Томас М. Диш РАБЫ
Барон спал на раскладном диване в гостиной, которая, помимо того, была еще и кухней. Спальня принадлежала Даниель и Полу. И это было справедливо, поскольку именно Пол платил за квартиру. Спальня была крошечной, не комната, а так, нечто вроде ниши в стене. Там же, в спальне, провела зиму и птица попугай по имени Невермор. Зимой в спальне было чуть теплее. Теперь клетка вернулась в гостиную к Барону.
— Ну чего ради ты вздумал линять? — вопрошал Барон, вертя перед носом птицы длинное перо, выпавшее из хвоста. — Взгляни хоть на меня — разве я линяю? Разве я разбрасываю свои перья по всей комнате? Невермор противно крякнул.
Хозяином птицы тоже был Пол, он получил попугая от Даниель в подарок на Рождество. Если Барон просовывал в клетку палец, Невермор обязательно щипал его. Он вообще не признавал никого, кроме хозяина.
Даниель и Пол все еще не вставали, занимаясь в постели любовью. Тем временем Барон приготовил завтрак: яичницу с беконом, апельсиновый сок, кофе. Убрал со стола оставленные с вечера кофейные чашки, затрепанный томик «Кэнди» в мягкой обложке (пиратское издание, куда более откровенное и забористое), бирюзовую заколку Даниель и кучу мятых бумажных салфеток, которыми пользовались вместо носовых платков.
Радио бодро объявляло, что сделать солнечный пирог без труда бы всякий мог. Барон поймал другую станцию. Диктор принялся сообщать Барону биржевые котировки. Акции «Америкэн Телефон энд Телеграф» шли вверх.
Из спальни появилась Даниель в халате с узором из растений, выполненным как бы а-ля Матисс.
— А что, никакой музыки по радио нет?
— Это лучшая музыка для тех, кто может ее понять, — ответил Барон, поливая желтки глазуньи жиром, вытопившимся из бекона. Когда-то Барон чуть было не закончил бизнес-школу.
— Вчера вечером на дискотеке пятнадцать минут подряд крутили новый рекламный шлягер. Ну прямо как во французском фильме. Я хочу достать запись этой песенки, чтобы Пол тоже послушал.
— Что касается меня, — проговорил Барон, не отводя взгляда с почти готовой яичницы, — то я собираюсь сделать солнечный пирог…
— Ты кормил попугая?
— …это без труда бы всякий мог. Видишь ли, надо триста граммов взвесить Бетти-Крокеровской смеси…
— …а то он сегодня что-то нервничает.
— …положить улыбки ловко, — Барон просиял самой обворожительной из своих улыбок, — а потом испечь в духовке.
Но Даниель не заметила обращенной к ней улыбки. Она разливала по стаканам апельсиновый сок.
— К тому же, — обиженно добавил Барон, — надо говорить не «он», а «она».
Можно было догадаться по имени. «Невермор» — женское имя.
— Для меня здесь нет никакой разницы, а для птиц и подавись все равно они только яйца класть умеют. Это кто угодно может.
Из тостера выскочили два хрустких поджаренных ломтика. Даниель сунула на их место два свежих белых ломтя и позвала:
— Пол! Завтрак готов!
— Одеваюсь, красавица!
Даниель и вправду выглядела красавицей, но, хотя у нее была великолепная фигура, она все равно боялась набрать лишний вес. Даниель была танцовщицей, а танцовщицы всегда беспокоятся о весе.
Ночью мы подрались, — доверительно пожаловалась она Барону, — и я как-то умудрилась потерять одну контактную линзу. Теперь вижу только правым глазом.
— Когда лезешь в драку, надо снимать контактные линзы. Она не обратила на его шутку внимания.
— Эти проклятые линзы так дорого стоят.
— Надо было их застраховать.
— Это еще дороже. Ничего, все равно Пол сказал, что заплатит за нее.
Из спальни вышел раздетый по пояс Пол — неторопливо, помахивая руками с непринужденной грацией спортсмена. Когда он учился на последнем курсе колледжа, он играл в бейсбол.
— Я правильно сказала, любимый?
— Ясное дело. Я очень люблю за все платить. Он взял самый большой стакан сока и выпил его за один прием. Потом повернулся к радио, покрутил ручку настройки и, попав на самый конец «Солнечного пирога», принялся петь на пару с приемником. Пол обладал звучным баритоном, но правильно повторить мелодию было свыше его сил. Даниель и Барон подхватили припев. Песня медленно кончилась, и пошла реклама мороженных устриц.
Барон поделил яичницу — по два глаза и три ломтика бекона на тарелку.
Даниель разломила тосты и разлила кофе. Пол открыл холодильник и достал сливки. Он пил кофе со сливками.
— Надеюсь, теперь мы сможем вернуться к курсу акций? — сказал Барон.
— Мне больше нравится это, — заметил Пол. «Это», которое нравилось Полу, было вариациями на тему «Пейтон Плейс» в исполнении Мантовани.
Барон стоял в прихожей и читал надписи на корешках стоящих в шкафу книг. Книги принадлежали Полу и были скучные. Барон никогда не слыхал о таких авторах: Трелони, Мейтленд, Хольм, Веджвуд.
Пол занимался английской литературой в аспирантуре Колумбийского университета. В свое время он был сильным студентом, но почему-то всегда получалось, что его выгоняли из всех хороших колледжей; в конце концов, бакалавра искусств он получил в Нью-Йоркском университете. Скучные книги остались на память о тех временах, когда он пытался писать дипломную работу по истории. Барон маялся в прихожей, поскольку Даниель заняла ванную (санузел в квартире, разумеется, был совмещенный). Устроившись в ванной, Даниель бесконечно долго расчесывала свои длинные черные волосы. Так же, как и перья попугая, волосы Даниель оказывались буквально всюду — в простынях, пище, даже в белье Барона. Это свойство волос не раздражало, а скорее, удивляло Барона. Найдя волос в каком-нибудь совсем уж невероятном месте, Барон невинным голосом сообщал об этом Даниель. Даниель нервничала, думая, что он жалуется. На самом деле Барон почти никогда не жаловался, для этого ему не хватало самоуверенности.
— Ты еще долго? — в очередной раз спросил Барон через толстую дверь.
— Уже скоро.
— А то мне очень нужно.
Даниель наконец вышла. На ее голове красовалась высокая сложная прическа, скрепленая бирюзовой заколкой. Кроме того, Даниель успела переодеться, теперь на ней были розовые колготки, черное танцевальное трико, а на плечах — потертая накидка. Вокруг ее глаз красовались остатки вчерашней косметики.
— Милости прошу. Туалет в твоем распоряжении. Барон так торопился, что даже не запер за собой дверь. И все-таки он успел вовремя добиться до стульчака. Усевшись, он начал озабоченно размышлять над вопросом, который сильно волновал его в последнее время — есть ли у него душа? Даниель в спальне перетряхивала постель в поисках пропавшей линзы.
— Ты не поможешь мне, Пол?
— Извини, не могу. Я должен написать работу по семнадцатому веку.
— Но ты же сейчас не пишешь, а читаешь.
— Я читаю книгу, в которой должна быть нужная мне статья. Вот послушай, что я читаю. Это называется «Столкновения».
Прелестней нам те маленькие тайны, Которые являются случайно.— Ты что, думаешь, я могу читать такое для собственного удовольствия?
— Ерунда какая! Почему это называется «Аварии»?
— Да не аварии, дура, не катастрофы, а «Столкновения»! То, что происходит нечаянно, само собой, вроде как переспать с кем-нибудь.
— Ты всегда пишешь свои статьи про какую-нибудь тоску зеленую.
— Подобные вещи кажутся зеленой тоской только издалека.
— Понимаю, это вроде как на реке, — сказала Даниель. На мгновение она оставила свои розыски, зажмурила левый глаз и принялась смотреть на реку, что стальным блеском отсвечивала под утренним солнцем. Вычурные детали джерсийских утесов, маленьких домиков, деревьев виднелись совершенно отчетливо. Она подумала, каково ей было бы жить в Джерси. В такой идее было что-то непонятным образом пугающее.
Она открыла окно, ветер пробежался по комнате, с мягкой настойчивостью шевеля бумажки и края простыней. Пол произнес что-то. Даниель не расслышала, но почему-то ей захотелось расплакаться.
— Что ты сказал? — спросила она Пола.
— Я спросил, не сможешь ли ты взять мои рубашки из прачечной. Сегодня среда.
— Возьму, но только после занятий.
По вечерам Даниель работала в баре — танцевала в маленькой стеклянной клетке, а днем училась в балетной школе.
— Квитанция у меня в бумажнике, — ворчливо напомнил Пол. Даниель пожала плечами, не понимая, чего это Пол вздумал быть недовольным. Она порылась в бумажнике и громко воскликнула:
— Господи Исусе!
— Что еще там?
— У тебя в бумагах до сих пор лежит этот огрызок с адресом доктора Минцера. Нельзя же быть таким безалаберным.
— Да? А кто его там увидит? А если кто и увидит, я всегда могу сказать, что это психотерапевт, которого рекомендовал мне кто-то из знакомых.
— Разумеется, можешь, вот только под фамилией ты крупными буквами написал: «АБОРТЫ».
Не отвечая, он с видом ученой отрешенности склонился над томом Геррика. Видя, что Пол не обращает на нее внимания, Даниель оставила неприятную тему.
— Вот, я взяла квитанцию из прачечной. И еще я возьму доллар, чтобы заплатить за твои рубашки.
— Возьми пару, купишь чего-нибудь на обед.
— Ну, за продуктами может сходить и Барон. Пол засмеялся.
— Ты чего смеешься? — спросила Даниель.
— А вот, — он прочитал отрывок из Геррика:
Цветок, вчера еще живой, Лежит под этою плитой. Едва открыв глаза на свет, Ушла туда, где горя нет.Пока Пол читал, Даниель смотрела, как буксир тащит против течения довольно большую баржу.
— По-моему, очень красиво, — сказала Даниель и принялась собирать одежду для балетной школы.
— Тебе помочь искать? — спросил Барон. Он все еще был в пижаме, застиранной и грязноватой.
— Ты хочешь помочь? Это было бы замечательно, а то мне уже пора бежать на уроки.
По средам были уроки танцев на пуантах. Даниель засунула балетные туфли в пропахшую потом сумку. Вчера вечером Даниель заштопала тупые носки туфель толстыми розовыми нитками и теперь туфли были как новенькие.
Барон сдвинул неприбранное постельное белье от стены, улегся поперек кровати и принялся кончиками пальцев исследовать щели в паркете. Даниель поджала губы. Ей не нравилось, что он позволяет себе лежать на ее кровати.
Но что можно было сказать?
Пол сидел и лениво поглаживал кончиками пальцев свой мускулистый живот. Мысли его были далеко, и он бы очень удивился если бы ему сказали, чем он занят. Когда пальцы скользили по пушистым волоскам, было слегка щекотно.
Вторая рука Пола держала книгу, которую он не читал. В голове у Пола приглушенно звучала мелодия, но он не осознавал ее и искренне полагал, что читает, поскольку глаза бездумно пробегали по строчкам.
Пол, одетый в джинсы, футболку и мягкие туфли, походил на исполнителя песен в стиле кантри. Это выходило само собой, Пол всего лишь старался одеваться попроще. Ему нравились грубые ткани, нравилось ощущать шеей концы своих длинных волос. Мерсье, недоучившийся психоаналитик, консультировавший Даниель, сказал, что, скорее всего, Пол — фаллический нарциссист. Сам Пол не видел з этом ничего дурного.
Кушетка, на которой сейчас лежал Пол, напоминала небезызвестного доктора Джекила, потому что на ночь превращалась в кровать Барона. Вообще, мебель в квартире не отличилась оригинальностью и Полу не принадлежала. Зато книги были его, все, кроме одной полки, где стояло оксфордское издание энциклопедического словаря. Словарь принадлежал Барону. Пол несколько раз пытался перекупить словарь, но Барон просил за него чересчур много. Меблированная квартира обходилась Полу, а точнее, его отцу, довольно дорого — 150 долларов в месяц. Плата был. такой большой из-за балкона и вида на реку.
Отец Пола был прокурором в Уайт-Плэйнсе.
