«Летун»

Андрей ВЯЗОВ

ЛЕТУН

Фантастический рассказ

"Для того, чтобы полететь, надо отказаться от всего, что в тебе тяжелее воздуха", - так начинался трактат "О полетах без моторов, дизелей и других механизмов". Он существовал всего в одном экземпляре, и его автор, странноватый мужичок неопределенного возраста, суетясь и толкаясь, пытался продать его на книжном базаре. Он просил недорого, но покупателя не находилось. Вероятно, покупателей, с одной стороны, обескураживала цена, а с другой - сам трактат. Он был написан от руки, явно неустоявшимся почерком, с ошибками, местами вообще полуразборчиво... К тому же умещался он в тоненькой ученической тетрадке, исписанной не до конца и имевшей вид потрепанный и замызганный - словно на нее клали блины. Да и сам мужичок вел себя для завсегдатаев книжного базара необычно: таскался с понурым видом и выкрикивал:

- Кому трактат? Дешево продаю трактат!

И все же Белозерский, человек во всех отношениях скромный, пожалуй, даже неуверенный в себе, любитель всевозможных букинистических редкостей и потому частый гость книжного базара, спросил, когда мужичок проходил мимо:

- Кем он хоть написан, этот трактат?

- Мной, мной написан, - встрепенулся мужичок, - берешь?

- О чем же трактат? - вежливо осведомился Белозерский.

- О том, как научиться летать, - ответил мужичок, подходя к Белозерскому поближе.

- Летать? - удивился Белозерский.

- Ну да, летать.

- Серьезно?

- Стал бы я врать! Пойдем, я тебе все объясню, - мужичок схватил Белозерского за рукав и потащил в сторону маленькой березовой рощи.

Книжный базар, полулегальное сборище книголюбов, перекупщиков и спекулянтов, располагался в небольшом пригородном лесочке; за ним начинались поля, на которых там и сям виднелись кусты и березовые рощицы. Белозерский не умел сопротивляться. К тому же ему не хотелось привлекать к себе внимание и, проклиная себя за податливость, он потащился за мужичком, надеясь под каким-нибудь предлогом от него отделаться. Мужичок шел впереди походкой вечно куда-то спешащего и издерганного человека, и Белозерский с трудом успевал за ним. Наконец они вошли в рощу.

- Да вот хоть здесь, - пробормотал мужичок и присел на полусгнивший пенек. - Так значит ты летать хочешь? - обратился он к Белозерскому. - Это запросто! Трактат чепуха, для отвода глаз. Вернее, для интереса. Тут даже никакого трактата и не нужно - до того все просто!

Белозерский молчал. На некоторое время мужичок тоже замолк, а затем продолжал:

- Трактат я тебе, конечно, отдам, но сперва в двух словах объясню все, что в нем написано. Значит так, - мужичок потер ладонью лоб, - прежде всего, для того чтобы полететь, необходимо отказаться от тела, которое заведомо тяжелее воздуха.

- От какого тела? - оторопел Белозерский.

- От своего! - пояснил мужичок.

- Но как же это можно? - удивился Белозерский.

- Очень просто! Тебе зачем тело? Для форсу? Да оно и не твое вовсе!

- Как это не мое?! - возмутился Белозерский. - И как это я от него могу отказаться, если это я сам и есть? Чушь просто какая-то!

- Да ты не кипятись, - тихо и ласково сказал мужичок, - ты не жалей тело-то свое. Оно положенный срок отработает и как ты не ухищряйся сгинет. Сгниет и растворится в земле. Тебе его природа дала, она и отымет. Для чего ж за него цепляться?

- Но как же я без него могу быть?

Белозерский даже вспотел.

- А кто же говорит, что без него? Ты подумай только, что оно, такое вот, созданное природой, по своему даже хорошее, не твое. Ты сам по себе, а тело оно дано тебе взаймы, ни сам ты его выбирал, ни сам строил. Без этого ничего не будет.

- Ну ладно, черт с ним, с телом, - раздраженно и нервно проговорил Белозерский, - отказываюсь я от него. Не мое оно, не мое! Ну и что теперь?

- Теперь самое тяжелое, - вздохнул мужичок, - надо отказаться от всяких тяжелых мыслей - они теперь не дают тебе полететь. Подумай, что все люди...

- Братья и сестры?! - чуть не закричал Белозерский, перебивая мужичка. - И возлюби ближнего своего, а когда ударят по правой щеке, подставь левую. Ты что, в веру меня обратить хочешь?! Не верю я ни в какого бога и никогда не поверю!

- А при чем тут бог? - тихо спросил мужичок и оторопело уставился на Белозерского. - Да и нет никакого бога. Я это точно знаю. Чего кричать-то?

- Интересно, как это ты точно можешь знать, что бога нет? Можно верить или не верить, а доказать, что он есть, или что его нет...

- А чего тут доказывать? Я все своими глазами осмотрел. Мне ничего доказывать не надо.

- Что ты осмотрел? - не понял Белозерский.

- Как что? Вселенную. Я ее знаю как свои пять пальцев. Ничего интересного. Я бы даже сказал - скучно. И бога никакого нет. Ты, конечно, можешь подумать, что я сошел с ума, - горестно вздохнул мужичок, - но ты сначала послушай, как было дело, а потом суди. Я ведь летать-то научился, хотя у меня условия для этого были самые неподходящие. Родился я в селе, учился там, работать начал - трактористом. И вот, понимаешь, заело меня, отчего бы это мне и не полететь? Дело-то ведь нехитрое, если к нему с умом подойти. Ездию я на своем тракторе по полю - пашу, а сам думаю, как бы это мне полететь? Что, думаю, мне мешает? Ну и додумался - тело мешает. Оно же тяжелое. Я тогда сразу раз и отказался от него. Но как сидел в кабине, так и сижу. Никуда не полетел. В чем же, думаю, дело? Целый месяц, хоть ты меня разорви, не мог догадаться, и вдруг - осенило! Мысли пакостные меня держат, вот что! Они же, эти пакостные и нехорошие мысли - тяжелые. Они же в самом нутре сидят, на самом дне души. Стал я от них избавляться, отказываться от них, и так одну за одной из себя повытаскал. Поверишь, нет - помню даже самую последнюю гадкую мыслишку; что если я летать научусь, значит я великий и талантливый человек. Едва я от нее отказался и выбросил вон, чувствую - могу лететь. Остановил я трактор, спустился на пашню. Тишина. Лесочек рядом невеликий и над лесочками птички порхают: порх-порх, порх-порх. Эх, думаю, была не была, рванулся... и полетел! Невысоко, вполдерева, но плавно так, хорошо. Поднялся чуток выше, чувствую, ветерок ласковый дует. Эх, думаю, на земле его и не чувствуешь, а здесь - пожалуйста. Смотрю с высоты-то - в реке бабы голые купаются. Мужичок захихикал. - Эх, не забыть мне свой первый полет никогда в жизни, - умиленно добавил он и продолжил: - Так с того раза и повелось. Приеду я в поле, попашу, попашу и никак не могу удержаться - летать начинаю. Ну, в общем, долетался до того, что выгнали меня из совхоза за систематическое невыполнение плана. Я было попытался объяснить, что летать научился, но никто и слушать меня не захотел. Нашел, говорят, дураков. Решил я податься в город, там, думаю, люди поумнее, пообразованнее. Да вот к кому ни обращался, с кем ни заговаривал об этом деле, все от меня шарахаются, словно я умом повредился.

Мужичок замолк, переводя дыхание.

- Все это, конечно, прекрасно, хотя и дико, - тут же нетерпеливо заговорил Белозерский, - но ты обращался куда-нибудь официально?

- Обращался! В газету. Порасспросил, где ее искать, редакцию эту, а их, оказывается, много. Меня все спрашивают, какую мне надо, а я говорю, да любую! Поплутал я по городу порядочно, но нашел. Захожу, а там тишина, покой, совсем как у нас в совхозной конторе. Изредка из одной двери в другую шмыгают какие-то парни бородатенькие. Я одного придержал и спрашиваю: "А где тут у вас главный?" Повел он меня по коридору. Все двери одинаковые, а одна обита дерматином. Точь-в-точь, как у нашего директора, ну я туда и толкнулся. Смотрю, кабинетик так, ничего себе, а за столом человек сидит и что-то читает. Я, говорю, до вас пришел. Он глаза поднял, смотрит на меня и молчит. "До вас я по очень важному делу". А он мне: "По какому?" А я ему: "Я умею летать". Он тогда откинулся на спинку стула и говорит: "Ну и что?" Как это, говорю, что? Из этого же, говорю, может большая польза выйти. А он мне говорит: "Ну покажи!" Я взял да и взлетел под потолок, полетал осторожненько, кабинетик-то небольшой, хотя потолок и высокий. Смотрю, люстра ужасно грязная, прямо в палец на ней слой пыли, и говорю ему: "Люстра у вас очень пыльная, надо бы вытереть". А он вдруг как захохочет, налился краской от натуги, до того сильно смеялся и все кричит сквозь смех: "Фокус-покус! Фокус-покус!" Я разозлился и кричу ему сверху: "Сам ты покус!" Тут на наши крики сбежались конторские и как увидели меня под потолком, тоже принялись хохотать. Ну я опустился на пол и спрашиваю: "Чего же тут смешного?" "Каков фокус, а?" - сквозь смех кричит этот тип за столом. "Каково, а? Каково? Цирк! Иллюзион! Гипноз!" - кричат другие. А я стою, как дурак, и не знаю, что мне делать. Наконец, все успокоились, и я принялся им растолковывать, как это я научился летать и что фокуса тут никакого нет. Но вижу, никто мне не верит, головами машут, вроде как соглашаются, а глаза у всех, словно стекляшки. А один меня спрашивает, чего это мол я от них-то хочу? Я и говорю, чтоб обнародовать это дело, полезное во всех отношениях. А он меня опять спрашивает: "А на какой основе? Так и написать, что есть чудо такое, фокус природы? Но ведь в это никто не поверит. Ученые раздолбают нас в пух и прах. А мы что? Фотографию, что ли, поместим, как вы тут под потолком парите?" Ну так пусть соберутся, говорю я им, все эти ученые зараз в каком-нибудь зале, а я и полетаю. Ну это, говорят, не в нашей комплеменции.

- Компетенции, - поправил Белозерский.

- Во-во. Услышав такие слова, я плюнул, распахнул окно и сиганул вниз. Они чуть было за мной не попрыгали. "Стой! Куда?" - кричат. Видать, думали, что я разобьюсь. А я спокойненько перешел в горизонтальный полет и скрылся. Прилетел в эту самую рощу, сел на этот же вот пенек, и стало мне до того невыразимо горько, что хоть в петлю лезь! Ни тебе работы нормальной, ни угла своего. Одно и осталось только, - мужичок усмехнулся, - как летать в поднебесье и чирикать. И никому до этого нет никакого дела. Сижу я, значит, на пеньке, и такая меня тоска забирает, что не знаю, как и быть. Эх, думаю, была не была! И полетел я бога искать.

- Как бога искать? - оторопел Белозерский.

- Да ты слушай, не сбивай с мысли. Я ведь тогда еще понятия об этом деле не имел. Есть он, нет ли его, но только, думал я, не ради же красоты одной столько церквей понаставили. Взлетел я, значит, вертикально, точь-в-точь как спугнутая куропатка, пробил облака, то есть попросту проскочил сквозь всю эту мразность туманную, и вылетел наружу.

- Куда наружу? - не понял Белозерский.

- Ну, во Вселенную, значит. Эх, думаю, как же это я дышать-то буду? Воздуха-то там нет, а гляжу - дышать-то мне и не надо.

- Как так?

- От тела-то своего я отказался! - радостно закричал мужичок. - А это ведь телу моему воздух нужен. Так и полетел дальше. Красиво, конечно, там, ничего не скажешь. Ясность, понимаешь, такая, как в самую что ни на есть морозную ночь. Облетел Землю. Никого не видно. Но я и до этого знал, что около Земли бога нет. Полетел дальше. Пустотища кошмарная! Все так пораскидано да поразбросано, в сто раз хуже, чем в нашем районном центре. От одной звездочки до другой целые пропасти расстояний. Но я неспеша, обстоятельно все облетел, во все закоулки, можно сказать, заглянул, никого нет, ну то есть бога или еще чего такого. И видишь ты, друг мой, какое прискорбное получилось дело. В людях я разочаровался маленько, можно даже сказать презрел их, а бога-то, оказалось, нет, и, судя по всему, не предвидится. И стал я думать о глупой моей жизни и вообще о человеческой глупости. Ведь никто, абсолютно никто не захотел научиться летать. Что ж теперь делать-то, думаю? Тяжело, понимаешь ли, с такими мыслями жить. Так и засвистел я обратно к Земле. Долететь-то долетел, да вот беда - летать разучился. Можно ли с такой тяжестью в душе помышлять о полетах? Тогда я и написал трактат для солидности. Не мог же я, в конце-то концов, так это дело оставить. Нет, думаю, надо бы кого-то еще научить. Мыкался я, мыкался, но никому трактат не нужен. Ты первый, можно сказать, уваживший меня человек.

Так закончил мужичок свой рассказ. Белозерский чувствовал, что просто так отказаться от приобретения трактата невозможно. Он терпеливо выслушал этого несчастного человека, возбудил в нем определенные надежды...

И Белозерский сказал:

- Денег я тебе немного дам. А трактат мне не нужен. Ты же все объяснил. И я теперь знаю, что сделать для того, чтобы полететь. Ну а ты, может быть, еще кого-нибудь увлечешь своей идеей. Так что тебе самому трактат очень даже пригодится, а мне он ни к чему.

Мужичок кивнул.

- Ладно, может и правда еще кого сумею отыскать. Ну а ты-то сам полетишь?

Белозерский замялся.

- Видишь ли, если следовать твоим рекомендациям, то это довольно просто. Так что я всегда смогу попробовать. А сейчас ты даже представить себе не можешь, сколько скопилось у меня разных дел. А тут полеты... Они как-то очень уж некстати. Тем более, что практическая польза от них невелика.

- Ну ты даешь! - поразился мужичок. - Тебе же ни самолеты, ни поезда не нужны! Да что там! Ты в Африку можешь слетать!

- Да зачем мне в Африку? Мне вот скоро в Москву придется ехать в командировку. Меня там будут встречать. Просят сообщить, чем я собираюсь к ним добираться: самолетом или поездом. А я что же? По воздуху к вам перенесусь, отвечу, прямо к гостинице, встречайте, мол, там. Сам понимаешь - скандал. Я тебе вообще скажу, изобретение твое не современно. Оно для людей беззаботных. Не обижайся, но оно больше подходит для аборигенов с какого-нибудь там острова Тобаго. Им вот кокосовые орехи с пальм надо рвать, а техники никакой. А современному цивилизованному человеку... мне кажется... оно ну ничего не дает, что ли...

Мужичок молчал, насупившись, а потом вдруг как-то странно завозился, напрягся и забормотал: "Откажусь! Да! Не мое!" Внезапно с радостным криком: "Лечу!" он поднялся в воздух и, набирая высоту, поплыл в сторону книжного базара. Стон ужаса пронесся по чинным рядам книготорговцев и кучкам покупателей. Они заметались и забегали, топча ногами уникальные издания, редчайшие, бессмертные книги...

А Белозерский, человек во всех отношениях скромный, пожалуй даже застенчивый, бежал за набирающим высоту мужичком и кричал:

- Куда же ты?! Куда?! Ведь бога нет!! Нет!!!

- Но зато люди есть! Другие люди! Они поймут! - донесся из поднебесья голос мужичка.