«Падение Хронополиса»

Падение Хронополиса (fb2) - Падение Хронополиса (пер. Борис Кадников,Олег Эрнестович Колесников) 402K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Баррингтон Дж. Бейли

Баррингтон Бейли Падение Хронополиса

Глава 1

Раздался гулкий удар, и над продуваемой ветрами равниной материализовались корабли Третьего Хронофлота. Пятьдесят боевых кораблей, детища огромной верфи Хронополиса и гордость Империи, выстроились на сырой почве саванны, будто город вырос в глуши. Впечатление усиливалось рядами квадратных иллюминаторов на бортах кораблей, ярко освещенных изнутри и хорошо различимых в сумерках. На землю тяжело упали первые крупные капли дождя; погода хмурилась, по небу быстро бежали низкие тучи. Приближалась буря.

Прошло полчаса. В борту флагманского корабля откинулась крышка люка, превратившись в наклонный трап, и на землю сошли трое. Впереди шли двое сурового вида мужчин в военной форме темно-бордового цвета, с нашивками на груди и на рукавах и кокардами на фуражках. Третий шел следом, дрожа всем телом и съежившись, уставив глаза в землю и лишь изредка бросая по сторонам затравленные взгляды.

Они остановились на бугорке за сотню ярдов от ближайшего корабля. Адмирал Хайт оглянулся назад, и сердце его наполнилось гордостью. Строй кораблей был похож на длинные офисные коробки в прямоугольных линиях города, но каждый корабль имел стрельчатую форму для продвижения сквозь время, и потому этажи кораблей-зданий шли ступеньками — высокая корма и низкий нос. Адмиралу это напомнило другие, древние суда: парусники-галеоны, которые когда-то — задолго до границы Империи в прошлом — бороздили земные моря.

— Хорошо на свежем воздухе, — негромко сказал адмирал. — Внутри страта я начинаю страдать клаустрофобией

— Да, сэр.

Полковник Анамандер всегда терпеть не мог эту часть процедуры. Обычно ему приходилось руководить уборкой трупа, и сегодня он был избавлен от этой работы лишь потому, что адмиралу захотелось пройтись.

Рыскающий ветер доносил до ушей низкий гул ближайших кораблей времени. Так гудели двигатели, удерживающие корабли в ортогональном времени. Иногда этот ровный гул нарушался другими, более громкими, лязгающими звуками. Механики флота занимались ремонтом, ради которого и пришлось сделать остановку.

«Как здесь пустынно», — подумал полковник Анамандер. Для остановок на этом участке истории корабли времени выбирали глухие, необжитые районы. Изменчивость времени — вещь серьезная.

Курьер поднял на адмирала пустые глаза и произнес голосом замедленным и глухим:

— Я могу теперь умереть?

Хайт кивнул с видом презрительным и отстраненным.

— Вы исполнили свой долг, — официальным тоном ответил он.

Казнь-самоубийство курьеров происходила просто. В ней использовался блуждающий нерв, через который мозг может дать сердцу приказ остановиться. Этим нервом, наставленным на сердце как пистолет с введенным курком, объясняются все случаи смерти от испуга, горя или отчаяния, а также от внушения шамана или колдуна. На последнем инструктаже курьера учили, как умышленно дать команду этому нерву и после выполнения задания выполнить приказ о самоликвидации — приказ фактически излишний. Сейчас курьер закрыл глаза и мысленно произнес ключевое слово, внушенное ему под гипнозом. Судорога исказила его лицо, он сложился пополам, с хрипом втянул в себя воздух и безвольной куклой упал на землю.

Анамандер шагнул в сторону из уважения к смерти.

— Этому курьеру была оказана необычная честь, сэр. Немногие доставляли нам послания подобной важности.

— Именно так.

Адмирал Хайт продолжал обозревать свой флот.

— Нас ожидает испытание, полковник. Похоже, начинается атака широким фронтом — может быть, даже настоящее вторжение. Теперь от нас с вами зависит судьба Империи.

— Странно, что такому типу довелось принять участие в подобных событиях, — задумчиво проговорил полковник Анамандер, кивнув в сторону трупа. — Мне почему-то всегда бывает их жалко.

— Не стоит сожаления, — отозвался Хайт. — Эти люди все до одного — уголовники. Приговоренные к смерти убийцы и тому подобная публика. Пусть спасибо скажут, что им предоставлена честь в последний раз послужить Империи.

— Интересно, что им приходится пережить, что они так рвутся к смерти?

Хайт рассмеялся без тени веселья:

— На этот счет я могу сказать одно: есть только один способ узнать об этом, и, как вы сами понимаете, его трудно рекомендовать. Несколько раз я пытался расспрашивать курьеров, но ничего осмысленного они не говорят. Похоже, что они лишаются дара членораздельной речи — в некоторой степени. Знаете, полковник, в отношении этих курьеров мое положение, можно сказать, особенное. Пока я не произнесу фразу, освобождающую курьера от гипнотического запрета, он не может произнести ключевое слово и включить блуждающий нерв. И если бы я когда-нибудь… должен признаться, меня часто подмывало оставить одного из них в живых и посмотреть, что с ним будет. Может быть, он бы пришел в разум и смог рассказать что-нибудь интересное. Однако приказ есть приказ.

— Они приговорены, но у этой процедуры должна быть еще другая причина.

— Скорее всего. Вы когда-нибудь видели страт невооруженным глазом, полковник?

Полковник Анамандер вздрогнул от неожиданности:

— Нет, сэр.

— А я — да. Не настолько долго, чтобы разрушить рассудок беглым взглядом. Много лет назад. Я стоял на мостике, когда наш главный двигатель на миг засбоил, из-за… но дело не в этом. Важно, что я увидел страт или почти что увидел. И до сих пор не могу сказать ни вам, ни себе, что же я увидел.

— Говорят, что страт оставляет на человеке отпечаток.

— Да, полковник. Но не спрашивайте меня, какой именно.

Хайт потянул носом воздух, потом слегка поежился. Капли дождя вокруг падали все чаще и чаще.

— Вернемся внутрь. А то промокнем насквозь.

Они вернулись к трапу, поднялись по нему и скрылись внутри флагмана. Еще через полчаса флот исчез с тем же гулким звуком, что и появился. И почти сразу загремел гром, на саванну обрушились ливневые потоки, перехлестывая через тело курьера, умершего в шести столетиях от родины.

От ровного гула двигателя времени под ногами полковнику Анамандеру стало спокойнее на душе. Корабли ускоряли ход и уходили в прошлое, наискось пересекая временную ось планеты на пути к заданной точке в пространстве и времени: континент Америк, Пятый узел.

Рассекая темпоральный субстрат — страт, на сленге хрононавтов, — корабли испускали бета-лучи. Электромагнитные волны в страте не распространяются и потому для связи использоваться не могут. На небольших расстояниях выручали бета-лучи — пучки релятивистских электронов со скоростью меньше световой. Доставали они недалека, но корабли времени, идущие строем, могли держать связь и наблюдение за близким горизонтом.

Приказ, полученный Хайтом, был ясен. Ему надлежало отправиться на поиск чужих боевых кораблей, вторгшихся в пределы Имперского Тысячелетия.

Набег вражеских кораблей был отлично спланирован, и это подтверждалось тем, что Третий Хронофлот обнаружил их лишь у себя в тылу. Они шли из будущего на высокой скорости, слишком быстро, чтобы можно было выставить защитные временные барьеры. В том случае, если задачей вторжения было изменение событий прошлого — что было обычной тактикой войн во времени, — следовало ожидать существенных перемен в хроноследовании Империи.

По мнению Хайта, эта атака была свидетельством начала войны с Гегемонией, которую Военный Совет считал неизбежной. Гегемония, существующая в отдаленном будущем сразу же за Столетием Безлюдья, спокон веку была основной угрозой Империи, и можно было не сомневаться, что этот набег тоже исходит именно оттуда.

Если же целью вторжения было испытать обороноспособность Империи, то Хайт торжественно пообещал себе, что заставит неприятеля расстаться с напрасными надеждами. Как всякий хрононавт, он был фанатически предан своему долгу; служение Империи было для солдат времени смыслом жизни. Он чувствовал себя лично оскорбленным, и не только самим фактом вторжения на территорию Империи, но и попыткой изменить взаимосвязь прошлого и будущего, единоличное священное право на что принадлежало только Их Всевременным Величествам, Императорской Семье Дома Иксианов.

Предаваясь подобным размышлениям, адмирал Хайт не спускал глаз с экранов сканеров. Мостик — как по традиции называли командное помещение корабля — имел форму большого вытянутого полуэлипсоида. Вдоль выгнутых дугами противоположных стен локоть к локтю располагались операторы двигательных машин. Секция пилотов находилась в острой части эллипсоида, и еще ряд операторских консолей располагался по средней оси. Флагман пока не разогнался, и поэтому эффект сжатия еще почти не проявлялся. На максимальной скорости он достигнет такой силы, что носовая часть корабля и находящиеся в ней пилоты уменьшатся до размеров дюйма, в то время как люди в корме сохранят свой обычный рост, и при этом будет казаться, что длина мостика уменьшается во много раз. Сейчас на мостике флагмана находилось тридцать два человека, не считая утешителя в мантии с капюшоном, который шел между рядами терминалов, раздавая благословения перед боем и кропя святым вином. Адмирал Хайт и полковник Анамандер сидели за столом на возвышении в задней части мостика, глядя на операторов и пилотов. Адмирала, когда он сидел за этим столом, особенно в периоды ходовых скоростных испытаний, не раз посещали забавные мысли о том, каким может показаться оглянувшемуся назад пилоту его командующий — огромным массивным титаном, нависшим подобно ангелу мщения.

Раздался звук гонга — адмирала вызывал сканерист.

— Мы напали на след, сэр!

— Держитесь его, — приказал Хайт.

Когда флагманский корабль, а за ним и весь флот, заложили крутой вираж, меняя направление движения внутри многомерного страта, Хайт испытал легкий приступ тошноты. Скорее не тошноты, а странных томящих ощущений в области солнечного сплетения, которые знакомы всякому, кто хоть когда-то ступал с быстро движущегося эскалатора на неподвижный. Путешествие сквозь время напоминало гонки на безумных, колеблющихся американских горках. То и дело возникали вихри и вспучивания геодезических линий времени, которые хронокораблям приходилось повторять.

Хайт и Анамандер не отрывали глаз от экрана главного монитора. Флот проходил область завихрений, и по экрану неслись спирали и кривые трехмерного отображения страта. (Хайт и Анамандер отлично знали, что появление такой области свидетельствует об угрозе стабильности Империи: оно могло означать, что существующая последовательность ортогонального времени подвергается изменению.) Через некоторое время изображение на экране разгладилось и ощущение тошноты ушло.

На главном мониторе замаячили призрачные силуэты неприятельских судов.

Рассеянный свет бета-излучения выхватили из вне мрака страта сразу три вражеских корабля. Сомнений не было, — это были суда Гегемонии: непропорционально растянутые клиновидные формы, движущиеся острием вперед.

Изображение мигнуло, оставив вместо себя пустоту, затем появилось снова, вращаясь, меняя очертания и проходя сквозь череду совершенно невероятных трехмерных геометрических форм — это бета-радар принимал изображения четырехмерных объектов, меняющих направление.

— Курс противника? — рявкнул Хайт.

Из динамика переговорного устройства немедленно донесся ответ:

— После последнего разворота направление на Седьмой узел, пеленг семь-ноль-три по вертикальной оси.

— Торпедный залп!

В глубине корабля, под мостиком, свои гнезда покинули пять торпед, составляющих стандартный залп. Чуть позже, мигнув, они появились на экране главного монитора. Надежды на то, что хотя бы одна из этих торпед достигнет цели, не было почти никакой. Страто-торпеды были тяжелыми, неуклюжими снарядами, из-за древних временных двигателей у них были очень малые скорость и радиус действия.

— Предложим им бой, сэр? — негромко спросил адмирала полковник Анамандер.

Хайт ненадолго задумался и отрицательно покачал головой:

— Они выполнили свое задание и теперь возвращаются. Нам нужно найти их на боевом курсе до подлета к цели.

Сигналы, исходящие от торпед, исчезли с экрана — снаряды канули в бездну страта. Следом с экранов пропали и корабли Гегемонии.

Хайт отдал приказ идти дальше в прошлое, двигаясь поперек вертикальной оси времени. Когда флот углубился внутрь исторической территории еще на сто пятьдесят лет, он скомандовал общую остановку и готовность, а флагману велел совершить короткий выход в ортогональное время.

Корабль повис над залитой солнечным светом страной. Внизу под днищем флагмана между городами и деревнями, тут и там пятнами, испещрившими лоскутное одеяло полей, извивались реки и тянулись линии дорог. Компьютер флагмана немедленно принялся анализировать местность, сравнивая ее с данными официальной библиотеки, но ни Хайту, ни Анамандеру отчет компьютера был уже не нужен. География места, над которым они парили, резко отличалась от памятной им. Гирреад, самый большой город этого узла, исчез без следа.

В ортогональном времени атака Гегемонии уже увенчалась успехом.

Хайт тщательно рассматривал ландшафт, отыскивая признаки недавних разрушении. Но их не было: Гирреад погиб не от бомбы и не от чумы.

Вместо этого Гегемония воспользовалась своим самым страшным оружием, слухи о существовании которого до Верховного Командования доходили, но в которое оно отказывалось верить: искривитель времени — устройство, способное менять ткань времени непосредственно. Гирреад был попросту исключен из бытия. Все его следы, в прошлом и будущем, исчезли.

И в новой реальности о пропавшем городе знали только люди на кораблях времени, находящихся в страте, да сотрудники Ахронального Архива Хронополиса. Снова Хайт ощутил тяжесть знакомого бремени: страшной ответственности хрононавта.

Утешитель, закончив обряд, вернулся в хвост мостика к адмиралу и узнал тяжелую новость. Он завел глаза вверх и звучно забормотал неразборчивые слова отчаянной молитвы. Адмирал и полковник разделяли его ужас: Гирреад со всеми своими обитателями был поглощен, как потерпевший крушение корабль, бесконечностью неактуального, всего лишь потенциального времени. Так это описывалось научными терминами. На церковном же языке это называлось Пучиной Погибших Душ.

С хлопком воздуха, занявшего освободившееся место, флагманский корабль вернулся в темпоральный субстрат. Хайт вспомнил об области турбуленции, которую они проходили не так давно. Вне всякого сомнения, завихрения в страте были связаны с происшедшими в ортогональном времени переменами. Но сражение еще было не проиграно, отнюдь. Оставалось еще особое время страта, в котором события, случившись однажды, не проходили бесследно, но оставались там, зависая, на часы, дни, иногда на месяцы субъективного персонального времени. Не было ничего необратимого.

Возможно, еще удастся вернуть из заклятия эти погибшие души.

Флот продолжал свой траверс. Происходящее сейчас, сказал себе Хайт, это лишь малое подобие того, что принесет с собой грядущая война во времени. Наиглавнейшей целью будут взаимные изменения существующей истории и предотвращение этих изменений: возвращение снова и снова по мрачному следу измененных событий, на каждый удар — отменяющий его контрудар. Окончательная же победа одной стороны будет достигнута тогда, когда история ее противника окажется измененной настолько, что его временной флот потеряет поддержку из существующего бытия. После этого повергнутый противник сможет еще некоторое время продолжать сражаться, носясь внутри страта, словно стая призраков, на никогда не построенных кораблях, с командой на борту, состоящей из никогда не рожденных людей. Через короткое время они исчезнут, погрузившись в неактуальное, потенциальное существование.

Мысли адмирала прервал гонг, и снова на экране монитора появились корабли Гегемонии.

— Курс неприятеля — Пятый узел, — доложил сканерист.

Адмирал и полковник пересчитали на экране отметки вражеских кораблей. Их было двенадцать.

— Это они, — объявил Хайт. — На своем боевом курсе. Приготовиться.

Капитан Монд Этон, командир «Молота Империи», увидев на экране монитора возвращающиеся в будущее суда Гегемонии, был уверен, что сейчас начнется бой. Только позже, когда с флагмана пришел приказ пропустить неприятеля без боя, он понял, что поторопился. Возвращающиеся корабли Гегемонии наверняка постарались бы уклониться от схватки, но даже если бы удалось их уничтожить, это ничего бы не решало.

Мостик «Молота Империи», на котором одновременно работали семь человек, был уменьшенной копией мостика флагманского корабля адмирала Хайта. «Молот Империи», в отличие от больших кораблей, служащих одновременно линкорами и транспортами, был эсминцем — маневренным, хорошо вооруженным, с небольшим экипажем. Быстроходный, он мог настигнуть любого противника, а хронофазное оборудование позволяло наводить бортовой залп с точностью до микросекунды.

— Сердце разрывается смотреть, как они уходят, — сказал сканерист, поглядывающий на тот же экран, что и капитан Этон. — Правда ведь, сэр?

Этон кивнул:

— Они еще не ушли, сканерист. Эти корабли — уже призраки, хотя сами об этом еще не знают.

Клинообразные корабли Гегемонии растворились в экранах. Этону не хотелось особо задумываться о только что упомянутом парадоксе. В страте парадоксы — общее место. И не только в страте; с момента образования Хронотической Империи даже последний из ее обитателей знал, насколько его существование зависит от капризной изменчивости времени. Много миллионов было таких, кто существовал однажды (если только это слово вообще имеет смысл за пределами времени) и теперь не существовал никогда. За пределами времени — то есть в списках несуществующих граждан в Ахрональных Архивах, где хранилось больше исчезнувшей истории, чем существующей.

И если теперь атака Гегемонии не будет остановлена, то к этому скорбному списку исчезнувших прибавится еще не один миллион.

Этон повернулся к лейтенанту Кришу:

— Примите управление, я обойду корабль.

Покинув мостик, Этон двинулся по переходам и галереям своего корабля, ощущая в воздухе нарастающее напряжение. Ему предстоял третий серьезный бой в качестве командира «Молота Империи», и оба предыдущих раза он перед боем инспектировал все отсеки вверенного ему корабля — это давало ему ощущение корабля как слаженной боевой единицы. Радостные полчаса до того, как флот настигнет противника.

Капитан посетил центр управления огнем, где напряжение, конечно же, чувствовалось острее всего, и неудивительно. Он обвел взглядом ряды терминалов — сидящие перед ними люди, в некотором смысле, были не более чем придатками машин. На многих кораблях центр управления огнем был совмещен с мостиком, что на первый взгляд казалось логичным, хотя и добавляющим тесноты решением. Капитан Этон предпочел разделить мостик и центр, хотя и знал, что другие капитаны так обычно не делают.

Сказав несколько слов ободрения, капитан направился в глубь корабля к машинному отделению.

Он остановился у двери, заслышав голоса изнутри, и улыбнулся сам себе. Сублейтенант Ленкар, талантливый молодой инженер, недавно принятый в Армию Времен, громогласно делился познаниями со своим помощником.

— Способ передвижения во времени основан на старой доброй формуле Эйнштейна, — вещал Ленкар. — Е равно Эм Це квадрат. Возьмем одну из составляющих правой части этого равенства: Це квадрат. Здесь-то и появляется время. Це — это скорость света: расстояние, проходимое за определенное время частицей с нулевой массой покоя. Из чего следует, что энергия есть не что иное, как масса, умноженная на время в квадрате. Но уравнение можно переписать и в другой форме: Эм равно Е, деленное на Це в квадрате. Из чего становится видно, что масса определяется соотношением энергии и времени. Здесь собака и зарыта: что случится, если мы к этой формуле добавим возмущение? Мы это делаем, заставляя обладающие энергией частицы двигаться быстрее света. Равенство нарушится — энергия, деленная на скорость света в квадрате, больше не добавляется к массе покоя. Но это равенство должно выполняться — фундаментальный закон физики. Что же происходит? Равенство сохраняется счет того, что масса покоя сдвигается по времени — настолько же, насколько сдвигается правая часть.

— Но где же здесь страт, господин сублейтенант?

— Страт — это то, из чего состоит время, парнишка. И ты движешься сквозь время, значит, движешься сквозь страт.

Сублейтенант Ленкар постучал по стальному кожуху, выпиравшему из стены машинного отделения.

— На этом принципе вот эта штуковина и действует. В ней мы разгоняем пи-мезоны до чего-то между Це и Це квадрат. Это самая важная часть корабля, и ты это никогда не забывай.

Этон улыбнулся — настолько юношеский басок сублейтенанта контрастировал с уверенностью, с которой он объяснял своему подчиненному сложнейшие материи.

— Эм равно Е, деленное на Це квадрат, — еще раз повторил сублейтенант. — Заметим, что время входит в обе составляющих правой части. Именно поэтому через страт не может быть передана чистая энергия, а только масса. Из-за чего Верховное Командование не в состоянии пользоваться радиосвязью, а посылает к нам этих бедняг курьеров.

При виде неожиданно появившегося в дверях отсека капитана Этона оба молодых человека со смущенным видом вскочили на ноги и поспешно отдали честь. Они сидели на деревянной скамье поодаль от основного пульта, где их начальники были заняты серьезной работой, не оставляющей времени для пустых разговоров.

— Как дела? — грубовато осведомился Этон, повышая голос, чтобы перекричать высокий вой двигателей времени.

Главный инженер оторвался от монитора и поднял глаза на капитана:

— Все в порядке, сэр.

Этон быстро осмотрел ряды мерцающих шкал и снова вышел в коридор. По коротким галереям и коридорам он двинулся дальше по кораблю, перебрасываясь отрывистыми фразами то с матросом, то с офицером. Он уже миновал центр управления огнем и собирался спуститься по длинному наклонному трапу на мостик, когда тихий гул монотонных голосов заставил его внезапно остановиться. Голоса, затянувшие унылую песню, доносились из-за двери ближайшей кладовой. Этон почувствовал, как его спина напряглась. С ужасом догадываясь о том, что он сейчас увидит, но еще отказываясь верить, он тихо нажал на ручку и приоткрыл дверь.

Напевные голоса стали громче, и капитан смог разобрать несколько слов.

— …Повелитель всея глубины, и если наступит миг тьмы нас, да опалит наши души мщение твое…

Капитан заглянул внутрь. В небольшой кладовой, в середине, между специально отодвинутыми к стенам ящиками с запчастями к двигателям времени, он увидел шесть фигур. Было похоже, что эти люди собираются здесь не впервые — ящики с запчастями были задвинуты и поставлены друг на друга аккуратно и продуманно. Все шестеро были в обычной корабельной форме, но вместо фуражек их головы прикрывали куски черной ткани, опускающейся на уши. Пятеро молящихся стояли на коленях спинами к Этону, опустив головы и спрятав лица в ладонях. Шестой, с золотым медальоном на груди и черной раскрытой книгой в руках, стоял перед коленопреклоненными и вел молитву. Этон немедленно узнал его — это был сержант Квейл из команды канониров. Удлиненное острое лицо сержанта выражало почти экстатический восторг, вполне естественный при исполнении такого ритуала.

В тот момент, когда сержант вздрогнул и поднял глаза, Этон выхватил из наплечной кобуры пистолет и сильным толчком широко распахнул дверь. Он ударил по кнопке висящего на переборке интеркома, рявкнул, чтобы пришла охрана корабля, и решительно шагнул внутрь. Встав над коленопреклоненными фигурами, капитан угрожающе повел в воздухе дулом тяжелого лучевого пистолета.

К нему обернулись бледные лица, искаженные виной и страхом. Квейл попятился, захлопнув книгу, и вид у него был как у крысы в ловушке.

— Травматики!

Этон бросил это слово как плевок. Известно было, что объявленная вне закона ересь сумела просочиться и в Армию Времени — по очевидным причинам хрононавты были благой почвой для ее ядовитого семени, — но капитану даже в страшном сне не снилось, что на его корабле появится не один еретик, а целая секта. Он был не в силах поверить своим глазам.

В коридоре послышался торопливый стук тяжелых сапог по металлу. Интерком затрещал и произнес:

— Как там у вас, капитан?

— В порядке, лейтенант. — Капитан узнал голос с мостика. — Пришлите сюда утешителя Фигеля.

В дверях замаячили дюжие фигуры охраны. Этон обернулся — стражи порядка пораженно заглядывали внутрь. На несколько секунд повисла напряженная тишина.

— Вы бы не трогали нас, капитан, — прозвучал наконец порывистый испуганный голос Квейла. — Иначе ваша душа канет в пучину…

— Молчать! — Этон был потрясен и оскорблен наглостью богохульника.

Протолкавшись между охранниками, появился корабельный утешитель Фигель. При виде стоящих на коленях, но в то же время далеких от покорности фигур и сверкающих глаз Квейла, из глубины капюшона священнослужителя донесся глубокий вздох. Утешитель Фигель начертил в воздухе знак круга и вытянул руку перед собой ладонью вперед.

— Изыди, Принц Отвратный, — торопливо забубнил он. — Изыди и пропади в глубинах времени, сними заклятие и скверну с этих слуг Господних..

Травматики мгновенно обернулись на звуки голоса Фигеля и все, как один, сделали в его сторону странный жест, сложив по-особому пальцы правой руки, как будто пытаясь оградить себя от наговора или порчи.

Квейл дико рассмеялся:

— Это ты не оскверняй нас своими пустыми заклятиями, поп!

Не обращая внимания на грубости, отец-утешитель Фигель начал перечисление святых имен, извлекая из-под складок своей мантии похожую на вазу вместительную чашу.

— Уведите их и заприте в камере! — гневно приказал капитан Этон. — Адмирал Хайт решит, где состоится трибунал — на его флагмане или в Хронополисе по возвращении.

Охранники начали выволакивать еретиков из помещения. Утешитель Фигель, бормоча себе под нос молитвы, вовсю брызгал по сторонам освященным вином: на стены кладовой, на самих сектантов, на металлический пол.

И тут по коридорам и отсекам корабля пронесся раскатистый удар гонга.

Из интеркома донесся голос лейтенанта Харса:

— Капитан, получено сообщение с флагмана. Обнаружен противник, идущий на цель.

— Сейчас буду, — ответил Этон.

Он поспешно направился к тралу, но сержант Квейл, вырвавшись из рук полицейских, сковывавших еретиков наручниками, преградил ему путь:

— Мы нужны вам, капитан! Я вам нужен. Никто лучше меня не справится с компьютером управления огнем!

Утешитель Фигель плеснул в лицо сержанта целую пригоршню святого вина:

— Ты осквернил себя преступной ересью, преступил заповеди Господни…

— Позвольте мне выполнить мой долг, — продолжал взывать Квейл к Этону. — Сейчас не время ослаблять корабль. Пустите меня за компьютер… — Он съежился от страха. — Потому что я не хочу утонуть в страте… без…

Внезапно Этон понял, что хотел сказать сержант. Травматики верили, что есть некий ритуал, который спасает — или хотя бы может спасти — незащищенные души, попавшие внутрь страта, что может случиться, например, если «Молот Империи» погибнет в предстоящей схватке. Этон не сомневался, что именно этому был посвящен прерванный им обряд. Это была, конечно, чушь, суеверие фанатиков. Но сейчас Квейл, лишенный этой воображаемой защиты, хотел бороться за свою жизнь сам, не ожидая беспомощно исхода сражения.

И в одном он все же был прав. Он был выдающимся канониром, лучшим на «Молоте Империи». Без него эффективность управления огнем будет меньше максимальной.

Этон посмотрел на сержанта с нескрываемым презрением:

— Хорошо. Освобождаетесь на время боя.

Оглянувшись к остальным закованным в наручники, капитан отметил в их числе еще двух человек из центра управления огнем.

— Сержанта Квейла и вот этих двоих освободить. Арестовать их немедленно после отбоя боевой тревоги.

В сопровождении утешителя Фигеля, который не отставал от него ни на шаг, капитан Этон спустился на мостик. На экране главного сканера уже были видны точки — корабли Гегемонии. Их изображение передавалось на «Молот Империи» с мощного бета-сканера флагмана.

— Они уже близко, сэр, — доложил сканерист.

Ждать оставалось недолго, но наступило то затишье, когда на флагмане кипит работа, проверяются и перепроверяются оценки ситуации, а периферийные корабли, в основном эсминцы вроде «Молота Империи», пассивно ждут.

Испытывая неуместное чувство вины за вынужденное безделье, капитан Этон ожидал приказа. Не время для эмоций, но никуда от них не денешься.

Фигель стоял напротив Этона (по церковным правилам, корабельный утешитель во время боя должен находиться на мостике и быть готов оказать моральную поддержку). Сейчас утешитель внимательно глядел в озабоченное лицо молодого капитана.

— Вы обеспокоены, — негромко сказал он.

Этон глядел на собственное отражение в блестящем металле стола. Его ровные черты лица, серые глаза и точеный нос были искажены и вытянуты выпуклой поверхностью и, казалось, смотрят на него из глубины измученных эпох.

— Как долго это продолжалось на борту моего корабля? — спросил он священника так же негромко. — У вас нет предположений?

— Нет. Секта травматиков известна умением хранить свою тайну. Конечно, обнаружить такое извращение на своем корабле вам более чем неприятно.

— Я просто понять не могу, — согласился капитан. — Каждый член команды этого корабля принес ту же присягу, что и я. Присягу защищать не только Империю, но и истинную веру. Как смогли такие люди стать еретиками?

— Пути заблуждений поистине непостижимы.

— Должен покаяться, отец утешитель, что сомневаюсь в верности своего решения — позволить сержанту Квейлу и членам его секты принять участие в бою. Как можно доверять еретикам и предателям?

— Самое странное, — медленно отозвался священник, — что их ересь, вероятно, носит лишь духовный характер. Проверено, что хрононавты-еретики остаются лояльными к Хронофлоту. Эта часть их присяги остается для них священной.

Из динамика, установленного на столе Этона, донесся сигнал. Гулкий отчетливый голос начал передачу приказания с флагмана:

— Следующим кораблям выдвинуться вперед и вступить в бой с противником: «Заклятие», «Молот Империи», «Десница Императора», «Неисчислимый»…

Всего Этон насчитал двенадцать названий — ровно столько, сколько было кораблей в неприятельской эскадре. Равенство было необходимо, чтобы склонить гегемонцев принять бой, а не начать отход, не выполнив задачи.

«Молот Империи» покинул строй кораблей флота. На несколько секунд суда Гегемонии исчезли с главного экрана, но очень быстро появились вновь, хотя и более размытые — эсминец переключил наблюдение на собственный бета-радар, менее мощный, чем флагманский.

Началась стандартная процедура атаки. Один из операторов мостика установил связь с остальными кораблями атакующей группы. Тем временем лучи бета-радаров эсминца летели впереди, нащупывая противника.

Утешитель Фигель отошел в сторону и быстро забормотал молитвы и благословения, время от времени опуская пальцы в потир с вином и кропя палубу.

Обнаружив преследование, корабли Гегемонии прибавили скорость и попытались выполнить маневр ухода. Клиновидные корабли, высота которых была в пять раз больше ширины или длины, стали менять направление, превращаясь в цепочки исчезающих призм, как на многократно отснятом кадре.

Пилот «Молота Империи», вжавшийся в свое кресло, также прибавил скорость, доведя ее почти до максимальной. На глазах у Этона дальний конец мостика уменьшился — пилот превратился сначала в карлика, потом в маленького мальчика, а потом в крошечную куклу шести дюймов роста.

Кораблям Гегемонии не удалось уйти от преследования, и у каждого из них была теперь собственная гончая. «Молот Империи» несся наперерез выбранному Этоном противнику. Держать верный курс подчас становилось трудно, потому что мерцающий и множащийся образ преследуемого смешивался с изгибами страта, которые тоже отображались на главном экране, но капитан ни разу не потерял врага из виду. В нужный момент он бросил пилоту короткий приказ.

Используя остаток запаса хода, эсминец капитана Этона обогнал корабль Гегемонии, повернул и преградил ему путь. Пилот «Молота Империи» бросал корабль взад и вперед, сходясь с кораблем неприятеля еще ближе и порождая каскад сбивающих с толку волн. Гегемонец рванулся прочь и попытался обогнуть препятствие, но пилот «Молота Империи» держался у него перед носом.

Оператор бета-радара нажал клавишу на консоли и сказал в микрофон:

— Эй, канониры! Есть контакт.

Под сводами мостика разнесся напряженный голос сержанта Квейла, и бета-лучи передали этот голос канонирам военного корабля Гегемонии.

— Остановитесь и примите бой, остановитесь и примите бой, — громогласным и угрожающим тоном взывал он к гегемонцу. — Предлагаю координаты рандеву.

Он повторил то же самое на языке Гегемонии, а бета-лучи передали строку координат.

Всего через секунду пришел короткий ответ:

— Согласны.

Два корабля, Империи и Гегемонии, двинулись почти параллельными курсами, медленно расходясь, пока не пропали с экранов сканеров друг друга.

«Молот Империи» сбавил ход, и носовая часть его мостика медленно увеличилась в размере, как раздувающийся воздушный шар. Пилот в носу мостика откинулся в кресле, сняв руки с верньеров управления, — штурвал корабля теперь полностью принадлежал центру управления огнем.

Существовала странная, но неизбежная традиция сотрудничества между воюющими кораблями. Самоходные торпеды, которыми были вооружены все корабли времени, не управляемые и летящие курсом корабля на момент выстрела, были настолько медленны и неуклюжи, настолько зависели от любого каприза страта, что были практически бесполезны. Нанести повреждения противнику корабль времени мог лишь тяжелыми излучателями.

Поскольку чистая энергия в страте не распространяется, использование излучателей означало выход в ортогональное время. Корабль времени, оставаясь в своей естественной среде, не мог ни сам вести огонь, ни быть пораженным огнем другого корабля. Именно поэтому противники, пожелавшие вступить друг с другом в бой, договаривались о точке рандеву и, покидая страт одновременно, становились уязвимыми для огня друг друга.

Свидание (как его называли) должно было быть и точным, и моментальным: точка во времени без протяженности. Как долго оставаться в ортогональном времени после этого момента — было вопросом благоразумия и учета соотношения между расчетным временем выживания и минимальным временем обнаружения противника и прицеливания. По порядку величин это были микросекунды, в течение которых каждая из сторон давала полный бортовой залп. Чаще всего на том поединок и заканчивался. Сильно поврежденный корабль не рисковал более выходить из-под защиты страта и устремлялся домой.

Все это и определяло критически важную роль центра правления огнем, который выполнял эти вычисления.

Капитан Этон смотрел на мелькающие цифры обратного отсчета до выхода в ортогональное время. Ожидание перед боем невыносимо, а сам бой для человека не существует, потому что никто не способен уследить за таким коротким промежутком времени. Сразу после ожидания наступает «потом» — победоносное или кошмарное.

И пока тикают минуты и секунды ожидания, команда канониров готовит компьютеры к этим решающим микросекундам жизни. Сам бой будет незаметен для людей, его проведут компьютеры. Потом на мостик полетят доклады о собственных повреждениях, о повреждениях противника, если они есть, и капитан будет принимать решение, предлагать ли повторное свидание.

— Пять секунд до выхода в ортогональное время, — объявил центр управления огнем.

В помещении мостика наступила напряженная тишина.

Потом «Молот Империи» встряхнуло, он покачнулся и завертелся. Даже не глядя на перечень повреждений, капитан Этон уже знал, что получил попадание в жизненно важные системы корабля.

Он впился глазами в главный экран. Корабль Гегемонии появился вновь, выполняя странный маневр отхода в сторону. Борт неприятельского корабля был оплавлен и пузырился.

Центр управления огнем не промахнулся.

Неожиданно до ушей капитана донеслись удивленные голоса сканеристов. Не веря своим глазам, капитан Этон различил у края главного экрана контур второго корабля-клина.

Из динамика донесся хриплый голос Квейла:

— Они перехитрили нас, капитан! Стреляли сразу с двух кораблей — взяли нас в клещи!

Этон выругался.

— Явно новая тактика, — устало ответил он Квейлу.

И вероломная. Такой способ ведения боя противоречил неписаным законам войн во времени.

Капитан Этон просмотрел только что составленный перечень повреждений корабля. Энергетический луч ударил «Молот Империи» в борт, расплавил броню и прожег корпус вплоть до машинного отделения. По счастью, разрушения в машинном были лишь частичными: двигатели времени все еще работали, хотя поле ортогонального времени, поддерживаемое внутри корабля при движении в страте, постепенно ослабевало.

Капитан посмотрел, как дела у других кораблей. Примерно половина кораблей Империи к этому времени успела провести свои бои с противником. Счет был в пользу Хронотической Империи. Два корабля Гегемонии уже были уничтожены.

К плечу капитана Этона склонился лейтенант:

— Рискованно снова выходить в ортогональное время, капитан.

Этон кивнул, ощущая груз ответственности. Это была не просто стычка с неприятелем: от исхода всего боя зависели и существование города Гирреад, и власть Империи над целым сегментом истории.

— Боюсь, что нам придется пойти на этот риск, лейтенант. Эти корабли надо остановить.

Он возвысил голос:

— Сканерист, два корабля противника в пределах видимости. Запеленгуйте их и передайте координаты в центр управления огнем.

Он подумал, каким образом можно подбить сразу два тяжеловооруженных корабля Гегемонии. Где-то неподалеку должен быть корабль имперской эскадры, оставшийся без противника. Или корабли Гегемонии выстроились в шахматный порядок, в котором корабли прикрывают друг друга?

Капитана пробрала легкая дрожь — он начал понимать, что видит перед собой фрагмент большого и неумолимо разворачивающегося неприятельского плана.

Он был готов уже отдать приказание сержанту Квейлу, когда его внимание привлекло неожиданное движение на главном экране. Среди изгибающихся и колышущихся линий страта росла неясная тень.

Еще через мгновение главный экран потух, и в тот же миг недра «Молота Империи» сотряс мощный взрыв. Эсминец задрожал второй раз. Нос корабля резко опустился книзу, и мостик обвалился.

Капитан Этон проверил, что связь с остальным кораблем полностью прервана, и лишь тогда покинул мостик. Среди скрежета падающего металла он вывел своих людей в наружный коридор и вышел последним.

Он знал, что произошло. Промелькнувшая по экрану неясная тень была стратоторпедой, угодившей неожиданно в цель, хотя шансы на это были не более ста к одному. Это было именно тем невезением, о котором хрононавты старались не думать.

Судя по всему, торпеда поразила эсминец как раз туда, где корпус незадолго до этого был вскрыт энергетическим лучом противника. Как бы там ни было, она взорвалась уже за плитами внутренней брони, в самом корабле, причинив серьезные повреждения несущим конструкциям.

Другими словами, эсминец разваливался пополам.

Со всех сторон доносились мучительные, пугающие скрипы и скрежеты. Этон осмотрелся. Коридор изогнулся и продолжал дыбиться. Капитан взял лейтенанта за плечо:

— Идите в рубку связи. Если бета-передатчик еще действует, попытайтесь связаться с кораблями флота и вызвать помощь.

Лейтенант пустился бегом и скрылся за поворотом. Остатки мостика у него за спиной сложились под давлением изгибающегося остова корабля, как жестяная банка. Команда придвинулась к своему капитану поближе, будто ища защиты. Из коридора послышались крики и далекий стон.

Капитан понимал и другую, еще большую опасность. Если никто не придет на помощь «Молоту Империи», то любой из двух эсминцев Гегемонии может подойти к нему вплотную и расстрелять торпедами в упор. Он подозвал к себе еще одного офицера:

— Попробуйте связаться с торпедным отсеком. Прикажите выпускать торпеды стандартной очередью — по одной каждые две минуты.

Конечно, сейчас не было способа узнать, уцелел ли торпедный отсек при взрыве. Вообще ни об одной системе нельзя было сказать, работает ли она — было только ясно, что электропитание пока что есть: лампы все еще горели.

Отец утешитель Фигель, стоя на коленях, молился о спасении корабля — и о своем тоже, мелькнула у капитана циничная мысль. Капитан неуважительным рывком поднял священника на ноги.

— Месть Господня постигла корабль сей! — бормотал Фигель, пузырясь слюной. — Ибо сие есть расплата за ересь!

Этон оттолкнул священника и ткнул пальцем в белого как мел сублейтенанта:

— Вагер, вы со мной. Остальным — приступить к спасательным работам. — Капитан говорил нарочито резко, чувствуя, что моральный дух людей падает. — На корабле есть раненые. Когда мы восстановим ход, ситуация уже должна быть стабилизирована. — Коротко взглянув на отца Фигеля, Этон добавил: — Души умирающих ждут вашего соборования, утешитель.

С этими словами капитан начал спускаться по искореженному трапу вниз к машинному отделению. Сверху торопливо переставлял ноги сублейтенант Вагер. Чем глубже внутрь корабля, тем больше было разрушений: раздутые переборки, некоторые полопались, словно бумажные мешки, пучки проводов и труб, свешивающиеся отовсюду, как порванные струны.

Но когда капитан и сублейтенант спустились и начали пробираться между обломков, уцелевшие лампы мигнули и зажглись опять, уже ярче. Из ближайшего интеркома донесся треск, и Этон мысленно похвалил ремонтников — они времени не теряли.

Остановившись около ожившего переговорного устройства, капитан попытался связаться с центром управления огнем. Ему ответил голос не Квейла или кого-нибудь из команды центра — говорил рядовой матрос:

— Мы полностью ослепли, сэр. И все три лучевые пушки вышли из строя.

— Где сержант Квейл? — спросил капитан Этон.

Молчание. И сдавленный голос матроса:

— Сержант Квейл оставил свой пост, сэр.

Капитан дал отбой и снова двинулся вперед, сделав знак Вагеру следовать за собой.

Перешагнув через тела двух матросов, они вошли в сгоревшее машинное отделение. Там плавали клубы дыма и воняло раскаленным металлом. Похоже было, что переборка машинного отделения расплавилась и только недавно затвердела. В самом машинном отделении, несмотря на значительные разрушения, было на удивление тихо. Этон заметил тело сублейтенанта Ленкара, не так давно гордо демонстрировавшего свои познания о перемещениях во времени. Оно было аккуратно уложено у дальней стены вместе с другими погибшими.

Начатые энергетическим лучом разрушения были успешно продолжены торпедным взрывом. Гироскоп трясся, из-под его толстого стального кожуха доносился тревожный неровный гул. Этон сразу понял, что ситуация тяжелая.

— Ход есть? — спросил он.

Ему ответил молодой офицер, поспешно отдавая честь:

— Никакой надежды, сэр. Самое большое, на что мы способны, это поддерживать поле внутри корабля.

— А выйти в ортогональное время сможем?

На лице второго уцелевшего члена команды машинного отделения отразилось сомнение.

— Может быть. Прикажете попытаться?

— Нет, — ответил Этон.

От этого не будет никакой пользы. Даже если удастся покинуть корабль, без необходимого оборудования фазировки большую часть команды вскоре выбросит обратно в страт. Добраться до ближайшего узла, где ортофазировка была бы естественной и постоянной, возможности не было.

Значит, все зависит от того, придет ли помощь.

Удалось ли лейтенанту Кришу добраться до рубки связи?

Капитан Этон пошарил взглядом по переборкам, ища коробочку интеркома, нашел одну в работоспособном с виду состоянии и нажал клавишу вызова. Раздался треск помех, потом слабый неразборчивый голос.

Тут палуба под ногами вздыбилась. Раздался глухой удар, перешедший в прерывистый рев, ударивший по барабанным перепонкам с такой силой, что он уже не воспринимался как звук, и капитану на миг показалось, что он вмурован в глубокое и твердое безмолвие. Отброшенный к дальней переборке, ошеломленный капитан видел, как палуба и подволока машинного отделения сходятся, хрустя, будто ломаются гигантские кости.

Грохот взрыва перешел в удары и треск ломающихся конструкций. Падение каркаса уже ослабленного корабля пошло быстрее.

Лейтенант Криш подобрался к капитану и помог ему встать.

— Еще одна торпеда, — едва слышно выдохнул капитан. — Похоже, нам конец.

Сближение палубы с подволокой на миг остановилось, но не приходилось сомневаться, что машинное отделение долго не продержится. Капитан неверными шагами добрался до приборных щитков. К нему подошел один из инженеров, и они уставились на мигающие цифры.

Инженер в ярости ударил кулаком по панели.

— Корабельное поле ослабевает, — глухим голосом произнес он.

— Сколько еще оно продержится?

— Думаю, что не больше десяти минут.

Этон шагнул к интеркому и набрал сигнал общей тревоги. Громким, твердым голосом он объявил:

— Говорит капитан. Эвакуация на спасательных плотах. Говорит капитан. Эвакуация на спасательных плотах.

Этон повторил свой приказ еще несколько раз, потом повернулся и взглянул в напряженные лица уцелевших механиков.

— Старший инженер останется здесь и сделает все, что в его силах, чтобы поддержать поле, — приказал он и, уже обращаясь к выступившему вперед старшему инженеру, добавил: — Я вас сменю через пять-десять минут. Остальные — к плотам.

Этон знал, что ему не спастись, но это было не важно. Сейчас его долг состоял в том, чтобы все живые успели к спасательным плотам.

И прежде, чем исчезнет поле ортогонального времени. Задача почти невыполнимая.

