«Зал славы»

Бертрам Чандлер Зал Славы (Переполох на Кинсолвинге)

Посвящается моей жене и возлюбленной.

Соня Граймс распаковывала вещи. Ее супруг наблюдал за ней с нескрываемым удовольствием. Она только что — наконец-то! — вернулась из очередного круиза по Галактике, и их апартаменты больше не были местом, куда приходят лишь для того, чтобы перекусить в одиночестве и провести ночь в холодной постели. Теперь это был Дом.

— Успел повеселиться, пока меня не было? — лукаво спросила она.

— О да, — ответил он без тени раздражения. Это не совсем соответствовало истине. Конечно, была одна девочка на Мелисе… но исключительно в рамках служебных обязанностей. При этом воспоминании он усмехнулся, и его грубоватое лицо смягчилось.

— Просто прекрасно — учитывая тот факт, что я получил звание почетного Адмирала Фарнского флота.

Она рассмеялась.

— От меня ты получишь кое-что получше. Я знаю, тебе такое нравится…— она грациозно опустилась на колени перед чемоданом, который еще не был открыт, и откинула крышку. Ее тонкая рука нырнула в пену легких, как паутина, кружевных сорочек, маечек и трусиков.

— О, вот она… Надеюсь, не сломалась…

«Она», судя по всему, находилась в кожаном футляре — потертом и потрепанном, но не по причине небрежной транспортировки. Несомненно, эта вещь была старинной — если не сказать «древней». Коммодор осторожно принял футляр из рук жены и осмотрел с некоторым любопытством. Тот случай, когда форма должна сказать о содержимом… Но какой предмет мужского обихода может представлять какую-то ценность, кроме сугубо утилитарной?

— Открой! — подзадоривала Соня.

Граймс откинул крышку футляра и недоуменно уставился на пенковую трубку, которая лежала внутри, в гнезде из потертого плюша — такая старая, что, казалось, рассыплется от прикосновения.

— На Бейкер-Стрит есть маленькая лавочка, — негромко проговорила Соня. — Лавочка антиквара. Там я ее и купила. Я знала, что тебе понравится…

— Бейкер-Стрит…— эхом повторил коммодор. — Это в Лондоне? На Земле?

— Конечно, Джон. И ты знаешь, кто там жил…

О да, конечно, подумал Граймс. Я знаю, кто там жил. Этот человек курил трубку и носил странную шляпу из войлока — такие почему-то называют охотничьими. Единственная проблема состоит в том, что на самом деле этого человека никогда не существовало — в реальной жизни. Ох, Соня, Соня… Они должны были сразу понять, кто к ним заглянул. И сколько же ты выложила за эту вещицу?

— Ты только подумай, — продолжала она. — Трубка самого Шерлока Холмса…

— Фантастика.

— Тебе не нравится?

Ни Граймс, ни Соня не обучались телепатии, но каждый из них мгновенно чувствовал у другого перемену настроения.

— ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ?!

— Нравится, — покорно соврал он. Но было ли это ложью? То, что скрывается под позолотой, важнее, куда важнее, чем сама позолота.

— Мне нравится, — повторил Граймс, и в его голосе не звучало ни малейшего намека на неискренность. Он взял бесценную трубку и осторожно положил на кофейный столик.

— Но ты привезла нечто более ценное, чем трубку Шерлока Холмса. Более ценное, чем окровавленная тога Юлия Цезаря и сокровища царя Соломона. Ты привезла себя. С возвращением, Женщина!

— Похоже, Граймс, Ваш арсенал пополнился еще одним раритетом, — заметил адмирал Кравински.

Коммодор рассмеялся.

— О да. И история его появления не менее удивительна, чем он сам. Соня привезла мне эту вещицу из Лондона. Возможно, Вы скажете, что женщина, которая в свое время служила в разведотделе ФИКС, сумеет отделить правду от вранья и не купится на байки антиквара. В таком случае это доказывает, что Вы видите подлинную вещь, сэр. Трубку, которую курил сам Шерлок Холмс.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Но если я скажу это Соне, она решит, что я шучу. Я последовательно доказал ей, что Шерлок Холмс — всего лишь образ, созданный воображением писателя. Может быть, она даже посмеется — но скорее над собой…

— А заодно и над Вами…

— Подозреваю, так оно и будет. Если подумать, сколько подобных трубок продается по всему Лондону по сходной цене…

— Тогда я не понимаю, почему Вы курите эту трубку. В конце концов, подержанные вещи…

— Соня достаточно аккуратна. Она отдала трубку на экспертизу в ближайшую криминалистическую лабораторию, и там ее заверили, что этой трубки не касались ни одни руки — и губы тоже. Это действительно хорошая пенковая трубка, недавно изготовленная и искусственно состаренная. Соне было угодно видеть, как ее муж курит самую дорогую трубку во всем Приграничье. Так что, к слову о вреде курения…

— Не бросайте курить, — грозно произнес адмирал. — Ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах, — снисходительная улыбка исчезла с его простого грубоватого лица. — Но я пригласил Вас не для того, чтобы обсуждать Ваши вредные привычки.

Он взял из ящика крепкую черную сигару и закурил.

— У меня есть для Вас одно дельце, Граймс. Я уже переговорил с руководством «Бродяг Приграничья» и убедил их, что Вам имеет смысл вернуться на действительную службу.

В другое время Граймс был бы счастлив. Но сейчас, когда Соня только что приехала домой…

— Федерация тоже проявила к этому делу определенный интерес. Поскольку коммандер Соня Веррилл вернулась в порт Форлорн, она может присоединиться к Вам.

Лицо Граймса просветлело.

— Думаю, это обрадует Вас, коммодор. Поскольку военный корабль я Вам выделить не смогу, Ваш «Дальний поиск» поступает в полное Ваше распоряжение. Он снова будет укомплектован техникой и людьми. Последнее — целиком в Вашей компетенции.

— Что от меня требуется, сэр?

— Не спеша, планомерно обследовать планету Кинсолвинга. Все мы и каждый из нас против того, чтобы туда соваться — но, черт возьми, надо знать, что происходит у нас на задворках. А после того, как некие недоучки с Франциско проводили там свои странные эксперименты…

— Я при этом присутствовал, — заметил Граймс.

— И мне это известно, черт побери. Потому что именно я прислал спасательную партию. В конце концов, Вы у нас специалист по всяким пограничным явлениям. Истории, в которые Вы попадается, касаются не только Вас. Если кто-нибудь провалится к нам через трещину в континууме, голову даю на отсечение, что Джон Граймс, коммодор Флота Миров Приграничья в запасе, будет присутствовать на заднем плане картины.

— Я бы предпочел оказаться на переднем плане, сэр.

— Понимаю, Граймс, понимаю. И Вам всегда удается выбраться целым из переделки, и людям, которые с Вами — тоже. Не хотелось бы Вас пугать, но было бы желательно, чтобы Вы… уцелели и на этот раз. Я даже рискну предположить, что Вы уцелеете. Почему, Бог знает.

— Какой именно?

Граймс слишком хорошо помнил, чем закончилась экспедиция с Франциско.

— Рассказывай, — скомандовала Соня. — Я хочу быть в курсе дела.

— Я тебе писал, — ответил Граймс. — Обо всем, что произошло.

— Я не получала никаких писем.

— Неужели у тебя в памяти ничего не отложилось? Ты же знаешь, планета Кинсолвинга…

— Не так много, как тебе кажется, дорогой. Представь себе такую ситуацию: я прибыла в Приграничье откуда-то издалека и никогда не служила в разведотделе ФИКС. Исходи из этого.

— У тебя есть доступ ко всем официальным отчетам, в том числе и моим.

— Я бы предпочла услышать не столь официальную версию. Никогда не была поклонницей официоза.

— Что ж, прекрасно… Итак, планета Кинсолвинга. Один из Миров Приграничья, колонизирован примерно в то же время, что и все остальные, но колония просуществовала там не слишком долго. Дело в том, что атмосфера там… несколько странная. Нет, дело не в составе воздуха. Я имею в виду психологическую атмосферу. Есть масса фантастических теорий, которые это объясняют. Одна из наиболее приемлемых в кратком изложении выглядит так: Кинсолвинг находится на пересечении каких-то линий напряжения. Сама пространственно-временная ткань там натянута так, что едва не рвется. Границы между «Тогда» и «Сейчас», «Здесь» и «Там» настолько тонка, что почти не ощущается. Да, да, я знаю, что ты скажешь: такие вещи происходят в Приграничье повсюду, куда ни ткни. Но нигде этот эффект не достигает такой силы, как на Кинсловинге. Людям не нравится жить в мире, где ни в чем нельзя быть уверенным. Жить в постоянном страхе, подсознательно ощущая, что в один прекрасный момент Ветер Перемен превратится в ураган, не успеешь и глазом моргнуть. Соответственно, число самоубийств достигло беспрецедентного уровня. Люди набивались битком в каждую скорлупку — только бы выбраться из этого ада.

Вот так оно и было. Потом, лет через полтораста по Галактическому Стандарту, транспорт «Эпсилон Эридана» совершил аварийную посадку на заброшенный космопорт Кинсолвинга*1. Потребовалась рекалибровка Движителя Манншенна, а эту операцию, как ты знаешь, лучше производить, стоя на твердой почве. Возможно, дело было в остаточном поле темпоральной прецессии — из-за него в континууме началось что-то вроде цепной реакции… Как бы то ни было, несколько офицеров получили разрешение прогуляться по округе. Первым делом они решили обследовать знаменитые пещеры, которые находятся как раз неподалеку от космопорта. В этих пещерах сохранились — кстати, до сих пор сохранились! — великолепные наскальные рисунки, сделанные еще в Каменном Веке аборигенами Кинсолвинга. Что случилось с этим племенем и куда оно подевалось, неизвестно. Они просто исчезли примерно за тысячу лет до того, как на Кинсолвинг высадилась первая экспедиция. Так вот, возвращаясь к нашим офицерам. Они явились на корабль в состоянии легкого шока и доложили, что краска, которой сделаны некоторые изображения животных, совсем свежая.

В конце концов, эта новость достигла ушей Федеральной Исследовательской и Контрольной службы. На Кинсолвинг была направлена маленькая команда исследователей, и среди них — весьма компетентная молодая леди из Райновского Института. Само собой, пещеру с рисунками они отыскали без труда — и обнаружили новое изображение. Человека в современной форме космолетчика. Пока наша компания приходила в себя от изумления, непонятно откуда появилась толпа пещерных людей, набросилась на них и захватила в плен.

Однако наша звезда Райновского института оказалась на высоте. Телепатия, пирокинез, психокинез… кажется, это так называется… в общем, всем этим она владела в совершенстве. Благодаря ее талантам группа спаслась, а заодно привела на корабль пленника — это был художник собственной персоной. Его звали Рауль.

