«Энтропия»

Александр Смирнов Энтропия

Энтропия изолированной системы не может уменьшаться.

Второе начало термодинамики.

— Итак, эксперимент начат сегодня в одиннадцать часов по Москве, — сказал Девятов после традиционных вступительных слов. — Завтра в это же время он будет завершён. Если у вас есть какие-то вопросы, я готов на них ответить.

— Павел Анатольевич, — тут же отреагировал журналист одного из местных изданий, — поясните ещё раз, пожалуйста, суть эксперимента.

Вопрос уже стал традиционным. Хотя два года шли широкие дискуссии о темпоральной установке, на каждой пресс-конференции находился кто-то, кому необходимо было прояснить суть дела. Впрочем, на этот вопрос имелся заранее заготовленный и не менее традиционный ответ.

— Если говорить упрощённо, — начал Девятов, — то мы собираемся остановить время, вернее, мы уже сделали это. Конечно, время — это не поезд, и в реальных условиях речь идёт не об его остановке, а лишь о существенном замедлении. Для того, чтобы лучше уловить суть эксперимента, давайте проиллюстрируем его идею графически. Коллега, выведите схему на экран, — эти слова были обращены уже ко мне.

— Всем известно, — продолжил Девятов, взяв указку и подойдя к экрану, — что при движении космического корабля в сильном гравитационном поле время на нём течёт медленнее, нежели на Земле. Суть эксперимента в создании при помощи нашей темпоральной установки подобного поля около самой Земли. Оно изображено в виде белого кокона вокруг Земли на данной схеме Солнечной системы. Земля постоянно движется в этом поле, но и поле перемещается вместе с Землёй. В результате, время на планете течёт медленнее, чем в остальной части Солнечной системы. Отмечу также, что потенциал поля довольно быстро убывает при удалении от Земли, так что за пределами кокона его влияние крайне мало. Однако, как вы видите, Земля и Луна находятся внутри данного гравитационного поля, поэтому в ходе исследования немалую трудность представляло для нас обеспечение стабильности орбит и вращения этих небесных тел. Я думаю, мы не будем сейчас вдаваться в подробности теории, желающие найдут информацию сами.

— Павел Анатольевич, — последовал очередной вопрос из зала, — а каковы будут последствия эксперимента для обывателя, далёкого от физических теорий?

— Эксперимент продлится в течение суток по локальному времени Земли, тогда как в Солнечной системе пройдёт стандартный год, так что завтра снова будет вторник, пятнадцатое мая. Наша планета совершит полный оборот вокруг Солнца, поэтому сегодня ночью будет зима. Кроме того, вращение Земли вокруг собственной оси никто не отменял, в связи с этим смена дня и ночи происходит каждые четыре минуты, что соответствует обычным суткам по времени Солнечной системы. Впрочем, это явление вы, наверное, уже успели заметить.

— А что будет с результатами опыта?

— В каком смысле?

— В практическом. Найдут ли они применение, или это очередная вещь в себе, на которую лишь зря потрачены время и деньги?

— Я бы не стал ставить вопрос так категорично. Зачастую возможность применения теоретических результатов возникает через сотню лет после их разработки, а то и позже. Сложно говорить заранее и в нашем случае, но вполне вероятно, что, замедляя локальное время не в триста шестьдесят пять, а в тысячи и миллионы раз, мы сможем осуществить межзвёздный перелёт. Соответствующие разработки уже ведутся.

Эти слова вызвали шквал новых вопросов, и пресс-конференция затянулась, так что в лабораторию мы вернулись лишь к трём. Небольшое её помещение, добрую половину которого занимала теперь темпоральная установка, находилось в левом крыле университета в самом конце коридора первого этажа. Профессор Павел Анатольевич Девятов заведовал лабораторией уже без малого пятнадцать лет, и за ней прочно укрепилось название «лаборатория Девятова» взамен труднопроизносимого официального наименования.

Исследования, проводимые Девятовым, были далеки от основных направлений, разрабатываемых факультетом, поэтому редкий гость захаживал в нашу лабораторию. Однако два года назад, после получения и публикации основных результатов ситуация изменилась. К доработке и проверке теории подключилось всё научное сообщество, проводились сотни локальных экспериментов. Итогом всей работы стало разрешение на эксперимент глобальный, принятое на уровне ООН. Теперь журналистов и просто любопытствующих отсекали от лаборатории два грозного вида охранника с автоматами. Ещё несколько паслось под выходившими на парк окнами.

На фоне поднятой вокруг эксперимента шумихи сам запуск установки прошёл тихо и буднично. В назначенный час мы — Девятов, я и Лена, также работавшая ассистентом профессора, — в очередной раз проверили все узлы системы и привели её в действие без излишней помпезности и пафосных речей перед камерой. Третий ассистент Девятова в это время отсыпался у себя дома перед грядущим ночным дежурством.

Придя с пресс-конференции я сменил Лену у темпоральной установки. Впрочем, последняя работала соответственно программе и хлопот не причиняла, так что остаток дня прошёл в вынужденном безделье. В одиннадцать часов вечера я со спокойной совестью отправился домой. В это время в Северном полушарии была уже поздняя осень. Сырой промозглый воздух забирался в лёгкие, и, вдобавок ко всему, шёл проливной дождь.

Дома, напившись горячего чая, я сразу лёг спать. Однако сон не шёл и большую часть ночи я проворочался в каком-то полусне-полуяви.

Будильник поднял меня в восемь. Комнату заливало весеннее солнце, его блики медленно ползли по стене. Я посмотрел в окно. На доме напротив висел огромный красный плакат с серпом и молотом и надписью «Слава КПСС». Не успел я удивиться, как наступила ночь, скрыв от меня полотнище. Когда вновь рассвело, плаката на своём месте уже не было. После бессонной ночи голова соображала плохо, поэтому я списал видение на усталость.

Пока я шёл в университет, на улице заметно потеплело, а к одиннадцати часам вокруг снова был май.

Ровно в одиннадцать мы остановили темпоральную установку. Та послушно выключилась.

А ещё через минуту на улице стемнело.

— М-да, любопытно, — сказал Девятов, когда первый шок прошёл. К тому времени день и ночь успели уже несколько раз смениться. — Однако делать с этим что-то надо и чем быстрее, тем лучше. Похоже, выключение установки не повлияло на поле, следовательно, нам нужно исправлять положение. Создать противополе вряд ли получится — мы не знаем теперешних параметров того, что сейчас происходит на орбите. Какие будут предложения?

Предложений не последовало. В конце концов, было решено попробовать хотя бы разобраться в происходящем, а там, возможно, и выход наметится. Не теряя времени зря, мы принялись за расчёты. К вечеру, не добившись толку и окончательно запутавшись, мы разошлись по домам, отложив проблему до завтра.

Ночью мне позвонил профессор и спросил, не замечал ли я чего странного. Я рассказал про плакат.

— А я вот только что видел гусара на лошади, — ответил Девятов. — Но впрочем, это так, к слову. Я звоню не поэтому. Я сейчас провёл некоторые расчёты… Похоже, нам удалось создать первую замкнутую во времени систему. Последствия представить пока сложно…

— Энтропия? — прервал его я.

— Если называть так меру неопределённости нашей системы, то вполне возможно… Возможно, что она будет увеличиваться… Вопрос только в том, насколько приложимы здесь результаты термодинамики. Хотя, кажется, процесс уже начался. Особенно, принимая во внимание плакат и гусара… Кстати, вы не замеряли в последнее время продолжительность суток?

— Нет.

— А я замерил. Сейчас это три минуты двенадцать секунд.

К утру сутки сократились настолько, что смена дня и ночи уже не воспринималась органами чувств — город заволокла какая-то серая полумгла, и хотя воздух был сух, казалось, что вокруг туман. Дом напротив исчез, вместо него паслась на зелёной лужайке задумчивая корова.

В городе царил хаос. Автомобили и конные экипажи, бородатые крестьяне в лаптях и пионеры, деревянные лачуги и бетонные коробки высоток — всё смешалось на улицах. Периодически одни куски пейзажа исчезали и появлялись новые, на месте ровной дороги вырастали холмы, с разных сторон слышался то русский язык, а то и старославянский.

Здание университета, когда я приблизился к нему, выглядело гораздо моложе, чем несколькими днями ранее. Мои опасения подтвердились внутри: вместо лаборатории и нескольких примыкающих помещений была одна большая лекционная зала, в которой пожилой профессор в костюме старинного покроя вещал что-то собравшимся студентам. Темпоральной установки не было и в помине.

Покинув университет, я попытался позвонить Девятову, но не смог — не работали телефоны, — поэтому отправился к нему домой. Пока я шёл, смешение времён вокруг увеличивалось — теперь со всех сторон звучали слова и совсем незнакомого древнего языка.

На одной из улиц мне навстречу бросился мужик в звериной шкуре и с палкой в руке. Намерения его явно были не дружественные, и спасся я только благодаря удачно подвернувшемуся извозчику, умчавшему меня в неизвестном направлении.

Высадив меня, когда опасность миновала, извозчик потребовал плату. При виде современных денег он разозлился и попытался стегнуть меня хлыстом. Я увернулся, и он, матерно выругавшись, укатил.

Оглядевшись, я понял, что оказался неподалёку от собственного дома, однако теперь это был уже совсем другой район. Вместо большинства зданий возвышались незнакомые мне деревья с толстым стволом и раскидистой кроной, формой листьев напоминающие берёзы, а массивностью ствола — дубы. Мой дом заменил котлован, в котором неторопливые строители забивали сваи.

Энтропия продолжала увеличиваться в ускоряющемся темпе — над моей головой, пронзительно крича, пролетел археоптерикс…

А потом я исчез.

Оглавление