«Паучья долина»

Когда три всадника в полдень обогнули излучину потока, перед ними открылась широкая, просторная долина. Прихотливо-извилистый каменистый овраг, вдоль которого они долго преследовали беглецов, перешёл в широкий откос, и все трое одновременно съехали с тропинки и направились к маленькому пригорку, поросшему масличными деревьями; на пригорке они остановились: двое – впереди, и немного сзади их – третий всадник с серебряной наборной уздой.

Несколько мгновений они жадно пронизывали глазами огромное пространство внизу. Пустынное – оно уходило вдаль, только кое-где виднелись купы иссохших терновых кустов, и ещё дальше туманные намёки на какие-то, теперь уже пересохшие овраги уныло прорезывали жёлтую траву. Пурпурные дали сливались с голубоватыми склонами далёких холмов – холмов, быть может, зеленеющих, – а под ними, как будто невидимо поддерживаемые и висящие в лазури, высились горы, со снежными вершинами, которые разрастались всё шире и смелее к северо-западу, по мере того как бока долины сходились. И долина развёртывалась к западу, заканчиваясь где-то под самым небом тёмным пятном, которое говорило, что там уже начинается лес. Но не к востоку или к западу были устремлены взоры всадников; они упорно смотрели вниз, в долину.

Первым нарушил молчание сухощавый человек с шрамом на губе.

– Нигде нет… – произнёс он со вздохом разочарования. – Да что же: ведь у них был в распоряжении целый день.

– Они не подозревают, что мы преследуем их по горячим следам, – сказал маленький человек на белой лошади.

– Но ей-то уж следовало бы это знать, – промолвил предводитель с горечью, как будто говоря с самим собою.

– Они не могут уйти далеко, – у них всего один мул. И весь сегодняшний день у девушки шла кровь из ноги…

Глаза всадника с серебряной уздечкой сверкнули гневом.

– Вы думаете, я этого не заметил? – огрызнулся он.

– Сказать это – всё-таки не лишнее, – прошептал маленький человек про себя.

Сухощавый всадник со шрамом на губе безучастно таращил глаза и говорил:

– Они едва ли успели перейти долину, и, если мы будем ехать…

Он кинул взгляд на белую лошадь и замолчал.

– Чтоб чёрт побрал всех белых лошадей, – произнёс всадник с серебряной уздечкой и повернулся, взглянул на белую лошадь.

Маленький человек, глядя куда-то между меланхолических ушей своей лошади, проговорил:

– Я сделал всё, что мог.

А двое других снова некоторое время пристально смотрели в долину. Сухощавый провёл по губе верхней частью кисти руки.

– Двинемся! – внезапно воскликнул человек с серебряной уздечкой; маленький всадник дёрнул за повод, за ним другие, и мелкая дробь лошадиных копыт посыпалась по примятой траве – кавалькада снова поскакала по следам беглецов.

Они осторожно пробирались вдоль длинного откоса, и наконец, миновав заросли кустов с сухими рогатыми ветками странной формы, попали в долину. Следы тут становились едва приметными: почва была сухая, бесплодная; только и была здесь опалённая мёртвая трава, лежавшая по земле. И всё-таки, прижавшись к шеям лошадей, напряжённо вглядываясь, то и дело останавливаясь, – эти белые всадники не теряли следа беглецов.

Попадались вытоптанные места, погнутые и сломанные былинки жёсткой травы, и опять как будто намёки на след ноги. Однажды предводитель заметил тёмное пятно крови там, где шла девушка-метиска. И при этом он шёпотом назвал её безумной.

Сухощавый всадник держался ближе к предводителю, а маленький, словно во сне, скакал на белой лошади позади. Так они молча ехали гуськом; всадник с серебряной уздечкой указывал путь. Спустя немного времени, маленькому всаднику на белой лошади уже казалось, что во всём мире – полная тишина. Он очнулся от забытья. Если не считать позвякивания копыт и сбруи, то вся огромная долина как будто охраняла эту задумчивую тишину живописной картины.

Перед ним ехали двое, внимательно нагибаясь влево и невозмутимо покачиваясь в такт шагу лошадей. Тени их, как молчаливые, причудливо-заострённые и бесшумные спутники – шли перед ними, а ближе был – его собственный, сухой, скорченный контур. Он посмотрел вокруг. Что это такое? И вспомнил, что ведь здесь, в ущелье, должно быть эхо – и кроме того, непрерывный аккомпонимент увертливых голышей. Но что же ещё? Нет: ни единого дуновения. Огромная безмолвная равнина, однообразная полуденная дрёма. И лазурь – открытая и ясная, если не считать тумана, тёмным покрывалом висевшего в верхней части долины.

Он выпрямился, тряхнул уздечкой, сложил губы, чтобы свистнуть, и у него невольно вырвался вздох. Он повернулся в седле и некоторое время глядел в отверстие узкого горного прохода, покинутого ими. Как голо! Голые откосы с обеих сторон, ни единого признака какого-нибудь животного, или дерева, а человека и подавно. Что за местность! Что за пустыня! И он опять принял свою прежнюю позу.

На мгновение он ощутил радость: изогнутой пурпуно-черной веткой сверкнула змея и исчезла в коричневой траве. Всё-таки в этой адской долине была жизнь! И затем, как будто с целью ещё больше порадовать его, лёгкое дуновение коснулось и его лица, послышался какой-то шёпот, то усиливавшийся, то совсем замиравший, и он заметил, что колючий, чернорогий куст на маленьком холмике чуть шевельнулся: это был первый предвестник ветерка. Лениво смочил он слюною свой палец и поднял вверх.

Затем он резко осадил лошадь, чтобы избегнуть столкновения с сухощавым всадником, который потеряв следы, остановился. И как раз в этот преступный момент он поймал взгляд предводителя, направленный на него.

Тогда он на несколько мгновений заставил себя проявить интерес к преследованию. Но как только двинулись дальше, он снова погрузился в изучение тени своего хозяина, его шляпы и плеча, которые появлялись и исчезали в контурах сухощавого всадника. Так они скакали четыре дня где-то за пределами мира в этих безлюдных и безводных местах, не имея никакой пищи, кроме кусков сушёного мяса под сёдлами, – скакали через скалы и горы, наверное никто, кроме этих беглецов, доселе не бывал, и всё – из-за этого!

Это – была девушка, простой своенравный ребёнок! А между тем города полны людей – девушек, женщин, чтобы исполнять малейшие желания этого человека! Так почему ради каприза страсти вот именно этой единственной? – спросил сам себя маленький всадник, негодуя на весь мир, и облизнул свои сухие губы почерневшим языком. Таков уж был нрав хозяина – вот и всё, что он знал. Всё, значит, из-за того, что они посмели бежать от него…

Теперь он видел длинный ряд высоких перистых камышей, дружно склонявшихся, а затем – шёлковые космы, которые колыхались по ветру. Ветер становился всё сильнее, и, чтобы там ни было, он изгонял из предметов их оцепенелую неподвижность. А это уже было хорошо.

– Алло! – крикнул сухощавый всадник.

Все трое остановились.

– Что? – спросил предводитель. – В чём дело?

– Вот там, – ответил сухощавый, показывая вперёд.

– Что?

– Там что-то движется – сюда, к нам.

Так они говорили, а в это время какое-то жёлтое животное действительно бежало прямо к ним. Это была большая дикая собака, бежавшая против ветра, с высунутым языком, твёрдою поступью и с такой напряжённой решительностью, что, казалось, она не видела всадников, к которым она приближалась. Животное бежало, подняв нос вверх, и было ясно, что бежало оно не потому, что чуяло запах добычи. Когда собака была уже недалеко, маленький всадник нащупал свою саблю.

Да она бешеная, – сказал сухощавый.

– Крикнем! – предложил маленький человек и крикнул.

Собака подбежала, и, когда маленький человек обнажил лезвие, она отпрянула в сторону и, качаясь, пронеслась мимо. Провожая собаку, он сказал: «А пены нет». Всадник с наборной уздечкой взглянул в даль и затем крикнул: «Ну, вперёд! При чём всё это?» – и подхлестнул свою лошадь.

Маленький всадник уже забыл о том, что так и осталась неразгаданной тайна собаки; впрочем, может быть, она убегала просто от ветра. Он теперь погрузился в глубокие размышления о человеческом характере. «Ну, вперёд! – прошептал он про себя. «И почему это одному человеку дано говорить «Вперёд»! – и с такой силой заставлять других исполнять свою волю? Всадник с серебряной уздечкой всю жизнь говорит так. А скажи это я!..», – думал маленький всадник. Но люди удивлялись, когда кто-нибудь не исполнял даже самых диких требований хозяина. Эта девушка всем казалась безумной, почти богохульствующей. Маленький всадник задумался теперь о другом спутнике – этом, сухощавом, со шрамом на губе; он также силён как и их хозяин, и, может быть, смелее его; а между тем, его удел – повиновение и ничего больше, только точное и беспрекословное повиновение…

Какое-то неприятное ощущение в руках и коленях заставило маленького человека подумать о более реальных вещах. Он что-то почуял, подъехал к своему сухощавому спутнику и спросил вполголоса:

– Обратили внимание на лошадей?

Сухощавый взглянул с недоумением.

– Им не нравится этот ветер, – сказал маленький всадник и вновь затрусил сзади, когда всадник с серебряной уздечкой обернулся и посмотрел на него.

– Ничего! Ладно! – заметил сухощавый.

Они ехали молча. Двое ехали впереди, склонившись над следом, а последний наблюдал за туманом, который полз во всю ширь долины – всё ближе и ближе, и он видел, как ветер становится всё крепче. Вдали слева он заметил цепь каких-то тёмных фигур – может быть, это дикие вепри мчались по долине, но он не сказал об этом ни слова, не упоминал больше и о том, что лошади как-то не спокойны.

И вдруг он заметил сперва один, потом другой огромный белый клубок, большой сияющий белый шар, как бы гигантскую головку чертополоха, которая двигалась по ветру поперёк их пути. Эти клубки парили высоко в воздухе, то опускались, то снова поднимались, задерживались на момент и снова быстро двинулись вперёд; лошади увидели это – и становились всё тревожней.

Наступил момент, когда он заметил, что большая часть этих клубков – а их становилось всё больше и больше – несётся по долине прямо к нему.

В этот момент всадники услышали визг. Наперерез им мчался кабан, только на мгновение повернул голову в их сторону и снова побежал вниз по долине. Все три всадника остановились и привстали в сёдлах, вглядываясь в густеющий туман, надвигавшийся на них.

– Если бы не этот чертополох… – начал предводитель.

Но большой клубок уже пронёсся, качаясь, в нескольких ярдах от них. Это не был гладкий шар – это было нечто огромное, мягкое, обволакивающее, прозрачное, – простыня схваченная за углы, воздушная медуза, вращавшаяся во время движения и тянувшая за собою длинные, колыхающиеся нити и волокна.

– Это не чертополох, – проговорил маленький всадник.

– Мне не нравится эта штука, – заметил сухощавый.

– Проклятие! – крикнул предводитель. – Весь воздух полон ими.

– Если это так и дальше будет, то это нас совсем не остановит.

Инстинктивное чутьё, вроде того, которое заставляет стадо оленей вытянуться в линию при приближении к какому-нибудь невиданному предмету, подсказало им повернуть лошадей по ветру, проскакать несколько шагов и уставиться в надвигающееся на них множество плывущих по ветру клубков. Клубки эти двигались по ветру с какой-то плавной быстротой, подымаясь и опускаясь бесшумно, приникая к земле и вновь взлетая, – все одновременно, с какой-то спокойной и сознательной уверенностью. Справа и слева от всадников неслись передовые этой странной армии. При виде одного из них, который катился по земле, вдруг теряя свою форму и лениво развёртываясь в цепкие, длинные полосы и ленты, – три лошади вдруг испугались, заплясали на месте. Предводителя всадников внезапно охватило безрассудное нетерпение. Он стал осыпать проклятьями эти движущиеся клубки.

– Вперёд! – крикнул он. – Вперёд! При чём тут всё это? Как они могут нам помешать? Обратно, по следам!

