«У тебя свои проблемы, у меня - свои»

Боб Берден

У тебя свои проблемы, у меня - свои...

Я человек больной. Меня нельзя допускать к работе, которую они мне поручили - но разве против них попрешь? Моя миссия - ходить по домам и предлагать людям купить пылесосы.

Пылесосы! Какая нелепость. Должно быть, кто-то ошибся, я ведь еще не выздоровел от своей болезни. Я высказал свои возражения менеджеру, но он сказал, что я импозантный, смекалистый молодой человек и у меня все получится отлично.

Затем, когда я повернулся, чтобы уйти, он ущипнул меня за задницу.

Я пукнул.

Эта программа для трудоустройства абсолютно не подходит для таких, как я. Для людей, которых выписали из психушки, толком не долечив! Они говорят, что теперь я нормальный, говорят, что я и мухи не обижу.

Но нет, очевидно, я - жертва бюрократической ошибки. Какой-нибудь тыквоголовый чиновник бездумно подмахивал бумажки, коротая свой скучный день. Глупцы послали меня торговать пылесосами, а ведь меня по-прежнему донимают страшные сны, я вижу видения, слышу голоса и веду себя неадекватно. Я ловлю себя на том, что кричу безо всякой на то причины. Я ловлю себя на том, что начинаю строить рожи, как только собеседник отводит от меня взгляд. Я ловлю себя на том, что пишу ужасно мелким почерком даже сам потом разобрать не могу.

Не гожусь я для этой работы.

Увидев воду, я начинаю бояться, что в ней утону. Увидев птиц - что они ни с того ни с сего спикируют на меня, выклюют мне глаза и сожрут их. Иногда, когда люди разговаривают со мной, я часто не понимаю их слов кажется, будто они изъясняются не по-нашему, а порой фразы просто сливаются в какую-то кашу; позже я не могу вспомнить, что, собственно, мне говорили.

Иногда я вдруг замираю - ноги точно прирастают к тротуару - и глазею на какое-нибудь пятнышко на асфальте, не понимая, откуда оно взялось и из чего состоит.

Я очень опасаюсь, что в любой момент у меня могут отвалиться ступни.

Пока нашу бригаду торговых агентов развозят по распределенным между нами улицам, я пребываю в глубокой задумчивости. Когда машина подъезжает к моей улице, мной овладевает тоскливое, зловещее предчувствие. Вылезаю из машины - теперь я один - стою на тротуаре; машина отъезжает, и я один, а вокруг насколько хватает глаз - никого. Оглядываюсь по сторонам.

Слышу шум из распахнутых окон: радио, телевизоры; на перекрестке, в нескольких кварталах от меня, улицу пересекает машина. Мне хочется швырнуть пылесос наземь, размазать его по асфальту, но я пока держусь.

Мой первый дом - старый, обшарпанный, многоквартирный - выглядит вполне обычно. Возможно, в нем найдутся два-три человека, которые захотят купить пылесосы. Да, здорово было бы в конце рабочего дня заявиться и сообщить, что продал больше всех. На учебных занятиях - всю прошлую неделю - я держался особняком и старался помалкивать. По-моему, они и не подозревают, что я безумец, большинство - точно не подозревает, и меня это вполне устраивает.

Эти дома были построены после Второй мировой войны и заселены свеженькими, оптимистично настроенными молодыми супругами, которые только начинали становиться на ноги. Трижды в неделю они ходили в кино, а питались исключительно мясом, запеченным в духовке. Спустя двадцать лет дома превратились в трущобы. Теперь, после капремонта, они вновь полны свеженькими, оптимистично настроенными молодыми супругами.

В бесконечные послеполуденные часы каждая лестничная клетка в многоквартирном доме - лестничная клетка в гробнице. За дверьми, в могилах - призраки, отголоски ушедших на работу людей.

Поднимаясь по лестнице, я провожу рукой по обоям. Начну-ка я с верхнего этажа. Буду обходить все квартиры сверху донизу.

Но на верхнем этаже, похоже, никого нет дома. Звоню в последнюю дверь. Открывает энергичная, жизнерадостная женщина. У нее чисто вымытое лицо и добрые глаза.

Прежде чем она успевает отказать мне, я начинаю говорить:

- Здравствуйте, как поживаете - а сегодня как дела идут - прекрасный чудесный денек, правда ведь? - меня зовут Рон (разумеется, на самом деле меня зовут не так) и я пришел продемонстрировать вам наш новый домашний пылесос "Кэно-Керби-Турбо" - абсолютно бесплатно...

- Но, сэр...

- Простите, сэр...

Игнорируя ее протесты, я без передышки бормочу свой монотонный, нескончаемый монолог без пауз, абзацев и запятых.

Она пытается мне что-то сказать:

- Извините, сэр...

Вскоре с нее соскакивает жизнерадостность, глаза гаснут, лицо блекнет. Что оно теперь выражает? Печаль? Испуг? Сожаление? Я тараторю все быстрее и быстрее. Она начинает пятиться прочь от меня, взгляд у нее становится какой-то необычный - почти остолбенелый от ужаса. Она прикрывает рот рукой. Я уже ловил на себе подобные взгляды. Что-то не в порядке. Когда люди так себя ведут, я начинаю нервничать; это означает, что вскоре что-нибудь да случится, и всякий раз случается гадость...

Я продолжаю говорить так, как меня учили, обрушивая на нее поток слов. Целый день потратил, пока все это вызубрил. Мои слова должны парировать все ее возражения до того, как она их выскажет.

Она медленно пятится, а я продвигаюсь по комнате. Мы обходим комнату: она пятится, я, неспешно преследуя ее, талдычу свое.

И тут она поскальзывается.

Пока мы совершали круг по комнате, ее ноги запутались в проводе пылесоса...

Ай! ОНА ВЫВАЛИВАЕТСЯ ИЗ ОКНА! Прямо у меня на глазах - о Боже - из огромного окна - сетки под ним нет - МЫ НА ПЯТОМ ЭТАЖЕ - о-ой! Она хватается за занавеску - занавеска рвется - ее попка изящно уплывает в широко распахнутое окно - голова ударяется о верхнюю перекладину переплета, но не упирается в него, соскальзывает - о нет! Все это случилось так молниеносно...

Меня охватывает паника! Страх! Нехорошее, болезненное ощущение. Я кладу ладони на виски около ушей - кричу: "Нет!"

Нет! Я выглядываю из окна. Она лежит на асфальте, наверняка мертвая, с неестественно вывернутыми ногами и головой, как у сломанной куклы. Тонкая струйка крови ползет по тротуару. Проклятье, мне что-то совсем худо...

Ой-ей-ей, что же я наделал, что наделал?

Хватаю пылесос и манатки, выхожу из квартиры.

На полочке в прихожей - немного денег и список продуктов. - Очевидно, теперь ей это без надобности, - думаю я и хватаю деньги.

Закрываю дверь за собой. Никто не узнает. Конечно, в том случае, если я тихонько уйду... Но погодите! А вдруг она еще жива?

Я сбегаю по лестнице.

Спустившись на улицу, теряю ориентацию. С какой стороны дома я сейчас нахожусь?

Ага, вот она. О-ох, вы только поглядите. Кровь течет ручьем, мозги вываливаются из черепа. Нет... точно мертва.

Только теперь я замечаю, какой красивой женщиной она была, какой молодой и опрятной. Ее золотые локоны растрепаны, лицо отвернуто набок, рот разинут, глаза устремлены вдаль.

В этот миг меня осеняет гадкая мысль. Неплохо было бы засунуть сопло пылесоса ей между ног. В такие драматичные или ужасные минуты мне всегда приходят в голову разные странные идеи. Словно кто-то надиктовывает.

Нет! Я выбрасываю ужасную мысль из своей головы! Я весь передергиваюсь от отвращения! Какой это был бы мерзкий поступок.

Но затем мне приходит в голову, что если я сделаю ей куннилингус - у некоторых людей способность слышать и осязать сохраняется несколько минут и даже часов после смерти, - это превратит последние мгновения ее жизни в мирное, сладостное блаженство. Да!

Я почти что не знаком с ней, но сейчас мне кажется, будто я хорошо ее знаю. Я ставлю пылесос на асфальт и берусь за дело. Конечно, я поступаю странно, но ведь мне ее очень, очень жаль. Тогда, в квартире, мне даже не пришло в голову, что я веду себя нехорошо. Они говорят, что в этом и состоит моя проблема - трудности с дифференциацией. Я с большим трудом отличаю правильное от неправильного. Да, но она, она... Если она мертва, совсем мертва, то сейчас я стараюсь совершенно зря и вообще предаюсь нелепому занятию, но что, если она жива? Она действительно наслаждается этим последним удовольствием в своей жизни? Или она думает о блузке, которую хотела купить, о своем молодом муже, о неоконченной уборке, возможно - о сериале, которого она теперь не увидит?

И ВДРУГ! ГОЛОС СВЕРХУ!

- Эй ты! Ты что это там делаешь, скотина? - кричит мне мужчина в окне.

Паника!

Теряю голову!

Наутек!

Убегаю! Я даже не поднял глаз, разве что кончик глаза... Бегу, бегу, бегу...

Бегу довольно долго. По улицам и переулкам, вдоль заборов, петляя по всему городу.

Мое быстрое молодое тело несет меня!

Мои ноги летят!

Тр-м-м-м! Я - реактивный самолет!

Тр-м-м-м! Я лечу, я парю.

Я долго бежал и теперь нахожусь очень далеко, совсем в другом квартале, в другом районе. Запыхавшись, я останавливаюсь у забора... прикладываю руку к груди, ощущаю, как колотится мое сердце... я в пригороде. Я на улочке, в закоулке, куда выходят задние дворы особняков. Это чистенькие, построенные в 40-50-х годах бунгало, не то чтобы очень большие, но ухоженные, покрашенные по большей части в белый цвет. Прямо у меня под носом какой-то мужчина возится в своем саду...

- Эй, сынок - с тобой все нормально?

Он обращается ко мне! От его доброты у меня на глаза наворачиваются слезы.

- Послушай-ка, тебе лучше присесть... Ты себя хорошо чувствуешь?

ЕСЛИ СКАЗАТЬ ЕМУ: "Я... я только что убил женщину", - а он спросит: "Что-о?" - а я скажу: "Это было ужасно - разумеется, я ее случайно - но ее... мозги - я видел ее мозги на тротуаре", - а он скажет: "Никогда не видел мозгов, какого они цвета?" Нет, не стоит ему этого говорить - и поэтому я говорю: "Простите, вы мне не дадите стакан воды?"

Я иду вслед за ним в дом. Говорю ему, что меня зовут Рэндолл.

Стакан, который он мне протягивает, выглядит очень маленьким неприлично маленьким для стакана с водой.

Я окидываю его подозрительным взглядом.

Я выпиваю миниатюрный стаканчик.

- Можно мне еще?

- Ась?

- Ой, извините, дайте мне стакан воды, пожалуйста! (Волшебные слова: пожалуйста, спасибо.)

Он выжидает с минуту, словно бы обдумывая ответ. - Боюсь, что нет. Больше я тебе ничего не дам.

Меня охватывает злость... У этого типа такой вид, словно в прошлой жизни он был дятлом. Подобный оборот событий удручает меня. Я чувствую себя жертвой. Голова у меня идет кругом. В ней - ни одной мысли, одни чувства снуют туда-сюда, взад-вперед, выскакивают наружу и вновь заскакивают обратно.

Почему все всегда кончается такой, такой ХЕРНЕЙ! "Р-р-р-р", - рычу я. Почему нормальная, хорошая жизнь постоянно обходит меня стороной? Я гляжу на него, он глядит на меня, отводит глаза, меряет меня взглядом, нахал, ниже меня ростом, заморыш, дурацкая рожа, и кухня у него тоже дурацкая!

Ничего не говоря, мы смотрим друг на друга. Слышу тиканье часов на стене...

И бэмс! - наступаю ему на ногу. - Ой! Ты что!

Выбегаю из дома... хлопаю дверью.

Убегаю...

Отбежав совсем недалеко, вспоминаю, что оставил там свой пылесос. Во-он там, под забором...

Он опять вышел в сад. Ползу на брюхе, как десантник... Пачкаю новый костюм...

По улочке едут на велосипедах дети. Один переехал мне ногу и засмеялся, но я молча ползу дальше...

Да, мне хочется вскочить и погнаться за этим мальчишкой, толкнуть его в кусты - мечта воплощается перед моим мысленным взором, я воображаю, как буду его убивать - провожаю его взглядом, в котором отчетливо читается моя мечта. Но я ползу дальше. Я самоотверженно отдаюсь своей миссии.

Пылесос. Хватаю его. Раз - и готово. Я отвечаю за этот агрегат.

Теперь он у меня под мышкой, и старик никак не может этому помешать! Старик опять возится в своем саду. Я встаю и кричу через забор: "ЭЙ ТЫ!" прямо в лицо старику!

Он с перепугу хлопает глазами! Злорадствуя, я машу в воздухе пылесосом и его гремучим шлангом! Старик замахивается тяпкой. В мгновение ока я срываюсь с места и, не оглядываясь, удаляюсь.

Пробежав несколько кварталов, я торможу и перевожу дух. Ноги шлепают по асфальту. Ставлю наземь пылесос, тяжело дыша, наклоняюсь, упершись руками в колени... фу-у-у-у!

Все тело гудит от утомления. Да, вот теперь я наконец-то повеселился! Какой странный старикашка, а? Не хотел долить мне воды; да мне еще повезло, что я от него вовремя удрал, ай да я!

На углу - у пересечения улицы с проспектом, служащим границей этого района - я вижу магазин. Направляюсь к нему шагом. Вхожу. Человек за прилавком рассматривает меня. Покупаю печенье, шоколадное молоко и, сам не зная, зачем, пакетик бейсбольных карточек. В детстве у меня была полная обувная коробка бейсбольных карточек. Помню, как-то я зашел в газетную лавочку, а там был один мальчишка, которому мама дала двадцатидолларовую бумажку на бейсбольные карточки. У него был день рождения, и он покупал пакетик за пакетиком, по двадцать пакетиков на доллар, и распечатывал их прямо в лавочке, до полной коллекции ему не хватало только Теда Уильямса и Боба Френда, и все ребята столпились вокруг посмотреть, и мы все упивались этой оргией, глазели, как человек покупает и распечатывает пакетик за пакетиком, я поглядел на его одежду: он был богатый, и у входа в лавочку стояла машина - длиннющая, чистая, блестящая, и я, помнится, подумал: ах, вот как богатые справляют свои дни рождения...

Иду, волоча пылесос. Останавливаюсь. Присаживаюсь. Карточки, которые я только что купил, упакованы в термически запечатанный пакетик из серебристого пластика, ничуть не похожий на старомодную прессованную вощеную бумагу моего детства. Я надорвал пакетик. Надо же - бейсболисты тоже изменились, стали похожи на нормальных людей, прямо какие-то яппи, стерильные какие-то. Но я-то помню, какими уродливыми раздолбаями они выглядели в 1963-м, эти новенькие ничуть на них не похожи. И тут меня охватывает странное-странное чувство, которое можно описать как: "А что это я здесь делаю?" Чувствую себя идиотом, а потом ощущаю, что я совсем одинок, по настоящему одинок, как перст. Гляжу на проезжающие мимо автомобили, на крохотные машины вдали, во-он там, в нескольких кварталах от меня, какие-то люди кладут асфальт, и солнце сияет, и...

И, поднеся к носу пакетик, я вдохнул запах - тот самый бейсбольно-карточный запах картона, типографской краски, ломкой жвачки и... м-м-м-м. Я вновь вернулся на землю, и все стало тип-топ.

Я оттащил свой пылесос на дальний конец пустыря к огромному, развесистому вязу. Присел у подножия его мощного ствола. Мое лицо обдуло ветром. Я выбросил пакет от шоколадного молока, а потом и бейсбольные карточки. Зашвырнул их так далеко, как только мог, не стремясь попасть в конкретную мишень - просто хотел выяснить, на какое расстояние могу их кинуть...

Но затем я делаю то, что вынужден делать! Встаю и иду обратно! Сначала прячу пылесос в кустах. Вскоре вновь вижу старика в его заднем дворе. Наблюдаю за ним издали. Тихо-тихо подкрадываюсь к забору. Без предупреждения выпрыгиваю из кустарника и что есть мочи ору: "Эй, ты!", а затем с хохотом убегаю. С перепугу он подбросил тяпку в воздух. Прячусь.

Проходит десять минут. Отойдя чуть подальше, я опять подпрыгиваю над кустами и кричу: "Эй, ты!" Я ощущаю радость, ликование, а бедный старик совсем обескуражен этими "партизанскими вылазками". Еще два "Эй" - и он уходит в дом.

Ловко и бесшумно я подкрадываюсь к боковой стене дома. Он говорит по телефону: "У нас тут по кварталу бродит какой-то сукин сын. Странно себя ведет... Мне кажется, он душевнобольной... Да, пожалуйста, пришлите кого-нибудь..."

ПОЛИЦИЯ!

Бросаюсь наутек.

Но не успеваю вовремя покинуть район. Заворачиваю за угол, и тут - ай! - навстречу мне, по поперечной улице - ПОЛИЦЕЙСКИЙ ФУРГОН! Кажется, они тоже меня видят. Запутать следы!

Игра в кошки-мышки. Дворами, через кусты и автостоянки, падая ничком в кюветы, я ухожу от них.

Несколько раз они замечают меня - но я проворен. Несколько раз полицейские проезжают мимо места, где я прячусь. Проезжают медленно-медленно. Высматривают меня.

Спустя некоторое время полицейские уезжают.

Возвращаюсь к магазину. Забираю пылесос. Нахожу в телефонной книге имя старика (я прочел его на почтовом ящике). Опускаю в автомат четвертак. Телефон звонит.

- Алло?

- Эй, ты!

Ночь я провел в кустах индустриального парка, где находился офис пылесосной фирмы...

Я добирался туда пешком, пересекая незнакомые районы города. Ночью у меня по спине ползут мурашки. Ночью все настоящее. Ночь - это жужжание жуков среди деревьев, это роса, это ландшафты - все ландшафты - вся ночь целиком - вся цивилизация целиком покрыта росой - и каждый листок, каждый камешек на дороге, каждая крыша, каждый подоконник - и машины тоже - на машинах можно писать, оставлять записки - чужие машины проезжают мимо что за люди в них сидят? - чем заняты? - куда едут? - кто это странствует в глухую ночную пору? Загадка.

Наутро я чувствую себя заново рожденным, бодрым. Дайте мне работу - я горы сверну. Конечно, выгляжу я не ахти - я ведь спал в кустах на кедровой коре и весь промок от росы, но это еще не основание, чтобы увольнять меня без предупреждения. Волосы у меня встрепаны, топорщатся чудными вихрами, как у любого, кто едва проснулся.

Бригады получили свои задания, но меня никуда не включили. Мистер Беллоуз, начальник, человек, на которого я недавно пукнул, старался не смотреть на меня. Мне не удалось перехватить его взгляд, и я поднял руку.

- Что вам, мистер Макфэдден?

- Я не получил задания, мистер Беллоуз...

- Я поговорю с вами на эту тему чуть позже, мистер Макфэдден...

- Я уволен? Вы...

- Я сказал: чуть позже...

- Блин! Вы не смеете меня увольнять! Вы не дали мне шанса!

Возможно, они знают о женщине, которая вывалилась из окна, или о старике со стаканом воды?

Нет.

Когда я пытаюсь возражать, Беллоуз заявляет, что я пьян.

Я сказал им, что закопал пылесос в надежном месте. Где именно, расскажу, когда придет время. Я кричу, визжу и сам не понимаю, что несу. Слова вылетают из моего рта прежде, чем я успеваю их подумать. Мой пылесос стоит в противоположном углу комнаты, красиво облепленный листьями, сосновыми иголками, кедровой корой и шариками удобрений. Мистер Беллоуз пристально смотрит на пылесос, я тоже смотрю на пылесос, затем мы начинаем смотреть друг другу в глаза.

Швыряю их дурацкую лампу на пол и выбегаю из комнаты.

Оказавшись на улице, я останавливаюсь посреди автостоянки. Беру себя в руки. Иду. Оглядываюсь. Из окон за мной наблюдают все.

Некоторое время бесцельно шатаюсь по округе.

Все офисные парки выглядят как-то искусственно, особенно если ты чужак и не знаешь, что делается во всех этих офисах, мимо которых ты идешь. У тебя складывается ощущение, что все вокруг мертво, что нигде ничего не происходит, все лишено смысла... Иногда даже немножко страшно становится.

Вхожу в офисное здание в противоположном углу офисного парка. Секретарша, едва-едва отрывая взгляд от компьютера, на котором она что-то печатает, жизнерадостно приветствует меня:

- Чем могу помочь, сэр?

- Эм-м-м...

На стене блестящие стальные буквы "УТИМУМ СИСТЕМЗ. Инк." - название компании. Поди разбери, чем занимается эта контора.

Секретарша поднимает глаза. Вероятно, у меня расстроенный вид. В ее голосе звучит сочувствие:

- Что-то не в порядке?..

- Да. Ю-м-м-м... что-то не в порядке с моей головой! - выкрикиваю я в панике, в ужасе...

Она смотрит на меня скорее с испугом, чем с состраданием. Вероятно, она обратила внимание на мой затрапезный вид, встрепанные волосы и вымокшую вследствие ночевки в росистых кустах одежду.

Поворачиваюсь на каблуках и ухожу.

Возвращаюсь в свою квартиру. Я осторожен. Вначале прохожу мимо своей двери - проверяю, все ли в норме. Не обнаруживаю ничего подозрительного: меня никто не поджидает, на двери нет записки от домовладельца с просьбой спуститься в его контору. Значит, власти сюда еще не добрались.

Обычно мне сходят с рук три "акта или инцидента", и только затем меня забирают. Если после "инцидента" мне удается долго держать себя в руках и не высовываться, за мной приходят спустя шесть или девять инцидентов - но критическое число всегда кратно трем. В мире судеб три - что-то типа общего знаменателя. Я читал, что компьютеры работают в двоичной системе из двух чисел. А у судьбы, если хорошенько припомнить все, что бывает в жизни, система "троичная". Может быть, когда наши компьютеры дорастут до троичной системы, мы лучше будем ладить с судьбой - разберемся с ней по-научному. Станем хозяевами своей судьбы.

Ложусь на кровать.

Обтрепанные занавески реют на ветру.

С улицы доносятся звуки жизни, которая благополучно продолжается: машины, тормоза, гул голосов, бибиканье... где-то вдали работает копер.

Жизнь продолжается без меня. Теперь я это отчетливо осознаю. Весь мир там, за окном, и живет он без меня. Какое странное ощущение.

Ох, будь я хозяином своей судьбы! Скоро, когда закончится государственная дотация, эта "меблированная" квартира будет обходиться мне в 250 баксов в месяц. Не так-то дорого, но район плохой, а меблировка, хм... кресло, стол, скрипучая, продавленная кровать да комод, у которого еле выдвигаются ящики, комод с выцарапанными словами и инициалами. Когда кондиционер на окне включен, он ревет, как вертолетный двигатель на грани аварии.

Я вспоминаю о психбольнице.

Там меня не вылечили. Слишком рано выписали. Вылечат ли меня когда-нибудь? Нет. Я смирился с этим фактом.

Эта новая система государственного здравоохранения - просто чушь собачья. Меня положили в больницу, я чуть поостыл, отбыл какой-то предусмотренный разнарядкой срок - и меня выпихнули в объятия программы по трудоустройству.

Ходить по домам, предлагая пылесосы! Как же, как же. Госздравоохранение - это катастрофа. Они для тебя ничего не делают - просто прогоняют по инстанциям, ставят печать на карточке и передают с рук на руки еще кому-то.

Как им только пришло в голову, что правительственные чиновники способны руководить здравоохранением? В этой стране люди становятся все глупее и глупее. Конечно, они ходят в школу, зазубривают факты и цифры, учатся вводить информацию в компьютер и составлять блестящие отчеты, но где здравый смысл? Где элементарная логика?

Раньше люди искали спасения в религии. Теперь смотрят в рот правительству и врачам. Стоило в шестидесятых сказать, что "Бог умер", как появилась новая религия - медицина. Она взмахнет волшебной палочкой, и все будет хорошо. И лишь спустя много лет до них дойдет, как они неправы. Слышали, кстати, про такого Клинтона? Я читал, что его выпустили, и он вернулся в Арканзас. Отбывает наказание на "общественных работах" - водит автофургон с передвижной библиотекой. Вот это, я понимаю, работа, но после краха предыдущей администрации претендентов на непыльные места должно быть немерено - очередь в милю длиной.

Я думаю о том, что натворил сегодня. Я не горжусь содеянным. Перед моим мысленным взором - женщина шее раскрошенные мозги, старик и его рука со стаканом воды, искаженное лицо мистера Беллоуза. Возможно, в другой ситуации мы бы все подружились.

О, эти мысли! Порой они приходят в мою голову невесть откуда. Никак не могу отделаться от того, что совершил - а иногда даже от того, чего не совершал сроду! Постыдные поступки, трагедии, нарушения этикета. Пытаешься отпихнуть их - но нет!

Ох, зря я это сказал!

Ох, зря я это сказал!

Ох, не надо было этого делать!

Как это меня угораздило сказать - зачем, зачем я сделал все эти гадости, гадости - все на меня пялятся - ощущение, что я больше не принадлежу к их кругу - "и вдруг приходит время держать ответ!

Я никогда не принадлежал к их кругу. Ну разве что когда-то давно... очень, очень давно... сейчас даже и не припомню тех времен... почти кажется, что тогда я был другим человеком. Что же со мной стряслось, а?

Все те поступки, которые ты совершил - все гадости - воют у тебя над ухом... эти мучительные мысли с воем проносятся в моей голове! Начинаю выть сам, выхаркивая мысли наружу - мне что-нибудь вспоминается, воскресает и памяти вместе со всеми подробностями, яркое, как телепередача, а я кричу: "Не-е-е-ет!" и отбиваюсь руками!

Иногда, особенно на людях, от мыслей можно освободиться лишь одним способом - сказав что-нибудь вслух! Чтобы заглушить их, прикрыть! Когда они очень уж угнетают, остается лишь петь!

В очереди в продуктовом:

"Прелесть-утро, чудо-день,

Прелесть-утро, чудо-день!"

Ты поешь чересчур громко, чересчур безумно...

Люди пялятся, а у тебя голова идет кругом...

Нет, я должен стать хозяином своей судьбы - иначе кранты! Я сам себя вылечу. Это же просто! Я больше не лежу в ихней дурацкой психбольнице уже хорошо. Постараюсь адаптироваться, вот и все. Служба в армии меня кое-чему научила: приспособься к окружающей обстановке, растворись в ней...

ДА!

Да! Придумал! Я могу сам себя вылечить! Клал я на всех этих выскочек и шарлатанов! Я сам себя лучше вылечу, чем все они с их научными степенями, справочниками и терминологией. Я еще вернусь и им покажу. У меня будет большая машина, отреставрированная мафиозная машина конца 60-х, так-то! Открытая машина, отличный костюм - элегантно-небрежный - и красавица-милашка под боком и... Да я даже встречаться с ними не буду, ну их на хер! Сами увидят меня по телевизору: "Стоп! Это не тот парень, который..."

Я зачерпываю ложку арахисового масла и кладу в рот. Когда я голоден, мне достаточно съесть ложку-две масла - и на ближайшие несколько часов я опять сыт.

В этот миг я счастлив! На миг у меня отлегает от сердца. Как-нибудь да вылечусь собственными силами - не назло им, а ради самого себя. Я стою перед зеркалом. Полюбуйтесь мной. Это я. Между прочим, красив, более того - обворожителен.

С обновленными силами я решаю начать жить сызнова. Вскакиваю с кровати. Комната выглядит не так чтобы очень убого; принять душ, вымыть посуду, убраться на кухне, в остальной квартире прибираться некогда...

Иду к шкафу и инспектирую свою одежду.

Все рубашки у меня так себе, но есть несколько отличных пар брюк. В восторге я достаю из шкафа все свои брюки, снимаю с вешалок и создаю из них художественную композицию на полу.

Отхожу на шаг и любуюсь разложенными брюками.

Весь светясь от гордости.

Сегодня вечером я иду на званый ужин в один замечательный дом. Никак не припомню - то ли меня пригласили, то ли я подслушал чей-то разговор и все записал.

Я прилагаю массу усилий, чтобы выглядеть как можно лучше, поскольку вчерашняя ночевка сказалась на моей внешности.

Мне не хотелось бы опаздывать к ужину. Я страшно голоден.

На этот светский раут я возлагаю большие надежды: рассчитываю познакомиться с людьми, которые не чета быдлу, и может быть, даже с приятной женщиной, у которой будут хорошие манеры и нежный голос. Подбираю удачные темы для разговора: погода, политика, поло... здесь непременно играют в поло. Это мой счастливый случай. Как же мне хочется выбиться в люди, начать вращаться среди представителей высшего света и земельной аристократии!

Гости бросают на меня странные взгляды. Я держусь поодаль. Все одеты лучше меня. Один гость шепнул другому, что мои манжеты вместо запонок скреплены скотчем, а брюки не подрублены снизу, словно я украл их в магазине, надев под видом примерки (собственно, так оно и было).

За столом никто со мной не разговаривал. В некий момент чья-то фраза напомнила мне анекдот, который я как-то слышал.

Я начал рассказывать анекдот. Сначала меня слушали, но вскоре все переключились на свои собственные беседы, точно им было плевать на мое повествование...

Вскоре все вновь болтали, затворившись в своих жалких мирках... а я сгорал со стыда.

Недорассказав анекдот, я умолк!

А всем было плевать.

Я гляжу в тарелку.

Впадаю в депрессию. Вечер не задался. Я раздражен, обижен. Начинаю сам себя щупать под столом...

Я им покажу. Я выливаю свой суп на скатерть.

- Опаньки!

- Послушайте, вы!

Все пялятся на меня. Они все смотрят на меня. Теперь я осознаю, как мало знаю этих людей. Мне не нравятся эти люди, их взгляды, их пристальные взгляды...

Хозяйка, должно быть, с самого начала обратила на меня особое внимание. У остальных вид просто шокированный, но она испепеляет меня взглядом, точно Дик Торпин. Очевидно, она заметила, что я разлил суп нарочно. И вот начинается... Она визжит, она орет на меня. Она видела, как я это сделал, и знает, что это не было случайностью. И тут, как всегда, я перестаю понимать ее слова - мой разум отключается неизвестным мне способом.

Она встает, лицо у нее красное. Она указывает на дверь. Она видела, что я нарочно разлил суп! Она знает!

Ах вот, значит, как! Сейчас меня подвергнут унижению. Вытолкают взашей при всем честном народе. Хочется провалиться сквозь землю. Я смотрю на суповые ручьи, текущие по чистой белой скатерти.

Швыряю тарелку с салатом в стену и ухожу.

Направляясь к прихожей, я прохожу через вторую комнату. Люди, которые не сидели за столом и не видели, что случилось, но слышали шум, пялятся на меня, как на дикого зверя в клетке - словно на какое-нибудь двухголовое чудище - меня всего затрясло.

Выйдя на улицу, я остановился и оглянулся краешком глаза. Я чувствовал всем телом, как они там внутри толкуют: "Кто был этот человек?", "Кто его пригласил?". Я им еще покажу.

Спустя час я возвращаюсь, приодевшись по-особому. По своему обыкновению, я нарядился индейцем: набедренная повязка, бандана с двумя-тремя перьями, лук, стрелы, мокасины. Лицо раскрашено. Вначале я заглянул в окно, шпионя за ними. Они все веселятся, болтают на сытый желудок - никого не огорчил мой уход. Как они все счастливы!

Наверху, в спальне, открыто окно. Я стреляю в него из лука. Там никого нет - я услышал лишь, как ударилась об пол стрела. Проникнуть через это окно? Пытаюсь влезть по кирпичной стене - не получается.

Тогда я начинаю писать на доме всякую всячину. Пользуясь своим тюбиком с краской для росписи лица, я вывожу: "Долой сволочей-педантов, которым плевать", "Здесь живут сволочи", "Ханжи завладели всем".

Я почти наг и благодаря этому чувствую себя безумным дикарем. Мое тело распалено. Когда у меня встает, я величественным шагом вхожу в дом через парадные двери, держась с несколько надменной, королевской любезностью, точно благородный вождь стародавнего Союза Индейских Племен.

И замираю посреди гостиной. Проходит несколько секунд - секунд, которые длятся целую вечность.

Мне хочется пунша.

Испуганные вскрики, хихиканье - некоторые женщины заметили, что под набедренной повязкой топорщится мой исполинский дружок. Постепенно воцаряется молчание. С суровым лицом неотесанного дикаря, с безмолвной торжественностью индейца я поднимаю чашу с пуншем и приникаю к ней губами.

Тут хозяйка, узнав меня, опять начинает орать и визжать!

Стремительно обернувшись, я натягиваю тетиву...

И стреляю вслепую...

Столпотворение, сущее столпотворение!

Быстрый и проворный, я выпускаю стрелу за стрелой!

Женщина, стоявшая рядом с хозяйкой, была ранена в глаз и закудахтала, как курица! О, друзья мои, это шикарное жилище напыщенных снобов превратилось в настоящую прерию, в арену неистовых схваток! Клянусь! Стрелы, рассекая воздух, ложились точно в цель. Вопли! Хаос! Трусливые хамы, паникуя, спотыкались друг об друга, пытались сбежать от моего гнева. Когда стрелы в колчане иссякли, я обнажил нож.

Размахиваю ножом! Испускаю боевой индейский клич! Отхожу через кухню, где еще несколько минут назад толпились и болтали люди. Выскальзываю с черного хода. Грациозно и ловко преодолеваю живую изгородь и кирпичную стену. Помню, в окне соседнего дома, мимо которого я бежал, мелькнуло чье-то лицо. Мои мокасины, как ветер, летят, над безупречно подстриженными газонами, ведь я - последний свободный индеец на свете, а это - последняя великая победа благородного дикаря: кровавая битва при коттеджном поселке "Брентвуд-Эстейтс" 14 апреля в Лето Господне 1996-е...

Гости гонятся за мной на своих машинах... Слышу характерный, предательски-громкий глас огромного шикарного исчадия Детройта. Он нарастает - исчадие, съехав с подъездной дорожки, разгоняется, преследуя меня. Погоня! Но я уже в кустах, бегу, припадая к земле. Машины далеко, с той стороны газонов. Враги прочесывают местность, встречаются на перекрестках и еле слышными на таком расстоянии, встревоженными голосами перекрикиваются из машины в машину.

Ноя легко ухожу от них.

Спустя несколько часов...

Моя комната! Какой беспорядок - просто ужас! Я подавлен, и мне совершенно не хочется прибираться в остальной части квартиры. Вижу на полу художественно разложенные брюки - и на душе становится легче. Я вспоминаю, что квартира принадлежит мне. Несмотря на всю ее общую обшарпанность, ее интерьер отныне несет отпечаток моей индивидуальности. Гляжу на кухню, начищенную до блеска. В квартире жуткий беспорядок, но кухня - просто картинка, да!

Вначале этот контраст вызывает у меня огорчение - затем приступ отчаяния - неприятное ощущение - стыд - тут мои глаза загораются - какой прекрасный беспорядок!

В каждом углу - идеальный беспорядок, абсолютный хаос...

Я в жизни не смог бы так гениально расположить их - эти вещи, разбросанные волей случая: полувывернутые джинсы на полу, из одной штанины выглядывает носок, к ширинке прильнули трусы - кроссовки обращены носами в разные стороны, одна завалилась набок - стопка бумаг и журналов у кровати, растерзанная, кривая, вот-вот упадет.

Я люблю этот беспорядок - сердечно обнимаю его - я валюсь снопом на кровать - о, идеальный беспорядок, и я - в его композиционном центре!

Я взъерошиваю себе волосы - хохочу - включаю дурацкий телеканал, который в жизни не смотрел - из уголка моего рта текут слюни, но мне плевать - теперь я упиваюсь своим беспорядком...

Спустя еще несколько часов, поздним вечером того же дня, в "Вафли-хаузе" я завожу нового друга. Этого человека по имени Донни я где-то встречал или просто смутно запомнил в те две недели, которые гуляю на воле. Увидев его сидящим у стойки, я узнал его, вспомнил имя и произнес его вслух. Если бы я не вспомнил его имени, не случилось бы ничего из того, что случилось той ночью, и вся моя жизнь и его жизнь пошли бы по другому руслу.

Мы сели, разговорились. Донни тоже не нравилась работа, которой он занимался - его распределили на кладбище, - и услышав, что сегодня я бросил работу, он решил бросить свою. Мне кажется, он умственно отсталый, самое мягкое - тугодум, но он честен и говорит правду любому, кто бы его о чем ни спросил. Он человек тихий, замкнутый. Сомневаюсь, что люди вообще с ним разговаривают. Он наверняка уже много месяцев толком ни с кем не беседовал.

Донни маленького роста. Носит комбинезон и ковбойку, а также кроссовки разного цвета. Свою бейсболку надвигает на глаза, поэтому с первого взгляда кажется, что у Донни зловещий вид, а затем - что просто дурацкий. Говорит он медленно и очень неуверенно, как Майкл Дж.Поллард, и если когда-нибудь кто-то решит воспеть Донни на голубом экране, лучше Майкла Дж.Полларда им для этой роли не найти.

Я рассказал ему по секрету обо всем, что стряслось со мной в этот день. Он слушал, развесив уши. Ему никогда и в голову не приходило, что можно нарядиться диким индейцем, но он думает, что это хорошая идея, конечно, если наряжаться так не слишком часто. Он сказал, что у него часто встает, как только он видит пиццу или вообще что-либо круглое, - он все время вынужден себя сдерживать! Он говорит, что на сердце у него белое пятно и врачам неизвестно, что это за пятно такое. Он считает, что ему недолго осталось жить - хотя, кто знает...

Уже очень поздно, все закрыто, но мы решаем пойти в бордель. Тот, который знает Донни, открыт всю ночь. Бордель - какая прекрасная мысль! Судя по описанию, он находится в весьма злачной части города, но, безусловно, я составлю ему компанию. Я даже готов одолжить Донни на время мой индейский наряд. Он у меня с собой, в кармане плаща. Это замечательный маскарадный костюм - ведь он занимает совсем мало места, и спрятать его можно, где угодно.

По дороге Донни заглядывает в мусорный бак на задах цветочного магазина и достает увядшие цветы - для девушек. Шагая рядом со мной, он обрывает засохшие лепестки.

Он говорит, что не может починить машину, потому что слишком часто посещает бордель. Бедняга. Его потребность в самой простой и древней любви - любви на финансовой основе - вконец его разорила.

Бордель находится в старом здании на склоне холма. К нему приделаны несколько пристроек, сделанных из автокараванов - настоящая архитектурная катастрофа.

Старуха-менеджер ("мадам", насколько я понимаю) подозрительно покосилась сперва на Донни, а затем на меня. Донни тут уже знают. Донни выбрал девушку, с которой уже был раньше. Она делает ему скидку, потому что она уродливая, а он надевает ей на голову бумажный пакет. С ее разрешения.

Одна женщина с улыбкой поглядела на меня. У нее не хватало зуба, а когда она рыгнула, я ощутил запах пива... Нет. Эта не подходит...

Я выбрал довольно симпатичную девушку, которая, однако, болтала без умолку и стала рассказывать мне всю свою жизнь. Пришлось попросить ее ненадолго замолчать. Мы пошли в ее личную комнату с плюшевыми медведями, клопами, которые развелись из-за марихуаны, пустыми банками от лимонада и плакатами рок-звезд, о которых я в жизни не слышал. Вся комната пропахла шампунем и клеем. Чем мы там занялись, это наше личное дело, и и данный момент я не буду разглашать подробности.

Закончив, я стал ждать Донни в гостиной.

Шло время. Я подумал, не пойти ли в одиночку домой, но затем увлекся чтением журналов.

В итоге я, вероятно, задремал.

Помнится, я проснулся от шума и кутерьмы. Прошло много часов, уже рассветает, солнечные лучи струятся в окна, а я проснулся с номером "Суперпопки" на коленях...

В коридоре слышались вопли и крики. Я пошел узнать, что там такое. Дело было в Донни. Ом что-то натворил, и проститутка гневалась и махала руками. Она колотила Донни его собственной бейсболкой.

- Нет, ты глянь на мою сиську! Глянь, что ты с ней сделал. Ах ты, крысеныш! Нет, ты глянь! Глянь! - визжала женщина изо всей мочи.

Ее левая грудь, иссохшая, опустошенная, свисала под каким-то неестественным углом. Грудь высосали, как сливу. Я с ужасом наблюдал, как она колышется на ветру. Бедняга Донни крепко влип. В своем наряде дикого индейца он выглядел полным идиотом. Женщина переломала ему все перья. Краска размазалась по щекам. Он тупо стоял в коридоре на манер Стэна Лорела, позволяя себя избивать. Грудь проститутки тоже была испачкана краской с лица Донни и потому казалась еще более высосанной и неприглядной. Широко шагая, появился огромный, плечистый тип - вышибала, предположил я. Проститутка переключилась на него, взывая то с мольбой, то с яростью:

- Глянь на мою сиську! Глянь на мою сиську! Этот козел заснул с моей сиськой во рту и всю ночь ее сосал! Всю как есть высосал!

В коридор выбежали прочие обитатели борделя. А Донни стоял себе на месте, глупо щурясь, еле держась на ногах, клюя носом - но зная, что опять что-то сделал НЕ ТАК. Стоял, как дурак, и позволял бить себя своей собственной кепкой!

- Может, это он случайно... - попробовал я вступиться за Донни.

Вышибала таращится на меня так, словно готов меня убить! Я умолкаю и отвожу глаза!

Незаметно удаляюсь. Надо что-нибудь придумать.

Иду назад по коридору. Вышедший из одной из комнат тощий, смуглый, невысокий мужчина с очень красивыми волнистыми темными волосами, обмотанный простыней на манер набедренной повязки, останавливает меня и спрашивает:

- В чем дело? Облава? Сюда явится полиция?

По его выговору я понимаю, что он из Индии... тут мы встречаемся взглядом... я читаю в его глазах... он читает и моих...

Он такой же, КАК Я - совершенно не в себе...

Существует сообщество сумасшедших. Это сообщество сумасшедших священный союз. Мы моментально становимся друзьями и братьями, как два масона, как два тайных агента в чужой стране.

Все это я читаю в его глазах.

- Послушайте, мне нужно их чем-то отвлечь...

- Вы в беде, сэр?

- Понимаете, мой друг...

- О да, конечно! Сейчас я вам помогу. Пожалуйста, обождите, пожалуйста!

Он скрывается в комнате, вскоре возвращается, наскоро одевшись, подготовившись к экстремальной ситуации.

И в его пальцах зажата...

...ручная граната!

Пройдя по коридору, он проталкивается в середину толпы и замирает лицом к главным участникам события, держа перед собой гранату, как олимпийский факел. Я обомлел. Никто не обращал на него внимания, пока он не заговорил. У меня отнялся язык от изумления.

- Прошу прощения, все собравшиеся! К моему глубокому сожалению, я вынужден информировать вас, что у меня в руке БОМБА! Пожалуйста, больше не приставайте к этому бедному малышу! - Он поднимает гранату над головой и выдергивает чеку. Граната шипит.

Все бросаются наутек. Вышибала, проститутка с обвисшей, иссохшей грудью, еще несколько проституток и клиентов, все - и Донни тоже!

- ДОННИ! - кричу я в сердцах. Он оборачивается, видит мое лицо. - СЮДА! - ору я на него.

Донни присоединяется к нам, ко мне и моему новому союзнику, и мы бежим стремглав по коридору. Индиец останавливается, пятится на несколько шагов назад и швыряет шипящую гранату в комнату, доверху набитую стопками постельного белья.

Выбежав на улицу, мы пригибаемся - у нас над головами взрывается окно, и над автостоянкой пролетают изодранные перьевые подушки, пылающие простыни, полотенца и трусы. Скорее в машину индийца.

- Джентльмены, позвольте представиться. Я - профессор Агар Бошнаравата!

- Рад познакомиться, профессор! Я - Карл, а это Донни! - имен у меня множество, в моих водительских правах значится: "Улисс Макфэдден", но теперь я среди друзей. Карл - мое подлинное имя.

- Здрасте... - бормочет Донни.

- Ты, Донни, индеец, а я индиец! - говорит Агар.

- Чего? - отзывается Донни.

- Это шутка, Донни... да, гм, это шутка, - вмешиваюсь я.

В это солнечное утро наша машина мчится навстречу новым приключениям. Две недели у меня не было друзей - и вдруг сразу двое!

Но что нас ждет на этом пути - безумные, необыкновенные приключения или адские муки?.. Не знаю и знать не хочу. Я просто выставляю руку за окно и чувствую, как струится по ней розовый от зари воздух, вижу, как, сливаясь в одну сплошную ленту, скользит мимо асфальт, вижу в стороне от дороги качели, а около них - маленького ребенка...