«Бочка»

Химик взбеленился. В здание директората, даже в его скромный кабинет, — и в резиновых сапогах? И вообще расхлюстанным: кислотоупорный комбинезон стянут с торса, свисает по ногам почти до самого паркета. Паркет покрыт стекловидным лаком; обшлага рукавов отражаются в его поверхности. С обшлагов же падают капли. И такое впечатление, что они, летя вниз, притягивают собственные подобья и сливаются в воздухе. Но ведь в сапогах, расхлюстанный, да и эти, черт подери, красивые капли могут разъесть лаковое зеркало.

— Капает! — закричал Химик. — В коридор, пожалуйста.

— Что каплет? — спросил Грузчик, все еще дыша тревожно, рывками. — А-а, из рукавов, так это пот.

— Немедленно в коридор!

— Не шуми, мужик. Тут такое дело: бочка, как яйцо.

— Слушайте, я Химик, занимаюсь превращением веществ. А бочки — ведомство Кладовщика.

— Занимаюсь… Уже назанимался… Бочка-то вытянулась, чистое яйцо, только сизое.

— Удлинилась, хотите сказать?

— Кабы! Распучило в обе стороны чуть не по метру. Из черной — сизая. Лопнет, чего тогда? Поезд в пух-прах?!

— Взрыва не может быть.

— Ну-ка пыхнет, и все огнем изойдет?

— С какой стати? Мы делаем парфюмерный полуфабрикат из поставляемых с Запада экологически чистых компонентов и отправляем его обратно. Надо все-таки интересоваться, что именно грузите.

— Я-то интересовался. Теперь твоя очередь.

Грузчик вышел в коридор. Как распахнул дверь, так и оставил ее растворенной. Химик не утерпел, последовал за ним.

Навстречу по аллее, со стороны склада, бежали люди. Страх, недоумение, угрюмость.

Мощная платформа, установленная на вилчатые опоры, впритык к железнодорожным вагонам, была пустынна, если не считать оставленной посредине одной-единственной бочки, которая лунно белела над бетонной плоскостью. От платформы, примерно там, где лежала бочка, отходил мост, соединявший со складом. За ним, сквозь деревья аллеи, просвечивало здание директората фирмы.

Только сейчас Химик начал бояться.

— Вы сказали — сизая?

Он не дождался ответа, хотя прошло лишь мгновение, и победно воскликнул:

— Где же сизая? Известью побелили!

Рукава комбинезона Грузчика чиркали по булыжнику мостовой. На его красной майке, там, где кольчато проступал позвоночник, вздрагивали росинки пота.

— Она, верно, сперва побурела. Кровь запекается на бинтах — эдак вот. После сизая сделалась. Металл раскаленный прокатают, остынет, сизым станет, под вид сигаретного пепла. И, поди-ка, обратно цветом сменилась. Яйцо, словно курица снесла, но громадное.

— Не паникуйте, хотя бы оденьтесь. Инструкцию не помните, на штраф нарываетесь?

— Потею — нет сил. Ведь коли она шандабарахнет — в первую очередь, поезд взлетит к аллаху.

— Повторяю: полуфабрикат для парфюмерии.

— Почему он тогда бочку раздул?

— Припугнуть вас захотел.

— Нет, Химик, ты химичишь, дак так и объясни: отчего бочка-то обрюхатела?

— Определим.

— Тогда и не талдычь зря, что не взорвется. Мне в армии пришлось ракеты заправлять радиатопливом, и у меня ни разу спина не вспотела, а тут — даже лапы в сапогах мокрые, будто воду голенищами зачерпнул.

— Слушайте, Грузчик, а кто отправляет поезд: вы или Кладовщик?

— Ни я, ни он — Диспетчер.

— Тогда чего он ждет? Немедленно отправлять!

— Так погрузка состава еще не закончена.

— Бегом к Машинисту. Пусть трогает., Грузчик посмотрел поверх многоячейных контейнеров, заполненных бочками. Контейнеры до того отяжелили поезд, что он прогнул железнодорожное полотно.

В голове поезда четко прорисовывался оранжевый пантограф электровоза.

— Хочешь зазря пробежаться — беги.

— Скажите Машинисту: опасность взрыва, мигом даст ход.

— Кому интересно заработка из-за неустойки лишаться?

— А жизнь?

— Без денег, при нашей системе, и жизнь не в жизнь.

Химик поморщился, намереваясь пожурить Грузчика за убогость восприятия нового миросозерцания, но заметил, что бочка ворохнулась, повращалась, вздыбилась и замерла.

Он облегченно хмыкнул. Хитроумно разыграли, ничего не скажешь, захотел бы обидеться да постесняешься.

— Ну и циркачи! Я бы не раскачал ее.

— Ты это про кого?

— О посаженных в бочку. Меня разыграть.

Раздосадованный Грузчик напялил на себя верх комбинезона, шурхнул до подбородка молнией, побежал к платформе.

А бочка тем временем тронулась с места, докатилась до края платформы, деловито поерзала там, едва не задевая соседний борт вагона, и, уютно устроившись, успокоилась.

Опомнившийся Химик едва догнал Грузчика у лестницы на платформу, уцепился за воротник сразу двумя руками.

— Отпусти, — хмуро предупредил Грузчик.

— Дальше ни шагу.

— Рванет — поезду крышка, да и складу тоже.

— Придумал что-нибудь?

Только Грузчик собрался ответить, как его и Химика окликнули откуда-то снизу.

— Э-э, к нам давайте.

Под платформой оказались Кладовщик, Крановщик и Начальник Охраны. Химик возмущенно заметил им, что они, учитывая толщину платформы, весьма недурственно устроились, разве что для полного комфорта не хватает пива.

— И баб, — плотоядно добавил Крановщик.

— А вы еще кто такой?

За него ответил Грузчик:

— Машинист козлового крана.

Химик велел Крановщику возвратиться в кабину. Тот, вместо того чтобы уйти, демонстративно почесался спиной об угол вилчатой опоры. Он чувствовал себя независимым, поскольку числился в штате Механика.

