«Камень слова»

Виталий Забирко

Камень слова

"...И с тех пор всё человечество было счастливо, жило долго и умерло в один день".

М. Ковальчук. Из ненаписанного.

1

Инструкции по технике безопасности в Пространстве соблюдаются неукоснительно. Только после отправки грузов с транспортного корабля на Нирвану и подтверждения станцией их благополучного прибытия на планету Волошину разрешили воспользоваться межпространственным лифтом. Провожал Волошина второй помощник капитана, с которым он на редкость содержательно провёл три недели парамерного перехода корабля от Земли к Нирване. У обоих было одно увлечение: история двадцатого века. Правда, второй помощник коллекционировал стереокопии механотехники, в то время как Волошин изучал общественную психологию. Впрочем, это не мешало им вести оживлённые беседы, взаимно дополняя друг друга.

Договорившись встретиться на Земле, они тепло попрощались, и Волошин шагнул в кабину МП-лифта. Он ещё успел повернуться и поднять в прощании руку, как створки кабины, щёлкнув диафрагмой, распахнулись в коридор нирванской станции. На Земле перемещение в МП-лифте обычно не ощущалось, но сейчас, в момент щелчка диафрагмы, Волошин ощутил лёгкое обмирание в груди - сказалась разница гравитационных полей транспортного корабля и Нирваны.

Встречал Волошина многоцелевой кибероид в сизом корпусе для работы при высоких температурах - полутораметровая хитинокерамическая тумба с двумя ярусами тонких многосуставчатых конечностей и маленькой шестигранной головкой, напоминающей приплюснутую шляпку тюбика зубной пасты. На груди кибероида стереокрасками было нарисовано мужское лицо с выражением растерянного удивления - явно шарж на кого-то из сотрудников станции. Кибероид поздоровался с Волошиным, извинился, что его не встречает кто-либо из персонала, и попросил пройти в кают-компанию. Несколько конечностей верхнего яруса указали направление - шестая дверь по радиальному коридору. Затем кибероид снова извинился, что не сможет сопровождать гостя, и неспешно засеменил по коридору нижним ярусом конечностей в противоположную сторону. На спине кибероида теми же красками был изображён багровый затылок с обширной плешью. И Волошину ничего не оставалось, как кивком головы поблагодарить удаляющийся затылок и направиться на розыски кают-компании.

Нирванская станция оказалась типовой исследовательской базой, планировку которой Волошин знал достаточно хорошо, хотя нечасто выбирался в Пространство. Ещё не видя табличек на дверях, он точно угадывал, что здесь - биохимическая лаборатория, здесь - оранжерея, здесь - центральная рубка связи... Но что-то почти неуловимое, подобно холодку в груди, возникшем в МП-лифте, делало её непохожей на те несколько аналогичных станций, на которых ему довелось побывать, и в то же время странно знакомой. Это чувство находилось чуть ли не в запредельной области ощущений и было настолько мало, что Волошин никак не мог уловить его суть. Что-то очень близкое, причём настолько, что атмосфера нирванской станции казалась привычной, домашней, умиротворяющей; в ней бесследно растаяла обычная командировочная собранность, нивелировалось лёгкое возбуждение, возникавшее у него перед деловым разговором, и появилось назойливое ощущение, будто он вернулся домой и сейчас за этим вот поворотом увидит дверь собственной квартиры.

Как Волошин и предполагал, в кают-компании его никто не ждал. Он бесцельно прошёлся по помещению, чисто машинально вырастил из пола кресло, сел.

"Радушно встречают", - с внезапным раздражением подумал он. Буквально неделю назад, уточняя некоторые аспекты деловой жизни середины двадцатого века, он основательно проработал структуру ведомственной субординации и её влияние на психику человека. Его теперешнее положение невольно ассоциировалось с ожиданием просителя в приёмной высокопоставленного лица. Для полного сходства не хватало только окна, в которое надлежало тоскливо смотреть на протяжении нескольких часов.

Вероятно последняя мысль была сформулирована чересчур чётко сенсорные рецепторы станции уловили её, и на стену кают-компании в полном соответствии с топографией местности спроецировалось изображение поляны нирванского леса.

Солнце уже взобралось в зенит, и от белых глянцевых стволов псевдомицетов слепило глаза. Стеклоподобная переползи-трава в предчувствии полуденного зноя убралась с поляны в тень, обнажив серую кремнистую почву. А посреди поляны неподвижно сидел абориген, издали похожий на стилизованную обтекаемую фигурку Будды. Его кожа на солнцепёке отливала зеркальным блеском расплавленного металла, и, казалось, что через мгновение он рухнет на землю лужицей ртути.

- Здравствуйте, - услышал Волошин от двери и обернулся.

В кают-компанию вошёл смуглый приземистый мужчина в комбинезоне коммуникатора, стремительно пересёк комнату и сел в углу, метрах в трёх от Волошина.

- Начальник исследовательской станции на Нирване Ратмир Берзен, представился он. - Я вас слушаю.

Волошина несколько озадачило, что Берзен сел от него так далеко и руки, по всей видимости, подавать не собирался.

- Здравствуйте, - в свою очередь корректно кивнул он. - Лев Волошин, представитель Комитета по вопросам внеземных цивилизаций.

Берзен смотрел равнодушным пустым взглядом. В его глазах читалась откровенная скука. Начинать деловой разговор с настроенным таким образом человеком не хотелось. Поэтому Волошин перевёл взгляд на аборигена, всё ещё сидящего на поляне, и спросил:

- И давно он так?..

Берзен усмехнулся.

- Третьи сутки. - Он понял уловку Волошина. - Это их обычное состояние. Сейчас. Шестьсот лет назад они были другими... Но с тех пор много воды утекло. Впрочем, по отношению к Нирване будет правильнее сказать: выкипело.

Он заметил, что Волошин, щурясь, смотрит на поляну, и уменьшил яркость изображения.

- Там семьдесят два по Цельсию в тени. А на солнце - близко к точке кипения. Хотя, опять же: по земным меркам. На Нирване практически вся вода в связанном состоянии. Точнее, в капиллярном: в растениях и организмах. И точка парообразования около ста пятидесяти градусов. В растениях выше, в организмах ниже. Кстати, - Берзен кивнул на изображение, - здесь очень легко заработать снежную слепоту.

- Знаю. Мне на Земле сделали прививку.

- Прививка помогает восприятию, но от разрушения сетчатки предохраняет весьма слабо. Рекомендую всё-таки носить светофильтры.

- Благодарю за совет.

Волошин отвернулся от экрана. За аборигеном можно было наблюдать часами и не заметить никаких изменений. Только в цвете кожи - на закате её зеркальность подёргивалась палевыми разводами, как на пережжённом металле. И всё. Полная прострация. Не зря планету назвали Нирвана.

- Приступим к делу? - предложил Берзен.

- Можно, - согласился Волошин. - Месяц назад в наш отдел поступила очередная партия текстов из нирванского информхранилища. Среди них есть отрывок, вероятно, легенды. В нём всего несколько строк: "...И тогда он начал говорить, и говорил долго и страстно, и слышали его везде, куда только мог долететь его голос. И слова его были правильные, отражали суть вещей и будили души... Но когда он кончил говорить, он умер. А слова его стали камнем". Откуда у вас этот отрывок, где и как вы его обнаружили?

Брови Берзена стремительно взлетели.

- Значит, вы прибыли от КВВЦ именно по этому вопросу? - изумлённо спросил он и, откинувшись на спинку кресла, беззвучно рассмеялся. В его глазах не осталось и тени отчуждения. - Извините, мы приняли вас за инспектора интендантской службы.

Волошин тоже улыбнулся. Он понял, почему его так встретили. Сотрудники Пространства не любили интендантов - приходилось по две-три недели отрываться от работы для составления деклараций на матобеспечение. Казалось бы, с этим легко могла справиться компьютерно-андроидная служба ан нет! Интендантам обязательно подавай начальника станции.

- Честно говоря, не ожидал от КВВЦ столь быстрой реакции, - смахнув улыбку, проговорил Берзен. - Встречный вопрос: вы кто по специальности нирванолог, ксеносоциолог, экзобиолог?

- Ксенотекстолог.

Лицо Берзена поскучнело. Здесь явно ждали кого-то более представительного.

- Вот как... И что же вас заинтересовало в этом тексте?

- А вас он не заинтересовал? - в свою очередь спросил Волошин.

- Для того мы здесь и находимся. Но нас интересует реакция КВВЦ.

- Мой приезд и есть реакция.

Берзен молча ждал.

- Хорошо. Попытаюсь сформулировать, - уступил Волошин. - До сих пор все нирванские тексты отличались крайним рационализмом. Как я понимаю, это связано со спецификой психологии аборигенов, их физиологическими особенностями бесполого существования. Километры сухих текстов по экономике, праву, социологии, точным наукам, технологиям производств, устройству быта. А в личных текстах - ярко выраженный эгоцентризм отдельного индивидуума в его взаимоотношении с социумом. И вдруг на фоне терабайт жёстко выдержанной в сугубо рациональном ключе информации поэтические строчки. Я буду честен: такое несоответствие стереотипу нирванского социума, сложившемуся за пятьдесят лет изучения, для текстолога подобно шоку и вызывает ощущение фальсификации. Поэтому нас и интересует, откуда у вас этот текст и каким образом вы его получили, поскольку на наш запрос о его подлинности вы ответили утвердительно.

- Понятно... - Берзен побарабанил пальцами по подлокотнику. - Чтобы вы в достаточной мере хорошо во всём разобрались, придётся начать издалека. Вы сейчас часто употребляли слово "тексты". Это неверное представление. Информационное наследие нирванской цивилизации, поступаемое к вам в виде переводов на земные языки, считывается с кардинально несопоставимых с земными информационных блоков, представляющих собой феромонные полимерноорганические валики, хранящиеся в герметичных металлокерамических кюветах...

- Мне это известно, - с улыбкой заметил Волошин.

Берзен бросил на него быстрый взгляд.

- Разумеется, - согласился он, глядя куда-то в область шеврона на рукаве куртки Волошина. - Было бы глупо предполагать, что текстолог, изучающий нирванское информационное наследие, не знает способа его записи. Но я о другом. Моя основная специальность - психология. Без всяких "ксено-" и "экзо-". И лишь потом: ксенопсихология, социология и прочая. И моей главной задачей на станции является работа с людьми. Так вот, знание - это одно, умение чётко сформулировать его - другое, а понимание, осмысливание этого знания - третье. Сказанное относится именно к вашему знанию способа записи нирванской информации. Мне часто приходится сталкиваться с людьми, хорошо изучившими становление, развитие и резкий упадок, точнее, обрыв нирванской культуры по, как вы говорите, текстам. Вольно или невольно, но адаптированные на земные языки тексты наводят исследователя на аналогии, основанные на земном знании и земной психологии. А это как раз и недопустимо. Нельзя сказать, что психология аборигена Нирваны в корне отлична от психологии землянина - всё-таки технологическая направленность цивилизаций, как Земли, так и Нирваны, накладывает какие-то общие черты на психику, несмотря на то, что с точки зрения биологии мы абсолютно несопоставимы. Но рассматривать общие черты следует только идя от Нирваны к Земле, а не по привычному пути: от известному к чуждому. Такой метод труден, но более эффективен и менее ошибочен.

Берзен нажал на клавишу селектора в подлокотнике кресла, и ему почти сразу ответили:

- Ткачик слушает.

- Добрый день, Карой, - сказал Берзен. - Ты свободен?

- Занят.

- У тебя эксперимент?

- Нет. Я думаю.

- Извини. - Берзен хотел отключиться, но удержал движение руки. Случайно не над последней информацией?

- Да.

- Тогда зайди в кают-компанию. Вполне возможно, что ты можешь понадобиться.

Не дожидаясь ответа, Берзен отключил селектор.

- У нас подготовлена специальная вводная кристаллозапись для прибывающих на станцию новых сотрудников, - продолжил он, вновь обращаясь к Волошину. - Несомненно, что многое, может даже практически всё из заложенной в кристаллозапись информации, вам известно. Но смысл ознакомления с её содержимым заключается не в передаче каких-либо новых данных, а в психологической подготовке к работе на станции. В настоящий момент вы прибыли с устоявшимся личным стереотипом представления о нирванской цивилизации, который, в чём нас убедили многократные исследования, основывается исключительно на знании адаптированных на земные языки текстов. Биологическая же основа нирванской цивилизации погребена под спудом усвоенной специалистом информации и, зачастую, не принимается во внимание, хотя именно через её призму и необходимо анализировать адаптированные тексты. Поэтому в мою задачу, как психолога станции, и входит выведение этой информации на поверхность, то есть, упорядочение её в вашей памяти, чтобы затем вы уже оперировали своими знаниями именно с позиции биологической особенности нирванской цивилизации. То есть, постарались бы абстрагироваться от земных аналогий и попытались бы заново, с другой точки отсчёта, взглянуть на мир Нирваны...

Мерно текущую речь Берзена прервал треск лопнувшей перепонки двери, и в кают-компанию стремительно вошёл сухопарый высокий мужчина в комбинезоне космобиолога. Он был чем-то сильно недоволен и, видимо, прямо с порога хотел излить своё раздражение на Берзена. Но, заметив постороннего, от неожиданности смешался. Лицо его удивлённо вытянулось, рот приоткрылся, и Волошин без труда понял, на кого сделан шарж на груди кибероида.

- Мы не собираемся применять мнемоскопирование для возбуждения вашей памяти, - спокойно, как ни в чём не бывало, продолжал Берзен, указывая вошедшему на вырастающее из пола кресло. - Вы не мальчик, и прекрасно понимаете, что такая перетасовка в вашей голове информации о Нирване, способна изменить стройную систему, созданную вами за время многолетних исследований. Мнемоскопирование не входит в нашу задачу, да, и будь она поставлена таким образом, вы бы, естественно, отказались. Вам просто необходимо вдумчиво ознакомиться с содержанием кристаллозаписи, чтобы затем постараться проводить последующий анализ увиденного, услышанного и прочитанного здесь, на станции, именно на основе этой информации.

Волошин неопределённо пожал плечами.

- Карой Ткачик, экзобиолог. Лев Волошин, текстолог из КВВЦ, представил Берзен.

Волошин и Ткачик кивнули друг другу. И Волошин с удивлением отметил, что лысина у Ткачика отсутствует. В отличие от затылка на спине кибероида.

- Карой, в КВВЦ интересуются твоим текстом.

- В каком смысле? - быстро отреагировал Ткачик.

Волошин подобрался. Его насторожило определение "твоим". Нечто подобное он и ожидал.

- В самом прямом, - сказал он. - Что это за текст, каким образом и где он обнаружен; где сейчас находится феромонный валик, с которого произведена запись.

Ткачик недовольно пожевал тонкими губами и вопросительно посмотрел на Берзена. Начальник станции был сама невозмутимость.

- Этого текста нет на феромонных валиках, - натянуто ответил Ткачик.

- Тогда каким образом вы его обнаружили? На чём он записан, ведь не на бумаге же, не на дискете, не на кристалле? Или, быть может, вы обнаружили здесь иную форму записи, кроме уже найденной?

Ткачик молчал. В явном замешательстве он смотрел куда-то в пол за спиной Волошина.

- Значит, надо понимать, это всё же фальшивка? - попытался разрубить гордиев узел Волошин.

- Нет, - невнятно пробормотал Ткачик.

- Ладно, Карой, - сказал Берзен. - Как это говорилось: от сумы, да от... зоны, кажется, не отвертеться. Рассказывай.

Против воли Волошин улыбнулся. Среди многочисленных профессий Берзена профессии историка явно не было.

Ткачик невесело хмыкнул и осуждающе посмотрел на Берзена.

