«Окончательный диагноз (Космический госпиталь)»

Джеймс УАЙТ

КОСМИЧЕСКИЙ ГОСПИТАЛЬ

"ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ"

Глава 1

Препровождая Хьюлитта по туннелю от места парковки корабля до входа в госпиталь, медик-орлигианин помалкивал, и Хьюлитт искренне этому радовался. Он недолюбливал инопланетян, и, если уж приходилось общаться с ними, предпочитал пользоваться устройствами дальней связи, не оборудованными видеоприставками. Не нравился ему и орлигианин. То, как он время от времени шевелил серовато-коричневыми острыми шерстинками, торчавшими из щелей в коже, наводило Хьюлитта на мысль о том, что орлигианин не иначе как весь кишит какими-то паразитами. Как только Хьюлитт и орлигианин вышли из узкого туннеля в просторное помещение приемного покоя, землянин вздохнул с облегчением наконец-то он сможет отойти подальше от лохматого отвратительного существа.

Около антигравитационных носилок стояло еще одно инопланетное создание и явно ожидало их появления. Это было удивительно крупное существо с массивным туловищем, покоившимся на шести толстых щупальцах, одно из которых обвивала повязка со значками - по всей вероятности, эти значки отражали либо должность, либо личность носителя повязки. Повязка, если можно так выразиться, была единственным одеянием встречающего. Хьюлитт очень порадовался тому, что это существо хотя бы не покрыто шерстью. Правда, отношение встречающего к мерам личной гигиены вызывало у землянина некоторые сомнения: бока существа были забрызганы белесой краской - краска давно уже высохла и теперь шелушилась. Хьюлитт разглядел у великана два впалых, лишенных ресниц глаза, прятавшихся под толстым слоем роговицы. Больше ничего примечательного в лице встречающего не было - за исключением, пожалуй, выпуклой мембраны на макушке, чем-то напоминавшей петушиный гребень. Как только странное существо шагнуло к Хьюлитту и обратилось к нему, стало ясно, что эта мембрана - орган речи.

- Я ожидаю прибытия пациента-ДБДГ, - проговорило существо. - Вы явно землянин, и ваша физиологическая классификация действительно ДБДГ, но, похоже, у вас нет никаких травм, и вообще вы не выглядите больным. По всей вероятности, я ошиблась, и вы не тот, кого...

- Вы не ошиблись, медсестра, - встрял орлигианин. - Меня зовут хирург-лейтенант Турраг-Мар. Я с грузового корабля Корпуса Мониторов "Тривендар". Нас попросили доставить этого пациента в Главный Госпиталь Сектора. Но теперь мне нужно не мешкая вернуться на корабль. Это пациент Хьюлитт, а вот его история болезни.

- Благодарю вас, доктор, - сказала медсестра, взяла у орлигианина кассету и поместила ее в щель кассетоприемника на пульте управления носилками. Можете ли сообщить еще какие-либо сведения о пациенте, которые, по вашему мнению, могли бы пригодиться нашим врачам?

Турраг-Мар растерялся, но, немного подумав, ответил:

- Пациент прибыл на борт "Тривендара" шесть дней назад, и за это время в его клиническом состоянии не произошло никаких изменений. Он пребывал таким, каким вы его видите теперь, - то есть в добром здравии. За время перелета у меня сложилось такое впечатление, что, несмотря на все, что рассказано о пациенте в объемистой истории болезни, в его заболевании немалую роль играет психологический компонент.

- Понимаю, доктор, - протянула медсестра. - Однако могу заверить пациента Хьюлитта в том, что, как бы сложны ни были его проблемы, мы постараемся сделать все возможное, чтобы разрешить их.

Турраг-Мар коротко залаял, и транслятор этот лай не перевел.

- Желаю удачи, - членораздельно добавил орлигианин.

- Итак, землянин, - сказала медсестра, когда орлигианин исчез в недрах переходного туннеля, - прошу вас, забирайтесь на носилки и устраивайтесь поудобнее. Я перевезу вас в седьмую палату на двадцать девятом уровне, где вы будете...

- Не собираюсь я никуда забираться. - Из-за злости, неуверенности и неприязни к чудовищному созданию голос его прозвучал громче, чем ему хотелось бы. - Сейчас со мной все в порядке, а уж с моими ногами - точно. Я сам пойду.

- Прошу вас, поверьте мне, ДБДГ, - принялась уговаривать Хьюлитта медсестра, - на носилках вам будет намного удобнее.

- Мне было бы намного удобнее, - огрызнулся Хьюлитт, - если бы вы перестали разговаривать со мной так, словно я - какое-то.., существо. Всю дорогу это косматое орлигианское подобие врача только так обо мне и говорило с другими офицерами, а теперь и вы туда же? Я человек, я мужчина, "он", а не "оно". Будьте так добры, запомните это на будущее, медсестра.

Довольно долго медсестра не шевелилась и не произносила ни слова. Затем она проговорила:

- Я знаю, что вы человек и представитель разумного вида. Я прослушала курс лекций по анатомии разных видов и вижу, что вы - взрослая мужская особь, имеющая физиологическую классификацию ДБДГ, то есть человек-землянин, однако я вынуждена продолжать рассматривать вас как "оно" до тех пор, пока какие-либо проявления функции ваших репродуктивных органов и сопутствующие этим проявлениям эндокринные процессы не потребуют от меня учета вашего пола.

Увы, - торопливо добавила медсестра, - идентификация пола разных существ не всегда так легка, как в вашем случае, взять хотя бы меня. Мои сородичи, худлариане, за время жизни способны несколько раз сменить пол. А бывают существа, которым для осуществления размножения требуется более двух полов. Тема эта крайне щепетильна, пациент Хьюлитт, и зачастую неверная идентификация может вызвать у существа раздражение, а представителей некоторых видов даже оскорбить. Полагаю, для вас будет удобнее и естественнее рассматривать любое существо, не принадлежащее к вашему виду, как "оно" - так же, как и мы будем рассматривать вас. А теперь прошу вас, пожалуйста, забирайтесь на носилки.

- У вашего вида что - проблемы со слухом? - заорал Хьюлитт. - Я же ясно выразился: я пойду пешком!

Медсестра промолчала, но чуть-чуть откинулась назад, так что ее чудовищная масса уравновесилась на средних и задних щупальцах. А два передних быстро развернулись - Хьюлитт не успел и оглянуться, как одно щупальце обвило его талию, а другое подхватило его под колени. Он взлетел в воздух и в мгновение ока очутился на носилках. Щупальца держали его крепко, но никаких неприятных ощущений Хьюлитт не испытывал. Он не стал вырываться, поняв, что с этими мягкими на ощупь, но прочными словно сталь щупальцами бороться бесполезно.

За тот краткий миг, что он висел в воздухе, Хьюлитт успел заметить, что обвившие его конечности инопланетянки могут выполнять роль как ног, так и рук. На тыльной поверхности щупалец располагалась загрубевшая костяшка - на нее существо наступало при ходьбе. При этом выступавшие перед костяшкой пальцы отгибались и подворачивались.

Мягкие ремни-крепления обхватили ноги Хьюлитта. С боков носилок выехали половинки прозрачного колпака и совместились. За спиной землянина мгновенно появилась спинка сиденья - она поднималась до тех пор, пока Хьюлитт не принял сидячее положение. "Ладно, - решил он, - по крайней мере я вижу и слышу все, что происходит вокруг".

К носилкам ему не привыкать - на них он вдоволь накатался по земным больницам, правда, тогда он не видел ничего, кроме скучнейших белых потолков и стен со светильниками. Ладно, зато сейчас он будет путешествовать сидя.

- Будь то пациенты или сотрудники, - заметила медсестра, ни словом не обмолвившись о том грубом методе, с помощью которого она водворила пациента на носилки, - новички всегда мечтают пройтись по коридорам госпиталя пешком. Можете считать, что вам повезло. Вы - пациент, а пациентам в принципе тут пешком ходить не дозволено.

- Но я же могу идти! - возразил Хьюлитт, когда носилки мягко тронулись с места и направились к выходу в коридор.

- А большинство поступающих к нам больных, - парировала медсестра, - не могут ни ходить, ни разговаривать, ни даже смотреть по сторонам, ни - тем более - спорить с медсестрами и медбратьями. Из-за одного исключения общее правило отменять нельзя.

Носилки остановились около двери. Хьюлитт тут же закрыл глаза. Заставить себя снова открыть их он смог только спустя несколько секунд. Открыл - и ужасно порадовался тому, что его защищает прозрачный, но прочный колпак.

По широкому коридору сновали существа, которые могли привидеться только в самом кошмарном сне. Он с ужасом подумал о том, что некоторые из них непременно приснятся ему сегодня же. Оттого, что изредка на глаза попадались люди, легче не становилось - инопланетяне на их фоне выглядели еще отвратительнее. Некоторых из них отделяли друг от друга несколько ярдов, но чаще чудовища передвигались группами и проскакивали мимо на разной скорости. Попадались массивные создания со множеством щупалец, пугающие одними только своими размерами. Другие вызывали отвращение тошнотворными выростами или слоем слизи, покрывавшей их кошмарные бесформенные тела. Очертания у некоторых существ были настолько невероятные, что Хьюлитт с трудом верил собственным глазам. Навстречу ему, словно гусеница-сороконожка, ползло нечто, заросшее серебристой шерстью, и шерсть эта в такт движениям то собиралась в складки, то расправлялась. Хьюлитт вспомнил, что видел такое существо где-то на картинке и что оно родом с планеты под названием Кельгия.

Мимо протопал слоноподобный гигант на шести ногах, с четырьмя щупальцами и головой, похожей на гигантский неповоротливый купол, - тралтан. На членистых лапах процокал громадный краб с красиво и ярко окрашенным панцирем - и Хьюлитт припомнил, что такие называются мельфианами. Во весь дух промчалось невысокое - вдвое ниже человека создание, заросшее рыжей курчавой шерстью, - нидианин.

Нидианин легонько коснулся края носилок. Он что-то протявкал медсестре наверное, обругал за неаккуратное вождение. Медсестра промолчала. Голос нидианина потонул в карканье, чириканье, лае - рядом стоял настоящий гвалт. Видимо, транслятор, установленный на носилках, был оборудован так, что переводил только разговоры медсестры и пациента.

Хьюлитт терпеть не мог, когда не понимал, о чем говорят рядом с ним... "Интересно, - думал он, - обеспечат ли меня мультитранслятором, пока я буду тут валяться? Небось не обеспечат, если медики тут такие же, как те, с которыми я сталкивался на Земле". Те-то точно не желали вводить пациента в курс своих разговоров о нем.

Особенно тогда, когда сами были в чем-то не уверены.

От неприятных воспоминаний о том, сколько раз его безуспешно пользовали на родине, Хьюлитта отвлекло зрелище гигантского металлического танка, мчавшегося прямо на носилки. Хьюлитт указал на танк и крикнул:

- Эй, сестра, как вас там! Сбавьте скорость, проклятие, и сверните в сторону!

Медсестра - ноль эмоций. Металлическое чудище в последнее мгновение отвернуло в сторону и проскочило в считанных дюймах от носилок. Из-под приоткрытого колпака пахнуло горячим паром.

- Это защитное передвижное устройство СНЛУ, - пояснила медсестра. Устройством пользуются привыкшие к условиям высокого притяжения существа, живущие в атмосфере с высоким давлением, изобилующей перегретым паром. Нам ничто не грозило.

Сестра оторвала одно щупальце от пульта управления носилками и, прежде чем продолжить пояснения, указала вперед по коридору.

- Вы, вероятно, уже успели заметить, что попадающиеся вам на глаза существа подразделяются на два четких типа: на тех, кто избегает столкновения с другими, и тех, с кем другие избегают столкновения. Это связано с различиями в занимаемых должностях. Эти различия отражены значками на повязках, размещаемых либо на конечностях, либо на других выступающих частях тела. Эти сведения я вам сообщаю для того, чтобы в дальнейшем вам легче было общаться с персоналом - докторами и медсестрами. Скоро вы научитесь распознавать значки. К примеру, на моей повязке значки говорят о том, что я медсестра-практикантка. Вы сможете отличать мои значки от тех, которые увидите на повязках Старших сестер, интернов, сотрудников Отделения психологии, Старших врачей и диагностов.

Теоретически, - продолжала медсестра, - сотрудники высшего звена при проходе по коридорам пользуются преимуществом. Но многие полагают, что глупо страдать из-за контузий или более легких травм вследствие слишком буквального выполнения устава. Сотрудники предпочитают, невзирая на должность, уступать дорогу существам массивнее себя. Поэтому мне почти все уступают дорогу. Кроме того, если на носилках находится пациент вроде вас, предположительно нуждающийся в срочном оказании помощи, носилки имеют приоритет в передвижении, невзирая на то что ими управляет сотрудник низшего звена вроде меня.

Немного успокоившись, Хьюлитт стал с большим интересом разглядывать существ, сновавших по коридору, вместо того чтобы непрестанно зажмуриваться при их приближении. "Ко всему на свете можно привыкнуть", - подумал он. Правда, несколько минут спустя ему уже так не казалось.

- Что.., что за чудовище только что проскочило мимо нас?

Медсестра ответила только тогда, когда завернула за угол и тот, о ком ее спросил Хьюлитт, скрылся из глаз.

- Это существо, - ответила она, - принадлежит к физиологическому типу ПВСЖ. Это илленсианин, хлородышащее создание. В госпитале илленсиане вынуждены носить защитные оболочки, чтобы не погибнуть в кислородной среде. Эти существа наделены чрезвычайно острым слухом... Хорошо бы вам это запомнить и иметь в виду на будущее.

Хьюлитт не заметил у страшилища ничего, хотя бы смутно напоминавшего уши: он разглядел только мембрано-членистое тельце, похожее на ужасающую коллекцию маслянистых подгнивших растений, переваливающихся с места на место в желтом тумане, заполнявшем тонкую прозрачную оболочку.

- Медсестра, - выдавил Хьюлитт, с трудом сдерживая тошноту, - какое бы там ни назначили мне лечение, я не желаю, чтобы ко мне приближалось нечто подобное!

Речевая мембрана медсестры дрогнула, но транслятор молчал. Наконец медсестра проговорила:

- Через несколько минут мы прибудем в седьмую палату. Видимо, я буду участвовать в вашем лечении, пациент Хьюлитт. Если я могу помочь вам каким-либо советом немедицинского характера, вы только попросите, и я...

- Тут у вас вообще есть люди-врачи? - резко прервал медсестру Хьюлитт. - Я хочу, чтобы меня лечили мои соотечественники.

- В составе медперсонала много землян-ДБДГ, - вздохнула медсестра. - Но может случиться так, что они не захотят заниматься вашим лечением.

От изумления и недоверия Хьюлитт потерял дар речи. Только тогда, когда носилки нырнули в более узкий и не такой запруженный участок коридора, медсестра ответила на вопрос, задать который землянину не позволяла злость.

- Вы забываете, - сказала медсестра, - что у нас универсальный госпиталь. В Галактической Федерации он считается самым большим и самым лучшим. Сюда отбирают лучших из лучших. И существа, прибывающие в госпиталь на работу или на практику с родных планет, стремятся приобрести опыт в области многовидовой терапии и хирургии. Вам должно быть понятно, что никто из сотрудников не возьмется за ваше лечение по своей воле, а только тогда, когда получит соответствующее распоряжение. А распоряжение будет отдано на основании учета особенностей вашего заболевания. Вряд ли врачу-землянину понравится, если окажется, что он проделал такой долгий путь до Главного Госпиталя Сектора только для того, чтобы лечить ДБДГ - ведь их миллионы на Земле, да и на других населенных землянами планетах.

Ваши земные доктора и медсестры хотят работать с разными существами, продолжала медсестра. - Вы поймете, что это хорошо, поскольку и врач, и сестра всегда с большим вниманием и заботой относятся к больному другого вида, отличного от их собственного. Когда врач и пациент принадлежат к одному и тому же виду, порой могут быть допущены профессиональные небрежности или неверные предположения. Порой важные симптомы прячутся за кажущимся знакомством с физиологией пациента. К счастью, подобные ошибки довольно редки. Но когда лечением пациента ведает врач другого вида, он ни о чем, касающемся своего пациента, не думает как о само собой разумеющемся. Физиологические различия вынуждают врача быть крайне внимательным, и тогда частота клинических ошибок поистине ничтожна. Прошу вас, поверьте мне: вы попадете в очень надежные руки.., ну или какие-нибудь еще конечности.

И еще помните, пациент Хьюлитт, - добавила медсестра, когда носилки резко изменили направление и въехали в широкие двери, - для меня вы - инопланетянин, со всеми вытекающими из этого последствиями. Мы прибыли.

Седьмая палата представляла собой просторное, залитое ярким светом помещение. Длина палаты раз в пять превышала ее ширину. По обе стороны от прохода двумя рядами выстроились кровати. В том, что это именно кровати, Хьюлитт ни на секунду не усомнился, хотя форма у них была просто сумасшедшая, размеры - самые разнообразные, а над некоторыми нависало оборудование немыслимого назначения. Между тем одна из кроватей, стоявшая в дальнем конце палаты, вполне подошла бы землянину. Налево от входа располагался сестринский пост и устройство для выдачи питания - их от палаты отделяли прозрачные стенки.

Носилки проехали мимо слишком быстро, и Хьюлитт не успел разглядеть, кто находится на посту.

Из-за того, что сестринский пост и кухня занимали довольно много места, по левой стороне стояло всего восемь кроватей, а у противоположной стены уместилось целых двенадцать. Некоторые из них были отгорожены ширмами. Из-за одной такой ширмы доносились приглушенные бульканья и лай каких-то инопланетян, но совещались ли там медики, или просто кто-то сплетничал - при всем своем желании понять этого без транслятора Хьюлитт не мог. Может быть, там вообще лежал тяжелобольной? Но прежде чем Хьюлитт успел открыть рот и спросить, носилки остановились и он был мягко приподнят и опущен на стул около своей кровати.

Указав поочередно на три двери в стене, параллельной кровати, медсестра сообщила:

- За первой дверью располагается кабина для освобождения от физиологических отходов, за второй дверью - ванная. Туда, как и в туалет, ходят больные разных видов. За третьей дверью располагаются туалет и ванная для лежачих больных. Тумбочка около вашей кровати точно такая же, как та, которой вы пользовались на "Тривендаре". Чуть позже сюда принесут ваши личные вещи. Вот кнопка вызова - на тот случай, если вам что-то понадобится. Кроме того, в потолок над кроватью вмонтирована видеокамера. За всеми больными наблюдают с сестринского пульта, и если вам потребуется помощь, но вы не в силах будете нажать на кнопку, к вам тут же подойдет медсестра - она видит вас на мониторе. Лампой для чтения вы можете управлять, как вам будет удобно, и свет не будет мешать другим пациентам, когда они отдыхают. Вот здесь у вас плейер, вот здесь - наушники, а это - небольшой видеоэкран, настроенный на внутрибольничный развлекательный канал. Программы, правда, были записаны довольно давно, так что, вероятно, вам не захочется их смотреть - ну, разве что для того, чтобы побыстрее заснуть без снотворного.

Ваша кровать номер восемнадцать, - продолжала пояснения медсестра. - Она стоит наиболее удобно по отношению к туалету и ванной и наиболее удалена от сестринского поста и входной двери. В госпитале существует такое поверье, что чем ближе кровать ко входу, чем ближе до нее докторам и дежурной сестре, тем серьезнее заболевание пациента и тем хуже прогноз. Возможно, в этом смысле расположение вашей кровати вас немного утешит.

А теперь, - торопливо проговорила медсестра, - пациент Хьюлитт, прошу вас, раздевайтесь, наденьте больничную одежду, которая висит у вас на стуле, и побыстрее укладывайтесь в кровать, пока не пришла Старшая медсестра. Я буду рядом. Если понадоблюсь - зовите.

Медсестра отошла в сторону, откатила носилки, из щелей в потолке выехали стенки ширмы.

Хьюлитту показалось, что он ужасно долго держал в руках больничную одежду. Одежда была белая, мягкая, бесформенная и, как всегда, на пару размеров меньше. Хьюлитту не хотелось валяться в кровати в этих тряпках. Ему хотелось посидеть на стуле и хоть недолго полелеять чувство собственного достоинства, оставаясь в своей ладно скроенной одежде. Но тут он вспомнил о чудовищной силе медсестры и о ее последней фразе насчет "если понадоблюсь". Что в ней заключалось, в этой фразе? Уж не вежливое ли предупреждение о том, что, если он не разденется сам, его разденут насильно?

Нет уж. Такого удовольствия он этой поганке не доставит.

Забираясь в кровать, Хьюлитт расслышал тихий, скользящий звук, совсем непохожий на звук шагов. Слова, переводимые транслятором, сопровождало крайне неприятное шипение.

- Медсестра, - проговорил кто-то за ширмой. - У вас уже краска осыпается. Побыстрее отдайте мне историю болезни пациента, отчитайтесь и отправляйтесь немедленно в столовую.

- Хорошо, Старшая сестра, - послышался голос медсестры-худларианки. Когда медик с корабля "Тривендар", хирург-лейтенант Корпуса Мониторов по имени Турраг-Мар вручил мне историю болезни, он сказал, что за время пути никаких значительных изменений в симптоматике и физическом состоянии пациента Хьюлитта он не отметил, однако высказал предположение о наличии в его заболевании психологического компонента. Единственным подтверждением этого является ярко выраженная ксенофобическая реакция, имевшая у пациента место за время его доставки в палату. Я была готова к тому, что у пациента были крайне редкие если вообще были - контакты с существами других видов, и понимала, что скорее всего он сильно разволнуется при виде сотрудников, путешествующих по коридорам. Согласно данным мне распоряжениям, я должна была производить доставку больного так, чтобы он имел возможность видеть сотрудников, с тем, чтобы хоть немного подготовить его к более близким контактам с ними в палате. Похоже, пациенту удалось справиться с ксенофобией в отношении всех видов, за исключением одного, который пока представляется ему визуально отталкивающим...

- Благодарю вас, медсестра, - прервал отчет другой голос. - А теперь поторопитесь. Вам немедленно нужно подкрепиться, иначе вы упадете от голода. С этого момента я беру ответственность за пациента на себя.

Стенки ширмы поднялись к потолку и исчезли в щелях. Перед изумленным взором Хьюлитта предстало отвратительнейшее создание. Хьюлитт инстинктивно вжался в подушку, беспомощно пытаясь увеличить расстояние между собой и этой жуткой тварью.

- Ну, как мы себя сегодня чувствуем, пациент Хьюлитт? - сказала жуткая тварь. - Я - Старшая сестра Летвичи, и, как вы уже, по-видимому, заметили, я илленсианка...

Глава 2

Внутри наполненной хлором оболочки зашевелились толстые, мясистые желто-зеленые листочки. Они развернулись и обнажили две короткие лапки, покрытые чем-то вроде маслянистых волдырей. Страшилище приблизилось к Хьюлитту.

- Не надо бояться, пациент Хьюлитт, - посоветовала Летвичи. - Ближе я к вам не подойду, прикасаться к вам не буду - разве что только в том случае, если возникнет экстренная необходимость. Попробуйте представить себе, как для меня с эстетической точки зрения выглядит ваше тело, покрытое гладкой розовой дряблой кожей, - может быть, от этой мысли вам станет немного легче. Так вот: не пытайтесь продавить спиной стену палаты, у вас все равно это не получится, и послушайте меня. Если вам так будет спокойнее, можете закрыть глаза. Во-первых, когда вы в последний раз принимали пищу? Во-вторых, не чувствуете ли острой потребности освободиться от органических отходов? Отвечайте.

- Х-хорошо, - выдавил Хьюлитт. Он не внял совету медсестры и глаза не закрыл. Наоборот, он пытался заставить себя получше рассмотреть стоявшее перед ним существо. Смотреть в глаза собеседницы он не мог при всем своем желании он не мог понять, какие из темных влажных выпуклостей в промежутках между маслянистыми листочками и перепонками - глаза. - П-пищу я принимал как раз перед тем, как покинул корабль. А в туалет я не хочу.

- Следовательно, у вас нет причин покидать постель, - заключила сестра. Поэтому, пожалуйста, оставайтесь в кровати до прихода Старшего врача Медалонта. Он осмотрит вас и вынесет официальное заключение - разрешит вам передвигаться по палате без моей помощи. Примерно часа через три состоится очередной прием пищи. Ваш осмотр пройдет до еды. Насчет осмотра не беспокойтесь, пациент Хьюлитт. Он будет носить неинвазитивный характер и большей частью будет заключаться в опросе.

Когда вам будет разрешено встать с постели, я выдам вам транслятор, запрограммированный на перевод языков, которыми пользуются находящиеся в этой палате пациенты и обслуживающий персонал. Судя по всему, в прошлом ваши контакты с представителями других видов были немногочисленны. Здесь это упущение будет ликвидировано. Как только захотите, можете обращаться к другим пациентам, но только так, чтобы не мешать сотрудникам. Те пациенты, кровати которых закрыты ширмами, либо получают какие-то процедуры, либо отдыхают, либо изолированы по какой-либо еще причине. Их беспокоить нельзя. Большинство пациентов поговорят с вами, если пожелают. Относительно их отталкивающей внешности вам волноваться не стоит, поскольку здесь все пациенты уродливы, огромны и внешне отвратительны.

Все - без исключения.

У Хьюлитта мелькнула мысль: уж не сверкнули ли искорки насмешки во влажных темных пузырьках, которыми смотрела на него медсестра, но он тут же отверг эту мысль - она показалась ему совершенно нелепой.

- Кровать напротив вас занимает пациент Хенредт, кельгианин, - продолжала пояснения Старшая медсестра. - Налево по диагонали от вас лежит пациент Клетилт, он с Мельфа, а рядом с вами - ианин по имени Маколли. Его сегодня переводят на сорок седьмой уровень, поэтому с ним вы пообщаться, увы, не сумеете. Кто займет его место, я пока не знаю. А сейчас, пациент Хьюлитт, я советую вам отдохнуть. Может быть, вам удастся поспать до прихода врача.

Части тела Летвичи зашевелись и сложились в обратном порядке. Хьюлитт понял, что она собирается уходить. Наконец-то отвратительное создание покидает его. И тут его как будто кто за язык дернул - Хьюлитт и сам не понял, зачем сказал:

- Старшая сестра, я не испытываю желания разговаривать здесь с кем бы то ни было - ну разве только в том случае, если это будет крайне необходимо для моего лечения. Но есть одна.., личность, к которой я мог бы обращаться, не чувствуя такого.., неудобства. Это та медсестра, что привезла меня в палату. Я бы не возражал, чтобы она приняла участие в моем лечении, и предпочел бы, если бы мне что-то понадобилось, вызывать ее. Прошу вас, скажите мне, как ее зовут?

- Не скажу, - решительно отозвалась Летвичи. - Поскольку она единственная худларианка, работающая у меня в палате, у вас не будет трудностей с тем, чтобы вызвать ее. Просто укажите в ее сторону верхней конечностью и громко скажите "медсестра", вот и все.

- Там, откуда я родом, - парировал Хьюлитт, - подобное поведение считается исключительно невежливым. Вы что, нарочно не хотите мне помочь? Свое имя вы мне назвали, сказали, как зовут пациентов, чьи кровати стоят рядом с моей, так почему вы отказываетесь сообщить мне имя худларианки?

- Потому, - ответствовала Летвичи, - что сама его не знаю.

- Это же глупость какая-то! - взорвался Хьюлитт. Он больше не в силах был сдерживаться, общаясь с этой тошнотворной и, судя по всему, заносчивой тварью. - В вашем ведении - весь средний персонал палаты, и вы хотите, чтобы я поверил, будто вам неизвестны имена сотрудников? Вы что, меня за идиота принимаете? Впрочем, ладно. В следующий раз увижу медсестру и сам у нее спрошу, как ее зовут. Она мне скажет.

- Надеюсь, она этого не сделает, - резко воскликнула Старшая медсестра. Что-то она такое произвела со своим телом, из-за чего оно снова развернулось и вновь оказалось в неприятной близости от кровати. - Что касается уровня вашего идиотизма, пациент Хьюлитт, - добавила Летвичи, - я предпочту на эту тему не высказываться, так как скована правилами хорошего тона. Вы не то чтобы глупы, вы скорее пребываете в неведении. Развеять ваше неведение мне позволительно.

У нашей медсестры-худларианки на одной конечности имеется повязка, где обозначены ее должность и персональный номер, - пояснила Летвичи. - Номер используется в административных целях, и это единственное определение личности худларианки, нам известное. В связи с тем, что представители других видов не умеют различать худлариан внешне, в случаях необходимости к ним обращаются, называя последние цифры этого номера. По имени худлариан никто не зовет, поскольку они к своим именам относятся как к чему-то очень личному и сокровенному. У представителей их вида принято называть друг друга по имени только в кругу семьи или при общении с теми, с кем они собираются вступить в супружескую связь, непосредственно перед соитием.

Похоже, вы ощущаете некоторую симпатию к нашей медсестре-худларианке, добавила Старшая сестра. - Однако, учитывая вышеизложенное, вам лучше не заводить с ней разговора о том, как ее зовут.

Летвичи удалилась на сестринский пост, по пути издавая противные непереводимые звуки, напоминавшие те, которые мог бы издавать больной с тяжелейшей дыхательной недостаточностью. Между тем скорее всего то был илленсианский эквивалент смеха. Хьюлитта бросило в жар. Ему казалось, что воздух в палате нагрелся от его пылающих щек. Он упал на подушку и уставился в объектив видеокамеры, гадая, не вызовет ли покраснение его щек тревогу еще у какого-нибудь мерзкого страшилища, которое поспешит явиться к нему на помощь.

Не вызвало. Минуло несколько минут, но никто к Хьюлитту не прибежал. Это радовало, однако к радости примешивалось раздражение. Никто к нему не шел - уж не значило ли это, что для того, чтобы привлечь внимание сотрудников, ему нужно упасть с кровати, сломать руку или совершить еще что-либо, столь же мелодраматическое? Хьюлитт успокоился, но на смену раздражению явилось старое, знакомое чувство злости и отчаяния. "Зря я согласился сюда отправиться". Он лежал и осматривал палату, уставленную большими замысловатыми кроватями. Увы, не все пациенты, занимавшие эти кровати, были сейчас скрыты от его взгляда ширмами. Со стороны сестринского пульта доносился приглушенный лай, стоны и бульканье. К счастью, расстояние мешало Хьюлитту как следует разглядеть тех, кто вел эти "разговоры". Он всегда недолюбливал незнакомцев. Не радовали его даже встречи с родственниками, которых он подолгу не видел, - за время разлуки они так отвыкали друг от друга, что их приезд вносил беспорядок в привычную, удобную, организованную, одинокую и более или менее счастливую жизнь, которую создал себе Хьюлитт. А теперь он оказался среди незнакомцев, незнакомых настолько, что такого он в жизни и представить себе не мог. И виноват в этом он, и только он.

Хьюлитту советовали не соглашаться на лечение в Главном Госпитале Сектора - советовали многие земные врачи, знакомые с его психопрофилем и считавшие, что госпиталь - не самое подходящее для Хьюлитта место. Однако земные доктора ничего с хворью Хьюлитта поделать не могли, кроме как утверждать очевидное: то, что симптомы болезни необычно разнообразны, неспецифичны и никак не поддаются ликвидации на фоне назначаемого лечения. Высказывались предположения, что виной всему был слишком деятельный разум Хьюлитта, оказывавший непропорционально сильное влияние на его тело.

Одиночество Хьюлитта скорее было вынужденной необходимостью, нежели его собственным выбором. Ему приходилось самому заботиться о собственном благополучии, в том числе избегать несчастных случаев - болезней и инфекции. Но ипохондриком, по крайней мере закоренелым ипохондриком, его считать было нельзя. Он понимал, что с ним происходит что-то очень серьезное, и раз так, то в условиях нынешнего уровня развития медицины он имел право требовать, чтобы кто-нибудь где-нибудь вылечил его.

Да, ему совсем не хотелось находиться среди чужаков, но точно так же ему не улыбалась перспектива то и дело страдать непонятно чем и непонятно от чего, страдать до конца жизни. Поэтому он и настаивал на своем праве на лечение. А теперь он гадал - не лучше ли было бы ему остаться на Земле и тихо и спокойно умереть там. Еще неизвестно, что заставит его сильнее мучиться - болезнь или здешнее лечение и здешние доктора.

И Хьюлитту резко захотелось домой.

Вдруг его внимание переключилось на сестринский пост. Там появились две фигуры. Покинув пост, они направились по палате прямо к Хьюлитту. Первое из существ представляло собой удлиненное, толстое, поросшее серебристой шерстью создание. Оно передвигалось по полу, переступая короткими ножками, их количество Хьюлитт пересчитать не смог. Существо явно принадлежало к тому же виду, что и пациент Хенредт - чья кровать стояла рядом с кроватью Хьюлитта. Рядом с серебристым существом шла медсестра-худларианка. Хьюлитт почему-то уже считал ее своей - может быть, потому, что та была вежлива с ним. Похоже, со времени их первой встречи пятна белой краски на боках худларианки обновились. В земных больницах косметикой пользовались немногие медсестры и при этом наносили ее на лица.

Хьюлитт на миг задумался: кажется ли его медсестра другим худларианам красавицей? Так и не успев найти для себя ответа на этот вопрос, Хьюлитт сел и приготовился к первому обследованию на новом месте, которое должен был произвести гигантский инопланетянин-гусеница. Но и серебристошерстый доктор, и медсестра-худларианка до Хьюлитта не дошли, а остановились около соседней кровати, занятой пациентом Клетилтом, и зашли за ширму. На Хьюлитта они и внимания не обратили.

До него доносились их негромкие голоса. Разновысокие постанывания исходили, видимо, от врача, неупорядоченные поскрипывания и пощелкивания, каких Хьюлитту прежде никогда не доводилось слышать, по всей вероятности, принадлежали пациенту-мельфианину. Кто-то третий издавал короткие отрывистые звуки. Хьюлитт вспомнил, что так звучит речевая мембрана худларианки. Наверное, медсестра отвечала на вопросы врача. Ни один из трансляторов не был настроен на человеческую речь, поэтому Хьюлитт не мог понять, о чем эта троица разговаривает.

Это ужасно раздражало Хьюлитта, тем более что он отчетливо видел, как материал, из которого была изготовлена ширма, то и дело выгибается, как будто за ним двигается то что-то большое и круглое, вроде боков худларианки, а то что-то маленькое и острое. Хьюлитту, хоть он и должен был, по идее, испугаться, стало любопытно, что же происходит за ширмой.

Что бы там ни происходило, продолжалось это минут двадцать. Затем из-за ширмы выполз доктор-кельгианин и направился к сестринскому посту, даже не взглянув на Хьюлитта. Землянин слышал, как медсестра-худларианка ходит около кровати Клетилта - видимо, она что-то делала с пациентом. Потом и она вышла из-за ширмы и поспешила за врачом. Хьюлитт не послушался совета Летвичи - не ткнул пальцем в сторону худларианки и не прокричал "медсестра!", - он только помахал худларианке рукой.

Медсестра остановилась, перестроила транслятор и спросила:

- Что-нибудь случилось, пациент Хьюлитт?

"Тупица! - подумал Хьюлитт. - Уж могла бы понять, что случилось!"

Однако он ответил как можно вежливее:

- Вроде бы меня должны были осмотреть, медсестра. Что происходит? Этот доктор на меня не взглянул!

- Этот доктор, - ответствовала медсестра, - организует перевод Клетилта в другую палату, а я занималась перемещением больного в процессе осмотра. Это Старший врач Картгад. В настоящее время он занимает пост Главного акушера-гинеколога, и ваш случай к его профилю не относится. Подождите немного, пациент Хьюлитт. Скоро к вам придет ваш лечащий врач.

Глава 3

Мельфиан Хьюлитт видел раньше только на фотоснимках. За время пути от приемного покоя до палаты на глаза ему попадались и живые экземпляры этого вида. Теперь совсем рядом с ним неподвижно стоял мельфианин, похожий на краба-переростка. Хьюлитт не стал разглядывать тонкие трубчатые лапки, торчащие из щелей в толстом панцире. Он во все глаза смотрел на голову мельфианина - на большие глаза с вертикально поставленными веками, чудовищные челюсти и клешни, торчавшие оттуда, где, по идее, должны были располагаться уши. Из углов рта мельфианина росли два усика, такие длинные, тонкие и хрупкие, что по сравнению со всей фигурой выглядели даже как-то странно. Страшная голова мельфианина склонилась, и прозвучал стандартный вопрос:

- Ну, как мы себя чувствуем, пациент Хьюлитт?

Хьюлитт дал столь же стандартный ответ:

- Прекрасно.

- Хорошо, - откликнулся врач. - Я - доктор Медалонт. Я хотел бы произвести ваш первичный осмотр и задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. Прошу вас, пожалуйста, откиньте одеяло и лягте на живот. Раздеваться не нужно - одежда не помешает сканеру обследовать вас. В процессе обследования я буду давать вам необходимые разъяснения.

Сканер представлял собой небольшой плоский, прямоугольный предмет, напомнивший Хьюлитту древнюю книгу. В "корешке" этой "книги", по словам Медалонта, размещались устройство глубинной фокусировки и система увеличения изображения. В матово-черной "нижней части обложки", которую врач медленно перемещал над каждым квадратным дюймом тела Хьюлитта, располагались микродатчики. Верхняя же часть "обложки" являла собой экранчик, на котором врачу были видны органы и структуры. Увеличенное изображение с экрана сканера передавалось на прикроватный монитор - видимо, для удобства медсестры. Хьюлитт вывернул голову, чтобы посмотреть на экран монитора.

- Перестаньте вертеться, пациент Хьюлитт, - проворчал доктор. - Теперь, пожалуйста, лягте на спину. Благодарю вас.

Одна из мельфианских клешней мягко взяла Хьюлитта за запястье и ровно уложила его руку вдоль тела. Один усик развернулся и улегся перпендикулярно сгибу локтя, а второй легко, словно перышко, пробежался по носу и губам Хьюлитта, из-за чего ему ужасно захотелось чихнуть. Несколько минут спустя доктор убрал от пациента усики и клешни и выпрямился.

- Если я верно помню анатомию землян-ДБДГ и их жизненно важные параметры, - проговорил врач, добавив к сказанному серию негромких непереводимых щелчков - вероятно, так мельфиане усмехались, - я склонен согласиться с тем диагнозом, который вы сами себе поставили. За исключением незначительного напряжения мышц, а в данных обстоятельствах это вполне понятно, ваше состояние можно считать весьма удовлетворительным.

"Вот так они всегда говорят. Сколько раз мои обследования заканчивались именно этими словами!" - сердито подумал Хьюлитт. Попадались ему и такие врачи, которые смеялись над ним или обвиняли его в том, что он понапрасну оторвал их от работы. Этот Медалонт вроде бы малый вежливый, хоть и инопланетянин. Наверное, и этот тоже поинтересуется, зачем его сюда пригласили.

Ничего подобного - не поинтересовался. Немного подумав, Медалонт протянул:

- Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, пациент Хьюлитт. Подобные вопросы вам задавали много раз. Ваши ответы на них приведены в истории болезни. Но я полагаю, что ваши ответы - именно из-за того, что вы повторяли их неоднократно, - могли со временем стать неточными или неполными. Вероятно, мне удастся ликвидировать пробелы, сделанные моими предшественниками. За исключением того, что вы в раннем детстве жили на Этле, больше вы Землю не покидали. Верно?

- Верно, - отозвался Хьюлитт.

- Имели ли вы на Этле контакты с представителями других видов?

- Помнится, я видел там кое-каких неземлян, - отвечал Хьюлитт. - Но не настолько хорошо рассмотрел их, чтобы суметь сейчас описать. Тогда мне было всего четыре года, и я их боялся. Родители говорили, что с возрастом это пройдет, но все же старались держать меня в своей комнате, если к ним в гости приходили инопланетяне. Но с возрастом у меня ничего не прошло.

- Время еще есть, - фыркнул Медалонт. - Что вы помните о своих болезнях в детстве? Начните с самых ранних воспоминаний, прошу вас.

- Помню я очень немногое, - отозвался Хьюлитт. - Как я узнал позднее, я рос очень здоровым ребенком. Но когда мои мать и отец погибли в авиакатастрофе, было решено, что я отправлюсь на Землю к бабушке и дедушке, и меня привили от самых распространенных земных детских и взрослых болезней. Вот тогда-то и начались неприятности. В ту пору на Этле жили очень мало землян, и поскольку мои родители не собирались возвращаться на Землю, у них не было нужды делать мне прививки.

- Причина этого вам известна? - спросил доктор.

- Думаю, да, - вздохнул Хьюлитт.

- В таком случае изложите мне свои соображения, - попросил Медалонт. Если вы скажете мне об этом, вероятно, вам станет легче жить среди чужаков ведь именно так вы нас называете.

Хьюлитт не любил, когда над ним подсмеивались. Он не был ни глупым мальчиком, ни выжившим из ума старикашкой, и его раздражало то, что какой-то там медик-всезнайка намекает, что он несообразителен или, еще того хуже, необразован. Хьюлитт процедил:

- Если вы чихнете, ваши мельфианские микробы не принесут мне вреда, и наоборот. Точно так же и с другими видами в стенах госпиталя. Все дело тут в эволюции и окружающей среде. Микробы, возникшие на одной планете, не могут инфицировать существ с другой планеты и вызывать у них заболевание. На Земле поговаривают, что бывали времена, когда кое-где в больницах, содержавшихся без должного усердия, можно было заразиться болезнями от других пациентов. Правда, иногда, что значительно приятнее, можно было заразить своей болезнью еще кого-нибудь.

Не потому ли в этой палате лежат только по одному представителю разных видов? "Ну, и как тебе необразованный землянин?" Для того чтобы свести к минимуму риск перекрестного заражения?

Доктор Медалонт моргнул - так громко, что Хьюлитт услышал треск его панцирных век, - и ответил:

- Подобную причину в госпитале официально не признали бы. Есть другие причины. Похоже, вы неплохо подкованы в медицине. А теперь не будете ли вы настолько добры вернуться к рассказу о том, когда впервые ощутили симптомы болезни?

- Я так наслушался врачей, которые столько лет подряд обсуждали мою историю болезни, - отозвался Хьюлитт, - что, сам того не желая, многое узнал. Хорошо, вернемся к симптомам. После того как я получил первую прививку перед возвращением на Землю, мне сказали, что у меня была плохая реакция на иммунизацию: высокая температура, сыпь, воспаление слизистых оболочек. Все это через несколько дней прошло. Однако эти симптомы не имели почти ничего общего с течением даже в самой легкой форме того заболевания, от которого меня прививали. Такая же картина повторялась на Земле. Болезнь одна - симптомы другие, время выздоровления - не такое, как у всех. Помню и другие случаи, когда мне просто нездоровилось, когда я вдруг чувствовал резкую усталость и слабость, хотя играл с товарищами не в такую уж напряженную игру. То я недомогал и чувствовал тошноту безо всякой причины, то у меня немного подскакивала температура, то я покрывался красными пятнами. Правда, все эти симптомы были не так уж серьезны и не причиняли мне таких уж неудобств, чтобы я помнил все подробности или мог сказать, как долго они длились. Бабушка с дедушкой немного беспокоились, но не паниковали. Они показали меня местному врачу, и тот сказал им, что я - крайне болезненный ребенок, готовый в любой момент подцепить любой из вирусов, поименованных в справочнике.

Но ведь я не был болезненным, - вскричал Хьюлитт, злясь на свое прошлое, когда его впервые незаслуженно обидели. - В промежутках между болезнями я чувствовал себя превосходно, и меня всегда зачисляли в сборную по легкой атлетике, когда...

- Пациент Хьюлитт, - вмешался Медалонт. - Эти эпизоды тошноты, незначительных кожных высыпаний и другие симптомы, которые, как вам в то время казалось, не были связаны с профилактическими прививками... Не следовали ли они за приемом каких-то медикаментов? К примеру, не отмечали ли вы чего-либо подобного после приема мягких средств от головной боли или какого-либо анестетика, который вам могли назначить при ушибе, полученном во время спортивных соревнований? Вероятно, вы могли быть в таких обстоятельствах слишком взволнованны, чтобы запомнить, но все же? Может быть, такое происходило, когда вы съедали что-либо такое, чего бы вам есть не следовало? Например - что-либо сырое или незрелое?

- Нет, - ответил Хьюлитт. - Если бы кто-то въехал мне в живот во время игры, я бы такое запомнил. Если бы я съел какую-нибудь гадость, а потом мне стало плохо, я бы тоже этого не забыл - по крайней мере ради того, чтобы снова такую же гадость не съесть. Я и сейчас не дурак, и тогда дураком не был.

- Не сомневаюсь, - фыркнул доктор. - Прошу вас, продолжайте.

Сердито и раздраженно Хьюлитт продолжил рассказ, ему уже столько раз приходилось это делать - излагать свою печальную повесть множеству медиков, не слишком искренне пытавшихся скрыть нетерпение, выслушивая его. Он описывал внезапное появление самых разнообразных симптомов, возникавших безо всякой видимой причины. Он говорил о том, что, хотя эти симптомы и причиняли ему некоторое неудобство и порой сильно его озадачивали, все же никогда не бывали настолько серьезны, чтобы выводить его из строя. В возрасте девяти лет, через пять лет после того, как Хьюлитт вернулся на Землю, бабушка отвела его к семейному врачу. Врач внес первый положительный - а возможно, и совершенно отрицательный, - вклад в лечение Хьюлитта. Он решил при появлении необъяснимых и не слишком болезненных симптомов не назначать ему никаких лекарств. Доктор посчитал, что количество и разнообразие симптомов у мальчика прямо пропорционально объему принимаемых лекарств. Поэтому ему представилось разумным отменить всякие лекарства и понаблюдать за тем, во что это выльется. Бабушке он сказал, что она может приводить мальчика к нему, как только симптомы появятся вновь, но что с этих пор лечение ограничится только обсуждением симптомов.

Кроме того, Хьюлитта отвели к психиатру, который в течение нескольких недель терпеливо и участливо выслушивал его, после чего заявил бабушке Хьюлитта, что мальчик физически здоров, очень развит и отличается богатым воображением. Он обещал, что все проблемы исчезнут сами собой после полового созревания.

- Позднее я понял, - продолжал Хьюлитт, - что оба доктора не верили в то, что я страдаю чем-то серьезным. Психиатр выразил свою точку зрения на сей счет в вежливых полунамеках, а терапевт сделал то же самое в виде, отсутствия каких бы то ни было назначений. И он оказался прав. В течение трех лет после того, как он отменил лекарства, симптомы у меня стали появляться все реже, а если и появлялись, то не в такой ярко выраженной форме, как раньше. Я перестал обращать на них внимание за исключением тех случаев, когда у меня на открытых местах тела появлялась легкая сыпь. Не обращал внимания и другим об этом не говорил. Но как только я вступил в пору полового созревания, беды начали происходить каждые несколько недель, и некоторые симптомы носили поистине обескураживающий характер. Но наш семейный терапевт все равно воздерживался от назначения мне лекарств. Со временем частота возникновения симптомов снова уменьшилась. С четырнадцати до двадцати лет у меня было только три.., ну, скажем так, серьезных приступа, но в промежутках между ними случалось много всего удручающего...

- Вот теперь я понимаю, - вмешался Медалонт, - почему в вашей истории болезни так настойчиво рекомендуется воздерживаться от назначения вам каких-либо лекарственных препаратов без предварительной беседы с вами. Ваш местный врач - здравомыслящее существо, чего нельзя сказать о большинстве из нас, молодых и рьяных медиков. Он решил в ситуации, когда испытывал сомнения и когда болезнь не угрожала жизни пациента, ничего не предпринимать. Но теперь, когда эпизоды вашего заболевания участились и стали доставлять вам больше беспокойства, вам придется довериться нам. Если вы хотите, чтобы мы вылечили вас, мы не сможем и впредь ничего не делать.

- Это я понимаю, - вздохнул Хьюлитт. - Мне продолжать?

- Попозже, - ответил врач. - Скоро вам принесут обед, а Летвичи отругает меня, если я заставлю вас голодать. Медсестра, переключите транслятор на консультативный режим.

Мельфианин поднял клешню, худларианка - щупальце, и оба они одновременно коснулись клавиш на пульте трансляторов. Последовал короткий обмен фразами, Хьюлитту совершенно непонятными. Выдержав минуты три, Хьюлитт не смог больше сдерживать злость и отчаяние.

- Что вы там такое обсуждаете? - взорвался он. - Говорите так, чтобы я мог вас понимать, проклятие! Все вы одинаковые! Думаете, что я все выдумываю, что я совершенно здоров и что просто у меня слишком богатое воображение? Вы ведь так думаете?

Врач и медсестра снова прикоснулись к клавишам на пультах трансляторов, и Медалонт изрек:

- Можете слушать наш разговор, если хотите, пациент Хьюлитт. Мы ничего не собираемся от вас скрывать, кроме как, пожалуй, некоторого нашего замешательства относительно вашего случая. А вам так важно знать, что о вас говорят?

- Я не люблю, когда меня считают лжецом, - немного успокоившись, проворчал Хьюлитт. - Или когда кто-то думает, что со мной все в порядке.

Доктор немного помолчал и сказал:

- В ближайшие дни и недели с вами будут беседовать многие незнакомые существа. Они многое будут думать о вас, пытаясь найти причины вашей болезни. Но одного они точно не будут думать о вас - того, что вы лжец. Если бы с вами было все в порядке, вы бы здесь не находились. Извините меня.

Я почти не сомневаюсь в том, - добавил Медалонт, развернув свои выпуклые глазища к медсестре, - что психологический момент в заболевании пациента Хьюлитта действительно имеется. Мы будем продолжать его клиническое обследование и попросим, чтобы параллельно его обследовали специалисты из Отделения Психологии. Учитывая имеющуюся у пациента некоторую ксенофобию, будет лучше, если им займется кто-нибудь из его соотечественников - О'Мара или Брейтвейт...

- Со всем моим уважением, доктор, - встряла медсестра, - я бы не стала приглашать майора О'Мару.

- Вероятно, вы правы, - согласился Медалонт. - О'Мара принадлежит к тому же виду, что и пациент, он талантливый психолог, но, увы, не слишком приятное существо. Тут нужен кто-нибудь помягче. Что ж, тогда пусть будет лейтенант Брейтвейт.

А пока, - продолжал врач, - никаких лекарств больному назначать не будем, за исключением легкого успокоительного - в том случае, если пациент попросит сам. У пациента нет опыта пребывания в одном помещении с представителями других видов, поэтому у него могут возникнуть сложности с засыпанием. Однако внимательно следите, не возникнут ли у пациента на фоне приема успокоительных средств болезненные симптомы. Они могут возникнуть внезапно, резко и оказаться необычайно тяжелыми. Поэтому мне хотелось бы не только постоянно вести визуальное наблюдение за пациентом, когда он находится в постели, но и следить за его состоянием, когда он будет передвигаться по палате, дабы удовлетворить свое любопытство и, если общее состояние других пациентов позволит, вступать с ними в беседы. Необходимо обеспечить пациента Хьюлитта персональным датчиком с выходом на ваш сестринский монитор. Я не ввожу никаких ограничений в его диету, но хорошо бы, если в течение некоторого времени еду ему подавали бы к кровати.

Доктор Медалонт перевел взгляд на Хьюлитта и добавил:

- Многие из поступающих к нам пациентов поначалу испытывают отвращение при виде того, как едят другие. Так что вам нечего стыдиться. Когда я впервые увидел, как едят кельгиане свое любимое рагу из глансов, меня чуть не вывернуло наизнанку.

- Нет! - выкрикнул Хьюлитт, пытаясь сдержать нарастающую панику. - Я не буду ни есть, ни общаться с кем бы то ни было из тех, кто тут лежит. Тот.., ну, тот громадный слон, которого я видел.., его кровать сразу около сестринского поста.., у него такой вид, будто он меня вот-вот сожрет!

- Пациент Коссунален - травоядный, - успокоил Хьюлитта врач. - Так что не волнуйтесь. Установление социальных контактов с другими пациентами рекомендуется, но не является обязательным. Между тем вам следует помнить, что в настоящее время вы являетесь на редкость здоровым больным, которому вряд ли понравится все время лежать в постели и совершать путешествия только в туалет и к умывальнику. Не медики, но скука вынудит вас вступить в общение с другими пациентами.

Хьюлитт издал громкий нечленораздельный звук - он понимал, что транслятор его не переведет.

- Теперь я должен вас оставить, - тихо проговорил Медалонт. - Если у вас возникнут вопросы, на которые вам не сумеют ответить медсестры - а это навряд ли, - я еще раз навещу вас перед сном. Желаю вам приятного аппетита.

Конечности мельфианина негромко заклацали по полу, за ним почти беззвучно прошествовала худларианка. Хьюлитт остался один-одинешенек. Он тоскливо созерцал стенки ширмы и гадал, что же ему принесут поесть в этом ужасном месте. Минуло несколько минут, и медсестра-худларианка вернулась. Она вкатила тележку с едой и поставила поднос на тумбочку около кровати Хьюлитта.

- Пока мы не располагаем сведениями о ваших вкусах, - заметила она, поэтому выбрали для вас еду, которую предпочитает большинство землян-сотрудников. Коричневый плоский кусок мяса, по-моему, это называется "отбивная", с гарниром из кусков каких-то овощей. Прежде чем вы приступите к еде, мне бы хотелось подсоединить к вашему телу кое-какое оборудование. Вот этот датчик, который я укреплю у вас на груди, позволит медсестрам на сестринском посту видеть, чем вы занимаетесь. Транслятор, который я повешу вам на шею, настроен на языки, которыми пользуются находящиеся в палате пациенты и обслуживающий персонал. С помощью транслятора вы можете узнавать, что говорят о вас и о ком бы то ни было еще.

Думаю, пока вам будет удобнее кушать так, чтобы вас никто не видел, продолжала медсестра. - По крайней мере пока вы немного не освоитесь. Поэтому я не стала убирать ширму. Теперь мне нужно уйти, но, если вам что-то понадобится, нажмите кнопку вызова. Договорились, пациент Хьюлитт?

- Да-да, большое спасибо, - отозвался Хьюлитт. - Вот только, медсестра...

Хьюлитт не договорил - он сам не понимал, за что так благодарен этому чудовищному созданию, почему ему хотелось сказать что-то большее, нежели стандартные слова вежливости. Медсестра уже собиралась уходить - ее спина раздвинула полотнища ширмы. Краска с бока худларианки оставила на ткани большое пятно. Медсестра остановилась и сказала:

- Слушаю вас, пациент Хьюлитт.

- Медсестра, - смущенно проговорил Хьюлитт. - Я никак не ожидал, что кто-то вроде вас окажется таким.., гм-м-м.., участливым по отношению ко мне. Имел в виду.., на Земле мне такие существа не попадались...

- Еще бы, - отозвалась худларианка.

- Я же не в буквальном смысле! - еще сильнее смутился Хьюлитт. - Я просто хотел поблагодарить вас и сказать, что вам очень к лицу ваша косметика.

Медсестра издала короткий непереводимый звук и процедила:

- Худлариане ничем не украшают своего тела, пациент Хьюлитт. Это не косметика. Это мой обед.

Глава 4

Первую ночь в госпитале Хьюлитт не спал. Кровать у него оказалась удобная, мягкий свет ночника совсем не резал глаза. Хьюлитт очень устал, по его часам а они показывали корабельное, а не больничное время - он не спал уже двое суток. Однако отяжелевшие веки никак не желали закрываться. Он думал о том, что и сознательно, и бессознательно ему страшно уснуть здесь.

Время словно бы застыло на месте. Он лежал, прислушиваясь к ночным звукам в палате. Непрерывное дыхание вентиляционной системы, не слышимое днем, ночью, казалось, с каждым часом становилось все громче и громче, так же как и шаги медсестер, подходивших к пациентам. Время от времени до Хьюлитта доносились постанывания или бульканья тех пациентов, которым, наверное, было больно. Хотя тут больным наверняка назначали обезболивающие средства, так что скорее всего звуки, которые слышал Хьюлитт, были инопланетянским храпом.

В тоске Хьюлитт включил прикроватный плейер и надел наушники, чтобы звук не привлек к нему внимания какой-нибудь сестры, которая принялась бы распекать его за то, что он мешает спать другим больным. Хьюлитт пробежался по развлекательным каналам. Большинство из них было предназначено для зрителей-неземлян, и хотя транслятор переводил диалоги персонажей, тралтанские и мельфианские комедии положений производили на Хьюлитта впечатление фильмов ужасов. Когда же он наконец наткнулся на фильм, адресованный землянам, сюжет и диалог оказались поистине доисторическими. По идее, от такого зрелища следовало бы уснуть крепким сном, но Хьюлитт не уснул.

Он вернулся к тралтанской мыльной опере - истории жизни какого-то семейства, члены которого производили совершенно неописуемые действия и произносили при этом банальнейшие фразы. Вдруг шторки ширмы раздвинулись и появилась медсестра-худларианка.

- Вы должны спать, пациент Хьюлитт, - проговорила медсестра так тихо, что Хьюлитт ее еле расслышал. - Что-нибудь случилось?

- А вы - та самая медсестра, которая сегодня привезла меня? - решил уточнить Хьюлитт.

- Все остальные медсестры, включая Летвичи, - ответила худларианка, - ушли отдыхать. Но представители моего вида способны подолгу не спать, поэтому я несу ночное дежурство. Завтра и послезавтра я буду отдыхать и учиться, и если вы пробудете тут до послепослезавтра, то мы еще увидимся. Датчики, прикрепленные к вашему телу, регистрируют повышенное мышечное напряжение и слабость. Почему вы не спите?

- Я.., мне кажется, что.., пожалуй, я боюсь заснуть, - пожаловался Хьюлитт, гадая, с какой стати ему проще признаваться в этом инопланетянину, чем своему соотечественнику. - Мне кажется, что если я здесь усну, то мне приснятся кошмары, а когда проснусь, то буду себя чувствовать еще хуже. Надеюсь, вам известно, что такое кошмары?

- Известно, - ответила медсестра, приподняла одно щупальце, направила его кончик за спину и покачала им. - Вы думаете, что вам будут сниться кошмары про нас?

Хьюлитт промолчал, посчитав, что уже ответил на этот вопрос. Ему стало стыдно.

- Если вы заснете и вам будут сниться кошмары про нас, - продолжала медсестра, - а потом вы проснетесь и обнаружите, что ваши кошмары материальны и находятся повсюду вокруг вас, что они либо такие же страдальцы, как вы, то есть пациенты, либо те, кто старается вылечить вас. Разве вам не покажется, что не спать в таких обстоятельствах - пустая трата времени? Понимание того, что мы окажемся здесь, когда вы проснетесь, вероятно, может до некоторой степени сделать ваши сны менее страшными. Может быть, тогда ваше сознание сумеет переключиться на что-нибудь более приятное. Ну, разве это не логично, пациент Хьюлитт? Не хотите ли последовать моему совету?

Хьюлитт снова промолчал. На этот раз - потому, что пытался как-то уложить в мозгу худларианскую логику.

- Кроме того, - заметила медсестра, - я бы сказала, что мельфианский детектив-боевик вреден для психики, независимо от того, к какому виду принадлежит зритель. Может быть, желаете вместо просмотра фильма побеседовать со мной?

- Да.., то есть нет, не хочу, - отозвался Хьюлитт. - Тут наверняка есть пациенты, чувствующие себя хуже меня и более меня нуждающиеся в вашей помощи. Со мной все в порядке, по крайней мере - сейчас.

- А сейчас, - отвечала медсестра - все пациенты спокойны, чувствуют себя хорошо, состояние их стабильно. За их здоровьем во время сна следят мониторы. Вы же не спите, а я молода и пытлива - мне, практикантке, скучно на ночном дежурстве. Может быть, вы хотите мне что-нибудь сказать или о чем-то спросить?

Хьюлитт смотрел на огромное шестиногое чудовище, чья речевая мембрана развевалась наподобие жуткого мясистого флага, чья толстая шкура покрывала гигантское тело подобно непроницаемой броне. Наконец он выговорил:

- У вас вроде бы краска на теле снова подсохла.

- Спасибо за заботу, - отозвалась худларианка. - Но беспокоиться не стоит. Она продержится до того времени, как меня придут сменить.

- Я вас не понимаю, - пробормотал Хьюлитт. - Ну, то есть понимаю, но не настолько, чтобы задавать вопросы.

- Судя по тому, что вы говорили относительно косметики, - протянула медсестра, - я догадываюсь, что спросить вы хотите именно об этом. Вам известно, зачем худлариане пользуются питательной краской?

Не сказать, чтобы Хьюлитта безумно интересовало, почему инопланетяне делают то или другое. Но эта инопланетянка была расположена поболтать - пускай даже ради того, чтобы развеять собственную скуку. Можно было послушать ее и хотя бы немного отвлечься от мыслей об инопланетянском ассорти, в которое погрузили Хьюлитта. Послушать знакомого монстра для того, чтобы забыть о незнакомых. Меньшее из двух зол. Кроме того, не исключено, что это чудище по-своему пыталось утешить Хьюлитта.

- Нет, - ответил Хьюлитт. - Это мне неизвестно. Зачем, медсестра?

Сначала худларианка поведала Хьюлитту о том, что ее соотечественники не имеют ртов. Вместо ртов природа снабдила их другими органами поглощения пищи. Затем вопросы у Хьюлитта посыпались один за другим.

Худлариане эволюционировали до разумного состояния на планете с необычайно высокой силой притяжения и соответствующе высоким атмосферным давлением. Нижние слои худларианской атмосферы напоминали густой полужидкий бульон, заправленный крошечными микроскопическими существами животного и растительного происхождения. Этих существ худлариане поглощали с помощью органов абсорбции, располагающихся на боках и спине. Процесс поглощения тел шел непрерывно из-за постоянного энергетического голода худлариан. Воспроизвести их родную атмосферу в условиях госпиталя представлялось задачей не из легких, поэтому тут решили, что будет удобнее обрызгивать тело худлариан через регулярные промежутки времени специально подобранной питательной смесью.

- Порой, - разъясняла худларианка, - мы слишком сильно сосредоточиваемся на чем-либо и забываем вовремя обрызгать себя едой. Если такое случается, мы слабеем от нарастающего голода. Это может произойти в любом месте, где бы мы ни находились, и тогда всякий, кто окажется рядом, сотрудник или амбулаторный пациент - скажем, вы - оживляет нас путем быстрого обрызгивания. Запасы баллончиков с питательным худларианским аэрозолем имеются в большинстве главных коридоров и практически во всех палатах. Такой баллончик есть и в этой палате - он закреплен на стене на сестринском посту. Пользоваться баллончиком очень легко и просто. Я надеюсь, правда, что вам никогда не придется оказывать мне такую помощь.

Если худларианин упадет в голодный обморок посреди палаты, то в ней нарушится обычный распорядок работы, - продолжала медсестра, - кроме того, краской можно запачкать пол и ближайшие кровати. Старшая сестра Летвичи пришла бы в ярость, а нам бы этого не хотелось, верно?

- Д-да, пожалуй, - промямлил Хьюлитт, - нам бы этого не хотелось. - Он не слишком отчетливо представил себе, как приходит в ярость хлородышащая медсестра, но на всякий случай согласился с худларианкой. - Но вообще-то.., раскрашивать себя едой... А я еще думал, что у меня проблемы...

- Больной здесь не я, а вы, пациент Хьюлитт, - возразила медсестра. - И ваши датчики регистрируют такую слабость, что мне стыдно из-за того, что я мешаю вам спать. Вы сейчас готовы отойти ко сну?

Мысль о том, что он снова останется один-одинешенек на тускло освещенной кровати - островке в мрачном море, населенном ужасными инопланетными чудовищами, - вызывала у Хьюлитта такой страх, что он понял: нет, спать он не хочет! Он решил не отвечать на вопрос худларианки прямо, а сделал это косвенно - сам задал медсестре вопрос:

- Как это может произойти, я не понимаю, но скажите, бывает у вас что-нибудь типа болей в желудке? И вообще вы когда-нибудь болеете?

- Никогда, - фыркнула медсестра. - Вы должны попытаться уснуть, пациент Хьюлитт.

- Но вы никогда не болеете, - упорствовал Хьюлитт, продолжая словесную оборону, - зачем же тогда худларианам нужны медсестры и врачи?

- Пока мы маленькие, - объяснила медсестра, - мы подвержены множеству детских болезней, но к зрелости у нас развивается иммунитет ко всем заболеваниям. Этот иммунитет сохраняется вплоть до глубокой старости и исчезает за несколько лет до смерти, когда наступает возрастная психологическая и физиологическая дегенерация. Диагност Конвей возглавляет разработку проекта обучения медиков-худлариан. Согласно этому проекту, планируется ликвидация самых тяжелых последствий увядания организма худлариан. Ликвидация предусматривает осуществление обширных ампутаций. Правда, предстоит многолетняя работа, пока не удастся помочь всем худларианам-старикам.

- Вы практикуетесь именно в этой области? - поинтересовался Хьюлитт. Собираетесь лечить престарелых худлариан?

Лицо худларианки не изменилось, а если бы и изменилось, то Хьюлитт все равно бы этого не увидел - он вообще не видел никакого лица. Ее гладкое, покрытое прочнейшей кожей тело было выразительно ровно настолько, насколько может быть выразителен надутый воздушный шар. Но когда она стала отвечать Хьюлитту, у того возникло ощущение, будто медсестра не то смущена, не то стыдится своего ответа.

- Нет, - прошептала худларианка. - Я изучаю общую многовидовую терапию и хирургию. Мы, худлариане, вид для Галактической Федерации уникальный. Из-за особых свойств наших кожных покровов мы способны жить и работать в самых тяжелых экологических условиях. Мы можем переносить колебания атмосферного давления от самых высоких показателей до космического вакуума, а для того, чтобы впитывать поверхностью тела питательный аэрозоль, мы не нуждаемся в атмосфере. Худлариане как сотрудники пользуются большим спросом при приеме на работу в условиях, где представители других видов были бы вынуждены облачаться в тяжелые скафандры. Это неизбежно сказывается на качестве работы. Чаще всего худлариан привлекают к работам, связанным с выходом в открытый космос при сборке космических объектов. Естественно, худларианин-медик высокой квалификации, прошедший практику в Главном Госпитале Сектора, способный оказать медицинскую помощь не только своим собратьям, но и представителям многих видов, занятых в сооружении вышеупомянутых конструкций, ценится очень высоко.

Наша планета, - продолжала худларианка, - никогда не славилась природными богатствами. У нас мало полезных ископаемых, мы не производим товаров на продажу, наши ландшафты не блещут красотой и потому не способны привлечь туристов. У нас нет ничего такого, в чем были бы заинтересованы другие, ничего, кроме удивительно сильных и выносливых жителей, способных работать где угодно. Другие обитатели Федерации это очень ценят и хорошо вознаграждают.

- Ну а после того, как вы стяжаете славу во время работы в космосе и сколотите капитал, - заметил Хьюлитт, - вы, видимо, вернетесь на родину, осядете там и заведете многочисленное семейство?

Похоже, худларианка занервничала. Хьюлитт гадал: то ли его собеседница стыдится того, что покинула родину и занимается учебой, призванной обеспечить ей в будущем высокооплачиваемую работу в космосе, и тем самым уходит от ответственности, связанной с заботой о старых и больных сородичах, то ли еще какие-то чувства смущают ее. Наверное, Хьюлитту не стоило задавать медсестре такого вопроса.

- Я заведу половину большого семейства, - пробурчала медсестра.

- Ничего не понимаю, - обреченно вздохнул Хьюлитт.

- Пациент Хьюлитт, - сказала худларианка, - вы не слишком хорошо информированы насчет худлариан. Я родилась и теперь пребываю в статусе женской особи и намерена пребывать в этом статусе до тех пор, пока не решу вступить в супружескую связь скорее в целях продолжения рода, нежели ради удовольствия. Затем беременная особь женского пола, то есть я, из физиологической необходимости - чтобы избежать дальнейших сексуальных контактов с партнером постепенно превращается в особь мужского пола, а партнер, соответственно, в особь женского пола. По истечении худларианского года после разрешения от бремени эти изменения полностью завершаются. Новорожденный требует все меньшего внимания родителей. Бывшая мать готова стать будущим отцом, а бывший отец готов зачать новое дитя. Этот процесс длится до тех пор, пока на свет не появится желаемое число потомков. Как правило, это четное число, чтобы можно было поровну разделить детей. Затем каждый из родителей принимает решение: кем ему остаться до конца жизни - мужской особью или женской.

Все очень просто, уравновешенно и эмоционально удовлетворительно, завершила свой рассказ худларианка. - И я удивлена, что у других разумных видов не появилась такая же система размножения.

- Д-да, сестра, - выдавил Хьюлитт. Больше ему в голову просто ничего не пришло.

Глава 5

Хьюлитт не спал - вернее, всеми силами старался не уснуть, боясь материализованных кошмаров, окружавших его со всех сторон: больных и персонала. Пролежав с такими мыслями довольно-таки долго, он обнаружил, что почему-то успокоился и расслабился. Может быть, общая слабость притупила его эмоции? А ведь ему положительно было на что бурно реагировать - он не мог представить себе ничего более чужеродного, чем кожа-скафандр, дикий способ потребления пищи и постоянная смена пола у дружелюбного монстра, с которым он теперь познакомился поближе.

- Сестра, - тихо проговорил Хьюлитт, - спасибо, что уделили мне столько времени. Пожалуй, теперь я усну.

- А вот теперь я бы вам не советовала засыпать, пациент Хьюлитт, отозвалась худларианка. - Через двадцать минут на смену заступит утренняя бригада, и сотрудники начнут всех будить, дабы пациенты успели умыться перед завтраком. Кроме вас, в палате еще трое амбулаторных больных, и думаю, вам не захочется умываться рядом с ними в первое же утро. Вероятно, вам следовало бы встать и попасть в ванную первым.

- Вы совершенно правы, - ни минуты не колеблясь, ответил Хьюлитт. - Но я так слаб, сестра. Не мог бы я умыться попозже?

- Учитывая испытываемую вами неловкость при непосредственной близости к представителям других видов, - отчеканила сестра, - я вас сопровождать не буду. Я постою рядом с ванной комнатой на тот случай, если ваш личный монитор, который вам следует захватить с собой, зарегистрирует резкое ухудшение вашего состояния в процессе умывания или вам потребуется помощь в обращении с оборудованием - ведь вы с ним еще не знакомы.

В том случае, если вы ощущаете сильную слабость, - добавила худларианка, у вас есть возможность принять процедуру обтирания. Эту процедуру осуществят три практиканта-младшекурсника - мельфианин и две кельгианки. Они будут очень рады расширить свой опыт в уходе за нетравмированным землянином. Я точно знаю, что особенно им хочется усовершенствовать навыки удаления шерстинок, нарастающих за ночь на кожных покровах лица у ДБДГ. Они с радостью окажут вам таковую помощь.

Речевая мембрана худларианки еще продолжала шевелиться, а Хьюлитт уже отбросил одеяло и спустил ноги с кровати. На полу его ожидали теплые шлепанцы. Быстро вскочив, он проворчал:

- Ваше первое предложение мне понравилось гораздо больше, сестра.

Худларианка отступила в сторону и дала Хьюлитту дорогу.

Минут через двадцать он уже снова улегся в кровать, чувствуя себя чистьм, освежившимся и не таким измученным. В это время вспыхнули потолочные светильники, и в палату вошла утренняя смена. Раздвинулись полотнища ширмы, между ними появилась пушистая голова кельгианки. Кельгианка подвезла к кровати Хьюлитта небольшую тележку, нагруженную тазиками и полотенцами.

- Доброе утро, пациент Хьюлитт, - поздоровалась кельгианка. - С виду вы чистый. Так и есть?

- Да, - быстро ответил Хьюлитт, и кельгианка ретировалась.

Несколько минут спустя он услышал, как мимо его ширмы прошли друг за другом два пациента. Один из них, судя по шагам, был крупным и тяжелым, и ног у него имелось явно больше двух. Второй при ходьбе издавал неровное постукивание. Да, то были именно пациенты, а не сотрудники госпиталя - один из них жаловался другому, что его, дескать, разбудили, когда он только-только успел уснуть. Второй же упорно настаивал на том, что Летвичи проводит в палате незаконное научное исследование по влиянию бессонницы на больных и что ему, помимо того, что собираются заменить, как он выразился, "кроумстеты на кульдовом протоке", еще и промывают мозги. Его транслятор, переводя речь, сохранил оригинальное звучание непонятных Хьюлитту слов. Скорее всего таких органов у людей не имелось, но Хьюлитт посочувствовал обоим пациентам, кто бы они там ни были, - уж он-то хорошо знал, что такое бессонница.

Только он забрался в кровать и закрыл глаза, только чуть-чуть затихли шумы в палате, как снова появилась кельгианка. На этот раз она привезла завтрак. А может быть, это была уже не первая кельгианка, а какая-то другая. Пока Хьюлитт еще не научился различать этих пушистых гусениц-переростков и сомневался, что когда-нибудь научится.

- Садитесь и кушайте за тумбочкой, пациент Хьюлитт, - распорядилась медсестра. - Представители вашего вида, насколько мне известно, страдают от расстройств пищеварения вплоть до извержения пищи, если потребляют ее в неправильном положении. Приятного аппетита.

- Я не хочу есть, - сонно проговорил Хьюлитт. - Я спать хочу. Прошу вас, уйдите.

- Ну так поешьте, а потом спите на здоровье, - отозвалась сестра. - Или хотя бы попробуйте еду, а то ведь Старшая сестра Летвичи меня съест.

- Правда? - моментально проснувшись, испуганно спросил Хьюлитт, и старые страхи снова вернулись к нему. Вряд ли здесь так шутят.

- Нет, конечно, - буркнула сестра. - Но только потому, что она хлородышащая, и съешь она меня, она бы просто отравилась.

- Ладно-ладно, - поспешно согласился Хьюлитт, - я поем немного. - Он думал, что в госпитале, как и на корабле, ему подадут синтетическую пищу. Когда же он снял с подноса колпак, то в ноздри ему ударил аппетитный запах, и он понял, как сильно проголодался.

- Выглядит и пахнет замечательно, сестра.

- Ваша еда вызывает у меня визуальное отвращение и тошноту, - проворчала сестра, поспешно ретируясь за ширму. - А запах - кое-что похуже.

- С тактичностью у вас не очень, сестра! - крикнул Хьюлитт вслед кельгианке, но та уже торопливо топала дальше по палате. Вдруг прозвучал голос с кровати напротив, которую, как помнил Хьюлитт, занимал кельгианин по имени Хенредт.

- Тактичность - это что такое? - поинтересовался Хенредт.

Хьюлитт не стал отвечать ни на этот вопрос, ни на другие, посыпавшиеся следом за первым. Как только он покончил с едой, глаза его сами собой закрылись.

Проснулся он от звука негромких инопланетных голосов. Открыв глаза, он увидел стенки ширмы и понял, где находится. Но понимание почему-то уже не вызывало у него таких отрицательных эмоций, как днем раньше. Полежав несколько минут и послушав разговоры через транслятор, он решился нажать кнопку, чтобы убрать ширму.

Первое, что увидел Хьюлитт, это то, что пациент Маколли, занимавший кровать рядом с ним, пока он спал, исчез - теперь там лежал орлигианин. Представителя этого вида Хьюлитт распознал сразу - орлигианином был офицер-медик на "Тривендаре". Вот только этот орлигианин выглядел намного старше. Те части его тела, которые не были закрыты одеялом - голова, руки и грудь, - заросли рыжевато-коричневой шерстью, тронутой сединой. Около кровати орлигианина имелся, как и у Хьюлитта, плейер и транслятор, однако пациент никакого внимания на соседа не обращал. Хьюлитт гадал: то ли орлигианин спит, то ли под наркозом, то ли просто некоммуникабелен.

Мельфианин Клетилт на кровати напротив как-то очень хитро разместил свой плейер так, что глаз его за плейером видно не было, и, похоже, его ничего, кроме просматриваемой программы, не интересовало. Хьюлитт еще не знал, что может таким же образом разместить и свой плейер, и решил попозже поэкспериментировать.

Рядом с Клетилтом лежал кельгианин Хенредт. Около него пристроилась медсестра, принадлежавшая к неизвестному еще Хьюлитту виду. Они о чем-то оживленно болтали. Но пациент и сестра разговаривали так тихо, что транслятор землянина половину беседы не улавливал. Дальше по ряду располагалась кровать громадного слоноподобного создания, в котором Хьюлитт признал тралтана. Вместо того чтобы полеживать в постели, тот стоял на всех своих шести толстенных ножищах, опоясанный сложной сетчатой конструкцией, на которой было закреплено оборудование, удерживающее тралтана в вертикальном положении. Тралтаны делали абсолютно все, включая и сон, стоя, и даже взрослые особи, случись им подвернуть ногу и упасть на бок, с превеликим трудом, но вставали.

Размышляя на эту тему и гадая, из-за чего тралтан угодил в госпиталь, Хьюлитт заметил, что Старший врач Медалонт в сопровождении Старшей медсестры Летвичи покинул сестринский пост. Врач мчался по проходу, сестра, похлюпывая телом внутри пластиковой оболочки, едва поспевала за ним. Оба они смотрели исключительно в направлении постели Хьюлитта. Тот прекрасно знал, что ему сейчас скажет доктор.

- Ну, как мы себя чувствуем, пациент Хьюлитт? - последовал неизбежный вопрос.

- Прекрасно, - выдал Хьюлитт дежурный ответ.

- Данные, регистрируемые монитором Хьюлитта со времени его поступления в палату, - вставила Летвичи, - соответствуют его собственной оценке своего состояния. Такое впечатление, что пациент совершенно здоров.

- Хорошо, - откликнулся врач и щелкнул клешней. Вероятно, тем самым он выразил удовлетворение, хотя жест этот заставил Хьюлитта испуганно вздрогнуть. - Мне бы хотелось побеседовать с вами поподробнее, пациент Хьюлитт. Давайте вернемся ко времени вашей первой госпитализации на Земле, когда вы...

- Но вы ведь об этом и так все знаете, - вмешался Хьюлитт. - Все это записано в моей истории болезни, и с такими подробностями, каких я сейчас уже и не упомню. Со мной все в порядке, по крайней мере - сейчас. Вместо того чтобы попусту тратить время на разговоры со мной, вам, вероятно, было бы лучше обойти других пациентов, которые больше нуждаются в вашем внимании?

- Им уже было уделено внимание, - встряла Летвичи, - пока вы спали. Теперь ваша очередь. Однако кое в чем вы правы, пациент Хьюлитт. У меня полно более важных дел, которыми я и займусь, вместо того чтобы слушать, как болтают двое здоровых существ. Я вам нужна, доктор?

- Спасибо, вы свободны. Старшая сестра, - отозвался Медалонт и, обратившись к Хьюлитту, продолжал:

- Разговаривая с вами, я вовсе не трачу время попусту, поскольку надеюсь, что сегодня и в ближайшие дни вы сумеете сообщить мне нечто такое, что не занесено в вашу историю болезни, - нечто, что поможет мне решить вашу клиническую загадку.

Разговор начался с того самого момента, на котором закончился вчера, и казалось, будет длиться бесконечно. Если бы Хьюлитт умел различать какие-то перемены в выражении черт панцирной физиономии собеседника, он бы, наверное, прочел в них разочарование - так ему казалось. Беседу пришлось прервать, когда раздался голос дежурной сестры - ее изображение появилось на прикроватном мониторе. А Хьюлитт и не догадывался, что монитор, помимо всего прочего, еще служит и средством связи.

- Доктор, - напомнила Летвичи, - через тридцать минут пациенту будет подан обед. Вы планируете завершить беседу с ним к этому времени?

- Да. По крайней мере - на сегодня, - ответил Медалонт. Обернувшись к Хьюлитту, он добавил:

- Я пытаюсь делать для наших пациентов нечто большее, нежели смертельно докучать им вопросами. Нам придется провести серию тестов, то есть я должен взять у вас кровь на анализы в лаборатории. Не бойтесь. Процедура эта совершенно безболезненна. Прошу вас, протяните мне вашу верхнюю конечность.

- Но вы не должны давать мне ничего такого, что могло бы... - поторопился предупредить Хьюлитт.

- Знаю-знаю, - перебил его доктор. - Если помните, именно я заверил вас в том, что вы не будете получать никаких лекарств до тех пор, пока мы не установим, от какого заболевания вас надо лечить. Вот поэтому-то мне и нужно взять у вас для анализов довольно значительный объем крови. Вы ничего не почувствуете, но если вам будет неприятно смотреть, закройте глаза.

Зрелище собственной крови никогда не вызывало у Хьюлитта неприязни, по крайней мере если речь шла о небольшом ее количестве, которое доктор почему-то назвал "довольно значительным объемом". Взяв у Хьюлитта кровь, Медалонт поблагодарил его за терпение и поспешил уйти, объяснив, что иначе рискует опоздать на обед.

Как и обещал Медалонт, Хьюлитт ровным счетом ничего не почувствовал, кроме незначительного онемения в том месте, откуда Медалонт взял кровь, - на локтевом сгибе. Землянин откинулся на подушки, но решил, что поспит после обеда, а пока послушает разговоры между больными, которые улавливал его транслятор. Вчера он был близок к панике, а сегодня, как ни странно, им все сильнее овладевало любопытство.

Хьюлитт не понимал, сколько времени прошло: у него не было сил поднять руку и взглянуть на часы. Чувствовал он себя прекрасно. Ему было удобно и спокойно - вот только он не очень понимал, откуда в палату наползло столько сероватого тумана, из-за которого ему стали плохо видны соседние кровати. Звуки в палате тоже как бы отдалились, но Хьюлитт отчетливо видел, как мигает красная лампа, и слышал, как надрывается монитор, укрепленный у него на груди, издавая резкие жалобные звуки. Скоро к нему склонилась Старшая сестра Летвичи и стала оглушительно громко орать в коммуникатор:

- Кровать восемнадцать, классификация ДБДГ, землянин. Две минуты пребывания в состоянии сердечно-легочной недостаточности. Реанимационная бригада, на выезд!

Что-то напоминавшее ствол маслянистой водоросли отделилось от тела Летвичи, рванулось вперед внутри прозрачной оболочки и легло на грудь Хьюлитта. Он ощутил равномерное надавливание на грудь в области сердца. Последнее, что увидел землянин, - маслянистые листочки и перепонки все ближе и ближе придвигались к его лицу...

"Только не способом рот-в-рот, - успел подумать Хьюлитт. - Она же хлородышащая!"

Глава 6

Зрелище процессии, покинувшей сестринский пост, заставило всю палату замереть и умолкнуть. Процессию возглавлял Старший врач Медалонт, за ним следовала Старшая медсестра Летвичи, за ней безымянная сестра-худларианка, за ними - интерны: нидианин и кельгианка. В промежутках между медиками к кровати Хьюлитта плыл целый флот разнообразнейшего реанимационного оборудования. Замыкал шествие землянин в зеленой форме Корпуса Мониторов. Пройдя по палате такой цепочкой, они выстроились полукругом около Хьюлитта.

Пять часов назад Хьюлитт вернулся с того света, но из-за этого не стал ни на йоту теплее относиться к инопланетянам.

- Какого черта? - вопросил Хьюлитт. - Что вы теперь собираетесь со мной делать?

- Ничего такого, чего бы я не делал раньше, - ответил Старший врач таким тоном, который, вероятно, для другого мельфианина прозвучал бы подбадривающе. - Не волнуйтесь. Я возьму у вас еще немного крови для анализов. Пожалуйста, обнажите предплечье.

Интерн-кельгианин бросил взгляд на коллегу-кельгианку. Серебристая шерсть у той вздыбилась иголочками. Она подвезла реанимационную тележку поближе к кровати и процедила:

- Если вы не станете ничего делать, пациент Хьюлитт, то и нам ничего делать не придется.

За время своих непродолжительных разговоров с пациентом-кельгианином, занимавшим соседнюю кровать, Хьюлитт узнал, что уж чего кельгиане делать не умеют, так это лгать. Другой кельгианин по движениям серебристой шерсти сородича всегда мог догадаться, о чем тот думает и что чувствует. Что-то вроде зрительской телепатии. Значение слов кельгиане воспринимали с трудом и понятия не имели о том, что такое тактичность, вежливость, дипломатия и медицинская этика.

Хьюлитт снова ощутил, как к его коже прикасается крошечный металлический кружочек. Медалонт пояснил:

- Инструмент, который сейчас прикасается к вашей коже, содержит одну тончайшую короткую иглу. Вы не почувствуете, как она пронзит вашу кожу. Вторая игла немного длиннее и толще. Через первую иглу поступает анестезирующее средство, лишающее чувствительности близлежащие нервные окончания, а через вторую производится отсасывание крови. Вот так, хорошо. Благодарю вас, пациент Хьюлитт. Как вы себя чувствуете?

- Отлично, - ответил Хьюлитт. - А как я должен себя чувствовать?

Медалонт сделал вид, что не расслышал его вопроса, и опять спросил:

- Не отмечаете ли каких-либо перемен чувствительности, сколь-либо незначительных, в каких-нибудь частях тела?

- Нет, - ответил Хьюлитт.

- Не испытываете ли неприятных ощущений в груди или руках? - продолжал допытываться Медалонт. - Затруднения дыхания? Нет ли покалывания или онемения в конечностях? Головной боли?

- Нет, - покачал головой Хьюлитт, - только в том месте, откуда вы брали кровь, небольшое онемение. Точно так же, как в прошлый раз.

- Дело в том, что любые симптомы плохого самочувствия, пусть даже самые незначительные, могут быть предвестниками серьезного ухудшения. Уверяю вас, симптомы могут быть настолько слабо выраженными, что вам может показаться, будто бы вы их воображаете.

- Насколько я могу судить, - ответил Хьюлитт, с трудом скрывая раздражение, - у меня нет никаких незначительных воображаемых симптомов.

Землянин в зеленой форме улыбнулся, но ничего не сказал.

- Может быть, вы ощущаете какие-либо нефизические симптомы? - упорствовал Медалонт. - Волнение? Страх? Может быть, эти ощущения могут стать настолько выраженными, что вызовут стресс на физическом уровне? Я понимаю, что вторгаюсь в сферу лейтенанта Брейтвейта, но...

- Вторгаетесь, - прервав Медалонта, подтвердил землянин, - но не смущайтесь. В мою сферу вторгаются все без исключения.

Но прежде чем Старший врач сумел возобновить опрос, Хьюлитт ответил:

- Если вас интересует, взволнован ли я, - да, я взволнован, очень взволнован. До тех пор пока я не угодил сюда, у меня ни разу в жизни не было сердечных приступов. Между тем я не чувствую себя настолько плохо, чтобы у меня от страха начался новый приступ.

- А перед первым приступом вы ощущали испуг? - поинтересовался Медалонт.

- Нет, я просто был сонный и расслабленный, - огрызнулся Хьюлитт. - А вот теперь мне страшно.

- На этот раз мы не позволим произойти ничему подобному, - заверил его мельфианин. - Так что не бойтесь.

Все умолкли - молчание затянулось. Тело Летвичи медленно ворочалось внутри хлорсодержащей оболочки, речевая мембрана худларианки не шевелилась, шерсть кельгианки ходила высокими волнами, словно ее шевелил невидимый ветер, ее партнер-нидианин возился с оборудованием для реанимации, Медалонт каждые несколько секунд щелкал клешней, что напоминало стук метронома. Первым заговорил Старший врач:

- Старшая сестра, будьте добры, расскажите мне еще раз, сколько времени прошло от момента первого взятия крови у пациента до того, как его монитор начал подавать сигналы тревоги, и опишите все, что случилось потом.

- Ради того, чтобы пощадить чувства пациента, - изрекла Летвичи, который, судя по всему, кое-что понимает в медицине, мне представляется, что эти сведения лучше при нем не сообщать.

- А мне, - возразил Медалонт, - представляется, что чем полнее будет осведомленность пациента, тем скорее он поймет свое состояние. Прошу вас, Старшая сестра.

- Примерно через двенадцать с половиной минут после того, как вы взяли у пациента кровь на анализ и ушли, - проговорила Летвичи тоном столь же зловредным, сколь и хлор, которым она дышала, - монитор пациента зарегистрировал критическое состояние. Десять секунд спустя жизненно важные параметры исчезли, а сенсорные реакции и мозговое кровообращение были близки к полному исчезновению. Сестринский персонал находился за пределами поста и занимался раздачей обеда, поэтому я предпочла не тратить даже те несколько секунд, которые потребовались бы для передачи информации другим сотрудникам. Судя по стабильности состояния пациента, резонно было с моей стороны предположить, что произошел не сердечный приступ, а имела место неисправность оборудования. Когда сорок секунд спустя я уже была рядом с пациентом и начала производить непрямой массаж сердца, пациент потерял сознание и оставался в таком состоянии до прибытия реанимационной бригады, которая приступила к работе шесть и одну четверть минуты спустя...

- Вы в этом уверены. Старшая сестра? - вмешался Медалонт. - Вы сильно волновались и могли преувеличить. Шесть минут - слишком долго для реаниматоров.

- Пациент Хьюлитт также слишком долго никакой реакции не давал, парировала Летвичи. - А я, пока делала массаж, посматривала на часы. Палатные часы к преувеличениям не способны.

- Старшая сестра права, - встрял нидианин, искоса взглянув на свою коллегу-кельгианку. - Правы и вы, доктор. В принципе такое время до прибытия на место реаниматоров считается непростительно продолжительным. Но по пути сюда у нас было ЧП.., мы налетели на тележку, которую работники столовой не успели отвезти в сторону. Несчастного случая не произошло - только посуда с едой разлетелась по всей палате...

- Пациент Хьюлитт, - добавила кельгианка, - выбрал не слишком удобное время для сердечного приступа.

- Несколько минут нам пришлось потратить на проверку оборудования на предмет возможной поломки, - продолжал нидианин. - Сами понимаете, разряд, от которого бы заработало остановившееся сердце тралтана, наверняка бы изжарил сердце землянина...

- Да-да, - поторопился согласиться Медалонт. - Через шесть с половиной минут вы реанимировали пациента. Какую степень помрачения сознания, какие изменения в речи вы отметили после того, как пациент вернулся в сознание?

- Мы не наблюдали никаких отклонений, - ответил нидианин. - Мы не реанимировали пациента. Это удалось сделать Старшей сестре Летвичи еще до того, как мы успели установить аппаратуру. Никакого помрачения сознания у пациента не отмечалось. Первые сказанные им слова заключались в том, что он попросил Старшую сестру перестать колотить его по груди, иначе она раздавит ему ребра. Слова звучали членораздельно, внятно, ну разве что несколько неуважительно.

- Прошу прощения, - вмешался Старший врач. - А я так понял, что пациент пришел в сознание благодаря вашим стараниям. Отличная работа, Старшая сестра. Надеюсь, пациент не повел себя чересчур невежливо?

- Меня обзывали и похуже, - буркнула Летвичи. - К тому же его реакция меня больше обрадовала, нежели обидела.

- Вы правы, - заметил Медалонт и, обратившись к кельгианке, попросил:

- Пожалуйста, продолжайте.

- Когда стало ясно, что пациент Хьюлитт в ясном сознании, - отозвалась кельгианка, - мы вместе со Старшей сестрой стали задавать ему вопросы, направленные на то, чтобы установить, пострадало ли у него мозговое кровообращение. Этим мы занимались до тех пор, пока не появились вы и не стали задавать ему те же самые вопросы. Остальное вам известно.

- Да, - подтвердил Старший врач. - Во время опроса, длившегося около двух часов, никаких признаков потери памяти или нарушений речи у пациента выявлено не было, как и нарушений координации движений. Монитор пациента Хьюлитта регистрировал, как и сейчас, оптимальные параметры всех жизненно важных показателей...

- А теперь, - заметила Летвичи, красноречиво взмахнув каким-то выростом внутри оболочки в сторону палатных часов, - прошло семнадцать минут, а не двенадцать с половиной, как после первого взятия крови, и пациент, как видите, жив.

Пока медики беседовали, Хьюлитт пытался придумать, как ему извиниться перед Старшей сестрой и поблагодарить ее за спасение. Но когда до него дошло значение того, о чем только что сказало это тошнотворное создание, всякие мысли о благодарности тут же вылетели у него из головы.

- Что тут происходит! - взорвался Хьюлитт. - Вы что, просто стоите и ждете, когда у меня начнется очередной сердечный приступ? Или вы разочарованы тем, что приступа нет?

Наступила пауза. Все замерли, кроме сестры-худларианки - та протянула к Хьюлитту щупальце и сразу же опустила его. Затем Медалонт изрек:

- Мы не разочарованы, пациент Хьюлитт, но в остальном вы верно оценили ситуацию. Сердечный приступ мог быть чем-то спровоцирован. Возможно, он произошел из-за того, что я взял у вас пробу крови, хотя такая вероятность и ничтожна. Несмотря на то что я отказался от введения вам каких-либо лекарственных средств, я все же решил, что маленькая доля обезболивающего, которое, как правило, вводится перед взятием крови, вам не повредит. Время проявления первичной реакции нужно искать в другом, если только... Пациент Хьюлитт, ваши кожные покровы меняют интенсивность окраски. Как вы себя чувствуете?

"Так, что мне хочется вас на части разорвать", - подумал Хьюлитт, а вслух проговорил:

- Прекрасно, доктор.

- Что и подтверждает монитор, - прокомментировала Летвичи.

- В таком случае, - заметил Медалонт, обведя взглядом всех по очереди, продолжайте наблюдения за монитором, разместите реанимационную бригаду в двух минутах пути от пациента и дайте ему отдохнуть перед обедом. Ничего не бойтесь, пациент Хьюлитт, мы непременно выясним причину вашей болезни и вылечим вас. А сейчас мы вас покинем.

- Не совсем, - поправил Медалонта Брейтвейт. - Мне бы хотелось немного побеседовать с пациентом.

- Как вам будет угодно, лейтенант, - сказал Старший врач и удалился, а вместе с ним - нидианин и кельгианка. Летвичи и медсестра-худларианка задержались.

- Вам не следует делать ничего такого, что растревожило бы моего пациента, - непререкаемо, как это умеют делать только Старшие сестры, заявила илленсианка. - Кроме того, вам не следует ни о чем спрашивать пациента и говорить ему что-либо такое, что могло бы спровоцировать новую критическую ситуацию.

Лейтенант Брейтвейт перевел взгляд с язвительно-ехидной хлородышащей медсестры на внушительную фигуру худларианки и снова посмотрел на илленсианку.

- Сестры, - вздохнул он, - уверяю вас, я бы на такое не осмелился ни за что на свете.

Как только они с Хьюлиттом остались наедине, Брейтвейт сел на край кровати и сказал:

- Моя фамилия Брейтвейт, я сотрудник Отделения Психологии. Мне очень приятно беседовать с тем, у кого нормальное количество рук, ног и всего прочего.

Хьюлитту все еще хотелось кого-нибудь отколотить или как минимум хорошенько выругать, но пока Брейтвейт не сказал и не сделал ничего такого, чтобы с ним драться или ругаться. Пока. Так что Хьюлитт устремил взгляд в сторону сестринского поста, где маячила фигура Летвичи, и поджал губы.

- О чем вы думаете? - спросил Брейтвейт, когда пауза слишком затянулась. Улыбнувшись, он добавил:

- Вы ведь именно такого вопроса от меня ждали?

- А вы меня не назвали, как все прочие, "пациентом Хьюлиттом", - заметил землянин, повернув голову к своему соотечественнику. - Это вы нарочно или потому, что считаете, что со мной настолько все в порядке, что я и не заслуживаю, чтобы меня называли пациентом? Или вы забыли мою фамилию?

- А вы тоже не называйте меня ни лейтенантом, ни Брейтвейтом, - парировал психолог, и вновь повисла пауза.

Наконец Хьюлитт решился.

- Ладно, - проворчал он, - валяйте со своими вопросами. На первый я отвечу так: я думаю о кошмарной Старшей сестре и гадаю, как бы мне сказать ей о том, что я виноват перед ней и благодарен ей за то, что она спасла мне жизнь.

Брейтвейт понимающе кивнул:

- Ну, вы найдете для этого верные слова. Вам только нужно сказать их Летвичи, а не мне.

Почему-то Хьюлитт уже перестал злиться на этого человека.

- Вы ведь здесь для того, - сказал он, - чтобы попытаться убедить меня в том, что все мои беды - у меня в голове, верно? Мне такое уже говорили раз сто, поэтому давайте не будем тратить время на любезности. Хорошо?

- Нет, - ответил Брейтвейт. - Я твердо намерен потратить некоторое время на любезности.

Лейтенант пересел поближе к Хьюлитту и наклонился к нему. Хьюлитт ощутил на лице дыхание Брейтвейта. Тот спросил:

- Вы не против того, что я здесь сижу? Может быть, мне было бы лучше отодвинуться или встать?

- Я не люблю, когда ко мне близко подходят инопланетяне, - объяснил Хьюлитт. - Сидите, пожалуйста, только не у меня на ногах.

Брейтвейт кивнул. Вежливый и, казалось бы, невинный вопрос позволил ему установить, что пациента не тревожит непосредственная близость другого человека. Значит, кое-каких препон уже удалось избежать. Богатый опыт Хьюлитта подсказывал ему, чем занимается Брейтвейт, а лейтенанту, видимо, хватало ума понять, что пациенту это ведомо.

- Мы оба понимаем, что случай у вас непростой, - заговорил психолог, глядя на экран монитора. - Выглядит все так, словно вы совершенно здоровы, но при этом время от времени страдаете от заболевания, которое, если судить по вашему недавнему сердечному приступу, может угрожать вашей жизни. Кроме того, нам известно, что серьезные клинические заболевания способны отражаться на психике, и наоборот - даже тогда, когда, казалось бы, как в вашем случае, явной связи между ними и не прослеживается. Мне же хотелось бы таковую связь найти - в том случае, конечно, если она существует.

Выждав, когда Хьюлитт устало кивнул, Брейтвейт продолжил:

- Как правило, к нам в госпиталь поступают больные или раненые. Их проблемы и клинические решения этих проблем чаще всего видны сразу. К услугам медиков в нашем госпитале - все последние достижения медицинской мысли Федерации, предназначенные для терапии и хирургии, и в большинстве случаев пациенты вскоре возвращаются домой в добром здравии. Но в тех случаях, когда заболевание сопровождается психологическим компонентом...

- Вы прибегаете к услугам собственного языка, - кончил за Брейтвейта фразу Хьюлитт.

- Большей частью к услугам ушей, - поправил его психолог, никак не ответив на издевку. - Надеюсь, что в ближайшее время разговаривать будете в основном вы. Прошу вас, постарайтесь припомнить какие-нибудь необычные события или обстоятельства, сопутствовавшие первому проявлению симптомов вашей болезни. Скажите мне, что вы в подобных ситуациях думали ребенком в отличие от того, что со временем стали думать по этому поводу доктора и родственники. Ну, давайте. Вы будете говорить, а я - слушать.

- Вы хотите, чтобы я рассказал вам все-все о том времени, когда я еще не был болен? - уточнил Хьюлитт. Глянув в сторону палатной кухни, откуда то и дело выскакивали медсестры, нагруженные подносами с едой, он добавил:

- Но сейчас не время.., я хотел сказать, что сейчас время обеда.

Брейтвейт огорченно вздохнул.

- Мне бы хотелось завершить беседу с вами как можно скорее, пока Медалонт, ваш лечащий врач, имеющий на то полное право, не назначил вам какого-нибудь срочного курса. Не будете ли так любезны и не закажете ли и для меня обед? Ничего такого особенного - пусть принесут то же самое, что и вам.

- Но ведь вы - не пациент, - возразил Хьюлитт. - Не далее как вчера я слышал, как Старшая сестра Летвичи выговаривала одному интерну. Она ругала его, обзывала "ленивым скрассугом" - что бы там это ни значило - и велела отправляться в столовую для сотрудников вместо того, чтобы таскать еду из палатной кухни. Не думаю, чтобы Старшая сестра и вам позволила есть тут.

- Старшая сестра позволит, - заверил Хьюлитта лейтенант. - Если вы попросите ее подойти и скажете, что у вас к ней важное дело. После разыгравшейся здесь пять часов назад медицинской мелодрамы она не рискнет вам отказать. Когда она появится, вы ей скажете то, что хотели, как вы сожалеете о своей грубости по отношению к ней и как вы ей благодарны за спасение. А потом скажете, что считаете нашу беседу крайне важной для своего здоровья, и спросите у Летвичи, нельзя ли устроить так, чтобы мне тоже подали еду, дабы наш разговор не прерывался.

Илленсиане пользуются большим авторитетом у сотрудников, - пояснил Брейтвейт, - из-за своего профессионализма. Пациенты же их не очень жалуют скорее всего из-за того, что короткое пребывание в стенах госпиталя не позволяет им по достоинству оценить илленсиан. А все из-за того, что илленсиане - единственные хлородышащие существа в федерации и при этом далеко не красавцы. Но если вы последуете моему совету, Летвичи будет так удивлена, что не посмеет вам ни в чем отказать.

Мгновение Хьюлитт не мог произнести ни слова. Наконец он с восхищением выдавил:

- Лейтенант, вы - самоуверенный, хитрый и расчетливый су.., скрассугов сын.

- Конечно, - усмехнулся Брейтвейт. - Я же психолог как-никак.

От мысли о том, что сейчас ему надо будет позвать монстроподобную Летвичи, Хьюлитта бросило в жар.

- Д-да, - пробормотал он, - я и в правду собирался сказать ей нечто в этом роде, но.., попозже. Мне нужно получше с мыслями собраться.

Брейтвейт улыбнулся и показал на коммуникатор.

Глава 7

Первое и самое яркое воспоминание о необычном происшествии в жизни Хьюлитта относилось к тому времени, когда ему было четыре года. Это произошло через несколько дней после празднования его дня рождения. Родители трудились за домашними компьютерами и радовались тому, что не мешают друг другу - мать полагала, что за ребенком присматривает отец, и наоборот. Оба были уверены, что заметят, если малыш вдруг выйдет из детской.

По идее, никаких забот маленький Хьюлитт родителям и не должен был доставить. Он тоже возился с собственным компьютером - играл, рисовал на экране картинки. Компьютер, снабженный новейшей образовательной программой, ему подарили на день рождения. Но в тот день ему стало скучно. Обучающая игра оказалась запинкой на пути к игре приключенческой, а открытое окно сулило небывалые приключения в саду.

Кроме того, родители Хьюлитта зря думали, что их сын не сумеет забраться на окно, а также они зря полагались на то, что их сад, тоже в значительной степени прискучивший ребенку, обнесен надежным забором.

За забором сада начинался незнакомый, очень интересный мир, но мир опасный, чего в ту пору маленький Хьюлитт еще не знал. Окрестности были опустошены во время гражданской войны, итогом которой стало то, что население планеты сбросило межзвездное правительство. Это правительство проиграло войну, в которую само же и втянуло население. Война унесла жизни многих на Этле. Некоторые из полуразрушенных домов отремонтировали, и там поселились консультанты с других планет или специалисты по восстановлению разрушенного войной хозяйства - такие, как родители Хьюлитта.

Ремонт старых домов и их заселение были начаты после того, как территорию самым тщательным образом прочесали с помощью сканеров и удалили с нее действующее оружие и боеприпасы. А полуразбитые машины остались там, где валялись. И разрушенные дома, и остатки машин заросли дикими растениями эти-то побеждают в любом сражении. В тот день сражение должен был выиграть один маленький мальчик.

Он пробирался сквозь высокую траву, которой, казалось, заросла вся округа, весело топал между деревьями и кустами, перелезал через выломанные плиты дорожного покрытия и вскоре забрался в один из разрушенных домов. Дом успели облюбовать для жилья какие-то маленькие пушистые зверьки, которые тут же разбежались в разные стороны, только один из них - с длинным толстым хвостом забрался на стропила и долго верещал на мальчика. Тот почел за лучшее уйти из заброшенного дома. Жилые дома Хьюлитт старательно обходил стороной, потому что знал: там могут жить не только люди. Однажды родители взяли его с собой на прогулку за пределы сада и рассказали, что по соседству живут неземляне и что хотя взрослые никогда не станут нарочно обижать мальчика, но вот детишки в своих играх непредсказуемы и могут быть опасны.

Родителям даже не пришлось напоминать Хьюлитту о том случае, когда он учился плавать в общем бассейне и его ровесник-мельфианин, решив, что Хьюлитт тоже амфибия, как и он сам, взял, да и утянул его играть на самое дно. С тех пор Хьюлитт боялся инопланетян как огня, невзирая на их форму, размеры и возраст, и изо всех сил старался к ним близко не подходить.

Между тем мест для исследования хватало и без чужих садов, где скорее всего играли в свои ужасные игры кошмарные соседские дети. Повсюду, куда бы ни бросил взгляд малыш-землянин, на глаза ему попадались искореженные остовы военных машин, разбавлявшие залитую солнцем зелень растений ржавыми пятнами. Но не все машины выглядели разбитыми. Некоторые из них казались совершенно целыми и готовыми в любой миг тронуться с места. Кое-какие из них лежали на боку, одна машина была перевернута вверх тормашками. У большинства машин дверцы были открыты, а в некоторых зияли дыры, размерами превышавшие любые дверцы. Хьюлитт попробовал было пролезть в одну такую дыру, но у нее оказались острые, зазубренные края, и он только изорвал рубашку. Наконец он разыскал машину, у которой орудийный ствол наклонился так низко к земле, что мальчик, ухватившись за него, смог даже немного повисеть. Одна из гусениц машины отвалилась и лежала на земле, похожая на заржавевшую ковровую дорожку, заросшую травой и цветами. В некоторых машинах устроили себе жилища небольшие зверушки, но, как только к ним приближался Хьюлитт, они бросались врассыпную. А в одной машине громко жужжали какие-то насекомые, и мальчик туда забираться не рискнул: он понимал, что его могут ужалить.

А потом он нашел машину, внутри которой не оказалось ни зверьков, ни насекомых. В открытые люки лился солнечный свет, и Хьюлитт разглядел в глубине сиденье, повернутое к приборной доске и экранам. Сиденье оказалось мягким и грязным и таким большим, что Хьюлитту, для того чтобы дотянуться до рычагов, пришлось усесться на самый краешек. Все в кабине машины было покрыто ржавчиной, кроме запыленных пластиковых рукояток. Для того чтобы посмотреть, какого цвета эти рукоятки, мальчику пришлось стереть с них пыль. Но ни ржавчина, ни пыль, которой вскоре успели запачкаться рубашка и штанишки малыша, вовсе не помешали ему вести воображаемые сражения. В настоящей боевой машине сидел настоящий боец, и экран перед ним заполняли придуманные им яркие картины: вражеские танки и звездолеты, которые полыхали ярким пламенем, стоило только Хьюлитту взорвать их. Ведь его танк был самым могучим, самым секретным и самым неуязвимым. Он слыхал, как мать и отец говорили о таких временах, когда и вправду случались подобные сражения, вот только родителям эти битвы почему-то не казались ни волнующими, ни интересными. Судя по тому, как родители отзывались о войне, выходило, что воевать могут только больные или ненормальные.

Но теперь Хьюлитт палил во все, что только мог себе представить: в бомбардировщики, звездолеты, ужасных воинов-инопланетян, наступавших на него из-за деревьев, и радостно вопил, когда в ясном небе взрывались чужие машины или замертво падали страшилища инопланетяне. Рядом с Хьюлиттом не было родителей, которые запретили бы ему орать во всю глотку или стали бы увещевать его, объясняя, что внутри неживых машин находятся живые существа, пусть даже машины придуманные, и что не важно, в каких чудовищ он палит, главное, что они живые.

Некоторые из соседей Хьюлиттов и вправду были чудовищами - по крайней мере казались такими мальчику. Родители говорили, что, если бы кто-то из соседей заглянул к ним в дом в то время, как их дитя беззастенчиво расстреливало таких, как они, они бы очень сильно обиделись и сочли бы Хьюлиттов нецивилизованными и больше никогда бы к Хьюлиттам не зашли. Взрослые немыслимо скучный народец.

Мало-помалу воображение мальчика иссякло. Солнце уже ушло, внутренности машины и ржавые детали из красноватых стали почти черными. Конечно, это глупо, но Хьюлитт вдруг задумался о том, кому некогда принадлежал танк, и о том, что случится, если хозяин вернется и обнаружит здесь чужака. Встречу он вообразил настолько ярко, что пулей вылетел из танка, еще больше разорвав при этом штанишки.

Солнце спряталось за деревья, но небо пока было синим и безоблачным. По соседству Хьюлитт не увидел ничего особо достойного внимания и, кроме того, почувствовал, что проголодался. Пора возвращаться домой - влезть в окно и попросить у матери поесть. Но во все стороны от мальчика простирались трава и деревья.

Когда он влез на крышу самой высокой машины, окрестности стали видны гораздо лучше. Неподалеку мальчик разглядел высокое дерево, стоявшее на краю глубокого оврага. У дерева было много толстых кривых пушистых веток, опускавшихся почти до самой земли. А у самой верхушки ветки были потоньше, и на них висели какие-то плоды. Хьюлитт решил, что с верхушки этого дерева он уж точно увидит свой дом.

"Это ведь тоже приключение - уговаривал себя мальчик, взбираясь на дерево, - только теперь самое настоящее, не выдуманное". Очень хотелось есть, страшно не было, просто немножко одиноко, поэтому больше всего хотелось поскорее вернуться домой, где он мог бы наконец поесть и доиграть в прерванную игру. Хьюлитт время от времени посматривал вниз, на дно оврага, где стояло еще несколько боевых машин. Одна из них, круглая и толстая, - прямо под ним. Наконец мальчик выбрался из густых ветвей наверх, где светило солнце, и у него закружилась голова. В овраге резко потемнело. У Хьюлитта все поплыло перед глазами. Что самое обидное, он и с верхушки дерева не увидел никаких домов. Теперь ему не заслоняла округу высокая трава, но ее сменили деревья, чуть пониже того, на которое он залез. Хьюлитт стал взбираться еще выше. А потом все произошло одновременно: он добрался до того места, где на ветках висели плоды, и увидел свой дом. Дом оказался куда ближе, чем он думал. По пути от того дерева, на которое влез Хьюлитт, до дома стояло примечательное деревце со смешными ветками. Можно было бы сразу спуститься, но мальчик так устал, ему было так жарко, так хотелось пить и есть, а рядом, слегка покачиваясь на усиливавшемся ветру, с веток свисали соблазнительные фрукты.

"В конце любого великого приключения, - вспомнил Хьюлитт, - героя всегда ждет награда", и еще он решил, что наградой для него станут фрукты.

Ветка, на которой он сидел, была прочной и толстой. Переберешься вон на тот сук и дотянешься до плодов. Усталость как рукой сняло. Мальчик пополз по ветке, хватаясь за ближайшие сучки, чтобы не упасть. Солнце опускалось все ниже за деревья. Теперь Хьюлитт с трудом видел нижние ветви, а овраг внизу и вовсе превратился в темно-зеленую зыбь. Он перестал смотреть вниз. Ветки с фруктами уже были почти у него над головой.

Он дотянулся до первого и сорвал его, но плод тут же лопнул у него в руке. Со вторым он поступил более осторожно и ухитрился сорвать целиком.

По виду плод напоминал большую грушу - такие Хьюлитт видел на видеолентах, посвященных земной растительности, - и был красиво окрашен: сверху вниз по нему струились желто-зеленые полоски. Судя по тому, как легко лопнул первый плод, фрукты были очень сочными. Тот, который он теперь сжимал в пальцах, казался мальчику надувным шариком, наполненным жидкостью. Вылившийся из первого плода сок уже успел высохнуть и оставил на пальцах малыша ощущение приятной прохлады. Хьюлитт поглядел на руку и увидел, как, высыхая, последнее пятнышко сока как бы едва заметно дымит.

Конечно, Хьюлитт был очень голоден и предпочел бы съесть что-нибудь более питательное, чем этот фрукт, но он был так разгорячен, что совсем не возражал против нескольких глотков прохладного сока. Покрепче обхватив ногами ветку, он изо всех сил сжал плод обеим руками.

Сок оказался очень интересным на вкус - не слишком приятным, но и не отвратительным. Не желая забрызгаться с ног до головы, Хьюлитт прокусил в плоде маленькую дырочку и высосал весь сок. Когда же он пальцем расковырял дырочку пошире, то убедился, что плод состоит не только из, кожуры и сока: внутри помещалась мягкая желтая губчатая масса, а в самой серединке - черные семечки. Семечки Хьюлитт выплюнул - они оказались жгучими на вкус, а желтая масса вкусом не отличалась от сока, и он сжевал ее, чтобы хоть немного прогнать чувство голода.

Понравился Хьюлитту фрукт или нет, он так и не понял. Он задумался о том, не съесть ли еще один, но тут у него заболел живот и с каждым мгновением боль все усиливалась и усиливалась.

Вот тут впервые с того времени, как Хьюлитт ушел из родительского дома, ему стало страшно и захотелось обратно. Он стал, пятясь, подбираться по ветке к стволу, чтобы оттуда спуститься пониже, но боль стала такой мучительной, что он не сдержался и громко закричал. Слезы застилали ему глаза, и он не видел, куда ползет. Вдруг желудок скрутил такой жуткий спазм, что мальчик, забью обо всем, прижал обе руки к животу и почувствовал, что валится набок. Несколько мгновений он провисел головой вниз, цепко держась за ветку ногами, но, когда попробовал подтянуться, боль сковала его живот с новой силой, и он не о чем, кроме нее, не смог думать. А потом он понял, что падает.

Мимо него замелькали листья - то озаренные лучами солнца, то омраченные тенью. Он чувствовал, как ветки больно бьют по спине, рукам и ногам, а потом вдруг все потемнело, и удары прекратились. Куда он упал, он понял, когда ударился спиной о крутой склон оврага и кувырком покатился вниз. Удары по спине, рукам и ногам возобновились. Все тело теперь болело почти так же сильно, как и живот. А потом Хьюлитт ударился боком и головой обо что-то, проломившееся под его весом, и потерял сознание.

Проснулся он от шума голосов. Два голоса принадлежали его родителям. По темному дну оврага сновал яркий луч фонаря. Луч осветил фигуру какого-то взрослого человека в форме Корпуса Мониторов, летевшего к мальчику с помощью антигравитационного пояса. Родители и несколько инопланетян спускались на дно оврага, как попало, хватаясь за землю кто чем мог. Человек в форме Корпуса Мониторов опустился рядом с Хьюлиттом и встал на колени.

- Так вот ты где, молодой человек, - сказал мужчина. - Ну и натворил же ты дел! Но прежде всего скажи мне, где у тебя болит?

- Сейчас не болит, - ответил мальчик, прижав руку к животу, а потом пощупав висок. - Сейчас уже нигде не болит.

- Отлично, - кивнул мужчина, вынул из сумки на плече плоский приборчик с крошечным подсвеченным экраном и принялся водить им над головой, руками и туловищем Хьюлитта.

- Я поел там на дереве каких-то фруктов, - объяснил Хьюлитт, поняв, что перед ним врач. - У меня от них живот заболел, а потом я упал.

- Дерево очень высокое, - проговорил врач точно таким же тоном, каким папа Хьюлитта говорил всегда, когда собирался рассказать что-то очень длинное и скучное. - А теперь опусти руку и не двигайся до тех пор, пока я не закончу сканирование. Скажи мне, пожалуйста, а с тех пор, как ты упал, ты засыпал хоть раз?

- Да, - ответил мальчик, - но долго я спал или нет, не знаю. Когда я упал, солнце садилось. А вы меня разбудили.

- Стало быть, проспал ты четыре, а то и пять часов, - озабоченно пробормотал врач. - Сейчас я помогу тебе сесть, а ты мне скажешь, будет ли где-нибудь больно, ладно? Я хочу сканировать твою голову.

Теперь сканер медленно путешествовал вдоль висков, макушки и затылка мальчика. Затем врач убрал прибор в сумку и встал. Тут как раз подбежали родители Хьюлитта. Мать бросилась к мальчику и прижала его к себе так крепко, что у того перехватило дыхание. Мама плакала, а папа принялся его расспрашивать.

- Вашему сыну очень повезло, - негромко сообщил отцу врач. - Как видите, одежда на нем изодрана в клочья - наверняка играл в войну, лазил по сломанным машинам, а потом еще и по склону проехался. А на нем ни царапинки. Он мне сказал, что съел несколько фруктов с дерева пессенита - вон оно там, наверху. Он сказал, что после этого у него разболелся живот, что он упал с дерева и потерял сознание еще на закате. Я не собираюсь сейчас затевать спор с ребенком-фантазером, но вы сами подумайте: никаких желудочных расстройств раз, он свалился с такой высоты, что неизбежно должен был получить синяки, ссадины и сотрясение мозга, а он целехонек - два, четыре часа он лежал без сознания, и тут уж никак не должно было обойтись без тяжелой травмы, а прибор молчит - это три.

Судя по его одежде, - добавил врач, - я мог бы скорее предположить, что он устал во время игры и просто-напросто уснул. Жалобы на боль в животе и рассказ о падении с дерева скорее всего рассчитаны на то, чтобы вызвать жалость у родителей и избежать наказания.

Мать перестала плакать и стала спрашивать Хьюлитта, действительно ли он себя хорошо чувствует, но мальчик изо всех сил прислушивался к голосу отца. Тот заверял врача: они с матерью и не собирались наказывать мальчика, они так рады, что нашли его.

- Дети порой уходят из дому и могут заблудиться, - заметил врач, - и иногда такие приключения заканчиваются намного печальнее. Мы отвезем ребенка домой на своей машине, но только потому, что он, видимо, пока еще очень слаб. Я загляну завтра и еще раз осмотрю его, хотя на самом деле никакой нужды в этом нет - он совершенно здоров. Этот молодой человек силен как бык, и с ним все в полном порядке...

Воспоминания покинули Хьюлитта. Тепло рук матери, зрелище залитого светом прожектора оврага и лицо болтливого врача исчезли и сменились знакомыми стенами седьмой палаты, где рядом с ним сидел уже другой человек в форме Корпуса Мониторов, сидел и молчал.

Глава 8

- Он думал, я вру, - процедил Хьюлитт, с трудом сдерживая злобу. - И родители так думали, сколько я ни пытался им рассказать о том случае. И вы мне не верите.

Лейтенант некоторое время молча смотрел на Хьюлитта, потом сказал:

- Если судить по тому, как вы мне сейчас рассказали об этом происшествии, то я вполне понимаю того врача - с точки зрения клиники и анатомии у него имелись веские причины полагать, что вы говорите неправду. Большинство людей медикам верят, поэтому ваши родители предпочли поверить профессионалу, а не своему ребенку, склонному к фантазиям, да и сколько вам тогда было - всего-то четыре года. Я, честно говоря, не знаю, кому или во что мне верить, поскольку меня там не было, а правда порой бывает весьма субъективна. Я верю, что вы верите, что говорите правду, но это совсем не то же самое, как если бы я верил, что вы лжете.

- А я вас не понимаю, - огрызнулся Хьюлитт. - Может быть, вы считаете меня лжецом, но не хотите сказать об этом прямо?

Пропустив вопрос Хьюлитта мимо ушей, Брейтвейт продолжал:

- Вы другим врачам рассказывали о падении с дерева?

- Да, - кивнул Хьюлитт. - Но потом перестал. Никого из них не интересовала эта история. А психологи, как и вы, считали, что все дело в моем воображении.

- Полагаю, - сказал Брейтвейт и улыбнулся, - психологи вас спрашивали о том, любили ли вы своих родителей, или нет, и если да, то насколько сильно. Прошу простить меня, но я тоже вынужден задать вам такой вопрос.

- Вы правы, - ответил Хьюлитт, - но понапрасну теряете время. Безусловно, бывали моменты, когда родители мне не нравились, - это происходило тогда, когда они мне в чем-то отказывали, когда бывали слишком заняты для того, чтобы поиграть со мной, и вместо этого заставляли меня делать уроки. Такое случалось нечасто - только в тех случаях, когда оба бывали заняты какой-нибудь срочной работой. И отец, и мать участвовали в работе отдела по Культурным Контактам, расположившегося на базе неподалеку от нашего дома. Оба они служили в Корпусе Мониторов, но форму надевали редко, потому что чаще всего работали дома. Но меня нельзя было назвать брошенным ребенком. Мама у меня была очень добрая, и я ее мог легко разжалобить. Отца обвести вокруг пальца удавалось не всегда, но если все-таки удавалось, то я чувствовал себя победителем. Дома обычно бывал кто-нибудь из них, и стоило мне покончить с уроками, как кто-то из родителей всегда занимался со мной. Но мне хотелось, чтобы они уделяли мне еще больше внимания. Может быть, так было из-за того, что я откуда-то знал или чувствовал, что я их скоро потеряю и что нам уже недолго осталось жить вместе. Мне их на самом деле очень не хватало. И теперь тоже.

Как бы то ни было, - продолжал Хьюлитт, встряхнув головой, словно попытался - увы, тщетно, - прогнать нахлынувшие воспоминания, - ваши коллеги-психологи решили, что я вел себя тогда как эгоистичный, расчетливый и вполне нормальный ребенок четырех лет.

Брейтвейт кивнул.

- Психологическая травма, равная потере обоих родителей в четырехлетнем возрасте, может надолго сказаться на психике ребенка. Они погибли в авиакатастрофе, а вы остались в живых. Что вы помните об этом несчастном случае, что вы думали о случившемся тогда и сейчас?

- Я помню все, - ответил Хьюлитт, всей душой желая, чтобы его собеседник перешел на менее болезненную тему. - Я тогда не сразу понял, что происходит, но понял потом, когда мы летели над лесом. Родители должны были присутствовать на совещании в городе, расположенном на другом краю Этлы, где произошли какие-то серьезные неполадки. Совещание должно было продлиться целую неделю, поэтому меня взяли с собой. Мы летели на высоте, нормальной для небольшого флайера, - пять тысяч футов. Прошло всего несколько минут, и мы задели верхушки деревьев. Мама сразу перебралась на заднее сиденье, где сидел я, весь обмотанный ремнями. Она обняла меня, прижала к себе, а папа все пытался сладить с управлением. Мы с силой ударились о деревья, и три ветки проткнули обшивку и часть фюзеляжа. Я выпал из кабины. Когда на следующий день нас разыскали, оказалось, что мои родители мертвы, а я - целехонек.

- Вам очень повезло, - негромко заметил психолог. - То есть если можно сказать, что ребенку, оставшемуся без родителей, повезло.

Хьюлитт молчал, и через несколько секунд Брейтвейт продолжил:

- Давайте вернемся к тому случаю, когда вы залезли на дерево или вообразили, что залезли, и к тем фруктам, которые вы тогда съели, после чего у вас сильно разболелся живот. Впоследствии - до и после авиакатастрофы подобные симптомы у вас случались?

- А с какой стати я буду вам отвечать на этот вопрос, - огрызнулся Хьюлитт, - если вы мне все равно не верите и думаете, что я все выдумываю?

- Если вас это хоть сколько-нибудь утешит, - признался Брейтвейт, - я пока еще ничего для себя не решил.

- Ну, тогда ладно, - вздохнул Хьюлитт. - В первые несколько дней после того, как я упал с дерева и скатился в овраг, меня всякий раз после еды тошнило, но до рвоты дело не доходило. Потом, со временем, тошнить перестало. Эти ощущения возобновились через некоторое время после того, как я переехал на Землю, но думаю, что это скорее всего объяснялось переменами в питании и способах приготовления пищи. Ни на Этле, ни на Земле врачи не установили причину моей тошноты, и тогда впервые прозвучала фраза насчет "психологического компонента". Долгие годы я не испытывал подобных ощущений, и они вернулись только на борту "Тривендара", когда я отведал синтетической еды. Но там же, на корабле, симптомы пошли на убыль. Наверное, все дело в моем воображении.

Брейтвейт проигнорировал саркастический вывод пациента и сказал:

- Вам действительно хотелось бы думать, что все дело в вашем воображении, или вам не хотелось бы быть ни в чем уверенным? Прошу вас, не торопитесь с ответом.

- Если я что-то выдумываю, - отчеканил Хьюлитт, - мне бы не хотелось быть единственным, кто этого не знает.

- Честно сказано, - похвалил его Брейтвейт. - А насколько хорошо вы помните то дерево, на которое, как вы говорите, забрались на Этле, и как выглядели его плоды?

- Помню отлично, мог бы нарисовать, - откликнулся Хьюлитт. - Если бы я был художником. Хотите, чтобы я попробовал?

- Нет, - покачал головой психолог. Он наклонился, дотянулся до коммуникатора и быстро набрал на пульте какой-то номер. Когда на экране засветилась эмблема Главного Госпиталя Сектора, Брейтвейт произнес:

- Библиотека, немедицинская, вербальный запрос, с выдачей визуального и вербального материала, тема: бывшая Этланская империя, планета Этла-Больная.

- Ждите ответа, - отозвался холодный бесстрастный голос библиотечного компьютера.

Хьюлитт, очень удивленный, протянул:

- Вот не знал, что можно связаться с библиотекой по этой штуковине. Я-то думал, что могу по ней говорить только с сестринским постом и смотреть развлекательные каналы.

- Без определенных кодов доступа вы этого сделать не сумеете, - пояснил Брейтвейт. - Но если вам когда-нибудь все нестерпимо наскучит, думаю, я смогу такое для вас устроить. Но вот кода доступа к медицинской библиотеке вы, увы, получить не сможете. Когда врачи усматривают у пациента хотя бы самую незначительную степень ипохондрии, они считают, что его ни в коем случае нельзя подпускать к обширному банку данных бесчисленных симптомов.

Хьюлитт не сдержался - он расхохотался и сказал:

- Я их понимаю!

Брейтвейт собрался было что-то ответить, но тут заговорил библиотечный компьютер:

- Внимание. Информация по Этле точна, но страдает неполнотой. После крупномасштабной полицейской операции, предпринятой в отношении бывшей Этланской империи, и последующего вступления ряда планет в состав Федерации двадцать семь лет назад первоочередное значение придавалось социальной информации, а не сведениям по ботанике Этлы. В настоящее время ситуация стабилизировалась. Нативная разумная форма жизни имеет физиологическую классификацию ДБДГ. На Этле приветствуют прилеты граждан Федерации, принадлежащих к другим видам. Будьте любезны, обозначьте границы вашего запроса.

"Ничего себе, - подумал Хьюлитт, - крупномасштабная полицейская операция!" Между Этланской империей и Федерацией была тяжелейшая, но, к счастью, короткая война. Правящая верхушка спровоцировала эту войну для того, чтобы удержаться у власти и отвлечь внимание населения от своих промахов. Однако Корпус Мониторов существовал не для того, чтобы вести войны, а для того, чтобы поддерживать в Федерации мир, поэтому реакцию на этланское вторжение в дела почти целого сектора Галактики можно было и вправду счесть полицейской операцией. На планету вернулись мир и спокойствие, значит, можно было считать, что операция прошла успешно.

- Нативная этланская флора, - ответил компьютеру Брейтвейт, прервав циничные размышления Хьюлитта. - В частности, перечень всех крупных плодовых деревьев, высотой десять метров и выше, произрастающих в южной умеренной зоне. Прошу демонстрировать кадры с промежутками в двадцать секунд, пока не будет дана другая команда.

Хьюлитт неизвестно почему занервничал. Он смотрел на Брейтвейта, но только собрался раскрыть рот, как лейтенант покачал головой и сказал:

- Вы описали то дерево как очень высокое, но вы тогда были ребенком и оно могло всего лишь показаться вам высоким. Я счел за лучшее начать с десяти метров.

"Совсем как школьная программа по ботанике", - подумал Хьюлитт. Изображения деревьев сменяли друг друга, но сейчас они у него вызывали лишь раздражение. Большинство деревьев Хьюлитт раньше никогда не видел. Другие чем-то напоминали большие кусты, росшие за забором сада. Но вот это...

- Это оно! - воскликнул Хьюлитт.

- Задержать кадр. Выдать подробные сведения по дереву пессинит, проговорил Брейтвейт в микрофон коммуникатора. Хьюлитту же он сказал:

- Оно действительно похоже на описанное вами дерево: толстые корявые ветви, а наверху - четыре ветки потоньше с гроздьями плодов. Цвет листвы соответствует концу лета - то есть как раз тому времени года, когда вы взобрались на дерево. Библиотека, прошу выдать при большом увеличении изображение плодов дерева в разное время года.

Несколько минут Хьюлитт наблюдал за тем, как плод из зеленой завязи превращается сначала в небольшой темно-коричневый шарик, из которого затем вызревает в желто-зеленую полосатую грушу. Зрелище оказалось настолько ярким, что он вспомнил, как мучительно у него тогда скрутило желудок. Он так разволновался, что даже не расслышал, как компьютерный голос бормочет какую-то скучную информацию о плодах.

- Вот оно, - повторил он. - Это точно. Ну, теперь вы мне верите?

- Что ж... - протянул Брейтвейт, покачивая головой так, словно сам был не слишком уверен в своих сомнениях. - Теперь я понял еще одну причину, из-за которой вам тогда не поверил медик-монитор. А вы не слушали и кое-что упустили. Дерево начинает плодоносить только тогда, когда достигает высоты в пятнадцать - двадцать метров, а плоды всегда растут только на самых верхних ветках. Если дерево росло на краю обрыва и если вы упали с самой его верхушки, вы бы непременно сломали себе шею. А вы ведь оказались целехоньким.

Можно предположить, конечно, что, покуда вы падали, ударяясь о нижние ветки, они смягчали и замедляли ваше падение. Можно также представить, что, прежде чем вы покатились вниз по склону на дно оврага, вы упали в какой-нибудь ветвистый куст. Бывали и более странные случаи. Этим может объясняться то, почему вы, разумный и вроде бы уравновешенный человек, так упорно настаиваете на своей невероятной истории. Но вы ведь не только упали с дерева, пациент Хьюлитт. Вы сделали еще кое-что. Прошу вас, помолчите и послушайте.

В наступившей тишине голос компьютера звучал ясно и, пожалуй, даже слишком громко.

"Когда плоды созревают, - вещал компьютер, - губчатая пульпа впитывает в себя сок и разрастается внутри полосатой кожуры, которая перед самым созреванием становится гибкой и эластичной. Когда полужидкий, наполненный губчатой массой плод ударяется о землю, он скачет или катится по земле до тех пор, пока химические сенсоры плода не улавливают, что плод нашел почву, пригодную для прорастания. Затем кожура, контактирующая с почвой, разлагается, позволяя губчатой пульпе излить сок в почву, после чего туда поступают семечки. Затем начинает разлагаться и сама пульпа. При этом преследуется сразу две цели: во-первых, гниющая губчатая масса удобряет почву рядом с семенами, а во-вторых, сок отравляет и убивает вокруг семечек все сорняки.

- Предупреждение, - продолжал компьютер - плоды дерева пессинит высокотоксичны для всех представителей кислорододышащих теплокровных форм жизни, так же как и для нативных обитателей Этлы. Плоды использовали на предмет возможного их применения в медицине, но успеха не добились. Два кубических сантиметра сока, поглощенного существом средней массы тела, такими, как взрослые орлигиане, кельгиане и земляне, вызывают быструю потерю сознания и смерть в течение одного стандартного часа. Три кубических сантиметра сока способны оказать такое же действие на худларианина или тралтана. Действие яда необратимо. На сегодняшний день не найдено противоядия..."

- Благодарю, библиотека, - сказал Брейтвейт и прервал излияния компьютера. Голос его прозвучал спокойно, лицо осталось бесстрастным, но по клавише прерывания связи он ударил с такой силой, словно бил злейшего врага. Лейтенант довольно долго смотрел на Хьюлитта, не произнося ни слова. Хьюлитт мысленно твердил себе: "Ну, вот сейчас все начнется снова. Сейчас еще один медик примется убеждать меня в том, что я все выдумал". Однако когда психолог заговорил, в его голосе звучало скорее любопытство, нежели недоверие.

- Несколько капель сока плода дерева пессинит способны убить взрослого человека, - спокойно проговорил Брейтвейт, - а вы были четырехлетним ребенком и высосали весь сок из плода. Вы можете это объяснить, пациент Хьюлитт?

- Вы же сами понимаете, что не могу.

- И я не могу, - проворчал лейтенант.

Хьюлитт вздохнул поглубже и медленно выдохнул. Собравшись с силами, он сказал:

- Я с вами беседовал больше четырех часов, лейтенант. Уж наверное, вы могли бы понять, ипохондрик я или нет. Скажите мне это и будьте честны. Вежливость тут неуместна.

- Постараюсь быть честным и вежливым одновременно. - Психолог на секунду задумался, как бы собираясь с силами. - Случай у вас непростой. В вашем детстве происходили случаи, которые вполне могли сказаться на вашей последующей жизни, но пока мне не удалось обнаружить у вас долговременных нарушений психики. Ваша личность представляется мне уравновешенной, уровень вашего интеллекта превышает средний.

Кроме того, вы, похоже, постепенно избавляетесь от первичной ксенофобии. Помимо повышенной возбудимости и необходимости непрерывно защищаться из-за того, что вам никто не верит, я пока не нахожу у вас ничего особенного...

- Пока? - уточнил Хьюлитт. - Не хотите ли сказать, что вы мне поверили?

Брейтвейт на этот вопрос не ответил. Он продолжал:

- Поведение ваше не характерно для ипохондрика. Нам известно, что ипохондрики склонны выдумывать симптомы болезней по причинам психологического свойства - например, из желания привлечь к себе внимание или вызвать сочувствие, а иногда - для того чтобы уйти от глубоко спрятанной медицинской проблемы, уйти от события, с которым ипохондрик не хочет сталкиваться и защититься от которого может только болезнью. Если имеет место последний вариант и если вам удавалось это скрывать от себя на протяжении всей жизни, а от меня удалось скрыть на протяжении четырехчасовой беседы, значит, что-то было в вашей жизни ужасное, о чем вы себя заставили забыть. Между тем не могу поверить, что вы от меня скрываете что-либо подобное. Но точно так же я не могу поверить в то, что вы съели целиком плод дерева пессинит или упали с такого дерева. Если бы все было так, то вам бы не просто несказанно повезло нет, это было бы настоящее чудо!

Довольно долго Брейтвейт не мигая смотрел на Хьюлитта, после чего добавил:

- Медиков не устраивают чудеса. Меня тоже. По чудесам у нас специализируется Лиорен. Но даже наш уважаемый падре считает, что нынешние медицинские достижения - превыше любых чудес. А вы верите в чудеса?

- Нет, - твердо проговорил Хьюлитт. - Я никогда ни во что не верил.

- Ладно, - кивнул Брейтвейт. - Хотя бы один психологический момент можно сбросить со счетов. Но нужно бы сбросить и еще один - а именно проявившуюся у вас в раннем возрасте ксенофобию. Она могла быть спровоцирована каким-либо столкновением с настолько страшным инопланетянином, что вам не хочется об этом вспоминать. Мне необходимо провести тест.

- А я имею право от него отказаться? - полюбопытствовал Хьюлитт.

- Вы должны понять, - заметил Брейтвейт, по обыкновению игнорируя вопрос пациента, - что у нас не психиатрическая лечебница. Наше отделение отвечает за психологическое здоровье сотрудников, принадлежащих к шестидесяти различным классификациям. Нам работы и так за глаза хватает - следить за тем, чтобы вся эта орава не передралась и жила без забот. Тест поможет мне решить, то ли вернуть вас Медалонту для дальнейшего медицинского обследования, то ли порекомендовать перевести вас в какую-нибудь психиатрическую лечебницу.

Хьюлитт почувствовал, как в нем опять закипает злость, обида и отчаяние. От ведущего госпиталя Галактической Федерации он ожидал большего. С горечью в голосе он спросил:

- Что вы собираетесь со мной делать?

- Этого я вам сказать не могу, - ответил Брейтвейт и улыбнулся. - Скажу только, что тест принесет вам некоторые неудобства. Вашей жизни не будет грозить опасность, но стресс предстоит немалый. Я же попытаюсь все держать под контролем.

Глава 9

"Это страшный сон. Мне снится страшный сон", - твердил себе Хьюлитт, борясь с нестерпимым желанием спрятаться под одеяло. "Сейчас я проснусь, думал он, - и все это пропадет". Но вот беда - он, оказывается, не спал. Их было пятнадцать. Они шлепали, топали и ползли друг за другом по палате. С чувством неизбежности Хьюлитт понял: они направляются к его кровати. Три члена процессии были ему знакомы. Сестра-худларианка, лейтенант Брейтвейт и Старший врач Медалонт. Речевая мембрана медсестры не шевелилась, психолог молча ободрительно улыбался. Молчали и все остальные. Тишину нарушил Медалонт.

- Как вам, вероятно, уже известно, пациент Хьюлитт, - проговорил он, Главный Госпиталь Сектора, помимо всего прочего, еще и учебное заведение. Это означает, что в любое время в состав персонала входит определенное число практикантов, которые надеются в один прекрасный день получить квалификацию межпланетных врачей или медсестер и затем смогут практиковать здесь или получить должность медиков при бригадах космического строительства. В течение долгого времени, предшествующего этим событиям, практикантам приходится набираться опыта в области разновидовой физиологии. Как раз это сейчас и будет происходить. Вы не обязаны соглашаться на то, чтобы вас физически обследовали практиканты, но большинство наших пациентов охотно идут на это, понимая, что при этом преследуются их же интересы.

Хьюлитт заставил себя посмотреть по очереди на всех практикантов. Среди них он узнал двоих кельгиан, мельфианина, который отличался от Медалонта только окраской панциря, трех нидиан и шестиногого слоноподобного тралтана, похожего на одного из пациентов в палате. Остальных Хьюлитт никогда прежде не видел, и поэтому они его, естественно, пугали. Он хотел было покачать головой, но шея онемела и не желала шевелиться. Хотел сказать "нет", да рот пересох.

- Для того чтобы попасть на практику в наш госпиталь, - продолжал пояснения Старший врач, - тем, кто сейчас находится рядом с вами, для начала пришлось продемонстрировать значительные успехи в хирургии, терапии и уходе за больными и набраться определенного опыта в больницах родных планет. Об этом я упоминаю, чтобы вы не считали наших практикантов полными тупицами в медицине, что бы там о них ни говорили некоторые.

Ответом на это заявление стала сдержанная какофония инопланетянских звуков. Транслятор их переводить не стал. Хьюлитт решил, что прозвучал дежурный смех в ответ на дежурную шутку старшего по рангу.

Медалонт на смех никак не отреагировал и продолжал:

- Контакты с представителями других видов вы уже имели - со мной и палатной сестрой, - и это не вызывало у вас особого возмущения и недовольства. Смею заверить вас, что, если кто-то из нынешних практикантов вас хоть немного огорчит, я непременно впоследствии выговорю им, и притом весьма резко. Вы позволите нам приступить к занятию? - спросил Медалонт.

На Хьюлитта смотрело множество глаз. Брейтвейт и сестра-худларианка подошли поближе. Лейтенант одновременно хмурился и улыбался - в выражении его лица непостижимым образом сочетались тревога и поддержка. Что выражали физиономии других созданий, Хьюлитт, конечно, не понимал. Он открыл рот, но издал такой звук, который и сам на месте транслятора ни за что бы не перевел.

- Благодарю вас, - торопливо проговорил Медалонт. - Ну, кто желает первым побеседовать с больным?

О Господи! Это должно было случиться. Первым к кровати Хьюлитта шагнул здоровенный тралтан. На его похожей на купол здания гигантской голове имелось четыре глаза. Один из них глядел на Хьюлитта, вторым тралтан косил в сторону Медалонта, а остальные два были устремлены назад. Две из четырех щупальцевидных ног тралтана, растущие из массивных плеч, были опущены на уровень груди. В них он сжимал сканер. Тралтан заговорил, но Хьюлитт не понял, откуда доносится изумительно спокойный голос.

- Прошу вас, не бойтесь, пациент Хьюлитт, - обратился тралтан к землянину, тщетно пытавшемуся провалиться сквозь кровать. - Обследование и вербально, и физически будет неинвазивным. В том случае, если мои вопросы покажутся вам чересчур личными, вы можете на них не отвечать. Я практикуюсь в госпитале с тем, чтобы получить квалификацию нейрохирурга, поэтому и свое обследование я ограничу вашим черепом. Мне бы хотелось начать с затылочной области - оттуда, где нервные стволы входят в верхний позвонок.

Не могли бы вы сесть, - негромко и вежливо продолжал тралтан, - и опустить переднюю часть головы на суставы, соединяющие посередине ваши нижние конечности? По-моему, в просторечии они именуются коленями. Верно?

- Верно, - хором откликнулись Хьюлитт и Медалонт.

- Благодарю вас, - сказал тралтан и, не спуская одного глаза со Старшего врача, продолжал:

- Преимущество представителей классификационного типа ДБДГ состоит в том, что длина нервных соединений между нервными окончаниями зрительных, слуховых, тактильных и обонятельных органов и соответствующими им центрами головного мозга невелика - она короче, чем у большинства других разумных существ, включая и мой вид. Преимущества в быстроте реакций наверняка обусловили доминирование ДБДГ еще во времена, предшествующие развитию у них разума. Однако содержимое черепной коробки на редкость плотно, поэтому картирование нервных волокон затруднительно, и в тех случаях, когда необходимо хирургическое вмешательство, требуется тонкая и точная работа. Скажите, пожалуйста, пациент Хьюлитт, когда вы открываете рот и закрываете его, смыкая и размыкая при этом верхнюю и нижнюю челюсть, не возникает ли у вас субъективного ощущения сдавления мозгового ствола?

- Нет, - снова хором отозвались Хьюлитт и Медалонт. Хоть Хьюлитт и не умел читать по лицам мельфиан, ему почему-то показалось, что этот вопрос тралтана Старший врач счел глупым.

- Достаточно, - резюмировал Медалонт. - Кто будет следующим?

Вперед вышло создание с узким трубчатым тельцем, покрытым коричневыми и желтыми полосками. Тельце покоилось на шести длинных тонюсеньких ножках. Из боков странного существа торчали две пары крыльев. Похоже, крылья были разноцветными, но существо так плотно прижало их к бокам, что Хьюлитт не мог разглядеть их как следует и понять, какой цвет преобладает. На макушке удивительного насекомого антеннами торчали два длинных усика. Поднявшись в полный рост, существо едва дотянулось до края кровати срединными лапками и уставилось на Хьюлитта громадными лишенными ресниц глазами.

Первым побуждением Хьюлитта было прихлопнуть неприятное насекомое - так, как он прихлопывал любых насекомых, осмелившихся подлететь к нему близко, но он одернул себя. Ударь он такое хрупкое создание, он бы изрядно его покалечил. А раз так, то нечего его и бояться. Кроме того, Хьюлитт никогда бы не прихлопнул бабочку, пусть даже такая большая ему никогда не встречалась.

- Я дверланка, пациент Хьюлитт, - сообщила бабочка, доставая из наплечной сумки сканер. - Поскольку я в настоящее время в госпитале являюсь единственной представительницей нашего вида, я искренне надеюсь, что наша встреча пройдет дружески. Мои интересы простираются в области общей хирургии, поэтому, с вашего разрешения, я обследую вас с головы до пальцев ног.

"Огромная бабочка, - подумал Хьюлитт, - с безукоризненной манерой общения с пациентами!"

- Вы - не первый землянин-ДБДГ, которого я обследую и чьи медицинские документы оставляю для последующего изучения, - добавила дверланка. - Но другие, как и положено в госпитале, имели заболевания или травмы. Вы же, похоже, совершенно здоровы и поэтому представляете для меня особый интерес как образец для сравнений. Я начну с того, что посчитаю ваш пульс в височной и каротидной артериях и на запястье, поскольку острые ситуации могут случиться и в отсутствие сканера.

Бабочка-дверланка склонила голову так, что один из усиков коснулся виска и шеи Хьюлитта. Прикосновение оказалось едва заметным. Закрой Хьюлитт глаза, он бы вообще ничего не почувствовал. Затем дверланка сказала:

- Мои инструменты позволят мне обследовать вас, не прибегая к раздеванию. В особенности это касается ваших гениталий. На основании моего опыта в области изучения поведения землян явствует, что они наготу считают табу и поэтому стесняются открыто показывать эти участки тела. Поскольку я не намерена смущать вас, пациент Хьюлитт, независимо от того, мужчина вы или женщина...

- Да ты разуй глаза-то, тупица! - возмутился один из кельгиан. - Смотри, какие у него плоские, атрофированные соски. Даже под одеялом видны очертания грудной клетки. У женщин молочные железы полностью развиты, поэтому женщины-ДБДГ имеют отяжеленную верхнюю часть тела. Мужчина, тут и гадать нечего.

Но тут Медалонт поднял клешню, и кельгианин сразу умолк. Дважды щелкнув клешней, Медалонт изрек:

- Хватит. Сейчас не время затевать медицинские дебаты - пациент слышит нас и, вполне возможно, сделает собственные выводы насчет ваших врачебных талантов.

Следующим к Хьюлитту приблизился тот самый кельгианин, который прервал излияния дверланки. Поднявшись на трех парах задних лапок и изогнувшись около кровати наподобие пушистого вопросительного знака, он воззрился на землянина. Значит, ни о какой безукоризненной манере общения говорить не приходилось.

- Я обследую вас примерно так же, как моя дверланская коллега, - резко проговорил кельгианин. - Но мне, кроме того, хотелось бы задать вам несколько вопросов. Первый: что делает такой пациент, как вы, то есть как бы совершенно здоровый, в госпитале? Судя по записям Старшего врача, с клинической точки зрения с вами все в порядке за исключением того, что у вас ни с того ни с сего произошел сердечный приступ. Что с вами, пациент Хьюлитт?

- Не знаю, - сказал Хьюлитт. - Ни того, ни другого.

Как и все кельгиане, этот практикант вел себя невежливо, честно и абсолютно прямолинейно, потому что только так и мог себя вести. Если бы Хьюлитт вел себя точно так же в отношении кельгианина, тот бы не обиделся, поскольку вежливость и дипломатия для любого кельгианина были понятиями чужеродными. Эту истину Хьюлитт усвоил почти сразу, как только оказался в госпитале, и теперь, пользуясь ею, мог сам задать интересующие его вопросы. Понятие лжи кельгианам также было неведомо.

- Мое заболевание носит преходящий характер, не имеет явной причины и не отличается тяжелой симптоматикой. Но и об этом вы тоже наверняка знаете из моей истории болезни. А что вы еще знаете?

- В вашей истории болезни также высказывается предположение о том, что возможной причиной вашего заболевания являетесь вы сами, - честно ответствовал кельгианин. - И что заболевание обусловлено сильной истерической реакцией, приводимой в действие глубоко укоренившимся психозом, проявляющимся на физическом уровне. Еще сказано, что для проверки этого предположения было предпринято тщательное психологическое обследование. Повернитесь на левый бок.

- До сих пор, - заметил Хьюлитт, глядя на Брейтвейта, который улыбался и смотрел в потолок, - ни о каком психозе речи не было - ни о глубоко укоренившемся, ни о каком-либо еще, просто потому, что у меня его никто не находил. Если бы в моем детстве что-то произошло - событие или проступок - и запечатлелось бы в моем подсознании, то уж наверняка у меня были бы или провалы в памяти, или кошмарные сны, или еще какие-либо признаки, помимо внезапного сердечного приступа. Что скажете, а?

Шерсть кельгианина заходила быстро и беспорядочно. Волны расходились от самого кончика носа этого пушистого существа - правда, нижняя часть тела была скрыта от глаз Хьюлитта краем кровати.

- Я вам не психолог, - пробурчал кельгианин. - Я и в кельгианской-то психологии не спец, не говоря уж о разновидовой. Только с вами я не согласен. Все знают, что глубоко запрятанные воспоминания склонны оказывать действие на психику, прямо пропорциональное той глубине, на которую они запрятаны, если вырываются-таки наружу. Что-то у вас такое прячется в разуме и наружу выходить не хочет. И если угроза раскрытия тайны может вызвать у вас сердечный приступ или любые другие симптомы, зарегистрированные в прошлом, следовательно, вашу тайну нужно локализовать, идентифицировать и раскрыть очень быстро, если, конечно, вы это переживете и останетесь в живых.

На этот раз на Брейтвейта уставился кельгианин. Землянин-психолог согласно кивнул. Понятно. Значит, тут все думают, что у него неладно с головой. Стараясь сдерживать гнев, что в разговоре с кельгианами было совершенно ни к чему, Хьюлитт спросил:

- И как же, интересно, вы собираетесь это, как вы выразились, "локализовать и идентифицировать"?

Короткую паузу нарушил Медалонт:

- Похоже, у нас теперь пациент экзаменует практиканта. Но ответ на этот вопрос интересует и меня.

Шерсть кельгианина вздыбилась сердитыми иглами. Ответ его прозвучал так:

- До сих пор Старшему врачу Медалонту не удалось выявить причину вашего заболевания, пациент Хьюлитт, а лейтенант Брейтвейт не обнаружил у вас свидетельств серьезного поражения психики. Но если с вами что-то не в порядке, как бы малозаметно это чувство ни было, я бы предложил исследовать ваши ощущения более скрупулезно, чем это возможно за счет вербальной методики лейтенанта.

Если бы вас обследовал цинрусскийский эмпат вроде Приликлы, - закончил свою мысль кельгианин, - он бы выявил у вас такие чувства, о которых вы сами не знаете, да и не только чувства, но и их причины.

- Но я, как правило, чувствую себя хорошо, - запротестовал Хьюлитт. Чувствуй я себя плохо, я бы первый узнал об этом. Кстати, с тех пор, как я попал сюда, я успел повидать много разных страшилищ, но вот цинрусскийцев что-то не припомню.

- Если бы вы видели Приликлу, - сказал кельгианин, - вы бы его сразу припомнили.

Не успел Хьюлитт ответить кельгианину, как Медалонт щелкнул клешней, призывая всех к молчанию, и решительно проговорил:

- Кроме того, вам следует помнить, что цинрусскийцы - эмпаты, а не телепаты, они способны улавливать и определять самые тонкие чувства, но не их причины. Предложение подвергнуть пациента Хьюлитта эмпатическому обследованию представляется мне разумным, тем более что и я, и лейтенант Брейтвейт уже высказывали ранее такое предложение. К сожалению, к обследованию нельзя приступить до тех пор, пока Старший врач Приликла не вернется с Вемара, то есть не раньше чем через две недели. Пока же пациент Хьюлитт милостиво согласился помочь нам в вашем обучении тем, что выразил согласие подвергнуться обследованию практикантами разных видов. Вам скоро пора на лекции, и времени у вас осталось немного. Продолжим.

Некоторые практиканты обследовали Хьюлитта не так нежно, как дверланка, но ни один из них не был груб настолько, чтобы Хьюлитт мог пожаловаться. Задавать вопросы ему больше не позволили - приходилось отвечать. Наконец обследование завершилось. Медалонт и практиканты по очереди лично поблагодарили Хьюлитта и ретировались, оставив пациента наедине с Брейтвейтом.

- Вы неплохо держались, пациент Хьюлитт, - похвалил Брейтвейт. - Я в восторге. Такое пережили - молодец.

- Ну а как насчет вашего особого, не слишком приятного стрессового теста, за которым вы будете приглядывать? - язвительно поинтересовался Хьюлитт. - Его я тоже переживу?

Брейтвейт рассмеялся:

- Вы его только что пережили.

- Понятно, - прищурился Хьюлитт. - А вы, стало быть, наблюдали за тем, как я, страдающий несуществующим психозом, среагирую на массовое нападение чужаков, верно? Что ж, не могу сказать, чтобы я так уж беспечно чувствовал себя в их компании, но, сам не знаю почему, они мне все более и более любопытны, то есть любопытство пересиливает страх. С чего бы это?

- Любопытство - это хорошо, - отметил Брейтвейт и, не отвечая на вопрос Хьюлитта, продолжал:

- Но у вас есть другая проблема. Врач госпиталя способен уделить любому больному, а особенно тому, который не нуждается в принятии срочных мер, совсем немного времени. Вы представляете, чем займетесь в ближайшие несколько недель?

- Не хотите ли вы сказать, - нахмурился Хьюлитт, - что со мной ничего не будут делать, а лишь использовать мое тело как что-то вроде манекена для практикантов, пока не явится этот тип Приликла и не прочтет мои эмоции? Потом он наверняка объявит, что со мной все в порядке, что все дело в моем воображении, что мне нужно взять себя в руки, вернуться домой и перестать тратить попусту свое и чужое время, А до тех пор вы не собираетесь делать абсолютно ничего?

Брейтвейт снова рассмеялся и покачал головой.

- Проклятие, это не смешно! - выругался Хьюлитт. - Мне по крайней мере не весело.

- Будет повеселее, - заявил психолог, - как только познакомитесь с цинрусскийцем. Приликла с пациентами, как мы, не разговаривает и такого, как вы предположили, вам ни за что не скажет, а мы попытаемся сделать для вас нечто большее, нежели просто пристально наблюдать за вами. Если вам от этого станет легче, то кое-кто считает, что в вашем рассказе может быть доля правды. Гипотеза, конечно, изрядно натянута, но она состоит в следующем: у сока, смертельного в небольшом количестве, при потреблении его в большом объеме могли проявиться лечебные свойства. Почему это так с медицинской точки зрения, я вам объяснить не смогу, однако один прецедент известен. В том случае, который я имею в виду, отмечались отдаленные последствия, которые могли бы объяснить - вот только я не знаю как - периодичность проявления симптомов вашего заболевания. Поэтому мы отправили на Этлу просьбу выслать в госпиталь образцы плодов с тем, чтобы в отделении патофизиологии провели исследование их токсичности.

Гиперпрыжки в оба конца, - задумчиво продолжал психолог, - да пару дней на поиски, сбор и упаковку плодов да еще время на анализы... Так или иначе две недели минимум. За это время ничего страшного с вами не случится. Правда, Приликла может вернуться раньше, чем мы ожидаем, или Медалонт предложит вам какое-нибудь новое лечение. Вот поэтому я и поинтересовался, как вы намерены проводить время.

- Право, не знаю, - вздохнул Хьюлитт. - Буду читать, смотреть видео, когда вы снабдите меня библиотечными кодами. А насчет плода пессинита - это ваша идея?

Брейтвейт покачал головой.

- Мне бы такая дикость и в голову не пришла. Это все падре Лиорен. Он тарланин-БРЛГ, сотрудник Отделения Психологии. Вероятно, в ближайшие несколько дней он вас навестит. Визуально он вам вряд ли так уж понравится - что и говорить, страшен, но мил. Пожалуй, он-то сможет вам помочь. Но с другой стороны, вы так замечательно себя вели во время обследования, что, думаю, слишком сильно он вас не напугает.

- Я на это искренне надеюсь, - буркнул Хьюлитт, которого вовсе не обрадовал комплимент Брейтвейта. - Но.., все же.., не означает ли сказанное вами, что вы все-таки начинаете мне верить?

- Прошу прощения, но нет, не означает. Как я вам уже говорил, мы верим, что вы сами в это верите, а это совсем не одно и то же, как если бы вы говорили нам чистую правду. Происшествие с плодом пессинита - единственное свидетельство, которое вы нам предоставили и которое можно хоть как-то проверить. Мы должны его либо подтвердить, либо опровергнуть и дальше плясать от этого.

- И как же именно вы собираетесь это осуществить? - ехидно полюбопытствовал Хьюлитт. - Будете потчевать меня плодами пессинита и ждать, не помру ли я?

- Я не медик, я психолог и на этот вопрос ответить не могу, - в который раз улыбнувшись, отозвался Брейтвейт. - Безусловно, будет соблюдаться осторожность, но в целом вы правы.

Глава 10

Хьюлитт понимал, что такого симптома монитор не зарегистрирует, но сам он с интересом гадал, существует ли состояние, которое можно было бы обозначить как "смертельная скука вследствие атрофии языка, наступившей в результате его бездеятельности".

Медалонт только спрашивал у него, как он себя чувствует, получал ответ и говорил "хорошо". Худларианка-медсестра всегда бывала вежлива и мила, но большую часть дня была на лекциях или занималась другими пациентами. Каждый день на несколько минут к Хьюлитту заглядывал Брейтвейт по дороге в столовую и уверял пациента в том, что визиты его носят личный, а не профессиональный характер, так как он наносит их в нерабочее время. Брейтвейт снабдил Хьюлитта полезными библиотечными кодами, много болтал, но по сути ничего не говорил. Старшая сестра Летвичи уделяла бы Хьюлитту время, только если бы монитор издал сигнал срочного вызова. Тарланский коллега лейтенанта Брейтвейта, Лиорен, пока не появлялся.

Ходячие больные, миновавшие кровать Хьюлитта по пути в ванную комнату пара мельфиан, новенький-дверланин, кельгианин и медлительный тралтан, иногда разговаривали между собой, но никогда не обращались к Хьюлитту. Порой Хьюлитту удавалось подслушать разговоры, которые велись в дальнем конце палаты. Они никогда не касались его. Не мог он поговорить и с пациентами, лежавшими рядом и напротив него, - не мог по той простой причине, что их куда-то перевели.

Хьюлитту ужасно надоело часы напролет слушать бесстрастный голос библиотечного компьютера. Из-за этого у него создавалось такое чувство, будто он попал в собственное детство и выслушивает бесконечные школьные уроки. Как и тогда, на него навалилась скука, но тогда в доме хотя бы было открытое окно, которое манило к себе, а за окном - окрестности, полные интереснейших штуковин, с которыми можно было играть. Тут же и в помине не было никаких окон, даже закрытых, да и будь они, за ними он не увидел бы ничего, кроме космоса. Предприняв отчаянную попытку хоть как-то развеять скуку, Хьюлитт решил пройтись по палате из конца в конец.

Он уже прошагал туда и обратно дважды и собирался проделать это в третий раз, когда старшая сестра Летвичи покинула сестринский пост и преградила ему дорогу.

- Пациент Хьюлитт, - отчеканила илленсианка, - прошу вас, не ходите так быстро. Вы можете налететь на одну из сестер и ранить ее или, наоборот, она вас. Кроме того - это, как я понимаю, вам в голову не пришло, - крайне бесчувственно с вашей стороны таким образом демонстрировать свое вопиющее здоровье перед другими пациентами, кое-кто из которых тяжело болен, ранен и прикован к постели. Можете продолжать свои упражнения, но помедленнее.

- Извините, Старшая сестра, - смутился Хьюлитт.

Хьюлитт стал ходить помедленнее, и ему показалось нелепым смотреть только прямо перед собой или пялиться в пол. Поэтому он принялся время от времени бросать осторожные косые взгляды на больных, мимо которых проходил. Большинство больных не отвечали ему взглядами - видимо, некоторые спали, некоторые слишком плохо себя чувствовали, а некоторые, вероятно, считали Хьюлитта таким же уродом, как и он их. Другие же провожали его глазами, и этих глаз порой бывало слишком много. Хьюлитт ничуть не удивился, что первым, кто к нему обратился, оказался кельгианин.

- Между прочим, по мне - так ты вполне нормальный, землянин, - объявил кельгианин, и шерсть его, за исключением бока, накрытого прямоугольником из серебристой ткани, заходила мелкой рябью. - Что с тобой такое?

- Не знаю, - ответил Хьюлитт, остановился и оглянулся. - Тут, в госпитале, пытаются это выяснить.

- Летвичи к тебе в день поступления реанимационную бригаду вызывала, заметил кельгианин. - Дело, видно, серьезное. Ты помираешь?

- Не знаю, - ошарашенно отозвался Хьюлитт. - Надеюсь, нет.

Кельгианин лежал на боку на большой квадратной кровати, поверх одеяла. Его пушистое тело сейчас имело форму буквы "S". Кельгианин вытянулся, отчего очертания буквы "S" стали удлиненными, и проворчал:

- Не могу спокойно смотреть, как вы, земляне, ходите, удерживаясь на двух ногах. Хочешь поболтать, так садись ко мне на кровать. Уж не сломаюсь. Кроме того, я не кусаюсь. Я травоядная.

До сих пор Хьюлитт полагал, что палата чисто мужская, как было принято в земных больницах, где ему случалось полежать. Он осторожно присел на краешек кровати, стараясь не прикасаться к шерсти и коротеньким лапкам пациентки-кельгианки. Он всегда любил поговорить с людьми, и если закрыть глаза, то, пожалуй, можно представить, что он и сейчас разговаривает с человеком.

Кельгианка упомянула про количество ног, и Хьюлитт понял, что существу, привыкшему передвигаться на двадцати лапках, наверное, действительно трудновато поверить, что кому-то может хватить для этого всего двух. Ну а с его точки зрения все как раз наоборот.

Хьюлитт откашлялся и подготовился к вежливой беседе - если таковая вообще возможна с кельгианкой.

- Меня зовут Хьюлитт, - представился он. - Несколько раз я видел, как вы проходили мимо моей кровати - как правило, с тралтаном или дверланином, а один раз вроде бы с дутанином. Я пользуюсь библиотечным компьютером для изучения различных видов, чтобы знать, с кем имею дело, но некоторых я пока путаю.

- Меня зовут Морредет, - представилась кельгианка. - Насчет дутанина и первых двух ты не ошибся. Когда мы проходили мимо твоей кровати, ты молчал. Вот мы и решили, что ты либо тяжело болен, либо необщителен.

- Я молчал, потому что вы всегда разговаривали между собой, - возразил Хьюлитт. - Если бы я прервал ваши разговоры, это было бы невежливо.

- "Невежливо" - опять это дурацкое словечко! - взорвалась кельгианка, и ее шерсть вздыбилась. - В нашем языке такого понятия нет! Хотел со мной заговорить - значит, надо было заговорить, и все тут, а если бы я не захотела тебя слушать, я бы тебе сказала, чтобы ты заткнулся. И почему некельгиане так все усложняют?

Решив, что вопрос риторический, Хьюлитт не стал на него отвечать и спросил сам:

- А что с вами, Морредет? Тяжело ли вы больны?

Наступила неловкая пауза. Кельгианка не отвечала. Хьюлитт напомнил себе о том, что представители этого вида природы не способны лгать, но если не хотят отвечать на вопрос, то никакими силами их не заставишь это сделать - они считают себя вправе в таких случаях помалкивать. Он уже раскрыл рот, чтобы извиниться за бестактный вопрос, как вдруг кельгианка заговорила:

- Я получила пустяковую травму. Но последствия ее оказались тяжелыми и неизлечимыми. К несчастью, от этих последствий я не умру. И вообще об этом я говорить не хочу.

Хьюлитт растерялся, но, немного помолчав, спросил:

- Хотите поговорить о чем-нибудь другом, или мне лучше уйти?

Морредет пропустила его слова мимо ушей.

- А говорить мне об этом надо - так считает Лиорен, и надо думать об этом, вместо того чтобы пытаться выбросить из головы. А я не могу. Вот и стараюсь разговаривать с больными, сотрудниками, с кем угодно - лишь бы отвлечься. Но когда все спят, о чем же мне еще думать, как не о себе. Не могу же я дергать ночную сестру, когда у нее полно дел, и звать ее поболтать о том о сем. И сама я, бывает, сплю. Не знаю, как там у вас, но кельгиане не умеют управлять собственными снами.

- Мы тоже, - сказал Хьюлитт, поглядывая на прямоугольник из серебристой ткани, покрывавший часть тела кельгианки, и гадая, какая же ужасная рана скрывается под ним.

Морредет поймала его взгляд, ее шерсть вздыбилась, и кельгианка решительно заявила:

- Об этом говорить не буду.

"Но ведь вы только об этом и "не говорите" или говорите не напрямую с той самой минуты, как я сел к вам на кровать. Психолог бы из этого непременно сделал кое-какие выводы", - подумал Хьюлитт. Вслух же он проговорил:

- Вот вы упомянули о Лиорене. А мне сказали, что тарланин, которого так зовут, должен в ближайшее время навестить меня.

- Надеюсь, не в самое ближайшее, - проворчала Морредет.

- Почему же? - занервничал Хьюлитт. - Что он, такой уж противный?

- Вовсе нет, - возразила кельгианка. - Очень даже приятный, насколько, конечно, может быть приятным некельгианин. Я тут не так давно и в точности не знаю, чем он занимается, но Хоррантор мне говорил, что его будто бы посылают к тем больным, кому доктора уже не в состоянии помочь. Ну, знаете, это называется "безнадежные случаи".

Хьюлитт молчал - он думал о том, не это ли имел в виду Брейтвейт, упоминая о Лиорене. Ведь честнее кельгиан в госпитале никого не найти.

- А кто такой Хоррантор? - сумел наконец выдавить Хьюлитт. - Врач?

- Нет, пациент, - ответила Морредет и ткнула лапкой. - Вон тот. Вон он идет к нам, видно, хочет узнать, про что мы с тобой толкуем. Вот топает-то, аж пол трясется!

- А он чем болен? - шепотом полюбопытствовал Хьюлитт на тот случай, если пациент-тралтан тоже болезненно относится к вопросам своего лечения.

- Чего тут гадать - и так же видно, - буркнула кельгианка. - Смотри, он же на пяти ногах топочет. Перевязанная ножища у него была раздроблена - в аварию угодил. Тут ему микрохирургическую операцию сделали - на славу, нога будет как новенькая. Что-то у него там еще с органами деторождения, но я в подробности вдаваться не буду. Тебе по крайней мере ничего не скажу. Уж я наслушалась про тралтанские совокупления - хватит с меня. И потом, такие разговоры напоминают мне о собственных бедах. О, а вот и Бовэб к нам идет. Как правило, мы режемся в карты, чтобы как-то скоротать время - играем в "красоток" или скремман. А ты в карты играешь?

- И да, и нет, - ответил Хьюлитт. - Ну, то есть я знаю правила некоторых земных карточных игр, но играю в них неважно. А Бовэб - это дутанин, который идет следом за Хоррантором? А он чем болен?

- Какой-то ты странный, Хьюлитт, - проворчала Морредет. - Что за двусмысленность? В карты или умеют играть, или не умеют. "Красотки" - это тралтанская игра, что-то вроде земного виста. Скремман - игра нидианская. Бовэб считает себя большим спецом в этой игре и утверждает, что выиграть в ней может только тот, кто все время врет и хитрит. Что с этим дутанином, я не знаю, кроме того, что болезнь у него какая-то редкая и возятся с ним терапевты, а не хирурги. Эта палата - главная в госпитале из тех, куда укладывают больных для обследования, на время, пока не освободится место в другой палате. А иногда сюда попадают самые тяжелые больные, чудом оставшиеся в живых. Летвичи вообще говорит, что таких тут большинство. Ну и чудища сюда попадают - я тебе доложу!

- Это верно, - согласился Хьюлитт, не без испуга глядя на двух пациентов, приближавшихся к кровати Морредет, и гадая, не относилось ли последнее замечание кельгианки и к нему.

Хоррантор подошел и остановился в ногах у Морредет. Перевязанная ножища тралтана осторожно касалась пола. Он устремил взгляд каждого из четырех больших выпуклых глаз соответственно на Морредет, Бовэба и Хьюлитта, а один почему-то - в сторону сестринского поста. Дутанин прошел мимо тралтана и встал напротив Хьюлитта по другую сторону кровати кельгианки. Дутанин походил на сказочного кентавра. Хьюлитт задумался о том, что означают неровности шерстяного покрова на темно-зеленом теле дутанина. Шерсть у того росла какими-то клочками. Что это - болезнь или так и должно быть? А белая полоска, которая начиналась на макушке и, расширяясь, тянулась вдоль хребта, переходя затем в длинный пушистый хвост? Тоже нормально? Или от болезни? Хьюлитт решил не интересоваться. Дутанин присел на задние ноги, средними облокотился о край кровати. Оба его глаза, способные смотреть только в одном направлении, уставились на Хьюлитта.

Хьюлитт растерялся, но, взяв себя в руки, представился и вкратце поведал о своих проблемах. Больше ему ничего в голову не приходило, ведь все, что было между ним и этими чудищами общего, - так это некий набор симптомов.

Хоррантор издал низкий, похожий на стон звук, который, вероятно, выражал сочувствие, и сказал:

- Мы-то хоть знаем, что с нами. Если врачи не знают, что с тобой, а ты себя хорошо чувствуешь, они нескоро придумают, как тебя лечить.

- Это точно, - подтвердил Бовэб. - Тут успеешь соскучиться. Если, конечно, не найдешь, чем себя развеселить. Ты азартный, пациент Хьюлитт?

Не дав Хьюлитту и рта раскрыть, вмешалась Морредет:

- Знаешь, Бовэб, даже кельгианин - и тот не стал бы вот так сразу брякать что попало. Хьюлитт знает, как играть в карты, но не умеет играть ни в "красоток", ни в скремман. Мы, конечно, могли бы его научить играть в эти игры, но, может быть, он сам хотел бы научить нас играть в те игры, которые знает он?

- Тогда у вас будет преимущество, пациент Хьюлитт, - намекнул Хоррантор, развернув один глаз к землянину. - С такими соперниками, как мы, вам бы это не помешало.

Эти существа явно считали себя опытнейшими картежниками, у Хьюлитта появилось искушение взять да и запудрить им мозги правилами сложной и запутанной партнерской игры - виста. Нет, не виста, лучше - бриджа. Но если они не врут, если они действительно классные игроки, то долго пудрить им мозги не удастся.

- Я бы лучше поучился играть в ваши игры, - ответил Хьюлитт. - И потом, я вовсе не думал, что мне тут понадобятся земные карты, и не захватил их с собой.

- Не понадобятся, - ухмыльнулся Бовэб, слазил передней ногой в карман короткого фартука - единственного предмета одежды - и вытащил толстенную колоду карт. - Когда кому-то нужны карты, их выдает Летвичи - просит, и их приносят в палату с рекреационного уровня для сотрудников. Мы своими именно так и разжились. Для начала сыграем несколько конов скреммана в открытую, чтоб ты понял, что к чему. Только давай поскорее начнем. Морредет, подвинься немного, чтобы было где разложить карты.

Кельгианка поджала лапки, и от этого буква "S" - ее тело - стала больше похожа на настоящую букву. Затем она приподняла верхнюю часть туловища, увенчанную остроконечной головой, и нависла над освободившейся частью кровати. Хьюлитт, Хоррантор и Бовэб уже заняли свои места, когда тралтан оповестил партнеров:

- Сюда идет Летвичи. Что это ей от нас надо сейчас? Может, кто-нибудь должен лекарство принимать?

- Пациент Хьюлитт, - проговорила Старшая сестра, остановившись около кровати так, что оказалась между Хоррантором и Бовэбом. - Я очень рада тому, что вы начали общаться с другими пациентами. Лейтенант Брейтвейт, узнав об этом, тоже непременно порадуется. Однако я должна предупредить вас о том, продолжала Старшая сестра, - что в госпитале существуют правила, регламентирующие групповую активность пациентов. В игры позволяется играть исключительно ради развлечения. Запрещается производить обмен личными вещами, деньгами, имеющими хождение в Федерации, и выдавать друг другу какие-либо долговые расписки. Вы находитесь в компании с цивилизованными хищниками, пациент Хьюлитт, и мою мысль лучше всего выражает землянская поговорка "овца среди волков". Прошу вас, не волнуйтесь слишком сильно, если ваш монитор вдруг начнет подавать сигналы тревоги. Кроме того...

Зеленая бесформенная лапка нырнула в карман, укрепленный снаружи защитной оболочки, и вынула оттуда небольшую пластиковую коробочку, которая тут же упала на кровать рядом с Хьюлиттом.

- Представители вашего вида, - заметила Летвичи, - пользуются этими предметами для удаления остатков пищи, застревающих между зубами после еды. Не сомневаюсь, вы найдете для них другое применение. Желаю удачи.

После ухода Старшей сестры первым заговорил Бовэб.

- Зубочистки, целая коробка! - воскликнул дутанин. - Давайте поделим полкоробки на всех. Хьюлитт, да ты у нас миллионер!

Глава 11

Поначалу игра показалась Хьюлитту сложной, но потом он освоился, хотя в колоде было целых семьдесят пять карт, по пятнадцать каждой из пяти мастей. Масть отличалась знаками и цветом: синие полумесяцы, красные копья, желтые щиты, черные земли и зеленые деревья. Самыми старшими картами в каждой масти были Правители, их Супруги и Наследники, за которыми в нисходящем порядке следовали карты с цифрами от двенадцати до единицы. В отличие от знакомых Хьюлитту карточных игр, в которых старшей картой всегда являлся туз, здесь он назывался "бедняком" и служил самой младшей картой - за исключением тех случаев, когда на руках у игрока было по двенадцать карт одной масти. Этой комбинацией можно было побить одну из трех старших карт.

У игры существовали исторические и социально-политические предпосылки так объяснили Хьюлитту партнеры по игре. Комбинации самых маленьких и самых старших карт, помимо Правителей, символизировали народное восстание, дворцовый переворот или (в наши дни) успешное возобладание одной корпорации над другой. Особую ценность имели комбинации трех, четырех или пяти карт разных мастей одного и того же значения. Если тебе вместе с ними выпадала еще и десятка, то такая комбинация била сразу двух Правителей соперника. Существовали и другие комбинации с числовыми картами и картами-"картинками", с помощью которых можно было побить отдельные карты соперника или комбинации, но Хьюлитт понял: чтобы усвоить все комбинации, ему потребуется время.

Во время первых трех конов партнеры имели право прикупать по одной дополнительной карте, но всякий раз обязаны были сбрасывать либо ее, если она оказывалась ни к чему, либо еще какую-нибудь лишнюю карту. Затем они могли выкупать карты у банкующего, именуемого Правителем игры, поднимая при этом ставки. Пользующиеся прикупом либо имели на руках плохие карты и не желали понапрасну тратить деньги, либо, наоборот, получали при сдаче хорошие комбинации и не желали ничего менять.

Еще одной сложностью игры было то, что перед каждым из игроков лежало две кучки карт лицом вверх, в каждой кучке не больше трех карт, но при этом только данный игрок знал, какие из этих карт сброшены, а какие могут быть использованы в игре под самый ее конец. Сброшенные карты угадывались путем мимики соперника, при этом не забывалось, что мимика могла быть и фальшивой.

- Первые несколько конов мы тебе будем подыгрывать, - пообещал Хоррантор, издав параллельно серию непереводимых звуков, по всей вероятности, служивших у тралтанов смехом. - И еще будем указывать тебе на твои ошибки. Думаю, ты уже достаточно хорошо усвоил правила, и можно начинать игру.

- Не думаю, чтобы ты усвоил их достаточно хорошо, - возразил Бовэб, придвигаясь поближе к кровати, - чтобы начать мухлевать.

- Да, кстати насчет мухлевания, - спохватился тралтан. - Ты, пациент Хьюлитт, не забывай - твои соперники будут все время пытаться мухлевать, то есть пытаться одержать верх над тобой нечестным путем. Ну например: ты бы, наверное, не додумался до того, что я, сидя рядом с тобой, могу боковым зрением заглядывать к тебе в карты. Кроме того, надо иметь в виду, что дутане обладают способностью обострять свое зрение, когда предмет - в данном случае твои глаза - находится от них на фиксированном расстоянии. Бовэб может преспокойно разглядывать отражение твоих карт в твоих собственных глазах, а особенно - ту карту, которую ты держишь, собираясь сбросить. Я бы тебе посоветовал щуриться и смотреть на карты сквозь волосы, которые растут у тебя по краям век. Мухлевать мы будем на каждом шагу. Поначалу мы будем делать это нарочито, чтобы ты сумел сам догадаться, как мы это проделываем.

- Ну с-спасибо, - пролепетал Хьюлитт.

- Хватит болтать. Торгуйтесь давайте, - проворчала Морредет.

Последующие два часа пролетели незаметно. Появилась сестра-худларианка и объявила, что пора ужинать.

- Если вы желаете продолжать разговор и забавы, - сказала она, - вы можете вместе поесть за столом около сестринского поста. В противном случае еда будет подана каждому к кровати. Ну, как?

Хоррантор, Бовэб и Морредет хором произнесли слово "стол". Мгновением позже к ним присоединился и Хьюлитт.

- Вы уверены, пациент Хьюлитт? - засомневалась сестра. - Опыта контактов с иными видами у вас маловато. Зрелище того, как они едят, в первый раз способно сильно огорчить с психологической точки зрения. Или вам раньше доводилось кушать вместе с инопланетянами?

- Да нет, - смутился Хьюлитт. - Но мне бы не хотелось прерывать начатый разговор. Думаю, все будет в полном порядке, сестра.

- Хитрость, - пояснил Хоррантор по дороге к столу, - заключается в том, чтобы не смотреть в тарелку к другому.

Но тут принесли подносы с едой, и Хьюлитт, к ужасу для себя, понял, что не может не смотреть в чужие тарелки. Оказалось, что пища, хоть и выглядит неаппетитно, отвращения у него не вызывает. Больше всего Хьюлитта огорчило зрелище того, как Хоррантор запихивает в себя невероятные горы тушеных овощей - естественно, горы по людским меркам, ведь тралтан был раз в шесть крупнее человека. При этом овощи поглощались отверстием в теле Хоррантора, которое Хьюлитту и в голову не пришло бы считать ртом. Морредет тоже была травоядной и поедала какие-то сырые растения со страшным хрустом. Что ел Бовэб, этого Хьюлитт не понял, только почувствовал странный острый запах, исходящий от тарелки дутанина. Как он вскоре обнаружил, никто из пациентов на его тарелку не пялился.

"Интересно, - подумал Хьюлитт, - они так хорошо воспитаны, или синтетическая отбивная с жареными грибами для них выглядит еще отвратительнее, чем для меня - их деликатесы?"

Покончив с едой, трое пациентов отнесли подносы на тележку. Хьюлитт последовал их примеру. Он не понял, для чего это делается - то ли для того, чтобы убить время, то ли для того, чтобы оказать посильную помощь медсестрам, то ли для того, чтобы побыстрее освободить стол для новой игры. Хьюлитт решил, что так или иначе - мысль неплоха.

Пока торговался Бовэб, вчистую выигравший три предыдущих кона, Хьюлитт заметил:

- Ну, доложу я вам - игроки вы изворотливые, зловредные и хитрющие. Не сказал бы, что те три кона мне легко достались. Так нечестно. Я уже половину зубочисток проиграл.

- А ты считай это обязательной платой за обучение, - усмехнулся Бовэб. Да и потом, скремман - игра нечестная. Это ты в нее честно играешь, а это совсем ни к чему.

"Шерстистый кентавр, отпускающий шуточки", - подумал Хьюлитт и, вежливо рассмеявшись, сказал:

- На мой взгляд, игра жутко нечестная, потому что зависит не только от умения игрока хитрить, таиться и блефовать, но и от его способности верно читать мимику соперников. Вот уж не знаю, какую мимику скрывает шерсть кельгиан и дутан, а у Хоррантора на голове кожа не тоньше худларианской шкуры. До тех пор, пока я не попал в этот госпиталь, я с инопланетянами общался только по коммуникаторам. Вы для меня настолько чужие, что если бы я и заметил у вас какую-то гримасу, то все равно не понял бы ее значения.

- Между прочим, - возразил Бовэб, - ты, как сюда лег, так сразу стал через библиотечный компьютер изучать классификационную систему граждан Федерации. В этой системе описаны и основные моменты социофизиологического поведения разных видов. А во время последнего кона, Хьюлитт, ты безошибочно угадал, что у меня в сносе. Ты либо скромничаешь, либо не так глуп, как хочешь казаться.

- А раз так, - подхватил Хоррантор, - значит, ты усвоил, что игра в скремман продолжается и во время перерывов между конами. На самом деле ты делаешь успехи.

- Следует ли мне также научиться, - спросил Хьюлитт, - не покупаться на лесть?

- А как же, - хмыкнул Бовэб. Хьюлитт рассмеялся и сказал:

- Следовательно, если я признаюсь в неведении по поводу чего-либо, меня не сочтут слабаком, поскольку такое мое признание может быть сочтено попыткой скрыть собственную силу. Ну а как тогда быть с игроком вроде Морредет?

- Кельгианская хитрость, - ответил Хьюлитту Хоррантор, - состоит в сокрытии намерений путем молчания. А нам остается лишь догадываться, о чем она думает, по движениям ее шерсти. Дело это очень тонкое, некельгианину приходится тяжело.

Бовэб глянул на Хоррантора и перевел взгляд на Хьюлитта, издав при этом непереводимое рычание. Хьюлитт не понял, в чем дело, но решил, что дутанин хотел его о чем-то предупредить.

- Когда я был маленький, - сказал Хьюлитт, - я знал одно существо, одно пушистое создание, по состоянию шерсти которого было довольно легко догадаться, о чем оно думает или хотя бы что чувствует. Порой мне удавалось заставить его передумать и вовлечь в игру, когда оно хотело спать. Порой, наоборот, ему удавалось заставить меня делать то, что хотелось ему. Это был котенок, то есть детеныш кошки. Это земной неразумный зверек. Принадлежал он моим родителям, но вел себя так, словно это они принадлежали ему. Это была красивая самка с черной шерстью, но не такой жесткой, как у Бовэба. Только лапки, грудь и подбородок кошечки были белыми. Когда она злилась или пугалась, шерсть у нее вставала дыбом. Такая реакция сохранилась у всех кошек с доисторических времен, когда они еще были дикими, неприрученными. Видимо, они считали, что, ощетинившись, выглядят крупнее и страшнее, но затем освоили другие методы общения.

Когда она хотела есть, - продолжал рассказ Хьюлитт, - она терлась головой о мои ноги, а если не добивалась своего, то выпускала когти и пыталась вскарабкаться вверх. Если она хотела играть, то каталась на спине, переваливаясь с боку на бок, и шевелила лапами. Если хотела спать, сворачивалась калачиком у меня на коленях, закрывала глаза. Правда, иногда, забираясь ко мне на руки, она сама не знала, чего ей больше хочется - спать или играть.

Она была очень веселым и любящим существом, - задумчиво протянул Хьюлитт, и на мгновение ему показалось, что его кошка вдруг возникла посередине стола и шагает по нему - хвост трубой. Вот она остановилась и принялась поддевать карты передней лапкой. Он тряхнул головой, прогнал видение и продолжал:

- Она очень любила, когда я тормошил ее, гладил, чесал ей шею и за ушками. Тогда она не выпускала когтей. Но больше всего она любила, когда я гладил ее по спине, особенно тогда, когда я начинал делать это кончиками пальцев, начиная с макушки, двигаясь дальше по спине к хвосту, который она тогда поднимала вверх. Когда я так делал, она мурлыкала - так называется звук, издаваемый кошками, когда они испытывают удовольствие.

- Эти разговорчики, - вмешалась Морредет, и шерсть ее заходила неровными волнами, - становятся чересчур эротичными и мне неприятны. Немедленно прекратите.

- Меня рассказ Хьюлитта тоже разволновал, - признался Бовэб, - но, наоборот, мне было приятно его слушать. Вот только не возьму в толк, с чего это ты решил так подробно рассказывать нам про свою зверушку? Что, она по характеру напоминала Морредет или меня? Это был твой особенный неразумный друг? Что с этой кошкой случилось и к чему ты клонишь?

- Прошу прощения, я никого не хотел обидеть, - извинился Хьюлитт. - Сам не знаю, почему вдруг стал рассказывать про свою кошку - я о ней уже давно не вспоминал. Может быть, я вспомнил о ней потому, что она была моим первым другом-нечеловеком. Она была очень добрая и никого здесь не напоминает, и уж тем более - во время игры в скремман. Она была, правда, очень удачлива. Однажды ей крупно повезло. Как-то раз она слишком быстро подбежала к большой антигравитационной машине и ударилась, отброшенная в сторону силовым полем. С виду нельзя было сказать, чтобы она поранилась, поскольку кошка дышала, и только около ее рта и ушей алела кровь. Родители почему-то сочли положение безнадежным и послали за ветеринаром, чтобы тот избавил бедное животное от напрасных мучений. Но я опередил их - я поднял кошку, отнес в свою комнату и запер дверь, чтобы никто не отнял у меня мою любимицу. Всю ночь я продержал ее у себя в кровати, пока она...

- Не умерла, - закончил за Хьюлитта фразу Хоррантор, при этом голос его прозвучал тихо и нежно, что совершенно не вязалось с таким массивным созданием, как тралтан. - Печальная история, что и говорить.

- Вовсе и не печальная, - возразил Хьюлитт. - Кошка выжила. Наутро она уже расхаживала по дому здоровехонькая как ни в чем не бывало и царапала меня за ноги, выпрашивая еду. Родители глазам своим не поверили, но папа сказал, что кошки живут девять раз - это такая земная поговорка. У этой поговорки есть определенные основания. Кошки очень гибки и обладают превосходным чувством равновесия. Кроме того, они крайне редко падают. Видимо, та кошка использовала все свои способности одновременно. По-моему, потом она просто умерла от старости.

- Печальная история со счастливым концом, - вынес приговор Бовэб. - Я как раз такие больше всего люблю.

- Мы будем трепаться про косматых зверушек, - поинтересовалась Морредет, и шерсть ее вздыбилась иглами и заходила волнами, что могло отражать как гнев и нетерпение, так и нечто в корне противоположное, - или в скремман играть?

Хоррантор тут же начал торговаться. Хьюлитт попытался успокоить кельгианку, которой неизвестно почему не понравился его рассказ о кошке.

- Я заговорил о своей зверушке, - пояснил он, обращаясь к Морредет, - ив особенности о ее шерсти из-за того, что считаю нечестным такое положение, при котором я не способен читать чужую мимику. Ни Хоррантор, ни Бовэб вообще никакой мимикой не обладают - так мне по крайней мере кажется. Ваша же мимика, Морредет, для меня слишком загадочна. Вероятно, со временем я научусь в ней разбираться. - Хьюлитт повернулся к тралтану и дутанину. - Вы-то уже наверняка научились худо-бедно разбираться в том, что означают движения ее шерсти.

- Пациент Хьюлитт, - оборвала землянина Морредет, и шерсть ее разбушевалась так, словно в палату ворвался шквал. - Мои чувства вы определять не научитесь, сколько бы мы с вами тут ни пролежали. Это не удалось бы даже другому кельгианину.

Игра продолжилась в неловком молчании. Хьюлитт понял, что снова сморозил какую-то бестактность.

Глава 12

Мысль о том, что же он сказал такого ужасного и как в дальнейшем избежать подобной ошибки, все еще мучила Хьюлитта, когда появилась сестра-худдарианка и велела пациентам разойтись по кроватям, получить вечерние лекарства и, как она надеялась, уснуть. Трое партнеров Хьюлитта по картам прошествовали мимо его кровати. Морредет хранила неприступное молчание. Хьюлитт ни с кем из троих заговаривать не решился, боясь, что может сделать еще большую ошибку. Он никаких лекарств не получал, а это означало, что сестра к нему подойдет в последнюю очередь.

Она подошла, проверила, надежно ли подсоединены датчики к монитору. Кроме этого, делать ей оставалось положительно нечего - только каждые два часа обходить спящих пациентов. Ей предстояло долгое нудное ночное дежурство. Хьюлитт надеялся, что медсестра с радостью ответит на несколько его вопросов.

- Постарайтесь сегодня не смотреть видео, - посоветовала худларианка Старшая сестра Летвичи говорит, что для одного дня волнений вам вполне достаточно. За игрой в скремман время летит быстро, и я рада, что вы заводите друзей среди пациентов разных видов. Но теперь вам нужно поспать.

- Постараюсь, - вздохнул Хьюлитт. - Но меня кое-что тревожит.

- Вам больно? - Сестра поспешно шагнула к Хьюлитту. - Ваш монитор регистрирует оптимальные показатели всех жизненно важных параметров. Прошу вас, опишите ощущаемые вами симптомы. Будьте как можно точнее.

- Простите, сестра, я ввел вас в заблуждение, - извинился Хьюлитт. - К моему общему состоянию это не имеет никакого отношения. Дело в том, что днем я обидел кельгианку, пациентку Морредет, но не могу припомнить, что я такого сказал обидного или оскорбительного. Мы играли в скремман, и два других игрока, похоже, пытались меня о чем-то предупредить, подавая разные знаки. Мне бы хотелось понять, в чем я был не прав, дабы в будущем не совершить подобной ошибки. Если моя оплошность была серьезной, я бы хотел извиниться.

Трудно сказать, как именно Хьюлитт понял, что сестра успокоилась, но как-то понял.

- Думаю, вам не о чем особо тревожиться, пациент Хьюлитт, - протянула худларианка. - При игре в скремман в течение нескольких часов - а мне сказали, что вы играли долго, - зачастую имеют место взаимные колкости и оскорбления...

- Это я заметил, - кивнул Хьюлитт.

- Все эти обиды забываются на следующий же день, - утешила его сестра. Просто забудьте о случившемся, как наверняка уже забыли ваши партнеры, и ложитесь спать.

- Но все было по-другому, - заспорил Хьюлитт. - В это время мы не играли. Я что-то сказал после игры.

Некоторое время худларианка молчала и поглядывала на кровати, выстроившиеся двумя рядами вдоль стен. Похоже, сейчас здесь спали все, кроме нее и Хьюлитта. Никто из пациентов не требовал срочного внимания сестры. Хьюлитта это порадовало, хотя он и немного схитрил, чтобы вовлечь чудовищную медичку в разговор.

- Ну хорошо, пациент Хьюлитт, - вздохнула худларианка, - расскажите мне, о чем вы беседовали. Постарайтесь припомнить, какие именно ваши слова обидели пациентку Морредет.

- Я уже сказал: не могу припомнить, - ответил Хьюлитт. - Я рассказывал о маленьком пушистом зверьке, домашнем любимце... Кстати, худлариане держат дома зверей? Ну, вот... Я играл с этим зверьком, когда был маленький. Морредет долгое время молчала, но вдруг ни с того ни с сего обвинила меня в том, что я рассказываю всякие гадости и неприличности. С ней согласился Бовэб. Я тогда подумал, что они шутят, но теперь мне так не кажется.

- Пациентка Морредет, - проговорила сестра, и мембрана ее едва заметно дрогнула - наверное, так худлариане шептали, - сейчас в таком состоянии, что разговоры о шерсти ее ужасно беспокоят. Но вы ведь этого не знали. Передайте мне в точности, слово в слово, что было вами сказано?

"А может быть, это не я использую медсестру в своих интересах, - вдруг пришло в голову Хьюлитту, - а наоборот?" Может быть, худларианка радовалась любой возможности скоротать время ночного дежурства - хотя бы даже возможности успокоить разволновавшегося больного? А как на это посмотрит Летвичи, если разговор затянется за полночь? Хьюлитт повторил худларианке все, что было сказано до и после описания им кошки и того, как он ее ласкал. Он решил, что вряд ли у такого толстокожего существа, как худларианка, смогут разыграться сексуальные фантазии при рассказе о кошачьей шерсти, но в этом госпитале не стоило питать уверенность насчет чего бы то ни было.

Когда Хьюлитт покончил с пересказом, сестра заметила:

- Теперь мне все понятно. Но прежде чем я объясню вам, что произошло на самом деле, вы расскажите мне, много ли вам известно о кельгианах.

- Только то, что изложено во введении в пособие по системной классификации, найденном мной с помощью библиотечного компьютера, - отвечал Хьюлитт. - Материалы там большей частью исторические. Кельгиане относятся к физиологическому типу ДБЛФ, являются теплокровными многоножками и имеют цилиндрической формы тело, целиком поросшее подвижной серебристой шерстью, пребывающей в непрерывном движении, покуда кельгиане бодрствуют. Во время сна движение шерсти несколько утихает.

В связи с недостаточной развитостью органов речи, - продолжал как по писаному Хьюлитт, - речи кельгиан недостает оттенков, интонации и других форм эмоциональной выразительности. Однако это компенсируется шерстью, которая для Другого кельгианина служит совершенным, непогрешимым зеркалом, отражающим эмоции собеседника. В результате кельгианам абсолютно чужды такие понятия, как ложь, тактичность, дипломатичность и даже вежливость. Кельгианин говорит именно то, что думает, потому что так или иначе все его чувства выражает шерсть. Поступать иначе - это, по понятиям кельгиан, дурацкая трата времени. Я пока все верно говорю?

- Верно, - подтвердила худларианка. - Но в создавшемся положении вы могли бы извлечь из сведений, почерпнутых в библиотеке, больше пользы. Морредет говорила с вами о своей болезни?

- Нет. - Хьюлитт покачал головой. - Я спросил ее, но она заявила, что не желает об этом говорить. Мне было любопытно, но я решил, что, видимо, болезнь ее очень огорчает, да и не мое это дело, поэтому я сменил тему разговора.

- Порой пациентка Морредет действительно отказывается говорить о своей болезни, - вздохнула сестра, - а порой, наоборот, охотно соглашается. Если вы спросите ее об этом завтра или послезавтра, вероятно, она расскажет вам об аварии и ее отдаленных последствиях, которые очень серьезны, но жизни пациентки не грозят. Я вам об этом говорю потому, что о беде Морредет в палате знают все поголовно, так что я не раскрываю вам врачебной тайны.

- Понимаю, - кивнул Хьюлитт.

- Еще не понимаете, - возразила худларианка, шагнув поближе к кровати Хьюлитта и по мере приближения понизив голос. - Но скоро поймете. Если я буду употреблять в рассказе какие-либо незнакомые вам анатомические термины, переспрашивайте, но вряд ли такое случится, учитывая, как долго вы больны и как часто лежали в больницах. Можно начинать?

Хьюлитт смотрел на сестру, чье массивное тело покоилось на шести изгибающихся щупальцах, и гадал, есть ли в обитаемой Вселенной хоть одно разумное существо, не важно какого размера, формы и с каким числом конечностей, которое не обожало бы посплетничать.

Но, вспомнив, как несколько необдуманных слов вызвали взрыв негодования у Морредет, Хьюлитт решил вслух этого вопроса не задавать.

- Анатомически, - начала худларианка точно таким же тоном, каким Старший врач Медалонт наставлял своих практикантов, - главная отличительная черта кельгиан - это то, что, помимо хрупкой черепной коробки, тело их лишено костей. Тело состоит из внешнего мышечного цилиндра, который не только помогает кельгианам передвигаться, но и защищает внутренние органы от повреждений. В понимании таких существ, как мы, чьи тела в значительной мере укреплены костями скелета, такой защиты явно недостаточно. В случае ранения всплывает и еще одна не слишком удачная анатомическая черта: сложность и необычайная хрупкость кровеносной системы кельгиан. Кровеносные сосуды, призванные снабжать питанием большой объем мышц, залегают непосредственно под кожей вместе с нервной сетью, управляющей движениями шерсти. Кое-какую защиту здесь обеспечивает сама шерсть, будучи довольно пышной, однако и она не спасает при глубоких рваных ранах, когда поражается более одной десятой общей площади поверхности тела. Именно так случилось с пациенткой Морредет. Она ударилась о неровный металлический предмет во время космической аварии.

Сестра объяснила, что травма, которая у большинства существ вызвала бы всего-навсего поверхностные ушибы и ссадины, для кельгианки означала смерть от кровопотери за несколько минут.

Но Морредет сразу же ввели кровоостанавливающее средство, остановили кровотечение и спасли жизнь. Но за спасение жизни ей пришлось дорого заплатить. На корабле-неотложке по пути в госпиталь и в самом госпитале ее пораженные кровеносные сосуды были сшиты, но даже бригаде микрохирургов Главного Госпиталя Сектора оказалось не под силу восстановить капиллярную и нервную сети, лежавшие под утраченной или пораженной шерстью. В результате на этих участках кожи у Морредет никогда не отрастет чудесная кельгианская шерсть, играющая важнейшую тактильную и эстетическую роль для особей ее вида в прелюдии к ухаживанию и спариванию. Если и отрастет, то будет колкой, желтой, мертвой и визуально отталкивающей для особи противоположного пола.

Можно было бы произвести покрытие пораженного участка искусственной шерстью, но синтетическому материалу недостает подвижности и блеска живой шерсти. При таком положении кельгиане сразу же разгадали бы "заплатку". Любой кельгианин на месте Морредет ни за что бы на такую операцию не согласился и предпочел бы жить и работать в гордом одиночестве при минимуме контактов с окружающими.

- Другие кельгиане, сотрудники госпиталя, - продолжала печальную повесть худларианка, - говорили мне, что Морредет является - или являлась - на редкость красивой молодой особью женского пола, но теперь у нее нет никаких надежд на то, чтобы вступить в брак или вести нормальную жизнь. В настоящее время у нее скорее эмоциональные проблемы, нежели медицинские.

- А я-то дурак, - в сердцах вымолвил Хьюлитт, - еще разглагольствовал при ней про чудесную шерсть моей кошки! Удивительно еще, что Морредет в меня чем-нибудь не запустила. Неужели больше ничего нельзя для нее придумать? А мне как быть? Извиниться? Или я только хуже сделаю?

- Прошло всего несколько дней, - заметила худларианка, не ответив на вопрос Хьюлитта, - а вы уже вполне подружились с Хоррантором, Бовэбом и Морредет. При поступлении в госпиталь у вас отмечалась ярко выраженная ксенофобия, на сегодняшний день исчезнувшая. Если именно такова ваша реакция на первый контакт сразу с несколькими представителями других видов и это не просто вежливое притворство в ситуации, когда вам нечего поделать, то я в восхищении от вашей способности адаптироваться. Но все же ваше поведение меня, скажем так, удивляет.

- Никакого притворства не было, - отвечал Хьюлитт, пожав плечами. - Да и не настолько я вежлив. Может быть, все произошло из-за того, что в этой палате я самый здоровый и потому мне стало ужасно скучно. Между прочим, вы первая предложили мне попробовать заговорить с другими пациентами. На вид все они как были, так и остаются для меня ходячими ночными кошмарами. Но почему-то - не знаю почему - мне захотелось с ними познакомиться. Я и сам удивлен.

Речевая мембрана медсестры чуть заметно дрогнула. Что происходило с худларианкой? Уж не смущена ли она? Так ли выражают худлариане замешательство? Наконец сестра изрекла:

- Отвечу на ваш первый вопрос. Больше ничего сделать для пациентки Морредет нельзя. Только менять пластырь, благодаря действию которого нижележащие ткани заживут, но нервные волокна не регенерируют. Кроме того, пациентку Морредет навещает падре Лиорен и беседует с ней по просьбе Старшего врача Медалонта. Сегодня он заходил в палату, но оставался на сестринском посту. Там он слушал разговоры, улавливаемые вашим монитором, пока...

- Он подслушивал наши разговоры? - взорвался Хьюлитт. - Но это.., это же.., нет, так нельзя! Я понятия не имел, что мой монитор на такое способен! Я.., мы могли говорить о чем-нибудь таком, что другим нельзя было слушать!

- Это точно, - подтвердила худларианка. - Но медсестра Летвичи привыкла к оскорбительным замечаниям в свой адрес. Ваш монитор способен улавливать вашу речь - это нужно на тот случай, если вы почувствуете себя плохо и скажете об этом еще до того, как ухудшение вашего состояния зарегистрируют датчики. Лиорен сказал, что игра в скремман с новичком отвлечет пациентку Морредет от мыслей от болезни и поможет ей больше, чем любые его слова, и что Морредет он навестит завтра.

Не дав Хьюлитту вставить и слова, медсестра продолжала:

- Курс лечения Морредет предусматривает назначение ей на ночь снотворного, доза которого постепенно снижается, но до сих пор была очень высокой. Следовательно, теперь у нее будет больше времени на раздумья. Медалонт и Лиорен надеются, что со временем Морредет смирится со своей бедой. Вы, вероятно, заметили, что днем она старательно избегает оставаться одна. Что касается сегодняшней ночи, то я получила инструкции не говорить с ней долго, если только для этого не будет явной необходимости. У вас, землян, есть пословица, которая очень точно описывает создавшееся положение, но у меня такое чувство, что врач никогда не может быть жестоким для того, чтобы творить добро, а особенно - в отношении пациентки, которой может помочь дружеская беседа. Поэтому-то я и не согласна с назначенным курсом лечения.

Речевая мембрана худларианки снова едва заметно дрогнула. Хьюлитт накрыл монитор ладонью в надежде, что тем самым не даст звуковому датчику уловить его слова. Ему не хотелось, чтобы откровения медсестры стали достоянием ушей кого-нибудь из старших медиков, которым взбредет в голову прослушать их разговор.

- Вы спросили меня, как вам поступить, чтобы исправить свою ошибку, добавила худларианка, собираясь уходить. - Если поймете, что она не спит, как оно скорее всего и есть, думаю, ничего дурного не будет, если вы перед ней извинитесь и поговорите с ней.

Хьюлитт проводил взглядом сестру, удалившуюся от его кровати по тускло освещенной палате. Худларианка передвигалась совершенно бесшумно, невзирая на свой огромный вес. Он думал о том, что у этого создания со шкурой не тоньше стальной брони очень доброе сердце. "Мне не нужно быть эмпатом, - решил Хьюлитт, - чтобы понять, чего она от меня хочет".

Сестре было запрещено разговаривать с Морредет. Причина запрета казалась ей недостаточно веской. Она сочла, что не нарушит указаний старших сотрудников, если за нее с Морредет поговорит кто-то еще.

Глава 13

Хьюлитт лежал, положив подбородок на руку, согнутую в локте. Так ему была видна кровать Морредет. Палату оглашали негромкие звуки, издаваемые пациентами во сне. Он гадал, как скоро ему можно будет подойти к кельгианке. Кровать ее была зашторена, на потолке над ней горело пятнышко света, но, судя по его устойчивости, то светила лампа-ночник, а не экран видео. Вероятно, Морредет сейчас читала, а может быть, уже уснула, забыв выключить ночник. Хьюлитту показалось, что он слышит среди прочих звуков кельгианское похрапывание. Если Морредет спит, можно представить, что она скажет балде-землянину, разбудившему ее.

Желая соблюсти тактичность, Хьюлитт решил дождаться, пока Морредет не сходит, как обычно, перед сном в ванную, и заговорить с ней потом, когда она вернется в кровать. Но что-то нынешней ночью никто не собирался пользоваться ванной, и Хьюлитту ужасно надоело пялиться на ряды тускло освещенных кроватей с инопланетянами и пятнышко света, упорно горевшее на потолке над кроватью кельгианки. "Уж лучше бы я видео посмотрел", - сокрушенно подумал Хьюлитт и решил, что нужно поскорее извиниться, а уж потом и самому поспать.

Он сел, перебросил ноги через край кровати и пошарил ступнями по полу, пока наконец не нащупал шлепанцы. Оказалось, что днем шлепанцы производят куда меньше шума, чем ночью. Это и понятно - ночью в палате стояла тишина по сравнению с дневным гамом. "Если Морредет не спит, - решил Хьюлитт, - она услышит мои шаги, ну а если спит, извинюсь еще и за то, что я ее разбудил".

Морредет лежала на здоровом боку, похожая на пушистый вопросительный знак. Она не укрылась одеялом, и единственной, если можно так выразиться, одеждой на ней был кусок серебристого пластыря. "Наверное, ей и так тепло, без одеяла", решил Хьюлитт. Глаза кельгианки были закрыты, лапки поджаты и почти целиком спрятаны под непрерывно движущейся шерстью. Правда, шерсть двигалась тихо, беспорядочно, но это еще не значило, что Морредет спит.

- Морредет, - тихо-тихо проговорил Хьюлитт. - Вы спите?

- Да, - буркнула кельгианка, не открывая глаз.

- Если вам не спится, - продолжал тем не менее Хьюлитт, - не позволите ли мне немного поговорить с вами?

- Нет, - отрезала Морредет и тут же добавила:

- Да.

- А о чем бы вы хотели поговорить?

- Говорите, о чем вздумается, - пробурчала кельгианка, открыв глаза, кроме меня.

"Трудновато будет, - подумал Хьюлитт, - разговаривать с существом, не умеющим врать и всегда говорящим только то, что думает, в особенности когда рядом нет никого, кто бы напоминал о правилах хорошего тона". Нужно было соблюдать предельную осторожность и стараться манерами не походить на кельгианина. Хьюлиттом вдруг овладело сильнейшее желание именно так, по-кельгиански честно, и поговорить с Морредет, но почему - этого он и сам понять не мог.

"Почему я так думаю? - спросил он себя уже не впервые. - Это вовсе не похоже на меня".

Вслух же он сказал:

- Прежде всего я подошел к вам, чтобы извиниться. Мне не стоило в вашем присутствии так подробно рассказывать о своем пушистом зверьке. Я вовсе не намеревался огорчить вас. Теперь, когда я знаю о том, чем грозят вам последствия травмы, я понимаю, что поступил необдуманно, бесчувственно и глупо. Пациентка Морредет, я очень виноват перед вами.

Некоторое время кельгианка молчала, реагируя на излияния Хьюлитта только тем, что взволнованно шевелила шерстью. Даже прямоугольник пластыря откликался на волнение кельгианки - он тоже шевелился.

Наконец Морредет изрекла:

- Ты не имел желания огорчать меня, поэтому сделал это не из глупости, а по неведению. Садись ко мне на кровать. Ну а еще почему ты пришел?

Хьюлитт не нашелся, что ответить, и Морредет проворчала:

- И почему это некельгиане ищут для ответа так много слов, когда хватило бы и нескольких? Я тебе задала такой простой вопрос.

"И получишь простой, истинно кельгианский ответ", - решил Хьюлитт.

- Меня интересуете вы и ваша травма. Но вы запретили мне говорить с вами об этом. Мне уйти?

- Нет, - ответила Морредет.

- А еще о чем-нибудь вы хотели бы поговорить?

- О тебе, - коротко отозвалась Морредет. Хьюлитт растерялся, а Морредет продолжала:

- У меня хороший слух, и я слышала почти слово в слово все, о чем ты говорил с медиками. Ты здоров, тебе не дают никаких лекарств. Только один раз ты выключился, и к тебе вызывали реаниматоров. Никто не знает толком, что с тобой. Я слыхала, как ты сказал психологу-землянину о том, как пережил отравление и падение, от которого, по идее, должен был разбиться вдребезги. Но в больницы помещают больных и раненых, а не тех, кто уже выздоровел. Ну, так что же с тобой? Или это что-то личное, что-то стыдное, о чем ты не хочешь говорить даже с представительницей другого вида, которой и стыд-то твой непонятен?

- Нет-нет, ничего такого, - поспешно возразил Хьюлитт. - Просто, если я возьмусь вам про это рассказывать, уйдет много времени, особенно если я примусь объяснять кое-какие земные традиции и особенности поведения землян. Кроме того, если я стану рассказывать про свои несчастья, я начну вспоминать, как мало смогли для меня сделать земные врачи - ведь они не верили, что я чем-то болен. Словом, тогда я разозлюсь и кончу тем, что буду проклинать судьбу и жаловаться.

Шерсть Морредет загуляла новыми, очень красивыми волнами. "Она что, заинтересовалась?" - гадал Хьюлитт. Наконец кельгианка фыркнула:

- И ты туда же? Вот я поэтому и не хочу о себе говорить. Тогда бы ты пожаловался на то, что я тебе жалуюсь.

- Ну, вам-то хоть жаловаться есть на что, - вздохнул Хьюлитт и тут же умолк, поскольку шерсть Морредет ощетинилась, а мышцы так напряглись, словно их свело судорогой. Хьюлитт торопливо добавил:

- Извините, Морредет. Я говорю о вас вместо того, чтобы говорить о себе. О чем вам рассказать для начала?

Кельгианка успокоилась, но шерсть ее так и осталась стоять торчком. Она сказала:

- Расскажи мне про эпизоды твоей болезни, о которых пока не успел или не хочешь рассказывать Медалонту и другим врачам из-за того, что тебе стыдно или неловко. Может, твой рассказ отвлечет меня от грустных мыслей. Можешь рассказать?

- Могу, - кивнул Хьюлитт. - Только не ждите ничего увлекательного и эротичного. В то время я жил на Земле у бабушки и дедушки, где не было пушистого зверька, с которым я мог бы играть. Тогда в моей жизни многое меня шокировало. У кельгиан бывает половое созревание?

- Бывает, - буркнула Морредет. - А ты что думал, мы половозрелыми рождаемся?

- Во время периода полового созревания многое может шокировать, продолжал Хьюлитт, сочтя вопрос кельгианки риторическим, - даже совершенно нормальных, здоровых людей.

- В таком случае расскажи подробно о том, какой ты испытал шок и как заболел, - сказала Морредет. - Если не можешь рассказать ничего поинтереснее.

"Ведь мог же выбрать не такую интимную тему", - мысленно выругал себя Хьюлитт, поражаясь полному отсутствию растерянности. Может быть, дело было в том, что его собеседница принадлежала к другому виду, может быть, в понимании Хьюлитта разговор с пациенткой-кельгианкой ничем не отличался от пересказа симптомов мельфианину Медалонту или медсестре-худларианке. Вот только любопытство Морредет было сильнее и не носило врачебного свойства.

Хьюлитт рассказывал кельгианке о том, как он перестал заниматься дома за компьютером и поступил в колледж, где все занимались в группах и, кроме того, поодиночке и командами выступали в спортивных соревнованиях. В спорте дела у него шли хорошо, а это давало преимущества в завоевании сердец девушек, благоволивших к атлетам. Морредет прервала рассказ Хьюлитта.

- Что-то я не пойму, - сказала кельгианка, - ты на это жалуешься или этим хвастаешься?

- Жалуюсь, - ответил Хьюлитт, и голос его прозвучал громче, в нем зазвенела давно забытая злость. - Потому что я утратил все преимущества. Ничего не происходило. Ничего не получалось. Даже тогда, когда меня неудержимо влекло к какой-нибудь девушке, а ее, как мне казалось, ко мне, заканчивалось все крайне неудовлетворительно, горько и больно.

- Но может быть, тебя сильнее влекло к кому-то или чему-то другому? Может быть, тебя влекло к девушке, которую не влекло к тебе? Или ты воспылал еще более сильными чувствами к одному из этих пушистых зверьков?

- Нет! - тихо воскликнул Хьюлитт, оглянулся на тех, кто спал в своих кроватях, и шепотом добавил:

- Да за кого вы меня, черт возьми, принимаете?

- За очень больного землянина, - без запинки ответила Морредет. - Разве ты не потому здесь?

- Да не был я настолько болен, и не в этом смысле, - запротестовал Хьюлитт и против воли рассмеялся. - Судя по тому, что говорили врачи в университете, я был совершенно здоров. Они говорили, что я - в физическом плане - просто совершенство. Они прокрутили меня через тысячу разных, в том числе и довольно гадких, тестов и заявили, что не находят у меня ни анатомических, ни гормональных отклонений, которые могли бы препятствовать процессу семяизвержения. И еще врачи говорили, будто бы я каким-то непонятным им бессознательным или волевым способом в самый критический момент производил сдерживание эякуляции. Резкое прерывание извержения спермы вызывало сильную боль и неприятные ощущения в области половых органов, продолжавшиеся до тех пор, покуда сперма не всасывалась. Врачи тогда решили, что это у меня на почве какой-то глубоко запрятанной детской травмы, которая проявлялась в приступах стеснительности такой силы, что это отражалось на физическом уровне.

- А что такое "стеснительность"? - поинтересовалась Морредет. - Мой транслятор не передает кельгианского значения этого слова.

Если существо всегда говорило только правду, нечего было и ждать, что оно поймет, что такое стеснительность. Объяснять такому существу, что такое стеснительность, - это все равно что объяснять слепому, что такое цвет, но все же Хьюлитт решил попробовать.

- Стеснительность, - сказал он, - это психологическая преграда на пути к социальной активности. Это нематериальная стена, мешающая человеку сказать или сделать то, что ему нестерпимо хочется сказать или сделать. Стеснительность обусловливается эмоциональными причинами, как правило, непонятостью, ранимостью или трусостью. Среди землян стеснительность является обычным явлением в течение всего периода полового созревания - во время первых социальных контактов между противоположными полами.

- Вот странно! - удивленно проговорила Морредет. - На Кельгии чувства, испытываемые особью одного пола к особи другого, скрыть невозможно. Если один испытывает очень сильные чувства, но ему не отвечают взаимностью, первый может либо упорствовать в своих попытках до тех пор, пока чувство не станет взаимным, либо может направить свои усилия на другой предмет. Самые упрямые, как правило, становятся самыми лучшими брачными партнерами. А нельзя ли было тебя вылечить психологическими методами, чтобы твоя стеснительность пропала и не мешала тебе успешно совокупляться?

- Нет. - Хьюлитт обреченно покачал головой. Вот тут он впервые увидел, как замерла шерсть кельгианки, но только на миг, после чего разволновалась еще сильнее прежнего. Морредет промолвила:

- Прости. Наверное, это тебя очень огорчает.

- Да, - честно признался Хьюлитт.

- Наверное, Старший врач сумеет тебе помочь, - добавила Морредет, пытаясь соединить честность с утешением. - Если Медалонт не сумеет вылечить тебя, для него это будет личное оскорбление. Как бы серьезно ни было заболевание или травма, считается, что в Главном Госпитале Сектора могут вылечить всех. Ну или почти всех.

Хьюлитт смотрел на шерсть собеседницы, сейчас напоминавшую лужицу ртути. Он сказал:

- У Старшего врача есть моя история болезни, но до сих пор он ни словом не обмолвился о моем недобровольном безбрачии. Может быть, как и университетские психологи, он полагает, что все дело в моей психике. Пусть я и не вступаю в близкий контакт с женщиной, но со мной все в полном порядке.

В общем, когда стало ясно, что от психолога никакого толку, - продолжал Хьюлитт, искоса поглядывая на разбушевавшуюся шерсть Морредет, - он решил, что это я упрямлюсь и отказываюсь реагировать на все его старания в области психотерапии. Мне было сказано, что жить без контактов с женщинами, к чему я, вероятно, втайне стремлюсь, трудно, но можно. Так жили в прошлом многие уважаемые люди и при этом внесли богатый вклад в философию и другие науки. Многие писатели и учителя человечества подвергали себя добровольному безбрачию. Некоторые сублимировали сексуальную активность научной деятельностью.

Хьюлитт замолчал, потому что шерсть Морредет расходилась не на шутку. Мышцы под покровом шерсти сводило судорогами, из-за чего кельгианка металась по кровати.

- Вам плохо? - тревожно спросил Хьюлитт. - Позвать сестру?

- Нет! - вскричала кельгианка. - Хватит с меня твоей дурацкой помощи!

Хьюлитт лихорадочно соображал, что же делать: поднять шторы, чтобы кровать Морредет стала видна с сестринского поста, но потом вспомнил, что, вероятно, ее и так видно через монитор. Еще раз взглянув на корчащееся тело кельгианки, Хьюлитт прошептал:

- Я же только хотел вам помочь!

- Зачем ты так жесток? - прошипела Морредет. - Кто тебе велел сделать со мной такое?

- Я.., я вас.., не понимаю, - ошеломленно протянул Хьюлитт. - Что я такого сказал?

- Ты - не кельгианин, - проговорила Морредет в промежутке между судорогами. - Поэтому тебе не понять, какую психологическую боль я испытываю! Сначала ты болтал про то, как гладил свою пушистую зверушку, потом начал извиняться за бесчувственность. Теперь ты рассказываешь о себе, о том, что не можешь найти себе партнершу, но ведь каждому ясно, что ты говоришь обо мне, о моих несчастьях. Наверняка тебе велели сделать это! Когда раньше со мной пытался то же самое сделать Лиорен, я просто закрывала глаза. Ну, кто тебе велел так со мной разговаривать? Лиорен? Брейтвейт? Старший врач? И зачем?

Первым порывом было все отрицать, но так получилось бы нечестно. Нельзя врать не умеющей врать кельгианке. Нужно либо смолчать, либо сказать правду.

- Худларианка-сестра, - ответил Хьюлитт с глубоким вздохом. - Это она попросила меня поговорить с вами.

- Но худларианка - не психолог! - горячо возразила Морредет. - Зачем бы ей проявлять такую жестокость? Ей не хватает квалификации! Чтобы какая-то недоучка издевалась над моими чувствами? Я на нее нажалуюсь Старшему врачу!

Хьюлитт попытался унять гнев кельгианки и сказал:

- Знаете, все, с кем я встречался в жизни, считали, что они хорошие, пусть и непрофессиональные, психологи. "И я тоже", - добавил он про себя. - Точно так же, как каждый считает себя превосходным водителем или думает, что обладает безупречным чувством юмора. Беда в том, что психологи чаще всего не сходятся друг с другом в подходе к лечению. Вы с этим согласны? О, вам больно?

- Нет, - буркнула Морредет, - я злюсь. Учитывая то, к какому виду принадлежала Морредет, можно было не сомневаться - она сказала чистую правду. Глядя с возрастающей тревогой на то, как дергается тело и ходит ходуном шерсть кельгианки, Хьюлитт стал гадать, уж не ругается ли та сейчас на языке своей "шерстяной" мимики.

- Не сердитесь на сестру-худларианку, - попросил Хьюлитт. - Она только сказала мне, что Лиорен спросил у Старшего врача Медалонта, нельзя ли снизить вам дозу снотворного, на что тот ответил ему согласием. Это сделано для того, чтобы у вас было больше времени на обдумывание того положения, в которое вы попали, чтобы вы, как они надеются, сумели бы с ним смириться. Для того чтобы способствовать этому, ночным дежурным сестрам запрещено с вами разговаривать им разрешают только обмениваться с вами парой слов при обходе. Худларианка не согласна с таким курсом лечения, но субординация есть субординация. Она беспокоится о вас и, когда узнала, что я хочу перед вами извиниться за эту глупость насчет пушного зверька, попросила меня поговорить с вами.

Но она вовсе не просила меня говорить с вами о чем-то конкретно, продолжал Хьюлитт. - Только сказала, что я мог бы попытаться отвлечь вас от мыслей о ваших бедах. Увы, это мне не удалось, но это моя вина, и худларианка не имеет никакого отношения ни к моей бестактности, ни к вашей злости.

- Ладно, не буду на нее жаловаться, - проворчала Морредет. - Но я все равно злюсь.

- Понимаю. - Хьюлитт кивнул. - Я ведь тоже поначалу злился, чувствовал отчаяние, разочарование. Знаете, каково это, когда знаешь, что твои приятели хихикают у тебя за спиной и считают тебя сексуальным калекой?

- Твоего увечья никто не видел, - огрызнулась Морредет, и от сильнейшей судороги ее тело откатилось к самому краю кровати. - Мои друзья не станут хохотать или свистеть у меня за спиной, нет, они будут ко мне так добры, что станут избегать меня, дабы я не видела, как я им отвратительна. Этого тебе не понять!

- Постарайся лежать спокойно, проклятие! - неожиданно для самого себя перешел с кельгианкой на "ты" Хьюлитт. - Свалишься же с кровати, ударишься. Прекрати кататься!

- Если тебе неприятно смотреть, убирайся, - буркнула Морредет. - Кельгиане иногда могут сдерживать чувства, но прятать их не умеют. Сильные эмоции связаны с непроизвольными движениями шерсти и тела. Ты этого не знал?

- "Нет, но теперь знаю", - мысленно проговорил Хьюлитт, а вслух сказал:

- Даже земные психологи утверждают, что время от времени давать волю своим чувствам полезнее, чем держать их в себе. Но я не хочу уходить, я хотел поговорить с тобой и отвлечь тебя от мыслей о болезни. Пока это мне не очень-то удается, верно?

- Тебе это удается просто ужасно, - фыркнула Морредет. - Но если хочешь оставайся.

Тело кельгианки продолжало дергаться, но уже не так сильно, и Хьюлитт решил рискнуть и сменить тему.

- Спасибо, - поблагодарил он Морредет. - Да, ты права. Твое положение хуже моего, потому что твое увечье бросается в глаза. Но это вовсе не значит, что я не способен понять твои чувства - ведь много лет я мучился от той же беды, только не так сильно, как мучаешься ты. Также я не думаю, что эмоциональные травмы, пережитые мной - необходимость жить и работать в одиночку и избегать контактов с женщинами, - что все эти раны когда-нибудь затянутся окончательно. Я понимаю, что ты можешь чувствовать, но еще я знаю: ты не всегда будешь чувствовать себя так плохо.

Тебе никогда не приходило в голову, что Лиорен может быть прав, а сестра-худларианка ошибается? - продолжал Хьюлитт. - Что лучше хотя бы время от времени смотреть правде в глаза, что лучше понять это здесь, в госпитале, где тебе оказывают помощь, а не дома, где, как ты говоришь, тебе придется так одиноко? Не думала ли ты о том, что не всегда тебе будет так плохо? Люди, да наверное, и кельгиане привыкают абсолютно ко всему...

- Ты и говоришь, как Лиорен, - начала было Морредет, но тут случилось ужасное.

Шерсть ее волновалась не сильнее, чем прежде, непроизвольные подергивания утихали, поэтому Хьюлитт никак не ожидал новой судороги, из-за которой тело Морредет вытянулось в длинный пушистый цилиндр и скатилось с кровати. Не тратя времени на раздумья, Хьюлитт бросился к кельгианке, подхватил ее и уложил обратно на кровать. Пальцы Хьюлитта сомкнулись как раз на прямоугольнике пластыря, и под их давлением ткань пластыря съехала с перевязанной раны.

Кельгианка жалобно застонала, и стон ее был похож на звук фальцета сирены, потом ее тело снова дернулось и перекатилось к другому краю кровати - туда, где теперь стоял Хьюлитт. Хьюлитт покачнулся и упал на пол. Морредет накрыла его собой.

- Сестра! - закричал землянин.

- Я здесь, - спокойно проговорила худларианка, уже проникшая за ширму и наклонившаяся над Морредет и Хьюлиттом. - Вы ранены, пациент Хьюлитт?

- Н-нет, - пробормотал Хьюлитт. - Пока - нет.

- Это хорошо, - сказала сестра. - ДБЛФ никогда не используют свои лапки в драке, поэтому скорее всего вам ничего не грозит. Мне нужна помощь, но я не хотела бы звать вторую сестру и терять время. Поможете мне? "Помогу ли я вам?" - изумился про себя Хьюлитт. Он издал звук, который и сам вряд ли бы смог перевести, но сестра-худларианка почему-то сочла этот звук знаком согласия.

- Ваше теперешнее положение на полу идеально для выполнения моего плана, продолжала медсестра. - Вы должны крепко держать пациентку Морредет. Прошу вас, обхватите ее руками и покрепче ухватите за шерсть на спине. К сожалению, четыре конечности нужны мне для удержания тела в равновесии, так что у меня остается одна, чтобы помочь вам держать больную, и вторая - чтобы ввести ей седативное средство. Прошу вас, держите ее покрепче, но не делайте ей больно. Вот так, хорошо.

Совместными усилиями им удалось удержать кельгианку, которая продолжала издавать писклявые стоны, при этом изо всех сил стараясь вырваться из объятий Хьюлитта, разгуливая по его груди, животу и лицу всеми двадцатью лапками. К счастью, лапки у нее были короткие, тонкие и слабые и не имели когтей. Подушечки на лапках напоминали затвердевшие губки. У Хьюлитта было такое ощущение, будто по нему колотят барабанными палочками. Это скорее удручало, чем приносило боль. Видимо, из-за непрерывных телодвижений Морредет вспотела в ноздри Хьюлитта ударил запах, смутно напоминавший аромат перечной мяты.

На него вдруг навалилась слабость, показалось, будто бы силы покидают его, ладони вдруг стало покалывать, предплечья загорелись в тех местах, где прикасались к шерсти Морредет. Это чувство было незнакомо Хьюлитту, и ему вдруг стало так щекотно, что он с трудом сдерживал смех. Внезапно Морредет выгнула спину дугой и попыталась вырваться. Хьюлитт еле удержал ее.

- Простите, у меня руки вспотели, - извинился он перед медсестрой. - Она чуть не выскользнула.

- Вы молодчина, пациент Хьюлитт, - похвалила его сестра, убирая шприц в бикс. - Еще несколько секунд - и я закончу. Вы на время утратили хватку из-за того, что перемазались в мази, которой пропитана повязка, и в поту пациентки. Кроме того, мне известно, что увлажнение кожи внутренней поверхности рук у землян происходит иногда в отсутствие повышенной физической активности и не всегда связано с повышением температуры тела. Это явление может служить признаком сильной эмоциональной реакции на стрессовую ситуацию...

- Но у меня не только ладони вспотели, - вяло запротестовал Хьюлитт, - а руки до локтя.

- В любом случае, - невозмутимо отозвалась медсестра, - вам ничто не угрожает. Кельгианские патогенные микроорганизмы не смогут преодолеть межвидовой барьер, и... О, похоже, пациентка Морредет уснула.

Кельгианка действительно перестала сучить лапками, и ее тело всем весом надавило на грудную клетку Хьюлитта. У сестры теперь были свободны два щупальца, и она подхватила ими Морредет где-то в районе центра тяжести, подняла и уложила на постель. К тому времени, когда Хьюлитт поднялся с пола, Морредет уже лежала на кровати в форме буквы "S" - видимо, отдыхая, кельгиане предпочитали принимать именно такую форму. Медсестра меняла повязку на ране кельгианки, и Хьюлитт успел поймать взглядом участок оголенной кожи и бледной, безжизненной шерсти.

- Пациент Хьюлитт, - посоветовала землянину сестра, - пожалуйста, сотрите с рук мазь. Вам она не повредит, но запах может не понравиться. А потом возвращайтесь к своей кровати и постарайтесь уснуть. Попозже я подойду к вам и проверю, нет ли у вас мелких царапин, которые вы могли не заметить из-за испуга и волнения.

Кстати, пока вы не ушли, - продолжала сестра, - прошу извинить меня за то, что я не сразу поспела. Ваш медицинский монитор оборудован микрофоном и записывающим устройством - для того, чтобы впоследствии можно было прослушать записанные материалы. Судя по тому, как протекала ваша беседа с пациенткой Морредет, было ясно, что ей вот-вот понадобится успокоительное средство, но средство это новое, и если на месте нет Старшего врача, я вынуждена перед тем, как ввести его пациенту, консультироваться с Отделением Патофизиологии. Только поэтому я и не явилась на ваш зов сразу.

Хьюлитт рассмеялся:

- А я-то еще думал, что вы быстро прибежали! Но если наш разговор с Морредет записывался, это же значит, что вам грозят неприятности из-за того, что вы сказали, - вернее, из-за того, что я сказал, что вы сказали насчет вашего несогласия с распоряжениями о снижении Морредет дозы снотворного и запрета разговаривать с пациенткой? Да, а как она сейчас? - спросил Хьюлитт. Вы уверены, что с ней все будет хорошо?

Трудно было сказать, о чем думает худларианка, но Хьюлитту показалось, что она встревожена.

- Запись с вашего монитора прослушают несколько сотрудников, включая Медалонта, Летвичи и Лиорена. В мой адрес будет высказано много критических замечаний. Но вы уже заметили, наверное, что у худлариан кожа толще, чем у любых других существ. Спасибо вам за заботу, пациент Хьюлитт, а теперь, прошу вас, возвращайтесь к себе. Морредет чувствует себя хорошо и мирно спит...

Худларианка запнулась. Спокойная рябь на шерсти Морредет вдруг резко затихла. Кончик щупальца медсестры быстро скользнул к основанию черепа Морредет - вероятно, она решила пощупать пульс. Затем худларианка достала из сумки с инструментом сканер и подвесила его к груди пациентки в двух местах. Второе щупальце сестры нажало клавишу на коммуникаторе, и на потолке над кроватью кельгианки быстро замигало пятнышко красного света.

- Реанимационная бригада, - медсестра почти кричала, - седьмая палата, двенадцатая кровать, кельгианка-ДБЛФ. Пять секунд после останови! обоих сердец... Пациент Хьюлитт, быстро ложитесь. Скорее!

Хьюлитт отвернулся от кровати кельгианки, не в силах смотреть на неподвижное тело Морредет и на ее замершую шерсть. Он вышел за ширму, но к своей кровати не пошел. Он ждал около ширмы, пока минуту спустя не появилась реанимационная бригада. Красное пятнышко на потолке погасло. Все звуки, исходившие от постели Морредет, стихли - реаниматоры установили звукоизоляционное поле.

Вероятно, это было сделано, чтобы не беспокоить других пациентов, а не только для того, чтобы Хьюлитт не слышал, что там, за ширмой, происходит. Он не знал, сколько простоял в темноте, глядя на темные силуэты, скользившие по полотнищам ширмы. Он изо всех сил прислушивался, но так ничего и не услышал. Наконец из-за ширмы вышли реаниматоры. Но они покинули палату, не сказав ни слова, и любопытство Хьюлитта так и осталось неудовлетворенным. Медсестра-худларианка, судя по ее тени, неподвижно стояла около кровати Морредет.

Хьюлитт ждал, как ему показалось, немыслимо долго, но худларианка так и не вышла к нему. Тоскливо, виновато и разочарованно Хьюлитт развернулся и побрел в ванную, чтобы смыть с рук остатки кельгианской мази. Потом он лег в постель и закрыл глаза.

Дважды среди ночи он слышал, как тихо ходит по палате медсестра. Все пациенты спали, кроме него, - а он притворялся, будто спит. Но сестре не надо было ни о чем его спрашивать - за него говорил монитор. Вероятно, сестра чувствовала себя виноватой в случившемся - ведь это она попросила Хьюлитта поговорить с Морредет. Но и Хьюлитт чувствовал себя виноватым и боялся о чем-либо спрашивать сестру. Он лежал тихо-тихо и в отчаянии гадал: неужели он мог кого-то убить только тем, что поговорил с этим существом? Хуже он себя в жизни не чувствовал - ни физически, ни морально.

Он так и не уснул. Вспыхнули потолочные лампы. На дежурство вышла утренняя смена.

Глава 14

Утренний обход получился каким-то скомканным. Старшего врача Медалонта сопровождала вместо вереницы практикантов только Старшая сестра Летвичи. Подходили они исключительно к самым тяжелым больным и большую часть времени провели у постели Морредет, по-прежнему загороженной ширмой и звукоизоляционным полем.

Медики все еще находились там, когда около кровати Хьюлитта остановились по пути в ванную Хоррантор и Бовэб. Первым заговорил дутанин.

- Пожалуй, в скремман сегодня играть не придется, - проворчал Бовэб. Похоже, никто не знает, что стряслось с Морредет. Я попробовал выспросить у сестры-кельгианки, но ты же знаешь этих кельгиан - они или выкладывают всю правду, или вообще помалкивают. А ты что-нибудь знаешь?

Хьюлитт все еще чувствовал себя виноватым в случившемся, и говорить об этом ему не хотелось. Но эти двое были друзьями Морредет - ну, пусть не друзьями, но хотя бы хорошими знакомыми, и они имели право знать правду. Лгать им Хьюлитт не собирался, но он не был и кельгианином, поэтому мог слегка и приврать.

- У нее был приступ, - объяснил он. - Медсестра вызвала бригаду реаниматоров и сказала им, что у Морредет остановились сердца. Когда они прибыли, они закрыли кровать звукоизоляционным полем. Что там происходило потом - я не знаю.

- Мы, наверное, все проспали, - вздохнул Хоррантор. - Но худларианка добрая и поговорить любит. Может, она нам все расскажет, когда вечером сменит кельгианку. - Хоррантор запнулся и указал в сторону сестринского поста. - Вы поглядите, кто идет по палате вместе с падре Лиореном. Торннастор! Что он тут делает?

Существо, о котором шла речь, принадлежало к тому же виду, что и Хоррантор, но было гораздо крупнее. Его шкура была испещрена морщинами, ну и конечно, оно шагало на всех шести ногах. Ответ на вопрос Хоррантора поступил как бы сам собой. Лиорен и Торннастор остановились около кровати Морредет и исчезли за ширмой. Следом за ними там же исчезла сестра-кельгианка с антигравитационной каталкой.

- Да уж, там теперь небось тесновато, - отметил Хоррантор.

Никто ему не ответил. Молчание затянулось. Хьюлитта все время преследовал образ Морредет, неподвижно лежавшей на кровати, и, чтобы немного отвлечься, он спросил:

- А кто такой Торннастор?

- Я его раньше никогда не видел, - ответил ему Хоррантор. - Но это наверняка Торннастор, потому что в госпитале, кроме меня, есть только один тралтан, и он диагност. Торннастор - Главный патофизиолог госпиталя. Говорят, он редко выходит из лаборатории и пациентов видит только мертвых или разрезанных на куски.

- Хоррантор! - оборвал друга Бовэб. - Деликатности у тебя - как у пьяного кельгианина.

- Ой, простите, - извинился тралтан. - Что-то я не то сказал, правда... Смотрите, они выходят.

Первой из-за ширмы появилась кельгианка. Она толкала перед собой каталку, колпак которой теперь был закрыт. За ней следом вышли Торннастор, Медалонт и Летвичи. Шторы убрались в щели на потолке, и около пустой кровати остался только Лиорен. Тарланин несколько секунд постоял, уставившись всеми четырьмя глазами в пустоту, а затем тронулся с места, но за другими не пошел.

- Сюда идет, - прорычал дутанин - это он так шептал. - Хьюлитт, и вроде бы на тебя смотрит.

И действительно, Лиорен, глядя на Хьюлитта двумя глазами, шел к кровати землянина. Остальные два глаза он соответственно направил на Хоррантора и Бовэба. Приблизившись, он сказал:

- Прошу простить, что прервал ваш разговор, друзья, но мне нужно поговорить с пациентом Хьюлиттом наедине.

- Конечно, падре, - ответил Хоррантор, а Бовэб добавил:

- Мы как раз собирались уходить.

Дождавшись, когда тралтан и дутанин отойдут подальше, тарланин уточнил:

- Надеюсь, вам сейчас удобно со мной поговорить? Уделите мне некоторое время?

Хьюлитт ответил не сразу. Он впервые видел падре так близко. Он, правда, смотрел библиотечные записи о тарланах, но к личной встрече оказался не готов. Код физиологической классификации тарлан был БРЛГ, и они представляли собой существа на четырех коротких ножках, с телом в форме конуса. У тарлан имелось по четыре срединных конечности на уровне пояса - эти конечности были длинными, суставчатыми и мускулистыми и служили для поднятия тяжестей. Еще четыре конечности, предназначенные для выполнения более тонкой работы, росли на уровне шеи. На одинаковых расстояниях друг от друга по окружности головы на стебельках располагались четыре глаза, способные двигаться независимо друг от друга. Рост взрослого тарланина, как утверждал библиотечный компьютер, равнялся восьми футам, но Лиорен превышал средние показатели как ростом, так и массой тела. Созерцание тарланина в непосредственной близости вовсе не порадовало Хьюлитта. Учитывая события прошедшей ночи, он не рассчитывал услышать ничего хорошего. Вместо того чтобы ответить на вопрос священника, он сам спросил его о том, что мучило его последние шесть часов:

- Что случилось с Морредет?

Выражение странного, искривленного лица тарланина оказалось прочесть еще сложнее, чем худларианское. Лиорен ответил:

- Мы не знаем, что случилось с Морредет, но сейчас она чувствует себя хорошо, с ней все в порядке.

Учитывая профессию Лиорена и не забывая о том, что кровать Морредет опустела, Хьюлитт решил, что слова падре не что иное, как утешение осиротевшему другу. Но Хьюлитт мечтал услышать не это. Неожиданно звуки, оглашавшие палату, стихли - срединной рукой Лиорен нажал клавишу включения звукоизоляционного поля. Хьюлитт пока не понял, каким из отверстий на лице тарланин разговаривает но голос Лиорена звучал спокойно и мягко.

- Похоже, за случившееся ответственны трое. Сестра-худларианка, я и вы. Мне бы хотелось начать с вашего вклада в происшедшее.

Не дав Хьюлитту и рта раскрыть, тарланин продолжал:

- Худларианка уже сказала мне, что ваш ночной разговор был записан монитором и внесен в историю болезни в целях последующего изучения. Предыдущие разговоры были записаны без вашего ведома и разрешения в связи с необычностью вашего заболевания. Медалонту показалось, что, будучи в неведении на предмет записи, вы поведете себя более раскрепощенно, а то, что вы скажете, окажется во много раз ценнее всех ваших бесед с врачами, хотя большая часть записей никакого клинического значения иметь не будет. Теперь вы знаете, что все сказанное вами записывается, но больше ваших слов меня интересует ваша эмоциональная реакция на травму пациентки Морредет. Родились ли у вас какие-либо сильные чувства в отношении ее увечья и хотите ли вы поговорить о них?

Хьюлитт немного успокоился. Он ожидал от Лиорена выговора, но теперь понял, что больничный священник не собирается его ругать.

- Хочу, - кивнул Хьюлитт. - Но многого от меня не ждите, падре. Никаких особо сильных чувств по поводу травмы пациентки Морредет я не испытываю, кроме обыкновенного сочувствия к беде существа, не являющегося моим близким другом. Когда я узнал, как много для нее значит повреждение шерсти, я попытался помочь ей разговором о том, что пережил в период с десяти до двадцати лет. Вероятно, я ляпнул что-то лишнее.

- Я бы так не сказал, - возразил Лиорен. - Вы пытались найти верные слова в очень непростой с эмоциональной точки зрения ситуации. Кое-что из сказанного вами... Скажите, та проблема, о которой вы говорили с пациенткой Морредет, разрешена или нет? В вашей истории болезни говорится о том, что вы не женаты и не имели даже кратких связей с лицами противоположного пола.

Удивившись тому, что разговор о Морредет так резко перескочил на него, Хьюлитт ответил:

- Нет, проблема не разрешилась. Я чувствую себя неловко в женском обществе, невзирая на то что у меня сохранилась нормальная физическая реакция на женщин, да и сам я по-прежнему привлекателен для них. Я страшусь возврата стресса, я страшусь за себя и за свою потенциальную партнершу. Я страшусь той боли, которая заменяет мне наслаждение. Мне бы не хотелось, чтобы это повторилось... Но почему вы спрашиваете об этом? Вы осуждаете мое поведение? Вы полагаете, что это скорее вопрос морали, нежели медицины?

- Нет, это медицинский вопрос, - не задумываясь отозвался Лиорен. - Но если эта тема волнует вас так, что вы чувствуете - вам необходим духовный совет или руководство, прошу вас, скажите мне об этом. Я располагаю обширными знаниями о многочисленных табу и верованиях Федерации и смогу вам помочь. Меня очень интересуют и ваши верования, если они у вас есть. Если вы неверующий, не волнуйтесь. Я не собираюсь ни проповедовать, ни вовлекать вас в веру.

Одна из причин, по которой я задал вам этот вопрос, - продолжал падре, состоит в том, что я больше не занимаюсь врачеванием. Но когда-то я был опытным медиком, и порой мне интересно переигрывать моих бывших коллег. Частенько их это обижает, бьет по их профессиональной гордости. Да и кто я такой, чтобы осуждать другого, избравшего безбрачие?

- Простите, падре, - выдавил Хьюлитт. - Что-то я нынче не слишком расположен к общению. Скажите конкретно, что бы вам хотелось узнать?

Лиорен издал долгий булькающий звук, который транслятор переводить не стал, и сказал:

- Все, что вам хотелось бы мне рассказать. Но прежде всего мне кажется, что вас по-прежнему удручает ваша затянувшая девственность, но об этом вы так подробно поведали в разговоре с Морредет, что теперь говорить об этом не стоит. А мне бы хотелось узнать, не было ли в вашей жизни других эпизодов физических, психологических, религиозных, которые бы вас беспокоили, а медикам казались пустяками, не имеющими значения, и потому они не отразили эти эпизоды в вашей истории болезни. Помните ли вы что-либо в таком роде?

- Ну, если этого нет в моей истории болезни, - вздохнул Хьюлитт, наверное, я и сам позабыл об этом. Стоило мне почувствовать, что со мной что-то не так, я непременно об этом рассказывал. Жаловаться вошло у меня в привычку.

Мгновение Лиорен молчал. Когда он заговорил вновь, Хьюлитту показалось, что падре смущен и взволнован. Тарланин устремил на землянина все четыре глаза.

- Случай у вас на редкость необычный, пациент Хьюлитт, - сказал священник. - Мы изучали ваши разговоры с Медалонтом, Брейтвейтом и худ-ларианской сестрой, а также с тремя вашими партнерами по карточной игре, слушали беседу с Морредет, в которой вы выказали редкую деликатность и чувствительность. На основании всего этого мы заключили, что у вас немного неладно с психикой. Учитывая, что вы всю жизнь воюете с медиками, таких отклонений можно ожидать, но при этом личность ваша сохранила устойчивость и организованность. Если в вашем заболевании присутствует психологический компонент, в чем мы уже начали сомневаться, то он упрятан так глубоко, что пока не видно даже его следов.

- Я же всем и каждому тут твердил, что дело вовсе не в моем воображении, возмутился Хьюлитт.

Лиорен, не обращая внимания на его возмущение, продолжал:

- Объективно вы являете собой совершенно здорового землянина-ДБДГ. Помимо необъяснимого сердечного приступа, имевшего место в день вашего поступления в госпиталь, ваш монитор постоянно регистрирует оптимальные параметры всех жизненно важных показателей. Правда, в настоящее время параметры немного понижены, но это можно отнести на счет бессонной ночи. Не сомневаюсь, вы волновались за Морредет.

- Итак, у меня все в порядке с головой и тело супермена, - не пытаясь скрыть злость, съязвил Хьюлитт. Наверняка его собираются выписать из госпиталя как симулянта. - Спасибо, что еще раз напомнили мне об этом, падре. Что мне вам еще рассказать?

Тарланин склонился к Хьюлитту и открыл рот. Впервые землянин увидел, какие у Лиорена острые и большие зубы. Хьюлитт поздравил себя с тем, что смог удержаться и не вскочить с кровати, рванув по палате куда глаза глядят. Поистине, тут можно было привыкнуть ко всему.

- Не знаю, - отвечал падре. - Что угодно. Что-нибудь такое, что, как вы, земляне, говорите, позволило бы мне "запустить зубы" в вашу проблему.

- З-зубы? - выдавил Хьюлитт, не отрывая глаз от открытого рта собеседника. Заставив себя хохотнуть, он проговорил:

- А знаете, у меня с зубами никаких проблем. Было кое-что, когда я был маленький, на Этле, но это пустяки. Мне было семь лет, и у меня начали прорезываться два коренных зуба, а молочные все не желали выпадать. Десны у меня болели, но я гораздо больше боялся, что зубная фея не положит мне под подушку денег за выпавшие зубы. Вы знаете про зубную фею? Ну, это я потом как-нибудь расскажу. Когда стал прорезываться третий коренной зуб, а молочный отказывался выпадать, наш стоматолог утратил всякое терпение и удалил мне все три молочных зуба. Затем мои зубы вели себя образцово, и всякий раз на подушке меня ждали деньги от зубной феи. Но наверное, это глупо - рассказывать вам про зубы.

- Кто знает, что в вашем случае глупо, а что нет, - задумчиво проговорил священник. - Но, пожалуй, я с вами согласен. Можете припомнить еще какие-нибудь не внесенные в историю болезни важные случаи?

Хьюлитт стал рассказывать и чем дальше, тем больше вспоминал разных случаев. К его удивлению, в истории болезни фигурировали даже самые пустяковые эпизоды. Последовал нудный перечень обычных для мальчишки ушибов и порезов. Порезы и ссадины у него всегда заживали очень быстро, хотя некоторые из них поначалу казались такими глубокими, что их следовало бы зашить.

- В детстве и юности я не любил докторов, - сказал Хьюлитт. - Потому что они упорно прописывали мне лекарства, думая, что от них станет лучше, а все выходило с точностью до наоборот. Сначала мне показалось, что и Медалонт - не исключение, но он отменил все лекарства, и пока со мной ничего страшного не произошло, кроме сердечного приступа в первую ночь. Мне продолжать, падре? Вам такие сведения от меня нужны?

- Сам не знаю, какие сведения мне нужны, - признался Лиорен. - Да и услышь я от вас нужные мне сведения, вряд ли бы я понял, что это именно то, чего я жду. Но если все, что вы и множество лечивших вас докторов говорите, правда, и учитывая два имевших место необычных клинических явления, остается одно вероятное объяснение. Для меня оно более очевидно, чем для вас, хотя я и неохотно с ним соглашаюсь.

Тарланин еще ближе наклонился к Хьюлитту, и землянин заволновался: не упадет ли на него тяжеленный священник. Хьюлитт почти физически ощутил волнение падре.

- Пациент Хьюлитт, - спросил Лиорен, - являетесь ли вы членом религиозной секты?

- Н-нет! - вырвалось у Хьюлитта.

- До своей гибели при авиакатастрофе, - продолжал священник, - являлись ли ваши родители членами какой-либо секты? А ваши бабушка и дедушка? Вероятно, эта секта была крайне малочисленной, поскольку не могла расширить ряды своих последователей, существуя в окружении материалистов. Наверняка приверженцы этой секты придерживались высоких правил морали, были преданы своим верованиям и отличались непоколебимой верой. Вы тогда были очень маленьким, но, может быть, ваши родители все же наставляли вас в вере?

- Нет, - снова ответил Хьюлитт.

- Вы достаточно хорошо подумали? - возразил падре. - Подумайте как следует.

Он отклонился назад. Хьюлитт не понял, что это означает - успокоение или же разочарование.

- Простите, падре, - сказал он. - Вы ранее спросили меня насчет моего отношения к религии, и я отказался от вашей помощи. Я думал, вы сразу поняли, что я - человек неверующий. Так зачем же вы задаете мне столько вопросов на тему религии? Повторяю: я никогда не был верующим.

Хьюлитт ужасно обрадовался тому, что кровать загорожена звукоизоляционным полем - падре Лиорен заговорил настолько громко, что в противном случае его было бы слышно на другом конце палаты.

- Я задаю эти вопросы потому, что вынужден их задавать. Религиозные воззрения порой в значительной мере сказываются на психике пациентов. А в особенности я их задаю из-за того, что произошло сегодня ночью.

После вашего разговора с пациенткой Морредет, - взволнованно продолжал Лиорен, - пациентка, состояние которой до тех пор не внушало опасений, сильно разнервничалась, что в итоге привело к тяжелейшим спазмам. Вы помогали дежурной сестре удерживать пациентку, когда худларианка делала ей укол успокоительного. Затем у нее остановились оба сердца. Можно было бы как-то по-другому назвать ваши действия, но факт остается фактом - то, что вы сделали, называется не иначе как "наложение рук".

Когда прибыла реанимационная бригада, - чуть спокойнее проговорил падре, реаниматоры пришли в ярость - второй раз за два дня их вызвали в эту палату, и оба вызова в итоге оказались ложными. Торннастор в полном изумлении, что редкое явление для главы Отделения Патофизиологии. Он попросил перевезти Морредет в его лабораторию для более тщательного обследования. Произошло невероятное. А пациентка Морредет счастлива безмерно, потому что на месте ранения у нее выросла новая прекрасная шерсть.

Лиорен немного помолчал, потом добавил почти извиняющимся тоном:

- Наш госпиталь славится тем, что тут непрерывно творят медицинские чудеса, но то, что случилось с Морредет, - поистине чудо. Даже я в недоумении.

А как вы все это объясните, пациент Хьюлитт?

Глава 15

Прошла неделя после перевода Морредет в Отделение Патофизиологии, и Хьюлитт заметил, как изменилось к нему отношение - но не в худшую сторону, так что жаловаться было нечего. Старший врач Медалонт одаривал его считанными словами. Он явно ничем не мог помочь Хьюлитту. Старшая сестра Летвичи вела себя почти что обходительно, сестра-худларианка не утратила дружелюбия, однако стала куда менее разговорчива. Когда Хьюлитт, Хоррантор и Бовэб попробовали сыграть в скремман втроем, землянину показалось, что его партнеры словно языки проглотили - если они, конечно, у них имелись. Все вокруг него, как любила говорить бабушка Хьюлитта, ходили на цыпочках.

Единственным, кто был готов подолгу разговаривать с Хьюлиттом, оставался Лиорен, чьи визиты почти всегда заканчивались горячими религиозными спорами, которые Хьюлитт, убежденный атеист, предпочитал именовать философскими диспутами. Что бы эти споры собой ни представляли, они помогали Хьюлитту скоротать время днем и давали почву для ночных раздумий. За это землянин был несказанно благодарен падре. Правда, когда Лиорен, как, например, сегодня, возвращался к разговору о том, что случилось с шерстью Морредет, Хьюлитт предпочел бы беседовать с кем-нибудь другим.

- Сегодня, до того, как я пришел к вам, я побеседовал с Морредет, сообщил тарланин. - И она сказала мне, что в Отделении Патофизиологии у нее не находят никаких отклонений от нормы. Отросшая шерсть выглядит великолепно, не собирается выпадать, и Торннастор уже не видит причин задерживать Морредет в госпитале и, наверное, скоро выпишет ее. На тот случай, если ей не удастся до отъезда повидаться с вами, она просила передать вам свои наилучшие пожелания и благодарность за то, что вы для нее сделали.., за то, что вылечили ее.

- Но я ничего не сделал! - запротестовал Хьюлитт. - Я только дрался с ней, вот и все! Между прочим, я просил вас передать это Морредет.

- Я передал, - кивнул Лиорен. - Но она сказала, что на всякий случай благодарит вас - а вдруг вы все-таки что-то сделали. Знаете, она тоже не слишком сильно верит в чудеса.

- Чудес не бывает, - проворчал Хьюлитт - в последние дни он часто произносил эту фразу. - Бывают какие-то природные явления, которые нам пока непонятны или просто нами не изучены. А когда мы начинаем понимать, как происходит то или иное чудо, мы совершаем его по несколько раз в день и даже не задумываемся об этом, верно?

Хьюлитт включил свой прикроватный компьютер и запросил библиотечное "меню" в надежде, что Лиорен поймет намек и уберется. Хьюлитт уже поступал так прежде, и падре не обманывал его ожиданий.

- Вы правы, несколько веков назад передача изображения на расстоянии была бы сочтена чудом, - по-своему понял намек Хьюлитта тарланин. - Морредет очень рада и горда тем, как теперь выглядит ее шерсть. Она упросила меня провести рукой по ее бокам и убедиться в том, что шерсть пушиста и подвижна. Она утверждает, что еще никогда в жизни не чувствовала себя настолько хорошо. На Тарле к подобным прикосновениям прибегают только при интимной близости и эмоциональном подъеме, но Морредет так просила меня потрогать ее шерсть... Знаете, в такие моменты я становлюсь настоящим трусом. Ощущения у меня были удивительные, совершенно неожиданные, их очень трудно описать. Я чувствовал себя...

- Глупо? - подхватил Хьюлитт. - Вот и я себя идиотски чувствовал, когда то же самое произошло с Хоррантором. Медалонт попросил меня - в порядке эксперимента - возложить руки на поврежденную ногу тралтана. Как утверждает наш Старший врач, выздоровлению Хоррантора мешают какие-то осложнения. Рядом стояли сам Медалонт, Летвичи, еще две медсестры-орлигианки и реанимационная бригада - на случай, если произойдет нечто из ряда вон выходящее. Думаю, все они, даже сам Хоррантор, очень обрадовались, когда не произошло ровным счетом ничего. Во второй раз чуда не получилось. Вы уж простите.

- Не надо извиняться, - возразил Лиорен. - Я вас понимаю, как никто другой. Из-за чудес я начинаю сомневаться в том, во что верю и не верю, и мне гораздо больше по душе, когда кто-то доказывает, что чудес не бывает.

- Не бывает, падре, - заверил священника Хьюлитт. - Может, поговорим о чем-нибудь другом?

- Мне бы вашу уверенность, - сказал Лиорен, сложив срединные конечности в каком-то жесте, который, наверное, был бы понятен другому тарланину. - Но неужели во всем необозримом пространстве и бесконечном времени, неужели посреди законов причины и следствия, неужели при совершенном равновесии сил Творения нет места для чуда - хоть иногда? Если нет - почему же оно все-таки произошло здесь?

Хьюлитт обреченно покачал головой, чувствуя, что ему никуда не деться от осточертевших разговоров о шерсти Морредет, разговоров, которые неизбежно уводили их с Лиореном в религиозные дебри, и сказал:

- И здесь оно не произошло, падре. Чудеса невозможны. Если бы они происходили в необъятной, сложнейшей, великолепно упорядоченной Вселенной или внутри того, что вы зовете Творением, они были бы исключением из правил, отклонениями от Совершенного Порядка Вещей. В вашей Вселенной для чудес места нет.

- Интересная философская мысль, - отметил Лиорен. - Из нее можно вывести заключение об ошибочности Творения, в рамках которого имеют место сверхъестественные явления. Если учесть все предполагаемые качества Творца, резонен вопрос: почему Он, Она или Оно создали какие бы то ни было несовершенства?

- Не знаю, - покачал головой Хьюлитт. - Я в этой области не компетентен. Но ведь можно предположить, что наша Вселенная была создана как прототип, как экспериментальная модель, время от времени нуждающаяся в доработке и тонкой настройке. И то, что частенько мы сталкиваемся со сверхъестественными явлениями во Вселенной, существующей по законам природы, как раз и может служить подтверждением этой настройки и доработки. Слава Богу.., ой, это всего лишь оборот речи, падре.., хорошо, что это происходит не слишком часто.

- Если вы верите, что... - начал было Лиорен.

- Я ни во что не верю, падре. Я просто рассуждаю.

Тарланин, немного помолчав, сказал:

- Если наша Вселенная несовершенна, можно предположить притом, что она бесконечна и вечна, что некогда существовала или будет существовать совершенная Вселенная. Не хотелось бы вам.., гм-м.., немного поговорить об этом?

- Я ведь никогда об этом толком не думал, - улыбнулся Хьюлитт. - Так что могу развить эту мысль в процессе разговора. В такой Вселенной все будет совершенно. Законов природы не будет, потому что существуй они - это бы означало, что и в такой Вселенной есть просчеты и она тоже нуждается в доработке. Там не будет ни времени, ни пространства, никаких физических и моральных ограничений, и поэтому, что бы там ни происходило, все будет чудом. Думаю, вы и другие верующие, живущие в нашем несовершенном мире, назвали бы такую Вселенную раем.

- Продолжайте, - попросил Хьюлитта Лиорен.

- Что же касается моего отношения к религии, да и не только моего, то вся беда в том, что ни одна религия не дает ответа на вопрос: откуда в мире столько зла, а точнее говоря, трагических случаев, природных катастроф, болезней, ужасных поступков отдельных людей или целых народов по отношению к другим - иными словами, откуда так много страданий? Живущим в несовершенной Вселенной еще долго придется объяснять, почему такое происходит, в особенности тогда, когда они ожидают, что после смерти перенесутся в совершенный мир. Теория совершенно еретическая, - заключил свое высказывание Хьюлитт. Надеюсь, мое богохульство не оскорбило вас, падре?

- Согласен, - сказал Лиорен. - Рассуждения ваши действительно еретические, однако они для меня не новы. Для того чтобы работать здесь, я должен много знать о религиозных воззрениях и ритуалах на многих планетах, а зачастую я должен быть знаком сразу с несколькими религиями, исповедуемыми на одной и той же планете. Вы мне напомнили о писаниях одного земного богослова по имени Августин