навязались вы на мою голову… Ну что же с вами поделаешь! Смотрите сюда.

Владимир Михайлович раскрыл свою неразлучную записную книжку.

— Видите этот чертеж?

— Видим.

— Это — схема устройства ракеты с атомным двигателем. Носовую часть нашего корабля занимает рубка с приборами управления. Дальше расположен отсек инертной массы. За отсеком помещается атомный котел, через который проходит инертная масса, сильно в нем нагревается и с огромной скоростью выбрасывается из сопла. Вот и все. Понятно?

Шурик и Вася застенчиво переглянулись. Вася потупился.

— Про инертную массу — непонятно, — честно признался Шурик.

— Это тяжелый газ. Дело в том, что использовать продукты ядерного распада для создания реактивной силы — невыгодно. Их масса — крайне мала. А из законов механики мы знаем, что реактивная сила этой энергии пропорциональна квадратному корню из массы частиц, или газов, истекающих из сопла ракеты. Поэтому для увеличения коэффициента полезного действия двигателя, работающего на атомной энергии, надо начальную энергию распространить на значительно большую массу, — как мы говорим, инертную массу. Вес этой массы по порядку величины должен соответствовать весу нашей ракеты, но мы взяли ее несколько меньше, чтобы еще больше увеличить скорость ракеты. Правда, при этом уменьшается коэффициент полезного действия нашего двигателя. Вот, над расчетами необходимого нам количества инертной массы я и работал все последнее время.

— А зачем надо еще больше увеличить скорость полета нашего корабля?

— Вопервых, интересно сократить срок нашего путешествия. Он и так составит двести пятьдесят восемь целых девять десятых суток. Вовторых, и это главное: резко уменьшится возможная опасность метеорных ударов. Ведь в пространстве около Земли, в среднем, на каждые пятьдесят — сто километров проходит метеор весом от одной до десяти тысячных грамма.

— Да ведь это же мелочь!

— Не говори глупостей. При скорости встречи, измеряемой десятками километров в секунду, этот «крошечный метеор» может свободно пробить броню толщиной в десять миллиметров. А если мы встретим метеор, скажем, в десять граммов весом, то он может пробить стальной корпус до ста сантиметров толщиной.

— Ох, — невольно воскликнул Вася. — Вот почему у вас перед отлетом все каюты герметически закрываются!

— Да. Пока не набрана соответствующая скорость и мы не удалились от Земли на достаточное расстояние. Но вы особенно не паникуйте. Встреча с таким метеором возможна, в среднем, один раз за пять и даже десять тысяч часов полета. Однако мне пора идти к приборам управления, а вам — в кухню. За обедом увидимся.

Владимир Михайлович и Тулегенов вернулись в рубку. Гавриил Адрианович вошел к себе в каюту, а мальчики двинулись к месту своего нового назначения.

Теперь двери всех кают были приоткрыты. Шурик потянул носом воздух и решительно направился к одной из них.

— Кухня должна быть здесь, — сказал он уверенно. — Заглянем!

Вася осторожно посмотрел в открытую дверь каюты, указанной Шуриком.

— Ты ошибся, — сказал он. — Судя по оборудованию, это химический кабинет. Там какието приборы.

— В химическом кабинете пахнет сероводородом или еще чемнибудь таким же противным, — возразил Шурик. — А тут совсем наоборот.

— Кто здесь? — раздался мягкий женский голос. В дверях кабины показалась полная женщина лет пятидесяти в белом халате. В руках ее была большая книга. На носу красовались круглые роговые очки. Увидев детей, она поспешно сняла очки, тщательно протерла и, водрузив на переносицу, снова воззрилась на Шурика и Васю.

— Это что за космическое явление? — спросила она строго. — Помоему, вас не было в составе экспедиции?

Вася поспешил объяснить женщине, как они очутились на корабле, а Шурик добавил, что они прибыли в ее распоряжение в качестве помощников.

Фаина Степановна всплеснула пухлыми ручками.

— Кто это придумал такую нелепость, — воскликнула она. — Разве я могу допустить к приготовлению пищи неквалифицированный персонал?! Да еще прислали чуть не грудных младенцев, которые даже принять пищу не сумеют в здешних условиях.

— Ого, — сказал Вася. — Можете испытать нас хоть сейчас.

Фаина Степановна внимательно посмотрела на ребят и решительно отложила свою книгу в сторону.

— Так и надо было сказать сразу, что вы проголодались, а то… Помощники! А вы не можете подождать до обеда?

— Не можем, — категорически заявил Шурик

— Ну, хорошо. Я вам сейчас приготовлю цыпленка…

— Лучше курицу, — скромно предложил Вася. Фаина Степановна сделала большие глаза.

— Когда вы в последний раз кушали? — спросили они строго.

Подсчитав, сколько раз при них всходило и заходило солнце на Космической станции, Вася сообщил, что это было трое суток назад.

Фаина Степановна ахнула и немедленно развила бурную деятельность. Большими щипцами она выхватила из холодильника уже выпотрошенную курицу, кусок сливочного масла и опустила все это в сверкающую кастрюлю. Затем она достала несколько банок с притертыми пробками, сквозь которые были продеты пульверизаторы, и содержимым их «опылила» будущее жаркое.

— Это я солю и перчу вам пищу, — пояснила она, заметив подозрительный взгляд Васи.

Торопясь как можно скорее накормить непрошенных помощников, она не стала тратить времени на то, чтобы поставить банки обратно в шкаф, а просто оттолкнула от себя, и они повисли в воздухе. Таким образом она, как подметили ребята, сама стала похожей на планету, окруженную небесными спутниками.

Надев резиновые перчатки, ученая повариха повернула рукоятку рубильника и включила секундомер. Только тут мальчики обратили внимание на необычный вид кастрюли. К ней с двух сторон были прижаты металлические пластинки, от которых тянулись провода к щитку в стене.

— Через пять минут жаркое будет готово, — объявила Фаина Степановна и, видя сомнение на лицах мальчиков, снисходительно пояснила:

— Курица помещена в электрическое поле высокой частоты. Яйца этим способом я варю в банке со льдом, и они бывают готовы уже через тридцать секунд. Рыбу могу сварить даже в холодной воде, и при этом ни лед не растает, ни вода не нагреется, потому что эти токи действуют очень целеустремленно.

Токи высокой частоты отличаются от обычного переменного тока освещения тем, что они меняют свое направление в сети не пятьдесят раз в секунду, а сотни тысяч и миллионы раз. Молекулы вещества, пронизываемого электричеством, сразу по всему объему начинают вибрировать. Чем быстрее их движение, тем больше тепла образуется в самом веществе.

— Так то ведь яйца и рыба, а не мясо, — возразил Вася.

— Даже большой окорок, помещенный в электрическое поле высокой частоты, поспевает за пятнадцать — двадцать минут, — обиженно возразила Фаина Степановна.

— Наверно, внутри он остается сырым?

— Ничего подобного. И внутренние, и внешние слои мяса достигают готовности одновременно. Впрочем, вы скоро сами убедитесь, что значит наука и техника в кулинарии, — добавила она с нескрываемой гордостью. — А пола, поскольку я вижу, вам не терпится, можете выпить молока. Согласны?

— Мы сейчас на все согласны, — торопливо ответил Шурик. Фаина Степановна улыбнулась и достала из холодильника два сосуда, очень похожие на обыкновенные бутылки с сосками.

Мальчики отпрянули.

— Вы не имеете права издеваться над нами, — сказал Вася.

— Я папе скажу… Мы не грудные дети, — вторил ему Шурик.

— Ваш папа, как и все, кто находится па корабле, сам будет пользоваться этой, как вы ее называете, соской, — невозмутимо отозвалась Фаина Степановна. — Впрочем, попробуйте обойтись без нее.

Она сняла наконечник и протянула Шурику бутылочку.

— Извините уж, стаканов нет. Мы их не брали. Они здесь бесполезны.

Шурик взял бутылочку и приложился к ней губами. Но как он ни поворачивал ее вверх дном, молоко не лилось. Правда, ему удалось вытряхнуть несколько капель, но они повисли в воздухе. Спорить с Фаиной Степановной ребята больше не пытались. Они начали усердно сосать молоко, давясь от смеха при взгляде друг на друга.

— Кулинарное искусство здесь сложнее, чем на Земле, — снисходительно пояснила в это время ученая повариха. — Простое, кажется, дело — посолить или поперчить пищу, и то нужен опыт и сообразительность.

Приходится это делать при помощи пульверизатора. Банки ни на секунду нельзя оставлять открытыми. Того и гляди приправа распространится по всей кабине. Раз я нечаянно просыпала перец, так пришлось весь воздух из кабины выкачивать.

Взглянув на секундомер, Фаина Степановна добавила:

— Хоть это против правил, но, в виде исключения, примите пищу здесь.

Через минуту мальчики сидели за маленьким столиком друг против друга, перед большими порциями восхитительно пахнувшей курятины. Вася и Шурик набросились на это блюдо, как голодные волчата. Фаина Степановна взирала на эту картину со скромной гордостью.

Но уже после первого глотка лица мальчиков вытянулись. Они отложили жаркое на тарелки и вопросительно взглянули на повариху.

— В чем дело? — обеспокоено осведомилась Фаина Степановна.

Мальчики вежливо промолчали.

Фаина Степановна отрезала ломтик курицы и, возведя очи к потолку, с глубокомысленным видом пожевала. Потом, забыв обо всех правилах санитарии и гигиены, быстро выплюнула пробу, спохватившись, изловила ее в воздухе и направила в ящик для отходов, прикрытый крышкой.

— Сладкая, как… пирог с вареньем, — пролепетала она. — Видно, второпях вместо соли я опылила ее сахаром. Сахар, конечно, углеводы, которые надо вводить в детские организмы в увеличенных дозах, но…

— Но только не с мясом, — заключил Шурик. — Ничего, тетя, не огорчайтесь! Мы никому не скажем.

— И даже курицу доедим, — великодушно добавил Вася.

— Вставай скорей! Да вставай же! Ну, разве можно сейчас спать?

Вася спросонок было отмахнулся от Шурика, но тут же вспомнил, что сегодня наступил долгожданный двести пятьдесят четвертый день их путешествия на космическом корабле. Он торопливо протер глаза, вскочил с постели и бросился к иллюминатору.

Родная Земля теперь казалась яркой голубоватой звездочкой. И Вася увидел ее сразу. Как часто в течение этих долгих дней он мысленно здоровался и прощался с ней, отходя ко сну! Но где же Марс?

— Идем скорей в салон! Там Гавриил Адрианович, — торопил Шурик. — Все остальные заняты подготовкой к посадке. Мы уже догоняем Марс. Каждую секунду расстояние до него сокращается на десять с половиной километров.

— А если мы врежемся в него и взорвемся? — ужаснулся Вася.

— Ничего подобного. Ты не волнуйся… Смотри не на меня, а на свою рубашку. Ты же ее одеваешь задом наперед. Как только мы поравняемся с Марсом, папа начнет тормозить. Снижаться будем не прямо, а облетая вокруг планеты, и чем ниже, тем медленнее.

— А как твой папа будет тормозить скорость?

— Очень просто. Ракетные моторы будут работать в обратную сторону. Надо ведь не только преодолеть скорость инерции, по которой мы летим, но и притяжение Марса. Тут сложные расчеты. Весь экипаж корабля последние дни все время их проверяет. Ну, идем же! Как ты долго копаешься!

— А умываться?

— Ну, я больше ждать тебя не могу. Так самое интересное прозеваем. Ты оботрись одеколоном и все. Давай я на тебя побрызгаю!

Шурик добросовестно пустил и ход пульверизатор с одеколоном, Вася вытер лицо полотенцем, и оба мальчика побежали в салон.

Сидя в удобном кресле около иллюминатора, Гавриил Адрианович был целиком поглощен созерцанием приближавшейся планеты. Мальчики стали за его спиной.

Они летели уже почти наравне с планетой и так близко, что отчетливо видели темные пятна синеватого цвета на ее желтоватокрасноватом фоне. Темные пятна глубоко вдавались в более светлые.

— Марсианские моря! — воскликнул Вася.

Гавриил Адрианович отрицательно покачал головой.

— Если бы это были моря, они подобно зеркалу отражали бы солнечные лучи. Но ярких бликов не видно. Это не моря.

— А что же это?

— Растительность. Впрочем, я вижу коегде и небольшие озера. Видите эти синие пятнышки? Обратите также внимание на то, как чиста атмосфера Марса. Облаков очень мало, значит, мало и воды.

— А вот большая туча! Только она какаято желтоватая…

— Это просто ветер поднял песок и пыль. Эти красноватожелтоватые области — все пустыни. Ими занято почти пять восьмых планеты.

— Снег, — воскликнул Шурик. — Смотрите, снег!

— Правильно. Как и у нас на земле, на полюсах Марса есть снеговые шапки. Сейчас их еще хорошо видно. Весна только началась. К лету они обычно тают.

— Наверно, там очень холодно, — вздрогнув, сказал Вася. — Какойто темный этот Марс. Наша Земля гораздо светлее.

— Немудрено. Марс находится от Солнца в полтора раза дальше, чем Земля.

— А почему год на нем такой длинный? — спросил Шурик. — Папа говорил, что он равняется двум земным.

— Потому что путь Марса вокруг Солнца длиннее, чем путь Земли, а движется он медленнее. Ведь чем дальше планета от Солнца, тем меньше скорость ее движения. Скорость движения Земли — тридцать километров в секунду, а Марса — только двадцать четыре.

— А какая же температура на Марсе?

— Вылезете, узнаете, — усмехнулся Гавриил Адрианович.

Внезапно окно иллюминатора закрыла какаято огромная темная масса. Некоторое время ничего не было видно. Мальчики невольно шарахнулись в сторону.

— Что это такое было? — воскликнул Вася, когда перед ними снова возник вид планеты.

— Марсианская луна, — спокойно пояснил Гавриил Адрианович.

— Как! у Марса тоже есть луна?

— И даже не одна, а две. Они давно были обнаружены астрономами и получили имена, взятые из древней мифологии: Фобос и Деймос. В переводе это значит: «Страх» и «Трепет». Так звали сыновей мифического бога войны Марса.

— Действительно, появление этого сына Марса нагнало на нас страх, — признался Вася. — Уж очень неожиданно он выскочил. Это который же?

— Это, невидимому, пронесся мимо нас «Трепет». Он находится на расстоянии двадцати трех тысяч четырехсот семидесяти километров от Марса. А Фобос, или «Страх», еще ближе к планете. Он на расстоянии всего пяти тысяч девятисот восьмидесяти километров от Марса. Право, можно подумать, что это искусственный спутник планеты, вроде нашей Космической станции.

— Но если он искусственный, значит, на Марсе должны быть всетаки разумные существа?

— Вылезем — посмотрим, — опять усмехнулся Гавриил Адрианович.

— Теперь уже нам гадать недолго.

В самом деле, космический корабль, облетая планету, постепенно к ней приближался. Уже было заметно, как сильно сбавилась скорость полета. Теперь она приблизилась к скорости курьерского поезда. Из иллюминатора казалось, что планета медленно надвигается на корабль.

Вот она уже заняла три четверти горизонта. Еще мгновение, и мальчикам показалось, что они устремляются к самому центру уже не шара, а огромной чаши. Еще несколько мгновений, и их корабль, вздымая гусеницами тучу пыли, плавно снизился на почву Марса.

С минуту по инерции он катился, чуть подпрыгивая на неровностях почвы и, наконец, остановился.

В салон медленно вошел Владимир Михайлович. Вытирая платком пот, обильно выступивший на лбу, он сказал, радостно сияя:

— Поздравляю вас, товарищи, с благополучным прибытием на Марс.

НА ПЛАНЕТЕ МАРС

Когда прошли первые минуты всеобщей радости, все участники экспедиции, включая и экипажи двух других ракетопланов, собрались в салоне.

Перебрасываясь веселыми шутками, пилоты и ученые удобно размещались в мягких креслах. Сразу стало тесно и шумно.

Впрочем, шутки и смех быстро смолкли, когда со своего места поднялся Владимир Михайлович и сделал знак, что хочет говорить.

— Дорогие товарищи, — начал он торжественно, — начальный этап нашего путешествия благополучно закончен. Первые наши мысли будут обращены к тем, кто нас послал сюда во имя дальнейшего расцвета науки — к людям нашей любимой родины, людям Земли.

В течение всего времени нашего перелета они следили за ним с нетерпением и естественным беспокойством. Ведь это было первое межпланетное путешествие в истории существования человеческого общества.

Разрешите огласить вам текст радиограммы, которую я предлагаю передать на нашу Космическую станцию для сообщения Земле.

Все дружно зааплодировали. Медведь продолжал.

— Оглашаю текст радиограммы:

«Благополучно прибыли на Марс. Здоровье хорошее, самочувствие прекрасное. Горячий привет любимой Родине, ее замечательным людям. По поручению участников перелета Земля — Марс. Владимир Медведь».

Все опять горячо зааплодировали. Владимир Михайлович передал текст радиограммы радисту и вновь обратился к присутствующим.

— Наступил второй этап нашего путешествия, наиболее ответственный. О третьем этапе — возвращение на Землю — пока говорить рано. Сосредоточим все взимание на втором. По плану мы должны начать с разведки территории Марса, связаться с его населением, если оно существует. В зависимости от результатов разведки будет составлен уже конкретный план работ. Для ознакомления нас с обстановкой слово имеет Гавриил Адрианович.

Слегка волнуясь, ученый поднялся со своего кресла.

— Дорогие друзья, — начал он. — Я переживаю сейчас момент, о котором мечтал всю свою жизнь. Благодаря величественной деятельности советских людей, в частности, и вашему самоотверженному труду, дорогие мои, я имею возможность вступить на почву той планеты, астрономическим исследованиям которой посвятил всю свою жизнь. Простите меня за это лирическое отступление, и перейдем к делу.

Мы… Ээ… Не знаю, как выразиться… Если бы это было на Земле, я сказал бы приземлились, но это слово здесь не подходит.

— Примарсились, — шепотом подсказал Шурик при громком смехе присутствующих.

— Неблагозвучно, мой юный друг, неблагозвучно. В общем, мы удачно оказалась в самом благоприятном для развития жизни поясе Марса — в его южном полушарии, между двадцать пятой и тридцатой параллелью, в растительной зоне, названной астрономами «Эритрейским морем». В дополнение к прочитанным вам во время путешествия лекциям разрешите сообщить следующее.

Некоторые судят о планете Марс, отталкиваясь от земных условий жизни. Это — ошибка, с которой мне приходилось сталкиваться еще в самом начале рождения астроботаники, как новой науки.

Даже крупные ученые того времени высмеивали самое предположение о возможности растительности на Марсе. Каких только насмешек не наслушались тогда я и мои сотрудники! «Наши астроботаники скоро полетят на Марс косить там бескислородное сено». Или: «Каждый босоногий мальчишка знает, что трава, растущая на краю пыльной дороги, нагретой солнцем, всегда отличается прохладой».

— Так это же правда, — невольно вырвалось у Васи.

— Что, правда?

— Что в жаркий день трава прохладней, чем песок.

— Для земных условий правильно, а на Марсе, в тех особых условиях, какие та нем существуют, растительность имеет особые оптические свойства. Если наши растения очень сильно отражают тепловые лучи солнца, то марсианские растения их поглощают. Поэтому, если ты здесь задумаешь побегать босиком, и почва тебе покажется очень холодной, чтобы согреться — переходи быстрее на траву.

Как видите, Марс имеет свои особенности, с которыми нам придется считаться. В частности, полярные области этой планеты более благоприятны для жизни, чем местность у экватора. На экваторе Марса, где солнце ежедневно всходит и заходит, температура суток колеблется от двадцати градусов выше нуля днем до сорока пяти градусов ниже нуля ночью. Конечно, растительность могла эволюционно приспособиться к таким условиям, но в приполярных странах Марса дело обстоит благоприятнее. Здесь солнце не заходит в течение всего полугодия, то есть в течение времени, равного земному году, почва Марса находится под непрерывным воздействием солнца. В этот период времени температура меняется очень мало и никогда не опускается ниже нуля. За такой продолжительный срок растения вполне могут успеть зазеленеть, зацвести, отцвести и обсемениться. Семена их прячутся в почву под защиту листвы предыдущих лет.

С наступлением осени солнце начинает заходить, и наступают ночи, сперва короткие, а потом все более и более продолжительные. Наконец, наступает ночь почти на целое марсианское полугодие. Правда, тогда температура опускается до семидесяти градусов ниже нуля, но этот переход происходит постепенно. Суровая зима не страшна марсианским растениям, так же как у нас в Якутии, где, несмотря на сильные морозы, имеется до двухсот видов цветковых растений.

Сейчас на Марсе весна и в месте нашей посадки уже происходит чередование дня и ночи, привычное для жителей Земли.

Напоминаю о составе атмосферы, так как этот вопрос для нас с вами имеет большое практическое значение. Правда, таких ядовитых газов, как метан и аммиак, на Марсе нет совершенно. Углекислого газа в два раза больше, чем в атмосфере Земли. Кислорода значительно меньше, поэтому необходимо при выходе с корабля пользоваться скафандрами.

Зато при выполнении работ, требующих затраты физической силы, мы по сравнению с Землей, будем в лучших условиях. Учтите, что сила тяжести на Марсе составит ноль целых тридцать восемь сотых земной. Следовательно, здесь мы будем себя чувствовать значительно сильнее. Какие вопросы вас еще интересуют?

— А нам спрашивать можно? — поинтересовался Шурик.

— Попозже, когда мы останемся одни. Знаю я ваши бесконечные «отчего» да «почему».

— Ну, если у членов экспедиции дополнительных вопросов нет, — сказал Владимир Михайлович, пошептавшись предварительно с Тулегеновым, — то предлагаю разойтись на отдых. В течение последних суток все мы испытывали величайшее напряжение сил. Достаточно будет восьми часов сна?

— Достаточно шести часов, — предложил Ковалев. Как вы думаете, товарищи?

— Восемь, — настойчиво сказал Медведь. — Вы сейчас сами не отдаете себе отчета в том, как устали. Фаина Степановна к подъему команды приготовит праздничный обед. Затем разобьемся на партии и начнем разведывательные работы. Каждая партия получит свое задание. Инструктаж получите у Сенкебая Тулегеновича. На этом пока закончим.

— А мы?.. Что будем делать мы? — обиженно воскликнул Шурик.

— Но вы же находитесь в распоряжении Фаины Степановны? Значит, будете помогать ей готовить обед.

Вася и Шурик были вне себя. Совершить такое длительное путешествие! Волноваться! Строить различные предположения! И, наконец, здесь, можно сказать, на пороге великих открытий, оставаться в неизвестности в течение еще добрых десяти часов!

Фаина Степановна нервничала не меньше их, хотя совсем по другой причине. Полная невесомость, к которой она привыкла за время путешествия в космическом пространстве, исчезла. Хотя притяжение Марса было меньше, чем на Земле, все же оно чувствовалось, и ученой поварихе пришлось отказаться от прежних методов обращения с жидкостями и посудой. Банки отказывались висеть в воздухе и упрямо падали на пол. Жидкости проливались. Фаина Степановна то и дело раздражительно покрикивала на мальчиков и, наконец, категорически приказала «не болтаться у нее под ногами».

Гавриил Адрианович испытывал не меньшие мучения. Он давно уже подготовился к встрече с учеными Марса: начертил схему перелета по маршруту Земля — Марс, распаковал и вытащил из ящика глобусы земного и марсианского шаров, рассчитывая на первых порах объясниться со своими марсианскими коллегами, если они обнаружатся, при помощи этих наглядных пособий.

Теперь он в нетерпении шагал взад и вперед по салону, то и дело поглядывая на часы. Вася и Шурик бегали от иллюминатора к иллюминатору, стараясь рассмотреть все, что было в пределах их видимости.

Их космический корабль находился на пустынном плоскогорье. Коегде торчали пучки травы голубого и даже синего цвета. Стебли ее не поднимались кверху, а стлались по бурой почве.

— Почему здесь трава такая синяя? — спросил Вася.

Гавриил Адрианович обернулся.

— Ага! Обратили внимание? Это замечательная способность растений регулировать поступающее на них солнечное тепло: отражать его, если избыток, и поглощать, если недостаток. Марсианским растениям в их суровом климате нужно поглощать больше длинноволновых лучей солнечного спектра, то есть, красных, оранжевых, желтых и зеленых. Ведь в них, главным образом, сосредоточено солнечное тепло. Это и придает марсианской растительности голубоватый и синеватый оттенки. На Венере должно быть обратное явление. Там будут растения желтого и оранжевого цвета.

— А почему здешние травы так прижимаются к почве?

— Она нагревается лучше, чем воздух. Я уверен, что не только травы, но и другая растительность здесь стелющаяся. Нет! Это просто возмутительно! Сидеть и ждать, ждать, ждать, вместо того, чтоб действовать!

И ученый, чтобы унять волнение, опять быстро зашагал по салону. Мальчики переглянулись и на цыпочках подошли поближе.

— Собственно, почему вы должны ждать? — вкрадчиво сказал Шурик. — Я слышал — папа говорил с Тулегеновым, что первую разведывательную партию будете возглавлять именно вы. Почему бы вам пока не сделать предварительную разведку? Вы бы могли заранее наметить маршрут, по которому потом поведете партию.

Гавриил Адрианович прекратил хождение и с интересом посмотрел на мальчика.

— А ведь резонно, — проговорил он. — Я вернусь часика через два, не позже. Очень, очень правильно придумано.

Шурик от радости больно ущипнул Васю.

— Только вам одному никак нельзя идти, Гавриил Адрианович, — сказал Вася, догадавшись, к чему клонит Шурик. — Мало ли что может случиться в незнакомой местности? Вдруг вам станет дурно? Или понадобится чтонибудь принести…

— Действительно, пожалуй, рискованно, — согласился ученый. И, взглянув на мальчиков, вдруг рассмеялся.

— Ну и хитрецы! Вам просто самим не терпится вырваться поскорее на марсианские просторы?

— Из любви к науке, Гавриил Адрианович! Только из любви к науке, — пылко заверили Вася и Шурик.

— Хорошо. Вы, конечно, можете пригодиться мне во время этой экскурсии. Но, всетаки, надо спросить согласия Владимира Михайловича.

— Что вы, Гавриил Адрианович, — замахал руками Шурик. — Папа последние трое суток почти не спал! Лучше оставьте нас здесь, чем его беспокоить.

Ученый еще колебался.

— Ладно, — сказал он, наконец. — Возьму вас под свою личную ответственность. Мы ведь вернемся на корабль еще до того, как у них будет подъем. Идемте одевать скафандры.

Очутившись, наконец, под прозрачным марсианским небом, Вася и Шурик испытали чувство, близкое к восторгу. Бурным проявлениям этого чувства способствовал их вес, облегченный по сравнению с Землей. С каждым прыжком мальчики наподобие кузнечиков переносились сразу на восемь — десять метров вперед.

Гавриил Адрианович вел себя, конечно, солидней, но тоже передвигался с необычайной для него быстротой. Таким образом, все трое скоро пересекли плоскогорье, на котором остались ракетопланы, и подошли к довольно отлогому спуску.

— Голубая долина! — воскликнул Вася.

— Вот они, каналы, — вторил ему Шурик.

Внизу расстилалась обширная долина, освещенная косыми лучами солнца. Голубые и зеленоватосиние травы на горизонте почти сливались с нежной бирюзой воздуха. Полукругом, почти параллельно друг другу, долину перепоясывали два широких канала. По их берегам и расстилалась растительность. Низкорослые деревца раскидывали далеко в стороны свои ветви и с высоты, с которой их наблюдали путешественники, напоминали огромные кочаны капусты.

Мальчики еще стояли на месте, пораженные этой необычайной картиной, а Гавриил Адрианович уже крупными шагами спускался в долину, жестами приглашая их следовать его примеру.

Вася и Шурик устремились вниз. Ученый стоял у низкорослого растения, немного напоминавшего земной тополь. Почки на его ветвях только полопались, обнажив крохотные листочки краснобурого цвета.

Даже сквозь прозрачный шар скафандра было видно, как необыкновенно лучились глаза Гавриила Адриановича.

— Вот подтверждение моей гипотезы о древнейшей растительности Марса, — сказал он. — Известен ли вам, мои юные друзья, биологический закон, по которому молодые особи растений и животных воспроизводят некоторые свойства своих древнейших взрослых предков: цвет, форму и тому подобное. На Земле я наблюдал, что многие растения: клеи, дуб, тополь выпускают первые листочки не зеленого, а краснобурого цвета. А этот цвет соответствует растениям очень жаркого климата. На это в свое время указывал и Мичурин. Значит, в древнейшие времена, когда на Земле был очень жаркий климат, растительность была не зеленой, а буроватокрасной.

Цвет этих первых листочков, которые вы видите, свидетельствует о том, что несколько десятков миллионов а может быть, и сотен миллионов лет тому назад климат Марса был очень жаркий и влажный, подобно климату каменноугольного периода Земли. В те времена и возникла жизнь на Марсе. И посмотрите, как она изумительно приспособилась к ухудшившимся суровым климатическим условиям этой планеты! Этот факт еще раз подтверждает единство законов развития жизни во вселенной.

Вася внимательно слушал речь ученого, тогда как Шурик, со свойственным ему легкомыслием, нетерпеливо топтался на месте. Наконец, он не выдержал:

— Гавриил Адрианович, — взмолился он жалобно. — Если по столько времени задерживаться над каждым деревом, мы больше ничего не успеем осмотреть. Растения растениями, но где же всякая живность? Пока я вижу только какихто странных насекомых! Не пойму: то ли это муравьи, то ли еще чтонибудь?!

Тут и Вася обратил внимание на довольно крупных насекомых, которые медленно двигались в траве от цветка к цветку. Ученый осторожно сорвал травинку с прицепившимся к ней созданием и поднес к глазам.

— — Это не муравей, — сказал он после тщательного осмотра. — Скорее это бабочка, но без крыльев, а только с их зачатками. Здесь ей нет необходимости летать. Ведь цветы почти лежат на почве. Зато ножки у нее довольно массивные. Вот еще пример приспособления организмов к внешней среде. Чтото в этом роде наблюдал Дарвин на одном из океанских островов Земли.

— Гавриил Адрианович! — воскликнул Шурик. — Пока вы будете изучать все эти растения и насекомых, которых тут очень много, мы с Васей вполне успеем побегать по этой долине. Разрешите, пожалуйста! Мы совсем засиделись в ракетоплане.

— Только не забегайте слишком далеко, — рассеянно ответил ученый, наклоняясь к цветку. — Я здесь пока что займусь фотографированием. Действительно, вы мне мешаете.

Схватившись за руки, Вася и Шурик радостно устремились вперед. Совершая головоломные прыжки, они неслись, как в сказочном сне. Уже далеко позади осталась голубая долина. Они оказались в болотистой низменности со странными, похожими на моховые, кочками. Коегде торчали кустики жестколистных растений, в которых Вася признал некоторое сходство с клюквой.

Прыгая с кочки на кочку, они спугивали небольших болотных птиц, которые, к удивлению мальчиков, вместо того, чтобы устремиться в воздух, исчезали в глубоких норах.

Любопытный Шурик сунул руку вслед за птицей в одну из таких нор и обнаружил, что внутри она выстлана мохом.

