Алекс Тивирский Биоплетение
— Добро пожа-а-аловать. Добро-о-о.
Руки-палочки складываются на груди. Локти — расставлены. Движения плавные. Глаза — черные дыры. Впитывают твой взгляд, не отражают ни лучика света. Белесый лысый череп обтянут тончайшей кожей. И безгубая улыбка-экватор.
Нет, Ахайро не урод, столько обаяния не в каждом человеке найдешь. Но к нему, как и к любому из созданий Великой Тандори, нужно привыкнуть.
Не всякую красоту понимаешь сразу. Но омерзительного или отталкивающего здесь не встретить. Изящество — вот что привлекает хозяйку этого дома. Ее творения — совершенны по красоте, но поначалу ошарашивают. Только потом сквозь безграничное изумление проступают восторг, преклонение, зависть. И жажда обладать чем-либо подобным: нереально-совершенным, приводящим в трепет.
Да и сама Тандори заслуживает восхищения. Она — лучший биоскульптор в галактике. С ней никто не сравнится. Ее работа всегда безупречна. До мельчайших штрихов.
— Здравствуй, Ахайро, — я пожимаю его руку, и пальцы — тончайшие, длинные — цепко охватывают мою ладонь. Он застенчиво улыбается.
Я держусь с ним, как с равным. И это приводит гостей в замешательство. Но, немного осмелев, они подходят к ажурному существу, говорят что-то приветственное. Холеная женщина снисходит, протягивает руку для поцелуя. И застывает изумленно. Одно лишь прикосновение спичечных пальчиков уносит ее душу к неведомым мирам. Да, Ахайро умеет это: незримые руки его — нежные, бархатно-паутинные — сплетут в сердце волшебство. Не в своем. Ему позволено радоваться лишь чужому восторгу. И он не единственный, чья диковинная внешность таит невероятное. Фантастические возможности, каких нормальному разуму не вообразить.
Таковы все творения Великой. Каждая биоскульптура. Без исключения…
Сегодня много гостей, и тонкий человечек рад. Может, кому-нибудь он понравится. Может, кто-то из этих милых, элегантных людей купит его. Наконец-то. И он покинет это место — приют боли, печали, отчаяния.
Думаю, Ахайро уже не помнит, насколько беспощадной может быть судьба. Да, сейчас он не любим так, как ему хочется. Но здесь он в кругу себе подобных — нереальных существ. А потом? Потом он навсегда обретет статус экзотической игрушки, которую можно беречь, лелеять, показывать друзьям с гордостью. А затем сломать. И счастье, если это произойдет быстро. Но пока он ценим, оберегаем. Как редкий экземпляр уникальной коллекции. Как хрупкий экспонат. Только хочется ему чего-то иного…
Постепенно гости разбредаются, каждый находит себе забаву по душе. Или по карману. Ахайро забыт.
Не печалься, спичечный человечек. Гони грусть. Пусть сегодня ты останешься на этой планетке — пленником или дорогим товаром. И еще немного поживешь прекрасной надеждой…
…Смолкают разговоры, когда появляется Она — Великая Тандори. Закованная в металл, облаченная в черный бархат. Ее полушлем, безупречно блестящий, многие сочли эксцентричным украшением. Таким же, как десятки браслетов и корсет.
Но мне-то известно: начищенная пластина, коверкающая мир отражением, — часть самой Тандори. Последствие давней травмы. Череп, некогда расколотый на три части, восстановил гениальный хирург. Легендарный. Он спас не одну жизнь… И тогда женщина, потерявшая все, почти лишенная чувств и ощущений, решила пойти по стопам спасителя. Но она не стала хирургом, хотя превзошла всех учителей. Ее призвание — биоскульптура.
Тандори «плетет» новые существа, используя изуродованные тела людей, животных или обитателей иных миров… Ей удается создавать потрясающие «скульптуры». Не просто двигающиеся, а живые, наделенные невероятными чувствами и возможностями. И в каждом новом творении найдется что-то понятное и близкое нам — людям. Ее произведения — шедевры. И прекрасно раскупаются богатыми мира сего.
Но мне безразлична рукотворная красота, я готов смотреть только на Тандори. Она — особенная. Немного резкие движения напоминают манипуляции роботов. И скальпелем вонзается в тебя взгляд. И чуть сияет радужка, словно Великая заглядывает внутрь собеседника, изучает абрис души. Эта женщина кажется средоточием собранности и педантичности. Почти механизмом. Ее грация — с примесью металла. Эмоции недосягаемы.
Для меня Тандори — лучшее, что может быть в мире. Я забываюсь, глядя на нее. Во мне пробуждается романтик и мечтатель.
И она принимает мои ухаживания. Но… я важен ей меньше, чем любая из биоскульптур. Просто так удобно — я привожу для нее материал: основу и детали для будущих созданий. А она может расплачиваться не только деньгами. А еще тем, что не значит для нее ничего, но желанно для меня. Собой. Своим телом.
Только горечь душит меня — чувства Тандори не принадлежат мне.
Пока нет…
* * *
— Вы та-ак на нее смо-отрите… Та-ак… Вам она то-оже сдела-а-ала больно? — спрашивает Ахайро.
— Нет, — отвечаю. — Меня она терзает постоянно.
Он вздыхает. И горестно провожает взглядом уходящих гостей: все они уносят или уводят с собой покупки. Некоторым клиентам не по себе. Они бы не приехали на эту планетку, да проклятое положение в обществе и мода обязали. Нынче в приличных домах принято держать биоскульптуры. А всем известно: лучшие создает Великая Тандори. Она никогда не слыла гостеприимной хозяйкой и не любит, когда чужаки долго задерживаются. И многие покупатели, зная это, спешат убраться.
Усадьба пустеет.
И Ахайро бежит к стартовой площадке, забавно подпрыгивая. И замирает, уперевшись лбом в прозрачный силовой барьер. Стоит не двигаясь и наблюдает, как один за другим покидают планету роскошные звездолеты. Ажурный человечек не двигается, не кричит, не размахивает руками. Молча прощается со своими друзьями. Или товарищами по несчастью — не знаю уж, кем он их считает и какими видит. Да и видит ли вообще — в привычном нам понимании? Он «сплетен» из трех десятков замысловатых существ разного происхождения. Я-то знаю; сам привез «исходный материал» для его нынешнего тела. Он только кажется таким — безупречно целостным, но даже кожу ему Тандори растила из кусочков…
И мне интересно, КЕМ же себя ощущает спичечное создание Ахайро?
А другие биоскульптуры Великой Тандори? Есть ли у них «я»? И какое?
Любопытно.
Но не более.
Примелькалась картинка. Уже не трогает.
Я прилетаю сюда не первый десяток лет. И не всегда помню даже тех, кого видел в прошлый раз. Да и зачем мне? Сегодня Ахайро, завтра кто-то еще. Сколько их уже было? Сотни? Тысячи?
И вот вопрос: знают ли они, что создательница разделяет свои творения на «житиков», ходиков» и «грузил»? Первые — жизнеспособные, во всех отношениях удачные. Органы чувств идеально подогнаны и позволяют ощущать невероятные вещи. Ходики — «здоровые», прекрасно укомплектованные, но кое-что в них не получилось. Какой-то изюминки нет. А вот «грузилы»… эти всего лишь добротно сделаны. Они порадуют глаз и повеселят душу. Но сама создательница ими недовольна.
По виду творений не определить, кто есть кто. И для покупателей каждая биоскульптура — произведение искусства. А это деление — наш с Тандори секрет. Только мой и ее. Хоть что-то у нас общее.
Ахайро — «житик». Хозяйке он нравится. Спичечный человечек живет в усадьбе второй год, а его так и не купили. И мне кажется, что Великая никогда не решится продать любимое творение. Потому и цену за него просит фантастическую. Непомерную.
Бедный Ахайро. Он-то думает, что своим «нетоварным» видом гневает создательницу… Глупец. Я мог бы ему рассказать, но не хочу. Так интереснее.
* * *
Нынешний день — удачный. Большая часть скульптур распродана — я привез хороших клиентов. Конечно, мне известно, чем заманивать богатых покупателей. Я знаю, какое слово сказать, где промолчать, а когда многозначительно улыбнуться. У меня особое чутье на деньги. И я удостоен благосклонного взгляда Тандори. Многообещающего. Да, противно, что я, как мелкая шавка, ловлю такие подачки. Но ничего не поделать. Эта женщина распоряжается моей душой так же, как телами своих творений. Я принадлежу ей, хотя боюсь признаваться в этом даже самому себе.
Но я нужен Великой Тандори. Я привожу для нее новый материал. Чудесный, первосортный. Я лучше других изучил ее вкусы. И она ценит это.
* * *
День подбирается к концу. Биоскульптуры отправлены в свои домики, километра три отсюда. Незачем им здесь находиться. Мы сидим на веранде. Вдвоем. Кроме нас во всем доме никого.
Тихий вечер. Безветренный. Лишь закат чуть горчит облаками. Самое время для любви.
Я наклоняюсь к ней, мое тело жаждет сладостного забвения, и мысли уносятся. Но ее металлический коготок упирается в мою шею. Сдерживает порыв.
— Не торопись, — говорит она. — Сначала дела. Развлечения после.
Она знает — я приехал не с пустыми руками. И хочет увидеть, что ей достанется в этот раз. Она уже полна идеями, замыслами. Меня нет для нее. Пока нет…
И кто виноват в том, что все — так? Не я. И не она.
Великая однажды была замужем. И была счастлива, любима. И, прожив безмятежных пятнадцать лет, кроме самого хорошего ничего от жизни не получила. Но пришла беда, и осталась Тандори вдовой. Да и осталась-то с трудом… А металлический полушлем заменил утраченный кусочек счастья.
Решив начать новую жизнь, далеко не юная женщина столкнулась с подлостью и разочарованиями. Такие часто выпадают на долю наивным девчонкам. И сердце, привыкшее к прямоте, не выдержало. Омертвело…
Тандори вернулась к тому, кто ПОСЛЕ беды подарил ей лучшее. К своему спасителю. И посвятила себя ему и его делу. Но когда пришел черед легендарного хирурга отправиться в лучший мир, она оказалась бессильна. И до сих пор проклинает свои неумелые руки за бесполезность. Пусть сегодня она умеет многое — что толку? Тогда ей не хватило опыта, знаний… И вернуть долг — самый важный в жизни, не удалось.
Это потом она стала той самой, о которой говорят с благоговением. Лучшим биоскульптором галактики. Непревзойденным. Но моя любимая так и не простила себе его смерти…
И в ней давно нет ничего от женщины, когда-то готовой любить.
Эх, мне бы встретить ее тогда…
Хотя, кто знает, что было бы? Я ведь мог, подобно другим, отвернуться, поиграв пару ночей. Это сегодня я люблю не просто женщину, а ВЕЛИКУЮ…
…И если ей хочется прежде увидеть подарки, разве могу я отказать? Да и страсть Тандори, подогретая новыми идеями, всегда лучше прохладно-равнодушного отчуждения…
* * *
Что же, идем, моя несравненная, посмотришь, что я привез. Тебе понравится.
Полная клетка пушистых эзвони. Эти зверюшки по настроению изменяют форму рожек-усиков. Она улыбается, мечтательно закрывает глаза. Крылатые ракато, гордые, буйногривые, с пушистыми черными хвостами. Я их выкупил в мейсерском зоопарке. Смотритель говорил что эти — из последней тысячи, оставшихся в галактике. Но я ему не верю. При нынешнем уровне клонирования даже ракато можно наштамповать миллионы… А пресловутый «загадочный метаболизм» — не больше, чем выдумки. И горящие восторгом глаза Тандори красноречивее любых слов.
Еще несколько клеток и загонов с редкими экземплярами инопланетной жизни. И множество восхищенных слов. И во взгляде неподдельная благодарность. Моя любимая почти счастлива. Я не сомневался, что так будет…
Веду ее дальше. Контейнеры с криозолем мы пропускаем — это не подарок, а обычный товар. Часть сделки. Такой материал я поставляю регулярно. Да и трупов она видела достаточно. Потом разберется, что к чему. Конечно, многое не подойдет, я-то знаю.
Пригодность подобранных тел зависит не от степени измочаленности, а от «срока давности». Если прошло больше получаса, шанс использовать «деталь» уменьшается втрое. Если же минул час и более — наверняка это не пригодится. Разве что на корм плотоядным животным и готовым скульптурам… Но я стараюсь привозить ей все самое свежее. Мои информаторы — по всей галактике. Они снабжают меня сведениями о крупных катастрофах и крушениях, и я на своем скоростном кораблике могу повсюду поспеть. Потому Тандори не пренебрегает этими контейнерами, иногда она находит внутри настоящие сокровища. В ее понимании, конечно…
Я подвожу любимую к двери. Стучу.
Никогда не вхожу без предупреждения, даже если пассажиры не гости, а подарки. Получаю вежливый ответ и позволение войти. И открываю дверь…
— О! — вздыхает изумленная Тандори и входит в каюту. Осторожно, будто неловкое движение разрушит сказочное видение.
Я улыбаюсь. Я знал, что ей понравится.
— Кто она? — спрашивает моя возлюбленная, зачарованно глядя на юное существо.
— Ее зовут Сагаи, — и поворачиваюсь к девушке. — Это твоя новая хозяйка. Познакомься…
* * *
Сагаи. Гордая дочка мелкого владыки. Ей не повезло. В день совершеннолетия она впервые покинула родную планету. Не то ехала к жениху, не то на модный курорт — я не вникал в подробности. Да и не важны они.
На вторые сутки полета богатый звездолет захватили пираты. Охрану перебили. Пожилых слуг сразу порешили, с молоденькими побаловались, а после за борт выкинули. В космосе много тел плавает, будет еще пара десятков — переживет вселенная…
А Сагаи не простой пассажиркой была — это и пираты поняли. Невероятная красавица. Холеная. Строптивая. Надменная. Знала себе цену… Она не кричала. Не заходилась в истерике. Не молила о пощаде.
Только скривилась:
— Как вы смеете? В мою комнату входят лишь избранные! Убирайтесь вон!!! Гнилье. Чернь. Отбросы. Мне нельзя смотреть на подобную вам мерзость!
— Как скажешь, — хохотал здоровенный головорез, доставая кинжал.
И клык пиратского лезвия вонзился в прекрасные глаза Сагаи. И клевал, клевал, клевал… Упивался мучениями. Впитывал страдания…
Чтобы не видела. Ни мерзость. Ни красоту.
Ничего…
А смерть, похотливо ухмыляясь, бродила поблизости в ожидании жертвы. Тридцать мужиков — слишком много для одной девчонки. Но капитан вмешался, утащил ее к себе. Сообразил, что потаскух по космосу много найти можно, а вот дочки правителя попадаются редко. Поначалу немного потешился, а потом выкуп потребовал. Знатный выкуп. Новый звездолет купить можно. И родители согласились платить. Не посмотрели, что изуродована дочь и душой, и телом. Хотели свое чадо живым получить назад.
Но пока пираты везли пленницу домой, на планете случился переворот. Всю семью владыки вырезали в один день, никого не пощадили. И не осталось согласных выкупить Сагаи.
Капитан целый день пил от горя — такой куш сорвался! А потом смирился. Пиратам нередко приходится терять добычу. Он привязался к девчонке — на свой лад. Была высокородная пленница хороша в постели. Да и красотой не обделена. А уродливые шрамы-дыры в глазницах скрыла повязка, шитая золотом. Хозяин никому к Сагаи притрагиваться не позволял. Сам пользовался. Или отправлял на ночь к важному посетителю.
И глядя на дочь владыки, невольно спрашиваешь судьбу: что лучше — так вот жить или вместе с родными на тот свет отправиться?..
* * *
Я — частый гость у пиратов. Полезный гость. Почетный. Мне не нужно демонстрировать сброду бездушных душегубов свою силу или оружие. Им известно, на что я способен. Некоторые хорошо это помнят, хотя семнадцать лет прошло с тех пор. Моему звездолету и сегодня уступают дорогу. Даже в самых отдаленных уголках галактики.
Нас много собралось в тот день — важных и нужных. Купцов, контрабандистов, наемников. Некоторых я знал. С иными не сталкивался. Но Сагаи капитан привел ко мне.
И я, как только увидел ее, понял: она — то, что надо. Изящная, утонченная. И в каждом жесте грация тягучего меда. Ну а глаза… Тандори что-нибудь придумает. Зато тело какое, ТЕЛО! Разве я мог не купить ее?
Хозяин не мог мне отказать. Но заломил такую цену — на сотню красоток хватит. А я, не торгуясь, заплатил всю сумму. Золотом. И не обращал внимания, как посмеиваются остальные гости.
— Зачем она тебе, — неужели так запал? — спросил капитан, пересчитывая деньги.
— Это подарок, — ответил я, когда подписанная купчая покоилась в моем кармане. — Кое-кто оценит эту девушку совсем не так, как мы с вами.
О, как затряслись они, сообразив, о чем я!
А капитан потом пришел ко мне и просил, умолял отказаться от Сагаи. Обещал вернуть мои деньги, да еще и сверху накинуть…
«И кто же из нас «запал» на девчонку?» — подумал я. Но ничего не сказал. Она — моя. Я заплатил за нее. И какая теперь разница, что я с ней сделаю?
Я уже покидал корабль, когда ко мне подошел один из гостей. Работорговец. Я знал его — приходилось сталкиваться. Не особо удачливый, но ему хватало и на безбедную жизнь, и на гип-движки с позолотой. Он предложил мне забрать одного «полудохлика». Сказал, что хотел сам отвезти его «Великой», но дел много.
Видать, у доходяги совсем нет шансов, если хозяин не видит ему иного применения, кроме как продать биоскульптору…
* * *
…Я шел по грязному коридору, никогда не знавшему уборки. Омерзительный запах экскрементов и гниющей плоти — видать, между трубами и перекрытиями забыт не один труп. В самом темном углу, возле контейнера с отходами, на заблеванном полу лежало существо, некогда бывшее человеком… Когда? Сколько лет назад? Хозяин уже махнул на него рукой и велел вынести сюда, чтобы вытряхнуть в безвоздушку вместе с другим мусором. Нет, такой не заинтересует Тандори. Даже в качестве пищи «зверушкам»…
— Вставай, придурок! — Мой знакомец пнул дохляка и брезгливо скривился — на сверкавшей поверхности сапога появилось грязное пятно.
Я готов был уйти — все равно, жив «товар» или нет. Ему не долго осталось… Но, как ни странно, парнишка шевельнулся. Сил не хватало, чтобы встать, но он смог посмотреть мне в глаза. Этого было достаточно. И неважно, что у него сломаны три-четыре ребра, отчего грудная клетка искривлена. И плевать, что левая нога изуродована — чуть ниже колена срезаны мышцы. Нет, не срезаны, сорваны. Зубами или клыками. Видно, кто-то из сокамерников уж очень хотел есть…
Зато какое лицо у этого бедолаги! Одухотворенное. Невероятно, чтобы кто-то, пройдя тысячи кругов ада, сумел сохранить печать разума. И глаза, смотрящие в нечто недоступное нам, богатым, сытым и здоровым…
Тандори должна его увидеть. Может, он ей не понравится. Может, будет совершенно бесполезен. Но что-то в нем есть этакое. И стоило попробовать… В крайнем случае — будут глаза для Сагаи.
Я повернулся к работорговцу:
— Сколько?
— Совсем немного. Для такого человека, как этот… Он бродячий менестрель. У него чудесный голос, он слагает стихи и баллады…
Названная сумма показалась мне дикой. Мне хотелось смеяться — этого парня даже собакам-то скормить нельзя. Но я постарался быть серьезным.
— Накинь еще сотню, и я заберу его.
Я забавлялся, слушая извилистые пояснения, что произошло недоразумение. И что Я должен платить ЕМУ за товар… за какого-то дохляка. Мне стоило немалых усилий не смеяться. В итоге я забрал бедолагу. Почти даром — за полмедяка. Больше платить бессмысленно…
— Сам двигаться сможешь? — спросил я «чудесноголосого».
Он кивнул, вытащил из кучи мусора обломок трубы и, опираясь на него, как на костыль, с трудом заковылял по коридору. Надо же… живучий. А с виду дохляк дохляком.
Мы покинули зловонное чрево корабля, и мое «приобретение» потеряло сознание…
Не то от обилия свежего воздуха, не то от иллюзорного ощущения свободы. Я подхватил его и понес. Хоть это и неудобно. Бывают места, где лучше ходить со свободными руками. Так проще доставать оружие. Я шел, проклиная всех работорговцев. Нести «покупку», ухватив за ветхую одежонку, боязно. Порвется старье, и конец дохляку — расшибет череп, точно расшибет…
А возле корабля меня «поймал» попрошайка. Обычный бродяга, каких в галактике бесконечное воинство. Одинаково тощие, с бесцветными глазками, сероватой кожей. С вечным криком «жрать» в глазах. И все с протянутой рукой. Я просто пристрелил его. А подоспевшему охраннику тут же скомандовал:
— Одного в криозоль, а второго — мыть-лечить…
И долго мой бравый воин не мог понять, которое из двух тел, лежащих у трапа, еще не именуется трупом…
Но он разобрался. И бережно (товар нельзя портить, даже если он УЖЕ в плачевном состоянии) отнес доходягу на мою межзвездную красавицу-яхту… Там менестреля приведут в порядок. Подлечат. Отмоют… Как же иначе? Подарки следует преподносить в хорошей упаковке. Даже если это дешевый подарок.
Чуть позже меня позвали в медпункт. Хотя обычно не тревожили по мелочам…
Грязными руками доходяга прижимал к себе бережно упакованную в лохмотья пятиструнную отауру, чудом сохранившуюся. Чудом! Невероятным. Как он сумел сберечь ее там, где сам почти попрощался с жизнью? КАК?
Я распорядился не трогать отауру, мои силачи еще сломают парню пальцы, пытаясь отнять инструмент… А руки музыканта, пожалуй, Тандори пригодятся…
Поинтересовавшись, как устроили Сагаи, я отдал последние распоряжения и удалился в свою каюту. Мне хватало хлопот. О «пассажирах» позаботятся слуги.
* * *
Парнишка очнулся на третьи сутки. И долго не мог поверить в чистую комнату, постель и хорошую еду. И в то, что побоев больше не будет… Я пригласил его к себе, когда он немного пообвыкся. Было интересно смотреть на недавнего доходягу, снова походившего на человека. И я подумал, что за полмедяка, пожалуй, приобрел неплохой подарок.
— Как зовут тебя? — И слуги замерли с любопытством. Только я имел права задавать такой вопрос «материалу», предназначенному Тандори.
— Юнаро.
— Забавное имечко. И как же тебя угораздило стать рабом, Юнаро?
— Нелепость, случай, — он едва заметно вздрогнул. — Судьба…
— Рассказывай.
— Я родом из города Дабио. Это на планете Каммим. Простите, я не знаю, как еще она называется. Я пою песни на праздниках. Пел… За это мне дают немного денег и вдоволь еды… Давали… Так я и жил. И мне было хорошо. Пока меня не позвали к приезжему вельможе. Кажется, у его дочери был день рождения. Или помолвка… не помню… Я спел. Потом еще и еще. Мои песни нравились. Мне хорошо заплатили, много — столько я ни разу не зарабатывал. И все было прекрасно, и я мог идти домой… Но… Вельможа путешествовал. На большом межзвездном корабле. Огромном. Там разместился бы целый город, и еще осталось бы место. Там и сады были, и озера. И я заблудился. Не сразу нашел выход. А когда нашел, выяснилось, что мы уже в открытом космосе. Меня приняли за безбилетного пассажира. И как я ни пытался сказать, что меня пригласили, ничего не помогало. Я ведь не знал ни имени вельможи, ни того, где он проживал. А там таких богачей было множество… Меня могли бы вернуть домой, где кто-нибудь подтвердил бы мои слова. Но о планете Каммим, как выяснилось, никто не слышал. Она, как видно, называется у вас иначе… Меня сочли обманщиком и вором. Деньги отобрали. Документы назвали «никчемными бумажками» и выкинули… А потом…
— Можешь не продолжать. Дальнейшее не интересно.
Слышал я такие истории во множестве. Они перестали меня развлекать лет пятнадцать назад… Да и что может произойти с тем, кто попал на судно работорговца? Вариантов не больше десятка…
На моем корабле для невольных пассажиров есть специальный отсек. Охраняемый.
Юнаро поселили рядом с Сагаи. Их познакомили. Я же не зверь, не держу людей взаперти. И никогда не изолирую «подарки» друг от друга. Пусть общаются, веселее будет. Напоследок…
Так и мне интереснее. И слугам развлечение. Они любят наблюдать за такими вот «пассажирами» и почти всегда устраивают тотализатор. Так и в этот раз. Главный вопрос, всех интересовавший, «на какой день она ему даст».
Не угадал никто. Даже я проспорил самому себе. Трижды. Сначала сотню монет, потом тысячу, а потом бриллиант шестнадцатикаратный.
Все сорок два дня пути они беседовали. Часто Юнаро пел для нее. Надо признаться, чудесно пел — голос у него волшебный. А девушка слушала. Изредка царственно улыбалась.
И лишь однажды он позволил себе прикоснуться к ее руке.
Дети…
* * *
— Я слышала о вас, — вскидывается Сагаи и отчаянно сжимает в кулачке край одежды. — Вы убиваете людей. Потом разрезаете их на части и делаете из кусочков всякую мерзость…
— Я никого не убиваю, — усмехается Тандори. — Я дарю новую жизнь и новые возможности. Невероятные. Такие, которых прежде не было отпущено ни одному существу во вселенной. Моя фантазия богаче, чем у природы. Я творю невозможное. Благодаря мне мир становится прекраснее, а никчемные существа обретают уникальность.
— А как вы определяете никчемность? — вступает в разговор Юнаро. — Сравниваете возможности человека обогатить вас в целом виде или в разобранном?
Великая снисходительно улыбается. Ее не смущает вопрос паренька. Она забавляется. Как истинный мастер своего дела, Тандори успела оценить руки менестреля. Возможно, уже знает, какое новое существо их получит.
Подарки ей нравятся.
Она поворачивается ко мне, манит, и я знаю, что будет дальше. Моя награда уже близка. И я верю, она будет чудесной…
Была бы…
Юнаро, ни на кого не глядя, нежно прикоснулся к струнам отауры и запел. И время остановилось…
— Бреду, спотыкаюсь в месиве чужих судеб,
Держа иголку боли безумной и нить любви.
Заново собираю душу свою, растерзанную бедой.
Что получится из обрывков?
Я или кто-то другой?
Моя любимая вздрагивает. И быстро уходит. Но я успеваю заметить, как по ее щеке скатывается слеза.
Раньше Великая не плакала… И я мысленно прощаюсь с поэтом. Мне не жаль его, хотя он и симпатяга. Интересно, получит ли он обезболивающее, когда придет его черед?..
* * *
Два месяца — срок небольшой для тех, кто скитается по вселенной. Но любящему сердцу и день разлуки покажется вечностью.
— Добро пожа-аловать. Добро! — приветствует меня Ахайро.
И улыбается. Он рад видеть меня. Не знаю почему. Я для него — никто. Даже меньше. Это по моей вине он — вот такой. Это я привез для Тандори куски тел, из которых ныне собран спичечный человечек. И он знает о том. Не понимаю…
— С ней что-то не та-ак. Она теперь друга-а-ая.
Ахайро не называет Тандори по имени. Но так произносит «она», что сразу понятно, о ком идет речь. Я киваю ему, иду к дому, едва сдерживаясь, чтобы не побежать.
И замираю.
Да, с моей Тандори действительно что-то произошло. Она светится. Сияет. Я никогда не видел ее такой…
Она сидит на веранде, рассматривает желтый цветок. И улыбается. Мое приближение остается незамеченным.
Я сажусь рядом с любимой. Она находит мою руку и осторожно вкладывает в широкую ладонь свои нежные пальцы. Уже без металлических коготков. Мы молчим. Слова не нужны.
Облака, ветер, пропитанный хмелем.
А на лужайке перед домом стоит Сагаи. Вслушивается во что-то. Шитой золотом повязки уже нет. Но и глаз — тоже. Лицо покрывает металлическая пластина в виде танцующей бабочки. Золото и платина. Тончайшая гравировка. Алмазное напыление. Все вместе подчеркивает красоту девушки, добавляет облику ирреальность. Будь у нее крылья или дополнительная пара рук, она смотрелась бы более невероятно. А так дочь правителя лишь НЕМНОГО не человек. Самую малость. Настолько, что граница реальности дрожит…
Из дома выбегает парень. Смутно-знакомый. Ах, да, Юнаро. Странно, он еще жив. Более чем. И грудная клетка выправлена. И новая нога… Он даже выглядит выше и крепче…
Менестрель что-то говорит Сагаи. И девушка смеется. Они счастливы вдвоем. Наверное, моя Тандори, глядя на них, и сама отогрелась. Оттаяла сердцем. Снова стала всего лишь женщиной… Любимой.
— Пойдем, — зовет она.
И тянет меня. И глаза ее мечтательно прикрыты…
И мы любим друг друга. Неистово. Страстно. И пренебрегаем действительностью, словно и нет ее… Нас двое. Нам никто не нужен для счастья.
— Я люблю тебя, — шепчет она. А в моем сердце помещается целый мир. — Я люблю тебя, Юнаро…
И жизнь останавливается, а крохотная вселенная в моей груди разрывается от боли.
Она назвала меня его именем…
Как же мне продолжать? Барахтаться в серой бренности? Для чего?..
Создательница невероятного, она привыкла использовать чужие тела. Но разве чувствовать по-настоящему может только Великая?
Ты забыла, любимая. Каждый способен на это.
Каждый. И «житик». И «ходик». И «грузила».
И я, понимаешь?..
Но она думала не обо мне. И я ощутил себя жалкой биоподелкой. Ненужной. Такой, как Ахайро. Как сотни других. Безликих, безымянных.
Что теперь будет с ними — с Тандори, Юнаро, Сагаи? Что?
Мне все равно.
Я ухожу…
Она провожает меня. Идет рядом, словно привязанная. До самого корабля. И на прощание говорит:
— Прости. Но всего-то и нужно было — понять меня… Я не требовала большего…
* * *
Есть меры у вечности. Моя измерялась месяцами. Восемью.
Я снова сменил корабль, команду и слуг. Мой бурный роман с императрицей на три недели вытеснил повседневные новости из всех галактических газет. Меня четырнадцать раз пытались убить. Один раз подкупить.
Я все оставил в прошлом. И мечтал об одном: вернуться.
Сюда, на эту планету, где и ветер, и звезды дышат воспоминаниями.
Но не встречает гостей Ахайро. Нет его и в доме.
Его купили. Наверное, он был счастлив. А мне стало безумно грустно… Ведь никто теперь по-настоящему не будет радоваться моему появлению… Ни одна живая душа…
И если Тандори рассталась со своим ненаглядным «житиком», кто же теперь стал ее любимой игрушкой? Ничего, скоро узнаю…
И узнал…
Я мог бы догадаться.
Хотя мне казалось, она не сможет сделать ТАКОГО…
Крошечный уродец. Синие ножки, почти лягушачьи. Серые крылья волочатся по земле. Явно велики ему по размеру. Спина в буграх. На животе мех. Длинный. Спутанный. Лапки семипалые… Только голова прежняя. Человеческая. И боль в глазах. Вселенская.
Он замечает меня, бежит, неуклюже выворачивая ножки, взбирается ко мне на плечо. Я и возразить не успеваю. Хотя мог бы: рука лежит на рукояти лучевика. И всегда готов смертоносный аргумент.
— Подойди к ней, — шепчет. Едва слышно. Требовательно. И умоляюще.
И кивает в сторону Сагаи. Еще более прекрасной. Но по-прежнему невидящей. А бабочка из металла рубит мир на две неравные части.
И я не в силах отказать. Подхожу. Замираю.
Она поднимает лицо…
…и глаза мои отражаются в хрупком кружеве платины и золота. И впервые смотрит на меня Сагаи. Моим взглядом. Или я сам смотрю в себя. И вижу печаль, плетенную душой. Ее ли душой? Своей ли?
— Возьми ее за руку, — голос Юнаро не охрупчает колдовство. Он часть узора…
Я касаюсь ладони девушки. А он — отталкивающе-совершенный уродец, сидящий на моем плече, — наклоняется к ней. И говорит, говорит что-то слышное лишь им двоим. И целует ее. А мне, вовлеченному в ураганный водоворот чужой любви, остается лишь не дышать. Чтобы не лишиться рассудка.
— Как хорошо, что тебя сегодня не заперли, — произносит Сагаи.
И обманным блеском сверкает платина. Словно слеза…
— Уходи же, УХОДИ, — требует несчастный монстр на моем плече.
И я подчиняюсь. Ноги несут меня прочь. Бегут. Почти летят.
Чтобы остановиться перед Тандори.
— Какой гость, — улыбается она, шагнув навстречу.
И механическая грация берет меня в плен. Я снова раб. Неужели нельзя иначе?
Женщина наклоняется, ласково заглядывает в глаза уродца, спрыгнувшего с моего плеча. И просит:
— Спой-ка, Юнаро. А мы послушаем.
И я, увлекаемый любимой женщиной, послушно шагаю на веранду. Устраиваюсь в кресле. И отрешенно наблюдаю, как маленькое чудовище неуклюже прыгает по ступенькам. Взбирается на мраморный столик, кладет перед собой отауру. И лапками перебирает струны… И поет, поет… чарует.
По тропинке идет Сагаи. Она услышала песню и спешит присоединиться к слушателям. Но не садится рядом с нами. Шагает к столику. Может, ей хочется быть ближе к любимому?.. Но нет. Она протягивает руку, чтобы коснуться его… И Тандори чуть наклоняется — само внимание. И ждет. А Юнаро продолжает петь. И играть. И лишь взглядом молит меня: «Сделай же хоть что-то»!
— Сагаи, — осторожно зову я девушку. — Сядь, будь добра…
И увожу ее. Усаживаю в кресло. Зачем я это делаю? Что мне до них — до этих двух подарков, ставших игрушками моей любимой? Неужели я становлюсь жалостливым? Проклятье! Ведь не один и не двое таких, как они, покинули эту планету НЕ людьми… И никогда это не трогало меня. Товар — он и есть товар.
Музыка исчезает тонкой хрустальной россыпью. И Юнаро спешит убраться прочь. Чтобы Великая не потребовала от него новой песни…
— Правда, он хороший? — доверчиво спрашивает меня Сагаи.
— Да, — отвечаю. — Неповторимый…
— Ты можешь идти, — сухо замечает Тандори. И девушка стремительно убегает, путаясь в платье.
А женщина смотрит вослед с ненавистью, роняет презрительно:
— «Грузила» недоделанная.
Я пытаюсь отвлечь Тандори. Пусть не думает о них. Хоть недолго…
— Почему ты продала Ахайро? Он ведь был твоим любимчиком?
— Он запускал свои пальцы в мое нутро. Те, невидимые. Я ему говорила: «Не смей отбирать МОЕ»! А он не слушался, паразит чертов! Распустился совсем, тащил что попало. Мало ему других эмоций? Хотел отнять у меня любовь, чтобы я не терзала их…
— Но он прав. Тебе было бы легче, Тандори. А так ты мучаешь всех.
— Мучаю?! Я страдаю. И кто скажет, зачем? Почему он предпочитает эту девчонку? Ну, скажи мне, скажи — неужели она лучше?
— Нет. Тебе нет равных. В моих глазах.
— Тогда почему он не видит этого? Отчего до сих пор пялится на Сагаи? Я ему предлагала все, что угодно — любое тело. Крепкое. Сильное и красивое. Намного лучше того, что раньше было! Но он любит не меня, НЕ МЕНЯ!!! И даже под страхом новых операций и трансформаций не готов отрекаться от НЕЕ.
— Можно убить ее. Так будет честнее. Хочешь, я это сделаю?
— Много ты понимаешь. Устранять соперницу — не лучшая идея. Да она и не любит Юнаро. Эта дурочка любит то, что вообразила себе. Девчонка ведь не видела его никогда. А если он ей не понравится? Она ведь отвернется! А я… мне Юнаро дорог, даже вот таким… Я хочу, чтобы он понял. Стоит Сагаи узнать, каков он, и конец чувствам. Ее любовь улетучится. Потому что выдумка, подделка.
— Тогда верни ей глаза. Ты же можешь. И она увидит.
— Глаза… Так она мне больше нравится. Глазастых вокруг — вон сколько… и потом, это скучно.
— Ты просто боишься. Боишься, что она примет его даже таким.
— Да, боюсь! Но ты разве поймешь меня? Самец… Ты же только о постели думаешь. Как и любой кобель в этой проклятущей вселенной!.. Но скажи мне… знаешь ли ты, что такое любить безответно???
— Знаю…
Конечно знаю, Тандори…
* * *
…Меня занесло на окраину галактики. Неважно, за коим чертом. Может, просто за приключениями. Убогая планетка, серая. Скучная. Однообразные женщины. Пресное пойло.
Точное отражение моей судьбы.
Что происходит с этим миром? В нем же были цвета, я помню! И вкус был. И звуки. И чувства. Куда все ушло?
Почему мои лучеметы, привычно обучающие хамов вежливости, стреляют без отдачи? Раньше каждый выстрел наполнял меня ощущением могущества. Теперь даже оно исчезло.
Вспомнил о делах.
Напрасно.
Поставщик пропил обещанный мне товар. Заявился ко мне, умоляя простить долг. Плакал. Кого он провести хотел? Достаточно понюхать настойку кудина, и слезы польются сами. Мне это известно. А вот он забыл, что «эликсир плаксивости» оставляет пятна на вещах. Особенно на таких, как белоснежный шелковый платочек с бисером из настоящего изумруда. Тот самый платочек, который этот негодяй прикладывал к глазкам, когда ему казалось, что мое сердце вот-вот размокнет от его слез. Он жалостивил меня рассказами о несчастных детишках и бедной жене. А его девицы устали ждать в шикарной машине и разгуливали перед кораблем, соблазняя моих охранников оголенностями.
Ненавижу, когда мне лгут. Мой лучевик — тоже.
Отправил мерзавца в криозоль.
Нет, я уже не поставляю Великой Тандори контейнеры с телами. Просто привычка…
Значит, к черту дела. Забыть о сделках, товарах и клиентах. Совсем забыть. Или хотя бы на время.
Развлекаться!
Немедленно!
Что бы ни таило в себе это слово!
Хочу буйства и неистовых эмоций. Хочу ощутить себя живым. Вернись, мир, вернись!
И сумасшедший круговорот одинаково несчастных в своей убогости лиц затягивает меня, уносит, кружит. И в дыму, вине и приторных объятиях женщин я нахожу забвение. И умирают дни. И очертания времени истончаются…
И я знаю, что найду счастье, где бы оно ни скрывалось. В сточных канавах, на пирах изобилия, между ног вшивой шлюхи или в гоночном авто, летящем над тонким лезвием дороги.
Или в грязном переулке.
Таком, как этот.
Он внезапно вынырнул из круговерти и замер вокруг меня исковерканными останками неведомого града. И разве важно, куда я шел и как здесь оказался, если я получил желанное соприкосновение с миром. Сцепление с ним каждым неведомым мне доныне оттенком боли.
Неужели, чтобы снова чувствовать, мне нужны были всего лишь три вещи.
Я.
Вонючий мусорник среди руин.
И
растерзанный
труп
Ахайро.
Безмолвные, беззащитные кусочки плоти.
Совсем свежая смерть, не больше, чем час прошел. В этом я разбираюсь. Сколько раз мне приходилось видеть такое? И почему я не пришел сюда раньше?..
* * *
…Я собирал тело Ахайро. Снова. Как когда-то. Только на этот раз все детали были рядом, не разделенные миллионами километров космической пустоты. Тонкие ручки. Пальчики. Я нашел их все, хотя это было непросто. Я ползал на коленях среди мусора и луж, не замечая, как моя одежда превращается в лохмотья.
Мои недавние собутыльники решили, что я рехнулся. Ну и черт с ними…
Отстреленная нога спичечного человечка никак не желала находиться. А недавний собутыльник все пытался меня оттащить. И, кривясь от омерзения, пинал труп несчастного Ахайро.
Я не выдержал, утопил кулак в необъятном аристократическом животе. Где-то там, под слоями жира оно — солнечное сплетение. Как у каждого из нас. Недавний собутыльник зашелся криком. Он призывал на мою голову все напасти, какие можно сыскать в галактике.
И струны внутри меня не выдерживали. Рвались.
Проклятый пузырь, обтянутый золотым бархатом. Сколько можно голосить? В криозоль его. И этих, бегущих ему на помощь — тоже в криозоль. И вон тех стражей порядка. Где они раньше были?
А вы, ротозеи, что стоите там? Идите сюда, смотрите, сколько трупов! Свеженьких, аккуратных. Желаете присоединиться? Жаль, на всех места не хватит…
Хотя, что это со мной?
Я ведь давно не отвожу контейнеры к Великой Тандори.
Пожалуй, я заберу только Ахайро. А остальные пусть лежат тут. Самое место…
…Возвращаюсь на родной корабль. Сколько же времени меня не было? Не помню. Неделю или год. Есть ли разница?
Нахожу свободный контейнер. Все остальные выбрасываю к демонам. Сам осторожно укладываю ажурное существо. Вот так, все тут, и ноги, и руки, и пальцы-ниточки. И, надеюсь, те, невидимые пряльца, которыми он умел плести сказку, тоже здесь.
Я отвезу его к своей любимой. Нет, на этот раз не в виде товара. На ее планетке много места, найдется уголок и для небольшой могилки. Спичечному человечку много ли теперь нужно? Пусть лежит там, где он хоть недолго жил надеждой. Думаю, Великая Тандори не будет против. А если будет… что же, все в этом мире можно купить. Я плачу. Угощайся, Ахайро!..
* * *
Иду по дорожке к Ее дому, и память оживляет давние чувства.
Я когда-то искал встречи. Жаждал. Жил предвкушением. А сейчас боюсь. Что меня ждет? Ледяное отчуждение? Надтреснутая вежливость? Теплый дружеский прием, как дань прошлому?
Я сам не знаю, что принесет меньше боли.
Все что угодно.
Только не это!
Не то, что я увидел…
Ко мне навстречу спешила Она…
Она ли???
Металлический полушлем перетекает в танцующие крылья бабочки. Платина и золото обрамляют живые глаза. Такие знакомые и дорогие. Сколько раз я в них заглядывал?..
И механическая грация дополняет тягучий танец льющегося меда.
Неразличимо переплетаются Тандори и Сагаи. Которой из них больше? Кто передо мной — биоскульптор или дочь владыки? Женщина — несомненно. Волнующая и прекрасная. Почти нереальная.
— Не смотри на меня так, — просит она. И не понять, чей же голос я слышу? Которой из тех двух? — Проходи в дом, если уж ты здесь. Не забыл еще дорогу?
— Здесь многое изменилось, — отвечаю.
Она улыбается. Родной-чужой улыбкой. А я все еще не верю. Не хочу…
Мы сидим на веранде. Как раньше.
Я говорю об Ахайро и стараюсь не смотреть на Нее. К такому невозможно привыкнуть. И откуда-то выползает жестокая мысль — вот Она, здесь, передо мной. Наполовину та самая Тандори. А где же вторая часть? Где то, что оказалось ненужным??? Может, существует и другая биоскульптура? Или невостребованным «деталям» нашлось иное применение?
Я не решаюсь спросить.
Мне видны гуляющие в саду создания, и я всматриваюсь в них. И боюсь обнаружить в ком-то знакомые черты. Но из толпы невероятных фигур мой взгляд выхватывает только одну. Маленького уродца. Крошечного. Еще меньшего, чем прежде. Бесконечно медленно двигается он в нашу сторону. И время леденеет вокруг него.
Ему уже не сыграть на пятиструнной отауре. Нечем. Слизневидное тело с раковиной, увенчанной головой, неспособно перебирать струны. Но он еще может петь…
Юнаро подбирается к ступенькам, и Она замечает его. И широко распахиваются глаза. И замирает в зрачках отвращение, поднявшееся со дна души той, что когда-то была Сагаи. И уступает оно место обволакивающему свету, даримому той, что осталась Тандори.
Женщина спускается вниз, устраивается на траве. И, закрыв глаза, перебирает шелковые локоны Юнаро.
— Что же ты сделала с ним, — не выдерживаю я. — И с собой — что ты сотворила, Тандори!
— Ничего особенного, — она возвращается на веранду и снова садится возле меня. — Обычное биоплетение. Когда занимаешься им не первое десятилетие, совершенство представляется в ином виде. Разве не интересно попробовать на себе? Я постаралась, я вложила в себя все умение. Поверь, я настоящий «житик», самый лучший из всех мною сотворенных. Больно, адски больно. Но те страдания проходящие. И моя месть стоит каждой секунды мучений, — она расхохоталась. — Юнаро ненавидел Тандори, но любил Сагаи, пусть попробует вот так. Наполовину любовь. И наполовину ненависть. С моей стороны — тоже. Часть меня, прозрев, утратила любовь. Только Тандори способна видеть в этом теле того самого Юнаро. И мы теперь дарим друг другу то, чего нам не хватало прежде. Пусть чувства так различны, но все получат желаемое. Любовь или ненависть — каждая половина меня решит сама, что ей по нраву. А Юнаро получит иллюзию, что ласкающие его руки хотя бы отчасти принадлежат истинной возлюбленной. Не правда ли, изящное решение проблемы?
Она снова улыбнулась. И горечь, и счастье смешались в этой улыбке. Она не смотрела на меня. В ее глазах отражался бедняга-менестрель, так и не сумевший найти любовь для той, что ждала и надеялась.
А мне захотелось бросить богатство, изобилие, свою завидную, но бессмысленную жизнь, и хотя бы ненадолго поменяться местами с маленьким уродцем.
Возможно, это совсем неплохая идея. Если Великая сумела переступить через боль, чтобы простой парнишка глядел на нее влюбленными глазами, значит, и я смогу…
Но захочет ли она?
Стоит попытаться. Мое тело не уродливо, сама императрица была от него без ума. Наверняка оно не вызовет омерзения у дочери владыки. А мои чувства к Тандори неподдельны. Может, это единственный шанс сделать каждого из нас хоть капельку счастливее?..
Я возвращаюсь к себе, пишу ей. Немного, но достаточно, чтобы она поняла. Иду к единственному оставшемуся контейнеру с криозолем. Открываю. Улыбаясь, смотрю на Ахайро.
Скоро ты получишь долгожданный покой. А у Тандори будет шикарный подарок. Я ей такого еще не дарил. Подвинься, приятель…
* * *
…Я растворяюсь в предвкушении будущего. Мне осталось лишь ожидание. Меня нет. Я — тень прошлого.
Но, когда я снова… буду… кем мне посчастливится стать? «Житиком»? «Ходиком»? «Грузилой»?
Или, наконец-то, любимым?
Израиль, г. Хадера
Комментарии к книге «Биоплетение», Алекс Тивирский
Всего 0 комментариев