- Вообще-то мы ждали из КВВЦ кого-то более представительного, чем текстолога, - не скрывая разочарования протянул Ткачик. - Скажем, нирванолога-историографа... либо, ксеносоциолога... и, желательно, экзобиолога. Можно и в одном лице. - Он коротко вздохнул, неожиданно оживился и хлопнул себя по коленям. - Да что теперь уж! Перефразируя моего начальника, - саркастически заметил он, - семь бед - один ответ. Может и лучше, что у вас нет такого ранга. По крайней мере не сможете наложить запрет на наши исследования. - Глядя прямо в глаза Волошину, Ткачик раздельно произнёс: - Этого текста действительно нет на феромонных валиках. Это когитограмма одного из аборигенов.

Брови Волошина поползли вверх.

- Каким же образом вам это удалось? - несколько ошарашенно спросил он.

Ткачик с Берзеном переглянулись.

- Самым обыкновенным. - Ткачик с плохо скрываемым любопытством смотрел в глаза Волошину. - Как с любого мыслящего существа.

Волошин смешался. Результаты мнемо- и когитоскопирования аборигенов были ему хорошо известны. Они давали настолько однообразную картину, что, по мнению одного из нирванологов, ничем не отличались от когитограмм земных муравьёв, представляя собой чёткую декларацию жизни, напоминающую программу поведения общественных насекомых. Modus vivendi аборигенов заключался в полном отказе от личной жизни индивидуума и был ориентирован исключительно на общественное существование. Причем когитограммы аборигенов в разных полушариях Нирваны были абсолютно идентичны, выражались в декламационной форме, не неся в себе образного восприятия, и не совпадали у индивидуумов лишь по фазе. Аборигены напоминали собой автоматы с единой, но индивидуально заложенной программой, знающие, что нельзя ничего делать для себя лично, но не представляющие, как жить единым организмом.

- Только что здесь было высказано лестное замечание, что я не мальчик, - тяжело роняя слова, проговорил Волошин. - Я занимаюсь Нирваной более пяти лет. Может, не будем устраивать проверку на профессиональное соответствие?

Ткачик смутился.

- Да, конечно. Извините. Но данный текст действительно является когитограммой. Только запись её сделана при не совсем обычных условиях...

Он вновь бросил вопросительный взгляд в сторону Берзена. Начальник станции индифферентно смотрел на поляну нирванского леса. Будто разговор в кают-компании его не касался.

Волошин молча ждал. Пауза затягивалась.

- Хорошо! - решился наконец Ткачик, снова хлопнув себя по коленям. Начнём, как говорится, с нуля. А здесь - с воды. Как вы знаете, воды на Нирване в свободном состоянии практически нет. Растительный мир существует за счёт сорбции паров воды из атмосферы; животный, естественно, - за счёт потребления в пищу растений. Правда, кожа животных также обладает способностью сорбировать те крохи воды, которые находятся в атмосфере. Вообще разделение биосферы Нирваны на животный и растительный миры довольно условно: здесь протекают межцарственные трансмутации, в следствие чего органический мир Нирваны и выделен в астробиологической классификации в отдельное межцарство экзотрофических диквазикариотов...

- Карой, - остановил Ткачика Берзен, - перед тобой не коллега, а текстолог.

Видимо не так уж безразлично относился начальник станции к беседе. Кажется, он даже пытался ею управлять, но в какое русло он её направлял, было загадкой не только для Волошина, но, похоже, и для Ткачика.

- Если Карой сейчас начнёт излагать весь комплекс своих исследований, - Берзен по-дружески успокаивающе положил руку на колено Ткачика, - то вам, поскольку вы не экзобиолог, будет скорее всего малопонятно и, естественно, скучно. Давайте уж лучше я попытаюсь коротко изложить суть появления заинтересовавшей вас когитограммы. Итак, нами было обнаружено, что при определённых условиях, - здесь Ткачик выпрямился, но Берзен сжал его колено и без заминки продолжал объяснять тем же спокойным тоном: - у аборигенов проявляется параллельное сознание. Первое, уже известное, диктующее псевдогенетическую программу поведения общественного индивидуума, по-прежнему является доминирующим; второе же выражено чрезвычайно слабо и с трудом уловимо, поскольку находится на пределе разрешающей способности нашей аппаратуры. Дополнительную трудность создает огромная скорость его функционирования - где-то порядка на два выше обычной. Поэтому зачастую нам и не удаётся отснять достаточно цельные, чёткие по мысли когитограммы. Точнее, цельных у нас нет вообще. Даже тот текст, ради которого вы прибыли на станцию, является компьютерной компиляцией, хотя вариатор и даёт её девяностопроцентную смысловую гарантию.

Волошина так и подмывало задать вопрос, что же это за особые условия, из-за которых Берзен оборвал объяснения Ткачика и сжимал его колено? Но не задал. Видно было, что Берзен ожидает подобного вопроса, но отвечать на него не намерен. Поэтому он спросил о другом:

- Вы полагаете, что выявленное вами второе сознание являлось доминантным сознанием аборигенов в эпоху "До"?

Что-то изменилось в лице Берзена. Он снова понял Волошина. Психолог он явно был незаурядный.

- Пожалуй, нет... - медленно протянул он и убрал руку с колена Ткачика. - Слишком несовместима метафоричность выявленного сознания с прагматично сухими сведениями информхранилищ. Хотя мы и склонны считать, что какие-то отголоски событий между эпохой "До" и эпохой "После" в выявленном сознании просматриваются.

- Нет, почему же, - внезапно активно возразил Ткачик. - Вполне возможно, что мы имеем дело именно с сознанием эпохи "До", деформированным наложением сознания эпохи "После", которое жёстко регламентирует поведение индивидуума. Вероятно, оно могло сохраниться только благодаря деформации в область абстрактной метафоричности, а также резкого ускорения функционирования. Иначе, при одинаковой скорости функционирования обоих сознаний, индивидуума в лучшем случае ждало раздвоение личности, а в худшем - сумасшествие. Полагаю, что в момент перелома эпох так и происходило, хотя сведений об этом мы не имеем. В дальнейшем же сознание эпохи "До", повинуясь инстинкту самосохранения, ушло в подкорковую область, недоступную нашим зондам, и проявляется только в особых условиях.

А вот Ткачику почему-то очень хотелось, чтобы Волошин задал вопрос об особых условиях. Он даже интонацией подчеркнул.

- Это уже из области фантазии, - мгновенно перехватил инициативу Берзен.

- Почему? - подыгрывая Берзену спросил Волошин и с интересом посмотрел на него. Предмет обсуждения для Волошина отошёл на второй план его всё больше занимало упорное желание начальника станции уйти от темы "особых условий".

- Потому, что подобная трактовка подразумевает насильственное наложение на психоматрицу индивидуума нового доминантного сознания общественного поведения. А таких данных у нас нет.

- Пока нет, - поправил Ткачик. - Мы ещё не исследовали и десятой доли информационного наследия.

- Пока нет и общей теории парамерного пространства, - съехидничал Берзен. - Мы сейчас рассматриваем факты, а не гипотезы.

Ткачик хотел что-то возразить, но Волошин, поняв, что спор сейчас перейдёт в заурядную перепалку, решил подвести черту.

- Спасибо, - сказал он. - Для начала хватит. Пищу для головы я получил.

- Да, действительно, - согласился Берзен. Похоже, такой финал принёс ему облегчение. - Лучше будет, если с подробностями вы ознакомитесь после просмотра нашей кристаллозаписи... - Он неожиданно улыбнулся и предложил: А как насчёт пищи для желудка?

- Точно так же, - рассмеялся Волошин. - В меру.

Он посмотрел на Ткачика. Ткачик сидел мрачнее тучи.

- Так зачем ты меня сюда приглашал? - раздражённо спросил он Берзена.

2

В столовой за столиком напротив входа в одиночестве обедала худенькая молодая женщина в комбинезоне космобиолога. Задумавшись о чём-то, она кивком головы машинально поздоровалась с вошедшими, рассеянно задержала взгляд на Волошине... и застыла, похоже, не успев прожевать. Глаза её расширились, потемнели; лицо стал заливать румянец.

Волошин смутился. Откуда она его знает? Симпатичное, ординарное лицо, чуть отстраняющее выражением лёгкой замкнутости; прямые чёрные волосы, спадающие на плечи... Что-то очень знакомое было в её облике - но вот что?

Он отвернулся, подошёл к синтезатору и стал заказывать обед. Спиной Волошин ощущал её взгляд, и это сковывало его. И тут его словно молнией поразило - это же Статиша! Повзрослевшая, перекрасившая волосы, и потому не узнанная Волошиным - её облик десятилетней давности так и не поблёк в памяти. Есть расхотелось, в голове воцарила сумятица, и Волошин заказал первое, что пришло на ум.

Лёгкий салат из свежих овощей и апельсиновый сок появились сразу, а вот вместо грибной солянки окошко выдачи запульсировало красным светом.

Ткачик с любопытством наклонился к дисплею.

- Грибы? - в его голосе зазвучало сдержанное осуждение. - Вы заказали грибы?!

- Ах да, простите, - спохватился Волошин. - Задумался.

Он поспешно снял заказ. Одно из правил коммуникаторской деятельности гласило, что на планете, где существует разумная жизнь, категорически запрещается употреблять в пищу что-либо биологически близкое по своей структуре к организмам аборигенов. И хотя между земными грибами и псевдомицетами Нирваны пролегала морфологическая пропасть, видимо правило неукоснительно соблюдалось и тут.

- Как вы смотрите на солянку по-нирвански? - попытался сгладить неловкость Берзен.

- М-м... - смущённо заколебался Волошин. - Пожалуй, откажусь. Я много не ем.

Они взяли подносы, и Берзен подвёл его к столику, за которым сидела девушка.

- Тиша, можно разделить твоё одиночество? - спросил Берзен.

Статиша кивнула. Тёмные глаза смотрели на Волошина, как на инопланетянина.

- Наш экзомиколог, Статиша Томановски, - представил, усаживаясь, Берзен. - Прекрасный специалист и очаровательнейшая женщина.

Волошин сел, стараясь не встречаться с ней взглядом.

- А вы - Лев Волошин? - неожиданно спросила она.

Волошин выронил вилку и, наконец, посмотрел ей в глаза. Берзен удивлённо вскинул брови и с интересом уставился на Волошина. Ткачик застыл, не донеся поднос до стола.

- Я читала ваши статьи по общественной психологии, - тихо проговорила Томановски. Почему-то она не хотела афишировать их знакомство. Её глаза разрослись до неимоверной величины, заслонили собой всё, и не было сил отвести взгляд, чтобы не утонуть в них. Было страшно до жути, и сладко до стыда.

- Ба! - удивлённо воскликнул Берзен. - Так это ваша статья о влиянии средств массовой информации на психологию человека двадцатого века? Я как-то не сопоставил вашу фамилию, Лев, с фамилией автора статьи. Тем более, что вы представились только текстологом. А мы, оказывается, коллеги...

Волошин с трудом опустил веки. В ушах шумело.

- Нет, - деревянными губами возразил он. - Я не специалист. Психология двадцатого века моё хобби.

Он наконец вышел из оцепенения, взял вилку и принялся есть, не отрывая взгляда от салата. На душе было муторно. Будто он заглянул в глаза интуиту, и тот вывернул наружу всё его подспудное естество.

- Над чем вы сейчас работаете, если не секрет? - спросил Ткачик.

- Над тем же, - невнятно буркнул Волошин. - Трансформация психологии личности под влиянием идеологической пропаганды той или иной доктрины двадцатого века. Фашизм, сталинизм, маккартизм...

Столь явное внимание к его особе было непривычным и выглядело ненатуральным. Не слишком ли много любителей истории собралось на станции? Тем более, столь специфического направления... На Земле Волошина знали лишь единицы.

- Сегодня вечером в кают-компании состоится обсуждение нашего доклада по общественной психологии пикьюфи, - тихо, словно одному ему, сказала Статиша. - Приходите, нам будет интересно услышать ваше мнение...

Низко наклонившись над столом, Волошин видел только кисти её рук, свободно лежащие на столе. Длинные сухие пальцы чуть подрагивали.

- Благодарю, - бесцветно выдавил он. - Но, боюсь, не получится. Я не занимался психологией аборигенов Нирваны. И потом, мне необходимо ознакомиться с вводной кристаллозаписью.

Головы Волошин так и не поднял, боясь снова погрузиться в её глаза. Он залпом выпил сок и встал.

- Приятного аппетита и спасибо за компанию, - поблагодарил он, глядя в стол, повернулся и пошёл к выходу.

- Лев, погодите. Я вас провожу! - окликнул его Берзен, но Волошин, будто не слыша, быстрым шагом покинул столовую.

Только в коридоре, когда перепонка двери захлопнулась за ним, Волошин остановился, перевёл дух и прислонился спиной к стене. Лицо пылало. Сбежал! Вот уж никогда не мог подумать, что способен испытывать чувства гимназистки девятнадцатого века...

Минуту спустя из столовой вышел Берзен.

- Лев!.. - позвал он. - А, вы здесь. Вы ведь не знаете, где находится гостевая комната.

- Потому и жду, - нашёлся Волошин.

- Идёмте. Это на втором этаже.

Они молча поднялись по пандусу на второй этаж, и лишь здесь Берзен заговорил.

- Сейчас я анализирую нашу беседу в кают-компании, - смущённо начал он, - и нахожу своё поведение несколько глуповатым...

Волошин не отреагировал. Он тоже ощущал себя не в своей тарелке после встречи со Статишей.

- Не думал, что разговариваю с профессиональным психологом, продолжил Берзен.

- Но я уже говорил... - попытался возразить Волошин.

- Образование здесь ни при чём, - перебил Берзен. - Пусть психология - ваше хобби, но статья, с которой я знаком, написана вполне профессионально. Так что не прибедняйтесь. В нашей беседе вы были на шаг впереди меня в оценке ситуации.

- Вы имеете ввиду замалчивание темы "особых условий"?

- Именно.

Волошин улыбнулся.

- Так в чём дело? Как говорили древние: облегчите душу.

Берзен остановился.

- А дело в том, что идея особых условий принадлежит не мне. Ткачику. Это биология. Собственно, я и пригласил Ткачика на беседу, чтобы он объяснил суть эксперимента по снятию вторичных, или, как мы здесь говорим, эховых когитограмм. Но затем я решил, что такое объяснение, прямо с порога, так сказать, может вызвать у вас активное неприятие методики...

Берзен замолчал, глядя мимо Волошина. Глаза его сузились, уголки губ опустились. Разговор явно не доставлял ему удовольствия.

- Чем же страшна методика? - спросил Волошин.

Щека Берзена дёрнулась.

- Методика некорректна по отношению к законам коммуникаторской деятельности, - через силу проговорил он.

- Вы хотите сказать: противозаконна?

Берзен поднял на Волошина тяжёлый взгляд.

- Нет. Я стараюсь всегда быть точным в формулировках. Именно некорректна.

- Пусть так. Но в чём же она собственно заключается?

Щека Берзена снова дёрнулась.

- Как по-вашему можно назвать человека, судачащего о поступке своего товарища за его спиной? - спокойно произнёс он, но лицо у него при этом было как у глубокого старика. - Я думаю, что завтра Ткачик сам вам расскажет суть методики. А может, и покажет... Ваша комната, - указал Берзен на дверь, возле которой они стояли. - Ужин, если не захотите спуститься в столовую, можете заказать по линии доставки... Время у нас адаптированное к нирванским суткам, составляющим двадцать один час тридцать две минуты земного времени. То есть, наш час короче земного почти на семь минут... - Берзен замялся. - Кажется всё. До свидания. И... извините.

Он круто развернулся и пошёл назад. Волошин посмотрел вслед и непроизвольно отметил у Берзена обширную багровую плешь, как и у стереошаржа на спине кибероида. Кибероид оказался бицефалом. Но сейчас это не вызвало у Волошина улыбки. Ошибся Берзен. Слишком высоко оценил его способности, как психолога. Может, лишь психологию человека двадцатого века Волошин знал неплохо, почему и подумал, что Берзен, уходя в разговоре от темы "особых условий", старается скрыть личные просчёты...

3

Псевдоокно в гостевой комнате открывало вид на безбрежное море леса с высоты порядка трёхсот-четырёхсот метров. Там гулял сильный порывистый ветер, гнул, трепал деревья, веером проходясь по лесу, изредка бросал на окно клочки низких редких облаков. За стеклом было солнечно, но, как почему-то казалось, холодно. Ветер подвывал в несуществующих щелях, вызывая в комнате ощущение промозглого сквозняка - видимо предыдущий гость нирванской станции был натурой деятельной, живой и не терпел уюта. Это подтверждалось и минимальной обстановкой: лишь узкое жёсткое ложе, да стереопроектор у изголовья.

- Вы наш новый гость? - осведомилась комната.

- Да. Лев Волошин, текстолог из КВВЦ. Можно просто Лёвушка. - Волошин улыбнулся. Он любил фамильярничать с системой жизнеобеспечения. Иногда получались довольно забавные пассажи.

- Желаете что-либо перестроить в комнате?

- Пока нет. Пока я желаю принять душ.

- Пожалуйста.

Дальняя стена комнаты разошлась, и Волошин увидел небольшую голую площадку на вершине скалы, с которой открывался всё тот же вид на лес.

- Это что - душевая? - недоверчиво спросил он.

- Да.

- Гм... - непроизвольно вырвалось у Волошина. Слов он не нашёл.

Он вырастил стол, вынул из кармана систематизатор, положил на столешницу. Затем разделся, опустил одежду в приёмный люк реактиватора и шагнул в душевую. И если бы не пронизывающий ветер, швырнувший его на стенку душевой кабинки, то он непременно распластался бы на полу от бешеного удара ледяного ливня, обрушившегося сверху.

- Спинку потереть, Лёвушка? - интимно осведомилась система жизнеобеспечения.

- Воду горячую! - придушенно заорал Волошин. - Убери ветер!

Ветер, швырявший его от стенки к стенке так, что создавалась жутковатая иллюзия, будто через мгновение он полетит вверх тормашками с головокружительной высоты, исчез, ударили горячие струи.

- Тише! - снова заорал Волошин. - И, вообще, подключи ко мне свои сенсоры!

Предыдущий гость-спартанец явно не любил, чтобы ему потворствовали, и выбирал режим жизни вопреки желаниям своего организма.

"Вот и первый пассаж, - запоздало подумал Волошин, вспомнив реплику системы жизнеобеспечения по поводу своей спины. - Один-ноль, только не в твою пользу".

Горячий душ сменился тёплым, затем последовал комплекс биритмичного массажа, вода отключилась, а ионный душ быстро высушил тело. Волошин вышел из кабинки, и тут же в стене открылась ниша реактиватора с освежённой одеждой.

Лев оделся и принялся за переустройство комнаты. Первым делом погасил окно, но другого изображения не вызвал - во время работы он любил замкнутое уединённое пространство. Стол передвинул в угол, зажёг над ним яркий точечный светильник, освещавший только столешницу, - от чего вся комната погрузилась в полумрак, вырастил жёсткое кресло с подвижной спинкой. Затем занялся ложем - расширил его, умягчил и застабилизировал. И только потом взял в руки кристаллозапись, лежавшую на предметном столике стереопроектора.

Псевдоожиженный наполнитель кюветы был закристаллизован лишь наполовину - значит, сеанс рассчитан не более, чем на пять часов. Волошин подбросил кювету в руке и неожиданно вспомнил, как долго и обстоятельно Берзен уверял его в том, что они не собираются проводить мнемоскопирование. Поколебавшись, он всё же вставил кювету в сенсорный анализатор. Как и положено для любой кристаллозаписи суггестия изложения оказалась в норме, то есть, в пять раз ниже, чем у учебно-воспитательной. Никто не собирался навязывать Волошину свою волю.

Хотя рядом никого не было, Лев густо покраснел. Всё-таки углублённое изучение психологии человека двадцатого века наложило на него свой отпечаток: невольно и он начал подозревать, что кто-то ведёт с ним двойную игру.

Он сел в кресло и поставил на стол кювету кристаллозаписи. Взгляд скользнул с неё на систематизатор, и ему вдруг захотелось послать к чёрту свои обязанности текстолога и заняться любимым делом. Желание было понятным - именно по ночам он совершал свои экскурсы в историческую психологию.

Система жизнеобеспечения уловила двойственность и нерешительность его поведения и предложила третий вариант:

- Быть может, Лёвушка поужинает?

- Нет! - вспылил Волошин. - Попрошу полностью отключиться и реагировать только на устные команды!

Он отодвинул систематизатор на край стола в тень - подальше с глаз от соблазна, - отослал в стену стереопроектор и запросил текстуальный транслингатор. Вообще-то он не чуждался стереопрограмм, но только в качестве отдыха и развлечения, работать же предпочитал с печатным текстом. Причём предпочитал читать не с дисплея, а с отпечатанных листов. По его мнению, только тогда у человека вырабатывался чёткий взгляд на исследуемую проблему.

- В настоящий момент в системе нет свободных транслингаторов, сообщила система жизнеобеспечения. - Если вы согласны подождать, то через двадцать одну минуту вам доставят его со склада. При срочной работе вам может быть предоставлен резервный транслингатор из зала перевода нирванских информкювет. Но этот транслингатор подлежит возврату в течение десяти минут.

- Нет, спасибо. - Лев бросил непроизвольный взгляд на систематизатор. - Транслингатор будет необходим мне постоянно. Доставляйте со склада, я подожду.

Транслингатор прибыл через девятнадцать минут, что при скрупулёзной точности системы жизнеобеспечения вызвало у Волошина недоумение. Впрочем, он тут же вспомнил, что его биочасы по-прежнему отмечают земное время. Он хотел было подстроить их под нирванское, но махнул рукой. На Нирване Лев рассчитывал провести не более двух недель, а всякая перестройка организма являлась не очень приятной процедурой.

К его удивлению среди фактурного материала, который транслингатор предложил для печати, оказалась и бумага, что и у земных транслингаторов встречалось не часто. Бумагу практически вытеснили пластики, и ему, книжному червю, пропитанному бумажной пылью, было немного грустно, когда в архивах он получал вместо пожелтевшего, чуть ли не рассыпающегося в руках оригинала газеты, её пластиковую копию. Поэтому, вложив кристаллозапись в приёмное окно, Лев с удовольствием заказал текст именно на бумаге.

Транслингатор мягко загудел, и на предметный столик аккуратной стопкой стали осыпаться листы отпечатанного текста. Дохнуло тёплым запахом бумаги, и Волошин неожиданно понял, почему нирванская станция показалась ему столь привычной и знакомой буквально с первых минут. В коридорах станции ощущался неистребимый и в то же время еле уловимый запах книжной пыли. Настолько привычный Волошину, что с ним невольно ассоциировалось понятие уюта и родного дома.

Лев улыбнулся. Настроение сразу улучшилось. Транслингатор мелодично звякнул и сменил освещение предметного столика на зелёный свет. Против ожидания стопка листов оказалась довольно тощей.

"Общие сведения

о биологических и социальных особенностях

нирванской цивилизации"

(краткое популярное изложение)

- прочитал он на первом листе, отложил его в сторону и, удобнее расположившись в кресле, принялся знакомиться с текстом.

Postquasifungi sapiens nirvanaei - гетеротроф с рудиментарной аутотрофией эпидермиса. Межцарство дикариотов Нирваны. Выделение биоценоза Нирваны в особое межцарство обусловлено цитологическими особенностями органического мира. Основа клеточного строения - биодипольный дицитоид с пространственно симметрично ориентированными клеточными и ядерными органоидами относительно центра разделительной мембраны (рис.1, стр.2).

Брови Волошина полезли на лоб. Из прочитанного он уяснил только то, что ему следует обратиться к рисунку на следующей странице. Он и обратился.

Цветная стереокартинка с экспозицией в четыре минуты демонстрировала основу нирванской жизни - диклетку, напоминающую два сильно сдавленных между собой воздушных шарика. В её центре на разделительной мембране находилось двойное ядро, повторяющее своей конфигурацией диклетку. Как в самой диклетке, так и в двойном ядре перемещались какие-то образования. Изредка, достигнув мембраны, они застывали на несколько секунд, а затем вдруг оказывались по другую сторону мембраны и продолжали движение. Возникшие на рисунке красные стрелки показали, что передвижение образований в клетке происходит попарно симметрично её центра, точно также, как и скачок через разделительную мембрану. Спустя четыре минуты экспозиция закончилась, изображение мигнуло и стало повторяться.

Волошин затребовал светокарандаш, возвратился к первой странице и пометив непонятные слова, запросил их толкование. Через мгновение на предметный столик транслингатора опустился лист бумаги.

Postquasifungi sapiens nirvanaei - эволюнт псевдогриба разумный нирванский. Представитель разумной расы планеты Нирвана.

Гетеротроф - организм, метаболизм которого основан на усвоении органических веществ.

Рудиментарная аутотрофия эпидермиса - способность кожи к усвоению минеральных веществ, практически утраченная в процессе эволюции вида.

Межцарство дикариотов (межцарство экзотрофических диквазикариотов) согласно систематике органического мира Пространства особое промежуточное царство организмов с необычной диклеточной структурой (характерно исключительно для органического мира Нирваны).

Биоценоз - самодостаточная экосистема живых организмов, ограниченная рамками среды обитания и характеризующаяся отношениями животных между собой и окружающей средой.

Цитологические особенности - особенности клеточного строения.

Биодипольный дицитоид - двухбиополюсная двойная клетка. Строение живой клетки, характерное исключительно для органического мира Нирваны.

Органоиды - постоянные структуры животных и растительных клеток.

Волошин перечитал начало. Теперь, в первом приближении, было хоть что-то понятно. Он попытался читать дальше, но наткнулся на ту же терминологическую абракадабру.

"Ничего себе - популярное изложение!" - подумал он, собрал листы и положил их на предметный столик транслингатора.

- Попрошу адаптировать текст для человека, далёкого от биологии, сказал он.

Транслингатор мигнул освещением, зажужжал, и на стопку листов опустился блестящий штатив. Страницы веером зашелестели, и эта операция напомнила Волошину работу аппарата по пересчёту денежных купюр из коллекции второго помощника капитана. Затем пачка разделилась на две стопки, которые, зашелестев навстречу друг другу страницами, вновь сдвинулись в одну. Пачка стала толще. А вот это уже напоминало манипуляции крупье с картами интересовался когда-то Волошин психологией азартных игроков.

Штатив втянулся в корпус транслингатора, предметный столик мягко осветился зелёным светом - операция адаптации текста закончилась. С некоторым предубеждением Лев взял стопку листов. Название осталось прежним, зато текст претерпел коренные изменения.

Разумный мир Нирваны представлен единственным видом: Postquasifungi sapiens nirvanaei - эволюнт псевдогриба разумный нирванский. Тривиальное название вида дано первооткрывателями на основе некоторых цитологических аналогий (аналогий клеточной структуры) с земными организмами (в частности, с царством грибов - Fungi).

1. Цитологические особенности органического мира Нирваны

Клеточное строение организмов Нирваны представляет собой уникальное явление в космической биологии, не встречающееся не только на Земле, но и в изученной Вселенной, что и обусловило выделение органического мира Нирваны в особое межцарство диклеточных организмов (дикариотов). Основа строения органического мира Нирваны - псевдодиплоидная (здесь: лжедвуполая) экзоклетка. (Далее следовал уже известный Льву рисунок.) Изучение внутреннего строения диклетки показало значительные различия в органоидах (составляющих клетки) между земными и нирванскими организмами, но данная работа не ставит своей целью рассмотрение этого аспекта. Следует лишь упомянуть, что расположение идентичных органоидов внутри диклетки строго симметрично центра, и при их перемещении в определённый момент наблюдается инверсия (взаимный переход) парно симметричных органоидов из одной клетки в другую через разделительную мембрану. Согласно гипотезе Майлетского экзоцитологического центра инверсия является необходимым условием репродукции (воспроизводства) любого нирванского вида.

Применяемый термин "репродукция", хотя и не является полностью адекватным, наиболее близок к существу процесса смены поколений нирванских организмов, поскольку, по нашему мнению, термин "размножение" для органического мира Нирваны абсурден. Точно также неприемлемым является и разделение органического мира Нирваны на растительный и животный миры. Дело в том, что организм одного и того же вида обладает способностью к трансмутации (здесь: к перевоплощению), выражающейся в резкой перестройке функциональных систем с аутотрофии (усвоение минеральных веществ) к гетеротрофии (усвоение органических веществ) и наоборот. Что в свою очередь сопровождается изменением способа существования от оседлого к миграционному. Проще говоря, нирванские организмы обладают достаточными степенями свобод к многократному, в зависимости от условий, переходу от растительного существования к животному.

Следующая стереокартинка продемонстрировала Волошину трансмутацию вида Quasifungisauros nirvanaei. В течение тридцати восьми суток, спрессованных на видеокартинке в пять минут, серая пористая бесформенная гора псевдомицета преобразовалась в блестящего, словно из полированного металла, слоноподобного псевдоящера, который, ещё не закончив трансмутацию, принялся пожирать растущий рядом псевдомицет с тривиальным названием "гордиев узел", напоминающий своим видом моток хаотично запутанной проволоки.

Пожалуй, единственным представителем органического мира Нирваны, не претерпевающим трансмутацию и постоянно существующим только в гетеротрофной форме, можно считать вид Postquasifungi sapiens. При этом следует воздержаться от определения "является", поскольку по заключению Института экзобиологии вид искусственно препятствует своей трансмутации в аутотрофное состояние, в то время как имеются все предпосылки для такого метаморфоза. Вместе с тем следует указать, что заключение Института экзобиологии основано лишь на косвенных данных, вытекающих из многолетних наблюдений за жизнью и поведением отдельных особей вида, так как чисто биологические исследования, по вполне понятным этическим соображениям, не проводились.

"Ещё бы, - саркастически хмыкнул Волошин. - Кто бы вам позволил анатомировать живое разумное существо. А мёртвых у них нет".

2. Репродукция вида Postquasifungi sapiens.

Как уже говорилось, вид Postquasifungi (обиходное название по аббревиатуре - пикьюфи) единственный из организмов Нирваны, который можно было бы отнести к Царству Животных, несмотря на сохранившуюся рудиментарную способность кожи к осмотической аутотрофии. Однако такое выделение вида до сих пор остаётся под вопросом по выше приведённым причинам.

По земным понятиям пикьюфи - существа бесполые. Способ их репродукции не имеет аналогов в космической биологии и получил название симбиозной репродукции (репродукции на основе биологической взаимопомощи двух видов). Репродукция пикьюфи осуществляется путём симбиоза с видом Pseudomycota bigenericus (псевдогриб двуродящий) и происходит следующим образом. В достигнувшей определённого возраста (около двухсот земных лет) особи пикьюфи спонтанно (самопроизвольно) начинается неуправляемая инверсия внутриядерных органоидов, которая, по предположению того же Майлетского экзоцитологического центра, включает генетическую программу воспроизводства, вынуждающую особь прекратить любого рода деятельность и побуждающую к единственному действию: поискам особи вида Pseudomycota bigenericus, находящейся в гетеротрофной форме. Особь Pseudomycota bigenericus поглощает особь пикьюфи, при этом наблюдается цитологическая трансформация (перестройка) обоих особей в новый организм: так называемую диматрицу межвидовую. Биодипольные дицитоиды обеих особей расщепляются, а затем цитоид вида Pseudomycota bigenericus воссоединяется с цитоидом вида пикьюфи, образуя новые симбиозные биодипольные дицитоиды. Поскольку клеточная масса особи Pseudomycota bigenericus во много раз превосходит клеточную массу особи пикьюфи, наблюдается от четырех до двадцати аналогичных операций, пока не достигается практически полное клеточное равновесие. После этого диматрица межвидовая трансмутирует в аутотрофное состояние и существует в нём довольно продолжительное время (от пяти до тридцати лет), не подвергаясь никаким цитологическим изменениям. Затем, по необъяснённым до сих пор причинам (как установлено, ни внешние факторы: сезонные изменения, температура, освещённость, время суток и т.п.; ни чисто биологические: как, например, скорость метаболизма, - не оказывают влияния на продолжительность предваряющего репродукцию периода), начинается бурная инверсия клеточных и ядерных органоидов. Однако дальнейшая внутриклеточная трансформация диматрицы межвидовой не изучена из этических соображений, поскольку исследования могли повлиять на процесс репродукции. Поэтому о происходящем можно судить лишь на основе визуальных наблюдений.

На очередной стереокартинке была изображена огромная белая масса бесформенного псевдогриба в масштабе один к пятидесяти. Время экспозиции составляло девять минут, скорость - тридцать суток в минуту. Экспозиция включилась, и в строке отсчёта суток быстро замелькали цифры. В течение первых двадцати-тридцати суток псевдомицет приобрёл шарообразную форму, а затем стал медленно темнеть. По его поверхности заструились концентрические деформации, словно внутри завращались огромные лопасти, смешивающие вязкую тестообразную массу. На сто тридцатые сутки, когда псевдогриб приобрёл тёмно-коричневый блестящий цвет, деформации поверхности прекратились, а на сто сорок вторые сутки псевдогриб начал быстро сморщиваться. Скорость экспозиции резко упала до трёх суток в минуту. На сто сорок шестые сутки псевдогриб сморщился примерно наполовину, на нём образовался отросток, который лопнул, и изнутри, как из земного гриба дождевика, ударила слабая струйка фиолетового спорового дыма. "Споры вида Pseudomycota bigenericus", - появилась объясняющая надпись. На сто сорок седьмые сутки кожура псевдогриба стала растрескиваться, а затем распалась, обнажив лежащие на дне шарообразные, сильно припорошённые спорами, образования. За следующие двое суток образования приобрели форму аборигенов, при этом хорошо было видно, как их поверхность активно поглощает споровый порошок. "Эмбриональная гетеротрофия эпидермиса (зародышевое питание через кожу органическими веществами)", - пояснила следующая надпись. И на сто сорок девятые сутки уже вполне сформировавшиеся репродуцированные особи пикьюфи зашевелились, а затем самостоятельно покинули вконец рассыпавшееся чрево псевдоматери.

Экспозиция закончилась.

Из предложенной экспозиции можно предположить, что в момент репродукции происходит обратная реконструкция дицитоидов с воссозданием зародышевых форм вида Pseudomycota bigenericus (споровый порошок) и вида пикьюфи (эмбриональная форма). Численность репродуцированных особей пикьюфи не зависит от количества особей, вступивших в симбиозную репродукцию (может быть больше, может быть меньше), и не поддаётся анализу, так как природа этого явления не выяснена. Также не выяснены факторы, стабилизирующие общую численность пикьюфи на планете (за пятьдесят лет изучения она остаётся практически постоянной, хотя по имеющимся данным намного меньше, существовавшей в эпоху "До"). Вместе с тем установлено, что часть информации, полученной особью за период своего существования, передаётся по наследству и проявляется затем в так называемом интуитивном мышлении, что, в общем-то, подтверждается сведениями из нирванских информхранилищ. Так в эпоху "До" существовало разделение общества на кланы, члены которых вступали в симбиозную репродукцию только со строго определёнными, "клановыми" особями Pseudomycota bigenericus.

Подобный способ репродукции на Нирване более не встречается. По гипотезе Института морфологических исследований экзокультур (Института по исследованию возникновения и развития внеземных культур), основанной на данных реконструктивного анализа филогенеза (исторического развития организмов), вид пикьюфи мог появиться только в результате искусственно направленной мутации [коренного изменения наследственности, приводящего к частичному (или полному) исчезновению старых отличительных признаков вида и появлению новых]. По той же гипотезе современный вид пикьюфи искусственный эволюнт предшествующей ему расы Protoquasifungi sapiens, чья цивилизация имела биологическую направленность и трансформировала сама себя.

3. Способы общения и передачи информации

Общение особей пикьюфи между собой осуществляется на основе интактильной гиперосмии (неконтактного сверхобоняния). Информационным носителем являются молекулы феромонов [веществ, несущих одорантную (запаховую) информацию], продуцируемые так называемым "одорантно-речевым" органом, не имеющим аналогов в космической биологии по широте испускаемого спектра. Обнаружение феромона происходит не хеморецептивно, как, скажем, воспринимают запахи органы обоняния земных животных, а дистанционно, рецептивным полем. При этом определяется не только сам феромон, но и пространственная конфигурация молекулы, также несущая информацию. Чувствительный порог восприятия составляет приблизительно одну молекулу в кубическом метре (к сведению: наиболее высокий чувствительный порог восприятия некоторых земных насекомых не превышает ста молекул в кубическом сантиметре). Наряду с чувствительным порогом существует и так называемый шумовой (мешающий) порог, который при малых концентрациях феромонов составляет одну молекулу определяемого вещества на сто заглушающего. При увеличении концентраций шумовой порог резко возрастает и при концентрации феромонов более одной молекулы в кубическом сантиметре составляет уже девять молекул к десяти. То есть, информация первого феромона улавливается только при условии практически одинаковой концентрации со вторым.

На этом принципе основана запись информации на одорирующих феромонных валиках: феромоны наносятся на инертный одорирующий носитель таким образом, что при их сублимации (переходе в газообразное состояние) в воздухе достигаются практически равновесные концентрации. Феромонные валики хранятся в металлокерамических кюветах особого устройства (рис. 4, стр. 11), позволяющих производить последовательную считку информации.

Что-что, а устройство нирванской информационной кюветы Волошин знал досконально. Впрочем, следуя совету Берзена, он всё-таки внимательно ознакомился с рисунком. Кюветы представляли собой полые трубки, внутри которых находился полимерноорганический одорирующий валик, приводимый в поступательно-вращательное движение заглушками на концах трубки. Молекулы феромонов истекали из кюветы через трёхмикронное отверстие в стенке, и их состав менялся по мере движения феромонного валика. Информативная ёмкость полимерноорганического валика была в среднем от ста пятидесяти до шестисот гигабайт, хотя его феромонный состав не превышал пятиста ингредиентов, переходящих в аэрозольное состояние. Столь высокая информативная ёмкость объяснялась тем, что каждая отдельная аэрозольная частица включала в себя до пятнадцати молекул различных феромонов и несла в себе не битовую, а пиктографическую информацию.

Волошин обречённо вздохнул и снова вернулся к тексту.

4. Историческая справка об открытии и изучении нирванской цивилизации

- Наконец-то, - буркнул Волошин. Ему было тяжело читать сугубо научный текст из чрезвычайно далёкой для него области. Тяжело и неинтересно. Азы биологических особенностей аборигенов Нирваны он знал давно. Правда лишь в общих чертах, но большего ему и не требовалось. Но когда начал знакомиться с исторической справкой, то неожиданно поймал себя на мысли, что теперь известные ему сведения воспринимаются несколько иначе. Словно с глаз пали некие шоры, и он видит нечто новое, на что до сих пор не обращал внимания.

Волошин отложил листы и заказал чашку кофе. Берзен был прав. За годы работы знание биологических особенностей аборигенов Нирваны оказалось похоронено под спудом адаптированных текстов информационного наследия цивилизации пикьюфи. Адаптированный перевод невольно вызывал в сознании пользователя метафорическую деформацию, так что казалось, будто он имеет дело с несколько экзотическим, но всё же человеческим обществом. Вводная же кристаллозапись Берзена возвращала пользователя на исходные позиции, снимая невольный эффект метафорической деформации.

Неторопливо прихлёбывая горячий кофе, Волошин по достоинству оценил внезапно создавшуюся ситуацию. Всё-таки Берзен не зря ел свой хлеб. Настроение приподнялось, и он, не допив кофе, вновь обратился к тексту.

Планета Нирвана открыта шестьдесят девять лет назад в системе звезды ЕН 13018 и зарегистрирована в астронавигационном атласе, как землеподобная планета с кислородосодержащей атмосферой, автоматическим зондом, исследующим триста восемьдесят шестой сектор Пространства в соответствии с многоцелевой программой картографической службы. Спустя два года после открытия на Нирвану высадилась комплексная экспедиция Центра космических исследований, проработавшая здесь полгода. Разумной жизни на планете экспедиция не обнаружила, зато были найдены многочисленные следы некогда существовавшей технологической цивилизации. По экспертной оценке цивилизация исчезла с лица планеты сравнительно недавно: порядка шестисот (плюс-минус пятьдесят) лет назад. Первоначальные гипотезы о космических и планетарных катаклизмах (резко возросший уровень космического излучения, землетрясения), социальных конфликтах (войны, революции), чисто биологических факторах (эпидемии), могущих привести к гибели цивилизации, не нашли подтверждения. Жилые строения, технологические сооружения и т.п. подверглись разрушению только в результате старения и обветшания. В то же время не было обнаружено и останков представителей цивилизации.

"Естественно, - подумал Волошин. - Какие ещё останки, при таком способе репродукции. Впрочем, тогда многое не было известно..."

Аргументированных гипотез исчезновения цивилизации нет до настоящего времени.

Исследование органического мира показало, что наиболее высокоразвитым видом, могущим претендовать на экологическую нишу разумного существа в биоценозе планеты, является вид Postquasifungi pseudosapiens. Однако более детальное изучение вида на основе анализа когитограмм (мыслезаписи) отдельных особей дало негативный результат, согласно которому вид находится на уровне, сравнимом с уровнем развития общественных насекомых с жёстко заданной, вероятно генетической (наследственной), программой поведения.

"Ну уж здесь можно было и не давать пояснений, - хмыкнул Волошин. Совсем меня за идиота принимают".

Вместе с тем жёстко заданная программа поведения, по которой каждый индивидуум обязан подчинить личные интересы интересам всего вида для жизни сообщества единым организмом, выглядит абсурдной, поскольку отсутствует какая-либо цель существования такого общественного организма. Наличие программы отсутствия цели жизни приводит к полной апатичности каждой отдельной особи, замедленной реакции на внешние раздражители, заторможенности сознания и длительному погружению в прострацию (столь алогичное психическое состояние вида Postquasifungi и послужило основой для названия планеты). Просчитанная на вариаторе вероятность жизнеспособности вида дала лишь две десятых, в то время как степень выживаемости вида в экологической нише биоценоза не должна быть ниже пяти десятых, иначе он однозначно обречен на вымирание. Тем не менее численность вида Postquasifungi за последние пятьдесят лет сохраняется на одном и том же уровне, что представляет собой нонсенс.

Всё вышесказанное позволило выдвинуть две альтернативные гипотезы. Согласно первой особь вида Postquasifungi является искусственным биологическим объектом, созданным исчезнувшей разумной расой Нирваны; согласно же второй - она и есть тем самым представителем разумной расы, деградировавшей в результате насильственного наложения на сознание генетической программы общественного поведения. Обе гипотезы долгое время оставались равноправными, поскольку не подтверждались фактическим материалом, способным пролить свет на проблему - не было обнаружено не то что какого-либо информационного наследия, но даже ни одного изображения представителя разумной расы.

По возвращении комплексной экспедиции на Землю и на основании её доклада Центр космических исследований совместно с Комиссией по вопросам внеземных цивилизаций подготовили Положение о статуте планеты Нирвана звёздной системы ЕН 13018, согласно которому она не подлежит колонизации по следующим причинам:

1. ...неустановления причин исчезновения ранее существовавшей на планете технологической цивилизации;

2. ...отсутствия на планете свободной воды;

3. ...высокой температуры на поверхности планеты, даже в самые прохладные сезоны не опускающейся днём ниже 50оС.

Кроме того, согласно пункту первому, на планете запрещено проведение любых частных исследований.

"Странное резюме, - с недоумением отметил Волошин. - Для объяснения невозможности колонизации Нирваны хватило бы и одного - любого из пунктов..."

Через два года на Нирвану прибывает совместная экспедиция отделения экзоархеологии КВВЦ и Института экзобиологии, которая основывает на планете стационарную научно-исследовательскую станцию. С тех пор изучение Нирваны проходит планомерно и последовательно. Через четыре года экзоархеологи на основании параметрического анализа жилых помещений, предметов обихода, транспортных средств, средств по управлению и ведению технологических процессов производств и пр. с вероятностью в девяносто две сотых подтверждают, что вид пикьюфи является именно той самой деградировавшей разумной расой.

Спустя семь лет при раскопках в центре одного из мегаполисов вскрывают подземное информхранилище. Однако определение его истинного предназначения растягивается ещё на шесть лет.

Следует сказать, что ранее в жилых помещениях находили металлокерамические кюветы, заполненные разложившейся органикой, но что они собой представляют и какую роль выполняли в жизни нирванского общества оставалось неясным. Впрочем, таких предметов неидентифицированного назначения насчитывалось на то время более полутора тысяч (семьдесят шесть процентов), суть применения большинства которых, кстати говоря, была определена благодаря последующей расшифровке информационных записей на полимерноорганических валиках.

В информхранилище сложной системой естественного охлаждения поддерживалась постоянная температура в 12,4оС, что позволило сохраниться полимерноорганическим валикам внутри кювет. Собранная информация о подземном хранилище и металлокерамических трубках вместе с биологическими данными особи пикьюфи были заложены в вариатор, который и выдал ошеломляющий результат, что полимерноорганические валики внутри кюветы являются информационными носителями гиперосмического характера. Однако расшифровка записей была осуществлена лишь двенадцать лет назад, на основе моделирования хеморецепторного (здесь - обонятельного) органа восприятия пикьюфи и ассоциативной переработки воспринятой гиперосмической информации.

5. Историографическая справка социального устройства нирванской цивилизации

История развития и упадка нирванской цивилизации условно подразделяется на два этапа: эпоху "До" - собственно, само существование технологической цивилизации, и эпоху "После" - до сих пор необъяснённой внезапной деградации общества, взрывообразно приведшей к самоликвидации цивилизации около шестисот лет назад. В настоящее время в результате проводящейся расшифровки нирванских информкювет имеются обширные сведения о социальном устройстве нирванского общества эпохи "До", и в то же время полностью отсутствует какая-либо информация об эпохе "После", кроме последних пятидесяти лет непосредственного изучения Нирваны. И если этот факт ещё можно объяснить тем, что ни у одной деградировавшей личности пикьюфи не замечено и намёков к стремлению вести какие-либо феромонные записи, то отсутствие даже минимальной информации о социальной катастрофе "смутного времени" - периоде перелома между эпохами - вызывает удивление. Создаётся впечатление, что социальная катастрофа произошла внезапно, спонтанно и взрывообразно без всяких на то предпосылок, и, похоже, причины её имеют не внутренний характер, а внешний. Хотя данный вывод может оказаться неверным, поскольку на настоящее время расшифровано немногим более десяти процентов сведений из информхранилищ.

Социальное устройство технологической цивилизации пикьюфи имело сложную и разветвлённую структуру, основанную на взаимодействии разобщённых кастовых родов. Кастовый род представлял обособленное образование особей, специализирующееся на определённом виде деятельности и генетически рафинирующем свои профессиональные навыки посредством воспроизводства из сугубо клановой грибоматрицы. Так, например, известны касты врачевателей, пищевиков, торговцев, металлургов...

Неожиданный стук в дверь оторвал Волошина от работы.

"Час пятьдесят две минуты, - машинально отметил он по биологическому хронометру. - По-местному, где-то третий час ночи... Кому это не спиться?"

- Входите! - разрешил он.

Перепонка двери лопнула, и Волошин остолбенел. В дверном проёме стояла Томановски.