По возвращении на Землю Рауля с распростертыми объятиями принял Райновский институт. У этого парня был талант особого свойства. Когда он делал изображение какого-то животного, это животное как будто слышало зов и являлось туда, где его ждало оружие охотника. Кроме того, Рауль был телепатом. После того, как в Институте с ним вдоволь наигрались, он переселился на Франциско, где стал главным офицером-псиоником на местной Станции связи с Глубоким Космосом, и женился на той самой ведьмочке, благодаря которой оказался в нашем мире. Строго говоря, он не был человеком, но наши инженеры-генетики немного поработали над его организмом, и этот брак был счастливым во всех отношениях.

Ты, конечно, бывала на Франциско. И знаешь, что религия на этой планете — основная отрасль промышленности. Неудивительно, что Рауль стал неокальвинистом, как и все его семейство. Впрочем, его правнучка впала в ересь, чем вызвала грандиозный скандал, и примкнула к называемым «людям-цветам».

— Значит, в деле, как всегда, замешана женщина, — прокомментировала Соня.

— Оглянись кругом, дорогая, и ты увидишь, что ни одно дело в этом мире не обходится без женщин. Так, о чем я? А, о Клариссе. Какое-то время она предавалась всякого рода развлечениям — секс, выпивка, легкие наркотики и все такое. Наконец церковь решила вытащить свою заблудшую дщерь из грязи и вернуть в свое лоно. Но неокальвинисты не из тех, кто делает благо ради блага. Они знали, что Кларисса унаследовала от своего предка его способности, а употребление некоторых наркотиков эти способности чрезвычайно обостряло. И тогда…

— И тогда?…

— И тогда у каких-то гениальных извращенцев родилась идея, о которой я до сих пор вспоминаю с содроганием. Идея заключалась в следующем: доставить Клариссу на Кинсолвинг, чтобы она, поднявшись на вершину горы, при помощи своей магии призвала Бога Ветхого Завета — им почему-то взбрело в голову, что Господь дарует им новую редакцию Десяти Заповедей. Само собой, для высадки на Кинсолвинге недостаточно религиозного рвения — требуется получить разрешение от правительства Конфедерации. И наши лорды и хозяева не нашли ничего лучшего, как направить Джона Граймса, Коммодора Флота Миров Приграничья в запасе, со всей этой милой компанией в качестве наблюдателя…

— Ты никогда мне об этом не рассказывал.

— Я тебе писал. Вся эта история весьма подробно изложена в моих рапортах. И ты, как старший по званию сотрудник Разведотдела ФИКС в Мирах Приграничья, должна была счесть своим долгом ознакомиться с ними. К тому же мне вообще нелегко о чем-нибудь говорить, когда ты появляешься дома.

— Я бы так не сказала. Так что случилось дальше?

— Наши блюстители благочестия расположились на вершине горы, которой суждено было стать новым Синаем. Кларисса произвела соответствующие приготовления и изобразила на полотне некоего белобородого старца, исполненного праведным гневом. Вся беда заключается в том, что многие патриархальные божества выглядят подобным образом… В двух словах, конец этой длинной и печальной истории таков: вместо Синая мы получили Олимп.

Последовала долгая пауза.

— Если бы я не знала тебя — и не узнала на собственном опыте, какие странные вещи происходят порой на Границе Галактики… Я могла бы сказать только одно: ты ошибся в выборе профессии. Тебе следовало стать писателем-фантастом. И ты хочешь сказать, что все это написал в рапорте?

— Само собой. Кстати, Кларисса до сих пор на Лорне. Она вышла замуж за Мэйхью. Полагаю, мы можем с ними повидаться… допустим, завтра вечером. В любом случае, они летят вместе с нами на «Поиске».

— И ради чего, по-твоему, затевается наша экспедиция? — спросила Соня. — Ты ее возглавляешь, а я, если не ошибаюсь, оказываюсь в роли помощника главнокомандующего. И нас сопровождает эта экзотическая парочка, вовлеченная в какие-то религиозные изыскания, о которых я понятия не имею.

Коммодор улыбнулся — чуть лукаво.

— Знаешь, что Кравински сказал мне? «Ситуация дошла до точки кипения, Граймс. И Конфедерация, и наши Большие Братья из Федерации ломают головы — что делать дальше с Кинсолвингом. Ответа на этот вопрос никто не знает. Так что собирайте Вашу команду непризнанных гениев — и действуйте. У Вас неподражаемая манера совать нос куда можно и нельзя — так, может быть, что-нибудь учуете…»

Соня усмехнулась.

— Людям свойственно иногда не ошибаться, — сказала она.

Наконец — восстановление судна после долгого простоя требует немалого времени — «Дальний поиск» под командованием коммодора Джона Граймса плавно поднялся над космодромом Порта Форлорна. Команда была подобрана на славу. Граймс с равной тщательностью подбирал команду, ученых, не состоящих на военной службе, и техперсонал. Все офицеры, подобно самому коммодору, были резервистами, и каждый прекрасно разбирался в астронавигации, корабельном вооружении, двигателях и даже биохимии. Майор, командующий группой десантников, тоже был профессионалом высшей пробы, равно как и вся его команда. Правда, Граймс от души надеялся, что помощь вооруженной группы не потребуется — но, как бы то ни было, лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Также присутствовали супруги Мэйхью: Кен, офицер-псионик, выглядевший не по годам молодо — один из немногих, кто все еще состоял на действительной службе, и Кларисса, которой явно пошли на пользу замужество и новый разрыв с неокальвинистами — последние, как известно, являются сторонниками весьма строгих ограничений, в том числе это касается одежды и украшений. Ее волосы, заколотые наверх, позволяли видеть заостренные ушки — наследство предков, которые принадлежали к гуманоидной, но не вполне человеческой расе. Были двое жизнерадостных толстяков из Гильдии Лозоходцев, на которых даже в наше время косо смотрят как ученые, так и псионики. Мужчины и женщины — специалисты по радиации, органической химии, неорганической химии, археологи, палеонтологи…

— Еще один научный сотрудник, — хохотнул адмирал Кравински, — и Ваш ветеран не сможет оторваться от площадки даже на миллиметр.

Однако преображенный транспорт — благодаря искусству, с которым был использован каждый кубический дюйм его пространства — сумел, к всеобщему удивлению, вместить всю эту толпу…

И даже взлететь. Граймс коснулся кнопок на панели управления, и инерционные двигатели отозвались сладостным, счастливым ревом. Старые навыки оживали. Корабль становился продолжением его крепкого коренастого тела, полностью послушным его воле. Все офицеры собрались в рубке и сидели вокруг в противоперегрузочных креслах, перед каждым находился персональный навигационный пульт.

Корабль взлетел. Медленно разгоняясь, он поднимался к плотной пелене облаков, потом пробил ее и вырвался в чистый разреженный воздух верхних слоев атмосферы — туда, где сияло сталью солнце Лорна, где пурпурное небо становилось черным, и дальше во тьму, где затерялись несколько блеклых звездочек — светила Миров Приграничья. Там, над призрачной аркой — воздушной оболочкой планеты, подсвеченной солнечными лучами — поднималась, переливаясь призрачными красками, гигантская линза Галактики.

Соня, которой не раз доводилось путешествовать на огромные расстояния — правда, в качестве пассажира — вздохнула.

—Приятно снова смотреть на все это из рубки…

— Это всегда приятно, — отозвался Граймс.

«Дальний поиск» выходил за пределы атмосферы. Он поднимался, и теперь планета выглядела тяжелым крапчатым шаром, громадной ноздреватой жемчужиной на бескрайнем поле черного бархата. Корабль миновал пояс излучения Ван Аллена*2 — и тогда Граймс коротко кивнул. Старший офицер связи, поняв приказ, взял микрофон интеркома и спокойно произнес:

— Всем внимание! Всем внимание! Приготовиться к короткому отсчету, от десяти до нуля. По окончании отсчета инерционный двигатель будет заглушен, затем последует стадия свободного падения с кратким латеральным ускорением для установки курса.

Он обернулся к Граймсу.

— Готово, сэр?

Граймс оценил трехмерное переплетение светящихся кривых в прозрачном цилиндре.

— Отсчет пошел!

— Десять…— начал офицер. — Девять…

Граймс посмотрел на Соню, вскинул густые брови и пожал плечами. Она повторила его жест — только более изящно. Она знала — и он тоже: этот ритуал с отсчетом соблюдается лишь ради гражданских лиц, которые находятся на борту.

— Ноль!

Неровное, словно от волнения, биение инерционного двигателя мгновенно стихло, и несколько секунд на борту воцарились глубокое молчание и невесомость. А затем раздалось свистящее жужжание направляющих гироскопов. Оно становилось все громче. Каждый в рубке чувствовал, как центробежная сила мягко, но решительно вдавливает его в спинку кресла. Медленно, очень медленно их путеводная звезда — солнце Кинсолвинга, переливающаяся алмазная крошка — поплыла по черноте экрана, пока не оказалась в самом центре. Вместе с ней двигалась и поворачивалась вся панорама, потом дрогнула и замерла в неподвижности. Инерционный двигатель снова ожил. Под аккомпанемент его рваной пульсации пронзительно завывали гироскопы Манншенновского Движителя, и их оси раскачивались в непрерывной прецессии, словно исполняя странный танец. Прямо по курсу всеми цветами радуги переливалась крошечная спираль — звезда, к которой они летели, а вокруг была лишь черная пустота. Лорн остался позади — гигантская корчащаяся амеба, которая уползала за корму, быстро уменьшаясь в размерах. А слева по борту вырастала гигантская Линза Галактики. Теперь, когда корабль окружало поле темпоральной прецессии, она напоминала бутылку Клейна*3. Причем стеклодув, сотворивший этот шедевр, предварительно приговорил не одну бутылку… чего покрепче.

Если бы кое у кого возникли другие ассоциации… Эта мысль уже неоднократно посещала Граймса. Но он не слишком тешил себя надеждами.

Путешествие оказалось куда более приятным, чем предыдущее, которое Граймс проделал на борту многострадального «Благочестия». Прежде всего, на это раз рядом была Соня. Во-вторых, он сам командовал судном — судом, знакомое ему как собственные пять пальцев и столь же послушное. Конечно, «Дальнему Поиску» было не сравниться с каким-нибудь фешенебельным лайнером. Но здесь было вполне комфортно, а главное, уютно. В воздухе витали ароматы женских духов, табачного дыма и хорошей еды — а не отвратительной вони дезинфицирующих жидкостей. По коридорам плыли обрывки мелодий. Проигрыватель в кают-компании не умолкал, отрывки классических опер сменялись последними хитами — но никогда здесь не раздавались заунывные псалмы и гимны неокальвинистов.

Как-то Граймс поделился этим наблюдением с Клариссой. В ответ она только фыркнула.

— Ты не с ними, папочка. Ты определенно не с ними. Что касается нас, то пусть уж лучше это корыто напоминает публичный дом, чем летающий морг.

Коммодор усмехнулся.

— Если лучшее, что «люди-цветы» могут сделать — это воскресить манеру общения, принятую у хиппи середины двадцатого века, то, боюсь, разница невелика.

— Любая религия ведет свои службы и пишет свои священные писания на языке древних, — она произнесла это очень серьезно, но тут же рассмеялась. — Я ни о чем не жалею, Джон. Поверьте, я ни о чем не жалею. Я вспоминаю «Благочестие» — ректора Смита, пресвитера Кэннона*4, эту дьяконессу-драконессу — и понимаю, насколько мне повезло. Конечно, могло повезти больше…

— Больше?

— Ну… если бы Ваша очаровательная длинноногая рыжая Соня осталась дома.

— А заодно и некий даровитый телепат, за которого ты вышла замуж.

Она смягчилась.

— Я шучу, Джон. Прежде, чем мы с Кеном встретились — я имею в виду, как встречаются обычные люди — между нами, похоже, уже что-то было. Сейчас я вполне довольна жизнью. И чувствую, что этим я обязана Вам. Кен был против участия в экспедиции, но я настояла. Я постараюсь сделать все, что смогу, чтобы помочь в ваших… исследованиях.

— Даже повторить то представление?

— Даже повторить то представление.

— Надеюсь, нам удастся обойтись без этого.

— Честно говоря, я тоже.

Наконец перелет закончился. Манншенновский Движитель «Поиска» был остановлен, инерционный двигатель работал на холостом ходу — только для того, чтобы поддерживать на борту минимальный уровень гравитации. «Дальний поиск» лег на орбиту и поплыл над одинокой планетой — сферой в голубых и зеленых пятнах, висящей в темноте. Пришло время доставать карты — старые и новые, которые Граймс составил собственноручно при содействии офицеров «Меча Приграничья».

— Здесь, — произнес коммодор, касаясь коротким указательным пальцам в нижний угол карты, — находится космопорт. Вернее, находился — сейчас на его месте просто воронка. Кому-то или чему-то понадобилось покончить с «Благочестием», уж извините за каламбур. А вот здесь город — он называется Эндерстон, стоит на восточном берегу реки Усталой.

— Даже самые усталые реки порой добираются до моря, — заметила Соня. — Похоже, первопоселенцы были жизнерадостные ребята.

— Я уже говорил тебе: здешнюю атмосферу трудно назвать праздничной. А здесь, на берегу Сумеречного Озера, есть спортивный стадион, туда приземлялся «Меч Приграничья». За неимением космопорта пришлось довольствоваться этим местом — все же лучше, чем ничего.

Он оставил карту и подошел к огромному экрану, на котором красовалось крупномасштабное изображение планеты.

— То, что вы только что видели, располагается к востоку от утреннего терминатора. Вот эта линия вроде буквы «S» — река Усталая, а это пятно, похожее на осьминога, который попал под каток — Сумеречное Озеро. Город слишком зарос, и его отсюда не видно.

— Ты у нас главный, — сказала Соня.

— Совершенно верно. А посему я полагаю, что кое о чем стоит позаботиться заранее, — он повернулся к старшему помощнику. — Коммандер Вильямс, курс на место посадки.

— Место посадки выбрано, сэр.

Офицеры заняли противоперегрузочные кресла и пристегнулись. Через секунду ожили динамики интеркома.

— Всем приготовиться к посадке! Всем приготовиться к посадке! Всем бездельникам — разойтись по каютам!

И тут же взвыли поворотные гироскопы. Корабль начал разворачиваться, пока не образовал относительно поверхности планеты четкий перпендикуляр. Почти сразу он начал снижаться, но выпущенные им ракеты-зонды обогнали его и уже входили в верхние слои атмосферы. Еще немного — и над каждой раскрылся парашют, а сзади тянулся длинный, бесконечно длинный шлейф белого дыма.

«Дальний поиск» уверенно опускался — не слишком быстро, не слишком медленно. На какое-то время Граймс позволил себе нечто вроде действительно свободного падения. Но едва первая из ракет повернула на запад, попав в струйное течение, коммодор запустил подруливающие двигатели. Корабль опускался все ниже и ниже. Казалось, он по-прежнему свободно падает под собственным весом — но эта бесконтрольность была мнимой. Картина на экране обзорного монитора менялась. Теперь внизу можно было разглядеть город — скорее, скопление развалин — на берегу реки. Рядом, ближе к озеру, виднелся четкий овал — тот самый стадион. Среди индиговой поросли еще можно было разобрать надпись «Eau de Nil»*5. Последняя ракета полетела вниз, толстый шнур дыма, тянувшийся за ней, был почти вертикальным. Пушистый хвост пламени постепенно темнел и исчезал.

Граймс вздрогнул. Ощущение дежа вю было необычайно сильным и зловещим. Но, черт возьми, он действительно видел это прежде! Он уже бывал здесь. Место посадки было выбрано чуть иначе — но в остальном все повторялось до мелочей, даже ракеты падали также медленно, словно нехотя. И снова ему почудилось, что он чувствует присутствие неких сверхъестественных сил. Враждебных или доброжелательных? Ясно было одно: они собрались здесь, чтобы не допустить посадки корабля.

И все же корабль приземлился.

Это был самый легкий толчок, самый тихий скрип, самый мягкий вздох амортизаторов, с которым огромная масса корабля когда-либо опускалась на три опоры своего посадочного устройства.

Корабль приземлился.

— Двигатели — стоп! — мягко произнес Граймс. Звякнул колокольчик корабельного телеграфа, генераторы инерционного двигателя что-то пробормотали, обращаясь сами к себе, и смолкли. Корабль приземлился. Шелест вентиляторов не нарушал, а словно усиливал тишину.

Граймс развернулся в своем вращающемся кресле и посмотрел на далекий горный пик — конус со срезанной верхушкой, чернеющий на фоне лазурного неба. «Синай», как назвал его преподобный Кэннон. Или «Олимп» — это название Граймс собственноручно поставил на всех новых картах. Именно здесь неокальвинисты попытались призвать бога Иегову. Вместо этого им в полном составе явился пантеон античных греков, и пагубным намерениям пришельцев был положен конец. Граймс от души надеялся, что никогда больше не ступит на эту гору.

Он не был первым, кто покинул корабль. В конце концов, если бы это была только что открытая планета, если бы это был Первый Шаг Человека на ее поверхность… На этот раз слава досталась майору космодесантников. За ним по трапу, чеканя шаг, с грохотом промаршировала колонна его солдат.

— Разойдись! — рявкнул майор.

Солдаты рассыпались по площадке в разные стороны и с шумом ломанулись через кусты. Спустя некоторое время из зарослей донесся сухой треск очередей. Коммодор не проявил к происходящему никакого интереса.

— Похоже, сегодня на ужин у наших десантников будет свежая свинина или крольчатина, — заметил он. — Вернее, свиные или кроличьи котлеты — если ребята будут палить с таким энтузиазмом.

— Свинина? — удивленно переспросила Соня. — Крольчатина?

— Потомки домашних животных, которых завезли сюда первопоселенцы. Они — я имею в виду свиней — похоже, вытеснили основную часть видов местной фауны. А заодно овец, кур и прочую домашнюю живность, — он набил трубку и закурил. — Свиньи и кролики — два вида, которые имеют больше всего шансов на выживание. Свиньи — благодаря всеядности и сообразительности, а кролики — потому, что умеют рыть норы и плодятся… как кролики.

— Я столько дней провела взаперти, что для меня важнее подышать воздухом, — отозвалась Соня. — Если здесь выжили свиньи, кролики и космодесантники, со мной тоже ничего не случится.

— Хорошо, что наш бравый майор тебя не слышал… Коммандер Вильямс!

— Сэр? — могучий офицер повернулся к нему.

— Приглядите за лавочкой. Смотрите, чтобы все оставались на посту — и это касается орудийных расчетов. К каждой научной группе приставить по крайней мере одного офицера или десантника. Звание значения не имеет, главное, чтобы он мог стрелять. Без отметки в судовом журнале и приемника никому с трапа ни шагу. Не считая этих формальностей, сегодня можно расслабиться. В конце концов, в этом мире нашим бренным телам никакая опасность не грозит. Что до всего остального — я уверен, что Гранд Флит Федерации с этим сумеет разобраться.

— Будет исполнено, Шкипер, — ответил Вильямс.

Граймс покосился на него и рассмеялся.

— Я на Вас удивляюсь. Сколько времени должно пройти, чтобы с Вас сошел лоск строевых учений? В любом случае, приказ есть приказ. И постарайтесь помнить сейчас и впредь, что Вы на вспомогательном крейсере Флота Миров Приграничья, а не Ваш любимый «Маламут». Но до моего возвращения этот корабль Ваш, — последняя фраза прозвучала почти формально.

— До Вашего возвращения этот корабль мой, сэр.

Разговор был окончен. Соня и Граймс вернулись в свою каюту, чтобы переодеться. Они сменили легкие сандалии с магнитными подошвами на высокие ботинки. Снаряжение дополняли браслет с передатчиком и пояс с кобурой для разного рода ручного вооружения. Последнее, скорее всего, не пригодится — в этом коммодор был почти убежден. Но он возглавлял эту экспедицию и считал себя не вправе нарушать собственные приказы. А вот температура за бортом вполне комфортная. Значит, голубовато-серые шорты и рубашка будут как раз по погоде.

Они проследовали к воздушному шлюзу, не забыв отметиться у офицера, который дежурил у трапа, и не спеша зашагали вниз. Воздух и вправду был восхитительно свеж. Треки ракет-зондов, похожие на разлохмаченные жгуты, все еще белели в небе, и дым придавал ему чудесный горьковатый привкус. Солнце уже миновало зенит и теперь медленно двигалось к западу, но его лучи щедро дарили тепло.

«А я удачнее выбрал время для посадки, чем ректор Смит», — гордо подумал Граймс. Опоры «Благочестия» коснулись почвы Кинсолвинга поздним вечером.

И все же по коже пробегал то и дело пробегал озноб. Не от холода, не от сырости — причина была психологической, а не физической. Что-то буквально висело в воздухе — и к ароматам зелени и земли примешивался чуть заметный запах разложения.

— Что-то… не так, — прошептала Соня.

— Именно поэтому мы здесь, — отозвался Граймс.

Навстречу им шагал майор, который как раз возвращался на корабль. Следом шли семеро десантников, четверо из них несли на импровизированных носилках из веток две огромные кабаньи туши, остальные — кроликов. Молодой офицер шутливо отсалютовал Граймсу:

— Враг понес большие потери и разбит наголову, сэр.

— Вижу, вижу, майор. Но вы сюда прилетели не только охотиться, если помните.

— Я помню, сэр. Я установил сторожевые устройства вокруг посадочной площадки. Если что-нибудь крупное и опасное появится поблизости, мы получим сигнал.

— Отлично.

Соня и Граймс двинулись вперед, осторожно пробираясь сквозь путаницу плетистых растений — туда, где раньше возвышалось огромное здание стадиона. Теперь от него осталась только котловина — несомненно, искусственного происхождения. На ее ступенчатых склонах разрослись ползучие кустарники. Здесь они обнаружили лозоходцев, которые бродили со своими знаменитыми рамочками под бдительным взглядом одного из младших офицеров. Оба просто сияли. Чуть дальше работали ученые, которые придерживались более традиционных взглядов — в настоящий момент группа монтировала какое-то приспособление, напоминающее миниатюрный радиотелескоп. И, наконец, они встретили супругов Мэйхью.

— Вы это чувствуете? — выпалил офицер псионической связи, едва увидев Граймса. — Вы это чувствуете, сэр? Никто из них ничего не замечает.

— Конечно, чувствую. И Соня тоже.

— Как будто что-то дожидалось, пока мы прилетим. Долго, очень долго. И теперь вот-вот атакует нас. Правда, я не уверен, что у него хватит сил…

— Я тоже не уверен. По-моему, в прошлый раз эта угроза ощущалась не столь явно. Что скажешь, Кларисса? Ты уже бывала здесь.

— В прошлый раз я была напугана куда сильнее, Джон. Но, думаю, Вы правы.

— По-моему, нам явно что-то угрожает, — сказала Соня.

— Согласен, — ответил Граймс. — Но угроза может исчезнуть. Может быть, эта планета находится в эпицентре действия… неких сил, и сейчас они пробуждаются.

Он засмеялся.

— Наше руководство изрядно раскошелилось. Если после этого ничего не произойдет, наша популярность несколько уменьшится.

— Если честно, — отозвалась Кларисса, — я надеюсь, что ничего не произойдет.

Ничего не произошло.

Проходили день за днем. Группы ученых продолжали кружить в окрестностях посадочной площадки. Одни перемещались на шлюпках «Дальнего поиска», другие предпочитали ходить пешком. Археологи радостно копались в посудных черепках, которые обнаружили на берегах озера и реки, бродили по пещерам и фотографировали знаменитые наскальные рисунки, истолковывая их значение самыми различными способами. Ничего нового эти жуки-навозники не сообщили. Ничего такого, что могло бы пролить свет на причину исчезновения аборигенов. Наскальные рисунки были просто наскальными рисунками, краска оставалась такой же сухой, как и на протяжении последней сотни лет. Лозоходцы бродили со своими рамочками и изучали расположение рудных жил — эта информация могла стать очень ценной, если планету когда-нибудь снова будут заселять. Кроме того, они надеялись найти нефть, а пока наносили на карту русла подземных водяных жил на территории пустынь. Прочие специалисты тоже не сидели без дела. Они снимали показания приборов, производили подсчеты — и не находили ровным счетом ничего такого, чего нельзя найти на среднестатистической планете земного типа.

— В конце концов, — подытожил Граймс, — мы доказали, что этот мир вполне пригоден для заселения.

Они — сам коммодор, Соня и супруги Мэйхью — собрались в уютном салоне капитанской каюты, чтобы насладиться послеобеденным кофе.

— Все единогласно выступают за то, чтобы устроить прощальный ужин и возвращаться домой.

— Кроме нас, — мрачно ответила Соня.

— На то есть причины, дорогая. Ты же всегда так хорошо чувствуешь мое настроение, а я — твое. С тех пор, как я здесь побывал, во мне сидит страх, и я не могу от него избавиться. Я знаю, что на этой планете никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Кларисса напугана еще больше, чем я — и у нее есть более чем веские основания! Из-за этого она все время поддерживает телепатическую связь с Кеном.

— Я по-прежнему считаю, что здесь что-то не то, — настойчиво проговорил Мэйхью. — Я по-прежнему считаю: прежде чем писать в рапорте «рекомендуется повторная попытка колонизации», мы должны быть сами абсолютно в этом уверены.

Граймс посмотрел на Клариссу.

— Не желаешь повторить эксперимент?

Она ответила без малейшего колебания.

— Я согласна. Я сам хотела это предложить. Я переговорила с Кеном. И я чувствую: если я попытаюсь вызвать кого-нибудь из древних богов, а не бога неокальвинистов, результат будет лучше. Может быть, это входит в их интересы — чтобы в этом мире снова появились люди, которые со временем станут им поклоняться.

— Как твои «люди-цветы», — добродушно отозвался Кен.

— Да. Как «люди-цветы». В конце концов, девиз «Make Love Not War» можно истолковать как торжество Афродиты над Аресом…

Граймс засмеялся, хотя ему было не слишком весело.

— Прекрасно, Кларисса. Организуем мероприятие этой ночью. Пусть все выбираются из корабля и разбредаются по окрестностям — на тот случай, если Зевсу придет в голову пошвыряться молниями. Вильямс что-то растолстел и обленился за последнее время. Так что ему не повредит, если и для него найдется дельце, раз уж он взялся во всем этом участвовать…

Вильямс превзошел себя. На его взгляд, обстановка была вполне спокойной. Когда корабль затих и опустел, Граймс, Соня, Кларисса, Кен и еще добрая дюжина специалистов всех мастей погрузились в одну из шлюпок, куда были заблаговременно уложено все необходимое.

Солнце почти село, когда они приземлились на голой, выглаженной ветрами площадке на вершине горы. Едва люк распахнулся, в кабину потянуло тонкой струйкой ледяного ветра.

Следом за Граймсом участники эксперимента по очереди покидали шлюпку и спускались на скалу, где ничего не росло и не могло расти. Последние из группы передавали вниз оборудование, прежде чем спуститься самим. Мольберт, прожектора для подсветки, тюбики с красками, кисти. Затем камеры — для фото и видеосъемки. Одна из них позволяла передавать изображение на принимающее устройство, которое располагалось в долине у подножия горы. И, наконец, звукозаписывающие устройства.

Молча, очень медленно Мэйхью и его жена вышли в центр площадки в сопровождении Граймса и Сони, которые несли все, что могло понадобиться Клариссе. Граймс установил мольберт, затянутый черным холстом, и настроил подсветку. Соня разложила на земле краски и кисти. Мэйхью, чье тонкое лицо было бледным и встревоженным, снял с плеч Клариссы тяжелый плащ. Теперь она стояла обнаженная, как и в прошлый раз, и только узкий лоскут грубого меха был обернут вокруг ее бедер наподобие килта. Она стояла, обняв себя руками, словно хотела прикрыть свою роскошную грудь — но не от стыдливости, а от холода. Наверно, так же выглядели ее предшественницы, которые населяли когда-то этот мир, подумал — снова подумал! — Граймс. И совершали тот же магический ритуал, который она намеревалась совершить сейчас.

Мэйхью сунул руку в карман, извлек оттуда крошечную склянку с галлюциногеном и стаканчик из тонкого стекла, наполнил его и протянул Клариссе.

— Выпей это, дорогая, — мягко произнес он.

Кларисса приняла у него мензурку, осушила одним глотком и отбросила прочь. Стекло разлетелось с хрустальным звоном, неожиданно громким, несмотря на свист ветра.

— Ты же босиком…— пробормотал Мэйхью, опустился на четвереньки и принялся подбирать осколки. Кларисса не обращала внимания. Она стояла неподвижно, как статуя. Поднявшись на ноги, Кен обнял ее за плечи свободной рукой — словно пытался подбодрить ее и…

…И проститься?

— Я не могу достучаться до нее, — шепнул он Граймсу. Голос телепата звенел от напряжения и обиды. — Кто-то… или что-то не пускает меня к ней…

Все трое — Граймс, Соня и Кен — отошли к шлюпке, где, держа аппаратуру наготове, собрались ученые. В этот момент солнце скрылось за горизонтом. Остался только свет прожекторов, в лучах которых стояла Кларисса, а выше — почти пустая чернота неба, по которой разбросаны редкие блестки тусклых звезд. На востоке, над самым горизонтом, вырастала туманная сияющая арка — там восходила Линза Галактики. Казалось, порывы ветра, овевающие скалу, долетали сюда из межзвездного пространства.

Все так же, как в прошлый раз. Почти. Один элемент принципиально отличался — люди, которые стояли вокруг. На этот раз на вершине горы стояли скептики и прагматики, а не религиозные фанатики. Но напряжение становилось почти невыносимым.

Медленно, нерешительно Кларисса наклонилась к нагромождению кистей и тюбиков. Вот она выбирает кисть. Окунает ее в баночку с краской, потом выпрямляется… Быстрыми, уверенными движениями начинает рисовать.

Но это неправильно, понял Граймс. Все это — неправильно. В прошлый раз она использовала белый холст. В прошлый раз она работала яркими, почти светящимися красками. А что за существо появляется на холсте? Что это за тип — высокий, худой, в красных чулках, бородка клинышком, улыбка как у обезьяны… Человек?! Но где вы видели человека с крошечными козлиными рожками на темени? С длинным гибким хвостом, который заканчивается острием, похожим на наконечник стрелы?..

И это бог?

Возможно, Пан…

Нет, не Пан. Пан никогда не выглядел подобным образом.

Затем раздался ужасающий треск, вспышка света на расстоянии вытянутой руки… нет, пожалуй, даже ближе. Но свет был не белым, как в прошлый раз, а тусклый, неестественный пурпур. Удушливо запахло серой. И он появился. Он стоял и смеялся. Он стоял в клубах черного дыма и смеялся.

Граймс услышал, как один из ученых выпалил, почти со смехом:

— Что за черт?

Но это и был черт — вернее, дьявол собственной персоной. Он тоже смеялся, показывая очень белые и очень острые зубы. Потом его правая рука — неожиданно изящная — выпрямилась, точно пружина, и пальцы сомкнулись на запястье коммодора.

— Вы арестованы, — произнес дьявол. — И я вынужден предупредить Вас, что все, что вы скажете, будет записано и может быть использовано против Вас.

— Но на каком основании? — раздался возглас Сони. — Какого…

Дальше была только темнота, более глубокая, чем темнота между Вселенными, и абсолютная тишина.

Как долго продолжалось это путешествие? Вечность или долю микросекунды? Оба ответа могли быть верными.

Снова появился свет — но не яркий, а слабый, точно в тумане. Но свет появился, и под ногами было что-то твердое — и чьи-то пальцы все еще крепко сжимали его кисть. Граймс посмотрел вниз — он не был расположен смотреть наверх, хотя не испытывал ни страха, ни стыда — и обнаружил, что стоит на чем-то, похожем на мраморную мозаику. В конце концов он решился поднять глаза — очень медленно.

Изящные красные туфли с заостренными носками — примерно его размера.

Тощие, но мускулистые ноги, туго обтянутые ярко-алыми чулками или лосинами. Короткие штаны в виде фонариков, какие носили в шестнадцатом веке. Алый дублет, расшитый золотом… Внезапно Граймс почувствовал, что страх почти исчез. Это же Мефистофель. Участник маскарада или оперный певец, не имеющий ничего общего с реальным воплощением вселенского зла.

Коммодор поднял глаза чуть выше — и его самоуверенность начала стремительно таять. На лице незнакомца было выражение величавого безразличия — и мощи, непомерной мощи, которая позволяет сохранять безразличный эгоизм.

— Мы должны поздравить нашего друга с блестяще проведенной операцией, Ватсон, — произнес кто-то на безупречном английском. Говоривший стоял за спиной у Граймса.

— Конечно, мой дорогой Холмс, — ответил другой голос, более низкий. — Но Вы уверены, что это тот самый человек? В конце концов, судя по его униформе, он офицер и, вероятно, джентльмен…

Мефистофель рассмеялся чуть презрительно.

— Насколько мне известно, злодеев немало и среди так называемых джентльменов. Но я выполнил свою часть сделки и теперь могу вернуться к себе. Здесь чертовски холодно и неуютно.

Последовала уже знакомая тускло-пурпурная вспышка, запахло серой, и он исчез.

— Оглянитесь, дружище, и позвольте нам взглянуть на Вас, — проговорил первый из англичан.

Граймс медленно повернулся. То, что он увидел, не слишком его удивило. Перед ним стояли двое. Один — высокий, тощий, с орлиным профилем, в странного вида жакете с широким поясом — Граймс знал, что они называются «норфолкскими», плаще с капюшоном без рукавов и в войлочной охотничьей шляпе. Второй — приземистый, коренастый, с усами как у моржа, одетый очень строго — вплоть до черного сюртука и начищенной высокой шляпы.

Граймс разглядывал незнакомцев. Они разглядывали его.

— Верните ее, — произнес, наконец, высокий. — Верните ее мне, и у меня к Вам не будет никаких претензий.

— Вернуть что? — спросил Граймс в полном замешательстве.

— Мою трубку, разумеется.

Коммодор молча извлек кожаный футляр из внутреннего кармана и вложил в протянутую к нему руку.

— Замечательный пример дедукции, мой дорогой Холмс, — пропыхтел коротышка. — Ума не приложу, как это Вам удалось.

— Элементарно, Ватсон. Даже Вам должно быть известно, что преступление — любое преступление — может совершаться не только в трех пространственных измерениях. Надо иметь в виду дополнительный фактор, четвертое измерение. Я пришел к выводу, что похититель — некто, живущий в отдаленном будущем, весьма отдаленном, когда наши вымышленные прототипы уже забыты. Затем я заручился поддержкой Лондонского отделения частных сыщиков — этим ребятам почему-то очень льстит, если я изволю им присниться! С их помощью я установил круглосуточное наблюдение за антикварной лавкой неподалеку от квартиры, которую мы с Вами снимали. Наконец я получил сообщение, что моя трубка была продана некоей рыжеволосой молодой леди с весьма примечательной внешностью. Я выяснил — опять-таки, благодаря моим бесчисленным помощникам — что она является супругой некоего Граймса, коммодора Флота Миров Приграничья в запасе, и что она вскоре отправилась к мужу, чья резиденция находится в городе, именуемом Порт Форлорн, на планете, именуемой Лорн, одной из Миров Приграничья. Эти Миры Приграничья находятся за пределами моей досягаемости, но мне удалось уговорить кое-кого из Ваших коллег, увлекающихся магией, уговорить своего… хм… коллегу, Мефистофеля, предоставить мне свои услуги. Между нами говоря, мы оказались в состоянии установить весьма изящную психологическую ловушку на планете, которую называют «Кинсолвинг». Не слишком красивое название.

Холмс открыл футляр, достал оттуда трубку, осмотрел ее и фыркнул.

— Вы курили ее, сэр?

— Да, — признался Граймс.

— Ее будет несложно простерилизовать, Холмс, — вмешался Ватсон. — Струя пара из кипящего чайника. Когда мы вернемся на квартиру…

— Очень хорошо, Ватсон. В таком случае, произведем церемонию очищения немедленно.

Оба джентльмена быстро зашагали прочь, и вскоре их фигуры растворились в тумане.

— И когда я буду описывать этот случай в своих хрониках, — долетел до Граймса голос Ватсона, — я назову его «Случай с пропавшей трубкой»…

«Как насчет „Дела о похищенном коммодоре“?» — подумал Граймс. Но прежде чем он успел задать этот вопрос великому детективу и его другу, появилась еще одна фигура и преградила ему путь.

Несомненно, англичанин. Одет как респектабельный джентльмен начала двадцатого века — черный костюм, серый жилет, белоснежный воротничок и черный шейный платок. Он был явно склонен к полноте; леди из столовой для слуг, должно быть, благоволят к нему, но никогда не произнесут в его адрес лестную фразу «он в хорошей форме».

Он приподнял свою круглую шляпу, и Граймсу хватило присутствия духа, чтобы отдать честь. Незнакомец заговорил — вежливо, но без слащавости:

— Добро пожаловать на борт, сэр.

Он умудрился произнести эти слова так, словно поставил в кавычки.

— Э… благодарю.

— Возможно, Вы составите мне компанию. Я всего лишь представитель своей профессии в этом мире, и мой долг — приятный долг, сэр, — приветствовать вновь прибывших и помогать им устроиться.

— Это очень мило с Вашей стороны, мистер…

— Дживс*6, сэр, к Вашим услугам. Прошу сюда, коммодор… как я понимаю, галуны на Ваших эполетах означают то же самое, что и в мое время. Если угодно.

— Куда Вы меня приглашаете?

— Я возьму на себя смелость предложить Вам членство в нашем Военно-морском Клубе. Кроме Вас, здесь находятся еще несколько джентльменов, которые имели честь служить на флоте. Лорд Хорнблауэр, адмирал*7. Вы должны были о нем слышать. Коммандер Бонд*8 — очень приятный молодой джентльмен, хотя и не вполне соответствует моему представлению о морском офицере. А также…— на его полном лице промелькнуло раздражение — некий капитан-лейтенант Квиг*9, который каким-то образом назначил себя на должность секретаря клуба. Он даже попытался добиться исключения капитана Ахаба*10. Чем он это мотивировал? — Дживс заговорил, сильно гнусавя:— «Как я могу вести свой аккуратный корабль, когда этот чертов китобой топает по палубе своими ножищами? Пора довести до его сведения, что его любимые киты плавают в другой ванне. Я не шучу». Но адмирал — он президент нашего клуба… правда, старейший член клуба — капитан Ной, но он уже почти ничем не интересуется… Так вот, адмирал посоветовался со мной. В результате коммандер Бонд получил задание завербовать одного человека — деятельность, в которой он весьма преуспел. Капитан Ахаб был принят на службу в Королевский флот и тут же комиссован по приказу лорда Хорнблауэра. Теперь у капитана Ахаба, как у офицера Королевского флота, куда больше оснований на членство в клубе — истинно британском обществе — чем у коммандера Квига…

— Весьма остроумный ход, — отметил Граймс.

— Приятно слышать, сэр, — Дживс приподнял свой котелок, приветствуя высокую даму, которая вышла из тумана — жгучая брюнетка, босая, в белой ночной сорочке почти до пят. — Доброе утро, ваша светлость.

Она не обратила на него ни малейшего внимания и сосредоточенно уставилась на Граймса. Ее черные, с легкой сумасшедшинкой глаза разглядывали коммодора, в то время как руки непрерывно совершали странные движения, словно она стирала с них невидимые пятна.

— Есть здесь хоть кусок мыла? — осведомилась она с сильным шотландским акцентом.

— Мыло, мадам?

— Да, мыло, несчастный sassenach*11!

— Боюсь, ничем не могу Вам помочь. Если бы я хотя бы знал, где нахожусь…

Женщина скользнула мимо, бросив напоследок:

— Интересно, чем ты моешь свои белые ручки?

— Я пытаюсь помочь ей, сэр, — проговорил Дживс, — но мне это не под силу. По большому счету, здесь нужен квалифицированный психиатр. Правда, среди наших гостей немало странных личностей…

Он с легким поклоном указал на разрыв в туманной пелене. Граймс успел разглядеть пышную зелень и яркие цветы — все это весьма напоминало тропический лес. И действительно, раздался хриплый рык льва, тут же потонувший в многоголосом птичьем щебете.

— Здесь обитает лорд Грейсток с супругой, леди Джейн*12, сэр, — сообщил Дживс. — У них дом на большом дереве, они живут там в компании обезьян… За следующей дверью — что-то вроде лесов Англии. Там поместье, похожее на дом лесника, он принадлежит мистеру Меллорсу и леди Констанс Чаттерлей. Вы можете подумать, что обе эти пары, с их любовью к дикой природе, должны быть очень дружны. Как бы не так. Леди Чаттерлей как-то сказала мне, когда я высказал такое предположение… это было, когда я пригласил ее и мистера Меллорса к себе на чашечку настоящего английского чая, и разговор зашел о Грейстоках: «Единственная природа, которая меня интересует, Дживс — это человеческая природа»…— он снова приподнял шляпу. — Доброе утро, полковник.

— Кто это? — спросил Граймс, разглядывая человека в штанах из оленьей кожи, отделанных бахромой, на каждом бедре у него висело по револьверу.

— Это полковник Уильям Коди, сэр. Сочувствую этому джентльмену. На самом деле его нельзя назвать одним из нас. Хотя он по сей день живет на страницах романов, он является человеком из плоти и крови. Если не ошибаюсь, в свое время одно издательство в Нью-Йорке заказало писателю серию романов о Диком Западе, и писатель, вместо того чтобы придумать персонажа, поместил на страницы человека, который реально жил в мире, и назвал его Буффало Билл. И это, как вы понимаете, ставит его, относительно всех нас, в особое положение. И не только его одного. Взять, например, леди и джентльменов из Греции — Елена, Кассандра, Одиссей, Ахилл, Эдип… и прочие. И, конечно, Принц, хотя его высочество утверждает, что впервые появился на страницах одного старинного романа, а потому не принадлежит миру, который люди из плоти и крови называют реальностью.

— Так получается, что меня тоже не существует в реальности? — осведомился Граймс.

— Именно так, сэр, иначе Вы никогда не оказались бы здесь. Подобно всем нам, Вы — плод воображения некоего талантливого писателя…

Внезапно Дживс остановился, и Граймс вместе с ним.

— Но, сэр… можно ли считать Вас бессмертным творением ?

Он обошел вокруг коммодора, точно портной, который проверяет, хорошо ли сидит новая форма.

— Увы, это на самом деле так, сэр. Я уже замечаю следы иллюзорности…— он сделал паузу, повернулся к новому пришельцу и поклонился: — Доброе утро, ваше высочество.

Высокий, тощий молодой человек с бледным лицом, в черном с ног до головы — исключение составляло только белоснежное кружево на воротнике и манжетах — никак не отреагировал на приветствие. Вместо этого он произнес хорошо поставленным голосом:

— Быть или не быть — вот в чем вопрос…

— Совершенно верно, — согласился Граймс.

Принц Датский чуть вытянул вперед правую руку, в которой держал битый временем череп, и посмотрел на него сверху вниз.

— Увы, мой бедный Йорик… Я знал его…— он поглядел на коммодора. — А Вас я не знаю.

Он развернулся на пятках и зашагал прочь.

— Доброй ночи, любезный принц, — с горечью проговорил Граймс.

— Не обращайте внимания на его высочество, — сказал Дживс. — У него весьма своеобразное чувство юмора.

— Возможно. Но Вы говорили, что здесь были другие… ммм… персонажи, которые не являются плодами воображения. Что с ними случилось?

— Они… исчезли, сэр. Был здесь один молодой человек, который одевался как старая леди и называл себя «Тетя Чарлей». Он провел здесь несколько лет… по человеческим меркам. Но сейчас его нет. Было несколько джентльменов, подобных Вам — астронавтов. Никто из них у нас не задержался.

— Но что с ними случилось… с нами, я хотел сказать?

— Не знаю, сэр. Когда последняя книга о Вас рассыпается в прах, когда последний, кто ее читал, покидает мир людей — что происходит тогда?

— Возможно, в этом-то и есть дело, — пробормотал Граймс.

— Хорошо, — произнес он громко. — Я в совершенной растерянности. Я готов поверить, что все так и есть. Но мой случай, как мне кажется, особый. Все вы, как я понимаю, оказались здесь после смерти ваших авторов. Вы бессмертны — возможно — для людей, которые создали вас. Но я появился здесь раньше срока. Я стал жертвой интриги, которую затеяли — кто бы мог подумать! — Шерлок Холмс и доктор Фауст. И Мефистофель.

Дживс от души рассмеялся.

— Я знал, что мистер Холмс потерял свою трубку. Я предложил ему свои услуги — но он, конечно, слишком горд, чтобы принять мою скромную помощь. Он предпочитает действовать самостоятельно и по своему усмотрению. А Вы, сэр, как я понял, оказались невинной жертвой…

— И могу повторить это снова. Меня насильно перетащили из моего родного мира в эту… преисподнюю…

— Мы предпочитаем называть это Залом Славы, сэр.

— Значит, я не только жертва… Но там, в моем мире, у меня осталась жена, мой корабль… Я должен вернуться туда.

—Я понимаю Вашу тревогу, сэр, и понимаю, что Вы ограничены во времени. Но здесь время течет иначе, нежели где-либо еще. И Вы уже становитесь прозрачным…

Граймс растопырил пальцы и посмотрел на свои руки. Сквозь кожу, плоть и кости уже можно было рассмотреть мрамор на полу.

Дживс коснулся его локтя.

— Скорее, сэр, — настойчиво проговорил он.

Они торопливо зашагали вперед. Тем не менее, у Граймса остались спутанные воспоминания об их пробежке, больше похожей на кошмарный сон. Какие-то мужчины и женщины останавливались и изумленно взирали на них. Некоторые из них казались Граймсу знакомыми, и он ощущал нечто вроде радости . Но большинство не оставили в его памяти никакого следа. Иногда в клубящемся тумане появлялись разрывы, и в них на мгновение показывались здания. Подобно одежде людей, их архитектура принадлежала самым разным эпохам. Твердыня Камелота, чьи башни были увешаны разноцветными флажками. За ее стенами, по пыльной голой равнине, скакал одинокий рыцарь, похожий на пугало, водруженное на скелетоподобную клячу. Рыцарь явно намеревался атаковать мельницу, которая очень кстати возвышалась неподалеку. Шервудский лес, где разбойники в зеленом прервали свои упражнения в стрельбе из луков, чтобы их приветствовать.

Потом появился неуклюжий монстр, похожий на огромного безобразного пса. Он брел рядом с ними, не отставая, и пытался демонстрировать дружелюбие. Граймс мельком взглянул на него. Казалось, кто-то покопался на ближайшем кладбище и из найденных останков слепил этого гиганта, не особенно заботясь о качестве подгонки фрагментов. Коммодор поспешно отвел взгляд. Вид существа вызывал тошноту — равно как и запах склепа, который оно источало — возможно, из-за того, что в нем угадывалось что-то гуманоидное. Следующая тварь куда больше напоминала человека — стройный мужчина в пышном наряде девятнадцатого века, который спланировал к ним на черных перепончатых крыльях. Дживс, который оказался с подветренной стороны, пробормотал что-то не слишком уважительное насчет восточно-европейской аристократии.

Наконец, впереди замаячили неясные очертания дома — это и была цель их прогулки. Казалось, он весь состоит из островерхих башенок и огромных темных окон — точно черные алмазы, оправленные в дуб. Высоко на мощной двери, обитой железом, висел черный железный дверной молоточек — увесистый металлический предмет в форме перевернутого креста. Дживс потянулся за ним и изящно постучал.

Очень медленно, точно кряхтя, дверь открылась, и седобородый старик, появившийся на пороге, с подозрением воззрился на них. Его свободная черная роба и высокий черный колпак были изрисованы каббалистическими символами, поблескивающими в тусклом свете. Светло-голубые глаза казались почти белыми, словно выгоревшими.

— Кто нарушает мой покой? — спросил он.

— Это я, герр Доктор. Дживс.

— А кто это с Вами? Что за… призрак?

— Это невинная жертва, доктор Фауст. Жертва странной интриги, которую запустили Вы и мистер Холмс.

— То, что сделано, нельзя было не сделать.

Доктор смотрел на Граймса — вернее, сквозь него.

— А Вы, наверно, взываете: «Господи, верни меня в Твой мир, верни мне вчерашний день?»

— Именно так, — прошептал Граймс. — А кто на моем месте поступил бы иначе?

— Ничем не могу Вам помочь, — дверь начала закрываться.

Но Дживс уже просунул в щель ногу в крепком, отполированном до зеркального блеска ботинке.

— Неужели Вы уже забыли, что я — именно я — в свое время помог Вам, доктор? Неужели теперь я не могу прислать Вам еще одного пациента? Правда, Ахилл все еще хромает, — добавил он язвительно, — а Эдип предпочитает женщин в возрасте…

— Меня зовут Фауст, а не Фрейд, — буркнул старик.

— И тем не менее, — продолжал Дживс, — именно я предоставляю и Вам, и Вашему партнеру некоторые удобства, которых не существовало в ваши дни и даже в вашу эпоху.

Дверь резко распахнулась.

— Входите! — прорычал старый доктор.

Внутри было темно. Единственным источником света служила жаровня, на которой булькала реторта. Комната была огромной, но буквально завалена всевозможными фантастическими предметами — казалось, ни один из них нельзя сдвинуть с места, не переломав соседние. Граймс проворно нагнулся, чтобы избежать столкновения с сушеным крокодилом, который висел над входом как раз на уровне его макушки, потом чудом не налетел на очень красивый — несмотря на толстый слой пыли — глобус с изображением звездного неба, стоящий прямо на каменном полу. Вернее, это произошло бы, оставайся тело коммодора твердым. Но его газообразная нога прошла сквозь препятствие, не встретив даже намека на сопротивление.

Бормоча себе что-то под нос, старик зашаркал в направлении скамейки, на которой громоздились какие-то алхимические приборы.

— Мел для пентаграмм…— проговорил он, обращаясь к самому себе. — Куда я мог его деть? Серные свечи…

— У нас нет на все это времени, доктор, — напомнил Дживс. — Джентльмен нуждается в немедленной помощи.

— Но Ему не понравится, когда я не соблюдаю протокол.

— Ему не понравится, если вы заставите его страдать от жажды.

— Хорошо, хорошо. Но я предупреждаю вас: Он не в духе.

Доктор Фауст проковылял к низкому столику, на котором возвышалось чучело огромной совы, и поднял птицу. Сова оказалась пустой и заключала в себе допотопный телефон, похожий на олений череп. Всучив сову Дживсу, который постарался держать ее на некотором расстоянии от своего черного сюртука, доктор поднял трубку и набрал номер.

— Да, — каркнул он, — как обычно. — Последовала пауза. — Да, я знаю, что Вы настаиваете на выполнении всех положенных процедур. Но мистер Дживс сказал, что это очень срочно. — Снова пауза. — Лучше приходите, а то, неровен час, останетесь без бренди и сигар…

На этот раз не было ни грома, ни пурпурных вспышек, ни клубов черного дыма, ни серного запаха. Мефистофель материализовался в комнате и, скрестив руки на своей мускулистой груди, посмотрел на Граймса сверху вниз.

— Ну? — осведомился он. — Что скажешь, человек?

Голос коммодора превратился в чуть слышный шепот.

— Верни меня туда, откуда я прибыл.

Коммодор Граймс молча шагнул вперед и заглянул писателю через плечо. «Он стоял в каюте корабля, — прочел он. — Покрытая ковром палуба ходила ходуном у него под ногами». Покрытая ковром палуба действительно раскачивалась весьма ощутимо. Чтобы удержаться на ногах, Граймсу пришлось ухватиться за спинку кресла, в котором сидел писатель.

— Что за черт! — воскликнул тот, обернулся… и в ужасе уставился на Граймса. Трубка выпала у него изо рта и покатилась по полу.

— Нет… Не может быть…— пробормотал он. — Убирайся.

— Я бы с удовольствием, — отозвался Граймс. — Если бы мог.

— И какого дьявола?

— Вы сами знаете, как ответить на этот вопрос, — ответил Граймс, что было вполне логично. Он озадаченно смотрел на своего… создателя? Родителя? Но они совершенно непохожи, по крайней мере, внешне. Граймс невысок ростом, коренастый, с оттопыренными ушами — это самая примечательная черта его облика. Писатель — высокий, худощавый, уши у него вполне нормальные, зато нос, пожалуй, слишком велик.

— Вы сами знаете, как ответить на этот вопрос, — повторил Граймс.

— Прошу прощения, коммодор, но я не знаю. По крайней мере, пока. Но, — он пытался заставить себя пошутить, — это просто дурацкий сон… я так думаю.

— Это не сон, капитан, — на плечах писателя золотились эполеты, а на крюке рядом с дверью, занавешенной шторой, висела форменная фуражка с круглой желтой кокардой. — Это не сон. Ущипните себя.

— Черт! Больно.

— Вот и славно. Не возражаете, если я присяду?

Очень осторожно Граймс приземлился на софу, которая скользила на четырех своих ножках вдоль переборки. В первый момент он испугался, что провалится сквозь сидение, но оно оказалось вполне материальным — или он сам стал материальным? — и выдержало его вес. Только и всего. Граймс зажмурился и попытался ясно представить себе, что увидит вокруг себя. Сейчас он окажется на борту своего корабля, старого доброго «Дальнего поиска», испытанного и надежного, где его встретит жена…

И — ничего, кроме потрясение и разочарование. Где он? В каком месте — и в каком времени? Неужели на Земле, колыбели всех людей? На борту какого-то водоплавающего судна?

Писатель ответил на этот невысказанный вопрос.

— Я проясню картину, коммодор. Вы на борту славного судна под названием «Кантара», которое курсирует между Мельбурном и портом Макуори, что на западном берегу Тасмании — дикое местечко, надо сказать. Из Мельбурна в Макуори мы везем пиритовую руду, а обратно идем гружеными балластом, как сейчас, например. Я очень сомневаюсь, что подобная практика сохранилась до ваших дней, сэр. Макуори — славное местечко: попасть туда почти невозможно, но если уж попали, то обратно не выберетесь. Для начала, течения здесь абсолютно непредсказуемы, и единственный безопасный способ туда добраться — это пройти через так называемые Чертовы ворота, и то в промежутке между приливом и отливом. Попробуйте сделать это во время семичасового отлива, хлопот не оберетесь! И Внутренняя отмель, и Внешняя всегда покрыты илом, и когда сильный норд-вест — что сейчас и происходит — Внешнюю отмель обойти непросто. Я собираюсь отстояться на якоре, пока бушует этот дикий вестовый, удерживаясь мористее. Терпеть не могу отсиживаться в какой-нибудь бухте — тогда понимаешь, что у тебя всего лишь маленькое, бессильное суденышко, груженое балластом. Но ветер меняется на южный и стихает, вода поднимается. Сводка и прогноз погоды вполне обнадеживают. Скоро я смогу подойти к берегу от моего последнего места обсервации*13 — там, где я взял высоту Солнца пополудни — пока не окажусь за створными огнями мыса Сорелл. Тогда я буду лавировать вдоль берега в течение светового дня, держась в непосредственной досягаемости порта. Настанет утро, я свяжусь по радио с начальником порта, и если он сможет убедить меня в том, что обстановка благоприятная, я потороплюсь причалить.

— Зачем вам створные огни? — спросил Граймс. Разговор настолько увлек его, что он почти забыл о собственных проблемах. — У вас же есть радар — или я ошибаюсь?

— Есть. И радар, и эхолот. Но радар у меня старый и выдержит пару часов работы, не больше. А эхолот сломан. Я ничего не имею против электроники — если только она работает. В данный момент этого сказать нельзя.

Писатель засмеялся.

—. Нет, это бред какой-то. Сидеть здесь и обсуждать вопросы навигации с навигатором из далекого будущего! Надеюсь, никому из моих офицеров не взбредет в голову заглянуть сюда. Вот будет здорово, если они увидят, как я разговариваю сам с собой.

— Я существую, капитан. И я здесь. И полагаю, Вы можете сделать что-нибудь, чтобы вернуть меня обратно, туда, где мне место.

— Что я могу сделать, коммодор? Я слышал от многих, что мои истории реальны . И это действительно так. Более того, я сам оставил за Вами право действовать по своему усмотрению. Раз за разом, снова и снова я отказывался от первоначального замысла, потому что Вы находили собственный путь.

— Значит, Вы не сможете мне помочь…

— Я бы очень хотел. Поверьте, если бы я только мог… Неужели Вы думаете, что я хочу до конца жизни мучиться угрызениями совести?

— Возможно…— прошептал Граймс.

Да, это возможно. Жизнь в Зале Славы не так уж плоха. Конечно, если ему — и Соне! — можно рассчитывать на некоторое постоянство — как остальным. Как царю Эдипу, как Гамлету, как Шерлоку Холмсу и Джеймсу Бонду…

— Мне подумалось…— проговорил он. — Если я вернусь в этот странный Элизиум… Если Вы будете по-прежнему творить, мое положение будет чуть лучше, чем положение незванного гостя. И, конечно… будет здорово, если Соня окажется со мной.

— И как я могу Вам это устроить, коммодор?

— Легко, капитан. Все, что от Вас требуется — это написать бестселлер. Серию бестселлеров.

Моряк фыркнул.

— Какая жалость, что я не могу представить Вас моей жене, — он указал на фотографию в рамке на столе. Как это странно — двухмерное изображение… Но рыжеволосая женщина, которая глядела с нее на Граймса, удивительно напоминала Соню. — Она всегда говорила, что мечтает с Вами познакомиться.

В этот момент на столе хрипло задребезжал телефон. Писатель снял трубку.

— Капитан слушает.

— Третий офицер на проводе, — ясно услышал Граймс. — Я только что засек створные огни мыса Сорелл, прямо по курсу…

— Хорошо, мистер Таллент. Ложитесь на обратный курс. Да, держите средний ход. Сейчас приду.

Следуя за капитаном, Граймс вышел из салона, поднялся по узкой лестнице, соединяющей палубы, в штурманскую рубку, оттуда — в застекленное помещение рулевой рубки и через дверь-купе — на крыло мостика. Ночь была ясная, небо усыпано звездами. Доведется ли ему когда-нибудь увидеть столько звезд? За кормой мерцало созвездие пульсирующих искр — далеко, почти на горизонте. Ритмично вспыхивая, свет удалялся, пока световая камера маяка не скрылась за выпуклостью планеты.

Капитан удовлетворенно хмыкнул, повернулся и стал смотреть вперед.

Там, куда он глядел, было только непрестанно движущееся море. Гребешки волн тускло фосфоресцировали в темноте. Но ледяной ветер, который по-прежнему обрушивался на левый борт, терял силу. Судно легко поднималось на выпуклые волны, и это движение уже не вызывало дискомфорта. Капитан снова хмыкнул и вернулся в рулевую рубку и склонился над картой. Глядя ему через плечо, Граймс увидел концентрические кольца дальности с мысом Сорелл в самом центре, точку в середине тонкого карандашного круга, которая обозначала их положение, отметку времени — 2235, и еще одну криптограмму — треугольник с точкой посредине и цифры «33.5». На карте, с одной стороны, лежала пухлая папка. «Последнее штормовое предупреждение», — стояло в заголовке. «Ветер и волнение уменьшаются по всей территории, — прочел Граймс, — давление повышается».

В данный момент судовладелец был поглощен тем, что чертил параллельные линии при помощи карандаша и циркуля. C места обсервации он проложил курс — «270 истинно». Орудуя циркулями, он отмерил расстояние, пометил полученную точку крестиком и подписал «0200?». Граймс понял, что в рубку входит вахтенный помощник капитана, обернулся и увидел молодого человека — но молодой человек, казалось, не видел его.

— Мистер Таллент, — сказал капитан, — в этом месте мы должны отойти от берега, затем повернуть на 90 градусов точно. Все пройдет отлично. Еще солнце не сядет, а мы уже сможем поймать УКВ-диапазон. В любом случае на отмелях волны разбиваются, и мы пройдем по спокойной воде. Приказы на ночь я не записывал — просто заглянул около полуночи, перед сном, ко второму помощнику…

— Завтра мы будем на месте, сэр, — проговорил Таллент.

— Только не будьте так самоуверенны, черт возьми. Никогда не знаешь наверняка, что случится в этом треклятом месте!

— Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи, мистер Таллент.

— Видите, капитан, — сказал Граймс, когда они вернулись в салон. — Меня нет в этой реальности, здесь и сейчас. Вы должны попытаться вернуть меня в мою реальность, в мое «где-то».

— И «когда-то».

— Да, и мое «когда-то».

— Легче сказать, чем сделать, коммодор. Особенно в данных обстоятельствах. В тот момент, когда я пишу, я — хозяин этого ржавого корытца. Наместник Бога — если, конечно, не считать Ллойда. И я головой отвечаю за этот корабль — думаю, Вы уже успели в этом убедиться. Этим вечером я писал, чтобы немного расслабиться — одна рука на клавиатуре, другая готова снять трубку телефона…

— Вы все чертовски серьезно воспринимаете, — сказал Граймс. — Это всего лишь маленькое судно с маленькой командой, которую наняли для незначительной торговой операции.

— И тем не менее, — ответил капитан, — это мой корабль. И моя команда. Что касается торговли… это проблемы компании. Моя забота, как владельца и капитана этого корабля — следить за тем, чтобы корабль приносил прибыль.

— И за меня вы тоже в ответе, — заметил Граймс.

— За Вас? Как я уже сказал, коммодор, Вы вправе выбирать действовать по своему вкусу в любой истории, которую я буду писать. Но если я отвечаю за все, что рождается у меня в голове, это означает, что я могу убить Вас — также легко, как пришлепнуть муху. Это будет даже проще. Какую смерть предпочитаете? Божье провидение, враги государства, пираты? Ядерный взрыв — или нож под ребро?

— Полагаю, Вы шутите.

— Шучу? Вам никогда не приходилось наблюдать, как автор распоряжается жизнью своих любимых героев, коммодор? Сэр Артур Конан Дойл убил Шерлока Холмса, но потом вернул его к жизни, чтобы доставить удовольствие публике. Иану Флемингу осточертел Джеймс Бонд — но на этот раз автор первым сыграл в ящик…

Граймс обернулся и посмотрел на фотографию на столе.

— Но Вам же нравится Соня.

— Конечно. Она слишком хороша для Вас.

— Как бы то ни было… она — часть моего мира, моего времени…

— И?

— Хорошо, я полагаю, что…

Снова зазвонил телефон, и капитан снял трубку.

— Да?

— Ветер крепчает, сэр, и становится западнее.

— Задние — на полную, мистер Таллэнт.

Капитан встал с кресла, подошел к барометру, который висел на переборке, и постучал по стеклу. Стрелка медленно ползла влево, словно отмеряя время назад.

— То, что надо, — бросил он, — чертово вторичное…

— Что это значит, капитан?

— Это значит, коммодор, что это «последнее штормовое предупреждение» стоит ровно столько, сколько бумага, на которой Спаркс его напечатал. Очень часто — слишком часто — в этих водах вторичное падение давления значит больше, чем так называемое первичное.

— Что мы можем сделать?

— Выходим в открытое море. И к чертям собачьим этот подветренный берег, чтоб ему пусто было.

Телефон снова задребезжал.

— Капитан слушает.

— Мы снова поднимаемся к мысу Сорелл, сэр.

— Скажите механикам, пусть выжимают из машины все, что могут. И право руля.

Судно шаталось, как пьяное, и тяжело перекатывалось с волны на волну, борясь с ветром. Когда нос задирался, оно вздрагивало, а потом с шумом обрушивалось вниз. Команда принималась носиться по палубе каждый раз, когда корма обнажалась до самого днища, а винты и руль теряли опору и повисали в пустоте.

— Сэр, — жалобно проговорил рулевой, — руль выведен на борт, но судно не слушается…

— Держи, пока оно не повернет, — приказал капитан, глядя на экран радара. Это было не самое приятное зрелище — весьма красноречивое, и то, что оно говорило, могло посеять панику. Но прямо за кормой вырисовывался тусклый контур скалистого берега — изломанная светящаяся кривая. И еще кольца дальности — и медленно, медленно береговая линия скользила от кольца, обозначающего расстояние в 24 мили, к двадцатимильному. Даже Граймс, который выглядывал из-за плеча капитана, мог понять, что происходит.

— Мистер Таллент!

— Сэр?

— Позовите старшего офицера. Прикажите ему затопить кормовой трюм.

— Затопить трюм?!

— Вы совершенно правильно поняли. Мы должны каким-то образом опустить нижнюю часть такелажного блока, чтобы дать винтам и рулю хлебнуть воды.

— Будет сделано, сэр.

— Сейчас мы делаем три узла вперед, — прошептал Капитан. — И один узел — назад. И на том берегу нет ничего, кроме скал.

— Будет толк от этой затеи с подтоплением? — спросил Граймс.

— Это лучше, чем ничего. И лучшее, что мы можем сделать.

Они вернулись на мостик. Ветер сбивал с ног, и удержать равновесие было весьма непросто. Справа по борту, на мысе Сорелл, снова ярко горел маяк, и даже невооруженным глазом можно было заметить, как он поднимается все выше над горизонтом. Туманная фигура приблизилась к ним — старший офицер, догадался Граймс.

— Я закинул в трюм два пожарных рукава, сэр. Сколько нужно воды?

— Я хочу сто тонн. Спускайтесь и немедленно принимайтесь за дело.

— А если обшивка поплывет?

— Да ради Бога. Мне нужны эти сто тонн.

— Слушаюсь, сэр.

На мостик поднялся еще один офицер — крупный, широкоплечий, бородатый. Похоже, это офицер, заступивший на ночную вахту, догадался Граймс.

— Так держать, сэр?

— Да, мистер Маккензи. Следуем прежним курсом. Она станет лучше слушаться, когда корма немного отяжелеет и сядет поглубже. Можете сказать механикам, чтобы запускали второй двигатель рулевого привода.

— Будет сделано, сэр.

Судовладелец вернулся в рулевую рубку, немного шатаясь — судно по-прежнему раскачивалось на тяжелых волнах. Потом он приблизился к радару, бросил взгляд на экран. Граймс снова поглядел из-за плеча. Рваная линия мыса Сорелл прямо за кормой пересекла двенадцатимильное кольцо — и приближалась, медленно, но неотвратимо.

Старший офицер вернулся.

— Можно сделать примерно два и шесть фута, сэр.

— Делайте, что…

Мало-помалу судно снова выходило из створа. Оно выходило из створа, и частое тяжелое биение работающих вхолостую винтов стало слабее. Западный ветер все еще завывал, покрывая волны гребешками, швыряя пену в окна рулевой рубки, обстреливая стекла шрапнелью брызг, но судно снова слушалось руля. Оно шло прямо против ветра, уходя от скал, которым за прошедшие годы и без того досталось слишком много жертв.

Следом за Писателем Граймс прошел на корму. Стоя рядом с ним, он смотрел в колодец для бриделя, и следил за тем, как трюм наполняется водой. В мутном водовороте крутились обломки деревянной обшивки, крошась о переборки и трюмные трапы, сталкиваясь друг с другом, разбиваясь о шпангоуты и бракеты. «Романы» для выбивания спусковых стрел приходили в движение каждый раз, когда судно вздрагивало и переваливалось через гребень, и начинали крушить все и вся. Это подходило под статью «нанесение ущерба», даже Граймс понимал это. И, с неизбежностью, рапорт под копирку во все инстанции.

Граймс знал это — и сильнее, чем прежде, хотел попытаться еще раз вернуться туда, где его ждали свои собственные заботы.

— Похоже, эта затея с затоплением трюма удалась, — проговорил он.

— О да.

— Тогда, капитан… может быть, вы найдете минутку, чтобы обсудить один вопрос. Как вернуть меня в мой мир, в мое время…

— Марш отсюда! — рявкнул писатель. — У меня есть дела поважнее, чем трахаться с Вашими проблемами!

Могучий порыв ветра подхватил Граймса, швырнул его в темноту. Последнее, что он слышал — это голос старшего офицера:

— Что это было, сэр? Мне показалось, рядом с Вами стоит какой-то тип в кителе, только уж больно странном…

— Просто игра воображения, мистер Бриггс. Игра воображения.

Он снова стоял в своей каюте, на борту «Далекого поиска». Он смотрел на Соню, а Соня — на него, и огненно-рыжие волосы делали ее лицо еще бледнее.

— Джон! Ты вернулся!

— Да.

— Мы собирались задержаться и не улетать с Кинсолвинга, но наши господа и хозяева нажали на нас и потребовали, чтобы мы возвращались.

— Ничего страшного.

— Почему?

— Потому что где бы ты ни была, я последую за тобой.

Он сидел в своем салоне и пытался расслабиться при помощи выпивки. Он привел свой корабль в порт, поймав момент затишья между двумя депрессиями*14, перебросив балласт с кормы, чтобы скомпенсировать тонны воды в затопленном трюме, и миновал Отмель, даже не взбаламутив ила. Он был измотан и знал, что сон не поможет. Но занять себя было нечем. Его старший офицер был в состоянии проследить за осушением трюма, и даже, насколько это возможно, самостоятельно отдать необходимые распоряжения.

«Здорово я разобрался с этой треклятой историей», — подумал он.

Он вставил лист в пишущую машинку, набил свою трубку, раскурил ее и начал писать. Когда последняя фраза появилась на белом листе, он посмотрел на рыжеволосую женщину на фотографии, которая стояла на столе.

«Потому что, где бы ты ни была, я последую за тобой».

«И я уверен, ты будешь рад этому, старый сварливый ублюдок», — пробормотал он.

— И все это действительно произошло…— пробормотал адмирал Кравински, изучая рапорт — толстую пачку листов, которая лежала перед ним на столе.

— Я… я полагаю, да, — ответил Граймс — не слишком уверенно.

— Вы знаете, о чем я говорю. Вы были там.

— Где — «там»?

— Избавьте меня от всей этой метафизики, Граймс, — адмирал выбрал одну из шишковатых сигар с обрезанными кончиками, которые лежали перед ним в ящичке, и закурил. Словно защищаясь, коммодор достал и принялся раскуривать видавшую виды вересковую трубку. Только сейчас он начал жалеть о трубке, которую потерял в этой заварушке.

Кравински сидел молча, окутанный облаками сизого дыма.

— В конце концов, это подозрительно, — изрек он после долгой паузы. — Очень подозрительно.

— Это Вы мне говорите, — согласился Граймс.

— Я полагаю, нам придется оставить идею о колонизации Кинсолвинга — по крайней мере на время. Мне не нравится вся эта история с плодами творческого воображения… или творчеством плодов воображения, или что там еще…

— Так Вам не нравится…

— Хорошо, хорошо. Мое сердце обливается кровью. Довольны? А теперь, адмирал, у меня для Вас есть одно дельце. Как раз в Вашем вкусе.

— Адмирал? Так я получил повышение, сэр?

— Получите — после дождичка в четверг! Но, Граймс, если мне не изменяет память, Вы являетесь почетным адмиралом флота Фарна — флота наземных судов, которые плавают по морю. Звание, которое ничего не значит. Но Вам оно в кои-то веки пригодится, потому что Вы отправляетесь на Аквариус.

— Я бы не сказал, что мое звание ничего не значит, — возмутился Граймс.

— Тем лучше. В добрый путь, адмирал. Поднимайте якоря, ставьте парус, бросайте лот… что там еще делают эти мореходы, когда отправляются в путь?

— Должно быть, это будет интересно.

— Учитывая Вашу способность запутывать все, что можно и нельзя — скорее всего, так оно и будет.

Примечания

1

События, о которых рассказывает Граймс, более подробно описаны в новелле «Непросохшая краска» (сборник «Легенды Приграничья») (Прим. перев. )

(обратно)

2

Ван Аллен (Van Allen) Джеймс Альфред (род. 1914) — американский астрофизик. В 1958 году обнаружил заряженные частицы высокой энергии, образующие радиационные пояса вокруг Земли («пояса Ван Аллена»). (Прим. перев .)

(обратно)

3

Трехмерный аналог ленты Мёбиуса. В нашем 3Д-пространстве она выглядит убого — трубка, один конец которой соединён по принципу ленты Мёбиуса с другим через стенку. Представьте себе полый тор, разрезанный поперек. На одном конце в стенке делается отверстие и через него просовывается другой конец. Просунутый снаружи через отверстие конец соединяется встык с другим по всей длине окружности линии разреза тора. (Прим. перев. )

(обратно)

4

Кэннон (Cannon) — артиллерийское орудие. Фамилия весьма точно отражает нрав святого отца. (Прим перев. )

(обратно)

5

Марка французских духов. (Прим. перев .)

(обратно)

6

Дживс — главный герой романов П.Г. Вудхауза «Так держать, Дживс!», «На помощь, Дживс!», «Дживс и Вустер» и др. Дворецкий мистера Вустера, к которому его хозяин частенько обращается за советом в трудной ситуации. (Прим. перев .)

(обратно)

7

Адмирал — на момент членства в клубе. В первых романах саги П. Форрестера о капитане Хорнблауэре этот джентльмен служит в звании мичмана, как и Граймс. (Прим. перев .)

(обратно)

8

В пояснениях не нуждается… (Прим. перев )

(обратно)

9

Герой романа Боба Шоу «Венок из звезд». (Прим. перев .)

(обратно)

10

Главный герой романа Германа Мелвилла «Моби Дик», капитан-китобой. (Прим. перев .)

(обратно)

11

Англичанин (шотл.). Похоже, в Клуб выдающихся джентльменов каким-то образом затесалась леди Макбет. (Прим. перев .)

(обратно)

12

Лорд Грейсток — настоящее имя Тарзана. (Прим. перев .)

(обратно)

13

Обсервационная точка — место, на котором последний раз проводилась обсервация, то есть измерение высоты светила и последующие расчеты параметров линии положения

(обратно)

14

Падение атмосферного давления. (Прим. перев .)

(обратно)

Оглавление

. . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте