Лебедев Алексей МИР ФУРБЛОВ
Фурблы у вас дома
Это случилось в самый обычный день.
Мы с женой пили утренний кофе, когда Лайза вдруг закашлялась, и я заботливо похлопал ее по спине. Раздался булькающий звук, и на стол вывалился ком бесцветной студенистой массы. Когда я понял, что это, меня пробрал озноб. Вот так оно и бывает… Главное — не психовать.
— У тебя фурбл, — сказал я, стараясь держать себя в руках.
— Нет! Не может быть! — возмущенно откликнулась жена.
Я промолчал, ожидая, когда правда дойдет до ее сознания.
— О Господи! — тихо прошептала она чуть погодя.
— Позвони на работу, отмени все встречи и сходи к врачу.
— К врачу? Ведь это не лечится, Майкл!
— Надо зарегистрироваться, тогда за тобой сохранят рабочее место. Ты же не хочешь быть нелегальным фурблом?
— Не хочу… Не знаю… Господи, ну почему именно я? Почему именно сейчас? Все шло так хорошо!
Я вполне разделял ее чувства, но на эти вопросы у меня не было ответов, как и ни у кого другого на нашей маленькой планете. Я просто взял салфетку, вытер ею клейковину и выбросил в утилизатор.
— Мы только что заключили контракт с японцами, — рыдала Лайза. — Знаешь, скольких трудов это стоило?! Скольких нервов!
Я знал, по крайней мере — с ее слов. Последний месяц она только и говорила о своих новых разработках в сфере виртуального дизайна и переговорах их фирмы с зарубежными партнерами. Жена была настоящим трудоголиком, и с этим приходилось мириться.
— Ты переболеешь и вернешься к работе, — уверенно заявил я.
— Думаешь… я смогу? Когда стану… мартышкой… или ящерицей… или жуком каким-нибудь?
— Для меня ты навсегда останешься моей любимой Лайзой.
— Спасибо, утешил! Ты всегда хотел, чтобы я была твоей комнатной собачкой!
— Сейчас не время для ссор! Ты должна успокоиться, иначе сама себе повредишь. Все будет хорошо, поняла?
— Поняла, — вздохнула она. — Все будет хорошо.
Придя на работу, я сразу же подал заявление на двухнедельный отпуск. Неудивительно, что вскоре после этого меня вызвали в кабинет босса. Когда я вошел, он так и впился в меня своим пронзительным взглядом.
— Это странно, мистер Сван, вы не находите? Лунный проект на стадии завершения, заказчики ждут результатов, вы — один из ведущих сотрудников лаборатории и вдруг… Вот я и спрашиваю: что это — безответственность или саботаж?
— У моей жены фурбл, — с трудом выговорил я.
— Такими вещами не шутят, мистер Сван, — из приоткрытого рта босса на мгновение высунулся раздвоенный язык, а щели зрачков чуть расширились. — Надеюсь, вы не обманываете меня?
— Сегодня же она пойдет к врачу и зарегистрируется.
— Мы могли бы оплатить ее лечение в частной клинике. За ней там будет квалифицированный уход, а вас ничто не будет отрывать от работы.
— Простите, но тогда я просто не смогу работать. Разрешите подать заявление об уходе?
— Это крайности, мистер Сван. А вам сейчас, как никогда, нужны хладнокровие и выдержка. Ладно, я дам вам отпуск. Ухаживайте за женой, но отнеситесь к этому ответственно… Может быть, мне поговорить с ней — подготовить, так сказать, к переменам?
— Спасибо, — сказал я, ощутив странный укол ревности. — Но это лишнее. Мы справимся.
— Удачи, Майкл!
Когда я вернулся домой, жена сидела перед телевизором и смотрела какую-то мыльную оперу. Вокруг громоздилась грязная посуда, а сама Лайза доедала вчерашнюю пиццу, которую утром собиралась выбросить. Взгляд у жены был слегка виноватый.
— Слушай, — полусонным голосом сказала она, — я все съела. Тебе, наверное, ничего не осталось. Извини…
— Ничего, все правильно.
— Аппетит жуткий разыгрался. Это от фурбла, да?
— Да. Ты была у врача?
В ответ она помахала медицинской пластиковой карточкой.
Я проверил холодильник и убедился в его леденящей пустоте. Пришлось идти в магазин. На всякий случай, я набрал столько продуктов, сколько смог унести, и, сопровождаемый недоуменными и сочувствующими взглядами, вернулся домой с несколькими огромными пакетами в охапку.
Лайза заснула прямо в кресле. Я выгрузил еду в холодильник, выключил болтающий ерунду телевизор и отправился в свой кабинет, где у нас стоял терминал Сети. Нужно было освежить и пополнить мои весьма поверхностные знания о фурблах.
Я вошел в Библиотеку и очутился между полками, полными книг, уходящими в зеленоватый туман бесконечности — влево и вправо, вверх и вниз. Разумеется, это была лишь иллюзия в стиле «Борхес». Я привык к нему, хотя Лайза вечно ругала меня за консерватизм. Мимо проплывали образы пользователей. Большинство выглядело так же, как и в жизни, но некоторые любители занимались украшательством или прятались за псевдонимами геометрических фигур и сюрреалистических созданий. Однако сейчас мне было не до них.
К сожалению, информация о фурблах занимала куда более обширную область киберпространства, чем я предполагал. Самому разобраться в ней не представлялось возможным — пришлось звать эльфа-библиотекаря. Это компьютерное существо посоветовало мне популярную брошюру Рэя Сайруса «Фурблы у вас дома». Захватив еще несколько файлов наугад, я вышел из Сети.
Лайза по-прежнему спала.
Я приступил к чтению.
Нет двух одинаковых фурблов, заявлял автор брошюры, как нет и двух одинаковых людей, однако различия между фурблами гораздо больше. Прежде всего, они различаются по квазиэволюционным типам: от насекомо- до человекоподобных. Как правило, все они приспособлены к жизни на суше, так что здесь беспокоиться не о чем (единичные случаи, когда на свет появлялись рыбообразные фурблы, объясняются тем, что окукливание происходило в воде). Фурблы могут иметь четыре или более (четное число) конечностей. Кроме того, даже человекоподобные фурблы могут существенно различаться ростом, весом, конституцией и цветом кожи (чешуи, шерсти).
В процессе фурбализации, писал Сайрус, с телом человека могут происходить самые причудливые изменения, однако личность при этом сохраняется. Таким образом, вышедший из кокона остается (в душе) вашим близким — отцом или матерью, сыном или дочерью, женой или мужем, любимым или возлюбленной, и относиться к нему надо соответственно. При этом следует, к сожалению, признать, что уровень интеллекта фурбла может снижаться (особенно при переходе к низкоорганизованным типам), а память — ухудшаться. Однако подобные проблемы возникают, например, и с лицами пожилого возраста без всякого фурбла.
Я посмотрел на Лайзу. Неужели она действительно может стать комнатной собачкой? Я вспомнил тетушку Марджори с ее близнецами — Джоном и Патриком. Фурбл поразил их одновременно, через пару недель после пятого дня рождения. Сами они бы, конечно, ничего не поняли — болезнь для ребенка дело привычное и в чем-то даже приятное: все носятся вокруг, проявляют внимание. Помню, у моей матери был серьезный разговор с сестрой (на повышенных тонах), после которого каждая осталась при своем мнении.
Тщательно подбирая слова, Марджори рассказала близнецам, что их ждет. Они даже не испугались. Перспектива превращения в «неведомых зверушек» показалась им забавной и увлекательной. А скоро в углу детской висели два маленьких кокона…
Вот мое детское воспоминание: тетя играет со своими фурблами. Одного из них она зовет Джоном, а другого — Патриком, хотя различить их так же трудно, как и в прошлой жизни. Они запрыгивают ей на колени, лижут руки и лицо, носятся друг за другом по комнате — два веселых четвероногих существа, покрытых фиолетовой шерстью, с пушистыми хвостами и почти человеческими лицами. Жаль, прожили они недолго — лет десять, кажется. Врач сказал, что близнецы умерли от старости. В последние годы жизни шерсть на них совершенно поседела…
Хотя есть ведь и обратный пример — мой босс. Хоть он и стал ящером, но деловой хватки не потерял. Интеллект тоже не слишком пострадал, зато хладнокровия прибавилось. И какой срок ему отпущен — неизвестно. Говорят, рептилии могут протянуть и триста лет, так что он, пожалуй, еще всех нас переживет.
Физиология фурблов различна, читал я дальше, но большинство из них всеядны. Однако в случаях, когда организм фурбла отторгает предложенную ему пищу, следует проконсультироваться с врачом относительно возможной диеты. Продолжительность жизни фурблов колеблется в очень широких границах — приблизительную оценку можно сделать по сходным биологическим формам (если они существуют). То же можно сказать и о признаках старения.
Фурблы не представляют собой иные (по сравнению с человеком) биологические виды, поскольку возникают только из людей и не способны к размножению. Однако они могут иметь половые органы и вести полноценную половую жизнь. Сохранение отношений с супругом-фурблом является важным фактором его психологической реабилитации и поддержания гармонии в семье.
Я остановился и представил Лайзу в виде ящерицы. У нее нежная прохладная кожа (зеленая, в коричневую крапинку), гибкое тело, изящный хвостик, огромные желтые глаза и тонкий подвижный язык… Меня передернуло: эта картина пугала и притягивала одновременно. В любом случае, бросать жену я не собирался. Это было бы жестоко и бесчестно. Утвердившись в своем благородстве, я перешел к самому важному (в моей ситуации) разделу книги.
Вы не можете знать, писал Рэй Сайрус, какого вида фурбл появится из кокона, но вы можете и должны сделать все, чтобы он остался духовно близким вам существом и достойным членом общества. Для этого необходимо создать ему благоприятные условия.
Важнейшим фактором при фурбализации является питание. Оно должно быть обильным, калорийным и богатым витаминами. Следует знать, что потребность больного в пище может в несколько раз превышать его потребность до начала процесса. Недостаточное или неправильное питание ведут к интеллектуальной и эмоциональной деградации фурбла!
Другим важным фактором является психологическая среда, в которой протекает фурбализация. Всякий стресс может негативно повлиять на развитие фурбла. Поэтому необходимо с первых же дней окружить больного любовью и заботой.
Я вздохнул и пошел на кухню…
Сколько помню, Лайза вечно критиковала мои кулинарные таланты. Сейчас же она уплетала все подряд, за обе щеки, с таким удовольствием, что мне становилось страшно. Поев, она почти сразу засыпала, иногда даже не успев добраться до кровати. По негласному соглашению мы теперь спали в разных комнатах…
Иногда у Лайзы шла горлом клейковина, от которой пока не было никакого толку. Однако это один из самых верных симптомов.
На третий день появилась сыпь. Я прочитал в брошюре, что такова аллергия на специфические вещества, появляющиеся в крови больного фурблом. Все шло, как полагается. Только Лайза теперь не только ела за троих, но и чесалась при этом. Хорошо хоть, во сне эта аллергия ей не мешала.
Я был рядом и мучился ожиданием. Даже из магазина можно было заказать продукты с доставкой, но я предпочитал сэкономить на этом, лишь бы делать хоть что-то. Работать я тоже не мог. А месячный бюджет таял, как весенний снег.
Дочитав опус Р.Сайруса, я перешел к другим файлам. Вторым мне попался научный талмуд, предназначенный для специалистов, под названием «Фурблы: факты и гипотезы» некоего Джереми Клюга.
Я пролистал книгу — фактов и гипотез там действительно хватало. К сожалению, первые были слишком разнообразны и даже курьезны, так что вторые не находили себе ни однозначного подтверждения, ни опровержения. В заключение автор признавал, что науке пока неизвестны причины глобальной фурбализации, хотя в принципе таковые причины должны существовать и иметь, опять-таки, глобальный характер. Впрочем, согласно данным статистики, в нашей стране произошла определенная стабилизация: процент фурблов перестал расти, что является хорошим признаком.
На пятый день у Лайзы поднялась температура. Есть она уже не хотела, в основном спала. Я не мешал естественному ходу событий, зная, что перед окукливанием еще будет просветление. С работы мне звонил босс и подробно расспрашивал, как продвигается дело. Разговаривать об этом мне было неловко, хотя с кем же еще поговорить, как не с существом, испытавшем метаморфозу на собственной шкуре? Впрочем, за ним тогда ухаживал целый штат врачей и медсестер…
Третья книга, «Фурблы во тьме веков» Стивена Тайлера, была посвящена литературно-художественному исследованию проблемы. Мне она показалась самой спорной.
Автор доказывал, что напрасно мы ограничиваем проблему фурблов во времени — последними десятилетиями или даже всем XXI веком. Да и есть ли что-то новое под Луной или это только хорошо забытое старое?
Конечно, Тайлер не обошел внимания классический рассказ Кафки, в котором герой становится насекомоподобным фурблом. Особой похвалы заслужила постановка психологических проблем фурбализации, столь актуальных сейчас, но вряд ли понятных людям прошлых веков. Был отмечен и рассказ Брэдбери, где описано превращение в суперфурбла, внешне неотличимого от человека, но обладающего сверхчеловеческими способностями. До сих пор подобное явление не наблюдалось, писал Тайлер, но кто знает, не исполнится ли пророчество в будущем?
Углубляясь «во тьму веков», автор переходил от литературы к мифам и легендам. В сказках многих народов мира рассказывается о превращении людей в животных — кто знает, не проявляется ли таким образом память о древних культурах, когда-то столкнувшихся с процессом фурбализации и научившихся управлять им? Может быть, легенды об оборотнях помогут сделать фурбализацию обратимой?
«Какая чушь!» — подумал я и услышал голос Лайзы.
Она решила окуклиться в дальнем углу нашей спальни. Я был не против. В таких вещах фурбла ведет инстинкт.
И вот она забилась в угол, обнаженная, обхватив колени руками, уставившись в неведомую даль. Я сел на кровати. Мы ждали последнего приступа.
— Тебе не холодно? — спросил я.
— Нет. Жарко… изнутри.
— Что-нибудь нужно?
— Нет. Ты… встретишь меня?
— Конечно, малыш.
— Хорошо.
Тело ее содрогнулось, из всех отверстий хлынула жидкая клейковина. Я знал, что с этого момента сознание полностью отключается. Руки и ноги зажили своей странной жизнью. Лайза механическими движениями стала собирать клейковину и расклеивать вокруг дрожащие полупрозрачные нити.
Смотреть на это было так жутко, что я убежал из дому в ближайший бар, где и напился безбожно. Как возвращался — не помню, но утром увидел рядом с собой неподвижный законченный кокон. Где-то внутри превращалась моя жена.
Последний, четвертый файл содержал виртуальную дискуссию какого-то уфологического клуба. Я сначала решил, что он попал в раздел о фурблах по ошибке, — но нет! Друзья-уфологи нисколько не сомневались в том, что фурбализация — дело рук инопланетян. Однако в вопросе о том, зачем же это инопланетянам понадобилось, возникли принципиальные разногласия.
Одни говорили, что фурбализация должна, наконец, излечить человечество от ксенофобии и подготовить к вступлению в галактическое сообщество. Привыкнув к фурблам, люди с радостью и без отвращения пожмут пришельцам руки (щупальца, жвалы).
Другие возражали, что фурбализация — прекрасная дымовая завеса для вторжения. И если раньше, возможно, у пришельцев были проблемы с маскировкой под людей, то теперь и маскироваться не надо. Возможно, под видом фурблов они давно уже живут среди нас.
Мне стало неловко за взрослых людей, верящих в подобную ерунду. Я закрыл этот файл и стер его.
Я жил с коконом. В этом были свои преимущества. Кокону не нужно ни еды, ни питья (расходы мои, наконец, сократились); за ним не нужно убирать и присматривать; он неподвижен. Все, что можно с ним делать, — это смотреть на него. Срок превращения мог колебаться в пределах нескольких дней (в зависимости от того, по какому типу развивается фурбл). Я ждал.
Ночью меня часто мучили кошмары. Иногда мне казалось, что это я сам сижу внутри, не в силах вздохнуть или пошевелиться. Или я вылезал из кокона, и вдруг оказывалось, что у меня нет ни рук, ни ног, ни даже глаз, а сам я — огромный дождевой червь.
Я просыпался и понимал, что все мои кошмары — отражение подсознательных страхов и тревог. Я смотрел на зеленоватое свечение кокона и думал о разных вещах.
Например, о том, какое нам с Лайзой выпало счастье жить в цивилизованной, свободной стране, где фурблы сохраняют свои гражданские права и рабочие места (надо только пройти медицинскую комиссию), где всякая дискриминация запрещена законом. Самый последний нищий имеет право на бесплатное питание и уход в государственной клинике на все время фурбализации. Кто знает, если так пойдет дальше, может быть, когда-нибудь у нас будет фурбл-президент!
А ведь есть на Земле страны, где фурблы объявлены вне закона. Там голодные и озлобленные люди превращаются в голодных и злобных монстров-людоедов. Там между людьми и фурблами идет кровавая война на истребление. Наше правительство не раз выражало свой протест и взывало к гуманизму, но тщетно.
Подумать только, сколько наши предки ломали головы над проблемой перенаселения развивающихся стран, но никто не мог предположить, что они решатся столь чудовищным образом. Трудно поверить, что это происходит в нашем мире и в наше время…
Однажды ночью я проснулся от странного треска. Включив свет, я увидел, что кокон лопнул. Через некоторое время оттуда появилась рука — вполне человеческая — и слабыми, но уверенными движениями начала отламывать куски белой хрупкой массы. Я стоял рядом в растерянности — не зная, следует ли помогать, или все должно произойти само собой. От волнения я забыл, что по этому поводу было сказано у Сайруса. Тем временем отверстие стало шире — внутри что-то двигалось и шуршало.
Она выбралась из кокона в едином рывке гибкого тела и встала передо мной. Нельзя передать, какое облегчение и радость я испытал. Конечно, Лайза изменилась, но стала по-своему еще прекрасней. Нежная розовая кожа блестела в свете ночника.
— Здравствуй, мой ангел.
Ее крылья затрепетали от волнения. Я сделал шаг и обнял ее.
— Милый, — прошептала жена.
Потом мы легли в постель и я долго ласкал, привыкая, ее чувствительные антенны, упругий яйцеклад и шесть очаровательных маленьких грудей.
Товарищ фурбл
Я помню, как он появился в нашем бараке — тщедушный, но гордый в своем мученичестве. Помню его первую фразу:
— Добрый день, господа.
Ответом ему был смех: какие из нас господа! Господа теперь в Париже… или в Нью-Йорке… или на Канарах. В общем, далеко — те, кто успел вовремя смыться из медвежьих объятий Родины.
— Здорово, мил человек, — начал знакомство Борода в обычной своей манере. — Как тебя звать-величать?
— Муравьев Николай Иванович.
— Ну, Муравьем будешь. А меня вот Бородой кличут. Давай к нам, расскажи, за что попал сюда.
— За правду, — блеснул глазами новичок.
— За правду! — хохотнул Борода. — Правда-то, брат, она у каждого своя. Газета ведь тоже «Правдой» зовется, да только не всякий ею подотрется. Ты конкретно расскажи, что да как. Не боись, мы здесь все политические.
Новичок с подозрением глядел на Бороду. Честно говоря, тот был не слишком похож на политического. По общему негласному мнению нашего барака, он действительно попал сюда по ошибке.
— Товарищ Первый — фурбл! — выпалил Муравей.
— Это почему же?
— Есть свидетели… И потом, разве может человек сотворить такое со своей страной? Со своим народом?
— Старая песня, — вздохнул Борода. — Этак у нас всю дорогу одни фурблы и были. Вот при Бориске было: свобода! Товару густо, а в кармане пусто. И Сашка потом чего накуролесил… Да ты тогда еще под стол пешком ходил, не помнишь ни фига… Скучная у тебя правда.
— Вот Второй — точно фурбл, — вступил в разговор Соловей с одной из своих любимых баек. Он полагал, что найдет благодарного слушателя. — Ростом маленький, без волос, а зубищи — во! Приводят, значит, к нему на допрос врага народа. Второй рычит: «Колись, гнида, а то съем!» Тот не верит. Тогда этот гад ему палец — ать! И хрумкает. Второй — ать! Все на левой руке, чтобы, значит, правой-то враг признание мог подписывать. А ежели этот крокодил разойдется, то и всю руку до плеча откусит, потом за ноги принимается. Кровища вокруг течет, а он: гы-гу-га! Смеется не по-человечески. Или вот приводят к нему бабу…
Меня заранее перекосило от предстоящего описания интимной жизни Второго, которая была якобы известна Соловью во всех тошнотворных подробностях, но тут вмешался Борода:
— Насчет фурблов тебе лучше Рабинович расскажет. Он жид ученый, с ними жил и мед-пиво пил.
Я заскрипел зубами.
— Ну, что молчишь, убийца в белом халате? Расскажи, как ты советских людей фурблом заражал!
— Это правда? — спросил Муравей, глядя на меня с опаской.
— Во-первых, — сказал я, садясь на нарах, — моя настоящая фамилия — Рябинин, и я даже не еврей. Во-вторых, я действительно занимался изучением фурбла в одном «ящике». В том числе проводил опыты на смертниках, которых нам поставляла Контора. В-третьих, можете быть спокойны: заразить так никого и не удалось. Фурбл не заразен. К сожалению…
— Почему — к сожалению?
— Потому что иначе мы бы нашли возбудителя и сделали бы вакцину. Или, по крайней мере, нашли бы способ предохраняться…
Борода хохотнул.
— Значит, никакого лекарства нет? Даже у американцев?
— Вы про «секретные лаборатории ЦРУ»? Когда-то и СПИД так объясняли. Нет, фурбл — не дело рук человеческих. И лекарства от него нет. Может быть, потому, что это вообще не болезнь.
— А что же?
— Кара Господня! — прохрипел из своего угла Пророк. — Ибо сказано в Откровении: «Из дыма вышла саранча на землю… И волосы у ней — как волосы у женщин, а зубы у ней как у львов… шум крыльев ее — как стук от колесниц… и в хвостах ее были жала, как у скорпионов… Царем над собою имела она ангела бездны…» Грядет Армагеддон, война последняя!
— Сколько их уже было — последних! — возразил Борода.
Пророк заткнулся. Он уже давно понял, что наши души ему не спасти, да, наверное, и не стоит.
— Так что же это такое — фурбл? — продолжал допытываться Муравей. Вероятно, этот вопрос мучил его еще на свободе.
— Давай лекцию, Рабинович! — подзадоривал меня Борода. Я понимал, что мои рассказы наряду с байками Соловья составляли одно из немногих интеллектуальных развлечений обитателей барака. Большинство попало сюда потому, что ругало власть, но собравшись вместе, скоро выяснило, что это довольно скучное занятие.
— В общем, есть одна гипотеза, — задумчиво проговорил я. Представьте себе текст, описывающий, допустим, рыбу. Потом он редактируется: что-то вычеркивается, что-то дописывается. Получается текст, описывающий, скажем, лягушку. Он тоже редактируется… И так далее, пока не дойдем до человека. Так же действует и эволюция. Девять десятых человеческой ДНК — это мусор, зачеркнутый текст. Но он все еще в нас! Теперь вдруг приходит писатель-формалист (враг народа, в натуре), которому человеческие страницы не больно-то интересны. А лезет он в старые тексты, выхватывает оттуда куски как попало и соединяет, зараза, по всем правилам языка. Рифма есть, а смысла нет. Вот так фурблы и получаются.
— Расстрелять его, гада, — подвел итог Борода. — Нечего народ формализдить! Верно я говорю?
— Я не понял, — признался Муравей. — Кто этот формалист?
— Кабы знать! Может Бог, может, Природа-матушка…
— Господь наш Иисус, — не выдержал Пророк, — смерть на кресте принял за грехи человеческие. Забыли люди Господа и во зверей обратились и нежить проклятую. Грядет Апокалипсис!
Все сделали вид, что ничего не слышали.
Во искупление вины перед Родиной мы должны быть рыть здоровенную канаву поперек просторов вышеупомянутой Родины. Назначение канавы представляло собой государственную тайну, которую, похоже не знал (или слишком хорошо притворялся) сам начальник лагеря. Слухи ходили разные, но большинство полагало, что работа наша имеет отношение к проекту поворота северных рек, свернутому в прошлом веке тогдашними врагами народа и ныне реанимированному лично товарищем Первым. Правда, один бывший математик подсчитал, что такими темпами нам предстоит копать еще добрых сто лет, однако это почему-то никого не смущало. Работа была столь же бессмысленной, как и вся наша жизнь…
Мы копали рядом с Муравьем, грязные и отупевшие, когда он вдруг закашлялся и выплюнул студенистый комок, который тут же смешался с землей. Сам Муравей не обратил на это никакого внимания, а у меня аж ноги подкосились. Мне ли не знать подобных симптомов! Сомнений не было — это фурбл!
Руки продолжали механические движения, а в голове галопом неслись мысли. Я знал, что несколько дней он будет испытывать мучительный голод, затем появятся сыпь и температура, и тогда он неизбежно попадет в лагерную больницу, а тамошний врач (даже с очень средним образованием) быстро поставит диагноз и примет меры. Инструкция на этот счет проста: выстрел в голову и кремация трупа (поскольку иногда превращение продолжается и после смерти). Да, лагерь — не слишком подходящее место для фурбализации. Муравью оставалось жить совсем недолго. Что я мог сделать?
За обедом и ужином я отдал ему свой паек. Муравей слопал все за милую душу, даже не удивившись. Болезнь уже начала действовать на психику. А потом меня отловил Борода и зашептал тревожным шепотом в ухо:
— Колись, Рабинович, что с Муравьем?
— То самое. Фурбл.
— … твою мать! — воскликнул наш лидер. — Накаркали! Что делать будем, морда ученая?
— Не знаю.
— Ты хоть ему сказал?
— Нет. Будет только хуже.
— Да уж…
Мы задумались.
— Бежать надо, — сказал вдруг Борода.
— Куда?
— На кудыкину гору! Подальше отседова. В лесу схоронитесь, вдвоем не пропадете.
— Вдвоем — со мной, что ли?!
— Один Муравей не справится. А ты вроде мужик крепкий, и в делах этих нелюдских сечешь.
— Ну, спасибо! Чего бы тогда всем вместе ноги не сделать?
— Извини, браток, — похлопал меня по плечу Борода. — Я здесь останусь. Мне лагерь — как дом родной… А побег я вам сделаю — как огурчик! Завтра вечером, понял? И дай Бог, чтоб про Муравья никто, кроме нас, не допер…
Он оставил меня в самых растрепанных чувствах.
С одной стороны, побег для зэка — дело самое натуральное, вполне в духе блатной романтики. Так можно и авторитет заработать. С другой стороны, я слабо представлял себе вольную жизнь в бегах. Я никогда не жил так. В лагере хоть кормят… Внезапно вся моя жизнь, весь наш мир показались мне одним большим лагерем. И неважно, как фамилия Первого и каковы повадки Второго. Все мы за пайку хлеба продали душу дьяволу, имя которому — государство.
Но судьба вновь дает мне шанс: спасти жизнь человеческую и разорвать подписанный кровью договор. Когда-то я такой шанс упустил. Что будет теперь?
Ночью меня мучили кошмары. Всколыхнулись воспоминания из прошлой жизни. И не был я больше зэком номер такой-то по кличке Рабинович, а был я Сергеем Аркадьевичем Рябининым, доктором медицинских наук, старшим научным сотрудником лаборатории «Ф».
То, что изучать фурблов опасно, я знал с самого начала. И убеждал себя, что готов на подвиг ради советской науки. Но лишь впоследствии понял, что опасно по-настоящему, — знание, идущее в разрез со стереотипами. Знание, разрушающее легенды о злобных монстрах из передовицы «Правды». Нет, слишком много в них было человеческого, в искалеченных душах и нечеловеческих телах…
На первый взгляд Алиса была классической русалкой. Правда, хвост у нее был не рыбий, а дельфиний, да и волос, которые можно было бы расчесывать, сидя на прибрежных скалях, не имелось в наличии. Но разве это главное?
О ее человеческой ипостаси я знал очень мало — из сухих строк досье, присланного Конторой. Алиса Камышова, дочь врага народа Камышова (узбекский шпион и диверсант), сама враг народа, входила в антисоветский молодежный кружок (читали Солженицына и Кабакова, пели Высоцкого и Цоя), во время следствия заболела фурблом, передана Институту для экспериментальных исследований.
Мне никогда не забыть этот кошмар — мерное гудение мотора, опускающего клетку в бассейн, и нечеловеческий визг, доносящийся изнутри. Она билась о прутья, глодала их зубами, а сама уже начала извергать потоки клейковины — не менее прочной в воде, чем на воздухе. Эти минуты мне показались вечностью.
Конечно, она должна была ненавидеть нас. Мы заслужили это. Но по дьявольской прихоти Природы ненависть обернулась любовью и прежде всего ко мне, главному ее мучителю. Возможно, прав был покойный академик Раппопорт (враг народа, вредитель и жидомасон) — фурблы приспосабливаются к окружающей среде. А чтобы выжить в нашей советской действительности, надо стать либо совершенным чудовищем, либо совершенной жертвой. Алиса склонялась ко второму варианту.
Я ставил над ней эксперименты, о которых вам лучше не знать. «Потерпи, — говорил я. — Будет совсем не больно.» Она улыбалась в ответ. А было больно. И очень больно. Нечеловечески больно. Иногда мне хотелось, чтобы она умерла и этот кошмар прекратился. Но она жила. И я писал в отчетах о невероятных способностях фурблов к регенерации.
В свободное время мы часто переглядывались через стекло, и время от времени я, не в силах побороть искушение, входил в ее маленький мирок, залезал в бассейн, и мы с упоением занимались тем, что многие называют любовью.
Я тешил себя пошлой мыслью, что невероятное наслаждение, испытываемое Алисой при наших свиданиях (благодаря особенностям ее физиологии), хоть как-то искупает мою вину.
Но всему приходит конец. Директора Института разоблачили как эстонского националиста и агента ЦРУ, и в нашем учреждении началась большая чистка. Словно из прорвавшейся канализации хлынули доносы. Советские ученые шли в ногу с эпохой!
Однажды меня вызвали на ковер. В кабинете директора наряду с его бывшим заместителем, дорвавшимся наконец до власти, молчаливо присутствовали двое в штатском из Конторы. В том, кто здесь режиссер, не было никаких сомнений.
— Ты что же это…, - кричал на меня, брызгая слюной, новый директор, — змею на груди пригрел? С фурблихой спутался?! Родину советскую на… променял!
Меня даже не уволили. Я ходил по коридорам Института, и люди шарахались от меня как от чумного. К Алисе больше не пускали. А через несколько дней я увидел ее изуродованный труп на свалке. Рядом стояли двое Конторских и разговаривали:
— Ну что, успел попользоваться?
— Ага. Страстная была, стерва.
Не помня себя, я бросился на них…
Ночь взорвалась хаосом звуков и огней. Возвращаясь из кошмара снов в кошмар реальности, я не сразу смог отличить одно от другого.
— Что происходит?
— А… его знает!
Треск автоматных очередей, дикие крики и ругань, гаснущие в огненных искрах прожектора, мятущиеся тени, топот ног… Побег? Восстание? Война? Нет! Из темноты раздавался многоголосый вой и я узнал эти звуки, не человеческие и не звериные. Кому, как не мне, знать их? Разве не этот вой разносился по подземным этажам Института, напоминая закоренелым атеистам о вечных муках Ада? Но тогда в этих звуках были боль и страдание, а сейчас — торжество и ярость.
Фурбл вошел в наш барак и остановился, принюхиваясь. Густая шерсть серебрилась в лучах Луны, глаза светились зеленым огнем, над головой торчали два выроста — уши? рога? а может, щупальца? Мне он сразу напомнил Анубиса, египетского бога смерти.
В наступившей от ужаса тишине раздавался хрип Пророка:
— Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою…
— Заткнись, мясо! — неожиданно глубоким басом рявкнул фурбл и добавил ни к селу ни к городу: — Страна рабов. Снизу доверху все рабы…
Мы согласно молчали.
— Отдавайте нашего, — приказал гость.
— Да, забирайте, пожалуйста, гражданин начальник! — вдруг залебезил Борода. — Мы о нем заботились, никому не выдали, для вас берегли. Пусть растет большой и сильный, как вы… Вот он, друг любезный, как огурчик…
Фурбл презрительно фыркнул, легко подхватил лежащего без чувств Муравья на руки и ушел, не оглядываясь…
Наутро к лагерю подтянулись воинские подразделения Конторы. Вновь намотали колючую проволоку, поставили новые прожектора и новых охранников, собрали и захоронили обглоданные трупы. Во избежание волнений провели политинформацию. И жизнь наша вернулась в привычную колею…
Спасибо товарищу Первому!
Фурбл, выходящий из моря
Я проснулся, зевнул во всю ширину зубастой пасти и поднялся с кровати. Начинался новый день.
Знали бы вы, сколько мелких неприятностей и неожиданных проблем подстерегает фурбла в быту! Куда, например, девать хвост, когда садишься; как не царапать когтями паркет и не драть обивку кресел? Да мало ли… Однако со временем все проблемы решаются и постчеловеческая жизнь входит в рамки обыденности.
Меня зовут Фрэнсис Гордон. Я был актером. Не великим, конечно, но подающим надежды. Карьера моя шла в гору, будущее рисовалось в самом радужном свете, пока вдруг, прямо на съемках не грянуло… Слава Богу, хоть успел заработать на жизнь. Но это теперь я рассуждаю так прагматично, а тогда был в жуткой депрессии. Чуть не озверел совсем…
Да, в таком виде ничего хорошего не сыграешь. Пожалуй, в прошлом веке я мог бы сниматься без грима для фильмов ужасов. Но сейчас они непопулярны, более того — осуждены. Теперь людей учат НЕ бояться монстров. Цель благородная, но вот осуществимая ли до конца — это большой вопрос. Обычная реакция людей на меня страх, а затем смущение по поводу страха. Я привык и даже сочувствую.
У одетого с иголочки молодого человека, позвонившего в мою дверь этим прекрасным летним утром, реакция была совершенно не типичная. На лице его отразились восхищение и радость. Впрочем, следующей фразой он все испортил:
— Здравствуйте. У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.
— Я ничего не покупаю, — грозно прорычал я. — Хватит с меня говорящих пылесосов и мыслящих унитазов.
— Вы не так поняли, — терпеливо улыбнулся гость. — Я ничего не продаю. Я не коммивояжер.
— А кто же?
— Представитель корпорации «Сакура» Питер Смит. Мы хотим предложить вам роль в новом японском фильме.
Предложение действительно было заманчивым, но пока слишком неопределенным.
— Ладно, заходите… Хотите пива?
— Благодарю.
Я достал из холодильника две банки, и мы сели в гостиной.
— Что за фильм? Надеюсь, не порнография?
— Ну, что вы, как можно! Напротив, речь идет о возрождении национальных традиций. Вам предлагается роль Годзиллы.
Это имя вызвало у меня лишь смутные воспоминания. А ведь когда-то я всерьез занимался историей искусства! Память стала ни к черту…
— Вы не могли бы рассказать подробнее? Я что-то подзабыл.
— Да, разумеется. Годзилла — это первобытное чудовище, вроде динозавра, которое появляется из океана и сеет смерть и разрушение по всей Японии. Возможно, вы не знаете, но в свое время Годзилла был одним из популярнейших персонажей японской массовой культуры. Да и американской отчасти тоже…
— Теперь припоминаю. А Общество защиты прав фурблов в курсе?
— Мы провели пока неофициальные переговоры — они не против. Годзилла не может считаться фурблом. Ни один фурбл не может быть ростом с небоскреб, а тем более — извергать пламя.
— Съемки все равно будут комбинированными. Вы могли бы обойтись компьютерной анимацией.
— Нет! — покачал головой Смит. — Понимаете, можно создать сколь угодно совершенные картинки, вписать их в реальность, заставить двигаться, но все равно зритель до конца в них не поверит. Живой Годзилла — дело другое. Реальное существо, с естественными для него движениями, полная правда жизни…
— Ясно, ясно…
— Кстати, вы не могли бы раздеться?
— Это зачем еще?!
— Мне нужно вас осмотреть. Что касается морды… простите, лица, я полностью удовлетворен, но ведь вам предстоит показывать все тело. Есть некоторые нюансы…
— Так мне предстоит сниматься голым?
— Ну, разумеется! — всплеснул руками Смит. — Как же иначе? Годзилла не может ходить в джинсах и рубашке. Это просто смешно!
Он тут же осекся.
— Ладно, доставлю вам такое удовольствие, — сказал я, раздеваясь, — но только учтите: температура воздуха должна быть не ниже тридцати градусов. Иначе я замерзну, заболею и, чего доброго, помру. Такова специфика хладнокровных существ. Видите, я все время ношу белье с электрическим подогревом.
— Разумеется, это будет учтено в контракте, — заверил меня Смит. Его явно не смущал мой стриптиз. Он стал осматривать меня под разными углами зрения.
— Наружных половых органов нет, — сказал я, чтобы внести ясность. — Вы это хотели знать?
— Да, в том числе и это. Мы надеемся, что фильм привлечет широкие массы детей и юношества, так что подобные требования вполне естественны.
Его забота о морали была просто трогательной!
— Ну, что, нравлюсь я вам?
— Уверяю вас, мистер Гордон, из вас получится изумительный Годзилла! Соглашайтесь, не пожалеете.
— Мне надо подумать.
— Хорошо. Я оставлю вам проект контракта… А это, — он дал мне кассету, — старые фильмы с Годзиллой. Посмотрите на досуге.
Я сидел в своем любимом кресле перед телевизором и вживался в образ. На экране огромный и неуклюжий Годзилла методично громил Токио. Зрелище было довольно занудное.
За окном послышался шум крыльев, и в дверь позвонили.
На пороге стоял Гарри Хантер. Он был похож на сфинкса.
Точнее говоря, Гарри мог бы сыграть сфинкса (в каком-нибудь фильме из древнегреческой жизни), будь он актером. Но актером Гарри отродясь не был. Он был хозяином местной закусочной на развилке дорог. Его прямой и грубоватый нрав удивительно не вязался с таинственной внешностью.
— Привет, Фрэнк. Как делишки?
— О'кей, заходи. Только ноги вытри. Все четыре, пожалуйста.
Гарри фыркнул: это была наша старая шутка.
— Ну, Фрэнк, — сказал он чуть погодя, развалясь на диване и потягивая мое пиво. — Говорят, тебя японцы купили?
— Еще нет, но все к тому идет. А ты откуда знаешь?
— Этот парень, который на них работает, растрепал у меня в баре. Все хвастался, какого классного он нашел Годзиллу и как его отметит за это начальство.
— Ну и пусть. Тебе-то что?
— Ох, Фрэнк, — поерзал на диване Гарри. — Душа болит. Чертовы япошки! Зря мы их не добили сто лет назад. А теперь и не знаешь, кто победитель. Без ножа режут. Скоро всю Америку скупят по кусочку. Города наши, земли, дороги… А ведь это все потом и кровью досталось — предкам-то нашим. Молодежь об этом не думает. Девчонки глаза растягивают, мальчишки в самураев играют. Вот дела-то какие!
— Смешно, — сказал я. — И кто это говорит? Сфинкс. И кому он это говорит? Человеку-аллигатору, потенциальному Годзилле.
— Ничего тут нет смешного! Да, я фурбл, и не стыжусь этого. А кто будет стыдить — дам по морде. У меня лапа тяжелая! Пусть я не человек больше, но я американец! И ты американец, хоть и крокодил. И флаг наш американский, звездно-полосатый, а не какое-то там красное пятно на простыне.
— Ты что, хочешь, чтобы я отказался?
— Хочу, Фрэнк. Пошли японцев в задницу.
— Иди-ка ты сам! В кои-то веки у меня есть шанс заработать лишний доллар, и я его не упущу! Это по-американски…
Сердито урча и взрыкивая, Гарри покинул мой дом, а я сел досматривать фильм. Настроение у меня было самое поганое.
На следующий день ко мне заехал мой адвокат Эрл Скиннер.
Вас, может быть, удивляет, почему все заходят ко мне, а не наоборот. Но после того как я стал фурблом, у меня и привычки поменялись: не люблю бывать на людях — к чему народ пугать, да еще бесплатно? К тому же Эрл — мой бывший одноклассник и старый друг.
Я решил продемонстрировать ему свои успехи: угрожающе поднял передние лапы, оскалил пасть и весьма натурально заревел.
— Недурно, Фрэнк, совсем недурно, — мне так и не удалось согнать с лица Эрла его обычную снисходительную улыбку. Помню, она бесила меня еще в школе. — Ну, что тут у нас?
Мы сели изучать контракт.
— Слушай, — сказал вдруг Эрл, наморщив лоб. — А этот Смит не сказал, как вышел на тебя?
— Нет. Что ты имеешь в виду?
— Не стучался же он во все двери, верно?
— Наверное, нет. Он знал, куда шел. Знал, как меня зовут. Может быть, его навел кто-нибудь из моих бывших коллег-актеров?
— Тогда он бы наверняка сослался на них, чтобы завоевать твое доверие. Скорее всего, Смит или его хозяева воспользовались Национальной картотекой фурблов. Интересно, кто их туда пустил…
— Мне совсем не интересно. К чему ты это все?
— Да так… Как ты думаешь, Фрэнк, сколько в стране фурблов твоего типа?
— Ну, наверное, немало. Разные есть…
— А сколько среди них актеров?
— Черт его знает! Не думал об этом.
— Возможно, ты один такой, Фрэнк. Один-единственный. Если это так, мы можем запросить гораздо больше.
— Стоит ли искушать судьбу, Эрл? Неблагодарное это дело!
— Ну, как хочешь…
Хотя дело двигалось к счастливому финалу, странная тревога не давала мне покоя — были тому виной брюзжание Гарри или намеки Эрла. Да и Смиту я почему-то никак не мог дозвониться.
И вот, как-то ночью мне привиделся довольно жуткий сон.
Я был Зверем, выходящим из моря. Я поднялся из темных глубин, чтобы уничтожить солнечный мир ненавистного мне острова.
Он раскинулся передо мной во всю ширь, обреченный мне в жертву, и я взревел торжествующе, благодаря за это богов Ада.
Я пошел, сметая на своем пути игрушечные коробки домов, паутину электрических линий, все хитроумные творения ненавистных людишек. Понастроили тут!
Я пнул какую-то штуку, и она взорвалась. По-моему, это была атомная электростанция.
Небоскребы вставали у меня на пути, и я крушил их направо и налево, словно трухлявые деревья, в которых копошились букашками люди. Ради смеха я хватал их и давил, как спелые красные ягоды.
Толпа хрустела у меня под ногами, превращаясь в кровавое месиво. Крики ужаса и боли тешили мой слух.
Для полноты картины я заливал города огнем — он весело бушевал на руинах.
Я заревел — мне было весело тоже…
К чему пересказывать? Вы такие вещи видели. Не с Годзиллой, так с кем-нибудь еще. Но смотреть — это одно, а пережить совсем другое. Пусть даже во сне. Не каждому удается заглянуть в себя и ужаснуться увиденному. Можете считать меня идиотом, но я сказал себе: нет, это не для тебя!
И потом мне стало обидно за человечество. Как притягивают нас Смерть и Насилие! Мы готовы поклоняться им снова и снова, не жалея времени и денег. Нашими кумирами становятся чудовища. Мы ужасаемся, но втайне восхищаемся ими. Мы завидуем их адской мощи и жестокости. Мы щедро питаем Зверя в глубинах души — а потом удивляемся, когда он выходит на поверхность красноречивой статистикой пороков и преступлений.
Черт, кажется, это из какой-то роли…
В общем, я наконец дозвонился Питеру Смиту, а он говорит:
— Я очень сожалею, мистер Гордон, но корпорация снимает свое предложение.
— Это почему еще?
— Насколько мне известно, на данную роль нашли актера-японца.
— Он что, больше похож? Или дело в «национальных традициях»?
— Ничего не могу сказать по этому поводу.
— Ну и ладно. Я сам хотел отказаться. Всего хорошего!
Я бросил трубку и послал японцев в задницу. Потом подумал и послал туда же некоторых наших деятелей. Догадываетесь, кого?
Глупая история, конечно, но для меня она не прошла даром. Я словно вновь вылез из кокона — на этот раз невидимого, из комплексов и амбиций. Давно пора было выйти в свет!
Я развлекаю детвору, фотографируюсь с туристами и спорю с Гарри о политике. Живу полнокровной жизнью.
Иногда удается заработать лишний доллар. Это по-американски!
Крылья фурбла
— Можно? — спросил я, высовываясь из-за балконной двери.
— Нужно! — рявкнул в ответ шеф.
Я прошел в кабинет, стараясь не ронять перья на ковер, и встал с независимым видом, уставившись поверх головы шефа на красочную эмблему нашей фирмы, висящую на стене.
— Что ты там новое углядел? — продолжал ворчать шеф. — Не можешь в глаза смотреть? Правильно! Опять ты у нас отличился. Ох, лопнет мое терпение, и пошлю я тебя ко всем чертям…
Я непокорно молчал. А что такого страшного случилось? Ну, пролетая мимо одного из окон многоквартирного дома, я заметил там дамочку, взявшую моду ходить в неглиже, а она, на мое несчастье, заметила меня. Ну, подняла она шум, а я от избытка чувств спикировал вниз, на тротуар, где прохожие не замедлили также выразить мне свое неодобрение.
Не пошлет он меня никуда. Не так уж много выходит из кокона крылатых фурблов, а тех, кто может нормально летать, еще меньше. Поругает, премии лишит, а не уволит. В одной лодке сидим.
— Ты позор фирмы. Мы «Орлиные крылья» или что?
Я невольно хмыкнул. Дело в том, что мой шеф, мистер Дуглас Игл, был единственным живым существом в нашей компании (не считая секретарши и кактуса), не имевшим крыльев. Так что само название казалось мне шуткой. К сожалению, сам Игл относился ко всему весьма серьезно.
— Смеешься? Как бы плакать не пришлось! Ладно, прощаю, но в последний раз. Получи у Мэри задание и лети. Да смотри, чтоб без фокусов. Глаза б мои тебя не видели!
Меня зовут Кен Веттер. Мне двадцать лет. Четыре года назад я стал фурблом. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, будь все иначе? Вообще-то я был (и остаюсь) порядочным разгильдяем. Вряд ли бы я окончил колледж и стал примерным членом общества. Скорее всего, стал бы одним из «одиноких странников», бродящих по стране в поисках цели и смысла бытия.
А смыслом моей жизни стал полет. Не сразу я оценил щедрый дар судьбы, но когда осознал — возрадовался. Нет, не случайно мне даны были крылья, есть в этом что-то созвучное моей мятежной душе. Детские сны воплотились в жизнь. Теперь сочетаю приятное с полезным.
Я поднимаюсь над городом и парю. Вот то, что мне нужно, простор и свобода. Здесь, наверху, все звуки сливаются в один мерный рокот большого города. Мой путь лежит между зеркальными монолитами небоскребов. Кажется невероятным, что их возвели те маленькие козявки-людишки, которые бесконечным потоком бегут по улицам или давятся в автомобильных пробках. Летают, правда, вертолеты, но не так уж их много. Слишком дорогое удовольствие для бескрылых.
Что ни говори, а самые быстрые, надежные и дешевые курьеры в городе — это мы, «Орлиные крылья». Так, по крайней мере, утверждает наш шеф, понося при этом конкурентов — «Небесных драконов» Хван Чанга.
Я встретил ее на одной из своих любимых посадочных площадок.
Собственно, никакие это не посадочные площадки, а просто достаточно широкие карнизы, крыши или другие архитектурные детали, на которые не претендуют люди, и которые могут использовать для передышки в полете такие существа, как я.
Она блестела фиолетово-черной чешуей, покрывавшей ее тело словно цирковое трико. Очевидно, по этой причине, она не считала нужным носить другой одежды. Обтянутую гладкой темной кожей голову венчал костяной гребень. За спиной виднелись перепончатые крылья рептилии.
— Привет! — сказал я, приземляясь рядом. — Вы здесь часто бываете?
— Привет, — улыбнулась она. — Вообще-то я здесь случайно.
— Кен Веттер, — представился я.
— Синтия Дрейк.
Мы пригляделись друг к другу. Судя по фирменной сумке на боку, она поднялась в воздух не ради забавы.
— Ты из «драконов»? — прямо спросил я.
— А ты, наверное, из «орлов»? — догадалась она.
Мы представляли враждебные организации. Это возбуждало.
— Давно летаешь? — деловито спросил я.
— Год и три месяца.
Я покровительственно ухмыльнулся: мой стаж был куда больше. Эта реакция не ускользнула от ее огромных золотистых глаз. Она вызывающе посмотрела на меня:
— Давай, кто быстрее до того купола?
— Давай.
На моей стороне было эволюционное преимущество птиц, да и опыт в полетах. Я без труда обогнал ее, не задумываясь о том, что теряю время (которое — деньги). Однако Синтия не унималась.
— А так сможешь?
Она сделала в воздухе трехкратное сальто-мортале. Видимо, это был самый крутой из ее трюков. Бедняжка! Я без труда повторил его.
На последнем витке из моей неплотно закрытой сумки выпал пакет и, недолго думая, камнем рухнул вниз. Я сложил крылья и спикировал следом. Мне удалось поймать свою поклажу в нескольких футах над головами ошарашенных прохожих. Испуганно заплакал чей-то ребенок.
Когда я вернулся на высоту, Синтии уже и след простыл. А вернувшись с задания, я получил очередной разнос от шефа.
Я вспоминал эти воздушные свидания, пытаясь выяснить для себя важный вопрос: действительно ли мисс Дрейк подставляет меня, провоцируя на неподобающие серьезному и ответственному «орлу» поступки, или у меня развивается паранойя? Ведь тот первый раз был отнюдь не последним. Она была всегда мила со мной, но почему-то вечно я оставался в дураках.
Тем временем крылья несли меня в сторону от привычных путей. Не нравился мне этот адрес… Внизу показались городские трущобы. Говорят, в таких местах опасно. Это «слепое пятно» города: местные жители, упорно не желая внимания властей к своим сомнительным делишкам, постоянно разбивают или откручивают полицейские телекамеры. Копы, конечно, ставят новые, но все повторяется сначала…
Я опустился на темную замусоренную улочку между двумя развалинами, озираясь в поисках нумерации домов. Мне было очень неуютно. В ноздри бил запах плесени и экскрементов.
За спиной послышался шорох. Я быстро повернул голову на сто восемьдесят градусов, но это оказалось излишним.
Они обступили меня со всех сторон: парни моего возраста, а то и помладше. Просто молодые подонки. В руках у них были ножи и куски арматуры. Выражение их лиц не сулило ничего хорошего.
Предводителем у них был тощий паренек со светлыми волосами и голубыми глазами — просто ангелочек, если бы не дьявольская ухмылка на обкусанных губах. По модной одежке он не был похож на трущобного жителя.
— Попался, грязный фурбл! — прошипел он.
— В чем дело? — спокойно спросил я.
— «В чем дело?» — издевательски переспросил он. — А в том, мерзкий фурбл, что ты оскверняешь землю людей. И поплатишься за это, как и все ваше поганое племя.
— Извините, ребята, не захватил с собой наличных.
— Нет, не этим! — торжественно взвизгнул главарь. — Ты расстанешься с тем, что тебе очень дорого, но иметь не положено. Ибо сказано: Бог создал человека по образу и подобию своему, а вы, фурблы — сатанинское извращение.
— Что за проповеди? Чего вы от меня хотите?
— Отрежем тебе крылышки и ощипаем, как курицу.
Бандиты глумливо заржали. Я предпринял отчаянную попытку взлететь, но они накинулись на меня с разных сторон и повалили на грязный асфальт. Я увидел скалящего белые зубы негритенка и подумал, что лет сто назад он мог бы оказаться на моем месте…
Очнулся я в больнице. Должно быть, подключенная ко мне аппаратура чутко среагировала на изменение состояния, потому что через пару минут в палату вошел врач, похожий на старого Эйнштейна.
— Ну-с, как мы себя чувствуем?
— Погано. Слабость какая-то.
— Это от лекарств.
— Понятно. Доктор, а я жить-то буду?
— Жить-то будешь, — задумчиво произнес док, запуская пальцы в свою шевелюру. — Кстати, как тебя зовут?
— Кен Веттер.
— Правильно. А меня — Росс Милтон. Что произошло, помнишь?
— Да. Какие-то подонки хотели меня ощипать, как…
Я запнулся. Милтон соболезнующе кивнул головой.
— А крылья, док? — холодея от ужаса, спросил я. — Они их…
— Увы, мой мальчик, увы.
— Чертовы ублюдки!
— Не дергайся, тебе вредно. А паниковать — рано. Слышал про регенерацию? Недаром говорят: заживает, как на фурбле.
— Значит, крылья вырастут снова?
— Я врач, а не ясновидящий. Посмотрим. Раз ты вышел из комы, теперь мы сможем провести более подробные исследования. А теперь с тобой хочет поговорить полиция.
— Детектив Барнет, — представился вошедший. — Могу я задать вам несколько вопросов?
— Конечно.
— Вы видели нападавших на вас?
— Разумеется.
— Сможете их опознать?
— Наверное.
— Среди них были несовершеннолетние?
— Да. Дико, правда?
— Они хотели ограбить вас?
— Нет.
— Но чем-то они мотивировали свои действия?
— Тем, что я мерзкий фурбл. Бог, знаете ли, создал человека по образу и подобию своему, а такие, как я — извращение.
— Чушь! — возмутился присутствовавший при разговоре доктор. — Нельзя же понимать религию так буквально. Иначе получится, что у Бога тоже есть и прямая кишка, и мочевой пузырь, и семенники…
— Ну, одного-то ребенка он сделал, — выдавил я из себя улыбку. Ко мне возвращалось чувство юмора.
— Не будем отклоняться от темы, господа, — холодно произнес полицейский. — Скажите, мистер Веттер, зачем вы полетели в тот район?
— Это моя работа. Я же курьер. Мне надо было доставить пакет… Что, кстати, с ним?
— Он на экспертизе. Вы знали человека, которому должны были передать его? Вы когда-нибудь раньше летали по этому адресу?
— Нет, а что?
— Внутри были только чистые листы бумаги.
— О! — выдохнул я, понимая. — Значит, это была ловушка?
— Похоже на то.
— Но зачем?…
Барнет только головой покачал.
— Многое пока неясно. Ваш случай отнюдь не единичен, есть и другие. Ту банду мы взяли и надеемся получить некоторые ответы. Спасибо вашей подружке!
— Какой подружке?
— Мисс Синтии Дрейк. Это ведь она вызвала полицию и «скорую помощь». Ну, поправляйтесь…
Когда она вошла в палату, я встретил ее долгим оценивающим взглядом. Неужели она как-то причастна к этому беспределу?
— Слава Богу, Кен, с тобой все в порядке!
— Не совсем. Скажи-ка лучше, что ты делала в том квартале?
— Ладно, — она вздохнула. — Это все мой шеф, Хван Чанг. Он прослышал о твоем разгильдяйстве и решил, что ты — самое слабое звено в «Орлиных крыльях». Он послал меня следить за тобой и всячески сбивать с пути истинного. Вот я и следила…
— Нападение организовал тоже он?
— Ты что, с какой стати?! Знаешь, как он испуган всем этим делом? Он ведь из рода азиатских эмигрантов, на них когда-то тоже были гонения.
— Когда-то…
— Он говорит, все может вернуться.
— Типун ему на язык!
Мы рассмеялись, чтобы развеять грустные мысли. Я совсем не сердился на нее. Ведь если бы не ее задание, мы бы могли никогда и не встретиться.
Прошло несколько дней. Ободранные перья быстро отрастали, от чего меня охватывал порой ужасный зуд. На спине образовались два твердых выроста, дарившие мне сладкую надежду. Несколько раз меня подвергали сканированию, но результатов не сообщали, пока однажды доктор Милтон не навестил в меня в таком задумчивом настроении, что я сразу заподозрил неладное.
— В чем дело, док?
— Я должен сообщить тебе результаты сканирования. А они неважные. Боюсь, что крылья тебе восстановить не удастся.
— Но они же растут!
— Все, что у тебя вырастет, — это два горба. Извини, сынок, но не в моих правилах скрывать правду. Поражены зоны роста…
Он еще что-то говорил, осыпая меня медицинскими терминами, а я уже совсем не слышал его, только шум в ушах. Темное отчаяние овладевало мной.
— Я никогда больше не буду летать, — прошептал я.
— И что? — резко спросил док. — Это еще не конец света!
— Вы не понимаете…
— Наверное. Я ведь никогда не летал. У меня никогда не было крыльев. Как и у большинства людей, да и фурблов, кстати, тоже. Это не мешает нам жить и работать, и радоваться этому. У тебя был необычный дар, ты его утратил, но ты не стал калекой, ты просто будешь теперь как все. Начнешь новую жизнь…
— Мне не нужна жизнь без полетов.
— Выкинь эти мысли из головы! Крылья — у тебя в душе. Не опускай их, лети дальше. Ты должен найти свой путь.
Я обреченно молчал.
Меня навестил шеф. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Его неловкая жалость резала мне сердце.
— Слушай, насчет денег ты не беспокойся… Оплатим как производственную травму… И лечение — отдельно… Ну, и можешь остаться на фирме…
— Кем? Уборщиком? Вахтером?
— Не надо психовать, Кен, что-нибудь придумаем.
— Спасибо, мистер Игл, но мне ничего не нужно…
Потом появилась Синтия — тоже решила поддержать меня.
— Я тебя не оставлю, Кен. Мы ведь друзья, верно?
— Не знаю.
— Ты сам на себя не похож. Нельзя же так!
— Почему нет? Все кончено.
— Ничего не кончено! Соберись с силами, Кен. Я понимаю, как тебе тяжело. Но ты выдержишь, я верю. Ты можешь!
Я горько усмехнулся ее невольному каламбуру.
Возможно, я действительно покончил бы с собой. Лежа на больничной койке, я перебирал в уме различные способы прощания с жизнью — более или менее отвратительные и болезненные. Наконец я остановился на том, чтобы спрыгнуть с моей любимой посадочной площадки вниз. Говорят, люди, падающие с большой высоты, умирают еще в воздухе — от разрыва сердца. Не знаю, относится ли это к фурблам, но по крайней мере последние мгновения я проведу в полете. Сделав это важное решение, я расслабился.
И заснул.
Мне снился странный сон: я вновь летел над городом, но уже как человек, без крыльев, словно в детских мечтах. Неведомая сила влекла меня все выше и выше… И вот уже исчезла куда-то земля, кругом лишь бездонная синева и причудливая игра облаков. Солнца я тоже не видел, но вокруг разливался серебристый свет.
Неожиданно я понял, что не один здесь. Прямо передо мной из тумана появилось огромное пернатое существо. Возможно, это был фурбл, но ничего подобного я в жизни не видел. Существо имело шесть крыльев, неторопливо двигающихся в едином ритме, при этом перья переливались всеми цветами радуги. У существа было штук двенадцать глаз, и все они смотрели на меня.
— Ты не сделаешь того, что задумал, — сказало оно. — Ты не имеешь такого права. Не для этого тебе даны были крылья.
— Но я потерял их!
— Это только видимость. Надо смотреть глубже. Открой свой разум и постарайся понять: крылья — внутри тебя.
— То же говорил док. Но это все слова! Что мне делать?
— Учить других. Учить летать…
Голос существа становился все тише и неразборчивей. Оно растворялось в сияющем тумане облаков. Я больше ничего не видел.
И проснулся.
Было три часа ночи. Сон больше не шел. Я лежал и думал.
Скрипнула дверь, и в палату вошел зевающий док. В мятом белом халате и с непричесанной шевелюрой он выглядел совсем по-домашнему.
— Как дела, Кен?
— Все в порядке.
— Бессонница мучает?
— Слегка. Мне кое-что приснилось, док, не знаю, как понять.
— Ну, расскажи.
Я стал пересказывать свой сон, мучительно подбирая слова, а когда закончил, решил, что зря это сделал: док Милтон смотрел на меня с явным интересом — должно быть, решил, что я спятил.
— Ты никогда не был особенно религиозен, Кен? — спросил он.
— Да нет.
— А твои родители, бабушки, дедушки?
— К чему это вы клоните?
— «И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя…»
Похоже, ты видел серафима, приятель. Одного из четырех. Того, что смахивает на орла.
— Это из Библии, что ли?
— Угу. Откровение Иоанна Богослова.
— И что же это может значить?
— Кто знает? Может, просто шутки подсознания, которое вдруг решило дать тебе совет в сложной ситуации.
— Насчет «учить летать»?
— А почему бы и нет? Кому же еще этим заняться, как не тебе?
Я промолчал.
— Ладно, спи, — буркнул Милтон. — Утро вечера мудренее.
На другой день специально приглашенные Дуглас Игл и Хван Чанг встретились у дверей моей палаты, а войдя, застали нас с Синтией воркующими, как голубки.
— Не доверяй этим людям! — тут же заявил шеф. — Они только и думают, как бы воткнуть нам нож в спину.
— Я удивлен не меньше вашего, мистер Игл, — церемонно ответил Чанг. — Но, уверяю вас, мои мысли имеют сейчас совсем иное направление. Думаю, мы можем поговорить как цивилизованные люди, не опускаясь до варварской склоки.
— Хорошо, — буркнул шеф. — Но я требую объяснений, Кен.
— Конечно, — улыбнулся я. — Мы с мисс Дрейк открываем школу.
— Какую еще школу?
— Школу полетов. Для крылатых фурблов.
— Интересная мысль, — заметил Чанг.
— Чушь! — тут же заявил Игл. — Кому это надо?
— Вам, господа. Мы будем готовить вам кадры.
— Извини, Кен, но раньше я как-то обходился без этого.
— Напрасно. Вы думаете, летать — это так просто? Думаете, это умение дается вместе с крыльями? Вовсе нет. Даже птицы учат своих птенцов летать, а у них инстинктов побольше. Мы с Синтией всему научились сами, набивая себе шишки, учась на ошибках. Для этого нужны сильное желание и воля, не говоря уже о времени. А как быть тем, кому их не хватает? Многие крылатые фурблы так и не решаются по-настоящему использовать свои крылья, и те остаются лишь декоративными придатками. Поэтому мы, научившиеся, должны научить других, поделиться опытом, открыть им небо. Ну, и заработать на этом не помешает.
— Я готов инвестировать этот проект, — быстро сказал Чанг.
— Черт побери, почему вы вечно лезете первым? Я тоже готов! — проворчал Игл. — И зачем ты только позвал его, Кен?
— Я за здоровую конкуренцию.
— Спасибо, док, — я пожимал руку доктору Милтону.
— Не за что. Это моя работа.
— Если бы вы не объяснили мне тогда… Ну, про серафима…
— Какого еще серафима? Ты что-то путаешь.
— Ладно, неважно. Спасибо вам большое. Прощайте!
— Будь здоров!
Я вышел из стен больницы и посмотрел в далекое голубое небо с редкими облаками. Потом перевел взгляд пониже.
Меня ждала Синтия.
Комментарии к книге «Мир фурблов», Алексей Викторович Лебедев
Всего 0 комментариев