- Можно? - скованно спросила она.

- Да-да, пожалуйста... - совсем растерялся Лев и суетливо вырастил ей кресло возле самой двери.

- У нас только что закончился бурный диспут в кают-компании по общественной психологии пикьюфи... Я проходила мимо... Вижу, ты не спишь... - Статиша говорила быстро, словно оправдываясь, и явно смущаясь. Жаль, что тебя не было.

Она села и застыла в неестественно прямой позе. В комнате повисла неловкая тишина. Вокруг Томановски словно скопился полумрак, и, благодаря ему, её широко распахнутые глаза не вызывали сейчас у Волошина того странного, муторного состояния, как днём в столовой. Лев немного успокоился и безбоязненно посмотрел в них. И не ощутил того момента, когда всё-таки её взгляд стал оказывать на него магическое действие. На этот раз Лев погружался в глаза Статиши медленно, спокойно, будто засыпая.

- Я... не помешала? - неуверенно, натужно выдавила из себя Статиша. Казалось, говорила не она, а кто-то со стороны - её напряжённая неудобная поза ничуть не переменилась, губы не дрогнули.

Вопрос долго, мучительно долго, окольными путями доходил до сознания Волошина.

- Что? - запоздало отреагировал он. - Да нет...

Чтобы избавиться от наваждения, он прикрыл веки и опустил голову.

- Кофе хочешь? - нашёлся он.

- Хочу, - снова словно со стороны прошелестел ответ.

Волошин заказал кофе для гостьи, и в комнате опять повисло неловкое молчание.

"О чём же мне с ней говорить? - лихорадочно пытался сообразить он, уставившись в пол перед креслом Томановски. - Десять лет назад, когда она внезапно ушла - неожиданно, ничего не сказав, не предупредив - сколько было слов... А сейчас - где они? Выгорели..." Ему были видны только её ноги, зашнурованные в древнеримские сандалии, и Лев как-то отстранённо уличил себя в извечной мужской ненаблюдательности - одета она была явно не в комбинезон. Но вот в чём, как ни силился, вспомнить не мог. А поднять глаза выше боялся.

- Кофе для гостьи! - торжественным церемонимейстерским тоном возвестила система жизнеобеспечения. Из стены у кресла Статиши выдвинулся столик с чашечкой кофе.

- Спасибо, - поблагодарила Статиша и, наконец, расслабившись, взяла чашку.

Лишь тогда Волошин осмелился на мгновение бросить на неё взгляд. На Статише было туманно-чёрное платье, сконтурированное субстанционным полем последний крик земной моды, как и древнеримские сандалии.

"И когда только на периферии успевают приобрести для синтезаторов программы последних образцов моды?" - недоумённо подумал Волошин, вновь, как в спасительную соломинку, вперившись в ноги Статиши. И тут же отвёл глаза в пустой угол. Хорошо, что точечный светильник освещал его со спины могла получиться весьма конфузная мизансцена.

- Хороший кофе, - проговорила Томановски, похоже, только для того, чтобы что-то сказать. - И горячий. Меня почему-то морозит...

Лев потянулся за своей чашкой с недопитым кофе, отхлебнул. Его кофе уже остыл. А вот ему бы - ледяного...

- Ты сейчас работал?

- Да.

- Значит, я всё-таки помешала...

- Ну что ты! Я как раз собирался... - с языка Волошина чуть не сорвалось: "спать", и он запнулся, не представляя, как закончить фразу. Такая концовка была равносильна нетактичному выпроваживанию.

- Я сейчас вдруг вспомнила, - тихо проговорила Статиша, - как ты работал по ночам, а я тихонько лежала в постели и смотрела на тебя.

Лев замялся, не зная, как себя вести. В голове был полный сумбур.

- Можно... Я сейчас посмотрю, как ты работаешь? - В её голосе прорезались жалобные, просительные нотки. - Я не буду мешать...

Кровь ударила Волошину в голову. На мгновенье он оцепенел, а затем повернулся к столу, взял в руки очередной лист и попытался сосредоточиться.

"По нашему мнению..." - выловил он из текста, но дальше почему-то не смог различить букв. Они мельтешили, словно живые, сливались в нечёткую иероглифическую вязь. Всё забивала мысль, что сидеть спиной к женщине нетактично. Он поёжился и сел вполоборота.

"По нашему мнению..." - ещё раз начал Лев, но снова ничего дальше не смог разобрать. И только тут заметил, что лист бумаги в его руках мелко дрожит.

"Этого ещё не хватало!" - в сердцах подумал он. Аккуратно положил лист перед собой, придавил его левой ладонью, а в правой руке накрепко зажал светокарандаш. Но сосредоточиться на тексте опять не смог. Тогда он прикрыл глаза, расслабил мышцы тела и провёл сеанс психонастройки. Минут через пять ему таки удалось отрешиться от всего постороннего и полностью восстановить в памяти прочитанный текст. Правда, по-прежнему где-то на периферии сознания оставалась мысль о дискомфорте работы, вызванном присутствием в комнате Томановски, но душевное равновесие было восстановлено, хотя и приходилось постоянно себя контролировать.

"По нашему мнению, - нашёл он знакомую строчку, - присутствие в атмосфере Нирваны информационных телергонов [веществ, выделяемых животными во внешнюю среду и воздействующих на животных того же (феромоны) или другого (кайромоны, алломоны) видов] способствует воспитанию и обучению репродуцированных особей, поскольку какие-либо воспитательные учреждения в нирванском обществе отсутствуют. Нет упоминаний о таких учреждениях и во всей расшифрованной информации об эпохе "До". В то же время объяснить довольно высокий потенциальный уровень интеллекта аборигенов Нирваны лишь наследственной передачей информации (по гипотезе Центра психологии внеземных культур) не представляется возможным по следующим причинам..."

"Так. - Волошин прервал чтение. - Кажется, я что-то пропустил..." Прочитанное явно не состыковывалось с усвоенным ранее. Он потянулся было за предыдущим листом, да так и застыл с протянутой рукой, каждой клеткой тела ощутив присутствие рядом с собой Статиши. Блокаду психонастройки прорвало, кровь толчком ударила в голову, уши запылали. Он ещё успел уловить тонкий сухой запах терпких духов, как к его волосам чуть слышно прикоснулась её рука.

- Лев...

С усилием ломая в себе жёсткий каркас нелепого панциря нравственных комплексов, Волошин неловко повернулся.

4

Разбудили Волошина щебет птиц и солнечные блики, прыгавшие по лицу сквозь редкий полог молодого лиственного леса. Он лежал под деревом, утопая в мягком, тёплом и пушистом мхе, и, бездумно щурясь, смотрел на трепещущие от лёгкого ветерка мелкие листья. Лежал и нежился, не желая выходить из сладкого оцепенения сна, пока не осознал реальность окружающего мира.

Сердце ёкнуло, он резко сел. Как он сюда попал?

"Так не бывает, - ошарашенно подумал Лев, растерянно оглядываясь и теребя руками мох. - Не может мох в лесу быть тёплым и сухим..." В ложбинке, недалеко от себя, его взгляд наткнулся на заколку для волос. Мгновение он недоумённо разглядывал её, затем узнал. И облегчённо рассмеялся. Всё-таки сильны атавистические страхи в человеке. Это была заколка Статиши. Лев больно укололся, когда целовал её волосы, и тогда Статиша безжалостно сорвала заколку и зашвырнула её в темноту.

"Таким образом зарабатывают инфаркты", - улыбаясь, подумал Волошин. Он приказал системе жизнеобеспечения восстановить прежний облик комнаты, но потом всё же пожалел творение рук Томановски и вынес изображение леса за окно.

В приподнятом настроении принял душ, оделся, позавтракал. Немного поколебался, читать или не читать дальше "краткое популярное изложение...", и пренебрежительно опустил пачку листов в утилизатор. Что-что, а историографию цивилизации Нирваны он знал в таком объёме, что вряд ли из подобных выжимок мог почерпнуть для себя нечто новое. Главного Берзен добился - снял с его сознания метафорические шоры текстологических исследований.

По местному времени была половина одиннадцатого. Следовало уже давно связаться с Берзеном, чтобы обсудить план дальнейших работ на станции, но Волошин, повинуясь бесшабашному настроению, махнул на работу рукой и вызвал Томановски.

- Абонент занят, - ответила система жизнеобеспечения.

Испытав лёгкое недоумение, Лев хмыкнул и, вконец по-мальчишески расхрабрившись, запросил одностороннюю связь. Похоже, система жизнеобеспечения на некоторое время оторопела от такой наглости, а затем принялась отчитывать за некорректность просьбы.

На Льва увещевания не подействовали. Он открыл пульт сенсорного управления, немного покопался в нём, закоротил пальцами пару нервных окончаний биосистемы, чем резко снизил этический порог прохождения отданных приказов, и снова повторил вызов.

На сей раз система жизнеобеспечения промолчала, и в комнате возникло расплывчатое изображение лаборатории. В том, что это именно лаборатория, Волошин догадался лишь по зелёным спецкомбинезонам сотрудников. Их было двое: они сидели спиной к Волошину перед массивной белой тумбой с теряющимися очертаниями - вероятнее всего пультом какой-то установки. По маленькой фигурке и тёмному пятну на месте головы одного из сотрудников Лев догадался, что это Томановски. Вторая фигура, высокая, узкая, со светлым пятном волос могла принадлежать как Ткачику, так и любому из тридцати сотрудников станции, которых Лев ещё не видел.

- ...я бы тебя убил! - донёсся из лаборатории искажённый до металла мужской голос.

"Ого!" - обомлел Волошин.

- Это какой уровень? - быстро спросил голос Ткачика. Всё-таки вторым сотрудником был он - его голос звучал без малейших искажений.

- Сейчас посмотрю, - неуверенно ответила Томановски.

- Статиша, - укоризненно заметил Ткачик, - ты сегодня что-то рассеянна.

Изображение совсем расфокусировалось, и Лев не понял, то ли Ткачик взял Томановски за локоть, то ли положил руку на плечо.

- Не надо, Карой, - мягко отстранилась Статиша. - Убери руку... Уровень эхового сознания.

- Н-да! - с сожалением причмокнул Ткачик. - Не понятно. Мы заблокировали сознание общественного поведения, открыли свободу эховому - и на тебе: столь алогичная реакция! Повторяю вопрос...

Звук вдруг поплыл, расщепился на составляющие обертоны, изображение запульсировало, а Волошин ощутил в кончиках пальцев лёгкое покалывание. Он отдёрнул руку, переждал несколько мгновений и снова закоротил нервные окончания сенсорной связи. Минуты три он таким образом выиграл у системы жизнеобеспечения.

- ...вы пришли из царства тьмы нашего прошлого! - вновь ворвался в комнату искажённый металлический голос. - И пытаетесь ввергнуть меня в грех индивидуализма. Я не могу... Я не хочу! Нет слаще доли - жить ради общества! Ежели слова ваши зерном прорастут во мне, я достоин смерти!

- Реципиент на грани психического срыва! - выкрикнула Томановски.

- Отключай! - мгновенно среагировал Ткачик.

С минуту в лаборатории царило молчание.

- А сейчас какой был уровень? - наконец устало спросил Ткачик.

- Тот же - эховый, - проговорила Томановски. - Впрочем, по гипотезе вариатора выведение эхового сознания на поверхность, снижение скорости его функционирования ведет к пробуждению в подкорковой области заблокированного нами доминантного сознания общественного поведения. Отсюда эта мешанина в высказываниях и быстрый сход реципиента к психическому срыву. Вероятно, контакт с эховым сознанием следует вести на скорости его функционирования.

- Может, ты и права... - согласился Ткачик. - Вечером попробуем ввести такую программу. Естественно, прямого разговора не получится - надо заготовить пакет вопросов, чтобы вариатор отбирал посылки в зависимости от ответов. Нам на такой скорости не поговорить... Чёрт! - вдруг выругался он. - Хотел бы я знать, кто программировал транслингатор! То стихотворная иносказательная компиляция, то - "царство тьмы", "грех индивидуализма", "сладкая доля"... Уши бы нарвал!

- Не психуй, - спокойно заметила Статиша.

- Да ладно тебе! - отмахнулся Ткачик. - Мне ещё далеко до психического срыва... Что думает об ответах реципиента вариатор?

- В ответах аборигена, - мгновенно включился в разговор хорошо поставленный голос вариатора, - прослеживаются аналогии с психологией человека "за железным занавесом" середины двадцатого века. Полное неприятие иноидеологии, вера в правильность своих жизненных позиций, неадек...

Голос вариатора вдруг взвыл до ультразвука. В пульте управления сенсорным восприятием системы жизнеобеспечения полыхнула сиреневая молния, отбросив Волошина на пол.

"Доигрался..." - очумело подумал Лев, сидя на полу и дуя на обожжённые пальцы. Он встал, аккуратно закрыл пульт сенсорного восприятия и под аккомпанемент менторских нотаций системы жизнеобеспечения, что, мол, не годится Лёвушке вести себя столь неподобающим образом, сунул пальцы в блок медаптечки. Пальцы мягко прихватило, застрекотал анализатор, а затем на обожжённые места полилось что-то прохладное, быстро снявшее боль.

Психология человека за "железным занавесом"... Термин Волошину был знаком. Он его понимал. Слишком хорошо понимал. Именно он был предметом его внерабочих интересов. Формирование психологии путём внедрения в сознание средствами массовой информации той или иной идеологической концепции. Создание сознания масс... Но какое это имело отношение к Нирване?

Пальцы вытолкнуло из медаптечки. Подушечки краснели регенерированной младенческой кожей; любое прикосновение к ним передавалось нервной системе острым, не очень приятным ощущением сверхчувствительности. Теперь на клавиатуре систематизатора долго не поработаешь...

Волошин уже понял, что присутствовал при контакте с аборигеном в особых условиях. Что-то там у них не ладилось... При контактах с иноцивилизацией главным ступором являлись моральные устои обеих сторон, поэтому коммуникаторов психологически подготавливали к толерантности восприятия чужой морали: не принимать её, но уметь лавировать между её препонами во время контакта. Здесь же явно скрывалось что-то другое. Между "железным занавесом" и нравственностью была существенная разница - всё-таки "железный занавес" характеризовал только определённый период земной истории. А вариатор выразился довольно однозначно. Ляпов, в отличии от человека, он в определениях не допускает...

- Лёвушку вызывает на связь начальник станции Ратмир Берзен, - сухо доложила система жизнеобеспечения.

Волошин поморщился. Похоже, с юмором у местной системы жизнеобеспечения было туговато. Почти за сутки общения она так и не усвоила нюансов пикантности уменьшительного имени гостя и употребляла его во всех случаях, зачастую за пределами шутки.

- Впредь прошу называть меня только Лев Волошин, - сказал он. Соединяйте.

- Доброе утро, - поздоровался он с возникшим у окна Берзеном.

- Доброе... - Берзен окинул взглядом комнату и задержал его на правой руке Волошина. Пальцы, собранные щепотью, всё ещё машинально потирали друг друга. - Что у вас произошло?

"Так, - подумал Волошин. - Следовало ожидать, что инцидент система жизнеобеспечения просто так не оставит..."

- Короткое замыкание, - буркнул он. - А это, - показал пальцы, - его результат. Тактильная гиперосмия.

Берзен рассмеялся.

- Чувствуется, что вводную кристаллозапись вы проработали весьма основательно! Дня через три загрубеют, - тут же утешил он, кивнув на пальцы. - Вы завтракали?

- Да.

- Тогда жду вас у сопространственного лифта. Пойдём знакомиться с процессом контакта... - Берзен насмешливо подмигнул. - В ту самую лабораторию, куда вы "нечаянно" заглянули.

Лифт перенёс их в сопространство второго уровня, и Волошин, увидев в кабине ряд из двух десятков кнопок, отметил, что работы на станции ведутся широко, с размахом.

- Да, - подтвердил его догадку Берзен, перехватив взгляд. - За пятьдесят лет исследований возникло много направлений, и мы расширились в сопредельность. Если сейчас все наши лаборатории перенести из сопространства на Нирвану, получился бы хороший научный городок. Хотя контингент у нас в общем-то небольшой.

Двери лифта распахнулись в небольшой тамбур с единственной дверью, на которой объёмно светилась лиловая цифра "2", означавшая уровень сопространства. Из тамбура дохнуло спёртым воздухом и усилившимся запахом книжной пыли.

- Всё хочу спросить и забываю, - проговорил Лев, принюхиваясь. - Что это за запах на станции? Такой сухой, пыльный?

- Уловили? - чуть ли не обрадованно удивился Берзен. - Обычно мало кто обращает внимание. Феромонный носитель. - Он прочитал на лице Волошина непонимание и пояснил: - Сложное полимерноорганическое вещество воскообразной консистенции, сублимирующее при температуре выше восемнадцати градусов. Собственно, это свойство и позволило сохраниться нирванским записям в информхранилище до наших дней. Носитель выполняет приблизительно ту же роль, что и спирт в земных духах. С той лишь разницей, что самих феромонов мы не ощущаем... - Берзен распахнул дверь в лабораторию. - Прошу.

То, что Волошин принял за пульт управления, исподтишка заглянув в лабораторию из своей комнаты, оказалось матово-прозрачным экраном, делящим помещение пополам. Собственно, лаборатория находилась по эту сторону: у самого экрана стояли два транслингатора (вероятно, основной и резервный - а может, дублирующий), а посередине, в полуметре от пола, находился выносной дисплей комп-вариатора. Перед ним, напряжённо сгорбившись в кресле, спиной к двери сидел Ткачик. Мелькая пальцами обеих рук по клавиатуре, он оживлённо беседовал с вариатором. Речевая характеристика была отключена, и вариатор мгновенно отвечал многоцветным перемигиванием быстро меняющегося текста на дисплее. Кресло Томановски справа от Ткачика пустовало. А по другую сторону экрана располагалась имитация поверхности Нирваны: клочок голой кремнистой почвы с белесо-слепящими под цвет нирванского неба стенами и потолком. В центре клочка почвы в знакомой Волошину отрешённой, безучастной позе Будды сидел абориген.

- Здравствуй, Карой, - окликнул Ткачика Берзен.

- Зась! - раздражённо отрубил Ткачик, не отрываясь от работы.

Берзен, извиняясь, развёл перед Волошиным руками и вырастил пару кресел за спиной Ткачика.

- Подождём, - шёпотом проговорил он и жестом предложил садиться. - Не будем мешать.

Из-за спины Ткачика Лев видел часть дисплея, но разобрать хоть кусочек текста не смог. Мелкие буквы прыгали, мельтешили разноцветными букашками, слипаясь, разрастаясь, меняя цвет и друг друга. Впрочем, после некоторого наблюдения ему удалось выделить игровую компоненту работы Ткачика. Под чёрной строчкой вверху дисплея появлялась синяя, которую Ткачик, вероятно изменением смыслового содержания, должен был перевести в жёлтый цвет. Когда это удавалось, жёлтый текст прыгал влево, образуя столбец, а рядом возникал ещё один или несколько синих столбцов, требующих той же операции. Дальнейшая "игра" с синими столбцами текста требовала более аккуратной работы, поскольку жёлтый столбец иногда начинал наливаться зеленью, стремясь изменить цвет, и тогда приходилось возвращаться на несколько ходов назад. Столбцы множились в непонятной прогрессии - иногда возникало пять-шесть синих, иногда только один, текст мельчал, чуть ли не до микроскопического, - но по мере успешного продвижения работы верхняя чёрная строчка постепенно, словно накаляясь, краснела, а когда весь дисплей оказывался заполненным жёлтыми столбцами, над уже алой верхней строкой возникал мигающий восклицательный знак. Затем изображение исчезало, и возникала новая чёрная строка с пустым экраном под ней.

Наконец, после очередной успешной операции на дисплее вспыхнула надпись: "КОНЕЦ РАБОТЫ", и Ткачик облегчённо откинулся на спинку кресла.

- Как самочувствие пикьюфи? - спросил он, включая речевую характеристику.

- Практически полная прострация с гаснущими следами возбуждения, вызванного предшоковым психологическим состоянием во время утреннего контакта. Рекомендуется в ближайшие пять-семь часов в контакт не вступать.

- Он не голоден?

Вариатор помедлил с ответом, затем сказал:

- Нет. Его энергетический запас на уровне полутора-двух суток.

- Энергетический запас! - фыркнул Ткачик. - Кто в тебя только вкладывал основы биологии! Хорошо. Пусть сидит здесь до вечера. Ему ведь всё равно, где находиться, если есть не хочет. Всё, сеанс окончен. Спасибо.

Дисплей вариатора погас, и Ткачик развернулся вместе с креслом к гостям.

- Привет! - небрежно махнул он рукой. Его лицо прямо-таки излучало удовлетворение от успешно проведенной работы. - С чем пожаловали?

- Привет, - снова поздоровался Берзен, а Волошин кивнул. - Что это ты моделировал?

Видно он разобрался в игрографической беседе Ткачика с вариатором.

- Что? - переспросил Ткачик и, бросив быстрый взгляд на Волошина, выразительно посмотрел на Берзена.

Берзен усмехнулся.

- Карой, я ведь тебе ещё вчера сказал, что сегодня с "тайнами мадридского двора" будет покончено.

- Вот и славненько, - раскрепощённо выдохнул Ткачик. - А то чувствуешь себя... Ну, да ладно. Мы прогоняли с вариатором программу вечернего контакта с аборигеном. Ты же знаешь, что прямой контакт с ним в особых условиях почти не даёт результатов. Эховое сознание практически полностью забивается основным, несмотря на все наши попытки экранировать его. Поэтому мы решили провести сеанс на скорости функционирования эхового сознания. А поскольку на такой скорости с ним может работать только вариатор, мы и попытались составить приблизительный каркас беседы по интересующему нас кругу вопросов. Хотя, конечно, всех поворотов беседы мы, естественно, предусмотреть не могли - нам ещё не приходилось вступать в контакт с рафинированным эховым сознанием.

- Поприсутствовать можно? - поинтересовался Волошин.

- А почему нет? - пожал плечами Ткачик. - Впрочем, сегодня вечером вам вряд ли будет интересно. Контакт-то прямой, от силы две-три минуты на запредельной для нас скорости - если вы помните, функционирование эхового сознания пикьюфи почти на два порядка выше обычного.

- А как вы вообще вышли на эховое сознание?

Ткачик хмыкнул и смущённо улыбнулся.

- О! Это уже "тайны мадридского двора".

Шпилька явно предназначалась начальнику станции. Но Берзен не отреагировал. Он скучающе качал ногой и с постным выражением лица смотрел сквозь матовый экран на неподвижную фигуру аборигена.

- Совершенно случайно, - продолжил Ткачик. - На Нирване практически нет свободной воды: я имею ввиду не только открытые водоёмы, но и атмосферные осадки. В самых благоприятных условиях: при наиболее низкой ночной температуре - влажность воздуха не превышает шестидесяти процентов. То есть, для того, чтобы достичь точки росы, температура воздуха должна понизиться ещё градусов так на двадцать пять - тридцать...

- Точка росы - это температура, при которой атмосферная влага начинает конденсироваться, - бесстрастно заметил Берзен. Всё же шпилька Ткачика не прошла мимо цели. Похоже, пикетирование было основой всех разговоров между ними.

Ткачик было осёкся, но тут же расплылся в улыбке.

- Простите, - извинился он, всеми силами стараясь подавить улыбку. Я всё забываю, что наш гость гуманитарий, а не естественник... Постараюсь учесть. Так вот, борьба за влагу как в растительном, так и в животном мире идёт весьма ожесточённая. Она основа жизни на планете. Если на Земле, как полагают, появление разумной жизни обусловили сезонные изменения, заставившие homo работать, чтобы обеспечить себя на зиму пищей и тёплой одеждой, то на Нирване, вероятно, таким фактором для postquasifungi послужила вода. С год назад наш экзомиколог Томановски - вас, кстати, вчера с ней знакомили - начала серию экспериментов по введению избыточных порций воды вначале в растительные, а затем и в животные формы нирванских организмов. Результаты оказались обескураживающими. У растительных форм буквально через несколько минут начинался активный рост клеточной структуры, почти на порядок превышающий рост клеток земных мицетов, который продолжался до установления прежнего баланса воды на единицу массы псевдомицета. Что же касается животных форм, то при введении дозы они вначале впадали в ступор до полного перераспределения воды в организме, а затем наступал резкий переход из каталептического состояния в усиленно функциональное. То есть, все функции организма выполнялись гораздо быстрее, чем обычно. По образному сравнению одного из учёных, - здесь Ткачик недвусмысленно посмотрел в сторону Берзена, - вода для растительной жизни Нирваны является катализатором наращения массы, а для животной - энергии.

- Нечто вроде наркотика, - полуутвердительно вставил Волошин.

Ткачик удивлённо вскинул брови, но затем всё же кивнул.

- Да, вы правы. Именно наркотика, но и именно нечто, поскольку не уверен, что процедуру дыхания больного человека чистым кислородом можно считать введением наркотика. Но, раз уж зашла речь о недоверии к чистоте наших действий, я вынужден разъяснить суть метаболизма нирванских организмов. - Ткачик бросил взгляд на Берзена, и опять не удержался, чтобы не съязвить: - Постараюсь попроще. Кровь пикьюфи, будем называть её так, представляет собой вязкую коллоидную субстанцию, биохимические процессы в которой чрезвычайно замедлены. А разбавление её водой способствует ускорению биохимических реакций. При этом, правда, следует не переборщить дозировку, иначе может нарушиться последовательность биохимических процессов: они начнут пересекаться, последующие обгонять предыдущие, наступит разбалансировка метаболизма, хаос в сигналах нервной системы проще говоря, опьянение, аналогичное введению человеку избыточных порций кислорода или спирта.

- Существуют ли остаточные явления после окончания действия избыточной воды? - На этот раз Волошин задал более осторожный вопрос.

- Да, - вновь подтвердил Ткачик. - Наблюдается эмоциональный упадок, сила которого пропорциональна величине вводимой дозы. Но при наших дозах аквасиндром пикьюфи, как мы его называем, весьма незначителен. Естественно, что все факторы воздействия воды мы определили не на аборигенах, а на других животных формах. Лишь убедившись в их практической безвредности, перешли к пикьюфи.

- А привыкание?

- При наших дозах и периодичности их введения оно исключено. Хотя желание "повторить", естественно, остаётся навсегда.

- И как вы обнаружили эховое сознание? - спросил Волошин.

- По когитограммам. При введении воды в организм пикьюфи убыстряются не только физиологические процессы, но и процесс мышления. При этом наблюдается сбой его программы как общественного существа, и начинают проявляться индивидуальные черты. Психология индивидуума претерпевает мучительный переход из блаженного состояния полной запрограммированности чёткой линией общественного поведения в муторное состояние дискомфорта осознания собственной личности. Вот тогда на когитограммах и проявляются следы затухающей несущей с высокой частотой. Вначале их приняли за возмущение психополя в момент ломки психики, но, когда выделили в отдельную составляющую, то и обнаружили эховое сознание.

- Надеюсь, вы всё поняли, - с иронией заметил Берзен. - Отдельная составляющая затухающей несущей...

- В первом приближении, - улыбнулся Волошин. - Одного не могу уяснить: что противозаконного вы усматриваете в таком контакте?

По застывшему лицу Ткачика он понял, что сморозил глупость. Противозаконного в контакте действительно ничего не было, если не считать, что он проводился без согласия аборигена. Впрочем, и это неверно. Согласие пикьюфи получить как раз нетрудно: его общественное сознание, ориентированное исключительно на безапелляционное выполнение требований извне и полное подавление личных желаний, просто не могло ни в чём отказать. Из него наоборот практически невозможно выдавить "нет". Правда и извне желать что-либо было некому до появления на планете людей... Поэтому оставалась только этическая сторона контакта, когда для "беседы" необходимо "подпоить" аборигена...

- Видите ли... - натужно стал выдавливать из себя Ткачик, смотря мимо Волошина сразу поскучневшим взглядом. - Как вам сказать...

- Не надо. Извините. Я понял.

Ткачик кисло усмехнулся.

- Ну и ладненько...

Берзен отстранённо смотрел сквозь сизый экран на аборигена. Размеренно качая ногой, он постукивал по подлокотнику кончиками пальцев, словно это "ладненько..." его не касалось.

5

- Здравствуй, Лев.

Волошин вздрогнул и обернулся от стола. В дверях его комнаты стояла Томановски и смотрела на него своими тёмными бездонными глазами.

- Здравствуй, - улыбнулся он.

И она оттаяла, глаза вспыхнули и осветились.

- Я тебя весь день искал. Уж подумал... - он прикусил язык, с которого чуть не сорвалось: "...исчезла, как тогда".

Но Статиша поняла. Глаза потухли, плечи опустились. Понимала она его, как никто. Больше, чем с полуслова. И не надо было искать причин, почему она тогда ушла. Они оба их знали. Чувствовала Статиша его двойственность, его странную любовь: то он полностью и безраздельно с ней, а через мгновение - уже далеко, в себе, и ничего ему не надо, и всё для него обуза и помеха, в том числе и её любовь.

Волошин вскочил с места, подошёл к Статише, обнял.

- Как мне без тебя было плохо эти годы... - хрипло выдавил он. И это было искренне, и Статиша вновь оттаяла.

- Ну-ну, подхалим, - мягко высвободилась она. - Ты почему не пришёл в лабораторию на сеанс прямого контакта с эховым сознанием пикьюфи?

- Как? - изумился Волошин. - Ведь ещё только... - И тут же понял, что, заработавшись, совсем забыл об эксперименте. Впрочем, подвели его и биочасы, так и не перестроенные на время Нирваны.

- Н-да... - сконфуженно промямлил он. - Что-то я совсем рассеянным стал. Неудобно получилось - ведь сам напросился...

- А результаты, - заметила Статиша, - между прочим, весьма любопытные.

Волошин вскинул брови.

Статиша посмотрела на него. Её глаза вдруг стали темнеть, расширяться, заполняясь муторной темнотой.

- Ты меня любишь? - неожиданно, с чисто женской непоследовательностью, спросила она.

Лев взял её руку и поцеловал холодную ладонь.

- Да.

- А я тебя - просто очень... - с какой-то внутренней болью прошептала она. И было в этом наивном "очень" такая глубина откровения, при которой человек распахивается весь, отдаваясь душою. И накатывалось от её слов ощущение жути, как и от взгляда её глаз.

- Слушай, так что у вас там с контактом? - спросил Лев, старательно избегая её взгляда. Бог мой, как он страдал эти десять лет без её глаз, без её любви... Как мечтал найти её... Казалось, всё будет по иному, он всё понял, стал другим... Но, когда это случилось, он опять, как и тогда, оказался не готов к её такому искреннему, открытому чувству, столь же глубокому, как бездна её глаз. Просто оторопь брала от его беспредельности.

- Успех, - всё понимающе и всепрощающе улыбнулась Статиша. Темнота сморгнулась с глаз, они снова осветились теплом. - Кажется, мы сегодня приоткрыли завесу над "смутным временем"...

- Ну, и...? - Лев старался побыстрее уйти от пугающей его темы.

- Какие мы нетерпеливые, - усмехнулась Статиша. - Как слова любви так из него не вытянешь...

Она прошла к столику, села в кресло, посмотрела на экран включённого транслингатора.

- Ты сейчас работал?

- Да. Просматривал некоторые новые тексты... Так что там у вас?

- Ладно уж, - вздохнув, согласилась она. - Поведаю тебе... Экспресс-контакт вариатора с аборигеном прошёл на редкость успешно и без срывов. Но, как всегда, ответы эхового сознания аборигена были настолько иносказательны и противоречивы, что вариатор выдал около двадцати смысловых вариантов беседы. Так что какой-либо целостной картины "смутного времени" мы пока составить не можем. И всё же некоторые однозначные выводы у нас есть. Так, после анализа беседы вариатор с вероятностью в семьдесят две сотых подтвердил гипотезу о наследственной природе эхового сознания. То есть, оно вполне может отражать действительные события "смутного времени", в которых участвовали предки данного аборигена. И если исходить из этой гипотезы, то у того самого персонажа стихотворных строк, из-за которых ты сюда прибыл, был реальный прототип. Правда, здесь вариатор не дал однозначного ответа. Он считает, что это могло быть и какое-то явление, впоследствии персонифицированное эховым сознанием. Но главное из беседы ясно: тот самый "он", чьи "слова были правильны, отражали суть вещей и будили души", является виновником радикального изменения психики пикьюфи и возникновения доминантного общественного сознания. Как всегда ответы аборигена облекались в форму головоломных притч, в которых создатель новой психики пикьюфи именуется то "Указующим Путь", то "Проповедующим с Горы"... Кстати, по заключению вариатора, это одно и то же: можно интерпретировать и как "Проповедующий Путь" и "Указующий с Горы" - смысловое понятие здесь объединено. Для меня сиё тёмный лес, но тебе, я думаю, такие лингвистические дебри не в диковинку. Но, самое главное, эта самая "Гора" или "Путь" не только вполне реальна, но и материальна. Когда после расшифровки экспресс-беседы с эховым сознанием мы вышли на прямой контакт с доминантным, абориген подтвердил её реальное существование и предложил провести нас к ней. Так что завтра у нас состоится маленькая экспедиция.

- Н-да... - только и сказал Волошин. Новость оказалась ошеломляющей. - И надолго? - с завистью спросил он.

- Самое удивительное, что иносказательная Гора почти рядом. Где-то в двадцати часах ходьбы аборигена.

- Значит, минимум, дня три... - прикинул Лев. - Жаль. Я бы тоже хотел с вами.

- Почему три? - удивилась Статиша. - Абориген уже в пути. Ты же знаешь, что любая просьба для него превыше всего. Они просто впадают в эйфорию счастья, выполняя чужое желание. Это природа их жизни, обусловленная сознанием общественного поведения. Правда, до нас здесь некому было желать...

- Значит, завтра среди дня вы будете у цели?

- Да. - Статиша посмотрела на Льва долгим взглядом, щёки её зарделись. - А вечером, чтобы не случилось, я буду здесь.

- А... Можно с вами?

- Ну, этот вопрос уже не ко мне, - усмехнулась Статиша.

- Понятно, - буркнул Лев и попросил систему жизнеобеспечения соединиться с начальником станции.

- Добрый вечер, Ратмир, - поздоровался Волошин, когда фигура Берзена спроецировалась возле окна. - Говорят, вас можно поздравить с успешным контактом?

- Да уж! Не лаптем щи хлебаем! - с явным удовольствием согласился Берзен. На сей раз он применил поговорку к месту и, к удивлению, ничего в ней не перепутал.

- А мне можно принять участие в экспедиции к "Горе"? - напрямую спросил Лев.

- А почему нет? - недоумённо передёрнул плечами Берзен. - Свободных мест в катере много, так что не вижу оснований для отказа.

- Спасибо.

- Не за что. Завтра в десять утра по-нирвански ждём вас у шлюза. До свиданья и спокойной ночи, - попрощался Берзен. - Надеюсь, что в этот раз вы будете точны, - индифферентно заметил он и отключился.

Статиша заглянула в глаза Волошину.

- Слушай, а как насчёт того, чтобы поужинать?

- Не молчи... - задыхалась она. - Скажи хоть что-нибудь... - билась в его руках как птица.

А он не знал, что сказать, и целовал, целовал, закрывая себе рот, чтобы не закричать.

- Тиша... - наконец выдохнул он, и было непонятно, то ли благодарит её, то ли успокаивает...

Потом они долго лежали в полумраке. Она то лихорадочно покрывала его лицо, грудь лёгкими быстрыми поцелуями, то, плача светлыми слезами, всхлипывая, запинаясь, захлёбываясь скороговоркой, говорила, как она счастлива, как любит его, как не может без него, как ждала его и как боится снова потерять его. Затем она уснула на его руке, но и во сне продолжала всхлипывать, бормотать что-то тревожное, прижимаясь к нему телом; руки её поминутно вздрагивали, крепче обнимая, словно она боялась, раз отпустив, потерять навсегда.

Застывшим взглядом Лев смотрел в её припухшее, заплаканное лицо, резко очерченное жёстким светом заглядывавшей в окно надкушенной луны, и в душе его было пусто, и было ему тяжело. И мысли его были тяжелыми и стылыми, как свет ночного светила.

"Зачем тебе это нужно? - думал он, ощущая, как изморозь льдистыми иглами кристаллизуется в груди. - Зачем тебе её любовь? - чувствовал он тревожное прикосновение её пальцев. - Что ты можешь дать ей, кроме студёной тяжести своего сердца?"

Он знал: стоит ей открыть глаза, и стылое наваждение безразличной луны исчезнет, растает от их тепла. Знал, и страшился её глаз, их света и их пугающей бездны. И боялся холодного непокоя своего рассудка...

Среди ночи, когда луна зашла, и Статиша успокоенно раскинулась на ложе, Лев осторожно освободил затёкшую руку, встал, включил в углу слабый свет и сел к столу. Лунная оторопь отпустила, но сон не шёл.

Было его время, любимое время работы. Лев посмотрел на спокойно спящую Статишу и взял в руки систематизатор. Но работать так сразу не смог. Переход в реальный мир давался с трудом. Обрывочные отголоски чувственности мешали воцарить трезвой мысли.

"Единство чувств разделяет разность устремлений мыслей, - подумал он. - Наверное, однополые пикьюфи гораздо счастливее человека. Им не приходится двоиться между чувством и рассудком". Он возвёл звукопоглощающую завесу и включил систематизатор.

- В прошлый раз мы беседовали с тобой о влиянии средств массовой информации на формирование психологии человека, - тихо проговорил Лев. Договорились, что ты подберёшь наиболее жёсткие примеры насаждения морали. Ты подобрал?

- Да, - так же тихо ответил систематизатор. - Будем беседовать, или ты, как всегда, предпочитаешь информацию на бумаге?

- Лучше печатную.

- Тогда подключи принтер.

Лев не стал заказывать системе жизнеобеспечения принтер, а подключил транслингатор.

- О! - заметил систематизатор. - Мощная система. Тогда я воспроизведу факсимиле.

Транслингатор застрекотал, и на предметный столик стали осыпаться газетные вырезки.

- Я постарался соблюдать хронологию, - предупредил систематизатор.

Волошин взял вырезки, но ещё минут пять неподвижно сидел, невидяще вперившись в бумагу. Последнее время он всё чаще ловил себя на мысли, что его увлечение является своеобразным коконом, в который он прятался, чтобы отгородиться от окружающего мира, от его проблем. Редкие эмоциональные всплески выбивали его из колеи, выталкивали в реальность, где он всё острее ощущал себя вымирающим анахронизмом. Кому нужна его работа? Исторические события ещё вызывают у людей любопытство, но кому интересна психология исторического общества? События истории принято интерпретировать с точки зрения современной психологии, а попыток осмыслить психологию общества, поддерживающего Муссолини, Гитлера, Сталина, Мао-Дзе-дуна, Пол Пота, практически нет. Какие убеждения двигали массами, ведомыми своими лидерами? Что их заставляло безоговорочно верить в правоту и непогрешимость идей? В чём разница между психологией фанатика веры Христовой и психологией носителя идей коммунизма? Что создавало, что поддерживало веру, и как пропаганда влияла на убеждённость? Что такое христианская нравственность и нравственность атеиста? Буквально по пальцам Волошин мог перечислить людей, которых это ещё интересовало. Психология современного человека резко утрачивала позиции рациональной логики, трансформируясь в интуитивную чувственность. Двадцать шесть лет назад на Земле родился первый интуит. Сейчас в родильных домах четверо младенцев из пяти - интуиты. И пропорция растёт... Кое-кто из поколения Волошина смог приспособиться, как-то войти в новую жизнь. Некоторые даже сумели овладеть приёмами передачи своего психологического состояния. Такие, как Статиша. А он - нет. Не смог.

Усилием воли Волошин заставил себя осилить несколько строчек. Затем вчитался, и работа пошла. Газетные вырезки охватывали период с тридцатых по восьмидесятые годы двадцатого столетия. В основном это были передовицы центральных газет, так или иначе развивавшие ту, или иную концепцию конкретной идеологии, но изредка встречались и стихотворные строки. Разные страны, разные языки, разные идеологии, разные лидеры, но одно было общим: гранитная твёрдость в насаждении безоговорочной веры и ярая, исступлённая непримиримость к инакомыслящим. Особенно ярко высвечивалось это в стихах, где лидер страны возводился ни много, ни мало, в культ божества, "давшего народу Солнце", а оппозицию именовали в лучшем случае "собаками неверными", исключительно подлежащими уничтожению. Нового здесь не было ничего: на протяжении истории человечества все доктрины были направлены на искоренение ереси. Впрочем, как раз этот аспект и не интересовал Волошина - его давно рассмотрели, разжевали и оценили. Он пытался понять, каким образом пропаганда оказывала влияние на общество, как меняла и формировала его психологию. Новую психологию нельзя создать грубой ломкой старой. Её можно только постепенно изменить, настойчиво и постоянно вдалбливая в сознание любые утверждения средствами массовой информации. В двадцатом веке эмпирическим путём определили влияние рекламы на сознание. И хотя тогда ещё не вывели индекса допустимого уровня суггестии печатного слова и произнесённых речей, пропагандистскими, "зажигающими массы", приёмами интуитивно пользовались во всю. До экспериментального моделирования сознания на научной основе ещё не дошли (античеловеческие опыты над людьми в конце двадцатого столетия не дали желаемого результата), но практическое подравнивание масс в одну шеренгу путём идеологической обработки велось тогда как никогда широко. И homo sapiens, ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ, который по имени своему обязан был анализировать любую получаемую информацию, легко поддавался внушению. И самой

неестественной, неподдающейся пониманию, была "стадная" психология масс, фанатически веривших в гениальность предвидений вождей и претворявших их указания в жизнь с однозначной непререкаемостью, доведённой до одиозного абсолюта.

Волошин поднял глаза и увидел, как на предметный столик транслингатора укладывается очередная стопка вырезок. Его охватила безнадежная апатия.

"Ты как книжный червь копаешься в древних отживших проблемах, словно вокруг тебя ничего не происходит, - с тоской подумал он. - Наверное, это естественная реакция человека, ощутившего себя вымирающим реликтом. Подавляющее большинство человечества находится сейчас в аналогичном шоке. Мы продолжаем жить, работать скорее по инерции, потому что прекрасно знаем, что на смену биологическому виду homo sapiens уже пришёл новый биологический вид homo infrasensualis".

Неожиданно для себя Лев попытался взглянуть на сегодняшний день глазами человека двадцатого века. Думали ли тогда, что у гармоничного, с их точки зрения, мира будут свои тяжкие проблемы? Нравственные и этические? Что биологическая сущность человека конечна, и рано или поздно из него разовьется новый вид? Вряд ли. Тогда человека считали венцом творения и пупом Вселенной. И позже, в двадцать первом веке, даже попытались узаконить такое положение принятием закона о биологическом статусе человека, согласно которому любые генетические изменения организма исправлялись системой жизнеобеспечения. Но природа не терпит остановки эволюции. Она пошла в обход генетически застабилизированной биологической сущности человека, начав эволюцию восприятия мира. Так появился homo infrasensualis - человек, с резко возросшим чувственным уровнем. Логическое мышление претерпело замену на чисто эмоциональное. Спонтанно усилилось не только восприятие мира, но и способность чувственного влияния на другого человека. При общении между собой интуиты не использовали слова, а "беседовали" непосредственной передачей через психополе обширнейшей гаммы чувств. Их мировосприятие было настолько сложно и отлично от обычного человеческого, что при наложении на психополе homo sapiens могло вызвать у последнего психическую травму. Что-то тёмное и жуткое поднималось из глубин подсознания, вызывая ужас бездны. Как глаза Статиши.

Лев непроизвольно оглянулся и наткнулся на её взгляд. Статиша лежала на ложе, подперев голову рукой, и смотрела на него чёрными колодцами своих глаз. Она уже давно не спала и наблюдала за ним...

6

Утро не предвещало неприятностей. Они проснулись в приподнятом настроении, приняли душ, позавтракали и стали собираться в экспедицию. Томановски попросила доставить в комнату её скафандр и заказала такой же для Волошина. Тогда-то и начались неприятности. Облегчённый нирванский скафандр Статиши прибыл практически сразу, а вот со скафандром для Льва вышла заминка. Система жизнеобеспечения долго молчала, а затем сообщила, что из резервных скафандров по совместимости с психологическими параметрами Волошина не подходит ни один, а для изготовления адекватного ей потребуется восемь часов.

Лев озадаченно посмотрел на Статишу. Она покраснела и прикусила губу.

- Не понял? - бросил реплику Лев.

- Извини, я забыла, что в спецскафандрах для условий Нирваны вмонтированы блоки статута человека.

На скулах Волошина вздулись желваки, но он сдержался. Вызвал Берзена и официальным сухим тоном попросил предоставить ему скафандр для участия в экспедиции. Лицо Берзена отразило безмерное удивление, затем он рассмеялся.

- Нет, Лев, в вас определённо есть что-то от интенданта! Не напрасно я вас принял за него при первой встрече. Дайте заказ системе жизнеобеспечения.

- Уже.

- Так в чём дело?

- Ни один из резервных мне не подходит.

- Как - не подходит? - Берзен не поверил и сам произвел заказ, но уже не устно, а пользуясь терминалом. Ответ поверг его в изумление. Нахмурившись, он ввёл какой-то вопрос.

- Однако у вас и психограмма! - изумился он. - Можно позавидовать вы практически не поддаётесь внушению, но именно в этом и загвоздка. Регулировка скафандра основана на взаимном психоконтакте, однако у вас такой порог проходимости, что ни один резервный скафандр с ним не справится. Ситуация... - Он сконфуженно почесал нос, затем снова повернулся к терминалу и задал очередной вопрос.

- Есть один выход... - неуверенно протянул он. - Когда основывалась станция, здесь работали в типовых скафандрах для высокотемпературных агрессивных атмосфер. В музейной комнатке, есть у нас такая, сохранилось несколько штук...

- Согласен! - кивнул Волошин. А что ему ещё оставалось делать?

- Хорошо. Сейчас один из них доставят. У вас какой размер?

Рядом со стройной фигуркой Статиши в лёгком, облегающем тело спецскафандре Волошин выглядел огромной неповоротливой статуей Командора. В довершение всего спину горбил тяжёлый регенерационный блок - скафандр был рассчитан на агрессивную среду и температуру до пятисот градусов, - так что приходилось идти согнувшись. Статиша же шла налегке: дышала воздухом Нирваны через фильтры, а жара снижалась терморегуляционными нитями, пронизывающими лёгкую ткань скафандра.

Они прошли через шлюзовую камеру и очутились на знакомой лужайке нирванского леса. Только теперь на месте, где сидел абориген, стоял десантный катер, а рядом с ним маячили две фигуры.

- ...сыт по горло! - донёсся из наушников раздражённый голос Ткачика. - Вчера он переводит мне: "Стоящим на паперти я бросаю монету. Что мне подать нищим душою?" Смысл ответа пикьюфи я понял. Но откуда паперть? Ни в эпоху "До", ни в эпоху "После" и признаков каких-либо форм теизма у нирванской цивилизации не было! Не слишком ли вольно адаптируется текст? Может, пора транслингаторам ограничить свободу ассоциативного поиска, чтобы в переводах было меньше эмоций и больше логики?

- По-моему, тебя просто уязвила сама суть ответа, - спокойно заметил Берзен.

- Да брось ты...

- Утро доброе! - поздоровался Статиша.

Говорившие повернулись в их сторону.

- Доб... - начал было Ткачик и осёкся, увидев Волошина в скафандре высшей защиты. Лицо его за поляризационным стеклом шлема вытянулось от изумления.

- Доброе... - корректно поздоровался Берзен, но, глядя на Волошина, всё же не смог сдержать улыбки.

- Вас бы в этот скафандр засадить, посмотрел бы я, какое оно доброе! - сварливо выпалил Волошин.

Внезапно из люка катера, быстро семеня множественными конечностями, выкатился знакомый кибероид-"бицефал" и застыл перед ним.

- Здравия желаю, кэп! - гаркнул он. И тут же на все окрестности загрохотал марш космопроходцев.

- Вольно, юнга, - снисходительно ответил за Льва скафандр.

Музыка оборвалась. Левая половина конечностей кибероида подогнулась, кибероид наклонился на бок, принимая стойку "вольно", и от этого лицо Ткачика, изображённое на хитинокерамической груди, стало выглядеть ещё более растерянным.

- Это ещё что? - ошарашенно спросил Лев.

Берзен от души рассмеялся.

- Вам достался скафандр капитана космопроходцев, осваивавших Нирвану. А кибероид, единственный, кто остался на станции из того контингента.

- Ну и шуточки были у наших дедов, - сконфуженно пробормотал Волошин. - Прямо казарменные.

- Зато какова субординация! - явно подтрунивая, мечтательно прицокнул языком Берзен. - У нас бы такую... Прошу. - Он сделал приглашающий жест в сторону люка.

К удивлению Волошина в катере находился ещё только один человек рыжий веснушчатый парень с необычно подвижным, выразительным лицом, на котором в гиперболической форме отражались все его чувства. Появление Волошина в скафандре высшей защиты вызвало у него буквально пароксизм недоумения, но вопросов он тактично не задал.

- Халлдор Йоунссон, экзомедиколог, - представился он.

- Лев Волошин, текстолог, - чувствуя себя не в своей тарелке, пробормотал Волошин и отвёл взгляд. В небесно-голубых глазах экзомедиколога горел недоумённый вопрос о его экипировке, требующий незамедлительного разъяснения.

"Вот и ещё один предтеча homo infrasensualis, - подумал Лев. - Как и Статиша..." Странно, но открытие Ткачика почему-то не вызвало на станции ажиотажа чего-то эпохального. Казалось, катер должен был быть набит исследователями до отказа, но вот поди же ты... Неожиданно Лев подумал, что за три дня пребывания на станции Йоунссон был лишь четвёртым человеком, с которым он познакомился. Это при персонале станции в более чем тридцать человек! Впрочем, сам виноват, приглашали же его на обсуждение отчёта в кают-компанию...

Лев хотел сесть рядом со Статишей, но кибероид мягко отстранил его и устроился между ними. По левую сторону от Волошина, как и положено при сопровождении космодесантника во время выхода на рекогносцировку. Лев промолчал, а Статиша с трудом удержалась, чтобы не прыснуть.

- Поехали, - сказал Берзен. - Курс на пеленг двадцать три дробь ноль два.

Катер снялся с места и поплыл над нирванским лесом. Вид сверху на бесконечное море псевдомицетов почему-то вызвал у Волошина ассоциацию с гигантским инкубатором разнокалиберных яиц чудовищных размеров монстров. А бескрайность кладки навеивала гнетущее впечатление, будто не сегодня-завтра эти самые монстры должны вылупиться.

- Высвети-ка курс, - предложил катеру Берзен.

На центральном экране появилась карта местности, перечёркнутая красной стрелкой.

- Фью-у! - присвистнул Йоунссон. - Мы что, летим к Мегаполису?

- Почти, - согласился Берзен. - Куда-то на окраину... Пусти зонд по траектории полёта, - снова попросил он катер.

Зажёгся левый экран. По нему потянулось бесконечное море псевдомицетов, затем справа показались развалины Мегаполиса, под зондом промелькнуло какое-то конусообразное сооружение ("Грязевой вулкан", заметил Йоунссон) и снова - белое пространство блестящих разновеликих шаров. Через несколько минут зонд вернули и просмотрели путь в обратном направлении.

- Значит, грязевой вулкан?

- Пожалуй... Сколько до него от станции?

На центральном экране высветилось расстояние: 58,6 км.

- Так. Если скорость передвижения пикьюфи в грубом приближении принять за три километра в час, то, действительно, идти ему около двадцати часов...

Катер остановился и завис над лесом. Сквозь прозрачный пол было видно, как внизу, лавируя между стволами псевдомицетов и обходя заросли переползи-травы, бодренько, ртутным шариком катился по лесу пикьюфи с кольцом-пеленгом на шее.

- Ты смотри, первый раз вижу аборигена таким шустреньким... Каково его эмоциональное состояние?

На экране возникла пикообразная диаграмма с пульсирующим максимумом.

- Ого! Да он просто счастлив!

- Не удивительно. Исполняет просьбу. В этом смысл его существования.

- Интересно, он сейчас также бубнит про себя свою программу общественного поведения?

- Естественно. "Наша цель - жизнь сообществом. Личности вне общества нет. Есть только общество, и каждый - винтик в его организме..." И так далее. Извечная молитва на полтора часа, замкнутая на себя.

- И всё же...

Ткачик протянул руку и включил транслингатор.

- Мы рождены, - грянуло в кабине катера, - чтоб сказку сделать былью! Преодолеть...

- К чёртовой матери! - в сердцах заорал Ткачик и ударил кулаком по клавише. - Я по винтику разнесу все транслингаторы, если никто из программистов не ограничит свободу ассоциативного перевода!

- Не кипятись, - спокойно осадил его Берзен. - Это даже интересно, как можно интерпретировать общественную программу поведения пикьюфи во время эмоционального всплеска.

- Что будем делать? - обратился он ко всем. - Сопровождать пикьюфи в катере, или пройдёмся с ним пешком? Если он действительно держит путь к грязевому вулкану, то идти где-то с полчаса...

На катере не остался никто. Даже Волошин, хотя Берзен намекнул, что в его скафандре передвигаться по лесу довольно затруднительно. Но желание пройтись по Нирване превысило. Он вообще впервые ступал по чужой планете, и для него всё было в диковинку. На Земле, ещё в начальный период работы с нирванскими текстами, он пару раз создавал в своём кабинете нирванский лес. Но одно дело - имитация, пусть и со стопроцентной адекватностью влияющая на органы чувств, другое - натура. Сознание не позволяло полностью принять даже абсолютный эрзац, поэтому в дальнейшем Волошин никогда не работал со стереокопиями. При посадке в катер, когда он впервые ступил на почву Нирваны, близость громады станции вызывала чувство всё той же ненатуральности ландшафта, что и при стереокопировании. Сейчас же, в чаще леса, осознание подлинности чужой планеты, пусть из скафандра высшей защиты, необычно сильно обострило восприятие. Казалось, что при каждом шаге он ощущает не только малейшие неровности и мельчайшие камешки, но и необычную сухость обезвоженной кремнистой почвы, будто ступает босиком, а не в монолитных башмаках с негнущейся металлопластной подошвой.

Он потрогал ближайший ствол псевдомицета. Скользкая, словно полированная, белая поверхность, накалённая солнцем, обожгла руку, хотя через перчатку скафандра высшей защиты он явно не мог этого уловить.

Кто-то похлопал его по спине, и Лев повернулся. Статиша недоумённо смотрела на него сквозь стекло шлема и жестом предлагала идти. Для них здесь были будни - остальные уже скрылись в лесу, догоняя пикьюфи.

Берзен, как всегда, оказался прав. Идти по неровной высушенной каменистой почве в жёстком скафандре было сплошным мучением. Непривыкший к таким габаритам, Лев то и дело спотыкался из-за неимоверной толщины подошв, цеплялся широченными плечами за стволы псевдомицетов, неверно оценивая свои параметры. Кроме того, внушительная масса скафандра требовала больших усилий при передвижении, что, в соответствии с её достаточной инерцией, делало походку Волошина похожей на движение разбалансированного кибероида, раскачивающегося из стороны в сторону и явно опасающегося натолкнуться на препятствие. А препятствий здесь было хоть пруд пруди. Вероятно скафандр обладал каким-то автономным сознанием - ответил же он на приветствие кибероида, - да и Волошин изредка чувствовал рефлекторное сокращение его ткани, помогавшее избежать неминуемого прямого столкновения с псевдомицетами. Но попросить скафандр о помощи Лев так и не отважился. От этого он злился, чертыхался сквозь зубы и старался идти быстрее. Но взвинчивание темпа давалось плохо. Лев сейчас напоминал себе испытателя новой машины, ведомой по пересечённой местности, которому наплевать на окружающий мир, лишь бы прийти к финишу.

Кибероид постоянно крутился вокруг него, чуть ли не поддерживая под локоть и почти ревниво оттирая Статишу. Наконец он заметил:

- Кэп, отстаём.

- У тебя что, есть предложение, как идти быстрее? - зло прошипел Волошин. - Так давай!

Он не успел понять, что происходит, как очутился на плечах кибероида, а вокруг замелькали стволы псевдомицетов. Вероятно зрелище было аховым огромная статуя в доспехах верхом на утлом кибероиде, - потому что Статиша безудержно захохотала.

- Стоп! - заорал Волошин. - Опусти на землю!

Кибероид послушно остановился и снял его со своих плеч.

- Что там у вас? - спросил в наушниках голос Берзена.

- Ничего, - жёстко отрубил Лев. - Обойдёмся как-нибудь сами... - И тут же поспешно добавил: - Это не вам, Ратмир.

Кажется, кибероид обиделся. Но Волошин не обратил на него внимания. Инцидент показался ему диким до нереальности, словно он принял участие в театрализованной цирковой программе, причём в качестве статиста-дурака.

Волошин плюнул на спешку и перешёл на неторопливый прогулочный шаг. И хотя времени на рассматривание леса всё равно не хватало - слишком уж норовистой оказалась масса скафандра, но внимание обрело большую свободу, и он получил возможность слышать голоса членов экспедиции по внешней связи.

Йоунссон обратил внимание на сообщение диагноста, что организм пикьюфи находится в состоянии крайнего истощения и предложил остановиться, чтобы дать ему возможность передохнуть, подкрепиться и восстановить силы. Ткачик возразил, что даже пытаться не стоит, поскольку пикьюфи никогда не остановится, пока не исполнит свой долг. Впрочем, Берзен предпринял такую попытку, но она ни к чему не привела. Бодрый голос транслингатора с катера отпел им что-то вроде "Сделал дело - тогда гуляй смело!", и пикьюфи продолжил путь. И уже минут через десять они достигли цели.

- Вот, - с гордостью сказал пикьюфи через транслингатор. - Отсюда проистекает мудрость Указующего Путь...

И по случившемуся затем переполоху, Волошин понял, что пикьюфи потерял сознание. Экспансивный Йоунссон, страшно раскричался, обозвал всех извергами и садистами, быстро погрузил аборигена в катер и умчался на станцию.

- Сколько раз я предупреждал, - через некоторое время тяжело вздохнул в наушниках Берзен, - чтобы мы были осторожны в своих просьбах...

Некоторое время Берзен с Ткачиком молчали. Затем Ткачик проговорил:

- Всё-таки грязевой вулкан... Тебе это ничего не напоминает?

- Да уж... - согласился Берзен. - Дай анализатор.

И в это время Волошин с Томановски наконец вышли из лесу, и увидели цель своего путешествия. Грязевой вулкан был похож на маленькую коническую пирамиду, сложенную из оплавленных грязно-бурых блоков. Естественно, впечатление о кладке из блоков было обманчивым - стыки между ними отсутствовали. Скорее всего просто выбросы вулкана проседали под собственной тяжестью столь причудливым образом.

У подножья вулкана, отбирая соскоб с одного из блоков, возились Ткачик с Берзеном. Наконец они выпрямились.

- Удостоверился? - почему-то зло спросил Ткачик.

- Угу-м... - невнятно пробормотал Берзен. - Феромонный носитель...

- Хочешь послушать, что там записано?

- Нет. - рзен покачал головой. - И так всё ясно.

- Чёрт! - выругался Ткачик и пнул ногой ближайший блок. Почему за пятьдесят лет ни один геолог не поинтересовался составом этих... этих... Почему?!

- Не было здесь геологов. И сейчас нет, - с тоской проговорил Берзен. - Планета занята и не подлежит освоению. Поэтому никто никогда не изучал её недра.

- Ты что, думаешь это природное явление?

- Никто так не думает...

И тогда Волошин понял. Понял, почему на станции его знали, и почему здесь читали его статьи по исторической психологии. Камень слова... Вот он, перед ним. На нирванской станции давно всё понимали. Не хватало только последнего доказательства. Этого самого камня. Если на Земле одной пропагандой не всегда удавалось вылепить идеологически стопроцентную личность, то нирванский способ оказался идеальным. Хеморецептивное влияние феромонов на сознание пикьюфи просто не оставляло шансов для инакомыслящих. Как муравьям в муравейнике...

Никогда Волошин не мог представить, что способен на столь безудержную ярость. Он хорошо знал и представлял себе изломанную пропагандой психику юнцов гитлерюгенда, камикадзе, хунвэйбинов, красных кхмеров. Но то было в прошлом. Сейчас перед ним стояло настоящее...

Кровавая пелена пала на глаза. И не смог бы он ответить, сам он поднял правую руку, или это скафандр реализовал его желание. Обшлаг рукава вздулся, раскрылся, и из него с характерным шипением ударил луч дезинтегратора. Пирамида нирванских слов дрогнула, из образовавшейся в её склоне дыры выпрыгнуло раскалённое облако ионизированной плазмы.

Ещё! Ещё...

- Нет! - вдруг закричала Статиша и схватила его за руку. - Лев, остановись! Это не наше, это не мы!.. Мы не имеем права!

Ещё одна дыра. Ещё...

- Лев, ну послушай! Мы не имеем права судить их выбор! - Статиша обвила его руками, пытаясь обхватить необъятный скафандр, чтобы удержать. Они сами выбрали свой путь!

Волошин очнулся. Выстрелы прекратились, рука безвольно упала. Ноги не держали, и он опустошённо опустился на землю.

- Что ты... Что ты... - Статиша лихорадочно гладила плечи его скафандра, шлем. - Успокойся... Это не выход...

- ...вует цивилизация, категорически запрещено применение любого вида оружия, - надоедливым менторским тоном бубнил где-то рядом кибероид. Видно, бубнил давно, но только сейчас Волошин стал различать слова. - Существует единственная поправка к параграфу устава, допускающая применение оружия лишь в случае угрозы жизни со стороны идентифицированных природных явлений, не инициированных разумными силами. В настоящий момент такой опасности не вижу...

В ушах стоял звон. Глаза бездумно смотрели в чёрные обуглившиеся дыры в склоне кратера. И только потом, когда звон стал переходить в шипение, и кровь больно запульсировала в висках, в голове Волошина начала рождаться первая мысль. Рождалась медленно, обрывками, в муках, пока не сформулировалась в вопрос: "Кто... кто лучше? Человек... (человек?!)... человек, зажёгший... Солнце... или... или человек... человек, его погасивший?"

Вулкан дрогнул. Из жерла вместе со струйками лёгкого, еле видимого пара, выпрыгнула бесформенная глыба. Медленно, клейко цепляясь за склон словно кусок липкого разогретого вара, она покатилась вниз. Но подножья не достигла. Упав в одну из дыр, плотно запечатала её и стала проседать вовнутрь.

1989 г.