«Кто знает»

Берендеев Кирилл

Кто знает?

Машина выбралась на шоссе. Скорость тут же возросла, стрелка спидометра, чуть подрагивая, отлепилась от цифры 60 и медленно двинулась дальше. На пустынной дороге можно выжимать из "шевроле" все, на что он способен.

Шины едва шуршат, отбрасывая прочь пролетавшие под кузовом метры полотна. Они складываются, и порой мимо меня пролетает полосатый верстовой столб с номером. Сейчас цифра на нем перешла за сороковую отметку. А на шоссе по-прежнему никого нет. Только ветер, свистящий в ушах, холодное свинцовое небо с накрапывающим дождичком, горизонт, и бесконечное полотно, бесконечно стремящееся к нему. Оно почти идеально прямое, лишь изредка я трогаю руль.

Вокруг пустота средней полосы России. Кое-где виднеются жидкие леса, деревеньки, прижавшиеся к дороге и поля, уходящие по обе стороны шоссе вдаль насколько хватает глаз. Они уже давно убраны и засеяны яровыми. Сейчас конец сентября, земля умирает; постепенно она покроется ледяной коркой, ожидая прихода зимы.

Новый поворот, я отвлекся, мысли сбились. Внутри кабриолета звучит то полушепотом, то срываясь в крик голос Криса де Бурга. "Леди в красном", его лучшая песня. Нежная мелодия пронзает. Я вслушиваюсь в слова, но не слышу их, полотно сковало мои мысли. Только я и дорога, что лежит передо мной, ныряет под колеса и исчезает позади. Какая разница, сколько это будет продолжаться. Сейчас я один в целом мире, и это утешает. А когда вернусь, то буду один в четырех стенах, а это уже страшно. Потому я и не думаю о грядущем, оставаясь мыслями, каждой минутой здесь и сейчас. Далеко ото всех. Мир слился в магистраль, которую терзает "шевроле" своими шинами.

Я опускаю верх машины. Набежавший ветер тотчас же бросается на мои волосы, треплет их, кидает в лицо ледяные капли дождя. Пускай. Так даже лучше.

Новый взгляд на верстовой столб. Уже пятьдесят шесть. Навстречу промчалась серым вихрем машина: должно быть, водитель также пребывает в восторге от бесконечного полотна, стелющегося от горизонта до горизонта.

Криса де Бурга сменяет команда "Иглз" с их жутковатым шлягером "Отель "Калифорния". Дождь припустил еще сильнее, северный ветер, невесть откуда взявшийся, с яростью дует в лицо, заставляя поминутно жмуриться и закрывать глаза, все более доверяя машине. Может она и не смахнет на повороте с шоссе. Впрочем, смахивать тут некуда. До самого Питера, а именно туда несется мой "шевроле", дорога прямая как стрела. Трудно сбиться с выбранного курса. Я всего раз переложил руль, тормозя на повороте у деревеньки Черная Грязь. Резкий спуск вниз, мостик через незаметную речушку, пост ГАИ и новый поворот, в противоположную сторону. И на долгие километры - "белая дорога" майя из Ушмаля в Чичен-Ицу.

Не знаю, почему мне вспомнилась именно сакбе. Но сравнение как нельзя лучше подходит для этой трассы.

Интересно, куда же я заеду на этот раз? Мне до боли не хочется поворачивать назад. Может, поэтому я и рассекаю хмурое пространство, убегая вдаль, прочь ото всех... и от себя тоже.

Дождь резко усиливается, заставляя меня закрыть верх кабриолета. Еще секунда - и мне послышался голос Светланы: "Хорошо, что ты закрыл машину, милый, я совсем продрогла".

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Разумеется, на заднем сиденьи никого. Она любила устраиваться там, полулежа на мягких сиденьях, всматриваясь в проносящийся мимо пейзаж. "Милый, не гони так, ведь мы гуляем".

Наверное, всему виной эта скверная погода. Когда по небу низко ползут тучи, меня всякий раз охватывает какая-то странная хандра. И, невзирая на протесты Елены, я беру машину и еду, еду, загоняя себя и причиняя ей невыразимое беспокойство. Она никак не может привыкнуть к моим странным прогулкам. Впрочем, я тоже.

Вот и сейчас. Я сбрасываю скорость, поминутно убеждая себя, что все в порядке, что я один, что такого просто не может быть, а пальцы дрожат и глаза, нет-нет, да и глянут в зеркало заднего вида.

Иногда она обнимает меня сзади за плечи и шепчет в ухо ласковые слова, просит остановить и отъехать подальше от дороги. И я не в силах ей отказать.

Надо сделать перерыв. Нельзя же так гнать все время. Если я, не дай Бог, попаду в аварию, это ее убьет. Убьет.

Милая девушка. Кроткая, внимательная, отзывчивая. Сокровище, такую как она будешь искать и не найдешь. Она одна в целом свете такая. И любит меня всем сердцем.

И не может, не хочет понять, что я не могу относиться к ней так же. Просто потому, что люблю... Люблю другую и не в силах вытравить память о ней.

Я с силой жму на тормоз. Покрышки визжат, за машиной остается черный дымящийся след, тонущий в белом мареве. Руки трясутся так, словно я напился до чертиков. Я роняю голову на руль, прижимаюсь лбом к темной коже и жду.

Минуты тянутся медленно, с неохотой сменяя друг друга. Не в силах вынести их течения, я выхожу под дождь, громко хлопая дверью.

Английский кашемировый костюм моментально промокает. Тем не менее, я медленно обхожу машину, достаю пачку сигарет и пытаюсь закурить.

Зажигалка все время гаснет, сигарета мгновенно промокает, точно не хочет тлеть. Я бросаю ее себе под ноги, закуриваю другую. Результат в точности повторяет предыдущий. Я топчу пачку ногами и медленно отворачиваюсь, глядя сквозь пелену дождя.

Должно быть надолго. Тучи обложили горизонт со всех сторон, нигде и просвета не видно. Дождь снова припускает, и я уже не пытаюсь разглядеть что-нибудь в водной завесе.

Из машины доносятся последние аккорды песни группы "Скорпионз" "По-прежнему любящий тебя". Ее любимый шлягер.

Наверное, поэтому мысли о Свете незаметно прокрались в мою голову. Порой я не могу не вспомнить о ней, хотя эти воспоминания и причиняют мне мучительную сердечную боль.

В продолжение унылой темы, избранной радиостанцией в этот час я слушаю песню "Пылает за окном звезда..." "Черного кофе". Стихотворение Осипа Мандельштама звучит на фоне разошедшегося дождя как-то особенно горестно и терзает душу. Хорошо еще песня такая короткая; через минуту с небольшим радио замолкает в тишине неустанно барабанящего дождя и ведущий объявляет перерыв на рекламный блок.

Я выключаю радио и снова влезаю на сиденье водителя. Снимаю пиджак. Пока я стоял у автомобиля, мимо меня в противоположных направлениях пронеслось несколько машин. Случайные водители и пассажиры, должно быть, недоумевали, разглядывая мою фигуру, погруженную в глубокие раздумья. Что ж, они проехали и забыли, а я остался.

Я медленно склоняю голову, касаясь лбом темной кожи. Сижу так несколько минут, понемногу успокаиваясь. И постепенно прихожу в себя

Резкие звуки, вырывают меня из объятий неторопливых мыслей, легкой полудремоты, в которой я пребывал какое-то время. Они подобны ледяному душу. Я вскидываюсь, оглядывая машину. Нет, пустяки, просто я нажал кнопку клаксона неловким движением, сам не заметив того.

И в тот же миг проносившаяся рядом машина резко тормозит и останавливается рядом с моей. Кажется, дорожная инспекция. Из нее выходит крепкий мужчина средних лет и степенным шагом направляется ко мне. Барабанит в стекло костяшками пальцев, вглядываясь в тонированную темноту салона. Смахивает брызги капель, попавших на лицо, и снова стучит.

Я опускаю стекло, пристально разглядывая подошедшего гаишника. Его выправка все еще производит впечатление, хотя он уж немолод, лицо избороздили ранние морщины, а виски тронула седина. Он вглядывается в мое лицо, пытаясь заранее определить свои возможные действия.

- Вам плохо? - странно, эти слова он произносит шепотом, участливо наклоняя ко мне голову. Я отрицательно качаю головой, пытаясь изобразить на лице некое подобие ободряющей улыбки.

- Нет, нет, все в порядке. Я... просто немного устал.

Видно по долгу службы, он хочет знать, не пьян ли я, не нахожусь ли под действием наркотика. Однако уже через минуту подозрения оставляют его, инспектор сочувственно кивает головой.

- Смотрите, будьте осторожны. Вот ведь какая погода разыгралась. Вы куда едете?

Я искренне пожимаю плечами.

- Просто гуляю.

- Вы из Москвы? Тогда вам лучше вернуться домой. Поворот через пару километров. Время сейчас не для прогулок. Да и посмотрите на небо - дождь только усилится.

Он пытается меня растормошить, но как-то неудачно. Инспектор чувствует это сам, но отходит, все еще качая головой, только когда я включаю зажигание и вывожу машину на шоссе. Он идет в свою новенькую "ауди" и ловким движением забрасывает свое грузное тело в машину. Некоторое время следует за мной, убеждаясь, что я действительно в сносном состоянии и действительно собираюсь возвращаться. Я включаю поворот, слегка притормаживаю, и патрульная машина легко обходит меня.

Мгновение - и сине-белая "ауди" исчезает в пелене дождя далеко впереди, а я медленно разворачиваюсь, и так же неторопливо ползу по пустому шоссе в противоположную сторону.

Снова включаю радио. Все та же ностальгия по ушедшему. На сей раз "Мадемуазель поет блюз". Госпожа Каас немного развеивает мою хандру, я перехожу на третью передачу, а спустя несколько секунд и на четвертую. И легко обгоняю промокший автобус, полупустой, который явно не спешит к конечной остановке - Речному вокзалу. Продрогшие его пассажиры невольно провожают глазами мой кабриолет, единственное светлое пятно, появившееся на мокром шоссе.

Мадемуазель допела свой блюз, и непривычно бодрый голос ведущего доносит до моего сознания эту новость. После чего сообщает:

- Вы слушаете радио "Олимпик", единственное радио, настроение которого меняется вместе с вашим. Сейчас мы прервемся на небольшой блок рекламной информации, а после этого продолжим наше путешествие по волнам классики. Следующие полчаса будут для вас приятным сюрпризом.

Диктор напоминает номер телефона, по которому следует давать сообщения на их пейджер, сообщая свои пожелания и, критикуя репертуар, после чего пускает рекламу.

Я приглушаю звук, гадая, что за сюрприз собирается преподнести своим слушателем радио. Мне нравится эта станция, недаром, она выставлена в карте памяти моего автомобильного приемника под номером один. Сам точно не определюсь, за что, быть может, за любовь к музыке благословенных восьмидесятых, за великолепную подборку песен, может, за то, что станция и в самом деле, как обещано в ее рекламном слогане, разделяет мое настроение, варьируя мою печаль и грусть музыкой.

А вот и долгожданный сюрприз. Хорошо поставленным голосом, выдерживая паузы, ведущий сообщает:

- Сейчас вам предстоит прослушать запись живого концерта Сьюзи Кватро и группы "Смоки".

И тишина, не прерываемая ничем, даже музыкальной заставкой, точно он ожидает, пока аудитория придет в себя и устроится поудобнее перед приемниками. Или, напротив, фыркнув презрительно, поспешно переключится на другую станцию.

Не знаю, много ли таких, как я, на лице которых зарождается невольная улыбка. Моя рука непроизвольно тянется к поворотной ручке громкости, огонек на ней мигает, когда я усиливаю мощь динамиков. Попутно замечаю, что только что миновал Зеленоград. Значит, еще несколько десятков минут - и я в Москве. Нет, так не годится, мне следует остановиться и спокойно прослушать легендарную диско-группу, еще ребенком приводившую меня в невообразимый восторг и трепет. В отношении "Смоки" я так и не изменился с того далекого времени, даже не знаю, есть ли еще что-то, столь же....

"Шевроле" сворачивает на обочину и медленно тормозит. С принесенной из неведомого далека радиоволной я слышу, как Крис Норман приветствует аудиторию, представляет свою группу и сообщает о программе на ближайшее время. Зал взрывается после каждого слова, одобрительный гул и аплодисменты волнами прокатываются по салону моей машины. Едва гитары берут первый аккорд, тотчас же по слышится новый рев, на сей раз рев узнавания, в секунду достигнув апогея, он мгновенно смолкает, и устанавливается мертвая тишина.

Молчу и я, вслушиваясь в каждое слово, в до боли знакомую мелодию. Про себя начинаю невольно подпевать. А, едва гитары и синтезатор смолкают, вслушиваясь в неровный гул зала, с нетерпением и трепетом ожидая следующей песни. Потом еще одной и еще.

Сорок минут, отведенных на запись концерта, пролетели как одно мгновение. Оркестранты уходят на перерыв, и запись прерывается, о чем немедленно сообщает диктор.

Все хорошее когда-нибудь кончается, истина эта тем вернее, чем более приходится сожалеть об ушедшем. Вот и мне приходится возвращаться с концерта в ту реальность, где я существую столь давно, что не мыслю себя без нее, сколь горькие сюрпризы не преподносила бы она. Романтика проведенных минут останется со мной еще на какое-то время, пока свежи в памяти отзвуки прослушанных мелодий. И пока не исчезли они окончательно, мне надобно включать первую передачу да трогаться с места.

Все кончается. Дождь утих, кое-где в пелене облаков стали появляться белесые просветы. Я вывожу машину с обочины и медленно возвращаюсь на пустынное шоссе, совершая усилие.

Сознание неохотно возвращается в привычную колею. Прошлое оживает, неумолимо приглашая с собой в настоящее. Снова домой.

Бросаю взгляд на часы. Половина третьего. Наверное, Лена уже волнуется. Она и так боится отпускать меня одного куда бы то ни было, правильно, конечно. С некоторых пор, да что уж там, со смерти Светы - не могу никому в этом признаться, разве что себе и то лишь в такие, как эта, минуты - я чувствую, что продолжение моего существования связано исключительно с усилиями этой женщины. Если бы не она... мне оставалось лишь последовать за своей возлюбленной.

Жестокая прихоть провидения, один из тех слепых ударов судьбы, который достигает цели с удивительной силой и точностью.

История нашего знакомства может уместиться - с перерывом в несколько недель - в месяц. Но ни я ни она не считали дни, проведенные вместе. Этим я занимаюсь теперь, наедине со своей болью. Когда даю ей право терзать и мучить меня.

Конечно, я могу тысячу раз повторить себе, если бы не та авария, если бы она не села в тот автобус, если бы я не позвал ее или перенес свидание на более поздний срок.... Да тысячи таких "если" можно вызвать теперь, когда все давно позади. Когда ничего изменить не в силах и регулярные пытки самокопания никогда не приведут к иному финалу, нежели тот, что случился чуть более года назад.

Я тогда желал встречи с ней, я мечтал видеть ее, ощущать теплоту ее тела сквозь легкую ткань платья, гладить ее вьющиеся каштановые волосы до плеч, целовать нежные прохладные губы. Она поддалась моим мечтаниям и села в тот автобус, позвонив и сказав, когда следует встречать.

Что еще может утешить? - то, что мое горе разделили еще десятки людей: родственников, друзей и близких погибших в той чудовищной катастрофе, когда стихия обрушила тысячетонный оползень на магистраль горной дороги, смахнув с пути проезжавшие автомобили... тот самый автобус и еще несколько легковушек... никто не спасся.

Но разве можно это считать утешением?

Прошло уже столько времени, а все напрасно, я чувствую происшедшее того дня так, будто оно случилось лишь несколько часов назад. И в минуты острого чувствования мне просто необходимо какое-то время побыть наедине с собой... с ней. Я бросаю все, сажусь в автомобиль и еду, еду... в никуда, стремясь найти хоть какое-то утешение в бескрайних просторах среднерусской равнины, в самой езде, то медленной, то быстрой, но всегда безостановочной, всегда до предела, до горизонта, до края. И если мне удается заглушить свои воспоминания, то, быть может, причиной тому вовсе не эти бессмысленные, по сути, выезды, а нечто иное. Иная.

Елена.

Мы были знакомы с ней достаточно долго, еще до моего сумасбродного, на ее взгляд, увлечения, разом заставившего меня бросить все, и лететь в горы, к той, с которой я провел всего ничего - месяц. Бросить все - и ее тоже. И только теперь она, по прошествии этого безумного месяца, любившая, или же просто увлекшаяся мной в силу давности нашего знакомства, наконец, получила то, о чем мечтала.

Нет нужды объяснять. Лена ждала меня месяцев шесть после гибели моей возлюбленной, и лишь по истечении этого срока вошла в мой дом. Я не смог ей отказать, той, которая неотлучно была со мной с первого дня, с самого момента катастрофы.

Когда-нибудь она обязательно поймет, почему из нашего брака так и не вышло ровным счетом ничего, на все нужно лишь время. Когда-нибудь, но не сейчас. Пока она изводит себя страхом и упреками, и жаждет каждое мгновение, что завещано нам пред Всевышним разделить со мной. Единственное, на что она не претендует - быть второй Светланой. Она другая. Она добивалась этого несколько лет. Она понимает и не пытается. И все же ее боязнь того, что меня сорвет так же неожиданно из предсказуемого финала куда-то снова, в иные горы, к иным... иной, неведомой, у Лены переходит всякие границы условности.

Но разве могу я ее попрекнуть. Она права в том, что пытается удержать меня, особенно теперь, зная, слишком хорошо зная, что чувства односторонни, и, несмотря на все мои старания... едва ли я смогу, даже если попытаюсь, буду почувствовать к Лене то же, что она чувствует ко мне каждое мгновение. Но я стараюсь. Видит Бог, я стараюсь. Только из-за нее я отправляюсь в эти бесконечные, одуряющие прогулки, когда понимаю, что не в силах быть достойным ее мучительных переживаний, которого она, ради меня самого, пытается вылепить из доставшейся ей уже обожженной потрескавшейся глины. Пока у нее ничего не может выйти. Но кто знает, пройдет время, боль утихнет, и раны зарубцуются, и я буду смотреть на свою подругу как на единственную женщину на свете, а Лена тогда вновь станет той, что была со мной долгие, долгие годы. Только случится это не через год и не через два, а когда-нибудь....

А сейчас, когда я приеду домой, там ничего не изменится. Все будет, как в прошлый, как в позапрошлый раз....

Все же Ленинградское шоссе удивительно прямое. Будто кто по линейке прочертил черту от Москвы до Санкт-Петербурга. На все шестьсот с хвостиком километров пути лишь несколько крутых поворотов, отстоящих за многие десятки верст друг от друга. Управлять машиной - легче легкого, особенно на участках с новым покрытием. Кажется, автомобиль едет сам по себе, не нуждаясь в дополнении водителя.

В сущности, вся эта электроника, сверхчувствительная к прихотям человека на водительском сиденьи и к его пассажирам, должна же, нет, просто обязана иметь скрытые резервы. На всякий случай. Мало ли что может случиться с человеком в дороге. Конечно, умная машина может запарковаться и сама, я читал о таких удивительных образчиках компьютерного мышления, представленных, конечно, хитроумными японцами на очередной автомобильной выставке, но хотелось бы рассчитывать на большее. Хотя бы в ближайшем будущем.

Вот и Черная Грязь. Знакомые, давно изученные повороты - вправо, влево. Я выворачиваю руль, ловко уклоняясь от вылета на встречную полосу шины скрипят, кузов потряхивает, задние колеса начинает заносить, но скорость я практически не сбавляю. И тут же вписываюсь в новый поворот. Дальше проще, ведь до самой столицы дорога - как тетива лука.

Гаишники не обращают внимания на мои лихачества. Должно быть, просто не хотят вылезать под дождь и тормозить очередного любителя гонок на мокром шоссе. Да и едва ли у них есть возможность нагнать меня, секунда - и я уже далеко. Сцепление великолепное, "шевроле" прекрасно держит дорогу. Надо отдать должное механикам автосервиса, поставившим мне шины марки "Бриджстоун". Надо отдать должное и создателям и разработчикам протекторов - в самую отвратительную погоду за "шевроле" тянется несколько метров сухого следа.

И все-таки, этот кабриолет хорош, грех жаловаться. Он торопится, летит по шоссе, великолепно держа дорогу, так как положено верному надежному автомобилю. Жаль, совершенно не знает он, куда я на самом деле стремлюсь в данную секунду. Да еще на такой скорости.

Хотя в данную секунду я его пленник. Формально, конечно, чисто формально, я могу изменить курс снова, но.... Эти серые глаза теперь уже неотрывно следят за мной, не давая увернуться. Лена ждет, переживает, мучается, наговаривая на себя Бог знает что. Смотрит на часы каждую минуту, изнывая от долгой разлуки...

Нет, повернуть я не могу.

И сам мучаюсь по той же причине. Как и она, только....

Руки медленно опускаются с руля, едва я представляю, (снова и снова, никуда не денешься, это как наркотик, и потому мне невозможно отказаться) ее лицо, ее голос, ее голубые как майское небо глаза. Мне хочется снова оглянуться, чтобы ее увидеть, там, сжавшуюся на заднем сиденьи автомобиля. Но я продолжаю безостановочно гнать, чувствуя все нарастающее желание и пытаясь не повернуть голову. В конце пути такое происходит всегда. Потому что я всегда возвращаюсь. Или по какой-то другой причине.

Теперь.... Господи, ну пусть будет хоть чуть-чуть по-другому. Кто знает, что может измениться в этом случае, я не представляю, да и не хочу представить. Но хоть что-нибудь. Хотя бы шаг в одну или другую сторону, этого будет вполне достаточно, чтобы это мучительное равнопритяжение прошлого и настоящего не смогло уже сегодня разорвать меня на куски.

Одно действие уже сделано мной, осталось самая малость. И я откидываюсь на спинку и крепко закрываю глаза. На краткий миг, строго отсчитываемый мной, машина наконец-то свободна, она продолжает стремительно лететь по мокрому шоссе, оставляя за собой несколько метров сухого следа и незаметную память об утренней прогулке. В которой что-то....

Дождь прекратился к семи часам, но погода по-прежнему была сырой и промозглой, свинцовые тучи ползли по небу, почти касаясь земли. Видно, скоро опять заморосит мелкий нудный дождичек.

Двум милиционерам наконец удалось зацепить буксировочным тросом заклинившую дверь автомашины и вырвать ее. Врач и его ассистент проворно влезли внутрь и, подсвечивая себе фонариком, выволокли наружу тело молодого человека. Осторожно положили на приготовленные носилки. Доктор присел перед ними на корточки, ловкими уверенными движениями пощупал пульс на шее, оттянул веко, проверил реакцию зрачка на свет. Кивнул и перочинным ножичком разрезал залитую кровью рубашку. Поморщился.

- Скверно, - сквозь зубы пробормотал он, рассчитывая, что его никто не услышит. Но ошибся.

Женщина перестала плакать, только встревожено смотрела на врачей скорой, сгрудившихся вокруг тела. Она так и стояла подле машины, откуда вытащили молодого человека и не двигалась.

Мимо прошел милиционер, волоча за собой трос с крюком. Тот змеясь, шуршал в траве. Машина техпомощи осторожно съехала с обочины и, притормаживая постоянно, добралась до рощицы, в которую врезался темно-синий кабриолет "шевроле".

- Его бы перевернуть, - произнес немолодой уже сержант, задумчиво почесывая подбородок. - Так не вытащить. Здорово застрял.

- Может, за верх попробовать? - послышался голос из техпомощи. Сержант не ответил.

- Ладно, решим, - он подошел к неподвижной фигуре женщины. Помолчал, не зная, как начать.

- Сударыня, вы не могли бы отойти. Нам надо вытащить машину.

- Да, конечно, - глухо произнесла она.

- "Шевроле" застрахован? - нерешительно спросил сержант просто оттого, что не придумал никакой иной фразы.

Она не ответила и, безмолвно ломая руки, наконец, решилась подойти к обступившим носилки врачам. Каждый шаг давался ей с огромным трудом. Осмотр был закончен, носилки с безмолвно лежащим телом были подняты на руки.

Женщина с неожиданной силой схватила доктора за руку, отвлекая его от носилок. Врач недовольно обернулся, но увидев ее, послушно отошел на два шага.

- Доктор, - она не знала как начать, - он...

Наступила долгая пауза. Врач заворожено смотрел, как слезы прочертили две блестящие в свете далекого фонаря дорожки на ее щеках. Закончить фразу она не смогла.

- Серьезно, очень? - в ответ нерешительный кивок головой. Он добавил:

- Похоже, что да. Не понимаю одного, как он умудрился слететь в таком месте. Ровная прямая полоса.

Он замолчал. Молчала и женщина.

- Если ему удастся перенести операцию, жить он будет. Сразу как приедем, так и начнем. Состояние паршивое, я просто не могу от вас этого скрывать. Задеты... - он спохватился и замолчал. Женщина ждала продолжения, беззвучно плача. - Может так случится, что он не сможет ходить... Если переживет эту ночь и проснется завтра утром, - добавил он уже так, что женщина не расслышала, приняв за обычное стариковское бормотание.

Уцепившись за белый халат, женщина зарыдала, давая волю душившим ее слезам.

- Я сделаю все, что в моих силах, - успокаивающе произнес врач. Поверьте, главное сейчас - довезти его как можно быстрее до операционной. У него будет больше шансов....

Он освободился из закоченевших объятий и быстро нырнул в карету скорой помощи. Дверь захлопнулась, скрывая носилки с недвижным телом молодого человека, машина завелась.

Внезапно женщина ожила. Она пошла следом, потом побежала.

- Адрес, напомните адрес больницы, - крикнула она.

Врач, севший рядом с водителем, обернулся.

- Я позвоню вам... завтра. Вы же дали свой телефон. Сейчас... вас все равно не пустят к нему. Не беспокойтесь, я вам обещаю, что позвоню. Когда можно будет увидеть.

Последние слова он произнес, не рассчитывая, что она их расслышит. Скорая тронулась и, медленно набирая скорость, выехала на пустое шоссе. Женщина продолжала бежать за ней, споткнулась, упала. Осталась лежать на земле, лицом уткнувшись в мокрую траву.

К ней подошел сержант. Молча помог подняться, одновременно отряхивая промокший костюм.

- Вы не ушиблись? - сжав губы в тонкую белую полоску, она отрицательно помотала головой. - Идемте в машину.

Она молчала и не двигалась. Только ее губ едва шевельнулись.

- Зачем? - спросила она.

- Выпьете кофе, согреетесь. Вы промерзнете на ветру.

Но женщина обращалась уже не к нему.

- Зачем ты это сделал? - повторила она теперь чуть громче. - Что выбрал. Остаться или уйти?

Сержант накинул на ее плечи свою куртку и повел к машине.

- Сейчас вы немного успокоитесь, и мы вас отвезем домой. А завтра поедете в больницу. Вот увидите, у него все получится, это я вам говорю.

Женщина взглянула на него, но ничего не сказала. Она дала себя посадить в машину, забралась в дальний угол, напротив сиденья водителя. Взяла протянутый ей пластиковый стаканчик дымящегося кофе и едва смогла кивнуть в знак благодарности. И долго сидела, глядя на медленно поднимающиеся вверх струйки пара. Затем отпила глоток.

Январь. 97