Аластер РЕЙНОЛЬДС Неистощимость
Всю дорогу вверх по холму Мойра Кербишли тащилась за желтым сигнальным огнем грузовика с песком, и дворники ее «вольво» с трудом расчищали снег. За нею вверх ехала другая машина, также светившая теперь фарами. Она не видела водителя, но очертания темного приземистого корпуса наводили на мысль о чем-нибудь более модном: «БМВ», «мерседесе», возможно, «ауди». В такой час ночи движение по дороге в обе стороны довольно вялое, но как только Мойра подумывала пойти на обгон, даже просто вильнуть в сторону, чтобы обозреть весь борт грузовика с песком, как другая пара фар выскакивала подобно чертику из табакерки. Мойра поспешно пристраивалась обратно за грузовиком, а водитель сзади выражал свое мнение о ее маневре очередной серией вспышек передних фар.
— Мудак, — комментировала Мойра.
Она с облегчением выбралась на гребень холма и свернула с главной дороги, хотя и держала теперь путь по ухабистому, замысловато петляющему проселку без посыпки. По крайней мере, этот участок дороги она преодолевала в одиночестве и могла ехать в приемлемом для себя темпе. Она держалась второй передачи, аккуратно въезжая в слепые повороты — не вынырнут ли навстречу машины или тракторы? — но сомневалась, что по проселку еще хоть кто-то рулит.
Вскоре проявился приметный, знакомый ей горбатый мостик. Она медленно преодолела его, выхватывая фарами из мрака высокие ветви деревьев на противоположном берегу ручья. Среди прочего фары высветили пару нахохлившихся сов, заставив тех застыть в неподвижности. Совы напоминали каменные декоративные статуэтки из лавок прикладного искусства. Дальше, на некотором расстоянии по дороге, горели огни коттеджа Йена.
Он вызвал ее сюда часом ранее, и голос у него был скверный. Не сказать чтобы в точности депрессивный, суицидальный — он говорил как раз о том, что не намеревается убивать себя, — но перевозбужденный, маниакальный, а такое состояние ума Мойра считала немногим менее опасным. Зная Йена, она была уверена, что дела в любой момент могут пойти совсем худо. Она пожалела, впрочем, что не заговорила ему зубы по телефону, а решилась приехать. Надо было сначала погоду глянуть, да и время суток не помешало бы проверить. Но стоило Мойре отложить телефон, как она поняла, что нарушить обещание не сумеет.
— Чертов Йен, — проговорила она.
Они повстречались лет пятнадцать назад, на последнем университетском курсе. Оба увлекались парашютным спортом, Йен — серьезно, Мойра — потому, что ей нравился один парень из кружка парашютистов. С ним в итоге ничего не срослось, но у Мойры понемногу развился искренний интерес, который она несла по жизни еще несколько лет после выпуска. И там встретила Йена: не сказать чтоб ее тип, но достаточно интересный собеседник, чтобы и после клуба с ним пересекаться. Мойре в нем нравился неизменный кипучий энтузиазм по самым сумасбродным делам. На последнем курсе она потеряла счет восхитительным планам обогащения, которые Йен намеревался реализовать, как только диплом получит. Надо признать, Йен угадал за мобильными телефонами великое будущее задолго до того, как их стали рассматривать в роли, отличной от демонстрационной поделки. Но, что для Йена также вполне типично, ничем он эту свою уверенность не подкрепил. Некоторое время, когда про веб еще никто был особо не в курсе, Йен возился с компами — конструировал графические интерфейсы пользователя, упрощая навигацию по Интернету и передачу файлов. Среди продемонстрированных Мойре идей проскакивали истинные жемчужины: она до сих пор была уверена, что, если бы он сохранил интерес к ним, мир ныне двигался бы по другому пути, тому, где Йена Кэлдикота именовали бы отцом Всемирной паутины. Но нет: его снова что-то отвлекло, и компьютеры пылились по кладовкам, пока Йен забавлялся с радиоуправляемыми моделями птеродактилей из бальзы, стравливая их друг с другом. Мойра не вполне понимала, откуда у него на все это деньги, но Йен на себя ни пенни не тратил. Коттедж потихоньку разваливался, а гардероб Йена составляла в основном та же одежда, какую он в университетские годы носил.
— Чертов Йен, — снова произнесла Мойра.
Она сбавила скорость, узнав ворота фермы. В десятке метров дальше поворот на дорожку, ведущую к самому Йену. Снег продолжался. Она вписалась в поворот, колеса прокрутились, но снова поймали сцепление с заснеженным гравием. Затормозила она уже перед коттеджем. «Остин-метро» Йена бело-голубым клином маячил у заброшенного гаража. Мойре подумалось, что под снегом все машины кажутся изящными, восхитительными, словно концепты, только вырулившие из аэродинамической трубы.
Она выключила фары и заглушила двигатель, потом посидела пару минут, глядя на коттедж. Ну что, приехали. Ее разом обступили незримые вероятности. Она снова вернулась мыслями к телефонной беседе: Йен настойчиво уверял, что не собирается кончать жизнь самоубийством. Если он так и не решился на самоубийство, значит, в какой-то момент взвешивал в голове альтернативу. Мойре было известно, что Йен и на несколько минут не способен задержаться на определенном решении, и она поневоле тревожилась, как бы он опять не передумал.
А что он делал, пока она была в пути? Что, если в доме никого живого нет? Вид у коттеджа теплый и уютный, окно нижнего этажа отбрасывает на снежный ковер продолговатый желтый отсвет. Что, если придется дожидаться здесь прибытия скорой помощи и полицейских?
Мойра вылезла из «вольво», заперла дверцу и направилась ко входу. Где-то вдали заухала сова. Наверно, из попавшейся ей на дороге пары.
Она стукнула в дверь дома. Йен открыл. Он был в красных растянутых спортивных штанах и грязновато-желтой футболке с эмблемой группы «Levellers». Босой.
— Прости меня, — сказал он.
— Значит, ты именно такой мудак, каким я тебя считала, — с неописуемым облегчением откликнулась Мойра.
— Я не понимал, что уже так поздно. И что снег идет.
— В этом твоя основная проблема, Йен. Ты не останавливаешься, чтобы подумать.
Он хитро улыбнулся.
— Ну почему. Я как раз о многом размышлял. Потому и позвонил.
— Я очень рада это слышать. Йен, я устала за тебя переживать, черт побери.
— Лучше входи.
— Да уж, лучше бы мне войти, ты не находишь?
Йен провел ее в дом. Она постучала ногами по полу, отряхивая снег с ботинок. Коттедж снаружи выглядел теплым и уютным, словно с рождественской открытки в диккенсовском духе. Внутри, если Мойру спросите, было холодновато. Она сняла пальто и повесила его на перила у подножия лестницы, обрадовавшись, что натянула еще и плотный неудобный свитер.
— Будешь чашечку чего-нибудь? — поинтересовался Йен.
Она решила, что разберется, как тут у Йена дела, и сразу поедет обратно.
— Кофе, — ответила она. — Черный, без сахара.
Мойра прошла за ним на кухню. Ну, не так плохо, учитывая все обстоятельства. Единственным источником света служила тусклая электролампочка без абажура, свисавшая с потолка, и полумрак маскировал большую часть мусора и хлама. У стен в два-три яруса навалены картонные коробки с изображениями мониторов и принтеров. Призрачно отсвечивали из сумрака куски белого пенопласта. Птеродактиль из бальсового дерева с отломанным крылом косил на Мойру черным глазом из инопланетно искривленного черепа. Горный велосипед оттенка оранжевый металлик подпирал обшарпанную дверь; колес у него не было. В конце кухни виднелись пара ящиков из-под упаковок мюсли и растворимого кофе, полупинтовая бутылка молока и пустая коробка из-под пакетов супа с лапшой быстрого приготовления. На полках никакой еды или питья. Вместо кулинарных справочников — книжки по программированию на C, Perl или Java, дзен-буддизму (с обтрепанными краями страниц), квантовой механике и дикорастущим грибам, а также пара незнакомых Мойре романов Бена Элтона.
Он вложил ей в ладони чашку кофе. Усевшись на раздолбанный деревянный стул с края стола, она наблюдала, как Йен устраивается на стуле напротив. Через окно без штор Мойре было видно, что снег продолжает идти.
— Ты не против, если я закурю? — спросила она, вытаскивая пачку сигарет.
Йен порылся среди пустых упаковок из-под пиццы и выудил пепельницу. Она была металлическая, с тиснением: студенты такие из пабов частенько воруют.
— Я надеялся, ты уже бросила.
Мойра постучала ногтем по пачке сигарет.
— Нет, это чертовски маловероятно. Мои счастливые сигареты. Помнишь?
— Серьезно?
— Да, серьезно. — Она пригубила кофе, мысленно порадовавшись, что не пьет его с молоком. Когда Йен подавал кофе с молоком, в нем всегда плавали маленькие айсберги. — Но дело не во мне. Я сюда не для пустопорожнего трепа приехала. Йен, ты меня беспокоишь. Меня тревожит вся эта твоя болтовня насчет того, как ты не собираешься кончать жизнь самоубийством.
— Надо полагать, — сказал Йен, — я немножко перевозбудился.
— Ты же не собираешься на самом деле?..
— Не о том речь, — сказал Йен. — Я бы не смог, даже пожелай того.
— Рада это слышать.
Мойра протянула руку через стол и накрыла его ладонь своей.
— Йен, я в курсе, тебе нелегко пришлось, не все получалось так, как тебе хочется. Но ведь ни тебе, ни мне не пришлось совсем худо. Правда?
— Ты не понимаешь, — сказал Йен и вежливо отвел руку. — Я не имею в виду, что не смог бы покончить с собой, поскольку мне стала противна идея самоубийства. Я имею в виду нечто куда более фундаментальное.
Мойра закурила. Сделала длинную затяжку, смерила Йена взглядом, каким, по ее мнению, должны тюремные психологи удостаивать несносных узников с большими сроками заключения.
— И что же это?
— Я пришел к выводу, что я бессмертен.
— Ясное дело, — тихо проговорила Мойра.
— Да?
— Да, — продолжила она, тщательно обдумывая каждое слово. — Я помню наш разговор на эту тему последний раз в пабе. Твое наисвежайшее безумное увлечение. Ты в Интернете начитался про то, как все живущие пребудут вовеки. По крайней мере, если не пожелают иного и подготовятся как следует. Как бишь это называется, эксгибиционизм?
— Экстропианизм, — с вежливой усмешкой поправил Йен.
— Верно. Ну что, собираешься пожертвовать свою голову в морозильник, чтоб тебя воскресили в будущем? Или надеешься протянуть еще лет тридцать, а там машины захватят мир и учинят нам всем вечный рай на земле? Сингулярности дожидаешься, э?
Мойра отпила еще немного кофе, заметив на столе стопку старых научных журналов. «Нью Сайентист», «Сайентифик Америкэн», все такое.
— Йен, мне это кажется херней собачьей, но наверняка знать нельзя.
— Это не херня собачья, — отозвался он. — Или, возможно, херня собачья, но дело не в ней. Я не имею в виду достижение бессмертия медицинскими средствами или выгрузку содержимого мозга в компьютер. Размышления об экстропианизме послужили только катализатором, необходимым для четкого осмысления проблемы. Все эти подходы не учитывают главного. Я понял, что бессмертие гораздо проще, чем принято считать.
Она снова оглядела книжные полки.
— Волшебные грибочки?
— Вероятно, не стоило вообще тебе звонить…
— Йен, слушай, ты меня извини, конечно. Но ты меня вытащил из дому в такую погоду своим нытьем о том, как подумываешь покончить жизнь самоубийством, и после этого…
— О том, как я подумываю не кончать жизнь самоубийством, — уточнил он.
— … я сюда добираюсь, чуть не разбив при этом машину два раза, и ты не предлагаешь мне ничего, кроме пустопорожнего трепа о бессмертии. Йен, ты меня извини, но это уровень посиделок в пабе за пивом. Это не стоит того, чтобы Мойра из дому поздно вечером к тебе срывалась.
— Но я думаю, что стоит.
Йен потянулся через стол к стопке научных журналов и отпихнул их подальше.
Там лежал револьвер.
— Бля-а, — выдохнула Мойра. Небольшой револьвер, в ладонь влезет. Он казался ужасно знакомым, и это ее удивило. Мойра никогда в жизни не видела настоящих револьверов. — Ну пожалуйста, скажи, что это имитация.
— Имитация, — согласился Йен, — но переделанная для стрельбы настоящими пулями. Есть сайт, где рассказывается, как это сделать. Не нужно ничего особенно экзотического, просто повозиться малость. — Он мотнул головой в сторону динозавра из бальсы. Да, Йен мастак возиться с чем угодно, подумала Мойра завистливо. Если кто и способен переделать игрушечный револьвер в настоящий, так это Йен Кэлдикот.
— Меня это не слишком радует, Йен. — Ей захотелось спросить, откуда он взял такую штуку и в какой степени это легально, однако в основном ее снедало желание вырвать пушку у Йена прежде, чем он успеет натворить непоправимых глупостей. — Пушка же не заряжена?..
Йен поднял револьвер и движением руки крутанул небольшой барабан, как в фильмах. Поднес пушку к свету на всю длину, так что Мойре стали видны пустые цилиндрические выемки на месте пуль. Он медленно вращал барабан, пока не показалась камера, занятая патроном.
— Ты мне не покажешь, где тут телефон? — спросила Мойра. — Мне надо кое-кому позвонить.
— Телефон отключен. Он тебе не потребуется. Ты просто сиди тут и слушай меня. Это всё.
Мойра кивнула. Все что угодно, лишь бы заговорить Йену зубы.
— А потом?
— Потом я приставлю пушку к голове и начну стрелять. Я намерен продолжать это до десяти раз, двадцати раз, тридцати раз. Ты же будешь сидеть здесь и наблюдать за мной, пока не поверишь мне.
Мойра прикинула шансы вырвать у него оружие. Можно ли выкрутить пушку у Йена так, чтобы револьвер не упал на пол? Если вырвать его и выбежать наружу, зашвырнуть в снег… На дворе темно, снег продолжается, и если выбрать хорошенький сугроб, Йен вряд ли раскопает оружие до утра.
Но не успела она додумать эту мысль до конца, как Йен засунул револьвер в мешковатый карман спортивных штанов.
Теперь выхватить пушку не представлялось возможным.
— Я думала, ты про бессмертие, — сказала Мойра севшим голосом. — Русская рулетка не кажется мне надежным путем к бессмертию.
— И это так. Но дело в том, что я и не собираюсь убивать себя. Я лишь намереваюсь продемонстрировать невозможность самоубийства наиболее впечатляющим способом.
— Почему ты мне это показываешь?
— Ты моя подруга. Ты всегда меня слушала, у тебя открытый ум. И еще потому, что я знал — ты приедешь.
— А не потому, что я тебе первая в телефонной книге попалась?
Йен усмехнулся.
— Ты там записана как Мойра, а не как Кербишли.
Мойра вздохнула.
— Ладно. По рукам. Я тебя выслушаю. А ты расскажешь все, что посчитаешь нужным поведать. Но я больше не хочу видеть этой пушки.
— Ты обещаешь меня выслушать? Обещаешь не высмеивать и не спорить? Пока я не закончу?
— По рукам.
Но она не была уверена, что Йен соблюдет уговор со своей стороны.
— Мойра, тебе известно о многомировой интерпретации?
— Ты уже упоминал ее. — Подыгрывай ему, подумала она. Продолжай говорить. — Что-то квантовое, да? Параллельные миры и так далее?
— Типа того. Идея вот какая: каждый раз, когда во Вселенной имеет место взаимодействие — каждый раз при столкновении частиц Вселенная расщепляется на столько различных версий, сколько исходов может быть у события.
Мойре вспомнились долгие разговоры в пабе перед закрытием.
— Думаю, уразумела.
— Разумеется, мы наблюдаем лишь один из множества вероятных исходов. Если в лаборатории проводится опыт, для которого допустимы равновероятные результаты A и B, мы зарегистрируем либо A, либо B, но не оба сразу. В действительности же Вселенная в этой точке расщепляется, и наши двойники в другом мире наблюдают иной исход опыта.
— Это вроде тех котов, про которых ты обожаешь рассказывать, — заметила Мойра.
Йен просиял, явно обрадованный ее реакцией.
— Да. Можно поместить кота в ящик с источником радиации и счетчиком Гейгера, соединенным с ампулой ядовитого газа. Если радиоактивное вещество испускает частицу, а за любой период времени вероятность этого пятьдесят на пятьдесят, то ампула разбивается, из нее вылетает газ, и котик становится экс-котиком.
— А потом ты открываешь ящик.
Йен пригубил кофе: мерзкие комочки прокисших сливок ему явно не мешали.
— В одной вселенной мы бы обнаружили мертвого кота. В другой же источник радиации не сработал. Ты же помнишь, пятьдесят на пятьдесят. Существует наша ветвь мультиверсума, где этого не случилось. И кот по-прежнему жив.
Мойре стало ясно, что Йен подбирается к моменту своего откровения.
— Ну ладно, — согласилась она.
— А теперь хитрость. Что произойдет, если мы возьмем того же самого кота — нальем ему сначала молочка и «вискасом» накормим, конечно… а потом засунем обратно в ящик. И повторим эксперимент. Результат прежний: кот не мертв. Что скажешь?
— Скажу, что Королевское общество защиты животных с тебя шкуру сдерет, если узнает.
— А кроме этого?
— Не знаю. Наверное, ты оказался в той ветви, где радиоактивного распада не случилось, ну правильно?
— Да, — сказал Йен. — Однако поразмысли, что это означает: переключение на ветвь, где распада не произошло, уже повторное. Проведем эксперимент снова: результат идентичен. И еще раз, и еще. Ты продолжаешь, но всякий раз убить гребаного кота оказывается невозможно.
Мойра подняла палец.
— Только потому, что ты подразумеваешь: кот обязательно останется жив. Но если бы я проводила такой эксперимент — без счетчиков Гейгера и прочего, просто монетку бы бросала, — на самом деле все бы пошло иначе, не так ли? Возможно, кот не погибнет сразу, но после двух-трех прогонов эксперимента — наверняка.
— Но суть в том, что каждый раз, когда ты убиваешь кота, отделяется твой аналог, другая Мойра, которая этого не совершила.
— После одного-двух? Быть может. Но если я снова и снова буду обнаруживать кота невредимым, то заподозрю неладное со схемой эксперимента. Йен, это не так работает. Нельзя, чтоб одни орлы выпадали, рано или поздно появится решка. Если сейчас найду в кармане фунтовую монетку, покажу…
— Нет, — вежливо возразил Йен. — Рано или поздно одна из вас выбросит решку. Но у другой выпадет орел. Так и будет продолжаться. Как ни маловероятно это покажется, а всегда найдется твой аналог, Мойра, которой ни за какие коврижки не удастся уничтожить кота.
— Чушь.
— Нет. Просто такое событие чрезвычайно маловероятно. Это не значит, что упомянутая мной версия Мойры не существует, это просто означает, что вероятность твоей тождественности ей крайне мала. Это как стать королевой. Кто-то должен, хотя личные шансы крайне малы. Тебе не приходило в голову, как себя чувствует Ее Величество по утрам, просыпаясь для нового дня? Блин, да она наверняка думает: я же королева, я королева, мать вашу растак!
— Наверное, она с этим уже свыклась.
— Но мой аргумент остается справедливым. Логически рассуждая, всегда найдется двойник, Мойра, которая снова и снова будет обнаруживать себя во вселенной, где кот не погиб. Возможно, ей это покажется странным: она оглянется на череду проведенных экспериментов и удивится, что именно она избрана, именно ей не удается уничтожить кота. Но, если отнестись серьезно ко многомировой интерпретации, поневоле приходишь к выводу, что кто-нибудь обязан этого не суметь — погубить кота. А когда кот наконец погибает от ее руки, она будет знать, что в другой вселенной кто-то еще — очередная ее версия — в который раз не сумела его убить. Так оно и продолжается.
— Вечно?
— Вечно.
Они посидели молча несколько мгновений. Мойра снова задумалась о телефоне и револьвере. Если Йен его отключил, насколько тяжелая задача — восстановить связь? Если дело только в том, чтобы воткнуть провод в стенную розетку… она представила, как возится с аппаратом и каким-то образом умудряется вызвать полицию, прежде чем Йен вырывает телефон из ее рук… нет. Не сработает. Йен дотошен. Он наверняка разобрал аппарат и что-нибудь оттуда выбросил. А если и нет, если даже ей, как по волшебству, посчастливится связаться с живой душой, это ж сколько им сюда ехать… И пушка. Пушка — не игрушка. Она прикинула, не повалить ли стол на Йена так, чтобы тому придавило колени. Если не проделать это очень быстро, Йен успеет извернуться. А чего бы ей совсем не хотелось, так это приводить его в дурное расположение духа, не отняв у него пушку.
— Значит, это оно и есть? — спросила она. — Твое великое откровение? На каком-нибудь далеком сучке бесконечно ветвящейся Вселенной всегда найдется бессмертный и неуязвимый кот?
Йен впервые проявил признаки раздражения.
— Это не все. Это далеко не все. А я-то надеялся, Мойра, что ты к этому моменту сама сообразишь.
— Что соображу?
— Как это выглядит в общем масштабе. Кот в ящике символизирует исход одного-единственного квантового процесса: срабатывание счетчика Гейгера. Представь, однако, что в ящике миллион счетчиков Гейгера, и каждый нацелен на свой образец радиоактивного вещества. Достаточно единственного сработавшего счетчика, чтобы кот погиб. Чрезвычайно правдоподобно предположение, что по меньшей мере один счетчик Гейгера зафиксирует распад.
Мойра тщательно подбирала слова:
— Тогда, надо полагать, кот умирает.
— Почти все время умирает, — сказал Йен, — но все же существует ветвь вселенной, в которой этого не случается. В любом случае найдется эксперимент, при котором ни один из миллиона счетчиков не зарегистрировал распада. Это не то чтобы невозможно, это просто чрезвычайно маловероятно — связано с какой-то экстремальной ветвью мультиверсума.
— Ладно, — сказала Мойра, — если принять твою точку зрения, выходит, что цепочка событий коллапсирует в единственный чрезвычайно маловероятный результат. И как это меняет дело?
— Меняет, потому что не существует принципиального предела, до которого можно длить процесс. Все происходящее — цепочки квантовых событий. Каждый процесс в каждой клетке твоего тела, каждая химическая реакция, сводится в конечном счете к разнообразию квантовых вероятностей. И как бы сложно ни оказывалось макроскопическое событие, всегда остается конечная вероятность, что его не случилось.
— Приведи пример.
— Сама жизнь, — сказал Йен, по-видимому, слегка успокоившись. — Подумай, Мойра. Подумай о своем теле: каждая клетка его трудится на поддержание текущего момента бытия. Перетасовка молекул, их перенос через мембраны, взаимодействие с другими молекулами: все это управляется квантовыми процессами. Неостановимая лавина! Но существует небольшая вероятность — космически редкая, вынужден признать я, — что каждый из отдельных квантовых процессов вдруг свернет не в том направлении, какое совместимо с продолжением жизнедеятельности. Как если бы в комнате, набитой часами, все они внезапно перестали тикать. Это маловероятно, однако где-нибудь в мультиверсуме вероятностей оно может и обязано произойти.
— Что, если… — Мойра замялась, подыскивая возражение. Пока Йен увлечен разговором, он вряд ли сотворит что-то непоправимое. — Что, если мультиверсум недостаточно вместителен для всех вероятностей? Что, если некоторые явления попросту слишком редки?
— Конечно, нельзя доводить до такой крайности. Не обязательно всем квантовым процессам сбоить. Для гибели достаточно лишь некоторых.
— И все же это крайне маловероятно.
— Но с определенной точки зрения — куда вероятнее.
— Запугивать меня взялся?
— Рассмотрим тогда более оптимистичную альтернативу. Ты очень стара, лежишь на смертном одре после долгой счастливой жизни. Ты вот-вот скончаешься от естественных причин.
— Ну ладно, — согласилась Мойра.
— Но что в точности означают они? Что такое смерть, как не завершение ряда химических процессов?
— Мрачноватый взгляд.
— Напротив, — возразил Йен, — представь себе, как эти химические процессы постепенно замедляются. Их свой черед, разумеется, определяют квантовые. Как и всё на свете. А если можно представить себе, как они останавливаются, значит, можно и вообразить, как еще чуточку растягиваются.
— И какая-то из нас урывает еще минутку жизни?
— И даже более того, Мойра. Одной из вас суждено бессмертие. Одна из вас не умрет никогда. Смерть — это химический порог. Всегда найдется та, кто его не преодолела. Искра жизни сохранится в тебе. Ты начнешь перемещаться по все более отдаленным ветвям мультиверсума с каждым вздохом, но какое оно имеет значение, с твоей-то позиции? Ты же не почувствуешь, как отмирают все предшествующие версии тебя. Ты лишь почувствуешь продолжение собственного существования.
— Не такого бессмертия для себя я бы хотела, — заметила Мойра. — Мне это кажется прижизненным адом. Вечная борьба за каждый вдох, которой не суждено завершиться. Я бы лучше под автобус кинулась, чем такому подвергать себя.
Йен снова усмехнулся.
— Ты забываешь, что никакой исход не является невозможным, как бы маловероятен он ни оказался. С пролетающего в небесах самолета упадет двигатель и разнесет автобус на ошметки. Автобус провалится в дыру, возникшую посреди дороги. Наконец, сам автобус может самопроизвольно дезинтегрироваться: все его заклепки одновременно возьмут и треснут. Налетит буря и унесет его с твоей дороги.
— Чудо какое-то.
— Именно так и должны выглядеть чудеса. Впрочем, ты бы поняла. Ты бы осознала, что случившееся сигнализирует о твоем попадании в ближайшую к роковому исходу ветвь.
Мойре показалось, она понимает, к чему клонит Йен.
— Тогда остается пушка, — сказала она, придав голосу тон унылой неизбежности. — Я приставлю к голове пушку и спущу курок.
— Не сработает. Произойдет осечка. И так до тех пор, пока ты не отведешь его от головы или не выстрелишь под углом, который роковых последствий не возымеет.
— Но как насчет наблюдателей? Большинство присутствующих при этом увидят, как моя голова разваливается на куски. Не слишком убедительное доказательство бессмертия. Они ведь не поверят.
— Не поверят. Пока сами не попробуют.
— И что же, нам всем приставить пушки к головам, так? Нажать на курки, а если мы выживем — если произойдут осечки, то заключить, что мы бессмертны?
Йен наклонился вперед. Она видела, как металлически поблескивает револьвер — краешек приклада высовывался из кармана. Так близко. Так соблазнительно рвануться и выхватить его. Но при одной мысли о подобной попытке ей стало дурно от ужаса.
— Оглянись на свою жизнь, — приказал он. — Разве не случалось с тобой никогда ничего такого — несчастный случай, устрашающее переживание… и разве не думала ты, как тебе повезло остаться в живых?
Мойра помотала головой, но без особой уверенности.
— Ничего особенного не припомню.
— Мойра, почему ты забросила парашютный спорт?
— Я не забросила, — ответила она. — Я просто утратила к нему интерес. Я никогда и не проникалась особым интересом к нему. Я в ту пору втюрилась в одного парня, который… ты же помнишь Майка?
— Я помню Майка. Но я также помню, почему ты перестала прыгать. В тот день ты зацепилась вытяжным тросом за ручку двери, проходя через проем столовой. К сожалению, парашют не раскрылся. Он был неправильно уложен. А если бы ты не зацепилась за ручку, то не обнаружила бы этого до самого момента падения.
— У меня был запасной.
— Но при изучении твоего запасного парашюта выяснилось, что и он тоже не был уложен как следует. Там все еще шастала бывшая подружка Майка, не так ли? Никто бы не дал гарантии, что парашют обязательно не раскрылся бы, и никто не дал бы гарантии, что к этому причастна бывшая подружка Майка. Но с тех пор в клубе парашютистов тебя и след простыл. Я знаю, Мойра. Мне было жаль, что ты ушла.
— Мы поддерживали связь.
— Мы не сразу ее восстановили. Признай, что ты испугалась. Ты продолжала мысленно возвращаться к той двери, размышлять, что бы случилось, не приспичь тебе сунуться обратно в столовую, за оставленными там сигаретами.
— Этого нельзя установить, — сказала Мойра.
— Однако можно строить предположения. Большая часть вас погибла или покалечилась. Некоторые, в небольшом числе, выжили. Некоторые попросту решили в тот день не прыгать. Некоторые вернулись в столовую и по удачному стечению обстоятельств зацепились краем парашюта за ручку. Некоторые все равно прыгнули, и хотя снаряга была повреждена, купол все же раскрылся и позволил тебе безопасно вернуться на землю. Некоторые даже не поняли, как им дико повезло.
— Ну хорошо, — протянула Мойра, — иногда отделаешься царапинами там, где все могло обернуться куда страшней. Но это не значит…
— Оно и на мировом уровне так работает, — перебил Йен.
— Чего-о?
— Тебе никогда не приходило в голову, как невероятно близки мы были к Третьей мировой? Сколько раз кнопку почти нажимали? Не только в периоды обострения международной обстановки, а и по другим случаям. Когда лунный блик путали с МБР в полете, когда стая гусей или метеорный поток едва не провоцировала армагеддон? Ужасно, Мойра, что это происходит снова и снова! Мы чудом продержались так долго! Мы гребаным чудом доползли до двадцатого столетия, и все равно это продолжается. Забудь про пушку у виска, загляни в историю. Мы уже подтвердили, что именно так оно и работает. Мы уже обитаем на чрезвычайно маловероятной ветви мультиверсума, нравится нам эта мысль или нет.
— Но мы не бессмертны, — заметила Мойра. — Люди умирают кругом. Разве не доказывает…
— Конечно, умирают. С твоей точки зрения. А с их личной? Никто из твоих знакомых ни разу в жизни еще не умер. Они лишь наблюдают за чужими смертями вокруг.
— Значит, таков наш удел? Вечная жизнь, пока все, кого мы любим, проносятся мимо, как встречные машины?
— Именно поэтому я должен узнать, — сказал Йен. — Я не обещал хороших новостей. Если честно, я надеюсь выбить себе мозги. Но если я буду спускать курок раз за разом, а пуля не вылетит из барабана… тогда станет ясно.
— А потом?
— Это будет значить, что у меня проблемы. Что у нас у всех проблемы.
Йен выхватил из кармана револьвер. Крутанул барабан: звук был приятный, оружие хорошо смазанное, аж мурлычет. Он загнал барабан обратно в пушку и приставил дуло к виску. Выглядел револьвер идиотской игрушкой, совершенно не сочетаясь с коробками из-под пиццы, романами Бена Элтона и ухмыляющимся птеродактилем. Сейчас или никогда, подумала Мойра. Рванулась вперед, через кухонный стол, к пушке. Свитер зацепился за чашку с кофе, расплескав содержимое по стопке научных журналов. Йен отскочил, не отведя, однако, от виска плотно прижатого дула.
— Не… — начала она.
Йен спустил курок. Молоточек клацнул в пустоте.
— Раз, — произнес он. Затем, почти не отстраняя пушки от головы, передернул барабан снова. Спустил курок.
— Два.
Он снова крутанул барабан. Мойра в промокшем от кофе свитере уцепилась за стол. Приподнялась, но тут ее сковал страх.
— Пожалуйста. Йен…
Йен укрывался за кучей коробок из-под компьютерного железа.
— Мойра, не приближайся.
— А не то что, Йен? А не то ты себя убьешь?
Он снова спустил курок.
— Три.
— Йен, пожалуйста.
Мурлыкнул барабан, щелкнул курок.
— Четыре. Как тебе вероятность, Мойра? Кажется, я в основном уже мертв.
— Йен, нет…
Он снова крутанул барабан и позволил молоточку упасть.
— Пять. Страшновато становится, э? Дойдем до десяти. Потом я нам еще по чашечке сварю.
Он крутанул барабан и спустил курок.
\null
Когда прибыли медики и полиция, Мойра уже докурила все сигареты в пачке. Она сидела в гостиной и ждала, пока не засверкали спектрально-чистой красотой в заснеженном пейзаже раннего утра синие проблесковые маячки. Сумерки еще не вполне рассеялись. Когда в дверь постучали, Мойра едва нашла в себе силы пройти через кухню и отпереть.
Полицейский глянул на Йена и негромко чертыхнулся. За его спиной парамедик явственно сбавил шаг. Она им сказала по телефону, что Йен мертв, что сомнений быть не может, но они все равно примчались. Она испытывала благодарность им за это, поскольку ей только и хотелось, что поскорей убраться из коттеджа Йена.
Подальше от Йена.
Полицейский увел ее в гостиную. На вид ему было лет сорок пять. Пивной животик, но крепкие бока: так и представляешь, как он по выходным играет в кантри-бэнде.
— Можете говорить, милая?
— Я вам по телефону объяснила, что случилось. — Она закурила, попросив очередную сигарету у полицейских.
— Там не только я был. Мне бы просто знать, что примерно случилось: официальные бумаги потом заверим.
Мойра оглянулась на кухню через приоткрытую дверь. Она видела спинку стула Йена и край его левого плеча. Слышала негромкие вежливые голоса. Легко было вообразить, что в разговоре участвует и Йен.
— Йен мне позвонил, — сказала она. — Мы старые знакомые. Он был немного странный, и я решила, что стоит прокатиться.
— Немного странный — в каком смысле?
— Он все говорил про то, как не собирается совершать самоубийство.
— Не собирается совершать самоубийство?
— Я не хотела цепляться к словам. Я понимала, с ним что-то неладно. Жалею только, что никому больше не позвонила, тогда приехала бы не одна.
— Если вас это немного утешит, то сомневаюсь, что мы бы добрались быстрее. Не в такую ночь.
Он дернул головой в сторону парамедиков в соседней комнате.
— У ребят нынче второе дежурство подряд.
— Все равно стоило попробовать.
— Что случилось после вашего приезда?
— Йен усадил меня за стол на кухне. Потом стал рассказывать что-то — что-то очень важное для него, думаю, про то, как собирается жить вечно. И показал мне пушку.
— Он при себе ее держал?
Мойра покачала головой.
— На столе. Спрятанную. Но я не успела выхватить, Йен сунул ее в карман. Он сидел напротив, и никак бы я не могла ее выхватить. По крайней мере, не рискуя, что выроню все равно.
— Вы правильно поступили, что не пытались. Он не позволил вам вызвать помощь?
— Он сказал, что телефон мне не поможет.
— И?
— А он не был испорчен. Даже не выдернут из розетки. А я поверила. Йен такой, он был умный чувак. Он всегда добивался максимального эффекта при минимальных затратах.
Она возненавидела себя за то, как это прозвучало, но ведь не поспоришь.
— И он продолжал говорить с вами?
— Пока снова не выхватил пушку. Я снова не успела ничего сделать. Я бы попробовала, честное слово, но он ее приставил к голове… и…
— Все нормально, мисс Кербишли. Достаточно. Если хотите знать, никаких подозрений мы вам не предъявляем. С Йеном мы уже имели дело, у него в биографии чередовались взлеты и падения. Но вы важная свидетельница, и боюсь, что придется попросить вас о детальных показаниях. На сегодня, однако, хватит. — Он пожал плечами. — Думаю, с этим можно погодить до улучшения погоды, а нам всем не помешало бы выспаться. Это снаружи ваш «вольво»?
— Мой, — ответила Мойра.
— Отдайте мне ключи, и я поручу одному из наших довезти вас домой. У вас нет никого знакомого здесь… отдохнуть, поговорить?
— Со мной все будет хорошо, — сказала Мойра.
— И тем не менее…
— Я могу вести машину, — заверила она. — Вы же тут задержитесь, не так ли? А я бы не хотела. И снег перестал.
— Я бы предпочел, чтобы вашу машину вел один из нас.
— За предложение спасибо, но я лучше сама поеду. Честно, я справлюсь.
Полицейский внимательно записал ее личные данные, затем передал визитку.
— Позвоните нам следующим утром, ладно? Думается, к ленчу уже во всем более-менее разберемся. Я не обещаю, что вам будет легко, но, по крайней мере, после этого уже никаких вопросов.
Мойра приняла визитку.
— Спасибо.
Она прошагала через кухню, не сводя взора с двери. Снаружи ее резанул пронизывающий холод; выглянули звезды, холодные, четкие, идеально неподвижные над импровизированным вертепом из автомобилей. Мойра закрыла за собой дверь и стала пробиваться по сугробам к «вольво», как если бы только что попрощалась с Йеном после милой беседы за кухонным столом.
И вдруг застыла. Ей пришло на ум одно соображение: если Йен прав, где-то в бесконечном муравейнике неистощимо расширяющегося мультиверсума существует ее двойник, Мойра, занятая именно этим. Другая Мойра бредет по снегу к своему «вольво». Мойра, только что видевшая, как пушка десять или двадцать раз не убила Йена, и все еще не вполне осмыслившая значение случившегося. Смерти нет, смертности нет. Ничто не умирает до конца, и в этом-то заключено самое жуткое.
А та Мойра поверила бы ему? спросила она себя.
А она сама?
Мойра села в «вольво». Но перед тем, как завести мотор, опустила стекло со стороны водителя. Как ни холодно, а все ж глоток свежего воздуха. К счастью, двигатель завелся с первой попытки. Фары отбросили по снегу пурпурные отсветы, она сдала задом между полицейскими авто и машиной скорой помощи. На первой передаче медленно двинулась прочь от коттеджа по проселку, избегая смотреть в зеркало заднего вида. Она не была уверена, что выдержит увиденное там.
Она достигла конца проселка и вырулила на дорогу. Тут стало полегче, и Мойра, повозившись с передачами, выбрала третью. Сухие ветки шелестели по корпусу «вольво», Мойра преодолевала сложные участки, и вот уже показался горбатый мостик. За ним еще небольшой участок дороги и поворот на главную трассу, которую ранее этой же ночью посыпали песком.
Из сумрака что-то метнулось ей навстречу. Фотовспышкой запечатлелась в памяти перепуганная сплющенная морда в окружении белых мягких перьев. Крылья распростерты, словно на анатомическом чертеже. Когти тянутся к ней.
Мойра дернулась в сторону, и сова пролетела мимо, прошелестев по ветровому стеклу. Машина потеряла сцепление с дорогой и по горизонтали стала сползать к речному бережку. Мгновение растягивалось, время сочилось без толку. Мойра попыталась вывернуть «вольво» назад, на дорогу, но руки на рулевом колесе двигались точно в замедленном повторе. Она увидела почти схваченную льдом речку: узкая ледяная лента, кое-где утыканная серовато-черными тенями гальки. Ее охватило облегчение. Утонуть риска нет. Если даже машина проломит лед, а под ним окажется течение, глубина речушки считанные дюймы. Авто на слом, но…
Тогда она увидела дерево. Мертвое, старое, иссохшее. Его, наверное, последней сильной бурей снесло вниз по течению, но теперь, застряв между камней, выглядело оно так, словно уже тысячу лет здесь растет.
Машина рванулась к нему, заваливаясь на правый бок. Дерево приближалось, увеличивалось в размерах, и Мойра с ощущением тошнотворной неизбежности осознала, что заостренные старые ветки проникнут в салон через окошко с водительской стороны. Она успела испустить тонкий, почти беззвучный, судорожный вздох ужаса, и машина столкнулась с деревом. Последнее, что ей запомнилось, были ветви — толщиной в ее кисть, ломятся в окно, острые края касаются кожи.
Но когда полиция обнаружила ее меньше часа спустя, им оказалось трудно поверить, что Мойра отделалась легкими царапинами. Все крупные ветви обошли ее стороной, заблокировав в салоне, но не причинив особого вреда.
— Ну вы и везучая, — сказал ей полицейский.
Комментарии к книге «Неистощимость», Аластер Рейнольдс
Всего 0 комментариев