— Вася! — воскликнул он радостно. — Я сделал открытие, как здешние птицы приспосабливаются к среде. Они прячутся на ночь в норы, как наши суслики! Наверно, и гнезда для птенцов устраивают там же. И знаешь, что? Если здесь есть марсиане, то их жилища тоже устроены под почвой. Подумай только! Из чего им здесь строить дома? Деревья у них низенькие, да и жидкие… В каменных домах при здешних морозах совсем пропадешь. Нет! Это точно, что кроме как под землей, то есть, под почвой, им жить просто невозможно нигде.

— Что же! Они, потвоему, совсем не выходят на поверхность?

— Вот еще! Наверно, в летнее время здесь в голубой долине у них вроде пляжа. А настоящая жизнь вся внизу. Там у них есть, наверно, заводы, фабрики, электростанции… И, конечно, оранжереи с цветами и фруктовые сады при искусственном освещении, и дворцы, как у нас московское метро. Может быть, у них там и атмосфера искусственная…

— Может быть, ты перестанешь фантазировать, да еще без всякой научной основы? Лучше подумай, как нам обратно вернуться к ракетоплану? Я чтото не пойму даже, в каком направлении нам теперь идти? Может быть, пока мы с тобой тут дурака валяем, марсиане, если они есть, уже связались с нашими, и преспокойно обедают с ними в салоне.

— Чуточку отдохнем и поскачем обратно, — предложил Шурик. — А то, хоть здесь и легко передвигаться, у меня уже коленки заломило. Сядем на бережку у этого озерца.

Солнце, между тем, уже склонилось к закату. Оранжевые блики последних лучей чуть золотили темную воду.

— Жду не дождусь встречи с здешними жителями, — сказал Шурик, поудобнее усаживаясь рядом с Васей. — Вот слушай, какую я про них гипотезу придумал. Марсиане развились не из млекопитающих, как мы, а из птиц. Да подожди, не подпрыгивай, пожалуйста! Я уже продумал с научной точки зрения, как могло получиться. Вопервых, насчет кислорода. Мы по зоологии проходили, что птицы поглощают кислород и при вдохе и при выдохе, а не так, как мы. И у них под крыльями есть еще воздушные мешки для запаса. Так что в этой атмосфере им легче дышать, чем млекопитающим. Вовторых, температура тела у птиц не тридцать семь градусов, как у нас, а сорок два, значит, им легче переносить низкую температуру. Крылья у них, помоему, развились в руки, потому что летать им совсем не обязательно, а работать надо. Только у них руки должны быть трехпалые.

— Это еще почему?

— А я, когда ел куриное крылышко, которое посахарила Фаина Степановна, обратил внимание на то, что его конец похож на три сросшихся пальчика.

— Ничего себе, «научное доказательство»! Ты хоть никому больше о нем не говори. Другие, может быть, и посмеются, а Гавриил Адрианович и рассердиться может. Он очень не любит беспочвенных фантазий.

— Я только тебе, по секрету, говорю. А говорить марсиане должны еще лучше, чем мы. Ведь некоторых птиц нетрудно научить произносить разные слова. Ни один зверь такой способностью не обладает. И как умеют птицы строить! Видал, как ласточки лепят гнезда? А? Тото вот! Так что в науке и технике марсиане могли уйти дальше, чем мы. И выглядят они почти как мы, разве что поменьше ростом, поскольку масса Марса меньше массы Земли. И еще они, как их предки, размножаются кладкой яиц.

Вася насмешливо фыркнул.

— А потом занимаются высиживанием? Анекдот, а не гипотеза!

— Ничего они не должны высиживать! Это было бы, как папа выражается, кустарщиной. У них должны быть инкубаторы.

— Однако, чтото холодно делается, — поежился Вася. — Я сам бы не против сейчас залезть в какойнибудь инкубатор погреться.

— Я тоже замерз, — признался Шурик. — Наверно, аккумуляторы в наших костюмах «сели». Ну, совсем не греют.

— Он, Шурик! Смотри! Солнышко совсем уже скрылось. На сколько градусов здесь ночью падает температура?

— До пятидесяти градусов ниже нуля, — упавшим голосом ответил Шурик. — Ведь Гавриил Адрианович объяснял, что это потому, что когда атмосфера такая разряженная, днем почва быстрее нагревается, а зато ночью быстрее стынет.

— Ну, тогда мы пропали, — сказал Вася. — Хоть бы Гавриил Адрианович послал когонибудь за нами на розыски. Я даже не знаю — в какую сторону идти? А ты, Шурик, знаешь?

Шурик не отвечал. Сжавшись в комочек, он тесно прижался к Васе. Мальчик беспомощно огляделся по сторонам. Озеро на его глазах покрывалось ледяными иголками. Было ясно, что через какихнибудь полчаса оно будет затянуто коркой льда. Вася машинально дотронулся до росшего рядом цветка, и он рассыпался как стеклянный. От действия мороза здесь цветы не сморщивались, не чернели, а просто промерзали, и, оттаяв при первых лучах солнца, продолжали свою коротенькую жизнь.

Вася сделал движение, чтобы встать, и не мог. Ему казалось, что и сам он превращается в льдину. Хотел крикнуть, но от все усиливающегося действия холода одеревенели даже мускулы лица.

— Кончено… Застываем… — подумал мальчик, погружаясь в полудремотное состояние. — Какой жуткий холод! Ах! Как было хорошо у нас на Земле. Вот бы очутиться сейчас опять в нашем солнечном Казахстане! Правда, Шурик?

— Ты с ума сошел? Какой я тебе Шурик! Я — Валерик.

— Что такое? — Вася с усилием повернул голову. Вместо Шурика рядом с ним сидел Валерик. Он смеялся.

— Смотри, Кюльжан, как Вася таращит на меня глаза? Как будто бы и не узнает!

— Наверно, Вася мысленно перенесся куданибудь далеко, далеко от нас… К питекантропам, например, о которых мы с вами говорили, — лукаво засмеялась Кюльжан. — Ну, вставайте же, мальчики! Ваши костюмы давно высохли, солнышко на закате… Пора идти на станцию, к поезду. Уже и Дозор начал беспокоиться.

Вася сделал над собой усилие и встал. Перед ним катились знакомые воды Головного арыка. Тихо шелестели листья яблони. Дозор вертел хвостом и, тихонько поскуливая, умильно смотрел на детей.

1

Раффлезия — род паразитных, бесхлорофильных растений.

(обратно)

2

Долгопят. Древнейшие долгопяты могли быть исходной формой как лемуров, так и обезьян.

(обратно)

3

Стегодон. Стоит на линии развития от мастодонтов к современным слонам.

(обратно)

4

Оленьки. Относительно примитивная группа жвачных животных, обитают в тропических лесах. Остатки предшественников этой группы найдены в период верхнего миоцена и плиоцена.

(обратно)

5

В. И. Ленин, том 33, стр. 89. изд. 4е

(обратно)

6

Элясмотерий — животное современное синантропам, так же, как шерстистый носорог и мамонт

(обратно)

7

Палеолит. От греческого «палео» — древний, «литос» — камень, — древний каменный век. Обнимает огромный промежуток времени, в течение которого происходило начальное развитие человеческого общества. Начался (весьма приближенно) около пятисот тысяч лет тому назад. С конца палеолита прошло около пятнадцати тысяч лет. Палеолит принято делить на верхний и нижний. С началом верхнего палеолита происходит глубокое превращение, первобытного общества: возникает родовой строй, происходит развитие человеческой речи, появляются зачатки религиозных верований, возникают древние расы современного человека. К нижнему палеолиту относят синантропа, гейдельбергского человека и начало неандертальца.

(обратно)

8

Неолит — новый каменный век. Археолог Хвойко в 90 годах XIX столетия раскопал недалеко от Киева, около села Триполье, остатки неолитической культуры в виде глиняных площадок, усеянных костями, орудиями из камня и остатками глиняной посуды. По имени первой находки памятники этого типа получили названия Трипольской культуры. Она является самой древней раннеземледельческой культурой на территории нашей родины. Хронологически она занимает третье и начало второго тысячелетия до нашей эры.

(обратно)

9

Серв — крепостной крестьянин.

(обратно)

10

Синьор — феодал, которому принадлежали крестьяне.

(обратно)

11

Ценз — плата, периодически вносимая крестьянином синьору, как верховному собственнику земли, за пользование ею.

(обратно)

12

«Капитал» вышел из печати в 1867 году.

(обратно)

13

Хронометражист.

(обратно)

14

Примечание современного публикатора: не следует забывать, что сведения из области астрономии и планетологии, приводимые автором, в настоящее время сильно устарели (прошло ведь ровно 50 лет!), и в значительной своей части неверны. Впрочем, то же самое относится к сведениям из области экономики, социологии и политики. В наше время (начало XXI века) уже никого, наверное, не придется убеждать, что не существует вечных догм в любой области, а существуют лишь временные заблуждения.

(обратно)

Оглавление

ОТ АВТОРА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТАИНСТВЕННЫЙ ЗАКОН

ПРИКЛЮЧЕНИЯ В НЕВЕДОМОЙ СТРАНЕ

У ПИТЕКАНТРОПОВ

ПОХИТИТЕЛИ ОГНЯ

ПРАЗДНИК БИЗОНА

СХВАТКА В ПЕЩЕРЕ

СЕКРЕТ БОЛЬШОГО ДОМА

ВАЛЕРИКУ НЕ НРАВЯТСЯ ОБЫЧАИ РОДА

ОТКРЫТИЕ ИЧИПОРА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В ДРЕВНЕМ ГОРОДИЩЕ

«ЖИВЫЕ- УБИТЫЕ»

ВАСЯ СОВЕРШАЕТ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ»

В ОКРУЖЕНИИ БОГОВ

В «ГОРОДЕ МЕРТВЫХ»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В ЛЕСАХ БРЕТАНИ

БРАТСТВО МАСТЕРОВ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В «ВОРОНЬЕМ ГНЕЗДЕ»

КАК МАШИНЫ СЪЕЛИ ЛЮДЕЙ

ОСВОБОЖДЕНИЕ МАЛЮТКИ

ТАЙНА ОТКРЫВАЕТСЯ

В ЦАРСТВЕ БИЗНЕСА

УЛИЧНЫЕ ВСТРЕЧИ

ПРОСТЫЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ

СТРАННЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ПРЫЖОК В БУДУЩЕЕ

«МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ…»

В ГОСТЯХ У ИНЖЕНЕРА ПОГОДЫ

СЕКРЕТ МЕДВЕДЯ

В МИРЕ, ГДЕ НЕТ ТЯЖЕСТИ

КОСМИЧЕСКИЕ «ЗАЙЦЫ»

НА ПЛАНЕТЕ МАРС . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте