«Падение»

Котенко Олег ПАДЕНИЕ

Разбудил меня стук в дверь. В наружную дверь, что ведет на лестничную площадку. И стук был знакомый. Стучали не так, как стучат, когда не работает звонок. Стучали кулаком и, видимо, с сильным размахом. — Заявился… Переборов себя, я поднялся с дивана и направился к двери. Открыл свою, в перегородку. Снаружи послышалась возня и невнятный мат. Думал подождать, пока пришелец угомонится, но тот колотил с еще большим усердием. Звонко щелкнул замок. Некоторое время я созерцал качающегося и тупо смотрящего на меня соседа, потом спросил: — Ну? Чего? Тебе за каким хреном ключи дают? — Да-а! — промычал тот в ответ. — Ключи, б..! На… мне ключи! Я взял соседа за шиворот и завел в перегородку, направляя головой к его двери, но он отмахнулся и повернул свою морду ко мне. «Все, сейчас начнется…» — Я этой… не хочу! — с надрывом в голосе принялся мычать сосед. — Я жить хочу, пон… понимаешь? — Скорей бы ты сдох, — пробурчал я в сторону и потянулся к выключателю. Сосед намека не понял. — Подожди! — взвыл он. — Я этой….. не хочу! Я жить хочу-у! Последнее «у-у» получилось у него какое-то скуляще-жалобное, вот-вот пустит горькую проспиртованную слезу. — Не хочу этой…..! — продолжал выть сосед. — Жить хочу! Потом положил мне на плечо широкую шахтерскую ладонь, опустил голову и уже промычал уже спокойнее. — Быдло я. Хлопнул ладонью по плечу — сначала моему, потом по своему и, наконец, ушел в квартиру. Через пару минут оттуда донесся крик, подобный заводскому гудку, если сравнивать интонации: «Ма-ать!» Но его я услышал уже из квартиры, из-за наглухо запертой двери. Хорошо, если спать упадет, а если нет — мать будет тарабанить уже в мою квартирную дверь и умолять вызвать милицию. Милиция если и приедет, то только к следующему утру, а к тому времени она уже преисполнится готовности перегрызть глотку любому, кто скажет кривое слово в сторону ее сыночка. И не удержался от улыбки, вспомнив, как вышел утром из дому и встретился с ней. Пошаркав взглядом по площадке и заметив несколько окурков, брошенных сверху, она начала причитать: «Вот, что за жизнь такая, кругом алкоголизм и наркомания!» Хотел было сказать: «А давно ли всей семейкой квасили? Давно дед твой от этого загнулся — даже хоронить как положено не стали!» Хотел да не сказал. Потом такое по двору пойдет, что спокойно в подъезд не зайдешь… Я захлопнул книгу и с сожалением поставил ее на полку. Сколько ждал отпуска, сколько нервов намотал на руку, пока он, наконец, наступил, а он, сволочь, все так же под диваном пылится. В соседней квартире еще полемизировали на тему десятки, которая уже «х… знает какая подряд», но с явной усталостью в одном и во втором голосе. Скоро этот скомкает в широкой шахтерской ладони желанный червонец и отправится заливать нашептанное дворовыми бабками горе. А мать еще долго будет зыркать на меня. И еще она всегда, при любой возможности, стоит за дверью и слушает. Приходят же друзья, выпиваем, разговариваем, а она слушает и несет потом во все тот же двор. Иногда такое зло берет, что, кажется, взял бы да так саданул бы по маковке, чтоб язык-то не распускала… Забулькал и пустил струю пара чайник. Установившееся было спокойствие прорвал истошный бабский вопль. Я лишь обреченно вздохнул — такое случается примерно раз в неделю. Тут же грохнула отброшенная в сторону наружная дверь. «Рома, дай ему, дай ему!» — орала Мать, а Сынок, видимо, мутузил Рому, что живет этажом ниже. Я отхлебнул чая и уставился в окно. «Дай ему, дай ему!» Четыре раза бумкнули часы в зале. «Ро-ома-а!» Послышался звон стекла и звук падающего тела. А вслед за ним озверелое рычание и, опять, вопль. До бутылей, сволочи, добрались! Я, я эти помидоры выращивал, я их тянул за полсотни километров, я в сорокаградусной жаре на кухне их консервировал, а каждая упившаяся скотина будет бить мои бутыля! Я рванул на себя дверь. Рома стоял у стены с разбитым носом, Сынок валялся на полу, беспричинно завывая на манер выпи. Во, скот! Хоть ломом по голове бей — нихрена! А рядом с правым плечом сынка поблескивали в желтом рассоле осколки бутыля. Я схватил стоящий у сточной трубы (эта труба идет с крыши через все этажи) стальной уголок и с каким-то упоением опустил его на грудь Сынку. Тот ухнул и покраснел. — Что-о дела-ае-ешь! — Мать в один прыжок пересекла перегородку и схватила меня за руки да так и повисла на них, будто мешок. Рома, похоже, пришел в себя, размазал рукавом кровь по лицу. — Пошла ты на…! Он вышел на площадку и пошел к себе. Я стряхнул ухающую и ноющую тушу с себя и бросил уголок. — Ну и дура же ты! Он тебя не завтра, так послезавтра удушит или прибьет. — Не прибьет, — она с вызовом подняла голову и вытерла руки о грязный фартук. — На мать рука не подымется! Я схватил куртку и вышел. Была весна и это, пожалуй, единственное, что радовало. Весна в той поре, когда цветет почти все, что способно цвести и воздух густ от этих ароматов. Я задержался на крыльце. Обычно внушающий отвращение двор с вечно сидящими на ступеньках — не пройдешь! — подобиями Сынка и тупым негритянским рэпом из беседки далеко слева выглядел как-то по иному. От черемухи прямо над крыльцом исходили такие волны цветочного аромата, что долго дышать ими было просто нельзя. — Лечу-у! Дети разом вскинули головы. «Давно не слыхать было», — подумал я и сам посмотрел вверх. Из окна соседнего дома — из окна девятого этажа! — выснулась по пояс фигура в грязной рубашке в клетку. «Летун» встал на подоконник на колени и развел руки в стороны, устремив затуманенный взгляд в сиреневое майское небо. Домой я вернулся около восьми и встретила меня телефонная трель. Несколько секунд я постоял, послушал, закрыв глаза, как льется приятный звук и только потом поднял трубку. Надо сказать, приятный для слуха телефонный звонок — великая вещь! — Макс! Мы сейчас! Мы приедем, окей? — Окей, — обреченно согласился я, потому что знал: от Виталика не скроешься. Откажешься — сделается обиженным, выставит эту обиду передо мной да еще приукрасит так, что куда там… кому-нибудь, кто хорошо расписывает посуду! Сейчас — это через полчаса. Виталик скорее всего звонит от Андрея, а тот живет в получасе ходьбы от моего дома. Вместо того, чтобы прибрать, а наоборот разбросал все вещи так, чтобы пройти было совершенно невозможно. Раскидал по всей прихожей обувь, будто бы невзначай свалил с вешалки еще с зимы висящую там одежду, а в зале и на кухне устроил форменный кавардак. Но кавардак с оттенком творческого беспорядка! Для этого достаточно было рассыпать по комнате старый ненужные распечатки своих черновиков. Пускай думают, что водят знакомство с будущей литературной звездой. Еще я извлек из холодильника наполовину пустую бутылку «Старки». Они пришли, когда уже начало смеркаться. Я без вопросов открыл дверь и, как и ожидал, увидел на пороге Виталика с Андреем. Виталик с торжественным выражением на лице выставил перед собой левую руку, в которой держал за горлышко зеленую прямоугольной формы бутылку. — Привет, — я поздоровался с каждым за руку и кивнул на бутылку. Что это? Когда Виталик повернул ее этикеткой ко мне, улыбка на лице Андрея стала слишком широкой даже для него — он всегда улыбается так, что рот до ушей. А мне при виде двух цифр — 60 и значка градусов стало плохо. — Это что? — повторил я свой вопрос ослабевшим голосом. — Приглядись к этикетке! — они оба расхохотались. Я и сам улыбнулся: на этикетке был изображен я, сидящий за книгой и уплетающий немалых размеров вилкой страницы. — Книгочейская особенная! — Самогон что ли? — спросил я уже на кухне, когда Виталик сосредоточенно шарил по шкафам в поисках сосудов, мало мальски пригодных для распития шестидесяти градусов безобразия. — Ага, — кивнул Андрей. — Да ты не бойся, продукт — зе бест куалити! Меня передернуло от истинно пролетарского произношения Андрея. — Изготовленный по особой технологии, — продолжил тот. — Рецепт держится в строжайшем секрете. Слышь, Виталь, может, продадим рецептик-то? — Кому? — Да хотя бы тому же «Союз-Виктану». Разбогатеем. — Ага, жди, — Виталик наконец раздобыл три пластмассовых стаканчика и, предварительно вымыв и вытерев их, поставил на стол. — Закусь есть? Я принес из перегородки один из четырех уцелевших бутылей с помидорами. — О! И закусить, и похмелиться. Отлично. Ну, Макс, первый тост у нас за женщин, но мы выпьем за тебя. И Виталик опрокинул стакан, так что его немалой крепости содержимое с глухим, чем-то напоминающим голос моего телефона, бульканьем влилось в его нутря. Он тут же закинул в рот маленький помидорчик и принялся его жевать.

28.05.1999

Еще с минуту после пробуждения я тупо пялился в потолок, где маленький паучок уже с неделю плел свою сеть. Потом понял, что у меня раскалывается голова и… В общем, все признаки удачно проведенного вечера налицо. «На лицо так на лицо», — подумал я, увидев себя в зеркале. Тоскливо окинул взглядом кухню. Бутылка «Старки» так и осталась нетронутой, но Виталик еще вчера философствовал на тему: «Бутылка наполовину пустая или наполовину полная». Пришел к выводу, что наполовину пустая, потому что кто-то же ее опустошил, а на заводе по полбутылки не наливают. Внизу, под подъездом, кряхтел мопед. Рыбак с шестого этажа опять двигатель истязает. Я отхлебнул рассола из бутыля — тоже почти пустого и выглянул в окно. Чудесное летнее утро. И даже из окон не вылетает никто. Но никакое солнце и никакое небо не могло утихомирить бурную реакцию организма. А была она, реакция, такой, что пришлось «Старку» допить. Потом обнаружилось, что нет сигарет. Я решил, что у Андрея сегодня выходной и отправился к нему. На улице от меня, естественно, шарахались. Ясное дело, разит, как непонятно от чего. И вид соответствующий. А вот у Андрея вид оказался на диво свежий и цветущий. Мне даже обидно стало. — Неосторожный опохмел приводит к длительному запою, — в который раз повторил он известную уже всей стране фразу. — Знаю. Но мы все-таки выпили. Зачем — не знаю, но выпили и довольно много. Проснулся я только под вечер. Перед глазами плавали фиолетовые круги, в горле, похоже, завелся еж. — Надо прекращать, — прохрипел я, но Андрей только махнул рукой. — То ты на семинары не ездил, там все время так. Вон, меня в прошлом году послали, так мы всей кучкой из этого состояния неделю не выходили. — Не, надо прекращать… И я остался у Андрея — поправлять здоровье и отдыхать.

29.05.1999

Проснулся я у себя дома, хотя и не помнил, как туда попал. Вернее, сюда… Не важно. Повернул голову и увидел, что на краю тумбочки сидит маленький, размером с безымянный палец, человечек. «Что-то больно быстро», подумал я и уж потом испугался. Человечек печально поглядел на меня. — Ну здравствуй, болезный. — Здравствуй, — прохрипел я в ответ. — Болит-то башка небось? А денег нету, да? Нету денег… — человечек встал и походил по тумбочке, заложив руки за спину. Я смог разглядеть его наряд — зеленые штаны и куртка, похожи на робу, а под курткой — синяя рубашка в черную клетку. — Ну так чего? — неуверенно спросил я. — А что? Что — чего, когда денег нету? — с укором спросил человечек. Я сел на кровати и подпер голову руками. Во дела. Может, сразу позвонить, хоть руки ломать не будут. А то повыворачивают все суставы мало ли, может, я буйный. Может, я сейчас за такими вот чертиками гоняться буду, шкафы опрокидывая… — Так можно продать чего-нибудь, — предложил я, сам не понимая зачем. — Продай, — оживился человечек. — Вон, у тебя ломбард под боком. Каждый божий день мимо ходишь и не замечаешь. И полный дом вещей! Он, восторженно вопя, принялся скакать по тумбочке и я испугался, как бы не упал на пол. Разобьется ведь, кроха. В ломбард я оттащил старые настенные часы. А потом — посадив человечка в карман куртки — отправился в забегаловку…

27.06.1999

В груди забилась тоскливая боль. — Вставай, козел, развалился тут! Человечек с красным лицом прыгал вокруг меня, беспомощно пиная в бока. — Не ори! — Что-о? Не орать? Да ты меня…… уже! Вставай, скотина, бегом в залог! Залогом он называл все тот же ломбард. — Нечего нести, — я перевернулся на другой бок, но человечек снова возник перед лицом и принялся лупить кулачками по носу. — Как нечего? Как нечего? Найди, укради! — Да пошел ты. Глюк! — Глюк? Я удивился — голос был не тем. Низкий и громкий бас раскатился по пустой комнате властной волной. За моей спиной стояла громадная тень с двумя блюдцами-глазами. — Это ты — глюк, — мрачно сказала тень. — Прыгай. — Чего? — не понял я. — Прыгай, говорю! — угрожающе лупнули глаза. — Ясно… Ноги сами понесли меня к окну. Я распахнул створки. На дворе стояло лето, жаркое и солнечное. А в спину несло холодом. — Ма-ать! — орал сосед за стенкой. — Ле-ечу-у! — надрывался «летун» в окне девятого этажа. И я тоже хотел крикнуть — земля приближалась так медленно, что, казалось, можно спеть целую песню. — Ле-еч…