«Кольцо времени»

Кольцо времени (fb2) - Кольцо времени [полная версия] (Кольцо времени) 1301K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Владимирович Галихин

Сергей Галихин КОЛЬЦО ВРЕМЕНИ

За час до срока…

Некоторые исторические события притянуты за уши, а факты выдуманы.

Герои становятся невольными участниками мистических событий, причиной которых, как им кажется, стал череп писателя, умершего более 100 лет назад. Желание разобраться в происходящем вовлекает их в противостояние таинственной организации…

1893 год

Два дня дождь не останавливался ни на минуту. Свинцовые облака монотонно роняли на землю холодные капли, осенняя степь смиренно принимала влагу.

Кургузые мазанки маленькой деревеньки смотрели на мир пустыми глазницами покосившихся окон. Дождливая осень заполнила все без остатка. Урожай был давно убран, улицы опустели. Селяне выходили из своих домов лишь для того, чтобы утром выпустить скотину в стадо, а вечером загнать ее во двор.

Наконец небо устало, и дождь закончился. Ранним утром в густой туман выпустили коров. Резкий голос кнута разрывал рассветную тишину и гулким эхом отзывался в сыром воздухе. Кнут говорил все дальше и дальше. Светало. Из-за толстого покрывала тяжелых туч лучи солнца с трудом пробивались к земле.

Около двенадцати часов из деревеньки вышла тощая серая в яблоках лошаденка, запряженная в телегу, правое переднее колесо которой, каждый раз завершая полный оборот, издавало скрип, напоминавший сдавленный стон. Лошаденка шла, лениво переставляя ноги. Копыта тяжело отрывались от земли и возвращались к ней, словно невидимый магнит притягивал их к сырой глине. Дорога медленно поднималась в гору. Под уздцы лошаденку вел старичок в распахнутом коротком овчинном полушубке. За телегой шли восемь человек, одним из которых был мальчик лет пяти. Рядом с ним, держа сына за руку, шла его мать.

На телеге везли гроб, обитый голубовато-лиловым позументом. На протяжении всего пути от деревни до кладбища траурная процессия не проронила ни звука.

На лицах взрослых была скорбь. Обычная скорбь, когда хоронят человека.

Даже ребенок понимал, что сейчас не время для разговоров.

Поднявшись на гору, лошадь прошла вдоль невысокого забора и остановилась возле ворот старого кладбища. Четыре мужичка подошли к телеге и взяли гроб на руки. Мимо неровных рядов крестов его пронесли на плечах к вырытой вчера могиле и поставили на два некрашеных табурета. Селяне прошли за гробом, но близко к могиле подходить не стали. Кладбищенский сторож, ветхий старичок, сгорбленный, с седой бородкой, опираясь на клюку, медленно подошел к односельчанам и перекрестился.

Священник открыл потертый требник и начал монотонно читать печальные строки панихиды. Селяне стояли, чуть склонив головы.

— Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, рабу твоему новопреставленному…

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились.

— …в месте злачном, месте покойном и сотвори ему вечную па-а-мять… — продолжал тянуть священник.

Закончив скорбный обряд, священник благословил пришедших на кладбище и, развернувшись, не торопясь пошел прочь, не дожидаясь, пока гроб опустят в могилу. Старик в полушубке вернулся к лошади и принес вожжи. Те же четверо, что несли гроб от телеги к могиле, принялись за дело.

— А почему гроб-то закрытый? — спросил сторож.

— Говорят, ему голову отсекли… — тихо сказал один из мужичков. — На второй день, как преставился.

— Говорят… — сказал второй.

— Вона как… — подивился сторож.

— Да что голову-то, — вмешался третий, — его только осиновым колом убить можно.

— Он, чай, не упырь, что его колом-то протыкать, — возразил второй мужик.

— А кто же он? — спросил сторож.

— А Бог его знает, — ответил второй. — Родился здесь, в гимназию в волость уехал. Писатель, говорят, был известный. В Петербурге даже жил. А боле ничего не известно. Воля его последняя была, чтоб на родине похоронили.

Гроб, опоясанный вожжами, приподняли. На какое-то время он завис над ямой, покачиваясь на вожжах, а затем медленно стал опускаться вниз.

— А зачем ему голову отсекли? — шепотом спросил ребенок, услышавший разговор взрослых.

— Не знаю, сынок, — ответила мать, осеняя себя крестным знамением. — Может, и не отсекли вовсе. Мало ли что люди болтают.

Гроб коснулся земли и замер на дне могилы. Из-под него вытащили вожжи.

Каждый из стоявших на кладбище по очереди подошел к могиле и бросил в нее горсть земли. Та гулко отзывалась, падая на крышку гроба. Вскоре землю уже бросали лопатами.

Подровняв со всех сторон холмик, старичок, что вел лошаденку, отошел к своим односельчанам и, тяжело вздохнув, оперся на лопату. Постояв в тишине какое-то время, он выпрямился и надел шапку. Еще раза три перекрестившись, люди развернулись и пошли с кладбища прочь.

1909 год

По Москве всегда ходило множество разных слухов. Одни были отражением реальных событий, о которых городские власти предпочитали умалчивать, другие — обычные «легенды», которые придумывали люди, пытаясь объяснить то, чему они не знали объяснения. Обывателя всегда пугало непонятное.

Вот уже несколько лет по городу ходила история о том, что один очень богатый господин, меценат, почитатель театра и литературы, коллекционирует черепа великих людей: писателей, актеров, ученых, мыслителей. Это само по себе способно вселить ужас в умы обывателей, но однажды этот господин заполучил в свою коллекцию череп человека, чья судьба и смерть до сих пор представляют собой странную череду непонятных и необъяснимых происшествий. Произведения Никольского рассказывали о том, чего обычный человек не мог ни знать, ни выдумать. Если только он не продал душу дьяволу. Почти сразу же в Москве начали твориться жуткие вещи. Десять человек из тех, что находились в услужении у мецената, лишились рассудка. И несмотря на то, что он щедро платил, никто из москвичей не хотел идти к нему на службу. Именно поэтому нового кучера и повара пришлось выписывать из провинции.

Наконец слухи дошли до внука писателя — Николая. Кто из людей сможет терпеть надругательство над останками своего предка?

Николай часто думал, как вернуть череп деда, чтобы захоронить его по православному обряду, но всякий раз что-то останавливало его от решительных действий.

Но сегодня он решился. Сегодня он придет и потребует вернуть то, что должно покоиться в земле, а не лежать в коллекции. Мать знала о планах сына.

Также она знала, что человек, который хранит у себя череп, очень опасен.

Он не щадит никого, кто становится на его пути.

Николай медленно ходил по комнате взад и вперед, готовясь выйти из дома, быть может, в последний раз, когда, постучав, к нему в комнату вошла мать.

На ее плечах была черная с красными и желтыми цветами шаль, подаренная двоюродным братом, в глазах — тревога. Николай не выдержал взгляда матери и, отвернувшись, отошел к окну.

— Коленька, не ходи туда, — умоляя, проговорила она. — Не надо.

— Кто, если не я, мама, сделает то, что нужно? — сказал сын, глядя на улицу. — Кто-то должен остановить это. Кто-то должен.

В свете тусклых фонарей по улице проехала коляска.

— Я боюсь за тебя, сынок. Помнишь, прошлой зимой его кучера нашли с лицом, опаленным как будто адским пламенем… А ведь он только на секунду заглянул за приоткрытую дверь.

— Да, я слышал про то, что он в тот день рассказывал в трактире… Свечи, черепа…

Николай замолчал и не торопясь подошел к письменному столу.

— Ох, господи. Чувствую, не послушаешь ты меня, все равно пойдешь.

— Пойду…

— Ну что же, видно, не судьба тебя отговорить. Иди, коль решил. Храни тебя Господь.

Мать перекрестила сына и поцеловала в лоб. Чувство того, что происходящее сыграет большую роль в его судьбе, становилось все сильнее. Николай обнял мать и через несколько минут вышел из дома.

Оказавшись на улице, он осмотрелся, плотнее натянул перчатки и быстрым шагом пошел к дому Лукавского. Весна переползла в конец марта, и, хотя оттепели только начались, под ногами на мостовой уже хлюпала вода, перемешанная с оледеневшим снегом.

Особняк Лукавского стоял в некотором отдалении от мостовой. Его окружал высокий чугунный забор с массивными воротами. Окна первого этажа были забраны чугунными решетками. Перед подъездом раскинулась большая клумба.

Два года назад на ней росли лучшие цветы в городе, но после того как садовник сбежал, они начали чахнуть, клумба стала зарастать сорняками.

На звонок дверь открыл лакей. Одет он был в темно-красную ливрею, на голове красовался напудренный парик.

— Что вам угодно? — с достоинством осведомился лакей.

— У меня срочное дело к господину Лукавскому, — ответил Николай.

— Как о вас доложить?

— Мое имя ничего не скажет господину Лукавскому. Доложите лишь, что я настаиваю. Наша встреча в его же интересах.

Лакей пустил Николая в дом и предложил ему обождать в холле. Посреди холла с большими зеркалами в позолоченных рамах журчал маленький фонтанчик.

В дальнем углу стоял стол с двумя массивными кожаными креслами, рядом — большой кожаный диван. Николай осмотрелся, снял перчатки и, заложив руки за спину, застыл в ожидании. Лакей вернулся через пару минут, сказал, что гостя ожидают, и проводил к хозяину.

Лукавский, одетый в пестрый восточный халат, встретил Николая в своем кабинете, стоя возле камина с незажженной сигарой в руках. Он осмотрел незваного гостя, как ему показалось, морского офицера, и знаком приказал лакею удалиться, что тот и сделал с поклоном.

— Слушаю вас, молодой человек, — начал разговор Лукавский. — Мне доложили, что у вас ко мне дело.

Николай, постояв несколько секунд в нерешительности, проглотил ком, подкативший к горлу, и с небольшой дрожью, скорее от волнения, нежели от испуга, заговорил о цели позднего визита.

— Милостивый государь. Я пришел к вам в столь поздний час, чтобы забрать то, что по праву вам не принадлежит. Тем более что вы уже сами поняли, что это так. Если вы не соблаговолите прислушаться к голосу разума…

Николай большими шагами медленно подошел к столу, на ходу перекладывая перчатки в левую руку, а правой доставая из-под овчинного полушубка револьвер.

— Здесь два патрона, — сказал Николай. Револьвер лег на стол, гулко стукнув о дубовую крышку. — Один для вас, другой для меня. Мне терять нечего.

Выбор за вами. Встретить утром солнце или стать еще одним экспонатом в вашей дьявольской коллекции.

Лукавский смотрел на револьвер таким же устало равнодушным взглядом, каким встретил позднего гостя. Через несколько секунд он перевел взгляд на молодого человека и, опустившись в кресло у камина, закурил сигару. Николай был готов к любому ответу.

— Мне шестьдесят два года, — спокойно сказал Лукавский. — За свою жизнь я участвовал во многих рискованных предприятиях. Я вижу, что вы не шутите, но мне абсолютно плевать на ваши угрозы. Однако прежде чем сказать вам «убирайтесь вон», только из любопытства я задам один вопрос. О чем именно вы говорили?

Николай посмотрел в спокойные глаза пожилого человека. Он понял, что испугать его не получится.

— Ваше последнее приобретение для дьявольской коллекции.

Лукавский, после своего вопроса опустивший взгляд на левый рукав халата, медленно поднял глаза на гостя. Взгляд был напряженным. От него по спине Николая пробежали мурашки.

— Почему вас интересует именно это? — с металлической ноткой в голосе спросил Лукавский.

— Я его внук.

В кабинете повисло тяжелое молчание, которое, как показалось Николаю, длилось целую вечность. В этой гнетущей тишине было слышно лишь, как отсчитывают секунды большие напольные часы и потрескивают свечи.

— Да. Вы правы, — наконец заговорил Лукавский. — Я почти сразу понял, что совершил ошибку. Большую ошибку. Первой умерла моя собака. Она провыла всю ночь, а к утру умерла. Через сутки не стало моего двоюродного брата Федора. Он удавился в той комнате, где после обряда посвящения ненадолго остался череп вашего деда. А потом… Много еще что было потом. И знаете, сударь, я, пожалуй, отдам вам то, что вы просите…

Николай слушал слова Лукавского, и в его груди бешено билось сердце. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал, но именно это и вселяло чувство тревоги.

— Вы сказали «обряда»?.. — спросил Николай, чтобы хоть что-то сказать.

— Девять лет назад я был в Индии. Там я узнал о культе «Двенадцати голов».

У одного из местных племен есть поверье: разум после смерти не покидает тело в отличии от душы. Для исполнения культа могут быть использованы только «вместилища разума» с весьма определенными характеристиками. Бывший обладатель черепа должен при жизни быть наделен талантом. После прохождения через обряд посвящения череп становится вместилищем колоссальной энергии…

— Кто те люди, что были с вами, когда всю эту чертовщину увидел ваш кучер?

— Незачем вам этого знать, — сказал словно отрезал Лукавский. — Я отдам череп. Но вы уверены, что справитесь с той ответственностью, которую берете на себя? Я это спрашиваю, потому что знаю, о чем говорю. Как вы намерены поступить дальше?

— Отвезу череп в Италию. В России, очевидно, его не оставят в покое. Дед говорил, что Италия — его вторая родина. Там череп захоронят по христианскому обычаю.

Лукавский молча поднялся из кресла и подошел к шкафу из орехового дерева.

Достав из кармана ключ, он повернул им в замочной скважине и открыл дверцу.

— Как бы там ни было, теперь это ваша ноша.

Палисандровый ларец с золотыми углами и накладками появился в руках Лукавского.

Он медленно повернулся и поставил его на стол. Кровь застыла в венах у Николая. Сердце бешено отстукивало ритм, отзываясь эхом в висках. Лукавский повернул маленький ключ, торчавший в замочной скважине ларца. Замок щелкнул.

Меценат неспешно откинул крышку. По кабинету прошелся ветерок. Пламя свечей дрогнуло и заколыхалось. В ушах у Николая появился легкий звон, он сделал шаг и заглянул в ларец. Изнутри тот был отделан черным бархатом, на котором покоился череп, увенчанный лавровым венцом из золота. Николай смотрел не мигая.

— Зачем вам это нужно? — наконец смог он выговорить. — Вы задумали посоревноваться с дьяволом, собирая головы умерших?

— Хм. Может быть, и так… — чуть улыбнулся Лукавский.

— Но ради чего?!

— На этот вопрос однажды ответил сам Никольский. Скучно жить, господа.

Скучно и неинтересно. А во что только не ввяжешься от скуки… Но плохо, когда невинное оккультное развлечение перерастает в служение.

— Заигрывание с дьяволом не самый лучший способ уйти от скуки.

Лукавский посмотрел на Николая.

— Вы молоды и горячи, голубчик, — со вздохом и снисходительной улыбкой сказал он. — Вам еще только предстоит осознать всю тяжесть того, во что вы ввязались по собственной воле. Дай вам Бог успеть сделать все, что вы задумали. Забирайте ларец. Постарайтесь все сделать как можно скорее.

Помните — череп уже не просто часть останков вашего деда.

— Что вы хотите сказать?

— Череп прошел обряд посвящения. Теперь он вместилище могущественной силы, и никто, слышите — никто! — не знает, в какой момент этой силе настанет время освободиться и что это за собой повлечет. Чье-то счастье или горе.

— У каждого дела есть конец. Что вы собирались получить в финале?

— Довольно, — сказал Лукавский. — Я и так уже рассказал больше, чем следовало.

Мне придется ответить за то, что я отдал череп, равный которому появится теперь лет через сто.

Лукавский осторожно опустил крышку ларца и запер его на ключ. Затем он положил ключ на палисандровую крышку, взял ларец и вложил его в руки внука Никольского. Николаю показалось, что на плечи легло по мешку с крупой.

Ларец был легким, но общее ощущение тяжести, появившееся неведомо откуда, было слишком явственно. Николай завернул ларец в предложенный Лукавским кусок цветастой материи, еще раз посмотрел в глаза человека, которому все равно с кем играть — с Богом или дьяволом, — и размеренным шагом пошел к дверям.

— Степан! — крикнул Лукавский. В дверях появился здоровенный мужик. — Проводи гостя до ворот. Потом с братом зайдете ко мне. А вы, сударь…

Николай остановился возле двери и, обернувшись, посмотрел на Лукавского.

— Остерегайтесь людей со шрамом на лице. От виска и до подбородка.

Николай молча вышел из кабинета, и лишь когда за спиной лязгнули чугунные ворота, он почувствовал облегчение. Но ощущение легкости было недолгим.

Николай шел домой по пустой московской улице. Краем правого глаза он заметил, что чья-то тень скользнула вдоль домов. Внутри у него все обмерло, он резко обернулся. В тусклом свете фонарей улица была пуста. Николай достал револьвер и спрятал его под тряпицей, поддерживая ларец снизу. Ночные очертания деревьев, темные переулки и даже безлюдность улиц — все вселяло тревогу.

Оказавшись дома, он не лег спать, а просидел всю ночь в кресле с револьвером в руке. Главное было дотянуть до утра. Утром Николай должен уехать в Севастополь, а оттуда отплыть в Италию.

После ухода гостя Лукавский дал необходимые распоряжения Степану и Федору, двум братьям, служившим у него, объявив, что дом теперь на осадном положении.

Они спокойно восприняли сообщение барина о возможной угрозе. После того что они пережили в Индии, вряд ли еще что-то могло вселить в них ужас.

Уснуть, да и то с трудом, Лукавский смог лишь на вторую ночь. В общем-то, слово «заснул» не в полной мере отражало его состояние. Он лежал на кожаном диване, прикрыв глаза, повернувшись на правый бок лицом к спинке дивана, накрывшись овчинным тулупом. Комната освещалась одним подсвечником с тремя свечами, стоявшим на столе. Слабое, колеблющееся пламя свечей выхватывало край дивана, стол и левый угол комнаты. Часы негромко отбили одиннадцать ударов. Шесть минут назад Степан тихо зашел в комнату проверить хозяина.

Увидев его спящим, он так же тихо прикрыл дверь и, стараясь не скрипеть половицами, прошел к лестнице и спустился на первый этаж.

На улице залаяла собака, послышался шум. Лукавский оторвал голову от подушки, упиравшейся в диванный валик, и прислушался. Может, извозчики снова сцепились колясками? Непохоже. Лукавский скинул тулуп на пол и сел, опустив старые ноги в шлепанцы, привезенные из Турции. Он встал, шаркая подошвами по полу, подошел к окну. На улице, за забором, на мостовой слышался гомон.

Лукавский прислушался. Разобрать слова не удавалось.

Литые решетки ворот вздрогнули. Кто-то или что-то ударило в них, гулко отозвавшись чугуном. Потом еще раз и еще. Удары в ворота становились все более частыми и сильными. Собачий лай во дворе становился все более свирепым, все чаще срывался на хрип.

— Отдайте нам антихриста! — донеслось с улицы.

На лестнице послышался тяжелый топот. Лукавский резко обернулся и посмотрел на дверь. В комнату вбежал Федор.

— Уходить надо, барин. Народ буйствует. Тебя требует.

— Много их? — спокойно спросил Лукавский.

— Человек двадцать, — ответил Федор. — Но народ все идет. Все эти сплетни про дом дьявола… Уходить надо, барин. Степан их задержит, пока мы до подземного хода дойдем. А там, на пустыре, и коляска уже дожидается.

Собака, только что хрипевшая, вдруг взвизгнула и замолчала.

— Что с Маркизом? — спросил Лукавский.

— Не знаю, барин, — ответил Федор. — Сейчас посмотрю.

Он тут же выбежал из комнаты. Лукавский повернулся к окну и посмотрел во двор. От правого забора к дому скользнула тень. Лукавский вздрогнул и прислушался к шагам на лестнице. Он был смелым человеком, и смерть его не пугала, но… смерть смерти рознь. Та, что готовилась ему, Лукавского совсем не устраивала.

На лестнице кто-то издал стон, и после треска сломанной древесины что-то тяжелое с грохотом упало на пол. Лукавский стоял у окна и смотрел на дверь в ожидании неизбежной смерти. Крики на улице становились все сильнее.

Решетка ворот не выдержала и рухнула на землю. Степан выбежал навстречу неистовствующей толпе и первым же взмахом жерди шестерых сбил с ног. Махнув своей огромной палицей еще пять-шесть раз, Степан довольно усмехнулся тому, как толпа отхлынула и, все еще не бросая жердь, пошел к крыльцу.

Когда он поднялся на последнюю ступеньку, в дверном проеме появилась красивая женщина, с глазами глубже, чем море. Несмотря на мартовский холод, на ней было шелковое белое платье, на голове такой же платок с перекинутым через левое плечо правым концом. Тонкими, холодными пальцами она коснулась лица Степана. Он неестественно улыбнулся, выпуская из рук жердь…

Дверь в кабинет Лукавского вылетела, с мясом вырывав из косяка петли, и упала посреди комнаты. Лукавский из последних сил сумел совладать с собой и, не сводя глаз с чернеющего дверного проема, оперся двумя руками о подоконник за спиной. Огромного роста человек со шрамом на левой щеке уверенно вошел в комнату. Не задерживаясь у порога, он прошел к шкафу и, не обращая на Лукавского ни малейшего внимания, распахнул дверцы. По комнате, колыхнув пламя свечей и потушив половину из них, со слабым шипением скользнул легкий ветерок. Мороз прошел по коже Лукавского, но ни взглядом, ни жестом он не выдал ужаса, овладевшего им. Распахнув дверцы шкафа, громила отошел на три шага назад. Из тьмы полок в полумрак комнаты пустыми глазницами смотрело девять черепов. Громила поднял левую руку с растопыренными пальцами и горловым звуком прорычал слова древнего заклинания. Порыв ветра вышел из шкафа, и люстра под потолком качнулась.

На улице снова усилились крики, сначала мужские, сдержанно приглушенные, затем женские — душераздирающие. Лукавский, не отрывая глаз, смотрел на распахнутые дверцы шкафа. Все, что сейчас произойдет, он видел уже много раз, только теперь ЭТО должно принести ему жуткую смерть.

Шипение ветра сменилось легким стрекотанием. Громила вскинул к потолку обе руки. Из пустых глазниц и переносиц тонкими струйками потянулся черный дымок. Сначала из двух, затем еще из четырех, потом из оставшихся трех черепов. Тонкие струйки постепенно становились все гуще. Вытекающий из черепов дымок медленно опускался к полу, после чего поднимался к потолку, собираясь в отдельные маленькие облачка и образуя правильный круг. В комнате что-то взвыло, словно ветер в трубе. Черные облака пришли в движение и в дьявольском хороводе завертелись вокруг люстры.

Лукавский почувствовал холодное прикосновение ветра к щеке, со стола на пол слетело несколько бумаг. Не останавливая хоровода, облачка опустились к полу и по параболе медленно поднялись вверх, собираясь в большой черный сгусток, похожий на кокон. Через несколько секунд он принял форму капли.

Вдруг капля метнулась в правый, ближний от Лукавского угол комнаты, затем в левый, дальний, и, не долетев до него, резко изменив траекторию, опустилась к полу. Оттуда после небольшой паузы черная капля отлетела к входной двери и мгновенно метнулась к Лукавскому. Тот успел чуть приоткрыть рот, да так и замер на полувздохе.

Тело Лукавского, как губка, впитало в себя весь темный сгусток без остатка.

Глаза закрыла черная пелена, тело скрючило в страшных судорогах, и Лукавский повалился на пол. Боль была настолько ужасной, что мышцы с силой сокращались, заставляя конечности принимать неестественные положения.

В окнах особняка то там, то тут зажигался и потухал свет. Соседи по улице выходили из своих домов. Казалось, что все собаки в округе взбесились от полной луны.

— Пожа-ар! — раздался зычный протяжный крик.

— Пожа-а-а-ар! — отозвалось на другом конце улицы.

Дом Лукавского вспыхнул, как порох. Он загорелся сразу и весь. От жара лопались стекла в домах напротив. Невозможно было не то что подойти к дому, пройти мимо по улице и то было непро-сто. Дом полыхал всю ночь, а под утро погас в несколько минут, оставив чернеющие от сажи каменные стены. Толпа зевак, пожарные, полицейские еще какое-то время стояли возле пепелища, выдвигая версии о причине происшедшего. Кто говорил, что барин продал душу дьяволу и его Бог наказал, кто уверял, что, наоборот, он был слишком набожным и в доме всегда горело столько свечей, что немудрено было случиться такой беде. Удивлялись, как это еще раньше все не сгорело.

1911 год

Лето в Риме было великолепным. Древний город с завораживающей архитектурой всегда с какой-то непонятной легкостью навевал мысли о вечном. О любви.

О смерти.

Середина июля тысяча девятьсот одиннадцатого года. Семь часов утра. Несмотря на ранее время, перрон переполнен. Сегодня с вокзала отправлялся необычный поезд. Новая туристическая компания, пытаясь привлечь богатых клиентов, устроила развлекательную прогулку, часть которой — осмотр уникального сооружения — сверхдлинного горного тоннеля. Желающих принять участие в этом увеселительном мероприятии оказалось предостаточно.

Вокзал пестрел от дорогих нарядов. В теплых лучах утреннего солнца холодным светом блестели бриллианты, нитки жемчуга, словно вьюнки, оплетали изящные женские шейки. В ожидании отправления поезда великосветская публика собиралась в небольшие группы и в разговорах предвкушала впечатления, которые она получит от предстоящей прогулки. Мужчины между делом скучно обсуждали последние новости с биржи, женщины — чужие наряды. Торговцы с лотка разносили по перрону сигареты, фрукты и сладости.

Почти особняком на перроне стояла группа молодых людей — студентов Римского университета. Они громко смеялись, рассказывая друг другу истории своих похождений и новые анекдоты, не забывая в то же время поглядывать в сторону подружек. Молодые синьориты находились в обществе родителей, но не забывали хоть изредка отвечать тем же.

— Марио, куда ты смотришь? — спросил Джузеппе.

— Куда же еще может смотреть Марио, — подхватил Антонио, — конечно же, на синьориту Алессандру.

Студенты взорвались смехом. Они давно знали о страсти молодого философа к дочери судьи.

— Смейтесь, смейтесь, болваны, — со снисходительной улыбкой отвечал Марио.

— Следующей весной я женюсь на ней.

Студенты засмеялись пуще прежнего. Отец Алессандры имел свои виды на брак дочери. И молодой, пусть и не бедный, будущий философ Марио Джулиани в эти планы не вписывался.

— Будь осторожен, Марио, — сказал Федерико. — Как только судья узнает о твоем желании жениться на его дочери, он обвинит тебя в подготовке государственного переворота.

— Или в покушении на Папу Римского.

— Все равно она будет моей, — сказал Марио, глядя на прекрасную Алессандру, разговаривавшую со своей тетей.

Студенты в очередной раз заразительно рассмеялись.

— А чтобы вы в следующий раз не смеялись над своим приятелем, — продолжил Марио, — вас в поезде ждет маленький сюрприз.

— Ты прямо в поезде попросишь ее руки? — сквозь смех спросил Андреа.

— Нет, в поезде я заставлю вас дрожать от страха, — улыбаясь, ответил Марио. — Вы у меня надолго запомните эту поездку.

Студенты еще долго смеялись бы над недостижимой мечтой друга, но начальник вокзала ударил в станционный колокол, возвещая о скором отправлении поезда.

Пассажиры проходили в вагоны, провожающие оставались на перроне, махали руками и платочками, отъезжающие отвечали тем же, высовываясь из открытых окон вагонов.

Колокол отбил отправление. Паровоз протяжно фыркнул, залив перрон белым густым паром, и подал гудок. Клапаны выдали беспорядочную череду «пыхов», колеса провернулись на рельсах под неподвижным паровозом. Выбросы пара вдруг стали последовательными, колеса сцепились с рельсами и медленно начали поворачиваться, увлекая за собой весь состав. Гомон усилился.

Постепенно набирая скорость, трехвагонный поезд покинул Римский вокзал, унося с собой сто шесть человек. Они ожидали нечто удивительное от этой прогулки. Их ожиданиям суждено было сбыться.

Натужно пыхтя и выбрасывая к небу клубы дыма, поезд неторопливо шел со скоростью около тридцати километров в час, давая пассажирам возможность осмотреть окрестности. К большинству ехавших в поезде давно пришло ощущение общности, в воздухе витала причастность к знаменательному событию — проезду по одному из самых длинных тоннелей.

Молодые студенты, стоя в коридоре, обсуждали виды, проплывавшие за окном, пили вино, шутили. Марио Джулиани веселился вместе со всеми, но при этом не забывал поглядывать вперед по ходу поезда. Он с нетерпением ждал появления тоннеля. Именно перед въездом в него Марио собирался поразить приятелей розыгрышем.

Время шло, колеса монотонно отстукивали ритм на стыках рельс. И вот из-за поворота показался долгожданный тоннель. Джулиани хотел улизнуть незамеченным, но у него это не получилось.

— Ты куда, Марио? — крикнул Антонио вслед товарищу, уходящему в сторону своего купе.

— Я сейчас вернусь, я же обещал сюрприз.

Дверь купе открылась и тут же захлопнулась за спиной Марио.

Пассажиры продолжали восхищаться живописными горными пейзажами, проплывающими за окнами, проводник прошел от начала вагона в конец, зажигая на ходу свечи в канделябрах, прилаженных на стенах.

Оказавшись в купе, Марио присел на корточки и, достав из-под сиденья плетеный короб, резким движением откинул крышку. Непонятно из-за чего по телу пробежали мурашки. На мгновение он испугался нахлынувших ощущений, но через секунду улыбнулся, вспоминая свою идею.

— Надо же, я знаю и то боюсь, — довольно прошептал Марио. — А они просто умрут от страха.

Не вынимая ларца, Джулиани открыл его маленьким ключом, откинул палисандровую крышку и осторожно достал череп. По купе прошелся легкий ветерок, на окнах колыхнулись занавески. Марио еще раз улыбнулся ощущению страха, пахнувшему ему в лицо, и в предвкушении успеха своей проделки вышел из купе.

— Что там у тебя, Марио? Курица, несущая золотые яйца?

— Нет, у него маленький чертенок, он же обещал нас всех напугать.

— Ха-ха-ха! — смеясь и перебивая друг друга загомонили студенты.

Поезд вошел в тоннель. Вагон погрузились во мрак, лишь свечи слабым светом освещали коридор. Марио медленно шел к своим друзьям со зловещей улыбкой на лице. Перед собой на вытянутой руке он нес череп, сокрытый до поры до времени цветастой тканью.

— Ну что, все смеетесь? — с улыбкой спросил Марио. — Сейчас вы узнаете, что Марио Джулиани всегда держит свое слово.

Студенты с застывшими улыбками на лицах замерли в ожидании, что же будет дальше, пассажиры, стоявшие в коридоре, из невинного любопытства повернули головы на гомон студентов. Выдержав небольшую паузу, Марио сорвал покрывало.

Все, кто увидел череп, вздрогнули и ахнули, женщины и девушки, стоявшие поодаль, вскрикнули и отвернули лица, закрыв их ладошками. Марио упивался тем, как лица друзей начинали искажаться в нарастающем ужасе.

— Что это?.. Черт побери, что это такое?!

Марио не сразу понял, что причина этих возгласов вовсе не череп. Взгляд друзей поначалу был направлен мимо него, куда-то за спину, а потом и вовсе переключился на окружающее пространство. Марио посмотрел на череп, оглянулся.

Легкий молочный туман был везде. Джулиани вдруг почувствовал, что им все сильнее овладевает необъяснимый страх.

Молочный туман начал сгущался. В какой-то момент Марио посмотрел на свою левую руку, ему показалось, что она стала влажной. Он потер пальцы между собой — они были в чем-то липком. В соседних купе один за другим раздались истошные женские вопли, пассажиры забегали по коридору, Марио едва увернулся, чтобы его не сбили с ног. В глазах людей был ужас.

Не понимая, что происходит, Марио вернулся в купе, положил череп на стол.

И тут же метнулся к двери, чтобы бежать к Алессандре, но… вдруг почувствовал, что череп смотрит ему в спину. Волна страха накрыла его и сковала движения, в ушах появился слабый звон. Марио медленно развернулся…

Липкий молочно-белый туман, окутавший весь поезд, становился все более густым. Пассажиры вопили от ужаса, зажмурив глаза и закрывая уши руками, метались по коридорам вагонов, то и дело натыкаясь друг на друга, падая и поднимаясь. Туман сгущался все сильнее, липкая жидкость стекала по лицам, собиралась на одежде и стенах вагонов.

Марио сделал всего лишь шаг к черепу, и его пронзил бесконечный ужас.

Порыв ветра ударил в липкое лицо, в ушах появился чудовищный шум.

— А-а-а-а-а-а-а!.. — вскрикнул Марио и упал на колени, наклонив голову к самому полу и зажимая уши руками.

Несколько секунд он лежал так, согнувшись и покачиваясь из стороны в сторону, затем резко распрямился, попытался встать, но оступился и отлетел к двери, ударившись об нее затылком. На ощупь он нашел ручку, открыл дверь и вывалился из купе. Коридор был пуст, но Марио не видел этого. Он шел, зажмурив глаза, зажимая уши руками и время от времени непроизвольно дергая головой из стороны в сторону. Раскачивающийся вагон кидал его от одной стены к другой.

Добравшись до тамбура, Джулиани вытянул вперед руки, нащупал дверь вагона, открыл ее, сделал шаг вперед… Его нога провалилась в пустоту. Упав на гравий, Марио скрючило от ужаса, все еще имеющего над ним власть.

Кто-то подхватил его под руки и поволок в противоположную от уходившего в тоннель поезда сторону. Власть страха постепенно слабела. Марио пытался отталкиваться ногами, чтобы немного помочь тащившему его, но у него это плохо получалось.

Когда Джулиани приоткрыл глаза и отнял от ушей руки, все еще не понимая происходящего, он находился в тридцати метрах от входа в тоннель. Белый туман выходил из него и, удаляясь с каждым метром, становился все более редким и быстро сходил на нет.

Марио встряхнул головой. Рядом с ним стоял проводник в изрядно потрепанной, липкой и грязной форме. Поезд уходил все дальше, постепенно исчезая в странном тумане. Через несколько секунд он совсем скрылся из виду, и только стук колес, все удаляясь, напоминал о его существовании. Вскоре стих и он.

1997 год

Мало кто может себе представить, что такое степь в конце июля — под палящим солнцем и при отсутствии ветра. Если, конечно, сам там не был. И уж еще меньше найдется людей, знающих, каких усилий стоит копать в этой степи яму шириной в два и длиной в три метра. Первые несколько минут, когда работа только начинается, все кажется не таким уж страшным. Да. Земля сухая, пылистая. Да. Корни многолетних степных трав сплелись и высохли так, что похожи на электрические провода. «Ну и что же? — скажет кто-нибудь.

— Хорошо отточенная лопата и крепкие молодые руки могут многое сделать.

Многое перебороть». И солнце не так страшно, когда на голове широкополая панама, а во фляге вода.

Именно этими размышлениями успокаивал себя Вовка, делая очередной капок.

Уже полчаса как лопата стала натыкаться на камни. Глубины Вовка достиг небольшой, сантиметров в восемьдесят. А дальше… Поначалу, незаметно для самого себя, он постепенно отходил в сторону в пределах очерченных контуров намеченного шурфа и, дорывшись все до тех же камней, делал еще один шаг в сторону.

— Эй! Сачок! Ты что делаешь?! — спросил отец. — Я тебе где сказал рыть?

— В восточном углу, — буркнул Вовка.

— А ты сейчас где?

— В северном, — выдохнул подходивший к яме Стас и продолжил: — У парня налицо полная дезориентация на местности. Вероятно, как следствие теплового удара.

— Сам ты перегрелся! — крикнул Вовка и швырнул лопату на дно ямы.

Лопата ловко подскочила и отлетела в сторону Стаса. Тот рефлекторно чуть дернулся в сторону и выставил перед собой левую руку.

— Ого, — сказал Стас. — Однако, нервы.

Он снял очки, протер их концом клетчатого платка, повязанного на голове на манер бедуина, и снова нацепил на уши, которые Вовка называл лопухами.

Вовка посмотрел сначала на отца, профессора археологии, потом на Стаса, аспиранта кафедры истории МГУ, взглядом, обещавшим скорую месть. Отец и Стас не обратили на его гнев никакого внимания. В конце концов, Вовка сам напросился в экспедицию.

С нового года он уговаривал отца, и тот не сразу, но все же согласился взять сына на раскопки при условии, что Вовка будет покорно выполнять любую порученную ему работу. Жизнь археолога только в фильмах про «Индиану Джонса» полна приключений, сказочных сокровищ и неожиданных открытий.

Реально же она наполнена пылью. Либо библиотек и хранилищ, где, собственно, и проходит большая часть жизни настоящего исследователя умерших цивилизаций, либо раскопок. Именно второе сейчас и происходило.

— Виктор Иванович, — многозначительно начал Стас после небольшой паузы, — сдается мне, что ваша теория о месте захоронения гуннов зашла в тупик.

— Вы заблуждаетесь, Станислав Валерьевич, — невозмутимо ответил профессор, — это не моя теория, а ваша.

— Но позвольте…

— Я не буду больше копать, — объявил Вовка, медленно и четко выговаривая каждое слово.

— Вальдемар, — укоризненно сказал Стас, — как ты разговариваешь с отцом?

Вовка еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Он задержал дыхание и отвернулся в сторону, чтобы не выдать себя. Всякий раз, когда Стас называл его Вальдемаром, Вовка с трудом сдерживался от смеха.

— А ведь я вас предупреждал, Виктор Иванович, — продолжил Стас, повернувшись к начальнику экспедиции. — Ваша теория весьма-а-а сомнительная.

Корнеев старший окинул окрестности взглядом, задумался на пару секунд и, хитро прищурившись, сказал, явно издеваясь:

— Станислав Валерьевич, будьте так любезны, передайте, пожалуйста, мне карту.

Стас на всякий случай насторожился, нагнулся и поднял с земли армейский планшет. Для удобства археологи спрыгнули в яму и разложили карту на траве.

Вовка стоял чуть в стороне, опершись на черенок лопаты.

Как только Стас взял планшет, в его голове мелькнула страшная догадка.

Неужели вчера они с Игорем ошиблись при нанесении координат? Если так, то исполнением любого желания тут не отделаешься. Не тот Вовка человек, чтобы запросто простить такую промашку.

— Ну и куда же ты смотрел, четырехглазый? — спросил начальник экспедиции у своего помощника.

Стас чувствовал себя гадко. Ни фи-га се-бе ошибочка! Триста двадцать четыре метра между точками. Но самое страшное, что нужно что-то сказать. Если не в свое оправдание, то хотя бы ради приличия. Пятнадцатилетний парень с утра копал эту яму и, как выяснилось, не там, где нужно.

— Зато я нюхаю и слышу хорошо, — выдавил из себя Стас.

— А что случилось? — спросил изможденный Вовка. Он разглядывал на дне ямы причудливого цвета камень и поэтому не уловил смысл разговора.

— Не там копали, — сообщил отец «радостную» новость. — А ты, лопоухий…

Снимай стеклышки, бить будем.

Глядя в Вовкины глаза и на то, как его руки скользнули вниз по черенку лопаты, Стас подумал, что Вовка воспринял эту идею буквально и она ему понравилась.

— Вовка, за мной одно желание, — торопливо сказал Стас, подняв к плечу указательный палец левой руки. — И потом, я ни при чем, это все Игорек…

Я ему только помогал…

— От имени археологии объявляю вам благодарность, — торжественным тоном провозгласил начальник экспедиции, возложив руку на плечо сына. — И премирую выходным… в двадцать четыре часа. Даже в двадцать пять. Так что до четырех часов завтрашнего дня ты отдыхаешь.

Вот это был удар. Вовка чуть не заплакал от такой ошибки. Столько копать — и все напрасно. И зачем он напросился в экспедицию? За три недели, проведенные в степи, Вовка только и делал, что копал землю. Археологи не нашли ничего, даже самого захудалого черепка глиняного сосуда. А он так надеялся!..

Так мечтал, что по приезде домой будет рассказывать ребятам во дворе истории о несметных сокровищах, которые он вместе с Игорем, Стасом и отцом отыскал в бескрайних южных степях.

— Кстати, что-то Игоря долго нет, — сказал Виктор, чтобы разрядить атмосферу.

— Он уже часа два как должен вернуться.

За бугром послышался какой-то механический шум. Археологи притихли. Непонятный и в то же время как будто знакомый шум приближался. Если это Игорь, то «Нива», на которой он ездил, уж очень странно громыхала. Вовка нагнулся и поднял со дна ямы заинтересовавший его камушек.

Археологи повернулись в сторону приближающегося гула и замерли в ожидании.

Невероятная догадка появилась в голове Стаса и удивлением отобразилась на его лице.

— Э-то-го не мо-жет быть, — пробормотал он. — От-ку-да здесь…

Стас не успел договорить. В следующее мгновение из-за холма выскочил паровоз.

В клубах пара и постукивая на стыках невидимых рельс, он тащил за собой угольную тележку и три вагона. От неожиданности археологи отпрянули к противоположному краю шурфа и, задрав вверх головы, смотрели на проносившийся мимо поезд. Паровоз был очень странным, не похожим на те, что еще недавно ездили по железным дорогам необъятной родины. Но при этом он был абсолютно реальным, железным. Словно кадры кинопленки, один за другим промелькнули вагоны, и поезд, так же внезапно, как и появился, скрылся за противоположным склоном холма. Еще через несколько мгновений стих и шум. Археологи в оцепенении стояли на дне шурфа, глядя на холм, за которым скрылся поезд.

— Господи, какой красивый сон… — первым заговорил Виктор Иванович.

Вовка два раза медленно кивнул головой, подтверждая, что ему этот сон тоже понравился, так же медленно повернул голову в сторону Стаса. По его виду несложно было догадаться, что он пытается понять происходящее, все еще не решаясь поверить в увиденное. Вовка перевел взгляд на его руку.

— Ау-у! — вскрикнул от боли Стас: Вовка что было силы ущипнул его ниже локтя.

— Не… Это не сон, — сказал Вовка.

— А что же это? — спросил Стас, потирая образовавшийся синяк.

— Возможно… пример коллективной галлюцинации, — предположил Виктор.

— Хотя, конечно…

Его взгляд вцепился в алюминиевую флягу, точнее, в то, что от нее осталось.

Покореженная, она лежала на дне шурфа и из нее вытекали остатки воды.

До палатки шли молча. Через пару минут Вовка взобрался на спину Стасу, и тот смиренно нес его до палатки, отрабатывая «одно желание». Закон есть закон. Через двадцать минут приехал Игорь.

Игорь был местным. Он жил в небольшом провинциальном городке в тридцати двух километрах от места раскопок. С Виктором Корнеевым и Станиславом Егоровым был знаком много лет. Первый раз они встретились в Гамбурге на международном семинаре по археологии. Потом вместе участвовали в раскопках у Черного моря, в Тунисе, Норвегии. А теперь общими усилиями искали в южных степях древние стоянки гуннов на пути в Европу.

Вовка помог перенести из машины продукты и, поставив в палатку последнюю коробку, упал на раскладушку. Стас достал из походного холодильника бутылку пива и, захватив свежую прессу, привезенную Игорем, сел на раскладной стул.

— Ты где пропадал? — в задумчивости спросил Виктор.

— Колесо пробил, — возбужденно ответил Игорь. — Представляете, в степи гвоздь нашел. Бывает же такое…

— Бывает и не такое, — пробормотал Стас, шурша газетами.

— Что-то вы не очень веселые. И Вовка какой-то угрюмый.

— Яму не там копал, — пояснил Стас. — Ошиблись мы с тобой на триста двадцать четыре метра…

Егоров вдруг запнулся на полуслове и отставил бутылку с пивом в сторону.

Глазами пробежав статью до конца, он передал газету Корнееву. Тот молча взял ее и тут же изменился в лице.

— Дела-а-а… — сокрушенно сказал Игорь. — Вовка, наверное, обиделся-а…

— Да уж не обрадовался, — сказал Стас, думая о чем-то другом, поднялся со стула и медленно начал прохаживаться по палатке.

— Ну не из-за этого же вы такие загадочные, — сделал вывод Игорь. — Что случилось?

Виктор слегка встряхнул газету, похрустел ею, сложил пополам и прочел вслух.

В 1911 году трехвагонный состав, покинув Римский вокзал, вошел в горный тоннель в Ломбардии и… бесследно исчез.

Двое из ста шести пассажиров успели выпрыгнуть перед самым исчезновением поезда и впоследствии рассказали следующее. При въезде в тоннель поезд попал в облако белого тумана, который с каждой секундой становился все более вязким. С первых же секунд всех пассажиров охватило чувство необъяснимого страха, началась паника… Тоннель впоследствии был обследован, но ничего странного или подозрительного обнаружено не было.

Через несколько лет были обнародованы записки известного мексиканского психиатра Хосе Максино о том, как однажды в Мехико появились 104 (!) итальянца, в течение недели попавшие в психиатрическую лечебницу, так как утверждали, что прибыли в Мехико из Рима на… поезде.

Загадка заключалась в том, что эти записки были сделаны в 40-х годах XIX века! Этот факт подтверждает гипотезу, что поезд каким-то образом прошел сквозь время…

Несколько секунд Игорь ждал объяснений и, не дождавшись, нерешительно задал вопрос:

— При чем здесь эти сказки?

Стас, перестав ходить по палатке, посмотрел на Игоря:

— Сорок минут назад этот поезд был здесь.

Игорь на несколько секунд задумался над услышанным, потом ответил с растущей улыбкой:

— Стасик, ты, наверное, перетрудился сегодня. Устал, когда яму копал.

— Устал сегодня Вовка, это он копал яму. А поезд мы видели втроем.

Игорь с недоверием смотрел на Стаса, а потом перевел взгляд на профессора.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Ерунда какая-то, — по инерции усмехнувшись, сказал Игорь. — Поезд-фантом… да и откуда в степи рельсы? Я читал об этой легенде. Он, говорят, раньше тоже появлялся, но только на железных дорогах. А вот чтобы в степи… по траве…

— Да хоть по воздуху, — ответил Корнеев.

В его руках появилась раздавленная фляга. Он коротким, резким движением бросил ее Игорю. Тот поймал флягу и, ничего не понимая, начал разглядывать.

— Ее переехала наша коллективная галлюцинация, — пояснил Стас.

Игорь снова посмотрел на Стаса, потом — на расплющенную флягу… Только теперь он смотрел на нее по-иному.

— Де-ла-а…

— Вот, тут еще написано, — Виктор хрустнул газетой.

Это явление заинтересовало многих исследователей «непознанного» во всем мире. Единственный вывод, к которому приходят все, когда-либо занимавшиеся этой проблемой, состоит в том, что в появлении «поезда-призрака» есть одна закономерность. Он всегда проходит по железнодорожному полотну. Настоящему или условному, где рельсы были проложены в прошлом, а теперь сняты. Или там, где их только планируется проложить в будущем.

— Неужели правда, — не решаясь поверить, сказал Игорь. — Кстати, в этой же газете, в передовице, написано, что через степь планируют построить прямую железнодорожную ветку, которая соединит наш город с юго-западной магистралью.

— Ну вот вам и дорога в будущем, — сказал Корнеев. — Как человек образованный я с большим сомнением отношусь к существованию этого поезда. Но, находясь в здравом уме и твердой памяти, готов подписаться под каждым словом статьи, потому что видел поезд собственными глазами.

Профессор замолчал и вышел из палатки. День клонился к вечеру. И какой день! Свидетелем такого становятся раз в сто лет, да и то далеко не все.

Вечером Стас с Игорем сделали новые расчеты и ушли в степь на разметку.

Завтра они сами возьмутся за лопаты. И конечно же, Вовка будет ходить по краю шурфа и, издеваясь, давать советы: как копать, куда бросать…

А Стас с Игорем через какое-то время начнут наигранно сердиться и обещать надрать ему уши, если он сейчас же не уйдет. Вовка, конечно же, не уйдет.

Он будет продолжать экзекуцию. Но если бы Стас с Игорем не ошиблись и Вовка не выкопал этот ненужный шурф, увидели бы они поезд?

Ночь опускалась на маленький городишко. Четверо археологов стояли на перроне вокзала, слабо освещенного желтым светом грязных фонарей. Вокзал был практически пуст, а на перроне народу не было вовсе. Сумерки сгущались медленно. С левой стороны рыхлой пеленой наползал туман.

Дежурная объявила, что поезд на Москву задерживается на сорок пять минут.

Было тепло, и археологи не пошли в зал ожидания, а остались ждать на перроне.

— Ну что же, — сказал Игорь, — приезжайте еще. Мой дом — ваш дом. Как говорится, всегда рад.

— Спасибо, Игорь, — ответил Виктор и посмотрел на сына. — На следующий год обязательно приедем. А, Вовка? На следующий год поедешь с нами?

— Поеду, — ответил Вовка с плохо скрываемой улыбкой. — Если возьмете.

— Ну-у-у… — протянул Стас. — Если будешь землю копать, отчего же не взять.

Археологи засмеялись.

— Злой ты, Стас, — обиделся Вовка. — Говорят, что все очкарики добрые, а ты злой.

— Я не злой, — ответил Стас, — я дальновидный.

— Не бойся, Вовка. Не заставит он тебя землю копать, — сказал Игорь. — В следующий раз обязательно клад найдешь. Только ты ведь знаешь, что в археологии клад — это не только золото.

— Знаю, — сказал Вовка. — Иногда полугнилая дощечка гораздо ценнее для науки, чем жемчужное ожерелье.

— Какой хороший мальчик растет, — улыбнулся Виктор.

— Весь в папу, — подметил Стас.

— Тогда дай своему ребенку золотой, — сказал отцу Вовка. — А он на него газировки купит.

Корнеев-старший достал купюру. Сын взял ее, развернулся и пошел к зданию вокзала.

— Вовка, магазин на втором этаже, — крикнул Игорь. — Как поднимешься по лестнице, сразу направо.

Проводив Вовку взглядом, археологи продолжили утреннее обсуждение перспектив новых раскопок. До поезда оставалось тридцать пять минут.

— Жаль, конечно, что расчеты оказались ошибочными, — сказал Игорь, — но теперь мы точно знаем, что перед последним броском гунны делали стоянку не в наших краях, а гораздо южнее.

— Или севернее, — уточнил Стас. — Вряд ли они останавливались так близко.

Их продвижение могли обнаружить.

Стас вдруг заметил, что Виктор смотрит как будто сквозь Игоря. И даже не смотрит, а прислушивается. Да так напряженно, словно пытается услышать что-то важное в этой ночной тишине.

— Виктор Иванович, — окликнул его Стас. — На-чаль-ник.

— Да, — не поворачивая головы, отозвался Виктор.

— Что-то случилось?

— Нет… — растерянно сказал Виктор, — но…

— Что «но»?

— Вы ничего не слышите?

В этот момент маневровый тепловоз подал протяжный гудок и с шумом неторопливо выкатил из тумана.

— Маневровый, — ответил Стас.

— Нет, до этого.

— Ничего особенного, — подтвердил Игорь. — Вокзал как вокзал.

— Да нет же, — настаивал Виктор.

Тепловоз проехал мимо и исчез в сумерках. Шум стих. Виктор снова обратился в слух.

— Слышите?

— Что именно? — спросил Игорь.

— Прислушайся, Стас, — настаивал Виктор.

Стас мобилизовал весь свой слух.

— Ну же!

— Что «ну же»? Ну поезд идет где-то рядом. Это нормально, мы на вокзале.

— Звук, Стас! Слушай звук. Слышишь?

— Что именно? — не понимал Стас.

— Черт возьми, он точно такой же, как тогда, в степи!

Виктор отстранил Игоря и медленно двинулся к краю перрона. Игорь и Стас в недоумении смотрели на своего научного руководителя… О, Господи! Действительно, перестук колес на рельсах показался Егорову поразительно знакомым. Да еще эти характерные только для паровозов звуки…

Стас медленно подошел к Виктору. Корнеев стоял у самого края перрона и всматривался в туманную даль. Игорь сделал неуверенный шаг и остановился.

Археологи стояли в легком оцепенении и слушали приближающийся стук колес невидимого поезда, смотрели в сторону тумана.

Через секунду из легкой дымки появился паровоз. Как и в первый раз, он был очень старым и тянул за собой угольную тележку и три вагона. Шторы на окнах были наглухо задернуты, двери закрыты. Все, кроме последней двери третьего вагона. Виктор и Стас отпрянули от края платформы. По рельсам, мерно отстукивая такт, шел старинный поезд. Через несколько секунд он остановился у самого конца перрона. Стас и Виктор переглянулись.

— А я, мужики, признаться, вам до сих пор не верил, — сказал Игорь. — Теперь сам все вижу…

Все трое молча смотрели на поезд, стоявший в конце перрона и мерно пофыркивающий паром. Виктор вдруг резко обернулся.

— Стас, если что… — он замолчал не закончив фразы, — довези Вовку до дома.

— Иваныч, ты что? Не дури!

Стас быстро понял, о чем идет речь.

— Я должен, Стас, — сказал Виктор. — Я должен. Сотни людей гоняются за этим поездом с одной лишь целью: хотя бы увидеть его. А я могу в него войти. Потому что вон он, стоит в двадцати метрах.

— Если вообще в него можно войти, — заметил Игорь. — Но Стас прав. Ты что, на самом деле веришь в теорию пространственно-временных переходов?

Так это же бред. Россказни шарлатанов. Невнятный лепет местной газетенки для местной же публики. В столице такие фокусы не проходят.

— Вот разом все и узнаем, — подвел черту Виктор.

Паровоз фыркнул, сцепы лязгнули, состав дернулся и медленно пополз.

— Прощаться не будем, ни к чему. Стас, я на тебя надеюсь.

Поезд набирал скорость. Виктор, как заправский спринтер, рванул с места.

Вовка, вышедший из здания вокзала, сильно удивился, когда увидел, что его отец куда-то бежит. Он хотел его окликнуть, но так и замер с приоткрытым ртом. Отец бежал за поездом. За тем самым, который они видели в степи.

— Папа… — наконец выдавил Вовка.

В эту секунду Виктор прыгнул на подножку последнего вагона. Не сумей он этого сделать сейчас, в следующее мгновение уже не допрыгнул бы. Держась за поручни, Корнеев прошел в вагон. Как только он скрылся из виду, в ту же секунду за ним закрылась дверь вагона.

— Па-а-а-п-а-а!!! — закричал Вовка и побежал в сторону уходящего поезда.

Бутылки с лимонадом упали на асфальт, и шипучие брызги разлетелись в разные стороны.

Колеса монотонно отстукивали ритм. Через несколько секунд последний вагон скрылся в тумане, окружавшем теперь вокзал со всех сторон.

— Папа-а… — выдохнул Вовка и опустился на асфальт от бессилия.

Стук колес поезда все удалялся и вскоре совсем затих.

Юрий Топорков всего месяц назад окончил институт и сейчас сидел на кухне, вяло болтая ложкой в уже остывшем кофе. Он в очередной раз представил беседу с главным редактором по поводу его неумения найти в жизни загадочное, но реально существующее происшествие и раздуть из него хотя бы недолгую сенсацию. Предложенная Мариной тема поезда-призрака, блуждающего по железным дорогам всего мира, конечно, хороша, но о ней уже писано-переписано, а в последний год братья-журналисты словно с цепи сорвались: не проходило и недели, чтобы какая-нибудь газетенка не упомянула об очередном появлении загадочного поезда где-нибудь под Урюпинском. Причем свидетелей всегда находилось не меньше десятка. «Вот если бы самому увидеть этот поезд…

— рассуждал Юра, — или соврать, что видел… Но если искать, то где? А может, просто съездить в Музей железной дороги и сфотографировать пару старых паровозов… Небольшой компьютерный монтаж — и готово дело. Или сходить в библиотеку, нарыть десятка два статей, перемешать, дофантазировать…»

Пока Юра пытался решить, что ему делать дальше, на кухню вошла мама.

— Что грустишь? — спросила она и, взяв со стола пульт, включила стоящий на холодильнике небольшой телевизор. На полуслове в кухню ворвался голос телекомментатора:

«…инственного поезда в разных точках планеты. Сегодня утром по каналам агентства Интерфакс мы получили информацию о появлении трехвагонного железнодорожного фантома в тоннеле под Ла-Маншем, — Юра весь превратился в слух. — Мы попросили прокомментировать это явление признанного эксперта по аномальным явлениям, кандидата физико-математических наук Ивана Александровича…»

— Надо же, ведь серьезный обозреватель, а говорит о такой глупости…

— заметила мама, заглушив на мгновение голос телеведущего.

— Мама Оля!.. Ради бога!.. Из-за тебя я только что прослушал фамилию!

— Не повышай голос, — спокойно сказала мама.

— Извини. Мне это нужно для работы, — хоть и сдержанно, но все же недовольно проговорил Юра.

Мама включила чайник, а на экране тем временем возник мужчина лет пятидесяти:

— Явление, о котором идет речь, существует. Поезд образца начала века время от времени появляется в разных местах планеты. Через две недели группа ученых-энтузиастов, которую возглавляет ваш покорный слуга, отправится в экспедицию на железнодорожный переезд близ села Дубки, где, по данным наших расчетов, ожидается очередное появление этого загадочного поезда.

В настоящий момент нам известно, что похожий по описаниям трехвагонный состав бесследно исчез в Италии летом 1911 года, о чем писали многие газеты того времени. В нашем распоряжении также имеется копия отчета итальянской комиссии, которая пыталась расследовать исчезновение поезда по горячим следам…

В два глотка Юра допил кофе, поцеловал мать и вышел из кухни. Надев сандалии, он взял с тумбочки кожаную папку, проверил ее содержимое и, застегнув молнию, вышел на улицу. Теперь он знал, в каком «углу» нужно искать, чтобы найти прослушанную им фамилию ученого. А узнать по фамилии адрес и телефон не составит труда. Вот уговорить «главного по феноменам» взять его в экспедицию будет сложнее. Но это уже второй вопрос. Для начала нужно его найти.

В подземном переходе, который вел на залитую солнцем Моховую, стояли двое пожилых музыкантов и душевно играли на трубе и баяне «На сопках Маньчжурии».

Чуть дальше, метрах в четырех, стояла старушка с печальным, измученным лицом, и ее протянутая рука часто подрагивала, словно от нервного тика.

Таких бабушек по переходам стоят десятки, и Юра всегда проходил мимо.

Не оттого, что он не имел к ним сострадания, слишком много в стране появилось профессиональных нищих. А попасть на их удочку Юра никак не мог себе позволить.

Но в этот раз его рука как будто сама опустилась в карман брюк и достала мелочь. Старушка подняла глаза и взглянула на молодого человека. Ее рука больше не тряслась. Юра, сам не зная почему, задержался возле нее на пару секунд.

— Не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет, — вдруг проскрипела старушка.

Неприятный холодок прошел по спине Топоркова. Он смотрел в глаза нищенки, а та как будто заглядывала в его душу.

Усилием воли Юра заставил себя сдвинуться с места. Он пошел дальше по переходу, а нищенка, казалось, продолжала смотреть ему в спину сверлящим взглядом. Топорков не выдержал и резко обернулся. Старушка стояла на своем месте, опустив глаза в гранитный пол, и рука ее, как и прежде, тряслась.

Юра не мог понять, привиделось ему это или все произошло на самом деле.

Постояв немного в растерянности, он пошел дальше.

Оказавшись в здании Государственной библиотеки, Топорков предъявил контролеру в стеклянной будке читательский билет, получив «добро», сразу же за будкой свернул направо и, петляя по узкому коридорчику за гардеробом, прошел в отдел периодических изданий.

Большой зал с высокими потолками был достаточно плотно заставлен столами, по стенам стояли бесконечные шкафы, у входа — ящики каталогов, картотек и указателей. Посетителей не было. Пожилая дежурная-консультант подняла глаза от длинной простыни ведомости, которую она, очевидно, сверяла с записями на листах компьютерной распечатки, лежавших чуть правее, и, заметив посетителя, отложила свои бумаги в сторону. Юра мобилизовал все внутренние резервы и как можно приветливее поздоровался:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — тихо ответила консультант простуженным голосом.

— Мне нужна ваша помощь. Мне необходимо найти статьи человека, про которого я знаю только то, что он исследователь загадочных явлений и зовут его Иван Александрович.

— Фамилия?

— А вот фамилию я не знаю.

— Согласитесь, молодой человек, — улыбнулась консультант, — очень мало информации для поиска.

— Мало, — невесело согласился Юра. — В том-то и дело, что информации практически нет. Вот разве что… он кандидат физико-математических наук.

— Давайте попробуем, — вздохнув, сказала консультант, — но вряд ли что-то отыщется.

По узкой лесенке она поднялась в небольшую комнатку на втором этаже, где, очевидно, стоял компьютер, подключенный к центральной базе данных библиотеки.

Юра терпеливо ждал, стоя у барьера. Вернулась она минут через десять, и в руке у нее был наполовину исписанный лист бумаги.

— Не знаю, насколько… — еще издали заговорила консультант. — Вот вам список шифров материалов, в которых что-то может оказаться по вашему запросу.

Здесь заголовки… А в самом низу… посмотрите сами.

Консультант положила перед Юрой лист бумаги, и он тут же вслух прочел последний абзац:

— Закономерность периодичности появления призраков и фантомов. Научно-исследовательская работа (отчет). Институт прикладной физики. Автор Иван Александрович Тимохин.

То, что надо, — довольно улыбаясь, пробормотал Юра. — Спасибо.

— Подождите, — задумчиво сказала консультант. — Призраки и фантомы…

Тимохин… Вы не первый, кто им интересуется. Месяца полтора-два назад здесь часами сидел очень солидный мужчина, тоже кандидат наук. У меня должен остаться список его заявок…

— А фамилию его не запомнили? — как будто невзначай спросил Юра. Он надеялся зацепиться еще за одного специалиста.

— Что ее запоминать, — ответила консультант, выдвинула из шкафа, стоявшего у правой стены, деревянный ящичек и перелистала пачку формуляров, — она записана. Бондарь Григорий Ефимович.

— Вот это удача, — тихо сказал Юра, изображая неожиданную радость. — Я уже месяц пытаюсь его найти. Вы мне не дадите его телефон?

— Номера телефонов посетителей хранятся у службы регистрации. А у нас фиксируются только номера читательских билетов. Но и в регистратуре вам вряд ли помогут. Выдавать сведения о посетителях категорически запрещено инструкцией.

— Это правильно, — согласился Юра. — Но у меня нет другого выхода. Постараюсь их уговорить. Может, сделают для журналиста исключение. А вам огромное спасибо.

Консультант чуть улыбнулась, но только для приличия. Юра посмотрел на полученный список.

— Так. Сейчас посмотрим, что тут у нас еще отыскалось.

Топорков взял в руки листок бумаги и принялся его изучать. В этот момент на столе дежурной зазвонил телефон, и она заторопилась к нему. От Юры до выдвинутого ящичка, в котором лежал формуляр с информацией о Бондаре, было не более полутора метров. Соблазн был велик. Консультант говорила по телефону в стороне, метрах в пятнадцати от шкафчика и к тому же стояла спиной к нему. Юра осторожно навалился на барьерную стойку, отделявшую его от заветного шкафчика, и медленно протянул руку к ящику с формулярами.

Он делал это, следя за хозяйкой читального зала. Та продолжала разговаривать по телефону. Юра перевел взгляд на длинный узкий ящичек с формулярами и чуть торчавшим уголком картонки с фамилией Бондарь.

Словно взведенный курок, спущенный с шептало, ящичек влетел в шкаф. Юра вздрогнул и отдернул руку, согнув ее в локте.

— Не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет, — послышался уже знакомый голос.

Мурашки побежали по телу Топоркова. По залу библиотеки прошелся легкий ветерок, послышался слабый шум, похожий на помесь свиста с воем. Юра медленно перевел взгляд. Стоя у стола, на котором был телефон, на него смотрела библиотекарь с лицом… нищенки из перехода. Юра сполз с барьера, попятился назад и, сделав несколько шагов, споткнулся о пустое ведро, стоящее рядом со шваброй. Падая, он развернулся лицом к выходу и чудом успел выставить перед собой руки. Суетливо он поднялся на ноги и обернулся.

Возле стола с телефонной трубкой в руках стояла дежурная-консультант, та, что и раньше, и, обернувшись на шум, укоризненно смотрела на Юру.

Она покачала головой, отвернулась и продолжила разговор. Юра испугался еще больше и тут же метнулся к выходу.

Даже на улице Топорков не сразу смог прийти в себя. Неужели у него начались галлюцинации? Другого, более разумного, объяснения он найти не мог. У подземного перехода Юра остановился. Перед его глазами всплыл образ нищенки из перехода. Спускаться под землю ему не хотелось. Еще раз встретиться взглядом со странной бабушкой он не рискнул бы, и поэтому, повернув направо, пошел по тротуару в сторону «Боровицкой». Неожиданно для себя Топорков вдруг осознал, что на улице нет прохожих и по дороге не едут машины. Юру охватил ужас, близкий к панике. Его забило мелкой дрожью. Оглядываясь по сторонам, он сделал несколько осторожных шагов.

Воздух разорвал немыслимого тембра крякающий звук. На Юру накатила новая волна страха, по телу в очередной раз пробежали мурашки, в ушах послышался еле уловимый звон. Из-за поворота вылетела милицейская машина и, продолжая крякать жутким голосом, пронеслась на огромной скорости. Через несколько секунд на дороге появились еще несколько милицейских машин. Секунда, и Юра вспомнил, что этот звук принадлежит новым милицейским сиренам. Вслед за милицейскими показались машины охраны и «членовоз». Президентский кортеж пролетел словно ветер и скрылся за поворотом.

Топорков криво улыбнулся, облегченно вздохнул и, повернув голову, увидел ожидающих у светофора пешеходов. На дороге появились машины, сдерживаемые до этого гаишниками, освобождавшими трассу для проезда президента. Ладонью правой руки Юра вытер со лба холодный пот и, устало переставляя ноги, направился в сторону метро. Навстречу ему шли пешеходы.

Прошла неделя. Топорков сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову, сияющий от счастья. Статья о поезде-призраке, выдуманная от начала и до конца, удалась на славу. Главный редактор признался, что давно не видел такого успеха. Сегодня телефон секретаря раскалился докрасна, на газету обрушился шквал звонков. Звонили сплошные очевидцы.

Каждый видел этот самый поезд собственными глазами. Они об этом, может, и не рассказали бы никогда, но автор утверждал, что данное явление зарегистрировано во многих странах официальными структурами. Сразу появилась масса советчиков, как именно нужно охотиться за таинственным железнодорожным фантомом. Предложения были самые разнообразные, одно бредовее другого. Секретарь терпеливо выслушивала всех, параллельно записывая информацию на диктофон, и обещала читателям, что в ближайшее время появится продолжение статьи. Автор собирается принять участие в очередной охоте на загадочный поезд.

— Ну что же, Юрий, — сказал главный редактор, — тему выбрал удачно, написал хорошо. Я думаю, мы сработаемся. Можно сказать, из ничего сенсацию сделал.

Бабушкину сказку в исторический факт превратил.

— Спасибо, — довольно улыбаясь, сказал Юра, не вдаваясь в рассуждения о достоверности.

— Откуда тему откопал?

— Марина идею подкинула.

— Ну что же… продолжай в том же духе.

После разговора с редактором Топорков шел по коридору редакции не просто счастливым, он буквально летел на крыльях успеха. Выйдя на улицу, Юра поднял глаза к небу, и солнце улыбнулось ему. Жизнь была прекрасна. Топорков чувствовал себя полубогом. В его руках было могучее оружие — печатное слово.

— Господин Топорков, — окликнул кто-то.

Юра обернулся. Слева от мраморной лестницы, ведущей в редакцию газеты, стоял молодой худощавый мужчина тридцати-тридцати пяти лет. Одет он был в изрядно выцветший джинсовый костюм, кеды. Его очки были старомодной круглой формы, с достаточно толстыми стеклами.

— Да… — ответил Юра и, сделав по инерции два шага, остановился.

Рядом проехал самосвал и его грохот заглушил слова незнакомца. Он, как и Юра, поморщился в ожидании, когда грохот закончится.

— Станислав Егоров, — представился незнакомец в очках и протянул Юре руку.

Топорков пожал руку, и тут по его лицу скользнула догадка.

— У вас получилась хорошая статья, — сказал Егоров. — Если интерес к «Летучему Итальянцу» у вас не пропал, то я могу кое-что рассказать.

Юра не стал сдерживаться и улыбнулся чуть сильнее. Его догадка оказалась верной.

— Знаете что, — начал он как можно нейтральнее, стараясь не обидеть собеседника, — у меня сейчас совершенно нет времени. Если вам не трудно, поднимитесь, пожалуйста, в редакцию. Спросите Иванову — это секретарь. Расскажите ей все поподробней из того, что знаете…

— Вы меня не совсем правильно поняли, — с ответной улыбкой снисходительно сказал Станислав. — Если вы все же согласитесь нас выслушать, то при непременном условии: об этом никогда никому не расскажете.

Юра уже сделал шаг, собираясь уйти, но вдруг остановился. Он обернулся и еще раз пристально посмотрел на человека в очках и за толстыми стеклами сумел разглядеть, как сказал бы Ленин, «чейтовскую» уверенность. Это ощущение было неожиданным. Человек в джинсах явно не просто жаждущий «поведать миру» свидетель.

— А зачем мне вас слушать, если об этом я никому не смогу рассказать?

— с удивлением спросил Юра. — Я журналист. Моя профессия рассказывать.

И кто это «мы»?

Последнее слово Юра сильно выделил.

— Мы… — начал было Станислав, но остановился на полуслове, — это группа очевидцев и исследователей, которая хочет попросить вас о помощи. Есть человек, который не подпускает нас к себе на пушечный выстрел. Он очень много написал про «Итальянца». Ваша статья по духу похожа на его работы.

Я думаю, что он вам не откажет. И даже попытается как-то использовать.

— Использовать? — сильно удивился Юра. — Не слишком ли много на один день желающих меня использовать?

— Соглашайтесь, и все узнаете.

Профессиональный инстинкт репортера сработал, и Топорков согласился. Он вдруг подумал, что его статья на самом деле может получить неожиданное продолжение, а если приложить немного фантазии, то оно легко превратиться в детективную, мистическую историю. Читатели будут визжать от удовольствия.

Ничем не примечательная пельменная в спальном районе города сразу бросилась Юре в глаза. Пока новый знакомый расплачивался с частником за проезд, Топорков быстро придумал начало статьи под рабочим названием «Охотники за фантомами».

— Нам сюда, — сказал Станислав, показывая рукой на пельменную.

— Я так и подумал.

— Шаблонно? Но мы же не роман пишем, а занимаемся очень непростыми делом.

«А мы-то как раз пишем», — подумал Юра, а вслух произнес:

— Ну почему же. Для романа чем больше сходства с реальной жизнью, тем лучше. Непонятное рождает сомнение.

Они быстро дошли до пельменной. Дверь была открыта и подперта кирпичом.

Внутри посетителей было немного. Стрелки на часах, висевших над дверью, показывали десять минут пятого. За столиком возле окна в дальней половине зала сидела компания из трех человек. Мужчина, женщина и мальчик лет пятнадцати.

Поначалу Топорков принял их за семью, лишь молодой возраст «мамы» вызывал некоторые сомнения. Девушке за столиком было не более двадцати пяти лет.

— Знакомьтесь, — сказал Станислав, когда они подошли к столу. — Это Юрий.

Журналист. Именно его статья нас заинтересовала.

— Игорь, — встав со стула, представился мужчина лет тридцати пяти и протянул Юре руку.

— Вовка, — сказал Станислав, кивая в сторону мальчика, — и наша царица Тамара.

Девушка приветливо улыбнулась, и, как показалось Топоркову, барышня знала себе цену.

— То, что царица, я и сам вижу, — сказал Юра с добродушной улыбкой.

— А Тамарой ее назвали папа с мамой, — добавил Игорь.

Топоркову пытались понравиться, и он в ту же секунду расшифровал это.

Вовка сбегал на раздачу и принес порцию пельменей.

— Спасибо, — сказал Юра. — А их есть можно?

— Не боись, проверено, — ответил Игорь.

Топорков с опаской надкусил первый пельмень, и он оказался на удивление вкусным. Пока Юра ел, новые знакомые хранили молчание. Вовка равнодушно гонял одинокий пельмень по сметане, смешавшейся с бульоном и размазанной по тарелке.

— Юра, а почему вы взялись за эту тему? — наконец заговорила Тамара.

— Ну… для начала, если ни у кого нет возражений, я предложил бы перейти на «ты», а тема… тема как тема. Обычная утка, которую можно раздуть до размеров слона. По-моему, у меня получилось.

— Твою статью мы прочитали, — сказал Станислав. — Неплохо. Теперь мы расскажем свою историю.

Юра отодвинул тарелку и приготовился слушать.

— Этим летом мы были в археологической экспедиции в южных степях, — начал рассказывать Станислав. — В тот день Игорь уехал в город, а мы — Вовка, я и Виктор — рыли шурф. Все было как всегда. Солнце, воздух, монотонная работа… Сначала мы услышали слабый шум, потом из-под горы выскочил поезд.

Тот самый «Летучий Итальянец», о существовании которого мы даже и не подозревали.

Не торопясь, он проехал мимо нас, раздавил флягу и скрылся за противоположным склоном холма. Возможно, к зиме я бы и смирился с тем, что это была коллективная галлюцинация, но когда уезжали домой… Мы стояли на перроне, ждали поезда на Москву. Поезд опаздывал. Вдруг из тумана возник «Летучий Итальянец».

Он шел по рельсам так же неспешно, как и в первый раз. Мы оцепенели от неожиданности. К тому времени в местной прессе уже появились публикации на эту тему, и некоторое представление о поезде-призраке мы имели. Но чтобы увидеть его во второй раз… такое трудно было себе представить.

Поезд остановился в конце платформы, как бы приглашая нас. Виктор по натуре своей…

Вовка встал, с шумом отодвинув стул, и ушел в сторону туалета. Юра посмотрел ему вслед, а затем снова взглянул на Стаса.

— Виктор очень грамотный историк, хороший археолог, — продолжил Стас, — но в свои сорок лет он не растерял какую-то детскую тягу к приключениям.

Когда поезд тронулся, он побежал за ним. Ему удалось запрыгнуть на подножку последнего вагона, и войти в вагон. Больше мы его не видели.

Стас замолчал. Через минуту вернулся Вовка, такой же задумчивый, как и ушел, только глаза его теперь были красными.

— Трудно поверить в такую историю? — неожиданно спросил Стас.

— Непросто, — честно ответил Юра.

— Я сам в нее не верил, пока Виктор не исчез за дверью доисторического вагона.

— Так от меня-то вам что нужно? — спросил Юра. Он был уверен, что они хотят об этом напечатать в газете.

— Бондарь. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия? — спросила Тамара.

Юра с удивлением почувствовал, что все его тело пронизало маленькими иголочками.

Голос этой женщины творил с ним невообразимые вещи.

— Бондарь, — повторил Юра. — Григорий Ефимович. Исследователь «Летучего Итальянца». Я всего неделю занимался этой темой, но, как мне показалось, он один из тех, кто продвинулся дальше всех.

— Правильно, — подтвердил Стас. — Попробуй найти с ним контакт.

Топорков одарил компанию вопросительным взглядом.

— С нами он ни за что не встретится, — пояснил Игорь. — Мы пытались уже, и неоднократно. Для него мы одни из сотен очевидцев, которые обрывают его телефон.

— А почему он должен встретиться со мной? — удивился Юра.

— Ты журналист, — сказал Стас. — Он наверняка уже прочел твою статью.

Скажи, что пишешь продолжение. Скажи, что газета очень в этом заинтересована и готова оплатить его консультационные услуги.

— Мало ли кто в чем заинтересован и за что хочет заплатить, — сказал Юра.

— Если, как вы говорите, его замучили очевидцы, он даже и тридцати секунд со мной не проговорит, как только узнает тему разговора. И потом, наша редакция никогда ни за что не платит. Как я могу обещать оплату?

Мимо столика прошел огромного роста человек в сером плаще с жутким шрамом на лице. Стас проводил его взглядом, Тамара посмотрела на него, но сразу же отвернулась. За окном, заложив руки за спину, неторопливо прохаживался высокий мужчина. Он бросил короткий взгляд на компанию за столиком пельменной и тут же отвернулся.

— Они что, братья? — спросил Вовка.

Краем глаза Юра заметил, что к их столику идет крепкий парень. Станислав и Тамара смотрели в его сторону.

— Это еще один наш друг, — сказал Стас. — Познакомьтесь, Роман.

— Уходим, — вместо приветствия отрывисто и громко прошептал Роман.

Игорь, Тамара, Вовка и Станислав встали, словно по команде, Игорь за воротник поднял Юру. Топорков не понимал, что происходит. Роман перевел взгляд в дальний угол зала. Человек со шрамом большими шагами возвращался к их столику. Роман резко обернулся. За окном пельменной стоял человек в сером плаще с большим шрамом на лице — точная копия первого — и пристально смотрел на Вовку. От этого взгляда у Юры по спине пробежали мурашки.

— Через кухню! — крикнул Игорь и, схватив стул за спинку, с разворота метнул его в громилу, шедшего через зал.

Повара опешили от шума ломающейся мебели, девица, сидевшая у кассы, завизжала, словно ей ломали пальцы. Археологи вместе с Юрой бросились к кухне, Игорь поднял за спинку еще один стул, в два шага оказался возле упавшего громилы и опустил стул ему на голову. Тот, прикрывшись рукой, отвел удар и достал из-под плаща стилет. Голубая сталь блеснула могильным холодком. Игорь попятился назад, обернулся и не увидел своих друзей. Громила неуклюже поднялся на ноги и двинулся на него. Игорь снова обернулся. Защищать было некого. В несколько прыжков он пересек зал и, перемахнув через стойку, скрылся на кухне.

Дверь, ведущая из кухни на улицу, открылась легко, лишь Игорь рванул ее на себя. На пороге стояла женщина с лицом прекраснее луны и глазами глубже, чем море. Игорь остолбенел от неожиданности. Он слега приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но так и остался стоять. Женщина нежно улыбнулась и медленно подняла правую руку. Указательным пальцем она осторожно коснулась лица Игоря возле переносицы, под левым глазом. Игорь стоял, и словно зачарованный, не сводил взгляда с женщины. Он лишь чувствовал, как холодный палец скользнул вниз по щеке. Игорь смотрел в глаза, те, что глубже, чем море, а палец медленно обогнул левый уголок рта, скользнул по скуле и, описав ее контур, от подбородка двинулся вниз. Игорь сглотнул, его кадык дернулся. Большой палец женщины задержался на подбородке, а три коснулись шеи и поглаживали ее неспешными короткими движениями. Игорь улыбнулся неестественной улыбкой.

Молниеносное движение — и человек со шрамом сжимал в руке кадык. Игорь качнулся пару раз из стороны в сторону и повалился вперед, задев громилу правым плечом. От этого его тело немного развернулось, и он упал на левый бок. Глаза Игоря остались открытыми, на губах была все та же неестественная улыбка, а из дыры в горле хлестала кровь. Громила посмотрел на бездыханное тело, перешагнул через него и, отбросив вправо от себя кадык, быстро пошел прочь от пельменной.

Еще на выходе из пельменной было решено разойтись на несколько часов.

Все разбежались в разные стороны, руководствуясь старой поговоркой: «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь». Стас повез Вовку к своему приятелю, чтобы тот несколько часов оставался в стороне от основных событий. Роман, Тамара и Юра просто путали следы.

Домой Топорков не поехал. До назначенного часа он болтался по городу, зачем-то съел невкусный гамбургер в «Макдоналдсе» и при этом украдкой постоянно оглядывался. Ему все время казалось, что кто-то пристально следит за ним. Несколько раз он пытался оторваться от невидимых преследователей: заходил в проходные дворы, выскакивал из метропоездов в момент, когда двери уже почти закрылись. И все равно ему казалось, что невидимые глаза повсюду. Они следят за каждым его шагом.

Топорков ехал на встречу с новыми знакомыми в смешанных чувствах. Что, черт возьми, происходит?! Все выглядит как какая-то игра. Пароли, явки, бегство от преследователей. Если взглянуть со стороны — полнейшая глупость.

Юра так и не смог объяснить себе появление в пельменной двух людей огромного роста с ужасными шрамами на лице. Но в том, что это не случайно, Юра не сомневался. Когда громила двинулся через зал, он заметил на лицах новых знакомых страх, который они безуспешно пытались скрыть. Значит, они уже встречались. Позже Юра вспомнил те непонятные ощущения, которые он чувствовал в подземном переходе и в читальном зале библиотеки. Они были похожи на те, что он испытал в пельменной. И еще ветерок. Неизвестно откуда взявшийся и пронизывающий до костей.

В Александровском саду Юра появился за десять минут до назначенного времени.

Он медленно шел среди праздно гуляющих и осторожно поглядывал по сторонам.

Все кругом казалось подозрительным. Старики, деревья, попрошайки… На одной из скамеек Юра заметил Станислава и Тамару, они сидели в небольшом отдалении от центральной дорожки. Увидев Юру, Стас поднял вверх руку.

Еще раз оглянувшись, Топорков подошел к новым знакомым. Он всмотрелся в их лица и не обнаружил и тени напряженности. Они выглядели абсолютно спокойными, как будто весь день посвятили прогулке по Москве. Хотя нет.

В их глазах была хорошо скрываемая тревога, настороженность, напряженность.

— Присаживайся, — сказал Стас, кивая на скамейку. — Как себя чувствуешь?

— Хреново! — грубо ответил Юра.

— Ого… — Егоров поднял брови.

Топорков решил сходу пойти в наступление, чтобы получить ответы на свои вопросы сразу же, не давая им подолгу обдумывать ответ. Он имел на это право. Ведь это они его позвали. Значит, он им зачем-то нужен. Значит, без него у них что-то не выходит.

— Хорошие мои, — не скрывая раздражения, выдавил Юра, — я не почтальон, я журналист. Я вас насквозь вижу. Если вы не расскажете, во что собирались меня втянуть, если уже не втянули, я поднимаюсь и ухожу.

— Сейчас Роман подойдет, и ты все узнаешь, — спокойно и чуть подняв брови сказала Тамара.

Юра почувствовал, что ему нечего сказать, а сказать что-то нужно.

— А где Игорь?

— Игорь погиб, — спокойно ответил Стас и опустил голову.

— Что? — Юре показалось, что он ослышался.

— Игорь погиб, — повторил Стас.

— Как погиб? — по-глупому задал Юра нелепый вопрос.

Ему не ответили. Пауза повисла над скамейкой. Топорков никак не мог осознать услышанное, а его новые друзья в очередной раз убедились, что не в силах ничего предотвратить. Пока не в силах.

— Роман, — сказала Тамара, кивнув в сторону приближающегося товарища.

— Вот он сейчас нам все и расскажет, — выдохнул Стас.

Роман шел быстрой, уверенной походкой.

— Ну что там? — спросил Стас.

— Все как всегда, — присаживаясь рядом ответил Роман.

— Что, черт возьми, как всегда? — спросил Юра.

— Прости, — начал Стас. — Мы были недостаточно откровенны с тобой.

— Недостаточно откровенны? — усмехнулся Юра. — Давайте назовем вещи своими именами. Вы меня обманули и собирались использовать. Ты сам мне об этом сказал у редакции. Вы меня совсем за идиота держите?

Егоров тяжело вздохнул и еще раз окинул присутствующих взглядом, как бы говоря: «Другого выхода, кроме как рассказать все, у нас нет».

— Понимаешь… все… совсем не однозначно, — было заметно, что Стас никак не подберет нужные слова. — В общих чертах предысторию ты знаешь. В 1911 году трехвагонный состав покинул Римский вокзал. Через двенадцать часов он вошел в горный тоннель и бесследно исчез. За восемнадцать лет до этого, один известный меценат и любитель театра, Лукавский, подкупив одного засранца, приобрел череп писателя Никольского для своей коллекции. Никольского хоронили в закрытом гробу — об этом есть запись в волостной полиции. По Москве ходили слухи, что у этого сумасшедшего коллекционера уже есть несколько черепов великих актеров, театральных режиссеров, писателей. На самом же деле Лукавский был не настолько полоумным, как все его считали. Ты слышал что-нибудь о культе «Двенадцати голов»?

— Нет, — ответил Юра.

— Это очень древний культ, — продолжил Стас. — Корни его берут свое начало в Индии. Для исполнения этого культа пригодны черепа только тех людей, кто при жизни был чрезвычайно умен, имел сильную волю и способность видеть в окружающем мире то, что большинству недоступно. А что писал Никольский, тебе объяснять не надо. Его книги многих свели с ума. Внук Никольского не потерпел подобного глумления над останками деда и пришел к Лукавскому с револьвером. Как ни странно, тот отдал ему череп, хотя был достаточно смелым человеком и участвовал во многих авантюрах. Похоже, у Лукавского были на это веские причины.

Внук Никольского собирался ехать в Италию и там похоронить череп деда.

Тот не раз говорил, что в Италии осталась его часть. Возможно, так он хотел обезопасить череп от новых посягательств. Но что-то там у него не срослось, и Николай никуда не поехал. Через друга, итальянского капитана Роберто Джулиани, он хотел передать ларец с черепом деда знакомому православному священнику, чтобы тот похоронил его по всем правилам. Но и эта затея не удалась. Роберто не успел встретиться со священником, так как сразу после возвращения в Италию надолго ушел в море. Его младший брат Марио взял ларец с черепом, чтобы напугать приятелей на той самой прогулке, во время которой исчез поезд. Кстати, он был одним из двух пассажиров, кому удалось спрыгнуть с поезда перед самым въездом в тоннель.

— При чем здесь смерть Игоря? — спросил Юра. — И что значит «все как всегда»?

— Все, что я сейчас рассказал, мы узнали только после того, как Виктор исчез в вагоне поезда. У нас появилось предположение, что все дело в голове.

То есть в черепе Никольского. И как только мы стали продвигаться в этом направлении, начали гибнуть наши друзья. Вокруг нас происходят странные вещи. Мы уверены, что Бондарь может нам что-то рассказать.

— Почему вас интересует именно Бондарь? — спросил Юра. — Неужели нет других специалистов?

— Григорий Ефимович Бондарь, — продолжил рассказ Роман, — писатель, историк, философ, физик и еще Бог знает кто. Самый информированный о «Летучем Итальянце» человек. По нашим данным, практически все публикации на эту тему принадлежат ему, хотя и выходили под разными фамилиями. У нас даже сложилось впечатление, что Бондарь специально рассказывает про поезд небылицы, чтобы никто не узнал того, о чем он не хочет рассказывать. Возможно, он провоцирует интерес к поезду, чтобы в мутной воде отыскать что-то важное, что он сам найти не может. Ты человек новый. Да еще и журналист. Возможно, он попытается использовать тебя в своих целях. Но ты-то будешь к этому готов и, возможно, сможешь что-то узнать. Это очень важно. Все говорит за то, что «Летучий Итальянец» каким-то образом причастен к легендарному концу света.

— И вы в это верите? — чуть не рассмеялся Юра.

— А ты нет? Сколько трупов вокруг этого фантома только наших знакомых.

А сколько тех, про кого мы не знаем? Все они хотели только одного: узнать, что представляет из себя этот поезд!

Топорков молча смотрел перед собой и думал. Все, что ему рассказали, могло быть правдой, но могло и не быть ею. Если это игра, то для чего этим людям нужно заставить именно его встретиться с Бондарем?

— Ну вот и все, Юра, — подвел черту Стас. — Теперь ты знаешь то же, что и мы.

— Как погиб Игорь? — в очередной раз спросил Юра.

— У него вырвали горло, — ответил Роман.

Юра посмотрел на Романа, затем перевел взгляд на Стаса. Первое объяснение, что Игорь умер «как всегда», теперь подразумевало, что способ убийства — часть ритуала.

— Жаль, — сказал Стас. — Настоящий мужик был…

— Настоящий мужчина, — добавила Тамара и отвернулась.

— Есть два свидетеля, — продолжил Роман. — Они видели, как Игорь стоял у выхода из кухни с каким-то здоровенным мужиком со шрамом на лице. Так они стояли с минуту. Потом Игорь упал, а человек со шрамом ушел.

— Что же тот ему такое говорил, что Игорь стоял и слушал? — вслух размышлял Юра.

— Вопрос не в том, что говорил, а кто говорил, — уточнил Роман.

— Роман работает в милиции, — пояснил Стас. — Поэтому мы и знаем подробности про Игоря. К тому же он сам однажды столкнулся с человеком со шрамом.

Это случилось почти сразу, как только он начал нам помогать.

— На даче, где мы обсуждали новости о поезде-призраке, которые нам удалось добыть, кто-то убил собаку и поджег дом, — стал рассказывать Роман. — Я уходил последним. Неожиданно в комнате появился громила. Прикинув соотношение сил, я обернулся и схватил кочергу. Когда повернулся обратно, передо мной стояла очаровательная женщина. Я почувствовал, что теряю волю. Мне стоило больших усилий отвести взгляд в сторону. Я встряхнул головой и снова посмотрел на женщину. Передо мной стоял все тот же громила.

— Гипноз? — предположил Юра.

— Возможно. Только я устоял, а Игорь нет.

— В чем смысл культа «Двенадцати голов»? — спросил Юра. — Просто клуб по интересам а-ля сатанисты?

Роман развел руками.

— Все, что нам известно, про культ «Двенадцати голов», это то, что его конечная цель — власть зла во вселенной, — сказала Тамара. — Как ни банально это звучит.

— Что ты ответишь? — спросил Стас. — Ты поможешь нам?

— Да, — почти сразу сказал Юра.

На Москву опускались сумерки. Людей, противостоящих воцарению зла во вселенной, снова было пятеро.

— Если Бондарь клюнет и пойдет на контакт, с какого края к нему лучше подступиться? — спросил Юра, когда компания уже собиралась расходиться.

— Или, может, есть что-то конкретное, что нас интересует?

— Легенда о манускрипте, — сказал Роман.

Юра посмотрел на Стаса.

— Борьба добра и зла вечна, — сказал Стас. — И во все времена злу противостоят смелые люди. Группы и одиночки. Кто-то ходит в крестовые походы, кто-то сидит в библиотеках и ищет в книгах ответ на вопрос, как победить зло.

Существует легенда о манускрипте. В девятом веке неизвестный монах открыл закономерность проявления зла на Земле. Если точно знать несколько дат проявления зла и если есть уверенность, что это не случайность, а звенья одной цепи, то при помощи формулы, которую вывел этот монах, можно узнать о дате и месте следующего проявления зла из данной закономерности. Другими словами, неизвестный борец со злом вывел «алгоритм зла». Мы уверены, что Бондарь знает об этом манускрипте. Возможно, он его разыскивает. Надо попытаться вытянуть известную ему информацию, дав ему понять, что ты тоже кое-что знаешь.

— Ну что же, — невесело сказал Юра, — я попытаюсь. Если он вообще согласится со мной разговаривать.

— Согласится, — сказал Стас. — По крайней мере, он обязательно должен тебя прощупать.

С лотка в переходе на станцию метро «Павелецкая» Стас купил газету бесплатных объявлений и кивком головы показал Вовке, что они идут дальше. Поднявшись на платформу и пройдя немного против хода поезда, они остановились. Стас встал возле колонны, прислонился к ней спиной и начал просматривать содержимое газеты. Вовка стоял рядом и с упоением читал «Остров сокровищ». Время было позднее, около десяти вечера. Стас просмотрел раздел «Коллекционирование» и, перевернув страницу, нашел колонку «Разное». Эту операцию он проделывал каждый день на протяжении последних двух недель. И в том и в другом разделе Стас нашел свое объявление.

Интересуют материалы (рукописи, книги, в том числе и старинные), касающиеся древнего культа «Двенадцати голов». Куплю, обменяю, рассмотрю другие варианты приобретения. Контакт через газету.

Станислав

Дав объявление в газету, Стас пытался найти манускрипт у коллекционеров, букинистов и тех, кто получил его в наследство или просто случайно. Шанс был мизерный, но все же… Перевернув еще одну страницу, в самом верху Стас наконец увидел ответ на свое послание.

Возможно, у меня есть то, что Вас интересует. Конкретно — старинный свиток об интересующем Вас культе. Цена умеренная. Жду координат для контактов.

Александр Петрович

Стас довольно улыбнулся и сложил газету вчетверо. Конечно, не было никакой уверенности, что это тот самый манускрипт, но все же это шанс. Стас не исключал и того, что это послание может быть ловушкой, но все равно он назначит встречу и пойдет на нее. Обязательно пойдет. Какая бы там ни была информация, она наверняка окажется полезной.

Поезд подкатил к платформе и остановился. Двери открылись напротив Вовки, но он был так увлечен чтением, что и не заметил этого. Стас улыбнулся еще раз и, переложив газету в левую руку, за воротник отодвинул Вовку в сторону. Старенькая бабушка неторопливо ковыляла, выползая из вагона.

«Осторожно, двери закрываются», — прогнусавил металлический голос. Бабуля наконец вышла, Стас подтолкнул Вовку к вагону, и вдруг заметил в тоннеле яркий свет. Три ярких глаза. Стас повернул голову и…

Из тоннеля на полной скорости вылетел поезд. Вовка уже шагнул в вагон и Стас чудом успел выдернуть его оттуда. Вовка отлетел метра на четыре и кубарем откатился до середины платформы. Зеркало заднего вида второй электрички ударило Стаса в плечо. Его отбросило к колонне, и он больно ударился о нее лбом. От контакта с плечом зеркало сложилось и только поэтому не сломало его. Два поезда слились в один. Тот поезд, что был сзади, почти наполовину протолкнул первый в тоннель. Первый и последний вагоны электричек смялись гармошкой и взлетели к потолку. Стекла вагонов брызнули на платформу.

Грохот расплющиваемого железа был ужасен. Несколько человек, что стояли на платформе, низко пригнувшись, бросились к выходу.

Вовка приподнялся на руках, встряхнул головой, и она загудела. В глазах появилась мелкая серая рябь. Она быстро закрыла все окружающее своей пеленой.

Опираясь на широко расставленные руки, Вовка опустил голову.

Женский визг сливался с криками о помощи. Выжившие пассажиры, что были в поездах, выбирались из них через разбитые окна. Кругом слышались стоны и крик. Уборщица, еще молодая женщина, с воплем ужаса побежала прочь, перевернув ведро с опилками, на бегу налетев на дежурную по станции и сбив с нее красный форменный клобук.

— Ву-у-о-ох-х-хр… — прохрипел Стас.

Вовка поднял голову и увидел, что огромного роста человек со шрамом через все лицо держит Стаса за горло, прижав его спиной к колонне. Ноги Стаса болтались на весу. Он вцепился в руку громилы, пытаясь освободить свое горло, но его пальцы то и дело соскальзывали.

— Тебе нечего делать на этом свете, — прорычал громила. — И на том тебе места нет.

Стас попытался дотянуться кулаками до носа противника, но его руки доставали лишь до его плеча.

Вовка поднялся на ноги — его качнуло в сторону. Через пару секунд он поймал равновесие и двинулся Стасу на помощь. Его взгляд задержался на щетке, лежащей на полу. Вовка поднял ее и, разбежавшись, наотмашь ударил громилу по спине. Щетка сломалась, Вовка по инерции провернулся еще на пол-оборота, с трудом устояв на ногах. Громила чуть выгнулся назад и разжал пальцы.

Стас упал на гранитный пол и, повалившись набок, схватился за горло. Громила развернулся, увидел Вовку, криво улыбнулся и пошел на него. В его глазах не было ненависти, всего лишь желание убить. Вовка отшатнулся и попятился.

Сержант, очень крепкий на вид мужчина, с оттяжкой ударил громиле резиновой дубинкой под сгиб правой ноги. Громила оступился и повалился на мраморный пол. Удар пришелся немного под углом, тем самым серьезно повредил сустав и выбил коленную чашечку. Нога больше не сгибалась в колене, а была уродливо отставлена в сторону. Вовка посмотрел на неожиданно появившегося милиционера, лицо у него было озабоченное, но с явным оттенком удовольствия, и засеменил к Стасу. Тот уже стоял у колонны, опираясь на нее спиной, и, растирая горло, старался прокашляться.

Сержант нагнулся к громиле, чтобы развернуть его к себе лицом, но тут его кто-то обхватил за плечи и с силой стиснул их. Вовка обернулся. Второй громила, у которого был такой же страшный шрам через все лицо, легко приподнял сержанта, ноги которого беспомощно заболтались в воздухе. Сержант попытался освободиться от захвата, но громила опустил его на пол и еще сильнее сжал руки. Сержант из последних сил напряг мускулы. Все было тщетно. Громила в два рывка подтащил милиционера к колонне и с разворота кинул на нее.

Сержант взмахнул руками, вскрикнул и сполз на мраморный пол, неестественно вывернув левую руку.

В это время Стас собрался с силами и взял в руки ведро, в котором еще осталось немного опилок. Громила уже хотел развернуться, но Стас опередил его. В три прыжка он оказался возле противника, сходу запрыгнул на лавку и с криком наотмашь засандалил громиле ведром по голове. Остатки опилок дождем брызнули на пол. Громила, так и не развернувшись, с грохотом рухнул на левый бок.

Стас обернулся, посмотрел на подошедшего Вовку и, нагнувшись, схватил его за плечи. Бегло осмотрел его, ощупал, быстро и отрывисто передвигая руки по телу. Вовка поначалу немного испугался, но тут же все понял.

— Со мной все в порядке, — сказал он.

— Точно? — недоверчиво переспросил Стас, не веря в услышанное.

— Точно.

Стас поднялся и осмотрелся вокруг. Два разбитых вагона освещались вспышками белого света, в повисшей тишине было слышно, как искрит закороченная электропроводка.

Большая удача, что не случилось пожара. Егоров больше не видел потенциальной угрозы, и они с Вовкой побежали к эскалатору. Когда они поднимались, по эскалатору, идущему вниз, бежал наряд милиции — пять человек во главе с высоким, широкоплечим капитаном. Вовка и Стас на бегу обернулись, посмотрели им вслед. Что было на станции через несколько минут, они так и не узнали.

— Что он от тебя хотел? — соскочив с эскалатора, тяжело дыша, спросил Вовка.

— Не знаю, — на ходу ответил Стас. — Он не успел сказать. Наверное, то же, что они хотят всегда.

Через несколько мгновений они выбрались на вечернюю улицу. Зайдя в ближайший переулок, Стас остановил Вовку и посмотрел ему в глаза.

— Мы никогда не говорили об этом… — начал Стас. — Ты, наверное, не понимаешь, что мы ввязались в очень страшную игру. Можно воспринимать все как сказку, но мы… и ты в том числе, сейчас боремся с воцарением зла во вселенной.

Считается, что из поезда с черепом сможет выйти только ребенок. Возможно, это ты. Это значит, что ты под прицелом в первую очередь. Мы вступили в открытую и неравную схватку. Уйти в сторону невозможно.

— Я понимаю это, — сказал Вовка и посмотрел на Стаса открытыми миру глазами, но в них была уже совсем не детская серьезность.

В это мгновение Егорову стало страшно. Страшно оттого, что все, что он сейчас сказал Вовке, — правда. При участии взрослых этот ребенок… да, в общем-то, уже и не ребенок, ввязался в самую настоящую войну и, похоже, становится в ней ключевой фигурой.

— Домой нам возвращаться нельзя, — сказал Стас. — Сейчас мы поедем к моему учителю. Какое-то время поживешь у него. Он очень приятный старичок.

В ответ Вовка лишь пожал плечами, как бы давая понять, что он не согласен с этим, но подчиняется.

Есть в Москве такие места, попав в которые, человек не хочет оттуда уходить.

Чаще всего это связано с воспоминаниями о пережитых событиях. Еще более притягательной становится местность, если где-то поблизости живет человек — с большой буквы Ч. Среди знакомых Стаса такой человек был. Его бывший учитель, по сей день преподававший в университете историю. На кафедре истории было немного преподавателей, с кем можно было не просто поговорить, а получить удовольствие от беседы. Ну а из истории Андрей Борисович знал, кажется, все. По крайней мере, Егорову так казалось.

Поднявшись на четвертый этаж, Стас остановился перед знакомой дверью коммунальной квартиры с восемью звонками, выстроенными сверху вниз. Вовка заметил волнение Стаса и улыбнулся. Он очень много слышал об этом учителе. Вовка протянул руку и, нажав на профессорский звонок, выжал две коротких трели. От неожиданности Егоров вздрогнул и посмотрел на Вовку. Он, конечно, прежде чем ехать к профессору, договорился с ним по телефону, но все же близость личной встречи его волновала.

— Это чтобы долго не переживать, — ответил Вовка.

Стас кивнул, закрыл глаза и задержал дыхание. За дверью послышался шорох от скользящих по полу шлепанцев. Егоров выдохнул и усмехнулся. Профессор так же, как и раньше, шаркал по полу. Наверное, Стас узнал бы эти звуки из тысячи подобных.

Замок щелкнул, дверь открылась, и на пороге появился седой старичок с морщинистым, чисто выбритым лицом. Он несколько секунд смотрел на гостей, и постепенно его лицо стало расплываться в довольной улыбке.

— Станислав, — пропел старичок. — Голубчик, ты ли это?

— Я, профессор.

— А это, значит, и есть Владимир…

Вовка хотел сострить, что он не только ест, но еще и пьет, но сдержался и всего лишь кивнул головой.

— Проходите же. Что вы в дверях стоите?

Квартира, в которой жил профессор, была типичной московской коммуналкой.

Высокие потолки, длинный освещенный тусклым светом коридор с развешанными по стенам оцинкованными ванночками и тазами, велосипедами, лыжами, санками.

Почему-то такие коридоры всегда загадочно петляли, словно лабиринт, выход из которого не предусмотрен. Стас шел первым, он тысячу раз ходил по этому лабиринту, Вовка вторым, профессор последним. Вовка все время за что-то задевал и обо что-то больно ударялся, профессор запоздало говорил: «Осторожно».

Тем удивительнее было, что Стас ничего не задевал, ничем не гремел.

Комнатка Андрея Борисовича находилась в самом конце коридора. Стас тихонько толкнул дверь и вдохнул знакомый запах юности. Господи, сколько же они с сокурсниками провели времени в гостях у Андрея Борисовича, под чаек слушая рассказы о давно исчезнувших цивилизациях, империях, культурах.

— А у вас все по-прежнему, — едва осмотревшись, сказал Стас. — Книги, книги, книги… Мы с вами не виделись почти пять лет, а кажется, как будто только вчера расстались.

— Время — понятие относительное, — улыбнулся профессор. — Тебе ли как археологу это не знать. Вот что, ребятки. Я сейчас схожу за хлебом, а вы тут располагайтесь. Какая прелесть эти ночные магазины. В любое время и все что нужно.

— Давайте я схожу, — Вовка уже сел в кресло, но тут же оттолкнулся от подлокотников.

— Успеешь еще находиться, — с улыбкой ответил профессор. — Тем более что ты не знаешь, куда идти. Станислав, распоряжайся. Вода на кухне, чашки в серванте, варенье в буфете. Я быстро.

Профессор надел шляпу, посмотрел на себя в зеркало и вышел из комнаты.

Стас обернулся, и его взгляд упал на групповую фотографию их четвертого курса. Второй ряд снизу, четвертая слева — Валя Мартынова. Стас чуть улыбнулся, вспоминая, как пахли ее волосы ночью у костра недалеко от Бухары…

Вовка снова сел в кресло, окинул комнатку взглядом. Размером она была метра четыре в ширину и примерно семь в длину. У правой стены стояли круглый стол, буфет, сервант и платяной шкаф. У левой — диван и дубовый письменный стол. Все остальное место вдоль стен занимали книжные стеллажи и полки.

Даже над диваном. Многие из книг были очень старыми. Если на полках и было свободное место, то там стояли старинные амфоры, небольшие скульптуры и прочая старинная дребедень.

— М-да, — с философским видом сказал Вовка. — Именно так я и представлял каморку настоящего профессора.

— Как? — удивился Стас.

— Ну… так, — пожимая плечами, развел руками Вовка.

Стас улыбнулся и пошел на кухню ставить чайник.

Четыре газовых плиты в ряд, восемь кухонных столиков, разбросанных по углам огромной кухни. Здесь тоже все было как прежде. Не всегда темы для разговоров учителя и учеников были историческими. Нередко говорили о взаимоотношениях людей в обществе, о дружбе, предательстве, книгах, фильмах, смысле жизни, наконец. Профессор в качестве примера приводил реальные ситуации из жизни коммуналки, принимая ее за маленькую модель мира. Тут были рассказы и о мыле в кастрюле врага по кухне, и о чужой сковороде на плите соседа в момент его неожиданного возвращения, и много чего еще. Конечно, не все соседи поступками своими походили на зверей. И за детьми приглядывали, и старикам помогали.

На кухню вбежала маленькая девочка. В руках она держала серого полосатого котенка, его лапки свисали как косички на голове хозяйки. Девочка поздоровалась, прижала котенка к правому боку и открыла холодильник. Достав оттуда пакет молока, налила его в блюдце, стоящее в углу, возле холодильника, и посадила перед ним котенка. Маленький пушистый комочек вытянул к блюдцу мордочку, несколько раз обнюхал молоко и начал лакать. Девочка сидела рядом и гладила котенка по шерстке.

— Опять его притащила! — не то прогнусавил, не то прошипел плюгавый толстячок с лакированной лысиной. — Всю квартиру зассал!

Стас знал этого толстячка. За всю свою жизнь он не упустил ни одной возможности сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойным примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом — в ЖЭК, а к старости перешла на газеты. Профессору от этой семейки тоже досталось.

— Пшел вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка, словно мячик.

Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете и ударился о ногу Стаса. Девочка встала, недоуменно моргая глазками. Через пару секунд она захныкала и почти сразу же заревела.

Толстячок поднял глаза на Стаса и, увидев его взгляд, замер с приоткрытым ртом. Егоров был уверен, что сейчас расплющит плешивого с одного удара по лысине. Но он успел сделать только два шага навстречу врагу. В дверном проеме появился Сергей, сосед профессора. Он жил в этой квартире четырнадцать лет и лысого невзлюбил с первого часа. Сергей с ходу схватил толстячка за отвороты плюшевого халата и приподнял к себе. Толстячок дернул ножками, с них слетели шлепанцы.

— Я тебя, сверчок плешивый, последний раз предупреждаю, — тихо и внятно сказал Сергей. — Еще раз кота тронешь — я тебе нос откушу.

— Да я тебя… — трепыхался толстячок, — а ну пусти… распустили вас… да я вас всех…

— Топай отсюда. Засранец! — прошипел Сергей и вышвырнул толстячка через открытую дверь в коридор.

Толстячок отскочил от стены, чудом устояв на ногах, одернул халат и засеменил прочь, продолжая выкрикивать угрозы из коридора. Сергей постоял немного в дверях, прислушиваясь к бубнежу, и с довольной улыбкой прошел к Стасу.

— Здорово!

— Привет, — ответил Стас, пожимая протянутую руку.

— Это ты правильно сделал, что пришел к профессору. Сдает старик. Ученики иногда еще приходят, но разве сравнишь нынешнюю молодежь с вами.

— Ну ты скажешь тоже, — ответил Стас. — Просто все сейчас заняты добыванием средств к существованию. Теперь не поразгружаешь вагоны, как мы в молодости.

— Это точно, время другое, — согласился Сергей.

Он поставил сковороду на плиту и включил газ. Тут его окликнул женский голос, и Сергей вышел из кухни.

Стас посмотрел на девочку, сидевшую на корточках и гладившую лакающего молоко котенка. Его тощенький хвостик торчал в потолок антеннкой. Стасу вдруг стало гадко. Ведь он на самом деле забыл про старика. А профессор всегда был одинок. Одиночество само по себе очень страшно, а одиночество в старости страшно вдвойне. Начинаешь понимать, что твои дни, месяцы, пусть даже годы, сочтены. Ты никому не нужен, потому что не можешь ничего дать. Это все, конечно, громко звучит — борьба со злом во вселенском масштабе.

Можно возвыситься в своих глазах до уровня Георгия Победоносца. Но почему-то никто не замечает зла рядом с собой. Обычного, бытового зла, которое происходит в двух шагах. Гораздо проще разглагольствовать на темы «кто виноват и что делать», но при этом не делать ничего. А чаще всего и сделать-то надо не так уж и много. Изменяя всего лишь себя, мы изменяем целый мир.

Стас не успел заварить чай, как вернулся профессор. Он был очень рад сидеть за одним столом со своим учеником и пить чай с вареньем. Стас это заметил, и ему снова стало стыдно. Старику и нужно-то было совсем немного: чтобы ему хотя бы изредка звонили.

Вовке же здесь, похоже, понравилось. Он улыбался профессорским шуткам, рассказам из преподавательской и археологической практики. И чай был каким-то особенно вкусным…

— Андрей Борисович, я вас очень прошу, не увлекайтесь походами в музей.

— Станислав, но он же не граф Монте-Кристо, — удивился профессор. — Не сидеть же мальчику в заточении. Иногда надо и воздухом подышать.

— Конечно, надо, — согласился Стас. — Только все же лучше, чтобы Вовка поменьше бывал на глазах у посторонних.

— Но…

— Андрей Борисович, позже я вам все объясню, — улыбнулся Стас.

— Ну что же. Дома так дома, — согласился профессор. — Мы и дома найдем чем заняться.

Через час Стас ушел. Главное было сделано, какое-то время Вовка будет вне игры. Стас не хотел рисковать и поэтому решил спрятать его у профессора.

Здесь его точно никто не найдет. И как же все-таки гадко, что поводом для визита к старому учителю была необходимость в его помощи.

Топорков шел на работу с больной головой, сутулясь и глядя себе под ноги.

Вот уже третью ночь у него не получалось нормально заснуть. Вчера он еще раз перерыл все материалы, которые ему удалось собрать о поезде и культе.

Ничего полезного. Слухи, легенды, документальные свидетельства. И ничего, что могло хотя бы косвенно относиться к «алгоритму зла». У Юры ничего не получалось. Его размышления зашли в тупик. Бондарь на звонки не отвечал, на контакт пока не шел.

Когда Топорков пришел в редакцию, все, кто попадался на пути, смотрели на него с плохо скрываемой улыбкой. Юра улыбался в ответ и, отмахиваясь, пробирался к своему столу.

— Веселая была ночка? — с улыбкой до ушей спросил Саша, фотограф, приятель по работе.

— Если бы…

Сашу окликнули из комнаты в конце коридора, и он пошел на зов ответственного редактора. Топорков продолжил путь к своему столу.

— Юра.

Он обернулся. За спиной стояла Марина.

— Тебе кто-то звонил вчера. Сказал, что хотел бы встретиться, что вам есть о чем поговорить.

— Который за вчера? — устало спросил Топорков.

— Я ему сказала то же самое, но он просил передать тебе, что его фамилия Бондарь и…

— Стоп, — сказал Юра. — Повтори.

— Его фамилия Бондарь… — растерянно повторила Марина.

— И что он сказал?

— Что… что если ты сможешь сегодня прийти в два часа к кинотеатру «Варшава», то будет тебя ждать у большой афиши со стороны метро и с удовольствием обсудит статью.

Как только Юра до конца осознал услышанное, он тотчас же проснулся. Возникло желание сразу позвонить Стасу, но он решил, что лучше будет сначала встретиться с Бондарем, а уже после рассказать об этом.

В назначенный час Топорков подошел к афише. Возле нее стоял человек соответствующий приметам, которые Бондарь сообщил о себе Марине.

— Григорий Ефимович? — спросил Юра, подойдя к мужчине пятидесяти пяти-шестидесяти лет, одетого в серые брюки, светлую клетчатую рубаху и серую ветровку.

— Юрий Топорков? — в ответ спросил Бондарь и приветливо улыбнулся.

Топорков улыбнулся в ответ и чуть кивнул головой. Они пожали руки.

— Рад знакомству с вами. У вас получилась хорошая статья.

— Спасибо, — сказал Юра, отметив, что у Бондаря очень даже не старческая хватка.

— Практически никакого заигрывания с мистикой — факты отдельно, предположения отдельно. Где легенда, там, так и говорится, — легенда.

— А редактор считает, что я сделал из мухи слона, ответил Юра. — Но в том, что получилось интересно, он с вами согласен.

Обменявшись парой общих, ни к чему не обязывающих фраз и перейдя к теме поезда-призрака, Топорков и Бондарь не спеша направились к подземному переходу. Бондарь говорил легко и непринужденно, как будто был давно знаком с Топорковым. В какой-то момент журналисту показалось, что Бондарь просто хочет выговориться. Юре не нужно было выуживать нужную информацию, что он собирался сделать до встречи. Ему оставалось только слушать.

Уже полчаса как они шли по насыпи вдоль железнодорожного полотна и разговаривали о поезде.

— Но поезд действительно исчез и тем самым сразу же привлек к себе много внимания, — рассуждал Бондарь. — А вы, Юрий, никогда не задумывались над тем, что собой представляет железнодорожная сеть в масштабе всей планеты?

— Ну… это солидное сооружение… — начал Юра, хотя задумался об этом впервые.

— Это не просто солидное сооружение… Это уникальное сооружение! И не надо его ставить в один ряд с египетскими пирамидами, это нечто иное.

Железнодорожная сеть замкнута. У нее нет ни начала, ни конца. Нет, конечно, есть тупики, снятые участки рельс, но все это ничтожно мало по сравнению с остальной частью.

Топорков поднял взгляд, и он непонятно почему зацепился на четверке рабочих в оранжевых жилетах, метрах в пятидесяти от стрелки менявших рельсы. Он вдруг задумался: для чего менять рельсы на дороге, которая, судя по всему, много лет не используется и вряд ли будет использоваться в ближайшем будущем?

— Ремонт старой ветки, — задумчиво и тихо сказал Юра. — Для чего?..

— Действительно, странно, — согласился Бондарь, посмотрев на ремонтников, и продолжил. — Вы, наверное, слышали, что пустые, заброшенные города действуют угнетающе на тех, кто рискнул пройти по их улицам…

— Это естественно. — Даже в обычной деревенской избе, если там долго не живут люди, начинают происходить странные вещи.

— Старые железные дороги дарят мистические ощущения ничуть не меньше, чем пустые города, но в то же время и притягивают к себе именно этими ощущениями. Во всей истории с исчезнувшим поездом есть много странных, как будто не связанных между собой вещей. И одна из главных — голова писателя Никольского. Точнее, не голова, а череп. Вы слышали об этом?

— Культ «Двенадцати голов». Только непонятно, какая здесь взаимосвязь.

— Возможно, причина исчезновения поезда кроется именно в черепе. После обряда посвящения он стал вместилищем колоссальной энергии, если верить описаниям культа… Череп Никольского сам по себе уже является артефактом.

А теперь прибавьте сюда исчезнувший поезд… Возможно, он все равно исчез бы в этом тоннеле, даже если бы в одном из вагонов не было черепа Никольского, но после того как череп прошел обряд посвящения и его все же принесли в поезд, он превратился в катализатор вселенской катастрофы. Поезд проходит сквозь пространство, время от времени появляясь то там, то здесь, совершая обороты вокруг земли. В некоторых источниках говорится, что если он сделает полных сорок девять оборотов, на земле, и не только на ней — во всей вселенной, воцарится вечная власть зла и мрака.

— Почему именно сорок девять? — удивился Юра.

— Не знаю… Это число несколько раз попадалось мне в разных источниках.

Правда, об этом всегда говорилось вскользь. А может, все гораздо проще.

Сорок девять можно получить, перемножив семь на семь, наверное, по аналогии с «сорока сороками».

— Молочно-белый туман в момент исчезновения поезда говорит за то, что поезд телепортировался. Так мне сказали эксперты-физики.

— Теория о телепортации, — задумался Бондарь. — Наверное, с точки зрения технологии, исчезновение поезда будет правильно называть именно так. Усиливающееся чувство тревоги — побочное воздействие при мгновенном перемещении в пространстве живого организма. Не исключено, что мы с вами даже консультировались у одних и тех же специалистов, — сказал Бондарь. — Поскольку перемещение было спонтанным, бесконтрольным со стороны человека, вредное воздействие на психику не было блокировано.

— Вы так рассуждаете, как будто технология телепортации уже существует.

— По некоторым данным, приблизительно в 1583–1586 годах Джордано Бруно написал книгу «О свойствах времени». Через несколько лет книга бесследно исчезла. Считается, что именно в ней он описал свой опыт по перемещению кувшина на одну минуту в будущее.

— Бруно? — не выдержав, усмехнулся Юра.

— Вы зря иронизируете, — спокойно сказал Бондарь. — Есть свидетельские показания, подтверждающие опыт. В книге описана технология опыта. Возможно, именно этим объясняется странная история с казнью Бруно. Кое-кто из ученых мужей даже держал эту книгу в руках.

— Но если это и телепортация, тогда почему поезд не исчез мгновенно, а неспешно зашел в молочное облако?

— Соприкосновение или пересечение миров и пространств… — спокойно продолжал рассуждать Бондарь. — Есть и такая версия. Поезд просто перешел из одного пространства в другое. А то, что он почти регулярно возвращается, говорит о том, что таких точек соприкосновения множество. К тому же неизвестно, что управляет поездом. Какие силы. Не исключено, что после того, как в него принесли череп Никольского, физические свойства самого поезда изменились.

Или изменились свойства пространства вокруг железной дороги, и поезд теперь просто дырявит пространства, отыскивая слабые места.

— Не понял.

— Как я уже говорил, что из себя представляет железнодорожная сеть, еще не осознано. Кроме того, что она замкнута. Возможно, она как-то влияет на физические свойства пространства или даже пространств, ведь поезд проходит там, где рельсы лежали в прошлом или будут лежать в будущем, в тоннелях метро, у трамвайных линий… Нельзя исключать того, что в какой-то момент, пусть на короткое время, количество перешло в качество. Железнодорожная сеть в один прекрасный день изменила физические свойства пространства, материи, и вот результат. А дальше изменились свойства самого поезда.

В этом аспекте небезынтересно то, что Марио принес череп за несколько секунд до того, как поезд вошел в тоннель. Ужас и паника, по его словам, начались уже в тоннеле. Он был декорацией для его спектакля. Темнота, свечи, человеческий череп… — Бондарь понизил голос, сделал руками несколько загадочных пассов и улыбнулся. — Но с его же слов и со слов проводника, они выпрыгнули из вагона еще до тоннеля. То есть время в поезде и время вне его текло по-разному. Теория относительности.

— Ну хорошо, — согласился Юра, — А если все же череп Никольского будет вне поезда?

— Не знаю, что тогда станет с поездом, — сказал Бондарь. — Может, продолжит свои появления, а может, остановится. Да это, наверное, и не так важно.

Главное, беды тогда не случится. Не случится до тех пор, пока череп не попадет в руки служителей культа «Двенадцати голов». Их цель — воцарение вселенского зла. Провидение преподнесло им подарок, и поезд ускоряет приход конца света. Самое смешное, что слуги культа не видят в поезде, так сказать, соратника и пытаются получить череп для своих целей. Чтобы привести в действие свой план.

— Но ведь можно постараться найти «алгоритм зла», — сказал Юра, — рассчитать время и место следующего появления «Летучего Итальянца» и изъять череп из поезда.

За спиной истошно заорал электровоз. По соседней ветке загрохотал состав с цистернами и платформами.

— Я думаю, — медленно проговорил Бондарь, когда состав скрылся за поворотом, — что легенда об «алгоритме зла» всего лишь легенда. Хотя, конечно, она не лишена оригинальности. Тем более это заманчиво, что череп Никольского на данный момент является краеугольным камнем всей истории. Изъяв череп из поезда, его можно сделать недоступным для адептов культа. Вряд ли в ближайшее время они смогут заполучить череп человека, у которого при жизни был бы подобный разум. Но сделать это не так просто. Считается, что с черепом из поезда сможет выйти только ребенок. Создание чистое и непорочное.

— Ну… это не такая уж и проблема.

Юра сразу вспомнил Вовкины глаза в тот момент, когда Стас рассказывал про его отца. Сомнений быть не могло. Вовка обязательно все сделает как надо и не испугается. Дайте только ему этот поезд.

— Возможно, — согласился Бондарь. — Но манускрипт с «алгоритмом», если он, конечно, существует, найти гораздо сложнее, чем ребенка, который согласится войти в поезд.

Они разговаривали еще около часа. Бондарь вдруг достал из кармана золотые часы на цепочке, изящным движением открыл их, из-под крышки раздались звуки «Боже, царя храни». Юра непроизвольно задержал взгляд на часах, а Бондарь грустно вздохнул.

— Вот мое время и вышло. Странное это понятие — время. То ползет еле-еле, то бежит, словно жеребец. Да я, наверное, утомил вас своими неопределенными предположениями.

— Ну что вы. Мне казалось, что, когда я писал статью, я узнал так много… а теперь вижу, что не знал даже и половины.

— Ну-у. Пустяки, — улыбнулся Бондарь. — Никто не может знать все.

Прощаясь, Бондарь обещал позвонить Юре. Продолжение статьи должно быть интереснее начала, и в этом он согласился помочь.

Когда Бондарь ушел, из телефона-автомата в переходе метро Топорков позвонил в редакцию и попросил Марину срочно найти для него информацию о ремонтных работах на железнодорожных путях между платформами «Ленинградская» и «Красный Балтиец» Рижской железной дороги. После этого он позвонил Стасу и договорился о встрече. Егоров сказал, что через три часа сможет приехать вместе с Тамарой. Вовку он оставил у одного очень хорошего знакомого — пока ему лучше не показываться в их компании. Люди со шрамами нанесут еще не один визит.

Электровоз подал гудок и показался из-за поворота, таща за собой три десятка товарных вагонов. На стыках рельс колеса монотонно отстукивали ритм. Смеркалось.

Юра стоял на трамвайном мосту над железной дорогой и бесцельно разглядывал лежавшие параллельно стальные полосы железнодорожного полотна, пересекающие друг друга лишь на стрелках и тут же расползавшиеся в разные стороны.

Под мостом проносились электрички, неспешно проползали товарняки. Казалось, что стальные полосы сами принимают решение, выбирая для каждого состава свое направление.

Как только Бондарь ушел, Юра не переставал обдумывать странную встречу.

Он старался вспомнить каждую интонацию, каждое слово. Сначала ему казалось, что Бондарь говорил искренне. Потом вдруг почувствовал, что все сказанное было заранее обдумано и отрепетировано. Вплоть до интонаций. Потом снова появилось доверие… Но все же окончательные выводы Юра делать не стал.

Он хотел обо всем рассказать друзьям, а потом подвести черту.

Топорков почувствовал взгляд и обернулся. К нему подходили Стас и Тамара.

— Здравствуй, — сказала Тамара, с приветливой улыбкой. Стас кивнул головой.

— Привет, — улыбнувшись, ответил Юра и вновь почувствовал непонятное волнение.

То есть теперь оно было ему понятно — он влюблялся.

— А где Роман? — спросил Юра.

— На дежурстве, — ответил Стас. — Он работает в службе охраны метрополитена.

Так что ты хотел нам здесь показать?

— Сегодня днем я встречался с Бондарем.

По мосту проехал трамвай. Стук колес на рельсах отдался дрожью по всему мосту. Тамара и Стас переглянулись.

— Каким образом тебе это удалось? — спросил Стас.

— Не мне, а ему, — ответил Юра. — Утром в редакции мне сказали, что Бондарь еще вчера пытался до меня дозвониться. Не дозвонившись, через секретаря назначил встречу. Мы с ним мило побеседовали. Он рассказал много интересного.

— С какой это стати он начал с тобой откровенничать? — не верил Стас.

— Это с какой стороны посмотреть, — ответил Юра, повернулся спиной к перилам моста и облокотился о них. — Сначала мы просто обсуждали мою статью, потом поделились информацией о поезде-призраке. Поговорили о культе «Двенадцати голов», об «алгоритме зла». Но мне кажется, что он меня специально сюда затащил.

— Зачем? — спросила Тамара.

— Он показывал мне железную дорогу.

Топорков жестом руки показал на рельса под мостом. Тамара и Стас смотрели на него, ничего не понимая.

— С одной стороны, ничего странного, — продолжил Юра. — Статья о поезде, а он спец по нему. Железнодорожная развязка — хорошая декорация, если хочешь создать нужное настроение. Потом он начал рассказывать про мертвые города и осторожно подвел меня к теме мертвых железных дорог.

Стас посмотрел с моста вниз. В наступивших сумерках, освещенных желтым светом фонарей, белым холодным светом поблескивали стальные рельсы. Из-под моста с грохотом выскочила электричка.

— Уже после разговора я понял, — продолжил Юра, — что он выдавал мне информацию порциями. Как бы делая паузы, чтобы я сам додумал недосказанное.

— А иначе ты бы заметил, что он тебя подталкивает к чему-то определенному, — сказала Тамара.

— Возможно, — согласился Юра и замолчал.

Тамара встала рядом со Стасом и посмотрела с моста на железную дорогу.

Несколько синих семафорных огоньков горели в траве недалеко от стрелки и образовывали собой почти законченное созвездие Малой Медведицы.

— Что же он задумал? — сказал Стас.

— А может, он тоже борется со злом? — спросила Тамара.

Стас и Юра посмотрели на нее.

— Да нет… Хотя… — было заметно, что Стас сомневается.

— И вот еще что, — вспомнил Юра. — Я вам не рассказывал раньше, думал, примите за сумасшедшего, но после того, что случилось с Игорем… в общем, я тогда собирал материал на статью. В переходе одна нищая старушка ни с того ни с сего сказала мне, что не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет. В библиотеке я случайно узнал, что Бондарь тоже захаживал туда. Когда библиотекарша отвлеклась, я попробовал заглянуть в формуляр. Только я протянул руку к ящичку, как он задвинулся. Сам. Я чуть заикаться не начал. Тут обернулась библиотекарша, но уже с лицом старухи из подземного перехода, и сказала, что не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет. Я чуть не помер от страха, думал, что видения начались.

— Кто-то или что-то пыталось помешать тебе с ним встретиться? — спросил Стас, но по интонации голоса можно было сказать, что он скорее утверждал.

— Если это так, то почему? — спросила Тамара.

— Культ «Двенадцати голов» Бондарь воспринимает всерьез, — продолжил Юра.

— Он считает, что все дело в черепе. Что касается манускрипта, он сказал, что не верит в его существование. А потом вдруг сказал, что из поезда с черепом сможет выйти только ребенок. Существо чистое и непорочное.

— Мы слышали об этом, — сказала Тамара. — Но… Если он не с нами, а против нас, то получается, что он сам рассказывает, как ему помешать.

— Получается, что он помогает нам, — предположил Стас. — А может быть, он это говорит для того, чтобы запутать нас. Заставить поверить ему. Ладно, мне пора. Нужно встретиться с одним человеком. Возможно, он даст ниточку, которая приведет к манускрипту. Позже обсудим встречу еще раз.

— Удачи, — Юра пожал Стасу руку.

— До завтра, — сказала Тамара.

Стас ушел. Юра с Тамарой посмотрели ему вслед и снова повернулись к железной дороге. Вдалеке послышался гудок тепловоза.

— Ты проводишь меня? — неожиданно спросила Тамара.

Юра растерялся. О подобном он не мог и мечтать. Он долго думал, как самому заговорить с Тамарой о чем-нибудь, кроме поезда. Юра смотрел на прекрасную девушку, пытаясь подобрать правильное слово, и никак не мог это сделать, а девушка смотрела на смутившегося кавалера и чуть заметно улыбалась.

— Конечно, — наконец выговорил Юра.

В окружении миллиона звезд с неба смотрел молодой месяц. Юра и Тамара не спеша шли по опустевшей улице и разговаривали о пустяках. Обычных житейских пустяках. Под ногами медленно плыл асфальт, светофоры на перекрестках монотонно моргали разноцветными глазами.

— Как ты попала в эту компанию? — спросил Юра.

— Это не я попала в компанию, а компания… Я тогда училась на третьем курсе филфака МГУ. Мы дружили факультетами. Кто-то из историков рассказал эту легенду, принес старые газеты, документы. Мы, естественно, увлеклись и начали искать «Летучего Итальянца». Вот тут все и началось. В первый же месяц погибли два историка. Дальше — больше. За два года не очень активных поисков, надо же было еще и учиться, погибло шесть человек. В той же компании на вечеринке археологов я недавно познакомилась со Стасом. Он нам рассказал про Вовкиного отца.

— А Роман?

— Роман работает в милиции, подразделение охраны метрополитена. Однажды он видел «нечто» на рельсах, на перегоне к резервному тоннелю… За полгода до этого случая он сильно заинтересовался всякими историями про заброшенные ветки метрополитена. Как-то раз, когда он дежурил в ночную смену, Роман дождался окончания движения и полез в тоннель. Через полчаса забрел в технический отстойник. Где-то прочел, что как раз там находится дверь в другой тоннель с бывшими секретными линиями от «генеральского дома».

Двадцать лет назад ими перестали пользоваться, а потом совсем забыли.

— Рассекретили, что ли?

— Да нет, забыли и все. Роман говорил, что сейчас таких мест в метро полно.

А он человек любопытный… Через пять минут как он зашел в отстойник, вдруг замигал свет, послышался свист, смешанный с воем, а через несколько секунд по рельсам покатил паровоз с вагонами. Роман еле успел отскочить в сторону и прижаться к стене. Поезд медленно проехал мимо него и исчез.

Роман говорил, что после этого сел на рельс и просидел так, сам не помнит сколько времени. Он решил, что попросту сходит с ума, а поезд — галлюцинация.

Но во всех основных тоннелях стоят датчики. Они регистрируют проходящие составы и посылают информацию в центральный компьютер. Датчики зафиксировали на выезде из резервного тоннеля состав вне графика. Тоннель потом изучали — приехала какая-то секретная комиссия, ФСБ дежурило, подписки со всех брали. Однажды мы нашли человека, который мог нам помочь. Старичок всю жизнь проработал в историческом архиве. Тогда первый раз мы столкнулись с двумя громилами со шрамами на лицах.

— Кто они?

Тамара пожала плечами.

— Слуги зла. Этим все сказано. В тех бумагах, что притащили историки, было сказано, что они же приходили к Лукавскому, после того как тот отдал череп Никольского его внуку. Роман пошел на встречу со стариком вместе со своим другом. Один из громил свернул другу шею, а старика они просто разорвали на части. Роман чудом спасся. Потом случай на даче… Вот такие вот дела.

Тамара остановилась под фонарем напротив подъезда девятиэтажного кирпичного дома. Юра понял, что они пришли.

— Спасибо, что проводил.

— Пожалуйста. Мы можем когда-нибудь увидеться?

— Конечно. Стас поехал за какими-то бумагами. Завтра обещал все рассказать…

— Нет, я имел в виду сходить куда-нибудь. Вдвоем.

Тамара улыбнулась.

— Об этом пока рано говорить. Но все может быть.

От этих слов Юре стало очень нехорошо. Он почувствовал себя собачонкой, стоящей на задних лапках и выпрашивающей кусочек сахара.

— До свидания, — сказала Тамара.

— До свидания, — ответил Юра.

Подъездная дверь хлопнула, и Юра побрел домой. Последние слова очень быстро забылись. За этот день столько всего произошло. Много и разного. И все это нужно было обдумать.

Оказавшись дома, Топорков закрыл дверь в квартиру, придерживая «собачку» замка, чтобы тот не щелкнул, снял ботинки, на цыпочках прошел на кухню и открыл холодильник. В холодильнике стояла сковорода с вареной картошкой и двумя котлетами. Он положил одну из них на кусок черного хлеба и включил электрический чайник. Только он откусил от холодной котлеты, как раздался телефонный звонок. Юра метнулся телефонному аппарату, пытаясь успеть снять трубку раньше, чем тот разбудит маму.

— Алло, — тихо сказал Топорков.

— Юра? — почему-то шепотом спросил Стас. — Через полчаса я жду тебя у метро. Нужна твоя помощь. Только будь осторожен. Слышишь? Будь осторожен!

На этом разговор оборвался. Положив трубку, Юра на несколько секунд задумался над тем, что мог иметь в виду Стас, говоря об осторожности, и почему он говорил шепотом. Затем посмотрел на часы. Половина первого. Дожевывая котлету, Юра надевал только что снятые ботинки.

В назначенный час Топорков подошел к станции метро. Кроме двух поздних пассажиров на остановке автобуса и только что отошедшего троллейбуса на улице никого и ничего не было. Юра шел к вестибюлю станции метро, осторожно посматривая то влево, то вправо. Ничего подозрительного он не замечал.

Вдруг неизвестно откуда за спиной вырос Стас и положил ему на плечо руку.

Юра вздрогнул и резко обернулся.

— Молодец, что быстро пришел, — все так же полушепотом, как и по телефону, сказал Стас.

— Что случилось? — так же шепотом спросил Юра.

— У меня есть кое-что, что поможет нам в поисках поезда.

Стас протянул Юре серую картонную папку с завязочками и надписью: «Дело №». Юра принял папку и, повертев ее в руках пару секунд, спросил:

— Манускрипт?

— Нет, это не манускрипт. Но там есть кое-какие сведения. Они могут помочь.

Домой сегодня не ходи. Бумаги по возможности не читай. Не суетись! Успеешь еще прочесть, — добродушно улыбнулся Стас, стараясь не перепугать Юру.

— Почему я…

— Не обижайся, — перебил Стас. — Я боюсь, ты увлечешься и не заметишь ИХ. ОНИ где-то рядом. Они теперь всегда рядом.

— Кто они? — Юра посмотрел Стасу в глаза.

— Кто они… ОНИ! — сказал Стас. Было заметно что он сильно взволнован.

— «Меченых» не видел, но кто-то рядом есть. Тебе лучше уходить. Встретимся в одиннадцать в Кунцево, в пятиэтажках. Заберешь Тамару — она знает, где это. И, Юра, будь осторожен.

— Хорошо, — ответил Топорков, чуть пожав плечами, не понимая смысла, но соглашаясь с содержанием.

— По этой улице дойдешь до перекрестка, — объяснял Стас. — На нем повернешь направо. Метров через двести выйдешь к железке. Доедешь до Курского вокзала, там затеряешься в толпе. Электричка, — он посмотрел на часы, — через семь минут.

— Договорились.

Они пожали руки. Топорков убежал в сторону перекрестка, а Стас пошел по улице в обратную сторону. Он шел быстро, почти не оборачиваясь. Свернув в переулок, Стас заметил в другом его конце темный силуэт. Егоров отпрянул и двинулся было обратно, но следом за ним шел другой силуэт. Стас побежал дальше по улице. Теперь он не чувствовал чужого присутствия. Он его видел.

Стас вбежал в подъезд углового дома, это был проходной подъезд, он не ошибся, и выбежал с противоположной стороны. Улица была пуста. Он проскользнул под окнами, пригибаясь за кустарником и, оказавшись на соседней улице, побежал в левую сторону. В соседнем квартале жил Роман…

Через пять минут Стас вошел в первый подъезд девятиэтажного кирпичного дома, взбежал на последний этаж, с лязгом отодвинул тяжелый люк и по металлической лестнице выбрался на чердак, а оттуда на крышу. Осторожно пройдя по листам громыхавшей железной кровли, он спустился в четвертый подъезд, с другой стороны дома. На звонок в дверь Роман вышел в трусах до колен в синий и зеленый цветочек…

В пятиэтажке, предназначенной под снос, в народе именуемой «хрущоба», практически не было ни одной входной двери. Даже решетки с нижних окон на лестничных клетках, которые в этих домах были у пола и под потолком, кому-то понадобились. Оконные проемы квартир наполовину зияли пустотой, а там, где еще оставались рамы, почти все стекла были разбиты. Осколки кафельной плитки и обрывки обоев валялись под ногами, брошенная старая нехитрая мебель… строительный мусор.

Квартира номер десять находилась в углу дома. В ней не было стекол, раковины и ванны, но чудом сохранилась железная дверь. Покореженная, но все еще способная выполнить свое предназначение. Раньше археологи частенько собирались в этой квартире и обсуждали новые факты, относящиеся к поезду-призраку.

Именно здесь Юра с Тамарой должны были встретиться со Стасом и Романом.

Тамара постучала в дверь условным стуком. Два коротких и два длинных.

Дверь открылась. На пороге стоял Роман.

— Привет, — сказала Тамара.

— Проходите, — кивнул головой Роман и пошел в большую комнату.

Тамара пропустила Юру вперед и закрыла дверь.

Комнат было две. Маленькая находилась в конце короткого коридора, большая — налево от маленькой, кухня правее. Роман остановился в двух шагах от двери, пропуская товарищей в комнату. Юра шел первым, следом за ним Тамара.

Картонную папку, которую ночью передал ему Стас, Юра нес в руках. Егоров сидел на табурете в большой комнате возле окна. Его глаза были не такими, как раньше. Юра заметил это. Он сделал несколько шагов и остановился посреди комнаты, Тамара остановилась возле двери.

— Бумаги у тебя? — спросил Роман.

— Да, — ответил Юра и обернулся.

— Ну показывай что там Стас нашел, — сказал Роман и протянул руку.

«Милая» улыбка Романа Юре не понравилась. Он повернулся к Стасу, еще раз посмотрел в его глаза.

— Зачем?

— Как это зачем? — удивленно усмехнулся Роман. — Хочу посмотреть.

— Ну да? — спокойно сказал Юра, подняв брови домиком.

Роман схватил Тамару за руку и дернул на себя. Тамара вскрикнула, Роман завернул ей руку за спину и приставил к горлу стилет. Точно под подбородком.

— Бумаги! — прорычал Роман.

Стилет надколол нежную женскую кожу. По шее вниз устремилась тонкая струйка алой крови. Юра дернулся было вперед, но, увидев стилет у горла Тамары, замер.

— Отдай их, — тихо сказал Стас.

Юра обернулся и то ли в нерешительности, то ли в недоумении, посмотрел на Стаса.

— Отдай, — смиренно повторил Стас и, прикрыв глаза, кивнул головой.

«Интересно, — подумал Юра, — как это выглядит со стороны? Отдать папку, от которой, возможно, зависит судьба мира».

Он посмотрел в испуганные глаза Тамары.

— Юра. Отдай, — еще раз сказал Стас. — Они все равно бесполезны. У нас нет ключа для расшифровки карты и записей.

Топорков посмотрел на папку, вздохнул с сожалением и, помедлив немного, бросил папку под ноги Роману.

— Три шага назад, — скомандовал Роман и тихо добавил, обращаясь теперь к Тамаре: — Подними бумаги, только медленно.

Они вместе присели, Тамара подняла папку. Пятясь назад, Роман и Тамара вышли в коридор. Юра шел следом, за ним Стас. Подойдя к двери, Роман заставил Тамару открыть дверь. Ее левая рука все так же была завернута за спину.

Стилет, как прежде, упирался в горло.

Дверь скрипнула. Отпустив левую руку Тамары, но не убрав стилета Роман забрал у нее картонную папку и, прижимая ее левым локтем, вышел из квартиры.

Тамара все еще оставалась его пленницей. Юра не отставал. Он медленно шел за Романом и ждал удобного случая.

Как только Роман и Тамара вышли из квартиры, чья-то рука отняла стилет от горла заложницы. Кто-то с силой развернул Романа, тем самым отбросив Тамару в сторону. Она вскрикнула и отлетела к двери квартиры напротив.

Стас и Юра метнулись на лестницу. Роман попытался освободиться от чужих рук, но у него это не получилось. Лбом неизвестный ударил его в переносицу, затем пнул коленом в живот. Роман охнул на выдохе и согнулся пополам, стилет, дзенькнув, упал на кафельный пол. Юра со Стасом выскочили из квартиры.

Тамара лежала в углу у соседней двери, поджав колени и закрыв лицо руками.

Неизвестно откуда появившийся Бондарь двумя руками обхватил голову Романа и с силой дернул ее вниз, направив навстречу своему колену. Роман вскрикнул и, повалившись на спину, отлетел к лестнице. Перевернувшись, он встал сначала на четвереньки, а потом попытался подняться на ноги. Бондарь с места махнул ногой, Роман кубарем скатился вниз по лестнице и, высадив раму, вылетел в нижнее окно.

Юра кинулся к Тамаре и помог ей подняться. Стас бросился вниз по лестнице, но внезапно остановился у окна на площадке пролетом ниже. Во дворе на куче строительного мусора лежал Роман. Из его груди торчала короткая ржавая арматура. Убедившись, что с Тамарой все впорядке, Юра сбежал вниз. Бондарь уже стоял рядом со Стасом и смотрел через выбитое окно. К телу Романа нагнулся огромного роста человек и взял серую картонную папку, лежавшую рядом с ним. Он поднял голову и посмотрел вверх. Юра, Стас и Бондарь непроизвольно дернулись назад. На них смотрел человек с лицом, изуродованным страшным шрамом. Зло улыбнувшись, он побежал прочь и через несколько секунд скрылся за углом дома.

Стас с шумом выдохнул и несколько раз сдавленно хмыкнул. Со стороны это было похоже на хныканье. Юра смотрел на все это почти отрешенным взглядом.

— Что там? — спросила Тамара, спускаясь по лестнице.

Она прижимала к ране на шее Юрин платок, белый с синей каемочкой, на четверть покрасневший от впитавшейся крови.

— Там? Там уже ничего, — обреченно сказал Стас. — Надо же… А ведь могли узнать прикуп и переехать в Сочи.

— Там было что-то важное? — спросил Бондарь.

— Да Бог его знает, — пожал плечами Стас. — Я эти бумаги только мельком видел. Там было что-то сказано про церковь, которая находится… Бог его знает где.

— В Милане она находится, — сказал Юра.

Стас резко повернул голову и, сдвинув брови, посмотрел на товарища, постепенно из удивленного состояния переходя в состояние надежды.

— Что в Милане? — спросила Тамара.

— Церковь Сант-Амброджо, — ответил Юра. — Я бумаги тоже только краем глаза видел. Но у меня есть ксерокопия.

— Ксерокопия? — Стас просто не верил в услышанное. — Ты сделал ксеру?!

— А что, по-твоему, должен сделать журналист, когда в его руки попадают бумаги, из-за которых кого-то пытаются убить? — в свою очередь удивился Юра. — Уж, по крайней мере, снять копию, и не одну.

— Простите, я не представился, — вдруг улыбнулся Тамарин спаситель. — Бондарь Георгий Ефимович.

— Мы вас знаем, — сказала Тамара и тоже улыбнулась.

— Знаете? — удивился Бондарь.

Стас заметил, что Бондарь переигрывает. Но не показал своей догадки а, наоборот, принял игру.

— Вы ведущий специалист по «Летучему Итальянцу», — сказал Стас. — По крайней мере, вы верите в то, что из этой сказки могут вырасти большие неприятности.

— Да. Верю, — подтвердил Бондарь. — И знаете, если мы сию минуту не уйдем отсюда, то у нас неприятности наступят гораздо раньше, чем предполагаем.

Внизу лежит труп.

Из подъезда Стас вышел первым, за ним Бондарь, Юра и Тамара. Выйдя со двора, они повернули в противоположную от автобусной остановки сторону и быстро пошли прочь.

— Как вы здесь оказались? — на ходу спросил Стас, когда заброшенный дом скрылся за поворотом.

— Я живу неподалеку, — ответил Бондарь. — Пошел в булочную. Увидел Юру с красивой девушкой. Хотел подойти поздороваться, вдруг вижу, что за ними идут два амбала. Юра свернул к старым домам, и они следом. У меня появилось плохое предчувствие. В молодости я неплохо боксировал. Подумал, что с двумя Юра один не справится — помощь не будет лишней.

— Почему Роман сделал это? — вдруг спросила Тамара.

— Каждому человеку в жизни приходится делать выбор, — невесело ответил Стас. — Роман свой сделал.

— Но почему? — Тамара все еще не хотела верить в то, что произошло. — Почему он это сделал? Роман всегда был смелым, и напугать его еще никому не удавалось. Сколько раз он рисковал жизнью, сколько раз сталкивался с ними лицом к лицу.

— Значит, однажды они оказались сильнее, — сказал Бондарь. — Такое случается.

Бывает, что человек не устоит перед соблазнами, а бывает, переходит на другую сторону по хладнокровному расчету. Я не хочу сказать ничего плохого о вашем друге… просто… В этом мире не стоит удивляться предательству.

И вот что. Сейчас мы пойдем ко мне домой. И даже не спорьте.

Бумаги, которые успел скопировать Юра, кроме непонятных схем, заметок и зарисовок содержали эссе неизвестного историка, жившего в середине восемнадцатого века, на тему явлений мистического происхождения. В этом опусе были приведены некоторые примеры странных происшествий и их трактовка как учеными разного времени, так и простыми людьми. Также в бумагах было сказано, что в Италии, неподалеку от Пизы, есть монастырь, монахи которого испокон веков хранят тайну Подземного храма, который находится в тех же Пизанских горах. В храме хранятся предметы, однажды уже спасшие мир от пришествия зла, и те, которым еще только предстоит это сделать. Среди мечей, перстней и запечатанных сосудов в Подземном храме находится манускрипт, в котором рассказывается про закономерности появления зла во вселенной.

Бондарь сказал, что уже слышал о Подземном храме, только не знал, где именно тот находится. В эссе также говорилось о соборе Сант-Амброджо, служителей которого одно время принимали за выходцев из ордена храмовников, тех самых хранителей — монахов, посвятивших жизнь сохранению реликвий Подземного храма и сбору по всему миру предметов, способных каким-либо образом воспрепятствовать наступлению царства вечного мрака во вселенной.

Ни подтвердить, ни опровергнуть это, так никто и не смог.

По словам Бондаря, в соборе Сант-Амброджо у него есть знакомый священник, который поможет в поисках Подземного храма, тем более что это дело святое.

Затягивать с поездкой просто опасно. Подлинники эссе находятся в руках противника, и он ждать не будет.

«Как хороши, как свежи были розы…» — под аккордеон пел дедушка в поношенном, но ладно сшитом костюмчике, стоя на Старом Арбате. Его окладистая борода была тронута сединой, жесткие волосы на голове тщательно уложены и имели идеальный пробор. Вокруг певца стояли человек пятнадцать слушателей, большинство из которых были молодые люди. Исполнение им явно нравилось, и после того как песня закончились, все дружно зааплодировали, а в картонную коробку из-под обуви полетела мелочь. Дедушка раскланялся, поблагодарил и продолжил концерт. Топорков улыбнулся, бросил в коробку пару монет и пошел дальше.

Арбат кишмя кишел торговцами всякой дребеденью, туристами с фотоаппаратами и просто праздношатающимися.

Еще издали Юра заметил Стаса, стоящего на углу у переулка Цоя. Поздоровавшись, они прошли по Арбату до первого перекрестка, свернули направо и, удалившись от суеты, присели на скамейку в тени деревьев тихой улочки.

— Ну рассказывай, что там у тебя? — спросил Стас, развернувшись к Юре вполоборота и усаживаясь поудобнее.

— Я тут порылся немного в книгах… — сказал Юра, — и… кое-что нарыл, — он развернул несколько исписанных листов. — По крайней мере, мне так кажется.

— Я весь внимание.

— Нам известно, — начал Юра таким тоном, как будто читал лекцию, — что Лукавский после нескольких лет жизни в Индии вернулся в Россию участником культа «Двенадцати голов». Конкретно о культе я ничего не смог найти.

То есть абсолютно никаких следов. Но, на мой взгляд, в индуизме есть некоторые интересные вещи, из которых можно сделать кое-какие предположения о культе, да и не только о нем.

В индуистской мифологии, как и в христианской религии, все строится на триединстве.

Брахма — основа «брахман». Высшее божество, творец мира, открывающий триаду верховных богов индуизма. В этой триаде Брахма как создатель вселенной противостоит Вишну, который ее сохраняет, и Шиве, который ее разрушает.

То есть держит некоторый баланс. Не дает ни погубить вселенную, ни спасти ее окончательно. В Ведах слово «брахман» обозначает молитвенную формулу.

Вишну в Ведийских гимнах занимает сравнительно скромное место. Он юноша большого роста, «широко ступающий». Мотив торжества над злом составляет основное содержание мифов о Вишну, во всех своих проявлениях он олицетворяет энергию, благоустраивающую космос. Эта энергия предстает во множестве обликов, от неописуемого абсолюта до персонификации Бога, к которому человек может испытывать эмоциональную привязанность. В «Махабхарате» есть раздел «Гимн тысяче имен Вишну».

Шива — «благой», «приносящий счастье». Будучи богом-создателем, одновременно является и богом-разрушителем. В триаде ему отведена роль уничтожителя мира и богов в конце каждой кальпы. Это такие громадные интервалы времени.

— Я знаю, — ответил Стас.

— Что ты знаешь? — не понял Юра.

— Что такое Брахма, Шива и Вишну. Но ты не отвлекайся, продолжай. Я хочу услышать, как ты это понимаешь.

— Свиту его изображают мучители, злые души, оборотни. У Шивы четыре или пять лиц и четыре руки. В руках он может держать трезубец, барабан в форме песочных часов, топор или дубинку с черепом у основания, лук, сеть и так далее. Насколько я понимаю в символах, песочные часы — время. Он может управлять временем.

— У-гу, — Стас качнул головой.

— У Шивы есть жена Деви. Одна из ее ипостасей Кали — «черная». Олицетворение грозной, губительной стороны его божественной энергии. Кали черного цвета, одета в шкуру пантеры. Вокруг ее шеи ожерелье из черепов. У нее четыре руки. В двух она держит отрубленные головы, в двух других — меч и жертвенный нож. В конце кальпы Кали окутывает мир тьмой, содействуя его уничтожению.

В этой роли она зовется Каларатри — «ночь времени». Культ Кали восходит к неарийским истокам и связан с кровавыми жертвоприношениями. По характеру он во многом чужд ортодоксальному индуизму, хотя и занимает центральное место в верованиях тантристских и шактистских сект.

Дальше Кала — означает время. В древнеиндийской мифологии божество, персонифицирующее время. Обычно оно описывается как состоящее из дней и ночей, из месяцев и времен года. Оно как бы поглощает в своей бесконечной череде, вращении колеса, человеческие существования. Философское осмысление Калы ведет к пониманию его как воплощения энергии Вишну или всей индуистской божественной триады в целом, с предназначением сохранения и уничтожения мира.

— К чему ты все это клонишь? — спросил Стас.

— Белиберда? — улыбнулся Юра.

— Индийская мифология не может быть белибердой, — спокойно ответил Стас.

— Просто я никак не пойму, в чем суть. Ты хочешь сказать, что Лукавский попал в Индии в одну из сект? Так это, в общем-то, очевидно.

— Очевидно. Но вот вопрос: в какую именно секту он попал? В чем ее основная философия? Если мы правильно определим яд, нам будет проще найти противоядие.

У меня появилась мыслишка. Почти во всех индийских мифах так или иначе затрагивается время. В поезд попал череп, один из основных предметов в изображении индийских божеств, к тому же прошедший через обряд. Поезд не просто появляется время от времени. Его видели даже в прошлом, задолго до исчезновения в Ломбардии.

— То есть гипотезу ты попытался превратить… подвести под эту теорию доказательства, — сказал Стас.

— Пусть слабенькие, но все же обоснования.

— Скорее предположения.

— Это еще не все, — сказал Юра. — Дальше в поисках я придерживался времени.

И, кажется, нашел.

— Калачакра — это «колесо времени». В буддийской религиозно-мифологической системе ваджраяны — отождествление макрокосмоса с микрокосмосом, то есть вселенной с человеком. Согласно Калачакре, все внешние явления и процессы взаимосвязаны с телом и психикой человека. Изменяя себя, мы изменяем мир.

Череп изменил свои свойства. Он прошел через обряд.

— Проходя сквозь время, поезд-призрак изменяет макрокосмос и приближает конец света, — сказал Стас, продолжая мысль Юры.

— В джайской мифологии «колесо времени» — основная категория представления о мировой истории. Мир вечен и неизменен, однако подвержен ритмическим колебаниям. Он имеет двенадцать «спиц»-веков: шесть из них относятся к восходящему полуобороту колеса — «утсарпини», а шесть остальных — к нисходящему «авсарпини». Авсарпини состоит из шести неравных периодов. «Хороший-хороший»

— 4х10 в 10-й степени, «хороший» — 3х10 в 14-й степени, «хороший-плохой»

— 2х10 в 14-й степени, «плохой-хороший» — 10 в 14-й степени минус 42 тысячи лет, «плохой» — 21 тысяча лет, «плохой-плохой» — 21 тысяча лет. В утсарпини периоды повторяются в обратном порядке, потому что мир безначален и бесконечен.

Кстати, сейчас мы живем в пятом периоде, «плохом». Пятый период начался через семьдесят пять лет и восемь с половиной месяцев после рождения Махавиры, или через три года после его нирваны. И в нем происходит всеобщая деградация.

В «плохом-плохом» жизнь человека сократится до 16–20 лет. Земля раскалится докрасна, перестанут расти растения. Днем — страшная жара, ночью — ледяной холод заставят всех искать убежища.

Юра замолчал. Он ждал, что ответит на его монолог Стас. Стас не торопился с ответом, он обдумывал услышанное.

— Что тебе на это сказать, — наконец заговорил Стас. — В общем-то, я все это знаю. Пожалуй, не так подробно, как ты сейчас рассказал. Все это, как я понимаю, не имеет прямого отношения к нашему поезду и черепу в нем.

Разве что Калачакра… Тут на самом деле есть над чем подумать. Но индийский культ здесь ни при чем. То есть он был как бы отправной точкой во всей этой истории, но… с попаданием черепа в поезд все обернулось совсем другой проблемой. А элементы времени или божества, управляющие временем, есть практически у всех народов.

— Например? — с любопытством спросил Юра.

— Пожалуйста. Начнем почти с того же, что и ты. В мифологии тибетского буддизма есть символ Мандала — «круглый», «диск», «кольцо», «совокупность»…

Внешнее кольцо Мандалы разделено на двенадцать нидан, моделирующих бесконечность и цикличность времени. Так сказать, круг времени, в котором каждая единица определяется предыдущей и определяет последующую. Мандала, так же как и Калачакра, несет определение зависимости между типом поведения человека и ожидающим его в новом рождении воздаянием. Также на Тибете есть богиня Лхамо — хозяйка судьбы и времени. Ее облики — черное скелетообразное существо и темно-синяя, устрашающего вида всадница на трехногом муле. В ее свите боги четырех времен года.

В Монголии Охин-Тенгри — гневное воплощение богини Цаган Дар-эке. Она связана со смертью и загробным судилищем и наделена функциями божества времени. Ее сопровождают богини четырех времен года или судьбы… В буддийской иконографии это существо очень устрашающего вида.

В Китае Тай-Суй — «великое божество времени». Тай-Суй соответствует планете времени — Юпитеру, совершающей почти двенадцатилетний цикл обращения вокруг Солнца. Изображается с секирой и кубком или копьем и колокольчиком, улавливающим души. В подземной мифологии почитался главой управления временем и временами года. Противодействие ему, равно как и попытка приобрести его расположение, приводят к несчастью. приводят к несчастью.

— Получается, все игры со временем, независимо от того, чисты помыслы или нет, приводят к печальному концу, — сказал Юра.

— Именно так, — согласился Стас. — И это еще не все. У финикийцев был Илу, или Элим, он же Элохим (на иврите). Древнесемитское верховное божество.

Как владыка мироздания, создатель вселенной, протяженной во времени и пространстве, Илу — отец, царь годов. Схож с «Рибоно шел олам» — владыкой вечности в иудаистской мифологии.

В римской мифологии Ангерона — богиня, изображенная с прижатым к губам пальцем. В наше время ее рассматривают как богиню смены времен года.

В греческой мифологии Эон — «век», «вечность», персонификация времени.

Означает очень продолжительное, но принципиально конечное состояние времени и всего мира во времени. Вся история человечества составляет один Эон.

В грузинской мифологии есть Бедис Мцерлеби — «пишущий судьбу». В мире усопших он следит за временем жизни человека на земле в соответствии с «Книгой судеб». Если по ошибке ему попадается душа, срок жизни которой на земле еще не истек, то он сообщает об этом повелителю загробного мира, и душу возвращают телу. Доживать отпущенный срок.

У иранцев — бог Зерван. Персонификация времени и судьбы. Он существует как бы изначально. В «Гимне вечного времени» сказано, что Зерван могущественнее добра и зла. Ход борьбы добра и зла и все, что происходит в этом мире, в том числе и человеческая жизнь, предопределены. Его последователи рассматривают мир как владения князя тьмы.

В Египте Хонсу — «проходящий». Бог луны. Также имел функции бога времени и его счета. Тот — «владыка времени». Бог мудрости, письма и счета. В эллинистический период ему приписывалось создание священных книг. В том числе и «Книги дыхания», которую вместе с «Книгой мертвых» клали в гробницу.

Кстати, в «Книге мертвых» его изображали около весов записывающим результат взвешивания сердца. Татенен — бог земли, сотворивший из первобытного хаоса мир, богов и людей. Он же — бог времени, обеспечивающий царю долгую жизнь.

У алхимиков в почете был Ороборос — символ в виде кольца…

— Слушай, — перебил его Юра, — откуда ты все это знаешь?

— Хм-хм. Я археолог, историк, — ответил Стас. — Вся история, по большому счету, это миф. Или, по крайней мере, станет им через какое-то время.

— Честно говоря, — сказал Юра, глядя перед собой, — я и сам не знаю, какие выводы можно сделать из того, что я нашел. — Он повернулся и посмотрел на Стаса. — Просто столько всего открылось, чего раньше не знал, и везде присутствует понятие времени. Как будто есть какая-то закономерность, а я ее не вижу. Вообще, я надеялся, что ты мне поможешь разобраться.

— Нужно подумать. Может, что-то и придумается. Хотя, конечно, я считаю, что культ, в котором участвовал Лукавский, малоизвестный, если на сегодняшний день вообще не умерший. Но есть вполне реальные ребята со шрамами… И все же я думаю, что если мы где и сможем нащупать ниточку, так это в Италии.

Манускрипт или информацию о поезде… или что-то еще.

— Помнишь, я рассказывал, что когда мы с Бондарем ходили по рельсам, то видели, как ремонтировали заброшенный путь?

— Помню. Ты еще хотел что-то проверить.

— Я проверил.

Юра передал Стасу вчетверо сложенный лист бумаги. Стас развернул его и, монотонно бубня, прочел вслух: «На ваш запрос сообщаем, что в августе сего года на участке платформа «Красный Балтиец» (депо «Подмосковная») — платформа «Ленинградская» Рижской железной дороги никаких работ по ремонту железнодорожного полотна не проводилось…»

Знакомства Бондаря сделали чудо при оформлении документов, необходимых для поездки. Единственное, с чем он не смог справиться, так это чтобы места в самолете были рядом. Но по сравнению с той глыбой трудностей, что ему пришлось сдвинуть, это казалось сущим пустяком.

И вот день отлета настал, самолет круто взмыл в воздух. Вовкино место оказалось в середине салона первого класса у одного из иллюминаторов правого борта, из которого была видна уплывавшая вниз земля. Вовка откровенно трусил, и это было легко заметить.

— Первый раз летишь на самолете? — спросил Вовку круглолицый старичок с двумя подбородками. Он сидел в соседнем кресле и не без удовольствия смотрел на соседа.

— У-гу… — ответил Вовка, вцепившись в подлокотники.

— Зря боишься. Ты уже в самолете, а он уже взлетел. Так что если ему и суждено упасть, то только вместе с тобой. Раньше надо было бояться, пока по трапу шел.

Вовка, и до того чувствовавший не совсем хорошо, ощутил себя совсем погано.

Каждой молекулой своего естества он осознавал ту громадную ошибку, которую совершил, поднявшись на борт самолета. Он недобро взглянул на дедушку, а тот продолжил все с той же веселой интонацией.

— Я уже тридцать лет летаю и, как видишь, жив и здоров. Всего две катастрофы.

Не бойся, в этот раз все будет хорошо. Это как игра в карты — новичкам всегда везет. Правда, бывает, что один двигатель откажет или проводка загорится, но тебе это не грозит. Потому что ты летишь первый раз.

— Но вы-то совсем не в первый, — заметил Вовка. — И большинство пассажиров, могу поспорить, тоже. Количество имеет привычку переходить в качество.

Старичок взорвался смехом, и пару минут он хохотал от души. Вовка, как и прежде, зло смотрел на соседа. Наконец тот начал успокаиваться.

— Просите меня, молодой человек, — сказал старичок сквозь все еще пробивающийся смех. — Я просто не смог удержаться, чтобы не пошутить над вами. У вас было такое лицо при взлете…

Старичок почувствовал новый приступ смеха и, чтобы не обижать Вовку, мобилизовал весь свой многолетний опыт ведения переговоров. Опыт дал себя знать, и через несколько секунд старый дипломат всего лишь улыбался.

— И какой был у меня вид? — почти с угрозой спросил Вовка.

— Обреченный. Ну да ладно. Давайте знакомиться. Вячеслав Николаевич, — дедушка протянул пухлую руку.

— Вовка, — ответил Корнеев-младший и пожал протянутую ему руку.

— Значит, можно на «ты». И тогда я просто дядя Слава. Да не бойся ты так.

Все будет хорошо. Тут лету всего три часа с хвостиком.

С соседнего ряда, с кресла возле иллюминатора, поднялся итальянец и, пытаясь выйти в проход между креслами, выронил целую колоду разноцветных кредитных карточек. Собрав их, итальянец двинулся к туалету и, проходя мимо дяди Славы, улыбнулся ему. Дядя Слава ответил итальянцу такой же улыбкой, проводил его взглядом и сказал Вовке.

— Сколько знаю Маурицио, столько он роняет свои карточки.

— А вы с ним знакомы? — удивился Вовка.

— Да. Уже восемнадцать лет. Я был знаком еще с его отцом. Их семейная фирма продает «Фиат» с 1958 года. Она появилась через год после того, как была выпущена первая «Нуова-500». Эта микролитражка принесла всемирную славу «Фиату». За пятнадцать лет было изготовлено больше трех миллионов автомобилей.

— Откуда вы все это знаете? — спросил Вовка, отмечая про себя, что старикашка не такой уж и противный.

— Мы договорились на «ты», — напомнил дядя Слава. — Я работаю в нашем торгпредстве в Италии с семьдесят второго года.

— Ого!

— Вот тебе и «ого», — вздохнул дядя Слава. — Италия — прекрасная страна!

По делам службы я достаточно поездил по миру, но лучше Италии ничего не встречал.

Маурицио вернулся на свое место и при этом снова просыпал свои карточки.

— Ты один летишь в Италию?

— Нет, с друзьями. Мой отец был археологом. Недавно он пропал без вести в экспедиции.

— О-о. Прости. Я не хотел сделать больно.

— Ничего страшного. Я уже почти привык.

— В Милане есть много интересного. Главный собор Ил Дуомо, церковь Санта-Мария делле Грацие, а на площади напротив — трапезная с «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи, музей Польди-Пеццоли, галерея Брера, проспект Венеции, замок Сфорцеско… Кстати, в тех местах произошло то, что в последнее время называют «ломбардский феномен».

— Что еще за феномен?

— Говорят, что в начале века в Пизанских горах исчез поезд с сотней пассажиров.

Прямо Бермудский треугольник недалеко от центра Европы.

Вовка почувствовал накатившее волнение, но сдержался и не показал виду.

— Милан конечный пункт путешествия или собираетесь посетить что-нибудь еще?

— Да. Скорее всего, мы поедем в Пизу.

— Кампо деи Мираколи, — с улыбкой блаженства на лице пропел дядя Слава, — музей набросков фресок — и, конечно же, Торре Пенденте — падающая башня.

Очень интересный город. И окрестности Пизы полны загадок и достопримечательностей.

Взять хотя бы катакомбы внутри все тех же Пизанских гор. Сейчас это место заброшено, большая часть подземных галерей разрушена, даже местные жители обходят его стороной. Призраки по ночам бродят, голоса всякие, домашние животные пропадают… В общем, обычная фольклорная дребедень. Уцелевшие галереи образуют что-то вроде лабиринта, вход в который скрыт кустарником.

Там есть старый каменный дом, по крайней мере раньше был, вход гораздо правее… шестьдесят три шага, если не ошибаюсь. Мы с Антонио, это мой старинный друг — итальянский историк, в свое время облазили там все. Помоложе, конечно, были, полегкомысленнее…

Дядя Слава замолчал, задумавшись. Было заметно, что эти воспоминания ему приятны.

— Но мало кто знает, — продолжил дядя Слава, оторвавшись от воспоминаний, — что из этого лабиринта есть второй выход. Это целый разлом, он выходит за три километра от главного входа, возле подножия горы. В очень старой легенде сказано, что один из крестоносцев, кажется ордена храмовников, бежал со священными реликвиями от преследовавших его осквернителей христианских храмов. И когда те его почти настигли, он спрятался в горном лабиринте.

Говорят, катакомбы ведут к Подземному храму. Это хранилище священных реликвий, которые однажды принимали участие в борьбе с наступлением конца света или еще будут участвовать в будущем. По крайней мере, так говорит легенда, — улыбнулся дядя Слава. — В то время был только один выход из горного лабиринта. Таким образом храмовник оказался в катакомбах, словно в ловушке.

И тогда крестоносец ушел в лже-Подземный храм. Понимаешь? Не настоящий.

Он же не мог привести преследователей к хранилищу реликвий. Чтобы спасти его, сам Господь ударом молнии пробил гору и показал ему путь на свободу.

Красивая легенда, правда? Жалко, что я не режиссер. Я бы обязательно об этом снял кино. И снял бы именно там, в горах и горном лабиринте. Очень красивое место, никаких декораций не надо.

— Да. Классное получилось бы кино, — согласился Вовка.

— Там, у алтаря, — продолжил дядя Слава, — есть две каменные статуи, два каменных рыцаря-крестоносца. Один с мечом, другой с копьем. Легенда гласит: если повернуть в сторону башмак копьеносца, низкий свод над входом обвалится.

Вовка почувствовал, как будто ему доверили какую-то важную тайну. Может быть, добродушное лицо дяди Славы располагало к подобному ощущению. Может, это произошло оттого, что, сообщая это, тот сильно понизил голос.

Все время, что осталось до посадки самолета в аэропорту Милана, Вовка предавался фантазиям о подземном лабиринте, крестоносце, бежавшем от расхитителей храмов… Средневековые картинки всплывали в его мозгу с поразительной четкостью. В какой-то момент он сам почувствовал себя тем самым рыцарем, что с факелом в руках уходит в глубь горного лабиринта. И если другого выхода не останется, он готов умереть в Подземном храме, обрушив его тяжелые своды.

Самолет лег на крыло и начал снижаться. Стюардесса попросила не курить и пристегнуть ремни.

Гостиница не показалась Вовке большой, он ожидал увидеть что-то более огромное, похожее на кадры из кинофильмов про комиссара Каттани. А в остальном все соответствовало представлениям о европейском сервисе. Красные ковровые дорожки, лакированные двери, блестящие желтые ручки, обслуга, готовая услужить в любую секунду.

Вовка поселился в одном номере со Стасом, Бондарь — с Юрой, Тамара одна.

Бегло осмотрев номер, Вовка повалился на кровать, раскинув руки в разные стороны, и закрыл глаза. Стас улыбался и по-хозяйски осмотрел владения.

Он в принципе не сомневался, что в ванной из всех кранов будет течь вода, но все же удостовериться в этом лично будет вовсе нелишним. Когда с ревизией было покончено, Стас, сказав Вовке, что ему нужно позвонить из холла, вышел из номера. Оставшись в одиночестве, Вовка быстро вывалил на кровать содержимое сумки и достал бинокль, подаренный Стасом два года назад на день рождения, в три прыжка оказался на небольшом балконе. Окружающий пейзаж околдовал его. Бинокль заскользил по крышам, деревьям, машинам…

Стас вернулся минут через десять.

— Позвонил? — спросил Вовка, лишь на секунду оторвавшись от бинокля и повернув в его сторону голову.

— Позвонил. У меня встреча. Ты остаешься или идешь со мной?

— Конечно, с тобой, — удивленно ответил Вовка и, прошмыгнув мимо кровати, бросил на нее бинокль.

Освоившись в номере, Юра оставил Бондаря, уже названивавшего кому-то по телефону, сходил на разведку, нашел, где в отеле ресторан, и осмотрел прилегающую территорию. Когда он вернулся, то на стук в дверь никто не отозвался. Ключи от номера остались у Бондаря. Постучав еще раз, Юра тяжело вздохнул, мысленно выругался и побрел на третий этаж к Вовке со Стасом.

Спускаясь по лестнице он заметил их — мелькнувших в стеклянных дверях.

— Стас! — крикнул Юра. — Стас!

Топорков сорвался с места и побежал вниз по лестнице. Когда он выбежал на улицу, Стаса и Вовки уже не было видно. Юра несколько раз оглянулся по сторонам, подумал, что ему показалось, и, пожав плечами, быстро поднялся на третий этаж и постучал в их номер. Никто не отозвался.

— Все-таки это были они, — пробормотал Топорков.

Юра задумался и рассудил трезво. Нет худа без добра. Раз никого нет, то почему бы ему не распить с Тамарой бутылочку шипучки? Сказано — сделано.

Топорков спустился в уже разведанный бар и на английском языке попытался объясниться с человеком у стойки. Странно, но итальянец совершенно не понимал английского. Английский Юра учил в университете. С душой учил.

Немецкий проходил в школе. Но в то время его больше интересовали футбол и кинотеатр. Юра мобилизовал все свои знания и на странном немецком попробовал повторить попытку.

— Херр… битте айн… ну, шампанского…

Итальянец не понимал и немецкий.

— Эй! Бледнолицый брат.

Топорков оглянулся и увидел двух молодых людей, юношу и девушку, сидящих за столиком недалеко от стойки.

— Расслабься, — сказал юноша. — Какие проблемы?

— Бутылка шампанского, — автоматически ответил Юра, хлопая растерянными глазами.

— К подружке?

— Почти.

Юноша перевел просьбу на итальянский, человек за стойкой улыбнулся и снял с полки пузатую бутылку «Ricca Donna».

— Спасибо за помощь. Юра, — представился Топорков. — А вы хорошо разговариваете по-русски.

— Причем чуть ли не с рождения, — ответил «бледнолицый брат», пожимая протянутую руку. — Паша. Я здесь учусь четвертый год, а вообще я из Питера.

— Я из Москвы.

— Познакомьтесь, это Сюзанна.

Сюзанна улыбнулась и кивнула головой. В этот момент бармен начал что-то быстро-быстро лопотать.

— Он говорит, что с тебя девятнадцать тысяч лир, — перевел Паша, — а в соседнем магазинчике продают великолепные цветы.

Юра расплатился за шампанское, попрощался с молодой парой и вышел из бара.

Цветы он покупать не стал, еще не время, и на крыльях фантазии долетел до номера Тамары. У двери он остановился, прислушался, выровнял дыхание и постучал. Ответом на стук была полнейшая тишина. Юра дважды повторил попытку. Результат тот же.

— Куда же они все расползлись?

Топорков сходил к дверям своего номера. Надежда на то, что Бондарь вернулся, не оправдалась. В смешанных чувствах он спустился вниз и вышел на улицу.

Бондарь куда-то исчез, Стас с Вовкой сбежали, Тамара тоже испарилась.

Перспектива пить в одиночестве была ужасна.

Когда Топорков вернулся в бар, молодой пары уже не было. Бармен что-то спросил по-итальянски с сочувствующей улыбкой. Юра вздохнул в ответ и развел руки в стороны. Для объяснения подобных ситуаций мужчинам всего мира нет нужды в переводчиках. Итальянец еще что-то добавил, Юра постучал указательным пальцем по бутылке, затем по своей груди и в завершении перевел его на столик. Итальянец закивал головой и поставил на стойку фужер. Взяв фужер, Юра жестом пригласил итальянца присоединиться. Тот с сожалением развел руками и закачал головой, мол, работа. Юра опустился за столик и откупорил бутылку под тихое мурлыканье итальянской певицы, доносившееся из музыкального автомата.

Новый город, новая страна, новый мир. И краски здесь были совершенно иными, и запахи. А странные итальянцы не замечали всего этого великолепия и куда-то спешили по своим делам. Солнце дарило яркие лучи щедро и совершенно без меры. Вовка с любопытством вертел головой в разные стороны.

Стас достал русско-итальянский разговорник и открыл его на заранее сделанной закладке. Остановив одного итальянца, он сказал ему что-то из разговорника.

Итальянец два раза кивнул головой, очевидно, говоря, что он понял вопрос, и, энергично жестикулируя руками, очень быстро начал объяснять. Вовка с сомнением смотрел на Стаса, но тот вроде бы все понял. На прощание итальянец улыбнулся и пошел своей дорогой, а Стас с Вовкой своей.

— Что ты у него спросил? — поинтересовался Вовка, не поворачивая головы.

— Как пройти к университету.

— А зачем нам к университету?

— Там преподает профессор Торо. Мы познакомились с ним на международном семинаре в Мехико.

— И как ты будешь с ним разговаривать? Ведь ты не говоришь по-итальянски?

— Профессор говорит по-английски. — Я звонил ему еще из Москвы. Он обещал собрать для нас кое-какую информацию.

Услышав про английский, Вовка немного обрадовался. В школе по английскому языку у него была четверка. Может, говорит он не с лондонским акцентом, зато понять смысл предстоящего разговора наверняка сможет.

— Почему ты не сказал об этом нашим?

— Потому что не сказал. Не обо всем и всем нужно говорить.

Вовка повернул голову и посмотрел на Стаса. Тот продолжал идти, не поворачивая головы. Что это было: недоверие к компаньонам или что-то еще? Стас боялся, что Вовка задаст ему этот вопрос и он не сможет на него ответить. Он и сам еще не знал ответа. Просто на всякий случай решил не подставлять ни в чем не повинного итальянца. Но Вовка не спросил. Если Стас что-то делает, значит, так надо. Значит, в этом есть необходимость. Точно так же Вовка не сомневался в поступках отца.

В университете профессора нашли сразу. Его комната находилась в левом крыле здания, на втором этаже, в самом конце коридора. Казалось, профессор истории специально выбрал это место — вдалеке от суеты и гама вечно веселых студентов.

Когда Вовка со Стасом подошли к комнате профессора, дверь распахнулась и в коридор выбежал мужчина пятидесяти пяти-шестидесяти лет в распахнутом белом халате. Его длинные вьющиеся волосы, чуть тронутые сединой, словно наэлектризованные, торчали в разные стороны.

— О-о! Станиссла-ав! — воскликнул профессор, воздев руки к небу, и продолжил на английском. — Проходите, будьте как дома. Мне нужно срочно догнать синьора Фашетти.

Последние слова профессор сказал уже на ходу, развернувшись вполоборота.

Навстречу ему шла молоденькая девушка с десятком бумажных пакетов в руках, на которых были сургучные печати.

— Лоредана, ты не видела, машина синьора Фашетти еще стоит у подъезда?

— Он только что уехал, профессор, — сказала девушка. — Я как раз забирала у почтальона корреспонденцию.

— Ка-та-стро-фа… — сказал профессор и обреченно махнул руками. — Значит, мне еще два дня ждать его отчет.

— Похоже, профессор куда-то опоздал, — сказал Вовка.

Стас кивнул головой.

Профессор развернулся и в некоторой задумчивости пошел к гостям из России.

Стас и Вовка все еще стояли возле распахнутой двери.

— М-да. Какая жалость, — бормотал себе под нос профессор. — Еще два дня ожидания.

Торо поднял взгляд, его лицо расползлось в широкой улыбке, и неприятности с отчетом сразу же отошли на второй план. Профессор был рад приезду русского друга.

— Извините меня, синьоры, — тоном сожаления заговорил Торо, — у меня был шанс сэкономить целых два дня. Но, как видите, я опоздал. Но это не так страшно, — он снова улыбнулся. — Прошу вас.

Кабинет итальянского профессора истории не сильно отличался от кабинетов русских профессоров. Разве что размерами. Огромный письменный стол был завален бесчисленным количеством бумаг. Планы, карты, чертежи, рисунки, таблицы. Было заметно, что профессор неоднократно предпринимал попытки навести на столе порядок. Большая часть бумаг была сложена в неровные стопки, но необходимость иметь перед глазами или под рукой два десятка документов одновременно сводили эти усилия на нет. Вдоль левой стены от двери и до окна, тянулись широкие полки, заставленные археологическими принадлежностями, ископаемыми экспонатами и каким-то еще древним хламом.

Противоположная стена была полностью отдана под фотографии. Групповые снимки и портреты: профессор у склепа, в лучах заходящего солнца, на фоне развалин древнего города, на церемонии вручения премии ЮНЕСКО, чуть ли не в обнимку с Папой Римским…

Гости присели на предложенный диванчик, профессор — в кресло напротив и, продолжая улыбаться, рассматривал гостей.

— Вы узнали что-нибудь по моей просьбе? — спросил Стас.

— Ничего нового, — мгновенно оживившись, ответил профессор. — Только та информация, что уже всем известна. В июне одиннадцатого года поезд ушел из Рима, после чего исчез в тоннеле в Ломбардии. Позже его видели в разных частях света на протяжении последних восьмидесяти шести лет. Некоторые сведения говорят о том, что поезд-призрак появился в Мексике, причем задолго до своего исчезновения в Италии. Но это все.

— М-да… — вздохнув, сказал Стас. — Честно говоря, я надеялся… Хоть что-то узнать новое.

— Не все так безнадежно, — сказал профессор. — В Пизе живет профессор Гримольди. Он с тридцати лет занимается изучением «Летучего Итальянца».

Вчера я звонил ему, он сказал, что не имеет смысла что-то говорить по телефону. Будет лучше, если вы приедете и встретитесь с ним лично. Он выслушает все, что вам уже известно, и, возможно, что-то добавит.

— Чудесно, — сказал Стас. — Только я не знаю итальянского.

— Не беда. Я могу съездить с вами. Поработаю переводчиком, заодно навещу старого друга. Мы с Гримольди еще в школе вместе учились.

— Вы меня сильно обяжете, профессор.

— Пустяки. Единственное, что сказал Гримольди, так это что вокруг «Летучего Итальянца» последние несколько месяцев ощущается какое-то странное оживление.

Судя по всему, скоро должно произойти что-то важное.

— Очередное появление?

— Нет. Все гораздо серьезней. Гримольди сказал, что все, кого он знает из изучающих эту загадку, сходятся во мнении. Вот-вот что-то должно произойти.

— Будем надеяться, что Гримольди расскажет что-то новое, — сказал Стас.

— Спасибо, профессор. К сожалению, нам пора.

Гости и хозяин кабинета встали.

— Удачи вам. — Будьте осторожны. И заходите в гости с друзьями. Где вы остановились?

— В гостинице «Империал», но вот в гости… — Стас задумался на мгновение.

— Наверное, с этим лучше обождать. Я не хотел бы, чтобы о вас знали мои попутчики.

— Вы в них сомневаетесь? — не столько удивился, сколько насторожился профессор.

— Возможно… — ответил Стас. — По крайней мере, в одном. Есть что-то, что мешает спать спокойно. За последнее время случилось слишком много трагедий, свидетелем которых я был, и втягивать вас… Я не имею права.

— Ну что же… — сказал Торо. — Признаться, вам удалось меня напугать.

Если два моих друга говорят, что все очень непросто, то у меня нет оснований им не верить.

— И это правильно, профессор. В Пизе есть место, где бы мы с вами могли встретиться?

— Конечно. Кафе «Опера». Это в центре города, недалеко от Падающей башни.

Когда вы отбываете в Пизу?

— Завтра.

— Чудесно. Я еду сегодня вечером. Начиная с завтрашнего дня я буду ждать вас в кафе каждый день с одиннадцати до тринадцати часов.

— Еще раз спасибо, профессор, — сказал Стас, пожимая Торо руку.

Проводив гостей до ступеней университета, профессор заметил кого-то из тех, кто был ему жизненно необходим, и, наскоро попрощавшись, убежал.

День продолжал быть солнечным. Стас и Вовка возвращались в гостиницу, не торопясь шагая к станции метро. Идти до нее было минут десять-пятнадцать в зависимости от длины шага. Улицы Милана располагали к прогулке, поэтому Стас с Вовкой не торопились. В какой-то момент Егорову показалось, что за ними идет высокий широкоплечий молодой человек. Стас несколько раз скосил взгляд на витрины магазинов, и всякий раз видел в них его отражение.

— О том, что нас ждут в Пизе… — вдруг начал Стас.

— Мог бы и не говорить, — перебил Вовка.

Они переглянулись и поняли друг друга.

Проходя мимо кафе, Вовка как-то уж слишком долго не отрывал взгляд от пары влюбленных, вкушавших за столиком под огромным зонтом мороженое.

Стас заметил это и одобрил Вовкину идею.

— А что, юноша, не съесть ли нам по маленькому кусочку Снежной Королевы?

— Ну-у… кусочек может быть и не таким уж маленьким.

Заходя в кафе, Стас бросил короткий взгляд на идущего следом человека и отметил, что тот не сильно-то и скрывается. Вовка уже хотел плюхнуться за второй от входа столик, но Стас опередил его и, обняв за плечо, направил в дальний угол кафе. Вовке было все равно, где сидеть. Стас выбрал ему место спиной к входу, а сам сел напротив. Человек, шедший следом за ними от самого университета, зашел в кафе, сел за столик возле выхода и стал листать пестрый журнал. Пока Вовка со Стасом ели мороженое, он непринужденно пил кофе. Стас ел без аппетита, осторожными косыми взглядами пытаясь определить, один ли преследователь или у него есть компания. Вовка же, совсем наоборот, беззаботно давал сравнительную характеристику местному продукту.

Когда, доев мороженное, Стас с Вовкой направились к выходу, их преследователь и бровью не повел. Стас начал немного нервничать. Видя, что подозрительный субъект не торопится идти следом, он решил воспользоваться этим и буквально втолкнул Вовку в первый же переулок. Продавец фруктов, стоявший на углу дома возле своего яркого лотка, увидел это и на мгновение заподозрил неладное.

— Ты что? — спросил Вовка.

— Ничего. Так… показалось. Проверить надо, — сказал Стас, оглядываясь.

Вовка все понял и тоже оглянулся. За ними никто не шел. Они быстро прошли до конца переулка, вышли на соседнюю, параллельную той, по которой они шли пятнадцать минут назад, улицу и повернули обратно к университету.

Стас постоянно оглядывался, ему казалось, что он затылком чувствует идущего следом человека. Но за ними никто не шел. Стас и Вовка снова свернули в какой-то переулок…

Они не успели и шагу сделать, как перед ними словно из-под земли вырос громила с лицом, изуродованным шрамом. Он сделал им навстречу несколько шагов и остановился. От неожиданности Стас вздрогнул, но тут же пришел в себя и задвинул Вовку за свою не очень широкую спину. Громила медленно поднял правую руку с растопыренными пальцами…

В голову громиле что-то ударило и, отскочив от нее, запрыгало по асфальту.

Это «что-то» оказалось надкушенным желто-зеленым яблоком. В другом конце переулка Стас увидел того самого высокого широкоплечего молодого парня, что шел за ними от самого университета. Громила обернулся.

Стас и Вовка осторожно отступили на шаг. В следующую секунду кто-то схватил их за руки и с силой дернул назад. Прежде чем Стас с Вовкой смогли опомниться, их затолкали в микроавтобус, и с еще незакрытой дверью тот с визгом сорвался с места.

Короткая рукопашная схватка в салоне микроавтобуса — и неизвестные отступили.

Стас понял, что это уловка, и был готов в любую секунду отразить новую атаку. Вовка потирал ссадины на костяшках пальцев правой руки и по лицам незнакомцев пытался определить, кого это он окрестил.

— Не боитесь. Ми друзия, — тяжело дыша, на ломаном русском проговорил один из похитителей.

Он был среднего роста, немного худощав, с коротко стриженными волосами пепельного цвета. Итальянец обернулся, что-то сказал по-итальянски трем своим компаньонам, и те тут же перебрались в дальнюю часть салона, всем своим видом показывая, что у них на уме только благие намерения. На вид им всем было около тридцати лет, и, как показалось Вовке, они были похожи друг на друга, словно близкие родственники: одеты в одинаковые белые кроссовки, синие джинсы и светлые клетчатые рубашки с короткими рукавами. Разве что в отличие от плохо говорившего по-русски трое других были жгучими брюнетами.

— Кто вы? — спросил Стас.

— Друзия, — улыбнувшись, повторил светловолосый итальянец.

Стас еще раз окинул незнакомцев оценивающим взглядом. Похоже, они говорили правду. Через несколько секунд микроавтобус остановился возле подземки.

— Можьно ити. Но биригитиесь… лицио… щрам, — светловолосый итальянец провел указательным пальцем от лба до подбородка.

Вовка осторожно открыл дверь микроавтобуса. Легкая прохлада тенистой улицы ворвалась в салон машины. Стас чуть подтолкнул Вовку и тотчас вышел следом.

Оказавшись на улице и сделав несколько шагов, они обернулись. Микроавтобус продолжал мерно урчать. Из открытой двери высунулся светловолосый итальянец.

— Лицио… щрам… — его палец снова прошел от лба до подбородка. — Опасно.

Дверь микроавтобуса закрылась, он взревел и тронулся с места, оставляя за собой сизый шлейф и запах бензина.

— Кто это? — потирая запястье правой руки, спросил Вовка, когда автобус исчез из вида.

— Вот бы узнать… — сказал Стас, ощупывая левое плечо. — Но одно могу сказать почти определенно: это не враги.

Стас перевел взгляд на Вовку.

— Я все помню, — опередил его Вовка, глядя прямо в глаза, и, откусив содранный на фаланге указательного пальца кусочек кожи, сплюнул его. — И никому ничего не скажу.

— Никому, — подтвердил Стас, поморщился и снова ощупал левое плечо.

Свое и Вовкино отсутствие Стас объяснил тем, что они вышли прогуляться вокруг гостиницы и не заметили, как заблудились. Тамара сказала, что прошла по близлежащим магазинам и оценила их как «ничего особенного». Юра слегка ленивым языком объявил, что, потоптавшись у закрытых дверей номеров, спустился в бар, где и просидел все это время за «Кьянти» и спагетти. О неудачной попытке визита к даме он, естественно, умолчал.

— Знаете, — улыбнулся Бондарь, — а меня сморило. Присел в кресло и только глаза прикрыл, сразу уснул. Старею, наверное… Ну что же, теперь все в сборе, и мы можем идти к собору Сант-Амброджо. Отец Марк, наверное, уже ждет нас.

Из гостиницы первой вышла Тамара, следом за ней Юра. Стас, Вовка и Бондарь задержались на минуту возле портье. Сбежав с нескольких ступенек, Тамара, закрыв глаза, подставила свое прелестное личико теплым лучам итальянского солнца и вскинула к небу руки. Юра остался стоять возле дверей гостиницы и, словно завороженный, смотрел на Тамару.

Как будто в замедленном кино, она легко оттолкнулась левой ногой, закружилась на правой. Ее руки, раскинутые для равновесия, как лебединые крылья поднимались кверху. Поворот плеч немного опережал движение головы, волосы сложились, словно веер, левая нога немного согнулась в колене и повисла в воздухе.

Юбка вздохнула, преображаясь в колокол, и обнажила колени, которые она до этого чуть прикрывала. Каждой клеткой своего естества Юра почувствовал, что из него выходит жизненная энергия. Закончив два полных оборота, Тамара остановилась. Волосы по инерции продолжили движение и раскинулись все тем же веером, закрыв лицо Тамары. Средним пальцем правой руки она убрала их за ухо, Юра чувствовал, что жизненные силы все еще покидают его и скоро их вовсе не останется. Тамара как будто понимала это, смотрела ему в глаза и продолжала улыбаться.

То, что вернуло Топоркова к реальной жизни, было похоже на удар ветра в лицо. Юра с удивлением заметил, что мир двигается так же быстро, как и всегда. Стас легонько подтолкнул его в спину, и вся компания неторопливо двинулась по улицам древнего города.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказал Стас, — но мне кажется, что здесь как-то грязновато.

— Радушие и дороговизна всего лучшего, — цитировал кого-то Бондарь. — Соблазнительный и отталкивающий Милан. Кто-то сравнивает Милан с Нью-Йорком, но мне кажется это не правильным. Если приложить даже незначительные усилия, можно отыскать оазисы древнего города. И какие оазисы! Дворцы эпохи либерти, старинные церкви… один из таких оазисов нам сейчас и предстоит увидеть.

— Стас, расскажи о Милане, — попросила Тамара.

— Инсубрия Медиоланум, — сказал Стас. — Так называлось кельтское поселение, которое римляне завоевали в 197 году до нашей эры. При императоре Максенции в 292 году Милан на короткое время стал столицей, а после этого остался экономическим и военным центром Западной империи. Во времена раннего Средневековья городом управляли епископы. В начале двенадцатого века Милан был сильной коммуной. В 1176 году близ Леньяно войска Ломбардской лиги вместе с антиимперскими коммунами противостояли войскам императора. В 1277 году Делла-Торре, а позже Висконти заменили власть коммун на более абсолютистскую. В 1330 году Аццоне-Висконти начал преобразовывать Милан в государство. В 1525 году после поражения Франциска I в битве при Павии Милан перешел к испанцам, которые владели им до 1713 года. Двести лет испанского владычества принесли Милану ужасные опустошения…

— А когда построили ту церковь, в которую мы идем? — перебил Вовка.

— Собор Сант-Амброджо построен в четвертом веке, — ответил Стас, — но позже, в девятом и одиннадцатом веках, его неоднократно перестраивали.

Что здесь можно было сказать… Замечательная вещь история. Когда же собор Сант-Амброджо открылся их взору, Тамара и Вовка согласились со словами Бондаря, что это один из самых прекрасных образцов романской архитектуры.

Юра же сказал, что «средненько».

Неф собора состоял из квадратных ячеек, каждая из которых была перекрыта четырехчастным крестовым сводом. Опоры, поддерживающие его, имели сложную форму. К столбу были приставлены пилястры, тонкие колонки, доходящие до пят сводов и получавшие продолжение в линиях соответствующих ребер. Горизонтальный распор от каждого свода главного нефа передавался поперечной аркой, проходящей поверх хоров, расположенных над боковыми нефами, на наружные стены собора.

В чередовании внешних выступов большие отвечали основным опорам, меньшие же — промежуточным.

Фасад Сант-Амброджо был украшен рядом крупных арочек. В местах соединения архивольта с опорой каждой арки были маленькие консольные полочки.

— Этот декоративный мотив носит название «ломбардская арка», — объяснял Бондарь. — При проектировании интерьера Сант-Амброджо ломбардийские зодчие впервые использовали «связную систему». Это когда две ячейки бокового нефа соответствуют одной в главном. Из-за этого каждая вторая опора поддерживает только малые своды боковых нефов. Нагрузка на опоры уменьшилась, что позволило сделать их более изящными.

Внутри собор Сант-Амброджо оказался достаточно темным. Из-за размещения хоров над боковыми нефами высота боковых частей здания была равна высоте стен главного нефа. Свет, поступающий во внутреннее пространство церкви через верхние окна главного нефа, освещал только хоры, а центральный и боковые нефы при этом оставались темными.

— Я бы сказала, что оформление не мрачное, а чересчур суровое, — тихо сказала Тамара.

Бондарь заметил священника, крепкого мужчину лет пятидесяти, и, оставив компаньонов рассматривать составные, пучковые опоры, подошел к нему.

— Святой отец, — на итальянском языке обратился к нему Бондарь, — как нам увидеть отца Марка?

— К сожалению, это невозможно. Два дня назад он уехал в Рим на семинар и вернется только в начале следующей недели.

— Какая жалость…

— Может, я смогу вам чем-нибудь помочь? — спросил священник.

— Нет, навряд ли… — ответил Бондарь. — Мне было необходимо поговорить с отцом Марком… Ну что же… Значит, в другой раз…

Звонкое эхо разнесло по собору слова тихого диалога, и по интонации Бондаря его спутники поняли, что встреча с падре Марко не состоится. «Странно, — подумал Юра. — Кому же тогда он звонил из гостиницы? Я же слышал имя Марк». Криво улыбнувшись и разведя руки в стороны, Бондарь шел к своим компаньонам.

— Нелепость какая-то, — сказал он. — Когда я звонил из гостиницы, мне сказали, что он с минуты на минуту должен прийти, а теперь заявляют, что отец Марк приедет только в начале следующей недели.

— А что нам было нужно от отца Марка? — спросила Тамара.

— Информация. Он должен был передать мне предположительные координаты Подземного храма и, при удачном стечении обстоятельств, пойти с нами.

— И что теперь делать? — спросил Вовка.

— Поедем в Пизу, — пожав плечами, ответил Бондарь. — Если и Рикардо не окажется дома… сходим в библиотеку. У нас есть название ордена и храма.

Возможно, нам повезет и мы вычислим, где находятся катакомбы, ведущие в Подземный храм.

— Ехать в Пизу нужно в любом случае, — сказал Стас. — Наша виза кончается через три дня.

В расстроенных чувствах от несостоявшейся встречи Стас, Бондарь, Тамара, Юра и Вовка вышли из церкви в солнечный день. Бондарь что-то бормотал о своих планах на Марка и каким образом тот мог помочь. Юра молчал. Мимолетная догадка не давала ему покоя. Сказав «вот такие вот дела», Бондарь замолчал на несколько секунд, после чего чуть наклонил голову набок и с глубокомысленным видом продекламировал:

Обрушились святые своды храма, Посланцы тьмы погребены под ними. Четыре воина уйдут из подземелья, Перст божий им наверх тропу укажет. В зените солнце замереть готово, Тьма внешняя вступает во владенье. Ларец, несущий гибель всей вселенной, За час до срока перестанет быть опасным.

Все смотрели на Бондаря и ждали объяснений. Тот понял смысл этих взглядов и улыбнулся.

— Не спрашивайте. Я не знаю, что это такое. Этот странный стишок однажды попался мне на глаза, когда я разбирал рукописи одного странного бельгийского монаха.

— Почему странного? — спросил Стас.

— Он написал толстенный трактат про какого-то слепого старца, жившего в деревне недалеко от их монастыря. Тот старец, по его словам, был пророком.

Трактат был красиво оформлен, по всему видно, писец переписывал. А поверх текста, наискосок, от руки был написан вот этот самый стишок. Позже в монастыре случился пожар, трактат сильно пострадал от огня. Да и латынь я плохо знаю. Так что за достоверность перевода не ручаюсь, но смысл передать смог. Я почему стишок вспомнил… Концу света в трактате была посвящена целая глава. В ней говорилось и о пизанском лабиринте, который злу никогда не пройти…

В Пизе, как и в Милане, Вовка поселился в одном номере со Стасом, Юра — с Бондарем, а Тамаре снова повезло. Закончив с оформлением забронированных номеров, Бондарь, раздавая ключи, объявил:

— До обеда свободное время, затем мы совершим небольшую экскурсию по городу. К Падающей башне… еще пару мест посетим.

— Но ведь она закрыта, — сказал Вовка.

— Кто? Башня? — Бондарь искренне удивился. — Как можно закрыть Северное сияние? Это ведь… Внутрь мы, конечно, войти не сможем, но увидеть это чудо с расстояния пятнадцати метров нам никто не запретит.

Договорившись встретиться возле входа в ресторан в два часа, все разбрелись по номерам. Отсидевшись пару минут, Вовка на цыпочках вернулся к двери номера и прислушался. За дверью было тихо. Он осторожно выглянул из номера.

Коридор был пуст.

— Чисто… — обернувшись, прошептал Вовка. — Валим…

— Не шали. Оставлю дома, — пригрозил Стас.

Вовка демонстративно отошел от двери и, плюхнувшись в кресло, начал смотреть на Стаса в ожидании команды «на выход». Ждать ему пришлось недолго.

Кафе «Опера» отыскалось без труда. Первым профессора заметил Вовка. Торо сидел за столиком и медленно помешивал ложечкой кофе. Рядом с блюдцем лежала светло-синяя прозрачная папочка. Как только профессор поднял глаза и посмотрел в сторону приближавшихся Стаса и Вовки, те сразу поняли, что что-то случилось.

— Здравствуйте, профессор, — сказал Стас.

— Здравствуйте… — ответил Торо.

— Что-то случилось?

— Профессор Гримольди погиб.

Стас задумался над услышанным, хотя сильно и не удивился. Шлейф смертей стал длиннее еще на одного человека. Вовка посмотрел на Стаса, перевел взгляд на профессора и приготовился слушать не очень хороший английский профессора.

Торо молчал, собираясь с мыслями.

— В тот же день, когда вы пришли ко мне в университет, Гримольди сгорел на своей вилле. Наверное, он узнал, что чувствовал в последние минуты Джордано Бруно. Как это страшно — сгореть заживо.

— Я совершил большую глупость, втянув вас в эту историю, — сказал Стас.

— Перестаньте, — поморщился Торо. — Я не ребенок и поэтому привык сам отвечать за свои поступки. А Гримольди и без вас «втянулся» в историю с поездом. Но… Вы думаете, что этот пожар не случаен?

— Частая случайность, профессор, называется закономерностью. За последнее время я видел слишком много случайных смертей. Увы, но это так.

К столику подошел официант и, получив заказ на одно кофе и одну колу, с небольшим поклоном удалился.

— Мне очень жаль, Станислав, что я не смогу вам быть полезным.

— Вам не в чем себя винить, профессор. Вы не могли повлиять на ход событий.

— Я разговаривал с ним по телефону за несколько часов до смерти. Вы слышали о новых документах по делу о Джордано Бруно? Они недавно были найдены в архивах Венецианской инквизиции.

— Нет, ничего не слышал, — ответил Стас.

— Открылись новые сведения, и Гримольди сказал, что мир еще просто не представляет, насколько важно для него то, что описано в этих бумагах.

Отчасти это дает возможность по-новому взглянуть на проблему пропавшего поезда. Гримольди прислал мне кое-что по электронной почте, чтобы я ознакомился в дороге. Как только я приехал в Пизу, сразу же сделал срочный перевод.

Торо передал Стасу прозрачную пластиковую папку светло-синего цвета. Стас достал несколько листов и бегло просмотрел их.

Официант принес заказ. Стас лишь кивнул головой и вернулся к бумагам, а Вовка дважды отхлебнул ледяного напитка.

— Занятно.

— Подлинность этих документов, по словам Гримольди, подтвердила специальная комиссия Римского университета. Так что версия о возможной подделке или фальсификации отпадает. Но… появились непонятные препятствия на пути к обнародованию всех этих данных.

— Почему?

— Не знаю, Станислав. Для меня это загадка. Может быть, ученые мужи, как со свитками Мертвого моря, просто не хотят преждевременной сенсации…

Позже, конечно, вы внимательно изучите эти бумаги, а сейчас я вкратце изложу главное.

Филиппе Бруно родился в 1548 году в семье военного в городке Нола, недалеко от Неаполя. Из-за недостатка средств Бруно не мог учиться в университете и за знаниями отправился в монастырь. С семнадцати лет он вступает в доминиканский орден, принимает монашество и имя Джордано. Богатая монастырская библиотека, пусть тайком, дает возможность знакомиться и с запрещенными Церковью книгами.

Своими знаниями Бруно превосходит многих монахов, и его везут в Рим представить Папе Римскому. Позже в Высшем католическом университете он получает степень доктора богословия.

За смелые выступления в защиту учений Коперника Бруно навлек на себя гнев церковников, и в 1576 году ему приходится бежать в Рим, а потом и вообще из Италии. Начинаются годы скитаний. В 1579 году он переезжает во Францию, в Тулузском и Парижском университетах читает лекции по астрономии. В 1583 году Бруно отправляется в Англию с прекрасными рекомендательными письмами короля Франции, Генриха III, покровителя наук и искусств. Бруно берут в Оксфордский университет. И там все повторяется. Стремление лезть на рожон всегда было отличительной чертой характера Бруно. Современники отзывались о нем как о человеке хвастливом, импульсивном, не считавшимся с чувством собственного достоинства противника и даже с законами логики. Изгнание из Оксфорда было несложно предвидеть.

В 1584 году Бруно издает две книги: метафизическое учение «О причине, начале всего и едином» и космологию «О бесконечности вселенной и мирах».

В том же году им написаны очень важные труды: «Пир на пепле», «Изгнание торжествующего зверя»…

— «Тайна Пегаса», «О трагическом энтузиазме», — добавил Стас.

— Да, — сказал профессор. — Приблизительно тогда же им написана книга «О свойствах времени», которая бесследно исчезла. В 1585 году Бруно переезжает в Германию, а оттуда в Венецию. В Венеции Бруно берет в ученики патриция Джованни Мочениго, тайным желанием которого было приобрести от Джордано Бруно знания об алхимии и магии. Не получив желаемого, ученик доносит на учителя в инквизицию. Бруно арестовывают и отправляют в тюрьму.

— Странно, — сказал Стас. — В шестнадцатом веке интерес к магии был достаточно распространенным явлением. Карали же не просто за магию, а за колдовство с целью порчи. А свидетельств, что Бруно на практике занимался магией, включая протоколы допросов, не было.

— А это было уже неважно, — сказал профессор. — Еще в молодые годы Бруно выставил из кельи все образа святых, оставив лишь распятие. В почитании образов он видел остатки язычества и идолопоклонничества. К тому же Бруно был беглым доминиканским монахом и уже в молодости осуждался как еретик.

Это обстоятельство и позволило римской инквизиции потребовать выдачи Бруно Риму вскоре после начала следствия в Венеции.

— Такое требование было серьезным посягательством на независимость Венецианской республики, — заметил Стас.

— Прокуратор республики Контарини настаивал, что Бруно необходимо оставить в Венеции, — согласился профессор. — А в докладе Совету мудрых Венеции он отметил, что Бруно «…это один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и он обладает необычайными познаниями…»

— И тем не менее 27 февраля 1593 года, — сказал Стас, — сорока пяти лет от роду, Джордано Бруно был перевезен в Рим, где его объявляют вождем еретиков.

— В тюрьме он проводит около шести лет, хотя обычно такие дела делались быстро. Исполнение приговора было назначено на 12 февраля, но и в этот раз все отложили. Инквизиция вновь на что-то надеялась. Казнь состоялась лишь 17 февраля.

— Такое ощущение, — сказал Стас, — что им от Бруно что-то было нужно.

И вовсе не отречение от своих взглядов. Шесть лет они чего-то ждали. И тогда становится понятным желание Венеции «оставить гения у себя».

— А у него были деньги? — спросил Вовка. — Может, они…

— Вряд ли, — закачал головой профессор. — Столько лет скитаний.

— Тогда остается одно, — сказал Стас. — Бруно на самом деле удалось добиться перемещений во времени или между пространствами. От него требовали информацию, возможно, повторение опыта. «Технологию», как сказали бы сейчас. Не исключено, что Бруно даже не до конца понимал, как это у него получилось. Или же знание попало к нему в руки случайно… или ему дали не до конца решенную задачу в надежде, что его мозг сумеет ее разрешить. И ему это удалось.

Если так, становится понятным смысл брошенной суду фразы: «Быть может, вы произносите приговор с бо́льшим страхом, чем я его выслушиваю». По словам очевидцев, это произвело ожидаемый эффект.

— А вот что послужило причиной для процесса над Джордано Бруно, для очевидцев казни осталось непонятным. Народу зачитали лишь приговор без обвинительного заключения. В тексте приговора отсутствовала важнейшая деталь — основание для осуждения. Упоминалось только о восьми еретических положениях — причина объявления Бруно нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Но в чем именно состояли эти положения, не разъяснялось.

— Во все века, — сказал Стас, — от имени Церкви и прикрываясь именем Господа творились беззакония и убийства.

— Убийцы прикрывались чужими именами и благими целями еще задолго до того, как появилась Церковь, — сказал профессор.

— Как тут не поверить в «алгоритм зла». Его составляющие — алчность, подлость, тщеславие, трусость. Если человек труслив, тщеславен и лжив, то от него обязательно нужно ждать подлости. И все равно непонятно: если Бруно что-то знал, зачем нужно было сжигать его публично, когда можно было по-тихому сгноить в тюрьме? Или замучить пытками, надеясь, что однажды он не выдержит и откроет свою тайну, — Стас замолчал, усмехнулся и покачал головой. — Я не в состоянии понять этого. Ученый в конце шестнадцатого века смог пройти сквозь Время и пространство.

— И при этом Джордано Бруно негативно оценивал возможность контактов между обитателями разных миров.

— Несложно представить, какие войны развяжет человечество, получив возможность пройти в параллельные миры, — согласился Стас.

Профессор кивнул головой.

— Колонизация Америки, экспедиции в Афганистан и Индию…

— Но это все общеизвестные сведения, — подытожил Стас. — Что отыскалось в архивах?

Профессор снова кивнул головой.

— Среди найденных документов есть след книги «О свойствах времени».

Стас замер, Вовка не понимал, о чем речь, и смотрел то на одного, то на другого.

— Что значит «есть след»? — медленно выговаривая слова, спросил Стас.

— Первое после гибели Бруно упоминание о книге «О свойствах времени» как о реально существующей вещи… документально подтвержденное упоминание… это 1701 год, Бремен. Букинист Штайнец купил ее за бесценок у голландского моряка. После этого книга снова исчезает и появляется уже весной 1886 года. Провинциальный французский астроном-самоучка Бюсси оставил ее в наследство своей дочери. Барышня продала книгу Гольдшмидту, хозяину антикварной лавки в Гавре, и уехала в Англию, к своему жениху. Гольдшмидт был неплохим антикваром и знал, что за эту книгу можно получить хорошую цену, если предложить ее знающему человеку. И такой покупатель у него был. Летом того же года Гольдшмидт отправляется в Иран, но до Тегерана так и не добирается.

Он просто исчезает, как и четыре его сына, ехавшие с ним. А вот дальше… дальше 1942 год.

— Германия, — догадался Стас.

— Не доказано, — отрицательно качнул головой профессор. — Только слухи.

Косвенные подтверждения в донесениях английской, русской и польской разведок, пара физиков, сгинувших в концлагере…

— Это и стало причиной для неопубликования документов? — не дал договорить Стас. — Разведслужбы?

— И это тоже, — согласился профессор. — Хотя, на мой взгляд, эти источники — я имею в виду агентов — весьма сомнительны. Главная причина, я думаю, кроется в том, что… историки опасаются спугнуть тех, кто сейчас владеет книгой. Если они поймут, что путь книги четко прослеживается и рано или поздно приведет к ним… Неизвестно, что они тогда предпримут. Книга снова может исчезнуть на столетия. Я же считаю, что чем больше информации в таком деле — тем лучше. Но это еще не все. Гримольди сказал, что найден дневник Бруно и он даже держал его в руках. В дневнике есть записи… нечто вроде пояснения… ключа к книге «О свойствах времени». Именно об этом дневнике Гримольди и хотел с нами поговорить. Но, видно, не судьба.

И вот еще что. Его последняя фраза… он сказал: «Я знаю, где и когда.

В течение трех дней мир может провалиться в тартарары». Конечно же, под этим может скрываться все что угодно, Гримольди так это сказал…

— Он нашел «алгоритм зла»? — удивился и обрадовался Вовка.

Профессор посмотрел на Вовку, не понимая, что тот имел в виду, перевел взгляд на Стаса.

— «Алгоритм зла»? — переспросил профессор.

— Есть легенда, — пояснил Стас, — что один монах в четырнадцатом веке вывел формулу, по которой… если точно знать о нескольких датах проявления зла и если есть уверенность, что это звенья одной цепи, то при помощи его формулы можно узнать о дате и месте…

— Следующего проявления зла из той же цепочки, — понял смысл профессор.

— Не знаю… возможно. Если он что-то и нашел, то теперь все не имеет смысла. Огонь все уничтожил.

Возвращаясь в гостиницу, Стас пытался представить, что почувствовал средневековый философ, когда ему удался опыт со временем. Гордость? Радость? Приступ мании величия? А может быть, страх? Ведь Бруно мог сделать открытие случайно, не понимая до конца, что и как «работает». Или же, наоборот, он все прекрасно понимал и осознавал всю опасность того, что может натворить род людской, попади в его руки это страшное открытие.

Когда все собрались у входа в ресторан, Бондарь объявил, что уже встретился со своим знакомым, и тот дал ему приблизительные координаты, где могут находиться катакомбы, ведущие к Подземному храму.

— Я позвонил ему, — рассказывал Бондарь, — и он сказал, что улетает в Штаты, самолет через два часа. Мне пришлось ехать в аэропорт. Там он буквально на пальцах объяснил, куда нам нужно ехать, сказал, что таксисты знают это место, но поедут только за большие деньги, и тут объявили, что посадка на его рейс заканчивается.

Слушая Бондаря, Юра отметил, что и Стас, и Тамара с недоверием отнеслись к его версии, но старались не показывать вида. Скорее всего, Бондарь просто не хотел знакомить их со своим приятелем. Странно. Что же это был за приятель…

Весь оставшийся день был отдан экскурсиям по городу. Сразу же после обеда поехали на главную площадь — Кампо деи Мираколи, где пробыли целый час, посетили национальный Музей святого Маттео, Музей набросков фресок, старое кладбище и уже под вечер пришли к Падающей башне.

Юра проснулся рано утром от громких воплей на улице. Он открыл глаза, глубоко вздохнул, потянулся и повернул голову. Бондаря в комнате не было.

Топорков поднялся с кровати, зевнув еще раз, сладко потянулся, подошел к открытому окну и полной грудью вдохнул ароматы итальянского летнего утра: запах зелени, свежесваренного кофе и сдобной выпечки из ближайшей кондитерской. Бондарь стоял внизу и громко разговаривал с водителем такси.

Воитель эмоционально жестикулировал и периодически взывал к Мадонне. Зажмурившись, Юра снова зевнул, лег животом на подоконник и окинул взглядом окрестности.

Они были великолепны.

Поднявшись с подоконника, Юра оттолкнулся от него и, вяло переставляя ноги, отправился в душ. После душа он присел на кровать и, достав из потайного кармана в дорожной сумке тетрадь, не без удовольствия перелистал ее. Тетрадь была неким подобием дневника. Поначалу Юра записывал материал для статей, которые собирался написать после завершения этой истории, но теперь собранного вполне могло хватить на неплохой роман. Полистав страницы дневника, Юра положил его на прежнее место, оделся и спустился в ресторан к завтраку.

Все уже были в сборе.

Когда компания вышла из гостиницы, улыбчивый водитель быстро выпорхнул из «Фиата» и, подняв крышку багажника, положил в него рюкзак Стаса, помог Тамаре сесть в машину и закрыл за ней дверцу. Бондарь занял место на переднем сиденье, остальные с трудом разместились на заднем. Через несколько секунд «Фиат» тяжело тронулся с места.

По дороге в горы обменивались мнениями. Мелькавшие за окнами пригороды Пизы располагали к обсуждению увиденного. Вовка ничего не говорил. Он сидел, притиснутый Стасом к левой двери, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотрел на проплывавший мимо пейзаж. Та веселость и беззаботность, что овладела им по приезде в Италию, как-то сама собой отступила, осталась во вчерашнем дне. Вовка чувствовал, что сегодня произойдет что-то очень важное. Что-то, к чему они со Стасом так долго шли.

Через час водитель свернул на неприметную дорогу у подножия невысокой горы, и вскоре ее преградил кривой шлагбаум с покореженным знаком «STOP».

Остановившись возле шлагбаума, водитель сказал: «Basta!», потянул на себя ручной тормоз и заглушил мотор. Все вышли из машины. Бондарь расплатился, водитель сказал: «Mille grazie», улыбнулся. Через минуту «Фиат» скрылся за поворотом, а отважная команда потянулась по дороге, идущей вверх по склону.

За шлагбаумом с горного склона открывался удивительный вид. Редкий кедровый лес был пронизан лучами августовского солнца, а выше по ходу оливковые рощи слегка колыхал ласковый ветерок. Вытянувшись цепочкой, путешественники шли вверх по широкой горной тропе, петлявшей между стволами вековых кедров.

Минут через двадцать, словно из ниоткуда, перед ними выросло странное невысокое одноэтажное сооружение с обвалившейся крышей, украшенное порталами и остатками стилизованных античных колонн. По всему периметру фронтона виднелась полуразрушенная надпись. Задней стеной дом упирался в скалу, уходившую вершиной в небо.

— Очень похоже на латынь… — сказал Стас, пытаясь разобрать слова.

— Возможно… — согласился Бондарь, внимательно вглядываясь в надпись.

— Но я бы утверждал, что это ранний тосканский диалект. Только… не пойму, — Бондарь повернулся к Стасу. — Не могу разобрать ни одного слова.

Тамара поднялась по каменным ступеням, между которыми прорастала трава.

Она подошла к одной из колонн и коснулась ее рукой.

— Интересно, сколько времени тут никого не было? — спросила Тамара, поглаживая камень.

— Но вход в Подземный храм не может быть здесь, — сказал Стас, не замечая вопроса Тамары. — Максимум это ориентир.

— Скорее всего, — сказал Бондарь и повернулся к Тамаре со Стасом. — Ну что же. Возможно, нам повезет.

— Идите сюда!

Все обернулись. Метрах в пятидесяти от полуразрушенного дома стоял Вовка и показывал рукой на заросли можжевельника. Не дожидаясь друзей, он начал продираться сквозь кустарник и исчез в нем. «Шестьдесят три шага правее каменного дома, за кустом можжевельника, под покрывалом плюща», — тихо повторил Вовка. Значит, дед не обманул.

За можжевельником была скала, словно покрывалом укрытая спутанными между собой стеблями плюща. Вовка раздвинул их, и в скале показалась глубокая ниша шириной сантиметров в семьдесят. Стас, Бондарь, Юра и Тамара молча переглянулись. Вовка почувствовал, что его сердце бьется все быстрее.

Он улыбнулся и нырнул в брешь в скале.

Проход был шириной не более метра. Осторожно переставляя ноги, в кромешной тьме, Вовка шел вперед маленькими шагами, расставив руки в разные стороны, скользя ладонями по грубым стенам вырубленного в скале прохода. Удары его сердца отдавались в ушах…

Вдруг пол исчез, и Вовкина нога провалилась в пустоту. Дыхание у него перехватило, он вскинул руки и, оступившись, повалился на каменный пол.

Луч желто-белого света скользнул по каменным стенам широкого коридора и, нашарив Вовку, остановился на нем. Колено сильно болело.

— Мне еще раз повторить, чтобы не лез вперед? — спросил Стас и опустил луч фонаря на Вовкины ноги.

— Не надо, — поднимаясь, ответил Вовка.

Он сделал шаг и чуть было снова не упал. Стас сошел со ступеньки, с которой упал Вовка, и луч его фонаря забегал по каменным стенам широкого коридора, ведущего вправо и влево от узкого прохода в скале. Потирая ушибленное колено, Вовка переминался с ноги на ногу, озираясь по сторонам. Топорков, Бондарь и Тамара стояли рядом. Бондарь включил фонарь и осмотрелся. Юра через штанину ощупал фонарь, лежавший в кармане его брюк, но доставать не стал.

— Так, — все еще оглядываясь, сказал Бондарь. — Будем надеяться, что это и есть та самая галерея, что приведет нас в Подземный храм.

— Куда теперь? — спросила Тамара.

Стас поднял руку, чтобы высказать свое предположение, но Бондарь перебил его, и Стас лишь почесал мочку уха.

— Здесь все равно куда идти, — объявил Бондарь. — Где находился лабиринт, можно было только гадать, но уж как по подземному коридору добраться до храма, я наслышан.

Он достал из внутреннего кармана ветровки сложенный в несколько раз листок бумаги. Стас подошел к Бондарю и, посветив на листок, оценил его содержимое.

«Сто двадцать четыре тире право, шестьдесят девать тире прямо, сорок семь тире лево, двести один тире лево, девяносто девять тире прямо…» Весь листок был исписан цифрами, очевидно, обозначавшими метры или шаги и направление движения.

Первым по подземному лабиринту шел Бондарь, за ним Стас, следом Вовка, Тамара и Юра. Коридор был шириной чуть больше двух метров и такой же в высоту. Можно было только гадать, сколько человек работало над строительством подземного лабиринта и сколько времени на это ушло. Они шли под землей уже около двадцати минут. Вдалеке вдруг показался тусклый желто-оранжевый свет, и вскоре взору путешественников открылся большой зал, ярко освещенный коптящими факелами.

Зал Подземного храма сильно напоминал собор Сант Амброджо, только с более низкими потолками. Выглядел он величественно и шириной был около сорока метров. Шлифованные, вырубленные в скальной породе стены переходили в низкие, не более трех метров, своды потолков, от которых, словно капли, к полу свисали два ряда колон с изящными силовыми ребрами. Тянулся он без малого пятьдесят метров. Через каждые два метра на стенах Подземного храма и на каждой колонне в бронзовых подставках торчали горящие факелы.

Их потрескивание гулко отдавалось в десятке куполообразных сводов потолков.

На стенах между факелами от потолка до пола висели серые холсты с вышитыми на них ликами незнакомых святых. Передняя часть зала, которая начиналась сразу у входа, имела более низкий свод и около пяти метров в длину.

— Фантастика… — прошептала Тамара, остановившись под низким сводом.

— Похоже, мы все-таки нашли Подземный храм, — сказал Стас. Было заметно, что он до сих пор не верил в это.

Вся компания медленно вышагивала под сводами Подземного храма.

У стены, противоположной от входа, горела сотня свечей. По обеим сторонам от каменного алтаря стояли два рыцаря, высеченные из того же серого камня, оба в накинутых поверх кольчуг плащах, на которых был изображен крест, сильно похожий на крест храмовников. Один был вооружен копьем и щитом, другой — щитом и мечом. Вовка подошел к одному из рыцарей и, глядя на него снизу вверх, не переставал удивляться тому, что сказал ему дядя Слава в самолете. «Правее развалин каменного дома за кустом можжевельника вход в лабиринт… У алтаря два рыцаря, один с копьем, другой с мечом»…

— А что там за пергамент лежит на алтаре? — Тамара медленно шла вперед, вытянув шею, как будто пыталась издали что-то рассмотреть. — Может, это и есть тот самый «алгоритм зла»?

Бондарь подошел к алтарю и взял пергамент в руки. Его глаза прищурились и забегали по строчкам. Губы что-то беззвучно шептали.

— Насколько я могу разобрать, это латынь, — сказал Бондарь. — Пергамент очень старый, но это не то, что мы ищем.

Стас подошел к Бондарю и взял из его рук пергамент.

— Здесь написано о двух рыцарях, которые однажды, охраняя святыни, вышли вдвоем на бой против сотни посланников тьмы, — увлеченный содержанием пергамента, сказал Стас.

Вовка посмотрел на Бондаря, потом повернул голову и протянул к Стасу руку, чтобы дернуть его за рукав и рассказать про рыцарей, но когда он обернулся, то увидел под низким сводом входа в храм двух громил. С изуродованных лиц в свете факелов смотрели глаза, не излучавшие ничего, кроме смерти.

Бондарь обернулся и… замер. Юра, до этого рассматривавший вышитые лики святых, медленно отходил к алтарю. Тамара стояла рядом с громилами. Вовка попятился назад и уперся спиной в длинный постамент, на котором стояли каменные рыцари.

— Ну вот и все, мальчики, — чуть улыбнувшись, сказала Тамара. — Конечная остановка. Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны.

Стас наконец оторвался от пергамента и резко обернулся. Юра растерялся от такого поворота событий. Он нашел сотню оправданий поступку Романа, но понять, зачем Тамара это сделала, он никак не мог.

— Надо же… — с досадой проговорил Бондарь, — такая красивая девушка — и стерва…

Тамара снова улыбнулась. Длинно и сладко.

— Обычная отговорка мужчин-неудачников, — сказала она из-под низкого свода.

— А в чем смысл отговорки? — подняв брови, спросил Стас. Внутри него клокотал вулкан, и он с трудом сдерживал себя.

— В том, что поверили красоте, а она вас под монастырь подвела, — сказала Тамара. — Подземный храм имеет одну очень важную особенность. У него выход там же, где и вход…

Наверное, Тамара хотела сказать что-то еще, но не успела. Храм наполнился медленным скрипом, каменные стены подземного зала содрогнулись, и низкий свод над входом с грохотом и пылью обрушился. Все, кто стоял под ним, оказались погребенными под тысячами тонн горной породы. С минуту оставщиеся в живых еще стояли молча и глядели на груду камней над недавним реальным воплощением зла, с которым они сталкивались последнее время слишком уж регулярно. Первым, кто смог что-то сказать, был Вовка.

— Сра-бо-та-ло…

— Что сработало? — повернувшись к Вовке, спросил Стас.

— Да мне сосед в самолете рассказывал… Смешной такой дед…

Все посмотрели на Вовку, тот растерялся еще больше.

— Да сказка какая-то. Легенда… Что если повернуть в сторону каменный башмак копьеносца, то низкий свод над входом в храм обрушится. Только я повернул не у копьеносца, а у рыцаря с мечом.

— Нуф-ф, молодой человек… — выдавил из себя Бондарь. — Главное, что обрушилось. И на тех, на кого было нужно. Могу поздравить вас, господа.

Вы только что родились второй раз.

Стас медленно подошел к алтарю и сел на каменные ступени. Радоваться было преждевременно.

— Ну да, — недовольно буркнул Юра. — Теперь осталось узнать, сколько дней пройдет, пока мы не умрем в первый раз. Она правильно сказала. Главное — не забывать одно правило. Что в этом чертовом лабиринте выход там же, где и вход. А он завален! Вот су-ка ка-ка-я! А я ведь в нее чуть не влюбился…

— Я не хотел, — растерянно сказал Вовка. — Я немного испугался, когда эти близнецы в дверях появились…

Сидя на ступеньке, Стас махнул Вовке рукой. Тот подошел к нему и встал рядом, отряхивая ладони от пыли с башмаков статуи, перекладывая перочинный нож из одной руки в другую.

— Да нет. Ты все правильно сделал, — сказал Стас.

— Да уж конечно, — громко сказал Юра, он явно нервничал. — Куда уж правильней!

Бондарь подошел к алтарю, оглядел свои штаны справа и слева, потом с досадой махнул обеими руками и тоже сел на каменную ступеньку рядом со Стасом и Вовкой.

Обрушились святые своды храма, Посланцы тьмы погребены под ними. Четыре воина уйдут из подземелья, Перст божий им наверх тропу укажет. В зените солнце замереть готово, Тьма внешняя вступает по владенье. Ларец, несущий гибель всей вселенной, За час до срока перестанет быть опасным.

Бондарь смотрел прямо перед собой, медленно хлопая в ладоши, словно отбивая ритм.

— Так что за легенду рассказал тебе смешной дед в самолете? — спросил он. — Только, если можно, поподробней. Ничего не упусти.

— Во-во! Самое время для сказок! — выходил из себя Юра. — Вот сказок нам сейчас только и не хватает! Самое время для сказок!

— Ты куда-то торопишься? — крикнул Стас. — Можешь идти! Тебя никто не держит!

Юра как будто очнулся от гипноза. Глядя в пол, он медленно подошел к алтарю и сел на ступеньку рядом с Вовкой. Правой рукой он короткими движениями растирал лоб.

— Извините… Это я так… гундю. Нервы.

Вовка выдержал небольшую паузу и начал пересказывать историю, услышанную в самолете:

— Он говорил, что лабиринт Подземного храма — грандиозное сооружение.

Загадочное… В горном массиве вырублено несколько километров подземных галерей, запутанных между собой, с тупиками и ловушками. К тому же есть и лжехрам. В этом храме у алтаря стоят две статуи рыцарей-крестоносцев.

Один с мечом, другой с копьем. Если повернуть в сторону башмак копьеносца, низкий свод над входом обвалится. Считается, что в храме, да и в лабиринте, только один вход. Он же и выход. Но мало кто знает, что есть еще один.

Это разлом. Он выходит за три километра от старой заброшенной каменоломни.

По легенде, один из крестоносцев бежал со священными реликвиями от преследовавших его осквернителей храмов и оказался в лабиринте, словно в ловушке. Из него он ушел в лжехрам. Он же не мог привести преследователей к хранилищу реликвий. И, чтобы спасти его, сам Господь ударом молнии пробил гору и показал ему путь на свободу.

Вовка замолчал. Его спутники по подземным путешествиям тоже молчали в ожидании продолжения рассказа.

— Все, — сказал Вовка. — Только я сдвинул башмак у рыцаря с мечом, а не с копьем.

— Какая разница, — сказал Стас. — Дед мог перепутать детали, но в главном он оказался прав. Свод обрушился. Значит, может быть прав и в другом: разлом существует. Скорее всего, — Стас повел рукой, — это лжехрам. Реликвий не видно, охраны нет. Нужно искать разлом.

Стас хлопнул по коленям, встал, вышел на середину зала и окинул его стены взглядом. Ничего приметного в глаза не бросилось. Он подошел к левой стене, вынул из ближайшей бронзовой подставки факел и повернулся лицом к алтарю.

— Ну что же, — вздохнул он. — Если нет точных данных для поиска, начнем как всегда. Слева направо.

Стас подошел к тому месту, где сходились левая боковая и задняя храмовые стены, и начал осмотр. Он всматривался в трещинки и углубления. Он не спешил. Десятилетие археологических поисков приучили терпеливо выполнять кропотливую, а иногда и нудную работу, не обращая большого внимания на то, сколько лет прошло с начала поисков.

Бондарь кряхтя поднялся со ступеньки, подошел к колонне и тоже взял в руки факел. Через минуту к поискам присоединились Юра и Вовка. Все равномерно расползлись по залу, и он снова погрузился в тишину. К обычно нарушавшему ее треску горящих факелов теперь прибавилось шарканье подошв по каменному полу.

— Мы ищем что-то конкретное? — спросил Бондарь, не поворачивая к Стасу головы. Он продолжал осматривать стену, обшаривая каждый квадратный сантиметр скальной породы не только глазами, но и прикосновением руки.

— Ничего конкретного, — ответил Стас, — если не считать самого разлома.

Я думаю, его хорошо спрятали от посторонних глаз.

— Нужно искать все, что покажется странным.

Минут через десять Вовке надоело всматриваться в трещины каменных стен.

Он отошел на середину зала и окинул его взглядом, пытаясь что-нибудь заметить издали. С первой попытки у него ничего не вышло. С шестой тоже. Вовка недовольно хмыкнул. Ему вовсе не улыбалось обнюхивать стены в ожидании голодной смерти. Он стоял посреди зала и искал глазами ту маленькую хитрость, которую должен был заметить только он. А что тут вообще можно было заметить?

Каменные стены, изображения святых, свечи, факелы…

Вдруг Вовке показалось, что один из холстов с изображением святых шелохнулся.

Он присмотрелся повнимательнее. Все холсты висели одинаково и неподвижно.

Показалось? Может быть, но проверить будет нелишним. Вовка подошел к стене и осторожно приподнял холст за край.

— А вот это может показаться странным?

Стас, Бондарь и Юра обернулись. Вовка рванул холст на себя. Ткань не поддалась.

Тогда он взялся за нее двумя руками и дернул изо всех сил. С громким шелестом ткань поползла вниз, поднимая клубы пыли. За ней оказалась трещина сантиметров в пятьдесят шириной, тянувшаяся от пола и до самого потолка. Забита она была туго скрученными снопами ячменя, но сквозь имеющиеся щели пробивалось слабое дыхание сквозняка.

— Вполне, — удовлетворенно ответил Стас, подходя к Вовке. — Я, по крайней мере, сильно удивился.

Он быстрыми ловкими движениям начал вытаскивать снопы и отбрасывать их за спину.

Обрушились святые своды храма, Посланцы тьмы погребены под ними. Четыре воина уйдут из подземелья, Перст божий им наверх тропу укажет. В зените солнце замереть готово, Тьма внешняя вступает по владенье. Ларец, несущий гибель всей вселенной, За час до срока перестанет быть опасным. —

бормотал Бондарь, подходя к пролому.

— С детства люблю, когда сказки сбываются, — сказал Стас, продолжая освобождать разлом.

— Минуту, господа, — сказал Бондарь. — Своды храма обрушились, посланцы тьмы остались под ними. Если одна сказка сбылась, почему бы не сбыться второй.

Стас, Юра и Вовка повернулись к Бондарю. Тот понял, что его не понимают.

— Все просто, — сказал Бондарь. — Нас здесь четверо. На звание воина я не претендую, но что, как не перст Божий, указывает путь на волю.

— Интересная версия, — сказал Стас и вернулся к работе. — Из чего сие следует?

— «В зените солнце замереть готово…» — это вне всяких сомнений полдень.

«Тьма внешняя вступает…» — ну конечно же, это катастрофа. «Ларец, несущий гибель… за час до срока перестанет быть опасным» — все сходится. Если предположить, что в предсказании описаны события одного дня…

Глаза Бондаря заблестели. Он посмотрел на часы.

— Сейчас одиннадцать часов десять минут. Это может говорить только одно: сегодня в полдень поезд, который мы пытаемся найти, будет проходить где-то в пределах досягаемости. Вы понимаете, что я вам говорю? Вы просто не представляете, какие это нам дает шансы!

— Какие еще сейчас могут быт шансы, кроме шансов на спасение? — помогая Стасу, искренне удивился Юра.

Стас выдернул из разлома последний сноп ячменя и с довольной улыбкой отошел на несколько шагов назад.

— Поезд что, просто будет стоять под горой? — спросил он, совершенно не удивившись заявлению Бондаря, но и соглашаться с услышанным не спешил.

— Не знаю… — как будто растерялся Бондарь. — Я даже не знаю, где мы находимся. Но недалеко от тех мест, где мы вошли в лабиринт, есть старая каменоломня. К ней наверняка подходит хотя бы одноколейка. И если я прав…

— Если все, что вы сказали, правда, — перебил его Стас, первым влезая в разлом, — давайте тогда уж поторопимся. Я готов рискнуть и проверить.

Следом за Стасом в разлом протиснулся Бондарь, за ним Вовка. Последним, не забыв прихватить с собой тот самый пергамент, Подземный храм покинул Юра. Между неровными каменными стенами можно было пройти только по одному и только боком. Через несколько минут впереди показалась полоска света.

Паровоз с тремя вагонами и угольной тележкой стоял на заброшенной железнодорожной ветке, ведущей к каменоломне, и, мерно выбрасывая из трубы клубы дыма, пыхтел равнодушно и неторопливо. Тяжело дыша, Стас, Юра, Вовка и Бондарь смотрели на него сверху, стоя у обрыва над первым вагоном, и поезд вовсе не казался им призрачным. Вполне реальные очертания могучей машины начала ХХ века. Паровоз с угольной тележкой и три вагона.

Тыльной стороной ладони Стас провел по лицу, размазав копоть и пыль.

— Фу-у… — сказал Бондарь, чуть согнувшись и оперевшись руками о колени.

— Такие пробежки не для моего возраста.

— Главное, что успели, — сказал Юра.

Все окна в вагонах были задернуты шторами, двери закрыты. Только в последнем вагоне дверь над последней подножкой была чуть приоткрыта. Компания оглядела невысокий, метров десять, обрыв, на котором стояла, и в поисках более пологого спуска пошла вправо. Вовка скользнул глазами вправо и влево и, не найдя рядом ничего подходящего для спуска, отошел на несколько шагов назад.

— Вовка, не смей! — крикнул Стас, стоя у засохшего дерева, от которого наискосок по обрыву спускалась тропинка.

Вовка сделал глубокий вдох, с шумом выдохнул и рванулся вперед. Юра проводил его прыжок взглядом и отдал должное сообразительности. Вовка с грохотом приземлился на крышу первого вагона, повалившись вперед на выставленные руки, а затем набок. Он тут же встал и, прихрамывая, пошел в конец поезда.

Стас первым спустился на гравий в пятнадцати метрах от третьего вагона, следом за ним Юра. Вовка лег животом на край крыши и спустил ноги вниз.

Пользуясь рельефом стенки вагона, он спустился, насколько это было можно, и спрыгнул на гравий, подняв клубы пыли. Из-за приоткрытой дверцы виднелась кисть руки, сжимавшая поручень…

Едва оказавшись на камнях, еще не поймав равновесие, Вовка рванул к открытой дверце. Юра и Стас подбежали почти одновременно с ним. Бондарь отставал.

Стас вскочил на подножку и распахнул дверь. На полу, вцепившись в поручень, лежал Виктор Корнеев, пропавший начальник экспедиции — Вовкин отец. Стас с трудом отцепил от поручня руку Виктора и сдвинул его тело с места. Юра уверенно отстранил Вовку в сторону, встал одной ногой на подножку, держась правой рукой за поручень, левую протянул Стасу на помощь. Подошедший Бондарь стоял на подхвате. Втроем они снесли неподвижное тело Виктора и положили на гравий в четырех метрах от колес вагона. Стас нащупал флягу, дрожащими руками открутил крышку и смочил сухие губы друга. Когда первые капли воды попали на язык, веки Виктора дрогнули, он приоткрыл глаза и, щурясь, посмотрел на лица, склонившиеся над ним. Так и не осознав происходящего, он протянул руку к фляге и, опрокинув ее вверх дном, принялся жадно глотать воду.

Напившись, он глубоко вздохнул, криво улыбнулся и отдал флягу Стасу, тот передал ее Юре. Топорков сделал несколько глотков и завинтил крышку. Виктор еще раз всмотрелся в лица окружавших его людей и вспомнил все, что только что с ним случилось. Для него — только что.

— Вот это, я вам скажу, была страшилка… — пробормотал Корнеев. — Змей Горыныч отдыхает.

Виктор снова с трудом улыбнулся. Стас только сейчас заметил его чуть поседевшие виски. Он смотрел на друга и все еще не верил в его возвращение.

Поезд ускорил дыхание, провернул колеса под паровозом, лязгнул сцепами и медленно двинулся с места. От неожиданности все вздрогнули и, подняв головы, проводили взглядом уплывавший прочь третий вагон. В глазах у всех читалось что-то вроде облегчения. Такое бывает, когда страшная история в книге заканчивается удачным финалом.

— Черт возьми… — с досадой сказал Бондарь. — Такой артефакт — и уходит прямо из рук.

Юра посмотрел на Бондаря, и ему очень не понравилось выражение его глаз в этот момент.

Вовка вдруг сорвался с места и побежал за последим вагоном. Все оцепенели от неожиданности, Виктор не понимал, что происходит.

— Стой! — крикнул Стас. — Вовка! Стой!

Юра поднялся и хотел побежать за Вовкой, чтобы догнать и остановить, но Бондарь поймал его за рукав. Топорков обернулся, Бондарь покачал головой.

— Не ходи за ним, ты не сможешь оттуда выйти.

Казалось, как будто он просил не останавливать Вовку, ведь ничего страшного не происходит. Именно! В глазах Бондаря была просьба. Юра отдернул руку и побежал за Вовкой, надеясь догнать его.

Поезд не успел набрать скорость, и Вовка без труда вскочил на подножку последнего вагона. Он оглянулся на отца и через секунду исчез за дверью.

Виктор посмотрел на Стаса, как будто просил объяснить, что происходит, тот опустил глаза, подтверждая, что ничего хорошего.

Вовка распахнул дверь, ведущую из тамбура в коридор, и его охватило чувство страха. Коридор был пуст. Он сделал шаг назад, но потом остановился. Переборов свои чувства, Вовка вошел в коридор. Он ни о чем не хотел думать, кроме ларца. Подлые мысли об опасности словно дергали за рукав, но Вовка упрямо шел вперед. Он помнил рассказ Стаса: второй вагон, четвертое купе. Чувство страха и необъяснимого ужаса с каждым шагом все усиливалось, но Вовка старался не обращать на это никакого внимания. Тамбур третьего вагона перешел в тамбур второго. Новый длинный коридор со множеством дверей.

Рванув на себя четвертую по счету дверь, Вовка увидел лежащий на столе череп. Пустые глазницы смотрели на него и словно пытались загипнотизировать.

Дышать стало тяжелее, чьи-то неведомые руки опустились на его плечи и сдавили их. С большим трудом Вовка смог отвести свой взгляд в сторону, и ему сразу стало намного легче. На кожаном диванчике стоял плетеный короб, а в нем покоился палисандровый ларец с золотыми углами и накладками. Крышка его была откинута. Изнутри ларец был отделан черным бархатом. Вовка повернулся к столику. Череп смотрел глазницами на входную дверь, но, даже стоя в стороне от этого взгляда, Вовка чувствовал его на себе. Сделав над собой последнее усилие, он двумя руками взял череп со стола и осторожно положил его в ларец. Палисандровая крышка опустилась, и замок тихо щелкнул. Со щелчком улетучилось чувство страха. Дышать стало легче, и Вовка невольно улыбнулся этому. Он быстро закрыл крышку плетеного короба и, закинув его ремень на плечо, вышел из купе.

Проходя по коридору, Вовка заметил, что поезд набирает ход, и прибавил шаг. Когда же он открыл дверь вагона и выглянул на улицу, то увидел бегущего за поездом Юру. В первую секунду это показалось Вовке странным, ведь он был в вагоне не менее пяти минут, а Стас и отец сидели возле железной дороги всего метрах в пятидесяти от уходящего поезда. Но мгновением позже он уже не думал об этом.

Соскочив с подножки, Вовка пробежал по инерции несколько метров и остановился.

Юра замер и смотрел вслед поезду. Вовка шел к нему живым и здоровым.

Мерно постукивая на стыках рельсов, поезд все удалялся. Через сто метров дорога сворачивала за гору. Железнодорожный фантом повернул налево и скрылся из вида, оставив за собой лишь облако сизого дыма. Через несколько секунд послышался длинный гудок паровоза, Вовка обернулся, и вдруг все стихло.

Не было больше слышно ни стука колес, ни пыхтения паровоза. Ничего. Только кузнечики стрекотали в траве возле низкой насыпи. Виктор поднялся и, сделав навстречу сыну два неверных шага, остановился рядом с Бондарем, Стас шел к Вовке и думал, что теперь им делать с черепом.

— Ты молодец, — сказал Бондарь, когда Вовка с Юрой остановились возле Стаса. — А теперь поставь короб на землю и сделай десять шагов назад.

Стас обернулся, Вовка и Юра замерли. Бондарь обхватил шею Виктора левой рукой, а правой прижимал к его виску пистолет.

— Все отойдите на десять шагов! — рявкнул Бондарь. — Или я вышибу папаше мозги!

Даже в поезде Вовка не испытывал такого страха, как сейчас. Он остановился, не отрывая взгляда от пистолета. Пятясь назад, Юра лихорадочно прокручивал в мозгу возможные варианты. Стас медленно отступал, не спуская глаз с Бондаря, готовый в любую секунду броситься вперед. Вовка поставил короб на землю и сделал несколько шагов назад. Стас и Юра остановились рядом с ним. Подталкивая заложника, Бондарь медленно подошел к коробу, окинул присутствующих довольным взглядом и толкнул Виктора вперед. Пистолет в вытянутой руке теперь смотрел на Стаса. Виктор споткнулся, Стас и Юра поймали его под руки.

— Стоять, я сказал!

Бондарь присел и, подцепив ремешок левой рукой, повесил плетеный короб себе на плечо.

— Ну, вот и все, — сказал Бондарь после небольшой паузы. — Приключение закончилось.

— Зачем он вам? — спросил Стас.

— Власть, — быстро ответил Бондарь. — Этот череп даст мне власть над миром. Вы даже в самых смелых фантазиях не можете представить, какая в нем заключается сила!

— А как же многомерность пространств, переходы в иные миры? — спросил Юра.

— Сказка, чтобы притупить вашу осторожность, — Бондарь одарил присутствующих надменным взглядом и посмотрел на Юру. — И на которую ты купился. Это я подкинул вам бумажки, из-за которых вы решились ехать в Италию. Я задолго до вашего интереса к поезду знал о его сегодняшнем появлении в этом месте.

Я рассказал вам сказку, и вы снова поверили мне. Вы все — игрушки в моих руках. Признаться, обвал в подземелье не входил в мои планы, и я немного растерялся. Но… удача — на стороне сильных и великих! А сказки о параллельных мирах, так же как и смешные игры в героев Толкиена, оставьте для детей, экзальтированных философов и прочих наивных людишек. Меня интересует лишь власть. Власть над миром! Власть абсолютная!

— Еще один фюрер… — с большим разочарованием в голосе сказал Юра.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Бондарь. — Гитлер, Наполеон… Они все ничтожны.

Они ничто передо мной!

— Похоже, вам и дьявол нипочем, — усмехнулся Стас.

— Я не верю ни в Бога, ни в черта! Потому что их нет. Есть сила тьмы, и теперь я буду управлять ею. Я — властелин Вечного Мрака!

— А Роман, Тамара? — спросил Юра с какой-то слабой внутренней надеждой.

— Они удачно мне подыграли, — ответил Бондарь. — Но они служили не тому хозяину. А я… я сам Хозяин! А вы… А вас больше нет. Прощайте. И спасибо за помощь, молодой человек, — Бондарь улыбнулся Вовке. — Без тебя я бы никогда не смог получить этот ларец. Я просто не смог бы выйти с ним из поезда.

Бондарь приподнял немного опустившуюся от усталости руку и взял Вовку на мушку. Раздался выстрел. Все вздрогнули. Голова Бондаря разлетелась, словно перезрелый арбуз, тело его обмякло и повалилось сначала на колени, потом на живот. Из раскрывшегося плетеного короба на серый гравий выкатился палисандровый ларец. Но все смотрели не на него, а на бездыханное тело несостоявшегося властелина Вечного Мрака.

Юра посмотрел наверх. Возле засохшего дерева стояли два монаха в одинаковых бежевых балахонах. Одному было чуть больше тридцати, другому за семьдесят.

В руках старика был карабин с оптическим прицелом. Стасу показалось, что молодого монаха он знает, и в следующую секунду он вспомнил — один из странных похитителей из микроавтобуса, плохо говоривший по-русски. Вовка тоже узнал его. Виктор и Юра не знали, что ожидать от новых персонажей этой захватывающей истории, и смотрели на них настороженно.

— Buongiorno, fratelli, — с улыбкой сказал старик и добавил на ломаном русском: — Добрий диень…

Монахи ловко спустились вниз по тропинке и подошли ближе.

— Не пугайтесь, мы пришли вам помочь, — с сильным акцентом сказал молодой монах, а старец улыбнулся и кивнул головой.

Виктор попросил, чтобы Стас и Юра помогли ему сесть. Он был еще слаб, и ноги его устали.

— Вы кто? — спросил Стас.

Старец повернулся к молодому монаху, и тот перевел сказанное по-русски на итальянский язык. Старец неспешно ответил, молодой монах так же неспешно перевел.

— Мы — одни из тех, кто хранит священные реликвии в Подземном храме. Отец Марк, к которому в Милане вас привел Джузеппе, сообщил нам о вашем визите.

И вот мы здесь.

— Джузеппе? — не понял Стас. — А… кто такой Джузеппе?

— Тот, кто лежит у ваших ног, — сказал молодой монах, не переводя вопроса старцу. — Он, наверное, назвался другим именем?

— Да уж. Совсем другим, — ответил Стас. — И то, что он итальянец, — тоже забыл сказать.

— Я вам сейчас все объясню, — улыбнулся старец. Молодой монах переводил его тихую, неторопливую речь, напоминающую шепот песка. — Джузеппе появился в нашей обители после войны, в 1948 году. Мальчику было десять лет. Его родители погибли во время пожара в горной деревне. Время шло. Джузеппе рос, делал серьезные успехи в науках и языках — все братья нашего ордена кроме латыни и греческого обязаны знать еще как минимум два иностранных языка. Джузеппе в совершенстве освоил французский и русский. Когда он повзрослел, мы посвятили его в некоторые тайны, которые наш монастырь призван охранять.

Со временем Джузеппе начал меняться. Он перестал быть тем добродушным, открытым мальчиком, каким был, когда появился в монастыре. Увлекся мистическими писаниями, оккультизмом… Только наши братья изучали их для того, чтобы охранять дела Божии, а он совсем наоборот. В семьдесят первом году Джузеппе бежал, прихватив с собой из монастырской библиотеки карту и описание Подземного храма. Только все, что он прибрал к рукам, оказалось фальшивкой. У нас много лжеманускриптов, призванных отвлекать внимание непрошеных гостей и искателей древних ценностей. Вот и вы побывали в лжехраме. Настоящие же реликвии доступны только избранным. Тем, кто доказал чистоту своих помыслов делами своими. О беглеце мы сообщили всем, посвященным в тайну Подземного храма. Джузеппе сначала оставался в Италии и продолжал поиски храма, а когда понял, что мы не будем просто наблюдать за ним, бежал в Америку. Там мы его потеряли.

— Значит, оттуда он перебрался в Россию, — сказал Юра.

— Теперь мы знаем это, — слегка развел руками старец. — Наш брат не посвящен во все наши секреты, но он знает, что именно мы охраняем, и всегда помогал нам. Ему показалось, что странный русский, хорошо разговаривающий по-итальянски, слишком сильно похож на Джузеппе, который много лет назад, обворовав монастырскую библиотеку, сбежал из горного монастыря. Наши братья стали следить за каждым вашим шагом и, когда вы нашли вход в лабиринт, сообщили нам.

— Понятия не имею, что здесь у вас происходит, — сказал Виктор, — но ваше появление меня очень обрадовало. Хотя, признаться… Мне еще не приходилось видеть монахов с ружьями.

— А вы думали, что служение Господу — это только мессы у алтаря и смиренные молитвы у аналоя? — повысив голос, спросил молодой монах.

Старец выразительно посмотрел на молодого монаха, и тот опустил глаза.

— Мда… — сказал Юра. — Приключение было веселым, но я почему-то рад, что все закончилось.

— Вы ошибаетесь, — сказал старец. — Все закончится лишь тогда, когда череп будет покоиться рядом с костями.

Русские археологи переглянулись с журналистом. Конечно, монахи могли и даже обязаны были знать, что череп в поезде является ключевым звеном в возможной вселенской катастрофе, но интонация старца говорила, что он знает и о том, что нужно сделать, чтобы беды не случилось.

— Но ведь местонахождение останков Никольского в данный момент неизвестно, — сказал Стас. — Как же можно положить… или вы знаете, где сейчас…

— Мы знаем, где они были осенью 1893 года, — ответил молодой монах.

— Ну-у… — улыбнулся Стас. — С этого времени прошло больше ста лет.

— Для тех, кто верит в силу слова Божия и дела его, нет ничего невозможного, — с улыбкой сказал старец.

Юра и Стас переглянулись. Старец не стал томить их неведением.

— В начале 1919 года, — продолжал старец, — в библиотеку монастыря попало много церковной утвари и книг из России, которые за бесценок продавались за границу. Среди икон, книг и золотых окладов был требник настоятеля сельской церкви. На последних, пустых, страницах требника были описаны похороны русского писателя, которому после смерти неизвестно зачем отсекли голову и украли ее. По словам настоятеля, в тот далекий день на кладбище произошло чудо — похищенная голова вернулась к своему хозяину.

— Что, сама вернулась? — с сомнением спросил Юра.

— Нет, не сама… — спокойно ответил молодой монах. — Там было написано, что голову принес неизвестный отрок в странных одеждах.

— Ангел? — с недоверием спросил Вовка.

Старец улыбнулся.

— Нет, не ангел. Обыкновенный человеческий отрок. Однако этому факту, как и самому требнику, никогда не придавали большого значения — часть монастырской библиотечной коллекции, не более того. Но после некоторых событий многое стало понятным. Но об этом позже. Сейчас вам лучше отдохнуть, тем более что вашему товарищу нужна помощь.

— А что же с ним? — Стас кивнул на бездыханное тело Бондаря.

— О нем позаботятся братья, — ответил старец.

— Надо же, — чуть усмехнулся Стас. — Столько охотиться за чужой головой, а в итоге потерять свою. Случайность или закономерность?

— Нет ничего на земле, что бы было случайным, — сказал молодой монах, глядя на Стаса.

В первую секунду ему показалось, что монах что-то недоговаривает, но, рассудив, что если захочет, так договорит, Стас улыбнулся в ответ и наклонился к Виктору.

Опираясь на руки друзей, Виктор поднялся наверх по крутой узкой тропинке.

Это стоило ему больших усилий, но теперь все было позади. Он лежал на свежей соломе, и повозка везла его высоко в Пизанские горы.

1893 год

Два дня дождь не останавливался ни на минуту. Свинцовые облака монотонно роняли на землю холодные капли, осенняя степь смиренно принимала влагу.

Кургузые мазанки маленькой деревеньки смотрели на мир пустыми глазницами покосившихся окон. Дождливая осень заполнила все без остатка. Урожай был давно убран, улицы опустели. Селяне выходили из своих домов лишь для того, чтобы утром выпустить скотину в стадо, а вечером загнать ее во двор.

Наконец небо устало, и дождь закончился. Ранним утром в густой туман выпустили коров. Резкий голос кнута разрывал рассветную тишину и гулким эхом отзывался в сыром воздухе. Кнут говорил все дальше и дальше. Светало. Из-за толстого покрывала тяжелых туч лучи солнца с трудом пробивались к земле.

Около двенадцати часов из деревеньки вышла тощая серая в яблоках лошаденка, запряженная в телегу, правое переднее колесо которой, каждый раз завершая полный оборот, издавало скрип, напоминавший сдавленный стон. Лошаденка шла, лениво переставляя ноги. Копыта тяжело отрывались от земли и возвращались к ней, словно невидимый магнит притягивал их к сырой глине. Дорога медленно поднималась в гору. Под уздцы лошаденку вел старичок в распахнутом коротком овчинном полушубке. За телегой шли восемь человек, одним из которых был мальчик пяти лет, рядом с ним, держа сына за руку, шла его мать.

На телеге везли гроб, обитый голубовато-лиловым позументом. На протяжении всего пути от деревни до кладбища траурная процессия не проронила ни звука.

На лицах взрослых была скорбь. Обычная скорбь, когда хоронят человека.

Даже ребенок понимал, что сейчас не время для разговоров.

Поднявшись на гору, лошадь прошла вдоль невысокого забора и остановилась возле ворот старого кладбища. Четыре мужичка подошли к телеге и взяли гроб на руки. Мимо неровных рядов крестов его пронесли на плечах к вырытой вчера могиле и поставили на два некрашеных табурета. Селяне прошли за гробом, но близко к могиле подходить не стали. Кладбищенский сторож, ветхий старичок, сгорбленный, с седой бородкой, опираясь на клюку, медленно подошел к односельчанам и перекрестился.

Священник открыл потертый требник и начал монотонно читать печальные строки панихиды. Селяне стояли, чуть склонив головы.

— Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, рабу твоему новопреставленному…

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились.

— …в месте злачном, месте покойном и сотвори ему вечную па-а-мять…

— продолжал тянуть священник.

Закончив скорбный обряд, священник благословил пришедших на кладбище и, развернувшись, не торопясь пошел прочь, не дожидаясь, пока гроб опустят в могилу. Старик в полушубке вернулся к лошади и принес вожжи. Те же четверо, что несли гроб от телеги к могиле, принялись за дело.

— А почему гроб-то закрытый? — спросил сторож.

— Говорят, ему голову отсекли… — тихо сказал один из мужичков. — На второй день, как преставился.

— Говорят… — сказал второй.

— Вона как… — подивился сторож.

— Да что голову-то, — вмешался третий, — его только осиновым колом убить можно.

— Он, чай, не упырь, что его колом-то протыкать, — возразил второй мужик.

— А кто же он? — спросил сторож.

— А Бог его знает, — ответил второй. — Родился здесь, в гимназию в волость уехал. Писатель, говорят, был известный. В Петербурге даже жил. А боле ничего не известно. Воля его последняя была, чтоб на родине похоронили.

Гроб, опоясанный вожжами, приподняли. На какое-то время он завис над ямой, покачиваясь на вожжах, а затем медленно стал опускаться вниз.

На соседнем холме, более высоком, чем тот, на котором находилось кладбище, появилась маленькая одинокая фигурка. Она остановилась на несколько секунд, а затем стала спускаться вниз по склону. Люди на кладбище невольно отвлеклись от своего печального занятия и взглянули на холм. Вскоре стало видно, что это мальчик лет пятнадцати. По мере того как он приближался, становилось все очевиднее, что это не местный ребенок, и одет он был странно. Штаны у мальчика были из непонятной синей ткани, похожей на грубое сукно, обрезанные чуть выше колен. Рубаха на нем была с рукавами, не доходившими до локтя, на голове лежал странный гребень и прижимал к ушам два больших пятака.

От пятаков тянулись две веревки, которые на груди были связаны в одну и снизу уходили под рубаху. На плече у отрока висела странного вида торба.

Все замерли от увиденного. Мамаша спрятала своего сына за спину, медленно и неровно перекрестилась.

— Свят-свят-свят… — пробормотал кладбищенский сторож, осеняя себя крестным знамением.

Священник опустил руки с потертым требником. Жители деревушки медленно расступились, освобождая дорогу отроку, который шел точно на священника.

Остановившись перед батюшкой метра за два, Вовка снял наушники, из которых доносились слабые звуки «Шизгары», и повесил их на шею.

— Здравствуйте, — сказал Вовка.

Побледневший священник смог лишь качнуть головой, его рука потянулась к кресту, висевшему на груди. Вовка поставил спортивную сумку на табурет, к кресту, висевшему на груди. Вовка поставил спортивную сумку на табурет, на котором еще минуту назад стоял гроб, и расстегнул молнию. От звука молнии толпа сделала еще два шага назад и трижды перекрестилась. Вовка достал палисандровый ларец с золотыми углами и накладками и протянул его священнику. Тот побледнел еще сильнее.

— Вот, — сказал Вовка. — Это должно быть похоронено вместе с телом.

— Ш-што там? — одолев испуг, сказал батюшка, стараясь скрыть волнение.

— Голова, — спокойно ответил Вовка. — Точнее, череп. Череп Никольского.

Нехорошо, когда он покоится отдельно от тела.

Вовка понял, что в руки ларец батюшка не возьмет.

Часы «Кассио» дважды пискнули на его руке. Четырнадцать часов по итальянскому времени конца ХХ века… Это был сигнал, что Вовке пора возвращаться.

Он посмотрел на часы, поставил ларец на табурет и, положив на крышку маленький ключ, закинул сумку за спину. Окинув присутствующих взглядом, он уже собирался уходить…

— Погоди… — сказал священник. — Откуда ты? От кого? Ты от Бога или…

Он замолчал, не рискнув назвать вслух.

— Кто делает добро, тот от Бога, — улыбнувшись, ответил Вовка фразой, сказанной ему одним из монахов в горном монастыре.

Нацепив наушники, Вовка развернулся и пошел прочь. Священник и все, кто был на кладбище, еще долго не могли прийти в себя. Они стояли и молча смотрели на странного отрока, поднимавшегося на соседний холм.

Гость

Некоторые исторические события притянуты за уши, а факты выдуманы.

Спустя два года историк Станислав Егоров, купив на аукционе чертежи Джордано Бруно, строит по нему машину времени. Он отправляется в прошлое, по нелепой случайности разрушив машину в момент перемещения. Чтобы вернуться из XVI века в XX, Стасу нужно встретиться с автором великого изобретения, который должен быть сожжен на костре…

Поздней осенью в небольшом зале дома культуры завода «Серп и молот» сидело человек двадцать. По тому, как люди были одеты, как держались, можно было сказать, что их достаток гораздо выше среднего, положение в обществе вполне уверенное, но достигли его они совсем недавно. Потому их желание соответствовать представлениям о роскошной жизни было непреодолимо. Именно это желание привело их на аукцион. Правда, в третьем ряду, ближе к правому краю сидел интересный старичок, а в одиннадцатом две статные дамы. Вот они точно знали, зачем пришли. Получив небольшое удовольствие от созерцания типажей, Станислав Егоров подумал, что каждый имеет право сам испортить свою жизнь, внешность и жилище и в очередной раз проверил, на месте ли деньги — в его кармане была солидная сумма.

На сцену вышел ведущий аукциона, плотненький человек невысокого роста с щегольскими усиками, в смокинге и с бабочкой. Зал встретил его жидкими аплодисментами. Одарив присутствующих белозубой улыбкой, ведущий пересек сцену по диагонали и, миновав старенький стол, покрытый неглаженной темно-зеленой материей, подошел к кафедре. Зал притих.

— Здравствуйте, уважаемые дамы и господа! — провозгласил ведущий. — Аукционный дом «Виктория» рад приветствовать вас на своих первых торгах. Мы надеемся, что все присутствующие в зале приобретут ту вещь, за которой пришли, и за цену чуть ниже, чем готовы были заплатить.

Зал заулыбался, послышалось слабое хмыканье.

— Итак… мы начинаем! Леночка, прошу вас.

На сцену, покачивая бедрами, вышла длинноногая девушка в коротком черном платье и предъявила залу раскрытую картонную папку, в которой лежали пожелтевшие листы бумаги и пергамента.

— Так сказать, для затравочки… — улыбнулся ведущий. — Тридцать восемь эскизов инженера Бергольца. Санкт-Петербург, девятнадцатый век. Хочу лишь добавить, что Франц Бергольц, умерший в конце девятнадцатого века, в определенных кругах был весьма известным изобретателем. Ходили даже слухи, что он изобрел вечный двигатель. Современники, естественно, не принимали старика всерьез, но… как знать. Быть может, именно в этой папке лежат чертежи, из-за которых удавятся нефтяные шейхи. За эту папку аукционный дом «Виктория» просит… — ведущий сделал паузу, — всего-навсего… две с половиной тысячи рублей. Стоимость бутылки хорошего коньяка… Итак, господа, кто желает приобрести?

— Две с половиной, — сказал Егоров и поднял вверх правую руку.

— Прекрасно! — воскликнул ведущий, указав на Стаса деревянным темно-коричневым полированным молоточком. — Две с половиной тысячи — раз, две с половиной тысячи — два… Господа! Неужели больше никто из сидящих в зале не верит в реальность вечного двигателя?

Стас затаил дыхание… Зал молчал.

— Две с половиной тысячи… три!

Деревянный молоток опустился на деревянную шайбу, огласив зал гулким стуком.

Лот был продан.

Все, что происходило на аукционе дальше, Егорова не интересовало. Когда началась борьба за бронзовые каминные часы, Франция, начало восемнадцатого века, Стас поднялся со стула и тихо вышел из зала. Забрать свою покупку он сможет только после окончания торгов, не раньше чем через час.

Гуляя по улице, кутаясь от пронизывающего ветра в кожаную куртку, Стас пил из пластиковой бутылки минеральную воду и никак не мог поверить в случившееся. За две с половиной тысячи рублей он купил рисунки Джордано Бруно! Чертежи машины времени за бутылку коньяка! Как же причудлива порой бывает судьба в своих подарках…

Старик Бергольц купил эти чертежи в Ганновере, в букинистическом магазине, за не очень большие по тем временам деньги и через месяц выдал их за свое изобретение. Ведущий аукциона перепутал, Бергольц объявил, что изобрел не вечный двигатель, а машину времени. Ученые мужи подняли его на смех.

Доказать свою правоту опытным путем Бергольц не смог, так как у него было всего восемь чертежей из девяти необходимых.

В начале шестидесятых годов двадцатого века практически все журналы мира опубликовали фотографию рисунка Джордано Бруно, найденного в запасниках библиотеки Конгресса США. Сейчас он стоит больших денег, но Стасу было вполне достаточно большой и качественной цветной фотографии из журнала «Тайм». Остальные восемь чертежей лежали в папке Бергольца среди других бумаг. Перед аукционом Стас не только увидел их, но даже смог подержать в руках. Уже тогда он почувствовал, что его жизнь может круто измениться.

А ведь всего несколько дней назад он и не подозревал об этом…

Новый сосед Егорова по дачному поселку как-то вечером у колодца, когда они разговорились об изобретении колеса и его роли в жизни человека, в шутку сказал, что «…среди безумных изобретений прошлых веков время от времени попадаются очень интересные идеи. Кстати, новый аукционный дом «Виктория» собирается открыть свои торги именно с чертежей такого изобретения.

По радио говорили, что Франц Бергольц — личность вполне известная среди горе-изобретателей…». Стас знал, что последним владельцем чертежей Бруно был именно Бергольц, но никак не мог выйти на след его архива. Теперь ему осталось только проверить информацию об аукционе. Утром Стас уехал в Москву.

Убедившись в подлинности чертежей, он собрал все свои сбережения, залез в долги и пришел на аукцион с надеждой, что никто не обратит внимания на эту невзрачную картонную папочку. В его кармане лежали большие деньги, но если кто-нибудь в зале позарился бы на этот на первый взгляд смешной лот или решил бы купить его ради интереса, «чтоб было», вряд ли Стас смог с ним тягаться. Но, к счастью, желающих приобрести чертежи Бергольца не нашлось. И теперь ему оставалось всего лишь попытаться собрать по чертежам машину и проверить на практике все, что было сказано и о Джордано Бруно, и о возможности перемещения во времени. Нелепо… Шаг в вечность ценою в бутылку коньяка…

Весна в этом году была ранняя и на редкость теплая. Снег почти полностью стаял еще в десятых числах апреля, и лишь кое-где за городом его можно было встретить в лесу. Грязно-белые пятна изредка попадались в низинах и оврагах, как будто надеялись затаиться и, оставшись незамеченными, протянуть как можно дольше. Молодой листвы на ветвях деревьев и кустарника с каждым днем становились все больше, воздух наполнился сладким запахом весны.

Электричка загудела и, набирая скорость, отъехала от платформы. Чтобы завязать на ботинках шнурки, Вовка опустился на корточки, отец терпеливо ждал, бесцельно осматриваясь по сторонам. С прошлой весны, когда они приезжали на дачу к Стасу на шашлыки, станция немного изменилась. Стены перекрасили из бледно-зеленого в светло-голубой, появилась кирпичная пристройка, где теперь располагалась железнодорожная касса, заменили навес над автостанцией.

— Ты правда не знаешь, зачем он нас позвал? — спросил Вовка, затягивая узел.

— Нет, — ответил отец.

— После истории с черепом он стал какой-то странный.

— Он и до истории был с заскоками. Вобьет себе в башку какую-нибудь идею, так ее потом клещами не вытащишь, пока он сам лоб не расшибет.

— Тех глубоко я уважаю, кто крепость приступом берет, — сказал Вовка и встал на ноги. — Хотя бы за упорство.

— Наш автобус, — показал отец в сторону остановки.

Вовка сел у окна и всю дорогу глазел на мелькающие за окном сельские картинки.

Ему нравилась дача Стаса и место, где она находилась. Отец молча сидел рядом. Последние дни он выглядел уставшим, и Вовка надеялся, что поездка за город его немного развеет. На восьмой остановке они сошли. Автобус отъехал. Перед ними открылось небольшое перепаханное поле, разрезанное пополам тропинкой. Вплотную к пашне стоял лес, левее журчала мелкая речушка, больше похожая на широкий ручей. Солнце, стосковавшееся за зиму по своей работе, щедро припекало. Через десять минут Вовка расстегнул ветровку.

— Все-таки интересно, зачем он нас позвал, — не унимался Вовка.

— Интересно, — согласился отец. — Он позвонил мне вчера на работу и сказал, чтобы мы с тобой приехали к нему на дачу. Вдвоем. Без Юры.

— Может, на шашлык? Хотя нет, слишком уж срочно… среди недели. Да еще без Юры.

— Стас сказал, что у него есть для нас сюрприз.

Полевая тропинка сменилась проселочной. Еще пару километров дороги — и они у цели. Слабые порывы ветра осторожно покачивали ветви деревьев.

— Последний раз я с ним говорил еще в ноябре, — продолжил отец. — Он был чем-то озадачен. Сказал, что его достали, что мы злые и он скоро от нас уйдет. Далеко-далеко.

Вовка посмотрел на отца.

— Думаешь, решил руки наложить?

— Нет. Он умный человек и никогда этого не сделает. Но повод у него был.

В ноябре ему не дали денег на экспедицию, и он заявил, что пора заняться теорией. На Новый год я говорил с тетей Валей, она сказала, что Стас живет на даче и пишет какой-то научный труд. В Москву приезжает первого числа каждого месяца за продуктами.

— Может, в академики метит?

— Может, — пожал плечами отец. — Он все может. Он кандидатскую написал за две недели. Кстати, тогда ему тоже экспедицию закрыли.

— Значит, точно, — утвердился в своей мысли Вовка. — Метит в академики.

— Как у тебя в институте?

— А как у меня должно быть? — насторожился Вовка.

— Толик сказал, что ты зачеты завалил.

— Не зачеты, а зачет. И я его уже пересдал.

Лес кончился. Их взору открылся небольшой дачный поселок. Точнее, это была небольшая подмосковная деревенька. Со временем деревня начала пустеть, и дома стали переходить в руки москвичей. Кто-то сносил старые дома и строил на их месте современные щитовые коттеджи. Другие, наоборот, старались отремонтировать деревенские избушки и воссоздать тот быт, который существовал на протяжении полутора веков. И тогда по выходным поездка из города не была банальной вылазкой на дачу. На вопрос: «Ты куда на выходные?», человек мог с гордостью ответить: в деревню.

Егоров жил в одной из таких старых избушек, чуть скособоченной, осевшей, но подремонтированной, приведенной в божеский вид. За домом был роскошный яблоневый сад.

Гостей Стас встретил в сенях в расшитом старославянском платье, с рядком узелков-застежек у правого плеча, подпоясанный матерчатым поясом, в холщовых штанах и свежесплетенных лаптях. Кроме того, Стас отпустил бороду, которую никогда не носил. Глаза его светились нездоровым азартом.

— А вот и он, чокнутый профессор, — сказал Вовка, увидев Егорова. От его бороды он пришел в восторг.

Стас и Виктор обнялись после полугодовой разлуки, Вовку удостоили рукопожатия.

— Ты чего так вырядился? — спросил Вовка. — Вживаешься в образ?

— А чем тебе прикид не нравится? — ответил вопросом на вопрос Стас тоном Вовкиных сокурсников.

— Да нет, ничего, — сказал Вовка, обходя кругом «профессора» и осматривая его со всех сторон. — Я просто так спросил.

— Что-то случилось? — поинтересовался Виктор.

— Еще нет, но, надеюсь, сегодня случится.

— Стас, не время шутить, — серьезно сказал Виктор. — Ты на самом деле всех здорово перепугал. Я тебя очень прошу, говори без намеков.

Егоров перестал улыбаться и посмотрел на человека, которого считал своим другом. Корнеев принял этот взгляд. С минуту они молча смотрели друг на друга, как будто играли в гляделки. Вовка очень хорошо знал, что бывает, когда они вот так смотрят друг другу в глаза. Отойдя к столу, он терпеливо ждал объяснений, напялив колпак, лежавший на столе.

— Я построил машину времени, — вдруг сказал Стас.

Вовка обернулся, да так быстро, что у него что-то хрустнуло в шее.

— Ты это серьезно? — спросил Виктор.

— Вполне.

Вовка хотел было сострить, но вдруг понял, что Стас не шутит. Если он не сошел с ума, то… то он действительно построил машину времени.

— Показывай, — сказал Виктор, всем своим видом говоря, что изобрел — так изобрел. Ничего особенного. Но если врешь…

— Пошли, — сказал Стас, при этом его губы дрогнули и чуть изогнулись в улыбке человека, сделавшего что-то невероятное.

Стас не был похож на сумасшедшего. У него был не тот склад ума, не тот характер, чтобы вот так запросто тронуться от навязчивой идеи. Он был человеком, ставившим перед собой цель и шедшим к ней, не обращая внимания на трудности и препятствия. В основу его исторических изысканий всегда ложился холодный математический и логический расчет.

Егоров сделал несколько шагов и уверенным движением распахнул дверь чулана.

От увиденного Вовка непроизвольно открыл рот, а его отец просто растерялся.

Все пространство чулана занимал загадочный агрегат, построенный в основном из струганого деревянного бруса. Блоки, веревки, зеркала. Глядя на эту конструкцию, Корнеев невольно ощутил легкий страх: «А вдруг…»

— Сложная система растяжек и тросов, — выдавил из себя Вовка. Он не смог удержаться от легкой иронии в голосе.

Стас не обиделся. Его переполняли чувства, все-таки он «ее» построил.

— Ее изобрел Бруно, — сказал Стас. — Я всего лишь построил, воспользовавшись его чертежами.

— Дай чего-нибудь попить, — попросил Виктор.

Стас взглядом показал на полупустую трехлитровую банку хлебного кваса, стоявшую на лавке рядом с чуланом. Виктор сделал несколько жадных глотков светло-коричневого мутноватого напитка и, передав банку сыну, вытер губы тыльной стороной ладони.

— Стас. Я… ни в коем случае не считаю тебя сумасшедшим, но согласись, все это… — быстро заговорил Виктор, но вдруг замолчал, тщательно подбирая слова. — Я, конечно, знаю, что были описания машин времени именно в таком… приблизительно таком, виде. И у нас в стране их тоже пробовали строить.

Я знаю, что перемещения во времени возможны, потому что монахи каким-то образом отправили Вовку в прошлое…

Стас улыбнулся, зашел в чуланчик, взял с маленького садового столика, стоявшего в правом углу, возле маленького окна, картонную папку и передал ее Виктору. Тот открыл папку и начал рассматривать листы пергамента. Чертежи чередовались какими-то записками и рисунками. Переворачивая лист за листом, Корнеев все больше склонялся к тому, что Стас не врет, и это обстоятельство его, честно говоря, не очень радовало. Он не знал почему. Он просто чувствовал тревогу.

— Это Бруно, — сказал Стас, кивнув на пожелтевшие листы. — Вне всяких сомнений.

— Разве ты читаешь на староитальянском? — спросил Вовка, заглядывая в папку.

— Пора запомнить, молодой человек, что научные труды в средние века писались, как правило, на латыни, — ответил Стас и, сняв колпак с Вовкиной головы, нахлобучил на свою.

Корнеев рассматривал листы по третьему кругу и сам не знал, что хотел увидеть. Доказательство того, что Стас прав, или же наоборот.

— Откуда это у тебя? — спросил Виктор.

— После всего, что с нами произошло, — начал рассказ Стас, — после Италии, я занялся изучением Джордано Бруно как исторической личности. Помнишь, я показывал тебе бумаги профессора Торо? У Бруно была книга «О свойствах времени». Принято считать, что она бесследно исчезла после Второй мировой войны, но, помня твой главный лозунг, что ничего на свете не исчезает бесследно, я начал искать ее…

— Ты нашел книгу? — пугаясь своего вопроса, спросил Виктор.

— Нет. То есть я ее нашел бы… я найду ее, просто пока не успел. Но… если у тебя в жизни есть цель и ты идешь к ней, судьба обязательно делает шаг навстречу. Ко мне в руки попали чертежи машины времени, которую сконструировал Бруно…

— Подожди, — остановил Стаса Виктор. — Ты немного увлекся. Тебе нужно взять тайм-аут. Бумаги могут быть древней фальшивкой или древней ошибкой.

— Ничего подобного, — улыбнулся Стас. — Смотри.

— Стас, ты слишком увлекся.

Егоров быстро вошел в чулан и подошел к загадочному агрегату. Виктор и Вовка зашли следом. Стас раскрутил какое-то колесо, похожее на корабельный штурвал, и вся конструкция пришла в движение. Он пододвинул старенький табурет, встал на него и обернулся…

— Я сделал все в точности, как написано в бумагах. Я использовал те же материалы… Смотрите. Все происходит между этими зеркалами. Они основные.

Вот это определяет время, — Стас показал на верхушку конструкции. — Когда здесь создается…

Ножка табурета подломилась, и, взмахнув руками, словно крыльями, Стас рухнул на единственное пустое пространство — между зеркалами. Вместо грохота упавшего на пол тела последовала ярко-белая, ослепительно белая вспышка.

Когда Вовка и его отец открыли глаза, кроме сломанного табурета на полу ничего не было. В это невозможно было поверить и не верить было глупо.

Удивительно, но Виктор почувствовал облегчение. То, чего он подсознательно боялся, случилось. Это было невероятным, немыслимым, непостижимым и вместе с тем абсолютно реальным.

— Ты представляешь, — сказал отец и повернулся к сыну. — У него получилось.

Это не он, это я сошел с ума.

В это время один из тонких веревочных тросов лопнул, и часть деревянной конструкции обрушилась на пол деревенского чулана.

Егоров чувствовал, что у него сильно болят плечи, ягодицы, голень левой ноги, поясница и брюшные мышцы. Как будто он вчера весь день работал на каменоломне. Шею ломило так, что было больно повернуть голову, было больно открыть глаза. Перевернувшись на спину, Стас посмотрел на ярко-голубое небо с редкими белыми облачками и, превозмогая боль, попытался сесть.

У него кружилась голова. Сидя на траве, Стас осмотрелся. Он был на небольшой поляне, заросшей высокой травой, окруженной со всех сторон смешанным лесом.

Голова была пуста, как скорлупа грецкого ореха. Через несколько секунд появились первые отрывочные воспоминания.

«Деревенский дом… Вовка… Виктор… Почему деревенский дом? Причем тут Вовка… он же должен быть в институте… Деревенский дом… Это мой дом! Я купил его вместо дачи. А Вовка приехал с отцом, потому что я их сам пригласил».

— Так, голова на месте… — пробурчал Стас, встав на четвереньки, потом на ноги и распрямился, для равновесия вытянув руки в стороны. — А где же дом? Где Вовка с Витькой?.. Машина!

Догадка появилась как молния, разорвавшая ночное небо. И гром был. Как будто взорвался вагон динамита.

— Сработало… — медленно прошептал Стас, повернувшись на триста шестьдесят градусов.

Он взревел, как будто в его ногу впилась бешенная собака, и, сорвав с головы колпак, подбросил его в небо.

— Сра-бо-та-ло! У ме-ня по-лу-чи-лось! Получилось, — прошептал Стас, и его ноги подкосились. — Получилось…

И тут с ним случилась истерика. Он упал на траву и, катаясь по ней, вздрагивал от хохота. Он понимал, что смешного в произошедшем мало, но остановиться не мог. Когда его силы иссякли, подступили слезы.

Егоров не мог вернуться назад. В записках Бруно говорилось о том, как пройти сквозь время, но не было сказано ни слова о том, как вернуться обратно. Сейчас это имело определяющее значение. Стас не мог вернуться в свое время. Он помнил практически все чертежи и размеры, но даже если бы он здесь начал собирать машину времени… В конце двадцатого века ему понадобилось полгода, ящик инструментов и солидная сумма денег, потраченная главным образом на зеркала. За зеркала во все времена приходится платить.

Господи, как глупо. Пройти сквозь время и не иметь шанса вернуться назад…

Стас поднялся на ноги и снова огляделся. Полотно окружающего пейзажа было очень сильно похоже на то место, где стоял его старый домик в деревне.

— Перемещение во времени исключает перемещение в пространстве, — сам себе сказал Стас. — Значит, я сейчас… Сколько же по прямой-то будет от Москвы до деревеньки? Если до Садового кольца… километров пятнадцать-двадцать.

А может, и все двадцать пять… Через четыре-пять часов я смогу увидеть, как выглядела Москва несколько веков назад.

Постепенно к Егорову возвращалось самообладание. Сориентировавшись на местности, он выбрал направление и, прихрамывая на левую ногу, пошел в сторону города. Как только он ушел с поляны и углубился в лес, ему в голову пришла страшная мысль: он не знал, как глубоко во времени ему удалось переместиться.

Путешествие в будущее Егоров считал невозможным. А рассказы о том, что Джордано Бруно сумел переместить на несколько секунд в будущее глиняный кувшин, Стас считал выдуманными. И не только он. «Невозможно попасть туда, чего еще нет». С другой стороны, все бывает в первый раз. Но даже если предположить, что он в прошлом, остается главный вопрос: на сколько далеко он ушел в прошлое? Сто лет, триста, тысяча? А может быть, миллион? Все может быть. Перемещение было спонтанным, четкие координаты времени установлены не были. Все произошло случайно, и точка, в которую произошло перемещение, тоже может быть случайной.

За лесом раскинулась широкая равнина. В правой ее части змейкой извивалась неширокая речушка, через которую был перекинут мост. Стас удивился, что местность не сильно изменилась. Разве что речушка здесь была гораздо шире и, наверное, глубже. Возможно, это говорило о том, что он был в не очень далеком прошлом. Но его деревня появилась в середине девятнадцатого века, значит, с уверенностью можно было говорить, что он ушел дальше, чем тысяча восемьсот пятидесятый год.

У моста Стас спустился к реке, напился воды, окунул голову. Поднявшись от реки, он перешел ее по мосту и двинулся дальше по извилистой пыльной дороге. Через полчаса мимо него проехала телега, запряженная серой в яблоках лошаденкой. На телеге сидели четверо священников. Все они были одеты в одинаковые черные одежды, на шее у каждого висело по массивному серебряному кресту, на голове скуфья. Один из священников снял шапочку и протер серой тряпицей вспотевшее гумнецо — гладко выстриженное место на голове, наподобие проплешины. Егоров знал, что обычай носить гумнецо сохранялся до начала восемнадцатого века. Временной барьер еще немного отодвинулся.

Солнце поднялось в зенит, идти стало тяжелее. Егоров устал, его снова начала мучить жажда. Он снял колпак, засунул его за пояс и взъерошил на макушке волосы. Через полверсты Стас заметил трех мужичков, сидевших у обочины дороги. По маленьким образам и медным крестам, висевшим на шеях, было понятно, что это паломники, присевшие отдохнуть перед тем, как войти в город. Одеты они были просто. Серые холщовые рубахи, такие же штаны, темно-синие, сильно выцветшие скомканные накидки лежали рядом с котомками.

Бороды у всех были одинаково небольшие. Стас понял, что поступил правильно, что с нового года перестал бриться.

Мужички о чем-то разговаривали, но когда заметили незнакомца, замолчали и скорее с любопытством, чем с настороженностью, посмотрели на него. Егоров подошел ближе и поздоровался. Ему ответили тем же. Паломники закусывали луком и черным хлебом. Незнакомцу предложили присоединиться к трапезе.

— Благодарствую, не голоден, — ответил Стас. — Вот водицы бы испить.

Стасу передали небольшой кожаный мешок с водой. Теплая вода принесла ему большее наслаждение, чем в былое время холодное пиво.

— Давно, видать, жажда мучает, — улыбнувшись в бороду, сказал один из мужичков.

— Давно, — ответил Стас, отдышавшись. — А вы в Москву путь держите?

— В Москву, — сказал второй мужичок. — Решили вот в храмах святых причаститься, да и на царя посмотреть. А ты куды путь держишь?

— И я в Москву. Брат у меня в подмастерьях у кузнеца работает. Навестить иду.

— Ну-ну, — сказал третий мужик.

— Коль хочешь, пошли с нами, — предложил второй. — Вот доедим и тронемся.

Егоров согласился. Идти одному ему показалось неразумным. Одинокий человек всегда привлекает к себе больше внимания. А пока он не разобрался, где находится, лишнее внимание может иметь плохие последствия. Стасу еще раз предложили кусок хлеба с луковицей, он не стал отказываться и с благодарностью принял.

По дороге в Москву Стас молчал. Спутники его ни о чем не расспрашивали, а меж собой скоро разговорились. Стас с интересом слушал их спор, пытаясь уловить что-нибудь, что говорило бы о времени, в котором он оказался.

— Раньше-то и митрополиты, и архиепископы избирались на Соборе, — говорил второй мужик. — Искали по монастырям да скитам человека, наиболее достойного всей жизнью своей. А ныне как? Государь призывает к себе священнослужителей и на свое усмотрение выбирает одного из них.

— Да что говорить, — ответил первый. — Таперешние монастырские законы по сравнению со старыми совсем мягкими стали. И монастыри боле о богатстве думают, чем о службе Господу. И суд им не суд, и закон не закон.

— Ты полегче со словами-то такими, — сказал третий. — Ежели прознают — худо будет.

— А что, не правда разве? Мирские для них никакой цены не имеют. Вон в Могилеве, говорят, о прошлом годе наместник повесил проворовавшегося священника.

Митрополит так обозлился, что пошел и нажалился государю. Тот призвал наместника и говорит ему: «Как ты посмел осудить священника, ведь он подлежит суду духовному, а не мирскому?» А тот возьми и ответь, что, по древнему обычаю, он повесил вора, а не священника.

— А мне еще дед говорил, что земля русская ранее Владимира и Ольги получила Крещение, — сказал Стас, чтобы как-то притереться со спутниками. Чтобы относились они к нему менее настороженно. — Сам апостол Андрей благословил ее, когда приплыл вверх по реке к Киеву. Там он поставил крест и сказал:

«Много христианских церквей будет на месте сем, так как здесь благодать Божия».

— Истина и есть, — ответил первый бородач. — А сейчас… только на Руси осталась истинная вера в Христа.

Через пять часов Егоров вошел в Москву пятнадцатого или шестнадцатого века. Любой историк не раздумывая отдал бы полжизни, чтобы оказаться хоть ненадолго в прошлом. К горлу Стаса подкатил комок. Легкая дрожь прошла по всему телу. Все, что раньше он читал в книгах, слышал от преподавателей, когда учился в университете, сейчас мог увидеть собственными глазами и подтвердить или опровергнуть сложившееся мнение. Так и не сумев до конца совладать с нахлынувшими эмоциями, Стас ступил на улицы Москвы и почти сразу же заблудился и потерял своих спутников.

Москва была деревянным городом, за исключением нескольких каменных домов, монастырей и храмов. При каждом доме были большой сад и просторный двор, из-за чего размеры города казались гораздо большими, чем были на самом деле. К концу шестнадцатого века по велению Ивана Грозного было проведено нечто вроде переписи населения, после которой считалось, что в Москве живет более ста тысяч мужчин.

На краю города растянулись длинные улицы, на которых жили кузнецы и ремесленники, работавшие с огнем. Их дома обязательно разделялись друг от друга лугом или полем. Возле города расположились слободы, где царь Василий выстроил для своих телохранителей новый город. Сделал он это потому что пить мед и пиво горожанам можно было всего лишь несколько дней в году, но своим телохранителям царь даровал полную свободу питья. И чтобы не вовлекать горожан в соблазны, телохранители были как бы ограждены от общения с ними.

Сейчас же по городу бродило очень много хмельных людей. Кругом было веселье.

Стас понял, что попал на праздник. Для него было важно знать, какой, по нему он мог попытаться определить хотя бы число. В городе Егоров старался вести себя крайне осторожно. Он знал, что здесь было много шпионов, и неловкое или странное поведение человека могло навлечь на него подозрение.

По этой же причине Стас не пошел к Кремлю, а просто бродил по улицам, нарезая по городу круги.

На улицах было полно грязи, очевидно, недавно прошел сильный дождь. Деревянные настилы — мостки — на окраине попадались очень редко. Ближе к центру улицы полностью ушли под бревенчатые настилы.

Навстречу Егорову выехало с десяток конных всадников. «Что им может показаться во мне странным, чужим?» — подумал Стас. Под всадниками были маленькие неподкованные лошади с легкой уздой и седлами, приспособленными для свободной стрельбы во все стороны. Сидя на лошадях, всадники сильно подтягивали ноги, и поэтому даже несильный удар копья или стрелы мог выбить их из седла. Шпор Стас ни у кого не заметил, лошадью управляли при помощи плетки, которая висела на мизинце правой руки. Один из всадников недоверчиво посмотрел на рубаху Егорова, но, ничего не сказав, отвернулся и поехал дальше своей дорогой.

День катился к вечеру, а город все гудел, как пчелиный улей. Атмосфера всеобщего веселья и радости витала в воздухе. Когда позже Егоров вспоминал свои ощущения от первых часов после перемещения, он отметил, что чувствовал себя школьником, который написал контрольную и теперь, заглянув в ответы, жадно сверяет их со своими догадками.

Одежда и обувь у всех, кто встретился Егорову, была не пестрой, но разнообразной.

Перед глазами Стаса мелькали башмаки и лапти, чоботы — полусапожки с остроконечными носами, поднятыми кверху, сапоги, четыги из телячьей или конской кожи.

В верхней одежде тоже было много различий.

Богатые мужчины носили шелковое платье, длинные кафтаны с узкими рукавами, с узелками на груди на правой стороне, дорогой пояс, сафьяновые сапоги с короткими голенищами, прошитые золотом или серебром, украшенные галунами и жемчугом. При сапогах носили чулки шерстяные и шелковые. На голове у них были маленькие шапочки — тафьи, прикрывавшие только маковку. Их расшивали шелком и золотом, унизывали жемчугом. Колпаки для богатых шили из атласа, чаще белого цвета, к краю пристегивали околышек, унизанный жемчугом или жемчужными пуговицами. Часто встречалась четырехугольная шапка с меховым околышем из черной лисицы, соболя или бобра.

Те, кто попроще, ремесленники и мастеровые, носили рубахи с разрезанным воротом, подпоясанные шнурком. Рубаха шилась из холста и имела длину до колен. На груди и спине был подоплек, вышитый красными нитками и шелком.

Под пазухой нашивали синие и красные ластовки, украшенные яркой вышивкой.

Обувь простолюдина — лапти, башмаки из прутьев и лозы, подошвы из кожи, подвязанные ремнями, обмотанными вокруг ноги.

Женщины были одеты в длинные платья. Из украшений на груди висели монисты, ожерелья, золотые цепи. На пальцах — кольца и перстни. Вот прошла статная горожанка, одетая в опашень — длинную одежду с частыми пуговками сверху донизу. Шилась она из сукна красных цветов, рукава были длинной до пят, ниже плеча проймы, сквозь которые проходили руки. Остальная часть рукава, из-под которой выглядывали накапки летника и запястья рубашки, шитые золотом, свисала. Посадские женщины ходили в сапогах до колен, дворянки носили башмаки и чоботы, бедные — лапти. Цвет обуви в основном был ярким. Пуговицы у богатых были золотые, а у бедных — оловянные. Головные уборы были расшитый золотом и жемчугом.

Стрижки у мужчин, как правило, были короткие, женщины заплетали волосы в косы.

Минут через сорок Стас вышел к ярмарочной площади. Ряженые пели и лихо отплясывали, пытаясь завлечь зрителей, лавочники предлагали напитки и сладости, цветастые платки и баранки. Народ гулял и веселился. Ощущения Стаса были схожи с ощущениями ребенка, которого первый раз привели в цирк и показали слонов, клоунов, дрессированных тигров. Обилие красок, звуков и запахов кружило голову. Стас бесцельно ходил по площади, подходя то к ряженым, то к отплясывающему дрессированному медведю. А вокруг смеялись и пели люди, кричали зазывалы.

Наступив ногой на что-то мягкое, Стас оступился и чуть было не упал. Чем-то мягким оказался парчовый кошель темно-красного цвета, перетянутый кожаным шнурком. Стас нагнулся и поднял его. На боках кошеля золотой нитью было вышито две буквы «М» — по одной с каждой стороны — с размашистыми, воздушными завитками. Помяв кошель в руках и несколько раз оглянувшись в слабой надежде, что потерявший его где-то рядом, Стас развязал кожаный шнурок и заглянул в него. В кошеле лежало с десяток медных монет, четыре золотых и пять серебряных. Серебряные монеты были чуть овальными и имели на одной стороне розу, а на другой — надпись. Историк без труда признал монету московской чеканки, которая называлась просто: деньга. В животе у Стаса что-то заурчало, забулькало, донесшийся из-за спины запах пирогов с капустой схватил за горло. Стас спрятал кошель за пазуху, обернулся и увидел рядом с собой торговку. На ее лотке горкой лежали пирожки и кулебяки и так вкусно пахли, что глаза Стаса сказали сами за себя.

— Пирожки! Кулебяки! — звонко сказала торговка, тетка средних лет с пышной грудью и здоровым румянцем на щеках. — Хорошие пирожки! С капустой, с яйцами! Бери, милок, не пожалеешь!

— Пять, — сказал Стас и сглотнул слюну.

Не спросив даже, сколько стоит пирожок, Стас практически за один прием прожевал и проглотил его.

— Чего пять, — улыбнулась торговка, глядя, как голодный человек расправился с пирожком, — бери десять. Вон аппетит у тебя какой добрый.

В ответ Егоров лишь поднял брови.

— Ты вроде как не на Москве живешь… — сказала торговка, осмотрев узоры на рубахе Стаса, пока он в два укуса уничтожил второй, а затем третий пирожки с капустой. — Издалека, поди, пришел.

— У-гу, — не переставая жевать, промычал Стас и в подтверждение своих слов мотнул головой, словно лошадь.

— Я и смотрю, одет ты совсем просто. Да и по лицу видать, устал сильно, пока дошел.

— Да, — сказал Стас и отправил в рот остатки четвертого пирожка. — Далековато.

— Квасу бы тебе сейчас, — улыбнулась торговка.

— Хорошо бы, — прожевав, согласился Стас. — Только его еще поискать надо.

— Не надо. Он тебя сейчас сам найдет.

Тетка обернулась и, отыскав кого-то в толпе, подняла вверх руку и зычно крикнула, на мгновение перекрыв шум ярмарки.

— Митька! А ну, иди сюда!

Стас дожевал очередной пирожок и, глубоко вздохнув, перевел дух. Жить стало веселей. Из толпы вынырнул мальчишка лет двенадцати с плетеным коробом за спиной.

— Ну-ка налей-ка квасу с хреном. Остался еще?

— Конечно, — бодро ответил мальчуган, проворно скидывая с плеч короб.

— Только из погреба. Холодный.

Не прошло и десяти секунд, как Стас прильнул губами к глиняной кружке и мутный серо-коричневый напиток устремился в его чрево.

— Уф, — сказал Стас, осушив кружку кваса, и, закрыв глаза, глубоко вздохнул.

— Сколько я уже съел-то?

— Пять, милок. Бери еще.

— Ну давай еще пару. Стас запустил руку за пазуху, достал из кошелька серебряную монету отдал ее торговке.

— Много даешь-то, — сказала торговка. — Может, помельче есть?

— Нет, мельче нет, — сказал Стас и, откусив пол пирожка с капустой, начал его жевать.

Он солгал. В кошельке были медные монеты, но Егоров специально дал серебряную.

Сколько стоят в этом году пирожки с капустой и квас с хреном, он не знал, а незнание таких мелочей… И без этого каждый третий прохожий косился на него если не настороженно, то с любопытством.

— Сдать мне тебе нечем… — сказала торговка. — Возьми еще пирожков. Давай я тебе в платок заверну. Путь-то у тебя неблизкий. И квасу возьми кувшин.

Митька, у тебя есть пустой кувшин?

— Есть, — с готовностью ответил мальчонка.

Не успел Стас опомниться, как Митька, отмерив кваса, протянул ему кувшин, а торговка отдала узелок с пирожками.

— А… ему еще за квас заплатить надо… — неуверенно сказал Стас и показал на мальчика.

— Это мой сын, — улыбнулась торговка.

Через минуту Стас, сытый и довольный, снова не спеша бродил по ярмарочной площади. Чувство растерянности и испуга, появившееся в первые часы после перемещения, улетучилось. Он начал привыкать к окружающему его миру.

А праздник все гудел на разные голоса, зазывал и вкусно пах нехитрой снедью.

От ярмарочной площади вниз к реке вела узкая улочка. У реки слышались лихие молодецкие крики и женский смех. Раздался свист. Часть народа с ярмарки двинулась к реке. Стас, повинуясь общему движению, не спеша шел вниз по улице. Он уже догадался о том, что ему предстояло увидеть.

По старинному обычаю, мужчины и молодые парни в праздничные дни собирались на кулачный бой, который было принято устраивать на просторном месте, чтобы как можно больше народу могло его увидеть. Еще издали Стас заметил пристань с тянувшимися от нее по левой стороне дороги рядами амбаров.

Метрах в тридцати правее пристани уже собралась большая толпа. Она стояла полумесяцем, наползая на подножие холма, до середины которого опускалась улица. Со стороны пристани стояли шесть крепких мужиков, раздетых по пояс, и разминались, шевеля лопатками, размахивая руками и наклоняя головы в разные стороны. Еще два высоких и крепких молодца стаскивали через головы рубахи. Крики одобрения со стороны зрителей говорили о том, что бойцы были многим известны. Стас вспомнил сказ про купца Калашникова и, улыбнувшись, сделал два глотка из кувшина.

Еще спускаясь к реке, правее от импровизированного ринга Егоров заприметил огромный камень и решил на нем расположиться. За жаркий день валун успел нагреться, и Стас удобно на нем устроился. Вниз по дороге шли два десятка воинов. Двое, что шли первыми, были одеты побогаче и на поясах у них висели сабли. Один из них был, очевидно, знатного рода, так как был в панцире и наручнях. Он не был похож на десятника, скорее был сотником. Десять других были вооружены луком со стрелами и кистенями, остальные восемь — копьями. На поясе у каждого висел длинный нож с ручкой, глубоко уходившей в ножны. Служивые прошли совсем близко от Егорова, и на какой-то момент ему показалось, что сотника он знает. Несомненно, его лицо Стасу было знакомо. Наверное, забавно называть своим знакомым человека, жившего лет за триста пятьдесят до твоего рождения. А может, и больше. Хотя самому уйти на четыреста лет в прошлое ничуть не менее забавно. Время! Вот где подсказка! Сотник похож на Луиджи, того монаха, что помог им в Италии.

Вот только усы… У Луиджи не было усов. Да какая разница. Почему итальянцу не быть похожим на русского и русскому — на итальянца?! Разве мало было иноземцев на Руси. Тем более итальянцев. Еще неизвестно, кем были предки у того итальянского монаха. Решив не ломать голову, Стас развязал узелок, взял уже остывший пирожок и откусил от него. Внизу воины разбрелись и смешались с толпой зрителей. Полумесяц давно стал кругом.

Представление началось. Сначала сошлись два молодца богатырского вида.

Судя по всему, им было лет по двадцать, но телосложение… не хотел бы Стас встретиться с кем-нибудь из них в темном переулке. Щедро осыпая друг друга ударами, бойцы перемещались — то приближались к пристани, то отдалялись от нее. Вдруг один из молодцов раскинул руки и упал навзничь. К нему тут же подбежали мужики, оттащили в сторону, а еще один окатил его водой из ведра. Упавший зашевелился и, перевернувшись набок, сел. Зрители отметили его проигрыш звонким смехом.

Один из воинов, лет сорока пяти, передав копье соседу, начал раздеваться, очевидно, решив попробовать свои силы. Победитель терпеливо ждал, отпуская шутки в адрес служивого, толпа посмеивалась над ним. Раздевшись, ратник вошел в круг и встал напротив молодца. C минуту они стояли, сжав кулаки и не решаясь схватиться, после чего все же сошлись и обменялись парой ударов. Тут служивый изловчился и от души саданул противника по скуле.

Молодец оторвался от земли и, пролетев пару метров, упал замертво. Снова выбежали четыре человека и оттащили в сторону бездыханное тело. Толпа разочарованно загудела, замахала руками. Служивый молча начал одеваться.

А на середину круга вышли шесть человек и, разделившись трое на трое, встали друг против друга. Раздался свист. Первую минуту дрались по правилам, норовя зацепить противника не по носу, так по уху или в грудь садануть, так, чтобы с ног долой. Но вскоре началась обычная свалка. Дерущиеся лупили друг друга руками и ногами, не разбирая, в голову попал или в живот.

После кулачного боя на середину круга выкатили бочку браги. Сначала по хмельному ковшу получили те, кто дрался, а потом и каждый желающий. И завертелось у реки веселье, заплясались пляски, и те, кто полчаса назад норовил разбить нос другому, уже в обнимку поднимались от реки, пошатываясь от браги, ударившей в голову.

Солнце почти коснулось горизонта. Улицы города заметно опустели, хотя шум праздника еще слышался то там, то здесь, словно не хотел заканчиваться с исходом дня. Медленно переставляя уставшие ноги, Стас бродил по опустевшим улицам. Уже час он искал место для ночлега и не мог найти что-нибудь подходящее.

А найти было необходимо. Расхаживать по городу ночью было опасно.

С наступлением сумерек практически все улицы Москвы запирались на ночь положенным поперек бревном и охранялись сторожами. Если сторожа ловили позднего прохожего, его непременно сначала грабили, а потом избивали или сажали в тюрьму. Исключение делали только людям именитым или известным.

Этих провожали до дома. Стасу нечего было терять, кроме чужого кошелька, но и получить тумаков ему тоже не очень хотелось. К тому же кошелек был приметным. Если бы обвинили в воровстве, то оправдаться было бы непросто.

Стас предполагал, что в этом веке воровство каралось смертью только когда оно было совершено с целью разбоя, но легче от этого не становилось. Чтобы узнать правду, подозреваемому обычно палкой разбивали пятки, давали несколько дней отдохнуть, а пяткам распухнуть, после чего экзекуция повторялась.

Если вина была доказана, то преступника вешали.

В этих невеселых размышлениях Стас дошел до места, где улица упиралась в большой двухэтажный деревянный дом, который назывался хоромы, с резными наличниками, дубовыми воротами и флюгером в виде петуха на крыше. Направо и налево уходили новые улицы, а перед Егоровым на огромных воротах красовался витиеватый вензель в виде буквы «М». Это было фантастическое везение.

Стас не надеялся, что его осыпят благодарностью, но пустить переночевать на сеновале могли запросто. Судя по дому, человек в нем жил знатный. Да и накормили бы — не убыло. От пирожков остались только воспоминания, а квас в кувшине плескался уже на самом дне.

Стас несколько раз ударил кулаком в тяжелые ворота. Дубовые доски отозвались глухим басом. Стас оглянулся. Улица была пуста. Когда он повернул голову обратно, в проеме открытой в воротах калитки стоял огромный бородатый мужик с выпущенной поверх штанов рубахой. От неожиданности Стас вздрогнул и замер с приоткрытым ртом. Взгляд у мужика был недобрым. Стас растерялся и молчал.

— Чего надо? — спросил бородатый голосом, похожим на тот звук, что издали ворота, когда в них постучал Стас.

Поздний гость молчал.

— Чего надо, говорю?

Правая рука у бородача и плечо скрывались за косяком калитки. Что было за воротами, Стас не мог видеть, но по выражению глаз и слабому деревянному стуку он понял, что здоровяк нащупал заранее приготовленное дубье.

— Я… мимо проходил… — неуверенно начал Стас.

— Ну и иди куды шел.

— Буковка у вас на воротах приметная, — Стас взял себя в руки. — Я на ярмарке такую же нашел.

Он запустил руку за пазуху и достал кошелек. Здоровяк настороженно следил за движениями позднего гостя, и предъявленный кошелек нисколько не смягчил его взгляда.

— Спроси, может… хозяин потерял… — сказал Стас и, держа кошелек на вытянутой руке, сделал шаг к бородачу. — Там монетки остались. Я, правда, взял одну…

Бородач еще раз смерил Стаса оценивающим взглядом, не выходя за калитку, протянул к кошельку руку, взял его и, исчезнув во дворе, закрыл калитку.

За воротами послышались голоса, стало ясно, что бородач не один встречал позднего гостя. Егоров снова оглянулся. Улица, как и прежде, была пуста.

Шум праздника стих, на небе высыпали первые звезды. Стас допил квас, подбросил вверх пустой кувшин, и, прежде чем поймал его, тот несколько раз перевернулся в воздухе. Тем временем бородач поднялся в сени. Ему навстречу из избы вышел Малышев. Прикрыв за собой дверь, он тихо, чтобы не тревожить домашних, спросил Семена:

— Что там?

— Чудак какой-то пришел, — ответил Семен и протянул хозяину кошель. — Спрашивает, не твоя ли вещица.

Малышев взял в руки кошель.

— А почему чудак?

— Посмотрел бы на него — не спрашивал, — улыбнулся Семен. — Одет чудно, лапти того гляди расползутся. В руках кувшин. Я, было, подумал, что в кувшине брага, да он вроде не пьяный.

— А чего говорит-то?

— Ничего… — растерялся Семен. — Передал кошель да сказал: спроси, может, хозяин потерял. Буковка на воротах, говорит, такая же.

Малышев развязал кожаный шнурок и, встряхнув кошель, высыпал на широкую ладонь горсть монет. На несколько секунд он задумался, а Семену показалось, что хозяин даже не удивился.

— Он один пришел? — спросил Малышев.

— Вроде один.

— Зови в дом. Негоже человека на улице держать, когда он тебе столько денег вернул. Да и ночь на дворе. Сторожа застигнут — покалечат.

Семен вздохнул, пожал плечами и, покачивая головой, вышел из сеней на улицу. Там его ждали Иван, он вместе с Семеном помогал Малышеву по хозяйству и торговому делу, и конюх Игнат. В руках у Ивана был добрый березовый кол, а Игнат крепко сжимал вилы. Не принято было в Москве по ночам в гости ходить.

— Чего он? — тихо спросил Иван.

— Говорит, зови.

— Раз говорит, значит, зови, — вздохнул Иван. Ему тоже не нравилась затея хозяина.

Калитка отворилась, и Егоров вошел в нее. Даже в сумерках он смог оценить огромные размеры двора. С правой стороны возвышалась громадина дома, с левой тянулись амбары, а прямо по ходу был сеновал со скотным двором.

— Проходи в дом, — вполне приветливо сказал Семен. — Иван проводит.

— Пошли, — сказал Иван и отдал свой березовый кол Игнату, который все еще недоверчиво смотрел на гостя.

Стас улыбнулся и отдал Игнату кувшин. Тот переложил березовый кол с руки на руку, взял кувшин, кол выскользнул у него из рук, он попытался его поймать и чуть не выронил кувшин. Стас сильно устал за этот длинный день, но от неловкости конюха еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

Гостя провели через сени, в которых лежали рогожи, и открыли перед ним дверь избы. Чтобы войти в нее, Егорову пришлось нагнуться.

Изба была правильной квадратной формы девять на девять метров в шесть окон со слюдой вместо стекол. Потолки, как показалось Стасу, были низковаты.

Посреди избы с голыми стенами стояла огромная русская печь, украшенная изразцами. Вдоль левой стены стояли сундуки и дубовые лавки, приделанные к ней намертво. Лавки были застланы нарядными полавочниками — покрывалами, состоявшими из двух частей одна короче другой. Длинная застилала лавку, другая закрывала пространство под ней. Пол застлан цветастыми половиками, посреди комнаты стоял большой дубовый стол, покрытый скатертью, с ножками, украшенными резьбой. На столе стояли два светильника с конопляным маслом, их светом и освещалась изба. С двух сторон от стола были широкие лавки, также застланные полавочниками.

За столом сидел рослый крепкий мужик лет сорока пяти, очевидно, он и был хозяином дома. Стас осмотрелся в избе, нашел образа и трижды перекрестился, еле слышно бормоча: «Господи, помилуй», после чего поздоровался с хозяином.

— Проходи, чего же у порога стоять, — сказал Малышев, поднимаясь из-за стола.

— Спасибо, — сказал Стас и сделал несколько шагов к хозяину дома.

Егоров осмотрелся и на удивление не заметил безделиц, которыми обычно украшались дома богатых людей: серебряные яблоки, костяной город с башнями…

— Малышев меня зовут, — как показалось Егорову, со значением сказал хозяин кошеля. — Слыхал, наверное?

— Нет, — Стас отрицательно покачал головой.

— Да быть такого не может, — улыбнулся Малышев. — Фрол Емельянович…

Меня вся Москва знает. И во Пскове, и в Новгороде…

— Я нездешний.

— Как же ты меня нашел?

— Не искал я тебя. Случайно к дому вышел. Гляжу, буковка на воротах та же, что и на кошеле, и узоры… Я, правда, взял одну деньгу. Очень есть хотелось. Ты уж не гневайся.

— Ты мог больше взять, но не взял.

— Мне не нужно было больше. Я просто хотел есть.

— Бьюсь об заклад, что ты и сейчас голодный, — улыбнулся Малышев и, обернувшись, крикнул куда-то за спину: — Варенька, собери на стол, голубушка. А ты проходи к столу-то. Садись.

Стас подошел к дубовому столу с левой стороны и, перемахнув через лавку, сел. Хозяин тоже сел, продолжая следить за гостем пытливым взглядом. Иван передвинул лукошко, лежавшее на приступке, пристроился у печи.

— Как звать-то тебя?

— Станислав.

— Станислав? — удивился Малышев. — Литвин?

— Нет. Русский.

— Имя больно странное для русского.

— Так уж назвали, — ответил Стас.

Он достал очки, протер круглые стекла отворотом рубахи и нацепил их на чуть оттопыренные уши. Дверь в избу отворилась. Малышев и Стас повернулись и увидели вошедшего в избу Семена. Тот остановился на мгновение у порога, но тут же закрыл за собой дверь и сел на приступок у печи, рядом с Иваном.

— Откуда же будешь? — спросил Малышев, повернувшись к Стасу.

— Издалека.

Из кухни вышла женщина лет тридцати пяти, румяная, как принято говорить в таких случаях, «в теле». На ней был летник, надетый поверх рубахи, с рукавами накапками, голова обвязана платком.

— Здравствуй, хозяюшка, — поздоровался Стас, поднявшись с лавки.

— Здравствуй, — тихо ответила Варвара Егоровна.

На какое-то мгновение Стасу показалось, что ее глаза чем-то опечалены.

Он сел и снова перевел взгляд на хозяина дома. Варвара Егоровна без суеты, но очень быстро выставила на стол миску пареной репы, жаровню с жареной рыбой, крынку молока, чугунок пшенной каши и полкраюхи хлеба.

— Может, бражки тебе поднести? — спросил Мартынов.

— Не откажусь, — соврал Стас.

Выпить браги ему сейчас хотелось меньше всего, но отказываться было нельзя.

«Какой же русский весел без питья».

Варвара Егоровна поставила перед гостем неглубокую медную тарель, медный кубок, положила деревянную ложку. Стас в нерешительности осмотрел еду.

У него совершенно вылетело из головы, как было принято в старину приступать к трапезе в гостях.

— Чего сидишь-то? — спросил Малышев, наливая в стакан брагу. — Ешь. Я-то ужо не буду. Мы уж спать ложились.

Стас залпом осушил кубок, утер губы тыльной стороной ладони, пододвинул к себе жаровню, и, зацепив деревянной лопаткой, лежавшей в ней, большой кусок жареного карпа, положил в свою миску.

— В Москву-то зачем пришел? Своих ищешь или дело какое?

— Нет у меня никого в Москве, — ответил Стас, пережевывая рыбу, и покачал головой. — И дела никакого нет. Слышал много про Москву, а ни разу не был. А тут так получилось, рядом оказался. Дай, думаю, зайду, хоть глазком взгляну. Может, повезет, государя увижу.

— А что получилось-то? — как бы между прочим спросил Малышев.

Стас молча протянул руку к крынке с брагой и налил себе полстакана. Малышев не стал настаивать на ответе.

— Стекла у тебя… для глаз… из Венеции? Бывал там, что ли?

— Нет. Не довелось. Подарок, — быстро сориентировался Стас. — За службу.

— У кого же раньше служил?

Стас выпил брагу, поставил стакан на стол и посмотрел на Малышева.

— Прости, Фрол Емельянович, но не спрашивай, пожалуйста. Если можешь — поверь слову. Не беглый, не вор. Так что беды не жди. Пришел издалека.

Накормил — спасибо тебе. Если переночевать оставишь, соломки бросишь — еще раз спасибо. А боле не спрашивай. Мог бы, сам все рассказал.

— Ну… не спрашивай так не спрашивай. Счету, письму обучен? — вдруг спросил Малышев.

— Обучен, — не понимая смысла заданного вопроса, ответил Стас, и, не показав удивления, продолжил ужин.

Ему вдруг почудилось, что Малышев что-то задумал. И задумал не сию минуту.

Эта мысль его давно беспокоила.

— Как, к примеру, считать стал бы, если б много товару было? — спросил Малышев.

— Как и все, — ответил Стас и отодвинул миску. — Десятками. Если много, то по сорока, совсем много по девяносто. Али уж по тыщи.

— А немец, например, как считал бы али швед?

— Эти сотнями считают. А к чему ты спросил?

— Так. Мыслишка появилась, — уклончиво ответил Малышев. — Я гляжу, ты поел… Спать на сеновале будешь, вон Семен проводит. А поутру уходить не спеши. Иван, скажи Игнашке, поутру пусть не запрягает, на мельницу позже поедем.

Иван кивнул головой, не спеша поднялся с приступка и вышел из избы.

— Спасибо, хозяин, за хлеб-соль.

Стас встал из-за стола и трижды перекрестился на образа.

— Семен, проводишь Станислава, покажешь, — сказал Малышев, сделав ударение в имени на «и».

— У-гу, — сказал Семен и так же, как Иван, не спеша поднялся с приступка.

— Пошли.

На улице было темно, белые точки звезд, словно россыпь пшена выступили на небе. Воздух был прохладен и свеж, сверчки пели свою песню. Семен проводил гостя на сеновал и показал, где тот будет спать. Стас поблагодарил его и забрался по приставной лестнице на сушилы. Наверху головокружительно пахло свежим сеном. Оно было настолько мягким, что когда Стас лег на спину и раскинул руки, единственное, о чем он успел подумать, это: «Господи, как же я сегодня устал». Через секунду Стас провалился в глубокий и спокойный сон. Этой ночью ему ничего не приснилось.

Утром Стас проснулся от того, что кто-то тормошил его за плечо. Открыв глаза, он увидел перед собой белобрысого голубоглазого мальчика лет двенадцати.

Стас смотрел на него, неподвижно лежа на спине, раскинув руки в разные стороны. Вокруг, как и вчера, волшебно пахло свежим сеном.

— Тебя зовут Станислав? — спросил мальчик, так же, как и отец, делая ударение на букве «и».

— Точно, — ответил Стас и, подняв брови, чуть улыбнулся. — А тебя Прошка?

— Да-а… — улыбнулся мальчик. — А откуда ты знаешь?

— Я все знаю, — сказал Стас и сел, чуть подтянув к себе ноги.

Вчера, когда он выходил из избы, Малышев сказал жене, чтобы Прошка утром оставался дома, иначе он его выпорет. Несложно было догадаться, что Прошка — это сын.

— Это тебе, — сказал Прошка, достав из-за спины крынку с молоком и большой кусок черного хлеба. — Отец сказал, чтобы, когда ты поешь, я проводил тебя на пристань.

— Зачем? — спросил Стас и откусил от куска хлеба.

Прошка пожал плечами.

— Не знаю. Сказал отнести поесть и отвести.

— У вас возле пристани амбары? — Стас припал к крынке и сделал несколько глотков.

— Да.

— А ты отцу не помогаешь?

— Помогаю иногда. Когда он просит.

— А сам что же? Не догадываешься.

— Когда не просит, можно леща получить.

— Тоже верно, — согласился Стас и снова припал к крынке.

— А у тебя правда стекла есть, чтобы лучше видеть? — спросил Прошка.

— Откуда знаешь?

— Семен рассказывал, когда рыбу удили, что вчера видел у тебя эти стекла.

— Так ты уже и на рыбалку сходил? — удивился Стас. — Когда же успел?

— На зорьке, — улыбнулся мальчик.

— На зорьке? Молодец. А я вот никак не могу себя заставить рано вставать.

— Семен поможет, — с легкой обидой сказал Прошка. — Водицей из черпака.

Ну ты стекла-то покажешь?

Стас достал очки и протянул их мальчику.

— На. Только осторожно, не сломай. Мне без них туго будет.

Прошка заулыбался и, повертев очки в руках, нацепил их себе на нос. Стас посмотрел на него и тоже улыбнулся.

— Чего же тут лучше… Вообще ничего не видать, — разочарованно сказал Прошка и снял очки. — А говорили, стоят дюже дорого…

— Лучше видно тем, у кого зрение плохое. А у тебя оно хорошее. Так что тебе эти стекла не нужны.

— Так если с хорошим не видать, с плохим и подавно…

— Давай меняться. — Стас сделал большой глоток и допил молоко. — Я тебе крынку, а ты мне мои стеклышки.

Прошка протянул Стасу очки и забрал крынку.

— Пошли, отец ждет.

Мальчуган ловко спустился с сеновала и выбежал во двор. Стас спускался не спеша, всякий раз с трудом нащупывая ступень круто поставленной лестницы.

Когда он вышел из-под навеса, солнце ослепило его. Прикрываясь рукой, Егоров неторопливо прошел через двор. Кроме конюха, того самого, что вчера с трудом удержал в руках крынку, вилы и березовый кол, во дворе никого не было. Игнашка стоял возле лошади, затягивая хомут. Стас неспешно прошел мимо телеги, похлопал по крупу лошади и остановился. Конюх недоверчиво посмотрел на вчерашнего ночного гостя, подтянул хомут. Только сейчас Стас смог разглядеть его лучше.

Игнат был невысоким щуплым молодцом лет двадцати пяти, может, чуть меньше.

Одет был в темно-коричневые штаны, серую рубаху, скудно расшитую у ворота красными узорами, на ногах лапти, на голове шапка.

— Тебя Игнат зовут? — спросил Стас.

— Игнат, — все еще недоверчиво ответил конюх. — А ты Станислав?

— Станислав. На мельницу собираешься?

— А ты откуда знаешь? — больше испугался, нежели удивился Игнат.

— Я все знаю, — Стас постарался сделать многозначительное лицо. — Поначалу утром собирались, но потом Фрол Емельянович передумал.

Игнашка растерялся пуще прежнего и, силясь понять, откуда странный гость мог знать, куда хозяин собирался ехать и когда, смотрел на Стаса, чуть приоткрыв рот, тем более что тот встал, когда петухи уже часов пять как пропели.

Из дома выбежал Прошка, подбежал к Стасу и дернул его за рукав.

— Пошли. А то батя ругаться будет.

Стас пошел к калитке следом за сыном купца, а Игнат все стоял и смотрел ему вслед.

Город жил обычной жизнью. По улицам ездили груженые и пустые подводы, горожане спешили по своим делам, лавочники торговали, ремесленники работали.

От вчерашнего веселья не осталось и следа. Навстречу Егорову шли те же люди, что и вчера, только одетые менее нарядно. На женщинах были поневы, на мужчинах зипуны — узкое и короткое платье, иногда до колен. У бедных из сермяги, у богатых — из легкой материи наподобие шелка. Чаще белого цвета, с пуговицами. Знатные горожане носили кафтаны. Они достигали икры, чтобы выставить напоказ шитые золотом сапоги и пуговицы числом от 12 до 30. Пояса были украшены камнями, золотом и серебром, серебряными бляхами.

Пояса были шелковые, бархатные, кожаные. На поясах у них висели капторги или застежни, тузлуки и кошель — калита. Мужчины любили подпоясываться под брюхо, отчего живот казался отвислым. На головах женщины носили волосники и подбурсники, походившие на скуфью из шелковой материи, с ушками или оторочками по краям, унизывались жемчугом и камнями. А вот еще одна горожанка с кикой. Кика или кичка — шапка с возвышенной плоскостью на лбу, разукрашенная золотом, жемчугом, камнями, иногда делалась из серебряного листа, подбитого материей.

Головной убор на Руси играл большую роль в жизни женщины. Он был символом брачной жизни и обязательной частью приданого. Считалось стыдом и грехом выставлять волосы напоказ.

— Что-то тихо сегодня на улице, — сказал Стас. — А вчера праздник прямо через край лил.

— Да ты что? — усмехнулся Прошка. — Вчера же коронация царя Федора Иоанновича была. А еще говорил, что все знаешь…

— Вот оно что… — протянул Стас, посмотрев поверх крыш домов, и тихо пробормотал себе под нос: — Коронация Федора… а это значит… Это значит тридцать первое мая тысяча пятьсот восемьдесят четвертого года.

Прошка с удивлением смотрел, как Стас задумался над вчерашним днем, но сказать что-нибудь не решался.

— Это значит, что Бруно сейчас в Англии, — продолжал бормотать Стас.

— А кто такой Бруно? — спросил Прошка.

— Бруно?.. — Стас перевел взгляд на мальчика. — Бруно — это очень умный человек и великий ученый.

— Он тоже все знает?

— Он? Он знает в сто раз больше, чем все.

«Он знает главное, — подумал Стас. — Он знает, как мне вернуться».

Через десять минут они уже спускались к реке, к тому самому месту, где вчера Стас смотрел кулачный бой. Навстречу поднимались две повозки, груженые тюками с пенькой. «Странно, — подумал Стас. — Чтобы добраться от реки до дома Малышева, вчера понадобилось несколько часов. А сегодня десять минут… очевидно, вчера я шел кругами».

Сдав Стаса отцу с рук на руки, Прошка тут же убежал. Перво-наперво Малышев провел Станислава по своим владениям, все показал и рассказал. Познакомил со своей правой рукой, Егором. Он у купца и за ключника был, и за приказчика, мог в лавке встать, и со своими и иноземными купцами торг держать. Стас начал догадываться о затее Малышева. Ну что же, это был совсем неплохой вариант. До Англии далеко и пешком туда не дойдешь.

— Ну как тебе размах? — не без гордости спросил Малышев.

— Впечатляет, — искренне признался Стас.

— Опричнина меня подразорила сильно. Думал, на ноги уже никогда не поднимусь.

Ан нет, выжил. И дело не развалилось. А сейчас, после коронации, все должно быть совсем хорошо.

— Да, — сказал Стас и добавил чуть тише. — Годунов наведет свои порядки.

И казну проверит.

От услышанного Малышев округлил глаза и чуть приоткрыл рот, но тут же взял себя в руки и через несколько секунд выглядел как ни в чем не бывало.

Стас заметил это и пожалел, что сболтнул лишнее. У дыбы адвокатов не бывает.

— Не хочешь в Москве пожить? — спросил Малышев, глядя Станиславу прямо в глаза. — У меня поработать?

Стас с облегчением подумал, что Малышев или не расслышал сказанного, или не понял до конца, и решил изобразить удивление.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день… как-то неожиданно все, Фрол Емельянович.

— Платить хорошо буду. Скажем, три деньги в день.

— Ремесленник получает в день две, а поденщик — полторы, — сказал Стас, как бы соглашаясь, что плата высока.

— Так соглашайся, — улыбнулся Малышев и чуть развел руками. — Жить у меня в доме будешь.

— А почему я? — спросил Стас. — Ты же не знаешь, ни кто я, ни откуда пришел.

— Я так думаю, что худого за тобой на свете нет. Да и резоны у меня свои.

Был у меня помощник, Степан. Его кто-то ножом на мельнице пырнул. Егор головастый мужик, но он дела ведет, в разъездах часто бывает. А мне помощник нужен. Чтобы я ему доверял. Ну и он чтобы неглупый был. А ты, по всему видать, и в науках ведаешь, и в торговых делах понимаешь.

— Это оттого, что я тебе кошель вернул, ты мне поверил? — чуть улыбнулся Стас.

— Хорошего человека по глазам видно, — сказал Малышев. — Но смотри, я неволить не стану. Не хошь, так что ж. Силком держать — смысла нет.

— Да нет. Я, конечно, согласен, — сказал Стас чуть дрогнувшим голосом.

— Спасибо тебе за честь великую, за доверие. Неожиданно только как-то все. Вчера вечером познакомились, а сегодня утром ты мне ключи от амбаров предлагаешь. Да и не торговал я раньше, показалось тебе.

— Эта наука мудреная, когда научить некому, — сказал Фрол Емельянович.

— А коли для себя учить стану, так и того пуще поймешь.

Напомнив Егору, чтобы он не тянул с погрузкой войлока, Фрол Емельянович и Стас пошли домой. По дороге купец все похвалялся, в каком городе у него сколько лавок, где он что покупает, дабы дешево было, и куда везет товар, дабы продать с большей выгодой. Стас слушал с вниманием. Чтобы выжить, ему нужно было немедленно менять специальность.

Кроме Варвары Егоровны, дома никого не было. Она суетилась по хозяйству у коровника и лишь бросила короткий взгляд на мужа. Фрол Емельянович со Стасом вошли в избу. Малышев показал новому ключнику на лавку, а сам достал с полки небольшой деревянный ларец. Он поставил его перед Стасом на стол, покрытый полотняным куском, и откинул крышку.

— Начнем с главного, с денег. — Фрол Емельянович высыпал из ларца на стол пригоршню разных монет и начал про них рассказывать. — Серебряные монеты бывают разные, но у нас в ходу в основном четырех видов: московские, псковские, тверские и новгородские. Про московские знаешь, это та, что ты взял из кошеля. Она называется деньга. Вот видишь, у нее на одной стороне роза.

Это старая монета. Тапериче вместо розы чеканят всадника на коне. Шесть денег — алтын, двадцать — гривна, сто — полтина, двести — рубль. Полтина равна одному венгерскому золотому дукату. Сейчас чеканят еще и такие монеты, — Малышев показал монетку Стасу. — Буква с обеих сторон. Четыреста таких монет равны рублю. Вот эта монета…

— Тверская, — сказал Стас, собираясь подтвердить догадку Малышева, что он кое-что знает. — По цене равна московской.

— А вот эта? — Малышев показал монетку с бычьей головой в венце.

— Это псковская. У них еще медная монета есть, зовется пул.

— А цена у пула какова?

— Шестьдесят пулов — одна московская деньга.

— А вот это что за монета?

— Это новгородская деньга.

— Это с чего же она новгородская?

— С одной стороны изображение государя на троне, а с другой — надпись.

Стоит она вдвое дороже московской.

— Правильно, — улыбнулся Малышев. — А что еще чеканят в Новгороде?

— Гривну. Новгородская гривна стоит четырнадцать денег, а рубль — двадцать две деньги.

— Ну вот, — улыбнулся Малышев. — Самое главное ты знаешь. А теперь про саму торговлю. Москва-река судоходной становится только за шесть верст выше Можайска. Там товары грузят на плоты и везут в Москву. Ниже по реке к городу корабли подходят ближе.

В основу торгов положен новгородский вес. Стремись купить дешевле, а продать дороже. Это основа прибыльной торговли. Но иногда можно и с убытком дело сделать, если барыш в будущем видишь. Я торгую почти всем: воск, серебряные слитки, медь, сукно, шелковые материи — дороги, киндяки, тафта, объяр, изорбек, золотые нитки, мед, пенька, лес, веревка, седла, уздечки, ножи, топоры, войлок, кожа. И нашим купцам продаю, и иноземцам. В Турцию везу кожу, меха, моржовый клык, в Германию — меха и воск.

Мех меху рознь. У зрелого соболя шерсть черная, длинная и густая. Если соболя били в свою пору, то его мех дороже стоит. Да это с любым мехом так. Лучше, когда мех с Печоры, нежели с Двины или, например, Устюга.

Куньи меха везут из Швеции, беличьи шкурки — обычно из Сибири. Бывает, с Устюга, Вологды, Перми. Соболья шкурка стоит сорок-сорок пять венгерских золотых дукатов. Кунья шкурка — три-четыре деньги. Лисья шкурка, которая черной лисицы, стоит десять золотых, а очень хорошая — пятнадцать. Белка стоит одну-две деньги. Когда шкурку покупаешь — рот не разевай. Если зверя не в ту пору били, то волоски из хвоста и головы легко вырвать можно.

Обычно плохую шкурку как только обдерут, тотчас наизнанку выворачивают.

Чтобы, значит, мех не вытерся.

Налог государю платим с каждого рубля семь денег. А с воска еще и с каждого пуда четыре деньги. Деньги под процент дают обычно на сто двадцать. Поэтому брать лучше в храме. Там дают из расчета десятины. Да это тебе пока что ни к чему. Ну как, понятно рассказал? Может, спросить чего хочешь?

— Понятно, Фрол Емельянович, — ответил Стас. — А спросить… так я потом, по делу спрошу.

— Это и правильно. Остальное со временем поймешь. Ежели чего — спрашивай, не бойся. Не меня, так Егора. Он мужик незлобный. На ласковое слово только скупой. А сейчас поедешь с Игнашкой на мельницу и заберешь двадцать мешков муки. Игнат!

В сенях послышался топот.

— Чего, хозяин? — с порога спросил вошедший в избу конюх.

— Поедите со Станиславом на мельницу, муку заберете. С сего дня Станислав заместо Степана будет.

— Ну что ж… Заместо — так заместо, — постарался улыбнуться Игнат. — Наше дело — запрягай да вези.

— Поезжайте. Муку к пристани отвезете. Один мешок домой. Егор вас там встретит. Он германцам воск отдавать будет. Купец неделю уж как заплатил, а все не заберет. Уж и дозволение выпросил, чтобы в Москву его пустили, а все не забирает. Одно слово, немец. Ну ступайте.

Малышев не спеша начал собирать монеты в ларец. Игнат быстро вышел из избы в сени и почти сразу же забарабанил ногами по деревянным ступеням лестницы. Стас еще пару секунд смотрел на купца, после чего вышел из избы и пошел следом за конюхом.

Когда они с Игнатом выезжали со двора, им встретился Егор, подходивший к дому. Еще утром он от Малышева узнал, что у них новый ключник. Нельзя сказать, что Егор равнодушно отнесся к новому человеку в деле. Были у него на то свои резоны.

Как только Егор поднялся на крыльцо, навстречу ему вышел Малышев.

— Ну что там? — спросил Фрол Емельянович.

— Все. Забирает, — сказал Егор. — Завтра поутру. Я-то думал, что за напасть, а он от бабы никак уехать не мог.

— Это от Машки, что ли? — удивился Фрол Емельянович.

— Была Машка, да кончилась, — чуть улыбнулся Егор. — Сговорились по первому снегу свадьбу сыграть.

— Смотри-ка, как дело оборачивается, — не верил Малышев. — Я думал, немец языком мелет, а он и правду корни пустить решил. Что-то у тебя глаза задумались. Не ты ли на Машку целился?

— Налог платить надо, Фрол Емельянович. Опять гонца прислал. В который уж раз. Осерчает — беды не миновать.

— Заплатим, заплатим. К вечеру съездишь сам, с подарочком, скажешь через два дня все, что должны, отдадим. Только что-то ты раньше не сильно печалился из-за налога. Что еще? Говори.

— Зря ты ему доверился, Фрол Емельянович.

— Кому? Станиславу? Это почему же?

— Где же это видано, чтобы кошель с деньгами назад вертали?

— А ты что, Егор, не вернул бы кошель хозяину?

— Зачем обижаешь, Фрол Емельянович… Неужто за столько лет…

— Брось! — оборвал Малышев. — Знаешь же, не про то говорю!

— А я про то. Кошель-то он тебе не на ярмарке вернул. Так твой дом же еще найти надо было. Город эвон как вырос. Он говорит, что нездешний, значит, не ведал, где ты живешь. Однако же пришел к воротам. Ну был бы он странником, как говорит… Нужду, по всему видно, испытывал. Нашел кошель — так радуйся. Кошель выбрось, деньги оставь. Неспроста он тебе его домой принес. И Степана кто ножом на мельнице пырнул, так и не нашли.

А ведь он с мельницы в лавку ехать собирался, товары при нем были дорогие.

Так не тронули товары. И денег при нем было сорок золотых дукатов. Все целехонько…

— Не петляй как заяц, — снова оборвал Малышев. — Прямо говори — куды клонишь.

А то ходишь вдоль да около.

— Так я и говорю. Странно все. А ежели все это неспроста… злодейство супротив тебя кто-то замышляет.

— Уж больно он умен для злодея, — ответил Малышев. — Ему бы казну разорять, а не ключником служить. Странно, конечно, но сердце говорит, что можно верить ему. А ты смотри у меня. Будешь его со свету сживать… — Малышев сжал кулак с трехлитровый чугунок и потряс им в воздухе. — Ты мужик честный, работящий, за то и держу тебя столько лет. И доверием ты облечен не в пример остальным. А коли начнешь раздор сеять…

— Ох-хо-хо, хо-хо… — вздохнул Егор. — Фрол Емельянович, я же ведь только за дело радею. Уж больно доверчивый ты стал с тех пор, как сотник к тебе лекаря привел, что Варвару Егоровну вылечил. Я-то все одно с него глаз не спущу, но ты здесь хозяин, тебе решать…

— Ну вот я и решил, — мягко, но однозначно сказал Фрол Емельянович. — Раз доверил, значит, есть на то причина. И довольно об этом.

Малышев вместе с Егором вышли со двора. Егор пошел на пристань, а Фрол Емельянович — к купцу Акишкину. День шел к вечеру, а дел еще было невпроворот.

Калитка отворилась, и во двор вбежал Прошка. Ловко перебирая босыми ногами, он, словно на крыльях, пролетел мимо Егорова по лестнице и скрылся в сенях.

Через секунду послышался грохот опрокинутых ведер. Стас улыбнулся, сидя на ступенях крыльца, и продолжил мастерить свистульку для мальчика. Он изводил уже четвертый ивовый прут, а свистулька все не получалась. И как это дед ее делал? Да и сам он пробовал. И ведь получалось. А сейчас ни в какую. И нож уже затупился, и пальцы устали.

Калитка снова скрипнула, открылась, и во двор неторопливой походкой вошел Егор. Статный сорокалетний мужик с окладистой бородой, черной кучерявой шевелюрой, в длинном красном кафтане, коротких сапогах, с плеткой в правой руке. Стас посмотрел на него и вернулся к своему занятию.

За ту неделю, что он прожил в доме Малышева, они с Егором сумели выстроить ровные отношения. Стас не лез не в свое дело, не давал глупых советов, не пытался услужить, а всего лишь выполнял порученную ему работу, на которую у Егора не было времени и желания. Малышев не делал Станиславу поблажек, и вскоре Егор утвердился в мысли, что с этой стороны угрозы его положению ждать нечего. Да и не настолько ловок был Станислав в торговых делах, чтобы так запросто занять его место. А вот знал Станислав действительно много, в этом Егор отдавал ему должное. Писал он, правда, не всегда грамотно, да и считать любил все больше прутиком на песке, выстраивая странные знаки колонками, а потом уже говорил, сколько получается. Малышев вчера проговорился, что новый работник ненадолго. То, что неспроста он пустил его к себе на службу, Егор понял сразу, но расспрашивать о причине не стал. Ни к чему это было. От приказчика Фрол Емельянович практически не держал секретов.

Но ежели о чем-то не говорил, значит, была на то нужда.

Егор неторопливо подошел к Станиславу и, оперевшись правой рукой о перила лестницы, с улыбкой оценил его усердие.

— Обстучать нужно, чтоб кора хорошо сошла, — сказал Егор.

— Стучал уже. Не получается. Все прутья извел.

— Да купи ты ему гудок, вот и радость будет у парня.

— Купить немудрено. А когда вещь своей рукой сделана, она и цену другую имеет.

— Оно, конечно, верно. Только хотеть-то мало, уметь надобно.

— Вот я и думал, что умею, — улыбнулся Стас и бросил на траву неудавшуюся свистульку.

— Я вот так, помню, ложки учился резать, — сказал Егор. — Дед у меня ловко их делал. Я одну никак не кончу, а он, глядишь, уже десяток острогал.

В сенях снова загремели доски, по лестнице сбежал Прошка, хотел было проскочить мимо Егора, но тот ловко схватил его за правую руку, которую Прошка прятал за спиной. Сорванец тут же извился ужом, надеясь вырваться из крепких, как тиски, рук приказчика.

— Стой, — тихо сказал Егор, пытаясь развернуть Прошку. — Куды?

Стас посмотрел за спину мальчику, надеясь разглядеть, что тот прячет, но сорванец нырнул между широко расставленных ног приказчика, так что Егору пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы не упустить его.

— Ку-ды… — так же спокойно протянул Егор, поднимая в воздух парнишку, тем самым лишая его опоры.

— Пусти, — зло проскулил Прошка.

— Я те щас пущу, — все так же спокойно и тихо сказал Егор.

Вывернув из-за спины Прошки руку, Егор вытянул ее вверх и, разжав пальцы, отобрал нож, который тот пытался спрятать.

— Отдай, — крикнул Прошка.

— Я те щас так отдам, семь ден не сядешь, — как прежде, спокойно сказал Егор.

— Отдай, это мой!

Егор повертел в руках короткий, сантиметров в двадцать нож с гнутой костяной ручкой, украшенной резьбой, и прекрасно отполированным лезвием.

— И куды ты с ним летел? — спросил Егор, пробуя грубой кожей большого пальца острие ножа.

— Куды надо! Отдай!

Прошка подпрыгнул, вцепился двумя руками в рукав Егорова кафтана, да так и повис.

— Не мне, так отцу скажешь.

— Курицу жарить хотели! У реки, — сказал Прошка и, выпустив рукав, упал на траву. — Теперь отдай, — сказал он, поднимаясь на ноги.

— Откуда же у вас курица?

— Семкина. Ее коршун утащить хотел, а мы его камнями прогнали. А он курице уже шею склюнул.

— Так ее же теперь нельзя есть, — сказал Стас.

— Почему? — удивленно спросил Прошка. Он обернулся и посмотрел на Стаса.

— Она ведь не умерла — ее убили.

— Сказано в правилах митрополита Иоанна, — назидательно произнес Стас, обращаясь к Прошке. — «Животных и птиц, растерзанных птицами или зверями, не подобает есть. Если же кто будет их есть, или будет служить на опресноках, или в четыредесятницу будет употреблять в пищу мясо или пить кровь животных, те подлежат исправлению».

— Почему нельзя. Она же не издохла, а…

— Сказано нельзя, значит, нельзя, — сказал, как отрезал, Фрол Емельянович, стоявший доселе за спиной у Стаса.

Выйдя из избы на шум, учиненный Прошкой, он увидел, что Егор отобрал у мальчика нож, но обнаруживать себя не стал. Малышев не любил, когда сын жаловался ему. Прошка обреченно посмотрел на отца.

— Со двора ни на шаг, — сказал отец.

— Мне же нужно Семку предупредить, — начал канючить Прошка. — Он ведь не знает, что ее есть нельзя.

— Ему мать объяснила, — сказал Егор. — Скрось до дому бежал и орал на всю улицу да за ухо держался.

— Я тебе говорил, чтобы нож на улицу не таскал — отберу? — спросил Фрол Емельянович.

— Говорил, — опустив голову, промычал Прошка и шмыгнул носом.

— Зачем ты ему вообще нож купил, — не то спросил, не то удивился Стас.

— Мал еще.

— Это не я, это турок — купец. В прошлом годе моржовый клык у меня шесть ден торговал. Думал, выторговал, купил дешево. На радостях Прошке нож подарил, Варваре шкатулку…

— А через шашнадцать ден, — продолжил Егор, — корабль пришел. Одним моржовым клыком груженый. И цена на него почитай в два раза упала.

— Турок-то своего не упустил, — подметил Малышев, — да и мы выгоду получили немалую, все остатки с прошлого завозу ему отдали. Станислав, — Фрол Емельянович, как всегда, сделал ударение на букву «и». — Парень к тебе прислушивается.

Ты бы объяснил ему, что да как. Научил бы грамоте, счету.

— Да я бы и сам поучился, — сказал Егор. — Уж больно ловко Станислав считает столбцами.

— Это просто, — сказал Стас и, отряхнув со штанин ивовую стружку, поднялся со ступени. — Пошли к амбару. Там как раз песок есть.

Стас, Малышев, Егор и Прошка подошли к амбару. Стас присел на корточки, ножом расчистил место на песке и, задумавшись на секунду, решил начать с простого. Со сложения нескольких чисел.

— Вот смотрите… — начал Стас, но недоговорил.

Он почувствовал, как будто кто-то мягко, но сильно толкнул его в затылок.

Перед глазами все поплыло, появилась рябь. Кожа на лице стала чужой и холодной. Стас уронил голову на грудь, после чего руки его обвисли, как веревки, и ключник повалился на правый бок.

Очнулся он от того, что ему на голову лили холодную воду. Открыв глаза, сквозь пелену Стас не сразу смог разглядеть лица людей, склонившихся над ним. Когда пелена рассеялась, Стас понял, что сильно всех напугал. Больше всех испугался Прошка.

— Ну, слава Богу, — вздохнул Фрол Емельянович. — Напугал-то как всех.

Стас приподнялся на локтях, перевернулся набок, но не рискнув вставать, сел на траву возле крыльца, куда его оттащили.

— Я что-то пропустил? — спросил Стас, посмотрев на Малышева.

— Ты чувств лишился, — ответил Фрол Емельянович. — Прошка решил, что ты уже помер.

— Да вроде не ко времени еще… А правда, чего это я?

— Кто тебя знает? — сказал Егор. — Может, солнце голову напекло, может, и правду чуть Богу душу не отдал, да потом он отпустил тебя.

В темнеющем небе зажглись первые звезды, в саду знакомую песню затянули сверчки. На соседней улице лаяла собака. Стас сидел на ступенях лестницы, ведущей на крыльцо, и дышал вечерней прохладой. В сенях хлопнула дверь, скрипнули половицы, и на лестнице в одной рубашке появился Прошка. В руках у него была крынка с молоком.

— Держи. Мать сказала, тебе сейчас хорошо молока выпить. Оно сил придает.

— Спасибо, — принимая крынку, сказал Стас.

Прошка сел на ступеньку рядом с ключником.

Молоко было парным и чуть сладковатым. Стас сделал больше десятка глотков, прежде чем смог остановиться. Глубоко вздохнув, он еще раз посмотрел на темнеющее небо. Собака на соседней улице все продолжала надрываться. Теперь ей вторила другая, что была гораздо дальше.

— А с тобой такое часто бывает? — спросил Прошка.

— Первый раз.

— Тебя, наверное, сглазил кто-то. Или кикимора наколдовала. Дед говорил, что они часто людей колдуют.

— Кикимора? — медленно сказал Стас. — Кикимора могла. Кикимора она такая.

— А кто она кикимора? — спросил Прошка.

— Кикимора — это злой дух дома, — Стас говорил медленно, как будто задумался над чем-то. — Маленькая женщина-невидимка. По ночам приходит к непослушным детям или просто пряжу путает.

— А зачем?

— Озорничает. Правда, кружева любит плести. А вот если кто услышит звуки прялки — быть беде. Вообще она очень не любит домашних животных, особенно кур. Но если захочет, может и хозяина из дому выжить.

— А бабка говорила, что она жена домового.

— Правильно говорила.

— Но домовой ведь добрый. А она злая. Почему?

— Домовой… домовой — это дух предков. Он даже бывает похож на хозяина дома. А когда семья переезжает в новый дом, домового нужно суметь уговорить поехать вмести со всеми.

— А Семка Оглоблин говорил, что домового можно вывести из яйца, снесенного петухом. Что его дядька даже сам выводил домового.

— Ты видел когда-нибудь, как петух яйца несет? — спросил Стас и посмотрел на Прошку.

— Нет.

— К тому же это яйцо нужно было шесть месяцев под мышкой носить, — добавил Стас.

— Врет, значит. Шесть месяцев не проносишь, раздавишь.

— Иди спать. Поздно уже. Сейчас отец придет, надерет уши.

Прошка поднялся и застучал голыми пятками по ступеням. Стас еще раз посмотрел на небо. Оно уже сильно почернело и было изрядно усыпано яркими звездами.

Что же сегодня вечером произошло? Переходы во времени наверняка не могут оставаться без последствий для организма. Прошла всего неделя, и вот первый сигнал.

С раннего утра небо было затянуто тяжелыми грязными тучами. Они двигались медленно, как будто осторожно наползали на землю, пытаясь подмять под себя все, что на ней было. Частые порывы ветра, лишь только подняв с дороги пыль, тут же угасали, не решаясь устроить настоящую бурю.

Малышев уверял, что сто верст до Можайска верхом на лошади покажутся легкой развлекательной прогулкой. Стас поверил ему, хотя до этого дня ни разу в жизни не сидел в седле. И зря поверил. Четыре часа верхом… Сейчас Стас чувствовал, что у него отваливается седалище.

Навстречу проехал одинокий всадник. На нем, как и на Малышеве и его ключнике, была чуга — верхняя одежда для путешествий верхом на лошади. Узкий кафтан с рукавами до локтя с поясом, за который закладывался нож, а на груди — перевязь с дорожной сумой. Все было украшено нашивками и кружевами.

День клонился к вечеру.

Пристань была в шести верстах выше Можайска. Еще издали Стас заприметил литовский торговый корабль, стоявший рядом с московскими плотами. Погрузка товаров подходила к концу. Проворные мужички заносили на корабль тюки с кожей, опечатанные восковыми пломбами. На пристани стояли Егор, купец-литвин и трое его помощников. Егор с купцом о чем-то спорили, оживленно размахивая руками. Трое помощников купца изредка качали головами, очевидно, подтверждая слова своего хозяина. Увидев Малышева, Егор махнул на купца рукой и широкими шагами направился к хозяину. Стас и Малышев спешились. Стас принял поводья второй лошади.

— Фрол Емельянович, — крикнул Егор еще издали. — Все как ты и думал. Не хочет платить литвин. Говорит, в Москве ему другие товары показывали.

А те, что на корабль погрузили, дешевле стоят. И воск плохой, и кожа старая.

— Так зачем же он грузил, если товары не те? — спросил Стас.

— Да те товары, и он не дурак, — ответил Егор. — Я слышал про него. Он всегда так цену сбивает. Товары на корабль капитан грузит, а он или с немочью на лавке валяется или уедет куды-нито. А появляется, когда уже погрузка заканчивается. Зайдет в трюм, проверит товар и начинает орать, что его обманули, качество не то, так что цену сбавляй. А нет, так он тебя мошенником назовет. И с тобой никто дело иметь не будет.

— Ну так скажи ему, что я…

Малышев недоговорил. Купец, сошедший с пристани следом за Егором, поднялся по лестнице на невысокий холм и, подойдя к Малышеву, остановился, заложив руки за спину.

— Некорошо, Фрол Емельянович, — медленно говорил купец. — Обман учинил.

В Москве одни товары показал, цену назначил, мы сговорились. А на корабль привез товары другие. Некорошо. Купцу обманывать не пристало. Торговли не будет. Слух пойдет — никто с тобой дела иметь не станет.

— Ну вот что, милейший, — спокойно ответил Малышев. — Я не первый десяток лет торгую и про тебя, и про отца твоего кое-что слышал. Так что фокусы свои на ярмарке показывай. Товар тебе предъявили, о цене сговорились.

Товар привезли, как было условлено. Берешь — плати, а нет — так выгружай.

И не ты про меня расскажешь, а я к царю пойду. Я думаю, что он про тебя тоже слыхал. И как ты оружие тайком провозишь, и как беглых в трюмах прячешь — тоже скажу.

— Это оскорбление! — вознегодовал купец. — Я этого так не оставлю! И платить я не буду! Меня обманули! За такой плохой товар цена на треть ниже должна быть.

Стас стоял молча, держа повод свой лошади и лошади Малышева, и наблюдал за происходящим. История, знакомая любому веку. Гиляровский писал, что у купцов на Хитровом рынке даже лозунг был: «На грош пятаков».

— Хорошо, — спокойно сказал Фрол Емельянович. — Егор, возьми у Станислава коня и езжай до Можайска. Скажи Серьмягину, что меня литвин мошенником назвал. Пусть он с зятем приедет, товары осмотрит и свое слово о цене скажет.

Егор молча взял у Стаса повод, вскочил в седло и, огрев коня плеткой, ускакал за Серьмягиным, вздымая клубы пыли. Купец проводил его взглядом и, когда тот отъехал с полверсты, повернулся к Малышеву.

— Зря ты его послал, — сказал литвин. — Не твоя правда… да и Серьмягина в Можайске нет.

— Раз не моя правда, тебе и опасаться нечего, — ответил Малышев. — А если все же моя, Егор с собой стрельцов приведет. А там посмотрим, как дело обернется.

— Это не есть корошо, — как будто засуетился купец. — Дела лучше меж собой решать. Сбавь цену, и я заберу товар. Если треть много, сбавь десятину.

Я и так время с тобой потерял. Если разгружаться буду, еще потеряю…

Купец не договорил. По дороге, ведущей к пристани, скакали около тридцати стрельцов.

— Что, так быстро? — удивленно и тихо сказал купец и, как показалось Стасу, испуганно.

Малышев со Стасом обернулись. Вместе со стрельцами по дороге приближался Егор. Малышев понял, что Серьмягина и вправду нет в Можайске, поэтому Егор, узнав об этом от стрельцов, вернулся вместе с ними. Только зачем стрельцы ехали к пристани?

— Видишь, твой гонец вернулся, — обернувшись к Малышеву, сказал купец, — но я соглашусь с тобой. Нам еще не раз дела иметь. Я забираю товар.

Пойдем на пристань, я заплачу твою цену.

— Стой здесь, — сказал ключнику Малышев, глядя на приближавшихся всадников.

Стас кивнул головой.

Купцы стали спускаться с холма к пристани, Стас посмотрел в сторону стрельцов.

Вздымая облако пыли, небольшой отряд стремительно приближался. Первым подъехал Егор. Стрельцы остановились, закружили вокруг Стаса, осаживая разгоряченных быстрой ездой, фыркающих коней. И тут Стас снова увидел того самого сотника, который показался ему похожим на Луиджи. Он мог поспорить на свой деревенский домик, что если сотнику сбрить усы…

— Этот, говоришь? — спросил у Егора сотник, кивнув головой в сторону корабля.

— Этот, — ответил Егор.

— Проверить, — сказал сотник десятнику.

Два десятка стрельцов спешились, и десять из них следом за своим десятником проворно сбежали с холма по ступеням вниз к пристани. Мужички, грузившие корабль, остановились и замерли в ожидании чего-то страшного. Сказав что-то литвину, десятник махнул рукой, и четверо стрельцов зашли на корабль.

Литвин, гордо задрав голову, поднялся на холм и спросил сотника:

— По какому праву вы обыскивать мой корабль?

В ту же секунду послышался женский визг, и стрельцы выволокли из трюма парня и девушку. Им обоим было лет по восемнадцать. Парень попытался вырваться.

Отвесив ему пару тумаков, стрельцы повалили его на палубу и начали вязать за спиной руки. Один из стрельцов тем временем волок по ступеням наверх девушку, намотав ее длинную косу на руку.

— Значит, беглых прячешь? — улыбнувшись, спросил купца сотник.

— Это есть разбойник, — быстро и чуть не заикаясь, ответил литвин. — Они тайком пробрался на мой корабль и замышлял ночью меня убить и ограбить.

Вы спасли мне жизнь.

Литвин в суетливых движениях достал кошель, развязал веревочку, извлек из него золотой дукат и протянул сотнику. Сотник натянул поводья и, чуть сдерживая коня, направил его грудью на купца.

— Убить? — сказал сотник. — А я слышал, что ты беглых за плату малую от гнева царского в трюмах увозишь.

Тем временем на холм выволокли парня и девушку. Развернув коня, сотник медленно поехал обратно. Литвин трясущейся рукой залез в кошель и достал еще два золотых дуката. Десятник, что командовал обыском на корабле, подошел к купцу и взял монеты.

Сотник, прищурившись, посмотрел в глаза парня и сказал:

— Ну вот и словили тебя. А ты мне тогда ночью крикнул, что тебя не достать.

— Обознался ты, — тяжело дыша, ответил парень. — Сам говоришь, ночь была.

Не меня ты искал.

— Тебя, соколик, — улыбнулся сотник. — Кого же другого, как не тебя.

Стрелец, державший парня за руку, развернул его к себе лицом и что было силы ударил кулаком в скулу. Парень рухнул на траву. Другой стрелец пнул его несколько раз ногой в живот, после чего они начали его пинать вдвоем.

Лежа на траве, парень корчился и стонал под ударами стрелецких сапог.

Стас сделал глубокий вдох, дал себе установку не вмешиваться. Изменить все равно ничего нельзя. Их судьба предрешена. Девушка, на секунду оставленная без присмотра, истошно завизжала, лицо ее перекосила гримаса ужаса. Оттолкнув десятника, она набросилась на одного из стрельцов, пинавших ее дружка.

Прыгнув стрельцу на спину, девушка пыталась расцарапать его лицо ногтями.

Сорокалетний мужик легко скинул дикую кошку, и она, прокатившись кубарем, растянулась на траве, распластав руки. Недолго думая, стрелец выхватил саблю и замахнулся. Стас бросил поводья, подскочил к стрельцу, пытаясь перехватить руку с клинком, но земля ушла из-под ног и он упал сначала на колени, а потом навзничь. Девушка вскрикнула, прохрипела на выдохе и замолчала уже навсегда. Обернувшись, стрелец увидел лежавшего рядом с ним человека и посмотрел на сотника. Сотник посмотрел на Малышева, затем на Егора.

— Перечить вздумал? — спросил сотник, вперив взгляд в Егора.

— Да что ты, батюшка, — вступился Малышев. — Не видишь, без чувств упал.

Который раз уж с ним такое.

— Чего без чувств, — недовольно сказал десятник. — Он руку его перехватить хотел, девке помочь. Уж не одна ли шайка? С собой забрать надо. На дыбе все скажет.

— Побойся бога, отец родной, — не унимался Малышев. — Нешто за хворь на дыбу таскают?

Егор перевернул Стаса на спину и, взяв под руки, оттащил в сторону от трупа девушки.

— Знаю я ту хворь, — сказал сотник. — Смута называется. Так у нас лекарь есть.

— Сам посмотри, — сказал Егор сотнику, показывая на бездыханное тело Стаса.

— Видишь, не дышит вовсе.

Сотник посмотрел на неподвижно лежавшего на траве ключника таким взглядом, как будто видел его насквозь. И, прежде чем Стас пришел в себя, он почувствовал этот взгляд. Он понял это уже потом, когда все было позади, а сейчас его веки дрогнули и чуть приоткрылись. Проморгавшись, Стас открыл глаза и встретился взглядом с сотником. Егор помог ему сесть. Голова ужасно болела.

Стас обернулся и посмотрел на Егора.

— Я что, опять упал?

— Опять, — качнул головой Егор.

— Ты получил деньги? — вдруг спросил сотник у Малышева.

Литвин повернул голову и посмотрел на Фрола Емельяновича. Тот, не удостоив его даже взглядом, подошел к Стасу.

— Да, получил, — сказал Малышев.

— Здесь еще заботы остались?

— Никаких.

— Тогда уезжайте, — сказал сотник и повернулся к литвину. — А с тобой мы еще поговорим.

Бездыханное тело парня подтащили к его подружке и бросили рядом с ней.

Егор помог Станиславу подняться на ноги. Он подвел к нему лошадь, помог сесть в седло. Стас посмотрел на девушку, лежавшую на траве в белом, расшитом цветами сарафане. Висок ее был рассечен, из раны на траву тонкой струйкой стекала кровь. Малышев не заставил себя уговаривать и вставил ногу в стремя.

— Поезжайте, — сказал Егор. — Я все закончу и с плотами вернусь.

Стас и Малышев развернули коней и быстро поскакали в сторону Москвы. До темноты им нужно было проехать сто верст.

Поначалу ехали молча, но как только стрельцы скрылись из вида, Малышев не выдержал.

— Ты что, собрался воле царя перечить?! Куды ты полез? Жизнь немила? Они тебе там же снесли бы башку и уехали.

— Прости, — чувствуя вину, сказал Стас. — Тебя могли вместе со мной…

— Меня бы он не тронул, потому что я Малышев. А вот тебе десятник собирался голову снять.

— Да я и сам понимаю, что глупо поступил, — вздохнул Стас. — Плетью обуха не перешибешь.

— Так куды же ты лез?! Царь беглых ловит, а ты поперек.

— Не принято так у нас. Чтоб сразу саблей да по голове. Вот и не сдержался.

— Это где же то у вас так не принято?

— Далеко, — снова вздохнул Стас. — Очень далеко.

В Москву въехали, когда уже было темно. И если бы не имя Малышева, которого знало пол-Руси, пришлось бы ночевать в поле. На Неглинной улице им преградили дорогу сторожа Решеточного приказа. Стас уже приготовился получить дубьем по голове и заночевать в темнице, как на шум вышел решеточный приказчик.

На счастье, он признал именитого горожанина и дал сопровождающего.

На стук в ставни вышел Семен, как всегда, с колом в руках. За Семеном стоял Иван, держа в руках оглоблю, а Игнат был снова с вилами. Напившись молока, Стас ушел спать. Сейчас он лежал на сеновале, раскинув руки и закрыв глаза. Запах сена действовал усыпляюще. Сон осторожно подкрадывался, словно кошка на мягких лапах. Произошедшее несколько часов назад уже не казалось Егорову таким страшным, как в первые минуты. Не казалось страшным умереть. А та восемнадцатилетняя девочка в белом сарафане, лежавшая на траве… В голове прояснилась картинка: маленькая, повернутая в сторону головка, милое личико с серыми глазами, ручеек черной крови, стекавший на траву от виска по переносице…

Как-то в школе, кажется в пятом классе, Стас первый раз задумался о том, как, наверное, страшно было жить в Средние века. Жестокость, дикость нравов, беззаконие знати… В тот день он представил себя посреди поля брани с мечом в руках, а вокруг изувеченные, изрубленные в куски люди. И ты должен идти вперед и убить врага. Потому что он пришел убить тебя. Вся жизнь строится на простой дилемме: убей или умри. Современные войны чаще всего ведутся на расстоянии. Самолеты, ракеты… Даже сидя в окопе, ты не видишь лицо врага, не видишь, в кого попала выпущенная тобой пуля, какую часть тела и кому оторвала брошенная граната. Рядом с тобой падает убитый друг.

Это страшно. Но ты никому не вспарываешь брюхо, не сносишь голову собственными руками. И человек с другого берега реки не идет на тебя с одной лишь мыслью изрубить на куски.

Во дворе послышался шум. Стас оторвался от размышлений и открыл глаза.

«Как будто кошка с крыши амбара спрыгнула… Голоса?» Во дворе кто-то был. Сон мгновенно улетучился. Стас осторожно, чтобы не зашуршать сеном, поднялся и сел. Во дворе кто-то спрыгнул на землю, и голоса притихли.

Стас напряг слух. В ушах повис слабый звон. Со двора снова послышался шорох. Стас пробрался к лестнице и вперед руками начал спускаться по ней.

Спускаться вниз головой было очень неудобно, но Стас надеялся увидеть, что происходит во дворе, не показав себя. Еще одна ступенька, затем еще одна…

Раздался глухой стук, и тут же Семен громко сказал пару крепких фраз.

Что-то загремело по ступеням крыльца и выкатилось на двор. От крыльца метнулась серая фигура человека, которого Стас сразу не заметил. Это были воры. Стас увлекся происходящим, не удержался и свалился с лестницы. Вор бросился к заранее отпертой калитке. Поднимаясь с деревянного настила и потирая ушибленное плечо, Стас увидел выскочившего на двор Семена, Игната с вилами и Малышева с факелом в руке. Вор открыл калитку и надеялся улизнуть, но Иван через чердачное окно вылез на улицу и встретил его ударом кулака в голову. Фрол Емельянович поднял факел выше, пытаясь осветить двор как можно больше. Игнат, стоявший к сушилам спиной, обернулся на грохот, но, не решаясь сделать и шага, лишь крепче сжал в руках вилы.

— Семен, он с ножом! — крикнул Иван, на ходу взяв в руки припрятанный у завалинки кол.

Вор обернулся, и в свете факела блеснула сталь. Недолго думая, Иван ударил вора колом по голове, но тот увернулся, и удар пришелся по правому плечу.

Нож выпал. Вдвоем с Семеном они набросились на вора, сшибли с ног и начали его пинать. Вор несколько раз вскрикнул и затих.

— Не надо, подождите! — крикнул Стас, пытаясь остановить людей, пока дело не дошло до убийства.

Малышев резко обернулся на голос и поднял факел выше.

— Кто здесь?

Игнат увидел очертания человека, выходившего из темноты сеновала, издал душераздирающий крик и, держа перед собой вилы, бросился на врага. От падения плечо ужасно болело, но Стас все же подпрыгнул, ухватился за жердь двумя руками и, сделав нечто похожее на «подъем-переворот», подтянул ноги как можно выше. Игнат пролетел мимо и, споткнувшись обо что-то в темноте, рухнул с жутким грохотом.

— Это я, Станислав, — крикнул Стас, делая, как и Малышев, ударение на «и». — Игнашка! Это же я!

На улице послышался шум. Где-то залаяла собака, потом еще одна и еще…

— Хорош! — крикнул Малышев и начал расталкивать в разные стороны Ивана с Семеном. — Зашибете.

В соседнем дворе скрипнула и отворилась дверь, по доскам затопали ноги.

Стас спрыгнул на землю и, то и дело оборачиваясь на поднимавшегося на ноги Игната, поспешил выйти на свет факела. О забор что-то стукнуло, и через секунду над ним появилась голова соседа с факелом в руках.

— Емельяныч. Ты, что ли?

— Я, Алексей, я.

— Чаво тут у вас?

— Вора словили, — ответил Малышев.

— Кажись, зашибли, — с испугом в голосе сказал Иван и медленно перекрестился.

— А второй-то утек, — сожалел Семен.

— Да нет, — сказал сосед. — На улице шумят, поймали. Помочь?

— Не надо. Справились уже, — вздохнул Малышев. — Спасибо.

— Ну слава Богу. Ты тогда зови, если чего, — сосед исчез за забором и продолжил, уходя к крыльцу: — Доворовался один, отдал Богу душу.

Игнат, прихрамывая на правую ногу, подходил, опираясь на вилы. Иван сходил в чулан и принес еще один факел. Посреди двора лежал мертвый человек.

Малышев и дворовые стояли вокруг него и смотрели на бездыханное тело.

— Как же это мы его так… — недоумевал Семен. — Да били-то вроде не сильно.

Вон второй поднялся и убег.

— Второму-то я только в морду сунул, — сказал Иван, — а этого мы с тобой на пару помяли.

— Чо ж таперича будет, Фрол Емельянович, — спросил Иван. — Не по умыслу же его жизни лишили.

— Что будет, то и будет, — твердо сказал Малышев. — А ты заранее не бойся.

Не ты в его дом залез, а он в мой.

— Так за воровство-то, чай, жизни не лишают.

— Он с ножом на тебя набросился, а это разбой получается, — сказал Стас.

— Утром тело нужно на государев двор отвезти. Там Фрол Емельянович расскажет все как было. И нож покажет. А мы все подтвердим.

— Дело говоришь, — сказал Малышев. — Утром так и сделаем.

— На воровство-то с ножом не ходят, — сказал Семен. — А они, Фрол Емельянович, знали, что ты со Станиславом в Можайск уехал, и думали, что только завтра вернетесь. Да и я в ночь хотел уйти рыбу удить.

— Семен, — сказал Малышев. — Егор в Можайске остался. Сходи к нему домой.

Спроси, как у них.

Семен кивнул головой и быстро вышел со двора. Вернулся он через полчаса и сказал, что к Егору вечером приехали родственники, так что у них сегодня полон дом народа.

Заснуть Стас уже не смог. Так и пролежал до утра с закрытыми глазами, размышляя о ценности человеческой жизни. Очень быстро он утвердился в мысли, что жизнь человека всегда будет стоить не очень дорого. Точнее, всегда найдется человек, которой ее оценит очень дешево.

В избе висел стойкий запах винного перегара. Дверь была открыта, окна распахнуты, белые расшитые занавески чуть колыхал слабый вечерний ветерок.

Пять человек праздновали четвертый час кряду. Утром к Фролу Емельяновичу из Новгорода приехал старший брат Петр Емельянович, с ним был его приказчик Федор и десяток работников. Приехали они с большим обозом, привезли товары.

К трем часам товары сгрузили в амбары Фрола Емельяновича, а людей оставили на постоялом дворе. Но о том, что Петр останется ночевать не у брата, и речи быть не могло. А как обрадовался Прошка, заприметив дядю в конце улицы. И Варвара Егоровна как будто повеселела. Стас в первый раз увидел, как она улыбалась. Когда она вышла к гостям, на ней была подволока — богатая мантия, сшитая из шелка красного и белого цвета. Она была расшита золотом.

Края обвешены пристегнутыми жемчугом и драгоценными камнями.

Гостей потчевали с серебра. Твердые кушанья и жаркое приносили на блюдах, жидкие кушанья — в серебряных кастрюлях с покрышками, разливали в серебряные мисы. Ложки были серебряные, с позолотою и вензелем Малышева. Ножи подали, оправленные золотом, серебром и драгоценными камнями. На столе стояли серебряные, украшенные финифтью солоницы, уксусницы и перечницы на ножках.

Кувшины с вином были серебряные, с ободками на шейках и крышках.

Крепко выпив и сладко закусив, купцы сидели за столом и разговаривали.

О родственниках, друзьях, торговле, жизни.

— Нет, братец, — сказал Фрол Емельянович. — Только при Иоанне начали город стеной окружать. И крепость, да и дворец государя — все построено из кирпича, на итальянский лад, итальянскими мастерами, которых за огромные деньги выписали. И два главных собора, Успенский и Архангельский, тоже из камня.

— Да будет тебе, Фрол. Главные храмы не в Москве, а в монастыре Святой Троицы.

— И похороненный там Сергий, — сказал Федор, приказчик Петра Емельяновича, — поговаривают, по сей день много чудес совершает. И сам государь там часто бывает.

— А я слышал, — сказал Егор, — что в монастыре есть такой медный котел, в котором варится еда для паломников и прихожан. И сколько бы народу ни пришло, много ли, мало ли, еды всегда остается столько, чтобы и монастырская братия сыта была. И никогда не бывает недостатка или излишков.

— Прямо как манна небесная, — сказал Стас.

— А при чем тут манна-то? — удивился Петр Емельянович. — В котле-то люди кошеварят.

— В Исходе сказано, что когда Моисей водил сорок лет свой народ по Синайской пустыне, питались они манной небесной. По виду вроде как наш иней, а вкус — как у хлеба с медом. И сколько бы каждый ни собирал ее, не было такого, чтобы кто-то собрал больше, чем ему было нужно, или меньше.

— Во как, — качнул головой Федор.

— В Синайской пустыне растет такое растение, — продолжил Стас, — дикий тамарикс называется. На его ветвях живут маленькие насекомые. После них остается сладковатое вещество, которое местные жители и сейчас едят под именем манны небесной.

— Вона как, — снова подивился Федор.

— Станислав все знает, — сказал Фрол Емельянович и улыбнулся. — Я его иногда даже боюсь.

— Все знать не может никто, — улыбнулся Стас.

— А попов послушать, так они вчера с Богом разговаривали, — сказал Егор.

— Он им сказал, что нам всем гиенна уготована, а они — прямиком в рай.

— Ну да, — согласился Федор. — С их-то пьянством и жадностью только проповеди читать.

— За такие-то слова и колесовать могут, — сказал Петр Емельянович.

— Бог-то он есть, но и попы своего не упустят, — как будто оправдывался Федор.

— Попы такие же люди, как все. И жить им на что-то надо. Да и люди-то бывают, — сказал Петр Емельянович и посмотрел на брата, — своего не упустят.

— Точно, — улыбнулся Фрол Емельянович. — Помнишь, с янтарем два года назад…

Как ты тогда ловко все обтяпал?

— Я обтяпал… — усмехнулся Петр Емельянович и посмотрел на Станислава.

— Я купил янтарь… правда, дешево купил. Цена на него в тот месяц упала.

Не знаю почему, но упала. Посидел, прикинул. Если, думаю, наглеть не буду, накину свой интерес, и все то быстро смогу продать. Так и получилось.

Товар интересный, красивый камень янтарь, цена подходящая. Вот люди и начали брать. Я же не виноват, что купчишки решили, что янтарь будут так же, как хлеб, покупать. И они поперли! Все кому не лень в Москву янтарь повезли. Кто пуд, кто десять. И тут оказалось, что сколько я янтаря привез, его столько и достало. А купцы его все везут и везут. А кому он здесь нужен? А серебро-то потрачено. Прошел месяц, второй, третий. У купцов, конечно, серебро было не последнее, но чо ж его в землю зарывать? Они и начали продавать янтарь, чтоб хоть сколько выручить. Смотрю, цена уже приближается к той, которую я иноземцам платил. Надо брать, думаю, и везти обратно. Привез. А янтарь опять в цене. Так я снова в прибыли.

— Видал ловкача? — кивнул головой на брата Фрол Емельянович.

— Перестань. Просто удача. Прикинул и угадал. Да и мы наслышаны, как ты моржовый клык продал. Да еще старый.

— Я его не заставлял, — перестал улыбаться Фрол Емельянович. — И о том, что корабль придет, — не ведал.

— Народ, братец, другое говорит.

— Народ, — засмеялся Фрол Емельянович и снова посмотрел на Станислава.

— Сейчас это говорит мой брат.

— Так он же не со зла, — сказал Стас.

— Это в точку, — сказал Фрол Емельянович.

— Нам с Фролом всегда кажется, что один другого обошел, — сказал Петр Емельянович и обнял брата за плечи.

— У-гу, — сказал Фрол Емельянович. — Сам камни драгоценные привез, а мне ни полслова в марте не сказал. А товар-то выгодный. Весит мало, стоит дорого. В ином кошеле камней столько поместится, что всю Москву купить можно.

— Камни не просто дорогое украшение, — назидательно сказал Петр Емельянович.

— Разные камни по-разному действуют на человека. Вот, например, алмаз.

Самый дорогой и редкий камень. Но он еще и гнев укрощает, и сластолюбие, сохраняет целомудрие. Сапфир — сохраняет мужество, укрепляет нервы, полезен для глаз. Изумруд — тот вообще от радуги произошел. Ежели мужчина и женщина имеют тайную связь, то изумруд у них непременно растрескается, так как он является врагом всего нечистого. Рубин — кровь очищает. Хорошо влияет на сердце и память.

— Спасибо, просветил, — сказал Фрол Емельянович. — Станислав. Коли знаешь что о камнях, так расскажи. А то нас с тобой тут за купцов не держат.

— Немножко знаю, — улыбнулся Стас. — Ежели о тех камнях, что ты назвал…

Слово «алмаз» происходит от арабского слова «элмесх». Из всего, что есть на земле, он самый твердый. При этом он очень хрупкий. Его малая частица, стертая в порошок, если смешать ее с питьем, может отравить даже лошадь.

«Изумруд» произошел от арабского слова «цамарут», куда оно пришло из Греции.

Немцы говорят, что долгий взгляд на изумруд дарит силу и воодушевление.

В древности изумруду приписывали способность излечивать падучую. И если излечение происходило, то камень действительно растрескивался. Рубин часто называют красным яхонтом, или корундом. «Корунд» слово индийское. Ни один камень на земле не имеет столько окрасок. Ювелиры знают больше пятидесяти.

В Индии рубин считается священным камнем, и не каждый решился бы его продавать.

— Во как, — сказал пораженный Петр Емельянович и заулыбался. — Так по незнанию и по миру пойдешь. Слушай, иди ко мне служить. А о цене сговоримся.

— Какой скорый, — гордо сказал брату Фрол Емельянович и незаметно подмигнул Стасу. — Бери меня в долю, и Станислава получишь.

— Ага, тебя только в долю пусти, а там, глядишь, и все дело твое.

Все засмеялись. Застолье продолжалось еще час, после чего Фрол Емельянович повел брата в сад хвастаться яблонями. Егор и Федор ушли вместе с ними.

Стас остался во дворе. Он сел на ступени крыльца и посмотрел на вечернее небо. Обычного чувства тоски не было. Постепенно он начал привыкать к окружающему его миру. Человек очень живуч. Он всегда приспосабливается к условиям обитания. А три месяца — срок. Ко многому можно привыкнуть.

Даже к мысли о том, что никогда не вернешься назад.

Калитка открылась и, опустив голову, посапывая, во двор вошел Прошка.

На штанах его, на правой коленке, была дыра, а вокруг нее зеленое пятно.

Рубаха тоже была извазякана в земле и траве.

— О-о-о… — протянул Стас. — Похоже, кто-то снова пытался убежать от зареченских.

Прошка поднял глаза, посмотрел на Стаса и, качнув головой, сел рядом.

— Сильно досталось?

— Не. Не догнали.

— Быстро бегать тоже хорошо. Даже военная хитрость такая есть: изматывание противника бегом. А чо ж вымазался?

— Упал, когда с горки к реке бежал.

— А ты попробуй следующий раз не убегать.

Прошка посмотрел на Станислава удивленными глазами.

— Так если не убегать, бока намнут.

— Обязательно намнут, — согласился Стас. — А может, и ты намнешь.

— Не-е. Их больше.

— А ты попробуй вызвать предводителя на честный бой. Один на один.

Прошка задумался, очевидно, прикидывая свои шансы. Стас понял это и улыбнулся.

— Тут главное другое. Китайцы говорят, что запугать врага до боя — значит одержать половину победы.

— Чо ж им меня бояться-то?

— Был такой князь на Руси, Святослав, — начал рассказывать Стас. — Когда Святослав объявил войну Василию и Константину, те решили победить его лукавством. Отправили они к Святославу послов и попросили мира, пообещав заплатить дань по числу воинов. Это очень старый фокус, но Святослав поверил им. Узнав, сколько войска с собой привел Святослав, Василий и Константин собрали в несколько раз больше воинов. Поняв, что его дружина еще до битвы напугана многочисленностью противника, Святослав сказал им: «Русские, я не вижу места на земле, где мы сможем спрятаться от смерти. И чтобы не отдать русскую землю врагу, я лучше умру героем в сражении, если не смогу добиться победы. Сражаясь за родную землю, я, если паду, обрету бессмертную славу. А если побегу — вечный позор. И я в первом ряду встану, сражаясь с врагом». И ответили ему дружинники: «Где твоя голова, там и наши». Ободренное войско бросилось вперед и натиском своим опрокинуло неприятеля. Вот так. Больше шансов победить у того, кто духом сильнее врага, а не только больше его числом.

— Не… зареченских не напугаешь, — вздохнул Прошка.

— Есть битвы, которые нельзя выиграть, но если не биться, их можно проиграть.

Прошка посмотрел на Стаса, подивившись услышанному.

— Зачем же биться, если нельзя победить?

— Я же говорю: врага можно победить не оружием, а духом. Если ты один раз дашь отпор зареченским, другой… в третий они могут и не задирать тебя. Потому что будут или бояться, или уважать. А когда ты сам поймешь, что можешь побить зареченских, то и силы твои удвоятся. Так было и на Куликовом поле, и на реке Угре.

Калитка сада скрипнула и отворилась. Во двор вышли братья-купцы с приказчиками.

Прошка быстро поднялся и убежал в избу, чтобы отец не увидел порванных штанов. Стас посмотрел на купцов. По глазам Фрола Емельяновича было понятно, что он снова что-то задумал.

— Ну что, Станислав, — сказал Фрол Емельянович. — Тут брат дело предлагает.

В Англию со мной поедешь?

От услышанного у Стаса перехватило дыхание. Первый подарок — человек, который помог устроиться в этом мире, второй — тот же человек предлагает ехать в Англию.

— А как же торговля? — спросил Стас.

— На Егора оставлю. Чай, не первый раз без меня остается. Так что скажешь?

— Ну а что же мир не посмотреть? — улыбнулся Стас, старательно скрывая волнение. — Поехали.

Через двенадцать дней обоз, груженый товарами, вышел из Москвы. По пути в Новгород зашли в Тверь, где на два дня задержались из-за плохой погоды.

К удивлению Стаса, почти в каждом большом поселке или деревне у Петра Емельяновича был хороший друг или верный приятель. Так что затруднений с покупкой провизии или помощью не было. Стоило отвалиться правому переднему колесу на второй телеге посреди села Дубки, как через час из соседней деревни привезли кузнеца, так как свой спал пьяный.

— Я эту дружбу годков пять налаживал, — рассказывал Петр Емельянович, когда они отъехали от Дубков верст на шесть. — Бывало, и беды не случилось, а я все равно остановлюсь. С конюхом заранее сговоримся: то подпруга порвалась, то кони расковались, то телега поломалась. Мужички помогут, а я их за работу деньгой оделю да еще и по чарке поднесу. Другой раз едешь — попросишься на ночлег. Утром заплатишь за постой и сверх того оставишь, скажешь, что хорошо о тебе заботились. Люди-то они ведь не только плохое, они и хорошее долго помнят. Да и братец помогает. Слава-то о нем, что людишек не обижает, далеко от Москвы ушла.

— Долго нам еще ехать? — спросил Стас.

— Да нет. Сегодня в поле заночуем, а завтра, Бог даст, к обеду на месте будем.

Впереди за лесом сверкнула молния, и через несколько секунд ударил гром.

Стас посмотрел на серое небо, перспектива заночевать в поле его не сильно обрадовала. А деревень впереди больше не предвиделось. Да и возвращаться не хотелось.

— По прямой-то до Новгорода всего нечего, а уж который день едем, — сказал Стас.

Он задумался об асфальтированном шоссе, стареньком «Мерседесе» Вовкиного отца и о восьми часах, которые они зимой потратили на дорогу из Москвы до Питера.

— Так то по прямой, — сказал Фрол Емельянович. — А мы хоть и крюк небольшой дали, да без этого сколько по дорогам петляем. Да и дороги-то какие.

— Вот римляне, я слышал, хорошо дороги раньше строили, — сказал Петр Емельянович.

— А, Станислав?

— Хорошо, — ответил Стас. — Как только страну завоевывали, первым делом дорогу строили. В девять слоев ее клали.

— Эвон как, — удивился Федор.

— Если рылом вышел, и по нашим дорогам можно быстро ездить, — сказал Петр.

— Я вот слышал, слуга английского посланника до Новгорода из Москвы в прошлом году за три дня доехал. А между ними как-никак шестьсот верст.

— На то он и слуга посланника, — сказал Фрол Емельянович. — Дела у него государственные. Царь вот тоже везде имеет ездовых с надлежащим количеством лошадей. А если куда-нибудь посылают царского гонца, у него везде наготове свежие лошади. Мало того, он имеет право выбрать, какую ему захочется.

Я вот слышал, иностранным послам тоже на выбор дают тридцать или пятьдесят лошадей при потребности в двенадцать. Они тоже выбирают лошадь по душе, а уздечка и седло остаются прежними. Если лошадь издохнет по дороге, то посол или гонец имеют право взять любую лошадь, которая ему на пути попадется.

Бывает, что даже из дома забирают. А уставшую лошадь просто бросают на дороге. Ее после ямщик отыщет и приведет в стойло. Он же возвращает чужую лошадь хозяину и платит за нее, за весь путь, что прошла, по расчету на двадцать верст шесть денег.

Обоз по раскисшей дороге неторопливо переполз через клеверное поле и въехал на поле пшеничное. Стас слушал рассказ купца и бесцельно смотрел на медленно сменявшие друг друга вдалеке лесные пейзажи. Такие же деревья, такие же поля. И дождик точно такой же — мокрый, холодный и противный. И воздух…

Стас поймал себя на мысли, что совершенно не заметил разницы между воздухом конца двадцатого и конца шестнадцатого веков. А казалось бы, должна была быть. Может, просто сразу не обратил внимание, а потом привык?

— Станислав, — сказал Петр Емельянович. — Фрол говорил, ты издалека пришел.

А семья-то у тебя там, где живешь, есть? Жена, ребятишки.

— Нет, — ответил Стас. — Кроме мамы никого нет. Отец… на пожаре сгорел, — соврал Стас, чуть не сказав, что отец его был летчиком и разбился на сверхзвуковом истребителе во время тренировочного полета.

— Ну что же, — утвердительно сказал Петр Емельянович, — жених ты завидный.

За тебя любая пойдет. Вот мой Емелька. На что уж неказист, да и то какую за себя деваху берет. Зимой свадьбу сыграем. Мы из Англии, Бог даст, как раз вернемся.

— Когда вернемся, я тоже сразу женюсь, — улыбнулся Стас.

— Эк какой скорый! — сказал Фрол Емельянович.

— А что? — удивился Стас. — Ты же сам говорил, что я жених завидный.

— Так одного жениха мало, невеста еще нужна.

— Он говорит, любая с радостью пойдет, — сказал Стас, показав на брата купца.

— Пойдет-то пойдет, — согласился Петр Емельянович, — только… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Если кто хочет взять девушку в жены, он перво-наперво посылает сватов к ее родителям. Это называется сговор.

— А что же невеста… ее согласие не спрашивается?

— Если с родителями договоришься, то можно и не спрашивать, — сказал Петр Емельянович. — На сговоре старейшие представители семей обсуждают размер приданого и назначают день обручения и день свадьбы. До свадьбы жених получает подарки, которые называются «зарядное». На обручении жених берет на себя обязанность вступить в брак. Если он после обручения откажется от невесты, то понесет тяжкое наказание. А уж после венчание. А ты говоришь: приеду — женюсь.

— Тогда подождем, — вздохнул Стас. — Принятые обычаи нарушать не след.

— Это ты правильно сказал, — согласился Фрол Емельянович. — А будешь невесту выбирать, с родственниками посоветуйся. В брак запрещено вступать родным до четвертого колена и тем, у кого существует духовное родство по крещению.

Жениться можно и второй раз, только это не считается законным браком.

Третий раз жениться можно только по уважительной причине.

— А как же развод? — спросил Стас.

— Если же кто разводится, — сказал Петр Емельянович, — дают разводную грамоту, хотя и скрывают это всячески, потому что это противоречит нашей вере. А прелюбодеяние считается только тогда, когда кто имел отношения с чужой женой.

— Женатому человеку хорошо, — улыбнулся Федор. — Будешь сыт, пьян и нос в табаке.

— Это какая жена попадется, — заметил Фрол Емельянович. — Ведь есть такие, что до венца так просто ангел, а через год хуже ведьмы, прям хоть из дому беги.

— Но квашня вместо жены… тоже негоже, — сказал ему брат. — Станислав, ты бы какую жену хотел: властную, чтобы все хозяйство в кулаке держала, или мягкую и податливую, что муж скажет, так и будет?

— Когда в 945 году князь Игорь немного пожадничал, — не спеша начал Стас, — и решил дважды дань собрать, древлянский царь Малл принес его в жертву.

По старинному обычаю, ему принадлежали жена, дети и имущество побежденного.

Тот отправил к Ольге двадцать послов с предложением выйти за него замуж.

Ольга приказала закопать послов заживо, а к древлянам отправила своих послов, требуя сватов более знатных. Вскорости к ней прибыли еще пятьдесят послов. Ольга сожгла их в бане, а сама послала сообщить древлянам о своем скором прибытии, чтобы те все приготовили к поминовению по ее супругу.

На поминках она дождалась, пока древляне перепьются, и вырезала их чуть меньше пяти тысяч. Вернувшись в Киев, Ольга собрала дружину и выступила против древлян. Разбив их войско, она преследовала его остатки до самой крепости. Взяв город осадой, Ольга потребовала в качестве дани с каждого дома по три голубя и три воробья. Древляне решили, что такой данью она их собирается унизить, но смирились и отдали птиц. Воины Ольги привязали к лапкам птиц солому, подожгли ее, а птиц отпустили. Воробьи да голуби полетели в свои гнезда и сожгли весь город. Те же древляне, что выбегали из горящего города, в большинстве своем были убиты, а остальные проданы в рабство.

Закончив рассказ, Стас замолчал. Все ждали, что он продолжит, и тоже молчали.

Колеса телег скрипели, постукивая о выбоины на дороге.

— Больно хитро ты ответил, — первым заговорил Петр Емельянович.

— Чо ж тут хитрого, — удивился Стас. — Она его любила. Вот такая жена нужна.

— А та девица, что тебя чувств лишила, ее тоже Ольга зовут, — улыбнулся Петр Емельянович.

— Да не девица его чувств лишила, — вздохнул Фрол Емельянович. — Он у нас сам падает.

— Это что же так? — удивился Петр Емельянович.

— А Бог его знает, — ответил брат. — На моей памяти уже третий раз.

— И давно это у тебя так случается?

— Четвертый месяц, — сказал ключник, не зная, что лучше изобразить на лице: озабоченность или беспечность.

— Ну… Бог даст, пройдет, — сказал Петр Емельянович и улыбнулся. — А девица и правду хороша. Дочь воеводы. Но характер у нее, что утес на море.

Над леском снова сверкнула молния, и вскорости небо разорвало громом.

Грохот был таким сильным, что лошади от испуга вздрогнули. Стас поднял глаза и посмотрел на небо. Дождя было не миновать.

День на отдых, день на погрузку товаров, и на утро следующего дня ганзейский трехмачтовый когг с настоящим английским именем «Соверен» вышел в море.

По пути в Англию корабль попал в сильный шторм.

Братья-купцы четвертый день ползали на четвереньках по каюте, когда не лежали, а Стас стоял на носу, держась за канаты и подставив лицо штормовому ветру. Его укачивало даже при езде на междугороднем автобусе, не говоря уже о морских прогулках, но сейчас он не испытывал дискомфорта ни от качки, ни от штормового ветра, сшибавшего с ног, ни от холодной соленой воды, которой время от времени плевалось море. Возможно, это было из-за страха, который испытывал Стас: он боялся, что не застанет Бруно в Лондоне. Несомненно, можно будет последовать за великим ученым и, в конце концов, все же успеть встретиться с ним: до его ареста инквизицией оставалось несколько лет.

Но Стас чувствовал, что если он не застанет Бруно в Англии, если не найдет способа поговорить с ним, он никогда не сможет вернуться обратно. При этой мысли Стас ощущал, что каждая клетка его организма начинает вибрировать.

Он готов был взять в руки весла и грести, упереться в корму и толкать.

Только бы успеть. Только бы успеть…

— Простите, сэр… вам лучше спуститься в каюту.

Стас обернулся и увидел боцмана. Высокого широкоплечего англичанина с окладистой бородой и прямой трубкой, которую он никогда не вынимал изо рта. На боцмане был непромокаемый плащ с капюшоном, под которым, вне всяких сомнений, скрывалась гора мускулов. Точно такой же плащ боцман еще в первый день принес странному пассажиру, который за все время плавания спускался в каюту только для того, чтобы что-нибудь съесть и поспать.

— Начинается буря, сэр, — продолжил боцман. — В такое время опасно находиться на палубе. Вас может волной смыть в море.

— Да, конечно, — согласился Стас. — Я сейчас спущусь вниз.

— Простите, сэр, но будет лучше, если вы спуститесь немедля. Впереди страшный ураган. Я только однажды видел такое. Видите ту тучу, прямо по курсу?

— показал рукой боцман.

— Да. Вижу.

— Я тогда всего третий год плавал, обычным матросом. Французская посудина была от нас на расстоянии не больше мили. Волна накрыла корабль, и я даже подумал, что он пошел на дно. Через восемь дней я видел эту лохань в Эдинбурге, в порту. Волна проломила палубу и смела половину палубных построек. Я бы не стал настаивать, сэр, если бы не был уверен, что вы все равно останетесь стоять на палубе.

— Вы правы, — согласился Стас. — Не стоит искушать судьбу.

Сделав несколько шагов по палубе, то и дело взлетающей вверх и проваливающейся вниз, Стас открыл дверь надстройки, спустился на вторую палубу и вошел в каюту.

Каюта, в которой плыли два Малышева, Федор и Стас, была маленькой и не очень уютной. Четыре деревянных лежака, стол, две лавки и три окна — это все, что в ней имелось. Следом за Стасом в каюту вошел кок, немой китаец, которого капитан однажды подобрал у берегов Испании. Кок принес жареного поросенка и бутылку рома.

— Пресвятая Богородица… — простонал Фрол Емельянович. — Как только можно думать о еде при такой качке?

Оставив все на столе, кок поклонился и с неизменной улыбкой вышел из каюты, закрыв за собой дверь.

— Несколько глотков рому, братец, вернут тебя к жизни, — сказал Петр Емельянович.

— Но я с тобой согласен. Я всю жизнь занимался торговлей и всего четыре раза плавал за море. И нисколько о том не жалею. Когда подсчитываешь наживу, многое можно забыть, но когда снова плывешь за море и это море выворачивает тебя наизнанку… никакая торговля не нужна. Все бы отдал, только бы оказаться сейчас в своем саду на травке.

— Что видно на горизонте, Станислав? — спросил Фрол Емельянович, поднимаясь с лежака.

— Море, — сухо ответил Стас, снял с себя намокший плащ и повесил его возле двери.

В этот момент корабль поднялся на гребень большой волны и рухнул с нее вниз, да так стремительно, что у пассажиров перехватило дыхание. Волны с шумом ударили о борт, и корабль снова взлетел к небу.

— Никогда не любил море, — сказал Фрол Емельянович, подходя к столу на неверных ногах, чуть расставив руки для равновесия. — Оно и на берегу меня пугало.

Фрол Емельянович сел за стол, откупорил бутылку, налил рому, сделал один большой глоток и, крякнув, выдохнул.

Петр Емельянович, Стас и Федор сели за стол следом за ним. Федор разлил ром по деревянным стаканам. Действительно, после нескольких глотков напитка настоящих морских волков Фрол Емельянович немного ожил, у него даже появился аппетит. Федор вынул из поросенка большой нож и разрезал его на куски.

— А я немного испугался, когда узнал, что кок на корабле китаец, — сказал Петр Емельянович, отрывая зубами от ноги поросенка кусок сочного мяса.

— Я слышал, они едят всякую нечисть. Змей, насекомых… Даже бамбук, прости Господи.

Все посмотрели на Стаса, как будто только он один мог подтвердить или опровергнуть любые догадки. Стас мотнул головой, так как его рот был занят поросенком.

— Ну почему же гадость… — чуть прожевав, сказал Стас и сделал глоток рома. — Китайская кухня очень вкусная. Все дело не в том, что ты ешь, а как это приготовлено. А они умеют готовить.

— Это верно, — согласился Фрол Емельянович. — Мастера среди поваров бывают знатные. Вот у черниговского воеводы был повар Ивашка. Просто чудеса творил.

Как-то воевода перепился с друзьями, а один из его гостей возьми и скажи, что куропатка подгорела. Воевода поставил чашу с вином на стол, подошел к сотрапезнику и дал ему кулаком по макушке. А тот через два дня помер.

Воевода так любил стряпню своего повара, что ни от кого не терпел хулу на него.

— Ну и поделом, — сказал Петр Емельянович. — Позвали в гости — сиди и помалкивай. А он еще угощение поносит. Царю знающие люди с челобитной стараются после обеда попасть. Сытый человек всегда добрее.

— Есть такая рыба-собака, — сказал Стас, в очередной раз разливая ром по стаканам, — ее жарят определенное время. Если на одно мгновение дольше или меньше — рыба становится ядовитой.

— О гос-по-ди… — протянул захмелевший Фрол Емельянович и медленно перекрестился.

— Считается большим искусством уметь приготовить эту рыбу, — равнодушно продолжил ключник. — Тем более что вкуса она необыкновенного.

— Это кто же ее есть будет? — спросил Петр Емельянович. — Ели он ее правильно зажарил — я оценю его искусство, а если нет — меня на погост? Одно слово, нехристи.

— А я слышал, что их народ жил на земле задолго до египетских фараонов, — сказал Федор.

Корабль снова взлетел вверх и рухнул с волны. Отобедав, купцы Малышевы в полном смысле слова отползли от стола к своим лежанкам. Стас же еще долго сидел за столом. За окнами бушевало море. Море, которое должно было принести его к берегам Англии.

К утру шторм стих, но морю еще далеко было до того состояния, которое можно было бы назвать спокойным. Волны бились о борт «Соверена», сильно покачивая его из стороны в сторону. Проснулся Стас от жуткого переполоха, царившего на верхней палубе. В первую минуту ему показалось, что шторм сделал свое дело и корабль идет ко дну. Стас отбросил тряпку, служившую одеялом, и растолкал соседей по каюте.

— Вставайте! Быстрее наверх!

— Мы тонем? — испуганно спросил Фрол Емельянович, как только открыл глаза и осознал, что на палубе творится что-то невообразимое.

— Не знаю. Но нам лучше подняться наверх. Я сейчас все узнаю у капитана, — сказал Стас и выскочил из каюты.

На палубе была суматоха, несколько матросов стояли у правого борта и, то и дело взмахивая руками, кого-то торопили.

— Что случилось? — крикнул Стас пробежавшему мимо боцману, на ходу отдающему распоряжения команде.

На палубу поднялись перепуганные купцы Малышевы и Федор.

— Человек за бортом, — вместо боцмана ответил с мостика капитан.

Стас и его спутники подошли к правому борту и увидели в четверти мили от корабля маленькую черную фигурку, размахивающую рукой. Навстречу фигурке шла восьмивесельная шлюпка. Через полчаса человек был на борту корабля.

Он сильно замерз, его било частой дрожью, скулы были крепко сжаты, желваки играли, взгляд блуждал, как будто искал подтверждение, что все, что он видит, это мираж. Первое, что процедил спасенный сквозь зубы, была короткая просьба: рому. Моряки ее тут же выполнили. Осушив полпинты и отдышавшись, кандидат в утопленники заметно повеселел. В его глазах появился тот огонек, что принято называть жизнью. Капитан терпеливо выдержал паузу, дав спасенному перевести дух, прежде чем задал первый вопрос.

— Могу поспорить на тысячу фунтов, — крикнул с мостика капитан, — что я видел тебя на «Морской звезде».

— Вы совершенно правы, сэр, — ответил спасенный. — Именно так назывался фрегат, что пошел на дно прошлой ночью. И кормить бы мне рыб, если бы не обломок переборки, который всплыл прямо передо мной.

— Черт возьми, это был один из лучших фрегатов, что я встречал в своей жизни! Я знал его капитана. Такие люди рождаются не чаще чем раз в сто лет.

— Да простит Господь его душу, — сказал спасенный и перекрестился.

Вся команда повторила его слова и тоже перекрестилась.

— Ты знаешь причину, по которой фрегат ушел на дно?

— Я был на вахте, сэр. Шторм разошелся так, что чертям стало страшно.

Мы с Хэнксом пытались удержать руль, ребята не успели убрать паруса и начали рубить мачту. В этот момент раздался страшный удар. Не успели мы опомниться, как удар повторился. Со средней палубы начали кричать, что вода заливает корабль. Ребята бросились вниз, но было поздно. Фрегат сначала накренился на правый борт, а потом как будто провалился в бездну. Хэнкс ушел на дно следом за фрегатом. Канониру Тому и мне повезло. Мы ухватились за обломок переборки, но Тому это не помогло. Несколько часов назад он утонул.

— Тысяча чертей… так ты знаешь, что погубило корабль?!

— Тридцатидвухфунтовое орудие, сэр! — сказал спасенный. — Во время шторма пушка сорвалась с цепей, и ее начало бросать от правого борта к левому.

В конце концов она надломила оба борта. Том сказал, что все видел собственными глазами, но ничего не мог поделать. Пушка словно взбесилась, билась о борта. Начала поступать вода. Третий удар… он был таким сильным, что пушка вылетела сквозь борт, словно ядро, выпущенное из мортиры. У нас не было ни единого шанса. Борт корабля разлетелся, как яичная скорлупа.

— Трудно поверить, что канониры на «Морской звезде» плохо закрепили пушку, — сказал капитан.

— Один Господь теперь знает, что там было на самом деле, только Том сказал, что цепь лопнула, как нитка белошвейки. И я ему верю, сэр. Я ни разу в жизни не видел такого шторма, а уже двадцать лет, как…

— Довольно, — оборвал капитан. — Не трать силы понапрасну. Боцман, найди ему место и во что переодеться. А команде лучше заняться делом! До Англии еще далеко.

— Вы слышали, что сказал капитан? — рявкнул боцман. — За работу, бездельники!

Команда быстро разбежалась по кораблю. Двое матросов помогли спасенному подняться на ноги и отвели его в трюм.

— Нам грозит опасность? — спросил капитана Петр Емельянович.

— Не беспокойся, Пиотр, — на ломаном русском ответил капитан, спускаясь с мостика. — Шторм уже закончился. Жаль «Морскую звезду», хорошая была посудина. Но, как говорят у вас на Руси: все мы ходим под Богом. А твой брат сильно напуган, — улыбнулся капитан.

— До прошлой недели я если и плавал, то только по реке, — ответил Фрол Емельянович. — А тут сразу такое дело… Я столько страху натерпелся за эти дни, что больше ни разу в море не выйду.

— А мне говорили, что Фрол Малышев самый смелый купец, — снова улыбнулся капитан.

— Что касается торговли — да. Но ради прибыли голову под топор не суну.

— Не беспокойтесь, — серьезно сказал капитан. — Через два дня мы должны увидеть берега Англии. И если вы решите везти обратно в Россию товары, мой корабль к вашим услугам.

С каждым часом море становилось все спокойнее. Вскоре подул сильный северо-западный ветер, паруса натянулись и потащили «Соверен» вперед все быстрее и быстрее.

Через три дня «Соверен» вошел в устье реки Темзы и вскоре бросил якорь в порту города Лондона. Город встретил русских купцов темными, сырыми каменными стенами домов и рыхлым, сероватым туманом. Еще на подходе Стас спросил капитана, не лучше ли дождаться более благоприятной погоды, но капитан ответил, что у них лучший лоцман во всей Англии, а погода может стать только хуже.

Через час корабль мягко ударился правым бортом о деревянную пристань.

Матросы, стоявшие на пристани, закрепили швартовые канаты и приняли трап.

Несколько англичан, богато одетых, встречали капитана корабля. Очевидно, это были представители «Английской торговой компании», которым он привез из России товары. Капитан отдал боцману распоряжение выделить матросов, чтобы отнесли вещи русских туда, куда те прикажут, и, попрощавшись, сошел на берег. Встречавшие капитана были заметно рады его приезду. Весть о «Морской звезде» уже достигла берегов Англии. Боцман выполнил распоряжение капитана, и вскоре матросы снесли с корабля три огромных сундука, обитых железными полосами.

Петр Емельянович уже бывал в Лондоне по торговым делам. Он знал, в какой гостинице лучше остановиться, и уверенно шел по городу, время от времени показывая на какой-нибудь дом и рассказывая, кто в нем жил из известных людей. Фрол Емельянович был в Лондоне впервые. После Москвы его поражало все. И огромные каменные дома, и узкие улочки, и мощь крепостных стен, и неизменная не то грусть, не то озабоченность горожан.

Когда Стас и купцы подходили к гостинице, из ее дверей вышел среднего роста человек в темно-красном плаще и черной широкополой шляпе. В правой руке у него был небольшой обитый железом деревянный сундучок, который он нес за железное кольцо, прилаженное к крышке. Егоров уже хотел войти в дверь гостиницы, как ему показалось, что он знает этого человека. Стас обернулся. Человек в плаще и шляпе шел через небольшую площадь напротив гостиницы неторопливой уверенной походкой и через несколько секунд скрылся из вида, свернув на одну из улочек.

«Бруно! — мелькнула догадка в голове у Стаса. — Рисунки, дошедшие до двадцатого века, могли быть весьма приблизительны, но это он. Вне всяких сомнений!

Он идет к порту».

— Станислав, — удивленно спросил Петр Емельянович. — Ты встретил знакомых?

— Н-нет, — ответил Стас, поворачиваясь к купцу. — Просто показалось…

Стас снова обернулся. В пятнадцати метрах от дверей гостиницы, на углу соседнего дома, стоял монах с надвинутым на глаза капюшоном, руками, сведенными на груди и спрятанными в широкие черные рукава рясы, подпоясанной белой веревкой. К монаху подошел лейтенант королевской стражи и с ним еще четыре солдата. Монах что-то сказал, капитан кивнул головой и вместе с солдатами зашел в переулок. Как только солдаты ушли, монах пошел следом за Бруно.

Стас повернулся к Малышеву.

— Я сейчас… я на минуту, — сказал Стас и побежал следом за монахом.

— Станислав! — крикнул Фрол Емельянович. — Станислав! — Но ключник уже не слышал его.

Когда Егоров выбежал на ту улочку, по которой ушел Бруно, монах был метрах в пятидесяти от него, и Стас едва успел заметить, что он свернул в левый проулок. Стас побежал следом.

«Только бы не потерять, — думал Стас. В голове у него роились пугающие мысли. Он сам себя убеждал и сам же опровергал. — Только бы не потерять.

Этот монах… Он один из инквизиторов! Но Бруно арестовали гораздо позже.

Ерунда! Все исторические события приблизительны по датировке. Не вызывает сомнения только один факт: инквизиция приложила массу усилий в этом деле.

Архивы сожжены, протоколы допросов, из тех, что остались, наверняка подделаны.

А как же иначе? Столько лет мужика в подвале гноили».

Проулок, в котором исчез монах, оказался узким и извилистым. В нем не было ни души, и только звук удаляющихся шагов говорил о том, что кто-то шел впереди. Стас снова побежал. Он, словно хищник, шел по следу. Улица круто повернула влево, и Стас, чудом успев остановиться, чуть не сбил с ног монаха, того самого, что разговаривал на площади с лейтенантом королевской стражи. Он стоял на углу дома, спрятав руки в широких рукавах и чуть опустив голову, чтобы капюшон скрывал его лицо. Егоров растерялся. Несомненно, монах не просто стоял на улице, а ждал. Он ждал его. Стас судорожно пытался сообразить, что ему делать дальше.

Монах медленно начал поднимать голову. В следующую секунду Стас растерялся еще больше. Под капюшоном монаха скрывался Луиджи. Или сотник, только без бороды и без усов. Выдержав короткую паузу или же не в силах больше сдерживаться, Луиджи чуть улыбнулся. В доме напротив скрипнула дверь, и из нее вышел Бруно. Стас почувствовал, что у него закружилась голова.

Глаза закрыло серой пеленой.

В небольшой комнате с высокими потолками и голыми каменными стенами было прохладно. Сквозь распахнутое окно второго этажа в комнату лился теплый полуденный солнечный свет. Посреди комнаты стоял большой деревянный стол, на котором лежала карта южного и северного свода звездного неба. Рядом с картой стояла астролябия, на карте лежал секстант. У левой стены, у большого книжного стеллажа, на стремянке стоял сорокачетырехлетний мужчина и, перебирая тома, искал книгу Христианоса. Сегодня на уроке он хотел привести из нее Юлиусу, своему ученику, несколько примеров. На небольшом квадратном столе в дальнем углу комнаты стояло больше десятка колб с химическими растворами, мензурки с загадочными порошками, реторты, под полкой висел змеевик. Все убранство комнаты, предметы, находившиеся в ней, выдавали в ее хозяине философа, астронома, алхимика… просто ученого человека.

На первом этаже входная дверь лязгнула засовом, скрипнула петлями и с шумом закрылась. Забурчал недовольный голос квартирной хозяйки, на деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, послышались быстрые шаги, и дверь комнаты распахнулась.

— Здравствуйте, учитель, — улыбаясь, с порога поздоровался запыхавшийся Юлиус и закрыл за собой дверь.

Учитель обернулся. В комнату вошел итальянец двадцати двух лет от роду.

Он был высокого роста, красив, прекрасно сложен, имел весьма элегантные манеры. Одежда ученика говорила о знатном происхождении. Юлиус был из богатой семьи, и в первое время учитель не понимал, зачем этому юноше такое глубокое изучение астрономии, физики и химии. У него могло быть беззаботное, безбедное будущее, займись он, как и его отец, торговлей или стань, как дядя, священником.

— Здравствуйте, Юлиус, — с приветливой улыбкой ответил учитель.

Так и не отыскав нужную книгу, он начал спускаться с лестницы.

— Что с вами случилось, Юлиус? — спросил учитель, имея в виду шишку на лбу ученика точно над левым глазом.

— Вчера я пытался примирить соседей.

— Миротворцы часто страдают от своих благих желаний, но гораздо чаще они начинают карать, видя, что к ним не собираются прислушиваться.

— Я с вами согласен, учитель, но… Вы не знаете, что именно со мной произошло?

— Нет.

Учитель и ученик сели за стол.

— Вчера вечером, когда я вернулся домой после вашего урока, сосед начал гонять свою жену. Ему кто-то вбил в голову, что она наставила ему рога.

— Хм-хм-хм, — тихо рассмеялся учитель. — Ну, это не такая уж новость.

Об этом знает полгорода. А разве вы еще не заходили к Сюзанне в гости, когда Джованни уходил из дома?

— Я? — удивился Юлиус.

Учителю показалось, что он скорее даже напуган, нежели удивлен.

— Значит, еще просто не время, — улыбнувшись, сказал учитель. — Так что же было дальше?

— Я выглянул в окно и увидел, что пьяный Джованни бегает за Сюзанной с хлебным ножом. Он и трезвый большим умом не отличался, а пьяный… Я испугался, подумал, что он ее сейчас убьет, выпрыгнул из окна во двор и отобрал у Джованни нож, а самого отшвырнул в сторону. Джованни набросился на меня с кулаками. Он, как и вы, решил, что я по ночам хожу к его жене. А что мне оставалось делать? Я отбивался как мог. И как только не Джованни меня, а я начал колотить его, Сюзанна схватила скалку и давай меня ею охаживать.

Насилу ноги унес.

— Вы, Юлиус, — медленно заговорил учитель, — один из лучших моих учеников, а у меня их было много, поверьте мне, но до сих пор вы не усвоили одну из самых простых истин мироздания. Жена любит мужа таким, какой он есть.

Бьет он ее или ласкает. Плох он или хорош. Он ее. И своего мужа жена не позволит оценивать никому.

— Но… ведь он мог ее убить? — удивился Юлиус.

— И убил бы. Если бы не вы, — согласился учитель.

— Так как же она…

— Таковы обычаи на этой планете, — сказал учитель.

— Какая дикость, — вздохнув, грустно сказал Юлиус. — Знаете, мне часто кажется, что я родился не в свое время. Да и вам, наверное, это чувство знакомо. Люди не понимают вас. А ведь вы проникли в суть великих законов мироздания. Вы опередили человечество на века.

— Юлиус, — улыбнулся учитель. — Я далеко не самый мудрый человек на Земле.

Для ученика это замечание казалось несущественным.

— Почему вы не воспользуетесь машиной времени и не останетесь среди тех, кто не сочтет вас безумцем?

— Для человека то время, в котором он живет, и есть свое, — ответил учитель.

— Раз человек родился, значит, в этом его предназначение, его судьба.

— Нет! — громко сказал Юлиус и, встав со скамьи, заходил по комнате. — Я вам не верю. Первый раз в жизни я вам не верю, учитель. Вы претерпели столько несправедливостей, гонений и насмешек… А все от того, что павлины в университетах, дворцах и храмах не в состоянии понять ту истину, которую вы постигли. Да они и не хотят ничего понимать. Им так гораздо проще управлять толпой. Человечество пока еще младенец в колыбели, а вы уже зрелый муж.

Так почему вам не остаться среди тех, кто понимает вас и разделяет ваши взгляды, с кем вы сможете говорить, не задумываясь о том, способен ли понять вас собеседник, постиг ли он то же, что и вы? Тем более что инквизиция не станет просто насмехаться над вами. Неужели вы не видите, что вам готовят костер? Вы знаете, как пройти сквозь время и пространство… Так бегите!

Выберите тот мир, что лучший из миров, и оставайтесь там.

— Ох, Юлиус, — вздохнул учитель. — Все мои открытия связанные с перемещением в пространстве, всего лишь теория.

— А как же опыт?!

— Вранье, — улыбнувшись, развел руками учитель. — Инквизиция выдумала этот опыт, чтобы пугать обывателей. Ведь для многих только сатана и ангелы могут путешествовать во времени. На ангела я не похож, значит, я черт.

Я знаю, что перемещения возможны, но как это сделать, я не знаю. Но даже если бы я мог проходить сквозь пространство… Вспомните, что случилось с вами вчера вечером?

— Но это же совсем другое… Вы сами сказали: я пытался вмешаться.

— Правильно, Юлиус. Вмешаться в организм. Как пуля или кинжал. Когда они проникают в тело человека, что же происходит?

— Часто человек умирает.

— Но прежде организм борется с инородным телом. Он пытается выжить. Муж и жена — половинки одного целого, мир… природа — такой же живой организм.

Другой мир — это все равно что чужая семья. Для живущих в нем эта семья своя. Свой мир. Чужому не прижиться.

— Я думаю иначе, — Юлиус снова сел на скамью напротив учителя. — Какое же благодатное время наступит, когда люди получат возможность перемещаться в иные миры… Они смогут узнать много нового.

— В перемещении в пространстве я вижу больше зла, чем блага.

— Неужели это правда? — не поверил Юлиус.

— Наше человечество первым научится проходить сквозь пространство или существа иных миров, не суть важно, — как будто с грустью в голосе объяснял учитель. — Тот, кто первым пройдет сквозь пространство, будет считать себя представителем более развитой цивилизации. А значит, очень скоро присвоит себе право навязывать свою волю цивилизации менее развитой. Посмотрите, что мы творим, обращая в христианскую веру туземцев. От имени милосерднейшего мы творим зло и насилие.

— Но разве могут все миры населять только злые люди? — с удивлением и надеждой спросил Юлиус. — Неужели нет ни одного народа, который не стремился бы к завоеваниям и крови?

— Конечно, есть, — даря ученику надежду, ответил учитель. — Только совсем необязательно, что именно они первыми пройдут сквозь пространство. Но даже если к нам первыми придут миссионеры из другого мира, за ними непременно последуют легионы для подтверждения правоты их слов.

— Тогда я не могу понять главного. Если вы верите, что перемещение во времени и пространстве принесет скорее зло, нежели благо, зачем вы занимаетесь исследованием свойств времени? Зачем…

— А вы думаете, просто знать, как устроена машина для летания человека по воздуху, и ни разу не попробовать самому подняться к облакам? Я ученый, исследователь. Вся моя жизнь — это поиск! Я живу только тогда, когда проникаю в суть вещей. И однажды я построю машину для перемещения в пространстве!

И проведу опыт! После этого я уничтожу ее и сожгу чертежи. Человечество никогда не узнает, что перемещение в пространстве возможно и что открыл это я. Но я буду знать это. Я буду знать наверняка, что перемещения возможны.

— Это безумие, учитель, — тихо сказал Юлиус.

— Возможно, — согласился учитель и улыбнулся горькой улыбкой. — Возможно, это и безумие, но это моя жизнь. Мне жаль, что я открыл способ перемещения во времени и пространстве, тем самым сделав шаг навстречу катастрофе, но если бы я это не открыл, то умер бы.

Учитель и ученик замолчали. Лишь слабые звуки венецианской улицы, доносившиеся через открытое окно, нарушали тишину комнаты. Юлиус пристально смотрел в глаза учителю. Он был уверен, что не ослышался.

— Так вы все-таки открыли, учитель? — тихо спросил Юлиус.

Входная дверь вздрогнула под тяжелыми ударами. На улице сразу же усилился гул. Окна соседних домов и дома напротив быстро закрывались, случайные прохожие спешили прочь. Стук в дверь повторился. Учитель и ученик в ожидании перевели взгляд на дверь комнаты. Хозяйка дома, в котором учитель снимал две комнаты на втором этаже, спешила открыть входную дверь. Лязгнул засов, петли скрипнули. Внизу послышались голоса. Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, загудела под дюжиной ног. Дверь в комнату учителя распахнулась, в нее вошли шесть человек. Епископ местной церкви, монах, прятавший руки в широких рукавах рясы, капитан городской стражи, два солдата в железных кирасах и шлемах с алебардами в руках и еще какой-то человек с бегающими глазами, в красном камзоле и темно-синем берете с ярким пером. Учитель и ученик встали.

— Это он? — спросил капитан, посмотрев на человека с бегающими глазами.

— Да-да, это он! — торопливо ответил тот.

Капитан перевел взгляд на епископа. Тот молча посмотрел сначала на учителя, потом на ученика и сказал:

— Юлиус, отойди в сторону.

Юлиус посмотрел на учителя и тут же перевел взгляд на дядю.

— Что здесь происходит? — спросил Юлиус тоном человека, имеющего на это право.

— Этот человек обвиняется в колдовстве, — сказал епископ.

— Это ложь, — спокойно ответил учитель.

— Ложь? — удивился епископ. — Но у нас есть свидетель.

Вперед вышел человек с бегающими глазами и, вытянув руку, показал на учителя.

— Да-да, это он! Он слуга сатаны!

— Расскажи подробней, — попросил епископ.

Свидетель, то и дело сбиваясь, начал рассказывать.

— В прошлом году я был у этого человека учеником… Он творил чудеса, которые можно творить только именем дьявола.

— Как его зовут? — спокойно спросил епископ.

— Не знаю, — ответил человек в красном камзоле. — Он просил называть его учителем.

— Это ложь, — сказал учитель.

Епископ посмотрел на него, улыбнулся и снова спросил свидетеля.

— Чему же он тебя учил?

— Как превращать ртуть в золото и проходить сквозь время.

— Ты можешь это повторить? — спросил учитель.

— Могу, — гордо сказал свидетель. — Ты учил меня, как превращать ртуть в золото и проходить сквозь время.

— Нет, — сказал учитель. — Можешь ли ты повторить то, чему я тебя учил?

Пройти сквозь время или сделать золото из ртути.

— Я был плохим учеником… — сориентировался свидетель и оглянулся на епископа. — Но у него все записано! Он показывал мне книги.

— Как они назывались? — спросил епископ.

— Как называлась книга, из которой он брал заклятья для превращения ртути в золото, я не помню, но другая книга называлась «О свойствах времени».

Он говорил, что сам написал ее.

— Если ты сам отдашь книгу, — обратился к учителю епископ, — суд учтет это и сделает снисхождение.

— У меня нет книг, о которых говорит этот человек, — сказал учитель. — Он их выдумал. Как и то, что он получил хотя бы один урок из тех, что назвал.

— Книгу с названием «О свойствах времени» вы сами показывали своим коллегам в университете, — сказал молчавший все время монах. Он медленно подошел к столу, возле которого стоял учитель, и небрежно показал рукой на книжные полки. — Может, она среди этих книг?

Когда монах показывал рукой на стеллаж с книгами, на его среднем пальце блеснул перстень в виде печатки с черным квадратом и надписью серебром.

— Alfa Canis Maior, — тихо прочел вслух учитель и, посмотрев на монаха, чуть улыбнулся.

— Сириус, — прошептал ученик.

— Довольно, — сказал епископ. — Забирайте его. А с тобой, Юлиус, нам еще есть о чем поговорить.

Гвардейцы вывели учителя из комнаты. Вместе с ними ушел и свидетель. В комнате остались Юлиус, епископ и монах.

— Юлиус. Скажи нам, где книга, и ты поможешь своему учителю, — участливо сказал епископ, когда на лестнице стихли шаги.

— Дядя, как ты можешь обвинять этого человека? — не веря в происходящее, спросил Юлиус. — Ведь ты сам меня отправил к нему учиться! Ты мне столько рассказывал про него… ты говорил, что он величайший ученый из всех, живущих на земле! Как…

— Юлиус! — оборвал епископ. — Ты можешь помочь святой инквизиции! Ты обязан это сделать! Где книга?

Юлиус посмотрел в глаза дяди и понял, что тот использовал его. Он специально уговорил племянника брать уроки у этого человека. Специально, чтобы позже использовать его как свидетеля. Но он не мог предугадать, что за несколько лет обучения Юлиус настолько проникнется уважением к учителю, что готов будет через многое пройти и не предать его.

— Юлиус, где книга? — вкрадчиво спросил монах.

Он смотрел в глаза ученика, как смотрят в глаза ребенка, объясняя простые истины. Юлиус выдержал паузу и, чуть улыбнувшись, ответил:

— Ее не существует.

Колокол размеренно пробил одиннадцать раз. Сквозь неплотно прикрытые ставни в маленькую келью проник теплый мягкий луч солнечного света и настойчиво светил в закрытые глаза Егорова. Проснувшись, Стас поморщился, повернул голову в сторону и промаргиваясь, открыл сначала правый, а затем левый глаз. Его взгляд уперся в свод серого каменного потолка. Стас окинул келью взглядом. Он лежал на небольшой кровати, застеленной белоснежной простыней, на подушке в белоснежной наволочке и был укрыт тонким белоснежным одеялом.

Его мышцы и голова болели, как будто он на днях попал под поезд. Стас прислушался. Со стороны правого уха что-то мерно тикало. Он повернул голову и увидел на невысокой тумбочке, стоявшей справа от кровати, будильник.

За тумбочкой стоял стул, на котором лежала его одежда, выстиранная и выглаженная.

Стас откинул одеяло и сел на кровати. Его переполняла смесь странных чувств, догадок, ощущений. Он тяжело вздохнул, встряхнул головой и, кряхтя, словно старик, поднялся на ноги, подошел к окну и распахнул ставни. Яркий и теплый солнечный свет заставил его зажмуриться. Вскоре глаза привыкли к свету.

Окно кельи выходило во двор монастыря. Того самого, в котором они гостили, когда закончилось их большое приключение — поиски черепа — и монахи загадочного ордена помогли им остаться в живых.

В приоткрытые ворота монастыря вошел невысокий упитанный монах. Неторопливой походкой, пряча руки в широких рукавах рясы, он по диагонали пересек монастырский дворик и скрылся за одной из дубовых дверей библиотеки. Монастырский двор снова опустел. Еще раз окинув его взглядом и вспомнив, что за секунду до того, как потерять сознание в средневековом Лондоне, он встретил Луиджи, Стас обернулся и посмотрел на будильник, тихо тикающий на тумбочке. Четыре минуты двенадцатого. Он вернулся…

Надев лишь рубаху и штаны, Стас вышел во двор. Каменные плиты, которыми был выложен двор монастыря, уже успели нагреться, и это тепло было приятно босым ногам. Жмурясь, Стас посмотрел на солнце, ползущее к зениту, опустил глаза, снова осмотрелся вокруг и, не заметив ни души, вздохнул и неторопливо пошел по теплым плитам к приоткрытым воротам монастырского двора.

За стенами монастыря были горы, поросшие деревьями и кустарником. Куда-то вдаль, петляя, убегала пыльная дорога и скрывалась за пригорком. Монастырь стоял на ровной каменной площадке на высоте двух с половиной тысяч метров.

Осторожно ступая босыми ногами на мелкие, часто острые камни, еловые иглы, Егоров шел через редкий подлесок к обрыву, почти у самого края которого росли шесть лиственниц и четыре ливанских кедра. Левее обрыва, метров через тридцать, гора снова круто устремлялась к облакам. Стас шел к обрыву, у которого он однажды уже был.

Оказавшись в тени деревьев, Стас осмотрел окрестности с высоты птичьего полета, глубоко вздохнул, сел на лавочку, вкопанную в землю у самого большого ствола лиственницы, и, откинувшись на деревянную спинку, закрыл глаза.

Горный воздух, приятно пахнущий хвоей, действовал успокаивающе. Головная боль постепенно затихала, возвращая сознанию прозрачность.

— Доброе утро, — сказал за спиной мягкий и тягучий, словно мед, голос.

— Доброе утро, — не открывая глаз ответил Егоров. Он узнал голос.

Из-за спины вышел монах и сел рядом со Стасом на лавку. Он был одет в черный балахон, подвязанный у живота белой веревочкой.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все лучше и лучше, — растягивая слова, ответил Егоров.

Он, как и прежде, сидел, закрыв глаза, и наслаждался тишиной и запахами гор.

— Ты нас сильно напугал, — сказал Луиджи.

Стас открыл глаза и, медленно повернув голову, ответил:

— Ты думаешь, я испугался меньше?

— Ты же совсем не глупый человек, — продолжил Луиджи. — Неужели ты не понимал, что так делать нельзя?

— Луиджи, когда я делаю что-то намеренно, то, как правило, готовлюсь к этому. Все произошло случайно.

— Ты мог погибнуть.

— Мог, — согласился Стас и, отвернувшись, снова закрыл глаза.

— Как хорошо, что мы тебя нашли.

— А вы меня искали? — удивился Стас.

— Конечно. Несанкционированное перемещение во времени совсем не детская шалость.

Стас снова посмотрел на Луиджи.

— Мне что, нужно было спросить разрешение?

— Ты переместился без подготовки, — не унимался Луиджи. — Наверняка сначала ты даже не знал, в каком времени оказался. Любое перемещение подготавливается заранее и контролируется. Если возникает критическая ситуация, объект возвращается.

— Наверное, ты прав, — пожал плечами Стас и снова закрыл глаза. — Нужно следить за путешественником, чтобы что-нибудь не изменил в прошлом или не попал в беду в будущем.

— Попасть в будущее невозможно, потому что его не существует, — сказал Луиджи. — А в прошлом ты не смог ничего изменить. Хотя неоднократно и пытался это сделать.

Стас резко повернул голову. Он почувствовал, что его обманывали.

— Так это вы все время меня «били по голове»? — спросил Стас. Если так, то все разговоры Луиджи о поисках его в прошлом ложь.

— Если бы мы знали, где ты находишься, мы вернули бы тебя в ту же секунду.

Само бытие воспротивилось твоим действиям и выводило тебя из строя. Как в электронике. При критической перегрузке в цепи перегорают предохранители, тем самым спасая весь прибор.

Стас пытался понять истинный смысл витиеватого изречения.

— Первый раз я потерял сознание, когда… — Стас замолчал. Он понял, что чуть не сделал ошибку, когда пытался научить людей счету, о котором они, не будь Стаса, не могли иметь представления.

— Вот это я сделал зря. Правда, в ту секунду мне так не казалось. Ну хорошо.

Второй раз я пытался спасти жизнь человека, который должен был умереть.

А в Твери? Чем вам помешало то, что я поговорил бы с красивой девушкой?

— Не нам, а бытию. У вас мог родиться ребенок.

— Внебрачные связи дело серьезное, — согласился Стас. — За такое не то что ударить по голове, и оторвать ее могут.

— Позже, когда мы высчитали, в каком ты времени, и проанализировали твои возможные поступки, — сказал Луиджи, — мы поняли, что ты догадаешься — единственный шанс вернуться в свое время это Бруно. Только он может отправить тебя обратно. Конечно, до него тебе было не просто добраться, еще сложнее было бы его уговорить. Но, как видишь… мы не ошиблись, и ты все сделал правильно.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Стас. — Спасибо за заботу.

Но подожди… Ваш орден охраняет реликвии. При чем тут перемещения во времени? Я допускаю, что Вовку вы…

— Есть вещи, о которых ты не должен знать и никогда не узнаешь. Именно для этого существует наш орден.

— Нет, минуту…

— Станислав, время, в котором человек живет, для него является своим.

В этом его судьба, его предназначение. Откуда нам знать, что нам предстоит сделать через час? И что будет зависеть от одного из наших поступков: судьба человека или существование вселенной?

Стас понял, что спорить бессмысленно. Как и раньше, Луиджи не скажет более того, что считает нужным. Бодучей корове рога не даются. Может, это и правильно. Как знать, что ты сделаешь, окажись в твоем распоряжении великие знания. Для человека время, в котором он живет, и есть свое. Там его место.

Его судьба. Его предназначение.

— У меня есть просьба, — сказал Стас. — Я хочу видеть, как…

— Хорошо, — сказал монах, догадываясь, о чем его хочет попросить Егоров.

— Это несложно.

— Ты представляешь, — сказал отец и повернулся к сыну. — У него получилось.

Это не он, это я сошел с ума.

В это время один из веревочных тросов лопнул, и часть конструкции обрушилась на пол старенького деревенского чулана. Вовка медленно подошел к табурету и взял его в руки. Сломанная ножка была сильно изъедена жучком.

— Ты думаешь, он еще жив? — спросил Вовка у отца.

— Не знаю. Если этот загадочный агрегат действительно машина времени, тогда то, что мы с тобой видели, можно назвать перемещением. Ведь он же исчез. А вот остался ли он живым — этого мы можем никогда не узнать.

— Значит, он не вернется?

— Перемещение было случайным. Конечные координаты не установлены. Он сейчас может быть где угодно. Даже среди динозавров.

Яркая вспышка, словно шаровая молния, ослепила Вовку и его отца. Выроненный из рук табурет громыхнул об пол. Когда Корнеевы открыли глаза, посреди монстра с тросами, зеркалами и блоками стоял Стас, одетый в приличный красный кафтан, синие штаны и короткие красные сапоги. Он был бородат и весел. Не веря своим глазам, Вовка медленно вытянул вперед правую руку.

— Послушай, ребенок, откуда у тебя эта гадкая привычка щипаться? — спросил Стас. — Есть куча безболезненных и более научных способов, доказывающих реальность происходящих событий.

Альфа Большого Пса

Древнегреческий пастух Икарий имел собаку. Когда пастух умер, Бог превратил его собаку в созвездие Большого Пса.

Прошло десять лет. Таинственный друг просит о помощи. От Стаса требуется немного… спасти Вселенную… «Господи, опять… от чего на этот раз?» «Пришельцы готовят вторжение… для захвата Галактики им необходима книга Джордано Бруно… это монстры… они хитры и лукавы… тебе нужно быть осторожным». Однако дальнейшие события заставляют Стаса задуматься: кому верить — таинственным друзьям или, может быть… пришельцам?

— И в заключение, молодые люди, — сказал профессор Егоров, расхаживая по аудитории, — хочу вас предупредить. Профессия археолога не самая благодарная в мире. Говорят, что каждый десятый историк готов оспорить любую историческую дату. Археологи же порой не просто оспаривают даты и события. Они подтверждают свои слова результатами раскопок, то есть фактами, достоверными с точки зрения времени и пространства. Иной раз в тартарары летят пухлые труды именитых академиков. Не каждый найдет в себе силы решиться на подобное.

Клановая и родовая системы вполне благополучно дожили до нашего времени.

Я надеюсь, что хотя бы двое из вас оправдают мои надежды.

— Почему двое? — спросил рыжий парнишка с последнего ряда.

— Потому что одному прошибать лбом стену скучно, — ответил профессор.

— Вот, собственно, у меня на сегодня все. С завтрашнего дня займемся изучением истории. У кого-нибудь есть вопросы?

— Сколько вам лет? — спросила девушка из третьего ряда.

Егоров снял очки.

— Вы хотите оспорить эту дату? — спросил профессор, протирая стекла платком.

По аудитории прошелся слабый смешок.

— Мне сорок восемь лет, — сказал профессор. — Но на зачетах и экзаменах я сволочь, как будто мне все девяносто. До свидания, дамы и господа. И я вам завидую. С сегодняшнего дня вы настоящие студенты.

Профессор развернулся, пошел к столу, студенты с шумом встали и заспешили к выходу. Егоров сел за стол, открыл лежавший на нем потертый временем портфель из коричневой кожи и начал убирать бумаги. Как только вышел последний студент, в аудиторию вошел человек в черном костюме, белой рубашке и при галстуке. Он был красив, на вид ему было чуть больше тридцати. На среднем пальце правой руки красовался перстень в виде печатки с черным квадратом и серебряной надписью.

— Здравствуй, Станислав, — сказал вошедший.

Профессор поднял глаза да так и замер. Вошедший улыбнулся сдержанной улыбкой, но было видно, что он искренне рад этой встрече.

— Как археолог, — сказал Егоров, — хочу тебе заметить, Луиджи, что ты прекрасно сохранился.

— Это пустяки, Станислав, по сравнению с той проблемой, которая на тебя свалилась.

— Эта проблема ты? — спросил Стас, вставая навстречу старому знакомому и протягивая руку.

— Можно сказать и так. В древности гонцов, приносивших плохие вести, убивали.

— Хорошее начало, — заметил Стас. — Однажды, десять лет спустя… Ну что же, выкладывай.

— Давай выйдем на улицу и присядем в каком-нибудь кафе. Ведь ты уже освободился?

Взяв со стола портфель, Егоров закрыл аудиторию, сдал вахтеру ключи и вместе с Луиджи вышел из института. Подходящее кафе было неподалеку. Лекции в университете еще продолжались, поэтому посетителей в нем было немного.

Сев за дальним столиком, профессор заказал две чашки кофе и пару булочек.

— Какое интересное название для кафе, — заметил Луиджи. — «Гробница фараона».

— Это балбесы с моего курса лет пять назад его так окрестили, — сказал Егоров. — А хозяин не растерялся и сделал вывеску. Здесь принято отмечать мало-мальски значимые события в жизни студентов. Нередко этих студентов отсюда выносят на руках.

Официантка поставила перед профессором и его гостем по чашке кофе и тарелочку с булочками.

— Слушаю тебя, Луиджи, — сказал Стас, сделал глоток горячего кофе и поставил чашку на блюдце.

— Я прошу очень серьезно отнестись ко всему, что сейчас услышишь. Тем более что у тебя был случай убедиться — возможно даже самое невероятное.

Егоров кивнул головой, дав тем самым понять, что готов самым серьезным образом отнестись к его рассказу, и подсознательно приготовился к чему-то плохому.

— Помнишь, Джордано Бруно написал книгу, которая бесследно исчезла?

— «О свойствах времени»? — спросил Стас и продолжил: — Ничего не бесследно.

Лет восемь назад я ее почти нашел. Я знаю ее путь с 1648 года.

— Ты не мог ее найти, Станислав. Ни почти, ни совсем. Бруно отправил книгу в будущее.

— Перемещение в будущее невозможно, — неуверенно улыбнувшись, сказал Стас.

— При определенных условиях или неживой материи возможно, — сказал Луиджи.

— Бруно прятал книгу не от церковнослужителей. Ее искали и ищут пришельцы из параллельного мира. Ты можешь помочь нам ее заполучить.

— Пришельцы? — переспросил Стас, не столько удивившись, сколько искренне не понимая причину этой просьбы. — Но зачем вам я?

— Пришельцы пытались завладеть книгой еще при жизни Бруно. Они угрожали ему, поэтому он отправил книгу в будущее. Наш орден не мог взять ее ни тогда, ни сейчас. Времена Бруно были для нас прошлым, а сегодняшний день — будущее.

— Но если я все правильно понимаю, то пришельцы тоже не смогут взять книгу в руки? — спросил Стас.

— Они смогут, — ответил Луиджи. — Они путешествуют во времени через пространство.

Это очень сложная теория. Сейчас это не важно. Важно то, что это время твое и ты можешь спасти вселенную.

— Господи, опять… от чего на этот раз?

— Пришельцы готовят вторжение. В этой книге записаны открытия, которые они до сих пор не могут сделать сами. А Бруно сделал. Им не хватает этих знаний для полномасштабной оккупации галактики. А потом наверняка и всей вселенной. Это монстры. В нашем мире они будут выглядеть как обычные милые люди. Только мимика у них на лицах будет немного ограниченной. Они хитры и лукавы. Тебе нужно быть очень осторожным. Я расскажу все, что знаю, и буду всячески помогать.

— Мда… — задумчиво протянул Стас. — Я сам построил машину времени в прошлом, но в пришельцев… вторжение… поверить непросто.

— И тем не менее это так.

— Ну… хорошо, — согласился Стас. — Я попробую. Рассказывай то, что знаешь.

Луиджи отодвинул в сторону блюдце, на котором стояла чашка кофе, выдержал паузу, стараясь подобрать для начала рассказа более точные слова.

— В двадцатом веке эта книга впервые появилась в руках у нацистов. Они всерьез относились не только к оккультизму, но и к вполне физическим вещам.

Несмотря на все старания, расшифровать записи Бруно у них не получилось.

После окончания Второй мировой войны ученые, занимавшиеся изучением перемещений во времени и пространстве, бежали в Парагвай, а оттуда — в Аргентину…

— Выставка национальной библиотеки Аргентины, — догадался Стас.

— Правильно, — Луиджи качнул головой. — Эта книга уже в Москве. Через три дня откроется выставка. А через десять дней книга должна улететь в Китай. У тебя очень мало времени, Станислав.

— Что знают пришельцы?

— То же, что и ты. Они знают, что книга должна быть на выставке.

— Не понятно, почему они не забрали ее в Аргентине.

— Они пытались. Не получилось. Мы не можем взять книгу в руки, но можем помешать другому взять ее.

— Честно говоря… все это похоже на дешевое американское кино. Пришельцы… книга… спасти галактику… На выставке будет больше сотни экспонатов.

Где искать книгу? В каком каталоге?

— В основном. У нее нет надписи на обложке и вырван титульный лист. Поэтому никто не знает, что это за книга и кто автор. Позвони своему институтскому приятелю. Он тебе поможет.

Стас посмотрел на Луиджи удивленно. Последний раз он разговаривал с Сергеем четыре года назад, да и то по телефону. Его племянник собирался поступать на исторический, и Сергей интересовался, в какой институт лучше поступать.

— Откуда ты знаешь про приятеля в Историческом музее?

— Ты мне про него рассказывал в Италии.

Стас снова задумался, но не смог припомнить, когда он это говорил. Это было странно, так как он не имел привычки рассказывать кому-либо о своих друзьях.

— Допустим, мне повезет, и я найду книгу. Что дальше?

— Позвони вот по этому номеру, — Луиджи протянул Стасу визитку с адресом и телефоном букинистического магазина. — Спроси меня.

Стас взял визитку.

— Я надеюсь на тебя. Мы все надеемся.

— Я буду стараться, — ответил Стас, подняв брови.

Недопив кофе, Луиджи встал, пожал на прощание руку и ушел. Стас достал из кармана мобильный телефон и по памяти набрал номер Сергея.

— Алло, — сказала трубка.

— Привет, двоечник, — поздоровался Стас.

— Привет, отличник.

— Как дела?

— Отдыхаю.

— В отпуске, что ли?

— Простыл, — ответил Сергей. — Уже третью неделю.

— Это ты всегда умел. Воспаление легких летом — твой коронный номер. Как чувствуешь себя?

— Уже лучше. Ты что-то хотел спросить?

— Да. У вас, говорят, в музее выставка интересная.

— Аргентинская, что ли? — спросил Сергей. — Тоже скажешь. На что там смотреть?

— Не скажи. Бывает, на таких вот невзрачных на первый взгляд мероприятиях шедевры попадаются.

— Думаешь? — удивился Сергей. — Вообще-то вам, профессорам, видней. Так в чем проблема?

— Хотел у тебя списки попросить. Посмотреть опись. Если что интересное попадется, я бы и в руках подержать не отказался.

— Я, сам понимаешь, сейчас вне игры. Но если хочешь, спрошу у наших, кто занимается выставкой, и вечером тебе перезвоню.

— Спасибо, Серега.

— Пожалуйста. Только если что интересное найдешь, не забудь включить меня в список консультантов, которые помогли тебе получить Нобелевскую.

— Договорились. Спасибо тебе еще раз. Поправляйся.

Убрав телефон в карман, Стас задумался. Он и сам не заметил, как быстро влез в шкуру оперативника.

«Если не обращать внимание на всю фантастичность происходящего, — допивая кофе, размышлял Егоров, — получается, что я только что ввязался в полукриминальную историю. А что из этого следует? Будь осторожней. Первая ошибка. Не нужно было звонить Сергею по мобильнику. У противника та же самая информация.

Сергею грозит опасность? Пока еще нет. Нужно съездить к нему домой и больше не звонить по телефону. Ошибка. Тогда его точно могут навестить, плюс противник узнает, что его обнаружили, и станет действовать осторожней.

Стоп, профессор! Ты что-то увлекся. Осторожность никогда не помешает, но палку перегибать тоже не стоит. Так ты начнешь от собственной тени шарахаться».

Расплатившись за кофе и булочки, Стас вышел из кафе на улицу. Ничего особенного с этим миром не произошло. По тротуару шли редкие прохожие. Две студентки в легких летних платьицах беззаботно сбежали по ступеням университета и пошли по дорожке, ведущей в спортзал. Стас проводил их взглядом и оглянулся.

Ничего подозрительного, ничего странного, все как всегда. Размышляя о нереальности происходящих событий, так до конца все же не поверив в услышанное от Луиджи, Егоров пошел к метро.

На автобусной остановке, возле ворот университета, сидел плотный мужичок среднего роста лет сорока и как будто читал газету. Стас мельком взглянул на него, постарался запомнить, как он выглядит, перешел шоссе и не торопясь двинулся дальше. На улице, несмотря на начало осени, было жарковато. Через несколько шагов профессор остановился у киоска, купил бутылку минеральной воды, отпил половину за один прием и, глубоко вздохнув, как бы беспечно снова оглянулся по сторонам. От остановки отъехал автобус, а толстячок все продолжал сидеть на скамеечке с газетой в руках. «Наверное, ждет кого, — подумал профессор, — а может, автобус не его». Стас залпом допил минералку и, выбросив бутылку в мусорный ящик, двинулся дальше.

По дороге к метро, в самой подземке, в трамвае, даже в переулке возле дома, Егорову казалось, что за ним следят. Может, он сам себя накручивал, а может, и на самом деле пришельцы существовали и уже взяли его в оборот.

Признаться, Стас еще час назад не подозревал, что ему придется тягаться с обитателями иных миров. С теми, кого в глаза не видел, кого не может даже представить. Вместе с тем у Егорова было слабое ощущение собственной глупости. События десятилетней давности далеко выходили за рамки, которые установила современная наука, и тем не менее это было… Правда, было так давно… И было ли вообще…

День клонился к вечеру, по телевизору турфирмы завлекали к морю на бархатный сезон, а «Спартак» снова сыграл вничью с «Локомотивом». Профессор весь вечер сидел в кресле, разбирая планы своих лекций на первый семестр.

Сергей, как и обещал, позвонил в девять вечера. Стаса сразу же насторожил его голос. Какой-то он был странный.

— Значит, так, — сказал Сергей без длинных предисловий. — Всего на выставке заявлено сто восемнадцать книг, разделенных на четыре условных каталога.

Основной, христианский, философский и астрономический. Правда, один ящик из основного каталога застрял на таможне. А если говорить точнее, он потерялся.

В нем девять книг…

— Подожди, как потерялся? — удивился Стас. — Украли, что ли?

— Да нет, — объяснял Сергей. — Вроде не в ту секцию попал. По документам, на таможню груз пришел полностью. А у них пожар был на прошлой неделе…

Там сейчас такой бардак… Я узнал, кто из наших занимается выставкой, и предупредил его, что ты мой самый лучший друг. Так что завтра утром позвонишь в музей и спросишь Пузырева. Он тебе поможет.

— Спасибо, Серега. А как Пузырева зовут?

— Вадик.

— А отчество?

— Отчество?.. — как будто не понял вопроса Сергей. — Какое еще отчество?!

Или Пузырь, или Вадик.

Червячок сомнения не оставлял Стаса в покое. И голос странный, и книги вдруг затерялись.

— Сергей, слушай… Помнишь, мы на третьем курсе ездили отдыхать на море.

Как называлось то место?

— Куршская коса. Только, мне кажется, сейчас уже не сезон. Холодновато там будет.

— Да Вовка пристал: где вы на Балтике отдыхали?

— Ну а что, место хорошее, съездит — не пожалеет. Кстати, как Виктор Иванович поживает?

— Нормально. Вторую неделю в Пскове. На раскопках.

— Завидую. Ну все, Стас, прощаюсь. Жена бурчит, сестра позвонить должна.

— Спасибо, Сережа. Привет жене.

Повесив трубку, Егоров откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

«Мир полон случайностей и совпадений. Но… Книга в основном каталоге — и из основного же каталога затерялся ящик. Сергей заболел. Он, конечно, каждое лето болеет, и это всегда считалось почти нормальным, но сейчас…

Допустим, что книга еще не у врага. Почему бы одному ящику на самом деле не затеряться на таможенном терминале? Бывает. Тогда надо искать. Не ждать, пока найдут, а самому искать. И кто же меня пустит на таможню? Вовка!

Ах какая умница. Как правильно он сделал, что не пошел учиться на археолога».

Стас набрал Вовкин номер. Трубка отозвалась короткими гудками. Через пять минут Стас перезвонил, гудки все еще были короткими. И еще через пять минут тоже.

Взяв с вешалки пиджак, Егоров вышел из квартиры и, захлопнув дверь, долго стоял на лестнице своей квартиры, прислушиваясь к звукам в подъезде. Ничего подозрительного. Внизу хлопнула дверь, послышались шаги, открылись двери лифта. Электромотор натужно загудел, и кабина лифта поползла вверх. Прикрываясь шумом, Стас, осторожно ступая, спустился этажом ниже. Лифт поднялся на восьмой этаж, кто-то вышел из него, позвонил в квартиру. Через несколько секунд дверь открылась и тут же захлопнулась. Подъезд снова погрузился в тишину. Стас выглянул в окно. У подъезда на лавочке сидели две бабушки.

Двор был пуст.

Идти было недалеко. Вовка жил вместе с отцом в их старой квартире, всего в четырех остановках. Стас решил пройтись пешком. Изредка он оглядывался, но ничего подозрительного не замечал. Между тем беспокойство не покидало его. Особенно когда на звонок в дверь никто не отозвался. Выжав еще две длинных трели, Стас сел на холодные ступени лестницы и приготовился ждать.

Если случайности будут продолжаться в той же закономерности, то Вовка должен был или уехать в Псков, к отцу на раскопки, или к друзьям на дачу.

Шашлычку поесть, за грибками сходить. Мог уехать всего несколько минут назад, а телефон был занят, потому что он с кем-то прощался. Может, с девушкой.

На улице между тем сгущались сумерки.

Вовка пришел через два часа и был сильно удивлен увиденным. У порога квартиры сидел профессор, задумавшись, смотрел на ночное окно лестничной площадки.

— Ты чего это здесь? — не здороваясь, спросил Вовка. — Родине изменил — пришел сдаваться?

— Пусти переночевать, — попросил профессор.

— Занятно, — сказал Вовка, поднял брови и достал из кармана ключи. — Жены у тебя нет. Тараканы из дома выжили?

— Все гораздо сложнее, — ответил Стас и встал.

— Я где-то так и подумал, — серьезно сказал Вовка и открыл дверь. — Заходи.

За чаем и бутербродами Стас передал Вовке все, что рассказал ему Луиджи.

Вовка слушал его с непроницаемым лицом. Возможно, кто другой и доложил бы по службе, но только не он. Стас ничем не рисковал, открыв ему все детали происходящего.

— Кто еще знает? — спросил Вовка, когда Стас замолчал.

— Никто. То есть я рассказал лишь тебе.

— А Сергей?

— Я спросил у него только про выставку. У меня даже мысль мелькнула: может, к вашим сходить? Если, конечно, тебя не застал бы. Кстати, ты во внешней или во внутренней?

— Не твое дело, — спокойно ответил Вовка. Он уже что-то придумал.

— Какой ты грубый стал после второй звездочки.

— Стас, у тебя всегда не было грани между шуткой и висельницей.

— Да боюсь я до смерти! — не выдержал профессор. — Неужели непонятно?

Хожу и оглядываюсь каждую минуту!

— Вот это как раз понятно, — спокойно сказал Вовка. — Главное, чтобы ты с испугу глупостей не наделал.

— Ты, может, думаешь, что дело к старости… я умом и тронулся? — с издевкой спросил Стас.

— Любая информация нуждается в оперативной проверке, — все так же спокойно ответил Вовка. — Тем более такая.

— Ну конечно. Умеют в школе ФСБ мозги промывать, — Стас снова начал повышать голос. — Для тебя это все чертовщина. И то, что я в конце шестнадцатого века почти три месяца кожу с пенькой продавал, тоже беллетристика.

— Как же я мог забыть! — вскинув руки, воскликнул Вовка. — Ведь это ты у нас один истину знаешь! Кто, кого, за что и где! И ты в этом поезде сундук искал! А потом на место его отнес!

Они замолчали. Стас уже понял, что наговорил лишнего — нервы-таки не выдержали.

И Вовка это тоже понимал. Именно поэтому он и боялся, чтобы Стас не сделал что-нибудь, не сказал, где не следует.

— Все, — первым заговорил Вовка. — Высказались и остыли. Вернемся к делу.

У тебя еще… У нас тринадцать дней. Не беги впереди паровоза. Завтра спокойно иди на работу. Я проверю таможню по нашей агентуре. А ты не сильно слюни пускай, если монах еще раз заявится.

— Подожди, ты что, его уже подозреваешь в чем-то? — удивленно спросил Стас.

— Работа у меня такая, — ответил Вовка, — Родину защищать. А Луиджи Бианчини не самый безопасный человек на планете. Тем более что он нам неоднократно врал.

Стас вопросительно посмотрел на Вовку и тот сразу же ответил.

— Монастырь закрыт. Монахи исчезли.

— Ну и что тут странного, в чем ложь? Прячутся люди. Реликвии охраняют.

— Видишь ли, Стас. От организации, где я работаю, спрятаться невозможно.

Можно что-то скрыть, но не спрятаться.

— Ты абсолютно не допускаешь, что они просто сменили место?

— Да не было их там никогда. Вот в чем весь фокус. Я же первым делом, как только доступ получил, проверил этот монастырь. Можно сказать, ради любопытства. Пустой он. И очень давно. Слушай, как повезло, что отец уехал.

Вы бы с ним на пару развели тут деятельность. Ну все. А теперь спать.

Уже второй час ночи.

Вовка выделил гостю мягкую кровать, а сам лег на диване. Как Стас ни старался заснуть, у него это не получалось. Профессора не покидало чувство тревоги.

Скоро он встретится с существом из иного мира. В это трудно поверить, к этому невозможно привыкнуть… Победа или поражение не имели значения.

Встреча была неизбежной.

Профессор Егоров быстро шел по коридору университета, помятый и невыспавшийся.

Он сильно нервничал, хотя по нему это было практически незаметно. От Вовкиного дома до дверей университета за профессором шли два человека. Они сменяли друг друга приблизительно раз в десять минут, очевидно, стараясь не привлекать к себе внимание наблюдаемого объекта. Стас заметил их совершенно случайно, и это сразу вышибло его из колеи. Вчерашние догадки, которые он относил скорее на счет своей мнительности, вдруг получили более чем реальное подтверждение.

Пришельцы были где-то рядом, по крайней мере, их было двое. У ворот университета преследователи отстали. Профессор понял, что здесь за ним будет приглядывать кто-то еще. Ряды противника росли. Ничего хорошего от сегодняшнего дня Егоров не ждал.

Университет жил своей обычной жизнью. Коллеги по работе здоровались и почему-то все, как один, пытались пошутить по поводу прошедшей ночи. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, профессор отшучивался, улыбался, пожимая плечами, и в конце концов, шагая по коридору левого крыла, настолько разозлился, что не открыл, а рванул дверь. В лицо ему ударил теплый воздух душной аудитории, в уши — гомон двух десятков голосов. Студенты в ожидании преподавателя беззаботно галдели, обсуждая какие-то свои проблемы. Вот чего Стас никак не мог понять, это как совершенно незнакомые люди, а на курс очень часто набираются студенты чуть ли не со всей страны, в течение одного дня находят общий язык. Хотя… Может, он и сам был таким, просто теперь забыл об этом.

— Станислав Валерьевич! — крикнул кто-то за спиной.

Профессор обернулся. По коридору к нему спешил завхоз, а с ним здоровенный детина лет двадцати шести. Увидев детину, Егоров замер, как будто его электромоторчик выключили из сети. Детина пытался приветливо улыбаться, но левая часть лица у него оставалась неподвижной. В мозгу у Егорова всплыли картинки двенадцатилетней давности…

— Станислав Валерьевич, — заговорил завхоз еще издали. — Познакомьтесь, это наш новый плотник.

Профессор молча стоял и хлопал глазами.

— Его зовут Толик, — продолжил завхоз.

Профессор молчал.

— Если возникнет необходимость, — сказал завхоз, чувствуя что-то неладное в поведении профессора, — обращайтесь сразу к нему.

Профессор смотрел на завхоза, стараясь не смотреть на плотника.

— Егор Тимурович, — наконец сказал профессор. — Это было необходимо сообщить мне в первую минуту лекции?

— Н-н-но вы весь май говорили мне, что у вас в аудитории окна не открываются, — пытался оправдаться завхоз. — Я думал, вы будете рады…

— Я безмерно рад, что окна в моей аудитории теперь будут легко открываться, — сдержанно сказал профессор и посмотрел на плотника. — Что у вас с лицом?

— Орехи грыз, поранил десну, — скорее процедил сквозь губы, нежели сказал Толик. — Врач говорит, заразу занес, вот рот и разнесло.

— Это плохо, — сказал Егоров и посмотрел на завхоза. — Егор Тимурович, если вы не против, то я пойду на лекцию. Студенты заждались.

— Да-да, конечно, — заторопился завхоз. — Извините, что помешал. Мы позже зайдем.

Егоров развернулся, ни говоря больше ни слова, вошел в аудиторию и закрыл за собой дверь. Студенты притихли. Было душно. Открыть окна совсем не помешало бы, но пока это оставалось лишь мечтой. Перекосившиеся рамы заклинило еще полгода назад.

Стас на ходу окинул студентов доброжелательным взглядом, подошел к своему столу и бросил на него портфель.

— Здравствуйте, дамы и господа. Прошу прощения за опоздание. С сегодняшнего дня вы начинаете подробно изучать историю цивилизаций, когда-либо живших на планете Земля. Троянская война и великие греческие колонизации, традиционная дата основания Рима и нетрадиционные… Пунические войны, реформы Мария, объединение Верхнего и Нижнего Египта, фараоны, вторжение гиксосов…

Правление Давида, Хаммурапи и Соломона. Куда ушли инки и была ли Атлантида.

Все это предстоит вам узнать.

Взгляд профессора встретился со взглядом черноволосой девушки в четвертом ряду. Если у Стаса еще не было мании преследования, то у студентки определенно было что-то с лицом. Егорову стоило больших усилий продолжить урок, не сбившись со взятого темпа. Очень быстро он заметил, что девушка к нему присматривается. Возможно, просто влечение, возможно, всего лишь расчет, но это могло быть и то, чего он ждал со вчерашнего дня. Очень хорошая идея. Пришелец в облике симпатичной девушки. Приятный визуальный ряд успокаивает.

Вот только лицо… Студентка вела себя достаточно осторожно. «Может, действительно нервы?» — подумал Егоров.

После лекции девушка намеренно медлила с выходом. Профессор заметил это и почувствовал волнение. Он не знал, чего ожидать в следующую минуту, поэтому не мог подготовиться. Когда предпоследний студент скрылся за дверью, черноволосая студентка подошла к столу профессора. Больше всего Егоров боялся выдать свое волнение.

— Станислав Валерьевич, а с какого курса можно выезжать на раскопки? — спросила студентка.

— С первого, — улыбнулся профессор. — Если вы хотите порыться в земле, для этого не нужно было поступать в университет, а всего лишь прийти и попроситься на раскопки. В каждой экспедиции нужны рабочие.

— Я знаю, — улыбнулась студентка. — Я была на раскопках в Крыму. Четыре раза. Но нам доверяли снимать только верхние слои грунта, стирать и готовить еду.

— А хочется что-нибудь откопать собственными руками? — снова улыбнулся профессор.

— Конечно. Это ведь так интересно.

— С нового года будет формироваться годовой план экспедиций. Не забудьте мне напомнить. Я посоветую вам что-нибудь поинтереснее.

— Спасибо, — улыбнулась студентка и пошла к выходу.

— Простите, голубушка, — сказал ей вслед профессор, стараясь сделать это как можно нейтральнее. Студентка обернулась. — Мне показалось или у вас…

— Со щекой? — спокойно спросила студентка. — Болезнь нервов. Нервных окончаний.

Это у меня с детства.

Девушка чуть улыбнулась, развернулась и вышла в коридор. Егоров проводил ее взглядом. «Как-то быстро она ушла, — рассуждал профессор. — Может, просто узнала все, что хотела, а может, она боялась дальнейших расспросов.

А подошла сама из-за того, что заметила, как я на нее косился».

— Господи, только бы не сойти с ума, — прошептал профессор и растер лицо ладонями.

День тянулся очень медленно. Егорову постоянно мерещилось, что то у одного, то у другого студента проблемы с мимикой. В какой-то момент он обратил внимание на ректора и ужаснулся. Ведь самый простой способ — подменить кого-нибудь из знакомых. Того, от кого не будешь ждать подвоха. Раз эти монстры на земле принимают нормальный человеческий облик, то что помешает им принять нужный облик — любой по их выбору? Идеальный вариант — подменить друга. Сразу же на ум пришел Вовка. Стас задумался. «С лицом у Вовки было вроде все в порядке, но как кандидатура он был идеален. Нет, так нельзя, нужно хоть кому-то верить. Нет. Это не Вовка. И нужно держать себя в руках.

Нужно держать себя в руках».

Дождавшись после лекций плотника и показав ему окна, рамы которых не открывались, профессор поехал домой. Выйдя на улицу, он сразу же огляделся в поисках провожатых. Вроде бы никого не было. От ворот университета за профессором увязался какой-то малый. Профессор вдруг успокоился.

«Зачем зря беситься? — подумал Егоров. — Они всего лишь ходят следом.

Если захотят что-то сделать — помешать я им не смогу. А они не захотят.

Я им нужен живой. До выставки два дня. Идеальный вариант — завладеть книгой после выставки. Какое-нибудь происшествие в пути — и книга утрачена. Для начала они должны ее найти. Я тоже. Стоп. Я тоже! Я должен завладеть книгой.

Украсть, что ли? Как это я сразу не сообразил… А какой еще может быть способ? Только украсть. Ма-ма род-на-я! Во что же я ввязался…»

В этих невеселых размышлениях Егоров добрался до Арбата. Вчера они с Вовкой договорились, что после работы он придет сюда, потолкается среди туристов и зайдет в один из домов. Вовка будет ждать его на площадке второго этажа условленного дома. Профессор не спеша прошел по Арбату, пару раз остановился возле портретистов, выпил стакан лимонада и через пятнадцать минут вошел в нужный подъезд. В подъезде было темновато и прохладно. Вовка встретил профессора беспечной улыбкой.

— Как прошел день? — чуть громче, чем шепотом, спросил Вовка.

— Чуть с ума не сошел, — ответил Стас. — До обеда как на иголках был.

А потом махнул на все рукой. Мне кажется, они не должны меня убить. Я им живой нужен.

— Возможно. В одном ты прав. Что в руки себя взял, молодец.

— За мной следят. За каждым шагом! Ты думаешь, на это просто не обращать внимание?

— Я видел. Профессионалы работают.

— Какие же профессионалы, если я их засек?

— Ты засек тех, кого тебе засветили, и тогда, когда было нужно.

— Подожди, Вовка. Получается, что тут целая организация работает?

— Почему ты решил, что он будет один? Монах сказал? Пришелец, может, и один. А вот помощников у него легион. Теперь о книгах…

— Нашел?

— Да. На самом деле случайность. Перепутали бирки. Вечером книги привезут в музей. Утром можешь позвонить Пузыреву и договориться о визите. Не дрейфь, профессор, — улыбнулся Вовка. — Ты все правильно понял. Ты им нужен живым.

И монаху, и пришельцу. А теперь двигай домой. Я следом за тобой. И помни, — Вовка положил руку на плечо Стаса, — я всегда рядом.

Егоров поднял брови и, саркастически улыбнувшись, покачал головой.

Выдержав, после того как профессор вышел из подъезда, небольшую паузу, Вовка пошел следом. За Стасом снова следили. И по пути в метро, и в самой подземке. Когда Егоров вышел из метро на улицу и пошел в сторону своего дома, Вовка заметил машину, медленно ехавшую за ним метрах в пятнадцати.

И записал ее номер. Теперь оставалось узнать, что это за машина. Чья она?

Обычный запрос через компьютер не прояснил ситуацию, скорее наоборот, только усложнил ее. Номер не значился в милицейской базе данных. Пришлось воспользоваться служебным паролем. Сделав пару запросов, Вовка узнал, что этот номер все-таки был выдан. Ответ напрашивался только один. Получалось, что за профессором следило родное ФСБ. Дело становилось все интереснее.

Зачем службе безопасности понадобился профессор-историк? Самому ответить на него было непросто. Вовка решил рискнуть и обратиться за советом и помощью к очень хорошему человеку, майору Линеву, у которого он проходил практику после академии.

Майор Линев сидел в своем кабинете в большой задумчивости, очевидно, готовил врагам очередную пакость.

— Товарищ майор, разрешите обратиться.

— Обращайся, — ответил майор, не отрываясь от своих размышлений.

— Тут такое дело… — Вовка как будто замялся. — Друг моего отца, профессор истории, пришел ко мне вчера домой и сказал, что за ним кто-то следит.

Я подумал, что профессор фантазирует, но на всякий случай проверил. Он не ошибся. До работы его вел профессиональный хвост. Позже я засек машину, которая за ним шла, и проверил номер. Получается, что… это наша машина.

Линев оторвался от своих размышлений и внимательно посмотрел в Вовкины глаза. От этого взгляда Вовку чуть не передернуло.

— Поздравляю, — равнодушно сказал майор. — Ты вляпался в неприятности.

— Я-то здесь при чем?! — удивился Вовка.

— Ты наружку раскрыл. Полковник наверняка потреплет за щечку за профессионально выполненную работу, но топтуны тебе это еще припомнят. Можешь не сомневаться.

— Пусть работают лучше, — пробурчал Вовка.

Линев улыбнулся, помолчал несколько секунд, потом спросил:

— Чем занимается профессор?

— Историей. Он археолог.

— Это я понял. Чем конкретно?

— Преподает в МГУ.

— Что же такого откопал твой профессор… Кому-нибудь еще говорил об этом?

— Никому.

— Вот и не говори пока. Надо же… чуть больше года работаешь, а у тебя уже такие неприятности. Ты сейчас чем занимался?

— Ничем. У меня две недели от отпуска осталось.

— Мда, — снова о чем-то задумавшись, сказал майор. — Новое поколение.

Я вот помню, мы в отпуск на море ездили отдыхать, с палатками, или на Волгу. А кто любил — те в горы.

— Ну что я, виноват, что ли?

— Я надеюсь, мы скоро это узнаем. Сиди здесь.

Линев поднялся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Вовка сначала расхаживал по кабинету майора, анализируя свои слова и последние поступки, после чего нагло сел в кресло Линева. Кресло ему понравилось, сидеть в нем было удобно. «Наверняка все дело в Луиджи, — рассуждал Вовка. — Где-то отметился, и профессора для профилактики проверяют. Как одного из знакомых».

Прошло минут десять. Потом еще десять. Майор не возвращался. Вовка спокойно ждал, чем кончится его на первый взгляд невинная забава, в которой он отвел себе роль простачка.

«Если я на самом деле влез во что-то серьезное, — рассуждал Вовка, чуть покручиваясь в кресле то вправо, то влево, — то это к лучшему, что я сам пришел с вопросами. И совесть чиста, и для полковника спокойнее. Молодой простачок, но с огоньком в глазах и с верой в руководство. Ведь пришел же и спросил. Это хороший материал, из которого лепятся незаменимые кадры.

А может, все совсем не так? Может, за Стасом не первый месяц следят. У него ума палата. Он сначала делает что-нибудь, а потом думает. А сейчас, когда жизнь круто повернулась, посмотрел за плечо и увидел тех, кого должен был увидеть еще под Новый год. С другой стороны, такое совпадение маловероятно.

Слишком серьезно обстоит дело, если верить Луиджи. Но ведь приходили же к Стасу люди, предлагали деньги на раскопки в Сибири…»

Дверь открылась, и в кабинет вошли трое. Первым шел Линев, за ним — начальник службы наружного наблюдения Евсеев, последним — полковник Ермолов, прямой и непосредственный начальник. Вовка быстро встал, но было поздно.

— Смотри, Андреич, он уже твое кресло примеряет, — сказал Евсеев. — Ничего парнишка, хваткий.

— Виноват, товарищ майор.

Полковник махнул рукой, приглашая Вовку за общий стол. Линев и Евсеев с шумом отодвинули стулья и сели.

— Ну рассказывай, Корнеев, что там у тебя приключилось, — сказал полковник.

Вовка подошел к столу, в нерешительности сел рядом с майором Линевым и задумался, с чего лучше начать рассказ. Чтобы меньше переспрашивали, он решил начать издалека.

— У моего отца есть любимый… ученик, что ли, — сказал Вовка. — Станислав Егоров. Для меня он всегда был как родной дядя. А когда мать погибла…

Вчера он пришел ко мне домой и сказал, что за ним следят. Два или три года назад к Стасу приходили черные археологи и предлагали большие деньги, если он проведет в Сибири раскопки. У них есть карты стоянок монгольских ханов, мест захоронений. Все найденное, естественно, переходит в руки организаторов, а профессору за работу квартиру купят, в центре. Стас отказался.

Они даже пытались угрожать ему, но недолго. Потом пропали так же неожиданно, как и появились. Вчера, заметив, что за ним следят, Стас подумал, что это опять те же бандиты, ну и попросил меня проверить. Я, конечно, сомневался, но на всякий случай проверил. За ним действительно следили. Сегодня я заметил машину, из которой велось наблюдение за профессором, и проверил ее номер по базе данных. Получилось так, что это наша машина. Я обратился к майору Линеву, чтобы он, так сказать, посоветовал мне, как правильно поступить в этой ситуации.

— Ну? — полковник посмотрел на Евсеева. — Что скажешь, Александр Михайлович?

Заметили твой хвост. И кто заметил! Профессор истории.

— Он заметил то, что ему показали, — сказал Евсеев.

— Вот так вот, — улыбнулся Корнееву Ермолов.

Вовка растерялся. Он смотрел то на одного, то на другого офицера. У него было полное ощущение театральности происходящего.

— Молодец, Владимир Викторович, — сказал Ермолов. — Отработал ты профессионально.

И раз уж ты влез в это дело, к тебе вопрос. Ты знаешь итальянца Луиджи Бианчини?

— Знаю, — сказал Вовка, и внутри у него все оборвалось.

— А откуда ты его знаешь?

— Лет двенадцать назад мы со Стасом отдыхали в Италии. Там и познакомились с этим монахом.

— Монахом? — удивился Ермолов.

— Да. Он в монастыре живет, где-то в горах.

— А где именно?

— Честно говоря, не помню, — сказал Вовка. — Мне тогда пятнадцать лет было. Первый раз за границей…

— А когда ты последний раз видел Луиджи?

— Я — тогда же, двенадцать лет назад, а профессор вчера, — сказал Вовка.

Отрицать очевидное было глупо.

— Вчера?

— Да. Он приехал в Москву по каким-то своим делам и зашел повидаться с профессором.

— Ну что же, — сказал Ермолов. — Как я понимаю, ты знаешь, что такое служебная тайна. Так вот. Луиджи Бианчини совсем не монах. Он подозревается в незаконной торговле предметами антиквариата, последнее время — книгами. В нашей картотеке он уже четырнадцать лет, и про контакты Станислава Валерьевича с Луиджи в Италии мы знали давно. Правда, считали их случайными. И вот после двенадцатилетнего перерыва Луиджи снова встречается с профессором. Согласись, это достойно, по крайней мере, проверки. Последние два месяца Бианчини сильно активизировал свою деятельность, в том числе в нашей стране. Относительно итальянца у нас проводятся оперативные мероприятия. Если ты обратил внимание, то слежка за профессором велась несколько небрежно.

— Да, — согласился Вовка. — Я даже предположил, что топтуны намеренно себя обнаружили.

— Совершенно верно, — сказал Ермолов. — Мы старались дать понять профессору, что за ним наблюдают, и надеялись, что он откажется от любых контактов с Луиджи. Нам интересна реакция вашего монаха и его последующие действия.

Станислава Валерьевича мы еще непременно вызовем на беседу, но чуть позже.

Пока же можешь успокоить его и порекомендовать быть более осмотрительным в контактах. Не исключено, что его собираются использовать как пешку.

Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, — сказал Вовка. — Стандартная схема «слепец».

— Вот-вот, — кивнул головой Ермолов. — Владимир Викторович, ты офицер ФСБ. Ты дал присягу. В создавшейся ситуации ты поступил правильно, и, поскольку имеешь некоторое, пусть в прошлом, касательство к данному делу, я считаю, что можешь быть нам полезным. Если тебе по какой-либо причине не удается быть беспристрастным или ты не уверен в себе, лучше об этом сказать сразу.

— Я полностью отдаю себе отчет в происходящем, — с готовностью ответил Вовка, — и готов выполнить…

Полковник поднял вверх правую руку, останавливая поток служебного рвения молодого офицера.

— Мы так и поняли, — сказал Ермолов и, улыбаясь одними глазами, посмотрел на Линева и Евсеева. — Лучше вот что нам скажи. Профессор не говорил, что к нему снова приходили те же самые люди, что и в тот раз, когда угрожали расправой за отказ участвовать в раскопках? Или, может, звонил кто-нибудь?

Может, Луиджи говорил о ком-то, кто может прийти от его имени? Или передать что-нибудь? Может, Луиджи просил профессора как историка проконсультировать его?

— Нет, товарищ полковник, никого больше не было.

— Не было? — удивился Ермолов. — И никто не должен прийти?

— Никто.

— Не торопись, — сказал полковник. — Никто не приходил, не звонил и не должен был прийти или ты просто этого не знаешь?

— Я думаю… я уверен, что Егоров был откровенен со мной. Если бы кто-то, кроме Луиджи, приходил к нему или кто-то звонил с угрозами, Стас сказал бы мне. Обязательно.

— Ну хорошо, — сказал Ермолов. — У тебя еще отпуск?

— Да. Но если…

— В этом нет необходимости. Продолжай отдыхать. Сегодня вечером зайди к профессору, скажи, что все в порядке, бояться нечего. Объясни, что всей информации ты открыть не можешь, так как это служебная тайна. Скажи лишь, что следили за ним мы и произошло это из-за визита Бианчини. В ближайшее время мы встретимся с профессором и поговорим более подробно. В случае если что-то изменится или произойдет что-то непредвиденное, пусть звонит тебе или дежурному по ФСБ.

— Ясно.

— Тогда свободен, — улыбнувшись, сказал Ермолов. — А мы тут еще покалякаем.

Оказавшись в коридоре, Вовка вздохнул с облегчением.

Пронесло. Они поверили. Корнеев не торопясь спустился на второй этаж, зашел повидать приятеля по академии. От него позвонил Стасу и назначил встречу в баре недалеко от его дома. Ему не хотелось обсуждать что-нибудь в квартире. Ни в своей, ни в профессорской.

Когда Вовка пришел в бар, Стас уже сидел за столиком почти у самой сцены и допивал первый стакан пива, шелуша фисташки. На сцене два волосатых парня на двух акустических гитарах играли что-то среднее между рок-н-роллом и кантри, по очереди напевая простенькие песенки. Вовка заказал у бармена пива и показал на столик, за которым сидел Егоров. Бармен кивнул головой, и Вовка прошел в зал.

— Ну что? — спросил Стас, как только Вовка сел.

— Дело дрянь, — ответил Вовка, не пытаясь перекричать музыку, а подавшись чуть вперед.

— А поконкретней?

— Поконкретней… Следило за тобой ФСБ. Причина — встреча с Луиджи. Он у них под подозрением. Незаконная торговля антиквариатом.

— Чушь какая-то… Ты что, поверил?

— Я же тебе говорил, что монах врет. И чем тебе не нравится объяснение?

— Тем, что это глупо.

— Возможно. В общем, когда я понял, кто за тобой следит, я спросил совета у Линева. Очень неглупый майор, я у него практику проходил. Мой расчет оказался верным. Ермолов и Евсеев пришли поговорить со мной по душам.

Они тебя еще вызовут. Я им рассказал, что тебе несколько лет назад угрожали за отказ участвовать в раскопках, вот ты сейчас и перепугался. Кажется, поверили.

— Ловко ты выкрутился. Не зря страна потратилась на твою учебу.

Корнееву принесли пиво, он сделал несколько глотков.

— Ты рано веселишься, — сказал Вовка, облизав губы. — В какой-то момент мне показалось, что они знают про пришельца.

Профессор действительно перестал улыбаться. Это заявление его просто ошарашило.

— В какой момент тебе это показалось?

— Полковник спросил, не приходил ли к тебе кто от Луиджи или не должен ли кто прийти.

Егоров задумался. Еще одно совпадение? Не слишком ли много совпадений за два дня?

— Пойми, профессор, — проникновенно сказал Вовка. — Он не просто так спросил.

Он спросил как бы между прочим. Ты представляешь, что будет, если они знают о книге? Обратимость времени, путешествие в пространстве… Об этом мечтает любая разведка.

— Если книга попадет в их руки… — многозначительно сказал профессор.

— Очнись, очкарик! — не выдержал Вовка. — Если они знают о книге… свидетелей не будет. Даже потенциальных.

Стас представил, как бы он сам поступил, будь он на месте разведки и попади к нему в руки подобная технология. То, что нарисовало воображение, Стасу очень не понравилось. Музыканты закончили песню, по бару прошли жиденькие аплодисменты.

— Неужели ты думаешь, что они так запросто нас убьют? — спросил Егоров.

— Нас убьют? От нас не останется даже шнурков от ботинок.

На сцене дуэт взял новые аккорды и завыл на два голоса очередную балладу.

Профессор сидел как пришибленный. За два дня вокруг него произошло столько событий… Даже когда они искали череп Никольского, он так не боялся.

Подумаешь, демоны. Тут люди… С одной стороны — люди с твоей планеты, с другой — существа иных миров. И каждый хочет использовать тебя в своем деле, и каждому ты мешаешь. И Луиджи… Несомненно, он должен внушать хотя бы чувство легкого опасения, потому что может проходить сквозь время.

Ведь он был тогда на пристани, под Можайском… это был Луиджи, вне всяких сомнений.

— Который час? — спросил профессор.

Вовка взглянул на часы.

— Пять минут девятого.

— Мне нужно позвонить.

Стас поднялся из-за стола и, хлопнув Вовку по плечу, направился к барной стойке. Вовка развернулся вполоборота, стараясь не выпускать профессора из вида.

«Хорошо, что отец на раскопках, — в очередной раз подумал Вовка. — Его здесь только не хватало. С его энергией. Конечно, он постарел и здоровье не то, что десять лет назад. Но он не Стас. Он долго все взвешивать не стал бы. За пару часов состряпал бы стратегический план — и вперед. Его бы еще обязательно задело, что не к нему, а к Стасу пришел Луиджи. Правда, не позже чем через час он уже сидел бы в музее. Его там все любят… А что толку? Книга-то до музея не доехала. Затерялась где-то на таможне».

Возвращаясь к столику, профессор еще раз хлопнул Вовку по плечу и сел на свой стул.

— Ну что, таможня не дает добро? — спросил Вовка, догадываясь, куда звонил профессор.

— Вадик сказал, завтра утром книги должны подвезти в музей. Просил перезвонить часиков в двенадцать. Странный какой-то этот Пузырев.

— Чем странный?

— Как-то уж очень ласково он разговаривает. «Не извольте беспокоиться, все будет в лучшем виде. Вы обязательно позвоните. Я все непременно устрою».

— Стареешь, профессор. Всего бояться стал. Тебе еще пятидесяти нет, а двигаешься медленно. И глазки стали бегать. Нервничаешь. А помнишь, как тогда в пельменной?

Стас молча посмотрел на Вовку. Тот понял, что сделал правильный ход. Профессора нужно было подзадорить, подбодрить.

— Что-то ты скис, профессор, — продолжил Вовка. — Демонов тогда в метро как ловко отделал. И в шестнадцатом веке три месяца прожил. Даже видел, как Бруно на костре сожгли. А сейчас чего-то испугался. Держи хвост пистолетом — и все будет как надо. Тем более что я с тобой.

— Ну спасибо. Успокоил.

— Запомни одно, — серьезно продолжил Вовка. — Книга должна быть у тебя в руках. При любых обстоятельствах. А что дальше делать — посмотрим. Тебя проводить?

— Не надо. Сам дойду.

На улице было свежо. В темнеющем небе появлялись первые звезды. Сумерки не спешили сгущаться, и город как будто не знал, остаться ему на свету или перейти в тень. Профессор медленно шел знакомой дорогой, время от времени оглядываясь по сторонам. На улице никого не было. Редкие машины проезжали по шоссе, нарушая тишину, но через несколько секунд все снова затихало. В голове крутились невеселые мысли, и отмахнуться от них профессор не только не мог, но и не хотел.

«Неужели все действительно из-за того, что Луиджи подозревают в контрабанде книгами? — думал Егоров. — А почему ему книгами не торговать? Собирание рукописей, реликвий, артефактов… Все это требует определенных знакомств, определенного поведения, если ты хочешь, чтобы тебя брали в расчет как серьезного клиента. Ведь не все же можно банально отобрать у сектантов.

Да и средств это требует немалых. Что-то приходится покупать, а значит, и продавать что-то маловажное, но имеющее определенную ценность для обывателя, коллекционера. — Стас в очередной раз оглянулся. Ничего подозрительного.

— Пожалуйста. Чем не аргумент? Ведь перестали следить. Как Вовка сказал, так и получилось. И Луиджи он давно подозревал… — Стас снова обернулся.

— Или только кажется, что никто не следит?»

Профессор свернул направо и вошел во двор. Между деревьями сосед прогуливал белого пуделя. Небольшая компания старшеклассников о чем-то беседовала возле стола для пинг-понга. На лавочке, что стояла через дорогу, напротив подъезда, в котором жил профессор, сидел плотный мужичок невысокого роста.

Все бы было ничего, но в руках у него была газета.

«Нет, он не читает ее, а просто держит, сложенную в четверо, — рассуждал Стас, — и тем не менее… Темнеть начало уже давно, и даже если человек просто задумался во время чтения, да так и остался сидеть…»

Мужичок повернул голову и посмотрел на Егорова. Между ними было не более десяти метров.

«Может, Луиджи и нарушил законы, но я ему верю, — думал профессор. — Книга существует, и это вне всяких сомнений. И за ней очень запросто могут прийти.

Например, вот этот чтец. По-моему, он же вчера сидел на автобусной остановке возле университета. — Стас свернул к своему подъезду, чувствуя затылком тяжелый взгляд. Неожиданно по телу пробежали мурашки, появилось чувство совершенной ошибки, роковой ошибки. — Ну вот и все. Еще несколько секунд, и все кончится».

Оказавшись у двери лифта, профессор открыл ее и обернулся. Мужичок так и сидел на лавочке, не двинувшись с места, и смотрел куда-то в сторону.

Стас закрыл глаза и, облегченно вздохнув, чуть улыбнулся. Нервы. Нервы стали ни к черту.

Утром Егоров проснулся от настойчивого телефонного звонка. Открыв глаза он на секунду задумался, определяя для себя, что это — сон или явь, потом откинул в сторону одеяло и, дотянувшись до телефонной трубки, в полном смысле слова сорвал ее.

— Алло, — сонным голосом прохрипел Стас.

Трубка молчала.

— Говорите, я вас слушаю.

Трубка молчала. Был слышен лишь не очень понятный фоновый шум, кажется, улица, но никто не проронил ни слова.

— Перезвоните, вас не слышно, — сказал Стас и положил трубку.

Сев на кровати, он посмотрел на будильник. Без двадцати минут шесть. На Егорова накатило чувство большой досады за недосмотренный интересный сон, содержание которого он забыл через две секунды, после того как проснулся.

Так было всегда. Хорошие сны за сорок восемь лет еще ни разу не удавалось досмотреть до конца, но всякий раз, когда он просыпался, оставалось яркое ощущение, как будто на самом деле пришлось пережить что-то прекрасное.

Егоров поднялся с кровати, не торопясь прошел на кухню, выпил полстакана воды и, вернувшись в комнату, посмотрел на телефон. Телефон молчал. Стас, честно говоря, надеялся, что тот, кто звонил ему и не решился заговорить, обязательно перезвонит. Телефон молчал. Стас лег в постель, повернулся лицом к стене, закрыл глаза и постарался заснуть в надежде увидеть продолжение прерванного сна.

Второй раз телефон разбудил профессора через двадцать пять минут. Сняв трубку, Стас услышал все те же звуки улицы, только теперь они были более отчетливыми. На этот раз Егоров не сказал ни слова. Он почти минуту терпеливо слушал, пока в трубке не раздались короткие гудки. «Интересно, что это могло бы значить?» — подумал он, положив трубку.

Пытаться заснуть было бессмысленно, второй звонок начисто вышиб сон. Стас встал с кровати, потягиваясь прошелся по комнате и, отодвинув штору, распахнул окно. В комнату ворвалась утренняя прохлада. Бесцельно осмотрев пустой двор, Егоров пошел в ванную. Стоя под душем и позже, когда смотрел по телевизору последние новости и пил горячий кофе с бутербродами, не мог не думать о странных звонках. Самым непонятным было то, что телефон молчал, звонки больше не повторялись.

Лекции прошли как обычно. Рассказать студентам хочется так много, а времени для этого отпущено так мало. Начало учебного года не самое спокойное время в жизни преподавателя. Неожиданно выясняется, что вопросы, которые руководство обещало решить сразу же после Нового года, так и остались не решенными до сентября. Количество лекций, которые в первом семестре должен был прочитать профессор, как-то само собой увеличилось, консультации музеям и архивам никто не отменил, а как все успеть — оставалось на усмотрение Егорова.

Да еще отчеты о прошлогодних раскопках Виктора Ивановича как в воду канули.

В половине двенадцатого Корнеев-старший позвонил в каморку Стаса, поинтересовался, как дела, и тут же по-приятельски попросил разобраться с этим бардаком.

Не успел профессор положить трубку, как позвонил редактор исторического журнала. Статьи, подготовленные к публикации, утонули из-за разрыва трубы с холодной водой. Поэтому было бы неплохо принести в редакцию новые экземпляры, а если их нет, то написать все заново. И непременно успеть это сделать до пятницы.

Швырнув телефонную трубку, Стас подошел к умывальнику и, набрав пригоршни холодной воды, бросил ее в лицо. На самую малость жить стало легче. Выйдя в коридор, Егоров почти нос к носу столкнулся с профессором математики.

Он взял его за воротник и в полном смысле слова потащил в столовую пить кофе. Правда, Павел Семенович не возражал, Варвара Петровна прекрасно варила кофе. Слушая за чашкой кофе рассказ Павла Семеновича о том, как он еще неделю назад ловил щуку у сестры на Каме, Стас немного отвлекся от утренней карусели. Все-таки это хорошая мысль — раз в год бросить все на пару недель и уехать куда-нибудь подальше от дома и работы. Нужно отвлекаться, хотя бы на время менять ритм жизни, обстановку.

Вернувшись из столовой в свой кабинет, Егоров позвонил в Исторический музей. Трубку долго не брали. Стас начал немного нервничать. Он уже хотел перезвонить позже, когда на другом конце сказали «алле».

— Здравствуйте, Пузырева, будьте любезны.

— Это вы, Станислав Валерьевич?

— Да-да…

— Как хорошо, что вы позвонили, — быстро заговорил Пузырев. — Я буквально через минуту уезжаю. Я с этой выставкой скоро с ума сойду. Представляете, разослали приглашения историкам и филологам с мировыми именами, а у самих парадная лестница разворочена. Ремонт третий месяц делаем. Главный вход был закрыт, ходили через служебный, вот и упустили из виду. Сейчас еду за мрамором. Если к утру не успеем отремонтировать… опозоримся. Ей-богу опозоримся. На весь мир…

— Что с книгами, — очень мягко спросил Стас, поняв, что Пузырев сам не остановится.

— С книгами все в порядке, — все так же торопливо ответил Пузырев. — Сегодня утром привезли, я все проверил, все на месте. Только вот какая незадача, я сейчас уезжаю за мрамором для лестницы, а оттуда в Министерство культуры.

Когда вернусь, не знаю. Замминистра, говорят, еле держится на своем посту и что-то задумал менять…

— Так, может, вы кого-нибудь предупредите, что я подъеду, и мне без вас все покажут? — снова мягко спросил Стас.

— Это ровным счетом невозможно! Вы просто не представляете, что тут у нас творится. Сплошные проверки, а теперь еще и выставка. Люди все издерганы, а сегодня аргентинская сторона поставила условие, что…

— Извините, что прерываю вас, но не хочется зря тратить ваше время. Вы когда вернетесь из министерства?

— В том-то все и дело, что это непредсказуемо, поэтому…

— Хорошо. Когда вы надеетесь вернуться?

— Все зависит от замминистра и от мэра. Они собирались показать проект какого-то монументального комплекса и вывезти всю комиссию на место. Присутствие кого-нибудь от Исторического музея обязательно. Ни что это за проект, ни что за место, ровным счетом никто не знает…

— Но вы все-таки вернетесь в музей? — успел вставить Стас.

— А как же! Непременно вернусь!

— Я буду вам постоянно звонить. Уж не обессудьте, если позвоню поздно.

Мне бы хотелось взглянуть на книги до выставки.

— Да-да, конечно, звоните. Рад буду помочь.

Попрощавшись, Егоров положил трубку, сел и через секунду расхохотался.

Вот уж действительно Вадик. А может, и Пузырь. Это еще посмотреть нужно.

Одно хорошо. Книги в музее. Все книги.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал профессор.

Дверь открылась, и в комнату вошел невысокого роста человек. На вид ему было около сорока. Он был бодр и подтянут. Каштановые волосы лежали на голове в легком беспорядке. Одет он был в летние серые брюки, коричневый пиджак и туфли.

— Мне нужен Егоров Станислав Валерьевич, — сказал вошедший.

— Надеюсь, не насовсем? — как будто с опаской спросил профессор.

— Это вы? — чуть улыбнувшись, спросил незнакомец.

— Да, — теперь уже серьезно ответил профессор, вставая из-за стола. — С кем имею честь?

— Полковник Лютиков. Федеральная служба безопасности, — представился вошедший и предъявил удостоверение.

— Очень приятно, — сказал профессор. — Чем могу быть полезен?

Черты лица у Лютикова были правильные и довольно приятные. Говорил он вполне добродушно и без фамильярности, как обычно бывает, когда человек переигрывает, изображая рубаху-парня.

«Слава богу, вроде не идиот», — подумал профессор, поняв, что его решили не вызывать на беседу, а пришли сами.

— Станислав Валерьевич, у меня к вам очень серьезный разговор. Вы не заняты?

— М-м-м, — промычал Егоров. — Вообще-то хотелось еще кое-что сделать, но, я так понимаю, разговор важный.

— Очень важный.

— Я весь внимание, — всем своим видом подтверждая это, сказал профессор и показал полковнику на стул. — Присаживайтесь.

— Станислав Валерьевич, может, нам лучше выйти на свежий воздух? В скверике посидеть или постоять на смотровой площадке? Там воздуха больше, да и пространства.

— У вас клаустрофобия? — чуть улыбнувшись, поинтересовался Егоров, вставая со стула.

— Нет, — принял шутку Лютиков. — Просто мне кажется, что окружающая среда сможет благоприятно повлиять на нашу беседу. Да и не потревожит никто.

— Вы правы, — согласился Егоров, открыл дверь и жестом руки предложил гостю выйти первым.

На улице было хорошо. Солнце почти весь день было спрятано за большими белыми облаками, висевшими в голубом небе словно огромные валуны. Слабый ветерок шелестел чуть тронутой осенней желтизной листвой деревьев. Полковник и профессор неторопливо прогуливались по асфальтированной дорожке.

— Станислав Валерьевич, — начал Лютиков. — Я начальник подразделения, которое в официальных бумагах значится как ОВЦи — Отдел внеземных цивилизаций.

Мы занимаемся всем, что связано с внеземными цивилизациями и иными формами жизни.

Лютиков выдержал паузу, ожидая реакцию Егорова на услышанное, но ее не последовало. Профессор лишь чуть улыбнулся, скорее ради приличия, и молча ждал продолжения.

— Наша работа не сводится к банальному сбору информации о летающих тарелках и непонятной чертовщине. Тем более что так называемые посещения все чаще носят агрессивный характер. Мы работаем в полный контакт.

— Сбиваете тарелки? — снова улыбнулся Егоров.

Полковник понял, что это напускное, его собеседник оставался хладнокровным.

Это обстоятельство обнадеживало.

— Если нет другого выхода, то сбиваем. Не без этого. Но пришельцы бывают не только из космоса. Мир, как и Бог, един, но многолик. И способы перемещения в пространстве существуют разные. Человечество об этих технологиях имеет еще чрезвычайно скудное представление. Пока все, что нам остается, — это систематизировать получаемую информацию и пытаться противостоять агрессии извне.

— А договориться не пробовали?

— Я рад, что вы не стали ерничать на эту тему. Я в вас не ошибся. Станислав Валерьевич, я хочу предложить вам сотрудничество. — Полковник повернул голову и посмотрел на профессора. Егоров остановился. Он был сильно удивлен тем, что Лютиков не занимается делами о контрабанде, но предложение работать в отделе внеземных цивилизаций…

— И в качестве кого вас заинтересовал профессор истории?

— В качестве оперативного работника, в качестве думающего человека, в качестве очевидца и участника некоторых событий… — Лютиков выдержал небольшую паузу. — Я знаю историю о черепе Никольского. Как он попал в могилу и что произошло на вашей даче одиннадцать лет назад.

«Отрицать? Может, это провокация? А смысл? Чего они хотят добиться? Может, Вовка проговорился или Виктор? Или кто? Юрка? Бред. Что он может знать о моей даче? Есть ли вообще такой отдел? Может, его удостоверение фальшивка?

Что я в них понимаю… Может, это и есть пришелец?»

— Вас, очевидно, терзают сомнения… — сказал Лютиков. — Если хотите, можем продолжить беседу в управлении. Мне не важно, где, мне важно, что вы мне ответите.

Егоров опустил глаза, посмотрел себе под ноги и медленно пошел вперед.

Лютиков шел рядом. Он ждал.

— Так что же такого вы знаете о моей даче?

— Осенью на аукционе «Виктория» вы купили чертежи Бергольца. Тридцать два, если не ошибаюсь. Среди прочего там оказались восемь чертежей Джордано Бруно. Восемь из девяти. Девятый еще в шестидесятых годах был опубликован в мировой печати. По этим чертежам вы построили машину времени и смогли переместиться в тысяча пятьсот восемьдесят третий год. Представляю, что вы почувствовали, когда смогли присутствовать на коронации царя Федора.

— Я ничего не почувствовал, я на ней не был. Простите, как вас по имени-отчеству?

— Денис Андреевич.

— Денис Андреевич. Я не думаю, что кто-то вам, так сказать, настучал.

Откуда у вас подобная информация?

— Этого я вам пока что сказать не могу, ведь вы еще не мой сотрудник.

Мы долго за вами наблюдали. Не следили, конечно, но старались не упускать из виду. Поверьте мне, есть способы реагировать на значительные события.

Вот только куда исчезли чертежи, мы не знаем.

— И что, все сотрудники вашего отдела в чем-то участвовали? — в лоб спросил Егоров.

— Не совсем понял. Вы имеете в виду перемещение во времени или пространстве?

— Да.

— Нет. Если я все-таки вас правильно понял. В нашем поле зрения есть еще люди, которые имели непосредственные контакты с инопланетными цивилизациями или существами иных миров, но, как с вами, с ними мы пока что не разговаривали.

Для нас они просто объекты наблюдения.

— То есть я первый? Почему такая честь?

— Мне кажется, вы более опытны, более хладнокровны, больше подходите для нашей работы складом ума. Вы единственный, кто не случайно попал в историю, как большинство объектов, а можно сказать, намеренно ввязался в нее. То есть вы активный участник. К тому же вы вернулись из прошлого. Как я помню, там не было готовой машины времени и вам пришлось потрудиться.

— А разве я сказал, что был в прошлом? — спросил Егоров, чуть подняв удивленно бровь.

— Это сказал я. А мое слово кое-что стоит.

— Содержание рекламы, как говорится, на совести производителя, — ответил профессор. — В данном случае на вашей совести. Так все же какую именно работу вы мне предлагаете?

— Вас интересует, чем конкретно вы будете заниматься?

— Да.

— Замечать. Изучать. Противостоять.

— Чему противостоять?

— Всему, что извне.

— Господи, почему вы все хотите чему-нибудь противостоять? — несколько измученным голосом спросил Егоров.

— Потому что нас заставляют это делать.

— Кто? — Стас чуть повысил голос.

— Станислав Валерьевич. Заявления, что вселенная наш общий дом и что все мыслящие субстанции, населяющие ее, братья, — это дешевый популизм либо очень глупых, либо очень хитрых людей. Я не говорю, что нам все угрожают.

Есть свидетельства, скажем так, миролюбивого посещения нашей планеты существами из далекого космоса. Опять-таки это наши субъективные оценки. Какие у них были цели, мы не можем знать.

Лютиков замолчал, как будто потерял мысль. Егоров ждал.

— Ну хорошо, — продолжил Лютиков. — Отбросим в сторону космических агрессоров, демонов, враждебно настроенные энергетические формы параллельных миров.

Я думаю, вы согласитесь со мной, что во вселенной наверняка есть еще формы жизни, кроме нашей.

— Я на это надеюсь.

— Так вот. Отношение одной формы жизни к существованию другой может быть каким угодно. Если оперировать привычными нам понятиями, скажем, одна планета может быть населена амебами, другая — муравьями, третья — людьми.

Очевидно, что люди имеют возможность, скажем так, уничтожить первые две формы жизни. Потенциально. И вот мы прилетаем к амебам, видим, что планета ничья, и начинаем делать там то, что сочтем нужным. Какая-то часть амеб, а может, и все, — ведь они могут быть опасны для людей, — гибнет от нашей руки. А муравьев, видя, что они могут организовать свою жизнь, то есть прослеживается логика в их поведении (доказано, что земные муравьи умеют считать до шестидесяти и передавать эту информацию), мы начинаем изучать.

При изучении какая-то часть муравьев тоже гибнет. Какая-то… допустим, забрали мы сотню муравьев для опытов или наблюдений. А у них есть семьи, дети. Нам кажется, что и амебы, и муравьи ничего не чувствуют. Но, может, это только в нашем представлении? Ведь есть же вещи, о существовании которых человек узнал сравнительно недавно? Например, то, что дельфины разговаривают между собой. Но мы приняли решение на чужой планете и вмешались в чужую жизнь.

— Да что там чужая планета, — сказал Стас, — мы и на своей везде свой нос суем.

— То, что мы до сих пор не видели ни одного муравья с кинокамерой, не значит, что у них ничего подобного кинематографу не существует. Возможно, у них существует что-то свое, что дает им похожие ощущения или совершенно другие. И не обязательно кино. Допустим, фигурное выделение запахов.

Егоров улыбнулся, Лютиков тоже. Они переглянулись, и полковник продолжил.

— На первый взгляд это кажется безумно смешным. Но попробуйте представить себя на месте муравья. Прилетает на нашу планету какая-нибудь… — полковник на секунду запнулся, — форма жизни, чуть не сказал зараза, со своими устоявшимися представлениями о разумной форме существования и начинает нас изучать.

Наши дома и заводы для них — ажурные кучки экскрементов, а вся наша жизнь, по их понятиям, всего лишь несколько мгновений. Они начинают нас препарировать, сокрушаясь, что период нашей жизни чрезвычайно мал. Им и невдомек, что у белковых организмов, населяющих третью планету от звезды в одном из созвездий галактики Млечный Путь, могут возникнуть чувства, из-за которых одни лишают себя жизни, а другие совершают необъяснимые даже для них самих, поступки. Они просто не подозревают, что потеря своего дитя для нас — огромное горе и удар для психики. Да у нас и психики, по их понятиям, нет. Может, у них вообще нет такого понятия, как психика. Для них мы просто живые организмы, которых они раньше не встречали. Им интересно. Я их прекрасно понимаю. Только я против получения кем-то знаний за счет жизни ребенка моего друга детства или просто соседа по городу. Мы должны как-то спасать свою жизнь, пытаться выжить, защищать ее, если она нам, конечно, дорога.

Посмотрите на ядовитых пауков. Человек если их не боится, то по, крайней мере, относится к ним с уважением. Или с опаской. Неважно. Важно, что благодаря такому к ним отношению, они живут своей жизнью, какой жили задолго до появления человека. Любой живой организм в природе имеет право защищать себя.

— Если мы будем представлять для пришельцев опасность, — сказал профессор, — они нас просто уничтожат.

— Это в том случае, если они агрессивны и глупы. Тогда они все равно нас уничтожат. Раньше или позже. Если же они способны к мышлению, то заметят, что мы сопротивляемся их действиям, и остановятся. Есть же люди, которые считают, что растениям и деревьям больно, если срезать или сломать ветку.

Я не собираюсь давать им оценку, но если бы дерево могло заявить, что оно против наших действий, я уверен, вырубка лесов быстро бы прекратилась.

— Здесь я с вами согласен, — сказал Стас. — На этой планете скоро животные будут иметь больше прав, чем люди.

— Вот видите, — полковник был доволен, что смысл его абстрактного рассказа понят. — Если есть люди, которые защищают права животных, то почему бы не появиться людям, защищающим права человека на жизнь во вселенной? Я привел вам слишком отвлеченные примеры. В действительности все гораздо проще. Те, кто посещают нашу планету или наш мир, прекрасно понимают нашу форму жизни и наше поведение. Они все делают не по недомыслию, а по расчету.

— Убедили, — сказал профессор. — Я готов взять в руки электромагнитную винтовку и заступить на охрану планеты.

— Вы напрасно иронизируете. Я знаю, что вы однажды уже сталкивались с агрессивной для человека формой жизни, и, возможно, столкнетесь с ней в будущем. Я уверен, вы меня совершенно правильно поняли. Я не прошу от вас сиюсекундного согласия или подтверждения ваших приключений и в Италии, и в шестнадцатом веке. Я прошу задуматься над моим предложением.

Полковник замолчал. Профессор задумался над услышанным. Он не имел права на ошибку.

— Скажите, Денис Андреевич, а что ваше руководство, правительство… как они относятся к вашим идеям?

— У нашего отдела есть кое-какие успехи, поэтому все, что я говорю, руководство, как и президент, принимают всерьез. Круг посвященных очень мал. Если сравнить тех, кто со мной работает, и тех, кто всего лишь знает о нашем существовании… последних гораздо меньше. В несколько раз.

— И сколько под вашим началом? — невинно поинтересовался профессор.

— Достаточно, чтобы контролировать ситуацию, насколько это возможно, — спокойно ответил полковник. — Поверьте, вы будете совсем не лишним. Мы на пороге грандиозных событий. Наша задача — сделать все, чтобы не случилось катастрофы, чтобы человек выжил как вид.

У сквера стояла черная «Волга». Профессор и полковник остановились. Стас думал. Он ждал от разговора чего-то, что должно было натолкнуть его на правильный ответ. Кто этот человек на самом деле? Откуда он? Зачем он пришел? В чем истинная причина? Он действительно много знает. Откуда?

— Вас подвезти? — спросил Лютиков.

— Спасибо, не надо. Я еще прогуляюсь.

Лютиков открыл дверь машины и обернулся.

— Станислав Валерьевич, подумайте. Я почему-то на вас надеюсь.

— Я подумаю, — пообещал профессор.

Попрощавшись, Лютиков сел в машину и закрыл дверь. В ту же секунду шофер надавил на педаль акселератора, машина рыкнула и плавно тронулась с места.

Егоров проводил черную «Волгу» взглядом и осмотрелся. Вокруг не было ни души. Стас глубоко вздохнул и, не заходя в университет за портфелем, побрел в сторону метро. В голове путались мысли.

«Если предположить, что Лютиков действительно из Службы безопасности, то что же получается… Они открыли карты? А почему бы и нет? Если не можешь предотвратить — возглавь. Глупо думать, что современное мощное государство не занимается проблемами переходов во времени и пространстве.

Говорят, еще Сахаров ставил опыты по «обратимости времени». А так называемые летающие тарелки? Американская компьютерная индустрия, по некоторой информации, берет начало именно с катастрофы летательного аппарата внеземного происхождения.

А их программа «Стелс»? И аэродинамические характеристики самолета, и его физические свойства (говорят, он невидим для радаров) стоят несколько в стороне от кривой развития земной науки. Правда, этого «невидимку» мы еще в Косово сбили. Значит, у нас тоже была подобная технология. Даже круче, если мы смогли придумать, как противостоять «невидимке».

Но и Вовка может оказаться прав. Чтобы заполучить книгу Бруно, ни одна разведка ни перед чем не остановится. Они мыслят другими категориями.

Страна, нация, теперь вот планета. Что для них по сравнению с этим жизнь одного человека? А вся эта показная откровенность — ловушка для простачка.

Соглашусь я — мне выпишут удостоверение «суперагента галактической безопасности».

Меня будут пускать почти в любые двери. Отдел покажут, сотрудников. Даже мой стол с компьютером и тремя телефонами. До секретных материалов допустят, до статистики. А как только я отдам книгу, тюкнут меня по темечку, а декорацию в чулан. Стоп! Что-то я увлекся. А между тем где-то здесь ходит чужой.

Как же это я про него… Он пока что никак не проявляет себя, и я про него время от времени забываю. А вот Лютиков, похоже, помнит. Значит, знает! Неспроста он сказал, что мы на пороге грандиозных событий. То есть он знает все. И про Луиджи. А может, он и сам того, пришелец со звезд?

Книжку хочет изъять и припрятать, чтобы не было на земле знаний о перемещении в пространстве. И мои чертежи, по которым я строил машину времени, как-то уж совсем нелепо сгорели. Вместе с чуланчиком».

В своих размышлениях Егоров залез в такие дебри, что не заметил Вовку.

И если бы тот его не окликнул, так и прошел бы мимо.

— Профессор, — крикнул Вовка.

Егоров обернулся.

— О-о… А я тебя не заметил.

— Что-то случилось? — настороженно спросил Вовка.

— Случилось. Давай-ка присядем где-нибудь, есть пара вопросов.

Они обошли здание метрополитена и присели на бетонный бортик.

— Итак, профессор, — беззаботно улыбнулся Вовка, стараясь подбодрить Егорова.

Не нравилось ему, что Стас начал шарахаться от собственной тени.

— Слышал про такую команду, ОВЦи?

— Овцы? Да, слышал, что есть такие. В академии говорили, что эти овцы однажды волка съели.

— Не в курсе, чем занимаются?

— Стас, ты не обижайся, но за такие вопросы офицеру ФСБ можно надолго свободы лишиться.

— Так арестуй меня, — повысил голос Стас. — Есть такая фамилия Лютиков.

Не слышал?

— Ну… Это, конечно, тоже тайна, но не очень большая. Лютиков — человек-легенда.

Он может зайти во время совещания в охраняемую комнату, снять со стены оперативные карты и оставить вазу с апельсинами. А если его вдруг поймают, он скажет, что апельсины приносил. Это не анекдот, профессор. Это жизнь.

Слушай, может, ты объяснишь мне, что случилось?

— Лютиков сегодня приходил ко мне в университет, — сказал Стас. — Я только что с ним разговаривал.

Вовка ответил не сразу. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы проанализировать слова Егорова.

— Нелепица… — задумчиво сказал Вовка. — Чтобы Лютиков начал заниматься делом о контрабанде книг… да он лучше в отставку уйдет.

— Дело не в контрабанде. Лютиков руководит ОВЦи — это Отдел внеземных цивилизаций. Он предлагал мне у него работать.

Сообщив эту новость, Стас посмотрел на Вовку, но тот ничего не ответил.

Он продолжал анализировать. Егоров терпеливо ждал.

— Значит, внеземных цивилизаций… — наконец сказал Вовка. — Теперь многое становится понятным. Луиджи не монах. И он никого не ждет. Он сам пришелец.

Ему нужна книга. И нашим она нужна. Все дело в секретах, как ни банально это звучит. В военных секретах, если угодно.

— В этом я с тобой согласен. Им всем нужна книга. В книге описана какая-то технология. Возможно даже, что перемещения во времени и пространстве здесь ни при чем. Там что-то пострашнее.

— Возможно, — все еще размышляя, согласился Вовка. — Книга-блесенка. Ярлык.

Этот ярлык нами давно принят, и незачем его менять. Мы будем землю носом рыть в полной уверенности, что эту книгу действительно написал Бруно.

А как же. Уникальная историческая реликвия. Но как-то уж слишком гладко все опять получается… Как будто нас просто подтолкнули к этой мысли.

— У меня тоже были предположения, что Луиджи пришелец, — сказал Стас, — но я от них пока что отказался. В разговоре Лютиков сказал, что мы на пороге грандиозных событий. Луиджи говорит, что за книгой пришел пришелец не со звезд, а из параллельного мира. Твои командиры пытались убедить тебя, что Бианчини обычный контрабандист. Лютиков говорит, что инопланетяне у нас частые гости, и предлагает мне сообща с ними бороться. Я одного не пойму: почему им сразу не сказать о существовании Отдела внеземных цивилизаций? Все издалека, наплели сказки о контрабанде…

— А может, Ермолов и не знает ничего о книге и пришельцах? — предположил Вовка. — Дело серьезное. Про ОВЦи наверняка знают всего лишь единицы, а ресурсы для поиска книги подключить надо. Вот и выдумали контрабанду.

А Лютиков… Ты фигура уже вовлеченная, он тебе и открылся, что есть такой отдел. Главное для них — получить книгу.

— Но он знает о том, что было в Италии и у меня на даче.

Вовка снова замолчал, как будто упустил из виду это обстоятельство, но почти сразу нашелся.

— Возможно, что и знает. По крайней мере, сразу становится понятным, куда делись чертежи Бруно. Не просто сгорел твой чуланчик, профессор, подпалили его. А чертежики тиснули. А ты все на проводку грешил. Теперь понятно, наша работа. Почерк конторы — это как отпечатки пальцев.

Егоров ничего не ответил, лишь пожал плечами, мол, все может быть.

— Знаешь, Стас, конечно, страшновато воевать с пришельцами или монахами, умеющими проходить сквозь время. Черт его знает, что они еще умеют и что у них на уме. Да и мои коллеги с Лубянки им тоже не сильно уступят, если задумают чего, но… книга. В ней все дело. Она должна быть у нас. Отдадим мы ее или нет — это второй вопрос. И если отдадим, то кому именно. Для начала ее нужно взять в руки. Нам взять.

— Книга уже в музее. Пузырев уехал к замминистра культуры. В музее будет только поздно вечером.

— Я поеду с тобой. Ты как один остаешься, к тебе сразу кто-то приходит.

То монахи, то пришельцы. А сегодня, смотри, человек-легенда зашел.

— Почему Луиджи сам не забрал книгу?.. Может, действительно, он всего лишь монах? — предположил Стас и посмотрел на Вовку.

Они запутались. Им нужно было время, чтобы во всем разобраться. А времени не было. Как будто нарочно все так и было задумано. Все бегом, на размышление нет ни минуты. И информацию все действующие лица выдавали не сразу, скопом, а дозированно. Но такими дозами, что было не поднять.

Пузырев на работу так и не вернулся. Вовка, недопив чай, тихо посапывал в кресле перед телевизором, а Стас в очередной раз набирал рабочий номер Вадика. Никто не отвечал. Положив трубку, Егоров посмотрел на часы. Двадцать минут второго. Все, что ему оставалось, это лечь спать, а завтра сходить на выставку и убедиться, что книга на месте. Потом позвонить Сергею, в крайнем случае, заставить его лично приехать в музей и сделать все, чтобы книгу можно было взять в руки. А дальше… Дальше будет видно.

Выключив телевизор, Стас толкнул Вовку в плечо и пошел стелить ему постель.

Полуразбуженный Вовка разделся, путаясь в штанинах и рукавах, добрался до маленькой комнаты и буквально рухнул на кровать. Стас улыбнулся, вспомнив, как умаялся Вовка тогда в степи, в тот далекий день, когда началась та история, постелил себе на диване и выключил в комнате свет. Засыпая, Егоров вдруг явственно почувствовал, что книгу он завтра не увидит. Он не мог объяснить почему. Он просто знал это.

Проснувшись утром, профессор первым делом посмотрел на часы. Без десяти восемь. В университет сегодня нужно прийти после двенадцати, так что в распоряжении Егорова было немного свободного времени. По пути в душ он зашел в маленькую комнату и растолкал Вовку. Тот быстро поднялся, как будто и не спал вовсе, а всего лишь дремал, и первым юркнул в ванную.

Пока Стас плескался под душем, Вовка поставил чайник и сварил два яйца всмятку. Собираясь резать хлеб, он включил телевизор, чтобы послушать новости. Стас зашел на кухню в тот момент, когда диктор объявил, что ночью Исторический музей был ограблен. Похищены несколько книг, две иконы и фамильная шпага Нарышкина. Профессор, не дослушав сообщение до конца, медленно подошел к телефону и набрал номер Пузырева.

— Станислав Валерьевич, это просто мистика какая-то, — по обыкновению заспешил Пузырев. — Книги, которые вы хотели посмотреть, снова пропали.

— С чего вы взяли, что я хотел посмотреть именно эти книги? — спросил Егоров.

— Простите, — поправился Пузырев. — Тут какое дело… я все понимаю… я имел в виду книги из аргентинской выставки. Украли всего двенадцать экземпляров, большая часть выставки на месте. Но, сами понимаете, здесь сейчас столько милиции, открытие выставки переносится, я думаю, в ближайшие два-три дня вам посмотреть книги не удастся. Мне так неудобно перед вами и перед Сергеем. Столько раз, и из-за меня в том числе, вы не могли взглянуть на книги, и вот теперь часть из них украли.

— У меня к вам огромная просьба, Вадик, — сказал профессор, сделав акцент на имени.

— Да-да, да.

— Как только станет возможным, я все еще хотел бы взглянуть на книги.

— Вне всяких сомнений! И Сергей уже звонил. Просил, чтобы я, как только появится такая возможность, сразу же сообщил вам и всячески помог.

— Огромное спасибо. До свидания.

— До свидания. Еще раз простите. До свидания.

Егоров положил трубку и, сидя в кресле, молча смотрел перед собой. Каким бы нелепым это не казалось, но он предвидел нечто подобное. Теперь главным было узнать, украдена книга Бруно или нет, и если украдена, то у кого она сейчас в руках.

— Профессор, кофе остынет, — крикнул с кухни Вовка.

— Какой, к черту, кофе!

— Ты не прав, профессор, — сказал Вовка и вышел из кухни. В ру-ках у него было полотенце. — Война войной, а обед по расписанию.

Стас поднялся из кресла. Вовка был прав. Пилить опилки было бессмысленно.

Во-первых, книга могла остаться в музее. Во-вторых, если ее все же украли… то нужно что-то делать, а не сидеть, пуская пузыри. По крайней мере, Луиджи должен объявиться и дать информацию. Он просто обязан появиться, кем бы он ни был на самом деле. А вот от того, что он скажет, будет зависеть многое.

— А скажи мне, милый ребенок, — спросил профессор, очищая яйцо от скорлупы, — ты не смог бы по своим каналам разузнать, что там и как?

— Попробовать можно, — ответил Вовка и отхлебнул горячего кофе, — только это не самый быстрый способ. Напрямую такие вопросы не задашь, тем более после моей и твоей встречи. А узнавать через обходные каналы — это время.

Как минимум часов тридцать — тридцать пять.

— Время… Что такое время, не знает никто. Егоров качнул головой и, поддев кусочек яйца ложечкой, отправил его в рот.

«Что-то уж и правда мистика какая-то получается, — рассуждал Стас за завтраком.

— Прямо как с черепом Никольского. Может, Луиджи правду сказал?»

— Ты можешь даже не сомневаться, я обязательно спрошу у кого надо, — с набитым ртом продолжал Вовка, — но… я думаю, мы раньше все узнаем от журналистов.

— Юрка! — крикнул Стас.

Вовка вздрогнул, и кофе из его чашки чуть выплеснулся на стол. Вовка недобро посмотрел на светящиеся глаза Стаса и поставил чашку.

— Знаешь что, профессор, отдыхать тебе надо. Я с тобой всего третий день, а уже почти заика.

— Ты гений, Вовка! Нам нужен Юрка Топорков.

Вовка замер.

— Точно, профессор… Я гений… Отец с ним встречался в марте. Топорков теперь заместитель главного редактора.

— Только как у него спросить, чтобы вопросов поменьше было, — в задумчивости сказал Егоров.

— Ты что, профессор, — улыбнулся Вовка. — Юра в таком деле за вознаграждение работать не будет. Его придется в долю брать.

— Ты думаешь? — по глазам Стаса можно было прочитать, что он не хочет кого-либо еще посвящать в происходящее.

Вовка был с ним согласен. Но только Юра… Не тот случай. Он однажды с ними в таком переплете был… и верить ему можно было как себе самому.

И после Италии с ним много еще чего произошло. Несмотря на то что он газетчик, Вовка мог руку дать на отсечение, что никто ни о чем не узнает.

— Я пошел звонить, — сказал Вовка и встал из-за стола.

Как и предполагалось, Топорков был просто счастлив от встречи, а секретарша сразу же получила четкое указание никого ни под каким предлогом не пускать и по телефону не соединять.

Старые друзья еще раз обнялись.

— Стас, — улыбался Юра, — как же давно я тебя не видел… лет шесть, наверное…

Да и Вовка за последние три года возмужа-ал. Скоро в большие шпиены выйдет.

Присаживайтесь, у меня тут есть…

Топорков подошел к шкафчику и открыл дверцу.

— Юрка, мы к тебе по делу, — сказал Стас, опускаясь на стул.

— Ну а что же… — Топорков как будто обиделся, — это только налоговый инспектор просто так заходит. В гости. А старые друзья — раз в пять лет и исключительно по делу.

— Тут такая катавасия приключилась… — продолжил Егоров, — помощь твоя нужна.

— Хм-хм-хм… — Юра хлопнул в ладоши, потер их, сел в свое кресло и, окинув друзей всевидящим оком, сказал: — Ну, рассказывайте. Во что вы наступили?

— Помнишь, когда мы были в Италии, там нам встретился монах? — спросил профессор. — Луиджи Бианчини.

— А как же, — ответил Топорков, пытаясь угадать, о чем пойдет разговор.

— Конечно, помню. Я, кстати, после Италии еще года три по ночам орал, пугал подружек.

— Так вот, он пришел ко мне на днях и сказал, что знает, где книга Бруно.

Та, что исчезла.

— «О свойствах времени».

— Правильно. Он сказал, что…

Стас вдруг подумал, что слово «пришелец» не самое удачное.

— Смелее профессор, — подбадривал Юра. — Демонов я уже видел. И чертей, можно сказать, гонял.

— Эту книгу ищет пришелец из параллельного мира. В ней записаны какие-то формулы о перемещении во времени и в пространстве. Эта книга не была утеряна, как считали историки. Бруно отправил ее в будущее, хотел спрятать от пришельцев.

— Путешествие в будущее невозможно, профессор, — неуверенно сказал Топорков.

— Будущего еще не существует.

Казалось, что заявление о визите пришельца его удивило меньше, чем возможность перемещения в будущее.

— Возможно, если идти не через время, а через пространство, — ответил Егоров. — Но это сейчас не главное. Главное, что книга в Москве. В нашем веке она впервые появилась…

— У нацистов, — опередил Стаса Топорков. Он знал почти все, что касалось книги Бруно, ведь после Италии он ее искал целых четыре года. — Они больше пяти лет вели исследования о возможности перемещения во времени.

— Откуда ты знаешь? — удивился профессор.

— Я все знаю, — Юра ответил любимой присказкой Стаса, чуть улыбнулся и продолжил уже с серьезным видом. — Но после войны книга снова пропала.

Я думаю, что американцы…

— Нет. После войны вместе с бежавшими нацистами она попала в Аргентину.

Самое главное, что каким-то образом получилось так, что сейчас никто не знает, ни что это за книга, ни кто ее написал. А два дня назад ее привезли в Москву на выставку в Историческом музее…

— Подожди. — Топорков чуть подался вперед. — Это ее сегодня ночью украли?

— Не исключено. Мы поэтому к тебе и пришли. Ты можешь помочь нам. Ведь у тебя связи, знакомства.

Топорков откинулся на спинку кресла и молча посмотрел сначала на Стаса, потом на Вовку.

— Набить бы вам… лицо, — с чувством произнес Юра.

— Мне нельзя, я при исполнении, — среагировал Вовка.

— Парень всю жизнь был прав, — Топорков кивнул на Вовку. — Ты злой, очкарик.

— Да. Не ангел, — согласился Егоров и, сняв очки, протер их носовым платком.

— Но это еще не все. Можно сказать, это только начало. Позавчера Вовка заметил за мной хвост и проверил номер машины.

— Оказалось, свои, эфэсбэшники, — вставил Вовка. — Мне объяснили, что Луиджи незаконно торгует антиквариатом и досье на него ведется уже четырнадцать лет. Просили держать язык за зубами, обещали, что за профессором следить больше не будут. Проверяли, мол, для профилактики, но, похоже, он и правда ни при чем, а его самого скоро вызовут на беседу. И как бы между прочим поинтересовались, не должен ли кто на днях прийти к профессору от Луиджи.

— Хочешь сказать, что они знают про пришельца? — спросил Топорков. — То есть пришелец не просто существует, а его появления ждут?

— Вчера ко мне подошел человек, — продолжил профессор, — и сказал, что он полковник ФСБ. Его отдел занимается внеземными цивилизациями.

— Некто Лютиков, — сказал Юра, он был явно доволен тем, что кое-что знает и без друзей.

— Занятно, — сказал Вовка. — За два дня я слышу эту фамилию от второго штатского. — А у нас, между прочим, не каждый офицер ее знает.

— Лютиков предложил мне работать у него в отделе, — продолжил Егоров.

— На мой вопрос, чем конкретно они занимаются, Лютиков ответил, что они пытаются противостоять агрессии извне. Там длинный был разговор и, на мой взгляд, достаточно абстрактный. Главное, он знает, что было с нами в Италии, и знает, что случилось у меня на даче десять лет назад.

— Вот это уже кое-что, — задумался Топорков. — Значит, и Лютиков, и его отдел действительно существуют.

— В принципе, — сказал Егоров, — я готов был ему поверить. Если бы не одно. Он не на прямую, а вскользь упомянул о пришельце.

Рассказав все подробности разговора с Луиджи, Егоров замолчал, ожидая услышать, что думает об этом Топорков. Юра сидел, положив ногу на ногу и заложив руки за голову. Он получил грандиозную по содержанию информацию и пытался ее переварить. Кроме того, в нем, как всегда, боролись две, абсолютно равные половинки: друга и журналиста. Друг говорил, что нужно быть предельно осторожным и по возможности не ввязываться в дела ФСБ.

Тем более что они все знают и сами сделают как лучше. Да и возможностей у них наверняка больше, так что тягаться с ними бессмысленно. Вторая половина говорила, что все только начинается и в таком важном деле, как спасение вселенной, на государство, в любых его проявлениях, полагаться нельзя.

Если хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сам.

— Хм, ре-бя-та-а, — улыбнулся Топорков. — А у вас весело! Как я соскучился.

Кстати, Вовка, где отец?

— Далеко. Его энтузиазма здесь только и не хватает.

— Ну да ладно, — Топорков подвел черту под лирической частью беседы и, подавшись вперед, облокотился о стол локтями. — Перейдем к делу. Что мы имеем? Мы имеем книгу Бруно, в которой описана некая технология. Имеем пришельца из параллельного мира, который пришел, чтобы забрать книгу.

Также имеем Луиджи Бианчини, который просит помощи у старых знакомых, которым однажды помог. Пришел он, по его словам, из прошлого. По этой причине сам он книгу взять в руки не может. Пришелец где-то рядом, он как раз может взять книгу, но монахи, судя по всему, каким-то образом мешают ему это сделать. Отдел по внеземным цивилизациям действительно существует, и Лютиков знает о пришельце. Сколько под его началом людей и какие у него технические возможности, неизвестно.

Топорков замолчал на несколько секунд, соображая, не упустил ли чего, и продолжил:

— Итак. Кроме нас есть три заинтересованных стороны. Монах, пришелец и ФСБ. И мы между ними — как букашки. Любая из этих сторон, на мой взгляд, если возникнет необходимость, практически не напрягаясь сможет нас раздавить.

Поэтому нам нужна книга. При любых обстоятельствах книга должна быть у нас.

Профессор и Вовка молча слушали монолог Топоркова.

— Вовка, у себя на работе не лезь на рожон, — продолжил Юра.

— Я в отпуске.

— Тем лучше. Но, как я понял, твои начальники собираются тебя использовать в этом деле. Стас, пока не дергайся. Я думаю, день-два у нас есть. Лютиков непременно появится еще раз. Поюли немного. Скажи, что можешь предположить о существовании подобного отдела, но вот поверить… Пусть покажет что-нибудь из ряда вон выходящее. Ворами займусь я. Как мне видится, книга попала к ним случайно. Они не подозревают о том, что именно у них в руках. Самое ценное среди похищенного — шпага Нарышкина. Если ее брали на заказ, то книги взяли до кучи. Значит, работали непрофессионалы. А таких даже свои сдают без зазрения совести. У нас очень неплохие шансы, господа, — заключил Топорков. — А сейчас, профессор, можете идти на работу, а вы, юноша, продолжайте отдыхать. Появятся новости, я позвоню.

— А кто его назначил командиром? — спросил у Стаса Вовка.

— Ну и права на роман принадлежат мне, — добавил Топорков и улыбнулся.

Вовка не ошибся. Получив свою долю возможных неприятностей, Топорков начнет землю рыть носом и непременно найдет тех, кто ночью был в музее. Попрощавшись с Юрой, Стас и Вовка вышли на улицу. Заместитель главного редактора проводил их до порога, после чего вернулся в кабинет и по памяти набрал номер.

— Орлова, пожалуйста.

— Он занят, — ответила секретарша. — Что ему передать?

— Передайте, что Топорков звонит, и трубочку не кладите.

— Минуточку.

Секретарша ушла спросить у майора, будет ли он разговаривать с каким-то Топорковым, а Юра тем временем достал из холодильника бутылку минеральной воды и налил полстакана.

— Да, — отозвалась басом трубка.

— Здравствуй, Семеныч.

— Здравствуй, Юра. Что случилось?

— У тебя есть минут двадцать для меня?

— Ну… найду.

— Через пять минут в скверике под твоими окнами.

— Хорошо.

Взяв с вешалки пиджак, Топорков вышел из редакции.

Майор Орлов работал через дорогу, и Юра давно наладил с ним контакт. В те далекие времена Орлов был еще лейтенантом, а Топорков всего лишь журналистом.

За приемлемое вознаграждение Дмитрий Семенович снабжал Топоркова информацией о последних происшествиях, поэтому Юра всегда первым оказывался на месте преступления, когда сам был журналистом, а когда вырос до заместителя главного редактора, то его газета всегда располагала эксклюзивной информацией о «деталях и мотивах». Журналист же при необходимости пускал «утку» об успехах следствия, чтобы заставить преступника нервничать. А когда дела у следователя Орлова совсем не ладились и городская пресса норовила добить его, журналист Топорков как бы невзначай в паре-тройке статей говорил: чего набросились на человека? Работает, жизнью рискует, а то, что следствие в тупике, так по почерку видно, что противник матерый попался. Но и ему тюрьмы не избежать, поскольку дело ведет именно Орлов.

При встрече журналист и милиционер пожали руки и, присев на лавочку, без длинных предисловий заговорили о главном.

— Знаешь что-нибудь о краже в Историческом музее? — спросил Топорков.

— Так, немного, — ответил майор. — А чего это ты заинтересовался кражей?

Дело-то пустяковое. Не твой калибр, сенсации не будет.

— Угадал, — вздохнул Юра. — Не для меня. Попросил один хороший человек разузнать подробности. Ну так что расскажешь?

— Что тут рассказывать? Воров было двое. Одному двадцать лет, другому двадцать четыре. В музее ремонт второй год никак не кончится. Ребята два месяца назад устроились подсобными рабочими, а вчера вечером остались в подвале. Когда музей закрылся, они прошли в зал и взяли шпагу Нарышкина.

По пути к выходу захватили две иконы девятнадцатого века и дюжину книг с аргентинской выставки.

— И что сигнализация?

— Я же говорю, ремонт. Четыре зала отключены. Книжная выставка была на охране… собственно, когда они книги брали, на пульт и поступил сигнал тревоги. Услышав сирену, они спустились в подвал, а оттуда в подсобку.

Подсобка не охранялась. Они вышли с другой стороны музея, сели в машину и уехали.

— И что, их отпустили? — удивился Юра.

— Ты знаешь, сколько раз в музее, даже если за последний месяц брать, срабатывала сигнализация? Восемь. Патруль приехал. Двери закрыты. Сторож вышел, сказал, что все в порядке. По правилам положено залы осмотреть.

Пока патруль ходил по залам, ребята спокойненько уехали. Подожди, — опомнился майор и удивился. — А зачем твоему человеку это надо?

— Да нет. То, что ты рассказал, это как раз для меня. А для человека вот что скажи. Ты точно знаешь, кто музей обокрал?

— Абсолютно. В музее у каждой двери видеокамеры стоят. Сторож почти слепой, но ребят быстро опознали по картотеке.

— Они что, уже сидели?

— Нет пока, но скоро сядут. У одного год условный был за хулиганство, а другой свидетелем по этому делу проходил.

— Хорошо работаете, — льстил Топорков. — Но раз новички воровали, думаешь, навел кто? На заказ брали?

— Есть тут информация, что шпагу Нарышкина им заказал Антиквар. Клиент у Антиквара на нее есть. Полгода, бедный, мается, как шпагу хочется.

— А книги?

— Что книги? Книги и иконы они для себя взяли. Мимоходом. На них и сгорят, если раньше не возьмем.

— Согласен с тобой, — беззаботно сказал Топорков. — Это они глупо поступили.

На товар покупателя нужно заранее искать. Слушай, Семеныч. Я так понимаю, пока они шпагу Антиквару не продадут, их сложно поймать будет, — Юра посмотрел в глаза майору.

— Да, — согласился Орлов. — Практически невозможно.

— Мне бы с ними встретиться, пока ты их не посадил.

Орлов лукаво улыбнулся.

— Покупателя на книги нашел?

— Семеныч, ты меня знаешь. Сочтемся.

Майор помолчал несколько секунд и сказал:

— Сову знаешь? Спроси у него, где искать Шурупа и Колобка.

— Допустим, Сова и согласится со мной поговорить, но вот скажет ли чего.

Ты бы позвонил ему, предупредил, что я в его автомобильную комиссионку зайду или, если ему так спокойнее, в ночной клуб.

— Хорошо, — сказал майор. — Позвоню.

В газету Юра вернулся в прекрасном настроении. Еще сегодня утром он ничего не знал о продолжении истории с книгой Бруно, а о пришельце слыхом не слыхивал, и вот за какие-то полчаса он наполовину распутал клубок. Теперь останется встретиться с ребятами и за бесценок купить у них книгу. Топорков был горд, что не зря ест свой хлеб.

После разговора с Юрой Вовка поехал на квартиру профессора, чтобы осмотреть ее. У него вдруг возникли подозрения, что, пока Стас был в университете, его двухкомнатную квартирку запросто могли нашпиговать микрофонами и видеоглазками.

Эту мысль было необходимо проверить. Есть микрофоны или нет — это два разных ответа, которые по-разному свидетельствовали о происходящем.

Егоров же поехал в университет в прекрасном настроении. Сегодня утром ему казалось, что книгу уже не найти, но Юра был так уверен в своих возможностях, а Вовка и его отец столько рассказывали о его журналистских расследованиях, что профессор поверил в способности Топоркова. Чего греха таить. И милиция, и журналисты всегда используют информаторов. Кого-то за страх, а кого-то за деньги. Какая разница, откуда Юра узнает о книге. Главное, чтобы он смог узнать, где она.

Возле университета, заложив руки за спину, взад и вперед прохаживался невысокого роста толстячок. Он был одет в изрядно потертые синие джинсы, поношенные кроссовки из белой кожи, серенькую маечку и черную кожаную жилетку. Волос на его голове практически не было. Профессор сразу признал его — это был тот самый толстячок, что читал газету в тот день на автобусной остановке, когда пришел Луиджи. Егоров вдруг почувствовал, как по телу прошла легкая дрожь, но уйти в сторону он не мог. Толстячок уже заметил его и сделал пару шагов навстречу.

— Здравствуйте, Станислав Валерьевич, — вполне приветливо сказал толстячок.

— Здравствуйте, — в тон незнакомцу ответил профессор, собираясь пройти мимо. Он сразу же заметил, что правый уголок губ незнакомца при разговоре не двигается и как будто чуть отвисает книзу.

— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал толстячок, когда профессор поравнялся с ним.

Профессор сделал пару шагов, остановился и обернулся.

— А вы кто?

— Я тот, кто должен прийти за книгой, — спокойно сказал толстячок. Он по-прежнему стоял, заложив руки за спину.

Егоров не знал что ответить и всего лишь смерил собеседника взглядом.

Честно сказать, он даже не искал ответа. Стас просто растерялся. Он стоял и ждал, что будет дальше. Страха уже не было. Снова было ощущение неизбежности происходящего.

— Я не прошу мне верить, — сказал толстячок, чуть склонив голову набок, — хотя и надеюсь на это. Я прошу всего лишь меня выслушать. Если вы не против, сегодня вечером я приду к вам домой. Можете пригласить кого-нибудь из друзей. Ведь вы боитесь меня.

— Почему я должен вас бояться? — спросил профессор.

— Потому что вам сказали, что я опасен, — ответил толстячок. — Так что вы ответите? Я могу придти к вам?

Сказать «нет» было глупо.

— Хорошо, — сказал профессор. — Приходите. Вечером, в девять часов, я жду вас у себя дома.

— Спасибо.

Толстячок развернулся и, не сказав больше ни слова, пошел прочь. Егоров не стал смотреть ему в спину, он даже не стал осматриваться по сторонам.

Стас развернулся и вошел в открытую дверь университета. У гардероба стояли студенты, двое из них сидели на барьере. Когда профессор проходил мимо, они поздоровались с ним. Егоров в ответ кивнул головой и поднялся по лестнице на второй этаж.

Ситуация круто изменилась. Пришелец сам пришел, показал себя, сказал, кто он и зачем здесь, но ничего не сделал. Может, он хочет собрать вместе всех потенциальных противников и за один раз уничтожить их? Для этого он предложил пригласить друзей? Черт возьми, а вот такого поворота событий Стас не предвидел. И похоже, напрасно. Господи, опять сюрпризы.

Зайдя в свою каморку, Стас сразу же позвонил Вовке. Трубку никто не брал.

Телефон в его квартире тоже не отвечал. Стас тут же позвонил Топоркову.

— Это Стас. Вечером, как освободишься, приходи ко мне в университет. И Вовку найди, я не могу до него дозвониться.

— Что-то случилось? — Юра почувствовал, что у Стаса дрожит голос.

— Случилось, — сухо ответил Стас. — По телефону нельзя. Я жду вас.

— Хорошо, — сказал Топорков и повесил трубку.

Слава Богу, что лекций сегодня было всего три, да и те профессор прочел ужасно. Ему всякий раз, перед тем как начать лекцию, приходилось извиняться перед студентами, говорить, что он себя плохо чувствует и чтобы они не стеснялись переспрашивать, если что-то будет непонятным. На последней лекции был вчерашний первый курс. Профессор, как обычно, не вглядываясь в лица, смотрел поверх голов студентов, но к концу лекции с удивлением обнаружил… точнее, не обнаружил среди студентов девушку, с которой вчера говорил о раскопках. Снова случайность или на этот раз нет?

У Егорова не было никакой идеи, просто, повинуясь внутреннему чувству, после лекций он зашел к завхозу и сказал, что хотел бы повидаться с плотником.

Егор Тимурович ответил, что Толик отпросился, поехал в Институт стоматологии резать десну. От завхоза Стас вышел еще больше озадаченный. Такое бывает, когда все вроде бы идет правильно, но решение задачки никак не получается, и невдомек, что ошибся ты где-то в самом начале.

Вторая половина дня тянулась ужасно медленно. Профессор сходил в столовую, пообедал, затем поднялся в деканат, оттуда зашел к ректору. Он хотел чем-нибудь заполнить время, чтобы только не думать о предстоящей встрече, но не думать не получалось. Даже когда он разговаривал с людьми, в голове крутился один и тот же вопрос: что задумал пришелец? Если это, конечно, он.

Топорков приехал около шести часов, и практически следом за ним вошел Вовка.

— Квартиру осмотрел? — без интереса спросил Егоров.

— Осмотрел. Ты знаешь, абсолютно ничего. Даже намеков нет, что кто-то чужой заходил.

— Может, ты плохо смотрел? — спросил Топорков.

— Как положено, — пожав плечами, ответил Вовка.

— А у тебя как? — спросил Стас Юру. — Есть успехи?

— Так… чуть-чуть, — скромно ответил Топорков. — Я знаю, кто украл и почему. Похоже, случайные воры. Сегодня вечером мне должны рассказать, где они прячутся. Попробую с ними договориться. Что у тебя случилось?

Вовка перевел взгляд на профессора.

— Он приходил ко мне.

— Луиджи? — спросил Топорков.

— Пришелец. Он просил о встрече. Я согласился.

Егоров посмотрел в глаза друзей и безошибочно прочел в них: ну и балбес же ты, очкарик!

— А ведь я говорил, — заметил Вовка, — что как только тебя оставишь одного, к тебе кто-нибудь приходит.

— Ну? Кто хочет поприсутствовать? — спросил Стас.

— А не спугнем? — спросил Топорков.

— Он сам предложил, чтобы я привел друзей, если боюсь его, — ответил Егоров.

— Хороший ход, — оценил Вовка. — Положить кусочек сахара, дождаться, пока тараканы его облепят, а потом дустом их. Главное, хлопот никаких, по щелям ловить не нужно.

— Ну-ка вспомни-ка дословно, что он и как сказал, — попросил Юра.

— Я шел на работу, — вспоминал Стас, — он стоял у входа. Поздоровался со мной и сказал, что хотел бы поговорить. Я спросил: вы кто? Он ответил: тот, кто должен прийти за книгой; я не прошу мне верить, я прошу всего лишь выслушать. Если, говорит, вы меня боитесь, возьмите с собой друзей.

Я что, спрашиваю, должен вас бояться? Вам, наверное, сказали, что я опасен, сказал он. Вот и весь разговор.

— Да, — потер лоб Топорков. — Задачка.

— Прикольно, — сказал Вовка. — Как говорящая лягушка.

Все замолчали. Было слышно, как в коридоре уборщица ворчит на завхоза — опять полы мыть нечем, как студентки весело смеются, как хлопнула дверь в кабинет ректора.

— Так что делать будем? — спросил Егоров.

— Для начала думать, — ответил Топорков, неторопливо прошел до большого стеллажа у противоположной стены и вернулся. — Допустим, это ловушка.

На что рассчитывает противник? На то, что мы придем все вместе. Кстати, мы не знаем, кто с тобой говорил сегодня утром. Игроков немало. Мне представляется правильным не идти всем вместе, если мы, конечно, вообще пойдем. Одного профессора, скорее всего, не тронут. Одного его можно было где угодно подловить. Допустим, хотели убить всех за один раз, а пришел один… Да и вообще, нарушение планов… Они должны растеряться. Сделаем так, я буду во дворе, а Вовка…

— Ты увлекся, писатель, — весомо сказал Вовка. — Несомненно, предложение всем собраться настораживает, особенно в свете последних событий, но зачем все так усложнять. Кто бы не назначил встречу профессору, идти нужно.

Идти и послушать, что он скажет. И те, и другие, и третьи рассчитывают получить книгу. Кто сам, кто — руками профессора. Но случайные воры ломают все планы. Что им остается? Идти к Стасу. Или туману напустить еще больше, сказать, это он, пришелец, украл или для него украли. Что касается нас…

Всем сразу показываться не следует, я с тобой согласен. Поэтому мы придем первыми. Через первый подъезд на чердак и в подъезд Стаса. Ключи от квартиры у меня есть. Через полчаса придет он сам.

— Луиджи говорил, что пришелец внешне ничем не отличается от человека, — сказал Стас. — Только мимика несколько неполноценная. Я этого толстячка еще в первый день приметил. Правда, далековато до него было, лицо толком не разглядел. А сегодня, когда разговаривал, заметил, что у него правый угол губ не двигается. Знаете, мужики, мне кажется, что это он.

— Кто он? — спросил Топорков.

— Пришелец. И еще. Я заметил, в глазах у него была какая-то безысходность, что ли… и в то же время надежда.

— Он что, тебя на жалость давил? — спросил Топорков. — Для них облик человека принять пара пустяков, а слезу-то он уж как-нибудь пустит.

Егоров молчал, не зная, что еще сказать.

Вовка был согласен с Юрой, встреча могла быть ловушкой. Но Стас сказал, что чувствовал в глазах пришельца надежду. В академии говорили, что бывают такие случаи, когда прямой и открытый контакт с потенциальным противником является не только оправданным, но и единственно верным. Значит, нужно встретиться и посмотреть, что к чему.

Как и было условлено, первыми в квартиру Егорова пришли Вовка и Юра. Они сразу же осмотрелись, нет ли в квартире нежданного гостя, под кроватью или в шкафу, зашли на кухню, выпили по чашке растворимого кофе, после чего скрылись в маленькой комнате, оставив ее дверь приоткрытой. Без пяти минут девять пришел профессор. Он не торопясь разделся, умылся и вошел в большую комнату. Было душно. Профессор распахнул окно и задернул шторы.

Слабое дыхание сквозняка сразу же надуло их, словно паруса фрегата. В ожидании гостя Стас осмотрел комнату требовательным взглядом и улыбнулся.

В памяти всплыло воспоминание первого прихода его девушки к нему домой.

В эту самую квартиру. Как он в тот день волновался и тщательно готовился…

В квартиру позвонили. Егоров подошел к двери и, не взглянув в глазок, открыл ее. На пороге стоял невысокий лысоватый толстячок в джинсах, майке и жилетке.

— Проходите, — посторонившись, сказал Егоров.

Гость шагнул за порог и остановился за спиной хозяина. Профессор закрыл дверь, обернулся, жестом руки предложил пройти в большую комнату.

— Присаживайтесь, — сказал Стас, показав на кресло.

— Благодарю, — ответил гость.

Егоров сел в кресло напротив. Между хозяином квартиры и гостем стоял журнальный столик.

— Почему ваши друзья прячутся? — спросил гость, чуть улыбнувшись.

Профессору показалось, что улыбка — это перманентное состояние его лица.

Хотя улыбка и была немного уродливой.

— Я вас не боюсь, поэтому пришел без друзей, — ответил Стас.

— Вы говорите неправду. Два человека сейчас находятся в соседней комнате.

Наверное, это Владимир и Юра. Может, им лучше присоединиться к нам, раз уж они пришли?

— Вы правы. Юра, Володя, выходите.

Топорков вышел первым, Вовка следом. Они поздоровались, гость чуть привстал и чуть качнул головой.

— Вы читаете мысли? — спросил Егоров.

— Нет. Просто я чувствую присутствие живых организмов.

Топорков прошел к окну напротив журнального столика, Вовка сел на диван, стоявший у стены рядом с креслом, перпендикулярно ему. Юра остался стоять, прислонившись к подоконнику, скрестив руки на груди.

— Поскольку я знаю, как вас зовут, — начал гость, — я представлюсь сам.

Меня зовут Гиппарх.

— Гиппарх? — удивился профессор и не смог скрыть этого удивления.

— Да. Гиппарх. Но с вашим Гиппархом я не имею ничего общего.

— Кто такой Гиппарх? — спросил Юра у Стаса.

— Историческая личность, — ответил он. — Во втором столетии до нашей эры жил ученый с таким именем. Астроном, кроме всего прочего. Он первым сказал, что мир звезд изменяется, когда заметил новую звезду в созвездии Скорпиона.

— Интересное совпадение, — подметил Топорков.

— Так уж получилось, — развел руками Гиппарх.

— Вы хотели о чем-то поговорить? — спросил Стас.

Гиппарх окинул всех присутствующих взглядом.

— Да. Хотел. — Он замолчал на пару секунд, затем продолжил: — Кем вам представился Луиджи?

— В каком смысле? — поинтересовался Стас.

— Кто он, откуда?

— Он… монах, — ответил Стас. — Его орден занимается охраной, скажем так, магических вещей, предметов магических культов, всего, что способно разрушить мироздание.

— Понятно, — сказал Гиппарх. — Хотя странно. Вы все люди с высшим образованием, но так легко поверили в существование магии, колдунов и адептов культа.

Я не отрицаю существование подобных сил и энергетических субстанций в принципе, но объясняется все это совсем не колдовством, а математикой и физикой. Законами, на которых построена вселенная. Луиджи Бианчини не монах и уж тем более не итальянец. Его настоящее имя Зелловес. Он, как и я, пришел к вам с Сириуса.

— Откуда? — спросил Топорков и не смог удержаться от улыбки.

— С Сириуса. Скажите, Станислав, вы видели у Луиджи на руке перстень?

— Конечно, видели, — сказал Вовка. — В Италии. Я еще просил его, чтобы он дал мне его посмотреть. Черный перстень, с надписью серебром.

— Вы не помните, что там было написано?

— Помилуйте, Гиппарх. Это было двенадцать лет назад, — ответил профессор.

— Даже если бы я и прочел тогда надпись на перстне, то вспомнить сейчас…

— Альфа канис маиор, — провозгласил Вовка. — Чего вы смотрите? Для пятнадцатилетнего пацана это было что-то вроде магического заклинания. Я его наизусть выучил.

— Канис маиор, — медленно повторил профессор. — По-латыни — Большой Пес.

Альфа в созвездии Большого Пса… Хм… Господи, как же я не сообразил.

Топорков недоверчиво посмотрел сначала на Вовку, потом на Стаса.

— Ты что, наизусть знаешь всю карту звездного неба? — спросил Юра. Он сомневался в беспристрастности профессора. Ему казалось, что Стас ослеплен грандиозностью услышанного и готов поверить во что угодно.

— Сириус не просто звезда, — сказал профессор. — В Древнем Египте жрецы заметили, что перед разливом Нила, перед восходом солнца, в небе начинает появляться яркая звезда. Они называли ее Сотис. Я надеюсь, мое знание истории ты не собираешься оспаривать?

— Такие перстни носят все аникулы, которые находятся на земле, — сказал Гиппарх. — Несомненно, это доказательство очень слабое…

— Кстати, о доказательстве, — перебил Гиппарха Юра. — Луиджи говорил, что на Земле вы будете выглядеть как обычный человек, хотя на самом деле вы не человек. Выдавать вас будут некоторые проблемы с мимикой. Раз уж вы сказали, как вас зовут, может, покажете свой истинный облик?

— Вынужден вас разочаровать, — сказал Гиппарх. — Так я выгляжу и у себя дома, и в созвездии Центавра. А малоподвижный участок кожи у рта — это… по-вашему, ярко выраженный национальный признак. Но раз вы настаиваете, я готов вам кое-что продемонстрировать.

В следующую секунду Гиппарх исчез из кресла, в котором сидел, и появился на противоположном от Вовки конце дивана. Это произошло так быстро, что ни Вовка, ни Стас, ни Юра не успели ничего заметить, хотя и не спускали глаз с Гиппарха.

— Это… как это? — спросил ошарашенный Топорков.

— Обычная телепортация, — ответил Гиппарх.

— Вот это по-нашему, по-бразильски, — криво улыбаясь, пробормотал Вовка.

— Невероятно, — прошептал профессор.

— Минуточку, — Топорков был все еще явно растерян. — В зале не все успели проследить за фокусом. Можно повторить?

— Извините, но мой организм вторую телепортацию за столь короткий промежуток времени не выдержит, — грустно улыбнувшись, сказал Гиппарх.

— Телепортация настолько опасна для организма? — спросил профессор.

— Нет. Дело не в самой телепортации, а в том, что я это сделал усилием воли. При использовании промышленных телепортов перемещение практически безвредно для организма. Нежелательным оно становится после второго десятка за сутки. За наши сутки, разумеется. Нежелательным, но еще не смертельным.

Опасный порог для нашего организма — около сотни перемещений подряд. Тогда уже ничто не поможет.

Гиппарх замолчал. Земляне смотрели на него и ждали продолжения объяснения.

Но этого не случилось. Первым заговорил профессор.

— Ну что же. Скажем так, вы доказали, что ваши слова достойны внимания, хотя, конечно, это глупо, любые слова достойны внимания. Вопрос лишь какого.

Вы хотели мне… нам что-то рассказать?

Юра ушел на кухню и вернулся со стулом. Он поставил его возле окна и сел, облокотившись о спинку руками.

— Я хотел вам рассказать правду, — сказал Гиппарх. — О Зелловесе и о книге.

В то, что он не землянин, вы, я надеюсь, уже верите. Я не ваш враг. Я его враг. Я знаю, что он вам наговорил про меня: лириды пытаются захватить галактику. Не лириды, а аникулы пытаются захватить галактику. Однажды они решили, что являются вершиной в эволюции живых организмов, и присвоили себе право контролировать, кому и как перемещаться во вселенной, во времени и в пространстве. Галактика давно исследована. Не скажу, что все секреты мироздания нами постигнуты, но у каких звезд и на каких планетах есть живые или мыслящие субстанции, мы знаем. Аникулы решили, что бесконтрольное перемещение может принести вред.

— Какой вред? — спросил Вовка.

— Войны, болезни. Один маленький микроб в состоянии уничтожить все живое на планете. Такие примеры не единичны. Но сейчас с этим можно бороться, если организовать межгалактическую карантинную службу. Договоренность между обитателями планет и миров существует. Осталось ее выполнить. Но дело вовсе не в биологической безопасности. Аникулы, и только они, будут решать, какая цивилизация готова к перемещениям во времени и в пространстве, а какая — нет. Болезнь это всего лишь красивый предлог, чтобы насадить диктатуру. Не во всех мирах есть знания, позволяющие перемещаться в пространстве, не говоря уже о времени. Контроль над этими знаниями дает власть. Мы выступили против подобного контроля, подняли восстание. Мы считаем, что каждый имеет право на свободное перемещение в пространстве. Ни у одной из живых форм нет права собственности на вселенную. Она принадлежит всем. И тогда началась война. Те цивилизации, что поддерживают нас, подлежат уничтожению. В галактике уже есть планеты, на которых никогда не будет жизни. Нас, повстанцев, немного. Большинство миров, не имеющих технологий, необходимых для сопротивления агрессии из космоса, решило признать над собой власть аникулов. Но это еще не конец. В галактике есть цивилизации, способные защитить себя и другие миры, но у них нет технологии перемещения. Аникулы поняли это и оставили их в покое. Пока оставили. Они не могут уничтожить эти планеты, но и аникулам от них нет никакого вреда. А когда галактика будет полностью подчинена аникулам, придет время непокоренных. Нам не хватает знаний, чтобы защищаться. В книге Бруно они есть. Он помог нам решить несколько задач. Мы и наши союзники готовы освободить галактику и можем это сделать, но нам нужны знания о перемещении. К тому же в этой книге есть то, чего аникулы не знают. Поэтому Бруно и спрятал книгу в будущем. Они давно охотятся за ней.

— Леденящая кровь драма, — сказал Топорков и тут же добавил, чтобы не обидеть собеседника. — Не поймите превратно, но, согласитесь, поверить в это сложно.

— Почему? — спросил Гиппарх.

— Оружие и, так сказать, средства его доставки, — пояснил Топорков, — обычно совершенствуются параллельно. Если цивилизация придумала средства уничтожения, она должна располагать технологией его доставки до места применения. Они, как правило, двойного назначения и одно вытекает из другого.

— Предположим, — сказал Гиппарх. — Первые идеи ядерного взрыва появились у вашей цивилизации, если я не ошибаюсь, еще в конце девятнадцатого века.

Правда, тогда все видели всего лишь колоссальную энергию атома и об оружии никто не помышлял. Ядерный взрыв способен уничтожить не только планету, но и звездную систему. Вы располагаете этим оружием, однако вы до сих пор не вышли не то что за пределы солнечной системы, вы не были ни на одной другой планете.

— Это дело ближайшего времени. В космос человек уже летает запросто. Был на Луне, — сказал Егоров.

— На Луне не было человека, — улыбнулся Гиппарх. — Это мистификация.

— Возможно, — согласился профессор. — Ходят такие разговоры. Но в космос мы уже вышли. Готовятся первые межпланетные экспедиции.

— Подняться в космос и путешествовать в нем — это не одно и то же. И вы еще очень не скоро научитесь это делать. Но я говорю не о космических кораблях, а совсем о других перемещениях.

— По-моему, мы ушли в сторону от главного, — сказал Топорков. — От книги.

Почему вы не возьмете ее сами?

Вопрос был прямой. И плести кружева, отвечая на него, по мнению Топоркова, у Гиппарха не получится.

— Зелловес и его штурмовики рядом, — ответил Гиппарх. — Он помешает мне это сделать.

— Почему аникулы не возьмут книгу? — спросил Вовка.

— Потому что мы всегда рядом. Мы следим за ними. Если они попытаются взять книгу… Мы не допустим этого.

— Странно, — сказал профессор. — Луиджи столько сделал для нас. Он несколько раз спас мне жизнь. Теперь приходите вы и объявляете его галактическим тираном. Как я могу не поверить другу и поверить случайному знакомому?

— На этом и был построен весь расчет, — сказал Гиппарх. — Вся комбинация.

— Расчет? — усмехнулся Вовка. — С Луиджи мы познакомились в Италии двенадцать лет назад. Причина — череп Никольского, исчезнувший вместе с поездом.

Это что, тоже расчет?

— Вне всяких сомнений, — сказал Гиппарх.

Земляне не выдержали и сдержанно рассмеялись.

— Поезд исчез в тысяча девятьсот одиннадцатом году, — сказал Топорков.

— Не слишком ли долго Луиджи пришлось ждать нашего появления?

— Это для вас прошло почти сто лет, — сказал Гиппарх. — Луиджи проходит сквозь время, Станислав. Вы что, действительно думаете, что кто-то случайно продал на аукционе чертежи машины времени, пусть даже они считались просто эскизами, за копейки, когда им цена сотни тысяч и их ищут историки всего мира?

— Согласен с вами, — сказал профессор. — Это странно. Но почему вы не допускаете случайностей? Ведь в мире существуют еще более странные случайности?

— Нет случайностей, — сказал Гиппарх. — Все они закономерны. Основа вселенной — математика. В ней не может быть случайностей. Они исключены. Неужели вы верите в то, что табурет столько лет стоял и не привлекал вашего внимания тем, что подгнил, и как только вы на него взобрались, ножка вдруг подломилась?

— А почему нет? — спросил Топорков.

— Станислав случайно попал в то время, — продолжил Гиппарх, — когда у него был шанс добраться до машины времени, которую мог построить Бруно.

Если бы Станислав оказался в другом времени, у него не было бы даже надежды вернуться. А помощь со стороны постороннего, пусть даже Зелловеса, насторожила бы его. По крайней мере, сейчас, когда я вам все расскажу. Допустим, что дата «выбралась» случайно, но кошель с деньгами вы нашли не просто так.

— А что могло мне помешать найти кошель? — спросил профессор.

— Это не просто кошель, а кошель купца Малышева, дом которого стоял на перекрестке вблизи ярмарки, и если бродить по городу начиная от ярмарки или от реки, где был кулачный бой, то непременно выйдешь к нему. Это не слепой случай, это точный математический расчет расположения улиц. А дальше?

Купец вас берет на службу, совсем незнакомого человека, это когда у него есть кандидаты, которых он знает годами. Десятилетиями. И место вы заняли человека, которого неизвестно кто пырнул ножом и при этом не ограбил.

А при нем была солидная сумма денег.

— Пожалуйста. Вот вам и аргумент, — сказал Вовка. — Если бы Луиджи это подстроил, то и деньги бы пропали, чтоб все выглядело совсем достоверно.

— Оставьте Зелловесу право хотя бы на одну ошибку, — сказал Гиппарх. — А то он уж совсем идеален в ваших глазах. Вам не показался знакомым сотник, который не дал зарубить вас у пристани? Или вы не слышали, что он спас жену Малышева от болезни и купец считал себя ему обязанным? Вспомните, как странно вел себя купец во время вашего знакомства и как странно он вам предложил работу.

— Допустим, это так, — сказал профессор. — Но я не пойму, зачем Луиджи было нужно отправлять меня в прошлое.

— Чтобы там помочь вам. Чтобы вы знали, что путешествия во времени возможны.

Чтобы вы считали, что он вас в очередной раз спас.

— Он и так знал о машине времени, — сказал Вовка. — Я же отнес череп Никольского в могилу.

— Знал, но не испытал те ощущения, которые можно испытать только очевидцу.

Вся история земной цивилизации повторяется, но на новом витке спирали.

Зелловес познакомился с вами в настоящем, отправил в прошлое и пришел к вам в будущем. Он замкнул время в кольцо, и у него получилось. Вы ему поверили.

— Извините, Гиппарх, — сказал Топорков. — Раз уж мы согласились прийти и выслушать вас, наверное, правильным будет выслушать все, что вы сможете нам рассказать. Поэтому не стесняйтесь подробностей. Для нас вся эта история началась с поезда. Если можно, пожалуйста, поподробнее, как и что произошло с ним.

— Охотно, — сказал Гиппарх. — Я не зря предложил профессору прийти с друзьями.

Я надеялся услышать ваше мнение. Профессор Егоров склонен увлекаться в доверии… Но раз по порядку, то по порядку. Как исчез поезд, вы знаете: облако белого липкого тумана. Одна из форм телепортации дает подобный эффект. Большинство земных исследователей сходятся на мысли, что поезд был телепортирован. Пассажиры отправлены в прошлое, где мексиканский психиатр, естественно, ничего не подозревая, отработал отведенную ему роль. Все выглядит более чем достоверно. Поезд исчез, люди попали в прошлое. Число пассажиров с числом сумасшедших совпадает. А поезд время от времени показывают то там, то тут, для пущей убедительности стараясь привязать место появления поезда к железной дороге. В прошлом или в будущем.

— А как же череп? — спросил Вовка. — Как же два мужика огромного роста?

Кто они?

— Миры бывают параллельными, — ответил Гиппарх, — и не всегда они населены человекоподобными существами. Одних из этих существ вы видели. Вы спросите, почему именно так? Я не знаю почему, но человек на земле очень склонен к мистике. Зелловес рассчитал и угадал. Вы заинтересовались и ввязались в игру, приняв все за чистую монету.

— А как же Бондарь, библиотекарша? — неуверенно спросил Топорков. — Рассказы о Лукавском?

— Статисты, — улыбнулся Гиппарх. — Библиотекарша, она же старуха из подземного перехода, — одна из аникулов. А Бондарь… Зелловесу был нужен антипод, чтобы показать, что он сам на стороне добра. Психология Бондаря подходила для Зелловеса. Он подкинул ему кое-какую информацию, вовремя подкинул мыслишки, и тот поверил, что может стать властелином мрака. Лукавский и Бондарь верили, что играют с темными силами, что могут получить от них власть. Я не отрицаю, потому что эти силы существуют. Но не в этой истории.

— Почему вы не пришли раньше? — спросил Топорков. — Почему не вмешались, когда ваш противник только начинал игру?

— Вмешиваться раньше не имело смысла. — сказал Гиппарх. — Во-первых, мы узнали о планах Зелловеса только тогда, когда к нам в руки попал его отчет.

То есть когда он только начал строить комбинацию. Если бы я пришел к вам в Италии или до нее, вы бы мне точно не поверили да еще приняли бы за демона. Сейчас же Зелловес выстроил законченную комбинацию, все карты открыты, и я могу показать места в его пасьянсе, его же и обличающие.

Гиппарх замолчал. Егоров смотрел перед собой, Топорков наблюдал за профессором.

Вовка поднялся с кресла и ушел на кухню. Там он налил себе стакан воды и за несколько глотков выпил его.

— Что вы хотите от нас? — спросил Вовка, стоя у двери кухни с пустым стаканом в руке.

Егоров и Топорков посмотрели сначала на Вовку, а затем на Гиппарха. Вопрос был точный и задан вовремя.

— Мне нужна книга, — сказал Гиппарх. — Она содержит колоссальные знания, при помощи которых можно спасти или погубить галактику. Я почти подобрался к ней, но музей ограблен. Мне ее теперь не найти. Вы местные. У вас больше шансов. Я прошу вас о помощи.

— Но если мы ошибемся в вас, то погубим галактику, — сказал Егоров.

— Я не требую помощи, — ответил Гиппарх. — Я ее прошу. Вам решать, враг я или друг.

В комнате снова повисла тишина. Через минуту Гиппарх поднялся с дивана.

— Спасибо за то, что выслушали меня. Мне пора. Я надеюсь на вашу помощь.

— Если книга будет у нас, — спросил Топорков, — и мы решим передать ее вам, как нам найти вас?

— Я сам к вам приду. Главное, чтобы книга была у вас.

Вовка и Юра остались в комнате, Стас проводил гостя и, закрыв за ним дверь, вернулся.

— Я думаю, он врет, — тут же сказал Топорков. — Он просто потерял книгу из виду и без нас ему будет трудно ее найти. Во всяком случае, у нас — в этом я с ним согласен — как у местных, больше шансов. К тому же Луиджи сразу сказал: я не могу ее взять, но могу помешать.

— Это с одной стороны, — сказал Вовка, — но с другой, если поверить Гиппарху… история с поездом укладывается в стандартную многоходовую комбинацию, когда первые события происходят за несколько лет до основных и люди, вовлеченные в дело, ничего не могут заподозрить именно поэтому. Такие комбинации — гордость всех разведок. Иногда вовлеченный человек годами ждет своей минуты, чтобы сыграть отведенную ему малюсенькую роль и не догадаться, что все было подстроено еще лет десять назад.

— Сотник действительно был похож на Луиджи, — сказал Егоров и опустился в кресло. — Знаете, ребятки, похоже, он прав. Все было подстроено. В конце концов, объясните мне, как тогда, в Италии, монахи смогли точно узнать место появления поезда? И в средневековой Москве… я всегда чувствовал чье-то присутствие. Как будто за мной кто-то следил. И Малышев… когда я принес ему кошелек, предложил накормить меня и почти сразу спросил, умею ли я считать. Дворовые его все ко мне с подозрением относились, а он нет. Таким доверием обличил, что я даже растерялся поначалу.

— Но ты же не взял чужие деньги… Почему ему тебе не поверить? — спросил Топорков. — Стас, Гиппарх просто по-своему трактует события. Это я тебе как газетчик говорю. У каждого происшествия есть несколько трактовок.

Все зависит лишь от акцентов. Это как в школьном примере: «Казнить нельзя помиловать». Где поставишь запятую, оттуда и смысл потечет.

В квартиру позвонили. Разговор оборвался на полуслове, все переглянулись.

Профессор поднялся с кресла и пошел открывать дверь. Когда он вернулся в комнату, на его лице была отображена сложная смесь удивления, смеха, разочарования и страха. Из-за спины профессора вышел Луиджи и, увидев всю компанию в сборе, растянул лицо в широкой улыбке.

— Здравствуйте, друзья. Как я рад вас видеть! А Вовку просто не узнать.

Подрос.

— Я им все рассказал, — сказал Стас, показывая Луиджи на диван. На то самое место, где двадцать минут назад сидел Гиппарх. — Присаживайся.

— И правильно сделал, что рассказал, — ответил Луиджи, сразу став серьезным.

— Ну что же, друзья. Вы знаете, что происходит, и знаете, чем все может кончиться. Я слышал, что книга украдена, и даже не знаю, как теперь нам быть.

— Ты уверен, что украли именно эту книгу? — спросил Вовка.

— Да. Мы проверили, — вздохнул Луиджи. — Я думаю, пришелец теперь попытается захватить одного из вас в заложники, чтобы вы нашли ему книгу. Будьте осторожны, друзья. Он умеет читать мысли и усилием воли может телепортировать себя.

— Как он выглядит на самом деле? — спросил Топорков.

— Я хотел сказать, что он никак не выглядит, но это будет неправда. Представьте себе сгусток энергии, висящий в пространстве. Нечто похожее было описано в бумагах о культе «Двенадцати голов». Серая масса, которая, перед тем как проникнуть в живое существо и завладеть им, формируется в кокон.

— От него существует защита? — спросил Топорков. — Как-то с ним можно бороться?

— Когда это сгусток энергии, мы ничего не можем ему сделать. Но как только он проникает в живой организм… все, что может убить организм, может на какое-то время остановить и пришельца.

— Хорошенькое дело, — сказал Вовка. — Он может телепортироваться, читать наши мысли… При желании может любого из нас в клочья… а мы можем противопоставить только изматывание противника бегом.

Вовка замолчал, как всем показалось, не сказав всего, что хотел. Он смотрел на правую руку Луиджи.

— Слушай, это то самое кольцо, что ты давал мне посмотреть в Италии?

— Что? — не понял Луиджи. — А… кольцо… Да, это оно.

Стас и Юра осторожно наблюдали за реакцией Луиджи.

— Не может быть… покажи… — улыбнулся Вовка и протянул руку. — Это все равно что карусель из детства.

— Извини, оно не снимается, — сказал Луиджи и протянул Вовке правую руку.

Вовка взял руку и, посмотрев на кольцо, медленно прочел надпись.

— Альфа канис маиор. Что это значит?

— Альфа в созвездии Большого Пса, — ответил Луиджи. — Звезда Сириус. Когда я первый раз увидел это кольцо, то оно меня настолько поразило… Считается, что оно принадлежало Гиппарху. Древнеегипетский ученый, открывший изменение звездного неба. Станислав знает о нем больше, чем я.

— И не только Станислав, — улыбнулся Юра. — Он был здесь.

— Кто, Гиппарх? — усмехнулся Луиджи.

Топоркову эта усмешка показалось наигранной, и он не пожалел, что сказал об этом.

— Гиппарх, — подтвердил Вовка. — Минут двадцать назад он сидел на том самом месте, где ты сейчас сидишь.

— Луиджи, ты знаешь, о ком мы говорим? — не давая гостю опомниться, спросил Егоров.

— Мне сложно сказать однозначно, — ответил Луиджи. — Если вы говорите о древнем ученом, чье кольцо я ношу, то знаю, но как он мог попасть на этот диван?

— Он был здесь, — повторил Егоров. — Пришелец с Сириуса.

— Пришелец был здесь? — Луиджи перестал улыбаться. — С чего вы взяли, что он с Сириуса? А-а-а… это, наверное, он вам сказал… теперь я понимаю.

Он назвался вам Гиппархом. Он, наверное, даже объяснил вам, почему у него не шевелится щека?

— Он еще много чего нам рассказал, — сказал Топорков. — Про тебя, про поезд, про книгу.

— Разве вы не понимаете, что он лжет? — с чувством удивился Луиджи. — Книга украдена. Ее местонахождение неизвестно. Вот он и пришел, чтобы запутать вас, а если удастся, то вашими руками забрать книгу. Я же вам говорил, что он умеет читать мысли. Он просто использовал ваши мозги, чтобы выставить себя в удобном ему свете. Он рассказал вам то, во что вы были готовы поверить, ведь он знал, о чем вы думаете.

— То, что он умеет телепортироваться, он нам сам показал, — продолжил Топорков. — А еще он нам сказал, что ты тоже не человек. Ведь ты аникул Зелловес?

— Чушь какая… — как будто ошарашенный, ответил монах. — Станислав, мы с тобой знакомы уже много лет. Я понимаю, ребята мне не верят, потому что он их запутал, но ты… ты же почти жизнь прожил. Ты вспомни, где ты был и что все время делал я.

— Не обижайся, Луиджи, — сказал Топорков. — Мы тебя ни в чем не обвиняем.

Мы просто пытаемся разобраться. Ты сам назвал цену этой книге — галактика.

Мы не имеем права ошибиться. Нам только что сказали, что ты очень многое подстроил, чтобы заполучить эту самую книгу. На первый взгляд все выглядит вполне достоверно.

Юра замолчал. Луиджи молча смотрел прямо перед собой.

— Все правильно, — сказал Луиджи. — Но я не буду оправдываться. Это глупо.

Я постараюсь вам доказать, что я не солгал ни слова.

Луиджи поднялся с дивана и пошел на кухню. Все следили за ним. Выйдя из кухни, Луиджи подошел к журнальному столику.

— Вы правильно сделали, что не поверили ни ему, ни мне. Главное, найдите книгу и никому не отдавайте ее, пока не будете уверены.

Луиджи вывел из-за спины руку, и все увидели в ней столовый нож. Полоснув ножом по левой ладони, он бросил его на столик.

— У меня пока что нет других доказательств того, что я человек, — сказал Луиджи, показывая разрезанную ладонь. Кровь закапала на паркет.

Монах достал из кармана носовой платок и, прижимая его правой рукой к разрезанной левой ладони, вышел из комнаты. Стас вышел следом за ним.

— Луиджи, подожди.

Входная дверь хлопнула. Вовка осторожно, чтобы не оставить своих отпечатков, двумя пальцами взял нож за кончик лезвия и осмотрел кровь, оставшуюся на нем. Егоров вернулся в комнату. По его лицу несложно было понять, что он растерян.

— Юр, у тебя наверняка есть связи не только среди воров, но и среди врачей, — сказал Вовка. — Не мешало бы проанализировать, что это за вещество.

— Кровь может быть идентичной, раз мы похожи внешне, — сказал Стас.

— Ерунда, профессор. Среда постоянного обитания откладывает отпечаток на организм. Разница в химическом составе обязательно должна быть.

— А если это просто фокус? — спросил Топорков. — Как в кино.

— Вам не кажется странным этот визит? — сказал Стас, всем своим видом показывая, что самое главное и Юра, и Вовка упустили из виду.

— Случайно зашел на огонек? — предположил Вовка.

— Врет, — качнул головой Топорков. — Он знал, что Гиппарх был здесь. Может, просто испугался, что мы поверим не ему, а Гиппарху?

— Стас, Юрка прав, — сказал Вовка. — Книга должна остаться у нас.

Через десять минут Топорков поехал на важную встречу. Майор выполнил обещание, Сова ждал журналиста. Вполне возможно, что через пару часов его сведут с людьми, обокравшими Исторический музей, и, если книга еще у них, возможно, ему удастся договориться о ее продаже. Вовка снова остался ночевать у профессора. Время было позднее, идти домой было бессмысленно. Да и спокойнее так. Для Вовки. Ведь стоит профессору остаться одному…

Еще на подходе к ночному клубу Юра услышал вселенское веселье, доносившееся из открытых дверей «Спрута». Савелий Валерьянович Зямушкин, а для знакомых просто Сова, открыл этот клуб четыре месяца назад. Откуда он брал деньги, никто толком не знал, но то, что дела у него шли хорошо, видели все. Кроме всего прочего, Сова оказывал небольшие услуги пострадавшим от краж. За небольшое вознаграждение он выходил на похитителей и передавал им пожелание бывших владельцев вернуть свои вещи за некоторое вознаграждение. Если удавалось договориться, Сова получал еще небольшую дольку от другой стороны.

Топорков сильно рассчитывал на Зямушкина. Если и была возможность выкупить книгу у воров, то лучше это было сделать в ближайшие день-два. Кем бы ни были на самом деле Гиппарх и Луиджи, им ничего не мешало постараться получить книгу в обход профессора. К тому же, узнай ФСБ, что книга Бруно была среди похищенных из музея экспонатов, вряд ли упустило бы случай заполучить ее. Да и шансов у них больше, чем у кого бы то ни было. А сами воры… не продав книги с наскока, они могли просто выкинуть их и уехать из города.

У дверей «Спрута» Топоркова встретили два здоровенных богатыря. Ростом они были за два метра и наверняка вдвоем могли запросто запихнуть легковой автомобиль в телефонную будку.

— Куда? — спросил Топоркова один из охранников.

— К Сове. Мне назначено.

— Пошли, — сказал другой охранник и вошел в клуб первым, Топорков шел следом.

В зале в легкой дымке и в ярком свете сотни мигающих огней в такт музыкальным ритмам дергались около пятидесяти человек. Приблизительно столько же сидели за столиками, поставленными вдоль стен, и пили напитки. Изнутри клуб был похож на танцплощадку под крышей. За барной стойкой в белой безрукавке и красной бабочке бармен, готовя коктейли, жонглировал шейкером. Топоркова провели через зал, затем — по длинному прямому коридору, в конце которого, распахнув перед ним дверь, легким толчком в спину помогли войти в рабочий кабинет Зямушкина. Дверь тут же закрылась, и Юра услышал, как щелкнул предохранитель пистолета. Через секунду холодный ствол уперся в его теплый висок. Не двигая головой, Юра окинул слабо освещенную комнату взглядом.

Очевидно, она была достаточно большой, если включить свет. Сейчас же горела только одна настольная лампа. За невероятным по размерам столом, откинувшись на спинку кресла, сидел маленький человек, может быть, даже карлик, и курил огромную сигару. Одет он был в белую шелковую рубашку с черной бабочкой и черные брюки. Сова лишь на мгновение взглянул на гостя и вяло продолжил пускать к потолку дымные кольца.

— Ты кто? — спросил Сова и пустил к потолку струю дыма.

— Журналист.

— Да? Так я интервью не даю.

Голос у Совы был немного высоковат и говорил он с каким-то акающим акцентом.

Признаться, самого Зямушкина Юра никогда не видел и даже не знал, как он выглядит. Могло так статься, что за столом сидел не он.

— А кто тебе сказал, что я его возьму?

Сова затянулся и выпустил к потолку три геометрически правильных кольца.

— Так и быть. Сделаю вид, что не слышал. Тебе чего здесь надо?

— Орлов разве не звонил? — удивился Юра, всем своим видом пытаясь показать, что ему, собственно, ничего не надо и он может запросто уйти. Если отпустят.

— Звонил.

— Он все сказал?

Сова выдержал паузу, затянулся сигарой, пустил к потолку пару колец, убрал ноги со стола и сказал:

— Кто взял музей, я знаю.

Сова выдержал многозначительную паузу.

— Их двое. Того, что повыше, зовут Шуруп, тот, что толстый, — Колобок.

За информацию ты мне ничего не должен. Передай только этим лягушатам, что если еще раз они перебегут мне дорогу, я им лапки отстригу садовыми ножницами, — Сова посмотрел на диван. — Отвезете, откроете дверь, представите и обратно. Пусть сам разговаривает.

Топорков повернул голову направо и только теперь разглядел, что там стоит диван, а на диване кто-то сидит.

К Юре подошел молодой парнишка лет двадцати пяти, одетый по американской моде шестидесятых годов. Воротник малиновой шелковой рубашки лежал поверх воротника клетчатого коричневого пиджака, манжеты с золотыми запонками выползали из рукавов, на ногах — лаковые белые туфли с узкими носками.

По всему было видно, что этот человек себя очень любит и уверен, что его любят все женщины планеты. За спиной плейбоя стоял здоровенный негр лет тридцати в серых брюках, белой майке, обтягивающей панцирь мышц. Юра сразу вспомнил Геркулеса из «Пятнадцатилетнего капитана». Плейбой махнул кистью правой руки, показывая, что нужно идти за ним. Топорков попрощался с Совой и вышел в коридор. Следом за Юрой вышел негр.

Возле «Спрута» стоял старый, разрисованный под дракона БМВ. Увидев машину, Топорков засомневался, что та сможет тронуться с места. За руль сел плейбой.

Негр, к удивлению Топоркова, открыл перед ним переднюю дверцу, а сам залез на заднее сиденье. Машина заурчала, резко взяла с места, заставив пассажиров вжаться в спинки кресел.

Плейбой ловко вел авто, небрежно высунув локоть левой руки в открытое окно, правую положив поверх руля. Негр всю дорогу молчал.

— Это Федя, — сказал плейбой, качнув головой в сторону приятеля. — Он немой. Говорить не может, а слышит хорошо.

— Говорить не главное, главное понимать, — осторожно заметил Юра.

— С этим все в порядке. И удар с правой у него сто шестьдесят три килограмма.

Ты с лягушатами долго не разговаривай. Их за людей никто не считает. Всю жизнь на побегушках были. А тут гангстерами себя почувствовали, музей ограбили. Только назад мы тебя подвезти не можем. Сам как-нибудь добирайся.

— Доберусь, — сказал Топорков. — Далеко еще?

— Приехали.

Автомобиль свернул в переулок, въехал в арку ближайшего двора и остановился.

Во дворе было темно, лишь два больших желтых круга от фар на стене напротив рассеянным светом освещали странные, незнакомые очертания. Дом был сталинский, двенадцатиэтажный. Он был похож на башню, если смотреть на него со стороны, и на колодец, если, стоя во дворе, поднять голову вверх. В этот колодец можно было попасть лишь через две арки, зиявшие в противоположных стенах.

Справа и слева два подъезда. Юра давно не видел такого запустения. Складывалось впечатление, что дом предназначен под снос и всех жильцов давно выселили. Плейбой поднял голову наверх.

— Видишь свет на четвертом этаже?

— Вижу, — сказал Топорков.

— Их нора. Дом выселили. Кроме них никого нет. Ты только смотри не замочи их. Они должны много. Тогда на тебя все повесят.

Подниматься по лестнице было еще страшнее, чем ехать на машине. Перил практически не было, в среднем одна из трех каменных ступеней лестничного марша была разбита и, проседая под ногами, держалась на одной арматуре.

На площадке четвертого этажа плейбой остановился, взяв пиджак за лацканы, встряхнул его, поправил, передернул плечами и, повернувшись к негру, сказал:

— Федя, открой нам дверь, пожалуйста.

Федя подошел к двери, с шумом втянул ноздрями воздух и ногой высадил дверь, выломав замок с кусками дверного косяка, плейбой нырнул в темный коридор первым, Федя — вторым. Топорков немного замешкался, растерявшись от быстроты и натиска, с которыми разворачивались события, но тут же пришел в себя и вошел в квартиру.

В коридоре было темно. Один из дверных проемов слабо мерцал серо-голубым светом. Юра вошел в комнату. Плейбой и Федя стояли по краям дивана, на котором сидели два напуганных до смерти «лягушонка». На низком столике, стоявшем перед диваном, валялись пустые пакеты из-под чипсов, пять пустых и три полных пивных бутылки. В углу напротив стоял телевизор. До прихода гостей «лягушата» смотрели прямую трансляцию гонок «Формула-1». Один из них был тощ и высок, другой — толст и мал ростом.

— Там… было незаперто? — спросил Шуруп, проглотив недожеванные чипсы.

— У-гу, — сказал плейбой, кивнув головой.

— Раз вошли, присаживайтесь… — пролепетал Колобок, показывая бутылкой в правой руке на старые кресла, стоявшие по краям столика, и стулья возле стены.

— М-может, пива? — неуверенно спросил Шуруп.

— Так вот, шестерки, — как будто не услышав предложения, сказал плейбой.

— К вам зашел поговорить очень серьезный человек. Я бы на вашем месте ко всему, что он скажет, отнесся с большим вниманием. А Сова просил вам передать, что в следующий раз, когда соберетесь ему дорогу перебежать, он вам лапки садовыми ножницами отстрижет. Не скучайте.

Плейбой развернулся и, махнув рукой Феде, вышел в коридор. Негр недобро посмотрел на диван и вышел следом за плейбоем.

Входная дверь хлопнула и, отскочив от косяка, со скрипом приоткрылась.

— Я тебе сказал: на цепочку закрывать дверь надо, — жалобно, сквозь зубы, процедил Колобок.

— Сам и закрыл бы, — растерянно ответил Шуруп.

Колобок поднялся и, что-то бурча себе под нос, вышел из комнаты. Шуруп настороженно смотрел на ночного гостя, которого к ним прислал Сова. Юра вдруг испугался, что в этих пустых головках может возникнуть преглупейшая мысль. Не имея желания получить чем-нибудь тяжелым по затылку, Топорков взял стул, поставил его так, чтобы видеть одновременно и диван, и дверь комнаты, и сел на него.

Через несколько секунд в комнату вернулся Колобок. Он щелкнул у двери выключателем, под потолком загорелась тусклая лампочка, озарив комнату грязно-желтым светом. Колобок с опаской посмотрел на незнакомца и, пройдя между ним и столиком, сел на диван рядом с приятелем. И Шуруп, и Колобок с нехорошими предчувствиями ждали, что скажет гость. Гость для начала огляделся.

Комнатка была небольшой, четыре на три метра. Темно-синие с золотыми вензелями засаленные обои кое-где были ободраны. Если не считать пустых пивных бутылок на полу, в комнате было прибрано. Единственное окно было завешено куском красной шторы с золотистой бахромой по одному краю. В дальнем углу стоял телевизор, рядом с ним — сервант без дверцы, у противоположной стены — диван, перед ним — низкий столик. В правом углу комнаты были в кучу свалены стулья, семь или восемь. По всему было видно, что ребята здесь не живут, а всего лишь от кого-то прячутся.

— А ничего квартирка, — добродушно сказал Топорков. — Если получше прибраться, будет очень даже миленько.

— У вас к нам дело? — с едва уловимым волнением в голосе спросил Колобок.

— Для начала успокойтесь, — сказал Топорков. — Я всего лишь журналист.

Юра достал из кармана визитную карточку и бросил ее на столик. Шуруп недоверчиво взял в руки кусочек картона, прочитал, что на нем написано, и передал приятелю. Колобок быстро забегал глазами по визитке, пытаясь сообразить, в чем тайный намек. Шуруп заметно успокоился, отхлебнул пива из бутылки, которая все это время была у него в правой руке, и посмотрел на Юру уже немного нагловато.

— А я тебя помню, — развязно сказал Шуруп, откинувшись на спинку дивана.

— Тебя на прошлой неделе по телевизору показывали. Ты у президента интервью брал. Вас там много было, десятка полтора.

— Брал, — качнув головой, согласился Топорков.

Колобок все еще с опаской посмотрел на газетчика, потом на друга и, не заметив у него какой-то откровенно негативной реакции, тоже начал немного успокаиваться.

— Так что у вас за дело? — снова спросил Колобок.

— Я слышал, это вы музей сработали, — сказал Топорков.

— Мы не даем интервью, — ответил Шуруп.

— Книги еще у вас? — спросил Топорков.

Колобок и Шуруп переглянулись.

— А зачем вам это… — начал было говорить Колобок, но Шуруп коротко ударил его локтем в левый бок, и Колобок замолчал.

— Кое-что осталось, — сказал Шуруп. — Хочешь купить?

— В зависимости от того, что у вас осталось.

— Я наизусть не помню, — небрежно сказал Шуруп. — Две библии, тысяча шестьсот сорокового и пятьдесят четвертого года, Вольтер, Петроний, какие-то книжки инков и еще всякий мусор без названия. Все в подлиннике. В магазине такое не купишь.

— Я бедный, — улыбнулся Топорков. — Такие книги мне не по карману.

— Тогда чего вы хотите? — спросил Колобок.

— Я хочу спасти вашу шкуру, — ответил Топорков.

— А кто нам угрожает? — удивился Шуруп. — У нас есть еще неделя, чтобы раздать долги. Да нам столько и не надо. Теперь мы при деньгах. Сова получит маленькую компенсацию и успокоится.

— Заплатят вам за шпагу Нарышкина или нет, я не знаю, — сказал Топорков.

— Но вот книги… У вас они или нет… я искренне надеюсь, что нужная книга еще у вас, это сильно беспокоит заинтересованных лиц.

Шуруп и Колобок переглянулись. Шуруп явно не поверил сказанному, а Колобок еще больше перепугался.

— И что, много будет этих, заинтересованных? — спросил Шуруп.

— Сколько было книг без названия? — спросил Топорков, как будто не слышал вопроса.

— Одна, — быстро ответил Колобок.

Топорков выдержал паузу, окинув собеседников продолжительным и многозначительным взглядом.

— Ну, вот что я могу для вас сделать, — сказал Топорков. — Если вы отдадите мне книгу, я не могу гарантировать вам безопасность. Но у вас появится шанс. Книга у меня, вы тихо уезжаете из города. Все шишки сыплются на меня.

— Допустим, ты не треплешься и у нас действительно могут быть проблемы, — сказал Шуруп. — С чего это вдруг ты решил засунуть свою башку в нашу петлю?

— Какая тебе разница? — с чувством превосходства в голосе спросил Топорков.

— И почему вы уверены, что наши проблемы перейдут на вас? — спросил Колобок.

— Вас я нашел через Сову, — ответил Топорков. — Сам знаешь как в таких случаях выбирают крайнего. Вы пропали, я был последним, кто к вам заходил.

Конечно, при условии, что со всеми долгами вы сами рассчитаетесь.

— Ты, мужик, наверное, решил, что дураков нашел… — улыбнулся Шуруп.

— Думаешь, мы так запросто тебе отдадим книгу, которая наверняка стоит чемодан денег? Сам говоришь: вокруг нее такая буча, всем она нужна…

Копи деньги или ищи спонсора. И приходи за книгой. Может, она еще будет тебя ждать.

— Так попробуй сам ее продать, — подняв брови, сказал Юра и встал со стула.

— Мои координаты на визитке.

Топорков блефовал. Это была очень рискованная игра, но она могла дать ожидаемый результат. Шпагу ребята наверняка уже продали, потому что брали ее под клиента. Иконы по дешевке тоже сбыть нетрудно, значит, деньги у них есть. Остались книги. Книги можно было бы просто выбросить и жить спокойно, но они сдуру начали искать на них покупателя. Теперь многие знают, что книги у них, и им просто так не отвертеться. Что за книги они украли и почему им теперь нужно жалеть об этом, «лягушата» не знали, но в грядущие неприятности поверили с готовностью. Большие проблемы у этих ребят не редкость, и, судя по глазам, по голосу, они уже поверили, что вляпались в очередную историю. Если они решат бежать, то последний якорь, который их будет тянуть на дно, это книги. И они должны решиться обрубить этот якорь. А иначе их обязательно найдут. Просто выбросить книги теперь уже нельзя. Поэтому Юра и предложил себя в качестве крайнего.

Проводив гостя, Колобок закрыл дверь на цепочку и, вернувшись в комнату, ногой смел несколько пустых бутылок, стоявших на полу возле дивана. Комната наполнилась звоном.

— Не шуми, соседей разбудишь, — сказал Шуруп и захихикал.

— Иди ты к черту! — крикнул Колобок. — Ну что, вляпались? Чистое дело, чистое дело. Возьмем шпагу, сменяем на деньги и ляжем на дно. За каким чертом ты вообще взял книги?

— Да успокойся ты, — улыбался Шуруп. — На, выпей пивка.

— Сначала старик прицепился в магазине, теперь этот мужик… уже все знают, что книги у нас. Они как будто только и ждали, чтобы мы их украли. А что за книга им нужна, никто не говорит. Сплошные намеки. Этому вот без названия подавай.

— Успокойся! — рявкнул Шуруп. — Завтра раздадим долги — и в тину. Домик в Калуге уже ждет. Отсидимся пару месяцев и в Польшу уедем. Там у меня дядя. У него свое дело, автомастерская. Я ему говорил про нас. Он сказал, на хлеб даст заработать. Пока осмотримся, оботремся. А через два-три года достанем заначку и купим свое дело.

— Вас не выпустят за границу.

Шуруп хотел отпить из бутылки, но от неожиданности вздрогнул и облился пивом, Колобок перевел взгляд и остолбенел. В дверях комнаты стоял крепкий мужик в черном комбинезоне. В руках у него были монтажные кусачки с длинными ручками.

— Ты дверь закрыл… — начал было Шуруп, но, увидев кусачки, осекся на полуслове.

— Не пугайтесь, ребятки, я по делу, — сказал Лютиков.

Колобок проглотил комок в горле.

— По какому еще делу?

Лютиков бросил кусачки на пол, снял перчатки и достал удостоверение.

— Полковник Федеральной службы безопасности Лютиков, — прочитал Колобок и простонал. — Туши свет, сливай воду.

— Еще рано тушить свет, — сказал Лютиков. — Сами подумайте: если я пришел один, а не прислал группу захвата, значит нам есть о чем поговорить, так сказать, тет-а-тет.

Жестом руки Лютиков пригласил Колобка присесть на диван. Тот кивнул головой и сел рядом с Шурупом. Лютиков сел на стул, на котором всего пятнадцать минут назад сидел Топорков.

— Так вот, молодые люди, — душевно заговорил Лютиков. — Я знаю, что это вы обокрали Исторический музей…

— Это еще доказать надо… — быстро сказал Колобок.

— Докажут, не беспокойся, — улыбнулся Лютиков. — История, в которую вы попали, очень скверная, но у вас есть шанс выпутаться.

— И что это за шанс? — спросил Шуруп.

— Книги еще у вас?

Шуруп хотел сострить, но не стал. Он понял, что книги, которые они украли из музея, действительно могут сыграть в их жизни очень важную роль. По крайней мере, одна из них, на которую все намекали. Колобок ничего и не собирался говорить. Он просто испугался. Сильно испугался. Окончательно.

— Так что за дело? — спросил Шуруп.

— Я не могу вам открыть все детали, — все так же проникновенно говорил Лютиков, — но дело касается безопасности нашей страны. И вы, как граждане, обязаны помочь. Если вы отдадите мне книги, мы сможем сорвать гигантскую шпионскую акцию против нашего государства и тем самым спасем несколько жизней наших агентов, нелегально находящихся на территории западных государств.

— Допустим, — сказал Шуруп, — мы понимаем, о чем вы говорите. Каким образом вы нам поможете?

— Вот паспорта.

Лютиков достал из нагрудного кармана два загранпаспорта и бросил их на столик.

— Фотографии вклеены, визы проставлены, фамилии чужие. Я не буду спрашивать, где иконы и шпага. По сравнению с нашей операцией ваше уголовное дело пустяк. Воровать, конечно, нехорошо, но я готов закрыть на это глаза, если вы нам поможете.

Колобок протянул руку и взял паспорта. Он открыл тот, что лежал сверху, и увидел свою физиономию.

— На первый взгляд настоящие, — сказал Колобок, полистав страницы. — А откуда у вас наши фотографии?

— Заткнись, — процедил сквозь зубы Шуруп и спросил полковника: — А где гарантия, что с этими паспортами нас не возьмут на границе?

— Даю слово. Слово офицера.

— Хм, слово… — усмехнулся Шуруп. — Маловато.

— Слову Совы вы верите больше? — спросил Лютиков.

— Намного, — ответил Колобок. — Мы его не первый год знаем.

— Нет, ребятки. Он с вами долго разговаривать не станет. А я не стану просить Сову подтвердить мои гарантии. Если мне будет необходимо в интересах дела убрать Сову, не пройдет и получаса…

— Да нет у нас книг, чего привязались, — сказал Шуруп.

Шуруп имел в виду всех, кто интересовался книгами за этот день, но полковник не понял этого.

— Я понимаю, вам нужно обдумать мое предложение, — сказал полковник. — Поэтому я ухожу. Вот мои телефоны, паспорта я оставляю вам, так сказать, в качестве аванса. Надеюсь, у вас хватит ума не обманывать меня.

Лютиков встал со стула, поднял с пола кусачки и вышел из комнаты. Шуруп и Колобок остались сидеть на диване.

Входная дверь снова чуть хлопнула и приоткрылась, на лестнице послышался звук удаляющихся шагов.

— Дверь, — выдавил из себя Шуруп. — Сейчас еще кто-нибудь придет.

Бежать было бессмысленно. Наверняка полковник оставил кого-нибудь для наблюдения. Шуруп и Колобок подскочили с дивана, перетащили из соседней комнаты тяжелый платяной шкаф и подперли им дверь. На усиление баррикады к шкафу был придвинут тяжелый комод, а сверху поставлена здоровенная кадка с фикусом. Наверное, это не остановило бы желающих войти в квартиру, но войти неожиданно уже не получилось бы, это точно.

Через полчаса Шуруп, как и прежде, смотрел телевизор, попивая пиво, и пытался сообразить, как ему выкрутиться из этой поганой истории. Колобок принял ледяной душ и, вернувшись в комнату, расхаживал по ней, вытирая голову полотенцем.

— Хватит, доигрались, — бурчал Колобок. — Завтра раздадим долги, отдадим книги газетчику и все. Уеду. К чертовой матери! К брату, во Владивосток.

Устроюсь на сейнер и на полгода в море, рыбу ловить.

— Хорошая мысль, Колобок, — согласился Шуруп. — Они нас будут в аэропорту ждать или на границе. А мы электричками до первого большого города, а там на поезд — и тю-тю.

— Бандиты, газетчики, шпионы, сумасшедшие коллекционеры… надоело все до чертиков!

— Сядь, успокойся, — чуть ли не крикнул Шуруп. — Ты мне думать мешаешь.

Колобок подошел к дивану, сел на него, отшвырнул в сторону полотенце и уставился в телевизор. В его голове рисовались невеселые картины ближайшего будущего, ожидавшего его в Москве.

— Слушай, Колобок. А ведь мы можем очень неплохо провернуть наше дело, — вдруг сказал Шуруп. — Завтра с утра забираем с собой все деньги. Долги делим. Ты разносишь одни, я — другие. Потом я позвоню полковнику и скажу, что мы ему не поверили и все книги отправили по почте этому газетчику.

— Здорово. Он нас за это и прихлопнет!

— Прихлопнет, если сразу поймает. Газетчику я отправлю не книги, а письмо.

Я сам его отнесу в газету. В нем скажем, где книги. Полковник первым делом кинется к газетчику.

— Точно! — понял замысел Колобок. — Мы для него никто, ему книги важнее.

— Пока они будут друг другу глотки грызть, мы сядем на электричку и тю-тю…

Шансы на спасение были призрачными, но других не было вовсе. И что в этой книге такого… И какая именно из двенадцати? Теперь это уже неважно.

Важно, что можно остаться в живых. За окном сверкнула молния. Погода испортилась.

Когда Топорков пришел утром на работу, секретарша отдала ему почту и передала еще один конверт, без марки и без адреса, подписанный от руки. На конверте печатными буквами было написано два слова: «Топоркову лично». Юра не сходя с места разорвал конверт, достал из него четвертушку тетрадного листа в клеточку. Сердце забилось быстрее, когда он прочел записку: «Отодвинь сервант, оторви паркет».

На улице было пасмурно. Моросил мелкий холодный дождь, небо было ровного темно-серого оттенка. Редкие порывы ветра норовили если не вырвать из руки зонт, то по крайней мере вывернуть его наизнанку. Егоров шел в университет, кутаясь в недавно купленный серый плащ. Поднятый воротник комфорта не добавлял.

У остановки автобуса стоял старичок лет девяноста. Лицо его было сухим и вытянутым, бесконечные морщины, словно порезы, исполосовали его щеки, лоб, подбородок, шею. Между тем старичок держался великолепно. Он был невысокого роста, но не горбился, в движениях его уже не было былой легкости, но передвигался он, судя по всему, еще не шаркая подошвами башмаков. Темно-синий плащ сидел на нем великолепно, как будто был сшит на заказ, а черная шляпа придавала некоторый шик.

Профессор как-то сразу догадался, что этот старичок дожидается именно его, хотя он мог ждать и автобус, который уже показался на перекрестке.

Последнее время любая новая встреча настораживала Егорова, но, увидев глаза старичка, он почувствовал, что из них не исходит лукавства или угрозы, которые последние три дня были повсюду. Это обстоятельство даже удивило профессора. В какой-то момент он с надеждой подумал, что, может быть, старичок все же ждет автобус…

— Здравствуйте, Станислав Валерьевич, — улыбнулся старичок и чуть приподнял шляпу. — А я вас дожидаюсь.

— Здравствуйте, — добродушно поздоровался профессор. — Мы знакомы?

— Да, — сказал старичок, — доктор Сведенборг знакомил нас шесть лет назад на Дрезденской выставке. Правда, на этом наше знакомство и закончилось, поэтому, я думаю, вы меня не запомнили.

— Отчего же, — улыбнулся профессор, припоминая и Дрезден, и выставку.

— Я вас помню. Он знакомил нас на ланче. Евгений…

— Борисович, — напомнил старичок.

— Да-да, Евгений Борисович. Вы коллекционер.

— Совершенно верно. Признаться, я рад тому, что вы меня помните.

— Ну как же вас можно забыть… — удивился профессор. — Как ваша идея?

Удалось воплотить в жизнь?

— Да, — довольно сказал Евгений Борисович. — Можно сказать, что удалось.

Процентов на восемьдесят.

— Я рад за вас. Обычно музеи и галереи сами обмениваются, без посредников, но вы выдвинули просто гениальную идею создать базу данных по экспонатам, которые одни хотели бы обменять, и примерный список того, что хотели бы получить другие.

— Честно говоря, альтруизма в этой затее мало. Прежде всего я преследовал свои интересы. Посредством двойного, а иной раз и тройного обмена я заполучил в свои коллекции великолепные экспонаты. Кстати, теперь могу без ложной скромности заявить, что моя коллекция монет самая полная в мире. До абсолютно полной в ней не хватает трех десятков образцов, но, если учесть, что половина из них утеряна для науки навсегда, то… мои дела обстоят не так уж плохо.

— Я рад за вас, — улыбнулся Стас.

Возникла небольшая пауза. Егорову показалось, что коллекционер не решается ему что-то сказать, и осознавать это было довольно странно. Евгений Борисович слыл человеком с железной волей, тонким вкусом и полным отсутствием ложных предрассудков. Если ему было необходимо сказать нелицеприятные вещи, то он говорил их не стесняясь. Как хирург, который очень часто делает пациенту больно, чтобы потом ему было легко.

— Если возникнет необходимость по работе… милости прошу, — улыбнулся Евгений Борисович. — Буду рад показать вам все, что лежит в моих чуланах.

Вы, наверное, торопитесь на работу?.. А у меня к вам дело, и, чтобы вас не задерживать, я все расскажу по дороге.

Дождь, кажется, закончился. Евгений Борисович сложил зонт и, опираясь на него, как на трость, шел рядом с профессором, взяв его под руку.

— Так что же у вас за дело? — спросил Егоров.

— Я думаю, вы уже догадались. Последнее время к вам наверняка многие обращались с подобным предложением. Я слышал, у вас есть книга Бруно.

Профессор и коллекционер посмотрели друг другу в глаза. Профессор понял что все-таки он ошибся. Было лукавство в глазах. Было. Просто старичок прожил длинную и содержательную жизнь, чтобы запросто выдавать свои мысли собеседнику.

— Кто же это вам сказал?

— Станислав Валерьевич, вы же прекрасно понимаете, что я не назову источник информации.

— Вас ввели в заблуждение, Евгений Борисович. Этой книги у меня нет. Хотя не скрою, я бы многое отдал, чтобы взглянуть на нее.

— Если сейчас нет, то она будет у вас в ближайшем будущем. Я слышал, вокруг нее уже совершено много преступлений. Станислав Валерьевич, я не буду говорить, что она приносит несчастье, это каждый решает сам, но все-таки задумайтесь над этим обстоятельством. Да и мне она нужна вовсе не для библиотеки. У меня есть покупатель на этот фолиант, и он готов заплатить, на мой взгляд, прямо-таки астрономическую сумму. Немыслимо астрономическую.

Вы знаете, сколько стоили последние раскопки в долине фараонов?

— Да. Колоссальная сумма.

— За те деньги, что мне предложили за книгу, эту долину можно перекопать вдоль и поперек. Причем дважды. И я готов предложить вам пятнадцать процентов.

— Книга для простой домашней библиотеки не может стоить таких денег, — заметил профессор.

— Вещь стоит ровно столько, сколько за нее готовы заплатить. Как говорится, спрос рождает предложение.

— Возможно, вы и правы, но для меня как историка она кажется бесценной.

— Вам эта книга не нужна, — настаивал Евгений Борисович. — Голубчик, продайте ее мне и забудьте все неприятности, которые ей сопутствовали. Что вы, в сущности, за нее так держитесь? Все записи сделаны, скорее всего, на староитальянском языке, повезет, если на латыни. К тому же они наверняка зашифрованы. Я знаю, у вас большие успехи в староитальянском, но вот шифр…

Книгу будет не так просто прочесть. Опять же претенденты, наверное, донимают.

Не ровен час компетентные органы заявятся и отнимут, книга-то краденая.

Если рассудить трезво, то при тех или иных обстоятельствах вы все равно ее потеряете. Бессмысленно надеяться на иное. А так получите кругленькую сумму на очень симпатичный счет, который я уже открыл на ваше имя в Австрийском банке, и живите где-нибудь в райском уголке в свое удовольствие. Ни о чем не беспокойтесь и занимайтесь историей. Ведь, ей-богу, заслужили, Станислав Валерьевич.

— Все-таки странно, что вы пришли ко мне с подобным предложением. Ведь вы же знаете, что я не занимаюсь продажами антиквариата.

— Ничего странного. К вам все равно придут. Не я, так другие. И в конце концов вы решитесь продать книгу. Но разве можно доверять незнакомым людям в таком щепетильном деле? А меня вы хорошо знаете. Может, лично мы знакомы не много, но зато как коллекционера… Моя репутация должна быть вам очень хорошо известна. Может, вас пугает сумма, которую я готов заплатить? Это пустое. Унижать хорошего ученого ничтожной суммой за вещь, которая в его глазах бесценна, — это глупо. Больше вам никто не предложит. Это все пустые разговоры, что кто-то заплатит больше, уж поверьте мне.

— Жаль, что у меня нет книги.

— Я понимаю, наверное, вам нужно посоветоваться с компаньонами, — не отступал коллекционер. — В таком деле без помощников никак нельзя. Я вас не тороплю.

Посоветуйтесь. Надо как следует взвесить все «за» и «против». Сегодня вечером я позвоню вам.

— Евгений Борисович, вы зря теряете время. У меня нет книги, и в ближайшем времени я не надеюсь ее получить.

— Не спешите говорить «нет», Станислав Валерьевич, — медленно сказал коллекционер.

— Бывают такие предложения, которые сколько раз не обдумывай, а сказать все равно лучше «да».

— Вы мне угрожаете? — улыбнулся профессор и поднял брови.

— Да, Станислав Валерьевич, — обреченно вздохнув, подтвердил коллекционер, — угрожаю. А как же без этого. Если дела обстоят очень серьезно, то я не имею права скрывать это от вас. Может, вы просто не до конца понимаете всей важности вопроса? Так спешу вас уверить, что вопрос очень важен.

Речь идет буквально о жизни и смерти.

— Нет-нет, я все прекрасно понимаю, — так же обреченно вздохнул профессор.

— И знаете, я только что взвесил все, что получу и что потеряю.

— И что же вы мне ответите?

— А идите-ка вы в… — профессор поднял вверх руку на манер Ленина, — к проктологу. Он дорогу знает. Извините, любезный, у меня лекция.

— Жаль, — сказал коллекционер.

Евгений Борисович поднял шляпу, чуть поклонился и, развернувшись, пошел к машине, которая все это время ехала чуть позади.

Поднимаясь на второй этаж, профессор не мог не думать о только что состоявшемся разговоре, и он ему очень не нравился. Коллекционер был слишком уверен, значит, точно знал, что книга может появиться именно сегодня. Это очень плохо. Если раньше были всего лишь прозрачные намеки на будущее, то теперь…

Не так важно, что коллекционер приходил с угрозами. Может, и существовал сумасшедший миллионер, готовый заплатить железнодорожный вагон денег за книгу, которая не существует. Важно, что заинтересованных сторон стало больше. Важно, что угроза была открытой. Значит, близится кульминация.

Вернувшись после лекций в свой кабинет, профессор начал готовиться к классному часу по монголо-татарскому нашествию в соседней школе. В распоряжении университета была сравнительно небольшая коллекция холодного оружия и женских украшений, но для учеников восьмого класса этого будет вполне достаточно, считал профессор. Ведь главное было не поразить воображение школьников роскошью, а заронить зерно интереса к истории. Честно говоря, профессор все мог собрать и завтра, перед классным часом. Он занялся этим сегодня, чтобы выбить, отодвинуть на задний план те мысли, что роились у него в голове, от которых он уже не первый день не мог отделаться. Он думал об этом каждую минуту.

В дверь постучали, и она тут же распахнулась. В кабинет вошла возбужденная Зинаида Алексеевна, библиотекарь. Профессор на секунду растерялся, но тут же вспомнил причину, по которой к нему пришла эта статная шестидесятидвухлетняя дама, и ему стало стыдно.

— Станислав Валерьевич, вы так и не позвонили в Министерство образования, — сказала Зинаида Алексеевна.

— Нет-нет, Зинаида Алексеевна, звонил, — соврал профессор. — Только что звонил.

— Станислав Валерьевич, вы не умеете лгать.

— Разве? — удивился профессор. — А мне все время казалось, что я это так убедительно делаю…

— Станислав Валерьевич, если мы за две недели не добьемся своего, нам в следующем году обязательно урежут фонды на закупку литературы. В Бауманском уже урезали и в инженерно-физическом.

— Голубушка, в министерство не звонить, туда ехать нужно. Сегодня я никак не могу, завтра наверняка тоже. Но с понедельника, даю слово, займусь этим вплотную. Все дела отодвину и займусь.

— А успеете за неделю?

— Приложу все усилия.

— Я на вас надеюсь, Станислав Валерьевич. Мы все на вас надеемся.

— Постараюсь, так сказать, оправдать.

Зинаида Алексеевна ушла, а Егоров подумал: что за идиотская затея экономить на книгах для студентов? Твердо решив в понедельник поехать в министерство и зубами вырвать деньги для библиотеки, Егоров переставил стремянку к стеллажу и встал на четвертую ступеньку. В дверь снова постучали.

— Можно? — спросил Лютиков.

Профессор обернулся. Приход полковника его нисколько не удивил.

— Заходите, — сказал Егоров и вернулся к своим экспонатам.

— Неважно выглядите, Станислав Валерьевич.

— День выдался тяжелым.

— И ночь тоже, — многозначительно сказал Лютиков.

Профессор повернулся и снова посмотрел на полковника. И взгляд, и поведение, и интонации — все было иным. Не таким, как во время их первой встречи.

Тогда полковник был почти просителем. Сейчас же он пришел что-то дать.

— Вы о чем-то конкретном или просто так, импровизация?

— Станислав Валерьевич, не время для шуток. Я бы сказал, что шутки кончились.

— Это угроза? Вы мне угрожаете?

Егоров спустился со стремянки, отошел от стеллажа, прошел к своему столу и положил на него картонную коробку с железными женскими украшениями, которые носили татарки в одиннадцатом веке. Лютиков сделал несколько шагов, подошел к столу.

— Это угроза, профессор, но угрожаю не я и не вам. Угрожают нам. Всей земной цивилизации. Не торопитесь отвечать. Не ставьте себя в глупое положение.

Вы, как ребенок, играете в прятки, а между тем ситуация предельно опасная.

Все, что я вам рассказал о своем отделе и о возможных угрозах из космоса, не вымысел.

— Вторжение? Вы знаете точную дату и координаты?

— Я больше не буду говорить намеками. Они уже здесь. И предложение работать у меня в отделе не случайно. Вы несколько лет искали книгу Джордано Бруно и наверняка нашли ее. В ней описана технология перемещения в пространстве и во времени. Пришельцы любой ценой постараются заполучить книгу, чтобы лишить нас возможности противостоять вторжению.

— Вы сказали «они». Их много?

Профессор старался держать серьезную интонацию голоса, чтобы полковник не подумал, что ему не верят. Стас вдруг почувствовал, что его и Лютикова связывает какая-то невидимая тонкая ниточка, и оборвись она, что-то случится.

— По крайней мере, больше одного, — сказал полковник. — Вчера вы в очередной раз вступили в контакт с представителями инопланетной цивилизации…

— Вы сказали в очередной? — переспросил профессор.

— Гиппарх и Луиджи не земляне. Они пришельцы.

— Созвездие Центавра? Или они с Марса?

— Знаете, — как будто устало сказал полковник, — в другой ситуации я, наверное, получал бы удовольствие, с умилением наблюдая, как вы кривляетесь, надеясь меня провести. Очевидно, вы даже задумывались, что в вас умер великий актер.

Профессор хотел что-то сказать, но полковник не дал ему это сделать.

— Не перебивайте меня. Вы лучше меня знаете, что положение более чем серьезно.

Но вам кажется, что вы все знаете. Это не так. Гиппарх и Луиджи не противники.

Они игроки одной команды. Психологический трюк «плохой и хороший дядя».

Вы скажете чушь? А вам не показалось странным, что и тот, и другой стремятся любой ценой заполучить книгу?

— Показалось, — ответил профессор. — Мне даже показалось, что я не настолько глуп, как вам хотелось бы.

— Я никогда не считал вас глупым человеком, Станислав Валерьевич. Глупому человеку из двадцатого века не удалось бы протянуть и двух дней в веке шестнадцатом. Вы просто заигрались, вжились в роль. Почему я называю это ролью? Потому что ваше теперешнее положение, или состояние, как вам больше нравится, не является для вас естественным. Любой человек хочет возвыситься в своих глазах, в мечтах совершает подвиг. А тут такой подарок судьбы… планета в опасности. Вы увлеклись. Знаете, как говорят в народе? «Уходя в себя, не забудь дорогу обратно». Но это не страшно. Главное, не запустить болезнь.

— Ну довольно, голубчик, — вежливо сказал профессор. — Ваше амплуа мессии, спасителя цивилизации, меня тоже несколько утомило. У вас хороший послужной список, вы почти легенда в разведке, но тем не менее тоже не застрахованы от психических отклонений. Скорее наоборот, даже склонны к ним. Столько стрессов. Но меня сейчас беспокоит не это. Скажите мне, из чего следует, что вы не один из них?

— Из кого из них? — искренне не понял полковник.

— Из пришельцев.

— Вы требуете доказательств? — спросил полковник. — Ну что же, разумно.

Давайте попробуем. Что, на ваш взгляд, было бы доказательством? Что именно вы хотели бы увидеть или услышать?

— Нет, это вы хотели доказать, что вы не пришелец. Меня-то как раз вполне устраивает, что вы один из них.

— Из чего вы сделали такой вывод? Ну, говорите же. Я постараюсь опровергнуть.

— Вам нужна книга. Зачем она вам?

— А вы не понимаете?

— Понимаю. Но вы собирались опровергнуть эту догадку.

— Хорошо, — сказал полковник. — Я расскажу, все, что знаю.

Профессор сел на стул, положив ногу на ногу, и жестом руки предложил сесть гостю.

— В историю с черепом писателя Никольского, — начал рассказывал Лютиков, присаживаясь на предложенный стул, — вы ввязались совершенно случайно.

По мере развития событий вы познакомились с Луиджи. Он вам несколько раз помог выбраться из, казалось бы, безнадежных ситуаций. Когда вы вернулись из Италии, ваш интерес к Джордано Бруно не пропал, а даже, наоборот, усилился.

Как хороший археолог и исследователь, вы серьезно подошли к этому вопросу, начали поиски. Ваши усилия не пропали даром, однажды вам повезло. Вы сумели собрать необходимые материалы, получили исходные данные, построили машину времени. Вы настолько увлеклись открывшейся возможностью путешествия во времени, что, не задумываясь о том, как вернуться обратно, отправились в прошлое. Еще одна случайность или нет, но там вы встретились с Луиджи и он снова помог вам. Помог вернуться обратно. Это вы так думаете. Я же думаю, что у Луиджи по каким-то причинам не получилось самому добраться до книги Бруно, и он вас просто выследил в прошлом и помог. Так сказать, в очередной раз продемонстрировал свою дружбу, для того чтобы использовать вас в будущем. Ему нужна книга. Каким-то образом вы можете ее заполучить быстрее, чем Луиджи. И вот он обращается к вам. Для пущей достоверности, что все делается во благо, а не во зло, мало ли какие у вас могут возникнуть сомнения, ведь вы человек совсем не глупый, в пьесу вводится Гиппарх.

Его представляют тираном, агрессором, завоевателем. Естественно, что любой нормальный человек будет рад помочь добру, воюющему со злом. Вот вы и ввязались, как слепой котенок. Но не по глупости, а по незнанию. Вы не владеете той информацией, которой владею я. Я готов вам ее предоставить.

Послушайте мои доводы, мои аргументы, и вы поймете, что я прав.

Полковник замолчал, давая профессору осознать ту сермяжную правду, которая по какой-то причине от него ускользнула.

— Неубедительно, — сказал профессор, качая головой.

— Господи, да почему вы не хотите мне верить? Именно не хотите!

— Красиво, но неубедительно, — повторил профессор. — Гиппарх, например, привел аргументы, что Луиджи вообще все устроил сам. Все мои приключения за двенадцать лет.

— Каким образом? — как будто удивился полковник.

— А почему я должен вам говорить? — спросил профессор. — Может, Гиппарх — один нормальный человек среди вас, упырей.

— Он не человек, — твердо сказал полковник. — И вы это уже поняли.

— А мне плевать, лишь бы мордашка была симпатичной. У Луиджи был один подход и своя легенда, у Гиппарха — другой и легенда иная, у вас — третий, у еще одного вашего конкурента — четвертый. Должен отдать должное, вы не повторяетесь. Вы все оригинальны. Вас только одно объединяет. Вам всем нужна книга. У вас ее нет и по какой-то причине, я пока что не могу понять, по какой, вы не можете ее заполучить сами. По крайней мере, считаете, что кто-то овладеет ею раньше вас.

— Значит, я так и не смог вас убедить? — спросил Лютиков.

— Не смогли, — пожав плечами, сказал профессор. — И не только вы. Те, кого вы назвали пришельцами, и те, о ком вы, возможно, еще не знаете, тоже очень энергично пытались убедить меня в своей правоте, но не смогли.

Я искренне хотел бы поверить одному из вас. Даже больше скажу, я хотел бы поверить каждому, но… увы. А ситуация меж тем не та, чтобы бросать жребий.

Полковник Лютиков понял, что разговор, на который он возлагал большую надежду, решающий разговор, не дал ожидаемого результата. Дальше убеждать профессора было бессмысленно. Можно было лишь вызвать нежелательную реакцию.

А этого полковник никак не хотел. Он не собирался сдаваться и надеялся еще раз поговорить с Егоровым. Но только позже. При других обстоятельствах.

Может, тогда…

— В любом случае, — вставая со стула, сказал полковник, — не отдавайте им книгу. Взвесьте все и примите разумное решение.

— Снова ошибка, — улыбнулся Стас. — И Гиппарх, и Луиджи советовали мне книгу вообще никому не отдавать, пока я не буду точно уверен, кто на стороне свободы.

— И все-таки я прав. До свидания, — сказал Лютиков и вышел из комнаты.

Когда дверь за ним закрылась, профессор еще несколько секунд сидел в раздумье, после чего резко поднялся и быстро вышел из комнаты. За дверью он нос к носу столкнулся с Вовкой. Заглянув ему через плечо, профессор успел лишь увидеть, как полковник свернул за угол. Вовка понял, что Стас хотел кого-то догнать, но не успел.

— Кто это? — спросил Вовка, кивнув головой в сторону свернувшего за угол человека.

— Лютиков, — как показалось Вовке, грустно ответил профессор.

— Был серьезный разговор?

— Очень серьезный.

— Он просил отдать книгу?

— Они все просят отдать книгу. Им всем нужна книга.

— Их поступки мотивированны, — сказал Вовка, пытаясь объяснить Стасу, что ничего странного в этих желаниях нет.

— Ты знаешь, мне его жаль, — сказал профессор и вернулся в свою комнату.

Вовка зашел следом.

— Почему?

— Он рассчитывал на меня, думал, что я ему поверю. Наверное, он хороший человек. Возможно, он единственный, кому можно было бы отдать книгу, будь она у меня. Но я ему не поверил. Не то чтобы совсем… Просто у меня есть серьезные сомнения.

— Сомневаешься, как поступить, поступай по закону, — чуть улыбнувшись, сказал Вовка.

— Эх, Вовка, — вздохнул Стас. — Да где же взять этот закон, по которому мы сейчас должны были бы поступить? Жизнь — это не свод расписанных правил.

Не железнодорожная колея, с которой свернуть можно только на стрелке, и то при условии, что стрелочник ее перевел. Жизнь — это дорога с тысячей перекрестков. А для кого-то жизнь вообще лес. Там нет даже тропинок. Куда ни пойдешь, везде деревья. И не знаешь, в каком овраге тебя ждет медведь.

— Да. Тяжело, — картинно наморщился Вовка. — Но у нас появился шанс. Юра получил книгу.

Стас резко обернулся и посмотрел на Вовку. Он не поверил своим ушам. Он хотел сказать: «Повтори», но не сказал.

— У нас мало времени, профессор. Нужно идти.

Дом был похож на гигантскую башню, если смотреть на него со стороны, и на гигантский колодец, если, стоя во дворе, поднять глаза к небу. В этот колодец можно было попасть лишь через две арки, зиявшие в противоположных стенах. Было тихо и пустынно. Дождь закончился, свинцовое небо все еще давило на землю, порывы холодного ветра хозяйничали от имени осени. Обломки мебели, битый кирпич, мусор валялись на асфальте. Ветер не спеша прогнал через весь двор кусок старой киноафиши.

— Он где-то здесь, — сказал Вовка, осматривая окна и надеясь увидеть в них какой-нибудь знак Топоркова.

Стоя посреди двора, профессор осмотрелся. У одного из подъездов, того, что был слева, не было двери. Дверь правого была приоткрыта и чуть покачивалась от порывов ветра. На Стаса нахлынуло странное ощущение пустоты. «Наверное, в космосе похожие ощущения, — подумал Егоров, медленно поворачиваясь и всматриваясь в окна. — Он наполнен миллиардами звезд, но вокруг тебя вакуум».

Во двор ленивой походкой вошел толстый серый кот. Замерев, он оценил взглядом незнакомых людей и через несколько секунд пошел дальше по своим делам.

Десять минут шестого. Топорков должен был их ждать во дворе. У профессора появилось дурное предчувствие.

— Пришли?

Вовка и Стас обернулись. От подъезда, в котором не было входной двери, вышел Юра. Он изрядно вымазался в цементе, саже и битом красном кирпиче.

Лицо его было усталым и довольным. Такое бывает, когда человек заканчивает тяжелую, нудную работу, которую сотню раз хотел бросить, но все же не бросил и теперь понимает, что больше ничего делать не нужно. Юра подошел к друзьям и посмотрел сначала на Вовку, потом в глаза Стаса.

— Ну что, очкарик, — улыбнулся Юра. — Гору мы своротили. Теперь давай разбираться, зачем нам это было нужно.

— Чтобы спасти вселенную.

Все обернулись. От арки, левее подъезда, из которого вышел Топорков, медленно шел Луиджи. На нем был незастегнутый черный плащ, Вовке, Юре и Стасу показалось, что под плащом Луиджи что-то прячет. Руки Луиджи держал в карманах плаща.

— Луиджи? — удивился Стас.

Точнее сказать, Егоров не столько удивился его появлению, сколько в очередной раз просто растерялся. Он предполагал, что, как только книга будет у него в руках, и Луиджи, и Гиппарх, и Лютиков обязательно придут к нему. Но сейчас книги у него еще не было. Больше того, он пока что даже не знал, где она.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Стас.

Егоров понимал, что задал самый глупый вопрос из всех возможных, но ничего другого он спросить не мог. А что-то спросить было нужно.

— Я говорил тебе, Стас, что не могу сам взять книгу в руки, но могу помешать завладеть ею пришельцу, — сказал Луиджи и, сделав еще один шаг, остановился.

Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Егоров обернулся и увидел Гиппарха, медленно шедшего к ним от противоположной арки. Он был точно в таком же черном плаще, что и Луиджи, который тоже был расстегнут. Он так же, как и Луиджи, держал руки в карманах, и было точно такое же ощущение, что под плащом Гиппарх что-то прячет.

Сделав еще несколько шагов, Гиппарх остановился.

— Гиппарх… — как будто удивился профессор.

— Я знал, профессор, что он постарается завладеть книгой. Я следил за ним, и, пока я жив, книгу он не получит.

— Будь осторожен, Стас, — сказал Луиджи. — Не забывай о его способностях читать чужие мысли и телепортироваться. Ты и ахнуть не успеешь, как он окажется за твоей спиной.

— У тебя те же способности, что и у меня, — сказал Гиппарх. — И если профессору нужно бояться моих способностей, то твои ему угрожают ничуть не меньше.

— Для начала, господа, — сказал Егоров, пятясь к Вовке и Юре, — оставайтесь стоять там, где стоите, и давайте-ка вы оба вынете руки из карманов. Я всего лишь обычный землянин, верю в мистику и коварство. Если вы хотите со мной о чем-то говорить… На земле не принято держать руки в карманах при беседе.

Вовка хотел выйти из-за спины Стаса, но тот остановил его, вытянув в сторону правую руку, и оглянулся. Еще несколько шагов — и они вплотную подойдут к подъезду.

Гиппарх медленно вынул руки из карманов и, опустив их, взял одной ладонью другую. Луиджи сделал то же самое. Между тем ощущение, что под плащами что-то спрятано, не исчезло. Гиппарх посмотрел на окровавленный бинт на руке Луиджи и, похоже, несколько удивился.

— Что у тебя с рукой? — спросил Гиппарх у Луиджи.

— Порезался.

— Глубокая рана?

— Да.

— Ты проверил кровь? — шепотом спросил Егоров.

— Когда? — так же шепотом удивился Топорков.

— Юрка, ты должен был сделать анализ крови!

— Извини, профессор, мне было не до анализов!

— Вот видишь, они тебе не верят, — сказал Гиппарх, чуть качнув головой в сторону землян. — Ты можешь их разубедить?

— В чем, Гиппарх? — спросил профессор.

— Видите ли, Станислав, аникулы, как и лириды, способны не только чувствовать поблизости от себя живые организмы и телепортироваться усилием воли на небольшие расстояния. Усилием воли мы можем ускорить процесс регенерации живых тканей нашего организма. Иными словами, мы способны заживлять свои раны.

— Вы хотите сказать, что если он такой же, как и вы, то у него не должно остаться даже и следа от пореза? — спросил профессор.

— Никакого, — ответил Гиппарх. — Даже шрама.

Все посмотрели на Луиджи.

— Может, у пришельцев с Сириуса организм и способен на подобные фокусы, но у нас, землян, к сожалению, нет, — сказал Луиджи.

Бианчини размотал окровавленный бинт, осторожно оторвал прилипший, пропитанный кровью платок и показал вчерашнюю рану. Насколько можно было судить на таком расстоянии, рана была ужасной.

— Если вы позволите, я вам кое-что продемонстрирую, — сказал Гиппарх.

Он медленно нагнулся и поднял с асфальта осколок оконного стекла. Гиппарх прижал осколок к левой ладони и резким движением полоснул ее. Через пару секунд кровь часто закапала на асфальт. Гиппарх стоял с вытянутой вперед рукой и не сводил глаз с Луиджи. Профессор не отрываясь смотрел на этот страшный опыт, а Топорков и Вовка, не сговариваясь, следили за Луиджи.

Луиджи внешне выглядел таким же спокойным, как и несколько секунд назад.

Через минуту кровь закапала реже, еще через минуту Гиппарх достал платок и, протерев ладонь от крови, показал ее землянам.

— Мда, — задумчиво сказал профессор. — Действительно фокус.

— Судя по всему, рана на самом деле затянулась, — сказал Топорков.

Гиппарх еще раз тщательно протер ладонь платком и выбросил его.

— Дело в том, профессор, что заживление происходит независимо от нашего желания. Усилием воли я могу только ускорить этот процесс. Если же я буду просто ждать, то через десять-пятнадцать минут рана все равно затянется.

— Вы хотите сказать, что у Луиджи при любых обстоятельствах не должно остаться даже следа от пореза? — спросил Топорков.

— Именно так.

— Как видите, он есть, — сказал Луиджи и вытянул вперед руку.

— Далековато, — отметил Вовка. — Не разглядеть. Если есть хороший гример, то можно и дырку в черепе так нарисовать, что с двух метров не заметишь подвоха.

— Один из вас может подойти ко мне и посмотреть, — спокойно сказал Луиджи.

— Не делайте этого!

— Почему, Гиппарх? — спросил Луиджи. — Ты боишься, что они увидят правду?

— Я боюсь, что ты возьмешь заложника, тогда мне будет трудно тебе противостоять.

Возникла пауза.

Другого способа, кроме как подойти и проверить, остался ли след от пореза, не было. И подходить было тоже глупо. Если Луиджи пришелец, то он, несомненно, возьмет заложника, и тогда…

— А может, вы заодно? — спросил Лютиков.

Все обернулись, профессор поднял голову. Из подъезда напротив вышел полковник Лютиков. Он был одет в новенькую камуфлированную форму со всеми знаками отличия, с орденскими планками, аксельбантами, в черных, начищенных до блеска полусапожках на шнурках, на голове его был темно-оранжевый берет.

Сделав еще пару шагов, полковник остановился, чуть расставив ноги и заложив руки за спину. Неожиданно треугольник превратился в ромб.

— Данной мне властью страны, на территории которой вы находитесь, объявляю вас арестованными.

— Кто это? — тихо спросил Топорков.

— Полковник Лютиков, — так же тихо ответил профессор.

— Тогда дело швах. Насколько я понимаю, он готов умереть.

— Полковник, — как будто недовольно сказал Егоров, — вы наверняка давно здесь, вы все слышали и видели. Но вот появились совсем не вовремя.

— Всем оставаться на своих местах! — жестко сказал полковник. — Любое движение я расцениваю как враждебное!

— Враждебное чему? — спросил Топорков.

— Не двигайтесь! — крикнул Лютиков и вывел из-за спины правую руку. — У меня в руках молекулярная граната. Вам, господа с Сириуса, нужно объяснить, что это такое? Или у вас есть сведения о наших военных технологиях?

— Не нужно, — сказал Луиджи. — При взрыве молекулярной гранаты все живое в радиусе тридцати метров в зоне прямой видимости на молекулярном уровне будет разложено на элементарные частицы и преобразовано в тепловую энергию.

Это знают не только на Сириусе.

— У вас в руках, полковник, — заметил Гиппарх, — генератор, который при небольших конструкционных изменениях в скором времени будет способен преобразовывать практически любую неживую материю в тепловую энергию. Одно из величайших открытий нашей цивилизации вы превратили в орудие уничтожения себе подобных.

— Нашей? Довольно ваших сказок. Я не профессор, мне вы мозги не зальете.

Вы не подобны нам.

— Отчего же, — сказал Луиджи. — Разве вы не видите? У нас две руки, две ноги. Внутренние органы идентичны вашим. Так же, как и у вас, в моих венах течет кровь. У нас вообще общий предок. Я не слукавлю, если скажу, что мы братья.

— Неправда, — сказал полковник. — Мы не братья. Братья не стремятся поработить друг друга. Братья не уничтожают друг друга.

— Каин убил Авеля, — как бы между прочим сказал Луиджи.

Полковник на секунду как будто растерялся, но тут же отмел доводы.

— Это было очень давно. Сейчас все изменилось.

— Тогда скажите мне, господин полковник, — не выдержал Гиппарх. — Чем занималось ваше человечество на протяжении всей своей истории, кроме как самоуничтожением?!

— Человечество больше не ведет войн? — спросил Луиджи.

— А что вы сейчас собираетесь сделать? — уточнил Гиппарх. — Кажется, собираетесь нас убить?

— Если придется, я готов умереть вместе с вами, — ответил полковник. — Но этого не случится, если вы подчинитесь закону.

— Умереть вместе с вами для нас большая честь, — сказал Луиджи. — О полковнике Лютикове ходят легенды. Вы отважный солдат.

— А в чем моя вина? — спросил Гиппарх. — В том, что я с другой планеты?

Вы что же, собираетесь уничтожить население всех галактик?

— Это демагогия, — ответил полковник. — Мы не в другой галактике, а на Земле и говорим о том, что вы без разрешения вторглись на чужую территорию и не подчиняетесь законным властям.

— Чушь! — воскликнул Луиджи. — Я итальянец. И я получил визу в вашем посольстве.

— Вы вломились в чужой дом и собираетесь навести свои порядки, — настаивал полковник.

— Перед тем как отправить автоматический разведчик на Луну, ваша страна задумывалась над тем, что там могут быть живые организмы, которые погибнут под колесами лунохода? — спросил Гиппарх. — Вы спрашивали разрешение на посещение чужого дома? То, что вы считаете, что на Луне нет жизни, — не оправдание. А разведка Марса? Если ваш спутник-разведчик упадет на хижину марсианина и убьет кого-нибудь?

— Это демагогия, — повторил полковник.

— Допустим, я согласен с вами, — сказал Луиджи. — У меня фальшивая виза.

Я вломился в чужой дом. Судите меня. У вас ведь есть законы.

— Именно это мы и сделаем, — сказал полковник. — Вы арестованы.

— Арестованы? — удивился Гиппарх. — Допустим, вы уполномочены вступать в переговоры с инопланетной цивилизацией. У вас есть закон, по которому представителя внеземной цивилизации можно лишить свободы? На каком основании вы собираетесь это сделать?

— Это демагогия, — сказал полковник.

— Конечно, демагогия, — улыбнулся Луиджи. — А вы просто душевнобольной человек. С чего вы взяли, что я или он инопланетянин?

— Вы тут бредили, — поддержал Гиппарх, — я вам подыграл. Нам было весело.

А теперь мне все это наскучило и я ухожу домой.

— Если вы сделаете хоть одно движение, — сказал полковник, — я взорву гранату.

— Опомнитесь, голубчик, — сказал Луиджи. — Мы такие же люди, как и все здесь присутствующие. Я итальянец, вот мой паспорт.

— Не двигаться!

— Тихо-тихо-тихо… — почти прошептал Гиппарх. — Вы больны, вам нужна медицинская помощь. Я француз, искусствовед. Луиджи Бианчини — итальянец, коллекционер. Станислав Валерьевич вам может это подтвердить. Я надеюсь, вы его не подозреваете в инопланетном происхождении?

Луиджи и Гиппарх посмотрели на Егорова, взглядом говоря ему, что лучше подыграть, а иначе у всех присутствующих есть серьезная перспектива быть разложенными на атомы. Полковник бросил короткий взгляд на профессора и его спутников.

— Не уверен.

— Денис Андреевич, — как можно нейтральнее сказал Егоров, — вы действительно несколько возбуждены.

— Вы на их стороне? — спросил полковник, подняв брови. — Так вот почему вы не хотели отдать мне книгу?! Вы продали свою планету?

— Вы возбуждены, а в руках у вас, как я понимаю, страшное оружие, — настаивал профессор.

— Вы на их стороне, — с сожалением сказал полковник. — Как же я это сразу не понял…

— Черт возьми, мы на вашей стороне! — не выдержал Топорков и сделал шаг.

— Меня, надеюсь, вы не обвиняете в сговоре с инопланетянами? Я Юрий Топорков, заместитель редактора…

— Не двигаться! — рявкнул Лютиков.

— Опомнитесь, Денис Андреевич, — сказал Вовка. — Вы неадекватно реагируете на происходящее. Я Владимир Корнеев, лейтенант Федеральной службы безопасности.

Для меня вы всегда были героем, человеком-легендой. Мне много про вас рассказывали полковник Ермолов и майор Линев. А сейчас… Я не могу поверить в то, что вы сошли с ума. Вы просто устали и запутались. Вам нужен маленький тайм-аут. Попробуйте сделать шаг назад и спокойно проанализировать ситуацию.

— Гиппарх, Луиджи, не делайте необдуманных поступков! — сказал профессор.

— Я не знаю, кто из вас прав, но все мы можем умереть. Я знаю, о чем вы думаете и на что надеетесь. Не забудьте, книга у меня. Она надежно спрятана.

Где — знаю только я. Если я погибну, вы никогда ее не получите.

— Теперь вы видите, профессор, я был прав, — нервно улыбаясь, сказал полковник.

— Они заодно. Все это спектакль.

— Спектакль — все ваши идеи о том, что любая живая материя имеет право на жизнь и самоопределение, — сказал Гиппарх. — Что вы проповедуете? Что пришельцы придут и будут навязывать свою волю? А что вы делаете сами?

Вы собираетесь убить нас только потому, что вам показалось, что мы готовим вторжение.

— Так я прав? — злорадно улыбнулся полковник. — Вы пришельцы? Вы больше не отрицаете этого?

— Да, я пришелец, — сказал Гиппарх. — Не вижу ничего дурного в том, что я живу у звезды Сириус. Я знаю, как построить космический корабль, летающий быстрее скорости света; как перемещаться во времени и в пространстве; знаю, каким способом можно заставить живую клетку регенерироваться бесконечное количество раз; могу рассказать о планетах, населенных разумными существами, и о галактиках, которые, как нам раньше казалось, находятся за пределами вселенной. А между тем я не ученый. Я всего лишь…

Зелловес появился за спиной у Лютикова так неожиданно, как будто из кинопленки выбросили сотню кадров, после этого склеили части и заправили пленку в кинопроектор. Он схватил полковника за руку, в которой тот сжимал молекулярную гранату — матовый шар размером вдвое больше куриного яйца, — и попытался вырвать ее. Зелловес был ослаблен телепортацией и поэтому не смог справиться с Лютиковым, который был в прекрасной физической форме. Полковник нажал переключатель и поставил гранату на боевой взвод. Отпусти он палец, и через восемь секунд произойдет взрыв. Зелловес заметил это и что было сил обхватил пальцы полковника двумя руками, пытаясь не дать разжать их.

Гиппарх бросился к нему на помощь. Стас и Юра замешкались на секунду, но, опомнившись, тоже сделали было шаг в сторону свалки. Вовка схватил их за воротники и что было силы рванул назад. За время переговоров, пусть очень медленно, они все же успели почти в плотную отойти к подъезду.

— На пол! — крикнул Вовка, поняв, что остановить Лютикова не удастся.

Падая, Стас больно ударился затылком о ступени лестницы, Юра повалился набок, прикусив язык. Ослепительная ярко-белая вспышка выжгла весь кислород, что был в колодце двора. Волна горячего воздуха ударила в разные стороны, расходясь от эпицентра взрыва, выбив все стекла, что еще оставались в окнах заброшенного дома, и поднимая пыль. Уши заложило, как бывает, когда самолет набирает скорость. Через секунду волна холодного воздуха со всех сторон вернулась к эпицентру и давление снова ударило по ушам. Звон летящих осколков, шум стелющегося по асфальту мусора постепенно затихли, и во дворе повисла тишина.

Главную роль в спасении Стаса, Юры и Вовки от ударной и тепловой волн сыграл кирпичный короб мусоропровода. Упав на пол, они оказались в узкой тени, которую тот отбрасывал. Но даже этого небольшого пространства хватило чтобы избежать контакта с излучением, преобразующим живую, биологическую ткань в тепловую энергию.

Первым поднялся Вовка. Пока Юра и Стас сидели на полу, откашливаясь от пыли, Корнеев с пистолетом в руках осторожно вышел из подъезда. Во дворе не было ни одной живой души. Медленно, постоянно оглядываясь по сторонам, Вовка подошел к месту последней схватки полковника Лютикова за родную планету. На асфальте остались два черных пятна, наползавших друг на друга, напоминавших покореженную восьмерку, и еще одно, правее, в двух метрах.

Гиппарх так и не успел добежать…

— Вот ведь загадка какая, — сказал Топорков. Вовка оглянулся. К нему подошли Стас и Юра. — И не поймешь, как теперь к Лютикову относиться.

— Да, — согласился Егоров. — Теперь не узнаешь, герой он был или сумасшедший.

— По крайней мере в ближайшем будущем, — сказал Топорков.

— Жил как легенда, а умер… — Корнеев замолчал на полуслове.

— Поверь мне, Вовка, и смерть его станет легендой, — вздохнул Егоров.

Поднявшись по полуразрушенной лестнице на шестой этаж, Топорков нырнул в первую квартиру. Вовка и профессор старались не отставать от него. Юра прошел до конца длинного коридора и свернул налево. Из-под обвалившейся штукатурки, поваленной кирпичной перегородки, вырванных зачем-то оконных рам Юра быстро откопал большую картонную коробку, в которой когда-то в эту квартиру принесли настенные часы.

— Держи, профессор, — поднявшись с колен сказал Топорков и передал коробку Стасу. — Ты столько лет шел к этой книге…

Стас принял коробку едва заметно дрожащими руками. Он посмотрел на Юру, а тот смог лишь улыбнуться и пожать плечами. Стас снял с коробки крышку и передал ее Вовке. Тот принял крышку и проглотил комок, подкативший к горлу. Он волновался не меньше профессора. Дрожащей рукой Стас откинул газету, лежавшую поверх книги.

— Как ты ее только нашел в этом мусоре…

— Нет, Стас. Это ты ее нашел, — сказал Юра. — Я ее всего лишь перепрятал.

Егоров сидел в своей квартире в большой комнате, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Ему было хорошо. Многодневное напряжение спало, мышцы были расслаблены, и, самое главное, в голове не было ни одной мысли о пришельцах, иных мирах и спиральных галактиках. Егоров получил книгу, которую искал двенадцать лет. Сейчас он посидит еще минут двадцать и займется книгой. Пока же Вовка, перетащив на пол настольную лампу, бессмысленно листал страницы зашифрованного текста и рассматривал рисунки Джордано Бруно.

Зазвонил телефон. Ни Вовка, ни Стас сразу и не заметили этого. Казалось, что может быть еще важного… Наконец Егоров, не открывая глаза, протянул руку к столику и снял трубку.

— Алло.

— Мишка очень любит мед, — сказала трубка.

— Почему? Кто поймет? — лениво и машинально продолжил профессор.

— В самом деле, почему… — добавила трубка.

Стас открыл глаза и улыбнулся:

— Мед так нравится ему. Олег?! Алексеев?!

— Узнал.

— Ах ты физик-шизик… Ты где столько лет пропадал? Мы тебя никак найти не могли…

— Значит, рад будешь, если я в гости зайду?

— Конечно!

— Ты один?

— Подожди, ты что, внизу, что ли?

Вовка посмотрел на Стаса, пытаясь понять причину неожиданного всплеска радости.

В дверь позвонили. Егоров положил трубку на столик рядом с телефонным аппаратом и пошел открывать дверь. На пороге стоял его старый школьный приятель с мобильным телефоном в руке. Профессор отступил на пару шагов, пропустил гостя в квартиру.

Они долго смотрели друг другу в глаза и наконец обнялись. Заслышав шум в прихожей, Вовка поднялся с пола и выглянул из комнаты. Олег заметил его и как будто насторожился.

— Ты сказал, что один.

— Ничего я тебе не говорил, — улыбался Стас. — Это Вовка. Считай, что он мой сын.

— Здрасте, — сказал Вовка, на удивление почувствовав себя как-то неловко, но уходить не собирался.

— Проходи, — сказал Стас, подталкивая гостя в спину.

Вовка сообразил, что книгу нужно спрятать, и метнулся к ней, но Алексеев уже вошел в комнату.

— Так это и есть та самая книга, которую ищут уже четыреста лет?

Корнеев обернулся и посмотрел на гостя. Мгновения ему хватило, чтобы оценить ситуацию. Внутренне он сжался, словно пружина, и был готов развернуться в любую секунду.

— Что ищут? — спросил Стас.

— Джордано Бруно, «О свойствах времени», — сказал Олег.

Стас посмотрел на Алексеева, и тот не смог не отвести взгляд.

— А я думал, ты и правда в гости зашел, — сказал Стас, и в голосе его чувствовалась великая досада.

— Прости, Стас, — сказал Алексеев, — но я за книгой.

— Здесь не библиотека, — жестко ответил Вовка.

Алексеев коротко посмотрел на Вовку и снова повернулся к Стасу. Корнеева это еще больше разозлило. Он почувствовал, что его присутствие в этой комнате оценили не более чем писк назойливого комара, укус которого неприятен, но не имеет никакого значения.

— Ты один пришел? — с удивлением вызывающе спросил Стас.

— А разве это что-то меняет? — спросил Алексеев.

Стас еще раз посмотрел на своего школьного друга. Тот ничуть не изменился.

Разве что начал седеть.

Перед Егоровым стоял высокий широкоплечий мужчина сорока восьми лет в хорошем костюме и не очень дорогих, но приличных ботинках. В его сытых, но не зажиревших глазах чувствовалась уверенность человека, который достиг в жизни почти всех поставленных перед собой целей.

— Давай присядем, — предложил Алексеев. — А если мне в этом доме еще и растворимого кофе нальют, я буду очень признателен.

Стас посмотрел на Вовку, тот мысленно вздохнул и побрел на кухню. Алексеев опустился в кресло, Егоров сел напротив него.

— Не могу пить молотый и все тут. Сразу сыпь появляется, — неуверенно сказал Алексеев и осмотрел комнату. Взгляд его снова скользнул по раскрытой книге, лежавшей на полу. — Неплохая квартирка…

Олег повернул голову и снова встретился взглядом со Стасом.

— Слушай, ну так получилось. Прости.

Было видно, что Алексееву действительно очень жать, что он пришел к старому другу по делу, а не просто так.

— Ну хочешь, плюнь мне в лицо!

На кухне зашипел электрический чайник, Вовка загремел чашками.

— Ладно, — сказал Стас, — проехали.

— Спасибо, что не плюнул, — улыбнулся Алексеев.

В комнату вошел Вовка. Он пододвинул к дивану столик, Олег и Стас пододвинули к столику кресла. Вовка ушел на кухню и вернулся с подносом, на котором стояли три чашки, чайник, банка кофе, сахарница и плетенка с печеньем.

Алексеев посмотрел на Вовку. Тот насыпал в свою чашку кофе, налил кипятку и устроился на диване.

Пауза давила.

— Я пропущу намеки и сразу перейду к делу, — отхлебнув из чашки и поставив ее на стол, сказал Алексеев. — Когда фашисты, из тех, кто успел сбежать, расползлись по земному шару, большая часть немецкого ученого мира очень скоро оказалась в Америке. Там не стеснялись сотрудничать с кем угодно, если это двигало вперед их науку. Опыты со временем американцы проводили очень давно. У них были кое-какие успехи, но серьезных результатов до сих пор так никто и не получил. Приблизительно тогда же появилась информация, что книга Бруно была в Рейхе, но за несколько месяцев до конца войны исчезла.

Начались поиски. Два десятка стран потратили колоссальные суммы денег в попытке найти ее. Результат нулевой. Я не буду говорить, что это большая удача, что книга у тебя в руках. Это и так понятно. Дело в другом. Мало кто знает, что именно зашифровано в книге. Практически все считают, что там рассказано о некоем способе перемещения во времени. Возможно. Но есть и другая информация. В наши руки попали письма Бруно, некоторые листы из его дневника, кое-что из доносов на него инквизиции. Вместе с итальянскими коллегами мы сделали очень качественный перевод. Видные мировые специалисты проанализировали записи и пришли к выводу, что в этой книге описан способ перемещения в пространстве.

— Чертеж нового ракетного двигателя? — спросил Вовка.

— Нет, — ответил Олег. — Что-то иное. Может, что-то наподобие телепортации, как это называют фантасты. Сам он додумался или ему кто-нибудь подсказал, не ясно. Был международный заговор спецслужб четырех стран. Они хотели завладеть информацией и использовать ее… и в военных целях тоже. Заговор раскрыт. Пока удается держать это в секрете от широкой общественности, но на уровне министерств иностранных дел, ООН и прочего был грандиозный скандал. Лютиков не участвовал в заговоре. По моей просьбе он пытался войти с тобой в контакт. Я верил Лютикову до конца и не знаю, что случилось во дворе старого дома. У нас все записано на видео. Будем анализировать.

— Сколько было пришельцев? — спросил Стас.

— Двое, — ответил Олег.

— Они действительно с Сириуса?

— Не знаю. Знаю только, что они не земляне.

— Вы не сказали, что они не люди… — заметил Вовка.

— Они очень похожи на людей, — ответил Олег. — По большому счету, до конца еще неизвестно, откуда появился человек. Может, с Сириуса…

— Почему вы не отобрали книгу силой? — спросил Стас.

— Во-первых, ты мне нужен, — сказал Олег, — и я хотел бы, чтобы ты сам ее отдал и работал со мной.

— А во-вторых?

— Месяц назад, когда открылся заговор, ведущие ученые мира пришли к соглашению о совместной разработке межпространственных и пространственных перемещений.

Так возник проект «Сфера». Нас поддержали не только ученые, но и писатели, художники, музыканты, врачи… Одним словом, люди, чье слово имеет вес в их стране и в мире. Правительствам ведущих стран мира было поставлено условие, что если проект начнут растаскивать по кускам и чуланам, если хоть одно государство попытается использовать открытие в военных целях или скроет новые научные данные, проект будет немедленно закрыт, а те, кто участвовал в нем или поддерживал его, найдут способ ответить правительствам.

Вплоть до прекращения работы над основными научными проектами.

— Утопия, — сказал Стас. — Детский сад. Этого никогда не будет. Ученые никогда не бросят науку. Государства никогда не договорятся. Даже если и сделают вид, то очень скоро все развалится. Ни одна страна мира, будь у нее такая возможность, не упустит шанс завладеть новейшей технологией, которую можно использовать в военных целях.

— Да, Стас, мы это понимаем, — сказал Олег. — Но скажи: ты мне веришь?

— Тебе — да. Твоим компаньонам — нет.

— Почему?

— Паниковский не обязан всему верить.

— Но ты веришь мне.

— Да.

— Так я заявляю, что этим людям можно верить. Я им верю. Не все из них получили Нобелевские премии, но все они честные люди. Стас, у них есть совесть, и она очень часто болит. Ты готов был помочь пришельцам научиться перемещаться во времени и пространстве. Так, может, и твоей цивилизации не мешало бы это уметь? Или ты уверен, что из других миров никто не придет к нам со своим законом?

— Вот видишь, как быстро ты сам вернулся к войне, — сказал Стас.

— Я не вернулся к войне, — сказал Олег. — Просто я не исключаю, что однажды кто-то может прийти к нам с тем, чтобы завоевать эту крохотную планету.

Человечество засиделось в колыбели. Ему пора к звездам. Секретность тормозит прогресс. Нужно менять обычаи. Пора объединяться. Хотя бы на таком уровне.

Егоров задумался. Идея была очень красивой, и в нее очень хотелось поверить.

Ведь не может же вечно продолжаться борьба друг с другом, борьба за выживание.

Может, поэтому другие цивилизации и не спешат вступать с нами в контакт?

Может, поэтому Гиппарх и хотел забрать книгу? Может, он и Зелловес заодно, прав был Лютиков, но только агрессора они видят в нас? Они боятся, что, получи мы эти знания, наши корабли повезут через звезды не исследователей, а завоевателей. И их можно понять. На протяжении всей истории мы только и делаем, что уничтожаем друг друга. Вакцины против смертельных болезней держатся в секрете, чтобы вирусы использовать в качестве оружия. А люди умирают от этих болезней. Водородный двигатель, созданный в середине двадцатого века, держится в сейфе, для того чтобы кто-то зарабатывал на продаже нефти, и неважно, что мы отравляем свой воздух, свою планету. Точно так же и новые ракетные двигатели наверняка в первую очередь будут использовать не для полета к звездам, а для доставки боеголовок. И кто мне докажет, что, придумав новый способ перемещения в пространстве, человечество не переместит смерть в любую часть вселенной? Может, нас поэтому и держат, словно в колодце, всякий раз сталкивая вниз, как только мы поднимемся на новую ступень, в ожидании, когда мы наконец уничтожим сами себя и дадим вселенной жить спокойно. И, казалось бы, самый простой способ — это самим уничтожить нас, чтобы не было больше проблемы, но они не делают этого.

Очевидно, у них так не принято. Да как узнать, что у них принято? Может, Олег прав? Главное — научиться. Честно говоря, с трудом верится, что только наша цивилизация во вселенной годится в завоеватели.

— Интересно, сколько может быть обитаемых миров во вселенной? — спросил Вовка, нарушив общее молчание.

— Количество звезд только в нашей галактике превышает сто миллиардов, — ответил Олег. — Если хотя бы у одной из миллиарда звезд есть разумная жизнь, то в нашей галактике их как минимум сто. А сколько галактик во вселенной мы пока что не знаем.

— Галактика — от греческого «галактикос», — как бы между прочим и все еще в задумчивости добавил Стас, — что означает молочный.

— Возможно, поэтому нашей галактике дали имя Млечного Пути. Ее размеры шестьсот двенадцать тысяч парсеков.

— Парсек это сколько? — спросил Вовка.

— В тысячу раз больше, чем до фига, — ответил Стас.

— Один парсек, — сказал Олег, — три целых двести шестьдесят три тысячных светового года. Почти тридцать одна тысяча миллиардов километров.

— А сколько до Сириуса?

— Двести шестьдесят семь парсек, восемь целых семьдесят один сотых световых года, восемьдесят две тысячи миллиардов километров.

— Вот уж, действительно, ужас охватывает, — сказал Вовка. — Как представлю себе возможные размеры вселенной… чувствую себя меньше атома. Только наша галактика в световых годах получается… почти два миллиона… а на рубли вообще переводить страшно.

— Боюсь, Владимир, что вы даже не в состоянии предположить, каковы размеры вселенной. Никто на Земле не может, потому что не имеет представления о таких расстояниях.

— Забирай, — спокойно сказал Стас.

— Что? — растерянно переспросил Олег.

— Забирай книгу, — повторил Стас.

Вовка замер с чашкой в руке. Он не сводил глаз со Стаса. Олег был внутренне рад решению друга, но все равно задал вопрос.

— Стас, ты уверен в том, что действительно хочешь отдать мне книгу Бруно?

— Абсолютно уверен, — ответил Стас и, посмотрев в Вовкины глаза, полные не то обиды, не то разочарования, добавил: — Все равно отнимут. Не свои земляне, так прилетит какая-нибудь гадость. Можно ее, конечно, еще сжечь.

Но я этого сделать не смогу. И другому не дам. Это как с котенком: отдам в хорошие руки.

Они еще с полчаса пили кофе. Стас был рад встретить старого друга, которому он с детства верил больше, чем себе. Олег был рад не меньше.

Сразу после института Алексеев попал в закрытую лабораторию, и возможности встретиться со школьными друзьями у него практически не было. Работа, работа, работа. Когда задуманное получается, работа превращается в наркотик.

Очень скоро ты понимаешь, что не можешь без нее существовать. Алексеев знал намного больше, чем мог себе представить обыватель. Непонятные явления, катастрофы, которые правительства выдавали за стихийные бедствия. Правда порой была ужасной. Но он не мог рассказать об этом даже самым близким людям. Он не имел права.

— Я не для декорации сказал о том, что хотел бы видеть тебя в своей организации, — сказал Олег, когда они со Стасом прощались в прихожей.

— И в качестве кого ты меня видишь? — улыбнувшись, спросил Стас. — Я атомы расщеплять не умею. На глазок вряд ли определю спектр звезды.

— Я вижу тебя в качестве умного человека, — ответил Олег. — Специалиста по истории и культуре разных народов. Когда произойдут первые контакты, такие люди будут нужны как воздух.

— Ты думаешь, они еще при нас произойдут?

— Я в этом уверен. И Владимиру есть дело. Ведь служба космической безопасности существует. Такой боец там будет совсем не лишним. Тем более он один из тех, кто уже вступал в единоборство не только с инопланетянами, но и с демонами, — улыбнулся Олег.

Когда Алексеев ушел, Стас снова сел в свое кресло и, как прежде откинувшись на спинку, снова закрыл глаза. Вовка отнес поднос с посудой на кухню, вымыл чашки и убрал их в шкафчик.

— Ты правда так давно знаешь Олега? — спросил Вовка, садясь в кресло напротив.

— С семи лет, — ответил Стас. — О том, что с нами было, можно написать очень толстый роман.

— Ты думаешь, что поступил правильно, отдав ему книгу?

— Изменяя себя, мы изменяем мир, — устало ответил Егоров. Он открыл глаза и посмотрел на Вовку. — Хочется хоть кому-нибудь верить.

Август 1999 — март 2000 Июнь — июль 2000 Август 2000

Оглавление

За час до срока…

    1893 год

    1909 год

    1911 год

    1997 год

    1893 год

Гость

Альфа Большого Пса Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg