«Зеленый остров»

Аскольд Шейнин

ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ

Научно-фантастический рассказ

1. ТИХИЙ ОКЕАН.

ЭКСПЕДИЦИОННОЕ СУДНО "ВАСИЛИЙ ПЕТРОВ".

ПОСТ УПРАВЛЕНИЯ

- Алло! Федор Трофимович?

- Капитан Зиганшин слушает.

- Доброй ночи, Федор Трофимович. Сейчас четырнадцать ноль пять. Проходим экватор. Грозовой фронт слева по курсу сместился. Окончательно установлено: в квадрате И-восемь - судно. Примерно в тринадцать пятьдесят оно легло в дрейф,

- Запросы?

- Ответа по-прежнему нет.

- Благодарю вас, Николай Матвеевич. Вас понял. Хода не убавляйте. Продолжайте запрашивать. В четырнадцать сорок приду на пост.

Второй помощник капитана Николай Матвеевич Поликарпов мужчина грузный, неторопливый и даже несколько неповоротливый, одетый с наибольшим для такого человека и такой обстановки щегольством: белоснежная рубашка, галстук, китель с золотыми шевронами, отутюженные брюки, ботинки с зеркальным глянцем, - не отрывая взора от экрана судового радиолокатора, привычным жестом вложил в гнездо телефонную трубку прямой связи с капитанской каютой. На экране мерцали зеленоватые тени грозовых туч, и среди них, как звездочка сквозь туман, совершенно отчетливо светился импульс, отраженный от какого-то судна. Сколько же часов его трепал шторм?

Поликарпов едва заметно усмехнулся; шторм так шторм. В океане от этого не уйдешь. Он-то знает! Когда плаваешь уже двадцать пять лет, в море ничто не удивляет. Пусть хоть камни валятся с неба!

И такое видали...

- В пятнадцать ноль-ноль, думаю, нас тоже накроет, - сказал вахтенный штурман Алексей Александрович Розоцвет; он стоял за спиной Поликарпова и всматривался в экран.

За широкими окнами просторной рубки поста управления разлилась густая темень тропической ночи. Временами по стеклам хлестал дождь. Но все это было там, за стенами поста управления, здесь же, у пультов, светящихся шкалами приборов и россыпью сигнальных огней, в очень прочном и устойчивом мире, работало еще полдюжины человек. Коллективная воля уверенно вела по океану громаду "Василия Петрова" с его гигантскими чашами параболических антенн, вычислительными центрами, установками для запуска исследовательских ракет, автономной базой для подводных работ и многими десятками совершеннейших лабораторий.

- Накроет... Накроет, - нараспев и совсем уже весело повторил Розоцвет, уходя в штурманскую рубку, к своим планшетам и картам.

Поликарпов вместо ответа снова едва заметно двинул губами. Теперь это значило: "Работа! Идет она при солнечном свете. Идет темной ночью. Идет она и в плохую погоду..."

В это же самое время директор института Проблем Околосолнечного Космоса и начальник океанической экспедиции академик Асовский - высокий худощавый старик, седой, в сером просторном костюме - стоял у иллюминатора своей рабочей каюты и смотрел в темноту.

Случаен ли был этот гость в квадрате И-восемь? Едва ли. Ведь невзирая на шторм, он находился в самом центре района, заранее, и всего на трое суток, объявленного в сообщении Правительства СССР опасным для судов и самолетов по случаю испытания новых типов транспортных ракетных устройств. Сюда вот-вот обрушится с неба двадцатитонная капсула, предварительно выведенная на околоземную орбиту и окруженная лавиной воды. В будущем именно так, через космос, будут перебрасывать огромные массы воды. Озера тундры, ледники Гренландии и Антарктиды своею избыточной влагой напоят жаркие пустыни Земли. Сейчас пока первая ласточка. Знали об этом на иностранном судне?

Видимо, да, и, видимо, были уверены, что в необходимый момент сумеют отойти в сторону, и это, со всей неумолимостью логики, означало еще и другое. Непрошеные исследователи собирались наблюдать за всеми действиями советских ученых, а значит, и посылать сигналы радиолокаторов, эхолотов, ракетные зонды и шары-пилоты. Затем они сюда и пришли.

Эксперимент неизбежно не окажется "чист". И, главное, нельзя будет знать, почему именно этот эксперимент получился (или не получился): может, именно из-за этих сигналов и зондов?

Спокойные будни исследовательской работы превращались в гонку с препятствиями.

Асовский вернулся от иллюминатора к письменному столу, привычно нажал одну из кнопок на вмонтированном в стол пульте связи.

- Дежурный вас слушает, - вырвалось из репродуктора на пульте.

Не повышая голоса и нисколько не торопясь (подчиненные знали: это и есть тот тон, которым отдаются наиболее категорические приказы), Асовский проговорил:

- Первое. В течение ближайшего времени, то есть так скоро, как только возможно, в квадрате И-восемь, и не далее чем в трех-пяти милях от находящегося там иностранного судна, имитируйте приводнение макета капсулы. Задача: заранее выявить все вероятные системы постороннего вмешательства в нашу работу. Если уложитесь до семнадцати нольноль московского времени, значит, не сорвется запуск. Это важно.

- Понятно.

- Второе. Мы не можем успеть переместить в эту же зону глубоководную базу. Чтобы непременно привлечь внимание и к ней несколько ранее момента приводнения макета, база должна будет всплыть. Пусть хотя бы не полностью, в как позволит волнение. Задача все та же... Третье. Будем исходить из того, что незваные гости определенно обладают большими техническими возможностями. Предупредите всех и особенно товарищей, которым придется вести наблюдение с воздуха: пусть не относятся к этому просто как еще к одной тренировке. Это уже работа. То, ради чего мы сюда шли.

- Понятно.

- Четвертое. Если не будете укладываться в уже осуществляемый график, в стадии пятиминутной готовности объявите паузу. Но это, конечно, в том случае, если все же будет надежда благополучно довести эксперимент до конца. Если надежда исчерпается раньше, доложите. Будем давать отмену. У меня все.

- Понятно. Разрешите приступить?

- Да.

2. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА СПУСТЯ ТАМ ЖЕ, НА "ВАСИЛИИ ПЕТРОВЕ".

РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ:

РАДИОРУБКА - КАЮТА АСОВСКОГО

- Сергей Сергеевич! Докладывает дежурный,

- Да-да.

- Разрешите поставить в известность: имитировано приводнение макета с немедленным захватом его в аварийную сеть; подъем; доставка на палубу судна. Все это в условиях девятибалльного шторма.

- Ну и...

- Если коротко: никаких посторонних попыток вести наблюдение не установлено.

- В толще воды?

- Тоже ничего, кроме естественного фона: шторм!

- Базу они, впрочем, вполне могли не заметить. Она от них далековато.

- Одиннадцать миль. Но - самолеты!

- Вы же говорите: "Шторм".

- С судна в квадрате И-восемь пускали ракеты.

- Что-о?

- Совершенно отчетливый красный свет. Если по аварийному коду; "Сигнальные ракеты бедствия". Один из пилотов утверждает, что в момент пролета над судном он определенно видел, что там жгли фальшфейеры. Тоже красного цвета.

- С такой высоты! Как он мог это заметить?

- Он так доложил по начальству... Первое впечатление, что на этом судне нет никакого специального оборудования.

- Федору Трофимовичу докладывали?

- Он сейчас здесь, в радиорубке.

- Понимаю. Я должен срочно связаться с берегом. Не мог бы он за это время подойти ко мне?

- Федор Трофимович направился к вам..,

3. ТАМ ЖЕ СПУСТЯ ЕЩЕ ДВАДЦАТЬ МИНУТ. РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ:

КАЮТА АСОВСКОГО - ПОСТ УПРАВЛЕНИЯ

- Николай Матвеевич!

- Вахтенный помощник Поликарпов слушает!

- Берег разрешил провести спасательные работы.

- Понято, Федор Трофимович.

- Иду к вам. Начинайте формировать аварийную партию, Сколько человек, кого. Вам придется ее и возглавить. Обязательно включите врача.

- Понято.

- Тревоги не объявляйте. Хорошо бы справиться силами вахты. Завтра напряженный день.

- Понято, Федор Трофимович, понято...

4. ШТОРМОВОЙ ОКЕАН

Непрошеным гостем, который так некстати вмешался в работу ученых, было австралийское грузовое судно "Фредерик Маасдам" водоизмещением одиннадцать тысяч тонн. Уже пятые сутки подряд его трепал шторм. Вышли из строя радиостанция и электропривод рулевой машины, не стало пресной воды, и, наконец, вырвало шток одного из цилиндров главного двигателя. Осколками были тяжело ранены механик и два машиниста.

"Фредерик Маасдам" лишился хода и развернулся правым бортом на ветер, из-за перемещения палубного груза и течи в трюмах с каждой минутой все более теряя остойчивость, К тому времени, когда аварийная партия во главе с Поликарповым ступила на его борт, крен достигал тридцати четырех градусов.

Экспедиционный врач сразу же занялся ранеными, а Поликарпов и прибывшие с ним люди за линь подтянули буксирный трос, набросили его за носовые кнехты и стали отходить к полубаку.

Да, они стали уже отходить, как вдруг одна из строп, крепившая палубный груз, лопнула. Гора бочек и ящиков двинулась на Поликарпова. Он успел крикнуть: "Берегись!" - но в ту же секунду был сбит с ног и смыт за борт. В реве ветра, в шуме воды и грохоте рушащихся бочек его никто не услышал.

Едва Поликарпов оказался под водой, спасательный жилет, надетый поверх прорезиненной штормовой куртки, автоматически раздулся. Поликарпова то выносило на поверхность океана - и тогда в ушах свистел ветер, а в лицо дробью гвоздили колючие брызги, - то водяные валы "подминали" его, затягивали в пучину.

Оглушенный, полузахлебнувшийся, в кромешном мраке тропической штормовой ночи, он совершенно потерял ориентировку, но тем не менее как только над ним оказывалось небо, упорно начинал загребать воду, хотя и понимал, что его все дальше относит от судов и что до тех пор, пока океан не утихнет, нельзя надеяться даже на тот редчайший шанс, который выпадает на долю моряка всего один раз в жизни.

С рассветом шторм начал слабеть. Волны, правда, еще захлестывали Поликарпова, но с каждым часом становились ленивее, все чаще вместо гребней на поверхности воды тянулись белые полосы безжизненной пены. И тогда он вдруг забылся. Это не было сном. Им овладела апатия, вызванная усталостью и голодом.

Как только на "Василии Петрове" узнали, что Поликарпова смыло за борт, по приказу капитана Зиганшина немедленно же, единым ракетным залпом, в океан сбросили радиобуи, чтобы обозначить тот участок водной поверхности, в пределах которого Поликарпов должен был находиться. Вслед затем беспилотные вертолеты принялись инфралокаторами метр за метром обшаривать этот участок. Анализируя их сигналы, вычислительные машины "Василия Петрова" работали во всю свою мощь.

Движущаяся под влиянием ветра и постоянных морских течений вода смещала радиобуи, но вместе с ними смещалась и подтянутая в район поиска подводная база. Ее площадка для вертолетов, расположенная на конце возвышающейся над океаном тридцатиметровой входной трубы, сильно раскачивалась, но спасатели ни на минуту не покидали ее, готовые в любое мгновение и не считаясь ни с какой опасностью, поспешить на помощь.

И все было тщетно: ночь, шторм, шквалистый тропический дождь, грозовые разряды и низкая облачность делали ненадежными даже самые совершенные методы поиска.

5. ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ

Когда Поликарпов пришел в себя, в первый момент ему показалось, что он лежит на поверхности огромного золотого зеркала, - таким спокойным, ласковым, залитым солнечным светом и теплом был океан. С трудом загребая воду, он повернулся, оглядываясь, и как-то без удивления и радости (на это не было сил) увидел, что всего лишь в нескольких сотнях метров от него находится берег. Сразу же от воды начинался пологий пляж из белого кораллового песка, а за пляжем высилась зеленая стена кокосовых пальм.

Поликарпов сумел одолеть это расстояние, выполз на сухой песок и впервые по-настоящему заснул.

Пробудившись, он увидел, что лежит в тени трех высоченных пальм, как бы росших из одного корня. Теплый ветерок овевал лицо. Солнце стояло уже очень высоко.

"Сколько ж я спал? Может, это уже другой день?" - подумал Поликарпов, приподнялся и сел, озираясь по сторонам.

Картина была до неправдоподобности идиллическая. Висели на пальмах грозди зеленых кокосовых орехов, безмятежно белел коралловый песок пляжа. Громадная черепаха доверчиво проползла у ног Поликарпова.

"Непуганая. Остров необитаемый", - подытожил он.

Еще и еще раз внимательно поглядев на пальмы, на черепаший след, Поликарпов удовлетворенно подумал о том, что не умрет от голода, даже если придется жить на этом острове много дней.

Ему захотелось есть. Он отыскал в песке десятка два черепашьих яиц, очень мелких и в кожистой скорлупе, не замечая никакого вкуса, выпил их и, отяжелев от еды, свалился у подножья трех пальм. До самой ночи он лежал, слушая птичий гомон и ощущая, как возвращаются силы.

Здесь же он и заснул.

На следующий день Поликарпов прежде всего проверил карманы. Обнаружилось, что у него есть часы, перочинный нож, зажигалка, носовой платок, карандаш.

После этого, сняв с себя спасательный жилет, штормовой костюм и резиновые сапоги, он связал ноги ременной петлей, забрался на кокосовую пальму, которая была пониже, и сбросил на землю гроздь орехов. Проблема питья, во всяком случае на ближайшее время, была решена.

Когда же солнце перевалило за полдень и жара стала спадать, он решил, что пора обследовать окрестности того места, куда его вынес океан. Он спрятал в густой и жесткой траве под тремя пальмами штормовое снаряжение и босой, в легком белом кителе и полотняных брюках неторопливо пошел по редкому и светлому лесу, внимательно глядя под ноги, чтобы не напороться на острый обломок коралла.

Примерно через пятьсот шагов сквозь пальмы вновь заблестела водная гладь. Как Поликарпов и думал, остров оказался атоллом, то есть имел форму кольца, о которое снаружи разбиваются океанские волны, а внутри - лагуна с бирюзовой спокойной водой. Это кольцо было не таким уж и маленьким. Противоположный берег лагуны виднелся у самого горизонта низкой зеленой каймой. Вполне могло быть, что где-нибудь там живут люди.

Поликарпов только успел это подумать, как внезапно ему показалось, что порывы ветра доносят музыку! Он всмотрелся в ту сторону, откуда налетал ветер, и вздрогнул; не так уж и далеко от того места, где он стоял, прижимаясь к лагунному берегу, ослепительно сверкал широкими окнами десяток домиков.

Он протер глаза: не хижины и не шалаши, а одноэтажные домики вполне современного европейского вида! И до них не будет и мили.

И он долго стоял и раздумывал, прежде чем направиться к домикам.

Вокруг поселка не оказалось никакой ограды или предупреждающих надписей. Кустарник и пальмы круто обрывались, под прямым углом отступив от пляжа.

На лужайке, отграниченной от воды лагуны полосою кораллового леска, выстроились в ряд кубики из стекла и бетона тщательно выбеленные, с цветными рамами, с жалюзи на окнах и с верандами, оплетенными вьющимися растениями. И действительно, джазовая мелодия доносилась из-за домиков, от леса.

Напряженный, в любое мгновение готовый метнуться назад, но внешне совершенно спокойный, Поликарпов свернул в ту сторону, откуда раздавалась музыка.

У пальм на дощатой круглой площадке, возле зеленой будочки с репродуктором, танцевали три десятка прекрасно сложенных, загорелых молодых людей. На мужчинах были шорты и рубашки всех цветов радуги, украшенные крупными перламутровыми пуговицами, с большими отложными воротниками - все очень чистое, новое, тщательно отглаженное. Наряды женщин отличались еще большей изысканностью, хотя в первый момент Поликарпову и показалось, будто их платья - всего лишь куски легкого материала, обернутые вокруг талии, наброшенные на плечи.

Минут десять он стоял у края площадки, с удивлением замечая, что на него никто не обращает внимания. Даже когда от танцующих отделились молодой человек среднего роста, черноволосый, белозубый и смуглый и высокая голубоглазая и белокурая девушка, то и они словно бы не заметили его, хотя и остановились всего в двух шагах.

- Ай эгри, - услышал Поликарпов счастливо переливающийся голос девушки. - Ай эгри. Ю а олвиз райт... (Я согласна, я согласна. Вы всегда правы...)

Поликарпов хорошо говорил по-английски. Он смело подошел к молодым людям:

- Гуд афтанун!.. (Добрый день!..) Прошу, - все так же по-английски продолжал он, - разрешения обратиться к вам с не очень обычным вопросом - во всяком случае здесь... - Он кивнул на танцующих.

Девушка и молодой человек с улыбкой, но как-то напряженно смотрели на него.

- Я хотел бы знать, есть ли в вашем поселке какая-либо администрация, консульство?

Выражение напряженного ожидания сменилось на лицах молодых людей растерянностью: либо они не понимали его, либо ждали от него чего-то совершенно другого.

Вопрос Поликарпова просто не укладывался в их сознании.

- Это курорт? - спросил он все так же по-английски. Международный курорт? Вы здесь на отдыхе? Вы понимаете меня?

- О да! - ослепительно улыбнувшись и в полный голос ответил молодой человек. - Мы хорошо понимаем вас. И мы очень рады вам.

Улыбкой он попросил поддержки у девушки. Та с готовностью подтвердила:

- Мы всегда рады вам.

Едва она произнесла это, молодой человек взял ее за руку, и они ушли танцевать.

"Чепуха какая-то, - подумал Поликарпов. - Они меня самого посчитали представителем администрации, и не очень любимой к тому же".

Больше не делая попыток завязать разговор, он некоторое время всматривался в танцующих. Здесь были люди разных национальностей: немцы, итальянцы, евреи, французы, китайцы, арабы, - но все они отличались молодостью, здоровьем и той простотой в обращении, за которой угадывались полная свобода и равенство друг перед другом.

Музыка вдруг оборвалась. От домиков послышались удары в гонг. Разбившись на группы по два-три человека, молодые люди покинули танцплощадку. Поликарпов пошел вслед за ними.

Оказалось - звали обедать.

Возле каждого домика, под зеленым навесом, был накрыт стол. Тут соблюдалось, видимо, разделение труда: пока одни танцевали, другие готовили пищу.

То, что Поликарпов и потом оказался в компании этой девушки, ее спутника и еще одного молодого человека, вышло само собой. Его не приглашали к столу, но и ничем не выразили неудовольствия, когда он устало опустился на алюминиевый легкий стул. Мог ли он пройти мимо? Нет. На столе были чашки с бульоном, ваза с фруктами и большое блюдо, на котором лежали рис и куски жареной курицы. Лишь теперь, пожалуй, Поликарпов понял, насколько изголодался за последние дни.

Однако и за едой он напряженно раздумывал над своим положением. Итак, на острове живут молодые, счастливые и очень обеспеченные люди. Это не военнослужащие и не участники экспедиции: среди них определенно нет никакого начальства. Все они примерно одного возраста и совершенно лишены не только подозрительности, но даже элементарного любопытства, как будто ничего достойного их внимания вообще нет на белом свете. Но кто же все-таки основал эту колонию? С какой целью?

Он пытался ответить себе на эти вопросы, а вокруг него тем временем шла беспечная, с шутками и взрывами смеха, беседа здоровых телом и духом людей: говорили о спорте. О том, что Сайд (так звали смуглого парня) утром взял высоту метр восемьдесят шесть сантиметров, а Ринга, его подруга - метр сорок семь, и это несправедливо, потому что Ринга на три сантиметра выше Сайда. И если она пожелает ("Так пожелай! Пожелай!" - горячо советовал ей Сайд), то, конечно же, прыгнет на целых два метра.

Поликарпова они словно бы вовсе не замечали, да и сам он не вмешивался в их разговор. Что ж это все-таки за народ? Команда, готовящаяся к Олимпийским играм? Международный студенческий лагерь?..

К концу обеда такое предположение показалось ему наиболее правдоподобным. Однако, решив это выяснить, из осторожности он все же начал с другого.

- Друзья, - сказал он, обращаясь к молодым людям, как и прежде, по-английски. - Я попал к вам на остров случайно. В открытом море меня смыло за борт судна и вынесло на ваш берег. Я подданный Советского Союза, и хотя у вас тут очень хорошо, но, чтобы я мог возвратиться на родину, мне надо связаться с ближайшим советским консульством.

Он говорил и видел, что его не понимают. Слушают с вежливыми улыбками и крайне растерянно.

- Родина там, где мы, - наконец проговорила Ринга. - Родина здесь, на Зеленом острове.

- У каждого человека - своя родина, - несколько обиженно ответил Поликарпов.

- Родина там, где мы, - повторила Ринга с улыбкой снисхождения. - Больше нигде ничего нет.

Поликарпов поглядел на Сайда, затем на своего соседа справа (его звали Рэмо и, судя по внешности: рыжая шевелюра, крупные черты лица, - был это швед или норвежец) - оба они вежливо улыбались, слушая Рингу, и согласно кивали.

- Нет, вы непременно должны меня понять, Я не родился здесь, меня забросил к вам на остров несчастный случай. Я служу на судне. Вы все тоже наверно где-то учитесь, работаете, охотитесь, ловите рыбу...

Рэмо удивленно спросил:

- Для чего ловить рыбу?

Говоря это, он повернулся к Поликарпову, и тот увидел, что у Рэмо нет левой руки!

- Вы же потеряли руку? Где вы ее потеряли? На войне? На охоте?

Поликарпов был раздражен и потому спрашивал так прямолинейно.

- Рука? - Рэмо перестал улыбаться. - Но вы же знаете: это - знак счастья.

- Понимаю, - торопливо прервал его Поликарпов, почувствовав, что коснулся чего-то запретного. - Такой жертвой можно только гордиться.

- У меня тоже есть знак, - сказала Ринга и, откинув волосы, показала большой широкий шрам возле правого уха.

"Проказа, - подумал Поликарпов, холодея. - Вот куда я попал".

Лишь с большим трудом он заставил себя вслушаться в то, что говорил Рэмо:

- Когда в небе раздается гремящий глас, каждый из нас ждет своего высокого часа. Ко мне он обращался дважды.

Это была уже самая примитивная мистика.

Поликарпов оглянулся на домик. Сквозь открытую широкую дверь белел холодильник в прихожей, дальше - в глубине прохладного полумрака комнаты - блестел лакированной чернотой бок рояля.

Сомнений не было. Он в колонии прокаженных. Недаром же здесь нет детей. Это - международный лепрозорий для очень обеспеченных людей.

Проказа! Самая пока еще непонятная болезнь на Земле! Поликарпов много раз встречался с нею в странах Востока. Он знал, что это такое. Тоскливо глядя на вазу с фруктами апельсины, бананы, виноград, - он сказал, чтобы только не молчать:

- Как замечательно! И все это растет на вашем острове?

- О, это привозят, - с улыбкой подхватил Рэмо, явно обрадованный перемене разговора. - Оттуда. - Он указал в сторону лагуны.

- Там, где живет Первый, - добавил Сайд, пристально глядя на Рингу.

За столом опять воцарилось неловкое молчание. Настолько неловкое, что Поликарпов потупился, уставившись на пустую чашку из-под бульона. Никого из этих людей он был больше не в состоянии видеть. Это было ему слишком тягостно. Но и не слышать того, что они говорят, он не мог.

Голос Рэмо:

- Первый - это тот, кому все подчиняются с первого слова.

Голос Сайда:

- Кто не подчиняется, тот уходит раньше высокого часа.

Снова голос Рэмо:

- И никогда не приходит назад.

Голос Ринги:

- Того очень рано забирает бог.

- Бог? - не спросил, а скорее даже охнул Поликарпов.

Еще один молодой человек - в зеленом банлоновом свитере, в серых брезентовых шортах - вышел из домика, подсел к столу.

Поликарпов исподволь оценивающе оглядел его; узкогруд и невысок, будто мальчик, хотя лет ему уже определенно за двадцать пять; смугл, как и Сайд. Губы, сжатые в две серых полоски, нервно подрагивают. Лицо его выражало - в этом сомнений не было - самое глубокое презрение, и судя по всей его позе, по наклону головы, оно адресовалось ему, Поликарпову!

Но почему же ему? Во всем мире моряк, терпящий бедствие, встречает сочувствие. Это азбука вежливости в отношениях между народами. Но даже если Ринга, Сайд и Рэмо еще ничего не успели ему объяснить, за что же сразу презрение? Попытаться заговорить? Но ведь этот парень сейчас в таком ослеплении неприязни, что никакие слова не дойдут до него!

- Бог? - тихо повторил Поликарпов.

Ему не ответили. Да он и не ждал ответа. Его заботило только одно: как можно скорее уйти.

Встали из-за стола. Сайд вынес аккордеон, вышел на пляж, почти к самой воде. Жители домиков столпились вокруг него, слушая игру.

Поликарпов стоял от них в полусотне шагов, думал: "Высокий час... Кто не подчинится, тот уходит раньше высокого часа... Едва ли в этом лепрозории богатые люди: ими слишком круто командуют. Так, словно они живут тут из милости".

И он все более мрачнел.

Прокаженные! Молодые, загорелые красивые люди! Красивые, несмотря ни на что...

* * *

Вернувшись к своим пальмам, он бросился в воду, до боли тер песком руки, лицо, губы, а потом сел у подножья деревьев и, пока не стемнело, смотрел на океан и думал о том, что теперь делать.

Было ясно: Первый - это главный врач лепрозория. Его резиденция находится на противоположном берегу лагуны, и, казалось бы, следовало переплыть лагуну и обратиться к нему. Но ведь самое лучшее, на что можно было тогда надеяться, полуторамесячный карантин. Худшее, то есть если Поликарпов уже заразился, - он мог навсегда остаться на острове.

Он вспомнил, что неподалеку от того места, где Сайд после обеда развлекал островитян игрой на аккордеоне, на песке, у самой воды, лежал длинный серый брус, и к нему были подчалены несколько легких лодчонок. Служили они, видимо, для прогулок по лагуне. Если одну из этих лодчонок перетащить через остров, Поликарпов не побоится выйти на ней в океан! Только бы не наткнуться на кого-либо из медицинского персонала!

О! Если уж ему выпала доля окончить жизнь в лепрозории, пусть это будет на родной земле!

На рассвете Поликарпов снова направился к домикам. Цель его была предельно проста: решить, какая из лодок больше всего подходит для плавания по океану. Как только стемнеет, он за нею придет.

Шел он в этот раз наиболее короткой дорогой, напрямик через лес. Внезапно пальмовая чаща оборвалась. Широкая и очень длинная просека, устланная бетонными плитами, наискосок пересекала остров. Она начиналась от океана, у причальной стенки с массивными чугунными кнехтами, и завершалась возле высокого здания с готической заостренной крышей.

Из осторожности не выходя на просеку, а пробираясь чащобой, Поликарпов приблизился к зданию. Конек его венчал крест. "Церковь? - удивился Поликарпов. - Да. Именно так!"

Он подошел ближе. Широкая дверь здания была распахнута, и там, в темной прохладе, толпой стояли жители острова, глядя на толстого человека в докторском халате, который что-то делал, склонившись над белым столом у самой дальней стены.

"Если бы знать, что все они сейчас в этой церкви - и врачи, и их пациенты, - думал Поликарпов, приглядываясь, - можно смело взять лодку и сразу отплыть..." Ничто другое больше не интересовало его.

Вдруг зазвучал орган, и Поликарпов увидел Рингу. Прямая и гордая, она легкой походкой подошла к белому столу и лицом вверх распростерлась на нем.

Звуки органа усилились, островитяне запели, опустившись на колени. Человек в халате тем временем что-то делал над девушкой. Потом он отошел, и Поликарпов увидел, что рядом с белым столом высится стойка, какие бывают в больницах, и что на стойке укреплена ампула с темной жидкостью, и от ампулы к руке девушки тянется резиновая трубка. Ей просто-напросто переливали кровь!

Что ж получалось? Священниками в этой церкви были врачи? Но, может, за одного-то из них и приняли вчера его, Поликарпова, Ринга, Рэмо и Сайд? И парень в банлоновом свитере тоже?

Пели, стоя на коленях, островитяне. Гремел орган. И Поликарпов невольно подумал: а все же как это может быть здорово - лечить людей, соединив веру (пусть даже в господа бога!) с достижениями современной медицины. Физическое и психическое тесно переплетено в человеке. Такое лечение могло принести чудеса.

Пятясь, он отступил от здания с крестом; не выходя из кустов, высмотрел наиболее подходящую лодку - небольшую, а значит, и легкую, но в то же время достаточно высокобортную и вместительную.

Осторожно, всячески избегая открытых мест, Поликарпов возвратился на свой пляж.

6. ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ. СОБЫТИЯ В ПОСЕЛКЕ И ВОЗЛЕ ТРЕХ ПАЛЬМ

И все же осуществить свой план в ближайшую ночь Поликарпову не удалось. Он уже прокрался в поселок, как вдруг послышался гул приближающегося самолета.

Это было сигналом. В домиках начали зажигать свет, а еще через несколько минут, когда самолет проревел над островом и резко затих ("Сел, - подумал Поликарпов, - бетонная дорога от причала - взлетная полоса"), островитяне - все в белом и со свечами в руках - столпились у входа в "церковь".

Поликарпов увидел, что, приближаясь к поселку, через лагуну мчится катер на подводных крыльях, и поспешил уйти восвояси.

Утром на пляже возле трех пальм Поликарпов увидел Сайда. Он стоял у воды, сложив перед грудью руки. Поликарпов прислушался: Сайд молился.

- ...О душа, смирись пред тайной со Христом быть в единении. С радостью благоговейной подойди к престолу господню. Свет и жизнь дарит он тебе, тебя к себе вознося...

- Вы одни? - спросил Поликарпов, когда Сайд умолк. - Как себя чувствует ваша подруга? Надеюсь, все благополучно?

Сайд жалко улыбнулся.

- Она ушла. - Он указал на небо. - Мы проводили ее. Я тоже скоро уйду. Навсегда.

"Уйти - это значит у них: не перенести операцию. Они и душевно ущербные люди, - подумал Поликарпов. - Еще бы! Такое давление на психику!"

Но сказал он другое:

- Я полагаю, вы напрасно отчаиваетесь. Не всегда операции неудачны. Бывало ж, наверно, на вашей памяти, что кто-нибудь вылечивался, возвращался в свой родной город - в Нью-Йорк, в Париж, в Токио...

- Родной город там, где теперь Ринга? - спросил Сайд. - Я тоже скоро пойду в свой родной город!

Он кивком попрощался и торопливо пошел в сторону поселка.

Поликарпов покрутил головой: крепко же обморочили этих несчастных, если рев реактивного самолета кажется им голосом - ни мало ни много - самого господа!

Ночью он опять пробрался на внутренний пляж. И снова (он был уже возле лодок!) на остров обрушился рев моторов. Насколько мог судить Поликарпов по звуку, в этот раз прилетел самолет с вертикальной посадкой - машина весьма совершенного класса.

В домиках зажглись огни. Островитяне начали подходить к зданию с крестом. Вдруг послышались крики и резкие хлопки. Поликарпов двадцать лет прослужил на военно-морском флоте. Он сразу узнал: это выстрелы.

Он отбежал к лесу и затаился в кустах и поступил правильно, потому что от вершин пальм на домики, на пляж, на лодочную стоянку обрушились потоки света. Это было так неожиданно среди звездной, но совершенно безлунной ночи, что Поликарпов даже не сразу сообразил - над поселком появились вертолеты. С них-то и били лучи прожекторов. Наконец вертолеты ушли. Стало тихо.

Правда, и после этого Поликарпов долго не выходил из кустов. Насколько он понимал, кто-то из островитян попытался оказать вооруженное сопротивление. Но кому? Врачам? Что может быть неразумнее!

Пригнувшись, короткими перебежками, он подобрался к намеченной два дня назад лодке, распутал цепь, которой она была привязана к причальному брусу, и потянул к себе. Скользя на полозе киля, лодка шла по песку очень легко, хотя и с немилосердным скрипом.

Минут пять Поликарпов прислушивался: скрип вроде бы никого не встревожил. И тогда, вскинув цепь на плечо, он, как только мог быстрее, поволок лодку, обходя пальмы и упрямо продираясь сквозь кусты.

На океанском берегу он сразу же столкнул ее в воду.

Погрузив заранее запасенные кокосовые орехи, черепашьи яйца и ворох пальмовых листьев, он вернулся, чтобы забрать штормовую куртку, спасательный жилет и сапоги. У подножья пальм что-то темнело. Он наклонился. На песке, лицом вверх, лежал парень в банлоновом свитере. Правой рукой он зажимал плечо. Сквозь пальцы сочилась кровь. Значит, это в него и стреляли? Охотились с вертолетов, словно на волка?

Поликарпов ни мгновения не колебался. То, что он окажется в одной лодке с прокаженным, хотя и промелькнуло в его мозгу, но немедленно отступило на второй план перед бесспорнейшей истиной: один из обитателей этого странного и в чем-то очень неприятного острова сделал попытку защитить себя даже ценой собственной жизни - ему надо помочь.

Осторожно подняв раненого - тот не застонал, только еще сильнее сжал губы и зажмурил глаза, - Поликарпов отнес его в лодку, уложил на куртку и пальмовые листья, забрался в лодку, без плеска отгреб с полмили от острова и отдался на волю стихии.

7. У ЧЕРТЫ

Небо было синим, и синим был океан, и где начиналось одно и кончалось другое, нельзя было различить. Казалось, лодка неподвижно висит в центре ультрамариновой сферы, и единственное, на чем мог остановиться глаз, это - золотое жаркое солнце.

В первый же час, еще при фосфорическом свете ночной воды, когда каждая капля ее вспыхивала сверкающим драгоценным камнем, Поликарпов разорвал на бинты свою нижнюю рубашку. Кровь из раны на плече его спутника сочилась едва-едва. Хорошо это было или плохо? К сожалению, жизнь мало сталкивала Поликарпова с врачеванием. Кроме самой примитивной перевязки, он ничего не умел.

Думал ли он о том, что каждое прикосновение к этому человеку увеличивает шанс заразиться проказой? Нет. Не думал. Он всегда поступал одинаково: если решение принято - следовать ему без колебаний.

Первое время он пытался заговорить со своим спутником:

- Ду ю андестенд ми? (Вы понимаете меня?) Ду ю спик инглиш? (Вы говорите по-английски?)

Ответа не было. Раненый лежал, плотно сжав губы, закрыв глаза. И только щеки его делались все более впалыми, серело лицо.

Глухонемой? Но тогда - почему он хотя бы не стонет?

Не только есть, он не просил даже пить! И это под палящим тропическим солнцем! Несколько раз Поликарпов пытался влить ему в рот молоко из кокоса, но так и не знал, сделал ли его странный спутник хотя бы глоток, - причем он всегда настолько напрягался, сопротивляясь, что Поликарпов отступал: не стало бы хуже! И всегда при этом он ловил на себе надменно-презрительный взгляд.

Что это значило? Не желает принимать помощи? Лучше умрет, чем примет? Ну и как ему в ответ поступать?

Впрочем, до того ли было Поликарпову! "Если нас подберет иностранное судно, - думал он, - это не выход. Засунут в ближайший лепрозорий - может, даже на тот же Зеленый остров, - лишь бы скорее избавиться; какому капитану охота потом полтора месяца держать в карантине команду? Надежда может быть лишь на своих, но часто ли тут они ходят? Разве только забредет экспедиция) Да сколько их? Эх, "Василий Петров", "Василий Петров"!..

Он думал и думал об этом, а сам механически греб, держа курс на север и понимая, что течение наверняка сносит лодку неизвестно куда и. следовательно, никакого определенного направления у их плавания нет.

А небо было синее-синее, и океан тоже был синий-синий, и жаркое солнце упрямо висело над лодкой, и все казалось спокойным и вечным, и так было обидно сознавать, что на самом-то деле их путь никуда не ведет, что Поликарпов, как единственный выход, запретил себе думать о завтрашнем дне. Засыпал, сидя на веслах, просыпался, снова начинал грести.

На север, на север...

Прорвав поверхность воды сотнями косых струй, словно искрящиеся на солнце стрекозы, над лодкой проносятся летучие рыбы, врезаются в океанскую гладь.

Черный дельфиний плавник косым крылом вдруг появляется возле самой кормы. Следует за лодкой, не отставая и не приближаясь, добрых полчаса. Исчезает,

Вздымаются у горизонта китовые фонтаны...

Всякий раз Поликарпов огорченно поджимает губы: судя по оживленности рыбьего царства, это, конечно же, один из наименее посещаемых судами районов Тихого океана.

Он всматривался в своего спутника. Узкие кисти рук, тонкие пальцы, шапка черных волос, нежная, смугловатая и в то же время матово-бледная кожа лица. В целом облик человека, требовательного к себе и к другим, выросшего в очень хороших условиях. С чем он расстался, когда узнал, что болен и не имеет права жить среди здоровых людей? Такой человек, конечно, не мог считать, что родина - это то самое место, где он живет в данный момент. Для него подобный разговор - сказки для малых детей. Потому-то он и взбунтовался. Поначалу, наверно, каждый из жителей острова пытается вырваться, потом смиряется, приучает себя испытывать религиозно-медицинскую веру, в которой обычное переливание крови - церковное таинство.

И кто он по национальности? Итальянец? Француз? Ливанец? Индус? Кто-нибудь из жителей Полинезии?..

На горизонте появилось черное облачко, поначалу даже совсем небольшое. Края его золотились. Оно упрямо наползало на солнце, и свет дня постепенно становился все более зеленоватым. Поликарпов грустно усмехнулся. "Что же, - подумал он. Иначе и не могло кончиться. С океаном не шутят".

Он взглянул на своего спутника. Тот лежал, закрыв глаза. "Жив ли? - подумал Поликарпов. - Так даже лучше".

Облачко надвинулось на солнце. Золотая кайма его сделалась серой, но зато теперь снопы зеленых лучей пронизывали уже все пространство от неба и до поверхности океана.

Поликарпов знал, что будет дальше. Потемнеет, как в хмурую ночь; океан покроется россыпью острых стоячих волн; заполыхают молнии; залпами ударит гром; с неба обрушится водопад. Как коротка жизнь!

Он привстал, пробрался в нос лодки, снял с себя оранжевый спасательный жилет, надел его на своего спутника, затянул пряжки. Запасного патрона, чтобы жилет автоматически раздулся в воде, у Поликарпова не было. Он склонился к самой груди спутника, ртом надул сперва левую, потом правую половину. Ненавидящий надменно-презрительный взгляд блеснул сквозь ресницы. Но теперь это были ничего не значащие мелочи.

Поликарпов снова взялся за весла.

Когда его смыло за борт "Фредерика Маасдама" и затем вынесло к Зеленому острову, он посчитал, что исчерпал этим свой редчайший спасительный шанс. Нет. Редчайшей удачей было другое - то, что они столько дней и ночей продержались в открытом океане на утлой лодчонке. Теперь конец.

Солнце было на юго-востоке. Оттуда же двигался ливень. Сидя на веслах лицом к морю, Поликарпов видел этот все более густеющий мрак, вспышки молний, слышал шум, похожий на грохот горных обвалов, и греб во всю мочь. Больше не для чего было беречь силы!

Зеленоватые лучики запрыгали вокруг лодки. На сколько хватало взора, теперь как бы тысячи остроугольных зеркал усеивали поверхность океана.

И тут Поликарпов увидел стену воды. Она была от них на расстоянии не больше полутора миль, простиралась до самого неба и казалась такой плотной, словно бы это переломилась под прямым углом океанская гладь.

Золотые зайчики прыгали у подножья стены. Она гасила их, подминая. И понимая полную бесполезность того, что он делает, Поликарпов все же продолжал и продолжал грести, словно бы наивно надеялся, что еще сможет уйти от неминуемо грозящей беды.

На север! На север!..

Стена не дошла до них.

8. У ДРУЗЕЙ

На следующий день их подобрали. Был это польский грузопассажирский теплоход "Форпостца".

Их сразу поместили в лазарет, но Поликарпов чувствовал себя настолько сносно, что, когда в отсек изолятора вошли капитан и судовой врач, он попытался встать. И врач и капитан говорили по-русски. Тут же, в изоляторе, они составили радиограмму в Управление советского порта, к которому был приписан "Василий Петров", и почти сразу же после этого Поликарпов, как будто у него разом вдруг кончились силы, крепко заснул.

Когда он проснулся, солнечные блики играли на белых стенах каюты, а у изголовья сидел судовой врач. Поликарпов впервые как следует разглядел его. Это был невысокий седой сухощавый мужчина лет уже за пятьдесят, с большими черными глазами и крючковатым носом.

Поликарпов приподнял голову: кроме них, никого не было. Он попросил осмотреть его.

- И что пана волнует? - спросил судовой врач.

Поликарпов долго молчал, прежде чем ответить.

- Проказа, - наконец выдохнул он. - Я трое суток жил с прокаженными. - Он кивнул на переборку, за которой, как полагал, находится его спутник. - Я уже рассказывал об острове. Я держался подальше от них, как только мог, но...

Врач молчал.

- ...Потом, когда я уже покидал остров, мы оказались вдвоем. Так вышло. И, значит, я... - Поликарпов не договорил.

В самом деле - какие слова еще требовались?

- И когда это было? - спросил врач.

- Впервые - неделю назад. Карантинный срок - сорок? Или даже сорок пять дней?

- Эта болезнь, пан Поликарпов, - врач говорил с печальной, извиняющейся улыбкой, - может таиться в организме человека многие годы, прежде чем выйдет наружу. Я очень бы хотел успокоить пана, но - что было, то было. Я хочу сказать, если то был лепрозорий...

- Да разве я боюсь умереть? - перебил его Поликарпов. Но жить годы, не зная, здоров я или нет? Жить и ждать? И, в конце концов, у меня дети, жена. Разве я могу так просто вернуться к ним?

- После первой же нашей беседы, - произнес врач. всем своим видом и тоном голоса выражая, насколько огорчительно для него то, что он вынужден сообщать, - после первой же нашей беседы мне пришла в голову мысль о лепрозории, но я не имею возможности сейчас, здесь проделать исчерпывающее медицинское исследование. - Он помолчал и добавил совсем уже тихо: - И, значит, увы, кроме карантина, я тоже ничего не сумею предложить пану.

Врач умолк, и Поликарпов увидел, что голова его дрожит в нервном тике.

- Простите, пан Поликарпов, - сказал врач, перехватив его взгляд. - Я родился во Львове. Тогда это была еще панская Польша. Потом в наш город пришла Советская власть, я начал учиться в политехническом институте, но - гитлеровская война, контузия, плен...

Врач снова умолк. Тишина длилась долго, и она будто бы все больше и больше сгущалась, тяжелее давила, словно была это уже не каюта, а склеп, из которого Поликарпову никогда не вырваться.

Эту тишину вдруг нарушил негромкий голос:

- В вашем организме не может быть микробактерии Ганзена...

Только тут Поликарпов увидел, что дверь в соседний отсек изолятора открыта. Оттуда и доносились слова-по-русски, но с очень сильным акцентом. Поликарпов сразу понял, кто это говорит.

- Я хочу сказать, - продолжал тот же голос, - вы совершенно здоровы. Вы напрасно волнуетесь.

Через несколько секунд оба они уже были в соседнем отсеке.

- Вы говорите по-русски, товарищ? - спрашивал Поликарпов. (В первый момент это поразило его больше всего.)

- Очьень пльохо, - услышал он. - Я изучайль самоучка.

И тут-то Поликарпов наконец осознал, что же именно сказал его спутник!

- Понимаете, - проговорил он с широкой, прямо-таки хмельной улыбкой, - я помощник капитана советского судна "Василий Петров". А сейчас мы на польском, у друзей. Здесь товарищи наши! Вы слышали? Польская Народная Республика - Варшава, Гданьск?

Ему казалось, что именно это он и должен прежде всего сообщить своему странному спутнику.

- Меня зовут Таг Этдин Абуделькад, - ответил тот, и хотя голос его с каждым словом слабел, говорил он попрежнему очень отчетливо. - Остров, где мы встретились с вами, не лепрозорий. - Он лежал на спине, перебинтованный с головы до ног, и только переводил глаза, глядя то на судового врача, то на Поликарпова. - Это не лепрозорий, - повторил он. Это... Я скажу... Это фабрика смерти.

- Но погодите, товарищ! - Поликарпов все еще не мог справиться с возбуждением и лихорадочно смеялся. - Что вы говорите? Как вас понимать?

Абуделькад приподнялся на койке.

- Это склад запасных частей человеческих! - крикнул он и вытянулся на своем ложе.

9. ГЛАВА БЕЗ НАЗВАНИЯ

Судовой врач склонился над Абуделькадом, потом схватился за шприц.

Поликарпов вернулся в свой отсек. Он повалился на койку, закрыл глаза и вдруг увидел три пальмы и Сайда около них. "Она ушла, - раздался его печальный голос. - Мы проводили ее".

Воспоминания всплывали в мозгу Поликарпова в обратном порядке.

"О душа, - услышал он голос Сайда, - смирись пред тайной со Христом быть в единении. С радостью благоговейной подойди к престолу господню..." Молитва? Нет! Обман, чтобы дополнить физические цепи моральными!

Потом он увидел, как Ринга подходит к белому столу. То, как она откинула волосы и показала шрам: "У меня тоже есть знак".

Этот Абуделькад говорил правду. И было ясно, почему в лодке, даже сознавая, что умирает, он молчал, а тут вдруг заговорил: русская речь послужила паролем!

Судовой врач вернулся, прикрыл за собой дверь.

- Пану Абуделькаду надо много спать, сказал он. - Истощение, потеря крови, нервный шок.

Он опустился на белую табуретку у изголовья койки.

- Невероятно, - проговорил Поликарпов.

Судовой врач молчал.

- Невероятно, - повторил Поликарпов.

Судовой врач горестно-пытливо и как человек, который неизмеримо более стар и умудрен опытом, взглянул на него:

- Пан так считает? Но почему пан так считает? То, что пан видел, всего лишь капитализм в его наиболее откровенном и, значит, в разбойничьем облике. Платите! Для вас на заповедном острове будут держать "запас". Платите больше! Его доставят в любое место Земли. Платите! Платите! Ради вашего личного благополучия растопчут любую другую жизнь! И еще будут при этом возводить очи горе и повторять: "Каждому свое...". О, я знаю! Я своими глазами читал эту лживую заповедь на воротах Освенцима! * Я прошел через эти ворота!

- Но вы же врач, вы знаете, насколько редки удачи при таких операциях! - воскликнул Поликарпов. - Пересаженное сердце почти всегда отторгается. Риск огромен. И для кого? Для тех, кому эта сатанинская кухня должна продлевать и продлевать жизнь.

- Да! - с живостью подхватил врач. - Но все это лишь из-за трудности подбора идеального донора. Такого, чтобы ткани его тела физиологически ничем не отличались от тканей тела того человека, которому они в дальнейшем будут служить. Настанет время, когда, если потребуется, из однойединственной клетки вашего собственного организма ученые смогут вырастить вам же самому новое сердце - молодое и сильное. Такое время будет, я знаю: наука штурмует этот рубеж, - но уже есть и другой! Есть злодейский путь: отыскать на земном шаре человека, организм которого по всем особенностям тканей тела наиболее близок организму "заказчика", похитить этого человека и многие годы "хранить" на каком-нибудь заповедном острове... Это все тоже достижение науки, но такой, которая на службе у зла. О, конечно же, на острове, где вы побывали, поступают по строгим медицинским канонам. Перед операцией "запас" подкрепят переливанием крови... Потом под наркозом увезут в другую

* Освенцим - бывший фашистский концентрационный лагерь на территории Польской Народной Республики. В годы второй мировой войны гитлеровцы уничтожили в нем 6 миллионов граждан Европы - мужчин, женщин, детей.

часть света... Но ведь каждый человек только сам имеет право решать: отдать ему жизнь ради других или нет!

- Почему, - Поликарпов с трудом отыскивал слова, - почему там я ничего не видел? Да вместе с этим Тагом Абуделькадом мы бы подняли всех, как одного. Мы бы камня на камне не оставили от этого острова!

- Вы сделали больше, - сказал врач, вставая с табуретки. - Вы победили страх. А что еще в жизни важнее?

- Ну нет, - Поликарпов упрямо крутил головой. - Я буду искать. Меня не могло очень уж далеко унести от "Фредерика Маасдама", какие б там ни были течения. По судовому журналу я установлю координаты. Вы думаете, у меня не найдется помощников?

- Для вас сейчас самое главное - восстановить силы, сказал врач. - Я уверен: когда-нибудь на нашей планете вообще не будет несправедливого. А иначе как тогда жить?..

10. В ШЕРЕНГЕ БОРЦОВ

На следующий день капитан принес в изолятор радиограмму: "Горячо благодарим польских братьев тчк Просим сообщить предусматривается ли заход вашего судна в один из портов Тихого зпт Индийского океанов тчк Желательно всемерно ускорить возвращение Николая Поликарпова тчк По поручению всего коллектива экспедиционного судна "Василий Петров" еще раз благодарю академик Асовский".

- Они сообщили нам свои координаты, - сказал капитан после того, как Поликарпов, а затем и Абуделькад прочитали радиограмму. - Возможно, мы будем встречать их в открытом море.

Абуделькад перевел глаза на Поликарпова:

- Академик Асовский - это физик Сергей Асовский?

- Да, - сказал Поликарпов.

- Очень прошу пересадить меня на этот корабль в открытом море. - Абуделькад впервые заговорил вдруг с самой просительной интонацией. - Только не надо порт! - Он даже попытался двинуть головой в сторону иллюминатора. - Это важно... - Голос его ослабел, перейдя в прерывающийся шепот. - Я имею право просить политическое убежище... Мой народ... Я входил в прогрессивную группу... Меня приговорили казнить, но... Оказалось, что только мое сердце может обновить дряхлую плоть главаря диктатуры, истязающей мой народ... Меня увезли на Зеленый остров. Но поймите! Все остальные несчастные попали туда во младенчестве. Они слепы и будут слепы до конца своих дней. Но я-то знал... Когда за мной прилетели, я пытался уйти... У меня было оружие. Последний выстрел я сделал в себя. Я остался жив, И у меня больше не было сил... Я никому не мог верить, пока мы плыли по океану...

Абуделькад умолк.

- Вы знакомы с Сергеем Сергеевичем? - спросил Поликарпов.

- Сергей Асовский знает меня.

- Вас? - Поликарпов снова вспомнил Зеленый остров: три пальмы и человека, окровавленными пальцами зажимающего плечо. Да было ли это?

- Лично мы не встречались, - совсем уже едва слышно прошептал Абуделькад, - но я посылал ему свои работы по безгравитационному переносу молекул воды. Я тоже физик. Мы решаем одну и ту же проблему. Вы понимаете, как это прекрасно-превратить все пустыни Земли в цветущие сады. Превратить их в неисчерпаемую житницу для всего человечества...

- Ну да, ну конечно, - машинально согласился Поликарпов, думая о том, что, действительно, Асовский занимался сейчас проблемой орошения засушливых районов Земли и целью плаванья на "Василии Петрове" было испытать в экваториальном районе и, следовательно, в условиях наименьшей на нашей планете силы тяжести какой-то именно безгравитационный и небывало выгодный способ транспортировки через космос сразу миллионов кубических метров воды все с тою же мирной целью: использовать воду для орошения,

- Мы согласуем место встречи, - сказал капитан. - Не волнуйтесь, друзья!

Абуделькад лежал, закрыв глаза, совершенно обессиленный разговором, слабый и бледный, суровый и ничуть не более понятный и доступный, чем прежде, когда они плыли в лодке по океану.

"Василий Петров" и "Форпостца" сошлись в Индийском океане. Было это в предутренней темноте, и вертолет перебросил Поликарпова и Абуделькада с палубы на палубу. При свете прожекторов "Василий Петров" казался сказочным городом, вдруг всплывшим из недр океана.

На палубе Поликарпов сразу попал в объятия Зиганшина, Розоцвета, старшего механика Севостьянова. Его обнимали, принялись было даже качать - он же рвался к академику Асовскому.

Когда это ему наконец удалось, рядом с Асовским уже стоял Абуделькад. Они разговаривали с такой взаимной заинтересованностью, словно были не только давно знакомы и даже имели какое-то общее дело, но и просто по-человечески очень дорожили друг другом.

- От души поздравляю, - сказал Асовский, протягивая Поликарпову руки. - Мы были чрезвычайно огорчены. И совершенно не верилось... Вы еще раз доказали, что океан - ваша родная стихия. Поздравляю...

Абуделькад тоже улыбался и повторял:

- Поздравляю... Поздравляю...

Кого он поздравлял? Себя? Да, в том, как Абуделькад произносил это слово - смущенно и с тихой радостью, - звучал именно такой оттенок.

"Все будет хорошо, - подумал Поликарпов. - Мы - люди. В руках у нас могучая сила. - Он вдруг вспомнил Сайда, сиротливо стоявшего на пляже возле трех пальм, и повторил уже, словно клятву; - Мы - люди. Все должно быть у нас хорошо. В этом наш долг".