«Встреча тиранов под Ровно»

Встреча тиранов под Ровно

Суус шел впереди. Он был в длинной белой бурке генерала Скобелева, из-под которой выглядывал, цепляясь за траву, конец казачьей шашки. Он насвистывал марш конногренадеров. Настроение было чудесным. А какое еще может быть настроение у дипломника школы десантников, которому удалось сбежать с квантовой механики именно в такой светлый и яркий весенний день?

Хил топал сзади, вращал острым носом, словно дулом бластера, ожидая засады коварных смугляков. На шее у него болтался вырезанный из пластика и покрашенный тушью Железный крест.

— А ну держитесь, злобные турки! — зарычал Суус и принялся размашисто рубить шашкой крепкие прямые стебли грутисов. Желтые гроздья щедро сыпались на бурую весеннюю траву.

На секунду солнце заслонила тень орбитальной станции Всеобщих Искусств. Видно было, как точками на фоне ослепительно синего неба к ней слетались флаеры и питекоры. Через час начнется симфонический концерт гармонического совершенства.

— Ну и тоска! — вдруг сказал Суус. — Все сделано, все совершено, все рассчитано! Скорей бы улететь отсюда — и за дело.

— Ты знаешь, что ждет нас сегодня после высококалорийного ужина? — усмехнулся Хил.

— Нечто ужасное?

— Будем разбирать роковой поступок двух мальков из подготовительной секции, которые умудрились истоптать клумбу у видеотеки.

— И тем нарушили экологический баланс нашего садика, — с преувеличенным отвращением в голосе простонал Суус.

Они сели на краю заброшенного шоссе. Между бетонных плит пробивались мягкие иглы рюсы.

— Хорошо, что в Галактике еще столько всего не сделано, — сказал Хил. — На наш век хватит.

— Представляешь, — Суус расстелил на траве белую бурку и лег на нее, глядя в небо, — встретимся мы с тобой лет через сорок-пятьдесят. Космические волки…

— Вершители.

— Носители справедливости!

— Высшей справедливости.

— Гармонии мироздания!

— Облеченные тайным знанием высшей цели!

И оба расхохотались и принялись тузить друг дружку под шум двигателей слишком низко летевшего рейсового капсюль-модуля «Экватор-полюс»…

1

Третий день лил дождь.

Капли срывались с осиновых листьев, и те, сбросив тяжесть холодной воды, вздрагивали и распрямлялись.

У лесного аэродрома партизан не было. Когда они кончили расчищать поле и утрамбовывать кочки, их под конвоем десантной группы СМЕРШ увели в чащобу. Там, в землянках, они будут ждать. Может, еще понадобятся.

В двадцать три сорок, с опозданием в две минуты, послышался гул моторов.

Солдаты, сидевшие, сгорбившись, под плащ-палатками, у костров, подчиняясь засверкавшему из-под старой ели фонарику, плеснули на дрова бензином и зажгли костры.

«Дуглас» вышел низко из-за вершин и сразу пошел на посадку.

Еще минуту или две можно было слышать над головой жужжание истребителей сопровождения.

Винты «Дугласа» еще вращались, когда на поляну выбежали, рассыпаясь веером, тени солдат из спецгруппы.

Люк «Дугласа» открылся, из самолета на мокрую траву упал овал тусклого желтого света.

Трап звякнул об округлый борт и прижал траву.

Человек, появившийся вслед за пилотом в люке, остановился, вглядываясь в темноту.

— Все в порядке, — сказал майор.

И его слова были заглушены очень громким в этой тиши треском мотора немецкой трофейной танкетки.

В танкетке было зыбко и зябко. Очень трясло.

Сталин долго старался раскурить трубку, но спички гасли.

Майор, сидевший рядом, тщетно старавшийся не дотронуться плечом, протянул зажигалку, сделанную из винтовочного патрона.

Сталин молча взял ее, но курить расхотелось.

— Сколько ехать? — спросил он.

— Сейчас будет дорога, — ответил майор.

Танкетка задрала нос, влезая на насыпь. Сталин навалился на майора. Он ничего не сказал, но майор ответил:

— Ничего.

— Сигналят, — сказал водитель танкетки.

Танкетка замерла.

— Это они? — спросил Сталин.

— Две вспышки. Одна. Еще две. Они, — сказал майор.

Сталин молча потянулся к люку.

Майор помог открыть его. Ему хотелось что-то сказать. Он с трудом сдерживался.

— Не волнуйтесь, — сказал Сталин. — Ждите, как условлено. Я буду через два часа.

Сталин прошел несколько шагов к темному пятну на серой мокрой дороге. Остановился. Достал из кармана плаща зажигалку майора. Но закуривать снова не стал. Спиной он чувствовал взгляд и страх майора.

У низкого черного «Мерседеса» стояли люди в черных блестящих плащах. Блеском плащей и неподвижностью они казались продолжением машины.

Один из них ловко и даже щеголевато распахнул дверцу.

Сталин не смотрел в их лица.

Дверца захлопнулась.

«Мерседес» сразу заурчал. Сталин отметил про себя, что рессоры у «Мерседеса» лучше, чем зисовские.

Ехали минут сорок. Рядом со Сталиным сидел офицер в блестящем плаще. Длинные тяжелые кисти рук лежали смирно на коленях. Сталину был виден циферблат его часов с зеленоватыми фосфоресцирующими цифрами.

Один раз пришлось остановиться у пропускного пункта.

Человек рядом с водителем опустил стекло, и сразу стало свежо. Он сказал пароль. Сталин не прислушивался.

Когда доехали до места, у Сталина затекла нога. Выйдя из «Мерседеса», он чуть не вскрикнул от неожиданной боли. Пошатнулся. Офицер в блестящем плаще успел подставить ладонь, и Сталин оперся на нее. Перед глазами оказались петлицы офицера. Блеснули кубики. Сталин подумал, что надо будет по возвращении ознакомиться со знаками различия СС. Хотя эта информация вряд ли пригодится.

Гитлер встретил его на лестнице бункера.

Дверь сверху звякнула, вдвигаясь в стену.

— Здесь никого нет, — сказал Гитлер. — Только мы с тобой. Раздевайся. Дай я тебе помогу.

Гитлер повесил плащ Сталина на вешалку из оленьих рогов.

Стены в бункере были серые. Посреди низкой длинной комнаты без окон стоял стол, на котором лежала большая оперативная карта.

— Мой Шапошников отдал бы полжизни, чтобы поглядеть на это, — сказал Сталин.

Они обнялись. Гитлер изменился за те месяцы, пока они не виделись. Под глазами мешки, щека дергается.

— Ты тоже не помолодел. — Гитлер угадал мысль Сталина. — Иди сюда.

Они прошли в следующее помещение. Там стоял черный кожаный диван и несколько кресел. На низком столе странное сочетание: бутылки вина, сока, молоко в хрустальном графине.

— Ухаживай за собой сам, — сказал Гитлер. — Тут есть твое вино.

— А ты все такой же трезвенник? — спросил Сталин.

— Мне надо бы подлечиться, — сказал Гитлер. — Здесь не врачи, а костоправы. Кликуши какие-то.

— Потерпи, — сказал Сталин.

Он налил полный бокал киндзмараули. Он все еще никак не мог согреться. В бункере было тепло, но холод путешествия въелся в кости.

— Как добрался? — спросил Гитлер.

— Нормально. Даже вздремнул в самолете.

— На «Дугласе» летел? — спросил Гитлер.

— Да.

— Тебя засекли, — сказал Гитлер. — Мне доложили. Хорошо, что сначала доложили, а потом хотели сбить.

— У меня были неплохие истребители, — сказал Сталин. — Асы.

— «Яки»?

— Это военная тайна, — улыбнулся Сталин.

Теперь можно было закурить.

Гитлер поморщился.

— Ты и табачного дыма не выносишь?

— Это вредно, — сказал Гитлер.

— Мы стареем, — сказал Сталин. — Как наши?

— Я почти никого не вижу, — сказал Гитлер. — Была депеша Ямамото. Он недоволен Макартуром.

— Я еле отговорил Мацуоку, — сказал Сталин, — ударить по Дальнему Востоку. У него странные идеи.

— А ты не задумывался, — сказал Гитлер, — как образ жизни, повседневное окружение нас переделывают? Мы начинаем всерьез относиться к своим обязанностям.

— Ко мне это не относится, — сказал Сталин.

— Правильно, пускай этим занимаются аналитики дома, — сказал Гитлер.

— Я страшно стосковался по дому, — сказал Сталин.

— Осталось три года. — Гитлер осторожно налил из графина в стакан молока. — Здесь молоко хорошее. Коровы едят лесные травы.

— Тебе три. Мне, вернее всего, куда больше. Боюсь, как бы не все десять.

— Я вернусь, постараюсь тебя вытащить, — сказал Гитлер.

Они прошли в большую комнату, к столу.

— Я не согласен с центром, — сказал Сталин. — Поэтому и просил тебя о встрече.

— Я понял, — ответил Гитлер. — И даже подозреваю, о чем будешь просить.

Сталин постучал трубкой по середине карты.

Искра упала на карту, и Гитлер быстро смахнул ее на пол.

— Это Сталинград, — сказал Сталин. — Я тебе его не отдам.

— Но в центре полагают, что ты должен остановить меня у Урала, — заметил Гитлер.

— А сам ты что думаешь?

— Эгоистически я с тобой согласен, — сказал Гитлер. — Взятие Сталинграда продлит войну еще на полгода. Значит, я на полгода позже буду дома. А я боюсь, что просто не доживу.

— Эгоистически, — повторил Сталин. — Сейчас речь идет не о твоем эгоизме, Хил, мой мальчик.

— Каковы твои аргументы?

— Мы выполнили демографические требования центра, — сказал Сталин. — Я сам просчитал недавно: начиная с 1914 года Россия потеряла пятьдесят миллионов человек, почти половину населения.

— Русские быстро плодятся, — сказал Гитлер.

— Ты тоже внес свою лепту.

— Не намного больше, чем планировалось.

— Им хорошо сидеть у компьютеров, — сказал Сталин с неожиданной горечью. — Страна дошла до предела! Когда мы планируем уничтожение в Японии самурайства и раскидываем японский офицерский корпус, как носитель генетики самурайства, по островам Тихого океана, чтобы истребить его руками Макартура, я вижу в этом четкую задачу прогресса. Когда мы катастрофически ослабляем Россию, понимая, что в ином случае она станет угрозой дальнейшему развитию земной цивилизации, что она сожрет западные демократии, я иду на это. Когда мы подрываем и уничтожаем германский милитаризм, устраивая Первую мировую войну, поощряя фашизм, кидая твои армии в мясорубку, мне тоже ясна логика центра. Но сейчас наступил перебор. Уничтожение моих армий под Сталинградом, ликвидация населения в Поволжье и Закавказье уже не дают прогрессивного эффекта. Не исключено, что твои армии дойдут до Урала и Средней Азии, а ведь именно туда мы отправили те умы страны, что пригодятся для будущего…

— Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав, — тихо сказал Гитлер. — Человек не в состоянии соревноваться с компьютером. Этому нас, мой Суус, учили в школе. Ты стал с возрастом сентиментален. Боюсь, что ты стал отождествлять себя со страной, куда тебя кинули. Ведь порой приятно быть кумиром, живым богом, признайся.

— Я недавно видел хронику. Ты на трибуне. Гадкое зрелище. Ты буквально беснуешься.

— Видишь, я задел тебя за живое, — сказал Гитлер. — Выпей молока. Здесь коровы едят лесные травы.

— Ты повторяешься.

Сталин смотрел на карту.

— Это удивительная и страшная планета, — сказал Гитлер. — Будь моя воля, я бы снял ее со списка прогресса. Пускай они сами себя сожрут. Чего стоит этот болезненный культ тиранов! Чем больше людей ты уничтожаешь, тем больше тебя воспевают.

— В этом отношении ты по сравнению со мной мальчишка.

— Может быть. Поэтому и трубы в честь тебя гремят громче.

Они стояли и смотрели на карту.

Потом Гитлер сказал:

— Тебе пора.

— Ты когда свяжешься с центром? — спросил Сталин.

— Сегодня ночью, — сказал Гитлер. — И я поддержу твою просьбу. Мне так хочется домой…

Гитлер проводил Сталина до лестницы.

— Помнишь, мальчишками мы мечтали о подвигах и боях?

— Мы тогда не знали, как пахнут реки крови, — сказал Сталин.

— Но мы делаем великое и благородное дело, — сказал Гитлер. — Когда-то, достигнув гармонии, земная цивилизация воспоет нас… уже не как тиранов.

— Трудно, — сказал Сталин.

— Я поддержу твою просьбу.

Сталин вышел под дождь. «Мерседес» стоял у самого входа в бункер. Плащ не успел высохнуть, и от него было холодно и гадко.

Далеко-далеко под невидимыми сквозь тучи звездами нарастал смутный гул.

«СБ» идут, — подумал Сталин. — Я вчера приказал совершить налет на Берлин и почти забыл об этом. А они идут».

Немецкие офицеры замерли, глядя в небо.

Уже в танкетке, возвращаясь к партизанскому аэродрому и отворачиваясь от майора, которого вдруг одолел кашель, Сталин вспомнил, что надо бы увеличить пайки писателям, эвакуированным в Чистополь. Но за делами он все время об этом забывает. Впрочем, если те писатели вымрут, найдутся другие. В сущности, это мелочь.

2

Они сидели на краю заброшенного, забытого шоссе. Между старых бетонных плит росли кусты рюсы. В лучах закатного солнца вспыхивал искоркой высоко летящий питекор.

Суус сорвал травинку и принялся жевать ее.

— Знаешь, о чем я тоскую? — сказал он. — О глотке грузинского вина.

— Не могу разделить твоей тоски, — сказал Хил. Здоровый образ жизни и несколько удачных операций сделали свое дело. Он казался куда моложе, чем тридцать лет назад, осенью 1942 года по христианскому летосчислению, в бункере под Ровно. — Мне мысли о той планете отвратительны.

— Я знаю почему, — сказал Суус, поглаживая седые усы — он не смог отказаться от них, вернувшись домой. — Потому что ты потерпел поражение. Помнишь, ты укорял меня за то, что я начал на каком-то этапе ассоциировать себя с социумом, которым я руководил?

— Не в поражении дело. Мне всегда был гадок строй, который я вынужден был создать, и маска, которую я носил.

Хил лег на спину и, прищурившись, смотрел в яркое синее небо.

— Может быть, — сказал он после паузы, — виной тому страх. Страх смерти в апреле сорок пятого.

— Наши тебя еле успели вытащить, — сказал Суус. — А какие новости с Земли?

— Ты знаешь.

— Знаю. Но думаю, что мы делаем ошибку.

— Нет, я разделяю позицию центра.

— Но столько усилий! Столько жертв! Если я не ошибаюсь, там за эти годы погибло шестнадцать наших с тобой коллег.

— Семнадцать, — сказал Хил.

— Такие жертвы — и все впустую! Нет, контакт прерывать было нельзя!

— В нашем большом деле бывают ошибки, — сказал Хил. — Если цивилизация генетически тупиковая, дальнейшие жертвы бессмысленны.

— Значит, мы плохо с тобой работали.

— Мы с тобой хорошо работали, — ответил Хил. — Мы отдали Земле лучшие годы жизни. Мы старались…

— По расчетам центра, когда они себя уничтожат?

— Через двадцать лет…

— Черт возьми! — сказал по-русски Суус. — Полжизни за бокал киндзмараули!

— Тебе надо показаться психиатру, Суус, — сказал наставительно Хил.

Оглавление