Натянув удила, он стал осыпать ругательствами свою лошадь. Затем громко, со злостью крикнул:

– Я вам говорю – я всё-таки пойду по этому следу! Где же, где след?

Он осадил уздой гарцующую лошадь и стал искать следы в траве. Длинная липкая нить пристала к его лицу, и какая-то серая нить обвилась вокруг его руки, которою он держал поводья, что-то огромное, многоногое побежало по его шее вниз. Он поднял голову – и увидел, что один из этих серых клубков как будто стоит над ним на якоре и хлопает развевающимися концами, как хлопает парус при повороте лодки – но только бесшумно.

У него получилось впечатление – множество глаз густой кучи скрючившихся тел, длинных переплётшихся ног, перебирающих канаты, чтобы опустить на него что-то такое. Откинув голову, он, со своим навыком опытного наездника, некоторое время сдерживал гарцующую лошадь. Затем чья-то сабля плашмя скользнула по его спине, сверкнул клинок над головой и рассёк колеблющийся баллон паутины. И вся масса поднялась бесшумно, прояснилась и растаяла.

– Пауки! – прозвучал голос сухощавого. – Эти клубки наполнены огромными пауками! Взгляните!

Человек с серебряной уздечкой безмолвно глядел вслед уплывавшим клубкам.

– А теперь – сюда.

Предводитель посмотрел вниз на красную раздавленную тварь: наполовину уничтоженная, она всё ещё шевелила теряющими силу ногами.

Затем сухощавый обратил внимание на то, что на них спускается новый клубок – и выхватил свою саблю. Там впереди, в долине, теперь как будто стоял туманный берег, разодранный в клочья. Он сделал попытку ориентироваться.

– Скачите за ним! – крикнул маленький всадник. – Скачите вниз по долине.

То, что за тем случилось, было подобно замешательству в сражении. Всадник с серебряной уздечкой видел маленького всадника, который проскакал мимо, и, бешено отбиваясь от воображаемых паутин, видел, как он столкнулся с лошадью сухощавого и опрокинул её вместе с всадником наземь. Его собственная лошадь проскакала шагов десять вперёд, прежде чем он успел справиться с нею. Затем он взглянул вверх, чтобы избежать воображаемых опасностей, и опять назад, и там увидел лошадь, упавшую на землю, а рядом стоял сухощавый и рубил саблей трепетавшую там серую массу, которая лилась потоком и обволакивала их обоих. И паутинные клубки, похожие на головки чертополоха на пустыре в ветреный июльский день, быстро надвигались густой массой.

Маленький всадник сошёл с лошади, но не решился дать ей волю. Он старался оттащить барахтающееся животное одной рукой, в то время как другой – бесцельно рубил в воздухе. Щупальца второго серого клубка запутались, и эта вторая серая масса тоже потихоньку осела.

Предводитель стиснул зубы, крепче сжал поводья, опустил голову и пришпорил свою лошадь. Лошадь, лежавшая на земле, перевернулась, на боках у неё была кровь и какие-то движущиеся тени; сухощавый внезапно бросил её и побежал по направлению к своему хозяину, – так бежал шагов десять. Ноги у него были стянуты и спутаны серым, и он бесцельно размахивал саблей. Серые ленты веяли следом за ним; тонкое серое покрывало было у него на лице. Левой рукой он колотил что-то такое, что сидело на его теле, затем вдруг покачнулся и упал. Сделал было усилие, чтобы встать, снова упал и вдруг завыл: «Ой – о-о-й – о-ой!».

Хозяин его видел огромных пауков и над собой, и внизу, на земле.

Когда ему удалось, наконец, заставить свою лошадь подойти к этому стонущему серому существу, которое барахталось в судорожной борьбе, послышался топот копыт, и маленький человек, верхом, безоружный, лёжа животом на белой лошади и вцепившись в её гриву, ураганом пронёсся мимо. И опять липкая сеть серых летучих волокон мазнула по лицу предводителя. Везде, кругом и вверху, эти бесшумно плывущие клубки описывали круги, всё ближе и ближе к нему…

Впоследствии до самого дня своей смерти он не мог решить, как всё это случилось. Сам ли он повернул свою лошадь, или она по собственному почину пошла следом за другой лошадью? Достаточно только сказать, что в следующую минуту он уже скакал в галоп по долине ожесточённо крутя саблей над головой. Ветер всё усиливался, и воздушные суда пауков, воздушные узлы и воздушные полотнища, казалось, мчались за ним, как будто сознательно его преследуя.

Топ-топ, тук-тук – скакал человек с серебряной уздечкой, не думая о том, куда скачет, скакал с испуганным лицом, вглядываясь то направо, то налево и с саблей наготове. А в сотне ярдов, с хвостом из порванной паутины, тянувшейся за ним, скакал маленький человек на белой лошади, всё ещё не вполне твёрдо сидя в седле. Камыши склонялись перед ним, дул свежий и сильный ветер; над его плечом хозяин видел эти паутинные клубки, догоняющие его…

Он был поглощён одной мыслью – спастись от пауков, и поэтому только когда его лошадь уже присела для прыжка, он заметил, что впереди – овраг. Он растерялся, перегнулся вперёд – на шею лошади, снова сел в седло – но уже было поздно.

Хотя, растерявшись, он и не сумел перескочить, но он всё же не забыл, как надо падать, и вновь был истинным всадником в воздухе налету. Он отделался ушибом плеча, а его лошадь покатилась, судорожно брыкая ногами, потом лежала внизу, не шевелясь. Сабля его воткнулась концом в твёрдую почву и переломилась пополам, как будто Фортуна разжаловала его из своих рыцарей, а отскочивший конец сабли пролетел на какой-нибудь дюйм от его лица.

Через минуту он уже был на ногах, и, затаив дыхание, смотрел на паутинные клубки, которые мчались на него. На мгновение его осенила мысль – бежать, но он вспомнил об овраге и остановился. Он отскочил в сторону, чтобы увернуться от этого плывущего по ветру ужаса, а затем стал быстро карабкаться по крутым откосам, стараясь держаться той стороны, где не было ветра.

Тут за ветром, на берегу высохшей речонки, он мог скрючиться и, в безопасности, следить за этими странными, серыми клубками, которые всё плыли и плыли, а когда ветер затихнет – можно будет бежать отсюда. И он долго лежал согнувшись, следя за этими странными, серыми лохмотьями, тянувшими свои волокна по узкой полосе неба.

Раз как-то один из отставших пауков упал в лощину рядом с ним. Поперёк – от одной ноги паука до конца другой – было не меньше фута, а тело его было с половину ладони. Поглядев некоторое время на чудовищную быстроту, с которой паук искал добычи и отскакивал, человек подставил ему сломанную саблю – пусть-ка укусит, а затем поднял свой каблук с подковой и раздавил его в лепёшку. При этом он отпустил ругательство и долго смотрел вверх и под ноги себе – нет ли ещё пауков.

Когда, наконец, он уверился, что весь рой пауков не может упасть сюда, он поискал удобного места, сел, погрузился в раздумье и, по своему обыкновению, начал хрустеть пальцами и кусать ногти. Появление спутника на белой лошади вывело его из этого состояния.

Ещё задолго до того, как он его увидел, он знал о его приближении по топоту копыт, спотыкающейся поступи и спокойному голосу. И вот теперь появилась жалкая фигура маленького человека, всё ещё со шлейфом из белой паутины, тянувшимся за ним. Они встретились молча. Маленький человек был утомлён и пристыжен до состояния безнадёжной горечи; он очутился лицом к лицу с присевшим на корточки хозяином. Этого передёрнуло под взглядом своего слуги.

– Ну? – наконец произнёс он, уже без всякой претензии на прежний свой повелительный тон. – Вы его бросили?

– Моя лошадь совсем взбесилась.

– Я знаю. И моя тоже.

Он мрачно засмеялся в лицо хозяину.

– Я же говорю: моя лошадь взбесилась, – сказал человек, у которого когда-то была серебряная уздечка.

– Оба мы трусы, – сказал маленький человек.

