«Земля, позабытая временем»

Часть первая Земля, позабытая временем или Дневник Боуэна Тайлера-младшего

"Должно быть, это случилось чуть позже трех часов пополудни 3 июня 1916 года. Кажется невероятным, что все те странные и ужасающие события, пережитые мною, уместились в столь краткий трехмесячный отрезок времени. Только в масштабе космического цикла со всеми его эволюционными изменениями можно измерить все то, что я увидел своими глазами, - за этот период взгляду моему открылись невиданные прежде ни одним смертным картины исчезнувшего мира, мертвого мира, погибшего так давно, что даже в нижних слоях кембрия не сохранилось его следов. Уничтоженный магмой земных глубин, он навсегда ушел за пределы человеческого познания, кроме этого затерянного уголка планеты, куда забросила меня судьба и где предрешена моя гибель. Я останусь здесь навсегда".

Дойдя до этого момента, мое любопытство, и так уже подогретое находкой рукописи, достигло высшей отметки. Но все по порядку.

Я прибыл в Гренландию на лето по совету моего врача и медленно приближался к смерти от скуки, поскольку легкомысленно не позаботился привезти с собой достаточное количество книг для чтения. Так как я был никудышным рыболовом, мой интерес к этому виду спорта вскоре иссяк, однако, из-за отсутствия других развлечений, в этот день я все-таки рыбачил, находясь в явно не подходящей для такого случая лодке близ мыса Прощания на самой южной оконечности Гренландии.

Гренландия! Это название звучит плохой шуткой, но мой рассказ не имеет никакого отношения к ней, как, впрочем, и ко мне.

Итак, моей сомнительной лодке чудом удалось причалить к берегу с помощью аборигенов, по пояс забравшихся в воду. Меня вынесли на сушу, и пока готовился ужин, я принялся расхаживать взад- вперед по каменистому берегу, который представлял собой размытые прибоем гранитные скалы, а может, и не гранитные; не знаю уж, из чего состоят скалы на мысе Прощания. Так вот, расхаживая взад-вперед, я подошел к береговой линии прибоя и увидел ЭТО. Столкнись кто с бенгальским тигром рядом со своим домом, он не был бы так удивлен, как я, когда увидел пляшущий на волнах совершенно целый термос в кварту вместимости. Термос в прибое на мысе Прощания, на самой южной оконечности Гренландии! Я вытащил его, промокнув при этом почти по пояс, сел на песок и открыл термос. Его содержимое составляла аккуратно написанная и плотно свернутая рукопись, которую я и прочитал.

Начало этой рукописи вам уже известно, и если вы такой же впечатлительный идиот, как и я, то непременно захотите прочитать и все остальное, так что предоставляю вам такую возможность.

Глава I

"Я живу, или жил, в Монте-Карло и являюсь, или являлся, младшим партнером в фирме моего отца, которая строила корабли. В последние годы мы специализировались на подводных лодках, изготавливая их для Германии, Англии, Франции и Соединенных Штатов. Я знаю подлодки, как мать знает лицо своего ребенка, и командовал парой десятков субмарин на их ходовых испытаниях. Тем не менее, меня всегда тянуло к авиации. После окончания летных курсов Кертиса отец позволил мне попробовать мои силы в эскадрилье "Лафайет". В качестве первой ступеньки я получил место в американской госпитальной службе и уже находился на пути во Францию. Однако резкий пароходный гудок внезапно изменил все мои жизненные планы.

Я сидел на палубе вместе с ребятами из медслужбы и моим эрделем по имени Принц Ноблер, который спал у моих ног, когда гудок расколол покой судна. С тех пор, как мы вошли в зону действия немецких подлодок, все старались не пропустить появления перископа и, как неразумные дети, досадовали на то, что уже завтра благополучно прибудем во Францию, так и не увидев ни одного из этих ужасных разбойников. Мы были молоды, мы жаждали острых ощущений и, видит Бог, получили их в этот день.

Я никогда не забуду пепельных лиц пассажиров, ринувшихся к спасательным поясам. Ноб поднялся на ноги, глухо рыча. Я также встал и не более чем в двухстах ярдах от борта судна увидел перископ подводной лодки и ясно различимый пенистый след от торпеды, мчащейся к нашему лайнеру. Мы были на борту американского судна, которое, естественно, было без оружия и абсолютно беззащитно, тем не менее, безо всякого предупреждения на нас напали и торпедировали.

Я стоял застывший, безмолвный, следя за белым следом от торпеды. Она ударила почти в самый центр правого борта. Судно вздыбилось, как будто в море под нами вдруг заработал могучий вулкан. Нас швырнуло на палубу, разбитых и оглушенных, а над кораблем, неся с собой обломки металла, дерева и куски человеческих тел, поднялся столб воды высотой в сотни футов.

Тишина, последовавшая за взрывом торпеды, была почти столь же ужасающа. Длилась она, может быть, пару секунд, а затем раздались крики и стоны раненых, проклятия матросов и хриплые команды офицеров, которые были на высоте - как, впрочем, и вся команда. Никогда прежде не гордился я так своей национальностью, как в этот момент. Среди всего этого хаоса, возникшего после торпедирования лайнера, ни один офицер или другой член команды не потерял голову и не выказал ни малейшей степени страха или паники.

В то время как мы пытались воспользоваться шлюпками, субмарина всплыла и направила на нас свои орудия. С подлодки последовала команда спустить флаг, но наш капитан отказался выполнить этот приказ. Судно страшно накренилось на правый борт, что сделало бесполезными все шлюпки левого борта. Половина шлюпок правого борта была уничтожена взрывом. Субмарина открыла огонь по кораблю, а сгрудившиеся вдоль поручней правого борта пассажиры старались спуститься в те немногие шлюпки, что еще были в нашем распоряжении. Увидев, как один снаряд разорвался в месте скопления детей и женщин, я отвернулся и закрыл глаза руками.

Когда я вновь взглянул на эту сцену, к моему ужасу прибавилось горькое сожаление, поскольку я узнал во всплывшей субмарине создание нашего собственного предприятия. Я знал ее до последней заклепки. Я руководил ее сборкой. Это я сидел в этой самой рубке и командовал изнывавшими от жары внизу матросами, когда ее форштевень впервые разрезал солнечную летнюю гладь Тихого океана; и вот теперь это творение моего мозга и моих рук превратилось во Франкенштейна, жаждущего смерти.

Второй снаряд разорвался на палубе. Одна их шлюпок, сильно перегруженная, свисала со шлюпбалок под опасным углом. Осколок снаряда перебил носовой трос, и я видел, как женщины, дети и мужчины низверглись в морскую пучину, а сама лодка, мгновение еще провисев кормой вверх, оторвалась и, набирая скорость, вонзилась прямо в центр скопления несчастных жертв, барахтавшихся на поверхности воды. Я видел, как люди бросались к борту и прыгали в океан. Палуба уже накренилась до предела. Ноб уперся всеми четырьмя лапами, чтобы не соскользнуть, и глядел мне в лицо, вопросительно ворча. Я нагнулся и погладил его по голове.

- Вперед, парень! - крикнул я и, подбежав к борту, ласточкой нырнул прямо через поручни. Когда я вынырнул, первое, что я увидел, был Ноб, плывущий в нескольких ярдах от меня.

Субмарина удалялась к северу, продолжая одновременно обстреливать три спущенные шлюпки, набитые уцелевшими людьми. К счастью, небольшие и низко сидящие в воде лодки представляли собой плохую мишень, что в сочетании с не слишком меткой стрельбой немцев спасло их пассажиров; к тому же через несколько минут на востоке показался дымок какого-то судна, и подводная лодка, погрузившись, исчезла.

Все это время шлюпки удалялись прочь от опасности, которую представлял тонущий лайнер, так что теперь, хотя я и орал во всю глотку, на шлюпках либо не слышали моего призыва о помощи, либо не осмеливались вернуться. Ноб и я сумели несколько отдалиться от корабля. Когда он перевернулся и затонул, нас лишь на несколько ярдов подтянуло к образовавшейся воронке, но засосать не смогло. Я стал лихорадочно оглядываться вокруг, ища, за что бы ухватиться. Взгляд мой был направлен как раз на то место, где исчез в пучине лайнер. Внезапно из глубины послышался приглушенный раскат взрыва, и почти тут же водяной гейзер, несущий с собой разбитые шлюпки, человеческие тела, пар, уголь, масло и обломки палубы, гигантской колонной поднялся над поверхностью моря, на секунду отметив могилу еще одного корабля на этом величайшем из всех морском кладбище.

Когда взбудораженные воды несколько успокоились и море перестало выбрасывать наверх обломки, я отважился вернуться назад и поискать какой-нибудь достаточно большой предмет, чтобы с его помощью мне и Нобу удержаться на плаву. Я обследовал уже почти весь район кораблекрушения, когда не более чем в полдюжине ярдов от меня носом вверх почти на всю длину корпуса из глубины выскочила спасательная шлюпка и с оглушительным всплеском шлепнулась на воду килем вниз. Ее, должно быть, увлекло на большую глубину и единственный связывающий ее с кораблем трос лопнул под действием огромных нагрузок. Ничем другим я не могу объяснить тот факт, что она так высоко выпрыгнула из воды, - впрочем, этому благоприятному обстоятельству я обязан не только своей, но еще и другой жизнью, несравненно более дорогой для меня. Я говорю: благоприятное обстоятельство, невзирая на то, что судьба, куда более ужасная, чем та, которую мы избежали в тот день, ожидала нас; но именно благодаря этому обстоятельству встретил я ту, кого иначе мог бы никогда и не узнать, встретил и полюбил. По крайней мере, в моей жизни было такое огромное счастье, что все ужасы Каспака не могут перечеркнуть и отнять его. В тысячный раз благодарю я изменчивую судьбу за эту шлюпку, посланную мне прямо из зеленой пучины смерти.

У меня ушло очень мало времени на то, чтобы влезть в шлюпку и втащить в нее Ноба. Оказавшись в сравнительной безопасности, я оглядел окружающую нас страшную сцену. Поверхность океана была усеяна обломками, среди которых плавали трупы, поддерживаемые бесполезными теперь спасательными поясами. Одни были изуродованы, другие безмятежно покачивались на волнах со спокойными и умиротворенными лицами, черты третьих исказил ужас агонии. Близ борта шлюпки плавало тело девушки. Ее лицо было повернуто вверх и обрамлено массой вьющихся волос. Она была очень красива. Никогда прежде не встречал я столь совершенных черт, таких божественных форм, но в то же время таких земных. Лицо ее выражало силу воли и женственность. Это было лицо женщины, созданной для того, чтобы любить и быть любимой. Казалось, щеки ее еще дышали жизнью и здоровьем, и все же она покоилась здесь, на морских волнах, мертвая. У меня даже горло перехватило от этого зрелища, и я поклялся, что выживу и отомщу за ее убийство.

Когда я вновь взглянул на ее лицо, то чуть не выпал за борт. Глаза у мертвой открылись, губы зашевелились, а одна рука была устремлена ко мне в немой мольбе о спасении. Она была жива! Я перегнулся через борт и быстро втащил ее в лодку, ниспосланную мне Богом. Я снял ее спасательный пояс и свою намокшую куртку и соорудил подушку ей под голову. Я растер ее руки и ноги. Я трудился над ней целый час и был наконец вознагражден. Она глубоко вздохнула, ее огромные глаза вновь открылись и встретились с моими.

Я страшно смутился. Никогда не приходилось мне быть дамским угодником; в Лиленд-Стенфорде я был мишенью для насмешек всего класса, поскольку впадал в безнадежный идиотизм в присутствии любой хорошенькой девицы. Я растирал ее руку в тот момент, когда она открыла глаза; так вот, я выпустил эту руку, как если бы это было раскаленное железо. Ее глаза оглядели меня с головы до ног, скользнули по горизонту, ограниченному бортами шлюпки, увидели Ноба и помягчели, а затем вновь вернулись ко мне с вопросительным выражением.

- Я... я... - произнес я, запинаясь, и споткнулся о лодочную банку. Прекрасное создание слабо улыбнулось.

- Так точно, сэр, - еле слышно ответила она; веки ее вновь опустились, длинные ресницы отчетливо выделялись на фоне упругой светлой кожи лица.

- Надеюсь, вы себя чувствуете лучше? - ухитрился наконец вымолвить я.

- Вы знаете, - сказала она, чуть помедлив, - я уже давно в сознании! Но не осмеливаюсь открыть глаза. Я думала, что умерла, боялась взглянуть из страха, что не увижу вокруг ничего, кроме тьмы. Я боюсь умереть! Расскажите мне, что случилось после того, как корабль затонул. Я помню все предыдущее - ох, как бы мне хотелось позабыть это. - Голос ее прервался рыданием. - Звери... продолжила она после паузы. - И подумать только, что я собиралась выйти замуж за одного из них - лейтенанта германского флота.

- Когда погружалась в эту пучину, - говорила она, - то думала, что уже никогда не остановлюсь. Я не испытывала никаких особо неприятных ощущений, пока неожиданно не устремилась вверх со все возрастающей скоростью; легкие мои готовы были разорваться, я, должно быть, потеряла сознание, потому что больше ничего не помню до того момента, как открыла глаза. Так расскажите же мне, пожалуйста, обо всем, что произошло.

Я рассказал ей о том, как подводная лодка стреляла по шлюпкам и обо всем остальном.

Наше чудесное спасение показалось ей ниспосланным Провидением. Хотя у меня на языке вертелся соответствующий ответ, мне не хватило решимости высказать свои мысли по этому поводу. Ноб подлез к ней и сунул свой нос ей в ладонь. Она принялась гладить его некрасивую морду, а потом прижалась своей щекой к его лбу. Я всегда восхищался Нобом, но тут мне впервые в жизни пришла в голову мысль о том, что неплохо бы мне побывать разочек в его шкуре. Я еще удивился его поведению, поскольку он не больше моего жалует женское общество. А вот с ней - пожалуйста, чувствует себя как рыба в воде. Видимо, решил стать вместо меня дамским угодником, пусть и в собачьем облике. Этот старый прохвост зажмурил глаза, принял самое умильное выражение, на которое был способен, всем своим видом выражая, что это ему приятно. Я возревновал.

- Вам, похоже, нравятся собаки, - сказал я.

- Мне нравится эта собака, - ответила она.

Был ли в ее ответе намек на какую-то личную симпатию ко мне или нет, я не знаю, но воспринял я ее слова именно так и сразу почувствовал себя намного лучше.

Одиноко дрейфуя посреди безбрежной глади, мы как-то быстро привыкли друг к другу. Мы постоянно обшаривали глазами горизонт в поисках дыма от кораблей, оценивали наши шансы на спасение; но вот стемнело, и окутавшая нас ночь скрыла все предметы вокруг.

Мы были голодны, страдали от жажды, холода и неудобств. Наша промокшая одежда почти не просохла, и я знал, что девушке грозит серьезная опасность простудиться холодной ночью в открытой лодке. Пригоршнями я вычерпал из лодки почти всю воду, остатки же удалил посредством своего носового платка процедура весьма длительная и утомительная, особенно для спины. В лодке стало сравнительно сухо, и девушка смогла лечь на дно шлюпки, а высокие борта защищали ее от ночного ветра. Я накрыл ее сверху своей еще влажной курткой. Но все было напрасно. При свете луны, освещавшем изящные контуры ее тела, я увидел, что она вся дрожит.

- Что же мне еще сделать? - спросил

- Вы же не выдержите всю ночь на таком холоде. Вы можете что-нибудь предложить?

Она покачала головой. - Будем переносить трудности с улыбкой, - ответила она, помедлив секунду. Ноблер примостился рядом со мной на сиденье, спиной прижавшись к моей ноге. Я же с болью в сердце смотрел на девушку, понимая в глубине души, что она может не дожить до утра; да что говорить, потрясение, холод, пережитой ужас вполне способны убить практически любую женщину. И пока я смотрел на нее, такую маленькую, хрупкую, беспомощную, в груди моей медленно зарождалось какое-то новое чувство, которого прежде я никогда не испытывал. Я чуть с ума не сошел, пытаясь придумать способ согреть девушку, вернуть тепло остывающей крови в ее жилах. Я и сам замерз, хотя и позабыл об этом, пока Ноб не отодвинулся от меня. Нога моя, к которой он прижимался, стала замерзать, и я вдруг сообразил, что в этом месте мне было тепло. И сразу же меня озарило, как согреть девушку. Я наклонился было к ней, чтобы претворить мою идею в жизнь, но внезапно почувствовал себя очень неловко. Позволит ли она мне такие действия? Но тут я заметил, как все сильнее и сильнее дрожит ее тело, реагируя на быстро понижающуюся температуру, и, преодолев свою стыдливость, улегся рядом с ней, обнял и прижал ее тело вплотную к своему.

С внезапным криком испуга она отстранилась от меня и попыталась оттолкнуть.

- Простите меня, - ухитрился проговорить я. - Это единственный способ. Вы умрете от холода, если не согреетесь, а Ноб и я - единственные источники тепла в наших условиях.

Прижав ее к себе крепко-крепко, я позвал Ноба и велел ему прижаться к спине девушки. Она больше не сопротивлялась, когда осознала мои намерения; два-три раза судорожно вздохнула, потом принялась тихо плакать, уткнувшись лицом мне в плечо, и, наконец, уснула.

Глава II

Ближе к утру я, должно быть, задремал после мучительного бодрствования, которое, казалось, измерялось днями, а не часами. Когда я наконец открыл глаза, был уже день, волосы девушки покрывали мое лицо, дыхание ее было ровным. Во сне она изменила свое положение, так что теперь я видел ее лицо чуть ли не в дюйме от себя, а губы наши почти соприкасались.

Разбудил ее Ноб. Он приподнялся, потянулся, покрутился и улегся снова, а девушка открыла глаза и встретилась со мной взглядом. В первый момент она удивилась, но постепенно припомнила происшедшее и улыбнулась.

- Вы были так добры ко мне, - промолвила она, пока я помогал ей подняться, хотя, сказать правду, я и сам не меньше нуждался в помощи - весь мой левый бок страшно затек и казался парализованным. "Вы были так добры ко мне", - вот и все слова ее благодарности, хотя я прекрасно понимал, что только сдержанность не позволила ей в полной мере выразить свою признательность за спасение в сложившейся щекотливой, хотя и неизбежной, ситуации.

Вскоре на горизонте мы заметили дым, а через некоторое время начали различать приземистые очертания приближающегося в направлении нашей лодки буксира - одного из тех бесстрашных примеров господства Англии на море, предназначенного для буксирования в английские и французские порты морских судов. Я вскочил на сиденье и стал размахивать своей мокрой курткой над головой. На другое сиденье прыгнул Ноб и принялся лаять. Девушка сидела у моих ног, пытаясь разглядеть палубу приближающегося судна.

- Они нас видят, - сообщила она наконец. - Там какой-то человек отвечает на ваш сигнал.

Она была права. У меня перехватило горло от радости. Еще одну ночь в Ла-Манше она бы не пережила, а может, и не дотянула бы до нее.

Тем временем буксир подошел совсем близко, палубный матрос бросил нам веревку, а дружеские руки помогли взобраться на борт. Моряки окружили девушку поистине материнской заботой. Забрасывая нас обоих вопросами, они отвели меня в машинное отделение, а ее в капитанскую каюту. Ей велели снять с себя всю мокрую одежду, выложить ее за дверь для просушки, а затем залезть в капитанскую койку и согреться. Ну а мне и говорить ничего не требовалось. Очутившись в тепле котельной, я в мгновение ока сбросил свое одеяние, развесил на горячие трубы и с блаженством стал впитывать всеми порами своего тела живительное тепло душного и влажного отсека. Принесли горячий суп и кофе. Потом все, свободные от вахты, собравшись вокруг меня, дружно помогали мне проклинать кайзера Вильгельма и все его отродье.

Как только одежда высохла, я поспешил облачиться в нее, поскольку в этих водах риск встречи с неприятелем был очень велик, что я уже испытал на собственной шкуре. Тепло и чувство безопасности, уверенность в том, что пища и отдых помогут девушке быстро забыть переживания последних ужасных часов, убаюкали меня и позволили расслабиться впервые с того момента, как пароходный гудок разрушил мирное течение моей жизни.

Но с августа 1914 года мир и покой стали величиной непостоянной. Доказательство последовало этим же утром. Едва я успел

облачиться в свое высохшее платье и отнести вещи девушки в капитанскую каюту, в машинное отделение поступил приказ "полный вперед", а секундой позже послышался звук орудийного выстрела. Мгновение спустя я был уже на палубе и в двух сотнях ярдов от борта увидел вражескую субмарину. С нее передали сигнал "стоп", но капитан буксира не подчинился. Теперь же ее орудие было наведено на нас, и второй снаряд поцарапал рубку, предупреждая несговорчивого шкипера, что с ним не шутят и надо повиноваться. В машинное отделение был отдан приказ, и буксир замедлил ход. С подводной лодки передали приказ повернуть и приблизиться. По инерции мы обогнали вражеский корабль, но буксир уже разворачивался по дуге, которая должна привести его прямо к борту подлодки. Наблюдая за этим маневром и задавая себе вопрос, что же с нами будет, я вдруг почувствовал чье-то прикосновение и, обернувшись, увидел девушку, стоявшую рядом со мной. Устремленный на меня взор был полон печали.

- Похоже, они задались целью уничтожить нас, а еще похоже, что это та же самая подлодка, которая потопила нас вчера, - сказала она.

- Это она и есть, - ответил я. - Я хорошо ее знаю. Я принимал участие в ее конструировании и сам проводил ходовые испытания.

Девушка отпрянула от меня с возгласом ТОЛ удивления и разочарования.

- А я - то думала, что вы американец. Я и не подозревала, что вы... что вы...

- Вы ошибаетесь, - ответил я. - Мы, американцы, много лет строили подводные лодки для всех стран. Хотя сейчас мне хотелось бы, чтобы мы с отцом обанкротились еще до постройки этого железного Франкенштейна.

Тем временем мы на малом ходу приближались к подводной лодке, и я уже различал лица ее команды на палубе. Один из моряков буксира приблизился ко мне, и я почувствовал что-то твердое и холодное в своей руке - это был тяжелый армейский пистолет.

- Держи и не зевай, - вот и все, что он сказал.

Нос буксира был направлен в тот момент прямо на подлодку, и когда раздалась команда "полный вперед", я мгновенно осознал неслыханную дерзость английского толстяка капитана, решившегося протаранить пятисоттонную субмарину с ее нацеленным на нас орудием. Я едва удержался от одобрительного возгласа. Поначалу боши не поняли наших намерений. Они отнесли наш маневр на счет неумения и принялись подавать сигналы к уменьшению скорости и правому повороту.

Мы были уже в пятидесяти футах, когда до них наконец дошла мысль о грозящей опасности. Орудийный расчет, застигнутый врасплох, успел послать один снаряд, пролетевший над нашими головами. Ноб бесновался и лаял.

- Ну а теперь, пали! - скомандовал капитан, и в тоже мгновение ружья и револьверы осыпали градом пуль вражескую субмарину. Двое из орудийной команды упали, а остальные принялись наводить орудие на ватерлинию приближающегося буксира. Другие члены экипажа подлодки стали обстреливать нас из ручного оружия, стараясь в первую очередь поразить рулевого.

Я поспешно втолкнул девушку в проход, ведущий к машинному отделению, а сам сделал первый в своей жизни выстрел по бошам. Последующие секунды были так наполнены событиями, что воспоминания о них сливаются в моем мозгу. Я видел, как рулевой, падая, развернул штурвал и как буксир резко изменил курс; припоминаю горькое осознание тщетности всех наших усилий из-за того только, что из всего экипажа именно рулевому было суждено пасть от вражеской пули. Я увидел, как поредевший расчет субмарины все-таки успел произвести выстрел, почувствовал сотрясение от попадания в борт и услышал грохот разорвавшегося внутри носовой части буксира снаряда.

В те мгновения, когда происходили все эти события, я бросился в рулевую рубку и, стоя над телом убитого рулевого, изо всех сил принялся вращать штурвал, пытаясь вернуть буксир на прежний курс, но для выполнения замысла нашего капитана время было упущено. Буксир сумел лишь слегка задеть борт субмарины. В ту же минуту прозвучал новый приказ в машинное отделение, судно задрожало и резко замедлило ход. Теперь мне стал ясен новый замысел этого сумасшедшего шкипера, которого постигла неудача с тараном.

Громко отдавая приказы, он первым прыгнул на скользкую палубу подводной лодки, а за ним и вся его команда. Я оставил штурвал и прыгнул следом, не желая находиться в стороне от схватки с бошами. Из машинного отделения выскочили механик и кочегары, и все вместе мы бросились на помощь экипажу, ведущему рукопашный бой на покрывшейся кровью палубе субмарины. Ноб был рядом. Теперь он уже не лаял. Из люка подлодки лезли немцы, чтобы помочь своим. Первое время громкие команды капитана и помощника еще прерывались пистолетными выстрелами, но вскоре все так смешалось, что стрелять стало опасно, и тогда схватка, как я уже сказал, перешла в рукопашный бой.

Целью каждого из нас было скинуть своего противника за борт. Я никогда не забуду дьявольской ухмылки на лице огромного прусака, с которым мне пришлось сражаться. Он нагнул голову и, ревя как бык, бросился на меня. Поднырнув под его распахнутые ручищи, я быстро отступил в сторону, а когда он снова развернулся ко мне, нанес ему удар в челюсть, от которого он покатился к самой кромке палубы. Я видел его отчаянные попытки сохранить равновесие. Мгновение он еще удерживался на краю, затем с диким воплем сорвался и плюхнулся в воду. В ту же секунду пара сильных рук обхватила меня сзади и оторвала от палубы. Как я ни сопротивлялся, я не мог ни повернуться к своему противнику, ни освободиться от его железных объятий. Неумолимо я приближался к кромке палубы и к смерти. Помочь мне было некому - все мои товарищи сражались каждый со своим соперником, а то и с двумя-тремя сразу. Я не на шутку испугался за свою жизнь, в ту же секунду это чувство сменилось страхом за жизнь другого человека.

Мой бош тащил меня к тому борту, о который все время терся наш буксир. То, что мне грозило быть раздавленным между двумя бортами, начисто вылетело у меня из головы, когда я увидел девушку на палубе буксира, уже ушедшего носом в воду и вот-вот готового затонуть. А я ничего не мог поделать, чтобы спасти от смерти ту, которую, как я осознал, полюбил.

Мне оставалось жить несколько секунд, когда сзади послышалось рычание, смешавшееся с криком боли и гнева тащившего меня гиганта. Падая на спину, он инстинктивно разжал руки и освободил меня. Я свалился на него сверху, но тут же вскочил на ноги. Единственного взгляда на моего соперника было достаточно, чтобы убедиться, что он уже больше не будет угрожать ни мне, ни кому-либо другому. Челюсти Ноба мертвой хваткой сомкнулись у него на горле. Я тут же бросился к тонущему буксиру.

- Прыгай! - закричал я. - Прыгай! - и протянул навстречу девушке свои руки. С беззаветной верой в мою способность спасти ее, девушка прыгнула прямо на скользкую мокрую палубу подлодки. В тот же момент корма буксира задралась вертикально вверх, и он скрылся под волнами. На долю дюйма моя рука не дотянулась до руки девушки и я увидел, как она соскользнула с палубы в воду; но до того, как ее ноги коснулись поверхности воды, я уже был рядом и успел схватить ее. Тонущий буксир увлек нас за собой, и мы вместе ушли в пучину и вместе поднялись на поверхность в нескольких ярдах от борта подлодки. Первое, что я услышал, был яростный лай Ноба, он, видимо, потерял меня из вида и теперь разыскивал. Взгляд, брошенный на палубу, дал мне возможность убедиться, что сражение окончено в нашу пользу. Горстка врагов стояла под прицелами английских моряков, а остатки находившейся внизу команды по одному поднимались наверх и присоединялись к пленным. Пока мы с девушкой плыли к субмарине, настойчивый лай Ноба привлек внимание моряков, нас заметили и помогли забраться на палубу. Я спросил девушку, не пострадала ли она, и она заверила меня, что с ней все в порядке, если не считать мокрой одежды. Позже мне пришлось убедиться, что это стройное и с виду нежное создание обладает сердцем и мужеством воина.

Мы присоединились к своим как раз в тот момент, когда старпом подсчитывал потери. Нас осталось десять человек, не считая девушки. Отважный капитан буксира погиб вместе с еще восемью моряками. Мы же уничтожили шестнадцать немцев и девятерых взяли в плен, включая командира. Его помощник был убит.

- Неплохая работа, - сказал старпом Брэдли, закончив подсчет. - Вот только плохо, что шкипера потеряли, - добавил он. - Прекрасный был человек, просто замечательный.

Ольсон, механик буксира, стоял рядом с Брэдли и со мной.

- Да, - согласился он, - работа - лом, а вот куда мы дальше пойдем со всем этим добром?

- Отведем субмарину в ближайший английский порт, - ответил Брэдли, - а потом сойдем на берег и получим по ордену Виктории, - закончил он, смеясь.

- А как же ты править будешь? - спросил Ольсон. - Нельзя же доверять этим бошам.

Брэдли почесал голову.

- Пожалуй, что ты прав, - признался он. - Да и я ни хрена не разбираюсь в подводных лодках.

- Зато я разбираюсь, - заверил его я. - Об этой субмарине я знаю больше ее капитана.

Оба изумленно поглядели на меня, и мне пришлось вновь все объяснить им, как до этого девушке. Брэдли и Ольсон были страшно довольны. Меня тут же произвели в капитаны, и первое, что я сделал, это спустился вместе с Ольсоном вниз проверить, все ли в порядке с машинами и нет ли где спрятавшихся бошей. Немцев внизу не оказалось, что же касается механизмов, все было в рабочем состоянии. Я приказал всем спуститься вниз, оставив одного наблюдателя. Допросив пленных, я обнаружил, что все они, кроме командира, были согласны вернуться на свои посты и помочь довести судно до английского порта. Я склонен подозревать, что их вполне устраивала перспектива провести остаток войны в английском лагере для военнопленных и не подвергаться более опасностям и невзгодам, которые они уже успели испытать. Капитан же бошей твердо заявил, что не собирается сотрудничать с нами.

Таким образом, нам не оставалось ничего другого, как посадить его под замок. Мы уже собирались осуществить это решение, когда вниз спустилась девушка. Со времени нашего абордажа ни она, ни офицер еще не видели друг друга. Я поддерживал девушку во время спуска по трапу и продолжал держать ее руки, хотя в этом уже не было необходимости, когда она повернулась и в упор посмотрела на немца. Оба издали возгласы удивления и разочарования.

- Лиз! - вскричал он и шагнул к ней.

Глаза девушки расширились, в них появилось выражение ужаса, и она отшатнулась. Вслед за тем она гордо выпрямилась, вскинула голову и без единого слова повернулась к нему спиной.

- Уведите его, - приказал я двоим конвоирам, - и заприте.

Когда его увели, девушка посмотрела мне в глаза.

- Это и есть тот самый немец, о котором я говорила. Его зовут барон фон Шенворц.

Я только кивнул в ответ. Так вот кого она любила! А может в глубине души она до сих пор его любит? Тут же во мне вспыхнула безумная ревность. Я возненавидел барона фон Шенворца с такой силой, что она переполнила все мое существо.

Но мне недолго пришлось предаваться чувству ненависти; из верхнего люка показалось лицо наблюдателя, который передал, что прямо по курсу виден дым на горизонте. Я немедленно поднялся наверх вместе с Брэдли.

- Если это свой, - сказал он, - вступим в переговоры, ну а если нет потопим. Как, капитан?

- Согласен, лейтенант, - ответил я, вызвав улыбку на его лице.

Мы подняли английский флаг. Я оставался на палубе, а Брэдли спустился вниз и развел команду по местам, причем к каждому бошу был приставлен англичанин с пистолетом.

- Малый вперед! - скомандовал я.

Дистанция между нами и неизвестным судном теперь быстро сокращалась, и я уже ясно различал красный вымпел британского торгового флота. Меня переполняло чувство гордости при мысли о том, как восхищенные британцы будут в скором времени поздравлять нас с захватом столь ценного трофея. Но торговое судно, видимо, заметив нас, резко повернуло к северу, из труб повалили густые клубы дыма, и, используя противолодочный зигзаг, оно принялось улепетывать от нас, как от бубонной чумы. Я изменил курс и погнался было за ним, но оно оказалось проворнее и вскоре оставило нас далеко позади.

С грустной улыбкой я приказал перейти на прежний курс, и мы вновь пустились по направлению к Англии.

Пароход, который мы видели, должно быть, передал по радио предупреждение, поскольку не прошло и получаса, как мы снова увидели дым на горизонте, но на этот раз над судном развевался белый вымпел Королевского военного флота, и на нем были пушки.

Это судно на полной скорости надвигалось прямо на нас. Я только собирался дать сигнал, как нос корабля озарился вспышкой выстрела, и мгновением позже рядом с нами в воде разорвался снаряд.

Брэдли поднялся на палубу и встал рядом со мной.

- Еще один такой выстрел и он к нам пристреляется. Похоже, там не слишком верят нашему флагу, - сказал он.

Второй снаряд пронесся над нашими головами, и тогда я отдал приказ изменить курс, а Брэдли спуститься вниз и приготовиться к погружению. Я передал ему Ноба и, следуя за ними, задраил люк.

Никогда еще, казалось мне, цистерны погружения не заполнялись так медленно. Прямо над нами раздался взрыв, судно сильно тряхнуло, все повалились на пол. Я ждал, что вот-вот сверху хлынут потоки воды, но этого не произошло, и мы продолжали погружение, пока манометр не показал глубину в сорок футов. Только тогда я уверился, что мы в безопасности. В безопасности!? Мне стало даже смешно. Я сменил Ольсона, который оставался в рубке по моему приказу. Он когда-то служил на первых английских лодках и немного разбирался в управлении. Брэдли был рядом со мной и вопрошающе смотрел на меня.

- Так как же, черт побери, нам себя вести? - спросил он. - Торгаши от нас бегут, а военные торопятся потопить, и ни те, ни другие не верят нашему флагу и не дают возможности объясниться с ними. Пожалуй, в английском порту нас встретят еще хуже - сетями, минами и не знаю чем еще. У нас ничего не выйдет.

- Давай попробуем еще разок, когда уйдем от этих преследователей, - стал убеждать его я. - Ведь должен же кто-нибудь нам поверить.

Мы попробовали еще. В результате, нас чуть не протаранил огромный сухогруз. Позже нас обстрелял миноносец, а два торговых корабля пустились в бегство при нашем приближении. Два дня мы крейсировали по проливу, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто бы понял, что мы свои, но таковых не нашлось. Еще после первой нашей встречи с военным кораблем я дал указание послать радиограмму, объясняющую всю сложность нашего положения, но, к моему величайшему сожалению, оказалось, что вся радиоаппаратура исчезла.

- Есть только одно место, куда мы можем отправиться, - напомнил о себе барон фон Шенворц, - это Киль. В этих же водах вы нигде не сможете высадиться. Если хотите, я могу довести вас туда и могу обещать хорошее отношение.

- Существует еще одно место, куда мы можем отправиться, - был мой ответ, и скорее мы отправимся туда, чем в Германию. Это место - преисподняя.

Глава III

То были тревожные дни, и я почти не общался с Лиз. Ей я отдал капитанскую каюту, сам же вместе с Брэдли занял каюту помощника. Ольсон и двое наших лучших матросов занимали каюту для младших офицеров. Нобу я устроил лежанку в каюте Лиз, надеясь, что он поможет ей скрасить одиночество.

Какое-то время после выхода из британских территориальных вод ничего примечательного не происходило. Мы двигались в надводном положении. Затем посыпались неприятности. Утром сломался один из дизелей, и пока мы его чинили, начала наполняться водой носовая цистерна для погружения. В это время я находился на палубе и заметил увеличивающийся крен. Догадавшись, что произошло, я бросился вниз и, захлопнув за собой люк, спустился в центральный отсек. К этому времени подлодка уже погружалась носом вперед. Я бросился к клапану носовой цистерны. Он был полностью открыт. Закрыть его и включить помпу для откачивания воды потребовалась минута, но было ясно, что мы находились на грани катастрофы.

Я знал, что сам по себе клапан открыться не мог. Значит, его кто-то открыл, и этот кто-то готов был умереть сам, лишь бы уничтожить всех нас.

После этого случая я поставил охрану и приказал матросам обходить весь корабль. Мы чинили двигатель день, ночь и половину следующего дня. Большую часть времени мы дрейфовали на поверхности, но ближе к полудню с запада на горизонте был замечен дым и, убедившись на горьком опыте, что в этом мире для нас существуют только враги, я отдал приказ пустить второй двигатель, чтобы уйти с пути приближающегося парохода. Но как только двигатель заработал, раздался скрежещущий звук рвущегося металла. Двигатель остановился, и мы обнаружили, что кто-то сунул в шестерни отвертку.

Прошло еще два дня, прежде чем мы вновь обрели способность кое-как двигаться дальше, лишь наполовину завершив ремонт. Предыдущей ночью ко мне в каюту пришел часовой и разбудил меня. Это был довольно сообразительный малый, которому я вполне доверял.

- Ну, Уилсон, - спросил я, - что случилось?

Он поднес палец к губам и приблизился ко мне.

- Думается, я нашел, кто нам вредит, - прошептал он и кивнул в сторону каюты Лиз. - Я видел, как она только что пробиралась из кубрика, - продолжал он. - Она шушукается с начальником бошей. Бенсон видел ее прошлой ночью тоже, только ничего не говорил, пока я не заступил на пост сегодня. Бенсон не очень сообразителен и никогда не сложит два и два, пока кто-нибудь другой не скажет - "четыре".

Если бы Уилсон вошел и внезапно ударил меня по лицу, я бы удивился этому меньше, чем тому, что услышал.

- Никому ничего не говори, - приказал я. - Держи ухо востро и докладывай обо всем подозрительном. Он отдал честь и вышел, а я целый час, если не больше, ворочался на своем твердом ложе, терзаемый ревностью и страхом. Наконец я забылся в беспокойном сне. Когда я проснулся, было уже светло. Мы медленно двигались по волнам. Накануне я отдал приказ идти малым ходом, пока не удастся определить наши координаты. Прошедший день был облачным, ночь тоже, так что я был рад начинающемуся солнечному дню. Настроение команды, казалось, поднялось; все стало выглядеть как-то благоприятнее.

Я тут же забыл о своих жестоких подозрениях прошлой ночи и вошел в рубку. Какой же удар ожидал меня! Секстан и хронометр были разбиты безнадежно - и разбиты именно этой ночью. И этой же ночью Лиз видели разговаривающей с фон Шенворцем. Именно эта мысль больше всего ранила меня. Потерю приборов я бы мог пережить, но мысль о том, что Лиз может быть предательницей, страшила меня.

Я позвал Брэдли и Ольсона на палубу и рассказал, что произошло, но хоть убейте меня, повторить то, что доложил мне ночью Уилсон, у меня не повернулся язык. Да и по правде говоря, мне показалось невероятным, что Лиз прошла через нашу каюту, в которой мы спали вместе с Брэдли, через каюту Ольсона и еще двух матросов, да еще и беседовала с фон Шенворцем в кубрике, и при этом ее видел только один человек!

- Не могу понять, - сказал Брэдли. - Один из бошей, должно быть, очень ловкий малый, чтобы так всех обвести вокруг пальца, но они навредили нам меньше, чем им кажется. У нас ведь есть запасные инструменты.

- У нас нет запасных. Они тоже исчезли, как и радио, - сказал я.

Оба с изумлением поглядели на меня.

- Ну, что ж, - промолвил Ольсон, - у нас еще остаются компас и солнце. Может быть, кому-то из них и удастся одной прекрасной ночью стащить компас, но днем нас слишком много, чтобы им удалось беспрепятственно убрать солнце.

В этот момент один из матросов высунул голову из люка и спросил разрешения выйти на палубу подышать свежим воздухом. Я узнал в нем Бенсона, того самого, который, по словам Уилсона, видел Лиз позапрошлой ночью разговаривающей с фон Шенворцем. Я пригласил его на палубу, а затем, отойдя в сторону, спросил, видел ли он что-нибудь необычное во время еврей вахты позапрошлой ночью? Малый сказал, что нет, а потом, почесав голову и как, бы припоминая, сообщил, что видел девушку в кубрике разговаривающей с немецким капитаном, но, не усмотрев в этом никакого вреда, он никому ничего не рассказал. Велев ему докладывать мне обо всем, что хоть на йоту выходит за рамки обычного распорядка, я отпустил Бенсона.

Несколько других матросов попросили дозволения подняться на палубу, и вскоре все, кроме вахтенных, собрались наверху, занимаясь болтовней и курением; все в отличном настроении. Я же спустился вниз, чтобы позавтракать. Как только я вошел в центральный отсек, там появилась и Лиз, сопровождаемая Нобом. Она приветливо пожелала мне доброго утра, на что я, признаться, ответил слишком натянутым и сухим тоном.

- Не позавтракаете ли со мной? - обратился я к Лиз, решившись лично расспросить ее о случившемся, как того требовал от меня долг.

Она с благодарностью кивнула, принимая мое приглашение, и мы вместе уселись за столик в офицерской кают-компании.

- Как вам спалось прошлой ночью? - спросил я.

- Замечательно. Я вообще прекрасно сплю, - ответила она.

Ее поведение выглядело настолько искренним, что я не мог заставить себя поверить в ее двуличность, и все же...

Надеясь застать ее врасплох и вынудить к признанию, я выпалил:

- Секстан и хронометр были разбиты этой ночью. Среди нас предатель.

Но она и глазом не моргнула, ничем не выдав свою возможную причастность к случившемуся.

- Кто же это может быть? - воскликнула она. - Ведь немцы не сумасшедшие, их жизни подвергаются такой же опасности, как и наши!

- Люди нередко бывают готовы умереть за идею - за идею патриотизма, например, - ответил я, - а готовность принести в жертву себя вполне совместима с готовностью принести в жертву и других, даже любимых и близких. В полной мере это относится и к женщинам, более того, из любви женщина способна принести в жертву все, даже честь.

Все это время я наблюдал за ее лицом, и мне показалось, что я заметил легкую краску смущения на ее щеках. Пользуясь ее замешательством, я продолжал развивать свою мысль.

- Взять, к примеру, фон Шенворца. Несомненно, он будет рад погибнуть сам и погубить нас всех, если не будет другого способа предотвратить переход его корабля во вражеские руки. Он принесет в жертву всех, даже вас, и если вы все еще любите его, то можете оказаться инструментом в его руках. Вы меня понимаете?

Она мгновение глядела на меня широко раскрытыми глазами, а затем страшно побледнела и резко встала.

- Понимаю, - ответила она, и повернувшись ко мне спиной, быстро покинула каюту. Я последовал за ней. Мне было очень больно, что я так обидел ее, но иначе я поступить не мог. У двери кубрика, пройдя почти сразу вслед за ней, я успел заметить, как фон Шенворц наклонился К ней и что-то прошептал, но девушка, догадавшись, должно быть, что за ней следят, прошла мимо, не останавливаясь.

После полудня небо заволокло тучами, начался шторм, разгулявшиеся волны немилосердно швыряли наше судно. Почти все на борту страдали от качки, воздух испортился. Я почти сутки не выходил из рубки управления, так как Брэдли и Ольсон оба страдали от морской болезни. Наконец я понял, что должен хоть немного отдохнуть, и стал подыскивать себе замену. Бенсон вызвался добровольцем. Он не страдал от качки, к тому же служил в военном флоте и два года учился в школе подводников. Я был убежден в его преданности, так что с легким сердцем спустился вниз и улегся спать.

Я проспал двенадцать часов кряду, а проснувшись, ужаснулся тому, что натворил. Не теряя ни секунды, я бросился в рубку. Там я увидел бодрствующего Бенсона; компас показывал, что мы движемся на запад. Шторм все еще продолжался. Он стал стихать лишь на четвертый день. Все мы выбились из сил и с нетерпением ждали того момента, когда можно будет выйти на палубу и вдохнуть свежего воздуха. Все эти четыре дня я не видел Лиз. Очевидно, она не покидала своей каюты. К тому же за эти четыре дня не произошло ничего, способного нам повредить, - факт, казалось бы, усиливающий тяжесть косвенных улик против нее.

Шторм стих, но погода нас не баловала - целых шесть дней мы не видели солнца. Для этого времени года, а была середина июня, шторм был явлением ненормальным, хотя, будучи родом из Южной Калифорнии, я привык к ненормальной погоде. По правде говоря, я сделал открытие, что в мире ненормальная погода бывает чаще, чем нормальная, во все времена года.

Мы твердо держались курса на запад, а так как "У-33" была одной из самых быстрых подлодок, я высчитал, что мы должны находиться вблизи североамериканского побережья. Удивляло, правда, что, переплыв почти всю Атлантику, мы за шесть дней так и не встретили ни одного судна. В конце концов я пришел к выводу, что мы отклонились от судоходных путей, но к северу или югу, определить было невозможно.

К рассвету седьмого дня море слегка успокоилось. Легкий туман над океаном не позволял увидеть звезды, но все приметы предвещали ясное утро, и я с нетерпением ожидал на палубе восхода солнца. Мой напряженный взгляд был сосредоточен на горизонте, все еще скрытом в тумане. Именно там, на востоке, должен был блеснуть первый луч восходящего солнца в подтверждение правильности нашего курса. Постепенно небо светлело, но никаких признаков восходящего за кормой солнца я не видел. Брэдли, стоящий рядом, тронул меня за руку.

- Взгляните, капитан, - показал он на юг.

Я взглянул и ахнул - красный диск восходящего солнца вырисовывался в тумане по левому борту! Бросившись в рубку, я проверил компас. Он показывал, что мы шли строго на запад. Итак, либо солнце начало вставать на юге, либо компас был испорчен.

Я вернулся к Брэдли и все ему рассказал. А в заключение добавил, что без топлива нам не пройти и пятисот кабельтовых, провизия и вода на исходе, и один Господь знает, как далеко занесло нас на юг.

- Делать нечего, - ответил он, - придется повернуть на запад и надеяться на скорую встречу с сушей, иначе мы все пропадем. Я приказал ему так и сделать, а сам занялся изготовлением примитивного секстана, с помощью которого мы в конце концов определили наши координаты, хотя и очень приблизительно, так что полагаться на них было очень трудно. Короче говоря, если наши вычисления были сколько-нибудь близки к истине, мы находились где-то на 20° северной широты и 30° западной долготы - почти на две с половиной тысячи миль к югу от нашего первоначального курса, то есть все последние шесть дней мы плыли прямо на юг.

Брэдли сменил на вахте Бенсона. Я подробно расспросил Бенсона и Ольсона, дежуривших ночью, о компасе, но оба утверждали, что в их дежурство к нему никто не притрагивался. Бенсон заговорщицки подмигнул мне, дескать, мыто с тобой знаем, чьих это рук дело. И все же я не мог поверить в виновность Лиз.

Мы уже несколько часов держали курс на запад, когда впередсмотрящий закричал, что видит парус. Я приказал изменить курс и направить подлодку к паруснику. Это решение было продиктовано необходимостью: не могли же мы оставаться посреди Атлантического океана и подыхать с голоду, если предоставлялась другая возможность. На паруснике еще издали заметили нас и попытались уйти. Однако, в отсутствие ветра, эта попытка оказалась безнадежной. Мы подошли ближе и подали сигнал "стоп". Парусник лег в дрейф. Это было шведское грузовое судно из Хачьмстада под названием "Бальмен", следовавшее из Бразилии в Испанию.

Я объяснил капитану наше положение и обратился с просьбой помочь нам с провизией, водой и горючим, но когда тот узнал, что мы вовсе не немцы, то страшно разгневался, принялся ругаться по-шведски и собрался было плыть дальше; но со мной этот номер не прошел. Повернувшись к Брэдли, находившемуся в рубке, я отдал приказ орудийному расчету занять свои места, а остальным постам приготовиться к погружению. Хотя у нас не было возможности упражняться, каждый член экипажа знал свое место в боевом расчете; что же касается немецких подводников, то к каждому был приставлен матрос с пистолетом, и им приходилось выбирать между смертью и выполнением приказаний. Впрочем, большинство из них повиновались охотно.

Брэдли передал приказ, и через несколько секунд орудийный расчет выбрался на палубу по узкому трапу и по моему указанию направил орудие на уплывающего шведа.

- Пальни-ка ему разочек рядом с носом, - приказал я командиру расчета.

Уж поверьте мне на слово, шведский капитан незамедлительно осознал свою ошибку. На мачте тут же взвился красно-белый сигнал "Вас понял", и вновь лениво заполоскались паруса в дрейфе. Я приказал шведу спустить шлюпку и подать к субмарине. Вместе с Ольсоном и парой матросов мы поднялись на борт и взяли там все, что нам было необходимо: топливо, провизию и воду. Я вручил капитану расписку вместе с сообщением, подписанным Брэдли,

Ольсоном и мной, в котором кратко объяснялись обстоятельства нашего захвата "У-33" и необходимость в реквизированных припасах. В обоих документах содержалось обращение к британским официальным лицам с просьбой возместить убытки владельцам "Бальмена", но были они возмещены или нет, я так и не знаю.

Имея на борту воду, пищу и горючее, мы чувствовали себя заново родившимися, тем более, что теперь мы точно знали свое местонахождение, и я рассчитывал взять курс на Джорджтаун в Британской Гвиане - но судьба вновь преподнесла мне жестокое разочарование.

Шестеро из девяти наших были заняты на палубе у орудия и в переговорах со шведами, и вот друг за другом мы стали спускаться вниз. Я шел последним, и когда достиг нижней ступеньки, обнаружил, что на меня направлено дуло пистолета, находящегося в руке барона фон Шенворца. Все мои люди стояли лицом к стене под охраной восьми немецких моряков.

Я представить себе не мог, как же все это произошло. Позже я узнал, что сначала они обезоружили Бенсона, спавшего после вахты на своей койке, а после уже, завладев его пистолетом, было нетрудно обезопасить кока и двоих оставшихся внизу англичан. Ну а дальше все было просто: мы по одному спускались по трапу и сразу же попадали в плен.

Первым делом фон Шенворц объявил, что на рассвете я буду расстрелян за пиратские действия. Потом объяснил, что субмарина некоторое время будет крейсировать в этих водах, топя все встречные суда, как вражеские, так и нейтральные, в надежде встретить германский рейдер, предположительно действующий в этом районе.

На следующее утро меня не расстреляли, как это было обещано. Я так и не понял, Чем была вызвана отсрочка приговора. Вместо расстрела я был закован в кандалы и занял прежнее место фон Шенворца. Сам же он, выкинув Брэдли из нашей каюты, единолично в ней обосновался.

Мы крейсировали уже довольно долгое время, пустив на дно немало судов, причем только с помощью орудийного огня. Лишь на одно судно пришлось потратить торпеду. Мое удивление вызвал тот факт, что фон Шенворц нередко доверял управление Бенсону, Правда, поразмыслив, я объяснил это способностью Бенсона управлять подлодкой куда искусней его собственных туповатых подчиненных.

Раз или два я видел проходившую Лиз, но большей частью она не покидала своей каюты. Проследовав мимо меня в первый раз, она приостановилась, как будто собираясь что-то сказать, но я не поднял головы, и она прошла мимо. Затем наступил день, когда нам было объявлено, что мы скоро обогнем мыс Горн и что фон Шенворцу в его дурацкую голову запала идея проплыть вдоль тихоокеанского побережья США и всласть поохотиться за торговыми судами всякого сорта.

- Я научу их бояться Бога и Кайзера - заявил он.

Первый же день в Тихом океане принес нам приключение, и оказалось оно одним из самых захватывающих в моей жизни. Произошло это следующим образом. Было около восьми склянок утра, когда я услышал крик на палубе, а затем топот ног всего экипажа, поднимавшегося, судя по шуму, по трапу. Кто-то завопил:

- Да это же рейдер, германский рейдер "Гайер"!

Я понял, что наше время истекло. Внизу было тихо - все бросились наверх. В конце узкого коридора открылась дверь и ко мне, стуча лапами по железному полу, бросился Ноб. Он лизнул меня в лицо и перевернулся на спину, толкая меня своими большими неуклюжими лапами. Затем послышались шаги в моем направлении. Я знал, чьи это шаги, и упрямо уставился в пол. Лиз почти бежала, мгновение, и она уже была возле меня.

- Вот! - воскликнула она. - Скорее! - и положила мне в руку какой-то предмет. Это был ключ - ключ к моим кандалам. Кроме этого, она положила рядом со мной пистолет, сама же бросилась в центральный отсек. В руках у нее был другой пистолет. Освобождение от оков заняло минимум времени, и вскоре я очутился рядом с нею.

- Как мне благодарить вас, - начал было я, но девушка холодно прервала мои излияния:

- Не надо мне вашей благодарности, да и других выражений признательности. И не стойте столбом, вылупив глаза. Я дала вам шанс - так используйте же его!

Ее безапелляционный тон заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Бросив взгляд наверх, я обнаружил, что рубка пуста, и, не теряя времени, вскарабкался по трапу и огляделся. Примерно в сотне ярдов стоял легкий крейсер-рейдер с немецким военным вымпелом на мачте. С него как раз спустили шлюпку. Полная офицеров и матросов, она отвалила от борта по направлению к нам. Крейсер лежал прямо по носу.

"Господи, - подумал я, потрясенный дерзостью своей идеи, - какая великолепная мишень".

Лиз стояла внизу у трапа. Я задумчиво взглянул на нее. Можно ли ей доверять? А почему же она освободила меня? Я должен! Должен! Другого выхода нет. Я скатился вниз по трапу.

- Позовите, пожалуйста, сюда Ольсона, - попросил я, - только так, чтобы никто этого не заметил.

Она мгновение недоуменно глядела на меня, а затем повернулась и стала подниматься по трапу. Минутой позже она возвратилась вместе с Ольсоном.

- Быстрее, - прошептал я ему на ухо и бросился в носовой отсек к торпедным аппаратам. Лиз последовала за нами, а когда сообразила, что у меня на уме, присоединила свои усилия к нашим. Все вместе с помощью смазки и грубой физической силы мы втолкнули, наконец, эту огромную сигару смерти и разрушения в ствол аппарата и захлопнули затвор. Я бросился обратно в рубку, молясь всем богам, чтобы "У-33" не отклонился за это время в сторону; слава Богу, все было на месте. Прицел был абсолютно точен.

- Давай! - подал я знак Ольсону.

"У-33" вздрогнула всем корпусом от киля до клотиков, освобождаясь от торпеды. Я следил, как белый бурун движется от носа подлодки прямо в центр борта вражеского крейсера. С палубы нашего судна раздались хриплые вопли; я видел, как вскочили на ноги офицеры в приближающейся шлюпке, и до меня донеслись крики и проклятия с рейдера. Я же перевел свое внимание на палубу. Большинство стоявших на ней, как загипнотизированные, следили за торпедой. Случилось так, что Брэдли оглянулся на рубку и заметил меня. Я прыгнул на палубу и кинулся к нему.

- Скорее, - прошептал я, - пока они не пришли в себя, надо их одолеть.

Прямо перед Брэдли находился один из немецких подводников, спиной к нам. Брэдли нанес ему сильный удар по шее, одновременно выхватив револьвер из кобуры у него на поясе. Фон Шенворц быстро оправился от шока и повернулся было к рубке с целью выяснить, что происходит, но встретил направленный на него пистолет. В этот же момент торпеда поразила рейдер, и грохот взрыва заглушил его команды.

Брэдли же инструктировал наших, перебегая от одного к другому. Немцы, хотя и видели его действия, казались слишком потрясенными случившимся, чтобы что-то предпринять. Ольсон находился внизу, и теперь нас было девять против восьми, так как немец, получивший по шее, все еще лежал на палубе. Только у двоих из нас было оружие, но у бошей, казалось, пропало всякое желание сражаться, и они не оказали серьезного сопротивления. Труднее было с фон Шенворцем - он пришел в полное исступление, от гнева и злости. Как бешеный бык, бросился он на меня, разрядив на ходу свои пистолет. Если бы он остановился и прицелился, мне был бы конец, а так пули пролетели мимо. Мы схватились врукопашную. Таким образом освободились два револьвера, чем не приминул и воспользоваться двое из наших. Сам же барон оказался для меня легким соперником и вскоре, чуть живой, был прижат мною к палубе.

Полчаса спустя все успокоилось, и жизнь потекла в том же ритме, что и до мятежа пленных, с той только разницей, что за фон Шенворцем следили намного внимательнее. "Гайер" затонул еще до окончания схватки на палубе подводной лодки, а мы направились к северу, оставив всех уцелевших на попечение той самой шлюпки, которая двигалась к нам в момент пуска торпеды. Я полагаю, эти бедняги так и не добрались до земли, а если им это и удалось, вряд ли они выжили на холодных негостеприимных берегах, но взять их на борт "У-33" я просто не мог. Нам вполне достаточно было собственных немцев.

Этим вечером Лиз попросила разрешения подняться на палубу, объяснив, что на нее угнетающе действует теснота и длительное пребывание внизу. Я с готовностью удовлетворил эту просьбу. Не в состоянии до конца разобраться в ней, я ухватился за предоставившуюся возможность снова поговорить и попытаться проникнуть, наконец, в ее помыслы и намерения. Вот почему вслед за ней я поднялся по трапу наверх. Ночь была ясной холодной и прекрасной. Лишь белый след за кормой, да разбегающиеся с шумом волны нарушали спокойствие моря.

Бенсон был в рубке, курс лежал на Сан-Диего, все было в порядке.

Закутанная в одеяло Лиз при моем приближении отвернулась в сторону.

- Я хотел бы выразить вам свою благодарность за вашу смелость и верность, - сказал я. - Вы были просто великолепны, и я прошу прощения за все мои прежние сомнения в вас.

- Да, вы сомневались во мне, - ответила она ровным голосом. - Более того, вы, по сути дела, обвинили меня в помощи барону фон Шенворцу. Этого я вам никогда не прощу.

Ее слова и тон звучали для меня окончательным приговором.

- Я не мог заставить себя поверить, - объяснил я, - но ведь дважды вахтенные видели вас поздно ночью беседующей с бароном. А на следующий день оказывалось, что кораблю нанесен значительный вред. Я не хотел верить в ваше предательство, но, неся ответственность за людей и безопасность судна, за вашу жизнь и за свою собственную, я был вынужден наблюдать за вами и предостеречь вас от повторения подобных поступков.

- И кто же сообщил вам, что я поздно ночью или в любое другое время беседовала с бароном фон Шенворцем? - спросила она, глядя на меня своими огромными глазами, ставшими еще больше от удивления.

- Я не могу сказать вам это, Лиз, но мне сообщили об этом два разных человека, - ответил я.

- Что ж, значит, эти двое лгут, - бесстрастно констатировала она. - Я ни разу не разговаривала с бароном наедине и лишь однажды в вашем присутствии, когда мы захватили "У-33"! И еще, когда вы будете обращаться ко мне, пожалуйста, запомните: для всех, кроме моих друзей, мое имя мисс Ларю.

Вы когда-нибудь получали пощечину нежданно-негаданно? Нет? Ну что ж, тогда вам не понять моих чувств в тот момент. Я ощущал, как густой румянец покрывает мое лицо, шею и даже уши. Но все это только увеличило мою любовь к ней и заставило меня в глубине души поклясться тысячу раз в том, что я все равно завоюю ее любовь.

Глава IV

Ближайшие несколько дней наше путешествие протекало безо всяких происшествий. Каждое утро я определял координаты с помощью своего самодельного секстана, но результаты особого доверия не внушали. По моим выкладкам выходило заметное отклонение к западу, но в то же время я знал, что курс был строго на север. Я винил в расхождении свой несовершенный прибор и не придавал этому особого значения, пока в один прекрасный день Лиз не обратилась ко мне со следующими словами:

- Извините, меня, пожалуйста, за вмешательство, - сказала она, - но на вашем месте я понаблюдала бы за Бенсоном, особенно во время его вахты.

Я поинтересовался, что она имеет в виду, подозревая в ее словах происки фон Шенворца, желающего бросить тень подозрения на одного из самых верных мне людей.

- Если вы обратите внимание на курс подлодки полчаса спустя после того, как на вахту заступит Бенсон, - продолжала она, - вам станет ясно, почему он предпочитает ночную смену. А кроме того, вам, возможно, станут понятными и кое-какие другие происшествия на борту.

Она повернулась и скрылась в своей каюте. Я же, выждав полчаса после начала дежурства Бенсона, поднялся на палубу. Проходя мимо рубки, где находился Бенсон, я незаметно бросил взгляд на компас. Курс был на север с отклонением на один румб к западу, что являлось вполне допустимым для нашей предполагаемой позиции. Я почувствовал облегчение, поскольку слова Лиз вызвали у меня серьезную озабоченность. Я собирался уже вернуться к себе, когда внезапная мысль заставила меня изменить свое решение и чуть было не привела меня, между прочим, к гибели.

Когда я выходил из рубки полчаса тому назад, волна шла справа от кормы. Теперь же направление волны было уже слева, что представлялось мне совершенно невероятным. За столь краткий промежуток времени мог перемениться ветер, но для изменения направления движения волны времени требуется намного больше. Единственно возможным объяснением было изменение курса - и не менее, чем на восемь румбов. Я быстро поднялся в рубку. Беглый взгляд, брошенный мной на небо, подтвердил мои подозрения: созвездия вместо того, чтобы сиять прямо по ходу, находились слева. Мы двигались на запад!

Всего лишь на мгновение задержался я у рубки с целью окончательно убедиться в своих выводах, перед тем как обвинить Бенсона в измене, но это мгновение едва не стоило мне жизни. Я до сих пор не понимаю, как мне удалось спастись. Я стоял на краю палубной надстройки у входа в рубку, когда сильный удар в спину буквально швырнул меня вниз. Падение на узкую треугольную палубу перед надстройкой могло запросто стоить мне сломанной ноги, или я мог скатиться за борт, но судьба оказалась благосклонной, и я отделался легкими ушибами. Поднявшись на ноги, я услышал звук закрывающегося люка. С палубы на верхушку надстройки ведет железная лестница. Со всей возможной скоростью я вскарабкался по ней, но было уже поздно. Бенсон успел задраить люк.

С минуту я стоял в раздумье. Что этот тип собирался предпринять? Что происходит внизу? Если Бенсон - предатель, то нет ли среди нас и других? Я проклял себя за то, что поднялся на палубу, и тут же одна мысль повлекла за собой другую - невыносимую: - "По чьей подсказке я оказался здесь?"

Надеясь привлечь внимание кого-нибудь из экипажа, я вновь спустился по лесенке на палубу, но стальные заглушки иллюминаторов рубки были тоже задраены. Прислонившись спиной к железу надстройки, я вновь принялся проклинать себя за идиотскую доверчивость.

Я взглянул на корму. Море, кажется, начало расходиться; набегающие волны перекатывались через палубу. Несколько секунд я наблюдал за ними, как вдруг пришедшая в голову мысль заставила меня похолодеть. Это был холод не от промокшей одежды и водяных брызг мне в лицо - это был могильный холод смерти, уже положившей руку на мое сердце. В это мгновение я понял, что достиг конца своего жизненного пути, и приготовился предстать перед лицом Всевышнего "У-33" медленно погружалась.

Трудно, пожалуй даже невозможно, описать мои переживания в тот момент. Отчетливо припоминается разве что мой собственный смех. А еще мне вдруг страшно захотелось курить. Боже, как же мне этого хотелось, но о курении не могло быть и речи.

Я следил за поднимающимся уровнем воды. Когда стало заливать клочок палубы, на котором я стоял, пришлось снова влезть на вершину надстройки. По уровню погружения я определил, что Бенсон действует в одиночку - он лишь открыл доступ воде в балластные цистерны, не включая нагнетающие насосы. Шум дизелей внезапно умолк, его сменило ровное гудение электромоторов. Вода поднялась уже до половины высоты рубки. В запасе у меня оставалось, наверное, не больше пяти минут. Я попытался решить, что предпринять, когда я окажусь за бортом. Плыть ли, пока хватит сил, или покончить сразу, нырнув в глубь океана?

Снизу раздались два приглушенных щелчка, весьма напоминающих выстрелы. Не напал ли кто на Бенсона? Для меня лично, впрочем, это уже не имело значения, поскольку мои друзья, пусть даже расправившись с предателем, не могли знать об угрожающей мне опасности. К этому моменту рубка уже скрылась под водой. Я вцепился в радиомачту, а огромные волны уже начали захлестывать меня с головой.

Я знал, что конец близок, и как-то непроизвольно, впервые за много лет, начал молиться. После этого на душе стало немного легче. Цепляясь за мачту, я ждал конца, но вода прекратила подниматься. Вместо этого она стала отступать. Вот уже волны лишь гребнями касаются верхушки надстройки, вот уже появляется из воды маленькая треугольная палуба у основания рубки! Так что же случилось внутри судна? Может быть, Бенсон решил, что я уже готов, и поэтому прекратил погружение, а может быть, он и его сообщники обезврежены? Неопределенность казалась еще более невыносимой, чем ожидание смерти. Вскоре над водой появилась главная палуба, дверь рубки отворилась за моей спиной, и, повернувшись, я увидел перед собой озабоченное лицо Брэдли. При виде меня озабоченность сменилась облегчением.

- Слава Богу! - вот и все, что он сказал, а затем схватил меня в охапку и втащил в рубку. Я промок, окоченел и вообще был на пределе. Еще несколько минут, я уверен, доконали бы меня, но тепло помещения и пара глотков бренди, которые Брэдли заботливо влил мне в глотку, оживили и взбодрили меня. Этот бренди, едва не сжегший мне горло, был способен, по-моему, поднять на ноги даже мертвого.

Спустившись в центральный отсек, я увидел выстроенных немцев под охраной двоих наших с пистолетами. Среди пленных находился и фон Шенворц. На полу лежал стонущий Бенсон, рядом с ним с револьвером в руке стояла Лиз. Я с удивлением обозревал эту сцену.

- Так что же, собственно, произошло? - спросил я. - Расскажите кто-нибудь.

- Вы сами видите, сэр, что произошло, - ответил Брэдли, - но результат мог бы быть совсем другим, если бы не мисс Ларю. Мы все спали. Бенсон еще в начале вечера снял посты, так что за ним некому было наблюдать - кроме мисс Ларю. Она почувствовала начало погружения и вышла посмотреть как раз вовремя, чтобы заметить Бенсона у насосов погружения. Увидев ее, он выхватил пистолет и выстрелил в упор, но промахнулся, а она - она не промахнулась. Выстрелы всех разбудили, ну и конец был ясен - мы-то все с оружием. Но если бы не мисс Ларю, боюсь, все было бы совсем по-другому. Это она закрыла клапаны и заставила нас с Ольсоном пустить насосы для откачки воды.

А я - то осмелился подумать, что она заманила меня на палубу! Я готов был пасть перед ней на колени и умолять о прощении, и сделал бы это, не будь я англосаксом. А так я только сорвал с головы промокшую фуражку, поклонился и промямлил, как я ей признателен. Она не ответила мне - отвернулась и быстрыми шагами удалилась к себе в каюту. Не обманул ли меня мой слух? Действительно ли до моих ушей донеслись по узкому коридору подлодки ее рыдания?

Бенсон умер в ту же ночь. Почти до самого конца он отказывался отвечать, но незадолго до смерти все же подозвал меня. Склонившись над ним, я с трудом разбирал чуть слышный шепот.

- Я один все сделал, - сообщил он. - Я сделал это потому, что ненавижу вас - весь ваш род. Меня вышибли с вашей верфи в Санта-Монике. Меня выдворили из Калифорнии. Я ведь был иммигрантом без вида на жительство. Я стал германским агентом, но не потому, что люблю немцев, нет, а потому, что хотел причинить вред американцам, которых ненавижу еще сильнее. Это я бросил за борт радиопередатчик. Это я испортил хронометр и секстан. Я придумал, как заставить компас давать неверные показания по моему желанию. Я сообщил Уилсону, что видел девушку разговаривающей с бароном и вбил в его тупую башку уверенность, что и он видел то же самое. Жаль, очень жаль, что мои планы не осуществились. Ненавижу вас.

Он прожил еще полчаса и больше не сказал ни слова. Лишь за несколько секунд до встречи с Создателем губы его раскрылись, и, наклонившись к умирающему, я услышал:

- Теперь я... положите меня... спать... - Это было все. Бенсон умер. Мы бросили его тело за борт.

Этой ночью погода испортилась. Небо заволокло массой низких черных облаков. Такая погода держалась несколько дней. Мы не знали, каким курсом идти, так как показаниям компаса, испорченного Бенсоном, нельзя было доверять. Короче говоря, все это время мы бесцельно топтались на месте и ждали появления солнца. Я никогда не забуду тот день и те сюрпризы, которые он нам преподнес. Мы предполагали, а вернее, строили догадки, что находимся где-то вблизи побережья Перу. Ветер, упорно дувший с запада, внезапно сменился южным, и вскоре мы почувствовали резкое похолодание.

- Перу! - фыркнул Ольсон. - Когда ж это около Перу пахло айсбергами?

- Айсберги! Тебе приснилось! - воскликнул один из матросов. - В этих водах они не поднимаются выше четырнадцатой параллели.

- В таком случае, парень, - отвечал Ольсон, - ты торчишь гораздо южнее четырнадцатой, можешь мне поверить.

Нам казалось, что Ольсон сошел с ума, но в тот же день мы увидели огромную ледяную гору к югу от субмарины. Нетрудно понять наше разочарование. Ведь мы были уверены, что в течение долгих дней двигались на север. Следующее утро принесло нам проблеск надежды, когда впередсмотрящий, просунув голову в открытый люк, выпалил: "Земля! Земля на северо-западе!"

Все мы рвались бросить взгляд на сушу, по Крайней мере, за себя я ручаюсь, но мое ликование было внезапно омрачено странной болезнью германских моряков. Почти одновременно у них началась сильная рвота. Причины они не знали. Я спросил, что они ели, оказалось, то же, что и весь экипаж.

- А что пили? - спросил я, зная, что на борту есть спиртное и медицинские средства, хранившиеся в одном месте.

- Только воду, - простонал один из них. - Мы все пили воду сегодня утром. Мы начали новую цистерну. Может быть, это вода?

Вскоре обнаружился ужасающий факт: кто-то, вероятно Бенсон, отравил всю оставшуюся воду. Конечно, все могло быть гораздо хуже, но близость суши вселяла обновленную надежду.

Мы изменили курс и быстро приближались к обрывистым утесам вырастающего из воды массива. Эта земля напоминала материк, если судить по протяженности береговой линии, но в то же время мы знали, что ближайшая суша таких размеров - Австралия или Новая Зеландия - отстоит от нас на тысячи миль к западу.

Мы определили координаты с помощью своих самодельных приборов, чуть не под микроскопом разглядывая карты и напрягая все свои извилины в поисках ответа. Единственно приемлемое предположение высказал Брэдли. Он находился в рубке и следил за стрелкой компаса, обратив на нее и мое внимание. Стрелка показывала прямо на сушу. Брэдли сделал поворот влево, и я почувствовал реакцию судна. Стрелка же продолжала упорно показывать на отдаленные утесы неизвестного побережья.

- Что ты думаешь по этому поводу? - спросил я.

- Вы когда-нибудь слышали о Капрони? - задал он встречный вопрос.

- Итальянский мореплаватель?

- Да, он повторил плаванье Кука в 1721 году. Его имя почти не упоминалось даже в трудах современных ему историков, возможно потому, что по возвращении в Италию он впутался в какие-то политические дрязги. Было модно смеяться над его открытиями, но я припоминаю, что читал в каком-то труде - единственном его сочинении, думается мне, - описание нового материка в южных морях, материка, целиком состоящего из "странного металла", отклоняющего стрелку компаса: "скалистое, негостеприимное побережье без гаваней и пляжей, протянувшееся на сотни миль". Он не мог высадиться на берег и за несколько дней плавания не заметил никаких признаков жизни. Он назвал эту землю Капроной и отплыл восвояси. Я полагаю, сэр, что перед нами побережье Капроны, не нанесенной на карты и позабытой в течение двух столетий.

- Если ты прав, это объясняет отклонение компаса в последние два дня. Капрона заманивает нас на свои смертоносные скалы. Что ж, мы принимаем вызов. Мы высадимся здесь. Вдоль такого длинного берега обязательно должно быть удобное для этого место. И мы найдем его, Брэдли, мы обязаны его найти. Если мы не найдем воду на Капроне, мы умрем.

Итак, мы двигались вдоль берега Капроны. Прямо из океанских глубин возвышались отвесные скалы, покрытые кое-где коричневыми, голубыми и зелеными пятнами - высохшими водорослями, лишайниками, природными окислами меди - и повсеместно бурыми ржавыми потеками выходов железной руды. Вершины утесов, хотя и неровные, в целом были

почти одинаковы по высоте, что позволяло предположить о существовании внутри этой страны огромного плато. То тут, то там нашим глазам открывались островки растительности на вершинах этой скалистой крепости, как бы сообщая нам о наличии в глубине страны более пышных и разнообразных форм жизни, чем можно было бы предположить при первом взгляде на этот суровый и отталкивающий берег.

Однако ни одна метафора, даже очень поэтичная, не способна промочить высохшее горло. Чтобы насладиться предполагаемыми видами центральной части Капроны, нам была позарез необходима вода. Поэтому мы держались так близко к берегу, как только возможно, постоянно промеряя глубину и стараясь отыскать хотя бы крошечную брешь в неприступной береговой стене. С наступлением темноты мы удалились от берега и легли в дрейф на ночь. Муки жажды еще не начали терзать нас, но я знал, что ожидать этого уже недолго, так что с первыми лучами солнца мы вновь принялись за исследование недоступного берега.

К полудню мы обнаружили пляж, первый попавшийся за все это время. Он представлял собой узкую полоску песка у подножия утеса, казавшегося несколько ниже других. Внизу, полузасыпанные песком, валялись огромные обломки скал немое свидетельство какого-то разрушительного явления природы, проделавшего брешь в этом месте естественных укреплений Капроны.

Брэдли первым обратил наше внимание на странный предмет среди камней близ линии прибоя.

- Похоже на человека, - сообщил он и передал мне бинокль.

Я долго и пристально вглядывался в окуляры и готов был поклясться, что на берегу действительно лежит распростертая человеческая фигура. Мисс Ларю в этот момент находилась на палубе. Повернувшись к ней, я попросил ее спуститься вниз. Без звука она повиновалась. Я быстро разделся догола, Ноб при этом вопросительно поглядел на меня. Мы с ним всегда купались вместе, и он этого, как видно, не забыл.

- Что вы собираетесь делать, сэр? - спросил Ольсон.

- Я собираюсь поближе взглянуть, что это там на берегу. Если это человек, то может быть местный житель или какой-нибудь несчастный, потерпевший кораблекрушение. Думаю, что по его одежде я смогу определить, какая из двух версий вернее.

- А как насчет акул? - поинтересовался Ольсон. - Нож вам бы наверняка пригодился.

- Возьмите этот, сэр, - предложил один из матросов.

Это оказался длинный узкий нож. Я мог держать его в зубах и принял с благодарностью.

- Будь начеку, - проинструктировал я Брэдли и, нырнув в воду, поплыл к берегу. За спиной раздался всплеск, и, повернув голову, я увидел старого доброго Ноба, отважно плывущего вслед за мной.

Прибой оказался спокойным, подводных течений у берега не было, так что до него мы добрались без труда и благополучно ступили на землю. Пляж в основном был покрыт мелкой галькой. Песка было немного, хотя с подлодки он, казалось, покрывал весь берег. Не заметил я и никаких следов моллюсков и прочих мелких морских животных, обычных для прибрежной полосы. Я объясняю этот факт маленькими размерами пляжа, глубиной окружающих вод и отдаленностью Капроны от ближайшей суши. Еще не дойдя до лежащего на песке тела, мы с Нобом с помощью обоняния смогли убедиться, что существо это, будучи несомненно из плоти и крови, столь же несомненно было мертво и уже давно. Ноб остановился, принюхался и зарычал. Чуть позже он уселся на задние лапы, поднял морду к небу и завыл самым жутким голосом. Я швырнул в него камешком и приказал заткнуться - от этого воя мне стало не по себе. Подойдя вплотную к телу, я оказался в затруднении определить точно, человек это или животное. Труп был сильно раздут и частично разложился. Следов одежды не было ни на теле, ни рядом. Коричневатые волосы покрывали грудь и живот, а лицо, ладони, ступни, плечи и спина оставались практически безволосыми. Существо напоминало рослого, хорошо сложенного человека. Но было ли оно человеком? На этот вопрос я так и не смог ответить, поскольку в нем было много и от человека, и от обезьяны. Большие пальцы ног росли обособленно, как это наблюдается у лесных племен Борнео, Филиппин и у других народов в отдаленных уголках земного шара. По наружности можно было предположить какой-то гибрид между яванским питекантропом и самкой доисторического Питдаунского человека, обитавшего когда-то в Сассексе. Рядом с телом валялась деревянная дубина.

Последнее обстоятельство навело меня на некоторые размышления. Вокруг не наблюдалось ни единого кусочка дерева. Следов кораблекрушения на берегу также не было. Никаких признаков, указывающих на знакомство мертвеца с мореплаванием, я не обнаружил. Труп принадлежал либо примитивному человеку, либо высокоразвитой обезьяне. В любом случае версия о мореходной расе отпадала. Таким образом, оставался единственный вывод - погибшее существо было уроженцем Капроны и упало или сброшено с возвышающихся скал. Отсюда следовало, что Капрона обитаема или, по крайней мере, пригодна для обитания. Но вот как добраться до этого пригодного для обитания места? Этот вопрос оставался открытым. Более близкое, чем с мостика лодки, изучение утесов только подтвердило мое убеждение в том, что ни один смертный не в состоянии преодолеть эти отвесные высоты, на чьей поверхности нельзя было найти ни малейшей опоры для рук и ног.

Акулы не тронули нас с Нобом и на обратном пути к субмарине. Мой рассказ породил массу теорий и домыслов и вселил в души надежду и решимость. Общий ход мыслей примерно соответствовал моему, выводы тоже, но от этого воды у нас не прибавилось. Жажда давала о себе знать все ощутимее.

Остаток дня прошел все в том же скрупулезном и бесплодном поиске. Ни единого прохода, ни намека на него не находилось в неприступно-хмурых скалах, даже крошечной полоски пляжа мы больше не встретили. По мере приближения захода солнца падало и настроение. Я попытался было снова объясниться с Лиз, но она уклонилась от разговора, так что кроме жажды меня угнетала еще и эта проблема. Настроение поднялось только с восходом, вселившим новые надежды после бессонной ночи. Впрочем, утренние поиски этих надежд не оправдали. Капрона оставалась неприступной - таково было всеобщее убеждение; и все же мы упорно шли вперед. Было где-то две склянки по полудню когда Брэдли обратил внимание на ветку дерева с листвой, плавающую в море.

- Может быть, ее вынесла какая-то река, - предположил он.

- Да, может быть, - ответил я, - а может быть, она упала или была сброшена с одного из этих утесов.

Лицо у Брэдли вытянулось.

- Я тоже подумал об этом, - признался он, - но так хочется, чтобы было по-другому.

- Правильно! - воскликнул я. - Мы должны верить в лучшее, пока не убедимся в обратном. Мы не можем позволить себе потерять присутствие духа, когда оно нам так необходимо. Ветку вынесла река, и мы найдем эту реку! - Я даже ударил кулаком по раскрытой ладони, стараясь подчеркнуть свою решимость, к сожалению, ничем не подкрепленную. И вдруг...

- Погляди, Брэдли! Ты видишь? - и я указал на воду около берега. - Ты видишь? Там!

Какие-то цветы, трава и еще ветка с листьями плыли навстречу нам. Мы оба уставились на воду. Брэдли, очевидно, что-то обнаружил и крикнул вниз, чтобы ему подали бачок и веревку; когда требуемые предметы были переданы, он спустил бачок за борт и вытянул наверх полным. Затем он попробовал содержимое на вкус и, выпрямившись, торжествующе поглядел на меня, как бы утверждая: "А что я говорил!"

- Вода теплая, - объявил он, - и пресная!

Я выхватил у него бачок и тоже попробовал. Вода была очень теплой, она была пресной, но на вкус весьма неприятной.

- Вам когда-нибудь приходилось пить воду из стоячего пруда, полного головастиков? - спросил Брэдли.

- Точно! - воскликнул я. - Тот самый вкус, хотя последний раз я пробовал нечто подобное еще в детстве; непонятно только, каким образом проточная вода может иметь такой привкус и какого черта она такая теплая? В ней 70-80° по Фаренгейту, если не больше.

- Да, - согласился Брэдли, - я бы сказал, что больше, а главное, откуда она вытекает?

- Ну это мы легко обнаружим, - ответил я. - Источник не может находиться в океане, значит, он на суше, так что нам остается только идти по течению, пока не доберемся до истока.

Мы были достаточно близко к берегу, но тем не менее я приказал повернуть "У-33" носом к суше. Двигаясь черепашьим шагом, постоянно черпая и пробуя воду, чтобы не выйти из границ потока пресной воды, мы приблизились к берегу почти вплотную. Слабый ветер и спокойный прибой позволяли сделать это без особой опасности. Промеры по-прежнему не достигали дна, на берегу не наблюдалось никаких признаков не только реки, но даже крохотного ручейка, а ведь соленая океанская вода была вытеснена пресной не менее чем на две сотни ярдов от берега! Был час отлива. Это, а также сильное подводное течение предохраняли нас от столкновения со скалами. Мы находились не более чем в двадцати пяти футах от возвышающихся отвесных скал. Ни единого отверстия, сплошной монолит. Пока мы недоуменно вглядывались то в воду, то в скалы, у Ольсона появилась мысль, что пресная вода поступает из подводного гейзера и это объясняет ее высокую температуру, но в тот самый момент, когда он высказывал ее на поверхность всплыл целый куст, покрытый листьями и цветами, и закачался на волнах слева по борту подлодки.

- Цветущие кусты не растут в подземных пустотах, из которых бьют гейзеры, - заметил Брэдли.

- Ну тогда я не знаю, - покачал головой Ольсон.

- Я знаю! - воскликнул я. - Смотрите! - И указал на основание утеса прямо перед нами, обнаженное продолжающимся отливом. Теперь уже все увидели то, что первым увидел я, - край темного отверстия в стене, через которое изливался пресноводный поток.

- Это же русло подземной реки! - вскричал я. - Где-то она течет по поверхности, покрытой растительностью, освещаемой солнцем. Нигде под землей не растут такие виды флоры, которые мы встретили. Следовательно, за стеной скал лежат плодородные земли, есть пресная вода и, может быть, дичь.

- Да, сэр, - согласился Ольсон, - там, за стеной! Вы верно выразились, сэр, - там за стеной!

Брэдли засмеялся, хотя и не слишком весело.

- С тем же успехом, сэр, вы могли бы обратить наше внимание на тот факт, что на Марсе, по последним научным данным, тоже есть пресная вода и растительность.

- Ничего подобного, - парировал я, - подводная лодка не приспособлена к передвижению в космосе, а вот для плавания под водой вполне годится.

- Так вы собираетесь сунуться в эту черную дыру? - спросил Ольсон.

- Собираюсь, Ольсон, - ответил я. - Если мы не найдем пищи и воды на Капроне, у нас нет и одного шанса, чтобы выжить. Хотя эта вода, что вытекает из стены, пресная, для питья она не годится, но вполне логично допустить наличие на поверхности достаточно чистых протоков, а также травы, фруктов и дичи. Так неужели мы останемся на месте и погибнем от голода и жажды, когда страна изобилия находится от нас, может быть, в сотне ярдов? У нас есть все возможности для плавания по подземной реке. Разве мы так трусливы, что даже не попытаемся их использовать?

- Я готов, - сказал Ольсон.

Не прошло и минуты, как палуба опустела, люки были задраены и "У-33" начала погружение - может быть, последнее. У меня было именно такое чувство; думаю, что и большинство остальных ощущало то же самое. После погружения я занял свое место в рубке. Луч прожектора слабо освещал путь. Погружались мы очень медленно, стараясь удерживать нос лодки в нужном направлении. Наконец я увидел прямо по ходу темное отверстие в стене. Размеры его позволяли пройти не только одной, а целой дюжине подлодок одновременно. Отверстие было почти правильной круглой формы - и темным, как преисподняя.

- Я тоже согласен рискнуть, - присоединился Брэдли.

- Ну так вперед, ура и с нами Бог! - воскликнул молодой матрос, побывавший на фронте.

- Все по местам. К погружению приготовиться! - скомандовал я.

Отдав, наконец, команду "самый малый вперед", я не мог не почувствовать какой-то смутной тревоги. Куда мы движемся? Что ждет нас на выходе из этой гигантской клоаки? Не распрощались ли мы навеки со светом и жизнью, и не подстерегают ли нас впереди еще большие, чем прежде, опасности?

Я попытался отвлечься от этих мрачных мыслей, громко сообщая столпившейся внизу команде обо всем увиденном. В этот момент я был глазами всех своих товарищей и старался по мере сил держать их в курсе. Мы продвинулись почти на сотню ярдов, когда встретились с первым препятствием. Прямо по ходу туннель круто поворачивал вправо. Я видел в свете прожектора, как мощное течение с силой швыряет о стену влекомые потоком ветки и прочий мусор, и не без оснований опасался за безопасность "У-33" при столь резком повороте. Но выхода не было. Я намеренно ни о чем не предупредил остальных, это вызвало бы только лишние переживания. Ведь врежься мы в стену, конец был бы неотвратим. Отдав команду "полный вперед", я направил судно навстречу опасности. Чтобы вписаться в поворот, мне пришлось вплотную приблизиться к левой стене туннеля и надеяться, что двигатели не подведут. Что ж, мы проскочили, но еле-еле. В развернутом положении силой течения корму лодки все же ударило о скалу; раздался глухой удар, а затем противный скрежет металла корпуса по камню. Я приготовился уже к тому, что вода вот-вот ворвется внутрь корабля, но вскоре наблюдатели в трюме сообщили, что все в порядке. Еще через пятьдесят ярдов нас ждал новый поворот, на этот раз левый, но он оказался не таким крутым, как предыдущий, и мы преодолели его без особых затруднений. В дальнейшем плавание протекало спокойно, хотя я и был в постоянном напряжении, каждую секунду ожидая неприятностей. После второго поворота полторы или две сотни ярдов мы шли практически по прямой. Внезапно впереди посветлело. На душе у меня сразу стало легче, Я крикнул вниз, что вижу свет, и услышал благодарные возгласы стоявших внизу матросов. Мгновение спустя мы оказались в пронизанной солнцем воде; я немедленно поднял перископ и обвел взглядом самый удивительный ландшафт из всех виденных мною прежде.

Мы оказались посреди широкой и теперь уже медленной реки, берега которой были покрыты гигантскими древовидными папоротниками, раскинувшими свои могучие листья на пятьдесят, сто, двести футов. Рядом с лодкой что-то всплыло на поверхность и набросилось на перископ. Передо мной мелькнула широкая разверстая пасть, потом вдруг наступила темнота. Корпус лодки задрожал под рывками чудовищных челюстей. Секундой позже все прекратилось, и я снова мог рассматривать открывшийся нам незнакомый мир. Над деревьями в поле моего зрения взмыло огромное, не меньше кита, существо с крыльями, как у летучей мыши. Тело его напоминало ящерицу. Затем кто-то снова набросился на перископ, и изображение пропало. Не скрою, что давая команду к всплытию, я не мог прийти в себя. В какую невероятную страну забросила нас судьба!

Не успела палуба подняться из воды, как я уже, раздраив люк рубки, выпрыгнул на нее. Минутой позже открылся основной люк, и все свободные от вахты высыпали наружу. Ольсон под мышкой тащил наверх Ноба. Несколько минут никто не решался заговорить; я полагаю, что все, как впрочем и я сам, были настолько поражены, что ни у кого просто не поворачивался язык. Окружающее нас было столь странно и непривычно, как если бы мы вдруг оказались на другой планете, каким-то чудом переброшенные туда сквозь эфирную бездну. Даже трава на ближайшем от нас берегу была неземной - пышная, высокая, каждая травинка увенчана ярким цветком, фиолетовым или желтым, красным или голубым, образующей изумительный газон, превосходящий в своем великолепии любую человеческую фантазию, А животный мир! Жизнь вокруг просто кишела. Древовидные папоротники были усеяны обезьянами, змеями и ящерицами. Огромные насекомые наполняли воздух гудением и жужжанием. Могучие формы двигались среди прибрежных джунглей, вода в реке буквально кипела от живых существ, в воздухе парили гигантские существа, вымершие, если верить тому, чему нас учили, бесчисленное множество веков тому назад.

- Гляньте-ка! - воскликнул Ольсон. - К нам со дна в гости идет жираф.

Мы все повернулись в сторону Ольсона и увидели, как над поверхностью реки поднимается длинная блестящая шея, увенчанная маленькой головкой. Затем появилась спина чудовища, коричневая и блестящая от воды. Повернувшись, оно уставилось на нас, открыло пасть, похожую на пасть ящерицы, испустило хриплое шипение и двинулось в нашу сторону, В длину существо имело шестнадцать или восемнадцать футов и близко напоминало нижнеюрского плезиозавра, чье изображение я когда-то видел. Оно напало на нас с яростью бешеного быка. Можно было подумать, что оно собирается в одиночку сожрать подводную лодку, хотя, может быть, такая мысль действительно была в его голове.

Мы медленно продвигались против течения в момент атаки. Разинув пасть, вытянув шею на всю длину, чудовище быстро приближалось, работая всеми своими четырьмя мощными плавниками. Достигнув борта, оно сомкнуло челюсти на одном из стояков палубного ограждения и выдернуло его из гнезда с такой легкостью, как если бы это была зубочистка. При столь впечатляющей демонстрации титанической силы все мы невольно отступили на шаг назад, а Брэдли выхватил револьвер и выстрелил. Пуля попала в основание шеи, но вместо того, чтобы утихомирить, только еще больше разъярила ящера. Его шипение перешло в хриплый вопль, передняя часть туловища поднялась из воды и плезиозавр предпринял попытку взобраться по крутому борту на палубу с явным намерением закусить нами. С нашей стороны раздалось полдюжины выстрелов, но чудовище, хотя и пораженное в нескольких местах, не собиралось сдаваться и все дальше наползало на палубу.

Заметив, что неподалеку от меня находится Лиз, я попытался силой заставить ее спуститься в люк, чтобы избавить от угрожавшей опасности. К этому времени мы уже несколько дней не разговаривали, да и сейчас не произнесли ни слова; смерив меня презрительным и весьма красноречивым взглядом, она вырвалась у меня из рук. Поняв, что я ничего не смогу с ней поделать, не применяя насилия, я повернулся к ней спиной и постарался занять такую позицию, чтобы загородить ее в случае появления ящера на палубе. В этот же момент я увидел, как чудовище, перекинув через поручни один из своих плавников, сделало молниеносное движение головой и схватило одного из бошей. Я бросился вперед, на ходу расстреливая магазин своего пистолета в тело животного в попытке заставить его выпустить свою добычу, но с тем же успехом я мог бы палить в солнце.

С вопящим от боли и ужаса германцем в пасти, чудовище сползло с палубы и, очутившись в воде, сразу же нырнуло вместе со своей жертвой. Мы были потрясены этой кошмарной сценой. Тем не менее Ольсон заметил, что теперь баланс сил находится в нужном соотношении. В самом деле, после смерти Бенсона нас было девять на девять - девять германцев и девять "союзников", как мы себя называли, теперь же их оставалось только восемь. Впрочем, Лиз мы не причисляли ни к одной из сторон, хотя и убедились уже, что она - наша.

Таким образом, реплика Ольсона несколько разрядила атмосферу, по крайней мере для "союзников", и наше внимание вновь обратилось на реку, поскольку вокруг нас возник настоящий бедлам из шипящих, вопящих и беснующихся рептилий, абсолютно бесстрашных, голодных и злых. Они карабкались, заползали, протискивались на палубу, постепенно оттесняя нас все дальше и дальше, невзирая на непрерывную пистолетную стрельбу. Нас окружали твари всех форм и видов - страшные, огромные, чудовищные существа - настоящий мезозойский кошмар. Я проследил, чтобы Лиз как можно быстрее спустилась вниз; она прихватила с собой Ноба - бедняга долаялся чуть не до истерики. Я думаю, что он впервые со щенячьего возраста был так сильно напуган. Вслед за Лиз я отослал вниз Брэдли, затем наших и, наконец, германцев, находящихся на палубе - фон Шенворц в это время был все еще в кандалах под арестом.

Мерзкие твари уже наседали, когда я скатился вниз по трапу и, захлопнув люк, приказал "полный вперед", надеясь оставить нападавших позади, но это ни к чему не привело. Мало того, что каждая из рептилий могла легко догнать и перегнать нашу субмарину, их, чем выше по течению мы поднимались, становилось все больше. В конце концов, опасаясь серьезного столкновения с этими тварями на такой скорости в незнакомых водах, я приказал убавить ход, и дальше мы продвигались уже медленнее, с трудом пробиваясь сквозь буквально кишащую массу извивающихся тел. Я благодарил Бога за то, что мы проникли в Капрону именно на подводной лодке, а не на каком-либо другом судне, поскольку теперь живо представлял себе, что могло бы случиться с предприимчивыми мореплавателями, рискнувшими посетить этот затерянный мир, и почему до сих пор о Капроне никто ничего не слышал. Уверяю вас, только на субмарине человек имеет шанс достичь верховьев этой реки живым.

До темноты мы успели подняться вверх по реке миль на сорок. Я опасался лечь на грунт на ночь, поскольку лодку могло затянуть донным илом; якоря у нас не было, так что я подогнал лодку ближе к берегу, и во время одной из передышек от нападения ящеров мы закрепили ее за большое дерево. Кроме того, мы зачерпнули из реки немного воды, оказавшейся более подходящей на вкус, хотя все еще слишком теплой. Таким образом, у нас теперь была вода, но нам страшно хотелось свежего мяса. Мы не видели его уже несколько недель, а вид резвящихся вокруг пресмыкающихся навел меня на мысль о том, что бифштекс-другой из них может оказаться неплохим блюдом. Так что, прихватив винтовку, я выбрался на палубу. При виде меня огромная тварь также вскарабкалась на палубу. Я отступил на вершину рубки и, когда голова чудовища оказалась на одном уровне с площадкой, на которой я стоял, всадил ему пулю прямо между глаз.

Ящер остановился, поглядел на меня секунду удивленно, как бы говоря про себя: "Эта козявка кусается. Надо быть осторожней", раскрыл пасть и попытался меня схватить. Но меня на площадке уже не было. К этому моменту я уже скатился внутрь рубки, чуть не сломав при этом шею. Взглянув вверх, я обнаружил, что маленькая головка на длинной шее следует за мной; пришлось ретироваться еще ниже, пока я не растянулся на полу центрального отсека.

Глянув вверх, Ольсон бросился за топором, схватил его, забрался на лестницу и принялся усердно рубить эту ужасную морду. Микроскопический мозг пресмыкающегося мог вместить в себя не больше одной-единственной мысли. Весь изрубленный и с пулей между глаз, ящер упорно продолжал свои попытки проникнуть внутрь и сожрать Ольсона, несмотря на то, что его туловище было во много раз больше диаметра люка. Чудовище продолжало упорствовать в своих намерениях до тех пор, пока Ольсону не удалось отсечь ему голову. После этого двое матросов поднялись на палубу через главный люк. Один из них прикрывал второго, вырезавшего ляжку из плезиозавра Ольсона", как тут же окрестил его Брэдли. Ольсон тем временем отрубил длинную шею, уверяя, что из нее получится прекрасный суп. К тому времени, как следы крови в рубке были убраны, бифштексы и бульон, готовившиеся на камбузе, наполнили воздух божественным ароматом, а нас всех восхищением перед "plesiosaurus Olsoni" и всеми его сородичами.

Глава V

Бифштексы, оказавшиеся отменными на вкус, мы съели за ужином, а на следующее утро попробовали суп из плезиозавра. Было как-то непривычно употреблять в пищу мясо животного, вымершего, по меркам палеонтологов, несколько миллионов лет тому назад. Необычность новой диеты действовала несколько угнетающе на психику, но никак не затрагивала наш аппетит. Ольсон ел так, что я испугался, как бы он не лопнул.

Этим вечером Лиз ужинала вместе с нами в маленькой офицерской кают-компании сразу за торпедным отсеком. К разложенному узкому столу были придвинуты четыре стула, на которые мы и уселись впервые за несколько дней для совместной трапезы. На протяжении недель мы не видели другой пищи, кроме урезанных корабельных рационов из скудных запасов субмарины; сегодня на столе наконец-то присутствовало праздничное разнообразие. Нобу, сидевшему между Лиз и мною, доставались кусочки бифштекса из плезиозавра; я скармливал их ему с риском навсегда испортить его манеры. Да и он сам все время виновато поглядывал на меня, прекрасно понимая, что ни один хорошо воспитанный пес не будет попрошайничать за столом. Однако бедолага был настолько худ от скудной кормежки, что мне просто кусок не полез бы в горло, не раздели я его с Нобом по-братски, да к тому же и Лиз нравилось кормить его. А здесь я уже был бессилен.

Лиз была холодно вежлива со мной и подчеркнуто любезна с Брэдли и Ольсоном. Я знал, что у нее сдержанная натура, так что на многое не рассчитывал. И был благодарен за те редкие знаки внимания, которые мне доставались. Ужин протекал весьма приятно, за исключением только одного момента, когда Ольсон вдруг высказал предположение, что зверь, которого мы едим, возможно, тот самый, утащивший одного из германцев. Нам стоило немалых трудов и времени убедить Лиз продолжать еду, но в конце концов Брэдли уговорил ее, указав, что мы поднялись по реке более чем на сорок миль от того места, где был утянут под воду несчастный бош, и что за это время нам на глаза попались буквально тысячи этих речных обитателей, так что шансы на то, что мы едим того самого плезиозавра, весьма невелики.

- К тому же, - заключил он, - Ольсон наверняка сказал нарочно, чтобы самому съесть все бифштексы.

За столом мы обсуждали планы на будущее, но все эти разговоры носили чисто теоретический характер: мы пока имели слишком мало информации. Если вся эта страна населена такими или похожими чудовищами, то оставаться долгое время здесь невозможно, так что мы решили продолжать исследование ровно столько, сколько нужно, чтобы найти свежую воду и запастись мясом и фруктами, а затем вернуться тем же путем через туннель под скалами в открытое море.

И вот, наконец, мы улеглись на наши узкие койки с надеждой в душе, счастливые и умиротворенные, с полными желудками и проснулись наутро отдохнувшими и с зарядом оптимизма. Нам неожиданно легко удалось отчалить как мы позже узнали, ящеры выходят на охоту ближе к полудню. С полудня до полуночи они проявляют наибольшую активность, а с рассвета примерно до девяти часов утра - наименьшую. По правде говоря, за все то время, что мы готовились к отплытию, мы не увидели ни одного из них, но я все-таки предусмотрительно приказал занять свои места орудийному расчету на случай возможного нападения. Я надеялся, хотя и без полной уверенности, что снаряды смогут отпугнуть чудовищ. Деревья были усеяны обезьянами всех размеров и расцветок, а один раз нам показалось, что из глубины чащи за нами наблюдает какая-то человекоподобная фигура.

Вскоре после того как мы возобновили наше движение вверх по течению, справа по борту, с южной стороны, показалось устье одного из притоков нашей реки, и почти сразу за ним мы наткнулись на большой остров, пяти или шести миль в длину, а на пятидесятой примерно миле еще на один приток, более крупный, текущий с северо-запада; направление движения основного русла к этому времени изменилось с юго-западного на северо-восточное. Поверхность воды была свободна от пресмыкающихся, да и растительность по берегам стала, другой более редкой. Эвкалипты и акации перемежались с древовидными папоротниками, как будто две разные геологические формации наложились одна на другую. Трава стала менее пышной, хотя отдельные островки цветов пестрели среди зеленого ковра. Животных заметно поубавилось.

Шестью или семью милями дальше река значительно расширилась; перед нами открылось огромное водное пространство, судя по всему - внутреннее море, поскольку береговая линия стала недоступна взгляду. Окружающие нас воды были полны жизни. Попадались и рептилии в небольшом количестве, но в основном вода кишела мириадами рыб.

Вода внутреннего моря была очень теплой, почти горячей; горяча и удушлива была атмосфера над поверхностью моря.

Казалось странным, что за неприступными стенами Капроны плавали айсберги и дул обжигающий холодом южный ветер. Здесь же только легкий теплый и влажный ветерок овевал эти полные жизни воды. Мало-помалу мы начали освобождаться от лишней одежды, оставив на себе лишь самый минимум для соблюдения приличий. Причем нельзя сказать, что тепло исходило от солнца, скорее это было тепло водяной бани.

Мы продвигались вдоль северо-западного берега внутреннего моря, постоянно делая промеры. Море оказалось глубоким, дно его было каменистым и постепенно понижалось по направлению к центру; когда же я попробовал измерить глубину на большом удалении от берега, дна достичь не удалось. Через попадавшиеся на берегу прогалины можно было разглядеть отдаленную скалистую гряду, почти столь же неприступную с виду, как и та, что окружала Капрону с океанской стороны. У меня есть теория, что в далеком прошлом Капрона представляла собой гигантскую гору - возможно, самую большую в мире, - и что в результате вулканического катаклизма вершина горы взорвалась, образовав огромный кратер. Затем, с течением времени, весь массив постепенно опустился на дно моря, оставив на поверхности лишь вершину разрушенной взрывом горы. Окружающие Капрону кольцом скалы, центральное море-озеро, горячие ручьи, питающие его, - все указывало на высокую вероятность подобной гипотезы, да и животный и растительный мир служили веским доказательством материкового происхождения Капроны.

В продолжение нашего плавания вдоль берега лесные заросли перемежались открытыми пространствами, на которых мы видели пасущихся животных. Через подзорную трубу я разглядел большого красного оленя, несколько видов антилоп, стадо травоядных, напоминающих лошадь, а однажды увидел косматую тушу, более всего схожую с бизоном чудовищных размеров. В изобилии здесь было и дичи. Похоже, участь погибнуть от голода нам не угрожала. Однако, завидев нас, животные на берегу тут же умчались прочь, увлекая за собой и тех, что паслись дальше от воды, пока все они не скрылись в мареве отдаленного леса. Лишь гигантский косматый бык остался на месте. Нагнув голову, он следил за нами, пока мы проплывали мимо, а затем продолжил свою "трапезу".

Примерно в двадцати милях от истока реки мы наткнулись на невысокую цепь утесов из песчаника, отражающих своей структурой геологическое строение Капроны и служащих подтверждением моей теории катаклизма, взорвавшего в отдаленном прошлом эту землю. По выходам на поверхность можно было наблюдать, как перемешались в результате взрыва различные геологические слои. Вдоль этих утесов мы плыли на протяжении десяти миль, пока не достигли широкого пролива, ведущего в еще одно озеро. Поскольку нам была необходима питьевая вода, нельзя было упускать возможности исследовать даже самую незначительную часть берега, так что, промерив глубину и убедившись в проходимости пролива, я направил нашу субмарину между скал по обеим сторонам протоки, и мы оказались в исключительно удобной и радующей глаз каждого настоящего моряка гавани, пригодной для стоянки на глубине почти у самого берега.

Пока мы плыли вдоль берегов бухты, двое из немцев снова заметили на берегу человека или человекоподобное существо, следившее за нами из небольшой рощицы ярдах в ста от воды. Вскоре после этого мы увидели небольшой ручей, впадающий в бухту. Это был первый ручей, обнаруженный нами с момента выхода из реки в озеро, и я решил сделать, в нем пробу воды. Для высадки необходимо было подвести подводную лодку как можно ближе к берегу, поскольку и в этих водах, хотя и в меньших количествах, встречались хищные ящеры. Я приказал забрать в танки воды для погружения примерно на один фут и направил судно самым малым ходом прямо на берег, рассчитывая, в случае касания донного грунта, на имеющийся запас подъемной силы; но ничего этого не потребовалось, нос лодки мягко вошел в прибрежные камыши, а корма осталась на плаву.

Мои ребята все были вооружены винтовками и пистолетами, с достаточным количеством патронов у каждого. Я направил на берег одного из германцев с причальным тросом и двух человек наших для прикрытия, поскольку недолгое пребывание на Капроне, или Каспаке - так, как позже мы узнали, называется эта страна, - научило нас каждую секунду остерегаться внезапной опасности. Но вот причальный трос обмотан вокруг дерева и опущен кормовой якорь.

Как только бош со своей охраной возвратился на борт, я отдал распоряжение всему экипажу, включая и фон Шенворца, подняться на палубу. В своем обращении к ним я разъяснил, что настало время прийти к определенной договоренности, которая позволила бы избавиться от разделения на пленных и победителей. Действительно, в нашем положении само существование и выживание во враждебной среде зависело от общих усилий, мы попали в новый мир, настолько удаленный от причин и следствий мировой войны, как если бы нас разделяли с прежней жизнью миллионы миль и миллионы лет.

- Нет никакой причины переносить все наши расовые и политические распри на почву Капроны, - настаивал я. - Немцы могут перебить всех англичан на борту или наоборот, но это не окажет ни малейшего влияния на исход даже самой незначительной стычки на Западном фронте или на мнение обывателя в любой из враждующих или нейтральных стран. Таким образом, я ставлю вопрос ребром: должны ли мы все забыть прежнюю вражду и действовать сообща или оставаться разделенными на два лагеря и тем самым наполовину понизить налги возможности на выживание, а может быть, и вообще потерять надежду на спасение? Могу еще добавить, если вы этого еще не осознали, что шансов увидеть снова родные края у нас и так не больше одного из тысячи. Правда, теперь с провизией и водой проблем больше нет, мы вполне способны обеспечить ими корабль на длительное плавание, но у нас почти не осталось горючего, а без него мы не сможем добраться до океана, так как только субмарина способна пройти через туннель в стене скал. Так что же вы решите? - С этими словами я повернулся к фон Шенворцу.

Он поглядел на меня в своей обычной недоверчивой манере и осведомился, каким будет статус немцев в том варианте, если мы сумеем найти путь спасения "У-33". Я ответил, что если мы все дружно будем трудиться. Для достижения этой цели, мы сможем покинуть Капрону равными в правах. Кроме того, я внес предложение, при успешной, хотя и маловероятной, нашей операции спасения, направить подлодку в один из нейтральных портов и отдать себя в распоряжение властей. В этом случае мы, по всей вероятности, будем интернированы до конца войны. К моему удивлению, он согласился принять мои условия, так что мы могли теперь рассчитывать на поддержку германцев в общем деле.

Я поблагодарил его, а затем опросил одного за другим всех остальных членов его команды. Каждый из них дал слово соблюдать соглашение, которое я предложил. Было решено, в общих интересах, сохранить военную дисциплину и организацию: я - командир, Брэдли и Ольсон - заместители, фон Шенворц - мой третий заместитель и командир немецкой группы. Мы, четверо, составляли военный совет и суд для разбора и наказания виновных в нарушении дисциплины и устава, вплоть до смертной казни.

После этого я приказал раздать германцам оружие и боеприпасы, Брэдли и пять человек экипажа остались караулить корабль, а все остальные сошли на берег. Первое, что мы сделали, это взяли пробу воды из ручья. К нашей радости, она оказалась вкусной, чистой и холодной. В этом ручье никаких опасных ящеров не водилось, потому что, как я позже узнал, при температуре ниже 70° по Фаренгейту они теряют активность и впадают в спячку. Холодной воды они не любят и стараются держаться от нее подальше. Зато здесь водилась замечательная форель, была масса удобных для купания мест; вдоль ручья росли деревья, напоминавшие наши - ясень, бук, дуб, вероятно, благодаря более низкой температуре воды, питающей их корни, и подходящей температуре воздуха.

Наполнив первым делом все емкости "У-33" чистой питьевой водой, мы Ольсон, фон Шенворц и я в сопровождении еще двоих англичан и двоих немцев отправились поохотиться и разведать близлежащие окрестности. Десять человек вместе с Лиз остались караулить судно. Сначала я хотел оставить и Ноба, но он убежал, догнал нас и был настолько доволен собой, что у меня не хватило духу отослать его обратно. Около пяти миль вдоль ручья мы шли по красивейшей местности, пока не достигли его истока. Среди нагромождения каменных глыб на небольшой поляне из земли било не меньше двух десятков родников с ледяной водой. К северу от поляны на высоту от пятидесяти до семидесяти пяти футов поднималась гряда утесов из песчаника. Высокие деревья, росшие у подножия, почти полностью скрывали ее от нашего взора. К западу простиралась безлесная равнина, там-то мы и встретили нашу первую добычу - большого красного оленя. Он пасся в стороне, вблизи акациевой рощи, и не видел нас. Дав знак молчать и велев всем лечь на землю, я осторожно пополз к животному, сопровождаемый Уайтли. Мы приблизились к оленю почти на сотню ярдов, когда тот вдруг поднял увенчанную рогами голову и насторожил уши. Мы оба выстрелили одновременно и с радостью увидели, что добыча поражена и не двигается. Подбежав к оленю, чтобы добить его ножом в случае необходимости, мы вдруг встали как вкопанные. Уайтли поглядел на меня, а я на Уайтли, а затем оба снова устремили взгляд на убитое животное.

- Чтоб мне провалиться! - произнес он. - Что это за птица, сэр?

- Похоже, Уайтли, здесь кто-то что-то напутал, - сказал я, - какой-то из подручных Господа, отвечающий за сотворение слонов, оказался временно отвечающим за сотворение ящериц.

- Что это вы такое говорите, сэр, - отозвался Уайтли, - уж не кощунствуете ли вы?

- Не более, чем эта тварь, которая жрет нашу добычу, - ответил я.

Как бы этот зверь ни назывался, он завладел нашим оленем и пожирал его, отрывая огромные куски и глотая их не прожевывая. Существо это представляло собой гигантскую ящерицу по меньшей мере десяти футов высотой, с длинным мощным хвостом, равным по длине туловищу, могучими задними и короткими передними лапами. Когда оно выскочило из рощи, манера передвижения его больше всего напоминала кенгуру, который использует для этого задние лапы и хвост. При остановке чудовище как бы сидело на хвосте. Голова была удлиненной и толстой, с тупым рылом, пасть начиналась аж за уровнем глаз и была усеяна длинными острыми зубами. Чешуйчатое тело было покрыто черными и желтыми пятнами неправильной формы около фута в диаметре. Пятна эти были окаймлены красными полосками примерно в дюйм шириной. Брюхо и нижняя часть живота были зеленовато-белого цвета.

- А не шлепнуть ли нам эту птицу, сэр, - предложил Уайтли.

Я приказал ему приготовиться и стрелять по команде: он - в сердце, я - в позвоночник.

Наши выстрелы прозвучали одновременно. Зверюга подняла голову, огляделась, увидела нас, издала душераздирающее шипение, перешедшее в вопль, и бросилась на нас.

- Полундра, Уайтли, - завопил я, повернулся и бросился наутек.

Мы находились примерно в четверти мили от остальных, но они должны были видеть нас, хотя и лежали в густой траве. Почувствовав неладное, они, все как один, вскочили на ноги и бросились навстречу нам. Впереди несся Ноб. Чудовище быстро догоняло нас, когда Ноб, метеором пролетев мимо меня, бросился прямо на ужасного ящера. Я пытался остановить его, но он не обратил на мою команду ни малейшего внимания, а я, в свою очередь, не мог позволить Нобу принести себя в жертву. Я повернулся к чудовищу лицом. Оно, впрочем, проявило к моему эрделю существенно большее внимание, чем к нам и к нашим ружьям. Зверь остановился при виде рычащего Ноба и попытался схватить его, Ноб, однако, был слишком быстр для сравнительно неповоротливого гиганта и легко увернулся от своего противника. Забежав сбоку, он вцепился в хвост, допустив тем самым ошибку, которая очень дорого ему обошлась. Внутри этого органа таились мышцы титанической силы, энергия десятка мощных катапульт, чем и не преминул воспользоваться его обладатель. От одного единственного взмаха бедняга угодил в самую акациевую рощицу, из которой выскочил ящер перед тем, как наброситься на нашу добычу. Взмах хвоста оказался последним движением чудовища - жизнь оставила его.

Минуту спустя к нам подбежали Ольсон, фон Шенворц, все остальные и мы с опаской приблизились к распростертой туше. Ящер был мертв; мы убедились, что пуля Уайтли пробила ему сердце, а моя перебила позвоночник.

- Так почему же, черт побери, он сразу не подох? - воскликнул я.

- А потому, - ответил фон Шенворц менторским тоном, - что для животного такого размера и со столь примитивной нервной системой требуется определенное время, чтобы факт его смерти дошел до мозга и отпечатался в нем. Ящер умер, когда в него попали ваши пули, но несколько секунд или даже целую минуту он об этом не знал. Если я не ошибаюсь, это верхнеюрский аллозавр, чьи останки были найдены в центральном Вайоминге, пригороде Нью-Йорка.

Выслушав фон Шенворца, я стал звать Ноба и собирался уже было отправиться на его поиски. По правде говоря, я сильно опасался обнаружить его среди акаций покалеченным или мертвым, но в этот момент он появился среди деревьев с прижатыми к голове ушами, поджатым хвостом, виновато изгибаясь всем телом, целый и невредимый, если не считать нескольких царапин, являя своим видом образец смирения и раскаяния.

Подобрав остатки красного оленя, мы отправились обратно. По дороге Ольсон, фон Шенворц и я обсуждали наши насущные проблемы и решили, что первым делом нам необходим постоянный лагерь на берегу. Внутренние помещения подводной лодки, как каждый может легко себе представить, одно из самых неудобных и неприятных для обитания мест, тем более, что жаркий климат и теплая вода делали пребывание в них почти непереносимыми.

Глава VI

Наше неспешное продвижение по направлению к судну и обсуждение всех этих проблем было прервано громким и легко узнаваемым звуком разрыва снаряда.

- Пушка "У-33"! - воскликнул фон Шенворц.

- Что бы это значило? - поинтересовался Ольсон.

- Боюсь, что у них неприятности, - ответил я, - и нам надо поспешить на помощь. Бросьте это мясо, - обратился я к людям, тащившим оленя, - и за мной!

Мы бегом пустились по направлению к бухте. Пробежав более полумили и не слыша никаких сигналов с корабля, мы постепенно перешли на быстрый шаг; сказывалась усталость и отсутствие тренировки. Тяжело дыша и отдуваясь, мы продвигались вперед, пока, не доходя примерно мили до гавани, не увидели зрелище, заставившее нас застыть на месте. Мы пробирались сквозь более густой, чем обычно в этих краях, лес, как вдруг оказались на большой поляне, в центре которой собралась группа существ, один вид которых заставил бы остановиться самого бесстрашного человека. Эта группа или, вернее, стадо состояло из пяти сотен человекоподобных. Здесь среди человекообразных обезьян были и гориллы этих я определил без труда. Но были другие виды, которых я затруднялся отнести к одной из двух групп - обезьянам или человеку. Некоторые из них походили на тот труп, который мы нашли на маленьком пляже под скалой. Другие принадлежали к менее развитому типу, более близкому к обезьянам по внешнему виду, наконец, третьи имели поразительное сходство с человеком, будучи прямоходящими, не столь волосатыми и с развитыми кистями рук.

Среди всей этой толпы особенно выделялся один, очевидно вождь, по виду близко напоминавший так называемого кроманьонского человека, известного по раскопкам во Франции. Такой же мощный короткий торс, огромная голова с выдвинутой вперед челюстью, покатый лоб, сгорбленная спина, руки короче ног, ноги короче, чем у современного человека, и полусогнутые в коленях. Это существо и еще несколько других, явно низшего, чем предводитель, типа, держали в руках тяжелые дубины, остальные были вооружены лишь тем, чем одарила их природа - клыками и могучими мускулами. Все они были самцами, все обнажены, даже на самых развитых не было никаких украшений. Завидев нас, антропоиды оскалили клыки и с рычанием повернулись в нашу сторону. Я не хотел стрелять без крайней необходимости и попытался обойти их, но когда вожак-кроманьонец разгадал мое намерение, он, очевидно, приписал его трусости и с яростным криком бросился на нас, размахивая дубиной над головой. Другие антропоиды ринулись вслед за ним. Под угрозой быть опрокинутыми и растоптанными я отдал команду стрелять. Первый же залп уложил шестерых, включая вожака. Остальные, помедлив, рассыпались и попрятались в лесу, причем часть из них укрылась в ветвях, а часть - среди деревьев на земле. Фон Шенворц и я обратили внимание, что по крайней мере двое из более развитых человекоподобных забрались на деревья с не уступающей обезьянам ловкостью, в то время как часть представителей этого типа нашла себе убежище на земле вместе с гориллами.

Осмотр тел показал, что пятеро наших противников убиты наповал, а шестой вожак - только контужен. Пуля, пройдя по касательной к его голове, только оглушила его. Мы решили взять его с собой в лагерь. С помощью ремней нам удалось связать ему за спиной руки и приспособить на шею поводок прежде, чем он пришел в себя. Затем мы вернулись за брошенной олениной, но оказалось, что она исчезла с того места, где мы ее оставили.

На обратном пути я с Уайтли шел примерно в ста ярдах впереди в надежде подстрелить что-нибудь съедобное, поскольку все мы чувствовали себя разочарованными и обкраденными. Продвигались мы очень осторожно, и, не имея рядом такой большой компании, были вознаграждены, подстрелив двух больших антилоп не далее, чем в полумиле от гавани. Таким образом, наш отряд с добычей и пленником возвратился к стоянке в хорошем настроении. К северу от места прикола на берегу мы обнаружили около двадцати трупов человекообразных из встреченной нами стаи, которые пытались атаковать Брэдли в наше отсутствие.

Мы решили, что преподали этим обезьянам неплохой урок на будущее, но расслабляться было нельзя ни на секунду - слишком много неизвестных опасностей ожидало нас в этом новом мире.

На следующий день мы принялись за сооружение лагеря. Полночи Брэдли, Ольсон, фон Шенворц и я просидели, обсуждая его будущее устройство. Часть людей мы поставили рубить лес, выбрав для этой цели произраставшую поблизости джарру, чья твердая, хорошо сохраняющяяся древесина вполне подходила для наших целей. Часть людей стояла на страже, меняясь каждый час, с обеденным перерывом в полдень. За эту работу отвечал Ольсон, а мы с Брэдли, фон Шенворцем и мисс Ларю занимались разметкой стен и будущих строений. Закончив разметку, мы присоединились к плотникам, помогая обрабатывать и ошкуривать срубленные стволы. Один только фон Шенворц не составил нам компании. Будучи прусским офицером и дворянином, он не мог опуститься до грубой физической работы в присутствии своих подчиненных, а я не чувствовал себя вправе заставлять его ведь в конце концов все мы работали добровольно. Он провел остаток дня, выстругивая тросточку из ветки джарры и беседуя с мисс Ларю, которая соизволила несколько смягчить свое отношение к барону. К закату у нас уже накопилось достаточно много бревен, обработанных и готовых для завтрашнего строительства. Дикари больше не появлялись, и лишь однажды животный мир Капроны напомнил о своем существовании, когда кошмарная тварь спикировала на лагерь с неба, но быстро ретировалась под градом пуль. Это существо представляло собой, по-видимому, какую-то разновидность птеродактиля и выглядело очень внушительно вследствие своих размеров и свирепого вида. Тогда же произошел еще один инцидент, оставивший у меня на душе более скверный осадок, чем нападение доисторического ящера. Двое лесорубов, оба из германской команды, обрубали сучья со срубленного дерева. Фон Шенворц к этому времени закончил свою тросточку, и мы с ним как раз проходили близ этих немцев. Один их них отбросил в сторону только что обрубленную ветку и нечаянно попал в лицо фон Шенворцу. Ветка не могла причинить ему сколько-нибудь серьезного вреда на лице не осталось даже царапины, тем не менее он страшно рассвирепел и громко скомандовал: "Смирно!" Матрос немедленно выпрямился, повернулся к своему командиру лицом, щелкнул каблуками и отдал честь.

- Свинья! - заорал барон и ударил парня по лицу, перебив ему при этом нос. Я схватил фон Шенворца за руку, прежде чем он успел повторить свой удар; в ответ он замахнулся своей тростью с намерением ударить и меня, но еще до того, как она успела опуститься, я прижал дуло своего револьвера к брюху барона. Должно быть, он прочел в моих глазах, что мне доставит огромное удовольствие спустить курок, воспользовавшись этим предлогом. Фон Шенворц, как и все подобные ему, был в душе трусом, поэтому он опустил занесенную для удара руку и повернулся, собираясь уйти. Я удержал его и перед лицом всех его людей объявил, что подобные действия больше не повторятся ни один человек не будет подвергаться наказанию или побоям иначе, как по приговору суда и согласно тем законам, которые мы приняли. Все это время провинившийся матрос продолжал стоять по стойке "смирно", и по выражению его лица я так и не сумел понять, что ему больше по душе - полученный удар или мое вмешательство в устав кайзеровской армии. Он так и не пошевелился, пока я не приказал ему вернуться на судно и заняться разбитым носом. Только тогда он отдал честь, повернулся и строевым шагом отправился на корабль.

Незадолго до сумерек мы отплыли на середину бухты и бросили якорь в ярдах ста от берега. Я чувствовал, что в таком положении мы будем в максимальной безопасности. Кроме того, я назначил людей в ночные вахты, а старшим поставил Ольсона, приказав ему принести с собой на палубу одеяла, чтобы перехватить хоть немного сна. За ужином мы отведали жареную антилопу и салат из зелени, которую наш кок сумел нарвать близ ручья. За ужином фон Шенворц был угрюм и неразговорчив.

После трапезы все, кроме барона, собрались на палубе посмотреть на окрестности и на ночную жизнь Капроны. Впрочем, посмотреть - это не совсем точно, скорее послушать. Со стороны большого озера до нас доносились шипение и крики бесчисленных тварей. Над нами раздавалось хлопанье гигантских крыльев, а с берега неслись звуки ночных джунглей, влажных тропических лесов палеозоя и мезозоя, когда-то покрывавших всю Землю. Голоса доисторических тварей, однако, перемежались с более близкими к нашему времени - рыком пантеры и льва, воем волков и еще каким-то громогласным рычанием, незнакомым нам и принадлежавшим, как мы потом выяснили, самому страшному из хищников этой "гостеприимной" страны.

Постепенно, один за другим, все разошлись по каютам, и мы остались на палубе вдвоем с мисс Ларю. Она была молчалива, хотя и удостаивала меня ответом на мои вопросы. Мне показалось, что чувствует она себя неважно, и я спросил ее об этом.

- Да, - ответила она, - мне как-то не по себе и больше всего от жестокости и несправедливости всего окружающего. Я ощущаю себя такой маленькой и слабой, беспомощной песчинкой перед лицом всей этой многообразной жизни, этого всеобщего пожирания, дикости и безжалостности. Никогда прежде я не представляла себе, что жизнь может быть такой дешевой и ненужной, как здесь. Жизнь кажется мне просто злой шуткой. Ты либо смешон, либо страшен, в зависимости от того, сильнее или слабее ты своего противника, и по большей части ты просто никому, кроме себя самого, не нужен. Ты маленькая смешная марионетка, дергающаяся на ниточке от колыбели до могилы. Наша беда в том, что мы слишком серьезно сами себя воспринимаем, впрочем, Капрона быстро вылечит нас от этого заблуждения. - Она умолкла и рассмеялась.

- Какую замечательную философскую систему вы придумали, - сказал я. - Как великолепно соответствует она порывам человеческой души, как наполняет, удовлетворяет, облагораживает. Каких чудесных высот могла бы достичь человеческая раса, если бы первый автор подобной концепции сумел донести ее до всех людей и сохранить до нынешних времен.

- Я не люблю иронии, - сказала она, - она свидетельствует о низменной натуре.

- А какую, интересно, натуру вы предполагаете у "маленькой смешной марионетки, дергающейся на ниточке от колыбели до могилы"? - поинтересовался я. - Да и какое все это имеет значение, что вы любите и что не любите. Ведь никому до вас нет дела и вы не должны воспринимать себя серьезно.

Она с улыбкой взглянула на меня:

- Вся беда в том, что мне очень страшно, тревожно и одиноко.

В этих ее словах прозвучало что-то похожее на рыдание. Впервые она так разговаривала со мной. Непроизвольно я накрыл своей рукой ее руку, лежащую на поручне.

- Я знаю, что мы в трудном положении, - сказал я, - но не надо думать, что вы одна. Здесь... здесь есть... один... один человек, который все для вас сделает, - закончил я, запинаясь.

Она не убрала своей руки и со слезами на глазах посмотрела мне в лицо, и в ее взгляде я прочитал невысказанную благодарность за сочувствие. Затем она отвернулась и вздохнула. Очевидно, ее новоиспеченная философия дала трещину, поскольку она явно начинала воспринимать себя серьезно. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее и поведать о своей любви; я уже убрал было свою руку с поручня и собирался привлечь ее к себе, но в этот самый момент на палубе появился Ольсон со своими одеялами.

На следующее утро мы принялись за строительство. Все шло прекрасно. Наш пленный кроманьонец вначале доставлял немало хлопот; нам приходилось держать его в кандалах и на цепи, так как он пытался бросаться на тех, кто к нему подходил, но со временем он присмирел, и мы попробовали выяснить, умеет ли он говорить. Лиз проводила с ним много времени, разговаривая и пытаясь приручить, но ее попытки оставались безуспешными.

Завершение построек заняло у нас около трех недель. Наконец лагерь был готов. Он располагался на берегу холодного ручья в двух милях от гавани.

Мы несколько изменили свои первоначальные планы, когда дошли до сооружения ограды. Дело в том, что мы обнаружили поблизости сильно выветрившуюся и полуосыпавшуюся скалу и в нашем распоряжении оказалось более чем достаточное количество плоских обломков. Сложенная из камня стена, окружающая все наши постройки, имела форму квадрата с башнями по углам, что позволяло вести при необходимости перекрестный огонь при нападении на любую из сторон форта. Стена имела в высоту пятнадцать футов, толщину у основания - три фута, наверху полтора.

С момента нашей стычки фон Шенворц ни разу не заговорил со мной, если не считать, так сказать, официальных обращений. Короче, мы с ним находились в состоянии вооруженного нейтралитета, что, впрочем, устраивало меня на все сто.

Вот уже неделю я продолжаю работу над этими записями о наших удивительных приключениях. Заранее прошу извинения за мелкие неточности, в основном хронологического характера, но обилие впечатлений поневоле способствует их появлению. Однако все эти неточности мелкие и особого влияния на мое повествование оказать не могут. Пробежав глазами последние несколько страниц моего дневника, я обнаружил, что забыл упомянуть тот факт, что Лиз все-таки удалось установить речевой контакт с "кроманьонцем". Речь его, конечно, очень скудна и примитивна, но тем не менее это разговорная речь. Имя нашего пленника - Ам или Аам, как он нам сообщил, а вся страна называется Каспак. Когда мы спросили его, как далеко она простирается, в ответ он обвел руками вокруг своей головы, обозначая, по-видимому, этим жестом всю вселенную. Сейчас он ведет себя спокойно, и мы собираемся освободить его, так как он заверял нас, что не позволит своим сородичам причинить нам вред. Нас он называет галу и заявляет, что в скором времени тоже станет галу. Этот момент мне не совсем понятен. Ам говорит, что на севере от нас живет много галу, и, как только он превратится, тоже отправится жить с ними.

Вчера Ам ходил с нами на охоту. Наши ружья и та легкость, с какой мы поражали из них оленей и антилоп, произвели на него огромное впечатление. Все это время мы питались съедобными фруктами, овощами, травами, в основном указанными нам Амом, а дважды в неделю охотились. Часть добываемого мяса мы вялили и складывали про запас на всякий непредвиденный случай, скорее даже не вялили, а коптили. Кроме того, нам удалось собрать большое количество зерна двух разновидностей диких злаков, произрастающих в округе. Один из этих злаков представлял собой гигантскую кукурузу - могучее растение, часто пятидесяти или шестидесяти футов высотой, с початками размером с человека и зернами величиной с кулак. Нам даже пришлось выстроить вторую кладовую, так велики оказались собранные запасы.

3 сентября 1916 г. Ровно три месяца назад пущенная с "У-33" торпеда отправила меня в необычайное путешествие, приведшее нас сюда, в Каспак, с мирной палубы американского лайнера. Мы начинаем потихоньку обживаться на новом месте; никто уже, похоже, не верит, что нам суждено когда-нибудь вернуться в привычный мир. Уверения Ама, что в Каспаке обитают такие же, как мы, разожгли всеобщее любопытство. На прошлой неделе я отправил на разведку несколько человек под началом Брэдли. Ам, которого мы освободили, отправился вместе с ними. Они прошли миль двадцать пять на запад, встретив на пути множество хищных зверей и ящеров и немало человекообразных, которых Ам отсылал прочь. Вот рапорт Брэдли об этой экспедиции:

"День первый. Прошли пятнадцать миль. Разбили лагерь на берегу большой реки, текущей на юг. Дичи в изобилии. Видели несколько новых видов животных, ранее не встречавшихся. Перед самым привалом подверглись нападению огромного волосатого носорога, которого Плессер уложил точным выстрелом. На ужин ели бифштексы из носорога. Ам назвал это животное Атисом. С момента выхода из лагеря до прибытия к месту ночлега шло почти непрерывное сражение. Мозг человека просто не в состоянии охватить все то изобилие хищного зверья в этом затерянном мире, ну и, конечно, еще большее изобилие животных, служащих добычей для хищников.

День второй. Прошли около десяти миль до подножья скал. Пробрались сквозь густые джунгли, растущие вблизи. Наблюдали стадо из человекообразных и более низких по развитию обезьян, причем один из моих людей клялся, что видел среди них белого человека. Сначала они собирались было атаковать нас, но залп из ружей быстро заставил их изменить свои намерения.

Мы взобрались на скалы так высоко, как смог ли; ближе к вершине они абсолютно перпендикулярны и нет ни единой зацепки, ни малейшего выступа для дальнейшего продвижения. Все были разочарованы, так как надеялись увидеть и привлечь внимание какого-нибудь проходящего судна. Кроме того, наша попытка подъема позволила твердо установить тот факт, хотя это вряд ли пригодится нам, что кратер был некогда целиком заполнен водой.

Обратный путь занял два дня и был столь же полон приключений. Мы все начинаем привыкать к ним. Приключения и опасности становятся чем-то обыденным. Пострадавших и заболевших нет".

Я не раз улыбнулся, читая рапорт Брэдли. За эти четыре дня он, без сомнения, пережил больше приключений, чем, скажем, африканский охотник на крупного зверя за всю жизнь, и, тем не менее, описал все это в нескольких строчках. Все верно, мы начали привыкать к приключениям. Не проходило еще ни одного дня без того, чтобы одному или нескольким из нас не угрожала смертельная опасность. Ам научил нас кое-каким хитростям, оказавшимся полезными и позволившим экономить боеприпасы, которые лучше было поберечь для охоты или на самый крайний случай. Теперь мы прячемся под деревьями, если нападет птеродактиль, и скрываемся на них от наземных хищников; кроме того, мы не стреляем по динозаврам, если в запасе нет по крайней мере пары минут, в течение которых можно избежать контакта, - даже пораженные в голову, сердце или позвоночник они сразу не умирают. Попадание же в любую другую часть тела более чем бесполезно: они этого просто не замечают.

7 сентября 1916 г. Со времени моей последней записи произошло немало событий. Брэдли снова отправился в экспедицию к окружающей Капрону стене скал. Он предполагает отсутствовать несколько недель и собирается двигаться вдоль ее основания в поисках подходящего для подъема места. С собой он взял Синклера, Брейди, Джеймса и Типпета. Ам исчез. Его нет уже три дня, но самое удивительное происшествие - это открытие фон Шенворцем и Ольсоном нефтяного источника во время охоты в пятнадцати милях от нас за песчаниковыми холмами. Ольсон рассказал, что там бьет нефтяной гейзер, а фон Шенворц начал подготовку оборудования для очистки нефти. Если это ему удастся, мы получим возможность покинуть Каспак и вернуться в цивилизованный мир. Я даже боюсь поверить этому. Все мы просто на седьмом небе. Дай Бог, чтобы нас не постигло разочарование.

Несколько раз я хотел заговорить с Лиз о своих чувствах к ней, но не осмелился.

Глава VII

На следующий день я сопровождал Ольсона и фон Шенворца в походе к нефтяному гейзеру. Лиз отправилась с нами. Мы захватили с собой массу оборудования, с помощью которого фон Шенворц собирался на месте сделать примитивную установку для перегонки нефти. Мы прошли на "У-33" миль десять или двенадцать вдоль берегов и бросили якорь близ устья нефтяного ручья, впадающего в море, - у меня язык не поворачивается иначе называть это гигантское внутреннее озеро. Здесь мы высадились и прошли еще миль пять по суше до маленького озера, целиком состоящего из нефти, в центре которого бил нефтяной фонтан.

Здесь, у озера, мы помогли фон Шенворцу собрать его аппарат. Эта работа отняла у нас пару дней. Когда все было в порядке и установка заработала, мы возвратились в наш форт, названный "Динозавром", так как я уже начал беспокоиться о том, что Брэдли может вернуться в наше отсутствие. Ольсон, Уайтли, Уилсон, мисс Ларю и я остались в лагере, а фон Шенворц со своей германской командой отправился на подводной лодке обратно к перегонной установке. На следующий день Плессер и с ним еще двое германцев прибыли в лагерь за боеприпасами. По словам Плессера, на них напали дикари, и пришлось истратить много патронов. Кроме того, он попросил разрешения забрать часть вяленого мяса и зерна, объяснив, что они так заняты перегонкой нефти, что на охоту просто нет времени. Я позволил ему забрать все требуемое. Даже тени подозрения не шевельнулось в этот момент в моем мозгу. Германцы возвратились к месторождению, а мы продолжали вести обычную лагерную жизнь.

Дня три не происходило ничего особенного. Брэдли еще не вернулся, от фон Шенворца тоже не было вестей. По вечерам мы с Лиз обычно поднимались в одну из угловых башен и вслушивались в звуки ночной жизни кошмарных веков далекого прошлого. Как-то раз прямо под нами раздался рев саблезубого тигра, и Лиз в испуге прижалась ко мне. Ощутив ее так близко, я почувствовал, как сдерживаемая мною любовь захватывает меня, сокрушая все барьеры скромности и приличий; я обнял ее и покрыл поцелуями ее лицо и губы. Она не попыталась вырваться из моих объятий, вместо этого ее милые руки, скользнув вверх, обняли меня и привлекли мое лицо еще ближе к ней.

- Так вы любите меня, Лиз! - вскричал я. Я почувствовал утвердительный кивок ее головки, прижимающейся к моей груди.

- Скажите мне, Лиз, - умоляюще попросил я, - скажите мне словами, любите ли вы меня?

- Я люблю вас больше всего на свете, - тихо и нежно прозвучал ее ответ.

Сердце мое наполнилось невообразимым счастьем; оно наполняется им каждый раз, когда я вспоминаю эти драгоценные слова, это счастье я буду испытывать до самой смерти. Мое сердце всегда и везде, согреваемое огнем любви, будет биться для той, кто сказал мне: "Я люблю вас больше всего на свете".

Мы долго еще сидели в ту ночь на скамеечке, сооруженной для часового и не занятой, так как пока не было необходимости ставить часовых на всех четырех башнях, и довольствовались одним. В эти часы мы узнали друг друга лучше, чем за все прошедшие с нашей первой встречи месяцы. Она рассказала мне, что полюбила меня с первого взгляда и что никогда не любила фон Шенворца, а их помолвка состоялась по желанию ее родных из чисто деловых соображений.

Это был счастливейший вечер в моей жизни; не думаю, что мне когда-нибудь придется пережить большее блаженство, но все, даже счастье, когда-нибудь кончается. Мы спустились вниз, я проводил Лиз до дверей ее хижины. Там она поцеловала меня, пожелала доброй ночи, а затем вошла в дверь и закрыла ее за собой.

Я отправился к себе и при свете примитивной свечи, которые мы изготавливали из жира убитых животных, долго сидел, еще и еще раз переживая события этого вечера. В конце концов я лег спать и видел счастливые сны.

Когда я проснулся, был день. Уилсон, бывший за повара, поднялся рано и что-то стряпал на кухне. Остальные еще спали. Я встал и, сопровождаемый Нобом, отправился к ручью. Следуя установившимся правилам, я взял с собой и ружье и револьвер, но во время купания меня никто не потревожил, если не считать крупной гиены, множество которых обитало в пещерах песчаниковых холмов к северу от лагеря. Эти зверюги очень свирепы и достигают больших размеров. Мой экземпляр набросился на Ноба, которого горький опыт на Капроне, кажется, сумел научить тому, что осторожность - лучшая часть храбрости. Результатом этого нападения стало то, что мой песик кинулся в воду вслед за мной, предварительно издав устрашающий рык, произведший на гиену эффект, равнозначный тому, какой производит нежная улыбка на разгневанного слона. Пришлось подстрелить этого хищника, и пока я одевался, Ноб успел позавтракать; надо сказать, что ему пришлось по вкусу сырое мясо, к которому он успел привыкнуть во время наших многочисленных охотничьих экспедиций, где ему всегда перепадал лакомый кусочек.

Уайтли и Ольсон были уже на ногах и одеты, когда мы вернулись. Все вместе мы уселись завтракать. Было странно, что Лиз, всегда встававшая раньше всех, еще не проснулась. Забеспокоившись, не заболела ли она, я около девяти часов подошел к ее двери и постучал. Ответа не было. Тогда я повернул ручку и вошел. Постель ее хранила следы сна, одежда лежала там, где она ее оставила, раздеваясь перед сном прошлой ночью, а вот самой Лиз не было. Сказать, что меня охватил "безумный страх за нее - это слишком мягко. Понимая в глубине души, что ее нет в лагере, я тем не менее обшарил каждый квадратный дюйм территории и всех строений, но ничего не обнаружил.

Первую находку удалось сделать Уайтли - это был отпечаток огромной, похожей на человеческую, ступни в грязи близ ручья и следы борьбы. Когда же я обнаружил за стеной форта крошечный носовой платок, стало совершенно ясно, что Лиз похищена. Один из полулюдей-полуобезьян забрался в форт и утащил ее. В то же время, пока я стоял, потрясенный происшедшим, со стороны озера послышался нарастающий ревущий звук. Мы все невольно подняли вверх головы и, секундой позже, последовал сильный взрыв, сваливший нас на землю. Поднявшись на ноги мы увидели, что большая часть западной стены разрушена. Первым от шока оправился Ольсон и сразу же высказал единственно правильное предположение о природе случившегося:

- Снаряд! - воскликнул он. - Здесь, в Каспаке, снаряды имеются только на "У-33". Эти грязные боши обстреливают форт. Вперед! Схватив ружье, он бросился бежать по направлению к озеру. Мы последовали за ним. До озера было больше двух миль, но мы ни разу не остановились, пока не увидели гавань. Самой лодки еще не было видно - мешали песчаниковые холмы. По-прежнему не останавливаясь, мы обогнули бухту справа, взобрались на холм и, наконец, увидели перед собой полную панораму озера. Вдали на пути к реке, по которой мы попали в озеро, виднелась субмарина, изрыгающая из трубы клубы черного дыма. Фон Шенворц преуспел в перегонке нефти! Негодяй нарушил все свои клятвы и бросил нас на произвол судьбы. Он даже обстрелял на прощание форт.

Ольсон, Уайтли, Уилсон и я стояли на вершине холма, безмолвно глядя друг на друга. Такое вероломство казалось невероятным, нам не хотелось верить собственным глазам; лишь разрушенная стена форта окончательно убедила нас в случившемся, когда мы, наконец, вернулись обратно.

Сначала мы предположили, что похищение Лиз - дело фон Шенворца. От него вполне можно было ожидать подобной подлости. Однако следы у ручья заставили нас отбросить эту гипотезу. Было очевидно, что Лиз похитил один из населявших Капрону человекоподобных.

Я немедленно стал собираться на поиски Лиз. Ольсон, Уайтли и Уилсон предлагали мне свою помощь, но я наотрез отказался; скоро должен был вернуться Брэдли и покидать форт в данной ситуации не следовало.

Глава VIII

Расставание было невеселым. Молча пожал я руку каждому из троих остающихся. Даже бедняга Ноб выглядел уныло, когда, выйдя из ворот лагеря, мы пустились по хорошо сохранившемуся следу похитителя. Ни разу не оглянулся я на форт "Динозавр"; ни разу больше не видел я его и, по всей вероятности, никогда больше не увижу снова. Следы вели на северо-запад, пока не достигли оконечности холмов к северу от лагеря, где похититель пошел по хорошо утоптанной тропинке строго на север, в направлении, почти не исследованном нами до этого момента. Это была красивая, довольно ровная местность. Лишь изредка попадались холмы все того же песчаника, да небольшие рощицы, сменяемые открытыми равнинами и лужайками, на которых паслись бесчисленные стада травоядных - красный олень, буйвол, масса разновидностей антилопы, лошади различных видов, размером от крупной собаки до гигантского першерона. Все эти животные мирно соседствовали друг с другом, и даже наше с Нобом появление не вызывало особого волнения. Нам просто уступали дорогу, наблюдали за нами, пока мы проходили мимо, а затем возобновляли свое прерванное занятие.

Тропа привела нас прямо к опушке леса; еще издали я заметил что-то белое, резко выделяющееся на общем фоне. Когда я нагнулся, оказалось, что это обрывок муслина, часть оборки женского платья. Я понял, что это Лиз подает мне знак, что ее несли именно этой дорогой. Этот клочок материи оторван от одной из нижних юбок, которые Лиз использовала как ночные рубашки вместо оставшихся на потопленном лайнере. С нежностью прижав к губам этот кусочек материи, я с удвоенной энергией бросился вперед. Лиз был жива, и я был на верном пути.

В тот день я прошел не меньше двадцати миль; я был достаточно закален и натренирован за время многочисленных охотничьих и исследовательских экспедиций, так что долгие переходы давались мне без особого труда. Десяток раз в этот день моя жизнь подвергалась опасности при нападении ужасных тварей как с суши, так и с воздуха. Правда, не могу не отметить, что чем дальше к северу я продвигался, тем реже встречались крупные ящеры, а более мелкие хищники, наоборот, становились все более многочисленнее.

Время от времени мне попадались еще клочки муслина, что придавало мне дополнительную уверенность, так как нередко я начинал сомневаться в правильности выбранного направления, особенно в местах развилок или пересечения с другими тропами. Ближе к вечеру я вышел к южной оконечности гряды холмов, более высоких, чем встреченные мною ранее, и приближаясь к ним, почуял запах дыма. Что бы это значило? На мой взгляд это могло быть только одно: вблизи находятся люди, причем более высокого уровня развития, чем "кроманьонец" Ам. Кстати говоря, я не раз задумывался над тем, не Ам ли похитил мою Лиз.

Соблюдая все предосторожности, я обогнул гряду в том месте, где она прерывалась резким разломом, как будто чья-то могучая рука вырвала из земли целую скалу и отшвырнула ее в сторону. Еще не совсем стемнело, и пробираясь по краю холма, я увидел в некотором отдалении пламя большого костра, вокруг которого собралось множество людей. Сделав знак Нобу не шуметь, чему он повиновался беспрекословно, на своей шкуре испытав необходимость слушаться в условиях Каспака, я пополз вперед, пользуясь малейшим естественным прикрытием, пока, наконец, не смог из-за кустов отчетливо разглядеть фигуры собравшихся у костра. Это были люди, хотя еще и не совсем такие, как мы с вами. Я бы сказал, что на шкале эволюции они стояли несколько выше, чем Ам, занимая, вероятно, промежуточное положение между неандертальцем и тем, что называется расой Гримальди. Форма головы была явно негроидной, хотя цвет кожи - белый. Большая часть туловища и конечностей была покрыта волосами, а манера держаться и двигаться во многом напоминала обезьян, хотя и в меньшей степени, чем у Ама. Держались они более прямо, а вот руки были существенно длиннее, чем у неандертальца. Наблюдая за ними, я отметил, что они обладают речью, знают огонь и имеют, помимо деревянных дубин, как у Ама, примитивные каменные топоры. Хотя они и стояли достаточно низко по уровню развития, все же это был шаг вперед по сравнению с тем, что мы видели прежде.

Но главное, что приковало мое внимание, - это фигура девушки, облаченной в тонкую муслиновую рубашку, едва доходившей ей до колен и довольно сильно изодранную, особенно в нижней ее части. Это была Лиз, живая и, как я успел заметить, невредимая. Здоровенный детина с толстыми губами и выдающейся челюстью стоял рядом с ней. Он громко о чем-то говорил и размахивал руками. Я был достаточно близко, чтобы слышать его речь, схожую с речью Ама, хотя и более разнообразную - многих слов я не понимал. Однако я сумел уловить общий смысл его разглагольствований, суть которых состояла в том, что именно он нашел и захватил эту галу, что она принадлежит ему, а если кто-то в этом сомневается, пусть выходит с ним биться. Судя по всему, а в дальнейшем оказалось, что так оно и было, я оказался свидетелем весьма примитивной свадебной церемонии. Собравшиеся члены племени смотрели и слушали говорившего с какой-то тупой покорностью, что не удивительно - ведь он был с виду самым могучим из всех присутствующих. Похоже, что никто не собирался оспаривать его права, когда он заявил, а вернее, проревел тоном, не допускающим возражений: "Я Tea, это моя женщина. Кто хочет ее сильнее, чем Tea?"

- Я хочу, - произнес я на языке Ама и выступил вперед, в пространство, освещаемое пламенем костра. Лиз испустила радостный крик и бросилась ко мне, но Tea схватил ее за руку и оттащил назад,

- Кто ты такой? - завопил Tea, - Я убью тебя! Убью! Убью!

- Эта женщина моя, - отвечал я, - и я пришел за ней. Это я тебя убью, если ты ее не отпустишь. - С этими словами я навел свой револьвер прямо ему в сердце. Конечно же дикарь не знал о назначении странной маленькой штучки, которую я на него направил. С ревом, принадлежащим наполовину человеку, а наполовину дикому зверю, он прыгнул на меня. Я выстрелил прямо в сердце. Он свалился замертво, а напуганные выстрелами соплеменники разбежались во все стороны. Лиз же с распростертыми объятиями бросилась ко мне.

Когда же я, наконец, обнял ее, ночная тьма вокруг нас - сначала за нашей спиной, потом справа, слева, впереди - наполнилась рычанием и ревом, лаем и мяуканьем, криком и шипением. Это вступали в свои права хозяева ночной жизни Каспака - огромные плотоядные хищники, владыки ночных джунглей. Сдавленное рыдание вырвалось из груди Лиз: "О Боже, - вскричала она, - дай мне силу вынести все это ради него!"

Я понял, что она находится на грани обморока после всех перенесенных страхов и потрясений, и попытался как мог успокоить и утешить ее, хотя, признаться, в этот момент будущее выглядело довольно неопределенным: слишком много опасностей окружало нас.

Оглядевшись, я обнаружил, что склоны холма были испещрены темными отверстиями, к которым карабкались человекообразные.

- Идем за ними, - сказал я Лиз. - Здесь мы не протянем и получаса. Найдем себе пещеру.

Из тьмы засверкали глаза какого-то хищника. Я выхватил из костра горящую ветку и швырнул ее прямо в эти глаза. В ответ раздался рев боли и гнева, но глаза пропали. Выбрав по горящей ветке, мы двинулись к холму с пещерами, но были встречены потоком угроз их законных обитателей.

- Они убьют нас, - промолвила Лиз.

- Они могут нас убить, - ответил я, - а вот те твари, что сзади, убьют нас наверняка. Так что я попытаюсь занять одну из пещер, и горе тому, кто мне помешает. - С этими словами я продолжал взбираться вверх по склону. На пороге одной из пещер стоял здоровенный дикарь, сжимая к руке каменный топор.

- Поднимайся сюда, я убью тебя и возьму твою женщину, - пригрозил он.

- Ты что, не видел, как кончил Tea, который тоже хотел иметь мою женщину, - отвечал я на его языке.

- Так же будет и с тобой и со всеми остальными, если вы не позволите нам мирно провести ночь в ваших пещерах.

- Иди на север! - вскричал он. - Иди на север к племени Галу, и мы вас не тронем. Когда-нибудь и мы станем галу, но не сейчас. Вы не наши. Уходите, или мы вас убьем. Женщина может остаться, если она боится, а мужчина должен уйти.

- Мужчина никуда не уйдет, - ответил я и поднялся еще выше. Созданные природой уступы и неровности позволяли без особого труда добраться до пещер, но враждебность племени пещерных полулюдей и присутствие рядом измученной Лиз создавали едва преодолимые трудности.

- Я не боюсь тебя, - вновь закричал дикарь. - Ты был рядом с Tea, а я от тебя далеко и высоко. Ты не сможешь причинить мне вреда. Убирайся прочь!

Я поставил ногу на очередной выступ и подтянул Лиз к себе. Здесь я уже почувствовал себя в большей безопасности. Еще немного, и хищники уже не смогут до нас добраться.

Угрожавший нам дикарь, подняв топор над головой, стал спускаться вниз. То, что он находился выше нас, давало ему, во всяком случае по его мнению, солидное преимущество. Спускался он с полной уверенностью в успехе. Мне очень не хотелось его убивать, но выбора не было, и я застрелил его так же, как и Tea.

- Вот видите, - крикнул я его сородичам, - я могу убить вас, где бы вы ни находились. Я могу убить издали так же легко, - как и вблизи. Позвольте нам переночевать с миром. Я не причиню вам зла, если вы не тронете нас. Мы займем одну из верхних пещер. Отвечайте!

- Ладно, - ответил один из них. - Если ты не тронешь нас, поднимайся. Ты можешь занять пещеру Tea, она прямо над тобой.

Дикарь показал нам вход в пещеру, стараясь, правда, держаться подальше. Я забрался первым, Лиз за мной. У меня с собой были спички, и при их свете я обнаружил небольшое углубление с плоским полом и потолком. Каменные обломки крыши, упавшие в незапамятные времена, были почти погребены в толще мусора и грязи. Даже бегло брошенный взгляд убедил меня, что никто не прилагал рук к созданию здесь сносных условий жилья; кроме того, насколько я мог судить, ее никогда не чистили. С большим трудом мне удалось высвободить несколько крупных обломков и сложить перед входом подобие баррикады. Было слишком темно, чтобы сделать больше. Потом я поделился с Лиз своими запасами вяленого мяса, и мы поужинали, сидя перед входом, как делали это, должно быть, наши отдаленные предки на заре человечества под аккомпанемент доносившихся снизу воплей и рычания диких зверей. При свете догорающего костра мы могли видеть огромные крадущиеся фигуры хищников и их бесчисленные, горящие злобой и голодом глаза.

Лиз задрожала. Я обнял ее и привлек к себе. Она рассказала мне о своем похищении и о том, как ей было страшно. Мы вдвоем возблагодарили небо за то, что она осталась целой и невредимой, так как похитивший ее дикарь не осмеливался делать остановки на полном опасностей пути домой. Она рассказала, что они достигли холмов в тот момент, когда туда добрался и я, так как по пути ее похититель был вынужден несколько раз спасаться на деревьях от нападавших голодных хищников, а дважды им пришлось довольно долго ждать, пока саблезубые твари не соблаговолят снять осаду,

Ноб, ухитрившись вскарабкаться вслед за нами (чудом при этом не сорвавшись), свернулся клубочком перед входом, предварительно поужинав с большим удовольствием вяленым мясом. Он уснул первым, мы тоже вскоре последовали его примеру, так как чувствовали себя смертельно уставшими. Я снял патронташ, ружье и положил рядом, а револьвер оставил под рукой на всякий случай. Однако в ту ночь нас никто не потревожил, и когда я проснулся, солнце уже озаряло верхушки деревьев. Во сне головка Лиз уютно устроилась у меня на груди, а моя рука по-прежнему обнимала ее.

Вскоре проснулась и она; какое-то время, казалось, она не может сообразить, где находится. Она смотрела на меня, потом на мою руку, все еще обнимающую ее, потом, кажется, осознала скудость своего облачения, отодвинулась от меня, закрыла лицо руками и страшно покраснела от смущения. Я снова привлек ее к себе, поцеловал, тогда она тоже обняла меня и немножко поплакала на моем плече, покоряясь обстоятельствам.

Прошел час, прежде чем племя начало проявлять признаки активности. Мы наблюдали за ними из "апартаментов", как Лиз окрестила наше убежище. Они не носили ничего, напоминающего одежду или украшения. Все члены племени были примерно одного и того же возраста. Особенно бросалось в глаза отсутствие детенышей и подростков. Размышляя над этим, я припомнил, что, сталкиваясь и прежде с человекообразными Каспака, мы не встречали не только детенышей, но и стариков.

Со временем наши "хозяева" привыкли к нам, утратили прежнюю подозрительность и даже начали проявлять дружеские чувства, в своем, конечно, понимании. Они ощупывали материю нашей одежды, патроны в моем патронташе. Я показал им термос и вылил из него немного воды. Дикари пришли в полный восторг, вообразив, что в термосе находится неистощимый источник, который я ношу с собой.

Надо отметить, что они никогда не смеялись и не улыбались; я вспомнил, что Ам тоже никогда этого не делал. На мой вопрос, знают ли они Ама, ответ был отрицательный, но довольно странный. Один из них сказал: "Там, позади, мы могли его знать", - и он показал головой на юг.

- Так вы пришли оттуда? - спросил я. Он с изумлением поглядел на меня.

- Мы все пришли оттуда, - пояснил он. - А потом пойдем туда. - И он кивнул головой на север. - И станем галу, - заключил он свое объяснение.

Мы уже не раз слышали выражение "стать галу". Ам говорил об этом неоднократно. Мы с Лиз решили, что это часть религиозных верований дикарей, что-то вроде нашего представления о будущей райской жизни в загробном существовании.

После завтрака мужчины племени отправились на охоту, а женщины к луже с теплой водой, заросшей тиной и наполненной мириадами головастиков. Они зашли в лужу на глубину около фута и улеглись в грязь. Полежав так пару часов, они вернулись обратно к пещерам. Пока мы оставались с ними, этот ритуал повторялся каждое утро; на наши вопросы по этому поводу вразумительного ответа мы не получили. Все, чего удалось нам добиться в качестве объяснения, было единственное слово: "Ата". Они пробовали и Лиз заставить принять участие в своих грязевых ваннах и очень удивлялись ее отказу. После первого дня я тоже стал ходить на охоту с мужчинами, оставляя Лиз револьвер и Ноба. Эти предосторожности оказались излишними. Ни один зверь не приближался к луже во время пребывания в ней женской половины племени, да и в другие часы, кажется, тоже. Во всяком случае, я не видел ни одного следа животных вблизи лужи, правда, и вода там определенно не подходила для питья.

Племя питалось в основном мясом небольших животных. Способ охоты был крайне примитивен и состоял в окружении добычи и постепенном смыкании кольца до тех пор, пока животное не пыталось прорваться и не падало под ударом каменного топора. Таким образом им удавалось добывать достаточно карликовых лошадей и мелких антилоп для поддержания существования. В их рацион входили многочисленные разновидности фруктов и овощей. Они никогда не старались добыть пищи больше необходимого. Да и к чему беспокоиться? Что-что, а проблема питания в Каспаке не стоит для его обитателей на первом плане.

На четвертый день Лиз заявила мне, что чувствует себя достаточно сильной для возвращения в лагерь, так что я отправился на охоту в приподнятом настроении. Мне тоже хотелось поскорее вернуться, узнать новости, расспросить Брэдли, если он уже вернулся, о результатах его экспедиции. Кроме того, я знал, что о нас тоже беспокоятся и даже, может быть, считают погибшими.

День этот был хотя и облачным, но теплым, как это почти всегда бывает в Каспаке. Было даже как-то не по себе от сознания того, что всего в нескольких милях от нас зима сковывает пронизанный штормами океан и над Кадровой идет снег, хотя никакой снег не в состоянии пробиться сквозь влажную горячую атмосферу гигантского кратера.

Нам пришлось далеко уйти от пещер, прежде чем удалось окружить небольшое стадо антилоп. Двигаясь вместе с загонщиками, я заметил в двухстах ярдах от себя замечательный экземпляр красного оленя. Он, должно быть, спал в траве, потому что я видел, как он поднялся и недоуменно поглядывал по сторонам. Вскинув ружье, я выстрелил. Он упал, и я бросился к нему, чтобы добить его ножом, подарком одного из наших ребят, но едва я подбежал к нему, он вскочил и отбежал еще на две сотни ярдов. Я снова выстрелил, но история повторилась опять. Когда же я, наконец, перерезал ему горло и огляделся, в поисках своих охотников, чтобы те забрали тушу, вокруг никого не было. Напрасно я кричал и звал их - ответа не было. Наконец, раздосадованный, я вырезал из убитого оленя столько мяса, сколько мог унести, и пустился в одиночку обратно к пещерам. Я прошел не меньше мили, прежде чем осознал, что заблудился, причем безнадежно.

Небо к этому моменту сплошь затянулось тяжелыми мрачными облаками, вблизи не было ни одного ориентира. Я двинулся по направлению к югу; по крайней мере, я так думал. На самом же деле, как я теперь понимаю, я шел прямо в противоположную сторону.

Местность по-прежнему была незнакомой. В одной из рощиц, попавшихся мне по дороге, я наткнулся на следы человеческого пребывания, наполнившие меня сначала надеждой, а чуть спустя повергшие в отчаяние и безнадежность. Это был холмик свеженасыпанной земли, покрытый давно увядшими цветами и увенчанный плоской плитой из песчаника. Это была могила, и она могла значить только одно - я наконец-то добрался до местности, населенной обычными людьми. Я найду их, и они помогут мне добраться до холмов с пещерами, возможно, даже позволят нам с Лиз пожить в своем поселении, поселении подобных нам мужчин и женщин, а не кровожадных дикарей. Мои надежды и воображение успели разыграться за то время, что я преодолевал несколько ярдов, отделявших меня от могилы. Склонившись над могильным камнем, я прочитал грубо нацарапанные на его поверхности слова. Вот они:

Здесь покоится Джон Типпет,

англичанин, убитый тиранозавром

10 сентября 1916 года.

Мир праху его.

Типпет! Не может быть! Типпет, нашедший последнее пристанище в этом сумрачном лесу. Типпет мертв! Он был отличным парнем. Чувство горечи от потери угнетало меня. Эта одинокая могила неопровержимо свидетельствовала, что Брэдли тоже добрался до этих мест и тоже, вероятнее всего, заблудился, поскольку мы не рассчитывали на продолжительную экспедицию, когда он отправлялся в путь.

И раз уж я наткнулся на могилу одного из участников, нет ли причин опасаться того, что и кости остальных раскиданы где-то неподалеку?

Глава IX

Стоя над печальным одиноким надгробием, полный тоскливых размышлений и предчувствий, я был неожиданно схвачен сзади и брошен на землю. Чье-то тело навалилось на меня сверху, чьи-то руки схватили меня за руки и за ноги. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что меня держат несколько человек, а остальные, окружив меня, с интересом рассматривают. Похоже, что я столкнулся с новым типом человека - более развитым, чем то примитивное племя, которое я покинул сегодня утром. Его представители были более высокого роста, с хорошо развитым черепом и вполне человечьими лицами. В них почти отсутствовали обезьяньи черты, да и негроидных было гораздо меньше. Они были вооружены копьями с каменными наконечниками, каменными ножами и топорами. Кроме того, они носили украшения и набедренные повязки - первые были сделаны из перьев и располагались в волосах, последние же представляли собой змеиные шкурки, выдубленные целиком и спускавшиеся головами до колен.

Конечно же я не сразу разобрался во всех этих деталях, в момент моего пленения у меня хватало других забот. Трое воинов сидели на мне, стараясь удержать меня в лежачем положении, причем без лишней скромности скажу, что удавалось им это с большим трудом. Не хочу, повторяю, показаться нескромным, но я очень горжусь своей физической силой и умением правильно ее использовать. Этим и еще умением держаться на лошади я всегда отличался среди своих товарищей. И вот настал день, когда долгие часы тренировок и изучения различных приемов сослужили мне хорошую службу, полностью оправдав затраченные усилия. Калифорнийцы, как правило, хорошо знакомы с джиу-джитсу, я же вообще несколько лет усиленно занимался этим видом борьбы, сначала в школе, а потом в лос-анджелесском атлетическом клубе, где меня тренировал один японец, настоящий виртуоз в этом деле.

Мне потребовалось секунд тридцать на то, чтобы сломать руку первому, ногу второму и так перебросить через себя третьего, что при падении он сломал себе шею. А пока остальные, замерев от изумления, глядели во все глаза, я сорвал с плеча ружье, и, когда они, опомнившись, бросились на меня, как я того и ожидал, всадил одному из нападавших пулю прямо в лоб. Это заставило их временно остановиться - не смерть товарища, конечно, а звук выстрела, чего они раньше никогда не слышали. Прежде чем они снова набросились на меня, один из них на языке, похожем на язык пещерных людей, но более богатом и разнообразном, чем язык предшествующих дикарей, отдал приказание своим воинам остановиться, выступил вперед и обратился ко мне."

Он спросил меня, кто я такой, откуда иду и что собираюсь делать. Я ответил, что здесь я случайно, заблудился и единственное мое желание вернуться к моим товарищам. Он спросил, где они находятся, и я пояснил, что они где-то на юге, используя при этом каспакскую фразу, которая, будучи буквально переведенной, означает "в направлении от Начала". Удивление явственно отразилось на его лице еще до того, как он выразил его словами:

- Но там нет галу, - сказал он. - Ты лжешь! Галу изгнали тебя.

- Да говорю же тебе, - гневно сказал я, - что я из другой страны, которая лежит вдали от Каспака, за скалистой стеной. Я не знаю, кто такие галу, я их никогда не видел. И в этих северных краях я ни разу не был. Погляди на меня, на мою одежду и оружие. Ты когда-нибудь видел у галу или любого другого в Каспаке что-нибудь подобное?

Тот признался, что, в самом деле, ничего подобного он не видел и что мое оружие и способ, которым я расправился с тремя его воинами, его очень заинтересовали. Наконец, он почти поверил тому, что я говорю правду, и даже предложил мне помощь, если я научу его броску через голову и подарю ему свое "гром-копье", как он назвал мое ружье. Ружье я ему подарить отказался, а приему пообещал научить, если он отведет меня, куда мне надо. Вождь пообещал сделать это завтра, потому что сегодня уже поздно, и предложил мне провести ночь в их деревне. Мне страшно не хотелось терять столько времени, но парень оказался упрямцем, так что пришлось пойти с ними. Двоих мертвых они оставили лежать там, где они лежали, не удостоив их своим вниманием. Так уж дешево ценится в Каспаке человеческая жизнь.

Это племя также обитало в пещерах, но здесь пещеры являли собой продукт более разумной деятельности, чем у следующего по направлению "к Началу" племени, и знаменовали собой шаг вперед по пути цивилизации. Внутри пещеры были подметены, хотя и не слишком чисто, застелены циновками из сухой травы, шкурами леопарда, медведя и рыси. Вход в пещеру на ночь баррикадировался, а перед ним находился сложенный из камней очаг. Стены пещер, где я побывал, были покрыты рисунками оленей, мамонтов, тигров и других зверей. Но, как и в предыдущем племени, я не видел ни детей, ни стариков.

В этом племени у мужчин два имени, точнее, двусложное имя, и язык их также использует двусложные слова, в то время как у племени Tсa все слова односложные, за исключением немногих - типа Антис или Галу. Имя вождя было То-жо, а семья его состояла из него самого и семерых женщин. На вид они были красивее женщин племени Tea, точнее, не так уродливы, а одна и вовсе была симпатичной, будучи не столь волосатой и со светлой кожей.

Всех их крайне заинтересовала моя персона. Они перетрогали, общупали и даже обнюхали всю мою одежду и снаряжение. От них я узнал, что их племя называет себя Банд-лу, или "люди копья", а племя Tea называется Сто-лу, или "люди топора". Ниже их на шкале эволюции стоят Бо-лу, или "люди дубины", а еще ниже Алу, у которых нет ни оружия, ни языка. В этом слове, как мне кажется, может быть заключено крайне любопытное открытие, если, конечно, это не простое совпадение, я наткнулся на слово, прошедшее без изменений через миллионы лет существования человечества, с начала начал разговорного языка. Это слово могло оказаться единственной ниточкой, связующей нарождавшуюся в незапамятные времена человеческую культуру с рожденным в кратере огнедышащего вулкана Kacпаком.

А может быть, это только совпадение, даже почти наверняка совпадение; и все же сравните: на Капроне, в Каспаке, немой называется алу, а в наше время и в большом мире на латыни немой называется alalus.

Итак, местная красавица из гарема вождя, которую звали Со-та, несколько неожиданно проявила ко мне такой живой интерес, что То-жо в конце концов обратил внимание на расточаемые ею нежности и выразил свое неудовольствие тем, что стукнул ее по голове и отшвырнул пинком в угол пещеры. Я прыгнул между ними в тот момент, когда он заносил ногу для следующего пинка, и проведя болевой прием, выволок его, вопящего от боли, наружу. Там я, под страхом еще худшего наказания, заставил его дать обещание больше не трогать Со-та. Девица бросила на меня благодарный взгляд, а вот сам То-жо и остальные женщины смотрели на меня хмуро и угрожающе.

Позже вечером Со-та по секрету поведала мне, что она в ближайшее время покинет племя.

- Со-та скоро станет кро-лу, - прошептала она мне на ухо.

Я спросил ее, что такое кро-лу, и она попыталась мне объяснить, но я так и не знаю до сих пор, правильно ли я ее понял. Из ее жестов и слов я уяснил, что Кро-лу - это племя, имеющее на вооружении луки и стрелы, готовящее пищу в сосудах и живущее в хижинах, а также разводящее домашний скот. Все это было весьма расплывчато и схематично, но основная мысль, похоже, в том, что Кро-лу - более развитое племя, чем Банд-лу.

Перед сном я довольно долго размышлял на эту тему. В своих размышлениях я пытался найти связующее звено между различными расами, которое позволило бы объяснить их всеобщее стремление когда-нибудь стать галу. Со-та подкинула мне кое-какой материал, но напрашивающийся вывод казался настолько фантастическим, что я даже не мог заставить себя всерьез обдумать его. И тем не менее, в эту теорию вполне вписывались те различные стадии развития, с которыми я столкнулся в разных племенах, и диапазон различий человеческого типа внутри самих племен. Ну, например, среди банд-лу попадались такие экземпляры, как Со-та, представляющая собой высший из увиденных мною до сих пор уровень развития, или То-жо, может, самую малость стоящий ближе к обезьяне, чем его жена, и в то же время совсем другие типы - плосконосые, со скошенными лбами, заросшие волосами. Вопросы мучили меня. Кто знает ответ? Может быть, Сфинкс? Я не знаю.

С этими мыслями, достойными лунатика или наркомана, я и уснул, когда же я проснулся, руки и ноги мои были связаны, а оружие исчезло. Как им удалось при этом меня не разбудить, сказать вам не могу. Это было крайне унизительно, но это было именно так. То-жо возвышался надо мной. Неясный предутренний свет слабо пробивался в пещеру через отверстие входа.

- Расскажи мне, - потребовал он, - как бросить человека через голову, чтобы он сломал себе при этом шею, потому что я собираюсь убить тебя и хочу знать это прежде, чем ты умрешь.

Из всех бесхитростных заявлений, когда-либо слышанных мною, это побило все рекорды. Оно было настолько нелепо, что даже перед лицом смерти я не мог удержаться от хохота. Должен отметить, правда, что к этому времени я перестал так уж сильно бояться смерти. Наверное, я принял на вооружение философскую теорию о ничтожной ценности человеческой жизни, когда-то мимолетно высказанную Лиз в беседе со мной. Внезапно я осознал, что, в сущности, она права - все мы марионетки, дергающиеся на ниточке от колыбели до могилы, и никому, кроме самих себя и немногих близких, не нужны и неинтересны.

За спиной То-жо стояла Со-та. Она подняла руку с направленной ко мне ладонью - каспакский эквивалент качания головой.

- Дай мне время подумать, - произнес я в ответ.

То-жо заявил, что согласен подождать до ночи. Он дает мне день на раздумье. После этого вождь ушел, отправившись на охоту вместе с остальными мужчинами. Женщины тоже ушли, как я позже узнал от Со-та, к такой же, как и в племени Tea, теплой луже, в которую они ежедневно погружались. Кстати, в ответ на мой вопрос, что это за ритуал, Со-та кратко ответила: "Ата", но это случилось позже.

Я пролежал связанным, должно быть, часа два-три, когда в пещеру вернулась Со-та. В руках у нее был острый нож, между прочим, мой, которым она разрезала мои путы.

- Пойдем, - сказала она. - Со-та отправится с тобой к Галу. Настало время для Со-та покинуть Банд-лу. Мы вдвоем пойдем к Кро-лу, а потом к Галу. То-жо убьет тебя сегодня ночью. Он убьет и Со-та, если узнает, что Со-та помогла тебе. Мы уйдем вместе.

- Я пойду с тобой к Кро-лу, - отвечал я, - но потом я должен буду вернуться к своим по направлению "к Началу".

- Ты не можешь вернуться, - сказала она. - Это запрещено. Тебя убьют. Тому, кто дошел, - возврата нет.

- Но я должен вернуться, - настаивал! я. - Там находятся мои друзья. Я обязан вернуться и привести их сюда.

Она настаивала на своем, я на своем, но в конце концов мы согласились на компромисс: я провожаю ее к Кро-лу, а затем возвращаюсь обратно за своими и веду их на север, в где меньше опасностей со стороны как хищников, так и двуногих. Она принесла мне все мои отобранные вещи - ружье, патроны, нож и термос, и рука об руку, спустившись с холма, мы отправились на север.

Путешествовали мы три дня, пока не прибыли в деревню, состоящую из множества крытых хижин. Был час заката.

Со-та объявила мне, что она должна войти одна, и будет лучше, если меня никто не увидит, раз я все равно собираюсь нарушить запрет и вернуться на юг, что по местным законам карается смертью. На этом мы с ней и расстались. Она была доброй девушкой, надежным и верным товарищем, и, по меркам своего окружения, изящной и к тому же добродетельной. Она была женой То-жо. Среди кро-лу ей предстояло обрести нового мужа, следуя странным для нас обычаям Каспака, но она совершенно откровенно заявила мне, что после моего возвращения она оставит мужа и перейдет ко мне, поскольку я ей очень нравлюсь.

На задворках деревни, даже не попытавшись разглядеть ее обитателей, я распрощался с Со-та и пустился на юг. На третий день пути я решил обойти с запада пещеры Банд-лу, так как встреча с То-жо не сулила мне ничего приятного. На шестой день я добрался, наконец, до холмов племени Сто-лу. Сердце мое билось все сильнее с каждым шагом, приближающим меня к Лиз. Скоро я опять обниму ее, вновь почувствую ее горячие губы на своих губах. Я был уверен, что она в полной безопасности среди "людей топора", и уже представлял себе ее радость и светящиеся любовью глаза при нашей встрече. Миновав последние перед пещерами деревья, я почти бегом устремился к склону.

Солнце уже давно взошло. Женщины должны уже были вернуться со своего омовения в луже, однако, приближаясь, я не мог уловить признаков жизни. "Они, должно быть, задержались", - подумал я, но подойдя вплотную к подножию пещер, я с горечью ощутил, как все мои надежды рушатся в бездну. Разбросанные тут и там, начисто обглоданные немые свидетели происшедшей трагедии - более двух десятков скелетов членов племени Сто-лу - предстали передо мной. В пещерах наверху движения тоже не наблюдалось.

Я внимательно осмотрел ужасные останки, ежесекундно опасаясь найти среди них прелестную головку моей любимой и навек распроститься с мечтой о счастье, но к моему облегчению ничего, даже отдаленно напоминающего останки современной девушки, я не обнаружил. Значит, надежда еще не потеряна.

В последующие три дня я обыскал всю местность во всех направлениях, но не обнаружил даже следов "людей топора". В конце концов я прекратил поиски и отправился к форту "Динозавр".

Целую неделю - неделю борьбы с опасностями и ловушками первобытного мира шел я на юг, по крайней мере, я так полагал. Солнце не появлялось, дождь лил почти беспрерывно. Встречавшиеся мне хищники, как сговорившись, были особенно свирепы, но так или иначе, я выжил. В один прекрасный момент я понял, что снова заблудился и что даже

год яркого солнца не поможет найти мне дорогу домой. А в довершение всех моих несчастий я снова наткнулся на могилу - на этот раз Уильяма Джеймса. На грубом каменном надгробии стояла дата - 13 сентября - и была указана причина смерти - встреча с саблезубым тигром.

В этот момент я готов был сдаться. Никогда прежде не чувствовал я себя таким беспомощным, одиноким и утратившим последнюю надежду. Я заблудился, и не знал, где искать своих друзей, не знал даже, живы ли они вообще. По правде говоря, я не мог заставить себя поверить в то, что они еще живы. Я был уверен, что Лиз тоже погибла. Я хотел умереть - и все же цеплялся за жизнь, какой бы безнадежной и бесполезной она мне ни казалась. Я цеплялся за жизнь, потому что мой древний ящероподобный пращур тоже цеплялся за нее и сумел передать мне через поколения самый мощный из инстинктов своего крошечного сознания инстинкт самосохранения.

И вот, наконец, я добрался до великой кольцевой стены и после трех дней сумасшедших усилий мне удалось-таки взобраться на нее. Я вязал примитивные лестницы, вбивал клинья в еле заметные трещины, вырубал своим ножом уступы в скале - и покорил стену! Близ вершины я наткнулся на небольшую пещеру, служащую обиталищем какого-то летающего ящера из триасового периода, точнее будет сказать, служившую, - теперь она принадлежит мне. Я застрелил мерзкую тварь и занял ее логово, Я достиг вершины и бросил взгляд на широкий серый простор зимнего дал океана. На вершине было холодно.

Сегодня тоже холодно, но я все сижу на вершине и смотрю, смотрю, смотрю, хотя прекрасно понимаю, что вряд ли когда-нибудь увижу свою последнюю надежду - парус.

Глава X

Раз в день я спускаюсь вниз на охоту. Для питья мне служит вода чистого холодного ручья. У меня есть три бурдюка из шкур, которые я наполняю водой и поднимаю в свою пещеру. Я сделал себе копье, лук и стрелы. Таким образом я могу поберечь патроны, которых осталось мало. Одежда моя превратилась в лохмотья. Завтра я сменю ее на леопардовые шкуры, которые я сам выдубил и сшил из них себе теплое и простое одеяние. Здесь, наверху, очень холодно. У меня горит костер, и, склоняясь над ним, я пишу эти строки. Здесь я в безопасности. Ни одно живое существо не доберется до холодных вершин кольцевого барьера. Здесь я в безопасности и совсем один со своими печальными и радостными воспоминаниями. Надежды у меня больше нет. Говорят, что надежда умирает последней. Моя умерла раньше.

Я почти закончил свои записи. Скоро я сложу эти листки и засуну их в термос. Я закрою его пробкой и туго завинчу, а потом изо всех сил закину как можно дальше в море. Ветер дует с берега, начинается отлив, может быть, термос подхватит одно из тех океанских течений, что циркулирует от полюса к полюсу, от материка к материку, и доставит его на какой-нибудь обитаемый берег. Если судьба улыбнется мне и это произойдет, Бога ради, помогите мне выбраться отсюда!

Прошла уже неделя со времени последней записи. Тогда я думал, что закончу на этом письменный отчет о моей жизни на Капроне. Но только я хотел заточить перо, прежде чем окунуть его в самодельные чернила (смесь сока местной разновидности черники с водой) и поставить свою подпись, как из долины внизу до меня донесся звук, хотя и сильно ослабленный расстоянием, тем не менее сразу мною узнанный. Он заставил меня вскочить на ноги и, дрожа от возбуждения, пристально вглядеться в раскинувшуюся далеко внизу панораму. Вы легко догадаетесь, как много значил для меня этот звук, если я сообщу, что это был звук выстрела! Несколько секунд мой взор блуждал по нагромождению валунов и скал внизу, пока не остановился и не задержался на четырех фигурах близ подножия стены - одной человеческой и трех гиенодонах, этих свирепых и кровожадных диких псов эпохи Эоцена. Дикие собаки окружили человека; четвертый пес лежал рядом, убитый или раненый.

С такого расстояния я не мог, конечно, определить точно, но что-то мне подсказало и заставило задрожать, как осенний лист, что это была Лиз. Моя интуитивная догадка подтверждалась и тем фактом, что она была вооружена револьвером, когда мы с ней расстались, а человек внизу был вооружен именно так. Однако первая волна радости от вспыхнувшей надежды быстро сменилась страхом за ее судьбу, так как даже беглый взгляд вниз не оставлял для преследуемого хищниками никаких шансов на спасение. Только счастливый случай позволил беглецу первым же выстрелом уложить или сильно ранить одного из нападающих. Еще секунда - и трое оставшихся бросятся в атаку! Стрелять бесполезно, это только разъярит их еще сильнее, и в конце концов жертва будет разорвана на части.

А если это Лиз! Сердце мое замерло при мысли о ней, но голова и руки действовали, как будто сами по себе. Оставался единственный шанс, и я постарался использовать его. Вскинув ружье и хорошенько прицелившись, я выстрелил. Это был невероятно трудный выстрел, особенно если учесть, что стрельба с высоты всегда требует особого подхода. Правда, в снайперском искусстве есть что-то такое, что порой не поддается никаким физическим законам.

Никакой научной теорией не смог я объяснить того, что точность моей стрельбы в этот час превзошла все ожидания. Трижды раздавались выстрелы - три коротких, отрывистых звука, несущих смерть. Казалось, даже не целился, тем не менее после каждого выстрела зверь падал как подкошенный!

С вершины до основания примерно тысячи три футов опасного спуска; но скажу, не хвастаясь, та обезьяна, потомком которой я являюсь, не сумела бы угнаться за мной. Я буквально скатился по этим

неприступным стенам. Последние футов двести пролегали по достаточно пологой осыпи, и я уже почти достиг ее границы, когда до моих ушей донесся отчаянный женский крик:

- Боуэн! Боуэн! Скорее, любовь моя, скорее! Я был слишком поглощен опасностями спуска, чтобы следить за происходящим внизу в долине, но крик этот, подтвердивший мне, что это в самом деле Лиз, свидетельствовал о новой опасности для нее. Бросив взгляд в ее сторону, я успел заметить, как огромный волосатый детина схватил ее и, перекинув через плечо, бросился бежать к ближайшему лесу. Прыгая со скалы на скалу, как горный архар, я достиг долины и бросился в погоню за Лиз и ее первобытным похитителем.

Он был намного тяжелее меня и к тому же отягощен ношей, поэтому мне легко удалось догнать его. Поняв, что ему не уйти, он повернулся ко мне для боя. Это был Хо из племени Tea, "людей топора". Он узнал меня и, отбросив Лиз в сторону, с ревом бросился в атаку, крича при этом, что это его женщина, а меня он сейчас убьет.

Он был могучим примитивным зверем со стальными мускулами. Огонь в жилах, заставлявший еще на заре человечества самцов биться между собой, наполнял его вожделением и жаждой "убийства, но такой же, если не более сильный, огонь наполнял и меня. Два диких зверя вцепились друг другу в горло в тот день в тени старейших на Земле скал - современный человек и первобытный человекообразный давно забытой эпохи, вдохновляемые все той же бессмертной страстью, сохранившейся во все эпохи, периоды и эры истории с ее начала, имя которой - женщина.

Обхватив меня своими ручищами, Хо попытался перегрызть мне горло зубами. Он, казалось, забыл о своем топоре, висящем на ремешке из кожи буйвола у него на поясе, так же как и я на минуту забыл о ноже в моих ножнах. Безо всякого сомнения, Хо легко одолел бы меня в таком единоборстве, если бы голос Лиз не пробудил в моем затуманенном страстью мозгу умение и сообразительность человека разумного.

- Нож, Боуэн! - закричала она. - Скорее нож!

Этого оказалось достаточно. Я словно возвратился из далекого прошлого и снова стал самим собой - современным человеком, дерущимся с неуклюжим и неумелым дикарем. Я прекратил попытки вцепиться зубами в покрытое шерстью горло своего противника, а вместо этого мой нож с медицинской точностью вошел между пятым и шестым ребром прямо в его сердце. Хо испустил единственный и страшный крик и, вытянувшись в судороге, рухнул мертвым у моих ног. А Лиз бросилась в мои объятия. Как будто не было в прошлом потерь и разлук, страхов и отчаяния. Все это отодвинулось, а я почувствовал себя счастливейшим человеком на свете.

Чуть погодя, я, с большим сомнением в душе, стал решать нелегкую задачу сможет ли изнеженная цивилизацией девушка вскарабкаться на эту почти неприступную стену? Я задал ей этот вопрос, в ответ она весело рассмеялась мне в лицо.

- Смотри! - воскликнула она и с азартом побежала к подножию. Как белка, взбиралась она вверх, так что я с трудом поспевал за ней. Сначала я боялся за нее, но вскоре убедился, что она чувствует себя так же уверенно, как и я.

Когда мы, наконец, достигли вершины и я снова держал ее в своих объятиях, Лиз дала своему умению простое объяснение.

Ведь ей в течение нескольких недель пришлось жить вместе с племенем пещерных жителей. Когда же они были изгнаны из своих пещер другим племенем, которое убило и угнало в плен половину женщин, новые места оказались более трудными для обитания. Пещеры там располагались выше, а путь к ним был гораздо сложнее, так что Лиз волей-неволей превратилась в опытную скалолазку.

Она рассказала мне, как Хо преследовал ее. Все его женщины оказались угнанными в плен, и Лиз постоянно жила в страхе перед этим дикарем, день и ночь стараясь избежать его внимания. Первое время Ноб как-то защищал ее, но однажды он куда-то пропал и больше она его не видела. Лиз сказала мне, что его скорее всего убили. Я тоже так думаю, потому что живой он никогда бы ее не покинул. С его исчезновением Лиз оказалась полностью во власти домогавшегося ее Хо. В тот же день он настиг ее у подножия холма и, схватив, потащил было в свою пещеру, но ей удалось вырваться и убежать.

- Три дня он преследовал меня, - рассказывала она. - Три дня в этой ужасной стране. Сама не пойму, как мне удалось уцелеть и не быть схваченной Хо раньше, чем мы с тобой встретились. Судьба оказалась добра к нам, Боуэн.

Я кивнул головой и прижал ее к себе. А потом мы жарили бифштексы из антилопы и говорили, говорили и строили планы. Что ж, у нас, скорей всего, нет никаких надежд на спасение и мы обречены на всю жизнь оставаться здесь, в диком Каспаке. Но лучше всю жизнь жить здесь вместе с Лиз, чем в любом другом месте, но без нее. И все же я боюсь за нее. Это тяжелая, опасная и полная борьбы за существование жизнь, и я всегда буду, ради нее, молить Бога о спасении.

Этой ночью небо очистилось от облаков, и луна осветила наше маленькое убежище. И здесь, рука об руку, глядя в небеса, мы скрепили наш союз перед Богом, Уверен, что брак наш столь же крепок и священен, как если бы он был благословлен церковью или магистратом. Теперь мы муж и жена и очень этим довольны.

Если будет на то Божья воля, моя рукопись, которую я сейчас доверяю волнам, возможно попадет в неравнодушные руки. Но, повторяю, надежды у нас мало. И в этом послании мы прощаемся с миром, каким мы его знали.

Подписано:

Боуэн Дж. Тайлер-младший

Лиз Ларю-Тайлер.

Часть вторая Народ, позабытый временем или Приключения Томаса Биллингса

Должен признаться, что я, хоть и преодолел немалый путь, чтобы вручить рукопись Боуэна Тайлера его отцу, все же находился в некотором сомнении относительно правдивости ее содержания, поскольку знал, что Боуэн в не столь уж далекие годы пребывания в alma mater слыл одним из самых известных мастеров розыгрыша. Поэтому, оказавшись в доме Тайлероз в Сантa-Монике, я чувствовал себя в какой-то степени одураченным и начал было жалеть, что приехал сам, а не послал рукопись по почте. Несмотря на хорошо развитое чувство юмора, я очень не люблю, когда объектом смеха становится моя собственная персона.

Таплера-старшего ожидали с часу на час. Последний пароход из Гонолулу привез известие о предполагаемой дате прибытия его яхты "Тореадор", но пока что она опаздывала уже на сутки. Секретарь мистера Тайлера заверил меня, что мистер Тайлер, без сомнения, отплыл на "Тореадоре" строго в намеченный срок и что с его характером только вмешательство свыше может заставить его изменить свои планы. Кроме того, мне было известно, что на "Тореадоре" имеется опечатанный передатчик, который может быть использован в случае особой необходимости. Таким образом, нам больше ничего не оставалось делать, как ждать.

Мы обсуждали рукопись и пытались анализировать изложенные в ней события. Торпедирование лайнера, на котором Тайлер-младший плыл из Америки во Францию, чтобы присоединиться к Американской санитарной миссии, было фактом общеизвестным; мисс Ларю тоже значилась в списках пассажиров, что подтверждалось телеграммой из нью-йоркской конторы судовладельцев. Долее, ни она, ни Боуэн не значились в списке уцелевших; тела их также не были обнаружены.

Спасение их английским буксиром выглядело вполне вероятным; захват "У-33" командой буксира тоже не выходил за рамки возможного, да и вся их дальнейшая одиссея, затянувшаяся вследствие предательства Бенсона и приведшая их далеко к югу с истощившимися запасами и отравленной водой в цистернах, хотя и граничила с фантастикой, все же описывалась вполне логично и последовательно.

Капрона, считавшаяся мифической землей, несмотря на описание мореплавателя восемнадцатого века, в изложении Боуэна выглядела вполне реально.

Да, рассказ Боуэна заставил нас задуматься. Мы пришли к согласию, что все изложенное в высшей степени вероятно: ни один из нас не мог найти в рукописи ни единого места, где описанные события лежали бы за гранью возможного. В самом деле, необычные флора и фауна Каспака вполне могли сохраниться в условиях согреваемого подземным огнем кратера и быть вполне идентичными мезозойскому периоду, хотя в те времена такой была вся Земля.

Секретарь Тайлера слышал о Капрони и его открытиях, но признался; что никогда не придавал им особого значения. Впрочем, мы обнаружили один факт в повествовании, в который почти невозможно поверить, - отсутствие детей среди различных племен, с которыми сталкивался Боуэн. Повторяю, это был единственный парадокс во всей рукописи. Мир взрослых! Нет, это невозможно!

Мы обсудили и дальнейшую судьбу экспедиции Брэдли, Тайлер обнаружил две могилы; сколько еще погибло? сколько уцелело? А мисс Ларю - каким образом сумела молодая девушка уцелеть среди ужасов Каспака, оказавшись совсем одна? Секретарь принялся вслух размышлять, остался ли Ноб с девушкой; оба мы переглянулись и улыбнулись этому невольному признанию правдивости всей этой невероятной истории.

- Может быть, я и глупец, - заметил секретарь, - но я верю, клянусь Богом; я как наяву вижу эту бедную девушку рядом с большим эрделем среди опасностей миллионолетней давности. У меня перед глазами встает вся эта картина обезьяноподобные люди, дрожащие в своих залаженных пещерах; огромные птеродактили, парящие в воздухе на крыльях, как у летучих мышей; могучие динозавры, неуклюже пробирающиеся среди деревьев в тени доледниковых лесов; те самые драконы, которых мы считали сказкой, пока современная наука не доказала, что это отголоски наследственной памяти наших первобытных предков, донесенные до нас в преданиях от отца к сыну через несчетные поколения с самой зари человечества.

- Да, это грандиозно, если, конечно, верно, - ответил я. - И подумать только/ что в настоящий момент они все еще находятся там, я имею в виду Тайлера и мисс Ларю, окруженные опасностями и ужасами доисторического мира; а может быть, жив и Брэдли со своими товарищами. Никакие могу отрешиться от надежды, что Боуэн с мисс Ларю все же встретили остальных; ведь в живых должно остаться шестеро: помощник Брэдли, механик Ольсон и матросы Уилсон, Уашпли, Брсйди и Синклер. Ясли бы им удалось соединиться, была бы хоть какая-то надежда, а врозь, боюсь, они долго не протянут.

- Эх, если бы только они не дали немцам увести "У-33"! Уж Боуэну-то следовало бы знать, что им доверять никак нельзя. А фон Шенворц уже, наверное, добрался до Киля и вертится где-нибудь перед зеркалом с новеньким Железным крестом. Имея запасы горючего из нефтяных источников Каспака, вдоволь воды и продовольствия, почему бы им не выбраться в океан по подводному тоннелю и не достичь дома?

- Не люблю я их, - промолвил секретарь, - но иногда приходится отдавать им должное.

- Да - прорычал я. - Все, что я хочу больше всего на свете, это добраться до них и ОТДАТЬ ИМ ДОЛЖНОЕ!

И в этот момент зазвонил телефон. Секретарь поднял трубку. Через несколько секунд разговора я увидел, как челюсть его отвисла, а лицо побелело.

- О Боже! - воскликнул он, вешая трубку, как сомнамбула. - Не может быть!

- Что? - спросил я.

- Мистер Тайлер мертв, - ответил он упавшим голосом. - Он умер внезапно, в море, вчера.

Последующие десять дней были заняты похоронами мистера Боуэна Дж. Тайлера-старшего и составлением планов спасения его сына. Мистер Томас Биллингс, бывший секретарь усопшего, все это сделал один. Он олицетворял собой силу, энергию, инициативу и здравый смысл. Мне еще не приходилось встречать более динамичного молодого человека. Он манипулировал адвокатами, судьями и нотариусами с легкостью скульптора, лепящего модель из глины, В его руках они приобретали нужную форму и подчинялись его воле. Между прочим, он учился вместе с Тайлером-младшим сначала в колледже, затем в университете, а до этого он был нищим ковбоем на ранчо Тайлера-старшего. Тот заметил и выбрал его из тысячи служащих и сделал из пего человека, а точнее говоря, Тайлер-старший предоставил возможность, а человека из себя Том Биллингс сделал сам. Тайлер-младший подружился с ним. Гом Биллингс не задумываясь отдал бы жизнь за Гайлера с такой же готовностью, как за Родину. В то же время в Томе Биллингсе я не заметил даже намека на двуличие и подхалимаж; обычно я не перевариваю чрезмерного энтузиазма, здесь же это свойство его натуры столь органично гармонировало со всем его характером, что, должен признать, никогда еще я не встречал более достойного молодого человека. Осмелюсь предположить, что до того момента, когда Тайлер-старший послал его в колледж, Том Биллингс никогда не слышал слова "этика", но я более чем уверен, что за всю свою жизнь он ни на йоту не преступил рамок кодекса чести американского джентльмена.

Через десять дней после прибытия яхты "Тореадор" с телом мистера Тайлера мы находились в открытом море и держали курс на Капрону. На борту нас было сорок человек, включая капитана и команду "Тореадора". Руководил экспедицией, конечно же, неукротимый Том Биллингс. Поиски Капроны отняли немало времени, поскольку старинные карты с ее обозначением, которые нам удалось раздобыть, оказались весьма неточными. Когда же наконец ее неприветливые скалы выросли из океанской мари перед нашим взором, оказалось, что мы находимся настолько далеко к югу, что невозможно определить, принадлежат ли эти воды к Тихому океану или к морям Антарктиды. Айсберги встречались очень часто, и было очень холодно.

В течение всего плавания Биллингс упорно уходил от ответа на мои настойчивые вопросы, каким образом мы собираемся попасть в Каспак. Рукопись Боуэна однозначно показывала, что единственный путь через скалы пролегал по подводному туннелю, иного варианта перебраться через неприступные скалы не было. Тайлер и его люди смогли достичь кратера, имея в своем распоряжении подводную лодку, что же касается нас, то "Тореадор" с тем же успехом мог попытаться "перелететь" через барьер. Джимми Холлис и Колин Торт потратили уйму времени, изобретая различные способы преодоления преграды и заключая массу смехотворных пари насчет того, какой из этих способов изберет Том Биллингс, когда придет время. Сам же он рассеял наши сомнения, собрав нас всех вместе, когда стало ясно, что мы достигли Капроны.

- Пока мы не добрались до острова, - заявил он, - не стоило и заводить речи об этом. В лучшем случае все свелось бы к беспочвенным рассуждениям. Теперь же, когда мы достигли берегов Капроны и каждый из вас составил для себя какое-то представление о ней по рукописи Тайлера и личным впечатлениям, я предлагаю на обсуждение три варианта плана преодоления скального барьера. В нашем распоряжении есть средства для осуществления каждого из них. На борту имеется мощная электрическая дрель с кабелем достаточной длины, чтобы работать от динамо-машины "Тореадора", и запас металлических костылей для сооружения лестницы до самой вершины скал. Конечно, это будет нелегкий и рискованный труд, кроме того, сверление дыр и вбивание костылей от основания до вершины отнимет массу времени, но в принципе этот план может быть осуществлен.

В нашем распоряжении также гарпунная пушка, способная перебросить трос с якорем через скалы, но в этом случае одному из нас придется подниматься по нему, ежеминутно подвергаясь опасности: вдруг якорь не выдержит или трос перетрется об острые грани утеса.

Мой третий план представляется мне наиболее приемлемым. Вы все обратили внимание на массу ящиков, загруженных в трюм перед отплытием. Многие задавали мне вопрос об их содержимом и интересовались, что обозначает большая буква "Г" на каждом из них. Так вот, эти ящики содержат разобранный на части гидросамолет. Я намерен собрать его на том самом пляже, описанном Боуэном в его рукописи, где было найдено тело обезьяночеловека, если, конечно, нам позволит это сделать прилив. В противном случае сборку придется осуществить на палубе и спустить гидроплан на воду. После сборки я поднимусь на нем и доставлю веревки и снаряжение на вершину, после чего уже нетрудно будет поднять наверх спасательную партию и припасы. Или же я смогу сделать несколько рейсов и переправить всю партию, но это уже будет зависеть от результатов моего первого разведывательного полета.

В течение всего дня мы медленно плыли вдоль окружающих Капрону скал.

- Теперь вы видите, - обратил наше внимание Биллингс, в то время как мы все, вытягивая шеи, всматривались в возвышающуюся на тысячи футов неприступную стену, - насколько бесполезны все предварительные расчеты.

С этими словами он указал пальцем на скалы - У нас бы постройка лестницы отняла недели, если не месяцы. Я не рассчитывал встретить здесь такие высоты. Гарпунная пушка тоже не сумеет забросить якорь даже до половины стены. Таким образом, у нас не остается выбора, кроме гидроплана. Найдем пляж и начнем работу.

На следующий день, ближе к полудню, впередсмотрящий объявил, что примерно в миле от нас виднеется полоса прибоя, а чуть позже и мы все могли уже разглядеть череду волн, накатывающихся на узкую песчаную полоску. Была спущена шлюпка, пятеро членов команды высадились на берег. При этом, правда, им не удалось избежать купания в ледяной воде, но зато все были вознаграждены находкой скелета существа, которое вполне могло быть человекообразной обезьяной или даже человеком каменного века. Кости лежали вблизи основания утеса. Биллингс, как и все мы, был полностью убежден в том, что это - тот самый пляж, который описал Боузп в своем дневнике. Кстати, места для сборки гидроплана здесь оказалось более чем достаточно.

Приняв решение, Биллингс никогда не терял времени даром, и все ящики с литерой "Г" были выгружены еще до наступления сумерек. В тот же день они были вскрыты, а еще через два дня летательный аппарат был собран и проверен. Мы загрузили его веревками и крючьями, водой, провизией, боеприпасами; при этом каждый из нас умолял Биллингса взять его с собой. Но тот был неумолим. Б этом весь Биллингс; если предстояло какое-нибудь особенно трудное и опасное дело, он ч всегда делал его сам. Если ему нужна была помощь, он никогда не искал добровольцев, а просто выбирал наиболее подходящего для данного случая человека. Он считает саму систему вызова добровольцев в принципе порочной, и, по его мнению, сам факт такого вызова ставит под сомнение смелость и преданность всего экипажа.

Итак, мы подкатили аппарат к воде, и Биллингс занял место пилота. Джимми Холлис еще раз проверил снаряжение и амуницию. Кроме ружья и пистолета, на носу самолета мы установили еще и пулемет, загрузив соответствующий запас патронов. Ужасы Каспака в изложении Боуэна заранее внушили нам мысль о необходимости серьезно позаботиться о своей безопасности. Наконец, все было готово. Пропеллер заработал, и мы дружно столкнули гидроплан в набегающие волны. Секундой позже он уже несся по поверхности воды. Вот он мягко отделился от нее, лег на крыло, сделал широкий разворот, набирая высоту, описал высоко над нами прощальный круг и скрылся за вершинами скал. Мы все стояли, застыв в молчании и не отрывая глаз от возвышающейся над нами громады. Холлис, оставленный за начальника, время от времени посматривал на часы.

- Ну вот, - воскликнул Шорт, - теперь он уже, наверное, скоро подаст сигнал.

- Он улетел всего десять минут назад, - засмеялся Холлис.

- А кажется, что прошел уже час, - признался Шорт. - Но что это? Вы слышали? Он стреляет! Это пулемет! О, Господи! А мы здесь беспомощны, как кучка старых леди за десять тысяч миль! Мы не в силах ничего сделать и даже не знаем, что случилось. Ну почему он не взял с собой никого из нас?

Да, это была пулеметная стрельба. Мы отчетливо слышали ее примерно с минуту. Затем все смолкло. Это было две недели назад. Больше мы не имели никаких известий от Тома Биллингса.

Глава I

Мне никогда не забыть своего первого впечатления от встречи с Каспаком в тот момент, когда я кружил над ним. Сквозь туман я глядел вниз на размытый ландшафт. Горячая влажная атмосфера Каспака конденсируется, соприкасаясь с холодными массами антарктического воздуха, что создает постоянную облачность над кратером. Благодаря этому, пейзаж подо мной напоминал импрессионистское полотно колоссальных размеров, на котором зеленое, коричневое, алое и желтое окружало темно-синее пятно внутреннего озера-моря.

Я спикировал ниже и несколько миль летел вдоль линии скал, но не смог обнаружить даже намека на подходящую посадочную площадку. Опустившись еще ниже, я развернулся в обратном направлении, высматривая достаточно ровную поляну близ подножия, но и в этом случае не сумел найти безопасного места. К этому моменту я шел уже чуть ли не на бреющем полете, наблюдая не только за поверхностью, но и уделяя внимание разнообразию животного мира подо мной. Пролетая над южной оконечностью острова в одном из заливов внутреннего моря, глубоко вдававшегося в сушу, я заметил, что вода буквально черна от обилия тел каких-то животных. Суша почти в такой же степени кишела всеми видами и формами ползающих, прыгающих, бегающих и летающих существ. Одно из последних чуть не прикончило меня, пока мое внимание было отвлечено фантастической картиной внизу.

Первым сигналом опасности послужила чья-то тень, внезапно заслонившая солнце. Взглянув вверх, я увидел жуткое существо, пикирующее прямо на меня, В длину оно имело, должно быть, не менее восьмидесяти футов от начала длинного уродливого клюва до кончика толстого короткого хвоста. Приближаясь ко мне, оно непрерывно издавало громкое шипение, перекрывающее даже шум пропеллера. Дуло моего пулемета было направлено прямо на надвигающееся чудовище, так что я выдал ему очередь прямо в грудь; к моему удивлению, пули не остановили его, и мне пришлось бросить самолет вниз, несмотря на опасную близость к земле.

Летающий ящер разминулся со мной не более чем на несколько футов, и когда я вновь начал набирать высоту, он развернулся и бросился в погоню за мной. Однако, достигнув границы холодного воздуха над стеной скал, он отстал и вернулся вниз. Уж не знаю, что побудило меня к этому безрассудному поступку, извечная жажда битвы и охоты, может быть, - но я пустился в погоню. И как только я вновь оказался в теплых слоях атмосферы Каспака, чудовище опять набросилось на мой самолет. Как и прежде, оно поднялось надо мной и спикировало. Для моего вооружения такой угол атаки подходил как нельзя более кстати, поскольку пулемет был установлен как раз под углом 45° и жестко закреплен, так что я не мог его поворачивать. Если бы со мной был кто-то еще, вдвоем мы могли бы расстреливать ящера из любого положения, в данном же случае сама манера нападения служила мне на руку: все его атаки сверху я встречал градом пуль. Наша схватка продолжалась немногим больше минуты, затем мой противник неожиданно перевернулся в воздухе и рухнул на землю.

Во время учебы мы с Боуэном делили одну квартиру, и я немало узнал от него, помимо основного курса. Несмотря на любовь к развлечениям, он отлично учился, а в качестве хобби занимался палеонтологией. Он часто рассказывал мне о разнообразных формах животного и растительного мира прошедших эпох, так что я был достаточно хорошо знаком с рыбами, земноводными, рептилиями и. млекопитающими доисторического периода. Мне не составило труда определить, что нападавшее на меня существо было представителем семейства птеродактилей, вымерших, по всем данным, миллионы лет тому назад. Теперь я уже больше не нуждался в дальнейших доказательствах абсолютной истинности рукописи Боуэна.

Одержав победу над своим первым противником, я возобновил поиски посадочной площадки близ основания гранитной стены. Я знал, с каким нетерпением на той стороне ждут известий от меня остальные участники экспедиции, да и сам не собирался затягивать выполнение намеченного плана по переброске людей и снаряжения с судна для поисков и спасения Боуэна, но не успел еще труп убитого мной птеродактиля коснуться земли, как я был окружен целой дюжиной больших и маленьких его собратьев, одержимых желанием закусить мною. Совладать со всеми сразу у меня не было никакой возможности, поэтому я круто взял вверх, чтобы, достигнув более холодных слоев воздуха, избавиться от них. Уже поднимаясь, я припомнил внезапно, что в рукописи Боуэна совершенно четко обозначено: чем дальше продвигаешься на север Каспака, тем реже встречаешь этих ужасных рептилий, делающих жизнь на его южных границах совершенно невозможной.

В силу этого наилучшим выходом было найти посадочную площадку где-нибудь на северной оконечности острова, а затем уже перебросить туда спасательную партию с "Тореадора". Летя на север, я не смог удержаться от соблазна произвести небольшую разведку. Я знал, что бензина у меня более чем достаточно, чтобы перелететь через всю территорию и вернуться обратно; кроме того, я не исключал и возможности наткнуться на Боуэна или кого-нибудь из его людей. Пролетая над манящими водами внутреннего моря, я заметил два больших острова - один на северной, другой на южной оконечностях этого водного пространства, но не стал менять курса для их осмотра, решив сделать это в следующий раз.

Дальний берег моря представлял собой более узкую, по сравнению с южной, полоску суши между линией скал и водой; местность была холмистой и более открытой. Здесь было полно удобных для посадки мест, а еще дальше к северу, мне показалось, я увидел что-то похожее на деревню, хотя полной уверенности у меня не было. Подлетая ближе, я заметил толпу человеческих существ, преследующих одинокую фигурку. Спустившись ниже, чтобы получше рассмотреть эту сцену, я привлек к себе внимание толпы шумом пропеллера. Преследующие и преследуемый остановились как по команде, поглядели вверх и мгновенно разбежались кто куда. В тот же момент откуда-то сверху на меня свалилась какая-то темная масса, и я с опозданием убедился, что летающие ящеры попадаются даже и в этой части Каспака. Птеродактиль накинулся на правое крыло самолета так быстро и неожиданно, что спасти меня мог бы только штопор. Я находился очень близко к земле, но даже и в этом случае опасный маневр мог мне удаться, если бы не большое дерево, оказавшееся на пути. Мои попытки избежать встречи одновременно с птеродактилем и деревом закончились, к сожалению, плачевно. Крылом я задел одну из верхних ветвей, самолет как бы споткнулся, развернулся и, окончательно выйдя из-под контроля, врезался в дерево, где и застрял среди густой кроны на высоте сорока футов над землей весь разбитый и изломанный.

Оглушительно шипя, птеродактиль скользнул мимо дерева, на котором "приземлился" мой самолет, сделал еще пару кругов и, хлопая перепончатыми крыльями, взял курс на юг. Как я правильно догадался тогда (позже эта догадка подтвердилась), лесные заросли служат надежным убежищем от этих отвратительных тварей, которые чувствуют себя среди деревьев со своими гигантскими крыльями и огромной массой столь же неуютно, как и мой гидросамолет.

Минуту-другую я продолжал сидеть в безнадежно изуродованном летательном аппарате, с трудом начиная понимать всю глубину постигшей меня катастрофы. Все мои планы поиска Боуэна и мисс Ларю упирались в использование этой машины, и вот в несколько кратких мгновений моя эгоистичная тяга к приключениям привела к полному крушению надежды на их спасение. Как эта катастрофа отразится на дальнейшей судьбе всей нашей экспедиции, я боялся даже загадывать. Не исключено, что из-за своей самоубийственной глупости я окажусь виновником гибели всех ее участников. То, что я сам был обречен на смерть, честно скажу, беспокоило меня гораздо меньше.

Там, за гранитной неприступной стеной, меня с нетерпением ожидали мои товарищи. Уже скоро их нетерпение перерастет в беспокойство, а я бессилен подать им весть. Они так и не узнают о моей судьбе. Конечно, они попытаются забраться на вершину стены, в этом я был уверен. А вот уверенности в том, что эта попытка удастся, у меня не было. Тем не менее оставшиеся в живых волей-неволей, скорбя об ушедших, отправятся в обратный путь домой. Домой! Я стиснул зубы и постарался забыть это слово; уж мне-то больше никогда не доведется увидеть свой дом.

А Боуэн с мисс Ларю? Ведь я и их обрек на смерть. Они, конечно, никогда не узнают, что их пытались спасти. Если они еще живы, когда-нибудь они могут случайно набрести на это дерево с остатками разбитого самолета среди пышной кроны. Они будут гадать и удивляться, но узнать правду им не будет дано. Я рад этому. Пусть они никогда не узнают, что это я, Том Биллингс, подписал им смертный приговор своим преступным и эгоистичным поступком.

Эти мысли здорово испортили мне настроение, но я постарался взять себя в руки и выбросить их из головы. Придется попытаться сделать все, что в моих скромных силах, чтобы превратить поражение в победу. В конце концов, я еще дешево отделался. Если не считать ушибов и царапин, я был жив, цел и невредим. С большим трудом я выбрался из висевшего под неудобным углом, аэроплана и по ветвям и стволу дерева спустился на землю.

Положение мое было серьезным. Между мной и моими друзьями лежали внутреннее море не менее шестидесяти миль шириной в этой части Капроны или сухопутный вариант миль в триста вдоль северного побережья, бесчисленные опасности которого, честно признаюсь, не вызвали у меня никакого энтузиазма. Увиденное мной в этот первый день с лихвой убедило меня в том, что Боуэн в своей рукописи нисколько ничего не преувеличил. Более того, я склонен полагать, что к тому времени, когда он начал писать свой дневник, он уже настолько привык к ежеминутному риску, что скорее преуменьшил грозящие человеку опасности.

Стоя под деревом, которое века назад должно было стать частью каменного пласта, и глядя на море, кишащее жизнью, которая должна была превратиться в прах еще до сотворения Богом Адама, я не дал бы и глотка прокисшего пива за мои шансы когда-нибудь увидеть друзей и внешний мир; несмотря на все это, я поклялся пробиться сквозь эту ужасную страну или погибнуть. У меня было полно патронов, я имел револьвер и крупнокалиберный карабин - один из двадцати из снаряжения экспедиции, купленных под впечатлением описанных Боуэном крупных плотоядных хищников, населяющих Каспак. Наибольшую опасность, правда, представляли для меня хищные ящеры, чья примитивная нервная система позволяла им функционировать несколько минут после получения смертельного ранения.

Окружающая меня местность выглядела привлекательной и необычной, хотя ближе было бы, наверное, определение неземной, так как трава, деревья, цветы не принадлежали той Земле, которую до сих пор знал я. Они были крупнее, ярче, обладали самыми причудливыми формами, но это лишь добавляло очарования, и привлекательности ландшафту - так гигантские кактусы оживляют и придают странную прелесть печальной панораме пустыни. И над всем этим светило огромное красное солнце, неземное солнце над неземным миром. Вокруг меня бурлила жизнь. Ее присутствие ощущалось и на вершинах деревьев, и у их подножия; о ней говорили постоянные круги и всплески на поверхности моря; странные величественные и грозные существа поднимались из глубин и парили над волнами; лесные заросли были наполнены звуками. Это непрекращающееся гудение то ослабевало, то вновь усиливалось, перемежаясь временами жуткими криками или потрясающим землю рыданием, и все время меня не покидало необъяснимое ощущение, что чьи-то невидимые глаза следят за мной и чьи-то неслышные шаги раздаются за моей спиной. По природе я человек далеко не пугливый, но груз ответственности давил на мои плечи, так что я поневоле проявлял больше осторожности, чем мне свойственно. Я все время поглядывал по сторонам и часто оборачивался, держа ружье наготове на случай неожиданного нападения. Один раз я даже готов был поклясться, что видел среди смутных форм лесных чудовищ человеческую фигурку, перебегающую от одного укрытия к другому, но полной уверенности в этом у меня не было.

Большей частью я старался избегать зарослей, предпочитая сделать лучше лишний крюк, чем углубляться в эту мрачную тьму, хотя временами мне приходилось это делать в тех местах, где джунгли вплотную примыкали к морю. В доносящихся до меня звуках, смутных формах невиданных животных в чаще и, может быть, еще более невиданных человекоподобных существ таилась, казалось, такая физическая угроза, что я всякий раз вздыхал с облегчением, добираясь, наконец, до открытой местности.

Я продвигался к северу уже около часа. Меня все еще не покидало странное убеждение, что какое-то существо неотступно следует за мной по пятам, прячась среди деревьев и кустарника. Когда я в сотый, наверное, раз оглянулся, привлеченный каким-то звуком, то увидел, как какое-то существо бежит в моем направлении. Я не мог толком разглядеть, что это такое, так как мешали деревья и кусты, но ясно было, что на меня нападали, причем, отбросив все предосторожности. Прежде чем существо показалось, я заметил, что оно на самом деле не одно - в нескольких ярдах за его спиной через кустарник ломился кто-то еще.

Итак, на меня напали, но кто - звери или люди?

Когда передний из преследователей, наконец, появился из зарослей акации, я уже держал ружье наготове. Должно быть, я выглядел ужасно глупо, если мое удивление хоть в малой степени отразилось у меня на лице. Опустив ружье, я изумленно наблюдал за стройной девичьей фигуркой, быстро бегущей по направлению ко мне. Но недолго пришлось мне так стоять с опущенным ружьем. Я заметил, что девушка постоянно с испугом оглядывается на бегу, и в тот же момент из кустарника выскочила самая крупная кошка из всех ранее виданных мною.

Сперва я принял ее за саблезубого тигра, но, как оказалось впоследствии, это был не столь опасный и свирепый зверь, хотя вполне грозный, чтобы удовлетворить жажду приключений любого охотника на крупного хищника. Зверь начал приближаться к нам. Глаза его горели, открытая пасть, полная страшных зубов, как будто "ухмылялась". Завидев меня, хищник изменил тактику - теперь он приближался медленно, в то время как девушка с длинным ножом в руке отважно заняла позицию слева и чуть сзади меня. На бегу она что-то кричала мне на незнакомом языке, сейчас, остановившись, она вновь обратилась ко мне, но я, конечно, не мог ее понять. Меня поразил ее голос - нежный, мелодичный и без малейших признаков паники.

Лицом к лицу с огромной кошкой, оказавшейся, как теперь стало ясно, гигантской пантерой, я хладнокровно выждал, пока мне не представилась возможность послать пулю в наиболее подходящую точку, поскольку выстрел в лоб при охоте на крупных хищников, часто приводит к нежелательным последствиям. Пользуясь тем, что зверь не нападал открыто, а медленно подкрадывался с опущенной головой, выставив тем самым спину, я прицелился приблизительно с сорока ярдов в то место, где кончаются шейные позвонки. И в этот момент, словно почувствовав мое намерение, пантера подняла голову и ринулась вперед. Я знал, что стрелять в этот покатый лоб бесполезно; тем не менее, мгновенно сменив прицел, я нажал на курок, надеясь, что меткая пуля и большой заряд окажут достаточный эффект на зверя и дадут мне возможность произвести второй выстрел.

Выстрелив, я с удовлетворением увидел, как хищник подпрыгнул вверх и перевернулся, и хотя в ту же секунду он снова оказался на ногах, тех коротких мгновений, которые понадобились ему для этого, вполне хватило мне, чтобы послать вторую пулю прямо в сердце. Пантера снова свалилась на землю, но тут же вскочила и опять бросилась на меня. Живучесть обитателей Каспака - одно из чудес этого мира, свидетельствующее о низком развитии центральной нервной системы у этих реликтов, давно исчезнувших во всех остальных уголках Земли.

Третью пулю я всадил в нее уже почти в упор и думал, что мне конец; но нет, перевернувшись через голову, зверюга упала замертво у самых моих ног. Я обнаружил, что мой второй выстрел совершенно разворотил сердце хищника, и все же он продолжал нападение; не выстрели я в третий раз, он, несомненно, успел бы покончить со мной, прежде чем окончательно испустить дух, или, как это своеобразно описывает Боуэн Тайлер, "прежде, чем он понял, что уже умер".

Ну а поскольку пантера, по-видимому, уже успела убедиться в своей гибели, я переключил все внимание на девушку, которая разглядывала меня с несомненным восхищением. Впрочем, должен признать, что мое оружие заинтересовало ее в не меньшей степени, чем моя персона. Она представляла собой самый совершенный экземпляр дикарки, который я когда-либо видел, причем те немногие предметы одежды, бывшие на ней, только подчеркивали ее прелесть. Облачение ее состояло в основном из сыромятной шкуры какого-то животного. Она держалась на ее левом плече и под правой грудью, спускаясь слева к бедру, а справа к металлическому кольцу, схватывающему ее правую Ногу выше колена, за которое и крепился свободный конец шкуры. Кроме этого, на ней был свободный кожаный пояс с ножнами, правая рука выше локтя была охвачена единственным браслетом, в то время как на левой руке от запястья до локтя таких браслетов было несколько. Позже я узнал, что эти браслеты служат чем-то вроде щита при схватке на ножах.

Тяжелую копну ее волос обхватывал широкий обруч с треугольным узором в центре, выполненным из черепаховых пластин, сам же обруч, как и все остальные украшения, был из чистого золота, инкрустированного перламутром и разноцветными камушками. С левого плеча ее спускался хвост леопарда. На ногах были прочные сандалии. Единственное ее оружие - клинок был железным, рукоять была обмотана кожей и имела на конце золотой набалдашник.

Все это я успел разглядеть за те несколько секунд, что мы стояли с ней друг против друга. Впрочем, я обратил внимание и еще на одну особенность ее внешнего вида: она была невообразимо грязна! Но несмотря на это, я чувствовал, что никогда прежде мне не доводилось встречать столь совершенной красоты. Будь я, к примеру, писателем, я, возможно, назвал бы греческим тип ее красоты, но, не будучи ни писателем, ни поэтом, скажу, что с гораздо большей степенью уверенности я назвал бы его американским - в лучшем понимании этого слова.

Так вот, повторяю, мы стояли и разглядывали друг друга. Наконец, губы ее раскрылись в милой улыбке, заодно продемонстрировав мне два ряда ослепительно белых безупречных зубов.

- Галу? - спросила она с нарастающим волнением.

Припомнив, что в своей рукописи Боуэн пишет, что слово "галу" обозначает высшую форму человека, я повторил его, указывая при этом на себя. В ответ она разразилась целой речью, из которой я, к сожалению, не понял ни слова. Все это время девушка продолжала оглядываться в сторону джунглей. Вдруг она коснулась моей руки и указала в их направлении.

Обернувшись, я увидел волосатую человекообразную фигуру, стоящую поодаль и наблюдающую за нами, затем еще одну и еще, по мере того, как они появлялись из зарослей и присоединялись к своему вожаку. Наконец, их собралось не меньше двух десятков. Они были совершенно обнажены. Их тела покрывали густые волосы. Хотя передвигались они на двух ногах, не касаясь земли руками, во всем их облике было немало обезьяньих черт: при ходьбе они сильно наклонялись вперед, передние конечности были необычайно длинны, да и черты лица были скорее обезьяньи, чем человеческие. Близко посаженные глаза, плоские носы, выпяченные губы и торчащие желтые клыки представляли собой не слишком приятное зрелище.

- Алу! - произнесла девушка. Я перечитывал приключения Боуэна так часто, что знал их почти наизусть, и сразу определил, что передо мной те самые представители древнейшей человеческой расы - забытое племя Алу, не имеющее собственного языка. - Казор! - воскликнула девушка, и в тот же момент толпа алу, пронзительно вереща, бросилась на нас. Они приближались, издавая странные звуки, что-то среднее между лаем и рычанием, и скаля свои мощные клыки. Вооруженные от природы этим оружием в дополнение к могучим мышцам, они представляли собой серьезную угрозу и были вполне способны легко расправиться с нами, не имей мы необходимых средств защиты. Я выхватил свой пистолет и выстрелил в вожака. Тот свалился как подкошенный, а все остальные бросились наутек. Девушка снова одарила меня улыбкой и, подойдя поближе, погладила ствол моего оружия. Когда она проделывала это, пальцы ее соприкоснулись с моими, и я почувствовал, будто электрический ток пробежал по моим жилам. Я постарался объяснить себе это тем обстоятельством, что давно не встречал женщин.

Она снова что-то сказала мне, и снова я не понял ни слова.

Тогда она показала рукой на север и двинулась вперед. Я последовал за ней, так как мой путь лежал в этом же направлении; но покажи она на юг, я все равно последовал бы за ней, так сильно влекло меня к человеческому общению в этом мире хищников, ящеров и полулюдей.

Всю дорогу девушка о чем-то мне рассказывала и была, похоже, очень удивлена, не встретив понимания с моей стороны. Ее серебряный смех был единственным ответом на мои попытки в свою очередь разговаривать с ней, как будто моя английская речь представляла собой самые смешные звуки на свете. Часто после бесплодных попыток заставить меня понять, она показывала на меня рукой с восклицанием: "Галу!", а затем, касаясь моей груди или руки, весело выкрикивала: "Алу, алу!" Я понимал, что она имеет в виду, зная из рукописи Тайлера значение некоторых жестов и слов. Она пыталась доказать мне, что я вовсе не галу, а всего лишь безъязыкий алу. Но каждый раз, проделывая эту операцию, она так заразительно принималась хохотать, что у меня не оставалось другого выбора, как смеяться вместе с ней. Ее удивление моей неспособности понять ее было вполне естественным, поскольку, начиная с так называемых людей дубины, стоящих на низшей ступени развития, но обладающих речью, и кончая цивилизованными галу, язык многочисленных племен тождественен, если не считать усложнения его по мере повышения шкалы эволюции. Она, принадлежащая к Галу, в состоянии понять "людей дубины", "людей топора", людей копья и, в свою очередь, быть понятой ими. Хо-лу, или обезьяны, безъязычные алу и я были единственными существами человеческого типа, с которыми она не могла общаться; было, однако, очевидно, что рассудок ясно показывал ей, что я не принадлежу ни к тем, ни к другим.

Но она нисколько не отчаивалась, а вместо этого с энтузиазмом принялась обучать меня своему языку. Не беспокой меня так судьба Боуэна и моих товарищей с "Тореадора", я бы только желал одного: чтобы период обучения продолжался как можно дольше.

Я никогда не мнил себя сердцеедом или дамским угодником, хотя всегда любил женское общество. Во время учебы в колледже у меня было немало друзей среди представительниц прекрасного пола. Полагаю, что моя привлекательность для определенного типа девиц объяснялась тем, что я никогда не влюблялся в них. Такого рода занятия я всегда оставлял другим, несравненно более искусным в этой области; сам же я всегда предпочитал общение на более приземленном уровне: танцы, верховая езда, теннис, гольф и тому подобное.

Но в общении с этой полуголой дикаркой я чувствовал какую-то неизъяснимую прелесть, совсем не похожую ни на одно прежде испытываемое мною чувство. Ее прикосновения возбуждали меня, как никогда ранее не возбуждали прикосновения любой другой женщины. Я достаточно разбираюсь в жизни, чтобы определить мои новые ощущения как доказательство возникшей любви, но ведь я - то не любил эту маленькую дикарку со сломанными ногтями, настолько покрытую грязью и зеленым соком от листвы и травы, что невозможно было определить натуральный цвет ее кожи. Но ее ясные глаза, белозубая улыбка, серебряный смех, царственная походка - все указывало на внутреннее благородство и достоинство, и даже грязь была не в состоянии скрыть это.

Солнце уже склонялось к закату, когда мы набрели на небольшую речушку, впадающую в один из заливов внутреннего моря. Путешествие наше вплоть до этого момента было сопряжено с массой опасностей, как, впрочем, и любое путешествие в этой ужасной стране. Но я не буду утомлять вас описанием многочисленных нападений со стороны самых разных существ, встречавшихся нам на пути и преследовавших нас по пятам. Мы всегда были настороже.

К этому времени я уже достиг некоторого прогресса в изучении местного языка и уже знал названия многих животных и растений. Кроме того, я знал и такие слова, как "море", "река", "скала", "небо", "солнце", "облако". Я был доволен своими успехами, но я так и не знал до сих пор имени моей спутницы. Не долго думая, я указал на себя и произнес: "Том", затем указал на нее и сделал вопросительное выражение лица. Девушка запустила пальцы в свои роскошные волосы и недоуменно поглядела на меня. Я повторил свои действия дюжину раз.

- Том, - произнесла она наконец своим нежным мелодичным голосом, и повторила: - Том!

Прежде я как-то никогда не задумывался о своем имени, но услышав его из ее уст, я впервые в жизни осознал, как все-таки здорово оно звучит. Лицо ее внезапно прояснилось, она ударила себя в грудь и воскликнула: "Ад-жор!"

- Аджор! - повторил я.

Она засмеялась и захлопала в ладоши.

Итак, теперь мы знали имена друг друга. Это было уже кое-что. Мне нравилось ее имя - Аджор, а ей, похоже, нравилось мое, поскольку она часто его повторяла.

Скалы окаймляли залив и тянулись вдоль берега впадавшей в него речушки. Следы выветривания в них были очень заметны; в одном месте я обратил внимание на довольно большое углубление и нависавший над ним каменный козырек. Это сулило ночлег не под открытым небом. Вокруг валялась масса каменных обломков, вполне пригодных для сооружения баррикады. Я остановился и знаками сталобъяснять Аджор, что мы здесь заночуем.

Как только она сообразила, что к чему, она сразу же выразила свое согласие энергичным кивком, а затем, коснувшись моего ружья, сделала мне знак следовать за ней к реке. На берегу она остановилась, сняла свой пояс и кинжал, бросила их на землю, а затем, расстегнув нижний конец своего одеяния в том месте, где оно крепилось к металлическому обручу на ноге, легким движением плеч сбросила с себя свою кожаную накидку. Все это случилось так естественно и так быстро, что я только и смог застыть в изумлении с выпученными глазами и открытым ртом, как рыба, выброшенная на сушу. Аджор же, одарив меня своей белозубой улыбкой, круто повернулась и нырнула в воду. В течение пяти минут, пока она купалась, я охранял ее с оружием в руках. Когда она вышла из реки, ее сверкающая от воды кожа была белой и очень красивой. Вытереться было нечем, но на эту мелочь, которая для меня, например, имела бы существенное значение, она просто не обратила внимания, а облачилась вновь в свой простой, но вполне эффектный костюм.

До ночи еще оставалось около часа. Я сильно проголодался, поэтому мы прошли с четверть мили назад по своим следам до небольшой ложбины, где мы видели пасущихся антилоп. Здесь я подстрелил молодого самца. Грохот от выстрела спугнул остальное стадо, и оно бросилось бежать, но почти сразу же на пути его бегства раздался рык какого-то хищного зверя, воспользовавшегося паникой, чтобы найти добычу и для себя.

Охотничьим ножом я отрезал заднюю часть туши, и мы вернулись назад. Здесь я с помощью Аджор набрал достаточно дров для костра, но прежде чем зажечь огонь, я позаботился сложить у входа в пещеру довольно много обломков камней для устройства баррикады на ночь в целях защиты от ночных хищников.

Я никогда не забуду выражения лица Аджор, когда я, чиркнув спичкой, поджег хворост. Казалось, будто она наблюдала за деянием божества. Было ясно, что Аджор не имела ни малейшего представления о современных методах добывания огня. Спору нет, мои ружье и револьвер казались ей замечательными штуками, но на эти тоненькие палочки, рождающие огонь, она смотрела как на несравненно более великое чудо.

Пока мясо поджаривалось, мы с Аджор вновь попытались завязать беседу, но, не смотря на взаимный энтузиазм, жесты и звуки, толку было мало. И вот тогда Аджор взялась за дело по настоящему. Как я позже узнал, она решила начать с простейшей языковой формы Каспака, или, если уж на то пошло, то и всего мира, - диалекта, на котором разговаривают племена Болу. Я обнаружил, что он довольно легок в усвоении. Хотя моя учительница и не знала моего языка, ее врожденные способности и природная изобретательность позволили в короткий срок добиться больших успехов.

После ужина я собрал еще дров, чтобы иметь возможность поддерживать огонь у входа в пещеру всю ночь, считая его хорошей защитой от возможного нападения. Затем мы снова уселись рядом у костра и продолжили наш урок. Нас окружали ночные звуки: рев, мяуканье, вой и лай разнообразных хищников от волка и тигра до шакала и гиенодона, жалобные вопли настигнутой добычи и шипение гигантских пресмыкающихся; лишь человеческого голоса не было слышно в этом ужасном хоре.

Удивительно, что весь этот шум, раздающийся со всех сторон и достигающий порой такого уровня, что дрожала земля, мною просто не воспринимался, настолько я был поглощен процессом обучения и своей прекрасной учительницей, хотя в другое время я, несомненно, проявил бы гораздо больше внимания к этой величественной демонстрации сил и мощи природы. Лицо и голос прекрасной девушки, доверчиво прижимающейся ко мне в попытке объяснить значение одного слова или поправить произношение другого, полностью завладели всеми моими чувствами. Отблески пламени играли на ее оживленном лице, отражались в сияющих глазах, высвечивали грациозность движений ее рук. В свете костра ярко выделялись ее белоснежные зубы, блеск золотых украшений подчеркивал белизну и безупречность ее кожи. Боюсь, что я обращал больше внимание на этого очаровательного зверька, чем на пополнение своего словарного запаса, но как бы то ни было, я многому научился в эту ночь, хотя и не все относилось к знакомому языку.

Аджор, видимо, всерьез настроилась научить меня разговорной речи Каспака как можно быстрее, и мне кажется, в этом ее стремлении присутствовало свойственное всем женщинам непобедимое любопытство. Конечно, Аджор хотелось бы, чтобы я как можно скорее заговорил на ее языке, но в первую очередь для того, чтобы я смог, наконец, удовлетворить ее любопытство по отношению ко мне, которое настолько переполняло ее существо, что, казалось, она вот-вот взорвется. Вся она была как живой вопросительный знак, то и дело задавая мне вопросы, на которые я не мог ответить, не овладев как следует языком. Глаза ее оживленно блестели, руки энергично жестикулировали, ее язычок не умолкал ни на минуту - и все безрезультатно. Я мог сказать: "человек", "дерево", "скала" и еще массу всяких слов на чистом каспакском, но весь этот лексикон не мог служить основой для нормальной беседы. В отчаянии Аджор то и дело принималась колотить меня по груди своими крепкими маленькими кулачками, когда я в очередной раз оказывался не в состоянии связать двух слов, пока до нее не доходил весь юмор ситуации. Тогда она обессиленно откидывалась назад в приступе заразительного хохота.

Она пыталась научить меня нескольким глаголам, изображая соответствующие каждому из них действия и называя их соответствующим словом. Мы были настолько поглощены этим занятием, что перестали обращать внимание на все, что происходило вокруг. Как раз перед этим она объясняла мне, что выражение "джу" означает "стой", так что когда она крикнула: "Казор!" и замерла, я решил, что это просто еще одно значение слова "стой", я совсем забыл, что "казор" означает "берегись". Я повторил это выражение вслед за ней, но в этот момент обратил внимание на выражение ее лица и направленный мимо меня, в сторону входа, взгляд. Быстро обернувшись, я увидел жуткую морду, заполнившую собой все узкое отверстие входа в пещеру. Свирепый оскал и характерные черты не оставляли сомнений - это был гигантский пещерный медведь! Я охотился когда-то в белых горах Аризоны на гризли и полагал тогда, что более крупного и опасного зверя не существует, однако в сравнении с навестившим нас экземпляром самый большой гризли выглядел бы не больше собаки.

Я постарался разложить огонь перед самым входом таким образом, чтобы дым вытягивался наружу через отверстие в баррикаде. Сама же она было сложена так, чтобы ни один крупный зверь не смог беспрепятственно проникнуть в пещеру. В основном, правда, я полагался на костер" думая, что ни один зверь в огонь не полезет. Вот тут-то я оказался неправ: медведь находился не более чем в футе от пламени костра, начинающего, впрочем, понемногу угасать. В этом была моя вина - слишком занятый процессом обучения и учительницей, я просто забыл вовремя подбросить дров.

Аджор выхватила свой бесполезный маленький ножик и жестом указала на мое ружье, произнеся при этом несколько слов совершенно спокойным тоном. Ясно было, что она предлагает мне стрелять, но как раз этого-то я делать и не хотел, зная, что даже крупнокалиберные пули только разозлят медведя, и тогда он в ярости сможет забраться в пещеру, несмотря на заваленный вход. Поэтому стрелять я решил только в самом крайнем случае.

Вместо этого я подбросил в огонь еще хвороста. Поваливший дым и усилившееся пламя заставили зверя отойти на почтительное расстояние. Но совсем убраться он, похоже, не собирался. Маленькие глазки продолжали сверкать в пламени костра в некотором отдалении, а ужасный рев не позволял усомниться в его намерениях. Какое-то время медведь неподвижно стоял, не сводя глаз с нашего ненадежного пристанища; я же ломал голову в бесплодных попытках придумать какой-нибудь способ обороны или бегства, прекрасно понимая, что стоит только медведю полезть напролом, моя баррикада рассыплется, как карточный домик, под его могучими лапами.

Аджор снова жестом предложила мне стрелять, но я, зная, что свалить животное с первого выстрела невозможно, зато разозлить можно наверняка, предпочел пока выжидать. Это ожидание показалось мне вечностью. Горящие в ночи угольки глаз, поистине сейсмические раскаты чудовищного рычания, проникающие, казалось, в самую глубь земли и толщу окрестных скал, здорово действовали на нервы. Наконец, медведь тронулся с места и снова приблизился к отверстию входа. Несмотря на то, что я навалил в огонь столько дров, что мы с Аджор уже начали поджариваться, морда зверя вновь просунулась в узкое отверстие лаза. Несколько секунд медведь сохранял это положение, затем его оскаленная пасть вновь исчезла. Я вздохнул с облегчением, решив, что огонь пришелся ему не по нутру, и он отправился искать более доступную добычу,

Но радость моя оказалась мимолетной, а сердце у меня упало, когда я увидел огромную лапу, просовывающуюся в отверстие, лапу, в окружности имеющую почти такие же размеры, как суповая тарелка. Легко, как бы играючи, эта лапа зацепила один из крупных камней, которыми я заложил вход, и выкатила его в несколько приемов наружу. Вслед за этим в отверстии вновь показалась голова медведя, но на этот раз ему удалось просунуть ее значительно дальше. Туловище, однако, пройти все еще не могло. Аджор придвинулась ближе ко мне. Теперь она касалась меня своим плечом, и мне показалось, что по ее телу пробежала легкая дрожь, но никаких других признаков страха я больше не заметил. Я поднял ружье к плечу, придя в конце концов к решению, что ждать дольше бесполезно. Моей единственной надеждой было успеть выпустить как можно больше пуль, пока зверь не забрался внутрь.

Медведь же к этому моменту уже ухитрился вытащить из завала еще один крупный обломок и готов был к решительному штурму. Тщательно прицелившись и сосредоточившись, я мягко потянул за спусковой крючок. Промахнуться я не мог! Я был так же холоден и спокоен, как на стрельбище. Повторяю, я не мог промахнуться! И в тот самый момент, когда медведь уже готов был броситься на меня, вместо выстрела раздался жалкий щелчок. Осечка!

В этот момент медведь издал такой душераздирающий рев, сопровождаемый грозным рычанием откуда-то снаружи, что все прочие звуки показались мне нежной музыкой. Вслед за этим он повернулся и отступил. Какое-то время я стоял в растерянности, пытаясь сообразить причину столь неожиданной ретирады в момент, когда мы уже были у него в лапах. Не слабый же щелчок от осечки отпугнул чудовище. Но нам недолго пришлось ждать ответа на все эти вопросы. Снаружи, перемежающийся ревом и рычанием, до нас донесся шум произошедшей там схватки. Теперь все стало ясно. Пытающийся добраться до нас медведь был в свою очередь атакован каким-то еще более крупным хищником, и теперь за стенами пещеры шла борьба двух титанов не на жизнь, а на смерть. С короткими передышками, в течение которых мы могли слышать тяжелое дыхание соперников, эта схватка продолжалась около часа, пока, наконец, шум ее не начал стихать и не замер совсем.

По предложению Аджор, высказанному знаками и теми несколькими словами, что я уже знал, я перенес костер к самому выходу, чтобы очередному непрошеному посетителю пришлось добраться до нас в буквальном смысле сквозь огонь; затем мы уселись и стали ждать, пока не явится победитель. Проходило время, мы все сидели с прикованными к отверстию входа взорами, но больше нас никто так и не побеспокоил.

Наконец, я знаком предложил Аджор лечь спать - ей было необходимо отдохнуть, сам же я до самого рассвета оставался на страже. Проснувшись, она настояла на том, чтобы я тоже поспал, причем мои возражения она даже слушать не стала, а просто повалила меня на пол и, в шутку угрожая ножом, заставила закрыть глаза.

Глава II

Когда я проснулся, был уже день, а Аджор, сидя на корточках, жарила на углях большой кусок мяса антилопы. Вы не поверите, но солнечный свет и восхитительный аромат жареного мяса наполнили меня ощущением счастья и возродили надежду, совсем было угасшую в предыдущую ночь. Между прочим, стройная фигурка моей ясноглазой спутницы тоже оказала на меня весьма тонизирующее действие.

Она подняла голову и улыбнулась мне, еще раз показав свои великолепные зубы и жмурясь от удовольствия, - прелестнейшая картина. Помнится, тогда я в первый раз пожалел, что она - всего лишь маленькая необразованная дикарка. Она поманила меня за собой наружу, где мне стала ясна причина нашего спасения от медведя: огромный саблезубый тигр с изорванной в клочья шкурой валялся мертвый в нескольких шагах от пещеры, а рядом с ним столь же растерзанный, с выпученными внутренностями, лежал труп пещерного медведя. Быть обязанным жизнью саблезубому тигру, да еще в двадцатом столетии, - это, согласитесь, случай уникальный; но это произошло, и доказательства находились у меня перед глазами.

Крупные хищники Каспака настолько велики, что им необходимо постоянно добывать себе пищу для поддержания жизни и сил, вследствие чего они готовы сожрать что угодно и без промедления бросаются на любое животное, попавшееся им на глаза, независимо от того, сильнее их противник или слабее. Из более поздних наблюдений - я упоминаю об этом, как о заслуживающем внимания палеонтологов и зоологов, - я вывел заключение, что такие хищники, как пещерный лев, пещерный медведь, саблезубый тигр, а также крупные плотоядные ящеры, обычно убивают добычу дважды в день: утром и после захода солнца. Они тут же пожирают добычу целиком, затем на несколько часов залегают спать. К счастью, количество этих хищников сравнительно невелико, иначе во всем Каспаке не сохранилось бы животных других видов. Сама их свирепость служит сдерживающим фактором в росте их поголовья и позволяет существовать другим видам: даже в брачный сезон нередки случаи, когда самец нападает на самку, убивает и пожирает ее, кроме того, и самец и самка часто пожирают своих детенышей. А каким образом в этом диком краю сумели выжить люди и человекообразные, это уже находится выше моего понимания.

После завтрака мы с Аджор вновь продолжили путешествие на север. Пройдя совсем немного, мы были атакованы толпой человекообразных, вооруженных дубинами. По внешнему виду они казались более развитыми, чем алу. Аджор сообщила мне, что это бо-лу, или "люди дубины". Револьверный выстрел уложил одного и обратил в бегство остальных, но в течение всего дня они продолжали нас преследовать, пока мы не покинули пределов их территории и не оказались в области, населенной "людьми топора", или сто-лу. Это племя было менее волосато, стояло в развитии ближе к человеку и не проявляло по отношению к нам стремления непременно нас прикончить. Скорее, они проявляли любопытство и некоторое время следовали за нами, внимательно разглядывая. Они заговорили с нами, и Аджор ответила, но ее ответы, похоже, не очень понравились, так как поведение сто-лу стало угрожающим. Я думаю, что рано или поздно они бы набросились на нас, но в этот момент небольшая антилопа, прятавшаяся в кустах, покинула свое убежище и бросилась нам наперерез. Нам нужно было мясо; время уже перевалило за полдень, и я проголодался. Выхватив револьвер, я одним выстрелом свалил животное на бегу. Эффект от выстрела оказался потрясающим. Отбросив все свои враждебные помыслы, сто-лу мгновенно рассыпались во все стороны и попрятались.

Эту ночь мы провели на берегу ручья, найдя небольшую пещеру в прибрежных скалах, так хорошо укрытую, что только случайность могла позволить крупному зверю обнаружить ее. Поужинав мясом убитой антилопы и собранными Аджор фруктами, мы забрались внутрь. Я забаррикадировал вход припасенными для этой цели ветками и камнями. Теперь, чтобы добраться до нас, нападающему пришлось бы переплыть ручей и взобраться в пещеру, так что я чувствовал себя достаточно уверенно. Помещение, правда, оказалось тесноватым: низкий потолок на позволял выпрямиться во весь рост, пол же был так узок, что нам с трудом удалось улечься вдвоем. Но мы так устали, что чувствуя себя в безопасности, уснули мгновенно.

В последующие три дня мы смогли пройти совсем немного. Сомневаюсь, что мы покрыли хотя бы десять миль, так как нам приходилось проводить долгие часы, прячась от многочисленных хищников, постоянно попадавшихся нам на пути. Хищных млекопитающих стало намного больше, а вот ящеров поубавилось, правда, те, что встречались, обладали колоссальными размерами. Я никогда не забуду одного из них, на которого мы случайно наткнулись в прибрежных камышах. Высота его горба превышала двенадцать футов, а длина от кончика необыкновенно длинного хвоста до не менее длинной шеи, оканчивающейся непропорционально маленькой головкой, составляла от семидесяти пяти до ста футов. Тело его не было защищено роговой броней, но огромные размеры впечатляли. Мой опыт общения с обитателями Каспака подсказал мне, что, завидев нас, чудовище обязательно нападет, поэтому я вскинул ружье и в то же время отступил назад под прикрытие кустов. Видя мои действия, Аджор расхохоталась и, схватив ветку, бросилась бежать к гиганту, что-то выкрикивая. Маленькая головка на длинной шее поворачивалась во все стороны, пытаясь определить виновника всего этого беспокойства. Наконец, его маленькие тупые глазки обнаружили Аджор. С жалобным воплем, напоминающим блеянье овцы, колосс опрометью кинулся к морю и вскоре скрылся в волнах.

Смутно припоминая годы учебы и картинки в книгах по палеонтологии, принадлежащих Боуэну, я сообразил, что мне довелось увидеть ни более ни менее, как диплодока верхнеюрского периода. Но как же далек оказался облик живого гиганта от грубо реставрированного изображения в учебнике Хетчера и Холланда. У меня сложилось впечатление, что диплодок считался сухопутным животным, теперь же ясно, что он существо земноводное. Я еще не раз сталкивался с ними: при первой же опасности все они бросались в воду. Для защиты диплодок пользуется только хвостом, зато один удар его может превратить даже гигантского пещерного медведя в мешок изломанных костей. Это тупое, добродушное и пугливое существо - одно из очень немногих в Каспаке, которому подходит такая характеристика.

Три ночи мы провели на деревьях, не сумев найти более подходящего для ночлега места. Здесь мы были в безопасности от нападения крупных хищников, но змеи и леопарды представляли постоянную угрозу, хотя и не такую серьезную, как другие.

К исходу третьего дня я уже мог довольно свободно объясняться с Аджор, и это ее очень радовало. Она засыпала меня вопросами каждую удобную минуту, что, впрочем, случалось не так уж и часто, поскольку я тоже хотел знать ответы на множество вопросов, особенно касающихся географии и обычаев Каспака.

Беседовать с ней доставляло мне огромное удовольствие. Ее вопросы были так наивны, а мои ответы и рассказы о большом мире за пределами Каспака настолько поражали ее, что она казалась мне большим ребенком. Самое удивительное, что она все безоговорочно принимала на веру, хотя для нее, не покидавшей никогда Каспака и даже не представлявшей себе, что кроме него может существовать и какой-то другой мир, мои рассказы должны были казаться просто неправдоподобными. Ее любознательность свидетельствовала о высоком интеллекте и редкостной проницательности, чего трудно было ожидать от столь юного создания. Моя спутница все сильнее завоевывала мои симпатии, и я не раз благодарил судьбу, позволившую нам встретить друг друга. От Аджор я почерпнул немало сведений о Каспаке, хотя самый волнующий меня вопрос, оказавшийся неразрешимым для Боуэна Тайлера, - полное отсутствие детенышей среди обезьяноподобных и человеческих племен, с которыми мы сталкивались на разных берегах внутреннего моря, - все еще оставался без ответа. Аджор пыталась объяснить мне эту загадку, хотя ей представлялось все совершенно естественным и не требующим никаких комментариев. Она рассказала мне, что у племени Галу бывают дети и что она сама была ребенком, но большинство членов племени "пришло" или "усовершенствовалось", - она употребила выражение "кор сва джо", - "от Начала", и, как всегда при этих словах, сделала широкий жест в южном направлении.

- Долгое время, - рассказывала она, придвинувшись близко ко мне и шепча мне на ухо, при этом настороженно оглядывая окрестности, особенно небо, долгое время моя мать прятала меня, чтобы Вьеру, летающие ночью, не могли забрать меня и унести на остров У-уху.

При этом имени она задрожала и еще сильнее прижалась ко мне. Я пытался узнать подробнее, но ужас ее при одном упоминании Вьеру и их обиталища У-уху был настолько силен, что я прекратил дальнейшие расспросы. Мне удалось, правда, выяснить, что Вьеру уносят только маленьких девочек и очень редко взрослых женщин, пришедших "от Начала". Все это выглядело очень загадочно и необъяснимо, но в конце концов я пришел к выводу, что Вьеру - вымышленные существа, боги или демоны, всеведущие и всесильные. Это позволило мне предположить наличие религии у Галу, и дальнейшие расспросы подтвердили мою гипотезу. Так, Луата, о котором Аджор говорила в очень почтительном тоне, был богом огня и жизни. Его имя составлено из двух слов: "луа" - означает солнце, а "ата" имеет несколько значений - яйца, жизнь, дети и размножение. Аджор пояснила, что они поклоняются Луате в различных формах проявления его сущности, обожествляя тем самым огонь, солнце, яйца и другие материальные объекты, имеющие отношение к огню и размножению.

Я обратил внимание, что Аджор всякий раз, когда я разжигал костер, очерчивала указательным пальцем в воздухе равнобедренный треугольник и делала то же самое каждое утро при восходе солнца. Первое время я не сопоставлял этот маленький обряд с ее религиозными верованиями, но позже, когда мы уже были в состоянии общаться, я понял, что очерчиваемый ею треугольник означает примерно то же самое, что и осенение крестом для приверженца католической веры. Треугольник она изображала всегда короткой стороной вверх. Кстати говоря, узоры, украшающие ее браслеты и обруч на ноге, большей частью состояли из таких вот равнобедренных треугольников.

Мы проходили через территорию племени Банд-лу, или "людей копья". В своей рукописи Боуэн сравнивает это племя с кроманьонцами верхнего палеолита, и я с интересом ждал встречи с ними. Мои ожидания вскоре сбылись - ив гораздо большей степени, чем я мог предполагать. Мы покинули территорию Сто-лу и два дня буквально пробивались сквозь бесчисленные стада диких зверей. На второй день мы решили заночевать раньше, чем обычно. Тому было две причины: мы наткнулись на скалистую гряду, изобилующую пещерами, а главное - устали. Найти подходящую для наших целей пещеру, достаточно высоко расположенную над подножием, было делом нескольких минут. Перед входом имелась ровная площадка, пригодная для костра, а лаз внутрь был настолько узок, что мы с трудом протиснулись сквозь него. Внутри же пещера оказалась вместительной и с высоким потолком. Я зажег факел и огляделся - насколько я мог судить, другого выхода из пещеры не было.

Оставив свое оружие и патронташ в пещере, я спустился вниз, чтобы набрать дров. Мы уже запаслись мясом и фруктами, фляга моя была наполнена свежей водой, так что кроме топлива нам ничего не требовалось. Я всегда старался, по мере возможности, беречь силы Аджор, поэтому не позволил ей пойти со мной. Бедная девушка была страшно утомлена, но я знал, что она пойдет за мной даже из последних сил, пока не упадет замертво. Она, без сомнения, была лучшим товарищем на свете, и я иногда жалел, а иногда радовался, что она не принадлежит к моему кругу, потому что, будь это так, я бы наверняка влюбился. А так мы путешествовали как два парня, уважающих друг друга, безо всяких сантиментов.

У подножия дров было мало, и я углубился в лес, находившийся ярдах в двухстах. Сейчас-то я понимаю, как глупо себя вел, тем более в таком месте, как Каспак, где на каждом шагу таится опасность. В каждом человеке есть своя доля глупости. По-видимому, вся принадлежавшая мне в тот день вылезла наружу; ничем другим я не могу объяснить того, что совершенно безоружный, очертя голову, полез" в заросли и, естественно, тут же за это поплатился, как всегда и бывает в подобных случаях. Нагнув голову в поисках подходящего топлива, я был совершенно не подготовлен к тому, что на меня свалилась чья-то тяжелая туша. С трудом поднявшись на колени, я вцепился в напавшего на меня дикаря здоровенного детину, совершенно голого, если не считать набедренной повязки из змеиной кожи. Вооружение его состояло из копья с каменным наконечником и каменных же ножа и топора. Пока мы с ним катались по земле, а я уже начинал потихоньку одолевать его, откуда-то появились еще человек двадцать его приятелей, и все было кончено.

Связав мне за спиной руки полосками сыромятной кожи, они принялись критически разглядывать мою персону. Я же, в свою очередь, нашел, что выглядят эти ребята по большей части совсем неплохо. Среди них попадались волосатики, напоминающие мне представителей Сто-лу, но большинство имело довольно привлекательные черты и вполне человеческую форму черепа. Обезьяньих черт, присущих Алу, Бо-лу и Сто-лу, я почти не заметил. Я полагал, что меня тут же прикончат, но ошибся. Вместо этого они стали меня допрашивать, и очень скоро мне стало ясно, что они не верят ни одному моему слову.

- Галу изгнали тебя, - вопили они. - Если ты вернешься к ним, ты умрешь. Если останешься здесь - тоже умрешь. Мы убьем тебя, но сначала устроим пляску, и ты тоже будешь плясать с нами - пляску смерти.

Приятная перспектива! Подбадривало только одно - убьют меня не сразу. Меня повели к скалам. Проходя мимо, я глянул вверх и готов был поклясться, что вижу глаза Аджор, наблюдающие за происходящим из глубины пещеры, но ей хватило ума ничем не выдать своего присутствия. А мы тем временем обогнули гряду и оказались с противоположной стороны, где пещер в стене было так много, что они напоминали пчелиные соты. В пещерах, перед ними, на гребнях скал и у их подножия занимались своими делами сотни и сотни соплеменников схвативших меня дикарей. Женщин было довольно много, но детей я по-прежнему не увидел. Не могу не отметить, что женщины Банд-лу обладают хорошо развитыми грудными железами, в то время как у самок встреченных мною ранее племен грудь подобна мужской. Впрочем, несмотря на эти различия, я не установил точно, кормят ли детей женщины Банд-лу. Многие из увиденных мною женщин были довольно привлекательны. Как мужчины, так и женщины пропорционально сложены, хотя несколько массивны и приземисты. Часть племени, напоминавшая людей Сто-лу, имела растительность на теле, часть же была совершенно безволосой.

Собравшиеся вокруг меня банд-лу проявили ко мне немалый интерес; особенно привлекла их моя одежда, так как ничего подобного прежде им видеть не доводилось. Они буквально облепили меня, стараясь подергать и пощупать мое одеяние; кое-кто даже ударил меня, но большей частью особенной враждебности ко мне с их стороны не было. Те несколько тычков, что мне достались, были нанесены исключительно волосатыми, напоминавшими сто-лу, членами племени. Наконец, меня отвели в большую пещеру. У входа в которую горел костер. Пол ее был усеян костями животных и страшно грязен. Внутри была жуткая вонь от немытых тел и гниющего мяса. Мне развязали руки и накормили полусырым мясом тура и каким-то "змеиным супчиком", судя по тем кускам мяса, которые в нем попадались, вызывавшим у меня почти непреодолимую тошноту.

По завершении трапезы меня отвели в глубь пещеры, освещенной факелами, вставленными в многочисленные трещины. При их свете я с изумлением обнаружил, что стены пещеры покрыты рисунками и даже резьбой. Здесь были ^изображения оленей, туров, саблезубых тигров, пещерных медведей, гиенодонов и многих других представителей фауны Каспака, причем исполненные в цвете! Я насчитал четыре различных оттенка. Нередко изображения накладывались друг на друга, и приходилось долго вглядываться, чтобы разобраться в них, но общее впечатление указывало на явную тягу к искусству и вполне подтверждало гипотезу Боуэна о сходстве банд-лу с кроманьонцами, чье первобытное искусство дошло до нас в наскальных рисунках пещер в Лепортеле и других местах. Банд-лу, правда, не имели луков и стрел, чем и отличались от своих вымерших предков (а может, и потомков) в Западной Европе.

Если моим друзьям когда-нибудь доведется читать эти записки, да простят они меня за все многочисленные отступления. Писалось все это главным образом для себя, чтобы привести мои впечатления в систему и как-то разобраться в интересующих меня вещах.

Меня отвели в дальний угол пещеры и опять связали по рукам и ногам. Все это время мне приходилось отвечать на многочисленные вопросы, благо что у племен этой страны существует единый язык. Все объяснения моего происхождения и цели, приведшей меня в Каспак, однако, были выше понимания этих дикарей. Оставив меня, они, наконец, удалились, предупредив, что вернутся за мной утром перед пляской смерти. Прежде чем они ушли, забрав с собой факелы, я успел разглядеть, что нахожусь не в самом конце пещеры и что в глубину ее ведет узкий темный коридор.

Можно было только поражаться размерам этого гигантского грота. Я находился от входа на расстоянии нескольких сот ярдов, причем по пути встретил множество ответвлений в обе стороны. Должно быть, вся скала представляла собой настоящий лабиринт, лишь небольшая часть которого использовалась племенем для жилья. Нельзя было исключить и ту возможность, что кое-где в этих ходах устроили себе логово опасные хищники, а с ними, учитывая мое беспомощное положение, мне совсем не улыбалось встретиться. По натуре я довольно уравновешенный человек, но должен признаться, что в сложившихся обстоятельствах нервы у меня были на пределе. Утром меня должны были умертвить каким-то неизвестным мне, но, без сомнения, малоприятным способом для развлечения этих дикарей, но будущее заботило меня гораздо меньше, чем настоящее. Посудите сами, какой нормальный человек не придет в ужас, лежа связанным по рукам и ногам в кромешной тьме огромной пещеры, населенной неизвестно какими тварями, в этом жутком мире, где царствуют допотопные хищники и гигантские ящеры. В любой момент, да, может, прямо сейчас, какая-нибудь зверюга учует мой запах и неслышно подкрадется ко мне. Выгнув шею, я напряженно вглядывался в темноту, страшась увидеть там горящие угольки глаз хищника. То и дело меня прошибал холодный пот, когда мой перевозбужденный мозг рисовал во тьме облик приближающегося зверя. Шли часы, но ни один звук по-прежнему не нарушал мертвой тишины. В эти часы, показавшиеся мне вечностью, множество эпизодов моей жизни прошло перед моим мысленным взором. Я проклинал себя за безрассудство, с каким покинул своих друзей, надеявшихся на меня. Что с ними? Удалось ли им что-то сделать, или они все еще ждут моего возвращения там, за гранитным барьером? А может, им удалось добраться до цели? У меня возникло чувство, что удалось; не такие это были люди, чтобы отказаться от борьбы. Очень может быть, что меня ищут, но я сильно сомневался, удастся ли обнаружить им мои следы. Уже давно я пришел к выводу, что обогнуть внутреннее море по берегу - задача сверхчеловеческая, учитывая подстерегающие и днем и ночью на каждом шагу опасности. Тогда же я оставил всякую надежду добраться до того места, где я перелетел через барьер. Я был практически уверен, что Боуэн и его жена не выжили, так же как Брэдли и его спутники, - слишком много прошло времени. Что касается моих товарищей, даже если их снаряжение и численность позволят им добраться до южного берега и обнаружить дерево с застрявшим самолетом, мои кости задолго до этого побелеют и высохнут среди множества других костей в этой пещере.

И сквозь все эти мысли и чувства меня неотступно преследовал образ ясноглазой девушки, сильной и смелой, грациозной и прекрасной, с походкой королевы и гибкостью леопарда. Я люблю своих друзей, но их судьба заботила меня почему-то гораздо меньше, чем судьба маленькой дикарки, по отношению к которой (так я себя убедил) я просто не мог испытывать никаких других чувств, кроме дружбы. Но мысли о ней и об ожидающем ее будущем настолько сильно беспокоили меня, что я даже не думал о собственной участи, хотя время от времени и возобновлял попытки освободиться от своих пут. В эти минуты мне было важнее оказаться снова рядом с ней, чтобы иметь возможность защитить ее, чем самому избежать уготовленной мне поутру смерти. Все это отвлекало меня от мыслей о подкрадывающихся ко мне хищниках, как вдруг в могильной тишине, окружающей меня, я явственно различил звук осторожно приближающихся шагов.

Думаю, что никогда прежде, даже в детских кошмарах, не испытывал я такого ужаса, как в те мгновения, когда мне ясно представилось, как какая-то хищная тварь начнет заживо пожирать мое беспомощное связанное тело в кромешной тьме пещеры племени Банд-лу. Я весь покрылся холодным потом и по всему телу у меня побежали мурашки. Вряд ли я еще когда-либо был ближе к слепой панике, чем в тот момент. И ведь нельзя сказать, что я так уж боюсь смерти, - пара дней среди обитателей Каспака способна у любого человека изменить отношение к жизни и смерти. Жизнь - самая дешевая вещь в этом страшном краю, так же, впрочем, как на всей Земле и во всей Вселенной. Нет, умереть я не боялся и даже звал смерть; но ожидание, это гнетущее бесконечное ожидание крадущегося ко мне хищника - вот что вселяло в меня парализующий ужас.

Вскоре шаги приблизились настолько, что я мог слышать даже дыхание неведомого существа. Коснувшись меня, оно отскочило назад, словно от неожиданности. Довольно долго до меня не доносилось ни звука. Затем существо снова задвигалось, и я почувствовал, как чья-то безволосая рука коснулась моего лица, скользнула вниз и задержалась на воротнике моей рубашки. Вслед за этим я услышал приглушенный, но полный радости возглас: "Том!"

Я чуть не лишился чувств, так сильна была и моя радость.

- Аджор! - выговорил я. - Ад-жор, девочка моя, ты ли это?

- Ох, Том! - снова воскликнула она дрожащим голосом и, тихо плача, приникла ко мне. Я раньше даже не знал, что она умеет плакать.

Перерезав мои путы, она рассказала мне, что видела из пещеры, как банд-лу вывели меня из леса. Проследив за ними, она заметила, в какую из пещер меня поместили, а затем, понимая, что освободить меня можно будет только после того, как они заснут, решила вернуться в нашу пещеру, что она и сделала, чуть не попав при этом в зубы саблезубого тигра. Я содрогнулся при мысли об опасности, которой она подвергалась из-за меня.

Она хотела дождаться полуночи, когда большинство крупных хищников уже сыты и спят, а потом постараться добраться до той пещеры, где находился я, и спасти меня. Она объяснила мне, что собиралась воспользоваться моим огнестрельным оружием, чтобы напугать банд-лу и заставить их выдать меня. Она была готова рисковать жизнью. Но ожидая в пещере, она услышала приглушенные голоса. Тогда ей стало ясно, что наша пещера - всего лишь один из многочисленных выходов из этой большой пещеры; она отважно пустилась на поиски в этом запутанном лабиринте и, вдобавок, в полном мраке. На ощупь, руководствуясь лишь развитым чувством направления, она ухитрилась каким-то непостижимым образом отыскать меня. Ей приходилось пробираться с максимальной осторожностью, чтобы не угодить в какую-нибудь глубокую трещину. Трижды она с большими трудностями преодолевала эти преграды. Я готов был пасть перед ней на колени и покрыть ее руки благодарными поцелуями; не стыжусь признаться, что именно так я и поступил, как только освободился от веревок и выслушал рассказ о ее приключениях. Отважная маленькая Аджор! Чудо-девушка из мрака немыслимого прошлого! Прежде никто и никогда не целовал ее, но она как будто поняла смысл этой новой для нее ласки и, наклонившись вперед, прижала свои губы к моему лбу. Внезапно меня охватило неудержимое стремление обнять ее и целовать, целовать эти горячие юные губы по-настоящему, но я сдержался и не сделал этого - ведь я вовсе не любил ее, не мог ее любить, я бы обидел ее, если поцеловал в губы, ее, которая, не задумываясь, рисковала своей жизнью ради спасения моей.

Нет, в моем обществе Аджор была в такой же безопасности, как и со своей матерью, если, конечно, у нее была мать, в чем я сильно сомневался, несмотря на ее уверения в том, что она когда-то была ребенком и мать ее прятала. Я вообще стал сомневаться, что в Каспаке существует само понятие "мать". Под словами "ата" и "кор сва джо" подразумеваются "размножение" и "от Начала", но матерей ни у кого нет.

Спустя большой промежуток времени, мы добрались, как нам казалось, до нашей пещеры; выяснилось, однако, что мы заблудились в этом огромном подземном лабиринте. Попробовав вернуться обратно и начать сначала, мы только еще больше запутались. Аджор была в отчаянии - и не столько из-за трудности нашего положения, сколько из-за того, что ей, похоже, изменило то чудесное, свойственное всем обитателям Каспака чувство направления, позволяющее безошибочно отыскать путь безо всякого компаса.

Рука об руку пробирались мы в поисках выхода, в полном неведении, куда идет очередной круг. А этот мрак! Он, казалось, давил со всех сторон. Все это действовало очень угнетающе. У меня сохранились спички, и в самых опасных местах я освещал дорогу, но их было слишком мало, поэтому большую часть времени мы шли на ощупь, стараясь двигаться в каком-то одном направлении в надежде, что рано или поздно выйдем на свободу. Зажигая очередную спичку, я успел заметить отсутствие рисунков на стенах и следов человека или животных на полу.

Я не рискну даже предполагать, как долго бродили мы по этим подземным переходам, поднимаясь вверх и опускаясь вниз, ощупью перебираясь через многочисленные бездонные провалы, ежесекундно рискуя сорваться, наконец, просто умереть от голода и жажды, истратив остатки сил, но так и не найдя выхода. Нам было ужасно тяжело, но я совершенно отчетливо понимал, что, будь моим спутником кто-то другой, могло быть и неизмеримо тяжелее. Славная маленькая, но бесстрашная Аджор! Она очень устала, страдала от голода и жажды, наверняка была напугана, но ничем не показала своего состояния, наоборот старалась всячески подбодрить и развеселить меня. Я спросил, не боится ли она, на что девушка ответила, что боится только Вьеру, а здесь их нет, и если она умрет от голода и жажды, то вместе со мной, и это ее вполне устроит. В тот момент я не придал никакого значения ее словам, посчитав их просто свидетельством привязанности ко мне, наподобие привязанности собаки к хозяину. Клянусь, мне даже в голову не пришло расценить их как-то по-другому.

Сколько времени бродили мы в подземном мраке - день или неделю, - я так до сих пор и не знаю. Мы чуть не падали от усталости и голода. Тянулись часы. По меньшей мере дважды мы спали, затем поднимались и снова тащились куда-то, все больше слабея. Очень долго, должно быть целую вечность, дорога поднималась круто вверх. Для людей на грани изнеможения этот подъем был невероятно тяжел, но мы двигались вперед с упорством отчаяния. Спотыкаясь и падая, не в силах порой сразу подняться, мы все же умудрялись продвигаться. Сначала шли, держась за руки, а позже, когда я увидел, что Аджор быстро слабеет, поддерживал ее за талию. Я все еще тащил свое ружье, заброшенное за спину. Когда же и я стал проявлять признаки крайнего изнеможения, Аджор предложила мне бросить эту тяжесть, но я отказался, объяснив ей, что без оружия мы в Каспаке выжить не сумеем, поэтому сохраню его до конца, каким бы он ни был.

Потом наступил момент, когда Аджор была не в состоянии больше двигаться. Тогда я взял ее на руки и понес. Она умоляла оставить ее и вернуться за ней после, когда я найду выход, но оба мы знали, что если я оставлю ее, то никогда не смогу найти обратную дорогу к ней в темноте. И все же она настаивала! У меня едва хватало сил пройти десятка два шагов за раз, после чего приходилось пять-десять минут отдыхать. До сих пор не знаю, что заставляло меня вставать и упорно идти, когда я был убежден в абсолютной тщетности дальнейших усилий? В полной уверенности, что конец уже наступил, я все же тащился вперед, а когда не смог в очередной раз встать, пополз, продолжая тащить за собой Аджор. Своим нежным голоском, теперь еле слышным от слабости, она умоляла меня бросить ее и спасаться самому - в эти минуты она продолжала думать только обо мне! Но я, конечно, не мог оставить ее. И то, что я ей тогда сказал, сорвалось с моих губ просто и естественно. Да и по-другому не могло, наверное, быть; перед лицом смерти люди, как правило, не лгут.

- Я лучше совсем не выйду отсюда, Аджор, - сказал я ей, - чем выйду без тебя. - Мы отдыхали, прислонясь к каменной стене. Аджор сидела, прижавшись ко мне и склонив свою головку мне на грудь. Я почувствовал, как она еще сильнее прильнула ко мне и слабо погладила мою руку. Она не произнесла ни слова, да и не нужны были здесь никакие слова.

Отдохнув несколько минут, мы продолжили свой безнадежный путь, но вскоре я понял, что у меня больше не осталось сил, и я вынужден был, наконец, признаться в этом.

- Бесполезно, Аджор, - сказал я, - дальше идти я не могу. Давай поспим, может быть, сон придаст нам сил. - Я знал, что это нам не поможет.

- Да, давай спать, - согласилась Аджор. - Мы уснем вместе - навсегда!

Она подползла ближе ко мне и положила голову на мое плечо. Из последних оставшихся сил я обнял ее и привлек к себе. Губы наши соприкоснулись.

- Прощай! - прошептал я. Сразу вслед за этим я, наверное, потерял сознание, потому что больше ничего не помню вплоть до момента пробуждения от беспокойного кошмарного сна, в котором мне снилось, что я тону.

Придя в себя, я с удивлением обнаружил, что пещера освещена мягким рассеянным светом, напоминающим дневной, а по полу пещеры струится узкий ручеек, образовавший лужу как раз в том месте, где лежали мы с Аджор. Со страхом перевел я взгляд на ее лицо, опасаясь худшего, но она еще дышала, хотя и очень слабо. Неожиданный свет пробивался из-за ближайшего поворота. Мне стало ясно, что в темноте мы почти добрались до спасительного выхода. Причем судьба оказалась благосклонной к нам, ведь пройди мы несколько десятков метров вперед, и этот боковой вход остался бы безнадежно позади. Теперь у нас оставалось слабое утешение, что мы умрем, по крайней мере, при свете дня, а не в этой кошмарной тьме.

Я попытался встать и обнаружил, что сон действительно помог мне обрести часть прежней силы, затем я напился из ручейка и почувствовал себя гораздо лучше. Осторожно потряс Аджор за плечо, но она не открывала глаз. Тогда я набрал воды в пригоршни и тонкой струйкой вылил ее на пересохшие губы девушки. Она подняла веки и улыбнулась мне.

- Что случилось? - спросила она. - Где мы?

- Мы в конце коридора, и сбоку пробивается дневной свет. Мы спасены, Аджор!

Она села, огляделась и совершенно по-женски разразилась слезами. Конечно, это была реакция на все, что пришлось пережить, да и к тому же она все еще была очень слаба. Я взял ее за руки и постарался, как мог, успокоить. Мало-помалу она затихла и с моей помощью поднялась на ноги. Сон и вода вернули ей часть сил, так же, как и мне. Вместе мы доковыляли до поворота, и в нескольких ярдах от нас глазам нашим открылось затянутое свинцовыми облаками небо, оттуда моросил мелкий дождь, ставший причиной спасительного ручейка, утолившего нашу жажду в самый критический момент. Холод и мрак пещеры сменились теплым влажным воздухом Каспака, Мы согрелись, утолили жажду, и я почти не сомневался, что вскоре нам удастся отыскать что-нибудь съедобное. Выйдя на поверхность, мы обнаружили, что находимся почти на самом верху скалистой гряды. Трудно было рассчитывать на дичь, зато на склонах кое-где росли плодовые деревья, среди которых мы вскоре и утолили первый голод.

Глава III

Почти два дня мы отдыхали и набирались сил. Я подстрелил несколько мелких копытных. Дождевая вода, собравшаяся в многочисленных углублениях, утоляла нашу жажду.

Спустя несколько часов после того как мы вышли на поверхность, выглянуло солнце, и под его живительными лучами мы быстро позабыли мрак и отчаяние.

Наутро третьего дня мы начали спуск в долину. К северу у подножия виднелся большой пруд, в котором мы могли различить женщин Банд-лу, собравшихся на мелководье, а за прудом заметили группу мужчин племени, огибавших гряду и, очевидно, направлявшихся на охоту.

С нашей вершины открывался чудесный вид. К западу сквозь дымку виднелся морской берег, за ним большой остров. На северо-западе мы заметили еще один остров, где, как мне сообщила на ухо Аджор, дрожа от страха, живут страшные Вьеру. Этот остров был расположен ближе к противоположному берегу и находился милях в шестидесяти от нас, так что мы с трудом различали его. С такой высоты при ясной погоде можно было бы без труда разглядеть его даже на большом расстоянии, но атмосфера Каспака настолько пропитана испарениями, что отдаленные предметы проявляются как бы в тумане и очертания их скрадываются. Аджор еще сообщила мне, что ее собственное племя обитает в местности, лежащей восточнее острова У-уху. Она показала мне цепь холмов, проходящую по границе между территориями Галу и Кро-лу, или "людей лука". Теперь, чтобы добраться до сородичей Аджор, нам оставалось пересечь границу земель Банд-лу и пройти через владения Кро-лу, в общей сложности миль тридцать пять. Не следовало, правда, забывать, что пройти эти мили предстояло по бездорожью, в незнакомой местности, ежеминутно подвергаясь множеству мыслимых, а зачастую и немыслимых опасностей. Дорого бы я дал в этот момент за свой аэроплан: двадцать минут полета - и мы среди племени Аджор.

Наконец, нам удалось найти удобное место для спуска, представлявшее собой что-то вроде козьей тропы, хотя она сильно заросла травой и уже давно не использовалась. Спуск оказался очень крутым. Во многих местах приходилось, пользуясь ружьем как шестом, спускать вниз Аджор, а самому передвигаться, судорожно цепляясь за малейшие выступы в скале. Признаюсь, что на протяжении всего этого спуска у меня не раз волосы вставали дыбом. Местами тропа сужалась до таких размеров и проходила над такими бездонными провалами, что я до сих пор удивляюсь, как мы не сорвались. И все же, помогая и поддерживая друг друга, мы достигли верхнего яруса пещер банд-лу. Здесь, правда, пришлось удвоить осторожность, чтобы остаться незамеченными. Но этого нам сделать так и не удалось. Дорогу нам преградил здоровенный малый, выскочивший из пещеры, которых здесь было множество.

- Кто вы такие? - спросил он и тут же узнал меня, как и я его. Это был один из тех, кто отвел меня в пещеру и связал, когда банд-лу пленили меня. Затем взгляд его перешел на Аджор.

Преградивший нам путь банд-лу выглядел весьма неплохо. В глазах светился ум, сложение его было великолепным, хорошо развитые мышцы свидетельствовали о незаурядной силе. Он был великолепным представителем своего племени, самого, пожалуй, развитого из всех встреченных мной до этого, если, конечно, не считать соплеменников Аджор.

- Ты галу, - произнес он, обращаясь к Аджор, - а этот человек с тобой чужак. У него лицо галу, но его оружие и странные шкуры, что на нем, не могут быть у галу, да и вообще ни у кого в Каспаке. Кто он такой?

- Это Том, - уверенно сказала Аджор.

- Такого племени нет! - убежденно заявил банд-лу, многозначительно поигрывая при этом своим копьем.

- Том - это мое имя, - пояснил я, - и я родом из страны за пределами Каспака. Патроны у меня были на исходе, и я решил, что лучше попробовать поговорить с ним мирно, тем более, что звук выстрела наверняка привлек бы внимание его соплеменников.

- Я родом из Америки, страны, о которой ты никогда не слышал, и ищу здесь своих друзей, которые также находятся в Каспаке и от которых я отстал. Я не ссорился ни с тобой, ни с твоим племенем. Дай нам уйти с миром.

- Ты уйдешь туда? - спросил он, и показал рукой на север.

- Туда, - ответил я.

Некоторое время он молчал, очевидно, что-то обдумывая. Наконец, он вновь заговорил:

- Что это такое? - спросил он, показывая сперва на мое ружье, затем на пистолет.

- Это оружие, - ответил я, вынув пистолет. Указав на копошившихся в пруду под нами женщин, я добавил: - Я могу убить их сколько захочу, не сходя с этого места.

Он явно не поверил мне, а я, сняв с плеча ружье, продолжил:

- А вот этим я могу убить любого из охотников, - и показал на еле видневшиеся вдали фигурки отправившихся на охоту банд-лу.

- Сделай это, и тогда я, может быть, поверю тебе, - с издевательским смехом сказал он.

- Но я вовсе не собираюсь никого убивать, - ответил я, - да и для чего?

- А почему бы и нет? - настаивал он. - Ведь они-то убили бы тебя, попади ты к ним в плен, да и сейчас убьют, если поймают, еще и съедят впридачу. Но я знаю - ты обманываешь меня, а твое оружие - это простая дубина, хотя и странного вида, да и сам ты, наверное, грязный бо-лу!

- Но почему ты так хочешь, чтобы я убил одного из твоих сородичей? - с удивлением спросил я.

- Они мне больше не сородичи! - гордо ответил он. - Прошлой ночью, в самый ранний час, я услышал зов. Он так громко прозвучал в моей голове, что я проснулся. Я долго ожидал этого зова и вот наконец дождался. Теперь я - кро-лу и сегодня ухожу в кослупак между Банд-лу и Кро-лу; там я сделаю себе лук со стрелами и щит и буду охотиться на оленя, чтобы сделать из его кожи новую одежду, как знак моего нового состояния. Когда же все будет готово, я отправлюсь к вождю Кро-лу, и он не посмеет отказаться принять меня. Вот почему, если хочешь жить, ты должен убить одного из презренных банд-лу. И торопись, у меня мало времени!

- А почему ты хочешь убить меня? - поинтересовался я.

Он задумался, недоуменно хлопая глазами, и, наконец, сдался.

- Не знаю, - признался он, - просто все так делают. Если ты не убьешь, убьют тебя, поэтому убивать незнакомцев мудро. Этим утром я спрятался в пещере и не пошел на охоту - ведь банд-лу сразу поймут, что я стал кро-лу, и убьют меня. Они убьют меня, если встретят в кослупаке, так же поступят и кро-лу, если найдут меня прежде, чем я изготовлю лук, стрелы, щит и одежду из оленьих шкур. И ты тоже убил бы меня, если бы смог, вот почему я думаю, что ты лжешь, будто твое оружие убивает на расстоянии, иначе ты давно бы уже убил меня. Ну хватит! Я не могу больше терять время на бесполезные разговоры. Женщина мне нравится, и я возьму ее с собой к кро-лу.

С этими словами он шагнул вперед и замахнулся копьем. Я держал ружье наготове у бедра. Я мог отправить своего противника к праотцам в любой момент одним движением пальца, но я почему-то медлил. Не так-то просто хладнокровно отнять чужую жизнь. Я не испытывал никакой вражды к этому великолепному дикарю, руководствовавшемуся в своих поступках больше инстинктом, чем разумом, поэтому и старался до самого последнего момента исключить кровопролитие. Аджор стояла рядом со мной. Поднятый нож сверкал у нее в руке, а на губах играла презрительная усмешка, возникшая, когда дикарь высказал пожелание забрать ее с собой.

И вот в тот момент, когда я уже готов был нажать на курок, снизу от пруда раздались отчаянные крики и визг собравшихся там женщин. Непроизвольно мы обратили свой взгляд в том направлении. Причина паники выяснилась сразу. Женщины, закончив омовение, возвращались к пещерам, когда путь им преградил огромный пещерный лев. Хищник находился в самом центре единственной узкой тропы, ведущей от пруда к пещерам. С воплями женщины бросились бежать обратно.

- Это их не спасет, - заметил мой соперник с ноткой возбуждения в голосе. - Это их не спасет, - повторил он, - лев все равно будет караулить их на тропе, а другой дороги нет. Жаль, - добавил он с грустью, - там есть одна, которая вскоре должна была последовать за мной в страну Кро-лу. Мы с ней вместе пришли "от Начала".

Он поднял копье над головой, словно собираясь метнуть его в зверя.

- Она ближе всех ко льву, - пробормотал он. - Он схватит ее первой, и она уже никогда не будет со мной ни среди кро-лу, ни потом. И копье мое бесполезно - никто не смог бы поразить льва с такого расстояния.

Не слушая больше его причитаний, я приложил ружье к плечу и прицелился. Когда же он, наконец, умолк, я спустил курок. Пуля поразила зверя именно там, где я и хотел: перебила хребет между лопатками, разорвала сердце. Перепуганные звуком выстрела женщины замерли на мгновение, но затем, сообразив, что гром непонятным образом поразил льва, стали потихоньку подходить к мертвому хищнику.

Я повернулся к своему противнику - он с изумлением и восхищением разглядывал меня. - Если ты смог это сделать, почему же тогда ты не убил меня раньше? - спросил он.

- Я же тебе объяснил, - ответил я, - что я с тобой не ссорился и у меня нет привычки убивать людей, которые ничего плохого мне не сделали.

С большим трудом он все-таки осознал значение моих слов.

- Да, теперь я верю, что ты родился не в Каспаке, - признался он, - ни один человек из местных так бы не смог поступить.

Позже, однако, я убедился в некотором преувеличении с его стороны: племена западного побережья и даже Кро-лу далеко не так кровожадны, как он пытался в этом меня уверить.

- А твое оружие! - продолжал он. - Я ведь был уверен, что ты меня обманываешь! Будем друзьями! - неожиданно предложил он.

Повернувшись к Аджор, я спросил:

- Можно ли ему доверять?

- Конечно, - ответила она, - разве он не предложил нам стать друзьями!

В то время я еще не так хорошо был знаком с нравами и обычаями человеко-подобных обитателей Каспака и поэтому не знал, что честность и преданность органически присущи всем этим примитивным племенам, чей культурный уровень пока не позволял развиться таким "достижениям цивилизации", как обман, фальшь, двоедушие и предательство.

- Мы можем двинуться на север вместе, - предложил он. - Я буду сражаться за вас, а вы за меня. До самой смерти я готов служить тебе, потому что ты спас Co-ал, которую я уже считал погибшей.

С этими словами он бросил на землю свое копье и прикрыл ладонями глаза. Я вопросительно посмотрел на Аджор, которая объяснила мне, что этот жест что-то вроде местной присяги на верность.

- Теперь тебе можно никогда его больше не опасаться, - добавила она в заключение.

- А что должен сделать я?

- Сними его руки с глаз, затем подними и верни копье, - ответила Аджор.

Я поступил, как мне было сказано, что явно обрадовало нашего нового компаньона. Я поинтересовался у Аджор, как я должен был себя вести, если бы отказался от предложенной клятвы.

- Если бы ты ушел прочь, то в тот самый момент, когда ты скрылся бы из виду, вы снова стали бы врагами.

- Но ведь я мог легко убить его, пока он стоял с закрытыми глазами! воскликнул я.

- Конечно! - ответила она. - Но ни одно разумное существо не станет закрывать глаза, если не доверяет другому.

Я расценил это объяснение как комплимент в свой адрес. Вообще-то я был рад, что он с нами. Он хорошо знал местность и был, судя по всему, бесстрашным воином. Я был бы не прочь иметь под рукой батальон таких, как он.

Обратив наше внимание на приближающихся женщин, То-мар (так звали нашего нового друга) предложил спуститься в долину раньше, чем женщины доберутся до пещер, так как в противном случае они почти наверняка задержали бы нас. Мы последовали разумному совету и успели опередить возвращающихся женщин. Те что-то кричали нам вслед и требовали остановиться, но мы игнорировали их и постарались уйти как можно дальше. Мы удалились от пещер почти на милю, когда позади нас раздался женский голос, зовущий То-мара по имени. Обернувшись, я увидел бегущую к нам женщину. Когда она приблизилась, я разглядел, что она молода и красива, по местным, конечно, стандартам.

- Это Co-ал! - воскликнул То-мар. - С ума она сошла что ли, бежать за мной?

Девушка, тяжело дыша, остановилась перед нами. Не обращая ни малейшего внимания на нас с Аджор, она буквально пожирала То-мара своими сверкающими глазами.

- Я поднялась! - воскликнула она. - Я поднялась!

- Co-ал! - только и смог он произнести.

- Да! - продолжала она. - Зов прозвучал, когда я уже собиралась выходить из воды, но я не знала, что ты тоже услышал его. Но теперь я вижу его в твоих глазах, То-мар, мой То-мар! Мы пойдем вместе, да? - и она бросилась ему в объятия.

Это было очень волнующее зрелище. Они долгое время составляли пару, и тем не менее, каждый из них готов был оставить другого, повинуясь странным законам Каспака, законам, которые я только теперь начал смутно постигать. Но и тогда я не знал еще и десятой части тех удивительных процессов, что составляют основу кругооборота жизни внутри гранитного кольца Капроны. Даже сейчас я не уверен, что полностью разобрался в них.

То-мар объяснил Co-ал, что это я убил пещерного льва и спас тем самым ее жизнь, что Аджор - моя женщина, и им обоим следует сохранять нам верность.

Любопытно, что Аджор и Co-ал вначале вели себе как две кошки, оказавшиеся в одной комнате, но вскоре взаимная враждебность сменилась нейтралитетом, а еще чуть позже переросла в горячую дружбу. Co-ал была очень симпатичной девушкой, сложением и силой напоминающей тигрицу, во всем остальном милой и женственной. Мы с Аджор очень привязались к ней, и я уверен, что она тоже привязалась к нам. Что касается То-мара, то это был мужчина до мозга костей, пусть и дикарь, но самый настоящий мужчина в лучшем смысле этого слова.

Обнаружив, что в компании путешествовать легче и безопаснее, мы с Аджор решили не покидать будущих новичков племени Кро-лу, а остаться с ними на то время, что потребуется им для изготовления нового оружия и одежды. Это еще больше сблизило нас, и неизбежная в будущем разлука, когдз наши друзья займут свое место среди кро-лу, очень огорчала нас. То-мара же больше всего беспокоило то, что кро-лу, без сомнения, враждебно примут нас и могут помешать продолжить нам путь. В связи с этим было бы очень неплохо каким-нибудь образом добиться дружеского расположения со стороны кро-лу, ведь их территория непосредственно граничила с землями Галу. Дружба с кро-лу означала для Аджор практически безопасное окончание путешествия, для меня же - преодоление примерно половины намеченного пути.

Оглядываясь назад, я часто думал, есть ли у меня шансы в одиночку преодолеть вторую половину пути в поисках друзей. Ведь чем дальше я продвинусь на север, тем ближе окажусь к местам обитания гигантских ящеров и прочих ужасных тварей. Если, к тому же, я не найду там остальных участников экспедиции, что тогда будет со мной? Ведь без патронов, которые рано или поздно закончатся, останется только умереть - безоружный я не протяну и часа.

Правда, я надеялся, что галу примут меня, но даже Аджор не могла с уверенностью сказать, сделают они это или нет, а если даже и сделают, смогу ли я вернуться обратно, если не найду своих? Я очень сомневался, что смогу когда-либо ответить на все эти вопросы, а потому решил брать пример с Аджор, которая была убежденной фаталисткой, что в условиях Каспака так же естественно, как приверженность христианству за его пределами.

Глава IV

Как-то раз, когда мы сидели вчетвером вокруг костра, разложенного в защищенном гроте, где мы остановились на ночлег, Со-ал обратилась к Аджор с вопросом, задать который мне как-то не пришло в голову. Она спросила, почему та покинула свое племя и каким образом оказалась так далеко на юге, в стране Алу, где я ее и встретил.

Поначалу Аджор медлила с ответом, но потом все же решилась, и я впервые услышал рассказ о ее происхождении и приключениях. Специально для меня она подробно останавливалась на различных деталях, пояснять которые уроженцу Каспака было бы излишне.

- Я кос-ата-лоу, - начала свой рассказ Аджор и пояснила, повернувшись ко мне. - Кос-ата-лоу, Том, - это женщина (лоу), которая не вылупилась из яйца и не пришла "от Начала" (кор сва джо). Моя мать родила и вскормила меня грудью. Среди галу такое бывает, хотя и очень редко. Большинство подобных мне уносят Вьеру, но моя мать прятала меня до тех пор, пока я не выросла, и Вьеру уже не могли отличить меня от тех, кто пришел "от Начала". Я знаю обоих своих родителей. Мой отец - верховный вождь Галу, его зовут Джор. Он и моя мать пришли "от Начала", но кто-то из них, скорее всего мать, завершила "семь кругов" (примерно семь веков), в результате чего я и смогла родиться, как рождаются дети в твоей стране, Том, если верно то, что ты мне рассказывал.

В отличие от своих соплеменников, я могла иметь детей, сразу рождающихся на высшей ступени развития. Поначалу очень многие хотели взять меня в жены, но мне ни один не нравился. Самым настырным был Ду-син, могучий воин, которого побаивался даже мой отец, ведь Ду-син имел много сторонников и мог с успехом попытаться отобрать у отца власть вождя. Большинство его сторонников составляли новые галу, недавно пришедшие от кро-лу, а так как эта прослойка всегда составляла большинство в племени, а честолюбие Ду-сина не знало границ, мы каждый день ожидали с его стороны попытки свергнуть власть Джора. Ситуация осложнялась еще и тем, что Ду-син хотел меня в жены, я же этому противилась.

Как-то раз охотник, возвращавшийся с охоты, принес моему отцу сообщение, что Ду-син заключил союз с Вьеру. Дрожа от страха, он поведал, что слышал его разговор с Вьеру в уединенном месте далеко от деревни и сумел отчетливо разобрать, что тот обещает выдать Вьеру всех кос-ата-лоу в деревне, если тот поможет ему убить верховного вождя и посеять ужас и смятение среди его сторонников.

Услышав это, мой отец очень разгневался и в то же время испугался, особенно за меня - я ведь тоже кос-ата-лоу. Он позвал меня и обо всем рассказал, предложив мне на выбор два способа избежать опасности со стороны Ду-сина. Первый - стать женой Ду-сина. Тогда ему волей-неволей придется расторгнуть заключенное с Вьеру соглашение - не станет же он добровольно отдавать свою жену и будущее потомство. Второй - убежать и скрываться до тех пор, пока мой отец не соберется с силами и не расправится с Ду-сином. Я выбрала бегство и направилась к югу.

За пределами земель Галу Вьеру практически не появляются, их интересуют только такие, как я. Для этого существуют две причины. Первая в том, что с незапамятных времен между галу и Вьеру не прекращается спор - чья раса выше в своем развитии и кто, соответственно, должен править этим миром. По общему согласию, право на первенство должно принадлежать той расе, которая первой достигла стадии развития, позволяющей производить на свет потомство обоего пола. Вьеру первыми стали давать потомство, после чего эволюция от галу к Вьеру постепенно прекратилась и в настоящее время отсутствует. Но Вьеру могут производить потомство только мужского пола, поэтому они воруют наших девушек кос-ата-лоу, надеясь со временем получить потомство обоих полов, а заодно и ослабить наше племя. У галу же рождаются дети обоих полов, но Вьеру очень ревниво следят за этим процессом, потому-то немногие родившиеся мальчики достигают зрелости, а почти всех девушек постигает еще худшая участь. Во всем этом есть какой-то парадокс: наши заклятые враги боятся и ненавидят нас, но не могут уничтожить, потому что без наших женщин они обречены на вымирание.

Ах, если бы только мое племя получило передышку на одно-два поколения! Я уверена, что тогда, с преобладанием кос-ата-лоу среди галу, мы смогли бы стать правящей расой и перед нами склонился бы весь мир.

Аджор на полном серьезе говорила "обо всем мире", как будто за пределами Каспака больше ничего не существовало. Тот факт, что мое присутствие здесь доказывало, казалось бы, существование огромного мира, населенного сотнями миллионов людей, начисто выпадал из ее рассуждений. Может, она думала, что я прилетел с другой планеты? Как бы то ни было, она явно не собиралась придавать значение подобным "мелочам" и забивать свою прелестную головку несущественными подробностями.

- Ну вот, - продолжала она, - так я и убежала, с тем чтобы пересечь границу и спрятаться где-нибудь на время на землях" Кро-лу. Конечно, это было опасно, но выбора у меня не было.

На третью ночь я остановилась на ночлег в большой пещере в пограничных скалах; на следующее утро я собиралась спуститься на территорию Кро-лу, где была бы в безопасности от Вьеру, хотя прочие опасности все равно угрожали мне. Но для кос-ата-лоу любая судьба, даже смерь, предпочтительнее, чем жизнь в плену в стране Вьеру, откуда еще никто не возвращался.

Проспав несколько часов, я внезапно пробудилась от легкого шума. Ярко светила луна, и в ее лучах на фоне входа в пещеру ясно вырисовывалась фигура Вьеру. Бежать было некуда. Другого выхода из пещеры не существовало, а единственный вход был слишком узок. Вьеру способны видеть в темноте, и я чувствовала, что его взгляд неотрывно следует за каждым моим движением. Всего несколько футов разделяло нас, когда я вскочила на ноги и бросилась к выходу в отчаянной попытке ускользнуть от него и вырваться на свободу. Это было безумием, ведь Вьеру легко настиг бы меня, даже если бы мне и удалось вырваться из пещеры. Попытка моя не удалась - Вьеру схватил меня, несмотря на мое отчаянное сопротивление. В борьбе мне удалось порвать его белую длинную одежду, что его очень разозлило. В гневе он задрожал всем телом и захлопал крыльями.

Потом он спросил мое имя, но я не ответила, что еще сильнее разъярило его. Он вытащил меня из пещеры, подхватил и вместе со мной взмыл в ночное небо. С необыкновенной быстротой проносилась под нами залитая лунным светом местность, и вот уже мы летим над морем к острову У-уху - земле Вьеру. Смутные контуры острова уже начали ясно вырисовываться впереди, когда прямо над нами раздалось хлопанье гигантских крыльев. Вьеру и я одновременно взглянули вверх и увидели пару джо-усов (летающие ящеры, птеродактили), пикирующих прямо на нас. Сложив крылья, Вьеру опустился почти до самой воды и сделал попытку оторваться от преследователей. Несмотря на свои размеры, эти джо-усы летают очень быстро, но Вьеру еще быстрее. Даже со мной вместе Вьеру сохранял дистанцию, но оторваться от погони, как ни старался, не мог. Быстрее ветра неслись мы сквозь ночь, временами поднимаясь на такую высоту, что нельзя было даже разглядеть ничего внизу. Наверху было очень холодно, но даже это не заставило ящеров отказаться от преследования.

Я знала, что мы покрыли огромное расстояние, если судить по скорости полета, но где именно мы находились, не имела представления. Вьеру же начал понемногу уставать. Один из джо-усов настиг нас и вынудил моего похитителя повернуть к берегу. Все ближе и ближе к суше оттесняли они нас, и все ниже и ниже опускался слабеющий Вьеру. Он дышал с трудом, взмахи могучих крыльев становились все слабее. Мы летели не более чем в десяти футах над землей, когда наши преследователи, наконец, настигли нас. Это случилось над самой опушкой леса. Один из ящеров вцепился в правое крыло Вьеру; в попытке освободиться, он выпустил меня, и я упала на землю. Вскочив на ноги, я, как испуганная эк-ка, бросилась в спасительные заросли, зная, что там мне не страшны ни джо-усы, ни Вьеру. Достигнув деревьев, я оглянулась: прямо на лету джо-усы раздирали на куски и тут же пожирали тело похитившего меня Вьеру.

Я была спасена, но не имела понятия, как далеко от земель Галу забросила меня судьба. Похоже было, что мне больше не придется увидеть родных мест слишком далекий и опасный путь лежал передо мной.

Начинало светать... Скоро должны были выйти на охоту дневные хищники, у меня же был только нож. Местность вокруг выглядела непривычно для меня. Все здесь: цветы, травы, деревья - отличалось от виденного мной прежде. Когда же передо мной появилась безобразная фигура волосатой полуобезьяны, еще более отвратительной, чем даже Вьеру, я задрожала от ужаса и бросилась наутек. Мой волосатый преследователь погнался за мной, по пути к нему присоединились другие такие же, наверное, из его стаи. Это были безъязыкие алу, от которых ты, Том, спас меня. Все остальное тебе известно. Знай, что я с радостью перенесла бы все это еще раз, потому что встретила тебя!

С ее стороны это было очень мило, я это оценил по достоинству. Без сомнения, эта преданная и смелая крошка была самым лучшим в мире товарищем; я желал бы только не испытывать странного ощущения, как от удара электрического тока, при малейшем ее прикосновении ко мне. Оно вызывало у меня чувство дискомфорта, чересчур близко напоминая состояние влюбленного, но разве мог я когда-нибудь полюбить эту полуголую дикарку?

Меня очень заинтересовал ее рассказ о Вьеру, которых я до этого считал мифическими существами. Прежде мне не удавалось подробно расспросить Аджор, она принималась дрожать от страха при одном упоминании о Вьеру, поэтому все, что касается этих существ, оставалось для меня загадкой. Текли дни, наполненные ежеминутной борьбой за существование, что, собственно, составляет основную заботу любого обитателя Каспака, и мне не представлялось возможности вернуться к теме Вьеру, как бы сильно она меня ни интересовала.

То-мар и Co-ал были уже почти готовы к вступлению в племя Кро-лу, и нам предстояло вскоре расстаться. Мы не могли сопровождать их, рискуя при этом навлечь неприятности не только на себя, но и на них. Однако оба они поклялись в дружбе и пообещали при малейшей просьбе всегда прийти на помощь. В искренности их обещаний я не сомневался - ведь они были стольким нам обязаны.

Наступил наш последний день вчетвером. В полдень мы должны были расстаться. То-мар и Co-ал отправятся прямо в деревню, а мы с Аджор пойдем в обход, чтобы избежать столкновения с лучниками Кро-лу. Наши друзья явно нервничали, ожидая встречи с новыми соплеменниками, но вместе с тем были преисполнены гордости и радости. Как они нам объяснили, их ожидал радушный прием - появление новых членов всегда приветствуется. Кроме того, высшие племена, живущие дальше "от Начала", численно сильно уступают низшим, и каждый новый человек в племени много значит. Южная оконечность побережья буквально кишит хо-лу или обезьянами; алу уже несколько меньше, бо-лу еще меньше, чем алу, и так далее. Меньше всего численность кро-лу, хотя на них закономерность заканчивается. Галу уже превосходят кро-лу по числу. Как объяснила мне Аджор, эволюция практически заканчивается на Галу, то есть оттока среди них нет; кроме того, племя Галу принимает новых членов как от восточных, так и от западных кро-лу; к тому же, на землях Галу меньше крупных хищников, а значит, меньше и убыль населения.

К этому времени я уже составил достаточно полное представление о процессе эволюции в Каспаке и, как мне казалось, подошел к разгадке причины отсутствия детенышей среди обитателей. Продвигаясь "от Начала", каждая особь в течение своего жизненного цикла проходит через различные стадии развития (если, конечно, выживает), соответствующие тем, через которые прошло в своем развитии все человечество Земли с момента зарождения жизни. Оставалось только выяснить - как зарождается жизнь в этом пресловутом "Начале"?

Я обратил внимание, что с продвижением к северу высота местности над уровнем моря постепенно растет. В настоящее время мы находились да несколько сот футов выше уровня моря, а земли галу, по словам Аджор, лежат еще выше, и климат там холоднее, что объясняет почти полное отсутствие крупных пресмыкающихся. Развитие других животных форм являет собой еще больший контраст, чем человеческая эволюция. Например, первобытная лошадь, обитающая в землях хо-лу, здесь по своему развитию близка к современному пони. В землях Кро-лу большей частью встречались львы и тигры нормальных размеров, хотя попадались, конечно, и гигантские, а вот семейство слонов было представлено волосатыми мамонтами и несколькими видами лабиринтодонта, которые должны бы были, по идее, обитать много южнее. Почему они населяют именно земли Кро-лу, я так и не знаю. Впрочем, эти обитатели Каспака попадаются редко и представляют собой, по моим наблюдениям, вымирающую ветвь, хотя встреча с этими "вымирающими" гигантами не сулит ничего хорошего для любого обитателя Каспака.

Итак, в полдень мы попрощались с То-ма-ром и Co-ал. Это было недалеко от деревни кро-лу; по правде говоря, мы подошли к ней гораздо ближе, чем собирались вначале. Но нас никто, к счастью, не заметил. Мы с Аджор пустились в обход деревни со стороны моря, а наши друзья направились представляться вождю племени.

Пройдя пару миль, мы оказались близ выхода из зарослей. Прямо перед нами возникла большая группа воинов Банд-лу. Здоровые, свирепые с виду, они, видимо, возвращались к своим пещерам. Нас они видеть не могли и должны были пройти мимо.

- Посмотри, они ведут с собой пленника из племени Кро-лу, - прошептала Аджор, тронув меня за руку.

Вот когда я увидел настоящего кро-лу. Он был великолепен: высокий, стройный, с царственной осанкой. То-мар тоже выглядел неплохо, но этот парень явно находился на более высокой ступени развития. То-мар еще только достиг стадии кро-лу, этот же экземпляр явно находился на стадии перехода от Кро-лу к Галу.

- Они убьют его? - спросил я Аджор.

- Да. Пляска смерти! - ответила она, и я содрогнулся, вспомнив, что сам совсем недавно избежал подобной участи. Мне стало жаль беднягу, которого ждала смерть на самом пороге долгожданного завершения его цикла. Я вскинул ружьё и прицелился в одного из воинов Банд-лу. Рядом с ним находился второй, так что я надеялся одним выстрелом поразить двоих сразу.

- Что ты собираешься делать? - спросила Аджор. - Это же все наши враги!

- Враги или не враги, а я хочу спасти этого парня от пляски смерти! ответил я, нажимая курок.

Раздался выстрел, двое из банд-лу повалились наземь. Я передал ружье Аджор, вынул пистолет и выступил из кустов прямо перед воинами. Банд-лу не разбежались от выстрела, как это делали другие, наоборот, увидев меня, они разразились воинственными воплями, подняли копья и бросились в атаку.

Кро-лу, застыв в молчании, наблюдал за происходящим. Он не делал попытки бежать, хотя ноги его не были связаны и никто ему не мешал. Ко мне приближались человек десять банд-лу. Трижды выстрелив из пистолета, я свалил троих нападавших. В это время за моей спиной раздался еще один выстрел, и четвертый банд-лу свалился с ног. Молодец.

Аджор! Это был первый ее выстрел в жизни, хотя я и учил ее целиться и нажимать на курок плавно, а не дергать. Она часто упражнялась, осваивая новые для нее приемы, но я никак не мог ожидать подобной точности с первого же раза.

Потеряв за считанные секунды четверых бойцов, оставшиеся укрылись в кустах и принялись совещаться. Я предпочел бы, чтобы они убрались восвояси, так как боеприпасы были на исходе, да и риск повторного нападения не очень меня привлекал. Внезапно один из них поднялся во весь рост и метнул копье. Это было проделано с такой невиданной скоростью, что бросивший копье воин не успел еще, казалось, выпрямиться, а посланное им оружие уже находилось на полпути к цели, - к Аджор. Вот тогда-то я и совершил лучший выстрел в моей жизни. Я не целился, какая-то сверхъестественная сила, более могучая, чем даже инстинкт самосохранения, направляла тогда мою руку. Аджор в опасности! Одновременно с этой мыслью я вскинул пистолет, нажал на курок, и широкое лезвие летящего прямо в Аджор копья разлетелось вдребезги. С воплем разочарования банд-лу покинули свое убежище и пустились бежать к пещерам.

Я повернулся к Аджор. Лицо ее было белее снега, глаза широко раскрыты, как у человека, только что смотревшего в лицо смерти, но вот губы сложились в слабую улыбку, а глаза наполнились необыкновенной гордостью.

- Мой Том! - произнесла она и положила свою руку на мою.

Вот и все: "Мой Том!" и пожатие руки. Надо же! Что-то шевельнулось у меня в груди. Было ли это ликование, от ее слов? Да нет, невозможно! В досаде я даже отвернулся.

- Пойдем, - бросил я и направился к кро-лу. Тот стоял на месте, глядя на нас с кажущимся безразличием. По-моему, он ожидал, что мы его тоже убьем, но ни одним движением не проявил своих чувств. Взгляд его, выражающий неподдельный интерес, был прикован к моему пистолету и ружью, всё еще находившемуся в руках Аджор. Ножом я разрезал веревки на его руках. Мои действия вызвали выражение изумления на бесстрастном до этого лице. С недоумением кро-лу посмотрел на меня.

- Что вы собираетесь делать со мной? - спросил он.

- Ты свободен, - ответил я, - и можешь идти домой, если хочешь.

- А почему вы не убили меня? - поинтересовался он. - Я же безоружен.

- А зачем нам тебя убивать? Я и эта молодая леди рисковали своей жизнью, чтобы спасти твою. Так какой же смысл нам тебя теперь убивать?

Конечно, я не употребил выражения "молодая леди" - в каспакском языке, естественно, нет подобного выражения, но могу я, в конце концов, позволить себе несколько вольное обращение с переводом своих диалогов! Постоянно называть прекрасную молодую девушку самкой, может быть, и является буквальным переводом с каспакского, но, на мой взгляд, это не слишком галантно.

По меньшей мере с минуту кро-лу сосредоточенно, не мигая, разглядывал меня. Потом он снова заговорил.

- Кто ты, человек в странных шкурах? - спросил он. - Твоя женщина - галу, но сам ты не галу, не кро-лу, не банд-лу. Я таких вообще никогда не видел. Ответь мне, откуда взялся такой могучий воин и великодушный противник?

- Это долгая история, - ответил я, - главное, я родом не из Каспака. Здесь я чужой, но постарайся понять это и осознать - я не враг. Я не хочу вражды ни с одним жителем этой страны, за исключением, пожалуй, одного из воинов Галу по имени Ду-син.

- Ду-син! - воскликнул он. - Ты враг Ду-сина? Почему?

- Потому что он желает зла Аджор, - ответил я. - А ты что, знаешь его?

- Он не может его знать, - ответила Аджор. - Ду-син пришел от Кро-лу очень давно и взял себе новое имя, как это делают все на каждом последующем круге. Он не может его знать, потому что галу не общаются с кро-лу.

Воин улыбнулся.

- Ду-син ушел к Галу не так давно, и я его хорошо помню. К тому же он осмелился нарушить древние законы Каспака и вступил в переговоры с кро-лу. Ду-син хочет стать вождем и явился к нам просить помощи.

Аджор пришла в ужас от этого известия. Для нее это было невероятно. Никогда галу и кро-лу не были друзьями. Первобытные законы развития делали их смертельными врагами, исключая всякую возможность ассимиляции.

- И что решили кро-лу? - спросила Аджор. - Пойдут ли они войной на племя моего отца Джора?

- Пришедшие в племя недавно поддерживают этот план, надеясь в случае успеха сделаться галу. Они рассчитывают избежать многих лет превращения обычным способом. Мы, старожилы Кро-лу, тщетно пытаемся убедить их, что сделаться галу - мало занять их земли, это длительный процесс, требующий постепенного созревания. Еще мы объясняем им, что невозможно всем сделаться галу, потому что среди них неизбежно окажутся те, кто так и не сможет "подняться". Мы не против набегов на земли Галу, война с ними - обычное занятие, но пытаться покорить и удержать эти земли - безумие! Что же касается меня, я не вмешивался, потому что жду зова и чувствую, что он близок.

- Как твое имя? - спросила Аджор,

- Чал-аз, - ответил тот.

- Ты вождь Кро-лу?

- Нет, вождя восточных Кро-лу зовут Ал-тан.

- А он тоже против плана завоевания наших земель?

- К сожалению, он скорее поддерживает его, потому что уверился в том, будто он - бату. Он уже давно стал вождем, еще задолго до моего прихода от Банд-лу, но за все эти годы я не замечал в нем никаких изменений. По правде говоря, он до сих пор больше похож на банд-лу, чем на кро-лу. Но вождь он хороший и воин могучий. Если Ду-син сумеет его убедить, не исключено, что под его властью вскоре окажется все племя Галу, в том числе и сам Ду-син, потому что Ал-тан человек крутой и подчиняться никогда никому не станет, а захватив власть, никогда ее без борьбы не отдаст.

Я спросил, что означает "бату", так как никогда прежде не слыхал этого слова, и узнал, что в буквальном переводе оно означает "конец" и указывает на завершение процесса развития для каждого конкретного индивидуума. Стать "бату" можно на любой из стадий развития. Не все хо-лу становятся алу, не все алу становятся бо-лу и так далее. Чтобы стать алу, достаточно одного поколения хо-лу; для того чтобы сделаться бо-лу, уже требуется два поколения алу; превращение в сто-лу требует трех поколений бо-лу; для превращения в кро-лу необходимо, по меньшей мере, шесть поколений банд-лу со стороны одного из родителей.

Признаюсь честно, что я не понял ничего из этого объяснения: при чем здесь различные поколения и даже родители, если в племенах Каспака нет ни родителей, ни потомства. И все же, я постепенно начинал прояснять для себя странные законы происхождения видов и эволюции в этой фантастической стране. Я уже знал, например, что теплые грязевые пруды близ становищ каждого из племен каким-то образом связаны с процессом эволюции, а ежедневное погружение в их воды женской половины каждого племени вызвано законами природы, а вовсе не стремлением освежиться или смыть грязь. Чем-то они даже напоминали мне религиозные обряды. И все равно я не мог полностью охватить всю картину - в своих объяснениях Аджор пользовалась словами и понятиями, которых я не знал, а передать их значения она не умела.

Пока мы стояли и беседовали, в кустах раздался какой-то шум, затем они раздвинулись, и в мгновение ока мы оказались в центре кольца не менее чем сотни воинов Кро-лу. Приближаясь со всех сторон, они забросали Чал-аза вопросами. Свое оружие - луки со стрелами - они держали наготове, поглядывая на Аджор с вожделением, а на меня весьма подозрительно. Но выслушав рассказ Чал-аза, они несколько изменили свое отношение в лучшую сторону. Разговаривал с ним, в основном, огромного роста хорошо сложенный воин, настоящая гора мышц.

- Это Ал-тан, вождь, - сказал Чал-аз в порядке представления. Потом он познакомил его со мной, и Ал-тан принялся расспрашивать меня о моей стране. Остальные столпились вокруг, чтобы лучше слышать мои ответы, и на многих лицах я видел выражение явного недоверия, когда рассказывал о яхте, на которой приплыл, и о самолете, на котором перелетел через скальный барьер. Собственно, скептицизм вызвало упоминание о гидроплане, но тут на помощь мне пришла Аджор.

- Я видела своими собственными глазами, как он летал на железной птице и сражался с джо-усом! - воскликнула она. - Алу, которые гнались за мной, тоже видели это и разбежались.

- Чья это женщина? - внезапно спросил Ал-тан.

Воцарилась тишина. Аджор повернулась ко мне с выражением недоумения и обиды на лице.

- Чья это женщина? - повторил Ал-тан свой вопрос.

- Моя! - ответил я, повинуясь какому-то внезапному импульсу, и мне не пришлось сожалеть о произнесенных словах - наградой мне был взгляд Аджор, полный гордости и счастья.

Несколько секунд Ал-тан внимательно разглядывал ее, а затем повернулся ко мне.

- А ты в состоянии ее содержать? - спросил он с едва уловимой ноткой презрения в голосе.

Положив руку на рукоятку пистолета, я ответил, что в состоянии. Он заметил мое движение, перевел взгляд на торчащее из кобуры оружие и улыбнулся. Вслед за этим он поднял свой огромный лук, приладил стрелу и до отказа натянул тетиву. Его воины с усмешками на лицах наблюдали за происходящим. Лук Ал-тана был намного больше и тяжелее, чем у любого из присутствующих. Чтобы натянуть его, требовалась немалая сила, Ал-тан же сделал это с поразительной легкостью, оттянув тетиву до такой степени, что каменный наконечник стрелы уперся в его указательный палец, лежащий на древке. Прицелившись, он пустил стрелу. Пролетев футов пятьдесят, она глубоко вонзилась в ствол молодого деревца толщиной дюймов в шесть, пробив его насквозь. Ал-тан и его воины повернулись ко мне с выражением несказанного удовольствия на лицах, а вождь несколько раз подпрыгнул с поднятыми вверх руками, напомнив мне пьяного борца.

Не желая ударить в грязь лицом, я выхватил пистолет, навел его на все еще дрожащую в стволе дерева стрелу и нажал на спуск.

При звуке выстрела все кро-лу отскочили назад и схватились за оружие, но видя, что я улыбаюсь, они успокоились и перевели взгляд на дерево. Стрела их вождя исчезла. Это был отличный выстрел, можете мне поверить! Не уверен, что мне удалось бы повторить его, но в сложившихся обстоятельствах мне просто до зарезу был нужен именно такой, чтобы раз и навсегда зарекомендовать себя в глазах этих свирепых и воинственных дикарей шестого круга подобающим образом.

Боги оказались добры ко мне, и я сразу увидел по лицам окружающих, что мои акции поднялись. Но, похоже, не в глазах Ал-тана. Если до этого он склонен был рассматривать меня как безвредную и любопытную диковину, то теперь, судя по выражению лица, его отношение ко мне изменилось в худшую сторону. Удивляться тут было нечему - люди типа Ал-тана всегда болезненно воспринимают свое поражение. Какой властелин, дикий или цивилизованный, в состоянии снести такой щелчок по самолюбию? Видя потемневшую от гнева физиономию Ал-тана, я счел за благо прекратить дальнейшие беседы и продолжить прерванный путь. Однако воины, повинуясь жесту вождя, преградили нам путь.

- Что это значит? - спросил я. Прежде чем Ал-тан успел ответить, я услышал голос Чал-аза:

- И это благодарность вождя Кро-лу Ал-тана за спасение жизни одного из его воинов от пляски смерти в плену у банд-лу? - спросил он.

Ал-тан с минуту мрачно молчал, но потом его лица прояснилось и стало чуть добродушнее.

- Вы меня не так поняли, - произнес он, - я не собираюсь причинять вреда этому незнакомцу, я хотел только задержать его на один день, чтобы он мог принять участие в пиршестве в деревне. А утром пускай идет своей дорогой, я его не держу.

Сомнения мои его речь до конца не рассеяла, но побывать в деревне кро-лу было любопытно. Кроме того, если Ал-тан и замыслил какой-то обман, мы все равно находились в его власти. Ночью же мог подвернуться удобный случай для бегства. Пытаться вырваться из кольца воинов сейчас было безумием. Поэтому я, чтобы рассеять подозрения, тут же согласился на его предложение и вежливо поблагодарил за оказанную честь. Это ему явно понравилось, и по дороге в деревню Ал-тан шел рядом со мной, расспрашивая о моей стране и ее обычаях. Больше всего его, кажется, удивило, что у меня на родине люди могут спокойно передвигаться днем и ночью без риска быть съеденными хищными зверями или ящерами. Когда же я рассказывал ему об армии, его наивный рассудок отказывался принять тот факт, что огромные массы людей содержатся обществом с единственной целью - истреблять себе подобных.

- Как хорошо, - сказал он, - что я не живу в твоей стране среди столь кровожадных людей. Здесь, на Каспаке, тоже сражаются воины разных племен. Наше оружие предназначено в первую очередь для охоты и для защиты. Мы не делаем оружия с целью убивать, как это делаете вы. В твоей стране, чужеземец, живут, должно быть, настоящие дикари, и тебе повезло, что ты теперь находишься в мирном и спокойном краю.

Как видите, вождь высказал довольно смелую и свежую мысль, с которой я готов согласиться, особенно если учесть, что перед этим рассказывал Ал-тану о большой войне, вот уже два года бушующей в Европе.

По дороге в деревню мы постоянно сталкивались с хищниками и трижды подвергались нападению, но все это воспринималось Ал-таном как нормальный ход вещей. Он наносил удар копьем или пускал стрелу в нападавшего хищника, а затем, как ни в чем не бывало, возвращался к прерванной беседе. Двое воинов получили ранения, а один даже был убит насмерть разъяренным носорогом, но стоило опасности миновать, как о ней уже больше никто не вспоминал. С убитого сняли одежду и оружие и оставили на месте - хищники позаботятся о погребении. Трофеи, которые кро-лу пренебрежительно оставляли пожирателям падали, заставили бы позеленеть от зависти любого английского охотника. Они забрали с собой лишь мясо носорога, и то по единственной причине, что очень его любят. Часть носорожьей шкуры они тоже забрали с собой - она используется для изготовления обуви, щитов, рукояток ножей и других целей и ценится за толщину и прочность.

Особенно заинтересовал меня их щит. Я даже оказался свидетелем отражения нападения саблезубого тигра с его помощью. Огромный зверь неожиданно выскочил из кустарника, где, по всей видимости, спал после утренней охоты. На него обрушился град копий, некоторые из них были пущены с такой силой, что пробили тело насквозь. В~ момент нападения тигр находился очень близко к отряду, поэтому ему удалось прорвать цепь обороны. Метнув копья, воины с непостижимой быстротой принялись пускать в него стрелы. Рыча от ярости и боли, зверь обрушился на Чал-аза, я же в отчаянии сжимал бесполезное в такой сутолоке ружье. Но Чал-аз был готов к нападению. Отбросив свой лук, он спрятался за большим овальным щитом, в центре которого находилось отверстие диаметром в шесть дюймов. Крепко сжимая щит за внутренние ремни левой рукой, в правой он сжимал тяжелый нож. Утыканный, как дикобраз, копьями и стрелами хищник в прыжке опрокинул Чал-аза на землю. Тот упал на спину и прикрылся сверху щитом, который полностью накрыл его тело. Пока тигр рвал когтями плотную кожу носорога, покрывавшую щит, Чал-аз через отверстие наносил ему удары ножом. Безо всякого сомнения, храбрый воин обошелся бы и без моей помощи, но тут мне представилась возможность выстрелить без риска зацепить кого-нибудь, и одной пулей я уложил тигра наповал.

Поднявшись на ноги, Чал-аз взглянул на небо и заметил, что собирается дождь. Все остальные молча возобновили движение. Инцидент был исчерпан. Не знаю почему, но этот эпизод напомнил мне одного знакомого. Тот как-то застрелил бродячую кошку у себя во дворе, и три недели подряд только об этом и говорил.

Уже темнело, когда мы добрались до деревни. Она состояла из нескольких хижин, покрытых травой и листьями, и была обнесена высокой изгородью. Жилища эти располагались группами от двух до семи хижин.

Вплотную примыкая друг к другу, они чем-то напоминали пчелиные соты. Если хижина стояла одна, значит в ней жил воин с одной женой, а если хижин было больше - то с несколькими. Изгородь вокруг деревни была сделана из кольев, плотно примыкающих друг к другу и крепко связанных. Они были врыты в землю под углом и торчали наружу, поддерживаемые также врытыми в землю деревянными подпорками, установленными таким образом, что центр тяжести находился чуть ниже места соединения. Верхушки кольев были заострены. Единственный вход внутрь представлял собой отверстие размером три на три фута. Изнутри оно плотно закрывалось чем-то вроде огромной пробки из сложенных вместе бревен.

Войдя в деревню, мы были встречены толпой воинов и женщин. Я не заметил признаков враждебности на их лицах. Когда же Чал-аз поведал о том, как я его спас, ко мне стали относиться с настоящей теплотой. Судя по всему, он пользовался немалой популярностью среди своих сородичей. Меня и Аджор буквально задарили местными "сувенирами", среди которых были ожерелья из зубов тигра и льва, прекрасно выделанные шкуры и глиняная посуда, чудесно разрисованная, а также масса всяких съедобных вещей. Все это буквально сыпалось на нас, вызывая ревнивое неудовольствие наблюдающего за нами Ал-тана.

Наконец, мы смогли уединиться в отведенной для нас хижине и поесть. Ужин наш состоял из жареного мяса и овощей, принесенных женщинами. Кроме этого, я впервые попробовал местного молока от настоящих коров сыра сделанного из молока диких коз.

Еще нас угостили медом, ржаным хлебом грубого помола, виноградом и молодым вином. С того момента, как я расстался с кают-компанией "Тореадора", это была, без сомнения, самая чудесная трапеза, напомнившая мне о чернокожем поваре Тайлера-старшего, творившем настоящие чудеса, - в его руках обыкновенная свинина превращалась по вкусу в курицу, курица же вообще являла собой пищу богов.

Глава V

После ужина я закурил и блаженно растянулся на куче шкур, сваленных близ порога. Аджор примостилась рядом, положив голову мне на плечо. Меня наполняло чувство глубокого покоя. Впервые с того момента, когда мой гидроплан пролетел над окружающими Каспак скалами, я ощущал себя в полной безопасности. Рукой я тихонько погладил бархатную щечку девушки, которую сегодня признал своей перед свидетелями, затем пышные волосы, стянутые золотой заколкой. Перехватив мою руку своими нежными пальчиками, Аджор поднесла ее к своим губам. И вот тогда я впервые за все время дал волю своим чувствам: обнял девушку и в долгом-долгом поцелуе прижался к ее губам. Мы были одни, и до утра хижина должна была стать нашим домом.

Но в этот момент со стороны входа в деревню послышался какой-то шум, возгласы приветствия и ответные крики стражи. Наверное, это возвратились охотники. Слышно было, как их отряд входит в деревню, сопровождаемый собачьим лаем. Я позабыл упомянуть собак кро-лу. Деревня была полна эти - Иш1 ми поджарыми, похожими на волков овчарками. Днем они караулили стадо, причем на одну корову приходился десяток псов, а ночью, когда стадо загонялось в крытый загон, собак пускали в деревню, кроме нескольких тренированных псов, ночевавших вместе со стадом. В течение дня они так наедались мясом убитых в процессе караульной службы зверей, что больше никакой заботы о них не требовалось.

После того как шум у ворот затих, мы с Ад-жор поднялись и хотели было войти в хижину, но в этот момент из узкого прохода между соседними хижинами появился какой-то воин. Остановившись перед нами, он сообщил, что Ал-тан желает видеть меня и ожидает в своей хижине. Формулировка предложения и манера поведения вестника не вызвали у меня и тени подозрения, настолько сердечно и вежливо все это выглядело. Я охотно согласился, предупредив Аджор, что скоро вернусь. Все оружие и снаряжение я оставил с ней в хижине, принимая во внимание, что воины Кро-лу не носят оружия в стенах деревни, если не считать ножей. Да и вся атмосфера покоя и безопасности, царившая здесь, расслабила меня - иначе никогда бы я не поддался этому мнимому дружелюбию. Вкусив плодов гостеприимства, я забыл об опасности предательства.

Посланный за мной воин провел меня через лабиринт узких улочек к расположенной в центре площади. На одной стороне ее стояла самая большая в деревне хижина, перед дверью которой собралось множество воинов. Хижина была освещена изнутри, и в ней находилось немало народу. Собак на площади было что блох, и те, которые подходили близко, проявляли ко мне явную враждебность. Видимо, обоняние подсказывало им, что я чужой, поскольку на остальных они не обращали внимания.

Войдя в дом, я обнаружил большое скопление воинов, рассевшихся полукругом прямо на полу. В конце, оставленном свободным, стояли Ал-тан и еще один воин. Я сразу понял, что это галу, к тому же среди присутствующих тоже оказалось немало галу. Помещение освещалось светом факелов, воткнутых в некое подобие глиняных канделябров, применявшихся, очевидно, с противопожарной целью. Среди воинов лежали или бесцельно бродили десятка два собак.

При моем появлении все с интересом уставились на меня, особенно галу, которые раньше меня никогда не видели. Повинуясь знаку проводника, я направился к Ал-тану. В этот момент одна из собак неожиданно прыгнула на меня сзади. Повернувшись, чтобы отпихнуть ее прежде, чем она вцепится в меня зубами, к своему полному изумлению я обнаружил радостно прыгающего вокруг меня большого эрдель-терьера. "Смеющаяся" пасть, полузакрытые глаза, прижатые уши без всяких слов заявляли, что это друг. Я узнал его сразу. Опустившись на колени, я с чувством обнял его мохнатую морду. Это был Ноб, старый добрый Ноб, пес Боуэна Тайлера. После Боуэна Ноб больше всех любил меня и теперь выражал свою радость от встречи громким лаем и вилянием обрубком хвоста.

- Кто хозяин этого пса? - спросил я, повернувшись к Ал-тану.

Вождь кивнул головой в направлении стоящего рядом с ним галу.

- Он принадлежит Ду-сину из племени Галу, - ответил он.

- Он принадлежит Боуэну Тайлеру-младшему из Санта-Моники, и я очень хотел бы знать, где его хозяин.

Галу пожал плечами.

- Пес мой, - сказал он, - он пришел "от Начала" и не похож на других собак. Он добрый и послушный, но в ярости страшен. Я его не отдам. А человека, о котором ты говоришь, я не знаю.

Так, значит, это и есть Ду-син! Тот самый, из-за которого решилась на бегство Аджор. Знает ли он, что Аджор здесь? Не из-за нее ли они послали за мной? Но они принялись задавать мне вопросы, даже не вспоминая о ней, что меня несколько успокоило. Их интересовала моя страна, путешествие в Каспак и мои намерения. Я правдиво отвечал на все вопросы, поскольку скрывать мне было нечего, и заверил их, что единственное мое желание - найти своих друзей и вернуться домой. В облике Ду-сина и его воинов я нашел объяснение выражению "золотая раса", употребляемому в отношении Галу. Все их украшения и оружие были либо сделаны целиком из кованого золота, либо богато им инкрустированы. Сами же они были высокого роста, стройны и красивы. Головы их украшали золотые обручи, как у Аджор, а с левого плеча спускались леопардовые хвосты отличительный знак Галу. В дополнение к одеянию из оленьих шкур на каждом была еще легкая накидка, что-то вроде одеяла, с примитивным, но очень красивым узором. Это был первый образчик вышивки среди племен Каспака, который мне довелось увидеть. У Аджор такой накидки не было, наверное, она потеряла ее, спасаясь от алу, или во время полета с Вьеру. Кроме того, на Аджор было куда меньше украшений, чем на этих представителях сильного пола.

Аудиенция продолжалась больше часа, пока Ал-тан, наконец, не разрешил вернуться в отведенную мне хижину. Все это время Ноб спокойно лежал у моих ног, но как только я направился к выходу, он вскочил и последовал за мной. Ду-син окликнул его, но тот и ухом не повел. Я уже почти дошел до двери, когда Ал-тан поднялся с места и приказал мне остановиться.

- Стой, чужеземец. Собака Ду-сина следует за тобой.

- Эта собака не принадлежит Ду-сину, - ответил я, - она принадлежит моему другу, о чем я уже говорил, и предпочитает, мою компанию, пока не найдется ее настоящий хозяин.

С этими словами я повернулся и продолжил свой путь. Пройдя всего несколько шагов, я услышал за спиной какой-то шум, и в то же мгновение какой-то человек наклонился и шепнул мне на ухо слово "казор", что на каспакском означает "берегись". Это был То-мар. Он тут же отвернулся от меня, не желая, видимо, афишировать наше знакомство. Я же повернулся и оказался лицом к лицу с Ал-таном и Ду-сином. Оба были явно разгневаны.

- Это моя собака, - заявил Ду-син, - а ты хочешь ее украсть!

- Это не твоя и не моя собака, - ответил я, - и красть ее я не собираюсь. Если пес захочет пойти за тобой - это его дело. Я не буду вмешиваться. Но если он последует за мной, ты тоже не мешай. Разве это не справедливо? - спросил я, поворачиваясь к Ал-тану. - Пусть пес сам выберет себе хозяина.

Тем временем Ду-син, не ожидая решения Ал-тана, подскочил к Нобу и схватил его за загривок. Я не вмешивался, зная, что должно произойти. Так оно и случилось. Свирепо зарычав, пес молниеносно вырвался и прыгнул на Ду-сина, целясь прямо в горло. Тот отступил и отразил первое нападение ударом кулака, затем выхватил нож и приготовился встретить повторную атаку. И Ноб, без всякого сомнения повторил бы ее, если бы я не приказал ему остановиться. Еле слышно я приказал ему: "Стоять". Пес остановился, дрожа, от возбуждения и скаля клыки на своего противника. Ноб был отлично выдрессирован и привык подчиняться моим словам в не меньшей, если не в большей степени, чем словам самого Боуэна. Правду сказать, дрессировал его, в основном, именно я. Поэтому он послушно повернулся и уселся у моих ног.

Ду-син, красный от гнева, готов был уже драться со мной, если бы Ал-тан не отвел его в сторону и не прошептал на ухо несколько слов, после чего галу, что-то пробурчав, вернулся на свое место, а я в сопровождении Ноба пошел своей дорогой. Пересекая площадь, я встретил Чал-аза. Мы были так близко, что я мог коснуться его рукой. Я приветствовал его, но он проскочил мимо. Такое поведение удивило меня, но потом я вспомнил, что То-мар, хотя и сумел предупредить меня, но дружеских чувств не выказывал. Пытаясь разобраться во всем этом, я продолжил свой путь. Но мои мысли разом исчезли от звука раздавшегося выстреле. Я бросился бежать, угнетаемый нехорошим предчувствием, потому что, все огнестрельное оружие, имевшееся в стране Кро-лу, находилось в хижине вместе с Аджор.

Я не сомневался, что она подвергается опасности. Случайный выстрел исключался, так как я достаточно хорошо научил Аджор обращаться с ружьем и пистолетом. Покидая хижину, я не сомневался, что мы среди друзей и в полной безопасности. Но вызов к Ал-тану, присутствие там воинов Галу и Ду-сина и странное поведение То-мара и Чал-аза возбудили во мне подозрение. Я мчался по узким улочкам деревни кро-лу, и мое сердце было готово выскочить из груди.

Чувство направления у меня развито совсем неплохо, чему немало способствовали годы походов по горам и прериям, поэтому я без особого труда добрался до хижины, в которой оставил Аджор. Войдя, я громко позвал ее по имени. Ответа не было. Достав из кармана спички, я зажег одну, и в это самое время на меня набросилось полдюжины воинов. Пока горела спичка, я успел разглядеть, что Аджор и все оружие исчезли.

Когда шестеро кро-лу набросились на меня, за моей спиной раздалось злобное рычание. Я совсем забыл про Ноба. Подобно злобному демону, он крутился среди воинов, кусая их своими могучими клыками. Меня повалили на землю и одолели бы, если бы не Ноб - теперь они перенесли на него все внимание. Лишь один из воинов все еще старался стукнуть меня по голове своим каменным топором, но я поймал его руку и сделал подсечку, а сам вскочил на ноги. Продолжая держать его за руку, я наклонился вперед и неожиданным броском швырнул его через плечо прямо головой в стену. Ноб за это время успел разделаться с одним из противников, который без движения лежал на полу, но оставшиеся четверо пытались достать пса своими ножами и топорами. Нагнувшись над поверженным мною воином, я схватил его нож и топор и ринулся в драку. Не будь Ноба, я, разумеется, не справился бы с опытными воинами, к тому же привычными, в отличие от меня, к такому оружию. Ноб же один стоил четверых! Никогда я не видел подобной быстроты движений и ярости в нападении, как у этого милого и доброго эрделя. С его помощью мне удалось в конце концов преодолеть сопротивление противников, вынужденных отступить перед безудержной отвагой непонятного зверя из чужого мира, дерущегося бок о бок со своим столь же непонятным хозяином. Мы одолели их поодиночке. Ноб, отвлекая внимание, бросался сбоку, я же в этот момент наносил удар по голове. Как только я разделался с последним, снаружи послышался топот множества ног. Попасть в руки кро-лу - означало верную смерть, но я не мог покинуть деревню, не узнав прежде, где Аджор, и не освободив ее. Я, правда, не был уверен, что смогу выбраться из деревни, зато знал, что бездействие не принесет пользы ни мне, ни Аджор. Поэтому я выскользнул из хижины и, прячась в тени, направился к северному концу деревни. Ноб следовал за мной по пятам, окровавленный, но счастливый.

Преследуемый врагами, я никогда еще не ощущал себя настолько беспомощным.

Но даже в таком положении меня гораздо больше беспокоила мысль о безопасности Аджор, чем о своей собственной. Что произошло с ней? Где она и в чьей власти? Суждено ли мне получить ответ на эти вопросы, я не знал, но был полон решимости рискнуть жизнью для ее спасения.

Как она сумела меня околдовать, что мой мозг перестал нормально функционировать, а трезвость и рассудок оказались вытеснены каким-то сумасшедшим чувством, которое я упорно отказывался признать за любовь? Я никогда не был влюблен! И сейчас тоже не влюблен - сама мысль об этом просто смехотворна. Как могу я, Томас Биллингс, правая рука усопшего Боуэна Тайлера-старшего, одного из известнейших в Америке и крупнейшего в Калифорнии промышленника, быть влюбленным в эту... в эту... Тут слово застряло у меня в горле. И все же по американским понятиям, я не мог подобрать другого. При всей ее красоте и нежной коже, Аджор по ее одежде, обычаям, привычкам, манере поведения подходило единственное определение - "скво", обозначающее женщину индейского племени. Представьте себе Тома Биллингса, влюбленного в скво! Да никогда в жизни!

Но тут перед моим мысленным взором внезапно предстала Аджор, какой я видел ее в последний раз, и вновь пережил тот сладостный момент, когда она была в моих объятиях, а губы наши слились в поцелуе. Я готов был избить сам себя за высокомерие, проявленное мной пусть даже только в мыслях. Да, да, это я оказался высокомерным снобом, я, который всегда так гордился своей демократичностью и широтой взглядов!

Все эти мысли мелькали у меня в голове, пока мы с Нобом пробирались по погруженной во тьму деревне. Голоса и шаги наших преследователей все еще были хорошо слышны. Но и они не могли отвлечь меня от дум о моей маленькой, нежной и любимой, да! любимой Аджор! Мои размышления были прерваны хриплым шепотом, раздавшимся из одной хижины, мимо которой я проходил. Чей-то голос негромко позвал меня по имени, и дорогу мне преградил человек. Я поднял нож, но тут же опустил его, узнав Чал-аза.

- Быстрее! - прошептал он. - Прячься сюда. Это моя хижина, и они не станут ее обыскивать.

Я немного замешкался, припоминая нашу последнюю встречу, но он, словно прочитав мои мысли, поспешил объяснить, что не мог говорить со мной на площади из опасения навлечь на себя подозрения, так как не смог бы прийти мне на помощь позднее, поскольку по деревне прошел слух, что Ал-тан собирается расправиться со мной. Произошло это сразу по прибытии Ду-сина и его воинов.

Вместе с Нобом я последовал за ним в его жилище. Пройдя несколько комнат, мы оказались в маленьком чулане без окон, тускло освещенном чадящим светильником. Дым частично вытягивался через отверстие в крыше, но все равно здесь было душновато. Чал-аз жестом предложил мне присесть на шкуру, разложенную прямо на земляном полу.

- Я твой друг, - сказал он, - ты спас мне жизнь, и я благодарен тебе в отличие от этого бату - Ал-тана. Я постараюсь помочь тебе, кроме того, есть еще другие, кто тоже готов помогать тебе против Ал-тана и этого предателя Ду-сина.

- А где Аджор? - спросил я, больше беспокоясь о ее судьбе, чем о своей.

- Аджор в безопасности. Мы вовремя проведали о планах Ал-тана и Ду-сина. Когда последний узнал, что она здесь, он потребовал ее выдать, на что Ал-тан согласился. Но когда воины отправились за ней, с ними пошел и То-мар. Аджор стала защищаться и убила одного из воинов. То-мар схватил ее и сказал, что сам отнесет Аджор к Ал-тану, а другим воинам велел ждать твоего прихода. Но он отнес ее в свою хижину, где она сейчас вдвоем с Со-ал, женщиной То-мара. Все это случилось очень быстро. Мы были с ним вместе на Совете и видели, как Ду-син пытался отобрать твою собаку. Когда же Ал-тан послал воинов, То-мар увязался с ними, а я остался, чтобы вести наблюдение и прийти тебе на помощь, если потребуется. Все остальное ты знаешь.

Я горячо поблагодарил его и попросил отвести меня к Аджор, но он отказался, объяснив, что меня ищут по всей деревне и выходить на улицу опасно. Да я и сам слышал, как они ходят по домам и спрашивают у хозяев, не видел ли кто меня. Чал-аз даже покинул меня и встал на пороге своего жилища, состоящего из нескольких хижин, чтобы предупредить возможный нежелательный визит. Отсутствовал он довольно долго, несколько часов, показавшихся мне вечностью. К этому времени все звуки с улицы прекратились, и я уже начал беспокоиться, когда услышал, как он возвращается. Лицо его выглядело растерянным.

- Что случилось? - спросил я, - Они нашли Аджор?

- Нет, - ответил он, - но Аджор ушла. Она узнала, что ты скрылся от погони, и покинула деревню. Со-ал пыталась ее удержать, но тщетно. Аджор перелезла через ограду и ушла с одним только ножом.

- Тогда и я тоже должен идти, - решительно заявил я, поднимаясь на ноги. Ноб тут же вскочил и встряхнулся, хотя до этого спал мертвым сном.

- Да, - согласился Чал-аз, - ты должен идти и немедленно. Скоро рассветет, и Ду-син тоже отправится искать ее. - Он наклонился и прошептал мне на ухо: "Многие из нас готовы помочь тебе. Ал-тан согласился поддержать Ду-сина против Джора, вождя Галу, но большинство из нас против этого решения, и мы готовы выступить против Ал-тана, чтобы не допустить такого вопиющего нарушения наших законов и обычаев. Мы, кро-лу, можем подняться до галу, как это повелось с древности, лишь по воле богов, и не иначе. И никакой бату не станет галу с помощью предательства и оружия, пока я жив и в руках моих лук и копье, а за спиной моей верные воины Кро-лу.

- Надеюсь помочь тебе, если останусь в живых, - сказал я ему. - Вот если бы мне вернуть свое оружие! Ты не знаешь, куда оно делось?

- Нет, - ответил он, - оно исчезло. Но ты не можешь пускаться в дорогу без оружия и в такой одежде. Если ты отправляешься к галу, ты должен и выглядеть как галу. Пойдем со мной.

И не дожидаясь ответа, Чал-аз повернулся, взяв меня за руку, отвел в соседнюю комнату, а точнее говоря, в соседнюю хижину, соединенную переходом с центральной. Здесь он показал мне на ворох одежды, оружия и украшений и предложил снять мое привычное одеяние, уверяя, что сделает из меня настоящего галу. Все это были трофеи, захваченные Чал-азом во время многочисленных стычек с галу.

Жалкий вид моей одежды, едва прикрывавшей наготу и до предела драной, заставил меня без сожаления расстаться с ней и с благодарностью принять мудрое предложение Чал-аза. Мое новое снаряжение составляли: подобие туники из кожи оленя, хвост леопарда, золотой обруч, браслеты для рук и ног, пояс, кинжал в ножнах, щит, копье, лук со стрелами и длинная веревка, которой пользовались только галу. Она была изготовлена из сыромятной кожи и напомнила мне ковбойское лассо, хорошо знакомое мне с детских лет. Веревка была витками обмотана вокруг "хонды" - тяжелого золотого овала, позволяющего достигать большей точности при броске. Хонда сама по себе может служить метательным оружием благодаря своей тяжести. Если несколько воинов во время охоты и битвы окружают одного противника, они, как правило, стараются связать его веревками. В поединке же чаще используется только хонда, способная при удачном броске пробить самый толстый череп. За исключением ружья, ничто не могло бы обрадовать меня больше, чем это местное лассо, ведь я еще в детстве овладел всеми тонкостями его применения. Все остальное снаряжение вызвало во мне гораздо меньший энтузиазм. Туника из кожи оленя, например, была так легка и коротка, что я чувствовал себя совершенно голым. Чал-аз объяснил мне, что веревка называется "га", и мне сразу стало понятно происхождение названия галу, то есть "люди с веревками", или "люди лассо" - как я решил для себя.

Полное облачение воина Галу выглядело столь непривычно, что я с трудом узнал бы сам себя. За моей спиной висели щит, лук со стрелами и короткое копье, на поясе у живота - нож в ножнах, справа - каменный топор, слева лассо с хондой. Протянув правую руку через левое плечо, я мог вытащить стрелу из колчана или схватить копье, протянув левую руку через правое плечо достать лук, а вот для того, чтобы снять щит, требовалась ловкость циркового акробата. Шит этот, имеющий овальную форму и большие размеры, чаще служит для прикрытия спины, чем для отражения лобовой атаки. Для отражения удара ножом или топором спереди используются большей частью золотые кольца, охватывающие почти целиком левую руку. Конечно, при нападении крупных хищников или сразу нескольких воинов можно снять щит и использовать его для защиты спереди, но сделать это, как я уже говорил, не так-то просто.

В полном снаряжении я последовал за Чал-азом. Неслышно крадучись по темным пустынным улочкам в сопровождении Ноба, мы добрались до ближайшей стены изгороди. Здесь Чал-аз попрощался со мной, сказав на прощание, что надеется встретиться со мной опять у галу. У него было предчувствие, что скоро он "услышит зов". Выразив свою благодарность за помощь, я обещал, что всегда буду рад оказать ему услугу, в том числе против Ал-тана.

Глава VI

Искать Аджор в незнакомой местности было почти безнадежным делом. Но не попытаться найти ее я не мог, и возносил молитвы, чтобы ей, если мы не встретимся, удалось добраться до своего отца целой и невредимой.

При свете разгорающейся зари мы с Нобом держали путь на север. Чем дальше мы продвигались в этом направлении, тем сильнее поражало меня почти полное отсутствие хищников. Травоядные животные, напротив, попадались во все возрастающих количествах, хотя и в других местах они достаточно многочисленны, чтобы прокормить и хищников, и местные племена. Самым же интересным были эволюционные отличия от обитающих ближе к югу аналогичных видов. Лошади, например, были крупнее, а к северу от деревни кро-лу я видел табун этих животных, напоминавших мне размерами индейских лошадей моих родных прерий, разводимых до сих пор некоторыми племенами. С вожделением старого ковбоя поглядывал я на сытые гладкие бока пасущихся коней, но они были настороже и не допускали даже на выстрел, не говоря уже о лассо. Правда, я все еще не терял надежды заарканить одну из лошадок.

До полудня нам с Нобом дважды пришлось защищаться от хищных зверей. Отсутствие огнестрельного оружия вполне компенсировалось присутствием Ноба, который за время странствий и жизни у Ду-сина явно набрался немалого опыта охоты в местных условиях. Он всегда был начеку и предупреждал меня рычанием о приближении хищников задолго до того, как их мог увидеть и услышать я сам. При нападении он вертелся вокруг зверя, кусая его сбоку и сзади и отвлекая внимание, пока мне не удавалось забраться на ближайшее дерево. Сам же он при этом был настолько хитер и осторожен и двигался с такой быстротой, что изводимые им таким образом огромные кошки никак не могли его зацепить, зачастую приходя в неописуемую ярость при этих бесплодных попытках.

Зверюги имели неприятную привычку по часу и больше бродить вокруг загнанной на дерево добычи, пока внимание их не отвлекалось на кого-нибудь еще. На подобные остановки тратилось много времени. Но в конце концов мы все же добрались до протянувшейся с запада на восток скалистой цепи, и я сразу сообразил, что это граница между племенами Кро-лу и Галу. Южные склоны гряды поднимались на высоту до двухсот футов, представляя собой обрывистую неприступную стену. Как я ни старался, мне не удалось найти даже признаков удобного для подъема места. Я не знал, что мне делать дальше: идти на восток, где скалы выглядели еще выше и мрачнее, или на запад - в направлении моря? Я не мог решить. Оставалось положиться на судьбу.

Мне и в голову не приходило, что Ноб уже пересекал эту гряду, по крайней мере однажды. Я заговорил с собакой просто так, как это часто бывает при отсутствии собеседника,

- Ну что, старик, - спросил я, - как нам перебраться через эти чертовы скалы?

Не могу утверждать, что он меня понял, хотя эрдель - очень умная собака. Но он явно отреагировал на мои слова. С радостным лаем он вдруг побежал на запад. Когда же я не сдвинулся с места, он вернулся и с отчаянным лаем ухватил меня зубами за край туники. Зубы у Ноба были очень острыми, поэтому я не стал сопротивляться и последовал за ним, справедливо рассудив, что в отсутствие достоверной информации все равно куда идти.

Довольно долго мы следовали параллельно цепи. Местность была неровной, изредка попадались деревья и пасущиеся животные. Поодиночке, парами и целыми стадами, они являли собой пеструю смесь из современных и давно исчезнувших видов. Огромный волосатый мастодонт стоял, покачиваясь, в тени гигантского папоротника - могучий самец с огромными закругленными бивнями. По соседству мирно щипало траву семейство туров с теленком, а невдалеке спал в грязевой яме одинокий носорог. Олени, антилопы, лошади, козы и овцы паслись все вместе рядом с гигантскими мегатериями, поднявшимися на задние лапы и обгладывающими верхушку высокого дерева. Забытое прошлое вставало бок о бок с настоящим, а Том Биллингс - конечный продукт цивилизации - шествовал в костюме дикаря доледниковой эпохи рядом с псом, чья порода была выведена не более шестидесяти лет назад. Ноб был парвеню, но это его нисколько не волновало.

Приближаясь к морю, мы встретили несколько летающих ящеров, но они нас не тронули. Было уже за полдень, когда, преодолев очередной подъем, я увидел нечто, заставившее меня броситься на землю и приказать Но-бу молчать. Прячась в кустарнике, я следил, как большой отряд воинов приближается к гряде с юга, и догадался, что Ду-син со своими галу, срезав путь, сумел опередить меня. Они были близко, и я отчетливо мог их разглядеть. Аджор среди них не было.

Они углубились в узкий проход между скал, полузасыпанный камнями. Я следил, как они поднимались вверх по осыпи, а когда последний из них скрылся из виду, я поднялся и направился следом. Было ясно, что Ноб вел меня именно сюда.

Ко входу в ущелье я приближался осторожно, опасаясь быть обнаруженным, но беспечные галу не выставили дозорных. Когда же я увидел перед собой узкую, круто поднимающуюся вверх тропинку, на которой с трудом помещался один человек, я даже пожалел вождя Галу. Дюжина воинов способна была сдерживать в этом тесном проходе нападение всех южных орд, а он даже не удосужился выставить здесь охрану!

Галу могут считаться в Каспаке великим народом, но познания их в области элементарной военной тактики мизерны. Я был удивлен полным отсутствием здравого смысла у этих людей, пускай они даже и были дикарями каменного века. Что касается Ду-сина, тот сильно упал в моих глазах, когда я наблюдал за его отрядом. Не принять никаких мер предосторожности на вражеской территории, к тому же возвращаясь во владения вождя, против которого он затеял мятеж, представлялось мне верхом глупости. Пусть даже Ду-син был уверен, что Джор не ожидает его у перевала - все равно он просто не имел, как командир, права так рисковать. Да я бы с одним взводом национальной гвардии без труда покорил бы весь Каспак!

Достигнув вершины перевала, мы с Нобом успели заметить хвост уже спускающегося отряда. Земли Галу лежат футов на сто выше над уровнем моря, чем земли Кро-лу. Поэтому спуск составлял не более пятидесяти футов. Перемена ландшафта была поразительной. Растительность представляла собой более выносливый тип, чем внизу, и я подумал, что по ночам без одеяла, служащего частью одежды галу, обойтись непросто. Среди деревьев преобладали эвкалипт и акация, но попадались и знакомые до, боли дубы, буки, клены, даже сосны и ели. Вековые деревья теснились рядом в непроходимых чащах. От места, где я стоял, на многие мили вперед и на сотни футов вверх лежал сплошной лесной покров, и даже издали я мог судить, насколько огромны были многие из деревьев.

Вот я и добрался до Галу. Хотя я и не уроженец этих мест, но тоже пришел сюда "от Начала", или кор-сва-джо, пройдя через все круги ада на низших уровнях развития, и тоже испытывал в этот момент определенное чувство гордости, в чем-то сходное с чувством, наполнившим То-мара и Со-ал, когда те "услышали зов".

Но где же Аджор? Вглядываясь в местность, я, как ни старался, не мог разглядеть никого, кроме воинов Ду-сина и диких животных. На всем пространстве, охватываемом взором, не было даже намека на тоненькую девичью фигурку моей любимой, за счастье вновь увидеть которую я с радостью позволил бы отрубить себе правую руку.

Мы с Нобом проголодались, так как ничего не ели с прошлой ночи. А внизу были олени, козы, словом, все, что нужно голодному охотнику. Быстро спустившись по осыпи, мы ползком стали подкрадываться к маленькому стаду оленей, пасшемуся на опушке леса. Изобилие кустарника и высокой травы позволили без особого труда приблизиться с подветренной стороны к намеченной жертве. Это была крупная упитанная олениха с детенышем. Мне удалось подобраться к ней футов на пятьдесят, и как же я тогда жалел, что со мной нет ружья! Ни разу в жизни я не стрелял из лука, хотя и видел, как это делают другие. Но делать было нечего. Достав стрелу, я вставил ее в лук, натянул тетиву, прицелился и выстрелил. В ту же секунду, кликнув Ноба, я вскочил на ноги и бросился вперед. Стрела глубоко вонзилась в бок оленихи. Ноб первым настиг ее, когда та уже повернулась бежать, преградил дорогу и вцепился ей в горло. Тут подоспел я и прикончил олениху копьем. Развести огонь и начать жарить мясо было делом нескольких минут. Ноб тем временем занялся окровавленными внутренностями.

Два дня провел я в бесплодных поисках, но следов Аджор не обнаружил. Продвигаясь все время дальше к северу, я, к своему удивлению, ни разу не видел людей, и уже начал сомневаться, не мог ли Чал-аз ошибиться, когда говорил мне, что Аджор покинула деревню. А что, если он просто обманул меня и действовал по приказу Ал-тана, который не захотел открыто предавать смерти человека, оказавшего племени услугу, и решил избавиться от меня, отправив по ложному следу и сохранив девушку для себя? Чем больше я над этим размышлял, тем сильнее уверялся в том, что Аджор не выходила из деревни. А с другой стороны, будь это так, почему Ду-син не взял ее с собой? Ответа я не находил.

На второй день пребывания на земле Галу я наткнулся на большой табун великолепных лошадей. Они достигали почти полутора метров в высоту на уровне седла, кобылы были чуть ниже жеребцов. Преобладал темный окрас с белыми яблоками. Всего здесь было не меньше сотни голов, включая жеребят. Сходство животных между собой свидетельствовало о древности и чистоте породы. И если я был не прочь поймать и приручить одного из пони, водившихся близ границы с Кро-лу, представьте себе, насколько сильнее захотелось мне обладать одним из этих замечательных мустангов. Едва увидев их, я твердо решил не отступать и задумал поймать чудесного молодого жеребца-четырехлетку, насколько я мог судить.

Табун пасся на опушке леса, где притаились мы с Нобом. Между нами было открытое пространство, покрытое кустарником и высокой травой. Выбранный мной жеребец пасся чуть поодаль основной массы вместе с кобылой и двумя годовалыми жеребятами. Я приказал Нобу лежать, тот послушно прижался к земле, и я знал, что никакая сила не сдвинет его с места без моей команды, если только мне не будет угрожать смертельная опасность. Прячась в траве, я бесшумно пополз к не подозревающему ни о чем жеребцу. Когда я оказался за кустом футах в двадцати от него, я осторожно снял и разложил перед собой лассо. Выступить из-за куста и метнуть лассо отняло бы у меня не больше секунды, но за эту секунду жеребец успел бы убежать. Я мог его поймать, если бы он повернулся ко мне. Тогда ему пришлось бы разворачиваться, чтобы пуститься в бегство, а мне как раз хватило бы этого мгновения, тем более, что при повороте он неизбежно приподнялся бы на задних ногах и поднял голову, облегчая мне задачу накинуть на него петлю.

Вот какой прекрасный план сложился у меня в голове. Теперь оставалось только дождаться, когда жеребец повернется в мою сторону. И я почти дождался, но в этот самый момент, без всякой видимой причины, кобыла подняла голову, заржала и неспешной рысью направилась к другому концу лужайки. Мой жеребец и жеребята немедленно последовали за ней. Казалось, все мои надежды рухнули, но некоторое время спустя лошади успокоились и возобновили свое занятие. Теперь они паслись в ста ярдах от меня, и в радиусе пятидесяти футов вокруг них не было ни одного куста, где я мог бы укрыться. С сорока футов я бросаю лассо без промаха, с пятидесяти - иногда промахиваюсь, а с большего расстояния - все зависит от удачи.

Не решаясь действовать, я все же склонялся к мысли попытаться совершить дальний бросок, тем более что веревка была более шестидесяти футов и позволяла это сделать. Как я желал в этот момент иметь под рукой хотя бы одну собаку из наших колли с ранчо Тайлеров! По первому слову она выгнала бы прямо на меня намеченную лошадь. И тут у меня мелькнула мысль, что Ноб тоже целое лето провел на ранчо, загоняя вместе с колли коров и лошадей в загоны после дневного выпаса. Правда, прошел уже целый год с тех пор, к тому же Ноб никогда еще не загонял лошадей в одиночку, но я чувствовал, что с его помощью скорее добьюсь цели, чем дальним броском. Ноб - собака умная и не должен меня подвести!

Приняв решение, я пополз обратно к Нобу, затем мы вместе добрались до ближайшего к нашей цели куста. Указывая на пасущуюся четверку, я шепнул Нобу: "Пригони мне их, парень!" В мгновение ока Ноб вскочил и помчался вперед, обходя справа намеченную цель.

Заметив собаку, лошади встрепенулись, но видя, что она бежит совсем в другую сторону, успокоились и остались на месте, не выпуская, впрочем, ее из вида. Настороженные, с вытянутыми шеями и раздувающимися ноздрями, они являли собой замечательное зрелище. А, Ноб, далеко обойдя их, остановился, оказавшись на одной линии со мной и табуном, и не спеша потрусил в мою сторону. Он не лаял, не бежал, а подойдя поближе, вообще перешел на шаг. Лошадям он внушал скорее любопытство, чем опасение. Лишь когда пес оказался совсем рядом, они затрусили рысью в разные стороны. Вот тут-то и начались потеха и настоящая работа для загонщика. Словно понимая, что мне нужен был именно жеребец, Ноб сосредоточил все свое внимание на нем. С четырьмя лошадьми сразу тяжело справиться даже опытной собаке. Поэтому, не обращая внимания на остальных, он погнал на меня только жеребца. Тот же, похоже, имел на этот счет собственное мнение. Боже! Как он бежал! Почти распластавшись в воздухе, он летел как ветер без всяких видимых усилий, а по пятам, пытаясь завернуть его, несся Ноб. Теперь он лаял и дважды намеревался прыгнуть справа на жеребца, но это стоило ему слишком многих сил и потери скорости, заставляя каждый раз делать сальто и шлепаться на землю. Но еще до того, как они скрылись за ближайшим холмом, я почувствовал, что настойчивость Ноба приносит плоды - жеребец понемногу начинал отклоняться в нужную сторону.

Ожидая возвращения Ноба, я принялся размышлять, что со мной будет, если на меня набросится какой-нибудь проголодавшийся хищник? От леса я был довольно далеко, свое новое оружие толком еще не освоил, поэтому мысли мне в голову лезли не слишком приятные, пока я не вспомнил об Ад-жор, с одним ножом пустившейся на мои поиски. Тут я даже покраснел от стыда за свою трусость и малодушие. Размышляя об этом впоследствии, я пришел к выводу, что на мое состояние здорово повлияла почти полная обнаженность моего тела. Если вы никогда не путешествовали средь бела дня, имея на себе кусок оленьей шкуры совершенно недостаточной длины, вы не поймете того чувства полнейшей беззащитности, которое я испытывал. У человека, привыкшего носить одежду, наличие ее вселяет уверенность, а отсутствие - панику.

К счастью, никто на меня не напал, хотя я и замечал за деревьями силуэты каких-то зверей. Ноб все не возвращался, и я начал волноваться за него. Я уже собирался отправиться на его поиски и стал сворачивать лассо, когда оба снова появились почти на том же месте, откуда началась скачка. Только теперь они бежали не так быстро. Жеребец дышал тяжело, но был еще далек до изнеможения, а мой великолепный пес, следуя по пятам, гнал его прямо на меня. Приближаясь к моему укрытию, Ноб сбавил скорость, а жеребец с готовностью перешел с галопа на рысь. Поравнявшись с кустом, за которым наготове сидел я, он буквально влетел головой в брошенную мной петлю.

Едва почувствовав затянувшуюся веревку, жеребец принялся бешено метаться во все стороны. Я с трудом удерживал его. А Ноб с вытянутым языком доплелся до меня и плюхнулся рядом, всем своим видом показывая, что он свою работу исполнил и теперь заслужил отдых. Жеребец сильно устал во время скачки, поэтому уже через несколько минут прекратил сопротивление. Он стоял, широко расставив ноги, раздувая ноздри и кося на меня глазом. Потихоньку сматывая лассо, я подбирался к нему все ближе. Раз десять он вставал на дыбы и пытался вырваться, но каждый раз я удерживал его и старался успокоить ласковыми словами. После целого часа такой борьбы я добился, чтобы мой пленник позволил мне погладить его, а потом принял из моих рук немного травы. И все это время я не переставал ласково и успокаивающе разговаривать с ним.

Судя по внешнему виду, я ожидал, что укротить его потребуется гораздо больших усилий. Хотя и дикий, он оказался мягкого нрава и быстро понял, что я не причиню ему вреда. Дальше все было сравнительно просто. Еще до восхода солнца он уже слушался меня и ел из моих рук; страх передо мной полностью исчез из его больших умных глаз.

На следующий день я изготовил примитивную уздечку, использовав для этого Часть моего лассо. В первый раз садясь на жеребца, я ожидал бурной реакции, но он, к моему удивлению и радости, не сделал ни малейшей попытки сбросить меня. После объездки обучение жеребца пошло необычайно быстро. У меня никогда не было такой умной лошади - она моментально усвоила значение поводьев и уздечки и научилась реагировать на прикосновение моих коленей. Я очень полюбил ее, думаю, что она платит мне тем же. И с Нобом они быстро подружились. Я назвал жеребца Асом в честь знаменитого французского летчика, и когда мой Ас пускался во весь опор, он будто и в самом деле летел.

Если вы никогда не имели дело с лошадьми, то мне не объяснить, а вам не понять чувства блаженства, охватившего меня с того момента, как я приручил Аса и стал ездить верхом. Я почувствовал себя другим человеком - суперменом, способным в одиночку покорить весь Каспак. Охотясь, я без труда настигал любую добычу и накидывал на нее лассо. Если же охотились на меня, верхом я легко уходил от любого преследователя. Но такое случалось редко. Вид человека на лошади казался местным хищникам настолько диким, что они предпочитали оставлять нас в покое.

Пять дней и ночей прочесывал я южную часть страны Галу, по-прежнему не встречая ни души и постепенно продвигаясь к северу. Я был полон решимости обшарить, если понадобится, всю планету в поисках моей Аджор. На пятый день, выезжая из леса, я заметил маленькую фигурку, преследуемую множеством воинов. Я сразу узнал Аджор. Ее отделяло от преследователей несколько сот ярдов, мне же до нее было не меньше мили. Один из них далеко обогнал основную группу и быстро настигал Аджор. Сдвинув колени, я послал Аса в карьер, Ноб понесся за нами вслед.

Сначала нас не замечали, но когда мы приблизились, воины завопили так громко, что ничего подобного ранее мне слышать не доводилось. Вся банда состояла из галу, а в их вожаке я вскоре узнал Ду-сина. Он уже почти настиг Аджор, и с непередаваемым ужасом я заметил у него в руке нож. Похоже было, что он собирается убить Аджор, а не просто взять в плен. Такое поведение было для меня совершенно непонятным, но все, что я мог, это постараться заставить Аса скакать еще быстрее. И благородное животное откликнулось! Ас не просто быстро скакал, он летел.

Ду-син был в двух шагах от Аджор и уже заносил над головой нож, когда я, вихрем промчавшись между ними, подхватил мою ненаглядную дикарочку. Тот застыл на месте в ярости и изумлении. Аджор тоже была поражена случившимся, ведь она не могла меня видеть. Очутившись непонятным образом на спине скачущей лошади, она не растерялась, а выхватила нож и, принимая меня за врага, хотела уже ударить им, но в тот момент наконец-то узнала меня. Жалобно всхлипнув, она бросилась ко мне на шею, бессвязно повторяя всего два слова: "Мой Том! Мой Том!"

И тут Ас по самое брюхо провалился в жидкую грязь, а мы с Аджор по инерции перелетели через его голову. В Каспаке на каждом шагу попадаются родники. Одни из них образуют небольшие озерца, другие дают начало ручьям, а третьи зарастают густой травой и превращаются в болота. Вот в такое замаскированное болото и угодил мой скакун. Просто чудо, что на такой скорости он не сломал себе ноги.

Но и со здоровыми ногами Ас никак не мог выбраться из трясины. Мы с Аджор шлепнулись плашмя лицом вниз прямо в густую траву, которая не позволяла нам погрузиться в болотную жижу, но едва мы попытались встать на ноги, как сразу начали проваливаться. А тем временем Ду-син со своим отрядом оказался уже совсем близко. Бегство было невозможно. Стало ясно, что мы обречены.

- Убей меня! - взмолилась Аджор. - Позволь мне умереть от твоей руки, а не от ножа этого мерзавца, который хочет убить меня. Он захотел, чтобы я принадлежала ему. Но я отбивалась кулаками, потом ударила его ножом, вырвалась и убежала, оставив его разъяренным от раны и неудовлетворенного желания. Сегодня они снова выследили меня, и пока Ду-син гнался за мной, он кричал, что убьет меня, как только догонит. Убей меня, мой Том, а потом убей себя, - ведь если ты попадешь к ним в руки живым, ты умрешь в страшных муках.

Но я был не в силах сделать этого. Я сказал ей о том, что я очень ее люблю и до самой смерти буду любить ее и сражаться за нее.

Ноб последовал за нами в болото, и поначалу трясина его выдерживала. Потом он тоже провалился по брюхо и теперь только барахтался. Вот в таком беспомощном виде и застал нас появившийся на берегу Ду-син. В его отряде я заметил Ал-тана и множество кро-лу. Итак, союз против Джора был заключен, и вся эта рать собиралась, по-видимому, напасть на его племя.

Я только вздохнул при мысли о том, как близко было спасение не только Аджор, но и ее отца и всего племени Галу. Сразу за болотом начинался густой лес. Стоило нам только достичь его, и мы оказывались в полной безопасности.

Вот в таком беспомощном виде и застал нас появившийся на берегу Ду-син.

Теперь же не имело значения, сколько нам оставалось - сто ярдов или сто миль.

Остановившись на краю, Ду-сйн со своей бандой постарались оценить ситуацию. Достать нас они не могли, и по сигналу Ду-сина несколько воинов подняли луки и приготовились к стрельбе. Я понял, что конец близок. Аджор прижалась ко мне, и я ее обнял.

- Я люблю тебя, Том, - сказала она, - только тебя одного!

Слезы навернулись мне на глаза, но то не были слезы сожаления о приближающейся смерти, то были слезы прощания с великой любовью, разгоревшейся в наших сердцах, которой суждено было погаснуть, так и не успев согреть нас своим огнем.

Изменники галу и их союзники кро-лу стояли наготове, ожидая команды Ду-сина, когда из чащи за болотом раздались звуки, которые для моих ушей были приятнее сладчайшей музыки в мире - отрывистое стаккато беглого огня из нескольких десятков винтовок. Под этим убийственным шквалом воины Галу и Кро-лу падали один за другим.

Что это значило? Неужели Холлис, Шорт и все остальные перебрались через барьер и появились с севера в стране Галу? И появились как раз вовремя, чтобы спасти меня и Аджор от верной смерти! Даже не видя еще их лиц, я уже знал, что это могли быть только парни из нашей экспедиции. Когда же они выступили из-за деревьев, мои глаза только подтвердили это. Они все были здесь, все до одного, а вместе с ними тысяча высоких стройных воинов Галу. Вели их два человека в парадной одежде Галу. Едва они приблизились к нам, Ад-жор, протянув вперед руки, воскликнула: - Джор, отец мой! Отец мой!

Услышав ее голос, старший из двоих бросился прямо в болото, сразу же по колено погрузившись в трясину. Когда же его спутник увидел меня, глаза его от удивления стали круглыми.

- Боуэн! - вскричал я. - Боже мой, Бо-уэн Тайлер!

Это был он. Мои поиски подошли к концу. Теперь все снова были вместе спасательная экспедиция и тот, ради кого она и отправилась в этот затерянный мир.

Тем временем болото загатили ветками и срубленными стволами молодых деревьев, помогли нам выбраться на сушу, и все вместе мы отправились в город Джора, верховного вождя Галу. Самое большое впечатление произвел на окружающих триумфальный въезд в город Аджор верхом на моем Асе.

Тайлер, Холлис, Шорт и все остальные американцы чуть не вывихнули себе челюсти по дороге в город, делясь впечатлениями. Впрочем, еще много дней нам было что вспомнить и рассказать. Мои ребята с гордостью похвастались, что одолели гранитный барьер всего за пять суток непрерывной трехсменной работы. Они сверлили в скале отверстия в два ряда электрической дрелью, работающей от динамо-машины "Тореадора". Затем вбивали в эти отверстия железные костыли. Как только вбивались два параллельных костыля, на них устанавливалась доска, с которой сверлились следующие два отверстия, и так до самого верха. Работы шли даже по ночам при свете прожекторов "Тореадора". Вершина была покорена. К ночи пятого дня вся экспедиция, за исключением нескольких матросов и офицеров, находилась в Каспаке с большим запасом оружия и снаряжения.

С этого времени они пробивались на север, сделав сначала безуспешную попытку двинуться на юг, через земли динозавров. Благодаря своему вооружению им удалось не потерять ни одного человека, но путь их пролегал буквально по трупам убитых хищников. Наконец, им удалось добраться до Галу, где они и нашли Боуэна с мисс Ларю.

Воссоединение Боуэна с Нобом сопровождалось таким непосредственным проявлением чувств со стороны последнего, что его хозяин чуть было не лишился своего одеяния, и без того достаточно скудного по нашим меркам.

Когда мы прибыли в город Галу, нас встретила Лиз Ларю, точнее сказать, миссис Боуэн Тайлер. Капитан "Тореадора" поженил их официально сразу же, как только спасательная экспедиция нашла их. Новобрачные же считали, что все религиозные и гражданские обряды не в силах сделать крепче те узы, которыми они сами себя связали перед Богом и вечностью. О Брэдли и его людях узнать почти ничего не удалось. До галу доходили какие-то слухи, так же как и до западных кро-лу и банд-лу, но видеть их никто так и не видел за все эти месяцы с момента выхода из форта "Динозавр".

Дней десять мы гостили у Джора, готовясь к возвращению на юг, к тому месту, где ждал "Тореадор". За это время Чал-аз "услышал зов" и был принят в племя Галу. Он рассказал нам, что остатки отряда Ал-тана были перебиты при попытке вернуться в земли Кро-лу.

Ноб предпочитал компанию Боуэна, а мы с Аджор верхом на Асе часто совершали прогулки, любуясь красотами страны Галу. Чал-аз принес с собой мое оружие, а вот одежду мою он не захватил. Я особенно не огорчался, успев привыкнуть за это время к наряду воина Галу.

Настало время расставания. На следующее утро мы собирались выступить в путь, сначала на юг - к "Тореадору", потом домой в Калифорнию. Я попросил Аджор отправиться с нами, но ее отец отказался даже выслушать меня. Никакие просьбы не могли поколебать его решения. Кос-ата-лоу Аджор была слишком ценна для всего племени как возможная родоначальница новой расы. Он предложил мне на выбор любую другую женщину, но только не Аджор! Бедняжка была совершенно убита. Что до меня, то только теперь я начал понимать всю меру своей привязанности к Аджор. Я просто не представлял себе дальнейшей жизни без нее. Держа ее в объятиях этой последней ночью, я пытался представить себе, во что превратится моя жизнь, если в ней не будет рядом моей любимой маленькой дикарки. Теперь я уже не боялся признаться самому себе, что люблю ее больше жизни. Наконец, я заставил себя оторваться от нее и пошел в свою хижину, надеясь хоть несколько часов поспать перед долгим походом. Я пытался утешить себя избитыми фразами, вроде "время лечит все раны", "с глаз долой - из сердца вон" и тому подобное. Конечно, в Калифорнии я рано или поздно встречу девушку моей расы и моего круга, которая станет для меня тем, чем никогда не сможет стать Аджор.

Утро наступило гораздо быстрее, чем мне этого хотелось. Я встал и позавтракал. Аджор не появлялась. Я подумал, что это даже к лучшему. Зачем терзать себя на прощание. Я даже с Асом не мог заставить себя пойти проститься. Вчера я подарил его Аджор, и теперь оба они были для меня неразделимы.

И вот мы тронулись. Сначала по широкой улице с каменными домами, затем через широкие ворота в городской стене и дальше к лесу, лежащему между городом и северной границей страны Галу. На самой опушке я последний раз оглянулся на город, где осталось мое сердце, и у самых ворот увидел незабываемую картину, заставившую меня застыть на месте. Хрупкая девичья фигурка склонилась перед массивными каменными столбами, и даже на таком расстоянии я мог разглядеть, что плечи ее сотрясаются от рыданий. Это была последняя капля.

Боуэн стоял рядом.

- Прощай старина, - сказал я. - Я возвращаюсь обратно!

- Счастливо, старина, - ответил он без особого удивления и добавил, пожимая мне руку: - Я знал, что этим все кончится.

И я вернулся, обнял Аджор, осушил поцелуями ее слезы, заставил улыбнуться, и мы вместе стояли и смотрели вслед уходящим, пока последний из них не скрылся в чаще.

Часть третья Из Бездны времени или повествование об экспедиции Брэдли

Глава I

Эта повесть рассказывает о приключениях Брэдли, покинувшего форт "Динозавр" на западном побережье внутреннего моря-озера Каспака 4 сентября 1916 года.

Брэдли и четверо его спутников: Синклер, Брейди, Джеймс и Типпет отправились в экспедицию с целью исследования гранитного барьера, отделяющего Каспак от остального мира, и поиска удобного для подъема места. Под лучами тусклого солнца, с трудом пробивающимися сквозь плотную и влажную атмосферу, двигались они к северо-западу от форта, то через долины по пояс в пышной траве с мириадами цветов, то через лужайки, напоминающие красотой английские парки, то углубляясь в чащи, где эвкалипты и акации соседствовали с гигантскими древовидными папоротниками, чьи стреловидные листья лениво покачивались в сотне футов над головой. Всюду: на земле, на деревьях, в воздухе - кишела жизнь. Членам экспедиции постоянно что-нибудь угрожало в Каспаке и острота восприятия опасности успела уже притупиться. Словно солдаты в увольнении, шли они, перебрасываясь шутками и дружески беседуя.

- Это напоминает мне Южную Кларк-стрит, - заметил Брейди, служивший в свое время в дорожной полиции Чикаго.

- Ну, тогда Южная Кларк-стрит и рай имеют между собой что-то общее! немедленно отозвался Синклер, вызвав дружный хохот Джеймса и Типпета.

В этот момент ужасный рев раздался поблизости и заставил всю компанию застыть с оружием на изготовку.

- Опять какой-нибудь бегемот из Священного Писания, - пробормотал Типпет.

- До чего же эти бродяги голодные, - сказал Брэдли, - так и норовят сожрать все, что ни попадется!

С минуту из зарослей не доносилось ни звука.

- Может, он уже кого-то ест? - высказал предположение Брэдли. - Давайте попробуем обойти это место, чтобы зря патроны не тратить. За мной, ребята!

С этими словами он повернул направо. Но не успели они пройти и дюжины шагов, как ветви кустарника раздвинулись и оттуда показалась голова гигантского медведя.

- По деревьям, парни, - шепотом приказал Брэдли, - и беречь патроны.

Продолжая угрожающе рычать, медведь шагнул вперед. Теперь уже была видна половина его туловища. Бросив всего один взгляд на чудовище, Типпет развернулся и кинулся к ближайшему дереву, а медведь бросился прямо за убегающим Типпетом. Все остальные, кроме Брэдли, тоже разбежались и влезли на деревья, Брэдли же остался на месте, наблюдая за медведем и Типпетом. Сначала казалось, что Типпет успеет добраться до дерева раньше зверя, несмотря на удивительную для такого крупного животного быстроту, но в последний момент Типпет зацепился за корень и растянулся в траве, выронив свое ружье. Брэдли тут же вскинул свою винтовку и нажал на курок. Раздался выстрел, сопровождаемый воем и гневным ревом раненого зверя. Типпет попытался подняться.

- Лежи смирно! - заорал Брэдли. - Патроны надо беречь!

Зверь остановился, повернулся к Брэдли, а потом опять к Типпету. Снова раздался выстрел, и медведь опять повернулся к Брэдли.

- Ну давай, иди сюда, ты, бегемот из Писания! - закричал тот. - Иди сюда, скотина! Патроны беречь надо!

И видя, что медведь находится в нерешительности, Брэдли повернулся и сделал вид, что убегает, по опыту зная, что убегающий человек скорее привлечет внимание хищника. Медведь поддался на эту уловку. Он отвернулся от лежащего Типпета и погнался за Брэдли, устремившимся к ближайшему дереву. Все, в том числе и Типпет, оказавшийся в безопасности, затаив дыхание, следили за этой гонкой. Успеет Брэдли или нет? Кто будет первым - зверь в два с половиной метра высотой, мчащийся со скоростью курьерского поезда, или человек, не способный развить и четверть ее?

Весь этот эпизод занял всего несколько секунд. Типпет вскочил на ноги, едва медведь отвернулся от него, и поднял свое ружье. Он остановился рядом с деревом, посмотрел на Брэдли, потом на медведя, затем, вместо того, чтобы залезть на дерево, бросился за ними, непрерывно стреляя. Огромный пещерный медведь, вымерший сотни тысяч лет тому назад на всей Земле, за исключением Каспака, уже почти настиг Брэдли. Наблюдавшие эту сцену затаили дыхание. Им казалось, что Типпет сошел с ума. Они никогда не считали его трусом - таких среди них вообще не было, - но всегда отдавали должное его осторожности и рассудительности. Кое-кто считал даже, что тот слишком осторожен. К тому же он со своей хлопушкой и этот монстр были несоразмерны.

Но зато как благородно он выглядел! Наверное, что-то такое промелькнуло в голове у Брейди, наблюдавшего за этой сценой, хотя доведись ему высказать эти мысли вслух, кроме соленых выражений он вряд ли что-нибудь выдал достойное.

Как бы то ни было, эти мысли заставили Брейди тоже открыть огонь по зверю. В этот момент медведь споткнулся и упал. Типпет, не снижая скорости, продолжал палить, пока не приблизился к нему почти вплотную. Медведь уже поднялся на ноги и готов был схватить Брэдли, когда Типпет, ткнув стволом ружья прямо в ухо зверю, нажал на спуск. Медведь медленно осел наземь, а поднявшийся на ноги Брэдли похвалил Типпета: "Молодец! Хорошая работа. Черт побери! Сколько патронов извели!"

Затем они возобновили путь, и через пятнадцать минут инцидент был почти забыт.

Два дня длился уже этот изобилующий опасностями поход. Совсем близко возвышалась перед их взором неприступная стена, но явно без всяких признаков подходящего для подъема места. К вечеру на пути им попалась небольшая речка с теплой водой, по которой медленно плыло по течению множество небольших зеленых яиц, покрытых слизью того же цвета, но более темного оттенка.

Предыдущий опыт подсказывал, что отправляясь по течению, они достигнут стоячего болота, где, скорее всего, встретят человекообразных обитателей Каспака. С момента появления "У-33" в водах этого внутреннего бассейна им уже довелось сталкиваться с различными типами этих существ. Одни из них были настоящими обезьянами, другие больше напоминали человека, подобно Аму, взятому в плен и обладавшему речью. Но самым главным отличием племени Ама от обезьян и волосатых "неандертальцев", ходящих на задних конечностях, было наличие у них оружия, состоящего из грубо обработанных дубин. Это были "люди дубины".

Все дикие племена оказались до предела агрессивными. При встрече они кидались на любого с единственным стремлением убить его. Понятно, что Брэдли не испытывал особого желания идти вниз по течению, где можно было наткнуться на дикарей. Пытаясь избежать подобной встречи, они повернули в сторону. Но река тоже делала поворот неподалеку, и вместо того, чтобы оказаться в стороне, отряд неожиданно вышел на берег озера, которое так хотел обойти. И сразу же наткнулся на большую группу дикарей, вооруженных дубинами и каменными топорами. Это были здоровенные ребята, похожие на негров, но с белой кожей. Все они были покрыты короткой шерстью и имели ряд обезьяньих признаков. Тем не менее они сильно отличались от бо-лу, или "людей дубины". Очевидно, это был охотничий отряд, возвращающийся с добычей к своим жилищам.

Брэдли с удовольствием избежал бы столкновения, но слева был пруд, справа непроходимые джунгли; похоже, выхода не было. Все еще пытаясь решить дело миром, Брэдли выступил вперед, поднял руку и произнес на языке Ама: "Мы друзья. Позвольте нам уйти с миром. Мы не собираемся причинять вам вреда".

Услышав его слова, дикари принялись хохотать и отчаянно жестикулировать. Потом вперед выступил один из них, очевидно, предводитель, и важно заявил:

- Конечно, вы не причините нам никакого вреда, потому что мы вас сейчас убьем.

И с криками: "Смерть им! Убить их, убить!" они ринулись на отряд Брэдли.

- Синклер, ты можешь один раз выстрелить, - обратился Брэдли к своему товарищу. - Постарайся попасть в переднего. Не трать зря патроны.

Англичанин прицелился и выстрелил прямо в грудь ближайшему из нападавших. Сзади него, почти вплотную, находился еще один воин. Оба покатились на землю, пораженные одной пулей. Эффект был поразительным. Нападавшие развернулись и бросились наутек в лес. С шумом они продирались сквозь заросли, стремясь как можно дальше удрать от обладателей поражающих громом палок.

Оба дикаря были мертвы, когда Брэдли подошел к ним. Все остальные тоже столпились вокруг, не подозревая, что на них с не меньшим интересом устремлен взгляд чьих-то глаз - больших и круглых, без всякого выражения, если не считать жестокости, таившейся под светло-серыми веками.

Не предполагая, что за ними следят, участники экспедиции решили расположиться на привал в удобном для этого месте. Время приближалось к вечеру. Из-под нависавшей скалы выбивался холодный и чистый ключ. По команде Брэдли все занялись делом: кто собирал дрова, кто разводил костер, кто готовил ужин. Внимание Брэдли привлекло хлопанье чьих-то крыльев прямо над головой. Он взглянул вверх, полагая увидеть одного из летающих ящеров. По натуре Брэдли был далеко не трусливым человеком, но тут побелел и отшатнулся.

- Боже! Что это? - завопил он.

Заслышав его крик, все схватились за ружья и посмотрели вверх. Представшее их глазам зрелище заставило всех замереть на месте от изумления и ужаса.

- Помоги мне, святая дева, если это не баньши, - только и смог прошептать дрожащими губами Брейди.

Брэдли же, всегда сохранявший хладнокровие перед лицом опасности, испытывал странное, пронизывающее все тело ощущение, пока пролетающее над ними в сотне футов существо, разглядывавшее их маленький отряд своими круглыми глазами, не скрылось за верхушками деревьев. И все это время люди стояли как парализованные, провожая взглядом неведомое чудовище и начисто позабыв о своих винтовках.

После этого наступила реакция. Типпет повалился на землю, обхватил лицо руками и нечленораздельно взмолился:

- Господи, забери меня отсюда, из этой проклятой страны!

Брейди, очнувшись от оцепенения, принялся виртуозно материться, призывая всех святых подтвердить, что пролетевшее над ними существо было не более чем "аллигатор с крыльями"

- Ну, конечно, - заметил с сарказмом Синклер, - аллигатор, одетый в белый саван.

- Заткнись, дурак! - зарычал Брейди.

- Если ты такой умный, то объясни, что это было?

- Как вы думаете, сэр, - повернулся он к Брэдли, - что это было?

- Не знаю, - покачал головой Брэдли.

Похоже на человека с крыльями, облаченного в белое одеяние. Лицо его вполне человеческое. Но что это было на самом деле, я не могу сказать. Ничего подобного ни мне, ни вам никогда видеть не доводилось. Я уверен только в одном - это не дух, не ангел и не баныпи, а скорее всего, один из населяющих эту страну видов, которые в наших краях не встречаются.

Типпет оторвал голову от земли. Его лицо было пепельного цвета.

- Не надо мне пудрить мозги! - закричал он. - Меня чем-то ударило! Меня чем-то стукнуло, черт подери! Это был летающий мертвец! Вы что, не видели, какие у него глаза? О, Боже, неужели не видели?

- Это не был ни зверь, ни ящер, - отозвался Синклер. - Он смотрел прямо на меня, когда я поднял глаза. У него был холодный мертвый взгляд, запавшие щеки и изо рта торчали желтые клыки. И он в самом деле был похож на мертвеца.

- Да, - заговорил Джеймс, не проронивший до сих пор ни слова и сейчас заговоривший отрывисто, с большими паузами между каждым словом: - Да... давно... мертвый... Это... что-то... значит... Он... за кем-то... прилетал. За... одним... из нас. Кто-то... из нас... скоро... умрет. И это буду я! неожиданно взвизгнул он.

- Ладно, ладно, - оборвал его Брэдли. - Кончай валять дурака! Кончай, я сказал! И за работу. У нас мало времени!

Авторитетный тон Брэдли отрезвил присутствующих, и вскоре все, молча, занялись своим делом. Ни шуток, ни подна- yWJ чек, обычных в любое другое время, не было слышно. И до самого ужина, после которого каждый получил свой дневной рацион табаку, никто так и не расслабился. Первым это сделал Брейди, который сначала принялся насвистывать, а потом петь "Долог путь до Типперери", но только на третьем куплете к нему присоединились все остальные.

В центре лагеря горел большой костер, чтобы отпугивать крупных хищников, и кто-нибудь был постоянно на посту, зорко вглядываясь и вслушиваясь в темноту. То тут, то там по сторонам костра появлялись и исчезали пары желтых огоньков и слышались голоса непрекращающегося хора, состоящего из рычания, рева, воплей и ворчания многочисленных плотоядных, привлеченных запахом дыма и светом костра. Но все это стало давно привычным для пятерых человек, собравшихся у огня. Они пели и болтали с тем же безразличием к окружающему, как в каком-нибудь баре у себя дома. Вахту нес Синклер. Остальные слушали рассказ Брейди о дорожном заторе на одном из чикагских мостов. Сучья в костре весело потрескивали. Вокруг были слышны самые разнообразные голоса обманутых в своих надеждах обладателей желтых глаз. Все выглядело как всегда. И вдруг все пятеро застыли на месте, словно их коснулась холодная рука смерти.

Над чернеющими зарослями послышалось хлопанье крыльев и прямо над костром промелькнул чей-то смутный силуэт. Синклер вскинул свое ружье и выстрелил. Нечеловеческий вопль донесся сверху, и неизвестное существо скрылось во тьме. Еще несколько секунд до них доносился звук отдаляющегося чудовища.

- Не надо было стрелять, Синклер. Патроны беречь надо! - первым заговорил Брэдли,

скорее по привычке, чем осуждая действия матроса.

- Да как-то само получилось, сэр, - ответил тот. - Кто бы удержался на моем месте? Вы верите в призраков, сэр?

- Нет. Призраков не бывает! - ответил Брэдли.

- Не знаю, не знаю, - сказал Брейди, - возле Брайтона убили одну женщину перерезали горло - так вот она...

- Заткнись! - проворчал Брэдли.

- А моя бабка жила в Окнингтоне, - сказал Типпет, - так вот там неподалеку на холме стоял старый полуразрушенный замок, где по ночам окна светились синим светом и слышалось...

- И ты тоже! - взорвался Брэдли. - Вам, болванам, все время что-нибудь мерещится. Давайте спать.

Но в ту ночь еще долго никто не мог успокоиться - только к утру утомленные люди смогли забыться в тревожном сне. К счастью, жуткое существо, так взбудоражившее всех, больше не, появлялось.

На следующий день отряд достиг подножия скал и двое суток двигался вдоль них на север, в надежде отыскать хоть небольшую брешь в этой хмурой и неприступной цитадели. Но на всем протяжении пути они так и не видели подходящего для подъема места.

Разочарованный Брэдли собирался уже поворачивать обратно, тем более, что время, отпущенное Тайлером на их экспедицию, подходило к концу. Скалистая гряда понемногу начинала отклоняться к северо-западу, свидетельствуя о том, что они уже почти достигли северной оконечности Калроны. По расчетам Брэдли, отряд находился на западном конце большой дуги, отделяющей их от форта "Динозавр". Поэтому он решил не возвращаться тем же маршрутом, уже исследованным, а срезать путь по прямой.

В ту ночь (9 сентября 1916 года) они расположились на ночлег неподалеку от гранитного барьера рядом с одним из многочисленных родников с ключевой водой, которые попадались в Каспаке так же часто, как горячие источники и грязевые пруды. После ужина все улеглись, покуривая и беседуя. Вахту нес Типпет. Ночные разбойники попадались реже, что вело к заключению: чем дальше к северу, тем меньше хищников. И почти полностью отсутствовали крупные динозавры, хотя именно здесь изредка попадались виды совершенно фантастических размеров.

Если не считать вахтенного, все заснули. Через какое-то время Брэдли был разбужен пронзительным воплем, сопровождаемым звуком винтовочного выстрела с той стороны костра, где стоял на страже Типпет. Бросившись к нему, Брэдли снова услышал над головой тот самый нечеловеческий вой, который так портил им нервы несколько дней назад, и суматошное хлопанье крыльев. Их ночной гость вернулся! Рука Брэдли рефлекторно ухватилась за рукоять револьвера, но тут же пальцы его разжались.

- А зачем, собственно? - пробормотал он. - Патроны надо беречь!

И быстрыми шагами он направился к лежащему на земле телу Типпета. К этому моменту Джеймс, Брейди и Синклер с ружьями в руках тоже присоединились к Брэдли.

- Он мертв, сэр? - шепотом спросил Джеймс у Брэдли, опустившегося на колени перед распростертым телом.

Брэдли перевернул Типпета на спину и приложил ухо к его груди. Через некоторое время он приподнял голову и объявил: "Без сознания, но живой!" Затем он расстегнул на Типпете рубашку и плеснул ему в лицо полчашки воды. Тот сразу пришел в себя и сел. Сперва он с удивлением вглядывался в окружающие его лица, затем черты его лица исказила гримаса ужаса. Типпет бросил затравленный взгляд в небеса и, как ребенок, затрясся в рыданиях.

- Что случилось, парень? - строго спросил Брэдли. - Соберись! Ты же не девочка, чтобы так плакать. Не трать зря силы. Ответь, что произошло?

- Что случилось, сэр? - простонал Типпет. - О Боже, сэр! Он вернулся! Он вернулся за мной, - сэр! Он бросился прямо на меня. Он протянул ко мне свою руку - такую белую-белую, сэр. И он был весь как мертвец! Я теперь буду с его меткой. Я должен умереть, я это чувствую! Он заберет меня! Не отдавайте ему меня, сэр, умоляю вас!

- Ерунда, - отрезал Брэдли, - а ты его хорошо разглядел?

Типпет сказал, что даже слишком и что ему "век бы не видеть такой страсти!"

- Я видел его глаза, сэр! Это были глаза мертвеца, это была сама смерть, жалобно простонал Типпет, и какое-то уныние охватило всю компанию при его словах.

На следующий день Типпет передвигался, как приговоренный. Он ни с кем не разговаривал, отвечал только на прямо поставленный вопрос, да и тот приходилось повторять. Он был совершенно убежден, что уже мертвец; и если даже в течение дня его не утащат, то ночи точно не переживет. И все же он упрямо твердил, что "сам разберется", и все поняли, что Типпет скорее застрелится, чем позволит летающему ужасу унести его.

Брэдли пытался, в своей обычной сухой манере, успокоить его, но вскоре убедился в полной бесполезности всех аргументов. Забрать же у Типпета оружие означало обречь его на неминуемую смерть от одного из хищников, постоянно нападавших на отряд.

Общее настроение явно падало. Не было слышно ни смеха, ни дружеского подтрунивания, ни песен, свойственных им прежде. В этой необъяснимой угрозе, нависшей над всеми и вызывавшей у большинства непередаваемый ужас перед сверхъестественным явлением, таилась опасность для всей экспедиции. Поведение Типпета только усугубляло такое мрачное настроение. Как нарочно, дорога вела сквозь непролазный лес, где разросшийся подлесок с трудом позволял делать хотя бы милю в час. К этому еще добавлялась необходимость постоянно быть начеку. Особенно досаждали многочисленные змеи от нескольких футов в длину до фута в обхвате, которыми просто были нашпигованы эти заросли. Вселяло надежду лишь то, что мрачный лес скоро кончится, поскольку на этой странной земле леса нигде не тянутся больше, чем на несколько миль.

Брэдли возглавлял группу, когда прямо перед ним возникло чудовище совершенно титанических размеров и мощи. Отпрыгнув назад, под прикрытие кустарника, Брэдли с изумлением наблюдал, как сильно напоминающее дракона чудовище с остервенением пожирало тушу мамонта. От пасти, усеянной кинжалами зубов, до кончика хвоста это порождение ада было длиной не менее сорока футов. Все его тело покрывали толстые роговые пластины, напоминающие броню. Завидев Брэдли, ящер поднялся на задние ноги, достигнув в высоту футов двадцати пяти. Из гигантской пасти донеслось шипение, напоминавшее сигнал паровоза. Затем он бросился на них.

- Врассыпную! - завопил Брэдли, кинувшись в близлежащие кусты. Все остальные последовали его примеру. Все, кроме Типпета, который остался стоять, как чурбан, прямо на пути чудовища. Напрасно Брэдли пытался отвлечь внимание монстра, открыв беглый огонь по нему. Когда первые выстрелы Брэдли поразили ящера в незащищенное броней брюхо, Типпет сумел выйти из оцепенения и кинулся в сторону. Но было уже поздно. Чудовище стало преследовать Типпета. Под ногами этой махины кусты и маленькие деревца вдавливались в землю или вырывались с корнем. Простиравшаяся за ним полоса напоминала путь торнадо.

Увидев, что зверь продолжает преследовать Типпета, Брэдли выскочил из своего укрытия и побежал вслед за ним. Стрелять он не решался из опасения попасть в беднягу Типпета, а кончилось все это тем, что гигант, догнав жертву, всей своей тяжестью обрушился на нее. Острые треугольные зубы схватили незадачливого матроса, и Бредли видел, как тело Типпета наполовину исчезло в пасти поднявшегося на задние лапы чудовища. С жутким душераздирающим хрустом челюсти сомкнулись, дробя кости их товарища.

Вскинув было ружье, Брэдли тут же опустил его обратно. Не было смысла тратить патроны в порыве мести за уже мертвого Типпета. Куда мудрее было постараться спрятаться от дальнейших попыток этого дракона утолить свой аппетит, чем рисковать жизнью в бесполезной жажде мести. Видя, что ящер не смотрит в его сторону, Брэдли бесшумно спрятался за стволом большого дерева и уже оттуда двинулся в том направлении, куда, по его мнению, ушли остальные. На безопасном расстоянии он огляделся и посмотрел назад. Наполовину скрытая ветками и стволами деревьев, массивная фигура динозавра все еще возвышалась над местом убийства. Из пасти ящера все еще свисали ноги полупроглоченного человека. Вдруг вся эта махина вздрогнула и начала оседать на землю, как будто стукнутая молотком Тора. Очевидно, один из выстрелов Брэдли, попав в сердце, прикончил титана.

Спустя несколько минут все собрались снова. Осторожно, один за другим, выходили матросы из зарослей. Только убедившись, что чудовище мертво, осмелились они приблизиться к нему и извлечь останки Типпета из пасти ящера. За все это время никто не проронил ни слова.

- Это работа баньши, точно, - бормотал Брэдли, - бедняга Типпет получил свое, как предсказал!

- Точно! - сказал Джеймс. - Он убил Типпета, и наверняка это не последняя его жертва, - добавил он с дрожащими губами.

- Если это и был призрак, чего я не утверждаю, - продолжил Джеймс, - то он мог предстать в любом виде. Будь это лев или что-нибудь в подобном роде, тогда ладно. Но это чудовище - это просто какое-то порождение дьявола!

- Ну вот что, - заявил Брэдли, - пули на призраков не действуют. Это не призрак. И вообще, призраков не бывает. Я все время пытался вспомнить, что это за зверюга. Так вот, это - тиранозавр. Я видел его скелет в музее, в нью-йоркском Музее Естественной Истории. Такие типы жили на Земле больше шести миллионов лет назад. Скелет его был найден, если мне не изменяет память, в местечке под названием Хелл Крик, где-то на западе Северной Америки.

- Хелл Крик - это Монтана! - заявил Синклер. - Я гонял коров в Вайоминге и слышал об этом месте. Так вы полагаете, сэр, что этому зверю шесть миллионов лет? - спросил он скептически.

- Конечно, нет, - ответил Брэдли, - это лишь доказывает, что остров Капрона не подвергался никакому внешнему воздействию, по крайней мере, шесть миллионов лет.

Такое объяснение и уверение Брэдли, что ничего сверхъестественного в убитом динозавре нет, несколько помогло поднять дух людей, но тут на них свалилась новая напасть. Привлеченные запахом крови многочисленные хищники принялись осаждать их со всех сторон.

Постоянно отбиваясь от нападения, они продолжали копать землю и не покинули этого места, пока останки Джона Типпета не упокоились в отведенной им судьбой могиле. Они водрузили на скорбную насыпь обрамленную венками цветов плиту с надписью:

Здесь покоится Джон Типпет,

англичанин,

убитый тиранозавром

10 сентября 1916 года.

Мир праху его.

Перед расставанием с этим печальным надгробием Брэдли произнес короткую молитву.

Три дня оставшиеся в живых участники экспедиции пробирались к югу через леса, долы и равнины. На пути им встречались стада оленей, антилоп, буйволов и "экки" - самой маленькой разновидности, не больше кролика, каспакской лошади. Попадались и другие разновидности лошадей, но самая крупная из них уступала размерами пони. Все эти травоядные служили неиссякаемым источником пищи для многочисленных хищников.

12 сентября участники экспедиции поднялись на гряду песчаниковых холмов, пересекавших им путь. Сделать это удалось лишь после схватки с воинами племени, населявшего пещеры, расположенные в этих местах. Ночь они провели на каменистом плато, почти без растительности, где их опять настиг ужас с небес, заставивший самых робких потерять самообладание. Как и в предыдущие ночи, первое предупреждение раздалось от часового. Полный ужаса крик, сопровождаемый выстрелом, разбудил Брэдли и всех остальных. Похватав ружья, они бросились к дежурившему в это время Джеймсу, и увидели как он прикладом ружья отбивается от облаченной в белое человеческой фигуры с огромными крыльями. Уже на бегу им стало ясно, что жуткое существо собирается унести Джеймса. Завидев подбегающих людей, оно оставило свои попытки и с протяжным криком разочарования улетело прочь.

Брэдли выстрелил вслед возмутителю спокойствия, но попал он или нет, определить было невозможно. Вслед за выстрелом раздался, правда, жуткий пронизывающий крик, но было ли это результатом попадания, сказать нельзя.

Переключив внимание на Джеймса, лежавшего ничком на земле и дрожащего, словно от водобоязни, друзья попытались привести его в чувство. Первое время тот даже не мог произнести ни слова, но потом слегка отошел и рассказал, что на него, совершенно неожиданно, сверху обрушилась какая-то тяжелая масса и вонзила ему в бока когти. Во время схватки его ружье упало на землю и от удара выстрелило. Он схватил его за ствол и защищался им как дубиной.

- С этого времени Джеймс превратился в пародию на человека. Дрожащими губами он убеждал всех, что гибель его НЕМИНУЕМА, что на нем лежит ПЕЧАТЬ ЭТОЙ ГОРГОНЫ. Никакие аргументы не могли изменить его настроения. Будучи свидетелем случившегося с Типпетом, он был совершенно уверен, что теперь очередь за ним. Его постоянные причитания угнетающе действовали на всех остальных. Даже Брэдли впал в уныние, хотя и старался изо всех сил сохранять, хотя бы внешне, уверенность и оптимизм.

А на следующий день - 13 сентября 1916 года - Уильям Джеймс пал жертвой саблезубого тигра. Его останки покоятся под гигантским деревом на каменистом плато в северной части страны, где живет племя Сто-лу. Грубое надгробие венчает эту одинокую могилу.

В угрюмом молчании трое оставшихся в живых двинулись к югу. По расчетам Брэдли, до форта "Динозавр" им оставалось еще миль двадцать пять. Чтобы добраться до него на следующее утро, они решили удлинить дневной переход, и шли до самой ночи. Невеселым был их переход в этот раз - не слышно было ни песен, ни шуток.

В глубине души каждый молился, чтобы эта последняя ночь перед возвращением пропала спокойно, а уж днем-то они как-нибудь доберутся. Нервы у всех были на пределе; каждый со страхом ожидал появления неведомого существа с неба, несущего печать смерти на своих крыльях. Кого отметит он ею?

По обыкновению, они несли по очереди двухчасовые вахты. Матрос Брейди стоял первым с восьми до десяти вечера, затем Синклер с десяти до двенадцати, затем Брэдли. За ним должен был нести последнюю вахту - с двух до четырех утра - снова Брейди. Они твердо решили выступить в дорогу на рассвете.

Но разбудил матроса не Брэдли, а звук хрустнувшей ветки. Открыв глаза, он обнаружил, что уже давно рассвело, и в двадцати шагах от него стоит большой лев. Сжимая в руке ружье, Брейди вскочил на ноги. Проснувшийся Синклер мгновенно оценил ситуацию: костер погас, а Брэдли нигде не было, зато был лев. Какое-то время лев и люди глядели друг на друга. У матросов не было особого желания стрелять, если лев не станет понапрасну их беспокоить, но у того, похоже, были другие намерения. Длинный хвост льва угрожающе поднялся торчком, и в ту же секунду в унисон заговорили оба ружья. Слишком хорошо знали матросы эту манеру хищника поднимать хвост перед непосредственной атакой. Голова льва была поднята и заслоняла хребет, поэтому Синклер и Брейди поступили так, как подсказывал немалый опыт, накопленный в этой дикой стране. Не сговариваясь, они прицелились в передние лапы и выстрелили. С ужасающим ревом зверь покатился по земле. Обе его передние лапы были перебиты. И очень вовремя. Замешкайся охотники на секунду и начни лев уже двигаться, осуществить подобную операцию было бы практически невозможно. Чтобы рев раненого зверя не привлек других хищников, Брейди прикончил льва точным выстрелом прямо в основание черепа. Покончив с этим, оба уставились друг на друга.

- Где же лейтенант Брэдли? - спросил Синклер.

Они подошли к костру, от которого оставалось лишь несколько тлеющих угольков. В нескольких футах от него валялось ружье Брэдли. Никаких следов борьбы не было. Они дважды обошли место ночлега, и во время второго обхода Брейди наклонился и поднял какой-то предмет. Это была фуражка Брэдли. Они опять переглянулись и одновременно подняли головы и уставились в небо. Затем Брейди принялся тщательно обследовать то место, где лежали фуражка. Это была песчаная полоса, и следы Брэдли отпечатались на песке так же отчетливо, как чернила на бумаге. Но самое интересное состояло в том, что больше на песке не было ничьих следов.

Даже не позавтракав, Брейди и Синклер отчаянно бросились в путь. Оба они были сильные, смелые, находчивые люди, но в этот момент каждый из них ощущал себя на грани нервного срыва. В конце концов, есть же какой-то предел человеческой выдержке! Каждый из них почувствовал, что предпочтет скорее умереть, чем пережить еще одну ночь под угрозой этой невидимой напасти с небес. Хотя никто из них не был свидетелем исчезновения Брэдли, они легко могли представить все, что случилось. Они не обсуждали происшедшее и даже не упоминали имени пропавшего Брэдли, но весь день образ исчезнувшего командира стоял у них перед глазами. Мысленно они видели и самих себя, подхваченных и унесенных неведомой силой, если им не удастся достичь форта "Динозавр" до наступления темноты.

Очертя голову, бросились они прочь от этого страшного места. Ветки и колючки рвали на них одежду, в кровь царапали руки и лица. Спотыкаясь и падая, ломились они сквозь заросли, не разбирая дороги. Впрочем, каждый из них неизменно возвращался, чтобы помочь упавшему товарищу подняться, а самое главное - ни одному из них не приходила в голову мысль бросить напарника. Казалось, они твердо решили: либо вместе добраться до цели, либо вместе погибнуть.

На пути им встречались многочисленные препятствия, обычные для Каспака, но им удалось благополучно выпутаться из всех передряг, подтвердив тем самым старую истину, что сам Бог помогает безумцам. Как бы то ни было, уже к полудню двое путешественников достигли края плато. Прямо перед ними внизу в двухстах футах располагалась долина. Слева, в отдалении, лежала водная гладь внутреннего моря, а справа, к югу от обрыва, они заметили тонкую струйку дыма, спиралью поднимающуюся над деревьями. Местность здесь была знакомой для обоих, и каждый моментально отметил, что дым поднимается как раз с того места, где должен быть форт. Но что означает этот дым? Цел ли форт, или этот дым поднимается от его обугленных развалин?

Тридцать минут, показавшиеся им вечностью, отнял у двух отчаявшихся людей поспешный спуск в долину, но вот они снова очутились на ровной поверхности и почти бегом устремились к своей цели.

Чем ближе подходили они к форту, тем сильнее охватывало их сомнение и чувство неуверенности. Перед их мысленным взором вставали картины покинутых строений или даже разбросанные среди обгоревших бревен тела их товарищей, Подгоняемые этими мрачными мыслями, они в каком-то исступлении преодолели, наконец, последний отрезок зарослей, отделявший их от крепости, и остановились на опушке не более чем в полумиле от стен форта.

- Слава Господу! Они еще здесь! - выдохнул Синклер и, рыдая, бросился на колени.

Брейди, дрожа как осиновый лист и часто крестясь, молча возносил благодарственные молитвы - прямо перед ними стояли нетронутые укрепления форта "Динозавр" дым поднимался как раз с того места, где располагался камбуз. Итак, все было в порядке, а их товарищи готовили себе ужин!

Они так бежали через луг, отделяющий их от форта, как будто не было за спиной изнурительного скоростного перехода, в нормальных условиях отнявшего бы, учитывая местные особенности, два, а то и три дня. Уже находясь вблизи, они подняли такой громкий крик, что почти сразу над стенами появилось несколько голов и раздались ответные возгласы приветствия. Спустя минуту из открывшихся ворот появились три человека и бросились к вновь прибывшим. Они встретили их и выслушали сбивчивый торопливый рассказ об их одиннадцатидневной экспедиции, гибели Типпета и Джеймса и о таинственном исчезновении Брэдли.

Ольсон вместе с Уайтли и Уилсоном составляли остаток гарнизона "Динозавр". Они, в свою очередь, поведали Брейди и Синклеру о событиях, происшедших в форте с момента выхода экспедиции. Те узнали о предательском поведении барона Фридриха фон Шенворца и его команды, нарушивших свою клятву и укравших подводную лодку "У-33". Узнали они и о том, как эти предатели отправились к подземному туннелю, соединяющему внутреннее море с водами Тихого океана, а по пути подло и трусливо обстреляли форт. Узнали они и об исчезновении мисс Ларю в ночь на 11 сентября, и о том, что Боуэн Тайлер в одиночку, если не считать его эрделя Ноба, отправился на ее поиски.

Таким образом, от первоначальной группы из одиннадцати союзников и девяти немцев, составлявших экипаж "У-33" к моменту ее захвата командой буксира в английских территориальных водах, оставалось всего пятеро весь гарнизон форта "Динозавр". Бенсон, Типпет, Джеймс и один из немцев погибли. Брэдли, Тайлер и мисс Ларю почти наверняка подверглись той же участи, учитывая свирепость и многочисленность хищных обитателей Каспака. Судьба бежавших на подлодке немцев оставалась неизвестной, но поскольку у них было достаточно времени для производства запаса горючего из обнаруженной к северу от форта нефти и загрузки судна всем необходимым, включая продовольствие и воду, шансы на благополучное возвращение в Германию у них были неплохие.

Глава II

Когда Брэдли заступил на вахту в полночь 14 сентября, у него в голове было только то, что ночь подходит к концу, происшествий нет, а завтра они наверняка доберутся до форта. Мысли о скором возвращении, правда, омрачали воспоминания о двух товарищах, оставшихся навсегда в этой дикой глуши, откуда им уже никогда не суждено вернуться домой.

Ни тени предчувствия надвигающейся беды у Брэдли не возникало. По натуре это был человек, хотя и принимавший все меры для защиты от возможной опасности, но никогда не позволяющий мрачным мыслям овладеть собой. А к любой опасности он был всегда готов, вот почему, когда около часа ночи он услышал прямо над головой уже знакомое хлопанье гигантских крыльев, воспринял это без страха и стал ожидать невероятного нападения.

Звуки доносились с юга от стоянки, и, присмотревшись, Брэдли вскоре различил неясную темную массу, кружащую над ним. Брэдли был далеко не трус, но столь сильно было чувство омерзения, вызванное видом и звуками, издаваемыми дьявольской тварью, что он почувствовал, как все его тело покрылось мурашками, и с большим трудом удержался от инстинктивного порыва немедленно выстрелить в непрошеного гостя. А ведь напрасно, напрасно не послушался лейтенант внутреннего голоса! И все маниакальное желание - экономить патроны! Пока внимание Брэдли было отвлечено парящим над ним силуэтом, а громкое хлопанье крыльев заглушало другие звуки, из темноты неслышно выскользнуло другое такое же существо в белом развевающемся саване. Сложив крылья, существо спикировало прямо на спину англичанина.

Сила удара, пришедшегося между лопаток, была столь велика, что Брэдли оказался наполовину контуженным. Ружье его отлетело в сторону, сам же он почувствовал, как огромные когти подхватили его под мышки, проволокли по земле, а затем подняли ввысь. Все это произошло с такой скоростью, что поток воздуха от быстрого подъема сорвал и унес фуражку с головы Брэдли и заглушил вырвавшийся у него крик предупреждения спящим товарищам.

Схватившее Брэдли существо развернулось и направилось к востоку. Почти сразу же к нему присоединился и его собрат, который один раз облетел вокруг, а затем пристроился сзади. Пленнику стало ясно, каким образом этой паре удалось схватить его; столь же ясно стало и то, что похитившие его существа были разумными и принадлежали либо к человеческой расе, либо были с ней в близком родстве.

Брэдли предположил, что гигантские крылья похитителей представляют собой хитроумное механическое приспособление. Как тут не посетовать на ограниченность человеческого воображения, не способного выйти за рамки обыденного, а уж тем более представить себе крылатого человека! Брэдли не мог разглядеть крылья несущего его существа - мешала темнота. Поэтому он напрягал слух, в надежде услышать рокот мотора или что-нибудь в этом роде, что подтвердило бы его предположение, но тщетно. Кроме хлопанья крыльев ему, как он ни старался, ничего не удалось услышать.

Вскоре далеко внизу Брэдли разглядел берег внутреннего моря, а еще через несколько секунд он уже проносился над его волнами. В это время произошел маленький эпизод, окончательно убедивший Брэдли, что он попал в плен к человеческим существам, во-первых, и что крылья их - искусственно созданное подражание птичьим, во-вторых. Несший Брэдли обратился к своему товарищу со словами, причем на языке, который Брэдли частично понимал, - на языке диких племен Каспака. Из этого он и заключил, что похитили его люди, а раз это так, никаких других крыльев, кроме искусственных, у них быть не может, потому что этого просто не бывает. Так рассуждал Брэдли и так рассуждаем мы, заранее отметая, как невозможное, все, что выходит за рамки здравого смысла.

Прислушавшись к разговору крылатых людей, Брэдли разобрал, что те пролетели половину расстояния и пора меняться ношей. Он начал прикидывать, как же они это сделают - размах крыльев не позволял приблизиться друг к другу на сколько-нибудь близкое расстояние. Но очень скоро он убедился, что поменяться ношей в полете не так сложно. Крылатый человек, несущий Брэдли, стремительно начал набирать высоту, в то время как его напарник оставался на прежнем уровне. Затем оба обменялись каким-то негромким сигналом, и в ту же секунду сжимавшие Брэдли когти разжались, дыхание его перехватило потоком воздуха, а сам он камнем полетел вниз.

В падении Брэдли не пролетел и сотни футов. Подобно ястребу, бросающемуся на добычу и хватающему ее на лету, второй крылатый человек с легкостью подхватил Брэдли и без видимых усилий с огромной скоростью понес его все дальше на восток навстречу неизвестной участи.

Вскоре после оригинального перемещения на лету Брэдли начал различать далеко впереди очертания большого острова и решил, что пленившие его существа направляются именно туда. И не ошибся. Меньше часа прошло с момента нападения на Брэдли, и вот уже он очутился на земле, в самом удивительном городе, который когда-либо приходилось видеть человеку.

Всего несколько мгновений оказалось в его распоряжении, чтобы оглядеться, прежде чем его втащили в какую-то дверь, но за эти мгновения он успел рассмотреть множество оригинальных строений из камня, дерева и глины самых разных форм и размеров, часто в несколько этажей. Одни из них располагались обособленно, другие теснились почти вплотную друг к другу, так что между ними не было ни улиц, ни проходов, а если что-то в этом роде и встречалось, то заканчивалось тупиком, едва успев начаться. Что касается дверей, то они находились главным образом на крышах.

Вот через одну из таких дверей Брэдли и был препровожден в темную каморку с низким потолком. Здесь его грубо пихнули в угол, где он растянулся на полу, споткнувшись о толстый тюфяк. Но он не остался один. Его похитители некоторое время возились в темноте; несколько раз Брэдли ловил взгляд их больших светящихся глаз. Наконец, воцарилась тишина, и только дыхание странных существ нарушало ее, свидетельствуя о том, что захваченный в плен Брэдли находится в помещении, служащим спальней для крылатых людей.

Ясно стало и то, что тюфяк на полу предназначен для спанья, а грубый толчок в его направлении можно было расценить как своеобразное приглашение к отдыху. Проведя небольшую ревизию, Брэдли обнаружил, что у него имеются пистолет с патронами, немного спичек, кисет табаку, фляга с водой и бритва. Затем, справедливо рассудив, что любая попытка к бегству обречена на неудачу из-за темноты, незнания обстановки и присутствия тюремщиков в одной с ним камере, он растянулся на тюфяке и мгновенно заснул.

Проснулся он уже при свете дня, и представшая перед его глазами картина заставила его еще раз протереть их, чтобы убедиться в своем пробуждении. Сквозь открытое окно, или дверь в потолке комнаты, вливался поток света. Сама комната представляла собой помещение неопределенной формы: одна стена несколько вдавалась внутрь, из угла второй торчала, судя по всему, часть соседнего здания, в третьей была ниша. Здесь были еще два окна и две двери. Стены были частично обшиты досками, искусно подобранными по цвету и отполированными, частично покрыты штукатуркой белого цвета и местами тянуты какой-то материей. Стены украшали в полном беспорядке изображения ящеров и других животных. Своеобразным оформлением интерьера служили расположенные на разном расстоянии друг от друга колонны. Каждую из них венчал упирающийся в потолок человеческий череп. Что означали эти черепа? Местный способ хоронить родных и близких или еще какой-то племенной обряд?

Но не это заставило его в изумлении протереть глаза, а вид двух существ, которые утащили его прошлой ночью. На противоположном от Брэдли конце комнаты меж двух колонн на высоте шести или семи футов была закреплена длинная жердь некое подобие насеста. Так вот на этом насесте, зацепившись коленями и завернувшись в свои огромные крылья, спали его вчерашние похитители, напоминая всем своим видом двух гигантских и омерзительных летучих мышей.

И глядя на эту картину широко раскрытыми от удивления глазами, Брэдли наконец-то осознал, что весь его жизненный опыт и интеллект пасуют перед простым, но совершенно неопровержимым, если, конечно, верить собственным глазам, фактом: крылья этих тварей вовсе не были искусственными, а росли из лопаток столь же естественным способом, как руки или ноги! И если не считать крыльев, облик этих существ был вполне человеческим.

Пока Брэдли разглядывал удивительную парочку, один из них проснулся, раскрыл крылья, чтобы освободить руки, уперся руками в пол и вскочил на ноги. Выпрямившись, он медленно развел свои крылья в стороны, а затем большими, круглыми, мигающими глазами уставился на Брэдли. Тонкие губы его растянулись в ужасной гримасе, обнажив желтые зубы. Улыбкой это назвать вряд ли бы кто решился, поэтому Брэдли оставалось только гадать, какое чувство или эмоции выражало крылатое существо. Его глаза смотрели на англичанина без всякого выражения, впалые щеки и череп, обтянутый мертвенно-бледной кожей, напоминали высохшую мумию. Существо было нормального человеческого роста, но казалось гораздо выше благодаря выступавшим из-за спины крыльям. Волос на голове не было. Длинные и мускулистые руки заканчивались костистой кистью с пальцами, напоминающими когти. Белое одеяние имело впереди разрез, через который можно было увидеть тонкие ноги. Это подобие савана составляло всю одежду крылатого человека. Судя по всему, на теле у него вообще не было волос; Брэдли понял, наконец, почему лица этих существ лишены выражения - у них не было ни бровей, ни ресниц. Уши были маленькие и плотно прижатые, голова совершенно круглая, а лицо плоское. Ступни были крайне маленького размера, очень изящные, что как-то не вязалось с их остальными физическими данными и выглядело почти смешно.

Приблизившись к Брэдли, крылатый человек коротко спросил:

- Откуда?

- Англия, - не менее кратко ответил тот.

- Где это и что это? - продолжал свой допрос крылатый.

- Эта страна далеко отсюда, - ответил англичанин.

- А твой народ кор-сва-джо или кос-аталу?

- Этого я не понимаю, - сказал Брэдли. - А теперь, как насчет пары вопросов с моей стороны? Кто вы такие? Что это за страна? Зачем вы меня сюда притащили?

Губы существа опять раздвинулись в жуткой гримасе.

- Мы называемся Вьеру. Луата - наш отец. Каспак принадлежит нам. Эта страна называется У-уху. Мы доставили тебя сюда, чтобы Тот Кто Говорит За Луату увидел и допросил тебя. Он сразу определит, откуда и зачем ты пришел, а главное - кос-ата-лу ты или нет.

- А если я не этот самый "кос" - как там дальше, - что тогда?

Вьеру приподнял крылья, будто пожал плечами, и жестом указал на череп, украшающий одну из колонн. Жест в комментариях не нуждался.

- Я есть хочу! - оборвал его Брэдли.

На это Вьеру распахнул перед ним одну из дверей в стене, пройдя через которую, Брэдли и его тюремщик оказались на крыше, но лежащей ниже той, на которую они приземлись ночью. При свете дня город показался еще более странным и удивительным, чем ночью, но уже не таким жутким и нереальным. Дома напоминали детские сооружения из разноцветных кубиков. Теперь Брэдли мог различить некое подобие улиц и переулков, но все они являли собой хаотичный лабиринт тупиков.

На крыше каждого дома возвышалась узкая колонна, увенчанная человеческим черепом. На одних домах колонны располагались по углам крыши, на других - в центре или близ него. Высота их составляла от пяти до двадцати футов. Украшавшие их черепа были, как правило, раскрашены в голубой и белый цвета. Наибольшее впечатление производили голубые черепа с белыми зубами и белыми кругами вокруг глазниц.

Тысячи, десятки тысяч черепов валялись вокруг каждого дома, торчали среди камней фундаментов, а неподалеку Брэдли увидел целую башню, сложенную из черепов. Сам же город был достаточно велик - Брэдли не мог определить его границ даже с крыши.

Повсюду сновало множество Вьеру: одни - на крышах, другие в воздухе; хлопанье бесчисленных крыльев создавало некое подобие шума прибоя. Большинство из них были облачены в белые одеяния, подобно его похитителям. На многих одеждах выделялась красная, голубая или желтая полоса на груди.

Тюремщик указал Брэдли на дверь в здании напротив.

- Отправляйся туда есть - приказал он, - а затем сразу возвращайся. Бежать не пытайся - бесполезно. Если кто спросит, ответишь, что принадлежишь Фош-бал-соджу. Спускайся здесь, - с этими словами он указал на верхушку лестницы, торчащей над соседней крышей. Затем повернулся и вошел обратно в дом.

Брэдли огляделся. Бежать было невозможно - это ясно. Сам город казался бесконечным, да еще за его пределами, как стражи, хищные звери и жуткие ящеры. Неудивительно, что его тюремщик с такой легкостью отпустил его из дома.

"Интересно, - подумал Брэдли, - У-уху - это название только города или всей страны и есть ли на острове другие города?"

Медленно он спустился по лестнице на улицу, вымощенную, на первый взгляд, круглым булыжником. Но, приглядевшись, Брэдли криво усмехнулся - улица была вымощена все теми же черепами.

- Город Черепов, - пробормотал Брэдли, - они, должно быть, собирали их со времен Адама! - С этой мыслью он вошел в указанную ему дверь.

Внутри он обнаружил большое помещение, наполненное Вьеру. Они сидели вокруг подобия каменных столов, верхушки которых были выдолблены и напоминали птичьи ванны в наших скверах и парках. Сиденья располагались со всех четырех сторон этих столов, или, лучше сказать, пьедесталов, и представляли собой обыкновенные доски.

Как только Вьеру заметили вошедшего Брэдли, они подняли жуткий вой. Было это приветствием или угрозой, он не знал. Вдруг из темного угла к нему бросился какой-то Вьеру.

- Кто ты и чего хочешь? - воскликнул он.

- Фош-бал-содж послал меня сюда поесть, - ответил Брэдли.

- Ты принадлежишь Фош-бал-соджу? - последовал вопрос.

- Похоже, что он так считает, - ответил англичанин.

- Ты кос-ата-лу?

- Дайте мне что-нибудь поесть, иначе я сейчас стану диким зверем! Вьеру, похоже удивился.

- Садись сюда, джаал-лу, - приказал он, и Брэдли уселся за стол в полном неведении, что его только что оскорбили, назвав гиеной, - самое обидное сравнение для любого обитателя Каспака.

Усевшись, Брэдли в ожидании огляделся. Его внимание привлекли обедающие за соседним столом. В руках у каждого был деревянный стержень, заостренным концом которого они накалывали куски мяса и отправляли их в рот. На другом конце стержня была прикреплена круглая створка раковины. Ею пользовались, чтобы подцепить более мелкие или разварившиеся кусочки. Буквально нависая над своей порцией, Вьеру с чавканьем уничтожали пищу, причем делали это столь торопливо, что зачастую давились и отрыгивали непережеванные куски обратно в мискообразное углубление. Брэдли, глядя на это, радовался от души, что сидит один.

Вскоре хозяин заведения вернулся, неся деревянную миску с едой. Ее содержимое он вывалил в "кормушку", как Брэдли окрестил углубление в пьедестале, и англичанин принялся за еду, стараясь не особенно обращать внимание на ее вид и вкус. К тому же он был настолько голоден, что его это не слишком интересовало.

Против ожидания, принесенная еда оказалась не только съедобной, но и весьма вкусной. Она представляла собой нечто вроде рагу из мяса, овощей, фруктов и мелкой рыбы с добавлением незнакомых ему специй, придававших пище своеобразную остроту.

Опустошив свою "кормушку", Брэдли удовлетворенно вздохнул и лениво принялся размышлять, кто же будет расплачиваться за его обед. В ожидании возвращения хозяина он занялся разглядыванием "кормушки" и пьедестала, в котором она была выдолблена. Стенки углубления были отполированы от длительного пользования, а все четыре боковые грани пьедестала слегка изгибались внутрь и тоже были отполированы до блеска телами бесчисленных Вьеру, прислонявшихся к ним в течение неизвестно скольких поколений. Да и вообще все помещение несло на себе печать глубокой древности. Обстановка была темной от времени, сиденья в середине были стерты чуть не до половины толщины, пол был гладким, как паркет, от миллионов босых ног, ходивших по нему бог знает с каких времен, а вокруг пьедесталов образовались канавки глубиной в несколько дюймов.

Наконец, видя, что никто не собирается требовать с него платы, Брэдли поднялся и направился к выходу, но на полпути его остановил голос хозяина.

- Вернись, джаал-лу! - закричал тот.

Пришлось вернуться. Подойдя к хозяину, стоявшему за большим пьедесталом, загораживающим вход в темную нишу, Брэдли едва не вскрикнул от удивления. На гладкой поверхности камня лежал самый обыкновенный в любом месте земного шара, кроме Каспака, квадратный листок бумаги. На нем прекрасным почерком, но совершенно незнакомыми буквами было что-то написано! Итак, эти удивительные существа имели, оказывается, свою письменность! И это помимо ткацкого ремесла, строительства и производства бумаги. Неужели эти крылатые уроды являли собой высшую ступень развития среди всех рас Каспака? Могло ли случится, что ход эволюции в этом замкнутом мирке привел к вершине мироздания именно этих летающих чудовищ?

Брэдли обратил внимание в свое время на отчетливо выраженные эволюционные отличия в разных племенах от обезьян до "людей копья", нарастающих постепенно с каждым новым звеном: Алу, Бо-лу, Сто-лу и так далее. Слыхал он и про племена Кро-лу и Галу, еще выше стоящие на эволюционной лестнице. И теперь перед его глазами было неоспоримое доказательство существования расы, чьи достижения указывали на степень развития, до которой тем же "людям копья" еще предстояло пройти многовековой путь. Смятение в мозгу Брэдли, вызванное этими мыслями, можно было сравнить с аналогичным процессом в мозгу принявшего дозу наркомана.

Итак, Брэдли, с трудом соображая что-либо, подошел вплотную к пьедесталу, а Вьеру совершенно невозмутимо подвинул листок бумаги к англичанину, подал ему костяное перо с деревянной ручкой и жестом показал, что тот должен расписаться. По лицу хозяина, самой природой лишенному всякого выражения, невозможно, конечно, было судить о его мыслях в эту минуту, но Брэдли показалось, что в его взгляде мелькнула издевка: ну откуда этот недоразвитый дикарь может знать, как надо расписываться; пускай хоть крестик поставит.

Схватив перо, Брэдли четким размашистым почерком вывел на листке: "Джон Брэдли, Англия". Теперь уже Вьеру начал проявлять признаки удивления. Схватив листок бумаги, он принялся изучать оставленный Брэдли автограф, всем своим видом выражая изумление перед невероятностью случившегося. Конечно же, он не мог прочесть написанное, но сам факт появления письменных знаков на бумаге свидетельствовал о том, что Брэдли тоже владеет этим искусством. Очевидно, приняв это к сведению, хозяин еще что-то дописал на бумаге после Брэдли, а затем обратился к нему:

- Ты еще вернешься сюда, прежде чем Луа скроет свое лицо за великой стеной, если, конечно, Тот Кто Говорит за Луату не призовет тебя прежде.

"Утешил, что называется", - подумал Брэдли, выходя наружу.

У входа толпились несколько Вьеру из тех, что уже закончили трапезу. Они немедленно окружили его и забросали вопросами. Они теребили его одежду, ощупывали пистолет и патронташ. Их поведение так разительно отличалось от предыдущего, что Брэдли пришел к выводу, впоследствии подтвердившемуся, что место для еды было чем-то вроде святилища и проявление там чрезмерного любопытства или агрессивности строго запрещалось. А здесь, на улице, они вели себя крайне грубо и угрожающе. С полураскрытыми крыльями они нависали над ним, преграждая путь к лестнице, ведущей на крышу, с которой он спустился. Но Брэдли был не из тех, кто мог долго терпеть подобное обращение. Сначала он попытался протолкаться к лестнице, но когда один из Вьеру схватил его за руку и грубо потащил назад, Брэдли, не долго думая, развернулся и так врезал обидчику, что тот свалился на землю.

Что тут началось! Крики, вопли, хлопанье крыльев! Когтистые пальцы со всех сторон тянулись к его лицу. Брэдли дрался как лев, раздавая удары направо и налево. Он не осмеливался прибегнуть к помощи пистолета, справедливо полагая его своей козырной картой, пока его назначение не известно похитителям. Если же он лишится его, то исчезнет последний шанс получить свободу, поскольку даже в таком безнадежном положении англичанин продолжал строить планы вновь обрести ее.

Первые же удары показали Брэдли, что Вьеру отъявленные трусы и оружия у них с собой нет. После того как двое или трое свалились от его ударов, остальные окружили его, но на безопасной дистанции, осыпая угрозами и оскорблениями. Те же, кто пострадал от его кулаков, даже не пытались подняться, а только жалобно стонали и причитали.

Снова Брэдли направился к лестнице, и на этот раз перед ним расступились и дали пройти. Но едва он поднялся на несколько ступенек, как кто-то схватил его за ногу и попытался стащить вниз. Бросив быстрый взгляд назад, Брэдли, крепко ухватившись обеими руками за перекладину, свободной ногой изо всей силы пнул прямо в плоскую физиономию держащего его Вьеру, С ужасным криком тот схватился ладонями за разбитое лицо и повалился навзничь, а Брэдли тем временем быстро вскарабкался на крышу. Однако хлопанье многочисленных крыльев известило его, что преследователи не собираются так легко оставить его в покое.

До двери, ведущей внутрь, было недалеко, но над его головой уже кружили, издавая резкие крики, разъяренные Вьеру. В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился Фош-бал-содж. Немедленно вся компания принялась наперебой требовать наказания дерзкого "джаал-лу", который осмелился так непочтительно обойтись с ними. Выслушав их жалобы, Фош-бал-содж внезапно схватил правой рукой Брэдли за шиворот и с силой швырнул в открытую дверь. Это было проделано так быстро и неожиданно для Брэдли, что тот даже не успел сообразить, что происходит.

Когда он поднялся с пола, дверь уже была закрыта, а прямо над ним нависала фигура Фош-бал-соджа с перекошенным от ярости лицом.

- Гиена, змея, ящерица! - вопил он. - Как смеешь ты даже прикасаться своими нечистыми, мерзкими, оскверняющими лапами к Вьеру - священным избранникам Лауты!

Но Брэдли тоже рассвирепел. Поэтому, когда он заговорил, на губах его играла зловещая усмешка.

- Я убью тебя за то, что ты сейчас со мной сделал! - с этими словами он схватил Фош-бал-соджа за горло. Второй Вьеру, спавший, когда Брэдли уходил, куда-то исчез, и они были одни. Фош-бал-содж оказался более серьезным противником, чем напавшие на него на улице. Хотя Брэдли держал его за горло одной рукой, а другой осыпал ударами в лицо и корпус - короткими, тяжелыми тычками мастера клинча, тот не собирался сдаваться без сопротивления. Он бил и царапал Брэдли своими когтистыми руками, прикрываясь крыльями от безжалостного града ударов, и, в свою очередь, стараясь схватить его также за горло. Вскоре Брэдли удалось сделать подножку своему противнику. Оба покатились на пол. Брэдли оказался внизу, и в ту же секунду когтистые лапы Фош-бал-соджа сомкнулись у него на горле. Вьеру обладал немалой силой, и Брэдли очень скоро почувствовал, что перевес уже не на его стороне. Задыхаясь от недостатка воздуха, он нащупал пистолет свободной рукой. С трудом вытащив его из кобуры, он, всего в нескольких мгновениях от смерти, с упрямством маньяка вновь вспомнил о своих драгоценных патронах, которые надо было беречь. С этой мыслью он перехватил пистолет за ствол и рукояткой нанес Фош-бал-соджу страшный удар между глаз. Бесчувственное тело противника мягко осело на пол.

Несколько минут Брэдли лежал рядом с Вьеру, жадно дыша и стараясь прийти в себя. Наконец, он поднялся и склонился над ним. Крылья Вьеру беспомощно раскинулись в стороны, круглые глаза смотрели в потолок. Он был мертв. И сразу же перед мысленным взором Брэдли возникли все сложности и опасности, грозившие ему в связи с этим убийством.

Первым его побужденном было попытаться каким-то образом спрятать тело, а самому постараться бежать. Подойдя ко второй двери, он открыл ее и заглянул внутрь. В комнате, напоминавшей кладовую, находился рулон белой материи, похожей на ту, из которой были сшиты одежды Вьеру, и стояло несколько сундуков. Сундуки, выкрашенные в белый и голубой цвета, имели каждый какую-то надпись иероглифами: белым на голубых сундуках и голубым на белых. В одном углу лежала куча черепов, почти достигающая потолка, а в другом - целая стопа высохших крыльев. Эта кладовая имела столь же неправильные очертания, что и комната, но в ней были только одно окно и одна дверь. Выхода на крышу здесь не было, а самое главное - в ней не было ни души.

Брэдли поспешно втащил мертвого Вьеру в кладовую и закрыл дверь. Затем он огляделся. Один из сундуков показался ему достаточно большим, чтобы вместить труп, если согнуть колени, и Брэдли направился к нему. Крышка сундука состояла из двух половинок, крепившихся на противоположных стенках и плотно смыкающихся друг с дружкой в центре. Замка на крышке не было. Подняв одну из половинок, Брэдли заглянул внутрь. В изумлении он наклонился ниже, чтобы получше рассмотреть содержимое: сундук был наполовину полон золотыми украшениями. Здесь были кольца, браслеты, застежки - все червонного золота. Прикинув, что места в сундуке для трупа не хватит, Брэдли принялся искать другой способ скрыть улики преступления. Заметив, что между сундуками и стеной есть достаточное пространство, он затолкал тело туда, а сверху накрыл кусками белой материи, полностью закрыв ими мертвеца. Теперь оставалось только спастись самому - вот только как это сделать средь бела дня, было пока неясно.

Подойдя к двери в дальнем конце кладовой, он осторожно приоткрыл ее. Прямо перед ним в двух футах высилась стена соседнего здания. Раскрыв дверь пошире, Брэдли высунулся и поглядел по сторонам. Слева на всем протяжении крыши никого не было, а справа в двадцати футах возвышалось другое строение, полностью закрывая вид с этой стороны. Выскользнув в дверь, Брэдли повернул направо и через несколько шагов оказался в узком проходе, разделяющем два здания. Войдя в него, он прошел почти половину его длины, когда на противоположном конце появилась фигура Вьеру. Хотя тот и не смотрел в его сторону, но в любую секунду мог повернуться и обнаружить беглеца. Слева от Брэдли находилась небольшая треугольная ниша в стене дома, и он спрятался в ней. В нишу выходила выкрашенная желтым дверь. Как и другие двери в домах Вьеру, она выглядела очень своеобразно. Поверхность ее состояла из деревянных пластин длиной от четырех до шести дюймов, выложенных под разными углами друг к другу. Результат напоминал работу пьяного паркетчика. Крепились эти пластины одна к другой, очевидно, посредством клея, а также каких-то волокон растительного происхождения. Затем все это покрывалось краской. Держалась дверь на круглом деревянном стержне двух дюймов в диаметре, а закрывалась изнутри с помощью полудиска из дерева, закрепленного на внутренней стороне.

Пока Брэдли стоял, прижавшись к стене и разглядывая желтую дверь, Вьеру в дальнем конце прохода развернулся и пошел в его сторону. Брэдли слышал, как его крылья шуршат, касаясь стены.

Теперь желтая дверь стала единственным средством избежать обнаружения и, недолго думая, Брэдли решительно толкнул ее и переступил порог, оказавшись в небольшой комнате.

Войдя, он услышал сдавленный возглас удивления и, повернувшись в том направлении, увидел прижавшуюся к противоположной стене девушку с выражением неописуемого изумления в широко раскрытых глазах. С первого же взгляда Брэдли понял, что она не принадлежит ни к одной из виденных им прежде рас, - в чертах ее лица и строении тела не было ни малейшего намека на хотя бы отдаленное родство с этими дикарями. Да и одета она была совсем по-другому или, сказать точнее, она была именно одета, в отличие от большинства из них.

На ней был род туники из мягкой выделанной оленьей шкуры. Она держалась на лямке, перекинутой через левое плечо, и ниспадала слева чуть ниже бедра, а справа почти до колена. Свободный пояс украшал ее талию, а на ногах и руках блестели золотые украшения, очень похожие на те, что Брэдли видел в сундуке убитого Вьеру, Волосы девушки были стянуты золотым обручем с треугольной диадемой на лбу. Кожа ее была белой, чистой и нежной. Фигура являла собой образец гармонии и девичьей грации, а красоте лица позавидовала бы любая из европейских красоток высшего света.

Но если девушка была удивлена неожиданным появлением Брэдли в комнате, сам он был просто ошеломлен, никак не рассчитывая встретить столь чудесное создание в Городе Черепов среди его ужасных обитателей.

С минуту они разглядывали друг друга с нескрываемым интересом, затем Брэдли заговорил по-каспакски, в меру своих скромных познаний в этом языке:

- Кто ты, девушка? - спросил он. - И откуда ты? Но только не говори мне, что ты Вьеру!

- Нет, - ответила она, - я не Вьеру. Брэдли заметил, что она даже задрожала, произнеся это слово.

- Я галу, - продолжала она, - а вот кто ты? По твоей одежде видно, что ты не галу, хотя и похож на него во всем остальном. И ты не из этого города, потому что за все десять лун, что я здесь, я не встретила ни одного галу мужского пола, а среди здешних обитателей таких, как мы с тобой, просто нет, если не считать пленных, а они все женщины. Выходит, ты тоже пленник, да?

Брэдли вкратце объяснил девушке, кто он такой, но очень сомневался, поняла ли она хотя бы половину его объяснений. От нее он узнал, что ее держат в плену уже много месяцев, но для чего, спросить так и не успел, поскольку в самый разгар беседы желтая дверь внезапно распахнулась и в комнате появился Вьеру с желтой полосой на одежде.

При виде Брэдли он пришел в ярость.

- Откуда здесь взялась эта тварь и как долго он здесь находится? потребовал он ответа у девушки.

- Эта "тварь" вошла в эту дверь прямо перед твоим приходом, - ответил вместо девушки Брэдли.

Вьеру облегченно вздохнул.

- Это очень хорошо для девушки, если так все и было, - сказал он. Значит, умереть придется только тебе одному.

С этими словами Вьеру повернулся к двери и принялся испускать громкие душераздирающие крики.

Англичанин взглянул на девушку.

- Убить его? - спросил он, наполовину вытащив из кобуры пистолет. - Как мне лучше поступить, чтобы не подвергать тебя опасности?

Вьеру отступил к двери.

- Святотатец! - завопил он. - Ты осмеливаешься угрожать мне - одному из священных избранников Луаты!

- Не убивай его! - воскликнула девушка. - Если ты сделаешь это, у тебя не останется никакой надежды. Раз ты здесь и еще жив, значит они не собираются тебя пока убивать. А если ты разгневаешь их, твой череп украсит самую высокую колонну этого города".

- А ты? - спросил Брэдли.

- Я все равно обречена. Ведь я - кос-ата-лоу.

"Кос-ата-лоу, кос-ата-лоу". Что означали эти слова, которые Брэдли не раз слышал от обитателей У-уху? "Лу" и "лоу" означали, соответственно, мужчину и женщину, это он уже знал. "Ата" имело множество значений: жизнь, яйцо, воспроизводство и тому подобное. "Кос" было выражением отрицания, но в сочетании все эти слова для Брэдли никакого смысла не имели.

- Значит, они убьют тебя? - спросил он.

- Хотела бы я, чтобы это было так! - ответила девушка. - Но меня ждет судьба хуже смерти - и уже скоро, как только взойдет новая луна.

- Неблагодарная змея! - оборвал ее Вьеру. - Тебя ждет величайшая честь, какой только может быть удостоена подобная тебе! Сам-Тот Кто Говорит За Луату выбрал тебя, и сегодня же ты отправишься в его храм, где получишь священные повеления.

Девушка содрогнулась от ужаса и бросила на Брэдли полный горести взгляд.

- Ах! - вздохнула она. - Хоть бы один разочек посмотреть на мою родную землю!

Прежде чем Вьеру успел вмешаться, Брэдли вплотную подошел к девушке и шепотом спросил, нельзя ли ему каким-то образом помочь ей бежать. Но та лишь с сожалением покачала головой.

- Даже если мы выберемся из города, - ответила она, - все равно между островом и землями Галу лежит большая вода.

- А что находится за пределами города? - настаивал Брэдли.

- Из того, что мне довелось услышать и догадаться по случайно подслушанным разговорам, - это очень красивое место, где мало хищников и совсем нет людей, потому что Вьеру живут только в городах; городов на острове три, но этот самый большой. Два других находятся на дальнем конце острова и до них три дневных перехода.

По собственному опыту и по рассказам туземцев Брэдли уже успел убедиться, что максимальный дневной переход в местных условиях не превышает десяти миль, вследствие сильно пересеченной местности и обилия диких зверей.

Диалог занял совсем немного времени, но был неожиданно прерван появлением нескольких Вьеру, привлеченных призывами желто-полосного и спустившихся через отверстие в крыше.

- Вот этот джаал-лу, - воскликнул Вье-ру, - осмелился угрожать мне. Отберите у него топор и заприте куда-нибудь подальше от греха, пока Тот Кто Говорит За Луату не решит, что с ним делать. Это один из незнакомых нам людей, которых Фош-бал-содж обнаружил в землях Банд-лу и следовал за ними по пути "к Началу". Тот Кто Говорит За Луату повелел Фош-бал-соджу доставить одного из них. Вот это он и есть. Возможно, что он из другого мира и знает секрет кос-ата-лу.

Прибывшие Вьеру двинулись было к Брэдли, чтобы забрать его "топор", торчащий из кобуры, на который им указал желтополосый жрец, но не успел передний протянуть руку, как повалился на остальных, сбитый с ног мощным ударом кулака. Вслед за этим Брэдли кинулся в атаку, рассчитывая очистить помещение в рекордный срок. Но, к сожалению, забыл про отверстие в крыше. Двое уже валялись без сознания, когда остальные подняли жалобный крик, и к ним прибыло подкрепление. Девушка, заметив это, закричала, пытаясь предупредить, но было уже поздно. Здоровенный Вьеру спикировал прямо на спину Брэдли и свалил его на пол. В ту же секунду на него навалилась еще дюжина. Пистолет вытащили из кобуры, а сам Брэдли едва мог шевельнутся под тяжестью своих противников.

По приказу Вьеру, явно занимавшего высокое положение в здешней иерархии, один из появившихся вышел и вскоре вернулся с веревками, которыми наш герой и был крепко связан.

- А теперь отнесите его в Голубой Двор Семи Черепов, и пусть кто-нибудь сообщит обо всем, что здесь произошло, Тому Кто Говорит За Луату, - приказал желтополосый.

Каждый из Вьеру поднял ладонь на уровне лица, как бы отдавая честь старшему по команде. Один из них подхватил связанного Брэдли и через отверстие вместе со своей ношей поднялся в воздух и полетел над крышами города У-уху.

Внизу глазам Брэдли открылась широкая панорама. Город простирался во все стороны, но был все же не столь велик, как ему показалось вначале. По расчетам Брэдли, он занимал площадь около трех квадратных миль. Дома теснились в неописуемом беспорядке, налезая друг на друга так, что даже свет не проникал в нижние этажи целых кварталов. Улицы и переулки были короткими и кривыми.

Архитектура города вызывала изумление. Многие крыши представляли собой чаше- или блюдцеобразные углубления с отверстием посередине, как будто предназначенные для сбора дождевой воды в скрытые под ними резервуары. Отверстия использовались крылатыми людьми в качестве входных дверей. На всех уровнях торчали бесчисленные колонны, увенчанные черепами. Но двумя самыми заметными достопримечательностями города были уже виденная Брэдли башня, сложенная из черепов, и еще большее по размерам сооружение. Располагалось оно обособленно от других строений - в середине центральной городской площади. Во всяком случае, так это место называлось бы во всех остальных странах нашей планеты. Но как и все прочие здания в городе, это тоже несло печать асимметрии и какой-то недоделанности. Увенчано оно было чашеобразным углублением, сверху напоминающим перевернутую шляпу китайского кули.

Вьеру, несущий Брэдли, пролетел над площадью, и тот успел рассмотреть внизу траву, деревья и даже текущий по площади ручей. Ярдах в пятистах от нее Вьеру приземлился на крыше квадратного низкого здания голубого цвета с семью колоннами, увенчанными семью черепами, "Значит, это и есть Голубой Двор Семи Черепов", - подумал Брэдли.

Отверстие в крыше было закрыто решеткой, которую Вьеру снял. Затем он привязал кусок веревки к ноге Брэдли и покатил его по крыше к отверстию, как куль с мукой. Затем падение, темнота, внезапный страх перед неизвестностью. Брэдли почувствовал, как туго натянувшаяся веревка врезалась ему в щиколотку и рывком остановила падение. Раскачиваясь, как маятник, вниз головой, Брэдли медленно перемещался на опускаемой Вьеру веревке, пока не пришел в резкое и довольно болезненное соприкосновение с поверхностью пола. Вслед за этим Вьеру совсем выпустил веревку, и тело англичанина с размаху шлепнулось на деревянные половицы. Прямо на него свалился свободный конец веревки, и он услышал, как со скрежетом встала на свое место решетка.

Глава III

Наполовину оглушенный, Брэдли с минуту лежал, не двигаясь, а затем осторожно, морщась от боли, попытался принять более удобное положение. Сперва он ничего не мог разглядеть во тьме, но постепенно глаза приспособились к ней и он стал различать окружающие его предметы.

Он обнаружил, что находится в большой и совершенно пустой комнате без окон и дверей, если не считать отверстия в потолке, через которое он сюда попал. Лишь в дальнем углу темнела какая-то бесформенная масса, которая могла оказаться чем угодно - от кучи грязного тряпья до мертвого тела.

Едва успев бегло осмотреться, Брэдли переключил все свое внимание на связывающие его путы. Будучи человеком немалой физической силы и убежденным в невысокой прочности веревок Вьеру, он принялся за дело с твердой уверенностью, что долго они не выдержат. Минут через пять его напряженные усилия начали приносить плоды - веревки стали понемногу подаваться. Но это отняло столько сил, что Брэдли вынужден был остановиться и передохнуть.

Пока он отдыхал, взгляд его случайно упал на неизвестный предмет в углу, и Брэдли готов был поклясться, что тот зашевелился. Напрягая зрение, он всматривался в темноту, а услужливое воображение рисовало в возбужденном мозгу самые мрачные и зловещие картины. Он закрыл глаза и попытался расслабиться, но когда он открыл их снова, понял, что не ошибся. Что-то, а точнее, кто-то находился уже не в углу, а гораздо ближе к середине, а значит, и к нему.

В приливе сил, порожденных отчаянием, Брэдли возобновил свои попытки освободиться. Взгляд его был прикован к движущемуся существу. Теперь уже никаких сомнений не оставалось - он видел, как тот слегка приподнялся и подполз еще ближе, потом еще и еще раз. И все это без единого звука, что вселяло в Брэдли еще больший ужас.

Брэдли был храбрым человеком со стальными нервами, но здесь, в темноте, не имея возможности защищаться и не зная даже, что за чудовище находится рядом, он оказался совершенно выбитым из колеи. В конце концов, Брэдли был всего лишь человеком. Будь это открытая схватка, пусть даже с множеством противников, он дрался бы до последнего, расправился бы хоть с частью врагов и с улыбкой встретил смерть. И сейчас его охватывал ужас не перед смертью, а перед неизвестностью, таившейся во мраке.

Все ближе и ближе придвигалась к Брэдли бесформенная масса. Брэдли лежал не двигаясь, слух его был напряжен. Но что это? Неужели дыхание? Не мог же он ошибиться! Но тут движущийся предмет испустил протяжный стон, и Брэдли почувствовал, что волосы у него на голове встали дыбом. Он снова принялся изо всех сил рвать все еще опутывающие его веревки. Подползающее к нему существо приподнялось, и Брэдли мог поклясться, что из кучи лохмотьев на него смотрит один-единственный глаз. Мгновение существо оставалось в этом положении, слышно было только его дыхание, а затем оно разразилось безумным демоническим хохотом.

Холодный пот выступил на лбу у Брэдли. Руки напряглись в еще одной попытке освободиться. Он видел, как существо в лохмотьях поднимается все выше, нависая над ним, но вдруг все тряпье соскользнуло на пол, и перед Брэдли оказалась фигура совершенно голого и до предела исхудавшего человека, нет, даже не человека, а какой-то пародии на него, что-то шамкающего и бормочущего беззубым ртом, едва ковыляющего на тоненьких хилых ножках. Вдруг его ноги подкосились, и он свалился рядом со своими лохмотьями, не переставая при этом жутко хохотать.

Он подполз к Брэдли и ухватился за него.

- Еды! Еды! - прокаркал он. - Я покажу выход! Я покажу выход! - С этими словами он снова приподнялся и навалился на грудь Брэдли.

- Еды! - проскрипел он снова, стараясь вонзить ногти и зубы в горло англичанина. - Еды! Я знаю выход! - продолжал он повторять, пытаясь прокусить сонную артерию.

Резким движением Брэдли на мгновение стряхнул своего противника, но с упорством маньяка тот снова вцепился ему в шею. Его челюсти были слишком слабы, чтобы перегрызть горло, поэтому он принялся жевать зубами кожу, подобно крысе. Пока работали зубы, исхудалые руки крепко держали Брэдли, мешая ему стряхнуть с себя соперника. Как бы слаб он ни был, рано или поздно его старания должны были привести к цели. И все это время с уст его слетали одни и те же слова: "Еды! Еды! Я знаю выход!", пока Брэдли не стало казаться, что он сходит с ума от их повторения.

Сверхчеловеческим усилием он сумел, наконец, разорвать стягивающие его руки узлы. Вне себя от ярости он оторвал цепляющийся за него отвратительный скелет и отшвырнул его на середину камеры. Дыша как загнанная лошадь, Брэдли принялся распутывать остальные веревки. Несчастный безумец все это время оставался лежать, скорчившись, на том же месте, куда его отшвырнул Брэдли, дрожа, всхлипывая и что-то бормоча.

Вскоре Брэдли вскочил на ноги. В этот момент он ощущал себя свободным человеком, хотя и продолжал оставаться пленником в темнице Голубого Дворца Семи Черепов.

Чувствуя слабость после пережитых минут, он прислонился к стене, не сводя взгляда с лежащего на полу. Через некоторое время тот с трудом поднялся на четвереньки и в этой позе, покачиваясь, принялся обшаривать помещение глазами. Когда взгляд его нашел Брэдли, с губ его снова сорвались те же слова: "Еды! Еды! Я знаю выход!" Жалобный тон безумца тронул сердце Брэдли. Он видел, что перед ним не Вьеру, а такой же человек, как и он сам, доведенный одиночным заключением до нынешнего состояния; может быть, и самого Брэдли ожидает та же участь.

А потом эта постоянно повторяющаяся фраза: "Я знаю выход!" Нет ли за ней надежды на побег? Есть ли отсюда выход и что, интересно, знает этот бедняга?

- Кто ты и как давно здесь находишься? - неожиданно обратился к нему Брэдли. Тот какое-то время не реагировал, а потом опять заскрипел:

- Еды! Еды!

- Стоп! - скомандовал англичанин. Звук его голоса был настолько резок и отрывист, что произвел впечатление выстрела. Это сразу вывело безумца из состояния оцепенения. Он прекратил раскачиваться, сел на пол и на его лице появилась какая-то осмысленность.

Брэдли снова повторил свой вопрос.

- Я Ан-Так из племени Галу, - ответил тот. - Один Луата знает, как давно я здесь - может быть, десять лун, а может, три раза по столько. Когда меня бросили сюда, я был молод и силен, а теперь я стар и слаб. Я - кос-ата-лу, поэтому они меня оставили в живых. Если я открою тайну, как стать кос-ата-лу, меня отпустят. Но как я могу открыть тайну, которую знает один только Луату?

- Что такое кос-ата-лу? - спросил Брэдли.

- Еды! Еды! Я знаю выход! - зашамкал галу.

Брэдли приблизился, схватил его за плечи и сильно встряхнул.

- Отвечай, - прогремел он, - что такое кос-ата-лу?

- Еды! - прохрипел Ан-Так.

Брэдли задумался. Вещмешок у него не отобрали, а в нем, помимо бритвы, ножа и всяких мелочей, оставалось немного вяленого мяса. Порывшись, он достал кусочек и бросил его изголодавшемуся галу. Тот схватил его и с жадностью съел. Похоже, что это придало ему сил, потому что на вновь повторенный вопрос он попытался ответить. Однако объяснение часто прерывалось. Он впадал в прежнее состояние - вновь требовал еды и заявлял, что знает выход, но Брэдли был терпелив и настойчив, так что мало-помалу он начал уяснять себе тот удивительный ход эволюции, свойственный на нашей планете одному лишь Каспаку. Теперь он, наконец-то, получил объяснение необъяснимых, на первый взгляд, явлений, с которыми ему приходилось сталкиваться раньше. Он узнал, почему среди встреченных им раньше племен он никогда не видел детей; почему с движением дальше на север растет уровень развития обитающих там племен; почему внутри каждого племени существуют эволюционные различия между отдельными его членами; почему женщины каждого племени проводят по часу каждый день, плескаясь в теплых прудах близ каждого стойбища, и почему в эти часы на них почти никогда не нападают хищники. Он узнал, что все, кроме кос-ата-лу, пришли "от Начала", или "кор-сва-джо" по-кас-пакски. Процесс развития брал свое начало в теплых прудах, куда вместе с миллионами яиц попадали ядовитые выделения, отпугивающие хищников. Здесь же из яиц появлялись головастики. Эти головастики вместе с еще не созревшими яйцами выносились в море теплыми ручьями, вытекающими из прудов. Некоторые головастики появлялись из яиц еще в прудах, другие в ручьях, а третьи уже в море. На следующей стадии они превращались в рыб и пресмыкающихся и уже в этой форме, постоянно развиваясь, плыли все дальше и дальше к югу, где среди густых и влажных джунглей часть из них превращалась в земноводных. Причем на каждой стадии значительная часть особей прекращала свое развитие, не говоря уже о том, что подавляющее большинство просто погибало, служа пищей хищным обитателям морских вод.

Таким образом, до стадии бабуинов и человекообразных обезьян, дающих начало, по местным понятиям, уже человеческой эволюции, добирались лишь единицы из миллионов вылупившихся головастиков. Вспомнив, что зародыши лягушачьей икры в своем развитии тоже проходят различные стадии развития от рыбы с жабрами до лягушки с легкими, Брэдли нашел, что, в конце концов, вполне возможно поверить в подобный путь, тем более, что ничего принципиально нового он в себе не содержал.

От человекообразной обезьяны каждый индивидуум, если, конечно, оставался в живых, постепенно, шаг за шагом развивался сначала в алу, затем в бо-лу, сто-лу, банд-лу, кро-лу и, наконец, в галу. И на каждой стадии развития новые бесчисленные миллионы яиц откладывались в теплые пруды и уносились в море, чтобы снова и снова продолжить круговорот. Собственно говоря, этот внеутробный процесс развития вполне можно сравнить с развитием зародыша в утробе матери. И в том и другом случае зародыш проходит через все стадии, предшествующие появлению человека, хотя в Кае-паке процесс этот является гораздо более комплексным, включая аналогичный ход эволюции не только для людей, но и для всех животных, обитающих здесь.

Последнюю же, самую высшую стадию, которую галу уже почти достигли и к которой все стремятся, и представляет собой кос-ата-лу, что буквально означает "человек-не-из-яйца", то есть рожденный от родителей, как это и принято во всем мире. Причем среди галу рождаются как кос-ата-лу, так и кос-ата-лоу, то есть дети обоего пола, а среди Вьеру только кос-ата-лу, то есть только дети мужского пола. Поэтому Вьеру постоянно похищают женщин галу для воспроизведения собственного племени и, время от времени, мужчин кос-ата-лу, которых подвергают пыткам в надежде выведать секрет, который, как они полагают, позволит им установить неограниченное господство во всем Каспаке.

Ни один Вьеру не пришел "от Начала". Все они были рождены от мужчин Вьеру женщинами кос-ата-лоу из племени Галу. Их очень немного даже среди галу, вследствие длительного и сложного процесса, ведущего к этой стадии. Семь поколений потомства от одного предка должны пройти все стадии развития от яйца до галу, прежде чем на свет может появиться кос-ата-лоу. Учитывая же бесчисленные опасности, подстерегающие едва зародившийся комочек жизни на всем его пути от теплого пруда по ручьям в море и оттуда дальше, ежеминутно подвергающийся риску быть съеденным сначала морскими, а затем сухопутными хищниками, вынужденный пройти через все стадии развития, постоянно продвигаясь к северу в окружении всех ужасов Каспака, казалось странным, что кос-ата-лоу вообще появляются на свет.

Все эти сведения здорово перемешались в голове у Брэдли, но постепенно картина стала проясняться. Когда же он мысленно разложил все факты по полочкам, она оказалась даже более простой и понятной, чем та, к которой он привык с детства.

Слабый голос Ан-Така умолк, и в течение нескольких минут в камере царило молчание. Затем галу снова принялся за свое: "Еды! Еды! Я знаю выход!" Брэдли бросил ему еще кусочек мяса и терпеливо ждал, пока тот поест. На этот раз он ел уже медленнее и не с такой жадностью.

- А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что знаешь выход? поинтересовался, Брэдли.

- Тот, кто был здесь до меня, рассказал мне, - ответил Ан-Так, - что в этом помещении есть выход. Он нашел его, но слишком ослабел, чтобы использовать. Он пытался объяснить мне, где тот выход, но не успел, потому что умер. О, Луата! Почему ты не помог ему прожить еще хоть минуту!

- А что, здесь не кормят? - спросил Брэдли.

- Нет, только раз в день дают воду - вот и все.

- А как же ты тогда выжил?

- Здесь есть крысы и ящерицы, - ответил Ан-Так. - Ящерицы еще ничего, а крысы уж очень противные на вкус. Но у меня не было выбора - если бы я не ел их, они съели бы меня. Лучше уж крысы, чем ничего. Но в последнее время они редко попадаются, а ящериц я уже давно не ловил. Но теперь-то я поем. Ты же не сможешь все время бодрствовать. Когда ты заснешь, Ан-Так сможет поесть! - С этими словами он снова разразился своим дьявольским кашляющим смехом. Это было ужасно, Брэдли просто передернуло.

Долгое время оба молчали. Брэдли догадывался, почему молчит его сосед, тот ждал, пока он заснет. Но воцарившая тишина помогла Брэдли расслышать где-то неподалеку характерный, хотя и слабый, звук текущей воды. Он прислушался. Звук доносился откуда-то из-под пола.

- Что это за звук? - спросил он.

Похоже, что под нами протекает какой-то водный поток.

- Это река, - отвечал Ан-Так. - Но почему ты не засыпаешь? Река протекает под Голубым Дворцом Семи Черепов. Она протекает через площадь под храмом, уходит под землю, проходит под храмом и под всем городом. Когда мы умрем, они отрежут нам головы, а тела бросят в реку. В устье реки живет множество рептилий. Река кормит их. Со своими мертвецами Вьеру поступают точно так же, сохраняя только черепа и крылья. А теперь давай спать!

- А эти рептилии не появляются в городе?

- Нет. Вода в реке слишком холодная для них. Они предпочитают теплые прибрежные воды в месте впадения реки в море.

- Давай поищем выход, - предложил Брэдли.

Ан-Так покачал головой.

- Я искал его эти месяцы, но так и не нашел. И ты тоже не найдешь, сказал он.

Брэдли ничего не ответил, а принялся тщательно, фут за футом, обследовать стены и пол их камеры, простукивая каменную кладку костяшками пальцев. На высоте шести футов он обнаружил стальную жердь Вьеру, но на его вопрос Ан-Так ответил, что никаких Вьеру за все время его заточения здесь не было. Снова и снова простукивал Брэдли пол и стены, пока, наконец, ему не пришла в голову мысль забраться на жердь и попробовать повыше. В самом центре стены, почти под потолком, он обнаружил пространство размером три на три фута, за которым, как показало простукивание, находилась пустота. В возбуждении

Брэдли принялся дюйм за дюймом ощупывать это кончиками пальцев и вскоре наткнулся на небольшое отверстие, в которое проходил его указательный палец. Панель, если это была панель, в толщину составляла не больше дюйма. Дальше палец уходил в пустоту. Согнув палец, Брэдли потянул панель на себя. Внезапно панель подалась и вывалилась внутрь, Брэдли едва не свалился вместе с ней с жерди. Снизу панель крепилась на петлях и теперь лежала верхним концом на жерди, образуя подобие платформы, параллельной полу.

За панелью было абсолютно темно. Брэдли вытянул руку в отверстие на сколько смог, но ничего не нащупал. Порывшись в своем вещмешке, он достал несколько оставшихся у него спичек. Когда он зажег одну, Ан-Так испустил вопль ужаса. Не обращая на него внимания, Брэдли при свете спички успел заметить верхние перекладины лестницы, спускающейся от отверстия в стене вниз в непроглядную тьму. Как глубоко вниз вела эта лестница, Брэдли не мог и предположить, но был уверен, что очень скоро узнает.

- Ты нашел его! Ты нашел выход! - вопил внизу Ан-Так. - О, Луата! А я так слаб! Возьми меня с собой! Возьми меня с собой!

- Заткнись! - повелительно приказал Брэдли. - Ты что, хочешь чтобы на твой крик слетелась целая стая этих тварей? Уж тогда-то мы точно никуда не убежим. Если я найду выход, я вернусь и помогу тебе. Но за это ты должен обещать не пытаться больше меня съесть.

- Я обещаю, клянусь Луатой! - воскликнул Ан-Так. - Не сердись на меня. Я с ума схожу от голода, одиночества и от этих крыс и ящериц. А это постоянное ожидание смерти! Не сердись!

- Я знаю, - просто ответил Брэдли, - я все это понимаю, старина.

С этими словами он выбрался в отверстие, нащупал ногами верхнюю перекладину лестницы, закрыл за собой панель и начал спуск.

Под ним все ближе и отчетливей раздавался шум текущего потока. Воздух был сырым и холодным. Вокруг ничего нельзя было разглядеть, и спускаться приходилось на ощупь, осторожно пробуя на прочность каждую перекладину.

Пока продолжался спуск, лестница казалась бесконечной, а пропасть внизу бездонной; когда же он закончился, Брэдли сообразил, что опустился не больше, чем на полсотни футов. Нижний конец лестницы упирался в неширокий карниз, вымощенный чем-то наподобие булыжника, но события последнего дня позволили Брэдли безошибочно определить все те же неизменные черепа. В очередной раз он поразился столь несметному их количеству в этом городе, пока не сообразил, что накапливались они здесь, скорее всего, гораздо дольше времени, чем насчитывает все человечество за пределами Каспака. А уж за это время, измеряемое, пожалуй, в геологических масштабах, черепов, которые скопились здесь вместе с черепами бесчисленных поколений самих Вьеру, хватило бы даже на постройку города.

Пробираясь вдоль узкого карниза, Брэдли вскоре наткнулся на глухую стену, полностью перекрывшую проход. Встав на колени и склонившись вниз, руками он нащупал в стене очертания арочного проема, сквозь который протекала подземная река. Однако определить высоту арки ему не удалось. Существовал только один способ ответить на эти вопросы - влезть в воду. Колебался он не больше секунды, взвешивая все за и против. Позади его ждала ужасная участь Ан-Така, впереди, в худшем случае, опасность утонуть. Подняв свой мешок над головой, он осторожно погрузил ноги в воду, где их сразу же обожгло холодом, а затем, мысленно помолившись, соскользнул всем телом с карниза.

С чувством огромного облегчения Брэдли обнаружил, что вода едва доходит ему до пояса, а под ногами твердое, покрытое галькой дно. Вытянув вперед руки, он медленно двинулся по течению, оказавшемуся вовсе не таким быстрым, как можно было судить по производимому им шуму.

Проходя под первой аркой и ощупывая ее своды свободной рукой, он неожиданно прикоснулся к покрытому слизью существу, цепляющемуся за стену. Оно зашипело и выскользнуло из-под руки. Что это было, он не знал, но почти сразу впереди раздался всплеск от падения в воду какого-то тела, потом еще один.

Брэдли упорно продвигался вперед, минуя в полной темноте новые арки. Потревоженные его приближением невидимые обитатели этой подземной клоаки с шумом плюхались в воду и уплывали прочь. Снова и снова он ощущал омерзительное прикосновение скользких тел, с каждым шагом постоянно ожидая возможного нападения. Вещмешок он повесил себе на шею, в правой руке сжимал нож - больше он ничего сделать и не мог.

Помимо всего прочего, ему приходилось еще и считать каждый пройденный шаг с момента погружения в воду. Он ведь обещал вернуться за Ан-Таком, если это будет возможным, а в кромешной тьме туннеля только так можно было найти место начала пути.

Он прошел двести шестьдесят девять шагов - это число навсегда врезалось ему в память, - когда что-то несильно толкнуло его в спину. Повернувшись с ножом наготове, Брэдли протянул руку, и пальцы его нащупали что-то холодное и противное. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что он ощупывает лицо плывущего по воде мертвеца. Крепко выругавшись, он отпихнул попутчика на стремнину, и подземная река понесла тело дальше к морю и ожидающим его пожирателям.

На четыреста тридцатом шагу его догнал еще один мертвец. А сколько их проплыло мимо него незамеченными? На мгновение Брэдли показалось, что со всех сторон на него глазеют мертвые лица, перекошенные в ужасных гримасах. А в глазах их немой вопрос - как осмелился ты, живой, осквернить священные воды реки мертвых?

Хотя Брэдли двигался очень медленно, он старался делать одинаковые по длине шаги; так что он мог наверняка сказать, что отмерил не более четырехсот ярдов, когда, наконец, впереди забрезжил какой-то свет, и за следующим поворотом он уже мог разглядеть то, что его окружало. Прямо над ним возвышался широкий арочный мост, а по обе стороны были стены с дверями, расположенными через различные промежутки. Чуть впереди в арке акведука чернело небольшое отверстие дюймов тридцати в диаметре. Брэдли как раз смотрел на это отверстие, когда из него вывалилось обнаженное человеческое тело и погрузилось в воду. Почти сразу же труп поднялся на поверхность и поплыл по течению. В тусклом полумраке Брэдли определил, что это мертвый Вьеру без головы и крыльев. Секунду спустя мимо Брэдли проплыл еще один безголовый мертвец. Вспомнив, что рассказывал ему про обычаи Вьеру Ан-Так, Брэдли даже удивился, каким образом первый встреченный им мертвец умудрился сохранить голову?

Чем дальше он продвигался, тем светлее становилось. И мертвецов попадалось куда меньше. Примерно через пятьсот ярдов Брэдли добрался до конца туннеля и бросил взгляд наружу, где блики солнечного света отражались от поверхности реки, текущей меж покрытых травой берегов.

Подобравшись поближе к ведущему наружу отверстию, Брэдли постарался как можно внимательней все разглядеть и запомнить. Прямо перед ним возвышалось огромное здание, окруженное свободным пространством в несколько акров. Здесь росли деревья и трава. Вытекающая на поверхность река через короткий промежуток вновь скрывалась под землю через отверстие в основании здания. По крыше и характерным особенностям архитектуры Брэдли узнал в нем тот самый храм, мимо которого он пролетал по пути на Голубой Двор Семи Черепов.

Вокруг храма было множество Вьеру. Они то влетали, то вылетали через многочисленные отверстия на разных уровнях. Те же, кто был на земле, при ходьбе помогали себе полураскрытыми крыльями, и создавалось впечатление, что они едва касаются ногами поверхности. Выйти наружу из туннеля в этом месте значило немедленно обнаружить себя. Брэдли не представлял, что ему делать. Можно было, конечно, вернуться назад и поискать другой выход выше по течению подземной реки, но при одной мысли о том, что вновь придется пробираться по ужасному туннелю в полной темноте, может быть долгие мили, бросило Брэдли в дрожь. Нет, только не это. Надо было придумать что-нибудь еще. Может быть, попробовать дождаться темноты и уже тогда попытаться через отверстие в стене храма и дальше по течению реки выбраться из города? Но пока он стоял и раздумывал, ноги его окончательно задеревенели от холода. Стало ясно, что надо искать другой выход и как можно скорее.

В голове у него почти созрело решение попытаться доплыть до храма под водой, пусть даже рискуя тем, что любой пролетающий над ним Вьеру сможет легко его обнаружить, но в этот момент что-то слабо толкнуло его в спину. Быстро обернувшись, Брэдли увидел перед собой то, что и ожидал увидеть, - бескрылый и безголовый труп Вьеру. С отвращением он отстранился от мертвеца и хотел уже оттолкнуть его, когда взгляд на белое одеяние, еще сохранившееся на теле, внушил ему дерзкий план. Держа мертвого Вьеру за руки, он стащил с него одежду, а голый труп пустил плыть дальше. Затем он тщательно облачился в нее сам, так, чтобы окровавленный верх закрывал его голову. Свой мешок он туго свернул и сунул себе на грудь под куртку. Затем он лег на спину и отдался на волю течению. Сквозь тонкую ткань при свете дня он даже имел возможность видеть силуэт пролетавшего над ним Вьеру, очертания берегов, проплывающих мимо. С правого берега раздался неожиданный вопль, заставивший сердце Брэдли на мгновение замереть. Неужели его трюк раскрыт? Но усилием воли он заставил себя сохранять полное спокойствие и ни единым движением не дал понять возможному наблюдателю, что перед ним живой человек. Его плавание длилось всего несколько минут, показавшихся, правда, вечностью; но вот, наконец, дневной свет сменился темнотой, и Брэдли понял, что находится уже под храмом.

Он тут же нащупал ногами дно, выпрямился и со всей возможной скоростью освободился от липнувшей окровавленной материи, закрывавшей лицо. По обе стороны входного туннеля шли глухие стены, впереди река делала крутой поворот и исчезала из виду. Осторожно пробираясь вперед, он добрался до угла и заглянул туда. На левом берегу в футе над водой находилась широкая площадка, на которую он, не теряя времени, и забрался, поскольку промок с головы до ног, замерз и страшно устал.

Лежа на вымощенном неизменными черепами полу, он заметил в центре свода прямо перед собой еще одно мрачное отверстие, через которое в любую минуту мог выскользнуть очередной труп. В нескольких футах от площадки в боковой стене Брэдли рассмотрел единственную закрытую дверь. Пока он лежал, разглядывая ее и размышляя над дальнейшим планом бегства, дверь открылась и из нее вышел облаченный в белое Вьеру. В руках у него был большой деревянный ящик с мусором. К счастью, он смотрел в другую сторону. Брэдли бесшумно приподнялся и постарался забиться подальше в самый темный угол. Вьеру подошел к воде и высыпал в реку содержимое ящика. Брэдли затаил дыхание. Если тот повернется налево, все будет в порядке, а если направо, наверняка увидит его.

Вьеру помедлил секунду, глядя на реку, выпрямился, повернулся направо и... уставился на англичанина. Брэдли на двигался. Нерешительно Вьеру сделал несколько шагов в его направлении. Брэдли по-прежнему не проявлял признаков жизни, застыв как мраморное изваяние. Вьеру приблизился уже почти вплотную и остановился. Теперь обнаружения не избежать.

С кошачьей быстротой Брэдли вскочил на ноги и изо всех сил ударил Вьеру в челюсть. Тот без звука свалился на пол, а Брэдли, не задумываясь над своим поступком и повинуясь в этот момент лишь инстинкту самосохранения, тут же столкнул бесчувственное тело в подземный поток.

Затем он повернулся к открытой двери, подошел к ней сбоку и осторожно заглянул внутрь. Перед ним была тускло освещенная большая комната, вдоль стен которой на деревянных стеллажах стояло множество деревянной посуды. В другом конце комнаты была еще одна дверь. По пути к ней Брэдли заглянул в несколько деревянных кадок. Они оказались наполненными сухофруктами, овощами и вяленой рыбой. Вспомнив о бедном Ан-Таке, ожидающем его возвращения в темнице Голубого Двора Семи Черепов, Брэдли без стеснения набил продуктами карманы и свой вещмешок.

Он решил с наступлением ночи вернуться и забрать с собой Ан-Така, пока же в его планы входило произвести разведку и поискать какой-нибудь другой, кроме темного сырого туннеля, выход.

Дальняя дверь вела в длинный коридор со множеством других дверей. Вероятно, здесь располагались храмовые кладовые. В нескольких ярдах впереди находилась лестница, верхний конец которой исчезал в квадратном люке в потолке. Брэдли остановился рядом с ней, раздумывая, стоит ли продолжать осмотр или разумнее будет вернуться к реке. Победила тяга к неведомому, свойственная его расе. Стремление узнать, что нового и удивительного кроется наверху, оказалось сильнее доводов здравого смысла в пользу благоразумного отступления. Он еще помедлил, теребя волосы у себя на голове, а затем махнул рукой и решительно начал подниматься вверх по лестнице. В полном соответствии с архитектурным стандартом Вьеру, люки каждого последующего уровня отличались по форме друг от друга. Поднимаясь все выше, Брэдли встречал круглые, овальные, треугольные и даже многоугольные отверстия. Через более или менее регулярные промежутки ему попадались двери, но все они оказывались запертыми, пока на высоте примерно полусотни футов над уровнем воды он не обнаружил полуоткрытую дверь. Она вела в большое круглое помещение, полы и стены которого были покрыты шкурами различных животных и пестрыми коврами. Но самый большой интерес для Брэдли представляли его обитатели - Вьеру и девушка, да, самая настоящая, нормальная, живая девушка. Она стояла, прислонившись спиной к колонне в центре комнаты. Колонна была дюймов сорока в диаметре и полой. Ближе к полу в ней чернело отверстие диаметром около тридцати дюймов. Колонна вплотную соединялась с потолком и даже, как будто, уходила в него. Девушка стояла боком к Брэдли, лицо ее было повернуто в противоположную от него сторону - к приближающемуся к ней Вьеру.

Брэдли отчетливо слышал его речь и понял, что тот уговаривает девушку отправиться вместе с ним в другой город.

- Пойдешь со мной, - убеждал он, останешься жить. Останешься здесь достанешься Тому Кто Говорит За Луату. А когда он покончит с тобой, твой череп будет торчать на столбе, а тело твое послужит пищей для крокодилов в устье Реки Смерти. Даже если ты сможешь родить девочку Вьеру, твоя участь будет точно такой же. А если ты решишься отправиться со мной, будешь жива, сыта и в полной безопасности.

Произнеся последнюю фразу, Вьеру подошел к девушке почти вплотную, но вместо ответа она размахнулась и закатила ему здоровенную оплеуху.

- Я буду сопротивляться вам всем, пока меня не убьют! - гордо воскликнула она.

Вьеру испустил тот самый зловещий вопль, который Брэдли уже не раз доводилось слышать, и набросился на девушку. С перекошенным от ярости лицом он осыпал ее ударами и старался повалить на пол.

Англичанин собирался уже ворваться в помещение и прийти на помощь несчастной, когда дверь на противоположной стороне отворилась и в ней появился Вьеру огромного роста, облаченный в одеяние красного цвета. При виде двух борющихся на ковре тел он испустил крик, полный гнева. В ту же секунду Вьеру, напавший на девушку, бросил ее, вскочил на ноги и повернулся лицом к вошедшему.

- Я все слышал! - закричал тот. - Я все слышал, а когда это услышит Тот Кто Говорит За Луату, тогда... - Он замолчал и выразительным жестом провел указательным пальцем по горлу.

- Он не услышит! - ответил первый

Вьеру и, развернув крылья, бросился на одетого в красное. Тот сумел увернуться от нападения, а затем, выхватив откуда-то из складок своей одежды зловещего вида кривую саблю, бросился на соперника. Хлопая крыльями и издавая леденящие душу вопли и стенания, противники принялись кружить по комнате лицом друг к другу каждый стремясь занять удобную для атаки позицию. Вьеру в белой одежде, будучи безоружным, старался схватить левой рукой запястье правой руки другого, а правой одновременно ухватить его за горло. Но одетый в красное, прыгая вокруг на своих тоненьких белых ножках, все время увертывался, улучая удобный момент для нанесения удара саблей. Когда этот момент, по его мнению, наступил, он нанес удар, но промахнулся, дав тем самым возможность сопернику осуществить захват. Что тут началось! Сцепившись, они принялись колотить друг друга крыльями по голове, кусаться и брыкаться своими недоразвитыми ножками изо всех сил.

Тем временем девушка перемещалась по комнате, стараясь держаться подальше от дерущихся. При этом Брэдли удалось увидеть ее лицо, и он тут же узнал в ней ту самую девушку, которую встретил за желтой дверью. Решив не вмешиваться, пока кто-нибудь из двух Вьеру не окажется победителем, Брэдли принялся выжидать, наблюдая, как одетый в белое постепенно дожимает своего противника. Это было вполне разумным шагом с его стороны. Ведь влезь он в драку сейчас, было бы весьма вероятным, что оба Вьеру, тут же забыв свои распри, вдвоем накинулись бы на него, а совладать сразу с обоими, да еще при том, что у одного из них была сабля, Брэдли посчитал весьма проблематичным. А пока выпученные глаза и вывалившийся наружу язык поверженного служили неоспоримым свидетельством скорого конца схватки. Еще несколько секунд, и тело, облаченное в красную одежду, вытянулось и замерло. Сабля выскользнула из разжавшихся пальцев на ковер. Какое-то время победитель продолжал сжимать горло побежденного. Но вот он разжал руки, поднялся и потащил мертвеца к колонне в середине комнаты. Приподняв тело, он затолкнул его в отверстие в ней. Перед глазами Брэдли сразу же возникло отверстие в своде подземного туннеля и выпадающий из него мертвец.

Избавившись от трупа, Вьеру обвел глазами комнату в поисках девушки. Устремив на нее бесстрастный взгляд, он несколько секунд молчал, а потом заговорил.

- Ты все видела, и если ты расскажешь им, Тот Кто Говорит За Луату прикажет отрезать мои крылья, потом голову, а тело кинуть в Реку Смерти, как это случается с каждым, кто убьет жреца в красном. Ты видела - ты должна умереть!

И с яростным криком Вьеру бросился на девушку. Не раздумывая ни секунды, Брэдли прыгнул в комнату и бросился к Вьеру, уже успевшему схватить свою жертву. На бегу он наклонился и поднял с ковра кривую саблю. Схватив левой рукой Вьеру за шею, Брэдли замахнулся было для удара, но тот неожиданно забил своими мощными крыльями, и англичанин оказался отброшенным на пол, продолжая, правда, сжимать в руке рукоять сабли. В мгновение ока Вьеру, бросив девушку, кинулся на него. Лежа на полу, Брэдли приподнялся, опираясь на левый локоть, и, когда Вьеру оказался достаточно близко, нанес по горлу резкий рубящий удар. Он пришелся настолько удачно и был нанесен с такой силой, что голова Вьеру слетела с плеч и покатилась на пол, а обезглавленное тело упало на англичанина. Сбросив его с себя, Брэдли поднялся на ноги и оказался лицом к лицу с изумленной девушкой.

- О, Луата! - воскликнула она. - Как ты здесь оказался?

Брэдли пожал плечами.

- Какая разница? Главное, что я здесь, и нам обоим нужно как можно быстрее уйти отсюда.

Девушка покачала головой.

- Это невозможно, - печально промолвила она.

- Вот, вот, - ответил Брэдли, - и я думал точно так же, когда они бросили меня в темницу Голубого Двора Семи Черепов. Но я - то здесь! Эй, ты, кончай тут ковры пачкать! - обратился Брэдли к трупу Вьеру, кровь которого образовала на полу целую лужу. С этими словами он подтащил тело к колонне и скинул в отверстие. Затем он поднял голову с пола и отправил туда же, сопроводив следующим напутствием:

- И не будь таким мрачным, улыбнись!

- Но как же он может улыбнуться? - спросила девушка недоуменно и с ноткой испуга в голосе. - Ведь он же мертвый!

- Да, конечно, - признался Брэдли, - и я полагаю, что он сейчас сильно переживает по этому поводу.

Теперь уже в глазах девушки появился настоящий страх, и она бочком начала продвигаться ближе к двери.

- Пойдем, - сказал ей Брэдли, - нам надо убираться отсюда. Если ты не знаешь другого выхода, кроме реки, будем выбираться по ней.

Но девушка продолжала глядеть на него исподлобья.

- Нет, сначала объясни, как это он может улыбаться, если он мертвый? Брэдли захохотал.

- А я - то думал, что у англичан чувство юмора развито слабее, чем у других народов. А у тебя его, оказывается, вовсе нет. Ты, конечно, не можешь понять и половины той околесицы, что я несу, но ты меня не бойся. Поверь мне, малышка, я тебе ничего плохого не сделаю и, если только смогу, постараюсь вытащить тебя из этой дыры.

Даже если она и не все поняла из той "околесицы", что он "нес", она заметно успокоилась то ли от его улыбки, то ли от дружелюбного насмешливого взгляда.

- Я не боюсь тебя, - сказала она, - но я тебя плохо понимаю, хотя ты говоришь на моем языке и произносишь знакомые мне слова. Но как мы можем убежать, если это невозможно?

- Убежал же я из Голубого Двора Семи Черепов, - напомнил ей Брэдли. Пойдем! - И он повернулся к лестнице, по которой поднялся чуть раньше. - Нам нельзя терять времени.

Девушка последовала за ним, но у самой двери они услышали, что по лестнице кто-то поднимается. Брэдли на цыпочках подкрался к краю люка и заглянул в него, затем вернулся к девушке.

- Их там с полдюжины, остается только надеяться, что они пройдут мимо этой комнаты.

- Нет, - ответила она, - они пройдут именно через эту комнату, потому что они идут к Тому Кто Говорит За Луату. Мы можем спрятаться в соседней комнате: там много шкур, и мы укроемся ими. Туда они не пойдут - та комната голубая, а здесь могут задержаться.

- А при чем тут цвет? - спросил Брэдли.

- Они боятся голубого, - ответила девушка. - В каждой комнате, где кто-то был убит, есть голубой цвет. Чем больше смертей, тем больше голубого. Взгляни, сколько голубого цвета в этой комнате. Но в соседней, должно быть, убивали гораздо чаще - она вся голубого цвета. А когда комната становится полностью голубой, они ее закрывают и стараются избегать.

- Но ведь голубой цвет присутствует в окраске каждого дома, что я здесь видел, - сказал Брэдли.

- Конечно. И в каждом из домов есть, по крайней мере, одна голубая комната. Когда все комнаты становятся голубыми, тогда дом тоже красят в этот цвет и покидают, как, например, Голубой Двор Семи Черепов. В этом городе таких домов немало.

- А что означает голубая краска на черепах? - поинтересовался Брэдли. Они, должно быть, принадлежат убийцам?

- Да, они принадлежат убийцам, но только тем, которые попались и были за это убиты. А вообще, Вьеру - все до одного убийцы. Когда кому-нибудь из них удается совершить определенное количество убийств и при этом не попасться, он исповедуется Тому Кто Говорит За Луату и получает повышение и право носить одежду с цветной полосой, кажется, желтой. Когда вся одежда становится Желтой, ее владелец получает право сменить ее на одежду с красной полосой. А обладатель красной одежды получает право носить такую саблю, как у тебя в руке. Затем следует голубая полоса, а за ней, наверное, голубая одежда, но я таких еще не видела.

По ходу разговора они перешли в соседнюю комнату, полностью выкрашенную в голубой цвет, и спрятались в углу, навалив на себя целый ворох шкур. Вскоре они услышали, как в соседнюю комнату вошли несколько Вьеру. Они разговаривали между собой и остановились посреди комнаты. В это время открылась другая дверь, и туда вошли еще несколько Вьеру. Обо всем этом Брэдли догадался по доносившимся до него звукам, хорошо слышным через открытую дверь голубой комнаты: шаги, открывшаяся дверь, появление новых голосов, взаимные приветствия и тому подобное.

Но воцарившаяся вдруг тишина застала его врасплох - он не мог понять, что заставило разом замолкнуть все это шумное общество. К сожалению, он даже не мог предположить, что причиной внезапной тишины явилось зрелище его собственного тяжелого армейского ботинка, неосторожно высунувшегося из-под кучи шкур. Не знал он и того, что восемнадцать здоровенных Вьеру в одеждах с красными полосами, полностью красными и с голубыми полосами очень внимательно сейчас его разглядывают. Приближения их босых ног он тоже не услышал.

Поэтому все, что произошло дальше, явилось для Брэдли полнейшей неожиданностью. Он был внезапно схвачен за ногу и вытянут наружу резким рывком, оказавшись в кругу множества Вьеру, угрожающе занесших над ним свои кривые сабли. Они, наверное, тут же и зарубили бы его, но один из них вмешался и остановил расправу, объявив, что Тот Кто Говорит За Луату желал видеть это странное существо.

Когда его уводили, Брэдли ухитрился бросить взгляд в угол голубой комнаты и увидел, что убежище девушки, к счастью, осталось нераскрытым и она по-прежнему осталась лежать под шкурами. Хватит ли у нее мужества, подумал Брэдли, рискнуть в одиночку выбраться на свободу по руслу подземной реки, и горько пожалел, что не сможет теперь ее сопровождать. При этом он впервые почувствовал себя в этом городе абсолютно спокойным, может быть, потому, что в его положении впереди не маячил даже маленький проблеск надежды. Он даже трофейную саблю оставил лежать под шкурами, когда его столь невежливо вытащили наружу. Так, с чувством спокойной отрешенности, он проследовал за своими пленителями через многочисленные переходы и помещения по направлению к сердцу храма.

Глава IV

Чем дальше они продвигались, тем более варварски пышным становилось внутреннее убранство. Преобладали шкуры тигров и леопардов, очевидно из-за их своеобразной раскраски. Всё больше встречалось искусно обработанных черепов, многие из которых были оправлены в драгоценные металлы и богато инкрустированы самоцветами. На стенах были во множестве развешаны драгоценные украшения, схожие с теми, что Брэдли видел на девушке и в сундуке Фош-бал-соджа. Судя по всему, это были военные трофеи набегов, точнее налетов, на соседние племена, потому что ни на одном из Вьеру не было совсем никаких украшений.

Кроме того, навстречу попадались все больше Вьеру, причем преобладали одежды полностью красные и с голубой полосой, - не храм, а настоящий бандитский притон. Но вот путешествие закончилось, и Брэдли оказался в каком-то зале, полном Вьеру. Они со всех сторон обступили Брэдли и его конвоиров, задавая множество вопросов и с любопытством разглядывая Брэдли и его снаряжение. Один из приведших его обратился к стоящему перед большой дверью Вьеру:

- Передай Тому Кто Говорит За Луату, что мы не смогли найти Фош-бал-соджа, но на обратном пути поймали этого чужеземца, который прятался в храме. Может быть, Фош-бал-содж именно его и доставил сюда из страны Сто-лу прошлой ночью. Несомненно, Тот Кто Говорит За Луату пожелает увидеть и допросить этого странного пришельца.

Тот, к кому он обращался, повернулся и прошмыгнул в дверь, тщательно закрыв ее за собой, но перед тем, как это сделать, он вынул свою саблю и положил ее на ковер перед дверью. На его место немедленно встал другой. Присмотревшись, Брэдли выделил по меньшей мере два десятка стражей, не отходящих далеко от двери и внимательно наблюдавших за залом. Привратник отсутствовал недолго, а вернувшись, дал знак, что можно войти. Входя в дверь, каждый снимал саблю и клал ее на пол. Но привратник пустил не всех, и в открывшуюся дверь Брэдли прошел уже с конвоем, уменьшившимся до пяти Вьеру. Поднявшись по ступеням, они оказались в зале неправильной формы. На противоположном конце его сидел на возвышении огромных размеров Вьеру, облаченный полностью в голубую одежду.

Лицо его было мертвенно белым, как у трупа, ничего не выражающие глаза холодно обозревали пришедших, из-под растянутых в дьявольской гримасе губ выглядывали желтые клыки. По обе стороны от него лежало по сабле, сходной по внешнему виду с саблями других Вьеру, но намного длиннее и массивней. Длинные когтистые пальцы попеременно играли рукоятями то одной, то другой из них.

Пол и стены были полностью покрыты шкурами и коврами. В окраске зала преобладал голубой цвет. Вдоль стен было прибито множество пар крыльев, составленных таким образом, что они напоминали длинные рыцарские щиты. На потолке голубой краской были выведены неизвестные иероглифы, а вдоль стен и внутри зала стояло множество пьедесталов, украшенных черепами.

Приближаясь к сидящей на возвышении фигуре, Вьеру наклонялись вперед, поднимая над головой крылья и далеко вытягивая шеи, как бы предлагая их в жертву острым саблям своего повелителя.

- О, Ты Кто Говорит За Луату! - воскликнул один из конвоиров. - Мы привели странное существо, которое Фош-бал-содж похитил и принес сюда по твоему повелению!

"Так, значит, это и есть говорящий с Богом, - подумал Брэдли. - И этот суперубийца считается здесь наместником Бога на земле!" Об этом свидетельствовала синяя одежда, подчеркивающая его недосягаемость для остальных, и униженная поза склонившихся перед возвышением конвоиров. Целую минуту он пристально изучал Брэдли. Потом стал спрашивать, откуда он пришел и как называется его страна, и задавал еще сотню других вопросов. Наконец, он произнес:

- Являешься ли ты кос-ата-лу?

- Да, являюсь, в моей стране все люди кос-ата-лу, - ответил Брэдли.

- А можешь ты открыть мне свой секрет? - жадно спросил Вьеру.

Помедлив, Брэдли решил потянуть время и ответил утвердительно,

- Говори скорее, в чем он состоит! - потребовал Вьеру, привстав от нетерпения и всем своим видом выказывая живейший интерес.

Брэдли наклонился и прошептал:

- Этот секрет я открою только тебе, больше никто не должен его знать, но при одном условии: меня и девушку, которую я встретил в доме с желтой дверью близ жилища Фош-бал-соджа, должны отнести в ее страну.

В ответ на это требование Вьеру вскочил на ноги и угрожающе занес над головой одну из сабель.

- Да кто ты такой, чтобы ставить условия Тому Кто Говорит За Луату? гневно прошипел он. - Говори немедленно или умрешь на месте!

- Но если умру я, вместе со мной умрет и моя тайна, - спокойно напомнил Брэдли, - а тебе вряд ли предоставится еще одна возможность побеседовать с человеком из моего племени.

Брэдли решил, что будет обещать и говорить все, что угодно, лишь бы остаться наедине с главным Вьеру, а там - кто знает, какая подвернется возможность для бегства!

Верховный Вьеру обратил свой взгляд на предводителя конвоя.

- У пленника есть оружие? - спросил он.

- Нет, - последовал ответ.

- Тогда убирайтесь, но передайте страже, чтобы была наготове, - приказал верховный Вьеру.

Конвой удалился. Оставшись в одиночестве, Тот Кто Говорит За Луату нервно сжимал правой рукой рукоять сабли. Вторая сабля лежала в непосредственной близости от него. Было очевидно, что одетый в голубое владыка живет в постоянном страхе перед убийцами. На это указывали и его приказ не допускать вооруженных в тронный зал, и две сабли рядом с ним. А Брэдли тем временем тщетно пытался придумать что-нибудь, чтобы как-то обратить сложившуюся ситуацию в свою пользу. Взглядом он обвел потолок, фантастическую фигуру Вьеру, сидящего перед ним, и задержался на стенах, словно надеясь найти ответ в развешанных крыльях и глазеющих черепах, а затем снова вернулся к Вьеру и заметил, что тот начинает гневаться.

- А ну, говори секрет, да поживее! - закричал он.

- А ты отпустишь на свободу меня и девушку? - спросил Брэдли.

Тот несколько секунд помедлил, но затем, с видимой неохотой, всё же пообещал выполнить требуемое.

В то же мгновение Брэдли увидел, как шкуры на стене сразу за возвышением раздвинулись, и среди них показалось знакомое лицо. Хотя англичанин и не подал вида, он, тем не менее, был весьма удивлен появлением здесь той самой девушки, которая, как он думал, продолжала лежать под шкурами в другом крыле храма. Вслед за лицом из-за шкур показалась изящная белая ручка, крепко сжимающая за рукоять окровавленный кривой клинок, который Брэдли оставил на полу под шкурами в голубой комнате, когда его обнаружили и выволокли на свет.

- Ну что ж, слушай, - обратился Брэдли к Вьеру, - но сначала наклонись ко мне поближе. Ты будешь знать секрет кос-ата-лу так же хорошо, как и я, но я буду говорить шепотом, чтобы нас никто не смог подслушать.

Он ступил на возвышение. Вьеру поднял над головой саблю, чтобы нанести удар при первом же намеке на нечестную игру. Но Брэдли, не обращая внимания на сверкающее лезвие, спокойно подошел с левой стороны и наклонился к уху сидящего. При этом он уперся обеими руками в сиденье; правая рука его, как бы невзначай, легла на рукоятку лежащей сабли.

- Секрет жизни и смерти заключается в следующем... - зашептал он и в тот же момент, схватив одной рукой правое запястье Вьеру, другой нанес внезапный рубящий удар по шее сидящего. Тот не успел даже вскрикнуть, а Брэдли, не теряя времени и не удостоив мертвого бога прощальным взглядом, опрометью бросился к тому месту, где из-за шкур выглядывало лицо девушки.

Та, тяжело дыша, схватила его за руку.

- Что ты наделал! - воскликнула она. - Теперь Луата будет мстить за Того Кто Говорит За Луату и тебя, несомненно, ожидает смерть. Теперь у тебя не осталось никакой надежды - даже если ты сумеешь добраться до моей страны, Луата разыщет тебя и там.

- Чепуха! - отрезал Брэдли, а затем, прищурившись, посмотрел на девушку.

- А ведь ты, кажется, тоже собиралась зарезать его, не так ли?

- Но тогда умерла бы только я одна, - ответила она.

Брэдли почесал голову.

- Я так думаю, что смерть нам пока не грозит, во всяком случае, от рук бога. Но если мы не уберемся отсюда как можно скорее, нас запросто могут прикончить. Ты можешь найти oбратную дорогу в то место, где мы с тобой встретились?

- Я знаю дорогу, - ответила девушка, - но очень сомневаюсь, что мы сможем добраться туда незамеченными вдвоем. Когда я пробиралась сюда, встречавшие меня Вьеру знали, что я принадлежу храму, и не обращали на меня внимания. Но ты - совсем другое дело;

Похоже, что она была права. Ничего подходящего в голову не приходило. Брэдли осмотрелся. Они находились в расположенной рядом с залом маленькой комнате, пол которой был усеян мусором: тряпками, старыми шкурами, обрывками веревок. В центре возвышалась колонна с отверстием на уровне пола. Брэдли уже знал, что это такое. Сюда, в эту дыру, убийца в голубом бросал многочисленные тела своих жертв. В комнате царил полный хаос. Воздух наполнял запах гниющего мяса.

Подойдя к полой колонне, англичанин заглянул в отверстие. Внутри было темно, как у черта в желудке, но Брэдли знал, что внизу протекает подземная река. Внезапно в голову ему пришла дерзкая идея. Он повернулся, осмотрел комнату и вскоре нашел, что ему требовалось, - кучу веревок. Привычными пальцами моряка он, с помощью девушки, распутал их, а затем крепко связал между собой несколько из них. Таким образом у него получились три длинные веревки примерно по семьдесят пять футов каждая. Связав вместе их концы, он без долгих слов обвязал этот импровизированный трехжильный канат вокруг тела девушки.

- Не бойся, - сказал он, подводя ее к отверстию. - Я опущу тебя в реку, а затем спущусь сам. Когда окажешься в воде, дерни два раза за веревку. Если будет какая-нибудь опасность, дерни один раз, я подниму тебя обратно. Только не бойся, у нас нет другого выхода.

- А я вовсе не боюсь, - чересчур бодро, как показалось Брэдли, ответила девушка и самостоятельно забралась в дыру, уцепившись руками за ее края в ожидании, пока Брэдли начнет разматывать веревку.

Как ни спешил он со спуском девушки, но примерно на его середине в соседнем зале вдруг поднялся крик и раздались зловещие вопли. Стража обнаружила убийство священной особы и теперь, несомненно, бросилась искать убийцу

"Господи! Ну когда же она, наконец, спустится?" - в отчаянии подумал Брэдли, с секунды на секунду ожидая появления Вьеру. Но вот веревка дважды дернулась. В то же мгновение Брэдли обвязал ее конец вокруг колонны, протиснулся в отверстие и торопливо начал спускаться. Вскоре он уже стоял рядом с девушкой по пояс в воде. Повинуясь внезапному импульсу, она на мгновение прижалась к нему и крепко сжала его руку. От этого прикосновения странная дрожь пронизала всё тело Брэдли, но он не подал вида, только невозмутимо разрезал веревки на девушке и усадил ее на узкий карниз.

- Как мы будем выбираться дальше? - спросила она.

- По течению, - ответил Брэдли, - но

сначала мне нужно вернуться в Голубой Двор Семи Черепов и забрать одного беднягу, вместе с которым я там сидел. Придется ждать темноты, днем я не сумею незамеченным пробраться через выходящий на поверхность участок реки.

- Но есть и другой путь, - сообщила девушка, - хотя я никогда там не была. От Вьеру я не раз слышала о параллельном руслу туннеле, проходящем через весь город. Он нигде не выходит на поверхность. Если мы найдем вход в него, то сможем отправиться тотчас же. А здесь мы всё равно в опасности, они наверняка обыщут весь храм.

- Что ж, можно попробовать, - согласился Брэдли и потянул на себя ближайшую дверь в стене. Им удалось довольно быстро найти туннель, который действительно проходил параллельно руслу реки и отделялся от нее одной единственной стеной. Когда, по расчетам Брэдли, они достигли места, где река выходит на поверхность, он начал считать шаги. Дойдя до предполагаемого местоположения Голубого Двора Семи Черепов, они остановились.

Брэдли ощупью нашел дверь в проход, ведущий к реке, и без колебаний погрузился в холодную воду. По-прежнему находясь в полной темноте, он принялся за поиски и всего в десяти ярдах от двери наткнулся на лестницу. Девушка осталась ждать внизу, а Брэдли быстро поднялся вверх. У люка он остановился и прислушался, не навестил ли его бывшую камеру какой-нибудь Вьеру, но оттуда не доносилось ни звука. Предвкушая удивление и радость своего товарища по заключению от появления перед ним Брэдли с едой и надеждой на бегство, англичанин толкнул панель и заглянул внутрь. Слабый свет, лившийся через щели отверстия в потолке, еле освещал камеру и кучу тряпья в углу. Но если под тряпьем кто-то и был, он никак не реагировал на приглушенный оклик Брэдли. Подойдя к куче тряпья, он приподнял ее. Под ней находился Ан-Так и, казалось, спал. Брэдли потряс его за плечо, потом склонился ниже и, внимательно осмотрев, со вздохом выпрямился. Из лохмотьев выскочила крыса и метнулась в сторону.

- Эх, бедолага, - пробормотал Брэдли. Он уже собрался было навсегда покинуть зловещий Голубой Двор Семи Черепов, но вдруг остановился.

- Пусть не радуются, что он умер, - прорычал он сквозь стиснутые зубы, - а думают, что ему удалось бежать.

Вернувшись в угол, он поднял тело на руки. Пришлось повозиться, пока удалось втащить его в люк. Но вот все трудности остались позади, и со словами: "Прощай, старина!" Брэдли бросил умершего галу в воду.

Спустя некоторое время он снова был рядом с девушкой, и они, держась за руки, в темноте возобновили свое путешествие под городом Вьеру. Она рассказала ему, что Вьеру редко посещают эти коридоры, где для них слишком холодно, но если кто-нибудь из них всё же окажется в туннеле, то может заметить скрывающихся в нём, потому что Вьеру хорошо видят в темноте.

- А мы сможем различить их только совсем близко, да и то по глазам, добавила девушка. - Глаза у Вьеру в темноте светятся тусклым светом, а не сверкают, как у льва или тигра.

От Брэдли не укрылась дрожь в голосе девушки, когда ей приходилось произносить название крылатых людей. Ладно он, еще два дня назад ничего не знавший о них, но девушка-то больше года жила здесь в плену, да и за свою жизнь наверняка достаточно много видела или слышала о них.

- Почему ты так сильно их боишься? - спросил он. - Почему они внушают такой ужас, что перед ними бледнеет даже страх смерти?

Она попыталась объяснить, что она и все ее сородичи относятся к Вьеру как к сверхъестественным существам.

- Есть древняя легенда, - продолжала девушка, - что очень давно Вьеру отличались от нас тем, что имели зачатки крыльев. Тогда они жили с галу на одних землях и не испытывали к ним ненависти, хотя нередко и воевали с ними. В те дни представители обеих рас приходили "от Начала". Между ними шел постоянный спор, чья раса выше на шкале эволюции. Первые кос-ата-лу появились среди Вьеру, но все они были мужского пола. Кроме того, они постепенно стали развивать в себе определенные качества, особенно в области мышления, что, по их мнению, ставило их на более высокий уровень по сравнению с галу. Видя, что такой путь дает им серьезное преимущество перед остальными, они упорно продолжали следовать по нему, пока мозг их не достиг в своем развитии небывалых высот. Но ум их работал всегда в одном направлении, выгодном только самим Вьеру. Они называли это "тас-ад", что означает буквально "правильный путь", точнее сказать, путь Вьеру. И если кто-нибудь, неважно, друг или враг, встанет на этом пути, его следует безжалостно уничтожить. Очень скоро все обитатели Каспака стали ненавидеть и бояться Вьеру. Вот тогда-то они и решили распространить свой "тас-ад" на весь Каспак. Вьеру были очень воинственны и многочисленны, несмотря на то, что уже в то время у них появился обычай убивать тех своих соплеменников, чьи крылья были не сильно развиты.

Весь этот процесс шел очень долго, много веков, но в конце концов привел к появлению у Вьеру крыльев, способных поддерживать их тела в воздухе. Но своей воинственной политикой они восстановили против себя все племена и всем стали ненавистны. Никто не хотел их проклятый "тас-ад", поэтому, когда все племена обратились против них и пригрозили полным уничтожением, они на крыльях перебрались на этот остров. К тому времени они превратились в злобных, кровожадных и бессердечных существ, причем именно эти качества помешали им завоевать весь мир, потому что они проявляли их, прежде всего, в отношениях между собой. Ни один Вьеру больше не доверял другому. Они постоянно убивали друг друга, стараясь при этом выбрать жертвой вышестоящих, чтобы самим занять освободившееся место и захватить имущество убитого. Вся эта грызня продолжалась до тех пор, пока среди них не появился могучий вождь, разработавший свой собственный "тас-ад". К нему присоединились самые сильные среди Вьеру, и совместно им удалось установить такие законы, при которых оружием имели право владеть только они сами, а всем остальным пришлось оружие сдать.

Конечно, их "тас-ад" позволил им достичь больших высот. Они умеют делать множество чудесных вещей, которые нам недоступны. Они все еще считают себя великой расой и грезят о будущем величии, но века и тысячелетия неизменных законов и обычаев привели к тому, что теперь все они мыслят однообразно и одинаково. А это их тревожит и пугает.

Пока девушка все это рассказывала, они продолжали свое путешествие по темному проходу вдоль реки. Пройдено было уже порядочно, когда их ушей достиг слабый шум водопада, усиливавшийся по мере приближения и перешедший, наконец, в оглушительный рев. Туннель закончился глухой стеной, но в нише справа находилась лестница, ведущая наверх, а слева была дверь, ведущая к реке. Брэдли сначала открыл дверь, и в лицо ему ударили крупные брызги воды. Небольшой выступ за дверью был мокрым и скользким, а шум падающей воды просто оглушал. Напрашивалось единственное объяснение - река в этом месте образовывала водопад, и если туннель здесь заканчивается, путь к бегству оказывался отрезанным, поскольку броситься в водопад означало верную смерть.

Ничего не оставалось, как воспользоваться лестницей. Первым начал подниматься Брэдли, за ним девушка. Подъем напоминал аналогичное восхождение в храме, и Брэдли был начеку, стараясь не пропустить дверей в стенах своеобразной шахты. Но первая дверь встретилась лишь на высоте футов пятидесяти. Она была полуоткрыта, и из нее лился неяркий свет. Они вместе заглянули в щель и увидели перед собой помещение с низким потолком, в котором находилось несколько женщин галу и столько же отвратительных маленьких Вьеру, являвших собой точную копию взрослых сородичей.

Брэдли почувствовал, как задрожала девушка при виде обитателей комнаты, и рука его, как бы сама по себе, легла на ее плечо, защищая от неведомой ему, но ощущаемой подсознательно опасности.

- Несчастные, - прошептала она. - Какая ужасная участь - быть заключенными здесь, под городом, вместе со своим отвратительным потомством, которое они ненавидят так же сильно, как и породивших его отцов. По обычаю, Вьеру содержат своих детей до совершеннолетия в подобных условиях, чтобы уберечь от убийц. Вся подземная часть города полна такими же помещениями.

Несколькими футами выше они обнаружили еще одну дверь. Она вела в маленькую кладовую, набитую продуктами в деревянных ящиках и бочках. Зарешеченное окно в стене выходило на улицу, над ним нависала крыша дома. Вечерело, и по предложению Брэдли было решено спрятаться здесь до темноты, а затем подняться на крышу и осмотреться.

Едва они успели устроиться на новом месте, кто-то начал спускаться по лестнице сверху. Затаив дыхание, они надеялись, что спускавшийся минует их убежище, но эти надежды растаяли как дым, когда дверь в кладовую отворилась и в нее вошел Вьеру с желтой полосой на одежде. Оба сразу же узнали его, а пальцы девушки непроизвольно сжались вокруг руки Брэдли при виде своего прежнего хозяина. Это был тот самый Вьеру, в доме которого за желтой дверью Брэдли впервые встретил свою спутницу.

Вошедший принес с собой деревянный жбан, который он наполнил сухими фруктами разных сортов, а затем повернулся и вышел. Сквозь приоткрытую дверь Брэдли увидел, что он начал спускаться. Девушка объяснила, что

Вьеру понес пищу для женщин и детей внизу и скорее всего задержится там на некоторое время.

- Итак, мы опять вернулись в дом за желтой дверью, - принялась вслух рассуждать девушка, - но это очень далеко от окраины города, так далеко, что мы не сможем добраться туда даже под покровом темноты.

- А я думаю, - ответил Брэдли, - что мы попали очень удачно. К тому же я не прочь подняться и забрать свой пистолет, если, конечно, он еще здесь.

- Он еще здесь, - поспешила уверить его девушка, - я сама видела, как он укладывал его в сундук, в котором хранит свои трофеи.

- Отлично! - воскликнул Брэдли. - Теперь вперед и побыстрее.

Они вышли из кладовой, поднялись по лестнице до конца и обнаружили там дверь в пустую комнату, ту самую, в которой Брэдли впервые увидел девушку. Найти пистолет оказалось делом нескольких секунд, затем оба вышли через желтую дверь на крышу.

Было уже совсем темно, когда двое беглецов оказались в узком проходе между зданиями. Пройдя несколько шагов, они достигли двери в кладовую Фош-бал-соджа, где за сундуками было спрятано его мертвое тело. Издалека, со стороны храма, до них доносились звуки, свидетельствующие о необычной активности собиравшихся туда со всех сторон Вьеру.

- Они уже узнали об убийстве Того Кто Говорит За Луату, - прошептала девушка, - и скоро в поисках преступников во все стороны отправятся отряды.

- А они нас найдут? Ты уверена?

- Так же, как в том, что завтра взойдет Луна и озарит мир светом, ответила девушка. - А когда они нас найдут, то разорвут на мелкие кусочки. Только Вьеру имеют право убивать других, а мы нарушили их священный "тас-ад".

- Но тебя они не должны тронуть, - возразил Брэдли, - ты же не убивала их вождя, или бога.

- Это не имеет значения. Если они поймают нас вместе, убьют обоих.

- Ну, тогда они не поймают нас вместе! - решительно заявил Брэдли. - Ты оставайся здесь, как и была до встречи со мной, а я постараюсь уйти как можно дальше и прихватить с собой на тот свет как можно больше этих убийц, когда меня обнаружат. Прощай. Ты замечательная девушка, и мне очень жаль, что я не смогу больше ничем тебе помочь.

- Нет! Не бросай меня! Я лучше умру! Я так надеялась когда-нибудь увидеть свою родину и вернуться туда, снова встретить Ан-Така, которому очень одиноко без меня. Я знаю, что надеяться на это глупо, но я все же сохраню остаток надежды. Возьми меня с собой!

- Ан-Так! - повторил Брэдли. - Ты любила человека по имени Ан-Так?

- Да, - ответила девушка. - Ан-Так был на охоте, когда меня похитили. Он, наверное, очень горевал обо мне. Он тоже кос-ата-лу и всего на двенадцать лун старше меня. Мы росли с ним вместе.

Брэдли промолчал. Выходит, Ан-Так был ее возлюбленным. У него не повернулся язык, чтобы рассказать ей, где и как умер Ан-Так.

Перед дверью в кладовую Фош-бал-соджа они остановились и прислушались. Изнутри не доносилось ни звука. Брэдли бесшумно приоткрыл дверь, и они вошли. В комнате царила кромешная тьма, но постепенно глаза приспособились к ней и стало возможно что-то различить. Англичанин принялся за поиски и вскоре обнаружил всё необходимое: два белых балахона, две пары высохших крыльев и моток веревки. Одну пару крыльев он привязал к спине девушки, предварительно облачив ее в одеяние Вьеру. Та при этом еле удержалась от возгласа удивления и восхищения перед его дерзким планом. Затем Брэдли велел девушке проделать ту же операцию с ним. Ее ловкие сильные пальцы быстро справились с заданием, и двое беглецов опять появились на крыше - ни дать ни взять, настоящие Вьеру. Помимо пистолета, Брэдли был вооружен огромной саблей убитого пророка, а у девушки оставалась сабля Вьеру в красной одежде.

Бок о бок они медленно пробирались по крышам к северной окраине города. По пути им неоднократно попадались сидящие на крышах или куда-то идущие Вьеру, еще больше этих тварей пролетало у них над головами. Из храма все еще был слышен шум собравшихся там Вьеру, время от времени прорезываемый душераздирающим воплем.

- Убийцы собрались, - прошептала девушка, - и теперь другой станет языком Луаты. Это хорошо для нас, они теперь слишком заняты, чтобы тратить время на розыски. К тому же они уверены, что мы всё равно не сможем покинуть остров. И я тоже в этом уверена, - добавила она печально.

Брэдли встряхнул головой и бодро возразил:

- Если выход существует, мы его обязательно найдем!

- Но выхода нет! - ответила девушка.

Брэдли не стал спорить, и дальнейший путь продолжался в молчании, пока бесконечная череда крыш впереди внезапно не закончилась.

- Дошли! - прошептал Брэдли.

Девушка нащупала его ладонь и сжала ее, не говоря ни слова. Брэдли почувствовал, как она дрожит, и не торопился выпускать ее пальцы. Так, держась за руки, они подошли к краю последней крыши, остановились и огляделись. Пытаться спуститься вниз означало сразу же выдать себя. Вот когда Брэдли пожалел, что за плечами у него не настоящие крылья, а прикрученные веревкой сушеные перья и кости. Прямо над головой кружил один Вьеру, еще двое беседовали неподалеку около открытой двери. Повернувшись к ним спиной, Брэдли незаметно обвязал конец веревки вокруг одного из многочисленных столбов, или колонн, с неизменным черепом на верхушке и аккуратно сбросил моток вниз. Затем они стали ждать.

Ждать пришлось не меньше часа, пока в поле зрения не осталось ни одного Вьеру. Как только Брэдли удостоверился в том, что горизонт чист, он подтолкнул девушку к краю. Та ухватилась за веревку и мигом исчезла в темноте. Почти сразу она дважды дернула за веревку, и Брэдли поспешил вниз.

Спустившись с крыши и пройдя по открытой местности, они углубились в лес. Всю ночь они пробирались вдоль реки вверх по течению, а на рассвете нашли укрытие в густых зарослях кустарника на берегу. Что удивительно, ни разу им не довелось услышать голосов хищных зверей. Мелкая живность попадалась часто, но крупных зверей они не встречали. Когда Брэдли высказал свое недоумение по этому поводу, девушка объяснила ему, что по одному из поверий галу, Вьеру, когда перелетели на этот остров, не обнаружили на нем никаких живых существ, кроме нескольких земноводных рептилий, обитающих только вблизи воды. Тогда они, нуждаясь в еде, отловили и перенесли на остров необходимые виды животных, среди которых хищников, разумеется, не было.

Весь первый день они провели в укрытии, питаясь провизией, позаимствованной Брэдли в храмовой кладовой, а ночью вновь продолжили свое путешествие по берегу реки. Рассвет был уже близок, когда беглецы добрались до невысокой гряды. Река, превратившаяся в этом месте в неширокий ручей, вытекала из ущелья меж холмами. Вода в ней была холодной и прозрачной, и множество рыб напоминали внешним видом форель, но больших размеров. Они пошли по ручью, и продвигались по нему до тех пор, пока ущелье не кончилось. Перед ними открылась поросшая деревьями равнина. Здесь им пришлось остановиться, потому что они дошли до истоков реки - нескольких родников, бьющих из-под земли и образующих небольшое озеро замечательной красоты. С одной стороны его обступали ветвистые деревья, с другой было открытое пространство.

С восходом солнца стало ясно, что они натолкнулись на идеальное место для дневного привала, а также для обороны. Нависавшие над озером деревья служили не только отличным укрытием, но и труднопреодолимым препятствием для крылатых Вьеру, случись им обнаружить беглецов.

Три дня провели они в этом месте, отдыхая и не отходя далеко. На четвертый день Брэдли отправился на разведку. Он решил подняться на гребень гряды и с высоты оглядеть местность, чтобы выбрать дальнейший маршрут. Идти он предполагал один, без девушки, но та наотрез отказалась, заявив, что не отойдет от него ни на шаг и разделит с ним любые превратности судьбы. Она так решительно отказывалась слушать его доводы, что Брэдли ничего ни оставалось, как взять ее с собой. Поднявшись по поросшему лесом склону, они прошли по гребню на север. Вскоре лес кончился, и взгляду их открылись воды внутреннего моря и едва различимый далекий берег.

От моря их отделяло не больше двухсот ярдов, но на всём протяжении прибрежной полосы они, как ни старались, не могли разглядеть ни одного деревца или какого-нибудь другого укрытия. Среди вынашиваемых Брэдли планов основное место занимала постройка плота, на котором они могли бы попытаться достичь берега. Но такое сооружение поневоле должно было иметь изрядный вес и строить его было необходимо на самой линии прибоя, иначе они просто не смогли бы сдвинуть плот с места.

- Рос бы этот лес у самой воды! - горестно вздохнул Брэдли.

- Но он там не растет, - напомнила девушка и добавила, - давай не будем пока ломать себе голову. Смерть нам еще не грозит. У нас есть пища, чистая вода, мы обрели покой и друг друга. Можем ли мы рассчитывать на большее на том берегу?

- А я думал, что ты стремишься скорее вернуться к себе на родину! воскликнул Брэдли.

Девушка потупила глаза и, не глядя на Брэдли, тихо ответила:

- Конечно. Но я счастлива здесь. И я не знаю, смогли я быть счастливой там!

Брэдли замер, осмысливая сказанное.

"У нас есть пища, чистая вода, мы обрели покой и ДРУГ ДРУГА!" - повторил он про себя. Затем он повернулся и внимательно посмотрел на девушку, словно впервые увидел ее по-настоящему за все долгие дни их совместного существования. Ему вспомнились обстоятельства их первой встречи, множество опасностей и препятствий, окружавшая их жуткая и зловещая обстановка. Он вспомнил ее поведение в самых безнадежных обстоятельствах, ее уверенность в себе, выносливость, выдержку и верность - словом, всё, что можно пожелать для напарника в трудном и опасном деле. Он и относился к ней подсознательно как к напарнику. Но тут он вспомнил странное ощущение, испытываемое им при каждом прикосновении ее пальцев к своей руке, и охватившее его отчаяние, когда он узнал, что Ан-Так - ее возлюбленный.

Брэдли сделал шаг вперед. Его охватило страстное желание схватить ее и сжать в объятьях. Но тут перед его мысленным взором возникло видение старинного поместья, окруженного садами и газонами, и высокого старика благородного вида с кустистыми бровями и гордо поднятой головой. Брэдли замотал головой и сделал шаг назад.

Они вернулись в свое укрытие, и потекли дни, наполненные мелкими повседневными заботами. Брэдли смастерил копье, лук и стрелы и охотился с их помощью. Из рыбьих костей он сделал рыболовные крючки и ловил форель в ручье на изготовленных им искусственных мушек. Девушка готовила пищу, собирала траву и листья для постели, выделывала шкуры убитых животных. Она сплела сандалии для них обоих и изготовила накидку из шкур наподобие тех, что носили воины ее племени. Брэдли с удовольствием сменил одежду - его прежняя давно превратилась в лохмотья.

Девушка была неизменно ровна в обращении, добра, всегда готова помочь, но иногда в ее поведении и даже в выражении лица чувствовалось какое-то сожаление, а когда он не мог видеть ее, она часто смотрела на него подолгу из-под сведенных бровей, как бы пытаясь проникнуть взглядом в глубину его души и желая разобраться в ней.

Среди утесов Брэдли обнаружил пещеру, служившую им укрытием от непогоды. Он заготовил много дров для костра. Правда, костер они разжигали только в середине дня, когда вероятность их обнаружения с воздуха была минимальной. В это время суток Вьеру почти никогда не удалялись за пределы города. Брэдли научился засыпать землей оставшиеся после приготовления пищи угли таким образом, что они сохранялись до следующего полудня и почти не давали дыма.

Он постоянно размышлял, как добраться им до большой земли. Не проходило и дня, чтобы он не поднимался на гребень и, стоя там, не вглядывался в далекую размытую береговую линию, означавшую для него свободу и возможное воссоединение с друзьями. Девушка всегда сопровождала его и, находясь рядом, наблюдала за суровым выражением его лица с печалью в глазах.

- Ты несчастлив? - спросила она однажды.

- Я должен быть со своими людьми. А я ведь даже не знаю, что с ними случилось, - ответил Брэдли.

- Я хочу, чтобы ты был счастлив, - просто сказала девушка. - Но если ты уйдешь и оставишь меня здесь, мне будет очень одиноко.

Он положил руку ей на плечо. - Я никогда не сделаю этого, малышка, - мягко произнес Брэдли. - Без тебя я не тронусь с места. А если кому-то и придется уходить в одиночку, то это будешь ты. Лицо ее осветилось счастливой улыбкой.

- В таком случае, мы никогда не расстанемся, потому что я никогда тебя не покину, пока мы оба живы.

Брэдли, помолчав, спросил:

- Кто такой Ан-Так?

- Мой брат, - ответила она.

И снова, как прежде, он не смог заставить себя рассказать ей об этом человеке. Вместо этого он сделал то, чего прежде никогда не делал: обняв девушку, он склонил голову и поцеловал ее в лоб.

- Пока ты не найдешь Ан-Така, - сказал он, - я буду тебе за брата.

- У меня уже есть брат, - заявила она, отстраняясь, - и другого мне не требуется!

Глава V

Дни собирались в недели, недели в месяцы, месяцы следовали один за другим ленивой чередой жарких душных дней и теплых душных ночей. Беглецы ни разу не видели ни одного Вьеру при свете дня, хотя по ночам нередко слышали над толовой хлопанье огромных крыльев.

Каждый новый день был похож на предыдущий. Каждое утро Брэдли несколько минут плескался в холодной родниковой воде. Спустя некоторое время девушка следовала его примеру, и ей это понравилось. В центре озеро было достаточной глубины, и Брэдли научил ее плавать. По всей вероятности, она была первым человеком за всю историю Каспака, постигшим это искусство. Когда девушка готовила завтрак, Брэдли брился. Этот порядок он соблюдал неукоснительно, и первое время девушка с нескрываемым интересом наблюдала за ним, потому что у галу мужчины безбороды.

Когда кончалось мясо, он охотился, а всё остальное время посвящал изготовлению оружия, улучшению жилища, изучению языка и обучению, в свою очередь, английскому своей подруги. Он всё еще строил планы переплыть море, но всё с меньшим и меньшим энтузиазмом, поскольку в каждой новой идее без труда находилось какое-нибудь непреодолимое препятствие.

Но в один прекрасный день вся их идиллическая жизнь кончилась раз и навсегда. Едва Брэдли вылез из воды после утреннего купания, прямо над головой раздалось хлопанье крыльев. Подняв голову, он увидел кружащего над ним Вьеру в белом одеянии. Не было никаких сомнений в том, что тот тоже его заметил. Вьеру совсем снизился, чтобы получше рассмотреть Брэдли, а затем взмыл вверх и устремился по направлению к городу.

Два дня они находились в постоянном напряжении, каждый момент ожидая крылатых охотников. Но лишь на рассвете третьего дня до них донеслось хлопанье крыльев приближающихся Вьеру.

Стоя у самой кромки леса, они видели, как пять облаченных в красное фигур медленно снижаются по спирали на их пристанище. Они даже не старались как-то замаскировать свое приближение, будучи совершенно уверенными в своей способности без труда справиться с двумя жалкими беглецами. Неспешно и самоуверенно все пятеро спустились на землю в нескольких шагах от них.

Следуя разработанному плану, Брэдли и девушка, не торопясь, углубились в лес. Вьеру последовали за ними, громко призывая их сдаться, но те хранили молчание. Всё дальше и дальше вел их за собой Брэдли, постепенно делая круг в направлении озера, к явному удовольствию преследователей, только и ждавших, пока их добыча не выйдет на открытое место, где можно будет использовать преимущества крыльев. Они разошлись полукругом с очевидным намерением не позволить беглецам вернуться обратно под защиту деревьев. Они неумолимо приближались, зажав в руках свои кривые сабли.

Вот тогда-то Брэдли и открыл настоящие военные действия. Тщательно целясь, поскольку давно уже не стрелял, да и патроны надо было беречь, он трижды выстрелил. Трое Вьеру упали замертво, а двое оставшихся попытались спастись бегством, издавая при этом отчаянные вопли. Бегущий Вьеру непроизвольно раскрывает свои крылья. Это чисто рефлекторное действие, помогающее разбегающемуся для взлета сохранить равновесие и ускорить разбег. Вот почему кажется, что бегущие Вьеру не касаются земли. Но все это хорошо только на открытом месте. Здесь же в лесу, среди тесно растущих деревьев, крылья из подмоги превратились в обузу. Они цеплялись за сучья и задерживали своих обладателей, поэтому Брэдли без труда настиг их и, наставив пистолет, потребовал сдаться, обещая в случае беспрекословного подчинения его приказам жизнь и свободу.

- Вы же видите, - сказал он, - что я могу в любой момент убить вас на расстоянии. Убежать вы не можете. Сдавайтесь, или я вас убью!

- А что ты хочешь от нас? - спросил один из Вьеру, повернувшись к Брэдли.

- Бросьте оружие! - скомандовал тот. После короткой паузы Вьеру повиновались.

- Теперь подойдите ближе! С кристальной ясностью в мозгу у Брэдли возник план действий.

- В шалаше есть веревка. Пойди принеси ее, - сказал он, повернувшись к девушке.

Когда она вернулась, он велел ей привязать один конец пятидесятифутового куска к колену одного из Вьеру, а второй конец к колену другого. Во время этой операции оба Вьеру выказывали признаки страха, но протестовать не осмелились.

- А теперь выходите из леса, - приказал Брэдли. - Но помните, что я рядом и застрелю первого, кто попытается удрать. Тем более, что второй все равно привязан.

Выйдя на опушку, Брэдли остановил пленных.

- Девушка сядет на спину того, кто поближе - объявил англичанин - а я на следующего. У нее есть острая сабля, а у меня вот это оружие, которое, как вы уже знаете, убивает на расстоянии. Если вы хоть чуть-чуть ослушаетесь, оба умрете. То, что мы погибнем вместе с вами, нас не остановит. Если вы всё сделаете, как надо, я обещаю не причинять вам вреда и отпустить на свободу. Вы перенесете нас через море на тот берег и высадите там. Такова цена ваших жизней. Согласны?

Вьеру с неохотой пообещали выполнить его требование. Брэдли осмотрел узлы на ногах Вьеру и, найдя их достаточно надежными, приказал девушке оседлать одного из Вьеру, а сам взгромоздился на другого. Громко захлопав крыльями, Вьеру одновременно снялись с места, сделали круг над вершинами деревьев и взяли курс на запад.

Глядя по сторонам, Брэдли не видел ни других Вьеру, ни летающих ящеров, которые, как он опасался, могли в самый последний момент погубить такой замечательный план. К счастью, эти огромные крылатые рептилии обитают главным образом в южной части Каспака, хотя и встречаются иногда ближе к северу.

Берег приближался. Уже можно было различить широкую равнину, простиравшуюся до самого подножия невысокого плато. Маленькие точки на ней превратились при подлете в стада оленей и антилоп; в мутной луже плескались волосатые носороги, а за ней объедал молодые побеги с высокого дерева могучий мамонт. Да, это был настоящий Каспак! Несмотря на всю свою первобытную дикость и грозящие на каждом шагу опасности, открывшаяся панорама вызвала в груди англичанина теплое чувство странника, возвратившегося после долгого отсутствия домой и узревшего перед собой знакомые с детства картины. Вьеру опустились на покрытый цветами берег. Их седоки спрыгнули на землю, и Брэдли объявил, что они свободны.

Когда он перерезал связывающую их веревку, оба Вьеру взмыли в воздух и с нечеловеческими воплями, заставлявшими Брэдли каждый раз содрогаться, пустились в обратный путь к своему кошмарному острову.

Когда они скрылись из виду, девушка повернулась к Брэдли.

- Зачем ты заставил их принести нас именно сюда? - спросила она. - Моя страна лежит на другом берегу, и мы вряд ли сможем добраться до нее живыми. Здесь столько врагов, хотя и не таких страшных, как Вьеру, но могущих убить нас с тем же успехом.

- Тому были две причины, - объяснил Брэдли. - Ты сама говорила мне о городах Вьеру, лежащих на противоположном конце острова. Пролететь над одним из них означало навлечь на наши головы тысячи этих тварей. К тому же здесь, неподалеку, должны находиться мои друзья - до форта, о котором я тебе рассказывал, отсюда не больше двух переходов. Мой долг вернуться к ним. И если они еще живы, мы обязательно найдем способ доставить тебя домой.

- А как же ты? - спросила девушка.

- Я выбрался из У-уху, - ответил Брэдли. - Совершив невозможное однажды, я постараюсь совершить невозможное вторично - выбраться из Каспака!

Делая свое заявление, Брэдли не смотрел на девушку и поэтому не мог видеть ее омрачившегося лица. Когда же он вновь взглянул на нее, она уже улыбалась.

Они отправились на юг берегом моря, где идти было легче всего, стараясь, однако, всегда находиться неподалеку от деревьев на случаи нападения хищников, столь многочисленных в этих местах. Было уже далеко за полдень, когда девушка внезапно схватила Брэдли за руку и указала на что-то, темнеющее у самого берега.

- Что это? - прошептала она. - Я никогда не видела таких ящеров.

Брэдли взглянул туда, куда указывал тонкий девичий пальчик, потом протер глаза и опять взглянул. Затем схватил девушку и увлек ее за ближайший куст.

- Что это? - повторила она.

- Это самый страшный ящер, когда-либо бороздивший воды этого мира, ответил Брэдли. - Это германская подводная лодка!

Лицо девушки озарилось пониманием.

- Я помню! - воскликнула она. - Это та самая штука, о которой ты мне рассказывал. Она плавает под водой, а в брюхе у нее сидят люди, да?

- Она самая, - кивнул Брэдли.

- Тогда почему же ты прячешься? Ты же говорил, что теперь она принадлежит твоим друзьям.

- Прошло уже много месяцев, и я не знаю, что с моими друзьями. Они уже давно должны были убраться отсюда и именно на этой штуке. Я просто не понимаю, почему она находится здесь, и не собираюсь показываться, пока не выясню этого. Когда я покинул форт, германцев на "У-33" было больше, чем моих друзей, а насколько я их знаю, за этой нацией требуется глаз да глаз. Сомневаюсь, что за ними как следует приглядывали без меня.

Прячась в растущих близ береговой линии зарослях, они незаметно подкрались к стоящей на приколе "У-33". Брэдли узнал это место: здесь неподалеку находилось нефтяное озеро. Они затаились в кустах почти напротив судна и стали наблюдать. Все люки были закрыты, никаких звуков с субмарины не долетало. Минут через пять Брэдли принял решение подняться на корабль и осмотреть его. Он уже выпрямился во весь рост, собираясь претворить свое намерение в жизнь, когда до его ушей донесся настоящий залп немецких ругательств, среди которых наиболее часто повторялось "Englische schweinehunde". (Английская свинская собака.)

Грубый угрожающий голос доносился, однако, не с "У-33", а с поросшей лесом возвышенности к югу от стоянки субмарины. Продолжая прятаться, Брэдли пополз в том направлении и вскоре увидел в просвет между кустами небольшой отряд, спускавшийся к морю.

Шестеро германцев во главе с бароном Фридрихом фон Шенворцем, все вооруженные, конвоировали пятерых англичан: Ольсона, Брейди, Синклера, Уилсона и Уайтли.

Брэдли, естественно, ничего не знал ни об исчезновении Боуэна Тайлера и мисс Ларю, ни о предательстве германцев, захвативших лодку и обстрелявших форт, но он совсем не был удивлен открывшейся его глазам картине. Отряд медленно приближался. Пленные англичане еле двигались, то и дело спотыкаясь под тяжестью навьюченных на них канистр с нефтью. Шварц, один из младших офицеров немецкой команды, отчаянно ругаясь, без разбора подгонял их ударами деревянной палки. Фон Шенворц шел сбоку и чуть сзади, со смехом подзуживая Шварца к дальнейшей жестокости. Дитц, Хайнц и Клатц, похоже, тоже получали удовольствие от страданий пленников. Лишь двое - Плессер и Хиндль - хмурились и старались не смотреть на издевательство.

Кровь Брэдли закипела при виде такого подлого отношения к его друзьям. За тот короткий промежуток времени, потребовавшийся отряду, чтобы миновать место его засады, он успел выработать план действий, хотя и понимал, насколько он ненадежен.

- Оставайся здесь, - прошептал он на ухо девушке, - а я должен напасть на этих скотов. Если меня убьют, не показывайся и не сдавайся им живой. Эти люди более жестоки, трусливы и отвратительны, чем даже Вьеру.

С побелевшим лицом девушка прижалась к Брэдли.

- Иди, если тебя зовет твой долг, - прошептала она. - Но знай, если умрешь ты, умру и я. Без тебя я не смогу жить.

Глаза их встретились.

- О Боже, какой же я идиот! - простонал Брэдли. - Я ведь тоже не смогу жить без тебя, малышка. А теперь - прощай!

С этими словами Брэдли крепко обнял ее и поцеловал в губы. Затем он заставил себя оторваться от нее и, осмотревшись, увидел удаляющийся от него конец колонны. Тогда он вскочил на ноги и бесшумно выпрыгнул на тропу.

Идущий в арьергарде фон Шенворц вдруг почувствовал чью-то руку у себя на горле, в то время как другая рука выхватила пистолет из его собственной кобуры. От неожиданности он испуганно заорал. Шедшие впереди обернулись и увидели полуголого белого человека, мертвой хваткой держащего их командира и целящегося в них из пистолета.

- Бросайте оружие! - приказал пришелец на превосходном немецком. Бросайте, или я сейчас продырявлю череп вашему барону!

Германцы растерялись, переводя взгляды то на фон Шенворца, то на Шварца, бывшего его заместителем, ожидая от кого-нибудь приказаний.

- Это английский пес Брэдли, и он один! - воскликнул Шварц. - Не бойтесь, ребята, взять его!

- Бери сам! - огрызнулся Плессер. Хиндль приблизился к нему и что-то зашептал на ухо. Плессер кивнул. Вдруг фон Шенворц вывернулся и обеими руками схватил Брэдли за запястье руки, сжимающей пистолет.

- Быстрее! - закричал он. - Хватайте его!

Шварц и еще трое бросились вперед, а Плессер и Хиндль остались на месте, поглядывая на английских пленников. Затем Плессер заговорил.

- Эй, англичане, - позвал он негромко, - бросайтесь на меня и Хиндля и отберите у нас оружие. Мы не будем особенно сопротивляться.

Не долго думая, Ольсон и Брейди поспешили воспользоваться столь любезным предложением. Они достаточно насмотрелись на жестокость и издевательства фон Шенворца в отношении своих же людей; причем особенно изощренно он издевался как раз над Плессером и Хиндлем, так что их слова не вызвали у англичан особого удивления. Спустя мгновение оба немца были обезоружены, Ольсон и Брейди побежали на подмогу Брэдли, но было совершенно очевидно, что они опоздали.

Фон Шенворц сумел развернуться так, что Брэдли оказался спиной к набегавшим немцам, и вырвавшийся вперед Шварц уже занес над головой приклад своего ружья, чтобы обрушить его на череп англичанина. Брейди и Ольсон, сопровождаемые тремя безоружными товарищами, были слишком далеко. Казалось, Брэдли обречен, но неведомо откуда вылетевшая стрела насквозь пробила тело Шварца. С ужасным воплем он повалился на землю, а Ольсон и Брейди с изумлением уставились на стройную фигуру девушки среди кустарника, хладнокровно прилаживавшую к своему луку вторую стрелу.

Брэдли тем временем сумел вырваться из объятий фон Шенворца и ударом рукоятки пистолета свалил его наземь. Среди остальных завязался рукопашный бой. Плессер и Хиндль, стоя в стороне, уговаривали своих товарищей сдаться лучше англичанам, чем терпеть дальше тиранию фон Шенворца. Хайнц и Клатц, очевидно, вняв их доводам, продолжали сопротивляться только для вида, но Дитц, здоровенный бородатый пруссак с бычьей шеей, размахивал штыком, вопя как сумасшедший, что прикончит всех английских свиней. Стрелять он не решался, опасаясь в свалке попасть в кого-нибудь из своих.

Его ближайшим противником оказался Ольсон. Хотя механик никогда прежде не упражнялся с длинной немецкой винтовкой, он встретил бешеный натиск пруссака с холодным спокойствием человека, знающего толк в точной и безжалостной науке английского штыкового боя. Здесь каждое движение, каждый выпад выверены как часы, и даже отступление несет в себе элемент последующей атаки. Штыковой бой - страшное зрелище. Это вам не фехтование на шпагах, а смертельная схватка, скоротечная и неизбежно результативная.

Дитц первым сделал яростный выпад, метя прямо в горло Ольсону, но тот коротким точным движением своего штыка отвел лезвие противника в сторону, и оно прошло над левым плечом, заставив Дитца на секунду потерять равновесие. В тот же миг Ольсон выпустил винтовку из руки, перехватив ее обеими руками близ дула, нанес Дитцу короткий удар под челюсть. Лезвие штыка дошло до мозга, и Дитц умер мгновенно. Ольсон действовал с такой скоростью, что тело немца еще не успело упасть на землю, а он был уже готов сразиться со следующим противником.

Но противников больше не было. Хайнц и Клатц, побросав ружья, подняли руки. Фон Шенворц все еще лежал там, где его свалил удар Бредли. Плессер и Хиндль объясняли лейтенанту, что не могли больше выносить звериную жестокость барона и потому страшно рады такому исходу дела.

А все остальные, разинув рты, уставились на приближавшуюся девушку, все еще державшую в руке лук со стрелой. Брэдли повернулся к ней и протянул руку.

- Ко-Тан, - произнес он, - убери свой лук. Это мои и твои друзья.

Затем он обратился к англичанам.

- Это Ко-Тан, и те из вас, кто видел, как она спасла меня от Шварца, знают, хотя и не полностью, чем я ей обязан.

Моряки столпились вокруг девушки. А когда она, вдобавок, заговорила с ними по-английски, да еще с ослепительной улыбкой на губах и со страшно милым акцентом, они все немедленно влюбились в нее и каждый поклялся про себя оберегать и во всем помогать ей в будущем.

В этот момент их внимание было отвлечено следующей картиной. Плессер, разразившись проклятьями, бросился к поднимающемуся с земли фон Шенворпу. В руках у него была винтовка с примкнутым штыком, которую он подобрал около заколотого Дитца. Лицо барона выражало животный страх, губы шевелились в попытке позвать на помощь, но с них не слетело ни одного звука.

Ты ударил меня! - прошипел Плессер. - Один раз, другой, третий. Ты убил Шверке, свинья! Ты довел его до безумия своей жестокостью, и он покончил с собой. Вы все такие, начиная с кайзера. Как бы я хотел, что-бы сейчас передо мной оказался кайзер! Тогда бы я сделал так! - С этими словами Плессер воткнул штык в грудь фон Шенворца. Потрм он выпустил винтовку из рук, она так и осталась торчать в теле бывшего командира субмарины, и повернулся к Брэдли.

- Можете делать со мной, все, что угодно, - сказал Плессер. - Всю мою жизнь я терпел тычки и унижения от таких, как он, но всегда подчинялся их приказам. Я с песнями отправился отдавать свою жизнь за то, чтобы они сохраняли свою власть. Только недавно я понял, каким я был дураком. Но теперь я больше не дурак. Кроме того, я отомстил и за себя, и за Шверке. Поэтому можете меня убить - мне все равно.

- Будь я королем, - произнес в ответ на это Ольсон, - я бы сию же минуту прицепил к твоей благородной груди орден за храбрость, но будучи всего лишь ирландцем со шведским именем, да простит меня Бог, я могу лишь пожать твою мужественную руку.

- Ты не понесешь никакого наказания, - заявил Брэдли. - Вас осталось четверо. Если вы хотите присоединиться к нам - пожалуйста. Но помните, что вы - военнопленные.

- Меня это устраивает, - сказал Плессер. - Наш командир теперь мертв, а нас вы можете не опасаться. Всю свою жизнь нам приходилось выполнять приказы людей из его класса. Если бы я не убил его, скорее всего я снова исполнял бы его приказы. Но он мертв, и теперь мы будем подчиняться вам - ведь должны же мы кому-нибудь подчиняться.

- А вы согласны? - обратился Брэдли к остальным трем германцам, уцелевшим из команды "У-33". Те дружно выразили готовность подчиняться.

Трое мертвых были похоронены в одной могиле, а затем все поднялись на борт вместе с канистрами, наполненными нефтью.

Здесь Брэдли рассказал своим друзьям обо всём, что случилось с ним после памятной ночи 14 сентября, когда он столь загадочным образом исчез с последнего привала. В свою очередь, он узнал, что Тайлер и мисс Ларю тоже пропали без вести и никаких следов отыскать их не удалось.

Ольсон рассказал ему, как германцы вернулись и, устроив засаду перед фортом, захватили их в плен, чтобы использовать для работ по перегонке нефти и пополнить поредевшую команду субмарины. Плессер коротко поведал о скитаниях команды под предводительством фон Шенворца в течение долгих месяцев с момента захвата ими "У-33". Они благополучно выбрались из Каспака через подводный туннель. Но потом началась полоса неудач. Они заблудились, а встреченные корабли открывали по ним огонь. Наконец у них подошли к концу запасы провизии и горючего. По чистой случайности им удалось вернуться и найти вновь подводный туннель, по которому они добрались до земли, с такой радостью покинутой ими совсем недавно.

- Ну, что ж, - объявил Брэдли, - начнем строить планы на будущее. На судне имеются горючее, провизия и вода. Этого хватит на месяц, если я правильно понял Плессера. Нас десять человек. Но у нас есть долг - мы должны найти мисс Ларю и Тайлера. Это печальный долг, потому что они почти наверняка погибли. И все же, мы обязаны прочесать побережье, подавая сигналы выстрелами на тот случай, если они все-таки живы. Только тогда мы будем вправе считать, что сделали все, что могли.

Никто не возразил против этого плана поисков, пусть даже предпринимаемых для очистки совести, перед тем как покинуть Каспак. Субмарина медленно двигалась вдоль берега, то и дело останавливаясь и производя холостой выстрел из орудия. После каждого выстрела глаза наблюдателей обшаривали побережье в поисках ответного сигнала. Ближе к вечеру они заметили на берегу отряд воинов Банд-лу, но те в ужасе разбежались, увидев на спине морского чудовища живых людей. Брэдли не смог даже окликнуть их.

На ночь они бросили якорь у впадающего в море ручья, несущего в своих теплых водах бесчисленное множество зародышей разумной жизни, только начинающих путешествие, до конца которого суждено добраться лишь одному из миллиона. Уже здесь, в устье, тысячи жадно раскрытых пастей рыб и мелких рептилий поджидало их; эту мелочь пожирали более крупные их собратья, а их в свою очередь, еще более крупные и свирепые обитатели глубин Каспакского моря.

Второй день был копией предыдущего. Продолжая с остановками двигаться вдоль берега, они однажды высадились на берег в землях Кро-лу, чтобы поохотиться. Здесь они сразу же наткнулись на отряд вооруженных луками и стрелами воинов, атаковавших их такой яростью, что пришлось прибегнуть к помощи огнестрельного оружия. Все попытки провести с ними переговоры оказались безуспешными.

- Ну посудите сами, - задал вопрос Брэдли, вернувшись на судно, - могли ли Тайлер и мисс Ларю уцелеть среди таких воинственных дикарей?

И все же они упорно продолжали свой бесплодный вояж. На третий день обследовали берега большого залива, глубоко вдававшегося в сушу. Вдоль южного берега тянулась гряда высоких холмов. К полудню она неожиданно оборвалась, и перед взорами наблюдателей предстала широкая равнина. В этот момент на палубе находились только Брэдли и Ко-Тан. Как только девушка увидела перед собой новую панораму, она радостно воскликнула и схватила Брэдли за руку.

- Смотри! Смотри! Это земля Галу! Это моя родина, и я снова вижу ее, хотя и не надеялась на такое счастье.

- Ты рада, что вернулась, Ко-Тан? - спросил Брэдли.

- Очень рада! - воскликнула она. - А ты пойдешь со мной к моему народу? Мы можем жить среди друзей, и ты станешь великим воином, а когда Джор умрет, ты сможешь стать вождем, ведь ты же самый сильный и самый смелый! Ты пойдешь?

- Нет, - покачал головой Брэдли, - я не могу, малышка. Я нужен своей стране, и я должен вернуться. Может быть, я когда-нибудь вернусь. Ты не забудешь меня, Ко-Тан?

Девушка от изумления широко раскрыла глаза и уставилась на Брэдли.

- Ты хочешь уйти от меня? - проговорила она чуть слышно. - Ты хочешь бросить Ко-Тан? Брэдли беспомощно уставился на склонившуюся голову девушки и почувствовал, как ее нежная щека прижалась к его руке, а горячие капли обжигают его пальцы и скатываются на палубу. Он наклонился и заставил поднять ее заплаканное лицо.

- Нет, Ко-Тан, - сказал он, - я не уйду от тебя, это ты уйдешь со мной. Я заберу тебя в свою страну, и ты будешь моей женой. Скажи мне, что ты согласна, Ко-Тан.

Он наклонился еще ниже и бережно поцеловал ее в мокрые и соленые от слез губы. По ее засветившимся от счастья глазам он без всяких слов угадал ответ: за ним она готова идти хоть на край света, если только он пожелает взять ее с собой. Но тут появились из экипажа люди и очередным сигнальным выстрелом бесцеремонно опустили влюбленных с небес на изъязвленную войной и стихиями палубу "У-33".

Час спустя, когда субмарина плыла мимо берега удивительной красоты, представлявшего собой подобие парка, протянувшегося на целую милю в глубь суши до самого подножия невысокого плато, Уайтли привлек всеобщее внимание, указав на группу из двух десятков фигур, спускавшихся с плато в долину. Двигатели были остановлены, все высыпали на палубу и с интересом стали следить за приближением маленького отряда.

- Это Галу! Мое родное племя! - возбужденно воскликнула Ко-Тан. Позвольте мне первой поговорить с ними, чтобы они не думали о вас, как о врагах. Высадите меня на берег, и я с ними договорюсь.

Нос подводной лодки был совсем рядом с пологим песчаным берегом, но когда Ко-Тан собралась спрыгнуть на сушу, Брэдли удержал ее за руку.

- Я пойду с тобой, Ко-Тан, - сказал он, и вдвоем они направились навстречу отряду галу.

В нем было около двух десятков воинов, двигались они цепью, как принято в современной армии. Брэдли не мог не отметить про себя разительное отличие военной тактики галу от беспорядочных методов стоящих на низшей ступени развития племен. Те всегда нападали толпой, мешая друг другу. Брэдли поделился своими мыслями с Ко-Тан.

- Воины Галу всегда действуют таким образом, - сказала она. - Низшие племена, наоборот, всегда сбиваются в одну кучу, где задние не могут использовать свое оружие, а передние представляют собой такую большую цель, что в нее нельзя не попасть. К тому же они не могут, если промахнутся, поразить копьем или стрелой другого галу, а наши воины, промахнувшись в переднего, наверняка поразят врага за его спиной. А теперь стой на месте и сложи руки на груди.

Брэдли последовал ее совету, и со сложенными на груди руками они стали ждать подхода цепочки воинов. Отряд остановился в полусотне ярдов, и один из галу заговорил:

- Кто вы такие и откуда пришли?

- О, Тан! - воскликнула она, - неужели ты не узнаешь свою маленькую Ко-Тан?

Словно не доверяя своим глазам, воин пристально всмотрелся в приближающуюся к нему девушку, а затем бросился ей навстречу и сжал в объятиях. Вот тогда-то Брэдли в полной мере испытал новое и непривычное для себя чувство - звериную ненависть к незнакомому воину и страстное желание убить его безо всяких рассуждений. Он догнал девушку и схватил ее за руку.

- Кто этот человек? - спросил Брэдли ледяным голосом.

Ко-Тан повернула к нему свое удивленное лицо и вдруг разразилась веселым мелодичным смехом.

- Да это же мой отец, Брэдли! - воскликнула она.

- А кто такой Брэд-Ли? - в свою очередь поинтересовался воин.

- Это мой муж, - просто ответила Ко-Тан.

- А по какому праву? - продолжал Тан.

Тогда она коротко рассказала ему все, что произошло с момента ее похищения Вьеру, и как Брэдли спас ее и пытался спасти Ан-Така.

- Ты им довольна? - спросил Тан.

- Да! - гордо ответила девушка.

В этот момент внимание Брэдли привлекло какое-то движение у подножия плато. Приглядевшись, он с удивлением увидел лошадь с двумя седоками, скачущую в их направлении. Это было великолепное животное - крупный жеребец, вороной в белых яблоках, с белыми полосками на морде и белыми чулками на ногах. Подскакав к ним, он остановился как вкопанный. Теперь Брэдли мог близко рассмотреть его седоков - молодого человека, высокого и симпатичного, и девушку, столь же прекрасную, как и Ко-Тан. Как только она увидела Ко-Тан, она спрыгнула с коня и, вне себя от радости, бросилась к ней.

Молодой человек тоже спешился и встал рядом с Таном. Подобно Брэдли, он был одет в обычный наряд воина Галу, но что-то неуловимое отличало его от остальных. Видимо, он сумел разглядеть нечто подобное и в Брэдли, потому что первым его вопросом было: "Из какой страны?" Он говорил на языке галу, но Брэдли показалось, что с акцентом.

- Англия, - ответил он. С широкой улыбкой, озарившей его лицо, наездник шагнул вперед и протянул руку.

- А я Том Биллингс из Санта-Моники, штат Калифорния. Я все знаю про вас и рад видеть живыми и невредимыми.

- А как вы сюда попали? - спросил Брэдли. - Я думал, что кроме нас здесь никого нет и что мы единственные обитатели цивилизованного мира, ухитрившиеся попасть сюда.

- Так оно и было, пока не приплыли мы, чтобы найти Боуэна Тайлера, ответил Биллингс. - Мы нашли его и отправили домой вместе с невестой, ну а меня держат здесь в плену,

Лицо Брэдли помрачнело. Так выходит они попали вовсе не к друзьям!

- Нас десять человек на немецкой подводной лодке. Есть пушка и ручное оружие. Мы сможем без труда избавиться от этих людей, - быстро проговорил он по-английски.

- Вы еще не знакомы с моим тюремщиком, - с улыбкой ответил Биллингс. Постойте, я вас представлю.

Он повернулся к сопровождавшей его девушке и позвал ее по имени:

- Аджор, позволь представить тебе лейтенанта Брэдли; лейтенант Брэдли моя жена, миссис Биллингс, а заодно и мой тюремщик.

Пожимая руку девушки, англичанин со смехом заметил:

- А я оказался более удачливым солдатом, чем вы. Вместо того чтобы попасть в плен, я сам взял пленницу - миссис Брэдли.

- Так ты отправляешься с ним в его страну? - спросила Аджор у Ко-Тан, сразу же сообразив, что к чему.

- Да, - призналась она.

- И ты осмелишься? - спросила Аджор. - Твой отец никогда не даст своего согласия. Мой отец, Джор, как верховный вождь Галу, тоже не согласится. Ведь ты - кос-ата-лоу, так же как и я. Ах, Ко-Тан, если бы мы только могли. Мне так хочется посмотреть на все чудесные вещи, о которых мне рассказывает мой Том!

Брэдли нагнулся к Аджор и прошептал ей на ухо: "Скажи только, и мы увезем вас обоих".

Биллингс услышал и по-английски спросил Аджор, хочет ли она отправиться с ними.

- Конечно, хочу! - ответила она, - но ты должен знать, мой Том, что если Джор поймает нас, ты и муж Ко-Тан заплатите своими жизнями. Не спасут ни его любовь ко мне, ни его уважение к тебе.

Брэдли заметил, что по-английски Аджор говорила с тем же непередаваемо чарующим акцентом, что и Ко-Тан.

- Мы можем без труда провести вас обоих на борт под тем или иным предлогом, - произнес Брэдли. - А потом мы просто, уплывем. Нас они не догонят, и мы им не причиним никакого вреда.

Так и случилось. Под предлогом "осмотра" Биллингс и Аджор поднялись на субмарину, которая тут же подняла якорь и отчалила в открытое море.

- Неприятно так поступать, конечно, - сказал Том Биллингс Брэдли, - они ко мне хорошо относились. Джор и Тан замечательные люди; теперь они наверное считают меня неблагодарной свиньей, но не могу же я загубить здесь безо всякой пользы свою жизнь, когда в мире столько дел!

По ходу рассказов о пережитых приключениях во время перехода через море мимо острова У-уху и дальше на юг, Брэдли почерпнул для себя очень интересные сведения, самыми существенными из которых были те, что Тайлер и его невеста расстались с Томом Биллингсом совсем недавно - всего десять дней назад. А это означало, что яхта "Тореодор" всё еще стоит на якоре близ подводного туннеля, через который теплые воды Капроны уходят в океан.

На второй день, благополучно миновав полчища ужасных морских чудовищ, они погрузились в том месте, где река скрывалась в толще скал, и вскоре вновь всплыли уже в освещенных солнцем водах Тихого океана. К разочарованию всей команды, в пределах видимости не было ни одного судна. Тогда они направились вдоль берега к тому месту, где Биллингс собирал свой гидроплан.

Уже в сумерках впередсмотрящий доложил, что впереди виден свет. Это оказались бортовые огни "Тореодора", и уже через полчаса палуба маленькой яхты стала местом радостной встречи друзей, уже не надеявшихся увидеть друг друга. Из команды буксира с ними не было лишь Типпета и Джеймса, которых они помянули добрым словом, не удостоив ни единым словом предателя Бенсона.

Оказалось, что Тайлер и спасательная партия только утром добрались до яхты. Они слышали по дороге отдаленные выстрелы орудия "У-33", но посчитали их за выстрелы "Тореодора".

На борту яхты, взявшей курс на север, к берегам солнечной Калифорнии, царили счастье и покой. С американским флагом старушка "У-33" плыла на буксире обратно в Санта-Монику, с верфи которой она вышла в океан. Три пары молодоженов, обвенчанных накануне со всеми положенными формальностями капитаном корабля, проводили первый день своего медового месяца в покое и безопасности бескрайних и пустынных просторов Тихого океана, желая только одного - чтобы этот месяц длился вечно.

Но все рано или поздно кончается. В один прекрасный день "Тореодор" зашел в док судостроительной верфи, принадлежавшей теперь Боуэну Тайлеру-младшему. Подводная лодка "У-33" так и осталась стоять на приколе, а все те, кто пережил на Земле, Позабытой Временем, столько событий и приключений, вернулись к прежним своим занятиям.

Оглавление

Часть первая . Земля, позабытая временем или Дневник Боуэна Тайлера-младшего

Часть вторая . Народ, позабытый временем или Приключения Томаса Биллингса

Часть третья . Из Бездны времени или повествование об экспедиции Брэдли