Вторым, на кого напустился Химик, был Кладовщик. Никакой опасности, а он спрятался в укромное местечко. Укрылся бы еще в противоатомном убежище директората.

Кладовщик был молчуном. Свои обязанности он выполнял настолько усердно, что кое-кто из руководства фирмы считал на этом основании, будто бы он рьяно старателен не без причины: прикрывает крупные махинации. На всякий случай члены директората намекали своему Президенту — там, у Кладовщика, делается нечто этакое, скрытное, мутноватое, — дабы потом не обвиняли, что были не бдительны. Кладовщик же никогда не оправдывался, и его прозвали Безответным.

— Вам надо разводить черных пантер, — посоветовал он. — Видимо, грызться вам не с кем.

Химик имел прямое отношение к директорату, поэтому рассердился, что Безответный не только заговорил, но и подсадил его.

— Что вы сделали с бочкой?

— Что вы сделали с полуфабрикатом?

— Пожалуйста, немедленно избавьтесь от нее.

— Избавляться будете вы. Я же с ней с вечера нянчюсь. Она пучится — я ее и в тепло, и в холод. Чуть не при абсолютном нуле держал. Везде пучилась.

— А может, погрузить в вагон, и пусть себе катится в тартарары?

Крановщик, нервно тершийся спиной об опору, вмешался в разговор.

— Пробовали погрузить. Она в кузове электрокара танец живота устроила. Он, — указал пальцем на Грузчика, — едва управлял электрокаром. Я подъехал на кране, не успели захваты сомкнуться — навроде удава стала виться. Смехотура! Я поскорее высадил бочечку на платформу и кувырком с крана.

— Попробуйте еще. Премия в размере месячного жалования.

Приторможенный Грузчик было выдрался из верхней части комбинезона, но снова вделся в нее.

— Ладно, — хрипло сказал он, — попытаюсь автопогрузчиком, но только не на поезд…

— На него.

— Взорвется в пути.

— Абы немы, — весело вклинился Крановщик.

— В овраг спущу.

До Крановщика, наверное, дошло, что никто не собирается заставлять его рисковать, потому его и поперло на озорство.

— Боле мене сизая, мене боле гипсовая, — пропел он скороговоркой.

Грузчик взобрался на платформу, побежал по направлению к бочке, затихшей и удлинившейся. До половины лестницы, чтобы наблюдать за ним, поднялись Химик, Кладовщик, Начальник Охраны.

На середине платформы Грузчик повернул на голубой пластмассовый мост. Он разводился, а когда возникала надобность, соединял со складом. Раньше на его месте висел деревянный мост, на стальных растяжках, однако Начальник Охраны запугал директорат тем, что покуда такой существует, дотолева Кладовщик сможет сплавлять полуфабрикат налево, и переправу сменили.

Грузчик бежал к складу, и Начальник Охраны сказал, загадочно улыбаясь:

— По моему мосту шлепает.

А немного погодя, как только из склада на мост выскочил желтый автопогрузчик, он подчеркнул:

— Смотрите! Где отражение, там мост зеленеет. Идея моя. Прошу зафиксировать.

Химик обернулся в негодовании. Черт подери, в такой момент — и тщеславие.

Бочка лежала спокойно. Автопогрузчик подтолкнул под нее грабли. Прежде чем приподнять их, тогда она приткнется к стойкам и ее хватко прижмут держатели, машина помедлила, а уж потом поддернула грабли вверх, и разом бочка очутилась у стоек в железных объятиях.

Крановщик, сладко почесываясь спиной об опору, выдавил из мундштука никотиновую пробку. С той минуты, когда рисковый Грузчик надумал спустить бочку в овраг и побежал по платформе, он испытывал блаженную бестревожность.

«Красота! Спасся!»

Он повернул бурую от никотина былинку, отбросил и радостно продул самодельный нефритовый мундштук.

Едва грабли поддели бочку и примкнули к стойкам, Кладовщик опасливо промолвил:

— Притворилась.

— Несусветица! — возмутился Химик.

— Я подозреваю, — внезапно заметил Начальник Охраны, — что бочка не наша…

— Нет, наша, — с нажимом произнес Кладовщик.

— …Некое лицо, дабы устроить пожар, огонь, мол, скроет следы хищения, доставило бочку на склад.

— Даю честное слово — наша, — торжественно перекрестился Кладовщик.

Химик приготовился съязвить: дескать, честность кладовщиков сродни распутству блудниц, но и рта не успел раскрыть от неожиданности: машина мчалась к нему, и вид у нее был свирепо целеустремленный.

— Грузчик ополоумел, — прошептал Начальник Охраны, пятясь вниз по лестнице.

— Стремительность и находчивость, — похвалил Кладовщик.

Химик, тоже ретируясь, пробормотал:

— На поезд бы, и все.

Начальника Охраны вдруг осенила социальная догадка, он обмер, а чуть приотворилось дыхание, яростно просипел:

— Он ненавидит нас, и всю нашу систему!

Химик и Начальник Охраны ринулись с лестницы, лишь только бочка затрепыхалась в захватах.

Кладовщик же, который был последним на лестнице, оказался впереди. Стремясь подтвердить свою проницательность и честность, он непримиримо крикнул им:

— Я же предупреждал — притворялась! Так что — наша!

Он сиганул с лестницы на закаменелый глинистый бугорок и заплясал, отбив ступни.

Кладовщик еще переминался от боли, когда из кабины высунулся Грузчик.

— Зови там всех и стелите на лестницу плахи.

Его голос заметно дрожал: бочка бесновалась в захватах. Штабель, сложенный из еловых досок, возвышался над синеватым полынником.

Кладовщик бросился к штабелю, свалил наземь верхнюю плаху, но тащить не смог: тяжела была, занозиста. Он слишком понадеялся на то, что помогут ульнувшие под платформу Химик с Начальником Охраны, однако сколько ни звал, они не появлялись. Ну а Крановщик и подавно не обнаружил себя Все строптивей ярилась бочка в захватах держателей. От ее размашистых подскоков автопогрузчик шарахало и вздыбливало. Было похоже, что она вот-вот либо порвет захваты, либо обломает грабли.

Грузчик подождал бы, когда на лестницу положат хотя бы одну плаху, чтобы катануть по ней бочку, да ждать-то было без толку: возле штабеля растерянно сновал слабосильный Кладовщик. Гребком левой руки, высунутой из кабины, он велел ему сгинуть под платформу, опустил грабли, растопырил захваты.

Бочка ринулась по ступенькам. Проминалась и расправлялась, как резиновая При странной эластичности, которую обнаруживала, она еще и высекала из ступеней, — бетон смешанный с кремневым крошевом, — пучки искр.

Боязнь взрыва потерялась в Грузчике во время подруливания к бочке, лежавшей посреди платформы, точно сонный тучный хряк& К тому моменту она опять сменила цвет: порозовела.

По мере того как бочка прыгала по ступеням, а потом петляла в бурьяне по овражному склону, Грузчик веселел. Славно, что не взорвалась. Пенсию жене и сыновьям положили бы крохотную, не ту, что дается за гибель на производстве, а обманную, какую выдумает директорат, и никто ничего не изменит даже через Верховный суд — у директората всегда наготове по-собачьи натасканные юристы, которые облают кого угодно: инвалида и покойника, клерка и работягу, ежели он не был соглядатаем или штрейкбрехером.

Трое, едва на лестнице послышался грохот, переместились за грань опоры, где, взорвись бочка, их не задело бы осколками, не достало пламенем. Они ядовито ухмылялись, наблюдая за тем, как прыткий Кладовщик семенит на карачках, спеша добраться до соседней опоры.

Удаляющийся шелест сминаемого бурьяна отразился в них посмелением: Крановщик и Начальник Охраны выглянули из-за укрытия, а Химик даже вышел.

Бочка катилась на одно оврага, откуда исходило снежное мерцание гипсовых камней. Трое, как по команде, оглянулись на опору, к которой подползал Кладовщик, изнемогший от бега на четвереньках, и захохотали. Начальник Охраны, давясь от смеха, заорал на него:

— Э, ловчила, перестань скубти глину зубами.

Кладовщик повернул лицо, приподнялся на локтях, сжал кулаки. Начальник Охраны ожидал, что Кладовщик пуганет их таким резким матом, от которого, как от прожекторного света, невольно закрываются глаза, а он-то всего лишь и просипел:

— Наша!

Должно быть, перенервничал.

Химик торопливо успокоил Кладовщика:

— Чьей же быть? Ясно, наша.

— А коли наша, почему ее разнесло? — спросил Начальник Охраны.

Химик промолчал, и бдительному Начальнику Охраны возомнилось, что тот попал впросак, и если кружить около него, пристальным дознающимся взглядом засматривая в глаза, то он откроется.

Однако кружение ни к чему не привело, зато, шныряя за ним по тропинке, он выловил из его угрюмого бормотка весьма подозрительное словосочетание «промежуточная фракция».

Начальник Охраны опередил Химика и, шагая задом наперед, попытал:

— Промежуточная фракция? Где? В Думе? В Демократической партии? В Правительстве? А может, в администрации Самого — бессменного Главы нашей славной системы?

Химик не выдержал и вспылил. Его, доктора наук, лауреата, почти члена директората, какого-никакого, но акционера, берут под сомнение?! Да он, хоть и нечто среднее между властителями и трудягами, куда важней тысячи охранников!

Начальник Охраны не успел адекватно сориентироваться: Химик, зная, что властная команда способна вмиг застопорить любую из подвижек его чувств, приказал ему принести автомат Калашникова — по укоренившемуся прозванию «Сучка».

Начальник Охраны сходил в караулку, вернулся с ним. Между тем бочка, лежа в овраге на сверкающих камнях, сделалась уже алой.

Крановщик озадаченно промолвил:

— Как вина в нее налили.

— Нет, нашей кровушки, — возразил Грузчик.

Химик взял «Сучку», вскинул ее к плечу, совместил кончик мушки с крестиком в центре оптического прицела, но не выстрелил.

— Промажу, — вздохнул он. — Вы, охрана, пропадаете на стрельбищах. Метьтесь в пробку.

Начальник Охраны, будто он и впрямь был доволен, что ему поручили стрелять, разулыбался; нос, и без того плоский, поплыл вширь, и стало заметно, что Начальник Охраны дрожит.

— Ответственности не чураюсь, — похвастал он и повертел головой, надеясь, что кто-то из присутствующих вызовется добровольцем. В зрачках Грузчика он уловил готовность, было протянул ему «Сучку», однако Химик урезонил его:

— Ежели не чураетесь, стреляйте.

Начальник Охраны дал по бочке очередь. Попал он не в пробку — в днище. В пробоины пырхнули зеленые, как мятный ликер, струи. Под их реактивным действием бочка повиляла и поползла вверх по овражному скату. Прыгнула, наткнувшись на неровность, а после крепкого удара о валун взвилась и полетела … туда, где деревья, где здание директората.

Президент директората, он же владелец парфюмерно-косметической фирмы «Жизайс-внук» (если бы не приход новой системы, разве удалось бы заграбастать крупнейший в стране завод по чисто символической цене?), часто менял секретарш. Как только улавливал в себе брожение скуки, он намекал Канцеляристу, чтобы секретарша была подловлена на нерадивости. Телекамеры, встроенные в стены, снимали ее полный трудовой день, за исключением интимных моментов. Последнюю секретаршу подловили на том, что она без кулинарного изящества разложила на тарелочке ломтики лимона, затем же целых две минуты с половиной пребывала в состоянии внутреннего самозаглубления.

Вчера ей показали разоблачительные кадры, отобрали пропуск, выдали недельное пособие. Сегодня она явилась, кричала у здания директората, некогда спецобъекта химических войск, что беременна от Президента. Президент велел отправить склочницу в психиатрическую клинику, дабы там вправили ей мозги и излечили от параноических выкрутас. Вчера же по телевидению был объявлен конкурс на замещение должности секретарши.

Теперь, когда оставался час до прибытия претенденток (их привезут прямо из телестудии, где производится предварительное просеивание), Президент ходил по своему апартаменту, прикидывая, откуда будет наблюдать за каждой, как подходить, приветствовать, усаживать на меховую банкетку, на кожаные топчаны вдоль стен, а то и сразу на тахту в алькове, застеленную каракулевым покрывалом, белым и блестким, как снег под солнцем.

Смолоду Президент страдал застенчивостью. Долго он культивировал в себе дерзость и порой достигал таких высот отчаянности, какие по силам и по духу только прирожденным воякам да гангстерам. Правда, иногда он робел, опасаясь возмездия со стороны стражей правопорядка, но то осталось в прошлом. Слава богу, сейчас его положение таково, в каком человек, что бы он ни совершил, ненаказуем. Раньше он не подозревал, что возможны люди, стоящие над Законом, а оказалось, что они есть, и, поди-ка, ему самому сподобилось попасть в их священное братство. Ненаказуемость, а также дерзость давать себе полную свободу действий, — все это тешило рассолодевшую от благостности душу Президента, но как бы отодвигало совсем близкое время, когда начнется упоительный выбор новой секретарши.

Президент доверял Канцеляристу, но с недавней поры ему казалось, что этот хмурый молодой человек с рыжеватой челкой весьма подозрительно повеселел.

И в ожидании соискательниц, Президенту подумалось: не из его ли тайных игр с бывшей секретаршей навострился Канцелярист извлекать потеху?

Он щелкнул платиновым вызывателем. Вошел с ветерком Канцелярист.

— Принеси, это…

— Список претенденток еще не сообщили.

— Ну, это…

— Фотожурнал «Конкурс красоты»?

— Фильм для развлечений.

— Ничего подобного фильмотека фирмы не содержит.

— Я хочу посмотреть на себя и на нее глазами, это, зрителя.

— Запретных съемок не вел.

— Ты, это, хитер, но и я не из простачков. Не придуривайся. Заполним пустоту, это, перед конкурсом.

— Господин Президент, я честен. Ваши сокровенные отношения…

— Да все мы иезуиты. Давай неси, это… Не бойся.

Видеофильм у Канцеляриста был, но он не собирался его нести. Он знал психологию воротил, поэтому не сомневался, что Президент люто покарает его за нарушение запрета.

В стенах, за пластинами из кварца, внезапно включились сигнальные мигалки. Они излучали красный свет опасности.

Президент, сразу погрозневший, махнул от себя короткопалой рукой: дескать, выметайся мгновенно. Вместо того чтобы выскочить из апартамента, Канцелярист упал на индийский палас, которым был покрыт пол.

Излучатели погасли. Под звон хрустальной люстры апартамент, как лифтовая кабина, стал плавно падать в противоатомный бункер.

Когда здание директората тяжко вздыбилось в небо, а после расплылось по земле покореженными панелями, апартамент уж находился глубоко под землей. Люстра ни одной своей подвеской не отозвалась на поверхностный взрыв.

Все пятеро бросились к месту падения бочки. Впереди, по аллее, мчался Начальник Охраны. На сапогах, в голенищах, были у него разрезы: еле влазили в них его шарообразные икры. От ретивости Начальника Охраны мышцы икр так мощно напрягались, что голенища рвались с молниевым треском. Он оглянулся на Химика, который машисто следовал за ним, и прокричал, что по такому случаю фирма должна сшить ему хромовые сапоги на заказ и за собственный счет. Напуганный и раздосадованный вероломным взрывом бочки, Химик упрямо гаркнул:

— Не выгорит!

Начальника Охраны взбесила злая скупость Химика, но, чтобы показать, что он выше корысти и что никакая несправедливость не восстановит его против любимой фирмы, выдохнул печально:

— Эх, ты, технократ.

Вокруг руин топталась, ахала, злорадно посмеивалась разноликая толпа. Возле раскаленной загогулины, которая еще полчаса назадявлялась балочным перекрытием, громадился Президент директората, похожий на кита, стоящего на хвосте. Рядом с Президентом, Канцеляристом и Начальником Охраны, пробуя углядеть среди развалин какого-нибудь живого человека, гнулся Химик. Особняком, соблюдая служебную дистанцию, держался Кладовщик. Чуть поодаль переминались Грузчик и Крановщик.

— Что, это, здание лопнуло — ничего, оно застраховано со всем содержимым, на страховку и не такое отгрохаем, а вот что, это, директорат, кроме меня, погиб — не дело, — зычно сказал Президент, обращаясь к Химику. — Ну, это, и ты сохранился. И некоторые — тоже. Жарко нам всем придется. Панихиду, как водится, закажем, а затем главное — конкурс за конкурсом. Беру на себя женщин. Ты, это, займись мужчинами…

— Я, господин Президент, займусь специалистами.

— …специалистами. Подбирай. Женщинами займусь сам, а то нахватаешь красоток, фирме же нужны труженицы. Как я люблю выражаться при помощи народной мудрости: с лица не воду пить. Да, это, почему ты не лежишь с ними?

И Президент, точно сарделькой, ткнул толстым пальцем в сторону развалин.

— Вы недовольны, что я остался в живых?

— Всех, это, погребло.

— Вас же не погребло.

— Я… Мы с Канцеляристом посетили оранжерею. И запомни: судьбоносные личности не погибают, это, ни случайно, ни вообще. Они умирают собственной смертью, выполнив историчесую миссию… Ну, это, почему тебя не прихлопнуло?

Начальник Охраны выбирал подходящий момент для сокрушительного ехидства. Чуть Химик замешкался с ответом, он подсказал ему, как наставник бестолковому ученику, которого допрашивает спонсор колледжа:

— Президента нельзя обманывать.

— И не собираюсь.

— Зато Президенту обманывать льзя, — сострил Президент. — Ну, это?

Химик рассказал о том, как к нему прибежал Грузчик, и о том, что произошло после.

Президент озадачился.

— Мгым-му?! Попахивает потусторонними силами.

— Науке неизвестны такие.

— Науке не все известно. Поменьше чванься, это. Побольше к нам, хозяевам, прислушивайся. Мы, как-никак, прорабы системы — всем заправляем. Стало быть, соображаем лучше всяких там наук. У народа опять же, это, насчет потусторонних сил — другое мнение.

— Несусветица, господин Президент.

Канцелярист, не по чину уцелевший от гибели, а также не забывавший о том, что Президент заподозрил его в недозволенных съемках, с мгновения на мгновение ожидал своего служебного крушения.

Тот, кого увольняли из канцелярской системы по тайному пункту: «Не соответствует принципам правящей секретности», — попадал в красный список и принимался только на тяжелую и низкооплачиваемую работу. Канцеляристу надо было спасаться, и он жестко слукавил:

— Его высокопревосходительство имеет в виду не какую-нибудь мистику.

— Да-да, мистика, это…

— Потусторонние силы в его просвещенном понимании…

— Да-да, именно.

— …наши враги из космоса.

— Да-да, верно, это, космяне могли подложить нам свинью.

Крановщику никакие удавалось лицезреть Президента, что и было постоянной причиной для его грустно-мечтательных постельных разговоров с женой. Теперь Крановщик сияющими глазами смотрел на Президента, он невольно воскликнул:

— Во экземпляр! Бизнесмен с большой буквы, прямо стегозавр!

На президентские слова о свинье он отозвался восторженным воспоминанием.

— Господин Президент, я когда подъехал на «козле» к бочке…

— «Козлом», ваше высокопревосходительство, он называет подъемный кран, — перевел Канцелярист.

— …она была чистой воды свинья, вроде даже с хвостиком.

От Президента не ускользнули восторженные взоры Крановщика. Он пообещал себе учредить должность кабинетного телохранителя. Мало ли на что может пуститься надоевшая секретарша или подвошистый Канцелярист?! И назначен будет телохранителем этот вот Крановщик. Вытащенные из грязи, низов, преданнее любой собаки.

Умягченный выражением такой непосредственной почтительности и своей внезапной прозорливостью, Президент значительно сказал:

— Очень вполне достоверно: космяне, это, подложили нам свинью. Но зачем?

— пока не провижу.

— Извиняюсь, господин Президент. Бочка наша, — вкрадчиво промолвил Кладовщик.

— Концепцию, это, моего прозрения оспаривают с доказательствами. Есть ли они у тебя?

— Я первый обнаружил. А я неусыпный хранитель полуфабриката.

— Когда это?

— Вчера вечером. На свинью полсмены походила.

— Где обнаружил? На складе?

— На платформе.

— Космяне! Спустили преспокойненько. В склад не больно-то изловчишься, на платформу, это, удобно.

— Во, стегозавр!

Трясучка, устроенная бог знает почему сдуревшей бочкой, все еще отдавалась в теле Грузчика. Временами ему чудилось, что вибрирует мозг, и возникло головокружение. В момент головокружения он и поддержал Кладовщика.

— Наша. У-ху-ху, в башке у меня ко-о-о-лесом.

— Кто таков, это?

— Гру-уз-з-чик я.

— Грузчик, а, смотрите, якает. Давай доказывай.

— Т-ты со мной на «тыты», дак и я н-на «тыты».

Грузчик схватился за голову, он старался не упасть, поэтому вращался, как дерево, на которое налетел вихрь, а вырвать из земли не может.

— Натрясло человека. До сих пор голосовые связки колеблет, — сказал Химик c душевным сочувствием.

— Притвора, это.

От возмущения Грузчику полегчало.

— Тебе бы так придуриваться, твое превосходительство. Предположим, бочка не наша. Значит, ее гопнули втихаря на платформу конкуренты.

Неожиданно для присутствующих Грузчика поддержал Канцелярист.

— Диверсия со стороны конкурентов весьма вероятна.

— Чего вставился, это? Нишкни! Он антипатриот.

— Твое превосходительство, прекрати оскорбления.

— Сомневаешься, это, в чистоте, благочестии рыночного соперничества, не веришь, это, в его чудодейственную, живительную силу, значит, ненавидишь нашу систему и — антипатриот.

— Думать не думал: ненавижу иль навижу.

— Кормишься, это, от нас, работу тебе даем. А вместо любви, признательности — безраличие. Оно же, это, хуже ненависти.

— Твое превосходительство, кормежка — еще не причина, неимущему безразлично, кому продавать свой труд.

— Все-таки антипатриот.

— Я-то патриот. Системы меняются, родина остается.

— Ишь, насобачились говорить, никак не отучатся. Проверку на лояльность не проходил, это?

Химик, которому было тошно от высокомерного тона, барства Президента, вступился за Грузчика.

— Что касается проверки на лояльность, Грузчик в ней не нуждается. Бочка могла разнести склад и целиком загруженный поезд. Он один не растерялся: скатил ее в овраг.

Завистливо фыркнул Крановщик.

— Смехотура. Тоже мне герой.

— Истинный герой, достойный награды! Вы, Крановщик, отсиделись под платформой.

— С завтрашнего числа он, это, уже не Крановщик.

Хотя Крановщик догадывался, что его восхищение очаровало Президента, он струхнул: «Неужто уволит?!» Но Президент, сделавший паузу для того, чтобы приподнести Химику пилюлю, поспешил обрадовать Крановщика.

— С завтра ты мой, это, кабинетный телохранитель. Нет, пожалуй что, сразу на два крупных поста назначу. Покуда моя эрудиция еще осмысливает, какие штаты надо скорей формировать, поскольку сгрохала куча вакансий.

И Президент деловито кивнул на развалины, которые, как с удивлением заметил Химик, почему-то довольно сильно осели.

То, что Президент посулил неотесанному Крановщику сразу два поста, насторожило Канцеляриста. Похотливая скотиноза может прибавить к презренному посту телохранителя еще и его деликатную должность, требующую дипломатического политеса.

— Ваше высокопревосходительство, под конкурентами я подозревал не достойных вашей мудрости соперников, а идейно-экономических противников вашей фирмы, особенно военных химиков и фармацевтов. Вдобавок, я думаю, самое время напомнить Химику вашу важнейшую, выстраданную всей вашей подвижнической жизнью установку: нет выше качества в трудящемся, чем преданность идеалам верхов.

— Да-да, это.

— А потому, ваше высокопревосходительство, я осмелюсь внести предложение: дать Крановщику фирменный орден Доблестного Старания.

— Даю. Грузчику не дам.

— Мне и не надо. Награждаете обычно подхалимов.

— Ишь, говорун, каждый сверчок — знай свой шесток. Лишаю премии до конца года. Начальник внутренней и внешней охраны, назначь следственную комиссию. Сдается мне, лагерь, это, упомянутых Канцеляристом противников устроил нам диверсию. И, это, роль их приспешника сыграл Грузчик. На время следствия арестуй.

— А не засадить ли его вообще? Чего ему делать на свободе? Отработает — и в камеру. Поел — и на боковую.

— Нельзя: у нас пока, это, демократия.

Начальник Охраны позвал офицера из милицейского кордона, отжимавшего зевак от по-прежнему оседающих, будто жир на раскаленной сковороде, серых руин.

Выметающий взмах ладонью — и старший лейтенант с исполнительским азартом трахнул каблуком о каблук, и повел в тюрьму сурового рабочего, который, гляди-кось ты, не позволил толкнуть себя дулом в спину.

— Ваше высокопревосходительство, не могу молчать: восстановив традиции величальных титулов предпринимателей высшего ранга — для укрепления их авторитета, а также заводских тюрьм для нерадивой рабсилы — для укрепления ее трудовой дисциплины — и находчиво увековечив эти установления через Правительство, вы совершили поистине революционный шаг,

— Да-да, Канцелярист. И знаешь, почему?

— Ума палата!

— Это само собой, это. Небось, не забыл еще: перерыв в традициях повернул нашу историю вбок и, это, расслабил почитание власть имущих в пользу власть имающих, типа, это, грузчиков. И еще одна подоплека: демократия должна быть с железными кулаками, ее защита требует оперативного лишения свободы.

— Стегозавр! Ей-богу, стегозавр!

— Ваше высокопревосходительство! Ну просто любо-дорого вас слушать, я не удивлюсь, если Колумбийский или Оксфордский университет, а то и Кембриджский, присвоит вам почетную степень доктора философии.

— Чихал я на всякие ихние философии. Они мне ни к чему. Я сам с усам — не какой-то там агент влияния. Финансы и великие, это, возсти распоряжаться — выше ничего. Нету духа без брюха.

Хотя Химик понимал, что предположения, кто виновник истории с бочкой, будь они даже сверхсправедливыми, обязательно замнут, а всю вину за взрыв постараются взвалить на него — хотя бы ради профилактики, дабы он, временно изолированный, не смог при расследовании ненароком разгласить чего-нибудь лишнего, ему тем не менее было противно улащивать Президента лестью. Рыжий канцелярист, над которым, вероятно, нависла угроза смещения, бесстыдно льстил Президенту, и опять в милости. Стоило слегка подъялдыкнуть Президенту или пристегнуться к заискиваниям Канцеляриста даже безмолвно — вызвать на лице должное сияние, почтительность, и твоя участь облегчится. Но Химик отверг расчетливость унижения, да еще и не сдерживал в себе гневного суда над решениями и болтовней Президента.

Едва старлей увел Грузчика, Химику захотелось шибануть чем-нибудь металлическим по элегантно постриженной горбоносой президентской башке. К счастью, ничего подходящего поблизости не оказалось. Однако возмущение подвигнуло Химика на попытку тихохонько улизнуть подальше от греха. Когда Президент с плотским причмоком внушал Канцеляристу, что материальное не превалирует над умственным, Химик скользящими шажками направился к толпе. Поверх нее, вдалеке, хищно сверкала нержавейкой и стеклом Останкинская телебашня, она походила на голову кобры, насаженную на шпагу.

Бегство Химика застигли соглядатайские глаза Начальника Охраны.

— Э-э, ты куда?

— Я устал, — буркнул Химик, ускоряя шаг.

— Э-э, воротись, Господин Президент еще не закончил расследование,

— Да-да, это, давай-ка обратно.

Химик продолжал уходить. Милиционеры, было расступившиеся (шел ни кто-нибудь — приближенный директората), сцепили руки, шагнули навстречу. Раньше он не подозревал, что возможна какая-то спайка между Президентом и Начальником Охраны, а тут владетельный властитель заодно с наемным служакой против него, ученого сановника, как так? Где логика и правила ранговости? Где, черт побери, этическая культура?

К гневу, который Химику не удалось разрядить, прибавилась решимость, и он рубанул ладонью со всего размаха по цепному звену милицейских рук, и разбил их, и прометнулся в образовавшийся просвет, но тотчас наткнулся на жерла гидрометов из красной меди, направленных ему в грудь молодцами-пожарниками. Так как Химик оробело встал, — выстрелом гидромета проламывало железобетонную панель, — за пожарниками заулыбались промфилеры в казенных фиолетовых пиджаках.

Неминучее свое возвращение он проделал с угрюмым достоинством интеллектуала, который привык презирать окружавших его людей не только за малые познания в области химии, но и за жалкие сведения обо всем, что составляло среду их обитания: о комнатных цветах, о садовых улитках, о галках, бабочках, составе воздуха, поэтому милиционеры не прикоснулись к нему; потупился и Начальник Охраны, не укорил за непозволительную выходку и Президент,

— Это, прошу разъяснить, — на самых низких басовых нотах заговорил Президент, — то бишь требую разъяснения проблемы, откуда взялась, это, дурацкая бочка?

— Бочка, пожалуй что, наша, — напомнил Кладовщик.

— Нишкни.

— Мы существуем в мире, где неожиданности закономерны. Мог доставить бочку летательный аппарат космян? Такое предположение считаю нереальным. Конкуренты могли…

— Ничего не могли, это, потому что давно их контрольным пакетом акций владею я.

— Не знал… Что ж, данное соображение снимаю как несостоятельное. Остается…

— Наша!

— Давай, Химик, не тяни резину, быстрей разъясняй, почему бочка, это…

— Хорошо, но в любом случае Грузчик ни при чем.

— Я твоей научной компетенцией не распоряжаюсь. Не лезь и ты в административную специфику.

— Господин Президент, Грузчик не виновен. Освободите, пожалуйста, его.

— Ему, видишь ли, безразлично, кому продавать свой труд.

— Он смертельно рисковал. Вибрации сказались. Не наградили за героизм. Вот и взвился человек.

— Я ценю, это, бескорыстный героизм. Грузчик не уважает лично меня и мою, это, систему. Разъясняй, давай, проблему бочки.

— Что ж, господин Президент… Тогда я ухожу в отставку.

— Уходи. Но сначала ты ответишь, это, за мое уничтоженное здание, за мой раздавленный персонал и за то, это, почему тебя не расплющило вместе со всеми.

— Я-то отвечу, а заодно и на то, что это за такую парфюмерию мы делаем, если ее боятся синтезировать на Западе…

— Кончай, это, намеки, строптивость. Ты, как и я, это, мужик с мозгой. Иначе народ, система проклянет и тебя, и твоих, это, пращуров, и, это, славных деток. Мы, это, любому знайке запросто укоротим язык.

— Да уж за вами не заржавеет.

— Ну, коль понял, давай, это, разъясни бочку.

— Случаются непредусмотренные реакции. Полуфабрикат вдруг начинает стремиться самопроизвольно к чему-то внутренне своему. Получается неожиданная фракция, находящаяся где-то посреди цепи: между ним и конечным продуктом.

— Где-то? Почему «где-то»? В потусторонние силы не веришь, а мне, это, разводишь мистику.

— Господин Президент, материя обнаруживает тенденцию к самодвижению подобно тому, как ее обнаруживает мозг человека.

— Каждому человеку мы определяем, что ему делать, ион, это, недолжен выходить за пределы. А выйдет — мы его хвать! Нет, не должен выходить, это!

— Не должен, но все-таки иногда…

— Ну, чего все-таки, это, иногда?

— Полуфабрикат повел себя не по законам, предписанным нами, а по тайным законам своей, может быть, изначальной природы.

Президент то ли обдумывал объяснение Химика, то ли пришел в состояние умственного затора, и Начальник Охраны воспользовался паузой, чтобы еще раз отомстить недругу.

— Химик-то самый что ни на есть перевертыш, — обвиняюще произнес Начальник Охраны.

— Как? — гавкнул Президент. Он не мог смириться с тем, что мозг и материя обнаруживают тенденцию к самодвижению.

— Он объяснял недавно по-другому, промежуточную фракцию прикладывал вовсе не к химии.

— А к чему же ее, это, еще прикладывать?

— К нам.

— Ты меня к себе не припутывай. Я здесь, ты там…

Начальник Охраны ловок был сплетать наветы. Упорства и изворотливости у него хватало.

— К нашей системе прикладывал… Он нарочно испортил полуфабрикат. Надеется нанести вред социальной динамике системы. Кстати, по его приказу я стрелял в бочку, и та, спровоцированная на ракету, завалила здание.

— Смехотура, — совсем уж некстати сказал Крановщик.

— Господин Президент, ваш телохранитель против моих выводов.

— Воспитаем.

— Я вот, например, скоренько воспитался возле его высокопревосходительства, — тут же встрял в разговор Канцелярист. — А Крановщик воспитается еще быстрей.

— Да-да, ты, это, Начальник Охраны, не волнуйся касательно порчи.

Президент успокоительно толкнул Начальника Охраны в портупейную грудь.

— Не позволим… Возьми-ка Химика под стражу. Испортил вещество — мысль! С умыслом испортил. Иначе, это, не ухнул бы директорат. Нашим доверием воспользовался. Систему, это, не дадим в обиду, народ не позволит. Ты у меня, Химик, сам исправишь полуфабрикат! Понял? И давай, это, опять подхлестни производство. На тысячу бочек увеличь. Ишь, ты, самодвижение…

Начальник Охраны взял наперевес «Сучку», стволом уперся в лацкан фирменного мундира, ладно сидевшего на Химике.

— Руки вверх, хренов доктор!

Химик поднял руки. Обнажились манжеты рубашки цвета слоновой кости с золотыми запонками.

— Первейшего специалиста — и в тюрьму? Разве справедливо? — спросил самого себя Кладовщик.

— Одна шайка-лейка, — рассердился Президент. — Забери и этого.

Злорадство Начальника Охраны вернуло Химика в состояние мужества и чести. Он развернул его за плечи, резко поддал коленом. Падая, тот завалил с собой Крановщика. Крановщик оказался смешливым. Он так уморительно смеялся, что невольно возбудил зычный хохот Президента и пересыпчивые смешки толпы.

Но Химику было уже не до смеха. Он даже забыл приготовиться к защите — его ужаснуло то, что от развалин здания почти ничего не осталось. Первоначальную их осадку, странно непрерывную, он сопоставил с таянием жира на раскаленной сковороде. Сейчас же понял, что ошибся: происходит не таяние, а испарение, подобное испарению льда под жарким солнцем.

В миг, когда Химик осознал свое наблюдение, и Кладовщику пришло на ум, почему без огня и дыма исходят на нет руины, куда они деваются?! Позабыв о заключенном в тюрьму Грузчике и о приказе Президента арестовать Химика и его самого, он испуганно закричал:

— Босс, развалины директората улетучиваются!

Вскочившие на ноги Начальник Охраны с Крановщиком приготовились было накинуться на Химика, но Президент произвел пинок по направлению к ним, и те застыли в ошарашенных позах. Он подозвал Брандмейстера, бывшего полковника-«афганца», с погромыхиванием в голосе грозно спросил:

— Почему не горит?

— Должно-с, обязательно должно-с гореть. Как же-с, пластики, замыкания в системе…

— Ты, это, говори да не заговаривайся — не путай систему с электропроводкой… Почему не горит, спрашиваю?

— Должно-с.

— Не Брандмейстер ты, а брандахлыст, это, брандахлыстом. Химик, почему?

— Возьмем пробы, сделаем анализы… Сейчас навряд ли отвечу.

— Ишь, это, развел меланхолию. Раз ученый — отвечай.

— С ходу отвечают невежды и служаки. Одно ясно: впервые за историю планеты происходит спонтанная цепная сублимация тверди. Новая реакция. Если ее не остановить, то, в принципе, может испариться и земной шар.

— Да-да, это…

Но, завидев телевизионный автобус, пробивающийся сквозь толпу, Президент тотчас забыл о возсти испарения земного шара.

Пока автобус подъезжал, дуговыми движениями рук Президент приказал милиции разогнать зевак, и скоро никого из них не осталось на синем асфальтовом кругу, в центре которого еще час назад высился директорат.

Однако претендентки не спешили радостно выпархивать из автобуса. Невесть куда исчезающие обломки железобетона, никеля, стекла и пластика, вместе с окровавленными останками персонала, «Сучка», наведенная на элегантного душку-Химика, — они отутовели от всего этого, как от стужи.

Президент послал Канцеляриста за шампанским и кокосовым бренди в противоатомный бункер. Начальнику Охраны он моргнул, чтобы немедленно уводил Химика с Кладовщиком в тюрьму.

Проворно пробегая по коридору из стеклосвинца к винному хранилищу, Канцелярист углядел в потолке, считавшимся неразрушаемым, дыру. Она ширилась, не осыпаясь, не пыля, как будто кто-то вылизывал ее громадным незримым языком.

Канцелярист чуток приостановился и неодобрительно покачал головой:

— Прорва, ну чистая прорва!

Самый короткий путь к заводской тюрьме лежал через платформу. В ее кислотоупорной глади чернела оспина — след от бочки. Химик остановился над оспиной. Выжгла, выбила, выела? Несусветица! Впрочем, черт побери, оспина-утешение! Жуть и загадка в другом — в том, что, действительно, улетучивались развалины. Промежуточная фракция, что это, что? Как справиться с ней? Как уберечься от нее?

Кладовщик тоже остановился, но не обратил внимания на щербину в платформе. Он сокрушался о том, что, несмотря на систему, за честность почему-то не дают наград, а ведь она, если разобраться, выше даже богатства.

Начальник Охраны пристально следил за Кладовщиком и Химиком. Вдруг да встали они здесь по тайному соображению. И впрямь, может, обнаружится их вражеская суть и взаимосвязь.

И хотя ничего подозрительного ему не раскрылось через их стояние над выемкой, он не расстроился: в его душе продолжалось ликование. Да, кабы не перемена системы, было бы скучно жить. Эти двое не подчинялись ему: с Кладовщиком он был на равных, Химик же парил в небесных сферах директората. И вот теперь оба, почитай, рабы перед его положением. Попробуй они не повиноваться ему — он сотворит с ними такое, что им и в дурном сне не привиделось. Да, жизнь нынче — прямо воздушная гимнастика. Я качаюсь под куполом, а они лежат на манеже мордой в опилки.

Дыра между тем неумолимо расширялась…

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Лютая зима сорок третьего года. Подросток трудится на металлургическом заводе. Ночью и днем текут из домен раскаленные ручьи; застыв, они обратятся в танки, пушки, снаряды. И Курская дуга, и битва за Днепр, и битва за Берлин — ой как далеко.

Ночью подростку снится: бежит он в метельной замяти по заводской площади. Вдруг мимо него в воздухе проплывает худой старик — седовласый, седобородый, в сияющем белом одеянии. «Кто это?» — испуганно спрашивает мальчишка. И слышит в ответ, перекатываемое вьюгой: «Бог». Тут на снегу проявляются кроваво-красные письмена: «9 мая 1945 года». Мальчишка опять спрашивает: «Что это?» — и слышит стариковы слова: «В сей день, месяц и год завершится война».

Утром в цехе подросток расскажет свой сон сверстнику, и они запишут неведомую дату в тетрадку. А через два с лишним года, 9 мая, откроют тетрадь и убедятся, что божественное пророчество не исчезло с пожелтевших страниц.

Пройдут десятилетия. Тот, кому выпал с небес сон о Боге, станет знаменитым прозаиком, чье имя найти в любом энциклопедическом словаре. Его книга «Юность в Железнодольске», «Макушка лета», «Котел», «Голубиная охота» будут многажды переизданы. В них он поведает правду о себе и своем поколении — без выдумок и прикрас. Но настанет срок — и семечко магического сна о Боге прорастет — фантастическими романами «Похитители солнца» и «Сам». Это фантасмагории, которые принято называть антиутопиями. Представьте: глубоко под Москвою существует цивилизация, о ней никто не ведает. Кучка купающихся в роскоши правителей во главе с полубезумцем тираном держит в рабской покорности всех остальных. В ходу приемчики для устрашения непокорных, по сравнению с коими расстрел собственного парламента или бомбардировка собственных городов кажутся детским лепетом. Стоит ли удивляться, что автор таких обидных для властей сочинений, даже будучи знаменитым, год за годом обивал пороги издательств, пытаясь обнародовать фантастические произведения. Себя он утешал тем, что «Час Быка» Ивана Ефремова томился под партийным запретом полтора десятилетия…

Антиутопии Николая Павловича Воронова, моего старшего друга и наставника, все же появились на свет Божий, нашли дорогу к читателям. Роман «Побег в Индию» на выходе. Историю про диковинный сон на Магнитке он недавно тоже опубликовал… и послал Борису Денисову, тому самому дружку, с кем записывал виденье в тетрадь. А рассказ «Бочка» Воронов сочинил специально для «Техники-молодежи». Как знак уважения за то, что тридцать лет назад именно наш журнал напечатал антиутопию «Час Быка» великого ученого, философа, провидца, чье 90-летие справлялось в этом году.

Между прочим, тогда ее журнальный вариант готовил ваш покорный слуга.

Юрий М. МЕДВЕДЕВ (c) ТЕХНИКА — МОЛОДЕЖИ N 12/97

Оглавление

Бочка . (скорее реалистическая, чем фантастическая сценка из трудовых будней)

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