Отец Барона был дантистом, он покончил с собой в ту пору, когда Барону было двадцать лет и он только начинал учиться в школе бизнеса. В посмертной записке отец Барона сообщил, что никогда не хотел быть дантистом. После этого Барон бросил занятия в школе. Записка была единственным, что досталось Барону в наследство. Мачеха, забравшая то немногое, что у них было, вышла замуж еще раз и жила теперь в Калифорнии.
Конечно же, Барон не был бароном. Просто его так называли друзья. На самом деле его звали Барон Эдвард Блюм.
— Пива хочется, — сказал Барон, хотя видел, что для пива еще слишком рано.
Пол не отрывал глаз от книги, и Барон попробовал другой подход:
— Невермор линяет, — сообщил он, — ей необходимо специальное питание, а его нет.
Невермор, услыхав свое имя, издала скрипучий звук и попыталась позвонить в колокольчик, висевший в клетке.
Пол вытащил из кармана бумажник и дал Барону пятерку на продукты.
Вначале Полу было неловко, что Барон взял на себя всю домашнюю работу, возню на кухне и походы в магазин, но теперь это уже как-то само собой разумелось.
— Мне что-то захотелось красного перца. — сказал Пол. — Не знаешь, во что кладут красный перец?
— В маслины.
— Нет, я говорю про горячее.
— В запеканку из тунца. Или салат из тунца. Или в тушеную курицу.
Барон по меньшей мере раз в неделю стряпал что-нибудь из тунца. Фирменным блюдом у него был тунец под маринадом.
— Давай приготовим курицу. — Пол закурил сигарету и бросил спичку на пол. С точки зрения Барона это была самая плохая из его привычек. Сигаретный дым коснулся глаз Пола, его левое веко мелко задрожало.
Барон бросил курить после того, как умер Эдвард Р.Мурро, хотя настоящей причиной было то, что сигареты стали ему не по карману. Цена сигарет доходила до сорока центов за пачку. Именно тогда Барон переехал в квартиру Пола.
Пол и Барон были старыми друзьями еще с тех пор, как ходили в четвертый класс в Уайт-Плэйнсе. Пол считал Барона немного чокнутым, но все равно любил его. Пол вообще полагал, что среди людей большинство со сдвигом. Он пятый год ходил к психоаналитику, настоящему доктору медицины, с дипломом, а не к какому- нибудь сомнительному типу вроде Мерсье. Он платил своему доктору тридцать пять долларов в час. Даниель платила всего двадцать но зато ходила на прием четыре раза в неделю. Эти походы пожирали все деньги, что она зарабатывала, танцуя по вечерам на дискотеке. Поэтому Пол не сомневался, что Даниель тоже со сдвигом. И все-таки он любил ее. Аналитик сказал Полу, что он сможет считать себя абсолютно здоровым, только когда нормальные люди станут ему нравиться больше, чем психи.
— Чего это вы передрались ночью? — спросил Барон.
— Поспорили насчет ее танцев. Я сказал, что она ничего не добьется своей балетной хренотенью.
Барон знал, что Пол врет. Ночью Барон слышал их спор и знал, что они опять ссорятся из-за аборта.
— Подумаешь, — сказал Барон, — если у девушки не ладится карьера, она всегда может выйти замуж.
— А ты? — спросил Пол. — Что тогда с тобой будет?
— Я про это не думаю. Загадывать наперед — значит искушать судьбу. Это было бы не по-христиански. Может, вернусь в бизнесшколу. Или стану битником. А может, как отец, пойду в дантисты.
— Извини, мне не надо было лезть не в свое дело.
— Ничего, Пол.
— Я вовсе не хотел лезть тебе в душу. Барон отошел в сторону и стоял теперь около камина на которым висела большая фотография Даниель. Даниель была на фотографии голой, ее внушительные груди почти не обвисали, лишь в самом низу чуть-чуть намечались едва различимые морщинки. Форма бедер была смелой и изысканной. В прошлый Новый Год, когда Даниель порядком набралась, а Пол ухлестал куда-то с другой девицей, Даниель предложила Барону это свое великолепное тело, предложила просто и царственно. А он из ложного благородства отказался.
«Если душа есть, — думал он, — благородство имеет смысл. А если ее нет?»
— Как ты думаешь, — спросил он у Пола, — у меня есть душа?
— Это с какой стороны посмотреть, — отозвался Пол. — А сколько ты за нее хочешь?
— Я над этим еще не думал. Как по-твоему, сколько за нее следует запросить?
— Пожалуй, долларов пятьдесят. Кстати, вспомнил, надо бы поискать эту треклятую линзу. Новая обойдется не меньше чем в полсотни. Я не могу разбрасываться такими деньгами. Придется продать что-нибудь из книг. — Пол прошел в спальню и опустился на четвереньки.
Барон потрогал маленький пластмассовый диск, лежавший в кармане его рубашки. Подумать только, эта штука стоит так дорого.
— Ну что ты линяешь? — спросил он у Невермор. — Нарочно, чтобы мне было больше уборки? Да? Вот, значит, что ты задумала!
— Она должна быть где-то в комнате, — сказал Пол без особой уверенности.
— А почему ты не отпустишь Невермор на волю? Весна, ей хочется на свободу.
— Голуби сразу же заклюют ее насмерть.
— А может быть, ей просто нравится жить в клетке. Кафка где-то писал про клетку, которая летала в поисках птицы. Так примерно и обстоит дело.
Пол бросил розыски и вернулся в гостиную.
— Я как-то читал в «Тайме», что платные партнерши для танцев из «Орфеум Дэнсленда» держат у себя в комнате голубя. И знаешь почему? Для женщины любое домашнее животное служит суррогатом беременности. Во всяком случае, голубь лучше, чем кошка. От кошек повсюду шерсть.
— Пожалуй, я пойду в магазин, — сказал Барон.
— Да, иди, конечно, — согласился Пол.
Он снова повалился на диван, уставившись безразличным взглядом на фотографию Даниель. Услыхав хлопок двери и шаги Барона. спускающегося по лестнице, он принялся чуть-чуть, едва заметно поглаживать себя сквозь голубую ткань джинсов.
Тело Даниель было довольно пышным и очень женственным, так что один из мужчин-преподавателей сказал ей даже, что она из-за этого не сможет стать балериной. Зато походка у нее была размашистой, почти мужской. Поэтому признаку и узнал ее Барон, увидев из окна булочной, как Даниель идет по другой стороне улицы. Она только что вышла из подземки. Барон подошел к двери.
— Эй! — громко крикнул он.
Даниель махнула в ответ своей большой сумкой, зеленая накидка из плотного узорчатого шелка распахнулась спереди, показав розовые колготки и черное трико. Даниель дождалась зеленого света и только тогда пересекла улицу.
— Ты что, па-акупаешь пир-рожные? — она говорила растягивая слова, словно сонный ребенок или наркоман.
— Я покупаю хлеб. У нас нет денег на пир-рожные, — он бессознательно передразнил ее интонацию.
— Бедные мы, бедные.
Продавщица протянула Барону пакет с порезанной на куски буханкой ржаного хлеба.
— Мне надо забрать из стирки половы рубашки, — сказала Даниель, протянув Барону руку. — Мой дорогой бедняжка Пол такой несчастный! Я так хочу сделать его хоть капельку счастливее. Он не видит в будущем ничего, кроме преподавания английского языка. Когда он мечтал стать психоаналитиком, было гораздо лучше.
— А еще лучше, когда он хотел стать писателем.
— Тогда мы еще не были знакомы. Это, наверное, было очень давно. А почему бы ему и не стать писателем? Иногда он может быть необыкновенно чувствительным. Ты читал его стихи?
— Не сказал бы, что они очень хороши.
— Но в них заметно, что автор — чувствительный человек. Даниель остановилась, открыла сумку и вынула кошелек. Из кошелька она достала долларовую бумажку и квитанцию прачечной. Пока она ходила в китайскую прачечную.
Барон караулил ее сумку. Когда Даниель вернулась ему стало грустно, словно на дне рождения очень бедного ребенка.
— Мне надо в «Вулворт», купить для Невермор специальный корм для линьки, — объяснил он, вручая ей сумку.
— И я с тобой. Мне правится ходить в «Вулворт». Я бы даже хотела там работать. Только подумай, что бы ты мог украсть, если бы там работала я!
— А что бы ты украла в первую очередь?
— Сначала — пластинку Баха. Потом губную помаду «Ревлон» Потом попугая-мальчика для Невермор. А что бы ты украл?
— Деньги.
— Об этом я как-то не подумала.
— А потом — рабов.
Она поджала губы.
— Ну, я думаю, что в Нью-Джерси можно достать рабов получше, чем в «Вулворте».
Ее глаза искрились от удовольствия. Она очень любила фантазировать.
В «Вулворте» они по очереди остановились у прилавка с пиццей, с безалкогольными напитками, у кондитерского отдела, отдела косметики, у витрины с искусственными цветами (любой цветок за 29 центов и ни центом дороже!) и отдела игрушек. Пока Барон платил за линьковый корм для Невермор (35 центов), Даниель вернулась к игрушкам. Она взяла с прилавка самый большой щелкающий пистонами револьвер — довольно убедительную копию «Бантлайн Спешиал» — и нацелила его на Барона.
— Бабах! — сказала она. — Ты убит.
— А-а! — воскликнул Барон.
Молоденькая продавщица, по правде сказать, слишком красивая для работы в «Вулворте», подошла к Даниель с видом медсестры, склонившейся у постели больного пациента.
— Вас что-нибудь интересует?
Даниель. не выпуская из руки револьвер, повернулась к продавщице.
— Рабы, — внушительно произнесла она. — У вас есть в продаже рабы? Меня особенно интересуют рабы мужского пола.
Барон подошел и отобрал у нее пистолет.
— Бедняжка умственно отсталая, — объяснил он продавщице, — вот и приходится всюду с ней ходить.
Разгневанная продавщица удалилась. Кажется, она ему не поверила.
— Мраморные шарики! — воскликнула Даниель, разглядывая прилавок. — А здесь… смотри сюда, здесь воздушные шары! Вот что мы совсем забыли купить — нам нужны воздушные шары!
— Тут две разных цены, — произнес Барон, оглядев прилавок.
— Ага. Коробка с двадцатью пятью большими шарами стоит пятьдесят центов, — при этих словах коробка с большими шарами очутилась в открытой сумке, стоящей на полу. — А коробка с сотней маленьких шариков стоит четвертак. Вполне божеская цена. — Более дешевая коробка тоже проследовала в сумку.
Барон открыл коробку с сотней маленьких шариков и, увидев, что там уйма свободного места, запихал туда все шары из пятидесятицентовой коробки.
Эту коробку он и отнес продавщице.
— Ничего не поделаешь, придется покупать ей шарики, — тоскливым голосом произнес он, вручая женщине четвертак.
— Налог на продажу два цента, — сказала продавщица. Барон порылся в кармане и достал две центовые монетки. Они устроились неподалеку от универмага, в Риверсайд-Парке. Даниель лениво общипывала ломтик хлеба, Барон ловкими умеренными щипками массировал пухленькую шею Даниель.
— Угадай, что я тебе скажу, — произнес он.
— Ну, что? — Даниель смотрела на джерсийский берег. Затем ее взгляд привлекла белка, потом сразу две белки.
— Я нашел твою линзу.
— Ой, как хорошо! — Белки гонялись друг за другом; они играли в прятки среди еще голых ветвей. — Ты уже сказал об этом Полу?
— Нет. Я решил сначала сказать тебе… — Рука Барона ухватила ее пышные волосы, собрала их в подобие лошадиного хвоста, — А если хочешь, и не скажу.
— Спасибо. Не надо говорить. Ведь она и вправду могла потеряться.
Они пошли домой. Даниель шла, стараясь не наступать на трещины тротуара. Она представляла в мыслях, как хорошо было бы стать белкой, но на самом деле ее мысли были совсем о другом.
— Что ты сделаешь с деньгами? — спросил Барон. — Сколько это выйдет?
— Пятьдесят долларов.
— На что ты их потратишь?
Она повернулась к Барону и серьезно сказала:
— Куплю Полу подарок. Барон улыбнулся и взял ее за руку. Серьезный тон не обманул его, он ни на секунду не поверил.
— Ну что ж, — игриво начал он, — когда пойдешь выбирать подарок, возьми меня с собой, я помогу. В конце концов, ведь это же я нашел линзу.
— Возможно, — сказала она и добавила: — Да, конечно. Они рассмеялись, и Даниель сделала длинный скользящий шаг, чтобы не наступить на трещину.
— А вот это, — сказал Барон, — подарок тебе. Он вытащил из кармана пальто «Бантлайн Спешиал». Ствол револьвера был длиной чуть ли не в фут.
— Бах! Бах! Бах! Даниель хихикнула. Когда они добрались домой, Даниель последний раз коснулась истинной темы их разговора:
— Вот мы и сделали все наоборот, правда? Теперь Пол наш раб. Он поцеловал ее прямо на крыльце на виду у всего Риверсайд-Драйв.
Когда что-то ярко-красное проплыло возле самой клетки, Невермор пронзительно крикнула, но не покинула жердочку перед кормушкой. Она не ела уже три дня, и теперь ничто не могло отвлечь ее от корма.
Красный шарик плавно опустился на грязный пол, подпрыгнул и на второй раз опустился на синий шар. Синий шар, надутый до предела и покрытый колючими пылинками, лопнул. Красный шар лопнул тоже, просто из солидарности.
Даниель, заваленная шариками, лежала на кушетке и напевала рекламную песенку. Пол и Барон надували шары. Они надули уже сто восемьдесят шаров, оставайлось еще семьдесят.
Воздушные шарики лежали на верхних полках книжных стеллажей, воздушные шарики покрывали кровать и письменный стол. Ванну наполняли воздушные шарики, воздушные шарики высоко громоздились на кухонном столе. Весь пол был покрыт воздушными шариками. Всюду, куда не погляди, катались воздушные шарики.
— Вот интересно, — вслух размышлял Барон, — а у воздушных шариков есть душа?
Допев гимн солнечному пирогу, Даниель вскинула вверх руки и ноги: шарики взвились в воздух, мягко стукаясь друг о друга, и вновь опустились, одни на Даниель, другие на пол. Ветер, дувший с реки и проникавший в комнату через приоткрытое окно, лениво шевелил шарики. Они неуверенно скитались по комнате, словно подыскивая местечко поукромнее, куда можно спрятаться.
— А теперь пойдем гулять, — сказала Даниель и вспрыгнула на подоконник.
Она взяла большой продолговатый синий шар и подкинула его в воздух. Ветер отнес шар обратно в комнату.
— Давайте их всех сюда! — скомандовала Даниель голосом, не терпящим возражений.
Пол и Барон начали ходить по квартире, собирая шарики и большими охапками относя их на балкон. Даниель отпускала их один за другим в прохладные струи ветра.
Ветер относил шарики в сторону вдоль фасада здания, а затем, около угла, шарики попадали в другую струю, высоко взмывая в воздух. Казалось, ветер дует с реки, но на большой высоте он менял направление и уносил шары к реке в сторону Нью-Джерси.
Казалось, шарам не будет конца, но все равно Даниель выпускала их экономно, по одному, через правильные промежутки времени. Шары заполнили все небо. Немного погодя ветер изменился.
Шары начали падать на землю. Прохожие и люди, гулявшие в парке, заметили их. Машины на улице пошли медленнее. Какой-то мальчик начал было собирать шарики, но очень быстро набрал их больше, чем мог удержать. Все смотрели на Барона, Даниель и Пола. Пол был самым высоким из них и, если смотреть издали, самым красивым. Стоя посередине, с поднятой над головой рукой, в которой он держал желтый шарик, Пол напоминал Христа с картины, изображающей Страшный суд. Ветер раздувал волосы Даниель, закрывая ей глаза; свободной рукой Даниель пыталась отвести их в сторону. Фигура Барона при взгляде с улицы казалась наименее импозантной, но и она была необходима для законченности композиции. Даниель повернулась к друзьям.
— А может быть, — радостно сказала она, — там, на другом берегу, они будут свободны.
— Нет, — ответил Пол серьезно. — Я думаю, что они и там рабы.
— Не вижу разницы, — заявил Барон, — ведь у них все равно нет души.
Ветер снова переменился.
— Все, все разом! — закричала Даниель. Они выкидывали последние шарики целыми охапками, и те плыли через улицу, над паркам, высоко над рекой к джерсийскому берегу.
Летели красные воздушные шарики, и синие воздушные шарики и розовые воздушные шарики, и зеленые воздушные шарики и оранжевые воздушные шарики.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Рабы», Томас Майкл Диш
Всего 0 комментариев