Группа шла по искореженным коридорам, осматривая отсеки и вытаскивая уцелевших из-под обломков. Раненым помогали идти или тащили на импровизированных носилках. Этон чувствовал, как мало осталось времени — и это даже без третьего торпедного удара; а он, учитывая беспомощное состояние корабля, будет почти наверняка.

Выведя группу к одному из шести спасательных плотов, Этон взял с собой лейтенанта Криша и отправился в корму. Не было уверенности, что приказ покинуть корабль был слышен во всех отсеках, и капитан решил лично проверить, чтобы этот приказ был выполнен дисциплинированно, а потом вернуться в машинное отделение и принять вахту, дав инженеру шанс добраться до ближайшего плота.

Недалеко от входа в камеру плота номер три капитан и лейтенант услышали шум перепалки, перекрывающий даже хруст и скрежет разваливающегося корабля. Вынув из кобуры лучевой пистолет, капитан Этон знаком приказал лейтенанту Кришу сделать то же самое. С оружием наготове они выступили из-за угла.

Навстречу им решительно шагал сержант Квейл, натянувший на себя один из двух корабельных страт-скафандров. За ним, как стая пузырей в кильватере, поспешали бормочущие и перепуганные травматики.

Даже сквозь полупрозрачный щиток шлема, сделанный из материала, затемняющегося при попадании в страт, на лице сержанта читалась решимость спастись любой ценой. Тело Квейла скрывала латунная броня. Пусть поле корабля исчезнет полностью, но Квейл в скафандре с автономным питанием, где есть слабое поле ортогонального времени, сумеет добраться до ближайшего плота.

Вскинув лучеметы, капитан Этон и лейтенант Криш загородили коридор.

— Куда это вы так торопитесь, сержант? — резко спросил Этон.

В ответ Квейл прорычал что-то неразборчивое. Члены секты, за которых он явно не испытывал ответственности предводителя, столпились у него за спиной, оценивающе рассматривая капитана.

В руках Квейл сжимал железный лом, которым, как понял Этон, он намеревался взломать камеру, где хранился плот. Капитан дал предупредительный выстрел поверх голов.

— Сержант Квейл оставил свой пост и похитил защитный скафандр. Снять скафандр, сержант! Погрузитесь на плот, когда будет ваша очередь.

И тут третий ужасающий взрыв потряс эсминец, разбросав людей в стороны. Душераздирающий скрежет подсказал Этону, что у корабля полностью оторвалась корма.

Квейл, хоть и в латунном скафандре, поднялся первым — наверное, отчаяние придало ему сил. Лом в его руках обрушился на голову капитана, но скафандр стеснял движения, и удар вышел неуклюжим — его частично приняла капитанская фуражка. Все же Этон рухнул на пол, почти потеряв сознание. Следующим взмахом лома Квейл попытался сбить с ног лейтенанта Криша, промахнулся и бросился дальше, сопровождаемый толпой.

Закинув руку капитана себе на плечо, Криш помог командиру подняться на ноги.

— Идите в машинное отделение, лейтенант, — неразборчиво проговорил Этон. — Смените механика.

— Слишком поздно, сэр. Разве вы не видите, что происходит? Поле уже разваливается.

Этон, борясь с наваливающимся забытьем, огляделся вокруг. Лейтенант был прав. В воздухе возникал мерцающий туман. Одолевала тошнота, а переборки, да и все твердые предметы, казалось, кружатся безостановочно. Это было верным предвестником разрушения ортогонального поля.

Криш потащил капитана по коридору. Питание отключилось, и лампы погасли, сменившись тусклым аварийным освещением с автономным питанием.

И сквозь этот хаос доносились жуткие крики. Корабль тонул, погружаясь в бездну страта, и кричали люди, уходящие в Пучину Погибших Душ.

Как захлебывается человек, попавший из воздуха в морскую пучину, так теряет он разум, попав из естественного, рационального времени в глубины страта.

Через несколько ярдов капитан заставил себя стоять прямо, хотя в голове еще гудело, и освободился от поддерживающей руки Криша.

— Оставьте меня здесь, лейтенант… Примите командование… сделайте, что в ваших силах.

Криш снова подхватил капитана, но тот снова освободился.

— Но вы должны позволить мне помочь вам, сэр. Может быть, всего несколько секунд…

— Вы прекрасно понимаете, что я не могу покинуть корабль. Спасайтесь сами… и спасайте всех, кого сможете. — При виде колебаний Криша голос капитана стал громче и тверже. — Это приказ, лейтенант! — Этон взмахнул пистолетом. — У меня есть чем защититься… от страта.

— Есть, сэр, — скованным голосом отозвался Криш.

С искаженным от волнения лицом он сделал шаг назад и отдал капитану честь, получив слабый ответный салют.

Тогда лейтенант повернулся на каблуках и пошел прочь.

Через несколько секунд после этого мерцающее поле ортогонального времени исчезло. Лучевой пистолет, из которого капитан намеревался застрелиться, выпал у него из руки. Не прошло и секунды, как поле появилось снова, но это была секунда, когда капитан увидел.

Увидел страт. Темпоральный субстрат.

Пучину Потенциального времени.

Увидел лишь на миг, но здесь и мига более чем достаточно. К счастью — а может быть, к несчастью, — вернувшееся ортогональное поле спасло капитана, погрузив в беспамятство. Действие страта на разум не вызывает милосердного забытья, но при возвращении в бегущее время возникает удар по сознанию неимоверной силы. Этон сразу лишился чувств.

Еще через несколько секунд два унтер-офицера, отчаянно бегущие к спасательным плотам, увидели лежащего капитана. Без раздумий, рефлекторно, каждый из них схватил Этона за руку, и капитана поволокли к плоту номер три.

Когда поле ортогонального времени (то есть времени, доступного пониманию человеческого разума) разрушается, оно исчезает не сразу. Его пузыри и фрагменты существуют еще минут десять, вихрясь и дрейфуя в страте.

Один из таких пузырей и болтался у стоянки плота номер три.

У входного люка бурлила свалка. В панике забыв о дисциплине, около тридцати человек дрались между собой за право первым войти в плот — хотя при организованной посадке места хватило бы всем. Прибежавший лейтенант Криш попытался навести порядок, но был застрелен сержантом Квейлом, который, раздобыв где-то лучевой пистолет, неуклюже сжимал его в медной перчатке скафандра.

На то у Квейла были веские причины. Ему надо было, чтобы никто, знающий тайну его вины, кроме собратьев сектантов, не попал на плот. Убедившись, что все члены секты разместились внутри плота, Квейл забрался внутрь сам и стал готовиться к катапультированию.

Но среди тех, кто в суматохе погрузился на плот, были и два унтер-офицера, принесшие лежащего без сознания Этона. Оставив капитана на полу, они храбро бросились обратно помогать раненым. Это их и погубило. Квейл с негодованием бросился вперед, чтобы избавиться от возможного свидетеля, но опоздал. Пассажиры плота, решив, что и так уже протянули достаточно, запустили процедуру аварийного катапультирования. Крышка входного люка захлопнулась, и внутри плота загудела установка локального ортогонального поля.

Последние клочки поля корабля уже рассыпались, и разбитый эсминец наполнялся стратом. В некотором смысле он прекратил свое материальное существование, поскольку материя не может сохранять свои свойства без вектора времени, придающего ей сущность. Плот же, как материальное тело, беспрепятственно миновал уже не существующие переборки и пустился в свободное плавание.

И это был единственный плот, которому удалось покинуть «Молот Империи». Все остальные были либо повреждены, либо не успели включить поле времени. Включив экран маломощного бета-радара плота, уцелевшие с эсминца увидели рядом с собой неясный силуэт огромного корабля Гегемонии. Хрононавты со страхом ожидали неминуемой гибели, но клиновидный корабль повернулся к ним кормой и быстро вышел за пределы чувствительности радара.

Сержанта Квейла, так и не снявшего скафандр, била дрожь. В неразберихе посадки он не думал о том, чем грозит ему убийство, но теперь понимал, что остались тела, от которых не избавиться, и свидетели, которым не заткнуть рот. Глядя на капитана Этона, Квейл обливался потом, надеясь только, что командир умрет, не приходя в сознание.

После катапультирования плот стал автоматически подавать сигнал вращающимся бета-пучком. Ничего другого для своего спасения пассажиры плота сделать не могли. Сидя кто где, они дожидались — то ли спасения, то ли судьбы, которая хуже смерти.

Глава 2

Первый узел: Хронололис, столица Хронотической Империи, резиденция Его Всевременного Величества, Наместника Императора Филиппа Иксианринского и местоположение хранилища имперской мудрости — самого Императора.

Хронополис густо застроен зданиями и широк. В утреннем свете (лучи восходящего солнца особенно выгодно подчеркивали всю роскошь и великолепие главного города Империи) его башни, мосты-арки и минареты сверкали и горели, отбрасывая от себя длинные, резко очерченные тени, падающие на здания пониже — обиталища многоязычного населения города: на кварталы Хевениан, отличавшиеся обилием аркад; на более строгие улицы Берек, и другие. Люди всех стран и всех периодов Хронотической Империи стремились в Хронополис.

Неописуемых размеров и сложной постройки дворец располагался в центре города, что было отличным решением как с практической, так и с эстетической точек зрения. Подобно пауку, сидящему в центре своей паутины, дворец распространял свои волоконца-щупальца во все стороны Хронополиса, и было почти невозможно сказать, где кончается он, а где начинается город. Это смешение имело и функциональный, и эмоциональный смысл: дворец постепенно проникал в город в виде правительственных институтов, военных учреждений и церковных организаций — трех столпов любого строя. Резиденция его преосвященства архикардинала Ремуара также находилась на территории дворца, благодаря чему все бразды правления, политические и духовные, оказывались в руках Его Всевременного Величества. С верхних этажей дворца, откуда открывался великолепный вид на кварталы города, можно было видеть на западных его окраинах мощную верфь кораблей времени, работа в которой в последнее время кипела и днем и ночью.

В день имдара пятого месяца двести четвертого года (по летосчислению, ведущемуся от находящегося в прошлом временного буфера, известного также под названием «Барьер» — нулевой точки хронологии Империи) число событий и действий, происходящих, происшедших и готовящихся произойти во дворце, было слишком большим, чтобы перечислить их все. В залах, кабинетах, салонах и часовнях дворца кипела повседневная работа тысячелетней Империи, и члены династии Иксианов, имеющие во дворце резиденцию, могли, если желали, следить за этой работой. Так обычно и бывало — кроме священных дней празднеств.

Среди дел государственных не последним по важности было и обучение будущих правителей Империи. Во внутренних покоях дворца брат Мундан, один из дюжины назначенных преподавателей, с трудом преодолевая недисциплинированность слушателей, преподавал традиции династии юным Иксианам, среди которых были и очень близкие родственники самого наместника.

Даже коричневой сутаны брата Мундана и его глубокого капюшона, даже всего величия стоящей за ним Церкви (а Церковь, разумеется, держала все образование в своих руках) было не вполне достаточно, чтобы преодолеть развязность этих юношей, ставящих себя выше любой нормы, в том числе и в делах религии. По счастью, в качестве основного метода преподавания Церковь рекомендовала повторение, и оно в конечном счете не оставляло ученикам другого выхода, как подчиниться. Например, тему сегодняшнего урока «Образование Империи» — сложную смесь истории, абстрактной физики и религиозных догматов — иным методом им вдолбить было просто невозможно. Сегодня этот урок повторялся уже двенадцатый раз.

— Чему, — хорошо поставленным голосом спросил брат Мундан, — мы обязаны существованием Империи?

После секундной паузы с места поднялся принц Кир, племянник наместника:

— Вмешательству Бога, брат.

Мундан кивнул:

— Правильно, ваше высочество. Когда-то давным-давно время беспрепятственно тянулось из бесконечного прошлого в бесконечное будущее, подверженное разве что медленным изменениям, берущим начало от естественных колебаний темпорального субстрата или временных бурь. Не было ни Империи, ни истинной религии. Религия своего рода существовала, но это было суеверие, вроде тех, которых держатся язычники будущего. Потом Бог поступком своим искупил грехи человечества. В месте, которое сейчас носит название «Шестой узел», в городе Умбуле, столице провинции, в настоящее время называющейся Почитание, Бог выбрал своим посланцем Святого Хеватара, ученого, работавшего в лаборатории правящей семьи Иксианов — вашей семьи, ваши высочества.

Взгляд брата Мундана остановился на молоденькой особе, которая больше интересовалась не тем, что говорил учитель, а тем, что шептала ей соседка.

— Принцесса Нулеа, какие три вещи открыл Бог Святому Хеватару?

Девушка испуганно вскочила на ноги. Уставившись сияющими глазами на отца Мундана, она повторила нараспев то, что давно уже выучила наизусть:

— Первое: изменчивость времени, брат Мундан. Второе: средства передвижения во времени. Третье: природа души.

— Благодарю вас, ответ верный. Устами Своего посланца Бог донес до нас, что время может быть изменено. Он научил нас, как перемещаться во времени. И поведал нам, что основное свойство души — ее вечное существование.

Он постучал указкой по кафедре, привлекая внимание.

— Первая из этих истин говорит нам о выполнимости миссии Церкви. Вторая истина свидетельствует о средствах, коими эта миссия может быть выполнена. А третья — почему эта миссия должна быть выполнена.

В голосе брата Мундана зазвучал настойчивый вопрос:

— Так почему же Церковь должна исполнять эту миссию под знаменем и защитой Хронотической Империи? — Темные глаза брата Мундана сверкнули. Этот момент урока зажигал пламя в его собственной груди.

И снова самым сообразительным из учеников оказался принц Кир.

— Потому что время не умирает, брат Мундан. Потому что душа не может покинуть тело.

— Правильно, ваше высочество, именно так, — сказал брат Мундан, чуть нахмурившись. До самых тупых из присутствующих смысл этого ответа вряд ли дошел. — Цель Церкви — донести истинную веру до всех людей — в прошлом, настоящем и будущем, — дабы установить Царствие Божие на Земле. Мы умираем, но продолжаем существовать в прошлом, ибо прошлое не исчезает. Церковь ставит своей целью изменить нашу прошлую жизнь и внести в наши души Бога.

Рассмотрим по очереди все три истины, преподанные нам Святым Хеватаром. Первое: время изменчиво. Это просто означает, что прошлое можно изменить, поскольку в абсолютном смысле нет прошлого, как нет неповторимого настоящего. Ортогональное время есть всего лишь поверхность бездонного океана потенциального времени, или темпорального субстрата: скрытых измерений вечности, внутри которых находится все сущее, не подверженное переменам от прошлого к будущему. До возникновения Империи прошлое могло меняться без воли или ведома человека, в результате ли временных бурь или естественных мутаций, подобно тому как может менять направление ветер. Теперь же, по милости Божьей, прошлое и будущее подвластны нам и могут быть изменены осознанным вмешательством.

Для такого вмешательства было два инструмента: Департамент Истории, который изменял и реструктурировал историю воздействием на ключевые события, и Хронофлоты Империи — последнее средство исполнения имперской воли. Брат Мундан считал такое положение вещей полностью и единственно правильным.

Он перешел ко второй Истине Господней, написав на доске несколько уравнений.

— Эти уравнения описывают перемещение массы сквозь время. На уроках физики вас с ними уже знакомили, поэтому сейчас основное внимание мы уделим структуре ортогонального времени — краеугольному камню стабильности Империи.

Собственно время имеет волновую структуру. Узлы волн времени движутся друг за другом с интервалом примерно в сто семьдесят лет, и особенно они важны для путешественников во времени, поскольку представляют собой «остановочные пункты» — точки покоя в напряженном энергетическом поле времени. Повторяю, что это представляет интерес лишь для путешествий во времени, поскольку переданная с одного узла на другой материя может оставаться там без дополнительных затрат энергии. В противоположность этому материя, перемешенная из узла в любую другую точку или из такой точки в узел, без постоянной затраты энергии находиться там не может. Для этого нужен известный вам прибор ортофазер. Вот почему все хронотические взаимодействия осуществляются между узлами. Семь узлов, накрытых Империей, образуют семь ее континентов, или провинций, а промежуточные периоды можно считать тылами, которыми Империя также благоволит править, но где редко показывается корабль времени, разве что для подавления восстаний или по распоряжению Департамента Истории.

— А зачем нужны узлы, брат Мундан? — с серьезным видом осведомился принц Кир.

Мундан снова нахмурился.

— Можем считать их проявлением мудрости Божьей, ваше высочество, хотя с технической точки зрения дело, в волновой структуре времени. Узлы дают Империи абсолютный стандарт измерения времени — поскольку движение узлов абсолютно, а не относительно. Нам выпало счастье жить в Первом узле. Сегодня, к примеру, день имдара пятого месяца, а завтра будет день юноны пятого месяца. Когда наступит завтра, мы можем вернуться на машине времени в сегодняшний день, в имдара, — но Первый узел отсюда уже уйдет. Он окажется в юноне. Империя в своих действиях пользуется узловым временем, а не историческим. Часы всех флотов отмеряют узловое время.

Подумайте, какой бы воцарился хаос в Империи, обладающей тайной путешествия во времени, имей само время однородную, а не узловую структуру. Вот самый простой случай: человек может попасть в завтра и встретить там самого себя. Ведь от парадоксов и противоречий, порожденных этой встречей, рухнет любой порядок! Вероятно, само бы время сломалось и утонуло в субстрате. Вот почему Бог в милосердной мудрости Своей сотворил вселенную так, чтобы расстояние между соседними узлами было больше продолжительности жизни человека, дабы он не встретил самого себя. Также для того, чтобы избегнуть вредного накопления парадоксов, запрещено выходить в межузловое время иначе как по повелению Наместника.

— А принц Нарцисс так не думает! — хихикнула принцесса Нулеа.

— Молчите! — Лицо брата Мундана побагровело от гнева. Он отлично знал, что некоторые члены императорского семейства не считают себя связанными законами, обязательными для всех остальных людей. Но позволить в своем присутствии упоминать об извращенном пороке принца Нарцисса брат Мундан не мог.

Принцесса Нулеа опустила глаза.

— Простите, брат Мундан, — пробормотала она, слегка улыбаясь.

— У меня есть вопрос, брат Мундан, — разрядил ситуацию еще один молодой принц. — Что случится, если корабль времени выйдет в ортогональное время между узлами, а все его ортофазеры окажутся сломанными или у него иссякнет энергия?

Брату Мундану уже задавали этот вопрос, в этом же самом классе. Он был убежден, что эту тему поднимают снова только потому, что она приводит его в состояние заметного беспокойства.

— В этом случае, — начал он свой ответ, стараясь заставить голос звучать спокойно, — корабль останется в фазе очень недолго. Он автоматически отстроится от фазы и вместе со всеми душами на его борту утонет в субстрате.

Брат Мундан отвернулся — и чтобы скрыть лицо, и чтобы написать некоторые следствия из уравнения массы и энергии. Эти следствия описывали систему узлов, связанную с направленным вперед импульсом времени.

Восстановив надлежащее выражение лица, учитель вновь повернулся к классу.

— Теперь мы переходим к вопросу о душе, — проговорил он негромко. — Если бы Империя утратила религию, она могла бы существовать и на двух первых истинах, хотя это уже была бы не та Империя, которую мы знаем. Знание о душе есть духовная основа Империи, получившая свое выражение в Святой Церкви.

С тем чтобы подчеркнуть серьезность вопроса, брат Мундан сделал паузу, почти ожидая дальнейшего испытания себя на прочность со стороны своих учеников. Однако все молча ожидали продолжения. Молодые люди знали, что в этом вопросе он фанатик. Любые шуточки по поводу существования души были бы немедленно сообщены архикардиналу Ремуару.

— До откровений Святого Хеватара атеисты могли утверждать, что души вообще не бывает. Но после первых же демонстрационных полетов сквозь время существование души стало неоспоримым.

Почему? Да потому, что путешествие сквозь время доказало: прошлое не исчезает после того, как наше сознание покидает его; прошлое продолжает существовать. Отсюда возникает вопрос: а как же само сознание? Продолжает ли оно существовать в прошлом, хотя мы парадоксальным образом и не осознаем это? И что случается с сознанием в момент смерти? Угаснуть оно не может — потому что в противном случае прошлое исчезало бы тоже.

Ответ на эту загадку может быть только один, и этот ответ следующий: душа ощущает себя импульсом, скользящим по времени от момента зачатия до момента смерти. После смерти человека душа перемещается сквозь время обратно к моменту зачатия и проживает ту же самую жизнь снова. Этот процесс повторяется бесконечно; таким образом и живет прошлое человека.

Это предложение доказывает существование души.

Отсюда следует, например, также и то, что бесконечное число раз в прошлом вы уже сидели в этом классе, слушая мою лекцию, и будете так же сидеть бесконечное число раз в будущем.

Брат Мундан подчеркнуто осторожно и почтительно раскрыл книгу Священного Писания и начал читать оттуда отрывок, написанный не кем-нибудь, а самим Святым Хеватаром:

— «Есть тело, и есть душа. Тело принадлежит ортогональному времени. Душа же — сущность незримая — вечна; но не преступит она назначенный ей период. Встретившись с концом этого рубежа, душа возвращается обратно к его началу и повторяет всю жизнь снова. Так душа использует данное ей Богом умение проходить сквозь время».

«Тогда почему душа не помнит прожитые ранее жизни? Причина этого кроется в травме смерти, коя стирает все воспоминания души…»

Иллюсу Тону Мейру, Главному Архивариусу Империи, иногда начинало казаться, что Ахрональный Архив, которым он руководит, живет своей собственной жизнью, отделившись от остальной Вселенной. Многие сотрудники Архива переставали выходить во внешний мир. Мейру были понятны их чувства: люди, чья работа состоит в каталогизации изменений времени, подвержены ощущению непрочности внешнего мира. Убежище от хронотической нестабильности можно было найти только здесь, в глубине подземного Архива, в его подвалах и бункерах.

Ахрональный Архив можно было бы назвать реестром вычеркнутого времени. Как только какое-то событие оказывалось измененным — будь то по естественной причине, или по приказу Департамента Истории, или в результате военных действий, — последствия этого мгновенно распространялись вниз и вверх по исторической шкале, внося полные коррективы во всех направлениях. И лишь существование Архива позволяло регистрировать эти изменения. Защищенные мощными временными буферами, подвалы Архива были непроницаемыми для мощных вибраций глобальных перемен, эхом проносящихся сквозь страт. Благодаря этому полная летопись всех реальностей Империи сохранялась в неприкосновенности и могла быть в любой момент сопоставлена с текущей реальностью.

Это была летопись призраков. Миллионы людей, целые города, народы и культуры, которые в текущей реальности никогда не существовали, оставались в компьютерах Архива. Изучение этих исчезнувших обществ было невероятно увлекательно, но разрешалось только служащим Архива. Эта информация была закрытой для всех, даже для ведущих университетов — существовала теория, утверждавшая, что знания такого рода способны ослабить ткань времени, а кроме того, могут поколебать перманентность Империи.

Иногда Мейру самому хотелось бы не знать того, что он должен был знать.

В могильном полумраке Подвала 5 приглушенное гудение компьютеров казалось зловещим. Мигающие строки индикаторов будто складывались в издевательские фразы, предвещающие мрачную судьбу.

Оператор с хмурым лицом протянул Мейру толстую пачку распечаток:

— Результаты проверены дважды, сэр. Сомнений больше нет — мы уверены в каждой строчке.

Это были результаты так называемой «Переписи несоответствий». Отдел Текущего Состояния Архива непрерывно сравнивал свои данные с данными точно такого же информационного банка на поверхности — не защищенного буферами времени. Если возникало несовпадение, немедленно выполнялась «Перепись несоответствий», и все изменения, произведенные без ведома и согласия Империи, заносились на карту.

Мельком взглянув на пачку листков, Мейр передал ее обратно оператору.

— Мне придется известить Наместника, — сказал он с Тяжелым вздохом.

Это означало, что он должен будет нанести визит во дворец — перспектива, не вызывавшая у него восторга.

Не далее как сегодня утром Мейр уже получил косвенное подтверждение, будто чтобы усилить удар. Эскадра Третьего Хронофлота вернулась в столицу, понеся большие потери в последней стычке с неприятелем. Третий Хронофлот был практически разбит и вынужден отступить, и Мейр готов был ручаться, что сейчас он имеет дело с последствиями этой битвы. Гирреад, огромный город в Пятом узле (бывший довольно крупным и важным населенным пунктом уже в узле Четвертом), исчез из истории, и все души его обитателей (как гласила теория) растворились в безликой безбрежности страта, словно капли дождя в океане.

Но их хотя бы не постигла судьба хрононавтов с погибших кораблей, ушедших в Пучину в полном сознании.

Не сказав больше ни слова, главный архивариус вышел через двойную дверь в длинный низкий коридор. Из всех комнат доносился монотонный приглушенный гул. Один раз навстречу Мейру попался другой архивариус, в точно таком же белом халате, пробормотавший на ходу невнятное приветствие. Мейр постарался не встречаться взглядом с коллегой — он знал, что увидит на этом лице тревогу, которую последнее время все чаще наблюдал у своих людей. Его начинала беспокоить мысль, куда может завести усиливающийся в архивах культ безнадежного изоляционизма.

Заглянув ненадолго к себе, архивариус сбросил белый халат и поднялся на лифте на сто футов вверх, к поверхности.

Выйдя сквозь парадные двери из полумрака наземного здания, он зажмурился от яркого солнца, и у него чуть закружилась голова. Мейр сел в ожидающий автомобиль с эмблемами Архива и приказал шоферу везти себя во дворец.

Машина покатилась через панорамы и шум Хронополиса. Все вокруг казалось чуточку нереальным. Неужели это действительно существует? Можно ли сказать, будто нечто, подверженное исчезновению из времени, имеет материальную сущность? Ощущение сна, нереальности, которому подвержены все сотрудники Ахронального Архива, овладело Мейром, и ему захотелось оказаться в привычном тихом и прохладном подвале.

Решив глотнуть свежего воздуха, архивариус опустил стекло, но в кабину тут же ворвался низкий мощный гул, никогда не смолкающий в этой части города. Взглянув вверх, Мейр увидел в небе колеблющуюся пелену дыма. И гул, и дым исходили от раскинувшейся в нескольких милях отсюда верфи, где заканчивалась постройка огромной армады, предназначенной для завоевания Гегемонии.

Раздраженно поморщившись, архивариус поднял стекло.

Авто неторопливо въехало в просторную арку-вход многобашенного императорского дворца. В приемной Мейра встретил адмирал Треварм, один из приближенных советников и помощников Наместника.

Архивариус спокойным голосом доложил новости. Треварм выслушал его, уставив глаза в пол, потом кивнул:

— Мы уже знаем об этом. Во дворце находится адмирал Хайт. Третий Хронофлот, которым он командует, вернулся сегодня утром после битвы с гегемонскими рейдерами, которые это сделали. — Треварм помолчал. — Насколько распространились изменения? Вы уже составили карту?

— Карта готова, адмирал. Выпадение покрывает все, что касается основания и существования города, носившего название Гирреад. Замены не существует.

— Нет альтернативного города?

— Нет.

Треварм вздохнул:

— Человеческому уму трудно это постигнуть. Вы приходите ко мне и говорите, что был когда-то город, называвшийся Гирреад, о котором я никогда не слышал, и я должен вам верить.

— Прежде чем Гирреад исчез, вы слышали о нем, — ответил Мейр, сам чувствуя, насколько слова бессильны описать таинственные движения времени. — Не далее чем месяц назад вы и я разговаривали с его правителем… или, скажем… я разговаривал с ним.

— Я не помню этого.

— Естественно. Этого никогда не было. Наша встреча исчезла вместе с городом, вместе с его правителем.

«И все же вот я стою здесь, и я разговаривал с правителем Керребадом, и я об этом помню», — мелькнула у Мейра ненужная мысль.

Он заставил себя вернуться к более практическим вопросам.

— Наместник уже в курсе? — спросил он.

Треварм отрицательно покачал головой:

— Еще нет. Но далее откладывать невозможно. — Адмирал встал. — Я бы предпочел, чтобы доложили об этом вы. Разговор адмирала Хайта с его величеством будет достаточно неприятен и без того, чтобы адмирал приносил такие новости.

Мейр, молчаливо согласясь, проследовал за адмиралом в роскошные глубины дворца. Они прошли через залы, где принимались решения, через залы приемов и развлечений, где особы императорской фамилии и их гости предавались разнообразным дорогим увеселениям. Наконец они достигли внутренних покоев. Мейр остался ждать, а Треварм исчез на несколько минут, после чего их пригласили войти.

Стены маленького зала, почти комнаты, были обшиты темными дубовыми панелями со сложной, привлекающей глаз резьбой. Его величество, Наместник Императора Филипп Иксиан I сидел во главе блестящего полированного стола из красного дерева.

Внешность Наместника не производила особого впечатления: усталый сгорбленный старик. В его глазах застыла апатия, порожденная болезнью или слишком долгой напряженной работой. Единственной отличительной чертой серого лица была короткая острая бородка, давно начавшая редеть. Одеяние Наместника было скромным, неброским и совсем не царственным, под стать комнате: рубашка и просторные штаны, вылинявшие и засалившиеся от долгой носки.

Представ перед Наместником, архивариус и адмирал Треварм поклонились. Трудно было не заметить, что правая рука царственной особы трясется крупной дрожью. Мейр знал, что у Наместника паркинсонизм — недуг, вызванный дегенеративными изменениями нервного узла в основании мозга. Эта болезнь была неизлечима и с возрастом усилилась.

Чуть повернувшись, вошедшие отвесили еще один поклон, менее глубокий, второй присутствующей в зале особе, как тень маячащей в углу. В отличие от его величества архикардинал Ремуар всегда носил самые роскошные из полагающихся ему по сану одежд. Длинная до пят сутана Ремуара была отделана багряным мехом и украшена броским золотым шитьем и аппликациями из шелков различных оттенков. Изогнутые золотые фигуры змеились по тиаре, венчающей голову духовного лица, переплетаясь там с символами Церкви.

Не сделав и шага навстречу вошедшим, архикардинал ответил им небрежным благословением.

— И о чем же эта дурная весть, о которой я был предупрежден? — сухо спросил Наместник.

Кратко и осмотрительно Мейр изложил Филиппу Иксиану факты. Лицо старика потемнело, на нем мелькнуло задумчивое недоумение.

Мейру было это знакомо. Он подмечал подобное выражение каждый раз, когда рассказывал кому-то о вычеркнутых из цепочки истории событиях. Помимо собственной воли, его собеседники пытались вспомнить то, о чем он говорил, отлично понимая, что подобное невозможно.

Выражение задумчивости, а потом озадаченности на лице Наместника Императора сменилось безмолвной яростью — он понял, что безбожный враг преуспел во многом, добравшись даже до его памяти.

— Это плохая новость, — проговорил он, запинаясь. — Очень плохая.

Архикардинал Ремуар молча сделал шаг вперед. Из просторного рукава его поблескивающей сутаны выскользнула тонкая рука и успокоительно сжала плечо Наместника. Филипп накрыл руку кардинала своей.

— Ваше величество соблаговолит вспомнить, — продолжал тем временем Мейр, — что это уже второе подобное нападение. Первую атаку Гегемонии нельзя было назвать полностью успешной, поскольку враг сумел лишь изменить историю прибрежного города Марсель, и то незначительно. Но это последнее нападение решительно является катастрофой. Мы не можем не признать, что неприятель усовершенствовал свое новое оружие.

— Да! Конечно — искривитель времени! — Лицо Наместника Императора исказилось от едва сдерживаемого гнева. — Почему у Гегемонии есть подобное оружие и почему его нет у нас? — Правая рука старика затряслась еще сильнее, как бывало всегда в минуты сильного волнения.

Наличие искривителя времени в руках врагов Империи действительно было страшно. Когда Департамент Истории принимал решения об изменении какого-либо аспекта истории, то месяцы, а иногда и годы уходили, чтобы вычленить ключевые события или комбинации событий, воздействие на которые могло дать ожидаемый результат. Работа при этом проводилась огромная, требующая участия тысяч людей.

А искривитель, очевидно, может менять историю путем простого воздействия какой-то энергии на темпоральный субстрат. Угроза, нависшая над Империей, была реальной и устрашающей.

— Бог испытывает нас, — мягко проговорил архикардинал Ремуар.

— Вы, как всегда, правы, мой друг. — Казалось, Наместник черпает храбрость во всем, что говорит Ремуар.

Да простит его Бог за такие мысли, но Мейр никак не мог назвать влияние кардинала на Наместника благотворным.

— Безбожники будут уничтожены, как только выступит моя Непобедимая Армада, — добавил Наместник, коротко взглянув на архикардинала. — Гегемония покорится Империи. Искривитель будет наш.

— Ваше величество, — неуверенно подал голос Мейр, — оружие столь эффективное, как искривитель времени, необходимо принимать в расчет. Если кораблю с искривителем на борту удастся проникнуть на историческую территорию, от него практически не будет защиты. Я возьму на себя смелость сказать, что искривитель способен уничтожить саму Империю.

— Архивариус Мейр! — взвился Ремуар, внезапно засверкав глазами. — Думайте, что говорите!

— Я сказал только, что это оружие способно уничтожить Империю, — пытаясь защититься, возразил Мейр. — Но я не говорил, что такое обязательно должно случиться.

Решись архивариус сказать о таком прямо, он бы не избежал серьезных неприятностей. Две Вещи, Которые Бог Не Сделает Никогда, были такой же важной частью религиозных догматов Церкви, как и Три Откровения Святого Хеватара. Две Вещи, Которые Бог Не Сделает Никогда, заключались в том, что, дав людям однажды, Он никогда уже не заберет обратно тайну перемещений во времени, и, способствовав возникновению Хронотической Империи, Он никогда уже не позволит ей пасть.

Вести дискуссии на такие темы с главой Церкви было опасно. Но Мейр, которому ясное видение другой опасности, грозящей всему человечеству, придало сил, решил не отступать.

— Ваше величество, ваше преосвященство, все, что я хотел сказать, это следующее: Бог обещал, что Империя не падет и не исчезнет из истории, но Он совсем не обещал, что на пути ее не встретятся трудности или что ее армия не будет разбита. Ваше преосвященство нам подтвердит, — архивариус поклонился в сторону архикардинала, — что из догмата о свободе воли следует и такой вывод: даже миссия, вдохновленная Церковью, может потерпеть неудачу. Здесь Бог предоставил нам возможность решать, а мы способны ошибаться.

Мейр облизал губы и поспешно продолжил:

— Как главный архивариус, я знаю, что такое мутации времени. Я знаю, что последствия их могут быть самым пугающими и неожиданными и что предосторожности, предпринимаемые против подобного, могут оказаться бесполезными. Я не преувеличу, если скажу, что Архив выполняет работу, важнейшую для целостности Империи. И я боюсь искривителя времени. Я спрашиваю себя, какой силы волны мутаций способен выдержать Ахрональный Архив. И отвечаю на этот вопрос: даже он не выстоит под ударом этого оружия.

— И что вы предлагаете? — Апатия в глазах Филиппа исчезла, и в них замерцали огоньки.

— Мне кажется, ваше величество, Гегемония предпринимает эти отчаянные вылазки, потому что боится нас. По моему мнению, нам следует сейчас искать перемирия и отложить планы завоевания — по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем об искривителе побольше.

Наместник перевел бусинки глаз на Треварма.

— А каково ваше мнение, адмирал?

Треварм поскреб подбородок и вздохнул.

— В словах нашего друга есть много разумного, — ответил он. — Искривитель времени вводит в уравнение неизвестный фактор.

— Итак, вы оба советуете повременить?

— Да, ваше величество.

— Неужели вы оба забыли о миссии Святой Церкви? — произнес архикардинал Ремуар с хорошо разыгранным возмущением. — Ваше величество, мы творим волю Божью! Армада должна выполнить свою работу, и язычники должны быть обращены силою Его.

— Даже с риском внести хаос в структуру времени? — попытался протестовать Мейр.

Но Ремуар уже отвернулся от него и говорил, обращаясь только к Филиппу Иксиану:

— Что же еще делать нам? Разве не пытались мы обратить Гегемонию мирным убеждением? Наши миссионеры и послы уходили в будущее, не только в Гегемонию, но и дальше, за ее пределы, и всегда безрезультатно. Их отвергали с презрением и изгоняли обратно в прошлое. Некоторые даже приняли мученическую кончину. Гордыня и жестокость людей будущего противна Богу; и только сила осталась нам, дабы сокрушить их. Бог пребудет с нашей армадой; Он будет на нашей стороне. Мы победим.

— Мы победим, — эхом отозвался Филипп Иксиан. Он поднялся с кресла и вытянул к Мейру трясущуюся правую руку. — Видите, как дрожит моя рука? — спросил он глухо. — Так вот слушайте. Сегодня мне было видение во сне. Господь поведал мне, что если Гегемония падет, то мой недуг излечится.

— Воистину это будет чудо, сир.

— Постройка армады будет продолжена. Мы победим. Открытым остался один вопрос — когда? И это вопрос для Военного Совета, а не для дилетантов. — Наместник раздраженно взмахнул рукой.

— Я понимаю, ваше величество, — отозвался Мейр, чувствуя, что разбит наголову.

— Да. Послание Бога ясно. Мы победим. Но ваши предостережения тоже небезосновательны, архивариус. Мы люди и способны заблуждаться. Даже я всего лишь Наместник Императора, а не сам Император. Пойдемте же спросим совета у высшего разума.

Неуверенными шагами Филипп направился к дверям. Ожидавшие снаружи слуги повели наместника и его свиту по глухим коридорам внутренних покоев. Впереди слышались веселый разговор и смех, становящиеся все громче, и наконец перед процессией распахнулись двустворчатые двери с атласной обивкой.

Это была главная внутренняя палата императорского двора.

Даже не палата, потому что размером она была с бальный зал. Тут и там были со вкусом расставлены диваны, столики и кресла. Арочные ниши и альковы по периметру зала повторяли мотивы ребристого и изогнутого потолка. Убранство зала было приятным и радостным для глаз.

Через несколько дверей зала входили и выходили многочисленные придворные и гости — аристократы, правители и другие люди высокого положения, прибывшие со всех сторон из всех узлов Империи. Этот зал, атмосфера которого располагала к отдыху и покою, издавна стал излюбленным местом встреч и свиданий. Члены семейства Иксианов, естественно, преобладали — его представители слетались из всех периодов истории, хотя для них термин «история» был почти лишен смысла. Представителям династии Иксианов разрешалось перемещаться во времени совершенно свободно, и только этой семье разрешались браки с предками и с потомками.

В одном из углов центрального зала людей не было. Филипп Иксиан в сопровождении архикардинала, архивариуса и адмирала Треварма двинулся туда неверными шагами. Когда появление Наместника было замечено, под сводами зала повисла тишина, но потом разговоры снова возобновились.

Предупреждающим жестом остановив одну из своих юных дочерей, принцессу Майру, с улыбкой направившуюся было в его сторону, Наместник остановился перед широкой, массивной, ничем не украденной тускло-золотой панелью в стене.

— Император, — воззвал он хриплым слабым голосом, — почти нас своим присутствием!

После короткой паузы золотая плита поднялась вверх, открыв за собой кубическое помещение. Послышалось приглушенное мурлыкание моторов.

Из кубической комнаты выкатился Император — объемистая машина на толстых колесах — и замерла, как будто обозревая зал. Из глубины механизма неслось глухое гудение.

Мейр и раньше бывая свидетелем явлений машины из-за золотой двери, но, как и прежде, не смог сдержать при виде ее благоговейный трепет. Она нависала миниатюрной копией замка с причудливыми башнями по углам, со стенами, покрытыми матовым темно-серым металлом. Царский вид машины вполне соответствовал ее функциям. Правитель Империи, Император, был машиной — разумеется, куда более совершенной и загадочной, чем обыкновенный компьютер: в некотором неопределяемом смысле он был живым.

И более того: в принципе эта машина считалась истинным главой Империи. Наместник Филипп Иксиан I — как и все его предшественники — правил Империей только как доверенное лицо. Смысл и причина существования такой системы были совершенно ясны: внутри Императора хранились в чистом виде сознания всех известных Наместников Хронотической Империи, которых, не считая Филиппа, было уже пять, а также сознания всех членов императорской династии, чья мудрость заслужила такую честь. Изъятие чистого сознания и перенесение его в ячейки памяти машины производилось уже после смерти владельцев.

Однако Императора нельзя было назвать просто вместилищем почивших разумов — он был нечто большее. Никто не знал, что происходит внутри Императора и как он поступает с воспринятыми сознаниями. Определенным было одно — ни одно из них никогда не выступало от своего лица; Император имел свое собственное, единое сознание.

Происхождение машины было неизвестным для населения Империи и являлось государственной тайной. По некоторым легендам, к появлению Императора на свет приложил свою руку Святой Хеватар. Однако Мейр, тоже не имеющий допуска к этой государственной тайне, по беседе с одним из членов императорского семейства составил себе мнение, что такой тайны просто нет: никто, даже сам Наместник, не знает, откуда Император взялся и как давно он находится во дворце.

Внезапно гул внутри машины усилился, и Император заговорил глубоким баритоном, от которого слушателей пробирала легкая дрожь, — полное впечатление, что говорит живой человек:

— Ты звал меня?

Поддерживаемый под локоть слугой, Филипп Иксиан кивнул:

— Мы просим у тебя решения по делу, которое только что обсуждалось.

Никаких дополнительных объяснений не требовалось. Во всех комнатах и залах дворца и всех, даже самых мелких, правительственных учреждениях были расположены прослушивающие и воспринимающие изображения устройства, подсоединенные к Императору. Это обстоятельство никого не смущало, так как не было известно ни одного случая, чтобы машина пересказала услышанное кому бы то ни было.

Гудение Императора стихло до почти неслышимого, а потом машина произнесла:

— Что было, то и будет.

Машина откатилась на роликах в глубь своего обиталища. Золотая плита опустилась на место.

Ничего другого от беседы с машиной архивариус Мейр не ожидал. Император никогда не брал на себя руководящих функций. Время от времени наместники просили у него совета, получая зашифрованные ответы, напоминающие наречения оракула. Не один наместник целые дни ломал себе голову над значением этих ответов, но в конце концов бросал это дело.

— Что было, то и будет, — лихорадочно пробормотал Филипп. — Как вы поняли его слова, Ремуар?

— Императору известна разгадка тайны времени, — мягко отозвался архикардинал. — Это значит, что успех нашей Непобедимой Армады предопределен.

Наместник удовлетворенно хмыкнул.

— Операция против Гегемонии должна развиваться… все должно быть подготовлено как следует. — Филипп поднял трясущуюся руку и сделал знак слуге. — Я возвращаюсь в свои покои. Мне нужно отдохнуть. Адмирала Хайта я приму позже.

Наместник отбыл. Адмирал Треварм распрощался с Мейром и отправился куда-то по своим делам. Архикардинал, пренебрегающий церемониями, ушел не прощаясь.

Мейр бесцельно огляделся, чувствуя тяжесть на сердце. Повернувшись, он уже собирался выйти из зала и направиться к себе в Архив, когда к нему подбежала принцесса Майра:

— Главный архивариус, как долго вас здесь не было!

Мейр вежливо улыбнулся:

— К сожалению, и на этот раз мой визит во дворец весьма короток, ваше высочество. Я должен вернуться в мои подвалы.

— Глупости! Час-другой ничего не изменит. Пойдемте со мной, присядем. — Принцесса взяла Мейра под руку и увлекла его к ближайшему дивану.

Обезоруженный очарованием молодой женщины, Мейр молча повиновался. Они сели — девушка тут же повернулась к архивариусу лицом.

— О чем это вы говорили с отцом? — спросила она очень живо.

Мейр растерялся:

— При всем моем уважении к вам, ваше высочество…

— Ах да, я понимаю, — с нетерпеливым взмахом руки перебила его принцесса. — Государственная тайна. Но я все равно знаю, о чем вы беседовали. О папочкиных планах в отношении язычников. — Девушка придвинулась к архивариусу ближе, ее глаза заблестели от восторга. — Предстоит большая битва в страте? Огромные перемены времени?

— Боюсь, что так, ваше высочество, — с тяжким вздохом ответил Мейр.

Принцесса Майра откинулась на спинку дивана, изобразив удивление:

— Ну, не будьте вы таким мрачным. Посмотрите туда — вот капитан Врин. — Девушка указала рукой на высокого, стройного офицера-хрононавта, затянутого в мундир — блестящий китель, фуражка цвета сливы, высокие сапоги с раструбами голенищ. Капитан оживленно разговаривал с обступившими его красавицами. — Он из Третьего Хронофлота, только что вернулся из боя возле Пятого узла. Правда, здорово?

Мейр отвернулся в сторону, чувствуя, что если попытается сказать хоть слово, то голос выдаст его.

Заметив реакцию архивариуса, принцесса обиженно надула губки.

— Знаете что, если вы будете таким серьезным и дальше, то вам лучше начать общаться с моим братом Филиппом, — заявила она. — Вон он стоит.

Проследив за взглядом девушки, Мейр заметил старшего из многочисленных отпрысков Наместника. Наследник Филипп, которому было около сорока, уже начинал очень походить на своего отца и к тому же отпустил такую же остроконечную бородку. В будущем ему предстояло стать Наместником Филиппом Вторым, хотя о дате коронации было запрещено знать кому-либо в Первом узле, а в особенности нынешнему Наместнику. Рассматривая наследника престола, Мейр позволил себе на несколько секунд задуматься об удивительных перипетиях времени, один из примеров которых находился сейчас перед ним. Где-то далеко в межузловом пространстве, в будущем от Первого узла, жид сейчас Филипп Младший — не Наместник Императора, но сын Наместника, коим он и останется вплоть до своего смертного часа. В Первом же узле, безостановочно движущемся вперед, после неизбежной смерти Филиппа Первого, Наместником станет Филипп Второй. Душа Филиппа Старшего возвратится во времени назад и родится вновь; однако в том цикле вечно повторяющейся жизни, в цикле, следующем по порядку за настоящим, он уже не будет Наместником, а просто отцом. Наместника Императора Филиппа Второго.

Точно так же и сам Мейр в следующем жизненном витке окажется в межузловом пространстве перед Первым узлом, ушедшим к тому времени далеко вперед. Он проведет свои годы вдали от кипучего центра Империи, и, как ему хотелось надеяться сейчас, гораздо более мирно.

Бесконечность череды перерождений души с повторением одной и той же жизни была одним из немногих догматов Церкви, доказанных научно. Это, а также узловая структура предоставляло в распоряжение Империи форму течения времени, в некотором смысле высшую, чем обычное последовательное время. В то же время система узлов была чрезвычайно удобна для средних умов, как у принцессы Майры, например, которая сидела сейчас рядом с Мейром. Такие люди автоматически пропускали загадки и парадоксы перемещений во времени мимо сознания, предоставляя их заботам Департамента Истории, Ордена Хронотической Софистики и Ахронального Архива.

Имеют ли люди из круга Майры хоть какое-то представление о том, что означает изменчивость времени? Ясно, что сама Майра такого представления не имеет. Она, как и подавляющее большинство людей, считала свой дворец вековечным, надежным и неизменным. От хронотических войн ее отделяли столетия. Мейр безнадежным взглядом окинул искусные своды и купола потолков. «Если бы они только понимали, — подумал он, — что все это может вдруг исчезнуть, что этого может никогда не быть».

Принцесса Майра вдруг хихикнула:

— Смотрите-ка! Нарцисс!

В зал легкой небрежной походкой вошли, обнявшись, два молодых человека. В них, если всмотреться, проглядывали родовые черты Иксианов. Вероятно, так выглядел в молодости их отец-наместник: продолговатый овал лица, точеный прямой нос. Но свойственная телам юношей гибкая женственная осанка и чистая гладкая кожа придавали этому сходству нечто извращенное.

Если всмотреться еще пристальней, можно было заметить, что один из этих с виду одинаковых близнецов на самом деле на несколько лет старше другого. Мейру эта история была хорошо известна. Нарцисс, младший сын Наместника Императора, своенравный и капризный гомосексуалист, в нарушение всех законов Империи отправился на несколько лет в будущее, где встретил самого себя и влюбился. Более того, он склонил свое будущее «я» вернуться вместе с ним в Первый узел. С тех пор парочка только и занималась тем, что бродила в обнимку по дворцу, беззастенчиво выставляя напоказ свою непозволительную страсть.

Встречаясь с Нарциссами, архикардинал Ремуар всегда показывал им знак проклятия, на что блудливые принцы отвечали радостным смехом. Однако при нравах династии Иксианов подобная любовная интрижка отнюдь не вызывала в семье такого возмущения, с каким была бы воспринята во внешнем мире. Иксианы ради сохранения чистоты крови вступали в брак только с Иксианами. Очень давно, на рассвете Империи, это означало необходимость разрыва не менее чем в несколько веков, когда мужчине разрешено было жениться, скажем, на собственной прапрапраправнучатной племяннице. Но постепенно все ограничения были забыты. Браки между братьями и сестрами, родителями и детьми никого больше не смущали. Превыше всего была чистота крови.

А что касается греха «удвоения» — сожительства с самим собой будущим, — к нему юные представители семьи Иксианов относились более чем спокойно. В мире, где запрещено даже говорить человеку, что его ждет в будущем, представители правящей династии не ощущали хронотические законы как нечто для себя обязательное.

Принцесса Майра махнула рукой своему удвоенному брату. Принцы Нарциссы повернули в ее сторону.

— Добрый день, главный архивариус, — приветствовал Мейра Нарцисс I.

— Добрый день, ваше высочество.

Когда юноши подошли ближе, стало слышно легкое гудение ортофазера на поясе Нарцисса II. Этот прибор позволял ему жить вне собственного времени.

— Идите сюда, поговорите с архивариусом, — попросила принцев Майра. — Кажется, его нужно развеселить.

Нарцисс I, нежно поглаживающий сзади шею своего спутника, окинул Мейра туманным взглядом.

— Он слишком стар, — отозвался он равнодушно. — Старики говорят только о скучном — о войнах, политике или религии. Мы же живем для любви — правда, Нарцисс?

— Да, Нарцисс.

Улыбнувшись друг другу, молодые люди двинулись дальше.

Тем временем в другом крыле внутренних покоев дворца, в его глубине, брат Нарцисса, принц Вро Иксиан слушал отчет Перло Ролца, хозяина и руководителя Детективного Бюро Ролца.

Апартаменты принца Вро были едва освещены и меблированы кое-как. Прислуга крайне редко допускалась сюда для уборки, и пыль лежала повсюду. Для постоянного напоминания о великой печали одна из стен комнаты была заменена огромным трехмерным голографическим экраном, изображавшим интерьер мавзолея, находящегося примерно в миле от дворца, и казалось, что этот интерьер — продолжение апартаментов Вро. Саркофаг, стоящий в центре усыпальницы, был раскрыт настежь и пуст.

Плотно усевшись на стуле с прямой спинкой, крепко сбитый детектив вел доклад. Принц стоял в другом конце комнаты, небрежно опираясь на стол и глядя в пространство. Принц Вро был на несколько лет старше Нарцисса и похож на него лицом, только глаза у него были острее.

Ролцу причуды императорского семейства были не в новинку. Он не впервые исполнял поручения высочайших особ. Сейчас он говорил коротко и прямо, без обиняков:

— Со времени последней нашей встречи, ваше высочество, я расследовал некоторые обстоятельства, свидетельствующие о возможной причастности к делу секты травматиков. Сейчас я могу заявить категорически: именно члены секты травматиков выкрали тело принцессы Веа из усыпальницы.

Вро бросил полный муки взгляд на распахнутый саркофаг:

— Но для какой цели?

Ролц откашлялся:

— Мотивы этого преступления весьма неприятны, ваше высочество. Травматики, как вам, должно быть, известно, практикуют весьма извращенные ритуалы. Отрицая учение Церкви, они поклоняются богу, которого называют Хулму. Они считают, будто он обитает в самых глубинах страта. Хулму, в соответствии с учением секты, питается энергией травмы, испытываемой душой человека при отделении от тела в момент смерти. В обычных условиях бог травматиков оказывается лишен этой добычи, потому что душа возвращается сквозь время и снова находит убежище в прежнем теле. Поэтому секта практикует ритуалы, кончающиеся человеческим жертвоприношением, при помощи которых, как они полагают, душа жертвы отдается богу Хулму.

— Какое это имеет отношение к моей возлюбленной Веа? — хрипло спросил Вро. — Она уже и так мертва.

— Ваша сестра умерла от мозгового кровотечения и была впоследствии бальзамирована процессом Муркесена, который сохраняет неизменными все жизненно важные ткани, — объяснил детектив. — По всей видимости, кто-то в секте травматиков полагает, что эти два фактора оставили душу в подвешенном состоянии, то есть душа не отправилась в прошлое.

— Так вы хотите сказать, что Веа все еще жива? — пораженно воскликнул принц Вро.

— Нет, ваше высочество, — поспешно отозвался Ролц. — Не стоит обращать внимания на суеверия еретиков.

Заметив, как сжались губы принца, детектив добавил:

— Но даже по верованиям травматиков, ваша сестра скончалась. Они лишь верят, что душа ее все еще может быть передана их богу. Путем ритуалов или медицинских экспериментов они надеются высвободить душу принцессы из этого латентного состояния и отдать Хулму. Лицо столь возвышенного ранга для них, разумеется, огромная добыча.

Глухой стон сорвался с губ принца Вро. На его лице отразился мертвенный ужас. Принц отвернулся и дал выход сдавленным рыданиям. Ролц сидел неподвижно, бесстрастно глядя в стену.

В своей профессиональной деятельности Ролц повидал куда более жуткие ситуации. Отчаяние принца Вро не вызвало у него никаких мысленных комментариев.

Когда-то принц был страстно влюблен в свою сестру, принцессу Веа. Сам Наместник собирался дать согласие на их брак. И тут невесту постигла внезапная смерть. В пылу траура принц Вро сам спроектировал мавзолей, собственными руками положил в саркофаг забальзамированное тело, велел установить в своей комнате большой экран, чтобы никогда не забывать о любимой.

К сожалению, несчастья принца на этом не кончились. Тело принцессы Веа было похищено из мавзолея, и причины этого были совершенно необъяснимы. Продолжительное и всестороннее полицейское расследование оказалось безрезультатным. В конце концов принц Вро обратился к Ролцу.

Иногда детектив Ролц спрашивал себя, почему принц не последует примеру собственного брата Нарцисса и не отправится в прошлое, туда, где принцесса Веа была еще жива (хотя это могло повлечь за собой некоторые сложности личного характера). Впрочем, это были бесплодные рассуждения. Похоже, принц Вро сильнее влюбился в труп, чем был влюблен в живую женщину.

Принц с трудом овладел собой.

— И что стало с ней теперь?

Ролц нахмурился:

— Здесь мы вступаем в область догадок. Большую часть информации мне удалось собрать, внедрив своего человека в одну из ячеек секты. К сожалению, недавно мой человек был раскрыт и его убили. После этого, чтобы отыскать следы тру… принцессы, я решил действовать более прямыми методами и установил, что она была вывезена из Первого узла на межузловом хронолайнере. Однако…

— Они смогли это сделать?

Детектив покачал головой:

— Секта очень мощная. У нее хорошие связи в службе гражданских межузловых сообщений.

— Понятно, — тихо отозвался принц Вро. — И как скоро будет найдена моя возлюбленная?

Детектив бросил на принца обеспокоенный взгляд:

— След на этом потерялся, ваше высочество. Откровенно говоря, я не могу этого понять. Ни разу в жизни я не натыкался еще на такую глухую стену. Даже если от тела каким-то образом избавились — в чем я серьезно сомневаюсь, — методы, которыми я пользуюсь, должны были дать мне какую-то информацию. Любое событие оставляет за собой след, который опытный детектив может обнаружить.

— Что вы несете, Ролц? — Принц резко повернулся к детективу, навис над ним, упираясь руками в бока. — Вы просто ничего не делаете! Вам что, гонорара мало?

— Это не так, ваше высочество! — запротестовал детектив. — Все мое бюро — а это заметные силы — занято только этим расследованием. До сих пор у нас не было ни одного нераскрытого дела. Но сейчас творится что-то очень странное.

Впервые за время разговора Ролц показал признаки замешательства и заерзал на стуле.

— Мы захватили и держим под надзором человека, который вывозил тело принцессы Веа, — сказал он. — Мы уверены, что это он. Некоторое время назад мы изучили его мысли при помощи детектора биополя.

— И что же?

— Оказалось, что он ничего о принцессе Веа не знает. Он не помнит, как покинул Хронополис в установленный нами день.

— Вероятно, его память стерли или исправили.

— Это могло бы все объяснить, если бы мы ограничились только физическими мерами исследования. Этот травматик ничего не знает о принцессе Веа, за исключением того, что она член императорского семейства, — однако и это он помнит смутно. В то же время у нас имеются неопровержимые доказательства того, что в течение нескольких дней тело принцессы находилось в его руках.

— И что вы предполагаете?

— Ваше высочество, мы живем в неспокойные времена. Время играет шутки…

— Ролц, что вы предполагаете?

Детектив быстро взглянул принцу Вро прямо в глаза, чего раньше не делал никогда.

— Я не знаю, ваше высочество. Я простой детектив, а не хроноцист. Но у меня начинает появляться чувство какого-то внешнего вмешательства, которое мешает расследованию. — Он запнулся, потом заговорил дальше: — Мне приходилось встречаться с подобным явлением. За последние годы у нас было несколько таких случаев. Детали расследования странным образом перестают соответствовать друг другу: то причина не имеет ожидаемого следствия, то следствию не предшествует обычная причина. Это заметно лишь людям вроде меня, обученным подмечать детали. Я думаю, это война с Гегемонией начинает сказываться, даже здесь, в узле Первом. Ткань времени под напряжением.

Принц задумался.

— У меня создается впечатление, что вы ищете предлог, — сказал он ледяным тоном.

— Ваше высочество, я уверяю вас в своей искренности.

— Так что же, вы хотите отказаться от работы?

— Бюро Ролца никогда не бросает дел на полпути, — твердо ответил Ролц. — У нас еще есть в запасе один ход. Мы достали ортофазер, и сейчас я веду переговоры о подпольном использовании устройства перемещения во времени.

— Вам нужно было обратиться за этим ко мне, — бросил Вро.

Ролц пожал плечами:

— Решено, что один из моих агентов отправится в прошлое и установит там наблюдение за травматиком, которого мы сейчас держим под стражей. Нас интересует момент похищения сектой тела принцессы Веа и перевозки его на лайнер времени. Если будет установлено, что наш узник не причастен к факту похищения — а мы знаем, что он в похищении участвовал, — это будет означать, что время мутировало каким-то странным образом, оставив часть прямых последствий без изменения.

— Очень странным образом, — недоверчиво сказал принц. — Разве вы не знаете, Ролц, что изменение времени не оставляет неизмененных последствий, и после события вообще необнаружимо?

— Я знаю это, ваше высочество, но мне приходится считаться с фактами. — Детектив встал и передал принцу пакет. — Здесь мой письменный отчет о проделанной работе со всей имеющейся на данный момент информацией.

— Благодарю вас, друг мой. Надеюсь вскоре снова вас увидеть.

Детектив откланялся и ушел, а принц Вро еще долго стоял с нераскрытым конвертом в руке, задумчиво глядя в пространство.

Докладывать высшему начальству о поражении никогда не бывает делом приятным. Адмирал Хайт с каменным лицом бесстрастно отвечал на пытливые вопросы Наместника о попытках спасти Гирреад.

Наконец Филипп I испустил долгий прерывистый вздох.

— Вашей вины здесь нет, — сказал он к величайшему облегчению Хайта. — Вы действовали так, как следовало солдату. Сегодня вечером будет заседание Военного Совета. Будут обсуждаться действия, которые следует предпринять до выступления армады. Несомненно, найдутся желающие бросить это дело и попытаться заключить с Гегемонией мир. — Наместник пристально посмотрел на адмирала. — Каково ваше мнение о ситуации?

— Армада должна выступить в поход как можно скорее, ваше величество, — намного раньше, чем планировалось. Искривитель времени — ужасное оружие. Я не могу гарантировать отражение силами обороны всех атак, которые может предпринять противник.

— Мы можем выставить барьеры времени?

— Чтобы барьеры времени работали постоянно, необходимы годы подготовки, ваше величество. Насколько я знаю, наш главный Барьер, обращенный в прошлое, потребляет почти треть бюджета Империи. Наша единственная защита — сокрушить Гегемонию без промедления. В противном случае я предвижу катастрофу.

Наместник презрительно поморщился:

— Вы что, тоже считаете, что Империя может пасть?

— Естественно, нет, ваше величество! — откликнулся Хайт, ошеломленный подобным предположением. — Я лишь говорю, что могут произойти такие разрушения, от которых Империя будет оправляться столетиями. Более того, Гегемония знает о строящейся в Хронополисе армаде и готовящемся нападении. Эта армада станет их главной целью. Противник попытается уничтожить наши суда раньше, чем они будут построены.

В лице Наместника Императора мелькнул испуг.

— Так вы считаете, что они сумеют проникнуть так далеко — даже в узел Первый?

— Даже такую возможность нельзя сбрасывать со счетов. Вероятнее всего, противник будет атаковать косвенно. Гегемонцы попытаются внести изменения в наше будущее таким образом, чтобы эффект последствий распространился на прошлое, задержав строительство армады или вообще предотвратив его. Это возможно, если они достаточно хорошо знают историю Империи.

— Что вполне вероятно, — согласился Филипп обеспокоенным тоном. — Я слыхал о сношениях между агентами Гегемонии и сектой еретиков, известных под именем травматиков. — Наместник с раздражением мотнул головой, и правая рука у него затряслась сильнее.

— Строительство армады ускорить просто невозможно, — объявил он. — Мы и без того бросили туда все силы — больше у нас ничего нет.

— Ваше величество, если мы оставим все, как есть, то последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

— Вы позволяете себе рассуждать как министр, а не простой адмирал Хронофлота, — отрезал Филипп Иксиан со зловещей ноткой выговора.

— Прошу у вашего величества прощения. Лишь тревога, вызванная настоящей ситуацией, заставила меня это сказать.

— Похоже, сегодня все решили мне дерзить. Тем не менее вы лично были свидетелем боя, и вы знаете, как обстоят дела на границе. Что вы предлагаете сделать для усиления передовых постов? Мы можем, — добавил Наместник после недолгого размышления, — выделить на это уже построенные корабли армады.

— Это стоит сделать, ваше величество, но главной задачей должно быть достижение паритета с противником — я имею в виду их новое оружие. Для этой цели я предлагаю организовать рейд в тыл Гегемонии, направив силы, достаточные для подавления сопротивления местных войск, и поставить этим силам задачу захвата искривителя времени в качестве образца.

— Вы считаете, что такая операция возможна?

— Возможна, если у нас есть агенты, которые могут определить место, где держат искривитель, и навести нас точно на цель. Гегемония занимает только один узел, что упрощает нашу задачу.

Наместник Императора открыл лакированную коробочку, достал оттуда щепотку красноватого порошка и втянул одной ноздрей. Вид у него был задумчивый.

— Агенты в Гегемонии у нас есть. В основном это те, кого наши первые миссионеры сумели обратить в истинную веру. Излишне говорить, что они уже заняты поисками искривителей, но информация доходит до нас медленно из-за невозможности передавать сообщения сквозь страт.

Наместник вдохнул порошок в другую ноздрю.

— Сегодня вечером вы будете присутствовать на заседании Военного Совета. Там мы обсудим ваше предложение.

— Это честь для меня, ваше величество.

Архивариусу Иллюсу Тону Мейру пришлось задержаться во дворце на пару часов. Принцесса Майра была настойчивой хозяйкой и, вопреки мрачному настроению Мейра, вовлекала его в разговор с различными светскими персонами, которых в зале было множество. Он поговорил даже с капитаном Врином и выслушал из первых уст рассказ участника недавней битвы — рассказ, как подозревал Мейр, отшлифованный многочисленными повторениями, хотя подбитые корабли вернулись только на рассвете.

Однако беспокойное желание поскорее укрыться в своих подвалах пересилило удовольствие светского общения.

Мейр уже приготовился распрощаться с принцессой, когда к ним подошел слуга в ливрее.

— Его высочество принц Вро желает переговорить с вами, архивариус, по личному делу, если вы не возражаете, — сказал он.

Просьба, исходящая от принца, хоть и выраженная самыми вежливыми словами, была приказом. Изрядно озадаченный, Мейр проследовал за человеком в ливрее и вскоре уже предстал перед принцем в его мрачноватых покоях.

При виде архивариуса принц с горячностью бросился ему на встречу.

— О, главный архивариус! — приветливо воскликнул он. — Я пытался искать вас в Архиве, но там сказали, что вы во дворце.

Мейр украдкой рассматривал комнату, стараясь не проявлять невежливого любопытства.

— Его величество ваш отец почтил меня аудиенцией.

— Снова изменения во времени — я прав? — Глаза принца Вро впились в лицо архивариуса.

— Боюсь, что да.

Мейр несколько успокоился. Он всегда считал принца Вро наиболее разумным представителем семейства Иксианов. Конечно, история с телом принцессы Веа была ему известна… но это полностью личное дело принца.

Тщательно стараясь не смотреть на обширный голографический экран с пустым саркофагом, архивариус спросил:

— Чем я могу служить вашему высочеству?

— Что ж, перейдем к делу. Быть может, в ваших руках смысл моей жизни.

Принц Вро, ничего не утаивая, рассказал архивариусу о расследовании похищения тела принцессы Веа, проведенном для него бюро Ролца. Он постарался полностью передать разговор, происшедший между ним и детективом час назад. Когда принц стал рассказывать о странных затруднениях и аномалиях, с которыми столкнулся Ролц, Мейр живо заинтересовался.

— Может ли время быть искажено так, как говорит Ролц?

— При естественных изменениях — нет, — категорически ответил Мейр. — Естественные колебания субстрата согласовывают причинно-следственную связь в направлении как прошлого, так и будущего. Но в принципе нет ничего, препятствующего возникновению подобных явлений при искусственных искажениях. Прошу простить меня, сир, но могу я присесть?

Принц Вро с готовностью кивнул. Мейр тяжело опустился на жесткий стул с прямой спинкой, на котором только недавно сидел Перло Ролц. Архивариус чувствовал слабость и головокружение.

— Частный детектив — ну конечно же! — воскликнул он хрипло, осененный внезапной идеей. — Все логично. Только детектив может заметить несоответствие деталей столь мелкого масштаба. Даже Ахрональный Архив не в состоянии уследить за незначительными будничными событиями.

— Но что это означает?

— Это означает именно то, о чем говорил Ролц. Что война с Гегемонией оборачивается плохо. Что всему виной этот их проклятый искривитель. В порядке вещей появляются изъяны — небольшие изъяны, но это только начало. Со временем эти изъяны увеличатся.

— М-да, заманчивая перспектива.

Мейр вопросительно взглянул в лицо принца.

— Что ж, архивариус, привыкайте к этой мысли. Так все и будет. Войну не остановить. Не сомневаюсь, вы уже заметили, что мой отец — религиозный маньяк. Подстрекаемым этим неимоверным тупицей Ремуаром, он решительно настроен обрушить свою армаду на наших потомков в далеком будущем. Одной эскадрой велено командовать мне! — Губы Вро изогнулись в циничной усмешке. Он отвернулся от Мейра и посмотрел на пустой саркофаг. — Конечно, весь этот идиотизм скоро обрушится на наши же головы. Однако меня все это мало волнует. Я думаю только об одном — о спасении возлюбленной Веа.

Последние слова принца Мейр не расслышал. С усилием подняв руку, он оттер со лба холодный пот.

— Мы живем во сне, — проговорил он устало. — Весь наш мир — иллюзия. И только страт существует на самом деле…

— Любопытная точка зрения. — Принц Вро снова повернулся к архивариусу.

— В моем Архиве хранятся записи о народах, культурах, целых цивилизациях, стертых из времени, — продолжал Мейр. — Миллионы людей — не более чем вымысел, остывший след которого мы сумели уловить лишь благодаря техническим ухищрениям. Как может быть настоящим нечто исчезающее и переменчивое? Вот почему я говорю, что только страт существует на самом деле, — а что такое страт? Мы не знаем. Путешествия во времени — всего лишь способ перейти из одного сна в другой.

— Ваша точка зрения очень близка к моей, — мягко отозвался принц Вро. — Нет ничего настоящего; нет вещи, которая была бы важнее любой другой. Так говорил я себе, когда разум корил меня за страсть к моей прекрасной Веа.

Принц протянул архивариусу толстый конверт:

— Поскольку вы способны серьезно отнестись к подозрениям Ролца, я хочу, чтобы вы сделали для меня кое-какую работу. В конверте отчет Ролца. Завтра я пришлю его к вам, чтобы он лично дал необходимые пояснения.

— Работу, ваше высочество? — Мейр благоговейно принял конверт.

Вро кивнул:

— На основании информации Ролца и накопленных вами данных можно будет составить — как это у вас называется? — карту изменений, так кажется? Я хочу, чтобы вы помогли Ролцу найти принцессу. Раз поисков в ортогональном времени недостаточно, возможно, вам удастся отыскать что-нибудь во времени страта.

С горящей как в лихорадке головой, покинув комнаты, занимаемые принцем Вро, бережно прижимая к себе пакет с отчетом частного детектива и пробираясь через коридоры дворца к выходу, Мейр оказался в приемной, где не так давно имел беседу с Наместником.

Из покоев Наместника появился адмирал Хайт. С мрачным каменным лицом он прошел мимо Мейра, не проронив ни слова.

Вслед за Хайтом вышел Наместник, опираясь на руку слуги. Заметив Мейра, который ему низко поклонился, Наместник остановился.

— Вы все еще во дворце, архивариус?

— Ваше величество, я хотел просить вас выслушать меня еще раз.

План, который зрел в голове Мейра в течение нескольких месяцев, за последние два часа наконец оформился. К плану прибавилась решимость. Недовольный тем, что его посмели остановить прямо в коридоре, Филипп Иксиан нахмурился, однако сделал Мейру знак продолжать.

— Вопрос касается безопасности Архива, ваше величество. Не так давно я пришел к заключению, что теперешнее положение Ахронального Архива небезопасно.

Недовольство Наместника перешло в раздражение.

— Установка барьеров времени, защищающих ваш Архив, стоила Империи колоссальных денег, — напомнил он тоном выговора. — Вы тогда их одобрили. А теперь вы же говорите, что они не годятся?

— Я понял, что ситуация меняется очень быстро, ваше величество. Мое новое предложение обойдется дешевле. Барьеры обеспечивают безопасность до определенного предела, но если враг сумеет зайти нам в тыл, а такое уже бывало, и атакует тот год, когда были установлены барьеры, сами барьеры рухнут в забвение и Архивы утратят смысл.

Ярость сошла с лица Филиппа. Не поднимая глаз, он спросил:

— Итак?

— Единственный по-настоящему надежный способ обезопасить Архив от мутаций ортогонального времени — это разместить его внутри страта. До сих пор это не было возможно из-за трудностей связи — необходимо иметь постоянный компьютерный доступ к записям Имперского Регистра, чтобы отслеживать аномалии, а способов для организации такого доступа не было. Эта проблема технического характера теперь решена. Архив может плавать внутри страта на якоре, соединенный с компьютером Имперского Регистра кабелем.

— Кабелем?

— Эта новая технология называется непрерывной постепенной фазировкой, ваше величество. Внутри страта Архив будет защищен от всех мутаций ортогонального времени.

— Что ж, прекрасно, я одобряю. Готовьте проект, потом я его утвержу.

Секретарь, стоящий за спиной наместника, мгновенно сделал в своем блокноте пометку. Мейр с поклоном удалился.

Возвратившись в свои покои, Филипп Иксиан отпустил всю свиту, кроме камердинера, и послал за своим любимым утешителем. С хриплым глубоким вздохом Наместник опустился на узкое ложе и принял дозу лекарства, которое слегка унимало дрожь.

Утешитель пришел, и начался любимый отдых Филиппа, в мире и тишине, и свет притушен, чтобы дать отдых ноющим глазам.

Утешитель сел у кровати Наместника так, чтобы его не было видно, раскрыл книгу и начал читать негромким, певучим голосом:

— «Есть тело, есть душа. Тело принадлежит ортогональному времени. Душа же — сущность незримая — вечна; но не преступит она назначенный ей период…»

Где-то в глубине дворца, на ложе много более мягком и роскошном, в окружении орхидей и запахов тонких духов, пропитавших будуар, лежали рядом Нарцисс I и Нарцисс II.

Они глядели друг другу в глаза, улыбаясь удовлетворенно.

— Настанет скоро день, когда случится нечто странное, — печальным, сонным голосом проговорил Нарцисс II. — Нечто очень, очень грустное.

— И что же, милый? — тихо переспросил Нарцисс I.

— Придет он и украдет тебя у меня. Как тать в ночи. Он — третий.

В глазах Нарцисса I мелькнуло понимание — он понял, о чем говорит его двойник. Не пройдет и года, как ход ортогонального времени доставит их к тому дню, когда он прокрался в собственную спальню и соблазнил самого себя. Никогда, вплоть до этой самой минуты, он не удосуживался задуматься об этом парадоксе.

— Да, у меня будет гость, — сказал он мечтательно. — Он очарует меня и уговорит бежать с собой. Прочь в прошлое!

— Не говори так! Я же останусь один! — Нарцисс II закрыл лицо ладонями. — О, как я ненавижу его! Как я ненавижу его!

Нарцисс I посмотрел на него дразнящим и мечтательным взглядом.

Глава 3

Ищейки, Указующие и Гончие, все собрались.

Можно было приступать к Выбору.

Обряд происходил в частном доме одного из состоятельных членов секты. Одна из комнат элегантного особняка была превращена в молельню. На алтаре, освященная притушенными лампадами, стояла фигура Невозможного Образа (абстрактное переплетение искривленных поверхностей — считалось, что они повторяют облик Хулму).

Все собравшиеся опустились на колени, прикрыв головы ритуальными черными покрывалами, — все, кроме викария с золотым Знаком Проецировщика на груди (где был изображен миниатюрный голографический проектор). Он остался стоять лицом к собранию. У него на голове была шляпа с плоским верхом, а на ней лежала черная Книга Хулму, чтобы флюиды ее слов нисходили прямо на викария.

Молитва началась.

— Владыка всея глубины, дай знак слугам твоим и исполнителям воли твоей…

Песнопение становилось все громче. Викарий лихорадочно забормотал заклинания, известные только травматикам равного с ним ранга, — они приводили в действие внушенные под гипнозом команды. Почти сразу он погрузился в транс.

И заговорил гласом Хулму.

Это был хриплый, звенящий голос, совершенно не похожий на собственный голос викария и вообще на голос человека.

— Здесь ли вы, мои Ищейки?

— Мы здесь, господин! — истерически выкрикнули несколько человек.

— Здесь ли вы, мои Указующие?

— Мы здесь, господин! — взвыла другая часть собравшихся.

— Здесь ли вы, мои Гончие?

— Мы здесь, господин! — ответили оставшиеся сектанты.

— Так пускай Указующие совершат Выбор.

Сверкающая пустота в глазах викария пропала так же внезапно, как и появилась. Он поднял руку и снял с головы черную книгу.

— Хорошо, теперь приступим, — объявил он своим обычным голосом.

Напряжение ушло. Собравшиеся принялись снимать с голов черные покрывала. Атмосфера сделалась более непринужденной.

Указующие сбились в кучку. Один из них дернул за висящий на стене шнур. Занавеси с шорохом раздвинулись, открыв полку с многотомной адресной книгой Хронополиса. Другой Указующий сосредоточенно выбрал один из толстых томов.

Третий Указующий взял книгу в руки, раскрыл ее, повернув обложкой вверх, и, разжав пальцы, бросил книгу раскрытыми страницами на плиты пола.

Четвертый Указующий поднял книгу и разгладил страницы, выбранные судьбой. Подняв глаза к потолку, он провел пальцем по одной из двух открытых страниц, выбирая строку.

Собрание в молчании смотрело, как замедляется и останавливается этот палец.

— Келл-стрит, восемьдесят девять, — вслух прочитал Указующий. — Округ Е-Четырнадцать. Инприсс Соре, женщина.

— Инприсс Соре, — повторил кто-то, как будто пробуя имя на вкус. Каждый попытался представить себе, какая она: молодая или пожилая, хорошенькая или так себе, какой у нее будет уровень страха.

— Гончие начинают завтра в девять утра, — хорошо поставленным голосом произнес викарий.

— Инприсс Соре. — Гончие повторяли друг другу имя, наслаждаясь его звучанием.

Судьба выбрала женщину, и они были рады этому.

У Инприсс Соре, тридцати лет, было приятное, немного меланхоличное лицо, янтарные глаза и средней полноты фигура. Она служила клерком в «Нобль крионикс» — фирме, очень тесно сотрудничающей с правительством, — и снимала двухкомнатную квартирку.

В свое время она успела поработать в Департаменте Истории, где получала не в пример больше, чем сейчас. Но один ревностный утешитель, усомнившись в благочестии Инприсс, донес на нее, и она потеряла отличное место. Чтобы выжить, ей пришлось сделать шаг по социальной лестнице вниз, однако новая должность не требовала свидетельства о благочестии. Ей пришлось съехать из просторной квартиры в центре Хронополиса и снять более дешевую, на окраине, в районе победнее. Друзья Инприсс из Департамента Истории прекратили с ней знакомство, и сейчас она была одинока.

Когда в дверь квартирки Инприсс постучались Гончие, она, только что вернувшись с работы, размышляла, как ей убить остаток вечера.

Работа Гончих началась несколько часов назад. Один из них встретил Рола Стрина и Фри Вилена у подъезда дома и быстро описал расположение квартиры. Из окна гостиной был выход на пожарную лестницу.

— Отлично, — сказал Стрин. — Дайте нам полчаса.

Неуклюже поднимаясь по лестнице следом за Стрином, Вилен тащил тяжелый ящик для инструментов. На третьем этаже Стрин отыскал нужную дверь и постучал. Когда дверь приоткрылась, Гончие ворвались внутрь, втолкнув перед собой Инприсс.

Удар отбросил Инприсс Соре от двери.

— Что… что вам нужно? — дрожащим голосом пролепетала она.

Взгляды Гончих заметались по комнате. Стрин повернулся к Инприсс, рассмотрел ее лицо, обшарил глазами ее тело. То, что он увидел, ему понравилось, и он ощутил теплую волну предвкушения.

Выбор Хулму был превосходным. Все теперь пойдет хорошо, Хулму останется доволен.

Прижав руки к горлу, девушка отступила к дальней стене.

— Что вам нужно? — повторила она шепотом, увидев их горящие глаза. — Скажите мне, что вы хотите?

— Сегодня самый важный день в вашей жизни, уважаемая, — ответил ей Стрин. — Вам предстоит испытать такое… чего вы не испытывали никогда.

Гончие достали из карманов черные покрывала и покрыли ими головы.

Инприсс отшатнулась, охваченная ужасом.

— О боже! Нет! Нет! — испустила она слабый крик, но ее уже схватили и зажали рот. Когда Инприсс несли к столу, с которого Стрин смахнул книги и посуду, она почти не сопротивлялась и только дрожала. Ее положили на стол. Стрин достал из ящика Вилена крепкий шнур, захлестнул его за ножки стола и привязал руки и ноги Инприсс специальными узлами.

Когда Вилен убрал руку ото рта девушки, она уже не пыталась кричать. Жертвы вообще редко кричали: ужасная слава травматиков вызывала беспомощный ужас. Вместо криков Инприсс принялась молиться всхлипывающим дрожащим голосом.

— Ты зря пытаешься звать на помощь своего бога, — спокойно заметил Стрин. — Его не существует, это все выдумки. Перед концом ты будешь молиться Хулму, подлинному богу, который создал нас, отразив на экране реальности.

Стрин любил заводить разговоры с жертвами ритуала, чтобы установить психологическую связь.

Рассеянно мурлыча какой-то мотив — привычка, происходящая от волнения, охватывающего его всегда в такие моменты, — Стрин заметил на кресле сумочку Инприсс. Он бережно раскрыл ее и исследовал содержимое. Какие-то личные мелочи, удостоверение, банковские карточки, немного денег, несколько писем.

Сложив все обратно, он положил сумочку на полку возле окна.

Гончие открыли ящик и стали вынимать инструменты.

Девушка перестала молиться и замолчала, часто и испуганно дыша. Стрин поднес к голове Инприсс измеритель. Уровень ее страха составлял почти восемьдесят единиц — очень высоко. Это было хорошо.

— Что вы со мной сделаете? — спросила она Гончих. — Пожалуйста, скажите мне, что вы со мной сделаете?

— Хм-м… столько есть способов… Ножи, медленно вонзаемые в тело? Ужасный Вибратор? Исход через Огонь? — Перечисляя все это, Стрин одновременно охотно показывал Инприсс различные инструменты, один за другим.

Девушка с усилием оторвала голову от столешницы, напряглась и посмотрела. Потом уронила голову обратно. В ее глазах застыло отчаяние.

Вилен закончил установку экрана и лазерного проектора. Экран был натянут наклонно, как огромное приспущенное крыло. Вилен включил проектор; на экране появилось изображение. Невозможный Образ Хулму принялся гипнотически вращаться и изгибаться на фоне муаровых разводов. Стрин и Вилен опустились на колени спиной к экрану по обе стороны от Инприсс, глядя ей в лицо.

— Внимай Хулму! — торжественно объявил Стрин.

Первая церемония началась.

Очень скоро изгибы и мерцания голограммы ввели Инприсс в неглубокий транс. В таком состоянии слова и приказы Стрина и Вилена проникали в ее сознание особенно глубоко.

— Ты будешь принесена в жертву Хулму, — говорил ей Стрин. — Твоя душа уже никогда не вернется сквозь время обратно к твоему телу; ты никогда не проживешь свою жизнь заново, как другие. Ты будешь принадлежать Хулму. Он заберет тебя к себе в глубины страта.

— Хулму заберет тебя к себе, — вторил нараспев Стрину Вилен.

— Ты должна молиться Хулму, — прошептал Стрин на ухо Инприсс. — Ибо теперь ты принадлежишь ему.

Произнося песнопения, Вилен добывал из своего ящика новые принадлежности. Устройства, которые он расставлял вокруг стола на полу, издавали странные беспокойные, щелкающие и гудящие звуки; чуждый уху гул разнесся по комнате. Стрин взял в руку инструмент, напоминающий трехзубую вилку, и принялся раз за разом надавливать его остриями в различные части тела Инприсс, причиняя ей боль, но не прокалывая кожу. Все, что Гончие делали сейчас, должно было усилить душевную травму, и Инприсс от страха уже впала в каталепсию.

Стрин встал и щелкнул пальцами у нее перед лицом. Инприсс вздрогнула и вышла из транса, и тогда Стрин показал ей устройство Исхода через Огонь, которое он держал в руке, уже готовое. Глаза девушки полезли из орбит, лицо обвисло. Рот Инприсс приоткрылся, но она не могла издать ни звука.

Тут раздался стук в дверь.

Стрин и Вилен переглянулись.

— Нужно посмотреть, кто там, — сказал Стрин.

Они вышли из гостиной и закрыли за собой дверь, потом постояли немного в прихожей. Стрин открыл входную дверь.

За дверью стоял один из Гончих.

— Как раз вовремя, — сказал ему Стрин.

Они постояли еще, помолчали. Прижав ухо к двери гостиной, Стрин прислушался. Из комнаты доносились тихие шуршащие звуки. Потом Гончий услышал, как открылось окно.

Через минуту они вернулись в гостиную. Инприсс Соре исчезла. Она выскользнула из узлов, которыми связал ее Стрин, и сбежала через окно по пожарной лестнице. Бросив взгляд на подоконник, Гончий с удовлетворением убедился, что у девушки хватило присутствия духа забрать с собой сумочку и она не останется без средств.

— Отличный старт, — выдохнул он.

Погоня началась.

Глава 4

Уже несколько недель капитан Этон носил только тюремную одежду. Но сегодня, когда ему надлежало предстать перед трибуналом, охранник принес ему повседневную форму. Этон одевался тщательно, но у него не было зеркала, чтобы проверить свой внешний вид.

Стены его камеры были из серого металла, что напоминало строгий функциональный стиль интерьеров эсминца, на котором он служил до ареста. Этону не хватало глубокой вибрации двигателей времени, но еще более — ощущения дисциплины и осмысленности, столь свойственных флоту. Его одиночество нарушали только выкрики охранников и металлический лязг, составлявшие повседневную жизнь тюрьмы. Угнетала мысль, что его держат вместе с дезертирами и другими преступниками. В соседних камерах сидели богохульники — члены секты травматиков, и ночью слышались их призывы к Хулму.

Травматики. Это слово о чем-то напоминало, но Этон не мог вспомнить, о чем именно. Время от времени он озадаченно хмурился и пытался припомнить, но каждый раз тщетно.

Послышались шаги. Дверь камеры со скрежетом распахнулась. Вошли двое охранников и защитник Этона — нервный молодой лейтенант.

Этон встретил их стоя. Повинуясь знаку охранников, он вышел из камеры в коридор.

— Трибунал собрался, капитан, — сказал лейтенант, неуверенно кашлянув. — Пойдемте?

Этон повернулся и в сопровождении охраны зашагал вперед.

Несмотря на всю тяжесть своего положения, Этон ощутил сочувствие к защитнику, который был вынужден находиться в компании обреченного.

— Может быть, у нас есть шанс, — сказал лейтенант. — Показания детектора биополя в нашу пользу. Я буду строить защиту на вашей недееспособности.

Этон кивнул в ответ, хотя не сомневался, что судебное следствие пойдет тем же путем, что и предварительное.

Стальные двери с лязгом распахнулись. Этон в сопровождении защитника и охраны вышел из тюремного крыла. Поднявшись на лифте, группа вошла прямо в зал трибунала.

Трибунал составляли три адмирала в отставке. Одного взгляда на изрезанные шрамами лица было достаточно, чтобы прочесть приговор, который вынес бы сам Этон на их месте: трусости нет оправдания.

Обвинитель, постарше и поопытнее защитника Этона, прежде чем зачитать обвинение, учтиво повернулся к подсудимому:

— Капитан Монд Этон, офицер Третьего Хронофлота Его Всевременного Величества, служащий под командованием адмирала Вела Арка Хайта! Вы обвиняетесь в том, что в одиннадцатый день четыреста восемьдесят пятого цикла по времени флота вы проявили трусость и грубое пренебрежение служебным долгом, выразившиеся в том, что когда вверенный вам корабль «Молот Империи» был поврежден, вы покинули корабль раньше ваших подчиненных. Более того, пытаясь первым занять место в спасательном плоту, вы открыли огонь по своим подчиненным и спаслись ценой их жизней. Признаете ли вы себя виновным?

Молодой лейтенант сделал шаг вперед:

— Господа судьи, я хочу заявить, что капитан Этон не может признавать или не признавать себя виновным, поскольку является жертвой амнезии…

— Я не признаю себя виновным, — твердо возразил Этон. — Я не верю, что способен на подобные поступки.

Губы обвинителя скривились в чуть заметной язвительной усмешке.

— Он не верит, что способен на подобные поступки!

Защитник, обескураженно пожав плечами, вернулся на место.

Непреклонный обвинитель перешел к вызову свидетелей, и Этон был вынужден заново пережить уже пережитое во время предварительного следствия. Первым вызвали сержанта Квейла, старшего унтер-офицера центра управления огнем. Этон не показал изумления, услышав, как он с лучеметом в каждой руке прорывался к плоту, убивая всех, кто стоял у него на дороге. Иногда Квейл как-то странно взглядывал на Этона: то ли злорадно, то ли с боязнью, и тогда у капитана будто двоилось в глазах: лицо Квейла искажалось и раздувалось, будто смотрело из-за увеличительного стекла или, быть может, визора страт-скафандра. Но изображение сразу пропадало, и Этон отнес иллюзию на счет собственного воображения. Семь следующих свидетелей, все из команды «Молота Империи», подтвердили показания Квейла. Они повторяли его рассказ, иногда поворачиваясь и бросая на капитана тяжелый обвиняющий взгляд. Они называли имена матросов и офицеров, убитых Этоном у них на глазах. По словам свидетелей, сбить Этона с ног и разоружить удалось, лишь когда плот катапультировался от «Молота Империи» после окончательной гибели эсминца. Примерно через час охваченный страхом и отчаянием спасательный плот был обнаружен и подобран флагманом. Этона арестовали и доставили в Хронополис.

Ничего этого Этон не помнил. Удавалось вспомнить лишь некоторые моменты боя с кораблями Гегемонии, да и эти воспоминания казались ему сном. События, о которых рассказывали Квейл и остальные свидетели, — здесь в памяти Этона было совершенно пусто. Он помнил лишь, как пришел в себя и увидел, что плот уже поднят на «Оплот веры» — флагман адмирала.

Может ли быть, чтобы он убил и лейтенанта Криша? Неужели он мог поддаться животной панике, может быть, умопомешательству? Если так, то это помешательство до сих пор его не оставляет, потому что все происходящее вокруг кажется ему сном. В мозгу не складывалась картина, как он, с его любовью к Флоту, с его преданностью Империи, творит то, что описывали свидетели.

Обвинение передало слово защите. Юный лейтенант вызвал своего единственного свидетеля.

— Майор Батол, — спросил он поднявшегося на свидетельское место стройного военного, — какова ваша должность в Армии Времени?

— Я врач-хирург.

— Вы узнаете обвиняемого?

Майор быстро оглядел Этона и кивнул.

— Расскажите нам, пожалуйста, о результатах проведенного вами осмотра капитана Этона.

Майор Батол повернулся к трибуналу:

— Я проводил обследование капитана при помощи детектора биополя. Это устройство позволяет производить считывание электростатического поля, создающегося вокруг тела и головы человека. При помощи этого прибора можно оценить умственное состояние человека и даже узнать, что он думает, поскольку мысли и эмоции отражаются на состоянии поля. Такой способ подобен исследованию операций компьютера путем уловления случайных электромагнитных колебаний, излучаемых…

— Суду не нужны технические детали, — сухо произнес председатель. — Переходите к сути дела.

— У капитана Этона наблюдается полная амнезия относительно событий рассматриваемого периода, — доложил майор Батол.

— Каковы могут быть причины подобной амнезии? — спросил защитник.

— Почти наверняка в основе ее лежит психотравма, — ответил майор. — Вспомним, что эсминец погружался в страт. Каждый, кто увидит страт невооруженным глазом, пусть даже на миг, подвергается травме, достаточной для возникновения амнезии подобного типа.

— Благодарю вас, майор.

Обвинитель не задержался с вопросом:

— Майор Батол, каково ваше мнение: человек, пострадавший от психической травмы описанного вами типа, способен на целесообразные действия — например, прорываться с боем к спасательному плоту?

— Очень маловероятно, что он вообще был бы способен на какие-либо действия. А на осознанные — определенно нет.

— Можете ли вы точно назвать время, когда капитан Этон пережил травму? За десять минут до катапультирования плота? За пять? За секунду до этого события?

— Нет, не могу. Травматическая амнезия распространяется как на события, предшествующие травме, так и на последующие.

— Покорнейше благодарю вас, майор.

Адвокат Этона сделал все, что мог. Он начал с того, что рассказал, каким отличным офицером был Этон, о его послужном списке и о трех схватках с неприятелем, за одну из которых его подзащитный удостоился награды. Далее он подчеркнул факт амнезии Этона, подводя к мысли, что это придает некоторую загадочность всему делу.

— Разве не странно, — говорил он, — что капитан Этон ни единого слова не мог сказать в свою защиту? И наконец… — защитник с побелевшим лицом повернулся к судьям, — я ходатайствую о том, чтобы сами свидетели обвинения прошли проверку на детекторе биополя!

Обвинитель вскочил на ноги:

— Обвинение протестует! Защита пытается приписать предвзятость моим свидетелям!

Председатель трибунала с мрачным видом чуть передвинулся на стуле.

— Использование детектора биополя не предусматривается процессуальным кодексом гражданского суда, а данный трибунал в вопросах исследования доказательств исходит именно из этого свода законов. Хоть мы и выслушали мнение майора Батола, факт амнезии вашего клиента не является юридически установленным. Ходатайство отклонено.

Этон знал, что это была последняя отчаянная попытка молодого лейтенанта. Трибунал совещался недолго. В лицах старых адмиралов, вернувшихся из комнаты совещаний, Этон не заметил и тени сочувствия.

— Капитан Монд Этон, вы признаны виновным. Независимые показания восьми свидетелей неопровержимы. Что касается попытки защиты доказать, будто ваши действия явились результатом изменения личности, что якобы является смягчающим вину обстоятельством, такие аргументы не могут быть приняты во внимание. Даже если бы это было так, факт остается фактом: офицер по имени капитан Этон совершил инкриминируемые ему преступления, и тот же офицер по имени капитан Этон стоит сейчас перед трибуналом, изменения личности не оправдывают преступления офицера Армии Времени.

Адмирал-председатель сделал паузу перед тем, как огласить резолюцию.

— Вам вынесен единственно возможный приговор. Из этого зала вы будете доставлены в лаборатории Департамента Связи, где вы последний раз послужите Империи. И возродит Господь вашу душу.

Этона провели через приемную, где сидели сержант Квейл и остальные свидетели. Все восемь человек — а Квейл особенно — смотрели на Этона сверкающими глазами, не скрывая своего ликования.

— Очень необычный случай, — пробормотал техник. Небрежно закинув ногу на ногу, он сидел напротив Этона в зале инструктажа. — Я первый раз работаю с человеком вашего уровня, — продолжал он. — Обычно нам присылают убийц, воров, мелких предателей — в общем, подонков.

Техник разглядывал Этона с нескрываемым любопытством. Он держался совершенно непринужденно и, видимо, рассматривал предстоящую работу как интересную техническую задачу, а не как причудливый способ казни, чем она была для Этона.

— Я должен обучить вас всему, что может понадобиться вам для выполнения работы, — сказал техник. — Но вам как хрононавту много объяснять не придется.

— Любой хрононавт боится страта, — пустым голосом ответил Этон. — Это то, что окружает нас. Мы никогда об не забываем.

— Вы боитесь?

— Да.

Техник кивнул:

— Имеете право. Это действительно страшно. И для вас страшнее, чем для обычного бандита недоумка, я это понимаю. И все-таки нам надо сделать эту работу.

«Ему совсем меня не жалко, — подумал Этон. — В нем нет ко мне ни капли сочувствия. Через его руки прошли уже, наверное, сотни людей — и это перестало для него что-нибудь значить».

Техник зашел Этону за спину и надел ему на голову шлем. Этон почувствовал, как острия электродов вонзились в кожу. Техник снова сел в кресло и глянул на приборы, что-то записывая на бумажке.

— Очень хорошо, — прокомментировал техник увиденное. — Реакции вашего мозга в норме — но ведь иного мы и не ожидали? Некоторые типы потупее оказываются к работе непригодны — у них мозг не способен отдать команду после выполнения задания. Таким дорога только в газовую камеру.

— Когда? — прохрипел Этон.

— А?

— Когда вы пошлете меня?

— Ах это! — Техник бросил взгляд на наручные часы. — Примерно через час.

Этон собрался с духом перед последним испытанием. После суда он томился почти неделю, ожидая, пока назовут его имя. Департамент ежедневно рассылал потоки сообщений всем флотам, и все же дефицита в курьерах не испытывал.

Этон напомнил себе, что он уже бывал в страте — миллионы раз, по сути дела. Все бывали, но не помнил никто. Когда тело умирает, душа, лишенная его поддерживающей оболочки, попадает в страт. Это и есть посмертная травма — ослепление души при виде потенциального времени. Но поскольку душе негде существовать, кроме как в том же теле, она, хотя травма приводит ее в состояние среднее между бессознательностью и трансом, спешит по оставленному во времени следу, с бешеной скоростью проживая жизнь в обратном направлении, как при перемотке видеокассеты, пока не достигнет момента зачатия. Тогда она снова начинает жить.

Наказание, которое неминуемо ожидало Этона, должно было быть отчасти похоже на смерть, только в этот раз тело будет выброшено в страт вместе с душой, и к тому же его накачают лекарствами, которые не дадут потерять сознание даже под воздействием неописуемого потрясения. От потерявшего сознание курьера толку нет — он не сможет направить себя к назначенной цели.

Техник продолжал что-то писать, когда Этон заговорил тихо и затравленно:

— Ученые спорят, действительно ли существует страт как независимый континуум, или он всего лишь видимость, порожденная нашими машинами, просто результат ключевого действия — разгона пи-мезонов выше скорости света. В Армии Времени мы привыкли считать страт океаном, поверхность которого — это ортогональное время… но может быть, страт — это мир, перепутанный и изломанный, потому что кто-то перестает подчиняться его законам.

Техник оторвался от своего занятия, пораженный такими словами, услышанными от курьера. Очень нестандартная реакция. Обычно подопытного приходилось держать трем служителям.

— Как бы там ни было, ответ на этот вопрос нам дает Церковь, — назидательно заметил техник. — Страт реален, но не так, как реален мир актуального времени.

— Да… у Церкви на все есть ответ, — отозвался Этон, вложив в голос чуточку иронии. — Страт — Святой Дух, соединяющий Бога с миром. Но в Армии Времени, знаете ли, приходится держаться более практической точки зрения. Сейчас мне предстоит без защиты предстать перед тем, чего хрононавты боятся больше всего, и неудивительно, что у меня ум занят размышлениями об истинной природе этого явления.

— Ваше присутствие духа просто восхитительно, — отдал ему должное техник. — Однако на вашем месте я не стал бы так легко отмахиваться от учения Церкви. При отбытии рядом с вами будет находиться утешитель для последнего напутствия. Не следует ли мне, кстати, заметить, что высказанная вами точка зрения — будто страт не существует отдельно от мира — отрицает Святой Дух и равносильна материалистическому атеизму?

На лице техника играла насмешливая улыбка. Этон понял, что этот человек забавляется с ним, как кошка с мышью, и промолчал.

— Но в любом случае, — продолжал техник после краткой паузы, — страт представится вам именно тем, чем вы его только что назвали — океаном потенциального времени. Во-первых, страт имеет глубину. Церковь запретила исследования глубин страта — но вы, конечно, знаете, каковы были результаты первых экспедиций. Чем глубже в страт, тем сильнее давление потенциального времени. У нескольких кораблей было раздавлено ортогональное поле.

Этон едва заметно вздрогнул.

— Вы считаете, что с вами поступают несправедливо? — спросил техник.

Этон покачал головой, пожал плечами:

— Мне было сказано, что я трус и убийца. Я не знаю, правда это или нет. Но если это правда, то наказание справедливо… для офицера.

Если бы он думал, что действительно совершил все эти преступления, то наказание было бы почти желанным — как возможность искупить вину.

Техник поднялся из кресла:

— Сюда, пожалуйста.

У дальней стены лаборатории стоял жесткий стул с прямой высокой спинкой, с которого свисали привязные ремни. Два охранника, прижав руки Этона к бокам, усадили его на стул. Ремни прихватили грудь Этона, предплечья и бедра.

— Когда вы выполните задание, вам будет приказано умереть, — мягко сказал ему техник. — Для этого вы воспользуетесь простым и прямым методом — остановка сердца командой по блуждающему нерву. Сейчас мы вложим в ваш мозг слово, произнеся которое в нужный момент вы вызовете возбуждение блуждающего нерва, и он остановит ваше сердце.

В руку Этона вонзилась игла шприца. Перед глазами завертелся испещренный разноцветный диск, приковывающий к себе взгляд помимо воли. Зашептал что-то тихий голос.

Этон заснул.

ВОМ

Когда он проснулся, слово лежало где-то в мозгу мертвым грузом. Этон чувствовал слово, но произнести его не мог, ни мысленно, ни вслух. И не сможет, пока не услышит определенной фразы, произнесенной голосом, который он узнает.

Техник снова бросил взгляд на часы и заторопился:

— Время поджимает. Ваша депеша уже приготовлена. Теперь слушайте. Есть две причины, почему для сообщения с кораблями флота мы пользуемся живыми курьерами и почему эти курьеры должны уничтожаться. Когда-то мы пытались использовать иные средства — самодвижущиеся снарядами или одноместные лодки. Но двигатели времени слишком громоздки и дороги для подобного использования, особенно такие, которые могут развивать необходимую скорость. Поэтому мы разработали метод перемещения, который будет применен к вам. Мощный генератор создает огромный потенциал; за счет этой энергии вы будете запущены в страт с высокой скоростью — куда быстрее, чем может двигаться даже линкор, и вам будет придан импульс, достаточный для достижения цели.

На заре развития этого метода мы отправляли в страт автоматические снаряды и даже людей в страт-скафандрах, но все это оказывалось малоэффективным. Неуправляемые снаряды сбиваются с пути в завихрениях страта и пропадают. Страт-скафандр отпал по нескольким причинам: он неуклюж, требует постоянной энергетической подпитки для поддержания внутри него поля ортогонального времени, в то время как стандартных батарей хватает только для короткого полета, а главное — само его применение для защиты бессмысленно, поскольку курьеру необходимо видеть страт своими собственными глазами. Мы могли бы решить последнюю проблему, снабдив страт-скафандр экраном сканера, как в корабле, но вес подобной установки исключает такое решение.

Некоторое оборудование для наведения себя на цель у вас будет. Но это значит, что вы не только будете видеть лишенное последовательности время страта, но жить в нем: жить в четырехмерном и пятимерном времени. Как это будет ощущаться, вам не скажет никто. Все же мы должны вас подготовить, насколько это в наших силах, к выполнению вашей задачи.

На голову Этону опустился глухой шлем с наплечниками из пористой резины. Вокруг стало темно. Из наушников снова зазвучал голос техника, будто сквозь жесть:

— Цель предстоящей процедуры — познакомить вас, хоть и не адекватно, с тем, что вы увидите перед собой, оказавшись в страте. Это, разумеется, имитатор, поскольку воспроизвести действительность мы не в состоянии. Самое главное, чему вы должны сейчас будете научиться, это держать направление. Помните: добраться до места назначения — это для вас единственный способ выйти из страта, следовательно, единственный способ умереть. Могу вас заверить, что это будет самым настоятельным вашим желанием.

На Этона обрушился поток зрительных образов, настолько лишенных смысла, что казалось, будто они тянут глаза в разные стороны. На мгновение Этон закрыл глаза, но когда снова открыл их, сверкающая круговерть не только не утихла, а даже как будто усилилась.

В ушах звучал монотонный прерывистый гудок.

Этону показалось, что тело его раскачивается взад-вперед.

Наконец начали мелькать узнаваемые образы, тут же исчезающие. Тогда же в наушниках снова зазвучал голос техника, что-то комментирующего проникновенным тоном.

Пытка продолжалась около получаса. Техник объяснил Этону, как определить отклонение от курса и как скорректировать его с помощью той аппаратуры, которой его снабдят. Наконец шлем с головы Этона сняли, ремни расстегнули. Этон поднялся на ноги, несколько дезориентированный.

— Ну, кажется, все, — объявил техник.

— Обучение за полчаса? Вы на самом деле думаете, что этого достаточно? — удивился Этон.

— Абсолютно. Задание не такое сложное. Неприятных ощущений больше.

Этон попытался сформулировать вопрос, который только что пришел ему в голову:

— Почему… почему мы должны умирать?

Техник удивленно повернулся к нему:

— Потому что вы приговорены к смерти.

— Я знаю. Но к чему такие сложности? Нет, я знаю практическую причину гипнотического кондиционирования: люди Армии Времени не должны пачкать руки кровью приговоренных преступников. Поэтому преступники казнят себя сами. Но почему вы так тщательно следите, чтобы курьеры умирали после первого же полета? Почему не использовать их повторно?

Техник задумался.

— Причина наверняка есть, — ответил он. — Откровенно говоря, мне она неизвестна. Но у всего есть свои причины. Я никогда не слышал, чтобы кто-то побывал в страте дважды.

— У адмиралов флотов имеется четкий приказ — не позволять курьерам жить после прибытия даже несколько часов. Но почему? Какой от них может быть вред?

— Возможно, это акт милосердия. — Техник взглянул вверх на лампу, замигавшую под потолком. — Пора готовить вас к выходу.

Часть лабораторной стены отъехала в сторону. Сопровождаемый двумя охранниками Этон пошел вслед за техником по узкому кольцевому коридору, круто уходящему вниз. Туннель вывел в помещение, совсем не похожее на зал инструктажа. Металлические серые стены дрожали от гула, который исходил от колоссального нагромождения машин у дальней стены.

От мощи этого гула завибрировали кости. Этон кинул быстрый взгляд на большую металлическую крышку люка со смотровыми окошками, прижатую мощными болтами. Тут его отвели в сторону, и он оказался под оценивающими взглядами людей в белых халатах.

Хриплые выкрики заставили его поднять глаза. Двое охранников тащили к люку человека в странном снаряжении. У него на поясе был широкий щиток, откинутый вперед, — вероятно, пульт управления. Лицо человека было скрыто резиновой дыхательной маской, а тело перетянуто крест-накрест ремнями.

Придушенные крики стали отчаяннее, когда откинулась стальная крышка. С ловкостью, говорящей об изрядной практике, охранники запихнули курьера в люк и задраили крышку.

— Куда более типичная картина, — заметил техник Этону. — Я бы позволил себе сказать, что работать с людьми, умеющими держать себя в руках, — просто удовольствие.

Этон пропустил комплимент мимо ушей. Гул машин стал громче, переходя в невыносимое завывание, и закончился звуком, напоминающим долгий раскат грома. Что-то полыхнуло в камере запуска.

И настала звенящая тишина. Воздух был заряжен энергией.

Техники занялись подготовкой Этона. Первым делом на грудь ему привязали футляр с депешей. За футляром последовала похожая на поднос панель управления, привязанная к поясу так, чтобы можно было легко дотянуться до любой рукоятки.

Во время сеанса на имитаторе Этону было сказано, что верный курс он будет ощущать с помощью некоего таинственного явления, охарактеризованного как «ветер в лицо». Этот «ветер» представлял собой начальный импульс. Панель управления должна была действовать как перо руля; она позволит Этону управлять своим телом, как моторной лодкой. Этон ощутил уколы игл, — в вену ввели стимуляторы. На лицо ему опустилась кислородная маска, а уши закрыли наушники.

Этон был готов. Стальной люк отворился.

Этон не сопротивлялся, когда его проталкивали через люк. Он увидел камеру с клепаными стенами, и туман в сознании рассеялся. Внезапно и впервые он ясно и живо понял, что с ним происходит.

И понял почему!

Амнезия раздернулась как занавес. Этон вспомнил страшные события на борту «Молота Империи»: обнаружение на борту секты еретиков, сотрясающие корабль удары торпед, сержанта Квейла в страт-скафандре, шагающего к плоту в окружении своих единоверцев.

Остальное было просто. Этон не знал, кто перенес его на плот, потому что его воспоминания обрывались до этого события, но было очевидно, что еретики тоже туда добрались. Положение травматиков стало ужасным: как только их подберут, капитан их сможет разоблачить, и потому его амнезия должна была казаться им спасительным чудом. И они использовали это чудо полностью, выдвинув против него фальшивые обвинения, чтобы избавиться от потенциального обвинителя. Отчаянный и дерзкий ход, оказавшийся удачным.

Но почему Этон потерял память? Потому что увидел страт.

Узнает ли он его теперь?

Этон повернулся, желая что-то сказать, одновременно понимая, что слишком поздно уже рассказывать правду, но говорить ему не дали. Его пропихнули в люк и быстро задраили крышку.

Он оказался в стандартной восьмиугольной камере приведения приговоров в исполнение. Сама смерть будто сочилась из свинцовых стен в это замкнутое пространство, и казалось, что эти стены имеют несколько футов толщины. В воздухе повисло странное напряжение, которое Этон испытывал только однажды — когда помогал снимать с работающего двигателя времени защитный кожух для срочного ремонта.

В смотровом окошке появилось лицо, искаженное и размытое стеклом невероятной толщины. Включились мощные генераторы, обрушив на Этона барабанный грохот, от которого задрожали стены. Звук нарастал, оглушая. Несмотря на кислородную маску, возникло ощущение удушья. Казалось, что какой-то великан схватил Этона могучей рукой и теперь сжимает, сжимает, сжимает…

И тут оглушающий удар обрушился на Этона со всех сторон сразу, и камера исчезла. Ему показалось, что он мчится на огромной скорости, как будто выпущенный из огромной пушки.

Полная темнота? Ослепительный свет? Что же это было?

Ни то ни другое. Водоворот непостижимости. Зрительные образы, воспринимаемые глазами, но неведомые сознанию: действительность, лишенная смысла, который и делает ее действительностью. Сознание в ужасе отшатывалось от увиденного, пытаясь найти убежище в смерти или забытьи. Но Этону эти убежища были недоступны. Стимуляторы, введенные в кровь, не давали угаснуть разуму, обреченному на полную ясность.

И все же параллельно с режущим ужасом возникло узнавание. Этон вспомнил. В течение краткого мига он уже видел это — тогда, на тонущем «Молоте Империи».

Этон, крутясь, летел по геодезической пятимерного времени. Это нельзя было сравнить ни с чем из знакомого ему времени или пространства. Ветер страта, похожий на густой туман призрачных псевдособытий, дул ему в лицо. Как только напор этого ветра ослабевал, пальцы Этона автоматически настраивали верньеры управления.

Но эта фаза, когда сознание цеплялось за осколки воспоминаний о течении обычного времени, длилась секунды. Континуум страта пропитал каждую клеточку тела, и время исчезло.

Началась вечность, и разум Этона померк.

По счастью, для исполнения задания не нужен здравый рассудок. Человек должен был только знать, что выход есть, что смерть доступна ему. И должен был знать, что невыполнение задания означает вечное погружение в страт.

В этом и состояла хитрость системы живых курьеров. Ни чувства, ни интеллект не способны понять среду, в которой оказывался курьер, но некий примитивный инстинкт помогает найти направление. Курьер всем своим существом рвется к цели, где ему будет позволено остановить свое сердце.

До тех пор Этону придется жить в мире без времени. Он не мог оценить длительность полета ни в секундах, ни в столетиях, потому что не было такого понятия — «длительность». Оно не может существовать в отсутствие понятий «до» и «после», а здесь ничто ничему не предшествовало и ничто ни за чем не следовало. Его вертело и швыряло. Он пролетал сквозь титанические процессы, где пятимерные объекты грозили ему, будто живые, но ничто не начиналось и ничто не заканчивалось.

Через какое-то время мозг вроде бы ожил и попытался восстановить прежний режим восприятия. Этон понял, что это начало привыкания к пятимерному страту и выделение из него трехмерных миров.

Капитан Монд Этон снова проживал свою жизнь, от зачатия и до камеры запуска в Хронополисе. Вне этих пределов был только вихрь неясных теней.

Иллюзия — можно ли было назвать это иллюзией? — была абсолютно реальной. Все события, все радости и беды, страдания и усилия заново переживались душой. И не один раз. Жизнь стала закольцованной лентой и прокручивалась снова и снова миллионы раз. Это бесконечное повторение стало невыносимым.

Среди кругового потока воспоминаний начали попадаться некоторые новые события, более или менее разборчивые. Сначала Этон подумал, что его выбросило обратно в ортогональное время, в другом теле и в чужую жизнь. Но вскоре он различил, что эти подобные сну эпизоды, так напоминающие события реального мира, — всего лишь фантомы — размещенные в страте макеты. Страт был вечностью, а вечность, как учили Этона еще в колледже, — это «склад» потенциальностей. Где-то в этом лишенном сущности океане находятся макеты всего, что есть в ортогональном времени, все возможные вариации того, что существовало. И еще были макеты того, что никогда не существовало, но всегда могло выплеснуться в ортогональное время судорогой страта, как пена волн на берег.

После миллионов лет (или микросекунд) гонки сквозь слоистые облака событий у Этона вдруг возникло странное ощущение силы. Он не был больше чужим в страте. У него появилось чувство, как будто он сам, капитан Монд Этон, тоже превращается в пятимерное существо. Он видел всю свою жизнь как целое и мог сосредоточиться на любом ее эпизоде.

После этого обычное течение времени должно было казаться ограниченным и плоским, однако пальцы Этона не покидали верньеры пульта. Его разум все еще рвался освободиться единственно возможным образом.

Впереди смутно замаячила цель — корабли флота времени. Под защитой собственных полей ортогонального времени они выделялись в клубящемся страте четкими сияющими предметами. В наушниках Этона зазвучали сигналы лучей наведения.

И тут его завертело волчком: что-то стремительно бросилось на него сбоку. Это было изображение человека, то трехмерное, то четырехмерное, — крупный мужчина, разодетый как цирковой фокусник, в развевающемся плаще и разноцветных чулках. На месте глаз в орбитах мерцали драгоценные камни. Он оскалился по-волчьи, наставив на Этона короткую трубу, похожую на базуку, из которой исходило что-то клубящееся.

Пурпурный туман ударил Этона в грудь, подобно физической силе. Он ощутил, как задрожало все тело, и вильнул в сторону.

Человек бросился следом. Базука зашипела, и Этон увидел, в чем состоит ее действие: она искривляла ткань страта. Он со страхом почувствовал, как его засасывает вихрем, и отчаянно заработал рулем.

И тут исчезло и видение, и страт. Этон оказался внутри стальной клепаной камеры, точно такой же, как та, в которую он вошел вечность назад, и уши его наполнил громкий гул.

За миг до того, как человек с глазами-драгоценностями исчез, Этон успел рассмотреть подобравший его линкор. Как ни смешно, это был флагман адмирала Хайта «Оплот веры».

Глава 5

Обессилевшая от страха и усталости, Инприсс Соре с глубоким вздохом упала на скрипучую кровать. Откинув непокорные волосы от глаз, она осмотрела мрачноватую комнатку, которую только что сняла за гроши.

Две недели, прошедшие со дня бегства из Хронополиса, чуть не свели ее с ума.

Удачно вышло, что она прихватила с собой сумочку с деньгами и кредитными карточками, иначе она оказалась бы совсем беспомощной. У нее была единственная мысль: сбежать как можно дальше. Все знали, что травматики, выбрав жертву, сделают все возможное, чтобы найти ее и довести ритуал до конца.

В начале у нее мелькнула мысль пойти в полицию и рассказать, но она слыхала о людях, которые так поступили, — они были взяты под защиту… и убиты в камере полицейскими из секты травматиков. Видение камеры, откуда нет выхода, вызывало панический страх, усиленный клаустрофобией.

Нет. Единственное решение — бегство. Спрятаться, сжаться так, чтобы тебя не заметили.

Только это было так сложно! Это было уже третье убежище после бегства из вечного города, и уже в третий раз Инприсс сменила имя. Сначала она направилась в городок, расположенный всего в пятидесяти милях от Хронополиса, и на несколько часов страстное желание спастись вызвало ложное чувство, что она действительно спаслась. Но потом она, возвращаясь в свою новую квартиру, заметила тех двоих, что ее пытали. Они шли по тротуару, рассматривая номера домов.

И ей пришлось бежать, не прожив на новом месте и дня, но это был еще не конец. Она оставила континент Америк и перебралась в Аффру, но преследователи отправились следом за ней. Ей повезло — она их заметила в зале регистрации аэропорта и возле транзитной зоны и потому была предупреждена. В конце концов Инприсс, не думая о расходах, совершила пять перелетов подряд, перечеркнув земной шар в разных направлениях, чтобы стряхнуть погорю, и скрылась в этом провинциальном городке в самом сердце Срединного континента.

В лицо она знала только двух травматиков — Стрина и Вилена, как они называли друг друга, — но сколько других, незнакомых ей членов секты следили за ней и охотились на нее, используя все способы, которыми можно найти человека? Инприсс стала бояться всего и всех.

И не знала, сколько сможет прожить в таком ужасе.

Мелькнула вялая мысль, не обратиться ли к Церкви. Может быть, утешитель ей поможет? Но подходить к церквям было опасно. Секта наверняка держит их под наблюдением. А здесь, в этом захолустье, Инприсс впервые ощутила облегчение. Город Виров лежал в стороне от оживленных путей, а комнатка на его задворках казалась надежно закрытой, как старый шкаф. Узкие оконца почти не пропускали прямой солнечный свет, и это тоже внушало превратное ощущение безопасности, будто эту комнату из мира нельзя увидеть.

Она найдет работу и как-то просуществует.

Она ни с кем не будет заводить знакомств.

Инприсс открыла окно и с облегчением вздохнула навстречу легкому бризу, несущему странные перемешанные запахи этого города.

И тут по ту сторону входной двери раздалось гудение. Кто-то немузыкально напевал сквозь зубы.

Вскрикнув от ужаса, Инприсс бросилась к двери и навалилась на нее всем телом, пытаясь ее удержать. Но этого было куда как мало против силы, что напирала с той стороны.

В комнату ворвался Стрин с перекошенным от злобы лицом. За его спиной маячила физиономия Вилена.

— Как приятно снова встретиться, Инприсс. Продолжим с того места, где остановились, если не возражаешь?

Неторопливо сменяя этапы ритуала, травматики забавлялись с Инприсс около часа. Голографический экран струил чувственное странное настроение, показывая игривый аспект Хулму и наполняя комнату жутковатыми отсветами. Речитатив молитв рассказывал Инприсс, что ждет ее душу в глубине страта, где Хулму использует ее как захочет. Ее убеждали отказаться от ложного бога Церкви и изречь на него хулу.

После «Раздразнивания Дичи», во время которого через тело Инприсс пропускали в разных направлениях слабые токи, травматики решили совершить ритуал «Священного Покрова». Распевая гимны и вознося свой оргазм божеству глубин, Стрин и Вилен по очереди совокупились с Инприсс.

Удовлетворенно отдуваясь, они на время прекратили ритуалы, глядя на распростертую женщину с остекленевшими глазами.

— Ладно, здесь мы закончили, — сказал Стрин. — Ритуалы велено закончить в здешнем храме.

— Так что, нам ее перевозить?

Стрин кивнул.

Вилен недовольно нахмурился:

— А чего ты раньше не сказал? Я думал, это будет только наша работа.

Стрин пожал плечами:

— У них там какая-то специальная аппаратура. Тебе понравится. Давай помоги мне ее собрать.

— Слушай и запоминай, дорогая, — зловеще сказал Стрин, когда Инприсс одели и подняли на ноги. — Нам с тобой предстоит небольшая прогулка. Веди себя естественно и не пытайся звать на помощь, иначе мы тебе брызнем в лицо из баллончика, а к месту все равно доставим. — Он сунул сумочку в руку Инприсс. — Давай пошевеливайся.

Вилен тем временем уже сложил аппаратуру в ящик. Спустившись по деревянной лестнице, все трое вышли на уходившую под уклон улицу между высоких безмолвных домов.

Инприсс двигалась как во сне. Струился тяжелый воздух. Виров был полной противоположностью Хронополиса. В древних улочках и переулках пахло перцем, кофе и экзотическими пряностями. При иных обстоятельствах Инприсс здесь бы понравилось.

Мелькнула лихорадочная мысль, нельзя ли покончить жизнь самоубийством. Убить себя — тоже способ избавиться от ужаса, который готовят травматики ее душе в момент смерти. Не представится ли шанс? Но Инприсс вспомнила, что если ей удастся умереть без участия сектантов, то душа ее вернется обратно и она снова проживет свою жизнь.

И эта жизнь снова кончится тем же кошмаром?

У Инприсс зародилась любопытная мысль. Если травматики отдадут ее душу Хулму, то повторений не будет. Инприсс Соре исчезнет из обычного времени. Значит ли это, что травматики никогда раньше, в ее прошлых повторениях, ей не угрожали? Инприсс попыталась представить себе, какая жизнь ждала ее, если бы не вмешались травматики.

Или они всегда выбирали ее жертвой? И она всякий раз обманывала их, совершая самоубийство? О бесконечных повторениях этого кошмара даже думать было страшно.

Инприсс и ее провожатые вышли на одну из главных магистралей города недалеко от базара и шли мимо уличных ларьков, где продавались сувениры ручной работы. Среди смуглого местного населения часто попадались белокожие туристы. На улице было полно народу. Стрин и Вилен шли с двух сторон от Инприсс, почти зажав ее между собой. Когда Инприсс пыталась замедлить ход или свернуть, Стрин предупреждающе подталкивал ее в бок.

Вдруг из бокового переулка вылетела дерущаяся толпа молодых парней. Инприсс сразу закружило и отбросило в сторону. Мимо ее лица пролетела бутылка и врезалась в голову рыжего парня, который в это время бил кого-то кулаком в живот.

Стрин зарычал и попытался вцепиться в руку Инприсс, и тут она почувствовала, что толпа разделила ее с травматиками. Мало что соображая в шуме и суматохе, она стала пробиваться через сцепившиеся в схватке тела. Что-то ударило ее по лицу.

На миг она неуверенно остановилась у края толпы. Мелькнуло лицо Вилена, пытающегося отбить удары какого-то прыщавого юнца.

Инприсс бросилась бежать, еще не в силах поверить в свою свободу, но уже обезумев от счастья. Она бежала и бежала, пока хватало дыхания.

В Бюро Хронотических Путешествий ее бумагами занимался клерк с худым лицом и в островерхой форменной шапочке. Он настороженно принял у Инприсс анкету и тщательно прочитал ее, постукивая пальцами по столу.

— В связи с военными действиями количество пассажирских рейсов сокращено, гражданка Соре, — холодно сообщил он Инприсс и еще раз заглянул в анкету. — Цель выезда: постоянное местожительство. Вы собираетесь поселиться на Ривьере?

— Да.

— Почему?

— Дело в том, что мне… — Инприсс заломила руки. Она не знала, что это будет так сложно.

Из Вирова она уехала под чужим именем на рейсовом автобусе и попыталась осесть в городке поменьше в пяти сотнях миль от Вирова — но секта разыскала ее и там!

И в третий раз ей удалось сбежать, и снова по счастливой случайности. Ее мучители не заметили черный ход, дверь в который была скрыта портьерой. Через несколько минут после своего появления Стрин и Вилен вышли в прихожую за инструментами. И Инприсс удалось ускользнуть.

Ей удалось убежать от травматиков три раза! Наверняка Бог помогает ей, но нельзя надеяться на чудеса. Инприсс стало ясно, что нигде в этом мире от травматиков ей не спрятаться. Оставалась последняя надежда: бежать на несколько веков в будущее, уповая на то, что секта не сможет или не станет преследовать ее через столетия. Инприсс вернулась в Хронополис, намереваясь сесть на хронолайнер.

Но это оказалось опасно и куда более трудно, чем она думала. Чтобы получить разрешение покинуть Первый узел, ей пришлось назвать свое настоящее имя. И этот клерк явно не собирался ее выпускать.

— Мне необходимо уехать, — в отчаянии взмолилась Инприсс. — У меня есть враги, мне надо скрыться от них!

Клерк смотрел на нее внимательно, ожидая продолжения.

Инприсс стала шарить в сумочке.

— Послушайте, вот все, что у меня есть, кроме денег на билет. Вот — пять сотен кредитов. Я прилечу на Ривьеру с пустыми руками.

Инприсс положила деньги на конторку. Клерк кашлянул, потом начал перебирать перед собой бумаги. Когда он закончил возиться, деньги исчезли как по волшебству.

— Вообще-то это не полагается… но ради такой очаровательной женщины можно себе позволить небольшое отступление от правил. — Клерк подмигнул Инприсс, и в его голосе внезапно появились жизнерадостные и покровительственные нотки, заставившие Инприсс вздрогнуть от отвращения.

Клерк заполнил разрешение на выезд, и Инприсс заторопилась к ближайшему отделению «Бьюик Хроновэй», одной из трех компаний, имеющих лицензию на межузловые перевозки. До отлета хронолайнера оставалось несколько часов, и Инприсс провела их, гуляя по улицам, не уходя от людных мест.

С наступлением темноты она уже стояла в очереди на посадку. Оказавшись за барьером стойки регистрации и ступив наконец на длинный трап хронолайнера, Инприсс подняла голову и посмотрела на вознесшийся в небо башней корабль. В нем не было серой угрюмости военных кораблей. Приблизительно той же конструкции, что и боевые корабли, пассажирский хронолайнер был ярко раскрашен, а на верхнем этаже борта было изящной вязью написано — «Бьюик».

С растущей надеждой, ощущая напор окружающей толпы пассажиров, Инприсс шла к ровно гудящему кораблю.

Глава 6

Хрононавты, обслуживающие приемную ступень, быстро, умело и молчаливо помогли Этону выбраться из камеры.

Они были в страт-скафандрах, потому что приемная ступень всегда была частично запитана и готова к приему курьеров. Этона тут же освободили от снаряжения: похожего на поднос пульта управления, кислородной маски и приемника с наушниками. Футляр с депешей остался висеть у него на груди. Никто, кроме адмирала, чьей обязанностью было лично принять депешу от курьера, не мог прикоснуться к опечатанному футляру.

Этон стоял неподвижно, молчал, расставив руки, и глядел прямо перед собой.

Два сублейтенанта подошли к нему с боков и взяли за руки выше локтя. Дверь отъехала в сторону. Этона подтолкнули вперед — персонал приемной ступени привык к инертности курьеров. Вновь прибывший курьер обычно был совершенно беспомощен, едва мог самостоятельно сохранять равновесие, натыкался на стены, не мог пройти в дверь.

Этон смутно ощущал бурлящую вокруг будничную жизнь огромного флагмана, корабля куда как большего, чем привычные ему эсминцы.

Его вели этажами палуб и самодвижущимися коридорами, поднимали на лифте и проводили по переходам. Встречные хрононавты окидывали Этона быстрым взглядом и поспешно отводили глаза. Всякому неприятно было видеть человека, только недавно умершего и готового умереть снова.

Сознание Этона оторвалось от восприятия, он как будто смотрел на мир в перевернутый бинокль, и в то же время все казалось странно плоским, двумерным. Внутри страта его разум приспособился к восприятию четырехмерных, даже пятимерных объектов. По сравнению с ними трехмерный мир стал теперь поразительно бесцветным, похожим на кадры примитивных рисованных мультфильмов. Не было глубины. И звуки стали пустыми, безрезонансными.

Не давало покоя настоятельное желание покинуть этот бумажный мир. Завершить процесс, начатый выпуском из стартовой камеры.

Умереть.

Этон в сопровождении сублейтенантов вышел на верхние палубы корабля, где располагались каюты офицеров. Здесь чувствовался намек на комфорт, который был бы неуместен на «Молоте Империи» и даже на других линкорах. Войдя в двойные двери, Этон и его провожатые очутились в помещении, обставленном с неброской, но несомненной роскошью, которая в Хронофлоте могла быть только на флагманах.

Это была каюта адмирала Хайта. Группа остановилась перед дверью из орехового дерева, украшенной простой резьбой. Сублейтенанты постучали, вошли, отдали честь и вышли. Этон предстал перед своим бывшим командующим.

Хайт, сидящий за столом красного дерева, смотрел на курьера мрачно и, казалось, задумчиво. Из проигрывателя в углу доносилась тихая, меланхолическая музыка — тромбон и скрипка.

Рядом с Хайтом стоял человек, в котором Этон узнал полковника Анамандера. Подобно Хайту, полковник сохранял гранитную бесстрастность, принятую среди старших офицеров Хронофлота, но на его лице не было той непреклонности, что читалась в чертах адмирала.

Хайт небрежно махнул рукой Анамандеру:

— Потом, полковник.

— Слушаюсь, сэр.

Полковник обогнул Этона и вышел.

Адмирал поднялся и подошел к Этону. Этон стоял с неподвижным лицом, глядя прямо перед собой. Адмирал отстегнул от него футляр, как от неодушевленного предмета, и отнес на стол.

Собираясь открыть футляр, Хайт еще раз оглянулся на Этона и вдруг прищурился, узнав:

— Капитан Этон?

После нескольких попыток Этон заставил горло работать.

— Сэр, — слабо проскрипел он.

— Капитан Этон, — с горечью повторил Хайт, обращаясь к себе самому. — Случай из ряда вон выходящий. Я был весьма неприятно поражен и огорчен. Мне было интересно, не здесь ли кончится ваша жизнь.

— Могу ли я покончить с собой сейчас же, сэр?

Он с надеждой ждал от адмирала произнесения освобождающей команды.

— Подождете, пока я скажу, — отрезал адмирал. Он оценивающе окинул Этона взглядом с головы до ног, потом сел за стол и сломал печати на пакете.

В течение времени, которое Этону показалось очень долгим, Хайт изучал бумаги, будто забыв о присутствии Этона. Скрипки и тромбоны преследовали друг друга извивами назойливых мелодий, и Этон почувствовал, как входит в какое-то состояние, похожее на испытанное внутри страте. «До» и «после» исчезли. Сложные переливы мелодий висели в воздухе подобно благовониям, и Этон замер в этом вечном миге, в котором неясно было, где кончается одна нота и начинается другая.

Завершив изучение депеши, адмирал Хайт задумчиво выпятил нижнюю губу. Отложив бумаги, он нахмурился. Потом откинулся на спинку кресла. Серые глаза адмирала остановились на Этоне, впившись в него почти с маниакальным интересом.

— Депеша от самого наместника, — хрипло сказал Хайт. — Необходимо совершить рейд в глубь территории Гегемонии. Задание настолько важное, что должно быть выполнено самим «Оплотом веры» — не меньше.

Этон ничего не ответил. Адмирал продолжал, не отводя глаз от лица собеседника.

— Вы знаете, какие потери понесли мы от действий Гегемонии только за две прошедшие недели? Города и целые страны исчезли с лица Земли или подверглись мутациям. Континент Австралос в Пятом узле изменился до неузнаваемости. Теперь он населен дикими племенами, находящимися на уровне каменного века. И что хуже всего, имеется множество случаев причинно-следственных разрывов. Вы же понимаете, чем это может грозить структуре времени. Деятельность Департамента Истории сведена к нулю. И всему виной это новое оружие Гегемонии — искривитель времени. Когда-то наши ученые называли такое устройство невозможным. А теперь… — Адмирал развел руками.

Внезапно его взгляд сделался тяжелым, пронизывающим.

— Говорите, капитан Этон! — произнес он глубоким голосом. — Расскажите, как это — оказаться в страте.

Этон заморгал и попытался объяснить:

— Там… это…

Он замолчал. Хайт кивнул:

— Я понимаю — это неописуемо. И все же кое-что можно передать словами. Не бывает, чтобы слова были полностью бессильны. Попытайтесь собраться с мыслями. Вспомнить. Взять себя в руки. Докладывайте, капитан.

Этон пожал плечами, потом сказал:

— Сэр, не должен ли я теперь прервать свое существование?

— Понимаю. Вы хотите исполнить свой приказ и сбежать от этого мира. А мой долг — проследить, чтобы вы это сделали. Но мне даже трудно сосчитать, сколько раз в такой момент меня подмывало забыть об этом долге. В Императорском дворце есть один утешитель, брат Мундан. Несколько лет назад его отец живым попал в страт при столкновении двух кораблей времени. С тех пор мысли о страте не дают брату Мундану покоя ни днем ни ночью. Он пытается представить себе, как выглядит Пучина Погибших Душ. И — меня после целой жизни в Хронофлоте одолевает то же любопытство.

Смысл речей адмирала доходил до Этона как сквозь туман.

— Обычно предстающие передо мной курьеры — отребье, — говорил Хайт. — Умственно неполноценные — безнадежные случаи. Но вы — вы совсем другой породы. До этого вопиющего нарушения воинского долга вы считались дисциплинированным офицером. Если дать вам время, вы сможете прийти в себя. Сможете ответить на мои вопросы.

Хайт поднялся, обошел стол и, остановившись перед Этоном, заглянул ему прямо в глаза.

— Так вот, сейчас я и сам допущу нарушение дисциплины. Поскольку я считаю, что будущий рейд никакой надежды на успех не имеет и является чистым самоубийством, небольшой проступок пройдет незамеченным. Нет, капитан Этон, вы сейчас не умрете. Вам надлежит остаться в живых, прийти в себя и рассказать мне о том, что вы испытали — если сможете.

Адмирал повернулся и нажал кнопку на столе.

— Это капитан Этон, — сказал он двум ординарцам, явившимся по вызову. — Устройте его в гостевой каюте со всеми возможными удобствами. Покидать каюту капитан не должен ни под каким видом.

Когда Этона выводили из адмиральской каюты, кровь гудела у него в жилах. Такой поворот событий полностью противоречил всему, что ему было внушено. Неудовлетворенная жажда смерти жгла мозг, и нервы разваливались на части.

Весь день адмирал Хайт и его штаб были заняты подготовкой к рейду.

Информация, доставленная Этоном, оказалась не настолько точной, как можно было надеяться, но база, с которой действовали корабли Гегемонии, вооруженные искривителем, была в ней указана.

Выведение из строя действующей базы противника диктовалось жизненной необходимостью, и именно по этой причине для выполнения задания был выбран «Оплот веры», даже несмотря на риск потери флагмана. «Оплот веры» имел необходимую скорость и огневую мощь, мог нести на борту достаточное число солдат, чтобы захватить и какое-то время удерживать базу.

На карту было поставлено больше, чем возрастающая нестабильность ситуации внутри Империи. Департамент Истории настаивал на проведении целенаправленной операции по захвату образца искривителя времени из опасения, что Гегемония, подавленная мощью армады Империи, уничтожит это оружие. Обладание искривителем, точнее, знанием принципа его действия открывало неограниченные возможности реструктуризации истории.

Весь этот день Этон провел в койке, глядя в потолок. Рассудок постепенно прояснялся. Мало-помалу он начинал ощущать, что снова оказался в мире ортогонального времени, но его поведение все еще напоминало поведение робота или зомби. Ординарцы приносили ему еду; он не стал есть. Его спросили, не хочет ли он чего-нибудь, — он ничего не ответил.

Этон чувствовал себя так, будто тело его состоит из мертвой плоти, а разум — из мертвых мыслей.

Наконец в каюту без предупреждения вошел адмирал Хайт.

— Ну, как себя чувствуете? — грубовато спросил он с порога.

Этон промолчал.

Хайт подошел к нему ближе и посмотрел в упор. Потом ткнул Этона пальцем в грудь, будто проверяя, что тот еще жив, и хмыкнул:

— Я не психолог. Бог знает, что там у вас в голове замкнулось, когда я отклонился от программы. Но это тоже интересно понаблюдать. — Хайт вздохнул. — Видите ли, мне всегда хотелось узнать, почему курьеры должны умирать. Здесь явно кроется какая-то тайна. Инструкции на этот счет особенно строгие — если это дело дойдет до Хронополиса, у меня будут серьезные неприятности, — но вам никто никогда не скажет причину. Насколько я могу судить, это тайна Церкви.

Адмирал сделал паузу, задумавшись о чем-то.

— Знаете что, Этон? Надоело мне смотреть на вас в этой одежде смертника. Уж нарушать, так нарушать. — Хайт повернул голову и закричал в дверь: — Старп!

Ординарец возник у двери в тот же миг:

— Да, сэр?

— Найдите капитанскую форму по размеру капитана Этона. — Хайт плюхнулся в кресло. — Может быть, это поможет вам прийти в чувство, — заметил он, — если флотская форма вас не расстроит. Вам хоть стыдно за то, что вы совершили?

— А что я совершил?

— Вы стреляли в своих людей! Вы сбежали с корабля! — Хайт даже побагровел, выкрикивая эти обвинения.

— Нет, сэр.

Этон попытался припомнить события, которых ему следовало стыдиться, но не смог.

Хайт подался вперед, как бы призывая к откровенности.

— Страт! — настойчиво проговорил он. — Попытайтесь сейчас описать его.

Этон уставился в потолок. Его рот открылся и закрылся снова. Он облизал губы.

— Там можно увидеть свою жизнь, но не в процессе, а как единое целое, как предмет, — начал он. — Как что-то, что можно пощупать, подержать в руках, изменить форму, словно это кусок глины.

Хайт коротко усмехнулся.

— Вы хотите умереть? — спросил он после короткой паузы.

— Да.

— Почему?

— Когда проживаешь свою жизнь миллионы, миллиарды раз подряд во всех подробностях, она теряет смысл. Ничего нового не остается. Хочется только одного — забыться, найти избавление. Вот почему, когда мы проживаем свою жизнь снова, мы не знаем, что это в стомиллионный раз. После смерти жизнь кажется новой.

— И остается лишь один положительный опыт — смерть?

— Это заблуждение. Смерть — тоже событие; раз начавшись, она должна завершиться. Моя смерть пока что не завершена. Я должен умереть на самом деле, чтобы забыть.

Хайт задумался над этими словами:

— Хм. Выходит, что курьерам еще повезло по сравнению с несчастными хрононавтами с погибших кораблей, которые тонут в вечности. — Он бросил на Этона презрительный взгляд. — Так что такое страт? Как бы вы его описали?

— Это место средоточия ужаса.

Хайт поднялся; взгляд его был слегка затуманен.

— Не будьте слишком уверены, что видели его в последний раз. Мы выступаем через час. Я собираюсь этот час отдохнуть.

Массивная фигура адмирала скрылась за дверью. За все время разговора Этон не шевельнулся. Он продолжал лежать на спине и смотреть в потолок, куда игра воображения проецировала различные случаи из его жизни.

Огромный, как целый городской квартал, уступчатый корпус «Оплота веры» мерцающей тенью скользил меж геодезическими линиями вечности. Прикрытие флагмана составляли три эсминца, заранее обреченные на гибель реалистическим до безнадежности планом адмирала Хайта.

Перевалив Седьмой узел, строй кораблей понесся по разделяющему Империю и Гегемонию Безлюдью — большим необитаемым периодом в сотню лет. Как только эскадра миновала последний имперский форпост, эсминцы выдвинулись перед флагманом.

Именно здесь, где вся Земля была радиоактивной пустыней, бета-радары Гегемонии должны были засечь их.

Вовремя получив предупреждение, Гегемония вполне могла успеть выставить временные барьеры. Эти устройства, весьма дорогостоящие и требующие больших усилий и искусства в обращении с ними, были способны мгновенно затормозить корабль, движущийся быстрее определенной скорости, и выбросить его в ортогональное время, где он сразу же становился уязвимым для лучевого огня. Поэтому при малейшем подозрении на временной барьер корабль начинал двигаться с максимальной осторожностью. Но у «Оплота веры» единственным шансом на успех была скорость.

Застывший на мостике адмирал Хайт не мог позволить себе роскоши человеческих чувств. Загнав фатальное предчувствие в дальние уголки сознания, он все силы, все внимание сосредоточил на успехе операции.

Он уже получил благословение Церкви на бой. Корабельный утешитель все еще расхаживал по мостику, кропя хрононавтов святым вином. Он ходил из конца в конец, и его видимый размер резко менялся из-за скоростного сжатия. В дальней части эллипсоида он едва достигал одного фута роста.

Прозвучал гонг, и сканерист доложил:

— Противник в пределах видимости. Две единицы.

Мгновением позже на экране сканера появились корабли Гегемонии. Подавшись навстречу флагману, они замаячили по бокам от него двумя клиновидными башнями, оставляя шлейф призрачных силуэтов.

— Торпедный залп, — автоматически скомандовал Хайт.

Черточки торпед скользнули по экрану и канули в вечность.

— Неприятель предлагает свидание, — доложил адмиралу бета-радист.

— Не отвечать.

— Сэр, кажется, «Неисчислимый» вылетел в ортогональное время! — взволнованно доложил второй наблюдатель.

— Полный назад! — заревел Хайт.

«Оплот веры» бешено затормозил, вызывая у людей спазмы в животе. Носовая часть мостика раздулась до нормального размера, фигурка пилота выросла на глазах.

Перед флагманом поспешно сбавляли ход выстроившиеся колонной эсминцы. Ведущий корабль, «Неисчислимый», явно налетел на барьер.

Несмотря на потерю эсминца, уже наверняка сожженного, успех плана принес адмиралу мрачное удовлетворение.

Два оставшихся с флагманом эсминца прикрытия — «Десница Императора» и «Заклятие» — успели сбавить ход вовремя. Потерявшая одну единицу маленькая эскадра медленно прошла сквозь область действия барьера. Приборы на мостике флагмана издавали тревожные предупредительные сигналы, обнаружив блокирующее поле, которое замедляло сверхсветовые пи-мезоны в двигателях, препятствуя передаче массы сквозь время.

Ровный гул двигателей времени стал ниже. Даже на такой скорости, недостаточной для действия релятивистского поля барьера, наблюдался некоторый демпфирующий эффект.

Поле внезапно кончилось, и корабли снова набрали ход.

Они миновали Век Безлюдья и углубились в территорию Гегемонии. Теперь уже было недалеко. Гегемония, в отличие от Империи, занимала только один узел — и лишь небольшую часть земной поверхности. Насколько было известно, только Империя распространяла свое господство на другие столетия. Подобная форма правления нигде в будущем отмечена не была.

В терминах истории-владения Гегемонии начинались сразу же после Века Безлюдья и продолжались на сто лет до Узла и на столько же лет после. В следующем от Гегемонии Узле (Десятом по исчислению Империи) политический строй менялся и уже не назывался Гегемонией. Как будет именоваться это государство и каким будет его строй после установления патроната Империи, сейчас можно было только гадать.

— Несколько неприятельских кораблей идут на сближение, — доложил сканерист.

— Не обращать внимания.

Попыток перехвата будет еще много. Пилоты флагмана начали выполнять предварительно рассчитанный многомерный зигзаг. Маневр имел две цели: затруднить противнику дальнейшие попытки остановить эскадру при помощи временных барьеров и замаскировать конечную цель рейда.

Операторы экранов пытались увидеть то, что хрононавты называли «поверхностью», — ландшафт ортогонального времени, через которое корабли сейчас невидимо скользили. При особой сноровке операторов подобное порой удавалось. Но сейчас страт был неумолим. Даже если оператору удавалось сфокусировать радар в направлении поверхности, извивы многомерных геодезических и резкие изменения курса преображали ее в бессмысленный коллаж без узнаваемых элементов.

Куда больше информации давал абстрактный датчик, сообщающий положение корабля. В недрах флагмана находился невообразимо тонкий прибор: инерционный навигатор, способный отслеживать и рассчитывать положение судна в шестимерном пространстве. Без этого приспособления управление кораблем, оторванным от ориентиров на поверхности ортогонального времени, было бы совершенно невозможным.

Шли минуты, и напряжение на мостике флагмана становилось почти невыносимым. Хайт принимал рапорты о готовности от всех частей корабля. Центр управления огнем, десантники, технические группы — все были готовы и ждали команды.

Количество кораблей-клиньев вокруг «Оплота веры» и двух эсминцев прикрытия увеличивалось с каждой секундой. Гегемония уже понимала, что это не просто рейд. Хронофлот и раньше предпринимал карательные экспедиции к городам и базам противника, но в основном был связан защитой имперской истории. Появление мощного флагманского линкора явилось для гегемонцев неприятным сюрпризом.

Из-за природы страта у Гегемонии не было возможности подготовиться к атаке Империи. Донесения не были способны обогнать «Оплот веры», даже если Гегемония тоже пользовалась системой курьеров, что было сомнительно: у нее вряд ли имелись дорогостоящие катапульты в межузловом пространстве. И до тех пор, пока атакующие не выйдут в ортогональное время, они практически неуязвимы.

Хайту пришла в голову мысль. С точки зрения обороняющихся он сейчас шел курсом подхода, атаки. Если рейду предназначен успех и «Оплот веры» ждет возвращение домой, то где-то в страте имеется обратный маршрут с движущимся вдоль него флагманом. Один из парадоксов этой службы: в страте содержится будущее всех хрононавтов, однако ни один из них это будущее узнать не мог. Только в ортогональном времени, возле самих Узлов, время можно было считать предсказуемым и определимым.

— База Огор в радиусе действия радара! — доложил сканерист.

Хайт дал сигнал боевой тревоги. Действие приближалось к кульминации. Один из операторов, с трудом установив связь с эсминцами, спешно повторял их доклады.

— «Десница Императора» и «Заклятие» выходят в ортогональное время через минуту и пять секунд. Наш выход через три минуты…

Его прервал голос другого оператора:

— Двенадцать кораблей противника, идут атакующим строем.

Хайт облизал губы. Внизу под ним у люков приготовились к высадке десантники. Отдать им команду должен он. Но сначала надо разобраться с этими кораблями и обороной базы.

— Каков состав эскадры противника?

Оператор сдвинул брови, всматриваясь в отметки кораблей на экране.

— Три единицы класса «Большая башня». Остальные класса «Рейнджер».

— Выход в ортогональное! — доложил оператор, сидевший на связи с эсминцами. Боевой порыв хрононавтов этих кораблей передался и ему.

Внезапная тишина воцарилась на мостике.

Настали, быть может, самые критические мгновения всей операции. «Десница Императора» и «Заклятие» имели на своей стороне одно преимущество, главное: это не было свидание. Они выходили из страта без предупреждения. В течение нескольких секунд или, возможно, минут, пока преследователи не сообразят, что произошло, и не выйдут следом, у эсминцев будет свобода действий. За этот краткий срок «Десница Императора» и «Заклятие» должны были подавить орудия базы Огор, не дать ни одному кораблю нырнуть в страт или по крайней мере как можно сильнее ослабить оборону противника до подхода «Оплота веры».

— Доложить ситуацию! — нетерпеливо рявкнул Хайт.

Связист вслушался в голоса, пищащие в наушниках.

— У «Десницы Императора» повреждения двигателя, несколько пробоин, вооружение не повреждено. «Заклятие» без повреждений… — Он прислушался еще и доложил: — Сопротивление базы подавлено… уничтожено пять кораблей противника… двум удалось уйти…

Это было гораздо лучше того, на что Хайт рассчитывал. Он быстро кивнул:

— Хорошо. Выходим в ортогональное время.

Минутой позже гигантский флагман материализовался на главной площади базы Огор.

Все иллюминаторы флагмана настроились на прозрачность. Люди увидели вокруг себя то, что осталось от неприятельской базы.

Адмирал наблюдал за боем на главном смотровом экране флагмана. «Оплот веры» опустился посредине квадратной площади со стороной примерно в полмили. По периметру площадь окружали непривычного и экзотического вида здания и постройки, разрушенные или охваченные огнем. Неподалеку от флагмана лежали остатки одного из клинообразных кораблей, наполовину оплавленные и дымящиеся.

Над всем этим возвышался «Оплот веры», по размеру и мощи превосходящий любой корабль Гегемонии. При посадке он раздавил несколько малых кораблей, грузовиков и еще какой-то техники. Уступчатый и опоясанный рядами иллюминаторов флагман нормально смотрелся бы среди зданий на улицах любого крупного города, если бы не лучевые пушки и не жерла торпедных аппаратов.

Рассматривая перемещающуюся по экрану картину, Хайт заметил обожженную лучевым огнем «Десницу Императора», привалившуюся к одному из полуразрушенных зданий базы. На другом краю базы в воздухе висело невредимое «Заклятие», готовое прикрыть флагман огнем.

Хайт взял в руку микрофон, и его голос загрохотал по отсекам корабля. В самом низу флагмана распахнулись люки. Десантники и техники торопливо бросились захватывать базу, спеша уйти от «Оплота веры» до ожидаемого нападения из страта.

Не прошло и полминуты, как стал возникать из небытия, мигая, гегемонский корабль. В ту же микросекунду его встретили лучи тяжелых пушек, и корабль то ли взорвался снопом огня, то ли сбежал обратно в страт зализывать раны.

Полковник Анамандер смотрел на командующего, сжав губы. Занявший позицию в ортогональном времени корабль имел подавляющее преимущество над кораблем, атакующим из страта. Это не свидание, когда обеим сторонам правила войны запрещают выходить из страта раньше противника, — такая ситуация больше похожа на стрельбу по уткам влет. Надо только сидеть и следить за появляющимися кораблями, наводя и стреляя раньше, чем это успеет сделать противник.

Очень скоро корабли Гегемонии прекратили неравную битву и предоставили освобождение базы более медленным воздушным и сухопутным силам.

Хайт оценил время до подхода этих войск от десяти до двадцати минут. Всего же он рассчитывал удерживать базу в течение часа. За это время искривитель времени должен был быть найден.

Вскоре начали приходить донесения. Внутри базы имели место отдельные стычки с остатками гарнизона. Техники обследовали несколько подбитых кораблей неприятеля, осмотрели мастерские, допросили пленных, пытаясь что-нибудь узнать от них об этом оружии.

Хайт, подавляя нетерпение, сидел неподвижно, как каменный.

Через пятнадцать минут локаторы сообщили, что к флагману с трех сторон приближаются штурмовики. «Оплот веры» поднялся в воздух и повис на высоте две тысячи футов. Все три движущихся на сверхзвуковой скорости неприятельских летательных аппарата были засечены и их курсы рассчитаны. В тот же самый миг, когда флагман выпустил по самолетам ракеты, противник также произвел ракетный залп. Ракеты Гегемонии были сбиты заградительным огнем лучевых пушек флагмана. Ракеты «Оплота веры» поразили цель — где-то за горизонтом рухнули на землю обломки самолетов.

Наступило затишье. Иногда на высоте нескольких миль с ревом проносились самолеты-разведчики, но адмирал позволял им уйти. Флагман мог отразить любую ракетную атаку. Настоящий бой начнется, когда Гегемония подтянет к базе лучеметы.

Техники пока ничего не нашли. Тревога Хайта становилась все сильнее. Через полчаса после начала атаки на горизонте появились большие машины. Они мчались вперед, очевидно, на воздушной подушке. Были ясно различимы дула крупнокалиберных лучеметов. За самоходными лучеметами шли бронетранспортеры. По оценке Хайта, там могло быть несколько тысяч человек с полным боевым снаряжением.

Он снова посадил корабль на землю, чтобы сузить его профиль.

Голубые молнии лучевых залпов начали скрещиваться как шпаги. По бортам «Оплота веры» потекли потоки расплавленного металла — лучевой огонь проедал броню корабля, добираясь до его внутренностей.

Перестрелка прекратилась, когда огонь корабля вывел из строя все лучеметы противника. Но такая передышка могла быть только временной. Гегемония будет бросать в бой все новые и новые лучеметы, пока огневые ресурсы флагмана — и двух эсминцев — не будут полностью подавлены.

Дело к тому и шло — «Десница Императора» уже замолчала, а у «Заклятия» осталась действующей только одна лучевая пушка. Хайт отдал приказ принять на борт флагмана уцелевших с «Десницы». «Заклятию» было велено вернуться в страт для собственной безопасности.

— Если мы останемся здесь еще хоть ненадолго, сэр, — заметил полковник Анамандер, — назад можем уже не вернуться.

Он имел в виду, что Гегемония может воздвигнуть вблизи базы временной барьер, который не даст флагману уйти в прошлое.

— Мой приказ совершенно ясен, полковник, — ответил ему Хайт. — Мы должны оставаться на базе до тех пор, пока искривитель не будет найден, что бы это ни значило.

— Даже если это значит гибель «Оплота веры»? — Анамандер говорил так, будто сама подобная мысль была невероятна.

Но Хайт лишь пожал плечами с горькой усмешкой.

— Что, если и так? Среди нас нет незаменимых. — Хайт осмотрелся, как будто мог проникать взглядом сквозь стены и видеть всю свою команду сразу. — И что такое «Оплот веры», полковник? Вы что, думаете, Империя без него не обойдется? В Непобедимой Армаде будет тысяча кораблей не хуже этого.

Флагман снова поднялся в воздух и переместился к границе базы Огор, туда, где началось скопление неприятельских самоходных установок, но был вынужден отойти. Многие лучевые пушки «Оплота веры» были выведены из строя, и силы Гегемонии теперь превосходили его в огневой мощи, а когда флагман оставил доминирующую позицию над базой, войска Гегемонии немедленно бросились отбивать ее у имперских десантников.

Командир отряда техников вызвал Хайта по видеокому. На его лице читалась горечь неудачи.

— На базе искривителя нет, сэр. Мы искали всюду.

Хайт выругался.

— Он должен быть здесь! — рявкнул он.

— Сэр…

«Оплот веры» вздрогнул и накренился. Край днища корабля с хрустом врезался в бетон площади. Через несколько секунд отказали двигатели вертикальной тяги, и флагман закачался.

— Уйдем в страт, сэр? — тихо спросил адмирала Анамандер.

— Я вам что сказал, полковник? — прохрипел Хайт. — Пока искривитель не будет найден, мы с базы не уйдем — это личный приказ Наместника Императора.

Капитан Монд Этон, лежащий на кровати в спальне гостевой каюты, представления не имел о битве снаружи. Но он ощутил качание корабля, потом удар и понял, что корабль теряет мощность.

Однако все это мало его беспокоило. Когда ему принесли форму, которая пришлась почти впору, Этон надел ее и проверил свой внешний вид в высоком зеркале.

На мгновение ему показалось, что он вернулся на борт «Молота Империи». Потом в мозгу что-то щелкнуло, и окружающие предметы стали занимать свои места.

Комната сдвинулась, внезапно приобретя глубину и цвет. Он больше не находился в плоском двумерном мире и снова начал понимать окружающее.

Сейчас Этон снова лежал, обдумывая исключительность ситуации, в которой оказался.

Через некоторое время в его мысли вторглись посторонние звуки. Шипение энергетических лучей, бьющих в корпус корабля. А ближе — резкие плевки лучевых пистолетов.

Этон встал и вышел в салон. В тот же миг ворвался адмирал с лучевым пистолетом в руке и захлопнул дверь.

— Что случилось? — спокойно спросил его Этон.

В каюту вбежали ординарцы. Хайт отослал их резким взмахом руки, потом шагнул к столу, открыл в столешнице панель, под которой было какое-то устройство с наборным диском, и повернул этот диск несколько раз в разные стороны.

Потом он сел за стол, направив лучевой пистолет на дверь. Свободная рука лежала рядом с устройством, играя его выключателем.

— Нам не удалось найти искривитель, — проворчал он. — Сейчас мы окружены гегемонцами. Двигатели вышли из строя, оружие тоже. Бой идет уже внутри корабля.

— Это устройство самоликвидации? — спросил Этон, указав глазами на выключатель.

Хайт кивнул:

— Да. Тот, что на мостике, не работает. Когда-то давно я приказал установить здесь дубликат.

— Так чего же вы ждете? — ровным голосом спросил Этон.

Адмирал усмехнулся:

— Гегемонии предложили перемирие! Кажется, они хотят с нами говорить, так что я согласился. Вполне можем их выслушать, нас не убудет.

— Они идут сюда?

— А куда же еще?

Этон прошел к креслу у противоположной стены и сел. Несколько минут прошло в молчаливом ожидании.

Наконец снаружи раздались шаги, и дверь распахнулась. Первым в кабинет вошел полковник Анамандер. Окинув взглядом помещение, он вопросительно посмотрел на адмирала. Тот кивнул.

В кабинет вошли два высоких тощих человека. Они были одеты в желтое парчовое платье, скроенное так, чтобы подчеркнуть стройность их фигур. Вместе с тем одежда придавала им вид элегантный и официальный. Самыми поразительными деталями их костюмов были головные уборы — цилиндрические шляпы в фут высотой с загнутыми полями, выступающими на несколько дюймов.

Адмирал Хайт держал пистолет наведенным на них.

— Прошу прощения, что не приветствую вас стоя, как положено, — проговорил он угрюмо. — Представьтесь, пожалуйста.

Один из мужчин сделал шаг вперед. В его глазах, которые он не сводил с лица Хайта, не было ни тени той злобы, которой был переполнен адмирал.

— Я Орток Клай, министр Правящего Совета Салима, одного из штатов Федерации, известной вам как Гегемония. Этот человек, — он сделал жест в сторону своего напарника, — Вирис Фрилинг, министр того же Совета.

Хайт ничем не выдал своего изумления.

— Действительно, мне оказана честь, — заметил он почти про себя. И вслух сказал: — Я адмирал Хайт, верный слуга Его Всевременного Величества Наместника Императора Филиппа Первого.

Министр Орток Клай обернулся к Этону, будто ожидая, что тот представится тоже.

— Могу вас заверить, что нет никакой необходимости угрожать нам оружием, — сказал он Хайту. — В наши намерения не входит обманывать вас или захватывать ваш корабль. Наше желание состоит в том, чтобы вы отремонтировали корабль, в чем мы предлагаем вам любую помощь, вернулись в Хронополис и передали вашему хозяину заверения в наших чувствах.

Гегемонец говорил с тягучим акцентом. Однако Хайт, привыкший к разнообразию диалектов и языков Империи, почти не заметил этой странности.

— Чувствах?

Министр Фрилинг развел руками:

— Не знаю, в курсе ли вы того, насколько трудны сношения между нашими цивилизациями из-за религиозных противоречий. Мы так мало знаем о культуре друг друга — однако я должен отметить, что Гегемония все-таки знает об Империи больше.

Адмирал Хайт скорее гордился этим незнанием, чем стыдился его.

— Мы не имеем привычки якшаться с язычниками.

Орток Клай вздохнул:

— Но ведь в данных обстоятельствах некоторые контакты были бы желательны? Сейчас Империя, по-видимому, даже не знает элементарных фактов истории Гегемонии.

Мнение адмирала Хайта было таково, что, как только Непобедимая Армада выступит в поход, все переговоры Империи с Гегемонией будут носить крайне односторонний характер. Но действительно, серьезных исследований гегемонской культуры никто никогда не вел, а все культурные контакты сводились к прозелитической деятельности миссионеров. Подобное упущение абсолютно не казалось Хайту серьезным, но пистолет он положил.

— Перейдем к делу.

— Мы хотим закончить войну и перейти к мирному сосуществованию на основе взаимопонимания.

— Ха! Вы боитесь нашей армады.

— Естественно. Но ведь и вам есть чего бояться?

Выражение мягкости с лица Ортока Клая исчезло, и Хайт увидел, что ему противостоят люди стальной непреклонности.

— Мы показали, что готовы защищаться до конца, — сказал министр. — Вы знаете, на что способен искривитель времени. Это оружие настолько страшное, что, если его применять без ограничений, стрелку грозит опасность не меньшая, чем цели. Несомненно, вы именно поэтому не используете его против нас. Однако наше положение настолько отчаянно, что мы не остановимся ни перед чем.

Этон подал голос от противоположной стены:

— Вы ожидали применения искривителя от нас?

Хайт бросил в сторону Этона суровый взгляд, раздраженный его вмешательством. Орток Клай повернулся к молодому капитану.

— В конце концов, его ведь изобрели в Хронотической Империи, — сказал он. — Мы его приобрели совсем недавно.

— И как вы это сделали? — поинтересовался Хайт. Они с Анамандером обменялись озадаченными взглядами.

— Этого, естественно, я не могу вам сказать. Важно другое — он у нас есть, и мы будем его использовать. Более того, до сих пор мы пользовались им на низкой мощности и с малой диафрагмой. Но если нас вынудят, мы снимем все ограничения, мы не сдадимся ни при каких обстоятельствах. Однако мы предпочли бы жить в мире. Вы ведь понимаете, что эта борьба идет во вред и нам, и вам?

— И вы, конечно, пытаетесь возложить всю вину за конфликт на нас. Это, боюсь, не выйдет. Когда еще и мыслей не было об армаде, Империя страдала от ваших вооруженных набегов, от ваших попыток нарушить хроническую целостность…

— А мы страдали от ваших назойливых и бесстыдных миссионеров! — горячо отозвался Вирис Фрилинг. — Вы явно не понимаете, что означает для нас ваша религиозная агрессивность. А еще ваше постоянное желание относиться нам как к подконтрольной территории!

Хайт мрачно пожал плечами:

— Непреклонность Гегемонии в противлении истинной вере заставляет нас нести вам свет Церкви. Это наш долг.

— У нас есть своя вера и своя религия. Вера в Воскресшего Христа! Нам не нужна ваша… ваша… — Фрилинг не находил слов в гневе и возмущении.

Орток Клай предостерегающе поднял руку.

— Терпение, — тихо сказал он своему коллеге. — Сейчас не время для споров и взаимных обвинений. Сейчас время объяснений.

Он снова повернулся к Хайту:

— Вы обвиняете нас в том, что мы пытались вмешаться в ход истории Империи. Но скажите мне, вы никогда не задавались вопросом о причинах наших действий? Все наши попытки начать переговоры с правителями Хронололиса неизменно разбивались о противодействие Церкви, поскольку она отказывалась принимать наших посланцев.

— Хорошо, сейчас я ваш пленник, и вы можете сказать все, что вы хотите.

— Совершенно верно. Главный вопрос — это Век Безлюдья. Наши культуры разделены сотней лет, в течение которых Земля необитаема. Причина этого, я полагаю, вам известна.

— Какая-то война в межузловом пространстве после Седьмого узла, — задумчиво ответил Хайт. — Седьмой узел — это форпост нашего государства. Мы пока что не консолидировали свою власть в следующем за ним времени. Когда естественное продвижение Узла достигнет точки начала войны, мы сумеем ее предотвратить.

— Именно так: война опустошила Землю. В ортогональном времени этот факт имел место задолго до того, как в прошлом, в точке, которая по вашему летоисчислению носит название Шестого узла, был изобретен принцип перемещения сквозь время. Но вы понимаете, что это означает? В течение войны человечество исчезло с лица Земли полностью. История в этой точке заканчивалась, и так было до тех пор, пока из-за случайных смещений в страте не произошла мутация истории, приведшая к открытию путешествий во времени. Тогда будущее Земли было заселено колонистами из прошлого. Таким образом, установлено, что именно путешествия во времени являются средством выживания человечества.

— Так что? Это никто не отрицает. Путешествия во времени — дар Бога, избавивший человечество от самоуничтожения. Это одно из главных положений истинной веры, смысл и оправдание Хронотической Империи. Вы не сообщили мне ничего нового.

— Кроме того, что мы не считаем путешествия во времени даром Божьим, но речь не об этом. Разве вы не видите, что из этого следует? Исчезновение человечества произошло до того, как Хронотическая Империя стала утверждать себя во времени. Тогда ход истории был совсем иным. Миграция в будущее началась одновременно с экспансией Империи — точнее, когда Церковь Святого Хеватара объявила себя единственно истинной. Теперь вы поняли, к чему я веду?

Хайт с непонимающим видом покачал головой, но Этон все понял отлично. Истина сверкнула в его голове с яркостью молнии.

— Вы беглецы из прошлого!

Орток Клай кивнул:

— Мы, точнее, наши предки были религиозными диссидентами, вынужденными бежать из Империи. Здесь, в этих веках, вдали от власти Церкви, мы основали свои поселения. Отсюда наша гордая независимость и наша нелюбовь к вашей Церкви.

— Все это не оправдывает ваши наглые вторжения в нашу историю, — упрямо возразил Хайт. — Если вы хотите, чтобы вас оставили в покое, тогда зачем привлекать к себе внимание?

— Потому что власть Империи над историей растет день ото дня, — напомнил ему Орток Клай. — У нас есть все причины бояться вашего Департамента Истории. Если сейчас ничего не сделать, то через пятьдесят лет Гегемония исчезнет из истории.

— Откуда это вам известно? — спросил озадаченный Этон, забыв о том, что прерывает беседу высших чинов.

— Время не статично, — ответил министр. — Узлы движутся вперед с постоянной скоростью, догоняя события, которые они уже определили в будущем. Если узел содержит хронотические мутации или каким-то образом подвергся изменению, то события впереди него тоже будут меняться по мере приближения узла. Это означает, что Хронотическая Империя, даже установив неподвижный временной барьер в прошлом, продолжает расширяться в будущее — не считая завоеваний при помощи кораблей времени. Сегодня события, приведшие к началу глобальной войны, пока еще неизменны. Но Седьмой узел уже наползает на них и скоро догонит. Департамент Истории, естественно, примет решение предотвратить войну. Разрушения не будет, и не будет Века Безлюдья.

— Изменение, которому мы все должны радоваться, — рассудил Этон. — Исключение такого ужасного события мне совсем не кажется плохим.

— Мы хотим, чтобы эта война была зафиксирована во времени навечно!

В голосе министра зазвенела такая неожиданная ярость, что все вздрогнули.

— Если войны не будет, — продолжал Орток Клай — уже спокойно, — если Земля не обезлюдеет, то последователям Воскресшего Христа не будет куда бежать от гонений вашей Церкви. В лучшем случае они смешаются с более дружелюбным населением, каково бы это население ни было. История будущего пойдет по совершенно другому пути. Гегемония никогда не будет основана.

Адмирал Хайт поднялся из-за стола, заложил руки за спину и прошелся по кабинету, не переставая хмуриться.

— Поскольку путешествия во времени — установившийся факт, подобные потрясения времени становятся неизбежными, — сказал он наконец. — Только неизменность существования Империи абсолютна. Да, я вижу, что у вас есть серьезные причины нас бояться.

— Мы не согласны с тем, что существование Империи абсолютно гарантированно, — отрезал Вирис Фрилинг. — Империя условна, как и все, существующее во времени. Лишь принцип перемещения во времени, открытый однажды, уже не может исчезнуть — в этом никто не сомневается, — но не Империя. Путешествия во времени появились раньше Империи.

— Эти два понятия неотделимы.

— Не будем заводить теологический диспут, — предложил Орток Клай. — У вас своя религия, у нас своя. Мы уверены, что сможем уничтожить Империю, пускай даже при этом уничтожим сами себя. Наши требования таковы: Хронотическая Империя должна ограничить себя во времени и не должна вмешиваться в период опустошительной войны. У вас есть тысяча лет, удовлетворитесь этим. Пусть Седьмой узел движется вперед без вас; не распространяйте свою власть дальше его текущего поколения.

Хайт замер на месте и уставился на жителей Гегемонии, сдерживая гнев:

— Неужели вы думаете, что Его Всевременное Величество согласится с такими условиями?

— Мы хотим, чтобы он обдумал ситуацию и понял всю сложность нашего положения. Кроме того, теперешний курс взаимоотношений приведет к нашей обоюдной гибели.

— В таком случае я не могу вам ответить, поскольку ответ должен дать Его Величество.

В знак согласия министр Орток Клай склонил голову.

— Мы приветствовали бы переговоры полномочных представителей обеих сторон. Для нас приемлемые взаимные уступки значительно лучше тотальной войны. Если с вашей стороны будет принято решение о встрече, пошлите корабль, передающий соответствующее сообщение.

— Я передам ваши пожелания. — Тон Хайта был язвительным, почти едким.

— В таком случае благодарим вас. Пожалуйста, дайте нам знать, если вам понадобится помощь в ремонте. Я думаю, десяти часов вам будет достаточно?

Хайт кивнул.

Министры Орток Клай и Вирис Фрилинг сделали какой-то прощальный жест, который адмиралу показался странным, и не спеша удалились.

Когда они вышли, адмирал Хайт несколько секунд задумчиво тер подбородок, потом посмотрел на Этона.

— Кажется, позволение надеть мундир флота сработало, — сказал он медленно. — Теперь вы просто сама рассудительность.

Этон ничего не ответил, а адмирал повернулся к Анамандеру:

— Ну что же, наш рейд закончился довольно неожиданным результатом, не правда ли, полковник?

Сев за стол, Хайт осторожно отключил аварийный самоликвидатор «Оплота веры».

Глава 7

— Очень трудно сказать, что это такое или на что эта похоже, — тихо ответил Этон. — Его действительно нельзя описать словами. Все слова в нашем языке придуманы для трехмерного мира.

— Но пережитое там осталось у вас в памяти? И помнится четко?

— Да, но воспоминания слабеют, они… они перерабатываются и начинают походить на картины обычного мира. Вроде картин на экране сканеров страта.

Адмирал Хайт глубоко вздохнул:

— Похоже на правду. Сканеры интерпретируют страт в терминах ощущений. Вполне можно ожидать, что мозговые банки памяти поступают так же.

«Оплот веры» держал курс на Хронополис, к Первому узлу, сопровождаемый «Заклятием». До сих пор Хайт был по горло занят сначала ремонтом, потом обсуждением обратного курса, на котором эскадра боевых кораблей Гегемонии класса «Большая башня» сопровождала «Оплот веры» до границы. Но как только у адмирала образовалось время для отдыха, он поспешил к себе, чтобы тщательно расспросить Этона о природе страта.

— Нет ничего, что имело бы единственную природу, — сказал Этон. — Все переходит во все, и все имеет миллиарды аспектов. Ничто не существует как объект, все есть поток и движение.

— Хм. — Хайт внимательно вслушивался в слова Этона, не сводя глаз с его лица, будто искал в глазах капитана отблеск того, что эти глаза видели.

Результаты эксперимента его несколько разочаровали. То, что рассказывал Этон, было достаточно ясно, но напоминало технические описания, похожие на выдержки из учебника. Они не передавали сущности пережитого.

И возвращение Этона к норме тоже было некоторым разочарованием. Хайт встал, потянулся, разминая затекшее тело, подошел к бару и налил себе чистого джина. Подумав секунду, он налил джина и Этону и подвинул стакан по столу.

— Кажется, я зря старался, — сказал он с мрачноватой улыбкой. — Я думал, что отход от внушенных вам психологических инструкций даст хотя бы интересные психологические отклонения. А вы нормальны, как отлаженный компьютер. — Адмирал допил джин одним глотком. — Наверное, в следующий раз надо будет попробовать обычного бандита, не приученного к умственной дисциплине.

У Этона тоже был вопрос к адмиралу.

— Адмирал, как вы думаете, требования Гегемонии отразятся как-нибудь на политике Империи?

На лице Этона было озабоченное выражение. Хайт поднял удивленные глаза:

— Не говорите глупостей, капитан. Воля Наместника — он.

— Но, сэр…

— Я бы не дал себе труда даже передавать эти жалкие просьбы, — раздраженно перебил Хайт, — если бы гегемонцы параллельно не выдали ценную информацию. Мне было приказано добыть искривитель времени или погибнуть. Но эта поразительная история насчет его происхождения — она весьма и весьма меняет дело. Единственное, что остается предполагать, — это измену в высших эшелонах власти. История возникновения Гегемонии наверняка заинтересует Департамент Истории, хотя насчет продвижения Седьмого они наверняка сами думали. — Адмирал засмеялся громко и уверенно. — Видите, насколько непобедима Империя! Неудивительно, что гегемонии в панике. У них нет шансов на победу!

— В таком случае не будет ли разумнее придержать выход армады и добиться наших целей более тонкими средствами?

— Это не положит конец провокациям Гегемонии, только даст ей время для новых пакостей. Кроме того, Церковь уже объявила, что армада выходит в священный крестовый поход. Церковь непогрешима, ее вердикты отменены быть не могут.

Этон понял неизбежность того, о чем говорил Хайт, и эта неизбежность подавляла.

— Я лично передам Наместнику весь разговор, — задумчиво произнес Хайт. — Но это мало что изменит. А вот то, что аборигены Гегемонии происходят от наших диссидентов, — это уже представляет интерес. Это создает возможность исключить Гегемонию из истории, выследив этих диссидентов до того, как они сбегут в будущее, — хотя там, где дело касается путешествий во времени, эффективность подобного образа действий не гарантируется. Но я не думаю, что этот вариант будет даже обсуждаться.

— Почему?

— Церковь стремится обращать души, а не уничтожать их. Цель нашей армады — спасение людей, а не их уничтожение.

Этон встал по стойке «смирно», понимая важность того, что собирался сказать.

— Я согласен с гегемонцами, сэр. Единственное, что сейчас важно, — положить конец войне. Мы движемся к обоюдной катастрофе.

Хайт, наливавший себе вторую порцию, поднял на Этона резкий взгляд:

— Вас это уже никак не касается, капитан. Вы забыли свою роль, и я вам ее напомню. Вы исполнили свой долг.

Он произнес ключевую фразу, снимающую запрет с внушенного желания смерти, и у Этона закружилась голова. Что-то бешено билось в сознании, желая выразить себя. Но Этон подавил этот порыв. Это была ментальная судорога, борьба. Потом спокойствие.

— Что произошло? — тихо спросил Хайт.

Этон закрыл глаза. Потом снова открыл.

— Вы не должны были позволять мне жить более часа. А я провел здесь три дня. Смертельная команда утратила силу.

— Команду, внедренную под гипнозом, забыть невозможно.

— Это была не команда, всего лишь внушение. Его сила связана с пребыванием в страте. А я вышел из страта три дня назад.

Хайт кивнул:

— Я предвидел, что подобное может случиться. — Хайт повертел стакан, и на лице его отразилось любопытство. — Вы знаете, иногда попавших в страт людей удавалось оттуда извлечь, но они уже никогда не могли оправиться. Есть, правда, случаи, исхода которых я не знаю — когда этих людей брала под опеку Церковь, и они проводили остаток жизни в ее монастырях. Бедняги.

— Сейчас я был в страте второй раз. Первый раз я видел его, когда погиб «Молот Империи».

— И вы думаете, что адаптировались к нему?

— Может быть, сэр.

Этон видел у Хайта растущую одержимость стратом, но самого его больше интересовала прежняя тема разговора.

— Сэр, мы должны сделать все, чтобы Наместник понял серьезность положения. Война должна быть остановлена.

— Мы должны? Разве вы не слышали, как я только что произнес вам смертный приговор? Или вы пытаетесь спасти свою шкуру?

— Я не пытаюсь спасти свою шкуру. Это ваши действия привели к тому, что обычная процедура… не удалась. Но я по-прежнему желаю подвергнуться казни, если вы исполните мое последнее желание.

Этон говорил ровным, но настойчивым голосом.

— И в чем оно состоит?

— Позвольте мне присутствовать на аудиенции у Наместника. Позвольте мне изложить дело гегемонцев так, как сделали бы они сами. Откровенно говоря, мне кажется, что вы этого не сделаете.

— Вы считаете, что я буду вводить Наместника в заблуждение?

— Сэр, я уверен в том, что Империя в опасности, в смертельной опасности. Вы понимаете весь ужас хаоса, который может быть вызван искривителем времени — а ведь устройство было использовано только на малой мощности! — но ваша реакция — реакция воина: сражаться и разбить врага. Но если взглянуть со стороны, то действиям Гегемонии есть некоторые оправдания. Наша победа не стоит того напряжения, которому мы подвергаем структуру времени.

Хайт шагнул к Этону. Бешеные эмоции сменяли друг друга у него на лице.

— Ты хочешь продать нас врагу!

— Мы должны договориться с Гегемонией! Иначе Империя сама может погибнуть!

Адмирал замер и удивленно уставился на Этона:

— Ха! Так вы всерьез думаете, что Империя может быть повержена? Но ресурсы Империи неисчерпаемы! Все известные нам государства занимают не больше одного Узла во времени. У Империи их семь! Это означает в семь раз большую промышленную мощь и в семь раз больше людских ресурсов, чем у любого возможного противника. И сила наша все время растет. — Адмирал покачал головой. — Нет, Империю победить невозможно.

— Вы говорите об ортогональном времени. Но я видел страт, а вы — нет. Все, что мы имеем, может исчезнуть в мгновение ока.

— К букету ваших преступлений вы добавляете ересь, — отозвался Хайт с растущей злобой.

Этон с горечью понял безнадежность своих попыток и все же ответил хриплым голосом:

— В вашей передаче Наместник не получит ясного представления о намерениях гегемонцев.

Хайт зарычал, смерив Этона взглядом с головы до ног.

— Да кто вы такой, чтобы меня учить? — зарычал, оскалившись, Хайт. — Все ваши доводы — это просто уловки, чтобы спасти свою шкуру! Так вот, послушай, мальчик, есть такое слово — долг! Даже Наместник может делать дурацкие ошибки. Кто такой Филипп? Просто старый дурак. Но на чем держатся Иксианы, что сплотило вокруг них Империю? Это долг, идеал, состоящий в служении Империи. Ради этого идеала люди отдают жизнь. Идеал — это и есть главная сила Империи. А кто такой ты? Что ты можешь понимать в этой силе? — Голос Хайта поднялся до яростного рева. — Ты преступник, предатель и трус! Но ты имеешь дело со мной, с верным слугой Империи!

Этон побледнел, но стоял прямо.

— До сих пор я не мог решить, что с вами делать. — Хайт взял себя в руки. — Теперь я понимаю, что все равно вас убью.

Этон отшатнулся. Его рука нырнула за отворот мундира и появилась обратно с лучевым пистолетом, найденным в кабинете Хайта.

— Я настроен решительно, адмирал. И не отступлю, по крайней мере до тех пор, пока не поговорю с полковником Анамандером. Может быть, он со мной согласится.

— А может быть и нет. Это не имеет никакого значения, но он не согласится, — ответил Хайт, презрительно глядя на пистолет.

Этон неуверенно наставил пистолет на Хайта:

— Держите руки так, чтобы я их видел, сэр.

— Мне пистолет не нужен. У меня есть другое оружие, приставленное точно к вашему сердцу: ваш собственный блуждающий нерв.

Этон изумленно раскрыл глаза.

— Очевидно, вы знаете не все, — объяснил Хайт. — Вы подавили импульс, побуждающий произнести ключевое слово, но совсем не обязательно, чтобы это слово произнесли именно вы. Необходимо лишь, чтобы его услышала ваша нервная система. А я, как лицо, принимающее курьера, знаю это слово.

Указательный палец Этона напрягся на спусковой кнопке лучевого пистолета, но Этон понял, что не сможет выстрелить в своего командира. Он отшатнулся еще на один шаг.

— Вом. — Слово упало с губ Хайта словно капля яда.

Реакция нервной системы Этона была молниеносной.

Клетки мозга срабатывали в ответ на сигнал одна за другой, рассылая приказ по сети приостановленной смерти. У Этона мелькнула мысль подавить этот импульс, погасить его, пока он не достиг блуждающего нерва, иногда называемого «нервом самоубийства» за его способность вызвать остановку сердца по приказу из мозга.

Сердце Этона конвульсивно дернулось и пропустило несколько ударов. Он зашатался, пистолет выскользнул из ослабевших пальцев. Сквозь туман Этон увидел глаза Хайта, следящие за ним наполовину с удовольствием, наполовину с отвращением.

Внезапно все исчезло. На долю секунды, длившуюся вечно, он снова оказался в страте, снова пережил все его невероятности. Но на этот раз это погружение было менее неуправляемым, почти что выполненным по собственной воле.

Когда он почти в тот же миг вернулся в холл каюты Хайта, она снова предстала перед ним плоской, двумерной. Но на этот раз умственного затмения не было. Этон чувствовал себя молодым, сильным и всемогущим, словно единственный способный летать среди обреченных ползать.

Вом. Это слово стало безопасным. Страшный яд, который оно в себе несло, был вычеркнут из сознания.

— Что… сейчас что-то случилось или мне показалось? — прошептал Хайт. На мгновение ему почудилось, что вокруг Этона бушует аура почти невидимого пламени.

— Случилось. Ваше слово тоже на меня не действует. Я от него избавился.

Этон замолчал. Он еще не понял, что с ним произошло, или понял не до конца. Он только знал, что это было удивительно, невероятно — и в то же время логично.

— Адмирал, вы интересовались, почему законы требуют немедленной смерти курьера. Кажется, я могу ответить на ваш вопрос.

— Да? И почему же?

— Потому что курьер становится чем-то вроде бога.

— Бога, — презрительно усмехнулся Хайт. — Ну что ж, психологическое кондиционирование вы преодолели. Посмотрим, как вы справитесь с лучевым огнем.

Адмирал выхватил из поясной кобуры лучевой пистолет, намного мощнее той игрушки, которую бросил Этон. Нарочито медленно щелкнув предохранителем, Хайт направил дуло в грудь Этона.

У Этона был краткий миг для прощального слова.

— Адмирал, — выдохнул он, — я тоже верный слуга Империи.

Затем он будто вправду увидел устремившийся сквозь пространство плотный микроволновой луч, сопровождаемый тускло-красными волнами трассера.

И адмирал Хайт хрипло вскрикнул. Прямо на его глазах капитан Этон исчез из каюты. Он снова переместился в страт.

Падая в бесконечность потенциального времени, Этон думал, почему и как его нервная система спасла его. Что это было — инстинкт выживания, среагировавший на угрозу смерти? Или его подсознание, все еще каким-то извращенным образом подчиняясь самоубийственной команде, стремясь к этой смерти и предвкушая ее, перестаралось и выбросило его в страт?

Как тело приобрело такую способность, можно было только гадать. Возможно, дело в уникальном предыдущем опыте. Каким образом было проделано то, что в обычных условиях требовало сложного снаряжения и огромной энергии, Этон не знал. Одно было ясно совершенно точно: он отличается от других. Он стал человеком четырех измерений, способным по собственной воле перемещаться сквозь время.

И он уже не был беспомощной пушинкой, подвластной всем завихрениям страта. На этот раз он не лишился чувства обычного времени, свойственного мозгу от рождения, у него было собственное ортогональное поле, хоть и слабое. По этой причине мозг сохранил рациональность мысли. Органы чувств научились справляться со сверхъестественным содержанием страта, не вызывая короткого замыкания в сознании.

Раньше страт поглощал его, топил в себе. Вот почему сознание искало спасения в бесконечном повторении собственной жизни: это был единственный знакомый элемент среды. Этон мог бы при желании опять уйти в то же убежище, но не сделал этого, поскольку рассудок его не был оглушен, сознание не мутилось и страт выглядел совсем по-другому.

Огонь. Точнее всего — можно было описать его этим словом. Этон плыл в океане вечного пламени, полыхавшего из мириадов полусозданий, существующих лишь потенциально. Языки этого пламени бились и трепетали, извивались, вздувались, опадали.

Этон понимал, что это не страт в истинной реальности, но лишь интерпретация страта приспособившимися органами чувств. Повсюду играл и вился огонь; это было пятимерное море, непредставимое никаким иным образом.

Поворачиваясь в некотором направлении, Этон видел нечто, похожее на широкую свинцовую стену. На ней, как на огромной фреске, разыгрывались до удивления разнообразные и яркие сцены. То была поверхность страта, реальность сущего, ортогонального времени, из которого пришел сюда Этон. Настоящий, плотный мир. И Этон, если бы хотел, мог бы глядеть на этот мир и видеть, что в нем происходит.

Однако вместо этого Этон устремился в прошлое — то есть в прошлое в понятиях ортогонального времени — с ужасающей скоростью, исполняя миссию, которая лишь постепенно становилась ему ясна.

Но его ждало препятствие на пути. Внезапно впереди себя Этон увидел тень, чужеродную в этой среде. Как и он сам, тень двигалась в пузыре ортогонального времени, но была больше Этона. Намного больше.

Посторонившись, Этон узнал очертания: ступенчатое офисное здание, летящее высоким торцом вперед, на борту изящными серебряными буквами написано «Бьюик». Это был межузловой хронолайнер.

Этон пропустил бы лайнер мимо себя, но, очевидно, у того отдела нервной системы, который управлял недавно приобретенными возможностями, были собственные автономные реакции. Когда Этона коснулось ортогональное поле лайнера, он внезапно фазировался из страта и оказался в новой и неожиданной ситуации.

Он стоял в кают-компании хронолайнера в мундире капитана Хронофлота.

Нервно отпивая из бокала глоток за глотком, Инприсс Соре тревожно оглядывалась по сторонам, дергая головой, как испуганная птичка.

Она почти все время проводила здесь, в кают-компании, где всегда было людно и горел яркий свет. Инприсс совсем не спала, боясь оставаться в каюте из страха перед непрошенными гостями, и жила только на нервной энергии. В то же время она знала, что ей придется оставить эту привычку, достигнув Ривьеры, где она будет жить одиноко и незаметно, чтобы ее не нашли.

Испуганную девушку капитан Монд Этон приметил с первого же взгляда.

Разглядывая просторную кают-компанию и лица пассажиров, капитан обнаружил, что наряду со способностью по собственной воле перемещаться сквозь время он приобрел еще один дар. Ясновидение. Все его чувства приобрели необычайную остроту; он мог мгновенно прочитать мысли или чувства любого человека, на которого падал его взгляд. Людские души стали для него открытой книгой.

Но и без всякого ясновидения состояние этой молодой женщины не было тайной. Этон узнал вид гонимой дичи. Только раз в жизни он видел на лице человека подобное выражение — с этим человеком, правда, он был едва знаком. Тогда он не понял, что это значит. Через некоторое время он узнал, — что его знакомый погиб, убит изощренным и причудливым способом, в котором был виден почерк секты травматиков.

С непринужденным видом Этон прошел к столику девушки и присел. К нему заторопился стюард. У Этона не было денег, и он взмахом руки отослал стюарда прочь.

— Где вы сели на корабль? — спросил он девушку. — Все хотел вас спросить, да не было случая.

Вопрос не должен был показаться девушке странным: хронолайнер делал остановки на каждом Узле, а сейчас, по прикидкам Этона, они должны были находиться где-то между Четвертым и Пятым узлами. Так что лайнер наверняка уже сделал два или три захода.

Но реакция девушки была совершенно неадекватной. Она инстинктивно отпрянула от Этона и сжалась. В ее глазах Этон прочел мысль: «Кто он? Что ему нужно? Он за мной следит?»

Она боится незнакомцев, понял Этон.

Заметив, что девушка боится отвечать, Этон не стал настаивать и дал ей возможность успокоиться, начав болтать о каких-то пустяках, тем временем осматривая кают-компанию и думая, кого же она так боится.

Он рассказывал смешные байки о службе в Хронофлоте, стараясь, чтобы разговор не требовал от девушки ответов. Через некоторое время Этон почувствовал, что глаза девушки перестали ощупывать его лицо и она слегка успокоилась. Если он угадал верно, то ей трудно вообще кому-нибудь доверять, но он надеялся, что сможет ее к себе расположить.

Для проверки своей догадки Этон рассказал, как обнаружил травматиков на борту своего корабля. У девушки перехватило дыхание. Этон понял, что она вся напряглась.

— Крайне неприятные люди, — сказал Этон.

Девушка молча кивнула.

— Послушайте, — сказал он ласково, — мне кажется, что вам стоит поделиться со мной своими тревогами.

Девушка отвернулась:

— Меня ничего не тревожит. Почему вы так решили?

— Извините, но это заметно невооруженным глазом — для меня по крайней мере. Я такое уже видел. — Этон сделал паузу. — Это травматики?

Губы девушки задрожали. Она кивнула:

— Вы действительно это видели?

— Только раз. Тот человек был моим другом.

Торопясь и путаясь в словах, Инприсс рассказала Этону все. О трех посещениях травматиков, о своих отчаянных попытках скрыться, затеряться. И о своем решении эмигрировать в другую провинцию Империи.

Этон увидел, что девушке стало легче, когда она выговорилась. И было видно, насколько она отчаялась, — вряд ли она могла вообразить, что разговаривать с незнакомцем безопасно. Наверное, мундир к себе располагает. Люди Хронофлота пользовались большим уважением. Мало кто знал, что хрононавты по какой-то извращенной причине весьма подвержены ереси травматиков.

— И сейчас вы надеетесь поселиться на Ривьере?

— Да. В Умбуле, наверное.

— А, Святой Город.

— Я думала, что, возможно, там… может быть…

— Понимаю.

Расчет девушки был прост. Она надеялась, что травматики обходят стороной Умбул — место рождения Хеватара, Церкви и фактически всей Хронотической Империи.

Этон хмуро опустил взгляд и переплел руки на коленях.

— Гражданка Соре, мне неприятно вам это говорить, но вы делаете все именно так, как хотят травматики. Это их игра, элемент их ритуала. Намеченную жертву не убивают сразу. Человека ловят, и в тот же момент он бежит — он думает, что ему повезло или что он сам сумел организовать побег. Его ловят опять и снова позволяют бежать, и так раз за разом. Смысл в том, чтобы жертва поняла ужас своего положения и знала, что за ней охотятся, — это приводит человека в нужное психологическое состояние. Так продолжается до тех пор, пока воля жертвы не будет сломлена окончательно, и тогда человек сам, по доброй воле, принимает участие в заключительном обряде.

Карие глаза Инприсс распахнулись, и в них была мольба.

— Значит, я не скрылась от них?

— Нет.

— О боже!

Инприсс судорожно поднесла руки к лицу, побледнела. Этон понял, что еще чуть-чуть — и она сломается. А тогда травматики не заставят себя долго ждать.

— Помогите! — всхлипнула она. — Кто-нибудь, помогите мне!

— Я помогу вам. Успокойтесь.

Девушка впилась глазами в лицо Этона:

— Вы?

— Я ненавижу этих людей так же сильно, как и вы.

— И как же вы можете мне помочь?

— Еще не знаю, но помогу обязательно. — Этон прищурился, увидев человека, вошедшего в кают-компанию и вразвалку подошедшего к бару. Челюсти Этона сжались.

Это был сержант Квейл!

— Оставайтесь здесь и никуда не уходите, — бросил он Инприсс. — Я скоро вернусь.

Увидев перед собой своего бывшего капитана, сержант пораженно ахнул. Его лицо превратилось в карикатурную маску изумления — он был не в силах поверить своим глазам. Этон присел на соседний табурет.

— Какого черта вы тут делаете? Я думал…

— Вы думали, что я давно умер, на ваше счастье, — подсказал Этон. — Куда интереснее другой вопрос — какого черта здесь делаете вы?

— Я? А что… — Квейл издал тихий, истерический смешок. Этон заметил, что сержант одет в штатское. — Я в отпуске, капитан. В заслуженном отпуске и решил поразвлечься в круизе. Вы в курсе — меня наградили медалью? К награде представили всех, кто спасся с «Молота Империи». Кроме вас, конечно, — задумчиво добавил Квейл. Глотнув из своего стакана, сержант чуть не поперхнулся. — Вам что, отсрочили приговор, капитан? — спросил он дрогнувшим голосом. — Как вы здесь очутились?

— Достаточно того, что я здесь и вспомнил все, что произошло на борту «Молота Империи». — Этон с удовлетворением отметил, что лицо сержанта исказилось от мучительного ужаса, и спросил: — Сколько ваших дружков тут с вами?

— Дружков? У меня здесь нет друзей, сэр.

— Врете. Я знаю, кого вы тут выслеживаете.

Квейл невольно глянул на Инприсс Соре, которая беспокойно следила за ними из-за своего столика.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Может быть, Квейл действительно здесь один, подумал Этон. Вероятно, он просто следит за Инприсс. Остальные подключатся, когда хронолайнер прилетит в Умбул. Но желание сержанта увильнуть и что-то скрыть было настолько прозрачно, что верить ему нельзя было ни в чем.

— Вы собираетесь выдать меня, сэр? — тихо спросил Квейл, рассматривая ряды бутылок на полках.

— Да.

— Тогда почему же вы не сделали это раньше? — Сержант повернулся, насмешливо скалясь. — Знаете, что я думаю, капитан? Я думаю, что вы сбежали. Не знаю, как вам это удалось, но уж если вы здесь, то, значит, как-то изловчились. Ваша депеша в Хронополисе вас заждалась, наверное, или я не прав? Не вы меня, а я вас выдам, капитан. Все равно против вашего слова будут показания восьми свидетелей.

Этон поднялся с табурета, подошел к Квейлу вплотную и быстро сунул руку за отворот его куртки. Его ожидания оправдались — во внутреннем кармане лежал миниатюрный лучевой пистолет, умещающийся в ладони. Этон переложил лучемет себе в карман. Никто из присутствующих ничего не заметил.

— Пойдемте, Квейл, разыщем службу безопасности.

Квейл было уперся, но настойчивый тычок от Этона заставил его неохотно двинуться вперед.

Хотя Этон знал расположение помещений на гражданском судне лишь в общих чертах, найти службу безопасности не составило труда. Квейл не делал попыток бежать или нападать, и Этон подумал, что в словах травматика был смысл. В Хронополисе рассказ капитана вызвал бы мало доверия. Но это и не важно. Так или иначе, а он спасет Инприсс Соре от преследования сектантов.

В офисе службы безопасности сидел длиннолицый мужчина средних лет в синей форме «Бьюика». Этон подтолкнул сержанта вперед.

— Господин сотрудник, — объявил Этон, — я капитан Третьего Хронофлота Монд Этон. Этот человек — мой подчиненный, сержант Квейл, которого я прошу вас поместить под строгий арест. Он преступник, лжесвидетель и еретик, член секты травматиков, и сейчас преследует одну из ваших пассажирок, намереваясь убить ее.

Сотрудник службы безопасности поглядел на Этона, потом на сержанта, и лицо его было невозмутимо. Однако под маской невозмутимости Этон увидел чувства, вызвавшие у него тревогу: сотрудник знал Квейла и был испуган поворотом событий.

— Обвинения серьезные, — сказал сотрудник. — Подождите секунду, я вызову своих людей.

Он нажал кнопку. Почти сразу у дверей появились два охранника. Заподозрив неладное, Этон обернулся.

— У него мой лучемет, — быстро сказал Квейл.

Сильный разряд ужалил Этона в шею, онемение охватило плечи и руки. Лучевой пистолет выпал из безжизненных пальцев и со стуком упал на пол — правая рука Этона повисла вдоль туловища безвольной плетью. Этон неуклюже повернулся к сотруднику и увидел, что у него в руке парализатор.

Дверь захлопнулась. Все четверо столпились возле Этона, втолкнув его внутрь.

— Что, черт подери, происходит? — прорычал в лицо Квейлу сотрудник.

— Он про меня знает, — угрюмо сказал Квейл. — Мы думали, он мертв; думали, этот вопрос решили еще в Хронополисе. Могучий Хулму, я чуть не упал, когда сейчас увидел его в кают-компании.

— Женщина знает о тебе?

— Не знаю.

— На всякий случай держись от нее подальше. Нельзя, чтобы это дошло до капитана.

Этон попытался вырваться, лягаясь ногами и толкаясь корпусом. Но до двери он добраться не успел: на него навалились все четверо и оттащили в угол, где он затих, задыхаясь от бессильной ярости.

Квейл нагло засмеялся ему в лицо:

— Культ Хулму живет не только в Хронофлоте, капитан. Мы, травматики, интенсивно пользуемся межузловыми линиями.

— Что с ним делать? — спросил сотрудник.

— Может, его можно использовать? — подал нежный голос один из охранников, рассматривая Этона с выражением, совершенно неподходящим к грубым чертам сурового мужчины.

— Не будь дураком, он же не указан.

— С ним проблем не будет, — жизнерадостно сказал Квейл. — Когда-то он был капитаном, но сейчас он просто осужденный преступник, должен был стать курьером, но сбежал. Никто не спросит, куда он девался.

— Отлично. Выбросим его в мусоропровод.

Квейл хихикнул, рассматривая Этона с нескрываемой злобой.

— Мне жаль, что так все вышло, капитан, говорю вам как хрононавт хрононавту. Сами видите, как получается — или вы, или я. — Сержант оглянулся на сотрудника службы безопасности. — Только мне не хотелось бы своими руками. Все-таки мой бывший командир, сами понимаете.

— Ты предатель, — выдохнул Этон. — Ты хуже любого отребья, Квейл.

— Вот это вы зря, капитан. — Квейл принял обиженный вид. — Я честный хрононавт. Религия — одно дело, а Хронофлот — другое. И как только кончится мой отпуск, я отправлюсь в поход с армадой Его Всевременного Величества!

Один из охранников выглянул и убедился, что коридор пуст. Сотрудник всадил Этону второй разряд парализатора, чтобы с ним было меньше возни. Потом Этона вытащили в коридор.

Охранник распахнул окрашенную серой краской дверь, и пленника потащили по узким служебным проходам, где не было ненужных глаз пассажиров и команды. Этон знал, что сейчас попытки сопротивления бесполезны, и потому выжидал момент. Его вывели к внешней обшивке корабля, в помещение, заставленное картонными коробками и мешками с мусором.

Из стены торчала тумба мусоропровода с задраенной крышкой и несколькими стальными рычагами. Охранники крепко прижали руки Этона к бокам.

— Как-то ты пытался отправить меня в страт, капитан, — пробормотал Квейл. — Теперь моя очередь.

Этон слабо отбивался. Сотрудник службы безопасности потянул за рычаг, и люк открылся. Этона оторвали от пола и вставили в вонючий цилиндр. Крышка закрылась. На миг Этон оказался в темноте; ноги его упирались в какое-то препятствие.

Потом оно отодвинулось. Послышались щелчки, скрежет, на Этона опустился поршень, выдавливающий мусор наружу. Его вытолкнуло на скорости за пределы лайнера, за пределы ортогонального поля, обратно в страт.

Вокруг бушевало пламя неземного огня. Оглянувшись, Этон увидел хронолайнер, быстро уходящий в будущее — в положительном направлении, на жаргоне хрононавтов.

Судьба любого другого человека, попавшего в страт, была бы предрешена. Он бы все глубже и глубже утопал в чистой потенциальности, в Пучине Погибших Душ. Если бы Этон, когда был курьером, пролетел мимо цели, та же судьба постигла бы и его, как только кончилась бы инерция.

Но теперь ему было нечего бояться такого ужасного конца — если это можно назвать концом. Он умел перемещаться внутри страта в любую сторону простым усилием воли.

Первым побуждением Этона было вернуться на хронолайнер и спасти несчастную жертву травматиков, Инприсс Соре. Но когда он бросился вдогонку за кораблем, верх взяло другое, более глубокое побуждение, и Этон, набирая скорость, устремился в отрицательном направлении — в прошлое и к Хронополису. Его появление внутри хронолайнера было, как теперь казалось, лишь случайной остановкой в пути.

Потому что постепенно Этону становилось ясно, что судьбой его управляют не осознанные желания, а глубинные подсознательные побуждения. В критический момент его подсознание само открыло способ перемещения во времени. Теперь же оно гнало его со скоростью выпущенного из силовой пушки курьера выполнять новую миссию — спасать Империю!

Сбоку переливалась свинцовая стена ортогонального времени. Этон знал, что мог бы выйти в этот мир, где захочет, выбрав любое из миллиардов мест и эпизодов на бесконечном экране.

Но он летел дальше. Подгоняемый внутренним голосом, он держал в уме определенное место назначения.

Хронополис. Узел Первый. Дворец Императора.

Казалось, что времени прошло много, но наконец показались величественные изображения административного центра Империи. Этон подлетел к стене ортогонального времени, и она выросла у него на глазах, как экран голографического кинотеатра. И он вышел в актуальное, ортогональное время.

Глава 8

Архивариус Иллюс Тон Мейр, худой почти до прозрачности, стоял рядом с коренастым плотным детективом Перло Ролцем и, несколько запинаясь, докладывал принцу Вро о результатах своего расследования.

Услышав, что расследование завершено, принц бросил недовольно:

— Много же времени вам понадобилось!

Он отвернулся к голограмме пустого мавзолея.

— Подобное предприятие действительно требует много времени, ваше высочество, — извиняющимся тоном ответил Мейр. — Лишь с огромным трудом мне удалось внести его в программы нашей работы. Трагические события, потрясшие Империю, потребовали всех ресурсов нашего Архива.

— Ладно, ладно. Так что вы можете мне рассказать?

— Подозрения детектива Ролца подтвердились. Тело принцессы Веа исчезло в каузальный провал.

— А что это такое?

— Говоря упрощенно, это вывих во времени. Несоответствие причины и следствия. Практически же принцесса Веа была вывезена в Шестой узел и, предположительно, спрятана там. После этого появилась щель во времени: события, ведущие к определенной точке — в городе Умбул, — были стерты. В обычной ситуации это означало бы, что тело принцессы никуда из Хронополиса не вывозили и что оно до сих пор находится здесь. Вместо этого наблюдается следствие от никогда не существовавшей причины: тело остается там, где его спрятали.

— Притом что след, ведущий туда, вычеркнут из реальности, — добавил Ролц.

Принц Вро кивнул в знак понимания:

— Не так давно это показалось бы невероятным. Теперь кажется обыденным.

Мейр согласно пробормотал что-то неразборчивое. Интенсивность нападений Гегемонии в последнее время возросла. Не только целые континенты подвергались экзистенциальным деформациям, но и вся Империя была будто исчерчена трещинами причинно-следственных расхождений, в том числе настолько серьезных, что порождали большие трудности в управлении. Мейру, с его уникальной позицией вневременного наблюдателя, иногда начинало казаться, что структура времени готова развалиться, как расколотая ваза.

— Это похоже на волшебство, — задумчиво проговорил Вро. — Веа похищена, но никто этого не делал.

— К этому все сводится, ваше высочество, — неохотно подтвердил Ролц.

— Ну, что ж. — Голос Вро стал резче. — Что вы можете сделать для ее поисков?

— Разрывы времени нанесены на карту, ваше высочество.

Мейр достал карту, сложенную в несколько раз, и развернул ее на столе. Карта заняла почти весь стол.

Принц Вро озабоченно рассматривал чертеж, испещренный эзотерическими хронотическими символами, принятыми в Ахрональном Архиве. Мейр объяснил, что вертикальные линии сетки представляют собой единицы времени, хотя и не сказал какие — минуты, дни или месяцы. Потом он указал на изломанную линию, пересекавшую аккуратный чертеж как трещина после землетрясения.

— Вот этим путем прошел разрыв причинно-следственных связей. Главным стержнем для нас является информация Ролца, что тело было тайно помещено на хронолайнер «Королева Времени». Позже эта бесценная информация пришла в противоречие с результатом прямого наблюдения, и это наблюдение подтвердили агенты с ортофазерами — тело не было помещено на лайнер. Эта аномалия свидетельствует о том, что время мутировало неединообразно и остались следы обеих версий истории. Типичный пример каузального провала. Тела нет в Хронополисе, и тело из Хронополиса не вывозили. Классическая дилемма.

Теперь о том, что случилось с телом принцессы в первой версии. Тело могло быть выгружено с лайнера на любой из шести станций, если предположить, что оно не было выброшено в страт на переходе. Мы исходили из того, что тело было снято с корабля до возникновения провала — иначе оно все еще находилось бы в Хронополисе и покоилось в мавзолее; аномалии бы не было. С другой стороны, вероятно, к моменту провала тело отсутствовало на борту очень недолго. Смена места упокоения представляется мне наиболее вероятным обстоятельством для искажения причинно-следственных связей.

Мейр остановился перевести дух. Эти соображения были плодом совместной работы его и Ролца и потребовали серьезных умственных усилий.

— Теперь давайте снова взглянем на линию разрыва, — продолжал он. — Мы видим, что она во всех отношениях отвечает нашим выводам. Она очень близко подходит, почти проходит через ту точку пространства-времени, когда хронолайнер должен был прибыть в Умбул, в Шестой узел. Точнее говоря, она пересекает Шестой узел всего в пяти часах после прибытия «Королевы Времени».

— Умбул, — тихо сказал принц Вро. — Святой Город.

— Из этого мы сделали вывод, что принцесса Веа была перевезена в Умбул и скорее всего находится там до сих пор.

— Архивариус Мейр сумел даже определить улицы и дома, через которые прошел разрыв, — сообщил Ролц чуть хрипло. — Это просто невероятно. Оборвавшийся след возник, словно из воздуха.

Принц повернулся к Ролцу:

— Вы уверены, что снова напали на след — в Умбуле? И теперь можете найти мою возлюбленную Веа своими обычными методами?

— Если наши с архивариусом рассуждения верны, ваше высочество, то полностью уверен.

— Тогда мы с вами, Ролц, немедленно отправляемся в Шестой узел. Я прикажу приготовить мою личную яхту к вечеру. Идите собирайтесь. Снаряжение, инструменты — все, что вам понадобится. Вы сможете справиться в одиночку или вам нужны будут ваши люди?

Детектив переступил с ноги на ногу.

— Один или двое, возможно.

— Берите всех, кто вам нужен. Идите и возвращайтесь как можно скорее.

Ролц поклонился и исчез. Принц Вро опустился в кресло и откинул голову. Впервые за многие месяцы он казался почти счастливым.

— Ну, архивариус, я слышал, что ваше хозяйство перенесено в страт. По-моему, это мудро.

— Так было решено, ваше высочество.

— И каково вам теперь посещать мир простых смертных, вроде нас?

Тон принца Вро был дружелюбно-насмешлив, однако выходы в мир действительно были для Мейра обременительны. Перевод в страт усилил чувство изоляции и отчуждения, распространенное среди сотрудников Архива. Чтобы совершить это путешествие в Императорский Дворец, Мейру пришлось перебороть весьма значительный страх, и его тянуло обратно в покой и безопасность хранилищ. Ничто, кроме приказа члена императорской фамилии, не заставило бы его сюда прийти.

— Неуютно, ваше высочество. Мир сейчас далеко не в прекрасном состоянии. Он теряет стабильность. Кто знает, что может случиться?

— И поэтому все здесь кажется вам сном? И проснуться можно, только вернувшись к себе в Архив?

— Примерно так. — Архивариус облизал, губы. — Ваше высочество, поскольку вы собираетесь сопровождать детектива Ролца в поисках тела принцессы Веа, позвольте мне предупредить вас об осторожности. Травматики очень опасные люди. Они никого не боятся.

Вро рассмеялся:

— В самом деле? А я-то думал, что вы сами без пяти минут травматик!

Мейр был ошеломлен:

— Я, ваше высочество?

— Ну конечно же! Вы же наверняка понимаете, что все эти ваши мрачные рассуждения о том, что действительность есть сон и только страт реален, есть часть ереси травматиков? Что это противоречит учению о Святой Троице? Это вы должны быть осторожным насчет того, кому вы такое говорите. Если бы архикардинал Ремуар узнал…

— Но я не думал об этом в таком аспекте, — попытался неуклюже оправдаться Мейр.

— У вас, наверное, как и у меня, нет времени на религию. И вам удалось избежать докуки образования, положенного принцам. Дело в том, что я до сих пор помню все аспекты Церковной доктрины наизусть; их вбили мне в голову с детства.

— Моя работа носит в большей степени научный, чем религиозный, характер, — ответил Мейр. — Конечно, я был воспитан в правилах Церкви, однако не могу сказать, что изучал сущность ересей. У чиновников высокого ранга это не поощряется.

— Именно так, иначе вы бы слишком боялись, чтобы позволить себе подобное свободомыслие. — Вро небрежно закинул ногу на подлокотник кресла. Разговор его забавлял. — Но вы определенно еретик, архивариус. Сравните свои построения с учением Церкви о Святой Троице. Бог есть Отец, мир ортогонального времени есть Сын, а страт есть Святой Дух, посредством которого Отец создает Сына. В соответствии с учением Церкви ортогональный мир реален, осязаем и существует на самом деле, в то время как страт, или Святой Дух, менее реален ввиду своей духовности и потенциальности. Он есть вид посредника между реальным миром и Богом, стоящим над таковым.

— Катехизис я еще помню, — буркнул Мейр, несколько задетый тем, что ему растолковывают элементарные истины.

Вро, однако, не обратил внимания. Подобные дискуссии доставляли ему удовольствие; атеист в душе, он любил сложные теологические построения.

— Ваши собственные убеждения чрезвычайно близки к верованиям травматиков, — повторил он Мейру еще раз. — Наш мир нереален или относительно нереален, а страт реален. По мнению травматиков, мир был создан Хулму, их богом, обитающим в глубинах страта, и он создает мир, проецируя его на экран, как в кино. Цель этого действа — создать для него зрелище. Вот почему у травматиков эмблемой творения является голографический проектор, и вот почему у них одно из ритуальных имен Хулму — «Оператор Проектора».

— Непонятно, когда организация, совершающая такие ужасные действия, успела обосновать их столь глубоким философическим учением.

— О, культ Хулму не нов. По крайней мере не новее Церкви. Говорят, в свое время этот культ соперничал с Церковью за главенство.

— Вы хотите сказать, что он возник независимо? — Мейр нахмурился. — Я всегда считал, что он был основан отступниками.

— Происхождение секты травматиков не совсем ясно, — признал принц. — Но собственная идеология Церкви с течением лет претерпела изменения. В самом начале Святое Учение было несколько ближе к верованиям травматиков. Считалось, что Бог обитает в самых дальних глубинах страта. Святой Орден Хронотических Рыцарей даже посылал экспедиции на поиски Бога, но все они закончились трагически. Позднее теология Церкви усложнилась, и теперь она учит, что Бог не может быть найден ни в одном направлении, доступном кораблю времени. Попытки разыскать Бога в глубинах времени рассматриваются как ловушка для невежд, ибо там обитает не Господь, а Враг.

— Хулму.

Вро кивнул:

— Официально травматики считаются дьяволопоклонниками. Хулму отождествляется с Сатаной. Самое интересное, что даже Церковь не отбрасывает учение секты как простую глупость. В глазах Церкви Хулму реально существует; он лишь обманывает своих последователей, заставляя верить, что создатель — он.

— Тогда душа принцессы Веа находится в смертельной опасности, — сказал негромко архивариус и тут же пожалел о своих словах.

Лицо принца Вро затуманилось.

— Вы правы, архивариус, — тихо согласился он. — Но я еще могу спасти ее. Вооружившись подобно древнему рыцарю, я отправляюсь в поход в будущее!

Этон материализовался за колонной главного зала внутренних покоев.

При подлете к месту выхода перед ним сменялись сцены многообразной дворцовой жизни. Мелькнул Наместник Филипп, дающий аудиенции аристократам, министрам, администраторам и военным.

В самом дворце царила атмосфера радостного возбуждения, будто ожидания чего-то. Этон вышел из-за колонны и с интересом осмотрелся. Вокруг сновали люди и стоял несмолкающий гул разговоров.

Этона, привыкшего к более аскетической обстановке, блеск и роскошь несколько выбивали из колеи. Он задумался, как достичь своей цели — аудиенции у Наместника, — когда его поймала за руку молодая женщина с чуть вытянутым лицом и в тиаре принцессы Иксианов.

— Добрый вечер, капитан. Вы ведь здесь впервые?

Этон поспешно поклонился, лихорадочно пытаясь воскресить в памяти фотографии членов императорской семьи. Трудность была в том, что семья очень большая. Но кажется, это была принцесса Майра, одна из дочерей Наместника.

— Вы улетаете с армадой? — спросила Этона принцесса, не дав ему и рта раскрыть. — Ну конечно же! Такой бравый молодец ни за что не позволит себя оставить в тылу. Правда, это здорово? Сражаться за веру!

У принцессы искрились глаза.

У Этона уже почти сложился в голове ответ, когда вдруг наступила тишина. Через украшенные двери в зал вошла процессия: Наместник, заметно пошатывающийся и с трясущейся правой рукой, слегка поддерживаемый слугами, за ним несколько важных лиц, с которыми он сейчас совещался. Рядом с Наместником тенью держался архикардинал Ремуар, глава Церкви. На лице Ремуара читалось что-то вроде ликования. И бусины глаз Филиппа тоже блестели неестественно ярко.

Все присутствующие поклонились.

Слабый, но пронзительный голос Филиппа обратился к собравшемуся двору.

— Близок конец наших невзгод! — провозгласил он. — Все корабли Армады закончили испытания, полностью оснащены и готовы к походу. И лишь считанные дни отделяют нас от великого события!

Слова Наместника были подхвачены приветственными криками и аплодисментами. Филипп двинулся через огромную залу — перед ним в толпе сам по себе открывался проход — и остановился у широкой золотой панели, занимавшей почти всю стену.

— Император! Почти нас своим присутствием!

Золотая плита скользнула вверх. Из глубин открывшегося за ней помещения выкатилась на колесиках машина-Император.

Завороженный Этон смотрел во все глаза. Так вот каким был он, Император, таинственное сооружение, стоящее в иерархии правителей Империи выше самого Наместника. Вместе с тем Этон не слышал ни об одном эдикте, изданном этой машиной. В практической жизни люди считали, что власть Императора чисто номинальна.

Представ перед тихо гудящим механизмом, Филипп повторил свои слова.

— Император, дай нам одобрение нашего плана! — попросил он. — Подтверди его исход, дабы оправдалась наша вера.

Гудение, исходящее из недр Императора, усилилось. Неожиданно механизм заговорил гулким величественным баритоном:

— Враг Империи набирается сил. Великая битва неминуема.

Пауза.

— Говори же могучий Император! — настойчиво потребовал Филипп. — Поделись с нами мудростью моих отцов!

На этот раз в величественном голосе были слышны скрежет и дрожь, почти страдание.

— Великая битва неминуема!

— Во всеведении своем, дай нам благо знания, что исход предрешен, о Император!

Но машина, украшенная башенками, уже отступала в свое убежище. Золотая плита опустилась на место.

— Ну, что вы скажете на это, Ремуар? — Филипп обернулся к своему духовнику, сморщив узкое лицо.

— Речь Императора всегда таинственна, ваше величество, — пробормотал Ремуар, — однако ясно одно: он велит нам следовать нашему плану.

— Да, это так. Это так.

Филиппу помогли взойти на трон, обложенный подушками для удобства немощного тела Наместника, и он расположился там, иногда бросая короткие фразы почтительно приближающимся придворным.

Разговоры под сводами зала возобновились с прежней силой.

Этон резко обернулся к принцессе Майре и чуть не схватил ее за руку, забыв об этикете.

— Ваше высочество, я должен поговорить с вашим отцом. Вы мне поможете?

— Это еще что? — весело улыбнулась девушка. — Хотите подать прошение? Прямо самому Наместнику? Это, знаете ли, на грани наглости.

Посерьезнев, принцесса подалась вперед, приблизив губы к уху Этона:

— Вы поосторожнее. Отец бывает старым брюзгой и иногда выходит из себя по пустякам.

— Это не пустяки, ваше высочество. И я не могу изложить это дело по обычным каналам. Я офицер Хронофлота и считаю своим долгом… — Этон замолчал, внезапно осознав, насколько невозможно объяснить, кто он такой и как здесь оказался. — Если вы поможете мне поговорить с его величеством, остальной риск я возьму на себя, — тихо закончил он.

Несколько заинтригованная, принцесса направилась к трону, увлекая Этона за собой. Подойдя поближе, Этон услышал разговор Наместника со своим старшим сыном, будущим Наместником Филиппом Вторым.

— Два часа назад прибыл курьер со станции в Береке — от самого адмирала Хайта, который зашел туда по пути в Хронополис. Он вернулся без искривителя, но с предложением перемирия от гегемонцев. Похоже, они хотят мирных переговоров. И это хороший знак — они поняли, насколько безнадежно их положение.

Филипп Второй рассмеялся пронзительно и сухо. Вместе с внешними чертами он унаследовал от своего отца манеру говорить.

— Они опоздали!

Наместник удовлетворенно кивнул:

— Очевидно, наши карательные экспедиции дали им понять, что их ждет. И они, наверное, получили от своих разведчиков сведения о мощи армады. — Наместник нахмурился. — Хайт кое-что узнал об искривителе, но нам придется подождать, пока он прибудет в столицу для личного доклада.

Этон и принцесса теперь пробились в первые ряды придворных, окруживших трон. Этон отважно выступил вперед и предстал перед Наместником и принцем.

— Ваше Всевременное Величество! — громко сказал он.

Отец и сын одновременно повернулись к дерзкому незнакомцу. Филипп Второй смотрел холодно и высокомерно, Наместник — просто удивленно.

На миг Этон заглянул в утомленные, лихорадочные глаза Наместника и понял, что у его миссии нет шансов на успех. За этими глазами было… ничего там не было. Ничего, кроме фанатизма, предубежденности, косности. Внутри Наместник давно уже был мертв. Даже если Этону удастся его убедить в истине своих слов, что было маловероятно, на этом этапе уже ничто не заставит старика изменить свое решение.

Этон повернулся и взглянул на молодого Филиппа, потом на архикардинала Ремуара, держащегося тенью рядом, с Наместником. И опять его новые способности позволили ему увидеть природу этих людей. В Филиппе Втором не было ничего, кроме слепой надменности — в некотором смысле обратной версии елейного религиозного самоуничижения его отца. А Ремуара заполняло невероятное честолюбие — честолюбие, готовое жертвовать целым миром, предавать, лгать и убивать ради личных и церковных целей. Этон побледнел, язык его присох к гортани.

— В чем дело, молодой человек? — резко спросил Филипп. — Кто вы такой?

— Капитан Этон из Третьего Хронофлота, ваше величество!

— Тогда вы должны быть на передовой — защищать границы Империи. Или у вас отпуск? За какие заслуги?

— Бой за Гирреад, ваше величество, — выдавил из себя Этон после секундного замешательства.

— Ах да, помню. Мужайтесь, юноша. Мы возвратим Гирреад вместе с другими нашими утраченными владениями.

Сквозь круг придворных протиснулось какое-то официальное лицо и быстро зашептало что-то Наместнику на ухо. Филипп отвернулся от Этона и заговорил с кем-то еще. Молодого капитана перестали замечать. О его отчаянной выходке забыли.

Когда Этон выбрался из толпы, его снова перехватила принцесса Майра.

— Что ж, не слишком содержательный разговор!

— Я вдруг понял, насколько это было глупо, — печально улыбнулся Этон.

— Довольно запоздалая мысль, вам не кажется? — Принцесса пытливо рассматривала лицо Этона. — О чем вы хотели просить Наместника? Может быть, я смогу помочь?

— Боюсь, что нет, ваше высочество.

С неловкостью осознавая свое невоспитанное поведение, Этон небрежно поклонился и скованно двинулся прочь. Он был в отчаянии. Здесь, в самом сердце Империи, все и каждый были твердо намерены привести дело к разрушено. Беда нависла над Империей и гудела огромным колоколом.

Миссия Этона оказалась невыполнимой. Или почти невыполнимой.

Несколько часов спустя в главном зале было пусто и царил полумрак. Сквозь этот полумрак кралась какая-то тень, прислушиваясь к звукам спящего дворца.

Этон остановился перед тускло поблескивающей золотой плитой, за которой был Император.

До самой ночи Этон слонялся по залам и переходам дворца или тихо сидел в библиотеке. Никто не спрашивал его о том, что он здесь делает. Считалось, что раз человек попал во дворец, то имеет полное право здесь находиться.

— Император, — произнес Этон хриплым голосом, не решаясь говорить громко, чтобы его не услышали за пределами зала. — Ваш верноподданный просит аудиенции.

Этон не знал, реагирует ли машина на чей-нибудь голос, кроме Наместника. Но попробовать стоило.

Золотая плита осталась на месте, и он попробовал еще раз:

— Император, Империя в опасности!

Чудесным образом дверца обиталища машины скользнула к потолку. Из темной пещеры послышались гудение моторов и рокот колес.

Император величественно выплыл наружу, мерцая странными бликами на матовой поверхности. Между башенками Императора светилось едва заметное сияние.

— Кто смеет звать меня?

Внушающий трепет глубокий голос был негромок, но он, казалось, заполнил собой зал.

Странно и страшно было оказаться наедине с Императором. Машина излучала харизму. Этон ощутил, что значит этот механизм для Империи, и почувствовал себя маленьким и незначительным.

— Я капитан Монд Этон, — ответил он. — Когда-то служил в Третьем Хронофлоте.

Гудение и щелчки внутри Императора стали громче.

— Приговорен к смерти за трусость и пренебрежение долгом. Передан в распоряжение Департамента Связи. Послан с депешей к адмиралу Хайту тридцатого дня пятого месяца сего года.

— Факты таковы, как вы их изложили, Император. Но я до сих пор жив, как видите.

— Бедный маленький инструмент сломанного времени…

— Император, я только что вернулся из Гегемонии. — Этон начал свой рассказ, описал эксперимент адмирала Хайта, встречу с министрами Гегемонии и последующее открытие своих новых способностей. В течение всего повествования Император ни разу Этона не перебил, только гудел то громче, то тише.

В заключение Этон с полной откровенностью сообщил о косной непримиримости Наместника и его главных советников.

— Вы стоите выше Наместника, Император. Повелите Империи согласиться на мир. Свернуть с этого самоубийственного курса.

— Все должно быть как есть.

Этон озадаченно замолчал. Он знал, что Император редко выражается простым языком.

— Враг Империи — враг человечества, — сказал Император. — Сражайся, Этон. Все в твоих руках.

— Император, я не понимаю вас. Объясните, что я должен сделать? Мне это не ясно.

— Мы живем в сновидениях и ходим во снах. Все, что реально, — нереально.

Внезапно Этон услышал чьи-то шаги за спиной. Из темноты к нему вышел молодой человек в пурпурном коротком плаще. Черты лица у него были иксианские, но, в отличие от большинства представителей этой породы, глаза у него были живые и внимательные, и еще, что было нехарактерно для Иксианов, в них не было тщеславия. Когда человек в плаще подошел ближе, Этон узнал принца Вро.

— Невероятная история! — сказал ему принц.

— Вы все слышали?

— Извините, подслушал. — Принц пожал плечами. — Проходил мимо, но не смог сдержаться, когда увидел эту сцену. Да, я слышал каждое ваше слово.

Тихий рокот заставил Этона обернуться. Император удалялся в свою камеру. Золотая плита опустилась на место, и наступила тишина.

— Должен вам сказать, что вы зря теряете время, обращаясь с петицией к этой машине, — участливо сказал принц. — Никто никогда не мог добиться от нее толку и не сможет, я думаю, по очень простой причине: наш хваленый Император полный псих.

Очевидно, у Этона был очень глупый вид, потому что Вро тихо рассмеялся:

— А чему вы удивляетесь, мой друг? В него же сложены мозги всех наместников! Если судить по примеру моего отца, то там безумие лежит штабелями.

Вро хлопнул Этона по плечу:

— Знаете, мы здесь торчим как-то на виду. Я как раз шел посмотреть, как готовят мою яхту времени к небольшому романтическому приключению. Пойдемте со мной. Потом посидим у меня, поболтаем.

Бросив последний отчаянный взгляд на золотую плиту, за которой скрылся Император, Этон двинулся вслед за принцем.

В леденящих и погребальных апартаментах принца чувство безнадежности у Этона еще усилилось. Осматривая яхту, принц поведал ему о своей великой потере и о том, что он делает для возвращения возлюбленной.

И все же, несмотря на эту дурацкую одержимость, принц показался Этону человеком редкого по стандартам Императорского дворца ума. Возможность говорить с ним была облегчением.

— Хм. Это объясняет правило насчет немедленной ликвидации курьеров, — заметил Вро, деля свое внимание между Этоном и голографическим изображением пустого саркофага. — Очевидно, люди, подвергшиеся действию страта, могут вырабатывать у себя естественную способность перемещаться во времени. Церкви это не может нравиться.

— Это также означает, что я не первый, — добавил Этон. — Этот феномен должен быть известен. Но где остальные?

— Это, несомненно, один из самых тщательно охраняемых секретов Церкви, — ответил Вро. — Спасенных из страта хрононавтов обычно помещают под опеку в отдаленные монастыри, и дальнейшая их судьба неизвестна. Официально считается, что они лишаются рассудка. Но мы теперь знаем, что это не совсем так, верно, капитан? Можно не сомневаться, что Церковь принимает все меры, чтобы эти люди никогда не воспользовались своей силой. И вам, друг мой, следует быть начеку, иначе вы вдруг обнаружите, что насильно пострижены в монахи. — Вро едва заметно улыбнулся.

Этон кивнул.

— То, что вы говорили об Императоре, — это серьезно? — спросил он.

— Конечно. Это просто сумасшедшая машина, и не больше. Вот почему Император — всего лишь декоративная фигура. Конечно, мой отец не может поверить в это до конца. Он считает Императора тотемом и иногда спрашивает у него совета. Но никогда не слышит ничего осмысленного.

— Тогда не поможете ли мне вы, ваше высочество? — с искренней мольбой спросил Этон. — Вы хотя бы понимаете, к чему может привести теперешняя ситуация. Не можете вы попытаться убедить вашего отца?

— Я? — Принц Вро засмеялся. — Государственные далеки от моих интересов.

— Но как вы можете не думать о них в такое время?

— Меня волнует лишь моя возлюбленная Веа, — отозвался Вро, с болью вглядываясь в глубины пустого саркофага. — Пусть мир погибнет, для меня это ничего не значит.

Этон глубоко вздохнул.

— А насчет моего отца и его похода против Гегемонии, — продолжал Вро, — так этого старого безумца никакие мои слоне переубедят. Я уже три года с ним не разговариваю, а он все равно рассчитывает, что я буду командовать эскадрой этой Армады! Но его ждет разочарование. Меня здесь не будет. Я буду далеко в будущем, чтобы спасти мою возлюбленную и вернуть ее себе!

Неожиданно выражение лица принца изменилось. Он вскочил на ноги и внимательно к чему-то прислушался.

— Что это? — тревожно спросил Этон.

— Разве вы не чувствуете?

Этон замолчал, прислушался и внезапно почувствовал нечто. Какую-то поднимающуюся волну в себе и в окружающем мире, во всем. Он на миг лишился сознания, а когда пришел в себя, то понял, что потеря сознания продолжалась какую-то долю секунды.

Принц Вро метался по комнате, заглядывал в углы, пристально рассматривал усыпальницу, изучал в зеркале свое лицо.

— Что случилось? — спросил Этон, понизив голос.

— Они снова прорвались — это уже третий раз. Как бы там ни было, здесь ничего не изменилось. Хотя я бы не помнил… разве что если бы изменение было разрывным, а может, даже и тогда не помнил бы.

— Гегемонцы? Они добираются даже сюда?

Вро кивнул:

— Обычно их отбивают на дальних подступах, но иногда им удается сфокусировать искривитель на секунду или две. В Хронополисе отмечены некоторые незначительные изменения, как считают в Архиве. Интересно, что изменилось на этот раз. — Губы Вро изогнулись в кривой усмешке. — Может быть, это и к лучшему. Даст Бог, мутации вложат моему отцу немного ума.

Открытие, насколько далеко забираются корабли Гегемонии, было самым худшим из всего, что Этон до сих пор видел. Опустив подбородок на сцепленные руки, он глубоко задумался.

И потом принял решение, давно уже зреющее в его сознании, но о котором он до сих пор даже думать не решался.

— Теперь вы видите, почему мой отец так страстно желает послать армаду в поход, — заметил Вро. — Если эти атаки усилятся, от Империи мало что останется.

— Но если Армада начнет свой поход, станет еще хуже! — возразил Этон. — Обе стороны пустят в ход все, что у них есть. Гегемонцы применят искривитель времени на полной мощности!

У принца слова Этона интереса не вызвали.

— Что вы собираетесь делать дальше, капитан? Вам бы стоило об этом подумать. Во дворце вам оставаться опасно. Как только здесь поймут, кто вы, разговор с вами будет коротким.

— Но я еще не сдался. Наместник не стал меня слушать. Император тоже. Но остается еще некто.

— Кто же?

— Святой Хеватар!

Вро хмыкнул:

— Он? И что вы хотите, чтобы он сделал?

— Еще не знаю. Но вся Империя взяла от него начало. Быть может, он в силах все изменить. Может быть, он даже предотвратит открытие путешествий во времени.

— В результате чего Империя исчезнет полностью? — Голос Вро был тихим от благоговейного ужаса.

Чтобы ответить, Этону пришлось сделать над собой усилие. Когда он заговорил, в голосе его звучала свинцовая тяжесть.

— Странно, не правда ли? Я, преданный слуга Империи, говорю о глобальном ее уничтожении. Верх предательства. Но другого выхода я не вижу. На карту поставлена не только Империя, а человечество, если не само время вообще. Безумен Император или нет, в одном он был прав: враг Империи — враг человечества. Возможно, безумцы — пусть даже механические — видят то, чего не видят нормальные люди.

— То, о чем вы говорите, изменит мир в корне.

— Без перемещений сквозь время каждый узел будет развиваться сам по себе, без вмешательства со стороны. Не будет Хронотической Империи, но не будет и искривителя времени, не будет хронотических войн, не будет напряжения ткани времени. Кто знает, что будет, если она разорвется?

— И не будет Святой Церкви, — добавил Вро. — Интересно, что скажет на это Святой Хеватар.

Этон повернулся к принцу:

— Ваше высочество, вы говорили, что сегодня утром собираетесь отправиться к Шестому узлу. Найдется ли на вашей яхте место для меня? Можете подбросить меня в межузловое пространство?

— Я думал, что вы способны передвигаться сквозь время произвольным образом.

— Не совсем произвольным. Я уже проверил. Мне представляется, что моя нервная система включает эту способность только в случае крайней опасности или под определенным давлением.

— Что ж, самое меньшее, что я могу сделать, — вполголоса сказал принц Вро, — это помочь уничтожить Империю.

Глава 9

Происхождение Хронотической Империи в некоторой степени застлано дымкой рекуррентного времени. Это случилось в некоторой точке, находящейся теперь между Пятым и Шестым узлами — между Береком и Ривьерой, — примерно около пятидесяти лет за Пятым узлом. Но по этой точке после перевернувшего мир открытия, приписываемого Святому Хеватару, прошли уже два узла. У Империи было более трехсот лет узлового времени — отличающегося от исторического или ортогонального, — есть где развернуться.

В течение этого узлового времени душа Святого Хеватара, разумеется, подобно любой другой душе, успела повторить свою жизнь неоднократно. В течение этих повторений мир, в котором жил святой, сильно изменился. Исходный Святой Хеватар его бы не узнал. Он теперь рождался в мир, в котором, в основном благодаря ему самому, уже существовали путешествие сквозь время и Хронотическая Империя.

В учебниках истории говорилось, что Иксианы уже были властителями Умбула, когда Святой Хеватар предоставил в их распоряжение тайну перемещения во времени. Но принц Вро сказал, что считает это искажением истины. Маловероятно, что Умбул вообще существовал в начале. Принц считал, что Иксианы были не королями или правителями, а владельцами огромного промышленного и исследовательского концерна, где работал Святой Хеватар. И они не упустили шанса осуществить самые амбициозные планы и стали завоевывать прошедшие века, где технический уровень был значительно ниже, чем в их собственном времени.

Святой Хеватар оказался весьма прозорлив. Он подвел под свое открытие религиозные основы и нашел для своего учения благодатную почву в прошлом. Основанная им Святая Церковь оказалась объединительной силой расцветающей Империи.

Со временем Иксианы поняли, что перемещение во времени, которым они до сих пор с успехом пользовались, может обернуться против них, если станет достоянием всего человечества. Особенно опасным было бы проникновение путешественников в прошлое, за пределы власти Империи, — они могли бы вызвать изменения, неизбежно влияющие на настоящее, причем далеко не так, как хотел бы Департамент Истории. Было решено установить в прошлом дату, ранее которой путешествия во времени не могли быть введены. Для этой цели был воздвигнут колоссальный Барьер, потребляющий треть государственного бюджета и делающий прошлое недоступным. Когда-нибудь он тоже будет сдвинут дальше в прошлое, распространяя власть Империи на еще больший кусок истории, но пока что Барьер служил и границей расширения империи в прошлое, и ее защитой с тыла.

С другой стороны, Умбул находился слишком близко к границе со стороны будущего, чтобы ему не грозили набеги оттуда. Поэтому вблизи Барьера, в Узле, названном Первым (хотя сейчас между ним и Барьером находился еще один узел, Нулевой), была выстроена новая столица, Хронополис, защищенная почти всей протяженностью Империи.

И сейчас Святой Хеватар, пророк и избранный слуга Божий, жил в относительной тиши вдалеке от основного потока событий. Но в каждом повторении жизни он снова совершал свое ключевое открытие — способа передачи массы сквозь время, что было более чем парадоксально, поскольку свидетельства этого открытия окружали его еще до того, как оно было сделано. Было так, будто внутренняя сущность Хеватара совершала это действие как священный ритуал — центральный, основополагающий ритуал Церкви. Так думал капитан Этон, пока яхта принца Вро добиралась до Пятого узла.

— В каком месте жизни Святого Хеватара вы желаете высадиться? — вежливо спросил принц.

Бесполезно пытаться договориться с пророком, когда он был молодым человеком, полным сил и пылким, подумал Этон. Ученый, стоящий на пороге грандиозного открытия, вряд ли согласится отказаться от него. Лучше говорить с человеком, у которого было время подумать, с человеком достаточно старым для трезвого суждения.

— Где-то лет в пятьдесят его возраста, — попросил Этон.

— Так поздно? Это же через четверть века после открытия перемещения во времени. Если ваша цель — отменить Империю, я бы посоветовал выбрать время лет на двадцать раньше.

— На самом деле такой цели у меня нет, — с улыбкой отозвался Этон. — Это значило бы просить слишком многого. Но если бы Святой Хеватар согласился бы, скажем, появиться в Хронополисе и выступить против войны — не сомневаюсь, что его слово перевесило бы слова всех наместников, вместе взятых.

— Может быть. Если только его преосвященство архикардинал Ремуар не объявит его еретиком! — Вро ядовито засмеялся.

Места на яхте принца Вро было не очень много (большую часть внутреннего пространства занимал мощный двигатель), и поэтому, приняв на борт пять пассажиров, трое из которых были помощниками Ролца, принц был вынужден обходиться без экипажа и сам исполнять роль штурмана и пилота. Он вводил команды в бортовой компьютер и корректировал курс по цифрам на мониторе.

Ролц и его люди, стараясь не проявлять излишнего любопытства, все же исподволь поглядывали на Этона. Очень уж невероятно было то, что он собирался сделать.

Яхта замедлила ход возле точки, указанной Этоном, и Вро сказал несколько раздраженно:

— Я в затруднении насчет выхода в ортогональное время. Честно говоря, мне бы не хотелось этого делать вообще. Как вы знаете, гражданским кораблям запрещено материализоваться где-либо, кроме узлов, а я не хочу привлекать к себе внимание. Боюсь, что мне придется высадить вас где-нибудь в тихом месте, капитан, а тогда вы можете оказаться в сотнях миль от Святого Хеватара.

На лице Этона появилось странное выражение.

— Выходить в ортогональное время вообще не понадобится, — сказал он. — Просто откройте дверь, и я выйду.

Перло Ролц вскочил на ноги, и на квадратном лице отразилось совершенно нехарактерное для него изумление.

— Ваше высочество!

Детектив и его люди не сомневались, что Этон сошел с ума.

Вро успокоительно поднял руку:

— Все в порядке, Ролц. Мы знаем, что делаем.

Однако даже он глядел на Этона с сомнением.

— Вы уверены?

— Не меньше, чем пловец уверен, что в воде можно плавать.

Вро подошел к буфету и достал пояс с плоской коробочкой.

— На всякий случай возьмите с собой ортофазер.

— Спасибо, хотя не думаю, что он мне понадобится, — сказал Этон, надевая пояс с прибором.

Принц вернулся в кресло пилота и стал следить за обратным отсчетом на экране компьютера, поглядывая на небольшой страт-экран.

— Все, мы на месте.

— Вам бы всем лучше отвернуться к стене, — посоветовал Этон. — Открывайте люк, ваше высочество.

Вро набрал на клавиатуре код замка входного люка. Загудел мотор, и люк распахнулся. За ним, за пределами поля ортогонального времени яхты, клокотал и извивался страт.

Этон собрался и прыгнул.

Когда люк закрылся снова, пятеро человек, оставшихся в кабине, повернулись и молча посмотрели туда, где он только что стоял.

Поместье Святого Хеватара располагалось посреди обширного парка в юго-западной части Умбула — более тихого и спокойного Умбула, чем этот город станет в Шестом узле через сто двадцать лет. Тут и там среди парка попадались часовни и религиозные монументы. Вьющаяся через город дорога к поместью была застроена церквями, а ее участок, пересекающий парк, по приказу местного епископа каждый день посыпался свежими лепестками роз.

При всей величественности поместья в нем все еще угадывался научный институт, которым оно когда-то было. Известняковые купола венчали прямоугольные строения из стекла и стали. В отдельном строении стояли подключенные к подземным кабелям мощные трансформаторы, когда-то снабжавшие энергией экспериментальные установки.

Этон заметил все это, еще приближаясь из страта невидимым призраком. В ортогональное время он вышел в круглом вестибюле с мозаичным полом, балкончиками и куполом из желтого стекла с морозными узорами.

Сбоку послышались голоса. Пойдя на звук, Этон увидел открытую дверь часовни. Перед алтарем стояли на коленях двое, и на голове у одного из них была митра пророка, носить которую позволялось только Святому Хеватару. Второй был сгорбленный старик лет семидесяти, с морщинистым лицом и кустистыми бровями.

Этон не расслышал ничего из молитвы или службы, которую вел лихорадочным шепотом Святой Хеватар. Старик исполнял роль прислужника, подавая ответы на возгласы и держа чашу со святым вином, в которую пророк опускал кончики пальцев, помазывая себя и своего министранта.

Вскоре служба закончилась. Старик и пророк поднялись с колен; Святой Хеватар расправил просторную мантию и отошел от алтаря. Тут он заметил Этона и направился к нему.

— Офицер Хронофлота! — воскликнул он с удивлением. — Могу я спросить вас, как вы сюда попали? Аудиенций никому не было назначено, а о непрошеных посетителях мне бы сообщили.

— Я прибыл сюда своим путем, ваше святейшество, из другого времени. Я убежден, что сведения, которыми я располагаю, настолько важны, что вы должны их услышать.

Святой Хеватар оглянулся по сторонам:

— Вы прибыли из другого времени? Но я не вижу здесь корабля. И я все равно не понимаю, как вы сумели проникнуть в мое поместье незамеченным.

— Я прибыл, пользуясь собственной силой, ваше святейшество. Мой мозг освоил умение перемещать тело через темпоральный субстрат.

Святой Хеватар приподнял брови и указал на дверь слева от себя:

— Сюда. Там будем говорить.

Когда Этон закончил свой рассказ, выражение лица Святого Хеватара совершенно не изменилось.

— Нельзя сказать, что ваши способности — вещь совершенно неизвестная, — сказал он. — Одно время Церковь даже собиралась создать священный орден рыцарей, путешествующих сквозь время. Однако дар этот ненадежен. Человек не может применять его, когда захочет. Скорее наоборот — эта способность проявляется самопроизвольно. Похоже, что этим свойством управляет подсознание, а не мысль. В этом отношении оно напоминает другие легендарные способности святых — левитацию, умение понимать речь животных и тому подобное.

— Я это уже обнаружил, ваше святейшество.

— И вот почему Церковь держит это знание в тайне. Все неконтролируемое опасно. Есть и другая причина. Вы должны остерегаться, капитан.

— Чего, ваше святейшество?

— Все хрононавты боятся страта. Вам кажется, что вы этот страх преодолели, потому что думаете, будто страт не причинит вам вреда. Это не так. В какой-то момент ваша способность исчезнет, и тогда страт поглотит вас. Вы утонете в Пучине Погибших Душ подобно многим, тоже возомнившим себя сверхлюдьми.

Этон почувствовал, что и в третий раз его ждет неудача. Даже в пожилом возрасте лицо Святого Хеватара было поразительно. Полные чувственные губы, большие и живые глаза и выражение невероятного самообладания, скорее эгоистичного, чем благосклонного. Это было лицо фанатика. И Этон уже догадывался, что будет дальше.

— Ваше святейшество, я о том деле, из-за которого решился обратиться к вам. Вы должны согласиться, что Церковь, Империя, все вообще, что было достигнуто, погибнет, если война будет продолжаться. Велите вашей Церкви прекратить этот безумный Армагеддон. Император — человек глубоко религиозный; он подчинится любому приказу, исходящему из ваших уст.

Святой Хеватар едва заметно усмехнулся. Повернувшись, он посмотрел на своего пожилого помощника, будто видел что-то смешное, что понимали только они двое.

— У вас так мало истинной веры? — спросил он спокойным голосом. — Церковь и Империя не могут — не должны — быть уничтожены. Они вечны. Армада есть воля Божья. Воплощение Зла должно быть побеждено. Человечество должно быть спасено.

Этон заметил, что последнюю фразу Святой проговорил с видимым трудом. К его удивлению, пророк, будто пораженный горем, прикрыл глаза рукой и принялся раскачиваться взад-вперед.

— Бейся с врагом человечества, капитан Этон! — выдохнул он, словно в трансе. — Сокруши его фаворита! Все не так, как кажется!

С изумлением Этон услышал в словах пророчества почти дословное эхо сказанного ему недавно Императором. Потом Святой Хеватар пришел в себя и снова стал олицетворенным самообладанием. Он встал.

— Ваша забота, хотя и граничит с ересью, все же похвальна, — мягко проговорил, словно забыв, что произнес только что. — Она заслуживает награды. В моих силах изменить ваш смертный приговор. У нас есть монастырь, где при помощи специальных технологий ваш опасный дар будет излечен, а ваша нервная система вернется к норме. Конечно, остаток жизни вам придется провести в уединении, стать монахом. Вы слишком много знаете, чтобы вернуться в мир. — Святой наклонил голову. — Переночуйте здесь и обдумайте это. Рильке за вами присмотрит.

Этон неожиданно спросил:

— Что вы знаете о человеке с драгоценными камнями вместо глаз?

Он не знал, почему вдруг ему на ум пришел этот образ, но у пророка посерело лицо и отвисла челюсть.

— Вы его видели? Уже видели?

— Да.

Лицо Святого Хеватара замкнулось. Когда он выходил, шелестя развевающимися полами мантии, в его облике было что-то от оскорбленной женщины.

Старик долгую секунду рассматривал Этона усталыми глазами.

— Меня зовут Дуайт Рильке, — сказал он наконец, вставая и протягивая руку. — Пойдемте со мной, найдем вам комнату.

Этон проспал несколько часов и проснулся от звука открывающейся двери. Он сел в кровати, тут же зажегся свет.

В комнату вошел Дуайт Рильке, сгорбленный, сломленный и очень усталый.

— В чем дело? — спросил Этон.

Рильке подошел ближе и облизал губы, потом заговорил иссохшим, дряхлым голосом:

— У меня есть разговор к вам, капитан. Послушайте, может, вы и не убедили Хеватара, но меня вы, черт побери, убедили.

— Вот как.

— Я был ассистентом Хеватара, как вы понимаете.

— Да, я видел, как вы помогали во время службы.

— Я не о религии, я о науке. Над проектом мы работали вместе.

— Над тем самым проектом?

— Да. Пойдемте со мной, я вам кое-что покажу.

Этон быстро оделся и пошел за Рильке по переходам и залам ярко освещенного здания. Кое-где стояли часовыми монахи и утешители в рясах с капюшонами, и у некоторых поверх рясы висели в кобурах лучевые пистолеты. Но Рильке прошел мимо них, не замечая, и остановился возле двери — с виду свинцовой. Старик достал из-под рясы большой железный ключ, вставил в замочную скважину и повернул. Дверь отворилась.

— Вот здесь все это начиналось.

Погруженный в полумрак зал был заставлен тяжелым оборудованием — это была лаборатория физики высоких энергий. Этона охватил благоговейный трепет при мысли о том, что сейчас он стоит в самом сердце Империи.

Рильке осторожно закрыл за собой дверь.

— Значит, именно здесь Святой Хеватар открыл тайну перемещения во времени! — почтительно выдохнул Этон.

— Хеватар? Он ее не открыл, — ровным голосом отозвался Рильке. — Это я ее открыл.

Этон уставился на старика непонимающим взглядом:

— Вы?

— Хеватар развил открытие, но сделал его я. — Лицо Рильке смягчилось; он погрузился в воспоминания. — Мы работали вместе. Хеватар был руководителем, а мы с Абсолом Хумбартом — его главными ассистентами. Тогда здесь было куда больше всякого железа. Вон там находился ускоритель элементарных частиц, а там — камера высокотемпературной плазмы и много чего еще. Но мы тогда даже и не думали о перемещении во времени. Нам и не снилось, что оно возможно. Мы исследовали силы взаимодействия барионов, только и всего. Как-то я придумал новый способ изоляции пи-мезонов. Собрал установку, включил ее, и тут совершенно случайно вышел из строя подавитель бросков, и произошел прорыв энергии. И вдруг оказалось, что я нашел способ разгонять пи-мезоны быстрее света.

Старик обвел лабораторию глазами, как будто вспоминая.

— Это было везение — один шанс из миллиона. С этого момента все взял в свои руки Хеватар. Естественно, что в такое открытие он вцепился обеими руками, изучил со всех сторон. Вскоре он нашел одно важное следствие найденного мною эффекта: его можно было использовать для перемещения массы сквозь время. Дальше его было не остановить. Сейчас, конечно, все лавры принадлежат ему, но ничего бы этого не было, если бы я тогда не поставил свой опыт.

— Вам есть чем гордиться.

— Вы думаете? Довольно долго я и гордился, но в последнее время скорее боюсь. Видите ли, мы пользуемся привилегией знать все новости. И я понимаю, что история рвется на части. Я вижу конец света, но никто не понимает, что само время разваливается, и никто не хочет это предотвратить. Своим экспериментом я открыл настоящий ящик Пандоры. Ваш приход показал мне, что дело зашло слишком далеко.

— А что случилось с тем другим ассистентом Хеватара — Абсолом Хумбартом? Он умер?

Рильке отвернулся и что-то тихо пробормотал — Этон едва расслышал.

— О нем мы уже говорили. Не будем трогать эту тему.

Этон с горечью подумал, что из двух человек во всей Империи, разделяющих его точку зрения, один одержим безумной любовью к трупу, а другой — вот этот дряхлый старик.

— Я рад, что вы согласны со мной, — сказал он Рильке. — Но, как я понимаю, мы мало что можем сделать.

— Есть одна вещь, которую я могу сделать. Или хотя бы попытаться. Я могу отправиться в прошлое и сделать так, чтобы ничего этого не было.

— Можете?

Рильке подвел Этона к большому тускло-коричневому шкафу, который капитан сперва принял за буфет.

— Это действующая машина времени. Самая первая.

Старик открыл дверцу шкафа. Внутри были сиденья и пульт управления.

— Вы действительно думаете, что сможете убедить молодого Хеватара — или самого себя в молодости?

Улыбка Рильке была ледяной.

— Хеватара никто никогда и ни в чем не мог убедить. Что же касается меня, я тогда был полным энтузиазма щенком и ни за что не отказался бы от шанса сделать величайшее открытие — ни для кого на свете. Кроме того, поймите еще одно: мой рассказ прозвучал бы совершенно невероятной выдумкой. Мы ведь в те времена ничего не знали об Империи.

Ошеломленный Этон попытался это понять.

— Как вообще кто-то мог не знать об Империи?

— Не забывайте, что время очень сильно изменилось. Прошлое, настоящее, будущее — все стало другим. Однако есть один аспект, который и Церковь, и Империя оберегают с особой тщательностью, — самое главное событие, которое привело к возникновению Империи. Святого Хеватара и меня поместили в особые условия, чтобы мы даже не узнали о том, что перемещения во времени уже существуют. Мы работали все в той же компании «Монолит Индастриз», в которой работали, как предполагалось, до всех изменений. Когда мы установили принцип двигателя времени, нам постепенно открыли все. Мы едва смогли поверить. Даже сейчас все это кажется сном.

— Это логично, — согласился Этон. — Департамент Истории постарался бы избегать парадоксов в таком важном вопросе, как открытие двигателя времени. Но вы говорили о другом ассистенте Святого Хеватара, об Абсоле Хумбарте. Очевидно, он тоже прошел через эту процедуру?

— Разве я упоминал вам Абсола Хумбарта? Нет, он в этом не участвовал, — неопределенно отозвался Рильке. — Возможно, в каких-то ранних повторениях, но не теперь…

Настаивать далее не имело смысла.

— Так что вы предлагаете сделать? — спросил Этон.

Рильке вытащил из-под складок своего плаща тяжелый лучевой пистолет.

— Я собираюсь убить самого себя, — ответил он просто. — Это единственный выход. Убить молодого Рильке прежде, чем он поставит свой эксперимент с изоляцией пи-мезонов. Тогда ничего не случится. Не будет ни Империи, ни войн во времени. Мир станет таким, каким был до изобретения машины времени.

— И на что это будет похоже, как вы думаете?

— Не знаю. Кажется, теперь уже никто этого не знает.

— А вам не кажется, что вы в своей преданности идее доходите до фанатизма?

— Кто-то должен что-то сделать. Ничего другого я придумать не смог, а кроме того, я действительно виноват в том, что происходит. — Морщины на лице старика стали резче. — Шесть часов я колебался, принимая решение. Но я его принял и теперь знаю, что мне делать.

— Опять парадоксы, — пробормотал Этон. — Если вы убьете самого себя в молодости, то не сможете дожить до того момента, когда вы это сделаете.

— Ничего не остается — будь что будет. — Рильке решительно выставил челюсть.

— Но зачем вы рассказали обо всем этом мне?

— Для управления машиной времени нужны двое. Один занимается прокладкой курса, другой ведет аппарат. Если со мной что-нибудь случится, вы сможете вернуться сами. Машина запрограммирована на автоматическое возвращение по собственному следу.

— Но если у вас получится, — медленно проговорил Этон, — тогда вопрос о возвращении не стоит. Путешествий во времени не будет. Кстати говоря, я, вероятно, тоже перестану существовать. Мало кто останется из живущих.

— Да. И что из того?

Самопожертвование Дуайта Рильке не вызвало у Этона ни удивления, ни восхищения. По сравнению с тем, что было поставлено на карту, судьба отдельной личности была исчезающе малой величиной. Однако Рильке явно не подумал о другой стороне медали: если мир вернется к первоначальному состоянию, то через несколько сот лет человечество все равно погибнет.

Но на самом деле Этон был уверен, что возврат к прошлому отнюдь не будет настолько полным, насколько старик рассчитывал. Иначе он бы и не подумал позволить Рильке провести свой план в жизнь. Бывший ассистент Хеватара понимал хронотические мутации очень грубо и упрощенно. Он не отдавал себе отчета в том, что исходный мир стерт настолько, что вряд ли может появиться вновь. Из мешанины, в которую превратило время Хронотическая Империя, возникнет что-то новое, очень во многом напоминающее ее.

Это значит, есть хороший шанс, что самоубийственная война, превратившая Землю в пустыню, не случится. Человечество выживет даже и без путешествий во времени.

— Хорошо, я лечу вашим штурманом, — сказал Этон. — Но командовать будете вы.

Этон вошел вслед за Рильке в тесную кабину и рассмотрел верньеры. Это была живая древность, но Этон смог узнать далеких предков привычных рукояток управления.

Рильке закрыл дверь и занялся подготовкой аппарата к работе. Раздался высокий гул ожившего двигателя времени, и Этон понял, что машина мощнее, чем он сперва подумал.

Этон стал смотреть на штурманский экран. Рильке, что-то тихо бормоча себе под нос, отправил машину в страт.

Умбул времен Шестого узла был городом высоких изящных башен с гладкими стенами, раскидистыми внизу и сходящимися в кинжальные острия шпилей наверху. Это был город бульваров и затейливо переплетенных переулков между опорами заоблачных зданий. Гонимая ослепляющим страхом, бежала по этим кривым улочкам Инприсс Соре.

В Умбуле она находилась уже полтора дня, проведенных без сна. Она не искала ни где жить, ни где заработать на жизнь. Она только бежала и бежала.

Она отчаянно пыталась найти на хронолайнере того симпатичного молодого офицера, который обещал ей помочь. Его нигде не было, и это можно было объяснить только одним: его убили травматики. И пассажира, с которым он вышел тогда из салона, тоже не было видно.

Но она запомнила слова этого офицера: травматики играют с ней в кошки-мышки. Ей не уйти от них, и они ее убьют, когда решат, что настало время.

Как только хронолайнер достиг Умбула, Инприсс бросилась в город. Но вскоре оказалось, что бежать ей некуда. Почти у самого трапа из толпы встречающих навстречу ей вышел мужчина и широко улыбнулся.

Это был Рол Стрин!

Инприсс бросилась бежать, но он не пытался ее остановить. С тех пор то он, то его напарник, Вилен, попадались Инприсс всюду.

И она сломалась. Она подбегала на улице к незнакомым людям и кричала «Спасите меня!», но они только шарахались прочь. Раз или два Инприсс упоминала о травматиках, но тогда реакция прохожих была еще более враждебной. Травматики были тайной силой в Умбуле, как и повсюду, и вряд ли кто решился бы сознательно встать у них на дороге.

Инприсс, всхлипывая, упала на скамейку.

Кто-то присел рядом с ней.

— Видишь, детка? Нет смысла с нами воевать. Смирись, будет лучше.

Инприсс подняла лицо и с открытым ртом уставилась на вытянутую хищную физиономию Стрина.

— Ты просто делай, что мы говорим, — мягко продолжил травматик. — И кончится этот кошмар.

Внезапно Инприсс превратилась в кролика, загипнотизированного удавом. Глаза ее остекленели.

— Вы хотите, чтобы я пошла с вами добровольно, — проговорила она пустым, ровным голосом. — Вот почему вы раньше меня отпускали. Потому что я не хотела.

— Именно так, дорогая. Теперь ты понимаешь. — Стрин оглянулся на стоящего неподалеку Вилена и подал своим помощникам, которые следили за женщиной, знак разойтись.

Воля Инприсс сломлена, и теперь она будет повиноваться. Признаки этого перелома Стрин узнавал безошибочно. Он даже слегка жалел, что преследование закончилось так скоро. Многие из жертв ударялись в бега на годы. Был один человек, который сдался только после двадцати лет преследования.

— Только Хулму — истинная реальность, дорогая моя. И ты скоро в этом сама убедишься. Ты отправишься к нему.

Инприсс закрыла глаза.

— Пойдем, Инприсс. Пойдем.

Она послушно поднялась и пошла за Стрином и Виленом, сжимая в руках сумочку. Инприсс была во власти никогда не изведанного ранее чувства: полного смирения. Нельзя было сказать, что эти люди сломали ее волю. Ее воля будто изменилась, и она приняла то, что они собирались с ней сделать, потому что просто не видела иного будущего.

— Понимаешь, дорогая, когда игра доходит до этой стадии, мы уже оказываем тебе благодеяние, — говорил по дороге Стрин. — Ты только представь себе, что было бы, если бы мы почему-то не смогли принести тебя в жертву. Ты бы в каждой своей жизни проходила через это снова и снова. Но на этот раз твоя жизнь не повторится. Твоя душа отправится к Хулму. И никогда больше тебе не придется испытать эту погоню.

— Где мы это будем делать? — оживленно поинтересовался Вилен. — Выберем местечко потише и поспокойней? Можем снять комнату в отеле.

— Церемонию надо провести в главном храме, — сообщил ему Стрин. — Сам Фаворит проявил интерес к этому случаю. Он будет наблюдать.

— Фаворит? Вот это да!

— Да, он из них, ваше высочество. Я был прав.

На полу номера, снятого принцем Вро в отеле, доступном лишь немногим избранным, лежал человек. Вокруг его головы стояли овальные пластины детектора биополя. Перед экраном детектора сидел Перло Ролц и колдовал с ручками прибора, время от времени поглядывая на смутные образы, проносящиеся по зеленоватому экрану. Один из помощников Ролца с парализатором в руке склонился над лежащим.

Дело двигалось куда быстрее, чем ожидал принц. Детектив начал с осмотра улиц, где архивариус Мейр считал возможным прохождение провала. Пытаясь по карте проследить возможные пути, по которым могли перевозить тело, Ролц заметил нечто, на что непрофессионал не обратил бы внимания. Как сказал он сам, «шпики так и кишели». Ролц решил рискнуть и со своими людьми свинтил одного такого прямо на улице — просто, но эффективно.

— А откуда на улице столько травматиков? — задумчиво поинтересовался принц Вро, потягивая ликер.

— Ответ простой, ваше высочество. Этот тип — из группы слежения. Гоняют по городу какого-то беднягу, пока он не свалится.

Ролц кивнул помощнику, и тот снова ткнул парализатором в пленного, повторив вопрос. Травматик испустил долгий булькающий крик и забился на толстом ворсистом ковре. Ролц, задумчиво поглаживая подбородок, вглядывался в экран детектора.

Он давно обнаружил, что сочетание детектора биополя и с долгими ударами невыносимой боли — почти безотказный способ допроса. Допрашиваемый мог иметь дисциплинированный мозг, мог препятствовать возникновению в нем образов, нужных следователю, но боль разрушала эту дисциплину. Боль отвлекала внимание и не позволяла сосредоточиться, а тем временем образы и сведения проявлялись в электростатическом поле человека автоматически, даже против его воли.

— О принцессе Веа он ничего не знает, — через несколько секунд доложил Ролц. — Однако ему известен адрес главного храма травматиков в Умбуле.

— И что вы рекомендуете?

— Принцесса может быть в храме или его окрестностях. Так или иначе там кто-нибудь наверняка знает, что с ней сделали, — подытожил Ролц. — Наш лучший шанс — действовать быстро и решительно, пока травматики ничего не заподозрили — а они могут, если заметят исчезновение своего человека. Я предлагаю наведаться в этот храм и прихватить с собой полицейских или ребят из здешнего контингента Имперской Гвардии. Даже если принцессы в храме нет, мы наверняка уже близки к цели.

Вро указал на лежащего на полу пленника:

— А с ним что делать?

— Если здешнему менеджеру можно поручить избавиться от трупа…

— Не беспокойтесь. В этом отеле сервис безграничен

— В таком случае… — Ролц наклонился, вынимая из кармана куртки резиновый цилиндрик, и приложил его к голове пленника. Человек на полу тут же обмяк — его мозг превратился в желе. — Теперь, ваше высочество, я думаю, действовать надо без промедления.

Инприсс Соре удостоилась высокой чести. Ее принесут в жертву на алтаре Хулму в Храме Умбула в полном и торжественном обряде.

Как загипнотизированная, она смотрела неотрывно на Невозможный Образ Хулму. Здесь Образ был не абстрактной скульптурой, а голографическим мобилем, извивающимся и клубящимся. Стрин заметил, что девушка впадает в транс, и взял ее за подбородок, чтобы отвернуть ее взгляд в сторону. Если долго смотреть на Невозможный Образ, глаза начинают двигаться независимо друг от друга, и иногда даже за час не удается восстановить их координацию.

Стрин и Вилен, назначенные на эту жертву Гончие, имели право выполнить обряд без присутствия других членов секты. В зале стояла камера, и Фаворит, основатель и глава секты, мог следить за ритуалом из других помещений храма.

— Веришь ли ты теперь в Хулму, сестра? — спросил Стрин.

— Да, — слабо отозвалась она, и она действительно верила. Зло столь могущественное, как это, не могло основываться только на воображении. Что-то настоящее должно было стоять за ним.

— Ибо он существует, и ты это знаешь, — говорил ей Стрин. — А вот Бог Церкви не существует. Все мы — творения Хулму. Он проецирует нас на экран времени, чтобы смотреть на нас.

Стрин и Вилен пошли по залу, настраивая какие-то аппараты.

— Разденься, Инприсс, — приказал Стрин жертве.

Она послушно сбросила с себя одежду.

— Очень хорошо. Теперь ложись на алтарь. — Голос травматика стал нежен.

И начались обряды — «Сотворение Злодейства», «Заговор и контрзаговор», «Развлечение Сценариста». Для собственного удовольствия, ибо это не было обязательно, они вторично совершили обряд «Священного Покрова», вознеся свой оргазм Хулму, как и в первый раз. Секс и смерть всегда хорошо сочетаются.

Гудели и щелкали приборы, назначение многих из которых было тайной даже для членов секты. Наконец Инприсс стала подавать реплики в ответ на вопросы, и это было самое важное. Добровольность жертвы должна быть непритворной.

Стрин и Вилен знали: Инприсс дошла до степени покорности, совершенно оторванной от реальности, почти до эйфории. Если они будут действовать правильно, то дальше наступит возвращение к холодному реализму с обновленным ужасом понимания собственного положения. Именно поэтому эйфория столь полезна: после нее куда сильнее душевная мука.

Вилен щелкнул выключателем. Зал заполнился мощной ледяной вибрацией, которая подействовала на Инприсс подобно ведру холодной воды. Ее глаза расширились, взгляд сфокусировался. Травматики прекратили молитвенное пение.

— А что будет со мной, когда моя душа утонет в Пучине? — спросила она дрожащим голосом.

— Ты будешь принадлежать Хулму, который вселит в тебя ужас и будет пытать тебя вечно, — отозвался Стрин грубо и холодно.

Инприсс охватила внезапная дрожь, ее голые руки и пятки забарабанили по алтарю. Стрин понял, что жертва готова — приведена в состояние ужаса, которого требовал обряд. Ужаса, который в сто раз усилит естественную травму смерти.

Для проверки он глянул на приборы, окружающие алтарь. Уровень страха Инприсс превышал отметку «Сто».

И при этом Стрин знал, что ее покорность остается безусловной; разум оставил все надежды на спасение.

И он включил аппарат, похожий на миниатюрный радар. Из вогнутой чаши сканера хлынул поток розово-лиловой энергии и окружил Инприсс Соре бледной мерцающей аурой.

Этот прибор был, вероятно, самой главной тайной секты. Его конструкция была создана Фаворитом, а он, как говорили, узнал ее от самого Хулму. При помощи этого устройства душа в момент смертной травмы полностью отделялась от тела, за которое так долго цеплялась. Инприсс Соре никогда не вернется к началу жизни и не проживет ее снова. Она беспомощно утонет в потенциальном времени, где ее схватит Хулму и использует себе на радость.

Стрин кивнул Вилену. Исход Инприсс было решено совершить с помощью медленно вонзаемых ножей. Они взяли в руки сверкающие лезвия.

— Выгни спину, Инприсс. Подними свое тело, — приказал Стрин.

Инприсс повиновалась. Ее грудь и живот напряглись, стремясь навстречу остриям. Медленно пошли вниз ножи.

В течение всего полета на древней машине времени Этон и Рильке почти не разговаривали. Рильке тщательно настраивал конечный вектор подхода. Точка назначения была заранее выбрана им с точностью до минуты.

Лаборатория, в которой они оказались, была той же самой, только она была не так чисто прибрана и аппаратуры было больше — действительно лаборатория, а не тщательно оберегаемый музей. Единственный человек, находящийся в помещении, сидел у стола к ним спиной и разбирал какие-то бумаги. Появления машины времени он не заметил.

Все это Этон видел на внешнем смотровом экране машины. Рильке поднял лучемет. Старик дрожал, на морщинистом лице выступила испарина.

— Вам страшно, — тихо заметил Этон.

Рильке кивнул:

— Не за себя. За него.

— Что вы чувствуете, глядя на себя в прошлом? Это кто-то другой? Или все еще вы?

Рильке не ответил.

— Вы останетесь здесь, капитан, — сказал он. — Это должен сделать я, и никто другой. — Рильке наклонился, открыл панель под пультом управления и достал еще один лучемет.

— У него тоже есть оружие, — сообщил старик Этону. — Пистолет, стреляющий свинцовыми пулями. Может выйти так, что он меня убьет. Тогда работа ляжет на вас. Сможете?

— Если придется.

Рильке открыл стальную дверь и вышел. Молодой Рильке оглянулся на звук. Этон увидел спокойные глаза молодого человека лет тридцати и понял, что этот человек куда меньше поражен появлением незнакомца в лаборатории, чем был бы любой другой на его месте.

— Кто вы такой? — быстро спросил он после короткой паузы. — И как вы сюда попали?

Старший Рильке был на грани обморока от нахлынувших эмоций.

— Я — это ты, Дуайт, только старше, — произнес он дрожащим голосом. — И я здесь для того, чтобы убить тебя!

Молодой человек испуганно вздрогнул и вдруг рассмеялся.

— Вы сумасшедший! — Молодой Рильке протянул руку и нажал кнопку на столе. — Охрана? У меня в лаборатории посторонний.

Сказав это, он повернулся к старику:

— И почему вы хотите меня убить?

— Потому что через несколько лет ты совершишь открытие, которое вывернет мир наизнанку. Посмотри на меня, Дуайт. Неужели ты не узнаешь меня?

Этон никак не мог взять в толк, зачем Рильке тянет сцену вместо того, чтобы покончить со всем разом. Но потом он понял. Старику была невыносима мысль, что его молодое «я» умрет в неведении. Слишком большое у него было уважение к себе.

Самоуважение старшего Рильке едва не кончилось плачевно для его предприятия. Его молодой двойник был весьма сообразителен. Он перевел глаза на машину времени, будто готовый принять слова старика всерьез, потом неожиданно сунул руку в стол и вытащил оттуда какое-то оружие из синеватого металла.

Старший Рильке, до сих пор прятавший свой лучемет за спиной, прицелился и выстрелил, но у него тряслись руки, и он промазал. Молодой отпрыгнул в сторону, обернулся и выстрелил сам.

Гром дважды грянул под сводами лабораторного зала. Луча видно не было, но что-то со звоном отскочило от металлических стоек. Старшего Рильке, похоже, не задело. Он перехватил лучемет обеими руками и дал непрерывный луч — редко используемый режим, потому что при нем батареи садятся почти сразу. Тусклый красный луч быстро погас, но успел полоснуть человека наискось через грудь, и тот свалился на пол.

Этон подошел к дверце машины. Рильке выпустил лучемет. Глаза старика потускнели, щеки обвисли.

— Сделано! — хрипло выкрикнул он. — Сделано!

Этон с любопытством уставился на живой парадокс.

И сразу жизнь, теплившаяся в глазах старика, ушла. Он свалился на пол как марионетка, когда обрезают нити. С невероятной скоростью стала исчезать плоть. Не прошло и минуты, как от упавшего старика остался скелет, обтянутый пергаментной кожей.

Парадокс разрешился. Если исключить игру со временем, это было простое самоубийство.

Охрана могла появиться с минуты на минуту. Этон оглянулся вокруг еще раз, изумленный тем, что до сих пор существует. Потом вернулся к пульту машины.

И осторожно нажал на кнопку автоматического возврата.

Двигатель аппарата загудел, и машина немедленно переместилась в страт.

Всю обратную дорогу Этон просидел неподвижно, и мысли его мешались. Сквозь оставленную открытой дверь был виден клубящийся страт, и поверхность его раздела с ортогональным полем тесной кабины была необычнее всего, что Этон в жизни видел. Он подумал, что у него есть способ управлять, пусть не в полном объеме, своей способностью перемещаться по времени. Он может вывести корабль времени в страт, открыть люк и выйти, где захочет, — если только в этот момент подсознание не возьмет верх. Если хочет, он может это сделать прямо сейчас. Но Этон решил до конца досмотреть, что будет, и закрыл дверь. Время от времени он смотрел на приборы, опасаясь, что автоматика может сбиться с курса из-за хронотических капризов, но все функционировало нормально.

Когда машина вышла в ортогональное время, в лаборатории находился Святой Хеватар, и вид его был печален.

— Где вы были? — спросил Святой грустно.

— Пытались выправить наше время, — цинично улыбнувшись, отозвался Этон без требуемых титулований. — Ваш ассистент Рильке внезапно обратился в мою веру и подумал, что может отменить все, что случилось со времен вашей совместной работы. Он ошибся.

Этон кратко рассказал, что произошло. Святого Хеватара ничуть не смутило оглашение того факта, что главный принцип, лежащий в основе перемещения во времени, открыл Рильке. Он лишь заметил, что ради целостности религиозной мифологии именно ему, основателю Церкви, должны были принадлежать лавры и что он в смирении своем приписал это прямому откровению Божью.

— Я подозревал, что все так и закончится, — отозвался Этон. — Это догмат Церкви, который, очевидно, является истинным. Открытое однажды, перемещение сквозь время останется открытым. Жертва Рильке была тщетной, потому что парадоксы ничего не меняют.

Святой Хеватар задумчиво кивнул:

— Я всегда считал, что охранные мероприятия Департамента Истории, связанные с главным, Богом дарованным событием, излишни. Хронотическая История слишком запутанная вещь, чтобы ее можно было так легко распутать. Сам факт появления машин времени в принципе ослабляет жесткую взаимосвязь причины и следствия, даже если перемещаться только между Узлами. И сейчас у нас есть перемещения во времени, хотя их никогда не изобретали. Воистину удивительно.

— И воистину разрушительно, — ответил Этон. — Рильке не смог уничтожить Империю, но Гегемония — может. А с Империей — и человечество.

Но пророк уже смотрел на Этона пристальным огненным взглядом.

— Это ты! — с усилием выдохнул Святой. — Ты — избран! Я узнал тебя! — Пророк вскинул руку и прикрыл ею глаза, потом провел ладонью по лицу, как будто борясь с внезапным приступом головокружения.

— О чем это вы? — хрипло спросил Этон.

— Забудь мои мелкие обманы, — со слабой улыбкой ответил ему Святой Хеватар. — Как бы там ни было, а я все еще пророк Господень и вижу иногда сквозь завесу. — Святой говорил как во сне. — Ты наша единственная надежда, Этон. Ты воин Божий. Ты меч Его для битвы с врагом Церкви и Империи.

От этих неожиданных слов у Этона закружилась голова. Потом из глубин разума стало возникать побуждение, призыв. Борясь с этим чувством, он пытался найти ответ на слова Святого Хеватара.

Но напрасно. Подсознание снова взяло его судьбу в свои руки.

Этон перенесся в страт.

Он летел вперед — в положительную сторону, на жаргоне хрононавтов. Вокруг него повсюду снова ревело и бушевало неземное пламя страта. Этот огонь пронизал его насквозь, и Этон понял, что его личное ортогональное поле исчезло. Он наполнился трансцендентальной энергией, стал многомерен по своей природе и возможностям.

Теперь, когда он слился с огнем страта, субъективное чувство проходящего времени исчезло и полет к новой цели не имел продолжительности. Краем сознания Этон улавливал, что несется с огромной скоростью вблизи серебристо-свинцового экрана действительности. События на экране летели, сливаясь в размытый поток.

Экран закачался — Этон сбавил скорость, подлетая к какой-то его точке. Оказалось, что он смотрит в комнату в высоком здании в Шестом узле. Двое мужчин, один высокий и суровый, другой приземистый, толстый и вкрадчивый, стояли над обнаженной женщиной, которая лежала на покрытом тканью столе, выгнувшись дугой вверх. В руках мужчин были блестящие кинжалы, медленно и уверенно опускающиеся к белеющему телу. Вокруг стояли гудящие, тикающие и щелкающие устройства.

Подлетев ближе, Этон вспомнил, где видел эту женщину. Это была Инприсс Соре.

Он вышел в ортогональное время.

Стрину и Вилену показалось, что Этон появился прямо из Невозможного Образа Хулму, поскольку он материализовался как раз между ними и алтарем. Они отпрянули с криком ужаса, решив на миг, что им явился их бог. Вокруг Этона мерцал радужный ореол. Пропитавшая его энергия пульсировала и мерцала при каждом движении.

Но травматики опомнились и, поняв, что это всего лишь человек, бросились на него, выставив кинжалы.

Из груди Этона подобно шаровой молнии вылетело ослепительное облачко чистой энергии и обволокло Стрина, который тут же упал замертво.

Вилен остановился как вкопанный и застыл с глупым видом, неуклюже держа кинжал. В замешательстве он глядел то на Стрина, то на Этона. В воздухе пронесся второй заряд энергии, и Вилен рухнул, не издав ни звука.

Этон осторожно шагнул к женщине. Она все еще дрожала от усилия, выгибаясь вверх, закрыв глаза, и часто дышала, ожидая пронзающих лезвий. Этон как можно мягче взял ее за плечи, усадил на алтаре и попросил открыть глаза.

Инприсс взглянула на него без всякого выражения.

— Все уже позади, — сказал ей Этон.

Но было ясно, что она в глубоком шоке. Человек, прошедший подобное испытание, может на годы стать пациентом психиатров.

Этон положил руку ей на лоб. Из его ладони вышел слабый поток энергии и пронизал мозг девушки. Этон ощущал каждую ее мысль, видел все уголки и закоулки ее сознания. И в эти уголки он посылал исцеляющую силу, следуя за ходом ее мыслей.

Наконец девушка перестала дрожать, успокоилась и пришла в себя.

— Спасибо, — сказала она.

— Одевайтесь — сказал он. — Пойдемте отсюда.

Пока девушка торопливо натягивала на себя одежду, Этон обошел зал, с омерзением опрокидывая все еще работающие устройства. Обнаружив топографическую камеру, он выругал себя за то, что не заметил ее раньше, и оторвал кабель.

Этон знал, что они находятся в задней части здания на третьем этаже. Приоткрыв дверь, он выглянул в коридор.

Обернувшись к Инприсс и увидев, что та готова, он поманил ее за собой. Они выскользнули в коридор.

По обеим стенам коридора тянулись ряды дверей, из-за которых доносились приглушенные говор или пение. Этон повел Инприсс к лестнице. Уверенный в том, что легко разберется с любым встречным, Этон направился вниз, держа Инприсс за руку.

На втором этаже, в нескольких шагах от площадки лестницы открылась дверь, и оттуда вышел человек с худым сосредоточенным лицом. Заметив его, Этон резко остановился:

— Сержант Квейл!

Вырванный из своих грез, сержант Квейл взглянул в сторону Этона и не поверил своим глазам. Он пролепетал что-то неразборчивое. Казалось, что его ноги приросли к полу. Затем сержант с нечленораздельным криком повернулся и попытался снова распахнуть дверь, из которой только что вышел.

Этон вскинул руку с вытянутым указательным пальцем. Из кончика пальца вырвался невыносимо яркий луч и ударил Квейла в затылок. Вдоль луча летели изображения — процессия миллиардов изображений в секунду. Часть их мелькнула перед Этоном и Инприсс, проносясь вдоль луча, будто кадры киноленты, пущенной ускоренно ради комического эффекта.

Сержант-еретик рухнул лицом вниз — его мозг был перегружен и сожжен невероятно быстрым потоком вынужденного восприятия.

На тревожный крик Квейла из двери выскочили другие травматики, человек десять. Этон выпустил в их сторону несколько шаровых зарядов, упиваясь властью над новой для него силой. Инприсс только смотрела — то, что она пережила, лишило ее способности удивляться.

Этон и Инприсс пошли дальше вниз, но теперь ожило все здание. Слышались топот бегущих ног, хлопанье дверей.

Этон был озадачен. Вся эта суматоха не могла подняться из-за него, если бы за ним не следили. И камера перед алтарем здесь тоже ни при чем, иначе бы все это началось раньше.

Спустившись еще на один пролет, Этон получил ответ на свой вопрос. Внизу, на первом этаже, лестница выходила в вестибюль с широкой входной дверью, как в гостинице. Дверь была выломана, и вестибюль кишел хмурыми лицами и плюмажами императорских гвардейцев. Посреди толпы стоял в алом плаще принц Вро Иксиан воплощением юного высокомерия. Рядом с ним — широкоплечий коренастый мужчина.

Капитан гвардейцев поднес ко рту мегафон:

— Здание окружено силами закона. Сопротивление бесполезно. Выходите и сдавайтесь.

Гвардейцы уже рассыпались по всем помещениям храма, не обращая внимания на Этона и Инприсс.

Этон подошел к принцу Вро. Принц приподнял брови:

— Хотя ответ может оказаться долгим, я все же спросил бы, что вы здесь делаете.

Этон представил принцу Инприсс. Пораженная благоговением, она автоматически присела в реверансе. Вро ответил едва заметным кивком головы.

— Эта дама была жертвой травматиков, — сказал Этон, — и перенесла много страданий. Я хотел бы просить вас, ваше высочество, взять ее под свою опеку. — Шагнув ближе, капитан тихо добавил: — Ей нужно бережное обращение.

— Обещаю вам, — ответил Вро, но глаза его не отрывались от лица Этона. Он не мог не заметить изменений, происшедших с этим человеком. Молодой офицер казался богоподобным, взгляд твердых глаз излучал свет, все его существо было заряжено энергией и жизнью.

Подозвав к себе капитана гвардейцев, принц поручил ему Инприсс, сказав, что она под защитой Империи. Этон кивнул ей, показывая, что она может уйти с эскортом, который был тут же организован.

— Мы ищем мою возлюбленную Веа, — сказал Этону. — Я был бы очень благодарен вам за помощь. Вы уже успели ознакомиться с расположением здешних помещений?

— К сожалению, вынужден вас разочаровать. Я прибыл сюда только несколько минут назад. Но за это время я успел убить троих травматиков.

— Полегче! — недовольно попросил принц Вро. — Они мне нужны живыми.

Они вместе поднялись по лестнице и прошли в зал. Этон смотрел, как детектив со своими людьми допрашивает приводимых к нему травматиков, применяя пытки под детектором биополя. Почти всех он через минуту-другую отбраковывал. Заинтересовал его лишь допрос одной из немногих обнаруженных женщин.

Это была женщина лет пятидесяти, с упрямым лицом, в растрепанных волосах поблескивала седина.

— Она что-то знает, — объявил Ролц, когда она оказалась между, пластинами детектора. — На экране есть изображения.

Вро присмотрелся. На монохромном экране мелькнул силуэт юной девушки в саркофаге.

— Веа! — выкрикнул принц придушенным голосом.

— Парализатор — долго и сильно! — бросил Ролц своему помощнику.

Женщина пронзительно закричала, прерывисто втягивая ртом воздух.

— Я все скажу! — взмолилась она. — Я все скажу!

— Пусть говорит! — приказал принц Вро.

— В этом нет необходимости, ваше высочество. Информация, полученная на детекторе, надежнее.

— Пусть говорит! — заревел принц Вро. Он наклонился к женщине. — Что ты знаешь о принцессе Веа? Ее привозили сюда?

— Ага. — Губы сектантки сладострастно дернулись. — Принцесса Империи! Фаворит решил, что ее душа еще находится в теле. Что она задержалась в страте.

— И так и было?

— Нет. Она была мертва. Мертва всерьез. И ее душа вернулась к началу, как у всякого другого. — Лицо женщины передернулось отвращением.

— И что… что вы сделали с телом?

— Оставили себе. Как трофей.

— Оно здесь, в храме?

— Нет.

— Тогда где?

— Не знаю. — Женщина пожала плечами. — Где-то в городе.

Ролц подтвердил, что сектантка говорила правду. Чем больше проходило допрашиваемых, тем сильнее раздражался Вро. О теле принцессы Веа знали многие. Но куда его перевезли, не знал никто.

— Не отчаивайтесь, ваше высочество, — сказал Ролц. — Принцесса была здесь, это уже точно. Проследить ее перемещение отсюда — дело техники.

Этон решил осмотреть храм. В нем было тихо, но гвардейцам еще придется попотеть, пока они вычистят всех из такого огромного здания. Наверняка здесь еще полно укрытий. Этон поднялся туда, где нашел Инприсс. Может быть, подумал он вяло, там удастся найти то, что ищет принц Вро.

По дороге он открывал все попадающиеся двери. Он видел алтари, кладовые с загадочной аппаратурой, комнаты неизвестного назначения. В некоторых комнатах сидели забившиеся в угол люди, опасливо поднимавшие на него глаза. Этон не завидовал их участи — Церковь не знала снисхождения к еретикам.

Этон шел по тихому боковому коридору, когда из-за закрытой двери послышались странные мяукающие звуки. Этон поколебался, потом осторожно приоткрыл дверь и вошел.

Спиной к двери стоял толстый, рыхлый человек с покатыми плечами, в пухлых руках у него был предмет, похожий на зеркало, и поверхность этого зеркала рябила каким-то неузнаваемыми образами. А мяуканье — это был то ли смех, то ли выражение удовольствия человека, глядящего в глубь переливающейся поверхности.

При входе Этона он отложил зеркало и обернулся. Это был призрак из кошмара — кошмара, пережитого совсем недавно.

Человек с драгоценными камнями вместо глаз!

Самоцветы в орбитах глаз вспыхивали разноцветными огнями, на жирном лице блестели капельки пота. Влажный рот радостно распахнулся.

— А, капитан Этон! Заходи и дверь закрывай, — весело хихикая, вскричало это создание. — А я тебя жду!

Этона охватило побуждение тут же повернуться и бежать без оглядки.

— Кто… кто ты?

— Я? Разве ты не знаешь? Я Фаворит Хулму, предводитель всех, кто ему поклоняется!

— Но ты же не человек.

— Я? Ну вот еще! Может, могу чуть побольше прочих людей, но это потому, что я любимец Хулму, его фаворит. Как и тебе, капитан, мне знаком страт. Я вечно опускаюсь в его глубины, где обитает Хулму, и он забавляется со мной. Иногда он делает мне полезные подарочки. Вот эти глаза он мне подарил, они в страте куда лучше видят.

— Хулму существует? — Внезапно Этон понял, что от Фаворита исходит незнакомый и отвратительный запах.

— А как же! Можешь не сомневаться. Еще он подарил мне искривитель времени, которым так легко устраивать хаос.

— Искривитель времени? Это ты им владеешь?

— Ага. Что, удивлен, капитан? — Фаворит замотал головой. — Сам я им мало пользуюсь. Я договорился с гегемонцами — только по доброте душевной, конечно. Когда они собираются совершить налет на Империю, я одалживаю им искривитель. А потом забираю обратно — так надежней. Один раз они попытались оставить его у себя — так они до сих пор не могут понять, как он вернулся ко мне! — Фаворит хохотнул.

— Искривитель только один?

— Только один. Этого хватает.

— А почему они сами себе второй не сделают?

— Не могут. Думаю, они в нем пытались разобраться. Но людям никогда не создать устройство, подобное искривителю времени. Только у Хулму хватает на это мудрости.

— Но зачем? Зачем вы хотите уничтожить Империю?

— А что тут такого? Это все входит в Заговор и Контрзаговор Хулму. Он ведь Сценарист? Он проецирует нас в бытие! — Хихиканье Фаворита достигло истерической силы. — Как тебе эта аудиенция?

В присутствии этой твари у Этона было такое чувство, будто он вымазался в грязи. Да нет, не может кредо травматиков быть правдой в буквальном смысле! Да если сравнить истерику этого хихикающего монстра с благообразием и спокойной рассудительностью Церкви…

Казалось, что Фаворит читает его мысли.

— Да нет, культ Хулму очень древний. Даже чуть старше Церкви. Уж я-то знаю, ведь это я его создал. До того, как стать Фаворитом Хулму, я был Абсолом Хумбартом! Но эти глупцы, Святой Хеватар и Дуайт Рильке, отвергли Хулму, подлинного творца. И основали свою дурацкую Церковь.

Ухмыляющийся Фаворит приближался мелкими шажками. Этон был твердо намерен уничтожить эту омерзительную тварь, если только получится. Он исторг из себя поток энергии, окатив семенящий к нему силуэт лучами и волнами. Фаворит захохотал, и его тело начало пульсировать, распространяя вокруг себя искрящуюся радугу. Он продолжал смеяться, будто это была игра. Комната наполнилась фантастическими световыми формами, но ни капитан, ни его противник никак не пострадали.

— Я был мудрее. Я отдал себя Хулму. И он дарит мне маленькие игрушки, а я помогаю ему добыть то, что ему нужно, — души, травмированные смертью!

Оба противника бросили тратить энергию на фейерверк. Внезапно в коридоре затопали сапоги. Императорские гвардейцы прочесывали здание.

— Пойдем, друг мой Этон! — зашипел Фаворит. — Пойдем же к Хулму!

С неожиданной ловкостью толстяк прыгнул вперед и обхватил Этона руками. Капитана обдало зловонным дыханием, и он не успел среагировать, как Фаворит переместился в страт, забрав Этона с собой.

Он оказался на удивление силен. Этон не мог вырваться из его объятий. И они полетели вниз, штопором и кувыркаясь, вниз, вниз, вниз. Четырехмерный экран ортогонального времени остался позади. Позади остались и верхние слои страта, в которых потенциальное еще имело некоторое сходство с актуальным. Все ниже и ниже, в глубины, где потенциальность имела все меньше и меньше шансов стать актуальностью — то есть материализоваться в ортогональном мире, — и все меньше и меньше общих с ней форм. Давление нарастало со страшной скоростью. Этона тащило в темные шестимерные глубины, где таились во мраке, поджидая, безымянные создания. От них исходила угрюмая ненависть: потенциальные квазисущества чуяли, что Этон и Фаворит пришли из верхнего мира, и испытывали жгучую зависть.

В этом спуске не было времени, и Этон будто потерял волю к свободе. Потом начало ощущаться присутствие какого-то огромного и подавляющего разума.

Хулму!

Хулму не поддавался описанию. Шестимерная, не существующая форма, извивающаяся и корчащаяся во все стороны в диких конвульсиях. Он был владыкой этих глубин; все поклонялось ему.

В сознании Этона раздался голос, почти ощутимый на ощупь.

— Знай меня и покорись мне.

И в этот миг до Этона дошло — с уверенностью, которую он сам ни за что не смог бы объяснить, — о каком враге говорили ему Император и Святой Хеватар.

Врагом Империи была не Гегемония. И даже не секта травматиков или Фаворит.

Это был Хулму.

Этон не мог бы определить то абсолютное зло, которым был Хулму. Он лишь видел, как в момент прозрения, что битва будет беспощадной и длиться она будет, пока кто-то из них не достигнет полной победы.

С обновленной силой Этон рванулся из мертвой хватки. Фаворит пытался его сдержать, но Этон вырвался и взмыл вверх, прочь от извивающихся щупальцев Хулму. Его пытались схватить другие силы, но Этон знал, что это не в их власти.

Вверх, вверх и вверх.

Глава 10

В конце подъема к царству материальности Этон был в полусознании и пришел в себя, только выйдя в ортогональный мир.

Подсознание вынесло его к знакомому месту. Он стоял посреди пустынного главного зала внутренних покоев императорского дворца в Первом узле. Была ночь, и зал был почти темен.

Во дворце царила тишина.

Оглядевшись, Этон заметил одинокую фигуру на диване и подошел ближе.

Это была Инприсс Соре.

— Инприсс?

Девушка подняла голову:

— Вы вернулись!

— Как вы здесь оказались?

— Меня привезли люди принца Вро. Они сказали, что здесь, во дворце, меня никто не тронет. Я под защитой Империи. — Нотка гордости прозвучала в ее голосе при этих словах. Потом Инприсс улыбнулась. — Это действительно не такая жизнь, к которой я привыкла.

— Но мы расстались с вами всего минуту назад!

Инприсс слегка насторожилась:

— Прошло уже почти три дня.

Три дня. Неужели он пробыл в страте так долго? Потрясенный Этон посмотрел на стенные часы и нахмурился.

— А почему никого нет? Еще ведь очень рано.

— Все молятся в церквах и часовнях. Армада выступила в поход.

Значит, события подошли к кульминации, и миссия Этона не удалась.

Охваченный отчаянием, Этон заходил по залу. Он пытался представить себе, что сейчас делается за пределами дворца, в вечном городе и во всей могучей Империи, охватившей столько веков. Ему слышится или это на самом деле трещит структура времени, словно каркас разбиваемого волнами корабля?

Неожиданно раздалось гудение моторов. Из своего убежища выкатился Император и навис над мужчиной и женщиной.

— Слуга мой, капитан Этон, — прозвучал гулкий голос.

— Император?

— Зрелище поистине было завораживающим, капитан. Могучие корабли, которым не было числа, один за другим представали народу, и архикардинал Ремуар благословлял их перед выходом в страт. Сейчас к трем основным эскадрам из Первого узла присоединяются группы кораблей, построенных в других Узлах. Гегемония должна почувствовать их присутствие очень скоро. Если это вообще произойдет.

— Бог да пребудет с ними, Император, — бесцветным голосом откликнулся Этон.

— Если это вообще произойдет, — повторила машинам свою фаталистическую фразу. — Гегемония тоже собирает все свои силы. Там знают, что разыгрывается решающая карта. В последние дни Гегемония использовала искривитель времени на полную мощность.

— Император, — с волнением заговорил Этон, понимая, что опоздал со своей новостью. — Искривитель времени принадлежит секте травматиков и был передан им существом, которое они называют Хулму.

Непрерывный гул машины пошел волнами, будто она задумалась.

— Ортогональное время рушится, капитан. Если бы ты сейчас облетел Империю, ты бы ее не узнал. Последние два дня было невозможно выйти в ортогональное время в Третьем и Четвертом узлах.

— Как? — в ужасе воскликнул Этон.

— От этого участка истории вообще ничего не осталось. Ортогональное время там полностью уничтожено. Во многих отношениях, капитан, страт — это тот же океан. Формирования, которые мы называем Узлами, — это правильная рябь на его поверхности, которая не дает разваливаться ортогональному миру. Но бывают более глубокие волны, и они могут положить конец всему. Приливные волны, способные разорвать мир реальности.

Этон отметил, что сейчас машина говорит нормальнее, чем в прошлый раз. Но если она и обрела вновь разум, то случилось это слишком поздно. Картина, которую нарисовал Император, казалась безнадежной.

— И что теперь будет?

— Что было, то и будет.

Опять туманная таинственность, раздраженно подумал Этон.

Инприсс тем временем подошла ближе. Ее подавляло присутствие Императора, о котором она знала лишь, что это — полулегендарная верховная власть. Она взяла Этона за рукав, будто ища поддержки.

Случайно взглянув направо, Этон выкатил глаза, увидев, как восточная стена прогнулась внутрь, будто это была стена воды. Через секунду колеблющаяся стена выпрямилась и снова отвердела, но Этон хорошо знал признаки пространственно-временной деформации.

— Нас атакуют? — быстро спросил он.

— Атакуют всю Империю. Атакуют время.

Это были последние слова, произнесенные Императором перед тем, как тьма опустилась на них и выбросила из реальности.

Они вернулись, сохранив память о прежнем существовании.

— Что случилось? — спросил Этон.

— Империя исчезла, — ответил Император, — и появилась снова.

Целостное напряжение, которому подвергалось ортогональное время, неуклонно переходило в широкое волновое движение, начинавшееся глубоко в субстрате, и в кульминации породило нечто вроде приливной волны. Хронотическую Империю и все, что было с ней связано, смело этой волной.

Однако гигантская буря времени еще далеко не кончилась. Напротив, колебания нарастали и становились разрушительнее. Когда волна достигла второй половины своего цикла, Империя появилась вновь, почти в точности такая, как была.

Но не совсем.

Были бесчисленные мелкие изменения. Разница между ними и обычными хронотическими мутациями заключалась в том, что население Империи эти изменения осознавало.

Сбылась мечта принца Вро. Идя по следу от храма травматиков в Умбуле, детектив Перло Ролц нашел тело принцессы Веа в старом разрушенном доме на окраине города. Вооружившись и взяв с собой только детектива, принц Вро лично вошел туда. В доме не оказалось никого.

Принц стал методично обходить все здание комнату за комнатой. На втором этаже обнаружилась камера, обитая белым шелком. На возвышении стоял открытый сосновый гроб, а в самом гробу, прекрасный как бледная роза, покоился забальзамированный труп юной принцессы.

— Моя дорогая, моя возлюбленная Веа! — Протянув руки, Вро бросился к гробу.

В этот миг приливная волна потенциального времени накрыла материальный мир и смела все. Потом мир вернулся — для действующих лиц это было одно мгновение. Но Вро чувствовал провал и знал, какие последствия он влечет.

Лежащая в гробу принцесса Веа открыла глаза, повернула голову и медленно села.

Вро закричал:

— Веа!

— Вро! — так же отчаянно взвизгнула принцесса. Они смотрели друг на друга в совершенном ужасе.

В Императорском дворце почти ничего не изменилось. Инприсс Соре вцепилась в Этона, видя в нем своего защитника.

— Это повторится еще раз? — спросил Этон.

— Волна отступила лишь на миг, — ответил Император. — В страте по-прежнему нарастает турбулентность. Когда волна вернется в следующий раз, передышки больше не будет. Все исчезнет… навсегда.

Император зажужжал, защелкал, потом раздалось приглушенное гудение, и в поверхности машины открылась дверь. Внутри оказалась освещенная камера с обитыми стенами.

— Быстро внутрь, — приказал Император.

Повелительный тон машины подействовал. Этон и Инприсс поспешно забились в тесноту камеры. Дверь за ними закрылась.

От взметнувшихся волнами геодезических линий, всплывших из глубин, пошел резонанс, которому ничто не могло противостоять. Когда мощь хронотической потенциальности обрушилась на Империю вторично, величественное сооружение, построенное с такой тщательностью, не просто временно исчезло, но разлетелось на части, и материальность его фрагментов рассеялась до невосстановимости. Сам экран ортогонального времени разорвался в клочья.

За секунду до этого Император переместился в страт. Этона такая способность машины почти не удивила. Приборы на панели показали движение через страт, и слышалось гудение не слишком мощного двигателя времени, преодолевающего опасные завихрения.

Куда же везет их Император?

Итак, случилось. То единственное, чего так боялись сотрудники Ахронального Архива, наконец произошло.

Перманентно находящийся в страте Ахрональный Архив был единственным департаментом администрации Хронополиса, который не ждала гибель. Так полностью оправдался культ изоляционизма архивистов. Люди бродили по помещениям, стараясь коснуться друг друга для успокоения, поглаживая кожухи гудящих компьютеров, где хранилось все, что произошло в исчезнувшей Империи.

За стенами Архива был только страт и ничего больше. Ортогонального времени не существовало. Его уничтожил временной ураган невиданной силы, и власть потенциальности стала неограниченной. Актуальность исчезла повсюду, за исключением этого единственного пузырька.

В этом могильно-мрачном учреждении всегда была заметна обращенность внутрь себя, но сейчас она усилилась. Главный Архивариус Торн Иллюс Мейр знал, что очень скоро она перерастет в групповое помешательство. Хотя вряд ли кто из работников Архива до этого доживет. Архив успеет раствориться в страте, как сахар в воде. Поддержка его существования — та материальная основа, из которой он возник, — пропала без следа. Архив еще сохранялся лишь по милости времени страта, не имеющего взаимно-однозначного соответствия с ортогональным временем.

Мейр сидел у себя в кабинете один, когда в дверь забарабанили и раздался взволнованный выкрик одного из старших архивариусов:

— Там что-то приближается из страта!

Мейр побежал выяснять. К входному шлюзу он поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как материализуется громада Императора.

Все присутствующие упали на колени. В борту Императора распахнулась дверь, и из нее вышли двое — мужчина в форме офицера Хронофлота и женщина.

Пораженный Мейр широко распахнул глаза.

— Хвала Господу! — смог он произнести, но надеяться еще не смел.

Мужчина и женщина шагнули к нему, но не успел Мейр и слова сказать, как Император снова исчез.

И на Непобедимую Армаду, пробивающуюся сквозь бушующий страт, тоже обрушилось осознание гибели Империи.

Принц Филипп, Верховный Адмирал Армады, восседал на величественном мостике своего гигантского флагмана, «Воли Божьей», застыв как парализованный. Его лицо посерело от ужаса.

Ошибки быть не могло. Со всех сторон огромной Армады летела одна и та же ужасная весть. Приборы показывали, что сами понятия порядка и религии, которым присягали служить воины Армады, исчезли безвозвратно.

У окруживших Филиппа адмиралов реакция на известие была совершенно разной. Неудержимая злость, давящий страх, каменная угрюмость, огненная ненависть.

— Мы призраки! — глухим от горя голосом объявил принц Филипп. — Что нам теперь делать? Империя повержена!

— Пускай мы призраки, но мы все еще живы, — отчетливо произнес адмирал Хайт.

Он попытался прикинуть, сколько еще пройдет времени, пока армада исчезнет и потеряет последние следы материальности, лишившись экзистенциальной поддержки. Возможно, часы или дни.

— Нам остается только одно, — с силой сказал адмирал. — Месть! Сделаем так, чтобы от Гегемонии тоже не осталось и следа!

Выкриками энтузиазма были встречены эти слова. Принц Филипп, глядя безжизненными глазами, отдал приказ.

Призрачная Армада устремилась вперед, однако оказалось, что ее поход не нужен. Гегемония исчезла вместе с Империей.

Но корабли Гегемонии, вышедшие в страт, еще существовали, как и Армада. Противоборствующие силы столкнулись, и началась битва. Вопрос о выходе в ортогональное время для использования всей мощи оружия не возникал — ортогонального времени более не существовало, — а страт-торпеды были слишком малоэффективны, чтобы удовлетворить жажду крови. И корабли шли на таран. Бой разгорался все жарче, вдохновляемый отчаянием и ненавистью.

Этон заметил, что его появление в Архиве немного подняло настроение главному архивариусу и его помощникам. Казалось, они не могли понять, что действительность, к которой они привыкли, исчезла и что все они очень скоро умрут. Этону показалось патологией, когда он увидел, что сотрудники стараются как можно больше заниматься работой, с любовью просматривая видеозаписи прошедших дней и бесконечные списки имен, мест и событий.

И на их вопросы он ответить не мог. Но два часа спустя сотрудники, сканирующие окрестности Архива, доложили, что объект возвращается снова.

Второй раз Император материализовался в приемном шлюзе.

— Этон, слуга мой! — раздался его гулкий голос.

Этон встал навытяжку перед Императором.

— Я здесь, Император, — отозвался он. И спросил: — Где вы были?

— В будущем. Теперь мой разум ясен. — Император казался еще больше, еще мощнее и величественнее, чем был раньше. — Настало время твоего великого подвига во имя Империи, капитан Этон.

— Я не понял, Император. Империи нет.

— Что было, то и будет. Если ты победишь. — Император ненадолго замолк. — Фаворит думает, что победа уже за ним. Он забрал искривитель у гегемонцев — своих орудий, и снова хочет его использовать для новой цели.

— Император! О чем вы говорите? — надломленным голосом произнес Мейр. — Уже ведь нет ничего!

Император громко загудел. Этон нетерпеливо сделал архивариусу знак замолчать.

— Сейчас потенциальность, подобно первобытному хаосу, затопила мир времени, — заговорил Император. — Но хронотический шторм уже стихает; и вскоре на поверхности пучины вновь возникнет ортогональное время, как пленка поверхностного натяжения на жидкости. Невозможно сказать, каким станет мир, если дать ему возникнуть без всякого вмешательства. И Фаворит собирается вмешаться. Искривителем времени он хочет спроецировать мир, желательный Хулму, его повелителю. Этого нельзя допустить. Ты будешь биться с ним, капитан Этон. Ты отберешь у него искривитель.

— Но смогу ли я это сделать, Император? — спросил Этон неуверенно. — Я уже знаю, насколько силен Фаворит.

— Одолеть его тебе поможет вера.

Внезапно из машины вырвался конический луч света и окутал Этона. В ту же секунду в сознание капитана хлынул поток мыслей и чувств, связанных с той религией, в которой он был взращен. Молитвы, гимны, строки Катехизиса, выученные с детства, будто запели в мозгу.

Эмоции, порожденные этим пением, внесли смирение в душу Этона. Объективно он понимал, что луч работает по принципу детектора биополя, только в обратном направлении. Император напоминает ему о религиозном воспитании. Но зачем?

— Фаворит уже близко. Иди.

Дверь в борту машины снова открылась. Этон вошел внутрь. Император перенесся в страт и быстро устремился вниз.

Кажется, он знал, куда направляется.

Наконец дверь открылась снова. Этон вышел в страт.

Фаворита он увидел почти сразу. Тот быстро всплывал из глубины, неся уже знакомый Этону предмет, похожий на трубу. Подлетев ближе, Этон увидел сквозь неземной огонь страта блеск его кристаллических глаз.

— Ха-ха-ха! Хочешь забрать мою игрушку! Ну уж нет! На этот раз Хулму получит тебя!

Этон бросился в атаку.

Фаворит вскинул свою трубу. Из жерла искривителя запенился пар, и Этон ощутил, как его отбросило назад, как формы его четырехмерного тела искажаются и плывут. С огромным трудом он выскользнул из струи пара, молнией метнулся к Фавориту и сцепился с ним врукопашную.

У Фаворита оказалось больше одного облика! Из него полезли конечности и псевдоподии во всех направлениях пятимерного пространства, в котором шла битва. Этон оказался в живой западне конечностей, корней и ветвей.

Но и сам он не был безоружен… Предельным усилием воли Этон заставил все клетки своего тела освободить трансцендентную энергию, приобретенную при погружении в страт. Произошел своего рода взрыв, развертка нематериального континуума, и Этон оказался на свободе.

Но ослабленный. И прежде чем Этон успел собраться, он снова оказался в плену.

На этот раз он был зажат внутри яркого цветного хрусталя или стекла. Потом он почувствовал резкую перемену и понял, что перенесся в другую, но точно такую же тюрьму.

Он был внутри глаз Фаворита, и тот перебрасывал его из одного глаза в другой!

С громогласным хохотом слуга Хулму выхватил Этона из своего ока и поднес к радостно скалящемуся рту. Его способность менять размер показала Этону истинный масштаб мощи противника. Отчаяние стало овладевать его душой.

— Хи-хи-хи! Первым делом я изменю мир, а потом отнесу тебя, мой бедный маленький капитан, своему повелителю!

Этон был зажат так, что не мог шевельнуться. Держащая его рука описала круг и снова приблизилась к огромному рту.

В памяти Этона внезапно всплыла молитва, одна из тех, которые он учил еще в детстве. Какой-то внутренний голос настойчиво требовал произнести эту молитву вслух, и когда Фаворит снова оказался близко, Этон стрелой послал вибрации этих слов через страт.

— Святой Отец, несущий утешение, избави нас от врага времени.

Это и все, но Фаворит сжался и отпрянул, словно в ужасе. Этон бросился за ним в погоню, повторяя молитву снова и снова.

— Святой Отец, несущий утешение, избави нас от врага времени. Святой Отец, несущий утешение, избави нас от врага времени.

Фаворит завизжал от боли. Он вспыхнул и задергался миллионами иллюзорных образов, освобождая весь спектр своей энергии зла в неконтролируемом спазме. Как будто молитва произвела на него такое действие, как нервно-паралитический газ на обычную нервную систему. Этон нырнул вперед и схватил искривитель времени. Фаворит попытался бороться, но отпрянул.

И вдруг с нарастающей скоростью полетел вниз головой в пучину.

— Хулму! Я опять не исполнил волю твою! Оооххх…

Этон выполнил приказ Императора.

«Воля Божья» была разбита в металлолом.

Огромный линкор потерял счет протараненным кораблям противника. Эсминцы он давил как мух. Но наконец все эти столкновения сказались. Почти дюжина искореженных и изломанных корпусов кораблей Гегемонии застряла в обшивке «Воли Божьей», и двигатель флагмана замолчал.

— Поле ортогонального времени долго не продержится, сэр! — доложил молодой сублейтенант. — Кое-где оно уже отключилось.

— Тогда кончай счеты с жизнью, дурак, как другие, и не морочь мне голову! — рявкнул адмирал Хайт. — А я лично не собираюсь подыхать, как крыса в ловушке.

Действительно, мостик был усыпан телами самоубийц, среди которых был и принц Филипп. Никто даже не думал о том, чтобы воспользоваться спасательными плотами или страт-скафандрами. Но адмирал Хайт был не на мостике. Он ушел в глубины корабля и был сейчас у наружной обшивки. А сублейтенант стоял возле шлюза, через который, в случае успеха Армады, должны были высаживаться войска.

— Есть одна вещь, которую мне давно уже хотелось испытать на собственной шкуре, — скрипнул зубами Хайт, — и сейчас я это сделаю. Откройте шлюз, сублейтенант.

— Но, сэр!

— Ты слышал, что я сказал, сопляк? Это приказ. Открыть шлюз!

Молодой офицер отвернулся от крышки шлюза и дрожащими пальцами перекинул несколько переключателей. Шлюз загудел и раскрылся, как диафрагма объектива. Поднялась наружная броневая крышка.

Закрыв глаза локтем, чтобы не потерять сознание и не упасть на палубу, адмирал Хайт бросился вперед и нырнул в страт.

— Чтобы понять, что произошло, — сказал Император Этону, Инприсс Соре и столпившимся вокруг работникам архива, — необходимо понимать природу времени и происхождение Империи и Церкви.

Ортогональное время есть реальность. Но реальность не может постоянно сама себя поддерживать. Ей, как любой структуре во Вселенной, для стабильности необходима какая-то обратная связь. Необходимо нечто, на чем она может основываться, на что реагировать, иначе, если бы она существовала в пустоте, вскоре исчезла бы в ничто.

Этим «нечто» является темпоральный субстрат. В некотором роде страт можно назвать искаженной реальностью; он обеспечивает обратную связь, которая поддерживает — или относительно поддерживает — стабильность времени. Страт как таковой является потенциальным, а не актуальным — вполне нереальным, иначе говоря.

И чем глубже в страт, тем меньше он похож на реальность. В предельных глубинах страта находятся формы квазибытия, непостижимые ни для кого из нас, и они находятся там лишь потому, что где-то в ортогональном времени имеется подлинная сущность, из деградации которой они возникли.

Эти квазисущества в глубинах испытывают страшный голод к подлинному существованию, но не способны к нему, поскольку они слишком далеки от его природы. Однако некоторые из них обладают огромной мощью в своем собственном царстве; и таков Хулму.

Он и есть враг человечества.

— Я полагал, что Хулму — всего лишь суеверие травматиков, — нерешительно заметил Мейр. — Я не верил в Хулму даже тогда, когда Церковь объявила его олицетворением Зла.

— Он есть, и мы ведем с ним борьбу бесчисленные эпохи. В понятиях вечности возраст Империи гораздо больше, чем вы думаете. — Император задумчиво загудел, словно размышляя. — До открытия перемещения сквозь время мир реальности был защищен от подобных чудовищ. Они не могли коснуться ортогонального времени. Но затем, благодаря уникальному повороту истории, человек по имени Дуайт Рильке нашел брешь в строении мира. Он обнаружил способ передавать материю сквозь время.

С этого момента над вселенной актуальности нависла угроза, и эта угроза заявила о себе почти сразу же. Во время одного из ранних экспериментов с аппаратом времени произошел несчастный случай, и один лаборант улетел в темпоральный субстрат. Это был Абсол Хумбарт, позже ставший Фаворитом. Его поймал Хулму. Он давно понял, что ослабление ортогонального времени предоставляет ему возможность выбраться на поверхность и стать реальным. Однако это все еще было нелегко. Чтобы завоевать плацдарм, Хулму надо сначала приобрести достаточно реальности, и лишь тогда он сможет выйти на поверхность.

Абсол Хумбарт — это была возможность приобретения душ! Если бы Хулму поглотил достаточно душ, живших когда-то в ортогональном мире, то смог бы вырваться в наш мир и утвердиться здесь, удовлетворив свое бешеное желание стать реальным.

Но тех крупиц, которые ему давали, и близко не было достаточно! И его план имел лишь одну цель: поглотить смертную травму всего человечества, прошлого, настоящего и будущего! Только поглотив душу каждого человека, кто жил когда-то или будет жить, сможет Хулму набрать силу, вылезти из своей ямы и овладеть Землей, а потом, вероятно, и галактикой. Для этого они с Фаворитом строят козни, пытаясь создать ситуацию, когда все человечество погибнет при некоторых специальных условиях. Если бы Фаворит сумел воздействовать на вновь возникающую действительность искривителем, это могло бы получиться. Искривитель времени — прибор, который не мог быть придуман человеческим существом; для этого необходимо могущество бога.

Император сделал паузу, давая слушателям возможность вникнуть в его слова.

— Вы сказали, что мы воюем с этим чудовищем уже многие эпохи, — осмелился заметить какой-то сотрудник, — но ведь Империя насчитывает куда меньше лет.

Из недр машины донесся звук, напоминающий смех.

— Империя возникала, погибала и возникала вновь бесконечно много раз. И это было и будет снова, и снова, и снова. Всегда в этой вот точке нам удавалось разрушить планы Хулму; нам всегда удавалось воссоздать Империю теми же средствами, которыми он ее разрушал. Этот процесс, по моим оценкам, повторялся около миллиарда раз.

Но мой рассказ еще не закончен. Как возникла Империя? Это не было случайно. Из всех, чьей опрометчивостью человечество получило возможность путешествовать во времени, был один — Святой Хеватар, который увидел опасность. Он знал, что необходимо противостоять секте травматиков. И он основал Церковь для противодействия Хулму. Как защиту и оружие против Хулму он разработал обряды Церкви. Вот почему, Этон, твоя молитва так подействовала на Фаворита: в нее специально заложены вибрации, которых он не выносит. Если бы не Церковь, вся вселенная могла бы стать жертвой Хулму.

— Но я говорил со Святым Хеватаром, и мне не показалось, будто он знает то, что вы говорите, — усомнился Этон.

— Он и не знал. В тот первый раз — почти наверняка не знал. Но теперь, после стольких перемен и воскрешений Хронотического государства, мы вспоминаем свои роли будто во сне. Знал ли ты, что должен будешь вступить в схватку с Фаворитом? Даже я не знал, а лишь вспомнил в озарении, как Святой Хеватар. Почти все время я полностью безумен, как правильно сказал твой друг принц Вро. Я безумен, и просветление у меня наступает, лишь когда исчезает Империя. Тогда я отправляюсь в далекое будущее, в тамошние цивилизации, и ко мне возвращается ясность мысли.

— А почему, — возразила Инприсс, — эти самые люди будущего не помогут нам в борьбе с Хулму?

— Они не могут, и они вообще не верят в Хулму. Они знают только, что тайна перемещения во времени — самая опасная из всех тайн вселенной и что без контроля она может привести к разрушению времени. Вот почему они хотят, чтобы Империя возникала непрерывно и гибла в борьбе с Гегемонией, — это предупреждение истории человечеству. В будущем нет государств, подобных Хронотической Империи, — люди знают, что это слишком опасно. Но если бы перед ними не было примера крушения целого государства, они могли бы забыть и поддаться соблазну подчинить себе время.

— А вы, — спросил Этон, — кто вы такой? В чем ваше назначение?

— Я — то, с чего началась Империя. В самом начале я был административным компьютером в физической лаборатории «Монолит Индастриз». Я принимал участие в тех самых исследованиях пи-мезонов. Когда началась борьба с Фаворитом, я играл в ней ведущую роль. Я постепенно расширялся и набирал интеллект. Сейчас я и Фаворит — основные действующие лица этой пьесы. У него колоссальное преимущество — поддержка Хулму. С каждым циклом он становится сильнее. И мы должны становиться сильнее, Этон! Я даже не могу сказать тебе, сколько раз ты дрался с Фаворитом!

— Миллиард раз, — сухо ответил Этон.

— Нет, это не так. Ни один человек столько не выдержит. Судьба то и дело меняет бойца, который бросает врагу вызов. Когда-то им был адмирал Хайт; теперь он освобожден от этого долга и ничего о нем не знает. В следующий раз это можешь быть ты, а может быть и кто-то другой. Я не знаю. Но всегда есть человек, который исполняется достаточной силы и вступает с ним в бой. И я всегда оказываюсь здесь и слежу, чтобы это произошло. Быть может, когда-нибудь я достаточно разовьюсь, чтобы самому сыграть эту роль.

Гудение Императора сделалось громче.

— Следует понимать, что от мира, существовавшего до появления Империи, не остается ничего. Даже календарь меняется. Дуайт Рильке совершил свое открытие в двадцать четвертом веке своей эры; а Великий Барьер установлен Империей в точке, где был их пятнадцатый век, еще до появления технической цивилизации.

— Вы говорите о воссоздании Империи, — спросил Мейр, все еще недоумевая, — но как это может быть? Как вообще возможно это сделать?

— Тем же способом, которым Фаворит собирался создать мир, где мог бы жить Хулму. У меня есть искривитель времени Хулму. Убедив Фаворита в том, что это он создал мир посредством проецирования своих желаний на экран действительности, Хулму солгал: он не творец, а лишь бессильный наблюдатель. Тем не менее его искривитель времени способен творить — в некоторых пределах.

Император покатился вперед и навис над людьми почти зловеще.

— В момент, предшествующий образованию пленки ортогонального времени, страт похож на перенасыщенный раствор, в котором начинается кристаллизация от любой крупинки. При помощи искривителя времени в этом растворе можно вызвать вибрации, из которых вырастает мир. Здесь у нас есть все, что нужно для воссоздания Империи. У нас есть Ахрональный Архив с детальным описанием истории Хронотического государства. Сами обряды Церкви являются той основой, на которой можно восстановить суть Империи — с этой целью и создавал их Святой Хеватар. У нас есть искривитель времени, чтобы спроецировать все это на формирующийся ортогональный мир, и у нас есть я, Император, который пустит этот искривитель в дело!

С резким взрывным звуком отлетела стенка секции Императора, и под ней открылась полость.

— Очень давно я приспособил себя для выполнения этой задачи. Вставьте сюда искривитель. Подсоедините ко мне выводы компьютеров Архива. Торопитесь, времени мало! Я воссоздам исходные условия и точку, из которой вырастет Империя! Все будет предопределено! Война с Хулму должна быть вечной!

Инприсс Соре тихо вскрикнула:

— И я должна буду снова пройти через все это? — Ее голос дрожал.

— Возможны вариации, — ответил гулкий голос почти шепотом. — Быть может, следующий раз ты мирно проживешь свою жизнь. Быть может, не капитан Этон, а другой офицер Хронофлота выживет в страте и будет призван биться с Фаворитом. Важно лишь одно: если Империя падет и не сможет быть восстановлена, человечеством овладеет Хулму и выползшие из потенциальных глубин монстры захватят Землю.

Пока машина говорила, работники Архива быстро выполняли, что он велел. С Императором не спорят.

Когда включился искривитель и мощный поток энергии вырвался из его жерла, и когда в тот же миг все вокруг стало исчезать из реальности, Этон, держа Инприсс за руку, ощутил самой глубиной своего существа, что это еще не конец, и что снова он будет призван стать слугой Империи, и что война эта воистину вечна.

Глава 11

— До чего же хитрые бестии эти пи-мезоны, — заметил Дуайт Рильке.

— Чертовски хитрые, — согласился Хумбарт.

Рильке отложил карандаш и откинулся на стуле. Все его мысли и соображения вертелись вокруг одной проблемы: как изолировать пи-мезоны в стабильном состоянии достаточно надолго и в достаточном количестве, чтобы с ними можно было работать.

Взгляд Рильке случайно упал на компьютер в углу. Необычно большой размер машины был связан с тем, что в нее для страховки от сбоев питания был встроен портативный ядерный генератор. Последнее время усилились гражданские беспорядки, а компьютер вел почти всю административную работу лаборатории.

Этот компьютер всегда сообщал цифры таким глубоким повелительным баритоном, что у Рильке мелькнула забавная мысль.

Можно бы прозвать машину Императором.

Дверь лаборатории открылась. Вошла лаборантка с пачкой отчетов.

— Спасибо, мисс Соре, — сказал ей Абсол Хумбарт.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg