«Не мир принес»

Юрий МАНОВ НЕ МИР ПРИНЕС

Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч…

Евангелие от Матфея

Там, на небесах, только и разговоров,

Что о море и о закате.

Там говорят, как чертовски здорово наблюдать

За огромным огненным шаром,

Как он тает в волнах,

И еле видимый свет,

словно от свечи,

Горит где-то в глубине…

«Достучаться до небес»

Пролог

Да, давненько с ним такого не случалось, где-то месяца три, если память не изменяет. А уж с законной супругой Ольгой Викторовной и того больше, вот уже более полугода подполковник милиции Семен Иванович Чутков не выполнял супружеского долга. А все работа эта проклятая, шутка ли сказать — начальник милиции целого района. И не просто района, а с центром в городе, пусть и небольшом, но с железной дорогой, пристанью, автобусным вокзалом, промышленными предприятиями, колонией общего режима. И почти без выходных, и каждый день на нервах, какой уж тут супружеский долг.

А сегодня получилось! И не просто получилось, а уже два раза! И с кем! Ладно, была бы фотомодель какая, что на конкурс красоты районный приезжали (с одной из претенденток на звание «Мисс Зареченского района» Чутков тоже потерпел постыдное фиаско), а то так, шлюшка вокзальная, ни рожи ни кожи. Девок-то в сауну, где они отдыхали в узком кругу с коллегами из ФСБ и местной ГОЧС, привезли в достатке, там и пофигуристее были, и посимпатичнее, но он почему-то сразу понял, что если у него сегодня что-то и получится, так не с крашеными ногастыми дурами, а только с этим юным существом. Что-то притягательное было в ее нескладной худощавой фигуре, в ее розовых сосочках на маленькой грудке, в ее личике, еще не носящем следов порочности, как у бывалых шлюх. Даже раздевалась она не как остальные, быстро и деловито, а вроде как стесняясь.

Грустно признаться, но только со шлюхами ему все чаще приходилось общаться в последнее время по причине мужской слабости. Обеих своих любовниц, Ларису Петровну — бухгалтера с автовокзала, и Галеньку — официантку из ночного бара при железнодорожной станции, он уже давно не навешал с интимными намерениями, ограничивался дружескими визитами на работу и скромными подарками. Нет, он продолжал уважать этих женщин, как и верную супругу свою, Ольгу Викторовну, но очень боялся признаться любовницам в своей мужской слабости, чем давал им повод для обид и сцен ревности. Со шлюхами куда легче, если чувствуешь, что не можешь, легко прикинуться, что тебе хочется только стриптиза. Пусть попляшут под музыку, поизвиваются. А шлюхи и рады, гораздо легче задницей перед клиентом вертеть, нежели ту же задницу под «прибор» подставлять.

Нет, вы не подумайте, он не какой-нибудь там развратный тип, он понимал, что связь со шлюхами, если вскроется, поставит крест на его милицейской карьере. Кто будет с каким-то начальником РОВД церемониться, когда за то же дело генеральный прокурор с работы слетел. Но девок в сауну «подгонял» его давний приятель, главный по местному ФСБ, которому Чутков по пьяному делу проговорился о своей проблеме. Тот взялся помочь, гарантировал, что девки «проверенные, рот рабочий» и держат они этот рот на замке, потому что они у него, «как у Мюллера, под колпаком. На каждую отдельная папочка заведена». И правда, в первое время шлюхи помогали как-то растормошить чутковского «друга», в основном путем умелого минета, а потом и они ничего не могли поделать с его беспомощно опавшим естеством. И никакая «виагра» не помогает, хоть и стоит бешеных денег. Стыдно сказать, он почти импотент, а ведь ему едва исполнилось пятьдесят…

Но сегодня все получилось почти как раньше, с любовными играми, ласками, со звериным рыком во время оргазма. Господи, неужели мужская сила вернулась к нему?! Глядишь, и законной супруге кое-что достанется, а то она так жалостливо смотрит на него по вечерам… Или это все благодаря этой восемнадцатилетней девчушке? (Ей было восемнадцать, было, он ученый, он лично паспорт проверил у бритого сутенера, что привез девок в сауну.) Если так, он найдет ей непыльную работенку в бывшем пионерлагере, а теперь — спортивно-оздоровительном комплексе «Дзержинец» (поварихой или еще кем), поселит в отдельную дачу на берегу реки и будет навещать по возможности…

Чутков откинул одеяло и еще раз посмотрел на безмятежно раскинувшееся обнаженное тело… Такое юное, гладенькое. Устала, девчушка, шутка ли сказать, часа два он не давал ей покоя. Он осторожно, даже как-то нежно провел ладонью по изгибу спины, по ее упругим ягодицам, вздрогнувшим под его пальцами. Ого! «Старый друг» его зашевелился, намекнув, что вполне еще бодр. Неужели получится и в третий раз?! Не веря еще в свое счастье, он запустил руку под одеяло. Точно! Он сможет! Ну, Семен Иваныч, ну ты сегодня молодца!

И в это время зазвенела «мобила». Что за черт?! Какого хрена! Это ведь не его служебный мобильник, это личный, только для экстренных случаев. Этот номер от силы человек пять в районе знают, сплошь из руководства, он даже жене неизвестен. Семен Иванович с досадой отметил, что «друг» его опять бессильно опал, и нажал кнопку приема.

— Товарищ полковник? — тут же раздался в трубке незнакомый голос.

— Да, с кем я говорю?

— Моя фамилия Колесников.

— Какой Колесников? — удивился милиционер.

— Учитель средней школы Колесников, — пояснил собеседник. — Меня забрали ваши милиционеры и посадили в клетку. Незаконно! Мы отмечали с коллегами окончание проверки старших классов по линии Губ-ОНО, засиделись в школе допоздна, а по дороге домой, у станции меня ограбили неизвестные, сняли шапку и угрожали ножом. Я с телефона дежурного по станции вызвал милицию, но они никого искать не стали, а привезли меня сюда и посадили в клетку. А шапка очень приметная, енотовидная собака!..

— Какая собака! Какое ОНО! Вы что, с ума сошли или выпили лишнего?! Вы представляете, кому звоните?!

— Ну да, вы же начальник над всеми этими милиционерами. Они вели себя совершенно по-хамски, меня оскорбляли, даже ударили. Я-то вызвал их для помощи, а они… А выпил я всего три рюмки коньяку, у меня и свидетели есть, директриса наша Валентина Алексеевна может подтвердить…

— Немедленно дайте трубку дежурному! — резко перебил его подполковник.

В трубке раздалось какое-то шипение, чьи-то голоса, звук чего-то разбиваемого.

— Он не может говорить, он плачет, — снова раздался голос Колесникова.

— Что?!

— Я бы сказал, даже рыдает, это он мне ваш номер дал…

— А милиционеры, которые вас задержали. Дайте им трубку!

— Они не могут, они дерутся!

— Что?

— Они дерутся между собой, палками. Очень сильно дерутся, боюсь, не покалечили бы друг друга. Совсем забыл сказать, что они и пьяные к тому же. Так что вы приезжайте поскорее, сами посмотрите. А то они, чего доброго, все ваше отделение разнесут…

Чутков отключился и быстро набрал номер отделения. В трубке долго и нудно отозвалось длинными гудками, дежурный к трубке не подходил. Он понял, что это ЧП, что надо ехать. Быстро оделся, кинул на постель несколько смятых купюр (платить было не обязательно, он просто хотел сделать ей подарок) и, сурово приказав испуганной девчушке: «Ждать меня здесь!» — резко вышел на улицу. Водителя, дремавшего на кушетке в бильярдной, он будить не стал. Из «Дзержинца» до райцентра было не больше двадцати минут, и он уселся за руль служебной черной «Волги» сам. Конечно, выпитый коньяк еще давал о себе знать, но кто осмелится остановить машину самого начальника РОВД?! Разве что сумасшедший. Только в машине он дал волю чувствам и, прогревая двигатель, минут пять истошно матерился. Громко! Вслух!

Двери РОВД были открыты нараспашку, одна из створок хлопала от порывов метельного ветра, и свет из коридора сливался с тусклым мерцанием неоновой вывески с надписью «Милиция». Чутков, кипя от негодования, громко хлопнул дверью и вступил в подведомственное ему учреждение. Из-за решетки «обезьянника» на него пялились три пары глаз — местные бомжи, частенько сдававшиеся в милицию, чтобы провести ночь в тепле. На бетонном полу лежало полуобнаженное тело, с наколками во всю спину. По изображению храма Василия Блаженного Чутков узнал местного дебошира, неоднократно осужденного за хулиганства гражданина Бурцева. Дебошир спал, морда его была разбита, руки скованы за спиной наручниками. Так, пока все нормально, если не считать раскрытой двери и пустующего кресла за пультом дежурного. И еще какой-то странный звук сверху, словно мебель перетаскивают.

Чутков поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и замер, пораженный увиденным. Два сержанта патрульно-постовой службы молча и сосредоточенно лупили друг друга дубинками. Причем как-то странно дрались, всю силу свою они вкладывали в удары, не стараясь увернуться от ударов напарника. Судя по расквашенным носам и характерным багровым кругам под глазами, этим делом они занимались давно.

— Отставить! — гаркнул Чутков, непроизвольно положив руку на кобуру.

Менты бросили волтузить друг друга и вытянулись по стойке «смирно».

— Что за безобразие, вы что, перепились совсем?! — зловеще спросил Чутков и принюхался. — Точно, пьяные! Вы оба у меня завтра из органов вылетите! На стройку пойдете, уголь грузить! В деревню — в навозе копаться! Где дежурный?!

Менты, как по команде, указали в сторону двери с табличкой «Комната для совещаний». Погрозив пэпээсникам кулаком, Чутков открыл дверь и снова замер. Открывшаяся его глазам картина поразила его еще больше: в центре комнаты, заставленной рядами обшарпанных деревянных кресел с дерматиновыми спинками, стоял незнакомый лысенький мужичок в очках с треснувшими стеклами, а рядом, прижавшись курчавой головой к мужичку, как в картине «Возвращение блудного сына», стоя на коленях, плакал капитан Ермашин — гроза Зареченска, с жетоном «Дежурный» на груди. Плакал тот самый Ермашин, при одном упоминании имени которого местные бандюки грустили и начинали размышлять, что пора бы перебираться в областной центр, а то и в Москву, а цыганки, торгующие наркотой на центральном рынке, выбрасывали товар из карманов на бегу и сигали через рыночный забор не хуже прыгуна Бубки, причем без шеста. И вот этот лучший сотрудник зареченской милиции по итогам прошлого года сейчас стоял на коленях перед лысым хмырем и, содрогаясь от рыданий, быстро говорил:

— Авдонина с керамзавода тоже пытал, бил сапогами по почкам и Уголовным кодексом по голове. Заставлял признаться в краже силового кабеля с завода. Потом выяснилось, что кабель украл главный инженер, но Авдонину все равно «треху» дали. Черту, то есть Чертанову, и Соломонову из николаевской бригады наркотики подкинул при задержании. Они свои успели «скинуть», но я им подкинул из реквизированных у самого Николая. Сына Глеба Петровича, зам. главы местной администрации, прошлым летом «отмазал». Они с сынком директора железнодорожного техникума малолеток на озеро вывезли и там их трахнули вкруговую. Сам деньги родителям потерпевших передавал. А еще…

— Капитан! В чем дело, капитан! — грозно сказал Чутков. — Что творится в отделе во время вашего дежурства?!

— Да вот, Семен Иванович, каюсь, — как-то просто ответил Ермашин, размазывая слезы по щекам.

— Хороший человек, — объяснил лысый очкарик, указывая на Ермашина, — но запутался сильно. Мерзкая у вас работа, товарищ полковник…

— Вы кто? — еле сдерживая себя, спросил Чутков.

— Я Колесников, учитель. Это я вам звонил…

В это время за дверью что-то загремело. Чутков распахнул дверь и увидел, как пэпээсники снова начали лупцевать друг друга «демократизаторами», даже с еще большим остервенением. Нанося друг другу удары, они громко кричали:

— Это я, я у того пьяного инженера бумажник забрал, а потом за этот грабеж трех пацанов в клетку упекли.

— А я магнитолу и колонки себе в «тачку» поставил, что у Веньки Клюва при обыске забрал. Он их на стоянке у Арсена свистнул.

— А мне Арсен по сотне за ночь платит, чтобы его девок не трогали!

— А мне по сто двадцать!..

Терпение Чуткова лопнуло. Он развернулся к Ермашину и хотел уже рявкнуть что-то очень страшное, типа «удостоверение на стол» или «сдать оружие», как… Он почувствовал, что слезы катятся из его глаз, крупные, как горошины, слезы. Ему стало так тоскливо, так ужасно пусто внутри, в районе солнечного сплетения, что он не удержался на ногах и упал на колени. Не понимая, что он делает, а вернее, слишком хорошо понимая, что ему сейчас нужно, он на коленях подполз к учителю Колесникову и, потеснив Ермашина, прижался лицом к драпу ветхого учительского пальтишки.

— Это я подсидел Михал Михалыча, бывшего начальника РОВД, — прорыдал навзрыд Семен Иванович Чутков, полковник милиции, отмеченный правительственными наградами и благодарностями областного руководства. — Это я! Он мне доверял, как лучшему другу, как брату, а я на него рапорт в УВД накатал. И когда комиссия приезжала — подтвердил. От Арсена ежемесячно по пять тысяч долларов получаю за «крышу», барона цыганского два раза выпускал, хоть его и с поличным брали с крупной партией героина, со шлюхами грешил…

Почему-то все объяснения этим в общем-то серьезным противоправным действиям, еще днем раньше казавшимся ему такими убедительными, сейчас показались совершенно беспомощными. Да, он приказал не трогать местного цыганского барона, потому что барон Николай Васильевич Романов крепко держал табор в кулаке и не позволял своим под страхом проклятия и изгнания продавать «герыч» детям в школах и на дискотеках. С оружием барон тоже никогда не связывался, и если Николая посадят, его сын Роман — совершенно безбашенный оторвяга — ударится во все тяжкие, и от местных ромал жди больших неприятностей. Но ведь это — все равно криминал. Разве начальник РОВД должен выбирать из двух зол меньшее? Разве он не должен пресечь любые попытки наркоторговли в своем районе, если даже придется посадить в клетку весть табор, включая матерей-героинь и десятилетних пацанят, обчищавших карманы граждан на рынках.

Да, он тайно покровительствовал Арсену, владельцу городского рынка и десятка полуподпольных саун со шлюхами. Арсен обещал, что на «его территории всегда будет порядок», и гарантировал, что жалоб от клиентов не будет. Он свое слово держал, к тому же ежемесячно «отчислял» через доверенных людей по конверту с «зелеными» наличными деньгами. Разве не взятка это? Да, действительно, жалоб от посетителей рынка и клиентов блядских саун практически не поступает, но ведь ему-то хорошо известно, каким образом Арсен поддерживает на «своей земле» «порядок». И выходит, что милиция получает деньги с рынка за то, что… не работает на рынке.

И еще Чутков почему-то вспомнил немолодую женщину в теплом пуховом платке. Она привезла баранину из деревни и пришла в милицию жаловаться, что «черные паразиты» на рынке принуждают ее сдать им все мясо оптом по очень низким ценам. А когда она отказалась, не дали торговать, кинули под прилавок протухшую рыбу, побили ее водителя, а потом и вовсе прилавок перевернули…

Что же ему ответил тогда Арсен, когда он… нет не отругал, а просто пожурил его по телефону?

— Послушай, дарагой, весь мир правилно торгуэт: оптовый торговля — розничный торговля. Та тетка баранов пасет, стадо у нэе, зачем сама торгует? Пуст опт сдает, да? Я в розница торговат буду, да?..

Только потом Чутков узнал, что у фермерши — матери шестерых детей — умер муж от заражения крови, и она зарезала последних овец, чтобы справить достойные поминки. Муж поранился на работе, залил рану на боку йодом и все откладывал визит к врачу. Это ведь в какую даль ехать нужно, в райцентр, потому как в селе ни фельдшера, ни аптеки, а тут работы непочатый край. В больницу он попал, только когда рана загноилась и началось заражение крови. Так и умер на каталке в коридоре переполненной поселковой больницы. Про это даже в местной газетке печатали, молоденькая журналистка расследование провела, фотографию Арсена на фоне рынка поместила. Ее потом за это «расследование» с работы выперли, редактор аж матерился, бумаги ее из стола в окно выкидывая. А Чутков, принимая очередной конверт от Арсена, только расстроился, что купюры старого образца, с «маленькими» президентами.

При всей невероятности ситуации казалось, что учитель Колесников совершенно не удивлен происходящему, он сочувственно улыбался и ласково гладил плачущих ментов по головкам и прислушивался к все учащающимся ударам, доносящимся из-за двери. Как бы эти милиционеры не поувечили друг друга. Ему было легче, куда легче, его главный грех за последние лет десять — завышение показателей оценки знаний учащихся при роновских (по-новому — волостных) и облоновских (нынче — губернских) проверках. Но вот в детстве, еще в школе, он как-то украл у своего одноклассника Витька замечательный пластмассовый танк на батарейках и с пультом управления. У танка даже башня поворачивалась и прожектор горел. Этот танк подарил Витьку батя, шофер-дальнобойшик, только вернувшийся из рейса, и Витек принес его в школу похвалиться. А Колесников, освобожденный от физкультуры, прокрался в класс и украл. Как же Витек тогда плакал… Поиграть с этим чудесным танком Колесникову так и не довелось, он спрятал его в лесопосадке, в кабине старого грузовика, и сначала боялся его даже вытаскивать, лишь заглядывал краешком глаза, на месте ли. А когда наконец осмелился вытащить, оказалось, что от сырости в нем сели батарейки. Еще через неделю танк свой он обнаружил на раме того самого грузовика совершенно исковерканным. Его расстреляли из поджигных «большие ребята», видимо, нашли случайно. А Витька, которому отец из-за пропажи танка так и не купил обещанный велосипед, так и не узнал, кто украл у него самое ценное. И учитель почувствовал, как по щекам его покатились слезы.

Ученые до сих пор не пришли к единому мнению, был ли зареченский инцидент первым на Земле проявлением «благодати Амадея», первым «торком»? Пальму первенства оспаривают также секта мормонов в американской Юте и жители небольшого коста-риканского городка Эль Мулло, где также ночью произошли необычайные явления, в ходе которых глава местного наркокортеля, по совместительству — мэр и меценат, повесился на центральной площади, прямо на ножнах сабли статуи Симона Боливара. Но там какая-то запутанная интрига получилась, и никаких документальных подтверждений почти нет, так что историю Нового Мира принято отсчитывать от той памятной ночи в небольшом российском городке под названием Зареченск и от рапорта капитана Ермашина — первого торкнутого в истории человека.

Сейчас трудно судить, почему именно Зареченск был накрыт первой «волной благости Амадея». Выдвигалось несколько убедительных теорий, в которых ссылались на географическое расположение города: на высоковольтные линии, проходящие поблизости, на телевизионную вышку, расположенную буквально в сотне метров от того самого РОВД. Другие же ученые обращали внимание в первую очередь на ситуацию: налицо возмущение интеллигента, обратившегося за помощью к властям в лице милиции и властями же оскорбленного. И именно это возмущение, многократно усиленное силовым полем Амадея, и привело к известным последствиям.

Теперь мы уже почти точно знаем, как сложились судьбы, если можно так выразиться, «персонажей» первого зареченского инцидента. Начальник РОВД полковник Чутков в ту же ночь написал рапорт на имя начальника губернского УВД с перечислением всех своих должностных нарушений, с подробным описанием всех известных ему случаев коррупции в Зареченском районе. Рапорт был отправлен по почте и изъят тем же утром самим отправителем. Через две недели, во время второго торка, рапорт был отправлен снова и также поутру изъят. В конце концов уже переписанный и дополненный рапорт попал на стол начальника областного УВД через… полтора года в большой папке ему подобных, а мог бы стать первым. Но надо отдать должное, Чутков одним из первых среди высоких милицейских чинов уволился из органов, а потом и возглавил добровольную народную дружину Зареченска. Погиб смертью храбрых во время поимки банды «отпетых чикатилов», за неделю до гибели женился на молоденькой девчушке с ребенком — поварихе из лагеря «Дзержинец». Бывшая жена его не осуждала и даже взяла осиротевшего ребенка на воспитание.

Капитан Ермашин тоже забрал свой рапорт, написанный в ту памятную ночь, и порвал его, но на следующий день написал снова вместе с явкой с повинной. Оказывается, за ночь он собственноручно расстрелял двух человек — местного криминального авторитета Никитова (кличка Никита) и наркобарона по кличке Оглы. Несмотря на то что охрана у обоих была поставлена на уровне.

Процесс был громкий, Ермашина осудили, но в последнем слове он сказал, что «не сожалеет о том, что избавил Землю от двух мерзких гнид», но очень раскаивается в должностных преступлениях, свершенных до этого. Прокурор неожиданно отказался требовать для Ермашина срока на всю катушку и попросил объявить перерыв. Неизвестно, чем бы все кончилось, но в «автозаке» капитана проткнул заточенным электродом какой-то наркоман из банды Оглы. Ему и так светил «четвертак», тем более ломка началась, так не все ли равно…

На основании рапорта и показаний Ермашина из заключения были освобождены пять человек, оговоривших себя в ходе следствия по разным делам. Четверо живы до сих пор, но слесарь Авдонин вышел на свободу совершенно сломленным, его «опустили» на зоне. Выйдя на волю, он устроился ночным сторожем и спился в полгода.

Хулиган-дебошир Бурцев, проспавший в «обезьяннике» РОВД до утра, опохмелился в буфете железнодорожной станции, неожиданно расчувствовался перед буфетчицей, рассказал о своих многочисленных прегрешениях, пустил слезу и с воплем «А задолбала такая жизнь!» бросился под проходящий скорый поезд. Бурцев и был признан первым в истории торкнутым самоубийцей.

Оба сержанта пэпээсника, лупившие друг друга дубинками, на следующий же день уволились из органов, один окрестился в церкви и уехал с молодой женой жить в глухую брошенную деревню. И первыми работниками на его ферме стали те самые станционные бомжи, что сдавались по ночам в милицию на ночлег. Он жив до сих пор, его с сыновьями недавно показывали в программе «Крестьянский вопрос» как показательных фермеров. Второй пэпээсник сначала пил, потом завербовался по контракту на Кавказ, где и пропал без вести.

Что касается учителя Колесникова, то он совершенно не понимал, зачем его чествуют, как какого-то героя, и почему к нему в школу приезжает так много журналистов. Он продолжал работать завучем и брал дополнительные часы в продленке, чтобы починить старенький «Москвич». Но когда на ночные улицы вышли чикатилы, и в стране объявили ЧП, он одним из первых в городе записался в народную дружину и потратил все сэкономленные на ремонт машины деньги на покупку помпового ружья. Он умер от воспаления легких в местной больнице, заболел после двух смен ночного дежурства на улицах. На похороны его собрался чуть ли не весь город. Вы и сейчас можете увидеть его могилку на окраине зареченского кладбища. У скромной плиты памятника постоянно лежат свежие цветы и стоит стакан водки, накрытый краюхой. Можете выпить в память скромного русского учителя — через некоторое время кладбищенский сторож подойдет и стакан снова наполнит.

Прошел один год…

Часть первая ЗИМА — БОЛЬШОЙ ИСХОД

Глава 1

— Эй, ну вы скоро там соберетесь-то? Давайте живее, спать охота, сил нет.

— Ладно, подождешь, мы не столько ждали.

— Поговори еще… Список готов? Ого! Двадцать семь человек, а не жирно ли?

— Еще чего, жирно… Вообще тридцать было, но братья Смирновы сами хотят, чтобы их на суде оправдали, а Абанян…

— Что Абанян?

— Да Абанян, ты же его знаешь, широкая душа. Я, говорит, эта женщина нэ убивал, я эе любил, но в баня, мамат кунем, нэ сдэржалса, нэмножко полубил эе, — передразнили армянина из окошка «кормушки»…

— Изнасиловал, что ли?

— Ну, что-то типа того. Он думал, она для виду упирается, а она, видишь как, полуголой из бани выскочила и в первую попавшуюся машину сиганула. Перепила, наверное. Ну согласись, пойдет баба с мужиком в баню, если без «чего говоришь»? Ну вот, он теперь себя и винит. Осталась бы она в бане — до сих пор бы жила, а так… Пусть, говорит, меня судят за изнасилование…

— Эх, Абанян, Абанян, — участливо покачал головой дубак в погонах старшего прапорщика. — Жаль, хороший мужик, хоть и чурка. Ладно, давайте на выход.

Ворота СИЗО со скрипом распахнулись, почти три десятка подследственных и уже осужденных вышли на морозную улицу. Тут же раздался рев, это какая-то женщина не выдержала и кинулась на шею одному из вышедших — коренастому мужичку в телогрейке.

— Сережа, Сереженька, — запричитала она, покрывая поцелуями его лицо и голову.

— Да ладно тебе, — смущенно улыбался мужичок. — Я ж тебе говорил, что невиновен, что все обойдется, а ты все в слезы. Все, пошли домой, а то дочка замерзнет…

Остальные встречающие, как по команде, бросились к своим родным, близким, друзьям. Раздался плач и смех.

— Эй, уважаемые! — громко крикнул здоровенный парень с характерными для борцов-вольников сломанными ушами, усаживаясь в длинный серебристый «мерс». — Если кого не встретили, кому переночевать негде или с работой проблемы, давай ко мне в «тачку», или вон в ту «Газель». И вообще, уважаемые, а давайте ко мне на дачу, отпразднуем восторжествовавшую справедливость! Вместе сидели, вместе погуляем, а? Да не ссыте, я ж в полной завязке, я теперь предприниматель.

Его телохранители, такие же здоровые и бритые, активно закивали бритыми головами, мол, все, завязано с криминалом, теперь только честный бизнес. Несколько человек с вещмешками робко подошли к «Газели», в основном же обретшие свободу в обнимку с семьями и друзьями направились к ближайшей остановке, стараясь успеть на последний автобус.

— Скока там по списку? — спросил дежурный майор, еще раз сверяясь по журналу.

— Двадцать семь, — повторил дубак. — Да, влетит нам завтра, эка скока народу на волю выпустили без всяких бумажек.

— Как пить дать влетит, — согласился майор. — Только еще Петр Великий говорил, что тюремное дело — зело подлое, но необходимое. И что тюрьмы да остроги для воров построены, а не для невинного люда.

— Вы еще Достоевского вспомните и про слезу невинного дитяти, — возразил начитанный прапор. — А в тюрьме порядок нужен.

— Вот мы и делаем порядок. На сколько человек наше СИЗО рассчитано? На 75 человек, а у нас вдвое больше. Отсюда и скученность, и туберкулез. Так что нечего невинным в камерах сидеть, воздух портить…

— Логично, товарищ майор. А вы, если не секрет, когда сами каяться собираетесь?

— Да вот сейчас журнал заполню и начну рапорт сочинять.

— Много грехов-то?

— Да нет, мелочевка в основном. Одному хорошему парню дал пару раз со своего мобильника позвонить, «передачки» сверх нормы разрешал. За «мертвых душ» в прошлом году довольствие получил и не оформил, выслугу себе приписал, три раза больничные липовые оформлял. Самое страшное, информаторов силовыми методами вербовал.

— Били?

— Запугивал, грозился в камеру к уркам перевести.

— Это фигня, пожурят и простят. В крайнем случае капитаном ходить будете. Мне куда хуже.

— Наркота?

— Упаси Бог! Вы, товарищ майор, вообще нас, дубаков, за ублюдков последних держите. Водка — да, была, вернее, спирт. Деньги в камеру передавал за 10 процентов, малявы на волю относил, тоже за деньги. А уж баб перетрахал, чтобы их мужьям и любимым на «крытке» помочь, — и не сосчитать. Боюсь, всех и не упомнить.

— А ты напиши общим числом, и все дела.

— Э нет, товарищ майор. Не знаю, как у вас, а мне, чтобы отпустило, во всем покаяться надо, во всем, до мелочей. Каждую молодуху оттраханную вспомнить и прощения у нее попросить. Вы знаете, я тут трех уже навестил, на коленях стоял, прощения просил, плакал. Они вроде как простили, одна даже со мной поплакала, и знаете, вроде полегчало. А то в позапрошлый раз так приперло, что еле-еле ребята успели из петли вытащить. Как вы думаете, сегодня сильно торкнет?

— Думаю, что да. Меня уже подташнивает. Знаешь что, Паша, а собери-ка ты ребят и пройдись по камерам с большим шмоном. Ну объясни, конечно, с какими целями. Заточки, лезвия, веревки, все греби, карты и прочую фигню не тронь, пусть развлекаются. А то как начнут они себя жизни лишать, замучаешься рапортами отписываться. И грех опять же на нас будет — не уберегли. Давай действуй…

Когда начальнику областного управления ИТУ полковнику Игнатьеву положили на стол, рапорт о ЧП в СИЗО №1, он сначала глазам своим не поверил. 27 человек, в том числе и уже осужденные, ожидавшие этапа, беспрепятственно покинули следственный изолятор, причем дежурная смена даже список составила, объяснив свой поступок тем, что отпущенные на волю… невиновны.

Распорядившись арестовать дежурного по СИЗО до выяснения обстоятельств и объявив 27 человек в розыск, Игнатьев заперся в своем кабинете и приказал ни с кем его не соединять. Он метался по кабинету, сбрасывал со стеллажей изготовленные зоновскими умельцами поделки: матрешки с физиономиями всех звезд эстрады (самой большой была вечно молодая Пугачиха), кораблики с развернутыми парусами, шахматные фигурки в виде Совета министров (белые) и самых известных думцев (черные), прочую дребедень, сделанную из разной доступной зэкам фигни, и с наслаждением топтал. Что, что это? Происки завистников, недругов, кто-то метит на его «теплое» местечко? Он с ненавистью глянул на кресло с высокой спинкой перед своим рабочим столом — тоже зоновская работа. Трон, настоящий трон, иначе и не скажешь, это с Централа, он сам ленточку мебельного цеха перерезал. Все убрать, убрать к чертям! Завтра же наедут комиссии, телевизионщики чертовы, все вынюхивать будут, камерами своими лезть, вспышками щелкать. Он уже представлял репортаж по первому каналу и себя на этом троне. Да, телевизионщики такого ракурса не упустят: главный вертухай области на троне. И неудивительно, что у него исчезают зэки целыми отрядами. Нет, убрать, все отсюда убрать! Обычную мебель, обычные кресла. А впрочем, поздно уже, наверняка, если скандал разразится, найдутся подчиненные, которые с удовольствием поведают свободной прессе и об этой мебели, и про баньку у старого тюремного равелина, и про «списанную» служебную «Волгу», и про остальное… Господи, кто бы знал, как жестко это начальственное кресло…

Игнатьев смачно выругался, уселся за стол, с ненавистью посмотрел на колонку фамилий напротив соответственных кнопок селектора. Вот они, помощнички, две дюжины офицеров, что на последнем юбилее глазами влюбленными его поедали, чуть ли не в разрез шинели целовали. А сейчас к кому обратиться? Кто не подведет, кто не захочет за счет свежеснятой шкуры полковника Игнатьева добыть себе очередную звездочку, стать из зама главным… Сдадут! Точно сдадут, и этот, и этот, а уж этот — в первую очередь, давно на его «трон» метит, хоть и клянется в вечной преданности при каждом удобном и неудобном случае. Некому довериться, некому… Он снова выругался и ткнул пальцем в кнопку напротив фамилии «Васинцов», командира спецназа областного УИНа.

Откровенно говоря, Игнатьев не особо любил Васинцова, точнее, совсем не любил. Больно уж независим этот капитан для работы в системе ИТУ. Эти армейские, а особо ветераны Кавказа, «брошенные» из сокращаемой армии на усиление МВД, внесли в унылую уиновскую жизнь изрядную долю махновских настроений. Поглядите-ка на них, они удерживали горные перевалы от банд наемников Халифата. Да что бы они сделали без местной милиции?! Правильно им звания прежние оставили, одно дело на перевалах сидеть да зачистки проводить, другое — зэков взбесившихся усмирять. Вот иди и заработай здесь звезды на погоны, когда чуть оступишься, тут же рапорт на тебя, а тут и вовсе из органов… Но сейчас ситуация несколько иная. Такое ЧП так просто не пройдет, тут не только звезды с погон, тут головы полететь могут.

Васинцов прибыл ровно через 20 минут, едва капитан вошел, полковник встал из-за стола и протянул руку, чего раньше никогда не делал.

— Что скажешь, Васинцов? — сказал Игнатьев и кивнул на рапорт. — Слышал уже?

Капитан — высокий стройный офицер с чуть тронутыми сединой висками — подошел к столу, глазами пробежался по рапорту.

— Не только слышал, но и…

— Что «но и», договаривай.

— Мои ребята уже проехались по адресам, они все дома.

— Кто дома, капитан?

— Все отпущенные. Семнадцать человек по месту прописки или у жен-любовниц, остальные на даче у Быкова.

— Быкова? Это который спортсмен?

— Ну да, у него. Сидят чинно на веранде после баньки распаренные, водочкой, шашлычком балуются, вроде как братаются. Еще одного бомжа нашли «дома» на вокзале, у него там в подвале под пивнушкой вроде как берлога. Спал пьяненький сном праведника.

— И?..

— Товарищ полковник, теперь вы не договариваете. Что значит «и»?

— Ты задержал их?

— А с какой стати? Вашего указания не было, я звонил, но жена ваша сказала, что вам очень плохо, и бросила трубку. Постановлений на арест у меня нет, они же уже вроде как арестованные, рапорта о побеге тоже, дежурный майор отказался писать. Да, вот еще. — Капитан извлек из-под мышки папку и положил ее на стол.

— Что это?

— Рапорты дежурившей в СИЗО смены, я пробежался краем глаза, там такого понаписано… Очень похоже на массовый бред со склонностью к массовым покаяниям. Как этот, отец Федор в «12 стульях», помните, он еще склонял птиц к лютеранству: «Птицы, покайтесь в грехах своих прилюдно!»

— Тебе только шутки шутить. Ладно, о рапортах потом, где эти двадцать семь бежавших?

Капитан улыбнулся:

— Как — где, конечно в СИЗО, пришлось для них старую казарму освободить, не по камерам же их обратно рассовывать. Но я не стал бы называть их бежавшими.

Полковник Игнатьев пропустил последнюю фразу мимо ушей, облегченно вздохнул и вытер пот с лица.

— Сопротивление оказывалось?

— Зачем сопротивление? Мы ж не дуболомы какие-то, мы ж по-хорошему. Объяснили, что смене, их выпустившей, влетит по самое не балуйся и что для законного освобождения нужны «бумажки». И вы знаете, никто даже не возмутился, все собрались оперативно и сами в автобус загрузились. Я, честно говоря, насчет этого Быкова опасался, уж больно крут мужик, да и охраны у него полторы дюжины, так он, наоборот, новый «Адидас» на себя натянул, тапочки домашние в пакетик сунул и первым в автобус полез. А мы чуть ли не БТР с собой приволокли к его даче. Соседям сказали, что учения идут…

— Что посоветуешь делать?

— Что-что, докладывать «наверх». Я тут с ребятами из Сибири связался, у них там примерно такая же фигня случилась…

— Такая же, — облегченно вздохнул Игнатьев.

— Да, неделю назад, а сегодня утром повторилась. Прямо исход какой-то…

Глава 2

То же самое слово «исход» употребил и главный тюремщик России, генерал-полковник со значимой фамилией Сизов, когда получил сотое по счету сообщение о ЧП в системе ИТУ. По всей стране от Сахалина до Бреста из тюрем и колоний беспрепятственно выходили люди. Не все, конечно, а процентов по 15—20. Тюремщики, поставленные их охранять, сами открывали железные ворота и желали им счастливого пути.

— Мы выпускаем невиновных или тех, чья вина не так тяжка, для ужаса наших тюрем, — заявляли «кумовья» всех рангов, но не могли объяснить, почему они считают этих людей невиновными. Просто чувствуют, и все.

Генерал отодвинул бумаги в сторону и подошел к большой карте страны, занимавшей чуть ли не всю стену. Карта была украшена лампочками, сотней лампочек, означавшими тюрьмы, колонии, поселения, временные изоляторы. Всю систему ГУИНа — Главного управления исполнения наказаний, его ведомства. Не ГУЛАГ, конечно, но похоже. Лампочки тревожно горели красным, сообщая о ЧП. И если сопоставить точное время ЧП, то можно было проследить закономерность. Исход шел с востока на запад вслед за солнцем. Первыми вышли на волю сахалинские зэки, последними белорусские. Не горели лампочки только в самой западной Кенигсбергской губернии. Нет, вон, замигала первая, и тут же вторая. Наверняка скоро загорятся все…

Он подошел к окну и долго-долго смотрел на падающий снег.

Он очень любил снегопад, когда мягкий пушистый снежок укрывает и городскую грязь, и голые деревья, в ужасе поднявшие обрезанные ветви к небесам, и серые крыши домов. Все красивое, белое, чистое…

— Со старым Новым годом вас, генерал Сизов, — сказал он сам себе, опустил руку в карман и вытащил никелированный браунинг. Именной, с накладкой рукоятки из слоновой кости, с золотой пластинкой и дарственной надписью на ней. Президентом лично врученный за долгую безупречную службу. Есть ли его вина в том, что в его ведомстве мучилось в неволе столько невинных людей? Нет его вины, не он сажает, он лишь исполняет наказание. Это его работа. А есть ли его вина в том, что русские тюрьмы так ужасны до сих пор? Что в тюрьмах туберкулез, вши, что на зонах процветают паханы, что по-прежнему зэки «опускают» зэков, а начальство смотрит на все это сквозь пальцы, потому и «петухи» там обычное явление. Виноват ли он в том, что люди выходят оттуда не исправленными членами общества, искупившими свою вину, а сломленными или, наоборот, озлобленными? Да, он виноват в этом! Виновен!

Когда в кабинете прогремел выстрел и адъютант здоровым плечом вынес дверь, он увидел опрокинутое навзничь тело своего генерала и большую лужу крови у его головы. А на карте Славянского Союза, или, как дипломатично стали называть страну после присоединения Казахстана — Киевской Руси, продолжающей тревожно мигать лампочками, размашисто было написано толстым красным маркером одно слово: «ИСХОД»…

Разгул криминала в России начался вовсе не с появления «черного нала» и не с демократических послаблений ослабевшей власти. Разгул начался, когда газетчики и телевизионщики стали называть обычных убийц звучным иностранным словом «киллер»…

Главный Мент скатал страницу в комок, со злостью бросил его в мусорную корзину. Вот идиоты, ничего поручить нельзя! «Дать писакам по сусалам» — вовсе не означает «спустить кобеля» на всю демократическую прессу, это лишь команда собрать «материал» на некоторых зарвавшихся журналистов, превратно понявших слова Президента: «Для прессы сегодня не должно быть запретных тем». Да, тема борьбы за правопорядок в стране не закрытая, но очень щепетильная. И подходить к ней надо осторожно. Да, кое-кто кое-где у нас порой честно жить не хочет. Про это даже песенка есть. Но это же не повод лить помои на все ведомство! Вот и ищите этого «кое-кого», вот и пишите о нем, снимайте на камеру, делайте умные рожи и давайте свои дурацкие ироничные комментарии, которые так нравятся спивающейся интеллигенции. Мы что, не отдаем вам на растерзание пойманных на взятках ментов? Каждую неделю даем, вот и рвите их на части. А если он, министр, расскажет завтра общественности, сколько и от кого получает «свободная пресса» за заказные материалы? Вот уж вой поднимется, вот уж заголовки будут: «Душители правды!», «МВД наносит ответный удар!», «Держиморды в погонах!» Правда, у него погон нет, он гражданский министр.

Главный Мент страны открыл папку и стал задумчиво перебирать фотографии с мужчиной в генеральском мундире, лежащим навзничь у большого окна кабинета. Разные ракурсы: справа, слева, вид сверху, крупным планом — голова с дырой в виске. Особо внимательно разглядел фотографию карты с надписью «Исход».

— Исход, будь он неладен, — проговорил Главный Мент, — так я и думал, исход. Бедный Сизарь, а ведь только по осени вместе на охоту ездили…

Он отхлебнул из стакана крепкого чая, ткнул в кнопку селектора.

— Слушаю вас, — немедленно отозвался секретарь.

— Владимир, вы помните, год назад ко мне на прием приходил отец Иоанн из какой-то там пустыни?

— Тот чокнутый монах? Да, конечно.

— Мы как-то помогли ему?

— Мы отправили его домой за счет ведомства.

— Я не об этом, он что-то просил для детей…

— Одну секундочку… — В селекторе явно слышался шорох переворачиваемых бумаг одновременно с щелканьем пальцев по клавиатуре. — Да, в детдом и интернат при монастыре Сергиевой Пустыни направлено сто комплектов армейского обмундирования малых размеров, валенки, армейские одеяла, четыре тонны макарон и круп, натовские сухпайки, присланные по части гуманитарной помощи еще при Ельцине. Кроме того, три контейнера конфискованных у пиратов видеокассет, компакт-дисков, ну и еще по мелочи. Четыре вагона стройматериалов развернули с южного направления, все равно ведь разворовали бы. Ну, в общем-то и все.

— Денег мы им дали?

— Нет, вы же знаете наши порядки и скряг в финуправлении. Но мы по линии МВД оплатили их объявления по всем крупным провинциальным газетам.

— Володя, вы можете прислать мне текст этого объявления?

Из селектора опять зашелестело и защелкало:

— А если минут через десять?

— Хорошо.

Главный Мент нажал кнопку отбоя и задумался. Монах, отец Иоанн. А ведь он тогда как раз и сказал это слово «исход». Да, именно так: «Господь объявит свою волю, и началом будет исход невинных из казематов». Что-то еще очень умное и важное, но Главный Мент не мог вспомнить, что именно. Еще бы, этот чокнутый монах объявился в приемной в самое неподходящее, неудачное время. Неудачнее не придумаешь. Июльский правительственный кризис, хохлы рвутся к портфелям силовых министров Содружества, этот неугомонный Лукашенко кричит: «Дайте мне МВД, и я наведу порядок в стране, как у себя в Беларуси». Вот не добавил бы он это «как в Беларуси», глядишь, и получил бы портфель. А так пусть пока Жириновского в Думе заменяет, а то скучно что-то стало у парламентариев без крепкого словца. Да, тогда кресло под Главным Ментом не просто зашаталось, на одной ножке качалось кресло над пропастью, парламентарии требовали не только его отставки, его крови они хотели, а тут этот монах. Слава Богу, он сдержался и не накричал на него, выслушал, даже дал указание секретарю помочь, чем можно, и сухо распрощался. А монах поклонился на прощание, осенил его крестным знамением и, перед тем как уйти, сказал… Что же он сказал? Ах да: «Успокойся, сын мой, тревоги твои напрасны. Забудь о суете и думай о главном, и я буду молиться за тебя». Черт побери! А ведь прав оказался монах. Не думать о суете! Когда на следующий день Главный Мент вышел на трибуну в Думе и вместо получасового покаянного доклада, который даже репетировал перед зеркалом, просто заявил, что он не держится за это кресло и готов хоть сейчас сдать дела, все испугались Лукашенки и попросили его остаться. Тогда он сказал, что не будет больше церемониться и либеральничать, а будет исполнять свой долг, определенный Конституцией. И все захлопали. Тогда он добавил, что кое-кому из сидящих в этом зале вскоре придется сменить мягкое кресло на жесткие нары, и зал разразился овациями…

Принтер зажужжал и выдал листок с небольшим текстом:

Приют Сергиевой Пустыни с радостью примет всех детей обоего полу любого происхождения до 12 лет, сирот, беспризорных, без опеки.

Если в вашем дворе живет беспризорник — позвоните нам, если вы знаете семью, где дети лишены ласки, голодают, подвергаются побоям, — позвоните нам. Если молодая мать не в силах прокормить ребенка, мы с радостью примем его, если зачавшая во грехе дева боится позора, она может родить у нас тайно и оставить ребенка с сохранением прав на него.

Образование и воспитание духовное, светское и военное. Бесплатно.

Внизу была приписка:

Братья и сестры! Подумаем о будущем России. Будущее страны в ее детях! Да хранит вас Бог!

И номера телефонов.

Главный Мент задумался и снова ткнул в кнопку селектора:

— Володя, вы можете мне подготовить все материалы по этой Сергиевой Пустыни?

— Я как раз занимаюсь этим, — раздалось из динамика, — но в нашей картотеке на них ничего нет.

— Совсем ничего?

— Абсолютно.

— Странно, это ведь беспризорники. Ну, может быть, мелкие кражи, мелкое хулиганство?

— Все чисто, сигналов не поступало.

— А телефоны, что указывались в объявлениях?

— С телефонами вообще странное дело получается. Это телефоны божьих храмов, и не только православных. Есть и евангелисты, мусульмане, католики, иудеи, секты разные.

— Странно, а монах мне показался сугубо православным. Слушай, а это не может быть связано с органами на продажу или с незаконным усыновлением? И финансирование, кто за все это платит, неужели наше народное образование?

— В компьютере данных нет, я попробую запросить красноярское управление, там у них, кажется, главная база.

— Хорошо, и подыщи мне какого-нибудь парня поголовастее, чтобы смог съездить и посмотреть все своими глазами. Ты меня понимаешь?

— Так точно.

— Вот и славненько, — не по уставу ответил Главный Мент и еще раз перечитал объявление. Как-то несуразно написано, нескладно, но что-то в этом есть.

Глава 3

Премьер, Генпрокурор, Главный Мент, министр по делам СМИ, Главный Судья, временно исполняющий обязанности Главного Тюремщика молча сидели за столом и смотрели перед собой, боясь пошевелиться. Пауза явно затянулась, Президент кончиками пальцев тер себе виски уже минут пять, не говоря ни слова. Мучительная, просто ужасная пауза. Кого назовет виновным Президент, в каком ведомстве полетят головы?

— Сколько заключенных вышли из тюрем в процентном соотношении? — наконец спросил Президент, так же глядя прямо перед собой. Эти цифры знали все, но посмотрели на и. о. Главного Тюремщика, он хоть и и.о., все равно ему принимать на себя главный удар:

— От 12 процентов до 21 процента заключенных и подследственных в зависимости от регионов.

— Значит, чуть ли не пятая часть заключенных в наших тюрьмах и колониях — невинные люди?

— Не совсем так, — осмелился высказаться Генпрокурор. — Я понимаю, о чем вы хотели сказать, были, конечно, судебные ошибки, предвзятость, даже подкуп… Но очень много случаев, когда осужденные невинны по справедливости, а не по закону. Яркий пример — Ермолаев, шофер детского спортивного лагеря под Ялтой. Его попросили найти двух девочек, ушедших самовольно купаться. Так вот, их изнасиловали три обкурившихся ублюдка, интернациональная компания: абхазец, осетин и русский. Изнасиловали извращенным способом, бросили в море, сели в свою «девятку». Тут Ермолаев на своем «газоне» бросился в погоню и скинул их в пропасть, все трое всмятку…

— Прям «Калина красная» какая-то, — пробурчал Генпрокурор, — на «газоне» да с парома…

— В «Калине красной» «ЗИЛ» был, — поправил Президент, — продолжайте, я вас слушаю.

— Так вот, — продолжил Генпрокурор, — его осудили за умышленное убийство в состоянии аффекта, семь лет, меньше дать не могли. Теперь он на свободе. Вернее, был на свободе до Исхода, а теперь, ну вы знаете… И подобных случаев немало, особенно по части наркотиков: один папаша — полковник в отставке — расстрелял цыганскую семью, они продавали его позднему сыну наркотики, мальчик умер от передоза…

— Давайте без эмоций. Немного — это сколько конкретно?

— Около трети, тридцать шесть процентов…

— Значит, все равно остается порядка десяти процентов невинных, каждый десятый… И это вы называете судопроизводством? — Президент сурово посмотрел на Главного Судью. — А что в Европе?

— Два — пять процентов, — отозвался Премьер. — В Африке и Азии больше…

— Меня не интересует Африка! Меня не интересует Азия! — твердо сказал Президент. — Меня даже не интересует Америка. Я хочу знать, насколько еще мы сволочнее Европы и сколько еще европейцы будут держать нас за азиатов. Наверное, долго, если даже по этим показателям мы — на уровне Азии.

— Давайте не будем забывать АПО и Поездки, — тут же добавил Генпрокурор.

— А мы и не забываем, — возразил Президент. — Только все, осужденные чрезвычайной системой АПО, давно вышли по амнистии в честь Великого Объединения Славян.

— Но методы…

— Послушайте, уважаемый, — неожиданно жестко сказал Президент, — только не надо думать, что у меня еще молоко на губах не обсохло, и не сосунку учить делам человека, отдавшего работе самого себя.

Генпрокурор вздрогнул, он опять забыл, что Президент самым невероятным образом иногда умеет читать мысли. А Президент продолжал:

— Вы были прекрасным, честным, неподкупным областным прокурором, но только честности и бескорыстия мало, чтобы руководить огромной системой государственного обвинения целой страны. А вы, уважаемый судья, где обещанная система судов присяжных? Почему тормозите? Что, народ у нас не готов? Не надо клеветать на свой народ, у нас прекрасный народ!

— Этот «прекрасный народ» за бутылку зарезать готов! — неожиданно возразил Генпрокурор.

— Что?! — Президент от возмущения чуть не поперхнулся. — Экий вы, батенька, суровый. Трудно вам будет работать на таком посту с такими убеждениями.

Я знаю, что назначение на ваш пост не в моей компетенции, но в условиях чрезвычайного положения… прошу вас сегодня же сдать дела и вплотную заняться реабилитацией невинно осужденных…

В гробовой тишине Генпрокурор встал и собрал со стола свои бумаги…

— Что предлагаете делать с «исходниками»? Кстати, как они там? — продолжил Президент, когда дверь за бывшим Генпрокурором закрылась.

— Пока все спокойно, — просветил новый Главный Тюремщик. — Для них выделены отдельные помещения со свободным режимом, как у «химиков», пока без нарушений. Но все это удивительно негативно отражается на настроениях остального контингента ИТУ. Я боюсь стихийных возмущений. Понимаете, все считают их невиновными, и они… как бы это лучше выразиться. Они страдают безвинно. То есть не в буквальном смысле, а в картинном. Понимаете? Их никто не трогает, никаких шмонов, простите, проверок и обысков, их хорошо кормят, а они ходят с лицами мучеников. Боюсь, многим из них даже нравится быть безвинными жертвами. Опять же иски по возмещению морального и прочих ущербов…

— Ваши конкретные предложения?

— Отпускать!

— Что скажет руководство МВД? Это же более ста тысяч человек. Как это может отразиться на и без того тяжелой ситуации в стране?

Главный Мент раскрыл папку:

— Пока «исходники» ничем не отметились, не считая семейных скандалов. Некоторые жены поспешили со своими осужденными супругами развестись или просто завели себе хахалей, прошу прощения — любовников. Зарегистрированы случаи рукоприкладства, но без летальных исходов.

— И каково ваше мнение?

— Общей обстановки они не ухудшат, к тому же…

— Договаривайте.

— Может быть, это и не моя сфера деятельности, но если откровенно, подавляющее большинство населения считает случившееся знамением господним. И то, что власти снова бросили за решетку людей, освобожденных благодаря божьей воле…

— Благодарю вас, я понял. Премьер?

— Я совершенно согласен с вышесказанным. Предлагаю амнистию.

— Уважаемый Судья, вы все молчите. Каково ваше мнение?

— Признаюсь, мне нелегко говорить, ведь в том, что за решеткой оказалось столько невиновных, есть вина и моего ведомства. Но я не боюсь ответственности, я боюсь прецедента. Что будет со всей системой следствия и судопроизводства, если, решая судьбу человека, обвиняемого, мы будем оглядываться на небеса? Прикажете ввести в судебные коллегии попов?

— Спасибо, я вас тоже понял. — Президент снова начал тереть виски.

— А что говорит по этому поводу официальная церковь? Ну, не только про Исход, а про все эти… как их называют? Про торки?

— Официальная церковь пока осторожничает, — сказал Главный Мент. — Римский папа взял отпуск и теперь днями и ночами молится в храме Гроба Господня. Наши церковники тоже с заявлениями не спешат. Единственное, что они сделали, — начали бить в колокола с началом торков.

— А как они определяют начало?

— Держат при каждой церкви по кающемуся грешнику, как его мутить начинает, так на колокольню и лезут.

— Логично. — Президент оставил свои виски в покое, видимо, принял решение, и сказал: — Не будем прикидываться страусами и зарывать голову в песок, делая вид, что ничего не происходит. Явление имело место, мы должны на явление отреагировать. Сделаем так: объявим амнистию всем «исходникам», намекнем на волю божью, точных цифр амнистированных обнародовать не будем, а то в Европах опять засмеют. По случаю амнистии объявим выходной с народными гуляньями и предложим владыке все-таки определиться с позицией. Теперь министру по делам СМИ, я бы предложил телевизионщикам сделать пару репортажей о продажных милиционерах, судьях, поднимите дело этого шофера Ермакова или как его там. Пусть намекнут, был бы суд присяжных — его бы не осудили так жестко, тут же, как бы между прочим, пусть возьмут интервью у кого-нибудь из Апостолов. Хорошо бы выбрать седого ветерана где-нибудь в деревне на лоне природы, с коровками. Апостолы были суровы, но этого водителя Ермолова, или как его там, оправдали бы…

Параллель 1. ЗАПАХ ЗВЕРЯ

— Гражданин начальник, ну дайте закурить, всего одну сигаретку на всю братву.

— Как же вы меня, уроды, достали! — Дежурный майор укоризненно посмотрел на чумазую мордочку, приникшую к решетке «обезьянника». — Мал еще курить-то.

— Да ладно, мне уже шестнадцать!

— Правда? А заливал, что четырнадцати нет. Если шестнадцать, то пойдешь ты, друг мой, по полной программе, сначала на малолетку, а потом и дальше, на взросляк.

— Да ладно, ты гонишь, начальник, за такую мелочь сейчас не сажают.

— Мелочь, говоришь? Магнитола «Кенвуд», колонки «Сони», насос автоматический, набор гаечных ключей, австрийский, между прочим, домкрат.

— Так это все при задержании взяли! — крикнул паренек. — Мы ж продать не успели…

— А разбитое стекло, вырванная с корнем сигнализация, а сломанный замок на багажнике? Знаешь, на сколько это все тянет? Ты вообще представляешь себе, сколько стекло от новой «ауди» стоит? Прибавь себе вставку, покраску… А ты говоришь — мелочь. Тебя посодют, — добавил мент голосом Папанова, — а ты не воруй. Так-то, гражданин Григорьев Никита Григорьевич, по совокупности материального ущерба это — уже срок. Григорьев, вот ведь какая фамилия у тебя хорошая, как в «Двух капитанах», не читал? Ничего, на зоне библиотеки хорошие, почитаешь еще…

— Ну и ладно, на зоне не хуже, там люди сидят, а здесь — так, дерьмо… — и чумазик плюнул на затоптанный пол милицейского отделения.

— А вот плеваться не надо, а то разозлить меня можешь.

Подросток понял, что курева от дежурного по отделению не дождешься, а потому решил хоть потешить народ в клетке: еще одного пацана — своего подельника по вскрытию машин, такого же чумазого, в зеленых разводах несмываемой краски, трех хмельных хулиганов с ночной дискотеки, угрюмого мужика в наколках, пьяненького интеллигента в шляпе, еще пару сомнительных личностей, оказавшихся не в то время не в том месте.

— А че ты мне, ментяра, сделаешь? Изобьешь, что ли? Так я сразу в травмпункт, побои снимать, я ученый.

— Мы тут тоже не дураки. Так вот, Никита Григорьев, пальцем мы тебя не тронем, пылинки сдувать будем. Проста сегодня поутру придет пострадавшая за похищенными магнитолой и колонками, вот мы и отпустим тебя и подельника твоего с пострадавшей для подсчета стоимости причиненного ущерба.

— Пострадавшая? Баба? Ну и че? Че она мне сделает? Ей же все равно страховку заплатят. А воровать, в натуре, никто не запретит.

— Не знаю, в натуре, что с вами сделает владелица вскрытого вами автомобиля «ауди», гражданка Бормотова Вера Сергеевна, а вот ее супруг Бормотов Вячеслав Иваныч…

— Бормана?! Ты че, придурок!!! — завизжал второй автоворишка на подельника, едва услышал фамилию. — Ты совсем сдурел?! Ты же сказал, что эта «тачка» лоха беспонтового, ты знаешь, че с нами теперь Борман сделает?!

— Бо-бо вам сделает господин Борман, лишь только увидит ваши рожицы, несмываемой краской из его «противоугонки» обрызганные, — согласился дежурный, наслышанный о буйном нраве местного блатного авторитета. — И выдадим мы вас рано-рано поутру, еще до восхода солнышка, пока колокола на церквях молчат и господина Бормотова на любовь к ближнему не торкнуло.

— Слышь, начальник, ты это, беспредела не твори. Я по темноте с Борманом никуда не пойду, он же меня в бетон закатает. Не, по-любому не пойду, — опомнился от шока Никита Григорьев.

— А кто тебя спрашивать будет? Нет, мил-человек, господин Бормотов обещал приехать к семи часам утра, а он очень пунктуален. Он сейчас как раз в казино «Подкова» сидит, и, кажется, ему не очень везет. А после проигрыша он жуть какой сердитый…

— Това-а-а-арищ майор, — вдруг заныл второй воришка, размазывая по зеленому лицу грязь и слезы, — ну не отдавайте нас ему по темноте, может, лучше сразу в СИЗО? Мы все подпишем и про остальные кражи тоже.

— А вот це уже дило, — по-хохляцки сказал майор. — На попятную не попрете? Тогда я вызываю следователя, и он с вами работает до обеда, вы все подписываете, а потом в СИЗО до самого судилища, идет?

Оба воришки обреченно кивнули, майор нажал клавишу, порадовал по селектору оперов, что ребятки, взятые ими сегодня ночью с поличным, готовы чистосердечно признаться в ряде подобных краж, и даже подмигнул задержанным:

— Ну вот, Григорий, а ты говорил «воровать никто не запретит».

Майор глянул на часы. Маленькая стрелка все увереннее приближалась к шестерке, так что можно считать сегодняшнее дежурство относительно спокойным: пара драк, пара бытовых скандалов с поножовщиной, голый мужик, выпрыгнувший из балкона второго этажа, видимо, муж раньше времени вернулся из командировки. Трое граждан, помятых в очереди у церкви, но это пусть церковники со «скорой» разбираются. А еще разбитая витрина магазина и вскрытый киоск. Витрину скорее всего хулиганы грохнули, ограбление киоска раскрыто по горячим следам, отсюда и пачка «верблюда» у него в кармане — оперативники презентовали. Он достал дорогую сигарету, с наслаждением втянул запах турецкого табачка и потянулся за зажигалкой.

В этот момент зазвонил телефон.

— Дежурный по райотделу майор Пантелеев слушает, — сказал он привычно, едва приложив трубку к уху.

— Милиция? — уточнили с другого конца провода.

— Милиция, милиция, говорите.

— Милиция, мы рыбаки. Шли на машину, чтобы, значит, на реку ехать, а тут женщина лежит около железной дороги.

— Живая?

— Да нет уже.

— Разутая?

— Что?

— Обувь на ногах у нее есть? — Майор хорошо знал, что при наездах поездов граждане, как правило, «разуваются».

— Нет, в сапогах, сильно она поцарапанная, вся в крови. И еще вроде того, изнасиловали ее.

— Где вы находитесь?

— Я-то из будки звоню у десятого гастронома.

— Нет, я спрашиваю, женщина где лежит?

— В лесопосадке, у самой дороги железной, недалеко от моста. Тут тропинка есть через посадку, чтобы напрямик, значица. Молодая, красивая девка-то…

— Красивые одни по посадкам ночью не ходят, — пробурчал Пантелеев и нажал кнопку вызова дежурной бригады. — Уточните место и ждите, сейчас подъедут.

Положив трубку на рычаг, он выругался, вот тебе и «спокойное дежурство», совсем народ с катушек съехал, в такую холодищу, и изнасилование в лесопосадке. Что им, лета мало?

Милицейский «уазик» взревел двигателем, выбросил из-под колес фонтанчик снега и снова скатился с пригорка назад.

— Все, дальше не проеду, — сообщил водила, — да тут недалеко, вон, видите тропинка, как раз через железку.

Мужик-рыбак сидел на своем рыбацком ящике и пил водку прямо из горла. По всему было видно, что мужичок очень впечатлительный — одна чекушка лежала под ногами порожняя, во второй, что он держал в руках, оставалось на пару глотков. Эксперт подошел первым, сразу же щелкнул фотоаппаратом, спросил:

— Ничего не трогали?

— Упаси Господи, — закрестился мужик, — че ж мы, совсем без понятия?!

Опер прокуратуры Белов наклонился над телом и присвистнул. Вот дела, так изуродовать человека… Даже ему, к ужасам житейским привыкшему, стало не по себе. Лицо девушки, действительно молодой и красивой при жизни, было обезображено двумя рядами глубоких кровавых борозд, одна борозда задела глаз, он выпал из орбиты и страшно пялился в черное небо голубым зрачком. На ограбление совершенно не похоже, вряд ли грабитель оставил бы на мертвой шикарную песцовую шубку, золотые часики на запястье. Изящная сумочка змеиной кожи лежала тут же, не похоже, чтобы в ней копались. Дождавшись, когда эксперт закончит снимать, Белов осторожно отодвинул полу шубки. Под ней на девушке была лишь тонкая прозрачная блузка, разорванная на груди, и короткая блестящая юбка, задранная на живот. Колготки и изящные кружевные трусики были разорваны в клочья. Белов невольно задержался взглядом на красивой груди покойной и на цепочке с золотым крестиком с камушками.

— Да, не уберег тебя крестик-то, — грустно сказал эксперт. — Со следами дело плохо, видно, рыбачки затоптали. Кровь, по-видимому, вся ее, а вот это очень, очень интересно.

Он поднял пинцет и показал клочок какой-то бурой шерсти.

— В кулаке сжимала, и под ногтями кое-что есть. Обожаю длинные ногти, нет ничего лучше для эксперта, чем длинные ногти. Слышь, Белов, ты телевизор-то в последнее время не смотрел?

— А че?

— Не помнишь, не говорили, что в городе опять медведи появились?

Белов хотел было огрызнуться и сказать, что эксперт и сам дурак, и шутки у него дурацкие, но еще раз глянул на труп и внутренне согласился, что все это очень похоже на нападение косолапого: страшные царапины, разорванное горло и эта шерсть. Но эксперт с одного взгляда определил изнасилование, а представить себе медведя — сексуального маньяка Белов как-то не смог.

— Ладно, разберемся, — сказал «старшой» группы, рассматривая документы из сумки убитой, — давайте-ка ее на носилки, а ты, Борь, огляди окрестности.

Сначала он нашел в сугробе ботинок, судя по качеству кожи и подошвы — очень дорогой. Шагов через пять он нашел и второй труп: красивый высокий парень с пистолетом в руках. У парня была свернута шея. И следы, четкие следы босых человеческих ног. Белов крикнул группе, чтобы подошли, осторожно вытащил оружие из застывшей руки, положил его в целлофановый пакетик, засунул тот в карман и, подсвечивая фонариком, решительно двинулся вперед, параллельно следам. Идти было трудно, он проваливался в снег по колено, удивляясь, как это босому, по чьим следам он шел, удавалось делать такие широкие шаги. Лиственницы кончились, и продираться сквозь густой кустарник стало еще тяжелее.

«Зачем было ему идти сквозь кустарник, вон ведь есть тропинка прямо к железнодорожным путям», — подумал Белов.

— Бело-о-о-ов, — раздалось из-за деревьев, — где ты, мать твою?!

Сбоку что-то хрустнуло, он вздрогнул и схватился за кобуру. Что-то большое и темное быстро, очень быстро, какими-то неимоверными прыжками, двигалось прямо на него…

— Стой, стой! — закричал Белов, судорожно передергивая затвор. — Стрелять бу…

Он все-таки успел нажать на курок, когда огромная туша сбила его с ног…

— Ничего не понимаю. — Следователь прокуратуры сделал еще круг по палате и снова остановился у койки Белова.

— Следствие ведут Колобки, — сказал старший следователь, рисуя на листке забавную рожицу с рожками.

— Что?

— Старый мультик такой, «Следствие ведут Колобки» называется, там один Колобок был такой умный, а второй смешной, все время говорил: «Ничего не понимаю».

— Умный, конечно, вы, Сергей Павлович, а смешной я.

— Смешные мы оба. И еще немного, над нами вся прокуратура будет смеяться. У нас трое пострадавших, из них — двое мертвых, есть раненый мент, который видел убийцу, но не может сказать, как он выглядит. Еще у нас есть заверение губернского прокурора, что это дело он берет под личный контроль, и горячее пожелание губернатора, чтобы убийца был найден в кратчайший срок. Единственное, что радует, — покойный господин Мешков находился с вышеупомянутой Ольгой Томиной в греховной связи, и вдова Мешкова сделала все, чтобы похороны прошли как можно скромнее и чтобы в прессе это дело не так раздувалось. А то бы от нас только пух да перья давно бы уже полетели.

— А что, вдова молодая, красивая, богатая. Ты ее водителя-то видел? Этот жеребец любую вдову успокоит.

— Кстати, ты его алиби проверил? Не исключена заказуха: одним махом устранить и мужа-изменщика, и его любовницу-разлучницу. Над последней к тому же надругаться.

— Проверил, чист он как стекло, три десятка свидетелей в стриптиз-баре, да и не похоже на заказник. Куда легче было гранату под днище «БМВ» присобачить, и собирай их ошметки со стен «Самовара».

— А может, наоборот, мужская ревность? Она, пострадавшая, вроде с баскетбольной командой дружила. Вот один из ревнивцев узнал, что его любимая с коммерсантом якшается, прыгнул на «тачку» и того…

— Это из Владимира-то? У них игра поздно вечером закончилась, потом их тренер по полной программе «шатал», продулись они позорно. Да и с трудом я себе представляю босого баскетболиста, бегающего по снегу, тем более нет там рыжих.

— Ладно, тогда еще раз подытожим: что нам вообще про него известно? Известно, что убийца крупный, рыжий, с длинными острыми ногтями или в перчатках, как у Фреди Крюгера. Он равнодушен к материальным ценностям, имеет полуметровую «балду», про диаметр я уже не говорю. Спермы в нем было, на стадо коров хватит. Он предпочитает бегать по снегу босиком и не любит, когда в него стреляют. Снежный человек с задатками маньяка. Слышь, Борь, может, еще чего вспомнишь?

Белов открыл глаза:

— Нет, больше ничего не помню. Я стрелял-то уже падая. Огромная туша, дыхание зловонное, вроде как лука обожрался и тухлятины. Навалился, царапнул чем-то острым по шее, вздрогнул от выстрела и…

— Что «и»?

— И убежал, наверное, иначе чего ж я жив остался?

— Ты хоть попал в него?

— Хрен его знает. Если вздрогнул, значит, попал.

— Следов крови нет, ни капельки. Только твоя.

— Так затоптали, наверное…

— Следов нет, понимаешь? Вот до тебя следы есть, а дальше нет. Мы по его следам прошли, он с места убийства прошел вдоль всей лесопосадки, но у железнодорожного моста почему-то повернул назад и вышел прямо на тебя. Зачем ему было возвращаться?

— Хрен его знает… А мотивы вообще есть? — спросил Белов.

— Среди знакомых Оленьки Томиной, фотомодели агентства «Шанс», знакомых с сорок шестым размером ноги нет, не считая баскетболистов городской команды, но они были все на игре во Владимире. Погибший — Дмитрий Мешков, личность в городе известная, предприниматель, недругов у него хватает, но… Но какого черта они оказались в этой лесопосадке? Это же дурдом какой-то! Они сидели в ресторане «Самовар», хорошо провели вечер, целовались под шампанское, около трех расплатились и засобирались домой. На стоянке у «Самовара» стоял «БМВ» Мешкова, какого черта они оказались пешком у «железки»?

— Мост, — тихо сказал Белов.

— Что?

— Мост, — повторил Белов, — ночью ремонтируют мост через железную дорогу. Меняют плиты покрытия. Будь ты хоть суперкрутым, хрен проедешь. А как раз через посадку казино «Подкова», там совсем близко. Оттепель, молодые люди под градусом, в посадке — елочки.

Следак пожал плечами:

— Маловероятно, но за версию принять можно. Тем более все равно ничего другого нету.

Глава 4 ЧИКАТИЛЫ

— Эй, служивые, дрыхните, что ли?

— Че надо?

— Железнодорожная комендатура, старший лейтенант Дзюба. Документики приготовили.

— Дзюба, говоришь? А ну-ка сам документы покажь.

Старлей в ушанке и парадной шинели с повязкой «Патруль» на рукаве и соответствующим жетоном на груди дал знак сопровождавшим его автоматчикам с погонами курсантов опустить оружие и сунул раскрытые «корочки» в вагонное окно. Окно тут же захлопнулось, видимо, обитатели выгона берегли тепло, через минуту стекло снова чуть опустилось:

— Ладно, ща открою, идите к двери.

Дзюба первым вошел в «подозрительный вагон», на всякий случай держа руку с пистолетом в кармане. Мало ли кто может быть в почтово-багажном вагоне старого типа, почему-то загнанном в тупик железнодорожной станции. Странный какой-то вагон. Половина вроде как обычная, с окнами, с трубой, из которой вился легкий дымок, вторая, обваренная железными листами, промерзшая, словно мертвая.

— Капитан Васинцов, — отдал честь высокий мужчина в камуфляже.

— Васинцов, говоришь? Надо же, прям художник, — ухмыльнулся Дзюба, рассматривая военный билет и командировочное предписание капитана. Краем глаза он быстро осмотрел вагон изнутри. Похоже на комнату охраны, двухэтажные нары вдоль стен, на двух верхних кто-то спит одетым, в углу оружейный сейф с замком и печатью. В центре печка-буржуйка, на ней что-то булькает в кастрюльке, пахнет вкусно. Воин в тельняшке, тот, что говорил через окно и дверь открывал, сидит картошку чистит, к патрулю военному трепета не испытывая. Впервой, видно, здесь, не слышал еще фамилии Дзюба. Ладно, разберемся…

— Так, спецгруппа системы УИН. Маршрут Саранск — Москва — Саранск, назначение — охрана особо важного груза. Капитан Васинцов, с ним восемь человек взвода охраны. И где твои воины, капитан? Пока вижу только троих. И из тех двое дрыхнут.

— Это отдыхающая смена, еще трое — на посту, остальных я отпустил в город.

— На посту? Что-то я не видел никакого поста.

— Зато он вас видел. — Капитан кивнул на монитор в углу помещения.

Только теперь Дзюба заметил, что в углу на столе стоит довольно приличный комп, экран монитора был поделен на четыре части, каждая из них показывала свою картинку. Не иначе как камера слежения работает.

— Ну и где твой пост?

Капитан взял со стола наушники, совмещенные с микрофоном, нацепил их на уши.

— Третий, третий, слышишь меня?

— Третий слышит, — раздалось из колонок вместе с треском.

— Как обстановка, третий?

— Норма.

— Покажись на экране, третий, тут на тебя посмотреть хотят.

Сугроб на экране зашевелился, из него вылез человек в белом маскхалате со странным короткоствольным ружьем, выкрашенным в белый цвет. Дзюба узнал тот самый сугроб, на который они за десять минут до этого карабкались, чтобы заглянуть в окошко вагона. Впрочем, без особого успеха: мороз, из-за инея ничего не видно.

— Нормально, третий, продолжай нести службу.

— Погреться бы, командир, — жалобно сказал воин в маскхалате.

— Успеешь, — Васинцов глянул на часы, — двадцать минут осталось, погреешься еще. Отбой связи!

«Третий» снова нырнул в сугроб и словно исчез.

— Лихо, — оценил Дзюба, — а те, что в город ушли, они…

— Кремль хотят посмотреть и Царь-Пушку, — объяснил капитан. — Впервые в Москве, жаль такой случай упускать.

— А что везете, капитан, с такой мощной охраной? Если не секрет, конечно.

— Какой уж тут секрет. Чикатилов везем.

Дзюба судорожно проглотил слюну:

— Чикатилов? Чикатилов в Москву?! А на хрена они здесь? Что, в Москве своих чикатилов не хватает?

— Не знаю, может, и не хватает. Эти — особые, еще до Исхода торкнутые.

— До Исхода? — протянул Дзюба удивленно. — А я и не знал, что такие бывают.

— На свете много чего бывает, — неопределенно сказал капитан.

— И какие они?

— Хотите глянуть? — как-то просто предложил капитан.

Неожиданно для самого себя Дзюба кивнул.

— Коль, ты проследи за этим. — Васинцов кивнул в сторону экрана наблюдения. Парень в тельнике кивнул, не отрываясь от картошки, мол, какой базар, командир, сделаем…

Васинцов долго возился с ключами, наконец открыл вторую половину вагона. Дзюба поморщился, в нос резко ударил запах немытого тела и человеческих испражнений. Тут же в нос ему уперся ствол автомата.

— Свои, второй, свои! — торопливо сказал Васинцов. — Я ж сигналил…

— Инструкция, — хрюкнуло из-под поднятого овчинного воротника.

Когда глаза привыкли к полумраку, Дзюба заметил, что нижняя часть лица «Второго» закрыта респиратором. И то правильно, а то от вони аж глаза щиплет. За толстой железной решеткой во всю ширину вагона что-то зашуршало, обозначилось какое-то движение.

— Осторожно, близко к решетке не подходите, — предупредил Васинцов, и вовремя. Из-за прутьев очень быстро метнулась тонкая ладонь, покрытая шерстью, и длинные когти царапнули по голубой шерсти парадного одеяния Дзюбы. Он испуганно отскочил, едва не сбив с ног своего курсанта, тут же за решеткой раздалось ржание. Нет, не смех и не хохот, а именно какое-то утробное ржание…

— Ще, ментяра ряженый, баклан ржавый, обосрался?! А ты подь поближе, познакомимся…

Из-за решетки появились морды, около десятка. Дзюба снова попятился назад. Да, это были именно морды, человеческими лицами их можно было назвать с большой натяжкой. Слишком широкие скулы, заросшие густой щетиной, слишком мощные челюсти, слишком крупные надбровные дуги. И глаза, глубоко посаженные глаза отливали желтым цветом. Впрочем, возможно, это из-за тусклой лампы под потолком.

— Начальник, — заорал один из урок, ухватившись волосатыми руками за прутья. На пальцах левой руки Дзюба разглядел потускневшие буквы «ВАЛЯ», пальцы правой были украшены синюшными перстнями. — Жрать давай, начальник! Беспредел творишь! Я в ООН жаловаться буду! Президенту напишу!

— Ну что ты, Валентин, — как-то умиротворяюще сказал Васинцов, — ты уже свою пайку получил, и баланды мы вам сверх нормы налили.

— Селедку давай, начальник. Я сколько раз на этапах был, селедку давать положено.

— Селедка вечером, — тоном отца, отчитывающего непослушного сына, сказал Васинцов.

— На хер вечер, щас хочу! Начальник, не будь пидором, давай селедку! А ты че, петух ряженый, уставился? — крикнул он старлею.

— За пидора и душ могу устроить, — пригрозил Васинцов.

Урка выругался и довольно метко плюнул зеленовато-бурым сгустком, но не в Васинцова, а в Дзюбу, попав прямо на погон.

— Руками не трогай, — быстро предупредил Васинцов, — там такая зараза может быть. Пойдем тряпку дам…

— Сегодня они еще спокойные, — объяснял Васинцов, подливая в кружку Дзюбе кипяточку. А как сильно торкнет, аж вагон ходуном ходит. Про ночь я вообще молчу.

— Слушай, а кто, кто они? Обычные зэки? Я видел «чикатилов», но тех от обычных людей не отличишь, а тут прямо звери какие-то.

— Что-то типа этого. Из давно торкнутых, совсем озверели. Они уже одного съели по дороге.

— Что?

— Съели, ням-ням, сырьем. Мы, конечно, попробовали отбить, из брандспойта их поливали, да куда там… Побаиваюсь, если еще пару дней здесь проторчим, еще одному хана будет. Я уж заметил, Курашин отдельно держится и побитый сильно.

Дзюба вспомнил, что действительно в правом углу клетки валялся какой-то ком лохмотьев, но представить, что это человек, он не мог.

— Кстати, капитан, судя по командировочным документам, вы прибыли на станцию три дня назад, и почему до сих пор их здесь держите? Они же опасны для окружающих! Тут рядом вокзал, там же люди…

— За ними должен прийти специальный транспорт из института Капицы. Я третий день звоню, никак связаться не могу. Сегодня вот ребят своих туда послал.

— А говорили: «Кремль, Царь-Пушка».

— Одно другому не мешает.

— Тогда хочу разочаровать вас, капитан, нет больше вашего института Капицы.

— Как нет?

— Ты, видно, служивый, телевизор не смотришь, — неожиданно для себя Дзюба перешел на «ты». — Как раз три дня назад напали на институт ночью чикатилы, очень большая стая. Все сотрудники ночной смены и охрана погибли. Следствие идет, все не могут разобраться, как они охранную полосу прошли. Там ведь разве что только танков не было. Теперь уже точно не разберутся, нет больше института, взорвался, на воздух взлетел во время штурма, группа «Гамма» в полном составе полегла. Что-то про разрыв газопровода говорили. В прямом эфире показывали…

Васинцов помолчал, потом открыл стол и вытащил бутылку водки с Сергеем Есениным на этикетке.

— Давай, старлей, помянем дружков моих, они там службу несли…

— Ты что, я ж в патруле, — сказал Дзюба, покосившись на своих курсантиков, гревшихся у печки.

— Ну как знаешь, а я помяну. Это не снаружи напали, это чикатилы изнутри вырвались, я тебе точно говорю, — сказал капитан, разливая водку по стаканам. — Мы туда этих уродов уже с полсотни перевезли, и наши же ребята их охраняли. Видать, не уследили.

Дзюба еще раз оглянулся на курсантов, осторожно взял стакан двумя пальцами. Они выпили не чокаясь.

— Что собираешься делать? — спросил Дзюба сочувственно.

— Подожду своих ребят и буду связываться с управлением УИН. Слушай, не в службу, а в дружбу, нельзя ли устроить, чтобы вокзальные менты и за нашим вагоном присматривали?

— Что, боишься, что сам не справишься?

— Да, боюсь! — откровенно сказал Васинцов. — Что-то с ними сегодня не то. И опасность какую-то чувствую, как говорится, «шестое чувство». Я бы этих ублюдков давно сам в расход, но это дерьмо — ценный научный материал. Вот ведь как бывает, дерьмо, а очень ценное, как навоз на полях.

— Ну бывай, капитан, Бог даст, увидимся, — сказал Дзюба на прощание и сурово окликнул курсантов, уже разомлевших у печки: — Эй, воины, хватит греться. Родина зовет на мороз, пошли службу нести.

Дзюба был упертым службистом. Он знал, что в комендатуре его зовут за глаза «двинутый», знал, что солдаты гарнизона при одном упоминании его фамилии нецензурно матерятся. И не без причины, не одну сотню «самоходчиков» и нетрезвых воинов отправил он на нары гауптвахты. Он знал, что курсанты военных училищ, которых назначали в комендантский наряд, узнав, что старшим по наряду будет Дзюба, спешили в санчасть, прикидываясь больными. Потому что при Дзюбе наряд в городской патруль превращался из приятной прогулки с мороженым и улыбками красивых девушек в мучительное прочесывание чердаков и подвалов, в погони за солдатиками-«самоходчиками» по каким-то трущобам, в бессонные ночи у дверей ресторанов в ожидании подвыпивших офицеров. Дзюба брал любую «добычу» и знал места, где ее брать. Он сам устанавливал для себя норму задержанных и всегда ее выполнял. Многие его считали рвачом, некоторые — садистом, а большинство — просто ненормальным. Он не обижался. Он нес службу, невзирая на анекдоты, про него ходившие, несмотря на то что жена, хлопнув дверью, уехала к маме, не в силах больше жить с «долбанутым».

Правда, после той истории с тверским ОМОНом многие посмотрели на Дзюбу иначе. Тогда отряд террористов — фанатиков «мусульманские львы», проехав полстраны с документами тверских омоновцев, высадился на Казанском вокзале. Они были при оружии, при полной милицейской экипировке, с взрывчаткой в вещмешках. Взрывчатка предназначалась для центра Москвы, и только благодаря Дзюбе она не рванула. Он с двумя курсантиками-связистами остановил шествующий строем взвод и потребовал предъявить документы. Террористы прошли уже десяток проверок — и на горячем Кавказе, и в относительно спокойном центре, потому документы предъявили без особого опасения. Что-то, какая-то мелочь, какая-то заковырка не понравилась Дзюбе в служебном предписании «командированных», а может, насторожило, что слишком уж заросшие были «тверичи». И еще, менты не возмутились, что документы у них проверяет военный патруль. Подозрительно. Но виду он не подал. Козырнув, вернул документы и, проводив омоновцев взглядом, послал одного курсантика проследить. Наверняка «менты» зайдут в туалет отлить, можно незаметно глянуть, не обрезан ли «корешок» у соседа по писсуару. Второго послал в линейный отдел к ментам, предупредить. Сам вытащил служебный мобильник.

Приняв сигнал Дзюбы, в комендатуре выругались: опять этот «долбанутый» паникует, но помощь выслали и милицию оповестили, порядок такой. А когда внесли в компьютер фотографии омоновцев, полученные с вокзальных камер слежения, за голову схватились, что ни рожа, то в федеральном розыске по целому букету статей. Их взяли почти без жертв. Правоверные «львы», наверное, очень удивились, когда стекла их «пазика» посыпались и под ногами стали рваться гранаты с усыпляющим газом.

Дзюбу наградили, дали звездочку, показали по телевизору. Предлагали хорошую, непыльную должность, но он предпочел ходить в комендантские наряды. Нет, работа за столом с бумажками — не для него, ему подавай погоню и приятный холодок в животе, когда «добыча» сдается на милость победителя, на его милость…

Сейчас старший лейтенант Дзюба был в замешательстве. Хотя УИН — другое ведомство, но эти сизые рожи за решеткой клетки никак не выходили у него из головы. И еще это: «Да, боюсь», что сказал капитан. Дзюба много повидал на своем веку, этот парень, может, и не герой, но уж никак не трус.

Спугнув двух прапорщиков в камуфляже, дувших пиво из горлышка прямо на перроне, Дзюба автоматически отчитал их, дескать, негоже военнослужащим доблестной российской армии потреблять алкоголесодержащие напитки принародно, да еще напрямую — из горла, потом решительно вытащил «мобилу» и связался с комендатурой.

Сержант Юдин отложил ложку, блаженно улыбнулся, удовлетворенно похлопал себя по набитому животику и некультурно рыгнул. Тут же поднял указательный палец вверх и прислушался, улыбка мигом слетела с его лица. Васинцов, уже собиравшийся смазать его по затылку за бескультурье, так и замер с поднятой рукой. Очень тихо, не дыша, он протянул руку и потянул к себе автомат. Стараясь не щелкнуть, взвел затвор, второй рукой показал остальным, чтобы пригнулись. Полоска из несколько раз сложенного целлофана, видимо, от сигаретной пачки, осторожно поднимала крючок на двери. Ну Юдин, ну слухач! Едва дверь распахнулась, Васинцов нажал на спусковой крючок и опрокинулся на бок. И вовремя! Заточенный электрод, скрученный «пауком», резко свистнул и воткнулся в нары, как раз на уровне его головы. В дверном проеме мелькнула тень, одновременно в тамбуре раздался вой, нечеловеческий, до печенок пробирающий. Перевернувшись на полу, Васинцов дал вторую очередь, вой сменился визгом, и тут же погас свет. Единственным источником освещения оставался монитор компьютера в углу. Комп запитывался автономно, от аккумулятора.

— Юдин, Толич, вы как?

— Я в порядке, — раздался голос Юдина.

— Толич, а ты? Толич, ответь!

С пола раздался слабый стон. В ту же секунду вспыхнул фонарик.

— Он ранен, товарищ капитан, у него в спине «паук» торчит, глубоко…

— В проход, в проход свети, — приказал Васинцов, роясь в вещмешке. — Что заметишь, сразу стреляй!

Васинцов лихорадочно соображал, отыскивая «СШГ» среди разного барахла. Что это? Кто это? Неужели урки выбрались из запертого вагона? Но это невозможно, там ведь Чекалов сидит. Нападение извне? Но там Сидоренко. Почему погас свет? Если бы перерезали «нахалку», которой они запитали вагон от фонарного столба, вырубился бы и радиоприемник, а из него продолжал наяривать ДЦТ, значит, провод перерезали в тамбуре.

Найдя наконец нужное, Васинцов сковырнул колпачок и бросил «СШГ» в дверной проем. Светошумовая граната взорвалась, блеснуло и грохнуло одновременно, ярко и громко, Васинцов на секунду прикрыл глаза ладонью и тут же нажал на курок — в проходе на мгновение показался чей-то силуэт, взмахнувший руками и тут же упавший навзничь.

— Давай еще одну, командир! — прокричал Юдин.

Васинцов уже скинул колпачок второй гранаты, когда большое, покрытое инеем стекло вагона со звоном разлетелось, за ним второе. Морозный ветер ворвался внутрь и, словно обжегшись о раскаленную печку, закружился вихрем по углам временного жилища.

— Ого, да их тут много! — крикнул Юдин и со всей дури вмазал по первой роже, появившейся в оконном проеме. Из рожи полетели красные брызги. — Стрелять?

— Стреляй! — истошно заорал Васинцов, бросая в окно СШГ. Он уже не сомневался, что не просто хулиганье. Краем глаза он глянул на монитор, и на одной из «четвертушек» увидел распростертое тело в белом маскхалате. Не совсем белом, на груди халат был пропитан чем-то бурым. Лица человека не было видно, мешали два оскаленных ублюдка, топтавшихся над телом. Но Васинцов готов был поклясться, что это был Полуянов, совсем молоденький контрактник из последнего набора.

Они уже попрощались с жизнью, когда на эстакаде у складов завыла сирена и появился первый армейский «уазик» с синим маячком.

— Живем, командир! — радостно проорал Юдин и наконец дал длинную очередь. А чего жалеть, хоть и последний магазин, а помощь, вот она уже…

Выехавший следом за «уазиком» на эстакаду «ГАЗ-66» резко развернулся и осветил тупик мощной фарой. Зашуршал откидываемый брезент, раздался грохот подкованных сапог, звяканье железа.

— Я старший лейтенант Дзюба, городская комендатура! Со мной спецназ! — прохрипел мегафон с эстакады. — Приказываю всем оставаться на местах, в противном случае открываю огонь!

На улице завыло, завизжало, послышался металлический звук передергиваемых затворов, топот ног.

— Слышь, командир, давай местами махнемся, а то я задубел, и патроны все равно кончились, а ты весь дымишься, — предложил Юдин.

Васинцов глянул на себя, действительно, мазут, которым он угваздал штаны в тамбуре, дымился около раскаленной буржуйки. Да и Юдина было жалко, на улице мороз, а он в одной тельняшке около разбитого окна. Кинув сержанту «Макарова», чтобы дверь все-таки держать под прицелом, Васинцов подошел к окну и, не опуская автомата, выглянул наружу. Около десятка тел лежало вповалку у самого вагона в быстро замерзающих лужах крови. Один из нападавших стоял на четвереньках и судорожно дрыгал левой ногой, словно заводил мотоцикл. Подбежавший человек в черном комбинезоне мощным ударом сбил его на снег и крикнул:

— Эй, живы там?

— Живы, спасибо, браток, вовремя подоспели! Врач есть?

— Есть, есть, не переживай. Дзюбе спасибо скажи, он нас вызвал. Ладно, оставляю тебе санитара и десяток бойцов, а мы сами дальше. Вот черт, что творится-то! Словно взбесились все! Че в тюрьмах щас творится — не поверишь!

«Черный» вдруг присел на корточки, заглянул под вагон и дал длинную очередь:

— Вот скотина хитрая, за колесами прятался! Ладно, пока. Четвертое отделение здесь, остальные к машине!

Васинцов уселся на топчан, хотел вытащить сигарету и только сейчас заметил, что руки у него трясутся. Худощавый санитар в бронежилете с красным крестом отстранил Юдина, деловито вытащил второго «паука» из спины стонущего Толича, ловко наложил повязку. Юдин прикурил от печки и, глядя на оскаленную морду трупа, свисавшего из оконной рамы, сказал:

— Слышь, капитан, а я думал нам сегодня точно «кирдык».

Глава 5 БАЗА ОТДЫХА

Юдин вытащил из пачки последнюю сигарету, аккуратно заклеил ее посередине папиросной бумагой и прикурил, с наслаждением выпустив колечко дыма:

— Так вот, понял я, что если начну препираться с этой дурой, ночевать мне на станции, перепрыгнул через турникет и еле-еле успел запрыгнуть в последний вагон, чуть поллитру не разбил, в пакете она у меня была. Зашел, мест свободных полно, хоть ложись да дрыхни. В вагоне от силы человек тридцать, бабули, пролетарии отважные, кто ж еще в такое время поехать решится, пара девчушек молоденьких совсем у входа, прям под кнопкой вызова милиции. Опытные уже! А холодно, все окна в инее, попа чуть к кожзаму сиденья не прилипла. Я так прикидываю, что тепла не дадут, газетку на сиденье положил, уши у шапки опустил, достаю поллитру и прямо из горла. Благодать! Не поверишь, почти сразу согрелся, и похорошело мне. Сижу, потихоньку водочки отхлебываю, девчушкам напротив глазки строю. Ну, думаю, все, мытарства мои кончились, через час буду дома, как войду, сразу в койку к Люське под теплый бочок, даже телик смотреть не буду. Как же, кончились! Тут подходит ко мне мужик, здоровенный, метра два высотой, в плечах — примерно столько же, в стеганой фуфайке и шапочке вязаной. Знаешь, такие черные, как на макушке держатся — неизвестно. Вот, подходит он ко мне и смотрит так жалостливо, мол, не погуби, брат, дай хлебнуть. А мне чего, жалко, что ли? Тем более терпеть не могу пить в одиночку. Налил я ему в пластиковый стаканчик, он принял, рукавом занюхал, глянул так с благодарностью неподдельной и тут же к окошку привалился и глазоньки свои офигевшие прикрыл. Знает свою дозу — уважаю. Смотрю я на него и умиляюсь, прям-таки Илья Муромец былинный, что тридцать лет и три года сиднем сидел. Вот встанет сейчас, развернет плечо и… Тут объявляют станцию, то ли «Пролетарская», то ли «Профсоюзная», то ли «Заводская», не помню точно, вваливается компашка. У меня прям под ложечкой екнуло, волчата, точно волчата, человек десять, всем лет по шестнадцать. Ну все, думаю, приехали, а я, как назло, пистолет в «оружейку» сдал. Сколько раз зарекался по ночам с собой возить, а тут… В общем, пацаны эти вагон внимательно оглядели и шасть к девчонкам на переднее сиденье, вроде с шуточками-прибауточками, а гляжу, у одной наушники плейера с головы снимают, вроде как послушать, в сумочку к девчушке лезут. И ведь хитрые, сволочи, одного «отморозка» прямо под кнопку «тревожную» посадили, чтобы делишки свои спокойно творить. Смотрю, а девчонки уже чуть не плачут, да они и заплакали бы, коли не испугались бы так. А эти «отморозки» уже глазами рыскают, за кого дальше взяться. Я так прикидываю, что в вагоне мне больше надеяться не на кого, бабки, интеллигенты в очках, остальные все так на волчат затравленно смотрят, от страха трясутся. Я так аккуратненько ключи из кармана достал, в кулак их зажал и оторванной ручкой от пакета обмотал. И бутылочку так незаметно под правую руку ставлю, а в ней еще водочка плещется, жалко-то как. Думаю, долбану кому-нибудь из них бутылкой по башке, и пропадет водочка-то. А тут, на счастье, этот Вася, ну, тот здоровяк, икать начал. И кто-то из волчат, на свою беду, и говорит, че, мол, этот пидор разыкался. Нет, конечно, видели бы они Васю целиком, вряд ли решились бы былинного богатыря будить. Тут двое из них встали в проход вагона, на меня смотрят и так спокойненько ножички из карманов вынимают. Что мне оставалось делать? Я ногой так Васю тихонечко пихаю и спрашиваю: «Еще выпьешь?» Он проснулся, как ждал, я ему всю бутылку отдаю и ненавязчиво так намекаю, мол, эти вот козлы тебя пидором обозвали. Видел бы ты, что тут началось. Вася этот едва водкой не поперхнулся: «Меня, пидором?! Кто?! Убью!» — вскочил, тех двоих в проходе смел, как и не заметил, и на остальных. А кулаки у него, ну вот как тебе сказать, попробуй обхватить рукой трехлитровую банку, что-то типа этого получится. Волчата-то мигом смекнули, что к чему, с места вскочили и в тамбур. А Вася за ними. Хвать одного за шиворот, одна куртка в руках осталась, он снова его хватает, один свитер в руках. Короче, гнал он их три вагона, пока на следующей станции двери не открыли.

— А ты?

— А что я. Я сразу за тем, что плейер у девчушки отобрал и сумочку. Это же статья чистая, а остальных-то за что привлекать, они-то пока ничего не сделали, разве что Василия в устной форме оскорбили. Так вот, догнал я этого «отморозка», скрутил его и в тамбуре сложил до прихода милиции, он даже обгадился со страху. Ой, и воняло же от него, слезу ведь, гаденыш, пустил, про маму больную рассказывал. А у самого в карманах и финка, и кастет. Вот такая история, я тогда поутру как проснулся, Люську под мышку, сначала в баню, потом в церковь, самую дорогую свечку поставил за счастливое избавление и еще одну за здравие раба божьего Василия.

— А в баню-то зачем?

— Да чтоб погрешить перед причастием, мы ведь с Люськой в грехе жили… Эх, в баню бы сейчас. Как смекаешь, капитан, долго нас здесь мариновать будут, и вообще че нам светит? — спросил Юдин, протягивая Васинцову бычок.

— Хрен его знает, — пожал плечами Васинцов, жадно делая последнюю затяжку и выглядывая в окошко их «дачи» с большой цифрой 14 на стене. Мороз спал, окно оттаяло, и он разглядел утыканную мигалками черную «Волгу», въезжающую к воротам.

— Ого! Кажется, начальство приехало. Может, нам наконец объяснят, что к чему.

Действительно, их положение было двусмысленным. С одной стороны, их не объявили арестованными или задержанными, с другой — забрали все оружие, даже личные ножи и предложили не покидать территории этой базы отдыха, обнесенной тремя рядами колючей проволоки. А потом намекнули, что и из дачи им выходить без особой надобности нежелательно. Черт-те что творится, хорошо хоть кормят вовремя. А вот с куревом беда, сегодня последнюю пачку «придавили». И ни магазинов, ни «комков» поблизости не наблюдается. Юдин молодец, спер во время последней «беседы» у очкастого следака полпачки «Веги». Говно, конечно, сигареты, но на безрыбье и рак свистнет…

На беседы их вызывали дважды в день, предлагали подробно описать ту памятную ночь и события, ей предшествовавшие. А чего тут описывать. Было все как обычно, только старлей этот, спаситель из комендатуры, заявился. Потом долго ждали ребят из города, два раза ужин разогревали, но ребят все не было. Решили ужинать без них. Да мало ли что может случиться с двумя здоровыми ребятами в большом городе, может, с девчонками познакомились. Хотя не похоже — ребята-то дисциплинированные. Где-то в двенадцать проголодались и сели ужинать, через полчаса Юдин услышал странный шорох, ну все и началось…

Тела ребят, ушедших в город, нашли неподалеку, в сугробе за ангаром, уже окоченевшие. На них напали сзади, они даже не успели снять оружие с предохранителя. Соин лежал там же, в «половинке» для зэков. Вернее, не лежал, а сидел. Он так и умер сидя, его задушили. Две длинные, фантастически длинные руки сжимали его горло. Представляете, руки длиной полтора метра, торчащие меж прутьев клетки… Уже теряя сознание, обливаясь кровью от трех «пауков», впившихся в его тело, он все-таки смог передернуть затвор и нажать на курок. Их так и нашли, его и мертвого Асланова, просунувшего змееподобные руки сквозь прутья клетки, руки, сжимающие горло мертвого охранника. Но через него они так и не прошли, он успел кинуть ключи в «ловушку», и им пришлось выбираться через дыру в полу.

Следак долго интересовался, как в обитом железом полу вагона может образоваться дыра. А очень просто, если ковырять шов заточкой у болтов, крепящих парашу к полу, да ссать на него при сильном морозе… А может, это не изнутри, может, снаружи продолбили…

Перед отбоем следовал обязательный медицинский осмотр, просвечивали мудреными приборами, брали кровь, заставляли мочиться в пробирочку… Кстати, на этой базе они были не одни. То и дело черный «автозак» или раздолбанный «пазик» кого-то привозил, других — увозили. Остальные обитатели лагеря, крепкие ребята в черных эластичных комбинезонах, с Васинцовым и остальными обитателями барака №14 не общались. Ему показалось, что он узнал того самого спецназовца, что первым появился около их вагончика, и даже помахал ему рукой, но «черный» то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил. Всего в бараке №14 их было шестеро, кроме Васинцова и Юдина, еще смешливый армянин Вазгян из подразделения по сопровождению ценных грузов, два легкораненых сержанта: Гулин и Крушилин из взвода охраны и молчаливый лейтенант Стерх с челюстным протезом. Говорить он не мог, питался через трубочку. Единственное, что их всех объединяло, они выжили в ту самую страшную ночь.

Васинцов опять остался в дураках. Он сгреб карты в сторону, вытянулся по стойке «смирно» и, высоко подняв голову, похлопал по бедрам руками и громко прокричал: «Ку-ка-ре-ку!»

Вазгян залился смехом и захлопал в ладоши:

— Молодец, капитан, давай еще!

Васинцов сделал вид, что собирается прокукарекать еще, но вдруг схватил руку Вазгяна и ловко заломил ее тому за спину.

— Кайся, сука! — сурово приказал Васинцов, выуживая из рукава армянина двух тузов. — Кайся, что жулил!

— Каюсь, каюсь, командир! — полуплача, полусмеясь, признался шулер. — Пусти, больно!

— Признаешь, что проиграл, будешь козлом бодаться? — продолжал допрос с пристрастием Васинцов.

— Буду, буду… — пообещал Вазгян. Еще смеясь, он опустился на карачки, залез под стол и оттуда зловеще заговорил: «Идет коза рогатая за малыми ребятами! Забодаю, забодаю, забодаю…»

По условиям игры он должен был на четвереньках пробежаться до двери и боднуть ее. Но последнего он сделать не смог, потому что уперся бритой головой в хромовые сапоги. На пороге комнаты стоял полковник в высокой папахе с коробкой в руках:

— Замечательно кукарекаете, капитан, а уж ваш козлизм, товарищ прапорщик, выше всяких похвал!

Все повскакали с мест. Вазгян задумчиво посмотрел на сапоги перед своим носом, потом поднял голову и так, в ракообразном положении, отчеканил:

— Здравия желаю, товарищ полковник.

— Вольно, можете подняться на ноги.

Вазгян встал, отряхнул колени, смущенно оглянулся на товарищей.

— Полковник Одинцов, — представился вошедший, ставя коробку на стол. — Вы здесь хорошо устроились, веселитесь. А мне сказали, что все раненые, больные, без водки, курева загибаетесь. Кстати, всё здесь, можете пользоваться…

Служивые торопливо вскрыли коробку и, обмениваясь радостными возгласами, начали выкладывать на стол блоки с куревом, спиртное в красивых бутылках, шоколад, какие-то консервы, даже несколько баночек икры. Тут же словно из-под земли появились стаканы, забулькала жидкость, защелкали зажигалки.

— Значит, все курим и все пьем? — спросил полковник. — Вы, лейтенант, тоже выпьете?

Лейтенант Стерх утвердительно закивал головой и потянулся своей трубкой к стакану.

— Вот и выяснилось, что отличает человека от зверя. Звери не курят и не пьют. Давайте, кстати, выпьем.

Все выпили до дна, даже Стерх быстро всосал в себя живительную влагу и блаженно улыбнулся, насколько позволял протез. Полковник поочередно внимательно посмотрел в глаза каждому, особо задержался на Васинцове, и кивнул:

— Порядок! Повторим, служивые?

Служивые не отказались…

— Так вот, робяты. — Полковник Одинцов громко хрустнул яблоком. — Простите старика, что неделю томил вас без вина, курева и баб, но лучше перестраховаться, чем потом плакать. Будем считать, что первый тест вы прошли. А посему поздравляю вас с вступлением под мое руководство.

Все замолчали, Вазгян даже опрокинул стакан с фантой на стол.

— Вот черт безрукий! — Полковник спас блок «верблюдов» и бросил в оранжевую лужицу носовой платок. — Чего вы на меня вылупились, как «Запорожец» на «мерса»? Я вам что, так не нравлюсь? Пришел к ним, понимаешь, как к людям, гостинцев приволок, а они…

— Извините, товарищ полковник, — пробормотал Васинцов, — мы просто не ожидали…

— А это зря, что не ожидали. Всегда ожидать должны. Вы — шестеро единственных оставшихся в живых после нападения стаи чикатил, я — седьмой, есть, правда, еще один, но о нем позже. Так вот, всего нападений было одиннадцать, причем некоторые группы и конвои были и подготовлены, и вооружены куда лучше вас. Смекаете?

— Одиннадцать? — сразу почувствовав, как во рту стало сухо, переспросил Васинцов.

— Именно. Из этого следует, что вы, ребята, довольно ловко умеете управляться с этими тварями. Нет ли желания поспециализироваться? Условия предлагаю хорошие, контракты, оклады, жилье в Москве для семейных. Представляете, элитная часть, супероружие, звучное название — «ГРИФ», к примеру, вы не возражаете, капитан?

— А что значит «ГРИФ»?

— Главная Разведка Излучений Федерации, — ответил полковник, — сокращенно «ГРИФ».

— Нам бы больше «Черный ворон» подошло, — пошутил Вазгян.

— А что за излучения? — удивился Васинцов.

— Торки — по-научному следствия излучений, мы их и будем разведывать. Слушайте, а че вы ко мне прицепились, я, что ли, придумал? Ну что, согласны?

Ладно, не тороплю, думайте, пока лечитесь. А вас капитан, как старшего группы, прошу зайти в мой кабинет.

Кабинетом оказалась та самая комнатушка, запертая на большой висячий замок.

— Порыскали в комнате-то? — усмехнулся полковник, зажигая свет. — Точно порыскали, курево-то из стола забрали? И деньги оставили. Ай, молодца! В сейф-то не слазили? И правильно, сейф — уже статья. Ладно, садись, капитан, поговорим.

Васинцов присел к столу.

— Такие вот дела, капитан, — сказал Одинцов, выуживая из сейфа початую бутылку коньяку. — Выходит, что второй раз мы с тобой родились неделю назад.

— Что это было?

— «Антиисход», ученые назвали это «Зов Зверя» по причине мощного излучения.

— Не понимаю.

— Я и сам не до конца… В общем, словно взбесился криминальный элемент, в стаи начал сбиваться. Милиция сначала находила трупы криминальных авторитетов, растерзанные трупы. Думали, просто разборки, а вышло — вожаки за власть грызлись. Зубами.

— И то легче, что не со стволами и базуками.

— Верно говоришь, мне это и самому не ясно. Видно, сильно их торкает, что даже про «перья» да «стволы» забывают. В общем, словно по запаху они друг друга чуют, сбиваются в стаи и идут на «зов вожака». А самые злобные вожаки, как ты сам понимаешь, в тюрьмах, «автозаках», да в «столыпинах» обретаются. Вот они и рванули вожаков своих на волю освобождать. Жертв много. Но в тюрьмах с божьей помощью отбились, а вот с транспортировкой — много хуже. Нападения извне не ожидали. Слушай, я тут твои рапорта почитал, ты говорил, что сопровождаемые странно себя вели накануне. Как определил?

— Не знаю, показалось, наверное.

— Показалось? Ну и ладно. Это даже хорошо, что показалось.

— А вот насчет этой группы, вы серьезно?

— Вполне.

— Почему решено привлечь в нее именно нас?

Полковник помолчал, аккуратно нарезал лимон ломтиками на блюдечке, половину кружочков посыпал солью, вторую — сахаром.

— А ты знаешь, что истинные ценители никогда не пьют коньяк с лимоном? Специалисты утверждают, что лимон своим резким вкусом и запахом убивает изысканный букет настоящего хорошего коньяка. Так что коньяк с лимоном — массовое заблуждение. Также массовым заблуждением является то, что «большим Исходом» все с небес исходящее для нас закончилось. Все только начинается, а потому нужны специалисты, к этому готовые. Большинство людей сейчас не готовы противодействовать или хотя бы защищаться от «Зова Зверя». Этот зов буквально парализует их волю, понимаешь? Отсюда и такие потери. И вы, шестеро, из тех, что этого «зова не испугались». Нет, может быть, в ту ночь таковых было много больше, но выжили вы.

— А при чем здесь водка и курево?

— Ах это… Устойчивы к «Зову Зверя» и сами звери. Да-да, не удивляйся, среди «дубаков» на зонах и даже в милиции таких хватает. Мы их выявляем, нейтрализуем по возможности. Звери, или чикатилы, как их прозвали, не любят табачного дыма и запаха алкоголя. Стопроцентный тест! Звери мясо сырое очень любят, лучше, если с кровью.

— Мы будем выявлять чиакатил?

— Вот именно. Ладно, по ходу дела вникнешь, а завтра прошу тебя выехать в славный город Владимир, точнее — во Владимирскую область, найдешь одного человека. Очень хотел бы взять его в свою команду, но выбор за тобой, запомни это… Кстати, как тебе этот старлей из комендатуры?

— Дзюба? Нормальный парень. Кажется, я за его здравие кило свечей поставить должен…

— Не возражаю. Так вот, когда уже операцию свернули, он с двумя курсантами облазил всю станцию и нашел еще троих из нападавших, причем одного — явного чикатилу, и взял живьем!

— Да, я заметил, парень дотошный, во все вникает.

— Взял бы его к себе замом?

— Без базаров, но он из другого ведомства.

— Уладим…

Глава 6 КОМАНДИРОВКА В ПРЕИСПОДНЮЮ

Когда Васинцов увидел Корича, он вскочил с табуретки и почти автоматически выхватил пистолет из кобуры. Он опоздал всего на долю секунды, палец его уже лег на курок, когда Корич носком ботинка выбил оружие из руки. По инерции Васинцов развернулся вокруг своей оси и с силой выбросил левую руку. Но недостаточно сильно, противник успел увернуться. Второй удар ногой в нижнюю челюсть отправил Васинцова в глубокий нокаут.

Очнувшись, он встряхнул головой и обнаружил, что сидит на той же табуретке, поддерживаемый под руку Кайметовым. Именно поддерживаемый, а не удерживаемый. Пистолет лежал тут же, на клеенке, отдельно от обоймы. Корич сидел за столом напротив и деловито вспарывал большим ножом консервные банки. Одна особо привлекла его внимание, и он поднес банку шпрот к самым глазам:

— Надо же, прибалтийские шпроты! Сто лет таких не видел!

Странно, говорил он нормально, и руки совсем не волосатые, и ногти обычные, а не когти, хотя в остальном с виду — абсолютный чикатил: широкие надбровные дуги, как у питекантропа на картинках, скулы, мощная нижняя челюсть. Глаза, правда, карие. А может, и правда — не чикатил?

— Ну ты силен, капитан, — уважительно сказал Корич, разливая водку по стаканам, — ловко ты пистоль-то свой выхватил.

— Ты все равно круче, — ответил Васинцов, потирая подбородок, — как ты меня вырубил-то с ходу.

— Ну да, — хохотнул Корич, — мы ж — спецназ. Тем более я ожидал твоей реакции, а ты моей — нет. Но в плечо ты мне шарахнул ого-го! Чувствуется подготовка, гриф — птица лысая, но умная.

— Значит, знаешь, кто я?

— Слухами земля полнится, — сказал Корич, поднимая стаканы. — Ну давай, капитан, выпьем за… Кстати, а за что у вас в «ГРИФе» пьют?

— Как за что? Ну за Русь Киевскую, за женщин, естественно, за чикатил потрошеных…

— За потрошеных чикатил? То есть — маньяков? Классно! Хороший тост. Ну давай за это и выпьем, тем более, надеюсь, завтра таковых будет много.

Они выпили, причем прапорщик Кайметов, хоть и помолился предварительно аллаху, стакан в себя опрокинул лихо. Но от сала решительно отказался.

— Значит, сала нельзя… Как же ты водку-то жрешь, правоверный ты наш? — спросил Васинцов, намазывая паштет густым слоем на краюху.

— Аллах запретил правоверным пить вино, — ответил Кайметов, накладывая себе картошки, — про водку в Коране ничего не сказано.

— Убедил, — кивнул Корич и накатил по второй. — Значит, говоришь, второй тост у вас за Русь Киевскую? Как ты, Кайметов, к Киевской Руси относишься?

— Татары Киев брали, татары Киев жгли, татары Киеву служили, у меня там дядька с женой живет. Красивый город Киев. Хорошо к Киевской Руси отношусь.

— Ну, вот за это и выпьем.

Васинцов держал стакан и никак не мог поверить, что Корич — не чикатил, ну все сходится, даже зубы у него такие же крупные, крепкие, белые. Тот заметил его взгляд и подмигнул:

— Что, за маньяка меня принял? Не ты первый. Я вообще по вечерам из дому выходить боюсь, а то как пришибут без выяснения личности в народном гневе. Что ж я виноват, что таким уродился? Но я не телезвезда, чтобы с экрана лыбиться, а для армии такая морда — самое то! У меня знаешь, как солдатики во взводе ходят — по струнке! Хоть и контрактники. Ладно, пей давай и говори, зачем приехал…

— Мне рекомендовали вас, прапорщик, как лучшего специалиста ночного боя, говорят, вы даже видите в темноте, и чутье у вас уникальное…

— Что-то типа этого. Только, капитан, давай сразу договоримся на «ты», не люблю я этих церемоний…

— Хорошо. У вас, то есть у тебя всегда были такие способности?

— Ну, допустим, не всегда.

— Вы, то есть ты когда обнаружил в себе такие способности? Года полтора назад?

— Где-то так, — не удивился вопросу Корич, вцепляясь в куриную ногу зубами.

— А что… ты чувствуешь во время торка?

— Слушай, капитан, ты пожрал бы, что ли. Вон, тушоночки свиной наверни. Наша, солдатская, без белка. Все равно Кайметов ее не жрет. Я, капитан, во время первых торков, как весь нормальный народ, каялся и слезами обливался. Очень мне жалко было детей моих не родившихся. Танька-то моя пять абортов сделала, пока мы по общагам в военных городках ютились. Это она сама решила, что пока своего угла нет — не фига плодиться. Так вот, за каждый аборт Танькин я много слез пролил. Такого натерпелся, словно это не Таньку вакуумом чистили, а мне хирург через жопу аппендикс удалял. А больше грехов серьезных на мне нет, несмотря на рожу зверскую. Так что во время торков испытываю я, капитан, гордость за годы, праведно прожитые. И, обрати внимание, за все время не торкнуло меня по поводу тех, что я на тот свет отправил. Ни разу! Во сне приходили, а во время торка — нет! Видать, не считает их души Господь наш невинно загубленными. Я ж солдат, я стреляю, в меня стреляют. Так-то! Ну что, еще по одной?

— Значит, считаешь все-таки торк — наказанием господним?

— Почему же наказанием? Скорее — плановой проверкой. Нас-то много, а Господь, он один. Каждого слушать — вечности не хватит. Вот и решил он, пусть люди сами каются, сами муку себе назначают по справедливости. А он самыми трудными случаями займется…

Васинцов подумал и наконец принял решение:

— У меня есть предписание, прапорщик, взять вас в свою команду.

Выдержка у прапорщика Корича была еще та. Он словно и не услышал слов Васинцова, а с хрустом разгрыз большую куриную кость. Шумно высосав из кости мозг, он бросил ее в миску и утер губы рукавом.

— Что за группа, капитан? Чем заниматься будет?

— Как и вся структура МВД, охранять покой мирных граждан.

— Это понятно, а подробнее?

— Выявлять и истреблять чикатил, маньяков — по-вашему.

— А мы что делаем?

— Вы пока усмиряете взбунтовавшихся зэков. Моей же команде предстоит истреблять настоящих чудовищ.

— Где?

— Сначала в столице, а потом — где Родина прикажет.

— Так я и думал, все лучшее — в Москву. И чего все туда лезут, как пчелы на мед.

— Скорее как мухи на говно. Не забывайте, что, кроме самого лучшего, в Москву стекалось очень много дерьма. И оно сейчас очень сильно запахло.

— Как с жильем?

— Служебное, если поедете с семьей — обещаю трехкомнатную…

— Все, командир, заметано, еду! — немедленно отозвался Корич.

— Ну вот, а кто-то только что обругал москвичей чуть ли не матом.

— Я и сейчас обругаю, но когда моя Танька услышит про трехкомнатную в Москве, она от радости снасильничает меня прямо в прихожей, несмотря на мою угрюмую рожу…

Они рассмеялись и выпили по третьей.

— Только два условия у меня есть, — неожиданно посуровев, сказал Корич.

—???

— Во-первых, прошу вас приглядеться вот к этому парню, — и Корич указал на прапорщика Кайметова. — Если возьмете, не пожалеете. Такого спеца еще поискать, лучший связист! Небеса с Адом напрямую свяжет, были бы провода. Во-вторых, хочу посмотреть на своего будущего командира в деле. Завтра днем, сразу после торка, назначен штурм лагеря, а перед этим мы идем в разведку. Не хотите ли поучаствовать?..

— …особенно ситуация осложняется тем, что мы не знаем, где они держат заложников. Пока есть информация, что все женщины живы. Да, изнасилованы, да, сильно избиты, но живы. Не ясно также, что происходит в «мужицком» бараке — там забаррикадировалась часть заключенных и активно сигнализирует белым флагом. Судя по всему — нам. И вообще там происходит что-то странное. Смотрите, вот результаты аэрофотосъемки: утром труп начальника колонии еще висел на фонаре у плаца, потом его сняли, а теперь снова подвесили. Спрашивается, зачем? Часто слышны выстрелы, и одиночные, и очередями, со стороны административного корпуса. Непонятно, кто в кого стреляет и по какой причине. Возможно, часть охраны и персонала сумели тоже забаррикадироваться и теперь отстреливаются. Короче, вопросов больше, чем ответов. То же самое с начальством. Областное руководство требует немедленно подавить бунт, московское начальство требует, чтобы с заложниками ничего не случилось. И все в один голос требуют действовать, действовать, действовать…

— Есть информация, кто руководит бунтом?

— Точной нет, но, по всей видимости, вор в законе Като, смотрящий по зоне. Как говорится, россиянин грузинского происхождения. Его дважды депортировали в Грузию, но из тамошних тюрем он как-то быстро освобождался и снова возвращался в Россию. Как тянет его на наши зоны. Хотя проходила информация, что Като вступил в конфликт с группой так называемых «тамбовских» — бывших рэкетиров из Питера… Короче, мы ничего не знаем: ни точное число бунтовщиков, ни их настроения, ни об отношениях между собой. Не знаем и их требований, кроме водки и наркоты. Кстати, водку им уже доставили?

— Да, за Кудрину, кастеляншу. Теперь за каждого заложника они требуют по сорок ящиков водки.

— Дать немедленно! Только не водки, а спирта, на станции стоит цистерна конфисканта из Абхазии. Пусть ужрутся. Эта Кудрина, она что-нибудь рассказала?

— Нет, только плачет, у нее шок. И врачи говорят, что требуется срочная операция, у нее там порывы…

— Короче, мы не знаем ничего. Как говорилось в годы Великой Отечественной, требуется «язык».

Все повернулись в сторону людей, сидевших в углу кабинета.

Корич с Кайметовым немедленно встали.

— У вас есть соображения по этому поводу, товарищ прапорщик?

— Нужен «язык», будет «язык». Только у нас есть просьба, товарищ полковник.

— Говорите.

— Разрешите пойти с нами капитану Васинцову из группы «ГРИФ». Он сам вызывается.

— «ГРИФ»? Не слышал про «грифов».

— Тоже спецназ УИН из центрального округа.

— А что он у нас делает, я вроде не запрашивал центр о помощи?

— Командировка, — неопределенно ответил Корич.

— Что ж, если сам вызывается, пусть идет. Задание предстоит серьезное. Прошу вас подготовить план операции и утром представить мне.

— План уже готов. Только мы хотели бы пойти ночью.

— Ночью? Я считал, вам лучше идти днем во время торка. А вы представляете, что там может твориться ночью?

— Да, поэтому и просим разрешения на ночную разведку.

— Что ж, не мне спецназ учить, после завершения совещания прошу вас остаться. И… капитана этого пригласите обязательно.

— Слышь, капитан, а ты уже на «усмирение» ходил? — спросил Корич, натягивая поверх эластичного комбинезона зэковскую робу.

— Было пару раз, — ответил Васинцов, заново прилаживая ножны к голени.

— И как?

— Как обычно.

— Ну да, знаменитые мордовские лагеря. Я слышал, ваше начальство при волнениях на зонах танки предпочитает.

— А что, очень даже действенное средство, и почти без потерь. А чего с ними церемониться? Здесь бы тоже пара танков не помешала.

— А «живой щит» не выставляли?

— Выставляли, но снайперы у нас хорошие.

— Кого-нибудь туда отправил? — Корич кивнул в потолок.

— Троих, — ответил Васинцов, вкладывая пистолеты в кобуры под мышками. — По ночам не снятся, сплю спокойно. Во время торков не каюсь, в церковь хожу редко. Еще вопросы будут?

Корич всем видом показал, что ответом вполне удовлетворен, и нацепил на бритую голову зэковскую кепку-пидорку. Глянул в зеркало, поменял пидорку на черную зимнюю шапку, снова надел кепку, повернулся так и этак, удовлетворенно хмыкнул:

— Матерый зэчара, ходки три, не меньше. Ты, Кайметов, тоже хорош, на твоей татарской морде срок словно написан, да и фиксы золотые явно к месту. А вот тебе, капитан, над внешним видом, или, как по-модному — над имиджем, стоит подумать. Слишком уж лицо интеллигентное. Постой-ка…

Корич пошарил в своем «волшебном сундучке» — здоровенном вещмешке — и нацепил Васинцову на уши дужки очков в золоченой оправе.

— Зачем это? — удивился Васинцов.

— А ты глянь в зеркало.

Действительно, если пару минут назад Васинцов никак не хотел походить внешне на зэка, то теперь эти очки с треснувшим стеклом делали его интеллигентное лицо порочно интеллигентным.

— Ну ты прям организатор финансовых пирамид, снятый с рейса Москва — Канары за пять минут до взлета. Сойдет! Попрыгали…

Васинцов как-то спокойно отнесся к тому, что Корич взял командование группой на себя. Эта «поляна» ему больше знакома, операцию он разрабатывал под себя, так что пусть командует, Васинцов будет на подхвате. Даже интересно посмотреть, как поведет себя его будущий подчиненный в деле. А Корич снова расстелил карту, проверил, как действует фонарик.

— Еще раз кратко: через водосток проходим в хоззону, выбираемся вот здесь, через телятник. Осматриваемся, докладываем. Задами проходим через свинарник в промзону, вот сюда, к кузнице в небольшую каптерку. Тут берем данные от информатора. Осматриваемся, докладываем. Поднимаемся на третий этаж в мебельный цех, через люк выходим наружу. Смотрим, что творится на плацу, в здании администрации, в том самом бараке, откуда сигнализировали белым флагом. Осматриваемся, докладываем. Дожидаемся рассвета, прикрываем парламентеров и с наступлением торка обратно. По дороге берем «языка», лучше двух. Тем же путем через хозблок «домой». Вопросы? Вопросов нет, пошли…

Идти в пластиковых «гондонах» и противогазах по колено в дымящейся жиже было крайне неудобно. Но что поделаешь, иного безопасного пути на взбунтовавшуюся зону не было, а расточать среди зэков аромат канализации было не просто неэстетично — опасно. Зэки почему-то очень трепетно относятся ко всем фекальным проявлениям, если от тебя будет доноситься даже слабенький запашок дермеца, не исключены инциденты.

Они уже минули две стальные решетки, и Коричу пришлось изрядно попотеть над замками. Перед третьей решеткой они остановились. Трупы, трупы в зэковских робах, около полудюжины. Разметаны взрывом, видимо, зэки тоже пытались использовать этот путь, чтобы выбраться наружу.

— Ловушка сработала, — хрюкнул Корич через противогазную трубку, доставая третий ключ.

Васинцов кивнул и решительно шагнул в узкую дверцу, метров через тридцать сверху забрезжило светом из десятка отверстий. Уличный сортир хозблока, они в зоне…

Скинув пластиковые балахоны и закопав их в солому, они выстроились гуськом, засунули руки в карманы и вышли на улицу. Вьюга тут же швырнула им в лица по горсти мелкого снега. Ну и хорошо, когда прячешь лицо, отворачиваясь от холодного ветра, меньше глазеешь по сторонам. Значит, и на них пялиться меньше будут. Вспугнув трех «петухов», колдовавших над свиной тушей у стены свинарника, они без приключений миновали хозблок и вышли в промзону. Несмотря на холод, на улице было многолюдно, зэки, в подавляющем большинстве — в стельку пьяные, топтались у костров в ожидании своей очереди. Из окошка столярной мастерской строго по списку выдавался спирт — часть выкупа за трех заложниц.

— К утру они точно надерутся, — шепотом сказал Корич, — на станции целая цистерна со спиртом стоит, я сам видел, Кстати, глянь-ка вон туда.

На фонарях, окружавших плац, висели тела, и не только в форме работников УИН, а и в черных робах зэков. В некоторых телах торчали «пауки» — скрученные и заточенные электроды. Редкие зэки, попадавшиеся на пути, на повешенных особого внимания не обращали, как и на троицу лазутчиков. Лишь один, тащивший какую-то трубу, глянул в лицо идущему впереди группы Коричу и тут же испуганно опустил глаза.

— Уважают, — хмыкнул Корич и кивнул на закопченную дверь кузницы. В кузнице вовсю кипела работа, около горнов и наковален суетились зэки, тоже большей частью пьяненькие, звенели заготовки под заточки, несколько умельцев колдовали вокруг странного механизма на колесиках.

— Пушка, — догадался Васинцов, — прям как у петровских преображенцев. Наверное, научились и порох делать, где только серу нашли?

Они по-хозяйски прошли через цех, Корич ногой толкнул дверь каптерки. За дверью зашуршало, скрипнуло, раздались какие-то голоса. Наконец дверь открылась, на пороге возник здоровый мужик в тельняшке.

— Че надо?

— Водки надо. Шевцов где?

— Шевцов? Да ты че, он же сука, на фонаре он давно! А вы кто такие, из какого отряда? — наконец разглядел пришельцев в полумраке здоровяк.

Корич незаметным движением руки заставил здоровяка согнуться пополам, добавил коленом в лицо, втолкнул его внутрь помещения и, оглянувшись, не видел ли кто, громко сказал спутникам:

— Заходи, братва, щас погреемся.

В каптерке, забитой разными железяками на стеллажах, находился еще один зэк. С ярко накрашенными губами, с подведенными черной тушью глазками, кажется, даже в румянах, молоденький «петушок» в черных кружевных трусиках испуганно глядел с застеленных полосатым матрацем нар.

— Извиняюсь, мадам, кажется, мы прервали вам сладостный процесс? — сделал шутливый реверанс Корич, велел зэку натянуть штаны и начал что-то искать на верхней полке каптерки. Кайметов тем временем деловито вязал здоровяка в тельняшке мудреными узлами.

— Есть! — сказал Корич громко, вынимая из-за коробок какой-то сверток. Он быстро развернул его, в свертке лежал хороший шмат сала. Отложив ценный продукт в сторону, он осторожно развернул газету, в которую сало было завернуто, и вытянул из промасленной бумаги тонкий белый лист.

— Хреновое дело, капитан, — сказал Корич, прочитав зашифрованное послание. — Покойный Шевцов сообщает, что в зоне бунт, но об этом мы уже знаем, и полный беспредел — а это уже плохо, с неуправляемой толпой уголовников договариваться довольно проблематично. А вот и причина бунта, точнее, повод: местного авторитета Като неожиданно торкнуло, и он при всем уголовном сообществе покаялся в некоторых не подобающих ворам в законе поступках, как-то тайное сотрудничество с администрацией и информирование ФСБ о некоторых делишках, связанных с наркотиками. Ну и довольно вольное обращение с большими суммами из воровского общака, подлое убийство потенциальных соперников, довольно авторитетных в уголовном мире людей, ну и прочая мелочевка. Едва торк прошел, зэки порвали Като на куски, как и все его ближайшее окружение, кавказцев в основном. А тут и начальника колонии пробило с зэками брататься, а они не вняли его душевным порывам, вот он и попал на фонарь…

— А ничего там нет про людей в бараке? Про тех, что с белым флагом? — спросил Васинцов, заглядывая в послание Коричу через плечо.

— Про это ничего нет…

— Это «мужики», те, что завязали и хотят просто досидеть, и еще те, у кого срока кончаются, — донеслось с нар.

— Ну-ну, кукарекай дальше, — поощрил юношу Корич.

— Сейчас здесь за главного Штопор из «тамбовских» — полные беспредельщики. Они собираются этот барак поджечь, если вы на штурм пойдете. Вы ведь менты, да?

— Менты, — не стал отпираться Корич. — Что еще скажешь?

— А вы меня с собой возьмете? Я много знаю. Вам ведь нужен тот, кто про дела на зоне знает.

— Ух ты, догадливый какой, — восхитился Корич. — Ладно, возьмем. Только чего тебе здесь не нравится? Вон у тебя самец какой. — Он кивнул на крепко спеленатого здоровяка.

— Да ну тебя, — надулся парень. — Штопор сказал, если штурм начнется, тех, кто без оружия, резать начнут, «петухов» — в первую очередь. А мне всего полтора года осталось.

— А чего ж ты со всеми «малосрочниками» в барак не пошел?

— Этот не пустил, — кивнул парнишка на здоровяка, внезапно вскочил с нар и с силой врезал начинавшему шевелиться «мужу» сапогом прямо в челюсть.

— Ладно, остынь, — остановил его Корич, — успеешь еще. Скажи-ка лучше, что за выстрелы в здании администрации?

— Там четверо «дубаков» заперлись в «оружейке». Их дымом хотели выкурить, но у них вроде как противогазы. Короче, еще держатся.

— Лады. — Корич порылся в карманах и бросил «петушку» пачку «Новости». — Значит, так, паря, мы тебя сейчас свяжем и рот заклеим на всякий случай, соображаешь? Потом вернемся и тебя заберем, если не соврал. А пока расскажи, где держат заложников и как лучше пройти на крышу мебельного цеха.

Информация, полученная от «петушка» Василисы, в миру — Василия Потемкина, оказалась очень полезной. Им вообще не следовало появляться в мебельном цехе, там, на готовых к отправке диванах оборудовали себе логово «тамбовские» с заложниками женского пола. Что творили с заложницами новые вожаки бунтарей, даже пидор Василиса называл «ужасным». Тем более всех своих «тамбовские» знали в лицо, и пройти через них на крышу не представлялось возможным, разве что по пожарной лестнице, проход к которой Василиса хорошо знал. Васинцов разложил на коленях карту и прочертил новый маршрут. Корич утвердительно кивнул, Василису решено было взять с собой.

Стоя спиной к ветру, Корич молча слушал, наконец, сказал в трубку:

— Так точно, понял! Уверенности на сто процентов нет, но попробовать стоит. Обозначьте время. Хорошо, мы начинаем немедленно. Да, понял вас, наш сигнал — красная ракета…

Сложив «мобилу», прапорщик кивнул, и они заняли свои места. Что тут еще говорить, раз решили, надо действовать. А решили они, что начинать общий штурм — обрекать заложников и зэков, запершихся в «мужицком» бараке, на верную смерть. И если они хотят жертв избежать, действовать надо изнутри.

— Одно радует, — бодро сказал Кайметов, проверяя, хорошо ли закреплена веревка, — обратно через говно идти не придется.

Васинцов держал мелко дрожащего «петушка» Василису за плечо. Не сорвется ли парень? Выдержит ли? Василий дрожал, и не понять, от страха или от холода? Наконец «мобила» в кармане Корича пискнула, он глянул на сообщение, высветившееся на экране, и кивнул. Пора! Кайметов резко оттолкнулся ногами и исчез за краем крыши, Корич последовал за ним. Васинцов наконец снял ставшие уже ненужными очки и швырнул их вниз. Что ж, пора, им с Василисой начинать первыми…

Васинцов крепко сжал рукоятку «бесшумной „Гюрзы“ в кулаке и чуть толкнул зэка в спину. Василиса постучался в дверь и лукаво подмигнул в глазок. В замке захрустело, дверь открылась, на пороге возник коренастый парень в спортивном костюме, с короткоствольным „калашом“ наперевес. Он презрительно глянул на пришедших:

— Че надо, петушара? Второй тоже из ваших?

— Да, нас Вовочка Звяга послал.

— А на хрена?! У нас баб хватает.

— Да мало ли что, — жеманно улыбнулся Василиса, — он еще «травки» землякам прислал…

— «Травки»? — обрадованно сказал охранник и протянул руку. — Давай.

Зря он палец с курка убрал, вот к чему приводят порой руки загребущие. Васинцов чуть отодвинул Василия в сторону и всадил пулю охраннику прямо в лоб. Тот даже не ойкнул, а стал медленно заваливаться вперед. Васинцов осторожно подхватил тело, опустил его на пол, снял с трупа автомат и накинул себе ремень на шею.

— Куха! Дверь закрой, дует! — раздалось снизу. — Кто там приперся?

Васинцов ткнул Василису в бок, тот сообразил и тоненько прокричал:

— Это я, Василиса из второго отряда, вам Вовочка «травки» прислал…

— «Травки»? — На лестнице появился еще кто-то в спортивном костюме с обрезом в руках, и Васинцов срезал его с одного выстрела. На всякий случай добил контрольным в голову. Осмотревшись на лестничной клетке, Васинцов приложил ухо к железной двери, за которой «отдыхала» стая. Есть! Зазвенело стекло, громко хлопнул выстрел, судя по всему — из обреза, протарахтела автоматная очередь. Ударив в дверь ногой, Васинцов вбежал в цех, с двух рук выстрелил в метнувшуюся на него фигуру, пригнувшись, нырнул за гнутую диванную спинку, дал очередь веером в сторону автоматной вспышки. Там ойкнуло. Выстрелов больше не слышалось, лишь раздавались крики, стоны и звенели по полу гильзы — работали бесшумные пистолеты — пулеметы Корича и Кайметова.

— Капитан, цел? — раздалось из наушника.

— Порядок, — ответил Васинцов.

— Осмотрись.

Васинцов осторожно поднял голову над спинкой дивана. Вот черт, ни хрена не видно, сюда бы прибор ночного видения…

— Три-три, — раздался в наушнике голос Кайметова. Так, «три-три», это значит — сейчас будет свет, отлично. Васинцов зажмурился, и когда под потолком вспыхнули неоновые лампы, резко поднялся. Двое бритых с автоматами притаились за грудой поролоновых матов, Васинцов легко срезал их, но вот третьего он заметил поздновато. Низенький крепыш с заточкой в руках появился словно из-под земли совсем рядом, и самое ужасное, оба пистолета вместо выстрела предательски щелкнули — патроны кончились. Вот дьявол! А ведь мог бы перезарядить, когда прятался за диваном. Крепыш, видимо, был не из робкого десятка, он даже не зажмурил глаз, когда Васинцов нажимал на курки. И теперь он, зловеще усмехнувшись, медленно шел на него. Обоймы были в кармане на бедре, но успеет ли он? Вот идиот! Зачем перезаряжаться, а трофейный автомат у него на шее для красоты, что ли? Васинцов бросил пистолеты, передернул затвор и нажал на спусковой крючок за секунду до того, как крепыш в мощном прыжке обрушился на него.

— Эй, капитан, жив, что ли?

Васинцов открыл глаза и увидел над собой доброе лицо Корича.

— Ты, видать, в стрельбе по летящим мишеням решил попрактиковаться?

Васинцов тяжело встал и посмотрел на тело, лежащее у его ног. Тело было изрядно попорчено пулями. Видимо, крепыш был уже мертв, когда врезался своей бритой башкой в его нос.

— Обоймы еще есть? — спросил Корич. — Тогда перезаряжайся скорее, у нас снизу гости. И автоматик прихвати, понадобится.

— Как заложницы?

— Двух потеряли, могло бы быть и хуже. Они с ними такое сотворили, лучше не смотреть. И еще, фильмы ужасов любишь, тогда глянь вон туда…

На ножках перевернутого стола виднелись какие-то волосатые шары. Головы, отрубленные человеческие головы. Вон та, с выпученными глазами — бывшего вора в законе Като.

— Звери, они и есть звери, — сплюнул Корич. — Ладно, бери автомат и пошли вниз, а то Кайметову одному скучно. Дамочки! — крикнул он громко. — Если кто из вас умеет обращаться с оружием и хочет поквитаться со своими обидчиками, прошу разобрать лежащие на столе «стволы», ну и остальное оружие, если где увидите, и взять под прицел окна. Не исключено вторжение. А в целом просьба не беспокоиться. Наши уже дали красную ракету, главарей бунта мы уничтожили, барак с лояльными заключенными поджечь не дали. Среди бунтовщиков разброд и шатание. Вам в помощь оставляем этого симпатягу, — Корич указал на Васю Потемкина, — вы его не обижайте, он вам вроде как брат по несчастью. Точнее, сестра… Ладно, Вась, не обижайся, шучу я…

И они стали спускаться по лестнице на первый этаж, откуда еще продолжали раздаваться автоматные очереди…

— Эх, все-таки жизнь неравна, — проговорил Корич, переворачиваясь на другой бок на полатях. — Экую саунку устроил себе местный кум, царствие ему небесное.

Кайметов поправил шапочку на голове, еще плеснул кипяточку на раскаленные камни и снова взялся за веники. Эх, мастерски работает, правоверный, Васинцову казалось, что вся усталость от сегодняшнего безумного дня выходит через поры с обильным потом.

Корич наконец соскочил с полатей, головой боднул дверь парилки и с радостным воплем нырнул в отделанный голубым кафелем бассейн.

— Васька, квасу! — заорал он, выныривая. «Петушок» Василиса немедленно показался из дверей раздевалки с большим ковшом квасу. — Ты скажи, Василий, а по какой такой причине низведен ты был на зоне до такого незавидного состояния? В чем провинился? Это я на предмет того, стоит ли нам с тобой за одним столом сидеть?

Василий опять не понял шутки и надулся:

— Я еще в СИЗО сдурма сказал, что работаю в ночном стриптизе, вот меня ночью и того… Я-то имел в виду, что в ночном ресторане менеджером, а они решили, что я раздеваюсь. Ну, в общем, когда разобрались — поздно было. А сел-то я за растрату…

— И много взял?

— Недельную выручку, — не без гордости отозвался Василиса. — Только и половину потратить не успел, как меня повязали…

— Не грусти, Васенька, езжай в Москву, иди прямиком в «Три обезьяны», там с твоими данными озолотиться можно… Да ладно, шучу я, шучу…

Васю Потемкина они за стол так и не пригласили. И дело было вовсе не в «петушином» происхождении последнего, просто нехорошо, когда менты и заключенные сидят за одним столом, непорядок это. По поводу героического поведения Василия Потемкина составили специальный рапорт и передали его в руки соответствующих органов вместе с Василием.

— Ну что ж, капитан, считай, экзамен ты выдержал и молодцом себя показал, — сказал Корич, наполняя стаканы. — Не раздумал еще брать нас в свою команду?

Васинцов хотел было сказать, что насчет Кайметова от начальства никаких указаний не было, но, взяв стакан, махнул рукой и, со звоном чокнувшись, выпил.

— Не раздумал! Беру!

Параллель 2. ТОРКНУТЫЕ

Белов в очередной пожалел, что не пришел сюда пораньше. Нет, теперь точно к церкви не пробиться, народу-то вокруг сколько! Как мойвы в банке. И когда только люди работают? Ему уже отдавили ноги, да и бока изрядно помяли, когда толпа ломанулась к иконе Богородицы, которую зачем-то вынесли из храма.

На минарете соседней мечети появился мулла в чалме и пронзительно заорал, тут же на колокольне ударил первый колокол. Началось, значит, минут через двадцать торкнет так, что маму родную не вспомнишь, вот и поставим диктофон на автоматическое включение через 20 минут, а вдруг повезет. Белов знал, что ребята с соседнего района раскрыли десяток дел только по покаяниям кающихся. Сначала приходили к церкви просто послушать, а вдруг кто в «висяке» старом признается, но вовремя смекнули, что с диктофоном надежнее. Хрен знает, что ты сам будешь орать принародно, какое уж тут запомнить, что другие говорили, а диктофон, он все запишет…

У Белова закололо в кончиках пальцев, все, начинается, вон верзила в пуховике слезами умывается, сейчас и его прижмет. В чем сегодня-то каяться будем? Ну да, опять «туристическая история». Что-то часто его за этот грешок в последнее время торкает. Тогда они на пару с еще одним инструктором из турклуба загнали «чуркам» в тюбетейках целый туристический городок с совсем новыми палатками, байдарками и прочими принадлежностями, закупленными по линии профсоюза. Продали и свалили все на местное хулиганье. А чего, местные отнюдь были не ангелы, пару палаток и одну байдарку они на самом деле сперли. На них все это дело и списали. А в общем-то мерзкая история с этими палатками получилась, гнилая история. И деньги вырученные как-то глупо потратились, напарник-то его хоть мотоцикл купил, а он… ну костюм спортивный новый, кроссовки. Туфли новые. Он в них как раз на экзамены ходил, когда в школу МВД поступал. Но это когда он уже с завода уволился. А заводчане так и остались со старыми палатками и дырявыми «бандами», а ведь некоторые в турлагерь с семьями приезжали, малые дети в палатках протекающих ночевали. А один парень чуть не утонул оттого, что байдарка старая была, вся клееная-переклееная. А «местных» так в милиции долбили, признание выбивая, что один из них год кровью ссал…

Белов не заметил, как он оказался на коленях в обнимку с тем самым здоровяком в пуховике. Здоровяк каялся, что обирал водителей-дальнобойщиков, подробно называя место, время должностного преступления и сумму взятки. Вот память-то! Гаишником оказался, сердешный. И, видать, довольно долго «полосатые палочки» на дорогах продавал, эка его прошибает. Белов удовлетворенно отметил, что нынешний торк для него прошел гораздо легче, чем вчерашний, он осторожно освободился от объятий дорожного обиралы, вытер слезы, встал на ноги и огляделся. Народ в основном продолжал каяться, но часть уже расходилась, двигая в сторону остановки. Вот и троллейбус первый тронулся.

Белов, не вынимая диктофона из кармана, прибавил громкости направленному микрофону и направился в сторону храма, стараясь никого не задеть. К своему удивлению, среди страждущих он заметил и тихонько стонущего Исая Семеновича Возника — председателя местной еврейской общины. Они были знакомы, еще практикантом Белов помог местным евреям вернуть какие-то ценные книги, украденные из синагоги. Скандал был еще тот, даже журналисты из Москвы приезжали, местные власти за бездействие в антисемитизме обвиняли. На деле же выяснилось, что книги спер сторож соседнего спортклуба — спившийся альпинист, поднявшийся по отвесной стене синагоги до чердачного окошка по веревке.

Исая Семеновича уже отпустило, и он сокрушенно смотрел на запачканные колени, видимо, в подтаявший снег угодил.

— Странно видеть вас здесь, — сказал Белов вместо приветствия. — Вроде вероисповедания вы иного.

Возник Белова узнал, крепко пожал ему руку и ответил:

— Проспал, понимаешь, думал, успею к синагоге, а тут троллейбусы встали, и так торкнуло, что хоть вой. А если откровенно, мне здесь не меньше помогает, чем у синагоги, а порой и лучше. Бог-то — он ведь один…

Белов не стал спорить и двинулся далее, в сторону батюшки, тот ходил между коленопреклоненных людей и осенял их крестным знамением.

— Плачьте, православные, плачьте! — кричал батюшка, благословляя направо и налево. — Не сдерживайте слез раскаяния искреннего. Бог, он милостив, он простит. Христос же за нас страдал…

— Грешен, святой отец, — сказал Белов, припадая на одно колено, — отпусти грехи.

— Бог простит, — пообещал поп и двинулся дальше…

Белов еще раз прочитал диктофонную расшифровку и отодвинул листы в сторону. Ничего интересного. Нет, по части уголовки кое-что есть, но вот о двойном убийстве в лесопосадке — ни слова. А уголовка пусть сама «жалом водит», у нее работы в последнее время поубавилось, так пусть уж не поленится и у церкви подежурит.

Он закрыл глаза и еще раз попробовал воссоздать схему произошедшего. Вот здесь, за этим столиком они и сидели, Дмитрий Мешков, преуспевающий бизнесмен, «поднявшийся» на ссуду, выданную его тестем, и фотомодель Оленька Томина. Оба молодые, оба красивые, у обоих вся жизнь впереди. Отмечали годовщину знакомства, пили шампанское, танцевали, несколько раз заказывали музыку — старую песенку «Миллион алых роз» и совсем новый хит группы «НаКо» «Оленька-красавица, выбирай, кто нравится». Дважды уединялись в специальной гостевой комнате с фонтаном и шелковым бельем. Ровно в полночь они вышли на улицу — Дмитрий заказал для Ольги фейерверк из двадцати одной ракеты. Ну, это понятно, по возрасту покойной. Около трех ансамбль свернулся, и за пульт встал разбитной ди-джей, объявивший начало стрип-программы. На стриптиз они не остались, Мешков расплатился, оставил щедрые чаевые, они оделись и вышли на улицу. Такси не заказывали, но Мешков спросил у охранника, где здесь ближайшее казино.

За все время их пребывания в «Самоваре» не было ни конфликтов, ни даже близкой к конфликту ситуации, компания военных шумела, но в меру, пара кавказских парней довольно быстро «сняли» двух местных шлюшек и увезли их куда-то, еще один столик занимали две семейные пары, давно мечтавшие «сходить в кабак». За большим столом скромно, но весело отдыхали студенты-выпускники, разливая принесенную с собой водку под скатертью.

Военные набрались очень быстро и уехали на двух такси уже около часа ночи, примерно тогда же уехали кавказцы со шлюхами. Семейные пары остались до конца стриптиза, студенты же гуляли до утра, пока кабак не закрыли на санитарный час. Охранник, провожавший Мешкова и Томину, сказал, что никто из ресторана за ними не выходил, они немного постояли у машины, разговаривая, потом двинулись пешком в сторону дороги. То же самое подтвердил и водитель такси, дежуривший у ресторана. Его удивило, что такая «шикарная пара» направилась по тропинке в сторону лесопосадки…

Белов расплатился за кофе и вышел на улицу. Пройтись еще раз тропинкой, что шли Ольга с Дмитрием? Но сколько ж можно? Он уже наизусть выучил эту тропинку: вот здесь Оленька повалила Дмитрия в снег, видимо, они шалили, вот эту елочку они обошли хороводом, в кармане пальто Дмитрия даже обнаружили шишку с этого дерева. Вот здесь Дмитрий или они оба что-то увидели или услышали. Дмитрий достал пистолет и скорее всего от волнения лишний раз передернул затвор, патрон нашли вот здесь. Что же увидели и услышали Дмитрий Мешков и Оленька Томина? Почему они разделились, почему Дмитрий бросился по глубокому следу в сторону, в глубь лесопосадки, а Ольга побежала вверх по тропинке, к железной дороге? Кто-то огромный и ужасно сильный сбил с ног Дмитрия, свернул ему шею и кинулся за Ольгой. Вот здесь он ее настиг. Здесь она заскользила на подтаявшем снегу, пыталась ухватиться за ветку кустарника, но не удержалась и упала. И кто-то босой, с лапой сорок шестого размера, с рыжеватыми волосами навалился на нее, разодрал блузку и белье, овладел ею. Вскрытие показало, что либо размер детородного органа у неизвестного убийцы — просто огромный, либо он извращенец и мучил еще живое тело чем-то вроде милицейской дубинки. Внутри девушка была просто разорвана. А потом. Потом он двумя ударами располосовал ее красивое лицо, чем-то острым перерезал горло.

Ладно, допустим, это маньяк-извращенец. Зачем тогда он возвращался? Если предположить, что убийство произошло в 3.30, примерно полчаса Дмитрию и Ольге понадобилось, чтобы выйти из ресторана, поговорить около машины, поваляться в снегу, похороводить вокруг елки и умереть. Через час Ольгу находят рыбаки, идущие на машину, для выезда «на лед», еще через десять минут один из них дозвонился в милицию, а через двадцать минут оперативная группа была на месте. Ну, допустим, двадцать минут на осмотр, допрос рыбака. И получается, что около двух часов маньяк был рядом, он зачем-то прошел меж деревьев по глубокому снегу до автомоста через железную дорогу и решил вернуться обратно. Зачем? Еще раз глянуть на содеянное? Непонятно и нелогично.

Белов проводил взглядом электричку, прошедшую на Москву, глянул на сверкающую невдалеке неоновую подкову лучшего в городе казино, развернулся и пошел через посадку обратно к дороге.

Женщина тихо всхлипывала, утирая глаза платочком, шестилетний малыш стоял около нее и гладил маму по густым каштановым волосам и просил перестать плакать. Она была красива, очень красива. Скромно одетая, заплаканная, совершенно без косметики, но все равно лицо ее поражало какой-то внутренней красотой, неброской, но притягивающей. Белов невольно залюбовался ею и не сразу понял, что его о чем-то спрашивают.

—А, че?

— Хрен в оче! Не спи, служивый! Смекаешь, где нападение-то случилось?

Нападение случилось в той же самой лесопосадке, около железнодорожной платформы Полустанок Дачный. Галина Чащина возвращалась последней электричкой с сыном из Москвы, где гостила у родни, и сошла на Дачном, потому что отсюда до дома меньше километра. Ее должен был встречать брат, но он опоздал — ночью подморозило и старенький «жигуленок» никак не хотел заводиться. Валентина быстро замерзла на пустой платформе, да и малыш продрог, а потому, когда сожитель билетерши, приносивший супружнице домашний ужин, предложил Галине идти до поселка пешком, она согласилась. Мало ли что могло с братиком случиться, а тут не так уж и далеко. Ожидаючи больше замерзнешь. Они пошли по узкой тропинке, проложенной по откосу железной дороги, и когда старик закричал и покатился вниз, к рельсам, она подумала, что он просто поскользнулся.

— Я опустила Ванечку на землю, — снова заплакала женщина, — и хотела уже спускаться вниз, помочь ему, когда увидела…

Что-то большое и бурое терзало тело старика. Нет, это не был человек, и не медведь, и не волк, и вообще она ничего подобного никогда не видела. Обезьяна? Да, что-то похожее на Кинг-Конга из кино. У него были желтые глаза, точно желтые — он на секунду оторвался от старика и посмотрел прямо на нее. Посмотрел и кивнул. Нет, это точно! Он кивнул, словно хотел сказать: подожди, сейчас управлюсь и познакомимся ближе. Да, старик кричал, очень громко кричал и долго. На нем тулуп такой был толстый с воротником большим. Она подхватила Ванечку на руки и побежала в обратную сторону, а навстречу ей брат, он все-таки завел свой чертов «жигуль» и, оставив его у платформы, побежал ее догонять. Кассирша ему сказала, что женщина с ребенком ушла с ее мужем. Да что вы, он всегда с собой по вечерам ракетницу носит, он рыбнадзором работает, и у него этих ракет полон ящик. А что, с виду на пистолет похоже, от шпаны помогает. Увидел ее со слезами на глазах, Ванечку плачущего и шарахнул в сторону тропинки. Наверное, сам испугался. Да, кажется, попал во что-то, искры были, вой. Но она особенно не приглядывалась, боялась очень, хотела скорее до станции добраться. Посадил их с Ванечкой в машину, а сам милицию вызвал из будки. Кассирша как услышала, что с ее стариком что-то случилось, так и… В общем, на «скорой» ее отправили, в больнице она сейчас с сердцем лежит, врачи ничего утешительного не обещают…

Чащина вышла, а Козлов достал из стола папку и разложил по столу два десятка фотографий:

— Тот же почерк, только со стариком ему пришлось повозиться, тулуп больно толстый, долго до горла добраться не мог. А вот женщина… Удалось выяснить, кто такая?

— Осамова Нария Сайфаховна, 35 лет, официально не работающая, продает в электричках пиво, пирожки собственного изготовления, если хорошо попросить — водочку. Тоже возвращалась с ночной электрички. Изнасилована зверски, потом убита.

— Ну что, Белов, смекаешь?

— Смекаю. А как по времени?

— Сходится. Обломившись с Чащиной и заполучив ракету из ракетницы от ее брата, наш маньяк кинулся вот по такому маршруту и в посадке наткнулся на гражданку Осамову, тащившую тележку с нераспроданными сосисками. Он напал на нее сзади, но она, по-видимому, пыталась защищаться. Вот видите, в руке у нее баллончик с перцовым газом, в другой — еще один клок шерсти.

— Так что будем докладывать начальству? Начальство завтра в телевизоре выступать будет.

— Так и доложим, в Московском районе вблизи железной дороги орудует сексуальный маньяк. Очень опасный. На его счету уже четыре жертвы. Просьба к жителям города соблюдать осторожность и с наступлением темноты в этом районе не показываться ни поодиночке, ни даже парами. Потому что маньяк ужасно силен, похож на Кинг-Конга, только рыжий, он сначала убивает мужчин, а потом зверски насилует женщин. И елда у него такая, что дамы с бешенством матки могут записываться в очередь. Запись производится в областной прокуратуре, просьба с ночи не занимать…

— Классно, а начальство наш юмор оценит и сообщит, что мы — дармоеды, зря получающие зарплату, что у нас уже четыре трупа, масса свидетелей, а мы, вместо того чтобы искать убийцу, морочим им голову каким-то мистическим бигфутом.

— Истину глаголешь, сын мой, но зубы нам не заговаривай. Поскольку по должности и по званию ты здесь самый младший, тебе и лететь за «беленькой». Ссылки на недавнее ранение не принимаются, я уже три раза вместо тебя бегал. Вот, держи денежку…

Глава 7 НА ЖИВЦА

— Товарищи офицеры, попрошу к карте, обсудим диспозицию и ход операции.

Васинцов улыбнулся. Почему-то его рассмешили эти слова «диспозиция» и «операция». Надо же, назвать предстоящую охоту за пацанами-лоботрясами операцией. И это после того, что им пришлось пережить под Владимиром? Для этого нужно было пригонять целую колонну грузовиков солдат с автоматами?

— Зря улыбаетесь, товарищ капитан. Вы, наверное, давно не были в Москве, — сказал сурово полковник Одинцов. — Операция предстоит серьезная, это вам не мелкие хулиганы, бьющие окна в подворотнях, это — звереныши. Пусть еще не волки, но волчата…

Васинцов стер с лица улыбку и вместе со всеми подошел к карте района.

— Обращаю внимание, что в этом округе действуют три большие стаи и несколько мелких. Иногда между ними бывают столкновения, но в основном территория поделена. Нас интересует самая опасная — стая Рахимова. Рахимов Павел Хайрулович, 18 лет, татарин, образование среднее, прописан в городе Дмитрове, но обретается постоянно здесь, — полковник постучал ручкой по затушеванному квадрату, — на «Лосинском» рынке. Днем вроде как сидит на кассе в зале игровых автоматов, по ночам… Ладно, сами увидите… Умен, хитер, беспощаден, но осторожен, единственное известное слабое место — склонен к воровской романтике, обожает блатные церемонии. Все постоянные члены его стаи имеют наколки под мышкой, прям как эсэсовцы, в виде латинской буквы «V». По ним и будем выявлять, но это уже потом… Стая подозревается в нескольких дерзких налетах, но главное — грабежи с нанесением тяжких телесных повреждений вплоть до летального исхода. Примерно раз в месяц у них проводится «посвящение в стаю» — принимают новых членов, «крестят кровью». По оперативным данным, как раз сегодня ночью подобное посвящение и предстоит. Жертву они скорее всего будут ждать с последней электрички, которая приходит в 0.42. Смотрите, на станции пассажиров будет встречать народная дружина. У них помповики, два милиционера с автоматами, собаки. Народную дружину стая боится, особенно собак. Дружина проведет пассажиров от электрички до перекрестка, здесь они разделятся на три части: к общежитиям текстильщиков, к многоэтажкам и через лесоторговую базу к поселку. Мы решили заслать «лосенка» как раз по третьему маршруту. Скорее всего там они и будут ждать.

— А что значит «лосенка»? — шепотом спросил Васинцов стоявшего рядом милиционера.

— Живца! — кратко ответил толстый дядька с майорскими погонами.

— Это я понял, почему именно «лосенок»?

— Мультик старый такой есть, там волки лосенка хотят сожрать, говорят, он большой — на всех хватит, — не поворачивая головы прошептал майор.

— А-а-а-а…

— Товарищи офицеры, не отвлекайтесь. Скорее всего стая начнет отрезать «лосенка» вот здесь в лесополосе, — продолжал полковник. — Наглые они стали в последнее время, «помповух» почти не боятся. И гнать будут вот сюда, на старый стадион, к хоккейной коробке. Здесь и будем ждать…

— А если предположения ошибочны и стая нападет в другом месте? — спросил седой армейский майор.

— Не исключено, — кивнул головой Одинцов, — тогда поступит команда: «План „Б“. По этой команде ваше подразделение начинает сжимать кольцо, проверяя каждую подворотню, каждый подвал, каждый подъезд, задерживая всех без исключения.

— А женщины и дети?

— В первую очередь! Дети на улице после часа ночи — очень серьезное нарушение и требует рассмотрения, не считая наложения штрафа на родителей! Кольцо сожмется на уже упомянутой железнодорожной станции, в районе рынка, где нас будет ожидать народная дружина, усиленная милицией местного отделения. В целях конспирации милиция будет поднята по тревоге только после нашего сигнала. Не исключена утечка. Обратите внимание, у дружинников обязательно должны быть на головных уборах горняцкие фонарики, на рукавах — фосфоресцирующие повязки. Всех остальных задерживать! Вместе с народной дружиной проводим отсев, отпускаем стопроцентно случайных, остальных загружаем в спецпоезд АПО.

— Поездок? — невольно вырвалось у Васинцова. — Разве они еще сохранились?

— Взят с консервации для эксперимента. Во время маршрута Москва — Ярославль — Москва выявляем банду, на этом наша миссия закончена. Все, вопросы есть?

— Каково место и предназначения моего подразделения? — спросил Васинцов.

— Это отдельный разговор, — ответил полковник. — Прошу вас задержаться, капитан, остальные свободны.

Когда офицеры вышли, полковник кивнул Васинцову на стул, сам уселся в продавленное кресло. Закурив, сделал две затяжки и тут же раскрошил сигарету в пепельнице.

— Все хочу бросить, никак не выходит, нервы. У твоей команды будет особое задание, капитан. Сколько у тебя бойцов-то сейчас?

— Отделение.

— Значит, девять, думаю, что справитесь. Есть у меня предположение, что этот Рахимов — не настоящий вожак стаи. Может быть, наследник, заместитель, не знаю, как это у них там называется, но не вожак. Рахимов опасен, очень опасен, но не зверь. А то, что творит эта стая, — настоящее зверство.

— И все-таки, товарищ полковник. Неужели эти мальчишки так опасны, что и солдаты, и милиция, и наша группа… Я не хочу хвалиться, но сами знаете, мы специалисты высокого уровня и…

— Мальчишки, говоришь, вот, полюбуйся, это их рук дело…

Полковник бросил на стол пачку фотографий, Васинцов быстро их просмотрел и положил обратно на стол. Быстро, потому что долго смотреть на растерзанные тела, на окровавленных, обнаженных девочек, на полных женщин с вырезанными грудями и на прочие ужасы было невозможно.

— Их будет человек сто, если не больше. Почти все уже попробовали кровушки. Костяк стаи — выходцы из общежитий текстильщиков. После того как комбинат закрыли и коммуналку бросили на произвол судьбы, там начался настоящий ад. Негритянское гетто по сравнению с тем, что там было — санаторий для пенсионеров союзного значения. И неудивительно, что оттуда вышли сплошь «отморозки». Откуда ж нормальными быть, если зимой квартиры топили по-черному, а магазин там был всего один — стальная коробка с бойницами. Да и тот скоро закрылся — машины с продуктами туда не доезжали, разворовывали. Одну только водку паленую там продавали да «дурь» в любой расфасовке. Но и не это самое опасное. Подозреваю я, что настоящий вожак стаи — сильный и страшный зверь, чикатил — по-вашему. Слишком уж хорошо стая организована. Днем он отсиживается в какой-то норе, а ночью выходит на охоту. И вот еще, до Рахимова стаей управлял некий Туляк, сын криминального авторитета Тулина. Он недавно повесился на своей даче прямо во время торка. Осторожный, сволочь, был, никому не доверял, вот и оказался во время торка один. Каяться не перед кем было, дома одни доберманы служивые. Вот и полез в петлю. Да бог с ним, посмотри, что с его сыном Туляком случилось.

Васинцов посмотрел еще пачку фотографий: на окровавленном снегу с запрокинутой головой лежал мужчина крепкого телосложения, горло его было растерзано в клочья.

— Ничего не напоминает?

— Словно зубами разгрызли. Собаки?..

— Почти в точку попал, капитан. Именно зубами, и у самого клыки в крови. Словно два зверя вцепились друг в друга в лютой ненависти. Короче, загрыз его новый вожак стаи. Смекаешь, о чем я?

— Чикатил?

— Именно. И вот хочу я, чтобы твоя команда этого чикатила изловила, по возможности живым.

В дверь тихо постучали.

— Войдите, — крикнул полковник.

— В дверь вошел маленький сухенький мужичок в очках и высокая, под метр девяносто, молодая женщина.

— Вот, — обрадовался полковник, рукой давая знак, что представляться по уставу не обязательно, — вот и «лосята» наши! Познакомься, капитан, этих людей ты и будешь «вести».

Васинцов встал и пожал пришедшим руки. Но не удержался и дважды поцеловал даме тыльную сторону ладони. Дама смущенно хихикнула.

— Тоже понравилась? — хохотнул полковник. — Это наша гордость, Карина Августовна Миль, чемпион Беларуси по биатлону и стендовой стрельбе, «мелкашкой» владеет как богиня, валит мишени из любого положения, даже на мостике стоя, сам видел. За фамилию и за внешнее обаяние зовем мы ее Милкой. А на Петровича не смотри снисходительно. Он хоть и маленький, но бойкий — Яков Петрович Петрович, у него отчество с фамилией одинаковые, папа у него серб. Между прочим, чемпион Московского округа по рукопашному бою. В легком весе, правда. Стал бы и абсолютным, да массы тела не хватило. Его Качерянов в финале как подхватил на руки, как над головой поднял, так и держал до гонга. Помнишь, Петрович?

— Да ладно тебе, Максимыч, о грустном-то вспоминать. Не ломать же мне ему руку, мы ж с ним друзья…

Васинцов вспомнил Качерянова, он, кажется, стал победителем боев без правил в каком-то американском восьмиугольнике.

— Так вот, капитан, этих «лосенков» ты со своей командой и будешь вести. Вести и снимать на камеру все подробности, все, каждую мелочь. Они сами за себя постоять могут, но все же присматривай, они оба мне очень дороги. Мы будем вас страховать с основной операцией и в дело вступим только по зеленой ракете. Стая очень нагла, но и осторожна, чуть что, забьются по норам, ищи их потом…

— Товарищ полковник, а обязательно этот бронежилет? — заныл Петрович. — Он же тяжеленный, я и подпрыгнуть не смогу.

— А не хрена тебе прыгать. Твоя задача — вынудить их раскрыться и выманить вожака. Не Рахимова — настоящего, понимаешь?

— Не дурак, соображаю, — пробурчал Петрович.

— А тебя, Карина, очень прошу, не геройствуй, знаю я, как ты лихо мишени выбиваешь, но сейчас думай больше о ракете. Если реальная угроза жизни — сразу ракету, очень тебя прошу.

Карина смущенно улыбнулась.

— Специально для тебя мы заказали такую фигню вязаную, ну на голову надевается и на шее завязывается, чтобы горло защищала. Это — особый состав нити, гибкая, но твердая, как кольчуга. Надеюсь, поможет… А ты, капитан, возьми-ка своих ребят и прогуляйся-ка по району будущей операции пешочком, вникни, так сказать, в то, чем район дышит. Кстати, если твоих ребят сильно торкает, там у рынка есть церквушка, там батюшка такие проповеди читает, что минут за двадцать от торка отойдешь. На себе проверял.

— Уже без надобности! — гордо сказал Васинцов.

— Уважаю, даже завидую, — сказал полковник. — А я, признаться, к батюшке захаживаю.

Глава 8 ШАБАШКА

Они прикинулись бригадой шабашников, несли с собой инструменты, какие-то дурацкие трубы на плечах, мотки проводов. Шлепая одетыми в калоши валенками по раскисшему снегу, Васинцов зорко осматривался по сторонам. Пока ничего примечательного, обычный пригород Москвы за МКАД, где современные многоэтажки соседствуют с приземистыми деревенскими домиками за покосившимися заборами.

— Ничего не замечаешь необычного? — тихо спросил Васинцов. Юдин оглянулся по сторонам: на серые стены домов, на мусорные контейнеры, огороженные сеткой, наполненные уже, несмотря на ранее время, на спортивную площадку, окруженную такой же сеткой, что и помойка, видно, муниципальщики одновременно варили.

— Вроде все в норме, а что?

— Кошек нет и собак. Даже у помойки. И сизарей совсем мало. Странно как-то.

Кайметов шел впереди, он, пыхтя, волок голубой финский унитаз с бачком и каждому встречному кричал:

— Эй, уважаемый, возмы сантехник, нэдорого! Тыща всего!

Встречные улыбались, но товар не брали. Видно, в этой дыре финскую сантехнику считали непозволительной роскошью. Около колонки одна сердобольная женщина с ведрами остановилась и посоветовала:

— Милок, да тута никто и не возьмет такого. Это тебе к многоэтажкам надоть, тама народ побогаче, тама ремонты делают, евра, тама возьмут.

— Полные ведра, — подумал Васинцов, — хорошая примета.

Он принял у женщины ведра, несмотря на ее заверения, что она «еще баба крепкая, хоть куда», и направился к серым кубам общежитий.

— Издаля вы, работнички? — спросила женщина.

— Кто откуда, — неопределенно ответил Васинцов.

— То-то я смотрю, этот парень с вунитазом не иначе как татарин, красивый. А вот тому, со скулами, ты скажи, чтобы особо здесь не ходил. Нехорошее лицо у него, может, и добрый он человек, а побить могут.

Васинцов понял, что речь шла о Кориче:

— Да что ты, мать, он хороший парень, и работник отличный. А что, балуют у вас?

— Балуют, сынок, ой балуют. По ночам особо. А днем нет, днем ходи спокойно. Днем Господь свою благодать посылает. Вот и дом мой…

Васинцов внимательно оглядел серый склеп с бойницами окошек, некоторые из которых были заколочены досками.

— И что, давно у вас воды нет?

— Так как комбинат закрылся, так и отключили. Иногда дают часа на два, чтоб трубы, значит, не промерзли. Хорошо хоть свет есть. Лесков из градоуправы приезжал к нам, посмотрел, за голову схватился, обещал все наладить, нас в новое жилье переселить. А потом забыл, наверно, мы ж — не Москва, мы ж — «за кольцом». А немцы, что комбинат купили, сначала покопались, ям поразрыли и сказали, что эти дома сносить надо на хрен вместе с комбинатом. Так и живем. Может, чайку попьете? У меня хороший чай, индийский, еще от старых запасов осталось.

Конечно, женщина предлагала скорее из вежливости, но Дзюба тихо свистнул, указав на стайку подростков, шмыгнувших внутрь барака. Васинцов подумал и неожиданно согласился.

— Матушка, а нельзя ли у вас на время инструменты оставить, мы бы заплатили…

Женщина поджала губы, по всему было видно, лишние деньги ей совсем не помешали бы, но с последнего торка прошло совсем немного времени, и она сказала:

— Какие уж деньги, так оставляйте. Слушайте, а электрика среди вас нет?

— Найдется, — ответил Васинцов.

— Может, посмотрите, а то у соседа Мишки свету нет.

— Отчего ж не посмотреть. А не натопчем?

— Ничего, приберусь…

В коридоре общаги устойчиво пахло мочой, краски на стенах почти не осталось, они были процарапаны чуть ли не до кирпича. Превалировали почему-то надписи, славившие футбольный клуб ЦСКА, не иначе как фанаты отметились…

— До вечера-то заберете? — спросила женщина. — Тогда складывайте сюда, это соседкина комната, она на север уехала, на заработки, ключи мне оставила. Сейчас здесь ее старший Мишка живет, он щас в школе. А проводка, сами видите, порвалась, света нет, Мишка уроков делать не может. Посмотрите?

Пока «бригада» складывала инструменты вдоль стены, Васинцов оглядывал стены над письменным столом неизвестного Михаила. Обычные мальчишеские плакаты: Шварценеггер с мускулатурой, Рэмбо с пулеметом, вратарь ЦСКА Полуянов. Но почему-то из общей гармонии выбивался небольшой по формату, но очень качественный плакат. С него скалился в лютой ненависти матерый волчище-альбинос. Внизу словно кровью было написано «Белый волк».

— А сколько Мишке-то вашему?

— Да пятнадцать летом будет.

— Так, ребята! — громко скомандовал Васинцов, пройдясь по обеим комнатам. — Чай будем потом пить, а сейчас за работу. Гулин, Вазгян, меняйте к чертям всю проводку, а то они погорят на хрен, Кайметов, привинчивай свой сральник в туалет, старый давно на помойку пора, Дзюба, Стерх, займитесь с полами на кухне, а то хозяйка провалится, Юдин и Корич, ваш потолок в комнате пацана. Я помогу…

«Бригада» недоуменно уставилась на своего командира, но он подмигнул, и все взялись разбирать инструменты.

— Сынки, да не надо этого, у меня ж и денежек таких нету…

— Не в деньгах счастье, мать, — сурово сказал Васинцов, — хотим за доброту тебя отблагодарить, чужих людей приветила. Вот что, мы тут не местные, где магазин у вас, не знаем. Будь добра, купи-ка чего поесть на всю бригаду, ну и выпить, — и Васинцов протянул женщине мятую тысячерублевку старыми. — Принимают у вас еще старые-то?

— Принимают, принимают, — обрадованно сказала хозяйка, — все принимают.

Выходя, она обернулась, задумчиво посмотрела на Васинцова, на «работничков», разбирающих инструмент, и сказала:

— Видно, сильно торкнуло-то вас поутру, ребята, ну да помоги вам Бог!

— Эх, и торкнет меня завтра за незаконный обыск, — сказал Васинцов вслух и первым делом принялся за стол. Ничего необычного в ящиках не было, кроме тетрадок и учебников, обычная мальчишеская дребедень: журналы с картинками, комиксы, старые фломастеры, какие-то крашеные солдатики, модель танка «Тигр» с отломанной пушкой, много аудиокассет и потрепанный плейер. Верхний ящик стола был заперт, Васинцов взял обычную скрепку, умело согнул ее и быстро справился с замком.

Тоже ничего необычного на первый взгляд: жестяная коробка из-под чая «со слониками», в них какая-то мелочь, несколько смятых старых пятидесятирублевок и три новых рубля с киевской матерью городов русских на водяном знаке. Два фотоальбома, один с умильным карапузом на обложке, второй — в клеенчатой обложке с болидом Шумахера. Альбомы он выложил на стол и увидел… черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами, зловещего вида шипастый кастет, два куска водопроводной трубы, спаянных куском цепи. И еще черная шапочка с прорезями на месте глаз. Интересно, интересно… В первом альбоме был в основном малолетний Миша с мамой и сестренкой. Милый белобрысый парень с чуть оттопыренными ушами. Вот он первоклассник с большим букетом цветов, здесь на утреннике в плаще мушкетера, а вот он заяц-выбегаец на новогодней елке. А мама — настоящая красавица с чувственными влажными глазами. Почему-то именно такие красивые женщины бывают в России очень несчастливы. Пару раз промелькнули фотографии красавца морского офицера. Видимо, Мишин папа.

А вот второй альбом… На первой странице была качественная фотография с того самого плаката с волком, на следующей Миша с друзьями. Васинцов внимательно просмотрел все фотографии и задумался. Совсем Миша из второго альбома не вязался с Мишей из первого. Совсем не похож был этот бритый хмельной подросток в высоких шнурованных ботинках на зайку под новогодней елкой.

Васинцов еще раз осмотрел альбом, что-то в нем показалось странным. Он сравнил толщину первой и последней страниц обложки, вторая была заметно толще. Он взял нож, решительно подковырнул краешек картона, на стол посыпались полароидовские квадратики.

Вот Миша пьет из горла в обнимку с хохочущей голой девицей. Девица тоже брита наголо, на груди ее, не по возрасту большой и упругой, ясно различима латинская буква «V». Вот Миша уже с другой девушкой, она уже не смеется, а напротив, лицо ее мокро от слез, рот раскрыт в крике. Михаил нависает над девушкой, держа ее за косу, намотанную на руку. Блузка на девушке разорвана и испачкана чем-то бурым. А вот Миша в обнимку с такими же бритыми друзьями, поставив ноги в тяжелых башмаках на какой-то бесформенный ком. Э, да это вовсе не ком, вон, рука видна, а вот и лицо, темное от крови. А снимок неясный, потому что вспышка слабовата, ночью ребята фотографировались. Остальные снимки были в том же духе…

— Да, Михаил, драть тебя надо, как Сидорову козу, если уже не поздно, — вслух сказал Васинцов.

— Думаю, что поздно, — сказал Юдин, выставляя на стол высокие шнурованные ботинки и кладя рядом тяжеленную дубину, утыканную гвоздями, большой тяжелый нож, обмотанную изолентой велосипедную цепь. Изолента была в каких-то бурых пятнах.

— Под ванной нашел, — объяснил сержант.

— Понятно, — кивнул Васинцов, достал из кармана радиомаячок и присобачил его под каблук высокого ботинка. — Маму его жалко, уж больно красивая. Так, ребята, давайте за работу, а то хозяйка скоро придет, а у нас ничего не готово. Да и к местной школе заглянуть надо…

Анна Семеновна улыбалась смущенно, не веря своему счастью. Свет горел в обеих комнатах, полы на кухне не проваливались и даже не скрипели, угол на кухне в Мишиной квартире белел свежей известкой. В обшарпанной ванной рядом с чугунным чудовищем, именуемым «сидячая ванна», голубело чудо финской сантехники. Кайметов наполнил бачок из ведра и торжественно нажал на рычаг. Вода забурлила в трубе, и то ли показалось, то ли на самом деле, пахнуть мочой стало гораздо меньше…

— Молодца, Кайметов! — похвалил сам себя прапорщик. — Ей-богу, выпрут из спецуры, пойду в сантехники…

— А я к тебе подсобным работником, — попросился Васинцов. — Ладно, ребята, поработали, пора отдохнуть и перекусить. А что, Анна Семеновна, — спросил Васинцов, разливая «Столичную» по стаканам, — как сосед ваш, Михаил, не балует?

— Да что вы, хороший мальчик, вежливый и по хозяйству помогает. И спортсмен, боксом занимается в школьной секции по вечерам. Да вы кушайте, кушайте, вот и огурчики домашние, сама солила.

Васинцов переглянулся с Дзюбой. Бокс, это интересно.

— Давай, ребята, активней ложками работай, — приказал Васинцов, — а то завечереет скоро…

— Не нравится мне это, — сказал Корич, по-собачьи понюхав воздух, и повторил: — Не нравится.

— Что не нравится?

— Еще полчаса назад там, — он кивнул в сторону школьного двора, — все было «чисто», а сейчас словно волна какая-то… Нехорошая волна и запах…

— Что за запах?

— Агрессия, очень сильная волна. И сразу, накатом…

Они сидели у ржавых гаражей за расшатанным столиком и делали вид, что выпивают. Обычное дело, бригада шабашников-строителей отмечает окончание трудного рабочего дня честно заработанным портвейном «Кавказ», снова в обилии появившемся в российских магазинах после очередной смены грузинского президента.

Сама школа была освещена огнями на всех трех этажах, около центрального входа ее уже собирались родители из народной дружины. «Продленка» уже выстроилась парами, воспитатели громко загоняли в строй еще резвившихся мальчуганов, после наступления темноты детям запрещалось появляться на улице без взрослых.

Раздался резкий свист, это Юдин оповещал, что появились чужие. Через пару минут послышался скрип снега. Из-за большого гаража появилась толпа из двух десятков людей. На плечах у некоторых Васинцов заметил ремни охотничьих ружей.

— Эй, придурки, вам че здесь надо?

— Да ниче, отдохнуть присели, щас пойдем, — ответил за всех Васинцов, незаметно дав знак приготовиться.

— Не хрена здесь сидеть, — сказал, выходя из толпы, высокий мужчина в толстой армейской куртке. — Школа здесь рядом, а вы винище жрете, посовестились бы.

— Эй, старшой, — раздалось из толпы, — у них молотки с ломами, может, они гаражи вскрывают?

— Не, строители мы, — быстро ответил Васинцов, разглядывая повязку на рукаве старшего. Народная дружина, ничего страшного…

— Документики имеются? — спросил названный «старшим», поправляя на плече охотничью двустволку.

Васинцов покорно полез за пазуху и вытащил свой старый российский паспорт. «Старшой» внимательно просмотрел документ, удивленно вскинул брови.

— Прописка мордовская. Далеко же вас занесло.

— Что поделаешь, дома с работой плохо, а здесь заработки хорошие…

— Оно и понятно. Ладно, скажи своим, чтобы руки показали…

«Старшой» внимательно осмотрел руки «артельщиков», не до конца отмытые после ударного трудового дня, и кивнул головой.

— Порядок. Вы бы, ребята, двигали побыстрее в сторону станции. Тут вечерами опасно. Если ночевать негде, могу в местном техникуме разместить в спортзале, там у нас штаб народной дружины. Правда, там только матрасы в подсобке, но зато тепло…

— Спасибо, добрый человек, — сказал Васинцов, неожиданно растрогавшись. — Не, мы домой, в Дмитров, там у нас общага, устали очень…

— Ну и с Богом! Только приберите за собой. — «Старшой» махнул рукой на пустую тару, остатки закуски на газетке и двинулся в сторону школы, выговаривая на ходу парню в пуховике:

— Еще раз услышу, что ты незнакомых придурками обзываешь, вышибу из дружины на хрен, понял?! Ребята вкалывают, может быть, больше твоего, а ты им «придурки». В Москве десять миллионов живет, а строить некому, вот и едут за москвичей работать… Чтоб тебя торкнуло завтра больше обычного. Быстро извинился перед трудягами!

Молодой парень в оранжевом пуховике робко подошел к «бригаде» и, низко поклонившись, попросил прощения.

Глава 9 ВОЛЧАТА

— Ну-ка, ребята, попрыгали, — приказал Васинцов.

Команда, одетая в одинаковые черные комбинезоны, в «сферах», увенчанных фонариками, запрыгала на месте.

— Юдин, у тебя что-то звякает, сними наручники с пояса, спрячь в карман. Сколько раз говорил, что пластиковая «вязка» лучше и надежнее наручников. Ну, опять ты про свой «психологический эффект», мент поганый, прям, как ребенок. Еще раз попрыгали. Отлично! Приборы ночного видения у всех в порядке? Еще раз напоминаю: один вяжет, второй прикрывает спину. Не гонитесь за количеством, все равно район окружен, действуйте наверняка. Корича ведем парами, Вазгян с Юдиным первые…

Корич единственный из группы был одет в обычную матерчатую куртку, черную вязаную шапочку, высокие ботинки-говнодавы. Он выглядел абсолютно спокойным, только скулы шевелились без остановки.

— Что, снова чувствуешь?

Корич кивнул.

Они шли след в след. Девять человек, служивших в разных родах войск, проходивших обучение в разных школах спецназа, у разных учителей и преподавателей, теперь действовали как единый, слаженный организм.

Корич уже дал знак, что почувствовал стаю. Он шел, покачиваясь, умело разыгрывая пьяного, из сумки в его руке торчало заткнутое свернутой газетой горлышко литровой бутыли и кончик батона вареной колбасы. Васинцов уже заметил трех подростков, внимательно следящих за Коричем. Они отставали шагов на пятьдесят и медленно сокращали расстояние. Васинцов скомандовал группе остановиться, отправив вперед только Вазгяна с Юдиным для подстраховки Корича, и связался с Первым.

— «Лосята» пошли, их зацепили, — сказал полковник более чем лаконично, — ни пуха…

Корич прислонился к фонарному столбу и стал очень натурально ковыряться в ширинке. Что такого, выпил мужик, отлить захотел, а туалетов общественных здесь не предусмотрено.

— Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь! — с надрывом проорал Корич, орошая снег, мощной струей.

Да, меняются времена, портятся нравы, никаких тебе «Закурить не найдется» или «Как пройти в библиотеку», трое пацанов, на ходу вытаскивая из-под курток велосипедные цепи и дубинки, кинулись на «пьяного». По-всему первый же удар дубинкой должен был опуститься на голову Корича, но вместо этого резина звучно шлепнулась о дерево. Пацан даже как-то удивленно посмотрел на свое орудие, промазавшее по такой легкой цели. Цепь второго скользнула по рукаву куртки прапорщика, бейсбольная бита третьего и вовсе только свистнула в воздухе.

— Вы не, пацаны, вы не? — не выходил из роли Корич, умело прячась от ударов за столбом.

— Иди сюда, козел, иди сюда! — визгливо проорал один из нападавших, снова замахиваясь дубинкой. Он-то первым и полетел в снег от мощного удара в горло.

— Ах ты, сука! — заорал «велосипедист» и тоже немедленно повалился в сугроб. Третьего Коричу пришлось даже догонять, правда, тот ушел недалеко. Тут же два черных силуэта появились на едва освещенной тусклым фонарем дороге и, ухватив лежащие тела за шиворот, исчезли в кустах. Третьего Корич сам взвалил на плечо и отправился туда же.

— Можно считать, «языки» есть, — сказал тихо Васинцов, — на войне, как на войне.

— Пустите, менты! Мне еще четырнадцати нет, я жаловаться буду! — заорал «велосипедист», едва изо рта его вытащили собственную перчатку. Корич легонько ткнул его под дых, тот немедленно заткнулся.

— Тем более на малолетку пойдешь, — объяснил прапорщик спокойно, — попытка убийства.

— Хрен докажешь! — просипел, ловя воздух ртом, как рыба на берегу, упрямец.

— И доказывать не надо. — Корич отмотал пленку на цифровой камере чуть назад и продемонстрировал юнцу сцену нападения.

— А мы пошутили, — наконец восстановив дыхание, сказал любитель велосипедных цепей.

— Конечно, пошутили, — согласился Корич, — но вот прокуроры у нас вовсе без чувства юмора. «Восьмера» тебе светит, мой юный друг, а если Апостолам попадешься, и того больше.

— Апостолов давно отменили, — сквозь зубы прошипел волчонок.

— А это мы сегодня и проверим. Ладно, времени нет с тобой препираться. Сколько вас, кто главный, где место сбора сегодня?

— Ничего я тебе не скажу, ментяра… Ой…

Случайно луч фонарика осветил лицо Корича, и пацан увидел широкие надбровные дуги, глубоко посаженые глаза, мощные челюсти…

— И ты… и вы с ними? Но как же так?.. Не бей, не бей меня, дяденька, я все скажу…

— А ты пользуешься популярностью, — сказал Васинцов, забирая у Корича камеру. — Тюрьмы они не боятся, побоев не боятся, а вот как тебя увидели, «раскололись».

— Стараемся потихоньку на благо Родины, — пробурчал Корич.

— Ладно, ребята, действуем по заранее намеченному плану. «Лосят» уже окружили и гонят к старому стадиону. Наше место — раздевалка у хоккейной коробки, там все загажено, так что место выбирайте осторожнее, сигнал — зеленая ракета.

* * *

Они бежали, скользя по подмерзшему насту, поминутно оборачиваясь. Низенький мужичок в очках и полная молодая женщина с хозяйственными сумками в руках. Хохочущая и улюлюкающая толпа сзади не отставала, но и не приближалась.

— Откройте, помогите, помогите! — истошно закричала женщина, стуча в глухие ворота какого-то дома.

— Без толку стучать, без толку, бежим! — громко крикнул мужчина, увлекая спутницу вперед. — Говорил же тебе, надо было у сестры остаться!..

Толпа сзади захохотала и заулюлюкала еще громче.

— Ты как, Карин? — шепотом спросил Петрович.

— Нормально, камера только мешает и платок сбивается.

— Ладно, давай сумку, которая потяжелей, и поднажмем вон к тому переулку.

В переулке разом захохотала еще одна компания малолеток. Чувствовалась опытная рука, их грамотно обложили и загоняли в давно намеченное место…

— Ну что, что вам от нас нужно?! Деньги? У меня только триста двадцать старыми и проездной, нате, держите! — и женщина кинула к ногам толпы потрепанный кошелек. — Шапка нужна? Коля, отдай им свою шапку! — Она сорвала с головы «мужа» потертый «пыжик» и кинула его туда же.

Толпа, окружившая жертвы на хоккейной коробке, захохотала громче и подвинулась еще на шаг, сжав кольцо. Совсем юные подростки и уже усатые парни призывного возраста размахивали дубинами, утыканными гвоздями, велосипедными цепями, битами и арматурой.

— Смотри, — прошептал Васинцов, жмурясь, — у них даже освещение предусмотрено, чувствуется опытная рука.

— И хорошо, значит, «ночники» не понадобятся, — также шепотом ответил Юдин. — Теперь только прожекторов не хватает.

Словно услышав его слова, тут же разом вспыхнули прожектора на старых ржавых мачтах по углам стадиона. И одновременно толпа затихла, в одном месте она расступилась, пропуская в центр высокого парня в черной куртке.

— Рахимов, точно он! — прошептал Юдин.

Васинцов выразительно на него глянул, мол, и без тебя вижу, чего болтать без надобности…

Парень вышел вперед, остановился в пяти шагах от жертв и поднял руку:

— Братья волки! — крикнул он. — Сегодня мы принимаем в стаю новых волков. Пусть они попробуют свежей крови жертв! Пусть живут сильные, пусть слабые станут их пищей! Только когти и зубы!

Под рев толпы из нее вышло с десяток подростков, они побросали в снег свое оружие и разом завыли.

— Вот цирк! — выругался Юдин.

— Пора, командир, пора, — тронул Васинцова за руку Гулин. — Смотри, Карина сейчас не сдержится. Не появится вожак, неужели ты не понимаешь?

Васинцов отложил бинокль и кивнул…

— Че за байда, «отморозки», почему без хозяина?

«Посвящаемые» волчата были всего в трех шагах от прижавшихся друг к другу Карины и Петровича. Они, как и все остальные, обернулись на голос. Корич стоял, опершись спиной о бортик хоккейной коробки, засунув руки в карманы, и жевал «беломорину». Как по команде толпа перевела взгляд с пришельца на вожака — Рахимова. По виду того было заметно, что незапланированное сценарием явление его довольно удивило, но он быстро собрался.

— Ты что за хрен с горы? — презрительно сказал Рахимов.

— А подойди, узнаешь, или ссышь?

Был бы это обычный мужик, с обычным лицом, он не прожил бы и минуты. Корич уже видел, как сжимают руки пацанов дубины, как оскаливаются клыки в зловещих улыбках, но… звериная рожа Корича словно завораживала…

— Так что, баклан, заржавел? — с издевкой сказал Корич и плюнул на снег.

Рахимов кивнул стоявшим рядом с ним пацанам, видимо, особо приближенным, и поднял со снега чью-то самодельную биту, утыканную гвоздями. Он сделал слишком большой разбег, он начал замахиваться слишком рано, слишком широко, четко показывая, куда будет нанесен удар. Корич даже рук не вытащил из кармана, а шагнул в сторону и пропустил мимо проскочившего по инерции Рахимова. Тут же добавил ему ускорения, врезав локтем по затылку, ногой припечатал одного приближенного к бортику коробки и увернулся от цепи третьего.

— Ловко работает, черт! — не сдержался Васинцов, не выпуская ближайших к схватке пацанов из прицела.

Корич ловко уронил оставшегося приближенного на снег и наступил ногой на горло Рахимову.

— Сдохнешь, сука! — захрипел Рахимов, силясь вытащить что-то из-за пазухи. Корич быстро нагнулся, ткнул ладонью в кадык Павлу Хайруловичу и вытащил у него из-за пазухи тяжелый «ТТ». Сунув пистолет в карман, он снова повернулся к затихшей толпе и совершенно без эмоций сказал:

— Я че, не ясно выразился, уроды? Хозяин где?! Хозяина мне! — И, чтобы окончательно сломить и подчинить себе толпу, быстро прыгнул, схватил за грудки стоявшего ближе всех пацана с палицей и заорал тому прямо в лицо: — Слышь, обмылок, где хозяин, убью!

Пацан завизжал, выронил свое грозное оружие, толпа подалась назад… Краем глаза Васинцов заметил, как Петрович увлекает Карину к краю площадки.

— Здесь хозяин! — раздалось отчетливо.

Васинцов снова вскинул винтовку и заискал прицелом. Нашел быстро. Невысокий, но очень крепкого сложения мужчина в глубоко надвинутой на глаза черной шапочке вышел из толпы и остановился перед Коричем. Тот уронил обоссавшегося пацана на снег и с интересом уставился на вожака.

— Чикатил, точно — чикатил, — громко прошептал Васинцов, разглядывая лицо крепыша через прицел. — Ярко выраженный чикатил! Вот он, вожак.

Действительно, вытянувшаяся вперед верхняя челюсть с торчащими зубами, скошенный назад лоб, сросшиеся брови, по сравнению с этой мордой даже далеко не ангельское лицо Корича выглядело красивым. Вожак медленно снял с себя куртку и одним рывком содрал майку. Толпа восхищенно ахнула и даже чуть подалась вперед. Короткий торс весь бугрился от сплетений мышц. Мощная спина была покрыта густой курчавой шерстью.

Все произошло очень быстро. Вожак что-то сказал. Нет, даже не сказал, а полупровыл, полупрорычал. Корич неожиданно ответил подобным рыком, и они кинулись друг на друга. Да, Коричу пришлось нелегко, его соперник был очень силен, невероятно силен. С ходу сбив прапорщика на снег, вожак победно заревел, открыл ужасную пасть и вцепился Коричу в горло.

— Командир, командуй, командир! — громко зашептал Юдин. — Он же загрызет его!

— Отставить! — прошипел Васинцов, хотя сам едва удерживался, чтобы не нажать на курок. Он знал, что горло Корича защищено толстенной цепью фальшивого золота, специально на этот случай. Но кто знает, на что способно это звероподобное существо. Сладит ли прапорщик?

Даже в реве толпы Васинцов расслышал громкий хлопок, это Корич обеими ладонями с силой ударил по ушам противника. И хоть густые волосы, покрывавшие уши выродка, смягчили удар, тот завыл и вскочил на ноги, выпустив жертву. Толпа взревела еще громче, прапорщик тоже вскочил, бросился на врага и… сам вцепился тому в шею зубами.

— Что он делает? — чуть ли не вслух спросил Юдин.

— Заткнись, идиот! — прошипел Васинцов и мягко спустил курок. Тело зверя дернулось, Корич взревел и повалил противника на спину, тот несколько раз дернулся и затих. Толпа ахнула.

Корич встал, пошатываясь, стряхнул с себя снег, утер окровавленный подбородок, пнул ногой поверженного врага и вдруг, высоко подняв голову, победно завыл на луну. И толпа его вопль подхватила!

Они выли минут пять, ужасно выли. Первым не выдержал и закрыл ладонями уши Кайметов, следом Дзюба, Гулин и остальные. Васинцов даже не понял, когда вой прекратился, когда толпа разом ломанулась по сторонам и почему так тихо вокруг. Корич стоял на площадке один над двумя лежащими неподвижно телами. Нет, еще Петрович с Кариной, про которых все забыли. Они стояли такие смешные в комплексе, маленький щуплый мужичок и высокая, статная девушка. Карина, вытащив подушку из-под пальто, уже не скрываясь, снимала все на камеру: торжествующего Корича, хоккейную коробку, усыпанную зловещими орудиями, которыми за пять минут до этого размахивала толпа… Пора!

— Ракету! — скомандовал Васинцов, выходя из раздевалки на улицу. Юдин вытащил из кармана ракетницу и, зажмурившись, шарахнул в сторону луны.

— Первый, я третий! Вожак взят, стая разбежалась, основную часть можете проследить по радиомаячку, — сообщил Васинцов.

— Понял вас, — тут же прохрипела рация.

— Ну ты, брат, даешь? Как сам? — спросил Васинцов, хлопая Корича по спине.

— Ве-ве, ве-ве-ве…

— Чего?

Корич наконец вытащил изо рта «золотые» зубы на протезе и бросил их в снег:

— Вешь ижык порежал, оштрые…

— А эти как, живы?

— А ще им жделается? Вовремя ты, човарич капитан, его вырубил…

— Это ты его по ушам вырубил, я припозднился. Да и ампула в стрелке не могла так быстро подействовать.

Корич стер кровь, продолжавшуюся сочиться изо рта, пошатнулся и уселся прямо в снег. Кайметов, на ходу расстегивая аптечку, бросился к другу…

Вокруг было светло от мигалок милицейских машин. Военные деловито устанавливали освещение от передвижной электростанции, милиция решительно отодвигала толпу встревоженных мужчин и женщин от овощного павильона рынка, в котором содержались задержанные в ходе облавы. Теперь герои, еще час назад чувствовавшие себя хозяевами чужих жизней, выглядели довольно жалко. Омоновцы не церемонились при задержании, физиономии и бритые головы некоторых волчат были украшены синяками и шишками. Они испуганно жались к овощным прилавкам, со страхом поглядывая на здоровенных милиционеров в масках. Подходя по одному, они безропотно выкладывали на центральный прилавок ножи, кастеты, все остальное, что еще не нашли при задержании.

Полковник молча пожал руку подошедшему Васинцову и поднял большой палец руки. Васинцов также молча передал ему видеокассету и стрельнул сигарету.

Родители получали своих отпрысков с рук на руки: сдавали деньги суровому майору в очках, сидевшему за раскладным столом, и расписывались в оплате штрафа. Многие папаши тут же брались за ремни и от души начинали несознательных наследников поучать. Особенно Васинцова удивило, что среди задержанных много девочек, почему-то в толпе у стадиона он их не заметил. Некоторые нимфетки тоже немедленно получали ремня.

— Дамочка, дамочка, отойдите, пожалуйста, в третий раз вам говорю, — устало объяснял молоденький летеха с мегафоном в руках. — Отпускаем только тех, кому меньше четырнадцати, понимаете, по закону так положено. Вашему уже давно пятнадцать.

— Но поймите меня, — чуть не плакала культурная такая дама в богатой меховой шубе, — мой Виталик, он же ребенок!

— Дамочка, ваш ребенок людей убивал, понимаете? Людей! Забивал дубиной с гвоздями незнакомых ему людей до смерти. Понимаете? Вы бы ночкой задержались с электрички последней и вас бы тоже того, понимаете? Вы же культурная дама, знаете закон, после наступления темноты все дети должны быть дома, на улице появляться в темное время только в сопровождении взрослых. За ребенком своим следить было надо, а не плакать, когда уже поздно, понимаете?

— Но мой Виталик не мог! — всхлипнула мамаша. — Он такой добрый, начитанный, он марки собирал…

— Разберемся, мамаша, разберемся с вашим филателистом, проходите. — Мент вооружился мегафоном и снова громко прокричал: — Эй, малолетки до 14 еще есть? То есть родители ихние. Подходите…

В толпе Васинцов неожиданно заметил Анну Семеновну, заспанную, закутанную в серый оренбургский платок. По всей видимости, торопясь, она надела пальтишко прямо на ночную рубашку, а валенки — на босу ногу.

— За Михаилом, хозяйка?

Анна Семеновна испуганно глянула и, по всей видимости, не узнала в высоком стройном офицере своего сегодняшнего работника. Но все же сказала:

— За ним, за Мишей, кто ж за него, сироту сердешного, еще слово замолвит?

— Лейтенант, помогите женщине, и, пожалуйста, без штрафа, — сказал Васинцов милиционеру и указал на Анну Семеновну. Лейтенант вопросительно посмотрел на Одинцова, полковник коротко кивнул. Через минуту Анна Семеновна отвешивала мощные затрещины бритому испуганному пареньку в черной куртке и высоких ботинках.

— Что же ты, ирод окаянный, со мной делаешь?! Что я твоей матери-то скажу, как вернется?!

Внезапно толпа зашевелилась, сначала раздались недоуменные возгласы, потом отдельные смешки, а через минуту все собравшиеся на станции зашлись хохотом. К Поездку вели вожака. Только теперь Васинцов разглядел его подробно, у вожака были удивительно длинные, непропорционально длинные руки, скованные за спиной наручниками и для верности перехваченные пластиковой «вязкой». Что-то еще в этих руках было не так. Заканчивались пальцы рук длинными, неровно обгрызенными когтями. Уши у него были острые и вытянутые, покрытые рыжей шерстью, лицо, залепленное тут и там пластырем, уже не казалось таким зловещим, скорее — жалким. Но главное, главное! Из разорванных сзади штанов арестованного торчал какой-то короткий, заросший шерстью отросток. Хвост!

— Так это ж Количко Виктор Дмитрич, бывший физрук в школе, тренер по боксу, — услышал Васинцов женский голос поблизости. — Его с работы выгнали за растление малолетних. Говаривали, что посадили, а он вот где. Эка его торкнуло…

— Да, Витек что-то больно на обезьяну стал смахивать, да еще с хвостом. А ведь симпатичный был мужик, — сказал еще кто-то.

Словно услышав, Количко обернулся и встретился взглядом с Васинцовым.

— Чистый чикатил, — сказал вслух капитан. — Ценный научный материал. С хвостами нам еще не попадались…

Корич сидел в вагоне-ресторане, пуская кольца дыма к потолку. Перед ним на тарелке сиротливо растопыривал в стороны ножки-крылышки цыпленок табака в крупных дробинах горошин.

— Чего не ешь, — спросил Васинцов, подсаживаясь за стол, — невкусно?

— Почему, вкусно приготовлено. Это Вазгян повара научил. Только я мяса хочу, полусырого, как в фильмах американских: «бифштекс непрожаренный, с кровью». Слушай, капитан, может, сдашь меня своим ученым? Я, кажется, крышей поехал.

— Водку пробовал?

— Не хочу водки, не лезет.

— А ты через силу попробуй. Как во время сильного бодуна, не хочешь, а надо.

— Ладно, наливай.

Корич долго собирался с духом, наконец громко выдохнул и опрокинул бесцветную жидкость в себя. Не закусывая, некоторое время молча сидел, прислушиваясь к ощущениям.

— Вроде отпускает.

— По второй? — с ходу предложил Васинцов.

Корич кивнул, уже без подготовки выпил и с аппетитом захрустел крылышком цыпленка.

— Кстати, насчет ученых, — вроде как бы между прочим сказал Васинцов, копаясь вилкой в салате. — Тут с тобой поговорить хотят насчет твоих ощущений.

— Что, командир, отдашь меня на опыты, как кролика?

— Ты же сам попросил, — пошутил Васинцов. — Не болтай ерунды. С тобой только поговорить хотят и только по поводу операции. Ты же с этим боксером рычал что-то.

— Я рычал?

— Тебе что, видео показать? Карина все подробно со своего пуза сняла.

— Потом посмотрю. И что же я… рычал?

— А хрен тебя знает? Ты-то что помнишь?

— Да не рычал я ничего. Парой слов мы с этим уродом перекинулись и все.

— Что за слова?

— Он мне говорит, мол, вали отсюда, козел, это моя территория и моя стая. А я ему; «За козла ответишь!» Тогда он орет, что порвет меня, как грелку, а я ему, мол, давай попробуй, посмотрим кто кого…

— Ты уверен, что говорил это?

— Ну да, стопудово! — Корич покончил со вторым крылом и взялся за ножку. — Хотя, ты знаешь, мне показалось, что я чувствую его мысли или… ощущения. Сначала он меня посчитал недостойным соперником, но в последний момент как-то засомневался, хотел даже перчатки снять, тогда бы мне совсем хреново пришлось. У него там когти, но он волчат еще не приучил полностью к зверю, понимаешь? Не решился когти показать…

— Так ты можешь это врачам… специалистам рассказать?

— Легко.

— Ну вот и расскажи. И еще… Ты завыл, когда этому боксеру кровь на горле пустил. Это ты специально?

— Я завыл?!

— Ладно, проехали. Давай еще по одной и пойдем этого боксера навестим. С ним сейчас как раз Одинцов работает.

— Что, кстати, про этого боксера известно?

— Да ничего особенного. Родом с Украины, из-под Житомира, служил в десанте, там увлекся боксом. После дембеля подался в Москву, в институт физкультуры, провалился на экзаменах, пошел в милицию, заочно учился в педучилище. Имеет поощрения от руководства. В вуз все-таки поступил, окончил его, но по распределению не поехал. В ельцинские времена бандитствовал в «бригаде» спортсменов, но особо не высовывался и срока избежал, уехав домой на Украину. Потом вернулся, купил домик в Подмосковье, устроился в школу, открыл секцию бокса. Тоже поощрялся руководством, возил своих ребят из секции на областную олимпиаду и даже чего-то там выиграл. Установил в секции жесткие порядки, с двойками и даже тройками до тренировок не допускал, а особо провинившихся, говорят, даже того…

— Педофил?

— Доказать ничего не смогли, потерпевшие дети от показаний отказались, сказали, что хотели отомстить таким образом тренеру за отстранение от занятий. Но из школы его поперли. Он продал дом и исчез. Вот в общем-то и все…

— Познавательно. Надо же, боксер-педофил, но ведь не сиделый. Ладно, пойдем посмотрим на него. Слушай, а зачем надо было Поездок вызывать, а не в обычный отдел?

— Столько народу сразу тут ни одно отделение милиции не вместит. Да и не хочется пацанов вместе с урками держать. Даже этих. Хотя еще не ясно, кто опаснее.

— Послушайте, Количко, не надо прикидываться невменяемым. Еще ночью вы прекрасно изъяснялись на чистом русском языке, есть видеозапись. В ваших же интересах сотрудничать со следствием, если не хотите, чтобы на вас, кроме «вовлечения несовершеннолетних», навесили и более весомые грехи типа убийства…

Они сидели за темным стеклом комнаты допросов уже минут десять и наблюдали, как следователь пытается выбить из смотрящего в одну точку Количко хоть слово.

— Он ничего не скажет, — уверенно сказал Корич. — Сейчас он унижен, подавлен, он вожак, потерявший стаю. Он повержен, опозорен перед стаей, и теперь до смерти он — волк-одиночка. Он будет только убивать, пока кто-нибудь другой не убьет его.

— А стать вожаком новой стаи?

— Только эта мысль и удерживает его сейчас на этом свете.

— А что он чувствует по отношению к тебе?

— Ко мне?

— Ну, не конкретно к тебе, а к тому, кто его победил.

— А, это… Ненависть, естественно, и, как ни странно, уважение. И еще его бесит та мысль, что я завладел его гаремом.

— Гаремом?!

— Да, два десятка самок, в основном — молодых. Знаешь что, капитан, я бы распорядился на твоем месте проверить задержанных девчонок у гинеколога, не исключено, что многие из них — беременны. И ты, наверное, догадываешься от кого.

— Вот так новость, — сказал Васинцов и взялся за трубку телефона.

Параллель 3

Белов снова разложил фотографии и прилег грудью на стол, положив подбородок на сложенные руки. В который раз он разглядывал эти лица, лица жертв, найденных в лесопосадке около железной дороги. Четыре жертвы, четыре женщины, которые уже ничего не скажут, и пятая — Галина Чащина, оставшаяся в живых только благодаря случаю. Да, это можно назвать случайным везением: случайно на старичке оказался прочный тулуп, не спасший его жизни, но долго уберегавший его тело от страшных когтей, случайно у Галиного брата оказалась в кармане ракетница, случайно он выстрелил, случайно попал…

Но и эта свидетельница мало делу помогла: было темно, она видела какую-то темную фигуру и желтые глаза, и все. Больше зацепиться не за что. А может, все дело не в женщинах? Может, маньяк просто любит убивать?

Белов достал вторую пачку и разложил фотографии мужчин. Вот красавец Мешков, очень удачная фотография, с нее делали резьбу на памятник, вот старик в смешном галстуке — «гаврилке», вот студент Спирин, убитый вместе со своей однокурсницей Еленой Семаго неделю назад. Они шли ночью с последнего сеанса в кино, где, если верить билетерше, всю дорогу целовались на последнем ряду. Убит одним страшным ударом в горло снизу вверх. Таким страшным, что кадык нашли во рту. Елена Семаго зверски изнасилована, и никаких следов. Неожиданная оттепель и дождь смыли все следы…

Белов сгреб фотографии мужчин в сторону и снова разложил фотографии женщин. Оленька Томина, Галя Чащина, Нария Осамова, Татьяна Петрова, Лена Семаго. Что-то общее было в этих лицах, но что именно, Белов так понять и не мог. Наконец он отодвинул фотографию Нарии в сторону и выложил оставшиеся фотографии в ряд. Ну конечно! Глаза! Очень красивые, выразительные глаза, глянешь — и влюбишься. Да, даже при условии, что русские женщины отличаются природной красотой, все четыре подвергшиеся нападению женщины были молоды и очень красивы, просто красавицы. Что касается Нарии, то ее, конечно, красавицей не назовешь, но она скорее всего просто попалась под горячую руку возбужденному маньяку. Что же, маньяку так «везло»? Что, у нас такие красавицы только и делают, что по ночам по лесопосадкам шляются?

Белов почесал шрам на шее и глянул на часы. Что толку сидеть, надо домой двигать, завтра опять жди взбучки от начальства за бездействие. Телефон слабо звякнул, потом зазвонил уже увереннее.

— Прокуратура, Белов, — привычно сказал Белов, поднимая трубку.

— Алло, — тихо прозвучало в трубке, — это Борис Глебович?

— Да, я, слушаю…

— Это Чащина, Галина Чащина, помните, вы мне давали номер, сказали, если что…

— Да, да, слушаю, — сказал Белов быстро, — вы что-то вспомнили?

— Нет, но тут у нас около дома что-то странное. Собака даже в конуру спряталась, а брат с работы еще не вернулся. Я, я боюсь… Мне показалось, что… Я хотела в милицию, но там говорят, что когда кажется, креститься надо…

— Хорошо, сообщите свой адрес, да, записываю, Вторая железнодорожная, семнадцать? Ясно. Как лучше к вам проехать? Никому не открывайте, я постараюсь побыстрее.

Белова просто обволакивало уютом. Он не переставал удивляться, как Галине удалось без дорогой мебели, без каких-то дизайнерских искусов создать у себя дома такой уют. Вот это кресло должно стоять именно здесь, подвинь его чуть ближе к окну, и свет из окна не так будет падать, телевизор отсвечивать начнет. А вот эта настенная лампа должна быть именно в этом месте, и света дает ровно столько, сколько нужно, и включать удобно. А этот столик на колесиках вообще чудо, вроде маленький, но все что для чая нужно, все здесь на трех этажах, на полочках. А если написать чего-то нужно, пожалуйста, подними его боковую крышку, вот и столик для письма.

Галина сидела на диване с вязаньем в руках, на ней были узкие джинсы и широкий мягкий свитер. Она уже успокоилась и даже пару раз улыбнулась анекдотам, на которые Белов был горазд. Нет, он не стал рассказывать ей, что прямо у забора обнаружил в снегу следы, следы босых человеческих ног, размер не меньше сорок пятого. Незачем ей волноваться, сейчас ребята приедут, все здесь осмотрят, выяснят, откуда следы здесь взялись. Прихлебывая чай с обалденным смородиновым вареньем, он нет-нет да и поглядывал в сторону окон, и пистолет он переложил в карман пиджака. Что-то он чувствовал там на улице, определенно почувствовал — ощущение присутствия.

— Вы извините, Глеб Борисович, что я вас так на всю ночь… — смущенно сказала Галина на прощание. — Но я очень, очень испугалась, и собака…

Здоровенный лохматый двортерьер подошел к хозяйке и виновато лизнул ей руку.

— Что вы, Галина, вы все правильно сделали, что позвонили мне, — заверил Белов. — Вы нам очень помогли. Вы не против, что у вас иногда будут дежурить наши люди?

— Это как в «Место встречи изменить нельзя»?

— Ну что-то типа этого…

— Конечно, я буду очень рада…

Зверь не находил себе места, зверь кипел от ярости, и в первую очередь на себя. Почему он ушел, почему он дал этому коротышке войти в нору его самки? Почему он не разорвал его в клочья? Он испугался? Испугался этого коротышки?

Зверь завыл и начал метаться по своей норе, сокрушая на землю все, встречаемое на пути.

Да, он испугался, испугался запаха превосходства, уверенности в себе, исходящего от коротышки. Коротышка готов был к схватке, он был очень осторожен и ни разу не повернулся к нему спиной. И он наверняка взял его самку! Он ведь провел в ее норе всю ночь. Но как она могла?! Как могла предпочесть этого коротышку ему?! Ему, такому красивому и сильному?! Разве он не показался ей во всей красе, разве она не заметила, насколько он хорош, разве не поняла, как он любит ее?! Как изнывает от страсти к ней? Те, другие, были не такие, совсем не такие, они только манили запахом, а потом, после соития, когда он отдавал им свое драгоценное семя, отвергали его. Он чувствовал, как убивают их порочные тела его драгоценное семя. Но с ней все будет по-другому, они созданы друг для друга, она должна стать матерью его детей.

Зверь поднял голову к луне и завыл, долго, протяжно.

— Хватит мне мистики, хватит морочить мне голову босыми обезьянами, — брызгал слюной главный областной прокурор, — у меня уже по этому делу всю плешь проели, уже из Москвы звонили. Кто сказал телевизионщикам, что в нашем городе появился оборотень?! Кина американского насмотрелись, «По ту сторону волков» с Галкиным вас восхитил или «Волк» с этим, как его…

— С Николсоном, — подсказал кто-то из следаков.

— Вот именно, это вы знаете, а про то, как убийцу поймать, мне учить вас надо?! Сколько групп дежурят в этой чертовой лесопосадке? Почему так мало? Что значит людей не хватает? Как в ведомостях за зарплату расписываться, так хоть отбавляй, как работать — «людей не хватает». Куликову засылали? Одевали соответствующе? Сколько раз? И что? Зашлите еще, только делайте, делайте что-нибудь. Попов, расспросите наших людей в местах покаяний, может, покаялся кто. А вы еще раз расспросите, только без дела не сидите, работайте, работайте…

Галина внесла большое блюдо, торжественно водрузила его на стол и зажгла все шесть свечей на прекрасном торте. Все зааплодировали, а дети завизжали от восторга. Ванечка надул щеки и разом погасил все свечи, что снова вызвало взрыв восторга.

— Но, может, я все-таки не вовремя? — снова попытался встать со стула Белов.

— Что вы, очень даже вовремя! — решительно сказала Галина. — Ванечка, скажи дяде милиционеру, чтобы он остался. А я пока пирожков принесу.

Ванечка в белой рубашечке и черном галстуке встал и очень серьезно сказал:

— Борис Глебович, я был бы очень рад, если вы разделите с нами радость по случаю… — Он развернул красочную открытку, подсмотрел тайком и продолжил: — По случаю моего шестилетия!

Взрослые опять захлопали в ладоши.

— Ты уже так хорошо читаешь? — спросил Белов.

— «Русскую литературу» за четвертый класс уже одолел, — похвалилась Галина, ставя на стол большое блюдо с восхитительно пахнущими румяными пирожками. Ванечка кивнул и покраснел от смущения.

— Но главные успехи у нас по рисованию, — продолжала хвастаться успехами сына Галина, — я вам потом альбом покажу. В Доме детского творчества посмотрели и не поверили, что дошкольник нарисовал… Говорят, мальчику прямая дорога в художественную школу.

Рисунки и впрямь с трудом можно было назвать детскими. Да, кое-где хромали пропорции, не хватало «школы», четкости линий, но ясно чувствовался художественный талант и легко читался характер персонажей. Лиса на альбомном листе была не просто лисой, а хитрой лисой, заяц — не просто зайцем, а зайцем испуганным, медведь — сильным, волк — лютым… На картинке с волком Белов остановился, он никак не мог отделаться от мысли, что видит что-то знакомое. Глаза, да, глаза с желтым отблеском, как те, что почудились ему тогда, в лесопосадке. А на следующей картинке зверей уже не было…

— Это что, Трубадур из «Бременских музыкантов»? — спросил Белов, разглядывая фигуру парня с гитарой и с открытым в пении ртом.

— Нет, это тот дядя, что в поезде поет и деньги просит, — ответил Ванечка.

— Ой, а я и не заметила, когда ты это нарисовал, — удивилась Галина, — и похож-то как. Вы знаете, Борис, там в электричке мужчина такой симпатичный с гитарой, поет просто прекрасно, что-то про Чечню или Кавказ. Только почему у него глаза желтые?

Белов перевернул страницу назад. Сходство было очевидным.

— Ванечка, а почему у твоего музыканта глаза такие же, как у волка? — спросил Белов осторожно.

Мальчик пожал плечами:

— Мне так показалось, когда он на тебя смотрел. Мам, а мам, можно, я с ребятами пойду погуляю?

— Если честно, то я здесь вижу одно удивительное, — сказал Клюев. — Что это нарисовал шестилетний малыш. Что касается глаз… ну да, есть что-то общее, этот желтый цвет. Но связи особой не вижу. И вообще, Белов, бросил бы ты эту нематериальщину, хочешь на оборотней полюбоваться, так я приволоку тебе кассет. У меня сын ужастики любит, целая полка у него с разными пугалками, там и про оборотней есть. А про певца этого ты лучше у ментов с линейного отряда поспрашивай. Они там всех знают.

Сержант-линейщик грустно посмотрел на рисунок, почесал репу.

— Кражи, грабеж, хулиганка?

— Да нет, ходит по вагонам, поет, — ответил Белов.

— Просто поет? Щас глянем. — Мент достал из стола тетрадь, долго листал ее, наконец сказал: — Есть один молодой, красивый с гитарой. Валерой зовут. В криминале не замечен, в пьянстве тоже. В общем, мы к нему претензий не имеем.

— Ну на этого-то он похож?

— А хрен его знает, вроде похож, а вроде… Я с этим Валерой один раз поговорил, мол, не стремно по ночам-то по улицам бродить. А он усмехнулся, у меня, говорит, по ночам бессонница, пока не спою, не засыпаю. Чудной какой-то…

Дверь открыл Коля, Галин брат. Он приветливо кивнул, ногой пододвинул уютные домашние тапки, мол, обувайся, крикнул, что у него паяльник греется, и исчез внутри дома. Белов переобулся, последовал за ним и через минуту с удивлением осматривал комнату, набитую самой разнообразной электроникой. В основном это были старые телевизоры, корпуса от компьютеров, древние мониторы, какие-то радиодетали в пластиковых коробочках из-под пресервов. Коля, высунув от усердия язык, припаивал какую-то штуковину к мудреному блоку с большим экраном.

— Что ваяем?

— Систему внешнего наблюдения.

— Ого! И что за фирма?

— «НКК»!

— Не слышал такого. Что за «НКК»?

— Собственная. Николай Кудрин и компания. Мне эта система во как нужна. — Николай провел ладонью по шее. — У меня в водохозяйстве восемнадцать озер и прудов, не считая реки. Ну, на реке еще ладно, там еще областной рыбнадзор патрулирует, а вот с прудами-озерами беда, как нерест, так с браконьерами сладу нет. И ладно бы только местные, а то ведь и из города на джипах приезжают, гребут сетями все подряд. Приедешь утром — весь берег мелочью дохлой усыпан, жалко до слез. А как мне одному сладить? На моей «копейке» там не проехать, а служебный «уазик» на ладан дышит. Да и система оповещения у них будь здоров, я еще подъехать не успел, а они сети уже попрятали, сидят у костерка, водочку пьют. А что, говорят, мы отдыхаем культурно, никаких сетей знать не знаем. И смеются прямо в лицо. Я с их наглости лысеть начал…

— И что же, ваша система поможет? У каждого озера по камере поставите? У нас так рыбнадзор разбогател?

— Зачем у каждого? И одной камеры хватит. Вот смотри, беру я ее и устанавливаю в корзину, а ту цепляю к воздушному шару, вернее — к метеозонду, мне ребята за бутылку с метеостанции списанный подогнали. Рассчитываю ветер и запускаю по кабелю. Кабель у солдат из военной части купил.

— За бутылку?

— За две. Вот, и с помощью этого моторчика корзину поворачиваю и начинаю наблюдение, у меня объектив от прицела авиационной пушки. Два литра спирта плюс почти новая запаска к «Жигулям» с летного городка. Тот еще парашют вдобавок предлагал, я пока не взял. И таким вот образом осматриваюсь, осматриваюсь. Махни рукой перед камерой, ну махни, не бойся. Видишь, лампочка загорелась, камера заметила движение, приближаем, приближаем, приближаем, видишь?

Белов глянул в экран и увидел огромные и четкие папиллярные линии своей ладони…

— Ночью, конечно, прибор ночного видения приходится применять…

— А прибор за сколько?

— Прибор мне по службе положен, — срезал Белова Коля, — как пистолет с портупеей. Да, видимость ночью хуже, зато ночью лишние детали не мешают, запросто могу факт браконьерства зафиксировать и даже номер автосредств записать.

— И это ты все сам придумал? — искренне удивился Белов.

— Нет, в основном с журналов «Моделист-конструктор» и «Радио». Я просто усовершенствовал для государственных нужд.

— Ну ты прям Кулибин! И давно радио увлекаешься?

— Да вот год назад сарай разбирал, нашел старые журнальные подшивки. Полистал, увлекся. Сначала телевизор дома отремонтировал, потом электронный впрыск для машины усовершенствовал. Съездил на свалку, покопался, вот этого барахла набрал. Потом, когда у нас радиозавод под ночной кабак стали переделывать, по цехам побродил. Там у них конструкторское бюро было, я и забрал папки, что на полках хранились. В основном, конечно, бумага на растопку пошла, но кое-чего интересненькое попалось. Эй, эй, с этой штукой поосторожней.

— А что это? — спросил Белов, рассматривая игрушечное детское пианино, подсоединенное к каким-то проводам.

— Это сюрприз для ночных гостей. Мне ведь Галина все рассказала про «ночного гостя». И ты, командир, если будешь к нам в гости захаживать, по вечерам поосторожнее будь. Нет, я не против, ты мужик дельный, правильный мужик, и Галина тебя привечает, так что заходи, может, породнимся. Но пока по домофону тебе не ответят, лучше за забор не дергайся. Включается автоматически с наступлением темноты. Или вот, к примеру, надень шлем, не бойся.

Белов нацепил на голову старый мотоциклетный шлем.

— А теперь опусти стекло.

Белов послушался и увидел прямо перед глазами объемное изображение двора Чащиных, собачью будку, ворота с калиткой. Калитка отворилась, и показалась Галина, держащая Ванечку за руку.

— Никаких камер, только световоды, — объяснял Николай, — и как изображение?

Через минуту в дверь заглянула Галина.

— Вот вы где? А я смотрю, чья-то куртка на вешалке висит.

— Да вот, — Белов встал и смущенно улыбнулся, — брат ваш чудесами разными удивляет. А я Ванечке подарок обещанный принес.

Галина рассмотрела большую коробку масляных красок, кисти в пластиковой упаковке, настоящую палитру.

— Ой, зачем это?! Это же все так дорого!

— Ну что вы, Галина, помогать талантам — наш прямой долг. Считайте это подарком от областной прокуратуры. Вы извините, у меня есть к вам несколько вопросов…

Галина задумчиво водила пальчиком по его ушку, теребя мизинцем короткие волосы на голове Белова.

— Борька, Боренька, Борюсик, на Барсика похоже, правда? О чем думаешь, мой милый Барсик?

— О тебе думаю, — соврал Белов.

— А вот и врешь, думаешь ты о том, что злая тетка, коварно соблазнившая молодого и перспективного сотрудника областной прокуратуры, ко всему прочему и издевается над ним, запрещая курить в постели. Угадала?

— Насчет последнего — да, насчет «злой тетки» — нет. Ты меня не соблазняла, это я коварно залез к тебе в постель, использовав служебное положение. И намереваюсь подло использовать свое служебное положение и впредь.

— А я и не против, а очень даже за, но курить тебе все равно придется идти на улицу. Мы с Колей твердо решили, что больше в этом доме никакого запаха табака.

— Это из-за твоего бывшего?

— Отчасти, но в основном из-за Ванечки, его тошнит от табачного запаха, кашляет.

— Тогда пойду на крыльцо, а заодно разбужу вашего пса. Вот лентяй, за ночь хоть бы гавкнул раз, и за что он свои кости получает…

Белов чмокнул Галину в щечку, осторожно, чтобы не разбудить Ванечку, прокрался по коридору, накинул в прихожей куртку на плечи и вышел на крыльцо. Господи, хорошо-то как! Мороз спал, тепло, тихо, огромная полная луна и звезды, словно нарисованные в черном небе. Сейчас вот он покурит, вернется в уютную теплую комнатку и нырнет под одеяло к милой, мягкой, нежной, чудесной женщине. Самой лучшей в мире, самой желанной. Он бросил окурок в песью будку и уже собрался толкнуть дверь, как услышал тихий скулеж, доносившийся из-под крыльца. И тут же он увидел две яркие желтые точки. Два желтых зрачка смотрели на него, не отрываясь, из кустов за забором. Он медленно, затаив дыхание, опустил руку в карман куртки, не вынимая, снял пистолет с предохранителя. Глаза исчезли мгновенно, вот еще миг назад они светились, а теперь их нет. Тут же раздался лай, Дик стрелой выскочил из-под крыльца, подбежал к забору и истошно залаял, задрав морду вверх.

— Ну зря ты разбудил пса, — пробормотала Галина сонно, обнимая его теплой мягкой рукой поперек груди.

* * *

Зверь несся по тропе, не разбирая ничего на своем пути, его буквально раздирало от бешенства, он опять струсил, он опять не смог… И самое ужасное — от коротышки пахло железами внутренней секреции его самки. Определенно пахло. Он овладел ею! Горе, горе тому, кто сейчас встретится ему на пути!

На пути зверю встретилась работница облпрокуратуры Зинаида Куликова. Она уже в четвертый раз за эту ночь проделывала путь по маршруту ресторан «Самовар» — казино «Подкова» через лесопосадку и железнодорожные пути. Она даже не успела обернуться на звук шагов за спиной, а прикрывавший ее оперативник Зуев даже не успел снять пистолет с предохранителя, и единственное, что он увидел, была заваливающаяся в подтаявший сугроб Куликова и большая бесформенная тень, метнувшаяся в кусты.

Глава 10 БОЛЬШАЯ ЗАЧИСТКА

— Товарищи офицеры, прошу подойти к карте, обсудим диспозицию и ход операции.

Васинцов уже не улыбался этим «диспозиция» и «операция». Он уже знал, что это — более чем серьезно. А если бы забыл об этом, плечо напомнит. Оно зудело и иногда напоминало о себе резкими болевыми толчками. Врач, кажется, так и сказал: «Будет дергать, не обращайте внимания, это заживает. Примите обезболивающего, можно водки». Водка перед операцией была не к месту, так что Васинцов украдкой вытащил из нагрудного кармана желтую капсулу и отправил ее в рот. Хорошее средство, боль почти сразу же отпустила. Одинцова он слушал вполуха, знал, что главное полковник расскажет потом, за что и поплатился.

— Капитан, очнитесь, капитан. Заснул, что ли, или представил, что в сказку попал. Доложите ваши соображения.

Васинцов встрепенулся, оглянулся по сторонам и обнаружил, что все смотрят на него.

— Я думаю, я считаю, что… Не могу знать, извините, задумался…

— Задумался он, — Одинцов постучал карандашом по карте, — там у нас не будет времени задумываться. Если рана дает о себе знать, так и скажите, заменим другой группой.

— Нет, не надо, в этом нет необходимости. Так, царапина, она не помешает.

— Ну ладно, не помешает, так не помешает. Еще раз напоминаю, операция более чем серьезная. Детишки кончились, и теперь нам будут противостоять матерые звери, вооруженные к тому же. Смотрите, это — бывшая овощная база, превращенная в огромный оптовый склад. Она отделена от прилегающих районов забором, по нему и будем ориентироваться. Вдоль всего забора и железной дороги будет расставлено оцепление из подразделения полковника Ковалева, и ни одна живая душа не должна из-за забора вырваться. Ни одна, иначе операция теряет смысл. Противник опасен еще и тем, что очень хорошо знает местность — костяк стаи составляют бывшие рэкетиры, кормившиеся на базе и «доившие» коммерческих. Бывший склад бакалейной продукции они превратили в настоящее логово, там у них бар, сауна, бильярд, в подвале — тир. Не исключено, что наткнемся на человеческие останки, люди здесь пропадают очень часто. Итак, еще раз для капитана Васинцова, на чье подразделение выпадет самая важная часть операции. Вы, переодетые грузчиками, ведете «лосят». Петрович будет играть роль директора фирмы, Карина — секретарша. Задача непростая. С одной стороны, «лосята» должны «нарисоваться», чтобы стая обязательно собралась на охоту, с другой — не хотелось бы, чтобы какой-нибудь зверь-одиночка попробовал на них напасть раньше времени. Ясно? Нам не нужны одиночки, нам нужна стая. После того как мы заметим стаю, включается все освещение на базе, это сигнал, начинаем прочесывание и выдавливаем стаю вот сюда — в промышленный цех. Здесь производим задержание, в случае сопротивления — огонь на поражение.

— А обязательно засылать «лося»? — спросил Васинцов. — Не проще ли просто окружить базу и «зачистить» ее?

— Проще, но вместо стаи мы можем получить кучку «ублюдков» и в лучшем случае пару чикатил-одиночек. А стая будет развлекаться в бильярдной и затаскает нас по судам за то, что злые омоновцы помешали досмотреть им законный стриптиз.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник, — неожиданно сказал Дзюба.

Одинцов кивнул. Дзюба порылся в своем портфеле, выложил на стол какую-то схему здания с красными линиями и ткнул в помеченный красным круг.

— Это типовой план промышленного цеха, а это — система вентиляции. Даже если перекрыть все входы-выходы, если даже перекрыть пожарные лестницы и выход на крышу, останется вентиляционная труба. Если выдрать вот здесь вентиляторы, через гофрированную трубу вполне можно выйти вот сюда, а при желании — и сюда, за забор.

— Вы уверены?

— Да, я сам пролез вот здесь и здесь. Мужчина моего телосложения вполне способен пролезть, без верхней одежды, разумеется.

— За что люблю хохлов, так это за их дотошность. Полковник Ковалев, вам понятно замечание старшего лейтенанта Дзюбы? Поставьте у выхода из трубы специальную группу и заранее подгоните пару «автозаков». У всех все? Тогда по местам. Капитана Васинцова прошу остаться…

Петрович крутился перед зеркалом, он явно нравился сам себе в шикарном черном пальто, в стильном костюме. С виду — преуспевающий торговец компьютерами, рассчитывающий после этой сделки стать совсем преуспевающим. Мила тоже была хороша, в коротенькой кожаной юбке, еле скрывавшей стройные ножки в колготках в клеточку, в шикарном песцовом полушубке, с «брюликами» в ушках и на пальцах. Как говорится, «секретутка», мало соображающая в делопроизводстве, зато умелая в делах любовных. Правда, пришлось повозиться с пистолетами, в сумочке они не помещались, а из-за пояса торчали. Кое-как присобачили их под мышки в кобурах.

— Придется тебе, девонька, весь день в мехах щеголять, — по-отечески заботливо сказал Одинцов, — а то пушки твои видно будет. Потерпишь?

— Потерплю, — пообещала Мила. — Готова всю жизнь в таких мехах терпеть. Только скажите Петровичу, чтобы лапами не особо…

— Так я для достоверности, — «обиделся» Петрович. — Как такую красу да не полапать? Захочешь — не удержишься.

— Ну ладно, если только для достоверности, — улыбнулась Карина и подмигнула Васинцову.

— Очень беспокоит меня твоя группа, — задумчиво сказал Одинцов, ставя перед Васинцовым стакан с чаем, — ты ранен, Корич еще не отошел, Гулин курить бросил, кстати, как он там?

Васинцов пожал плечами:

— Я его в пару со Стерхом поставил, тот подстрахует, если надо. Так что посмотрим в деле.

— Со Стерхом? Это правильно, Стерх — тот подстрахует. И вот что, Гена, прошу тебя без геройства. Геройство сегодня не понадобится. Эта стая списана под уничтожение, не исключено бешенство. Но на вожака я хотел бы взглянуть. По всему — матерый зверюга. Боюсь, только без Корича вам трудновато будет.

Они обошлись без Корича, да и не надо было обладать каким-то там даром, чтобы распознать в этой компании «ублюдков». Торки уже наложили отпечаток на их лица, на их улыбки, на их оскалы. Они подъехали на длинной черной «БМВ» и долго стояли, наблюдая, как Васинцов с остальными «грифами» разгружают «очередной» грузовик с «компьютерами». Шашлык они ели почти не прожаренный, и клювастый грузин за мангалом только головой покачал, гладя, как они поглощают полусырое мясо.

Когда Петрович вышел из салона новенькой «рено» и приобнял Милу за талию, они разом оскалились и переглянулись. Наверное, именно так скалятся волки, когда видят заблудившуюся овечку на полянке. Все, овечка обречена, она уже съедена заочно, и торопиться особо не надо, потому и погони не будет. Волки просто выйдут на полянку, сядут кружком, насладятся испуганным, истеричным блеянием мечущейся жертвы, а волчата даже побегают за ней, пробуя зубки. Потом вожак резко прыгнет, дав команду началу трапезы… Значит, ребятки, трапезу вы наметили на вечер? Хорошо, поглядим, кто станет жертвой.

Васинцов утер со лба пот, почтительно склонил голову и на цирлах подбежал к Петровичу:

— Хозяин, мы все почти, как насчет небольшого авансика? — сказал он по возможности громче.

— Ну вы меня достали, православные, — скривил губы «хозяин», — сколько раз говорил, пока все не разгрузите, ни капли в рот, и никаких авансов. Ты представляешь себе, сколько одна такая коробка стоит? Тебе в год не заработать. Не дай Бог, оброните, вовек не рассчитаетесь…

Васинцов стыдливо потупил глазки.

— Ладно, — «смилостивился» Петрович. — Разгрузите машину, возьмете ящик пива у меня в багажнике. Но чтобы завтра были как огурчики, завтра отправлять будем…

Компания «ублюдков» свернулась и уселась в «БМВ». Все, что надо, они уже услышали, ночи им вполне хватит.

Дзюба попросил у Васинцова прикурить и, прикрывая огонек зажигалки ладонью, тихо сказал:

— На крыше напротив, с биноклем. Следит с самого начала.

Ну и глазастый этот хохол! Васинцов подошел к грузовику и, сделав вид, что разговаривает с водителем, глянул в зеркало заднего вида. Да, вон виднеется субъект в кепке с полевым биноклем. Интересуется. Хорошо, нанесем ему визит. Васинцов взял для отвода глаз какой-то фанерный ящик и двинулся к запасному выходу. На площадке лестничной клетки стояли двое парней угрюмого вида, они сурово посмотрели на Васинцова:

— Куда прешься, мужик?

— Так это, мне сказали ящик на крышу поднять…

— Кто сказал?

— Так это, бригадир наш…

— Какой на хрен бригадир, че в ящике, спер что-нибудь?

— Да ладно вам, мужики, тут инструменты.

— А ну покажь…

Васинцов аккуратно поставил ящик на пол, мол, смотрите, мне-то что… Один из парней нагнулся над ним, и в это время капитан ударил. Сначала того, что стоял, потом второго. Парни тихонько упали рядышком и затихли. Васинцов быстро обыскал их и разжился двумя неплохими «пушками», судя по всему, чешского производства.

— Ребята, вы что, не знаете, что с оружием ходить опасно, пусть даже чешского производства, — пробормотал он, поднимаясь по лестнице…

Васинцов быстро вычислил место, откуда велось наблюдение, но никого там не обнаружил, лишь десяток фантиков от леденцов.

— И кто же ты такой, любитель сладкого? — спросил он вслух.

Васинцов знал, что зрение, обоняние и слух у зверей намного превосходят человеческие, а потому особо не торопился, полагаясь скорее на внутреннее чувство. Зверь был здесь, определенно, и зверь был умен. Он послал трех «ублюдков» бежать к выходу, прекрасно понимая, что их там ждут, сам он где-то затаился. Юдин наконец справился со своим прибором ночного видения, нацепил его на глаза и осмотрелся. Потом отрицательно покачал головой, да и глупо было бы надеяться, что тварь даст себя увидеть. Раненый солдатик тихо постанывал, держась за бедро. Сам виноват, ему же сказали не высовываться, а он… но солдатика было жалко. Васинцов еще раз осмотрелся и кивнул Юдину. Юдин включил фонарик и нарочито громко протопал между контейнерами:

— Эй, кто тут? Кто стонет-то? Я — санинструктор, помощь нужна?

— Э-э-э-э, я-а-а-а… — донеслось из-за контейнеров.

— Где, где ты? Не вижу…

— Здесь, — снова простонало из-за контейнеров. — У меня нога…

Сквозь прицел Васинцов хорошо видел фигуру солдатика, держащегося за бедро. Каска съехала у него набок, бронежилет распахнулся, видимо, оторвались «липучки» под мышками, из-под ноги расползалась большая бурая лужа. Зверь где-то здесь, должен быть где-то здесь, раненый солдат и одинокий санинструктор — слишком легкая добыча, чтобы упустить ее. Юдин, звякнув карабинами, прислонил винтовку к контейнеру, шумно надорвал пакет с бинтом. Ну где, где же зверь? Может быть, он ждет, когда инструктор перевяжет солдата и поведет его к выходу из ангара, чтобы напасть со спины? Очень может быть. Но тогда он должен наблюдать за ними, непременно должен! Где, где он может прятаться? Васинцов снова перевел прицел на спину Юдина. Молодец, парень, хорошо работает. Красный крест на белом поле на его спине, как приманка, как блесна в воде. Неужели «щука» пропустит ее? Пропустит такую завораживающе блестящую блесну?

Он не успел подумать, палец сам лег на спусковой крючок и нажал на него. Винтовка легонько отозвалась отдачей, посылая стальной цилиндрик чуть выше плеча Юдина. «Солдатик» тихо ойкнул, заточка выпала из его руки, металл тихо звякнул о бетон. Юдин встал и изумленно обернулся.

— Слышь, командир, а он мертвый. У него лицо все в крови. Мать моя женщина, да это чикатил! Е-мое! Это что, ты его?

Раздетого солдатика, в чью форму обрядился чикатил, они нашли в щели между контейнерами, на лице его застыла какая-то недоуменная полудетская улыбка.

Карина сидела на диване «офиса», зябко куталась в песцовый мех и с сожалением разглядывала длинный зацеп на дорогих колготках. Оба пистолета лежали около нее на подушке, весь пол был усеян стреляными гильзами. Из разбитого окна, забранного решеткой, сильно дуло. Васинцов закрыл окно красочным настенным календарем и присел рядом с Милой.

— Я тут по коридору прошелся, там, наверное, с десяток уродов валяется, твоя работа?

— Нет, это Петрович. Я тут, у окна дежурила, они хотели трактором решетку вырвать, пришлось «Беларуси» колеса прострелить.

— Молодец, сообразила. Одинцов еще на связь не выходил?

— Связывался, они сейчас в промцехе заканчивают…

В коридоре раздались шаги, дверь отворилась, вошел Петрович. Лицо его было озадачено.

— Проблемы, Петрович? — спросил Васинцов.

— Еще какие!

— В смысле?

— Компьютеров нет.

— Естественно, их и не было.

— Ты не понял, на складе нет коробок, ни одной. Как исчезли.

Васинцов вскочил на ноги. Быть такого не может, как это нет коробок? Да, разумеется, в ярких коробках, что их «бригада» разгружала на складе, никаких компьютеров не было, за исключением одной, что они специально вскрыли на улице, чтобы продемонстрировать любопытным глазам чудо буржуйской электронной техники. Это на всякий случай, чтобы наживку «заглотили» наверняка. Но коробки-то, набитые разным барахлом для весу, были. И не одна-две, а три зиловских кузова, столько на горбу не уволочешь.

Склад был действительно пуст. Пломбы на дверях были на месте, окна целы, а коробок не было. Вот дела! Более двух сотен коробок с «дорогими американскими компьютерами» исчезли, словно испарились. В это время позвонил Одинцов:

— Так, ребята, отбой. Мы взяли пятнадцать человек — сплошь «ублюдки». Стая на приманку не вышла. Кстати, Васинцов, проверьте-ка склад, мы тут на путях нашли вагон, набитый такими же коробками, что и у нас.

— Назовите себя и цель вашего визита, — вежливо предложили из динамиков над бронированной дверью.

— Открывайте, ОМОН!

— ОМОН? — удивились за дверью. — Мы не вызывали ОМОНа.

— Откройте немедленно!

— Это частная территория, у вас есть постановление на обыск?

Омоновский капитан смачно выругался. Да, это он лоханулся, на территорию бывшего бакалейного склада, а теперь офис-центра, надо было проникать раньше, когда ворота еще были открыты и не подключены к сигнализации. Но он со своими ребятами уже столько раз вламывался в различные «конторы» без всяких постановлений…

— Я тебе сейчас покажу постановление, я тебе сейчас двери вынесу! — пригрозил омоновец.

— Я немедленно звоню в милицию и в прокуратуру.

— Ах ты, сука! — Капитан громко выругался и со злостью ударил ногой в окованную дверь. Над дверью зашипело, из незаметных ранее отверстий показались клубы белого дыма.

— Всем назад! — крикнул капитан, почувствовав знакомый запах «черемухи», и, обливаясь слезами, кинулся вниз по лестнице.

* * *

Одинцов с трудом сдерживал ярость, он вышагивал по комнате, где заседал оперативный штаб, и матерился сквозь зубы. Омоновский капитан сидел, понурив голову, и теребил в руках маску с прорезями. Но Одинцов ругался не на него, он ругал себя…

— Идиот! Идиот! Идиот! — повторял он то и дело. — Они же меняются, они учатся, они становятся все умнее…

— Вы о ком, шеф? — спросил Васинцов.

— О них, о тех, кого мы сегодня упустили. Нет, это не просто чикатилы, это даже не вожаки стаи, это что-то новенькое. Ладно, подведем итог операции: шесть убитых бомжей, десяток раненых, утверждающих, что они — грузчики базы и рвались ночью в ангар, потому как все как один забыли в раздевалках ключи от квартиры. Пятнадцать человек задержанных в производственном цехе, все, как вы уже догадались, — грузчики базы, те, кто задержан с оружием, — охранники. И тоже все как один вернулись, потому что забыли личные вещи. В ангар они не ломились, по окнам не стреляли. Имеем еще одного ярко выраженного чикатилу, да, с хвостом. Но чикатилу странного, одиночку, без стаи. Либо стая все-таки была, но мы ее пропустили… Есть еще четверо граждан, задержанных нашим другом Петровичем и милой Милой с поличным при попытке ограбления. Есть видеозапись, но налетчики и не отпираются. Но в подготовке грабежа не признаются, утверждают, что гоп-стоп был спонтанным.

Теперь наши потери: один убитый, трое тяжело раненных, шестеро — легко. А еще заявление в прокуратуру от руководства оптового рынка за попытку незаконного обыска, а еще полвагона барахла, упакованного в красивые коробки. Причем совершенно непонятно, каким образом барахло из тщательно охраняемого склада попало в вагон. Невероятным образом, просто фантастическим образом. Единственная надежда, что завтра поутру задержанных торкнет, и они покаются за свое плохое поведение прилюдно, как добрые лютеране.

Часть вторая ВЕСНА

Глава 1 ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ

Весенняя капель с крыши задорно выбивала длинные узкие лунки в рыхлом мартовском льду. Жирный сизарь громко захлопал крыльями и неуклюже приземлился в мелкую лужу перед мусорным контейнером, важно глянул по сторонам и ткнул клювом в размазанную в кашицу белую булку. Воробьи испуганно вспорхнули в стороны, обиженно зачирикали и тут же вновь кинулись щипать размокший хлеб. Голубь равнодушно посмотрел на мелких попрошаек, прикинул, что еды вдоволь, одному ему всего не сожрать, а потому конкурентов разгонять не стал — пусть побираются, недомерки.

Здоровенный рыжий котище, сильно отощавший за зиму, приподнял морду и стал внимательно наблюдать за сизарем. Сизарь — это не воробьи, сизарь, отожравшийся на городских помойках, — это уже кое-что! Кот прилег на передние лапы, прищурился и застыл, лишь хвост, нервно подрагивающий, выдавал его волнение.

— Пять баксов на рыжего, — предложил пари Юдин.

— Принимаю, — лениво ответил Васинцов. В принципе внутренне он желал удачи рыжему котище, но почему бы не дать шанс сизарю? Тем более скукотища такая, что даже невинный спор — хоть какое-то развлечение.

Кот наконец решился. Он резко оттолкнулся, в три прыжка пересек лужу, но в самый последний момент задние лапы его пробуксовали по коварному льду, и сизарь успел взлететь, отделавшись потерей пучка перьев из хвоста. Кот разочарованно глянул вслед улетевшему обеду, выплюнул перья из пасти и, опустив хвост, поплелся в сторону бетонного забора. Воробьи озвучили данную сцену громким чириканьем и через минуту вернулись к продолжению трапезы.

— Везет тебе, командир, — с сожалением сказал Юдин и выложил на стол мятую пятерку.

Васинцов сгреб деньги в карман, глянул на часы и потянулся:

— Блин, жрать-то охота, а до обеда еще полтора часа.

Юдин кивнул, ему было еще хуже, обедать он пойдет на час позже. Этот чревоугодник тоже очень страдал без «перекуса», но ни кафе, ни торговых автоматов здесь не наблюдалось, а брать с собой на «объект» завтрак или какие-либо иные вещи строжайше запрещалось, как и отлучаться с поста. Васинцов несколько раз пытался заставить себя съесть поутру завтрак, но холостяцкая яичница в рот не лезла, а Карина наотрез отказывалась «вставать в такую рань». И вообще с секретностью начальство здесь явно переборщило. Их, «грифов», собирали по всему городу на специальном автобусе и везли в какой-то ангар, там в полутьме они принимали дезинфекционный душ, переодевались в странные эластичные комбинезоны и грузились в минивэн с наглухо затонированными стеклами и глухой же переборкой от водителя. Васинцов как-то схитрил и с помощью компаса на часах попробовал определить точку, куда их возили. В принципе не особо трудная задача, если карту города ты представляешь с закрытыми глазами, если у тебя хорошая память, а машина едет с постоянной скоростью 60 км в час (почему-то на светофорах минивэн не останавливался, видимо, срабатывал спецсигнал). Он даже определил, что их возили на северо-восток Москвы, судя по времени, куда-то в районе МКАД, но перед следующим выездом многофункциональные электронные часы у него изъяли без объяснения причин и выдали взамен «Командирские». Обычные механические, но в золотом корпусе. И на том спасибо!

Вся эта секретность и повышенные требования техники безопасности раздражали в первую очередь из-за того, что сама работа секретной и опасной вовсе не казалась. Они дежурили по двое в тесной каморке перед экранами видеокамер слежения, каждые полчаса должны были докладывать в центр, что все в норме. Господи, что тут докладывать, на всех четырех мониторах глухой двор, огороженный бетонным забором, и огромные железные ворота. И все! Разве что еще четыре мусорных контейнера из местной столовки. Контейнеры забирают, наверное, после смены, по крайней мере за месяц, что они дежурили на «объекте», ни одного мусоровоза они не видели. Да и другой транспорт — большая редкость, пару раз в неделю железные ворота с противным скрежетом раздвигаются, и во двор въезжает один и тот же трехмостовый «ЗИЛ-131» с будкой. Они должны сверить номера машины, отметить время приезда, сканировать удостоверение, которое один и тот же водитель изнутри прикладывает к лобовому стеклу кабины, и, доложив в центр, получить разрешение на «впуск». После этого надо одновременно вставить ключи в специальные щели на пульте, одновременно их повернуть и ждать, когда машина скроется из поля зрения камер. Все, вот и вся работа. Читать на посту запрещалось, радио слушать тоже, сиди и пялься целый день на помойку или на ржавые ворота. Васинцов уже все заклепки на них пересчитал, разбуди его ночью, проснется и скажет, что на правой створке — 246 заклепок, на левой — 244. За воротами тоже ничего интересного — тоже глухой бетонный забор. И чего охраняют, от кого? Ровно в 20.55 они должны еще раз доложить в центр, что все в норме, вставить свои ключи в щели, но не поворачивать, и выйти в узкую дверь. Пять минут по прямому коридору, остановиться перед зеркальной стеной, сунуть свои карточки в щели, приложить ладони к сканерам, назваться и дождаться зеленой лампочки. Войти по одному в оружейку, сдать странного вида длинноствольные автоматы молчаливому охраннику со шрамом через всю щеку, потом опять коридор, дезинфекция, душ, снова коридор, глухой салон минивэна. Тридцать две минуты пути, ангар, дезинфекция, сдача комбезов, душ. Одевшись в гражданку, молча ждешь, пока автобус заполнится. Автобус выехал из ангара, все — смена кончилась. Можно балагурить, обмениваться новостями, выпивать спрятанную в портфелях водку и делиться планами на выходные. Вернее, на выходной. Дежурство 12 часов плюс час на обед, через сутки.

Если бы не этот обед — совсем свихнуться можно было. Жрачка была просто королевская, в никелированных судках мясо, рыба, морепродукты, овощи, все очень вкусно приготовлено и красиво сервировано. Тут же в вазочках со льдом икра — и красная, и черная, и заморская баклажанная. Васинцов сначала стеснялся по части этого деликатеса, но заметив, как другие охранники наяривают деликатес ложками, стесняться перестал. Впрочем, на саму еду ему хватало минут двадцать (хотя мог бы уложиться и в пять), остальное время он проводил в спортзале, на батуте, или в аквапарке, плавая с аквалангом среди диковинных рыбок. Да, и еще морковка, в обязательном порядке перед выходом на продолжение дежурства они должны были проглотить по две капсулы (желтую и белую) и заесть их очищенной морковкой. Морковь Васинцов особо не любил и однажды просто отложил корнеплод, откусив кончик, но появившаяся неизвестно откуда крашеная стерва в белом халате преградила ему дорогу и молча протянула ему красно-оранжевый продукт. Пришлось сгрызть. Что за капсулы, зачем морковка — одному Богу известно, да еще местному начальству, «великому и ужасному»…

Честно говоря, эта работа Васинцову совсем не нравилась, и даже щедрая зарплата, выдаваемая ежедневно по окончании смены в узком европейском конверте, уже не так радовала, что нельзя сказать о Карине, с непременным поцелуем выгребавшей конверт из кармана его куртки уже в прихожей. Вдобавок выяснилось, что это — лишь премиальные, а зарплату и аванс они получили, как и прежде, в кассе управления со всеми вычетами и удержаниями. Но Одинцов, выслушав жалобы Васинцова на скуку, глазами указал на небольшое распятие в уголке шкафа, глубокомысленно заявил: «Бог терпел и нам велел» и подмигнул, мол, свободен, не мешай работать, все образуется. А когда?

Неожиданно коммутатор запищал. Васинцов поднялся с кресла, ударил ладонью по клавише, громко доложил:

— Пост «29-б», все в норме!

— «29-б», сдать пост, прибыть в спортзал.

Васинцов переглянулся с Юдиным, вот новость, ничего подобного до сих пор не было, но раз начальство велит… Они встали, вставили свои ключи в щели и двинулись к двери. В коридоре они встретили двух охранников в таких же комбинезонах. «Смена», — догадался Васинцов.

Инструктор Сидоров, высокий мужчина с косым шрамом через всю щеку, расхаживал перед ними, постукивая короткой резиновой дубинкой по бедру. Знаков различия на комбинезоне не было, так что называли его пока просто «товарищ инструктор». Он бубнил что-то про технику безопасности, про то, что некоторые, особенно молодежь, довольно легкомысленно путают трусость с осторожностью, а безрассудство с отвагой. «Грифы» сидели на длинной лавке в полном составе, кроме Милы, естественно, которая в данный момент времени отстреливала очередной ящик патронов где-то под Зеленоградом («Вся порохом пропахла, — жаловалась красотка Васинцову, — особенно волосы, и на голове, и там, где тебе нравится». Бесстыдница!) Они старательно делали вид, что записывают бессмертные слова инструктора, но то и дело обменивались негромкими репликами типа «Е-7». «Ранен». «Е-6». «Убит!» Неожиданно Васинцов обнаружил, что один глаз у инструктора — стеклянный. Отлично сделанный, он все равно мертвый, неподвижный глаз выглядел на и без того не очень добром лице инструктора зловеще.

— Итак, господа «грифы»! — внезапно громко сказал инструктор. — Будем считать инструктаж законченным. Перейдем к практическим заданиям.

«Грифы» захлопнули свои тетради и побросали их на пол.

— Кто из вас читал Джека Лондона «Белый клык»? — вопросил инструктор.

Несколько «грифов», в том числе и Васинцов, подняли руки. Кайметов подумал и тоже задрал ладонь. Инструктор недоверчиво на него посмотрел, но Кайметов заверил, что хоть книги не читал, но кино видел. Он вообще все фильмы про пограничников пересмотрел, в детстве мечтал на границе служить, как батя.

— Убедительно прошу не путать героя Джека Лондона с Джульбарсом, — попросил инструктор, — и книгу к следующему занятию убедительно рекомендую прочитать.

Посрамленный Кайметов руку тут же опустил и забормотал что-то про пограничного пса по кличке Алый.

— Так вот, — продолжал инструктор, — там, в этом рассказе или повести, есть хороший отрывок, когда человек входит в клетку к дикому псу и объясняет ему, кто в стае хозяин…

Корич громко хмыкнул. Инструктор тут же повернулся к нему, подошел почти вплотную.

— Прапорщик Корич, если не ошибаюсь?

— Так точно, товарищ…

— Майор.

— Так точно, товарищ майор.

— Наслышан о ваших подвигах, товарищ прапорщик. Но есть одно «но». Я, кажется, говорил уже о безрассудности и смелости?

— Так точно.

— Так вот, ваше поведение, товарищ прапорщик, при всем вашем профессионализме несколько напоминает безрассудство. Но, наверное, вы родились под счастливой звездой, раз еще живы. Попробую продолжить свою мысль, человек в вышеупомянутом литературном произведении, входя в клетку к зверю, не имел на него личной злобы, человек хотел просто объяснить, что он сильнее и что дальше игра вестись будет только по его правилам. Либо так, либо совсем никак. Я ясно изъясняюсь? И объяснял он все это при помощи вот этого нехитрого орудия. — Инструктор высоко поднял над головой дубинку и помахал ею. — Да, человек рисковал, он мог бы избить собаку, предварительно связав ей лапы, надев намордник, но это было бы ошибкой. Зверь бы только озлобился. Но когда речь идет о честной схватке, здесь зверь может признать себя побежденным. Товарищ капитан, — повернулся инструктор к Васинцову, — вам, как старшему группы, понятна моя мысль?

— Так точно, — Васинцов встал, — это что-то вроде объездки мустангов.

— Совершенно верно, замечательное сравнение, позвольте запомнить на будущее. Единственное отличие, что волк, собака, конь — все же звери, животные. Но собака и лошадь — животные домашние, волк — дикий зверь, волком и останется. Как-то по телику показали очень древний фильм про дружбу маленького северного мальчика и волчонка.

— Знаю, знаю, Аяврик! — крикнул с места Кайметов.

— Точно так, про Аяврика. Несколько детей под влиянием этого фильма попробовали повторить это в жизни — подружиться с волчатами. Итог трагичен, в том числе три летальных исхода. Волки до поры вели себя, как собаки, но стоило им увидеть кровь… Этот фильм, кстати, запрещен к показу. Но волк — это все-таки волк. Нам же придется иметь дело с существами иного порядка, с людьми с инстинктами зверя, и со зверьми с разумом человека. Это очень опасно, и радует лишь одно, что все вы здесь — ветераны и уже сталкивались с таковыми. Итак, объясняю суть эксперимента. Здесь, за стеной клетка, — и майор указал палкой в сторону зеркальной поверхности. — В клетке зверь, возможно, один из тех, что доставлены сюда при помощи вашей группы. Он видит и слышит нас, он примерно понимает, что с ним хотят сделать, и сейчас мучительно думает, что же именно…

Инструктор подошел к стене и нажал на незаметную клавишу. Стена быстро ушла в сторону, оголив толстые металлические прутья. На тонком кожаном мате в углу сидел человек… Нет, уже не человек, скулы, челюсть, глаза, мощная грудная клетка, когти на коротких пальцах, все выдавало в нем матерого чикатила. Судя по ржавого цвета шерсти, когда-то этот человек был рыжим. Зверь привстал на четвереньках, одарил людей безразличным взглядом и отвернулся к стене.

— Так вот, — инструктор провел палкой по решетке клетки, — наш клиент, господин Середенко з незалежной Украйны, — очень опасный субъект, на чьих руках, точнее — лапах, кровь невинных людей. В былые годы рэкетирством господин Середенко промышлял, киднеппингом не чурался, и вот — закономерный итог. Но его привели сюда не убивать, нет, убить мы его могли бы уже давно. Нам нужно от него, во-первых, смирение, во-вторых, информация о его логове, где, возможно, скрываются его самки и приплод. Мы дали гарантию нашему клиенту, что его семейству ничего не грозит, по секретному распоряжению они и подобные им вывозятся в резервации, где им гарантируется безопасность и питание в разумных пределах. Но наш клиент упорно делает вид, что не понимает человеческого языка, что является явной ложью. Учитывая опасность объекта для общества, я имею разрешение… не церемониться с ним. Моя задача, во-первых, надеть на него намордник и наручники, во-вторых, заставить сказать нужную мне информацию. Всем понятно? Я не слышу ответа, всем понятно?

— Так точно! — хором ответили «грифы».

— Замечательно! А теперь самое главное: подобные же тесты должен будет пройти каждый из вас, иначе группа «ГРИФ» не будет допущена до выполнения дальнейших заданий. Всем ясно?

— Так точно!

— Тогда смотрите и учитесь. — Инструктор вынул глаз из глазницы, уложил его в замшевый мешочек и аккуратно положил на лавку. Из стильного кейса он достал наручники, замысловатого вида намордник и, прогромыхав ключами, шагнул в клетку. Зверь, казалось, и не заметил незваного гостя. Он лишь тихо зарычал, когда инструктор не совсем вежливо ткнул его сапогом в зад.

— Середенко, брось дурака валять, давай-ка сюда свои царапалки, — громко предложил инструктор и покрутил наручники на пальце.

Зверь снова угрожающе прорычал.

— Видите, как ловко прикидывается, — улыбнулся майор, поворачиваясь к «грифам» лицом, спиной к зверю…

Они вскочили с лавок почти вместе. Первым проорать «Осторожно» успел все-таки Дзюба. Зверь молниеносно вскочил на ноги и кинулся на спину инструктора, Васинцов автоматически хлопнул рукой по ремню, кобуры там, конечно, не было. Но инструктор, казалось, только этого и ждал, не оборачиваясь, он с силой двинул локтем, попав зверю прямо в солнечное сплетение. Зверь с каким-то скрипучим хрипом повалился на мат и заскулил, силясь ухватить широко раскрытой пастью воздух.

— Прошу этот прием не повторять, — объяснил инструктор, погрозив «грифам» пальцем, — это очень рискованно и только для демонстрации. И че вы вскочили? Садитесь, наблюдайте. — Он с ухмылкой повернулся к зверю и наступил тому ботинком на щиколотку: — Что, Середенко, понимаешь-таки речь человечью, а как тебе вот это? — Инструктор сделал движение рукой, словно собирался ударить, и, когда зверь снова прыгнул, сделал шаг в сторону и огрел его палкой по затылку. Зверь со всего маху ударился о решетку, попробовал развернуться, но майор суровым армейским каблуком снова впечатал его в решетку. Зверь обмяк, майор быстро, как кошка, ухватил его за правую лапу, продернул ее между прутьев и защелкнул «браслеты» на запястьях.

Придя в себя, зверь рванулся, но обнаружив, что намертво прикован к решетке, заревел, разочарованно, как показалось Васинцову. Да, силен, ничего не скажешь, обычный человек от серии таких ударов минут десять мешком валялся бы.

Майор не торопился, он отошел к дальней стенке клетки и несколько раз вдохнул, восстанавливая дыхание. Потом подошел к самой решетке и сказал наставляющим тоном:

— Большая ошибка думать, что дело сделано, и многие жестоко поплатились, решив, что без передних лап зверь не так опасен. Не забудьте про зубы, зубы у них — главное оружие. Не правда ли, мой рыжий друг?

Неожиданно майор резко выбросил ногу, угодив чикатиле в пах, и дождавшись, когда он согнется, со всей силы ударил коленом в морду. Кровавые брызги разметались по полу, зверь выгнулся, задрав морду к потолку, и майор одним ловким движением нацепил на нее намордник. Автоматические замки громко щелкнули, охватив затылок зверя, тот мотнул головой, пытаясь освободиться, и… Нога, задняя лапа, нижняя лапа, черт его знает, Как называть нижнюю конечность зверя, главное, что она неестественно выгнулась и сильно ударила майора в грудь. Все снова вскочили. Майор сумел в полете сгруппироваться, но все же здорово трахнулся башкой о стену. Он медленно поднялся, поглядел на свою грудь, расправил материал комбинезона, потом почесал макушку.

— Надо же, пропустил, — сказал он как-то обиженно, — а вот комбинезон не подвел. Обращаю ваше внимание на эту ткань, металлизированный шелко-пластик, душновато в нем, зато надежно. Только особо-то не расслабляйтесь, это хорошо, что у них когти на задних лапах не такие острые.

Васинцов в который раз удивился самообладанию этого человека, только что получил мощнейший удар в грудь, но как ни в чем не бывало стоит, поучает. А инструктор тем временем снова потрогал свою голову:

— Точно шишка будет, жена опять бурчать начнет…

Он не договорил, на полуслове резко взмахнул дубинкой, и снова взметнувшаяся было лапа с отвратительным хрустом сломалась пополам и повисла на коже. Майор уже не разговаривал, в бешеном темпе он колотил по извивающемуся телу дубинкой, по голове, по спине, по бокам, в грудь, по обеим ногам, и по целой, и но сломанной… Все произошло как-то быстро, вот только что зверь еще стоял на лапах, скалил зубы, а теперь он извивался на бетонном полу, тщетно стараясь увернуться от разящих ударов.

— Стой, бля! Хватит, начальник! Я скажу! — раздался истошный крик, сорвавший на вопль. — Ну хватит же! Все скажу! Не бей, начальник…

Инструктор словно и не слышал этих воплей, в его кулаке блеснули наручники, и он ими, как кастетом, продолжал мучить воющее тело. Остановился он, лишь когда зверь утробно захрипел и шумно обмочился. Да он не только обмочился, из клетки дыхнуло зловонно, майор выпрямился и зажал нос.

— Фу, падаль, ну говори, — и майор скинул намордник на пол…

— Ты мне ногу сломал, сволочь, — проскулил-простонал Середенко.

— Сейчас вторую сломаю, говори…

— На бройлерной фабрике они, за складом запчастей, там лаз в нору под соломой…

— Давно бы так. — Инструктор бросил дубинку на пол, утер пот и подошел к железной двери. — Ну что стоите? Может быть, кто-нибудь мне дверь откроет?

Васинцов только что заметил, что стоит столбом, вцепившись пальцами в плечо Дзюбы. Тот не обижался, тот так же крепко вцепился в запястье Корича. Лицо прапорщика изменилось неузнаваемо, побледнело и словно заострилось, из уголка рта капала густая белая слюна. Васинцов оставил в покое плечо ни в чем не виноватого Дзюбы, подошел к стене и нажал на клавишу. В замке двери щелкнуло, она открылась, майор вышел и снова утер пот.

— Ну как, всем все ясно? — спросил он громко.

На этот раз единодушного вопля «Так точно» не последовало. Только Гулин неожиданно тонким голосом спросил:

— А это обязательно было так вот, уже лежачего?.. — Тут же он хмыкнул, потом еще раз, за ним засмеялись остальные, потом заржали, громко, от души, до слез в глазах. Удивленный инструктор обернулся и тоже засмеялся. В углу клетки бывший рэкетир Середенко, заросший рыжей шерстью чуть ли не до глазниц, подвывая и рыча, грыз короткую резиновую дубинку, которой его только что от души отдубасили.

— Все, пропало орудие труда, — утирая слезы с единственного глаза, сказал инструктор. — А оно казенное, теперь точно вычтут из зарплаты.

Карина в бессовестных полупрозрачных трусиках, в таком же неприличном халатике, не скрывавшем ее прелестей, выскочила в коридор и чмокнула Васинцова в щечку.

— Фу, противный, — сморщилась она, унюхав запах пенного, исходящий от сожителя. — Опять пива надулся? Ой, ребята, — удивленно ойкнула она, увидев раскрасневшиеся морды Вазгяна, Корича, Дзюбы и Юдина, нерешительно топтавшихся на лестничной клетке, — могли бы предупредить, что ли? Ну что вы стоите в коридоре, проходите.

— Ты бы сиськи свои прикрыла хоть для приличия, шалава, ребят моих развратишь, — укоризненно сказал Васинцов, снимая куртку и вешая ее на гвоздик (путной мебелью они до сих пор не обзавелись и вместо вешалки Васинцов повесил в коридор доску с вбитыми гвоздиками).

— Их развратишь, — хохотнула Карина, ускакивая в комнату, — они сами кого угодно… А между прочим, «шалава» по-французски означает «интересная женщина».

— На стол собери чего-нибудь, интересная ты наша, — крикнул Васинцов. — Мужики, руки будете мыть, красный кран — холодная, у нас все не как у людей.

Они устроились на кухне, и пока Карина мудрила у плиты, разлили по первой под пупырчатые болгарские огурчики из банки с яркой наклейкой. Братья славяне опомнились и снова погнали на союзный рынок свои разносолы. То-то! А то хотели бюргеров огурцами удивить. Не очень-то бюргеры свои «евро» за пупырчатых выкладывают, так что берите уж рубли, пока предлагают.

— За что будем пить, командир? — спросил Юдин, поднимая рюмку.

— Я предлагаю за первый «тест-контроль», — нарушил субординацию Дзюба, — и за «хорошиста» Юдина.

— Присоединяюсь, — задумчиво сказал Васинцов.

— Ну и дураки, — сказал Вазгян, — особенно ты, хохол бескультурный. В этом доме можно пить только за женскую красоту и за ее лучшее воплощение в лице нашей обворожительной Карины. Вот клянусь, не был бы, Васинцов, ты моим командиром — отбил бы на хрен! Только куда нам, младшему офицерскому составу, с командирами тягаться. Вот выбьюсь в генералы…

Карина, обрядившаяся в джинсы и милый пушистый свитерок, оторвалась от сковородки и мило улыбнулась мужикам.

— Учись, Генка, вот как надо красоту ценить!

— А я ценю! — уверенно заявил Васинцов. — А ты, армянская рожа, как отбивать соберешься, так хрен свой пожалей, отрэжю, нэ посмотрю на лампасы, — по-кавказски пообещал Васинцов и опрокинул водку в себя. Жидкость разлилась по жилам горячими ручейками, а организм благодарно намекнул, что все-таки пиво в марте в средней полосе России, да еще в неотапливаемом павильоне — далеко не лучший вариант. «Надуваться пивом» они пошли не сговариваясь, всем отрядом. Зашли в первую попавшуюся пивнушку. Там за столиком им встретился забавный парень, интеллигентного вида коротко стриженный молодой человек в очках стоял над раскрытой тетрадью, внимательно оглядывал посетителей и иногда подходил к кому-нибудь. Что-то коротко сказав и положив конверт на стойку, возвращался к своей тетради. Оказалось, очень талантливый карманник, только вчера освободился. На зоне написал какую-то компьютерную программу, по Интернету ее продал, и вот теперь возвращает завсегдатаям пивнушки когда-то украденное. Знать, хорошо парня на зоне торкнуло…

Пиво горчило, но они не обратили особо внимания. Им было что обсудить: никто насильно в клетку к зверю не посылает, но смогут ли они сделать то же, что тот чертов майор, и главное, хотят ли. Юдин первым вызвался войти в клетку, он особо не церемонился, мощным ударом своротил зверюге челюсть, заковал его в наручники, нацепил на оскаленную пасть намордник. Инструктор покачал головой и поставил ему «хорошо».

Голубцы подоспели, когда первый пузырь они уже прикончили. Карина с удивлением посмотрела на опустевшую емкость, отправленную под стол, глянула в глаза «грифам» и забеспокоилась:

— Слышь, Ген, ребята, случилось что?

— Нет, Милк, не беспокойся, — погладил ее по плечу Васинцов, — просто давно с ребятами не собирались.

Глава 2 КОТ В ПОМОЩЬ

Голова кота показалась из контейнера, в зубах у хищника красовалась довольно солидная рыбная голова. Котище скинул добычу вниз и снова углубился в контейнер. В этот раз ему повезло еще и в виде здоровенной рыбины, вроде как горбуша.

— Ай, молодца! — восхитился Юдин, прибавляя экрану четкости. — Слышь, командир, как думаешь, все сам сожрет или жене поволочет?

— У кошек алименты выплачивать не принято, — ответил Васинцов. — Что сможет, съест, остальное закопает на черный день.

— Везет же, а я своим по ползарплаты ежемесячно…

— Головой думать надо, а не яйцами…

Внезапно кот замер. Он выпустил рыбью голову на рыхлый снег, развернулся, выгнул спину и зашипел. Конечно, самого шипения слышно не было, но пасть он разинул не по-детски.

— Чего это он? — заинтересовался Юдин, а Васинцов уже вскакивал на ноги и силой бил ладонью по кнопке тревоги. На секунду, на долю мгновения ему показалось, что между ржавыми контейнерами мелькнула бурая шерсть.

— Докладывает пост «29-б», на объекте посторонний! — прокричал Васинцов. Почти тут же заревела сирена, и над бетонным забором медленно начали подниматься какие-то тонкие металлические штыри. Васинцов пригляделся, между штырями ему почудился какой-то блеск и голубоватое свечение.

Зверь уже не таился, он выскочил из-за контейнера, в три прыжка достиг забора и прыгнул. Прыгнул без шеста, но и знаменитый спортсмен Бубка ему позавидовал бы. Что-то треснуло, посыпались голубые искры, тело свалилось в снег и забилось в судороге.

— Пост «29-б», оставаться на месте! — предупредили из динамиков, словно Васинцов с Юдиным хотели делать что-то иное.

Минут через пять под обзор камеры въехал странный броневичок на больших толстых колесах, с большой круглой башней. Броневичок лихо развернулся на месте, из толстого короткого ствола башни вырвался фонтан белой пенной жидкости прямо в уже поднявшегося на карачки зверя. Пена быстро густела, и когда из чрева боевой машины выскочили четверо бойцов в сферических шлемах, около забора, где корчилось тело, уже бугрилась, застывая, большая белая куча. Двое бойцов сноровисто опилили бугор бензопилами, остальные накинули на получившийся куб сеть и поволокли добычу к трапу, спустившемуся из задних дверей бронированной машины…

Васинцов благословил его крестным знамением, и Юдин выбежал на улицу. Достигнув мусорных контейнеров, сержант положил около мусорки пакет и вытряхнул на него десяток сосисок, заначенных сегодня на обеде. Рыжий появился из-за контейнера тут же, как только Юдин вернулся в дежурку. Кот осторожно принюхался к диковинному лакомству, тронул верхнюю сосиску лапой и с видом гурмана начал очень качественно ее поедать.

— Пост «29-б», почему нарушаете? — раздалось из динамиков. — Мужики, ну нельзя же так, просто ребячество какое-то. А как же инструкция?

Юдин посмотрел в потолок и засвистел «Марсельезу».

— А в общем-то этот кот молодец, лютого зверя учуял, — добавил динамик и отключился.

Глава 3 ЗВЕРУШКИ, АП!

— Ап, и тигры у ног моих сели, — пропел Корич голосом Боярского, попробовал дубинку на изгиб и решительно шагнул в клетку. Замок за его спиной щелкнул, зверь поднял голову. В общем-то даже не зверь, звереныш, длинный такой, нескладный, с густой гривой каштановых волос. Он, не сводя глаз с прапорщика, попятился задом, забился в угол, длинные острые уши его зашевелились.

— Давай, братан, не шали, — спокойно предложил Корич, — лапы в «браслеты», морду в намордник.

Железки тихо звякнули по бетону.

— Ну-у-у-у-у, — зловеще протянул Корич.

Звереныш осторожно потрогал «браслеты», как-то неловко попробовал надеть их на лапу, обронил, снова попробовал надеть, снова обронил.

— Давай-ка помогу, — участливо предложил Корич и присел на корточки. Тут же он перекувырнулся через спину, добавив ногой ускорения бросившемуся на него зверенышу. Старый самбистский прием. Звереныш перелетел через всю камеру и врезался мордой в железные прутья. Корич вскочил, очень обстоятельно врезал палкой по почкам хитреца, потом еще раз, и очень спокойно повторил:

— Лапы в «браслеты», морду в намордник, быстро.

Тихо скулящий звереныш подполз в свой угол и уже без всякого притворства надел намордник, вставил лапы в наручники и защелкнул их, ударив себя по коленям…

— То-то, — хмыкнул Корич, проверяя, крепко ли застегнуты наручники и намордник. Проверив, он потрепал звереныша по загривку и подошел к двери. Инструктор нажал на клавишу и без разговоров пропечатал протянутую Коричем карточку фиолетовым штампом «Тест пройден — „отлично“.

Стерх тихо стонал, из разодранного его плеча обильно сочилась кровь, выступая багровым пятном на бинтах. Вот, даже металло-пластик не помог.

— Ну ты как, лейтенант? — участливо спросил Сидоров, присаживаясь перед раненым на корточки.

— Нормально, — сквозь зубы простонал Стерх.

— Прости уж меня, старика, не углядел.

— Да это я сам расслабился, товарищ майор.

Васинцов осторожно снял сферу с головы Стерха и рассмотрел ее внимательно. Пластик покрытия сферы с правой стороны был стесан до самого металла, как ножом срезан.

— Вот зараза, — выругался Дзюба, — а на вид такой тихий.

«Тихий» зверь еще содрогался в агонии, пуля из пистолета инструктора Сидорова пробила его голову насквозь, но он еще царапал острыми когтями бетон.

— Майор, доложите, — услышал Васинцов у себя за спиной. Он вскочил на ноги, обернулся. В зал неспешно входил невысокий мужчина в камуфляже без знаков различия. Перед ним по стойке «смирно» вытянулся инструктор Сидоров:

— Господин бригадир, инструктор Сидоров проводит тест-контроль с группой «ГРИФ».

— Что случилось?

— «Претворяшка» попался, сделал вид, что сдался и атаковал, когда испытуемый выходил из клетки.

— А наручники?

— Открыл. Пришлось ликвидировать.

Седой бригадир внимательно рассмотрел уже затихшее тело, сказал, не оборачиваясь:

— Постройте группу.

«Грифы» сдали едва сдерживающего стоны Стерха на руки подоспевшим санитарам и быстро построились в шеренгу. Неведомый бригадир прошелся вдоль и остановился перед Васинцовым.

— Вы командир группы?

— Так точно.

— Вы приказали покормить кота?

— Так точно.

Бригадир усмехнулся:

— А вы очень добры, капитан, как переносите торки?

— Нормально.

— Нормально? Неуставной какой-то ответ.

— Так и торк — явление неуставное.

— Что ж, ваша правда, действительно неуставное явление. Как оцениваете степень подготовки вашей группы?

— Как удовлетворительное.

— А вы что скажете по этому поводу? — повернулся бригадир к Сидорову.

— Уровень подготовки хороший, все члены отряда прошли тест-контроль, лучшие показатели у старшего лейтенанта Дзюбы и прапорщика Корича, оценки «отлично», остальные — «хорошо» и «удовлетворительно», особое мнение я сегодня изложу в рапорте.

— А этот? — Бригадир кивнул вслед носилкам.

— Лейтенант Стерх, оценка «хорошо». Травму получил по причине непредвиденной ситуации, «претворяшки» крайне редки.

— Уже не так редки, как вы думаете, майор, они учатся, каждый день учатся, занесите «претворяшек» в новый курс программы особым занятием.

Бригадир снова задумчиво прошелся вдоль шеренги и снова остановился перед Васинцовым:

— Значит, решили кота отблагодарить? А ведь кот не поймет, за что ему такая радость — полкило отличных свиных сосисок.

— Зато наестся до отвала, он что-то похудал за зиму очень, — хохотнул из строя Юдин.

Бригадир усмехнулся и снова глянул в глаза Васинцова:

— Браво, капитан, у вас хорошая команда, не надоело в дежурке париться?

— Очень надоело, товарищ…

— Бригадир, просто бригадир, можете добавить «мой бригадир», но это не обязательно. Значит так, майор, не будем ребят больше мурыжить, завтра проведите с ними ночной тест, и… И там посмотрим.

Инструктор Сидоров с пиратской повязкой через глаз расхаживал вдоль прутьев клетки.

— Прошу сейчас быть особо внимательными и отнестись к моим словам очень серьезно. Давайте вдумаемся, почему вам всем за исключением лейтенанта Стерха так легко удалось пройти первые тест-контроли? У вас было преимущество над зверем. Палка в руках и… кто подскажет, что еще было на вашей стороне?

— Опыт? Уверенность в своих силах? Тренировки? Вы с пистолетом наготове, — предположили «грифы» с мест.

— Все мимо, хотя и не лишено смысла, — остановил предположения инструктор. — Зрение! На вашей стороне был фактор визуального контакта. Ученые подсчитали, что более 90 процентов информации человек получает посредством зрения. Посредством зрения мы определяем размер, объем, цвет и даже скорость передвижения объекта. И очень часто человек делает ошибку, полагая, что на зрение же опирается и противник — зверь. Это большая ошибка! Хотя есть хищники, которые полагаются на зрение, — прежде всего летающие, орел, коршун, сокол. Кошка тоже хорошо видит, она различает 94 оттенка серого цвета, но при охоте полагается больше всего на слух. Зверь же полагается на… — Инструктор сделал паузу.

— Обоняние? — предположил Дзюба.

— Совершенно верно. Зверь обладает удивительным обонянием, просто непостижимым с точки зрения обычного человека. Давайте проведем эксперимент. Итак, вы видите, что я — одноглазый инвалид. Друзья за глаза, вернее, за глаз называют меня циклопом, но я не обижаюсь, напротив, даже горжусь. Добавьте к этому, что и второй глаз у меня не идеален — зрение только на 50 процентов. И все же я без сомнения вхожу в клетку. Почему? Я знаю, как думает зверь и на что он опирается, а опирается он на обоняние… Итак, прапорщик Кайметов, вам давно пора поменять сорт сигарет, смените «Вегу» на что-либо более цивильное. Старший лейтенант Дзюба, мне кажется, у вас новая пассия, ничего не могу сказать о ней, но ее кот вас невзлюбил с первого взгляда и писает вам в ботинок. Сержант Крушилин, вы кинолог? У вашей собаки течка, не советую отпускать ее на дворе с поводка, дворовые псы, они такие быстрые. Сержант Юдин, у вашей машины проблемы с карбюратором, вот уже неделю от вас устойчиво пахнет бензином, капитан Васинцов бурно провел сегодняшнюю ночь и не успел помыться в душе. От вас пахнет бабой, капитан, страстной бабой, знающей толк в любви. Лейтенант Стерх, не занимайтесь самолечением, мазать рваную рану раствором мумие совершенно бессмысленно, уж поверьте мне. Лейтенант Вазгян, вам самому нравится этот одеколон? Это совершенно не ваш запах, смените «Мачо» на «Красную Москву», настоятельно вам советую. Кого я забыл? Прапорщик Корич, вы вчера баловались хорошим красным вином, а после по традиции перешли на водку, я угадал? Причем компанию вам составлял… лейтенант Вазгян? Я прав?

Вазгян встал:

— Так точно, из дому бурдюк с оказией прислали.

— Зажал, сволочь! — громко сказал Кайметов.

— А че там пить, всего один бурдюк! — начал оправдываться Вазгян. — Если на всех, только по стаканчику и хватит, даже букета не оценишь…

— Ладно, ладно, зажал, — продолжал изгаляться Кайметов.

— Господа, давайте не будем отвлекаться, — предложил Сидоров, несколько удивленный отсутствием восхищения от его обонятельных талантов. «Грифы» разом заткнулись.

— Только что я показал вам на примере, как много может сказать о человеке то, чему мы порой совершенно не придаем значения, — запах. Теперь о слухе. Я как-то Стажировался у одного егеря в Приокском заповеднике, так этот дед обладал таким слухом, что только по топоту копыт оленьего стада мог определить, сколько в нем голов, каков вожак, сколько молодняка, есть ли больные и, разумеется, направление движения стада. И третье, о чем вообще говорят очень мало. Интуиция, предвидение, внутренний сигнал тревоги. Вы понимаете меня? В молодости был у меня случай, отдыхали мы как-то небольшой компанией на природе. Так, небольшой дачный поселок, милый прудик с травкой на берегу, дачники с семействами. Мы купались и загорали целый день, играли в волейбол, чуть-чуть выпивали. Около трех часов дня я неожиданно забеспокоился ни с того ни с сего. Необъяснимое какое-то чувство тревоги. И хотя закуска у нас была с собой, я предложил ребятам вернуться на дачу и пообедать горячим. Они протестовали, но я настоял, мы загрузились в раздолбанный «москвичонок» и отправились на дачу. По пути нам встретилась стайка молодняка на мотоциклах-мопедах. Они наделали там дел, эти рокеры недоделанные с ножами и обрезами, ублюдки порезали ножами трех человек, одного застрелили из обреза насмерть, изнасиловали несколько девушек, отобрали ключи и угнали шесть машин. Такая вот история. Я долго потом прикидывал, что было бы, останься мы там, мы с Витькой-то ребята крепкие были… — Сидоров не договорил, он несколько раз прошелся вдоль решетки, постукивая дубинкой по прутьям, — в общем, надо чувствовать ситуацию.

Он тряхнул головой, словно отгоняя какие-то воспоминания.

— Сегодняшний тест-контроль лишает человека преимущества визуального контакта. Я гашу свет, и работать вы будете в приборах ночного видения. Чтобы хоть немного уравнять ваши шансы со зверем, вместо дубинок вам выдадут электрошокеры. Кто первый? Юдин, отставить, вечно вы первым рветесь. Капитан Васинцов, покажите подчиненным пример…

Это была уже не камера, оказалось, железная стена сзади тоже отъезжала в сторону, и получался довольно объемный ангар с нагромождением каких-то бочек, потертых покрышек, ящиков. На большинстве из них Васинцов с удивлением разглядел какие-то кляксы. Потрогав одну из них руками, Васинцов догадался, что здесь недавно играли в пейнтбол. Он осторожно пробрался вдоль нагромождения ящиков и быстро взобрался на ржавую детскую горку, какие в изобилии украшали когда-то московские дворы. С высоты осмотрелся: зеленый пейзаж прибора ночного видения — это нечто! Наверное, именно в таких загадочных тонах большинство представляет себе поверхность других далеких планет. Зверь не показывался, и Васинцов решил не торопить события. А куда торопиться? Больше просидит здесь, меньше придется торчать в опостылевшей дежурке.

Васинцов повернул ручку настройки шлема до предела и принялся слушать. Вот шорох в дальнем углу, по ржавому железу прошуршали маленькие когтистые лапки. Крыса! Интересно, она побежала по своим крысиным делам или ее кто-то вспугнул. И еще более интересно, зверь знает, что на него охотятся, или им не объявляют, когда переводят из помещения в помещение?

— Эй, командир, слышь меня? — раздалось откуда-то снизу.

Васинцов вскочил на ноги и завертел головой по сторонам.

— Да не верти ты башкой, я здесь, под горкой. Тебе чего со мной сделать-то надо?

Голос был вполне человеческий и… Васинцов не знал, как это самому себе объяснить, но опасности он не чувствовал. Совсем, абсолютно!

— Ну че молчишь-то? — нетерпеливо донеслось снизу.

Васинцов судорожно сглотнул, покрепче ухватил шокер:

— Ты бы вышел наружу, а то как-то неудобно разговаривать-то.

— Ниче, я потерплю. Так что, командир, че те делать-то надо?

— Шарахнуть тебя дубинкой, на морду — намордник, лапы в наручники.

— И всего-то? А уколов делать не будешь?

— Нет, про уколы ничего не сказано.

— А дубинка какая?

— Электрическая.

— Вот, блин, невезуха, ненавижу этого электричества, меня потом с шока три дня мутит, и шерсть дыбарем стоит. Слышь, командир, давай договоримся, я тебе даю лапы повязать, намордник надеть, а ты меня током шарахать не будешь, идет?

Васинцов подумал. Процентов на 90 — это ловушка, по рассказам Сидорова он знал, что зверюги еще и не на такие уловки горазды, но сейчас он почему-то совершенно не чувствовал подвоха. И к тому же, что он теряет? Он аккуратно скинул наручники и намордник на землю, услышал характерные звяканья. Вроде как замок на наручниках сработал. Что ж, рискнем. Правда, в каждом риске должна быть доля разумного, и с лестницы горки он спускался передом, держа шокер перед собой, в любую секунду ожидая подвоха. Но подвоха не было. Двухметрового роста парень, весь заросший густой седой шерстью стоял на задних лапах и нетерпеливо звякал «браслетами». Таких зверей Васинцов еще не видел. От удивления он открыл рот и хотел почесать себе шею дубинкой, но вовремя вспомнил, что дубинка электрическая…

— Все, что ли? — нетерпеливо спросил седой и протянул вперед скованные лапы.

Васинцов осторожно потрогал наручники, вроде все нормально, да и намордник сидел крепко. Проверяя его крепление, Васинцов неожиданно встретился глазами с седым. Из-за зеленого свечения прибора ночного видения он не разобрал, какого они цвета, но в глазах не было того, что он замечал у всех зверей, виденных им и здесь, в институте, и там, на воле. В глазах не было лютой злобы.

Сидоров осмотрел Седого, посмотрел на часы и пропечатал карточку Васинцова штемпелем с оценкой «отлично».

Глава 4 ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ-2

— Товарищи, граждане, господа, кому как нравится! — громко объявил очкастый санитар в белом халате с закатанными рукавами. — Еще раз предупреждаю, до конца торка дверь не открою и никого из клетки не выпущу, как бы ни орали. Если кто в себе не уверен, лучше воздержаться, воют они сильно, так что выдерживают не все…

— Кончай агитацию, — предложил Кайметов, — впускай давай.

Санитар схватился за железное колесо, трижды его повернул против часовой стрелки и налег на дверь всем телом. «Грифы» по очереди спустились в небольшую комнату с большим стальным экраном и расселись на лавки вдоль стен. Теперь оставалось только ждать.

Васинцов уже догадался, куда их привезли в закрытой машине, головной корпус ЦИИИ — Центрального Института Исследований Излучений имени академика Капицы. Первое серьезное учреждение, где начали изучать торки, то есть «благодать Амадея», с научной точки зрения. Именно сюда Васинцов привез со своими ребятами не меньше трех десятков чикатил. Вернее, привозил он в старый институт, с еще надземными корпусами, а этот почти весь под землей, только бы чикатилы не научились под землей нор рыть, как кроты. Догадывался Васинцов и о причинах их приезда сюда. Проверка, снова проверка, последний тест-контроль. Что ж, они готовы.

Сидоров наконец нашел в конспекте нужную страницу, еще раз что-то пробубнил про соблюдения правил техники безопасности, захлопнул тетрадку, прокашлялся:

— Так, ребята, сегодня — самое трудное, сегодня будем усмирять стаю. Отличие от индивидуальных тренингов — стая очень сплочена, и у нее есть «голос» — мощный психологический удар направленного действия, вызываемый звуковыми колебаниями. Выдерживают не все, так что сами понимаете…

Васинцов глянул на часы, до торка еще минут десять, жаль, что курить нельзя… В этот момент за дверью загремело, на лестнице показался еще один человек. О как! Полковник Одинцов собственной персоной в своих неприметных блестящих сапогах. Полковник привык к полумраку, спустился по ступенькам и сел рядом с Васинцовым, не очень вежливо потеснив Дзюбу:

— Подвинься, ты, самостийный-незалежный. Как вчера наш «Спартак» ваших оттетекал!

— А я за «Шахтер» болею, — нашелся Дзюба быстро.

«Грифы» рассмеялись, значит, слухи о том, как они «поболели» на «Луже» во время матча чемпионата страны «Спартак» (Москва) — «Динамо» (Киев) уже дошли и до начальства.

— Товарищ полковник, а вы с нами посмотреть или тоже провериться? — спросил ехидно Кайметов.

— Успокойся, правоверный, только посмотреть, — срезал балагура Одинцов, — вот сейчас как торкнет, как начнешь ты своего аллаха о прощении просить, а я за тобой подглядывать и слова записывать. Чтобы со своим богом по шпаргалке изъясняться.

— Не-е-е-е, товарищ полковник, — хохотнул Кайметов, — мои молитвы особые, вам не подойдут…

— Правильно, у Кайметова специально для обрезанных…

Дошутить им не дали, первая волна торка прокатилась покалыванием в кончиках пальцах, легким головокружением.

— Приготовиться, — крикнул Одинцов.

Стальная стена задрожала и отъехала в сторону. Корич неожиданно схватился за голову и завыл, все остальные, в том числе и Одинцов, вскочили, как по команде, и начали хлопать себя по ремням на боку, автоматически отыскивая кобуру. Но ни оружия, ни даже дубинок им не дали, а странно. Потому как из-за стальной решетки, открывшейся за стеной, на них пялилось не меньше десятка чикатил, несколько из них уже с хвостами. Корич быстро пришел в себя, чуть пошатываясь, он поднялся на ноги, расстегнул ремень на поясе, намотал его на руку и принял боевую стойку.

Клетка задрожала и начала подниматься вверх. Васинцов не испугался, совсем не испугался. Напротив, его охватила какая-то странная уверенность в своих силах, он сгруппировался, еще раз похлопал по карманам и, выудив зажигалку «Зиппо», сжал ее в кулаке. Не кастет, но все-таки! Вон тому, синюшному, он сейчас прямо в грызло, чтобы не щерился.

— Не надо! Не надо! Опустите решетку! Не хочу!

Как по команде, решетка замерла и тут же с грохотом опустилась на место, прищемив лапу самому нетерпеливому чикатиле. Все обернулись, даже выродки за решеткой перестали выть. Гулин сидел, забившись в угол, и повторял без конца: «Не надо! Не надо! Не надо!»

— Товарищ полковник, а что, решетку на самом деле подняли бы? — спросил Васинцов, когда стальная стена встала на место, а санитар наконец открыл круглую дверь.

— А хрен его знает, — сказал Одинцов и сунул в зубы сигарету. — В общем, так, капитан, вашу группу снимают с охраны объекта.

— Не оправдали надежд, значит? Из-за Гулина?

— При чем здесь «не оправдали», есть специальное задание «оттуда», — и полковник ткнул рукой в потолок. — Но сначала отдохнете, а то вы с этими оборотнями крышей поедете, а вы еще Родине нужны. Есть тут миленькое село в Рязанской губернии. Поохотитесь, рыбки половите, воздухом подышите. Считайте — премия за доблесть и отвагу. Вас там встретят. Что касается Гулина, порядок ты знаешь, в группе я его держать не могу.

— И куда его теперь?

— Как куда, обратно, в УИН. Парень-то он крепкий, вот и напиши ему характеристику соответствующую, пускай зэков оставшихся охраняет или еще кого, но со зверьми ему работать уже нельзя… Да, и вот еще, отдыхать поедете, форму-то снимите. Ну, прикиньтесь спортсменами или еще кем…

— А это, я бы хотел насчет Карины…

— Экий ты, Васинцов, такую деваху увел… Ладно, бери, бери свою красотку, хватит ей патроны переводить. Привет ей, кстати, передай, давно не виделись.

— Спасибо, а еще… Товарищ полковник, а нельзя ли Гулину с нами, хотя бы на отдых, ведь сколько времени вместе…

— Гулину? А черт с вами, пускай едет.

Глава 5 НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ

Их швыряло так, что Васинцов удивлялся, как у автобуса еще целы стекла и крыша. На одном ухабе его так подкинуло, что он шарахнулся головой прямо в жестяной потолок. К удивлению, остальные пассажиры воспринимали все эти дорожные встряски как должное, и когда старенький «пазик» увязал в снегу по ступицы или не мог преодолеть крутой подъем, все как один, даже женщины, выбирались из салона и дружно толкали автобус в поржавевшие бока.

— Суровый у вас транспорт-то, — сказал Васинцов, потирая шишку на макушке.

— Это че, вот когда таять начнет, вот тогда совсем плохо, — охотно откликнулся старик-ветеринар, бережно державший на коленях какую-то коробку с ампулами. Спасибо директору, он трактор выделяет для буксира, без трактора никак не проехать. И Федор, водитель наш, молодец. Старый-то жутко капризный был, как чуть заметет, не поеду, кричит, я не казенный, а Федька — прям золото парень, безотказный!

Старенький «пазик» наконец преодолел последний подъем, выехал на небольшую площадку с поржавевшим павильоном перед сельсоветом, внутри его механизма что-то стрельнуло, из выхлопной трубы вылетела струйка сизого дыма. Автобус остановился, двери со скрипом распахнулась, женщины, составляющие большую часть пассажиров, похватали свои сумки, корзинки и затолпились у выхода.

— Глянь-ка, Людк, твой-то трезвый, ждеть…

— А то! Он как за ферму взялся, ни капли. Вот, говорит, стану миллионером, вот тогда…

— А мой-то с трактором возится днем и ночью. Я уж говорю, иди, старый, поешь, а он в сарае железяками гремит, потом, грит, и старший с ним постоянно возится, грит, в армию пойду — танкистом буду.

— Глядите-ка, соседка, барон-то чуть ли не со всем табором на остановке. Все, съезжают! Наконец-то! Видать, дом таки продали.

— А че им тут делать? Наркотики-то ихние и не покупают уже, а семья-то вона какая большая. Дитев-то кормить надо.

— Да ладно, они уж столько наторговали, что на сто лет хватит…

Женщины говорили негромко, видимо, чтобы не смущать трех цыганок в цветастых платьях и косынках, что устроились на заднем сиденье автобуса и выходить не торопились, пропуская остальных. Одна из них аккуратно прикрывала рукой большой живот.

— Слышь, Маш, — сказала беременной цыганке одна из женщин, собираясь спуститься из салона. — Ты ко мне вечерком-то зайди, у меня от внуков там пеленки-распашонки остались, пригодятся…

Цыганка мягко улыбнулась.

— Машка-то остается и Люська тоже, — услышал Васинцов шепот у себя за спиной, видимо, местные сплетничали. — У них мужья-то из нашенских, на сносях они. А Катерина сказала, что больше людев обманывать не может. Барон хотел сначала их побить, а потом его торкнуло, он рукой и махнул, живите, говорит, как хочите, и Бог вам судья. Они в райцентр ездили насчет прописки.

Васинцов подал руку Карине, осторожно опустил ее на относительно сухой участок растрескавшегося асфальта и огляделся. После шумной, суетливой Москвы окружающее показалось ему каким-то нереальным. Кривые улочки меж приземистых домиков с белыми ломтями огородов, церквушка с тусклой маковкой, но свежепозолоченным крестом, уже вскрывшаяся речушка, змейкой петляющая меж домов. Да и люди здесь не бежали, не суетились, не болтали на ходу в мобильники. Все вокруг происходило словно в замедленной съемке. Вот две женщины в одинаковых серых пальто и платках встретились на тропинке меж подтаявших сугробов, остановились, поставили сумки на снег и стали неспешно беседовать. Вот мужичок в фуфайке, кирзовых сапогах и потрепанной кроличьей ушанке, надвинутой на уши. Он пару раз ударил ломом куда-то в снежное крошево, неторопливо положил орудие, взялся за лопату, ковырнул, и большая лужа с площади стала медленно стекать по ледяному желобку куда-то вниз, вдоль улицы. Тетка в платке и белом переднике, разомлевшая на солнышке, вздрогнула, протерла глаза, смущенно улыбнулась дяденьке в шляпе, держащему дочку за руку, вытащила из фанерного ящика пломбир в вафельном стаканчике и протянула его девчушке в смешной шапочке с помпонами. Большой рыжий кот вылез из чердачного окошка строения с вывеской «ТРАКТИРЪ» и улегся на крыше резного крылечка кверху пузом, вороны с голых деревьев каркали вызывающе.

— Благодать! — Васинцов глубоко вдохнул, втянув ноздрями свежий весенний ветер, и тут же едва не полетел в снег. Его вместе с Милой чуть не сбила с ног здоровенная усатая маман, за ней, оттеснив остальных пассажиров, на приступ древнего автоагрегата ринулись остальные смуглые цыганские дамы с огромными мешками, узлами и чумазыми детьми. Водитель «пазика» сурово посмотрел в окошко заднего вида и крикнул:

— А ну, ромалы, тихо там! Щас дверь закрою и вообще никуда не поеду!

На цыган угроза подействовала, они перестали толкаться и довольно сноровисто заполнили салон. Остальные пассажиры нерешительно топтались у дверей. Федор мастерски выругался, выпрыгнул из кабины, обошел «пазик» и скомандовал:

— Узлы и мешки на пол и под сиденья. Я кому сказал?! Ща всех выгоню! Сиденья — чтобы сидеть, ясно? Так что быстро!

Остальные пассажиры осторожно заполняли салон, опасливо поглядывая на недовольных ромал, которым пришлось-таки перемещать барахлишко на пол.

— Сурово он с ними, — крякнул одобрительно Корич.

— А что с ними церемониться? Я вообще хотел к их отъезду оркестр заказать.

Васинцов обернулся. Около остановочного павильона стоял выкрашенный в желто-синий цвет мотоцикл «Урал» с люлькой, за рулем восседал усатый милицейский старшина в кожанке на меху, в белом шлеме с кокардой старого образца.

— Старшина Никоненко, участковый, прибыл встретить группу спортсменов, — доложился милиционер. — Вы, стало быть, спортсмены и есть?

— Точно так, — ответил Васинцов, протягивая старшине руку.

Тот козырнул, крепко руку пожал и сообщил:

— Мне приказано сопроводить вас на зимовье к месту отдыха. Там на машине не проехать, я лошадку снарядил, вы не против?

— Ой, лошадка, — захлопала в ладоши Карина. — Никогда не каталась на лошадке, а всю жизнь мечтала.

Старшина улыбнулся в пшеничные усы:

— Вот и прокатитесь. Я и сенца свежего в сани постелил, доберетесь с комфортом.

— Я вижу, вы не очень любите цыган? — спросил Васинцов, усаживаясь рядом с Никоненко.

— А за что их любить? В последнее время-то они притихли, а раньше одна головная боль от них была. Их-то сначала пятеро приехало, Витя — кузнец и Машка — доярка, детей трое. Нам тогда кузнец позарез как нужен был, старый-то спился, вот директор и дал им старый дом бабушки Авдотьи. Машка сразу в декрет ушла, тут свекровь ее приехала, потом мать, а там и весь табор с бароном вместе. Человек их двадцать собралось, а уж детей не считано. Ну и начали жить по-своему, домину себе отгрохали, неизвестно на какие шиши, самогоном стали приторговывать, потом наркотой. И главное, один Витя в кузне работает, остальные мужики только и знают, что водку пить и песни орать, а бабы с детьми с утра шасть в «Газель» и в город, гадать, народ обманывать. Да ладно, их это дело, так ведь они своего огорода не держат, все у соседей «занимают», да нагло так. Как обед готовить, корзинки берут и по соседским огородам разбредаются, как по своим собственным. Поймают их с поличным на чужом огороде, а они в крик, мол, что тебе, пучок укропа ребенку жалко? Ведь не сажать же за пучок укропа, ведро картошки. Потом лошади пропадать стали, а куда ж сельчанину без лошади нынче, а после и по домам шалить начали. Нет, не цыгане, это уже местные, но все ворованное-то к ним несли, за самогон. Я уж ходил к ним, предупреждал, угрожал даже, чтобы за ум взялись, а они только смеются. Усатую-то видели? Девять детей у нее. Что ты, говорит, мне сделаешь, мент, я — мать героиня, про меня в газетах писали! Как же, героиня! Мать героина она и теща конопли! А теперь-то у меня и забот не будет, благодать!

Они некоторое время ехали молча через красивый сосновый бор, наконец впереди просветлело, старшина ткнул кнутовищем в сторону двухэтажного дома с кирпичным забором.

— А вот и зимовье. Как домик, хорош? Это себе глава волостной на старость строил. А как торкать начало, на благо общины сельской и отдал, но не помогло, все равно в петлю полез. Хотели под школу хоромы эти определить, да далековато от села-то. Охотничья база теперь стала. Тут вот прудик с карпом, речка вниз по тропинке, сейчас хороший окунь и ерш идет, на охоту пойдем во-о-о-он в тот лесок, видите, краешек виднеется? Столовая, баня с сауной на первом этаже, бильярд с библиотекой и спальни на втором. В загончике лосиха есть, Машкой зовут, здесь за сеткой кабаниха, тоже Машка. Лисы есть, пара енотов. Вон там собачки, просьба не подкармливать тайком, охотничья собака, она голодная должна быть, а то заленится. Снегоходы в ангаре, бензина я вам подвезу… Ну в общем-то и все. Мой отчет у вас в столе, если что не поймете, звоните, у нас тут даже телефон есть, только ручку крутить надо, как в фильмах старых.

— Отчет? Какой отчет? — удивленно спросил Васинцов.

— Начальство распорядилось, чтобы я вас разместил и представил отчет за год. По кражам, по хулиганству, по мерам и раскрытиям, ну и об остальном…

— Господа, а вам известно, что уже полчаса, как торк начался?

— Да ну? — привстал на массажном топчанчике Юдин. — Ты не перепутал?

— Нет, тридцать пять минут, как должно было торкнуть, — заверил Кайметов, облаченный в простыню, как римский патриций. — Кто-нибудь что-нибудь чувствует?

— Блаженство! — хором ответили Юдин и Вазгян.

— А я вообще балдею! — заявила Карина, выглядывая из-за двери парилки.

— Брысь! — скомандовал Васинцов сурово, и Карина, застыдившись обнаженной груди, юркнула за дверь. — Мужики, со мной тоже что-то странное, я про вселенские ценности думать начал, про то, что жизнь прекрасна.

— Такая же фигня, — признался Дзюба.

— А мне подумалось, как бы здорово жить в лесу, слушать пение птиц во внутреннем согласии с собой. Растить детей, внуков и радоваться, видя, как крепнет твое продолжение, плоть от плоти твоей, — мечтательно сказал Гулин.

— Тогда не вздумай обрезать крайнюю плоть, — заржал Кайметов и испортил всю идиллию…

Отчет Никоненко оказался документом забавным. По всему было видно, что старшина — мент тертый, всех односельчан знал в лицо, с проблемными частенько проводил разъяснительные беседы. Как заправский следователь, он завел специальную картотеку, и спроси его хоть ночью, где нынче вечером Васька Клюев может пить самогон, мигом ответит: у Люськи Бобенко или Зинки Чесняк в компании с Семой Бубко и евойным кумом Доковым. А ежели в управе аванс дали, сидит он в той же компании с шофером Федькой в местном «Трактире» и угощает местных коньяком. Потому как душа широкая.

Особая папка была посвящена местному «криминалитету». Здесь были фотографии, заявления потерпевших, опись изъятого при обысках. В общем-то ничего серьезного: пьянки с дебошами, мордобитие, вскрытие дач, кража кур и мелкого скота у местных. Удивляло другое: за последний год большинство местного «непутевого люда» либо взялось за ум, либо из села съехало. Был, правда, случай убийства — два местных дебошира порубили друг друга топорами насмерть, да еще злостная самогонщица ушла в лес и повесилась, после того как навестила детей в интернате. А вот Андрей Головлев, трижды судимый сельчанин, вместе со своей сожительницей просто исчез…

Васинцов лихо развернулся на площади и, подъехав к остановочному павильону, заглушил двигатель снегохода. Никоненко сидел на своем мотоцикле и задумчиво наблюдал, как «пазик», ревя мотором, пытается забраться на взгорок у околицы села, значит, минут через десять будет здесь.

— Всегда встречаете? — спросил Васинцов.

Никоненко понял вопрос и кивнул:

— В обязательном порядке. Этот автобус, он почти круглый год вроде как паром между нашим маленьким мирком и огромным, внешним миром. Все видно, кто приехал, кто уехал. Раньше еще молоковоз ходил, а теперь сами масло, сыр делаем, на этом же автобусе и отправляем.

— И судя по твоим записям, философ ты мой при исполнении, все непутевое из села уезжает, а взамен прибывает здоровый элемент. А водила Федор вроде как старик Харон на переправе через Стикс?

— Что-то типа этого, — то ли не понял, то ли сделал вид, что не понял иронии, Никоненко. — Вот глянь туда, вдоль реки, это дачный кооператив, еще год назад здесь зимой ни одной дачи жилой не было, а теперь…

Действительно, из труб чуть ли не четверти дач вились дымки.

— Это городские, приехали летом и остались, это они маслобойню и сыроварню наладили, колбасный цех, коптильню. Теперь у нас в школе учителей комплект, свой врач есть, фельдшер, инженер-строитель, агроном из сельхозакадемии, целой кафедрой заведовал. А вот такие, — и он кивнул в сторону остановочного павильона, — съезжают.

Васинцов посмотрел и увидел крупного красномордого мужчину, прятавшегося от мартовского ветра за облупившейся жестью остановки в окружении полудюжины мешков и чемоданов.

— Наш бывший зампредседателя потребсоюза Бобров.

— Тоже автобуса ждет? Неужто при такой должности на хотя бы скромную «нивку» не заработал?

— На «нивку»? Два «СуперУАЗа» и «ниссан-патрол», не считая того, что записано на жену и тещу! Еще во время первых торков в пользу сельской общины отдал, жена его потом чуть живьем не съела. А потом и ее торкнуло, бриллианты свои в церковь отволокла, чуть ли не насильно батюшке всучила. А вечером прибежала и забрала, а утром опять принесла. Короче, отцу Алексию это все надоело, он в пользу Сергиевой Пустыни камешки передал, а Бобрихе сказал, что нечего бегать туда-сюда, как электричка. Но грехи ей все-таки отпустил. Кстати, а вот и он…

К площади медленно подходил молодой священник в черном суконном пальто поверх рясы. На голове батюшки ясно выделялись хорошие наушники аудиоплейера.

— Все «Пинк Флоид» слушает, — объяснил Никоненко, вынимая из кармана какую-то бумажку, — ищет в их музыке небесное звучание… И вот еще что, я тут на всякий случай подборочку сделал.

— Что за подборочку? — удивился Васинцов.

— Это список тех населенных пунктов, куда убыли наши бывшие односельчане, и я заметил тенденцию.

— Что за тенденция?

— Ну вот смотрите, многие подались в район, в областной центр, некоторые даже в Москву. Это понятно. Но вот некоторые населенные пункты… Я проверял, у них там ни родных, ни даже знакомых, но почему-то они направляются именно туда, и не только отсюда, я сверялся в райуправлении, звонил знакомым…

— Постойте, постойте, Ржач, Чапаевск, Мулино… Это же «зоны отчуждения»? Вот так дела! Вы позволите мне оставить этот листок себе?

— Я для вас его и подготовил.

Они разобрались по номерам, Карина выбрала местечко под ветвями старого дуба, ногой разгребла снег, быстро разложила складной столик, вынула из сумки термос, пирожки, холодную телятину, расставила стаканчики.

— Мила, — укоризненно сказал Васинцов, — мы же на охоте…

— Ну и что? Вам, мужикам, как ни назови, что охота, что рыбалка, все одно — пьянка. Нажретесь, и давай языками молоть про работу да про баб. Что я, не знаю, что ли? А появится твой волчище, тут ему и хана — не сомневайся.

Васинцов и не сомневался, по части стрельбы с Кариной никто сравниться не мог, да и позицию она выбирала так, что жертва словно сама выходила под ее ствол и подставляла бочок. Вот и сейчас они вовсе не случайно получили «номера» по соседству с парой Корич — Гулин, подстраховывали. Гулин был плох, совсем плох, после той самой проверки в институте он замкнулся в себе, во время совместных застолий отмалчивался большей частью и со спирта перешел на винцо. А в последнее время все чаще уходил в одиночку «побродить по лесу с ружьишком», но добычу приносил крайне редко и с собаками общего языка не находил.

На охоту их пригласил Никоненко. Егерь лично привез ему лицензии на отстрел: волки зарезали трех овец на ферме, да и на дальнем хуторе корова ушла в лес да так и не вернулась… В принципе ничего особенного, волков здесь отстреливали каждые три года, только вот почтальонша рассказывала, что, когда развозила почту, видела большую стаю, вышедшую из перелеска. Вел стаю матерый зверь, и едва увидев ее, тут же погнался. Если бы не снегоход, задрали бы, как пить дать. И еще она божилась, что волк, поняв, что не догонит, остановился, высунул язык и обложил ее трехэтажным матом. Только мало что не почудится женщине со страху.

— Третий, приготовьтесь, слышу собак очень близко…

Мила первой вскинула винтовку, Васинцов тоже присел на колени и поднял ствол своей «Сайги».

— Осторожней, здесь дети, — раздался в наушниках голос Гулина.

Дети, откуда здесь могут быть дети? Или сельские мальчишки сбежали с уроков, чтобы посмотреть, как «городские спортсмены» охотятся на волков?

Первым на полянку, огороженную красными флажками, выскочил большой бурый волк. Он припал передними лапами к снегу, огляделся, потом поднял большую голову и втянул ноздрями воздух, тявкнул. По его следам на поляну вышли две волчицы, дюжина полугодков. Стая замерла на месте, молодая самка заскулила и снова бросилась в лес.

Винтовка Карины сухо щелкнула, потом еще раз, вожак взвизгнул и закрутился на месте, остальная стая метнулась в лес.

— Вот так дела, это ж Андрюха Голованов, — почесал затылок Никоненко, — только оброс сильно. Да и зубы поменял, у него-то после последней «ходки на зону» сплошь фиксы рыжие были, а теперь белые, крепкие. И что мне теперь в рапорте писать? Несчастный случай на охоте? Затаскают теперь…

Раздался скрип снега, с трудом удерживаясь на лыжах, из чащи медленно вышел Гулин. Из-за пазухи у него торчал мокрый черный нос.

— Щенка, что ли, нашел? — удивился Кайметов. — Ба, да это волчонок!

Гулин ушел ночью, оставил на столе рапорт об увольнении, просьбу переслать его денежное довольствие матери в Саратов, с собой взял того волчонка и кусок задка убитой на охоте кабанихи.

«Больше не могу противиться природе, ухожу в леса. Простите, если что не так, Гулин», — вот и вся прощальная записка. Его встретил еще старик-ветеринар на тропинке к реке. «Они там в лесу, одни», — сказал Гулин странным голосом. И глаза у него были какие-то странные, желтые, что ли…

Одинцов ждал их на автовокзале. Он с ухмылкой наблюдал из окна своего «суперуазка», как отдохнувшие «грифы» помогают водителю выгрузить из чудовища марки «ПАЗ» коробки с маслом и сыром, оценил кабанью шкуру, которой охотники не преминули похвалиться. Он молча прочитал рапорт Гулина, его прощальную записку, понимающе кивнул.

— Как отдохнули? — спросил он, доставая из кармана какие-то бумаги.

— Отлично! — ответил за всех Васинцов.

— Не торкало?

— Даже наоборот.

— Вот и замечательно, здесь билеты для всей команды, только тебя, Карину и Корича прошу чуть задержаться. Надо помочь местным товарищам…

Гулин шел по рыхлому снегу, безошибочно угадывая направление. Тяжелые ботинки с рифленой подошвой оставляли четкие следы на подмокшем снегу. Только у реки Гулин немного замешкался, каким-то шестым чувством понял, что идти по тропинке через реку не следует — тонкий лед уже не выдержит веса его тела. Он свернул, пробрался вдоль огородов и только тогда по узкому мосточку перешел речку и вошел в лес. Было тепло, и он даже вспотел в теплой штурмовой куртке. Волчонок за пазухой свернулся в клубок и тихонько попискивал во сне.

Стаю он нашел на той самой поляне, где они накануне охотились. Три женщины лежали прямо в снегу, вытянув вперед лапы, около них дурачились в лунном свете около дюжины волчат.

— Что так долго? — спросила главная Старшая Самка, поднимаясь.

— Дозревал, — коротко ответил Гулин, забрался рукой за пазуху и выпустил щенка на снег. Тот поднял куцый хвост, радостно кинулся к матери и ткнулся холодным носом в набухшую грудь. Тут же из леса вышли два молодых самца. Один из них подошел к Гулину совсем близко, осторожно принюхался и принял подчиняющуюся позу. Все было ясно без слов, Гулину быть вожаком стаи, он здесь самый сильный, умный и крупный самец.

— Поесть чего-нибудь принес? — сказала молоденькая самка, принюхиваясь к вещмешку Гулина, и тут же испуганно замолчала. Ей не полагалось говорить вперед Самки Старшей, но пронесло, по-видимому, Старшая думала о том же. Гулин долго возился с узлом, с непривычки короткие пальцы с мощными когтями плохо слушались, наконец ремешок поддался, и он выложил мясо на снег. Стая по очереди, без особой спешки принялась ужинать.

— Что решил делать? — спросила Старшая Самка, облизываясь.

— Будем уходить в сторону заповедника. Егерь лицензии на отстрел привез, так что здесь теперь опасно.

— В заповеднике тоже опасно, да и овец там нет.

— Ничего, скоро разлив — зайчатиной перебьемся, а уйдем дальше, там у меня егерь знакомый есть, тоже, кажется, из наших.

Самка покорно кивнула и лизнула Гулина в щеку, он воспринял это, как должное, отрывисто дал команду. Стая быстро выстроилась в цепочку и след в след двинулась по снегу. Гулин с непривычки царапал подушечки лап об острый наст, но скоро свыкся, и стая пошла быстрее.

Глава 6 — Параллель 4 СХВАТКА

— Знакомьтесь, полковник Одинцов, капитан Васинцов, лейтенант Миль, старший прапорщик Корич. Группа «ГРИФ». Прибыли из центра, будут работать по делу о «маньяке в лесопосадке», раз мы сами не в силах, — сурово сказал начальник следственного отдела и сел в кресло. — Я уже ввел товарищей в курс дела, в общих чертах, об остальном вы расскажете им в ходе дальнейшей работы.

Карина Белову сразу не понравилась, да, красива, но слишком уж взгляд самоуверенный, насмешливый. Наверное, еще та столичная штучка. Вон, вымахала-то под два метра, и ноги от ушей. Прапорщик был тоже еще тот, особенно морда. Прямо-таки выдающаяся физиономия, с такой в фильмах ужасов вампиров играть или ночного сторожа на кладбище. Что касается капитана, то пока трудно что-то сказать определенное. Взгляд у него цепкий, вроде бумаги изучает, а краем глаза посматривает, оценивает. Белов вздрогнул от неожиданности, когда услышал свою фамилию.

— …версия товарища Белова оригинальная, и я удивляюсь, почему ваше управление не рассматривает ее в качестве основной? — говорил тот самый капитан Васинцов.

— По той самой причине, что мистицизм у нас как-то не приветствуется, — тихо ответил зам. облпрокурора. — Мы, знаете ли, в основном — материалисты, в оборотней не верим.

— Похвально, — спокойно ответил на колкость Васинцов. — Мы тоже не верим, но граждан с хвостами уже видели. И не раз. Поэтому просим прикрепить следователя Белова к нашей группе и освободить его от других дел до окончания этого…

Зверь знал, что это очень опасно, но он ничего не мог с собой поделать. Она должна сегодня же стать его, это решено, он уже не может себя сдерживать! Иначе его разорвет изнутри от собственной злобы и ревности. Она должна быть только его или умереть! И никто, никто не сможет его остановить!

Зверь почувствовал, что полностью владеет телом, что рана почти не болит, выскользнул из норы и в три прыжка преодолел путь до своей тропинки. Теперь бегом между деревьев, вот и железная дорога. Теперь залечь в рыхлый снег и ждать. Ждать, когда товарняк загремит колесными парами на стыках, и резко прыгнуть. Нет, ну скажите, кто-нибудь из этих ничтожных людишек сможет повторить такое? Их хилые тельца, лишенные теплого, надежного меха, их ноготки, которыми не зацепиться даже за дерево, их слабые зубы, которыми не разгрызть и бараньей кости, разве они не смешны? Разве может хоть кто-то сравниться с ним?

Зверь скалил зубы, прикидывая, где лучше соскочить на землю. Пожалуй, лучше всего перед платформой. Нет, он никого не боится! Ему плевать на этих людишек! Он просто не хотел, чтобы его облаяли эти ничтожные собаки. Эти выродки, променявшие свободу за миску гнусного варева, виляющие хвостами, вместо того чтобы вцепиться в глотки своим хозяевам. Ха-ха-ха, они называют себя хозяевами! Они думают, что они — хозяева! Разве может быть слабый хозяином?

Зверь мягко приземлился на все четыре лапы и тут же выпрямился во весь рост. Он мог бегать и на четырех лапах, но на двух хоть и не так быстро, но как-то привычней. Прыгнув в кусты, зверь быстро нашел тропинку и помчался к заветному дому. Ему сегодня никто не помешает, никто! Псу он еще вчера свернул шею в коротком бою, остальные собаки в округе жалобно скулили, заслышав его запах. Стоп! Какой-то новый запах, и не один. Целая гамма новых запахов. Один определенно — самка! Хорошая, сильная самка, молодая и готовая к спариванию. И самцы, запах самцов, отвратительный запах соперников, усиленный отвратительной вонью спиртного и табака. Один уже знакомый запах его недруга и два совсем новых…

Зверь подкрался совсем близко к забору, точно, три самца. Все трое опасны, особенно один, коренастый. Стоят на крыльце, глотают этот отвратительный дым, смеются. Они не чувствуют никакой опасности, но вооружены и готовы немедленно отразить нападение…

Всю решимость зверя как рукой сняло. Ему не одолеть их, нет, не стоит даже и пытаться. Они убьют его, растерзают его сильное, красивое тело, и он будет лежать в грязи, истекать кровью и мучиться от того, что не оставил потомства в этом проклятом мире. Но самое ужасное, от того ненавистного коротышки пахло его самкой, железами ее внутренней секреции. Нет, это просто невыносимо! Уже в посадке зверь высоко запрокинул голову и завыл. Отчаянно, тоскливо…

— Эй, ребята, хватит трепаться, — Карина кинула окурок в снег, — лучше послушайте.

Мужики замолчали, но ничего не услышали.

— Вроде как воет кто, — пояснила Карина.

— Может, это Дик? — обрадовался Белов. — Как с утра махнул через калитку, так с тех пор и не возвращался. Дик! — громко крикнул Белов, подойдя к самому забору. — Диииииик!

Он постоял у забора минуты три, потом повернулся:

— Наверное, послышалось. Ладно, ребята, пойдемте за стол, хозяйка такие пирожки готовит, пальчики оближете!

Васинцов крепко пожал Белову руку:

— Ладно, Борис, рад знакомству! И посидели классно! А хозяйка у тебя — просто чудо! Если бы Милку не любил, точно бы отбил!

Карина шутливо хлопнула Васинцова по голове перчаткой, а Галина смущенно улыбнулась:

— Может, все-таки останетесь у нас, Коля сегодня в ночь, так что целая комната свободна.

— Хозяйка, не тревожься, доберемся в лучшем виде, — заверил Корич. — Все равно завтра увидимся, зверя вашего вычислять будем. А доберемся нормально, и хулиганов мы почти не боимся, потому как при оружии! Что касается ночлега, ваше начальство не поскупилось и разместило нас в лучшей гостинице вашего милого города, со стриптизом на первом этаже и очень милыми горничными. И я уже с одной познакомился…

Они помахали веселой компании рукой, Галина взяла Белова под руку и они пошли к дому.

— Хорошие ребята, правда? — сказала она. — А Карина с этим капитаном такая красивая пара…

— Почти как мы с тобой, — ответил Белов и… Он не услышал и не увидел его. Он его почувствовал. Очень четко и очень близко.

— Беги, беги, Галя, — крикнул Белов, толкая молодую женщину вперед, к дому, а сам отпрыгивая в сторону. Сейчас он отчетливо понял, что так же поступил молодой бизнесмен Мешков, почувствовав опасность. Толкнуть вперед женщину и самому кинуться на врага, чтобы дать ей возможность спастись. Но Мешков не знал, с чем он имеет дело, а Белов знал очень хорошо. И он начал стрелять в налетающую на него тушу, стрелять быстро, но точно, потому что он был уверен — перезарядить пистолет шанса у него не будет. Огромное и тяжелое навалилось на него, что-то острое ударило в бок, потом еще раз, больно резануло по щеке. Он успел увидеть желтые, горящие ненавистью глаза и в лицо ему дыхнуло ужасно зловонно, щеку, шею обожгло болью.

Кто-то считал:

— Раз, два, три… пять, вот еще две.

— Нет, это не твои, видишь, какое входное отверстие, это Корича.

— Ну да, конечно, Корича, те, что Корича, — в спине, все пять, а это мои…

Белов открыл глаза и увидел над собой знакомое лицо. Галина. Галина плачет. Какое лицо у нее странное, когда она плачет. А это кто в белом колпаке, повар? Зачем здесь повар? Ах нет, это врач, конечно же, врач. И не колпак это, а шапочка. Ведь он ранен, иначе зачем ему эта пластиковая маска на лице.

— Ну ты как, прокурорский? — Белов скосил глаза и увидел лицо мужчины. Это, наверное, Васинцов, тот самый капитан из Москвы. Откуда он здесь, Белов же ясно видел, как они остановили такси и все втроем уехали.

— Держись, Борис, все кончилось. Завалили мы его!

— Ген, Ген, поди сюда, у него шерсть, кажется, вылезает и когти отваливаются…

Что было дальше, Белов не услышал. Ему внезапно стало как-то тоскливо и равнодушно. Санитары подняли носилки и осторожно вдвинули их в чрево «уазика» с красными крестами на боках.

— Здесь он, получается, и жил…

Белов огляделся. Строительный вагончик, переделанный в сторожку лесобазы. Умывальник, сделанный из пластиковой бутылки, чайник на плитке, «электорокозел» на кирпичах, топчанчик, застланный шинелью с сержантскими погонами. Стены были заклеены плакатами, сплошь хардроковая «классика»: «Лед Цеппелин», «Дип Пепл», «ЭйСи-ДиСи», наша «Ария» с автографом поседевшего Кипелова. В углу под колченогим столом линолеум был отогнут, из образовавшейся дыры торчали брусья деревянной лестницы — вход в нору.

— Темно здесь, — крикнули снизу, — посветить бы…

— А че толку светить, нора как нора, — буркнул Васинцов, но все-таки фонарик вниз подал.

Вот здесь он и жил, дембель союзной армии, сержант-спецназовец, комиссованный из-за контузии. Гонял бандитов по горам Кавказа, получил медаль за храбрость, а вернулся — ни семьи, ни жилья, ни денег. Днем связывал бревна проволокой на лесобазе, а ночью…

— Товарищ капитан, мы ж хотели как лучше, — оправдывался лысенький очкарик, замдиректора базы. — Ну разве ж было бы у нас общежитие, разве ж мы ему не дали бы? Он же парень хороший такой… был. Песни пел. А так и переночевать ему есть где, и база вроде под присмотром. Хотя че тут воровать-то… Он в военкомат три раза ходил, комнату ему в общаге обещали, да разве они дадут. А парень вроде такой хороший… был.

Старик замолк и вроде как всхлипнул.

Белов еще раз огляделся. Вот здесь жил человек, который днем стягивал огромные бревна проволокой, а по ночам играл в «Самоваре» на гитаре, пел в электричках и превращался в зверя. Зверя, убивающего и насилующего. Почему, с какой стати? Ведь ничем от обычных людей не отличался, разве что во время торков плача не каялся, как другие, а скрипел зубами.

— Пусто там, — объявил Корич, вылезая наверх, — только кости бараньи и пакеты из-под копченых сосисок.

— Ну давай, друган, заезжай в гости, всегда ждем. — Васинцов крепко пожал Белову руку, и они обнялись. — Пирожков, как у Галины, не обещаю, но отменную пиццу гарантирую, — пообещала Карина.

— А моя Танька такой плов делает, что окрестные собаки сбегаются на запах и захлебываются слюной, — заверил Корич.

Механическая девушка из динамиков сообщила, что до отправления поезда осталось пять минут, «грифы» побросали окурки и загрузились в вагон. Карина на прощание чмокнула Белова в щеку и чуть измазала помадой повязку на его шее.

— Что, болит? — спросила Галина, когда поезд тронулся.

— Немножко, — ответил Белов. Он соврал, раны, оставленные когтями и зубами зверя, загноились и врачи опасались заражения. Он и из больницы-то не отпросился, а сбежал. Не мог же он не проводить этих «грифов» — своих спасителей, а ведь сначала они ему совсем не понравились.

Галина ушла из больницы, когда нянечка в коридоре уже гремела ведрами с ночной приборкой.

— Ну что ты, Барсик, я теперь по ночам ходить не боюсь, вы же его, зверя этого, убили…

Глава 7 ПРОРЫВ

— Послушайте, а это обязательно было морочить нам голову столько времени и играться в секретность? Мы же здесь не дураки и давно сообразили, что охраняем, — возмутился Кайметов.

Бригадир маленькой гильотинкой срезал кончик сигары и неожиданно кивнул:

— Глупость, конечно, но таковы правила, и поверьте, не я их придумал. К примеру, даже моя жена не знает, где я работаю, и получает от меня денежные переводы из Алжира. Почему из Алжира? Она до сих пор уверена, что я обеспечиваю материальное благосостояние нашей семьи на берегу Средиземного моря во французском легионе. И знаете, на переводе рублей в евро, а потом обратно в рубли наша семья теряет уйму денег, учитывая мой немалый оклад, но приходится с этим мириться.

— Но зачем? — не унимался настырный Кайметов.

— А затем, что есть очень умные и опасные существа, которым очень интересно, что все-таки происходит за этими стенами. И особенно ночью. Но думаю, вопросов на сегодня достаточно. Я вижу, вас стало меньше. Что ж, бывает. Капитан, как вы отнесетесь к тому, чтобы ваша группа была усилена еще одним офицером?

Васинцов промолчал.

— Как вам понравился ваш инструктор, майор Сидоров?

— Прекрасный специалист, — почти тут же отозвался Васинцов. — Прикажете сдать командование отрядом ему?

— Зачем?

— Но он майор.

— Вы тоже, вот, возьмите погоны, приказ уже подписан. — Бригадир выложил на стол золотые погоны с двумя синими полосками и большими звездами. — Полковник Одинцов очень переживал, что не сможет вам лично вручить погоны, но он сейчас в командировке. И еще, будете обмывать, не переусердствуйте, вам завтра в первое ночное дежурство.

Едва заступив на пост, Васинцов громко выругался. Та же дежурка, то же удобное до отвращения кресло, те же мониторы, только теперь в инфракрасном режиме, и на улице темным-темно, даже заклепки на воротах не посчитаешь. А они-то думали… Юдин был тоже разочарован, он уселся в кресло и закинул ноги на пульт:

— Слышь, майор, как смекаешь, они над нами издеваются?

— Хрен их знает…

Когда погас свет, Юдин как раз заканчивал рассказывать какой-то бородатый анекдот. Он остановился на полуслове и тут же нажал на клавишу аварийного освещения. Васинцов немедленно вытащил пистолет из кобуры и, не сводя глаз с потухших мониторов, подошел к шкафу в углу дежурки. Это они репетировали раз двадцать, и при свете, и в полной темноте. Вставить ключ в щель под крохотным зеленым огоньком лампочки, один оборот направо, два налево. Замок шкафа щелкнул, дверка откинулась. Без всякой суеты они поочередно надели «броники», сферы, вооружились карабинами. В этот момент наконец заорала сирена. «Внимание, попытка прорыва! — раздалось из динамиков. — Постам „С“ оставаться на месте, постам „В“ блокировать коридоры».

Они пост «46-б», им блокировать двор и коридор до «оружейки». Васинцов показал Юдину кулак и стал по одному распрямлять пальцы, на счет «пять» Юдин распахнул дверь и кинул в коридор светошумовую гранату. СШГ. В коридоре оглушительно хлопнуло, Юдин тут же ударил в дверь ногой и прыгнул в проем.

— Чисто! — доложил он, посветив фонариком вдоль коридора.

Васинцов нажал кнопку селектора, нажал клавишу вызова «оружейки», но динамики молчали. Он повторил попытку несколько раз с тем же результатом. Странно, очень странно, по идее, вместе с включением аварийного освещения должна запитаться и внутренняя связь. Но связи не было. Юдин вернулся очень скоро, тяжело дыша, он доложил, что коридор, ведущий в «оружейку», заблокирован дверью. Дверь на код не отзывалась. И тут они услышали истошный вопль. Прямо за толстым стеклом, выходившим во двор, истошно орало живое существо. Васинцов опустил на глаза инфракрасное «забрало» и увидел зеленые тени, мечущиеся около помойных контейнеров. Трое зверей — двое на четвереньках, а один на двух лапах — загоняли рыжего кота в угол. Кот так просто не давался, шмыгнув между ног двуногого, он прыгнул на контейнер, лихо сиганул с него, увернувшись от когтей заросшего бурой шерстью зверя, и большими прыжками поскакал в сторону… дежурки.

— Командир, я открою дверь… — предложил Юдин, — запустим рыжего.

— Валяй…

Кот словно ожидал, что дверь перед ним приоткроется, он с размаху шмыгнул в образовавшуюся щель и в одно мгновение был уже на плече Юдина. Карабин грохнул, осветив коридор вспышкой, морда, сунувшаяся было вслед за котом, в мгновение превратилась в кровавое месиво. Юдин тут же навалился на дверь, но если б Васинцов замешкался хоть на мгновение, он не удержал бы ее. Страшный удар снаружи потряс дверь, но в последний момент Васинцов успел-таки задвинуть мощный запор. Через секунду замок щелкнул, над косяком двери зажглась красная лампа. Они тут же отскочили в стороны, теперь от двери стоило держаться подальше, до отмены тревоги дверь будет находиться под напряжением, что и подтвердилось немедленно: в дверь снова что-то врезалось, раздался дикий вопль, посыпались искры.

— Пост «46-б», ответьте центру, — донеслось из дежурки.

Васинцов бегом добежал до пульта, схватил микрофон:

— На связи пост «46-б»!

— Доложите обстановку.

— Пост подвергся нападению, видели трех зверей на дворе, за пределами периметра, один, кажется, нейтрализован.

— Что значит «кажется»?

— Я ему в морду выстрелил.

— Хорошо, оставайтесь на месте, помощь уже выслана.

В этот момент стекло, отделяющее дежурку от улицы, мелко задрожало и… покрылось трещинами.

— Срань господня! — только и смог сказать Юдин. — Это же бронированное стекло, оно же…

Договорить он не успел, стекло снова задрожало, с правого нижнего края откололся и вывалился наружу большой кусок. Васинцов, не раздумывая, направил в дыру ствол карабина и трижды нажал на курок.

— Эй, там, — раздалось снаружи, — кончайте палить без толку, давайте договоримся. Пропустите нас по коридору, и мы обещаем оставить вас в живых. Вы нам неинтересны.

Это было уже слишком. Более чем слишком. Звери, неизвестно как вырвавшиеся наружу, предлагали сделку.

— Если вы хотите в «оружейку», то дохлый номер — коридор блокирован, — крикнул Васинцов, вставляя в карабин патроны.

— А это не твои проблемы, командир, — прохрипел чей-то голос. — Открой дверь, и мы не тронем вас. А то ведь сейчас эту стекляшку выдавим, пожалеете, что на свет родились, с живых шкуру сдерем.

— Так идите, сдерите, че болтать-то, — предложил Юдин, громко щелкая затвором.

Васинцов ткнул его в бок и покрутил пальцем у виска, потом показал на часы. Время, они должны выиграть время.

— Ладно, какие гарантии вы даете? — крикнул Васинцов в увеличившуюся после мощного удара снаружи дыру.

— Вы нам неинтересны, пропустите нас по коридору, — повторил тот же голос. — Мы просто хотим отсюда уйти.

— Уходить надо в другую сторону, через ворота. Хотите, ворота вам откроем?

Судя по тому, что удары в бронестекло прекратились, звери совещались.

— Хорошо, открывайте ворота, но бросьте нам свои карабины.

— Фигу вам, — крикнул в дыру Юдин, — нас за карабины сразу под суд.

— А за ворота вам премию выпишут? Да они нам мозги пудрят — резину тянут, давай, братва, навались, я тому юмористу сейчас лично печень выгрызу.

Юдин сорвал пломбу с СШГ и метнул ее в уже солидного размера дыру, раздавшийся тут же визг подтвердил, что светошумовые гранаты — довольно действенное средство по отношению к любому зверью, даже говорящему.

Броневик появился как раз вовремя, еще пара минут, и от них мало чего осталось бы. Зверюги не соврали, они действительно смогли вынести бронированное стекло вместе с куском бронированной рамы, и теперь только карабины двух «грифов» не позволяли им проникнуть внутрь огромного бетонного куба института. Юдин, как всегда, патронов не жалел, у ног его уже валялась целая куча отстрелянных гильз. Васинцов, стрелявший, только когда в оконном проеме явно появлялась оскаленная морда, попробовал урезонить напарника, но куда там. Юдин ничего не слышал, в наушниках его сферы вовсю орал нестареющий Кипелов из «Арии», только так сержант боролся с мощнейшими ударами «звериного воя». Наконец карабин Юдина щелкнул, он с удивлением посмотрел на свое оружие и потянулся за пистолетом.

— Дострелялся, сукин сын, — выругался Васинцов и проверил свои запасы. Около дюжины патронов — толстеньких оловянных столбиков на груди «броника», как газыри у джигита. Минут на пять еще хватит. Тут же ему пришлось пригнуться, мигающая красная лампа над оружейным шкафчиком разлетелась вдребезги, осыпав его дождем мелких осколков. Зверюги где-то надыбали оружие, совсем плохо дело. Он отступил на шаг и прижался спиной к двери, пытаясь укрыться за косяком. И тут же едва не полетел на пол, дверь содрогнулась от страшного удара. Значит, они как-то проникли в коридор, значит, и дверь под напряжением для них — не преграда.

Вот тут-то он и появился, броневичок на больших толстых колесах. Он повел толстой пушкой и плюнулся пеной, какой-то зверь испуганно завизжал. Васинцов осторожно выглянул в проем и ясно увидел, как матерый зверюга бросается на бронемашину и вгрызается мощными челюстями в переднее правое колесо. Но это он зря, такие колеса, как правило, с автовулканизацией и автоподкачкой. Раздался хлопок, зверя откинуло метра на три, броневик на мгновение осел на правую сторону, но тут же снова выпрямился. В тот же момент в коридоре раздалась долгая, очень долгая пулеметная очередь, словно кто-то нажал на спусковой крючок пулемета и не отпускал, пока лента в большой жестяной коробке не кончилась. Но даже за грохотом очереди Васинцов явно расслышал нечеловеческий вой и стоны страдающего от страшной, невыносимой боли живого существа. Через минуту сухо щелкнул еще один выстрел, видимо, контрольный.

В дверь вежливо постучались.

— Командир, вы в порядке? — расслышал Васинцов знакомый голос за дверью.

— Дзюба, по-видимому, спасать нас с Юдиным в самый критический момент для вас становится привычкой. Что так долго? — спросил Васинцов, с трудом сдвигая погнутый запор.

— «Оружейку» отбивали, — спокойно объяснил Дзюба, вставляя под пулемет новую коробку патронов, — они там такого натворили.

В этот момент зажегся свет. Васинцов оглядел дежурку и присвистнул. После такого погрома минимум неделю он твердо надеется от ночных дежурств уклоняться, дежурка была разгромлена напрочь. Кроме вырванного с корнем бронестекла, был полностью разворочен пульт, такие удобные кресла были свернуты набок, стены были выщерблены воронками от пуль. Вдобавок из-под пульта гордо вышел рыжий кот и с вызовом посмотрел на «грифов», мол, а че, я здесь, я и не испугался почти.

— Все, последнего взяли, — сообщил Юдин, наблюдавший за происходящим во дворе через оконный проем.

— Хоронить придется в закрытом гробу, — сказал Сидоров и укрыл останки белой простыней. Действительно, от того молчаливого мужичка со шрамом поперек щеки, что выдавал «грифам» длинноствольные пистолеты, мало чего осталось. Звери порвали его в клочья, судя по стенам, забрызганным густой кровью, они рвали и терзали его даже тогда, когда он был уже мертв. Он дал им повод для злобы, перед заблокированными дверьми «оружейки» валялось два десятка разномастных зверей. И если в первых двух зверей «оружейник» стрелял, как положено по инструкции — из длинноствольного пистолета с усыпляющими капсулами, то остальных он угостил из пулемета, и патроны он не экономил, в «оружейке» их много.

Только сейчас Васинцов понял, что совершенно не знает, как звали покойного «оружейника»…

Опечатав ящики с оружием, Сидоров достал мобильник и связался с центром. Он долго молча слушал, наконец сказал: «Так точно».

— В общем, так, ребята, до завершения расследования мы все отстранены от боевого дежурства, сейчас приедет автобус, послезавтра всем «грифам» к девяти в «управу».

Глава 8 ГОСТЬ

Васинцов еще раз попытался освободиться, но быстро бросил эту затею. Руки к подлокотникам словно приклеены, дергаешь, только больнее становится, хотя ни веревок, ни ремней, ни наручников не видно. Он расслабился и попытался определиться. Где он, как сюда попал, сколько времени был без сознания, как быстро его хватятся? Начнем с первого: он в квадратной комнате с единственной белой лампой в потолке. Лампа ведет себя странно, то почти гаснет, то светит вовсю и гудит. Гудит также странно, то пищит, как комар, то набирает мощности, как пылесос. По идее, должна раздражать, но не раздражает. Стена напротив матово-черная, скорее всего — зеркальная. Наверняка за ней кто-то сидит и наблюдает за заспанным капитаном в камуфляже с нашивкой «ГРИФ» на рукаве. Если так, то «они» уже заметили, что он очнулся, так что в скором времени следует ожидать развития событий, не в зеркало же его любоваться на самого себя привезли. Теперь о том, как сюда попал. Сие тоже покрыто мраком неизвестности. Васинцов сидел у себя дома, гонял комп — ребята из отдела «Р» игрушку подкинули из конфиската, хвалили. Игрушка оказалась скучноватой, и он уже собрался было вырубать машину, чтобы помыть морду и завалиться спать к Милке под бочок, как зазвонил телефон. Нет, не телефон — «мобила». Он глянул на определитель, номер оказался незнакомым, он нажал кнопку, сказал «Слушаю» и… А дальше полный провал, как лопатой по маковке… Но он точно помнил, что за компом сидел в спортивном костюме, а сейчас он в служебном камуфляже, даже кобура на поясе в бок давит. Теперь о времени, на часах одиннадцать. Часы «Командирские», без календаря, и поди догадайся, одиннадцать чего — утра или вечера? Вернее, дня или ночи?

— Геннадий Николаевич, вы хорошо слышите меня? — раздалось откуда-то сверху.

Васинцов глянул в потолок, но кивнул прямо в зеркало.

— Я хотел бы с вами поговорить, вы не против? — словно спросил кто-то невидимый.

— А если против, это что-то меняет?

— Разумеется, в таком случае мы просто усыпим вас снова и доставим туда, откуда взяли. Но вы потом будете долго мучиться, гадая, что хотели от вас странные люди в комнате без дверей и без окон. Вы ведь не хотите этого?

— А вы садист, так интриговать человека…

— Отчасти. Так что?

— Мне кажется, что мы уже начали беседу. Но еще больше мне кажется, что вы ошиблись с выбором. Чем вам может быть интересен офицер группы «ГРИФ», не имеющий допуска ни к материальным ценностям, ни к государственным тайнам, ни к стратегическим объектам? Если же вас интересует мой должностной оклад и сексуальные пристрастия, вы могли бы выяснить это по телефону. Я из этого тайны не делаю.

— А для нас это и не тайна, мы знаем про вас все, в том числе и что вы шепчете на ушко прекрасной девушке Карине во время занятий любовью.

— Она… она у вас? — судорожно сглотнул капитан.

— Господин Васинцов, вы хотя и обладаете чувством юмора, но почему-то сразу предполагаете самое ужасное. Вас в детстве часто обижали?

— Я уже объяснил причину. Я предполагаю самое ужасное, потому что не понимаю, с какой стати я здесь оказался.

— Хорошо, попробую объяснить. Вы сказали, что не имеете доступа к стратегическим объектам, это ошибка.

— Институт Капицы?

— Да, именно.

— Почему вы считаете, что институт — стратегический объект? Это скорее уж зверинец с ограниченным доступом. А я там — сторож. А что может знать сторож?

— Ну не скажите, порой сторож в зоопарке может рассказать посетителям гораздо больше интересного, нежели опытный экскурсовод. Экскурсовод ведь отработал — и домой, а сторож — он и ночью со зверьми, видит, как живут звери, когда на них не пялятся толпы посетителей.

— Вам виднее. Но все равно не вижу, чем могу быть вам полезен, к тайнам и результатам научных исследований не допущен. Тем более надеюсь, вы представляете, какова система охраны и безопасности в институте?

— Разумеется.

— И понимаете, что я самостоятельно не могу провести туда не то что человека, мышь в клетке. И вывести не смогу, даже если захочу.

— Конечно.

— Тогда что вы хотите?

— Скажем так, мы хотим узнать ваше мнение по поводу данного института.

— Я давал подписку о неразглашении.

— Разумеется, мы понимаем. Но ведь мы и так про вас все знаем. Выслушать про самого себя — это ведь инструкция не запрещает?

— Допустим.

— Вот и чудненько. Итак, вы — Геннадий Николаевич Васинцов, капитан спецгруппы «ГРИФ». Окончили рязанское десантное, воевали на Кавказе, после сокращения армии были переведены в Мордовию, в спецназ УИН. Во время первого Исхода «прикрыли задницу» вашего начальника, если я правильно использую специфичную армейскую терминологию. «В благодарность» за это тот самый начальник отправил вас на незавидную работу — этапировать чикатил в столичные спецучреждения. Кстати, вас не удивляет этот поступок вашего начальника?

— Вовсе нет, я просто стал свидетелем его минутной слабости. Тем более я не считаю эту работу унизительной, перевозить и охранять чикатил — занятие не для слабонервных.

— Так, хорошо, продолжаю. После нападения на ваш вагон группы чикатил вы приняли предложение возглавить спецгруппу «ГРИФ», которая предназначена для отлова самых опасных зверей. Почему вы приняли это предложение?

— Как почему? Элитная группа, зарплата, минимум начальства, да и вообще настоящее дело, нужное людям.

— Понятно, понятно… Вы, ваша группа, провели несколько очень удачных операций, на вашем счету более трех десятков так называемых зверей, и неожиданно вас посылают сторожить какой-то забор и ржавые ворота. Вас это не удивило?

— Сначала да, но после попытки прорыва недельной давности — нет. Охранять зверей не менее ответственно, чем их отлавливать.

— Кстати, а у вас не возникало такой мысли, что все это зря?

—???

— Что глупо и опасно собирать зверюг в одном месте, что не лучше ли их сразу того, в расход?

— Признаться, о чем-то таком я порой думал, но после одной встречи там, на тест-контроле.

— Вы встретили «снежника»? Ну, высокого заросшего мужчину с красными глазами.

— А вы хорошо проинформированы.

— Я же и не скрывал этого.

— Да, я встретил зверя, от которого не исходила опасность, и это меня удивило.

— Что ж, чудненько, именно это я и хотел услышать.

— Да? Я могу идти домой?

— Ну что вы все торопитесь, — раздавшийся голос показался Васинцову вроде как обиженным, — только говорить начали.

— Тогда что вы хотите, в конце концов?

— Если честно, то мы хотим, чтобы вы убили.

— ???

— Убили зверя. Разве не выявлением и истреблением зверей занимается ваша группа «ГРИФ»?

— В институте?

—Да!

— Но у вас устаревшая информация. Мы уже не загонщики, мы — охранники. Да и раньше мы выявляли зверей не для того, чтобы убивать, это только в крайнем случае. Мы доставляли их в институт для изучения.

— А если зверь очень хитер, маскируется и представляет опасность для людей?

— Кто именно?

— Вы это и должны выяснить.

— Ничего не понимаю. Я должен проникнуть в институт, выяснить, кого я должен убить, и тут же его убить. Я правильно понял?

— Абсолютно!

— Дурдом! Больше сказать мне нечего.

— Вы очень интересная натура, Геннадий Николаевич, вы очень быстро заводите разговор в тупик, даже не желая этого. Вы не любите компромиссов?

— Не очень.

— Завидую. Завидую людям, которым не надо идти на компромиссы. Вас, наверное, и не торкает давно?

— Не скажу, чтобы давно, но уже слезами не умываюсь.

— Прекрасно. Тогда что бы вы сделали, если бы узнали, что в вышеупомянутом институте есть очень опасный зверь?

— Они там все опасные.

— Нет, очень опасный и скрытый.

— Что значит скрытый?

— Скрытый зверь, который внешне похож на человека, и от этого опасный втройне.

— Постойте, вы имеете в виду, что он… не в клетке.

— Нет, он скорее всего в белом халате, не исключено, что имеет ученую степень. В общем, не последний человек в институте.

— Тогда бы я немедленно сообщил об этом своему непосредственному начальству.

— Вот видите, опять тупик. «Сообщить начальству», — неожиданно передразнили Васинцова из-за зеркала. — Мы и без вас могли бы сообщить начальству. Господи, если бы все так было просто, Господь не послал бы к Земле этой чертовой кометы. Впрочем, ладно, семя сомнения я уже в вас посеял, а там видно будет. Могу еще добавить, что пока вышеупомянутый зверь будет работать в вышеупомянутом институте, мы все будем в большой опасности. У вас есть вопросы?

Васинцов от неожиданности вздрогнул:

— И вы ответите?

— Возможно…

— Вопросов масса: кто вы такой, что за организацию вы представляете, каким образом узнали про зверя в институте, почему это чертово кресло меня не отпускает, почему вы обратились именно ко мне и именно сейчас?

— Начну с последнего. Вы недавно участвовали в известной нам операции и после этого спокойно спали и даже аппетита не потеряли.

— А это так важно?

— Очень. Ответ второй: кресло вас не отпускает, потому что оно для этого предназначено — очень удобное, кстати, изобретение — никакого насилия над личностью. Я представляю не организацию, а определенные силы, которые желают, чтобы все это быстрее кончилось с наименьшими как для человечества, так и для нас потерями, — это ответ номер три. Видите, насколько я откровенен?

— Для вас? Вы… не человек?

Лампа неожиданно мигнула, зал осветился, экран стал прозрачным. В кресле, точно в таком же кресле, как и Васинцов, только по ту сторону экрана, сидел человек. Впрочем, назвать его человеком можно было с большой натяжкой, вроде те же две руки, две ноги, голова, но в остальном… Огромные немигающие глаза, черные как смоль, под огромным блестящим лбом. Серая кожа, совершенно гладкая на крупном черепе, дырки на месте носа и ушей, маленький рот…

— Ну и урод, — ужаснулся Васинцов про себя.

— Да, урод, — согласился серый, поглаживая лысину нереально длинным тонким пальцем. — А добавьте сюда, что я не пью и не курю, по бабам не шляюсь, мяса не ем, знаю сто шестьдесят языков, считаю в уме быстрее калькулятора и могу при желании читать ваши мысли, то вы меня должны вообще возненавидеть. Хотя признаюсь, что, с моей точки зрения, в данный момент вы тоже красавцем не кажетесь: бледная кожа с прожилками вен, отвратительные пальцы с растяжками на сочленениях, неровные, огромные зубы, как у хищников, а уродливый нарост над верхней губой, а эти смешные ушные раковины. Я когда впервые ваши уши увидел, так смеялся…

— Что такого смешного в моих ушах? — удивился Васинцов.

— Не ваших, конкретно, а человеческих вообще. То ли дело представители моего вида: кожа ровного серого цвета, без пигментных пятен, пальцы гнутся во все стороны, никаких пульсирующих жилок, никакой растительности. Все очень практично и благородно. Вот честно: любое земное животное — корова или, допустим, енот — на наш взгляд, намного симпатичнее, нежели человек.

— Вы… вы инопланетянин?

— Бред говорите, уважаемый, инопланетян нет и не было, можете уж мне поверить. По крайней мере на Земле. Корабли инопланетные — те да, залетали, но все сплошь автоматы с искусственным интеллектом, и летели они очень долго, много-много лет, на расстояния для вашего разума трудно представимые.

— А для вашего?

— Не ерничайте, спросили — слушайте. Так вот, они летели очень долго, может быть, миллионы лет, может быть, и цивилизаций, их пославших, давно нет. Жизнь — слишком дорогая штука, чтобы встречаться на каждом шагу в огромной вселенной. Так что обломитесь по части братьев по разуму. Впрочем, это к делу не относится, что касается моего внешнего вида… Я родился, если вам интересно, так же, как и вы, в провинциальном роддоме от обычных папы и мамы. Мама теперь такая же, как я, а папа нет, папа остался человеком.

— Значит, вы сами уже не считаете себя людьми?

— А разве я уже не сказал? Какие же мы люди с дырками вместо носов? Человек — это хомо сапиенс. «Человек разумный», с носом, ушными раковинами, с ногтями, с волосами на голове, под мышками и в паху. Кстати, вы мне можете ответить, зачем растут волосы под мышками? Нет? Жаль. А мы, наверное, шибко разумный вид — суперхомо сапиенс.

Это «шибко» так забавно прозвучало из маленького рта серого человечка, что Васинцов хмыкнул.

— И кстати, чего вы так удивились моему внешнему облику? Почему-то хвостатые и зубастые вас больше не удивляют, а я…

— Но зверей я уже видел немало, да их уже и по телевизору показывают, а вас, извините…

Серый кивнул, и в тот же момент с ним начали происходить изменения: кожа посветлела и приобрела оттенок хорошего загара, с затылка на лоб полезли светлые волосики, глаза сузились, стали нормального размера с обычными зрачками, проклюнулся нос, отросли ушки. Интеллигентного вида дядечка в белом халате восседал на кресле за стеклом, он почесал аккуратную бородку, близоруко прищурился, вытащил из кармана и нацепил на нос очки:

— К сожалению, в этой ипостаси без очков ни хрена не вижу. Вас больше устраивает такой ракурс? Можете, кстати, звать меня Олег Миронович. Фамилия Танюков. Ученое звание — доктор наук. Наверняка ведь после нашей беседы кинетесь выяснять мою личность, так что не утруждайтесь. Мы не любим широкой известности.

— «Мы»? Значит, вас много?

— Не так, чтобы очень, но имеется.

— И вы, такие умные, потихоньку управляете миром, а наивные люди думают…

— Люди не такие уж наивные, поверьте мне. Хитрее и лживее человека существо на Земле отыскать трудно. Но, учитывая, что скоро человечество отучится врать, хитрость ему уже может и не помочь. Если хотите знать, мы сейчас только тем и занимаемся, что спасаем этот мир. Вот вас не удивляет, что на фоне всего случившегося, на фоне жутких скандалов и разоблачений в политике и финансах, мировая экономика еще не рухнула и люди продолжают покупать акции, хранить деньги в банках…

— Знаете, я очень слаб в экономике, у меня даже банковской карточки нет, зарплату получаю наличными, сбережения храню в банке… из-под чая.

— Знаю, знаю, жестяная такая, со слониками.

— Приеду, сразу же перепрячу.

— На здоровье. Так вот, я не договорил, мы сейчас только и занимаемся, что спасаем ваш мир от потрясений. Люди и так на грани срыва от торков, а поверьте, даже небольшого потрясения хватит, чтобы рухнула вся мировая экономическая система.

— Ну может, хватит, доктор, сказки рассказывать, наслушались уже. И без ваших экономических систем люди все равно будут покупать хлеб и одежду…

— Да, а еще бензин и телевизоры, водку и курево, презервативы, кстати, тоже. Все, что нужно, чтобы употребить основные инстинкты. Но перестанут мечтать о полете на Марс и о круглых домах, которые всегда смотрят окнами на Солнце.

— Даже ночью?

— Как вы все-таки любите тупики.

— Ладно, хорошо. Сделаем вид, что я вам поверил. Поверил серому человечку, который носит личину человека. Что вы от меня хотите?

— Экий вы все-таки тупой, господин капитан, — удивился доктор. — Неужели вы не поняли, что это не личина, а мое настоящее лицо и тело, но в «сером» варианте я лучше и совершеннее. Мне открывается такое, что обычному человеку никогда не познать и не ощутить. Поймите, мы не конкуренты людям, мы — дети людей, следующий эволюционный вид, наследники и продолжатели культуры и цивилизации…

— Наследнички, мечтающие, чтобы богатый дядюшка поскорее отбросил копыта? Ладно, ладно, где-то я это уже читал или в кино видел. Тогда скажите, почему вам, таким совершенным, требуется моя помощь? Что это за зверь такой, который живет в институте и так вас пугает?

Танюков промолчал, потом тихо сказал:

— Что-то очень сильное, умное и агрессивное. И очень опасное. И вот еще что, вы что-нибудь слышали о Сергиевой Пустыни?

— Пустыни? Это про них по телевизору показывали, какой-то урод там поджог устроил.

— Да, именно.

— А что я могу знать про эту Пустынь?

— Хорошо, значит, предписания еще не получили, ладно, посмотрим…

Танюков снова задергался в своем кресле, очень быстро превратился в «серого человечка», и Васинцов вспомнил, где он видел подобное существо, а потому задал последний вопрос:

— Скажите, доктор, а зачем вы похищаете людей и проводите над ними свои болезненные опыты?

— А откуда вы это взяли?

— Ну, это кино, «Секретные материалы» со Скалли и Малдером. Там были точно такие же, как вы.

— Вы имеете в виду сериал режиссера Криса Картера?

— Вот именно.

— Ох уж этот Картер, руки бы ему поотрывал, честное слово! Кстати, он сам там снялся несколько раз в соответствующем естестве.

Васинцов встряхнул головой и обнаружил, что стоит на лестничной клетке прямо перед своей дверью и сжимает в руках ключи. Часы показывали без четверти двенадцать, лампочки в подъезде ярко горели. Значит, ночь. Васинцов вставил ключ в замочную скважину, толкнул дверь, вошел в квартиру. Из спальни раздавалось монотонное бормотание телевизора, это Милка, та еще полуночница, смотрит все подряд, до самой заставки.

Васинцов повесил куртку на гвоздик, проверил пистолет, удостоверение, телефон — все на месте. Номер последнего входящего звонка стерт. Сам ведь стирал, получается, свой pin-код он никому, никогда… Он переобулся в тапочки и, не включая света, на ощупь пробрался в кухню, открыл холодильник, налил себе полстакана «Столичной». Подумал и наполнил всклянь. Чертовщина какая-то, серые человечки, глазища во всю морду, бред! А может, ничего и не было?

— Генк, а Генк, — позвала Карина из спальни, — это ты? Фу, напугал. Быстро ты обернулся-то.

Он отставил стакан, зашел в спальню. Каринка смотрела очередные телевизионные покаяния. В этот раз на правду пробило какого-то губернатора из глубинки, губернатор оказался примерным семьянином и куда только мог своих ближних и дальних родственников рассовал. В смысле, на тепленькие места в администрации. Теперь вот он плакал и признавался, что знал о злоупотреблениях и воровстве, но как можно было родную кровь обидеть. Плакал он очень умильно, роняя слюну с толстых губ, а подлый и бессовестный телевизионщик чуть ли не в нос ему камеру совал. Карина, подхихикивая, клевала виноград с блюда, устроенного прямо на животе.

— И охота тебе эту муть смотреть? — спросил Васинцов.

— Да ладно тебе, прикольно ведь. Интересней, чем сериал про сопливую любовь. Ну как, опознали его?

— Кого?

— Ну здрасьте, ты же сам сказал, что вызывают в управу опознавать какого-то Кучуру с оперативного отдела. Ну, тебе по телефону позвонили, ты с места сорвался, куртку накинул и…

— Нет, это не он, — на всякий случай соврал Васинцов. — Слышь, Милк, я водочки хряпну?

— Здрасьте… С каких это пор ты по ночам-то водку хлестать начал, да в одну харю?

— Да опознание это, труп уж больно страшный, в лепешку расплющенный…

— Ну тебя, о такой гадости на ночь глядя. Иди жри свою водку, только закуску сам приготовь, мне вставать лениво.

Васинцов вернулся на кухню, сел на табуретку, поставил на стол перед собой стакан, достал из холодильника помидорчик, разрезал его пополам, посолил и задумался. Кто такой Кучура? Какое такое опознание? Ладно, утро вечера мудренее…

Одинцов размазал бычок по пепельнице, включил вентилятор и еще раз пробежался по рапорту глазами.

— Белую горячку решительно отвергаешь?

— Решительно!

— А что-то от тебя «свежачком» попахивает.

— Не, стакан водки я уже потом жахнул, чтобы с катушек не съехать.

— Галлюциногенов, таблеток каких на ночь не принимал?

— Исключено.

— Фамилию, имя этого доктора точно запомнил?

— Обижаете, товарищ полковник.

— Кто-нибудь подтвердить может?

— Только Карина, видела, когда я уходил и когда пришел. Говорит, что отсутствовал я сорок две минуты.

— Ты ей об этом говорил? — и Одинцов указал на листок.

— Зачем? Чтобы она психушку вызвала?

— Резонно. — Одинцов встал, подошел к окну, глянув на улицу, открыл форточку. — Теплеет-то как быстро, и птички орать начали. Лепота!

Полковник отвернулся к природе спиной, снова взгромоздился на кресло, постучал пальцами по столу, потом сказал:

— Допустим, это не галлюцинация и не бред. Допустим, тебя действительно зазомбировали неведомым нам способом, заставили выйти из дому на ночь глядя и куда-то возили, в комнату без окон, без дверей. И там ты с кем-то говорил. Говорил через зеркальное стекло, которое стало обычным, прозрачным. И увидел за ним, за этим стеклом, серого человечка. Не исключено, при нынешнем уровне компьютерной техники, тебе могли и черта лысого показать. Но очень меня удивляет и даже пугает их осведомленность в наших делах. Но ты говоришь, этот серый назвал тебя капитаном? Значит, о твоем повышении он либо не знает, либо просто забыл. В общем, так, Васинцов, иди-ка ты сегодня домой и хорошенько выспись. Я пока все это дело обмозгую, попробую сопоставить с тем, что ты рассказал про своего монаха, и сделаю выводы. И кстати, предупреди своих ребят, скоро у нас серьезная операция по зачистке. Телевизор-то смотришь, так что смекай…

Параллель 5. КИНОФАКТ

Зверь очнулся, прислушался к своим чувствам, попробовал пошевелиться. Нет, он слаб, он еще ужасно слаб, он не может двинуть ни одной лапой, хвоста не чувствует, его легким не хватает воздуха. Но он жив, он жив — и это главное. Он соберется с силами, он просто не может умереть, не выполнив главного предназначения. Он потерпит боль, он залижет раны. Главное — что он жив!

* * *

Этот фильм Белов смотрел уже в пятый раз подряд, он уже выучил почти наизусть все диалоги героев, знал до деталей очередность сцен. Старый американский фильм про оборотней. Оборотень-волк сначала терроризирует небольшой американский городок, потом перебирается в Нью-Йорк за полюбившейся ему красоткой и отрывает там башки всем подряд. Так, не очень бюджетный ужастик, но вот оборотень… Оборотень там получился как настоящий. И глаза, где этот режиссер мог видеть такие глаза?

— Как жив, Глебыч? Вижу, ты уже молодцом! — Клюев продемонстрировал авоську с мандаринами и видеокассеты в пластиковом пакете. Принес тебе дальше просвещаться, сополатников пугать. Тут про оборотней, тут последняя серия «Кошмаров на улице Вязов», этот Крюгер уже в России окаянствует, его в конце комбайном «Дон» переедут.

Белов пожал руку коллеге, кивнул, куда поставить гостинцы.

— Ну, как дела на работе?

— Все путем, тебя к награде представляют за раскрытие, остальных премировали. Так что с нас магарыч. И вот ты просил узнать про этого режиссера — поляка, мой старший залез в Интернет, твою писульку отослал, и вот письмо от него пришло…

Васинцов быстро прочитал: знаменитый польский режиссер Лев Домбровский сообщал, что уже заказал билет по линии «Аэрофлота» и намеревается навестить господина Белова так быстро, как сможет. Ну и дела.

Щупленький, но удивительно обаятельный мужчина, уже войдя в палату, постучался элегантной тростью о дверь и широко улыбнулся, еще раз доказав всем преимущества западной стоматологии. Быстро пробежав глазами больных, он направился к кровати Белова, присел на краешек стула и сказал почти без акцента:

— Если не ошибаюсь, вы и есть тот самый истребитель оборотней?

— Да, но это слишком громко сказано. Оборотень был всего один, и нельзя сказать, что это именно я его истребил. А вы хорошо говорите по-русски.

— В этом нет ничего удивительного. Мои корни идут из России, точнее — из Сибири. Самое удивительное, что все мужчины нашего рода воевали с русскими и все женились на русских женщинах. Прапрапрадед мой воевал в армии Костюшко с чудо-богатырями Суворова, был пленен, женился на русской боярыне. Прапрадед вместе с войсками Наполеона в составе польского корпуса входил в Москву, под Березиной был ранен, пленен, женился на русской княжне — подруге Натальи Гончаровой, да-да, той самой. Прадед Тухачевского громил, женился на пленной комиссарше, дед в тридцать девятом безусым капралом доблестную Красную Армию встречал из противотанковой пушки на левобережной Украине. Катынь он пережил, но угодил в Сибирь, в лагеря. Там и женился на простой казачке. И даже отец хоть и уехал в США, где в качестве агента ЦРУ боролся с советской идеологией, и тот женился на русской студентке, с которой познакомился на фестивале молодежи в Москве. Вот ирония судьбы, да?

— А вы?

— И я тоже. Судился с вашим кинопрокатом за пиратство и влюбился в русскую адвокатшу от противной стороны. Через год женился, значит, судьба.

— Забавно, целый сюжет для фильма, связь судеб и поколений на протяжении целой эпохи.

— Да? — задумался режиссер, достал из кармана блокнотик в золотой обложке и что-то туда чиркнул. — Так как вам понравился мой фильм?

— Фильм — говно, — откровенно сказал Васинцов, — но вот оборотень…

— Я все-таки начинаю понимать, почему все Домбровские женятся на русских. Вы все очень непосредственны и лепите матку-бозку прямо…

— Правду-матку, — поправил Васинцов.

— Да-да, «правду-матку». Так что вам понравилось в моем оборотне?

— Его внешний вид и… мотивация.

— Мотивация?

— Да, ваш оборотень убивает не потому, что просто хочет убивать, он у вас влюблен. Почему?

— Знаете что, Борис… э-э… Глеповитш, вы мне нравитесь, и я хочу вам рассказать одну историю. Вы знаете, что означает имя Лев?

— Лев? Царь зверей?

— А Александр?

— Ну, Саша.

— Александр — тоже царское имя, величайшим царем и поныне считается царь Александр Великий — Македонский. Ваши цари тоже любили это имя. Так вот, моего деда звали Александр, он хотел, чтобы и сына его звали Александром. Ничего в этом нет предосудительного, но времена были суровые, особенно в царской России, и еще более особенно, на каторге в Сибири. Так вот, когда мой батюшка родился, дед находился в карцере, у него всегда были проблемы с поведением, а соседи-мужчины с Домбровскими не водились, он хоть и был борцом с самодержавием, но с польскими националистами поселенцы не дружили. Вся проблема была в том, что в поселении не было католического попа, и идти следовало к центральному поселению, верст десять через лес. А в лесу волки, страшно, но дитя крестить надо. Вот кто-то и надоумил баб, собравшихся в путь, пугать волков именем царя зверей.

Вот едут крестный папа с крестной мамой на дровнях, от страху трясутся, а бабы факелами машут и повторяют, как попки: «Лев! Лев! Лев!» И что вы думаете, не тронули их волки, добрались благополучно. Но вот на крещении неувязка произошла. То ли польский ксендз отказался понимать русскую речь (он ведь тоже из поселенцев был), то ли бабы со страху напутали, но окрестили моего деда Львом Александровичем, Левой. С тех пор в нашей семье и повелось — либо Лев Александрович, либо Александр Львович. Вот так.

— Хорошая история. А при чем здесь оборотень?

— А при том, что такой же волк, как в моем фильме, повадился ходить на поселение и отираться около дома, где проживала моя прабабка с прадедом, ну и с дедом новорожденным. Страсть как любил волк мою прабабку, а она, чего скрывать, была настоящей красавицей и сама в Сибирь за мужем поехала. А когда прадед все же оборотня одолел, в капкан его поймал и пристрелил, оказался он царским урядником. Эта история стала легендой в нашей семье, ее передавали из поколения в поколение. Есть старинные фотографии даже: волчий капкан, а в нем царский урядник. Не сносить бы прадеду головы, упекли бы его пожизненно за убийство урядника, но уж больно много свидетелей видели волка, превратившегося в человека. Надо отдать должное русским, они могли солгать приставу, но перед лицом Господа, как правило, говорили правду. Прадеда оправдали.

— Так, значит, этот фильм — история вашего прадеда, перенесенная на современный лад?

— Не совсем. Я сам видел оборотня.

— Вы сами?

— Да, пять лет назад меня пригласил ваш «Мосфильм» и кинопрокатный концерн, который решил пойти на мировую. Я всегда мечтал посмотреть Россию, Сибирь, родину моих предков. И я поехал туда к вашему городу Новосибирску. Встретили очень хорошо, водка, икра, блины, тройки с бубенцами. И повезли нас с молодой женой в тот самый поселок, где прадед мой отбывал поселение. Нет, я, конечно, понимаю, что староват для Марии, Машеньки, но стараюсь компенсировать свой возраст щедрыми подарками и ни в чем ей не отказываю, кроме одного. Видите этот скромный перстенек? Да, это изумруд, но необычный, замечаете его голубой оттенок?

— Я не силен по части драгоценных камней.

— Да, но это не так важно. Так вот, этот перстень необычный, он переходит в семье от отца к сыну еще со времен моего прапрадеда. Это из приданого его невесты, той самой русской княжны. Есть легенда, что камень этот, помимо прочего, защищает к тому же от волков и от оборотней. И если верить моему прадеду, именно этот перстень спас их однажды, когда они заблудились в степи во время разыгравшейся не на шутку метели. Вы спросите, какое отношение это имеет к фильму?

— Я уже догадываюсь…

— И совершенно правильно делаете. Староста того самого поселка, куда нас привезли с женой, сначала затрясся, увидев Марию, а потом чуть в обморок не свалился, когда увидел меня, вернее, этот перстень. Я впервые в жизни увидел, как меняется цвет глаз у человека с голубого на желтый. Мы пробыли в этом поселке три дня, даже ловили рыбу на льду, это так забавно, но каждую ночь он приходил к нашему дому и выл от страсти.

— Кто, староста?

— Нет, волк. Огромный волк-оборотень. Я видел его, ясно видел в ярком свете луны, сжимая в руках охотничий карабин. Маша смеялась, называла меня… как это по-русски, «писун»?

— Ссыкун.

— Вот-вот, «ссыкун», но я не обижался, я понимал, что вижу оборотня, настоящего сибирского оборотня. Перед самым отъездом я снял перстень и пошел к нему в управу. Он не стал отпираться, он признался, что оборотень, признался, что сгорает от страсти к моей жене…

— Вы так просто об этом говорите…

— Да? Но тогда это показалось мне естественным. Я предложил ему сделку, он поедет со мной в Штаты, снимется в моем фильме, а я позволю ему иногда видеть Марию.

— Вы понимали, чем рисковали?

— Это бизнес, молодой человек. Просто бизнес. Мои дела тогда шли плохо, поэтому и пришлось судиться с вашим кинопрокатом. И если уж совсем откровенно — режиссер из меня совсем посредственный, но… Но я угадал с главным героем, и этот фильм сделал меня знаменитым…

— Что? Вы сняли в фильме настоящего оборотня?

— Да…

— А эти жертвы, кровь, трупы?

— Успокойтесь, все это голливудские штучки — я вполне добропорядочный и законопослушный американец. А вот что касается оборотня, то он играл вполне искренне. Помните, когда он гонится по шоссе за машиной? Догадываетесь, кто в ней сидел?

— А что Мария?

— Она даже не догадывалась, что идет съемка, она сидела рядом со мной на пассажирском кресле и притоптывала ножкой в такт музыке из автомобильных колонок. А я смотрел в зеркальце заднего вида и молился, чтобы оператор не наложил в штаны и не прекратил съемку. Он выдержал, правда, потом долго лечился в психушке, очень дорогой психушке.

— Он, этот зверь, снимался во всех ваших остальных фильмах?

— Да, почти.

— Что значит почти?

— Во время третьего фильма я его пристрелил.

— Что???

— Пристрелил, когда застал его с Марией.

— Вы — сумасшедший!

— Да, наверное. Помните ту сцену, где зверь насилует молодую девушку у бассейна?

— Это… это была ваша жена?

— Да, это была Мария.

— Вы… вы отдали ее на растерзание оборотню ради своего долбаного фильма?

— Нет, это было бы слишком просто. Я ведь любил Марию, как говорится, лебединая песня, любил, несмотря на ее постоянные измены, несмотря на то что ей от меня нужны были только деньги. От нее я требовал лишь одного, чтобы она никогда не снимала с пальца этого перстня. Но она меня не послушалась, у нее была такая дурная привычка, снимать с себя кольца, украшения перед душем или бассейном. Говорила что-то о трудном детстве, что мама на последние деньги купила ей простенькое золотое колечко, и оно соскочило с ее пальца во время сдачи зачетов по плаванию в школьном бассейне. Его так и не нашли, то ли смыло в водозабор, то ли попросту украли. Она так переживала и после этого все золото перед водными процедурами непременно снимала.

— Он выследил ее?

— Скорее всего она сама его пригласила в дом. Я замечал, что ей нравился этот красивый русский из съемочной группы, мне пришлось оформить его осветителем. Еще бы, он так на нее смотрел!

— Послушайте, не считайте меня за идиота. Я могу отличить профессиональную съемку от того, что пишется на камеру слежения.

— А кто сказал про камеру слежения? Мой двор, как и весь дом, давно превращен в самую современную студию. Вы знаете, Борис, она любила заниматься любовью при ярком свете и записывать все на камеру. Может быть, хотела мне досадить, может, просто нравилось, но у меня штук пять кассет, где она трахалась с разными мужчинами, белыми, черными, азиатами, однажды эта сучка соблазнила даже иудейского раввина с пейсами.

— У вас были странные семейные отношения.

— Согласен, но я любил Марию. Можете верить, можете — нет. Я сразу забеспокоился, когда не увидел Алексея на съемочной площадке и когда Мария не подняла трубки телефона дома. Я бросился в машину, но опоздал, он уже разорвал ее своим огромным… В общем, вы понимаете, мне оставалось только пристрелить его, когда он, весь обрызганный кровью, бросился на меня…

— А карабин вы всегда возите с собой в машине. Так, на всякий случай.

— О Господи, в России такие проницательные менты, что же у вас до сих пор так высока преступность?

— Ладно, оставим вашу личную жизнь в покое. Вы приехали, чтобы еще раз глянуть на оборотня? Вы задумали новый фильм и ищете исполнителя главной роли? Или ваша новая жена тоже любит трахаться с неграми перед камерой, а потом подсовывает вам кассеты?

— А вы жестоки, хоть в мире и болтают о загадочной русской душе. Я вдовец, и уже до конца, можете не сомневаться. Я приехал, чтобы помочь вам и той девушке, что стала предметом страсти оборотня.

— К сожалению, вы опоздали, помощь уже не требуется, оборотень мертв.

— Вы уверены? А вы знаете, что после смерти Алексея там, в Лос-Анджелесе, появился «пляжный маньяк»? Двенадцать красивых женщин за три месяца, все жертвы убиты во время полнолуния, все изнасилованы и изуродованы.

— Вы считаете, что оборотень мог остаться в живых?

— Я боюсь, что это заразно…

— И он…

— Оборотень редко меняет объект страсти. Я боюсь, что вашей Галине по-прежнему угрожает опасность…

Он странно смотрелся, этот американский поляк в дорогущем клубном пиджаке, с тросточкой, с платком на шее на дворе обычного русского дома с резным крылечком. Ранняя весна в русской глубинке — отнюдь не лучшее время, уже нет той загадочной прелести русской зимы, а до райских майских денечков еще далековато. Раскисший снег, пробивающиеся из-под него бугорки скользкой глины, оттаявший мусор. В общем, на фоне всего этого Домбровский выглядел инопланетянином.

Визит был незапланированным, когда колокольчик на крыльце зазвенел, Белов, еще толком не проснувшись, как был в семейных трусах, пошел открывать дверь. Здрасьте, американский миллионер, всемирно известный кинорежиссер собственной персоной стоит на пороге, нерешительно играется с тросточкой и смущенно улыбается.

— Борь, кто там? — раздалось с кухни.

— К нам гости, — объяснил Белов, почесался и предложил гостю войти.

— С работы, что ли?

— Типа того. — А что Белов мог еще сказать?

Домбровский вдел ноги в изящных шелковых носках в разношенные тапки, словно в музее, прошаркал по коридору в гостиную, огляделся, присел на краешек кресла. Белов натянул на себя спортивный костюм, сгреб постельное белье в кучу и засунул в шкаф.

— А вы знаете, Борис, у вас очень уютно. Как это говорится по-русски, не красив дом по углам…

— «Не красна изба углами, а красна пирогами», — поправила Галина, внося самовар. Едва увидев Галину, Домбровский словно остолбенел и тут же рассыпался в комплиментах:

— Теперь я понимаю, почему все Домбровские женятся исключительно на русских женщинах.

— Вы Домбровский? А у нас учитель физкультуры в школе был Домбровский, красавец такой, все девчонки в него влюблены были по уши. Садитесь за стол, чай пить будем.

— Чай? Я — старый осел, склероз разъедает мой мозг, одну минуточку. — Домбровский достал крохотный мобильник всего с двумя кнопками, нажал на одну из них и что-то сказал по-английски. Через минуту колокольчик на крыльце опять зазвенел, Белову снова пришлось идти открывать. Молодой парень в стильном костюме и форменной фуражке со странной кокардой стоял на пороге и держал в руках большую корзину с чем-то блестящим и огромный букет роз. Видимо, водитель — у калитки виднелся какой-то длинный блестящий внедорожник.

— Ну что вы! — восхитилась Галина, увидев розы. — Зачем, это же так дорого!

— Как говорят русские, «не в деньгах счастье», я правильно высказался? Поверьте, милая пани, для нас, стариков, нет более приятного, чем сделать маленькую радость прекрасной пани.

— Какая же это маленькая радость? Это огромная и восхитительно пахнущая радость, — сказала Галина и зарылась носиком в алые бутоны. — Ну что вы сидите, давайте к столу, пироги совсем свежие, только вчера испекла.

Поляк аккуратно взял чашечку двумя пальцами, сделал глоток, откусил от пирожка.

— Вандифул, замечательно! Это вы сами?! В Штатах вы сделали бы хороший бизнес с этими пирогами, уверяю вас.

— Нас и здесь неплохо кормят, — пробурчал Белов.

— Это шутка? — насторожился Домбровский.

— Да мультик такой детский есть, — объяснила Галина. — Слушай, Борька, может, ты все-таки сподобишься представить меня иностранному гостю?

— Галина, моя любимая женщина, Александр Львович Домбровский, гражданин США, известный режиссер, снимает фильмы… — Белов заметил предостерегающее движение пальцами Домбровского, — в общем, хорошие фильмы снимает. Его предки родом из России, вот приехал навестить.

— Надо же, Борьк, какие знакомые у тебя, а ты молчал, скромник ты мой. — Галина ласково провела рукой по загривку Белова. — И фильмов своего знакомого ни разу не показывал.

— Успею еще, — пообещал Белов.

Поляк аккуратно доел пирог до конца, еще раз восхитился его качеством и достал из кармана длинную сигару. Галина вздохнула и достала из буфета хрустальную розетку. В общем-то это под варенье, но за пепельницу сойдет. Но Домбровский вытащил из кармана блестящее металлическое яйцо, откинул его крышку и водрузил на стол. Белов удивленно хмыкнул, переносную пепельницу он видел впервые. Домбровский затянулся, выпустив колечко удивительно ароматного дыма, откинулся на спинку стула.

— Уважаемые, прежде всего хочу попросить прощения за столь ранний визит. Телефон ваш не отвечал, а срочные дела призывают меня сегодня же домой, в Штаты. Так что приехал попрощаться перед самолетом, уехать без прощания я не смог, хотя и надеюсь вернуться. Не скрою, мне очень понравилась ваша история, Борис, и ваша прекрасная Галина. Я хочу сделать презент. Я знаю, русские очень горды, почти такие же гордые, как поляки, но прошу вас не отказываться. Этот перстень, он русский, его подарила моему предку русская княжна, он должен быть в России.

— Нет, что вы… Мы не можем взять это…

— Милая Галина, — перебил женщину Домбровский, — за ту неделю, что я пробыл в России, столько русских женщин пытались получить от меня подарки и прочие знаки внимания! Я отказывал. Но теперь прошу не отказать мне в этом, как это по-русски, большом одолжении. Давайте будем считать, что это уважаемый Борис делает вам свадебный подарок.

Поляк положил перстень в розетку, учтиво поклонился и двинулся к выходу. Около калитки он повернулся, внимательно глянул в глаза Белову и сказал:

— Надеюсь, вы понимаете меня, Борис. Попросите Галину никогда не снимать перстня с руки…

Глава 9 ХУТОРЯНЕ

— Самое хреновое заключается в том, что мы ничего не знаем, что творится в городе, — устало сказал армейский подполковник и стер обильный пот с лысой головы, — разведчики не возвращаются, аэросъемка ничего не дала, радиоперехват тоже. За карантинной зоной словно вымерло все.

— Где-то я уже это слышал, — толкнул в бок Васинцова Корич.

Васинцов кивнул:

— Вы пробовали взять «языка»?

— Неоднократно, в пригороде встретили два десятка местных жителей обоего полу. Их сильно подтопило. Все были в стельку пьяные, как протрезвели, ничего вспомнить не могут. Мы послали две группы разведчиков на двух БТРах, но мост уничтожен, а из-за разлива, сами понимаете, на ту сторону не перебраться.

— Мне почему-то всегда казалось, что БТР — плавающая машина.

— Только не здесь и не в разлив. Один перевернулся и затонул, хорошо что на мелководье, двумя тракторами еле-еле вытащили.

— А вертолет?

— Мы потеряли с ним связь, едва он перелетел на ту сторону.

— Каким образом уничтожен мост?

— Смыт паводком. Странная какая-то история, мост почти новый, двадцать лет стоял, а тут…

— Ясно… А что-нибудь необычное наблюдалось на той стороне за это время?

— Необычного? Что может быть необычного в зоне наводнения? Зайцы на кустах спасаются, лисы брассом плавают. И еще летчики доложили, что поначалу ночью в городе огней не было, ни одного, а теперь вроде как окошки светятся. Но тускло — словно свечи горят или лампады. Это понятно, что линия электропередачи оборвана и что электростанция выведена из строя, но там ведь есть передвижные армейские генераторы, автомобили с фарами, в конце концов.

— А волки встречались?

— Видели и волков, небольшую стаю. Лоси тоже есть, медведя видели, худой очень, шкура вся облезла.

— Ладно, картина более или менее ясна. Ясно, что ничего не ясно. Давайте-ка еще раз сверимся по карте перед завтрашней операцией, у старшего лейтенанта Дзюбы по этому поводу есть кое-какие соображения…

— Все-таки разлив — это красиво, — мечтательно сказал Юдин, глядя на ровную гладь, покрытую белесым туманом.

— А туман — это очень хорошо, по крайней мере сейчас, — цинично перебил его Корич. — Всегда боялся полетов, будь моя воля, на лодке на тот берег перебрался бы.

— Слава Богу, воля не твоя, — сказал Дзюба и кивнул в сторону большой воды, из которой вздымались молитвенно к небесам голые ветви деревьев. Меж ветвей старого дуба застрял пластиковый ярко-оранжевый контейнер, выглядевший совершенно чужим на фоне этого серого пейзажа, около него торчала корма полузатопленной моторки. — На лодке мы точно ко дну отправимся, а я плаваю как топор.

Удовлетворенно урча двигателем, к пристани подъехал защитного цвета «СуперУАЗ», молодой пилот с погонами лейтенанта выпрыгнул из-за руля, подошел к Васинцову и лихо козырнул:

— Лейтенант Черемша, пилот, прибыл в ваше распоряжение.

Васинцову молодость пилота не очень понравилась.

— Давно летаешь? — спросил он.

— Пятый год.

— А почто до сих пор в лейтенантах?

— Охоту люблю.

— Ну и что?

— Воздушную охоту, с вертолета.

— А… Так это ты тот самый черт, что пьяных девок после бани на вертолете катал и с пулемета по заповеднику шарахал?

— Ага! — самодовольно улыбнулся летеха.

— А болтали, что тебя под трибунал…

— Неа… Батя отмазал, он у меня крупная шишка в ведомстве. Так, по паре звездочек с каждого погона сковырнули и заставили за керосин казенный заплатить.

— Молодца, мне бы такого батю. Куда летим, знаешь?

— А то, я сам вызвался.

— В тумане-то не заблудишься?

— Обижаете, товарищ майор. Туман — самое то, с туманом меньше шансов «стингера» в бок получить.

— Лады, сработаемся, тогда давай заводи свою машину, через сорок минут взлетаем…

Десантный «Грач», как призрак, несся над водной гладью. Васинцов летать никогда не боялся, но сейчас то и дело испуганно хватался за ручку над дверью кабины, ему казалось, что этот безумный Черемша непременно хочет загнать вертолет прямо в воду или в гущу полузатопленных деревьев. Но тот уверенно вел машину и лишь один раз громко выругался: прямо навстречу им по реке, чуть накренившись набок, плыл огромный деревянный сруб. Даже не сруб, а целый дом с крышей и печной трубой. Около трубы, прижавшись к ней боком, сидел мокрый барбос в ошейнике, он грустно проводил вертолет взглядом и, кажется, даже гавкнул. Черемша резко рванул штурвал на себя, быстро выровнял машину, снова снизился и полетел над самой водой. Минуты через три он глянул на экран борткомпьютера, недовольно покачал головой, вытащил из-под задницы карту и, управляя «Грачом» одной рукой, начал водить по карте пальцем. Видимо, найдя искомое, он удовлетворенно улыбнулся и показал Васинцову растопыренную пятерню.

— Через пять минут будем на месте? — понял Васинцов и дал знак отряду приготовиться.

Да, что ни говори, а летать этот Черемша умел. Вертолет завис на месте, едва не касаясь «лыжами» раскисшей пашни, «грифы» оперативно попрыгали на землю, быстро оттащили вещмешки на сухое место.

Васинцов показал пилоту большой палец руки, тот опять нагловато улыбнулся, и вертолет взлетел. Действительно, в тумане низко над землей он был совсем незаметен, а вскоре и вовсе исчез из виду.

— Ты это, «Сталкера» Тарковского смотрел? — спросил Васинцова любитель кинематографа Кайметов.

—Ну…

— Похоже, да?

Что и говорить, эта необитаемая деревня производила тяжелое впечатление. И даже не заколоченные окна домов и покосившиеся, а порой и вовсе упавшие плетни наводили печаль и тоску, а сиротливо пялящийся в небо колодезный журавль, забытый трехколесный велосипед у сельсовета, почерневшие, покосившиеся кресты электростолбов, с которых свисали обрывки проводов.

— Слушай, командир, я недавно кино смотрел документальное, там про города старые показывали, те, из которых люди ушли. В общем, в джунглях город за пару лет в зарослях исчезает, так что в паре шагов от главной площади пройдешь и не заметишь. А у нас побольше, наверное. Как думаешь, сколько лет эта деревня брошена?

— Странно, на карте деревня значится как жилая, тридцать душ, не считая фермеров, — сообщил Дзюба, разворачивая планшетку.

— Может, карта устарела? — предположил Кайметов, которого от волнения снова пробило на болтовню.

— Сам ты устарелый, карта этого года. Лучше под ноги себе смотри, вся пятки мне отдавил, правоверный косолапый! — парировал Дзюба.

Герда вела себя спокойно, она неторопливо забегала на каждое крыльцо, принюхивалась и, не обнаружив запаха человека, бежала к следующему дому. Лишь однажды она сорвалась с места, перепрыгнула покосившийся плетень и шуганула большого рыжего кота. Полосатый разбойник в три прыжка забрался на большую березу и оттуда зашипел.

— Порядок, командир, никого здесь нет, — сообщил Юдин, появляясь из-за покосившегося здания с выцветшей табличкой «Сельсовет». — И судя по всему, где-то с недельку населенный пункт совершенно пуст. Есть следы автомобильные, но тоже довольно старые, пару раз заметил волчьи следы…

За перелеском они увидели промокший скирд соломы, Юдин скинул рюкзак и оперативно забрался наверх. Он долго вглядывался в бинокль, наконец на спине съехал на землю и доложился:

— Людей не видно, но люди определенно здесь.

—???

— Коровы недавно доены, у лошадей свежее сено, с заднего двора дымок поднимается.

— Если коровы доены, значит, разумная жизнь в наличии, — глубокомысленно предположил Дзюба. — Командир, я предлагаю разведку. Надо бы расспросить, да и отогреться не помешает.

Васинцов сделал знак, Корич с Крушилиным скинули десантные мешки на землю и вслед за Гердой двинулись к ферме. Через полчаса в наушниках у Кайметова засвистело, затрещало.

— Командир, Крушилин передает, что можно подходить…

Корич огляделся и подцепил ногой краешек половицы. Под половицей обнаружился люк с большим железным кольцом. Потянув за кольцо, Корич открыл вход в подвал, в темноту вела узкая деревянная лестница. Прапорщик принюхался, воздух в подвале был не затхлым, видимо, вентиляция работала. И зверем совершенно не пахло. Корич закинул «калаша» за спину, подсвечивая себе фонариком, осторожно спустился вниз и… в затылок ему уперлось что-то твердое и холодное.

— Руки вверх, и не думай даже дернуться, — раздался зловещий голос.

В принципе Корич знал, что делать в таких случаях: резко вниз и в сторону, фонарик отбросить вперед. В темноте это часто срабатывает, стреляют, как правило, в сторону света. Но удерживали два фактора, во-первых, ствол неизвестного оружия слишком плотно прижимался к его затылку, во-вторых, голос, предлагавший ему не дергаться, был несомненно женский, даже, можно сказать, девичий.

— Кто такой, че те здесь надо, ты зверь?

— Нет! Я прапорщик спецподразделения «ГРИФ» Корич…

— Маньк, посвети-ка ему на морду и погоны, правда прапорщик?

В темноте раздались легкие шаги, Корич зажмурился от ударившего в глаза луча света от мощного фонарика.

— По морде вроде как зверь, но в форме. Людк, у прапорщика сколько звезд?

— Две.

— Значит, врет, у этого три.

— Я старший прапорщик, — объяснил Корич.

— Заткнись, — ткнули его в затылок. — Людк, забери-ка у него ружье.

Корич покорно отдал «Гюрзу», еще раз упустив случай нырнуть в темноту, использовав невидимую Людку в качестве живого щита.

— Странное какое-то ружье, куда нажимать-то и не разберешься.

— Осторожней, заряжен! — сказал Корич, но тут же получил очень обидный пинок под зад.

— Заткнись, говорю! Слышь, Людк, пощупай-ка его, он лохматый?

— Ага, щас…

Корич почувствовал, как тонкие холодные руки лезут ему под броник, потом под куртку, под майку.

— Не, нормальной лохматости, и в мышцах весь, сильный, наверное… — последние слова Людка сказала с изрядной долей восхищения.

— А это… посмотри у него, ну в штанах.

Тут же Корич почувствовал, как на нем расстегивают ремень, как холодная рука скользит в нему в брюки…

— Эй, девицы, а может, хватит? — попробовал он возразить.

— Глохни, — ствол опять ткнулся ему в затылок, — ну как там?

— Не, не зверь, нормальный мужик, — сообщила Людка и хихикнула, — и хорошенький такой.

Корич, совершенно обалдев, почувствовал, что Людкина шаловливая рука возбуждает его самым натуральным образом.

— Не увлекайся, дура, — предупредила Манька, — а ты вытяни руки вперед, ну!

Корич послушался и тут же услышал, как на его запястьях щелкнули наручники. Да, забава переставала быть невинной.

— Теперь три шага вперед и ложись!

— Куда ложиться-то, — пробурчал Корич.

— На кушетку, лицом вверх.

Корич уперся во что-то мягкое бедрами, наклонился и руками нащупал перед собой что-то деревянное, застеленное матрасом и каким-то тряпьем.

Улегшись на спину, он почувствовал, как наглая Люська занялась его мужским естеством самым непосредственным образом и, самое удивительное, что, несмотря на всю комичность и одновременно драматичность ситуации, он возбудился. А девица перешла от рук к делу одним из древнейших известных человечеству методом.

— Говорю же тебе, не увлекайся, — одернула ее Манька, — ну-ка подержи лучше фонарик и ружье.

— Ну вот, Мань, опять ты первая, — заныла Люська, и по характерному шороху задираемого платья Корич понял, что его сейчас поимеют. Предчувствия его не обманули, впрочем, Люська ныла зря, ей тоже перепало…

— Да, ребята, я вижу, вы времени даром не теряете. Да еще с наручниками, только в кино такое и видел.

Корич зажмурился от внезапно вспыхнувшего яркого света и, открыв наконец глаза, увидел над собой совсем молоденькое раскрасневшееся личико. Девчушка лет шестнадцати, не больше, значит, вот ты какая, бесстыжая Люська. Вторая девушка так и застыла с ружьем и фонариком в руках. Она была постарше, лет восемнадцати.

Крушилин стоял на нижней ступени лестницы около выключателя, криво улыбался и поигрывал автоматом:

— Ты, красотка, ружьецо-то брось и автомат тоже. Брось, говорю тебе! А ты слезь с доблестного прапорщика. Или че, Толь, я помешал, пусть продолжает?

— Сдурел, что ли?! — Корич столкнул с себя похотливого подростка, сел на кушетке, ногой отбросил ружье в сторону. — Ну чего стоишь, вон ключи, снимай железяки!

Люська оправила на себе платье, неожиданно нахально улыбнулась и отомкнула замок браслетов. Корич натянул штаны, подобрал автомат и наконец осмотрелся. Вполне жилой подвал с котлом АОГВ в углу, вдоль стен полки с банками, огурчики, помидорчики, варенья разные, еще у одной стены большой стол с горой охотничьих патронов. Над ним несколько плакатов весьма вольного содержания. Крушилин сделал стволом автомата движение, и девицы послушно уселись на кушетку.

— Ну, девки, вы даете! — только и смог сказать Корич.

Васинцов осторожно отодвинул двустволку подальше от фермера и разлил по второй. Фермер словно не заметил, что остался без оружия, он уставился на стакан мутным взглядом, потом быстро схватил его и опрокинул в себя.

— Молодца! — восхитился Кайметов и тоже выпил, занюхав корочкой.

— Вы жрите, жрите, неча стесняться-то, не объедите, — пробормотал фермер, жадно глядя на бутылку.

— Ой, гости дорогие, — спохватилась хозяйка, — что же вы ничего не кушаете, это же все свое, все натуральное…

Васинцов поймал на себе взгляд команды и кивнул, «грифы» тут же шумно зазвенели ложками, заработали челюстями. Только Сидоров недовольно повел глазом на хозяйские разносолы и пару раз тыкнул вилкой в банку с тушенкой из сухпайка.

Две девицы сидели с краю большого стола прямо напротив Корича, они порой перешептывались, хихикали и посматривали на прапорщика. Васинцов удивленно заметил, что Корич прячет глаза и даже краснеет. Во дела! А фермер тем временем, не дождавшись тоста, в одиночку махнул третий стакан и совершенно захмелел:

— Вы с ночевкой? Жаль, а то я выспаться хотел. Неделю не досыпаю, как те появились. И откуда они здесь, падлы? Трех овец задрали, подсвинка уволокли, самогон сперли, сволочи! Но не на того напали. Я их, сукиных сынов, в расход, я их к стенке, как духов. Эх, пулемет бы мне или хотя бы броневик…

Этот фермер вообще оказался мужиком со странностями, сначала он чуть было не положил с карабина разведчиков, потом прыгнул в кабину мини-трактора и куда-то умчался, но через полчаса вернулся и вступил в переговоры. Причем убедить его, что к нему пожаловали не звери, а федеральный спецназ, стоило больших трудов. И о произошедшем здесь он говорил крайне путано. Более или менее понятно о вторжении на ферму зверей рассказала хозяйка — красивая русская женщина с пышными формами. Неделю назад в ближайшем перелеске была замечена стая волков, хозяин тут же съездил в деревню, там проживали три знакомых браконьера, но обнаружил деревню совершенно покинутой. Тогда он вооружил семью (Люська и Манька — дочки ихние, а Мишка — сынок) и всю ночь палил из окон, кажется, даже попал. А на следующий вечер, как раз на закате к дому подошли какие-то люди, только на людей мало похожие — уж больно заросшие. Так вот, они подошли к самому дому и потребовали «мяса, самогону и девок». Ну, они их и угостили со всех стволов. После этого незваные гости исчезли, но следующей ночью взломали кладовку, сперли две четверти первача, а со двора пропало три овцы и подсвинок. Что в городе творится, они не знают, что дальше делать — тоже. Электричества нет, соляры для генератора на день, газ кончается…

— Но держаться будем до конца! Мишка, жри и заступай на боевое дежурство! Врагов безжалостно уничтожать! — стукнул кулаком по столу фермер. Тут же он пропустил еще стаканчик и снова уронил курчавую голову на стол. Михаил, десятилетний пацан в школьной курточке и кедах, аккуратно вытер губы салфеткой, прихватил «Сайгу», коробку патронов и встал.

— Посиди, Мишань, посиди, неча тебе на чердаке торчать, пока светло, они не появятся, — остановила его хозяйка.

— Мам, а можно, пока генератор работает, я в «Денди» поиграю? — спросил Михаил.

— Давай, пока отец спит…

Васинцов взял с блюда жареную курицу, полбуханки хлеба, банку тушенки, пару огурцов, подошел к окну и коротко свистнул. Крушилин тут же откликнулся и спрыгнул с крыши амбара.

— Держи, это вам на двоих, — сказал майор, бросая еду в окно. Сержант ловко поймал курицу, появившаяся тут же Герда глянула на Васинцова и благодарственно тявкнула.

— Так, бойцы, час на сон и выдвигаемся, — скомандовал он.

«Грифы» след в след двинулись по тропинке, замыкал группу Корич. У ворот усадьбы он оглянулся напоследок и заметил двух сестричек на крыльце дома. Они тут же заулыбались и замахали ему руками. Корич подумал, вернулся к крыльцу, протянул Люське прибор ночного видения и смущенно сказал:

— Вы это… не болтайте уж особо насчет… ну сами знаете…

— Да ладно, че уж там, жаль закончить не дали, — хмыкнула Люська.

— Выдрать бы вас, — устало сказал Корич.

— Ну выдери, выдери нас, — хором сказали наглые девки и разом задрали юбки. Нижнего белья под ними не наблюдалось.

— Фу, бесстыдницы!..

Глава 10 КОШМАР НА УЛИЦЕ ЛЕНИНА

— Что ты там говорил насчет «Сталкера»? — спросил Васинцов, рассматривая городок в полевой бинокль.

— В каком смысле? — удивился Кайметов.

— А в таком, глянь-ка, — сказал он и предал связисту бинокль.

Городок на самом деле выглядел вымершим, полностью вымершим. Ни одного человека на улицах, лишь около памятника Ленину, покрытому бронзянкой, валялось в живописной позе тело. По всей видимости — пьяное. У магазина с вывеской «Хозтовары» прямо в луже стоял большой белый рояль с открытой крышкой, о его ножку с видимым удовольствием чесалась упитанная свинюха. Из разбитой витрины под вывеской «Галантерея» на втором этаже свешивались какие-то вылинявшие под дождем красные полотнища. Порой под порывами ветра они начинали трепыхаться, делая здание похожим на бриг под алыми парусами, не хватало лишь капитана в чулках и штанах пузырями.

Они лежали в кустах около местной школы. Школа, как и все остальные здания в этом городе, казалась совершенно вымершей, но входная дверь была закрыта и, по-видимому, на запор изнутри.

— Где люди, командир? — спросил Кайметов. — И свинья эта… Если здесь зверей полно, почему свинюка-то живая? Чего ее до сих пор не сожрали?

— Ну, может быть, звери эти правоверные типа тебя или того хуже, евреи — хасиды, свинины не жрут.

— Да ну тебя, и все-таки странно, где люди? Неужели всех того?

— А вот глянь-ка, видишь, около телевышки.

— В парке?

— Левее, левее бери, на стадионе.

— Елы-палы, у них что там, митинг, что ли? Вон, мужик какой-то на трибуне что-то говорит, руками размахивает. Может, мэр местный?

— А хрен его знает. Сколько до торка-то осталось?

— Да уж должно начаться, — сказал Кайметов, глянув на часы.

— Странно, а не чувствуется. Обрати внимание на крыши домов.

— Антенны?

— Да, смотри, это не последствия урагана, это словно нарочно кто-то постарался.

Действительно, создавалось впечатление, что телевизионные антенны, торчавшие над серыми крышами домов, кто-то намеренно свернул, причем самым варварским способом. Васинцов даже заметил пару тарелок спутниковых антенн, валявшихся перед зданием местной администрации. Похоже, по ним к тому же прокатились на тракторе.

— Фигня какая-то у них тут происходит, — заявил Корич. — Чувствую зверей в изобилии, но агрессии не чувствую.

В это время Герда глухо тявкнула, в кустах у них за спиной затрещало. Тут же раздался условный свист Крушилина, отбой тревоге — свои.

Сидоров появился первым, он без особых церемоний бросил на землю большой пыльный мешок, в которых обычно хранят картошку. Из мешка торчали ноги, обутые в смешные сандали с дырочками.

— Не по сезону обут, — констатировал Дзюба.

— Так он и одет соответственно, — объяснил Сидоров, вытряхивая их мешка чумазого мужичка. — Зато кусается. Этот герой магазин грабил прям посреди бела дня.

Мужичок, сильно заросший, действительно был одет довольно оригинально: помимо сандалий на босу ногу, на нем была широкая гавайская рубаха в пальмах и обезьянах, игривых расцветок шорты до колен и легкомысленный шейный платок. Все это никак не вязалось с его физическим обликом, он явно «озверел», оброс, лицо вытянулось, щеки покрылись густыми бакенбардами, зрачки глаз пожелтели. Но, несмотря на явно звериные признаки и довольно крупные клыки, зловещей его физиономия не выглядела. Скорее какой-то наивно-умильной. Экзотичный мужик сел на задницу и близоруко прищурился.

— Я, между прочим, жаловаться буду! — заявил он неожиданно.

— Ты сначала побрейся, — порекомендовал Васинцов, разглядывая «языка». — Ушки особенно, а то они у тебя уж больно заросли и заострились.

— Какое вам дело до моих ушей?! — возмутился мужик. — И с какой стати вы мне тыкаете? Если судить по форме — вы служащие и находитесь при исполнении. Так что потрудитесь обращаться вежливо…

Сидоров аккуратно приложил мужичка башмаком под зад, тот ойкнул и замолчал.

— Кто вы такой и что вы делали в магазине, где вас задержали? — перешел на «вы» Васинцов.

— Меднов Павел Сергеич, инженер. А в магазине я выбирал себе одежду.

— Вы всегда таким образом пополняете свой гардероб?

— А что такого?

— Действительно, ничего странного. Взять кирпич, долбануть витрину и приодеться. И как я сам до такого не додумался?

— Я ничего не долбал, — заявил мужик решительно, — витрина там давно разбита. А насчет одежды хозяин сам разрешил, берите, говорит, что хотите, вот я и взял. Хотите, сами у него спросите.

«Грифы» переглянулись.

— Павел Сергеевич, — мягко спросил Васинцов, — а вы сами из местных?

Мужик почесался, стряхнул с рукава пыль, ответил:

— Нет, мы недавно переехали с Украины. Жена настояла, здесь у нее вроде как родственница дальняя и вакансия главного инженера есть в «Агродоре».

— Жена твоя тоже зверь? — сурово спросил Сидоров, прикуривая.

— Клавдия? А то! — сказал мужик и тут же спохватился: — В смысле, она по характеру зверь, а не по внешнему виду, в смысле — не обросла. И дочь в нее пошла, а вот сын в меня.

— Вы можете сказать нам, что происходит в городе?

— Вам, а кому это «нам»? Вы кто вообще?

Васинцов достал из кармана «корки» и сунул под нос Меднову. Тот снова близоруко прищурился и разглядел документ.

— Федералы, значит? А я говорил, что вы придете, я знал и Клавдию убеждал, так разве ее убедишь? Я вот что скажу вам, ребята, что тут творится — сам черт не разберет. У нас на Украине тоже торкало, но чтобы так… В общем, будьте осторожнее, особенно ночью. Здесь ночью странные вещи творятся. Как стемнеет — звери из леса выходят, — сказал он зловещим шепотом.

Первым хихикнул Кайметов, за ним засмеялись остальные. Слово «звери» из уст этого мужичка с клыками, как у заправского вампира, прозвучало так забавно, что Васинцов тоже не выдержал и рассмеялся.

— Не нравится мне это, совсем не нравится, — сказал Дзюба, подсвечивая карту фонариком.

— Что именно тебе не нравится? — спросил Васинцов, пересчитывая оставшиеся патроны.

— Такое впечатление, что нас сюда загнали намеренно, специально.

Вот смотри, здесь они могли прижать нас к воде прямо посреди голого поля. Но перерезали нам дорогу, невзирая на мощный огонь. А здесь, у автобазы, могли окружить прямо на площади, но словно специально оставили проход по переулку. Помнишь, как звери твою Милку с Петровичем на старый стадион загоняли?

— Но они загоняли беззащитных людей на открытое место, а зачем им понадобилось, чтобы мы добрались до этой конюшни, где оборону можно неделю держать?

— Знать бы, — пожал плечами Дзюба и сложил карту.

Действительно, знать бы… На них напали совершенно неожиданно, когда они пытались найти хоть кого-то живого в здании райадминистрации. Но здание словно вымерло: в коридорах валялись какие-то бумаги, растрепанные папки и почему-то порнографические журналы плохого качества на польском языке. Света в здании не было, как и во всем городе, но вода в кранах была, и канализация работала.

Но когда они вышли на площадь, прозвучали первые выстрелы, неизвестные, прятавшиеся в домах, в палисадниках, даже на крышах, открыли огонь, и просто чудо, что никого не зацепили, только Крушилину царапнуло плечо крупной дробью. Они организованно отступали и добрались до этой конюшни почти без потерь, только вот Герда, несмотря на окрик Крушилина, внезапно припустила по переулку, через минуту с конца улицы раздался лай и скулеж, так же внезапно прекратившийся. Останавливаться они не стали, торопясь в укрытие.

Место для обороны было на самом деле — лучше не придумаешь. Старая конюшня красного кирпича, выстроенная в виде средневекового замка. Начитанный Дзюба сообщил, что когда-то в мрачную эпоху царизма в этих местах проживал барон — конезаводчик с немецкой фамилией. Лошадей он любил безумно и конюшни строил по собственному проекту в три этажа. Восставшее крестьянство в XVIII веке прогнало барона в шею, он потом в Париже в нищете спился, усадьбу разорили, а потом сожгли, вот только конюшни с башенками, узкими бойницами окон и зубчатыми стенами, как память о бароне, остались. Сначала тут школу строили, потом МТС разместили, потом склад. А когда лошади опять в моду вошли — опять конюшню. Очень уж здание для этих целей удобно.

И очень удобны оказались эти бойницы для обороны, а с башенок хорошо просматривалась вся округа, весь погруженный в тьму городок, где люди совершенно невообразимым способом уживались по соседству со звероподобными существами.

— Как ты думаешь, местные просто боятся зажигать в домах свет или привыкли, приспособились к темноте? — спросил Юдин, рассматривая городок через прибор ночного видения.

— А черт их знает, — пожал плечами Васинцов. — Я вообще ничего не понимаю. Такое впечатление, что весь город сошел с ума. Ты, кстати, заметил, что по нам пуляли и обычные мужики в фуфайках и кирзовых сапогах? Ни одного нормального на полсотни тысяч населения. И на нас смотрят, как на чумных. Если вернемся, не знаю, что и докладывать…

Васинцов понял, что сказал что-то не то, и замолчал на полуслове. Ну конечно, он сказал «если вернемся», а не «когда вернемся», вроде разница в одном слове, а какая большая разница. Он, командир, выразил сомнение в благополучном исходе операции, он не должен был этого делать.

* * *

— Эй, не спите? — Двое человек стояли около ворот конюшни, в руке одного виднелся большой белый платок.

— Кто такие? — спросил дежуривший у ворот Корич из небольшого окошка.

— Считай, парламентеры. Хоти поговорить с вашим командиром.

— Парламентеры, говоришь, а оружия с собой нет? Ну заходите.

Юдин откинул запор ворот и тут же юркнул за перегородку весовой. Но парочка совершенно не обратила на него внимания, спокойно прошла в ворота и остановилась посередине прохода, между дощатых стойл. Юдин снова звякнул запором и, развернувшись, застыл с поднятым стволом автомата.

Васинцов рассмотрел, что шедший впереди мужчина одет в строгий серый костюм и пальто, при шляпе, второй, низенький и коренастый, — в милицейскую форму с майорскими погонами. Едва завидев Васинцова, тот отдал честь, но руки не протянул.

— Майор Васинцов, командир спецгруппы «ГРИФ». С кем имею честь?

— Замглавы райадминистрации города Коряжска Аксенов.

— Замначальника РОВД майор Трофимов.

— Очень представительно, а где первые лица города?

Майор потупился, Аксенов ответил, чуть помедлив:

— Глава местной администрации… болен, а первый зам передал мне все полномочия, есть соответствующее распоряжение, можете ознакомиться. Начальник РОВД подполковник Самохин, к сожалению, мертв, он погиб, майор Трофимов принял на себя руководство отделом.

— Вы можете объяснить, что здесь происходит, господин Аксенов? Что творится в городе и прилежащей территории? Почему мои люди были атакованы неизвестными? Наша группа также была обстреляна из огнестрельного оружия, у нас есть раненый, мы потеряли служебную собаку.

— Вы же сами видели, здесь много чего происходит, — без тени смущения ответил Аксенов, — и мы прикладываем все силы, чтобы события не стали еще более трагическими. Вы видели волков, майор? Вы знаете, сколько волков в округе?

— Так почему не принимаются действия? Если много волков, отстреливайте, но мне до сих пор непонятна причина, почему атакована моя группа?

— Вы чужие, — неожиданно сказал майор. — А они не совсем волки. Надеюсь, вы телевизор смотрите, знаете, о чем я говорю.

— Чикатилы?

— Разные есть, и чикатилы тоже, — ответил майор. — И местные, и пришлые. Вас посчитали за пришлых, вот и…

— Давайте конкретно, — резко сказал Васинцов, — во время разлива реки и паводка с вашим городом потеряна связь, всяческая связь, надеюсь, вы это сами знаете. Увиденное нами здесь тоже обычным не назовешь. В этом городе вообще есть власть? Вы являетесь легитимными представителями законной власти?

— Только частично и до темноты, если честно, — сказал Аксенов. — Точнее, с наступлением сумерек власти в городе фактически нет. Мы с майором Трофимовым, если вас это интересует, вот уже неделю ночуем в помещении отделения милиции, в штабе ГОЧС, там стены крепкие и решетки на окнах, хотя сомневаюсь, что это решетки их останавливают.

— Их? Кого их?

— «Пришлых», так их называют местные.

Васинцов хмыкнул, достал сигарету, прикурил, гости от предложенных сигарет отказались.

— У вас есть какой-то план действий? Что вы собираетесь делать?

— Мы не далее как через десять минут собираемся направиться в штаб ГОЧС и запереться там на всю ночь в оружейной комнате, — ответил Трофимов. — Там, конечно, холодновато, но терпеть можно. Вам же я предлагаю немедленно убраться отсюда.

— Убраться?

— Да, покинуть город так быстро, как это возможно. У вас же есть вертолеты или что там еще. Боюсь, что с наступлением темноты я не смогу поручиться за ваши жизни, как и за наши в общем-то.

— Постойте, постойте, — удивленно сказал Васинцов, — как это покинуть? Вы что, не понимаете, мы специально прибыли для разведки.

— Как прибыли, так и убывайте, — неожиданно зло сказал майор Трофимов. — Доложите, что разведали, и ждите, пока вода сойдет.

— Не понял, — угрожающе протянул Васинцов.

— Понимаете, — быстро заговорил Аксенов, — тут происходит нечто такое, что любое вмешательство извне только вредит, понимаете? Мне трудно это объяснить, но будет только хуже. Все должно решиться здесь и своими силами. Вы чужаки, вы — пришлые, вы вряд ли поможете. В общем, вам лучше улететь немедленно.

— Допустим, а если такой возможности нет?

Аксенов вздохнул, снял шляпу, стряхнул с нее несуществующую пыль.

— Если такой возможности нет, вам придется держать оборону, эта конюшня — единственное место, где у вас есть шансы, поверьте…

— Стоп, стоп, — скомандовал Васинцов. — Вы хотите сказать, что специально загнали нас сюда?

— Разумеется, — заторопился Васинцов, — вас много, вы сможете занять круговую оборону и продержаться ночь.

— А почему нельзя было объяснить?

— Так вы же начали первыми стрелять, вы убили двух местных, около десятка ранили.

— Мы стреляли в зверей.

— Какая разница, в зверей, не в зверей. Может, они не такие уж и звери, да и собака ваша совсем психованная… — Аксенов уже явно торопился, он глянул на часы и сказал: — Нам пора, уже темнеет, они скоро будут в городе. Позаботьтесь об обороне и, как только сможете, уезжайте, уходите.

— Слушай, Дзюба, как тебе нравятся эти герои? — громко спросил Васинцов. — Тебе не кажется, что у них с головой не все в порядке? Может, арестовать их и передать в руки компетентных органов?

— Во-во, арестуйте нас, заприте куда-нибудь в подполе, только чем укрыться дайте, а то дубак жуткий по ночам. Неделю мечтаю выспаться, чтобы воя этого по ночам не слышать, — пробурчал майор и принялся расстегивать портупею. — Понаедут тут, раскомандуются, все они знают, все умеют. Давайте, где у вас тут арестантская?

В этот момент сверху свистнули, Корич дал знак, что еще кого-то заметил. Васинцов вопросительно посмотрел на Аксенова, тот пожал плечами. В дверь ворот вежливо постучали:

— Пал Иваныч, у нас проблема. Пока стояли, кто-то бензопровод перегрыз, весь бензин вытек. Машина никуда не поедет.

— А ты куда смотрел? — спросил Аксенов, подойдя к окошку.

— Так вы сами сказали, из машины не выходить.

— Мало ли что я сказал, своя голова у тебя должна быть! В следующий раз у тебя так колеса на хрен поснимают. Ладно, двигай до дому пехом, тебя тронуть не должны.

— А вы?

— Придется здесь остаться, сам понимаешь. Ну вот, — развел руками Аксенов, возвращаясь, — самое время нас арестовать. По темноте да без машины до штаба ГОЧС нам не добраться. Мы останемся здесь, хорошо? Если вы не против, конечно.

Майор снова надел ремень и, что-то недовольно бормоча, завалился спать прямо в кормушку с сеном.

— Суров твой Трофимов-то, — сказал Васинцов Аксенову.

— Не судите его строго, он весь на нервах всю последнюю неделю. Я-то уже научился засыпать под этот вой, а он глаз сомкнуть не может, и трясет его, как от лихорадки. И ребят все вспоминает, от его отдела-то почти никого не осталось.

— Так что же у вас все-таки произошло?

— Трудно сказать, как вода подниматься начала, так беды на нас просто посыпались. Сначала связь, оборвался телефонный кабель, потом обвалилось оборудование с вышки. Вы представляете, какими болтами крепится оборудованием на телевышке? Все рухнуло, словно нарочно открутил кто. Потом сразу три электроопоры рухнули, электричества не стало, потом уже мост, а ночью появились «пришлые», и в человечьем обличье и в зверином. Грабежи начались, в магазинах двери нараспашку, батюшку местного задрали. Вы знаете, тут и местные — отнюдь не ангелы, 101-й километр, столичные выселки, много здесь народу из столицы за разные грехи выселенного. Но те, что появились… Никто, никто не ожидал, половина милиционеров без оружия были, когда они милицию штурмовали…

— А какие они собой, эти «пришлые»?

— Разные, и на двух ногах, и на четырех, и «волосатые». Такого натворили, захочешь — не забудешь. У нас как раз экстренное заседание штаба ГОЧС было по поводу паводка, главе нашему доложили, что толпа на улице, он подумал, что… Хрен его знает, что он подумал, вышел на улицу народ успокоить, а его в клочья… Бр-р-р…

— А начальник РОВД?

— Тот на следующий день, РОВД отбивая, геройски.

— Тогда почему вы считаете, что нам следует немедленно покинуть город, вам что, помощь взвода профессионалов кажется лишней?

Аксенов сделал паузу:

— Понимаете, мы начали постепенно понимать «пришлых», а они нас. Это трудно объяснить, но не все из них так опасны, порочны, далеко не все. Почему-то они выбрали именно наш город именно перед паводком и съехались сюда чуть ли не со всей России. Словно позвал их сюда кто-то или что-то. Понимаете, через день у нас как-то установился порядок, прекратились грабежи, горожане вышли на работы, в том числе и «пришлые», а там много специалистов. Мы даже плотину залатать смогли с их помощью.

— И где же они живут? В смысле, спят?

— В основном в школах, мы там спортзалы оборудовали, и в техникуме. Некоторые по домам брошенным расселились.

— А как же тот вой, что так пугал вашего майора по ночам?

— Это уже ночью — это волчары. Они вообще-то в город редко заходят, все больше в лесу, но даже когда приходили — никого уже не трогали. Выли страшно, ругались, требовали открыть «оружейку», но… как видите, мы живы. И только когда появилась ваша команда, все началось снова. Они, «пришлые», словно взбесились, словно как красная тряпка на быка вы на них подействовали. Мы едва успели вас по нужной дороге направить. Что будет этой ночью в городе — понятия не имею, словно у них на вас какая-то личная обида.

— Не исключено, — ответил Васинцов и поправил бронежилет на груди. — Так вы надеетесь сами договориться с этими «пришлыми», до того как сойдет вода?

— Мы уже почти договорились. Вот Семен, он как раз из «пришлых», а зверей просто терпеть не может…

Звери были матерые, звери совершенно не хотели подставляться под пули. Ночной бой шел уже два часа, а Васинцов, хоть и исстрелял четыре магазина, не мог гарантировать, что попал хоть в одного. Они, передвигаясь какими-то странными скачками, подбирались к стенам конюшни, пара из них даже сумела забраться на крышу, где их встретил Сидоров с пулеметом. Будь у зверюг серьезное оружие, а не охотничьи дробовики и пара табельных «Макаровых», «грифам» пришлось бы совсем туго.

— Экономить патроны! — скомандовал Васинцов больше для порядка. Все и так понимали, что патроны надо беречь, бой еще неизвестно сколько продлится, а врукопашную им ничего не светит. Да и до восхода солнца еще далеко.

— Слышь, командир, — крикнул сверху Дзюба, — некоторые в сканере не отражаются, и в инфракрасном не видны.

— А прибор в порядке?

— Ну тебя-то я хорошо вижу, — и Дзюба показался в шлеме с надвинутом на лицо забралом.

— Ладно, потом разберемся. Держи свое окно, а то у тебя там кто-то лезет!

Дзюба развернулся, дал короткую очередь, силуэт в проеме взмахнул лапами и с воплем рухнул назад.

— Пятый! — громко похвалился Дзюба.

— Все, хана, — спокойно сказал Трофимов и вставил в обойму последний патрон. Спорить с ним было трудно, они сидели на крыше конюшни под зловещим ночным небом, считали последние патроны и слушали, как вой внизу усиливается.

— Господи, сколько же их здесь! — прошептал суеверный Крушилин, выглядывая из-за зубца стены. — Вон и волчары появились.

Васинцов тоже выглянул: большая стая волков медленно собиралась около памятника Ленину. Ильич, крашенный бронзянкой, указывал рукой с зажатой кепкой вдаль, намекая волчарам, что они идут правильной дорогой.

— Откуда здесь Ленин? — удивился Васинцов.

— Так это же улица Ленина, — объяснил Аксенов, — если по прямой, то на главную площадь минут через десять выйдете, к горадминистрации. Видите вон тот дом, что напротив, там раньше райком партии был, теперь райсовет. А Ленин так и остался, местные коммунисты за ним ухаживают, в пионеры детишек принимают.

— Так у вас еще и пионеры остались, — вздохнул Дзюба, — еще не легче.

— Ладно, о пионерах мы как-нибудь потом, какие будут предложения по ситуации? — спросил Васинцов.

— Ноги отсюда надо делать, командир, — сразу же отозвался Кайметов.

— Вот тебе-то как раз не о ногах надо думать, а о связи, — сказал Васинцов, — почему связи нет?

— Хрен его знает? — искренне ответил Кайметов. — И питание есть, и рация в порядке, а связи нет — одни помехи. Вопреки всем законам радиофизики.

— Сидорова искать все равно надо, — тихо сказал Корич. — Нельзя его здесь оставлять.

— А где он, этот Сидоров?! — взвизгнул Крушилин. — Где?! Хоть бы сказал.

Действительно, Сидоров исчез совершенно неожиданно. Вот его пулемет еще гремел и вдруг смолк. Васинцов тут же бросился на подстраховку, но майора на крыше не обнаружил. Ни его, ни пулемета, только большая куча стреляных гильз и несколько мертвых тел с оскаленными пастями. У каждого была прострелена голова, видимо, пленных Сидоров решил не брать. А когда рухнули ворота конюшни, им всем пришлось подняться на крышу, раненного в ногу Дзюбу поднимали на вожжах, найденных в изобилии в подсобке. Можно было предположить, что какой-то зверь зашел Сидорову в тыл и увлек его с собой вниз, но под стенами конюшни валялись только трупы зверей. Непонятно.

Корич неожиданно поднял руку, все замолчали. Прапорщик тихонько подошел к чердачному люку, осторожно приподнял его, прислушался, сняв с пояса «лимонку», дернул за чеку и метнул зеленое яйцо вниз. Внизу грохнуло, раздался визг и вопли.

— Вот сволочи хитрые, как тихо подобрались и словно смерти не боятся.

— А гранаты-то тю-тю, — пробурчал Дзюба, копаясь в вещмешке. — Знаешь что, командир, вам пора идти на прорыв, до рассвета мы так не продержимся, да и неизвестно, остановит ли их рассвет. Я их отвлеку, а вы вожжи свяжите и давайте вниз по стенке, и в сторону леса.

— Отставить, — скомандовал Васинцов. Раненых, Дзюбу и Вазгяна, он оставлять не собирался. Ему показалось, что есть еще какой-то выход и что он обязательно должен его найти. Неужели это «шестое чувство» все-таки есть или это лишь призрачные надежды? В этот момент что-то заскрипело в одной из башенок, что возвышались над плоской крышей конюшни. Крайняя правая башенка повернулась по часовой стрелке вокруг своей оси, и показалась небольшая деревянная дверца.

— Эй, не стреляйте, — раздалось четко, когда дверца отворилась. Из башенки на четвереньках выбрался человек и поднялся на ноги. Нет, это не был человек, зверь, заросший густой русой шерстью с седыми подпалинами. — Давайте за мной, — сделал он движение лапой в сторону башни, тут есть подземный ход.

Васинцов оглянулся на Аксенова, тот, казалось, и не удивился.

Седой быстро шел, часто меняя направления. Поджидая группу, он приваливался к дереву, ощупывал его, словно живое, и когда группа догоняла, молча указывал дорогу. На вопросы он не отвечал, и Васинцов, прекрасно умевший ориентироваться на местности даже в темноте, сейчас совершенно запутался, ему казалось, что они ходят по кругу, что этот чертов зверюга ведет их сам незнамо куда. Неожиданно потянуло сыростью, под ногами зачавкало, и они вышли к воде. Васинцов чуть не закричал от радости: у самого берега покачивалась на легком течении небольшая лодка с корявой надписью «Турбаза» на корме. От кормы к кустам тянулась длинная ржавая цепь. Зверь приложил заросший палец с длинным когтем к толстым губам и нырнул в кусты. Через минуту он появился с двумя веслами на плече.

Корич первым зашел в воду по пояс, заглянул в лодку:

— Эх, жаль, маленькая. Максимум шестерых выдержит. Придется в два захода.

В это время седой подошел к Аксенову, наклонился к нему и что-то долго говорил на ухо.

— Он говорит, что на тот берег вам плыть не надо, там очень опасно. И речные люди вас не пропустят. Вам следует плыть вдоль берега к месту, где группу заберут ваши. Не заблудитесь?

— А вы?

— Мы в город, он спрячет нас до утра, а там разберемся.

— Слушай, а может, вы с нами? — предложил Васинцов, с сомнением глядя на утлую лодчонку.

— Нет, спасибо, — неожиданно ответил за Аксенова Трофимов, — нам здесь жить, у меня руки чешутся завтра надавать кое-кому по сусалам. Даю гарантию, командир, вода спадет, здесь полный порядок будет…

— А кто он? — спросил Васинцов, когда седой растворился в темноте.

— Дитя природы, — загадочно ответил Трофимов и протянул Васинцову руку.

Стерх перекинул вожжу на правое плечо и налег на нее.

— Нормально, командир, сейчас на пригорок заберемся, а там до места рукой подать, и идти легче будет.

— Подожди, Гриш, я «броник» сниму, все равно толку от него… — сказал Васинцов, расстегивая молнию на боку.

— И то верно, я свой тоже скину, тяжелый, блин…

Лейтенант аккуратно прислонил волокушу со своим командиром к пеньку, отложил стропу, разоблачился, еще раз пошарил по карманам бронежилета и вынул из подсумка для автоматных рожков мини-аптечку.

— Живем, командир, и как она только здесь оказалась?

Действительно, аптечка сейчас была очень кстати, бинты на бедре Васинцова пропиталась кровью, да и большая рваная рана на запястье выглядела отвратно. Стерх умело обработал рану, наполнил шприц и загнал под кожу Васинцову пару кубиков маслянистого лекарства.

— Как, командир, полегчало?

— Вроде того.

— Ну и с Богом, двинемся дальше.

Стерх старался держаться бодро, но Васинцов хорошо видел, как нелегко щупленькому лейтенанту тащить его в общем-то крупное тело. Сам же Васинцов идти уже не мог, как ни старался, да и раненая рука не слушалась. Да, попали они в историю, но кто бы мог подумать, что в брошенной деревне, через которую им пришлось идти, поселится целое волчье племя. Ведь два дня назад совсем пустая деревня была. Ладно, хорошо хоть, живы остались. Васинцов со Стерхом пробирались к месту посадки пешком, больше лодка вместить не могла. Корич тоже рвался остаться с командиром, но майору пришлось объяснить, что кому-то надо и на веслах сидеть, а только Корич да Крушилин вышли из этой переделки без царапины. Впрочем, выяснилось, что грести-то не особо много, таинственный проводник вывел их довольно близко к назначенному пункту, как знал, и Васинцов очень надеялся, что ребята в лодке добрались к месту без приключений. А сами они на приключение все-таки нарвались. Хорошо хоть, что взрослых волков в логове не было, им пришлось отбиваться от дюжины подростков. Те еще подростки, зубастые, бедро у Васинцова разодрано почти до колена, и рука располосована мощными клыками, чуть ли не до кости, так что каждое движение отдавалось болью во всем теле.

— Вон он, телятник, — радостно сказал Стерх, указывая пальцем куда-то сторону. — Все, пришли! Слышь, командир, ты давно на санках не катался? Вот там ложбинка со снегом есть, давай я тебя по ней спущу, прокатишься приятно, с ветерком…

Спуск назвать приятным можно было только с большой натяжкой, Васинцов дважды ударился о кочки раненой ногой и едва сдержал стон. Съехав до конца ложбинки, он только успел перевести дух, как услышал длинную автоматную очередь.

— Волки, большая стая, близко, — задыхаясь, сказал Стерх, в несколько прыжков спустившийся вниз. Васинцов молча передернул затвор и снова не смог сдержать стона, когда Стерх налег на стропу. Он, как мог, пытался помочь лейтенанту, отталкиваясь здоровой ногой, но хорошо понимал, что толку от его помощи мало.

— Черт! — выругался Стерх. — Неужели наши не услышали выстрелов? Они уже как час должны были быть на месте. Майор, может, ракету запустим?

— Валяй, — сквозь зубы простонал Васинцов.

Не сводя глаз с вершины холма, заросшего густым кустарником, откуда уже доносился характерный вой, Стерх зарядил ракетницу и пальнул в воздух. Пару секунд спустя со стороны фермы раздался выстрел, через несколько секунд — второй, означавший, вас услышали, вам идут на помощь. Более чем приятный сигнал.

Корич с Кайметовым появились из кустов, молча подхватили волокушу и потащили Васинцова, оставляя глубокие следы в раскисшей глине. Стерх пошатнулся, бессильно привалился к дереву, не опуская, правда, ствола автомата. Васинцов только сейчас понял, как чудовищно устал лейтенант.

— Давайте, ребята, я прикрою, — крикнул Стерх и махнул рукой.

Волки были уже совсем близко. Их было много, очень много, они были везде, кусты вокруг брошенного телятника были словно напичканы парами светящихся точек. У зверей было абсолютное преимущество, вряд ли израненные уставшие «грифы», почти без патронов, без гранат, смогли бы выдержать хотя бы пятиминутный бой, а ведь до прибытия вертолета оставалось не меньше получаса, и то, если этот безумный Черемша прилетит вовремя. Но волки почему-то не нападали, они перекликались отрывистым лаем и завываниями, они кружили вокруг телятника группами и по одному, они все теснее сужали кольцо, но они почему-то не нападали.

Васинцов молчал, да и говорить что-то сейчас не имело смысла. Все было ясно. У них на каждого от силы по десятку патронов, рация, в микрофон которой Кайметов без конца повторял одно и то же: «Группа „ГРИФ“ просит немедленной эвакуации, группа „ГРИФ“ просит экстренной эвакуации», молчала, а от солнечного диска за деревьями остался самый краешек.

Внезапно наступила полная тишина, нарушаемая лишь бубнением Кайметова в микрофон. Юдин осторожно выглянул в окно.

— Слышь, командир, не хочешь ли глянуть?

Васинцов, держась за покрытые плесенью стены, перебрался ближе к прапорщику и тоже глянул на улицу. Волки вышли из кустов и неподвижно сидели, уставившись на лишенные стекол окна старого телятника. Впереди всех сидел здоровый серый волк с седыми подпалинами на морде. Волк глянул на «грифов», высоко поднял крупную голову и завыл.

— Ну, сейчас начнется, — прошипел Корич и взвел затвор, а Васинцов поднял руку, давая команду приготовиться. Но ничего не началось, волки, словно по команде, развернулись и исчезли в кустах, последним прыгнул в заросли тот самый серый вожак. Напоследок он обернулся и еще раз пристально глянул прямо в глаза Васинцову.

— Слушай, командир, а тебе этот взгляд, эти глаза не показались какими-то знакомыми? — спросил Корич, когда из-за ближайших деревьев раздался гул вертолетного винта.

Васинцов тоже готов был поклясться, что из-под мощных бровей на него глянул человек, и не просто человек, а сержант Гулин.

Глава 11 СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Разбитная сестренка в коротком до неприличия халатике, громко топая босоножками на пробковой платформе, вошла в палату:

— Ну-ка, соколики, повернулись попками кверху.

Вазгян первым скинул с себя одеяло, продемонстрировал мощную, в буграх мышц спину и упругие ягодицы. Сестричка хихикнула и умело вогнала иглу армянину в задницу. Вазгян вздрогнул и тут же сказал полным страсти голосом:

— О, Люся, уколы из твоих изящных ручек — словно комарик куснул. Надеюсь, ты остаешься сегодня на дежурство…

Сестричка опять хихикнула, игриво сняла мощную вазгяновскую длань со своей аппетитной попочки и двинулась к следующему больному. Васинцов недовольно глянул на часы. Шесть утра, точно по расписанию, ни больному, ни здоровому выспаться не дают. Дав себя уколоть, он снова перевернулся к стене. И чего колют, и сколько это будет продолжаться? Вся задница от этих уколов уже синяя.

А если честно, в этом санатории условия были просто райские. Из окон сосновый бор виден, речушка миленькая с лодочной станцией, а спустишься из палаты вниз — целый этаж процедурных кабинетов, бассейн, сауна, в холле аквариумы, рыбки плавают. Не то что в институте, где их держали в четырех стенах, а если и выпускали куда, так только в медкабинет, как говаривал Вазгян: «Для анализов». Васинцов до сих пор не мог забыть этого привкуса дезинфекции, через которую их прогоняли по три раза на дню. А здесь рай, да и только. Да и персонал такой отзывчивый, только подмигни сестричке, намекни, что для ускоренного выздоровления тебе массаж не помешал бы, тут же будет тебе массаж, и сверху, и снизу, и как пожелаешь, только бы Мила не узнала, а то у нее нюх на это дело, сразу голову оторвет. Специально, что ли, сюда таких набирают, безотказных?

Из соседней палаты раздались протестующие вопли. Ну вот, опять потеха начинается, это Стерх не хочет подставлять задницу под инъекции. Взрослый мужик, а до сих пор уколов боится. Когда у него из плеча выдергивали заточку, даже не застонал, только зубами заскрипел, а тут обычных укольчиков боится. Ну подумаешь, укол, укололся и пошел…

Васинцов понял, что уже не заснуть, вытащил из-под подушки «Отчет об операции» и снова с ненавистью уставился на свои каракули. Ничего у него не выйдет с этим отчетом, так и не научился он ничего писать, кроме рапортов. А начальство требует, чтобы все подробно было, со всеми деталями.

— Слушай, командир, чего ты мучаешься, брось ты эту бодягу, все равно ведь ничего путного не напишешь. Вон возьми магнитофон, включи на запись да отдай им эту кассету. Пусть слушают.

Васинцов подумал и придвинул к себе старенький «Шарп».

Опять похолодало, к вечеру подул резкий северный ветер, и в легкой курточке он продрог чуть ли не до костей, да еще эта электричка. К удивлению, сегодня она пришла вовремя, и Васинцову, перепрыгнувшему через турникет, осталось только полюбоваться на ее хвост. Он глянул на часы и с досадой плюнул, следующая только через пятьдесят две минуты, теперь жди на ветру, мерзни, прячась от порывов ветра. Вот уж фигушки! Васинцов запустил руку в карман и проверил наличность, не густо, но на пиво хватит. В принципе можно было купить пенного в ларьке у станции, но хлебать холодное пиво на ветру, бр-р… Рядом с ларьками светилась неоновая вывеска «Бар „Соловей-разбойник“, былинный хулиган сидел на суку и по всему собирался свистнуть в два пальца. За окошком бара виднелась пальма, там было тепло и уютно, перед входом в бар стоял транспарант „Пиво — 25 рублей (старыми)“. Вот так удача, неужели в Москве еще есть такие цены? Васинцов еще раз пересчитал мелочь, отлично, на кружку хватит, а вот ехать придется зайцем. Ну и ладно, не впервой.

Бар был почти заполнен, и свободных столиков не было, Васинцов огляделся и заметил, что под пальмой, за столиком в самом углу сидит всего один посетитель, увлеченно читающий какой-то журнал. Васинцов высыпал мелочь в медную тарелку перед кассой, прихватил кружку и решительно направился к пальме.

— Не помешаю?

— Нет, что вы, специально для вас местечко берег.

Васинцов удивленно глянул на человека и узнал… доктора Танюкова. Тот доброжелательно улыбнулся, поменял очки с толстыми стеклами на другие, со стеклами потоньше, и указал рукой на стул с гнутой спинкой напротив себя.

— Что же вы стоите, садитесь, Геннадий Николаевич. И не пейте, пожалуйста, этой бурды из скверного ячменя, вот ваш любимый «Гиннесс». Не сомневайтесь, самое что ни на есть настоящее.

Действительно, около настольной лампы в виде грибка стояла упаковка из шести небольших бутылочек темного стекла.

— Благодарю вас, но предпочитаю отечественное, хочу, знаете ли, поддержать местного производителя, — сказал Васинцов, отхлебывая из кружки. Тут же он сморщился, пиво и впрямь оказалось на редкость говенным.

— Гордость — отнюдь не худшее ваше качество, господин майор, — так же улыбаясь, сказал Танюков. — Но не обижайте старика, я же специально для вас «Гиннесс» заказал.

— С какой стати?

— А вы мне нравитесь, тем более вы оказали нам огромную услугу. Не удивляйтесь, так оно и есть. — Танюков щелкнул пальцами, длинноногая девушка в коротеньком кружевном передничке положила перед Васинцовым круглую картонку, аккуратно установила на нее длинный бокал, ловко щелкнув открывалкой, сковырнула с «Гиннесса» пробку. Темная жидкость, булькая, наполнила емкость. Через минуту на столе появилось блюдо с раками, крупными креветками и еще какими-то морепродуктами.

— Значит, будем сидеть, пить пиво и мирно беседовать?

— Почему бы и нет?

— Значит, вы меня ждали. А как вы вообще догадались, что я зайду в этот бар? Черт побери, даже если вы телепат и умеете читать мысли, то клянусь, намерения опаздывать на электричку и торчать здесь у меня вовсе не было.

— Никакой телепатии, уважаемый Геннадий Николаевич, простой расчет. Достаточно знать вашу натуру, чтобы догадаться, что на электричку вы опоздаете и предпочтете не мерзнуть на платформе, а посидеть в тепле, отдав последнюю мелочь. Баров здесь поблизости больше нет, тем более пиво здесь такое дешевое. Ну что, по бокальчику? Да не удивляйтесь, я звонил вам на работу, и там сказали, что вы только что вышли. Я же уже говорил, что очень хорошо и быстро считаю? Просто прикинул ваш маршрут, и вот я здесь.

— А то, что с наличными у меня проблема, вам тоже по телефону сказали?

— Нет, что в управлении опять задержали зарплату, я определил по тому, что большинство ваших коллег сразу после работы разошлись по домам, а не навестили «шайбу».

Васинцов подумал, аккуратно взял бокал, отхлебнул качественного напитка, кивком оценил изысканный вкус, закурил.

— Так вы звонили мне на работу. Зачем?

Доктор не ответил, выудил из блюда здоровенного рака, глянул ему в блестящие глаза.

— Вот ведь как жизнь устроена. Раки, как известно, питаются падалью, а люди их едят, и ничего…

— Ну да, вы еще Гамлета вспомните, рыба ест червя, человек рыбу, а червь человека…

— А что, замечательное наблюдение. Круговорот вещей в природе. Все взаимосвязано, и все имеет смысл. Как вы думаете, появление этих чикатил и прочих зверей тоже имеет какой-то смысл?

— Вы знаете, я не ученый. Это ученые ищут смысл в вещах нам обычных. Если я вижу вареного рака, то собираюсь его съесть, а не раздумываю над тем, чем он питается. Правда, после вашего замечания о падали есть его мне как-то расхотелось.

— Прошу прощения, что невольно испортил вам аппетит, но все-таки мне очень интересно ваше мнение. Откуда в человеческом обществе появились такие существа?

— Странно выслушивать такие слова от существа, которое совсем недавно смотрело на меня огромными черными глазищами и не имело ни носа, ни ушей. Или это был розыгрыш?

— Зачем розыгрыш, мы ж не дети. Но вы опять уходите от ответа. В третий раз осмелюсь поинтересоваться, что думает майор Васинцов о происхождении так называемых зверей?

— А вы упрямый. Ладно, отвечу таким вот образом: учился со мной в одном классе паренек, тихий такой, неприметный, хиленький, Васькой звали. Ничем особым не выделялся, в мальчишечьих озорствах участия не принимал, даже в футбол на дворе не гонял. Сразу после уроков ранец за спину — и домой. А потом мы узнали, что он в своем рабочем поселке с местной малышней водился, в старых бараках в концлагерь играл. Так вот, он все время роль надсмотрщика выбирал, бил он их здорово, вроде как играл, а лупил не по-детски.

— Занятная история, и что же с этим Василием дальше стало? Зверем стал?

— Вы знаете, вовсе нет, пошел в педагогическое училище, в детдоме работал воспитателем. Очень суровым был, его даже с работы за рукоприкладство выгнали, чуть не посадили. Он потом в фермеры подался. Так вот, после встречи выпускников в школе к себе на ферму весь класс пригласил. Ну тех, кто пришел. Мы тогда выпили сильно, подумали, а почему бы и нет? Загрузились в автобус и поехали. Так вот, радушным он хозяином оказался. Все у него свое: мясо, салко, соленья-варенья, самогончик. Коровник у него, свинарник, овцы, все так чинно, все прибрано, коровы подоены, свиньи накормлены. Как же, спрашиваем, ты один справляешься? А он отвечает так загадочно, мол, помощнички у меня есть. И показал потом их, помощничков этих. Они в подвали спали на нарах, к стене прикованные. С синяками и шишками. И мужчины, и женщины — современные рабы. Он их с братом своим двоюродным на вокзалах собирал, поил и к себе привозил, вроде как на трудотерапию. Целую философию придумал, целую теорию, как с бомжами поступать надобно. Смекаете, о чем я?

— Примерно. То есть вы имеете в виду, что Василек этот с детства мечтал о концлагере и, достигнув зрелого возраста, все-таки мечту свою в жизнь воплотил, но придумал под нее теоретическую базу.

— Вот именно. Очень он любил плеткой кого послабее отходить, того, кто сдачи не даст, потому и в детстве только с малышней водился, нас, сверстников, игнорируя.

— И что же стало с этим Василием?

— Убили его бомжики. Как-то ночью умудрились замки на цепи расковать и порвали на куски, а потом вылакали весь самогон и ферму сожгли, этот сюжет еще по телевизору показывали как раз накануне первых торков. А вот братик его, тот да, тот в волки подался. Его группа «Соболь» брала, он сейчас в институте, на исследовании.

— Да, поучительная история. И вы считаете, что из таких вот васильков и получаются волчары?

— Возможно.

— А вот ваш Гулин, ну тот, что ушел в лес. У него тоже были в характере черты, приведшие… к известному нам результату?

— А вы хорошо информированы в наших делах.

— Разве я скрывал это?

Васинцов промолчал, вылил содержимое бутылки в опустевший стакан. Он вспомнил большого серого волка там, у брошенного телятника, и его глаза, такие умные человеческие глаза.

— Гулин был, насколько мы его знали, нормальным мужиком, почему с ним произошло это — понятия не имею. Возможно, зверьми становятся не только моральные выродки рода человеческого.

Танюков близоруко прищурился, кивнул.

— А вы странные журналы читаете, уважаемый, — сказал Васинцов, чтобы сменить тему. Он разглядел цветную обложку с каким-то механическим устройством, похожим на большого железного паука. — «Техника молодежи», неужели его еще печатают?

— Да, и очень интересные вещи попадаются. Вот вы сказали про моральных выродков рода человеческого, а известно вам, что за время с начала торков в некоторых людях стали просыпаться таланты и способности. Вот паренек из Самарской губернии изобрел летательный аппарат, чье движение основано на совершенно оригинальном способе получения энергии за счет атмосферного напряжения. А многодетная мать из Костромы лечит все детские болячки только травами, сама ходит в лес, сама варит, сушит, смешивает. Академики из Москвы приезжали, диву давались, шестеро детей у нее, ни у одного ни кори, ни ОРЗ с самого рождения. Представляете? Спрашивают ее, откуда про травы знает, отвечает, что просто чувствует. Она, кстати, одному академику застарелый геморрой вылечила.

— Передайте мои поздравления академику. И все эти факты вы скрупулезно выявляете, чтобы потом использовать в своих корыстных целях?

— А вы злец, господин Васинцов, опять предполагаете самое худшее. Не скрою, нас очень интересуют такие случаи, и мы их отслеживаем, но не для того, чтобы использовать, а с целью помочь дарованию, развить его. Вроде бы государственное дело, а государству почему-то на всех этих феноменов решительно плевать. Приходится нам. Впрочем, мы отвлеклись, я хотел с вами сегодня встретиться вовсе не для того, чтобы оправдываться, меня очень интересует тот… объект, что встретился вам в институте во время последнего тест-контроля еще до вашей исторической командировки. Ну что вы, господин майор, я же уже говорил, что хорошо информирован обо всем, происходящем у вас на службе.

— Послушайте, господин Танюков, неужели вы думаете, что, угостив меня забугорным пивом, вы можете так легко расспрашивать о происходящем на засекреченном объекте. А если я сейчас вытащу пистолет, велю задрать вам руки, позвоню в нашу службу собственной безопасности и доставлю по указанному нам обоим адресу?

— Нет, это решительно невозможно, — ответил Танюков, мельком просматривая журнал. — Во-первых, в этом случае вы опоздаете на последнюю электричку, а денег на такси у вас, как я понимаю, нет. Во-вторых, вам совершенно не хочется этого делать. Ведь не хочется, верно же?

— Не хочется? — Васинцов зловеще улыбнулся, сунул руку под куртку, расстегнул кобуру и… Он неожиданно понял, что действительно не хочет вынимать пистолет и направлять его на этого симпатичного доктора в старомодных очках. Более того, он почувствовал, что и не может этого сделать, пистолет из кобуры как-то «не вынимался». А еще ему показалось, что он действительно очень хочет рассказать Танюкову о странном звере с аллергией на электрошок и о похожем на него существе, что спас их, показав им дорогу там, в той странной конюшне с зубчатыми стенами и башенками…

Танюков внимательно выслушал его, даже что-то черкнул в блокнотике:

— Очень хорошо, просто великолепно, вы нам опять очень помогли, господин Васинцов. Поэтому давайте закончим пикироваться и поговорим о деле. Геннадий Николаевич, что вы скажете по поводу той моей просьбы?

— Что именно вы имеете в виду?

— Не прикидывайтесь, вы прекрасно знаете, что именно. Я просил вас найти в ЦИИИ особого опасного зверя и уничтожить его.

— Я доложил о вашей просьбе своему непосредственному начальству, полковнику Одинцову, можете справиться у него. Но могу гарантировать, что через наш пост звери не входят и не выходят. Это точно!

— Входят — выходят, — задумчиво сказал Танюков, — попробуйте отнестись к проблеме шире, хорошо?

— Что значит шире?

— Попробуйте не смотреть, кто куда входит или выходит, попробуйте почувствовать происходящее там, хорошо? — Доктор глянул на часы. — А я вот вам оказал медвежью услугу, электричка-то ваша тю-тю, уехала. Но попробую загладить свою вину, у меня тут машина с водителем, он вас отвезет до самого дома. А я уж по привычке, на метро…

— Хорошо, что зашел, как твоя нога? — вместо приветствия спросил Одинцов, не отрываясь от бумаг.

— Нормально, вчера через турникет на платформе перепрыгнул. А потом нашего общего друга встретил.

— Друга? — Одинцов поднял голову, и Васинцов обнаружил, что его начальник в очках. Моднючих, с узкими затемненными стеклами. — Ты имеешь в виду доктора Танюкова?

— Его самого, а вы, я вижу, совсем не удивлены?

— Нет, он вчера звонил, дал очень ценную информацию и намекал, что хочет с тобой встретиться. Я сказал, что ты уехал домой. Видимо, он тебя по пути перехватил.

— Вот как? Мы теперь работаем с «серыми человечками»?

— Мы много с кем работаем, Гена. Чего ты так на меня вытаращился? Тебя что-то удивляет?

— Меня очень удивляет, что работать приходится вслепую. Скажите откровенно, товарищ полковник, эти звери, они не все звери? Они не все опасные для человека?

— Разумеется, не все. Не ты ли мне целую кассету наговорил, какой этот седой дядька хороший и как он вас от неминуемой погибели спас.

— Но почему мы ничего не знали о том, с чем можем столкнуться?

— А вам и не надо было знать. В городе Коряжске вам надо было произвести разведку, посмотреть, что там и как, и доложить. Все! И доверили это дело вашей группе, потому что группа ваша наиболее для данного задания подготовлена. Вы задание выполнили, потери минимальные, что еще? Тебя удивили встреченные существа? Меня тоже. Но давай предложим разбираться с ними ученым, они умные, они головой работают и деньги за это получают.

Одинцов замолчал, вытащил из нагрудного кармана длинную жестяную коробочку, выудил из нее желтую капсулу, проглотил.

— Морковку-то жрешь? И правильно. У меня жена научилась салат корейский делать из морковки, заходи как-нибудь, угощу. Хочешь, она и Каринку научит.

— От Сидорова ничего не слышно? — спросил вместо ответа Васинцов.

— Нет, пропал без вести, без следа. Да и в Коряжске сейчас пока хрен разберешься. Там наша группа ученых работает, пока результаты самые противоречивые. Кстати, как твои ребята?

— Нормально, только Крушилин все по своей Герде кручинится, а Дзюба хромает сильно.

— Хромает? Это не смертельно, в машине досидит, главное, чтобы башка у него варила. А то заберу его для штабной работы, с его башкой не с автоматом бегать надо, а задачи стратегические решать. Что, не отдашь? Жалко? То-то! Слушай, жара-то какая на улице, — сказал Одинцов, копаясь в своем столе, — я вчера вечером совсем задубел, сегодня на работу в куртке пришел, а тут хоть загорай. Ага, вот она, — удовлетворенно сказал полковник, доставая наружу большую папку из искусственной кожи. — Ты как к православной вере относишься? Ну, хоть крещеный? Тогда ознакомься вот с этим, собирай группу, три дня вам на подготовку в санатории и выдвигайся вот по этому адресу, инструкции внутри.

— Новое задание? Надеюсь, в этот раз без «серых человечков»? А то знаете, слаб я в общении с данными существами. Вот вчера хотел Танюкова службе нашей безопасности сдать, не зная, что вы с ним уже дружите, так не смог. И очень много интересного рассказал ему про нашу контору. И вы мне после этого будете по-прежнему доверять?

— Ну рассказал и рассказал, чего ж теперь…

— Я не могу работать, когда не могу себя контролировать. А с этим Танюковым я контролировать себя не могу. Товарищ полковник, хватит темнить, вы мне можете сказать, кто они такие?

— Если бы я знал все ответы на все вопросы, меня звали бы не полковник Одинцов, а Господь Бог! И не задавайте мне лишних вопросов, майор. Ладно, вольно. Все, теперь скройся с глаз моих, увидимся в санатории. Каринке привет…

Часть третья ЛЕТО, НОВОЗВЕРИ

Глава 1 НОВЫЕ РЕАЛИИ

Сзади сигналили нетерпеливые лихачи и просто водители, мечтающие побыстрее выбраться из этого чадящего и рычащего потока, блестящей змеей в несколько рядов растянувшегося по трассе, но машина тащила хреново, движок грелся. Стрелка датчика температуры медленно перевалила через красную черту, лампочка на панели приборов тревожно замигала.

Васинцов чертыхнулся, включив поворотник, съехал на обочину, поднял капот. От радиатора шел пар, двигатель вентилятора охлаждения жужжал, вентилятор странно дрыгал лопастями, но не крутился. Васинцов потрогал рукой расширительный бачок — горячий. Он для очистки совести подергал за провода, ведущие к вентилятору, хотя прекрасно осознавал, что провода здесь ни при чем.

Вплотную к обочине подходили заросли акации, майор справил малую нужду в кустах, снова поднялся на трасу, огляделся. Машины плотным потоком шли на Москву, понедельник — день тяжелый, особенно утром, в час пик. И что теперь делать? Ждать, пока двигатель остынет, и ехать дальше? А сколько он остывать-то будет? Васинцов снова потрогал рукой бачок. Горячий…

Он опять огляделся. Слава Богу, не в тундре сломался, все-таки ближнее Подмосковье, вот и автосервис метрах в ста: ярко раскрашенный «горбатый» «запор» с гоночными антикрыльями, с блоком прожекторов на крыше и широкими, как у «формулы», колесами торчал на длинной металлической штанге высоко над крышами ремонтных блоков. «Запор» помигивал фарами, видно, заманивал клиентов. Что ж, считай, что заманил.

Механик в синем комбинезоне деловито вытер руки ветошью и пощелкал пальцем по кнопкам калькулятора.

— Ого! — сказал Васинцов, увидев итоговую сумму за предполагаемый ремонт.

— Как знаете, — пожал плечами мастер, — движок вентилятора надо менять, однозначно. Радиатор промывать, запаивать, патрубки тоже менять, а то так и будет подтекать. Тосол опять же новый надо, или старый хотите залить?

Васинцов с сомнением посмотрел на бурую жидкость в расширительном бачке, отрицательно мотнул головой:

— Ладно уж, лей новый.

— У нас еще по-божески, а вот МКАД переедете, — и мастер махнул рукой куда-то в сторону Москвы, — цена вдвое вырастет, не сомневайтесь.

Васинцов не сомневался, на сомнения времени не было, он опаздывал на работу. Надо же, опоздать на планерку в первый же рабочий день после отпуска, Одинец живьем съест.

— Слушай, тут до маршрутки далеко? Или где тут «тачку» до Москвы словить можно?

— А зачем вам «тачка»? Сами видите, что на дороге творится, а на въезде обязательно в пробку попадете, из-за контроля такие пробки стали здоровые.

— Какого контроля? — не понял Васинцов.

— Видно, давно в Москве не были? Уже две недели как контроль ввели «противозвериный», прямо с первого июня. Но вас-то, наверное, на контроле особо проверять не будут, — и мастер указал пальцем на шеврон Васинцова, с которого хищно щерилась лысоголовая птица.

Васинцов хмыкнул:

— У «грифов» своя проверка. Так как, говоришь, мне до города добраться?

— Вон, видите дорожку, идите прямо по ней, через лесопосадку до платформы. Там электричка через каждые пять минут. Через полчаса на Казанском будете, а за машиной вечерком подъезжайте…

Васинцов давно не ездил на электричках, а потому с интересом озирался по сторонам. Он почему-то подумал, что все беды России происходят потому, что власть держащие страшно далеки от своего народа. Ибо власть имущие разъезжают на персональных авто и взирают на мир через тонированные стекла шикарных лимузинов, а народ простой все больше из-за стекол электричек и переполненных троллейбусов. А оттуда как-то по-другому мир выглядит, потому и не получается общности во взглядах. Впрочем, грешно было ругать данную электричку, чистенький вагон, мягкие сиденья, ни выбитых окон, ни порезов на спинках — все так цивильно.

Пассажиры, почти заполнившие вагон, большей частью спали, те, что бодрствовали, читали свежую периодику, купленную у бойких мальчишек в синих спецовках и бейсболках. Удивляло отсутствие нищих и калек, осуществлявших сбор мелких наличных у сердобольного народонаселения. Васинцов опять ухмыльнулся своей свежей мысли: почему-то калеки и прочие нищие просят денег у народа не очень богатого, в электричках, метро, подземных переходах. И милиция их почти не трогает. Но вот стоит предприимчивому попрошайке заняться тем же у дверей солидного офиса, хорошего ресторана или банка, короче, там, где обретаются люди с реальными деньгами, его тут же погонят в шею.

В вагон вошел кондуктор в высокой фуражке, как у французских полицейских, и предложил гражданам, не имеющим билетов и проездных, приобрести оные. Он не стал слушать объяснения Васинцова, что на полустанке не работала касса, деловито рассчитал, оторвав билетик и дав сдачу с червонца.

— Видала контролера? — услышал Васинцов краем уха разговор сзади. — Он тут неделю назад зверя поймал, голыми руками скрутил…

Васинцов обернулся, беседовали две старушки в черных платочках. Перед каждой стояло по большому джутовому мешку, видимо, семечки.

— Да ладно тебе, — не поверила одна.

— Ей-ей! — заверила другая и перекрестилась. — Сама видела. Зверь-то так, старенький уже, его что-то на контроле не торкнуло, минут через десять только клыки полезли. Так этот контролер ка-аааа-ак сиганет на него и давай руки крутить, это уж потом мужики из вагона подоспели. Даже «тревожную кнопку» не нажал…

Васинцов глянул в сторону вагонных дверей, на перегородку, где краснела кнопка вызова милиции. Рядом с ней появилась еще одна — ядовито-оранжевая. Под ней красовалась надпись «звероопасность». Вот как? Да, давненько он ездил в электричках.

— Граждане пассажиры, — раздалось из динамиков. — Во исполнение постановления московского правительства в связи с повышенной звероопасностью на въезде в Москву проводится тест-контроль. Просьба сохранять спокойствие и оказывать посильную помощь работникам правоохранительных служб. Спасибо за содействие, счастливого пути!

— Опять гадость эту нюхать, — пожаловалась бабка, та самая, что видела подвиг железнодорожного контролера. — Веришь ли, я после нее до самой Москвы прочихаться не могу.

— И не говори, — согласилась товарка. — А мой-то зять, тот по три раза на дню нюхает, у них производство какое-то секретное. Сначала даже уволиться хотел, а сейчас ничего, привык.

Васинцов не понял, о какой гадости идет речь, и развернул свежекупленные «Факты и комментарии». Так, что у нас в мире новенького? А то совсем он от жизни отстал, теперь вот придется наверстывать.

С цветной обложки газеты пялился матерый волчище с окровавленной пастью. Кровь капала прямо с клыков, желтые глаза зверя горели лютой ненавистью. Крупно заголовок: «Тест-контроль в столице приносит первые результаты! Зверь за рулем „VOLVO“! Тут же фото поменьше: шоссе, забитое машинами, стрелки с оружием на изготовку, здоровенный зверюга, привязанный к шесту, тело на дороге, накрытое белой простыней. На некоторых стрелках знакомая форма, не иначе как „грифов“ к этому делу привлекли. Ну и дела.

Васинцов развернул газету и углубился в чтение. Сначала факт, написано сумбурно, видимо, информацию принимали по телефону «горячей линии». «Факты и комментарии» тем и брали, что с репортажем о горячем событии они выходили в продажу через три часа после самого события.

Итак, место события: трасса Москва — Челябинск, район Люберцы, пост тест-контроля. Несмотря на вечернее время, еще жарко, машин скопилось много. Водители нервничают, ругают контролеров, в общем, как обычно. Один из сотрудников группы «ГРИФ» замечает, как постовой гаишник украдкой берет что-то у водителя автомобиля «вольво» и пропускает его вне очереди. «Гриф» проявил бдительность, машину остановил и потребовал водителя пройти дополнительный тест. Тот отказался в нецензурной форме. «Гриф» объявил тревогу. Тогда автомобиль сбивает сотрудника и на полной скорости пытается уйти по обочине, но прокалывает колесо и улетает в кювет. Первым к машине-нарушителю подоспел тот самый гаишник, он и стал первой жертвой зверя. Уйти зверю не дали сотрудники группы «ГРИФ», применившие спецсредства.

Далее подробное описание места происшествия, анкетные данные и послужной список сержанта гаишника, его портрет в кругу семьи. Тут же снимок, сделанный явно тайком. Простынка с носилок откинута, видно лицо человека, голубые глаза широко открыты, мертво смотрят прямо камеру. На шее — страшная рана…

Черт побери! А где информация про зверя? Что значит никаких документов не обнаружено? Вы хотите сказать, он ехал в Москву без водительских прав, без техпаспорта? Допустим, хотя верится с трудом, тогда на чье имя машина оформлена? Не хотите говорить, тогда так и напишите: «в интересах следствия имена изменены»…

Васинцов еще раз перечитал «факт», взялся за показания очевидцев. Ничего интересного — сплошь эмоции. Дальше — комментарии. Комментариев было много, тут тебе и главный санитарный врач Южного округа, и капитан — дежурный по посту ГАИ (очень, очень лаконичный комментарий), и глава фракции «Зеленых» в Думе, и представители общественности. Эту лабуду Васинцов читать не стал, отыскивая комментарии настоящих специалистов, наконец нашел какого-то инспектора Валентинова — пресс-секретаря группы «ГРИФ», но прочитать не успел — в вагон вошли люди в черной форме.

— «Грифы» и в поездах? — удивился Васинцов про себя. — Что за новость? А впрочем, если и на дорогах дежурят…

«Грифы» были при оружии, и если у лейтенанта, что шел первым, на поясе болтался сложенный «Абакан», то сержант, державшийся шагах в трех сзади, держал в руках «калаш», причем предохранитель был снят. Лейтенант подходил к пассажирам и давал по очереди понюхать из блестящей капсулы. После чего внимательно глядел в глаза. Подойдя к Васинцову, он вытянулся и четко отдал честь.

— Здравия желаю! Понюхайте, товарищ майор. Извините, но инструкция гласит: «Проверять всех».

Васинцов осторожно нюхнул. Странный запах, явно чувствуется чеснок, гвоздика, табак, машинное масло и еще что-то непонятное, но очень знакомое. Кажется, именно так пахло там, в «предбаннике» «зверинца». Лейтенант глянул Васинцову в глаза, еще раз зачем-то отдал честь и двинулся дальше. Автоматчик еще с минуту постоял около их прохода и, не опуская автомата, перешел к соседнему сиденью.

Бабка с семечками не врала, едва дверь за контролерами закрылась, раздался ее первый чих. Через секунду к ней присоединились и остальные пассажиры. Васинцов удивленно обернулся и тут… чихнул сам. На глаза накатились слезы, словно «черемухи» надышался… Вагон прочихался где-то через пару минут, когда поезд уже тронулся. Только та самая бабка с семечками все чихала и чихала, приговаривая после каждого чиха: «Ой, Господи! Ой, Господи!»

Васинцов утер выступившие от чихания слезы и принялся было снова за газету, когда услышал крики. В тамбуре вагона что-то происходило, там обозначилось какое-то движение, наконец дверь с визгом ушла в стену, в вагон вбежал перепуганный мужчина в шляпе и что было силы ударил по оранжевой кнопке.

— Товарищи! Граждане! Господа! Есть кто с оружием?! У нас в вагоне зверь! Целых два зверя!

Васинцов кинул газету на скамью и, выхватывая на бегу из кобуры «Гюрзу», кинулся в соседний вагон.

Звери мирно спали под самой «тревожной кнопкой». Выглядели они не ахти, можно даже сказать — жалко выглядели. Один — седой старик бомжеватого облика в пиджаке с залатанными рукавами. Морда его сильно вытянулась, из пасти свисала слюна, зубы были желтые и подгнившие. Второй — молодой парень, можно даже сказать, подросток с давно нечесаной гривой соломенного цвета, из которой умильно торчали короткие треугольные ушки, также покрытые светлой шерстью. Румяный и губастенький, в полинявшей олимпийке, он вызывал, пожалуй, даже чувства умиления, нежели страха. И даже мощные клыки, далеко выступающие из верхней челюсти, почему-то не пугали.

— Они как понюхали, то есть — тест-контроль прошли, сразу же опять заснули, — громким шепотом объяснял тот самый интеллигент в шляпе, — а как поезд тронулся, так зубы у них и полезли…

Васинцов оглянулся, пассажиры, не успевшие выбежать из вагона, испуганно сгрудились у противоположной двери. Впереди стояла группка бритых подростков в высоких ботинках, камуфляжных брюках, с символикой «Ангелов Ада» на черных майках. В руках у пацанов зловеще поблескивали цепи, а у одного — устрашающего вида дубина, утыканная гвоздями.

— Слышь, майор, ты бы это, свалил бы, — прогундосил один из бритых, — мы бы сами с ним разобрались.

— Брысь, — сквозь зубы прошипел Васинцов, — еще увижу с этой дубиной, на зону пойдешь, или сам тебе в задницу ее плашмя запихаю. Брысь, сказал!

Бритые забурчали, но из вагона поспешно вышли.

— Ремень, — коротко скомандовал Васинцов, — дайте кто-нибудь ремень, лучше два.

Оставшиеся в вагоне мужики полезли расстегивать пряжки, и в руку Васинцову легло с полдюжины кожаных изделий. Выбрав два покрепче, майор наклонился над зверьми. Начать он решил со старика, потихоньку накинул ременную петлю тому на руки и резким движением стянул, замотав узлом. Старик едва открыл глаза, как Васинцов уже захватил петлей одну руку молодого, но вот вторую спутать не успел. Парень мгновенно открыл глаза, оскалил пасть так, что шерсть на загривке у него встала дыбарем, и резко рванул рукой, едва не свалив Васинцова на пол. Но в атаку не кинулся, а крепко прижал к своей груди потрепанную спортивную сумку с надписью «PUMA».

— Деда, грабят! Караул! — заорал он неожиданным басом. А дед удивленно пялился на свои путы и что-то неразборчиво приговаривал…

— Всем оставаться на месте, сохранять спокойствие! — раздалось у Васинцова за спиной. Васинцов обернулся. Те самые «грифы» — лейтенант и сержант, с ними два милиционера линейного отдела, все в «брониках» и сферах, у всех «калаши». Васинцов спрятал «Гюрзу» обратно в кобуру и потребовал наручники.

— Почему так долго? Минут семь прошло, как «тревожную кнопку» нажали, — зловеще, сквозь зубы сказал Васинцов, нацепив наручники на лапы странной пары. Ни дед, ни пацан не сопротивлялись, а лишь испуганно пялились на людей с автоматами.

— По инструкции, — начал оправдываться лейтенант, — по инструкции мы должны быть в бронежилетах, со спецсредствами.

— Какая инструкция?! Какие спецсредства?! За семь минут зверь может полвагона в клочья подрать! А тут женщины и дети… были, — добавил Васинцов, глядя в другой конец вагона. — По прибытии доложите своему начальству об инциденте и о времени, что у вас занял путь через три вагона…

— Есть, — тихо ответил лейтенант.

— А теперь свободны, дайте команду машинисту продолжать движение…

— А эти? — кивнул лейтенант на деда с внуком.

— С ними я разберусь, — пообещал Васинцов.

— Но инструкция…

— Отставить! Идите!

Он облокотился спиной о переборку тамбура и еще раз оглядел путешественников. Судя по всему, едут из глухой деревни, в городе так давно не одеваются, даже бомжи. Васинцов повертел пистолет на пальце и сунул его в кобуру. Почему-то эти звери ему опасными не казались.

— Ну и кто же мы будем? — спросил Васинцов. — Документы у вас имеются?

— Здесь, в кармане, — кивнул старик на свой пиджак.

Васинцов достал из внутреннего кармана какие-то бумаги, сильно потертые, и два новеньких паспорта. Коротковы Иван Михеич и Олег Иваныч. Следуют из психиатрической клиники поселка Назаровка в столицу на обследование. Вот так дела, мало того что звери, еще и психи — час от часу не легче.

— Почему следуете без сопровождающего? — спросил Васинцов, просматривая какие-то медицинские справки и направления.

— Так была сопровождающая, — охотно объяснил старик, — Анна Николаевна из нашего отделения, фельдшер. Да с ней беда приключилась, гнойный аппендицит, с поезда в Рязани сняли и на «скорой» в больницу. Вот как бывает, и врачи тоже болеют. А нам что оставалось? Вернуться? Денег на билеты нет, мы и решили сами добираться в первопрестольную.

— Сами? Вы себя в зеркало-то видели?

— Да че уж там, видели, конечно. Да от этой гадости, что в поезде нюхать дают, не то что зубы, хвост отрастет… Тока нашей вины в том нет, мы с внуком отродясь душегубством не занимались. А то, что зубы полезли, так не вырывать же. Вы бы, товарищ начальник, руки нам освободили, а то жмут наручники-то, мы спокойные…

— Потерпите, — тихо сказал Васинцов, — что в портфеле?

— Лучок, картошечка, яички вареные, хлебушек, — перечислял старик, — сальца немного, все, что нам в дорогу собрали. С деньгами-то у нас в больничке совсем плохо.

— В больничке? — переспросил Васинцов. — А ты, дедушка, часом, не сидел?

— Было такое, что скрывать… — ощерился старик, — грешил по молодости лет, но без душегубства. За кражу скота два раза в зону ходил. Но перевоспитался…

— А ты что скажешь? — спросил Васинцов молодого зверя, больше похожего на рысь, нежели на волка. Тот поскреб лапой шерсть на загривке:

— А че говорить-то? Я и не знаю, с чего у меня зубы полезли. Зато припадки прекратились, и голова не болит больше…

— Он за полгода три класса окончил! — гордо сказал старик. — А то так бы и сидел во втором…

Доехали без приключений, всю дорогу старик развлекал Васинцова рассказами о житье-бытье в дурдоме, а Коротков-младший тайком рассматривал себя в зеркало и щупал мощные клыки. Ближе к Москве пассажиров стало гораздо больше, но в вагон, где «везли зверей», заходили неохотно, несмотря на свободные места, а одна тетка устроила скандал, обещая, что немедленно напишет Президенту: «Где это видано, чтобы зверюг в электричках перевозить!»

Вызвав для охраны тех самых ментов из поездной охраны, Васинцов сдал путешественников в линейный отдел милиции и проследил, чтобы их посадили в отдельную клетку. Менты опасливо жались к степам отделения до тех пор, пока железный запор не лязгнул. Майор устало вытер пот со лба и наконец закурил. Потом позвонил «на базу», вызвал дежурного по «зверинцу» и коротко обрисовал обстановку. Дежурный обещал немедленно выслать группу за «объектами».

— Ну что ж, путешественники, всего доброго, — сказал Васинцов на прощание, — Бог даст, свидимся.

Он глянул еще раз на Коротковых, залез в карман, достал старую «пятисотку» и протянул ее старику:

— Держи, отец, мороженого пацану купи, ну и себе… Водочку-то потребляешь?

— В меру…

— Вот и угостись за мое здоровье, а с такой мордой больше на электричках не катайся, зашибить могут.

— Спасибо тебе, добрый человек, — чуть не прослезился старик. — Даст Бог, свидимся.

Васинцов пересчитал оставшуюся в кармане наличность и сообразил, что теперь не хватит не только заплатить за ремонт, но и на такси. Тоже мне, самаритянин нашелся, зверушкам последнюю наличность отдавать. Придется ехать на метро.

Он вышел из «линейки», чувствуя на своем затылке завистливые взгляды ментов. Среди обычных милиционеров почему-то бытовало мнение, что у «грифов» оклады, как у банкиров, льготы, как у министров, и санаторно-курортное обеспечение, как у членов политбюро бывшего СССР. Бредятина какая… Быстро сориентировавшись на местности, Васинцов направился к подземному переходу с буковкой «М». Перед тем как нырнуть под землю, он остановился и огляделся. Даже воздух ноздрями втянул. Чего-то не хватало! Все вроде нормально, машины ревут моторами, пешеходы перебегают улицу в десяти метрах от «зебры», светофор мигает, лоточники торгуют, но чего-то все-таки не хватает. Бомжей и нищих! Где московские бомжи, попрошайки и прочие полузаконные обитатели московских вокзалов и метро? Где матери с грудными младенцами и табличками с просьбой о помощи? Где восточные мадонны с чумазыми отпрысками числом до полдюжины? Где одноногие калеки с сизыми от алкогольных суррогатов носами? Где «ветераны Кавказских локальных войн» при камуфляже и значках «Гвардия»? (За прочие знаки отличия настоящие ветераны порой бивали и инвалидов, и их хозяев.) Попрошаек не было даже в метро, а из подземных переходов как-то выветрился устойчивый запах мочи…

— Уважаемые пассажиры! — прозвучало из динамиков. — Во исполнение постановления московского правительства движение поездов Московского метрополитена во время сильных торков будет временно приостановлено. Просим вас заблаговременно ознакомиться с графиками торков, которые имеются во всех вагонах. Извините за неудобства, счастливого пути.

— Генк, двигай в бухгалтерию, — сказал Корич, вваливаясь в кабинет.

— На хрена? — удивился Васинцов.

— Тебе премиальные за зверей положены, тех, кого весной сдали, и за сегодняшних придурков.

— Не понял…

— Пока мы лечились, — хмыкнул Корич, — парламентарии закон утвердили. За каждого сданного в руки властей зверя премия положена.

— И много?

— По «штуке» за рыло! — гордо заявил Корич. — Выплачивается в тот же день по предъявлении удостоверения личности.

— О как! — поразился Васинцов. — И что, «грифам» тоже положено?

— А что, «грифы» — не люди?

— Грифы — это птицы, хищные птицы семейства ястребиных, — сообщил, вваливаясь в кабинет Одинцов. — Различаются на настоящих грифов и грифов американских — кондоров. Смекаете? Американский гриф — не настоящий гриф! Крылья в размахе до трех метров, голова и шея покрыты коротким редким пухом, питаются падалью и отбросами — по существу естественные санитары. А настоящих грифов семейства ястребиных аж 14 видов, в горах и предгорьях Кавказа и Средней Азии встречается черный гриф, бородач, стервятник, в Центральной Азии — кумай, белоголовый сип. Не верите, можете сами свериться в Большой Советской энциклопедии. Некоторые виды занесены в Красную книгу…

— А посему им выдаются служебные удостоверения красного цвета, — добавил Васинцов, пожимая руку начальнику.

— Точно! — кивнул Одинцов, наряженный в бермуды и широкую гавайскую рубаху. — Как отдохнули?

— Нет слов, — заверил Васинцов, — отдохнул на все сто! Жопа до сих пор от уколов синяя. Но от этого рвения только прибавилось, так что готовы к выполнению любого задания любимого начальника, даже на подвиг!

— Слышал-слышал я уже про твои подвиги. Не успел на работу выйти, как пару зверей лично в клетку сдал. Учись, Корич!

— Учусь, товарищ полковник! — заверил прапор.

— Так вот, птицы вы мои лысоголовые, естественные санитары общества, если отдохнули, то пора и за дело. Майор, ты когда на вокзале своих зверьков сдавал, ничего странного не заметил?

— Зверьки какие-то странные. Дед и внук. Матерые зверюги, но не кусались. А внук к тому же от олигофрении вылечился.

— Я про это уже в отчете прочитал. Я про вокзал говорю, там ничего не удивило?

— Бомжей нет и попрошаек, — подумав, ответил Васинцов.

— Молодца! Обратил внимание. Так вот, коли обратил, так и выясни на пару с прапорщиком Коричем, пока ваша группа не долечилась в полном составе, куда это они все подевались? У меня уже есть по этому поводу кое-какая информация, но хотелось бы, чтобы вы сами, свежим, так сказать, взглядом…

— Будь сделано! — козырнул Васинцов.

— Тогда что стоите? Дуйте в бухгалтерию за премиальными, и за работу, за работу. Внедряйтесь поглубже, по Станиславскому. И еще это, перед заданием инструктаж по технике безопасности пройдите, начальство обязывает…

* * *

Оказалось, премиальные выдавались «новыми», так что Васинцову хватило не только заплатить за ремонт машины, но и купить Карине хороший кухонный комбайн. Она давно просила.

Мила долго смеялась, увидев Васинцова и Корича в бомжовских обносках, выданных им на складе. Коричу досталась строительная роба и потрепанный комбинезон с линялой надписью «Мостстрой» на спине. Едва напялив на себя сию затрапезину, Корич сгорбился, сунул руку в карманы, в угол рта — «беломорину». Ну как пить дать — матерый бомж с большим жизненным опытом. Что касается Васинцова, то на бомжа он решительно отказывался походить, хотя гример с костюмером старались от души. На инженера-производственника, выгнанного из дому женой за поздний приход домой, — да, на бомжа-профессионала — нет! Карина хохотала до слез…

— Да ладно тебе, Карин, — обиделся Васинцов, — это же работа…

— Знаю, знаю, — продолжала хихикать Карина, тут же залезла на антресоли и извлекла смешную, чуть побитую молью кепку. Напялив чудовищный головной убор на голову сожителя, она отошла на пару шагов и удовлетворенно хмыкнула:

— Теперь совсем другое дело. Это очень хорошая кепочка, Гена, у нее подкладка на сваленной шерсти, будут бить по голове — не так больно.

— Вот спасибо, порадовала…

Глава 2 ПОЧТИ ПО СТАНИСЛАВСКОМУ

— А как зверушки? Не шалят? — спросил Корич, шумно устраиваясь на верхнем ярусе нар.

— Э-э-э-э, как нонче зверушки, — улыбнулся беззубым ртом старик-сторож. — То ли дело раньше, с полгодика назад звери были! Вот это звери! Как-то раз дежурил, поясничку у меня схватило. Ну зимой это было, в феврале, когда они в стаи сбивались. Вот-вот, когда торкать особо сильно начало. Так вот, заступил я на дежурство, ворота запер, освещение наладил, собачек с цепи спустил, вернулся в вагончик чайник поставить, тут-то меня и скрутило. Аж хоть вой. Так-то я на объект разов по пять за ночь выхожу проверять, а тут не разогнуться, хоть вой… Так вот, грелку к спине подложил и думаю, позвонить, что ли, в «скорую» или сменщику, чтобы подменил. А потом думаю, нет, не стану, он — парень молодой, студент, ему отсыпаться перед занятиями надо, да и женка у него молодая, заревнует. Думаю, потерплю, ничего со мной не стрясется, пусть уж хоть раз Чубайс с Черномырдиным подежурят, зря, что ли, кормим, а уж поутру в поликлинику. Как Бог уберег, вышел бы я на улицу хоть раз, и все… В общем, слышу, скребется кто-то в дверь и жалостливо так: «Дедушка, откройте». У меня ж прям мороз по коже. И не за себя испужался, объект-то важный. Элитное жилье мы строили, не то что сейчас, там один обогревательный котел столько стоил, что нам со старухой вовек не расплатиться, никакой пенсии не хватит. А плитка кафельная, а лампы на стенах, рамы финские с этими, со стеклопакетами, да тот же кирпич. Знаешь, сколько стоит?! Да нет, не силикатный, тот, из которого камины кладут, каждый в отдельную бумажечку завернутый. Пропадет что — спрос-то с меня, с кого ж еще? Я, конечно, сразу за телефон, в милицию звонить. А трубка молчит, «кнопку тревожную» нажимаю — никакого толку. А за дверью все скребутся и голосом таким детским: «Дедушка, дайте покушать, дедушка, кушать очень хочется». Ну что было делать? Это мы сейчас умные такие стали, а тогда-то звери в диковинку были, думали, что сказки все это. Так вот я и кричу через дверь, мол, уходите, это объект охраняемый, а тут как что-то в стекло ка-а-а-ак вдарит… Кирпичом это они запустили. Стекло вдребезги, я весь в осколках, глаза протираю, а они в вагончик лезут. Был бы простой вагончик, все, хана мне, растерзали бы. А здесь вагончики особые, бывшие вахтовые, решетки на окнах приваренные. И дверь тоже железная. Эх, и натерпелся я страху, морды звериные в окно лезут, лапы когтистые ко мне сквозь решетку тянут, а я в угол забился и всем телом трясусь.

— Это ж прям как в «Вие», — хохотнул Корич.

— Точно, точно, — закивал словоохотливый дед, — мне так потом в милиции и сказали: «Ты, дед, Хома Брут в современном варианте». Хорошо хоть, я и так седой совсем был, больше седеть нечему было. Так вот, чувствую я, сейчас сердце не выдержит, разорвется, а тут чайник засвистел, вскипел, значица. Он у меня вообще-то электрический, да спираль сгорела. Как обычный на плитку ставлю. Схватил я его и давай на зверей лить кипятком крутым. Ох и визгу было!

— Ну и? — заинтересованно спросил Корич.

— Разбежались зверюги! Поняли, что не взять им меня, и разбежались! А разговоров-то с утра было, сначала мне не поверили, думали, совсем свихнулся дед. На этих, на кункурентов грешили, а потом как собачек растерзанных нашли, разобрались. Премию потом мне от фирмы строительной выписали за героизм, хотели в газете пропечатать, даже девочка приезжала — корреспондентка, да запретили ей, видимо. Помните, тогда на это дело еще запрет был. Так что легким испугом я и отделался, только Черномырдина с Чубайсом жалко, порвали их на мелкие кусочки, от Чубайса только хвост рыжий и остался…

— Да, дед, досталось тебе, — сказал Васинцов, глянув на старый будильник — ну что, дедушка, может, ты выпьешь, а мы на боковую.

— Ой, что это я, — спохватился дед, — вы спите ребятки, спите. Сейчас вот граммулечку прииму и пойду объект проверю. Хотя что это за объект, так, тьфу. Это мне, старому, завтра отсыпаться, а вам-то вкалывать…

Действительно, повкалывать Васинцову с Коричем за эти три дня пришлось изрядно. Вместе с десятком еще «таких же бомжей» они нанялись разнорабочими на «замороженный» строительный объект. Вроде как цех бетонный строить собирались, да бросили. Теперь объект, видимо, разморозили, и новые хозяева решительно меняли проект. Так что и ломиком приходилось помахать, и дерьмо птичье застарелое потаскать. И человеческое попадалось, не без того. Но заплатить хозяева обещали щедро, да и ночевать разрешали прямо на стройке: в раздевалке и в вагончике сторожа. Был и позитив, удалось выяснить, что бомжей и прочих неустроенных граждан со всей Москвы организованно свозили куда-то под названием «Орешки». Некоторые из встретившихся им здесь бомжей об «Орешках» говорили, как о чем-то сказочном, месте, где осуществляются все мечты бездомного человека, другие же, наоборот, утверждали, что там «какая-то подляна». Но все основывались только на слухах, никто из встретившихся там не бывал…

— Слышь, командир, — сказал Корич, когда дверь за стариком закрылась, — не пустышку ли тянем? Может, пора вернуться в отдел, дать задание ментам отловить пару бомжей да и выбить у них все про эти «Орешки»?

— Думаешь, Одинец дурак? — возразил Васинцов, поглаживая свежие мозоли на ладонях. — Если бы так все было просто, он бы нас и не посылал.

— Верно говоришь, только сколько нам еще здесь куковать? Это прям не задание, а отсидка какая-то. Срок на Магадане.

— А ты что, был на Магадане?

— Тьфу, тьфу, тьфу, не накаркай… Тебе-то хорошо, твоя Милка в курсах… Просто смешно получается, еще недавно суперзверюг отлавливали, а нынче бомжуем. Цветем и пахнем. Эх, помыться бы сейчас, в баньку бы.

— Перебьешься, спи давай…

Бифштекс, «артельный пес» помеси сеттера с чем-то дворовым, радостно тявкнул и встал перед прорабом на задние лапы.

— Гы-гы-гы, — заржали работяги, — смотри-ка, псина, а соображает, у кого денежки. Гляди, Пашка, уйдет пес от тебя к богатому хозяину.

Пашка, молоденький паренек в замызганной, измазанной побелкой спецовке, виновато улыбнулся и позвал пса к себе. Прораб здоровый парень лет тридцати в хорошей кожаной куртке, поставил дипломат на бетонный блок и внимательно осмотрел страждущих. «Страждущие» — бригада чернорабочих из трех десятков граждан без постоянного места жительства, столпившихся у штабеля бетонных плит, жадно уставилась на чемоданчик. День зарплаты!

— Что, православные, заждались? — спросил с усмешкой прораб.

— А то… — заволновались бомжи.

— Не волнуйтесь, повезло вам, хозяин у вас честный — работяг не обижает, не то что другие. У нас все по совести: поработал — получи, — сказал он, открывая чемоданчик. — Давайте подходите по одному.

Работяги выстроились в очередь и стали получать зарплату. Многие тут же, почти не пересчитывая, засовывали купюры в карманы, радостно улыбаясь, другие же щупали каждую бумажку, раза по три сверяли по ведомости свои «трудодни».

— Че, значит, вычли?! — неожиданно раздалось у «кассы». — Че это мне втрое меньше? Я че, рыжий? Ты мне сказал трубу пробить, я те пробил, че те еще надо?

Кричащий на самом деле рыжим не был, а может, и был. По причине полного отсутствия волос на бритой голове определить масть было довольно трудно. Он, сжав кулаки, стоял перед прорабом и требовал «полной оплаты работы», сопровождая свои доводы изощренным матом и блатной феней.

— Послушай, уважаемый, ты бы фонтан свой прикрыл, — спокойно ответил прораб. — Я поручил пробивать трубу тебе, а не им, — и прораб кивнул на Пашку и Андрюшку, двух изможденных бомжиков в одинаковых спортивных шапочках. Те испуганно на говорящего глянули и одновременно засунули деньги поглубже в карманы фуфаек. Васинцову они были знакомы, приходилось поработать на разгрузке. Ребята вроде ничего, только забитые какие-то, большей частью молчат, улыбаются виновато. Пашка к тому же животных любит, вон Бифштекса подкармливает.

— Ну и че?! А тебе какое дело? Труба пробита? Пробита! «Бабки» гони! — орал бритый.

— «Бабки» я вот эти ребятишкам отдал, — с улыбкой ответил прораб. — Я тебя, земеля, кем нанимал? Разнорабочим, а не надсмотрщиком. С этой должностью я и сам как-нибудь справлюсь, ха-ха-ха. Я ж говорю, у нас все честно, заработал — получи. Не хочешь работать, пошел на х…

Васинцов напрягся, что-то на этой стройплощадке изменилось. Вроде как ветерком свежим повеяло…

— Ах ты, сука! — взвизгнул бритый и кинулся на «прораба». Тот словно ждал, ловко увернулся, да еще поддал локтем в бритый затылок, вроде как для ускорения. Бритый, сильно ударившись в бетонную стену маковкой, упал на четвереньки, но подниматься не торопился.

— Зверюга! — крикнул кто-то за спиной Васинцова. Ну да, конечно, «кто-то». Корич, кто ж еще, реакция у прапорщика еще та.

Бритый быстро, почти мгновенно «перекинулся» в зверя. Васинцов повидал много перевоплощений в зверей, но такого быстрого еще не видел, да и не слышал ни о чем подобном. А зверь уже поднимался во весь рост. Нет, это уже не «волчар», это уже какой-то новый вид. Гамадрил? Гавиал? Или гавиал — это крокодил, а не обезьяна. А бывший бритый теперь очень походил на обезьяну, жилистого самца с огромными белыми клыками, мощной грудью, такой мощной, что пуговицы с рубашки поотлетали от напора бугров мышц прямо на глазах…

Строители разом ломанулись к лестнице, сбивая и едва не топча другу друга. Васинцов сделал шаг в сторону и быстро огляделся. Ну хотя бы лом, лопату хотя бы, не с голыми же руками на такого зверя идти. Но идти на зверя и не потребовалось, «прораб» сунул руку за пазуху и извлек предмет, очень похожий на дуэльный пистолет XVIII века с большой блямбой на конце ствола.

«Сетевик, — сообразил Васинцов, — новая разработка». Приходилось ему с такой машинкой поработать, против зверя эффективна, ничего не скажешь, но когда в опытных руках… «Прораб» на опытного никак не походил. Он вел себя, как впервые зверя увидел. В этих случаях либо орут со страху и кидаются наутек, либо впадают в психологический ступор… Видимо, здесь второй случай. Прораб глупо улыбался, даже, кажется, ковырялся пальцем в носу. Но когда зверь уже метнулся в его сторону, успел нажать на спуск. Оглушительно хлопнуло, так, что уши заложило, но Васинцов все же расслышал истошный визг. Еще бы! Повизжишь тут, когда тонкая стальная сеть, разогнанная мощным пиропатроном, резанет тебя по телу. Зверь отлетел к стене и, воя, начал кататься по пыльному бетону. К удивлению Васинцова, те самые забитые бомжики Андрюшка и Пашка не сбежали, как остальные, а остались на площадке. Мало того, они, как по команде, вскочили на ноги и разом навалились на тварь. Опасаясь коварных клыков, они умело стали цеплять на зверя намордник, налапники. Откуда это у них? Неужели под фуфайками прятали?

Васинцов кинулся было ребятам на помощь, но сзади его тактично придержали. Корич. В руках прапорщик сжимал здоровенный кусок арматуры, и где только нашел, когда успел?

Скрутить зверя получилось не сразу, один из «бомжиков» отлетел к стене, тут же вскочил и крикнул:

— Миха, ввали-ка ему успокоиловки, силен, черт! Паш, поберегись-ка.

Михой оказался «прораб», он кивнул, подпрыгнул к борющимся и, выбрав момент, всадил в волосатую спину зверя несколько зарядов из блестящего прибора.

«Пневмошприц, — сообразил Васинцов, — знаем, проходили».

Зверь еще дрыгался, но замок намордника уже щелкнул, да и лапы обезьянозверя оказались стянутыми за спиной.

— Уф-ф-ф, — стер грязь со лба один из «бомжиков», — силен… Слышь, Мих, на сколько, думаешь, потянет?

— Такой тыщ на тридцать «новыми» — не меньше, — авторитетно сказал «прораб», наклоняясь над спутанным сеткой комком. Тут же он резко отпрыгнул. — Кусается, сволочь!..

— По сусалам его, по сусалам, — устало предложил самый маленький «бомжик». — Я тебе говорил, Паш, что это — не «волчар», что тут особый намордник нужен…

— Фигня, управились же… — ответил Паша.

— Слышь, мужики, вы кто? — первым пришел в себя Корич.

— Мы-то? — Андрюха с интересом уставился на Корича с Васинцовым. — Мы-то, допустим, ловцы, а вот вы что за птицы? Чего с остальными не сбежали? Зверя не боитесь?

— Кто ж их не боится. — Корич глянул вниз, на пустую лестницу, по которой скатились остальные строители, потом на Васинцова.

Тот кивнул:

— Мы из группы «ГРИФ», слышали такую?

— И документики, стало быть, имеются? — словно и не удивился Андрюха.

Корич еще раз переглянулся с Васинцовым, достал из потайного кармана удостоверение и предъявил в раскрытом виде, не давая в руки.

— Разрешите и мне полюбопытствовать, — сказал «прораб» и, достав из кармана куртки очки, разглядел печать и дивный лик Корича на удостоверении. — Надо же, спецназ «ГРИФ», слышал много, вижу впервые. Впрочем, мы что-то такое примерно и подумали. Андрей, предъяви господам офицерам наш патент…

Васинцов с удивлением рассматривал украшенный гербами и печатями лист с большой надписью «Лицензия». Действительно, группа частных предпринимателей (ФИО, паспортные данные, место прописки, номер лицензии на оружие и спецсредства) имеет право на отлов «зверей и зверолюдей» на всей территории РФ.

Дата выдачи, витиеватая подпись министра внутренних дел.

— А что вы так вытаращились, господа «грифы», — удивился Михаил, — словно впервые увидели?

— Знаешь, командир, — сказал вместо ответа Корич, возвращая ловцам документ, — мне будет что высказать по возвращении нашему обожаемому начальнику. Мог бы хотя бы предупредить.

— Надеюсь, господа, вы не претендуете на данную добычу? — спросил «прораб», указывая на постанывающего зверя.

— Не будем, — заверил Васинцов, — но зарплату ты нам с прапорщиком выдай, зря, что ли, неделю горбатились…

Из раздевалки доносилось нетрезвое пение. Работяги отмечали законную зарплату. «Прораб» Михаил поехал с прибывшей спецгруппой сдавать отловленного зверя и получать премию, «грифы» с оставшимися ловцами сидели в вагончике сторожа и тоже от спиртного не воздерживались.

— Надо же, «грифы»! Самые настоящие «грифы», — не переставал восхищаться захмелевший Андрюха, в очередной раз протягивая Коричу руку для пожатия, — ребятам расскажу — не поверят. Про вас же легенды ходят! Говорят, вы зверей голыми руками брали.

— Было и такое, — не стал отпираться Корич, умело вскрывая консервные банки большим ножом.

— Да брось ты эти банки, — не унимался хмельной Андрюха, — мужики, а че мы здесь сидим, а может, в кабак?! В сауну, девчонок вызовем, Мишка щас бабки привезет, гульнем!

— Я ж тебе уже говорил, — спокойно отвечал Корич, приступая к разделке сала. — Мы на задании, нельзя нам пока в баню, от нас пахнуть соответственно должно…

— Молчу, молчу, — закивал Андрюха.

Второго ловца, молчаливого парня, звали Павлом. Вытянуть из него хоть слово было весьма трудно, да и выпивал он как-то странно. Глотнет — поставит стаканчик, снова глотнет — поставит. И не разбавлял. Чистый спирт словно дегустировал, как коктейль какой-то. Васинцов сообразил, что если они хотят получить хоть какую-то полезную информацию, то разговорить надо Павла, потому как из бессвязного трепа Андрюхи понять что-либо было совсем трудно, да он и сломался быстро, растянулся на нарах и засопел.

— Если честно, мы сначала на вас подумали, — наконец сказал Павел, глянув в глаза Коричу. — Больно у вас лицо… характерное, извините. И повадки. Но быстро поняли, что ошибаемся.

— И по каким же приметам?

— Вы — человек суровый, но не злобный. И глаза у вас не бомжовские, уж извините, это опытному человеку сразу видно. Такой без своего угла никогда не останется.

— Да, видел бы ты мой «угол» в поселковой общаге, — хмыкнул Корич.

— Это не совсем то… Вы, наверное, служили? Военные часто с этого начинают, с койки в казарме, но постепенно все как-то устаканивается. У военных в глазах уверенность есть, хотя бы надежда. У бомжей большей частью глаза другие, без надежды, что ли…

— Ладно, хватит о моих глазках ясных, скажи лучше, как вы того, лысого, вычислили? Случайно?

— Не-е-ет, — впервые за вечер улыбнулся Павел, — я их, как бы лучше сказать, чувствую…

— В смысле? — быстро спросил Васинцов, переглянувшись с Коричем.

— Чувствую затаенную агрессию. Вот ничего вроде не происходит, а я чувствую угрозу, от человека исходящую, даже если он улыбается. Мы когда еще мальчишками были, я всегда знал, когда драки не миновать, а когда миром решить можно. Я, если честно, драться не люблю… А от него, от лысого, агрессия скрытая так и перла. Это при вас он пальцы не гнул, а с нами и с остальными непутевыми особо не церемонился. И хитрый — начал с малого, сначала Андрюху попросил ему нары в подсобке уступить, потом защищать пообещал, говорил, что среди блатного мира в почете. А потом работать за себя заставил, сказал, что бок у него схватило, получилось, вроде как работаем бригадой, а он у нас бригадир. Андрюха для виду возмутиться попробовал, так он ему по зубам и заточку к ребрам. В общем, явный зверюга. Ну мы сразу Михаилу звякнули, он ход операции и разработал. Тут ведь как, чтобы зверь проявился, его спровоцировать нужно, лучше всего на ярость, чтобы контроль над собой потерял и сущность его наружу выперла…

— Слушай, а этот лысый, он ведь тоже на бомжа особо не похож.

— Так он и не бомж. Москвич в третьем поколении, потомственный домушник, гоп-стопами порой грешил. А после третьего срока поумнел, решил от зоны подальше держаться, хотя блатных законов и на воле придерживался. А уж воровская романтика… Соберет толпу малолеток безбашковых, наплетет им про «настоящих пацанов», которые друг дружку под пулей не сдадут, напоит пару раз бормотой дешевой и натравляет по ночам на поздних прохожих. Большей частью — на подвыпивших. И ведь хитрый какой, роли распределял. Одни бьют, другие — карманы чистят, третьи — на шухере стоят, добычу — то есть общак — ему. А он, щедрый дядя, опять им бормотушечки купит, костюм спортивный по дешевке сообразит, гитару для посиделок. А детишки-то большей частью из неблагополучных, они слова доброго ни дома, ни в школе, а тут тебе авторитетный дядя руку жмет. Вот и старались, кто как мог. И ведь что получается, привлекать-то его не за что: он-то сам никого не бил, никого не грабил. А пацаны несовершеннолетние… Ну дадут им условный срок или посадят, он новых наберет.

— Это что, — недоверчиво спросил Корич, — он все так вам и рассказал?

— Нет, конечно, это Михаил дело на него из милиции привез. Объемное, надо сказать, дело, много там грехов за ним числится.

— Странно, и чего же он при таких доходах с жилья законного подался?

— Стаю его, тех, что после торков остались, более сильный зверь к лапам прибрал. А потом сожительницу его торкнуло от души. Засовестилась она мужниных проделок и в органы заявила. А может, просто надоел он ей. Тут еще тест-контроли повсеместно, а зверье их ох как не любит. Короче, совсем плохо ему дома стало…

— Так чего же он из столицы не сматывался?

— Хрен его знает… У зверей, сами знаете, территории свои определенные, жалко их другим оставлять. Видно, хотел отсидеться и стаю новую собрать, он нам как бы между прочим намекал, красивую жизнь сулил… Или с супружницей своей просто поквитаться не успел.

— Ё-мое! Паша разговорился! — радостно закричал «прораб» Михаил, вваливаясь в сторожку и сгружая на стол пакеты с бутылками и деликатесами. — Андрюх, вставай, Андрюха! Что, сломался, черт непутевый? А еще ловец! Ладно, дрыхни, завтра расчет получишь. Ну что, господа «грифы», отметим нашу сегодняшнюю удачу. Кстати, знаете, что мне эта бритая обезьяна напоследок крикнула, когда ее в клетку ЦИИИ запихивали? Пообещала, что обязательно нас найдет и всех отпидарасит. Надо же, говорящий бабуин, да и злопамятный к тому же! Ну и хрен с ним!

Захмелел Михаил быстро:

— Слушайте, господа «грифы», а что вы в институте Капицы со зверьми делаете? Ну тех, которых мы, ловцы, сдаем.

Корич ощерился:

— И много вы, Михаил, зверей сдали?

— Да ладно тебе, командир, не обижайся. Я не про то. Ну семерых я сдал, троих вот с Пашкой и Андрюхой, хорошие ребята. Двух чикатил, между прочим. После одного оборотня-лиса тридцать уколов от бешенства получил. У вас-то зверюг, наверное, за сотню?

— Около того, — не стал спорить Корич.

— Мне просто не понятно, че с этими уродами делают дальше?

— Изучают, — уклончиво объяснил Корич.

— Изучают, говоришь? А на хрена? Сколько ж времени изучают, а зверья все больше и больше. Не, нам, ловцам, — это самое то, больше зверя — больше «бабок». Мне, честно говоря, эта работа в самую сласть. Я ведь из ментовки ушел, не, не подумайте ничего такого, по собственному. Не люблю этих нарядов, начальства, рапортов разных. А тут — настоящая охота, головой думать надо. Вычислил зверя, слабые места его нашел, спровоцировал, скрутил — сдал. Пожалуйте в кассу за премиальными.

— Так чего же тебя не устраивает?

— Матереет зверь, на глазах матереет. Вот вы скажите, этот зверобизян, что мы сегодня взяли, вы из-за него здесь «куковали»? Ладно, можете не отвечать, понимаю… У меня просто впечатление складывается, что специально кто-то матерого зверя выводит, новую породу, и не одну. Что касается вас… В общем, господа «грифы», если хотите завтра попасть в так называемые «Орешки», советую вам сегодня покрепче набраться. Обещаю лично доставить вас к ближайшему вытрезвителю. Только зря это, мои ребятки в «Орешках» побывали, нет там зверя. Ну, будем!

Глава 3 БОМЖЕРАЙ

Хмурый милицейский старшина окинул Васинцова усталым взглядом, матерясь про себя, толстыми волосатыми пальцами потыкал в клавиши компьютера, внося данные в «поиск», ударил по «Энтеру».

— Что же вам, гражданин Бубенцов, на родной Тамбовщине не сидится? — укоризненно сказал он, когда на экране высветились строчки анкетных данных и довольно сносная фотография Васинцова в старомодном пестром галстуке.

— Так ведь это, работы там нет, — засмущался Васинцов и потер «синяк» под глазом.

— Так, значит, на заработки к нам?

— Ага.

— Строитель?

— Точно.

— Руки покажь. Хреновый из тебя строитель, гражданин Бубенцов. Вон мозоля-то какие, как у новичка, словно в первый раз лопату в руки взял. Небось покалымил на пропой и вся работа. Ой, не дыши на меня, умоляю. Драку зачем затеял? Последнюю бутылку не поделили, наверное? А документы? Ну конечно, украли. А на обратную дорогу денег нет, точно? Но как заработаешь, так сразу домой, угадал? Эх, гражданин Бубенцов Петр Леонтьевич, посмотрел бы ты вокруг. — Васинцов удивленно огляделся. И чего смотреть? Обычная ментовская дежурка с пультом и решетками на окнах. А старшина тем временем продолжал свою мысль: — Посмотрел бы, как народ вокруг жить стал, люди о совести вспомнили, про Бога. Неужто тебя совсем не торкает?

— Почему не торкает? — «обиделся» Васинцов. — Как всех. Я даже плачу порой.

— И неужто во время торка не стало тебе стыдно за беспутную жизнь твою? Ведь здоровый, не старый еще, а дни, Богом тебе отпущенные, в вине топишь…

— Так зарплату грех не обмыть, — пробурчал Васинцов. — Слышь, начальник, нас скоро отпустят, а то похмелиться хочется, сил нет.

Мент хохотнул и взялся за телефон:

— По идее положено тебе, гражданин Бубенцов, 15 суток…

— За что? — искренне удивился Васинцов.

— По совокупности: антиобщественное поведение, разбитая витрина, драка и членовредительство, отправление естественных потребностей в общественном месте.

— Я никому членов не вредил…

— Ладно, — мент неожиданно широко улыбнулся, — сильно похмелиться хочешь?

— Не то слово…

— В «Орешки» поедешь?

— А там выпить дадут? — быстро спросил Васинцов.

— Дадут, дадут, там все дадут…

* * *

Потрепанный «икарус», чадя солярной копотью, стоял на задворках Казанского вокзала, около него уже толпилась очередь. Васинцов, обряженный в грязную строительную куртку с порванной молнией, наконец потерял терпение и, выйдя из конца очереди, заслонил собой вход, чтобы те, что понаглее, не лезли, их и так уж штук пять проскочило, а салон-то уже до половины наполнился.

— Ты че, мужик? — дыхнул на него перегаром здоровяк. — Я инвалид, мне без очереди положено.

— Справку покажь, — предложил Васинцов.

— А ты кто такой, шоб тебе показывать, гнида…

Васинцов хотел было врезать ему под дых коротким слева, но спохватился. Он же бомж, алкаш, он же драться не умеет. Не умеет, а хочет…

— Ну ты, сука, за гниду ответишь! — заорал Васинцов и, широко размахнувшись, врезал здоровяку по морде. В последний момент рука автоматически сжалась в кулак, и удар получился более хлестким, чем планировалось.

Здоровяк тут же упал на колени, зажимая струю крови из носа.

— Ну дурак, — мычал он, — ну дурак…

— Че, есть еще инвалиды?! — спросил Васинцов вызывающе. Таковых не нашлось, и пьяная рвань, что собиралась пролезть без очереди, уныло поплелась в хвост.

— Граждане, товарищи, но разве так можно? — укоризненно сказала, выбираясь из автобуса, престарелая монашка с маленьким крестиком на груди. — Как вам, мужчина, не совестно ближнего своего бить!

— А че он обзывается? — пробубнил Васинцов. — Он меня гнидой при всех обозвал! И без очереди лез.

— Я же уже говорила, что сегодня обязательно заберем всех, — сказала монашка, — так что нет никакой нужды толкаться, видите, еще автобус подходит, это тоже наш. Что касается вашего поведения… Обзываться тоже плохо, но драться — больший грех. Пропустите, пожалуйста.

Она помогла здоровяку подняться с колен и осторожно повела его в салон. Половина толпы около автобуса разом ломанулась к старому «лиазику», так что в «икарус» Васинцов забрался без особой толкотни. Он уселся на заднее сиденье, рядом с тем самым типом, что дрых в «мыльнике» на соседней койке. Тип заговорщически подмигнул и достал из-за пазухи бутыль:

— На-ка хлебни, браток.

Васинцов приложился к горлышку. Красное крепленое вино, вроде как вермут или портвейн, жуткое пойло… В желудке у него забурчало: с вечера пришлось принять внутрь ради соблюдения типажа полторы бутылки такой же гадости. Не сблевать бы по дороге. А впрочем, можно и сблевать, никто особо не удивится.

Да, контингент в автобусе подобрался на редкость специфичный. Васинцов хоть и выпросил в «конторе» фильтры для ноздрей, устойчивый запах немытого тела, давно не стиранной одежды, перегара и блевотины то и дело вызывал у него в желудке спазмы. А может, все-таки «бормота» виновата? Он тайком достал из кармана маленькую черную таблетку и проглотил. Сразу же стало легче. Он еще раз приложился к бутылке, и крепленое вино легко заскользило по пищеводу, уже не вызвав отвращения. Даже стало как-то веселее.

— Господа, друзья, братья во Христе, — сказала монашка, берясь за микрофон, — наш автобус отправляется до станции назначения «Орешки». Там вас ждет ужин, баня, чистая постель…

— А выпить дадут? — крикнул кто-то из середины салона.

— Дадут, дадут, — заверила монашка. — Просьба в пути не перемещаться по салону, не курить. С Богом!

Рыча мотором, автобус выехал на площадь трех вокзалов. Какая-то бомжиха громко и визгливо затянула «Ой, мороз, мороз». Откуда-то спереди песню подхватила гармонь.

Гримеры «конторы» хорошо поработали над Васинцовым и Коричем и заверили, что грим продержится три дня, причем даже к водным процедурам устойчив. И все-таки бани он побаивался. А вдруг как фальшивые синяки смоются, разоблачат ведь. Но синяк показал себя молодцом и продолжал светиться под левым глазом боевого майора и под правым — у боевого прапорщика. «Старые наколки» тоже выглядели впечатляюще, да и по фене Васинцов так ботал, что и бывалый урка позавидует — уиновская подготовка сказывалась. Подвело их совсем другое — мощные натренированные тела и ровный загар. Да, они с Коричем резко выделялись накачанными смуглыми торсами от белесых худосочных или, наоборот, пузатых тел бомжей.

— На Каспии икоркой промышляли, — объяснил находчивый Корич, заметив взгляды соседей по душевой. — Эх и повеселились.

— И много икорки взяли? — недоверчиво спросил тот самый здоровяк, которому Васинцов расквасил клюв.

— Во! — Васинцов провел ладонью по горлу.

— А че ж «бичуете»?

— Я ж те говорю — хорошо повеселились! — терпеливо объяснил Корич.

Переодевшись в новую робу, что-то среднее между больничной пижамой и армейским камуфляжем, Васинцов с Коричем вместе с толпой бомжей прошли в трапезную. Вроде столовая, но гораздо больше, похоже на чуть перестроенный заводской цех. На столах были расставлены миски, бачки с дымящимся рагу и бутыли с чем-то прозрачным. Коротышка-бомжик повел багровым носом:

— Спирт! Бля буду — спирт, не соврали, значит!

Проснулся Васинцов от странного зуда по всему телу.

— Во дела, — всерьез обеспокоился он, — неужто вшей от соседей подхватил. Да вроде после бани…

Он сел на узкой кровати и задрал майку. Но насекомых на теле не было, чесались большие красные пятна, обильно выступившие по груди и животу. Аллергия, что ли? Рядышком зачесался Корич. Не открывая глаз, он чесался обеими руками: живот и шею. Васинцов огляделся. В полумраке огромной спальни чесалось еще человек двадцать, один даже вскочил на ноги и истошно чесался, приплясывая. Остальные спали как убитые. Разведенного спирта на столах в трапезной было столько, что почти все упились, упавших уносили под руки. Впрочем, много ли алкоголикам надо.

— Слышь, Корич, проснись, — толкнул Васинцов прапорщика.

— А? Что? — открыл тот глаза, не переставая почесываться.

— Смотри, что творится-то? — и майор продемонстрировал свой покрасневший живот.

— И у меня такая же фигня. Аллергия на спирт? — сразу же предположил Корич.

— А хрен его знает…

В это время у обеих дверей «спальни» появились санитары в белых халатах. Они парами тихо подходили к чесавшимся и уводили по одному. Васинцов кивнул в сторону санитаров, Корич понимающе подмигнул. Но санитары агрессивных мер не предпринимали.

— Не могли бы вы пройти с нами? — предложил высокий молодой парень в белом халате.

— А на хрена? — снова вошел в роль Васинцов.

— Идемте, врач все объяснит…

Врач, красивая женщина лет сорока, сидела за столом, занимавшим чуть ли не полсцены небольшого кинозала, и просматривала какие-то бумаги, похожие на личные дела. Осмотрев чешущихся бомжей, она благожелательно улыбнулась:

— Дорогие друзья, потерпите немного, сейчас вы примете по таблетке, и зуд пройдет.

Два санитара оперативно роздали каждому по зеленой капсуле. Васинцов решил было спрятать для исследования, но тут зачесалось так, что он без раздумий принял таблетку внутрь. Через минуту зуд стих, а потом и вовсе пропал, и Васинцов с удивлением рассматривал свой живот, на котором не осталось и следа от красных пятен, только следы от расчесов. Неглубокие — благо, в бане им постригли ногти. Зато наступила икота…

А врачиха снова мило улыбнулась и сказала:

— Дорогие друзья, извините за причиненные неудобства, но эти симптомы, то есть зуд по всему телу и икота, говорят об отрицательном эффекте, который производит на ваши организмы неумеренное потребление алкоголя.

— Че, зашивать, что ли, будете? Задницу торпедировать? — крикнул с места тот самый, клювастый здоровяк.

— Вовсе нет. — Врачиха в очередной раз показала свои прекрасные зубы. — Лечение в «Орешках» — вещь исключительно добровольное. Просто мы предлагаем вам излечиться от алкоголизма и стать полноценными членами общества.

— А остальные? — раздалось сзади. Васинцов обернулся, оказалось, на задних рядах разместились примерно полтора десятка женщин.

— Остальным мы помочь уже не в силах, — развела руками врачиха.

— Обдурили! — завизжала какая-то женщина пьяным голосом. — Обещали жрать давать и водки сколько влезет, а теперь… — Тут же ее визг прервался мощным «ик», все, в том числе и докторша, засмеялись.

— Никто вас не обманывал, просто мы предлагаем вам шанс вылечиться. Гарантируем вам проживание, питание, работу, в «Орешках» работы много…

— Работы? — крикнул клювастый. — Так и знал, и-ик, рабов, и-ик, набирают, канавы рыть, и-ик, баранов для чурок пасти…

— В основном у нас работы по специальности и по уходу за больными, — спокойно продолжила врачиха. — Сейчас вы проследуете в отдельный бокс, где вас ждут отдельные комнаты, и вы сможете продолжить прерванный сон, а завтра мы с вами встретимся и еще раз все обсудим. И предупреждаю вас от попыток принятия алкогольных напитков в ближайшую неделю, если не хотите опять чесаться. А там посмотрим.

* * *

— Слышь, тебе не кажется, что здесь над людьми какими-то опытами занимаются? — спросил Корич, когда они остались в курилке одни.

— Похоже на то, — ответил Васинцов. — Думаешь, пора делать отсюда ноги? Только что мы Одинцу скажем? Лечебно-трудовой профилакторий, куда заманивают бомжей халявной водкой, а потом травят разной химией? Зачем? Я чего-то совсем ничего не понимаю.

Действительно, бывший совхоз «Красный Богатырь» — а ныне производственно-аграрное хозяйство «Орешки» походило одновременно и на лечебницу, и на производственное предприятие очень широкого профиля. В «лечебнице», за высоким забором с колючей проволокой жили «больные». Как понял Васинцов, в любой момент они могли получить свою дозу спиртного, оттого из-за высокого забора то и дело доносилось нетрезвое хоровое пение, крики, женский визг, звуки потасовок. Васинцов еще больше удивился, когда узнал, что изоляции по половому признаку за забором нет.

Что касается «промзоны», то здесь кипела работа. По соседству с теплицами, где зрели помидоры, с бройлерными цехами, откуда раздавалось кудахтанье кур, можно было заметить боксы автосервиса, жестяную и переплетную мастерские, коптильню, лесопилку со столяркой. В них неторопливо работали люди в удобных одинаковых комбинезонах.

Васинцов с Коричем из предложенных на выбор видов деятельности выбрали теплицы и теперь высаживали рассаду или собирали клубнику в плетеные лукошки. В принципе можно было и не работать, надсмотрщиков здесь не было. К примеру, тот самый здоровяк по имени Аркаша, получивший от Васинцова оплеуху, демонстративно возлежал на травке около большого пруда и ныл, что его обманули, что хочется похмелиться, а тело все чешется. Впрочем, сегодня с утра он валяться перестал, пруд спустили, и Аркаша с удовольствием вычерпывал карпа сачком на дно лодки.

Если не брать во внимание содержимое «лечебницы», то создавалось впечатление, что здесь работает обычное подмосковное многопрофильное хозяйство. Разве что когда «грифы» решили проверить дорогу к шоссе, они неожиданно напоролись в лесу на широкую песчаную полосу, как в кино про границу, и два ряда колючей проволоки. Тут же был натянут сигнальный провод, и вел он к небольшому блокпосту, который охранял маленький такой броневичок с солидным стволом пулемета, торчащим из круглой башни. В принципе преодолеть «колючку» для «грифов» было делом плевым, но все-таки…

Уходить из «Орешков» они решили только тогда, когда будет хоть примерно ясно, что здесь творится.

— Ну как работается на свежем воздухе? — услышал Васинцов знакомый голос. У входа в теплицу, скрестив руки на груди, стоял доктор Олег Миронович Танюков собственной персоной. На докторе был белый халат, на голове блестящий кружок, названия которого Васинцов не помнил, в одной руке он держал две коричневые папки с личными делами, порою отмахиваясь ими от назойливых мух. — Что же вы это, господа «грифы», решили квалификацию поменять? Или же вправду так вас жизнь допекла, что в бомжи подались? А может, зверей здесь ищете? Тогда спешу разочаровать, здесь, — он сделал особое ударение на это слово, — здесь зверей нет.

Ломать комедию дальше смысла не имело. Васинцов встал и без особых колебаний пожал доктору руку:

— Вот так встреча… Значит, вы здесь всем командуете, и как я сразу не догадался.

— Ну конечно, вы-то думали, что я где-нибудь в лаборатории секретной заседаю или даже в Кремле нити заговоров плету.

— Про секретную лабораторию — почти в точку. Думал, вы космической лабораторией руководите, уж больно вы про освоение Марса красиво говорили…

— Марс? Марс подождет… пока… А я вот он где, с народом, с человеческим, так сказать, материалом. А этот молодой человек, если я не ошибаюсь, прапорщик группы «ГРИФ» Корич? Наслышан, наслышан про вас и чрезвычайно рад познакомиться. Ну что, может быть, проследуем ко мне в кабинет, обещаю угостить превосходным кофе. Местного, между прочим, производства.

В кабинете царил бардак, стол был завален какими-то бумагами, папками, из компьютера торчали какие-то блоки и провода (но экран светился), угол кабинета занимала барная стойка с грильницей, микроволновкой и чем-то еще, вроде как аппарат для кофе-эспрессо.

— Звоните, звоните, не стесняйтесь, если в город, то через «девятку», — сказал Танюков, заметив быстрый взгляд Васинцова в сторону телефонной трубки, небрежно лежавшей среди кип бумаг на столе. — Извиняюсь за бардак, все никак руки не доходят порядок навести, а уборщице я к столу подходить строжайше запрещаю. Да нет, никаких секретов, я вам клянусь, просто после их уборок я вообще ничего найти не могу. Значит, кофе, булочки с джемом, бутербродики с ветчинкой, карбонатом, все местного производства, между прочим. Предложил бы вам ликерчику и коньячку, но еще денька три подождите от греха, а то чесаться будете, ха-ха-ха. А вы говорите — тайны. У нас тут тайн нет, и гостям мы всем рады, даже тем, что попадают к нам таким образом, как вы.

— Одинцов знал, что вы… что вы здесь? — в лоб спросил Васинцов.

— Скажем, так, предполагал, — улыбнулся Танюков. — Но еще раз повторяю, он зря перестраховывался. В нашем лечебном учреждении нет никакой тайны.

— А вооруженная охрана? Броневики?

— Для внутренней безопасности. Поблизости — лесной массив, а московские звери все чаще в леса уходят от людского-то гнева. А так никакого насилия, вот вы лично, вы ощущали на себе насилие?

— Допустим, но вот эти медицинские препараты, зуд, икота…

— Полноте вам, обычный «зельцер», препарат, который можно купить в аптеке, помогает при аллергии и от похмелья. Мы лишь немного усовершенствовали его, дабы отсеять чистых от нечистых.

— «Чистых от нечистых», как сие понимать?

— А так и понимайте. Вам же доктор все объяснила там в кинозале, не правда ли? Вы — «чистые», ваши организмы совершенно спокойно смогут обходиться без алкоголя. Нет, выпивать вы можете, в меру, конечно, но особой зависимости нет. Я бы очень удивился, если бы в «грифах» обнаружились алкоголики. Впрочем, в жизни разное бывает. Что же касается большинства наших пациентов, то их лечи не лечи — толку никакого… «Нечистые»… Так что пускай пьют…

— Подождите, подождите, — перебил его Васинцов, — вы хотите сказать, что собираете со всей Москвы бомжей и привозите их сюда, чтобы… поить?

— А чего вы так удивлены? Что конкретно вас удивляет? Да, эти люди перешли ту грань, когда возврат к нормальной жизни в нашем понятии еще возможен. Круг их жизненных интересов свелся к желанию принять в организм дозу алкоголя, утолить голод и совокупиться. Впрочем, у многих мужчин по известным причинам с этим большие проблемы, я имею в виду совокупление, в то время как пьющие женщины, наоборот, к беспорядочным половым связям очень даже склонны. Так что проблем в удовлетворении своих половых потребностей наши клиенты обычно не имеют. По крайней мере конфликтов на этой почве почти не зафиксировано.

— Все! Я сейчас свихнусь! — громко сказал Васинцов. — Вы это серьезно?

— А что?

— Здесь что, варшавское гетто? Резервация, концлагерь?

— Скажем так — это санитарно-лечебное учреждение, где больные алкоголизмом получают то, что нужно для поддержания жизнедеятельности их организмов. Они получают все что хотят и ни в чем не нуждаются. Мы их кормим, поим, лечим, моем в бане, развлекаем. И никакого насилия со стороны администрации — обратите внимание. Можете расспросить их сами, да, впрочем, что там расспрашивать. Вы же видели, какая очередь к нам. А ведь еще лето, уверяю вас, с наступлением холодов они наши ворота штурмовать будут. У нас же — «Бомжерай», как они сами его называют.

— Мне показалось, та очередь не к вам, а за халявной похмелкой.

— Одно другому не мешает. Кстати, мы же никого не принуждаем, вот типовой договор, который подписывают все наши пациенты, ознакомьтесь…

«Я (ФИО — печатными буквами), добровольно соглашаюсь на проживание в санитарно-лечебном учреждении „Орешки“, обязуюсь выполнять режим, установленный администрацией»… — Васинцов глянул вниз страницы договора и прочитал обязательства «санитарно-лечебного учреждения» — «СЛУ „Орешки“ гарантирует пациенту трехразовое питание, 0,75 литра этилового спирта в день, отдельную кровать в общежитии, медицинское обслуживание».

— Но зачем?!

— Как зачем? Господин Васинцов, вам что, нравятся бомжи в подземных переходах?

— Нет, но… Я не понимаю смысла. Но кто за все это платит? На чьи средства существует ваш… ваше санитарно-лечебное заведение?

— Частично на самоокупаемости. Знаете, люди, вылечившиеся от этого недуга, как правило, очень жадны до работы, а хозяйство здесь вы видели. Опять же, производство этилового спирта вещь сугубо выгодная и не требует особых затрат, а что еще пьющему надо? В-третьих, частные пожертвования, в-четвертых, дотации из столичного бюджета.

—???

— А вы просмотрите милицейскую статистику: после весенних торков, когда кривая преступности упорно стремилась к нулю, лишь наши несчастные бездомные сограждане с затуманенными алкоголем мозгами и создавали проблемы. Либо они кого-то грабили с целью приобретения спиртного, либо их били представители возмущенной общественности. До суда линча доходило. И опять же, эта тяга пьяного человека к разрушению… Градоуправе выгоднее выделять нам некоторые средства, чем ремонтировать искалеченные остановочные павильоны, менять трубки наружной световой рекламы, заново сажать рассаду в вытоптанные клумбы.

— Послушайте, Танюков, хватит вешать нам лапшу на уши. Мне почему-то кажется, что вам глубоко плевать на разрушенные остановочные павильоны и на спокойствие граждан. Вы, «серые», занимаетесь… улучшением людской породы?

Танюков с улыбкой глянул на Васинцова:

— Как я понимаю, ваш напарник Корич в курсе всех дел? Хорошо. Допустим, мы занимается селекцией людской породы, пытаемся в куче человеческих отбросов найти перлы, если выражаться библейским языком. Заодно очищаем общество от этих самых отбросов. Как вы думаете, где бомжу лучше — у нас или где-нибудь в подземном переходе с табличкой «Подайте на пропитание». Да, мы очищаем общество, а разве вы, «грифы», занимаетесь чем-либо иным?

— А вам не кажется, что вы слишком много на себя берете? Селекцией они, видите ли, занимаются… Мы охраняем людей от зверей, а вот вы… — резко ответил Васинцов.

— А откуда эти звери появляются, вы никогда не задумывались? — перебил его Танюков.

— Над этим думают ученые.

— Ну конечно, а меня таковым вы не считаете. А я, между прочим, доктор наук. Предлагаю сменить тон, давайте жить дружно. Вот вам не кажется интересным выяснить, почему в благополучной семье, у умных, образованных родителей неожиданно рождается моральный урод, или, наоборот, у бомжихи, родившей под забором неизвестно от кого, появляется малыш с задатками вундеркинда. А такие случаи хоть и редки, но случаются.

— Допустим, но кто вам дал право?..

— А вам?

— Мы работаем на правительство.

Танюков мягко улыбнулся:

— Мы тоже, можете расспросить своего начальника Одинцова. Вы кушайте булочки, кушайте. И очень рекомендую кофе, варю по собственному рецепту с солью и сахаром.

— Слушай, командир, а когда этот доктор успел кофе сварить, и откуда булки с бутербродами на столе появились? — спросил Корич, усаживаясь в салон «Газели» с улыбчивым орешком на борту. — Он ведь с кресла своего не вставал.

— А хрен его знает, мне почему-то показалось, что он всю дорогу возле барной стойки у электроплитки стоял…

Глава 4 ИНСТРУКТАЖ

— Что, не удалось долго побомжевать, — сказал Одинцов вместо приветствия, — раскусили?

— Не было опыта, в роль не вписался. Надо было Станиславского перечитать накануне, — парировал Васинцов.

— Но отсутствие результата — тоже результат! — изрек Одинцов важно. — А результат таков, что зверей там пока нет… и это обнадеживает.

— Слушай, командир, брось темнить, что происходит? Почему этот Танюков там оказался? Какое отношение имеет его богоугодное заведение к нашей работе? И еще эти ловцы, откуда это все?

— А вы что, на инструктаже по технике безопасности не были?

— Нет, не успели, времени не было.

— Вот черт, ну прям как дети! Я зря, что ли, особо предупредил? Давайте живо на инструктаж, комната 18…

Комната №18 представляла собой длинный узкий пенал, заставленный мудреной техникой, назначения которой Васинцов не знал, разве что только микроскоп он видел раньше. Вдоль стен были развешаны темные экраны с какими-то неясными силуэтами.

— Эй, есть кто живой? — громко крикнул Корич.

— А, «грифы» пожаловали, давно вас дожидаюсь… — Невысокий очкарик в белом халате появился откуда-то из-за нагромождения стеклянных колб, пробирок, реторт и прочей стеклопосуды. — Только что получил за вас разнос от Одинца, за то что выпустил вас на задание без инструктажа, как будто я за вами гоняться должен.

— Не убыло бы от тебя, — пробурчал Корич, — мог бы и погоняться, нежели здесь штаны протирать. Проветрил бы хоть, дышать нечем.

— Ой, какие мы все деловые и грозные, — ухмыльнулся инструктор. — Как-нибудь перебьетесь. Давайте садитесь в кресла и пристегивайтесь. Только сначала нюхните…

Васинцов послушно втянул ноздрями воздух из знакомой металлической колбочки и звонко чихнул, Корич немедленно его поддержал. Отчихавшись, прапорщик спросил:

— Что за гадость такая?

— Тест-контроль, сыворотка такая, позволяет активизировать нервные центры звериной сущности особи, — охотно объяснил инструктор. — В общем, глаза блестеть начинают и зрачок желтеет.

— Еще бы, не заблестят от такой гадости, — сказал Корич и снова звонко чихнул, — у меня слезы прямо градом. Чего в ней намешали-то?

— Да разное, в том числе и вытяжку желез внутренней секреции самки зверя.

— Что, это мы мандятину нюхаем? — возмутился Корич.

— Не только, просто остальных компонентов сыворотки вам лучше не знать, — заверил инструктор, — давайте живо в кресла, у меня обед скоро.

Недовольно бурча, «грифы» уселись в высокие кресла, пристегнулись широкими ремнями и с интересом стали рассматривать загоревшиеся вдоль стен диаграммы. С них пялились оскаленные звериные морды.

— В общем так, пока вы там в профилактории лечили свои болячки и дышали свежим сосновым воздухом, здесь произошли кое-какие изменения. Привычные вам звероволки попрятались по лесам, чикатил изловили группы, подобные вашей, и ловцы — крутые ребята с государственной лицензией. Правда, сдать властям удалось далеко не всех, народ наш, знаете ли, к суду линча тоже склонен. Но это издержки воспитания. На основании проведенных исследований ученые выявили закономерность: чикатилами становятся, как правило, граждане, ранее осужденные за насильственные преступления против личности либо имеющие склонность к оным.

— Короче, Склифосовский, без тебя знаем, ты нам про новых давай, — прикрикнул Корич.

— Не гони, не запряг, — ответил инструктор. — Продолжаю: волчары, как правило, в своем человеческом естестве имели склонность к неуправляемой агрессии.

— Хватит врать-то, — перебил Корич, снова чихнувший от зелья, — ты нашего Гулина помнишь? Мухи не обидит, пока не разозлишь. Ему бы в монахи, а не в «грифы», тем более — не в волчары. А ты говоришь, агрессия.

— Слушайте, — возмутился инструктор, — вот я сейчас напишу рапорт, что группа «ГРИФ» отказывается проходить инструктаж, будет вам тогда премия…

— Все, все, — сдался Корич, — молчу. Если чихать начну, рапорт не напишешь?

— Если заткнешься! Так, продолжаю: появившиеся в последнее время особи представляют несколько иной вид, их называют «зверобизяны». Они умны, хитры, скрытны и очень опасны. Торки переносят легко, но могут прикинуться, что испытывают моральные мучения…

— Глянь, командир, точно как тот бритый, — сказал Корич, кивая на загоревшийся экран. Действительно, звероподобное существо с мощными буграми мышц на полосатой груди очень напоминало зверя, что скрутили ловцы там, на стройке.

— В отличие от волчаров ему требуется минимум времени для обращения в звериное естество, в отличие от чикатил зверобизян умеет как нападать, так и защищаться. Может сделать вид, что спасается бегством, а потом напасть. Отмечены летальные случаи.

— Мы это видели, — кивнул головой Васинцов. — А почему название такое странное?

— Это из рапорта милицейского патруля, взявшего первого такого зверя. С грамматикой у сержанта плохо было, в сельской школе до армии обучался, вот он и написал в рапорте: «Задержан зверь обизяна. Крупный, лохматый, кусается». Так и пошло «зверобизян».

Далее «снежники», вон на той диаграмме. Хорош красавец? Это самец, рост 2.20, выловлен под Мурманском зимой, лакомился импортными яблоками на овощебазе. Любит, стервец, сладенькое. Живет с семьей в лесу, стая примерно в двадцать особей. Кормится собирательством, рыбной ловлей, старшие дети обворовывают по ночам туристов, пойманные с поличным плачут и давят на жалость. Вид не агрессивен, но к контактам не расположен, как только упомянутый самец вернулся в стаю, немедленно ее куда-то увел. Радиомаячок, прикрепленный к шкуре на спине, обнаружил и уничтожил. Подобные особи обнаружены также в обилии в тайге за Уралом. Если его не трогать — не опасен, случаев нападения на человека не зафиксировано.

На левой диаграмме «человекорысь». Вид очень опасный. Неимоверно силен, ловок. Держится особняком, в отношениях с самками более чем страстен. Отмечены случаи насилия по отношению к обычным женщинам. Самое скверное, что заразен. Это пока не доказано, но, по-видимому, так и есть. Не советую встречаться один на один.

Васинцов с Коричем переглянулись. Мощный зверь с горящими газами на диаграмме очень напоминал того, в которого они разрядили по обойме там, в Окске.

— И наконец, так называемые «чудаки». Пока считаются безвредными и для человека неопасными, но обладают сильным гипнотическим даром. Как правило, они сдаются властям сами, набирают номер телефона доверия и ждут, забаррикадировавшись в квартирах. Интересно, что ближайшие родственники вообще не считают их зверьми, но отклонение от нормы налицо.

— Что значит «налицо»?

— Более густой волосяной покров, крупные зубы, особенно клыки, заостренные ушные раковины, желтый цвет зрачков глаз. В принципе с помощью небольших косметических операций эти мелочи можно ликвидировать, что некоторые и делают… Особо обращаю ваше внимание: эти особи гораздо лучше переносят жару и холод, более выносливы, нежели обычный человек, не восприимчивы ко многим присущим людям болезням, в том числе гриппу и кариесу, будь он неладен, лучше видят, лучше слышат, об обонянии я уже не говорю. Про гипнотические способности я уже упоминал? Добавьте сюда, что их женщины, «чудачки», очень плодовиты. Близнецы для них — норма, тройня или четверня — отнюдь не редкость.

— Просто суперлюди какие-то, — пробормотал Корич.

— Единственная известная слабость: очень плохо переносят торки, моральные страдания у них часто сопровождаются с физическими — сильные головные боли. Некоторые сходят с ума. Добавлю, что при всех своих выгодных качествах по сравнению с людьми особи данного вида не являются общественными.

— В смысле?

— У них нет потребности к общению, чаще всего они замыкаются в себе без всякого желания общаться с внешним миром. Только книги, компьютер…

— Так это не «чудаки», это хакеры, — предположил Корич, — у меня сосед такой же, целыми днями и ночами сидит перед компом.

— Они равнодушны к материальным благам, к своему общественному статусу, — глянул на прапорщика с укоризной инструктор.

— Не, тогда не, мой сосед к материальным ценностям очень даже…

— А как насчет общения с себе подобными? — спросил Васинцов.

— Никакого интереса. Мы как-то поселили двух таких в одной комнате на месяц, они за все время от силы полчаса поговорили.

— И что, это все? А зачем мы пристегивались? — спросил Корич.

— Надо, значит. Во время инструктажа вот этот излучатель посылал запись волн различных частот, испускаемых разными видами зверей. У вас нормальная реакция, а то некоторые впадают в панику или сознание теряют. А сейчас наденьте шлемы, да-да, эти, упритесь затылками в подголовники, положите руки на подлокотники (Васинцов услышал, как щелкнули браслеты на запястьях), теперь держитесь, включаю вой стаи волчаров. Не очень приятная процедура, но что поделать. Внимание, загрузка!

Сначала завыл один волк, тоненько, прерывисто, словно и не завыл, а заскулил, жалуясь на голод, его подхватил голос более мощный, раскатистый — вожак. Вой вожака был иного характера, тот сулил славную охоту и богатую поживу. Тут же присоединился вой на тон ниже, видимо, главная самка. Через минуту к волчьей песне присоединилась и остальная стая.

…Васинцов стоял в степи, в холодной заснеженной степи. Ему было холодно и страшно. Ноги его глубоко проваливались в снег при каждом шаге, корка наста не выдерживала его копыт. Да, ноги его заканчивались копытами, он был коровой, заблудившейся коровой. И бубенчик на шее уже не радовал, хозяин не услышит его, вряд ли он осмелится выйти в степь в такую пургу. А волки осмелятся, они уже совсем рядом. Их лапы не проваливаются в наст, их вой слышен все ближе и ближе. Тоскливо, ужасно тоскливо стало Васинцову, какое-то безразличие ко всему овладело его членами. Нет, не надо было ему уходить с хутора вслед за санями, на которых увезли его теленка, такого маленького, большелобого, с рожками и смешной кисточкой на хвосте. Надо было оставаться в стойле и жевать, жевать, жевать это восхитительно пахнущее сено. Ведь его было так много и в кормушке, и на сеновале, и на чердаке овина. А вечером хозяйка сварила бы вкусную похлебку из муки и жмыха. Теперь все, не будет больше ни похлебки, ни сена… Спасаться бегством бесполезно, он и так уже выбился из сил. Сейчас его съедят, сейчас острые крепкие зубы вцепятся в его полное теплой крови тело, и добрая рука хозяйки никогда больше не выдоит из его набухшего вымени жирное молоко. Васинцов повел рогатой головой, холодно, морозный ветер пронизывает насквозь. Упасть, что ли, в сугроб? Пусть снег занесет его… Нет, надо идти, из последних сил идти, а появятся волки, что ж, у него есть рога, острые рога, есть копыта, он будет биться до конца…

Но что это? Неужели колокольчик? Да, так звенит колокольчик на дуге, в которую впрягает лошадку хозяин. Все ближе и ближе. Васинцов поднял морду и радостно замычал…

Заснеженная степь мигнула и исчезла с экрана, Васинцов сидел в том же кабинете №18.

— Уф-ф-ф, ну и вой, — сказал Корич, утирая пот со лба. — Мне, командир, такое сейчас привиделось…

— Будто конь мой вороной… — хихикнул инструктор, записывая что-то в толстую тетрадь на столе.

— А при чем здесь конь?

— Так, из песни это, не обращайте внимания. В общем, реакции нормальные, сейчас чикатил попробуем. Товарищ прапорщик, будьте добры, пристегните руку, вы же на инструктаже. Внимание, загрузка!

…Васинцов торопливо шел по ночному переулку, прижимая сумочку к груди. Какой он дурак, что остался перепечатывать этот доклад до поздней ночи, никуда бы он не делся, этот чертов доклад. Ведь можно было часов в девять встать, сказать, что ребенок дома голодный, и уйти. И этот козел-начальник тоже хорош, продержал до полуночи, буркнул «спасибо» и все. Хоть бы догадался подвезти предложить. Ну ладно, не хочет на своем «ауди», за чехлы новые переживает, дал бы денег на такси, так ведь только махнул рукой на прощание. Козел и есть козел, хоть и фамилия у него Баранов.

Васинцов глянул на дешевенькие часики на запястье, ну вот, без пяти час, лифт дома точно отключили. Он свернул с освещенной фонарями улицы в темный переулок, высокие каблучки звонко зацокали по покрытому трещинами асфальту. Ну за что ему, Васинцову, такие мучения, ну что за гребаная жизнь! Любовник — жмот, на именины колготки подарил да набор теней дешевенький, а не увидел на праздничном столе любимого коньяка — надулся. А откуда у бедной секретарши деньги на коньяк. Муж бывший — скотина, уехал на Север, и ни слуху ни духу. А обещал алименты день в день выплачивать. Сын — оболтус, двоечник, читать не хочет, учиться не хочет, ничего не хочет. Лапа растет, никаких кроссовок не укупишь. Ой, и каблук, кажется, сломался…

Васинцов запрыгал на одной ноге, снимая туфлю. Точно сломался! Ну что за беды ему такие! Последние «выходные» туфли!

— Эй, красотка, что скачешь козочкой? — раздался хриплый голос.

Васинцов обернулся. Из переулка показалась высокая фигура. Внутри у Васинцова похолодело.

А фигура подошла уже совсем близко, мужчина в длинном темном плаще, лица в темноте не видно.

— Каблук сломался? Вот беда! Может, на руках тебя донести, я смогу, я сильный.

Васинцов лихорадочно рылся в сумочке: помада, косметичка, кошелек, пачка салфеток, ключи, все не то, где же он… Баллончик с красным перцем на боку, купленный по случаю на рынке. А мужик уже протягивал к Васинцову руки, одна легла на талию, вторая вцепилась в его высокую грудь.

— Позабавимся, красотка, — и чикатил, а это был, без сомнения, чикатил, точно такой, как показывали по телевизору, изобразил лицом ужасную гримасу. Изо рта его исходило жуткое зловоние, да и от остального тела омерзительно пахло, запах звериного пота. От страха у Васинцова задрожали ноги, мелко так, противно, сердце, казалось, ухнуло из привычного места в груди куда-то вниз живота, а лапа, когтистая лапа уже разрывала тоненькую блузку.

Васинцов неожиданно для себя громко заорал и нажал на клапан баллончика. Струя ударила прямо в глаза зверю, прямо в его пасть. Зверь ослабил хватку и стал широко разевать пасть, ловя воздух. Васинцов еще успел разглядеть огромные клыки зверя перед тем, как припустить по переулку со всех ног, благо, что вторую туфлю удалось скинуть на бегу.

Он бежал, не оглядываясь, он слышал этот топот сзади, за ним гнались. Гнался чикатил, получивший в морду струю перцового газа, оттого еще более взбешенный. Стучаться в ворота частных домиков бесполезно, в подъездах трехэтажек тоже не спрячешься, в подъезде чикатилу сделать свое дело будет еще сподручнее, бежать надо на перекресток, к кафешке, где местная молодежь, бывает, сидит до утра, благо что лето. Над кафешкой светилась вывеска, за пластиковыми столиками на улице сидели несколько компаний.

— Там, там, — запыхавшись, кричал Васинцов…

— Вам что, женщина? — сказал, поднимаясь с пластикового стул, охранник с дубинкой на поясе…

— Там чикатил, — выдохнул Васинцов, — он меня хотел…

А охранник уже выхватывал дубинку и перепрыгивал через штакетник, огораживавший территорию уличной кафешки.

— Братва, чикатил! — крикнул гривастый парень в черной клепаной куртке. Толпа, хватая со столов пустые бутылки, как по команде ломанулась с места, вслед за охранником, трое бросились к стоящим здесь же мотоциклам.

— Вон он! В переулок побежал! Ату его! Мужики, загоняй его на нас, не дайте через забор уйти…

Васинцов сидел за столиком и то и дело нервно прикладывался к стакану с минералкой, официантка нежно гладила его по плечу и успокаивала, хозяин в пятый раз набирал телефон милиции и громко матерился.

— Эй, женщина, пострадавшая! — крикнул тот самый гривастый, с сиденья никелированного «Волка», и кивнул на тело, привязанное за веревку к мотоциклу. — Глянь-ка, тот?

Васинцов осторожно подошел к телу. Чикатил был сильно избит, морда была в чем-то мокром и буром, но это был, без сомнения, он: плащ, клыки, запах. Васинцов кивнул.

— Слышь, хозяин, — крикнул гривастый байкер, — не надо милиции, мы его сами туда доставим, — и байкеры разом заржали…

— Эй, «грифы», вы как? — услышал Васинцов голос словно с небес. Он открыл глаза. Вот черт, это же программа! А он и впрямь себя бабой вообразил, секретаршей-разведенкой…

— Давайте живее в себя приходите, — предложил инструктор, — сейчас еще одну программку легонькую пройдем, и хватит на сегодня…

— Ты че, сдурел? — подал голос Корич. — Я тут чуть было со страху не обгадился. Ты ж меня, паразит, бабой сделал…

— Для вас же стараюсь, — начал терять терпение инструктор, — у меня через пять минут обед, давайте в темпе, мне еще заключение писать… Внимание, загрузка!

Васинцов сидел у костра, сжимая карабин в руках. Огонь слабо освещал стоянку бывшей геологической станции, куда ему пришлось возвращаться после того досадного падения в овраге. Круз и Лариска, собаки породы лайка, нервничали, Круз то и дело подбегал к краю полянки, отрывисто тявкал и снова возвращался к костру, жалобно поскуливая. Лариска сидела на месте, не сводя глаз с просеки, и тоже порой тявкала. Это не медведь, на медведя собаки не так реагируют. Васинцов попробовал привстать, застонал и тут же опустился обратно на свой спальник. Каждое движение болью отдавалось в распухшей ступне. Неужели перелом? Или все-таки вывих?

Серая тень отделилась от толстого ствола лиственницы. Большой лохматый зверь вышел на поляну и выжидательно глянул на Васинцова. Нет, это не медведь, медведи редко ходят на задних лапах, разве что в цирке, да и шерсть у него слишком светлая. Круз, как был на брюхе, начал пятиться, отползая поближе к хозяину, Лариска обнажила клыки…

Пришелец сел на поваленный ствол дерева, как-то по-человечески закинул ногу на ногу, потер колено. Лицо заросшее настолько, что щек не видно, глаза ярко светятся, хорошо видны мощные клыки. Но Васинцову почему-то показалось, что опасности нет, и он опустил карабин…

Вспышка. Он снова сидит в кресле «инструкторской».

— Ну ладно, на сегодня хватит, — сказал очкастый инструктор, просматривая бумажную ленту с какими-то зигзагами. — Подведем итоги. Господин Корич, в целом тест вы прошли удачно, никакой паники, оценка своих действий, анализ развития событий налицо. Но я бы посоветовал вам больше отдыхать, вы, как показывает график, излишне агрессивны и нетерпеливы. Вот в степи, зачем вы развернулись и пошли навстречу волкам?

— Сразиться хотел, — пробурчал Корич.

— Сразиться? А что, разве исход сражения вам был не ясен, волчары порвали бы вас в пять минут.

— Но это мы еще посмотрели бы, у меня рога о-го-го…

— Далее, в ночном переулке зачем вы кинулись биться с этим чикатилом врукопашную? Вы же — слабая женщина, а он зверь, какая уж тут битва? Берите пример с вашего командира майора Васинцова. Все реакции правильные, в степи он не отчаялся, а из последних сил уходил от волчьего воя, в переулке совершенно правильно ослепил зверя из баллончика и кинулся за помощью.

— На то он и командир, — хмыкнул Корич.

— Теперь о последнем тесте. Господин прапорщик, почему вы начали палить в воздух из своего ружья?

— Это не ружье, а карабин.

— Хрен с ним, пусть будет карабин, так почему? У вас же сломана нога, вы нуждались в помощи.

— Ничего, я как-нибудь сам, а что, эта лохматая тварь с понтом помочь, что ли, могла бы?

— Почему бы не попробовать?

— Да ну на хрен, вдруг как она заразная.

— А вы что скажете, майор?

— Судя по всему — этот лохматый и есть так называемый «снежник», что вы нам показывали на диаграмме?

— Да, но в программе, в которую я вас погрузил, вы этого знать не могли.

— Да, не мог, но он, этот лохматый, не показался мне опасным. Он сел как-то по-человечески…

Очкарик покрутил в руках шариковую ручку:

— Хорошо, будем считать, что первый инструктаж пройден, можете работать, через недельку жду вас снова в гости.

Одинцов сидел за столом и просматривал какие-то документы. Увидев Васинцова, он закрыл папку и кивнул на стул.

— Как инструктаж?

— Ощущения незабываемые…

— То-то! Мне тут результаты прислали, тебе — твердая пятерка, у Корича — слабенькая четверочка, больно уж резок наш прапорщик. Сначала делает, потом думает. Кстати, можешь его поздравить с лейтенантом.

— О! Есть повод отметить!

— Забудь пока, работы невпроворот. Из-за этих тестов приходится половину состава отсеивать, а где мне народу звероустойчивого набраться?

— Может, среди ловцов посмотреть?

— А что, есть идеи?

— Да я в рапорте писал про этого, Пашку. Совсем молоденький парень, а зверя за версту чует. Тем более собака у него стоящая, а то нам без кинолога в последний раз совсем плохо пришлось. Вместо собаки Корич носом водил.

— Пашка, говоришь, хорошо, учтем.

— Товарищ полковник, я вот спросить хотел…

— Спрашивай…

— А эти зверюги, ну новые виды, откуда их столько?

— Ты в небо давно смотрел?

— А что?

— А ты глянь.

— Ну и?

— Видишь вон ту звездочку с хвостиком?

— Допустим…

— Комета возвращается, зверушек будет больше.

— Как больше? На сколько?

— Знать бы… Помнишь, что говорили раньше про пропащего человека? «Совсем человеческий облик потерял». Не исключено, что зверьки как раз из такого контингента и получаются. Ладно, по ребяткам-то своим соскучился? Да, приехали и инструктаж прошли, на базе они давно тебя дожидаются. Вот прочти предписание, видишь кем подписано? То-то! Ты как в вопросах религии? Ну в Бога-то веришь? Ну хоть крещеный? И то хорошо. Забирай своих излечившихся и двигай знакомиться со священнослужителем.

Глава 5 ЦВЕТЫ НА ПОМОЙКЕ

— И что, этаких красавцев могут позволить себе работники обычной подмосковной свалки? — удивленно присвистнул Васинцов, рассматривая три блестящих американских внедорожника, оснащенных всеми причиндалами, включая лебедку, обтекатели и мощный блок прожекторов на крыше. Машины, как выходцы из другого мира, блестели лакированными боками на стоянке за двумя рядами колючей проволоки и совершенно не вписывались в пейзаж подмосковной свалки.

— Не-е-е-ет, — протянул с улыбкой монах, назвавшийся Мануйловым, в новенькой, с иголочки рясе, — это хозяйские. Бывшие хозяева купили для московского начальства, а те, что еще в петлю не полезли, после торков взятки брать перестали и все бумажки без «подарков» подписывают. Вот новые хозяева и думают, что с этими чудищами делать. Детям в приют отдать? Да зачем детям они, им автобус куда удобнее. Самим ездить — бензина ужасть сколько жрут, вот и стоят пока без дела. Хотели на грузовики поменять, не меняет никто…

— Ну с машинами, я думаю, мы вашим хозяевам поможем, — ухмыльнулся Васинцов. — А пока давай показывай свое хозяйство.

— А че показывать, вот оно все, — и Мануйлов махнул рукой в сторону гор мусора, возле которого копошилось с полсотни человек в оранжевых комбинезонах и респираторах с мешками в руках. Здесь первая разборка. Там, — он показал вправо, в сторону приземистых ангаров, — металлблок. Весь металл от чугуния до пивных банок и пробок, чуть дальше — стекло, тряпки и бумага, рубероид прямо здесь делаем, видите, труба дымит, это и есть цех. Слева — «дрова», все деревянное, вон там «пищевой» цех — для свиней и прочего скота комбикорм делаем. Свинарник у нас дальше, в ближайшей деревне. Там, где большая труба, — крематорий и электростанция, и себе хватает, и Москве продаем.

— Что, пепла с крематория? — съехидничал Юдин.

— Нет, электричества, — спокойно объяснил Мануйлов. — А вон там новый ангар строится — букинистический, реставрационная и художественная мастерские, выставочный зал…

—???

— Детишки там забавляются. Знаете, сколько ценных старых книг и журналов можно на помойке найти! А мебели старинной! Корпуса от старых телевизоров, магнитофонов, приемников охотно магазины бытовой техники берут для оформления витрин или чего еще.

— Это понятно, ну а мастерская-то зачем? И выставочный зал.

— Э, ребята, — улыбнулся Мануйлов, — тут, на свалке столько вещей интересных. Вот надысь с Апрелевки привезли машину компакт-дисков бракованных, так с них ребятки такого понаделали! Вон, видите мужик энтот блестящий с гитарой, их рук дело…

— Ай, молодца, — восхитился Кайметов, разглядывая огромного блестящего короля рок-н-ролла, ноги которого служили въездной аркой на свалку. — Неужели детишки сами…

— А то. — Мануйлов гордо улыбнулся и тут же мелко закрестился, убоясь греха гордыни. — Это прежние хозяева только и знали, что все под бульдозер закатывать, а наши послушники, они с умом. Так что если здесь будете ждать, то пожалуйте ко мне в вагончик, там у меня и телевизор, и холодильник, и мебель мягкая. Все отсюда! Чаем напою. А ежели отец Иоанн срочно нужон, так он в третьем секторе с послушниками, там и найдете. Только вот что, любезные, вы бы оружие свое попрятали бы, негоже перед детьми-то и с оружием смертоносным. И еще, сынки, курить у нас строжайше запрещено, — сказал монашек, заметив, как Корич вытягивает сигаретину из пачки. — Особенно тебе, с такой-то рожей. Испугаешь дитев, дым изрыгая…

«Грифы» сложили своих «беркутов», спрятали их в подсумки и, сверившись по большой схеме на щите перед въездом, зашагали в третий квадрат. Обогнув огромную гору мусора под эстакадой, они обнаружили три десятка «оранжевых» подростков около десятка груженых «КамАЗов». Отца Иоанна они заметили сразу, хотя он тоже был в комбинезоне с респиратором, болтавшимся на шее. По росту определили. Священнослужитель препирался с водителями, отказывавшимися заехать сначала к реставрационным мастерским.

— Старик, — выговаривал один из водителей в меховой безрукавке из окошка кабины, — я не на окладе, понял, и соляра у меня не казенная, я сколько потопал, столько и полопал, понял? Мне семью кормить.

— Но поймите же, — уговаривал отец Иоанн, — здесь мебель из какого-то старинного особняка, есть очень редкие экземпляры, паркет дубовый, старинный. Это сюда наверняка по ошибке попало, этому место в музее…

— Да, — влез какой-то очкастый мальчуган с ярким атласным альбомом в руках, — тут облицовка печи изразцовая, восемнадцатый век!

— Вот видите, — словно обрадовался поддержке отец Иоанн, — восемнадцатый век! Тут ехать-то немного, километра два, мы быстро…

— Ага, а там вы еще копаться целый день будете, изразцы свои выковыривая, а нам стоять! — упирался водитель. — Это мусор, мужик, обычный строительный мусор, понял? Люди хлам выбрасывают, а новое строят! Эй, ребята, выгружай…

— Я тебе дам, выгружай, — тихо сказал Васинцов, запрыгивая на подножку «КамАЗа». — Тебе же говорят, быстро, чего ж не помочь детишкам?

Водила, видно, был парнем не из робких, ловко выхватив откуда-то из-под панели монтировку, он сурово глянул на Васинцова. Но заметив у того на шевроне лысую птицу, как-то испуганно оглянулся по сторонам.

— Дети же просят, — миролюбиво добавил Васинцов, — да и мы с разгрузкой поможем, правда, ребята?

«Грифы», окружившие оранжевую кабину грузовика, согласно закивали, мол, какой базар, начальник, мигом сделаем.

— Ладно, черт с вами, если вам так приспичило в дерьме копаться. Поехали, только быстрее, — пробурчал водила и отщелкнул кнопку на второй двери. Оранжевые детишки с радостным визгом полезли в кабину машины.

Управились они довольно быстро. Шоферы, сначала угрюмо сидевшие чуть поодаль, выслушали лекцию того самого парнишки с альбомом, заинтересовались и тоже полезли в кузова. Водила в безрукавке даже раскопал в куче щебня изящный деревянный столик на гнутых ножках. Правда, облупившийся и сильно поцарапанный. Дети с радостным визгом окружили находку, листая альбомы и определяя примерный возраст деревянного шедевра.

— Начало девятнадцатого, — наконец объявил эрудированный очкарик, — французская работа.

— Понял, братан, французская работа, — пожал водиле руку Васинцов. — Твой столик еще Наполеона помнит!

Растроганный водила залез в кабину и угостил ребятню фантой. На всех не хватило, и он сбегал к палатке у въезда и, кроме воды, принес шоколадок, жвачки и прочих гостинцев. Дети шумно благодарили.

— Спасибо вам, большое спасибо, — сказал отец Иоанн, снова пожимая Васинцову руку. — Как я понял, вы тот самый офицер, что передан нам для охраны?

— Да, святой отец, капитан Васинцов.

— А по имени, отчеству?

— Геннадий Николаевич.

— Так что ж, Геннадий Николаевич, вот наша скромная обитель.

— Так уж и скромная, — улыбнулся Васинцов, оглядывая красивый трехэтажный особняк с лоджиями, увитыми зеленым плющом. Стены дома во многих местах были украшены яркими детскими рисунками. Немного наивными, но трогательными, с овечками на зеленом лугу, с пятнистыми коровками, лошадками, скачущими во весь опор.

— А вы думали, раз приют, значит, должно быть все серо и убого? Это же дети, Геннадий, детям решительно противопоказана серость и убогость. Это портит детей с самого начала! Дети же — как чистый лист, чем больше чистых белых листов их сознания будет испачкано серостью и убогостью, тем меньше радости будет в их будущей жизни, тем меньше радости принесут они окружающим, тем самым обделив себя и мир. Впрочем, что же мы стоим. Давайте поднимемся ко мне наверх, здесь осторожнее, рабочие еще не закончили. Вот и моя комната. Вы не против, если я пока переоденусь? Извините, я постараюсь не заставить себя долго ждать. Можете пока присесть, здесь чай и кофе, телевизор включается так, можете познакомиться с библиотекой. Это — моя гордость! И не только потому, что все собрано на свалке, впрочем, сами поймете…

Прислушиваясь к шуму душа за стеной, Васинцов разглядывал «келью» святого отца. Более всего его удивил большой портрет Екатерины Великой над письменным столом. Царица была в парадном облачении, в императорской короне, со скипетром и державой в руках. А вот почему отец Иоанн так гордился своей библиотекой, Васинцов так и не понял. Занимая всю стену, она была четко разделена на три равные части: духовная литература, причем Евангелие соседствовало с Кораном и Пятикнижием, книги по педагогике и светская литература. Причем странный какой-то подбор, здесь и «Война и мир» Толстого, и «Война миров» Уэллса, и несколько томов О. Генри, и «Антикиллер» Корецкого, и «Это я, Эдичка» Лимонова.

Отец Иоанн появился уже одетый в рясу, с крестом на груди, он на ходу сушил длинные волосы феном и отдувался от пара.

— Нравится?

— А почему именно Екатерина? — спросил Васинцов, указывая на портрет.

— Великая была царица. Она первой на Руси организовала государственные приюты. Да, не удивляйтесь, первой. Мать из любого сословия, даже крепостная рабыня, могла оставить ребенка у порога приюта, и он поступал на полное государственное обеспечение. Получал образование, девицам даже выдавалось из казны скромное приданое на свадьбу. К сожалению, этот исторический факт незаслуженно забыт, а жаль. Вот о птенцах гнезда Петрова всем известно, а вот о том, сколько прекрасных людей вышло из стен этих приютов…

— Вот вы сказали, святой отец, насчет серости и убогости. А как же насчет свалки? Разве не сера и убога свалка, что-то не очень напоминает она мне райский сад. Да и запах там…

— От запаха есть респираторы. Что касается остального… Мир несовершенен, сын мой, более того, он далек от совершенства. Пока далек! И, кроме райских садов, в нем хватает свалок, и нашим детям придется эти свалки разбирать. Приходится учиться заранее. Тем более работа на свалке, кроме двух урочных часов, — совершенно добровольная. Можете мне не верить, но ребята там проводят по шесть часов, и нам приходится их оттуда выгонять чуть ли не силой. Им интересно, понимаете, азарт созидания. Мы спасаем для использования то, что через некоторое время будет уничтожено навсегда, закатано бульдозером. А книги! А старинная мебель! Это один из «уроков», который наши дети должны запомнить навсегда. Человечество слишком расточительно, люди слишком безалаберны, мы слишком много берем у природы и слишком многое не используем до конца. К примеру, знаете, что придумали наши старшеклассники? Систему дополнительного сжигания мусора путем принудительной подачи кислорода и еще чего-то на электростанции, чтобы воздух не загрязнять. Мы ученым показали, они за головы схватились, ничего подобного даже представить не могли. А видели бы вы, как ухаживают дети за животными на фермах, некоторые уже сегодня сто очков дадут иному сельскому ветеринару. Ну ладно, о наших коммунах в деревнях как-нибудь потом. Возьмем урок совсем иного типа, моральный, так сказать. Вот сегодня, с этими водителями, что дети поняли? Не оглядываясь на мир, смотря только себе под ноги, можно упустить много важного и красивого, как тот водитель, что нашел столик. Вы видели его глаза? Уверяю, завтра он пойдет в музей, могу с вами поспорить! Сам пойдет и семью поведет, костюм с галстуком наденет. А дети, как они радовались за водителя, как смотрели на него, сколько радости было в их глазах! Они же за него радовались. И эта газировка… Думаете, им здесь газировки не хватает, конфет, жвачки так хотелось? У нас этого в достатке, видели автоматы в коридоре? Пожалуйста, фанта, кола, лимонад сколько угодно, охлажденная, только стаканчики подставляй, «чупа-чупсы», шоколадки, конфеты — только кнопку нажми, все бесплатно. Ограничиваем только диабетиков. Дети, что сюда попадают, в первое время тайком с уроков сбегают, чтобы карманы набить, под подушками прячут, потом привыкают… Но то, что их угостил этот «злой шофер», — настоящая победа. Уверяю вас, сегодня за обедом только разговоров об этом и будет…

— А не боитесь ли вы, что юные всходы доброты, взращенные вами, зачахнут, едва столкнутся с суровой действительностью?

— Лишнего добра не бывает. Вы знаете, у нас ведь не только сироты, есть и дети с живыми родителями. Они навещают наследников, радуются за них, некоторые работать тут же остаются. Мы не возражаем, монахов, как вы видите, мало, а без взрослых все-таки трудно. Теперь у нас даже дружина своя есть, взрослые добровольно окрестности патрулируют. Но бывают и иные случаи. Тут недавно мамаша одна приезжала, приличная такая с виду, в парике и маникюре. Посмотрела на дочку свою, кашу за обе щеки уминающую, и не выдержала, разоралась. Маме, видите ли, на похмелку по утрам не хватает, а «мерзавка», это она про дочь родную, вся такая сытая и довольная. Я распорядился больше не пускать ее в приют, а дочери сказал, что мама уехала в Сибирь работать директором магазина игрушек.

— Святая ложь?

— Она самая, и знаете, меня даже не торкнуло за эту ложь.

— Ну вы прям Песталоцци какой-то! — искренне восхитился Васинцов.

— Что? Вы знаете Песталоцци? Я поверить не могу, интеллектуальный уровень российского офицерства растет на глазах. Извините, дорогой мой, но до этого меня только Макаренкой называли, даже в очень высоком Министерстве внутренних дел.

— А вы знаете нашего министра?

— Да, имел честь быть представленным. Это еще до той поры, когда озверевшие ублюдки стали поджигать приюты, интернаты и дома ребенка. А я тогда предупреждал. Видимо, теперь наш уважаемый министр вспомнил мой визит двухлетней давности и прислал вас. Кстати, передайте мою горячую благодарность за то, чем нам все-таки помогли по линии МВД. Особенно за стройматериалы.

— Может быть, вы сами передадите? Министр хочет с вами встретиться.

— Что ж, я готов. Только меня несколько смущает… Скажите, а почему приехали именно вы, да еще с таким мощным сопровождением? Если я не ошибаюсь, вы все вооружены, ведь это сложенная «кобра» у вас в подсумке?

— Вы разбираетесь в оружии, святой отец?

— Приходится, если откровенно, я когда-то имел непосредственное отношение к оружию…

— Что ж, и я не буду скрывать от вас. Если наша теория… вернее, теория, разработанная нашими специалистами, верна, вашему приюту угрожает опасность, причем в ближайшее время.

— Нелюди?

— Мы называем их чикатилами.

— Чикатилами? Ах да, тот маньяк из Ростова. Что ж, не лишено смысла. Хотя «нелюди», на мой взгляд, — вернее. В принципе я чего-то подобного и боялся, но не ожидал, что так скоро. Так вы будете нас охранять?

— Да, две ближайшие ночи, пока сюда не прибудет специальная команда для охраны и эвакуации.

— Никакой эвакуации, — твердо сказал Иоанн. — Дети еще не готовы! Мы никуда не поедем и сможем защитить себя.

Васинцов не понял, что значит «не готовы» и каким образом монах собирается бороться со стаей чикатил.

— Это не мне решать, — не стал он спорить, — моя задача — обеспечить вашу безопасность. Кстати, а каким именно образом вы намереваетесь себя защитить?

— Давайте я вам лучше покажу. После ужина.

— У вас неплохо кормят, — сказал Васинцов, откладывая вилку. — Я бы не отказался от добавки.

— Пожалуйста, ради Бога. Видите, дети стоят у раздачи, тоже за добавкой, можете подойти, и вас пропустят без очереди. Уважение взрослых — важная часть воспитательного процесса.

— А почему те дети сидят за отдельным столом?

— Рекомендуемая диета. Кому-то нельзя сладкого, у кого-то проблемы с весом, приходится ограничивать. А вот и юнкера…

Васинцов обернулся и увидел две шеренги коротко стриженных мальчишек. Они, нацепив фуражки и черные курточки на вешалки, без суеты рассаживались за длинные столы по десять человек.

— А вы ребят не балуете, смотрю, миски у них, бачки. Как у солдат.

— Они и есть солдаты, пусть и маленькие…

— Дежурный по полигону сержант-инструктор Горбушин! — четко отдал честь и доложился красавец-кадет. — Происшествий на полигоне нет, третий взвод ведет занятия по изучению устройства безоткатного орудия.

— Ого! — Васинцов запрыгнул на броню и заглянул в люк. — Святой отец, а вас не привлекут к уголовной ответственности за хранение тяжелого оружия — то есть танка?

— Если привлекут, то дадут очень много. Здесь, кроме «Т-90», еще американский «Абрамс» — трофей из Ирака, английский «Чифтен», два бронетранспортера, броневик времен гражданской, пара пушек, зенитка, есть боевой вертолет, но без двигателя, правда.

— А как состояние?

— В полном порядке.

— Вооружение?

— Разумеется, не действующее, но при желании…

— Все-все, я ничего не слышал, а то придется идти с вами по одной статье. И все-таки в моей голове не укладывается, я как-то представлял себе приют при монастыре иначе.

— С кельями и постоянными молитвами? Это вам к патриарху. Мы же не монахов готовим, ушедших от общества, а, наоборот, активных членов общества.

— А как насчет смирения христианского, насчет щеки, что надо подставить?

— Я вижу, вы хорошо знаете Священное Писание, а не припомните ли, как процитировал Иисуса Матфей: «Не мир принес Я, но меч». А когда берутся за мечи, щеки уже не подставляют. Добро должно уметь защищать себя. Кстати, видите эту группу? Будущие армейские священники. И словом могут успокоить, и автомат разобрать. Занятия ведет отец Афанасий, замечательный, надо сказать, человек. Вы помните, когда начали эксперименты по введению армейских священников?

— Да, что-то читал в журнале, — соврал Васинцов.

— Отец Афанасий был одним из первых. Пришел ко мне и попросил благословить на служение в одной подмосковной военной части. Я благословил. А там, в части этой, бардак, «дедовщина», мордобой. Отец Афанасий от общежития отказался и в казарме с солдатами поселился, спал там же, ел с ними из одного котла. Через недельку он и сообщает господам офицерам о нарушениях, творящихся в данной военной части, о «неуставщине», о вымогательствах старослужащих. Подробно, с фамилиями, с указанием деталей… Руководству части, конечно, скандал ни к чему, и они поступили сообразно своим понятиям о воинской дисциплине. Вывели из строя главных драчунов, сплошь старослужащих, и вкатили им по десять суток «губы». Сами понимаете, что сталось с теми солдатами, что осмелились пожаловаться на издевательства. Их объявили изгоями — «стукачами», если по-армейски. А поскольку в казармах их по ночам избивать боялись из-за присутствия батюшки, то вызывали в автопарк по одному. Представляете ужас молодого бойца, который тайком пробирается из казармы в автопарк, зная, что его там очень сильно изобьют. Сам идет на побоище! Наверное, вот эти чувства агнцев, идущих на заклание, даже страшнее, чем сами побои.

— И чем же кончилась та история?

— Ах, извините, я отвлекся. Так вот, отец Афанасий приказал солдатам из казармы не выходить, а сам отправился в автопарк. Объяснил неразумным «дедам» всю пагубность их поведения, а когда понял, что водка в их головах заглушила голос разума, просто набил им морды и сдал комендантскому наряду. Я забыл сказать, что отец Афанасий в миру Виктор Таймыров — мастер спорта по вольной борьбе и чуть-чуть боксом занимался. Короче, справился. Истязателей осудили, командир части получил взыскание и издал приказ, чтобы дежурные по роте офицеры ночевали в казарме. И вы знаете, не сразу, но за год-два «дедовщину» в той части вывели напрочь. И рецепт прост, едва начали открыто говорить правду о том, что происходит, «дедовщина» исчезла сама собой. «Деды», конечно, полов не мыли, но и рук не распускали. Вот такая история. Что ж, надеюсь, вам полигон понравился, не хотите ли пройти в казарму…

— Так здесь и спят будущие лучшие офицеры в мире?

— Лучшие младшие офицеры-наставники. Это очень важно! Наши выпускники вряд ли будут великими полководцами, им скорее всего никогда не суждено разрабатывать гениальные военные операции и захватывать вражеские города. Зато солдат в их подразделении будет всегда накормлен, одет и обут, он не будет вздрагивать по ночам от криков пьяных «дедов», не побежит с поста за водкой. Солдат будет в совершенстве знать военную науку и сможет выжить там, где обычный человек просто не выживет.

Васинцов оглядел двухъярусные койки с сопящими мальчуганами.

— Отдыхают, — объяснил отец Иоанн. — Это старший курс, они сегодня ночью в карауле.

— А вы не лишаете их детства и будущего? Может быть, они и не собираются стать военными?

— Уже после четвертого класса кадет может выбрать светское или духовное воспитание. Но, поверьте, уходят из кадетских классов крайне редко. Что касается будущего… А часто ли сироты, выпускники детдомов имеют хорошее будущее? Да хотя бы свое жилье, хотя наше государство когда-то брало на себя такое обязательство? Отвечу вам честно — нечасто. Не удивляйтесь, я хорошо изучил эти данные, как-никак, а наша система приютов — все-таки конкурент государственной системе опеке сирот. Не хочу обвинять всех огульно, но большинство чиновников данного ведомства мечтают побыстрее спихнуть сироту во взрослую жизнь, и чтобы больше о нем не слышать. И лишение свободы бывших подопечных они не считают чем-то таким возмутительным, скорее — наоборот. А мы готовим специалистов высочайшего класса в своем деле, и уверяю, любой командир полка будет счастлив иметь в своем подразделении хотя бы пару таких офицеров.

— Но все-таки с младенческих лет жить в казарме, по команде… Нормально ли это?

— А что значит «нормально»? Что мы вообще знаем о том, какая должна быть жизнь. И что значит «счастливая жизнь» и «счастливое детство»? Вы знаете, однажды к нам в приют попали два брата. Одному на вид лет десять, второй чуть помладше. Их сняли с товарного поезда, они ехали на коробках с мороженой горбушей в холодильном вагоне, представляете? Трое суток при минусовой температуре в каком-то тряпье и питались той же самой рыбой. Они почти не разговаривали, хотя речь хорошо понимали, и русскую, и китайскую, но отвечали только «да» и «нет». И еще они не улыбались, никогда, не умели. Врачи сначала подумали, что какая-то умственная отсталость, но нет, все реакции в порядке, психика в норме. Попытались выяснить, кто они и откуда — ничего определенного сказать не могут. Жили в лесу, на берегу реки, взрослые ловили красную рыбу, а они солили ее и делали всю остальную работу: уборка, дрова, вода, починка сетей, штопка одежды. Спрашиваем, сколько было взрослых, отвечают: больше, чем пальцев на четырех руках в двух больших домах с сетями. Кстати, знаете, как их звали? Чумазый и Придурок! Они в самом деле считали, что это были их настоящие имена, их просто все и всегда так называли. Но не только в именах дело. Знаете, что они сделали первым делом, как проснулись в детприемнике? Встали в пять утра и вымыли весь пол, и в спальне, и в коридоре, и на кухне, вычистили туалеты, и все в абсолютной темноте, света они включать не умели. Потом подошли к дремавшему охраннику и знаками спросили, где лопаты. Охранник не ответил, они нашли сами и принялись чистить снег на внутреннем дворе, раскидали весь, а не как тамошний дворник, что прокладывал узкие дорожки. Охранник спросонья ничего сначала не понял, а потом кинулся в деткомиссию звонить, оттуда нам. Я сам за ними приезжал, чтобы забрать. Нашел их на кухне — они картошку чистили. Знаете, что удивило? Они не сидели на месте, они постоянно что-то делали. Два серьезных маленьких мужчины с каким-то недетским спокойствием в глазах, сделав какую-то работу, они тут же брались за следующую. Они долго не могли ничего есть, кроме полусырой рыбы, картошки и каши, и то, если все это смешать в миске и поставить на пол. Когда им дали конфет, они спокойно смешали их с кашей и без всяких эмоций съели. Не знали, как пользоваться вилкой и ножом, не трогали игрушек, долго не могли приучиться спать на постели — ночью они забирались под кровать в обнимку и только так засыпали. Большущих трудов стоило их обучить раздеваться перед сном. Но каждое утро ровно в пять вставали и принимались за работу: убирали, чистили, кололи дрова, переговариваясь какими-то странными звуками. Они вообще не могли сидеть на месте, постоянно искали себе работу, постоянно, понимаете? Усадить их за парты было мучением, просто мучением, приходилось прикрикивать. Мы только потом поняли, что сидение за партой для них было непозволительной роскошью. Они просто не могли понять, как это так можно, столько времени они сидят без работы и их не бьют. И еще при разговоре со взрослым они втягивали голову в плечи, словно ожидая ударов. Они и в самом деле думали, что их будут бить, и очень удивлялись, что никто этого не делает. Наша медсестра заплакала, когда проводила медосмотр: два жилистых мальчишеских тела с впавшими животами и удивительно твердыми мускулами. И шрамы, по всему телу шрамы от травм и побоев. Они месяц приучались не бояться электрического света, три месяца — пользоваться вилкой и ложкой, мылом, зубной щеткой, научились сносно говорить через год, а улыбаться — через два, когда, кстати, перестали вздрагивать по ночам. Вот и скажите, применима ли к ним общая шкала «нормальной жизни». В течение суток иметь хотя бы часовой перерыв в работе, хотя бы шесть часов сна и не очень жестокие побои — вот была их мечта там, на берегу у браконьеров. Да, вспоминая о «той» жизни, они назвали самым счастливым днем тот, когда рыбаки из-за бури задержались на сутки, и поэтому целый день ребят никто не бил, а спать они легли, сделав всю работу в бараках, перепилив и переколов все дрова. Они легли с наступлением темноты и спали целую ночь, и именно та ночь осталась в их памяти самой счастливой в жизни! Не тот день, когда они впервые попробовали мороженого, не баня с горячей водой в интернате и не первые костюмчики с кармашками и удобные кроссовки, а целая ночь спокойного сна, без побоев и пьяных окриков перепившихся браконьеров. Вот вам и теория относительности. Мне пришлось очень много с ними работать. Нет, пришлось — не то слово. Я ждал этих занятий, я готовился к ним не меньше, чем к экзаменам в семинарии. Они же, когда поняли, что не надо постоянно двигаться, работать физически, начали обращать внимание на окружающий мир, впитывать знания о нем, как сухая губка влагу. Они спрашивали обо всем, их все интересовало, а видели бы вы, что творилось с ними в зоопарке…

Кстати, не только мы их учили, а и они нас. Вы знаете, что в честь братьев Горбушиных назван курс выживания русского спецназа? Что позу сна и сохранения тепла в снегу спецназовские специалисты «срисовали» с них?

— Постойте, постойте, — удивился Васинцов, — это когда спишь в обнимку с напарником, зарывшись в снег, и голова под курткой с дыханием себе под рубашку? Переворот каждые полчаса с полной готовностью немедленного действия? Так называемый теплосберегающий полусон?

— Ну вот видите, Геннадий, вы тоже знаете. Именно в такой ими придуманной позе они проспали неизвестно сколько времени под нарами в бараке браконьерской артели. А еще метод пилки дров двумя пилами сразу, питание без остановки и отрыва от работы, «хитрый физконтакт» — незаметный внешне уход от ударов, перевод прямых ударов в скользящие…

— И это все они?

— Да, им приходилось терпеть много побоев, а так как к побоям нельзя привыкнуть, они научились уходить от ударов, незаметно уходить, чтобы истязатель не заметил.

— А удалось вообще что-нибудь выяснить об их родителях, про их прошлое, как они туда попали, в эту артель чертову?

— К сожалению, нет. Они так ничего не вспомнили, только тайга, река, дрова, вода, уборка, рыба. Словно родились уже с тряпкой в руках, бедные дети. Они как-то умели различать рыбаков, этих браконьеров, по одним им известным приметам, боялись самых жестоких, старались оказаться поближе к тем, кто не дрался. Но рыбаки много пили, а потому дрались почти все. Мы тут провели свое расследование, точнее, поспрашивали. Оказалось, в тайге и на побережье уйма самых разных браконьерских артелей, старатели, охотники. И очень во многих есть такие же Чумазые и Придурки, правда, не дети — опустившиеся взрослые или падшие женщины.

— Может, врут, а может, просто ребятам не повезло и они попали к уркам?

— Возможно, только трудно представить себе живых людей, которые бы так издевались над детьми. Скорее всего какая-нибудь спившаяся мамаша просто продала своих детей в рабство…

— А что сейчас с этими братьями? Какова их судьба? Им-то сейчас уже лет по восемнадцать?

— С Горбушиными? Так вы одного из них видели совсем недавно с повязкой дежурного…

— Что? Тот красавец — сержант из автопарка?

— Да, Борис Горбушин. А вон на той койке спит Глеб, его брат. Борис и Глеб — мои приемные сыновья, — сказал отец Иоанн и смущенно улыбнулся.

Глава 6 ПРИВИВКА ОТ БЕШЕНСТВА

— Нет, танк нам, наверное, не понадобится, а от броневичка мы не отказались бы. Займем мы у вас броневичок, договорились?

Отец Иоанн кивнул.

— И вот еще. Там у вас на стоянке стоят три импортных чудовища с прожекторами на крышах. Не одолжите для благого дела? Обещаем обращаться аккуратно.

Отец Иоанн снова кивнул:

— Ключи у сторожа, скажите, что я распорядился.

— Кстати, а почему вы уверены, что тот водитель обязательно пойдет в музей и семью поведет? — спросил Васинцов, когда отец Иоанн провожал его до ворот приюта.

— Какой водитель? Ах тот, с «КамАЗа»… Я ему абонемент на всю семью дал…

Когда с ближайшего холма раздался протяжный вой, Васинцову показалось, что волосы у него на голове зашевелились, а по спине под майкой скользнула капля холодного пота. Ужасный вой, достающий до самых печенок. Тут же на вой отозвались в небольшой лесопосадке справа, потом завыло из оврага.

— Хорошо у них система связи налажена, никаких раций не надо, — причмокнул губами Кайметов…

— Только громкая какая-то связь, на нервы давит, — пробурчал Юдин, — может, не поздно еще ментов-то вызвать?

— Нельзя! — твердо ответил Васинцов. — Менты все испортят, сами справимся. Ты как, Русланыч?

Коричу было совсем плохо, он сидел, обхватив голову руками, и тихо стонал. Кайметов присел на корточки, погладил друга по спине и погрозил кулаком куда-то в сторону холма.

— Кайметов, — приказал Васинцов, — давай тащи его в машину и сам там оставайся. Стрелять только по сигналу. Если «мелкие маньяки» появятся, по сусалам их, по сусалам. Юдин, у тебя как?

Юдин прильнул к окуляру прибора ночного видения:

— Пока ничего не видно.

— А биолокатор?

— Так далеко еще.

— А ты все равно посмотри.

— Ну посмотрел, пусто пока все. Как думаешь, командир, сколько их здесь примерно?

— Черт их знает… Менты говорят, на свалке тусовалось около полусотни бомжей, большинство — совсем спившиеся: Два десятка «химиков» работало, возможно, еще шпана с соседнего поселка, шлюхи придорожные.

— А вожак?

— Вожак по всему — сильный. Видел, как Корича скрутило?

— Дзюба, думаешь, сработает твоя ловушка на свалке?

— Должна сработать, иначе можем не управиться…

— Есть, командир, есть! — крикнул Юдин. — Биолокатор показывает, что со стороны оврага двигается группа, штук двадцать особей.

— Ну с Богом, ребята, — не по-уставному скомандовал Васинцов, — по местам!

В эту же минуту слева загрохотал пулемет, Вазгян бил короткими очередями, там же пару раз грохнуло — сработал гранатомет Стерха. Стая ответила беспорядочной пальбой с редкими вкраплениями автоматных очередей.

— Давай, — скомандовал Васинцов, и Крушилин нажал кнопку на панели машины. Яркий свет осветил пересеченную оврагом пустошь, по ней метались какие-то тени.

— Дай Бог, чтобы это были не ночные грибники! — сказал Крушилин и нажал на гашетку.

— Эй, потише, машину импортную поцарапаешь! — сказал Юдин, подставляя уловитель под вылетающие гильзы. Тут же за спиной грохнуло, небо озарилось от взметнувшегося пламени — сработала ловушка на свалке.

Васинцов представил себе, как корчатся в пламени потерявшие человеческий облик люди, и поморщился. Тут же захрипело в наушниках:

— Командир, Русланыч очнулся, какие будут указания?

— Включай все прожектора и рви к нам.

Вожак был удивительно хитер, петлял следы, и без Корича они его точно бы упустили. Но прапорщик уверенно указывал направление движения, пока джип не уперся бампером в покосившиеся ворота.

— Он здесь, в кочегарке, — уверенно сказал Корич. — Здесь его логово. Он ранен.

Вот как, вожак стаи чикатил проживал в котельной автобазы? Причем базы довольно крупной, вон, «КамАЗы» в рядок выстроились. Юдин ловко перекусил цепь ножницами и распахнул ворота ногой.

«Форд», ярко светя прожекторами, въехал во двор базы, едва не зацепив лишенный колес «газон», и остановился прямо перед дощатой дверью котельной. Они выскочили из машины, и Юдин так же ногой выбил ее. Три фонарика осветили Кирпичные стены котельной, небрежно побеленные, черный прямоугольник печи, гору угля в углу… На заплеванном полу прямо перед печью корчился полуобнаженный человек, густо заросший густыми курчавыми волосами. Корич пошарил рукой по стене и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

— Что же это вы безобразите? — раздалось у них за спиной. — Я вот щас милицию вызову.

Держа наперевес помповуху, словно собираясь пойти в штыковую атаку, перед ними стоял дед — сторож в потертой шинели ВОХРа.

— Отставить, мы сами милиция! — сказал Кайметов, вырастая словно из-под земли за спиной деда.

— А чего тогда над инвалидом измываетесь?

— Каким это инвалидом?

— Да Самсоном, кочегаром нашим. Инвалид он по зрению, на солнце не видит ничего. Живет себе, божий человек, жизнью побитый, трудится в поте лица, а вы…

В этот момент «инвалид» и «человек божий» завыл и бросился в атаку. Он был не один, из-за печи, словно из ада на свет божий, вынырнули еще три тени. Визжащие, хрипящие твари сбили с ног стоящего впереди Юдина, вожак же вцепился в Корича. Это были хитрые твари, и они решили дорого продать свою жизнь. Звякнула разбившаяся лампочка, Юдин вскрикнул от боли…

Если бы не Кайметов, вовремя подогнавший машину к узким дверям, неизвестно чем бы все закончилось. Едва мощные прожектора осветили свившиеся в клубок тела, Васинцов вскинул винтовку и твердо всадил три снотворные ампулы в обнаженные тела. В ответ раздался рев, для верности Васинцов выстрелил еще дважды.

— Ой, командир, ты мне, кажется, в жопу попал.

— Так чего ж его рожа у твоей жопы?

— Это не он, а она, баба это, она кусалась…

Не в силах сдержаться от смеха, «грифы» выволокли из кучи тел сопящего Юдина и поволокли к машине. Корич встал сам, весь рукав и «броник» на груди у него были в крови. К счастью — в чужой. «Инвалид»-Самсон тоже был жив, он слабо поскуливал, держась за живот.

Старик сторож, мигом слетавший за лампочкой, удивленно покачивал головой:

— Ну Самсон, ну и угораздило тебя. Че ж ты так зарос, прям зверь, и хвост опять же.

— А это кто такие? — Кайметов толкнул ногой какую-то чумазую особь явно женского пола.

— Так Манька это, «плечевая», и Люська, подруга еёная. Их раньше дальнобойщики в рейсы брали в сторону теплых краев, пока они совсем не скурвились. А третью я не знаю. Эка, молоденька какая, совсем еще девчонка, и че они у него делали?

Четвертую самку они обнаружили за печью, покрытое угольной пылью косматое существо оскалилось, показав белые зубы, и прикрыло руками большой живот. Месяцев семь, не меньше…

С помощью того же сторожа они приспособили «переноску» и осветили дальние уголки кочегарки. Помимо разного мусора, засохшего человеческого кала и обглоданных костей, в основном бараньих, Васинцов наткнулся и на кость, похожую на человеческую. Чуть позже в куче угля обнаружился и обглоданный человеческий череп. Старика сторожа тут же вывернуло скромным ужином, и он едва удержался на ногах…

Глава 7 В СТЕНАХ ДРЕВНЕГО КРЕМЛЯ

Президент прошествовал по ковровой дорожке парадного зала, кивнул начальнику охраны и вошел в приемную. Министры уже были на своих местах, и при появлении Хозяина дружно встали.

— Привет, привет, — широко улыбнулся Президент, — рад вас видеть воочию, а не на экранах мониторов.

Министры оценили цветущий вид Президента, по всему отдых в горах пошел тому на пользу, и тоже заулыбались. В трудные времена нет ничего лучше, чем цветущий и уверенный вид «вожака стаи».

— Садитесь, — приветливо сказал Президент и первым уселся в кресло, увенчанное золотым двуглавым орлом. — Начнем работу. И прессе, наверное, посоветуем сделать то же, нечего нас снимать, а то в последнее время и так от ваших лиц не скроешься. Какой канал не включишь, сплошь министры, да депутаты, да олигархи. И все каются, каются, каются…

Министры, как по команде, потупились, Президент дождался, когда телевизионщики свернутся, широко улыбнулся им на прощание, даже помахал рукой…

— Ну что ж, граждане мздоимы, коррупционеры, лгуны, педофилы и пидерасты, начнем работать?

— Статья за гомосексуализм из УК давно исключена, как во всем цивилизованном мире, — пробурчал с места министр, известный своими крайне правыми взглядами и нетрадиционной ориентацией.

— В цивилизованном мире? — даже как-то обрадовался такому возражению Президент. — А продавать целые комбинаты иностранным корпорациям за копейки, это тоже в цивилизованном мире принято?

— Там тоже каются, и не меньше нашего, — продолжал ерепениться правый министр, — вы бы тоже могли вспомнить свою избирательную кампанию и о деньгах, на которые она проводилась.

— Слушай, а ты не заткнулся бы, — предложил Генпрокурор. — У меня телефон не умолкает после твоего вчерашнего сенсационного интервью, все спрашивают, кто допустил, что пидоры так беззастенчиво грабят страну и почему ты еще на свободе? И чего это тебе приспичило при таком скоплении народа каяться? Да еще при телевизионщиках? Спец-Церкви тебе мало?

— Все, не помогает больше церковь. Я ж как раз с исповеди ехал, когда торкнуло. Так торкнуло, что хоть на галстуке вешайся.

Министры переглянулись, они хорошо понимали, о чем шла речь, и слово это слово «торкнуло» уже прочно вошло в русский лексикон. В Западной Европе то же явление называли по-немецки «вывернуло», у америкосов и того гаже — «выблевало на правду».

— А охрана твоя куда смотрела? — спросил военный министр.

— Охрану тоже торкнуло, водитель еще попробовал держаться, а я тут слезу пустил.

— А он и поплыл? — догадался милитарист. — Жалостливый попался? А ты, часом, не его в попку тетекаешь в свободное от работы время?

— А ты, часом, свои коттеджи в заповедном Подмосковье и виллу на Канарах еще детишкам обездоленным не передал? — «отбрехнулся» правый министр. — Бессребреник ты наш.

Военный министр обиженно запыхтел, но ничего не ответил.

— Брэйк! — скомандовал Президент. — Если начнем собачиться, до утра здесь сидеть будем, как раз до следующего торка. Кстати, торк ожидается очень мощным, так что прошу принять меры и воздержаться по возможности от интервью и прочего общения с прессой. Вы, конечно, большей частью — мудаки, что подтверждают ваши искренние признания, но приходится пока работать с чем есть, тем более другие — еще хуже. На случай, если сильно прижмет, вашим секретарям розданы инструкции. Во время торков для любителей покаяться принародно в ближнем Подмосковье на бывшей военной базе оборудован храм. Там будут круглосуточно дежурить порядка двух тысяч человек, в том числе и священнослужители. Телевидения не будет, так что кайтесь на здоровье. Но попрошу впредь без сюрпризов. И еще, мы ведь договорились, что никаких секретов между собой у нас не будет, а с каждым торком я узнаю о членах своего правительства все больше и больше нового. Я этого не потерплю! Уважаемый Министр по делам госимущества, я надеюсь, процесс привартизации по тем комбинатам, о которых вы вчера так трогательно говорили в камеру, умываясь слезами, уже запущен? Замечательно! И остальным, сегодня же ночью прошу всех членов правительства, в том числе и замов, покаяться перед камерой по полной программе и передать материалы в секретариат. Мы должны быть готовы к тому, что информация эта все равно всплывет, а скандалы нам больше не нужны. И так наше правительство называют самым коррумпированным.

— Это в Европе, — вставил Министр иностранных дел, — в Африке и Азии там вообще караул. Я уж не говорю про Южную Америку…

— Орден себе за это нацепите, — посоветовал Президент сурово. — Давайте о делах текущих. Что у нас в стране творится? Премьер, докладывайте.

— В стране творится большой торк, — начал Премьер, — народ кается, потом очухивается от покаяний, потом бросается вкалывать, как очумелый. По всем показателям прошлый год опережаем, как бы не надорваться от такого энтузиазма. Что еще добавить, с кредитами и долгами все в порядке, Европа усовестилась и долги с нас не жмет, деньги в страну возвращаются — это олигархи и крупный бизнес прощение вымаливают, возвращаемое имущество не успеваем регистрировать, так что я распорядился вдвое увеличить штат соответствующего ведомства. Церковь тоже не знает, что со свалившимся на нее богатством делать, монастыри переполнены, запись на пострижение в монахи на год вперед.

— А что новенького за рубежами?

— Нью-йоркская биржа опять обрушилась, высокотехнологические акции никто не берет, все готовы торговать только за золото и золотые векселя. Слава Богу, золота у нас завались, причем старательные артели сдают металла в два раза больше, чем промышленные драги. Нонсенс, но факт. Так что общая ситуация и перспективы в экономике самые радужные, не считая последствий торков. Пальба стоит, так что уши закладывает, теряем народонаселение повсеместно. По ночам страна словно вымирает. Но про это, думаю, лучше Министр внутренних дел расскажет.

Все посмотрели на Главного Мента. Главный Мент пробежался пальцами по клавишам, вызвав на экраны ноутбуков коллег графики и схемы.

— Ситуация действительно очень серьезная. Мы провели крупномасштабное изъятие огнестрельного оружия у населения, но всю веревку и мыло мы изъять не в состоянии. Решение о выдачи оружия населению в темное время суток, несмотря на рискованность этого шага, тоже принесло положительные результаты, как и возрождение народной дружины. В ряде населенных пунктов банды ночных чикатилов истреблены полностью, в подавляющем большинстве городов число пострадавших от стай чикатилов заметно снизилось. Это вы можете оценить по графику №8. В том же файле видеоматериалы по уничтожению банд чикатилов, предупреждаю, это — не для слабонервных. С ростом суицидов среди населения мы пока справиться не в силах. Организация дежурных команд на больших мостах результаты принесла — число самоубийц таким методом резко снизилось, но вот выпадать из окон и лоджий я гражданам запретить не могу. Это, в конце концов, их окна и лоджии.

— Да, так скоро и работать некому будет, — пробурчал Министр здравоохранения.

— Как раз наоборот. Если оценивать последствия торков по социальному принципу, то как раз рабочие и крестьяне — наименее пострадавшие. Процент самоубийств и попыток самоубийств в этих социальных слоях удивительно мал.

— А кто же впереди? — поинтересовался главный Айболит.

— Уголовники, как содержащиеся на зонах, так и уже отсидевшие, и, как ни странно, люди вполне благополучные: финансовые воротилы, олигархи, банкиры, владельцы крупных предприятий. За ними сразу идут политики и крупные чиновники. Чуть отстает милиция с Министерством юстиции, но в их среде наибольшее число суицидов посредством табельного оружия. Врачи и научная интеллигенция предпочитают яд, учителя и прочее образование — веревку с мылом, шоу-звезды — высокие этажи и крыши.

— Как дела со священнослужителями?

— Естественно, случаев суицидов в среде священнослужителей меньше, но не намного, на уровне пролетариев. В предсмертных записках святые отцы каются в лености, прелюбодеянии, чревоугодии, гордыни. В тех грехах, от которых обычный пролетарий в петлю не лезет. Но есть и более серьезные покаяния: мздоимство, расхищение общинных средств, донос, даже педофилия.

— Кстати, а дети? — раздалось с края стола.

— До двенадцати лет не зарегистрировано ни одного случая суицида или попыток оного. А вот на переломный возраст приходится достаточно.

— Не кажется ли вам, уважаемый министр, что констатация процентного состава самоубийц по социальным категориям — не совсем то, чего мы от вас ожидаем? — спросил Президент.

— Если вас интересуют обычная преступность, то ее практически нет. Я имею в виду дневное время суток. Люди перестали воровать, убивать, грабить. Практически перестали! По отношению к прошлому году уровень преступности сократился в 9—10 раз. А те самые оставшиеся проценты выдают нам так называемые чикатилы по ночам. И основной задачей вверенного мне ведомства на данный момент времени я считаю нейтрализацию этих самых банд чикатилов. Что касается суицидов, думаю, нереально взваливать борьбу с этим на одну лишь милицию. Уже доказано, что склонность граждан к наложению на себя рук — прямое следствие так называемых торков. И то, что мы до сих пор не знаем природу этого явления в полном объеме, отнюдь общему делу не способствует. Мы не можем к каждому гражданину поставить по милиционеру, тем более тот же самый милиционер вполне может во время дежурства около гражданина прострелить себе голову. Случаи такие были, и они не единичны. Мы пытаемся восполнить потери привлечением офицерских кадров из армии, но в милицию идут неохотно.

Вызывает удивление и следующий факт — обилие немотивированных некорыстных преступлений, а попросту, вандализм.

— Поподробнее, пожалуйста, — попросил Президент.

— Участились нападения на музеи, галереи, выставочные залы, случаи осквернения памятников, мемориалов. Преступники и хулиганы ничего не берут, они только громят, жгут, рушат. Все, чему радуется глаз человеческий. Мы усилили охрану подобных заведений, что принесло свои результаты. Как правило, задержанные поутру начинают каяться, а уж во время торков — особенно. Выясняем личности — нормальные люди, некоторые даже с высшим образованием. Спрашиваем, зачем витрину с Джокондой разбил? Плечами пожимает, не знает, но обещает за все заплатить. Думаю, это тоже связано с уже упомянутыми торками. И совсем уж вопиющие факты — агрессия некоторых граждан в отношении к детям, отмечены нападения на пионерлагеря, интернаты. Причем не только звери…

— Что ж, весьма познавательно, — сказал Президент. — Ладно, у меня для вас сюрприз, только не знаю, приятный ли. Прошу вас заслушать специально приглашенного академика Филонова из института Капицы. И как раз по поводу причин данного явления и его дальнейших последствий. Думаю, возражений не будет.

Президент нажал на кнопку своего ноутбука, большая двустворчатая дверь открылась, министры шумно поприветствовали маленького сухенького старичка в круглой профессорской шапочке. Старичок явно растерялся в присутствии таких высоких особ, он снял шапочку, обнажив седые локоны, смущенно улыбнулся, не зная, куда идти дальше.

— Пожалуйста, уважаемый академик, занимайте место, где вам удобнее, — предложил Президент, нажимая следующую клавишу. Прямо из пола с легким жужжанием поднялась кафедра, мягкое кресло со столиком, большой монитор. — Ваши материалы уже загружены в программу, так что вам остается только щелкнуть пультом.

Академик кивнул, уже гораздо увереннее прошагал к кафедре, вооружился указкой.

— Коллеги, — сказал он, прокашлявшись, потом спохватился и добавил: — Уважаемый Президент, господа министры. Несмотря на то что в прессе и на телевидении тема так называемых тырков, или по научному — «высокочастотных излучений психологического воздействия», муссируется довольно часто, вынужден признать, что до сих пор более или менее четкого объяснения этому феномену нет. Ни у нас, ни за рубежом. И все-таки осмелюсь утверждать, что отечественная наука продвинулась в этом, так сказать, направлении достаточно далеко. Нами применялись различные методы исследований и изучений, от экспериментов на малых группах социального общества — как-то северные племена в тундре, деревни староверов и прочее, — так и социологические исследования в мегаполисе, то есть в Москве. Но не буду забегать вперед, сначала об общеизвестном. Итак, первая более или менее достоверная информация о торке, или тырчке поступила из небольшого городка Зареченска, расположенного на реке Оке. Вот эта точка на глобусе, обратите внимание. Четырнадцатью часами позже торкнуло жителей тоже небольшого городка, но уже в Америке, в штате Юта. Через день Австралия — небольшой яхт-клуб на берегу океана, и Коста-Рика со вторым зарегистрированным суицидом. Сопоставляя эти точки на карте, мы не нашли ничего их связующего, зато на глобусе… Посмотрите, мы соединяем изогнутой линией две точки в Северном полушарии и две в Южном. Вам не кажется, что есть что-то общее…

— Да они перпендикулярны! — грохнул басом военный министр.

— Скорее параллельны, — тактично поправил академик. — А имея не одну точку на глобусе, а сразу четыре, и зная точное время явления, не составило труда вычислить, из какой точки в космосе исходило нечто, вызвавшее известные нам явления.

— Я так и знал, что это астероид, — снова встрял милитарист.

— Скорее комета, — снова тактично поправил академик. — Ее вес, орбиту и примерный состав довольно быстро вычислили астрономы, но даже мощнейшие электронные микроскопы не смогли ее в указанном месте космоса обнаружить. Тогда венгерский ученый Амадей Шварценбах выдвинул оригинальную теорию «неправильной орбиты».

— Ну вот, все у этих евреев неправильно, — не унималась военщина.

— Скорее у австрийцев, — невозмутимо возразил академик. — Шварценбах — австриец и очень талантливый ученый, известный прежде всего своими оригинальными, я бы сказал, нетрадиционными идеями и гипотезами. Вот он и предположил, что данная комета движется по «неправильной» орбите.

— Что значит «неправильной»?

— Вот представьте себе, к примеру, Луну. Она движется вокруг Земли по правильной орбите, и мы сегодня можем точно сказать, в какой именно точке будет наш естественный спутник, допустим, в два часа ночи через сто лет. Это касается и подавляющего большинства остальных небесных тел. Например, комету Галлея мы будем видеть в ночном небе каждые 78 лет. Но может случиться так, что небесное тело потерпит на себе какое-то возмущение. Последствия взрыва сверхновой, столкновение с другим небесным телом и прочее. Как пример, если в нашу Луну врежется большой метеорит, она может сойти со своей орбиты. Так вот, летящая к нам комета имеет довольно вытянутую орбиту и пролетает мимо Земли раз в десять тысяч лет. Только, судя по скорости, она недавно изменила свою орбиту.

— Как это недавно?

— Разумеется, в космических масштабах недавно, две тысячи лет назад, может, тысячу…

— А можно на нее посмотреть? — поинтересовался правый министр.

— К сожалению, пока нельзя. Она летит прямо на нас, но со стороны Солнца.

— И что, — не унимался военный министр, — она летит прямо на Землю? Я че-то подобное в кино видел с этим, Шварценеггером…

— С Уиллисом, — поправил Президент. — Коллеги, давайте не будем отвлекать академика.

Генерал закрыл рот ладошкой, мол, извиняюсь, был не прав…

— Благодарю вас, господин Президент, — поклонился академик. — Напомню, что комета сама по себе не такое большое небесное тело, как астероиды, которыми нас пугают в зарубежных фильмах. В основном она состоит изо льда, и лед под влиянием Солнца тает, превращаясь в огромный газообразный хвост, вот этот хвост и направлен сейчас в сторону Земли. Земля, как известно, вращается, отсюда и чередования торков, днем влияние от хвоста кометы намного больше.

— Но академик, — спросил с места Министр образования. — Вы сами сказали, что первые торки начались год назад, они привели к Большому Исходу, но потом все затихло. И вдруг снова, да еще так сильно, с массовыми суицидами. Как это объяснить?

— Это как раз и объясняет теория профессора Амадея. Зацепив Землю краешком своего хвоста, комета уже улетала от Солнца, но внезапно какая-то неведомая сила изменила ее орбиту. Ее словно подтолкнули в сторону Солнца, и ей словно «понравилось» в Солнечной системе, наше Солнце ее просто «поймало». Теперь она плавится, махая своим хвостом, то и дело задевая Землю. Причем вычислить ее точную новую орбиту мы пока не в состоянии.

— Уважаемый академик, мы здесь тоже не дураки, кое-что понимаем, — встрял Айболит, — но что значит «понравилось», «поймало», это же небесные тела, они летают по определенным правилам.

— По орбитам, — уточнил академик. — Да, но я сказал то, что сказал: наша Солнечная система приобрела новую комету, и сейчас она летит в сторону Земли, и хвост опережает ее.

— Допустим. Но какова природа этих самых торков? — снова прекратил прения Президент.

— Излучение и состав газа хвоста кометы до сих пор толком не изучены. Но точно установлено, что у подавляющего большинства людей оно вызывает активацию той части мозга, что отвечает за… мораль. Если проще — влияние Амадея будит в людях совесть.

— Это связано с религией?

— Только в той степени, в которой каждый конкретный человек отождествляет совесть и религию, мораль и религию. Человек, подвергшийся воздействию этих лучей, начинает испытывать муки совести, чувство горького сожаления о нехороших поступках, им совершенных.

— Но согласитесь, академик, понятия «хорошие» поступки и «нехорошие» — весьма размытые, — вставил реплику Главный Мент. — Для подавляющего числа людей украсть из чужого кармана кошелек — недопустимо с моральной точки зрения, для христиан — это тяжкий грех, именуемый воровством, для правоведов — это уголовно-наказуемое преступление, называемое кражей. Но для самого вора — это естественный процесс, профессия, способ добывания на жизнь. И я сомневаюсь, что он будет мучиться приступами совестливости из-за какого-то кошелька. Да наоборот, он еще гордиться будет и рассказывать подельщикам, как ловко обчистил чьи-то карманы.

— Вот в том-то и дело! — торжествующе сказал академик. — Именно об этом я и хотел сказать! Это излучение действует на мораль человека независимо от того, морален ли он от природы или по воспитанию. Это что-то вроде теории соленого огурца. Бросьте огурец в соленую воду, и он станет малосольным, хочет он этого или нет! Понимаете? Большой процент самоубийц в уголовной среде именно этим и объясняется. Человеку, отвергающему общественную мораль, приходится невольно постигать мораль и осознавать, что сделанное им — чудовищно! И человек часто не силах справиться с этим осознанием. Чикатилы, о которых сейчас так много говорят, — это вовсе не мутации, это сумасшествие от стресса, вызванного осознанием содеянного. Представьте себе, вы — нормальный, добропорядочный гражданин, хороший семьянин и общественник. Однажды вы просыпаетесь и узнаете, что ночами крадете и насилуете маленьких детей. Что вы сделаете, если не наложите на себя руки? Сойдете с ума, ведь так?

— Допустим, но ведь кончают самоубийством и вполне добропорядочные люди.

— Да, — тихо сказал академик, — но у каждого свой болевой порог. Кто знает, какие грехи носит в своей душе человек, кто-то предал, кто-то донес, кто-то лжесвидетельствовал. Ведь не обязательно воткнуть нож в человека, чтобы его убить, порой достаточно листка бумаги, чтобы написать донос, или пачки денег, чтобы нанять киллера. Обратите внимание, накладывают на себя руки обычно люди не раскаявшиеся.

— Да ладно, мой дантист сиганул с моста в Москву-реку, едва вышел из синагоги, — вставил Министр обороны, широкой улыбкой продекламировав мастерство покойного дантиста.

— Видимо, обращение к Богу не могло его избавить от душевных страданий и он понял это.

— Скажите, академик, а есть ли какая-либо защита от этого излучения?

— Пока комета еще относительно далеко, могу порекомендовать прятаться от излучения на ночной стороне Земли. Шучу, конечно. Нет, все наши опыты по созданию защитного от торка экрана пока закончились ничем. Нам не понятна сама природа излучения…

— Это что же будет дальше, академик?

— Что? Скорее всего комета Амадея будет летать вот по этой вытянутой орбите. Примерно до орбиты Плутона и обратно. Так что в нашем небе она будет частым гостем.

— И сколько это будет длиться?

— Боюсь, что до скончания веков, пока не произойдет еще какой-нибудь космический катаклизм.

— То есть торки будут продолжаться?

— Я, наверное, все-таки недостаточно ясно объяснил главного. Очень скоро торк станет постоянным на всей Земле, и, по расчетам астрономов, продлится он довольно долго.

— И что, — прозвучало в наступившей тишине, это впервые взял слово главный Штирлиц, — постоянно будет тянуть покаяться прилюдно. Да это же ужас, лютеранство какое-то. Солярис в планетарном масштабе. И вы, уважаемый академик, говорите об этом так просто…

— А как мне еще говорить, я ведь ученый, я только констатирую факт. Тем более вы знаете, меня ведь не торкает. Совсем. Понимаете, каяться мне не в чем.

— И что же, за всю жизнь так ни разу и не согрешили? — угрюмо спросил эфэсбэшник.

— Отчего же, были грехи, особенно по молодости. И гордыней грешил, и с молодухами, и завидовал, бывало. Но всегда находил в себе силы попросить прощения за причиненные мною обиды. Тем более я ведь уже пожилой человек и, хотя по-прежнему стою на материалистических позициях, частенько захожу в церковь. Так что во всех грехах я давно покаялся, причем довольно искренне. Правда, был один случай, это еще при академии наук, никогда себе не прощу. Был у нас один подающий надежды молодой ученый, и направили его ко мне на кафедру. Так вот…

— Торкнуло академика, — простонал из угла Айболит. — Ой, блин, и у меня начинается. Чертова гуманитарная помощь, и зачем я с ней связался?! И ведь деньги плевые были, а бедные обездоленные, наплодившие кучу ублюдков, опять голодали…

Президент посмотрел на часы и недовольно нахмурился:

— На полтора часа раньше срока. Странно… Думаю, пора объявить перерыв для массового покаяния, так что мучайтесь спокойно, уважаемые. Я пока пообщаюсь со святым отцом, а доклад он сделает чуть позже…

— Знаете, — задумчиво сказал Айболит из Министерства здравоохранения, утирая слезы платочком и отхлебывая крепкий чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике, — у меня в студенческие еще времена кошка была сиамская. Около помойки нашел, потерялась, наверное. Умная такая животина, красивая, уляжется на колени, начнет мурлыкать, сразу все беды свои забываешь. Только с делами туалетными порой промахивалась мимо ящика с песком. Могла в углу надуть или под дверь. Так вот, совестливая она была очень. Понимает, что провинилась, и бродит с хвостом поджатым, постанывает так тихонько. И вот пока ее не накажешь, не успокоится. А потыкаешь ее мордой около лужи, не со злобы, а так, легонько, для порядку, глядишь, успокоилась. Хвост трубой, опять мурчет, играет…

— Мудрая у тебя кошка была, — сказал главный милитарист, глотая валидол и запивая его водкой. От торка он всегда отходил таким вот странным образом. — А у меня жена кота купила на выставке, перса с плоской мордой, породистого, с медалями, триста баксов отдала. Вот скотина попалась: самовлюбленный, наглый, шерсть от него везде, срал где попало, о мебель когти точил, китель мой парадный разодрал. Я как-то выпил коньячку, достал табельный да и пристрелил его на хрен! Жена плакала, потом смирилась. Я ей рыбок купил.

— Грустная история, но поучительная, — сказал Премьер, — а куда подевался Хозяин?

Глава 8 ПРЕДСКАЗАНИЕ

Хозяин появился только после получаса после окончания торка, Президент вошел в зал в сопровождении православного священника в длинной рясе, со скромным серебряным крестом на груди. Под мышкой батюшка нес толстую книгу. Главный Мент узнал ту самую книгу, что приносил отец Иоанн к нему на прием и которую так и не получил возможности даже открыть. Что ж, все мы ошибаемся. Академик тоже пришел в себя, но все еще держался за сердце и с непонимающим видом разглядывал какой-то мудреный график на экране монитора.

— Что, коллеги, все отошли? — заботливо спросил Президент. — Тогда разрешите представить вам отца Иоанна, наставника приюта Сергиевой Пустыни. Ему есть что рассказать вам о всех вас интересующем вопросе, то есть почему торкает, зачем торкает и что есть торк по существу. В предыдущей части совещания мы выслушали, так сказать, материалистическую точку зрения, попробуем послушать идеалистическую. Пожалуйста, святой отец.

Отец Иоанн подошел к кафедре, умело вставил в дисковод блестящий диск, прокашлялся:

— Господа, история знает немало примеров чудесных предсказаний, я их всех перечислять не буду, замечу только, что Нострадамус — далеко не самый яркий пример. Его терции, написанные на старофранцузском, довольно вольно переводились на разные современные языки, таким образом многие события и исторические личности просто «подгонялись» под них. Но не буду умалять его дар, некоторые совпадения уникально точны, впрочем, речь сейчас не о нем. В России тоже было немало своих провидцев. К примеру, русский священник, мученик Варфоломей предсказал больше чем за сто лет точное время гибели династии русских царей Романовых. Он угадал, точнее — увидел точный срок гибели последнего российского монарха и всей его семьи. Но мало кто знает вот об этом документе. — Отец Иоанн погладил кожаную обложку древней книги. — Очень древний и ценный документ, из библиотеки Иоанна Грозного. Ношу его так свободно, потому как копия.

Главный Мент разочарованно вздохнул и услышал похожий вздох из уст своих коллег.

— Открыт для науки совершенно случайно, в тайном схроне, найденном в начале прошлого века в Вологде, в старинном монастыре. Долго эти разрозненные, плохо сохранившиеся листы пергамента и плохой бумаги с текстами, полными грамматических ошибок, клякс, несуразностей, несоответствий и бог еще чего, не могли идентифицировать. Обратите внимание на экран, вот так они выглядели во время обнаружения. К тому же некоторые записи неоднократно повторялись. И если часть записей была точно определена как отрывки из откровения Иоанна Богослова, то остальные не были похожи ни на что… Исследователи зашли в тупик. Бумаги сдали в архив, и спасло дело то, что их было очень много — целый сундук, и то, что они были написаны на греческом, древнерусском и старославянском. Их назвали «Ферапонтовой рухлядью» по имени, обнаруженном на нескольких пергаментных свитках. Надпись была сделана одной рукой и гласила следующее: «Ферапонтъ рече дуракомъ». Бумаги пролежали в архиве библиотеки, расположенной тут же, и попались на глаза молодому послушнику вновь открытого в тех стенах монастыря. Он хорошо знал компьютер, с благословения отца-наставника просканировал все документы «Рухляди», сложил воедино все фрагменты, даже самые крохотные клочки и отрывки. И как Шампольон с Розеттским камнем, в одну из бессонных ночей он разгадал тайну «Ферапонтовой рухляди». Известно, что монастырь владел ценной книгой, привезенной в стародавние времена из Византии, еще известно, что по велению царя Иоанна Грозного она была перевезена в Москву среди тысяч подобных книг, чтобы бесследно исчезнуть под названием «Библиотека Иоанна Грозного».

— Так библиотеку вы не нашли? — спросил с места Министр культуры. — Эх, жаль, а то у меня чуть от возбуждения сердце не выскочило.

— Я вас не слишком утомил с подробностями? — спросил отец Иоанн.

— Нет, что вы, что вы, очень интересно, — раздалось с мест.

— Спасибо. Так вот, он доказал, что все отрывки на древнерусском и старославянском — перевод одной и той же старой греческой книги. Кстати, довольно грамотный перевод. Возник вопрос, а кто переводил книгу, человеком он, без сомнения, был образованным для тех времен. Возможно, им был тот самый Ферапонт, настоятель монастыря.

Теория послушника-компьютерщика следующая. Зная о неминуемом часе расставания с книгой, а оно было неминуемо, ослушаться царя тогда не смели, Ферапонт решил сделать ее копию. Не исключено, что он даже хотел подменить книгу, отдав в Москву копию. Так вот, вместо молитв он дал монахам урок переписывать книгу. Даже тем, кто не знал греческого, даже неграмотным — просто копировать. Исследователи доказали правильность этого — многие тексты именно скопированы. Как это определили? Попробуйте дать написать один и тот же текст знающему японский и не знающему. Одного взгляда на иероглифы будет понятно, кто писал, а кто копировал. Видимо, работа закончилась успешно, и хотя греческих записей больше всего, все-таки есть и старославянские, и древнерусские списки, видимо, у отца Ферапонта нашлось время и для перевода. Теперь оставалось сопоставить текст в единое целое.

С откровением Иоанна было легче: там строфы пронумерованы, да и текст мы знаем чуть ли не наизусть. Что касается оставшегося текста… Когда был закончен перевод с греческого, когда пробелы в тексте были дополнены отрывками со старославянского и древнерусского, специалисты просто пришли в восторг и вознесли хвалу Господу. Это было неизвестное науке Откровение неизвестного автора. По силе, дерзости, смелости не уступающее Откровению от Иоанна. Не уверен, что у этого документа тот же автор… это совершило бы переворот во всем богословии и нашем взгляде на основы христианства, но… — святой отец широко перекрестился, — но и отрицать этого не стану. Хотя большинство склоняется к мысли, что это — откровения Андрея Византийского, самого известного в истории юродивого.

Теперь о самом предсказании. Сначала автор в иносказательной форме описывает мучения грешников, не раскаявшихся в своих грехах, предсказывает страшные войны всех народов «вокруг Срединного моря» в наказание людям за грехи. Он даже описывает химическую атаку, танки и ковровые бомбардировки. Но главное… слушайте:

И будет ждать Спаситель одну тысячу лет

И еще тысячу лет.

И иссякнет терпение Долготерпивого.

Пошлет он знак с небес.

Хвостатый знак, но хвост не виден.

И будет знак праведным — благодать.

Неправедным — мученье.

Когда светло.

И выйдут невиновные в исход.

Тюремщик двери отворит.

И захотят неправедные сравниться с праведными.

Сравниться в смерти.

Ибо злато, власть и сила — неправедным

На этом свете.

Смиренье — праведным и рай на том.

И выйдет зверь.

Лишь праведный с рожденья отворотит зверя.

Лишь праведные в праведном мире.

Когда настанет благодать и днем и ночью.

Наступит Новый Мир

И разделятся…

— Вы считаете, эта «хвостатая благодать» и есть комета Амадея, — прозвучало с конца стола.

— Вы считает, что нет?

— Пока я вижу лишь совпадение в сроках, две тысячи лет после вознесения Спасителя. Но вы хотите убедить нас…

— Послушайте, уважаемые, я никого ни в чем не хочу убедить. Пятнадцать лет назад, только познакомившись с этим документом, я пришел в патриархию и попросил помощи. Мне там не поверили, но благословили и чуть-чуть помогли. Так появилась Сергиева Пустынь. Десять лет назад я приходил к Министру народного образования, мне там тоже не поверили, но тоже немного помогли, так приюты появились по всей стране. Год назад я приходил к Министру внутренних дел, он с трудом меня выслушал, посчитал за сумасшедшего, но тоже немного помог. Я не мог настаивать, я мог ошибаться. Хотя после Исхода все стало ясно не только мне. Теперь сомневаться времени нет, и ситуация изменилась. Патриарх благословил меня, и Церковь переводит на нужды приютов часть из тех огромных средств, что жертвуют в количествах неимоверных. Теперь мне не нужны деньги. Для того чтобы воспитывать праведников, мне нужны… праведники — праведные воспитатели и… дети.

— Ну конечно, только праведники у нас в школах и остались. Какой идиот еще будет за такую зарплату работать, — пробурчал школьный министр. — Теперь давай еще самых лучших попам отдавать. Массовые крещения устроим.

— Никаких крещений не надо, — решительно сказал Иоанн. — Этот документ разослан во все конфессии мира и практически везде признан подлинным. Как и чудо Исхода, как и благодать, называемая у нас торком. Учителям достаточно не отрицать чуда благодати и личным примером праведной жизни воспитывать праведников…

— Скажите, — неожиданно перебил Иоанна молчавший до этого Президент, — а вы могли бы возглавить систему нашего народного образования?

В наступившей тишине все услышали, как школьный министр громко икнул.

— Я — нет, — словно ожидая этого вопроса, ответил отец Иоанн, — но вот отец Серафим… Его специально готовили к этому посту.

— Вы готовили? И сколько же лет отцу Серафиму?

— Восемнадцать.

В зале можно было запускать муху.

— А почему бы и нет, — громко и четко прозвучал голос Президента, — давайте вспомним, сколько мне было, когда я победил на выборах. Но пока не будем торопиться. Уважаемый Министр народного образования, вы ведь у нас православный? Тогда назначим отца Серафима вашим персональным духовником с окладом заместителя. Согласны?

— Постойте-постойте, — замотал головой военный министр. — Это все хорошо, книжки умные, предсказания, праведные — неправедные. Школьного министра в жопу — это тоже правильно, а то даже в самый завалящий вуз нынче без блата и взяток не поступить. Но я все равно не понял, сколько эти торки еще продлятся? Когда опять начнется нормальная жизнь?

— А она уже начинается, — спокойно ответил отец Иоанн. — Я не силен в астрономии, но, по моим расчетам, в течение нескольких лет торки будут довольно часты на Земле, не исключено, что придет момент, когда торк будет постоянным, все 24 часа в сутки, на всей планете.

— Но это же безумие! — вскочил с кресла Министр обороны. — Так невозможно жить, работать. У нас же военная тайна, стратегические секреты! Может, ее, комету эту, ракетой ядреной, как в том кино?

— Идиот, — простонало в дальнем углу стола. Это был председатель ФСБ, его только-только отпустило…

— Послушайте, святой отец, — сказал Президент, провожая отца Иоанна до дверей. — Мне не дает покоя та самая подпись на пергаменте: «Ферапонтъ рече дуракомъ». Что она означает?

— Трудно сказать. По-видимому, так Ферапонт оценивал труд своих монахов. Эта надпись фигурирует на самых плохих, испорченных листах, означая: «Ферапонт говорит, что переписавший это — жуткий тупица, загубивший ценный пергамент». Попросту дурак, если по школьной системе, то «кол».

— Странно, а почему тогда нет листов с подписью «Ферапонтъ рече умница», или как там еще по-старославянски?

— Видимо, эти листы шли прямиком в сшивку книги, и прилежные монахи поощрялись иным способом.

— Логично, значит, с уникальнейшим документом в истории человечества далекие потомки смогли познакомиться лишь благодаря двоечникам и лодырям?

— Получается, что так…

Параллель 6. ПОЛНОЛУНИЕ

Полнолуние — самая благодатная пора для зверя. Когда огромная луна выходит из земной тени и отражает солнечный свет во всей своей красе. И волны великого океана стремятся к луне, вызывая приливы и отливы, и даже воды рек и речушек тянутся к луне, подтачивая высокий берег изо дня в день, из года в год, из века в век. Что же говорить о человеке, тоже почти полностью состоящем из воды.

Зверь прислушался к своим ощущениям: он здоров, он почти полностью восстановился, он вновь силен и готов к выходу в мир. И он знает, что дальше делать…

Белов еще раз глубоко вдохнул, набрал в легкие воздуха и с силой дунул в трубку.

— Ого, да с такой дыхалкой вам в стеклодувы идти можно, — хмыкнул доктор, глянув на показания прибора. — И все остальное у вас в норме. Хотя еще пару недель назад я всерьез опасался за вашу жизнь. И что это за волшебное лекарство, что привезли вам друзья из Москвы?

Белов пожал плечами. Он и в самом деле не знал, что за препарат вколола ему жена того капитана Васинцова, когда они неожиданно навестили его в больнице. Они вроде как на юга ехали отдыхать на машине, вот и заехали по пути в гости. Карина как увидела Белова, струпьями покрытого, сразу крикнула: «Гляди, Генк, как у тебя после Киржача» — и тут же вколола ему какой-то маслянистой жидкости из аптечки. Надо же, вот они, современные женщины, вместо румян-помады в сумочке ампулы да капсулы. Да, она еще три ампулы оставила, и вот, ни струпьев, ни гноя, и кровь в норме.

— В общем так, я вас выписываю. Вот предписание, пару неделек поваляетесь в вашем ведомственном санатории, там ужасть как хорошо, и можете выходить на работу.

Белов кивнул и выставил на стол пятизвездочную бутылку коньяку. Доктор глянул в сторону двери, вздохнул, пробормотал что-то типа: «С хорошим человеком грех не выпить» — и выставил пару медицинских стаканчиков.

Они сложили сумки в багажник, Галка прыгнула к Белову на заднее сиденье, обняла, прижалась к плечу и начала гладить тонкими пальчиками по отросшим за время болезни волосам. Брат Коля глянул в зеркальце заднего вида, улыбнулся и включил зажигание. Он уверенно вел машину по выщербленному асфальту, жаловался, что в последнее время работы совсем не стало — даже злостные браконьеры совесть стали иметь, удочки себе покупают, но все же похвалился, каких крупных браконьеров недавно выловил и какую классную рыбалку он приготовил для Белова к его выписке. Они въехали в сосновый бор и остановились на стоянке перед белым корпусом санатория.

— А в общем-то, Борь, ты не торопись, полежи, полечись, успеешь ты еще бандюг-то наловить, — сказал Коля, выволакивая сумки из багажника, — говорят, этот санаторий — просто рай, там, говорят, икру дают на завтрак.

Зверь осторожно выполз на балкон, потянулся, размял плечи и встал на задние лапы. Он в порядке, он полностью восстановился. Одним прыжком соскочив на землю, зверь осмотрелся, потом глянул в небо. Полная луна и свежий ветер, как раз то, что надо, и бежать ему надо вот туда, прямо на юг.

Он мчался огромными прыжками меж деревьев и наслаждался легкостью, с которой ему дается движение. Легкость движения после той чудовищной боли, что ему пришлось пережить. Но они ответят за эту боль! Они все ответят! Но сначала он возьмет свою самку. Он слишком долго был один, он устал от одиночества, а что может быть хуже одиночества?! Когда ты страдаешь и нет никого рядом, чтобы поддержать тебя, помочь зализать твои раны.

Бежать пришлось долго, но он не устал, совсем не устал. Напротив, эта пробежка пошла ему даже на пользу, легкая разминка перед серьезным делом. Вот и железная дорога. Он умилился ей, как старой знакомой, с наслаждением вдохнул запах мазута и мокрого железа рельс. А вот и поезд, как под заказ, большие открытые вагоны, груженные лесом, большими бревнами. Это даже лучше, чем вагоны обычные.

Зверь резко оттолкнулся лапами и повис, уцепившись за край вагона, когти царапнули по доскам, он практически без усилий подтянулся и очутился на штабеле толстых бревен. Поезд преодолел поворот и начал быстро набирать скорость. Зверя просто переполнял восторг: скорость, ветер в лицо, огромная луна над головой. Его разбирало встать во весь рост и завыть торжествующе, но он знал, сверху — опасные провода с электричеством.

Поезд снова застучал колесными парами на стыках и сбросил скорость. А вот и знакомые места, вот здесь он обычно спрыгивал. Попробуем и сейчас. Зверь решил не лихачить и прыгнул в заросли. Тут же боль обожгла его спину. Вот черт, на сучок нарвался!

Зверь выбрался на откос и принюхался. Конечно, летние запахи — это вам не зимние, здесь от разнообразия и сбиться можно, вон какой букет: помойка свежая, вишня цветет, где-то во дворе шашлык жарят, ароматы цветочные, от которых голова кругом пойдет у кого угодно. У кого угодно, но только не у него. Он учуял ее запах, еле уловимый, но такой манящий запах, самый великолепный запах в мире.

Зверь уже не бежал, он осторожно крался вдоль заборов, в двух местах только его уникальное чутье уберегло от беды. Чертовы частники набили кольев посреди тропинки и везде накрутили колючей проволоки, ни пройти, ни проехать. Вот ужо доберется он до вас!

А вот и дом, окошки светятся, какое-то тявканье со двора раздается. Она завела щенка? Ну нет, этот щенок ему не соперник, как и тот пес, которому он свернул шею. Но нюх у него хороший, вон, почувствовал, под крыльцо забился.

Зверь подошел к самой ограде, отмахнулся от вишневой ветки, хлестнувшей его по морде, и… встретился взглядом с ней. Она стояла у окна и всматривалась в темноту. Она очень умная, его избранница, она погасила свет в комнате и теперь смотрела прямо на него, прямо ему в глаза.

Зверь уже не скрывался, он выпрямился во весь рост, она должна наконец понять, как он красив, насколько лучше он того коротышки. Кстати, запаха его не чувствуется, и табаком его противным уже не воняет. Хороший знак! Ну что ж, любимая, встречай, я иду к тебе…

Нет, он не может подойти к ней, что-то незнакомое и очень сильное не пускало его к ней. Какая-то древняя, могучая сила. Что-то надетое прямо на нее. Перстень! Они называют это перстень, глупое приспособление, которыми их самки пытаются украсить себя. Идиотизм! Разве нужно себя украшать еще чем-то, кроме того, чем тебя наградила мудрая Природа? Нет, когда они будут вместе жить в логове, которое он уже для них присмотрел, никаких украшений не будет. Ни камней, ни кожи, ни ткани. Ей, конечно, сначала придется трудно без одежды, но она быстро привыкнет, он верит в нее.

Зверь еще раз попробовал преодолеть невидимый барьер, но убедился, что это никак невозможно. Что ж, он не сердится на нее, он терпелив. Главное, что она уже начинает понимать его, вон, позвала полюбоваться на него своего брата — самца средних лет, и щенка. Да, надо еще решить, что делать с ее щенком. Слишком уж он слабенький, сумеет ли он возглавить стаю, когда придет время? Или лучше придавить его сразу, как поступают настоящие вожаки с детенышами от других самцов?

Дверь дома заскрипела, на пороге появился Ее брат. В его руке это страшное ружье? Извини, Ее брат, для нас еще не наступило время знакомства…

Зверь возвращался в новое логово в самом благодушном настроении. Ну и что с того, что сегодня он не смог взять своей самки, разве гон у него? Он потерпит, он терпеливый. Главное, что она здорова, сильна, готова к спариванию, чтобы стать матерью новой могучей стаи.

Белов сразу заметил, что с Галиной что-то не так. Она выставила на тумбочку какое-то варенье в баночках, выложила пирожки в пакете и замерла, уставившись в одну точку, бессильно уронив руки.

— Что случилось, Галь? — тихо спросил Белов.

— Он снова появился.

— Кто?

— Тот зверь. Я видела его, его глаза, и Ванечка видел, и Коля. Он сидел в кустах совсем близко от забора. Сидел и смотрел в наши окна. А утром мы следы нашли на песке. Он вернулся.

Белов сел рядом с Галиной на кровать, взял ее за руку:

— Ты помнишь того поляка, что приезжал к нам весной? Он сказал, что тебе нечего бояться, пока ты носишь на руке этот перстень.

— Перстень? — всхлипнула Галина. — Это же просто камень. Ты же сам говорил, что тот поляк — сумасшедший. Я боюсь, Боря, понимаешь, боюсь. Я не переживу этого ужаса снова. Ну что мне делать, Боря? Вы же убили его. Неужели он мог выжить?

— Это совершенно исключено! — решительно сказал патологоанатом, собирая свои ужасные инструменты в сумку. — Я сам препарировал труп вот на этом самом столе и могу уверенно сказать, что он был совершенно мертв, абсолютно, стопроцентно мертв! Мертвее не бывает! Но если вы считаете, что человек может ожить, после того как его выпотрошили и вытащили мозг, тогда ладно…

— Поймите, доктор, я ни в чем не хочу обвинить вас…

— И на том спасибо, — низко поклонившись, ехидно ответил бородатый трупорез.

— Я просто хочу взглянуть на могилу, это запрещено?

— Господи, как же я намучился с этим трупом! — воздел руки к потолку патологоанатом. — Даже когда местного олигарха вскрывал, такого ажиотажа не было.

— Ажиотажа?

— Ну да, приехали какие-то столичные светила, кишочки, потрошки его в баночки-коробочки сложили и вместе с трупом увезли.

— Куда?

— На кудыкину гору! Оно мне надо? Мое дело вскрыть и написать отчет. Хотите почитать? Интересующий вас клиент был совершенно мертв и нашпигован пулями разного калибра, как… Слушайте, а кого шпигуют? Утку, гуся? Впрочем, не важно. В нем было два десятка пуль, в том числе и в жизненно важных органах. И в сердце, и в печени, и в сером веществе мозга. Я насчитал пять ран, стопроцентно ведущих к летальному исходу. Да и остальные…

— Скажите, доктор, а вам ничего не показалось в этом трупе странным?

— Да, показалось, подписки с меня никто не брал, потому скажу откровенно: пули, попавшие в спину, застряли очень мелко.

— Что значит «мелко»?

— Мелко — это значит, что они не пробили внутренних органов, а застряли в мышцах спины. Словно это Шварценеггер перекачанный, а не обычный житель средней полосы России, злоупотребляющий слишком калорийной пищей. Я-то знаю, как ведет себя пуля из «стечкина» и «Гюрзы», попадающая в человеческое тело. И еще… мне показалось, что этот парень немножко грешил онанизмом или был спермодонором. Знаете, спермы в нем было гораздо выше нормы. Как в быке-производителе.

— Спасибо, вы мне очень помогли.

— Да че там, заходите почаще, всегда буду рад вам помочь, — сказал доктор и радостно рассмеялся.

Главврач судмедэкспертизы внимательно просмотрел удостоверение Белова, позвонил в прокуратуру, выяснил, работает ли там такой, спросил про его внешность, удовлетворенно кивнул и открыл сейф.

— Вот здесь, под номером 2118 ваше тело, — сказал он, указывая пальцем в нужную графу.

«Претензий на захоронение не предъявлено. Родственники не обнаружены. Тело передано в ЦИИИ им. Капицы г. Москва», — прочитал Белов краткую запись.

Домбровский узнал его сразу, словно ожидал звонка. Он выслушал Белова и коротко бросил в трубку: «Я вылетаю немедленно».

Белов принял штангу на грудь, перевел дух и выжал снаряд. Потом опустил штангу на помост и повторил упражнение снова.

— Отлично, — инструктор похлопал его по плечу, — набираешь форму на глазах, спину-то по утрам не ломит?

— Есть немного, и ноги побаливают.

— Ну смотри, не переусердствуй, сколько ты в больнице-то провалялся?

— Да считай с апреля.

— Да, угораздило тебя. Ну не беда, и не таких на ноги ставили. В общем, данные у тебя отличные, больше уделяй внимания водным процедурам, по лесу пешочком погуляй, трижды в день — тренировки. Ты у меня еще мастером станешь…

Белов зашел в душ, ополоснулся и, уже утираясь, услышал, как запищала «мобила» в кармане куртки.

— Слушаю…

— Борис Глеповитш, это Домбровский. Я в «Шереметьево», буду в вашем городе через четыре часа, мой номер 318 в отеле «Краков». Я жду вас с нетерпением.

Белов переоделся, прикинул, что еще успеет поужинать, и набрал номер Галины.

Домбровский был, как всегда, изящен. В светлых брюках и мягкой куртке, с шелковым платком на шее и идеальным пробором прически он сидел за столом и что-то внимательно читал с экрана очень дорогого с виду ноутбука.

— А, дорогой Борис, заходите! — крикнул он громко, едва Белов постучался и приоткрыл дверь. — Безумно рад видеть вас снова. А вы выглядите молодцом, посвежели, загорели, даже, кажется, поправились и стали шире в плечах.

— Вы тоже загорели, — улыбнулся Белов, — и ваш русский стал просто идеален.

— Да, я много практиковался. Знаете, для нового фильма я нанял труппу русских актеров. Это очень экономично, и русские, они, как это говорят, такие крутые актеры.

— Крутые, — поправил Белов.

— Да-да, крутые. Но что же мы стоим, присядьте.

— Над чем работаете? — спросил Белов, краем глаза заглянув в экран ноутбука.

— Разумеется, над сценарием.

— А что, в Америке фильмы снимают без готового сценария?

— Очень часто, сплошь и рядом. Знаете, иногда даже новые роли приходится дописывать прямо по ходу съемок. Чаще всего получается, как вы когда-то выразились, «говно», но иногда срабатывает.

— И о чем же ваш новый фильм?

— Об оборотнях, конечно.

— О Господи, разве это кого-то сейчас интересует? Разве у вас в Штатах не хватает сейчас своих чикатил?

— Чикатил?

— Ну зверей. Людей, потерявших под влиянием торков человеческий облик, заросших…

— Ах это, сколько угодно. Полиция сейчас их отлавливает по всем штатам, да и местное население в стороне не остается. Вы знаете, в Америке гораздо проще приобрести оружие, и местные мужчины собираются в группы. Как в кино, шерифы, рейнджеры, рейды на лошадях и джипах. Это стало спортом, пока не участились жертвы, теперь этим занимаются профессионалы. Так что фильмом про злых оборотней никого не удивишь, как не удивишь никого фильмом про кровожадных вампиров. Другое дело — показать любовь вампира. Знаете, какие сборы собрал последний «Влюбленный Дракула»? Я же хочу показать влюбленного зверя, оборотня. Согласитесь, страсть оборотня — это уже что-то!

— Так вы мечтаете об «Оскаре»?

— Да, — очень серьезно ответил Домбровский, — и если я его получу, половина его по праву ваша.

— С какой стати?

— Вы дали мне идею написать историю моей семьи, и про прадеда в Сибири. Про любовь оборотня к прекрасной княжне. Чем не сюжет?

— Но вы сами говорили, что ваша прабабка была простой казачкой.

— Но не стоит все понимать так буквально. Я пошел дальше: русские декабристы и княгини, графини, прочие дворянки, поехавшие за ними в Сибирь.

— Круто, и что же дальше?

— Оборотень страстно влюбляется в прекрасную княгиню и преследует ее всю жизнь. Ее дочь, внучку, правнучку, видя в них продолжение ее, бесконечно любимой. Согласитесь, любовь, страсть оборотня — это уже что-то! Но это только предыстория, потом действие переносится в Штаты, в Лос-Анджелес, в наше время. Впрочем, не буду пересказывать вам весь сюжет, вот дискета, распечатаете, прочитаете сами. Теперь вернемся к делу. Ваша Галина, она ясно видела зверя?

— Да, она сказала, что он как на подиуме вертелся перед ней, если бы у него были трусы, он бы точно их снял и стриптиз показал.

— Так я и думал, — тихо сказал Домбровский. — Он влюблен в нее.

— Но он умер, понимаете? — чуть ли не крикнул Белов. — Сдох, простреленный двумя десятками пуль, тело его препарировали, а потом сожгли в институте Капицы. Я сам читал заключение.

Домбровский не ответил, он встал, подошел к окну номера и глянул на улицу:

— Летом Россия совсем не такая, как ранней весной, у вас очень много зелени и совсем немного машин. Борис, скажите, ваша Галина носит мой подарок? Очень хорошо. Что мне ответить вам, Борис, иногда зверь не умирает даже умирая. Но я научу вас, как убить зверя. Навсегда убить! Но не сегодня, давайте сегодня отдыхать. Вы не хотели бы составить мне сегодня компанию, я приглашаю вас на ужин.

— Сегодня, наверное, не получится, я ведь официально все еще нахожусь на излечении в санатории. Давайте завтра?

Это была отговорка, разумеется, Белов мог бы остаться на ночь в городе и составить поляку компанию. Просто он хотел спокойно обдумать услышанное.

Глава 9 В ЧИСТИЛИЩЕ

Проснулся Васинцов от странных звуков, словно большим железным ключом скрежетали в замочной скважине и одновременно мяукал котенок, скорее всего — совсем маленький. За окном было темно, часы на стене светились стрелками и показывали половину четвертого. Странно, очень странно, тем более звуки раздавались с кухни. Он просунул руку под подушку и осторожно вытащил пистолет. Стараясь не скрипнуть кроватью, вставил ноги в тапки и неслышно прокрался к кухонной двери. На кухне горел свет, но кто именно сидит за столом, разглядеть через мозаичный витраж было совершенно невозможно. Если это вор, то какого черта он делает на кухне, если Карина, то рано ей еще, только вчера звонила, что командировка еще неделю продлится.

Васинцов взвел курок и осторожно толкнул дверь ладонью. За столом сидела Карина, перед ней стоял футляр от «контрабаса» — ее винтовки «Шершень». Сама винтовка лежала тут же, разобранная, а металлические звуки, что разбудили Васинцова, были звуками разбираемого и собираемого оружия. Что касается котенка… Это не котенок мяукал, это Карина тихо плакала, слезы крупными каплями скатывались с ее щек, некоторые булькали прямо в стакан. Под ее рукой на подоконнике стояла початая квадратная бутыль клюквенной «Морозовки», и початая довольно основательно. В горшке с любимым Каринкиным цветком торчали длинные, измазанные помадой бычки.

— Давно приехала? — спросил Васинцов, пряча пистолет под майку. Карина кивнула, не переставая вставлять в раму затвор, еще какие-то железячки, пружинки, винтики. Васинцов сел на холодную табуретку, молча достал с полки стакан и поставил перед собой. Карина глянула, быстро закончила собирать «Шершня» и, уложив его части в футляр, щелкнула никелированными замками.

— Ну, с приездом, — сказал он и выпил водку залпом.

Карина словно и не услышала, она смотрела в свой стакан и продолжала плакать, но уже беззвучно.

— Ну что случилось, Милка? — спросил Васинцов, беря табуретку и пересаживаясь поближе. Он нежно обнял ее за плечи и учуял сильный, очень сильный запах пороха. Видимо, после операции Карина даже не успела принять душ.

— У них были дети, Генка, понимаешь, дети. Маленькие, беспомощные. А мы их в упор…

Больше ничего путного в эту ночь он от Карины не добился, хотя они просидели за столом почти до рассвета. Когда за окном стало светлеть, она ушла в ванную, долго там плескалась, а вернувшись в спальню, укрылась с головой одеялом и почти сразу заснула.

Но Васинцову доспать так и не дали, едва он задремал, запищала «мобила».

— Да что они, сговорились, что ли! — выругался Васинцов, снова глядя на часы. — Полседьмого! И это в воскресенье!

Звонил Одинцов.

— Рапорт твоей Карины удовлетворили, — сухо бросил он.

— Какой рапорт? — удивился Васинцов.

— Сам у нее спроси. В общем-то она права, не бабье это дело… В общем так, Карина переводится в твою группу.

— А что она будет на «объекте» делать?

— Забудь про объект. Ваша группа получает специальное задание, будете «вести» отца Иоанна.

— Что, этого попа?

— А чем он тебе не нравится? В общем так, собирай группу и вперед, к девяти он тебя ждет.

— Как к девяти? Сегодня же воскресенье, выходной…

— В гробу отдохнем…

— Ну и юмор у вас, товарищ полковник.

* * *

Васинцов едва поспевал за отцом Иоанном. Этот сухощавый, в общем-то уже пожилой человек довольно бойко перебирал ногами, и майор, чтобы не потеряться меж этих бесконечных рядов спеленатых, как новорожденные, людей, пару раз даже сбился на бег. Сколько же их здесь? Сотни? Тысячи, десятки тысяч? Длинные ряды взрослых младенцев, мужчин и женщин, спят, гримасничают во сне, сопят… Нет, спят не все.

— Батюшка, отец родной, — раздалось из одной «люльки». — Не могу больше, дай прощение…

— Бог даст, — отмахнулся отец Иоанн, но все-таки свой галоп чуть унял и даже осенил несчастного крестным знамением.

— Тяжелые здесь, — пояснил неведомо откуда взявшийся молоденький санитар в белом халате с закатанными рукавами, — суицидники. Вам, уважаемые, кого?

— Гнашевича Роберта Вениаминовича, — по бумажке прочел отец Иоанн.

— Гнашевич, Гнашевич, — потер лоб рукой санитар, — Роберт Вениаминович Гнашевич. Нет, тут такого нет.

— И что, вы всех тут помните? — подивился Васинцов.

— Ну не всех, конечно, но многих. Нам же приходится их исповеди покаянные выслушивать, такого уж наслышались…

— Сашенька, голубчик, будь добр, разузнай, где нам господина Гнашевича найти?

— Сей момент, батюшка, — и санитар, поклонившись, удалился в сторону комнаты дежурного.

— Вы его знаете? — удивился Васинцов.

— Я всех своих учеников помню!

Васинцов понял, что работа отца Иоанна начинала приносить плоды. Обычный человек среди этих близких к помешательству людей и дня бы не выдержал. Саша вернулся довольно быстро.

— Святой отец, Гнашевич в палате для очень тяжелых. Туда вход посторонним запрещен, но я вас проведу.

— Уж проведи, голубчик, сделай милость. Очень надо.

Следуя за Сашей, они прошли какими-то длинными коридорами, через посты охраны, поднимались по лестницам и спускались в подвал. Наконец суровый охранник в бронежилете дал им расписаться в толстой книге, сухо сообщил, что администрация ответственности за их жизнь и безопасность не несет, и, повернув большое железное колесо, как на подводных лодках, не без труда отодвинул тяжелую дверь.

Васинцов уже не снимал руку с кобуры. А зачем, зачем опускать, чтобы она автоматически сама снова прыгнула на кобуру? Это были уже не просто зверьки, это были настоящие звери, в большинстве своем полуобнаженные, заросшие шерстью, с мощными клыками, с острыми когтями, заменившими ногти. Видимо, процесс этот был довольно болезненным. Васинцов своими глазами видел, как молоденький врач делал крупному рыжему самцу укол и удалял под наркозом уже начавший отслаиваться ноготь, из-под которого выпирал розоватый когтище. Зверь ойкнул, но тут же горячо поблагодарил доктора и, поглаживая замотанный бинтом палец, предложил партию в шахматы. Врач не отказался. Эту сцену Васинцов мог наблюдать, потому что внимание отца Иоанна привлек высокий зверь в вольере напротив, святой отец вообще часто останавливался, говорил с санитарами, сидевшими в узких нишах между «вольерами», что-то записывал в блокнот и шел дальше.

Васинцов не мог отделаться от мысли, что они идут по большому аквапарку — стенки камер были из толстого пуленепробиваемого стекла, и находившиеся в них люди-звери смотрели на них с разными эмоциями, некоторые с интересом, большинство же — совершенно равнодушно. Он вспомнил старый фильм про доктора-людоеда и подумал, что очень похоже…

В одном из «аквариумов» Васинцов неожиданно заметил семейную пару, два зверя сидели, обнявшись, на диванчике перед телевизором и увлеченно смотрели что-то из мира животных. Еще больше Васинцов удивился, заметив и третьего обитателя вольера — молодую самку, она устроилась на мягкой циновке у ног «хозяина» и нежно поглаживала его лапкой по бедру.

— Отец Иоанн, вы знали обо всем этом? — спросил Васинцов, снова нагоняя священнослужителя.

— Догадывался.

— Значит, кроме нас, работает несколько групп типа «ГРИФ»?

— Естественно, но вы, кажется, лучшая. По крайней мере наиболее эффективная.

— И все они сдают пойманных зверей сюда? Наши тоже здесь?

Отец Иоанн остановился и удивленно посмотрел на Васинцова:

— Звери, где вы видели зверей? Вы что, так еще ничего и не поняли? Это больные, они добровольно здесь. В любой момент они могут выйти. Теоретически, конечно. Потому что там, наверху, их ждет довольно незавидная участь. Те, что ловите вы, — взбесившиеся особи и подлежат полной изоляции или уничтожению. А эти люди, я подчеркиваю, люди, ничего противозаконного не совершили. И торкает их, обратите внимание, гораздо реже, а некоторых вообще не торкает.

— Но выглядят они…

— Ваш Корич тоже, извиняюсь, на Алена Делона не похож. Кстати, поинтересуйтесь у него, он подтвердит, что стал бриться гораздо чаще, особенно в последнее время.

— У него что, вырастут когти?

— Вовсе не обязательно…

— Тогда скажите, в конце концов, что мы ищем?

— Не что, а кого, и не ищем, а нашли. Господин Гнашевич? — вежливо обратился отец Иоанн, постучав в стеклянную дверь.

«Человек», сидевший за компьютером к ним спиной, повернулся на крутящемся кресле и удивленно спросил:

— Да, но не имел чести быть представленным.

— Священник Сергиевой Пустыни, наставник Иоанн. Это господин Васинцов из группы «ГРИФ».

Лицо зверя расплылось в странной гримасе. Надо понимать — в улыбке:

— Рад воочию увидеть таких известных людей. Чем обязан?

— У нас к вам несколько вопросов.

— Пожалуйста, буду рад. Да что вы там стоите, проходите в комнату, не бойтесь, я не кусаюсь, ха-ха-ха, — и Гнашев. щелкнул мощными челюстями. — Извините, глупая шутка, никак не могу привыкнуть к своему новому облику…

Васинцов снова убрал руку с кобуры и шагнул в «аквариум». Внутри было довольно мило, пахло свежо, кажется, свежим сеном, по крайней мере совсем не так, как в затхлых коридорах больницы, через которые им пришлось пройти.

Хозяин гостеприимно указал на диванчик у стены, потом на маленький столик:

— Угощайтесь, есть хороший коньяк, сигары. Подарок моего друга, старины Рауля, прямо с Кубы. Я, к сожалению, этих радостей жизни уже лишен, разве что сладости, в последнее время пристрастился к меду в сотах. Часами могу жевать. Так какое у вас ко мне дело?

— Нас интересует ваш брат.

— Артур? А что именно интересует вас по поводу моего брата?

— Вы знаете, где он сейчас?

— В последний раз мы с ним виделись перед его отлетом в Штаты для заключения контракта и продажи пакета акций. Но тут все это началось, контракты и акции в одночасье оказались простыми бумажками. Он тогда немного сорвался, загулял. В последний раз он звонил мне из Израиля, рассказывал, что решил пройтись по святым местам.

— Он… он тоже изменился?

— Да, он очень переживал, даже плакал. Я пытался его успокоить, мы где-то часа два говорили по телефону, но не уверен, получилось ли у меня вселить в него уверенность и надежду.

— Если не секрет, фактическим главой концерна «Гнашевич корпорейшн» являетесь вы или…

— Владелец — наш отец, Отто Гнашевич. И пока он жив…

— Но финансовую политику концерна осуществляете вы?

— Да, после тщательных консультаций с отцом. Хвала Богу, ему в последнее время значительно легче.

— Ваш брат имеет доступ к значительным финансовым средствам?

— Формально да, он может выступать от лица концерна в Штатах и африканских странах, но по крупным сделкам, финансовым изъятиям он в обязательном порядке консультируется со мной и отцом.

— Что значит крупным?

— От десяти миллионов и выше. «Новыми», разумеется.

— Ого! Поздравляю вас, если сделка в 10 миллионов для вас не очень крупная сделка, дела у вас обстоят хорошо.

— Вы же знаете, святой отец, вряд ли скоро деньги вообще будут иметь смысл.

— Да, но пока имеют. Вам известно, что ваш брат Артур перевел около сорока миллионов через офшорные зоны на счета подпольной лиги «Судного дня»?

— Артур? Не может быть.

— Тем не менее это так. Вы можете справиться об этом у своего отца. Вы можете сказать, какие задачи ставит перед собой лига «Судного дня»?

— Я знаю о ней очень мало. Только то, что размещено в Интернете. Артур как-то обмолвился о ней, и я поинтересовался. Какой-то странный вариант всеобщего покаяния.

— А вам известно, что лига «Судного дня» готовит сам Судный день?

— Не до конца вас понял.

— Да что там понимать, — не сдержался святой отец. — Они, в том числе и ваш братец, собираются устроить небольшую ядерную зиму, лет этак на пять. Чтобы покаявшееся человечество перед лицом Всевышнего предстало в полном составе без исключений! Так сказать, оптом…

От удивления Васинцов вздрогнул и выплеснул изрядную долю из черной бутылки в длинный бокал для коктейлей.

— Это очень крепкий ром, молодой человек, — словно механически сказал Гнашевич, глядя в одну точку в полу. — Боюсь, как бы вам не стало плохо.

— Мы привычные, — сказал Васинцов и опрокинул напиток в себя. Не соврал, зверюга, действительно очень крепкий, аж слезы из глаз. А Васинцов, между прочим, и к спирту привыкший.

Гнашевич встал, ссутулившись, подошел к столику и налил себе рюмку.

— Оптом? Уничтожить человечество? Я знаю, что вы говорите правду, но не могу в это поверить. Так чем я могу вам помочь?

— Черт побери, кто же вы такой на самом деле? — спросил Васинцов, снова стараясь приноровиться к батюшкиной скоростной манере передвижения.

— Не богохульствуй, сын мой. Грех не самый большой, но все же грех. Вас еще не торкало по поводу богохульства? Скоро начнет. Что касается меня, то я скромный слуга Божий.

— С каких пор скромные слуги Божьи посвящены в важнейшие государственные тайны?

— С тех самых, как его подопечных стали посещать откровения и вещие сны.

— Вы о детях, батюшка?

— О них. Я сегодня просто еще раз убедился, что эти сны — не детский бред и не детские фантазии. Как вы думаете, откуда шестилетняя девочка, сиротка из крохотной русской деревни, может знать про финансово-промышленную империю Гнашевичей и про их младшего отпрыска, собирающегося устроить Армагеддон?

— Не знаю, — откровенно ответил Васинцов, — но, думаю, вряд ли увидела по телевизору. Что вы собираетесь делать?

— Во-первых, связаться с вашим начальством, я почему-то по-прежнему ему доверяю, во-вторых, срочно увозить детей, им теперь здесь действительно очень опасно.

— Увозить куда?

— Куда увозят детей летом? К морю, купаться, в Крым или на Кавказ. И как можно быстрее, как быстро ваша группа может собраться?

— Но постойте, святой отец, как это в Крым?

— А что вас не устраивает? Вы не любите моря? Тогда у вас есть хороший шанс накупаться вволю, если мне не изменяет память, ваша группа должна сопровождать нас везде.

— Да, но я должен доложить руководству, — пробормотал совершенно сбитый с толку Васинцов.

— Так докладывайте, чего ждать! Уф-ф-ф, жара! Слава Богу, добрались. У вас есть карточки на метро?

— Я на машине, — ответил Васинцов.

— И где она, ваша машина?

— Там, на стоянке около госпиталя.

— Так что же вы молчали?! Столько времени потеряли. Вот теперь из-за вас придется возвращаться.

Васинцов понял, что больше словесного урагана со стороны святого отца он не выдержит. Осторожно взяв отца Иоанна под руку, он усадил его под зонтик в летнем кафе и дал знак официанту принести холодной газировки.

— Вы посидите здесь, батюшка, а я пока машину подгоню.

— Послушайте, святой отец, а кем вы были до… как это у вас там называется, до пострижения? — спросил Васинцов, включая зажигание и помогая отцу Иоанну пристегнуться.

— До рукоположения, хотите вы сказать? Я был Апостолом, девять рейсов на Поездке…

— А-а-а-а-а, тогда понятно…

— Да ничего тебе не понятно, — неожиданно грубо сказал отец Иоанн и мелко закрестился.

Одинцов словно и не удивился докладу Васинцова.

— Чертов монах, — пробурчал он, — какого хрена он туда поперся? Ладно, разберемся.

— А мне-то что делать? — спросил Васинцов.

— Что тебе этот поп сказал?

— Сказал, что надо срочно с детьми выезжать на Кавказ.

— Сказал, так выезжайте…

— Мил, собирайся! — крикнул Васинцов, едва открыл дверь.

— Собирайся куда? — спросила Карина, выглядывая из ванны.

— На кудыкину гору! Где твой акваланг и ласты?

— Что? Неужели на море? Отдыхать?

— Работать! — ответил Васинцов, вытягивая с антресолей спиннинг и ласты.

Свет в вагоне мигнул, поезд дернулся, потом еще раз и, наконец, медленно тронулся.

— Все, поехали! — сказал Васинцов, наблюдая за проплывавшей мимо платформой. А как вы на счет коньячку? — спросил он осторожно, доставая из сумки бутылку с пятью звездочками.

— Коньячку? — Святой отец отложил газету и заинтересованно посмотрел на янтарный напиток. — А почему бы и нет?

В ярком спортивном костюме и белых кроссовках, с широкой окладистой бородой отец Иоанн смотрелся довольно забавно. Он открыл свою сумку, позвенел в ней чем-то и выставил на стол небольшие серебряные стаканчики, несколько баночек с грибками, овощной икрой, маленькими пупырчатыми огурчиками. В завершение он торжественно водрузил на стол плоскую бутылочку.

— Наливка, домашняя, — с гордостью сказал он, — здесь все домашнее с нашей подмосковной фермы. Все натуральное, без химии и нитратов. Я слышал, вы тоже в деревню переселились?

— Да, купили с Кариной домик по объявлению в Подмосковье. Теперь в долгах как в шелках, зато в своем доме на своей земле. Знаете, милая такая деревенька, где все здороваются на улице. Плохо только — добираться на работу долго, да на хозяйство времени много уходит. Непривычные мы, горожане, к сельской жизни, но Каринке нравится.

— Карина? Ваша жена?

— Пока нет еще.

— Значит, живете во грехе? Грустно. Грустно, когда даже лучшие представители общества пренебрегают правилами христианской морали. Детей-то, надеюсь, нет?

Васинцов польщенно улыбнулся, значит, священник считает его лучшим представителем общества…

— Детей пока нет. Но надеюсь…

— Вот за это и выпьем, за ваших будущих детей и за детей вообще, — предложил отец Иоанн, поднимая изящный стаканчик. Они, чокнувшись, выпили и закусили грибком.

— Святой отец, я давно хотел спросить, как вы пришли к э-э-э-э…

— К вере в Бога?

— Нет, к этой идее с детьми.

— А для меня обе эти идеи едины. Длинная история, но времени у нас, видимо, много, не утомлю рассказом? Я уже говорил, что служил в группе АПО на Поездке во время «смуты»? Попал туда совершенно случайно, я ведь на юридическом учился, вот нас и послали на практику, посмотреть, что есть «ускоренное судопроизводство в условиях чрезвычайного положения». А Поездок под завязку разным отребьем забит: мошенники, наркоманы, сутенеры, проститутки, бомжи вонючие, со столичных вокзалов взятые. Многие вообще без документов, у других всех бумаг — один рапорт о задержании. Что по пути в вагонах творилось — не пересказать, через каждый час шмон, а они все равно все пьяные да под кайфом. А их ведь судить надо. Так вот, посмотрел я на эти судилища и за голову схватился. Рассмотрение дела, показания свидетелей, прения защитник-обвинитель, последнее слово и вынесение приговора — на все полчаса. Тут же срок, и поехали кататься в Сибирь… Суд скорый и правый. Насчет скорого согласен, насчет правого… И самое удивительное, ребята, что со мной на практику присланы были, от такого суда просто в восторге были, мол, чего с этой швалью цацкаться, дать срок, а там разберемся.

У судей-то этих планерки, то есть итоговые совещания, положено было по ночам проводить, вот нас и попросили в заключение первого же совещания высказать свое мнение. Остальные практиканты обстоятельно докладывают свои наблюдения, мол, так держать, восхищаемся вашей тяжелой, но нужной работой, господа Апостолы! А я встал и выдал, что ничего более ужасного в жизни своей не видел, что это не суд, а судилище. Видели бы вы, как они на меня смотрели. А после совещания старший Апостол — командир Поездка приглашает меня остаться. Все, думаю, сейчас «неуд» в аттестацию вкатит и обратно в универ отправит. А он так обстоятельно меня про биографию расспросил, с кем-то созвонился и… назначает меня государственным защитником группы АПО. Времена были жесткие, отказываться не полагалось, так и стал я Апостолом.

Повидать много чего пришлось. Да не мне вам рассказывать, вы, кстати, наливайте, не стесняйтесь и на грибки налегайте, рекомендую. Так вот, три бунта пережил, два подрыва, чуть живьем не сгорел. После ранения был направлен на Закавказский Поездок. Вы его, кстати, не видели никогда? О! Просто чудо техники — чисто бронепоезд, ни одного рейса без обстрела не проходило. Так вот, везли мы как-то полон Поездок депортированных азербайджанцев из столицы. Приличный в общем-то народ, не считая наркоторговцев и крутых парней из мафии рыночной, многие с семействами, с детьми. Спокойный рейс выдался, судить никого не надо, просто везем граждан определенной национальности на историческую родину, пусть их там судят, если есть за что. Знал бы ты, какие нам деньги предлагали некоторые, чтобы их из Поездка выпустили и личные дела их «потеряли». Бабы по ночам выли так, что хоть уши затыкай. Но довезли без происшествий, остановился Поездок на границе, и выходят эти депортированные… Слушайте, майор, и так мне их жалко вдруг стало. Сорвали их с насиженных мест, выдернули из столицы, где «все схвачено», где они «помидор-мандарин» торговали, сунули в зубы компенсацию за жилье по гостарифам, и что дальше? Кто их ждет на родине исторической, там своих торговцев хватает. Прохожу я мимо одного такого многодетного папаши в костюме тысячедолларовом, с золотым «Ролексом» на запястье, а он смотрит на флаг с полумесяцем, что над таможней на ветерке трепещется, в глазах у него затравленность какая-то. Их свои же братья-мусульмане в форме таможенников так трясли! Вы, говорят, не настоящие азербайджанцы, вы, говорят, в Москве с жиру бесились, пока честные азербайджанцы от лишений загибались на родине. Словно они виноваты, что после Алиева-азера себе бандита в Президенты выбрали. Но не в том дело, видели бы вы глаза его жены. Там не затравленность, там ненависть, лютая злоба. «Будьте вы прокляты, чтоб ваши дети отвернулись от вас»! — прошипела она и плюнула. Прямо мне под ноги. Да, не дай вам Бог испытать на себе такой взгляд. А тем же вечером мы загружали в Поездок уже наших, суверенный Азербайджан в ответ депортировал ровно столько же россиян. Да какие там россияне, там и русских-то почти не было. Сплошь ублюдки с богатым криминальным прошлым и старыми советскими паспортами, некоторые прямо из тюрем. Хотя было несколько интеллигентных семей из Баку, смешанных в основном. Они почему-то считали во всем виновных нас, Апостолов. И хочешь верь, а хочешь — не верь, одна русская женщина, загружая своих детей в вагон, тоже плюнула мне под ноги и тоже сказала: «Да будьте вы прокляты!» Словно сговорились.

Что это был за рейс, лучше и не вспоминать, по статусу они не считались даже задержанными, просто следовали до пункта распределения под Москвой, так что у нас даже вагона охраны не было — отцепили на границе и оставили для другого Поездка. Что же наши пассажиры творили! В первую же ночь пьянки, наркота, поножовщина, а самые горячие решили «пощупать», что с собой везут «богатенькие» из Баку. Мы в принципе чего-то подобного ожидали, но у них было оружие, откуда, до сих пор никто не знает. Тогда мы чудом выжили. Когда в наше купе влетела граната, я поклялся, если выживу, если высший Дух существует, если он сохранит мне жизнь, я посвящу ее остаток служению Богу.

— Граната не взорвалась? — спросил Васинцов, снова наполняя стаканчики.

— Взорвалась, только в ящике под нижней полкой. Это наш командир вовремя сообразил, схватил ее, сунул под полку и сам на нее лег. Он погиб, меня с еще одним Апостолом контузило. Но мы выжили, нам повезло — взрывом дверь заклинило. А потом подоспел спецназ… Но пока помощь пришла, пока Поездок загнали в «отстойник»… В общем, у нас на руках оказалось три десятка сирот — дети тех самых, бакинских. Взрослых почти всех вырезали. Вот этих детей я и повез в Москву в распределитель. Но когда посмотрел, в каких условиях там дети содержатся… В общем, я поклялся, что посвящу себя детям, и они станут первыми воспитанниками обители.

— А как же вас со службы отпустили? — удивился Васинцов.

— Пока в госпитале валялся, выборы прошли, ЧП отменили, Поездки расформировали, Апостолов… сами знаете. Так что отпустили меня с миром. Я принял сан, а юридический заканчивал уже заочно.

— Значит, вы священник с дипломом юриста?

— А что вы удивляетесь, среди священнослужителей встречаются люди самых разных специальностей в прошлом. Вы знаете, что нынешний наставник Сергиевой Пустыни в прошлом — циркач, фокусник?

— Забавно. И как же вы начинали?

— Сначала уговорили местное начальство оставить детей в монастыре, что передали церкви по указу Президента. Объяснили оставшимся воспитателям, что и как. Остались немногие, но те что остались, стали классными педагогами…

Глава 10 У САМОГО СИНЕГО МОРЯ

Васинцов глянул на выложенную цветной плиткой улицу, застроенную шикарными особняками с окнами на море, и присвистнул.

— Что, теперь строят такие хоромы под детские спортивные лагеря?

— Вы о чем? — спросил отец Иоанн. — Ах это, нет, что вы, это бывший поселок газовиков-нефтяников. Не бурильщиков, конечно, и не начальства, а так, сотрудников среднего звена. Еще по весне единодушным решением пайщиков кооператива все это передано государству вместе с пляжами, лодочной станцией и аквапарком, ну а государство нам. Как я понял, коттедж охраны вон тот, у входа…

Васинцов опустил очки на нос, накинул полотенце на плечо и, ступая легкими пляжными шлепанцами по нагретой гальке, вышел на берег. Отец Иоанн тоже в плавках, темных очках и широкой панаме сидел за круглым столиком пляжного кафе, перед раскрытой книгой. Той самой. Над ним буквально нависал пузатый дядька с физиономией совершенно кавказского типа. Дядька, активно жестикулируя, ругался, не давая отцу Иоанну и рта открыть, за спиной его, сложив руки на груди, стояли два красавца кавказской же наружности. Толстяк орал, явно заводя сам себя, обычно так орут, когда от слов собираются переходить к делу.

— В чем проблема, святой отец? — спросил Васинцов удивленно, подходя к кафешке.

— Кито такой? — спросил пузанчик, презрительно глянув на Васинцова.

— Отдыхающий, — ответил за Геннадия отец Иоанн.

— Так ыды, отдыхай, — порекомендовал толстяк и снова повернулся к священнику.

— Батюшка, я не понял, что хочет от вас этот представитель коренного населения? — расправляя полотенце в руках, спросил Васинцов.

— Видите ли, Геннадий, этот господин — владелец платного пляжа на взморье, ну там, где качели-карусели, лодки моторные.

— Ну и?

— Он сердится, что наши ребята в виде урока убирают мусор с соседних пляжей, так называемых диких. И отдыхающие охотно теперь там загорают, а не идут к нему за плату, поэтому он терпит убытки, и шашлык у него совсем не покупают, мясо портится.

— Слышь, да? Ты умный такой, — снова начал пузач, — скажи своим дытышкам, пусть купаются, да, плавают, да? Пусть мороженое кюшают, газировка пьют. Зачем в грязи копаются, да? Бумащки-фигащки, дерьмо разное. Плохой ты учитель, да? Пусть убирают те, кто деньги получает, понял, да?

Толстяк снова орал, и руки его, непрерывно двигаясь, едва не цепляли святого отца за нос.

— Слышь, орел горный, — спокойно сказал Васинцов, — а ну-ка быстро пакшонки свои от батюшки убрал. Со служителем божьим надо учтиво разговаривать.

— Щито? — опешил пляжевладелец. — Ты щито сказал?

— Вали отсюда, урод, а то я тебе, любезный, лицо набью.

Пузан аж поперхнулся от такой наглости, он покраснел, как перезревший помидор, и посмотрел на своих охранников глазами, вылезшими из орбит. В принципе Васинцов был готов к продолжению событий, он сделал шаг назад, пропустил мимо себя бросившегося в атаку джигита, мощным пинком в зад прибавил тому ускорения. Второго он поймал, накинув ему на шею махровое полотенце. Развернув противника наподобие того, как метатель молота собирается запустить свой снаряд в воздух, Васинцов метко впечатал того в крашенный мерзкой зеленой краской столб солнцезащитного грибка. Джигит тихо ойкнул и сполз на гальку. Отряхнув руки, Васинцов, не оборачиваясь, резким ударом локтя в солнечное сплетение отправил в аут набежавшего было сзади охранника и подошел к толстяку.

— Слющай, уважаемый, — умело передразнил майор побелевшего от страха пляжевладельца, — слющай и запоминай. У тебя уборщиков много, да? Пусть убирают, и твой пляж, и дикий пляж, да? Люди купаться хотят, загорать хотят в чистоте и уюте. А ты мусор свой, вместо того чтобы в контейнерах вывозить, на соседние пляжи скидываешь, нехорошо, да? А море штормит, и грязищу всю эту с берега смывает, ну скажи, это хорошо, да? — Свой монолог Васинцов сопроводил мощным тычком в упитанный живот.

Толстяк упал на колени и судорожно стал ловить воздух ртом.

— Если узнаю, что ты на уборке экономишь, такие процедуры будут проводиться ежедневно, — добавил Васинцов уже без акцента и пнул толстяка в упитанный зад. Толстяк на карачках сделал три прыжка, вскочил на ноги и со всех ног пустился по пляжу. Один тапок слетел с его ноги, модные пляжные штаны сползли до середины задницы, оголив заросшие курчавой шерстью ягодицы.

— Хоть хвоста нет, и то радует, — сказал Васинцов, усаживаясь в пластиковое кресло и делая знак официанту.

А толстяк, отбежав на безопасное расстояние, развернулся и погрозил Васинцову кулаком, изрыгнув какое-то страшное проклятие на своем гортанном языке. Васинцов привстал, делая вид, что собирается в погоню, и корыстный пляжевладелец решил не искушать судьбу, а потому развернулся и побежал еще быстрее. Один из его охранников наконец отдышался и последовал за своим хозяином, второй так и лежал около грибка, тоненькая струйка крови стекала из его более чем крупного носа на махровое полотенце.

— Вот сволочь! — сказал Васинцов, выдергивая из-под джигита махровое полотнище, — казенное полотенце мне загадил.

— Геннадий, — озабоченно сказал отец Иоанн, — а вы его случайно не того…

— Да нет, че с ним случится. Жив, собака, сейчас очухается. — Васинцов принял у официанта бутылку минералки и, сильно встряхнув, полил лежащего. Тот слабо застонал и пошевелился.

— Вот видите, сейчас очнется.

Джигит заворочался, держась за столб, поднялся на ноги, посмотрел на свою ладонь, залитую кровью, потом на Васинцова.

— Вот ведь бестолковый, — с досадой сказал Васинцов, когда джигит схватил с подноса проходившего мимо официанта бутылку за горлышко и разбил ее о столб. — Поберегитесь, батюшка.

Майор уже не церемонился, едва кавказец сделал выпад, он правым кулаком выбил страшную «розочку» из руки нападавшего, а левой ладонью резко ударил ему прямо в кадык. Нападавший захрипел и снова повалился на колени. Васинцов ударом ноги в голову опрокинул его на гальку и сделал знак бармену, схватившемуся за телефон.

— Не надо милиции, я сам милиция, — заверил майор, — за разбитую бутылку я заплачу. Пойдемте, батюшка, — предложил он, бросая полотенце на поверженного врага, — я этих уродов знаю, пока голову ему не расшибешь, не успокоится. Видели, как у него глаза-то кровью налились? Пойдемте искупаемся, вон и Карина вышла.

— Скажите, Геннадий, — спросил отец Иоанн, когда они вышли из моря и развалились на мелкой гальке, — а вам его не жалко было?

— Кого вы имеете в виду? Пузатого?

— Нет, вот этого парня, последнего, того, что с бутылкой?

— Нет, совершенно не жалко. Он ведь, как я понял, охранник, и его работа охранять хозяина в различных жизненных коллизиях. Сегодня ему не повезло, противник, то есть — я, оказался сильнее. Такое бывает, и нередко. А на войне как на войне, жалеть противника — себе вредить. А вот что бы сделали вы, святой отец, не окажись меня рядом? Пообещали бы, что ваши дети больше не будут убирать пляжи, или подставили вторую щеку, когда он врезал бы вам по первой?

— Запретить ребятам я ничего не могу, они ведь сами придумали себе такой урок. Согласитесь, видеть, как загаженный пляжниками берег превращается в уютный уголок, и не только видеть, но и самому принимать в этом участие, — что может быть лучше?

— Нет, это, конечно, все правильно, но если бы чурка все-таки смазал вам по мордам? Кинулись бы давать сдачи или смиренно промолчали?

— Промолчал бы, конечно, но немедленно пожаловался бы вам.

— И очень мудрое решение…

Каринка послала Васинцову воздушный поцелуй, натянула маску на глаза и спиной бухнулась в прозрачную воду.

— Красивая она у вас, — искренне сказал отец Иоанн, — даже не подумаешь, что такая красавица, которой мужа любить да детей рожать, на самом деле снайпер-профессионал с боевыми заслугами.

— Карина считает, что с детьми пока лучше не спешить. Можно пока пожить для себя, пока молодые.

— Да, она молодая, а вы. Вам-то уже за сорок? И виски седые.

— Да, виски седые и исполнительный лист в бухгалтерии. Я был женат, святой отец, к сожалению, опыт оказался неудачным, а ведь поначалу казалось, что любовь до гроба. Не хочу больше ошибаться. Надежная подруга куда лучше сварливой жены, поверьте, они, женщины, очень меняются, получив штамп в паспорте…

— Я верю, я ведь тоже был женат.

— Вот как? А я думал, монахам это запрещено.

— А кто вам сказал, что я монах? Я священник, пастырь божий, пытаюсь нести веру в души заблудшие.

— Веру во что?

— Веру в Спасителя, в то, что он не зря умер, и в то, что за все воздастся. Вы знаете, меня ведь не любят в епархии, как и остальных отцов — наставников Сергиевой Пустыни. Нас бы давно «съели», если бы не отец Сергий, у него большие связи там, наверху. Еретиками нас считают высокие чины в епархии.

— И в чем же вы так сильно провинились?

— Канонов церковных не соблюдаем, башкой об пол не стучимся и по ночам спим, вместо того чтобы на коленях молитвы орать. Думаю, если Бог есть, ему вовсе не обязательно, чтобы народонаселение славило его днем и ночью, стучась лбом об пол. Чай, не язычники мы. Это у греков и римлян было, какому богу больше храмов построят да жертв принесут, тот и более крут. А мы верим, что Бог един и он любит людей — свое творение.

— Все ясно, вы — толстовец. Любите Бога, но не любите церковников. Чего же тогда сами в священники подались?

— Сейчас это наиболее эффективный способ донести идею добра. Мы ведь не рассказываем трехлетнему малышу об устройстве макровселенной, а читаем ему «Курочку Рябу» и «Колобка», потому что ему это и понятно, и интересно. Так и большинству людей сейчас больше понятна идея добра, воплощенная в христианской идее.

— Да, с такими воззрениями вам вряд ли светит блестящая карьера в лоне Православной церкви.

— Ну и что с того? Вот моя карьера, — и отец Иоанн указал на стайку резвящихся в воде детишек. — Видели бы вы их, когда они к нам поступили, просто ужас. Грязные, голодные, вшивые, озлобленные на весь мир. А теперь посмотрите, смеются. И дело не в том, что мы их отмыли и накормили. Знаете, физические шрамы на обществе заживают относительно быстро, даже после войн и локальных конфликтов. На месте взорванных и разрушенных домов быстро возведут новые, краше прежних, с улиц смоют кровь и заасфальтируют свеженьким, вместо срубленных деревьев можно посадить новые саженцы. Глянешь и не поверишь, что еще год назад на месте цветущего города были жуткие развалины, озаряемые лишь разрывами и вспышками выстрелов. Да и люди тоже изменятся… Они снимут камуфляж и наденут что-нибудь нарядное, шорты, шлепанцы и пестрые гавайские рубахи навыпуск. А вместо автоматов возьмут в руки гитары, теннисные ракетки или еще что. Все довольные, смеются своим маленьким радостям, влюбляются, нянчат и балуют детей. И не подумаешь, что пару лет назад они рвали глотки друг другу зубами, когда кончались патроны. Да, с виду они веселы и благополучны, даже у тех, кто был ранен, шрамов практически не видно. Но вот рубцы психологические останутся надолго, может быть, даже навсегда. Как бы хорошо они ни выглядели, эти люди все равно уже готовы к тому, что через год, через месяц, даже, может быть, через день им снова придется драть друг другу глотки неизвестно зачем, неизвестно для чего. Возможно, они боятся этого больше всего в жизни, возможно, война осталась для них самым страшным воспоминанием, но они готовы к этому самому ужасному. Большой, глубокий шрам через все сердце, через всю душу. Как пилой тупой по живому. Это уже потерянное поколение, познавшее вкус крови на губах. Но дети, дети — это совсем другое. В детях есть надежда, надежда на то, что мир изменится, что они когда-нибудь искупят первородный грех первого человека. Мир гармонии, радости, света вижу я в сладких снах, мир, где нет злобы, зависти, боли. Мир, где нет лжи — прямой причины и злобы, и зависти, и прочих болезней этого мира. Вы понимаете меня? И вот этим малышам этот мир строить.

— Идеализм какой-то, — перевернулся на спину Васинцов, — но возможен ли такой мир? Половина населения планеты голодает, а разве может быть мир там, где голодают?

— Скажите, Геннадий, а вы знаете примерную численность вооруженных сил на планете? Даже сейчас, после сокращений. А полиции? А сколько у нас всевозможных охранников? И обратите внимание, в основном это — сильные и молодые мужчины, на содержание которых уходят огромные средства. Как вы думаете, если эти сильные мужчины перестанут учиться и учить других убивать друг друга и разрушать города, а займутся созидательным трудом, они смогут прокормить всех голодных? Если наши заводы перестанут выпускать страшные танки и ракеты, а будут делать трактора, комбайны и остальное, что нужно для возделывания земли, голодных будет меньше?

— Допустим, а как быть с природой человека, разве нет в каждом ребенке стремления стать первым, лучшим?

— Да, есть, и мы в приюте всячески развиваем эти стремления. Но четко ограничиваем пути и средства достижения лидерства. Быть лучшим среди других, почему бы и нет? Вот посмотрите на этих первоклашек. Они же очень разные, кто-то лучше прыгает, лучше плавает, лучше рисует или играет на флейте. И это нормально. Но быть лучшим за счет других, в ущерб другим, это у нас не приветствуется…

— Откровенно говоря, сомнения меня обуревают, батюшка. Излишняя доброта, она тоже, знаете ли… Меня в нежном возрасте родители в детский оздоровительный лагерь отдавали, и была в отряде девочка одна, очень чувственная. Зверушек любила, жучков, паучков, птенчиков разных. Мы на реку купаться, а она ходит по лесу, ищет, кого бы спасти. Приволочет на дачу птенчика, ящерку или ежонка и давай над ним сюсюкать, лечить-кормить, одеялком на ночь укрывать, везде с собой таскать. Разумеется, животина от такой любви и чуткости довольно быстро околевала. Девчушка в слезы, истерика чуть ли не до икоты, тут же хоронить. Могилку выкопает, стенки фантиками-стеклышками украсит, гробик из красивой коробочки сделает. Похороны! Только оркестра не хватает. И ведь любовью такой весь отряд заразила, девчонки наши да и ребята некоторые только и делали, что по округе рыскали, животинок искали, даже беличье гнездо приволокли с бельчатами, даже птицу какую-то болотную с длинным клювом. Так что, сами понимаете, похороны у нас были чуть ли не ежедневно, девки от слез не просыхали. Вот кончилась смена, автобусы за детьми приехали, а у нас под дачей целый зоопарк, и ужи, и ежи, а уж котят-щенят немерено. Расцеловала эта добрая девочка зверушек в мордочки, в очередной раз слезами умылась и с чемоданчиком в автобус — пионерские песни петь.

— А зверушки?

— Сдохли, наверное. Я ж в тот же самый отряд и на следующую смену попал, как приехали, вещички свои в камеру хранения сдали, сразу под дачу залез, интересно ведь, как там зверушки, а там пусто, только вонь и трупики. Вот вам и любовь…

— А как же вожатый? Воспитатель?

— У нас вожатая была, студентка из педвуза, рыжая такая, конопатая. Так она тоже котятам-щенятам умилялась…

— Вот вам и ответ. Некомпетентный педагог, ей нужно было объяснить детям, как нужно обращаться с животными, а не сюсюкаться. А жалостливую эту девочку просто записать в кружок юннатов, пусть бы она кроликов да черепашек морковкой кормила в живом уголке.

— Хорошо, тогда второй пример. В том же лагере по воскресеньям проходили у нас спартакиады, и за каждую победу ребят награждали медалями — шоколадными, естественно. Вот мы и порешили, что все медали будем собирать в «общий котел», а потом за полдником их честно поделим на весь отряд и съедим. Дружный у нас отряд был, сплоченный, как сейчас говорят. Но когда полдник настал, оказалось, что делить нечего, в коробке оказались только кругляшки из фольги. Шоколад сожрали Лавровы, три брата-акробата из интерната для детей из неполных или неблагополучных семей. Наш вожатый в воспитательных целях поручил носить коробку с медалями одному из братьев, самому оторвяге, чем он незамедлительно и воспользовался. И ведь вот что удивительно, медалей-то было очень много, на всех бы хватило, на весь отряд, но братья решили сожрать все, и даже сыпью после этого покрылись — аллергия. И вы думаете, им стыдно было? Да на линейке, когда их вывели перед отрядом, они ухмылялись, радуясь, как сумели всех надуть…

— Вы их, разумеется, наказали?

— Да, ночью «темную» всем троим устроили и побили жестоко. А потом бойкот объявили до конца смены.

— Вот вам и ответ. Смотрите, они, братья эти, сожрали весь шоколад, зная, что наказание обязательно последует, — то есть бросили вызов коллективу. Наказание последовало: «темная», бойкот, да еще их Господь наказал в виде аллергии. Им самим судить, стоило ли это съеденных шоколадок, скорее всего они ощутили, что потеряли гораздо больше, чем приобрели. Вот вам возмездие. Второй урок: разумеется, мысль присвоить общественную собственность возникла не сразу у всех троих, кто-то первым сделал такое подлое предложение. Но пострадали все одинаково. Надеюсь, в будущем остальные два брата задумаются, стоит ли слушать третьего, подвергаясь такому риску. И третий очень важный урок — библейская заповедь: «Не искушай без нужды». Видимо, ваш вожатый не знал этой заповеди, или он просто плохой психолог. Впрочем, что вы хотите от студента педвуза? «Доверяй, но проверяй» — не этому ли учат современных студентов? Он доверил, но не проверил. Педагогический эксперимент не удался — ему наука на будущее. И четвертое… Вы ведь сказали, что спартакиады у вас проходили по воскресеньям — в родительские дни?

— Да, а что?

— Ко всем детям ведь наверняка приезжали родители, привозили конфеты, шоколад? А эти Лавровы, как я понял, от особой опеки родителей не страдали? Не было ли в этом съедении шоколадок попытки восстановить социальную справедливость?

— Признаться, о таком раскладе я никогда и не задумывался, а ведь действительно… Ну вы и психолог. Скажите, святой отец, а вы бы доверили этому Лаврову коробку с шоколадом?

— Не пытайтесь подловить меня, господин майор, я и читал, и смотрел «Республику ШКИД», и «Педагогическую поэму», и «Путевку в жизнь». Вы знаете, что знаменитый Макаренко на закате своей карьеры имел много-много проблем? Советую ознакомиться с его трудами и биографией поподробнее. Что касается меня, то я доверил бы ящик с шоколадом тому, кому доверил бы коллектив. Ведь по сути эти медальки, этот шоколад — добыча коллектива, ему и решать, кому добычу охранять…

— Значит, доверить самому честному, самому надежному? И детей этому учите. И они будут доверять, пока не встретятся им на пути такие вот братья Лавровы. Может быть, они и не виноваты, что выросли такими, может, родительской ласки действительно не хватало или шоколадок не доставалось, но факт, что они, злые, голодные, способные на любую подлость, встретятся вашим детям на жизненном пути. Непременно встретятся. Они уже подрастут, наберутся опыта, они уже не попадутся так глупо. Они сожрут общественный шоколад и скажут, что его отнял хулиган из старшего отряда, а то и вовсе свалят на кого-нибудь, подсунув ему в тумбочку пустые фантики. А когда ваши дети вырастут и им придется самим добывать себе «шоколад»? Как им дальше жить в мире, где если не все, но очень многое построено на элементарной лжи?

— Скажите, Геннадий, а сами вы часто лжете?

— Не понял?

— Ну часто ли вам приходится врать?

Васинцов сначала подумал, потом ответил:

— Ну, не часто. Скорее — довольно редко. Нет такой нужды.

— Но все-таки приходится. И что вы чувствуете после этого?

— Практически ничего. Ну разве что по утру торкнет немного и все.

— А почему? Потому что ложь ваша безобидная и никому не несет вреда. А если бы ваша ложь привела к трагедии, гибели человека?

— Ну, святой отец, вы и загнули.

— Не можете себе представить? Сами обходитесь без лжи, при этом уверены, что мир на этой самой лжи основан? Нет, все-таки почему же вам кажется такой дикой идея, что следующее поколение людей не будет врать?

— Она не кажется мне дикой, она кажется мне нереальной.

— Молодой человек, — устало сказал отец Иоанн, — еще пару лет назад вы даже в самом фантастическом сне не могли бы представить, что сильные мира сего вдруг станут каяться в своих грехах принародно, что жаднейшие и подлейшие существа, ограбившие страны и народы, вдруг захотят добровольно вернуть все награбленное? Но ведь это происходит, пусть не без божьей воли, но ведь и человек — творение божье. Так что давайте закончим на этом наш спор, потому как я вижу, что вам усиленно сигнализируют вон с той скалы. Если не ошибаюсь, этом ваш заместитель капитан Дзюба.

— Ну и зрение у вас, святой отец, — восхитился Васинцов, прикладывая бинокль к глазам. — Действительно Дзюба, и действительно машет полотенцем. Не случилось ли чего?

— И что у нас стряслось? — спросил Васинцов, поправляя плавки.

Дзюба сидел на большом камне своего «наблюдательного пункта» около мощной подзорной трубы. Отсюда хорошо просматривался весь пляж и окрестные скалы, вчера старлей целый вечер просидел над картой, выискивая эту точку. Дзюба не ответил, а только кивнул в сторону Крушилина и Стерха, лежащих на мелкой гальке у самой воды. Около «грифов» валялись маски, ласты, подводные ружья. Тут же, в большом пластиковом пакете что-то судорожно билось, видимо, добытая рыба.

— Ну и что? — не понял Васинцов.

— Он был под водой двенадцать минут.

— Кто?

— Стерх. Он нырнул и плавал на глубине целых двенадцать минут. На глубине, понимаешь, и ни разу не поднимался глотнуть воздуха.

— Слушай, а ты не ошибся? Может, он всплывал, а ты просто не заметил?

— Исключено! Через эту трубу прыщик на заднице за километр разглядеть можно, а не то что трубку дыхательную… Я сначала так просто за ними смотрел, а потом… Крушилин, тот нормально плавал, через трубку дышал, а этот, словно рыба.

— Разберемся. — Васинцов поднялся и, обжигая ступни о нагретую солнцем гальку, двинулся к подчиненным.

— Как успехи, ихтиандры?

— Во, командир, дывись, яку гарну рыбину Стерх подстрелил! — радостно закричал Крушилин и раскрыл пакет. — Еще пару таких же, и уха!

Рыбина действительно была хороша, Васинцов и не знал, что в Черном море подобные встречаются.

— А как водичка там, на глубине?

— Холодно, — поежился Стерх, — до сих пор согреться не могу, вон, мурашки по всему телу.

— А что, ребята, не устроить ли нам малые олимпийские игры? Ну, кто дольше под водой продержится? Чур я — судья, у меня и секундомер есть.

Стерх пробыл под водой восемнадцать минут, даже больше — восемнадцать с половиной. Он вынырнул, скинул маску и, увидев Крушилина на берегу, победно вскинул руки. Тут же счастливая улыбка исчезла с его лица.

— Вы че, ребята? — сказал он, заметив странные гримасы на лицах сослуживцев.

Васинцов молча протянул ему секундомер.

— Че, я был под водой четверть часа? Во здорово! Это ж рекорд мира, а я еще бы мог, легко, хотите…

Тут же он запнулся на полуслове. Он все понял, медленно собрал маску, ласты, трубку, не торопясь вытерся полотенцем.

— Куда мне, командир?

— Сам знаешь, инструкция, — тихо ответил Васинцов.

Инструкция для работников и сотрудников ЦИИИ им. Капицы была строга и даже категорична. Если человек сам или окружающие его люди замечали за ним необычные для обычного человека способности или изменения в организме, он должен немедленно отправляться в карантин.

Глава 11 ПОХИЩЕНИЕ

Васинцов глянул на часы и вскочил. Черт побери, электричка через полчаса, а до станции столько же, если быстрым шагом! Точно опоздает! А потом думай, как в управлении оправдываться, они там на входе какую-то чушку электронную поставили, не отметишься карточкой вовремя, настучит начальству…

Он чмокнул спящую Карину в щечку, мигом натянул брюки, рубашку, куртку, на ходу сунул кобуру под куртку и, не умываясь, кинулся к двери. Почти бегом пробежал мимо ворот, прикидывая, как бы срезать дорогу через кусты. Наверное, лучше вот здесь, через магнолии и лавровые кусты.

Стоп! Какие магнолии?! Какой лавр?! Точнее, какая на хрен работа?! Он же на Кавказе, у моря, это же Лазаревское, райские места, он же здесь в командировке, охраняет покой отца Иоанна и его детишек.

Васинцов остановился на месте, глянул в сторону моря и громко рассмеялся. Надо же так лохануться! Совсем у него крыша от работы поехала. Но смеялся он недолго, совсем рядом в кустах появилась фигура человека, эта фигура быстро подняла руку, и Васинцов заметил в ее руках что-то похожее на пистолет. Реакция у него была отменная, но стрелка с капсулой оказалась все же быстрее. Васинцов почувствовал легкий укол в шею, ухватился за стрелку, но выдернуть не успел. Как подкошенный он рухнул на остывший за ночь асфальт…

* * *

— Вот так дела. Правильно говорили древние: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком»…

Васинцов с трудом раскрыл глаза, медленно сфокусировал зрение. Изображение еще было чуть расплывчатым, но гул в голове постепенно утихал. Он сидел в глубоком кресле, руки его были пристегнуты к подлокотникам странной формы наручниками. Прямо перед ним на диване, положив ноги в дорогих с виду туфлях на низенький журнальный столик, сидел крупный мужчина. Он, ухмыляясь, рассматривал удостоверение Васинцова, бумажник и пистолет в кобуре лежали тут же, около пепельницы.

Васинцов быстро осмотрелся, скорее всего — номер в пансионате среднего уровня, даже чуть выше среднего: зеркало в полстены, фонтанчик с водяной мельницей в углу, вон, даже камин есть. В спину немного дуло, видимо, там дверь на балкон. Ладно, разберемся. Он внимательно рассмотрел человека, сидевшего напротив. Постой, а кто сказал, что это — человек? Нет, брат, меня не обманешь, ушки-то у хирурга поправлял? Вон, рубчики-то еще не зажили. И бреетесь вы гораздо чаще, нежели обычный среднестатистический россиянин, и в очках темных вам даже в сумерки приходится ходить, иначе даже непосвященный вашу звериную сущность легко заметит, даже ребенок. Теперь в школах специальный курс проходят: «Распознай зверя» называется. Впрочем, а кто на Кавказе сейчас без очков ходит, на любом лотке этого товара завались.

А мужчина тем временем отложил «корки», бросил в рот (или в пасть?) конфету-тянучку и с интересом принялся рассматривать Васинцова.

— Очки можете снять, не испугаюсь, а то мешают, наверное, при искусственном свете, — предложил майор.

Мужик хохотнул, снял очки и бросил их на стол. Ну точно, зверь, вон зрачки уже пожелтели, и крупный какой. А зверь убрал ноги со стола, в упор посмотрел на Васинцова:

— Так вот вы какой на самом деле, командир группы «ГРИФ» майор Васинцов Геннадий Николаевич.

— Вы меня знаете?

— А как же, а как же, — кивнул головой мужчина, — наслышан про ваши подвиги и даже визуально наблюдать имел удовольствие. Правда, несколько в необычном виде, вы тогда были наряжены в смешную фуфайку и играли роль бригадира грузчиков. Очень достоверно играли, уверяю вас. Мой партнер даже купился на вашу игру, в результате чего и спер целый вагон коробок с разным барахлом.

— Вы о той истории на базе?

— Разумеется, ну и повеселились мы тогда. Сначала смеялись над тупыми ментами, которые решили, что смогут уберечь от нас целый вагон американских «Макинтошей», стоящих чертову уйму денег, а потом друг над другом, когда поняли, что тупые менты подбросили нам разный мусор вместо дорогушей техники. А потом смех кончился, почему-то стае очень не понравилось, что ее подставили под ваши пушки за какое-то барахло. Вы к тому же завалили довольно крупного вожака, а у него были братья. Они такие щепетильные в вопросах кровного родства, эти волчары.

— Конечно, остальную разную шваль, что осталась там, на базе в лужах крови, вы в расчет не берете.

— Полноте вам, господин майор, играя в большие игры о шестерках не думают.

— Да? Но это когда играешь в дурака. А вам известно, что четыре шестерки — это уже каре, и оно легко бьет даже трех тузов?

— Действительно, хорошее замечание, надо запомнить. Значит, вы играете в покер, майор Васинцов, тогда вам известно, что самая сильная карта в покере — джокер.

— Разумеется.

— Вот, предлагаю об этом и поговорить, нежели предаваться словопрениям. Как вы насчет серьезной беседы?

— Для начала неплохо бы узнать, с кем именно я буду вести «серьезную беседу».

— Резонно. Зовите меня Петром. Как любимого апостола Христа, что трижды отрекался от Спасителя, несмотря на то что тот сулил ему место по правую руку от трона и тепленькую должность привратника у небесных врат. И если верить вашим попам, место это получил.

— Если верить Марку, любимым апостолом Христа был не Петр, а ученик, чье имя в Евангелиях не упоминается…

— Действительно? Тринадцатый апостол? Что-то слышал про это. Надо перечесть на досуге. Но вернемся к нашим баранам. Как вы уже поняли, я — так называемый зверь, и все, кого вы здесь можете увидеть, — тоже звери. Так вы нас окрестили. Хотя сами себя мы зовем несколько иначе. Как вам нравится название «продвинутые»? Но мы не в обиде, на наш взгляд, гораздо лучше иметь проблемы с ежедневным бритьем, нежели пускать слюни и сопли во время торков.

— Интересная система оценки ценностей, впервые с подобной сталкиваюсь.

— Очень зря, вам бы не мешало просто поговорить с кем-нибудь из наших там, в институте, вместо того чтобы ломать им кости своими дубинками и поджаривать электрошоком.

— Прошу прощения, болтать — не моя специализация.

— Ну да, работа такая, — сказал зверь голосом волка из известного мультика.

— Вот именно, моя работа — беречь покой людей от подобных вам зверей. Мне почему-то не нравится, когда людей убивают, и моему начальству тоже…

— Людей? О Господи, он говорит о людях! Он еще ничего не понял! О каких людях ты говоришь, гриф-стервятник? О той массе ублюдков, что воют перед церквями на коленях, когда сверху торкнет? О той толпе, что очень скоро и вовсе превратится в стадо баранов? Ты что, прикидываешься или на самом деле до сих пор вас начальство за дураков держит? Нас от силы десять процентов от общей массы, тех, кто способен на что-то. Половина из этих десяти — мы, желающие жить свободно, вторая половина вы — жить нам не дающая. Скажи, майор, тебе нравится нажимать на курок, когда ты видишь в прицеле силуэт зверя? Ну скажи, нравится ведь, — и зверь ощерился, показав крупные клыки.

— А зубки-то вы регулярно подтачиваете, — улыбнулся Васинцов, — не очень приятная, должно быть, процедура. Ненавижу эту стоматологию. Я как-то коронки ставил, так когда мне зуб обтачивали, я чуть не сблевал от запаха паленой кости. Давайте на самом деле закончим болтать и вы скажете, что вам от меня надо?

— Интересный вы тип, господин Васинцов. Сидите привязанный к креслу и грубите. Ладно, скажу, нам нужна одна девочка из приюта, набитого этими чертовыми сиротами. Не прикидывайтесь удивленным, вы знаете, о ком я говорю. Хорошо представляя, с кем имею дело, гарантирую, что ей не будет причинено никакого вреда! Нам нужна только информация, которой она располагает, точнее, источник этой информации. Мы могли бы взять ее и сами, без особого труда…

— Так уж и без труда…

— А вот представьте себе. Мы взяли бы ее без шума и без крика, так же, как взяли вас — спецназовского командира…

Васинцов открыл было рот, но не нашелся, что ответить.

— Молчите? Правильно делаете. Все это тайное бегство из Подмосковья, вся эта ваша охрана — детские игры, вы даже не представляете, в какие игры ввязались.

— О Господи! — настала очередь взмолиться Васинцову. — Кто бы знал, сколько раз я уже слышал эту фразу. И кто ее говорит, жулик средней руки, промышлявший взломами складов на бывшей овощной базе и оставляющий за собой кучи фантиков от сосучек.

Зверь рыкнул и щелкнул челюстью.

— Ну вот, уже теряете самообладание, — продолжил Васинцов, — знаете, что я вам скажу, бросьте эту затею, воевать с детьми — даже для зверей это уже слишком.

— Я не собираюсь воевать с детьми, мне надо только выяснить, что привиделось этой чертовой девке. Вам ясно, майор Васинцов? И если вы хотите выйти отсюда живым…

— Хочу, конечно! Вам что, надо узнать, что видела во сне Людмила Коротких? И всего-то? И стоило ради этого стреляться в меня дорогим снотворным и тащить сюда? Господин Петр батькович, а что, нынешние звери, или, как вы сами называете — «продвинутые», не знакомы с компьютерной техникой?

Зверь нахмурился:

— В каком смысле?

— А в таком, что я вижу у вас на тумбочке довольно крутой ноутбук.

— И что же?

— А то, что если вы освободите мне руки и допустите меня до Интернета, то я с удовольствием могу вам все это продемонстрировать, именно то, что вас так сильно интересует.

Зверь коротко рыкнул, почти мгновенно в дверях номера показался высокий мускулистый парень. Зверь снова рыкнул и кивнул в сторону тумбочки. Парень кивнул, включил компьютер и довольно бойко защелкал пальцами по клавишам. Через пару минут они были в Сети, Васинцов четко, по буквам назвал электронный адрес, а еще через несколько минут на экране высветилась картинка…

Худенькая светленькая девочка в коротком светлом платьице сидела на диване и испуганно смотрела в камеру. Голос за кадром прокашлялся:

— Это российская школьница Людмила Коротких. Ей пять лет, она сирота, воспитывается в приюте Сергиевой Пустыни под Москвой. Двадцать второго июля сего года девочка видела вещий сон. Людочка, расскажи, что ты видела во сне?

Девочка продолжала смотреть прямо в экран:

— Люда, не бойся, расскажи нам про свой сон.

Девочка опустила глазки, нерешительно затеребила краешек платьица:

— Мне приснился ангел, он был большой, белый и красивый, он светился весь. Он сказал мне, что миру и всем людям Земли угрожает большая опасность, что плохие люди задумали уничтожить мир и для этого собирают много денег. Они хотят купить очень мощное оружие и уже нашли продавцов. Деньги им дают разные плохие люди через счета корпорации «Гнашевич кор-по-рейшн», а уничтожить мир решили террористы из секты «Судного дня». Они получают деньги через Первый коммерческий банк, главный счет в у них в женевском банке «Олива — Е551АВ2452207».

— Тебе ангел назвал этот счет? — спросили за кадром.

Девочка оставила в покое край платьица и снова глянула в камеру.

— Да, он попросил меня запомнить этот счет и сказать миру, пока не поздно. У них есть еще счета, но этот главный.

— А что тебе еще сказал ангел?

— Ангел сказал, что будут большие испытания, но люди не должны отчаиваться. Он мне назвал еще несколько… организаций, которые занимаются плохим, и их… рек-ви-зи-ты. У них трудные названия, я вот на бумажке написала.

Девочка вытащила из кармана обычный тетрадный листок в клеточку, камера наехала и показала несколько длинных названий на английском, написанных детским почерком, и несколько столбиков цифр.

Петр схватил ручку и лихорадочно начал переписывать их в блокнот.

— Зря вы так торопитесь. Вы можете поставить на повтор и остановить кадр. Этот файл, он уже у вас в компьютере, — просветил Васинцов снисходительно.

— И это может прочитать каждый?

— Да, у кого есть компьютер с подключением к Интернету. Мы ссылки на все новостные сайты отправили, по всему миру, даже с английским переводом.

— Идиоты, это же стоит миллионы! — отшвырнул от себя ручку зверь.

Васинцов ухмыльнулся:

— А вы, господин Петр, хотели эту информацию продать? Так что, не будете меня жизни лишать? Отпустите с миром? Вы же все, что хотели, получили…

— Скажите, товарищ полковник, я похож на латентного педераста?

— Что?!

— Нет, вы скажите откровенно, как мужчина мужчине, я привлекательный? Я симпатичный? Тогда почему за сравнительно короткий срок два мужика откровенно говорят, что я им нравлюсь? Сначала очкастый доктор, запросто принимающий личину «серого человечка», потом зверюга по имени Петя. Я ему, видите ли, понравился, поэтому он оставляет мне жизнь. Наверняка с далеко идущими планами, не удивлюсь, если завтра Петюнчик ко мне с букетом алых роз заявится. Так что не стесняйтесь, товарищ полковник, если я вам тоже нравлюсь, так и скажите, пойду в аптеку за гондонами и гелем анальным. У вас как у начальства — приоритет.

— Слушай, хватит истерики! — Одинцов резко остановил руку Васинцова и отодвинул бутылку на край стола. — И водку жрать хватит. Ты же мужик, офицер!

— Ну разумеется! Я боевой офицер! Меня во сне убеждают, что пора на работу, заставляя сломя голову мчаться незнамо куда, потом усыпляют, и зверюга с подпиленными клыками в костюме от Версаче меня допрашивает. А потом я просыпаюсь на берегу моря и вижу, как моя обожаемая Карина выходит из волн, как Афродита из пены, только в акваланге. Они что, случайно меня туда, на берег, отволокли? Они ясно показали, что могут все. Все, что угодно. Спрашиваю Карину, какого черта ты в темноте нырять поперлась? Она отвечает: неожиданно пришла в голову идея понырять с фонариком. Замечательная идея, правда? Им ничего не стоило пустить пулю в лоб и мне, и Карине там на берегу. И без особых хлопот по камню на шею, и на дно. Пока нас хватились, крабы от обжорства полопались бы. А вы говорите, боевой офицер. Да им плевать на все наши посты и систему наблюдения.

— Постой, ну чего ты горячишься, — сказал Одинцов, — что в конце концов случилось? Ты жив, здоров, Карина в порядке. Я вам на подстраховку группу «Кобра» привез — классные ребята, профессионалы…

— Стерх тоже был профессионалом, а туда же… Кстати, как он?

— Нормально, приехал весь такой загорелый, довольный, сейчас в лаборатории парится, морковку жрет за обе щеки.

— А как он… ну, вы понимаете?

— Все в норме, больше никаких отклонений, но ныряет, скажу тебе. В последний раз час сорок показал, вылез из бассейна, глаза как у рака…

— Что ученые говорят?

— Руками разводят, совершенно невозможный способ получения кислорода из воды, безжаберный. А в остальном все такой же, уколов боится.

— Ну хоть с ним-то все нормально… Что будем делать, товарищ полковник?

— Вспоминать.

— Что именно?

— Все! Успокоился? Вот и чудненько. Смотри, ты говоришь, что проснулся в половине седьмого, так?

— Точнее, двадцать минут седьмого.

— Не важно, Карина говорит, что нырять она пошла в семь и тебя на берегу увидела около восьми, точнее — в восемь ноль пять. Примерно полтора часа, верно? Давай подсчитаем, за это небольшое время далеко тебя увезти не могли, правильно? Ведь прошло еще время, пока ты очухался, пока с этим Петей болтал, по Интернету файл качали, верно? И что со стороны балкона шум моря слышался, ты тоже говорил, верно? Вот и получается, что место, где тебя держали, где-то рядом, скорее всего особняк с видом на море.

— Скорее не особняк, а профилакторий, или санаторий, или дом отдыха. Обстановка там казенная была, кровать, тумбочки…

— Ну что, эта комната?

— Похоже, очень похоже, — сказал Васинцов, осматриваясь. — Если не считать разгрома — очень похоже. Комната на самом деле носила следы недавнего побоища, колченогая кровать сдвинута к стене, картины и портьеры с окон валялись на полу. Около балконной двери недвижимо лежало тело, крупный мужчина в спортивном костюме.

— Зверь, — емко сказал Одинцов, — странный вид, почти неотличим от человека. Без хвоста. Но очень силен, троих наших ребят на «скорой» увезли. Пришлось стрелять на поражение.

— Ну да, этот парень, кажется, сидел за компьютером. А остальные?

— Ушли через балкон.

Васинцов нагнулся над перилами:

— Ого… Да тут метров двадцать до земли.

На самом деле балконы профилактория, построенного на отвесной скале, выходили прямо к морю. Вид отсюда открывался просто превосходный, но от мысли спуститься вниз, бр-р-р, аж дух захватывает.

— Спустились по веревке?

— А хрен их знает, — пожал плечами Одинцов. — Мы на всякий случай весь профилакторий обыскали и окрестные скалы — ни одной живой души. И это в разгар сезона!

В это время в кармане Одинцова забрякал мобильник.

— Да, я, — сказал он быстро. — Что?! Это точно, она не могла просто потеряться, пойти с подружками на море, еще куда?..

— В чем дело, — спросил Васинцов. По лицу Одинцова было видно, что случилось ЧП.

— Люда Кортоких пропала, ее нигде нет с самого утра…

— Странно, очень странно, — размышлял Одинцов, меряя комнату связи большими шагами, — если этому зубастому Петру нужна была информация, то он ее получил в достатке, зачем же ему еще и девочка?

— Может быть, они думают, что она знает еще что-либо? — предположил Васинцов.

— Может, и думают, — ответил Одинцов. В это время компьютер пискнул, сообщив, что идентификация фоторобота закончена. — Глянь-ка, похож на того Петра, что с тобой… беседовал.

Васинцов глянул в монитор:

— Похож, даже очень похож…

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— В смысле?

— Знаешь, откуда этот орел?

— Ни малейшего понятия.

— Коллеги наши…

—???

— ФСБ! Некий майор Кочетов из Главного управления.

— Вот новость, — сказал Васинцов обрадованно, — значит, девочка у них? Постой-постой, что, в ФСБ служат звери?

— Я что Бог? — пожал плечами Одинцов. — Тут у него зубы нормальные.

Отец Иоанн сидел, глядя в одну точку, губы его беззвучно шевелились, видимо, он молился. Наконец он поднял голову:

— Это я виноват, это я погубил бедную девочку. Надо было запретить ей даже вспоминать об этом видении. Но я не мог, понимаете? Если видение было, оно ведь не так просто было, оно же для людей…

Васинцов не нашелся что ответить, да и не успел.

— Товарищ полковник, — сказал Кайметов, не снимая наушников. — С вами хочет пообщаться майор ФСБ Петр Кочетов, у него какая-то информация о пропавшей девочке.

Глава 12 В ГОРАХ

— Черемша? Ты! — радостно сказал Васинцов.

— Ну да, я.

— Какими судьбами?

— По контракту, дела настоящего захотелось.

— А что опять в лейтенантах? Тебе же за нас вроде старлея дали.

— Дык опять звездочку сковырнули. Набил морду зампотеху, тот солдатиков пригонял себе дачу строить и керосин фермерам продавал. Вот ведь сволочь, и не торкнуло его ни разу. Хотели под трибунал меня отдать, но обошлось, успел на Кавказ завербоваться, так что только одной звездочкой и отделался. А вы как, в полном составе?

— Почти, Стерха только нет.

— А что с ним?

— Ныряет слишком долго.

— Аа-а-а, — понимающе кивнул Черемша. — У нас тоже один такой объявился. Прикинь, с полукилометра высоты вывалился по пьяному делу с вертолета, и хоть бы хрен, ни царапины. Планировал, как белка-летяга, и так аккуратненько на скирд соломенный приземлился. Теперь в Москву откомандировали, говорят, уникум, изучать будут. А еще один, повар — половники взглядом гнет, крыс гипнотизирует. Они теперь ему морковку-редиску сами на огороде выкапывают и к порогу кухни приволакивают. Клево, да? А Сидоров так и не объявился?

— Нет пока, тот город «зоной отчуждения» объявлен.

— Да, дела, а у нас тут все сплошь «зона отчуждения».

— Шалят?

— Постреливают порой, и люди пропадают, но справляемся. Только зверя много развелось, так что вы вовремя. Я как услышал, что «грифы» прибывают, так начальника за жабры, мол, уже с ребятами работал. Тот проникся, так что теперь я к вам прикреплен. А так здесь классно, воздух свежий, барашки, молодое вино. Ну что, загружайтесь в моего «Грача», на базу полетим.

Васинцов огляделся, высокое чистое небо, аэродром на фоне гор, зенитки, на вышках видны силуэты стрелков. Кавказ!

— О мадам, — завизжал от восторга Черемша, увидев Карину, — как я счастлив видеть такую красоту в этих диких местах. Вы знаете, тут есть чудная долинка с такими дивными видами, с прозрачным озерцом…

— Рога пообломаю, — пригрозил Васинцов.

— Молчу, командир, — сразу сдался Черемша, хватаясь за сумки Карины, — молчу и завидую…

Омоновский подполковник встретил их на пороге вагончика, приветливо кивнул, представился Матюхиным и натянул на мощный торс тельняшку.

— Давайте сбрую скидывайте и на построение, — крикнул он куда-то в сторону. Васинцов обернулся и глянул на ребят в черных комбинезонах, сидевших на броне въехавшего в лагерь БТРа, омоновцы разглядывали «грифов» с не меньшим интересом, видно, видели впервые.

— В общем так, командир, — сказал Матюхин, прочитав пакет и расстилая на столе карту. — Не знаю, как вы там, «в стране» зверя ловили, какие у вас там правила были, хочу сразу предупредить, на помощь местных особо не рассчитывайте. Нас и так здесь особо не любили, а как торкать начало, столько зверья лютого развелось, что хоть сам вой. Третья командировка уже за год, а с каждым разом все хуже и хуже. Все местные запуганы донельзя, в любви тебе клянутся, защитником называют, а спиной повернешься, в спину тебе и ударят. Главное: никому на слово не верь, увидишь человека, достань пистель из кобуры, не помешает, зверя увидишь, сразу стреляй, пока стаю не вызвал. Че это у тебя на поясе за пистель такой интересный? Сетка? Кинь в рюкзак и забудь, тут сетка не поможет. Так, что еще… в «зеленку» особо не суйтесь, тут все в минах и капканах, шашлык готовый у местных не покупайте, запросто отравить могут, барана купите, проверьте на собаке или продавца заставьте сначала попробовать. Водку жрете? Местную не берите, пойло, лучше выпишите на базе спирт, там к этому делу с пониманием. Да, впрочем, у вас Черемша пилотом, тот черта лысого найдет.

Теперь о вашем задании. Если разведка не врет, а врать ей смысла нет, то интересующая вас группа может находиться, — омоновец ткнул карандашом в карту, — вот здесь или вот здесь. Банда Урчилоева, да теперь уже скорее стая, и людьми зверства творили, а уж зверьми… лютые волчары да чикатилы. Торговля людьми — их тайповый промысел, еще при «совке» рабов имели, знамена передовиков их деды получали за прогрессивные методы экономного хозяйствования. Ну правильно, официально у них один пастух числится, а на деле десяток славян вкалывают, в Махачкале на вокзале или в Сочах в порту выловленные. Урчилоев — зверь лютый, наш осведомитель рассказывал, что он пленным глотки лично перегрызал, и теперь большей частью в зверином обличье пребывает. Обернуться в человека может, но не надолго, уж больно звериная сущность прет. Брата своего Аскера лично загрыз, того еще зимой торкнуло, решил в мирные чабаны податься, так Урчилоев наказал при всем семействе. Очень жадный, давно бы мог за бугор слинять и жить припеваючи на деньги, за рабов вырученные, а он опять здесь. Мы стаю эту изрядно пощипали по зиме, но как «зеленка» пошла, они опять обнаглели, да и сам Урчилоев, говорят, появился.

— Послушай, командир, а этот Урчилоев не мог прийти из-за бугра специально из-за девочки?

— Девочки? Слушай, майор, а девочка эта, она что, дочка чья-то из «кремлевских»? Или олигарха какого?

— А хрен ее знает, — соврал Васинцов, — может, и дочка. Известно только, что какая-то анонимная структура обещала за нее живую и здоровую миллион «зеленых» денег. Как думаешь, этот Урчилоев, тот взялся бы за такое дело?

— Без базаров. Этот урод по ошибке учителя местного украл и то пятьсот баксов с его родни взял, а просил сначала 50 тысяч. За миллион он и на Чукотку ползком поползет. Я ж говорю, жадная тварь…

Честно говоря, желанием Васинцова было врезать со всей дури в это нордическое лицо, прямо в нос, чтобы юшка брызнула, чтобы клюв в лепешку, но вместо этого он пожал протянутую руку майору. Кочетов был, как и прошлый раз, в темных очках, только сейчас вместо стильного европейского костюма на нем был спецназовский камуфляж. Он по-хозяйски прошелся по штабу, снял портупею, бросил ее в кресло, расстегнул ворот куртки:

— Жарко, да? Нормальные люди в море плескаются, а мы, как идиоты, в сапогах паримся…

— Я, кажется, услышал слова «нормальные люди»? А как же «продвинутые»?

— Да ладно тебе, майор. Люди, не люди, какая разница, одно дело делаем.

— Дело? Ну и методы у вас, в этом случае, господин майор.

— Обиделся, что ли. Подумаешь, снотворным в него стрельнули. Вы мне, между прочим, классного парня завалили, до сих пор в госпитале валяется.

— Выжил все-таки? Молодца. Наши стреляли на поражение. Зачем в драку полез?

— Задание у нас такое.

— Ну тогда не взыщи: сопротивление правоохранительным органам, кстати, серьезное преступление. А что, апостол Петр, нельзя было по-нормальному? Или методы у нашего ФСБ с годами не меняются?

— Но ты-то цел, и баба твоя цела, а мы чуть шеи себе не переломали, когда от ваших костоломов уходили.

— Кстати, как вам удалось уйти, там ведь только скалы отвесные, а всю округу мы обыскали.

— Морем уходили, под водой, об остальном не спрашивай.

— Лады. Ну давай, майор, колись, что вам про девочку известно и на кой хрен она вам понадобилась?

— Вообще-то это государственная тайна, но тебе скажу. Девочка нам не нужна, нам нужен Гнашевич.

—???

— Поступила информация, что группа, тесно связанная с лигой «Судного дня», очень интересуется Людой Коротких из приюта Сергиевой Пустыни. Более того, эта группа объявила премию за эту девочку.

— Тот самый миллион?

— А ваша разведка тоже неплохо работает.

— И вы хотели?..

— Мы хотели взять девочку под контроль и через нее выйти на Гнашевича и его группу. Вот и все.

— А зачем надо было меня… усыплять и волочь в свой, как его, профилакторий?

— Познакомиться хотел, — буркнул Кочетов, — чтобы ты со своими головорезами нам крупную добычу не спугнул. Слушай, майор, хватит меня допрашивать, а? Давай лучше думать, что делать дальше.

— Ну цели-то наши, как я думаю, нынче совпадают. Вам нужна девочка, чтобы поймать Гнашевича, нам она нужна, чтобы вернуть ее в приют живой и здоровой к любимым подружкам и педагогам. Только извини, майор, но использовать ребенка в качестве наживки я тебе не дам.

— Да пошел ты! Испугал, я не таких видел. Что ж ты думаешь, раз глаза пожелтели, то и совести совсем нет?

— А что, не так?

— Не так, но скрывать не буду, меня больше интересует не девочка, не те, кто ее выкрал, а как раз те, что за ней приедут. Клянусь, я жизнь отдам, чтобы ее выручить, но сначала я хочу узнать, что за покупатель за ней приедет. Или прилетит. Второе, исходя из места нахождения стаи, — вероятнее.

— Так вы точно знаете, где Люда Коротких и ее похитители находятся?

— Конечно, вот здесь, — и он ткнул пальцем в точку на карте, — горный аул, называется Черная скала, если с местного переводить. Место глухое, граница близко, там что ни аул, так Черная скала.

— Слушай, Черемша, а ты, может, тоже того? — сквозь рев двигателя проорал Васинцов.

— Что того?

— Ну, тоже уникум. Как ты в тумане-то видишь?

Черемша широко улыбнулся и ничего не ответил. И в самом деле, в густом тумане он вел машину уверенно, даже лихо. Вертолет закладывал виражи, мастерски минуя скалы, едва не цепляя брюхом вершины «зеленки», и даже более легкий «Беркут», в котором разместились эфэсбэшные «орлы» во главе с Кочетовым, едва успевал за десантным «Грачом».

— Ну и компания у нас подобралась птичья, — усмехнулся Васинцов, — «грифы», «орлы» на «Граче» да на «Беркуте», а в последнем еще и Кочетов…

— Лейтенант Миль, вы остаетесь здесь, это не обсуждается, — сказал Васинцов строго. — Будете прикрывать группу сверху, особое внимание на дорогу из ущелья, возможно, противник вызовет подмогу. С вами рядовой Аверьянов.

Карина хотела было что-то сказать, но, встретившись взглядом с командиром, молча отдала честь и, кликнув Пашку, пошла «пристреливаться» к местности.

— Наши договоренности остаются в силе? — спросил Кочетов, подходя к Васинцову. На Кочетове и его группе были странной расцветки комбинезоны с капюшонами и непривычно тонкие «броники». Цвет комбинезонов постоянно менялся, один из «орлов» прилег на большой серый камень, чтобы осторожно выглянуть вниз, и через секунду его одежда приобрела такой же цвет. Глянешь — только ботинки высокие со шнуровкой на камне лежат, причем один ботинок по другому порой легонько поглаживает.

— Впечатляет, — покачал головой Васинцов.

— Спецкостюм «Спрут», могу пару таких же подогнать.

— Если живы останемся.

— Значит, как договорились, никаких действий, пока не появятся покупатели.

— Договорились же, чего заладил, как попка. Начинаем только по твоему сигналу, а пока изучаем диспозицию.

— Хорошо, тогда по местам…

Две группы разошлись в разные стороны, перед тем как исчезнуть в тумане, Васинцов обернулся. Карина сидела у скалы, бережно держа винтовку на коленях, она почувствовала взгляд, повернула голову и послала ему воздушный поцелуй.

— Слышь, командир, как думаешь, где они девочку держат? — шепотом спросил Юдин.

— В доме, наверное, не в зиндане же.

— Может, я на разведку?

— Не лезь поперек батьки в пекло, сейчас Дзюба все тебе скажет, а пока сиди и не дергайся. И прицел прикрой, вдруг зайчика пустит, вон, солнце уже всходит.

Дзюба мудрил над данными сканера и радиоперехватами Кайметова, он что-то чертил на схеме, то и дело выглядывая с биноклем из-за скалы. Наконец он дал знак, и группа за исключением Крушилина, оставшегося в наблюдении, собралась вокруг капитана.

— Смотрите, — сказал Дзюба, выкладывая на плоский камень подробную схему аула. — Вот здесь у них посты, вот здесь пулеметное гнездо и здесь тоже. Но часовые спят, а отсюда человек вообще ушел. Вот в этот дом. Может, просто в комфорте решил поспать, может, к женщине. С дисциплинкой у них хреново. Видно, хозяин еще не приехал. Судя по поведению и переговорам, чувствуют они себя в полной безопасности, и это нам на руку. Девочка скорее всего вот здесь, в доме, пока точно известно, что она в порядке, для нее отдельно готовят, какой-то Мурат просил какого-то Мухтара прислать для нее конфет…

— Оно и понятно, — пояснил Юдин, — «лимон» баксов в платьице с бантиком.

— Глохни, — сказал Дзюба, и Юдин прикрыл рот ладонью. — Что еще хорошо? Туман по утрам хорошо, если дождь пойдет — хорошо, все остальное плохо. Почему? Объясняю: это не аул, это укрепленный район какой-то. Укрепились хорошо, неделю осаду держать можно, и когда только построить успели? Это — не просто пулеметные гнезда, это ДОТы, здесь, перед дорогой, укрепленный бункер. И откуда только?

— Камня здесь навалом, а цемента у них тоже хватает, Кочетов говорил, что у Урчилоева в долине свой завод цементный. Легальный, между прочим, налоги государству платит, у работников — медстраховка.

— Тогда ясно, — почесал макушку Дзюба, — с вооружением и техникой тоже беда: пулеметы современные, здесь — скорострельная пушка, а во дворе дома сами видели — БТР на ходу. С воздуха до них не добраться, вот тут на вершине зенитка, здесь сидит абрек со «стингером», может, еще кто есть с той стороны, наверняка есть, эфэсбэшники на связь выйдут — точно выясним.

— И общий итог? — предложил Васинцов.

— В лоб нам аула не взять. По крайней мере потери будут значительные.

— Предложения?

— Предлагаю следующие действия: дождаться покупателя, устроить засаду и освободить девочку по дороге. А потом по этому логову бомбовым ковром в три захода.

— А если они за девочкой не на машине, а на вертолете? Сбивать предложишь? — спросил Корич.

— Нет, я предложу Вазгяна нарядить чабаном, у него нос местным обычаям соответствует, тебя — собакой, а нас баранами, так и войдем в аул под видом стада.

— Где нас благополучно и зарежут, — добавил Юдин, — и сделают шашлык. Гляньте, Крушилин че-то зовет.

Васинцов взял бинокль и глянул вниз: в середине аула из ям выбирались люди, много, около двух десятков. Оборванные, лохматые, некоторые в цепях. Они быстро построились в колонну и двинулись по дороге в сторону строительной площадки.

— Ну вот, а ты говоришь, когда только построить успели, — шепотом выругался Юдин. — Цемент есть, камень есть, рабочей силы — завались…

Рабочих подгоняли два крупных волчара. Васинцов заметил, как один из них в прыжке сбил с ног какого-то доходягу и начал зубищами трепать его спину.

— Кайметов, есть что от «орлов»?

— Да, файл пришел, сейчас распакую, — ответил прапорщик, щелкая по клавишами ноутбука.

— Да, ковровая бомбежка отпадает, — пробормотал Васинцов, разглядывая рабов, привычно взявшихся за лопаты и мастерки.

«Аул атаковать бесполезно, — высветилось на экране, — идем на перехват покупателей по дороге».

— Вот шкура гэбэшная, — выругался Васинцов шепотом и защелкал по клавишам: «А как же девочка?»

«Извини, мой объект — покупатель. Мне он нужен живым».

«Там еще два десятка рабов в зиндане, видел? Нам одним не справиться».

«Сначала покупатель, возьмем, поддержу всеми силами…»

Через минуту появилась еще строчка:

«У меня приказ, извини».

«Зубки подтачивать не забывай», — со злобы настучал Васинцов и вышел со связи. Да, положение — хуже некуда, и так взятие аула выглядело делом проблематичным, а тут еще Урчилоев приехал с десятком головорезов на двух джипах.

— Отряд, слушай команду, — сказал он. — На «орлов» надежды мало, скорее всего придется действовать самим. Мы с Коричем и Юдиным идем за девочкой перед рассветом, вы прикрываете нас и атакуете по команде — зеленая ракета… или с первыми выстрелами. В случае чего отходите к вертолетам и эвакуируйтесь. Предполагаемое время атаки — рассвет, когда рабочих погонят на стройку.

Туман был такой густой, что в десяти шагах ничего не было видно. Крушилин хотел было чихнуть, но вовремя успел засунуть в нос капсулу.

— Так, попрыгали, — скомандовал Васинцов.

«Грифы» запрыгали на месте, все было в норме, даже у Юдина «броник» был затянут как надо.

— Хорошо, ребята, с Богом. Туман нам на руку…

— Командир, тут тебе послание, — удивленно сказал Кайметов.

Васинцов подошел к связисту, глянул в экран и прочитал послание.

— Команда, отставить!

Васинцов покрутил колесико и изображение в оптическом прицеле стало гораздо четче. «Широкий» джип появился на дороге, перевалили через речушку, подняв фонтан брызг, и бойко запрыгал по ухабам. Перед пулеметным гнездом машина остановилась. Два абрека в пятнистом камуфляже подошли к машине, заглянули в салон. Держались без боязни, автоматы свободно болтались на ремнях. Один из абреков махнул рукой, мол, проезжайте.

У ворот большого дома «чероки» остановился, из машины вышли двое. Васинцов сделал увеличение до максимума. Елы-палы, эфэсбэшники, вон тот, что пониже, стрелок, второй — связист. А зубы-то, зубы, почище, чем у Кочетова, и как он их раньше-то не разглядел. Спецвзвод зверей, мать их продвинутую. Неужели этот план сработает? Коротышка вытащил из багажника чемодан, поставил его на капот. А вот и господин Урчилоев во всей красе, в папахе, в шитом золотом халате при джигитах. И тоже все зубастые. Ну эти сговорятся.

Урчилоев обнялся с эфэсбэшниками, чуть ли не расцеловался. Нет, ребята, с такими зубищами и шерстью вам не целоваться, а обнюхиваться под хвостами пора. Нет, ну этот Урчилоев хорош, в гости зовет, чуть ли не силой тащит, а сам все на чемоданчик зырк, зырк. Ребята, ну покажите вы ему деньги, а то ведь не успокоится. Вот, правильно, как у него глазки-то заблестели. Теперь девочку, девочку требуйте, не хрена вам в доме его делать, пусть сюда выводят. Молодца! Умеете работать! Теперь, главное, не торопитесь. Проверяйте девочку, и так и сяк смотрите, с фотографией сравнивайте. Ну правильно, что не очень похожа, на фотографии она радостная, с огромным белым бантом на макушке, а сейчас испуганная, заплаканная, сколько вокруг бородатых зубастых дядей. И все чужие. Теперь заставьте на Коране поклясться, что все честно, Коран-то в машине есть? Еще бы! Так, а теперь вам пора. Шашлык в следующий раз, девочку в машину и пока, вы же серьезные люди, вы же делом занимаетесь. Господи, неужели получится? Господи, сделай, чтобы получилось, чтобы эти зубастые эфэсбэшники спокойно уехали вместе с девочкой. Они же отдали миллион, что еще? Взять барашка с собой? А почему нет? И вина возьмем, хоть и правоверные, багажник, он большой. Ну все, поехали. Получилось. Когда джип исчез из виду, Васинцов опустил винтовку и облегченно вздохнул.

— Кайметов, передай Кочетову, что я все видел и что он молодца. Я его должник. Сообщи на базу, обрисуй ситуацию и попроси поддержки с воздуха, только координаты точно обозначь. Атакуем на вечерней зорьке, когда рабочих погонят к ямам. Крушилин, возьмешь на себя охрану, патронов не жалей. Надеюсь, работяги сообразят, куда бежать. Наша цель — зенитка и «стингеры», запомнили? Мы должны дать «свободный воздух», и мы его дадим. Господи, сделай так, чтобы этот Урчилоев с джигитами оказался не таким правоверным и нажрался бы на радостях от приобретенного миллиона или хотя бы обкурился. Ну что тебе, Господи, жалко, что ли?

Они появились неслышно, два серебристых самолетика со звездами на крыльях. Ракеты, оставляя дымный след, отделились от крыльев и понеслись вниз, почти одновременно столб огня поднялся над местом, где стояла зенитка. Васинцов снова поймал в перекрестие прицела голову стрелка, копошившегося над длинной трубой «стингера», задержал дыхание и нажал крючок. Мимо! Да. Карину бы сюда, она бы не промазала. Да в принципе не так уж и важно, вон Юдин по нему с гранатомета влупил, так, что мокрого места не осталось. А кто это там внизу засуетился? Господин Урчилоев? В любимом халате на голое тело и со знакомым чемоданчиком в руках. Прыгайте, прыгайте в свой джипер, за поворотом вас ждет с нетерпением группа «Орлы». Им же надо как-то этот миллион оприходовать.

А гул вертолетов все ближе и ближе. Ура российскому ОМОНу! Э-э-э-э, да это не ОМОН, это Черемша, не удержался, сволочь, не может он без воздушной охоты. Как он с пулемета-то прошелся, аккурат очередь в окоп положил. А пулеметик-то у него крупнокалиберный. А вот и доблестный ОМОН. Ну-ка, подполковник Матюхин, покажите, как надо воевать в горах, у вас ведь давно на этих ублюдков руки чесались.

Матюхин, криво ухмыляясь, сидел на броне трофейного БТРа и курил «беломорину». Омоновцы деловито обходили дом за домом, изредка раздавались хлопки контрольных выстрелов.

— Надо же, — сказал Матюхин и похлопал по круглой башне боевой машины. — Это ж со второй чеченской еще! А ты, командир, молодец, и «грифы» твои молодцы. Признаюсь, не ожидал. Думал, вы там в Москве своей зажрались совсем.

— Я не москвич, — заверил Васинцов.

— Ну значит, зема. Зверей на кого записывать будем? — спросил Матюхин, кивнув на трупы бородатых горцев, выложенные в ровный рядок.

— Да на своих записывай, нас-то тут по идее вроде как и нет. А что, живых не осталось? — удивился Васинцов.

— Милай, какие живые? — хохотнул Матюхин.

Да, живых остаться не могло по определению. Вчерашние рабы, худые, как скелеты, изможденные, оборванные, в синяках, ходили по полю недавней брани, порою наклоняясь над телами с ножами в руках.

— Ты что, подполковник, это же…

— И что «это»? — хмыкнул Матюхин, прикуривая новую «беломорину» от своей папиросы. — Хочешь этих зверушек в клетку? Да они дальше райцентра отсюда не уедут. Сначала в отстойнике будут раны зализывать, а там либо выкупят, либо еще амнистию какую объявят. Нет уж, я от народного гнева людей удерживать не возьмусь.

К БТРу подошел один из «рабов», хорошо сложенный высокий парень, только очень худой. Подошел, пожалуй, не то слово, подковылял, ноги его на щиколотках представляли собой сплошную рану, местами загноившуюся. Немытые волосы его космами свисали до самых плеч, вся спина была в косых шрамах, как в старых, так и совсем свежих. Подошедший приставил два пальца к губам, Васинцов протянул ему сигарету, чиркнул зажигалкой и, глянув парню в глаза, содрогнулся. Такая глухая тоска читалась в этих выцветших глазах.

— Долго же вы летели к нам, ребята, — сказал парень, затянулся, тут же закашлявшись.

— А что, давно здесь загораешь? — с той же ухмылкой спросил Матюхин.

— Третий год. Приехал, понимаешь, с невестой с аквалангом понырять. Вот, вместо моря оказался в горах. Самое обидное, на моей же машине нас сюда завезли пара попутчиков с автоматами.

— А невеста?

Парень махнул рукой и не ответил. Прокашлявшись, он кинул сигарету в пыль, растер ее черной пяткой.

— Слышь, командир, тут недалеко еще аул есть, там еще пара «туристов» с Махачкалы привезенных. Нас вместе держали, потом меня сюда, строить, значит. Там парень — физрук и две вожатые остались. Бьют их много, девчонок насилуют. Я могу показать, только автомат дай.

— Какой тебе автомат, — с улыбкой сказал Матюхин, — тебе в больницу надо, а то оттяпают ноги по самые яйца.

— Ноги подождут, — сказал парень серьезно. — Только автомат дай.

— Привет героям! — Кочетов сидел на валуне и поигрывал большим блестящим пистолетом. Одна рука у него была на перевязи. — Видал трофей? Если я что-то понимаю в арабском, подарок от принца королевской крови.

Пистолетик был действительно хорош, именной золоченый кольт с рукояткой из слоновой кости.

— Как это тебя угораздило? — спросил Васинцов, указав на перевязь.

— Да этот урод прокусил, насквозь, — сказал Кочетов и кивнул на тело, с головой накрытое задним чехлом от машины. Из-под тела вытекала бурая лужа, кровь.

— А второй?

— Второй жив, его как раз мои ребята обрабатывают.

— Гнашевич? — спросил Васинцов быстро.

— Нет, посредники, — с досадой ответил Кочетов. — Может, и знают что про «Лигу», но совсем немного. Получается, пустышку тянули. Хочешь на Урчилоева глянуть? Матерый зверюга, с хвостом, между прочим.

— У него где-то еще рабы есть.

— Конечно, есть.

— Надо бы его допросить.

— Уже…

Только сейчас Васинцов заметил, что у бампера джипа сидит связанный человек со спущенными штанами. К причинным местам человека вели какие-то провода из-под капота машины. Около него сидел на корточках спецназовец в комбинезоне и что-то быстро записывал в блокнотик.

— Упрямый попался, сначала визжал, зубы скалил, но вот электричества не любит, быстро раскололся.

— Слышь, а куда его дальше? — спросил Васинцов, кивнув на Урчилоева. — Тут омоновец этот сказал, что большинство зверюг здесь очень быстро на волю выходят.

— Этот не выйдет, он как-то связан с Гнашевичем, поэтому его сразу в Москву. Там уже ждут. Но, думаю, на Гнашевича через него не выйти… Хорошо хоть девчушку спасли, там она, в машине. Только просьба, не надо там у себя о нас широко распространяться, пусть это будет нашей маленькой тайной. Лады? Может, еще сможем зацепиться за Гнашевича.

Людочка Коротких, крепко обняв Каринину руку, дремала на заднем сиденье джипа. На губах ее играла детская улыбка, видно, снилось что-то хорошее. Карина тоже спала, на глазах у нее были черные очки.

— Умаялась, — шепотом объяснил Пашка, — все глаза в прицел проглядела, не спала почти.

Дождь лил не переставая, и даже Черемша изрядно вспотел, пока посадил вертолет на площадку. Васинцов первым спрыгнул на бетон, скинул сферу, подставив коротко стриженную голову под холодные струи. Они выбрались, выбрались сами и вызволили девочку, Людочку Коротких, невинное дитя, едва не погибшее из-за того, что ночью ей являются ангелы с подробными банковскими реквизитами. Как меркантилен стал мир, раз и ангелы занимаются подобными делами. А этот похож на ангела ночи, в черном плаще, с черным нимбом над головой. Конечно, это не нимб, это фуражка. Почему-то с каждым годом у российского офицерства фуражки все больше и выше. Одинцов вышел из темноты, глянул на «грифов» и обнял Васинцова. Стареет, служака, раньше за ним такой сентиментальности не наблюдалось.

— А отец Иоанн, он разве не приехал?

— Он улетел в Москву вместе с детьми.

— А девочка?

Одинцов промолчал и только уже в салоне подкатившего автобуса тихо сказал:

— Девочке сейчас лучше на время исчезнуть. Слушай, ты давно меня просил об отпуске, может, тебе взять Карину и поехать втроем куда-нибудь в теплые края. Хочешь в Грецию? Теплое море, античные развалины, шикарный отель. Нравится? Или в Египет, пирамиды, Красное море, рыбки. Каринка хоть душу отведет. Да и от зверей отдохнешь, арабы давно своих в пустыню отселили, сафари на них устраивают. Ну как, нравится?

— Сафари?

— Нет, идея с Египтом. Тогда завтра и поезжай, путевки, документы на троих, премиальные ждут в аэропорту Адлера.

— На троих, вы имеете ввиду с… Людмилой?

— А почему бы и нет? Гляди, она от Карины не отходит. Отец Иоанн очень просил, возвращаться в Москву после всего случившегося ей опасно, а тебе он доверяет.

— Ну не знаю, я как-то не представляю себе, как обращаться с детьми.

— Вот и поучишься, глядишь, пригодится…

Часть четвертая ОСЕНЬ, ПОРА ЗВЕЗДОПАДОВ

Глава 1

— Как отдохнули? — спросил Одинцов, крепко пожимая Васинцову руку.

— Нет слов…

— Как африканские зверушки?

Васинцов понял, что интересуется начальник отнюдь не жирафами и верблюдами.

— Их от туристов прячут, там турист вообще от всех случайностей застрахован. А что поделаешь — самая доходная статья бюджета, блюдут, но разок на сафари попал, поохотился.

— Хорошо, потом расскажешь. Девочка как?

Васинцов тяжело вздохнул:

— Сейчас в приюте, по подружкам соскучилась, а так от Карины не отходила.

— Снов-то вещих не видела больше?

— Было, я все в рапорте изложил…

— Лады, ну что ж, отдохнул, приступай к работе.

— Всегда готов, как мои ребята?

Одинцов промолчал, и Васинцов с удивлением обнаружил, что его командир прячет глаза.

— Что-то случилось? — спросил он, сразу вспотев от нехороших предчувствий.

— Ты телевизор-то смотришь?

— Во время отпуска только спортивный канал! Газет тоже не читал, ни одной.

— Тогда просвещаю. Отличились наши ребята. После футбола фанаты погром затеяли, ну вот наши и встряли. Но чуток переборщили, привыкли, понимаешь, со зверями не церемониться, а тут молодежь. В общем, под следствием они, всей гоп-компанией. От работы отстранены. Три недели уже. В общем, натворили дел.

— А вы, товарищ полковник?

— А что я? Там камер штук десять было, вся страна видела, как «пьяные менты» малолеток дубинками по ребрам. А как эти самые малолетки машины переворачивали и витрины громили, что-то показать забыли. Да и не в камерах дело, кому-то наша группа явно дорогу перешла, ну не зря ж эти бритые уроды на «грифов» залупнуться осмелились. Нет, дело тут нечистое, сам вижу, только сделать пока ничего не могу. Оттуда приказ пришел, — и Одинцов ткнул пальцем в потолок, — кстати, есть шанс ребятам помочь, тут завтра нас телевизионщики на программу приглашают на тему «Люди и звери», тебе идти…

Васинцов словно и не услышал про телевидение и быстро спросил:

— И где же ребята сейчас?

— Да так, калымят пока. Вот адресок.

— Я съезжу к ним.

— Вот и правильно, поезжай, пообщайся. Но на телевидении будь как штык! Свободен!

— Отдыхаем, значит? — сказал Васинцов, распахивая ногой дверь «караулки».

Грифы повскакали с кожаных диванов и с радостными возгласами окружили командира.

— Пустите, черти, задавите! — отбивался, смеясь, Васинцов. Решимость устроить подчиненным суровый разнос за дебоширство сразу улетучилась.

— Слышь, мужики, а вы неплохо устроились, — сказал он, обозрев «караулку» — большую светлую комнату с дорогой мебелью и суперсовременным пультом наблюдения. Да и экипированы ребята были на уровне, Васинцов разглядел спецкомбинезоны «Спрут», знакомые по Кавказу, и даже британского «Нельсона» — многозарядную винтовку с самонаводящимся прицелом на зверя. Правда, экипировка вместе с оружием в беспорядке висела на вешалке, сами же «грифы» были обряжены в дорогие спортивные костюмы или легкие шорты, все в сандалиях или шлепанцах..

Около окна блестела никелем и неоном барная стойка, и судя по запаху, исходящему от ребят, Васинцов понял, что «грифы» содержимое бара не игнорировали.

— Ну рассказывайте, что за работа, — сказал Васинцов, усаживаясь в большое мягкое кресло. — Я пока до вас добрался постов пять прошел, если б ни «грифовские» «корки», и говорить бы со мной не стали. Что за поселок-то такой? Я такое только в кино про буржуйскую жизнь и видел.

«Грифы» переглядывались, мялись, наконец Дзюба ответил:

— Да порядок, командир. В общем, здесь семьи разлученные свиданки назначают.

— В смысле? Что значит «семьи разлученные»?

— Ну вот, допустим, папа-мама нормальные, а сын звереныш. Они его все равно любят, но опасаются. Вот мы и способствуем мирному общению. Бывает и наоборот, детишки вроде нормальные, а старик озверел до потери человеческого обличья. Но все равно ведь кровь родная. Короче, охраняем мы, командир, богатых зверушек…

— И платят за это так, что становится мучительно больно за бесцельно проведенные на посту охраны месяцы, — добавил корыстный Юдин. — Работаем, то есть дежурим, в две смены, через сутки.

— Да отсюда хоть вообще не выходи, — добавил Крушилин, — сауна, бильярд, даже этот есть, гольф, вот!

— Девочек привезут, только трубку подними, хоть мулаток, хоть негритянок, — гоготнул Юдин.

— Погоришь ты, Юдин, из-за своих яиц, — унял общие восторги Васинцов. — Значит, деньгу зашибаем. Всем и вся довольны. А глупый Одинец из-за вас высокие пороги обивает, чуть ли не в жопу генералов целует.

— А че, командир, нет нашей вины, мы защищались, они со всех сторон как поперли, — заговорили «грифы» разом.

— Отставить! — скомандовал Васинцов. — Дзюба, ты говори, что там после футбола случилось?

— Да хреновая история, командир, — ответил Дзюба, почесываясь. — В общем, все шло нормально, наши выиграли 3:1 и все, в общем, без эксцессов. Мы решили по пивку пройтись, пока толпа схлынет, вот у пивнухи они и напали.

— Напали, — хмыкнул Васинцов, — пацаны в шарфах?

— Да, но когда их не десяток, а сотня… В общем, я тут просканировал все записи, что смог собрать, смотрите, какая картина вырисовывается. — Он вывел на экран схему лужниковского стадиона. — Вот толпа, здесь — милицейское оцепление, фэны выходят двумя колоннами, особо буйных из сектора «С» ведут конные. Но вот смотри, здесь, за ларьками, они словно взбесились, прорвали два ряда конной милиции и начали громить павильоны. Обрати внимание, хохлов здесь не было, да и быть не могло, «киевлян» вели отдельной колонной прямо к метро. Нашу пивнуху они в клочья разнесли в пару минут.

— Ну а драться кто первым начал?

— Какой там драться? Мне, к примеру, бутылкой по бабешки врезали сзади, я и не увидел кто, а Крушилина прямо в очереди смели, он за повтором стоял. И телевизионщики. Сначала их не было, а когда мы фанатов в кучку сгребать начали и рядками укладывать, тут как тут. И во всех комментариях «грифы», группа «ГРИФ». Они-то откуда узнали, мы ж без формы были…

— Так думаешь, по команде фэны работали?

— Скорее по «зову».

— Матерый зверь?

— И не один, вон у Корича два дня башка болела.

— Ладно, — сказал Васинцов, — картина становится яснее.

В это время часы на стене гулко пробили.

— Елы-палы, — Юдин кинулся к лестнице, — наша смена. Командир, не хочешь ли посмотреть свиданьице? Зрелище незабываемое, можешь мне поверить…

Красивая женщина лет сорока сидела на лавочке под яблоней и читала вслух. Крупный серый волчар нерешительно переминался на лапах шагах в двадцати, затем все-таки подошел к женщине и робко лизнул ей руку.

— Вадик, маленький мой, — сказала женщина, отложила книгу и погладила зверя между ушами. Тот радостно забил хвостом по бокам, совсем как собака. — Ну как тебе здесь, не обижают? Папа сказал, если тебе здесь понравится, он домик купит с отдельным вольером где-нибудь у озера. Конечно, тут дорого все, но он дачу может продать и машину. Ему и в банке кредит обещали.

Волчар приподнялся на задние лапы и лизнул мать в лицо.

— Фу, опять зубки не почистил, ну сколько раз обещал.

Зверь проскулил что-то виновато.

— Ну ладно, ладно, только больше не забывай, договорились? А я тебе котлеток твоих любимых принесла, как ты просил, без чеснока. И мармеладу. Нет, сначала котлетки, не перебивай сладким.

Васинцов наблюдал, как мать ласково гладит волка по крупной голове, как нежно целует его в холодный нос, и отвернулся.

— Дороговато здесь обходится зверька содержать? — спросил он Юдина, не выпускающего волчара из прицела.

— Ну не дешево, поселок-то частный, кооперативный. Если в вольерах, то пять тысяч в месяц за клетку плюс по сотке баксов за каждое свидание с контролем. Правда, без контроля уже запретили, тут недавно один юный чикатил папу своего порвал в клочья, пришлось усыплять. Мать приезжала — реву было! И не понять по кому, по сыну или по мужу. А если домик целый покупать, то «штук» двести — не меньше. Про коттеджи я уже не говорю, за «лимон» зашкаливает. Там же охрана круглосуточная нужна.

— А они знают, что вы за ними наблюдаете?

— А то как же. Хотя у меня первое время руки дрожали. Ну как это, видеть зверя в прицеле и не стрельнуть хоть ампулой. Жуткое искушение, а сейчас ничего, привык.

— Ясно, а Пашка где? Почему я его не вижу? В ночной смене, что ли?

— Не, Пашка после первого же дежурства уволился, сейчас у отца Иоанна в охране. Звонил на днях.

Глава 2 КОШМАР В ПРЯМОМ ЭФИРЕ

Пожалуй, в жизни своей Васинцов еще никогда так не волновался, даже когда шел в одиночку на матерого зверя, он так не потел, как сейчас. А может, все дело и не в волнении, а в этих идиотских прожекторах, что натыканы, куда ни глянь. Тетка с кисточкой закончила обмахивать его лицо пудрой и предложила глянуть в зеркало. Блин, совершенно идиотский вид, словно с бодуна после недельного запоя, глаз почти не видно. И эта «грифовская» парадка, и зачем он ее только надел? Пришел бы в обычной куртке, так ведь нет, начальство настояло. Парадка строгого черного цвета с красного цвета прошивкой жала где только можно, особенно в паху и под мышками. «Жирею, на глазах жирею», — решил Васинцов, вспомнив, что всего полгода назад при примерке она была ему впору, даже чуть свободна. И рубашка белая, когда он в последний раз надевал белую рубашку? Разве что на выпуске в училище. Тем более в белой рубашке со своим африканским загаром он выглядел настоящим негром.

Младшая редакторша, молодая особа в короткой юбке, появилась откуда-то из внутренностей студии, обворожительно улыбнулась:

— Господа, до начала передачи осталось десять минут, занимайте свои места и попытайтесь расслабиться, помните, вас увидят миллионы зрителей, и им не обязательно видеть, что вы сильно волнуетесь. Не переживайте, Елена Антоновна профессионал, всегда держит руку на пульсе передачи, так что, если надо, поможет.

«Как, интересно, она собирается мне помогать?» — подумал Васинцов, усаживаясь в кресло. Неожиданно в кресле он почувствовал себя намного спокойнее, свет хоть и слепил, но терпимо, да и правую туфлю можно чуть снять, а то жмет неимоверно.

Массовка неторопливо занимала места на трибунах, редакторша, активно размахивая руками, объясняла, куда смотреть, когда хлопать. Васинцов, уже совсем освоившись, глянул на своих будущих собеседников и едва не остолбенел: за соседним столом неторопливо наводил глянец на мощные когти Гнашевич Роберт Вениаминович собственной персоной, а за крайним столом просматривал какой-то журнал доктор Танюков.

Свет вспыхнул ярче, заревели фанфары, на стенах загорелась неоновая тема нынешнего шоу «Люди и звери». Ведущая, энергично покачивая крутыми бедрами, вышла на сцену, ослепительно улыбнулась.

— Люди и звери, — загадочно сказала она, — звери и люди. В чем мы похожи, а в чем расходимся. Над этим вопросом задумывались мыслители с глубины веков, но никогда этот вопрос не был так серьезен, как в последнее время. Сегодня гости нашей передачи — удивительные люди, чьи фамилии вы наверняка слышали: социолог, астроном, доктор наук Олег Танюков, ученый, первый рассчитавший точную орбиту кометы Амадея!

— Вааааааааау! — взревел зал.

«Надо же, этот „серый человечек“ еще и астроном», — подумал Васинцов.

— Автор нашумевшего бестселлера «Одиночество в толпе» Роберт Гнашевич! — торжественно выкрикнула ведущая.

— Ваааааааау! — подхватила массовка. — Ууууууу, — загудел зал, когда камера показала крупно звериную морду с мощными белыми клыками без намордника.

— Михаил Тарутин, дипломированный ловец!

— Вааааау!

— И наконец, командир спецподразделения «ГРИФ» подполковник Васинцов.

— Ааааааааааа, — взревел зал еще громче.

— Вот как, а меня, оказывается, любят, — усмехнулся Васинцов.

Васинцов соображал, что на фоне своих собеседников он выглядит совершенным идиотом. Доктор Танюков довольно убедительно вещал о человеческом социуме, неожиданно для себя столкнувшемся с иным социумом, с иной моралью, и о последствиях этого столкновения для человеческой цивилизации. Звероподобный Гнашевич уже дважды давал ведущей и девушке из зала дернуть себя за шерсть и пощупать уши — зрители в зале просто не верили, что зверь может так складно рассуждать о высоких материях и даже цитировать классиков на латыни и французском. Ловец Мишка поражал захватывающими историями о схватках один на один с самыми лютыми зверьми. И только Васинцов отвечал на каверзные вопросы ведущей либо бессвязно, либо односложно. Вот и теперь:

— Скажите, Геннадий Николаевич, — зловещим шепотом начала ведущая, — а каково это, идти на зверя? Что вы чувствуете, когда видите нечеловека?

— Я чувствую ответственность за выполнение задания, — брякнул Васинцов. — Я вижу зверя и знаю, что он опасен для людей, и я должен не допустить этой опасности.

— Вам приходилось убивать? — после отлично выдержанной паузы спросила ведущая.

— Да, и не раз. Но я убивал зверей.

— Вы убивали, защищаясь?

— Не всегда, нередко мы получали задание уничтожить зверя, как уничтожают бешеную собаку.

— Но нажимая на курок… вы представляете себе, что зверь — это вчерашний человек, что у него есть родные, близкие…

— Уважаемая Елена, если вы, допустим, сегодня поздней ночью будете возвращаться домой по темной улице и услышите за спиной шаги чикатила, увидите его оскаленную морду, вы вряд ли вспомните, что у него есть жена и дети. Поверьте, у вас возникнут совершенно иные чувства.

Елена Антоновна снисходительно улыбнулась. Васинцов сообразил, что сморозил очередную глупость, вряд ли эта теледива знает, что такое возвращаться домой по темному переулку. Скорее всего персональный шофер ее подвозит прямо к подъезду собственного особняка, напичканного всеми мыслимыми системами «противозверинки», кои в изобилии продаются в спецмагазинах.

— И вы считаете, что в отношениях со зверем может быть только один довод — ваша винтовка? — продолжала допытываться ведущая.

— Знаете, — устало сказал Васинцов, — в дикой природе тоже много обычных зверей, есть бобры, лисы, слоны, бегемоты, львы, крокодилы. Они живут, едят, размножаются. И у нас нет к ним особых претензий, скорее у них претензии к нам, людям, которые вытесняют диких животных из их привычных мест обитания, отнимают у зверей шкуры, чтобы сшить одежду или шапки. В природе дикий зверь не опасен, если его не трогать. Есть, правда, еще волки, и они порой приносят людям вред, нападая на скот. Тогда на них объявляется охота. Так вот, сами подумайте, что будет, если дикий зверь попадет в большой город? Сколько времени он может бороться со своими инстинктами, пока не нападет на человека? И если вы хотите знать мое мнение, мои доводы, то они таковы: звери должны жить отдельно от людей, так будет лучше нам всем.

— Довольно странно слышать такое от… специалиста, который по роду службы должен зверей ненавидеть. И который получает зарплату как раз за отлов нелюдей. Скажите, вы много зарабатываете?

— Наверное, все же меньше вас, — ответил Васинцов, и зал одобрительно загудел…

— Хорошо, а теперь послушаем, что думают зрители, которые смотрят нас на улицах перед гигантскими экранами. Итак, наша камера работает на Манежной площади. Владимир, вы в эфире… Владимир? Вы меня слышите?

Вместо Владимира на гигантском экране возникла морда зверя. Крупного матерого зверя. Зал охнул, дежурная улыбка с лица ведущей слетела. Видимо, это в сценарии передачи не предусматривалось. Камера отъехала, зверь в роскошном кожаном плаще сидел на парапете у фонтана и покачивал лапой, одетой в дорогие туфли, у ног его смешно дрыгался связанный телевизионщик, видимо, тот самый Владимир. Морда зверя показалась Васинцову очень знакомой. Да ведь это Артур Гнашевич, тот самый неуловимый зверь, за которым так упорно гоняется эфэсбэшник Кочетов, тот самый Артур — родной брат Роберта, сидевшего здесь же, в студии.

— Добрый вечер, господа! — улыбнулся он, показав крупные белые клыки. — Извиняюсь, но мы были вынуждены чуть-чуть изменить сценарий, на улице пошел дождь и мы решили спуститься вниз, под землю, и прихватили камеру вместе с режиссером. Да, господа, мы под землей, мы в «Манеже», самом престижном торговом центре столицы, можете, кстати, после передачи выставить им счет за халявную рекламу. Вы знаете, москвичи оказались не столь радушными и гостеприимными хозяевами, а некоторые даже попытались в нас стрелять. А мы-то всего и хотели, что просто высказаться в прямом эфире, ну почему всем можно, а нам нельзя?

Камера крупно показала тело в форме охранника у входа в торговый зал. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — человек мертв, из-под головы его вытекала лужица бурого цвета. Остальные охранники стояли на коленях с заложенными за головы руками, лица у некоторых носили следы побоев.

— Нам пришлось объяснить господам, что надо быть приветливыми и уважать покупателей любого вида. Чем мы хуже, разве у нас не такие же рубли? — Гнашевич кивнул, и его помощник в таком же плаще несколько театрально раскрыл сумку. В сумке (крупный план) ясно виднелись пачки новеньких сторублевок. — И еще, очаровательная Елена, очень прошу не лишать нас эфира, а то могут пострадать невинные, — и Гнашевич кивнул в сторону людей, сидевших вдоль блестящих витрин. (Крупный ракурс — испуганная девочках в объятиях заплаканной женщины на фоне витрины с кожаными сумочками, ценники с тремя нулями и подписями «новыми».)

— У нас есть еще несколько сумок, и в них нечто удивительно взрывное, — продолжал Гнашевич, и второй помощник раскрыл сумку с длинными серыми цилиндрами, перевязанными красным шнуром. — Предупреждаю, что двери этого превосходного заведения заминированы, и любая попытка проникнуть сюда может закончиться плачевно. (Крупный план, стеклянные двери, от которых тянутся провода, милицейские мигалки за стеклами, толпа людей за турникетами вдали.)

— Послушайте, — спохватилась ведущая, — я прошу вас не причинять людям вреда, вы останетесь в эфире, сколько вам будет нужно…

— Похвально, — оскалился Гнашевич, — мы так и думали. Предупреждаю, если мы выйдем из эфира, через минуту умрет один заложник, еще через минуту второй. Народу в «Манеже», несмотря на позднее время, оказалось много, особенно внизу, в столовой. Вы, люди, так любите много жрать, так что хватит часа на три. Договорились, не будете отключать? Ну теперь, когда у нас получается настоящий диалог, давайте попробуем обсудить проблему «Люди и звери». Первый вопрос вам, уважаемая ведущая. Объявляя тему передачи, вы имели в виду именно нас или весь животный мир? Для вас господин, что восседает за средним столом в студии, и полевая мышь, подвальная крыса, вонючий скунс — одно и то же?

— Но я… но мы… Так просто принято называть. Как вы хотите, чтобы вас называли?

— Не в том дело, как мы хотим, — с досадой махнул лапой Гнашевич, — дело в элементарной справедливости. Почему существо, изнывающее во время торков чертовой кометы от приступов раскаяния за свершенные ранее подлости считается нормальным, а другое существо, изменившееся по той же причине, но не только внутренне, но и внешне, называется зверем?

— Но нападение на людей, — попробовала возразить ведущая, — чикатилы, стаи волчаров…

— Так ловите их, наказывайте, если они приносят вред, почему вы объявили вне закона весь наш вид? Вот мой уважаемый братец, что с идиотским видом восседает в вашей идиотской студии. Привет, Роберт, узнаешь братишку? Вот он очень умно говорил о системе мирного взаимоотношения видов, но спросите у него, где он занимается своими научными исследованиями. В подвале дома на Звездном бульваре среди сотен таких же, как он. Сидит, как крыса в конуре, и боится выглянуть на солнце. Хотите точный адрес? Извольте, вот на этом плакате подробные адреса так называемых «лечебниц». Покажите, пожалуйста, покрупнее, пусть все видят и запомнят. Их можно хоть сегодня брать голыми руками. Уверяю, они не будут кусаться, вы даже можете почесать их за ушком, как моего братца. Особо, наверное, порадуются ловцы, вон я уже вижу, как заволновался этот ловец с нахальной рожей.

— Артур, что ты делаешь? — вскочил с места Роберт Гнашевич.

— Прости, братец, ты хоть и старше меня на год, но сейчас прошу тебя не перебивать. Ты же ведь в этой конуре прячешься добровольно, верно? А как быть с теми новолюдьми, да, мы называем себя новолюдьми, нравится? Так вот, как быть с теми, что содержатся в так называемых «вольерах» ваших чертовых исследовательских центров? Как быть с теми опытами, а по существу — пытками, которым они подвергаются. Что делать тем, кто сейчас прячется в своих логовах и за кем завтра придет этот мордастый Михаил, или господин Васинцов, напяливший форменный мундир и оттого ставший похожим на расписную матрешку с Арбата. Кстати, хочу открыть вам небольшую тайну, уважаемые телезрители, а ведь гроза зверей майор Васинцов — в быту примерный семьянин, очень любит свою супругу, хоть в загсе и не расписан. Супруга у него красавица, да что там говорить, взгляните сами. (Камера, крупный ракурс, Карина в одном халатике, видно, ее взяли прямо из постели, волосы распущены, руки в наручниках, у ног открытый «футляр» с винтовкой.) И гражданский брак их крепок общностью интересов. Да-да, господа, уважаемая Карина тоже состоит в группе «ГРИФ» и является штатным снайпером, то есть большинство из тех пуль, что ставят точку на днях жизни большинства новолюдей, уничтоженных этой группой, выпущены из этой винтовки, и нажимал на них вот этот милый пальчик. (Крупный ракурс, пальцы Карины мелко дрожат).

Васинцов вскочил с места, снятая туфля отлетела под ножки стула.

— Вы взволнованы, господин «гриф»? Что ж, согласен, этому есть причины, а добавьте сюда, что в автобусе, стоящем у дверей «Манежа», сидят милые вашему сердцу детишки из приюта отца Иоанна, и сам батюшка с ними, хотя силой его никто не тянул. Хотим, знаете ли, показать детишкам ночную Москву, а то что они видят, помойку, ха-ха-ха…

— Но господин Гнашевич, — ведущая глянула куда-то за спину оператора, крупный мужчина отчаянно жестикулировал, то и дело скрещивая руки, — что же вы хотите?

— Замечательно, люди наконец-то поинтересовались, что именно хотят их бывшие сограждане с более густым волосяным покровом. Хорошо, объясню: мы хотим справедливости. Мы хотим, чтобы все новолюди немедленно были выпущены из «вольеров», чтобы ловцы прекратили на нас охоту, Мы хотим, чтобы воплотилась в жизнь библейская заповедь «зуб за зуб». С этой минуты за каждого убитого новочеловека мы будем убивать человеческого детеныша. У нас хорошая связь, не хуже, чем у вас. Око за око, жизнь за жизнь. Я думаю, так будет справедливо! Заложники, а они заложники, будем называть вещи своими именами, останутся у нас, пока не будет выпущен на волю последний новочеловек и пока не будут приняты законы, определяющие законный статус новолюдей. А теперь, господа, вынужден откланяться, мы уже предупредили милиционеров, которые здесь в обилии собрались, что в случае штурма немедленно приведем в действие взрывные устройства. Мы это сделаем, можете не сомневаться. Терять нам нечего, как когда-то пролетариям-цепевладельцам.

— Вот и поболтали в прямом эфире, — пробормотал Михаил, хватаясь за «мобилу» и судорожно набирая номер.

Глава 3 СОВБЕЗ

Президент вошел в зал, кивком головы поприветствовал Совет Безопасности, уселся во главе стола, глянул на министров. Лица большинства из силовиков были измождены, словно от долгой бессонницы. На месте Военного министра присутствовал его новый зам в парадном с иголочки адмиральском мундире. Седовласый Адмирал явно смущался столь высокого собрания, он испуганно глянул на главу государства и замер истуканом (спина идеально параллельна спинке стула, почти не дышит), только часто моргающие от волнения глаза выдавали, что данная особь жива.

— Как сами? — с улыбкой спросил Президент, решив приободрить нового члена Совбеза.

Адмирал решил, что речь идет о его начальнике, и тут же отрапортовал:

— Плох, после вторничного торка сильно скрутило.

— За что на этот раз?

— Старые грехи, имущество Группы Советских Войск в Германии и генеральские дачи в Подмосковье.

— Здрасьте, он же тогда на вторых ролях был.

— Ну не совсем на вторых, как я понял… Все равно скрутило, принял на себя ответственность, сейчас пишет покаяние, плачет много.

— Плачет, это хорошо, слезы, они очищают. Что касается вас… Вы в курсе всех дел? Торки хорошо переносите? Оно и понятно, на Севере, среди льдов особо не поворуешь. Сегодня же я подпишу приказ о вашем назначении, так что принимайте дела. А что Премьер?

— Тоже плох. За приватизацию муку принимает, — тут же отозвался секретарь.

— Наконец-то осознал, — удовлетворенно кивнул Президент. — Видимо, хорошо торкнуло. Придется пока работать без него. Итак, думаю, тему экстренного совещания можно не объявлять. Что мы имеем на данный момент? Министр внутренних дел, вам слово, доложите ситуацию.

Министр встал, подошел к экрану, щелкнул пультом:

— Ситуация тревожная. Вы знаете, что торговый центр «Манеж» блокирован группой террористов из группы Гнашевича, и хотя там пока тихо, по оперативным данным — заложники на грани нервного срыва. Благо, что детей террористы согласились выпустить.

— Хорошо, а не могли бы вы просветить, как случилось, что группа звероподобных вооруженных террористов появляется прямо в центре Москвы, в прямой видимости от стен древнего Кремля? Как им удалось захватить целый торговый центр? Что, завтра можно ожидать их визита прямо сюда?

— Автобус туристический, — спокойно ответил Министр, — арендован турфирмой для экскурсий по Москве. Таких в столице сотни, тысячи.

— Надеюсь, остальные-то хоть без террористов?

— Выясняем, — так же спокойно ответил Главный Мент.

— Вам известно, где базировались террористы? Не под кроватями ведь они оружие хранили?

— Ведется оперативная работа, о результатах я смогу доложить несколько позже. Пока могу сказать, что у террористов были сообщники внутри торгового центра. В частности, некоторые из них замечены с образцами оружия, что были на витринах торгового отдела «Кольчуга».

— А не могли они просто разбить витрины? — подал голос Главный Спасатель.

— На витринах в лучшем случае гладкоствольные охотничьи образцы, у террористов же — нарезные карабины. Нет, эти точно из сейфов.

— Хорошо, — сказал Президент. — Вы не знаете, как террористы готовили захват, а что сейчас с заложниками, вы знаете? Где автобус с детьми?

— Мы его вели до заповедника…

— Что значит «вели»? — сурово спросил Президент.

— На МКАД террористы высадили водителя, тот передал требование прекратить сопровождение и угрозу, что, если будет наблюдение, они будут убивать детей. Пришлось сопровождение снять и вести их тайно, с воздуха. В заповеднике они свернули в лес… В общем, автобус обнаружен пустым.

— Вы это серьезно? Вы упустили автобус с заложниками в паре километров от МКАД?

— Вы поставили мне основную задачу — избежать жертв. Я ее выполнял! — твердо ответил Главный Мент. — Когда мы попробовали приблизиться, один из террористов вывел ребенка из салона и приставил к его голове пистолет. Это же звери, Александр Сергеевич, они не остановятся. И я приказал снять наземное наблюдение.

— Тогда где, по-вашему, дети?

— Судя по данным разведки, вот здесь.

— «Орешки»? Тот самый бомжовский приют?

— Да. Подмосковная «зона отчуждения».

— Господи, еще не легче. Вы вышли на связь с его администрацией?

— Да, но директор «Орешков» доктор Танюков, видимо, тоже захвачен. Он выдвинул ряд требований, в числе которых… даже основное требование… Он хочет общаться только с командиром группы «ГРИФ».

— Тот самый Васинцов, жену которого они взяли?

— Да, и его группа уже там. Они были временно отстранены от работы после той истории в Лужниках, но я взял на себя смелость в сложившейся ситуации…

— Так, хорошо, с этим решим. Давайте думать, что делать с требованиями террористов? Они требуют отпустить всех зверей, насколько это реально?

Главный Мент снова щелкнул пультом, на появившейся карте страны высветилось несколько красных пульсирующих точек. Вокруг Москвы их было особо много.

— Отпустить, конечно, можно, но… Ситуация тревожная. Стоит признать, что практика концентрации так называемых зверей в исследовательских центрах вблизи Москвы и крупных городов европейской части Федерации была ошибочной. Мы просто не предполагали такого объема… нелюдей.

— И что за объемы? — спросил Президент.

— Четыре процента от населения, из них примерно половина опасных — волчары, чикатилы. Появились несколько новых видов зверей — в основном «дуропитеки» и «зверобизяны», очень опасные особи.

— А вторая половина?

— Так называемые «снежники» и «чудики». С ними другая проблема, особых хлопот они не приносят, приходится, наоборот, охранять их от населения. А население напугано и особо не разбирается, где какой вид… Ситуация особо обострилась на фоне последних событий…

— Уважаемый министр, вот насчет этих самых событий — нельзя ли поподробнее, — попросил Президент.

— Конечно… первый сигнал поступил сразу после известной нам всем телепередачи вот отсюда, — и Главный Мент указал на красную точку вблизи столицы. — Это исследовательский Центр института изучения излучений имени Капицы, здесь собраны и изучаются особо опасные особи. Так называемый «вольер». Объект засекречен, тщательно охраняется, и до сих пор особых инцидентов там отмечено не было… Но теперь «вольер» блокирован группой граждан. Увидев у ворот объекта толпу безоружных людей, охрана не решилась применять силовых мер, пока руководство решало, что делать дальше, подобные сигналы стали поступать и с других объектов. Исходя из того, что события начались по всей стране почти одновременно, можно сделать вывод: акция по блокированию пунктов концентрации зверей спровоцирована из одного центра.

— Что представляют собой эти самые «спланированные» акции?

— В основном пикетирование ранее секретных объектов, где содержатся вышеупомянутые звери. Некоторые из объектов были до предела законспирированы, но… Видимо, имеет место утечка информации.

— А эти пикетчики, они кто?

— Социальный состав крайне неоднороден: пролетариат, служащие, интеллигенция, молодежь, бритоголовая в основном. Несколько раз наблюдались группы так называемых ловцов.

— Ловцы? А вообще не их ли рук это дело? — подал голос Главный Штирлиц.

— Скорее нет, чем да. Они там, как мне кажется, скорее из корыстных интересов, премии за сданных властям зверей пока никто не отменял.

— Ох уж эти премии… — фыркнул досадливо эфэсбэшник, — доверять такое дело любителям, черт-те кому…

— Могу гарантировать, что любителям, как вы тут сказали, мы лицензий не выдаем, — немедленно парировал Главный Мент, — но сдают эти «черт-те кто» зверушек поболе, чем профессионалы из вашего ведомства. Эта акция позволила обезопасить улицы наших городов в ночное время…

— Разумеется, куда уж моим «орлам» до ваших «грифов»…

— Друзья мои, — прервал прения Президент. — Я думаю, сейчас не лучшее время для межведомственных разборок. Все мы делаем одно общее дело, и не столь важно, кто и сколько сдал. Гораздо важнее выяснить, что с этими самыми «сданными» делать? Чего, к примеру, хотят, требуют пикетчики, кто ими руководит?

— Руководят ими обычные граждане, попавшие туда, как и остальные. По крайней мере четко организованной группы руководства там нет. Что касается требований, то самые экстремальные — уничтожить! «Каленым железом!», «Под корень!» Это, как вы понимаете, бритые предлагают. В основном же требование — оградить людей от зверей, увезти их куда подальше, в Сибирь, в тайгу… Плакатов с требованием любой ценой спасти детей заложников не так много, но встречаются. Некоторые называют институт Капицы вторым Чернобылем. Да, впрочем, что я говорю, смотрите сами, — и министр вызвал на экран картинку.

Пикетчики. Разного возраста, разношерстно одетые, мужчин и женщин примерно поровну. Рты широко открыты, видимо, что-то скандируют, в руках у некоторых исписанные красным и черным ватманские листы — транспаранты. Надписи сделаны от руки, но профессионально, шрифт читается, восклицательных знаков много. «Волчарам волчья смерть!», «Спасите наших детей от зверя!», «Хватит разводить нелюдей, помогите лучше людям!» За спинами пикетчиков небольшой палаточный городок и большой транспарант: «Нет Чернобылю под Москвой!»

— Так что, они и ночуют здесь? — поинтересовался Президент.

— Да, причем количество пикетчиков постоянно увеличивается. Они блокировали подъезды и проверяют все грузы. Две партии перспективных особей пришлось срочно направлять на другой объект.

— А что, резонно, — подал голос Адмирал. — Вряд ли стоит такую опасность держать вблизи крупных населенных пунктов? У нас на Севере буйного зверя просто вытеснили в тундру.

— Что значит «буйного»? — удивился Президент.

— Того, что на людей бросается. А те, что мирные, живут себе отдельно на окраинах и в поселках заброшенных, охотой пропитание добывают… Они никого не трогают — к ним не пристают…

В кабинете воцарилась тишина.

— И давно это у вас так? — осторожно спросил Главный Штирлиц.

— Да, считайте, с первых торков. У нас на Севере народ попроще да пожестче. Условия жизни такие, суровые, вокруг сплошь охотники, промысловики да военные. Все, как правило, при оружии, и все на виду, особо не побалуешь. У нас… эти звери, мы их «тундряками» называем, давно отселились… А те что баловали, в стаи сбивались, так их сразу того. В общем, у нас с ними проблем особых нет.

Эфэсбэшник начал что-то быстро чиркать в блокноте.

— Интересный факт, мы об этом с вами особо поговорим… Надо же, «тундряки», отселенные… Кстати, а что у нас с так называемыми «зонами отчуждения»? — словно спохватившись, спросил Президент.

Главный Мент щелкнул пультом, на карте появились новые точки, отмеченные вопросительными знаками.

— Ого, сколько же их?

— Шестнадцать зарегистрированных, в основном малые и средние населенные пункты вблизи лесных массивов, еще три под сомнением.

— Что значит «под сомнением»? — удивился Президент.

— Там существует легитимная власть, она с нами постоянно на связи, но очень просит не вмешиваться.

— Ничего не понимаю. Там есть люди, большие скопления нелюдей, но люди просят не вмешиваться?

— Именно так. Пока мы окружили все эти районы армейскими частями и народной милицией, объявив их карантинной заной. В качестве эксперимента уважаемый Министр Обороны, точнее, — эмвэдэшник кинул взгляд на Адмирала, — бывший Министр Обороны приказал ввести войсковую часть, усиленную танками, в поселок Авдонино, вот здесь, — и Главный Мент ткнул указкой в небольшую точку на берегу Волги. — Последствия плачевны. Много жертв.

— Военнослужащие?

— В основном местное население.

— А вы можете сказать, что именно происходит в этих «зонах отчуждения»?

— Поступающие данные противоречивы, но если кратко… Оставшиеся в данных зонах люди пытаются как-то сосуществовать с прибывшими нелюдями.

— Сосуществовать?

— Да, находят какой-то жизненный компромисс, в основном это касается животноводства.

— Вы можете говорить ясно? — начал терять терпение Президент.

— Я видел запись, качество, правда, неважное, но… В общем, зафиксирован факт, когда волчары пасли стада коров и овец в крупном фермерском хозяйстве.

— Вы это серьезно?

— Вполне… На пленке ясно видно, как волчары загоняли отару на фермерский двор, как гнали коров на дойку.

— Может быть, собаки? — сказал нерешительно Адмирал.

— Поверьте, я могу отличить стаю волчаров от собачьей стаи.

— И чем же занимается… население в «зонах отчуждения»?

— Сейчас в основном готовится к сбору урожая.

— Им оказывается помощь?

— Да, по первому требованию, у нас подключена транспортная авиация. Но просят они в основном медикаменты и ГСМ.

— Ясно… Какие будут предложения по данной ситуации?

Министр Внутренних дел прокашлялся в кулак и наконец сказал:

— Я думаю, безопасность детей — превыше всего. Предлагаю немедленно начать эвакуацию нелюдей с объектов вблизи крупных городов в безлюдные районы страны, благо, таких у нас за Уралом достаточно. Это не в Европе…

— А в Европе как с этими нелюдями поступают? — спросил осмелевший Адмирал.

— Евросоюз по этому поводу пока четко не определился. Англичане, как обычно, грузят на корабли и везут на острова, — просветил молчавший до того Главный Спасатель. — Хотели в Австралию, как встарь, да местные фермеры взбунтовались, а у них там демократия. Французы официального статуса зверям так и не дали, напал на прохожего — в тюрьму, на полицейского — пулю в лоб, а так ходи на работу, хоть с волчьей пастью, хоть с рысьими ушами, никто тебе слова не скажет, — тоже демократия, мать их. Немцы то же самое, но еще дополнительное пособие зверушкам назначили, австрияки своих в горы отселили, в курорты горные… Да только нет у них столько зверя, сколько у нас, какие-то десятые процента, и то — сплошь мигранты.

— Ну конечно, нашу статистику почитай, у нас официально тоже и процента не наберется… — возразил эфэсбэшник.

— Хорошо, хорошо, — замахал руками Президент. — Допустим, мы перемещаем так называемых нелюдей в Сибирь, что дальше?

В кабинете снова воцарилось молчание.

— А ничего, — сказал Главный Мент. — Пускай живут там, а мы здесь… Главное, чтобы детей освободили. Что касается законов, то думцы и так копытом бьют, выборы скоро, пускай решают, что со зверьем делать. Для того они и избирались.

— Точно, — поддакнул гочеэсник, — только бы Министр транспорта не подкачал, вагонов много понадобится, и зеленый свет по всему маршруту…

* * *

После заседания Совбеза Президент обычно приглашал «выпить кофейку» Главного Разведчика. Этот раз не стал исключением.

— Что у нас с этим Гнашевичем? — спросил Президент просто, словно интересовался, как здоровье кошки у Главного эфэсбэшника.

Эфэсбэшник поморщился:

— Вы же поручили это дело моему ведомству.

— Да, поручил, потому и спрашиваю.

— Но почему-то тем же делом занимается и группа из ведомства уважаемого Министерства внутренних дел.

— В смысле?

— Группа спецназа «ГРИФ»!

— Вы уверены? Я такого указания не давал.

— Тем не менее мои люди едва не сорвали операцию из-за вмешательства специалистов вышеуказанной группы.

— Ох уж мне эти межведомственные разборки! Вы имеете в виду ту операцию на Черноморском побережье и на Кавказе?

— Именно.

— Я читал отчет об этой операции. Значит, это были ваши люди, и это правда, что вы используете в качестве агентуры… нелюдей?

— Я готов использовать и черта лысого, и грифа лохматого, если это действительно для пользы дела.

— Почему мне не доложили?

— Я докладывал неоднократно, я предупреждал, что в операции будут использованы все возможные средства, в том числе и лица с необычными способностями.

— Что-то не особо постарались ваши люди «со способностями». Я-то кобеля на Главного Мента спустил, а следовало бы на вас. Именно вам я поручал разработку этого дела. В результате Гнашевич на свободе, более того, он в прямом эфире, да еще с сотней заложников. Осрамились на весь мир.

— Моя агентура докладывает, подобные акции прошли в Бомбее, Нью-Йорке, Париже. Там звери «Мулен-Руж» захватили. В Рио тоже — многочисленные жертвы. Через час в новостях сообщат. В Берлине была попытка захватить бундестаг прямо во время собрания парламентариев, предотвращена.

— Значит, немцы могут работать у зверей, а вы…

— Немцам просто повезло, у зверей взрывчатка сработала прямо в автобусе.

— Ладно, хоть что-нибудь об этой акции было известно?

— Ничего, если не считать «вещего сна» девочки Люды. Но мне доложили слишком поздно…

— Людмила Коротких?

— Да, она назвала даже время. Но мы даже представить себе не могли, что «большой подземный магазин» в ее видении — это «Манеж». Я же говорил, что девочка должна быть под нашим постоянным контролем, а эти «грифы» попросту спрятали ее.

— Спрятали? От вас? — усомнился Президент. — Разве такое возможно?

— Да, если прятать за бугром. Людмила Коротких после того, как была освобождена из плена там, в горах, провела все лето с семьей майора Васинцова на дивных пляжах Хургады и Шарм-аль-Шейха.

— Но как они смогли покинуть страну?

— Как туристы, для них были приготовлены очень хорошие документы. Обычная семья русского инженера: мама, папа, дочка едут отдохнуть на недорогой египетский курорт. Таких тысячи, десятки тысяч.

— И теперь эта девочка в руках террористов? Видимо, автобус именно с этими детьми террористы выбрали не случайно?

— Думаю, что нет. Какой-то анонимный меценат подарил приюту автобус, и тот повез детей на экскурсию по вечерней Москве. По всей видимости, водитель состоит в группе террористов.

— Так он человек?

— Видимо, он все-таки из «чудиков», от людей их почти не отличишь. По крайней мере «чудики», что работают на мое ведомство, вполне могут сойти за простых людей. И реакция на тест-контроль такая же, чихают.

Президент задумался:

— А те специалисты, «лица с необычными способностями», о которых вы упоминали, в каком смысле они звери?

— Это особи, имеющие небольшие различия с нами внешне, но уникальные способности. Они считают, что им выгодно сотрудничать с человечеством. Или пока выгодно. Отобраны в наших «вольерах», и пока мы на них не жалуемся, но и не доверяем особо. Они это тоже чувствуют.

— Хорошо, оставим частности, перейдем к фактам. Этот Гнашевич, он действительно готов пролить кровь? Он очень опасен?

— Что Гнашевич, так, возомнивший о себе мальчишка… Сын миллионера, биржевого спекулянта, с детства не знал ни в чем отказа, вот и докатился. Телезвездой себя возомнил! Опасен не он, а силы, стоящие за ним. Огромные капиталы, которыми эти силы располагают, я же когда еще говорил, что с олигархами надо кончать. Опасны также технологии, которыми они завладели благодаря этим капиталам. Вчерашний захват так, репетиция, способ заявить о себе на весь мир. Замышляют они кое-что покруче.

— Ядерное оружие?

— Не только, еще тектоническое, климатическое.

— Значит, Гнашевич решил на самом деле устроить Апокалипсис?

— Апокалипсис? «Апокалипсис» по-гречески — откровение.

— Ну не Апокалипсис, а этот, Армагеддон, конец света.

— Да, что-то типа этого, но не совсем. Вернее, не для всех. Он хоть и зверюга, но отнюдь не дурак. Сам он предпочитает остаться в живых, хотя планы его группы… ужасные планы, даже не знаю, с чем сравнить.

— Господи, что может быть страшнее конца света? Ну говорите, я не девочка, нечего меня подготавливать.

— Стоит признать, что эта уникальная девочка из приюта отца Иоанна, которую постоянно показывают по телевизору, несколько спутала их карты, как, впрочем, и наши. Звери очень организованы и умеют заметать следы. В общем, мы потеряли несколько агентов, внедренных в лигу «Судного дня», но планы их примерно таковы: сначала тремя ядерными взрывами в космосе скорректировать орбиту кометы Амадея и направить ее к Земле.

— Так, значит, все-таки конец света. Как в кино, столкновение с метеоритом, нет?.. Прошу прощения, продолжайте.

— Комету они хотят направить по касательной, без столкновения с планетой. Не исключены стихийные бедствия, ураганы, землетрясения, цунами и прочие прелести. Но главное, временно поле кометы усилится многократно, а следовательно, и сила излучения.

— Большой торк?

— Я бы сказал: огромный торк! С трудом представляю, во что это все выльется, но если в прошлую среду даже бывалые разведчики слезами обливались, а излучение составило всего лишь 1,3 нормы…

— Я понял, дальше.

— Дальше — тектоническое оружие, направленные землетрясения в неустойчивых сейсмологических зонах, в зонах вулканической активности.

—???

— В результате спровоцированные извержения и миллионы тонн пепла в небе — долгая и холодная ночь. Озимые еще переживут, а вот яровые придется пересевать.

— Допустим, а смысл?

— Паника, усиленная страшным торком, крах мировой экономической системы и… появление новых хозяев мира.

— Нелюди?

— Именно. Во время мощных торков они не будут терять времени даром, скорее всего первым делом нападут на электростанции, прочие объекты энергетики. Наши города погрузятся во тьму, и тогда стаи зверей учинят кровавую бойню, чтобы доказать свою силу. Разумеется, драть глотки людям будут те самые выродки, чикатилы и волчары. А править — те, которыми сейчас занимаемся мы. Вот это — по-настоящему опасные звери.

— Мировое господство зверей? Но ведь это… крах цивилизации.

— Крах нашей цивилизации, человеческой. Те, кого мы сейчас называем «нелюди», считают себя более прогрессивным видом, новым этапом в эволюции. Да! У них ведь даже Своя, так сказать, философия вырабатывается, я бы сказал — религия. Существование в тесном единении с природой без границ, без крупных городов.

— Всемирный заговор?

— Что-то типа этого.

— С ними, с силой, которую они представляют, можно как-то договориться? Или полная ликвидация? Надеюсь, вы понимаете, вопрос — чисто теоретический?

— Да, я понял. Договориться можно, но так, как договорилась бы овца с пастухом. Пастух согласится, что он будет пасти овцу, стричь по сезону, кормить зимой и заботиться о приплоде. Но пастух сам решит, сколько раз в год овцу стричь, каким бараном-производителем ее крыть и когда сделать из нее шашлык. Так вот, нас они считают овцами, себя — пастухами.

— Просто «Война миров» какая-то, — проговорил Президент. — Ну допустим, только каким образом они собираются осуществить это самое изменение орбиты кометы? Мы даже вместе с американцами и европейцами не можем человека на Марс высадить, а тут три ядерных заряда в открытом космосе. Мы же в силах воспрепятствовать несанкционированному запуску ракет в космос.

— Они уже в космосе и летят навстречу комете, — спокойно ответил эфэсбэшник.

— Что?!

— Сегодня утром поступило сообщение от наших друзей за океаном, американцы обеспокоены и спрашивают, а не мы ли запустили ракеты к Марсу?

— И когда же они… взорвутся?

— Судя по расчетам астрономов, примерно через полгода, в наиболее близкой к Земле точке орбиты кометы.

Глава 4

— Алле, алле. Это вы, Олег Миронович?

— Да, рад слышать вас, Геннадий Николаевич.

— Не могу сказать того же. Что с детьми, что с Кариной?

— Успокойтесь, все живы, все здоровы.

— Они содержаться у вас?

— Да.

Васинцов сделал паузу:

— Вы с ними заодно?

— Вы не меняетесь, Васинцов, для вас существует лишь черное и белое, а мир цветной.

— Вы мне не ответили.

— Я и не отвечу. Могу лишь повторить требования террористов, все так называемые звери должны быть отпущены из «вольеров», тогда дети и остальные заложники не пострадают. У вас мало времени, новолюди очень нетерпеливы.

— Могу я сам поговорить с Гнашевичем?

— К сожалению, нет, он сейчас очень занят, в общем, он доверил мне вести все переговоры. И очень прошу вас убедить начальство обойтись без глупостей, не надо танков и штурмовой авиации, дети могут пострадать…

— Откуда был звонок? — спросил Васинцов Кайметова, едва в трубке запикало.

— Профилакторий «Орешки», кабинет главврача, — «считал» телефон связист.

Васинцов подумал и набрал номер, который запомнил так, на всякий случай — память тренировал.

— Да, майор Кочетов. С кем я говорю?

— Васинцов, помнишь такого?

— Хотел бы забыть, да не получится.

— Еще бы… Как твои мечты, еще остались?

— Какие мечты?

— Взять Гнашевича.

Кочетов сделал долгую паузу.

— Слышь, «орел», я по мобильнику говорю, у меня хоть тариф контора оплачивает, но бухгалтерия за каждую минуту сверх лимита ноет, как обиженная. Хочешь взять Гнашевича?

— Ты серьезно?

— Да, только условие, выдвигаешься немедленно и начальству не докладываешь.

— У нас серьезная контора, у нас так не принято.

— Тогда пока, пишите письма.

— Постой, постой, чего гонишь. Я же говорю, что не принято, но не говорю, что отказываюсь. Так, скажи, куда выдвигаться?

— Профилакторий «Орешки», через два часа в кустах перед воротами административного корпуса. Найдешь?

— Жди…

Бифштекс деловито протрусил по тщательно разровненному песочку «пограничной полосы», протиснулся через виток «колючки», прошел на другую сторону и выразительно тявкнул. Потом залился звонким лаем. Никакой реакции.

— Давай, — скомандовал Васинцов.

Корич ползком прополз к колючей проволоке, ловко поработал саперным ножом, тихонько свистнул. «Грифы» по очереди миновали «пограничную полосу» и цепочкой двинулись в сторону «Орешков». Корич первым вышел на обочину дороги и приложил бинокль к глазам. Несмотря на позднее время, многие здания поселка были освещены, откуда-то гремела музыка. Внезапно над домом, в котором Васинцов угадал местный Дом культуры, что-то ярко вспыхнуло. Салют!

— Я покажу тебе салют! — прошипел сквозь зубы Васинцов и решительно двинулся в сторону клиники. Команда след в след следовала за ним.

Перед оградой команда залегла, Юдин вернулся довольно быстро, доложился:

— У ворот двое охранников с собаками, еще двое ходят по периметру.

— Звери?

— Не, люди, идут, анекдоты травят.

— Больше никого?

— Я че, слепой? Да вон и Бифштекс молчит, а он зверя за версту чует.

Васинцов глянул на часы:

— Видимо, «орлов» мы уже не дождемся. Ладно, справимся сами, двинулись.

Окна административного корпуса были темны, лишь на третьем этаже горел свет, за жалюзи угадывались какие-то силуэты.

— Что за черт? Их там сколько? — выругался Васинцов шепотом.

— Охранник один, сидит на вахте, треплется по телефону с медсестрой, — доложил Кайметов, сняв наушники, — заманивает в гости бутылкой мартини. Но не сейчас, а чуть попозже, когда Танька уйдет. Жена, что ли?

— Танька — это Танюков, — объяснил Корич, — я верно соображаю, командир?

— Верно. Давайте быстро через туалет.

Васинцов с Коричем не зря провели три дня в этих гостеприимных стенах, да и здание было типовым. Режешь стекло, открываешь потихонечку фрамугу, засовываешь внутрь кого поменьше, тот открывает окно, и все дела. Туалеты обычно на ночь не закрывают. А если и закрывают — не беда, отмычек целая связка.

Юдин остался внизу следить за словоохотливым охранником, остальные, бесшумно ступая по ступенькам, поднялись на третий этаж.

Из приемной главврача пахло хорошим кофе и раздавались голоса.

— И каким же образом ты все это снесешь? — раздался знакомый голос.

— Да тебе отдамся два раза таким вот образом. А потом ему, — объяснил голос, тоже показавшийся знакомым.

— Всего одну?

— А что делать, дал бы больше, но откуда взять…

Васинцов показал три пальца, «грифы» рассредоточились. На счет «три» Васинцов с Коричем бросились к двери. Выбивать ее не потребовалось, дверь была открыта.

Васинцов замер с открытым ртом. На креслах и мягком кожаном диване приемной у журнального столика сидели трое. Не зря голоса показались Васинцову знакомыми, кроме профессора Танюкова, здесь фигурировали Пашка и… отец Иоанн. Бифштеск с радостным лаем бросился к хозяину, норовя лизнуть его в лицо. Вид у отца Иоанна был грустный, по всему почти непробиваемый мизер ему сыграть не светило.

— Ну и дела, — только и сказал Корич и опустил ствол своей пушки.

— А, ребята, — словно не удивившись, сказал Танюков и глянул на часы. — Оперативно вы, я вас где-то через час ждал. Сейчас, подождите, мы пулечку допишем, а я пока для вас кофе сварю…

«Грифы» быстро работали челюстями, поглощая бутерброды, только Корич не унимался:

— Но как же ракеты?

— А что ракеты? — Танюков объявил «шесть крестей» и ухмыльнулся, глядя, как партнеры раскладывают карты веером. — Ракеты летят себе, летят, на то они и ракеты, чтобы летать.

— Но куда они летят?

— Куда и послали, — объяснил Танюков, записывая себе пару в пулю, — к нашему ближайшему соседу, планете Марс. Еще его зовут «Красная планета», слышали?

— Слышал. А комета?

— Комета тоже летит, законы вселенной они ведь такие, планеты крутятся, а кометы летают.

— Значит, взрыва не будет?

— Зачем врыв? Не будет никакого взрыва, — сказал удовлетворенно Танюков, прикрывая карты от хищного взора Пашки. Павел сделал вид, что потянулся за сигаретой, внезапно глаза его почернели и начали расширяться, пока не стали огромными, в пол-лица.

— Павел, ну как вам не стыдно подглядывать, — укоризненно сказал Танюков. — Ведь договорились же без всяких этих штучек, а то отцу Иоанну обидно.

Отец Иоанн погладил бородку и объявил «бубей». Пашка вернул лицо в обычное состояние и обреченно сказал «пас», Танюков тоже паснул.

— Взрывать мы ничего не будем, — продолжил он мысль, — хватит, на матушке-Земле навзрывались.

— Так зачем же ракеты летят? — продолжал не врубаться Корич.

— Чтобы первый человек ступил на Красную планету! — гордо сказал бригадир. — Видел бы ты экипаж, прямо орлы! Половина, кстати, наши клиенты, из «вольера». Лучше бы было, конечно, пять ракет запустить, да по срокам не успевали.

— Подождите, подождите. Значит, все эти миллиарды Гнашевича и лиги «Судного дня» пошли на…

— На пилотируемую экспедицию к Марсу, — просто ответил Танюков, — и на заведения, подобные этим, и еще на много-много хороших дел. В том числе на обустройство заповедников для… ну в общем, вы меня понимаете.

— А если они проверят?

— Проверят что? Ракеты, летящие к Марсу? Резервации, которые мы строим вроде как для людей, а на самом деле — для зверушек?

— А дети, а Карина? — не унимался дуболомистый лейтенант. Юдин аж хмыкнул от такой непонятливости и едва не подавился бутербродом, потому как немедленно схлопотал от старшего по званию по затылку.

— Дети в клубе на дискотеке, мы для них еще сегодня салют заказали, — объяснил Танюков, записывая себе в пулю, — Карина с ними. А че ей с нами, стариками, сидеть, молодая, пусть порезвится, мужа дожидаючись…

— Мне вот только непонятно, а что будет с этим Гнашевичем? — наконец подал голос Васинцов.

— А что с Гнашевичем? — Танюков глянул на часы. — Он сейчас в аэропорту, личного самолета дожидается. Как раз сейчас его спецы обкладывают. Хорошая группа, почти как вы, «орлы» называется. А вы разве не знакомы с господином Кочетовым, командиром группы? Он, кстати, просил извиниться, что не мог вас встретить, очень спешил.

— Слышь, Пашк, ну а ты че молчишь? — спросил Корич.

— А че говорить? Они-то думали, что я свой, да я в принципе и был свой. Я ж у Олега Мироновича, — Пашка кивнул на доктора, — давно работаю, способности свои развиваю. В общем, они попробовали меня на испуг взять, «Зовом Зверя» постращать, а я чего, я «дуропитеком» прикинулся и сижу, баранку кручу, насвистываю. Потом, когда детей из автобуса в автобус пересаживали, так потихонечку бомбу и разрядил, да там в принципе и разряжать нечего — всего одна ловушка простенькая. Во-о-о-от, а как Гнашевич с командой на аэродром свалили, так я этих зверьков и повязал. Одному монтировкой по затылку, второго ампулой снотворной. Но так, легонько, чтобы мог на связь выходить. Вот в общем-то и все…

В дверь осторожно постучали, Танюков удивленно вскинул брови и сказал:

— Войдите.

На пороге кабинета стоял охранник, держа за руку маленькую девочку. Охранник, естественно, не ожидал увидеть здесь столько вооруженных людей.

— Что у вас? — движением руки успокоил его Танюков. — Почему Людочка наша плачет?

Люда Коротких увидела Васинцова и словно не удивилась, подошла к нему и спрятала заплаканные глаза у него в рукаве.

— Она говорит, что… ее ангел умирает и хочет с ней проститься, — объяснял охранник. — Что за ангел, я так и не понял…

Джип летел по ночной дороге, разбрасывая фонтаны брызг. Людочка еще всхлипывала и крепко держалась за руку Карины. Васинцов уже знал куда ехать, большой дом на Звездном бульваре, неужели тот самый, куда они ходили с отцом Иоанном? Да, именно туда, Людочка молча указала на дом и подъезд.

— А откуда ты знаешь, что ангел ждет тебя там, Людочка? — осторожно спросила Карина.

— Я чувствую, — всхлипнула девочка, — он ждет, он боится умереть, не увидев меня. Тут надо спуститься вниз к большой железной двери.

— Подвал, что ли?

— Ну да, вон там, где большая белая машина с огоньками.

— «Скорая помощь»?

— Да, там большая железная дверь с колесом, вы постучите, вам откроют.

Но стучаться не понадобилось, дверь лежала на полу, должно быть, вывороченная взрывом. В проеме стояли два охранника в форме группы «Кондоров» с автоматами наперевес. Васинцова они узнали и разом козырнули…

— Что случилось? — спросил Васинцов, указав на дверь.

— Нападение, толпа человек пятьдесят, с оружием. В общем, бойню учинили.

— Он там, там, я чувствую, — тихо сказала Людмила.

Васинцов подхватил девочку на руки и вошел в длинный коридор, едва не столкнувшись с санитарами, выносившими чье-то тело. Рука с длинными бледными ногтями свешивалась из-под простыни и качалась при каждом шаге.

Роберт Гнашевич лежал на носилках, голова его была высоко запрокинута. Людочка осторожно подошла к нему, опустилась на колени и прижалась головой к груди. Большие ресницы Гнашевича дрогнули.

— Он потребовал не трогать его, пока вы не приедете, — сказал санитар, в котором Васинцов узнал Александра, питомца отца Иоанна. — Он был уверен, что вы придете.

— Это и есть твой ангел? — спросил Васинцов, глядя на заросшее лицо новочеловека.

— Да, это он, но он внутри не такой, не страшный, он хороший, добрый. Он мне много рассказывал, когда являлся ангелом. Он боялся, что из-за этого мне будет плохо, но по-другому он не мог, за ним постоянно следили.

Гнашевич с трудом открыл глаза и встретился взглядом с Васинцовым.

— Позаботься о ней, — шевельнулись губы, и из уголка рта покатилась кровавая струйка.

Параллель 7. ЗАПАХ ЗВЕРЯ — ФИНАЛ

Зверь интуитивно почувствовал опасность, проснулся и вскочил на лапы. Опасность, явная опасность, но пока труднообъяснимая. Ему что-то угрожает, но не здесь, не в данном месте. Кто-то чужой замыслил его убить, кто-то очень опасный хочет его гибели и знает, как это сделать.

От нахлынувших на него ощущений зверь тихо заскулил и завертелся на месте. Нет, надо собраться, он не должен отчаиваться, он ведь так силен, он ведь так умен и хитер. Он прилег на пол и припал мордой к передним лапам. Думать, думать об опасности.

Зверь замер, словно окаменел, лишь нервно дергающийся кончик хвоста показывал, как он возбужден, как он лихорадочно думает. Впрочем, что здесь думать, если есть опасность, эту опасность надо ликвидировать как можно быстрее. Иначе зачем ему эти мощные зубы, эти острые когти. Зверь вскочил на лапы и, не размышляя больше ни минуты, метнулся к балкону. Лапы мягко спружинили о газон, он тут же сделал огромный прыжок и вспугнул двух милующихся кошек. Ненавистные, мерзкие животные, жалкие прихлебатели ничтожного человечества! А эти ничуть не лучше: на лавке прямо под открытым небом занимались любовью человеческий самец и похотливая человеческая самка. В нос ему ударил отвратительный запах табака, спиртного, желез внутренней секреции самки. Отвратительно, омерзительно, мерзко! Он на миг замедлил движение, решая, а не прекратить ли парой ударов ничтожные жизни этих омерзительных существ, но тут же прибавил ходу. Не до них сейчас, сейчас главное — предотвратить опасность. Он справится, он сможет, он сделает это.

— Вы Белов Борис Глебович?

— Да, я, — удивленно сказал Белов, выпрямляясь над сумкой с вещами. — А чем могу служить?

— Следователь областной прокуратуры Пачнев, у меня к вам несколько вопросов.

— Коллега, значит? Что стряслось, коллега?

— Вы знали Домбровского Александра Львовича?

— Что значит знал? Мы виделись с ним не далее как вчера вечером. С ним что-то случилось?

— Он убит.

— Что?.. — Белов уставился на следователя. — Как убит? Я же только вчера у него…

— Поэтому я и приехал к вам, на его автоответчике был ваш телефон, и консьержка сказала, что вы часто бывали у него, когда он приезжал к нам в город.

Белов почувствовал, что ноги у него затряслись, он сел на кровать и заискал по тумбочке в поисках сигарет:

— Этого не может быть, просто не может…

— После встречи с Домбровским вы вернулись сюда, в санаторий?

— Да, можете проверить… Слушайте, вы что, меня подозреваете, что ли?

— Нет, что вы, просто порядок такой. А какого рода у вас были взаимоотношения с Домбровским?

— Дружеские. Можешь записать, что я помогал ему снимать кино.

— Вы, кино?

— Да, а что вас так удивляет?

— Да нет, ничего. У него были еще знакомые или дела в нашем городе?

— Насчет дел — вряд ли, а знакомые… разве что моя… невеста, Галина.

— Чащина? Да, мы уже связались ней, ее телефон тоже был в памяти его компьютера. А еще?

— Нет, скорее всего в нашем городе у него знакомых больше нет. У него были какие-то тяжбы в Москве, он, кажется, судился с «Роспрокатом»… Как это произошло?

— Мы выясняем. Утром горничная трижды пыталась убрать его номер — он не отзывался. Забеспокоились, он ведь пожилой уже, вызвали дежурную по этажу, открыли дверь, а он в пижаме, на полу, в луже крови…

— Что-нибудь пропало?

— Ценности, кредитные карточки, все на месте, так что ограбление мы пока исключили. Правда, компьютера нет, уничтожен. Впрочем, может быть, преступник просто не ожидал увидеть хозяина в номере и испугался. Этот Домбровский говорил о своих планах на вечер?

— Да, он хотел поужинать в ресторане и приглашал меня составить ему компанию, я предложил перенести встречу на завтра — то есть на сегодня…

— Вы можете проехать с нами и осмотреть, не пропало ли что-нибудь из ценностей?

— Вы на машине? Тогда подкинете мои вещички, я сегодня выписываюсь. Я позвоню Николаю, это брат моей невесты, чтобы он не беспокоился, хорошо?

— Не знаю, вроде все как было, когда я… навещал господина Домбровского.

Белов еще раз глянул на очерченный мелом силуэт около двухместной кровати, залитой кровью, и отвернулся к окну. Вот так же еще вчера стоял здесь известный американский режиссер польского происхождения и любовался осенней природой, листопадом. А теперь он мертв, теперь его тело лежит на столе патологоанатома, и тот восхищается, насколько была изношена печень у этого в общем-то крепкого старика. Умеют же америкосы наводить лоск на внешность.

— Вы нашли его ноутбук? — наконец спросил Белов.

— Да, он валялся на асфальте под окнами номера, наши ребята там копаются, но, кажется, и «материнка», и память — вдребезги.

— Известно, как убийца проник в номер?

Следователь помедлил с ответом, потом все-таки сказал:

— Замок цел, ключ торчал изнутри. Так что скорее всего через балкон, куда спустился с крыши. Но тут метра три, а никаких веревок или иного мы так и не нашли. Да там и зацепиться не за что.

— А ему и не надо цепляться, три метра для него так, пустяк.

— «Ему»? Вы кого-то подозреваете? — удивленно спросил прокурорский.

Белов отошел от окна и сел в кресло, рана неожиданно дала о себе знать, отдавшись волной боли во всей спине. Он помассировал плечо и спросил:

— Скажите, коллега, вы верите в оборотней?

Белов лихорадочно перелистывал сценарий, Галина распечатала ему файл с дискеты Домбровского на обычном принтере без указания страниц, поэтому он часто сбивался, то и дело заново перечитывая отрывки и целые страницы: «…зверь шел, выбирая дорогу по одному ему известным приметам. Он знал, что сейчас весь мир против него, только луна и его страсть — вот его союзники. Страсть, которая вела его уже многие годы, века, тысячелетия. Если бы она могла знать, догадаться, какая она древняя, какая она могучая, его страсть, сколько неземных наслаждений она сулит ей и ему. Она не сможет снова отвергнуть его, нет, не сможет, он просто этого не переживет»…

Часы на стене заскрипели и глухо начали отбивать удары: раз, два, три… одиннадцать. Пора. У Галины закончилась смена и, если повезет с маршруткой, через двадцать минут она будет на остановке. Белов с сожалением отложил сценарий и накинул куртку.

— Ванька, спать! — сказал он строго, стукнув кулаком в стенку детской комнаты. — И так уже лишний час играешь, все мамке расскажу!

Угроза возымела действие, тут же характерные вопли убиваемых монстров стихли — послушный мальчик выключил компьютер, а скрип дивана сообщил, что Ванечка поспешно забрался под одеяло.

Дик-джуниор, виляя хвостом, попытался лизнуть его в руку, но Белов решительно уклонился от телячьих нежностей и открыл калитку.

Галина приехала только через сорок минут, она вышла из троллейбуса и остановилась, оглядываясь по сторонам. Белов уже хотел было по традиции подкрасться к ней и как-нибудь пошутить, когда заметил, что глаза у Галины мокрые от слез.

— Что случилось, Галь? — спросил он, беря ее за руки.

Видимо, Галина долго крепилась, потому что, едва увидев Белова, она дала волю чувствам и расплакалась у него на руках.

— Вот сволочи, ну откуда только такие берутся?!.

Оказалось, что под самый конец смены к ним в отделение привезли тяжелого больного с аварии, требовалась срочная операция. Они снова переоделись, оставив свои вещи в ординаторской, и когда вернулись, оказалось, что из большой металлической коробки для инструментов, куда они складывали свои вещи, все исчезло: кольца, браслеты, цепочки, что сняли с себя ассистенты перед операцией, даже часы «Сейко», что подарили врачу японские коллеги во время последнего визита. В том числе и Галин перстень с изумрудом.

— Менты сказали, что знают, кто это смог сделать, и сразу домой к ней поехали, — всхлипывая, рассказывала Галина по пути домой, — представляешь, Наташка Терентьева, практикантка из медучилища, друг у нее еще есть, помнишь, я тебе рассказывала, лохматый такой, на наркомана похож. У нее как раз тоже смена кончалась, и ключи были от ординаторской, вот она и… А больше некому, ее мать сказала, что она домой не возвращалась, милиционеры к ее другу поехали, он где-то на низах живет. Ну надо же, сучка какая, а мы еще ее подкармливали, вещи почти неношеные дарили, я ей сумку польскую из натуральной кожи отдала… Как же она торк завтра переживет, или тоже звериной породы.

«…и тогда детектив Уайт почувствовал, как свет полной луны наполняет все его тело, даже не тело, а всю его сущность огромной силой, мощью и желанием. Жгучим, непреодолимым желанием. Он понял, что напрасно сидел в засаде ночи напролет, напрасно ждал, потому что зверь все равно не пришел бы, он просто не мог прийти. Потому что зверь — внутри него, зверь — он сам… Зверь оказался хитрей, он умел прятаться и столько времени заставлял Уайта выслеживать… самого себя.

Уайт стоял перед зеркалом и с ужасом наблюдал, как лицо его вытягивается в звериную морду, как растут клыки, заставляя его стонать от боли, как бугрятся мышцы, растягивая кожу, покрывающуюся густой курчавой шерстью. Но самое ужасное было не в чудовищной боли, а в том, что зверь вытеснял сознание Уайта из его тела, овладевал телом, и уже не детектив Уайт поднимал руку, а зверь торжествующе поднимал лапу, любуясь блеском острейших когтей…

И тогда Ненси, увидев изменения в облике своего возлюбленного, в ужасе закричала, а зверь торжествующе повернулся к ней во всей красе могучего хищника.

— Джонни, Джонни, опомнись, — вскричала Ненси, протягивая к нему руки, — ты же сильней, Джонни, ты должен сопротивляться! Я люблю тебя, Джонни, только вернись скорей!

— Поздно, — торжествующе прорычал зверь, — Джонни больше нет и не будет, он — жалкий слабак, теперь ты только моя!..

— Барсик, бросай ты эту лабуду читать, гаси свет, — сказала Галина, сладко зевая и обнимая Белова за плечо. — Луна-то какая, с такой луной можно и без света читать.

Белов отложил сценарий и дернул за шнур ночника, Галина нежно обняла его поперек груди и потерлась подбородком о его плечо. Какая же она свежая, милая, сладкая, желанная.

— Соскучился, Барсик? Ну подожди, милый, — прошептала она, — я ночнушку сниму, а то ведь опять проснусь с шарфиком на шее, хулиган ты этакий, агрессор сексуальный…

Утомившись от любовных ласк, Галина заснула, уткнувшись Белову в плечо, а он лежал с открытыми глазами и смотрел в окно на полную луну. Действительно, луна сегодня была на редкость хороша, самый пик полнолуния, даже невооруженным глазом хорошо были видны ее океаны и моря, никогда не знавшие воды. Странно, что ничего подобного он раньше не замечал. И звуки, оказывается, насколько богата звуками ночь. Вот где-то вдалеке прогрохотал товарняк, вот захрустел коробкой передач при подъеме на мост поздний таксист-левак, вот тявкнула во сне собака в будке, наверное, ей привиделся давний недруг — соседский кот. И запахи, запахи вокруг, миллион запахов: запах крахмального белья на постели и свежих наволочек, запах легких Галиных духов, запах сушащейся рыбы, что привез Коля с последней рыбалки, запах химикатов из набора «Юный химик», что подарил он сегодня Ванечке, запах Дика-Джуниора, которого давно пора помыть, запах от большой говяжьей кости, что Дик заныкал под крыльцом дома на черный день…

Белов снова глянул в окно и вспомнил прошедший день и очерченный мелом силуэт Домбровского на полу. Господи, ну кто же мог этого старичка порешить, кому он мешал? «Ограбление? А что у него грабить? Ну, может, с виду он и выглядел богатой добычей, но, кроме карточек кредитных, у него и наличных-то почти не было, из всех вещей один кейс да ноутбук. Может, они охотились именно за ним? Тогда зачем было компьютер разбивать? Он, поди, тысячи две американских денег стоит. Может, преступник решил скрыться через крышу и уронил, когда через балкон забирался? Чертовщина какая-то. Хорошо хоть, что у него алиби стопроцентное, а то бы затаскали коллеги прокурорские…

Потом Белов вспомнил сценарий Домбровского. Конечно, от всех этих Джонни, Ненси, «понтиаков» и прозрачных бассейнов в подсветкой за километр несет голливудщиной, но вот эта идея вечной страсти, что-то в этом есть, определенно есть. И сюжет, коп выслеживает сам себя, днем он человек, устраивает ловушки, сидит в засадах, оберегая покой любимой, а ночью превращается в зверя, и все эти ловушки легко обходит. Что же имел в виду этот поляк, да упокоит его католический Господь его католическую душу, когда говорил, что знает, как убить зверя? Белов почувствовал, как глаза его закрываются, широко зевнул и покрепче прижался к Галине.

Зверь понял, что настало его время. Все, теперь никаких преград! Проклятого камня, излучавшего древнюю мистическую силу, больше нет, никто не помешает ему, и ничто не помешает! А тот вонючий старикашка, решивший, что может тягаться с ним, со зверем, мертв. Что ж, старикашка хотел увидеть зверя вблизи, он доставил ему такую радость напоследок. Он с огромным удовольствием заглянул старикашке в глаза, исполненные ужаса, перед тем как с наслаждением перегрызть ему глотку.

Зверь с наслаждением потянулся, постепенно обретая контроль над телом, чувствуя, как волны мощи накатываются на него одна за одной. Самка пошевелилась и во сне обняла его поперек груди.

— Ой, что, что это?.. — громко сказала Галина, просыпаясь.

Белов вдруг громко застонал, рванулся и сполз на пол, тело его забилось в конвульсиях…

— Боря, Боренька, что с тобой?! — закричала женщина, включая свет. Тут же она закричала снова, Борис корчился в судорогах, по спине его прокатывались бугры мышц, ногти, вернее, уже когти скребли по лаку паркета. — Борька, ну что же это такое, Боря! Я в «скорую» позвоню, потерпи, Боренька.

Белов вскочил на ноги, глаза его горели дьявольским огнем, руки-лапы тряслись, из края рта-пасти хлопьями падала густая слюна. Он, шатаясь, добрался до стула, на котором были сложены его вещи, и схватил пиджак, пистолет вывалился из кобуры и тихо стукнулся о паркет…

— Ты не сделаешь этого! — прорычал зверь вслух, уже понимая, что хочет этот человечишка, оказавшийся не таким уж и слабым. — Покорись, иначе ты убьешь и себя.

— Ну и черт с ним, — сказал Белов, стирая слюну с уголка рта.

— Идиот, ты ведь не будешь жить, — снова закричал зверь, неожиданно понимая, что это — не бравада, что этот смертный на самом деле готов прострелить свою голову, нет, их общую голову. Он усилил натиск, стараясь завладеть всем телом, но страх, ужас, сводящий, сковывавший все его члены, мешал ему победить. Внезапно он понял, что больше всего, по-настоящему он любил не Галину и не тех остальных самок, что сводили его с ума многие века, а жизнь. Да, он со всей возможной страстью любил жизнь, существование во всех возможных ипостасях. А этот ненормальный Белов уже взводил затвор, а эта самка, из-за которой он мог сейчас лишиться драгоценной жизни, только сидела на своем диване, прикрывшись одеялом, и дико орала.

— Брось орать, идиотка, да останови же ты его в конце концов… — призвал в отчаянии зверь.

— Боря, не надо, Боря! — закричала Галина, а Белов уже подносил пистолет к виску.

— Постой, погоди! — как за соломинку попытался ухватиться зверь. — Давай договоримся, ну зачем нам умирать, подумай? Я согласен, я больше не буду претендовать на твою самку, ты победил, она останется тебе. Я уйду, уйду внутрь, навсегда, навсегда-а-а-а, — завизжал зверь.

Белов на секунду остановился и глянул на Галину:

— Нет, он вернется. Он обязательно захочет вернуться. Прости, Галя, но так надо. Я люблю тебя, прощай… Эх, жаль, глушителя нет, Ванечку разбужу…

Приехавший врач «скорой» подтвердил предположение милиционеров о самоубийстве. «Следователь прокуратуры Белов застрелился из своего табельного пистолета системы „Макаров“ дома у сожительницы Чащиной Галины Ивановны. Причина суицида — сильный психологический стресс после недавнего ранения и продолжительной болезни».

— Поплачь, милая, поплачь, — нежно гладил рыдающую Галину по плечу старенький доктор в очках. — Слезы, они помогают. Любила его? Сильно? Тогда ничто, кроме слез, и не поможет. Жалко их, служивых. Сегодня уже третий за ночь. Такой вот торк сильный, а то ли еще будет…

Часть пятая И СНОВА ЗИМА

Глава 1 СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Телефон зазвонил, Васинцов схватил трубку, одновременно глянув на часы. Полвторого ночи, они с ума сошли!

— Командир, выручай! — прохрипело в трубке, связь была хреновая.

— Юдин, мать твою, ты что, сдурел?! Ты на часы-то глянь!

— Прости, командир, но тут такое дело…

— Денег, что ли?

— Да какие деньги, денег мешок! Отмазка нужна. Мы тут с ребятами за городом зависли в бане, в хорошей компании. Если моя звонить будет, скажешь, что я на задании?

— Не могу, — тихо сказал Васинцов.

— Что?! И тебя? — искренне удивился Юдин.

— И меня…

— Эка, брат… — Юдин замолчал, не зная, какими словами выразить свое сочувствие. — Ты это, особо-то не переживай, не ты один. Крушилина вон тоже прихватило, и Дзюбу с супругой вместе. А Карина как?

— Карина пока нормально, еще врет потихоньку.

— Ну ладно, привет ей передавай, — сказал Юдин и отключился.

— Кто там? — спросила Карина спросонья.

— Да Юдин это, никак не угомонится. Опять с девками загулял, а жены боится. Теперь отмазку ищет.

— Вот дурак, ведь женился недавно, и чего ему не хватает? И девка такая видная.

— Видная, да дура, — откровенно сказал Васинцов. — Думает, вышла замуж за «грифа», и весь мир в кармане. Хоть бы бельишко мужу простирнула, а то рубашка вечно словно жеваная, как у холостяка. Он как-то ей намекнул, а она: «Я когда замуж выходила, домохозяйкой не нанималась». Ну ладно бы училась или работала, а то сидит целыми днями перед зеркалом, красоту наводит или с дурами такими же по телефону болтает. Знаешь, чем она Юдина на ужин кормит? Пиццей, заказанной по телефону, ей даже пельменей сварить лень. «Я, когда замуж выходила, кухаркой не нанималась», — очень похоже передразнил Васинцов голос юдинской супружницы. — Каждый вечер — пицца, представляешь? А опоздает Юдин на ужин хоть на полчаса — скандал, пивом от него пахнет — трагедия, с друзьями на рыбалку соберется — в слезы и рыдает, как выпь. По выходным она изволит в лучших ресторанах ужинать в вечерних платьях. А знаешь, какие сейчас цены в приличных ресторанах? Юдин уж обзанимался у кого только можно, только что на паперти не сидел. А она все равно воет, все ей денег мало, мечтает, чтобы Юдин охранником в банк пошел. Прикинь, «гриф» — охранник. Засмеют же! Нет, не ужиться им вместе.

— Но он тоже хорош, неделю как знакомы, и в загс потащил.

— Это кто кого еще потащил. Ну поплыл мужик, подержал молодуху за сиську и поплыл. Ты ж видела, какая она, все по конкурсам мотается, «мисской» стать хочет. Видала, какие ей букетища дарили?

— Тогда что ж он, не видел, с кем связывается?

— Он «гриф», трудностей не боится. Премиальные получил, решил штурмом взять, вот и взял на свою голову. Он — служака, она… Дура она и есть дура. Дурища!

— Я у тебя тоже дура? — зловеще прошипела Карина и протянула к Васинцову руки.

— Нет, ты у меня прелесть, золотко, клад. Я у тебя всегда в чистеньком, рубашечки поглажены. А твои борщи, а пироги! А термосок в дорогу, когда на рыбалку…

— Ах ты подлый, на рыбалку! В прачку-кухарку меня превратил, а я, между прочим, не нанималась. Может быть, я тоже хочу в ресторан, в вечернем платье…

— Будет, будет тебе ресторан, обещаю!

Карина навалилась на Васинцова и ухватила его за шею:

— Васинцов, клянись самым святым: служебным удостоверением и должностным окладом, клянись премией в конце квартала, что в ближайшие выходные поведешь меня в самый лучший ресторан.

— Клянусь, клянусь, — смеясь, сказал Васинцов и высунул язык, как удавленник, — пусти, задушишь.

— Ну правда, Генк, когда мы с тобой сходим отдохнуть куда-нибудь, — сказала Карина, прижимаясь ушком к его чуть волосатой груди. — А то у тебя все работа и работа. Ведь от тела отлучу, или стану такой же стервой, как юдинская Верка.

— Давай через неделю, как раз дежурства не будет, и премию обещали. Днем Людмилу заберем, в парке погуляем, на каруселях покатаемся, а вечером в кабак завалимся.

— Все, ловлю на слове, правдоруб ты мой…

В этом и не было необходимости, ловить его на слове. С зимним усилением торков, а комета подлетала уже совсем близко к Марсу, активно задевая хвостом Землю, Васинцов напрочь отучился врать. И теперь, задерживаясь на работе, он не рассказывал Карине сказок о срочной вводной начальства, а честно говорил, что зашел с ребятами выпить пивка. Не он один, конечно, полстраны, даже больше, неожиданно утратили способность к вранью, даже к невинному обману. Первых таких уникумов ушлые журналюги окрестили правдорубами, так и прижилось. Кстати, самих журналюг тоже изрядно на правду торкнуло, оттого в столичных изданиях наметился явный недостаток кадров.

Васинцов решил ночное пробуждение использовать с пользой, похотливо погладил Карине нежный пушок под ночнушкой, она игриво потянулась молодой пантеркой, когда зазвонил телефон. Васинцов ткнул себя в грудь большим пальцем и скрестил ладони, мол, меня нет и не будет.

— Алле, — нарочито сонным голосом сказала Карина, берясь за трубку, — да, дома, да, спит. Как это разбудить? Он у меня устал за день, он ведь работает, семью кормит. Ах, Верочка Юдина, помню, конечно. Нет, ни про какое задание Геночка не говорил, а ваш муж скорее всего на блядках со шлюхами, в бане какой-нибудь, а где ж еще? Вы знаете, от постоянного потребления пиццы на ужин очень на девок чужих тянет, по своему опыту знаю. Я поэтому Геночку только борщиком кормлю и котлетками домашними с чесночком. Почему в бане? А где ж еще? Такой помятый, в рубашке неглаженой, где ж ему еще к девкам приставать? Только голым в бане. Что? От дуры слышу!

Карина бросила трубку на базу и звонко расхохоталась.

— Мил, ты что? Тоже на правду торкнуло? — удивился Васинцов.

— Неа, просто Юдина жалко. Если эта Верка на самом деле такая дурища, нечего им вместе мучиться. Не зря же люди придумали развод.

Телефон снова зазвонил.

— Опять эта дурища! Ну я ей щас задам! — сказала Карина, берясь за трубку. — Алло… Ген, это тебя, говорят, тревога…

Мороз вдарил не по-детски, печка автобуса гудела, но всего салона не прогревала. Васинцов еще раз подышал в ладони и потер их, чтобы согреть. Рядом сопел Юдин, его развезло после ночной бани «с девками» и даже ударная доза спецпрепаратов, способная протрезвить быка, на сержанта подействовала мало. Перед тем как развалиться и заснуть на сиденье автобуса, Юдин радостно сообщил, что эта тревога — «стопроцентная отмазка от жены», а то она все телефоны оборвала, его отыскивая, а теперь вроде как успокоилась. Наказала ему побольше зверьков поймать, чтобы премию получить. А то ей больно уж шубка песцовая в салоне приглянулась.

Корич тоже дремал, Дзюба разгадывал сканворды, устроив журнал на его спине, Кайметов читал какой-то мудреный учебник, он учился заочно и уже пару раз был замечен за примериванием лейтенантских погон. Вазгян дразнил Бифштекса хот-догом, тот виновато озирался на дремлющего на заднем сиденье Пашку и, не в силах побороть искушения, потихоньку поскуливая, полз в сторону Вазгяна. Васинцов улыбнулся и снова поглядел в дырочку, которую сам же и продышал. Впрочем, смотреть особо было не на чего: костры и люди, огромная толпа, вдоль всего забора института, будь он неладен. Люди по колено в снегу, некоторые — легко одетые, в осенних курточках, словно собирались второпях, теперь стоят возле больших костров, греются. Дверь автобуса зашипела и открылась.

— Блин, идиоты какие-то! — громко сказал Крушилин, поднимаясь в салон. — На улице дубак, а они стоят на ветру, как зомбированные, дрожат, но не расходятся. И прибывают, со всех сторон идут, толпами. Слышь, командир, че творится-то? Че из штаба говорят?

— Ничего. Приказали занять позицию и ждать указаний. Кайметов, что у нас в эфире?

Кайметов отложил учебник, снова покрутил ручками рации:

— Тишина, командир, как в морге, никаких переговоров.

Васинцов взялся за трубку мобильника, набрал номер, в управлении было занято, Одинцов не отзывался, бригадир тоже молчал, номер Танюкова оказался вне зоны досягаемости.

— Что творится-то, может, со связью что не так? — недоуменно сказал Васинцов и набрал домашний номер. Карина была дома, беспокоилась.

— Похоже, как осенью было, помнишь? — сказал Крушилин, присаживаясь на сиденье. — Неужели опять народ на зверофобию торкнуло?

— Эй, служивые, откройте, — раздалось снаружи.

Васинцов выглянул через водительское окно и с удивлением узнал отца Иоанна. А он-то здесь зачем?

— Доброго здравия, — сказал Васинцов, когда двери автобуса закрылись. — Признаться, не ожидал, батюшка, вас здесь увидеть. На кого оставили детишек?

— Дети под присмотром, — заверил отец Иоанн, — ну я и намерзся, пока вас нашел.

— А вы нас искали?

— Да, вот ознакомьтесь, — сказал священнослужитель и протянул Васинцову сложенный лист бумаги. Васинцов прочитал.

— Ого! За подписью Президента? А вы, батюшка, в высоких сферах вращаетесь. Может быть, если уж мы отданы под ваше распоряжение, вы просветите, что здесь происходит?

— Побаиваюсь я, что дела здесь готовятся не самые лучшие. Я очень надеюсь на вашу помощь.

— Вы хотите туда? Внутрь? Но там же звери…

— Геннадий Николаевич, — устало сказал отец Иоанн и поежился от холода, знать, еще не успел согреться, — я по совместительству с основной работой исповедую содержащихся здесь, ведь большинство из них — христиане…

— Исповедуете зверей? Во дела…

— Приготовиться! — прохрипело в наушниках.

Васинцов быстро натянул сферу на голову, команда последовала его примеру. Он потихоньку отодвинул шторку с окна, за тонированными стеклами автобуса бесновалась толпа. Тут же он рефлекторно отпрянул, в стекло, прямо напротив его лица шмякнулось гнилое яблоко.

— Видимо, придется пробиваться с боем, — то ли спросил, то ли констатировал Корич.

— Группа «ГРИФ», слышите меня? — снова прохрипело в наушниках.

— Группа «ГРИФ» на связи, — ответил Васинцов.

— Проезд перекрыт рвом, двигайтесь в пешем порядке.

— Есть двигаться в пешем порядке! Какие указания будут по поводу толпы, применять силовые действия?

— Были попытки провокации? — удивленно спросили в наушниках.

— Яблоками гнилыми кидаются.

— Переживете. На объект двигайтесь спокойно, вас здесь считают своими, давайте…

Двери автобуса с шипением открылись, «грифы» оперативно покидали автобус, в числе первых спустился отец Иоанн. Собираясь спрыгнуть на снег, Васинцов оглядел салон. На заднем сиденье у окна кто-то остался.

— Паш, — укоризненно сказал Васинцов и потрепал новобранца за плечо. Бывший ловец Пашка раскрыл глаза и испуганно огляделся по сторонам.

— Что, приехали, что ли?

— Приехали, приехали, — сказал Васинцов и сам напялил на стриженую голову парня сферу. Ну и выдержка у новобранца, первая серьезная операция в «грифах» (если не считать Кавказа), в таких случаях даже бывалые мандражируют, а он, видите ли, уснул.

— «Грифы»! Ребята, «грифы» приехали! — раздалось из толпы. — Ну теперь-то они зверюгам устроят! Давайте, ребята, ввалите этим уродам!

— О как нас в народе любят! — пробурчал Корич, пряча электрошокер за спину. Васинцов ловко увернулся от девицы, кинувшейся к нему целоваться, как с воином-освободителем, построил группу и огляделся: здоровая толпа уже набралась, и не спят, несмотря на ночь. На «грифов» смотрят с любопытством, вроде даже как с любовью.

— Бегом марш, — скомандовал он и указал в сторону высокого бетонного забора. Толпа немедленно расступилась.

Дорога и на самом деле была перекрыта, кроме неглубокого рва, здесь присутствовали какие-то старые бетонные плиты, противотанковые ежи, как на картинках про Отечественную, старые телеграфные столбы.

Миновав завал, группа вышла к воротам.

— Первый, вышел к объекту. Какие будут указания?

— Сейчас вам откроют, — пообещали из наушников.

Ворота на самом деле задрожали и стали тихо отъезжать в сторону. Первым, что увидел Васинцов во внутреннем дворе, был танк. Современный, с широкими гусеницами, выкрашенный в неприметный серый цвет. На броне танка, покачивая ногой в высоком армейском ботинке, сидел человек в камуфляже и берете. Он, не торопясь особо, спрыгнул на землю, оправил куртку и портупею, подошел к «грифам», усмехнулся и сказал:

— Со свиданьицем!

— Бригадир? И ты здесь? — удивленно сказал Васинцов, когда ворота за его спиной, загремев, стали закрываться.

— Вот именно.

Бригадир разложил на столе карту с какими-то квадратами и прямоугольниками.

— Схема внутренних зданий института, — сказал он, — вот внешний периметр, он под нашим контролем, вот средний, мы его тоже пока контролируем. Что творится на внутреннем периметре, в «вольере» и в «виварии», одному Богу известно. Камеры слежения отключены, посты не отвечают, нет связи. Похоже на коллективный прорыв изнутри. Точно известно, что звери захватили лабораторный корпус вот здесь, — и он ткнул карандашом в большой синий прямоугольник, — хозяйственный двор вот здесь и вертолетную площадку. На нее уже приземлилось три вертолета, на позывные не отвечающих. Кто прилетел, зачем — неизвестно. Пойдем далее, вот это продсклад, двери взломаны, камера слежения там еще работает. Судя по следам разгрома, зверьки добрались до сладкого, что касается птицефермы, то там шла настоящая охота, кудахтанье отсюда слышно было.

— Жертвы есть? — спросил Васинцов.

— Данных пока нет, посты охраны не отвечают, но один из лаборантов сообщил по «мобиле», что их согнали в какой-то ангар и пока не обижают.

— Звери располагают оружием?

— Вероятно. Вот здесь караульное помещение и оружейная комната, дверь заблокирована. Если они и завладели оружием, то только с постов охраны и… Кто знает, что привезли на этих вертолетах. Я бы сбил их на хрен, но начальство, как всегда, решило перестраховаться…

Васинцов закрыл глаза и попытался зрительно вспомнить коридор, ведущий в «оружейку» и подступы к нему.

— Хорошо, какие-нибудь требования выдвигались? Попытка контакта?

— Ничего! Они подошли к среднему периметру и остановились как по команде. Словно их устраивает, что между ними и толпой снаружи находимся мы, как прослойка. Меня вот что беспокоит, майор, через пару часов начнет темнеть, а вдруг как они свет нам отрубят? Не удержим ведь периметра.

— А автономная подстанция?

— Работает, но кто знает, на что они способны, ведь внутренний периметр тоже таким надежным казался.

— Слушай, бригадир, а откуда здесь столько зверей, их ведь по осени после «Манежа» всех вывезли…

— Всех, да не всех. Это — секретный объект.

— Те тоже были секретные.

— А этот суперсекретный, сверхсекретный, архисекретный. Здесь со зверьми пытались контакт наладить, здесь дальше всех продвинулись в разгадке тайны торков и перевоплощений.

— И те, кто именно продвинулся, сейчас в заложниках? Слушай, а какому именно ведомству подчиняется данная контора?

— Догадайся с трех раз.

— Все, не тупой, понял. Ладно, бригадир, ситуация ясна. Думаю, ждать у моря погоды без толку, надо посылать разведку. У меня тут отец Иоанн рвется со зверьками пообщаться. Может, стоит рискнуть?

— Там же звери!

— А я знаю укротителя, который в клетку со львами запросто заходит.

— Этот ваш монах, он что, совершенно свихнулся? — Бригадир глянул на экраны мониторов, пощелкал выключателями, настраивая четкость. — Они же порвут его на куски. А вы, майор, куда смотрели?

Васинцов усмехнулся:

— Я выполнял инструкции, как учили. И вы в том числе когда-то…

— И что же сейчас говорит вам инструкция?

— Инструкция не говорит, она гласит, как и закон. Так вот, инструкция гласит, что я со своей командой должен обеспечить полную безопасность и полную свободу действий отца Иоанна в соответствии с выданным ему предписанием. Я считаю, что в данный момент отец Иоанн как раз в полной безопасности.

— Вот как? И кто же уполномочил именно вас принимать такие решения?

— Согласно выданному предписанию. Хотите ознакомиться?

— Разумеется. И кто же выдал это… предписание? — недобро ухмыльнулся бригадир, рассматривая лист бумаги, предъявленный Васинцовым.

— Подписал Президент Российской Федерации лично, если желаете, можете провести почерковедческую экспертизу, — сказал Васинцов и засвистел мотив торжественной песни из оперы Глинки «Жизнь за царя».

Улыбка быстро слетела с лица бригадира.

— Вы все свихнулись вместе с вашим… — Бригадир не договорил, с кем именно свихнулся майор, а резко встал и, не оборачиваясь, вышел из диспетчерской.

Васинцов сделал ему на прощание ручкой и снова уставился в монитор. Звери по-прежнему сидели вокруг отца Иоанна кружком и слушали, не перебивая.

— Как думаешь, командир, они понимают, что он говорит? — спросил Дзюба.

— Без сомнения, смотри морды какие умные. Вон, особенно тот, матерый, уж больно на Гулина похож.

— Только Гулин потемней будет, и лапы у него пошире.

— Согласен. А не понимали бы, давно порвали бы в клочья, да и нас заодно. Как думаешь, что наш батюшка замыслил?

— Хрен его знает, только хотелось бы, чтобы он придумал чего побыстрее, а то толпа эта снаружи мне совершенно не нравится. Да и мордовороты из отряда охраны нашего уважаемого бригадира особого оптимизма не внушают. И новые все, ни одного из тех, что с нами дежурили. Или спецкоманда какая новая? Как-то недобро они на нас смотрят, согласен?

— Да, на что ж у нас рожи, а этих красавцев не знаю даже где набрали… — Васинцов переключил тумблер и полюбовался на группу охранников, замерших у центральных ворот «вольера». Неожиданно он улыбнулся, осознав, что впервые видит, как выглядит снаружи этот секретный объект, на котором проторчал столько времени. Вот тебе и подмосковная птицефабрика. И ведь как хитро придумано, даже звериный запах маскировать не надо.

— Слушай, а тебе не кажется странным, что вся эта толпа так быстро собралась. Вроде не ближний свет, да и метро поблизости не наблюдается, а их тут тысяч пять, да еще с плакатами, телевизионщики опять же.

— Спланированная акция? Как осенью. А кому это нужно?

— Как говаривает наш горячо любимый шеф, полковник Одинцов: «Если бы я знал все ответы на все вопросы, меня звали бы Господь Бог». Так вот, я тоже не Бог, и кому все это надо — ума не приложу. То, что институт, где содержится около тысячи зверюг: чикатил, волчар и прочих бывших людей, располагается в непосредственной близости от столицы нашей родины города-героя Москвы, конечно, бомба для свободной прессы. А если найдется пара бывших обиженных сотрудников института и они расскажут, какие здесь дела творились, это — супербомба.

— Но против кого она может рвануть? Ужель под Президента копают? Так рано еще, до выборов год, все позабудется, быльем порастет. На нашу контору бочку катят? Так альтернативы не вижу.

— Дзюба, ты упертый, как все хохлы, но в своей упертости отыскивая частности, порой пропускаешь тенденции.

— Классно сказано, погоди, дай запишу, потом цитировать буду.

— Да хватит тебе придуриваться-то. А не думаешь ты, что искать нужно не снаружи, а внутри?

— Что? Ты считаешь, что все это спровоцировали… сами звери, отсюда, из института?

— Почти уверен.

— Но зачем?

— А им надоело здесь. Может быть, пытки, которые ученые очкарики этично называют «исследования», зверькам не очень нравятся, может быть, в четырех стенах париться надоело, или баб не хватает, кормежка не устраивает.

— Постой, командир, я тебя чего-то не понимаю. Они что, сюда по путевке профсоюзной приехали? Это же звери, ты же помнишь, что это за твари и сколько мы их сюда привезли.

— Вот это меня и беспокоит.

— Что?

— Ты сам сказал: «Сколько мы их переловили и сколько сюда привезли». Я тут подсчитал намедни, сколько мы их взяли, сколько каждый из нас до того зверей сопровождал. И ни одной знакомой морды, ни одной, а ведь мы и на тренировках были, и на тест-контролях, и так через камеры наблюдения видели. И ни один из нас, обрати внимание — ни один не заметил, чтобы когда-нибудь этого зверя брал, вез или хотя бы видел.

— Брось, командир, их же здесь около тысячи.

— А кто это тебе сказал? Ну даже допустим, что их здесь тысяча. Но даже по теории вероятности хоть кто-то да должен был встретиться.

— Фиг его знает, для меня они все, как китайцы, на одну морду.

Один из мониторов заморгал, на нем обозначилась знакомая физиономия, полковник Одинцов собственной персоной.

— Не спите, птицы мои лысоголовые?

— Американский орел тоже называется лысый-белоголовый, — отличился эрудицией Дзюба.

— Так я разве против, орлы вы мои, включайте-ка первый канал телика и следите в оба. И попросите вашего батюшку поторопиться, я почему-то ожидаю бурное развитие событий.

— Товарищ полковник, что посоветуете? — спросил Дзюба.

— В соответствии с инструкцией, — подмигнул полковник и исчез, а Васинцов уже включал телевизор.

— Слышь, Пашк, поди-ка сюды, — крикнул он сразу, как только появилась картинка.

— Че звал, командир? — спросил Пашка.

— Дывись! Не узнаешь?

— Елы-палы! Миха с Андрюхой! И они здесь!

Два ловца давали интервью. Вернее, говорил Андрюха, а второй — Михаил — в шикарном японском пуховике только кивал, пряча глаза за темными очками. Нагло глядя в камеру, Андрюха ответственно заявлял, что его до глубины души возмущает, что правительство, которому они, ловцы, сдавали таких опасных зверей, вместо того чтобы изолировать их от общества, занимается их разведением или отпускает. После чего начал нагло врать, что одного и того же зверя брал трижды…

— Внимание! — прохрипело из динамиков. — Просьба ко всем разойтись, немедленно разойтись! Граждане, вы подвергаете себя большой опасности. В противном случае мы вынуждены будем прибегнуть к силовым методам…

Толпа зашевелилась, но с места не двинулась.

— Что они творят? Мать их! — громко выругался Васинцов. — Они что, не могли дождаться темноты? На таком морозе они сами разойдутся. Кайметов, дай-ка мне связь с бригадиром.

В это время откуда-то со стороны сильно грохнуло.

— Командир, — крикнул Кайметов, — с внешнего периметра сообщают, что толпа пошла на прорыв. Стену взорвали!

— Кто?

— А хрен их знает, бригадир сообщает, что есть потери.

— Вот тебе и безоружная толпа возмущенной общественности, — тихо сказал Крушилин, натягивая на бритую голову сферу. — Пойду присмотрю место под огневую точку.

— Где отец Иоанн? — быстро спросил Васинцов.

— Там еще, со зверушками…

— Ах черт! Группа, за мной! Пашка, Крушилин, остаетесь здесь, Кайметов — держи связь…

Корич почувствовал их слишком поздно, нет, надо было все-таки взять Пашку или хотя бы Бифштекса. Тот бы наверняка учуял, но Пашка с Бифштексом остались в «караулке». Они напали во дворе, словно знали, что «грифы» выберут именно этот путь в «вольер». Корич первым выбежал из бункера, шагов через десять остановился, замотал головой, словно уворачиваясь от назойливых мух. Васинцов успел крикнуть «назад!» и даже скинул ремень автомата с плеча, когда его сбили с ног. Они напали сверху, прыгали с козырька над бункером, с бетонного забора. Уже падая, Васинцов успел заметить, как Вазгян мощным ударом в челюсть опрокинул на снег крупного зверя и как самого его валят, ухватив за шею сзади. Потом наступила темнота.

Очнувшись, Васинцов сразу почувствовал боль. Ну и слава Богу, раз болит — значит еще жив. А еще противный запах во рту и головокружение. Не иначе как эфиром их усыпили, как морских свинок. Выждав паузу, чуть приоткрыл глаза. Полумрак, хорошо хоть не темень. Свет падал из узкого окошка под самым потолком, видимо, на улице вечерело. Он лежал на бетонном полу, рядом кто-то тихо постанывал, лежа лицом вниз. Попробовал приподняться, не тут-то было, руки крепко связаны за спиной, пальцами пошевелить еще можно, а попытка освободиться отозвалась болью в плечах, знать, умелец вязал. Ноги тоже перехвачены у щиколоток чем-то крепким, вроде как проволокой.

Васинцов все-таки умудрился приподняться и оперся спиной о стену.

— Эй, есть кто живой? — спросил он тихо.

— Есть, есть живые, — донеслось из полумрака, судя по голосу — Дзюба. — Мы здесь с Вазгяном, у него, кажется, челюсть сломана, говорить не может. Юдин тоже здесь, вроде цел, но никак не очухается.

— А Корич?

— Корича не видно.

— Кто-нибудь помнит… как нас взяли?

— Они сверху напали, видимо, ждали, — после паузы сказал Дзюба…

— А где мы, примерно представляешь?

— Подвал какой-то, вон, на меня с трубы капает.

В этот момент Юдин заворочался и что-то забурчал, Васинцов сполз на пол и плечом помог ему перевернуться на спину.

— Блин, башка просто разламывается. Командир, ты? Где мы?

— Знать бы, — отрифмовался Васинцов. — Ты как?

— Нормально, только во рту словно кошки насрали.

— Это эфир…

— Слышь, мужики, а почему мы их того… проморгали? Корич-то обычно их за версту чует…

— Здесь зверье вокруг, вот и пропустили, — предположил Васинцов. — Ладно, давайте думать, как выбираться, кто-нибудь может мне руки развязать?

Васинцов с Юдиным повернулись друг к другу спинами и Юдин, порой шипя от боли, начал орудовать пальцами.

— Фигня все это, — наконец сказал сержант. — Проволока узлом затянута, не совладать.

Внезапно рядом, где-то за стеной раздался шум шагов, громко загремел дверной запор, заскрипели давно несмазанные петли. Щелкнул выключатель, подвал озарился светом лампочек, забранных в матовые плафоны.

— Вот, господа, — раздался знакомый голос, — те самые «грифы». Надеюсь, слышали?

Васинцов привык к свету и глянул на пришедших. Шестеро зверолюдей во главе с Гнашевичем-младшим (тот самый знакомый голос), трое одеты в приличные костюмы, когти на руках пострижены, волосы на щеках уничтожены, еще один длинный, на тонких жилистых лапах, крупный чикатил с вытянутой зубастой мордой и зверобизян рыжей масти. Чуть позже в камеру вошел волчар. Крупный матерый зверь с седыми подпалинами на загривке. Он глянул на «грифов», ощетинился, показав крупные клыки, фыркнул и снова двинулся к выходу, громко испортив при этом воздух.

— Прошу прощения за моего четвероногого друга, — сказал Гнашевич, — он очень не любит «грифов», эта группа как-то лишила его стаи и полгода держала в клетке.

— Неужели те самые «грифы»? — спросил с заметным акцентом один из гостей, похожий на толстого крота.

— Они, они, — заверил Гнашевич, показав в широкой улыбке мощные клыки. — Гроза зверей группа «ГРИФ», о которой ходит столько легенд. Не такие уж они и крутые, не так ли? Особо обратите внимание на данную особь, — Гнашевич подошел совсем близко и присел перед Васинцовым на корточки, — командир группы майор Васинцов собственной персоной.

— Неужьели тот самий Васьинцофф? — удивленно спросил «крот».

— Он, можете мне поверить, я уже имел несчастье с ним пообщаться. Вы знаете, именно из-за этого ничтожества и одного сумасшедшего попа с его сумасшедшими щенками мы имели большие проблемы, вся операция была под угрозой…

— Да, кольегга, — покачал головой «крот», — взиать командьира такой группы ловцофф — большой успьех. Мы весьма довольны.

— Да, — самодовольно ощерился Гнашевич, — и обратите внимание, мы ведь находимся всего в паре десятков километров от их столицы. Но и это еще не все, где-то через час я буду иметь честь показать вам истинные возможности стаи. Видели толпу перед забором этого учреждения? У моих ребят лапы чешутся с ней разобраться.

— Через час? Это случится уже через час?

— Да, мы специально подготовили время вашей инспекции к столь знаменательному событию в мировой истории…

Звери одновременно расхохотались, лишь длинный худой зверь с верхними лапами, свисающими до колен, остался серьезен:

— Скажите, — прохрипел он, — а насколько… управляема ваша стая? Вы… признанный вожак?

— Без сомнения, — продолжал лыбиться Гнашевич. — Разумеется, в данном учреждении содержатся разные виды нашего нового сообщества, и хотя люди пытались держать каждую особь в изоляции, мы нашли возможность общения.

— А как насчьет так называемый «чьюдикофф»? — спросил «крот».

Васинцов заметил, как оскал, означающий улыбку, на мгновение исчез с морды зверя. Но тут же Гнашевич снова заулыбался:

— Нет поводов для беспокойства. «Чудики» пытаются сохранить нейтралитет, у них, видите ли, свое видение отношений с людьми (последнее слово он сказал с явным презрением), но против природы не пойдешь. Уверен, когда все начнется, они сразу же встанут на нашу сторону. Они очень трусливы, эти «чудики», всегда принимают сторону сильного.

Тут подал голос зверобизян, он что-то гортанно рыкнул, указав лапой на Васинцова. В ответ Гнашевич что-то гортанно прорычал и перевел с ухмылкой:

— Наш африканский друг интересуется, что ждет этих особей. Отвечу — ничего хорошего. Видите ли, человеки пытались использовать для борьбы с нами ущербных особей, не восприимчивых к зову стаи, в то время как нормальный человек с нормальной психикой всегда зову стаи подчиняется либо впадает в панику. Некоторые из моих коллег предложили изучать их на предмет отклонений, как когда-то они изучали нас, я же думаю, их лучше всего уничтожить. Надеюсь, особых возражений не будет, ха-ха-ха. Представляю череп этого индивидуума, — и Гнашевич, наклонившись, провел пальцами по щеке Васинцова, — в будущем музее Нового Мира.

— Ну и воняет же от тебя, — прошипел Васинцов, пытаясь уклониться от прикосновения.

— Вот видите, совершенно необучаемая особь! — Гнашевич выпрямился во весь рост. — Предлагаю теперь пройти в соседнее помещение, там содержится очень интересный объект. Представляете, зверочеловек из спецгруппы «гриф». Да-да, особь, не возжелавшая использовать данные ей природой шанс и оставшаяся человеком. Очень интересный случай, согласитесь… Потом проследуем на наблюдательный пункт, там вас ждет тоже много интересного, в частности, мы сможем увидеть последствия большого торка в прямом эфире сразу из нескольких точек земного шара. А согласитесь, смешно получается, этот объект люди использовали в качестве базы для изучения нас, новолюдей, а теперь мы отсюда будем управлять человеческим обществом. То есть тем, которое останется, ха-ха-ха. Вы знаете, они даже усилители придумали для изучения зова стаи, ну прям хоть благодарность их ученым объявляй. Я слышал, за океаном тоже есть что-то подобное, но уверяю, здесь вы увидите просто фантастические приборы, словно специально созданные для наших целей. Ну что, коллеги, пройдемте?..

— Подождите немного, — прохрипел молчавший до этого чикатил, — у меня есть предложение по части этих особей… Знаете, спецы группы «ГРИФ» в целях своей подготовки упражнялись на живых особях нашего вида. Прямо гладиаторские бои устраивали. Не могли бы вы уступить этих мне? Я хочу отплатить им подобным.

— А почему бы и нет? — снова ощерился Гнашевич. — Забирайте! Только обещайте, что позовете меня, когда ваши ребятки раздерут на части вот этого, — и он указал на Васинцова. — Старые, знаете ли, счеты…

— По крайней мере Корич жив, — сказал Дзюба, когда двери за зверьми закрылись и подвал снова погрузился в темноту.

— С чего ты взял?

— «Зверочеловек, который решил остаться человеком», че, не ясно, кого этот Гнашевич имел в виду?

— Значит, Корич где-то поблизости.

— А толку, нам-то все равно не выбраться…

Васинцов промолчал, ответить было нечего, даже если они освободят руки, с железной дверью с мощным запором им вряд ли совладать. Васинцов хорошо успел разглядеть ее, когда Гнашевич разглагольствовал.

— Слышь, командир, — сказал Дзюба, — а что за взрыв, про который он говорил?

— А ты сам не догадался?

— Догадался, но… Ведь взрыва не будет…

— Не будет, конечно, так ведь зверьки об этом еще не знают. Если только… Отец Иоанн у них, они ведь могли отца Иоанна того… пытать. Он, конечно, мужик крепкий, но сами видели, на что они способны.

— Думаешь, батюшка еще жив?

— Хотелось бы верить…

У дверей опять загрохотало, но как-то странно, на простое открывание дверей это похоже не было, скорее — это был шум борьбы. Скоро все стихло и дверь распахнулась. Вспыхнули лампочки, Васинцов взглянул на вошедших. Звери, явные звери. Один из них держал в лапах устрашающего вида кривые кусачки, он поиграл ими и наклонился над Васинцовым… Странно, но почему-то страха Васинцов не почувствовал. Не то чтобы он не боялся смерти, боялся, как все, просто этот зверь не вызывал у него приступа ужаса… Кусачки щелкнули, и Васинцов почувствовал, как руки у него освободились, в кончиках пальцев закололо.

— Ну что, начальник, как сам? — спросил зверь. Странно, знакомый голос какой-то. Елы-палы, не может быть! Это ж младший Коротков. Олег Иваныч, если Васинцов правильно имя запомнил. А вот и дед евонный Иван Михеич с мощной челюстью. Ого, а зубки-то у дедушки золотые, вся челюсть, знать, в почете здесь Коротковы.

— Привет, мил-человек, — улыбаясь, сказал Коротков-дед, — я же говорил, что не убивцы мы.

— Блин, без оружия, «без сбруи» чувствую себя, как голый, — признался Юдин, — хоть бы дрын какой.

Действительно, находиться безоружным среди стаи зверей и Васинцову было не по себе. Но звери, собравшиеся в большом ангаре гаража, отнеслись к явлению «грифов», как к чему-то само собой разумеющемуся, и особого внимания на них не обращали. Звери разных видов, общим числом порядка трех сотен митинговали. Они по очереди забирались на крышу какой-то фуры с иностранной надписью и оттуда вещали. Не все речи воспринимались с одинаковым одобрением, некоторые вызывали и бурный протест. Порой ораторы от слов переходили к делу, и тогда на крыше фуры случались потасовки. Понять, о чем спорят звери, было не особо трудно. Хоть и сбивались они частенько с человеческой речи на звериный рык, Васинцов все же смог разобрать, звери спорили, что делать дальше. Идти на прорыв, пробиваясь в леса, оставаться здесь и требовать свободу в обмен за заложников — сотрудников института, или подчиниться «пришлым вожакам». Были и такие, что скулили о том, что вся эта затея опасна, что надо немедля вернуться по своим клеткам. Ведь здесь кормят, лечат, а на воле так страшно…

Молодая самочка зверобизяны вразвалочку подошла к «грифам» и уселась рядом с Вазгяном. Скулу у лейтенанта уже раздуло, тот хоть и получил две порции обезболивающего, заметно страдал. Да и разбитая бровь у него сильно кровоточила, а ни пластыря, ни бинта под рукой. Самка участливо погладила Вазгяна по руке и вдруг начала… зализывать ему рану длинным розовым языком.

— Ну вот, блин, «скорая помощь», — хохотнул Юдин, — слышь Вазгян, а она ничего, симпатичная, и сиськи что надо.

Зверобизяна сурово глянула на сержанта, но занятие свое продолжила. Через пару минут кровотечение остановилось…

А на крышу фуры тем временем забрался Иван Михеич Коротков.

— Братия! Попрошу тишины! — крикнул он громко, сверкнув золотым зубным протезом, и рычащая толпа быстро стихла. — Вы меня все знаете, не в моих привычках болтать попусту. Клетки давно всем надоели, хоть и кормят здесь от пуза. Да, я вот в дурдоме когда лежал с внучком, нас там одной капустой кислой и кормили, а тут мясцо, котлетки, зелень свежая. Так пусть кому котлетки и жрачка от пуза важнее, тот в клетки и возвращается, зачем же принуждать?..

Толпа завизжала, снова обозначились потасовки.

— Идти на прорыв — глупо, — продолжал Коротков, — душ невинных много погубим, да и постреляют нас. Супротив винтовки с когтями да зубами не попрешь. А выть в общей стае, как велят «пришлые», заманчиво, да только непонятно, под чью дудку выть будем. Этот Гнашевич поет сладко да стелет гладко, а как отдуваться — так нам, а его и след простыл, помните, как летом-то было? Я вот что думаю, братия, если мы с людями по-человечески, так и они с нами так же. Тута ко мне поп ихний приходил, да вы его знаете, Иоанном кличут. Так он говорит, что все мы твари божьи, и раз решил нас Бог обличьем звериным наделить, то и жить мы должны, как звери свободные, а не в клетях, света солнечного лишенных. Я этому попу верю, а «пришлым» нет, хочь они с Америк, Африк разных к нам понаехали. За то, что клетки отомкнули, спасибо, а что дальше делать, мы уж сами порешим. Верно говорю? Так вот, я так смекаю: пока в убивствах мы не виновные, не за что нас человекам обижать. Нет нашей вины в обличье нынешнем нашем, а ежели и есть, то самому Богу нас судить, а перед судом человеческим мы чисты. А ежели кто и напроказил, то, можно считать, свое уже здесь отсидел и муку во время опытов медицинских принял. Так вот, пошлем попа этого к людям, которые за забором, пущай нас отсюда вывозят. В Сибирь, в степь, еще куда, Рассея, она большая, прокормимся. Тогда и эти, заложники, целы останутся. А ежели есть желание у этого Гнашевича с человеками силами потягаться, так пусть и тягается, но без нас, верно говорю?

Толпа взревела, какой-то крупный мускулистый самец метнулся было на крышу фуры, но ему крепко врезал по мордам Коротков-младший. А Коротков-дед тем временем продолжал:

— Вот мне Гнашевич этот говорит, веди, мол, ко мне попа этого, мы его сейчас терзать будем. А за что, спрашивается, терзать, за что мучить? Он детишек воспитывает, нас в клетках без божьего слова не оставлял. Ну что, посылаем попа этим… парламентером?

Стая разом завыла.

— Я сейчас свихнусь, — пообещал Дзюба.

Это была страшная битва! Не бой, не драка, не схватка, а именно битва, когда глаза твои наливаются кровью и не думаешь ни о чем больше, кроме как о горле врага, в которое хочешь вцепиться зубами и разодрать его, ощутив на губах ни с чем не сравнимый вкус теплой крови.

Наверное, теперь уже никто не скажет, почему Гнашевич и звери, послушные ему, решили не идти на прорыв, а напали на зверей, отбившихся от общей стаи. И почему они не взяли оружия? Решили наказать «отказников» в честной битве, показать, кто настоящий зверь, чьи инстинкты сильнее? Решили заставить «отказников» подчиниться? Или просто Гнашевич хотел забрать заложников, а восставшая стая под влиянием мудрых речей Короткова-старшего воспротивилась?

Как бы там ни было, звери вступили в битву, в битву, где нет компромиссов, где поверженный враг не может рассчитывать на пощаду, на милосердие. Две стаи схлестнулись с воем и хрипом, и даже старик Коротков с воплем кинулся на спину рыжему зверобизяну и вцепился ему в загривок золотыми протезами.

Васинцов разглядел своего врага сразу, вот ведь как бывает, гора с горой не сходится, а человек с человеком, вернее, человек со зверем… Здоровый чикатил, приземистый, мускулистый, заросший шерстью до бровей. Надо же, Количко Виктор Дмитрич, бывший тренер по боксу из небольшого подмосковного городка, взятый «грифами» еще год назад, побежденный Коричем в честной битве за стаю. Что, реванша хочешь? Получи! Они сплелись в клубок, Васинцов оказался сверху, локтем левой руки умело блокировал пасть противника, а пальцами правой вцепился в глаз зверя. Под пальцем противно чвакнуло, зверь взвыл. Что, не любишь, тварюга? Рядом Юдин сжимал своими лапищами горло крупного чикатилы, а Дзюба с окровавленным лицом отбивался от молодого зверобизяна. Да, плохо бы пришлось капитану, не подоспей ему на помощь Коротков-младший, да и остальных «отступников» ждала незавидная участь, противник оказался явно сильнее, но тут…

Они появились словно ниоткуда, крупные самцы, заросшие густой шерстью, числом не меньше полусотни. «Снежники», — догадался Васинцов по горящим в полумраке глазам. Разглядывать вновь пришедших ему было некогда, новый противник оказался очень силен, а силы таяли с каждой минутой. «Снежники», как по команде, вступили в битву, мощной стеной навалясь на врага. Один из них легко оторвал от Васинцова зверобизяна, уже прокусившего майору плечо, и, ухватив за лапу, с размаху оглоушил его о стену.

Через несколько минут все было кончено, раздался скорбный вой, часть нападавших спаслась бегством, остальные остались валяться на бетоне в живописных позах.

— Деда, деда, — громко плакал Олег Иванович Коротков, размазывая крупные слезы по заросшим шерстью щекам. На коленях его лежала голова старика Михеича, шикарный протез он, видно, потерял в своей последней битве, а широко открытые глаза его, уже начинавшие тускнеть, как-то по-человечески грустно смотрели в потолок.

Один из «снежников», крупная особь с серебристой шерстью, забрызганной кровью, подошел к Васинцову, внимательно глянул ему в глаза и, с трудом выговаривая слова, сообщил:

— «Пришлые» хотят уйти, они направляются к вертолету, у них ваш священник, — сказал он, старательно выговаривая шипящие звуки, было заметно, что человеческая речь ему дается с трудом.

— Отец Иоанн? Гнашевич схватил его?

— Да, Гнашевич и другие, поторопитесь.

— У нас нет оружия.

— Оружие вы найдете в достатке в оружейной комнате.

— Но она закрыта.

— Нет уже, поторопитесь…

В «оружейке» уже вовсю орудовал Корич, он был обнажен до пояса, всю грудь и спину его украшали синяки и кровоподтеки, да и со лба сочилась кровь.

— Вот, блин, — сказал он, не прекращая запихивать магазины в карманы «броника», — цирк они решили устроить, выпустили на меня такую здоровенную зверобизянищу, думал, хана! Спасибо, эти «снежники» подоспели, отбили.

Васинцов увидел на полке «переговорник», глянул на индикатор зарядки и быстро настроился на нужную волну:

— Кайметов, слышишь меня? Потом объясню. Быстро все на вертолетную площадку, хоть «стрингером» сбивайте, но ни одна машина улететь не должна.

Вертолет по инерции продолжал вращать лопастями, хвост его загнулся вверх и вперед, наподобие скорпионьего, откуда-то из двигателя валил черный дым. Вторая машина, осев на брюхо, горела гораздо бойчее, чуть дальше, около «уазика» с распахнутыми дверями валялось несколько тел. Возле них, широко расставив ноги, стояли полдюжины бойцов в черных беретах.

— Классный выстрел, — похвалил Васинцов Пашку. — Твоя работа?

— Мой первый, — сказал Пашка, бросая трубу «Мухи» на бетон, — а второй вон его.

— Господи, не институт, а дом свиданий какой-то, — почти не удивился Васинцов, увидев высокого человека в черных очках. — Господин Кочетов, не знаю как по имени-отчеству, мы, кажется, с вами встречались.

Петр Кочетов, в погонах подполковника ФСБ, коротко что-то скомандовал своим и подошел к Васинцову.

— Да, встречались, приветствую.

— А вы растете на глазах, надо же, такой молодой, а уже две большие звезды, подполковник. Кстати, тогда осенью куда же вы подевались? А мы ведь вас очень ждали, там в «Орешках».

— К «Орешкам», извините, не успел…

— Ну правильно, за Гнашевичем своим гонялись. Правильно, прямо по писанию: «не успеет трижды прокричать петух»…

Кочетов пропустил иронию Васинцова мимо ушей, снял очки:

— Благодарим вас помощь, майор, вы нам очень помогли. Этими нелюдьми теперь займемся мы.

— Нелюдьми? А вы сами зубки-то еще подтачиваете, ушки бреете?

— Майор, оставьте иронию при себе, не в игрушки играем. Я забираю Гнашевича и этих людей, у меня приказ.

— У меня тоже приказ…

— Охранять отца Иоанна? Можете забрать его, он вон у той машины цел и невредим. Блаженный он у вас какой-то.

— А вы хорошо осведомлены в наших делах. Ну что, взяли-таки своего Гнашевича, сбылась мечта идиота?

— Сбылась…

— А что делать с остальными зверьми?

— Хотите моего совета, майор? Плюньте на них и уносите отсюда ноги.

— Уносить ноги? Как вы это себе представляете? Все подъезды к институту блокированы.

— А вы через забор и по снежку, по снежку, вас учить, что ли?

— Спасибо за ценный совет, вы, как я понимаю, избрали более комфортный путь. Предпочитаете вертолет, угадал? А могу я взглянуть на господина Гнашевича?

Эфэсбэшник внимательно посмотрел на Васинцова:

— Почему нет, только без сюрпризов, договорились? Заодно заберете вашего попа.

Гнашевич сидел на снегу, опершись спиной о колесо «уазика», его шикарный костюм был забрызган кровью, бедро перетянуто поясным ремнем. Отец Иоанн, опустившись на одно колено, что-то ему втолковывал.

— Бросьте, святой отец, это бесполезно, — сказал Васинцов, — волка не сагитируешь в вегетарианство, как ни уговаривай. Та еще зверюга.

— Послушай, майор, — увидев Васинцова, сказал Гнашевич, — уберите этого святошу, у меня от его бормотаний аж уши вянут. Вы что, не понимаете, что это все — только начало? Со мной или без меня, но ваша песенка спета, подождите, вот стемнеет…

— Песенка? Вы имеете в виду песенку человечества? Спешу вас разочаровать, господин зверь, песенка еще не спета. Петь будем долго, хором. Очень скоро, когда стемнеет, вы увидите в ночном небе двухвостую комету…

— Вот уж вряд ли, — обнажил клыки Гнашевич.

— Увидите, увидите, уверяю! — заверил Васинцов. — Комета на своем месте, в смысле, на своей орбите, а все три ракеты благополучно следуют к месту назначения, к Марсу.

— К Марсу? Мои ракеты к Марсу? — удивленно пробурчал Гнашевич и глянул в глаза Васинцову. — Да что ты понимаешь?! Или… опять эта девчонка?

— Нет, это отнюдь не девочка, это мне сказал лысый очкастый дядька. Знаете доктора Танюкова? Ха-ха-ха. Я не раскрыл государственной тайны? — ехидно поинтересовался Васинцов у Кочетова.

— Переживем, — заверил Кочетов и тут же приказал: — Ладно, грузите его и остальных в вертолет.

— Э, постой, подполкан, больно ты резвый. Гнашевича взяли мои ребята? Мои! Да не переживай ты, на хрен он мне не сдался твой Гнашевич, но… А ну-ка выпиши мне акт о передаче задержанных. У нас, знаешь ли, тоже строгая отчетность.

— Ну, майор, ты даешь, — усмехнулся Кочетов, — но для хорошего человека чего не сделаешь. Бумага есть? Вот, держи свой акт. — Кочетов написал несколько строк и поставил внизу витиеватую подпись. — Глядишь, орден получишь, если, конечно, выберешься отсюда.

— Орден не орден, а премия нам обеспечена, — буркнул Корич, растирая озябшие на холоде руки, — а Кайметову можно погоны лейтенантские пришивать, а то извелся весь в прапорах…

— Послушай, а остальные кто? — спросил Васинцов, когда эфэсбэшники побросали в салон скрученные тела и Кочетов уже собрался задвинуть дверь вертолета.

— И чего тебя, майор, так тянет на государственные тайны? Ладно, тебе скажу, инспекция лиги «Судного дня» из-за океана, хотят посмотреть, куда пошли их миллиарды, вот Гнашевич и хотел похвалиться своей крутостью. Вот и похвалился, не учел, понимаешь ли, реалий, — и Кочетов кивнул на кучку зверей, столпившихся у ангара. — Я гляжу, ты нашел с ними общий язык.

— Да и с тобой тоже, «продвинутый» ты наш. Уши брить не забывай…

— Отец Иоанн, не надо, я просто не могу пустить вас туда, — сказал Васинцов, морщась от боли. Пашка торопливо наматывал бинт ему на плечо, и каждое прикосновение отдавалось болью во всем теле. — Вы посмотрите, это же безумная толпа, они сейчас хуже зверей, они ничего слушать не будут.

Отец Иоанн выглянул в окошко, забранное решеткой, толпа у ворот «вивария» продолжала бесноваться, поверх их голов ясно было видно тело, распятое прямо на воротах складского ангара. Совсем молодой самец — волчар, из пасти свисает слюна, лапы прибиты к воротам гвоздями. В руках у людей дубины, обычные и утыканные гвоздями, арматурные прутья, кое-кто с ружьями. И когда только вооружиться успели? Лица оскаленные, раскрасневшиеся, то ли от морозца, то ли от выпитого, — ящики с горячительным стояли тут же, неподалеку. И кто ж такой у нас щедрый? Васинцов попытался разглядеть в толпе черные береты охранников института, но не увидел ни одного. Где же этот чертов бригадир? И охранников нет, телевизионщиков пруд пруди, вон камер сколько, а охраны и милиции не видно. Расправа в прямом эфире без помехи со стороны правоохранительных органов, смело придумано, и кто же режиссер?

Пустая бутылка со звоном разлетелась о прутья решетки, осыпав всех градом мелких осколков.

— Пригнитесь, святой отец, — сказал Корич, доставая со стеллажа синее армейское одеяло. — Вот идиоты, стекло разбили. Задубеем теперь. Ну что делать будем, командир, отстреливаться?

— Огня пока не открывать, — приказал Васинцов.

— Надо же, сколько времени охраняли людей от зверей, а теперь приходится спасать зверей от людей. Кто бы мог подумать?!

— Кстати, про зверей, как они там?

— Да нормально, — ответил Корич, — сидят в ангаре, со страху трясутся. Там у некоторых баб, в смысле — самок, детеныши малые, скулят так жалостливо.

— Пойду-ка я их приободрю, — сказал, поднимаясь, отец Иоанн. — Божье слово, единственное утешение страждущим…

— Пашк, проводи, — кивнул головой Васинцов вслед священнику.

Зачем он послал Пашку? Корича надо было, Корича или хотя бы Крушилина…

Толпа за окном заревела.

— Ну что они там? — сказал Васинцов, сразу очнувшись от дремы.

— Ща гляну. — Корич приподнял одеяло, которым они занавесили разбитое окно, посмотрел вниз.

— Командир, там… там Иоанн с Пашкой.

Васинцов выглянул. Монах стоял перед толпой и, прижимая руки к груди что-то, говорил, что именно, отсюда было не расслышать. Пашка стоял сзади, в паре шагов, и нервно теребил ремень автомата.

— Как же он дверь открыл?! — зачем-то спросил Дзюба. Действительно, разве имело это сейчас хоть какое-то значение?

— Так, все вниз! — громко скомандовал Васинцов и схватился за автомат. — Крушилин…

— Поздно, — тихо сказал Дзюба.

— Люди, опомнитесь, вы же — люди! — то ли послышалось, то ли на самом деле услышал Васинцов.

А телевизионщики уже приникли к своим камерам, а толпа уже двинулась к воротам, смяв, растоптав человеческие фигурки. В этот момент раздался вой, жуткий, протяжный, тоскливый. Корич зажал уши, Дзюба застонал, Крушилин неловко выронил пулемет, и он с грохотом упал на пол. А толпа попятилась, отхлынув от ворот, сначала едва-едва, а через минуту все бросились врассыпную, сбивая камеры и осветительные лампы телевизионщиков, переворачивая ящики с пойлом и топча упавших людей. Зов стаи, многократно усиленный зов стаи.

Когда его отпустило, Васинцов снова глянул в окно и увидел неподвижную фигуру в снегу у ворот и ярко-алые пятна вокруг. Около распростертого тела стоял на коленях Пашка, без сферы, в болтающемся на одном ремне «бронике». Окровавленными руками он попытался приподнять тело, но покачнулся и сам повалился на бок.

Электровоз загудел, состав дернулся, громыхнул и медленно начал вкатываться в раскрытые ворота «вивария». Едва поезд остановился, звери, кто на четырех, кто на своих двоих, начали забираться в вагоны. Высокий офицер в черном бронежилете и с шевроном «Кондор» на рукаве отдал Васинцову честь и протянул какую-то папку.

— Двенадцать вагонов, хватит?

— Вполне.

— Только это… сами понимаете, проводников нет, они как услышали, кого надо везти, разбежались. Так что вагоны холодные, не протопленные.

— Ничего, они привычные, шерсть густая, да и мороз спал.

— Где прикажете взять эшелон под охрану?

— Вот из Москвы выберемся, тогда…

— Хорошо, моя группа будет вас ждать в Люберцах, там уже формируется спецэшелон.

Капитан козырнул и быстро пошел в сторону электровоза. Васинцов грустно посмотрел ему вслед и пошел к воротам. Бригадир так же неподвижно стоял над телом отца Иоанна.

— Где же ты был, бригадир? — тихо спросил Васинцов. — Где был, когда его…

— У меня был приказ, — тихо ответил бригадир, — был приказ снять охрану и не вмешиваться. А потом, когда он вышел, мы просто не успели…

— Эх, бригадир, «не вмешиваться», «приказ». Думаешь, там, — и Васинцов ткнул пальцем в небо, — тебе это зачтется?

— Что ты собираешься с ними делать? — вместо ответа спросил бригадир, указав на поезд.

— Хочу вывезти их отсюда.

— Куда?

— На свободу, в леса, в тайгу, к чертовой бабушке, подальше от людей, там, где им и место.

— Но я… я не могу разрешить, у меня приказ…

— Ты «не можешь»? А что ты можешь? У тебя же приказ «не вмешиваться», вот и не вмешивайся. Пока, отважный бригадир, позаботься о теле, впрочем, нет, я тебе и мертвого тела доверить не могу. Крушилин, Корич, помогите погрузить святого отца в вагон.

РАПОРТ

Начальнику подразделений системы «ГРИФ»

полковнику Одинцову П. М.

командира спецназа «ГРИФ»

майора Васинцова Г. Н.

29 декабря 20… года я был поднят по тревоге и с подразделением в количестве семи человек и согласно приказу прибыл в район Института исследований излучений им. академика Капицы. Там я получил предписание, подписанное в администрации Президента РФ, о передаче моей группы в распоряжение отца Иоанна, настоятеля приюта Сергиевой Пустыни. Предписание было подтверждено управлением МВД.

Заступив на боевое дежурство по охране объекта — ЦИИИ им. Капицы, мое подразделение обеспечивало охрану отца Иоанна в его переговорах с т.н. нелюдями. Во время атаки объекта изнутри группой зверей и извне группой граждан вверенное мне подразделение было блокировано, в результате чего отец Иоанн, пытавшийся удержать толпу от расправы над нелюдьми, погиб.

В ходе предпринятых оперативных мер группой было задержано трое агрессивных особей нелюдей, в том числе г-н Гнашевич — предполагаемый лидер лиги «Судного дня». Они переданы полковнику ФСБ П. Кочетову с соответствующим актом…

Во исполнение последнего распоряжения отца Иоанна наша группа осуществила вывод и охрану эшелона с нелюдями, содержавшимися ранее в лабораториях и вольерах ЦИИИ им. Капицы до станции Люберцы, где передали охрану эшелона группе «Кондор».

Потери группы: пятеро раненых, при попытке спасти отца Иоанна тяжело ранен сотрудник «ГРИФ» рядовой-кинолог Аверьянов П. П.

Предписание о назначении, акт о передаче задержанных сотрудникам ФСБ, акт о передаче охраны эшелона группе «Кондор», рапорта остальных членов группы «ГРИФ» прилагаются.

Дата, подпись…

Одинцов закончил читать, аккуратно положил листок в папку и взялся за следующую бумагу. Текста в ней было совсем немного.

— Значит, решил уволиться?

— Решил.

— Твердо?

— Тверже не бывает.

— А Карина?

— Она меня понимает.

— А ребята?

— Пока лечатся.

— Вот и ты лечись, а то на тебе живого места не осталось, че приперся так рано?

— Отца Иоанна хочу в последний путь проводить.

— А, ну да, конечно, сегодня же похороны. — Одинцов промолчал, задумчиво потеребил кожу папки. — Слышь, Ген, сколько мы с тобой? Всего год, а словно жизнь вместе прожили, да? Если ты, остальные ребята уйдут, кто останется, кто работу делать будет?

— А нужна она, наша работа? Когда непонятно, кто страшнее, озверевший человек или человечный зверь? Кстати, как там наш поезд?

— За Уралом уже.

— А остальные «вольеры»?

— Президент распорядился «вольеры» разогнать, исследования зверей запретить. Особо опасных особей из чикатил, зверобизянов в спецлагеря, остальных — по их желанию. В леса в основном.

— А Гнашевич?

— Совсем умом тронулся. Как узнал, что его с ракетами так жестоко кинули, так умом и подвинулся, заговаривается, речь человеческую почти забыл…

— А эта евонная лига?

— Объявлена вне закона, по всеми миру аресты, штаб-квартиры разгромлены, счета заблокированы.

— Вот и славно, сам видишь, работы станет меньше, пусть уж молодежь поработает. Видел я твоих «кондоров» — бравые ребята.

— Ну а сам-то куда?

— По контракту на Кавказ. Там по крайней мере ясно, где зверь, где человек. Не возьмут, попробую в Сергиеву Пустынь инструктором «по выживанию» устроиться или охранником…

— К детишкам, значит, потянуло. — Одинцов взглянул на часы. — Ладно, мне сейчас с твоим рапортом к начальству на ковер, ух и влетит мне по самое не балуйся! Если разборы начнутся, не только на похороны, и на поминки не успею. А с этим рапортом твоим пока обождем. И еще, если не успею сегодня в Сергиеву Пустынь, привет там новому настоятелю от меня передай…

— Знакомый?

— Отчасти.

— Это вы? — удивленно сказал Васинцов, увидев нового настоятеля в директорском кабинете.

— Да, это я, — ответил Танюков, — глупее диалог трудно придумать, но факт есть факт.

— А как же ваши счастливые алкоголики?

— Пьют, кто не помер или не излечился. В последнее время, знаете ли, многие за ум взялись.

— Значит, вы теперь при детишках?

— При них.

— И как же ваши стратегические планы по улучшению людской породы?

— Эка вы загнули, «стратегические». Планы обычные, заботиться о людях, растить достойных членов нового общества, свободного от злобы и лжи. Как завещал отец Иоанн, умнейший, надо сказать, был человек… Жалко, очень жалко его…

— Жалко? А что же вы с вашими нечеловеческими способностями не могли спасти этого умнейшего человека?

— Спасти человека? — повторил Танюков. — Спасать — это больше по вашей части, впрочем, не обижайтесь, я вас не виню. Но как вы сами думаете, зря ли отец Иоанн поступил именно таким образом? Да, поступил, и Павла уговорил, что так надо. Знал он, на что шел, выходя к озлобленной толпе, или надеялся на благополучный исход? Молчите? А вы знаете, что у зверей он стал символом новой веры?

—???

— Человек отдал свою жизнь, чтобы спасти их, нелюдей. Чем хуже легенды об Иисусе, отдавшем свою жизнь во имя искупления грехов человеческих?

— Легенды? Уважаемый доктор, а как вы с таким мировосприятием стали настоятелем приюта? Если мне не отшибло память, приют существует при монастыре?

— Все течет, все меняется. Приют приюту рознь. Как говорится, каков поп, таков и приход…

В это время в коридоре раздался радостный детский визг и смех, дверь распахнулась, и в директорский кабинет ворвалась ватага малышей.

— Олег Мироныч! Олег Мироныч! А Лерка Кольцов уже на метр взлетает.

Васинцов замер с открытым ртом, его даже не так удивил мальчуган, спокойно зависший в воздухе, в метре над полом, сколько дети. Все дети были… с огромными черными глазами…

— Так ведь это «чудики», — ошалело проговорил Васинцов. — А где же дети?

— Там, где и положено, в семьях, — улыбнулся Танюков. — Детей человеческих разобрали по семьям, только вчера последнюю забрали, хорошенькую такую девочку, Людочкой зовут. Кстати, подполковник, вы давно не были дома?

— Майор, — автоматически поправил Васинцов.

— Уже подполковник, можете мне поверить. Так не были дома сегодня, прямо из госпиталя сюда? Так езжайте скорее, вас там ждет приятный сюрприз. Очаровательной супруге вашей Кариночке передайте привет! Скажите, что она завтра может выходить на работу.

— Черемша, а ты здесь какими судьбами?

— Такими же, как и ты, буду удостоен.

— Как отличился в этот раз?

— Да к нам медсестричку новую перевели, решил ее побаловать, повез в горы на зорьке поохотиться…

— На вертолете, конечно, повез?

— А то, не пешком же. Вот летим, я ее уже по коленочке поглаживаю, а там, в ущелье, стая этого… ну арабский зверобизян, все время фамилию забываю. По телику часто показывали. Идут, сволочи, нагло так в сторону границы. Ну я всем боезапасом и врезал. В общем, его, оказывается, искали все, всех он достал, лютый зверюга был, а я его реактивным залпом и накрыл. В общем, сначала хотели меня опять под трибунал, за несанкционированный вылет, а оказалось, я — герой. Глянь-ка, а этого узнаешь?

Петр Кочетов в новенькой, с иголочки, парадке вошел в зал и сразу направился к зеркалу. Кончики ушей у него явно носили следы недавнего хирургического вмешательства.

— Да, приходится парню хлебнуть, — даже вроде как сочувственно сказал Васинцов.

Большие красивые двери, отделанные позолотой, распахнулись.

— Господа офицеры! — Секретарь появился в проеме с кожаной папкой в руках. — Прошу вас, Президент ждет вас.

Президент по очереди подходил к каждому, жал руку и прикреплял на грудь Георгиевский крест.

— Благодарю за службу, — сказал он, глядя в глаза Васинцову.

— Служу Отечеству, — четко ответил Васинцов.

— Что ж, господа офицеры, прошу присаживаться, — сказал Президент, когда официальная часть кончилась и телевизионщики, свернув свои камеры, вышли из зала. Они расселись на кресла с высокими спинками, а Президент, подняв фужер, произнес первый тост:

— За новых георгиевских кавалеров!

Выпив, он добавил с улыбкой:

— Только не надо, господа подполковники, думать, что не покрасоваться вам с этими крестами. И форму вешать в шкаф пока рано. Ваши рапорта с просьбой об отставке я приказал отклонить.

— Что, и ты тоже? — удивленно спросил Васинцов Кочетова. Тот лишь пожал плечами.

— Да, господа, мир меняется, и приходится привыкать к новым реалиям. Люди и новолюди должны работать вместе во имя общего блага. В этих целях создается новое подразделение для особых задач, и подчиняться оно будет непосредственно мне. Вопрос о начальнике новой структуры пока остается открытым, но я очень надеюсь, что генерал Одинцов примет мое предложение. Предлагаю наполнить бокалы…

— Ну не знаю, — пробурчал про себя Васинцов, спускаясь по мраморной лестнице Кремлевского Дворца, — а что скажет на это Карина? Я же теперь отец девчонки-первоклашки, а скоро, может быть, и мальчика… И кого назначат старшим группы? Чтобы я под зверьком ходил, пусть и эфэсбэшником? Да ни в жисть!

Эпилог

В шестом же часу настала тьма

по всей земле и продолжалась до

часа девятого.

(От Марка)

Думаете ли вы, что я пришел

дать мир земле? Нет, говорю вам,

но разделение.

(От Луки)

Мне уже шестьдесят, и, если не считать пошаливающей печени и давления перед дождем, у меня все хорошо. Мы по-прежнему живем в деревне на берегу небольшой речушки, у нас всего в достатке, из продуктов покупаем только соль и сахар, да еще сласти детям. Карина печет замечательный вкусный хлеб, а я, представьте себе, научился доить корову и коз, сбивать масло, солить сыр, и мне это нравится. Тем более мой сыр недавно получил диплом на губернской ярмарке, красивую грамоту с серебряной печатью я повесил в красивой рамочке над своим столом и хвалюсь ею перед знакомыми. Вот бы никогда не подумал, что во мне столько времени спал крепким сном фермер с задатками кулака. Правда, без батраков, сами управляемся, трех последних работников я отпустил три года назад: двое взялись за ум и теперь фермерствуют по соседству, третий не выдержал испытания трезвой жизнью и отправился спиваться в «Орешки». Я его не виню, каждый должен сделать выбор сам.

Возвращаться в Москву мы не собираемся, хотя по-прежнему частенько выезжаем вместе с детьми в город: в театр, в зоопарк или просто погулять, покататься на карусели в парке аттракционов. И хотя Москва после того, как спрятала свои заводы, фабрики, склады и прочие неэстетичные предприятия и здания под землю, заметно похорошела, стала такой чистенькой, уютненькой, мы все равно останемся в своей деревне. Жить в многоэтажках, в этих панельных монстрах, бр-р-р… Нет уж, увольте.

Старших детей в последнее время видим все реже, у Людмилы экзамены на носу, она твердо решила стать Педагогом и целыми днями возится с малышней из младших классов. Несмотря на то что конкурс в Школах просто огромный, я надеюсь, что у Людмилки получится. Пашка пошел по моим стопам и сейчас учится в Кадетском корпусе имени отца Иоанна. Он твердо решил стать офицером, но еще не решил, каким именно. То видит себя морским волком в ослепительно белом мундире под парусами, то астронавтом-первопроходцем на далеких планетах. Кирюха, тот спортсмен-эколог, дома не бывает, все в экспедициях. И чего их так на экологию тянет, понять не могу. Младшенький Мишутка пока с нами, но все больше времени проводит в Школе, и Мила начинает его ревновать к Педагогам. Оно и понятно, в Школе интереснее, чем с нами, ничего не поделаешь — Новый Мир тоже не идеален, и дети, рано или поздно, выпорхнут из родного гнезда, чтобы свить свое…

Некоторые считают Новый Мир скучным и порой ностальгируют о прошлых временах, а мне нравится, хоть я и остался за три года до пенсии без работы. Когда нашу команду распустили, Кочетов так расстроился, аж уши брить перестал, сейчас он в Антарктиде рудником командует. Черемша в отряд космонавтов подался, и его взяли. Стерх в Атлантике в подводном городе мэрствует, Дзюба в ООН депутатствует, звонит часто, жалуется, что устал как черт. Вазгян уехал в Армению, обзавелся семейством, детишек настрогал, руководит крупным винсовхозом, ежемесячно присылает мне по бочке своего производства. Боюсь спиться. Юдин с Крушилиным на Марсе, Кайметов на Луне командует центром космосвязи. Пашка в Воркуте, он теперь большой… чуть не сказал человек. Большой «чудак» — настоятель собора отца Иоанна. Много пишет на философские темы. А я… Грустно, но специалисты моего уровня больше не нужны, как не нужны больше военные, полицейские, судьи, сторожа, охранники и пограничники. Охранять им нечего, границ больше нет, человечество стало одной семьей, и никто больше не врет. А без вранья как-то сами собой разрешились все социальные и политические конфликты. Потому нет и политиков, представляете! Ни одного политика! Вымерли как вид за ненадобностью. Этим болтунам пришлось даже труднее, чем нам, служивым, большинство из нас все-таки нашло себя в жизни, землю пахать, дома строить, Марс осваивать. Политики же так и остались не у дел, из них даже чиновников путных не получилось, я уже не говорю о производственниках. Чиновники остались, но немного и в основном на общественных должностях. Вот я, к примеру, — мировой судья и раз в неделю прилежно дремлю в волостной управе на пару с дедушкой в мантии и со смешным белым париком на макушке. Судиться приходят крайне редко, и сплошь по экологическим вопросам, так что скука смертная.

Этих экологов что-то много развелось в последнее время, хотя работы у них с каждым годом все меньше и меньше. Наши заводы больше не дымят и не сливают разной гадости в реки. Они не делают больше оружия, бомб, снарядов, не производят колючей проволоки, тюремных решеток, замков и шлагбаумов — как видите, сбылась мечта отца Иоанна. Зато наши заводы и фабрики выпускают гораздо больше тракторов, комбайнов, спортивного инвентаря, школьных тетрадок и детских игрушек. В том числе и смешного пучеглазого мишку с бочонком меда — моя разработка. Удивлены, да? Я его сам вырезал из дерева Мишутке на день рождения, а он отволок его в школу похвалиться. Дети были в восторге и начали просить родителей таких же. Педагоги отвезли мишку на фабрику, там дизайнеры посмотрели и просто завизжали от восторга, сказали, что этот мишка очень нравится детям, и через неделю запустили модель в производство. И пообещали, если мое второе творение — полощущий белье енот тоже «пойдет», со мной заключат контракт и даже возьмут дизайнером на полную ставку. Вот ведь какие таланты порой открываются в человеке! Мила так за меня рада, она, кстати, снова взялась за спорт и недавно привезла с губернского чемпионата «серебро» и очень этим гордится.

Друзья к нам приезжают довольно часто, особенно Одинцов с внуками. Он весь поседел как лунь, ходит, опираясь на палочку, много болеет и по-стариковски ворчит. Но к вечеру отходит. Мы частенько сидим за костром на бережку до поздней ночи, варим уху, выпиваем армянского вина или нашей наливочки, поем песни, вспоминаем былое. Одинцов недавно мне признался, что потихоньку пишет мемуары о первых командах «грифов», за которые «чудики» предлагают огромные деньги, и дал кое-что прочесть. Я почитал про наши похождения — классно написано, мне бы такой талант! Я и не подозревал, что был таким героем, или просто у Одинца перо легкое? Он когда про отца Иоанна главу читал, то чуть не всплакнул, честное слово. Про «чудиков» Одинец тоже грамотно изложил…

Кстати о «чудиках» и об остальных. Мы разделились. Теперь-то я хорошо понимаю, что означали эти слова «И разделятся» в пророчествах того бесноватого византийского юродивого и евангелиста Луки. Сначала-то все думали, что нам, людям, предстоит разделиться на «праведных» и «неправедных». И только потом, когда все «неправедные» исчезли сами: накинули на шею петли, прострелили себе головы, выпрыгнули из окон и с крыш своих домов, наглотались таблеток, и т.д., и т.п., только тогда мы поняли, что «разделиться» означает нечто большее… И иногда, оставшись в одиночестве, я сам себя спрашиваю: а то ли я делал в жизни? Был ли смысл нам, «грифам», как и сотням команд ловцов, рыскать по ночам по зловонным помойкам и отстреливать тварей? Тварей, которые в скором времени сами стерли себя с лица земли, исчезли как вид, как взбесившиеся псы перегрызли друг другу глотки или захлебнулись пеной. И у меня есть хороший довод в свое оправдание: уничтожая зверюг, мы сберегли жизни тысячам, может быть, сотням тысяч обычных людей, тем, кто сегодня нянчит детей, а некоторые уже и внуков, тем, кто смотрит старые фильмы и удивляется, как это люди во времена Старого Мира могли говорить столько неправды, это ведь так скверно, от этого так болит голова…

Да, мы разделились, но нам предстоит жить на одной планете. Ничего не поделаешь, хоть и стоят в наших секретных ангарах обломки инопланетных кораблей, хоть и мудрят наши ученые без устали над проектами межзвездных лайнеров, в принципе способных достичь далеких звезд, другой Земли для нас нет и скоро не появится. И к тому же с какой стати «чудики», волчары и «снежники» должны переселяться с Земли, как это предлагают самые радикальные экологи? Разве Земля для них не такая же родная? Никому же не приходит в голову переселять на все активнее обживаемые Луну и Марс кенгуру, жирафов, кобр, дерево баобаб и рыбу-меч, хотя они тоже мало похожи на людей, а кобра к тому же и кусается. Да, мы разделились, но живем по соседству. Было, конечно, недовольство, были обиды, взаимные претензии, как бывает все подобное при разводе супругов, долгое время «ведших общее хозяйство». И надо признать, люди показали себя при этом не с самой лучшей стороны, несмотря на мощные торки все усиливающегося поля кометы Амадея. Ооновцы торговались из-за каждой резервации, из-за каждого островка, грозились даже ударами авиации, в ответ волчары пригрозили, что не будут больше сдерживать молодняк из прошлогоднего помета, а «чудики» намекнули, что обесточат всю планету на пару дней. Они это могут — можете не сомневаться. Но дальше взаимных угроз дело не зашло, и в конце концов договорились.

Мы уже не называем их чикатилами, маньяками, уродами, зверьми, ублюдками, таких уже не осталось или почти не осталось. Мы зовем их просто «чудики» (или «чудаки на букву ч»), «снежники», волчары с ударением на последнее «Ы».

От «снежников», «лесовиков» и «пустынников» ничего не слышно. Они ушли в пустыни, леса и джунгли почти одновременно по всему миру и словно канули в небытие. Скорее всего они объединились с племенами уже существовавших снежных людей и «пустынных призраков» и не хотят иметь с людьми обычными ничего общего. Это их право.

«Чудики» отспорили себе Гренландию, Исландию, большой кусок побережья Антарктиды, несколько населенных пунктов на материках и даже пару промышленных городов за Полярным кругом в Канаде и Сибири. Работают в основном интеллектуально, продавая нам удивительные, просто фантастические технологии, много путешествуют по миру.

Галя Чащина приезжала с Ванечкой, он уже взрослый мужчина, таким красавцем стал! Наша Людмилка от него глаз отвести не могла, всю дорогу смотрела, как зомбированная! Глядишь, может, породнимся. Они навестили могилку Белова, Галя всплакнула, хотя говорят, что «чудики» эмоций лишены. Выходит — болтают. Мы хорошо посидели на бережку, песни пели, от мяса они, конечно, отказались, а вот ушицы попробовали. С утра они исчезли, как и не было их, только Ванечка Людке какое-то послание оставил. Спрашиваю: «Что, в гости пригласил?» — а она загадочно так улыбается, головой вертит. Ну и ладно, не очень-то и хотелось, хотя говорят, что их города — что-то фантастическое со сказочной красоты садами на вечной мерзлоте, с самодвижущими дорогами, круглыми домами, постоянно смотрящими окнами на солнце, и прочими чудесами. А когда наступает полярная ночь, улицы их поселков и городов освещаются северным сиянием. Я по телевизору видел — картина просто незабываемая! Недавно они запустили к Марсу корабли нового типа, что-то вроде наших зернолетов. Просто невероятные механизмы!

Волчары ушли в леса, в тайгу, туда, где нет людей, где можно свободно охотиться и жить по законам стаи. Теперь эти места являются заповедной зоной, входить туда категорически запрещается, охраняют и патрулируют границы заповедников специалисты типа моего друга Корича. Он уже выбился в полковники и у начальства на хорошем счету. Мы с ним частенько перезваниваемся, он все приглашает поохотиться в компании с Гулиным, у того как раз новый выводок на лапы встал от полудюжины жен. Отказываться уже неудобно, надо щенкам имена давать. Вот подпишу с фабрикой договор и сразу же поеду, я уж и ружьишко прикупил. Только вот не знаю, как Милке сказать. Она настаивает, чтобы мы летом отправились на море, и на дайвер-курсы записалась. Никаких возражений она даже и слушать не хочет, а спорить с серебряной медалисткой по стрельбе я как-то побаиваюсь. Раньше я просто соврал бы чего-нибудь про командировку, а теперь?

— Машенька, кушай быстрее, ведь опоздаем на утренник! — крикнула мама из комнаты. Проклятые локоны не слушались и не желали укладываться в изящную прическу. Приходилось снова и снова прибегать к фену и лаку.

— Сясь, мам, — ответила Машенька, поправила огромный голубой бант на макушке и задумчиво уставилась на рисовую кашу в красивой розовой тарелочке. Каши совершенно не хотелось, хотелось воздушного пирожного из буфета. Но пирожных мама не давала, уверяя, что много сладкого вредно, а чтобы вырасти побыстрее, нужно есть кашу. Обидно-то как! Вырасти побыстрее Машенька, конечно, хочет, даже больше, чем пирожных, а кашу — нет! Вот Мурка, наоборот, не любит пирожных, она любит молочную кашу.

Машенька наконец решилась, встала со стульчика и аккуратно сгребла ложкой кашу с тарелочки в Муркину миску. Мурка удивленно принюхалась и с аппетитом стала уминать диковинное лакомство. Через три минуты миска была пуста и начисто вылизана.

— Машенька, радость моя! Ты покушала?

— Да, мам, — крикнула Машенька и захлопала в ладоши, дивясь своей изобретательности.

Солнце все-таки не удержало комету Амадея, и она уже пересекла орбиту Плутона, улетая все дальше в открытый космос, возможно, к другим обитаемым мирам, туда, где она нужнее.

А на Земле все начиналось снова…

Оглавление

Пролог

Часть первая ЗИМА — БОЛЬШОЙ ИСХОД

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Параллель 1. ЗАПАХ ЗВЕРЯ

  Глава 4 ЧИКАТИЛЫ

  Глава 5 БАЗА ОТДЫХА

  Глава 6 КОМАНДИРОВКА В ПРЕИСПОДНЮЮ

  Параллель 2. ТОРКНУТЫЕ

  Глава 7 НА ЖИВЦА

  Глава 8 ШАБАШКА

  Глава 9 ВОЛЧАТА

  Параллель 3

  Глава 10 БОЛЬШАЯ ЗАЧИСТКА

Часть вторая ВЕСНА

  Глава 1 ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ

  Глава 2 КОТ В ПОМОЩЬ

  Глава 3 ЗВЕРУШКИ, АП!

  Глава 4 ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ-2

  Глава 5 НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ

  Глава 6 — Параллель 4 СХВАТКА

  Глава 7 ПРОРЫВ

  Глава 8 ГОСТЬ

  Параллель 5. КИНОФАКТ

  Глава 9 ХУТОРЯНЕ

  Глава 10 КОШМАР НА УЛИЦЕ ЛЕНИНА

  Глава 11 СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Часть третья ЛЕТО, НОВОЗВЕРИ

  Глава 1 НОВЫЕ РЕАЛИИ

  Глава 2 ПОЧТИ ПО СТАНИСЛАВСКОМУ

  Глава 3 БОМЖЕРАЙ

  Глава 4 ИНСТРУКТАЖ

  Глава 5 ЦВЕТЫ НА ПОМОЙКЕ

  Глава 6 ПРИВИВКА ОТ БЕШЕНСТВА

  Глава 7 В СТЕНАХ ДРЕВНЕГО КРЕМЛЯ

  Глава 8 ПРЕДСКАЗАНИЕ

  Параллель 6. ПОЛНОЛУНИЕ

  Глава 9 В ЧИСТИЛИЩЕ

  Глава 10 У САМОГО СИНЕГО МОРЯ

  Глава 11 ПОХИЩЕНИЕ

  Глава 12 В ГОРАХ

Часть четвертая ОСЕНЬ, ПОРА ЗВЕЗДОПАДОВ

  Глава 1

  Глава 2 КОШМАР В ПРЯМОМ ЭФИРЕ

  Глава 3 СОВБЕЗ

  Глава 4

  Параллель 7. ЗАПАХ ЗВЕРЯ — ФИНАЛ

Часть пятая И СНОВА ЗИМА

  Глава 1 СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Эпилог

Реклама на сайте