— Расскажите мне про Пэна Рудо, — попросила Ханна.
— Речь идет о начале пятидесятых, — ответил Кройд. — Возможно, вас интересуют события более позднего времени.
— Все равно я хочу послушать, — сказала она, покачав головой.
Резко хлопнув в ладоши, Кройд раздавил какую-то мошку.
— Ладно. Тогда мне было около двадцати. Вирус «Универсальная карта» — его же часто называют «Шальная карта» — поразил меня, когда мне ещё не исполнилось четырнадцати, так что я уже успел с ним близко познакомиться. Пожалуй, даже слишком. В те дни я страшно из-за всего этого переживал. Много думал и решил, что, поскольку я не в состоянии изменить реальность, следовательно, нужно научиться по-другому к ней относиться… ну, подружиться, что ли. Стал читать бесконечные популярные книги по психологии — про то, как следует себя вести, чтобы не ссориться с самим собой, приспособиться к тому, что происходит, и все такое прочее — только пользы они мне не принесли. А однажды утром я открыл «Таймс» и обнаружил там статью про этого доктора. Он председательствовал на какой-то местной конференции. Меня это заинтересовало. Нейропсихиатр. Некоторое время учился вместе с Фрейдом. А потом работал в институте Юнга[1] в Швейцарии, тогда-то и вернулся к физиологии. Живя в Цюрихе, входил в группу ученых, занимавшихся исследованиями dauerschlaf[2]. Слышали когда-нибудь об этих изысканиях?
— Кажется, нет, — ответила Ханна.
Кройд сделал глоток пива, быстро растоптал левой ногой проползавшего мимо жука.
— Идея dauerschlaf заключается в том, что тело и мозг излечивают сами себя гораздо быстрее и эффективнее, когда человек спит, чем когда он бодрствует, — пояснил Кройд. — В качестве эксперимента ученые использовали этот метод при лечении наркомании, психических расстройств, туберкулеза и других болезней. При помощи гипноза и особых видов наркотиков они надолго погружали пациента в сон, создавая искусственное состояние комы — чтобы ускорить выздоровление. Когда мы встретились, Пэн Рудо ещё не очень серьезно увлекался этой проблемой, в то время как меня она заинтересовала несколько раньше — из-за моего состояния. Я нашел его имя в телефонном справочнике, позвонил, мне ответила секретарша и назначила время. Так получилось, что кто-то из пациентов Рудо сообщил, что пропустит назначенный на эту неделю сеанс, и она записала меня вместо него.
Кройд глотнул ещё пива.
— Я познакомился с Пэном Рудо в марте 1951 года. Это был четверг, шел дождь…
— А число помните? — спросила Ханна.
— Боюсь, что нет.
— Как же вам удалось запомнить год, месяц и день?
— Я считаю дни, после того как просыпаюсь, — ответил Кройд, — чтобы знать, сколько времени продолжается период бодрствования. В этом случае я всегда могу точно рассчитать, как долго ещё буду оставаться в здравом уме, и в зависимости от этого корректирую свои планы, чтобы успеть сделать все необходимое. Когда дней остается совсем мало, я перестаю встречаться с друзьями и стараюсь оказаться где-нибудь в одиночестве, чтобы никто не пострадал. Итак, я проснулся в воскресенье, статью прочитал два дня спустя, договорился о встрече с Пэном Рудо ещё через два дня. Получается четверг. Кроме того, я обычно запоминаю месяц, когда что-нибудь происходит, поскольку для меня год — это перепутанные, хаотично следующие друг за другом сезоны. Тогда была весна и шел дождь — март.
Кройд сделал ещё глоток пива и раздавил очередную мошку.
— Проклятые жуки! — проворчал он. — Не переношу жуков!
— А год? — спросила Ханна. — Почему вы так уверены, что это был 1951-й?
— Потому что осенью следующего года, 1952-го, в Тихом океане проводились испытания водородной бомбы.
— А-а-а, — протянула она и слегка нахмурилась. — Конечно. Продолжайте.
— Итак, я встретился с ним за год до испытаний водородной бомбы, — повторил Кройд. — Знаете, они тогда уже вовсю занимались этой штукой. А начали ещё в 48-м.
— Да, я знаю.
— Математик по имени Стэн Улам решил уравнение для Теллера. Кстати, о математиках… Вам известно, что Том Лерер был математиком в Манхэттенском проекте? А ещё он написал несколько замечательных песен…
— Что случилось, когда вы встретились с доктором Рудо?
— Да… Я уже сказал, что лил дождь, и, когда я вошел в приемную, с моего плаща страшно текло, а на полу лежал очень красивый восточный ковер. С шелком. Секретарша поспешила ко мне на помощь: мол, она повесит мой плащ в шкаф, а не на медную вешалку возле двери, на которой висели её собственное пальто и пальто доктора.
Я настроился и при помощи своего сознания собрал всю воду, что была в плаще и на ковре. Я не очень знал, что с ней делать, поэтому держал воду как бы в пространстве, словно бы и нигде. Вы понимаете, о чем я? Вы же наверняка слышали о тузах и джокерах, которые умеют телепортировать разные предметы — я и сам несколько раз обладал такой способностью. Предметы исчезают из одного места, а потом появляются в другом. А вам когда-нибудь приходило в голову задать себе вопрос, где находится предмет, когда он в пути? Я много размышляю над подобными проблемами… Так вот, я точно не знал, на какое расстояние могу переносить предметы — хотя и предполагал, что небольшие можно посылать дальше, чем более крупные. И не знал, сколько воды мною собрано, а потому не был уверен, что мне удастся сбросить её в парк из окна шестого этажа, где находился офис доктора. Впрочем, тогда я как раз экспериментировал: учился прятать самые разнообразные вещи в пространстве. Я мог заставить нечто исчезнуть из одного места и сделать так, что оно некоторое время не появлялось в другом — хотя, проделывая это, испытывал определенные неприятные ощущения. Посему я удерживал воду и улыбался.
«Не нужно, — сказал я секретарше. — Видите, все уже в порядке».
Она уставилась на мой плащ так, словно он был живым существом, даже провела по нему рукой, чтобы удостовериться, что я сказал правду. А потом повесила его на вешалку.
«Не присядете ли на минутку, мистер Кренсон. Я скажу доктору Рудо, что вы уже здесь».
Секретарша подошла к интеркому, а я собрался спросить её, где туалет, чтобы избавиться от воды, — когда открылась дверь кабинета и в приемной появился доктор Рудо. Шести футов росту, блондин, голубые глаза. Он тут же нацепил профессиональную улыбку и протянул мне руку.
«Мистер Кренсон! Весьма рад с вами познакомиться. Меня зовут Пэн Рудо. Пожалуйста, заходите в кабинет».
У него был великолепный голос и очень ровные, белые зубы.
«Спасибо», — поблагодарил я.
Он придержал для меня дверь, и я вошел в соседнюю комнату. Здесь было гораздо светлее, чем я предполагал. На стене висело несколько акварелей — пасторальные сценки — с подписью доктора, а также гравюры, автором которых был не он. На полу я увидел ещё один великолепный ковер, яркий — много синего и красного. На столе слева от двери стоял огромный аквариум, где плавали разноцветные рыбки, у задней стенки поднималась цепочка пузырьков.
«Садитесь, пожалуйста», — предложил доктор, который говорил с легким акцентом — немецким или каким-то еще, — и показал на большое кожаное кресло возле стола, очень удобное на вид. Я уселся, а он устроился за столом. Потом снова улыбнулся, взял карандаш и начал катать его в руках.
«У каждого, кто сюда приходит, — начал Рудо и посмотрел мне в глаза, — есть проблемы».
«Боюсь, я не исключение, — кивнув, сказал я. — Только вот не знаю, как начать».
«Существуют определенные категории, в которые укладываются проблемы большинства людей, — снова заговорил доктор. — Семейные отношения, люди, с которыми вы работаете…»
«Нет, тут все в порядке».
Мне мешала вода, которую я удерживал, и я принялся оглядываться по сторонам, надеясь найти подходящее место, куда её можно было бы вылить. Металлическая корзина для мусора прекрасно бы для этого подошла, только такой нигде не было видно.
«Деньги? Секс?» — предположил Рудо.
«Нет, денег у меня достаточно, и с половой жизнью проблем нет», — ответил я, раздумывая, не выбросить ли мне воду за окно. Только оно находилось ещё дальше, чем то, что в приемной. Я поерзал на стуле.
«Мистер Кренсон, вас что-то беспокоит — я имею в виду какие-нибудь неприятные ощущения — в данный момент?» — спросил доктор Рудо.
«Угу, — признался я. — Вода мешает».
«У нас есть туалет, — сказал он и начал подниматься со стула. — Я вам покажу…»
«Нет, не в том смысле. Ну, эта вода в некотором роде находится у меня… в голове, так, наверное, можно сказать».
Доктор Рудо замер на месте.
«Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — заявил он. — Вода — у вас в голове?»
«Да и нет одновременно, — улыбнувшись, попытался объяснить я ему. — Я выразился… ну, фигурально. Понимаете, вода с моего плаща… я удерживаю её при помощи своего сознания, а это несколько угнетает… нет, давит. Мне нужно её куда-нибудь поместить. Может быть, действительно стоит сходить в туалет и оставить её там. Будьте любезны, покажите мне…»
«Мистер Кренсон, вам известно, что такое защитный механизм?» — поинтересовался он.
«Конечно, я читал кое-какие книги. Это то, что человек делает, говорит или думает, чтобы не делать, не говорить или не думать о том, что его на самом деле беспокоит, потому что он по какой-то причине этого боится. Нет, речь идет о настоящей воде, я несу её в себе и могу отправить в любое место в пределах десяти футов от места, где в данный момент нахожусь, — так мне кажется».
«В таком случае почему бы вам не вылить её в аквариум? — спросил он и улыбнулся. — А потом продолжим наш разговор».
«Отличная мысль, — сказал я. — Только там и так много воды».
Так вот, я перенес воду в аквариум. И все, естественно, перелилось. Глаза доктора Рудо раскрылись от изумления, когда он наблюдал за тем, как вода стекает на пол. Потом он как-то странно на меня посмотрел и включил интерком.
«Миссис Вейлер, вы не зайдете ко мне на минутку? — попросил он. — И принесите с собой ведро и тряпку. У нас тут вышла небольшая неприятность. Благодарю вас».
Потом он опустился в свое кресло и несколько минут молча меня разглядывал.
«Как вам удалось это сделать?» — поинтересовался он.
«История довольно длинная и запутанная, — ответил я. — Впрочем, я рассчитываю, что вы поможете мне с этим разобраться».
«У нас полно времени», — успокоил меня Рудо.
«Все началось в сентябре 46-го, — начал я, — когда погиб Джетбой…»
Несколько минут спустя вошла миссис Вейлер и собралась вытереть лужу. Я опередил её и перенес воду с пола в ведро. Секретарша доктора Рудо сделала шаг назад и удивленно на меня посмотрела.
«Унесите ведро, — приказал ей доктор, — а потом отмените все назначенные на сегодня встречи».
«Давайте, мистер Кренсон, рассказывайте, пожалуйста», — попросил он меня, когда миссис Вейлер ушла.
Ну, я и поведал ему про то, что со мной происходит, и про то, чем мой случай отличается от всех остальных — как я больше всего на свете боюсь спать и что делаю, чтобы оттянуть момент погружения в сон. Он задал мне множество вопросов; именно тогда я и услышал в первый раз термин dauerschlaf.
Казалось, доктора Рудо поразил мой случай, ведь его можно было соотнести с экспериментальной терапией, практикуемой в Европе и интересовавшей его в тот момент. Кроме того, выяснилось, что он о моей болезни слышал, и по тому, как он цитировал выдержки из медицинских журналов, можно было сделать вывод, что Рудо прочитал все, что печаталось про вирус «Шальная карта».
Мы проговорили весь день. Я рассказал ему о своей семье и старике Бентли и о том, как я применяю свои разносторонние таланты. О превращениях, друзьях, ситуациях, в которые я иногда попадаю… Неожиданно я понял, что этот человек мне нравится. До сих пор я ещё ни с кем так свободно не разговаривал. Казалось, его околдовал мой рассказ о тузах и джокерах и о разнообразных проявлениях шального вируса, с которыми я встречался.
Я говорил, а он только качал головой, когда я описывал ему самые неприятные случаи воздействия вируса на людей. Он даже устроил длинную философскую дискуссию на тему о том, что этот вирус может сделать с человечеством. Я объяснил ему, что обычные люди не часто заводят романы с джокерами, словно его беспокоили проблемы генетики, но он все качал головой и повторял, что дело вовсе не в этом, что сам факт существования таких отклонений от нормы является чем-то вроде раковой опухоли на теле человечества, что эту проблему нужно рассматривать не с точки зрения биологии: исследователей должен интересовать социологический аспект данного явления. Я согласился, посчитав его доводы разумными, однако заметил: по моему мнению, это вопрос из серии «А дальше-то что?» Ситуация уже возникла, и теперь с ней нужно как-то справляться.
Больше всего Рудо заинтересовал мой рассказ о том, как я надолго погружаюсь в сон — мой собственный dauerschlaf — и как в процессе какая-то сила будто разбирает меня на составные части, а потом создает нечто новое, не похожее на предыдущий вариант. Он задавал мне множество вопросов: что я чувствую, когда засыпаю и когда пробуждаюсь, помню ли, что происходит, пока сплю, снятся ли мне сны… А потом поведал мне про dauerschlaf как метод лечения и о том, что, работая в Европе, имел дело с пациентами, не пострадавшими от вируса «Шальная карта», и что погружал их в долгий сон при помощи специальных медикаментозных средств или гипноза с целью привести в действие способность человеческого организма и мозга восстанавливаться во время сна. Было очевидно, что ему удалось добиться в этой области определенных результатов и потому мой случай так его заинтриговал. Аналогия была столь очевидной, что одно это — как он сказал, — заставляет его заняться моей проблемой, даже если в результате ему удастся всего лишь привести в порядок мои ощущения.
Кройд допил пиво, взял другую бутылку, открыл её.
— Мистер Кренсон, — проговорила Ханна Дейвис, и он посмотрел ей в глаза, — мне кажется, ваш хвост ведет себя несколько нахально.
— Прошу прощения. Иногда он становится чересчур своевольным.
Из-под стола появился полосатый — словно тигровый — отросток и принялся энергично стучать по земле у него за спиной. Кройд сделал глоток.
— Итак, этот человек объявил, что сможет вас вылечить? — спросила Ханна.
— Нет, — ответил Кройд. — Доктор Рудо никогда это не обещал. Позже он предложил мне кое-что другое — довольно хитроумный на первый взгляд способ стабилизировать мое состояние, чтобы я больше не боялся засыпать.
— Естественно, он вас обманул, — сказала Ханна. — Взял у вас деньги, возродил в душе надежду, а потом оказался несостоятелен. Верно?
— Неверно, — ответил Кройд. — Он знал, о чем говорит, и оказался состоятелен. Дело в другом.
— Минутку, — остановила его Ханна. — Если бы кому-нибудь удалось найти способ смягчить воздействие шального вируса, об этом кричали бы все газеты мира. Если доктор Рудо добился положительных результатов, почему никто ничего не знает?
Кройд поднял руку и хвост:
— Подождите! Если бы все было просто, я бы уже закончил свой рассказ… Прошу прощения.
Он исчез. Боковым зрением Ханна заметила, что мимо бара скользнула какая-то тень. Потом открылась дверь, тут же захлопнулась. Она повернула голову, но никого не увидела. В следующее мгновение снова что-то мелькнуло совсем рядом, и вот уже Кройд сидит на своем стуле и потягивает пиво.
— Ускоренный метаболизм, — объяснил он и продолжал так, словно и не прерывал повествования: — Пэна Рудо просто потрясла моя история. Я провел у него весь день, а он исписал заметками несколько страниц. Время от времени задавал вопросы. Вечером в дверь постучала миссис Вейлер, сказала, что её рабочий день закончился, и спросила, хочет ли доктор, чтобы она закрыла дверь в офис, когда будет уходить. Он ответил, что не хочет: мол, сделает это сам через несколько минут. А потом предложил мне вместе пообедать, и я принял его приглашение.
Мы отправились в ресторан, съели несколько бифштексов — его тоже поразил мой метаболизм, — и проговорили все время. После этого мы пошли к нему домой — очень милая у него оказалась квартира. Я засиделся допоздна. К тому моменту он уже все про меня знал, мы обсудили множество самых разных проблем, о которых я обычно ни с кем не разговариваю.
— Это в каком смысле? — поинтересовалась Ханна.
— Ну, — сказал Кройд, — в первый день, да и потом доктор Рудо рассказал мне о некоторых теориях, популярных в психологии. Он даже был знаком с людьми, которые их разрабатывали — некоторое время учился с Фрейдом, а позднее в институте Юнга в Швейцарии занимался исследованием проблемы dauerschlaf. От него я узнал об идеях Фрейда касательно детской сексуальности, стадиях развития, очищения, про ид[3], эго и суперэго. Про теорию Адлера[4] о стремлении к самоутверждению и родовую травму Рэнка[5]. Про то, что Юнг изучал типы личности и создал теорию индивилуации[6]. По мнению Рудо, в этом много разумного и полезного — для одних людей больше, для других меньше. Его самого интересовал лишь результат, эмоциональный итог, позволяющий пациенту справляться с проблемами, встающими у него на пути. Он считал, что жизнь — это компромисс между тем, чего тебе хочется, и тем, что ты получаешь, и в этой Сделке всегда участвует страх; причем совсем не важно, какой из классических источников его рождает, просто он есть, и все. А мы лжем — все до единого, — чтобы справиться с этим страхом. Лжем о мире и о самих себе. Эту идею он почерпнул у драматурга Ибсена[7], называвшего большое фальшивое сооружение, которое человек возводит в свою честь и в честь окружающего его мира, «жизненной ложью».
Рудо считал, что это присуще каждому человеку и лишь степень фальши отличает психоз от невроза. Его подход к проблемам неорганического свойства заключался в том, что он стремился найти в жизни пациента ложь, а потом обрабатывал её таким образом, чтобы человек, обратившийся за помощью, смог в дальнейшем справляться со своими проблемами самостоятельно. Не избавиться от этой лжи — вовсе нет. Доктор утверждал, что в некотором смысле она даже необходима. Стоит попытаться её разрушить или воздействовать слишком сильно, и можно навредить личности, довести пациента до сумасшествия. Он рассматривал терапию как средство, позволяющее экономить ложь, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли легче приспособиться к жизни.
Кройд помолчал немного, сделал глоток пива.
— Получается, что он считает врача чем-то вроде Господа Бога, — заявила Ханна. — Ты поможешь ему подобрать ключик к своей личности, он войдет, оглядится по сторонам и будет решать, что следует выбросить, что оставить, а что переделать.
— Угу, звучит именно так, — согласился Кройд, — если посмотреть, как вы предлагаете.
— Предположим, такой подход к лечению пациентов и приносит плоды… Похоже, что иногда даже небольшое изменение, внесенное с самыми лучшими намерениями, может причинить вред — имейте в виду, мы не рассматриваем вариант сознательного нанесения вреда. Он именно так с вами и поступил? Вмешался в ваше представление о самом себе и окружающей действительности?
— Не совсем, — ответил Кройд. — Не намеренно и не впрямую. Он объяснил мне, что очень хочет изучить мою жизненную ложь, поскольку ему необходимо узнать мои страхи. Ведь они имеют непосредственное отношение к курсу лечения, которое он намерен предпринять для стабилизации моего состояния.
— А вы и вправду набрались всяких разных словечек, верно?
— За время, что он мной занимался, я прочитал массу специальной литературы. Думаю, все так поступают.
Кройд выпил ещё немного пива.
— Ну а теперь вы тянете время? — спросила Ханна. — Потому что не хотите раскрывать мне тайну ваших страхов? Если они не имеют существенного значения для этой истории, можете умолчать.
— Боюсь, вы правы, — признался Кройд. — Но, пожалуй, я не стану ничего скрывать — нужно, чтобы рассказ получился полным. Я не знаю, что вам про меня известно…
— Марк Медоуз кое-что мне о вас поведал. Но мало. Вы надолго засыпаете. Надолго пропадаете…
Он покачал головой:
— Я не это имел в виду. Видите ли, я не сразу решился обратиться за помощью к психоаналитику. Скажу честно: я гораздо больше читал литературы по психологии и всему, что с ней связано, чем может показаться, причем не просто книжки типа «помоги себе сам», а очень серьезные научные труды. Я стараюсь не демонстрировать свои познания. Мне прекрасно известно, что значит быть психом — по-настоящему не в своем уме. Я глушу себя регулярно при помощи амфетаминов, потому что боюсь засыпать. И, как правило, в конце концов дело заходит слишком далеко; прекрасно помню несколько абсолютно идиотских и несколько ужасных поступков, которые совершил, когда мое сознание и ощущения были вывернуты наизнанку. Я отлично знаю, что такое психоз, и боюсь его почти так же сильно, как сна.
Кройд рассмеялся.
— Почти, — повторил он, — потому что на самом деле они связаны между собой. Мне это показал Рудо; думаю, только за одно это я должен быть ему признателен.
— Я не понимаю, — проговорила Ханна, когда Кройд поднялся и стал наблюдать за начавшимся неожиданно дождем.
— Моя мать сошла с ума, — сказал он, — после истории с вирусом. Может быть, я сыграл немаловажную роль в её безумии. Вполне возможно, что это все равно произошло бы. А может, у неё был шизоидный ген. Я любил её и видел, как она изменилась. Последние годы моя мать провела в разных сумасшедших домах, в одном из них и умерла. Тогда я много об этом думал — боялся, что и меня ждет такой же конец. Я опасался тех перемен, которые видел в матери. А потом, каждый раз, принимая таблетки, чтобы продлить время бодрствования, я и в самом деле становился безумным. Я знаю, что она чувствовала, через какие испытания прошла…
— В таком случае, возможно, лучше не сражаться со сном? — спросила Ханна. — Ведь он все равно побеждает.
Кройд посмотрел на неё с улыбкой.
— Рудо задал мне точно такой же вопрос, — сказал он и медленно вернулся к столу. — Тогда я не знал, как на него ответить. Но доктор Рудо помог мне разобраться. Это часть моей жизненной лжи. — Кройд уселся и сложил руки на груди. — Как я понимаю, сон для меня означает серьезные и неизвестные перемены. В каком-то смысле он все равно что смерть, и тут на поверхность всплывают стандартные страхи. Рудо заставил меня заглянуть в самые глубины — и я увидел там ещё и боязнь безумия. Я знаю, что изменения неизбежны, и на каком-то примитивном уровне боюсь проснуться сумасшедшим, совсем как моя мать; я боюсь остаться таким навсегда. Я же видел, какой она стала.
И тут Кройд рассмеялся.
— Забавно, — сказал он, — как мы заставляем сочиненные для самих себя истории оживать. В каком-то смысле я регулярно свожу себя с ума, чтобы не сойти с ума. Это один из примеров моей иррациональности. Неразумность поведения характерна для каждого человека.
— Мне казалось, что, как только врач обнаруживает, каким образом эта иррациональность проявляется, он первым делом должен сделать все, чтобы избавить от неё пациента.
Кройд кивнул:
— По словам Рудо, так поступило бы большинство психиатров или психоаналитиков. Но где уверенность, что таким способом меня можно спасти от безумия?
Ханна покачала головой:
— Что-то я ничего не понимаю…
— Вполне объяснимо. Эта теория не имеет никакого отношения к тем, у кого с мозгами не все в порядке. Речь идет только о проявлениях вируса. Я уже говорил, что Рудо прочитал всю имеющуюся на эту тему литературу. Его поразили некоторые предположения, основанные на нескольких весьма занимательных историях, когда человек, пострадавший от шального вируса, мог сначала нафантазировать что-то, а потом претворить свои фантазии в жизнь — впрочем, подтвердить эти истории экспериментально не было никакой возможности. Некоторые ученые утверждали, что в проявлениях вируса присутствует определенный психосоматический компонент. Например, один мальчишка — мы называли его динозаврик — просто обожал книги про динозавров. Так вот: он научился превращаться в самых разных динозавров, только маленького размера. А ещё я знаю одного нищего, его зовут Ударник Мэк; он может подойти к любому торговому автомату, стукнуть по нему разок и получает все из его ассортимента. Вот какая история. Проще и не бывает. Парень может не беспокоиться о пропитании и позволить себе тратить все сто процентов своего дохода от попрошайничества на спиртное. Как-то раз он признался мне, что много лет мечтал о чем-нибудь вроде этого. Живет на печенье и плитках лежалого шоколада. Счастливый человек. В любом случае, — продолжал Кройд, — Рудо посчитал эти устные свидетельства достаточно убедительными и решил, что сможет проверить их экспериментально. С моим участием. Он предложил при помощи наркотиков и гипноза погрузить меня в dauerschlaf, чтобы дать мне возможность разобраться со страхами, стоящими за моей жизненной ложью, и вызвать во мне изменения, о которых мы заранее договоримся. Если эксперимент даст положительные результаты, мы будем знать, что психосоматический компонент действует и в моем случае. Пользы от этого не будет никому — ни джокерам, ни тузам — только мне, да и прибегнуть к данному методу можно лишь потому, что мое состояние носит периодический характер.
Мы с Рудо решили доказать правильность его идеи. Если нам будет сопутствовать успех, так он мне объяснил, я смогу выбрать тело, в котором захочу прожить остаток дней, а к нему в придачу ещё и парапсихические способности — доктор Рудо без проблем сделает так, чтобы я все это получил. Потом повторит процедуру, чтобы закрепить результат, а заодно и внушит мне, что каждый раз, просыпаясь после долгого сна, я буду находиться в одном и том же теле и обладать постоянными способностями. В конце концов я превращусь в самого обычного туза.
Кройд допил свое пиво, сходил за новой порцией, растоптал вереницу муравьев, спешивших куда-то по своим делам.
— Именно тут он вас и обманул? — спросила Ханна.
— Нет, мы попробовали сделать то, что он предлагал, и у нас все получилось, — ответил Кройд. — Он оказался прав. Как и все те, кто выдвигал такую же гипотезу. Я сказал ему, что хочу, проснувшись, выглядеть как Хамфри Богарт в «Касабланке» — мне страшно нравился этот фильм, — и, когда я пришел в себя, оказалось, что я превратился в близнеца Богги.
— На самом деле? А как насчет способностей? Рудо сделал все, как обещал?
— Да, — улыбнувшись, сказал Кройд. — Сущий пустяк, но по какой-то необъяснимой причине этот дар надежно ко мне прицепился. Может быть, потому, что он такой несущественный, что не занимает много места — там, где их хранят. Он оставался со мной и после нескольких других трансформаций. Знаете, я не вспоминал о нем вот уже несколько лет. Подождите-ка минутку.
Кройд поднял банку с пивом, сделал небольшой глоток, уставился куда-то в пространство.
— Сыграй нам, Сэм, — произнес он каким-то чужим, изменившимся голосом. А потом повторил: — Сыграй!
Магнитофон щелкнул, остановился. Затем кнопка «воспроизведение» оказалась нажатой, и из небольшого динамика полились звуки — играл рояль, «Время уходит».
Ханна несколько секунд удивленно смотрела на магнитофон, потом протянула руку и выключила его. И тут же снова поставила на «запись».
— Как… а что вы делаете, если поблизости нет магнитофона?
— Годится любой прибор, который можно заставить вибрировать в нужном диапазоне. Не знаю, какие механизмы тут задействованы. Может быть, все даже проще, чем в истории с Ударником Мэком.
— Итак, в один прекрасный день вы проснулись и были как две капли воды похожи на Богарта, да ещё в любой момент могли включить себе музыку, стоило только пожелать.
— Да.
— И что произошло дальше?
— Рудо дал мне парочку недель насладиться моим новым внешним видом. Он хотел меня понаблюдать и убедиться в том, что не возникло никаких нежелательных побочных действий. Меня останавливали на улицах, подходили в ресторанах — просили автограф. Рудо делал бесконечные записи наблюдений. Он послал меня к каким-то своим друзьям, чтобы те провели тщательное обследование. Я по-прежнему обладал ненормально высоким метаболизмом, да и бессонница осталась при мне.
— Интересно, сохранились ли где-нибудь эти записи? — проговорила Ханна.
— Не знаю, — пожав плечами, ответил Кройд. — Не имеет значения. Я все равно не соглашусь, чтобы кто-нибудь проделывал со мной то же самое ещё раз.
— А что случилось?
— Мы регулярно встречались в течение следующих нескольких недель. Меня переполняли идеи на предмет того, как я хочу выглядеть и какими способностями обладать. Сначала это было ужасно весело, но прошло немного времени, и мне эти развлечения наскучили — надоело быть похожим на знаменитых людей. Теперь я хотел быть среднего роста, обычного телосложения, с волосами песочного цвета, привлекательным, но не красавчиком. И остановился на телепатии, на способности внушения — у меня такая однажды была. Меньше проблем возникает, если имеешь возможность выбраться из любой запутанной ситуации путем убеждения. И вообще могло пригодиться, если бы я решил стать коммивояжером.
Рудо тем временем сообщил мне, что он занимается изучением медицинской литературы в надежде найти что-нибудь полезное в моем случае — чтобы я перестал меняться во сне и остался навсегда в одном и том же облике с постоянными способностями. Однажды, когда мы вместе завтракали, он сказал: «Кройд, несмотря на все наши старания, ты все равно остаешься подделкой, карикатурой на человека. Я хотел бы, чтобы в моей власти было уничтожить все, что сделал с тобой этот чертов вирус — и с другими тоже. Я мечтаю о том дне, когда человеческая раса снова станет чистой и безупречной, такой, какой она была раньше».
«Я ценю все, что вы делаете, док, — сказал я. — У меня такое ощущение, что вы тратите все свое время на то, чтобы разобраться с моим случаем».
«Мне кажется, ты самый важный и интересный пациент из всех, что у меня были», — ответил он.
«Есть новости с технической точки зрения?»
«Да, по-моему, появился способ закрепить какой-нибудь образ путем воздействия на твою нервную систему определенным уровнем радиации».
«Радиация? А я думал, мы выбрали путь чистой психологии, вы говорили о dauerschlaf».
«Это совсем новые разработки в нашей области, — пояснил он мне. — Я ещё и сам не совсем разобрался».
«Вы — доктор, — сказал я. — Держите меня в курсе дела».
Он заплатил за наш завтрак. Как и обычно. Он даже не брал с меня денег за лечение. Говорил, что считает, будто оказывает услугу человечеству. Знаете, он мне нравился.
— Мистер Кренсон, — перебила его Ханна, — ваш хвост.
— Называйте меня Кройд.
— Кройд, я совершенно серьезно. И мне наплевать на то, что это небывалое ощущение. Мы тут с вами делом занимаемся.
— Извините, — проговорил он и помахал хвостом. — А какие у вас планы на сегодняшний вечер? Тут довольно скучно и…
— Я хочу дослушать вашу историю до конца, Кройд. Бесконечные рассуждения о философии наводят меня на мысль, что вы оттягиваете момент, когда вам придется рассказать мне все.
— Может быть, вы и правы, — сказал он. — Не думал об этом, но, возможно, вы правы. Ладно. К делу.
Итак, время шло, я себя прекрасно чувствовал. И знал, что не стану искусственно растягивать период бодрствования, потому что теперь я не боялся заснуть. Я увидел свою жизненную ложь — где сон, безумие и смерть переплелись в немыслимый узел — и был уверен, что могу с ней справиться, что проблема перестанет существовать, как только мое состояние стабилизируется. Это сделает Рудо, когда разберется с тем, каким образом следует применять к пациенту, находящемуся в dauerschlaf, новый метод лечения с использованием радиации.
Однажды он пригласил меня на ленч, а потом мы отправились погулять в Центральный парк. Мы шли по дорожке, Рудо оглядывался по сторонам, словно изучал пейзаж — искал место, где бы можно было устроиться и заняться рисованием. И вдруг сказал:
«Кройд, сколько тебе ещё осталось?»
«В каком смысле?» — спросил я.
«До того момента, когда ты снова заснешь?» — пояснил он свой вопрос.
«Трудно сказать наверняка, у меня должно возникнуть определенное ощущение, — ответил я. — Однако, судя по прошлому опыту, думаю, у меня есть по меньшей мере неделя».
«А не попробовать ли нам погрузить тебя в сон раньше, — задумчиво проговорил он, — чтобы запустить…»
«Что запустить?» — спросил я.
«Сначала позволь мне задать тебе один вопрос, — продолжал он. — Ты говорил, что знал старика взломщика по имени Бентли и что сам одно время занимался подобными делами».
«Говорил».
«Насколько хорошо у тебя это получается?»
«Неплохо», — ответил я.
«И ты знаешь, что нужно делать, если в этом возникает необходимость?»
«Если я вас правильно понял — да, я иногда этим промышляю».
«А что, если речь идет о месте, которое особенно тщательно охраняется?»
«Не могу ничего сказать, пока не узнаю подробностей, — пожав плечами, ответил я. — Иногда я просыпаюсь, обладая даром, который оказывается очень полезным в подобных случаях».
«Так-так, отличная мысль…»
«А в чем дело, док? Вы к чему ведете?»
«Я понял, что тебе нужно, Кройд, для радиационной части лечения. К сожалению, необходимые вещества недоступны гражданским лицам».
«А у кого они находятся?»
«Лаборатория в Лос-Аламосе».
«Если эти вещества можно использовать в медицинских целях, почему же военные не делятся… в гуманитарных целях?»
«Потому, что они бесполезны для всех, кроме тебя. Мне пришлось изменить все данные в уравнениях, чтобы принять в расчет твой метаболизм».
«Понятно, — сказал я, — и вас интересует, смогу ли я свистнуть немного нужного нам вещества? Смогу ли я помочь самому себе — в некотором смысле?»
«Ну, в некотором смысле — да».
«Почему бы и нет. А когда можно будет взглянуть, как у них там все устроено?»
«Вот тут возникает серьезная проблема, — проговорил он. — Я не знаю, как это сделать».
«Не понял?»
«Лос-Аламос — закрытая зона. Масса пропускных пунктов. Если ты не работаешь в городе и не имеешь права там находиться, тебя и близко не подпустят. Правительственная установка. Секретные ядерные разработки».
«Вы хотите сказать, что речь идет не об обычной лаборатории, а о целом засекреченном городе?»
«Именно».
«Звучит немного сложнее, чем забраться в квартиру, взломать сейф или ограбить магазин, док. А вы уверены, что нельзя получить то, что нам нужно, где-нибудь в другом месте?»
«Никаких сомнений».
«Вот дерьмо! — сказал я. — Не знаю…»
«Существует две возможности, Кройд, — заявил Рудо. — Ты только что напомнил мне про одну из них. Вполне возможно, что по отдельности они не помогут нам справиться с задуманным, но вот вместе… вместе у нас появляется шанс».
«По-моему, вам следует объяснить, что вы имеете в виду».
«У меня есть… коллега, — сказал Рудо, — который, по всей видимости, будет в состоянии нам посодействовать. Я совершенно уверен, что у него в той лаборатории имеются знакомые. Но ему придется соблюдать крайнюю осторожность».
«Это как?»
«Он сможет доставить тебя в город таким образом, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. И сумеет показать лабораторию — снаружи. Или добудет её план — как там все устроено внутри».
«Это хорошо — для начала», — сказал я.
«Я поговорю с ним, как только разыщу его, и выясню, какие у них правила. А пока ты кое-что обдумай: если мы подвергнем тебя трансформации прежде, чем туда отправиться, какими способностями ты должен обладать, чтобы наилучшим образом произвести разведку? Имей в виду, что после нашего посещения мы должны будем снова погрузить тебя в сон и подготовить для самой работы».
«Хорошо, — сказал я. — Вы мне позвоните?»
«Да».
У меня были кое-какие дела, не имеющие никакого отношения к Рудо, и несколько дней я занимался только ими. Однажды вечером он мне позвонил и спросил, не могу ли я к нему приехать. Я сказал, что, естественно, могу, и поймал такси.
«Кройд, — начал он, — я разузнал про этот атомный город в Нью-Мексико. Чтобы туда попасть, нужно иметь пропуск с фотографией. Такие специальные пропуска для посетителей выдаются в Санта-Фе — если у тебя есть приятель в Лос-Аламосе, который известит официальные власти о том, что ты собираешься его навестить. Он должен встретить своего гостя у ворот в Лос-Аламос».
«У нас есть такой человек?» — поинтересовался я.
«Да, у нас есть человек, который работает в тамошней службе безопасности, он сделает все, что нужно, — сказал Рудо. — Точнее, у моего приятеля имеется приятель, который все устроит. Раньше объект охраняли военные, но теперь Комиссия по атомной энергетике обеспечивает Лос-Аламос представителями своей службы безопасности — и нам страшно повезло: там имеется человек, который с удовольствием окажет мне услугу. Таким образом мы попадем в город и остановимся в „Фулер Лодж“, где живут все гости».
«Звучит обнадеживающе, — заметил я. — А ваш приятель покажет нам место, которое нас интересует?»
«У меня сложилось впечатление, что он может его тебе показать, но завести тебя внутрь — нет, слишком для него рискованно».
«Тут как раз и пригодятся мои особые способности», — догадался я.
«Вот о чем я подумал, — сказал Рудо, — попасть в город будет совсем не трудно, но выбраться из него… видимо, гораздо сложнее».
«Вы говорили, что можете дважды погрузить меня в dauerschlaf, пока мы не сделаем то, что задумали?» — спросил я его.
«Почему бы и нет? У тебя появилась какая-то идея?»
«Я просыпаюсь и выгляжу как самый непримечательный человек, — объяснил я. — Но обладаю способностью посмотреть поближе на нужную нам лабораторию. Мы посещаем город, и я иду в разведку. Потом решаю, что необходимо для успешного выполнения работы, вы снова погружаете меня в сон и обеспечиваете всем, о чем я вас попрошу. Я проворачиваю это дельце, мы забираем нашу добычу в какое-нибудь симпатичное и совершенно безопасное место, вы проводите лечение-радиация и все такое, — и я могу прожить остаток своих дней как относительно нормальный человек. А если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, я всегда буду готов прийти к вам на помощь».
Он улыбнулся и сказал, подходя к бару и доставая коньяк и похожие на шары бокалы:
«Стабилизация твоего состояния для меня достаточная награда. Думаю, мы оба узнаем много нового».
«Я пью за это», — сказал я и понюхал напиток.
«За смятение в рядах наших врагов», — произнес Рудо.
Итак, мы придумали мне внешность, и я объяснил ему, какой парапсихологической способностью хочу обладать. Рудо занялся приготовлениями к dauerschlaf, в который собирался меня погрузить. Мы решили добраться до Лейми, штат Нью-Мексико, на поезде; через бюро путешествий Рудо организовал все так, что нас должны были встретить на станции и прислать для вещей пикап. Это потому, что я был частью багажа. Мы посчитали, что наша задача будет несколько облегчена, если я просплю всю дорогу в обитом мягкой тканью ящике. Кроме того, нам был заказан номер в гостинице «Ла Фонда» в Санта-Фе.
Так что никаких впечатлений от нашего путешествия на поезде у меня не осталось. Я заснул в квартире Рудо и проснулся в упаковочном ящике в номере отеля в Санта-Фе. Быть багажом не очень-то приятно. У меня затекло все тело, сквозь щели пробивался скудный свет. Крышка была по-прежнему надежно приколочена гвоздями — как мы и договаривались, — чтобы никакой излишне любопытной горничной не пришло в голову заглянуть внутрь и решить, что симпатяга доктор возит за собой труп в качестве одного из мест багажа. Я некоторое время прислушивался — об этом мы тоже договорились заранее, — но не услышал никаких голосов. Тогда я постучал по ближайшей стенке, надеясь привлечь внимание Рудо, если он в комнате. Ответа не последовало. Поскольку я не чувствовал никакого движения, значит, мы уже не в дороге. Да и свет говорил о том, что я больше не в грузовом вагоне. Поэтому я пришел к выводу, что нахожусь либо на железнодорожной платформе, либо в вестибюле отеля, откуда меня должны доставить в номер, или в самом номере, а Рудо вышел куда-то по делам. Для платформы или вестибюля было слишком тихо. Поэтому…
Заняв более удобное положение, я вытянул вверх руки, нащупал крышку и начал толкать её. Заскрипели гвозди, внутрь проник свет. Крышка начала поддаваться справа, потом сдвинулись стенки у меня под ногами и над головой, и в конце концов гвозди вылетели. Я сделал глубокий вдох и поднялся на ноги, все ещё не очень уверенно. Я был обнажен, поскольку изменение внешнего вида всегда портит одежду. Однако в моем чемодане имелось все необходимое, купленное с расчетом на новое тело; оглядевшись по сторонам, я заметил чемодан в шкафу на полке.
Я выбрался из ящика и отправился в ванную, где принял душ. Когда я брился, из зеркала на меня смотрел темноволосый темноглазый мужчина, среднего роста, среднего телосложения. Я закончил приводить себя в порядок, вернулся в комнату, открыл чемодан и достал одежду.
Одевшись, я спустился вниз в вестибюль, отделанный в испанском стиле. И быстро нашел бар, где стояли столики, за которыми ели какие-то люди. Именно это мне и требовалось — еда. Я всегда просыпаюсь, испытывая жесточайший голод. Но сначала я вышел на несколько минут на улицу. Вокруг стояло множество жилых домов, а слева был разбит небольшой парк; справа я заметил собор. Я решил, что пойду прогуляться чуть позже и все как следует осмотрю. Солнце, которое, собственно, меня и интересовало, недавно прошло зенит; не зная, где у них запад, а где восток, я не мог определить точное время. Но в любом случае — самая подходящая пора для ленча, а впереди ещё целый день.
Я вернулся в гостиницу и направился в бар. Нашел столик и занялся изучением меню. Несколько названий показались мне незнакомыми, поэтому я решил заказать все, а уж потом разбираться с тем, что принесут. По дороге в бар я купил в вестибюле несколько газет. Я всегда так делаю, когда просыпаюсь; необходимо ведь знать, что произошло в мире, пока ты спал.
Мне подали несколько весьма интересных блюд с гарниром из пережаренного риса и бобов, я сидел, читал газеты и ждал, когда придет время десертов, и тут появился Рудо в белом костюме, роскошной спортивной рубашке и с фотоаппаратом на плече. Меня нисколько не удивило, что он прошел мимо и направился прямо к стойке бара. Если внешность меняется каждый раз, когда засыпаешь, приходится привыкнуть к тому, что друзья и знакомые вдруг перестают тебя замечать.
Я привлек его внимание, когда он повернулся, — поднял руку и кивнул.
«А, знаменитый доктор Рудо», — сказал я, изобразив легкий немецкий акцент.
Он удивился, прищурился, подошел, держа в руке свой стакан, и нахмурившись сказал:
«Боюсь, я не помню…»
Я встал, протянул ему руку и представился: «Мейерхофф. — Иногда я обожаю разыгрывать людей. — Карл Мейерхофф. Мы встречались перед войной. В Вене или Цюрихе? Вы занимались исследованиями долгого сна, так, кажется? Потрясающе интересная штука. У вас ведь тогда были какие-то неприятности, насколько я помню. Надеюсь, теперь все в порядке?»
Он быстро огляделся по сторонам, а я снова сел на стул. Сколько времени ещё я смогу его дурачить? Если удастся продержаться несколько минут, это будет просто здорово. Только бы он не перешел на другой язык… Рудо взял стул, стоявший возле столика, за которым я завтракал, и быстро уселся.
«Мейерхофф… — сказал он. — Я все пытаюсь вспомнить… Вы медик?»
«Хирург, — ответил я, решив, что это достаточно далекая от психиатрии область и он не поймает меня, сказав что-нибудь узкопрофессиональное. Пришлось поменять обстановку, когда дела пошли плохо», — с загадочным видом проговорил я.
«Мне тоже повезло в этом отношении, — кивнул Рудо. — Так вы практикуете здесь, на юго-западе?»
«В Калифорнии, — ответил я, — Возвращаюсь с конференции. Остановился здесь, чтобы полюбоваться на достопримечательности. А вы?»
«Я работаю в Нью-Йорке, — сказал он. — И тоже тут отдыхаю. Потрясающие места и свет такой дивный — ужасно хочется взять в руки кисти. Мы с вами встречались на конференции или в какой-нибудь больнице?»
«Я присутствовал на вашей лекции про лечение долгим сном, — мотнув головой, сказал я. — А потом была вечеринка. Мы обсуждали проблемы…»
Я специально замолчал на полуслове: мои слова о проблемах можно было трактовать самыми разными способами — друзья, коллеги, семья, европейская политика. Его реакция показалась несколько странной, и мне хотелось послушать, что он скажет. А если ответ прозвучит уклончиво… что ж, это тоже интересно.
«В те времена на подобные изыскания смотрели несколько иначе, — вздохнув, сказал Рудо. — Я имею в виду там, откуда я родом. Ну, а первый этап любой разработки всегда основывается на экспериментах».
«Конечно», — глубокомысленно изрек я.
«А когда вы уехали?»
«В 1944-м. Пробыл недолго в Аргентине, потом вернулся сюда. Правительство тогда претворяло в жизнь один из своих многочисленных проектов».
«Да, правительства могут быть щедрыми, когда им нужно что-нибудь получить. — Рудо поднял стакан, сделал глоток, а потом засмеялся, и я вместе с ним. — По счастью, мне не пришлось пройти этот путь, — продолжал он. — Часть моего прошлого умерла во время бомбежек и пожаров, когда погибли документы и архивы — по крайней мере так я думаю. — Он сделал ещё глоток. — Вы остановились здесь, в отеле?»
«Да», — ответил я.
«Давайте пообедаем вместе. Не возражаете, если мы встретимся в вестибюле… ну, скажем, в семь?»
«С удовольствием».
Он уже встал, когда к нашему столику подошла официантка и принесла десерты и счет. Я взял счет и спросил ее:
«Могу я это подписать?»
«Да, — ответила она, — только не забудьте указать, в каком номере вы остановились».
«В 208-м», — сказал я и взял ручку, которую она мне протянула.
Рудо замер на месте, оглянулся, принялся меня рассматривать.
«Кройд…» — выдохнул он, а я только улыбнулся.
На его лице отразилась целая гамма чувств, а потом он нахмурился. Снова уселся на стул и наклонился вперед.
«Это было совсем не смешно, — заявил он. — Терпеть не могу подобные развлечения».
«Когда у тебя появляется такая возможность каждый раз, как ты просыпаешься, не грех и повеселиться», — проговорил я.
«Мне совсем не весело».
«Извините, — сказал я и набросился на пирог с ягодами. — Просто я хотел немножко пошутить».
Рудо удалось убедить меня, что у него совершенно отсутствует чувство юмора. Впрочем, через несколько минут он сменил гнев на милость, особенно после того как увидел, с каким удовольствием я поглощаю десерты.
«Я нашел контору, где мы получим гостевые пропуска в Лос-Аламос, — сказал Рудо. — Она тут неподалеку. Наши имена должны быть в списке приглашенных посетителей. Нужны фотографии. Сегодня днем займемся этим».
«Хорошо. А как вам удалось внести нас в список?»
«Мой человек в Лос-Аламосе сообщил, что ждет нас в гости».
«Удобно, — прокомментировал я. — Как давно мы приехали в город?»
«Сюда? Сегодня пятый день. Я хотел, чтобы на этот раз ты проспал как можно меньше. Пару дней у меня в квартире и ещё время, что мы были в пути».
«Я обратил внимание на число. — Кивнув, я показал на стопку газет. — А как далеко отсюда до Лос-Аламоса?»
«Около тридцати пяти или сорока миль к северу, — ответил Рудо, — это в горах. Я взял на прокат машину».
После ленча мы отправились прогуляться, и Рудо потащил меня куда-то налево. То место, где, по моим представлениям, был парк, оказалось площадью. Мы обошли её по кругу и остановились, чтобы полюбоваться произведениями местных ремесленников-индейцев, разложенными на одеялах недалеко от входа в Губернаторский Дворец. Масса изделий из серебра, мне на глаза попалось несколько очень красивых горшков. Я купил bоlа[8], который не понравился Рудо, и нес его в руках.
Он подвел меня к небольшому зданию, стоящему неподалеку, мы вошли в маленькую дверь и тут же оказались в приемной, где за столом сидела женщина.
«Здравствуйте, — сказал Рудо. — Меня зовут Иван Карамазов, а это Кройд Кренсон. Нам сказали, что здесь мы можем получить гостевые пропуска в Лос-Аламос».
«Подождите, я проверю список, — проговорила женщина, открыла ящик стола и вытащила оттуда стопку бумаг, сцепленных скрепкой. Она что-то тихонько напевала себе под нос, когда просматривала бумаги. — Да. Все в порядке, ваши имена в списке есть».
Она передала нам какие-то бумаги, которые мы должны были заполнить, и сказала, что нам необходимо сфотографироваться. Сообщила, что пропуска будут готовы чуть позже или мы можем забрать их утром, поскольку в путь отправимся только на следующий день. После этого мы немного погуляли, а потом решили покататься. Ослепительно яркие, поразительные места. Исполинские горы. Маленький городок. Тихо. Мне понравилось. С удовольствием провел бы там парочку недель.
Когда стемнело, мы вернулись в отель, не спеша пообедали, выпили несколько бутылочек вина. Потом поднялись к себе в номер и ещё немного поговорили.
Рудо позевывал, сказал что-то про высоту над уровнем моря и отправился спать. Я же снова вышел на улицу и всю ночь бродил по городу и окрестностям. В ночных прогулках есть нечто особенное — когда кругом тихо, жизнь течет медленно, едва заметно… Я это очень люблю.
Я выбрался из города, и меня окутали тишина и почти непроглядный мрак. Сидя на склоне холма, прислушиваясь к стрекотанию насекомых и глядя на звезды, я вдруг понял, что счастлив. Мне больше не нужно принимать наркотики, я не боялся заснуть и проснуться черт знает в каком виде, очень скоро я должен был стать совершенно нормальным, почти таким, как все. Мне хотелось петь, ликовать… Но я сидел, смотрел на звезды, наслаждался ночной тишиной и чувствовал себя просто восхитительно.
Утром я вернулся в город, снова прошел по улицам, наблюдая за тем, как просыпаются жители. В первом открытом кафе, попавшемся на глаза, позавтракал. Потом стал ждать, когда встанет Рудо. После того как он привел себя в порядок, мы спустились вниз и поели. Не спеша пили кофе, пока не открылось бюро, где надо было получать пропуска.
Мы забрали бумаги и направились к машине, Рудо сел за руль. Вскоре мы оказались на Таосском шоссе и поехали на север в сторону Испанской долины. По пути миновали огромную скалу в форме верблюда — она осталась немного левее. Ярко светило солнце, по обе стороны от шоссе высились горы.
Через некоторое время Рудо отыскал дорогу, которая сворачивала налево, а потом взбиралась вверх по оранжевым скалам. Мы поднимались все выше и выше, и я заметил, что дорога не огорожена. Нашим глазам открылись потрясающие картины — свалиться отсюда было бы весьма неприятно. Множество сосен, громадные валуны и крутые холмы. Впрочем, Рудо был осторожным водителем.
Прошло довольно много времени, дорога несколько выровнялась, и вскоре мы уже ехали по долине. Чуть позже мы увидели военного вида ворота в ограде из колючей проволоки, выходящие прямо на дорогу. По обе стороны стояло по танку. Мы сбросили скорость и вскоре притормозили у ворот. К нам подошел один из охранников, и мы показали ему наши пропуска. Он проверил фотографии, удовлетворился результатом, открыл ворота, позволил нам проехать внутрь, а потом приказал остановиться. Затем позвонил по телефону и сказал, что наш приятель скоро прибудет и проводит нас в гостиницу.
Минут через десять на дороге появилась машина. Водитель вышел, чтобы поздороваться с Рудо, и назвал его «Карамазов», когда они пожимали друг другу руки. Он был высоким, бледным, светловолосым парнем. Звали его Скотт Свенсен. Он похлопал меня по плечу, когда Рудо нас познакомил, и предложил сесть в его машину, а Рудо — следовать за нами.
У въезда в город, справа, я заметил небольшой аэропорт. Как раз в этот момент Скотт махнул рукой налево и сказал: «Смотрите вон туда».
Я посмотрел и на другой стороне каньона на плоской вершине холма увидел несколько деревянных зеленых строений, окруженных колючей проволокой. У ворот стояли вооруженные охранники. Дальше, там, где кончался каньон, открывалась ровная дорога, по которой можно было подобраться к строениям.
«Не очень впечатляет с точки зрения архитектуры, правда?» — сказал Скотт.
«Работа есть работа», — пожав плечами, ответил я.
«Верно, — согласился он. — Абсолютно точно. То, что вас интересует, находится на участке ДП».
«Не могли бы вы перевести это на нормальный язык?» — попросил я.
«Дейтерий и плутоний, — ответил он. — Один используется для получения другого. Все проделывают там, за забором. Насколько я понимаю, вам нужен плутоний. Достать его непросто».
«А как он выглядит? — спросил я. — Большие бруски? Куски угля?»
«Не-е, — протянул Скотт и фыркнул. — Его производят совсем крошечными количествами — несколько капель на дне флакона. Можно свистнуть один из маленьких серых контейнеров и засунуть его в карман».
«По-вашему, украсть плутоний ничего не стоит», — заявил я.
«Мне говорили, что вы парень крепкий, — сказал Скотт и рассмеялся. — Можете без проблем прорваться через ограду с колючей проволокой, справиться с охраной, залезть в хранилище и прихватить парочку контейнеров с плутонием».
«Забавно, я как раз именно об этом только что подумал».
«Ничего не выйдет, — объявил Скотт. — Вы, возможно, все это сделаете, только вам не удастся сбежать с добычей. Если вы решите уйти из города этой дорогой, вас остановят у ворот. А та часть города, что не огорожена, выходит прямо в дикую местность, за которой следят конные патрули с собаками. Но представим себе, что каким-то образом вы отделаетесь от охраны. Вы окажетесь достаточно далеко от любого средства передвижения, которое сможет быстро увезти вас из этих мест. Почти сразу будет организована погоня — широкомасштабная. Не несколько охранников, а большие наземные отряды и вертолеты; вам придется противостоять хорошо обученным военным с современным снаряжением. Даже если вы и останетесь в живых после нескольких перестрелок, выбраться отсюда в целости и сохранности нечего и мечтать. Впрочем, вы, по всей вероятности, станете мировой знаменитостью».
«Насколько мне известно, представители местной службы безопасности достаточно серьезно относятся к своим обязанностям, — сказал я. — Но я не собираюсь ни с кем вступать в противоборство и покину ваш город только с тем, с чем сюда прибыл».
«Вы нашли другой способ?»
«Намерен найти».
«Ну, я сам из службы безопасности, но понятия не имею, как ещё можно провернуть это дельце».
«Довезите меня до гостиницы. А об остальном я позабочусь сам».
«И уедете утром, без плутония, чтобы придумать, как до него добраться?»
«В некотором смысле».
«Знаете, меня восхищает ваша уверенность, — сказал Скотт, рассмеявшись и похлопав меня по плечу. — А ещё мне страшно интересно, что вы предпримете».
Я ведь ничего про Свенсена не знал, он мог вести свою собственную игру с Рудо. Например, решил, что было бы неплохо, если бы тот привез с собой взломщика-туза — хитроумный способ проверить надежность системы безопасности. Мне было неизвестно, какие их связывали отношения. Впрочем, даже если он и был на нашей стороне, чем меньше народа в курсе твоих дел, тем лучше.
Неожиданно я подумал о том, какие неприятности могут ждать тузов и джокеров, если я допущу ошибку и меня поймают.
«Позже узнаете», — успокоил я Скотта, улыбнулся и тоже хлопнул его по плечу.
А вскоре мы прибыли в «Фулер Лодж». Рудо остановил свою машину рядом с нашей.
«Я зайду с вами, — проговорил Скотт. — Хочу убедиться, что вас поселят без проблем».
«Спасибо, — поблагодарил я его, и мы выбрались из машин. — Позавтракаете с нами?»
«Я уже поел, — ответил Скотт, — к тому же мне пора возвращаться на работу. Знаете что, я зайду за вами около половины седьмого, и мы вместе пообедаем».
«Прекрасно», — заявил я, а Рудо только кивнул, и мы направились к гостинице.
«Есть ли какие-нибудь ограничения… ну, если я захочу пойти прогуляться?» — спросил я.
«Нет, — ответил Скотт, — у вас на руках необходимые бумаги, позволяющие вам здесь находиться. Гуляйте. Идите куда хотите. Если вы подойдете слишком близко к какому-нибудь секретному объекту, вас предупредят. Да, и еще: фотографировать запрещено».
«У меня даже и фотоаппарата с собой нет, — сказал я. — А как люди на секретных объектах узнают, что мне туда нельзя?»
«Чтобы войти на такую территорию, нужно иметь специальный значок, — пояснил Скотт. — Если бы я попытался вам его достать, то мог бы засветиться. Прошу меня извинить. Я должен оставаться в стороне. В этом деле нельзя наследить».
«Все в порядке», — успокоил я его.
Мы вошли в гостиницу, нам выделили номер, и Скотт с нами попрощался. Мы же отправились в свою комнату и привели себя в порядок. А потом поспешили в кафе, время ленча уже подходило к концу. На стене, справа от входа, висела газетная вырезка в рамке. Забавно, но я подошел к ней и прочитал. На фотографии был изображен ученый по имени Клаус Фукс, который когда-то здесь работал. Я вспомнил: в прошлом году газеты много трубили о том, что Фукс передал секрет водородной бомбы советскому агенту — «для соблюдения интересов мира», как он сам сказал; их встреча состоялась в Санта-Фе, на мосту Кастильо, по которому я проходил накануне ночью, когда гулял по городу.
Я читал статью и вспоминал историю Фукса. Внизу, под статьей, красной шариковой ручкой было написано: «Безопасность — дело каждого», и стояла подпись Скотта Свенсена. Я попытался представить себе, каким образом соблюдение этого правила могло бы помешать мистеру Фуксу, но у меня ничего не вышло. Интересно, может быть, и про меня напишут такую же статью, а потом повесят рядом на стене?
После напряженного ленча я потянулся и сказал Рудо, что, пожалуй, пойду поброжу по городку.
«Я с тобой», — заявил он.
«Вы этого совсем не хотите, — проговорил я, применяя в первый раз свой новый дар. — Вы с удовольствием приляжете и вздремнете, поскольку ужасно устали».
«Ты прав, — отозвался Рудо, который тут же начал зевать. — Я действительно устал. С радостью вернусь в номер и посплю».
«Давайте, — приказал я. — Идите сейчас же».
Рудо поднялся на ноги.
«Желаю тебе хорошо погулять», — произнес он и поспешил уйти из кафе. А я вышел на улицу и сделал глубокий вдох. Погода для прогулки была просто отличная, и вскоре я оказался на дороге, которая, огибая каньон, в конце концов заканчивалась у ворот сектора ДП. Когда я к ним приблизился, с другой стороны сразу же возникло два охранника.
«Эй, приятель! — крикнул один из них. — Сюда нельзя, если только у тебя нет разрешения».
«У меня есть разрешение, — сказал я ему. — Я генерал-три звезды. Вот сейчас вы их ясно видите. А вот мой значок и пропуск. Я прибыл сюда для специальной инспекции. Вы откроете для меня ворота, чтобы я мог войти».
«Минутку, сэр, — сказал тот, что стоял ко мне поближе. — Извините, сэр, что я вас не узнал. Вам в спину светит солнце… — Он поспешил распахнуть ворота, а потом доложил: — Журнал регистрации в первом здании, сэр».
«В таком случае отведи меня туда».
Я пошел вслед за охранником и посмотрел на бумаги, которые он положил передо мной на стол. Я некоторое время сражался с искушением написать там имя Свенсена, но мне не хотелось доставлять ему неприятности только затем, чтобы просто повеселиться. Прикоснувшись ручкой к листку бумаги, я вернул её охраннику.
«Вот моя подпись. Ты видел, как я её поставил».
«Да, сэр, — ответил он. — Благодарю вас. Что вы хотите проинспектировать, сэр?»
«Место, где хранится плутоний, — ответил я. — Проведи меня».
«Сюда, пожалуйста, сэр».
Он открыл дверь, проследовал за мной на улицу и подвел к другому, внешне точно такому же зеленому строению. Мимо проходили ещё двое охранников, которые с удивлением посмотрели в нашу сторону. Но, по всей видимости, решили, что все в порядке, поскольку я шел не один, и отправились дальше по своим делам. Однако я крикнул им вслед:
«Я провожу специальную инспекцию. И хочу, чтобы вы сопровождали нас в сектор, где хранится плутоний».
Они послушно повернули за нами в здание, а там первый охранник подвел меня к полке, на которой стояло несколько маленьких серых контейнеров.
«Это плутоний?» — спросил я его.
«Да, сэр», — ответил он.
Я долго и очень внимательно изучал контейнеры — размер, форму, какие они на ощупь… Протянул руку, взял один, немного подержал, снова положил на место. Потом старательно вытер его платком и кивнул.
«Все в порядке, — объявил я. — Уходим».
Мы покинули склад, и я на минутку задержался, чтобы как следует его рассмотреть, а заодно и то, как он расположен относительно других строений.
«Хорошо, — заявил я наконец, — инспекция закончена. Вы, ребята, отлично делаете свое дело. Сейчас я подпишу все ваши бумаги и пойду домой».
Я вернулся в первое здание, где снова как будто расписался в их журнале. Потом заставил их всех дойти со мной до ворот.
«Эта инспекция была настолько секретной, — сказал я им, — что вы немедленно о ней забудете. Как только ворота за мной закроются, я выйду на дорогу. А когда я скроюсь из виду, вы не будете помнить, что когда-либо меня видели. Меня здесь не было и никакой инспекции тоже не было. Открывайте».
Они распахнули ворота, и я вернулся в гостиницу. Купил кое-какие журналы и принялся их читать, пока Рудо спал. Чуть позже шести я разбудил его и сказал, что пора одеваться к обеду. Он послушно встал, а вскоре появился и Свенсен, который оказался человеком пунктуальным.
Мы прекрасно провели время. Свенсен много шутил, причем я не слышал этих шуток раньше и поэтому прохохотал весь десерт. Когда мы пили кофе, он, как бы между прочим, сказал: «Видимо, вы скоро займетесь решением своей задачки. Желаю успеха».
«Дело сделано, — ответил я. — Я знаю все, что нужно. Спасибо».
«А как вам это удалось?» — удивленно посмотрев на меня, спросил он.
«Оказалось даже проще, чем можно было подумать. Утром мы уезжаем».
«Не знаю, верить вам или нет», — покачав головой, пробормотал Свенсен, а я улыбнулся.
«Это не имеет никакого значения. Ровным счетом никакого».
На следующее утро мы уехали и поспели в «Ла Фонда» к ленчу. Я объяснил Рудо, что должен представлять, где находится и как выглядит предмет, чтобы иметь возможность его телепортировать, и что теперь владею необходимой информацией. Я только должен приобрести способность телепортировать то, что захочу. Не в минимальной степени, как тогда, когда я вошел в его кабинет и некоторое время удерживал воду при помощи своего сознания, а что-нибудь ненадежнее и действующее на более солидные расстояния. Однажды в прошлом у меня такой дар уже был. Рудо не сомневался, что это можно будет сделать во время очередного сеанса лечебного сна. В конце концов, у него уже был в этих делах опыт — с Богартом, например, да и сейчас, когда он сумел, пока я спал, наделить меня способностью к гипнозу. Поэтому он сказал: «Пара пустяков, тут у нас не возникнет никаких проблем», и мы, хорошенько пообедав, ушли в номер.
Только одно показалось мне тогда странным. Когда Рудо открыл ящик стола, чтобы достать свой чемоданчик с медикаментами, где он хранил все необходимое для dauerschlaf, я мельком увидел большую фотографию. Я мог бы поклясться, что это был Клаус Фукс.
Так вот, следуя его указаниям, я растянулся на кровати, и он ввел мне первую порцию наркотиков. Когда мир вокруг меня закружился в безумном танце, я понял, что счастлив. Рудо что-то тихо говорил мне. Его голос звучал где-то далеко…
Однако на этот раз все было иначе. Я, как и обычно, погрузился в долгую, бесконечную ночь. А потом неожиданно проснулся, что-то сделал и снова провалился в сон, но перед глазами у меня почему-то плясали образы серых контейнеров.
Когда я пробудился на самом деле, мне пришлось пережить сильное потрясение. Кто-то вцепился мне в плечо, тряс меня и страшно орал.
«А ну-ка просыпайся, ублюдок! Ты арестован!» — вопил огромный тип в форме, в то время как я пытался открыть глаза.
Я застонал и сказал: «Ладно! Ладно! А что происходит?»
Меня грубо поставили на ноги; им пришлось меня поддерживать, я все ещё не до конца пришел в себя. Тут я увидел ещё одного полицейского — гораздо меньше ростом, с бородой, — который стоял возле туалетного столика и держал в руке серый контейнер из сектора ДП. Еще один лежал на столике.
«…Тут даже этикетка наклеена, что это собственность лаборатории», — говорил он.
«Давай одевайся, Фукс, — или ты Кренсон? — приказал мне тот, что был побольше. — Теперь ты себе такое имя выбрал? Имей в виду: если ты хоть пальцем пошевелишь, я могу очень разнервничаться». — Он выразительно постучал по своему пистолету.
«Я даже дышать не буду», — заверил я его и похлопал по карману брюк, чтобы проверить, лежит ли там бумажник, не сбежал ли Рудо, прихватив с собой мои деньги; у меня их было немало, и я хотел, чтобы они оставались под рукой.
«А за что вы меня арестовываете?» — поинтересовался я.
«Если ты этого не знаешь, значит, ты глупее, чем кажешься», — ответил громила.
«А вы все равно скажите, — попросил я. — Ладно? Кто вам сообщил о том, что я что-то там сделал?»
«Нам позвонили по телефону, сказали, что ты здесь, — пожав плечами, объяснил он. — Звонивший не назвал своего имени. Мы задержим тебя до прибытия следователя из ФБР. Утром тебя заберут из Альбукерке».
За окном было темно. Я услышал, как по улице проехала машина. Мне позволили надеть носки и ботинки, а потом нацепили на меня наручники. Я же все пытался понять, что произошло. Получалось, что Рудо меня подставил. Он удерживал контроль надо мной при помощи гипноза — может быть, воспользовался постгипнотическим внушением, — когда я пробудился после dauerschlaf. А потом приказал телепортировать сюда контейнеры с плутонием, как и было нами запланировано. Потом он снова усыпил меня, оставил на самом видном месте свидетельство моего преступления, а сам сбежал и позвонил в полицию. Я не мог понять только одного — почему он это сделал? Однако мне не требовалось никаких дополнительных доказательств его намерений или извращенного чувства юмора: когда полицейские выталкивали меня из комнаты, я успел бросить взгляд в зеркало. Я был как две капли воды похож на Клауса Фукса. Безопасность — дело каждого…
В участок меня отвезли на машине, хотя он находился всего в двух кварталах. Там я отдал свой бумажник — полицейские поклялись, что сохранят его для меня. Я уже успел выяснить, когда протягивал бумажник, что все деньги на месте. Будет жаль, если их там не окажется, когда я соберусь отсюда выйти. Меня отвели в камеру и заперли дверь. Я мог бы сбежать по дороге в участок или когда они меня закрывали. Но я ещё не совсем пришел в себя и хотел немного обдумать сложившуюся ситуацию.
Поэтому я только запомнил, какой ключ на связке отпирает мою дверь. Когда охранник отвернулся, я тут же схватил ключ при помощи своего сознания, телепортировал его себе в правую руку, а потом убрал в карман. После этого уселся на койку. Мне доводилось бывать в тюрьмах и получше этой; впрочем, хуже тоже встречались. По крайней мере, я знал, где она расположена относительно всего остального в этом районе — помогла та ночная прогулка. В побеге нет никакого смысла, если не знаешь, что намерен делать и куда идти.
Примерно минут через двадцать я принял решение. Встал с койки, отпер дверь, вышел наружу и закрыл её за собой. Миновал небольшую комнатку, из которой доносился стук пишущей машинки — зачем нарываться на неприятности, — и прошел дальше по коридору. Вскоре я увидел двух полицейских. Один пил кофе, а другой разговаривал с кем-то по телефону. Я спрятался за дверью и подождал, пока он не положит трубку. Сейф, в который засунули мой бумажник, был старого образца, Бентли учил меня открывать такие на ощупь.
Я ворвался в комнату, когда услышал, что телефонная трубка легла на место. Каждому полицейскому досталось по одному точно рассчитанному удару; в следующее мгновение оба потеряли сознание. После этого я посадил их так, чтобы складывалось впечатление, будто они дремлют. Старый сейф оказался не таким простым, как на первый взгляд, и я некоторое время с ним провозился, больше, чем планировал. Мне не хотелось тратить на него ещё минут пять или десять, поэтому я уперся в него рукой и ногой и потянул. Оторвать дверцу мне не удалось, но она достаточно погнулась, так что я смог засунуть внутрь руку и вытащить свой бумажник. Положив его в карман, я вышел на улицу и повернул направо, на Вашингтон-авеню.
Некоторое время я просто шагал вперед, потом у дороги на Гайд-парк выбрался на дорожку, которая уходила наверх, в горы. Я знал, что рано или поздно она приведет меня в Национальный Лес, а там я отыщу местечко, где спрячусь до утра. Именно так я и поступил.
Кройд встал, потянулся, сходил к холодильнику, вернулся с двумя банками пива. Поставил одну перед Ханной. Раздавил мошку.
— Конец истории, — объявил он. — Если не считать индейца-туза, которого я недавно встретил и который мог изменять рисунки на коврах на те, что пользовались лучшим спросом — он всего-навсего проводил рукой над поверхностью. Мне удалось сбежать… Ну а теперь могу я угостить вас чем-нибудь?
— Да, вот теперь меня мучает жажда, — ответила Ханна, протянув руку к банке с пивом, которую Кройд для неё откупорил. — А как вы сумели выбраться из города?
— Целую неделю я питался съедобными корнями и тем, что оставалось после пикников. Потом, отрастив короткую бороду и нацепив солнечные очки, которые случайно нашел в лесу, я рискнул вернуться в город, купил побольше еды и снова отправился в лес. Так и жил, пока не почувствовал, что скоро засну. Тогда я устроился в пещере, которую заранее нашел и подготовил. Проснувшись несколько недель спустя, обнаружил, что превратился в высокого стройного блондина, обладающего способностью разговаривать на ультразвуковом уровне; в зависимости от того, как громко и долго я говорил, люди теряли сознание или просто чувствовали себя неуютно. Я снова пошел в город, потом поехал в Лейми и на поезде добрался до Нью-Йорка.
— А Рудо? — спросила Ханна, сделав маленький глоток пива. — Вы с ним больше не встречались?
— Встречался, — сказал Кройд. — Я забрался в дом, где он жил, взломал замок в его квартиру и стал ждать.
— И что?
— Он, естественно, меня не узнал. Увидев, страшно удивился и сказал: «Если это ограбление, забирайте все, что пожелаете. Мне неприятности ни к чему».
Я схватил его за рубашку и потянул к себе, пока его лицо не оказалось всего в дюйме от моего. Сначала я собирался его прикончить, а потом решил, что дело того не стоит. Может быть, он кому-то и в самом деле помогает.
«Это я, Кройд Кренсон, — сообщил я ему, и, видимо, он испугался, что я его убью, потому что страшно побледнел. Но я только спросил: — Скажи, зачем ты это сделал? Зачем ты меня подставил?»
Мне кажется, он посчитал, что ему нечего терять, раз уж смерть за ним пришла. Поэтому он оскалился и заявил:
«Ты генетический мусор, ты и все остальные! Я ненавижу вас за то, что вы сделали с человечеством! Я хотел навлечь на всех вас позор — публичный позор, настоящий! Впрочем, тебе повезло».
Тогда я хорошенько ему врезал, два раза, разбил губу. Потом швырнул на диван и вытер платком кровь с руки, но она продолжала течь, и я сообразил, что разбил косточку о зубы.
«Сейчас я тебя убивать не стану, — сказал я Рудо. — Но когда-нибудь… Кто знает?»
После этого я ушел, а через несколько дней узнал, что он переехал. Вот история о том, что причинило мне страдание, и о том, как получилось, что на джокеров и тузов свалились серьезные неприятности — немудрено, ведь вирус паранойи так и носится в воздухе.
— Спасибо, — поблагодарила Ханна, сделала последний глоток и выключила магнитофон, потом убрала его в футляр и засунула в сумку.
— Ну хорошо, с делами мы покончили, — сказал Кройд. — Может, пообедаем вместе?
Ханна надела сумку на плечо и направилась к двери.
— Извините, — сказала она, — но мне сегодня вечером нужно привести в порядок кучу записей, а рано утром я уезжаю.
— Вы имеете что-то против парней с хвостами? — спросил Кройд.
Ханна вынула из сумки складной зонтик и открыла его, а потом улыбнулась.
— Нет, Кройд, — ответила Ханна. — Но я попридержу свой при себе. До свидания.
Она повернулась и вышла на улицу, где моросил мелкий дождик.
Кройд долго стоял на пороге и смотрел ей вслед — пока она не скрылась из виду. А потом вернулся в пустой бар.
— Ну-ка сыграй мне, Сэм, — тихо проговорил он, и выстроившиеся в ряд бокалы тихонько запели. Именно в этот момент налетела туча мух. Отчаянно ругаясь, Кройд принялся их давить, и их жужжание вскоре подхватило мотив популярной песенки.
Примечания
1
Швейцарский психолог.
(обратно)2
Долгий сон (нем.).
(обратно)3
Подсознание в психоанализе.
(обратно)4
Австрийский врач, психиатр и психолог.
(обратно)5
Австрийский психоаналитик.
(обратно)6
Цель психотерапии по Юнгу.
(обратно)7
Норвежский драматург.
(обратно)8
Мяч или шар.
(обратно)
Комментарии к книге «Долгий сон», Оганесова
Всего 0 комментариев