А тот опять похрустел пальцами некоторое время, пристально глядя на маленького человека.

– Не называйте меня трусом, – произнёс он наконец.

– Вы – трус, как и я сам.

– Быть может, и трус. Есть какой-то предел, за которым всякий человек может и должен испытывать страх. И это я познал, наконец, но не в такой степени, как вы. Вот тут-то и можно установить различие.

– Никогда мне даже не снилось, чтобы вы могли покинуть его. Ведь он спас вам жизнь за две минуты перед тем… Но почему, собственно, вы являетесь нашим повелителем?

Хозяин снова захрустел суставами пальцев, и лицо его было мрачно.

– Ни один человек ещё не называл меня трусом, – сказал он. – Лучше сломанная сабля, чем совсем никакой. Нельзя требовать от одной загнанной белой лошади, чтобы она тащила двух человек целых четыре дня. Я ненавижу белых лошадей, но на этот раз делу не поможешь. Вы начинаете понимать меня? Пользуясь тем, что видели и вообразили себе, вы, похоже, собираетесь запятнать мою репутацию. Люди, подобные вам свергают королей. Впрочем, вы – никогда мне не нравились.

– О, хозяин! – произнёс маленький человек.

– Нет, – сказал хозяин. – Нет!

Он резко поднялся при первом же движении маленького человека. Мгновение они мерили друг друга глазами. Над ними плыли клубки пауков. Быстро осыпались камешки, затем – топот бегущих ног, крик отчаяния, удар…

К ночи ветер стих. Когда солнце село, было ясно и тихо, и человек, у которого была когда-то серебряная уздечка, осторожно вышел, наконец, из оврага по удобному для подъёма откосу, но теперь он вёл уже под уздцы белую лошадь, которая раньше принадлежала маленькому человеку. Он был не прочь вернуться к своей лошади, чтобы снять с неё серебряную уздечку, но боялся ночи и усиливающегося ветра, который мог ещё застать его в долине; кроме того, ему не улыбалось и то, что он мог найти свою лошадь всю опутанную паутиной и, пожалуй, даже, неприглядно объеденную.

И когда он подумал об этих паутинных клубках и обо всех опасностях, через которые прошёл, и о том, каким образом он был спасён в этот день, его рука невольно нащупала маленькую ладанку, висевшую у него на шее, и он на миг ухватился за неё с сердечной благодарностью. И в то же время он посмотрел вниз, в долину.

– Я был разгорячён страстью, – сказал он, – теперь она получила своё возмездие. И они тоже, без сомнения…

Тут, вдали от лесистых холмов, на другом конце долины, сквозь прозрачность солнечного заката он определённо и безошибочно заметил маленькую струйку дыма.

Выражение ясной покорности на его лице вдруг сменилось гневным изумлением. Дым? Он повернул белую лошадь, с минуту колебался. Какие-то воздушные шорохи пробежали по траве вокруг него. Вдалеке на камышах колыхались изодранные серые полотнища. Он посмотрел на паутинные клубки. Посмотрел на дым.

– Пожалуй, это и не они, – произнёс он.

Но он был уверен в противном.

Поглядев некоторое время на дым, он сел на белую лошадь.

И когда он ехал, то ему пришлось пробивать себе путь между осевшими массами паутины. Почему-то на земле валялось много мёртвых пауков, а те, которые остались живы, преступно пожирали своих товарищей, обращаясь в бегство при топоте его лошади.

Время их торжества прошло. Не было уже ни малейшего ветерка, который мог бы их поднять с земли, не было уже развевающихся в воздухе полотнищ к их услугам, и эти твари, несмотря на весь их яд, не могли уже причинить ему вреда.

Он махнул своим поясом на тех, которые, казалось, подошли к нему слишком близко. А один раз, когда небольшая группа их перебегала через открытое место, ему взбрела в голову мысль – слезть с коня и растоптать их ногами, но он подавил это желание. Он ехал и, поворачиваясь в седле, поглядывал то и дело на дым вдалеке.

– Пауки, – бормотал он ежеминутно. – Пауки! Ну, ладно… В следующий раз я должен соткать паутину.

Оглавление