Роберт Хайнлайн Туннель в небе; Есть скафандр – готов путешествовать
Robert Heinlein
TUNNEL IN THE SKY
Copyright © 1955 by Robert A. Heinlein
HAVE SPACE SUIT – WILL TRAVEL
Copyright © 1958 by Robert A. Heinlein
All rights reserved
Перевод с английского Александра Корженевского («Туннель в небе»), Елены Беляевой, Александра Митюшкина («Есть скафандр – готов путешествовать»)
Серийное оформление и оформление обложки С. Шикина
Иллюстрация на обложке В. Еклериса
© Е. Беляева, А. Митюшкин, перевод, 2017
© А. Корженевский, перевод, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®
Туннель в небе
Джинни и Бибс
Глава 1 Марширующие орды
На доске объявлений у аудитории 1712-А средней школы имени Патрика Генри мигал красный сигнал. Род Уокер попытался протиснуться через толпу учащихся, чтобы взглянуть, что там за объявление, но ему тут же двинули локтем в живот и посоветовали не толкаться.
– Извини, Джимми, я не нарочно. – Род зажал локоть в борцовском захвате, но давить не стал и, вытягивая шею над головой Джимми Трокстона, спросил: – Что там такое?
– Сегодня занятий не будет.
– Почему?
Ответил ему кто-то из стоящих у самой доски:
– А потому, что завтра начнется Ave, Caesar, morituri te salutant![1]
– Серьезно? – Род почувствовал, что внутри у него все сжимается в тугой узел, как это обычно бывает перед экзаменами. Затем кто-то отодвинулся в сторону, и он наконец прочел объявление:
СРЕДНЯЯ ШКОЛА имени ПАТРИКА ГЕНРИ
Отделение общественных наук
ВНИМАНИЮ всех слушателей курса 410 (факультативный семинар для учащихся старших классов)
«Выживание: дополнительные сведения».
Инстр. – доктор Мэтсон. 1712-А.
1. В пятницу, 14-го числа занятия отменяются.
2. Настоящим объявляется двадцатичетырехчасовая готовность к финальному экзамену по одиночному выживанию. Слушатели курса должны явиться на медицинское освидетельствование в 9:00 в амбулаторию при терминале «Темплтон» и в 10:00 с трехминутным интервалом начнут проходить ворота в порядке, устанавливаемом жребием.
3. УСЛОВИЯ ИСПЫТАНИЙ:
а) любая планета, любой климат, любой рельеф местности;
б) никаких правил, оружие любое, снаряжение любое;
в) разрешается объединяться в группы, но члены групп будут проходить ворота по отдельности;
г) продолжительность экзамена – не менее сорока восьми часов и не более десяти суток;
4. Доктор Мэтсон консультирует в пятницу до 17:00.
5. Испытание может быть перенесено только по рекомендации врача, однако любой из учащихся имеет право отказаться от участия без всяких административных последствий до 10:00 субботы.
6. Удачи и долгих лет жизни вам всем!
Подп. – Б. П. Мэтсон, д. н. Согласовано: Дж. Р. Рорих, член совета директоров
Пытаясь унять волнение, Род Уокер медленно перечитал объявление. Еще раз прочел условия. Впрочем, какие тут условия? Это, скорее, «вообще никаких условий», полное отсутствие каких-либо ограничений! Тебя могут швырнуть через ворота, а в следующее мгновение ты нос к носу столкнешься с белым медведем при температуре минус сорок или сцепишься в теплой соленой воде с осьминогом.
Или же, подумал он, окажешься перед каким-нибудь трехголовым чудовищем, причем на планете, о которой никогда раньше не слышал.
Чей-то дискант в стороне пожаловался:
– Двадцатичетырехчасовая готовность! Да уже меньше двадцати часов осталось. Это просто нечестно!
– Какая разница? – откликнулась вторая девушка. – Лучше бы они начинали прямо сейчас. Я все равно сегодня не засну.
– Но если нам полагается двадцать четыре часа на подготовку, должно быть двадцать четыре часа. Чтобы все было справедливо.
Еще одна участница будущих испытаний, высокая девушка-зулуска, мягко усмехнулась:
– А ты пойди скажи об этом Мастеру.
Род выбрался из толпы и вытянул за собой Джимми Трокстона. Похоже, он и так знал, что «Мастер» Мэтсон может ответить на подобные претензии. Справедливость, мол, не имеет к выживанию никакого отношения. Однако пункт пятый заставил на какое-то время задуматься: никто его не упрекнет, если он решит бросить этот курс. В конце концов, «Выживание: дополнительные сведения» – курс институтский; школьный аттестат выдадут и без него.
Но он знал: если струсит сейчас, то уже никогда не наберется смелости на второй заход.
– И как тебе все это нравится, Род? – нервно спросил Джимми.
– Я полагаю, ничего страшного. Узнать бы только, стоит ли надевать подштанники с начесом. Как думаешь, может, Мастер намекнет?
– Жди! У него с юмором туговато. И вообще, такой тип родную бабку съест – не поморщится, причем без соли.
– Ну, это ты загнул. Без соли он есть не станет… Послушай, Джим… Ты видел, что там написано насчет групп?
– Да… А что? – Взгляд Джимми ушел в сторону.
Род почувствовал мимолетный всплеск раздражения. Ведь он пытался сделать предложение, ничуть не менее ответственное, чем, скажем, когда предлагаешь девушке руку и сердце. Он предлагал ему объединиться и бороться за жизнь вместе. Самая большая опасность одиночного испытания заключается в том, что его участник, хочет он того или нет, а должен хоть иногда спать. С напарником же можно поделить вахты и дежурить по очереди.
Джимми прекрасно знал, что Род подготовлен лучше – как с оружием, так и без. Предложение было явно в его пользу. И все же он колебался, словно думал, что без Рода ему будет легче.
– В чем дело, Джим? – спросил Род настороженно. – Ты полагаешь, в одиночку будет безопасней?
– Нет, не в этом дело…
– Хочешь сказать, что лучше договоришься с кем-то еще?
– Нет, что ты! Я совсем не это имел в виду.
– А тогда что?
– Я хочу сказать… Слушай, Род, я тебе в самом деле очень благодарен и никогда этого не забуду. Но в объявлении было и еще кое-что…
– Что именно?
– Там сказано, что можно бросить этот курс и все равно окончить школу. А я как раз вспомнил, что для торговли одеждой он совсем не нужен.
– Как это? Ведь ты собирался стать юристом широкого профиля.
– Выходит, внеземная область юриспруденции потеряет свою ярчайшую звезду… И бог с ней. Мой старик будет очень рад, когда узнает, что я решил продолжить семейное дело.
– Короче, ты испугался.
– Можно и так сказать. А ты?
Род сделал глубокий вдох:
– Я тоже боюсь.
– Блеск! Давай вместе продемонстрируем классический пример выживания – стройными рядами пройдем в секретариат и отважно подпишем отказные листы.
– Мм… нет. Но ты иди.
– Будешь сдавать?
– Видимо.
– Послушай, Род, а ты видел статистику по выпуску прошлого года?
– Нет. И не хочу ничего видеть. Пока.
Род резко повернулся и двинулся к двери аудитории. Джимми остался на месте, провожая его встревоженным взглядом.
В аудитории разместилось более десятка слушателей курса. Доктор Мэтсон по прозвищу Мастер сидел на краешке стула, подогнув под себя ногу, и вещал в довольно легкомысленной манере. Роста он был небольшого, жилистый, с худым лицом. Один глаз закрывала черная повязка, а на левой руке не хватало трех пальцев. На груди инструктора поблескивали миниатюрные орденские планки за участие в трех очень известных первых экспедициях; одну из планок украшало крошечное бриллиантовое созвездие, означавшее, что он – единственный, кто остался после этой экспедиции в живых.
Род проскользнул во второй ряд. Мастер повел глазом в его сторону, но не стал прерываться.
– …Не понимаю, на что вы жалуетесь, – добродушно говорил он. – В условиях сказано «любое оружие», так что вы можете брать для защиты что угодно – от рогатки до кобальтовой бомбы. Я лично считаю, что финальную проверку нужно проводить с голыми руками. Чтобы даже пилки для ногтей не было. Но совет по образованию не согласен, и поэтому экзамен будет проходить в таких вот тепличных условиях.
– Э-э-э… Доктор, значит, совет знает, что мы столкнемся с опасными животными?
– А? Обязательно столкнетесь с самым опасным животным на свете.
– Если это не просто фигура речи…
– Разумеется, нет!
– Тогда нас или посылают на Митру, где водятся снежные обезьяны, или выбросят где-нибудь здесь, на Земле, где мы столкнемся с леопардами. Я прав?
Мастер разочарованно покачал головой:
– Мальчик мой, я думаю, тебе лучше отказаться от экзамена и пройти курс заново. Эти тупые твари совсем не опасны.
– Но у Джаспера в «Хищниках и жертвах» сказано, что два наиболее коварных и опасных вида…
– Черт с ним, с Джаспером! Я же говорю о настоящем царе зверей, о единственном животном, которое опасно всегда, даже когда не голодно. О двуногих хищниках! Посмотрите вокруг! – Инструктор наклонился вперед и продолжил: – Я вам сто раз повторял, но вы все равно никак не усвоите. Человек – это единственное животное, которое нельзя приручить. Когда его это устраивает, он годами может вести себя тихо, как корова. А когда не устраивает, даже леопард по сравнению с ним выглядит котенком. Это вдвойне касается женских особей. Посмотрите вокруг еще раз. Тут все друзья. Мы вместе проходили проверки на групповое выживание и, казалось бы, можем друг на друга положиться. Так? Но почитайте об экспедиции Доннера или о Первой венерианской! Кроме того, на вашей территории будет еще несколько групп, люди, которых вы совершенно не знаете. – Доктор Мэтсон вперил в Рода свой единственный глаз. – Мне, право, жаль, что некоторые из вас решились на этот экзамен, честное слово. Есть люди – по природе своей городские жители. Боюсь, мне так и не удалось вдолбить вам, что там, куда вы собираетесь, нет полисменов. И меня тоже не будет рядом, если вы совершите какую-нибудь глупую ошибку.
Взгляд инструктора ушел в сторону, и Род задумался, не его ли тот имел в виду. Иногда ему казалось, что Мастер просто наслаждался, устраивая ему тяжелую жизнь. Однако он знал, что этот курс обязателен для всех, кто собирается работать во Внеземелье, ибо во Внеземелье полно таких мест, где ты или сообразителен, или мертв. Род решил пройти курс еще до колледжа – в надежде, что это поможет ему получить стипендию, – но он прекрасно понимал, что это не пустая формальность.
Оглядываясь вокруг, Род задумался: теперь, когда Джимми выбыл, ему надо сговориться с кем-то еще. Впереди сидели рядом Боб Бакстер и Кармен Гарсиа. Их он отмел сразу: эти наверняка отправятся вдвоем. Они собирались стать врачами-миссионерами и планировали пожениться, как только смогут.
Может быть, Иоганн Браун? Из него получился бы отличный напарник: силен, быстр и сообразителен. Однако Род не доверял ему и, кроме того, просто не был уверен, что тот захочет отправиться с ним вместе. Похоже, он совершил ошибку, не подружившись ни с кем, кроме Джимми.
Эта зулусская девушка, Каролина, с совершенно непроизносимой фамилией… Сильна как бык и абсолютно бесстрашна. Но брать в напарники девушек… Они слишком часто принимают строгие деловые отношения за романтические гамбиты. Взгляд Рода двигался по рядам, но в конце концов он был вынужден признать, что в аудитории нет никого, кому он хотел бы предложить стать его напарником.
– Проф, может, вы хоть намекнете? Брать с собой крем от загара? А может – мазь против обмораживаний?
Мэтсон усмехнулся:
– Сынок, я рассказал вам все, что знаю. Место для проведения экзамена выбрано преподавателем из Европы, а я выбирал место для его класса. Но где это, я знаю не больше вашего. Так что можете прислать мне оттуда открытку.
– Но… – Задавший вопрос парень вдруг замолк, потом резко встал. – Проф, это несправедливая проверка. Я выбываю.
– Мы, конечно, думали о справедливости в последнюю очередь, но я не понимаю, почему все-таки испытания кажутся вам несправедливыми.
– Нас могут забросить куда угодно…
– Верно.
– …на обратную сторону Луны, в вакуум. Или на планету с хлорной атмосферой. Или куда-нибудь посреди океана. Я даже не знаю, что с собой брать – скафандр или каноэ. Так что черт с ним, с этим экзаменом. В реальной жизни так не бывает.
– Не бывает, значит? – вкрадчиво переспросил Мэтсон. – То же самое сказал Иона, когда его проглотил кит. Однако я могу дать вам кое-какие наводки. Испытания, по нашему мнению, может выдержать любой, у кого хватит сообразительности и сноровки. То есть мы не выбросим вас в ядовитую атмосферу или в вакуум без дыхательных аппаратов, а если вы окажетесь в воде, то берег будет близко. В таком вот духе. Я не знаю, куда именно вас отправят, но я видел список экзаменационных территорий для выпускников этого года. Любой достаточно сообразительный человек может там выжить. Ты должен понимать, сынок, что Совет по образованию отнюдь не стремится прикончить всех претендентов на ключевые профессии.
Парень сел так же резко, как вскочил.
– Уже передумал? – спросил инструктор.
– Э-э-э… Да, сэр. Если испытания справедливые, я участвую.
Мэтсон покачал головой:
– Ты уже провалил экзамен. Свободен. В канцелярию можешь не заходить: я им сообщу.
Парень начал было протестовать, но Мэтсон только мотнул головой в сторону двери и коротко произнес:
– Вон.
В аудитории повисло неуютное молчание, и лишь когда за неудачником закрылась дверь, Мэтсон оживленно продолжил:
– Это курс прикладной философии, и здесь я решаю, кто готов к экзамену, а кто нет. Каждый, чье представление о мире складывается из понятий о том, каков он должен бы быть, а не каков он есть на самом деле, просто не готов к последнему экзамену. Научитесь расслабляться и проще относиться к ударам судьбы. Совсем ни к чему трепать себе нервы и тратить адреналин при каждом ее фортеле. Еще вопросы будут?
Вопросы были, но вскоре стало понятно, что Мэтсон или в самом деле не знает, где именно будут проходить испытания, или твердо хранит эту информацию в тайне. Он также отказался давать советы по выбору оружия, сказав просто, что школьный оружейник будет готов выдать у ворот любое стандартное оружие, а все «нестандартное» – на усмотрение испытуемых.
– Помните, однако, что самое лучшее оружие у вас между ушей, под скальпом. Разумеется, если оно заряжено.
Группа начала расходиться. Род тоже встал, собираясь идти. Мэтсон поймал его взгляд и сказал:
– Уокер, вы собираетесь сдавать экзамен?
– Да, сэр, конечно. А что?
– Зайдите, пожалуйста, ко мне.
Он завел его в кабинет, закрыл дверь и сел за стол. Затем взглянул на Рода, передвинул зачем-то пресс-папье и наконец произнес:
– Ты неплохой парень, Род… Но иногда, бывает, этого недостаточно.
Род промолчал.
– Скажи, пожалуйста, зачем ты сдаешь этот экзамен?
– Сэр?!
– Что «сэр»? – проворчал Мэтсон. – Отвечай на вопрос.
Некоторое время Род глядел на него в недоумении, потому что они уже говорили на эту тему при зачислении на курс, но потом снова принялся рассказывать о своих планах получить профессию для работы во Внеземелье.
– Мне обязательно нужно сдать «Выживание». Без этого я не смогу получить ученую степень даже по колониальному администрированию, не говоря уже о планетографии и планетологии.
– Значит, хочешь стать исследователем?
– Да, сэр.
– Как я?
– Да, сэр. Как вы.
– Хм… Поверишь ли ты, если я скажу, что это была самая большая ошибка в моей жизни?
– А? Нет, сэр.
– Я, в общем-то, и не надеялся. Сынок, самое лучшее было бы – знать тогда то, что я знаю сейчас. Разумеется, это невозможно. Но поверь мне, ты родился не в том веке.
– Как это, сэр?
– Мне кажется, ты романтик. А время сейчас действительно очень романтичное, вот поэтому-то для романтиков теперь просто нет места. Теперь нужны практичные люди. Сто лет назад ты мог бы стать адвокатом, банкиром или профессором, а свои романтические порывы удовлетворять чтением приключенческих книг или мечтами о том, кем бы ты стал, если бы тебе посчастливилось родиться не в такое скучное время. Но сейчас романтика и приключения – часть повседневной жизни, а потому в этой жизни нужны очень практичные люди.
– Но я-то чем плох? – Разговор уже начал раздражать Рода.
– Ничем. Ты мне нравишься, и я не хотел бы, чтобы жизнь обошлась с тобой сурово. Однако для настоящего «выживалы» ты слишком сентиментален и слишком эмоционален.
Мэтсон поднял руку, опередив его желание возразить.
– Подожди-подожди. Я знаю, что ты можешь разжечь огонь при помощи двух сухих слов. И мне лучше других известно о твоих отличных показателях практически по всем предметам. Я не сомневаюсь, что ты сумеешь сделать фильтр для воды голыми руками и знаешь, с какой стороны растет на дереве мох. Но я не думаю, что ты достаточно осторожен, чтобы не купиться на «мировую с Медведем»[2].
– Мировую с Медведем?..
– Это просто фигура речи, не обращай внимания. Сынок, я думаю, тебе нужно отказаться от экзамена. Если будет необходимо, ты сможешь повторить этот курс в колледже.
Род упрямо затряс головой, и Мэтсон тяжело вздохнул:
– Я ведь имею право просто отстранить тебя. Может, именно так мне и следует поступить.
– Но почему, сэр?
– В том-то и дело, что я не могу объяснить тебе причину. По оценкам ты один из лучших моих учеников. – Он встал и протянул Роду руку. – Удачи. И помни: если жизнь загонит тебя в тупик, всегда поступай, как сочтешь нужным, и ни о чем не жалей.
Вообще-то, Роду нужно было домой. Его родители жили в пригороде Большого Нью-Йорка, расположенном на плато у Гранд-каньона, куда вели ворота «Хобокен». Но ему требовалось сделать пересадку в «Эмигрантс-гэп», и он не удержался от того, чтобы остаться и поглазеть.
Выйдя из подземки, нужно было свернуть направо, подняться лифтовым колесом на следующий уровень и пройти через ворота на Аризону к движущейся полосе. Но он задумался о припасах, снаряжении и оружии для завтрашнего экзамена, и ноги сами повернули налево, к движущейся полосе, ведущей к огромному комплексу планетарных ворот.
Род сразу пообещал себе, что задержится только на десять минут: не хотелось опаздывать к обеду. Он просочился через толпу и оказался в зале – на зрительной трибуне над эмиграционным ярусом. Комплекс был новый, его открыли только в шестьдесят восьмом. Раньше эмиграционный пункт располагался в Джерси, в нескольких километрах от питавшего его реактора, но теперь там занимались только транспортировкой в пределах Земли и торговлей с Луной.
Трибуна была выстроена прямо напротив шести пространственных ворот и вмещала более восьми тысяч человек, но в тот день половина мест пустовала, а все зрители сбились поближе к центру. Именно там Роду и хотелось устроиться, чтобы видеть все шесть ворот сразу. Он протолкался по среднему проходу и присел у ограждения, но тут заметил, что освободилось место в первом ряду, и рванулся к нему, чуть-чуть опередив мужчину, который кинулся было туда же из соседнего прохода, однако, поняв, что опоздал, остановился и уставился на Рода сердитыми глазами.
Род опустил в щель на подлокотнике несколько монет, и кресло раскрылось. Он сел и огляделся. Место оказалось напротив копии статуи Свободы, родной сестры той, что более века стояла на месте теперешнего кратера Бедлоу. Факел ее почти доставал до потолка, а слева и справа располагались по трое ворот, ведущих к дальним мирам.
Однако на статую Род не глядел; все его внимание приковывали сами ворота. На восточном побережье Северной Америки день близился к концу, и небо затянуло тяжелыми тучами, но ворота номер один открывались в какой-то другой мир, где вовсю светило солнце. Род даже разглядел за ними мужчин, одетых лишь в шорты и солнцезащитные панамы. У ворот номер два вплотную стоял шлюз, на дверях которого были изображены череп с костями и обозначение хлора. Над шлюзом горел красный сигнал, но спустя минуту он погас и сменился голубым. Двери медленно открылись, и оттуда выползла герметичная капсула с дышащим хлором существом. Встречали его восемь землян в парадном дипломатическом облачении, один – даже с золотым жезлом.
Род уже собрался потратить еще одну монету в полплутона, чтобы узнать, кто этот важный гость, но тут его внимание привлекли ворота номер пять. Напротив них, почти под трибуной, установили промежуточные ворота и соединили их высоким забором из проволочной сетки – получилось нечто вроде коридора от ворот до ворот: пятнадцать метров в ширину и семьдесят пять в длину. Загон все время заполнялся людьми, идущими от промежуточных ворот к планетарным и дальше, на какую-то планету за много светолет от Земли. Они словно вытекали из ниоткуда, поскольку позади промежуточных ворот ничего не было, пробегали по загону, как стадо, подгоняемое пастухом, вливались в ворота номер пять и вновь исчезали. Вдоль каждой стены загона растянулся взвод темнолицых монгольских полисменов с палками чуть ли не в рост человека, которыми они то и дело подгоняли эмигрантов, причем старались от души. Почти под самым креслом Рода один из них так сильно ткнул палкой старого кули, что тот споткнулся и упал. Все свои пожитки – имущество, с которым он собирался вступить в новый мир, – старик нес на правом плече, в привязанных к палке двух узлах.
Кули упал на костлявые колени, попытался встать, но его тут же сбили, и он распластался на полу. Род испугался, что его затопчут, но старик как-то умудрился встать – уже без вещей. Он хотел устоять в людском потоке и отыскать свои узлы, но охранник снова ткнул его палкой, и старика, оставшегося с пустыми руками, просто унесло толпой. Он не прошел и пяти метров, как Род потерял его из виду.
Местные полицейские стояли снаружи, но они не вмешивались: узкое пространство от ворот до ворот стало на время экстерриториальным, и местная полиция не имела там власти. Правда, одного из них жестокое обращение со стариком, очевидно, возмутило, и он, прижавшись лицом к сетке, сказал что-то на общеземном языке. Монгольский полисмен резко ответил ему на том же языке, должно быть послал подальше, отвернулся и принялся орать, толкать переселенцев и лупить их палкой с еще большим остервенением.
Через загон текла толпа – японцы, индонезийцы, сиамцы, выходцы из Восточной Индии, совсем немного евразийцев, но в основном жители Южного Китая. Роду они казались почти одинаковыми – маленькие женщины с младенцами на боку или на спине, а часто с одним на спине и одним в руках, бесконечный поток сопливых бритоголовых детей, отцы семейств с пожитками в огромных тюках или на тачках. Время от времени появлялись заезженные пони, тянущие за собой большие и явно перегруженные повозки на двух колесах, но у большинства переселенцев было с собой лишь то, что можно унести.
Род слышал когда-то, что, если всех живущих на Земле китайцев выстроить в колонну по четыре и заставить двигаться, она так никогда и не кончится, потому что население будет расти быстрее, чем проходит колонна. Род не поленился проверить, посчитал, и оказалось, что это чушь: даже если не учитывать смертность и считать только прирост населения, последний китаец прошел бы в колонне меньше чем через четыре года. Тем не менее, глядя, как толпу людей гонят, словно на бойню скот, Род чувствовал, что в старой байке есть доля правды, хотя математика ее и не подтверждала. Казалось, им не будет конца.
Спустя несколько минут Род все-таки решил потратить еще полплутона – узнать, что происходит, – и опустил монету в щель динамика, встроенного в кресло. В ушах тут же зазвучал голос комментатора:
– …посещение министра. Наследного принца встречали представители Земной корпорации во главе с самим генеральным директором, а теперь они сопровождают его до шлюзовой камеры анклава планеты Ратун. После телевизионного приема сегодня вечером начнутся переговоры на уровне делегаций. По мнению лиц, близких к генеральному директору, ввиду невозможности конфликта интересов между существами, потребляющими кислород, как мы, и ратунцами, любой исход переговоров будет нам на пользу, вопрос только – в какой степени. Если вы снова обратите внимание на ворота номер пять, мы готовы повторить сообщенные ранее сведения. Ворота номер пять переданы на сорок восемь часов в распоряжение Австралазиатской республики. Временные ворота, которые вы можете видеть внизу, гипершунтированы на определенную точку в Центральной Австралии, в пустыне Арунта, где в течение нескольких недель подряд накапливалась в большом лагере эта волна эмигрантов. Его Светлое Величество Председатель Австралазиатской республики Фун Чи Му информировал Корпорацию, что его правительство планирует осуществить за сорок восемь часов переброску более двух миллионов человек – воистину впечатляющая цифра, более сорока тысяч эмигрантов в час. Общее число переселенцев, запланированное в этом году для всех планетарных ворот – «Эмигрантс-гэп», «Петр Великий» и «Уитуотерсрэнд», – составляет всего семьдесят миллионов, или в среднем около восьми тысяч человек в час. Это же перемещение предполагает темпы в пять раз более высокие, причем только через одни ворота!
Однако то, что мы наблюдаем, – скорость, эффективность и… э-э-э… решительность, присущая этой операции, – похоже, не оставляют сомнений в успехе. Наши данные за первые девять часов свидетельствуют, что эмигранты даже чуть опережают запланированные темпы. За эти же девять часов восемьдесят два эмигранта умерли и сто семь детей родилось в отбывающих семьях. Столь высокая цифра смертности объясняется, разумеется, трудностями, связанными с эмиграционной операцией такого масштаба.
Планета назначения, GO-8703-IV, отныне будет называться Райской Горой. По словам Председателя Фуна, это прекрасная, богатейшая планета, и до сих пор попыток колонизировать ее никто не предпринимал. Корпорацию заверили, что все будущие колонисты являются добровольцами. – (Тут Роду показалось, что в голосе комментатора прозвучала ироничная нотка.) – Это и понятно, если принять во внимание феноменальное демографическое давление в Австралазиатской республике. Здесь, впрочем, не помешает краткая историческая справка. После высылки остатков прежнего населения Австралии в Новую Зеландию по Бэйпинскому мирному договору первым же удивительным актом нового правительства стало создание огромного внутриконтинентального моря в…
Род приглушил звук и снова посмотрел вниз. Слушать школьную лекцию о том, как австралийскую пустыню превратили в цветущий сад, ему вовсе не хотелось. Тем более что позже сад все равно загадили и превратили в трущобы, где жило больше населения, чем во всей Северной Америке. У ворот номер четыре разворачивались новые события…
Когда он пришел, пространство у ворот номер четыре было занято грузовым конвейером. Теперь же конвейерная лента отползла назад и скрылась в недрах терминала, а у ворот начала выстраиваться эмиграционная группа.
Здесь уже не было никаких нищих беглецов, подгоняемых полисменами. Здесь каждая семья переезжала в собственном фургоне. Широкие, длинные классические фургоны с прочным верхом из стеклоткани и шестеркой лошадей. Угловатые прочные повозки со стальными кузовами и высокими тонкими колесами, запряженные одной или двумя парами. Животные в упряжках – как на подбор: морганы, величественные клайдсдейлы и миссурийские мулы с сильными спинами, хитрыми недоверчивыми глазами и похожими на кувшин мордами. Между колесами сновали собаки, фургоны были доверху нагружены домашней утварью, снаряжением и детьми. Громко жаловались на несправедливость судьбы куры, гуси и прочая домашняя птица в клетках, привязанных позади фургонов. У одного из них стоял низкорослый шетлендский пони, оседланный, но без седока.
Роду показалось странным, что не видно скота, и он снова прибавил звук, но комментатор по-прежнему бубнил о плодовитости граждан Австралазиатской республики. Приглушив динамик, Род продолжал смотреть. Фургоны, готовые двигаться вперед, выстроились перед воротами в плотную колонну, конец которой исчезал где-то под трибуной. Однако время еще не подошло, и возницы собирались небольшими группками у палатки Армии спасения под складками туники богини Свободы попить кофе и поболтать. Возможно, подумалось Роду, там, куда они направляются, нет никакого кофе и не будет еще долгие годы, поскольку Земля никогда не экспортировала продовольствие, – напротив, продукты питания и радиоактивное топливо служили единственными предметами разрешенного импорта, и пока колония во Внеземелье не окрепнет настолько, чтобы производить излишки того или другого, она едва ли может рассчитывать на какую-то помощь Земли.
Из-за высокого расхода урана держать межпланетные ворота открытыми выходило слишком накладно, и эти люди, отправляющиеся караваном фургонов осваивать новую колонию, прекрасно понимали, что, скорее всего, потеряют коммерческие связи с Землей до тех пор, пока у них не появятся излишки ресурсов, которые позволят открывать ворота на регулярной основе. А до того времени они могут полагаться только на самих себя и рассчитывать только на то снаряжение, что берут с собой. Следовательно, лошади в данном случае лучше вертолетов, а кирки и лопаты надежнее бульдозеров. Машины, случается, выходят из строя и требуют сложного оборудования для ремонта, тогда как старые добрые «пожиратели сена» продолжают плодиться сами по себе, едят траву и таскают повозки как ни в чем не бывало.
Мастер Мэтсон как-то сказал на лекции по выживанию, что больше всего в примитивном Внеземелье жизнь осложняет не отсутствие канализации, отопления, энергии или света и не плохие климатические условия – хуже всего бывает, когда нет самых простых вещей, вроде кофе и табака.
Род никогда не пробовал курить и к кофе тоже относился безразлично, поэтому плохо понимал, как это можно переживать из-за таких мелочей. Наклонившись в кресле, чтобы лучше видеть пространство за воротами, он пытался угадать, в чем причина задержки. Изогнутый дугой брезентовый верх первого «корабля прерий» загораживал ворота, Род почти ничего не видел, но похоже было, оператор ошибся при настройке фазы и небо с землей поменялись местами. Внепространственная коррекция, необходимая, чтобы совместить две точки на различных планетах, отстоящих на многие световые годы друг от друга, требовала не только колоссальных затрат энергии, но и невероятной точности, а это уже область высшей математики и высокого искусства. С математикой прекрасно справлялись машины, но окончательную настройку всегда осуществляли операторы – как говорится, при помощи молитвы и интуиции.
Помимо тех движений в пространстве, что совершает каждая из связываемых планет, – векторов, которые легко можно складывать и вычитать, – необходимо учитывать еще и вращение планет вокруг оси. Главная проблема заключается в том, чтобы последняя гиперпространственная складка обеспечила касание планет по внутренней стороне окружности большей из них точками, где установлены ворота, причем планеты должны вращаться в одну сторону и оси их должны быть параллельны. Теоретически возможно совместить точки и при вращении в противоположные стороны – для этого достаточно лишь искривить бесплотную ткань пространства-времени, чтобы «реальные» движения планет совпали, – однако на практике это не только слишком расточительно в плане энергии, но и совершенно непрактично: земля за воротами ускользает в сторону, словно лента движущейся дороги, и то и дело наклоняется под немыслимыми углами.
Впрочем, математики, которую Род уже освоил, все равно не хватало, чтобы по-настоящему оценить всю сложность проблемы. Он только оканчивал среднюю школу и не продвинулся дальше тензорного анализа, статистической механики и обобщенной геометрии шестимерного пространства, а в прикладных дисциплинах остановился на основах электроники, введении в кибернетику и роботостроение и начальном курсе конструирования аналоговых компьютеров. Настоящая математика ждала его впереди. Поэтому он даже не подозревал о своем невежестве и просто решил, что оператор, должно быть, работал «левой ногой».
Возницы все еще толпились у палатки, пили кофе и жевали бублики. Большинство мужчин отпустили бороды, и, судя по их длине, партия эмигрантов готовилась к переправке уже несколько месяцев. Капитан группы отрастил маленькую эспаньолку, усы и довольно длинные волосы, но все равно Роду казалось, что тот едва ли намного старше его. Разумеется, это был профессионал, прошедший целый курс необходимых во Внеземелье дисциплин – охота, разведка, элементарные ремесла, оружейное дело, фермерство, оказание первой помощи, групповая психология, тактика группового выживания, закон и еще более десятка различных вещей, без которых не обойтись, когда остаешься один на один с дикой природой.
Одет он был в старинный калифорнийский костюм – может быть, просто для того, чтобы одежда соответствовала скакуну, прекрасной, подобно рассвету, гнедой кобыле. Когда над воротами вспыхнул предупреждающий сигнал, капитан группы вскочил в седло и, продолжая жевать бублик, двинулся вдоль колонны фургонов с последней проверкой. Сидел он прямо, осанисто и очень уверенно. На причудливом низком ремне болтались два пистолета-резака, каждый в украшенной серебром кобуре с такой же отделкой, как на седле и уздечке.
Род невольно задержал дыхание, пока капитан не скрылся под трибуной, затем вздохнул и подумал, а не стоит ли ему самому вместо какой-то более интеллектуальной профессии Внеземелья заняться чем-нибудь таким, что поможет ему стать похожим на этого человека. Он, в общем-то, и не знал пока, кем ему хочется работать: главное – покинуть Землю как можно скорее и очутиться там, далеко, где жизнь бьет ключом.
Эти размышления напомнили ему, что завтра у него важное испытание: через несколько дней он или сможет поступать, куда ему захочется, или… Но об этом лучше не думать. Род понял вдруг, что время уходит, а он даже не решил еще, какое оружие и снаряжение возьмет с собой. У капитана группы, готовящейся к отправке, были пистолеты-резаки… Может быть, и ему стоит взять такой же? Хотя нет, если им придется защищаться, они будут сражаться группой. И такое оружие у их лидера скорее для поднятия авторитета, чем для выживания в одиночку. Что же тогда взять?..
Зазвучала сирена, и возницы вернулись к своим фургонам. На полном скаку вернулся к голове каравана и капитан.
– По места-а-а-ам! Приготовиться! – прокричал он и занял место у самых ворот, лицом к каравану.
Кобыла вздрагивала и то и дело переступала ногами.
Из-за стойки в палатке Армии спасения появилась девушка с маленькой девочкой на руках. Она крикнула что-то капитану, но голос ее до трибуны не долетел.
Однако у капитана голос оказался гораздо громче:
– Номер четыре! Дойл! Ну-ка, забери своего ребенка!
Рыжий мужчина с похожей на лопату бородой выскочил из четвертого фургона, со смущенным выражением лица принял ребенка и понес назад под крики, смех и улюлюканье из других фургонов. Затем отдал девочку жене, которая тут же задрала ей платье и хорошенько отшлепала. Дойл забрался на место и взял в руки вожжи.
– Рассчитайсь! – протяжно крикнул капитан.
– Первый!
– Второй!
– Третий!
– Четвертый!
– Пятый!
Голоса ушли под трибуну и дальше, откуда их совсем не было слышно. Однако спустя какое-то время перекличка вернулась в обратном порядке и закончилась громким «Первый!». Капитан поднял правую руку и замер, не сводя глаз с цветовых сигналов над воротами.
Наконец загорелся зеленый. Он резко опустил руку и крикнул:
– Тронулись! Хэй-хэй!
Его кобыла рванулась с места, словно на скачках, проскочила перед носом левой ведущей лошади в упряжке первого фургона и очутилась за воротами.
Защелкали бичи. Снизу то и дело доносилось: «Вперед, Молли!», «Вперед, Нед!» или «Но, башкастые!». Караван покатил вперед. К тому времени, когда стоявшие на виду под трибуной фургоны скрылись за воротами и показались остальные, ждавшие в подъездном туннеле, колонна неслась уже галопом. Возницы сидели, упершись ногами в передок, а их жены держали руки на тормозах. Род пытался сосчитать их и добрался до шестидесяти трех, когда последний фургон проехал ворота… и скрылся, оказавшись за полГалактики от Земли.
Вздохнув, Род откинулся на спинку с каким-то теплым чувством в душе, окрашенным необъяснимой грустью, затем прибавил звук.
– …на Нью-Ханаан, первоклассную планету, которую великий Лэнгфорд назвал «розой без шипов». За привилегию строить новую жизнь на этой планете ради будущего своих детей колонисты заплатили высшую ставку в шестнадцать тысяч четыреста плутонов за каждого человека – разумеется, без учета освобожденных от уплаты кооптированных членов группы. Компьютерные центры предсказывают, что высшая ставка будет возрастать в течение еще двадцати восьми лет, и, если вы хотите подарить своим детям бесценное гражданство на Нью-Ханаане, действовать надо сейчас. Всего за один плутон, высланный по адресу: «Информация, а/я 1, „Эмигрантс-гэп“. Округ Нью-Джерси. Большой Нью-Йорк», вы сможете получить прекрасную кассету с видами планеты. Если же вас интересует полный список открытых для колонизации планет плюс отдельный список тех, что будут открыты в ближайшем будущем, добавьте еще полплутона. Те, кто наблюдает сейчас за событиями, о которых рассказывает наша передача, могут получить кассету и дополнительные материалы в фойе большого зала.
Род не прислушивался. Он давно уже выписал себе все бесплатные и большинство платных материалов, что распространялись Комиссией по эмиграции и торговле. Сейчас его больше занимало, почему ворота на Нью-Ханаан не закрылись.
Но загадка прояснилась почти сразу же. От ворот номер четыре до самого туннеля поднялись из пола металлические ограждения, образовавшие длинный коридор, и спустя секунду из ворот вырвался поток ревущего, фыркающего скота – откормленные херефордширские бычки, которые в скором времени должны были превратиться в нежные бифштексы и восхитительное жаркое для богатой, но слегка голодной Земли. За ними и среди них ехали нью-ханаанские погонщики с длинными палками, которыми они подгоняли животных, заставляя их двигаться быстрее, несмотря на то что они теряли при этом в весе: ворота были по-прежнему открыты, и стоимость этой услуги автоматически вычиталась из стоимости скота.
Тут Род обнаружил, что комментатор умолк. Тридцать минут трансляции, за которые он заплатил, истекли. У него тотчас же возникло чувство вины, и он понял, что надо торопиться, иначе можно опоздать к обеду. Род бросился бегом, наступая на ноги и извиняясь направо и налево, и наконец добрался до движущейся полосы к воротам «Хобокен».
Эти ворота, поскольку они предназначались только для перемещения по поверхности Земли, были постоянно открыты и не требовали внимания оператора: две точки, которые они соединяли, располагались на одном и том же жестком основании, на твердой Земле. Род предъявил постоянный билет электронному контролеру и в компании знакомых и незнакомых людей шагнул в Аризону.
Поправка: на почти твердой Земле. Компьютер, управляющий работой ворот, учитывал приливные искажения поверхности, но не мог предвидеть мелкие сейсмические явления. Сделав шаг в Аризону, Род почувствовал, что ноги у него дрогнули, словно при крошечном землетрясении, но спустя мгновение terra снова стала firma. Однако он все еще был в шлюзовой камере с давлением воздуха как на уровне моря. Уловив тепло человеческих тел, механизм закрыл шлюз, и давление снизилось. Род протяжно зевнул, приспосабливаясь к давлению на северном плато Гранд-Каньона, где оно было на четверть меньше, чем в Нью-Джерси. Но даже притом что ему приходилось путешествовать туда и обратно почти ежедневно, уши каждый раз закладывало, и Род принялся тереть ладонью правое ухо, чтобы избавиться от неприятного ощущения.
Наконец шлюз открылся, и он вышел наружу. Преодолев за долю секунды две тысячи миль, он теперь должен был потратить десять минут на движущийся туннель и еще за пятнадцать дойти пешком до дому. Род решил, что трусцой он все-таки доберется домой вовремя. И видимо, добрался бы – если бы тем же маршрутом не хотели воспользоваться еще несколько тысяч человек.
Глава 2 Пятый путь
Ракетные корабли вовсе не покорили космос, они лишь бросили ему вызов. Ракета, покидающая Землю со скоростью семь миль в секунду, слишком тихоходна для огромных просторов, что лежат за пределами планеты. Одна лишь Луна более-менее рядом, и то до нее около четырех дней. До Марса при такой скорости – тридцать семь недель, до Сатурна – бесконечные шесть лет, а до Плутона – почти невозможные полвека. Все – по эллиптическим орбитам, доступным ракетам.
Факельные корабли Ортеги значительно приблизили к нам Солнечную систему. Эти корабли, работающие за счет преобразования массы в энергию по бессмертному эйнштейновскому E = mc2, уже могли разгоняться на протяжении всего полета, причем с любым ускорением, какое только выдержит пилот. При вполне приемлемом ускорении в одно g ближайшие планеты оказались всего в нескольких часах лёта, а дорога до далекого Плутона занимала лишь восемнадцать дней. Человечество словно пересело с лошади на реактивный лайнер.
Люди заполучили дивную новую игрушку, вот только лететь было особенно некуда. С точки зрения человека, Солнечная система – на удивление непривлекательное место. Разумеется, кроме прекрасной, зеленой, щедрой Земли. Жители Юпитера с их стальными мышцами прекрасно чувствуют себя при силе тяжести в два с половиной раза больше нашей и в совершенно ядовитой атмосфере. Марсиане отлично живут почти что в вакууме, а лунные ящерицы – так те и вообще не дышат. Но все эти планеты – не для людей.
Людям нужна кислородная планета недалеко от звезды класса G и чтобы температура не очень сильно отклонялась от точки замерзания воды. Короче, такая, как Земля.
Однако, если вы уже здесь, зачем лететь куда-то еще? А затем, что у людей рождаются дети, много-много детей. Мальтус[3] писал об этом уже давно: производство продовольствия растет в арифметической прогрессии, в то время как численность человечества – в геометрической. К Первой мировой войне половина планеты уже находилась на грани голода. Ко Второй мировой численность населения Земли увеличивалась на пятьдесят пять тысяч человек каждый день. А уже перед Третьей мировой войной, в 1954 году, этот прирост составил сто тысяч ртов и животов в день. Тридцать пять миллионов новых людей каждый год… И вскоре население Земли превысило то количество, которое способны прокормить пашни планеты.
Термоядерные бомбы, бактериологическое оружие, нервно-паралитические газы и прочие ужасы, обрушившиеся на человечество позднее, в общем-то, объяснялись не политическими причинами. Истинная картина происходящего напоминала скорее драку нищих из-за корки хлеба.
Автор «Путешествий Гулливера» когда-то мрачно пошутил, предложив откармливать ирландских детишек для английских столов, другие проповедовали менее радикальные меры обуздания роста человечества, но ни одна из них никак не изменила положения на Земле. Жизнь – любая жизнь – имеет два побуждения: выжить и продолжить род. Разум – всего лишь побочный продукт эволюции, бесполезный во всем, кроме служения этим двум целям.
Однако разум можно заставить работать на эти слепые императивы жизни. В нашей Галактике имеется более ста тысяч планет земного типа, и каждая может быть по-матерински добра к человеку, как родная Земля. Факельные корабли Ортеги уже позволяли достичь звезд. Человечество могло колонизировать новые земли в космосе, точно так же как когда-то миллионы голодных европейцев пересекли Атлантику, чтобы вырастить своих детей в Новом Свете.
Некоторые так и поступили. Сотни тысяч людей. Но даже все человечество целиком, работая как одна команда, не могло строить и запускать по сотне кораблей в день, каждый на тысячу колонистов, день за днем, год за годом и так до бесконечности. Даже когда есть хорошие руки и решимость (а последнего человечеству всегда недоставало), не хватит стали, алюминия и урана во всей земной коре. Не хватит и на одну сотую нужного числа кораблей.
Но разум способен находить решения там, где их, казалось бы, нет. Однажды психологи заперли обезьяну в комнате, оставив ей только четыре возможных пути для побега, а затем уселись наблюдать, какой из четырех она выберет.
Обезьяна нашла пятый путь.
Доктор Джесс Эвелин Рамсботхэм вовсе не пытался решить проблему высокой рождаемости. Нет, он хотел построить машину времени. И причин для этого у него было две: во-первых, машину времени создать невозможно; во-вторых, в присутствии девушек, достигших брачного возраста, он всегда заикался и очень мучился оттого, что у него потеют ладони. Впрочем, сам он даже не подозревал, что первая причина всего лишь компенсирует вторую. Строго говоря, он вообще не подозревал о существовании второй причины – этой темы его сознание старательно избегало.
Бессмысленно строить предположения о том, как повернулась бы история человечества, если бы родители Джесса Эвелина Рамсботхэма назвали своего сына Биллом, а не наградили его двумя девичьими именами. Возможно, он стал бы тогда выдающимся полузащитником и, прославившись на всю Америку, занялся бы в конце концов продажей ценных бумаг, добавляя, как все, детишек к катастрофически растущему населению Земли. Но он стал физиком-теоретиком.
В физике прогресс достигается отрицанием очевидного и принятием на веру невозможного. Любой ученый девятнадцатого века мог бы убедительно объяснить, почему невозможны атомные бомбы, – если бы его, конечно, не оскорбил подобный бессмысленный вопрос. Любой физик двадцатого столетия легко убедил бы вас, что путешествия по времени просто не вписываются в реальную пространственно-временную картину мира. Но Рамсботхэм начал как раз с трех величайших уравнений Эйнштейна – двух уравнений для релятивистского сокращения длины и замедления времени и уравнения, связывающего массу с энергией. В каждом из них фигурирует скорость света, а скорость есть не что иное, как производная первого порядка функции пройденного расстояния от времени. Он переписал уравнения в дифференциальной форме и принялся за математические игры, скормив эти соотношения РАКИТИАКу, дальнему потомку УНИВАКа, ЭНИАКа и МАНИАКа. Работая с уравнениями, Рамсботхэм никогда не заикался, и у него никогда не потели при этом ладони – разве что когда ему приходилось общаться с молодой особой, служившей главным программистом гигантского компьютера.
Его первая рабочая модель дала стасисное, или низкоэнтропийное, поле размерами не больше футбольного мяча: при включении на полную мощность помещенная внутрь сигарета продолжала гореть целую неделю. Через семь дней после начала эксперимента Рамсботхэм достал сигарету, докурил и надолго задумался.
В следующий раз он опробовал машину на однодневном цыпленке, причем в присутствии коллег. Спустя три месяца цыпленок ничуть не вырос и даже не проголодался, во всяком случае не больше, чем любой другой в таком же возрасте. Рамсботхэм поменял фазовое соотношение и настроил аппарат на самый короткий временной интервал, какой только позволяла изготовленная в домашних условиях установка.
В долю секунды недавно вылупившийся цыпленок умер от голода и разложился.
Рамсботхэм понимал, что в данном случае лишь изменил наклон графика, но по-прежнему верил, что вскоре откроет способ перемещения во времени. Долгожданного открытия не произошло, хотя однажды был момент, когда он думал, что это ему все-таки удалось. Как-то раз Рамсботхэм по просьбе коллег повторил эксперимент с цыпленком. Ночью двое из них подобрали ключи к лаборатории, выпустили цыпленка и поместили в стасисное поле яйцо. Возможно, Рамсботхэм навсегда уверовал бы в возможность путешествий во времени и до конца своей жизни исследовал бы тупиковый маршрут, но коллеги сжалились и на его глазах раскололи яйцо, – оказалось, оно сварено вкрутую.
Однако Рамсботхэм не сдавался. Он построил модель еще больших размеров, после чего задался целью получить поле особой конфигурации, с некоей воронкой, аномалией (термин «ворота» он, конечно, не употреблял), позволяющей ему самому заходить внутрь и выбираться наружу.
Когда он включил питание, вместо голой стены за двумя изогнутыми магнетодами установки перед ним вдруг предстали удушливые джунгли. Рамсботхэм сразу решил, что это лес каменноугольного периода. Ему нередко приходило в голову, что разница между пространством и временем – лишь свойственный людям предрассудок, но в этот раз он ни о чем таком не задумывался: он просто верил в то, во что ему хотелось верить.
Рамсботхэм схватил пистолет и храбро, но безрассудно полез между магнетодами.
Спустя десять минут его арестовали за ношение оружия в ботаническом саду Рио-де-Жанейро. Незнание португальского только усугубило проблему и продлило срок его пребывания в душной тюремной камере тропической страны, но через три дня он при помощи американского консула все-таки отправился на родину. Всю дорогу до дому Рамсботхэм напряженно думал, исписав при этом несколько блокнотов уравнениями и вопросительными знаками.
Короткий путь к звездам был найден.
Открытия Рамсботхэма устранили основную причину войн и подсказали, что делать со всеми этими милыми детишками. Сотни тысяч планет оказались вдруг не дальше противоположной стороны улицы. Неосвоенные континенты, нетронутые дикие чащи, пышные джунгли, убийственные пустыни, мерзлые тундры, суровые горы – все это лежало теперь прямо за воротами городов, и человечество вновь устремилось туда, где не сияет уличное освещение, где на углу не стоит готовый прийти на помощь полисмен, где и углов-то еще никаких нет. Нет ни хорошо прожаренных нежных бифштексов, ни ветчины без костей, ни упакованной, готовой к употреблению пищи для изысканных умов и изнеженных тел. Двуногому всеядному вновь понадобились его кусающие, рвущие звериные зубы: человечество выплеснулось в большой мир (как это уже случалось раньше), где действуют законы «убей, или будешь убит», «съешь, или будешь съеден».
Однако человечество обладает огромным талантом выживать. Человечество, как всегда, приспособилось к новым условиям, и наиболее урбанизированная, механизированная и цивилизованная культура за всю его долгую историю начала учить своих лучших детей, своих потенциальных лидеров, выживать в примитивных условиях, когда обнаженный человек выходит один на один с дикой природой.
Разумеется, Род Уокер знал о докторе Дж. Э. Рамсботхэме, так же как знал он имена Эйнштейна, Ньютона или Колумба, но вспоминал о нем не чаще, чем, скажем, о том же Колумбе. Для него они были просто образами из книг, историческими личностями, грандиозными фигурами прошлого. Совершенно не задумываясь, он каждый день проходил ворота Рамсботхэма между Джерси и движущейся полосой в Аризоне – так же, как его предшественники пользовались лифтами, не вспоминая человека по имени Отис[4]. И если он когда вспоминал об этом чуде, то с некоторой долей раздражения, потому что выход ворот «Хобокен» в Аризоне был слишком далеко от родительского дома. Здешние ворота назывались «Кайбаб», и располагались они в семи милях к северу от жилища Уокеров.
В то время, когда строился их дом, местность эта была на дальнем конце коммуникационной линии пневмодоставки и прочих городских удобств. Строили его давно, и поэтому гостиная Уокеров стояла на поверхности, тогда как спальня, кладовые и бомбоубежище скрывались под землей. Раньше гостиная торчала на участке голым, будто выточенным из одного куска эллипсоидом, но позже, когда Большой Нью-Йорк стал разрастаться, строительство наземных сооружений, нарушающих целостную картину дикого леса в этом регионе, запретили.
Родители Рода решили подчиниться – до определенной степени – и засыпали купол землей, насадив сверху обычной для здешних мест растительности, но категорически отказались закрывать панорамное окно с видом на Гранд-Каньон, придававшее дому все его очарование. Окружной административный совет пытался заставить их убрать окно, предлагая за свой счет заменить его телеокном, как в других подземных жилищах, но отец Рода слыл упрямым человеком. Он утверждал, что погоду, женщину и вино невозможно заменить чем-то «примерно тем же». Одним словом, окно осталось на месте.
Вернувшись домой, Род обнаружил, что все семейство сидит как раз перед этим самым окном, наблюдая, как движется через каньон грозовой фронт, – мать, отец и, к его удивлению, сестра Элен. Она была на десять лет старше Рода, служила капитаном в корпусе Амазонок и редко показывалась дома.
– Привет, сестренка! Здорово, что ты здесь! Я думал, ты на Тулии… – обрадованно заговорил Род, хотя и понимал, что даже ее приезд не спасет его от распеканий за опоздание.
– Я там и была. Всего несколько часов назад.
Род хотел пожать ей руку, но она сгребла его в охапку, словно медведь, и смачно поцеловала в губы, прижав к рельефному орнаменту на хромированных латах. Элен даже не сняла еще форму, и Род подумал, что она, очевидно, только-только прибыла: во время своих редких посещений сестра обычно расхаживала по дому в халате и шлепанцах. Сейчас она все еще была в бронежилете и форменном килте, а на полу лежали металлизированные перчатки, шлем и пояс с оружием.
– Боже, как ты вырос! – с гордостью произнесла сестра. – Почти догнал меня.
– Уже перегнал.
– Спорим?.. Ну-ка, не дергайся, а то руку выверну. Снимай ботинки и давай померимся спиной к спине…
– Сядьте, дети, – спокойным тоном сказал отец. – Род, ты почему опоздал?
– Э-э-э… – Он уже придумал, как отвлечь внимание родителей рассказом о предстоящем экзамене, но тут вмешалась Элен:
– Ну что ты его спрашиваешь, патер? Если тебе так хочется оправданий, ты их обязательно получишь. Я это поняла, еще когда была младшим лейтенантом.
– Помолчи, дочь! Я вполне способен воспитать его без твоей помощи.
Рода удивила резкая реплика отца и еще больше удивил ответ Элен.
– Ой ли? – произнесла она каким-то странным тоном.
Род заметил, что мама всплеснула руками, собираясь что-то сказать, затем передумала. Выглядела она расстроенной. Отец и сестра молча смотрели друг на друга. Род в растерянности глядел то на него, то на нее, потом спросил:
– Слушайте, что тут произошло?
– Ничего, – ответил отец, переводя взгляд на него. – Давайте-ка не будем сейчас об этом. Обед ждет. Пойдем, дорогая. – Он повернулся к жене, помог ей встать и предложил руку, собираясь идти.
– Постойте, – нетерпеливо сказал Род. – Я опоздал, потому что проторчал в «Гэп».
– Ладно. Ты прекрасно знаешь, я не люблю, когда ты опаздываешь, но сейчас мы эту тему оставим. – Отец повернулся к лифту.
– Но я еще не все рассказал, пап. Меня не будет дома больше недели.
– Ладно… Что? Что ты сказал?
– Меня какое-то время не будет дома, сэр. Дней десять или больше.
Отец справился с удивлением и покачал головой:
– Каковы бы ни были твои планы, их придется изменить. Сейчас я не могу тебя отпустить.
– Но пап…
– Извини, но это окончательное решение.
– Но я просто должен, пап!
– Нет.
Род был близок к отчаянию. Но тут неожиданно вступила в разговор сестра:
– Патер, может быть, стоит все-таки узнать, почему он собирается отсутствовать?
– Знаешь что, дочь…
– Пап, завтра у меня экзамен по одиночному выживанию!
Миссис Уокер судорожно вздохнула и заплакала. Отец попытался успокоить ее, потом повернулся к Роду и сказал суровым тоном:
– Ты расстроил маму.
– Но, пап, я… – Род обиженно замолчал. Никого, похоже, не волновало, что думает об этом он сам. А ведь завтра его экзамен, ему завтра «либо выплыть, либо утонуть». Много они понимают…
– Вот видишь, патер, – сказала сестра. – Он действительно должен. У него нет выбора, потому что…
– Ничего такого я не вижу! Род, я давно собирался поговорить с тобой, но не думал, что экзамен начнется так скоро. Должен признать, у меня были сомнения, когда я подписывал тебе разрешение на этот курс. Я считал, что в будущем знания могут пригодиться тебе… когда… если ты будешь проходить этот курс в колледже. Но я ни в коем случае не думал позволять тебе сдавать экзамен в рамках школьной программы. Ты еще слишком молод.
От обиды и негодования Род даже не знал, что сказать. И опять за него высказалась сестра:
– Чушь!
– А? Знаешь что, дочь, тебе, пожалуй, следует помнить, где…
– Повторяю: чушь! Любой из девушек моей роты приходилось сталкиваться по крайней мере с такими же трудностями, а многие из них не бог весть на сколько старше братишки. Чего ты добиваешься, патер? Хочешь сломать его?
– У тебя нет оснований… Ладно. Лучше будет, если мы обсудим все это позже.
– Вот и отлично.
Капитан Уокер взяла брата под руку, и они последовали за родителями вниз, в столовую. Обед в доставочных контейнерах уже ждал на столе и еще не остыл. Все встали у своих мест, и миссис Уокер торжественно зажгла Лампу Мира. Семья по традиции исповедовала евангелический монизм, поскольку деды Рода по обеим линиям обратились в эту веру еще во времена второй великой волны прозелитизма, накатившей из Персии в последние десятилетия прошлого века, а отец Рода всегда относился к обязанностям семейного священника весьма серьезно.
По ходу ритуала Род автоматически произносил нужные слова, но мысли его занимали совсем другие проблемы. Сестра вторила отцу от души, но голос матери был едва слышен.
Однако теплый символизм церемонии возымел действие, и Род почувствовал, что немного успокоился. Когда его отец повторил последнее «…единый Господь, единая семья, единая плоть!», ему уже захотелось есть. Он наконец сел и снял крышку со своей тарелки.
Белковая котлета в форме куска жареного мяса, немного настоящего бекона, большая печеная картофелина, жареная зеленая фасоль и несколько кочанчиков брюссельской капусты… У него сразу потекли слюнки, и он потянулся за кетчупом.
Род заметил, что мама ест мало, и это его удивило. Отец тоже едва притронулся к тарелке, но с ним такое случалось часто. Род вдруг понял с каким-то теплым, даже жалостливым чувством, что отец здорово исхудал и поседел. Сколько же ему уже?..
Но вскоре его внимание привлек рассказ сестры.
– …А комендант мне заявляет, что я должна подтянуть дисциплину. Я ей говорю, мол: «Мадам, девушки есть девушки. Если мне придется понижать старшин каждый раз, когда кто-нибудь из них выкинет что-то подобное, у меня скоро останутся одни рядовые. А сержант Дворак – мой лучший бортстрелок…»
– Подожди-ка, – перебил ее отец. – Мне казалось, ты говорила «Келли», а не «Дворак».
– Ну да. Я намеренно сделала вид, что не понимаю, какого сержанта она имеет в виду. Дворак я уже поймала один раз на том же самом, а Крошка Дворак – она ростом выше меня – это наша главная надежда на армейских соревнованиях. Если бы ее понизили в звании, и она, и мы потеряли бы право на участие. Короче, я сделала большие глаза и решила действовать, как будто ничего не понимаю. Старуха разволновалась, только что ногти не грызет, а я ей говорю, что, мол, обе нарушительницы будут заперты в казарме до тех пор, пока парни из колледжа не установят новую следящую систему. Потом напела ей о милосердии: это, мол, и нам не чуждо, это как мягкий благодатный дождь… Пообещала лично проследить, чтобы ей не пришлось больше краснеть за подобные скандальные – это ее выражение, – скандальные выходки, особенно когда она водит по части командование сектора. Старуха немного еще поворчала – как командир роты, она, мол, ответственна за ее успехи и в случае чего спустит с меня шкуру, – но потом выгнала, сказав, что ей нужно готовить квартальный отчет по обучению личного состава. Я тут же отсалютовала, как на параде, и вылетела оттуда пулей.
– Право, не знаю, – произнес мистер Уокер рассудительно, – стоит ли тебе возражать командиру в подобных случаях. В конце концов, она старше и, очевидно, мудрее тебя.
Элен сложила последние шарики брюссельской капусты маленькой горкой, подцепила вилкой и проглотила одним махом.
– Чепуха! Извини, патер, но, если бы ты проходил воинскую службу, ты бы и сам так думал. Я своих девчонок держу в ежовых рукавицах – отчего они только хвастаются, что им достался самый страшный огнеед на двадцати ближайших планетах. Но когда у них неприятности с начальством, я должна их защищать. Всегда может случиться, что мы влипнем в такую ситуацию, когда мне останется только встать во весь рост и идти вперед. Но я этого не боюсь, потому что справа у меня будет Келли, а слева – Дворак и каждая будет защищать «мамашу Уокер» уже по своей инициативе. Я знаю, что делаю. «Уокеровские оборотни» – все друг за друга.
– Боже милостивый, дорогая моя. Как мне жаль, что ты выбрала такое… ну, такое опасное призвание.
Элен пожала плечами:
– Уровень смертности у нас такой же, как у всех других: один человек – одна смерть, раньше или позже. А что ты хотела, мам? Чтобы я сидела дома, вязала шарфики и ждала своего принца? Когда на одном только этом континенте женщин на восемнадцать миллионов больше, чем мужчин? В районе боевых действий мужчин всегда больше, и при случае я одного себе заарканю – какой бы я ни была старой уродиной.
– А ты в самом деле оставила бы службу, чтобы выйти замуж? – с любопытством спросил Род.
– Ха! Я даже не остановлюсь пересчитать, все ли у него руки и ноги! Если он еще тепленький и способен кивнуть головой, он обречен. Моя цель – шестеро детей и ферма!
Род окинул ее взглядом:
– Пожалуй, у тебя неплохие шансы. Ты здорово выглядишь, вот только лодыжки толстоваты.
– Ну спасибо, братец. Успокоил. А что у нас на десерт, мам?
– Я не смотрела. Открой, пожалуйста.
Оказалось, на десерт холодные мангорины, что Рода опять-таки обрадовало. Сестра продолжала рассказывать:
– Во время активных действий все не так уж плохо. Вот гарнизонная жизнь и в самом деле выматывает. Девчонки толстеют, становятся небрежны и сцепляются друг с другом просто от скуки. На мой взгляд, эти потери страшнее боевых, и я надеюсь, нашу роту скоро переведут для наведения порядка на планету Байера.
Мистер Уокер взглянул на жену, потом на дочь.
– Мама опять расстроилась, дорогая. Кое-какие темы, что мы сегодня затрагиваем, едва ли годятся для беседы под Лампой Мира.
– Меня спросили – я ответила.
– Может быть, может быть…
– А может быть, пора ее выключить. Все уже поели.
– Если хочешь. Хотя поспешность тут вряд ли уместна.
– Ничего. Господь прекрасно знает, что мы не вечны. – Она повернулась к Роду. – Слабо тебе исчезнуть на какое-то время, братец? Мне нужно поговорить с родителями.
– Ты себя ведешь так, словно я…
– Сгинь. Увидимся позже.
Род ушел, чувствуя себя обиженным, и, выходя из комнаты, заметил, как сестра задула Лампу Мира.
Когда Элен заглянула в его комнату, он все еще составлял список.
– Привет.
– Привет, Элен.
– Чем занимаешься? Думаешь, что взять с собой на «выживание»?
– Вроде как.
– Не возражаешь, если я здесь у тебя устроюсь? – Она скинула с кровати разложенные там вещи и расположилась поудобнее. – Этим мы займемся позже.
Род обдумал сказанное.
– Ты имеешь в виду, что отец не будет больше возражать?
– Точно. Я долбила свое, пока он не узрел наконец свет истины. Но об этом опять же после. Сначала я хочу кое-что тебе сообщить, братец.
– Например?
– Во-первых, наши родители отнюдь не так глупы, как тебе представляется. Собственно говоря, они совсем не глупы.
– А я ничего такого никогда и не говорил! – возразил Род, сознавая с чувством вины, что именно так он совсем недавно думал.
– Нет, конечно. Но я слышала, что происходило перед обедом, и ты тоже слышал. Отец пытался употребить свою власть и не желал ничего слушать. Я не знаю, приходило ли тебе в голову, какая это тяжелая работа – родитель. Может быть, самая тяжелая на свете, особенно если у тебя нет таланта. К отцу это в какой-то мере относится. Он знает свою работу, старается и делает ее добросовестно. По большей части справляется, хотя иногда делает ошибки вроде сегодняшней. Но одного ты еще не знаешь: папа может скоро умереть.
– Что? Как? – Рода словно ударили. – Я не знал, что он болен.
– Так и было задумано. Но не сходи с ума, выход еще есть. Папа сильно болен и может умереть через несколько недель – если только не предпринять решительных шагов. Что они и сделали. Так что успокойся.
Коротко и ничего не скрывая, она обрисовала ему ситуацию: мистер Уокер действительно страдал функциональным расстройством организма, от которого медленно умирал. Болезнь оказалась не под силу современному медицинскому искусству. Он мог протянуть еще несколько недель или месяцев, но в конце концов должен был умереть.
Род уронил голову на руки, проклиная себя за невнимательность. Отец умирал, а он даже ничего не заметил. От него скрыли это, как от малого ребенка, а он оказался слишком глуп, чтобы заметить самому.
Элен тронула его за плечо:
– Не надо. Нет ничего глупее, чем ругать себя, когда от тебя ничего не зависит. В любом случае мы уже предприняли необходимые шаги.
– Но какие? Ты сама сказала, что медицина бессильна.
– Успокойся и помолчи. Родители хотят совершить прыжок Рамсботхэма с соотношением пятьсот к одному – двадцать лет за две недели. Они уже подписали контракт с «Энтропи инкорпорейтед». Папа оставил работу в «Дженерал синтетикс» и сворачивает все остальные дела. В следующую среду они должны распрощаться с сегодняшним миром, поэтому отец и возражал против твоих планов. Он в тебе души не чает. Бог знает почему.
Род пытался разобраться во всех этих свалившихся на него новостях. Временной прыжок… ну конечно же! Отец останется жив еще двадцать лет. Но…
– Послушай, Элен, но ведь это ничего не даст! Я понимаю, двадцать лет, но для них пройдет всего две недели… и отец останется таким же больным. Я знаю о таком случае: для прадеда Хэнка Роббинса сделали то же самое, но он все равно умер, сразу после того, как его достали из стасисного поля. Мне сам Хэнк рассказывал.
Сестра пожала плечами:
– Может быть, это и в самом деле безнадежный случай. Но лечащий врач отца, доктор Хенсли, сказал, что надежда есть… только через двадцать лет. Я ничего не понимаю в медкоррекции метаболизма, но Хенсли уверяет, что медики уже сейчас на грани открытия, а через двадцать лет они залатают отца так же легко, как сейчас людям отращивают новую ногу.
– Ты думаешь, так и будет?
– Откуда мне знать? В таких случаях остается лишь нанять самого лучшего специалиста, а затем поступить, как он посоветует. Если мы этого не сделаем, папа умрет. Потому мы и согласились.
– Да-да, конечно. Мы просто обязаны…
Сестра пристально посмотрела на него и добавила:
– Ладно. Хочешь поговорить с ними?
– Что? – Неожиданный вопрос сбил Рода с толку. – Зачем? Они меня ждут?
– Нет. Я убедила их ничего не рассказывать тебе. А затем пришла сюда и рассказала все сама. Теперь ты можешь поступить, как захочешь, – можешь сделать вид, что ничего не знаешь, а можешь признаться, после чего мама будет весь вечер плакать, а отец наставлять тебя последними «мужскими» советами, которым ты все равно не последуешь. В конце концов около полуночи ты вернешься сюда с совершенно истерзанными нервами и начнешь собираться. Сам решай. Я сделала все, чтобы избавить тебя от этой сцены. Так всем будет легче. По мне, так лучше уходить по-кошачьи.
Род совсем растерялся. Не попрощаться, думал он, будет неестественно, неблагодарно, как-то не по-семейному, но и само прощание казалось невыносимо тягостным.
– Что значит «по-кошачьи»?
– Когда кошка приходит, она устраивает целое представление – тычется носом в ноги, трется вокруг тебя и урчит, как трактор. Но, уходя, она просто уходит и даже не оглядывается. Кошки – животные умные.
– И что…
– Помни еще, – добавила Элен, – что они делают это ради себя. Ты тут ни при чем.
– Но отец просто должен…
– Разумеется, должен, если хочет выздороветь. – Она никак не могла решить, стоит ли упоминать, что стоимость временно́го прыжка оставит Рода практически без средств, но в конце концов пришла к выводу, что это лишнее. – Однако мама ничего такого не должна.
– Как же? Она должна быть с отцом.
– Да? Сам посчитай. Она предпочла оставить тебя одного на двадцать лет, чтобы провести с отцом две недели. Или можно еще так сказать: она предпочитает оставить тебя сиротой вместо того, чтобы овдоветь на двадцать лет.
– Я думаю, ты к ней несправедлива, – медленно произнес Род.
– Я же не критикую. Мама правильно решила. Однако оба они чувствуют себя здорово виноватыми перед тобой и…
– Передо мной?
– Да, перед тобой. Я уже давно сама по себе. Если ты захочешь все-таки попрощаться, это чувство вины может проявиться и как самооправдание, и как самовластие; они могут выместить свое чувство вины на тебе, и всем от этого будет только плохо. Мне бы не хотелось, чтобы так вышло. Ты теперь – вся моя семья.
– Может быть, ты права.
– Ну не за красивые же глаза мне поставили в свое время высший балл по логике эмоций и военному руководству. Человек – существо не рациональное, а скорее придумывающее рациональные причины своим поступкам. Ладно, давай посмотрим, что ты собираешься брать с собой.
Элен пробежала глазами его список и взглянула на снаряжение.
– Боже, Род, сколько же ты набрал барахла! Прямо как Твидлдам, который собрался на битву, или Белый Рыцарь![5]
– Вообще-то, я собирался сократить список, – ответил Род смущенно.
– Надеюсь!
– Послушай, Элен, а какое мне лучше взять ружье или пистолет?
– Что? На кой черт тебе ружье?
– Ну как же? Я ведь неизвестно с чем там могу столкнуться. Дикие звери и все такое. Мастер Мэтсон подтвердил, что мы должны опасаться диких животных.
– Я сомневаюсь, что он посоветовал бы тебе брать с собой ружье. Судя по его репутации, Мэтсон – человек практичный. В этом путешествии, дите ты малое, тебе отводится роль кролика, пытающегося убежать от лисы. Запомни, ты – не лиса.
– В смысле?
– Твоя единственная задача – остаться в живых. Не проявлять чудеса храбрости, не сражаться, не покорять планету, а только остаться в живых. В одном случае из ста ружье может спасти тебе жизнь, в остальных девяноста девяти оно лишь втянет тебя в какую-нибудь глупую историю. Мэтсон, без сомнения, взял бы ружье, да и я тоже. Но мы-то уже стреляные воробьи, мы знаем, когда не надо им пользоваться. И еще учти. В зоне проведения испытаний будет полно молодых сопляков, которым не терпится пострелять. Если тебя кто-нибудь подстрелит, уже не будет иметь никакого значения, есть у тебя ружье или нет, – ты будешь мертв. Но если оно у тебя будет, ты почувствуешь себя этаким суперменом и когда-нибудь просто забудешь про маскировку. Когда у тебя нет ружья, ты знаешь, что ты – кролик, и ты всегда осторожен.
– А ты сама брала ружье, когда сдавала «выживание»?
– Брала. И потеряла его в первый же день. Чем спасла себе жизнь.
– Как это?
– Я просто убежала от бессмеровского гриффина, а было бы у меня ружье, наверняка попыталась бы его пристрелить. Слышал про бессмеровских гриффинов?
– Э-э-э… Спика-пять?
– Спика-четыре. Я не знаю, как много экзозоологии вам сейчас преподают, но, глядя на наших рекрутов-недоучек, можно подумать, что в рамках этой новомодной системы «функционального образования» вообще запретили учиться и занимаются только развитием нежной трепетной личности. Ко мне однажды попала девица, которая хотела… Впрочем, ладно. Про гриффинов я тебе скажу самое главное: у них попросту нет ни одного жизненно важного органа. Нервная система у этих тварей децентрализована, и система ассимиляции тоже. Есть только один способ быстро убить гриффина – пропустить его через мясорубку, а стрельба для него – как щекотка. Но я тогда этого не знала и, будь у меня ружье, наверняка узнала бы, только вряд ли кому уже рассказала. А так он загнал меня на дерево на трое суток, что пошло на пользу моей фигуре и дало мне время поразмыслить о философии, этике и практических принципах самосохранения.
Род не стал спорить, но по-прежнему считал, что огнестрельное оружие – штука очень удобная и полезная. Когда на бедре висит пистолет, он всегда чувствовал себя выше, сильнее, увереннее – одним словом, хорошо себя чувствовал. И вовсе не обязательно его применять, кроме, может быть, самых крайних случаев. Род прекрасно знал, как важно уметь маскироваться и прятаться; никто в группе не умел подкрадываться так же незаметно, как он. Сестра, конечно, отличный солдат, но и она знает не все…
Однако Элен продолжала:
– Я знаю, какое это приятное чувство, когда на боку пистолет. Сразу чувствуешь, что глаза у тебя мечут молнии, роста в тебе три метра, хвост трубой и весь ты покрыт волосами, как пещерный человек. Ты готов ко всему, и тебе даже хочется приключений. Вот тут-то и кроется опасность, потому что все это тебе только кажется. Ты – слабый, голый эмбрион, которого на удивление легко убить. Ты можешь таскать с собой штурмовое ружье с прецизионным прицелом на два километра и протонные заряды, способные взорвать целую гору, но у тебя все равно нет глаз на затылке, как у птицы-януса, и в темноте ты все равно не видишь, как пигмеи Тетиса. Пока ты целишься во что-нибудь впереди, смерть запросто может подкрасться сзади.
– Да, однако вся твоя рота ходит с ружьями, сестренка.
– С ружьями, радарами, гранатами, приборами ночного видения, газами, помехопостановщиками и еще всякими штуками, которые мы без особой в том уверенности считаем секретными. Ну и что? Тебе же не крепость штурмовать. Иногда мне приходится посылать девчонок на разведку. Задача: попасть туда, заполучить информацию и вернуться живой. Как, ты думаешь, я их снаряжаю?
– Э-э-э…
– А вот как. Прежде всего я никогда не выбираю ретивых молодых рекрутов. Я посылаю кого-нибудь из закаленных ветеранов, которых очень трудно убить. Она раздевается до исподнего, красит кожу в темный цвет – если кожа уже не темная – и отправляется на разведку с голыми руками, иногда босиком, без всего вообще. Я еще не потеряла так ни одного разведчика. Когда ты беспомощен и не защищен, у тебя действительно отрастают глаза на затылке, а нервные окончания сами тянутся во все стороны и буквально ощупывают местность. Мне эту науку преподала, еще когда я сама была хвастливым зеленым рекрутом, сержант, очень опытная женщина, которая по возрасту годилась мне в матери.
На Рода это произвело впечатление, и он медленно произнес:
– Мастер Мэтсон сказал, что, будь его воля, он отправил бы нас на испытания с голыми руками.
– Доктор Мэтсон – разумный человек.
– Хорошо, а что бы взяла ты сама?
– Повтори мне условия.
Род перечислил пункты объявления об экзамене. Элен сдвинула брови:
– Не так уж много данных… От двух до десяти дней означает, скорее всего, пять. Климат вряд ли будет слишком суровый. Я надеюсь, у тебя есть термокостюм.
– Нет, но у меня есть военный комбинезон. Я подумал, что возьму его с собой, а затем, если зона испытаний окажется не очень холодной, оставлю у ворот. Жалко будет его потерять: он всего полкило весит, да и стоит недешево.
– На этот счет не беспокойся. В чистилище хорошая одежда все равно ни к чему. Ладно, кроме комбинезона, я бы взяла еще четыре килограмма продовольствия, пять литров воды, два килограмма всякой всячины, вроде таблеток, спичек и прочих мелочей – все в жилете с карманами, – и нож.
– Это не так много на пять дней, тем более на десять.
– Но это все, что ты сможешь унести, не потеряв способности быстро передвигаться. Давай-ка посмотрим, что у тебя за нож.
У Рода было несколько ножей, но один он считал действительно своим – изящный, на все случаи жизни, с лезвием из молибденовой стали в двадцать один сантиметр длиной и отличной балансировкой. Он передал нож сестре, и она качнула его на ладони.
– Неплохо, – сказала Элен и огляделась.
– Вон там, у вытяжки, – подсказал Род.
– Вижу. – Она метнула нож, и лезвие, воткнувшись в мишень, вздрогнуло и зазвенело. Элен протянула руку вниз и достала из сапога еще один. – Этот тоже неплох. – Второй нож воткнулся в мишень на расстоянии ширины лезвия от первого.
Элен выдернула их и, взяв в каждую руку по ножу, остановилась посреди комнаты, оценивая балансировку каждого, затем перевернула свой рукоятью вперед и протянула Роду.
– Это мой любимый нож, «Леди Макбет». Я брала его с собой, когда сдавала «выживание». Возьми, он тебе пригодится.
– Ты хочешь поменяться ножами? Ладно. – Роду было немного жаль расставаться с «Полковником Боуи», и он опасался, что другой нож может его подвести, но от такого предложения не отказываются. Во всяком случае, когда предлагает родная сестра.
– Бог с тобой! Разве я могу лишить тебя твоего собственного ножа, да еще перед самым «выживанием»? Возьми оба, малыш. Ты не умрешь с голода или от жажды, но запасной нож, может статься, окажется для тебя дороже, чем его вес в тории.
– Спасибо, сестренка. Но я тоже не могу взять твой нож: ты говорила, что вас ждут скоро активные действия. Возьму запасной из своих.
– Мне он не понадобится. Девчонки годами уже не дают мне случая воспользоваться ножом. Так что пусть «Леди Макбет» будет на экзамене с тобой. – Она вытащила из сапога ножны, спрятала туда нож и вручила его Роду. – Носи на здоровье, брат.
Глава 3 Через туннель
На следующее утро Род прибыл к воротам «Темплтон», чувствуя себя далеко не в лучшей форме. Он собирался хорошенько выспаться перед испытанием, но приезд сестры и ошеломляющие семейные перемены эти планы нарушили. Как большинство детей, Род воспринимал семью и дом как нечто незыблемое. Он не особенно много думал об этом и на сознательном уровне не особенно ценил то, что у него есть, – не больше, скажем, чем рыба думает о воде. Семья, дом – они просто всегда были.
А теперь вдруг исчезли.
Они с Элен проговорили допоздна, и у сестры в конце концов появились серьезные сомнения насчет того, стоило ли сообщать Роду о переменах накануне экзамена. Незадолго до того она все взвесила и решила, что так «правильно», а чуть позже действительность в который раз продемонстрировала ей горькую древнюю истину: «правильное» и «неправильное» иногда познается лишь задним умом. Просто нечестно, подумалось ей, забивать Роду голову сомнениями и переживаниями перед самым экзаменом. Но и отпустить его, ничего не сказав, чтобы он вернулся потом в опустевший дом, тоже казалось нечестным.
А решать надлежало ей. Еще в первой половине того дня она стала его опекуном. Необходимые бумаги были уже подписаны и скреплены печатями; суд это решение утвердил. И теперь Элен вдруг обнаружила, что жизнь «родителя» состоит отнюдь не из одних лишь удовольствий. Гораздо больше это напоминало душевные переживания, выпавшие на ее долю, когда ей впервые пришлось участвовать в заседании трибунала.
Поняв, что ее «ребенок» никак не успокаивается, она настояла, чтобы он лег в постель, и долго гладила по спине, повторяя гипнотические команды: «Спать, спать, спать…» Затем, когда ей показалось, что Род уснул, Элен тихо вышла из комнаты.
Однако Род не уснул; ему просто захотелось побыть одному. И наверно, еще целый час мысли его метались от бесполезных предположений о болезни отца к таким же бесполезным попыткам представить, что ждет его утром… Как, интересно, встретятся они через двадцать лет? Ведь ему будет почти столько же, сколько маме…
Он наконец осознал, что ему надо спать, и принялся внушать себе, что пора успокоиться, изгнать тревожные мысли и уйти в гипнотический транс. Времени на это ушло гораздо больше, чем обычно, но в конце концов Род провалился в большое золотистое облако сна.
Проснулся он лишь от второго сигнала будильника, но даже после холодного колючего душа глаза слипались и очень хотелось спать. Род посмотрел на себя в зеркало и решил, что там, куда он отправляется, можно ходить небритым, да и времени оставалось мало. Потом все-таки решил побриться, болезненно переживая из-за редкой мальчишеской поросли на щеках.
Мама еще не встала, но она никогда и не просыпалась так рано. Отец последнее время почти не завтракал, и Рода вдруг кольнуло воспоминание, отчего это. Но он ожидал, что сестренка все-таки выйдет попрощаться. В довольно мрачном настроении он прошел в столовую, снял крышку со своего подноса и обнаружил, что мама забыла заказать завтрак, а такое на его памяти случалось, может быть, всего раз или два. Род сделал заказ сам и сел ждать – еще десять минут потерянного времени.
Элен – на удивление не в халате, а в платье – появилась, когда он уже собирался уходить.
– Доброе утро.
– Привет, сестренка. Тебе, видимо, придется заказывать утреннюю кормежку самой. Мама забыла, а я не знал, что ты захочешь.
– Я уже давно позавтракала. Ждала, когда ты соберешься. Хотела проводить.
– Ладно. Пока. Я уже опаздываю. Надо бежать.
– Я тебя не задержу. – Она подошла и обняла Рода. – Не дрейфь, парень. Это самое главное. От волнения умирают чаще, чем от ран. И если придется бить, бей ниже пояса.
– Хорошо. Я запомню.
– Запомни. Я продлю свой отпуск, чтобы встретить тебя, когда ты вернешься. – Она поцеловала его и добавила: – А теперь беги.
Доктор Мэтсон сидел за столом рядом с помещением, где выдавали снаряжение, и отмечал в своем списке прибывших. Когда появился Род, он оторвал взгляд от бумаг и сказал:
– Привет, Уокер. Я думал, ты все-таки решил поступить разумно.
– Извините, сэр, что я опоздал. Дома много всякого произошло.
– Не беспокойся. Я однажды знал человека, которого не расстреляли на рассвете, потому что он проспал.
– В самом деле? Кто это?
– Один молодой парень, которого я знал. Я сам.
– Не может быть, сэр. Вы хотите сказать, что вас…
– Увы, я все это придумал. Хорошие истории редко бывают правдивы. Давай беги в амбулаторию и проходи обследование, пока они там совсем не разозлились.
Рода простукивали, просвечивали, затем снимали какие-то волнистые графики мозговой активности и подвергали всяким другим издевательствам, какие обычно придумывают врачи. Старший из них послушал его сердце и потрогал влажную ладонь.
– Боишься, сынок?
– Конечно боюсь, – буркнул Род.
– Ну и хорошо. Если бы ты не боялся, я бы не допустил тебя до экзамена. Что за повязка у тебя на ноге?
– Э-э-э… – Бинтовая повязка скрывала подаренный Элен нож, «Леди Макбет», в чем Род и признался с глуповатым видом.
– Сними.
– Сэр?
– Мне приходилось иметь дело с кандидатами, которые выкидывали подобные фокусы, чтобы что-то скрыть. Так что давай посмотрим.
Род принялся разматывать повязку. Врач молчал, пока не убедился, что Род действительно прячет там нож, а не заживающую рану.
– Можешь одеваться и идти к своему инструктору.
Род надел жилет с карманами, туго набитыми пайками и всякой всячиной, затем пристегнул к ремню флягу – гибкий пояс из пластиковых контейнеров, каждый на пол-литра жидкости. Вес распределялся на два плечевых ремня, и по одному из них, слева, шла трубка, через которую можно было пить, не снимая пояса. Он планировал растянуть этот скудный запас воды на все время испытания, чтобы избежать риска, связанного с грязными водоемами, и еще большей опасности, которая может подстерегать у водопоя. Если, конечно, там, куда их отправят, вообще можно будет найти воду.
Вокруг пояса Род обмотал двадцать метров тонкой, легкой, но очень прочной веревки. Трусы, рубаха с длинными рукавами поверх жилета, штаны и сапоги-мокасины – вот и вся экипировка. «Полковник Боуи» висел на поясе. В полном снаряжении Род выглядел несколько полнее, чем на самом деле, но снаружи было видно только нож. Комбинезон он нес на левой руке: очень удобная и полезная штука – капюшон, пристроченные ботинки и перчатки, которые, однако, можно отстегнуть, если надо делать что-то голыми руками, – но слишком уж теплая, чтобы надевать до тех пор, пока он действительно не понадобится. Род прекрасно понимал, что даже эскимосы боятся потеть.
Доктор Мэтсон ждал у входа на склад.
– Опоздавший мистер Уокер, – прокомментировал он, затем взглянул внимательно на раздутый торс Рода. – Бронежилет, сынок?
– Нет, сэр. Жилет с припасами.
– И сколько ты на себя нагрузил?
– Одиннадцать килограммов. В основном вода и сухие пайки.
– Хм, неплохо. Но снаряжение покажется тебе тяжелее гораздо раньше, чем оно станет легче. Никаких скаутских наборов для первопроходцев? Никаких надувных вигвамов?
– Нет, сэр. – Щеки у Рода налились краской.
– Можешь оставить теплый комбинезон. Я отправлю его тебе домой почтой.
– Спасибо, сэр. – Род передал ему комбинезон и добавил: – Я не был уверен, что он понадобится, но на всякий случай прихватил с собой.
– Он тебе уже понадобился.
– Сэр…
– Сегодня утром я выгнал пятерых, что явились без теплого снаряжения, и еще четверых, что явились со скафандрами. И тех и других за глупость. Им следовало понимать, что школьный совет просто не выбросит их в вакуум, в хлорную атмосферу или еще куда-нибудь в таком же духе без предупреждения об условиях экзамена. Нам нужны выпускники, а не жертвы. А вот холодный климат – это как раз в пределах условий.
Род снова взглянул на свой комбинезон:
– Вы уверены, что он мне не понадобится, сэр?
– Абсолютно. Но если бы ты его не взял, я бы тебя не допустил. А теперь иди получи огнестрельное. Оружейнику не терпится закрыть лавочку. Что ты решил взять?
Род с трудом сглотнул.
– Я решил не брать с собой огнестрельного, Мастер… виноват, доктор.
– Ты можешь смело называть меня по прозвищу, но только после экзамена. Однако твое решение меня заинтересовало. Как ты до этого додумался?
– Мм… видите ли, сэр… Короче, так посоветовала мне сестра.
– В самом деле? Мне непременно нужно встретиться с твоей сестрой. Как ее зовут?
– Штурмовой капитан Элен Уокер, – гордо ответил Род. – Корпус Амазонок.
Мэтсон записал.
– Ладно, иди. Сейчас будут разыгрывать очередь.
Род замялся.
– Простите, сэр, – у него вдруг возникло какое-то недоброе предчувствие, – но, если бы я брал с собой огнестрельное оружие, что бы вы мне посоветовали?
Мэтсон тут же скорчил недовольную мину:
– Я целый год скармливал вам с ложечки все то, что узнал на собственной шкуре. А теперь подходит экзамен, и ты спрашиваешь у меня ответ, который должен знать сам. Я так же не вправе отвечать на твой вопрос, как не вправе был давать вчера советы насчет теплой одежды.
– Извините, сэр.
– Ты можешь, конечно, спросить. Только я на такой вопрос не отвечу. Давай-ка переменим тему. Эта твоя сестра, должно быть, очень славная девушка…
– Да, сэр, так оно и есть.
– М-да. Если бы я встретил такую девушку раньше, возможно, я не был бы сейчас старым чокнутым холостяком… Ладно, иди тяни свой номер. Первый отбывает через шесть минут.
– Да, доктор.
По дороге к воротам Род миновал палатку, что поставил у дверей школьный оружейник, в этот момент он как раз протирал бесшумный «Саммерфилд». Род поймал его взгляд.
– Привет, Пушкарь!
– Привет, парень. По-моему, ты опаздываешь. Что будешь брать?
Род пробежал глазами по рядам сверкающих смертоносных игрушек. Может быть, какой-нибудь маленький игломет с ядовитой обоймой… Ведь вовсе не обязательно его использовать…
Тут он вдруг понял, что доктор Мэтсон все-таки ответил на его вопрос или, во всяком случае, намекнул.
– Нет, спасибо, Пушкарь. У меня уже есть все, что нужно.
– Хорошо. Удачи тебе и возвращайся скорей.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Род и вошел в зал, где размещались ворота.
Факультативный курс слушали более пятидесяти человек; дожидаясь начала экзамена, по залу расхаживали человек двадцать. Не успел Род оглянуться, как его позвал дежурный:
– Идите сюда! Тяните номер!
Номера тянули из большой чаши с капсулами. Род сунул туда руку, достал капсулу и раскрыл.
– Номер семь.
– Счастливый номер. Поздравляю! Ваше имя и фамилия?
Род назвался и повернулся к залу, ища, куда бы присесть, поскольку ждать ему оставалось еще минут двадцать. Потом принялся с интересом разглядывать однокашников: кто что посчитал необходимым взять с собой для выживания в «любых условиях».
Иоганн Браун сидел между двух пустых сидений, а причина, почему никто не пожелал занять эти места, устроилась на полу у его ног – здоровый, крепкий боксер с недобрым взглядом. Через плечо у Брауна висела «Молния» модели «Дженерал электрик», тяжелый разрядник с телескопическим прицелом и фокусировкой огневого конуса. Энергоблок Браун надел на спину вместо рюкзака. На пояс он прицепил бинокль, нож, аптечку и три сумки.
Род остановился, с восхищением разглядывая ружье и одновременно прикидывая, сколько же эта замечательная игрушка может стоить. Собака подняла голову и зарычала.
Браун успокаивающе положил руку ей на затылок.
– Держись подальше, – предупредил он. – Тор признает только меня одного.
Род сделал шаг назад.
– А ты неплохо вооружился, Иоганн.
Тот самодовольно улыбнулся:
– Мы с Тором собираемся жить охотой.
– С такой пушкой он тебе просто не нужен.
– Еще как нужен. Он у меня вместо сигнализации. Рядом с ним я могу спать спокойно. Рассказать, что он умеет, так ты не поверишь! Тор ничуть не глупее большинства людей.
– Ничего удивительного.
– Мастер было развыступался, что мы вдвоем, мол, уже группа и должны проходить ворота по отдельности. Ну я ему объяснил, что, если нас попытаются разделить, он тут всех разорвет в клочья. – Браун погладил собаку по ушам. – Так что один Тор стоит целого взвода пехоты.
– Слушай, а дашь попробовать стрельнуть из этой штуковины? Я имею в виду, когда мы вернемся?
– Ради бога. Отличная игрушка. Воробья в воздухе берет так же легко, как лося за километр… Знаешь, что-то Тор нервничает. Позже поговорим.
Род понял намек, прошел дальше и сел, оглядываясь по сторонам и все еще надеясь найти напарника. Около закрытых ворот стоял священник, на коленях перед ним получал благословение кто-то из экзаменующихся. Еще четверо ждали поодаль.
Затем парень, что был перед священником, поднялся на ноги, и Род торопливо вскочил:
– Эй! Джимми!
Джимми Трокстон обернулся, поискал его глазами и, улыбнувшись, бросился к нему:
– Привет, Род! Я уж думал, что ты увильнул и оставил меня одного. Ты еще ни с кем не договорился?
– Нет.
– Предложение еще в силе?
– А? Конечно!
– Блеск! Я, когда пойду через ворота, могу объявить, что мы в паре, если только у тебя не второй номер. У тебя не второй?
– Нет.
– Отлично. Потому что у меня…
– НОМЕР ОДИН! – выкрикнул дежурный у ворот. – Трокстон, Джеймс.
Джимми Трокстон даже вздрогнул от неожиданности.
– Вот видишь!
Он поддернул пояс с пистолетом, повернулся к раскрытым воротам и, бросив через плечо: «Увидимся на той стороне!» – шагнул вперед.
Род успел крикнуть: «Джимми, как мы найдем!..» – но было уже поздно. Ладно, подумал он, если Джимми хоть что-нибудь соображает, у него хватит ума проследить, куда перемещаются ворота.
– Номер два! Мшийени, Каролина.
В противоположном конце зала поднялась высокая зулусская девушка, о которой Род думал днем раньше как о возможном напарнике, и направилась к воротам. Одета она была в рубашку и шорты – ни обуви, ни перчаток. Оружия тоже не было видно, но в руках Каролина держала небольшую сумку.
– Эй, Кэрол! – крикнул кто-то. – Что у тебя в сумочке?
– Камни, – ответила она с улыбкой.
– Да брось ты! Наверно, сандвичи с ветчиной. Сбереги один для меня!
– Я сберегу для тебя камень, милый.
Совсем незаметно пролетели минуты, и дежурный выкрикнул:
– Номер семь! Уокер, Родерик.
Род торопливо подошел к воротам. Дежурный сунул ему какую-то бумагу, потом пожал руку:
– Удачи, парень! Не зевай! – С этими словами он хлопнул Рода по спине и подтолкнул к входу.
Оказавшись по ту сторону ворот, Род, к своему удивлению, обнаружил, что по-прежнему находится в помещении. Но еще более неожиданным оказались тошнота и головокружение: сила тяжести была явно меньше земной.
С трудом удерживая внутри себя завтрак, он лихорадочно соображал, что происходит. Где он? На Луне? На одном из спутников Юпитера? Или где-то еще?
Скорее всего, на Луне. Большинство дальних прыжков совершалось через Луну, чтобы избежать ошибок в настройке и не отправить путешественника ненароком куда-нибудь на светило, особенно если система состоит из двух звезд. Но не оставят же его здесь! Мэтсон обещал, что безвоздушных планет не будет.
На полу лежала пустая сумка, и Род догадался, что это, должно быть, сумка Каролины. Наконец он вспомнил про бумагу, что вручили ему при входе, и взглянул на листок.
ЭКЗАМЕН НА ВЫЖИВАНИЕ В ОДИНОЧКУ
Инструкция по возвращению
1. Вы должны пройти через дверь впереди в течение отпущенных вам трех минут – прежде чем появится следующий экзаменуемый. Задержка свыше трех минут означает полную дисквалификацию.
2. Возврат будет объявлен традиционными звуковыми и световыми сигналами. Предупреждение: местность остается опасной и после подачи сигнала.
3. Выходные ворота не будут совпадать со входными. Выход может находиться в пределах двадцати километров в направлении восхода.
4. За воротами нет подготовленной зоны. Испытания начинаются сразу же! Остерегайтесь стоборов. Удачи!
Б. П. М.
Все еще борясь с подступающей тошнотой, Род продолжал разглядывать инструкцию, но тут в противоположном конце длинной узкой комнаты, где он находился, открылась дверь и оттуда донесся мужской голос:
– Быстрее! А то потеряешь право на участие.
Род торопливо бросился вперед, споткнулся, затем, пытаясь сохранить равновесие, перестарался и снова чуть не упал. Ему уже доводилось бывать в условиях пониженной гравитации во время экскурсий, и один раз родители брали его с собой в отпуск на Луну, но он все равно не привык к малой силе тяжести и с трудом доскользил до двери.
За ней оказалось еще одно помещение с воротами. Дежурный взглянул на таймер на стене и сказал:
– Двадцать секунд. Инструкцию надо вернуть.
Род вцепился в лист бумаги. «Двадцать секунд, но мои». В пределах двадцати километров в направлении восхода… Условно – на востоке. Пусть будет «восток». Но что это за чертовщина такая – стобор?
– Время! Время! – Дежурный выхватил у него инструкцию, створки откатились в стороны, и Рода толкнули через раскрытые ворота.
Упал он на четвереньки: сила тяжести за воротами оказалась почти земная, и неожиданная перемена застала Рода врасплох. Однако он остался лежать – молча, неподвижно, – потом быстро огляделся. Вокруг раскинулась широкая равнина с высокой травой, кое-где торчали над морем травы деревья и кусты, а дальше начинался густой лес.
Род выгнул шею и посмотрел назад. Планета земного типа; почти нормальная сила тяжести; в небе – солнце, возможно звезда класса G; обильная растительность, но пока никаких признаков фауны, – впрочем, это еще ничего не значит, в пределах слышимости могут бродить сотни зверей. Даже этот чертов стобор.
Ворота остались позади. Их темно-зеленые створки, казалось, вот они – рядом, а на самом деле они были далеко-далеко. Ворота висели над высокой травой, ни на чем не держась, и явно не вписывались в примитивный пейзаж. Зная об их одностороннем контакте с этим миром, Род подумал было отползти за ворота, чтобы, оставаясь невидимым, видеть через занятое ими пространство, кто появится следующим. Эта идея напомнила ему, что сейчас его самого прекрасно видно с той стороны, и он решил двигаться.
Где, интересно, Джимми? Ему следовало бы остаться неподалеку и подождать, когда появится Род. Или же спрятаться где-нибудь поблизости. Единственный верный способ найти друг друга в такой ситуации – это первому подождать второго. Род просто не знал, где искать Джимми.
Он снова огляделся, на этот раз внимательнее, и попытался представить себе, куда мог спрятаться Джимми. Ничего. Никакого намека… Но когда его взгляд вернулся к исходной точке, ворот на месте уже не оказалось.
Род почувствовал, как по его позвоночнику, по кончикам пальцев пробежал холодок страха. Он заставил себя успокоиться, решив, что, возможно, так даже лучше. Исчезновение ворот на самом деле вполне объяснимо: должно быть, их фокусируют заново после каждого испытуемого, чтобы разбросать «выживателей» на расстоянии в несколько километров друг от друга.
Хотя нет, как же тогда «в пределах двадцати километров к восходу»? Это ведь совсем небольшая зона.
Или… Может быть, все получили разные инструкции? В конце концов он признал, что ничего не знает наверняка, и от этого стало даже как-то спокойнее. Род не знал, где он сам, где Джимми или кто-нибудь из его группы. Не знал, что его здесь ждет. В одном лишь он не сомневался: человек может здесь выжить, если будет достаточно сообразителен. И удачлив.
Сейчас перед ним стояла только одна задача: выжить в течение – пусть будет по максимуму – десяти земных дней. Он выбросил мысль о Джимми Трокстоне из головы, выбросил вообще все лишние мысли, оставив только необходимость постоянно быть настороже. Заметив по склоненным венчикам травы направление ветра, он – где ползком, где на четвереньках – двинулся в ту же сторону.
Решение далось нелегко. Первой мыслью было пойти против ветра, потому что это казалось естественным направлением для хищника. Но очень кстати пришелся совет сестры: без ружья или пистолета он чувствовал себя обнаженным и беспомощным, и это напомнило ему, что он сейчас не охотник. Его запах все равно разнесется ветром, и, двигаясь в ту же сторону, он, по крайней мере, мог рассчитывать заранее увидеть подкрадывающегося хищника, тогда как незащищенный тыл будет в относительной безопасности.
Что это такое там дальше, в траве?
Род замер, напряженно вглядываясь вперед. И точно: среди стеблей он заметил какое-то непонятное движение. Род насторожился и продолжал ждать. Вот опять, что-то движется впереди, справа налево. Словно темный стебель с пучком растительности на конце – возможно, задранный хвост.
Он так и не узнал, что там бродил за зверь, да еще с таким странным хвостом – если это в самом деле был хвост. Существо остановилось точно напротив него по ветру, а затем рванулось в сторону и скрылось из виду. Род выждал несколько минут и пополз дальше.
Жара стояла невыносимая, рубашка и штаны вскоре пропотели насквозь. Очень хотелось пить, но Род держался, напоминая себе, что пяти литров не хватит надолго, если он начнет расходовать воду в первый же час. Небо затянуло пеленой перистых облаков, но светило – или «солнце», как он решил его называть, – палило нещадно даже через облачный покров. Солнце висело позади, низко над горизонтом, и Род невольно представил себе, какое будет пекло, когда оно окажется в зените. Утешало лишь то, что до леса было не так уж и далеко, а лес обещал прохладу. Или, во всяком случае, шанс избежать солнечного удара.
Прямо по ходу травяное поле плавно спускалось в небольшую низину, и над этой низиной без конца кружили похожие на ястребов птицы. Не двигаясь с места, Род продолжал наблюдать. «Да, братцы, – пробормотал он вполголоса, – если вы ведете себя так же, как наши земные стервятники, значит там впереди кто-то мертвый, и вы, прежде чем начать свое пиршество, хотите убедиться, что он действительно мертв. Если так, я, пожалуй, проползу стороной и подальше. Не ровен час, нагрянет еще кто-нибудь, а мне что-то ни с кем не хочется встречаться…»
Он двинулся вправо, немного наперерез легкому ветерку, и в конце концов оказался рядом с каменистой осыпью на гребне невысокого холма. Решив посмотреть, что происходило внизу, Род перебрался, прячась за камни, ближе к краю осыпи и затаился под торчащим обломком.
Издалека казалось, что на земле лежит взрослый человек, а рядом с ним ребенок. Покопавшись в своих многочисленных карманах, Род извлек маленькую подзорную трубу с восьмикратным увеличением и пригляделся получше. «Взрослый» оказался Иоганном Брауном, «ребенок» – его собакой. Оба, без сомнения, были мертвы. Браун лежал, как тряпичная кукла, которую небрежно швырнули на пол: голова неестественно повернута почти на сто восемьдесят градусов, одна нога загнута назад. Горло и пол-лица – сплошное темно-красное пятно.
Пока Род наблюдал, откуда-то появилось похожее на собаку существо, обнюхало боксера и вцепилось в труп зубами, а следом за ним, присоединяясь к пиршеству, спустился на землю и первый стервятник. Чувствуя подкатившую тошноту, Род опустил трубу. Да, бедняга Иоганн протянул недолго – может быть, на него напал тот самый стобор, – и даже его умный пес не смог ему помочь. Жаль. Но это доказывало, что в округе водятся крупные хищники, и лишний раз напоминало Роду, как осторожно надо себя вести, если он не хочет, чтобы шакалы и стервятники дрались из-за его останков.
Затем он вспомнил еще кое-что и вновь прильнул к окуляру. Великолепной «Молнии» Иоганна нигде не было видно, как и энергоблока к ружью. Род тихо присвистнул и задумался. Хищник, которому могло пригодиться ружье, без сомнения, передвигается на двух ногах. Род тут же вспомнил, что «Молния» бьет наповал почти на любом расстоянии в пределах прямой видимости, и теперь эта опасная игрушка оказалась в руках человека, который решил воспользоваться отсутствием закона в зоне проверки на выживание.
В данной ситуации единственное, что ему оставалось, – это не маячить в пределах прямой видимости. Род сполз по рассыпанным камням и спрятался в кустах.
До леса оставалось меньше двух километров, и Род двинулся дальше. Оказавшись уже совсем рядом, он вдруг осознал, что солнце вот-вот сядет. Беспокойство гнало его вперед, заставляя торопиться и пренебрегать осторожностью. Ведь он собирался провести ночь на дереве, а забираться лучше всего еще засветло. Ночевать на земле, в незнакомом лесу, казалось еще опаснее, чем прятаться в траве.
Разумеется, он не потратил весь день только на то, чтобы добраться до леса. Хотя они прошли ворота «Темплтон» еще утром, то суточное время не имело никакого отношения к времени здешнему. Сюда его выбросили ближе к концу дня, и, когда Род достиг первых высоких деревьев, уже почти смеркалось.
Вернее, было уже темно, и он решил рискнуть, потому что ничего другого не оставалось. Остановившись на границе леса, все еще в высокой траве, Род извлек из кармана складные «кошки». Сестра убедила его не брать с собой множество всяких приборчиков и приспособлений, но против «кошек» она не возражала. Это нехитрое приспособление для лазанья по столбам придумали очень давно, но Род выбрал улучшенную, уменьшенную и облегченную конструкцию – вместе с креплениями пара «кошек» из титанового сплава весила не больше ста граммов. Кроме того, они очень компактно складывались.
Род разложил их и, защелкнув крепления вокруг лодыжек и под стопами, затянул ремни потуже. Затем еще раз оглядел выбранное дерево – высокое, с развесистой кроной и стоящее достаточно далеко в глубине леса, чтобы в случае чего можно было воспользоваться «черным ходом», то есть перелезть на соседнее. Высокий, но не очень толстый ствол – он вполне мог обхватить его руками.
Прикинув маршрут, Род выпрямился и затрусил к ближайшему дереву, обогнул его, потом повернул налево к следующему, обогнул и это и наконец взял чуть правее, нацелясь на то, которое выбрал. Но когда до дерева оставалось метров пятнадцать, что-то рванулось из темноты прямо на него.
Оставшееся расстояние он преодолел за одно мгновение – возможно, даже быстрее, чем сработала бы гиперпространственная машина Рамсботхэма, – и добрался до первого сука в десяти метрах от земли, буквально взлетев. Дальше Род карабкался более привычным способом – всаживая когти в гладкую кору дерева или опираясь ногами на сучья, когда они стали попадаться достаточно часто.
Метрах в тридцати от земли он наконец остановился и посмотрел вниз. Сучья мешали, и под деревьями было гораздо темнее, чем на открытой местности, однако Роду все же удалось разглядеть расхаживающего там обитателя леса, что почтил его своим вниманием.
Он попытался найти точку, с которой будет лучше видно, но света с каждой минутой становилось все меньше. Хищник здорово напоминал… Одним словом, если бы Род не был уверен, что его забросили на неосвоенную планету бог знает как далеко от дома, он бы сказал, что это лев.
Только в несколько раз больше, чем обычно бывают львы.
Оставалось надеяться, что зверюга не лазит по деревьям. Впрочем, напомнил себе Род, будь это зверю под силу, он бы уже пять минут назад переваривался в желудке хищника. Понимая, что нужно устроить место для ночлега до полной темноты, он полез выше, выискивая удобные сучья.
В конце концов, когда уже казалось, что придется спускаться ниже, Род нашел то, что искал, – два крепких сука как раз на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было повесить гамак, – и принялся за дело наперегонки с наступающей темнотой: достал из кармана жилета гамак-паутинку из прочных, как паучий шелк, волокон и почти такой же легкий и тонкий, затем размотал веревку на поясе, привязал гамак к сучьям и попробовал туда влезть.
Не тут-то было. Для хорошего акробата с цепкими пальцами это не составило бы труда. Эквилибрист, привыкший ходить по канату, просто прошел бы по суку и забрался в гамак. Но Род едва не свалился с дерева: нужно было за что-то держаться.
Гамак – штука практичная, и Роду уже приходилось спать в гамаке. Сестра тоже одобрила его выбор, заметив, что у него он даже лучше, чем те, которые выдавали им.
– Главное, не садись, когда проснешься, – добавила она.
– Не буду, – заверил ее Род. – Кроме того, я всегда пристегиваю нагрудный ремень.
Но никогда раньше ему не приходилось забираться в гамак в таких условиях: встать под гамаком не на что, а верхние сучья слишком высоко. После нескольких неуклюжих попыток, от которых сердце то и дело уходило в пятки, он уже начал думать, что придется провести всю ночь на суку, как птица, или оседлать его, прислонившись спиной к стволу. Спускаться вниз, когда там бродит эта тварь, было просто немыслимо.
Высоко над гамаком торчал еще один сук. Может быть, если перекинуть через него веревку, а затем, держась за нее…
Попробовал. Но уже совсем стемнело, и веревку он не потерял только потому, что другой ее конец крепил гамак к сучьям. Род наконец сдался и решил попытаться в последний раз. Держась изо всех сил руками по обе стороны от веревки у изголовья, он медленно, осторожно опустил в гамак ноги и стал сползать сам. Вот он уже наполовину в гамаке… Дальше требовалось лишь следить, чтобы центр тяжести тела оставался низко, и не делать никаких резких движений, пока он сползает в свой паутинчатый кокон.
Почувствовав, что устроился надежно, Род глубоко вздохнул и позволил себе расслабиться. В первый раз за весь день ему было и удобно, и спокойно.
С минуту он упивался отдыхом, а после, отыскав губами ниппель трубки от канистры с водой и сделав два осторожных глотка, занялся приготовлением ужина. Для этого нужно было лишь извлечь из кармана четвертькилограммовый брусок походного концентрата: тысяча сто калорий в белках, жирах, углеводах и глюкозе плюс необходимые добавки. Этикетка на обертке, уже неразличимая в темноте, сообщала, что концентрат «хорош на вкус, возбуждает аппетит и имеет приятную консистенцию», хотя на самом деле положить перед настоящим гурманом этот концентрат и старую подметку, так еще неизвестно, что тот выберет.
Но, как говорится, голод – лучшая приправа. Род не уронил ни крошки и, когда доел, даже облизал обертку. Очень хотелось вскрыть новый пакет, но он подавил в себе это предательское желание и лишь отпил еще один глоток воды, а затем натянул над головой москитную сетку и пристегнул ее к ремню на груди. Его иммунная система могла справиться с большинством земных болезней, которые передаются через насекомых, а инфекционные заболевания Внеземелья почти никогда не причиняли человеку вреда, но все равно не хотелось, чтобы местные ночные кровососы рассаживались на лице и устраивали себе кормежку.
Даже в легкой одежде было слишком жарко, и Род уже начал подумывать, а не раздеться ли ему до трусов: планета – или, во всяком случае, эта ее часть – здорово напоминала тропики. Но снимать рубашку, жилет с припасами и брюки, лежа в гамаке, казалось почти невыполнимой задачей, и он решил, что проведет первую ночь как есть, пусть даже придется попотеть и потратить лишний литр воды.
Интересно, что это за планета, подумал Род, пытаясь разглядеть небо сквозь пышную крону в надежде отыскать знакомые звезды. Но или крона была слишком густой, или небо затянуло облаками, только он ничего не увидел. Выбросив из головы все лишние мысли, Род попытался уснуть.
Прошло десять минут, сон по-прежнему не шел, и он лежал, вслушиваясь в ночь еще более настороженно. Занимаясь своим гамаком, а затем ужином, Род почти не обращал внимания на далекие звуки; теперь же все ночные голоса словно приблизились. Насекомые жужжали, гудели и пели, шелестела листва, а внизу кашлял какой-то невидимый зверь. В ответ на кашель вдруг раздался безумный хохот – он становился все громче, потом так же неожиданно стих, перейдя в сдавленный астматический хрип.
Роду очень хотелось верить, что это всего лишь какая-нибудь птица.
Затаив дыхание, он невольно продолжал вслушиваться в близкие и далекие звуки, затем, спохватившись, приказал себе успокоиться. По крайней мере девять десятых потенциальных врагов ничем не могли ему угрожать. Даже змея, если такие тут водятся, вряд ли заберется в гамак, и уж совсем маловероятно, что она нападет, если он будет лежать неподвижно. Змеи, хоть у них и крошечные мозги, редко интересуются чем-то бóльшим, чем они способны заглотить. И едва ли в этой кроне прячется какое-нибудь существо, достаточно крупное, чтобы быть опасным, или достаточно заинтересованное в нем как в жертве. «Так что, приятель, – сказал себе Род, – не обращай внимания на все эти странные звуки и спи. В конце концов, шум от транспорта в городах бывает и хуже».
Вспомнилась лекция Мастера о вреде лишних тревог, об опасностях, подстерегающих человека, когда тот слишком быстро приходит в возбуждение и слишком долго ждет в напряжении. Как сказала сестра, от волнения умирают чаще, чем от ран. Род снова попытался заснуть.
И это ему почти удалось. Из сладкой полудремы его вырвал новый донесшийся издалека звук, и он невольно привстал, вслушиваясь. Казалось, это человеческий голос – да, и в самом деле человеческий… Истошный плач взрослого человека, безудержное, надрывное рыдание.
Род просто не знал, что делать. С одной стороны, это его не касается, здесь каждый сам за себя, но слышать эту жуткую агонию и ничего не предпринимать… Может, надо слезть и отыскать в темноте этого беднягу? Спотыкаясь о корни, напомнил он себе, проваливаясь в ямы и, возможно, двигаясь в пасть какой-нибудь большой и голодной твари…
Что же делать? Имеет ли он право не помочь?
Вопрос решился сам собой. На плач вдруг ответили плачем – теперь гораздо ближе и громче. Этот голос уже не походил на человеческий, хотя чем-то напоминал первый, и от неожиданности Род чуть не вывалился из гамака. Спас ремень.
Затем ко второму голосу присоединился третий, снова далекий, и спустя несколько секунд ночную тишину заполнили всхлипы и дикий вой, – казалось, ужас, агония, непереносимое горе охватили всю равнину. Теперь уже Род понял, что это не люди, но ничего подобного он за всю жизнь никогда не слышал. И не припоминал, чтобы кто-то о таком рассказывал. Наверно, это и есть те самые стоборы, о которых его предупреждали, неожиданно решил он.
Но что они собой представляют? Как избежать встречи с ними? Ближайший голос, казалось, доносился даже откуда-то сверху, может быть с соседнего дерева. Или с этого?
Что делать, если столкнешься со стобором в темноте? Плюнуть ему в глаза? Или пригласить его на тур вальса?
В одном только Род не сомневался: тварь, которая так разоряется ночью в джунглях, скорее всего, ничего не боится. Следовательно, бояться должен он. Но делать было нечего, и Род по-прежнему лежал неподвижно. Его страх выдавали лишь напряжение мышц, гусиная кожа и холодный пот. Адский концерт продолжался, и ближайший стобор вопил чуть ли не над самым ухом. Во всяком случае, так Роду казалось.
Еще немного, и он, наверное, отрастил бы крылья и взлетел. До этого ночевать одному в лесу ему доводилось лишь на Земле, на Северо-Американском континенте. Там опасности известны, да и не так велики: вполне предсказуемые медведи, изредка – ленивая гремучая змея; встречи с ними избежать было нетрудно.
Но как можно обезопасить себя от чего-то совершенно неизвестного? Стобор – Род решил, что так и будет называть этого ночного зверя, – возможно, прямо сейчас подбирается к нему все ближе и ближе, разглядывает в темноте и думает, утащить ли его в берлогу или сожрать на месте.
Может, надо куда-то перебраться?.. Но вдруг он попадет прямо в когти стобору? Что ж, беспомощно ждать, когда зверь ударит его лапой? Может быть, стоборы не нападают на деревьях… Но ведь, может, и наоборот, они только здесь и охотятся, а его единственная надежда – спуститься как можно скорее вниз и провести ночь на земле…
Что за зверь этот стобор? Как он охотится? Где и когда опасен? Очевидно, Мастер предполагал, что вся группа знает ответы на эти вопросы. Может, они проходили стоборов как раз в те дни после Нового года, когда его не было в школе? Или он просто забыл… а теперь поплатится за это своей жизнью. Род неплохо разбирался в зоологии Внеземелья, но это слишком обширная область знаний, чтобы усвоить их все. Да что там говорить: даже земная зоология нередко преподносила ученым прошлого загадки. А тут десятки планет – кто в состоянии запомнить так много?
Это просто несправедливо!
Когда у него в мыслях всплыл этот древний и бесполезный протест, Роду вдруг привиделся Мастер с его доброй, насмешливой улыбкой, и он услышал его сухое ворчание: «Справедливость? Неужели ты ждал еще и справедливости, сынок? Это не игра. Я ведь пытался убедить тебя, что твое место в городе, что ты слишком мягок и неразумен для такой жизни. Но ты меня не послушал».
Род почувствовал, что зол на своего инструктора, и страх уступил место раздражению. Джимми прав: этот съест родную бабку и не поморщится. Холодная бесчувственная рыба!
Однако ладно. Как бы на его месте поступил Мастер?
И снова ему послышался голос Мэтсона, когда тот отвечал на вопрос, заданный кем-то из класса: «Делать мне ничего не оставалось, и я прилег вздремнуть».
Род немного поворочался и, положив руку на рукоять «Полковника Боуи», снова попытался уснуть. Из-за сумасшедшего гвалта это было почти невозможно, но в конце концов он решил, что стобор на его дереве – или на соседнем? – вроде бы не приближается. Впрочем, и без того казалось, что, подползи зверь чуть-чуть ближе, Род уже почувствует его дыхание. Но нападать он, похоже, не собирался, и на том спасибо.
Спустя какое-то время Род и в самом деле заснул, хотя легче от этого не стало. Ему снилось, что хнычущие, улюлюкающие стоборы окружили его плотным кольцом и, глядя из темноты, ждут, когда он шевельнется. Однако Род был связан по рукам и ногам и не мог сдвинуться с места.
Когда же он поворачивал голову, чтобы узнать, как все-таки выглядит стобор, они отступали в темноту, и он каждый раз успевал заметить только красные глаза и длинные зубы. Это было хуже всего.
Проснулся он неизвестно от чего, весь в холодном поту. Попытался подняться, но ремень удержал его на месте, и Род заставил себя лечь. Что произошло? Что его разбудило?
Со сна он не сразу понял, что случилось. Прекратился гвалт. Ни одного стобора – ни близкого, ни далекого – не было слышно. Это насторожило Рода еще больше: воющий стобор выдает себя голосом, а вот молчащий мог скрываться где угодно. Возможно, ближайший к нему сидит на суку прямо у него над головой. Род выгнул шею и, чтобы лучше видеть, убрал москитную сетку, но все равно было слишком темно. Кто их знает, может, они сидят там уже по трое в ряд…
Впрочем, наступившая тишина вскоре подействовала на Рода успокаивающе, и он стал прислушиваться к другим ночным звукам, казавшимся почти безобидными после той адской какофонии. Род решил, что вот-вот наступит утро и лучше будет больше не засыпать.
Потом уснул.
Во второй раз он проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит. Вспомнив, где он находится, и поняв, что еще темно, Род подумал, что ему опять приснилась какая-то муть. Он поворочался, повертел головой и снова попытался заснуть.
Нет, кто-то и в самом деле на него смотрит!
Глаза привыкли наконец к темноте, и он разглядел на суку у ног какой-то темный ком. Черное на черном – он даже не мог сказать с уверенностью, как существо выглядит. Но два чуть светящихся глаза не мигая глядели на него в упор.
«Делать мне ничего не оставалось, и я прилег вздремнуть». Роду это было не под силу. Казалось, целую вечность они с неизвестным существом смотрели друг на друга, не отводя взгляда. Род сжал пальцы на рукоятке ножа и замер, борясь с оглушительным стуком сердца и пытаясь сообразить, как он будет отражать нападение, лежа в гамаке. Зверь тоже не шевелился и не издавал ни звука. Просто глядел, и похоже было, собирался просидеть так всю ночь.
Испытание нервов тянулось невыносимо долго, и Род уже готов был закричать, чтобы прекратить это издевательство, но тут зверь, едва слышно царапая когтями, двинулся к стволу и исчез. Род почувствовал, как спружинил сук, и понял, что существо весит по крайней мере столько же, сколько он сам.
Он снова решил не засыпать. Небо вроде бы стало чуть светлее. Род пытался убедить себя в этом, но все равно не видел даже своих рук. Оставалось считать до десяти тысяч – и тогда придет заря.
Неожиданно вниз по стволу дерева скользнуло что-то очень большое, за ним еще одно такое же существо и еще. Не останавливаясь у гамака Рода, они бесшумно спустились вниз. Род с облегчением сунул нож обратно в ножны и пробормотал: «Ну и соседи попались! Носятся тут…» Он подождал еще немного, но наверх торопливая процессия так и не вернулась.
В третий раз его разбудил яркий солнечный луч. Род чихнул и открыл глаза. Попытался встать, и снова его удержал на месте ремень безопасности. Наконец он совсем проснулся и тут же об этом пожалел: нос был забит, глаза слезились, во рту стоял отвратительный привкус, на зубах налипла какая-то гадость, и в довершение всего болела спина. Он попробовал изменить позу и обнаружил, что ноги болят тоже. И руки, и голова. Шея просто не поворачивалась.
Тем не менее Род был просто счастлив, что долгая ночь закончилась. Мир вокруг уже не казался угрожающим – скорее идиллическим. Забрался Род так высоко, что за ветками даже не видел земли внизу, но все равно оставался под плотной лиственной крышей джунглей, за которой не проглядывало ни кусочка неба, – он словно плавал в зеленом облаке. Деревья настолько плотно закрывали небо, что утренний луч, коснувшийся его лица, оказался единственным, проникшим так глубоко вниз.
Это напомнило Роду, что надо бы запомнить, где восходит солнце. Оказалось, это не так просто. Солнце едва ли можно будет увидеть с земли… Может быть, пока оно не поднялось слишком высоко, есть смысл быстро слезть и выбежать посмотреть на равнину?.. Потом он заметил, что яркий луч светит как раз из развилки в кроне еще одного лесного гиганта, стоящего в пятнадцати метрах от его дерева. Отлично, решил Род, будем считать, что это дерево «стоит к востоку»; позже на земле можно будет заметить направление.
Выбираться из гамака оказалось не легче, чем влезать в него, да и разболевшиеся мускулы отчаянно протестовали против такого насилия. Но в конце концов Род выбрался, с трудом удерживая равновесие, уселся на сук и пополз к стволу. Там он выпрямился, преодолевая боль в мышцах, и, держась за ствол, сделал несколько приседаний, чтобы хоть немного размяться. Постепенно боль унялась, и только шея по-прежнему ныла.
Сидя спиной к стволу, Род позавтракал и выпил немного воды. На этот раз он даже не особенно прислушивался к тому, что происходило вокруг, рассудив, что ночные охотники уже спят, а дневные вряд ли гоняются за жертвами по верхушкам деревьев – во всяком случае, крупные, которым положено охотиться на земле, ловить травоядных. Да и выглядело его зеленое укрытие слишком мирно, чтобы таить какую-либо угрозу.
Род закончил завтрак, но продолжал сидеть, раздумывая, не выпить ли еще воды и не забраться ли опять в гамак. Предыдущая ночь показалась ему самой длинной в его жизни, но он смертельно устал, а дневная духота и жара уже давали о себе знать. Хотелось лечь и уснуть. Да и почему нет? Ведь у него одна задача – выжить, а проспав еще несколько часов, он даже сэкономит воду и пищу.
Возможно, Род так бы и поступил, но он не знал, сколько сейчас времени. Часы показывали без пяти двенадцать, но как узнать – полдень это воскресенья или полночь наступающего понедельника? Он не сомневался, что планета вращается медленнее Земли: ночь тянулась, наверное, целые земные сутки.
Значит, испытания продолжались уже по крайней мере двадцать шесть часов; возможно, даже все тридцать восемь, а сигнал к возвращению могут дать в любое время через сорок восемь часов после начала экзамена. Не исключено, что сигнал будет уже сегодня, до заката, а он пока что живой и прекрасно себя чувствует, еды достаточно и еще вдоволь чистой воды.
От этих мыслей настроение у него заметно улучшилось. Что такое какой-то стобор по сравнению с человеком? Разве что голос громкий.
Однако до выходных ворот может быть километров двадцать к «востоку» от точки выброски. Значит, нужно пройти километров десять, и когда появятся ворота, он наверняка окажется в километре или двух от них. Надо двигаться, а затем окопаться и ждать. Может быть, он уже сегодня будет спать дома – разумеется, после горячей ванны.
Род принялся отвязывать гамак, напомнив себе, что надо заметить время от восхода до заката, чтобы определить продолжительность здешних суток. Потом эта мысль забылась, потому что ему никак не удавалось сложить гамак, а сложить его нужно было очень аккуратно, иначе он просто не поместился бы в карман. Лучше всего, конечно, в таком случае расстелить его на столе, но здесь самой большой ровной поверхностью служила его ладонь.
В конце концов Род справился, с грехом пополам запихал гамак на место и полез вниз. На самом нижнем суку он остановился и внимательно огляделся: огромной голодной твари, что погналась за ним вечером, нигде не было видно, но кто его знает – кустарник внизу здорово разросся. Род заметил себе, что здесь ни в коем случае нельзя уходить слишком далеко от деревьев, на которые, если что, можно взобраться. А то замечтаешься, и привет…
Ладно, теперь сориентироваться… Где там дерево, которое отмечает «восток»? Это? Или вот то? Род понял, что запутался, и отругал себя за то, что не воспользовался компасом сразу. По правде сказать, он просто забыл наверху про компас. Теперь же от него никакого толку, поскольку восток по компасу вовсе не означает ту сторону, откуда на этой планете восходит солнце, а вниз, под кроны деревьев, лучи светила не проникали – весь лес стоял окутанный призрачным мистическим светом, не дававшим теней.
Впрочем, открытая равнина не так далеко. Нужно будет выбраться и проверить. Род спустился к самой земле, спрыгнул в мягкий пружинистый мох и двинулся, как ему показалось, к равнине, считая шаги и настороженно глядя по сторонам.
Через сто шагов он остановился и пошел обратно. Отыскал «свое» дерево и внимательно осмотрел. Вот здесь он слезал: внизу отпечатались следы. А с какой же стороны он поднимался? От «кошек» должны остаться отметины…
Вскоре Род нашел их и был немало удивлен своим собственным достижением: царапины начинались примерно на уровне его головы. Однако царапины указывали направление, откуда он бежал, и через пять минут Род вышел к равнине, которую пересек днем раньше.
Здесь лежали четкие тени, и Род сверился с компасом. По чистой случайности восток совпадал с «востоком», и теперь оставалось только следовать указаниям стрелки. Дорога вела через лес.
По лесу Род просто шел. Ползти, как днем раньше, уже не было необходимости, но он старался идти бесшумно и поменьше торчать на виду, постоянно оглядывался, сворачивая то вправо, то влево, чтобы быть поближе к деревьям, на которые легко взобраться, и часто сверялся с компасом.
Не забывал он и считать шаги. Полторы тысячи шагов по пересеченной местности – это примерно километр, и Род решил, что пятнадцать тысяч выведут его в район появления ворот, где он планировал устроиться понадежнее и дождаться возвращения.
Но, даже считая шаги, следя за компасом, высматривая хищников, змей и прочие опасности, Род успевал наслаждаться природой и погодой. Ночные страхи полностью оставили его, настроение поднялось, и казалось, все ему теперь нипочем. Он, конечно, двигался осторожно, старался не терять бдительности, но местность и в самом деле уже не казалась опасной, что бы там ни говорили о стоборах.
Лес, решил он, относится скорее к лесам переменно-влажного типа: растительность была не настолько густая, чтобы приходилось прорубать дорогу. То и дело встречались протоптанные зверьем тропинки, но Род старательно обходил их стороной, опасаясь, что где-нибудь у такой тропинки может притаиться хищник, поджидающий, когда появится его завтрак, – Рода такая роль совсем не прельщала.
Травоядных всяческих форм и размеров тоже хватало. Многие очень напоминали антилоп, но увидеть их было довольно трудно: защитная окраска почти сливалась с растительным фоном. Однако даже те, которых Род видел мельком, убедили его, что в лесах полно живности. Этих он тоже обходил стороной – ведь он явился сюда не охотиться и прекрасно понимал, что даже травоядные с их копытами и рогами могут быть опасны – и сами по себе, и тем более в стаде.
Мир над головой был заселен не менее обильно – и птицами, и различными животными, живущими на деревьях. Несколько раз Род замечал семейства похожих на обезьян существ, и у него возникла мысль, что и на этой планете, возможно, развились гуманоиды. «Что же это все-таки за планета?» – подумал он в который раз. Почти Земля с точностью до нескольких знаков после запятой, – кроме непривычно долгого дня. Видимо, ее открыли совсем недавно, иначе тут было бы полно колонистов. Без сомнения, планета высшей категории. Выжечь траву на той большой равнине, где он полз вчера, и получится отличное место для фермы с полями и пастбищами. Может быть, он даже вернется сюда когда-нибудь, чтобы помочь очистить планету от стоборов…
А пока надо смотреть, куда идешь, ни в коем случае не проходить под низкими ветками, не проверив заранее, кто там может прятаться, и вслушиваться, вглядываться в окружающий лесной мир, как пугливый заяц. Теперь Род по-настоящему понял слова сестры, когда та говорила, что человек без оружия сразу становится осторожным: у него вряд ли будет возможность применить оружие, если он позволит хищнику застать себя врасплох.
Именно эта повышенная осторожность заставила Рода понять, что кто-то идет за ним следом.
Поначалу возникло просто легкое предчувствие, но затем оно переросло в уверенность. Род несколько раз останавливался за деревом и, замирая, прислушивался. Дважды он прокрадывался кустами назад и возвращался по своим следам. Но кто бы это ни был, преследователь двигался так же бесшумно и маскировался ничуть не хуже его. Пожалуй, даже лучше.
Род подумал, что, возможно, есть смысл спрятаться на дереве и переждать преследователя, но желание поскорей достичь цели перевесило осторожность. Он убедил себя, что, двигаясь вперед, будет в большей безопасности, и, то и дело оглядываясь, пошел дальше, а спустя какое-то время и вовсе решил, что преследователь отстал.
Пройдя, по своим прикидкам, километра четыре, Род уловил запах воды, а еще через несколько минут вышел к оврагу, тянувшемуся как раз поперек дороги. Следы животных на тропе, вьющейся по краю оврага, убедили Рода, что она ведет к водопою, а таких опасных мест, он понимал, надо избегать. Поэтому Род быстро спустился вниз, двинулся по склону оврага в сторону и вскоре оказался у высокого берега, откуда уже был слышен плеск воды.
Подавшись в кусты, Род ползком двинулся к краю. Крутой берег возносился над речкой метров на десять и резко обрывался вниз справа и впереди, где выходил к реке овраг. Там и образовался небольшой затон с водоворотами, облюбованный зверьем для водопоя. Животных не было видно, но на глинистом берегу осталось множество следов копыт.
Нет, он не собирался пить в таком месте: там, где легко пить, слишком легко можно умереть. Но его беспокоило, что место сбора оказалось на той стороне и придется перебираться через поток. Маленькая речка, скорее даже большой ручей – можно легко переплыть или перейти вброд, если найти подходящее место, – но это только на крайний случай, и то сначала нужно будет проверить, бросив в воду приманку, например только что убитое животное… В родных краях такие речушки вполне безопасны, но здесь тропики, и логично будет предположить, что в речке водятся местные разновидности аллигаторов, пираний или еще что-нибудь похуже.
По верхушкам деревьев тоже не перейдешь: слишком далеко берега друг от друга… Лежа в кустах, Род размышлял над неожиданной проблемой, затем решил идти вверх по течению в надежде, что где-нибудь найдется узкое место или поток разделится на маленькие ручейки, перебраться через которые будет легче…
И это была его последняя мысль.
Очнулся он быстро, без раскачки: рядом стояло и принюхивалось похожее на шакала существо. Род отмахнулся левой рукой, правой потянулся за ножом. Тварь отскочила назад, зарычала, но потом скрылась в листве.
Нож исчез! Это открытие сразу привело Рода в чувство. Он сел, но голова отозвалась дикой болью, и его качнуло. Род осторожно прикоснулся к затылку – пальцы оказались в крови. Потрогал еще и выяснил, что на затылке огромная, распухшая и очень болезненная шишка, но из-за плотной корки волос, спекшихся от крови, он не мог понять, цел череп или нет. Род не стал мысленно благодарить нападавшего за то, что остался жив: он не сомневался, что этим ударом его хотели убить.
Однако пропал не только нож. Род остался в одних трусах. Пропал драгоценный запас воды, жилет с пайками и десятком других незаменимых вещей: антибиотики, соль, компас, «кошки», спички, гамак – все пропало.
Первый приступ отчаяния тут же сменился злостью. То, что пропало продовольствие и снаряжение, – это вполне понятно: сам виноват, зазевался и забыл, что сзади могут напасть. Но часы, которые подарил ему отец!.. Тут уже чистый разбой, и кто-то за это поплатится!
От злости Род даже почувствовал себя лучше. И только сейчас заметил, что бинтовая повязка на ноге осталась нетронутой.
Коснулся рукой – нож на месте! Напавший на него мерзавец, видимо, решил, что бинт ему ни к чему. Род размотал повязку и извлек из ножен «Леди Макбет».
Кто бы ни был этот человек, он ему дорого заплатит!
Глава 4 Дикарь
Род Уокер сидел на толстом нижнем суку, прячась в листве. Сидел уже два часа неподвижно и готов был, если понадобится, просидеть еще столько же. На поляне перед ним щипали траву несколько годовалых оленей, – во всяком случае, они походили на самцов оленей. Род ждал, когда один из них подойдет поближе: он был голоден.
И очень хотелось воды, потому что за этот день он не пил ни разу. Кроме того, у него подскочила температура – из-за трех длинных, плохо заживших царапин на левой руке. Но на царапины и температуру Род уже не обращал внимания: он все еще был жив и собирался жить дальше.
Один из оленей переместился ближе, и Род напрягся в ожидании удобного момента. Однако олень вскинул голову, бросил на дерево короткий взгляд и отошел в сторону. Похоже, он не заметил Рода, но, очевидно, еще в младенчестве мать научила его остерегаться нависающих ветвей или сотни тысяч поколений, борясь за выживание, отпечатали этот навык в его генах.
Род выругался про себя и снова замер. Рано или поздно один из них сделает ошибку, и тогда он наконец поест. Уже несколько дней Род думал только об одном – о еде, о том, как сохранить свою шкуру, о том, как напиться воды, не подвергаясь нападению из засады, о том, как устроиться на ночь, чтобы не проснуться в брюхе другого лесного хищника.
Заживающие раны напоминали о том, как дорого обошелся один из уроков этой науки: однажды он позволил себе отойти слишком далеко от дерева и в момент нападения даже не успел выхватить нож. Спасло его лишь то, что он сумел каким-то образом допрыгнуть до ветки и подтянуться, несмотря на раненую руку. Зверь, который располосовал ему руку когтями, был, как Роду показалось, той же породы, что гнался за ним в первую ночь. Более того, Род подозревал, что это и в самом деле был лев. У него даже возникла по этому поводу теория, но пока он не решался действовать на основе своих догадок.
За прошедшие дни Род сильно похудел и совсем потерял счет времени. Он понимал, что предельный срок окончания экзамена, скорее всего – нет, почти наверняка – уже прошел, но не помнил точно, сколько времени провел на развилке дерева, ожидая, пока хоть немного заживет рука, или сколько времени прошло с тех пор, как он, гонимый жаждой и голодом, слез. Возможно, думал Род, сигнал к возвращению дали, когда он лежал без сознания. Но сейчас у него были совсем другие заботы, и он почти не вспоминал об этом. Его больше не интересовал экзамен по выживанию – только само выживание.
И несмотря на слабость, шансов у него стало теперь гораздо больше, чем в первый день. Он во многом разобрался, перестал бояться каких-то вещей, что пугали его раньше, и, наоборот, научился относиться с осторожностью к тем, что прежде казались безобидными. Существа с дикими голосами, которых он окрестил стоборами, уже не вызывали у него страха: как-то днем он случайно спугнул такую тварь, и она подала голос. Размером не больше ладони, существо напоминало рогатую ящерицу, только с повадками древесной лягушки. Единственным ее талантом был голос: ящерица раздувала пузырь у шеи чуть ли не в три раза больше собственного объема, а затем испускала те самые, напугавшие его в первую ночь, вопли.
Больше она ничего не умела.
Род догадался, что это брачная песня, и на том успокоился, хотя по-прежнему называл горластых тварей стоборами.
Узнал он и о свойствах лианы, очень похожей на земную эпомею: ее листья жгли, как крапива, только гораздо сильнее, и на какое-то время оставляли жертву парализованной. Еще на одной лиане росли большие, напоминающие виноград ягоды, очень симпатичные с виду и довольно приятные на вкус, – Род на собственном опыте узнал, что это сильнейшее слабительное.
Из своих собственных столкновений, едва не закончившихся трагично, и из полусъеденных останков жертв, встречавшихся в лесу, он знал, что в округе водятся хищники, хотя ни разу не видел ни одного толком. Судя по всему, хищных зверей, достаточно крупных, чтобы справиться с человеком, и способных лазить по деревьям, тут не было, но Род не мог знать этого наверняка и всегда спал, как говорится, только одним глазом.
По поведению стада он заключил, что есть хищники, которые охотятся таким же, как и он, способом, но пока судьба миловала, и он с ними не сталкивался… Оленята бродили по всей поляне, даже останавливались иногда под небольшими деревьями, но пока никто из них не польстился на траву под деревом Рода.
Так… Вот, кажется, один приближается… Спокойно… Род ухватил рукоять «Леди Макбет» покрепче и приготовился спрыгнуть на спину маленькому грациозному существу, когда оно пройдет под веткой. Но метрах в пяти олененок остановился, понял, похоже, что слишком удалился от стада, и собрался повернуть.
Род метнул нож.
Он услышал хлесткий удар и увидел, что из лопатки животного торчит лишь рукоять, спрыгнул в то же мгновение на землю и бросился к оленю, чтобы его прикончить.
Тот вскинул голову, повернулся и побежал. Род прыгнул, но не дотянулся, а когда он перекатился и вскочил на ноги, поляна уже опустела. Род почувствовал горечь и раздражение: он обещал себе никогда не бросать нож, если есть хоть малейший шанс, что он не сможет его вернуть. Но в тот момент он не дал воли чувствам и сразу же принялся искать следы.
Когда-то давно он запомнил первый закон спортивной охоты: раненого зверя обязательно надо выследить и добить; нельзя оставлять его умирать мучительно и долго. Но сейчас ничего спортивного в охоте не было, и Род собрался в погоню, чтобы съесть добычу и – что гораздо важнее – чтобы вернуть свой нож, последнюю надежду на выживание.
Поначалу крови на земле не было видно, да и следы раненого оленя перепутались с сотнями других. Род три раза возвращался к поляне, начиная снова, и только после этого обнаружил первый кровавый след. Дальше стало легче, но Род сильно отстал, и, кроме того, напуганный олень двигался гораздо быстрее, чем он мог идти по следу. Жертва оставалась со стадом до следующей остановки за полкилометра от первой. Разглядывая оленей, Род притаился в кустах на краю поляны, но раненого животного среди них не было.
Странно. Ведь окровавленные следы вели сюда вместе со всеми остальными. Род возобновил преследование, и стадо снова бросилось бежать. Здесь он ненадолго потерял след, а когда снова нашел, обнаружил, что цепочка кровавых пятен ведет в сторону, в кусты. Это делало его работу одновременно и проще, и сложнее: проще, потому что уже не приходилось искать след среди сотен других, и сложнее, потому что продираться сквозь кустарник было трудно и опасно – ведь он сам не только охотник, но и возможная жертва. Кроме того, след в зарослях то и дело терялся. Однако Род не унывал, зная, что только ослабевшее животное покидает стадо, чтобы спрятаться. Скоро, скоро он его отыщет…
Но олень не останавливался. Похоже, он хотел жить не меньше человека. Преследование продолжалось бесконечно, и Род уже начал задумываться, что же делать, если наступит ночь, а олень так и не сдастся. Нож-то, по крайней мере, нужно вернуть во что бы то ни стало.
Неожиданно он увидел второй след.
Кто-то наступил рядом с раздвоенным следом копыта раненого животного прямо на каплю крови. Дрожа от возбуждения и всеми своими чувствами прощупывая лес как радаром, Род бесшумно двинулся вперед. Снова след. Человеческий!
След ботинка. Однако Род одичал настолько, что открытие его даже не обрадовало, а скорее заставило насторожиться.
Спустя двадцать минут он их настиг – и оленя, и человека. Олень лежал на земле – или умер, или его добил второй охотник. Молодой парень – немного моложе его и мельче, оценил Род, – стоял на коленях и вспарывал оленю брюхо. Укрывшись в кустах, Род наблюдал и думал. Второй охотник слишком увлечен добычей, а сук вот того дерева как раз нависает над прогалиной…
Несколькими минутами позже Род уже притаился на дереве, без ножа, но с длинным острым шипом в зубах. Он взглянул вниз: соперник оказался прямо под ним. Род переложил шип в правую руку и приготовился.
Охотник положил нож на землю, собираясь перевернуть тушу. Род прыгнул.
Он сразу почувствовал бронежилет, скрытый под рубашкой противника, и, мгновенно среагировав, приставил шип к его незащищенной шее.
– Не дергаться, или тебе конец!
Противник тут же прекратил попытки освободиться.
– Вот так-то лучше, – одобрительно произнес Род. – Мир?
Ответа не последовало, и Род прижал шип сильнее.
– Я не шучу, – сказал он строго. – У тебя есть только один шанс остаться в живых. Или ты обещаешь мир и держишь свое слово – тогда мы едим вместе, – или ты никогда больше не ешь. Мне лично абсолютно все равно, что ты выберешь.
Несколько секунд противник не мог решиться, затем сдавленным голосом произнес:
– Мир.
Все еще прижимая шип к шее противника, Род протянул руку и схватил нож, которым тот разделывал оленя, – его «Леди Макбет».
Спрятав его в ножны, он ощупал незнакомца и нашел еще один, на поясе. Достал, бросил шип в сторону и только тогда поднялся.
– Можешь вставать.
Парень поднялся с земли и смерил его хмурым взглядом:
– Отдай мой нож.
– Позже… если ты будешь хорошо себя вести.
– Я же обещал мир.
– Обещал. Повернись спиной, я хочу удостовериться, что у тебя нет пистолета.
– Я все оставил… У меня ничего нет, кроме ножа. Отдай.
– Где оставил?
Парень промолчал.
– Ладно, поворачивайся, – сказал Род, угрожающе выставив вперед нож.
На этот раз тот послушался, и Род быстро ощупал все места, где можно спрятать пистолет, убедившись заодно, что от пояса и выше у незнакомца сплошной бронежилет. Облачение самого Рода состояло из загара, царапин, нескольких шрамов и грязных порванных трусов.
– А тебе не жарко таскать на себе столько металлолома? – спросил он добродушно. – Можешь повернуться. Только не подходи близко.
Парень повернулся, все еще храня мрачное выражение лица.
– Как тебя зовут, приятель? – спросил Род.
– Джек.
– А дальше? Меня зовут Род Уокер.
– Джек Доде.
– Ты из какой школы, Джек?
– «Понсе де Леон».
– А я из школы имени Патрика Генри.
– Из класса Мэтсона?
– Точно. У нас сам Мастер преподает.
– Я о нем слышал, – сказал Джек. Заметно было, что это произвело на него впечатление.
– Все слышали. Слушай, хватит болтать, а то скоро тут весь лес соберется. Давай поедим. Ты следи за моей стороной, а я буду следить за твоей.
– Тогда отдай мне мой нож. Как я буду есть?
– Не так быстро. Я тебе отрежу пару кусков. Все будет как в лучших домах.
Род продолжил надрез, начатый Джеком, затем полоснул вверх и, оттянув шкуру с правой лопатки оленя, вырезал два больших куска мяса. Один кинул Джеку, сел на корточки и вцепился зубами в свой, не забывая, однако, глядеть по сторонам.
– Ты следишь? – спросил он.
– Разумеется.
Род оторвал упругий кус теплого мяса.
– Послушай, Джек, как они допустили до экзамена такого зеленого мальчишку? Тебе лет-то сколько?
– Ну уж не меньше, чем тебе!
– Сомневаюсь.
– Твое дело. Главное, допустили.
– Но тебе и на вид-то столько не дашь.
– Я здесь. И я жив.
Род улыбнулся:
– Убедил. Молчу.
Когда первая порция мяса удобно улеглась в желудке, он встал, разбил оленю череп и достал мозг.
– Хочешь половину?
– Спрашиваешь!
Род разделил десерт на две части и отдал одну Джеку. Тот принял свой кусок, задумался на секунду, потом буркнул:
– Соли хочешь?
– Соли? У тебя есть соль?
Джек, похоже, тут же пожалел о своей несдержанности.
– Немного. Не очень нажимай.
Род подставил свой кусок мяса:
– Посыпь чуть-чуть. Сколько не жалко.
Джек сунул руку куда-то между жилетом и рубашкой, извлек походную солонку, посыпал порцию Рода, затем пожал плечами и сыпанул еще.
– Ты что, не взял с собой соли?
– Я? – От такого аппетитного зрелища у него даже глаза заслезились. – Взял, конечно. Но… Короче, не повезло. – Род решил, что лучше будет не признаваться, как его застали врасплох.
Джек решительно убрал солонку. Они сидели, жевали и внимательно следили за лесом. Спустя какое-то время Род тихо сказал:
– Джек, сзади шакал.
– Только шакал?
– Да. Но пора рубить мясо и сматываться. Мы привлекаем внимание. Сколько тебе нужно?
– Заднюю ногу и кусок печени.
– Больше все равно съесть не успеешь. Испортится.
Род принялся рубить ножом задние ноги. Затем вырезал с живота полоску кожи и повесил свою долю на шею.
– Ладно, парень, пока. Держи свой нож. И спасибо за соль.
– Не за что.
– Вкусно было невероятно. Ну, пока. Гляди в оба!
– Тебе того же. И удачи!
Род продолжал стоять на месте. Затем почти против своей воли спросил:
– Джек, а ты не хотел бы объединиться, а?
Он тут же пожалел о своем вопросе, вспомнив, как легко ему удалось справиться с этим парнем. Джек прикусил губу и задумался.
– Я… я не знаю.
Род почувствовал себя обиженным: неужели Джек не понимает, что ему оказывают услугу?
– А в чем дело? Ты меня боишься?
– Нет! Я думаю, ты свой человек.
У Рода возникло неприятное подозрение.
– Ты думаешь, я пытаюсь оттяпать у тебя соль?
– А? Бог с тобой. Хочешь, я поделюсь?
– Не надо. Я просто подумал… – Род умолк. Он подумал, что они оба прозевали сигнал к возвращению, и ждать предстояло теперь, возможно, очень долго.
– Я не хотел тебя рассердить, Род. Ты прав. Нам нужно объединиться.
– Да ладно. Я как-нибудь выживу.
– Не сомневаюсь. Но давай все-таки объединимся. Договорились?
– Мм… Держи.
Скрепив договор рукопожатием, Род сразу взял командование на себя. Никаких дискуссий не было. Он просто сделал это, и Джек согласился.
– Иди первым, – сказал Род, – а я буду прикрывать сзади.
– Хорошо. Куда мы идем?
– К тому холму ниже по течению. Там деревья удобные, и ночью там будет лучше, чем здесь. Нужно устроиться засветло, так что идем быстро и без разговоров.
– Ладно. – Джек задумался, потом неуверенно спросил: – Ты решил непременно ночевать на дереве?
Род выпятил губы:
– А ты собираешься провести ночь на земле? Как ты до сих пор выжил?
– Первые две ночи я действительно спал на деревьях, – неторопливо ответил Джек. – Но теперь у меня есть место получше.
– Да? Что за место?
– Что-то вроде пещеры.
Род задумался. Пещера, конечно, может превратиться в ловушку… Но возможность растянуться на ровной земле перевесила все остальные аргументы.
– Взглянуть не помешает, если это недалеко.
– Недалеко.
Глава 5 Новая звезда
Пещера Джека располагалась в одной из отвесных скал, вознесшихся над той самой речкой, где Рода ограбили. В этом месте холмы отгораживали небольшую долину, где в аллювиальных лугах прорезала себе мелкое устье петляющая речка. Вода вымыла в глинистом сланце карман, а сверху его закрывал огромный, нависающий над входом обломок известняка. Прямо под пещерой берег был слишком крут, чтобы забраться снизу, сверху мешала глыба известняка, а поток огибал пещеру почти по самому основанию скалы. Чтобы попасть внутрь, приходилось спускаться к воде по соседнему холму выше по течению, затем идти через луг вдоль речки, а дальше по наклонному глинистому берегу, тоже достаточно крутому.
Они взобрались по глиняной горке, протиснулись под нависающим обломком и очутились на твердом сланцевом полу пещеры. Одной стороной она открывалась к реке и уходила далеко в тело скалы, но стоять во весь рост можно было только у самого входа. Дальше приходилось ползти на четвереньках. Джек швырнул внутрь пригоршню гальки и с ножом наготове встал у входа.
– Похоже, никого нет.
Они опустились на четвереньки и поползли.
– Как тебе тут?
– Блеск. Только нужно будет дежурить по очереди. Кто-нибудь может заползти так же, как мы. Пока тебе везло.
– Может быть. – Джек нащупал в полутьме сухие ветки шипастого кустарника и загородил ими вход, уперев концами в потолок. – Это моя сторожевая система.
– Если какая-нибудь тварь тебя учует, это ее не остановит.
– Конечно. Но я проснусь и дам ей отведать камней. У меня тут большой запас. И две сигнальные вспышки.
– Я думал… Ты говорил, у тебя есть ружье.
– Я не говорил, но есть. Однако стрелять в темноте – сам знаешь…
– А здесь нормально. Даже здорово. Похоже, я вовремя с тобой объединился. – Род огляделся. – Ого, у тебя тут и очаг есть!
– Да, пару раз разжигал, но только днем. Сырое мясо так надоедает.
Род глубоко вздохнул:
– Знаю. Как ты полагаешь…
– Уже почти стемнело. Я ни разу не разжигал огонь, когда его могут заметить. Может, лучше поджарим печень на завтрак? С солью.
У Рода потекли слюнки.
– Да, ты прав, Джек. Но очень хочется пить, и пока не стемнело… Может, сходим вместе, чтобы один охранял другого?
– Ни к чему. У меня есть бурдюк с водой. Пей.
Род снова поблагодарил судьбу за то, что она свела его с таким запасливым хозяином. Раздувшийся от воды бурдюк был сшит из шкуры какого-то небольшого зверька, хотя что это за зверек, Род определить не сумел. Джек выскреб шкурку, но не выдубил, отчего вода пахла не особенно приятно. Однако Род не замечал этого, он напился вдоволь, вытер губы рукой и почувствовал себя совершенно умиротворенным.
Спать они легли не сразу: долго сидели в темноте и сравнивали свои наблюдения. Класс Джека забросили на день раньше, но с такими же инструкциями, и Джек согласился, что срок для сигнала к возвращению давно уже прошел.
– Должно быть, я его пропустил, когда лежал без сознания, – сказал Род. – Я даже не знаю, как долго у меня была высокая температура. Наверно, я чуть не умер.
– Нет, не в этом дело, Род.
– Почему?
– Со мной было все в порядке, и я следил за временем. Никакого сигнала не подавали.
– Ты уверен?
– А как я его мог пропустить? Сирену слышно за двадцать километров. Днем они используют дымовые ракеты, а ночью прожекторы, и по закону, если все не вернутся раньше, это должно продолжаться неделю. Ничего такого и в помине не было.
– Может, мы слишком далеко? Честно говоря… Не знаю, как ты, но я в конце концов заблудился, чего уж тут скрывать…
– Нет. Мы примерно в четырех километрах от того места, где выбросили мой класс. Я даже могу показать тебе, где это. Так что, Род, нужно смотреть правде в глаза: что-то случилось, и теперь неизвестно, как долго мы тут проторчим, – сказал Джек, потом тихо добавил: – Поэтому-то я и решил, что будет лучше объединиться.
Род обдумал сказанное и решил, что пора рассказать о своей теории.
– Я тоже.
– Да. На несколько дней в одиночку безопаснее, но если мы застряли тут надолго…
– Я так не думаю, Джек.
– Что?
– Ты знаешь, какая это планета?
– Нет. Хотя я думал, конечно. Должно быть, она из совсем новых и очень похожа…
– Я знаю, где мы.
– Да ну? И где же?
– На Земле. На самой Земле.
Джек немного помолчал, потом спросил:
– Ты себя как чувствуешь, Род? У тебя нет температуры?
– Все у меня в порядке. Во всяком случае, теперь, когда я наелся досыта и напился. Послушай, Джек, я понимаю, это неожиданно, но тут все сходится. Мы на Земле, и я, кажется, даже догадываюсь, где именно. По-моему, они и не собирались подавать сигнал к возвращению; просто они ждут, когда мы сообразим, где нас выбросили, и выберемся сами. Такой трюк как раз в духе Мастера Мэтсона.
– Но…
– Подожди. Что ты все лезешь, как девчонка? Планета земного типа?
– Да, но…
– Дай мне договорить. Звезда класса G. Суточное вращение планеты такое же, как у Земли.
– Нет!
– Я сделал ту же ошибку. Первая ночь мне вообще показалась длиной в неделю. Но на самом деле я просто испугался до посинения, и поэтому ночь тянулась для меня бесконечно. Но теперь-то я уже не сомневаюсь, что суточное вращение то же самое.
– Не то же. По моему хронометру в сутках здесь примерно двадцать шесть часов.
– Когда вернемся домой, лучше отдай свои часы в починку. Ты, должно быть, ударил их о дерево или еще что.
– Но… Ладно, продолжай. Пленка за твой счет.
– Вот смотри. Флора такая же. Фауна такая же. Я знаю, как они это провернули и почему. И куда нас засунули.
– Как это?
– А так. Люди постоянно жалуются, что школьные налоги слишком высоки. Разумеется, держать планетарные ворота открытыми стоит немало, а уран на деревьях не растет. Я их даже понимаю. Но Мастер Мэтсон всегда говорил, что экономить здесь глупо. Да, мол, дорого, но дороже отлично подготовленного исследователя или лидера поселенцев бывает только плохо подготовленный мертвый исследователь или лидер. Как-то раз после занятий он нам сказал, что эти жмоты, сторонники экономии, не раз предлагали проводить экзамены в специально отведенных для этого зонах на Земле. Но Мастер утверждает, что суть выживания во Внеземелье заключается в способности подчинять себе неведомое. Если бы испытания проводились на Земле, кандидаты просто изучали бы земные условия, и только. По его словам, любой бойскаут способен выучить шесть основных климатических зон Земли и запомнить из книг, как и что там следует делать, но было бы преступно называть это «обучением выживанию», а потом забрасывать человека во внеземные условия с его первым же профессиональным заданием. Как он говорит, это то же самое, что научить подростка играть в шахматы, а затем отправить его драться на дуэли.
– Он прав, – согласился Джек. – Капитан Бенбоу[6] говорил примерно так же.
– Конечно прав. Мастер даже пообещал, что, если такая политика будет принята за основу подготовки, он заканчивает год и уходит. Но я думаю, его перехитрили.
– Каким образом?
– А очень просто. Мастер забыл, что любое окружение кажется неведомым, когда не знаешь, где находишься. И они сделали так, чтобы мы ничего не узнали. Первым делом послали нас на Луну – там ворота открыты постоянно, так что ничего лишнего никто не тратил. А мы, разумеется, решили, что нас отправляют куда-то далеко. Кроме того – это опять же подействовало, – никто не ожидал, что нас выбросят при той же самой силе тяжести, а они именно это и сделали: вернули нас на Землю. Если ты спросишь куда, то, я думаю, в Африку. Видимо, через лунные ворота нас связали с «Уитоутерстрэндом» под Иоганнесбургом, а там уже все было готово, чтобы перебросить нас в буш. Может быть, это мемориальный парк Чаки или еще какой-нибудь заповедник. Все сходится. Множество травоядных, похожих на антилоп и оленей, хищники – я даже видел два раза львов и…
– Ты их видел?
– Во всяком случае, они очень похожи, а точно я скажу, когда у меня будет возможность снять с такого зверя шкуру. Но это не все. Небо могло их выдать, особенно Луна, и они организовали плотный облачный покров. Готов спорить, где-нибудь не очень далеко работают климатические генераторы. И напоследок нам подбросили еще одну хитрость. Тебя предупреждали насчет стоборов?
– Да.
– А ты их видел?
– Честно говоря, я даже не знаю, что это такое.
– Вот и я не знаю. И думаю, никто не знает. Спорить готов, что стобор – это выдуманное «пугало», специально, чтобы нам было чем занять мысли. На Земле нет никаких стоборов, значит мы где-то еще. Такой трюк подействовал бы даже на такого недоверчивого типа, как я. Собственно говоря, и подействовал. Я, признаться, выбрал какую-то неизвестную мне тварь и окрестил ее стобором – как они и планировали.
– Выглядит логично, Род.
– Еще бы! Когда понимаешь наконец, что это Земля, – Род похлопал ладонью по полу, – и что они хотели скрыть это от нас, все сразу становится на свои места. Теперь нам нужно сделать вот что… Я собирался в одиночку, но с такой рукой не очень-то попутешествуешь, а теперь мы можем идти вдвоем, пока с тобой тоже чего-нибудь не случилось. План у меня такой. Я думаю, мы в Африке или, может быть, в Южной Америке – короче, где-нибудь в тропиках. Это, в общем-то, не важно. Нам надо просто идти вниз по течению, ну и, разумеется, держаться настороже: здесь можно умереть так же легко, как во Внеземелье. Не знаю, сколько времени нам потребуется – неделя, месяц, – но рано или поздно мы дойдем до какого-нибудь моста. А дальше пойдем по дороге, пока не найдем людей. Добравшись до поселения, свяжемся с властями, и нас отправят домой. Заодно получим зачеты по выживанию. Все очень просто.
– Слишком просто, – медленно произнес Джек.
– Не беспокойся, всяких неприятностей по дороге будет достаточно. Но теперь мы знаем, что делать, и нам это по силам. Я не хотел спрашивать сразу, но у тебя хватит соли, чтобы заготовить несколько килограммов копченого мяса? Если нам не придется охотиться каждый день, мы сможем двигаться очень быстро. А может, ты прихватил немного приправы для быстрого копчения?
– Прихватил, но…
– Отлично!
– Подожди, Род. Ничего не выйдет.
– Почему? Мы ведь партнеры?
– Успокойся. Все, что ты говорил, логично, но…
– Какие тогда «но»?
– Все логично, но все неверно.
– В смысле? Послушай, Джек…
– Нет, это ты теперь послушай. Я тебе дал высказаться.
– Но… Ладно, что ты имеешь в виду?
– Ты сказал, что небо их могло выдать и поэтому они, мол, напускают облака.
– Ну да. Так они, очевидно, и делают. Во всяком случае, по ночам. Естественные погодные условия их сразу выдают…
– Я тебе хочу сказать, что «они» себя уже выдали. Облачно было не каждую ночь, хотя ты, возможно, ночевал в глухом лесу и просто не заметил. Но я видел небо, Род. Видел звезды.
– И что?
– Это не наши звезды, Род. Извини.
Род закусил губу.
– Может, ты плохо знаешь южные созвездия? – предположил он.
– Южные созвездия я запомнил раньше, чем научился читать. Это чужие звезды, Род. Я знаю, что говорю. В той стороне, где садится солнце, ночью появляется пятиугольник из очень ярких звезд – ничего подобного с Земли не увидишь. Да и Луну, если бы она появилась, узнал бы любой.
Род попытался вспомнить, в какой фазе должна быть Луна, но бросил это дело, потому что не знал точно, сколько прошло времени.
– Может, она еще не взошла?
– Не может. Я не видел нашу Луну, но зато видел луны… Две луны, маленькие и очень быстрые, как спутники Марса.
– Надеюсь, ты не станешь утверждать, что это Марс, – неодобрительно произнес Род.
– Что я, по-твоему, рехнулся? Кроме того, звезды выглядят с Марса так же, как и с Земли. Боже, Род, о чем мы говорим? Когда садилось солнце, небо почти очистилось – давай выползем и посмотрим. Уж своим-то глазам ты поверишь?
Род не стал спорить и последовал за Джеком. Из пещеры не было видно вообще ничего, кроме темных силуэтов деревьев на противоположном берегу, но с края каменного уступа просматривался кусочек неба. Род посмотрел вверх и моргнул.
– Осторожней. Не свались в воду, – предостерег Джек.
Род промолчал. Между нависающей глыбой известняка и верхушками деревьев светился рисунок из шести ярких звезд: неровный пятиугольник и одна звезда в центре. Очень заметное созвездие, которое так же невозможно спутать с чем-то другим, как видимые с Земли семь звезд Большой Медведицы. И без диплома по астрографии было понятно, что на Земле этого созвездия никто никогда не видел.
Стройные логические построения Рода рухнули. Он чувствовал себя потрясенным и одиноким. Деревья за рекой вдруг снова стали угрожающе чужими. Он повернулся к Джеку и уже без всякого гонора сказал:
– Убедил. Что мы теперь будем делать?
Джек не отвечал.
– Что делать-то? – переспросил Род. – И что мы тут стоим?
– Род, – произнес Джек, – вот той звезды в центре пятиугольника раньше не было.
– Как это? Ты, должно быть, просто забыл.
– Нет, я уверен. Знаешь что, Род? Мы с тобой видим Новую звезду.
От этого научного открытия Род не испытал никакой радости. Мысли его занимало другое: ломался мир, тот, каким он его себе представлял, и какая-то там взорвавшаяся звезда большого впечатления на него не произвела.
– Может, это одна из твоих лун?
– Ни в коем случае. Они больше, отчетливо видны и имеют форму диска. Я тебе говорю, Новая! По-другому и быть не может. Ты только подумай, какая удача!
– Какая еще удача? – расстроенно переспросил Род. – Нам от этого никакого проку. До нее, наверно, светолет сто, не меньше.
– Да, но неужели тебя это не трогает?
– Нет.
Род пригнулся и заполз в пещеру. Джек взглянул на небо еще раз и последовал за ним. Оказавшись внутри, они долго молчали. Род – явно обиженно. Наконец Джек сказал:
– Пожалуй, я ложусь.
– Просто не понимаю, где я ошибся, – откликнулся Род невпопад. – Вроде бы все было так логично.
– Не морочь себе голову, – посоветовал Джек. – Мой инструктор по аналитике говорит, что логика – это просто тавтология. С помощью логики не узнаешь ничего такого, чего не знал раньше.
– Тогда какой в ней смысл?
– Спроси что-нибудь полегче. Ладно, напарник, я спать хочу – умираю. Давай ложиться.
– Ладно. Но, Джек, если это не Африка – а я должен признать, что это действительно так, – то что нам делать? Получается, нас здесь просто бросили?
– Что значит «что делать»? То же, что и раньше: есть, спать, оставаться в живых. Это наверняка зарегистрированная планета. Если мы продержимся, кто-нибудь обязательно здесь появится. Может, просто нарушилась подача энергии к воротам и завтра нас отсюда заберут.
– В таком случае…
– В таком случае хватит болтать и давай спать.
Глава 6 «Я думаю, он мертв»
Проснулся Род от заполнившего пещеру божественного аромата. Он перекатился на живот, заморгал от льющегося под навес яркого света и с некоторым усилием вспомнил, где он и что произошло днем раньше. Джек сидел на корточках у маленького костра на краю каменного уступа. Пахло жаренной на огне печенкой.
Род встал на колени и обнаружил, что мышцы у него по-прежнему ломит от усталости: во сне он снова сражался со стоборами. На этот раз в ночных кошмарах ему явились пучеглазые чудовища, вполне уместные на планете, неожиданно ставшей чужой и много опаснее, чем казалась. Однако он все же выспался, а когда с утра так восхитительно пахнет жареным мясом, никакие ночные ужасы не могут испортить настроение.
Джек поднял глаза:
– Я уж думал, ты проспишь весь день. Иди почисти зубы, причешись, прими душ и давай к столу. Завтрак готов. – Потом он снова взглянул на Рода и добавил: – Можешь еще и побриться.
Род улыбнулся и потрогал рукой подбородок:
– Ты просто завидуешь моей щетине, мальчишка. Подожди, через год или два и ты поймешь, какое это мучение. Бритье, простуда и налоги, как говорит мой отец, это три вечные проблемы, с которыми человечество, похоже, никогда не справится. – При мысли о родителях у Рода вдруг зашевелилась совесть: он даже не мог вспомнить, когда думал о них в последний раз. – Чем-нибудь помочь?
– Садись, бери соль. Этот кусок – тебе.
– Давай поделим.
– Ешь и не спорь. Я себе еще сделаю.
Род взял у Джека дымящийся, обугленный кусок печени – пришлось перекидывать его из руки в руку и дуть. Он поискал глазами соль. Джек в это время резал второй кусок. Взгляд Рода скользнул дальше и тут же вернулся.
В руках у Джека был «Полковник Боуи».
Среагировал Род мгновенно. Стремительным движением он схватил Джека за запястье:
– Ты украл мой нож!
Джек застыл.
– Род… ты с ума сошел?
– Ты меня оглушил и украл мой нож!
Джек даже не сделал попытки освободиться.
– Ты еще не проснулся, Род. Твой нож у тебя на поясе. Это другой нож… Мой.
Не опуская глаз, Род сказал:
– На поясе – это «Леди Макбет». А тот, которым ты режешь мясо, – «Полковник Боуи», мой нож.
– Отпусти руку.
– Брось нож!
– Род… ты, наверно, сможешь заставить меня бросить нож. Ты сильнее и уже держишь меня за руку. Но вчера мы с тобой объединились. Если ты сейчас же меня не отпустишь, наш договор не в счет. Тебе, видимо, придется убить меня… Потому что, если ты этого не сделаешь, я тебя рано или поздно выслежу. Я буду следить за тобой, пока не застану спящим. И тогда тебе конец.
Не сводя друг с друга глаз, они застыли над костром. Род тяжело дышал и пытался осмыслить, что же произошло. Улики были против Джека. Но неужели этот маленький поганец шел за ним по следу, а затем оглушил и ограбил? Выходило, что так…
Но почему-то не верилось. В конце концов Род решил, что расправится с Джеком, если рассказ покажется ему лживым, и отпустил его руку.
– Ладно, – сказал он, – как у тебя оказался мой нож?
– Это не бог весть какая история, – ответил Джек, продолжая резать печенку, – и я по-прежнему не уверен, что это твой нож. Собственно говоря, он и не мой тоже – мой ты видел. А этот я использую в качестве кухонного. У него балансировка неважная.
– У «Полковника Боуи»? Балансировка? Да это самый лучший метательный нож на свете!
– Ты будешь слушать или нет? Я нашел в зарослях одного парня – еще немного, и на него набросились бы шакалы. Не знаю, кто его прикончил – может быть, и стобор, – но он был наполовину съеден и весь изорван когтями. Однако лицо его осталось нетронутым, и я уверен, что он не из моего класса. У него была «Молния» и…
– Подожди. Ружье?
– Ну я же сказал. Видимо, он пытался им воспользоваться, но ему не повезло. Короче, я взял, что можно – этот нож и еще кое-какое снаряжение. Могу тебе показать. «Молнию» я оставил: энергоблок был разряжен, а без него это просто металлолом.
– Джек, посмотри мне в глаза. Ты не лжешь?
– Я могу отвести тебя к этому месту, – сказал Джек, пожимая плечами. – От того парня, видимо, мало что осталось, но «Молния» наверняка там.
Род протянул руку:
– Извини. Я поторопился с выводами.
Джек взглянул на него, но руки не подал.
– Я думаю, партнер из тебя неважный, так что лучше нам поставить здесь точку. Мы квиты. – Нож перевернулся в воздухе и упал рукояткой на ногу Рода. – Забирай свой тесак и проваливай.
Род оставил нож лежать на земле.
– Не обижайся, Джек. Я в самом деле ошибся.
– Я знаю, что это ошибка. Но ты меня заподозрил, и я вряд ли когда смогу тебе доверять. – Джек помолчал, затем добавил: – Доедай и отваливай. Так будет лучше.
– Джек, но мне вправду жаль, что так вышло. Я прошу прощения. Тут любой бы ошибся: ты ведь еще не слышал моего рассказа.
– Но ты даже не подождал, чтобы выслушать мой!
– Я был не прав, я же признал. – Род торопливо рассказал, как он остался совсем без снаряжения. – …И естественно, увидев, что «Полковник Боуи» у тебя, я решил, что это твоих рук дело. Тут все было логично, нет?
Джек промолчал, но Род не отставал:
– Ну скажи, разве нет?
– Опять ты со своей логикой, – неохотно произнес Джек. – Она тебе слишком часто ударяет в голову. Не лучше ли было сначала подумать, а?
Род покраснел, но промолчал.
– Если бы я стащил твой нож, – продолжил Джек, – разве б я тебе его показал? Или, если уж на то пошло, согласился бы я в таком случае стать твоим партнером по выживанию?
– Видимо, нет, Джек. Я действительно сделал поспешные выводы и не сдержался.
– Капитан Бенбоу всегда говорил, что поспешными выводами и несдержанностью можно заплатить за билет на кладбище, – произнес Джек строго.
– Мастер Мэтсон тоже говорил что-то в таком духе. – Род виновато улыбнулся.
– Похоже, они оба правы. Ладно, давай начнем все сначала. Даже собаке позволяется укусить хозяина один раз – но только один.
Род поднял взгляд и увидел перед собой грязную ладонь Джека.
– Ты хочешь сказать, что мы снова партнеры?
– Давай руку. Выбирать нам особенно не приходится.
Они с серьезным видом пожали друг другу руки, после чего Род подобрал «Полковника Боуи», еще раз взглянул на него и протянул рукояткой вперед Джеку:
– Видимо, он теперь твой.
– А? Нет. Пусть лучше он будет у тебя.
– Почему? Он достался тебе честно.
– Не валяй дурака, Род. У меня есть «Синяя Борода» – в самый раз для меня.
– Он – твой. У меня есть «Леди Макбет».
Джек сдвинул брови:
– Мы ведь партнеры?
– Да, конечно.
– Значит, у нас все общее. «Синяя Борода» принадлежит и тебе, и мне. И «Полковник Боуи». Но ты к нему приноровился, так что для нас обоих будет лучше, если нож останется у тебя. Твоей заумной логике это как – не противоречит?
– Э-э-э…
– Ну тогда заткнись и ешь. Давай я тебе еще кусок отрежу. Этот уже остыл.
Род подобрал обгоревший кусок печени, отряхнул с него пыль и пепел.
– Нет, он еще ничего.
– Выкинь его в реку и возьми который погорячей. Печень все равно долго не пролежит.
Накормленный и согретый ощущением, что у него есть друг, Род растянулся после завтрака на каменном уступе и вперил взгляд в небо. Джек загасил костер и выбросил остатки завтрака в реку. Недоеденный кусок печени еще не коснулся воды, как оттуда высунулась в стремительном броске какая-то тварь и схватила его на лету. Джек повернулся к Роду:
– Так. Чем мы сегодня займемся?
– Мм… До завтра мяса у нас хватит. Так что сегодня охотиться не нужно.
– С тех пор как я нашел эту пещеру, я охочусь через день. На второй день мясо даже лучше, но на третий – фу-у!
– Согласен. А чем ты хочешь заняться?
– Не знаю. Надо подумать. Для начала можно сходить купить молочные коктейли – в больших стаканах, густые, с шоколадом. Или фруктового салата. А еще лучше и то и другое. Сначала я съем…
– Прекрати, а то у меня сердце не выдержит!
– Затем я приму ванну, разоденусь в пух и прах, смотаюсь в Голливуд и посмотрю парочку фильмов. Тот супербоевик с Дирком Мэнли в главной роли, а после что-нибудь приключенческое. Потом еще один молочный коктейль – на этот раз клубничный, а потом…
– Заткнись!
– Ты сам спросил, чем я хочу заняться.
– Да, но я имел в виду – в рамках возможного.
– Что ж ты сразу не сказал? Или, по-твоему, тут все «логично» и должно быть понятно сразу? Я думал, ты всегда действуешь в соответствии с логикой.
– Ну что ты ко мне пристал? Я же извинился.
– Да, извинился, – с мрачной ухмылкой признал Джек, – однако я еще не истратил весь накопленный яд.
– Ты, часом, не из тех, кто любит ворошить прошлое?
– Только тогда, когда ты этого меньше всего ожидаешь. Но если серьезно, Род, я думаю, надо идти охотиться сегодня.
– Ты же сам согласился, что это подождет до завтра. Лишний раз убивать ни к чему, да и опасно.
– Я думаю, надо поохотиться на людей.
Род приставил ладонь к уху:
– Еще раз…
– Я думаю, что сегодня нам надо поохотиться на людей.
– Да? От скуки я, конечно, готов на все. Только что мы будем с ними делать? Скальпировать или просто кричать «Готов! Мы тебя убили!»?
– В скальпировании больше проку… Род, как по-твоему, сколько мы здесь проторчим?
– А? Мы уже знаем, что с возвратом вышла накладка. По твоим словам, мы здесь уже три недели… Мне казалось, что дольше, но я не делал зарубок. Следовательно…
– Что «следовательно»?
– Следовательно, ничего. Может, у них какие-нибудь технические неполадки, которые они устранят уже сегодня, и нас вернут домой. А может, Мастер Мэтсон и его коллеги, любители приключений, решили, что будет очень здорово удвоить срок проверки, ничего не сообщив нам. В конце концов, может, далай-лама приказал бомбить иноверцев и вместо ворот теперь радиоактивные развалины. Или прилетели трехголовые змеелюди из Малого Магелланова Облака и взяли ситуацию в свои руки – как они это понимают. Может, мы здесь навсегда.
Джек кивнул:
– Это я и имею в виду.
– Так сразу? Пока ясно только то, что про нас забыли.
– Род, группа из двух человек хороша на несколько недель. Но представь себе, что ожидание растянется на месяцы. Представь, что кто-то из нас сломал ногу. И даже если ничего такого не случится, надолго ли мы, по-твоему, в безопасности с этой сторожевой системой из сухих веток? Нам нужно перегородить тропу, чтобы забираться сюда можно было только по веревочной лестнице, которую будет сбрасывать постоянный дежурный. Нужно найти соль, подумать о том, как выдубить шкуры, и много чего еще, – кстати, этот мой бурдюк уже попахивает. На долгий срок нам нужно как минимум четыре человека.
Род в задумчивости почесал свои выпирающие ребра.
– Знаю. Я об этом еще вчера думал, после того как ты разгромил мою оптимистическую теорию, но я ждал, когда ты сам об этом заговоришь.
– Почему?
– Это твоя пещера. У тебя тут и снаряжение, и ружье, и лекарства, и еще, наверно, много всякого, чего я не видел. У тебя есть соль. А у меня только нож – теперь, благодаря тебе, два ножа. Хорош бы я был, предложив поделить все это на четверых.
– Мы же одна команда, Род.
– Мм… верно. И мы оба считаем, что команда будет сильнее, если мы завербуем парочку рекрутов… Сколько там всего народа, по-твоему? – спросил он, махнув рукой в сторону зеленой стены за рекой.
– В моей группе допущены были семнадцать парней и одиннадцать девчонок. Капитан Бенбоу сказал, что в этой зоне испытаний будет четыре группы.
– Мастер нам даже этого не сказал. Но из нашего класса прошло человек двадцать.
– Значит, тут всего человек сто, – задумчиво произнес Джек.
– Если не учитывать потери.
– Если не учитывать потери. Примерно две трети ребят и одна треть девчонок. Выбор большой, если мы сумеем их отыскать.
– Только давай обойдемся без девчонок, Джек.
– А что ты против них имеешь?
– Я? Ничего. На пикнике им цены нет или, скажем, долгими зимними вечерами. Я обеими руками за прекрасную половину. Но в таких вот переделках они – чистая отрава.
Джек промолчал, и Род продолжил:
– Сам подумай. Ну появится у нас тут такая милашка, и в пещере сразу будет больше проблем, чем там, снаружи, со всеми этими стоборами и прочей нечистью. Ссоры, сцены ревности, а то, глядишь, кто-нибудь из парней еще и соперника из-за нее пырнет. Нам и без того проблем хватает.
– Ну хорошо, – задумчиво произнес Джек, – предположим, мы кого-то встретили, и оказалось, это девчонка. Как ты собираешься поступить? Снять шляпу и сказать: «Прекрасный день, мадам, не правда ли? Но теперь отвалите и не мешайтесь»?
Род вычертил на рассыпанном пепле пятиугольник, поставил в центре еще одну звезду, затем стер рисунок ногой.
– Не знаю, – медленно ответил он. – Будем надеяться, что наберем команду раньше, чем столкнемся с такой проблемой. Может, они сами объединятся.
– По-моему, нам надо продумать свою политику в этом вопросе заранее.
– Я – пас. А то ты опять обвинишь меня в пристрастии к логике. У тебя есть какие-нибудь соображения, как искать остальных?
– Пожалуй. Кто-то еще охотится выше по течению.
– Да? Ты его знаешь?
– Я видел его только издалека, и он не из моего класса. На полголовы ниже тебя, светлые волосы, светлая кожа, но он здорово обгорел на солнце. Кого-нибудь напоминает?
– Трудно сказать, – ответил Род, взволнованно подумав, что описание и в самом деле кого-то напоминает. – Может, пойдем посмотрим, вдруг удастся его выследить?
– Я могу отдать его тебе со всеми потрохами. Но я не уверен, что нам нужен именно такой человек.
– Почему? Если он протянул до сих пор, он должен что-то соображать.
– Честно говоря, я не понимаю, как ему это удалось. Движется он так, что за километр слышно, и уже неделю живет на одном и том же дереве.
– В этом тоже есть свой смысл.
– Да, но только если не кидаешь кости и объедки под своим же деревом. Меня именно шакалы на его жилище и навели.
– Мм… да. Но если он нам не понравится, мы можем его и не приглашать.
– Договорились.
Перед выходом Джек порылся в темном углу пещеры и извлек оттуда сложенную веревку.
– Род, может быть, это твоя?
Род внимательно осмотрел веревку.
– Во всяком случае, такая же, как была у меня. А что?
– Я ее нашел там же, где и «Полковника Боуи». Если и не твоя, все равно возьми – пригодится.
Джек достал еще моток веревки и обмотал ее вокруг бронежилета. Род подумал, что он, должно быть, так и спал, но промолчал. Если Джек считает такую защиту важнее подвижности, его дело. Каждому – по его привычкам, как говаривал Мастер.
Дерево стояло на небольшой поляне, но Джек провел Рода через кусты, подходившие близко к стволу, и последние несколько десятков метров они пробирались ползком. Джек пригнул голову Рода поближе и прошептал ему в ухо:
– Если мы пролежим тут часа три или четыре, я готов спорить, он обязательно или слезет с дерева, или появится из леса.
– Ладно. Следи за тылом.
Они пролежали около часа, но ничего не произошло. Род старался не замечать крошечных кусачих мушек, вьющихся вокруг. Он бесшумно поменял позу, чтобы не затекали руки и ноги, и с трудом подавил чих. Наконец он решил позвать Джека.
– Что случилось?
– Вот там из дерева растут две толстые ветки. Это и есть его «гнездо»?
– Может быть.
– Видишь? Рука торчит.
– Где?.. Кажется, да. Но возможно, это просто ветка.
– По-моему, все-таки рука, и я думаю, он мертв. С тех пор как мы пришли, рука ни разу не шевельнулась.
– Спит?
– Спящий человек обычно не лежит так долго в одной позе. Я хочу влезть посмотреть. Ты меня прикроешь. Если рука пошевелится, кричи.
– Может, не стоит так рисковать, Род?
– Смотри в оба! – распорядился Род и пополз вперед.
Как Род и предположил, едва услышав рассказ Джека, рука принадлежала Джимми Трокстону. Он не умер, но был без сознания, и Роду никак не удавалось привести его в чувство.
Джимми лежал в своем наполовину искусственном гнезде, и одна его рука свешивалась вниз. Род заметил, что он срезал мелкие ветки – и между двумя сучьями и стволом дерева получилось что-то наподобие гамака.
Спустить его на землю оказалось не так-то легко: весил Джимми примерно столько же, сколько и Род. Он продел веревку у Джимми под мышками и перекинул ее через сук, чтобы она стравливалась помедленнее, но сложнее всего было вытащить Джимми из его неопрятного гнезда и при этом не уронить.
На полпути вниз живой груз застрял, и Джеку пришлось подняться по стволу, чтобы его высвободить. Но в конце концов, изрядно попотев, они справились, и, оказавшись на земле, Джимми все еще дышал.
Роду пришлось нести своего друга до самой пещеры. Джек предложил делать это по очереди, но Джимми был явно слишком тяжел для него. Род только прикрикнул на Джека, чтобы тот прикрывал их со всех сторон: если бы, не ровен час, появился псевдолев, сам он мало чем мог помочь.
Хуже всего оказалось взбираться к пещере по крутому берегу из осыпающегося сланца. Род и без того уже выдохся – он больше километра тащил на себе обмякшее тяжелое тело по пересеченной местности, – и перед подъемом пришлось немного передохнуть.
– Не урони его в воду! А то уже нечего будет вылавливать. Я видел… – озабоченно произнес Джек.
– Сам знаю. Обойдусь без дурацких советов.
– Извини.
Наконец он пополз вверх. Страшно было и за Джима, и за себя. Род не знал, что за твари живут в реке, но он не сомневался, что сожрут их мгновенно. Когда он добрался до нависающей известняковой глыбы, пришлось совсем согнуться, чтобы попасть на каменный уступ, но даже так Род почувствовал, что его ноша цепляется за край и сползает назад.
Джек помог ему удержаться на месте, затем протолкнул дальше. Оказавшись в безопасности на каменном уступе, они повалились наземь. Род едва дышал и никак не мог унять дрожь в натруженных мышцах.
Они уложили Джимми на спину, и Джек проверил у него пульс.
– Быстрый, но слабый. Наверно, он не выкарабкается.
– Какие у тебя есть лекарства?
– Два вида неосульфатов и вердомицин. Но я не знаю, что ему давать.
– Давай все три и молись.
– А вдруг у него аллергия на какое-нибудь из них?
– У него сейчас аллергия на смерть, а это гораздо серьезнее. Температура поднялась, наверное, за сорок. Так что давай.
Род приподнял Джимми за плечи и ущипнул за мочку уха, а когда тот пришел в сознание, Джек запихал ему в рот таблетки и заставил запить водой. Теперь оставалось только ждать.
Всю ночь они дежурили около больного по очереди. К утру температура спала, Джим очнулся и попросил пить. Род снова приподнял его, а Джек поднес к пересохшим губам бурдюк. Джимми напился воды и опять уснул.
Они решили ни в коем случае не оставлять Джима одного, поэтому Джек оставался ухаживать за больным, а Род каждый день ходил на охоту, стараясь добыть что-нибудь понежнее, чтобы с мясом мог управиться и их ослабевший подопечный. Уже на вторые сутки Джим мог говорить, не засыпая посреди фразы. Во второй половине дня Род вернулся с тушкой небольшого зверька, напоминающего гибрид кошки и кролика. Джек как раз шел ему навстречу с пустым бурдюком.
– Привет.
– Привет. Я вижу, тебе повезло. Слушай, Род, будешь его свежевать, поосторожней со шкурой. Нам нужен новый бурдюк. Там не очень много порезов?
– Совсем нет. Я убил его камнем.
– Отлично!
– Как наш пациент?
– Выздоравливает не по дням, а по часам. Я сейчас вернусь.
– Давай посторожу тебя, пока ты наберешь воды.
– Не надо, я буду осторожен. Иди к Джиму.
Род поднялся наверх, положил добычу на каменный уступ и пролез в пещеру.
– Как ты тут?
– Шикарно. Думаю, что поборю тебя в двух случаях из трех.
– На следующей неделе. Джек заботится?
– Еще как! Слушай, Род, я просто не знаю, как вас благодарить! Если бы не вы…
– Не знаешь, так и не надо. И не за что меня благодарить. А Джек – мой партнер, так что все нормально.
– Джеку цены нет!
– Да, отличный парень. Лучше не бывает. Мы с ним здорово ладим.
Джим посмотрел на него с удивлением, открыл было рот и тут же закрыл.
– В чем дело? – спросил Род. – Тебя укусил кто? Или тебе опять нехорошо?
– Как ты сказал про Джека? – медленно произнес Джим.
– А? Я сказал, что лучше не бывает. Мы с ним теперь – одна команда. Отличный парень.
Джимми Трокстон посмотрел на него с сомнением и спросил:
– Род… Ты от рождения такой дурной? Или после поглупел?
– А что такое?
– Джек – девчонка.
Глава 7 «Надо было хоть пирог испечь»
Молчание тянулось долго.
– Закрой рот, – сказал наконец Джим, – а то кто-нибудь залетит.
– Джимми, ты, похоже, еще не в себе.
– Может, я еще болен, но не настолько, чтобы не отличить девчонку от парня. Когда со мной такое случится, я буду уже не болен, а мертв.
– Но…
– Спроси ее сам. – Джимми пожал плечами.
На пол упала тень. Род обернулся и увидел, что Джек уже на каменном уступе.
– Свежая вода, Джим!
– Спасибо, – ответил Джим и посмотрел на Рода. – Давай, спроси.
Джек перевел взгляд с одного на другого:
– Что за безмолвная сцена? Что ты на меня так смотришь, Род?
– Джек… – медленно произнес Род. – Как тебя зовут?
– А? Джек Доде. Я же тебе говорил.
– Нет. Полное, настоящее имя.
Джек снова перевел взгляд с Рода на ухмыляющуюся физиономию Джимми, потом обратно.
– Мое полное имя… Жаклин Мари Доде. Если тебе это так важно. А что?
Род сделал глубокий вдох.
– Жаклин, – произнес он, словно оценивая имя на слух. – Я не знал…
– Так и было задумано.
– Я… Слушай, если я сказал что-нибудь такое… в общем, тебя обидел – так я не имел в виду ничего плохого…
– Успокойся, ты ничего обидного не говорил, медведь ты этакий. Разве что про свой нож.
– Я не хотел.
– Или ты имеешь в виду, что «все девчонки – чистая отрава»? А тебе не приходило в голову, что про парней можно сказать то же самое? Нет, конечно, не приходило. Но раз ты теперь все знаешь, то, может, оно и к лучшему. Теперь нас уже трое.
– Но Жаклин…
– И пожалуйста, зови меня Джекки. – Она передернула плечами. – Теперь, когда вы оба знаете, мне не нужно будет носить этот чертов панцирь. Отвернитесь.
– Э-э-э… – Род отвернулся.
Джимми перекатился на бок, лицом к стене.
– Хорошо, – послышалось через минуту.
Род обернулся. В рубашке, без бронежилета, ее плечи были гораздо уже, а сама она изящнее и очень неплохо сложена. Жаклин сидела на полу и отчаянно чесала грудь и спину.
– С тех пор как я тебя встретила, Род Уокер, я даже не могла по-человечески почесаться, – сказала она с упреком. – Иногда я просто умирала.
– Никто не заставлял тебя носить эту штуковину.
– А представь, если бы я ее не носила. Ты бы захотел быть со мной в одной команде?
– Э-э-э… ну я… в общем-то… – Род умолк.
– Вот видишь. – Неожиданно на ее лице отразилось беспокойство. – Мы все еще партнеры?
– Что? Разумеется!
– Тогда давай снова пожмем друг другу руки. И Джиму тоже. Ты согласен, Джим?
– Спрашиваешь!
Три правые руки сошлись в рукопожатии, Джекки накрыла их левой рукой и торжественным тоном произнесла:
– Все за одного!
Род достал левой рукой «Полковника Боуи» и положил плашмя на сцепленные руки.
– И один за всех!
– Налоги делим на троих, – добавил Джимми. – У нотариуса заверять будем?
Глаза у Жаклин заблестели от слез.
– Джимми Трокстон, – произнесла она многообещающим тоном, – когда-нибудь я заставлю тебя воспринимать жизнь всерьез!
– Я и так воспринимаю ее всерьез, – возразил он. – Не хочется только, чтобы и она воспринимала меня так же. Когда рождаешься заново, грех не порадоваться.
– Мы все, считай, родились по второму разу, – сказал Род. – Но сейчас помолчи. Ты и так слишком много болтаешь.
– Смотри, как заговорил! А сам-то что?
– Во всяком случае, не стоит смеяться над тем, что говорит Жаклин. Она для тебя очень много сделала.
– Кто же спорит!
– Тогда…
– Никаких «тогда»! – резко сказала Жаклин. – Меня зовут Джекки, Род. Забудь о Жаклин. Если вы начнете сейчас проявлять галантность, у нас будет полный набор всех тех проблем, о которых ты меня предупреждал. Если я правильно помню, ты сказал «чистая отрава».
– Но было бы только логично…
– Опять ты со своей логикой! Давай займемся практической стороной дела. Помог бы мне лучше сделать новый бурдюк.
На следующий день Джим уже взял на себя заботы по «дому», а Джекки и Род ушли на охоту вместе. Джим тоже хотел пойти, но наткнулся на двойной запрет. Охота втроем давала не бог весть сколько преимуществ, зато вдвоем у них получалось отлично: теперь им не приходилось выжидать в засаде по нескольку часов, и дело было лишь за тем, чтобы найти добычу. Джекки загоняла зверя, а Род его приканчивал. Они выбирали животное где-нибудь на краю стада, Джекки подкрадывалась с другой стороны и спугивала его, обычно прямо на Рода.
Охотились они по-прежнему с ножами, хотя Джекки выбрала хорошее оружие для выживания в примитивных условиях – пневматическое ружье, стреляющее ядовитыми стрелками. Поскольку стрелки можно было находить и снова заряжать ядом, ружье могло служить практически вечно. Именно по этой причине Джекки выбрала его, а не огнестрельное или энергетическое оружие.
Роду оно очень понравилось, но тем не менее он решил не брать ружье на охоту.
– Давление может упасть, и в нужный момент оно вдруг подведет.
– Такого ни разу не случалось. Да и перезарядить его – одна секунда.
– Хорошо… Но если мы начнем пользоваться ружьем, рано или поздно мы потеряем последнюю стрелку, и может так случиться, что именно тогда оно нам особенно понадобится. Возможно, мы здесь надолго, так что давай оставим его про запас, а?
– Как скажешь, Род.
– Почему это? У нас у всех равное право голоса.
– Нет. Мы с Джимми уже говорили об этом, и он согласен: кто-то должен быть главным.
Охота занимала у них около часа каждый второй день. Остальное время уходило на поиски новых партнеров: они поделили местность на квадраты и прочесывали их очень старательно. Однажды им удалось спугнуть стервятников с добычи, которую, похоже, кто-то разделывал ножом. Род и Джимми шли по следу – по человеческому следу, как они убедились, – но из-за темноты им пришлось вернуться в пещеру. Наутро они попытались отыскать след снова, но безуспешно: ночью прошел сильный дождь.
В другой раз они нашли остатки костра, но Род решил, что им по крайней мере дней десять.
Как-то через неделю, которая прошла в бесплодных поисках, они вернулись домой не так поздно. Джимми оторвал взгляд от костра:
– Как успехи в переписи населения?
– И не спрашивай. – Род устало опустился на каменный пол. – Что у нас на обед?
– Сырое мясо, жареное мясо и горелое мясо. Я пытался запечь немного в мокрой глине, но получилась только отлично обожженная глина.
– И на том спасибо.
– Джим, – сказала Джекки, – нужно попробовать сделать глиняные горшки.
– Я уже пробовал. С первой попытки получил огромную трещину. Но я еще научусь. Послушайте-ка, дети мои, – продолжил он, – а вам не кажется, что вы ищете людей не тем способом?
– Почему не тем? – спросил Род.
– Ну, если вам хочется физических упражнений, то все нормально. Вы носитесь по всей округе, потеете, но результатов никаких. Может, лучше будет, если они сами нас разыщут?
– Каким образом?
– Можно подать дымовой сигнал.
– Мы уже думали об этом. Но нам не нужен кто угодно, и сообщать всем подряд, где мы живем, тоже ни к чему. Нам нужны люди, с которыми мы станем сильнее.
– Вот это как раз и есть то, что инженеры называют «ошибочным критерием». Если вы задумали поймать в лесу человека, для которого лес что дом родной, то, сколько б вы ни гонялись по тропам, вам его никогда не найти. А он вас найдет запросто, пока вы ломитесь через кустарник, расшвыривая камни, ломая ветки и распугивая птиц. Он может даже проследить за вами и понять, что вам нужно, но, если ему не захочется самому, вы его никогда не найдете.
– Род, в этом что-то есть, – сказала Джекки.
– Тебя мы нашли достаточно легко, – заметил Род Джиму. – Может, ты сам не тот тип, что нам нужен.
– Я просто был не в форме, – ответил Джимми спокойно. – Вот подожди, я наберусь сил и покажу свою истинную природу! Ург, пещерный человек, – перед вами! Наполовину неандерталец, наполовину гибкий черный леопард. – Он постучал себя в грудь и закашлялся.
– Это не очень похоже на истинную пропорцию. Неандерталец тут явно доминирует.
– Не дерзи. И помни, что ты мой должник.
– Я думаю, ты просто жульничаешь. Наверно, наизусть уже выучил, как каждая карта выглядит с другой стороны. Они у тебя скоро в лохмотья превратятся.
Когда Джимми спасли, при нем обнаружились игральные карты, и позже он объяснил, что это тоже снаряжение для выживания.
– Прежде всего, – сказал Джим, – если бы я потерялся, я всегда мог сесть и разложить пасьянс. Рано или поздно кто-нибудь меня нашел бы и…
– И посоветовал положить черную десятку на красного валета. Это мы уже слышали.
– Тихо, Род. Во-вторых, Джекки, я планировал объединиться здесь с этим вот «каменнолицым». Мне ничего не стоит обыграть его в криббедж, но он все время пытается отыграться. Я решил, что за время испытания сумею выудить у него все карманные деньги на будущий год. Тактика выживания!
Как бы то ни было, но карты имелись, и каждый вечер они втроем играли в тихие семейные игры по миллиону плутонов за кон. Жаклин шла более-менее ровно, зато Род задолжал Джиму уже несколько сот миллионов. В тот вечер они продолжили дискуссию за игрой. Род по-прежнему не хотел раскрывать местонахождение их убежища.
– Мы можем подавать дымовой сигнал где-нибудь в другом месте, – предложил он задумчиво. – И дежурить в безопасном укрытии. Сними, Джим.
– Да, но тут тоже риск… Пятерка, как раз то, что нужно! Если вы устроите костер достаточно далеко отсюда, чтобы никто не знал про эту пещеру, вам придется мотаться туда и обратно по крайней мере дважды в день. Я думаю, очень скоро удача вам изменит и в один прекрасный день вы просто не вернетесь. Не то чтобы я стал сильно горевать, но играть будет не с кем.
– Чья игра?
– Джекки. Но если мы разожжем костер близко, на виду, тогда нам останется только сидеть и ждать. Я сяду спиной к стене с этой пукалкой на коленях, и если покажется враг, шлеп – и готово! Длинная свинья на обед. Но если они нам понравятся, тогда мы возьмем их в игру.
– Считай.
– Пятнадцать-шесть, пятнадцать-двенадцать, пара, шестерка за валетов… Это будет стоить тебе еще один миллион, мой друг.
– По-моему, один из этих валетов – дама, – с угрозой произнес Род.
– В самом деле? Знаешь, уже темно. Сдаешься?
В конце концов они согласились с планом Джима. Времени для игры в карты стало больше, и долг Рода вырос за миллиард. Сигнальный костер горел на каменном уступе ниже по течению, и обычно ветер дул так, что дым сносило в сторону. Когда же его задувало в пещеру, это было просто невыносимо, и они пулей вылетали оттуда, размазывая слезы по щекам.
За четыре дня такое случалось три раза. Их реклама ни у кого пока не вызвала интереса, и они здорово устали таскать сухие дрова для костра и собирать зеленые ветки, которые давали дым. После третьего раза Джимми не выдержал:
– Род, я сдаюсь. Твоя взяла, и я снимаю свое предложение.
– Нет!
– А? Поимей совесть! Я не могу питаться дымом – в нем совсем нет витаминов. Давай лучше вывесим флаг. Я пожертвую свою рубашку.
Род задумался.
– А это идея!
– Стой, подожди. Я же пошутил. У меня нежная кожа, и я легко обгораю.
– А ты не торчи на солнце подолгу, и со временем у тебя будет отличный загар. Мы и вправду вывесим твою рубашку вместо флага. Но огонь тоже нужно поддерживать, только не здесь, на уступе, а где-нибудь там, на лугу, может быть.
– Чтобы дым опять задувало в наш летний коттедж?
– Ну тогда еще дальше вниз по течению. Мы разведем большой костер, и дым будет видно издалека. А флаг повесим над пещерой.
– И тем самым допросимся, что нас выселят какие-нибудь лихие волосатые личности, которые никогда не слышали о праве на собственность.
– Мы уже признали, что рискуем, когда решили разжечь сигнальный костер в первый раз, так что чего уж там. Давайте за дело.
Род выбрал самое высокое дерево на скале, под которой расположилась пещера, забрался на самый верх, где ствол едва его держал, и целый час работал ножом, срубая верхушку. Затем привязал рубашку Джимми за рукава и полез вниз, срезая по пути все лишние ветки. Вскоре они стали слишком толстыми, чтобы справиться с ними ножом, но и так получилась голая мачта в несколько метров высотой. Рубашку трепало на ветру и отлично было видно издалека. Усталый, но довольный своей работой, Род еще раз взглянул вверх: ничего не скажешь, самый настоящий сигнальный флаг.
Джимми и Жаклин тем временем развели ниже по течению новый костер, для этого они перенесли огонь с уступа. У Жаклин еще оставалось несколько спичек, а у Джимми была почти полностью заряженная зажигалка, но сознание того, что они могут остаться тут надолго, заставляло экономить. Спустившись на землю, Род присоединился к ним. Теперь места для костра хватало, да и валежник таскать стало легче, так что дым валил вовсю.
Лицо Жаклин, и без того потное и не особенно чистое, теперь совсем почернело от дыма, а на бледно-розовой коже Джимми сажу было заметно еще лучше.
– Пироманьяки, – улыбнулся Род, оглядев своих товарищей.
– Ты приказал дым, – ответил Джимми, – и я собираюсь сделать такой костер, что сожжение Рима будет выглядеть по сравнению с ним детской забавой. Притащи-ка мне тогу и скрипку.
– Скрипки изобрели позже. Нерон играл на лире.
– Давай не будем мелочиться. У нас получается неплохое грибовидное облако, а?
– Гулять так гулять, Род! – подзадорила его Жаклин, вытирая лицо; чище оно при этом не стало. – Весело ведь!
Она макнула огромную зеленую ветку в воду и бросила в костер – дым тут же повалил столбом.
– Еще дров, Джимми!
– Несу!
Род тоже разошелся и вскоре стал таким же черным, как и они. Ни разу с самого начала испытания не было ему так весело. Когда солнце скрылось за верхушками деревьев, они наконец оставили попытки сделать костер еще больше, лучше, дымнее и неохотно отправились к пещере. Только в этот момент Род осознал, что совсем забыл про осторожность.
Ладно, успокоил он сам себя, все хищники боятся огня.
Пока они ели, от догорающего костра еще тянулся к небу столб дыма. После Джимми достал карты и попытался перетасовать рыхлую колоду.
– Кто-нибудь желает поучаствовать? Обычные низкие ставки.
– Я слишком устал сегодня, – ответил Род. – Ты можешь просто увеличить мой долг на ту сумму, что я обычно проигрываю за день.
– Но это неспортивно. И потом, помнишь? Ты на прошлой неделе один раз выиграл. А ты, Джекки, что скажешь?
Жаклин хотела что-то ответить, но Род жестом заставил их замолчать.
– Ш-ш-ш! Я слышал какой-то звук, – прошептал он.
Джим и Жаклин замерли, потом бесшумно достали ножи. Род сунул «Полковника Боуи» в зубы и выполз на каменный уступ. На тропе никого не было видно, и, похоже, никто не трогал загородку из сухих веток. Род высунулся еще дальше, пытаясь определить, откуда донесся звук.
– Эй, внизу! – послышался негромкий голос.
Род почувствовал, как напряглись у него мышцы. Он обернулся и увидел, что Джимми взял тропу на прицел. Жаклин достала свое ружье и тоже приготовила к бою.
– Кто там? – крикнул Род.
Сначала наверху молчали, потом тот же голос ответил:
– Боб Бакстер и Кармен Гарсиа. А вы кто?
Род облегченно вздохнул.
– Род Уокер, Джимми Трокстон и еще один человек, не из нашего класса, Джекки Доде.
Бакстер какое-то время думал.
– Можно к вам присоединиться? По крайней мере, на сегодня?
– О чем речь!
– Как нам спуститься вниз? Кармен не может карабкаться по скале – у нее болит нога.
– Вы прямо над нами?
– Наверно. Я тебя не вижу.
– Оставайся на месте. Я сейчас поднимусь. – Род повернулся к своим товарищам и улыбнулся. – У нас гости к ужину. Разводи огонь, Джимми.
Джимми удрученно причмокнул языком:
– А в доме почти ничего нет. Надо было хоть пирог испечь.
К тому времени, когда Род вернулся с Бобом и Кармен, на огне уже жарилось мясо. Задержались они из-за Кармен: она всего лишь растянула лодыжку, но по крутому берегу пришлось карабкаться на руках, да и туда еще нужно было добраться, а боль и усталость давали себя знать.
Когда Кармен поняла, что третий человек – девушка, она даже расплакалась. Джекки посмотрела на парней сердитым взглядом – Род так и не понял почему – и увела ее в дальний угол пещеры, где спала сама. Пока Боб Бакстер и Род с Джимом сравнивали свои наблюдения, девушки непрерывно о чем-то шептались.
У Боба и Кармен дела шли отлично до тех пор, пока она не подвернула ногу двумя днями раньше, – если не считать, конечно, что их по какой-то непонятной причине забыли на этой планете.
– Когда стало ясно, что никто не собирается помогать нам отсюда выбраться, у меня, признаться, просто опустились руки, – сказал Боб. – Но Кармен быстро привела меня в чувство. Она – человек очень практичный.
– Женщины всегда практичнее мужчин, – согласился Джимми. – Вот я, например, натура поэтическая.
– Только все у тебя белым стихом получается, – поддел его Род.
– Это ты от зависти, Род. Ладно, Боб, старина, может, тебе еще кусок? Сырой или хорошо обугленный?
– И тот и другой. Последние два дня мы жили впроголодь… Мм… вкусно-то как!
– Соус по моему рецепту, – скромно сказал Джимми. – У меня, знаешь ли, тут свой огород. Сначала надо растопить на сковородке кусок масла, а затем…
– Уймись, Джимми, ради бога! Боб, вы с Кармен хотите в нашу команду? Насколько я понимаю, мы вряд ли можем рассчитывать на возвращение. Следовательно, надо строить планы на будущее.
– Похоже, ты прав.
– Род всегда прав, – поддакнул Джимми. – А насчет планов на будущее… Боб, вы с Кармен играете в криббедж?
– Нет.
– Ничего. Я вас научу.
Глава 8 «Придется вам выбирать»
Решение о том, что надо подавать дымовой сигнал и дальше, чтобы собрать как можно больше людей, никто на голосование не ставил, оно оформилось и утвердилось само. Род хотел обсудить этот вопрос утром, но Джимми и Боб сами развели огонь, когда пошли вниз за водой, и он никому ничего не сказал. В тот день их разыскали еще две девушки.
Точно так же никто не заключал формальных договоров о партнерстве и никто не выбирал лидера группы: Род продолжал руководить, и Боб Бакстер без разговоров принял сложившееся положение. Сам Род был слишком занят и даже не думал об этом. Проблемы безопасности, размещения и продовольствия для растущей колонии просто не оставляли времени ни на что другое.
С прибытием Боба и Кармен запас мяса иссяк мгновенно, и уже на следующий день пришлось идти на охоту. Боб Бакстер предложил поучаствовать, но Род решил взять с собой, как обычно, Джекки.
– Ты сегодня отдыхай. Не разрешай Кармен наступать на больную ногу и не отпускай Джимми одного к костру. Он считает, что уже совсем выздоровел, но это не так.
– Я заметил.
Джекки и Род отправились на охоту и довольно быстро убили оленя. Однако Род добил его не сразу, и когда Жаклин подбежала помочь, бьющийся на земле раненый зверь ударил ее копытом в бок. Джекки уверяла, что все в порядке, но на следующее утро бок все еще болел, и Боб сказал, что у нее, возможно, сломано ребро.
Трое из прежнего состава группы оказались больны, а тем временем у них появилось два новых рта. Правда, один из них – большой и с постоянной улыбкой на губах – принадлежал Каролине Мшийени, и Род выбрал ее на роль нового помощника в охоте.
Джекки надулась. Она отвела Рода в сторону и прошептала:
– Зачем ты так? Я вполне способна охотиться. Бок у меня в порядке, почти не болит.
– Почти, говоришь? А знаешь, что это «почти» может подвести тебя в самый нужный момент? Я не хочу рисковать, Джекки.
Она еще раз взглянула на Каролину и надула губы, храня на лице упрямое выражение.
– Джекки, ты помнишь мой разговор насчет ревности? – принялся уговаривать ее Род. – Если ты будешь устраивать сцены, я просто тебя отшлепаю.
– Кишка тонка!
– Ничего, мне помогут. Однако послушай… Мы ведь партнеры?
– Мне так казалось, во всяком случае.
– Тогда веди себя соответственно и не добавляй нам проблем.
Джекки пожала плечами:
– Ладно. Я и так все понимаю. Останусь дома.
– Это не все. Возьми мой старый бинт – он где-то здесь должен валяться, – и пусть Боб Бакстер замотает тебе ребра.
– Нет!
– Ну тогда Кармен. Они оба вроде как знахари. – Род повернулся к Каролине и громко спросил: – Ты уже готова?
– Ощетинилась и вся дрожу от возбуждения.
Род рассказал ей, как они с Джекки охотились, и объяснил, что от нее требуется. Первые два стада, что им попались, они прошли мимо: стада оказались смешанными. Мясо у старых самцов жесткое и не особенное вкусное, а пытаться убить кого-нибудь другого, кроме вожака-самца, просто опасно и потому глупо. Около полудня они отыскали стадо годовалых животных, расположившихся против ветра от них, и разошлись в стороны. Род приготовился ждать, когда Каролина погонит добычу на него.
Ждал долго и уже начал нервничать, когда из зарослей бесшумно появилась Каролина и жестом позвала его за собой. Род снялся с места, хотя идти так же быстро и бесшумно, как она, ему удавалось с трудом. Вскоре Каролина остановилась, и, догнав ее, Род увидел, что она уже свалила оленя. Глядя на поверженное животное, Род пытался побороть в себе растущее раздражение.
– Очень молодой, и мясо, я думаю, нежное, – сказала Каролина. – Устраивает, Род?
Он кивнул:
– Лучше не бывает. И сразу наповал… Кэрол!..
– Что?
– Я думаю, у тебя это получается даже лучше, чем у меня.
– Брось. Мне просто повезло. – Она застенчиво улыбнулась.
– Я не верю в везение. Так что, когда ты захочешь повести охоту, просто скажи. Но только обязательно.
Каролина заметила мрачное выражение его лица и медленно произнесла:
– Ты, я чувствую, решил меня отчитать…
– Можно сказать и так. Но я настаиваю, чтобы ты всегда предупреждала меня, когда захочешь повести охоту. Никогда не меняй планов уже после того, как мы приступим к делу. Никогда. Понятно?
– В чем дело, Род? Ты завелся оттого, что я убила оленя? Это глупо.
Род вздохнул:
– Может быть. А может быть, мне не нравится, когда девушка делает за меня мою работу. Но в одном я уверен на все сто: мне не нравится напарник, на которого я не могу положиться до конца. Слишком опасно. Я лучше буду охотиться один.
– Может, лучше я буду охотиться одна? Мне, во всяком случае, не нужна ничья помощь.
– Не сомневаюсь. Ну ладно, давай оставим эту тему и оттащим добычу в лагерь.
Пока они свежевали тушу, Каролина не проронила ни слова. А когда они срезали все лишнее и уже собрались тащить мясо к пещере, Род сказал:
– Ты иди впереди. Я буду прикрывать сзади.
– Род?
– Что?
– Извини.
– А? Забудь.
– Я не стану так больше делать. Хочешь, я скажу, что это ты убил оленя?
Род остановился и тронул ее за руку:
– Зачем вообще кому-то что-то говорить? Никого не касается, как мы охотимся, до тех пор, пока мы приносим мясо.
– Ты все еще сердишься на меня.
– Я вовсе не сердился, – солгал Род. – Просто не хочу, чтобы мы перебегали друг другу дорогу.
– Родди, я никогда больше этого не сделаю. Обещаю.
До конца недели девушки оставались в большинстве. В пещере, где троим было удобно, а шестерым, в общем-то, еще терпимо, стало просто тесно, потому что день ото дня население лагеря росло. Род решил превратить пещеру в «женское общежитие», а мужчин переместить на открытый воздух, на луг, где начиналась тропа вверх по наклонному сланцевому берегу. От непогоды и хищников там укрыться было негде, но зато их бивуак защищал единственную тропу к пещере. Впрочем, погода стояла теплая, а для защиты от хищников они ставили на ночь дежурных, в чьи обязанности входило поддерживать два костра – между рекой и скалой выше по течению и в узком проходе ниже.
Роду самому такой порядок не нравился, но выбирать не приходилось. Он отправил Боба Бакстера и Роя Килроя вниз по течению, а Каролину и Марджери Чан в противоположном направлении, чтобы они поискали другие пещеры. Но за отпущенный им на поиски день они ничего не нашли. Девушки, однако, привели с собой еще одного человека.
Спустя неделю после того, как они вывесили рубашку Джима в качестве флага, прибыла еще группа из четырех парней. Теперь их стало двадцать пять, и парней оказалось больше, чем девушек. Впрочем, к четверым новеньким скорее подходило слово «мужчины», поскольку все они были на два-три года старше. Три из четырех групп, оказавшихся в зоне проверки на выживание, состояли из выпускников средних школ, но четвертая, куда входили новенькие, была из Теллерского университета, с отделения наук Внеземелья.
«Взрослый» – понятие довольно расплывчатое. Разные культуры относятся к этому понятию по-разному: у одних человек считается взрослым аж с одиннадцати лет, у других только после тридцати пяти, третьи же вообще не признают никакого возраста до тех пор, пока жив родитель. Род и не думал о вновь прибывших как о «старших». В лагере уже было несколько человек из Теллерского университета, но он вряд ли бы сказал с уверенностью, кто именно: они полностью вписались в их маленькое сообщество. Клубок проблем рос как снежный ком, и просто не хватало времени, чтобы беспокоиться еще и о том, кто чем занимался на далекой Земле.
Эти четверо – мускулистый и очень подвижный Джок Макгован, его младший брат Брюс, Чед Амес и Дик Берк – появились ближе к вечеру, и Род не успел толком с ними познакомиться. Утром тоже не удалось, поскольку совершенно неожиданно прибыли еще четыре девушки и пятеро парней, и административные проблемы выросли до необъятных размеров. Места в пещере для вновь прибывших девушек уже не осталось, и нужно было срочно искать или строить новые жилища.
Род подошел к четверым парням, разлегшимся у костра, присел на корточки и спросил:
– Кто-нибудь из вас понимает что-нибудь в строительстве?
Вопрос был задан всем, но они ждали, когда ответит Джок Макгован.
– Кое-что понимаем, – признался тот. – При желании я, пожалуй, сумею построить все, что захочу.
– Ничего сложного я не планирую, – объяснил Род. – Только каменные стены. Ты когда-нибудь кладку делал?
– Спрашиваешь! А что?
– Идея, в общем, такая. Нам нужно срочно решать вопрос с жильем, а то людей уже – не протолкнешься. Но первым делом надо поставить стену от скалы до реки и отгородить часть луга. Позже мы построим хижины, но сначала нужен крааль, чтобы защититься от хищников.
Макгован рассмеялся:
– Ничего себе стену ты задумал! А тебе не приходилось видеть эту тварь, похожую на вытянутую пуму? Ты даже пикнуть не успеешь, а она уже перемахнет через любую стену.
– Про них я знаю, – согласился Род, потирая длинные белые шрамы на руке, – и большой любви к ним тоже не испытываю. Они, скорее всего, и в самом деле могут перебраться через любую стену, но мы приготовим им сюрприз… – Он взял сухой прут и принялся чертить на земле. – Здесь мы строим стену… Доводим ее до сих пор… А внутри метров на шесть в глубину ставим заостренные сверху колья. Любая тварь, которая перемахнет через стену, сразу распорет себе брюхо.
Джок Макгован взглянул на схему и сказал:
– По-моему, все это ерунда.
– Да, глупо, – согласился его брат.
Род покраснел, но все же спросил:
– А что, есть идеи получше?
– Это к делу не относится.
– Тогда, если никто не придумает ничего лучше, – медленно произнес Род, – или если мы не найдем хорошую большую пещеру, нужно укреплять это поселение. А значит, надо строить стену. Я собирался отправить девушек заготавливать острые колья. Все остальные займутся стеной. Если взяться как следует, мы еще до темноты многое успеем. Вы четверо хотите работать вместе? Одна группа будет собирать камни, другая копать глину и месить раствор. Выбирайте.
Трое снова посмотрели на своего вожака. Джок Макгован откинулся на спину и заложил руки за голову:
– Извини. У меня сегодня охота.
Род почувствовал, что краснеет.
– Сегодня в этом нет необходимости, – сказал он осторожно.
– А тебя никто не спрашивает, сопляк.
Внутри у Рода, как на охоте, все сжалось в тугой холодный узел. Краем глаза он заметил, что вокруг них уже собралась толпа, и старательно ровным тоном сказал:
– Возможно, я ошибся. Я…
– Ошибся.
– Мне показалось, вы четверо решили объединиться с нами. Так что?
– Может быть. А может быть, и нет.
– Придется вам выбирать. Или вы с нами и тогда работаете, как все. Или нет. В таком случае можете как-нибудь заглянуть на завтрак. А сейчас проваливайте. Я не хочу, чтобы кто-то бездельничал, когда все остальные работают.
Джок Макгован с шумом втянул в себя воздух и причмокнул языком. Руки его все еще оставались за головой.
– Мальчик, ты, кажется, еще не понял, что никто никогда не приказывает Макговану. Никто. Верно, Брюс?
– Верно, Джок!
– Верно, Чед? Дик?
Те тоже подтвердили. Макгован продолжал разглядывать небо.
– А это значит, – спокойно произнес он, – что я хожу, где и когда хочу, и остаюсь так долго, как меня устраивает. Вопрос не в том, хотим ли мы с вами объединиться, а в том, кого я захочу пригласить объединиться с нами. Тебя, мальчик, это не касается. У тебя еще молоко на губах не обсохло.
– Вставайте и убирайтесь!
«Полковник Боуи», как всегда, висел у Рода на поясе, но он не протянул руку к ножу и только собирался встать. Взгляд Джока метнулся к брату. Род даже не успел распрямиться и, оказавшись на земле лицом вниз, почувствовал холодный укус острия ножа под ребрами. Он замер.
– Что с ним делать, Джок? – спросил Брюс.
Род не видел старшего Макгована, но услышал его ответ:
– Пока подержи его.
– Хорошо, Джок.
У Джока Макгована, кроме ножа, было еще и ружье.
– Кто-нибудь хочет на тот свет? Всем стоять, не двигаться.
Род по-прежнему не мог видеть Джока, но по ошарашенному, испуганному выражению на лицах стоявших вокруг он догадался, что Макгован вскочил на ноги и держит их под прицелом. В лагере все ходили с ножами, и у большинства были ружья – Род заметил, что у Роя Килроя в этот раз ружье за спиной, – но, как правило, они хранились в пещере, в арсенале, которым распоряжалась Кармен.
Сейчас это оружие помочь не могло: слишком быстро все случилось, слишком быстро словесная перепалка превратилась в угрозу для жизни. Лежа на земле, Род не мог видеть своих самых близких друзей, а те люди, которых он видел, похоже, не собирались рисковать собой ради него.
– Чед! Дик! Держите их под прицелом!
– Договорились.
– Я пока займусь этой падалью. – В поле зрения Рода появились волосатые ноги Джока. – Он еще при оружии, Брюс?
– Да, пока.
– Сейчас я это исправлю. Ну-ка, мальчик, перевернись – я заберу твой нож. Пусть перевернется, Брюс.
Брюс Макгован чуть сполз в сторону, и Джок наклонился за ножом Рода, но в этот момент на боку у него, под ребрами, расцвел крошечный стальной цветок. Род не слышал звука выстрела, не слышал даже удара стрелки. Джок резко выпрямился, закричал и схватился за бок.
– Джок! Что случилось?
– Убили… – прошептал он и свалился на землю, сложившись, словно тряпка.
У Рода за спиной все еще сидел человек с ножом, но тот на мгновение отвлекся, и этого оказалось достаточно. Одним стремительным движением Род перекатился на бок, схватил Брюса за руку, и ситуация сразу же изменилась: теперь правая рука Брюса попала в железный захват, а острие «Полковника Боуи» заблестело на солнце под самым его носом.
– Эй, внизу, спокойно! Вы у нас на прицеле! – донеслось со скалы глубокое контральто.
Род поднял взгляд. Каролина стояла на каменном уступе у пещеры, прижав к плечу приклад винтовки. Ближе к воде и ниже по течению устроилась Жаклин со своим маленьким пневматическим ружьем. Она перезарядила его, подняла и прицелилась в кого-то за спиной Рода.
– Не стреляйте! – крикнул Род и оглянулся. – Ну-ка, вы двое, бросить оружие!
Чед Амес и Дик Берк послушались.
– Рой! И Грант Каупер! Заберите эти игрушки. И ножи тоже у них отберите! – Он повернулся к Брюсу и кольнул его под горлом. – Выпусти нож!
Род подобрал брошенный нож и встал. Те, кто был в пещере, повалили наружу, Каролина впереди всех. Джок Макгован корчился на земле, лицо его посинело, он задыхался – симптомы очень напоминали действие яда, что используется в стрелках. Подбежал Боб Бакстер, взглянул на Рода и, сказав: «Сейчас я тобой займусь», склонился над Джоком.
– Ты что, хочешь попытаться его спасти? – возмущенно спросила Каролина.
– Конечно.
– Зачем? Давайте лучше сбросим его в реку.
Бакстер снова посмотрел на Рода. Тот с трудом подавил в себе желание внять совету Каролины и сказал:
– Сделай для него что можно, Боб… Где Жаклин? Джекки, у тебя есть противоядие? Принеси.
– Незачем. Ничего с ним не сделается.
– В смысле?
– Это просто булавочный укол. Учебная стрелка. «Бетси» всегда заряжена учебной стрелкой. Охотничьи я держу подальше, в укромном месте, – чтобы никто случайно себя не царапнул. У меня не было времени их достать. – Она легонько пнула Джока ногой. – Яд тут ни при чем. Это у него от испуга.
Каролина прыснула и взмахнула своей винтовкой.
– А у меня вообще не заряжена! Даже дубина из нее неважная.
– Ты уверена? – спросил Бакстер у Джекки. – Симптомы похожие.
– Конечно уверена. Видишь цветное пятно на конце? Это учебная стрелка.
Бакстер склонился над раненым и похлопал его по щекам:
– Хватит дурака валять, Макгован! Вставай. Мне нужно вытащить стрелку.
Макгован застонал, но поднялся на ноги. Бакстер зажал оперение двумя пальцами и резко дернул. Джок вскрикнул, и Бакстер снова хлопнул его по щеке.
– Не вздумай падать в обморок, – проворчал Боб. – Считай, что тебе повезло. Пусть кровь немного стечет, и все будет в порядке. – Он повернулся к Роду. – Теперь ты.
– Что такое? У меня все в порядке.
– А на спине у тебя, надо полагать, красная краска, да? – Бакстер обернулся. – Кармен, принеси мою аптечку.
– Уже здесь.
– Молодец. Род, сядь и наклонись вперед. Будет немного больно.
Получилось действительно больно. Чтобы не показывать этого, Род заговорил с Кэрол:
– Слушай, я даже не представляю, как вы с Джекки так быстро договорились. Легко получилось.
– А мы и не договаривались. Просто сделали, что могли, и сделали быстро. – Она повернулась к Жаклин и хлопнула ее по плечу, отчего та едва не упала. – Ей цены нет, Родди, ей-богу!
Жаклин изо всех сил старалась не показать, как она довольна, но это ей не очень удавалось.
– Да ладно тебе, Кэрол.
– Как бы то ни было, я вам очень благодарен, – сказал Род.
– Всегда пожалуйста. Жалко только, что эта пукалка не заряжена. А кстати, Род, что ты собираешься с ними делать?
– Не зна… У-у-у!
– Спокойно, – пробормотал Бакстер у него за спиной. – Я же сказал, что будет немного больно… Пожалуй, я лучше поставлю еще одну скобку. Нужно бы, конечно, забинтовать рану, но нечем. Так что ты на время оставь тяжелую работу и спи на животе.
– У-у-у! – снова взвыл Род.
– Все. Это последняя. Можешь встать. Не напрягай спину, и пусть образуется корка.
– Я все-таки думаю, что нам нужно скинуть их в реку. Пусть добираются на ту сторону вплавь, – не унималась Кэрол. – Можно будет даже делать ставки: доплывут или не доплывут.
– Кэрол, ты же цивилизованный человек.
– Ничего подобного. Но я прекрасно знаю, с какой стороны собака виляет хвостом, а с какой кусается.
Род пошел взглянуть на пленников. Рой Килрой заставил их лечь друг на друга – довольно унизительное положение, лишающее их, помимо всего прочего, возможности сопротивляться и вообще как-то действовать.
– Пусть сядут.
Охраняли их Килрой и Грант Каупер.
– Вы слышали капитана. Сесть! – приказал Каупер.
Выбравшись друг из-под друга, пленники с мрачными, испуганными лицами расселись на земле. Род посмотрел на старшего Макгована:
– И что, по-твоему, нам с вами делать?
Макгован молчал. Он заметно побледнел, из прокола у него на боку еще сочилась кровь.
– Кое-кто у нас считает, что вас нужно сбросить в реку, – сказал Род. – Но это все равно что смертный приговор, и если мы решим привести его в исполнение, то скорее расстреляем вас или повесим. Бросать живых людей на съедение хищникам не в моих правилах. Ну что, может быть, вас повесить?
– Мы же ничего не сделали, – буркнул Брюс Макгован.
– Да. Но собирались. Вас опасно оставлять рядом с людьми.
Кто-то из собравшихся выкрикнул:
– Давайте пристрелим их, и дело с концом!
Род никак не отреагировал. Подошел Грант Каупер и, наклонившись поближе, тихо сказал:
– Это надо ставить на голосование. Должен быть какой-то суд.
– Нет, – ответил Род, покачав головой, и, обращаясь к пленникам, добавил: – Я не собираюсь давать волю чувствам и наказывать вас. Но и оставить вас здесь мы тоже не можем. – Он обернулся к Кауперу. – Отдай им ножи.
– Род? Ты, часом, не собираешься драться с ними?
– Боже упаси. – Он снова повернулся к Макговану и его команде. – Ножи можете взять. Ружья останутся у нас. Когда вас отпустят, пойдете вниз по течению и будете идти по крайней мере неделю. Если мы когда-нибудь увидим ваши физиономии, возможности объясниться у вас уже не будет. Понятно?
Джок Макгован кивнул. Дик Берк сглотнул слюну и сказал:
– Но выгнать нас с одними ножами – это все равно что убить.
– Чушь! Ружей вы не получите. И помните, если вы хоть раз повернете назад, даже во время охоты, пеняйте на себя. Возможно, кто-то будет за вами следить. Кто-то с ружьем.
– И на этот раз с заряженным! – добавила Каролина. – Слушай, Родди, доверь это дело мне, а? Пожалуйста.
– Помолчи, Кэрол. Рой и ты, Грант, выведите их из лагеря.
По дороге группа изгнанников, конвоиров и просто любопытных столкнулась с Джимми Трокстоном. Тот остановился, удивленно их разглядывая, и спросил:
– Это что за процессия? Род… Что у тебя на спине? Опять расчесал?
Несколько человек сразу принялись наперебой рассказывать ему, в чем дело. Наконец он уловил суть происшедшего и расстроенно покачал головой:
– А я там как дурак ищу камни покрасивее для нашей садовой ограды! Ну почему каждый раз, когда люди собираются веселиться, забывают позвать меня? Дискриминация!
– Перестань, Джим. Ничего веселого тут нет.
– Вот я и говорю: дискриминация.
На все происшедшее ушло больше часа, но в конце концов Род распределил поручения, и работа над стеной началась. Вопреки врачебным рекомендациям Боба Бакстера сам он тоже пытался таскать камни, но обнаружил, что это ему не под силу: рана болела при каждом движении, и, кроме того, после всего случившегося его немного лихорадило.
Во время полуденного перерыва Рода отыскал Грант Каупер.
– Капитан? Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
Род отошел с ним в сторону.
– Что ты задумал?
– Мм… Род, я думаю, ты понимаешь, что сегодня утром тебе, в общем-то, повезло. Не хочу тебя обидеть, но…
– Конечно понимаю. А что?
– А ты понимаешь, почему все это случилось?
– Теперь понимаю. Я поверил людям, которым верить не следовало.
Каупер покачал головой:
– Вовсе не в этом дело. Род, ты что-нибудь знаешь о теории государственного управления?
Род взглянул на него с удивлением:
– Я проходил обычный курс по основам гражданского права. А что?
– Возможно, у меня не было случая упомянуть об этом, но в Теллерском университете я специализировался как раз по колониальному администрированию. И, помимо всего прочего, мы изучали, что такое власть в человеческом обществе и как ее поддерживать. Я не хочу тебя критиковать… Но если откровенно, ты едва не лишился жизни, потому что никогда не изучал подобных вещей.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Род, борясь с раздражением.
– Не кипятись. Дело в том, что у тебя нет никакой власти. Макгован знал это и отказался подчиняться. Да и все знали. Когда дошло до открытого конфликта, никто не мог решить, что делать, поддерживать тебя или нет. И все потому, что реальной власти у тебя нет ни капли.
– Подожди-ка! Ты хочешь сказать, что я вовсе не капитан этого поселения?
– Ты, без сомнения, капитан, но только de facto. Тебя никто не выбирал на такую должность, и в этом слабость твоего положения.
Род обдумал его слова.
– Пожалуй, ты прав, – медленно произнес он. – Но мы все это время были чертовски заняты.
– Понимаю. И не собираюсь критиковать. Но капитан должен быть избран по закону.
Род вздохнул:
– Я собирался провести выборы, но думал, что стена пока важнее. Ладно, давай всех соберем.
– Ну, не обязательно делать это вот так сразу.
– Почему? Чем скорее, тем лучше.
– Вечером, когда стемнеет и нельзя будет работать, самое подходящее время.
– Мм… Ладно.
Перед ужином Род объявил, что будет организационное собрание. Никого это не удивило, хотя он ни с кем свои планы не обсуждал. Род почувствовал раздражение, и ему пришлось напомнить себе, что никакого секрета тут нет. Тем более что с Грантом он ни о чем таком не договаривался и тот вполне мог кому-то рассказать. Когда все поужинали, Род расставил дежурных у костров и часовых, затем вернулся в центр освещенного круга и открыл собрание:
– Тихо, все! Давайте начинать. Если тем, кто стоит на вахте, не слышно, скажите! – На мгновение он умолк, затем продолжил: – У нас должны состояться выборы. Мне тут подсказали, что меня никто не выбирал капитаном поселения. Так что, если кто чем был недоволен, я извиняюсь. Старался как мог. Однако выбирать капитана – ваше право. Давайте приступим. Предлагайте кандидатуры.
– Предлагаю Рода Уокера! – выкрикнул Джимми Трокстон.
– Поддерживаю! И предлагаю прекратить выдвижение кандидатур, – раздался голос Каролины.
– Кэрол, твое предложение не принимается, – торопливо сказал Род.
– Почему?
Прежде чем он успел ответить, слово попросил Рой Килрой:
– Род? Я хочу кое-что сказать. Важный вопрос.
Род повернулся и увидел, что Рой сидит рядом с Грантом Каупером.
– Пожалуйста.
– Я хочу остановиться на процедурном вопросе. Прежде всего полагается выбрать временного председателя собрания.
Род быстро обдумал сказанное.
– Видимо, ты прав. Джимми, твое предложение не принимается. Пожалуйста, кандидатуры на должность временного председателя собрания!
– Предлагаю Рода Уокера!
– Угомонись, Джимми. Я не хочу быть временным председателем.
В конце концов выбрали Роя Килроя. Он взмахнул воображаемым молоточком и объявил:
– Председатель приглашает Гранта Каупера с выступлением о целях и задачах сегодняшнего собрания.
Тут снова вылез Джимми Трокстон:
– На кой черт нам речи слушать? Давайте выберем Рода и ляжем спать. Я устал, а мне еще ночью два часа на вахте стоять.
– Предложение не принимается. Приглашается Грант Каупер.
Каупер встал. В отсветах костров его привлекательное лицо и короткая кучерявая борода сразу приковывали к себе взгляд. Род потрогал чахлую поросль у себя на подбородке и понял, что здесь до Каупера ему далеко. Одет тот был лишь в шорты и мягкие походные ботинки, но держался с непринужденностью хорошего оратора, выступающего перед каким-нибудь важным комитетом.
– Друзья, – начал он, – братья и сестры! Мы собрались здесь не для того, чтобы выбрать капитана поселения. Нет. Мы собрались, чтобы заложить основы новой нации.
Грант сделал паузу, предоставляя слушателям возможность прочувствовать сказанное, затем продолжил:
– Вы все представляете себе ситуацию, в которой мы оказались. Все мы надеемся на спасение, и, поверьте, я не меньше других. У меня нет сомнений, что нас спасут… рано или поздно. Но нам не дано знать, когда это случится, и оснований для хоть какого-нибудь прогноза у нас тоже нет. Возможно, это случится завтра, а может быть, спасатели отыщут наших потомков через тысячу лет. – Последнюю фразу он произнес очень торжественно. – Но когда-нибудь великая человеческая раса восстановит контакт со своей малой затерявшейся частичкой, с нами, и то, что увидят люди Земли, зависит от нас: или это будет цивилизованное общество, или замученные вшами животные без языка, без искусства, без искрящегося света разума в глазах… Или же обглоданные белые кости и ни души вокруг.
– Это не про меня! – выкрикнула Каролина.
Килрой бросил на нее короткий взгляд и призвал к порядку.
– Да, Каролина, не про тебя, – строго подтвердил Каупер. – И ни про кого из нас. Потому что сегодня мы сделаем важный шаг, который позволит колонии выжить. Мы бедны ресурсами, но создадим все, что нам понадобится, потому что мы богаты знаниями. Основы знаний нашей великой расы живут во всех нас. Мы должны их сохранить, и мы их сохраним!
– Красиво говорит, а? – вставила Каролина громким шепотом, когда Грант сделал паузу. – Может, мне выйти за него замуж?
На этот раз он не отреагировал на ее выпад и продолжил:
– Каково же, по-вашему, величайшее достижение человечества? То, без чего все остальное просто бесполезно? Что мы должны беречь и ценить превыше всего?
– Огонь, – отозвался кто-то.
Каупер покачал головой.
– Письменность!
– Десятичную систему!
– Атомную физику!
– Колесо, конечно!
– Нет-нет, все это не то. Открытия и достижения, что вы назвали, важны, но не они основа цивилизации. Важнейшее изобретение человечества – это государственное управление. Оно же и самое сложное. Люди – индивидуалисты даже в большей степени, чем кошки, и тем не менее мы научились сотрудничать более эффективно, чем муравьи, пчелы или термиты. Дикие, хищные и опасные, как акулы, мы научились жить в мире, словно агнцы. Но это было нелегко. Именно поэтому то, что произойдет сегодня, определит наше будущее, а может быть, и будущее наших детей, внуков, правнуков и длинной череды потомков. Мы не выбираем сейчас временного лидера поселения, мы создаем правительство. И мы должны подходить к этой задаче со всей ответственностью. Да, нам нужно выбрать руководителя новой нации, мэра нашего города-государства. Но не только. Мы должны создать конституцию и определить, что связывает нас вместе. Мы должны быть организованны и четко планировать свое будущее!
– Правильно!
– Браво!
– У нас должен быть закон, судьи и правопорядок. Возьмите, к примеру, утренние события… – Каупер повернулся к Роду, и на лице его появилась дружеская улыбка. – У меня нет никаких претензий к тебе лично, Род. Считаю, что ты поступил мудро, и я рад, что твое решение было продиктовано милосердием. Хотя в данном случае никто не упрекнул бы тебя, если бы ты поддался чувствам и пристрелил всю четверку этих… антиобщественных элементов. Тем не менее справедливость не должна подчиняться переменам настроения диктатора. Мы не хотим, чтобы наша жизнь зависела от того, хорошее у тебя настроение или плохое. Я думаю, что ты тоже понимаешь это.
Род промолчал. У него было такое чувство, словно его только что назвали диктатором и тираном, а вдобавок продемонстрировали, что он просто опасен для их маленького общества. Вроде ничего конкретного, все как будто по-дружески, и в то же время слова Каупера звучали как серьезный упрек лично ему.
– Ты ведь согласен, Род? – не отставал Каупер. – Правда же? Ты ведь не хочешь и впредь сохранять абсолютную власть над жизнью и душой каждого из нас? Правильно я понимаю? – Он ждал ответа.
– А? Да, разумеется. Я имею в виду, что я с тобой согласен.
– Отлично! Я не сомневался, что ты поймешь. И должен сказать, я считаю, что ты отлично справился со своей работой, собрав нас всех вместе. Я ни в коем случае не соглашусь с твоими критиками. Ты сделал все, что в твоих силах, и что сделано, то сделано. – Каупер вновь одарил его своей дружеской улыбкой, и Род почувствовал, что его будто душат в объятиях.
Каупер повернулся к Килрою:
– Собственно, это все, что я хотел сказать, господин председатель. – Он улыбнулся собравшимся и, садясь, добавил: – Прошу прощения, если я занял много времени. Очень уж хотелось высказаться.
Килрой хлопнул в ладоши:
– Председатель предлагает выдвигать кандидатуры на пост… Послушай, Грант, если не «капитан», то как мы назовем эту должность?
– Мм… – задумался Каупер. – «Президент» звучит слишком помпезно. Думаю, «мэр» будет в самый раз: мэр нашего города-государства, мэр нашего поселения.
– Прошу выдвигать кандидатуры на пост мэра!
– Эй! – выкрикнул Джимми Трокстон. – А что, никому другому здесь высказаться не дадут?
– Не принимается!
– Постой, – возразил Каупер. – Я думаю, ты не прав, не разрешая выступить Джимми, Рой. Каждый, кому есть что сказать, имеет право выступить. Нам нельзя действовать поспешно.
– Хорошо, Трокстон, высказывайся.
– Я не собирался выступать. Просто мне не нравится, когда зажимают остальных.
– Поправка принимается. Кто-нибудь еще желает? Если нет, я прошу выдвигать…
– Минутку, господин председатель!
Род увидел, что поднялся Артур Нилсен из группы Теллерского университета. Каким-то образом ему удавалось выглядеть прилично даже в таких условиях, хотя до лагеря он добрался совсем без снаряжения, даже без ножа, и был страшно голоден.
– Ты хочешь выступить, Вакси? – спросил Килрой.
– Нилсен. Или Артур. Как тебе известно. Да, я хочу.
– Ладно. Только покороче.
– Я буду краток – насколько позволят обстоятельства. Дорогие друзья, нам представилась уникальная возможность – возможность, которой не было ни у кого за всю историю человечества. И, как сказал Каупер, нам следует подходить к решению наших задач со всей ответственностью. Однако мы уже встали на неверный путь. Нашей целью должно быть создание нового сообщества, действующего на истинно научной основе. Но что я вижу? Вы хотите выбрать руководителя простым подсчетом голов! Лидеров нельзя выбирать, исходя из популярности; они должны выявляться по строгим научным критериям. И, будучи выбранными, они должны обладать всей полнотой научной свободы, чтобы направлять биогруппу в соответствии с законами природы, без вмешательства таких искусственных анахронизмов, как законодательство, конституция и суды. У нас здесь вполне достаточное число здоровых особей женского пола, и мы имеем возможность создать научно обоснованную новую расу, суперрасу, расу, которая, я осмелюсь ска…
В грудь ему ударил ком глины, и он умолк на полуслове.
– Я видел, кто это сделал! – выкрикнул Нилсен с обидой. – Как раз такой дуб, который всегда…
– Тихо! Я призываю собрание к порядку! – перебил его Килрой. – Грязью не кидаться, а то я буду вынужден ввести в зал заседаний полицию. Ты закончил, Вакси?
– Я только начал.
– Минутку, – вмешался в разговор Каупер. – Процедурный вопрос, господин председатель. Артур имеет право быть выслушанным. Но я думаю, он выступает не перед тем собранием. У нас будет конституционный комитет, я не сомневаюсь. Вот ему-то Артур и должен будет изложить свои соображения. Если его доводы придутся нам по душе, тогда мы возьмем их на вооружение.
– Верно, Грант. Садись, Вакси.
– Как это? Я выношу протест.
Рой Килрой не мешкая произнес:
– Председатель предлагает перенести это выступление на более подходящее время, но оратор настаивает на решении собрания. Ставим вопрос на голосование. Кто за то, чтобы Вакси заткнулся, кричит «да».
Раздалось дружное громкое «да-а-а!».
– Против?.. Никого. Садись, Вакси.
– Кто-нибудь еще желает выступить? – Килрой оглядел собравшихся.
– Да.
– Не вижу. Кто это?
– Билл Кеннеди. Школа «Понсе де Леон». Я не согласен с Нилсеном во всем, кроме одного: мы действительно взяли не то направление. Нам, безусловно, нужен капитан поселения, но, помимо пропитания, у нас должна быть только одна забота – поскорее вернуться назад. Меня интересует не научно обоснованное общество, а горячая ванна и приличная еда.
Вокруг зааплодировали, но не очень дружно.
– Я тоже не возражаю против ванны… – откликнулся председатель, – и готов сразиться с любым за тарелку кукурузных хлопьев, но, Билл, что, по-твоему, мы должны делать?
– Как – что? В первую очередь бросить все силы на разработку и строительство гиперпространственных ворот.
Несколько секунд собрание молчало, затем заговорили все сразу.
– Ненормальный! А уран где взять?
– Мы можем найти уран.
– У нас нет никаких инструментов! Даже простой отвертки и то нет!
– А кто знает, где мы находимся?
– Все дело за…
– Тихо! – крикнул Килрой. – Билл, ты знаешь, как построить ворота?
– Нет.
– И я сомневаюсь, что кто-нибудь из нас это знает.
– Это пораженчество! Наверняка кто-нибудь из Теллерского университета изучал этот вопрос. Вы должны собраться, объединить свои знания и определить нам программу работ. Понятно, это займет много времени. Но это единственный выход.
– Секунду, Рой, – снова встал Каупер. – Билл, я не стану оспаривать твое предложение, потому что каждое предложение нужно изучить и оценить. У нас будет и комитет по планированию. Может быть, мы сначала изберем мэра – или капитана, или как вы решите назвать эту должность, – а потом, когда у нас будет время обсудить твое предложение в деталях, мы с ним разберемся. Я думаю, оно не лишено достоинств и нужно его обсудить. Что ты думаешь по этому поводу?
– Конечно, Грант. Давай займемся выборами. Я просто не хотел, чтобы эта чушь насчет выведения расы суперменов прозвучала как заключительное слово.
– Господин председатель! Я протестую!
– Умолкни, Вакси. Вы готовы высказывать предложения? Если нет возражений, я объявляю окончание дебатов и предлагаю выдвигать кандидатуры.
– Предлагаю кандидатуру Гранта Каупера!
– Поддерживаю!
– Поддерживаю предложение!
– Хорошо, я тоже поддерживаю!
– Единогласно! На голосование!
Тут сквозь гвалт прорвался голос Джимми Трокстона:
– Я ПРЕДЛАГАЮ РОДА УОКЕРА!
– Господин председатель? – Боб Бакстер встал.
– Тихо, все! Мистер Бакстер.
– Я поддерживаю кандидатуру Рода Уокера.
– Хорошо. У нас две кандидатуры. Грант Каупер и Род Уокер. Есть еще предложения?
Короткий период молчания нарушил Род:
– Секунду, Рой… – Он почувствовал, как дрожит у него голос, и два раза глубоко вздохнул. – Я не хочу этой должности. Мне и так уже хватило забот, и я хочу отдохнуть. Но в любом случае спасибо, Боб. Спасибо, Джимми.
– Еще кандидатуры?
– Рой… Я тоже имею право высказаться. – Грант Каупер встал. – Род, я понимаю, какие чувства ты испытываешь. Ни один человек в здравом уме не ищет выборных постов – разве что повинуясь чувству долга и желанию служить своему народу. Если ты снимешь свою кандидатуру, я намерен поступить так же. Мне не больше тебя нравятся головные боли.
– Подожди-ка, Грант. Ты…
– Нет, это ты подожди. Я думаю, ни один из нас не имеет права на самоотвод. Эту работу мы должны выполнять так же, как без разговоров заступаем на ночное дежурство, когда подходит очередь. Но я считаю, что нам нужно больше кандидатур. – Он окинул собрание взглядом и продолжил: – После утренней стычки у нас парней и девушек поровну, однако оба кандидата – мужчины. Это несправедливо. Э-э-э… господин председатель, я предлагаю кандидатуру Каролины Мшийени.
– Что? Эй, Грант, не валяй дурака. Я, конечно, буду неплохо выглядеть в качестве мэра, но я все равно за Родди.
– Это твое право, Каролина. Но ты должна оставить свою кандидатуру, так же как Род и я.
– Но за меня никто не будет голосовать!
– Вот здесь ты не права. Я буду голосовать за тебя. Но нам нужны еще кандидатуры.
– Собранию предложены три кандидатуры, – объявил Рой. – Кто-нибудь еще желает выступить? Если нет, я…
– Господин председатель!
– А? Вакси, ты хочешь кого-нибудь предложить?
– Да.
– Кого же?
– Себя.
– Ты хочешь предложить себя?
– Ну да. А что тут такого? Я баллотируюсь на платформе строго научного правления. Я хочу, чтобы рационально мыслящим членам этой группы было за кого голосовать.
Килрой растерялся:
– Я не уверен, что это в рамках правильных парламентских процедур. Боюсь, мне придется…
– Какая разница? – рассмеялась Каролина. – Я его предлагаю! Но голосовать все равно буду за Родди.
– Хорошо, четыре кандидата, – вздохнул Килрой. – Похоже, нам придется голосовать открыто: не из чего сделать бюллетени.
– Возражаю, господин председатель, – встал Боб Бакстер. – Я настаиваю на тайном голосовании. Мы вполне способны что-нибудь придумать.
И разумеется, они придумали. Камешками решили обозначить голоса, отданные за Рода, обломками прутиков – голоса за Каупера, зелеными листьями – за Каролину, а в качестве урны для голосования взяли одну из неудавшихся попыток Джимми слепить глиняный горшок.
– А как насчет Нилсена? – спросил Килрой.
– У меня есть предложение, – отозвался Джимми. – Я на днях сделал еще один горшок, но только он треснул. Я принесу обломки, и все, у кого голова с такой же трещиной, будут голосовать ими за Вакси.
– Господин председатель, я протестую против подобного…
– Тихо, Вакси. Куски обожженной глины – за тебя, камни – за Уокера, щепки – за Каупера, листья – за Кэрол. Выбирайте свои бюллетени и по очереди опускайте их в урну. Коротыш и ты, Марджери, будете счетной комиссией.
В отсветах костров счетная комиссия подвела итоги. Пять голосов за Рода, один за Нилсена, ни одного за Каролину и двадцать два за Каупера. Род пожал ему руку и удалился в темноту, чтобы никто не видел его лица. Каролина взглянула на результаты и воскликнула:
– Эй, Грант! Ты же обещал голосовать за меня. В чем дело? Или ты за себя проголосовал, а?
Род промолчал. Сам он голосовал за Каупера, но был уверен, что новый мэр не ответил на его любезность тем же. Род прекрасно знал, кто эти пятеро друзей, отдавших за него свои голоса. Черт! Ведь он понимал, чем кончится дело. Почему Грант не дал ему снять свою кандидатуру?
Никак не отреагировав на вопрос Каролины, Грант занял место председательствующего и произнес:
– Спасибо! Спасибо вам всем. Я знаю, что вы уже хотите спать, и поэтому сегодня лишь назначу несколько комитетов…
Род заснул далеко не сразу. Долго убеждал себя, что проиграть выборы – вовсе не бесчестье: в конце концов, его отец тоже провалился, когда выдвигал свою кандидатуру в окружной административный совет. И, кроме того, говорил себе Род, такая орава диких обезьян кого угодно может свести с ума, так что, может, оно и к лучшему. Ведь он, в общем-то, и не хотел этой должности… Однако внутри почему-то все сжималось от обиды, и поражение не давало покоя.
Казалось, едва он заснул… Рядом стоял отец и говорил: «Ты же знаешь, мы тобой гордимся, сынок. Но если бы ты предусмотрел…» Тут кто-то тронул его за плечо.
Род мгновенно проснулся, вскочил и выхватил из ножен «Полковника Боуи».
– Убери свою зубочистку, – прошептал Джимми, – а то кого-нибудь ненароком прирежешь. Меня, например.
– Что случилось?
– Ничего, просто сейчас моя очередь следить за костром. Но все равно поднимайся – у нас будет заседание тайного совета.
– Что?
– Заткнись и иди за мной. Только тихо: люди спят.
«Тайный совет», как оказалось, состоял из Джимми, Каролины, Жаклин, Боба Бакстера и Кармен Гарсиа. Они собрались вместе внутри охраняемого кострами круга, но на противоположном краю от спящих. Род огляделся и спросил:
– Что это вы надумали?
– Дело вот в чем, – с ходу начал Джимми. – Ты по-прежнему остаешься для нас капитаном, и, по нашему общему мнению, эти выборы – все равно что крапленая колода.
– Верно, – согласилась Каролина. – Чего стоят одни эти заумные разговорчики!
– Но ведь все могли выступить. И все голосовали.
– Да, – признался Бакстер. – Но тем не менее…
– Все было по правилам. У меня нет претензий.
– Я понимаю. Однако… Не знаю, много ли тебе довелось вкусить политической жизни там, на Земле… Мне и самому не часто приходилось сталкиваться с подобными ситуациями – разве что в религиозных вопросах, но у нас, квакеров, все это делается иначе. Мы просто ждем наития. Болтовни сегодня было много, но в действительности это лишь ловкий маневр. Еще утром ты прошел бы единогласно, а уже вечером у тебя не осталось никаких шансов.
– Короче, вопрос стоит так: согласны мы или нет? – закончил за него Джимми.
– А что мы можем сделать?
– Как – что? Мы не обязаны сидеть здесь на привязи. Мы по-прежнему одна маленькая группа и можем просто уйти куда-нибудь в другое место. Найдем пещеру побольше…
– Вот именно, – согласилась Каролина. – Можно прямо сейчас.
Род задумался. Идея, конечно, была соблазнительная. Они вполне способны обойтись без остальных, особенно таких, как Нилсен. Или Каупер. Род осознал, что друзья по-настоящему преданы ему, что они выберут изгнание, но не оставят его, и от волнения у него вдруг перехватило дыхание. Он повернулся к Жаклин:
– А ты, Джекки?
– Мы ведь партнеры, Род. Навсегда.
– Боб, вы в самом деле хотите этого? И ты, и Кармен?
– Да, но…
– Что «но»?
– Род, мы, понятно, с тобой. Выборы выборами, но ты принял нас к себе в команду, когда мы оказались в беде, и мы никогда этого не забудем. Более того, я думаю, Каупер никогда не станет таким капитаном, каким мог бы стать ты. Но есть одно дело.
– Какое именно?
– Если ты решишь, что надо уходить, то давай отложим это на один день. Мы с Кармен были бы очень благодарны…
– Зачем это? – спросила Каролина. – Сейчас самое время.
– Дело вот в чем… У них тут настоящая колония, поселение со своим мэром, а всем известно, что выбранный по закону мэр может оформлять браки.
– О! – спохватилась Каролина. – Молчу, молчу.
– О религиозной стороне мы с Кармен позаботимся сами – у нас это несложно. Но на тот случай, если нас спасут, мы бы хотели, чтобы все формальности гражданского брака были соблюдены. Родителям так будет спокойней. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Род.
– Но если ты скажешь, что идем сейчас…
– Не скажу, – ответил Род, неожиданно решившись. – Мы останемся и поженим вас как положено. А затем…
– А затем смоемся под звуки свадебной музыки, – закончила Каролина.
– А затем посмотрим. Может быть, Каупер окажется неплохим мэром. Нам вовсе не обязательно уходить только потому, что я проиграл выборы. – Род обвел своих друзей взглядом. – Но… я вам всем очень благодарен. Я…
Он не справился с охватившими его чувствами и умолк. Кармен шагнула вперед и чмокнула его в щеку:
– Спокойной ночи, Род. Спасибо.
Глава 9 «Радостное знамение»
Мэр Каупер начал неплохо. Прежде всего он одобрил, поддержал и запустил в работу предложение выделить Кармен и Бобу отдельное жилье. Для этого все на время оставили стену и дружно принялись за строительство коттеджа для новобрачных. И только когда его помощник, Рой Килрой, напомнил ему, Каупер распорядился насчет охоты.
Сам мэр тоже работал не покладая рук – свадьбу назначили на вечер, и он объявил, что дом должен быть готов к заходу солнца. Построить они его построили, только для этого пришлось разобрать часть стены: не хватало камня. Поскольку не было ни инструментов, ни брусьев, а вместо раствора месили глину, конструкция, понятно, получилась предельно простой – прямоугольная коробка в рост человека и площадью метра в два с дырой в одной из стен. Крышу сложили из стеблей высоченной травы, что росла выше по течению. Трава здорово напоминала по виду бамбук, и это название быстро закрепилось. Стебли обрезали, уложили рядами и навалили сверху глины – крыша сильно просела, но удержалась.
Как бы то ни было, у них вышел настоящий дом и даже с закрывающейся дверью, которую сделали из травяной циновки, натянутой на бамбуковую раму. Дверь не поворачивалась на петлях и не запиралась, но по крайней мере ее можно было поставить на место и прижать камнем. На полу в доме насыпали чистого песка и настелили свежих листьев.
Не бог весть какое жилище для человека: гораздо больше строение походило на будку для сенбернара. Но за долгую историю человечества людям приходилось жить в домах и похуже. Боба и Кармен жилище вполне устраивало.
Во время перерыва на ланч Род намеренно сел неподалеку от группы, окружившей Каупера. Ночью он долго себя убеждал и в конце концов убедил, что правильнее всего будет сделать хорошую мину при плохой игре. Для начала не избегать Каупера.
В тот день готовила Марджери Чан. Она отрезала Роду кусок обжаренного на огне мяса, и он, поблагодарив повара, впился в него зубами. Каупер вещал. Род не старался подслушивать, но никаких причин не слушать тоже не было.
– …а это единственный способ привить нашей группе необходимую дисциплину. Я не сомневаюсь, что вы согласитесь. – Тут Каупер поднял взгляд и заметил Рода. На лице его промелькнуло раздражение, но он тут же улыбнулся. – Привет, Род.
– Привет.
– Слушай, старина, у нас тут заседание исполнительного комитета. Ты не мог бы поесть где-нибудь в другом месте?
Род покраснел и встал:
– Ради бога.
Каупер, похоже, о чем-то подумал и добавил:
– Тут никаких секретов, разумеется, но работа есть работа. А вообще-то, может быть, и тебе стоит к нам присоединиться: глядишь, что-то и присоветуешь.
– А? Нет уж! Я и не думал, что вы тут что-то обсуждаете. – Он двинулся прочь.
Настаивать Каупер не стал.
– Ладно, надо работать. Еще полно всяких дел. Позже увидимся. В любое время. – Он снова улыбнулся и повернулся к своему комитету.
Чувствуя, что на него обращают внимание, Род пошел через лагерь. Затем его окликнули, и, увидев Джимми Трокстона, он обрадованно двинулся в его сторону.
– Пойдем за стену, – тихо сказал Джимми. – Тайная шестерка устраивает пикник. Ты не видел счастливую парочку?
– Кармен и Боба?
– А ты знаешь какую-нибудь другую счастливую парочку? О, вон они, разглядывают голодными глазами свой будущий особняк. Иди, там увидимся.
Род вышел за стену и обнаружил, что Жаклин и Каролина уже там: сидят у воды и уминают мясо. По привычке он огляделся, высматривая, где могут прятаться хищники, и прикидывая маршрут отступления к ограде, но все это почти бессознательно – на открытой местности, да еще когда рядом столько людей, опасности, пожалуй, никакой не было. Он подошел к девушкам и сел.
– Привет, девчонки.
– Привет, Род.
– Привет, Родди, – отозвалась Каролина. – Что новенького?
– Ничего, похоже. Слушай, а что, Грант назначил вчера и исполнительный комитет?
– Он назначил тысячу комитетов, но про исполнительный я ничего не слышала. Видимо, он сделал это, когда мы уже разошлись. И зачем он ему? Нам исполнительный комитет нужен как собаке пятая нога.
– Кто туда входит, Род? – спросила Жаклин.
Род по памяти перечислил сидевших вокруг Гранта. Жаклин задумалась.
– Похоже, это все его дружки из Теллерского университета.
– Видимо, да.
– Не нравится мне это.
– А что тут плохого?
– Пока, возможно, ничего. Этого даже следовало ожидать. Но мне было бы спокойнее, если бы там участвовали все классы, а не только эта великовозрастная банда. Сам понимаешь…
– Ну подожди, Джекки, надо дать ему время, а там видно будет.
– Да что тут смотреть? – сказала Каролина. – Вся эта банда, что ты назвал, как раз и есть те люди, которых его величество назначил руководителями других комитетов. Маленькая сплоченная клика. Ты, наверно, заметил, что из нашей шестерки никого в важные комитеты не назначили: меня – в комитет уборки и санитарии, Джекки – в комитет питания, а тебя вообще никуда. Ты должен быть и в конституционном, и в юридическом, и в организационном, но он назначил председателем этих комитетов себя, а тебя вообще не пригласил. Что получается?
Род промолчал, и Каролина продолжила:
– Я тебе скажу, что получается. Мы и оглянуться не успеем, как у нас появится выборный комитет. Затем окажется, что занимать ведущие должности могут только те, кто достиг определенного возраста, скажем двадцати одного года. А вскоре исполнительный комитет превратится в сенат – только называться, может, будет как-нибудь по-другому – с правом вето, которое можно отменить лишь тремя четвертями голосов, чего нам никогда не добиться. Я думаю, мой дядя Фил так бы и сделал.
– Твой дядя Фил?
– О, вот это политик! Я его никогда не любила – за время своей карьеры он перецеловал столько детишек, что у него губы вытянулись трубочкой, – и всегда пряталась, когда он приезжал к нам в гости. Но вот натравить бы его на нашего императора, то-то была бы битва динозавров! Ты же видишь, Род, нас окрутили как младенцев, и я думаю, надо сниматься отсюда сразу после свадьбы. – Она повернулась к Жаклин. – Верно я говорю?
– Конечно… если Род согласен.
– Нет, я не согласен, Кэрол. Мне и самому ситуация не особенно нравится. Сказать по правде, я был здорово обижен, что меня вышибли с должности капитана. Но я не хочу, чтобы вы все уходили отсюда только из-за этого. Нас не так много, чтобы мы могли основать новую колонию, причем столь же безопасную.
– Бог с тобой, Родди! Там, в лесах, еще в три раза больше народа, чем здесь, в лагере, и теперь мы будем осторожнее и разборчивее. А потом, шестеро – это не так уж мало. Мы выживем.
– Не шестеро, Кэрол. Четверо.
– Как это? Шестеро! Мы вчера только собирались!
Род покачал головой:
– Кэрол, разве можем мы настаивать, чтобы Боб и Кармен ушли после того, как все остальные сделали им такой свадебный подарок – собственный дом?
– А, черт!.. Мы построим им новый дом!
– Они пойдут с нами, Кэрол, но настаивать на этом, сама понимаешь…
– Я думаю, Род прав, Кэрол, – признала Джекки.
Спор закончился с появлением Боба, Кармен и Джимми. Джимми объяснил, что они задержались, потому что обследовали дом.
– Как будто я и без того не знаю в нем каждый камень! О, моя бедная спина!
– Джимми, мы очень ценим твои усилия, – ласково сказала Кармен. – Я тебе разотру спину.
– Заметано! – Джимми повалился на землю лицом вниз.
– Эй! – возмутилась тут же Каролина. – Я камней перетаскала не меньше его. Он-то как раз только стоял и командовал.
– У надсмотрщика всегда самая тяжелая работа, – самодовольно произнес Джим. – А тебе пусть Боб спину разотрет.
Однако ни Джимми, ни Кэрол обещанных процедур не дождались. На стену взобрался Рой Килрой и крикнул оттуда:
– Эй, внизу! Перерыв окончен. Пошли работать.
– Извини, Джимми. Позже. – Кармен повернулась к стене.
Джимми вскочил на ноги:
– Боб, Кармен! Подождите. Я хотел что-то сказать.
Все остановились. Род махнул Килрою рукой и крикнул:
– Сейчас будем!
Джимми никак не мог подобрать нужные слова.
– Э-э-э… Кармен и Боб… – сказал он наконец. – Будущие Бакстеры. Вы знаете, что все мы вас очень любим. И здорово, что вы решили пожениться… У каждой семьи должна быть свадьба. Но… Короче, в магазинах тут негусто, и мы не знали, что вам подарить… Однако поговорили и решили подарить вам вот это. От всех нас. На свадьбу. – Джимми сунул руку в карман, достал свою затрепанную, грязную колоду карт и вручил ее Кармен.
Боб Бакстер не сразу нашелся что сказать.
– Боже, Джимми, мы не можем принять твои карты. Это ведь единственная колода на все поселение.
– Я… я хочу, чтобы это были ваши карты.
– Но…
– Помолчи, Боб. – Кармен взяла из рук Джимми колоду. – Спасибо, Джимми. Огромное спасибо. Спасибо вам всем. – Она обвела их взглядом. – Я хотела сказать, что наша свадьба ничего не меняет. Мы по-прежнему одна семья. Приходите к нам в гости… играть в карты… как и раньше… – Кармен умолкла и всхлипнула, уронив голову Бобу на плечо.
Боб успокаивающе погладил ее по голове. Джимми часто заморгал, а Род от волнения просто не знал, что сказать. Кармен обняла одной рукой своего суженого, другой – Джимми, и они двинулись обратно к лагерю. Род и Жаклин с Каролиной шли чуть позади.
– Джимми вам что-нибудь говорил об этом? – прошептал Род.
– Нет, – ответила Жаклин.
– Мне тоже, – подтвердила Каролина. – Я собиралась подарить им свою сковородку, но теперь подожду день-другой.
В той самой «сумке с камнями» оказалось много всякой всячины, и среди прочего дневник с тонкими листами, губная гармошка и маленькая сковородка – весьма странный набор снаряжения для проверки на выживание. Время от времени она удивляла всех, извлекая откуда-то разные другие полезные мелочи. Никто не мог понять, почему Каролина взяла их с собой и как она умудрилась сохранить все это, выбросив сумку, но, как говорил Мастер Мэтсон, «у каждого свои методы. Выживание – не наука, а искусство». Так или иначе, появившись у входа в пещеру, Каролина была здорова, сыта и удивительно опрятна, хотя она целый месяц провела среди дикой природы.
– Они подумают, что это слишком ценный подарок, Кэрол.
– Я все равно не могу ею пользоваться, когда нас так много. И мне очень хочется сделать им подарок.
– Я подарю ей две иголки и нитки. Боб заставил ее оставить набор для шитья, чтобы взять побольше лекарств. Но я тоже немного подожду.
– А у меня вообще ничего нет, – расстроился Род.
– Ты можешь сделать для них бурдюк, – подсказала Жаклин, бросив на него заботливый взгляд. – Их это сильно обрадует. А чтобы он долго служил, мы истратим немного дубильного препарата из моих запасов.
Род сразу же повеселел:
– Слушай, а ты здорово придумала!
– Мы собрались сегодня, – торжественно произнес Грант Каупер, – чтобы соединить двух этих молодых людей священными узами брака. Я не буду задавать традиционных вопросов, так как все мы прекрасно знаем, что никаких препятствий этому союзу не существует. И вообще, более радостное событие для нашего маленького поселения даже представить себе трудно. Я бы сказал, это радостное знамение грядущих перемен, надежда на будущее, гарантия того, что мы твердо решили сохранить огонь цивилизации, зажженный на этой планете, и передать его следующим поколениям. А это означает…
Дальше Род не слушал. Он стоял справа от жениха в качестве шафера. Обязанности его ничего сложного собой не представляли, но ему вдруг невыносимо захотелось чихнуть. Он долго морщил нос, яростно тер верхнюю губу и наконец справился с собой. Следя за церемонией, Род тихо вздохнул и впервые почувствовал облегчение оттого, что эта работа досталась Гранту Кауперу. Тот, похоже, знал все нужные слова, чего про себя Род сказать не мог.
Слева от невесты стояла Каролина Мшийени. Обе девушки держали в руках букеты алых цветов. Каролина, как обычно, была в шортах и рубашке, а невеста в джинсах и легкой куртке. Кармен причесалась и заплела волосы в косу, отмытое по случаю свадьбы лицо буквально светилось в отблесках костра, и вся она была в этот момент сказочно красива.
– Кто отдает эту женщину?
Джимми Трокстон шагнул вперед и хрипло ответил:
– Я!
– Кольцо, пожалуйста.
Немного замешкавшись, Род стянул кольцо с мизинца и вручил его Кауперу. За неимением другого пришлось взять у Билла Кеннеди на время выпускное кольцо школы «Понсе де Леон».
– Кармен Элеонора, согласна ли ты взять в мужья этого мужчину, чтобы любить его и заботиться о нем и быть рядом в горе и радости, пока не разлучит вас смерть?
– Согласна.
– Роберт Эдвард, согласен ли ты взять в жены эту женщину? Будешь ли ты любить ее, заботиться о ней и хранить ей верность, пока не разлучит вас смерть?
– Буду. В смысле, согласен. И то и другое.
– Возьми ее руку в свою, надень ей на палец кольцо, и повторяйте за мной…
На Рода снова напал чих; он боролся изо всех сил и пропустил мимо ушей значительную часть речи.
– …Итак, властью, данной мне как законно избранному главе магистрата этого суверенного поселения, я объявляю вас мужем и женой! Теперь поцелуй жену, парень, пока я тебя не опередил.
Кэрол и Джекки почему-то плакали, а Род никак не мог понять почему. Он пропустил свою очередь целовать молодую жену, но она сама повернулась к нему, обняла за шею и поцеловала. Затем он долго тряс руку Бобу.
– Ну вот, поздравляю. Не забудь, что ты должен внести ее через порог на руках.
– Не забуду.
– Ты просил напомнить… И благослови вас Господь!
Глава 10 «Вношу предложение»
Разговоров о том, чтобы уйти, больше не возникало. Даже Каролина успокоилась.
Но разговоров на другие темы хватало. Каупер созывал общее собрание каждый вечер. Начинались они с отчетов комитетов: комитет продовольственных ресурсов и заготовок, комитеты инвентаризации, уборки и санитарии, внешней безопасности, трудовых ресурсов и распределения работ, иммиграции, сохранения искусства и науки, конституционный комитет, комитет питания, юридический, по строительству и планированию…
Каупер, похоже, наслаждался всей этой говорильней, и Род признавал, что остальным она тоже вроде бы нравится. К большому своему удивлению, он обнаружил, что и сам с нетерпением ждет вечеров, создававших некое подобие общественной жизни в поселении, а кроме того, служивших, пожалуй, их единственным развлечением. Каждый вечер разгорались настоящие словесные баталии, часто переходили на личности и весьма ядовито критиковали всех подряд – собраниям не хватало порой джентльменской официальности, присущей более зрелым конгрессам, но этот недостаток с лихвой окупался остротой и живостью. Роду просто нравилось растянуться на земле рядом с Джимми и слушать его язвительные комментарии об умственных способностях, мотивах поведения и родословной каждого из выступающих. Неменьшее удовольствие доставляли ему и критические выпады Каролины.
Правда, в последнее время она немного сбавила накал своих критических наскоков. Узнав, что у нее есть дневник и что она владеет стенографией, Каупер сразу назначил ее летописцем.
– Крайне важно, – поведал он ей в присутствии всей колонии, – чтобы мы сохранили для грядущих поколений полный отчет о героических первых днях. Ты делаешь записи каждый день?
– Разумеется. Дневник для этого и предназначен.
– Отлично! Отныне это будет официальный документ. Хотелось бы, чтобы ты записывала все важные события каждого дня.
– Как скажешь. Я и так делаю это каждый день.
– Да, но надо подробнее. И я хочу, чтобы ты фиксировала наши заседания тоже. Это будет неоценимый документ для историков, Кэрол.
– Еще бы!
Каупер на секунду задумался.
– Сколько у тебя осталось чистых листков?
– Сотни две, пожалуй.
– Отлично! Это сразу решает проблему, которая мучила меня уже давно. Нам… э-э-э… придется конфисковать половину бумаги на официальные нужды – объявления, протоколы комитетов и тому подобное.
– Это довольно много бумаги, – с деланым удивлением произнесла Каролина. – Ты лучше пошли за ней двоих-троих крепких парней.
– Ты шутишь… – озадаченно сказал Каупер.
– А еще лучше четверых. С тремя я, пожалуй, справлюсь, и кому-то из них придется несладко.
– Но послушай, Каролина, это только временная мера, в интересах всего общества. К тому времени, когда тебе понадобятся эти листки, мы уже научимся делать другие материалы для записей.
– Вот давай учись. А дневник – мой!
Обычно Каролина сидела рядом с Каупером и, пристроив дневник на коленях, делала записи. Каждый вечер она открывала заседание, зачитывая выдержки из протокола предыдущего собрания. Род как-то не удержался и спросил, неужели она и в самом деле записывает эту бесконечную трепотню.
– Боже упаси! Конечно нет!
– То-то я и думаю. Записывать все подряд – никакой бумаги не хватит. Однако твои «выдержки» всегда точны.
Каролина усмехнулась:
– Родди, хочешь, я тебе прочту, что я записываю на самом деле? Только обещай, что никому не скажешь.
– О чем речь!
– Зачитывая «выдержки», я просто вспоминаю, о чем болтали предыдущим вечером, – у меня отличная память. А бумагу я трачу вот на что… Сейчас покажу… – Она достала дневник из кармана. – Например, вчерашнее заседание. «Его величество назначил собрание сразу после вечерней отрыжки. Слушали комитет по кошкам и собакам. Выяснилось: нет ни кошек, ни собак. Долго обсуждали острую нехватку и тех и других. Затем закрыли заседание, и те, кто еще не уснул, отправились спать».
Род ухмыльнулся:
– Хорошо, что Грант не знает стенографии.
– Разумеется, если происходит что-то действительно важное, я записываю. Но не эту болтовню.
Впрочем, когда бумага требовалась для чего-то стоящего, Каролина не жадничала. На одном из листков они оформили свидетельство о браке: Ховард Голдштейн, студент-юрист из Теллерского университета, написал официальный текст, а подписали документ сами Бакстеры, Грант Каупер и Род с Каролиной в качестве свидетелей. Каролина, прежде чем преподнести свидетельство молодоженам, еще и украсила его цветочным орнаментом и изображениями голубков.
Были и другие, кому казалось, что новое правительство больше говорит, чем делает. К таким относился и Боб Бакстер, но чета квакеров присутствовала на собраниях не так часто. Как-то в конце первой недели правления Каупера после бесконечных докладов комитетов слово попросил Коротыш Дюмон.
– Господин председатель!
– Что такое, Коротыш? Может, ты подождешь? Перед тем как перейти к следующему вопросу, я хотел сделать объявление.
– Это как раз по поводу отчетов наших комитетов. Когда будет отчитываться конституционный комитет?
– Но я уже отчитался.
– Ты сказал, что готовится новый, доработанный вариант конституции и поэтому отчет переносится на более поздний срок. По-моему, это не называется «отчитался». Я хочу знать, когда у нас будет постоянная конституция вместо этих временных постановлений, которые плодятся каждый день. Когда прекратится это взвешенное состояние?
Щеки Каупера налились краской.
– Ты возражаешь против моего решения?
– Не то чтобы возражаю, но и не соглашаюсь тоже. Род проиграл, и мы выбрали тебя как раз потому, что ты проповедовал конституционное правительство вместо диктатуры. Я за тебя поэтому и голосовал. Теперь я хочу знать, где наши законы? Когда мы будем их принимать?
– Ты наверняка понимаешь, – старательно подыскивая слова, ответил Каупер, – что конституция не создается за одну ночь. Тут необходимо учесть много разных моментов.
– Безусловно. Но пришло время и нам узнать, что за конституцию вы готовите. Как там насчет Билля о правах? Он-то хоть у вас уже готов?
– Всему свое время.
– А чего тут тянуть? Вношу предложение: для начала давайте примем в качестве первой статьи Билль о правах.
– Не принимается! И, кроме того, у нас даже нет его текста.
– Не беспокойся. Я его помню наизусть. Ты готова, Кэрол? Записывай…
– Не надо, – ответила Каролина. – Я его тоже знаю. И уже пишу.
– Вот видишь? Оказывается, ничего сложного тут нет, Грант. Большинство из нас способно прочесть Билль по памяти. Так что хватит откладывать на потом.
– Молодец, Коротыш! Так ему! Поддерживаю предложение! – закричали со всех сторон.
Перекрывая гвалт, Каупер призвал собрание к порядку, затем сказал:
– Сейчас не место и не время. Когда конституционный комитет доложит о своей работе, вы убедитесь, что все демократические свободы соблюдены, а права надежно гарантированы – с некоторыми изменениями, вызванными жесткими и опасными условиями, в которых мы оказались. – Он улыбнулся и продолжал: – А теперь давайте вернемся к делу. У меня есть объявления, касающиеся порядка выхода на охоту. Отныне каждая охотничья группа будет…
Дюмон все еще стоял.
– Я сказал «хватит откладывать», Грант. Ты сам говорил, что нам нужны законы, а не произвол лидера. Но пока ты только приказываешь, а законов что-то не видно. Каковы твои обязанности? Где границы твоей власти? Ты что, истина в последней инстанции? Или у нас тоже есть права?
– Замолчи и сядь!
– Как долго ты можешь находиться у власти?
Каупер сделал над собой усилие и уже спокойным тоном сказал:
– Коротыш, если у тебя есть предложения по этим вопросам, внеси их на рассмотрение комитета.
– К черту комитет! Я настаиваю на прямом ответе.
– Не принимается!
– Ах, не принимается? Я требую, чтобы конституционный комитет отчитался о своей работе. И я не сяду, пока не получу ответ. Здесь общее собрание, и у меня столько же прав, как и у всех остальных.
Каупер покраснел от злости.
– Ты уверен? – спросил он многозначительным тоном. – Сколько тебе лет, Коротыш?
Дюмон взглянул на него в упор:
– Вот оно что! Теперь все ясно! – Он обвел собравшихся взглядом. – Я вижу, что здесь есть люди даже моложе меня. Вы чувствуете, на что он намекает, а? Граждане второго сорта! Он собирается воткнуть в эту так называемую конституцию ограничения прав по возрасту! А, Грант? Ну-ка, смотри мне в глаза и отвечай!
– Рой! Дейв! Усадите его силой!
Род внимательно прислушивался к перепалке: представление оказалось гораздо интересней, чем обычно. Джимми, по своему обыкновению, добавлял ко всему сказанному непочтительные комментарии. Теперь он наклонился и прошептал:
– Ну вот, началось. Мы как, выбираем, на чьей мы стороне, или тихо растворяемся в ночи и смотрим на этот цирк со стороны?
Не успел Род ответить, как Коротыш дал всем понять, что помощь ему не требуется – по крайней мере, сейчас.
– Пусть только попробуют. Кого-то придется откачивать, – сказал он, принимая боевую стойку. Он даже не потянулся за ножом, но и так было видно, что Коротыш всерьез настроен драться.
– Грант, я хочу сказать еще кое-что, а потом уж заткнусь. – Коротыш повернулся и заговорил, обращаясь ко всем сразу: – Вы видите, что у нас нет никаких прав и положение наше неясно, однако мы уже заорганизованы до такой степени, что это напоминает смирительную рубашку. Комитеты для этого, комитеты для того, а что толку? Лучше, что ли, стало после того, как появились эти недопеченные комитеты? Стена еще не закончена, в лагере грязнее прежнего, и никто не знает, что ему положено делать. У нас вчера даже сигнальный костер погас! Когда течет крыша, надо не комитеты назначать, а чинить крышу. Я предлагаю опять отдать правление Роду, разогнать эти дурацкие комитеты и заняться делом. Кто-нибудь меня поддерживает? Подайте голос!
Поднялся страшный гвалт. Кричали, должно быть, меньше половины собравшихся, но Каупер уже понял, что теряет свои позиции. Рой Килрой прокрался сзади Коротыша и вопросительно взглянул на Каупера. Джимми толкнул Рода в бок и прошептал:
– Приготовься!
Однако Каупер поглядел на Роя и покачал головой.
– Коротыш, – сказал он спокойно, – ты закончил речь?
– Это не речь. Это предложение для голосования. И не вздумай сказать, что оно не принимается!
– Я не понял твоего предложения. Будь добр, повтори.
– Ты прекрасно все понял. Я предлагаю снять тебя с должности мэра и отдать ее снова Роду.
– Эй, Грант, – заговорил Килрой. – Так не положено. Это не по…
– Тихо, Рой. Коротыш, твое предложение не принимается.
– Я просто ждал, когда ты это скажешь!
– И на самом деле тут два предложения. Однако я не стану мелочиться. Ты утверждаешь, что никому мои порядки не нравятся? Давай сейчас и узнаем. Кто-нибудь поддерживает это предложение?
– Да!
– Я поддерживаю!
– Ладно, предложение поддерживается. Предлагается отозвать меня и передать правление Роду. Кто-нибудь желает выступить?
Пожелали сразу несколько, но Род добился своего, просто перекричав остальных:
– Господин председатель! Важное заявление!
– Слово предоставляется Роду Уокеру.
– Поскольку вопрос касается меня самого, я хочу сделать заявление.
– Да? Вперед.
– Я понятия не имел, что Коротыш решил меня выдвинуть, Грант. Скажи ему, Коротыш.
– Верно.
– Хорошо, хорошо, – произнес Грант, поморщившись. – Еще кто-нибудь? Только не орите, а поднимайте руки.
– Я еще не закончил, – сказал Род.
– И что же?
– Я не только не знал об этом предложении, но еще и не одобряю его. Коротыш, я прошу тебя снять свое предложение.
– Нет!
– Думаю, так будет правильнее. У Гранта была всего неделя, и за такое время нельзя ожидать чудес. Я-то уж знаю. С этим дикарским племенем и у меня забот хватало. То, что он делает, может тебе не нравиться – мне самому многое тут не нравится, – но этого следовало ожидать. И если ты воспользуешься подобными настроениями как поводом, чтобы снять его с должности, тогда в нашей группе наверняка произойдет раскол.
– Так это не я виноват, а Грант! Может, он и старше меня, но если ему кажется, что мое слово от этого меньше значит, то ему лучше хорошенько подумать еще раз. Я его предупредил. Ты слышал, Грант?
– Слышал. Но ты меня неправильно понял.
– Черта с два я неправильно понял!
– Коротыш, – настаивал Род, – ты согласен снять предложение? Я прошу тебя сам. Пожалуйста.
Коротыш Дюмон на уговоры не поддался. Род беспомощно поглядел на Каупера, пожал плечами и сел. Каупер отвел взгляд в сторону и ворчливо спросил:
– Есть еще желающие продолжить прения? Вот там, сзади… Агнесса? Пожалуйста.
Джимми снова наклонился и прошептал:
– За каким чертом ты это сделал, Род? Благородство тебе не идет.
– Благородство тут ни при чем. Я знаю, что делаю, – так же тихо ответил Род.
– Ты потерял шанс на переизбрание.
– Тише… – Род прислушался к выступлению: у Агнессы Фрис, судя по всему, накопилось немало претензий. – Джим?
– Что?
– Встань и предложи разойтись.
– Как? Все испортить, когда началось самое интересное? Сейчас кто-нибудь кому-нибудь еще и в волосы вцепится. Надеюсь.
– Не спорь. Сделай, о чем прошу. Или я тебе сам устрою интересную жизнь.
– Ладно. Обломщик! – Джимми нехотя встал на ноги, глубоко вздохнул и закричал: – Вношу предложение закрыть заседание и разойтись!
– Поддерживаю предложение! – заорал Род, вскакивая.
Каупер даже не взглянул в их сторону.
– Не принимается. Сядьте.
– Предложение закрыть собрание не может не приниматься, – громко сказал Род. – Такое предложение всегда принимается, всегда приоритетно и не подлежит обсуждению. Настаиваю на голосовании!
– Я не давал тебе слова. А предложение о переизбрании я поставлю на голосование, даже если это будет последнее, что мне удастся сделать. – По лицу Каупера было заметно, что он здорово зол. – Ты закончила, Агнесса? Или будешь обсуждать еще и мое умение вести себя во время еды?
– Ты обязан принять это предложение, – настаивал Род. – Я требую голосования!
Его поддержали криками с мест, совершенно заглушившими Агнессу Фрис. Грант даже не мог предоставить слово новому выступающему. Собрание выло и улюлюкало.
Каупер поднял обе руки вверх, призывая всех к тишине, и произнес:
– Поступило предложение закрыть собрание. Кто за это предложение, говорит «да».
– Да-а-а!
– Против?
– Никого, – ответил Джимми.
– Собрание объявляется закрытым, – отрезал Каупер и быстро удалился в темноту за кругом костров.
Коротыш Дюмон подскочил к Роду, встал на пути и посмотрел ему в глаза снизу вверх.
– Хорош друг! – презрительно произнес он, плюнул на землю и пошел прочь.
– Да, – согласился Джимми, – ты что? Приступ шизофрении? Или тебя в младенчестве головой вниз уронили? В правильных дозах это твое благородство могло вернуть все назад – так нет же, ты совсем меры не знаешь!
Джимми еще не закончил свою отповедь, когда подошла Жаклин.
– Я и не собирался ничего возвращать, – сказал Род. – И я говорил совершенно серьезно. Если турнуть капитана сейчас, когда в его распоряжении было всего-то несколько дней, наше поселение расколется на дюжину мелких группировок. И тогда я уже точно не смогу удержать всех вместе. Никто не сможет.
– Боже, Джекки, ну скажи ему.
Она нахмурилась:
– Джимми, ты просто прелесть, но по части сообразительности…
– Et tu[7], Джекки?
– Ладно, я научу тебя уму-разуму. А ты, Род, молодец. Завтра они это поймут. Сегодня все еще на взводе.
– Я только одного не понимаю, – сказал Род задумчиво, – Коротыш-то из-за чего так завелся?
– А ты не слышал? Впрочем, может быть, ты в это время был на охоте. Я сама не видела, но знаю, что он поцапался с Роем, а Грант отчитал его на глазах у всех. Видимо, у него комплекс из-за маленького роста, – задумчиво сказала Жаклин. – Он не любит, когда ему приказывают.
– Боже, да кто же это любит?
На следующий день Грант Каупер вел себя скорее как Царь Чурбан, нежели Царь Журавль[8], и делал вид, что ничего не случилось. Однако гонора у него поубавилось. Во второй половине дня он отыскал Рода.
– Уокер, ты не уделишь мне несколько минут?
– О чем речь.
– Тогда давай отойдем поговорим.
Грант отвел его подальше, где их никто не мог слышать, и они уселись прямо на землю. Род ждал, а Грант, видимо, не знал, с чего начать.
– Род, я понял, что на тебя можно положиться, – сказал он наконец и улыбнулся, только улыбка получилась немного вымученной.
– С чего ты так решил?
– С того, как ты вел себя вчера вечером.
– Ясно. Но можешь не обольщаться: я сделал это не ради тебя, – сказал Род. – Если уж начистоту, то ты мне не нравишься.
На этот раз Каупер даже не улыбнулся.
– Это взаимно. Ты мне совершенно не нравишься. Но мы должны ладить друг с другом, и я думаю, тебе можно доверять.
– Может быть.
– Ладно, я рискну.
– Хочу сразу сказать, что я согласен со всеми претензиями Коротыша. Меня не устраивает только его решение.
Губы Каупера изогнулись в кривой ухмылке, совсем не похожей на его обычную сияющую улыбку.
– Самое печальное здесь, что я тоже согласен со всеми его претензиями.
– В смысле?
– Род, ты, видимо, думаешь, что я полный идиот, но дело в том, что я действительно кое-что смыслю в теории государственного управления. Труднее всего ее применять в такой вот… переходный период вроде нашего. У нас здесь пятьдесят человек, и ни один из них не имеет практического опыта руководящей работы, даже я. Однако все считают себя крупными специалистами. Взять хотя бы это предложение насчет Билля о правах – ну ведь полная ерунда! Я достаточно знаю об этих вещах и понимаю, что комплекс прав и обязанностей, необходимых для нашей колонии, нельзя копировать слово в слово с документа аграрной демократии, и в такой же степени они отличаются от прав и обязанностей, необходимых для индустриальной республики. – На лице его появилось обеспокоенное выражение. – И мы в самом деле хотели ввести ограничение на право голоса по возрасту.
– Только заикнись об этом, и тебя сбросят в реку.
– Знаю. И это одна из причин, по которой конституционный комитет до сих пор не отчитался. Другая причина… Черт бы все побрал! Ну как можно подготовить что-то вроде конституции, когда практически нет бумаги? Это кошмар!.. Однако насчет права голоса: самому старшему из нас двадцать два, самому младшему шестнадцать, и самые молодые как раз больше всех и лезут. Каждый – ну прямо гений или почти гений. – Каупер поднял взгляд. – Я не имею в виду тебя.
– Слава богу, – торопливо сказал Род, – потому что я никакой не гений.
– Ну, тебе и не шестнадцать уже. Но этот гениальный молодняк меня очень беспокоит. Все до одного – доморощенные юристы. У каждого всегда наготове какая-нибудь колкость, но ни одного дельного предложения. Мы думали, что с ограничением по возрасту – вполне разумным – старшая часть населения будет чем-то вроде противовеса, а они тем временем подрастут. Но, похоже, ничего из этого не выйдет.
– Не выйдет.
– Но делать-то что-то надо! Этот запрет на охоту смешанными парами… Он не был направлен, скажем, против вас с Кэрол, но она решила, что это именно так, и устроила мне жуткий скандал. А я лишь пытался защитить этих ребятишек. Черт! Лучше бы они все скорее выросли, попереженились и успокоились. Вот с Бакстерами, например, никаких проблем.
– Не волнуйся. Через год или около того девяносто процентов колонии будут составлять семейные люди.
– Надеюсь. Послушай… А ты сам, часом, не подумываешь?
– Я? – Род даже удивился. – И в голову не приходило.
– Да? А я думал… Впрочем, ладно. Я тебя отозвал не для того, чтобы расспрашивать о твоих личных делах. То, о чем говорил Коротыш, не так-то легко проглотить, но я собираюсь ввести кое-какие изменения. Большинство комитетов распускаются.
– В самом деле?
– Да. Ну их к черту! Все равно ничего не делают, только готовят доклады. Я собираюсь назначить одну из девушек главным поваром и одного из парней – главным охотником. А тебе я хотел предложить стать начальником полиции.
– Что? За каким дьяволом тебе начальник полиции?
– Ну как же… Кто-то же должен следить, чтобы распоряжения выполнялись. Сам знаешь – уборка лагеря и прочее. Кто-то должен следить за тем, чтобы всегда горел сигнальный костер: мы пока недосчитываемся тридцати семи человек – это без тех, про кого точно известно, что они погибли. Кто-то должен распределять ночные дежурства и проверять посты. Эти ребятишки просто с ума сходят, если за ними не присматривать. Как раз для тебя работа.
– Почему?
– Ну, если быть практичным, Род… Сторонники есть и у меня, и у тебя. Но когда все увидят, что мы заодно, неприятностей и беспорядков в лагере будет гораздо меньше. Колония от этого только выиграет.
Род не хуже Гранта понимал, что их группа должна жить сплоченно. Но Каупер просил поддержать его шаткую администрацию, а Род мало того что относился к нему неприязненно, но еще и был уверен, что, кроме болтовни, от Каупера ожидать нечего.
И дело не только в том, что стена до сих пор не достроена, – нужно, просто необходимо было заняться еще множеством других дел. Кто-то должен искать соль каждый день. Надо организовать регулярные поиски съедобных кореньев, ягод и прочего – сам он, например, уже просто устал от мясной диеты. Конечно, если разнообразить добычу и не есть только постное мясо, на здоровье это не отразится, но кому охота всю жизнь питаться одним лишь мясом? И эти вонючие шкуры… Грант распорядился, чтобы охотники обязательно снимали с убитых животных шкуры и приносили их в лагерь для использования в хозяйстве.
– Что ты собираешься делать с этими протухшими шкурами? – спросил Род неожиданно.
– А что?
– Воняют. Если ты назначишь меня на эту должность, я первым делом велю выбросить их все в реку.
– Но нам нужны шкуры. Половина лагеря уже сейчас ходит в лохмотьях.
– Шкур у нас будет предостаточно, но нам нужны дубильные вещества. При такой погоде одного солнца мало.
– Но у нас нет танина. Не говори ерунды, Род.
– Значит, надо отправить кого-то жевать кору, пока его не найдут. На вкус танин определяется совершенно безошибочно. И выброси эти шкуры наконец!
– Если я сделаю так, ты согласишься на мое предложение?
– Может быть. Ты сказал «следить, чтобы выполнялись распоряжения». Чьи распоряжения? Твои? Или Килроя?
– Обоих, видимо. Рой – мой заместитель.
Род покачал головой:
– Нет, благодарю за честь. У тебя уже есть Рой; значит, я тебе не нужен. Слишком много генералов и слишком мало солдат.
– Но, Род, мне действительно без тебя не обойтись. Рой не умеет ладить с молодыми ребятами. Он их раздражает.
– Меня тоже. Ничего не выйдет, Грант. И, кроме того, мне не нравится этот титул – просто глупо звучит.
– Ну выбери сам, как назваться. Капитан охраны там или управляющий поселением… Это не важно. Важно, чтобы кто-то навел порядок с ночными дежурствами и чтобы в лагере тоже был порядок. За молодняком нужно следить. Ты способен на это, а значит, это твой долг.
– А чем будешь заниматься ты сам?
– Прежде всего мне нужно утрясти наш свод законов. Нужно планировать на будущее… Боже, Род, у меня в голове сотни дел. Я просто не могу тратить время на то, чтобы разбираться в мелочных ссорах, когда, например, кто-нибудь из молодых донимает повара своими глупыми претензиями. Коротыш был прав: откладывать больше нельзя. Отдавая распоряжение, я хочу, чтобы закон меня поддерживал, а сейчас мне чаще всего приходится выслушивать замечания какого-нибудь сопляка. Я не справляюсь со всем этим один, мне нужна помощь.
В такой ситуации грех отказываться, и все же…
– А как насчет Килроя?
– Черт побери, Род, ты не вправе просить, чтобы я вытолкал кого-то другого и освободил место для тебя.
– Я не прошу эту работу.
Род сомневался, стоит ли говорить, что для него, хоть он и осознавал общественную необходимость такого решения, этим дело не исчерпывается. Поддержать человека, которому он проиграл выборы, – это в каком-то смысле даже вопрос чести, благородное упрямство. Тем не менее он прекрасно понимал, что Каупер и Килрой – люди очень разные.
– Я не буду таскать за него каштаны из огня. Грант, я готов служить тебе, потому что тебя выбрали. Но служить слуге я не собираюсь.
– Род, но сам подумай! Если ты получаешь приказ от Килроя, значит это мой приказ. Он просто его передает.
Род встал:
– Нет.
Каупер в раздражении вскочил на ноги и быстро удалился.
В тот вечер собрания не было – впервые за все время после выборов. Род собирался навестить Бакстеров, но тут его снова отозвал в сторону Каупер.
– Твоя взяла. Я назначил Роя главным охотником.
– И что?
– Теперь ты – управляющий поселением, или Майская королева, или как ты там еще придумаешь. Ночную вахту опять никто не назначил. Так что займись делом.
– Подожди-ка! Я не говорил, что согласен.
– Ты дал мне понять, что тебя не устраивает только Рой. Теперь приказы будут исходить исключительно от меня.
Род все еще не мог решиться. Каупер смерил его презрительным взглядом:
– Похоже, ты не хочешь помогать, даже когда все вышло по-твоему.
– Нет, но…
– Никаких «но»! Берешься ты за эту работу или нет? Отвечай: да или нет?
– Мм… да.
– Договорились. – Каупер нахмурился и добавил: – Хотя я до сих пор не уверен, стоит ли по этому поводу радоваться.
– Не ты один.
Начав разбираться с ночными дежурствами, Род обнаружил, что каждый, к кому он обращался, считает, будто уже отдежурил больше всех остальных, а поскольку комитет внешней безопасности не вел никаких записей – и не мог их вести, – узнать, кто говорит правду, а кто хочет сачкануть, было просто невозможно.
– Все! Хватит! – сказал наконец Род. – Завтра же я составлю алфавитный список, и все будут дежурить строго по очереди. Я это сделаю, даже если мне придется выцарапать список на камне.
Похоже, в словах Гранта, когда тот говорил, что без бумаги приходится нелегко, была доля истины.
– А почему ты не поставишь на дежурство своего дружка Бакстера?
– Потому что мэр дал ему две недели свадебного отпуска. Как тебе прекрасно известно. И хватит болтать. Чарли тебя сменит, поэтому запомни, где он спит.
– Две недели безделья и мне не помешали бы. Пожалуй, я тоже женюсь.
– Пока еще никто из девушек из ума не выжил. Ты дежуришь с полуночи до двух.
Большинство приняло неизбежное, убедившись, что в будущем все будет честно, и только Пиви Шнайдер, самый молодой в их группе – ему едва стукнуло шестнадцать, – продолжал качать права: он, мол, уже дежурил прошлой ночью и теперь по крайней мере три ночи дежурить не должен и никто, так вашу и так, его не заставит.
На это Род сказал ему, что он или заступит на дежурство, или получит в ухо, после чего все равно придется дежурить. И добавил:
– Услышу еще хоть раз в лагере такие выражения, вымою тебе рот с мылом.
– Ха! Где ты возьмешь мыло? – Шнайдер тут же переменил тему.
– Пока у нас нет мыла, я буду пользоваться песком. И передай остальным, Пиви: в лагере больше не выражаться. Мы должны оставаться цивилизованными людьми даже в такой ситуации. Твое время – с четырех до шести, и покажи Кенни, где ты спишь.
Когда Пиви отошел, Род подумал, что неплохо бы начать собирать пепел и жир. Он очень смутно представлял себе, как делать мыло, но кто-нибудь наверняка знает… А мыло нужно отнюдь не для того только, чтобы воспитывать любителей грязной словесности. Последнее время ему нередко хотелось встать против ветра от самого себя, а носки он выкинул уже давно.
В ту ночь Род спал очень плохо. Просыпаясь, он каждый раз проверял дежурных, и дважды его будили, когда дежурным показалось, что в темноте за освещенной зоной кто-то бродит. Род и сам не мог сказать точно, но один раз он тоже разглядел большую длинную тень, скользившую в отдалении. Ложился он не сразу, оставаясь какое-то время рядом с дежурными – еще один ствол на случай, если ночной хищник рискнет прыгнуть через стену или костер. Очень хотелось выстрелить в крадущуюся тень, но он подавлял в себе это желание. Напасть на хищника означало лишь потратить драгоценные боеприпасы – хищников от этого едва ли станет заметно меньше. Вокруг лагеря каждую ночь бродили какие-то твари, но с этим приходилось мириться.
Наутро Род чувствовал себя усталым и разбитым. После четырех ночи он уже не ложился, проверял Пиви Шнайдера. Еще за завтраком у него возникла мысль забраться в пещеру и вздремнуть пару часов, но слишком много было дел. Он пообещал себе, что отоспится позже, и пошел искать Каупера.
– У меня сразу несколько вопросов, Грант.
– Сыпь.
– Почему мы не ставим на дежурство девушек?
– Хм, я думал, просто не стоит.
– Почему это? Девушки у нас не из тех, что, завидев мышь, визжат или падают в обморок. Каждая из них по крайней мере месяц до прихода сюда прожила в лесу сама по себе и осталась в живых. Ты когда-нибудь видел Каролину в действии?
– Мм… нет.
– Зря. Оно того стоит. Мгновенная смерть в обеих руках и глаза на затылке. Во время ее дежурства я буду спать как бревно. Сколько у нас сейчас парней?
– Двадцать семь, с теми тремя, что пришли вчера.
– Ладно. Кто из этих двадцати семи не дежурит?
– Как? Все дежурят, по очереди.
– А ты?
– Не слишком ли далеко ты заходишь? В конце концов, я же не настаиваю, чтобы и ты дежурил.
– Значит, минус два. Рой Килрой?
– Э-э-э… Род, давай договоримся так: он все-таки главный охотник и, следовательно, от дежурства освобожден. Ты сам знаешь, как он оказался на этой должности, так что лучше его не трогай.
– Знаю. Боб Бакстер тоже освобожден.
– До начала следующей недели.
– Я говорю про эту неделю. Комитет решил оставить только одного дежурного на смену. Я собираюсь снова ввести парное дежурство. Кроме того, мне на каждую ночь нужен начальник охраны. Он будет бодрствовать всю ночь и отсыпаться на следующий день, а еще пару суток он должен быть освобожден от дежурства. Ты уже понял, что получается? На каждую ночь мне нужно двенадцать человек. А у меня сейчас меньше двадцати, из которых я могу выбирать.
– Но комитет решил, что больше одного человека на вахте нам не нужно, – встревоженно сказал Каупер.
– К чертовой матери этот комитет! – Род почесал шрамы на руке и снова вспомнил крадущиеся в темноте тени. – Мы сделаем так, как я сочту нужным, или опять будем ставить на голосование?
– Ну…
– Когда человек дежурит в одиночку, он или трясется от страха и видит то, чего нет, или засыпает, и тогда от него вообще никакого толку. Прошлой ночью мне пришлось одного разбудить – я не скажу, кого именно, потому что больше, я думаю, это не повторится: когда я тряхнул его за плечо, он от испуга чуть из штанов не выпрыгнул… Короче, нам нужна настоящая охрана, достаточно сильная, чтобы в случае чего продержаться, пока не проснется весь лагерь. А если ты хочешь оставить все по-старому, то лучше снимай меня и ставь кого-нибудь другого.
– Нет-нет. Делай, как считаешь нужным.
– Ладно. Я ставлю девушек на дежурство. Боба с Кармен тоже. И тебя.
– Э-э-э…
– И себя. И Роя Килроя. Всех без исключения. Это единственный способ заставить людей дежурить без препирательств. Кроме того, такой порядок убедит их, что это абсолютно серьезно, что это наша первая забота, самая важная, даже важнее охоты.
Каупер задумчиво подергал заусенец на пальце.
– Ты в самом деле считаешь, что мне тоже нужно дежурить? И тебе самому?
– Считаю. Это здорово повысит моральный дух. И, кроме того, так будет правильнее… э-э-э… с политической точки зрения.
Каупер бросил на него взгляд и сказал без улыбки:
– Убедил. Дашь мне знать, когда моя очередь.
– Следующий вопрос. Прошлой ночью запаса дров еле хватило на два костра.
– Это уже твоя забота. Можешь брать всех, кто не на охоте и не при кухне.
– И возьму. Но приготовься – на меня будут жаловаться. Однако это все мелочи. Теперь о главном. Ночью я посмотрел на наш лагерь, так сказать, свежим взглядом. Не нравится он мне – во всяком случае, как постоянный лагерь.
– Почему?
– Его почти невозможно защищать. Между сланцем и водой выше по течению метров пятьдесят пустого пространства. Ниже по течению чуть лучше, потому что в узком проходе у нас постоянно горит костер. Но с противоположной стороны мы отгородили стеной только половину лагеря, да и там нужно ставить больше кольев. Сам посмотри, – сказал Род, указывая рукой. – Там целая армия строем пройдет, а ночью в этом месте было только два костра. Нам обязательно нужно достроить стену.
– Достроим.
– Но лучше всего по-настоящему заняться поисками более подходящего места. Здесь в лучшем случае временный лагерь. До того как ты стал мэром, я пытался отыскать другие пещеры, но очень далеко не ходил – не хватало времени. Ты когда-нибудь был в Меса-Верде?
– В Колорадо? Нет.
– Это пещерный город. Ты, наверно, видел снимок. Так вот, может быть, где-то там, выше или ниже по течению – скорее ниже, – мы отыщем что-то похожее и сможем построить жилища для всей колонии. Нужно выслать небольшую группу на разведку, недели на две или даже больше. Я, кстати, готов.
– Может быть, мы так и сделаем. Но тебе нельзя. Ты нужен мне здесь.
– Через неделю я так налажу охрану, что все будет делаться само по себе. Кроме того, меня может заменить Боб Бакстер. Его уважают… – Род задумался на секунду, кого взять в пару: Джекки? Джимми? – Я бы взял с собой Кэрол.
– Род, я же сказал, что ты нужен мне здесь. А вы с Кэрол что, собираетесь пожениться?
– С чего ты взял?
– Тогда ты тем более не можешь взять ее с собой. Мы стараемся привить людям вкус к семейной жизни.
– Знаешь что, Каупер…
– Все. Забудь.
– Мм… ладно. Но первым делом – самым первым – надо закончить стену. Я хочу поставить всех на работу прямо сейчас.
– Извини, сегодня ничего не выйдет, – сказал Каупер.
– Почему?
– Потому что сегодня мы строим дом. Билл Кеннеди и Сью Бриггс решили пожениться. Вечером свадьба.
– Я даже ничего не слышал об этом.
– Никто еще не слышал. Они сообщили об этом пока только мне, за завтраком.
Известие Рода не удивило: Билла и Сью часто можно было видеть вместе.
– Послушай, а что, им обязательно прямо сегодня жениться? Стена важнее, Грант, поверь.
– Ну что ты так завелся с этой стеной, Род? Еще ночь или две будем жечь костры побольше. И запомни, в жизни есть вещи поважнее материальных ценностей.
Глава 11 Берег скелетов
29 июля. – Сегодня вечером поженились Билл и Сью. Его величество был выше всяких похвал: организовал очень красивую церемонию. Я даже всплакнула, другие девчонки тоже. Если бы он еще и делал столько же, сколько говорит! Я играла на губной гармонике «Свадебный марш» Мендельсона, а слезы текли по щекам и капали прямо на гармонику. Хотела сыграть еще на свадьбе Кармен, но не могла отказаться от роли подружки невесты. Молодой муж пытался занести Сью в «дом» – если его можно так назвать – на руках, но застрял: пришлось опустить ее на землю и протолкнуть вперед себя. Потолок здесь ниже, чем следует, потому он и застрял. Камни кончились, а когда мы стали брать их из стены, Род устроил страшный скандал. Атаку на стену начал его величество, и они с Родом долго друг на друга орали, оба аж покраснели. Потом Родди отвел его в сторону и что-то сказал, после чего его величество тут же пошел на попятный. Билл здорово обиделся на Рода, но Боб его как-то уломал и предложил поменяться домами, а Род пообещал, что, достроив стену, он первым делом снимет крышу с этого дома и сделает его повыше. Возможно, это случится несколько позже, чем он думает: искать камни, которые можно использовать, становится с каждым днем труднее. Я себе все ногти пообломала, выковыривая куски, которые могли бы нам пригодиться. Но я согласна с Родди, что нужно доделать стену, и теперь, когда он взялся за охрану, сплю гораздо спокойнее. Однако еще лучше буду спать, когда закончим стену и понаставим с этой стороны заточенных кольев. Конечно, девушки все спят на дальнем, безопасном краю, но все равно, кому это понравится – проснуться и обнаружить, что кого-то из парней уже нет. У нас их не так и много, кстати, чтобы разбрасываться. Как говорила мама, ничто не придает дому такой обжитой вид, как мужчина.
30 июля. – Теперь буду делать записи, только если случится что-то особенное. Его величество говорит, что мы по примеру египтян можем изготовить папирус, но я в это поверю, лишь когда увижу его своими глазами.
5 авг. – Прошлой ночью я была назначена начальником охраны и видела, что Родди не спал почти всю ночь. После завтрака я завалилась на боковую и проспала чуть не до вечера. Проснулась, а он так и не ложился – злой, с покрасневшими глазами, носится и орет на всех, что нужно больше камней и больше дров. Иногда я его не понимаю.
9 авг. – Соль, что нашла Алиса, гораздо ближе, чем то место, которое неделю назад отыскал Коротыш, но хуже.
14 авг. – Джекки наконец решилась и дала согласие выйти за Джимми. Родди эта новость, похоже, просто ошарашила, хотя я могла бы предупредить его еще месяц назад. Родди в таких делах мало что понимает. Предвижу еще один стенодомостроительный кризис, и Родди, наверно, просто рехнется, потому что он захочет, чтобы у Джимми и Жаклин сразу появился дом, а кроме как из стены в такой короткий срок камни взять негде.
15 авг. – Сегодня замечательное двойное торжество – поженились Джимми и Джекки, Агнесса и Курт. Трокстоны временно поселились в доме Бакстеров, а Пулвермахеры временно въехали в будку четы Кеннеди. Тем временем в пещере поставили несколько перегородок, чтобы разместить две супружеские пары и отделить склад.
1 сент. – Корешки, что я откопала, вроде не ядовитые – пока жива. Мы разыскали энергоблок от «Молнии» – видимо, той самой, что принадлежала Иоганну, – и из его корпуса получился неплохой котел. Сегодня вечером я сварила в нем похлебку – всем досталось понемногу. Однако вкус странный. Может быть, потому, что раньше Агнесса пыталась сварить в нем мыло – тоже получилось не бог весть что. Корешки я буду называть «ямсом», потому что они похожи на ямс, хотя вкусом больше напоминают пастернак. Их тут растет очень много. Завтра попробую сварить их с зеленью, куском мяса и солью. Ням-ням! А еще попробую запечь их в золе.
16 сент. – Поджав хвосты, вернулись Чед Амес и Дик Берк. Его величество подобрел и разрешил им остаться. Они сказали, что Джок Макгован совсем спятил. Охотно верю.
28 сент. – Сегодня во время охоты погиб Филипп Шнайдер. Рой принес его в лагерь, но он был уже мертв, потому что потерял много крови: раны оказались очень глубокие. Рой отказался от должности главного охотника, и его величество назначил Клиффа. Рой буквально сломлен, хотя никто его не винит. Бог дал, Бог взял. Да святится имя Его.
7 окт. – Я решила выйти замуж за М.
10 окт. – Похоже, я ошиблась. М. собирается жениться на Марджери Чан. Ладно, они неплохие ребята, а если я когда-нибудь выберусь отсюда, то буду только рада, что осталась одна, – ведь я собиралась идти в Амазонки. На заметку: будь немного сдержанней, Каролина. Во всяком случае, старайся.
11 окт. – Кармен???
21 окт. – Точно.
1 нояб. – Боже правый! Я теперь новый управляющий поселением. Подумать только! Правда, это временно, на две недели, пока не вернется Родди. Но я теперь иначе как на «сэр» не отзываюсь. Его величество в конце концов отпустил Родди на разведку вниз по реке – тот спал и видел себя в этой роли – и надавал ему кучу советов и рекомендаций, которые Родди забудет, едва скрывшись из виду. Мне ли его не знать. Отправились они вдвоем, и Родди выбрал напарником Роя. Ушли сегодня утром.
5 нояб. – Работа управляющего совсем не сахар. Скорее бы вернулся Родди.
11 нояб. – Его величество пристал ко мне, чтобы я записала доклад «комитета по ресурсам». До этого Мик Махмуд держал его в голове – там ему, на мой взгляд, и место. Но с тех пор как ушли Родди и Рой, его величество здорово нервничает, и я решила, что так уж и быть. Вот он:
12 запасных ножей (не считая по одному на каждого);
53 единицы огнестрельного и другого оружия – но только к половине есть хотя бы по одному патрону;
6 экз. Евангелия;
2 экз. «Мира пламени»;
1 экз. Корана;
1 экз. «Книги мормона»;
1 экз. оксфордского юбилейного издания сборника английской поэзии;
1 стальной лук и 3 охотничьих стрелы;
1 котел, сделанный из экранированной обшивки энергоблока, и целая куча разных мелочей из пластика и металла (которые теперь, надо признать, на вес урана) от найденной Джекки «Молнии»;
1 сковородка (подарена Кармен);
1 колода игральных карт без девятки червей;
13 спичек, целый ворох неработающих зажигалок и 27 увеличительных стекол;
1 небольшой топорик;
565 метров альпинистской веревки, частично порезанной для разных целей;
91 рыболовный крючок (и никакой съедобной рыбы!);
61 карманный компас, некоторые – сломанные;
19 наручных часов, которые еще работают (4 из них настроены на местное время);
2 куска ароматизированного мыла;
2 упаковки приправы для копчения и неполная коробка дубильного препарата.
Несколько килограммов всякой всячины, которой мы со временем, очевидно, найдем применение, но перечислять все это я не стану. У Мика не голова, а каталог.
Множество вещей, которые мы сделали сами и которых можем сделать еще больше, – горшки, луки, стрелы, скребки для шкур, каменная ступка и пестик, при помощи которых можно толочь зерно (если, конечно, вы не имеете ничего против песка на зубах), и т. д.
Его величество утверждает, что оксфордский сборник стихов – это наше самое большое достояние, и я с ним согласна, но только у нас разные причины так думать. Он хочет, чтобы я застенографировала на полях и чистых страницах всяческие полезные сведения, которыми располагает каждый из нас, – от математики до свиноводства. Клифф разрешил – при условии, что мы не будем заползать на стихи. Неизвестно только, когда я буду этим заниматься: с тех пор как ушел Родди, я почти не бываю за пределами лагеря, а о том, что такое сон, слышу только от других.
13 нояб. – Осталось два дня. «С каким нетерпением я жду…»
16 нояб. – Я и не рассчитывала, что они вернутся вовремя.
21 нояб. – Мы наконец приняли нашу конституцию и базовый свод законов на первом общем собрании за последние несколько недель. Текст записан на форзацах двух Евангелий, Боба и Джорджии. Если кому-нибудь понадобится что-то уточнить – в чем я лично сомневаюсь, – можно обратиться к ним.
29 нояб. – Джимми сказал, что Рода так просто не прикончишь. Очень надеюсь, что он прав. Ну почему я не заставила его величество отпустить меня?
15 дек. – Дальше обманывать себя бесполезно.
21 дек. – Трокстоны, Бакстеры, я и Грант собрались сегодня вечером у Бакстеров дома, и Грант провел поминальную службу. Боб прочел молитву за Роя и Рода, а потом мы долго сидели и молчали, как это принято у квакеров. Родди всегда напоминал мне моего братишку Рикки, и я про себя попросила Матерь Божью позаботиться и о них двоих, и о Рое тоже – чтобы все они были ей как дети.
Официально Грант ничего не объявлял: пока они просто «задерживаются с возвращением».
25 дек. – Рождество.
Род и Рой двигались налегке, быстро: один всегда шел впереди, другой прикрывал, потом менялись. У каждого было с собой несколько килограммов засоленного мяса, но они больше рассчитывали на охоту. Кроме того, теперь они знали много съедобных фруктов, ягод, орехов: для тех, кто разбирается, лес – словно бесплатное кафе. Воды с собой не брали, поскольку планировали идти все время вдоль реки, однако на берегу вели себя осторожно: помимо ихтиозавров, которым иногда удавалось затянуть в воду пришедшего на водопой быка, в реке водились маленькие кровожадные рыбки; они кусали совсем по чуть-чуть, но плавали огромными косяками и могли обглодать животное до костей буквально за считаные минуты.
Род взял с собой и «Леди Макбет», и «Полковника Боуи», а Рой Килрой, помимо своей собственной «Бритвы Оккама», прихватил нож, одолженный ему Кармен Бакстер. Рой намотал на пояс веревку, и у каждого был пистолет, но это на самый крайний случай – в одном из них оставалось всего три патрона. Кроме того, Род взял пневматическую винтовку Жаклин Трокстон с заряженными свежим ядом стрелками – они решили, что это сэкономит им время на охоту и позволит двигаться быстрее.
Три дня спустя они обнаружили ниже по течению небольшую пещеру, в которой жили пять потерявших всякую надежду на спасение девушек. После радостной шумной встречи Род и Рой направились дальше, а девушки двинулись вверх по реке к поселению. Девушки рассказали им, где можно перебраться через реку, и вскоре они нашли это место – широкий перекат с торчащими из воды частыми камнями, – однако, потратив два дня на том берегу, все же вернулись обратно.
К утру седьмого дня, кроме той пещеры, где обосновались девушки, они так ничего и не нашли.
– Неделя уже прошла, – сказал Род. – Грант приказывал вернуться через две недели.
– Да, было такое дело.
– Но мы ничего не нашли.
– Вот именно.
– Надо возвращаться.
Рой промолчал.
– А ты сам-то что думаешь? – спросил Род немного раздраженно.
Килрой лежал на животе, разглядывая местное подобие муравья, и не торопился с ответом.
– Род, – сказал он наконец, – здесь командуешь ты. Так что куда скажешь – вверх по течению, вниз…
– Да ну тебя…
– С другой стороны, какой-нибудь законник-недоучка вроде Коротыша мог бы спросить: а какое право у Гранта приказывать нам возвращаться к такому-то сроку? Мы, мол, тут «свободные граждане», «суверенная автономия», мол, и все такое. Возможно, он в чем-то прав – эта местность лежит очень далеко «к западу от Пекоса»[9].
– По крайней мере еще один день у нас есть. На обратном пути нам не придется тратить время на разведку другого берега.
– Разумеется. И если бы этой экспедицией руководил я… Впрочем, ладно.
– Хватит ходить вокруг да около. Я же попросил у тебя совета.
– Ну, тогда я бы сказал, что наша главная цель – не в две недели уложиться, а найти пещеры.
Род перестал хмуриться:
– Тогда хватит валяться. Пошли.
И они двинулись вниз по реке дальше.
Вскоре лесная долина сменилась иссеченной оврагами каменистой равниной, где проложила себе русло река. Дичи стало меньше, и им пришлось воспользоваться запасами соленого мяса. Еще два дня спустя они добрались до первого из целой гряды скалистых возвышений, где в незапамятные времена вода прорезала множество пещер, углублений и мелких вымоин.
– Похоже, это то, что нам нужно.
– Пожалуй, – согласился Рой, оглядываясь по сторонам. – Но может быть, дальше будет еще лучше.
И они продолжили путь.
Река стала шире, но пещер больше не попадалось, и каньоны уступили место бескрайней саванне, где деревья росли лишь вдоль берега реки.
– Я чую запах соли, – сказал Род, принюхавшись.
– Ничего удивительного. Где-то там должен быть океан.
– Сомневаюсь.
Однако они отправились дальше, избегая зарослей высокой травы и держась ближе к деревьям. Все вместе колонисты насчитали более дюжины крупных хищников, представляющих опасность для человека, – от похожих на львов существ (только эти были раза в два крупнее африканских) до маленькой свирепой чешуйчатой твари, которая нападала, если загнать ее в угол. Большинство считало, что напоминающие львов чудовища и есть стоборы, о которых их предупредили перед началом экзамена, хотя некоторые полагали, что это название относится к другому – не такому крупному, но более проворному и коварному – хищнику, который был гораздо опаснее.
Подобных сомнений не удостоилась только одна хищная тварь – размерами не больше зайца, но с огромной головой и массивными челюстями, с длинными передними лапами и совсем без хвоста. Морды у них были глупые, с выпученными глазами, а двигались твари, если их спугнуть, медленно и неуклюже – за все это их прозвали «сонными кроликами». Охотились они, похоже, просто поджидая у нор полевых грызунов. Шкуры этих тварей обрабатывались, и из них получались отличные бурдюки. На таких травяных равнинах их водилось великое множество.
После очередного перехода Рой и Род устроились на привал в небольшой рощице у воды.
– Ну что, потратим спичку или опять пыхтеть? – спросил Род.
– Как хочешь. Я пойду поищу что-нибудь на обед.
– Осторожнее там. Не заходи в траву.
– Я пройдусь по самому краю. Зря, что ли, все страховые компании планеты называют меня «Осторожным Килроем»?
Род заглянул в коробок, надеясь, что вместо трех спичек там окажется четыре, затем принялся добывать огонь трением и только добился цели – мох оказался недостаточно сухим, – как вернулся Рой и бросил на землю маленькую тушку.
– Произошла удивительная вещь!
Добычей Роя оказался «сонный кролик». Род взглянул на несуразное существо и спросил:
– А что, лучше ничего не было? Они на вкус – как керосин.
– Ты еще не слышал самого интересного. Я вовсе не собирался его убивать. Он сам на меня напал.
– Шутишь?
– Клянусь! Пришлось его прикончить, а то он все время пытался откусить мне пятки. Но теперь мясо есть…
Род еще раз посмотрел на «сонного кролика».
– Никогда не слышал ничего подобного. Должно быть, ненормальный.
– Видимо. – Рой принялся разделывать добычу.
На следующее утро они вышли к морю. До самого горизонта, как застывшее стекло, тянулась неподвижная водная гладь – ни плеска волн, ни даже медленного движения прилива. Сильно пахло солью, и весь берег был покрыт белой коркой. Род с Роем решили, что это, скорее всего, не выход к океану, а внутриконтинентальное море. Но больше всего их поразила совсем не безбрежная водная гладь. В обе стороны вдоль берега – очевидно, до самого горизонта – тянулась гряда выбеленных солнцем костей – миллионы и миллионы скелетов.
– Откуда они все тут взялись? – спросил Род, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища.
Рой присвистнул:
– Убей меня бог. Но если продавать их хотя бы по пять пенсов за тонну, мы могли бы стать миллионерами!
– Ты имеешь в виду, миллиардерами.
– Не цепляйся к словам.
Забыв об осторожности, они пошли вдоль берега, разглядывая это чудо природы. Здесь были и древние кости, потрескавшиеся от солнца и воды, и совсем новые, еще с хрящами. Огромные скелеты гигантских антилоп, на которых они никогда не охотились, и крошечные косточки травоядных с терьера ростом – кости всевозможные и без числа. Но ни одной туши.
Заинтригованные новой загадкой планеты, Род и Рой обследовали километра два побережья, но, повернув назад, оба уже знали, что возвращаются не просто на ночевку, а домой. Дальше пути не было.
Двигаясь вниз по реке, они не обследовали найденные пещеры, и теперь, на обратном пути, Род решил, что нужно заранее выбрать место для поселения, разведать дичь, найти подступы к воде, а самое главное, прикинуть, удобно ли здесь будет жить и можно ли защитить это место от нападения.
Прежде всего они занялись рядом пещер, проточенных водой в скале из песчаника. Терраса самого нижнего ряда была в шести-семи метрах над крутым земляным склоном. Здесь каньон резко уходил вниз, и Роду сразу представилось, как они сделают выше по течению небольшую протоку и пустят воду прямо в пещеры… Не в один день, конечно, такие дела делаются, но рано или поздно они найдут время, чтобы изготовить инструменты и справиться с этой задачей. Однако уже сейчас было ясно, что они нашли отличное место для поселения, которое, кроме всего прочего, еще и прилично защищено. А уж от дождя здесь точно есть где укрыться, мысленно добавил Род.
Оказалось, что скалолаз из Роя лучше; прижимаясь к каменной стене, он влез на следующую террасу и скинул Роду веревку, а затем подтянул его вверх. Род закинул руку на карниз, вскарабкался на колени, встал… и даже вскрикнул от неожиданности.
– Что за чертовщина?
– Вот потому-то я и молчал, – сказал Рой. – Боялся, ты подумаешь, что я рехнулся.
– Кажется, мы оба тронулись.
Род огляделся. Невидимые снизу, на террасе ряд за рядом ютились жилища – настоящий пещерный город.
Пустой город. И явно не для людей предназначенный: отверстия в стенах – двери – были не выше колена и слишком узкие, чтобы человек мог свободно пролезть внутрь. Но в том, что это искусственные жилища, а не промытые водой пещеры, сомнений не возникало. Низкие комнаты теснились в шесть ярусов до самого верхнего края склона, а в качестве строительного материала неизвестные мастера использовали саманы, высушенные глиняные блоки, армированные деревом.
Но кто все это построил? Рой сунулся было в дверь ближайшего жилища, и Род тут же крикнул:
– Эй! С ума сошел?
– А что? Тут же никого нет.
– Откуда ты знаешь, что там внутри? Может, там змеи.
– Здесь нет змей. Никто их ни разу не видел.
– Да… но все равно лучше не лезть.
– Эх, был бы у меня фонарь!
– А у меня восемь танцовщиц и вертолет «кадиллак»! Осторожнее! Мне совсем не улыбается возвращаться одному.
Они устроились на террасе перекусить и заодно обсудить находку.
– Это наверняка разумные существа, – заявил Рой. – Может, мы когда-нибудь даже встретим их. Не исключено, что их цивилизация достигла уже высокого уровня развития: эти постройки больше походят на древние руины.
– При чем тут разум? – возразил Род. – Пчелы строят и более сложные жилища.
– Пчелы не умеют комбинировать глину с древесиной, как эти существа. Взгляни на дверное перекрытие.
– Ну тогда птицы. Это доказывает, что у них мозгов не больше, чем у птиц. Именно не больше.
– Род, ты просто не хочешь видеть доказательств.
– А где предметы материальной культуры? Покажи мне хоть одну пепельницу с надписью «Изготовлено в Джерси».
– Может, я и нашел бы что-нибудь, но ты слишком осторожничаешь.
– Всему свое время. Однако, раз они считали, что здесь безопасно, нас это тоже устраивает.
– Может быть. Но что их убило? Или почему они ушли?
Перекусив, они обследовали еще две террасы, где тоже нашли искусственные жилища. Судя по всему, когда-то тут было огромное поселение. Но четвертая терраса оказалась почти пустой – лишь в одной стороне теснилось несколько недостроенных помещений.
– Похоже, нас такой вариант устроит, – сказал Род, оглядевшись. – Может быть, он не самый идеальный, но мы можем перебраться сюда всей командой, а потом уже разберемся, где тут получше.
– Мы идем назад?
– Утром. Здесь вполне можно устроиться на ночь, а завтра отправимся к старому поселению… Интересно, а что вон там? – Род остановил взгляд на каменном уступе чуть выше по стене.
Рой прищурился:
– Сейчас узнаю.
– Не стоит. Тут стена почти отвесная. Когда переберемся, сделаем для таких мест лестницы.
– Не волнуйся – я рожден для горных круч. Смотри.
До уступа вполне можно было дотянуться рукой. Рой уцепился пальцами за край, подтянулся – и тут край осыпался. Падал Рой всего-то полметра.
– Ты как, в порядке? – подскочил к нему Род.
– Вроде да. – Рой попытался встать и, вскрикнув, снова упал на спину.
– Что случилось?
– Нога. Правая. Кажется… у-у-у!.. кажется, у меня перелом.
Род осмотрел его ногу и полез нарезать палок, чтобы сделать шину. Затем, подложив листьев, примотал палки к голени веревкой, что Рой носил на поясе. Веревку пришлось использовать очень экономно – она была нужна, чтобы забираться на террасу. У Роя оказалась сломанной большая берцовая кость, но при закрытом переломе можно было не опасаться заражения.
Много времени ушло на споры.
– Конечно же, тебе нужно идти, – говорил Рой. – Оставишь мне свежую добычу и все засоленное мясо. Да, и насчет воды нужно что-то придумать.
– А потом вернусь и найду тут твои обглоданные косточки.
– С чего это? Мне тут ничего не угрожает. Если ты поторопишься, то доберешься обратно дня за три.
– За четыре или, скорее, за пять. И еще шесть дней, чтобы привести сюда группу. А потом обратно с тобой на носилках? Если на нас нападет стобор, ты будешь совершенно беспомощен.
– А зачем нести меня обратно? Все равно мы перебираемся сюда.
– Ты уверен? Но в любом случае одиннадцать дней – а скорее, двенадцать – это слишком много. По-моему, Рой, ты еще и головой ударился.
Пока заживала нога Роя, они не испытывали, в общем-то, никаких трудностей и не подвергались никакой опасности – хуже всего оказалась скука. Род хотел было, пока есть время, обследовать все пещеры, но в первый же раз, когда он задержался дольше, чем, по мнению Роя, требовалось, чтобы раздобыть свежего мяса, тот едва не впал в истерику. Видимо, у него разыгралось воображение, и он уже представлял себе, что Род мертв и что его, беспомощного и одинокого, тоже ждет смерть от голода и жажды. После этого случая Род оставлял его лишь для того, чтобы поохотиться или принести воды. Напасть на них на террасе никто не мог, и поэтому они даже не дежурили по ночам, а костер использовали только для приготовления пищи. Погода с каждым днем становилась все теплее, а дневные дожди почти прекратились.
Долгие дни ожидания проходили в разговорах о чем только можно: о девушках, о нуждах поселения, о том, что могло вызвать ситуацию, в которой они оказались, о том, что бы они съели, если бы представилась возможность выбирать, снова о девушках… Не обсуждали они лишь вероятность спасения – никто уже не сомневался, что им суждено остаться здесь навсегда. Род с Роем много спали и часто ничего не делали – просто ждали в каком-то оцепенении.
Рой хотел отправиться в обратный путь, едва Род снимет шину, но спустя несколько секунд понял, что разучился ходить. Он тренировал ногу целыми днями и здорово рассердился, когда Род сказал, что ему все равно еще рано собираться в дорогу. Раздражение и обида на себя и на все то, что копилось в душе беспомощного человека так долго, стали причиной их единственной ссоры за время путешествия.
Род тоже вспылил и, швырнув Рою веревку, крикнул:
– Ну давай! Посмотрим, как далеко ты уйдешь на такой ноге!
Спустя пять минут он уже затаскивал побледневшего, дрожащего, но присмиревшего Роя на террасу. И, лишь потратив еще дней десять на то, чтобы его нога разработалась как следует, они двинулись к поселению.
Первым же, на кого они наткнулись на подходе к лагерю, оказался Коротыш Дюмон. У того отвисла челюсть, в глазах на мгновение появился испуг, но затем он бросился вперед, чтобы поприветствовать их, и сразу же понесся в лагерь сообщить всем радостную весть.
– Эй, вы слышите?! Они вернулись!
Едва услышав этот крик, Каролина бросилась им навстречу – она не бежала, а почти летела над землей – и, обогнав всех остальных, кинулась обнимать и целовать обоих путешественников.
– Привет, Кэрол, – сказал Род. – Что ты так разревелась?
– Родди, негодник… Бить тебя некому…
Глава 12 «Ничего не выйдет, Родди»
Встречали их бурно, но Род успел заметить многочисленные перемены: в поселении появилось больше дюжины новых домов, в том числе и два похожих на сараи строения из бамбука и глины. Одна хижина была сложена из высушенных на солнце кирпичей, а в стенах даже сделали окна. На месте костра для приготовления пищи теперь выкопали яму, где туши запекали целиком, и установили небольшую жаровню. Рядом лилась из бамбуковой трубки вода, падала в сито из выделанной кожи, затем в каменную чашу и дальше отводилась обратно к реке. Род даже не знал, радоваться или огорчаться оттого, что кто-то уже реализовал его замысел.
Однако все эти нововведения он замечал лишь мельком, поскольку их триумфальное шествие по лагерю то и дело прерывалось объятиями, поцелуями, мощными хлопками по спине и вопросами, вопросами, вопросами…
– Нет, все нормально, только Рой разозлился на меня и сломал себе ногу… Да, конечно, мы нашли, что искали… Увидите – закачаетесь… Нет… Да… Джекки!.. Привет, Боб! Как я рад тебя видеть! А где Кармен?.. Привет, Грант!..
Каупер улыбался до ушей, в бороде блестели два ряда белых зубов, но Род с удивлением отметил, что он выглядит здорово постаревшим – а ведь ему всего-то двадцать два, от силы двадцать три. Откуда все эти морщины?
– Род, старина! Даже не знаю, что с вами обоими делать: то ли упечь в каталажку, то ли увенчать лавровыми венками.
– Пришлось немного задержаться.
– Да уж. Однако ладно. Вернулись, и слава богу. Пойдем в мэрию.
– Куда?
– Это хижина, где я сплю, – ответил Грант, застенчиво улыбаясь. – Все ее так называют, ну и я тоже привык. Во всяком случае, это лучше, чем «Даунинг-стрит, десять»[10], как было вначале. Но хижина не моя, – добавил он. – Когда выберут кого-нибудь еще, я буду спать в холостяцком доме.
Грант отвел его к небольшому строению, стоящему чуть поодаль фасадом к кухне.
Стены вокруг поселения не было!
Род вдруг осознал, что же ему показалось странным в этом конце поселения: стены не было вовсе, а вместо нее стоял плетень из колючего кустарника. Он уже собрался высказать Гранту все, что он о нем думает, но тут вспомнил, что это не имеет больше значения. Зачем затевать ссору, когда им все равно скоро перебираться в пещерный город? Стены уже никогда не понадобятся: ночи они будут проводить на высокой террасе с поднятыми вверх лестницами… И Род заговорил о другом:
– Грант, как вам удалось убрать переборки из этих бамбуковых труб?
– А? Очень просто. Привязываешь нож полоской кожи к трубе меньшего диаметра, вставляешь ее в большую и долбишь до посинения. Вакси додумался. Но это еще ерунда. У нас будет железо!
– Да ну?
– Мы нашли руду и пока экспериментируем. Хорошо бы отыскать уголь. Слушай, а вам, часом, уголь нигде не попадался?
Обед превратился в настоящий пир, праздник, с которым не могло сравниться даже свадебное торжество. Роду дали настоящую тарелку – неглазурованную, кривобокую, некрасивую, но все же тарелку. А когда он достал «Полковника Боуи», Марджери Чан-Кински вложила ему в руку деревянную ложку.
– У нас их пока мало, но вы сегодня почетные гости.
Род взглянул на ложку с любопытством: за прошедшее время он успел отвыкнуть от столовых приборов.
На обед в тот день была вареная зелень, какие-то новые, незнакомые ему коренья и запеченный окорок, нарезанный тонкими ломтиками. Рою и Роду выдали по маленькой лепешке из пресного теста. Лепешки достались только им двоим, но Род из вежливости не стал обращать на это внимания и только нахваливал новое блюдо, то и дело восклицая, как здорово, мол, снова попробовать хлеба.
Марджери зарделась:
– Когда-нибудь у нас будет много хлеба. Может быть, уже в следующем году.
Еще были терпкие маленькие плоды на десерт и вдоволь безвкусных мягких фруктов, напоминающих карликовые бананы с семечками. Род, конечно, объелся.
После обеда Грант призвал всех к порядку и объявил, что он собирается попросить обоих путешественников рассказать о своих приключениях.
– Пусть лучше расскажут сейчас, – добавил он, – тогда им не придется рассказывать семьдесят раз подряд всем по отдельности. Давай, Род. Покажись.
– Может, пусть Рой? У него язык лучше подвешен.
– Будете рассказывать по очереди. Когда устанешь, Рой тебя сменит.
Говорили они долго, то и дело перебивая и дополняя друг друга. Огромное впечатление на поселенцев произвел рассказ о береге скелетов, и еще больше заинтересовал их брошенный город.
– Мы с Родом до сих пор спорим, – сказал Рой. – Я утверждаю, что это цивилизация, он говорит, инстинкт. Совсем, видимо, от жары сдвинулся. Они точно люди. Не в том смысле, что земляне, конечно, но настоящие разумные существа.
– И где же они теперь?
Рой пожал плечами:
– А где теперь селениты, Дора? Или куда подевались митряне?
– Рой просто романтик, – возразил Род. – Но вы все увидите сами, когда мы туда переберемся.
– Верно, Род, – согласился Рой.
– Вот, пожалуй, и все, – закончил Род. – Остальное время мы ждали, когда у Роя срастется кость. Кстати, как скоро мы сможем двинуться на новое место? Грант, есть ли какие-то причины откладывать? Может, стоит с самого утра собрать все, что нужно, и отправиться в путь? Я много думал об этом – я имею в виду, о том, как нам перебраться, – и хочу предложить прямо на заре выслать небольшую группу. Рой или я можем ее возглавить. Скажем, мы налегке уходим вперед на один дневной переход, выбираем место, добываем свежего мяса, и, когда вы нас нагоняете, у нас уже все готово – и костры, и ужин. На следующий день – то же самое. Думаю, что таким образом мы уже дней через пять доберемся до пещер и будем в полной безопасности.
– Меня возьмите в эту группу! Дибса!
– Меня тоже!
Раздалось еще несколько голосов, но Род не мог не заметить, что общая реакция оказалась совсем не такой, как он ожидал. Джимми не вызвался. Каролина о чем-то сосредоточенно думала. Бакстеры сидели в тени, и их он не видел.
Род повернулся к Кауперу:
– Грант? Есть предложения лучше?
– Род, – медленно произнес тот, – план у тебя замечательный… Но ты кое-чего не учитываешь.
– В смысле?
– Почему ты решил, что мы захотим перебраться?
– Ну как же? Нас ведь за этим и посылали! Найти место понадежнее и получше. Мы его нашли. В этих пещерах можно целую армию отбить! В чем дело? Конечно нужно перебираться!
Каупер сидел некоторое время, разглядывая свои ногти, затем наконец сказал:
– Род, только не обижайся, но у меня на этот счет другое мнение, и я подозреваю, что многие со мной согласятся. Я не хочу сказать, что вы с Роем нашли плохое место. Может быть, оно гораздо лучше этого, во всяком случае в том виде, как у нас было раньше. Но мы недурно устроились и здесь. Да и слишком много затрачено времени и усилий, чтобы наладить здесь жизнь. Зачем отсюда уходить?
– Но я же говорил… Там безопасно, совершенно безопасно. А здесь мы как на ладони. Мы постоянно рискуем.
– Может быть. Но, Род, за все время, что мы тут живем, в пределах лагеря ни с кем ничего не случилось. Можно, конечно, поставить вопрос на голосование, но не жди, что мы покинем наши дома и все, ради чего столько трудились, только чтобы избежать скорее всего воображаемой опасности.
– Воображаемой? По-твоему, стобор не перепрыгнет эту хлипкую баррикаду? – гневно спросил Род, махнув рукой в сторону ограды.
– По-моему, если стобор попытается проникнуть сюда через ограду, он останется висеть на заточенных кольях, – спокойно ответил Грант. – Эта «хлипкая баррикада» на самом деле очень эффективное сооружение. Завтра утром посмотри повнимательней.
– Но там, где мы были с Роем, нам не понадобится даже она. Не нужно дежурить по ночам. Там даже дома не нужны. Эти пещеры – лучше любого дома!
– Возможно. Однако, Род, ты не видел еще всего, что мы тут сделали и сколько нам придется оставить. Давай осмотрим лагерь при дневном свете и тогда уже поговорим.
– Ладно… Впрочем, нет, Грант. О чем тут говорить? Важно одно: в пещерах безопасно, а здесь нет. Я предлагаю голосовать.
– Полегче. Это же не общее собрание, а торжество в честь вашего возвращения. Давай не будем его портить.
– Да… Извини. Но здесь и так собрались все. Давайте проголосуем.
– Нет. – Каупер встал. – Общее собрание состоится, как всегда, в пятницу. Спокойной ночи, Род. Спокойной ночи, Рой. Мы ужасно рады вас видеть. Всем спокойной ночи.
Постепенно вечеринка распалась, и все разошлись спать. Остались лишь несколько парней из самых молодых, которым не терпелось обсудить предложенный переход на новое место. Подошел Боб Бакстер и, положив руку на плечо Роду, сказал:
– Утром увидимся, Род. И благослови тебя Господь.
Затем быстро удалился, и Роду пришлось выслушивать до конца своего предыдущего собеседника. Однако с ним остались Джимми Трокстон и Каролина. Выбрав момент, Род спросил:
– Джимми? Я хотел спросить, что об этом думаешь ты?
– Я? Ты же меня знаешь, дружище. Джекки я отправил спать – она неважно себя чувствовала, – но она велела передать тебе, что мы оба, как всегда, на твоей стороне.
– Спасибо. Мне уже лучше.
– До завтра. Пойду посмотрю, как там Джекки.
– Ладно. Крепкого сна.
В конце концов с ним осталась одна Каролина.
– Родди? Хочешь, пойдем вместе проверим посты? Со следующей ночи тебе так и так этим заниматься, но сегодня мы решили дать тебе отоспаться.
– Подожди-ка, Кэрол… ты как-то странно себя ведешь.
– Я? Почему, Родди?
– Не знаю. Может, мне показалось. Что ты думаешь о моем предложении? Я не слышал твоего мнения.
Каролина отвела взгляд в сторону:
– Родди, если бы дело было только во мне, я бы сказала: «Завтра. И нечего тянуть». Я бы даже пошла в первой группе.
– Отлично! Но что с ними со всеми случилось? Грант их словно стреножил, и я никак не пойму, в чем дело. – Он почесал в голове. – Может, нам есть смысл организовать свою группу? Я, ты, Джимми и Джекки, Бакстеры, Рой, еще несколько человек из тех, кто так рвался сегодня вперед, – короче, все те, кого тянет на новое место.
Каролина вздохнула:
– Ничего не выйдет, Родди.
– Но почему?
– Я пойду. Кто-то из молодых тоже пойдет ради забавы. Джимми и Джекки – если ты будешь настаивать. Но они постараются увильнуть, если ты не станешь давить. Бакстерам этого просто делать не следует, и я думаю, Боб не согласится. Кармен сейчас не в самой лучшей форме для таких путешествий.
Глава 13 Непобедимый
До голосования так и не дошло. Задолго до пятницы Род понял, как оно пройдет, – человек пятьдесят будут против, меньше половины этого числа за, причем его друзья будут голосовать за скорее из преданности, чем из искренней убежденности. А может, и они проголосуют в конце концов против.
Род решил поговорить с Каупером наедине.
– Грант, твоя взяла. Даже Рой на твоей стороне. Но ты можешь их переубедить.
– Сомневаюсь. Род, ты не поймешь, что мы уже укоренились здесь, приросли. Возможно, вы нашли место получше… Но уже поздно. В конце концов, это место тоже выбрал ты.
– Не совсем так. Это случилось само собой.
– В жизни многое случается само собой. Приходится это учитывать и выбирать лучшее из возможного.
– Ну так и я о том же! Я понимаю, что переход – дело нелегкое, но нам это по силам. Можно делать переходы покороче, полегче. Можно послать парней поздоровее за всем тем, что мы не хотели бы бросать. В конце концов, мы можем перенести кого-то на носилках – надо только побольше охраны.
– Если поселение проголосует «за», то я согласен. Но я не стану их переубеждать. Послушай, Род, ты просто вбил себе в голову, что лагерь плохо защищен, однако факты говорят против тебя. И потом, посмотри, что у нас уже есть: проточная вода выше по течению – и ею же мы смываем мусор и нечистоты ниже, – удобные и вполне пригодные для такого климата дома, соль… Там есть соль?
– Не знаю. Мы не искали. Но соль легко будет принести с морского побережья.
– А здесь это совсем близко. И, кроме того, есть шанс, что у нас будет металл. Ты ведь еще не видел рудного пласта, что мы нашли, верно? С каждым днем поселение оснащается все лучше – короче, уровень жизни растет. У нас здесь настоящая колония, хотя никто не ставил перед нами такой задачи, и мы вправе гордиться этими достижениями, потому что все сделали своими руками. Зачем же бросать то, что здесь создано, и переселяться в пещеры, где мы будем жить как дикари?
– Грант, – вздохнул Род, – помимо того что лагерь плохо защищен, в сезон дождей этот берег может затопить.
– Не думаю. Но если такое случится, у нас будет достаточно времени, чтобы как-то выйти из положения. Сухой сезон еще только начинается, так что давай поговорим на эту тему через несколько месяцев.
Род сдался. Однако он отказался занять пост управляющего поселением, и точно так же отказалась Каролина. Назначили Билла Кеннеди, а Род занялся охотой под началом Клиффа. Спал он в большом сарае выше по течению вместе с остальными холостяками и, когда подходила его очередь, заступал на ночные дежурства. Пока они с Роем отсутствовали, вахту снова сократили до одного человека, и главной обязанностью дежурного стало поддерживать огонь в заградительных кострах. Кое-кто ратовал за то, чтобы упразднить и ночные костры: собирать дрова поблизости становилось все труднее, и многие считали, что для безопасности лагеря вполне достаточно колючей изгороди.
Род молчал, но по ночам спал очень чутко.
Дичи по-прежнему хватало, но животные стали более пугливы. Антилопы теперь не паслись на открытой местности, как в дождливую погоду, – все чаще приходилось искать их по зарослям и гнать на засаду. Хищников вроде бы стало меньше. Однако впервые поселенцам пришлось задуматься о странных сезонных повадках местной фауны после инцидента с мелким и, казалось бы, неопасным хищником. В тот день Мик Махмуд вернулся в лагерь с покусанной ногой. Боб Бакстер забинтовал ему раны и спросил, что случилось.
– Не поверишь!
– Ну-ка, ну-ка.
– Всего лишь «сонный кролик». Я поначалу даже не обратил на него внимания. А через секунду он вцепился мне в ногу, и я оказался на спине. Ты сам видел, как он меня обглодал, прежде чем я всадил в него нож. Да еще и челюсти пришлось разжимать.
– Тебе просто повезло, что ты не истек кровью.
Услышав об этом происшествии, Род сразу же рассказал Рою. Один раз им уже встретился агрессивно настроенный «сонный кролик», и Роду показалось, что это серьезно. Он поделился своими сомнениями с Клиффом, и тот предупредил всех, кто выходит за пределы лагеря, чтобы они были настороже: «сонные кролики», похоже, стали опасны.
А через три дня началась миграция животных.
Первое время казалось, что звери перемещаются бесцельно, но почему-то в одном направлении, вниз по течению. Антилопы и олени давно уже перестали пользоваться водопоем чуть выше лагеря и редко когда забредали в небольшую долину. Теперь же они появлялись все чаще, но, обнаружив изгородь, удирали прочь. Впрочем, это касалось не только антилоп. Бескрылые птицы с большими, похожими на маски головами, грызуны, корнееды и прочие, которым переселенцы даже не придумали названий, – все включились в миграцию. Один из тех напоминающих львов хищников, которых поселенцы прозвали стоборами, тоже появился как-то раз у изгороди при свете дня, оглядел преграду, взмахнул хвостом, потом вскарабкался по скале и двинулся дальше вдоль реки.
Клифф вернул все охотничьи отряды в лагерь: зачем охотиться, когда дичь сама идет к поселению?
Когда стемнело, у Рода возникло неуютное, тревожное чувство. Он оставил свое место у костровой ямы и подошел к Джимми с Жаклин:
– Слушайте, что происходит? Даже как-то страшно…
Джимми пожал плечами:
– Я тоже чувствую. Может, это из-за странного поведения животных… А ты слышал, что сегодня убили одного «сонного кролика» прямо в лагере?
– Я знаю, в чем дело, – неожиданно сказала Жаклин. – «Гранд-опера» заткнулась.
«Гранд-опера» Джимми прозвал существ с дикими голосами, что превратили первую ночь Рода на планете в настоящий кошмар. После заката они каждый вечер устраивали примерно часовые концерты. Род уже давно привык к ним и замечал не больше, чем цикад на Земле. Во всяком случае, он даже не мог вспомнить, когда в последний раз сознательно прислушивался к их безумным воплям.
Теперь же они почему-то молчали, и это его встревожило.
Род неуверенно улыбнулся:
– Точно, Джекки. Странно, как все-таки к этим вещам привыкаешь. Думаешь, у них забастовка?
– Скорее, похороны, – ответил Джимми. – Завтра, наверно, опять концерт устроят.
Уснул Род с трудом и, когда прозвучал сигнал тревоги, мгновенно выскочил из холостяцкого сарая с ножом в руке.
– Что случилось?
Дежурил на этот раз Артур Нилсен.
– Все уже нормально, – ответил он, немного нервничая. – Бык проломил ограду, и эта тварь пробралась внутрь. – Он указал на труп «сонного кролика».
– У тебя кровь на ноге.
– Просто царапина.
Вокруг уже собрались все остальные поселенцы. Каупер протолкался в центр и сразу оценил ситуацию.
– Вакси, займись раной. Билл… Где Билл? Билл, поставь на вахту кого-нибудь еще. И как только рассветет, нужно починить изгородь.
Небо на востоке стало уже серым.
– Можно и не ложиться, – предложила Марджери. – Скоро будем завтракать. Я пойду разведу огонь.
Она отправилась за горящей веткой к сторожевому костру. Род выглянул через пролом в ограде. Бык лежал на земле в дальнем конце поляны, и в него вцепились по крайней мере шесть «сонных кроликов». Подошел Клифф, выглянул наружу и спросил:
– Как по-твоему, мы их сможем прикончить?
– Разве что из ружья.
– Жалко тратить на них патроны.
– Конечно.
Немного поразмыслив, Род двинулся к сложенным в кучу бамбуковым палкам, что заготавливались для новых строений. Выбрал одну покрепче, но не длинную – до плеча, – затем уселся на землю и, привязав «Леди Макбет» полоской кожи к концу палки, смастерил себе копье. Каролина заметила его, подошла, присела рядом на корточки.
– Что ты делаешь?
– Кроликобой.
Она понаблюдала еще немного, затем вдруг вскочила на ноги и сказала:
– Пожалуй, я себе тоже сделаю такую штуку.
К рассвету животные уже неслись во весь опор вдоль реки, словно спасаясь от лесного пожара. Поскольку с приходом сухого сезона река обмелела, ниже каменного уступа, где расположился лагерь, получилось что-то вроде миниатюрного пляжа от метра до двух шириной. Изгородь из кустарника протянули, чтобы закрыть и этот участок, но обезумевшие животные проломили ее и теперь неслись нескончаемым потоком под самым поселением, у воды.
Несколько бесплодных попыток остановить их ни к чему не привели, и в конце концов поселенцы оставили животных в покое: они так и так попадали в замкнутую долину лагеря, а проход между крутым берегом и водой служил своего рода «предохранительным клапаном». По крайней мере, животным было теперь куда деться – иначе этот бешеный поток просто снес бы ограду целиком.
Впрочем, мелкие животные все равно проникали внутрь и, не обращая внимания на людей, неслись дальше.
Род оставался у изгороди и даже завтрак съел стоя. С рассвета он уже убил шесть «сонных кроликов», но у Каролины счет был еще больше. Глядя на них, и остальные принялись мастерить копья. К счастью, «сонных кроликов» попадало в лагерь не так много; в основном они гнали зверье вдоль реки. Тех же, что проникали за изгородь, убивали копьями: с ножом в руке справиться с ними было гораздо сложнее.
Обходя ограду, Каупер и Кеннеди остановились рядом с Родом. Оба выглядели встревоженно.
– Род, – спросил Грант, – как по-твоему, долго еще это будет продолжаться?
– Откуда я знаю? Наверно, пока все не пробегут. Выглядит это… Взять его, Коротыш! Выглядит это, как будто «сонные кролики» гонят всех остальных, но я так не думаю. Мне кажется, они все с ума посходили.
– Но почему? – спросил Кеннеди.
– Убей меня бог. Хотя теперь я, похоже, догадываюсь, откуда на морском побережье столько костей. Но почему это происходит… Почему куры бегут через дорогу? Почему лемминги устраивают массовые самоубийства? Откуда берутся тучи саранчи?.. Сзади! Прыгай!
Кеннеди подпрыгнул, Род одним ударом прикончил очередного «кролика», и они продолжили разговор.
– Лучше отряди кого-нибудь, чтобы бросали этих тварей в воду, Билл, а то они скоро вонять начнут. Знаешь, Грант, пока еще все в порядке, но я знаю, что бы я сделал.
– Что? Перебрался в эти пещеры? Род, ты был прав, но сейчас уже слишком поздно.
– Нет. Это все в прошлом. Забудь. Больше всего меня сейчас пугают эти злющие маленькие дьяволы. Они теперь совсем не сонные – они стремительны, свирепы… и так или иначе просачиваются через изгородь. Пока мы еще с ними справляемся, но что будет, когда наступит ночь? Нужна целая цепочка костров вдоль изгороди и вдоль всего берега. Огонь – это единственное, что может их остановить. По крайней мере, хотелось бы так думать.
– Для этого нужно очень много дров. – Грант взглянул на изгородь и нахмурился.
– Еще бы! Но так мы сможем продержаться и ночью. Знаешь что, дай-ка мне топор и шестерых парней с копьями. Я поведу группу.
Кеннеди покачал головой:
– Это моя работа.
– Нет, Билл, – твердо сказал Каупер. – С ними пойду я. А ты оставайся и защищай поселение.
До конца дня Каупер выходил за дровами с двумя группами, и по одному разу ходили Билл и Род. Они выбирали периоды, когда поток животных на время ослабевал, но группе Билла пришлось просидеть в лесу над пещерой почти два часа в бездействии. Они решили, что оттуда будет удобно сбрасывать дрова в лагерь, однако по большей части вынуждены были пережидать наплывы зверья на деревьях. В маленькой долине вокруг поселения уже давно не осталось ни одной сухой деревяшки, и, чтобы найти пригодные для костра дрова, приходилось подниматься выше, в лес.
Пятую группу, ближе к вечеру, повел Клифф Паули, главный охотник, но у них сразу сломалась рукоять топора, и они вернулись лишь с тем, что смогли нарубить ножами. Пока их не было, один из гигантских быков сорвался со скалы над лагерем, упал вниз и сломал себе шею. В шкуру ему вцепились четыре «кролика», и, поскольку они даже не разжали челюстей, убить их оказалось несложно.
Вечером Джимми и Род дежурили с копьями у изгороди. Джимми оглянулся назад, туда, где две девушки сбрасывали в реку трупы «сонных кроликов».
– Знаешь, Род, – произнес он задумчиво, – мы все не так поняли. Стоборы-то вот они. Настоящие стоборы.
– А?
– Те большие кошки вовсе никакие не стоборы. Мастер предупреждал нас именно об этих вот тварях.
– Как там их ни называй, они меня устраивают только мертвые. Вставай. Вон еще один лезет.
Перед наступлением темноты Каупер приказал разжечь костры. Больше всего его беспокоило, чтобы случайно не спалили водопровод, но вскоре вопрос решился сам собой: труба вздрогнула и вода иссякла. Видимо, выше по течению какая-то зверюга наконец разнесла хрупкое сооружение на куски.
Поселенцы уже давно перестали пользоваться бурдюками, и теперь в запасе осталось всего несколько литров воды – в горшке, что использовали повара. Впрочем, никто не посчитал, что это опасно, – так, всего лишь очередная трудность. Главной задачей было разложить костры вокруг лагеря. Человек пять или шесть уже пострадали – никто не погиб, но укусы и раны от когтей тоже дело серьезное, – и почти все от нападений маленьких хищников, которых они презрительно называли «сонными кроликами». Запасы антисептиков, и без того значительно сократившиеся за долгие месяцы существования колонии, теперь буквально таяли на глазах, и Боб Бакстер решил экономить, тратя лекарства только на самые тяжелые раны.
Когда дрова разложили по широкой дуге, протянувшейся внутри ограды до берега и дальше прямо к пещере, стало понятно, что дневные труды напрасны: в кучах осталось не намного больше, чем разложили. Билл Кеннеди бросил один взгляд на кучи и сказал:
– На всю ночь не хватит, Грант.
– Должно хватить, Билл. Поджигай.
– Может быть, если мы отодвинемся от ограды и берега, а затем срежем до скалы… Как ты думаешь?
Каупер прикинул, насколько это будет экономнее, и покачал головой:
– Так не намного короче. Впрочем… Не зажигай пока костры ниже по течению – только если зверье вдруг полезет назад. И давай шевелиться: уже темнеет.
Он прошел к кухонному костру, вытащил горящую ветку и принялся разжигать протянувшиеся цепочкой костры. Кеннеди помогал, и вскоре по всему краю поселения запылал огонь. Каупер бросил ветку в костер и сказал:
– Билл, подели мужчин на две вахты, а всех женщин отправь наверх, в пещеру, – пусть там как-нибудь разместятся.
– Их же больше тридцати. Едва ли из этого что выйдет.
– Пусть потеснятся. Но отправь их в пещеру. И раненых мужчин тоже.
– Ладно. – Кеннеди пошел отдавать распоряжения, и спустя несколько минут к Кауперу с копьем в руке подлетела Каролина.
– Грант, что это за чушь такая? Кто решил загнать девчонок наверх? Если ты думаешь, что я буду сидеть в пещере, пока вы тут развлекаетесь, то у тебя с головой что-то не в порядке.
Каупер посмотрел на нее усталыми глазами:
– Кэрол, у меня нет времени на глупые препирательства. Заткнись и делай, как я сказал.
Каролина открыла было рот, потом закрыла и молча двинулась к пещере. Подбежал Боб Бакстер. Род заметил, как встревоженно тот выглядит.
– Грант? Ты приказал укрыть всех женщин в пещере?
– Да.
– Извини, но Кармен не может.
– Тебе придется ее отнести. О ней-то я как раз и думал в первую очередь.
– Но… – Боб замолчал, отвел Гранта чуть подальше от остальных и принялся в чем-то его убеждать – тихо, но настойчиво. Грант покачал головой. – Это опасно, Грант, – продолжал Боб, повышая голос. – Я не могу рисковать. Интервалы между схватками уже девятнадцать минут.
– Мм… Ладно. Оставь с ней двоих женщин. Возьми Каролину, хорошо? По крайней мере, она не будет ко мне цепляться.
– Хорошо. – Бакстер торопливо двинулся к пещере.
Кеннеди и еще более десятка мужчин заступили в первую вахту, растянувшись вдоль линии костров. Роду выпало дежурить во вторую смену, которой руководил Клифф Паули. Он двинулся было к дому Бакстеров, чтобы узнать, как там Кармен, но Агнесса его прогнала. Тогда Род отправился в холостяцкий сарай и попытался уснуть.
Разбудили его крики, и, выскочив из сарая, он успел заметить, как похожее на льва чудовище метров пять длиной пронеслось по лагерю и скрылось ниже по течению. Зверь одним прыжком перемахнул через ограду, оставив далеко позади и острые колья, и костры.
– Эй, никого не зацепило? – крикнул Род.
– Нет. Он даже не остановился помахать ручкой, – ответил Коротыш Дюмон. На левой икре у него темнела глубокая царапина, по ноге стекала кровь, но Коротыш этого даже не замечал.
Род заполз в сарай и снова попытался уснуть. Во второй раз он проснулся, когда затряслись стены. Род торопливо выбрался наружу и спросил:
– Что происходит?
– Это ты, Род? Я не знал, что внутри кто-то есть. Давай-ка помоги. Мы хотим его сжечь. – Голос принадлежал Бобу Бакстеру. Он перерезал привязанные к угловому столбу полоски кожи и теперь вовсю его раскачивал.
Род положил копье в сторону, чтобы случайно не наступить на него в темноте, сунул «Полковника Боуи» обратно в ножны и подключился к делу: строили сарай из бамбука и веток, крыли тростником и глиной, так что дров получилось бы достаточно.
– Как Кармен?
– Все нормально. Но здесь от меня больше пользы. Да и потом, женщины меня сами выгнали.
Бакстер с грохотом повалил угол сарая, сгреб полную охапку обломков и заторопился прочь. Род набрал дров и двинулся за ним.
Резервный запас дров исчез. Кто-то срывал крышу с «мэрии» и швырял куски на землю, чтобы отбить глину. Стены у этого здания были из обожженных на солнце кирпичей, но крыша вполне годилась для костра. Род подошел ближе и увидел, что символ суверенного поселения уничтожает сам Каупер, причем работал он с каким-то даже остервенением.
– Давай я этим займусь, Грант. Ты хоть немного отдыхал?
– А? Нет.
– Пойди отдохни. Ночь будет длинная. Сколько сейчас?
– Не знаю. Должно быть, полночь.
Неподалеку вспыхнул огонь, и Каупер повернулся в ту сторону, вытирая лицо рукой.
– Род, смени Билла и возьми на себя командование второй сменой. У Клиффа глубокие раны, и я отправил его наверх.
– Хорошо. Жечь все, что горит?
– Все, кроме крыши над домом Бакстеров. Но расходуй дрова экономно: нужно протянуть до утра.
– Ясно. – Род бросился к цепочке костров и отыскал Билла. – Я тебя сменю. Приказ Гранта. Иди немного поспи. Как они, прорываются?
– Не очень много. И недалеко. – Копье Билла потемнело от крови. – Я все равно не буду спать, Род. Так что найди место вдоль ограды и помогай.
Род покачал головой:
– Ты же еле на ногах держишься. Приказ Гранта.
– Нет!
– Ладно. Знаешь что, бери свою банду, и идите ломайте сарай наших старых дев. По крайней мере, какая-то перемена.
– Мм… хорошо. – Кеннеди, шатаясь, пошел вглубь лагеря.
Поток зверья на какое-то время ослабел. За оградой стало спокойно, и у Рода появилась возможность разобраться со своей вахтой. Он сразу отослал спать тех, кто дежурил с заката, и послал за сменой. Затем назначил Дуга Сандерса и Мика Махмуда костровыми, приказав, чтобы никто, кроме них, не смел подбрасывать дрова в огонь.
Вернувшись к центру линии обороны, он обнаружил там Боба Бакстера с копьем в руке.
– Медику вовсе не обязательно драться на передовой, – сказал Род, положив руку ему на плечо. – Положение не настолько плохо.
– Аптечка у меня с собой – по крайней мере, то, что от нее осталось, – ответил тот, пожимая плечами, – а здесь она нужнее всего.
– Тебе других забот мало?
Бакстер через силу улыбнулся:
– Но это лучше, чем ходить под дверью взад-вперед… Смотри, Род, опять зашевелились. Может, стоит разжечь костры посильней?
– Не надо. А то нам не хватит дров до утра. Я думаю, и этих костров достаточно – не перепрыгнут.
Бакстер не ответил, потому что в этот момент сквозь ограду пролез «сонный кролик». Он махнул через низкое пламя, и Боб тут же проткнул его копьем. Род сложил ладони рупором и прокричал:
– Развести огонь посильнее! Но не очень!
– Сзади, Род!
Род подпрыгнул, обернулся и в прыжке подколол еще одного «кролика».
– Откуда он взялся? Я даже не видел, где он пролез.
Не успел Боб ответить, как из темноты вынырнула Каролина.
– Боб! Боб Бакстер! Мне нужно найти Боба Бакстера!
– Он здесь! – крикнул Род.
Лицо Боба исказилось гримасой отчаяния, и он с трудом произнес:
– Что с ней? Она…
– Нет! Нет! – закричала Каролина. – С ней все в порядке. Она прекрасно себя чувствует. И у тебя девочка!
Бакстер выронил копье и молча повалился без чувств. Каролина успела подхватить его и тем самым спасла от ожогов. Боб открыл глаза и сказал:
– Извините. Ты меня напугала. Там в самом деле все в порядке?
– В лучшем виде. И ребенок тоже. Килограмма три будет. Дай-ка мне свой тесак – тебя Кармен зовет.
Бакстер, качаясь, пошел к дому, а Каролина заняла его место и улыбнулась Роду:
– Я так счастлива, что все обошлось! Как тут дела, Родди? Все кипит? Ну-ка, я сейчас подколю штук восемь-десять этих тварей!
Спустя несколько минут появился Каупер.
– Ты уже слышал хорошие новости? – спросила Каролина.
– Да. Я только что оттуда. – Ни словом ни обмолвившись по поводу присутствия Каролины на передовой, он обратился к Роду: – Мы делаем носилки из остатков водопровода, чтобы затащить Кармен в пещеру. Потом их сбросят вниз, и можете бамбук сжечь.
– Отлично.
– Ребенка отнесет Агнесса. Род, сколько, по-твоему, людей войдет в пещеру?
– Хм… – Род обернулся и взглянул на каменный уступ. – Они и так, должно быть, скоро через край посыплются.
– Боюсь, да. Но мы просто должны набить в пещеру как можно больше. Я хочу послать наверх всех женатых мужчин и самых молодых парней тоже. Здесь будут держаться холостяки…
– Я тоже «холостяк»! – перебила его Каролина.
Каупер не обратил на нее внимания.
– Как только Кармен будет в безопасности, я загоню всех наверх. Огонь прогорит уже совсем скоро. – Он повернулся и двинулся к пещере.
Каролина тихо присвистнула:
– Похоже, мы здорово повеселимся, Родди.
– У меня о веселье несколько иные представления. Подержи-ка пока оборону, Кэрол. Мне надо разобраться с людьми. – И он двинулся вдоль линии огня, отдавая распоряжения, кому остаться, а кому идти к пещере.
– Я не пойду, – скорчил физиономию Джимми. – Пока все не уйдут, я не пойду. Как я посмотрю Джекки в глаза?
– Ты пристегнешь одну губу к другой и сделаешь, как скажет Грант. А то еще и от меня получишь. Ясно тебе?
– Ясно. Но мне все равно это не нравится.
– Никто от тебя этого не требует. Просто сделай, как тебе говорят. Джекки видел? Как она?
– Недавно бегал смотрел. Все в порядке, только немного подташнивает. Но, узнав о Кармен, она почувствовала себя гораздо лучше.
Никаких ограничений по возрасту Род не учитывал. Без женатых мужчин, раненых и всех женщин выбор у него был совсем небольшой; он просто приказал тем, кого сам считал слишком молодыми и слишком неопытными, уйти, когда будет дан сигнал. Оставались с полдюжины парней, он, Каупер и… возможно, Каролина. Убедить ее уйти – задача не из легких, и Род решил до поры до времени не связываться.
Он обернулся и обнаружил рядом Каупера.
– Кармен уже подняли, – сказал тот. – Можешь отправлять остальных.
– Тогда можно сжечь крышу дома Бакстеров.
– Я уже сорвал ее, пока Кармен тащили наверх. – Каупер огляделся. – Кэрол! В пещеру!
Каролина встала напротив него:
– Не пойду!
– Кэрол, – мягко сказал Род, – ты же слышала. Наверх. И быстро!
Бросив на него сердитый взгляд, она надула губы, пробормотала: «Ну раз ты так просишь, Родди Уокер», повернулась к ним спиной и побежала вверх по тропе.
Род сложил ладони рупором и крикнул:
– Все, кроме тех, кому я сказал остаться, тоже наверх! Быстро!
Половина из тех, кому полагалось уйти, уже взбиралась по тропе к каменной террасе, когда сверху донесся голос Агнессы:
– Эй! Потише! Если будете так толкаться, кто-нибудь свалится с обрыва.
Цепочка людей замерла.
– Всем выдохнуть! – крикнул Джимми. – Вот так оно лучше.
Кто-то снизу тут же откликнулся:
– Сбросьте Джимми в реку – будет еще лучше.
Очередь снова поползла вверх, теперь медленнее, и минут за десять они все-таки совершили невозможное – упаковали почти семьдесят человек в пещеру, где при нормальных обстоятельствах больше десятка уже чувствовали бы себя стесненно. Короче, расположились как сардины в банке. Стоять в полный рост можно было лишь у самого входа, поэтому девушек задвинули в глубину, и так плотно, что они едва могли дышать. Стоявшим у входа было легче, но в темноте кто-нибудь мог оступиться или же не удержаться на ногах, когда другой нечаянно толкнет локтем.
– Посмотри тут пока, Род. Я схожу проверю.
Грант взбежал по тропе и через несколько минут вернулся.
– Тесно, как на дне мешка, – сказал он. – Однако у меня есть план. Если нужно, они все-таки смогут еще немного потесниться. Раненым будет неудобно, и Кармен придется сесть – сейчас она лежит, – но это возможно. Когда погаснут костры, мы втиснем туда остальных и, выставив копья над краем тропы, сумеем продержаться до рассвета. Понятно?
– Деваться некуда.
– Договорились. Когда придет время, ты идешь предпоследним, я замыкаю.
– Э-э-э… Давай кинем жребий.
Каупер грубо выругался, что с ним случалось крайне редко, и добавил:
– Я здесь главный. Я пойду последним. А сейчас нужно обойти костры и побыстрее все, что осталось, – в огонь. Затем соберем людей здесь. Ты иди вдоль берега, я – вдоль ограды.
Они побросали остатки дерева в огонь – времени это отняло совсем немного – и собрались у подножия тропы: Рой, Кенни, Дик, Чарли, Ховард, Род и Грант. Накатила новая безумная волна мигрирующих животных, но пока огонь еще сдерживал их, заставляя двигаться в обход лагеря по узкому перешейку у воды.
У Рода затекли пальцы, и он перебросил копье в левую руку. Огонь умирал, лишь кое-где оставляя после себя светящиеся угли. Род с надеждой взглянул на восточный небосклон, но тут Ховард Голдштейн сказал:
– В дальнем конце один уже прорвался.
– Спокойно, Голди, – ответил Каупер. – Если он сюда не полезет, мы его не трогаем.
Род снова перекинул копье в правую руку. «Сонные кролики» проникли за стену огня уже в нескольких местах, но, что еще хуже, теперь угли давали так мало света, что хищников почти не было видно.
Каупер повернулся к Роду.
– Ладно, все наверх. Ты их пересчитай, – распорядился он и добавил громче: – Билл! Агнесса! Потеснитесь там, к вам пополнение!
Род бросил взгляд на ограду, затем сказал:
– Хорошо. Кенни – первый. Следующий – Дуг. Не толкайтесь. Голди. Потом Дик. Кто остался? Рой… – Род обернулся, почувствовав, что за спиной у него что-то произошло.
Гранта рядом не было. Он стоял неподалеку от ограды, склонившись над гаснущим костром.
– Эй, Грант!
– Сейчас вернусь! – Каупер выбрал тлеющий сук и несколько раз взмахнул им в воздухе, отчего пламя снова занялось. Перепрыгнув через угли, он пробрался между острыми кольями, подбежал к изгороди из колючего кустарника и сунул туда свой факел. Сухие ветки тут же вспыхнули. Грант медленно отошел назад, пробираясь между кольями.
– Я тебе помогу! – крикнул Род. – Зажгу с другого конца.
Каупер обернулся, и огонь высветил его суровое бородатое лицо.
– Назад! Поднимай всех наверх! Это приказ!
Люди на тропе остановились, и Род, прорычав: «Вперед, остолопы! Шевелитесь!» – ткнул кого-то тупым концом копья в зад.
Когда он обернулся, Каупер уже поджигал изгородь в другом месте. Он выпрямился, собираясь двинуться дальше, потом резко повернулся и прыгнул через полосу погасших костров. Остановился, ткнул копьем куда-то в темноту… и вдруг закричал.
– Грант! – Род соскочил вниз и бросился вперед, но, когда он подбежал к Гранту, тот уже лежал на земле и в каждую его ногу вцепилось по «сонному кролику». Совсем рядом подбирались еще несколько. Род ткнул копьем одного, стараясь не задеть Гранта, выдернул, затем ткнул второго. И тут он почувствовал, как «кролик» вцепился в ногу уже ему. Он едва успел удивиться, что почти не чувствует боли, как стало дико больно.
Род повалился на землю, и копье выпало у него из рук, но пальцы сами нащупали рукоять ножа, и «Полковник Боуи» одним ударом прикончил вцепившуюся в ногу тварь.
Дальше, как ему казалось, все происходило в какой-то кошмарной замедленной съемке. Лениво, словно нехотя, люди били копьями еле ползающих хищников. Пламя, взметнувшееся над колючей изгородью, высветило еще одного подбирающегося к нему «сонного кролика». Род взмахнул ножом, прикончил очередную тварь, перекатился на живот и попытался встать…
Очнулся он от бьющего в глаза яркого дневного света. Пошевельнулся, и нога тут же отозвалась вспышкой боли. Подняв голову, Род увидел компресс из листьев, аккуратно перемотанный полоской кожи. Лежал он в пещере, а рядом лежали еще несколько человек. Род привстал на локтях:
– Эй, кто-нибудь…
– Ш-ш-ш! – Сью Кеннеди подползла ближе и склонилась над ним. – Ребенок спит.
– О!
– Я сейчас дежурная медсестра. Тебе что-нибудь нужно?
– Нет вроде. Слушай, а как они ее назвали?
– Хоуп Роберта Бакстер. Красивое имя. Я скажу Каролине, что ты проснулся.
Вскоре появилась Каролина, присела рядом на корточки и, бросив многозначительный взгляд на его лодыжку, сказала:
– Будешь теперь знать, как веселиться без меня.
– Видимо, буду. Как у нас дела, Кэрол?
– Шестеро ранены серьезно. Ходячих раненых примерно вдвое больше. Кто здоров, все собирают дрова и рубят кустарник. Топор мы уже починили.
– А как же… Уже что, не нужно отбиваться от этих тварей?
– Сью тебе ничего не сказала? За все утро сюда забрели лишь несколько оленей, и те – как сонные мухи. Больше никого.
– Это может начаться опять.
– Если начнется, мы будем готовы.
– Хорошо. – Род попытался встать. – Где Грант? Сильно ему досталось?
Каролина покачала головой:
– Грант не выжил, Родди.
– Как!
– Бобу пришлось ампутировать ему обе ноги у колен, руку тоже нужно было отрезать, но Грант не выдержал операции, умер. – Она взмахнула рукой, словно подвела черту. – Его похоронили в реке.
Род хотел что-то сказать, но не выдержал и отвернулся, уронив голову на грудь. Каролина положила руку ему на плечо:
– Не переживай так сильно, Родди. Боб зря пытался его спасти. В такой ситуации лучше умереть.
Роду пришло в голову, что она, возможно, права: на этой планете пока не существовало анатомических банков. Но легче не стало.
– Не ценили мы его, – пробормотал он.
– Перестань! – сердито прошептала Кэрол. – Грант всегда был дураком.
– Как тебе не стыдно, Кэрол? – спросил Род укоризненно и с удивлением увидел у нее на глазах слезы.
– Ты сам это знаешь. И все знают, но мы все равно его любим. Я бы даже вышла за него замуж, только он никогда не предлагал. – Она смахнула слезы. – Ты уже видел ребенка?
– Нет.
Лицо Кэрол озарилось радостью.
– Сейчас я ее принесу. Красавица!
– Сью сказала, что она спит.
– Мм… тогда ладно. Но я, собственно, пришла по другому поводу. Какие будут распоряжения?
– В смысле? – Род подумал, что раз Гранта больше нет… – Билл его заместитель. Он что, тоже лежачий?
– Сью тебе ничего не сказала?
– А что она должна была сказать?
– Ты – наш новый мэр. Тебя выбрали сегодня утром. Пока ты спал, мы с Биллом и Роем пытались хоть как-то наладить работу.
Род почувствовал, что у него кружится голова. Лицо Кэрол то отдалялось, то снова наплывало, и он испугался, что потеряет сознание.
– …дерева достаточно, – продолжала Каролина, – и к закату мы отстроим изгородь. Мяса пока хватает: Марджери все еще кромсает того быка, что свалился вчера со скалы и свернул себе шею. На новое место нам все рано не перебраться, пока Кармен, ты и другие раненые не поправятся, так что мы решили хотя бы на время привести лагерь в порядок. Как по-твоему, что-нибудь еще нужно сделать прямо сейчас?
Род задумался.
– Нет. Не прямо сейчас.
– Хорошо. Тебе положено отдыхать. – Каролина попятилась и встала. – Я загляну позже.
Род вытянул ногу и перевернулся. Спустя какое-то время волнение оставило его, и он уснул.
Сью принесла бульон в горшке и подержала ему голову, пока он пил. Затем подползла ближе с Хоуп Бакстер на руках и показала ему новорожденную. Род, как в таких случаях полагается, сюсюкал и говорил какие-то глупости, а про себя думал: неужели все новорожденные выглядят так же?
Затем его оставили в покое, и все это время он думал. Каролина вернулась вместе с Роем.
– Как дела, вождь? – спросил Рой.
– Готов откусить башку гремучей змее.
– Нога у тебя – не дай бог, но это пройдет. Мы прокипятили листья, и у Боба еще оставались антисептики.
– Я себя нормально чувствую. Температуры вроде нет.
– Джимми всегда говорил, что тебя ничего не берет, – добавила Каролина. – Что-нибудь нужно, Родди? Или хочешь нам что-нибудь сказать?
– Да.
– Что?
– Вытащите меня отсюда. Помогите спуститься по тропе.
– Тебе нельзя, – торопливо сказал Рой. – Ты еще не оклемался.
– Ты так считаешь? Давай-ка или помоги, или отойди с дороги. И соберите всех вместе. У нас будет общее собрание.
Они переглянулись, и Кэрол молча вышла из пещеры. Род сам дополз до каменного карниза, когда у входа в пещеру появился Бакстер.
– Ну-ка, Род! Давай назад и ложись!
– Отойди.
– Послушай, друг, я не люблю применять силу в отношении больных, но, если ты меня вынудишь, я это сделаю.
– Боб… Сильно у меня нога повреждена?
– Все будет в порядке – если будешь меня слушаться. Если же нет… Знаешь, что такое гангрена? Когда нога чернеет и появляется такой сладковатый запах?..
– Не надо меня запугивать. Что мешает спустить меня на веревках?
– Ну, если только так…
Спускали Рода, пропустив две веревки под мышками и третьей поддерживая больную ногу. Операцией руководил Бакстер. Внизу его подхватили на руки, отнесли к кухонному костру и уложили на землю.
– Спасибо, – буркнул Род. – Здесь все, кто может ходить?
– Кажется, да, Родди. Пересчитать?
– Не надо. Насколько я понимаю, сегодня утром вы избрали меня кап… мэром поселения?
– Верно, – подтвердил Кеннеди.
– Какие были еще кандидатуры? Сколько голосов я набрал?
– Э-э-э… тебя выбрали единогласно.
Род вздохнул:
– Спасибо. Хотя я не уверен, что согласился бы с вами, будь это в моем присутствии. Теперь вот что. Вы ожидаете, что я поведу вас к тем пещерам, которые нашли мы с Роем? Каролина что-то об этом говорила…
– Мы не ставили вопрос на голосование, Род, но все считают, что надо перебираться, – несколько озадаченно ответил Рой. – После того, что случилось ночью, всем понятно, как опасно здесь оставаться.
Род кивнул.
– Ясно… Так, всем меня видно? Я собираюсь сказать кое-что важное. Насколько я знаю, пока нас с Роем не было, вы приняли конституцию и всякие там законы. Я их не читал и поэтому не знаю, насколько легально будет то, что мне хотелось бы вам предложить. Но раз уже мне досталась эта работа, я собираюсь руководить. Если кому-то не понравятся мои решения и мы оба окажемся достаточно упрямы, чтобы вынести конфликт на всеобщее обсуждение, вы будете голосовать. Или вы меня поддерживаете, или снимаете и выбираете кого-то еще. Так пойдет? Твое мнение, Голди? Ты ведь был в законодательном комитете.
Ховард Голдштейн сдвинул брови:
– Ты не очень точно это сформулировал, Род…
– Возможно. Но все-таки?
– То, что ты описал, называется парламентский вотум доверия. В общем-то, это основа нашей конституции. Мы специально его ввели, чтобы закон был прост, но все же демократичен. Это Грант придумал.
– Отлично, – серьезно сказал Род. – Не хотелось бы думать, что я сразу ломаю весь свод законов Гранта, стоивший ему стольких трудов. При первой же возможности я его изучу, обещаю. Но насчет того, чтобы перебираться в пещерный город, мы будем голосовать прямо сейчас. Вотум доверия.
Голдштейн улыбнулся:
– Я и так могу сказать тебе, как пройдет голосование. Никого убеждать не надо.
Род хлопнул ладонями по земле:
– Вы ничего не поняли. Если хотите перебираться, перебирайтесь. Но пусть вас ведет кто-нибудь другой. Рою это вполне по силам. Или Клиффу. Или Биллу. Если же вы послушаете меня, то я скажу так: ни одна хищная и зубастая, но безмозглая тварь не сгонит нас с этой земли. Мы – люди. И людям не к лицу отступать – по крайней мере, перед такими тварями. За эту землю Грант заплатил своей жизнью, и теперь это наша земля. Мы останемся здесь и отстоим ее!
Глава 14 Цивилизация
Достопочтенный Родерик Л. Уокер, мэр Каупертауна, глава суверенной планеты GO-73901-11 (по каталогу Лимы), главнокомандующий вооруженными силами, главный судья и защитник свобод, отдыхал у порога мэрии. При этом он почесывался и раздумывал, не попросить ли кого-нибудь снова подрезать ему волосы – ощущение было такое, будто у него завелись вши, только на этой планете вши не водились.
Напротив сидела на корточках мисс Каролина Беатрис Мшийени, премьер-министр.
– Родди, я им говорила уже тысячу раз – и никакого толка. Грязи от этой семейки больше, чем от всех остальных вместе. Видел бы ты, что у них творилось сегодня утром! Помои прямо у порога дома… Мухи!
– Я видел.
– И что прикажешь делать? Вот если бы ты разрешил мне хорошенько его вздуть… так нет же, ты слишком мягок.
– Видимо, да. – Род в задумчивости перевел взгляд на кусок сланца, установленный посреди городской площади. Надпись на нем гласила:
Памяти первого мэра
УЛИССА ГРАНТА КАУПЕРА,
который отдал за этот город свою жизнь
Буквы получились неровные – надпись делал сам Род.
– Грант как-то сказал мне, – заметил он, – что государственное управление – это умение ладить с людьми, которые тебе не нравятся.
– Брюс и Тея мне совершенно не нравятся!
– Мне тоже. Но Грант наверняка нашел бы способ приструнить их без рукоприкладства.
– Ну тогда сам придумывай. Я на это не способна. Родди, тебе вообще не следовало пускать Брюса обратно. Мерзкий тип. А уж когда он женился на этой…
– Похоже, они просто созданы друг для друга, – ответил Род. – Никому другому и в голову бы не пришло взять в жены или в мужья кого-нибудь из них.
– Я же не шучу. Это почти… Хоуп! Ну-ка, оставь Гранти в покое! – Каролина вскочила на ноги.
Мисс Хоуп Роберта Бакстер, шестнадцати месяцев от роду, увлеченно колотила в это время мистера Гранта Родерика Трокстона, тринадцати месяцев, а тот, соответственно, хныкал. Оба ползали голые и очень грязные, но это была, что называется, чистая грязь: всего час назад Каролина их мыла. Дети росли полненькие и здоровые.
Хоуп повернулась к Каролине и без тени сомнения заявила:
– Я хаосая!
– Я все видела! – Каролина перевернула ее попкой кверху и легонько шлепнула, затем взяла на руки Гранта Трокстона.
– Дай ее мне, – сказал Род.
– Ради бога, – ответила Каролина и, усевшись на землю, принялась укачивать малыша. – Бедненький. Покажи тете Кэрол, где у тебя бо-бо.
– Не надо с ним так разговаривать, а то вырастет сюсюкалкой.
– Кто бы говорил! Сам-то хорош!
Хоуп обняла Рода своими крохотными ручонками и, проворковав «Одди», чмокнула его чумазыми губами. Род чмокнул ее в ответ. По его мнению, ребенок был безвозвратно испорчен ласками, но тем не менее он и сам баловал ее сверх всякой меры.
– Вот-вот, – согласилась Кэрол. – Все любят дядю Родди. Он раздает медали, а тете Кэрол достается вся грязная работа.
– Кэрол, я тут думал…
– Сегодня жарко. Не перегружай свою думалку.
– …про Брюса и Тею. Мне нужно с ними поговорить.
– Поговорить?!
– После принятия конституции мы еще ни разу не применяли самое серьезное у нас наказание – изгнание. И Макгованы ведут себя так безобразно, потому что думают, мы никогда на это не решимся. Хотя я бы с удовольствием их турнул. И если дело до того дойдет, я поставлю вопрос перед городским собранием – или мы их выгоняем, или я оставляю свой пост.
– Тебя все поддержат. Он не мылся уже по крайней мере неделю.
– Поддержат, не поддержат… Я уже семь раз проходил вотум доверия. Когда-нибудь мне повезет, и я заживу наконец спокойно. Но главная задача сейчас – убедить Брюса, что я готов поставить вопрос на голосование, и, если он поверит, делать этого просто не придется. Кому охота оказаться в диком лесу, когда здесь такая славная жизнь? Главное – его убедить.
– Может, если он будет думать, что ты все еще не забыл ту царапину под ребрами…
– Может, я и не забыл. Но мне нельзя опускаться до личных обид, Кэрол. Я слишком для этого горд.
– Хм… Ну тогда скажи наоборот: город, мол, закипает – что совсем недалеко от правды – и ты пытаешься нас сдержать.
– Вот это уже лучше. Да, я думаю, Гранту бы это понравилось. Надо обмозговать.
– Обмозгуй. – Кэрол встала. – Пойду вымою их еще раз. Честное слово, ума не приложу, где они берут столько грязи!
Она подхватила обоих детей под руки и двинулась к душевой. Род лениво посмотрел ей вслед. В лагере Каролина носила кожаный пояс и травяную юбку из длинных узких листьев, переплетенных особым образом и затем высушенных. Женской половине населения этот фасон пришелся по душе, и к ней нередко обращались за помощью. Однако, отправляясь на охоту, она всегда надевала набедренную повязку, какие носили мужчины.
Из тех же самых листьев, если их вымочить, размять и расчесать, можно было соткать полотно, но его пока не хватало даже на одежду для малышей. Билл Кеннеди выстрогал для Сью примитивный ткацкий станок, и он, в общем-то, работал, хотя не очень надежно и не очень быстро, да и ткань получалась всего в полметра шириной. Тем не менее, думал Род, это уже прогресс, уже цивилизация. Они многого достигли.
Теперь город был надежно защищен от стоборов. Стена из высушенного на солнце кирпича огораживала поселение с берега и выше по течению – высокая отвесная стена, преодолеть которую могли разве что эти похожие на львов огромные хищники, но любого «льва», достаточно глупого, чтобы рискнуть, ждала за стеной полоса острых кольев, слишком широкая даже для их могучих прыжков. Навес, под которым отдыхал Род, как раз и был сделан из шкуры хищника, совершившего подобную ошибку. На всем протяжении стены располагались ловушки для стоборов, узкие туннели, выходившие к глубоким ямам, попадая в которые маленькие свирепые хищники занимались примерно тем же, чем и коты из Килкенни[11].
Возможно, проще было бы заставить стоборов двигаться в обход города, но Роду хотелось уничтожить их как можно больше – без них, по его мнению, планета стала бы только лучше.
Короче, городу ничто не угрожало. Стоборы продолжали оправдывать прозвище «сонные кролики», меняя характер только к сухому сезону, и становились по-настоящему опасны лишь во время бешеной ежегодной миграции. Впрочем, последняя миграция прошла без жертв: теперь поселенцы знали, чего опасаться, и защитные сооружения выдержали. Самый пик Род заставил женщин с младенцами пересидеть в пещере, остальные же дежурили две ночи у стены, но лезвия ножей так и остались не обагренными кровью.
Борясь с дремотой, Род подумал, что им действительно нужна теперь бумага. Грант был прав: без бумаги управлять поселением оказалось нелегко. Они просто разучатся писать, если не будет практики, а этого допустить нельзя. Кроме того, Роду очень хотелось воплотить в жизнь идею Гранта – записать все полезное, что они знают. Взять, например, логарифмы – они, может, еще несколько поколений никому не понадобятся, но когда-нибудь придет время, и тогда… Он все-таки уснул.
– Ты занят, вождь?
Род открыл глаза и увидел перед собой Артура Нилсена.
– Сплю. Рекомендую, кстати. В воскресенье после полудня это сплошное удовольствие… Что-нибудь случилось, Арт? Коротыш и Дуг качают мехи без тебя?
– Нет. Эта чертова затычка опять вылетела, огонь погас, и мы загубили плавку. – Расстроенный Нилсен устало опустился на землю – только-только от печи, разгоряченный, с красным лицом. На правой руке у него блестел след от ожога, но он, похоже, даже не заметил еще, что обжегся. – Род, ну что мы делаем не так, а?
– Спроси что-нибудь попроще. Если бы я знал о выплавке стали больше тебя, мы бы давно поменялись работами.
– Да я, в общем-то, не всерьез спрашивал. Две вещи, которые «не так», я сам знаю. Во-первых, установка слишком мала, во-вторых, нет каменного угля. Род, чтобы получать чугун и сталь, нам позарез нужен каменный уголь. С древесным мы не получим ничего, кроме пористого ковкого железа.
– А чего ты ожидал вот так сразу, Арт? Чудес? Ты и без того уже на годы опередил наши самые смелые мечты. Ты дал металл – и какая разница, ковкое железо это или уран? С тех пор как ты сделал вертела для кухни, Марджери считает тебя гением.
– Да, конечно, железо мы сделали, но нужно больше и лучше. Руда здесь отличная, настоящий гематит. На Земле такой руды никто не встречал в значительных количествах уже несколько веков. Из нее сталь выплавлять – самое милое дело. И я бы сумел, но нужен каменный уголь. У нас есть глина, известняк, прекрасная руда, но без угля я просто не могу добиться нужной температуры.
Род не беспокоился: колония получала железо. Вакси, однако, переживал.
– Хочешь бросить пока это дело и уйти искать уголь?
– Нет, пожалуй. Я лучше переделаю печь… – Нилсен не остановился и добавил еще много чего по поводу родословной печи, ее грязных привычек и предназначения.
– Кто у нас знает о геологии больше всех?
– Наверно, я.
– А кроме тебя?
– Видимо, Дуг.
– Может, дадим ему двоих парней, и пусть идут искать каменный уголь? На его место у мехов можно поставить Мика… Или знаешь что… Как насчет Брюса?
– Брюс? Он не будет работать.
– Заставь. Если ты слишком его заездишь и он сбежит, плакать никто не станет. Арт, сделай одолжение, возьми его в дело, а?
– Ну, если так надо… Ладно.
– Отлично. И знаешь, в том, что партия стали не удалась, есть один плюс – сегодня ты не пропустишь танцы. Наверно, не следовало начинать плавку к концу недели: тебе нужно отдохнуть денек, да и Дугу с Коротышом отдых тоже не повредит.
– Знаю. Но когда все наконец готово, так прямо и хочется начать. Как мы работаем, так никакого терпения не хватит: прежде чем что-то сделать, нужно сделать все необходимое, а для этого обычно нужно сделать что-то еще, и так до бесконечности… Рехнуться можно!
– Это еще что! Поинтересуйся в сельскохозяйственном департаменте, они тебе расскажут, что такое «рехнуться можно». Видел перед стеной ферму?
– Мы как раз через нее и шли.
– Смотри, Клифф тебя поймает – башку за это оторвет. А я ему еще и помогу – буду держать тебя за руку, чтобы не дергался.
– Тоже мне ферма! Трава – она и есть трава. Тут такой – тысячи гектаров.
– Верно. Трава и несколько грядок зелени. Клифф, наверно, не доживет до результатов. И его маленький Клифф тоже. Но наши правнуки будут есть белый хлеб, Арт. Тебе легче, ты, по крайней мере, сам будешь строить станки. Ты знаешь, что тут нет ничего невозможного, а это, как говорит Боб Бакстер, уже две трети пути к победе. Клифф не доживет до тех времен, когда вкусного свежего хлеба будет вдоволь. Однако его это не останавливает.
– Тебе нужно было стать проповедником, Род. – Арт встал, втянул носом воздух и поморщился. – Пойду сполоснусь, а то со мной никто танцевать не будет.
– Я всего лишь цитировал. Эти слова ты, должно быть, уже слышал. Кстати, оставь мне немного мыла.
Каролина взяла две первые ноты из «Арканзасского путника», а Джимми ударил в барабан.
– Разбиваемся на пары! – выкрикнул Рой, затем немного выждал и затянул высоким голосом песню.
Род не танцевал, ждал второго захода, когда подойдет его очередь. Если в танце участвовали все сразу, то получалось восемь групп по четыре пары – явно много для вокалиста, губной гармоники и примитивного барабана без всяких усилителей. Поэтому танцевали по очереди – половина поселения нянчила детей и сплетничала, другая танцевала. Певца и музыкантов тоже сменяли через раз.
Почти никто из них не знал раньше кадрили. Но Агнесса Пулвермахер, несмотря на насмешки и даже сопротивление, научила все поселение танцевать, обучила певцов, напела Каролине мелодии, чтобы та подобрала музыку, и, наконец, заставила Джимми изготовить некое подобие африканского барабана.
Поначалу Род не оценил нововведения (прежде всего он не знал истории мормонов-первопоселенцев) и даже счел его помехой работе. Но затем он увидел, как колонисты, в одну ночь потерявшие все, что было создано тяжким трудом, апатичные и безразличные к его призывам, вдруг начали улыбаться, шутить и работать в полную силу просто оттого, что у них появилась музыка, появились танцы.
И Род решил поддержать хорошее дело. Он плохо чувствовал ритм, не тянул мелодию, но и его захватило новое поветрие: танцевал он не бог весть как, но зато от души.
Со временем поселение стало устраивать танцы лишь по воскресеньям, в честь свадеб и по праздникам, причем всегда в торжественной обстановке – женщинам полагалось приходить в травяных юбках. В кожаных шортах, набедренных повязках и остатках брюк на танцы просто не пускали. Сью мечтала о том времени, когда у нее появятся излишки ткани, чтобы сшить настоящее платье для кадрили себе и ковбойскую рубашку мужу, но пока у колонии были другие заботы, и мечта оставалась мечтой.
Музыка стихла, сменились музыканты. Каролина бросила гармонику Коротышу и подошла к Роду:
– Ну что, Род, пойдем тряхнем костями?
– Я уже пригласил Сью, – сказал Род торопливо, и это была правда.
Он совершенно сознательно не приглашал одну девушку дважды и никого не выделял. Давным-давно еще Род пообещал себе, что, решив жениться, оставит свой пост, но пока работа в каком-то смысле даже заменяла ему семью. Ему нравилось, конечно, танцевать с Каролиной – многим нравилось, хотя иногда она забывалась и начинала вести сама, – но он старался не проводить с ней слишком много свободного времени: Каролина и без того была его правой рукой, почти вторым «я».
Род подошел к Сью и галантно предложил ей руку. Как-то сами по себе возвращались в их жизнь вежливые манеры, обходительность, а торжественная, даже изысканная обстановка на танцах делала эти мелкие любезности совершенно естественными. Род вывел Сью на площадку, и в течение нескольких минут они, помогая друг другу, старательно изображали нечто похожее на кадриль.
Когда танец закончился, он вернул Сью Биллу, поклонился, поблагодарил и усталый, но довольный сел на свое место, которое никто никогда не занимал. Марджери с помощниками начали раздавать что-то маленькое, поджаристое, насаженное на деревянные шампуры. Род взял свою порцию, принюхался.
– Какой аромат, Мардж! Что это такое?
– Копченая оленина, а внутри ма-а-аленькая булочка. Соль, местный шалфей, прожаренный на сковородке. Не вздумай сказать, что тебе не понравилось: мы провозились чуть ли не весь день!
– Мм! Как насчет добавки?
– Подожди. Все тебе сразу!
– Но мне нужно еще. Я работал в поте лица и должен восстановить силы.
– Я тебя сегодня днем видела: это и есть та самая работа? – Марджери вручила ему еще порцию.
– Я занимался перспективным планированием. Мой мозг буквально жужжал.
– Жужжание я тоже слышала. Ты, когда спишь на спине, «жужжишь» довольно громко.
Марджери на секунду отвернулась – Род тут же стащил третью порцию, поднял глаза, поймал взгляд Жаклин, подмигнул и улыбнулся.
– Ты счастлив, Род?
– Еще бы! А ты, Джекки?
– В жизни не чувствовала себя счастливее, – ответила она серьезно.
Джимми обнял ее за плечи.
– Видишь, какие чудеса творит любовь мужа, Род? – сказал он. – Когда я встретил это бедное дитя, ее били, морили голодом, заставляли готовить, и больше всего на свете она боялась открыть свое настоящее имя. А теперь посмотри на нее – толстая и счастливая!
– И никакая я не толстая!
– Ну хорошо. Очаровательно упитанная.
Род взглянул в сторону пещеры:
– Джекки, а ты помнишь тот первый наш вечер?
– Разве такое забудешь?
– И мою дурацкую теорию насчет Африки? Вот скажи: если бы все случилось снова, ты бы хотела, чтобы я оказался прав?
– Никогда об этом не думала. И, кроме того, я знала, что ты ошибаешься.
– Да, но если бы? Ведь ты давным-давно была бы уже дома.
Ее рука нашла ладонь Джимми.
– Но тогда я не встретила бы своего мужа.
– Встретила бы. Это неизбежно. Ведь ты уже была знакома со мной, а Джимми – мой лучший друг.
– Возможно. Но я не хочу никаких перемен. Меня не тянет «домой», Род. Наш дом здесь.
– Меня тоже не тянет, – согласился Джимми. – И знаешь что? Колония, я смотрю, все растет, быстро растет, и, если она вырастет еще чуть-чуть, нам с Голди пора будет открывать адвокатскую контору. Никакой конкуренции, и можно выбирать клиентов! Он будет заниматься уголовным правом, я – бракоразводными процессами, а корпоративными законодательством – вместе. Мы огребем миллионы! Я буду разъезжать в лимузине с восьмеркой оленей, курить толстую сигару и посмеиваться над крестьянами! Верно, Голди? – крикнул он.
– Совершенно верно, коллега. Я уже готовлю вывеску: «ГОЛДШТЕЙН И ТРОКСТОН. С нами не сядешь!»
– Отлично! Только сделай «ТРОКСТОН и ГОЛДШТЕЙН».
– Но я старше! Я изучал право на два года дольше.
– Ерунда! Род, на твоих глазах какой-то тип из Теллерского университета обижает старого приятеля из школы имени Патрика Генри. Ты это стерпишь?
– Возможно. Однако мне вот что непонятно: как ты собираешься вести дела? По-моему, у нас нет закона о разводе. Давай спросим у Кэрол.
– Какие мелочи! Ты занимайся бракосочетаниями, а разводы – это уже по моей части.
– Что «спросим у Кэрол»? – вступила в разговор Каролина.
– У нас есть закон о разводе?
– Ха! У нас нет даже закона о браке.
– Это лишнее, – пояснил Голдштейн. – Он – естественная часть нашей культуры. А кроме того, у нас кончилась бумага.
– Совершенно верно, господин советник, – согласился Джимми.
– А ты почему спрашиваешь? – не отставала Каролина. – Никто пока разводиться не собирается – я бы узнала раньше, чем они сами.
– Да мы, собственно, не о разводах говорили, – объяснил Род. – Просто Джекки сказала, что не хочет возвращаться на Землю, и Джимми развил эту мысль дальше – только ничего серьезного от него, как всегда, не дождешься.
– Кому же захочется теперь на Землю? – удивленно спросила Каролина.
– Вот и я говорю, – поддакнул Джимми. – Планета у нас что надо! Ни тебе подоходного налога, ни толп, ни автомобилей, ни рекламы, ни телефонов. В самом деле, Род, ведь все мы планировали попасть во Внеземелье, иначе никто из нас не стал бы сдавать экзамен на выживание. Так какая разница? Просто мы добились своего гораздо раньше. – Он сжал руку жены. – И черт с ней, с большой сигарой. Я и без того теперь богат, сказочно богат!
Привлеченные разговором, подошли Агнесса и Курт. Услышав последнюю фразу, Агнесса кивнула и сказала:
– Наконец-то Джимми заговорил серьезно. Что до меня, то первый месяц я каждую ночь засыпала в слезах, боялась, что нас никогда не найдут. Теперь я знаю, что не найдут, но мне уже все равно. Даже будь у нас такая возможность, я бы на Землю не вернулась. Единственное, чего мне здесь не хватает, – это губная помада…
Ее муж оглушительно расхохотался:
– Вот тебе и вся правда жизни, Род! Поставь на том берегу косметический прилавок, и все наши женщины пойдут по воде, яко посуху!
– Ну вот, опять ты смеешься, Курт! Кстати, ты обещал сделать помаду.
– Дай время – все у нас будет.
Подошел Боб Бакстер и сел рядом с Родом.
– Сегодня утром тебя не было на собрании, Род.
– Увяз в делах. На следующей неделе появлюсь.
– Хорошо. – Вера Бакстера не требовала посвящения в духовный сан, и он просто начал проводить службы, став таким образом, помимо главного медика, еще и капелланом. Проповедовал он без всякого догматизма, и потому очень многих – христиан, иудаистов, монистов, мусульман – службы эти устраивали. На собраниях у Боба всегда было людно.
– Боб, а ты бы вернулся?
– Куда, Кэрол?
– Назад, на Землю.
– Да.
Джимми изобразил на лице карикатурный ужас:
– Чтоб я сдох! Но зачем?
– Не волнуйся, я ненадолго. Просто мне надо окончить медицинский колледж. – Он улыбнулся. – Возможно, я сейчас лучший хирург в округе, но, сам понимаешь, это не бог весть что.
– Понятно… – сказал Джимми. – Но нас ты вполне устраиваешь. Да, Джекки?
– Да.
– Я очень жалею, – продолжил Боб, – что не сумел спасти тех, кого должен был спасти. Но это беспредметный разговор. Мы здесь, и здесь мы остаемся.
Подходили новые люди, и всем приходилось отвечать на тот же вопрос. Точка зрения Джимми оказалась очень популярной, хотя и к аргументам Боба тоже нельзя было не отнестись с уважением. Вскоре Род попрощался и отправился к себе, но даже когда он улегся спать, до него еще долго доносились голоса спорщиков, и мысли сами вернулись к предмету разговора.
Он давно решил, что связь с Землей потеряна навсегда, и даже не вспоминал о родной планете – сколько уже? – больше года, наверно. Поначалу Род заставлял себя верить в это – просто чтобы не мучиться сомнениями. Позже вера подкрепилась логическими умозаключениями: задержка в неделю может означать, скажем, нарушение энергоснабжения, несколько недель можно объяснить техническими трудностями, но месяцы – это уже глобальная катастрофа. С каждым днем вероятность спасения становилась все меньше и меньше.
И теперь он мог спросить себя: в самом ли деле это то, к чему он стремился?
Джекки права, их дом действительно здесь. Род признавался себе, что ему нравится быть «большой лягушкой в маленьком пруду», нравится работа. Едва ли он стал бы ученым, тем более теоретиком; карьера бизнесмена тоже никогда его не влекла. А вот то, чем он занимался сейчас, его вполне устраивало, и, похоже, он справлялся со своей работой не так уж плохо.
«Мы здесь, и здесь мы остаемся!»
Когда Род заснул, на душе у него было тепло и спокойно.
Клиффу опять требовалась помощь с его экспериментальными посадками, но Род давно привык относиться к его запросам не слишком серьезно. Клиффу всегда что-нибудь требовалось, и, будь его воля, он бы всех загнал на ферму и заставил гнуть спину от зари до зари. Однако сходить и узнать, в чем дело, не мешало: Род прекрасно понимал значение этих работ для будущего колонии. Сельское хозяйство – основа любой колонии, а уж про них и говорить нечего. Плохо только, что сам он ничего в сельском хозяйстве не смыслил.
Клифф остановился на пороге мэрии и спросил:
– Готов?
– Готов, – ответил Род, подхватив на ходу свое копье. Лезвием ему служил уже не нож, а старательно заточенная деталь от бесполезной «Молнии» Брауна. Они пробовали использовать и ковкое железо, но оно тупилось мгновенно. – Давай возьмем с собой нескольких парней и подколем заодно парочку стоборов.
– Договорились.
Род огляделся. Джимми работал у своего гончарного круга. Толкая ногой педаль, он осторожно обжимал глину большим пальцем.
– Джим! Бросай это дело! Хватай свою пику и пойдем развлечемся!
Джимми вытер со лба пот:
– Уговорил.
Они взяли Кенни и Мика, и Клифф повел их вдоль берега к ферме.
– Хочу показать вам животных.
– Ладно, – согласился Род. – Кстати, Клифф, я хотел с тобой поговорить. Если ты собираешься держать их на территории лагеря, следи, где они гадят. Кэрол по этому поводу уже жаловалась.
– Род, у меня на все рук не хватит. А поместить их за стеной, так это все равно что сразу прирезать.
– Понятное дело. Ладно, мы тебе организуем помощь, только… Подожди-ка!
Они как раз проходили мимо последней хижины, где у порога, растянувшись на земле, спал Брюс Макгован. Подавляя в себе злость, Род заговорил не сразу. Он понимал, что следующая минута может изменить его будущее и даже повлиять на будущее колонии, но эти трезвые рассуждения словно бились в водовороте недобрых чувств, обида и сознание своей правоты не давали покоя. Хотелось разделаться с этим паразитом прямо сейчас. Род сделал глубокий вдох и, сдерживая дрожь в голосе, спокойно произнес:
– Брюс…
Макгован открыл глаза:
– А?
– У Арта на выплавке сегодня что, нет работы?
– Понятия не имею.
– Вот как, значит.
– Я там отпахал целую неделю и решил, что это не по мне. Найди кого-нибудь другого.
На поясе у Брюса, как у каждого из них, висел нож – в любой ситуации колониста скорее можно было застать голым, чем без ножа. Нож стал у них действительно универсальным орудием труда: резать кожу, готовить пищу, есть, строгать дерево, строить, плести корзины – все это и еще сотни других дел помогало выполнить стальное лезвие. Можно сказать, саму их безбедную жизнь создали ножи. Охотились теперь поселенцы с луками и стрелами, но ни то ни другое опять-таки без ножа не изготовишь.
Тем не менее еще не было случая, чтобы один колонист поднял оружие против другого – с того самого злополучного дня, когда брат Брюса отказался подчиниться Роду. И ведь конфликт тогда возник по такому же поводу, подумалось ему. Круг замкнулся. Правда, на этот раз, если Брюс потянется за ножом, Роду помогут без промедления.
Только он знал, что пятеро против одного – это не выход. Он сам должен поставить этого пса на место, иначе дни его лидерства сочтены.
Вызвать Брюса на поединок, чтобы разрешить конфликт «голыми руками», Роду просто не пришло в голову. Он, конечно, читал в свое время исторические романы, где герой нередко приглашал своего противника разобраться «по-мужски», в стилизованном поединке, который назывался «бокс», и ему даже нравились подобные истории. Но представить себя в роли участника такого поединка ему было так же трудно, как в роли дуэлянта из «Трех мушкетеров», хотя он и знал в общих чертах, как это делается: люди сжимают ладони в кулаки и бьют друг друга в определенные участки тела, причем обычно все остаются живы.
Приемы, которыми владел Род, ничем не напоминали эти безобидные атлетические упражнения. Тут уже не имело значения, будут они выяснять отношения голыми руками или еще как – для кого-то из них двоих поединок в любом случае мог закончиться смертью или тяжелыми увечьями, ибо нет оружия опасней, чем сам человек.
Брюс молча смотрел на него исподлобья.
– Давным-давно уже, – сказал Род, стараясь говорить спокойно, – я тебе говорил, что люди у нас или работают, как все, или выматываются отсюда к чертовой матери. Вы с братом мне не поверили, и пришлось вас вышвырнуть. А затем ты вернулся один, потому что Джок погиб, и умолял принять тебя в поселение. Зрелище было довольно жалкое. Ты помнишь?
Глаза Макгована сверкнули.
– Ты обещал вести себя как ангел, – продолжал Род. – Мне говорили, что я поступаю глупо, и, похоже, люди были правы. Однако я думал, ты исправишься.
Брюс выдернул стебелек травы, пожевал и наконец ответил:
– Мальчик, ты здорово напоминаешь мне Джока. Тот тоже очень любил командовать.
– Ну вот что, вставай и вали отсюда. Мне нет дела до того, куда ты двинешься, но, если у тебя хватит ума, ты рванешь к Арту и скажешь, что больше этого не повторится, а затем начнешь качать мехи. Я туда загляну чуть позже. И если к моему приходу ты не вспотеешь, сюда можешь не возвращаться. На этот раз мы выгоним тебя насовсем.
На лице Брюса промелькнуло сомнение. Взгляд его скользнул чуть в сторону, и Род невольно подумал: что же Брюс прочел в глазах остальных? Сам Род не отрываясь смотрел на своего противника.
– Вперед. Или ты идешь работать, или можешь уже не возвращаться.
– Ты не имеешь права выгонять меня, – с хитрым блеском в глазах парировал Брюс. – Это решается большинством голосов.
– Хватит его слушать, Род, – вставил Джимми. – Давай турнем его прямо сейчас, и дело с концом!
Род покачал головой:
– Нет. Но если ты этого добиваешься, Брюс, я соберу народ, и мы вышвырнем тебя еще до ланча. Готов спорить на свой лучший нож, что больше трех голосов за тебя не будет. Ну как?
Оценивая свои шансы, Брюс обвел всю компанию взглядом, затем уставился на Рода и медленно произнес:
– Сопляк. Без этих прихлебал… или девчонок, за чьи спины ты прячешься, когда надо драться, ты просто ноль, дешевка.
– Спокойно, Род, – пробормотал Джимми.
Род облизнул сухие губы, понимая, что разговаривать и убеждать уже поздно. Оставалось одно – драться, хотя у него не было уверенности, что он справится с Брюсом.
– Я готов, – произнес он хрипло. – Прямо сейчас.
– Не связывайся, Род, – торопливо сказал Клифф. – Мы с ним и так разберемся.
– Не надо. Я сам. Ну, давай, Макгован! – сказал Род, отпустив в его адрес грубое ругательство.
– Брось свою пику, – сказал Макгован, не двигаясь с места.
Род повернулся к Клиффу:
– Подержи, пока я…
– Хватит! – перебил его Клифф. – Я не собираюсь стоять и ждать, чем это кончится. Может, ему повезет и он тебя прикончит, Род.
– Отойди, Клифф.
– Нет, – сказал тот, но прежней уверенности в его голосе уже не чувствовалось, и спустя секунду он добавил: – Ладно… Брюс, кинь нож в сторону. Давай-давай, а не то, Бог свидетель, я тебя сам проткну пикой. И ты, Род, давай сюда нож.
Род поглядел на Брюса, извлек «Полковника Боуи» из ножен и передал Клиффу. Брюс выпрямился и швырнул свой нож к его ногам. Клифф проворчал:
– Я все-таки против, Род. Скажи слово, и мы его отделаем.
– Отойдите. Дайте нам места.
– Ладно. Но без переломов. Ты слышал, Брюс? Одна твоя ошибка – и второй тебе уже сделать не доведется.
– Без переломов, – повторил Род, понимая, что правило сработает против него: Брюс был выше и тяжелее.
– Хорошо, – согласился тот. – Сейчас я покажу этому придурку, что Макгован стоит двоих таких, как он.
Клифф вздохнул:
– Ладно. Все отошли. Начинайте.
Какое-то время они осторожно двигались по кругу в низких боевых стойках, делали ложные выпады, изучали друг друга, но не приближались. Начало поединка всегда занимает больше времени, чем сами приемы. В учебнике, которым пользовалось большинство школ и колледжей, приводилось двадцать семь способов уничтожить или обезоружить противника голыми руками, и ни один из них не требовал больше трех секунд.
Ограничение на серьезные приемы немного сковывало Рода. Брюс почувствовал это и ухмыльнулся:
– Что? Мальчик испугался? Я так и думал. Сейчас ты у меня получишь! – Брюс рванулся вперед.
Род шагнул назад, готовясь обратить рывок Брюса в свою пользу, но тот не довел его до конца. Это был ложный выпад, и Род отреагировал слишком активно.
– В самом деле боишься, а? – Брюс рассмеялся. – И правильно.
Род понял, что действительно боится, больше, чем когда-либо в своей жизни. Его вдруг охватила уверенность, что Брюс собирается убить его, что уговор насчет переломов ничего для него не значит. Эта горилла задумала его прикончить.
Мысли смешались. Род отступил еще на шаг, понимая, что, если он хочет остаться в живых, надо забыть о всяких глупых ограничениях, и в то же время чувствуя, что он просто должен до конца держаться правил – даже если при этом ему конец. Его охватила паника, захотелось убежать…
Но конечно, он этого не сделал. Само отчаяние подсказало ему, что терять уже нечего, и Род решил как можно скорей разделаться с поединком. Он убрал руку, словно ненароком подставляя пах для удара. Нога Брюса тут же взлетела вверх, и Род, успев в долю секунды почувствовать злорадное удовольствие, поставил блок. Лишь где-то в глубине сознания мелькнуло у него сомнение – правильно проведенным приемом он, возможно, сломает Брюсу лодыжку… Но руки его так и не коснулись Брюса, а в следующее мгновение Род оказался в воздухе, успев осознать, что противник раскусил его ход и ответил новым… Затем удар о землю, и сверху навалился Брюс.
– Ты можешь двигать рукой, Род?
Он с трудом разлепил глаза и увидел над собой лицо Боба Бакстера.
– Я его «сделал»?
Бакстер промолчал, но чей-то сердитый голос тут же ответил:
– Если бы! Он тебя чуть на куски не разорвал.
Род шевельнулся и хрипло спросил:
– Где он? Я должен поставить его на место.
Боб Бакстер не выдержал и прикрикнул: «Не двигайся!» – а Клифф добавил:
– Не беспокойся. Мы его отделали.
– Заткнись! – снова распорядился Бакстер. – Ну-ка, попробуй пошевелить левой рукой.
Род пошевелил рукой и почувствовал, как ее прострелило болью, судорожно дернулся, и тут заболело вообще все.
– Перелома нет, – решил Бакстер. – Разве что трещина. Но я наложу тебе шину. Ты сесть можешь?.. Подожди, я тебе помогу.
– Я хочу встать.
Его поддержали за руки, и Род встал. Вокруг собралось почти все поселение, но Роду казалось, что люди двигаются словно скачками; голова у него закружилась, и он моргнул.
– Не торопись, спокойнее, – послышался рядом голос Джимми. – Брюс тебя чуть не прикончил. Ты просто с ума сошел, ввязавшись в это дело.
– Ничего. Все в порядке, – ответил Род и дернулся от боли. – Где он?
– У тебя за спиной. Не беспокойся, мы его отделали.
– Да, – подтвердил Клифф. – Отделали как положено. А то умник еще выискался! Мэра решил вздуть… – Клифф злобно сплюнул на землю.
Брюс лежал, закрывшись рукой, лицом вниз и всхлипывал.
– Сильно ему досталось? – спросил Род.
– Ему-то? – переспросил Джимми презрительно. – Да уж досталось. Но мы вовремя остановились. Вернее, это Каролина нас остановила.
Каролина сидела на корточках рядом с пленником.
– Зря, конечно, – сказала она, поднимаясь. – Но я знала, что ты рассердишься, если я этого не сделаю. – Она уперла руки в бока и продолжила: – И вот что, Родди Уокер, когда ты наконец поумнеешь и приучишься звать в таких случаях меня, а? Эти четверо тупиц просто стояли и ждали, чем все кончится.
– Неправда, Кэрол, – возразил Клифф. – Я пытался остановить их. Мы все пытались, но…
– Но я не стал никого слушать, – перебил его Род. – Ладно, Кэрол, я сам виноват.
– Если бы ты слушал меня…
– Ладно! Я все понял. – Род подошел к Макговану и слегка пнул его ногой. – Ну-ка, перевернись.
Брюс медленно перекатился на спину, и Род невольно подумал: «Неужели я выгляжу так же?» Брюс был весь в крови, в грязи и в синяках; по лицу словно кто-то прошелся напильником.
– Вставай.
Брюс хотел было что-то ответить, но промолчал и, кряхтя, поднялся на ноги.
– Я тебе сказал, чтобы ты двигался к Арту, Брюс. Так что давай – через стену и вперед.
– Что? – Макгован не смог справиться с удивлением.
– Ты прекрасно слышал, что я сказал. У меня нет времени на дурацкие препирательства. Ты идешь к Арту и начинаешь вкалывать. Или идешь дальше и обратно уже не возвращаешься. Пошел!
Брюс постоял еще несколько секунд, не сводя с него взгляда, затем заковылял к стене. Род повернулся к собравшимся:
– Я прошу всех вернуться к работе. Представление окончено. Клифф, ты хотел показать мне животных.
– А? Знаешь, Род, это не горит.
– Вот именно, – согласился Бакстер. – Мне нужно наложить тебе шину. А потом тебе лучше отдохнуть.
Род осторожно пошевелил рукой:
– Попробую обойтись без шины. Пойдем, Клифф. Вдвоем. Охоту на стоборов отложим до следующего раза.
Объяснения Клиффа он воспринимал с трудом. Что-то про пару молодых оленей, которых надо кастрировать и приучить к упряжке… Только зачем им упряжка, если нет ни телег, ни фургонов? Голова у Рода болела, рука ныла, мозги были словно ватные… Как бы в такой ситуации поступил Грант?.. Да, он сегодня оплошал, но, может быть, нужно было что-то сказать? Или, наоборот, чего-то не говорить? Бывают же такие дни, черт побери…
– …Так что нам это просто необходимо. Ты понимаешь, Род?
– А? Да, Клифф, конечно. – Род с трудом вспомнил, о чем только что шла речь. – Может, деревянные оси тоже подойдут. Я спрошу у Билла, сможет ли он построить телегу.
– Но, кроме телеги, нам еще нужно…
– Клифф, если ты говоришь, что нужно, значит мы попытаемся, – остановил его Род. – Я, пожалуй, пойду приму душ… И давай поле завтра посмотрим, хорошо?
После душа Род почувствовал себя и лучше, и чище, хотя чуть теплая вода, льющаяся из желоба, казалась ему то слишком горячей, то холодной как лед. Он добрел до своей хижины и улегся спать, а проснувшись, обнаружил у входа Коротыша, охранявшего его от непрошеных гостей.
На ферму Род собрался лишь через три дня. Нилсен сообщил, что Макгован вкалывает, хотя и без особого энтузиазма, а Каролина рассказала про Тею: у нее появился оромный фонарь под глазом, но вокруг их дома стало очень чисто. Поначалу Род стеснялся появляться на люди и как-то целую ночь провел в мучительных размышлениях: правильно ли он поступит, если подаст в отставку, чтобы поселенцы выбрали на его место кого-то, кто «не потерял лица». Но удивительное дело, после стычки с Брюсом его авторитет только укрепился. Небольшая группа из Теллерского университета, которую он в шутку окрестил «лояльной оппозицией», практически перестала его критиковать. Их лидер, Курт Пулвермахер, специально отыскал Рода и предложил свою помощь.
– Брюс у нас вроде паршивой овцы, Род, и, если что-нибудь подобное опять наклюнется, дай мне знать.
– Спасибо, Курт.
– Я серьезно. Здесь и так-то трудно что-нибудь сделать, даже если все заодно. И мы, понятно, не можем позволить ему ходить у нас по головам. Но ты теперь не высовывайся. Мы с ним сами разберемся.
В ту ночь Род спал спокойно. Может быть, он справился с проблемой хуже, чем это сделал бы Грант, но все получилось к лучшему. Каупертауну ничего не угрожало. Конечно, в будущем еще многое может случиться, но колония все это переживет. Когда-нибудь здесь появится настоящий город, а это место назовут Каупер-сквер. Выше по течению будет сталеплавильный комбинат Нилсена. И чем черт не шутит, может, еще появится тут Уокер-авеню…
На следующий день ему захотелось взглянуть на ферму, о чем он сказал Клиффу, и они опять собрались той же компанией – их двое, Джимми, Кент и Мик. С копьями в руках они взобрались по ступеням на стену и спустились по приставной лестнице с другой стороны. Клифф поднял горсть земли, размял ее в ладони, попробовал на язык.
– Отличная почва. Только кислотность, может, чуть выше, чем нужно. Но без химического анализа мы все равно точно не узнаем, а структура почти идеальная. Если бы ты сказал этому тупому шведу, чтобы он первым делом изготовил плуг…
– Тупой? Это не про Вакси! Дай ему время – он тебе не только плуг сделает, но и трактор.
– Меня вполне устроит плуг и пара оленей в упряжке. Но я вот о чем думаю, Род: едва мы закончим прополку, сюда, как по приглашению, станут наведываться олени и сожрут весь наш урожай. Вот если огородить поле такой же высокой стеной…
– Стеной?! Да ты представляешь, сколько на это потребуется усилий?
– А разве это довод?
Род окинул аллювиальную долину взглядом – получалось в несколько раз больше, чем отгораживала городская стена. Забор из колючего кустарника – еще куда ни шло, но не стену же, и во всяком случае не сейчас. У Клиффа просто непомерные амбиции.
– Знаешь что, давай-ка прочешем пока поле, поищем стоборов. А потом мы с тобой останемся и подумаем, что можно сделать.
– Хорошо. Но пусть они смотрят, куда ноги ставить.
Они растянулись цепочкой. Род встал в центре и предупредил:
– Теперь внимательнее! Чтоб ни один не ушел. Помните: один, убитый сейчас, означает минус шесть в сухой сезон.
Они двинулись вперед, и Кенни тут же подколол стобора. Затем Джимми прикончил сразу двух. Те почти не пытались спастись, поскольку в этой фазе годичного цикла полностью оправдывали прозвище «сонные кролики».
Род остановился, чтобы ткнуть копьем еще одного, и повернулся направо, собираясь сказать что-то напарнику. Справа никого не было.
– Эй, стойте! Где Мик?
– Как это? Секунду назад был здесь.
Род оглянулся. Над горячим полем дрожало марево, но Мик словно испарился. Должно быть, какая-то тварь подкралась к нему в траве и…
– Все сюда! Только осторожно! Что-то произошло…
Род двинулся к тому месту, где исчез Мик, и вдруг прямо перед ним возникли две человеческие фигуры – Мик и какой-то незнакомец.
Незнакомец в комбинезоне и ботинках… Он огляделся и крикнул через плечо:
– Все нормально, Джейк! Врубай автоматику и фиксируй настройку.
Он посмотрел на Рода, не замечая его, двинулся вперед и спустя секунду исчез.
Сердце у Рода забилось часто-часто, и он бросился бегом. Затем обернулся и увидел перед собой открытые пространственные ворота, а за ними длинный глухой коридор.
В рамке ворот снова появился человек в комбинезоне.
– Все назад! – приказал он. – Сейчас будет стыковка с «Эмигрантс-гэп», и может возникнуть локальное нарушение фокусировки.
Глава 15 В Ахиллесовом шатре
Прошло уже полчаса с того момента, когда Мик исчез в воротах и растянулся на полу коридора, где сила тяжести составляла всего одну шестую земной. Род пытался навести порядок, а заодно и разобраться со своими собственными сумбурными мыслями. Почти все поселенцы или высыпали на поле, или уселись поверх стены, наблюдая, как техники устанавливают аппаратуру, чтобы превратить пространственный контакт в постоянные ворота с приборами управления и связи по обе стороны. Род хотел объяснить им, что они подвергают себя опасности, что здесь нельзя без оружия, но один из техников, не поднимая головы, сказал:
– Поговори с мистером Джонсоном.
Род отыскал мистера Джонсона и начал все сначала, но тот его просто перебил:
– Ребятки, ради бога, дайте нам закончить. Мы в самом деле рады вас видеть, но прежде всего нам нужно поставить вокруг энергетический барьер. Черт его знает, что тут в траве водится.
– Ясно, – сказал Род. – Я выставлю посты. Мы уже знаем, чего нужно опасаться. Я здесь…
– Отстань, ладно? Потерпите еще немного.
Обиженный и злой, Род вернулся в город. Но вскоре и там появились незнакомцы – они всюду совались, словно были у себя дома, разговаривали с взбудораженными поселенцами и опять куда-то исчезали. Один из них остановился посмотреть на барабан Джимми, потом щелкнул по нему пальцем и рассмеялся. Род с трудом подавил в себе желание придушить этого типа.
– Род?
– А? – Он обернулся. – Что, Марджери?
– Мне готовить ланч или нет? Девчонки все разбежались, а Мэл сказала, что это просто глупо, потому что к ланчу здесь никого уже не останется. Я не знаю, что делать.
– Хм… Насколько я знаю, никто никуда не собирается.
– Может быть, но говорят же.
Род не успел ничего ответить, потому что в этот момент перед ним возник один из тех шустрых незнакомцев и спросил:
– Где мне тут найти парня по имени Родерик Уикер?
– Уокер, – поправил Род. – Это я и есть. Что вам нужно?
– Меня зовут Сэнсом. Клайд Б. Сэнсом. Старший администратор службы эмиграционного контроля. Насколько я понял, Уикер, вы руководитель этой группы студентов…
– Уокер, и я – мэр Каупертауна, – ответил Род невозмутимо. – Что вам нужно?
– Да-да. Так вас кто-то из мальчишек и назвал. «Мэр». – Сэнсом усмехнулся и продолжил: – Нам, Уокер, прежде всего нужно соблюсти порядок. Я понимаю, что вам не терпится поскорее отсюда выбраться, но порядок есть порядок. Впрочем, мы не очень вас задержим – всего лишь обеззараживание, врачебная проверка, психологические тесты и стандартное собеседование для перемещенных лиц. После чего вы сможете вернуться по домам. Разумеется, вам придется подписать документ с отказом от претензий, но об этом позаботится юрист. Так что если вы построите свою группу в алфавитном порядке – думаю, лучше здесь, на открытой площадке, – я смогу начать… – И он полез в свой кейс за бумагами.
– Кто вы такой, черт побери, чтобы здесь распоряжаться? – не выдержал Род.
На лице Сэнсома появилось удивленное выражение.
– Как! Я ведь уже объяснил. Впрочем, если вы настаиваете на формальностях, то я представляю здесь интересы Земной корпорации. Я пока всего лишь прошу содействия, но вам должно быть известно, что в полевых условиях я вправе потребовать подчинения.
Род почувствовал, как наливаются краской его щеки:
– Ничего такого мне не известно. На Земле вы, может, сам Господь Бог, но сейчас вы в Каупертауне.
Мистер Сэнсом изобразил вежливую заинтересованность, но никакого впечатления слова Рода на него, похоже, не произвели.
– И что такое, позвольте спросить, Каупертаун?
– Каупертаун – это все, что вы видите вокруг. Суверенное государство со своей конституцией, своими законами и своей территорией. – Род остановился на секунду и перевел дыхание. – И если Земной корпорации что-то от нас нужно, пусть присылают своего полномочного представителя – тогда и поговорим. Ишь выдумали еще, в алфавитном порядке…
– Так его, Родди!
– Побудь рядом, Кэрол, – сказал Род и добавил, обращаясь к Сэнсому: – Вам все ясно?
– Насколько я понимаю, – медленно произнес Сэнсом, – вы предлагаете, чтобы Земная корпорация назначила в вашу группу посла?
– Что-то в таком духе.
– Мм… Интересная идея, Уикер.
– Уокер. А до тех пор можете убрать отсюда к чертовой матери всех зрителей. И сами убирайтесь. Здесь вам не зоопарк.
Сэнсом взглянул на торчащие ребра Рода, на его грязные мозолистые ступни и улыбнулся.
– Проводи гостя, Кэрол, – сказал Род. – Будет сопротивляться, можешь его «отключить».
– Слушаюсь, сэр! – Каролина с усмешкой на губах двинулась к Сэнсому.
– О, я уже ухожу, – торопливо произнес Сэнсом. – Лучше небольшая задержка, чем нарушение дипломатического протокола. Крайне занимательная идея, молодой человек. До свидания. Мы еще увидимся. И если позволите, один совет…
– А? Валяйте.
– Не воспринимайте все-таки эту свою идею слишком серьезно… Вы готовы, леди?
Род продолжал сидеть в своей хижине. Ему тоже было интересно узнать, что происходит за стеной, но не хотелось встречаться с Сэнсомом. Поэтому он сидел, грыз костяшку большого пальца и думал. Видимо, кое-кто послабее духом уже собрался назад – помани таких блюдцем с мороженым, и готово, побежали, бросив свою землю, забыв все, что создано таким тяжким трудом. Но он отсюда не уйдет! Здесь его дом, его место, он все это заслужил. Зачем возвращаться на Землю, а потом полжизни ждать шанса попасть на какую-то другую планету – возможно даже, не такую хорошую?
Пусть бегут! Каупертаун станет без них лучше и сильнее.
Может быть, кто-то хочет просто погостить на Земле, показать бабушкам и дедушкам внуков, а затем вернуться… Может быть. Но в таком случае им следует договориться с Сэнсомом или с кем-то еще о письменном разрешении. Наверно, стоит их предупредить…
Но ему-то самому навещать некого. Разве что сестренку, а она может быть где угодно – вряд ли она именно сейчас на Земле.
Боб и Кармен с Хоуп на руках зашли попрощаться. Род торжественно пожал им руки и сказал:
– Вы ведь вернетесь сюда, Боб, когда ты получишь диплом, да?
– Надеемся. Если это возможно. Если нам разрешат.
– А кто вас остановит? Это ваше право. Когда вернетесь, мы будем ждать вас. А пока постараемся не ломать ноги.
Бакстер замялся.
– Ты давно был у ворот?
– Давно. А что?
– Я бы на твоем месте не планировал так далеко в будущее. Некоторые, похоже, уже отбыли.
– Сколько?
– Много. – Уточнять Боб не захотел. Он оставил Роду адреса их родителей, благословил на прощание, и все трое двинулись к воротам.
Марджери не вернулась, и кухонный костер погас, но Роду было все равно: есть не хотелось. Чуть позже пришел Джимми (при прежнем распорядке это было бы уже после ланча), молча кивнул и сел рядом.
– Я был у ворот, – сказал он спустя какое-то время.
– И что там?
– Знаешь, многие удивляются, почему ты не пришел попрощаться.
– Они могли бы и сюда прийти.
– Да, могли. Но прошел слух, что ты не одобряешь… Возможно, им было стыдно.
– Я не одобряю? – Род через силу рассмеялся. – Да мне совершенно наплевать, сколько городских неженок отправились к своим мамочкам. Страна у нас свободная. – Он взглянул на Джима в упор. – Сколько осталось?
– Э-э-э… я не уверен.
– Я знаешь что подумал? Если нас останется совсем мало, мы опять можем перебраться в пещеру. Будем там спать. Пока не появятся новые колонисты.
– Может быть.
– Ну что ты такой мрачный? Даже если останемся только мы с тобой да Джекки с Кэрол, будет не хуже, чем в самом начале. И это лишь на время. Да и ребенок у вас теперь… Я чуть не забыл про своего крестника.
– Да, ребенок… – согласился Джимми.
– Что ты так расстраиваешься? Джим… ты, часом, не собрался на Землю?
Джимми встал:
– Джекки просила передать, что мы поступим, как по-твоему будет лучше.
Род обдумал сказанное.
– Ты имеешь в виду, что она хочет вернуться? Вы оба хотите?
– Род, мы по-прежнему партнеры. Но мне нужно думать о ребенке. Ты ведь понимаешь?
– Да. Понимаю.
– Тогда…
Род протянул ему руку:
– Удачи, Джим. И передай от меня привет Джекки.
– Она сама хотела попрощаться. И мальчика принести.
– Не надо. Кто-то мне когда-то говорил, что прощаться глупо. Увидимся еще.
– Ладно, Род. Пока. Береги себя.
– И ты тоже. Если увидишь Каролину, попроси ее подойти.
Каролина появилась не скоро, и Род догадался, что она была у ворот.
– Сколько нас осталось? – спросил Род прямо.
– Немного, – признала она.
– Сколько?
– Ты и я. И куча зевак.
– И больше никого?
– Я проверяла по списку. Что мы будем теперь делать, Родди?
– Какая разница? А ты сама не хочешь вернуться?
– Как скажешь, Родди. Ты же мэр.
– Мэр чего? Кэрол, ты хочешь вернуться?
– Я никогда об этом не думала, Родди. Я была счастлива здесь. Но…
– Но что?
– Города нет, детишек нет, и, если я захочу поступить в корпус Амазонок, у меня есть всего год, – выпалила она, потом добавила: – Но если ты останешься, я тоже останусь.
– Нет.
– Останусь!
– Нет. Но я хочу, чтобы ты, вернувшись, сделала одно дело…
– Что именно?
– Найди мою сестру Элен. Узнай, где она сейчас служит. Штурмовой капитан Элен Уокер. Запомнила? Передай ей, что у меня все в порядке… и скажи, что я просил помочь тебе поступить в Амазонки.
– Родди… но я не хочу возвращаться.
– Беги. А то они еще закроют ворота. И оставят тебя здесь.
– А ты?
– Нет. У меня еще дела. А ты беги. Только не прощайся. Просто беги.
– Ты на меня сердишься, Родди?
– Нет, конечно. Беги. Пожалуйста. А то я тоже расплачусь.
Каролина судорожно всхлипнула, обняла его, чмокнула в щеку и унеслась прочь. Род забрался в свою хижину и долго лежал лицом вниз. Потом наконец поднялся и принялся за уборку Каупертауна. Грязи и мусора было даже больше, чем в то утро, когда умер Грант.
Снова люди появились в поселении лишь во второй половине дня. Род увидел и услышал их задолго до того, как эти двое мужчин и женщина заметили его самого. Мужчины были одеты в городскую одежду, женщина – в шорты, рубашку и легкие сандалии. С копьем в руке Род вышел из хижины и спросил:
– Что вам здесь нужно?
Женщина взвизгнула от неожиданности, затем пригляделась и сказала:
– Бесподобно!
Один из мужчин нес тяжелую сумку на ремне и блок аппаратуры на треноге – Род сразу узнал мультифон, универсальную звуко-видео-запахо-и-прочее-записывающую систему, популярную у репортеров и исследователей. Мужчина молча поставил треногу на землю, подсоединил шнуры и склонился над шкалами настройки. Другой – пониже, рыжеволосый, с усиками – спросил:
– Это ты – Уокер? Тот самый, которого все зовут мэром?
– Да.
– «Космик» здесь еще не был?
– Кто?
– «Космик кинотс», разумеется. И никто не был? «Лайф-тайм спейс», например? Или «Галактические очерки»?
– Я не знаю, что вы имеете в виду. Тут с самого утра никого не было.
Незнакомец пошевелил усами и облегченно вздохнул:
– Вот это я и хотел узнать. Элли, давай впадай в транс. А ты, Мак, включай свой ящик.
– Минуту! – возмутился Род. – Кто вы такие и что вам здесь нужно?
– А? Я – Эванс из «Эмпайр энтерпрайз».
– Пулицеровская премия, – вставил оператор и вновь вернулся к своим приборам.
– Не без помощи Мака, разумеется, – торопливо добавил Эванс. – А эта леди – сама Элли Элленс.
Видимо, на лице Рода не отразилось должных чувств, и Эванс спросил:
– Ты что, о ней не слышал? Где ты был… Впрочем, понятно. Элли сейчас самый высокооплачиваемый сценарист мелодраматических постановок. Она вас так подаст, что каждая женщина – от зрителей «Внеземелья» до читателей «Лондон таймс» – будет рыдать, мучаясь от желания прижать вас к груди и утешить. Она – большой мастер своего дела.
Мисс Элленс этих дифирамбов, похоже, не слышала. Она бродила по поселению с отрешенным лицом и лишь изредка останавливалась потрогать что-то или разглядеть внимательнее.
– Здесь вы и устраивали ваши примитивные пляски? – спросила она, поворачиваясь к Роду.
– Что? Мы здесь танцевали кадриль. Раз в неделю.
– Кадриль… Нет, это мы заменим… – И она снова ушла в свой внутренний мир.
– Дело в том, парень, – продолжал Эванс, – что нам нужно не просто интервью. Этого материала мы набрали еще там, когда ваши ребята появились в «Эмигрантс-гэп». От них-то мы про тебя и узнали, все бросили и мигом сюда. Торговаться не собираюсь – можешь называть любую цену, но нам нужны эксклюзивные права на все сразу: новости, репортажи, коммерческое использование и так далее. А кроме того… – Эванс огляделся. – Консультации, когда прибудут актеры.
– Актеры?
– Ну конечно. Если бы у людей из службы эмиграционного контроля было хоть немного мозгов, они бы не выпустили вас отсюда, пока кто-нибудь не заснял все на пленку. Но с актерами получится даже лучше. Мне нужно, чтобы ты всегда был под рукой, а твою роль будет играть кто-нибудь еще…
– Стоп! – остановил его Род. – Кто-то из нас двоих, кажется, сошел с ума. Во-первых, мне не нужны никакие деньги.
– Как это? Ты что, уже подписал с кем-нибудь контракт? Этот охранник пропустил сюда кого-нибудь раньше нас?
– Какой охранник? Я никого не видел.
У Эванса словно от сердца отлегло.
– Ладно, мы, я надеюсь, договоримся. А охранника поставили, чтобы он никого не пускал за стену. Я уж было подумал, что он двурушничает. И ты мне только не говори, что тебе не нужны деньги, – это аморально.
– В самом деле не нужны. Мы здесь обходимся без денег.
– Понятно. Но ведь у тебя есть семья? А семьям всегда нужны деньги. Давай не будем мелочиться. Мы тебе заплатим по совести, и пусть они лежат себе в банке. Когда-нибудь пригодятся. Я только хочу, чтобы ты подписал с нами контракт.
– Не понимаю зачем.
– Тогда контрактное обязательство, – вставил Мак.
– Мм… да, верно, Мак. Давай так договоримся, парень. Ты просто пообещаешь не подписывать контракт ни с какой другой компанией. И за тобой по-прежнему остается право содрать с нас столько, сколько позволит совесть. Договорились? Пока всего лишь обязательство. Скажем, за тысячу плутонов, а?
– Я не собираюсь подписывать контрактов ни с какой другой компанией.
– Записал, Мак?
– Готово.
Эванс снова повернулся к Роду:
– Ты не возражаешь, если мы кое о чем тебя пока порасспросим? И сделаем несколько снимков, а?
– Ради бога. – Поведение их удивляло Рода и немного раздражало, но ему было до боли одиноко, а тут какая-никакая, а компания…
– Отлично! – Эванс принялся задавать вопросы, быстро и очень профессионально.
Спустя какое-то время Род обнаружил, что рассказывает даже больше, чем, казалось ему, знал. Потом Эванс спросил об опасных животных:
– Насколько я понимаю, это довольно серьезная угроза, да? Проблем много было?
– Нет, в общем-то, – ответил Род вполне искренне. – Не с животными. Больше было проблем с людьми, хотя тоже не очень много.
– По-твоему, эта планета станет первоклассной колонией?
– Конечно. Все, кто вернулся на Землю, просто сваляли дурака. Здесь ничуть не хуже, только планета и безопаснее, и богаче, и места тут хоть отбавляй. Через несколько лет… Слушайте!
– Что такое?
– А как получилось, что нас тут бросили? Предполагалось, что испытания продлятся всего десять дней.
– Тебе что, никто до сих пор не рассказал?
– Может быть, рассказали другим – там, у ворот. Но я ничего не слышал.
– Это все из-за сверхновой звезды. Дельта… э-э-э…
– Дельта-Гамма-один-тринадцать, – подсказал Мак.
– Вот-вот. Искривление пространственно-временного континуума или что-то в таком духе. Я, в общем-то, не математик.
– Флюксия, – снова вставил Мак.
– Ну да, что-то вроде этого. С тех самых пор вас и искали. Насколько я понимаю, волновой фронт нарушил настройку ворот во всем этом регионе. Кстати, парень, когда будешь возвращаться…
– Я не собираюсь.
– В любом случае, даже если надумаешь погостить на Земле, не подписывай отказ от претензий. Совет директоров компании пытается списать все это на Божью волю и снять с себя ответственность. Так что прислушайся к моему совету: ничего не подписывай. Дружеский совет, понятно?
– Спасибо. Но я не… Все равно спасибо.
– Как насчет снимков для репортажа на первую полосу?
– Мм… Хорошо.
– Копье, – напомнил Мак.
– Да, вроде бы у тебя было какое-то копье. Не возражаешь, если мы снимем тебя с копьем?
Род принес копье, и в этот момент к ним подошла «великая Элли».
– Бесподобно! – выдохнула она. – Я просто чувствую эту жизнь всеми фибрами своей души. Здесь очень хорошо видно, как тонка граница между человеком и зверем. Почти сотня образованных мальчиков и девочек сползают в каменный век, к неграмотности… Налет цивилизации тает… Воцаряется дикость… Просто чудесно!
– Эй, послушайте-ка! – рассерженно произнес Род. – У нас в Каупертауне все было не так! У нас была конституция, были законы, мы заботились о чистоте. У нас… – Род умолк, потому что мисс Элленс его даже не слышала.
– Первобытные ритуалы… – продолжала она с мечтательной томностью в голосе. – Деревенский шаман, невежественный и суеверный, один на один с природой… Примитивные обряды плодородия… – Она остановилась и уже совершенно деловым тоном обратилась к Маку: – Танцы будем снимать три раза: в чем-нибудь легком – для подписчиков канала «А», полностью одетыми – для семейного канала, и голыми – для канала «Б». Ясно?
– Ясно, – подтвердил Мак.
– Я составлю три различных комментария. Оно того стоит, – добавила мисс Элленс и снова погрузилась в транс.
– Постойте-ка! – запротестовал Род. – Если я правильно ее понял, тогда никаких снимков не будет – ни с актерами, ни без!
– Успокойся, – сказал Эванс. – Я же обещал, что ты будешь нашим консультантом. Элли свое дело знает, парень. Тебе, может, этого сразу не понять, но, чтобы добраться до настоящей истины, до глубокой истины, правду жизни нужно немного подкрасить. Ты сам увидишь.
– Но…
В этот момент к Роду подошел Мак:
– Постой спокойно.
Мак поднял руку к его лицу. Род замер и почувствовал легкие прикосновения кисточки.
– Эй! Что это такое?
– Грим. – Мак вернулся к своей аппаратуре.
– Немного боевой раскраски, – объяснил Эванс. – Нужно больше ярких цветов. Не волнуйся, краска легко смывается.
От удивления и обиды у Рода отвисла челюсть. Глядя на них, он невольно поднял копье.
– Снимай, Мак! – приказал Эванс.
– Готов, – спокойно ответил Мак.
Род с трудом подавил в себе ярость и, почувствовав наконец, что способен говорить спокойно, негромко произнес:
– Ну-ка, достань эту кассету и брось на землю. А потом убирайтесь отсюда к чертовой матери.
– Не волнуйся, – сказал Эванс. – Снимок мы пришлем – тебе понравится.
– Кассету! Или я разобью этот чертов ящик, а заодно и башку любому, кто попытается мне помешать. – Он нацелил копье в созвездие объективов.
Мак скользнул вперед и встал перед камерой, защищая ее собственным телом.
– Эй, посмотри-ка лучше сюда! – крикнул Эванс.
В руке у него был маленький, но довольно мощный пистолет, который он направил на Рода.
– Нам, парень, приходится бывать в самых разных местах, и мы всегда готовы к неожиданностям. Если ты повредишь камеру или заденешь кого-нибудь из нас, мы тебя до самой смерти по судам затаскаем. Прессе мешать – это, знаешь ли, дело серьезное. Публика имеет право на полную информацию. – Не оборачиваясь, он крикнул: – Элли! Мы отбываем!
– Я еще не готова, – ответила та, словно в забытьи. – Мне нужно насытиться этими…
– Некогда! Мы должны успеть к эфиру.
– Хорошо, – тут же ответила она деловым тоном.
Род позволил им уйти с пленкой, а когда они скрылись за стеной, вернулся в мэрию и сел у порога, обняв руками колени. Его буквально трясло.
Спустя какое-то время он взобрался по ступеням на стену, огляделся и увидел внизу охранника – тот поднял взгляд, но ничего не сказал. Ворота сомкнулись до маленького канала, но рядом стоял разгрузочный транспортер, а вплотную к стене примыкал энергетический барьер. Кто-то из техников копошился у пульта управления, установленного в кузове грузовика. Род решил, что скоро, видимо, прибудет большая партия эмигрантов. Вернувшись к себе, он приготовил в одиночестве ужин, хуже которого не ел, наверно, больше года, а затем отправился спать и долго еще слушал доносящиеся из джунглей вопли «Гранд-Опера».
– Есть кто дома?
Род проснулся мгновенно и понял, что уже утро, но, к сожалению, не все плохое осталось во сне.
– Кто там?
– Друг. – В дверь хижины просунул голову Б. П. Мэтсон. – Можешь убрать свою ногтечистку. Я безвреден.
– Мастер! – Род вскочил на ноги. – В смысле, доктор!
– Мастер, – поправил его Мэтсон. – У меня для тебя сюрприз.
Он отступил в сторону, и Род увидел свою сестру.
Спустя несколько минут Мэтсон сказал добродушным тоном:
– Если вы все-таки отпустите друг друга и перестанете шмыгать носом, мы сможем наконец поговорить по-человечески.
Род сделал шаг назад и еще раз взглянул на сестру:
– Слушай, а ты замечательно выглядишь, Элен! И вес сбросила.
Она была в штатском – зеленая накидка и шорты.
– Да, немного. Зато он теперь лучше распределен. А ты вырос, Род. Мой маленький брат превратился в мужчину.
– Как ты… – Род умолк, сраженный неожиданным подозрением. – Вы, часом, не уговаривать меня пришли? Если так, то можете не стараться.
– Нет-нет! – торопливо ответил Мэтсон. – Боже упаси! Но мы прослышали о твоих планах и решили навестить. Я встряхнул старые связи и получил пропуск. Формально я – представитель эмиграционной службы.
– Ого! Я ужасно рад вас видеть… Но, надеюсь, вы меня поняли?
– Конечно, о чем речь! – Мэтсон достал из кармана трубку, набил ее и раскурил. – Мне нравится твой выбор, Род. Я на Тангароа впервые.
– На чем?
– В смысле?.. А, на Тангароа. Если я не ошибаюсь, это имя полинезийской богини. А вы что, дали планете другое имя?
Род засмеялся:
– Сказать по правде, до этого дело как-то не дошло. Мы просто… жили тут, и все.
Мэтсон кивнул:
– Было бы две планеты, тогда бы и имена понадобились. Однако здесь красиво, Род. И я смотрю, вы многого достигли.
– Еще немного, и мы зажили бы тут отлично, так нет же, взяли и выдернули из-под нас ковер, – с горечью в голосе произнес Род, затем пожал плечами. – Хотите, покажу вам поселение?
– Конечно.
– Отлично. Пойдем, Элен. Ой, подождите, я же еще не завтракал. А как вы?
– Вообще-то, когда мы проходили ворота, время в «Эмигрантс-гэп» приближалось к ланчу. Я бы перекусил. А ты, Элен?
– Да, пожалуй.
Род покопался в припасах Марджери, но окорок, от которого он отрезал на ужин, был, мягко говоря, уже не самого лучшего качества. Род передал его Мэтсону.
– С душком?
Мэтсон принюхался:
– Немного. Впрочем, если ты будешь есть, я тоже не возражаю.
– Мы должны были идти вчера на охоту, но тут много чего произошло. – Род на секунду задумался. – Посидите здесь. Я сейчас принесу копченое мясо.
Он взбежал по тропе в пещеру, выбрал копченый бок и несколько полосок засоленного мяса, а Мэтсон к его возвращению уже развел огонь. Кроме мяса, Род предложить ничего не мог – за фруктами днем раньше тоже никто не ходил, – и ему невольно подумалось, что завтракали его гости, должно быть, совсем по-другому.
Однако он справился со своим смущением, когда дело дошло до демонстрации достижений поселенцев: гончарный круг, ткацкий станок Сью с незаконченным куском ткани, водопровод и непрерывный душ, металлические предметы, что изготовили Арт и Дуг.
– Я мог бы отвести вас к плавильне, но бог с ней, а то нарвемся еще на какую-нибудь тварь.
– Брось, Род. Я же не городской мальчишка. Да и сестра твоя тоже может за себя постоять.
Род покачал головой:
– Я эти места знаю, а вы – нет. Мне туда сбегать – раз плюнуть, а вам придется пробираться медленно и осторожно, потому что я могу не уследить сразу за двоими.
Мэтсон кивнул:
– Видимо, ты прав. Странно, конечно, когда один из моих учеников проявляет обо мне такую заботу; но ты прав. Мы здесь новички.
Род показал им ловушки для стоборов и рассказал о бешеных ежегодных миграциях.
– Стоборы лезут через эти дыры и падают в ямы, а все другие животные текут мимо стены – беспрерывный поток, как на автостраде.
– Саморегулирующаяся природная катастрофа, – заметил Мэтсон.
– Что?.. Да, мы тоже поняли. Циклическое восстановление природного баланса. Если бы у нас была такая возможность, мы каждый сухой сезон могли бы переправлять на Землю тысячи тонн мяса. – Род задумался. – Может быть, мы этим и займемся.
– Возможно.
– До сих пор от этих миграций только забот прибавлялось. Особенно стоборы досаждали – я вам покажу их там, на поле… О! – Род на мгновение умолк. – Это и в самом деле стоборы, а? Такие маленькие хищники с тяжелыми мордами? Размером с кота, но свирепые и настырные.
– А почему ты меня спрашиваешь?
– Вы же нас предупреждали о стоборах. Все классы получили предупреждение.
– Видимо, это стоборы и есть, – признал Мэтсон, – но я тогда понятия не имел, как они выглядят.
– В смысле?
– Род, на каждой планете есть свои стоборы, только везде разные. Иногда – несколько. – Он остановился и выбил трубку. – Помнишь, я вам говорил, что каждая планета в Галактике имеет свои особые опасности?
– Да…
– Да. Но для вас это было лишь фразой. А чтобы остаться в живых, вы должны были бояться чего-то конкретного, того, что скрывается за этой фразой. Потому мы и облекали опасность в конкретную форму. Но не сказали вам, в какую именно. Мы проворачиваем этот фокус каждый год, и каждый раз по-разному. А цель тут одна – предупредить вас, что непознанное и опасное может крыться где угодно, и заронить эту мысль – нет, не в голову, а в самое сердце.
– А, чтоб я… Значит, никаких стоборов не было?
– Как же не было? А ловушки вы для кого понаставили?
Когда они вернулись к хижине, Мэтсон сел на землю и сказал:
– У нас осталось не так много времени.
– Я понимаю. Сейчас… – Род зашел в хижину и вернулся к ним, прихватив «Леди Макбет». – Твой нож, сестренка. Он мне не один раз спасал жизнь. Спасибо.
Элен взяла нож, потрогала пальцем лезвие, взвесила его на ладони и взглянула поверх головы Рода. Сверкнув сталью, нож пронесся в воздухе и – буммм! – воткнулся в угловой столб. Элен выдернула его и вернула Роду.
– Оставь. Пусть он и впредь служит тебе верой и правдой.
– Но он и так был у меня слишком долго.
– Я тебя прошу. Зная, что «Леди Макбет» в случае чего за тобой присмотрит, я буду чувствовать себя спокойнее. И потом, нож мне сейчас не особенно нужен.
– Как так? Почему?
– Потому что теперь она моя жена, – ответил Мэтсон.
У Рода отвисла челюсть. Сестра заметила выражение его лица и спросила:
– В чем дело, Родди? Ты не рад за нас?
– А? Что ты! Конечно рад! Это… – Он покопался в памяти и извлек оттуда ритуальное благословение: – Дай бог вам единства и счастья! И пусть союз ваш будет плодотворным!
– Ну тогда подойди и поцелуй меня.
Род поцеловал сестру и пожал руку Мастеру. Видимо, это нормально, думал он, только… сколько же им сейчас? Сестре, должно быть, за тридцать, а Мастер уже совсем старик: ему никак не меньше сорока.
Вроде бы и поздно уже…
Но Род изо всех сил старался убедить их, что целиком одобряет это решение. В конце концов, если два человека, у которых жизнь осталась позади, хотят компании друг друга, это, наверно, даже хорошо.
– Как ты теперь понимаешь, – сказал Мастер, – у меня было сразу две причины искать вас. Во-первых, потерять целый класс – дело нешуточное. Я уже не преподаю, но все равно досадно. А во-вторых, один из потерявшихся мой родственник – даже как-то неловко.
– Вы оставили преподавание?
– Да. Не сошелся с советом директоров во взглядах на школьную политику. Скоро я поведу группу на новую колонию, и на этот раз мы с твоей сестрой собираемся осесть, обзавестись хозяйством и построить ферму. – Мэтсон бросил на него короткий взгляд. – Тебя это, часом, не заинтересует? А то нам как раз нужен опытный лейтенант.
– Спасибо. Но я же говорил, что мое место здесь. А куда вы собираетесь?
– На Территу. Это в направлении Гиад. Отличное место – дерут за него по высшему разряду и без всяких скидок.
Род пожал плечами:
– Тогда мне все равно ничего не светит.
– В качестве моего лейтенанта ты был бы освобожден от платежа. Впрочем, не буду тащить тебя силком. Просто предложил тебе шанс. Сам знаешь, нам с твоей сестрой еще долго жить вместе.
Род взглянул на Элен:
– Извини.
– Ладно, Родди. Мы понимаем: у тебя своя жизнь.
– М-да. – Мэтсон глубоко затянулся и продолжил: – Однако, как твой новоявленный зять и бывший учитель, я должен упомянуть еще кое о чем. Не думай, пожалуйста, что я тебя уговариваю, но буду признателен, если ты внимательно выслушаешь. Ладно?
– Хорошо… Согласен.
– Планета здесь, конечно, отличная. Но ты можешь вернуться на Землю, чтобы доучиться, приобрести квалификацию, профессиональный статус. Если откажешься возвращаться сейчас, ты останешься здесь навсегда. Тебе уже не удастся повидать остальное Внеземелье. Позже тебя уже не пустят назад бесплатно. А вот хороший профессионал где только не бывает, перед ним открыты все миры. Мы с твоей сестрой были уже на пятидесяти планетах… Я понимаю, что в школу сейчас совсем не тянет: ты уже мужчина и тебе нелегко будет в мальчишечьих башмаках. Но… – Мэтсон повел рукой в сторону поселения. – Все это не прошло даром. Ты вполне можешь пропустить некоторые предметы и получить зачет за полевую практику. Кроме того, у меня есть кое-какие связи в Центральном техническом… А?
Род долго сидел с каменным лицом, потом наконец покачал головой.
– Ладно, – сказал Мэтсон. – На нет и суда нет.
– Подождите. Дайте мне объяснить. – Род пытался сообразить, как передать свои чувства, но ничего не шло в голову, и он лишь удрученно произнес: – Нет… Это я так…
Мэтсон молча курил, затем сказал:
– Ты был здесь лидером.
– Мэром, – поправил Род. – Мэром Каупертауна. Но теперь именно «был».
– Ты им и остался. Население – один человек, но ты по-прежнему мэр. И даже эти бюрократы в эмиграционной службе не станут спорить, что вы доказали свое право на эту землю. Формально у вас автономная колония. Я слышал, что ты так Сэнсому и заявил. – Мэтсон улыбнулся. – Однако ты остался один, а человек не может жить один. Во всяком случае, жить и не одичать.
– Да, но ведь эту планету скоро начнут заселять?
– Наверняка. Возможно, пятьдесят тысяч уже в этом году и в четыре раза больше за два последующих. Но, Род, ты станешь просто частичкой большой толпы. У них будут свои лидеры.
– А мне вовсе не обязательно оставаться мэром. Я просто не хочу покидать Каупертаун.
– Род, Каупертаун останется в истории – так же, как Плимут-Рок, Ботани-Бэй и колония Дэйкина. Жители Тангароа, без сомнения, сохранят поселение как исторический памятник. Останешься ты или нет… Я не пытаюсь тебя убедить, просто высказываю свои предположения. – Мэтсон поднялся на ноги. – Ладно, Элен, нам, пожалуй, пора.
– Да, дорогой. – Элен взялась за протянутую руку и тоже встала.
– Подождите! – не удержался Род. – Мастер… Элен… Я знаю, что поступаю глупо. Знаю, что все кончено… Город, наше поселение… Но я не могу вернуться. Хотел бы, но не могу.
Мэтсон кивнул:
– Я тебя понимаю.
– Странно. Я сам себя не понимаю.
– Просто со мной такое уже было. В каждом из нас, Род, живет и желание вернуться, и понимание, что это уже невозможно. А ты к тому же в том возрасте, когда этот конфликт воспринимается особенно болезненно. Ты оказался в такой ситуации, когда кризис вдвое острей. Ты – не перебивай меня, – ты был здесь мужчиной, старейшиной племени, вожаком стаи. Именно поэтому остальные вернулись, а ты нет… Подожди, дай мне закончить! Я говорил, что, вернувшись и став обычным подростком, ты, возможно, устроился бы совсем неплохо, но для тебя сама эта мысль невыносима. Я понимаю. Гораздо легче было бы вновь стать ребенком. Дети – другая раса, и взрослые ведут себя с ними соответственно. А подростки – они не дети и не взрослые. Их осаждают невозможные, неразрешимые, трагические проблемы всех маргинальных культур. Они – ничьи, они – граждане второго сорта, они экономически и социально не устроены. Это трудное время, и я не осуждаю тебя за то, что ты не хочешь в него возвращаться. Просто я считаю, что оно того стоит. Но ведь ты был властелином мира, а сдавать после этого курсовые или вытирать ноги, когда тебе на это указывают, видимо, очень нелегко. Так что удачи! Идем, дорогая?
– Мастер, – сказала Элен, – ты так и не сообщил ему…
– Это не имеет отношения к делу. Было бы просто нечестно давить на него таким образом.
– Одно слово – мужчины! Боже, как я рада, что я женщина!
– А я как рад! – улыбнулся Мэтсон.
– Я не это имела в виду. Носитесь вы со своей логикой… Я ему скажу.
– На твоей совести будет.
– Что еще ты собираешься мне сказать? – потребовал Род.
– Она хотела сказать, – ответил за нее Мэтсон, – что твои родители уже дома.
– Как?
– Вот так, Родди. Они вышли из стасисного поля неделю назад, а сегодня папа вернулся с операции. Ему уже лучше. Но мы ничего про тебя не говорили. Просто не знали, что сказать.
Факты оказались предельно просты, хотя Роду верилось в них с трудом. Медицина добилась нужных результатов не за двадцать лет, а всего за два. Мистера Уокера извлекли из темпоральной камеры, прооперировали и вернули миру живым и здоровым. Элен еще за несколько месяцев до этого знала, что такой исход вполне вероятен, но лечащий врач отца дал свое согласие на операцию лишь тогда, когда у него появилась стопроцентная уверенность в успехе. И только по чистому совпадению Тангароа нашли примерно в то же время. Для Рода же оба события явились полной неожиданностью: он давно считал родителей умершими.
– Ладно, дорогая, – строго сказал Мэтсон, – теперь, когда ты его совершенно ошарашила этой новостью, мы можем идти?
– Да. Но я просто должна была сообщить Роду о родителях.
Элен поцеловала его и повернулась к мужу. Они двинулись к стене, а Род смотрел им вслед, мучительно размышляя, что делать, и не в силах принять решение. Затем он вдруг вскочил и крикнул:
– Подождите! Я с вами!
– Отлично, – откликнулся Мэтсон и, повернувшись к жене здоровым глазом, с удовлетворенным видом опустил веко – вроде как подмигнул, но едва заметно. – Если ты уверен, то я помогу тебе собрать вещи.
– У меня нет никаких вещей! Пошли!
Род задержался всего на несколько минут – только чтобы выпустить из загона животных.
Глава 16 Бесконечная дорога
Мэтсон быстро вывел Рода через ворота в «Эмигрантс-гэп», попутно спас от увечий одного назойливого чиновника, который приставал к Роду с психологическим тестированием, и проследил, чтобы он не подписывал никаких документов с отказом от претензий. Затем отвел его мыться, стричься, бриться, раздобыл приличную одежду и только тогда явил планете Земля. Однако у ворот «Кайбаб» он оставил их вдвоем с сестрой.
– Мне нужно показаться на клубном обеде, так что у вас будет возможность пообщаться семьей, вчетвером. Я появлюсь около девяти, дорогая. Пока, Род. Увидимся. – Мэтсон поцеловал жену и удалился.
– Папа знает, что я возвращаюсь?
Элен ответила не сразу.
– Да, знает. Пока Мастер приводил тебя в порядок, я связалась с домом… Только помни, Род, папа был болен, и для него прошло всего две недели.
– Всего две?
Прожив столько лет бок о бок с действующими аномалиями Рамсботхэма, Род тем не менее всегда воспринимал их временной аспект несколько недоверчиво, хотя прыжки с планеты на планету отнюдь не казались ему чем-то необычным. Кроме того, он чувствовал себя очень неуютно и сам не понимал почему. В действительности все объяснялось приступом неосознанной боязни перед огромными толпами людей. Мэтсоны предвидели это, но не стали предупреждать, чтобы не заострять внимание и не навредить еще больше.
Однако прогулка через лес по дороге к дому пошла ему на пользу. Привычные опасения, что за каждым кустом может скрываться хищник, и подсознательное стремление держаться поближе к деревьям настраивали мысли на знакомый лад. Домой Род добрался почти в радостном настроении, даже не осознав, насколько испугал его людской водоворот и успокоили несуществующие опасности пригородного лесного массива.
Отец загорел и выглядел вполне здоровым, но казался меньше ростом и у´же в плечах. Он обнял сына, мама поцеловала его и расплакалась.
– Хорошо, что ты вернулся домой, сынок. Насколько я понимаю, тебе несладко пришлось.
– Я тоже рад, папа.
– Все-таки, на мой взгляд, эти экзамены слишком строги. Слишком.
Род попытался было объяснить, что здесь дело не в экзамене, что не так уж им пришлось туго, что Каупертаун – вернее, Тангароа – на самом деле далеко не такой опасный мир, но сбился. Его здорово смущало присутствие «тетушки» Норы Пискоут, в действительности никакой не родственницы, а подруги детства его матери. Кроме того, отец почти не слушал.
Зато вовсю слушала миссис Пискоут. И глядела на него в упор своими маленькими глазками, словно проклюнувшимися среди рыхлых складок кожи на лице.
– Ну конечно же, Родерик, я сразу поняла, что это не твой снимок.
– Что? – спросил отец. – Какой снимок?
– Да тот дикарь, где под фотографией стояла фамилия Родди. Вы ее, должно быть, уже видели: ее и в «Новостях» напечатали, и в «Имперском часе» уже показывали. Но я сразу поняла, что это не он. Я еще Джозефу сказала: «Смотри, Джозеф, это совсем не Род Уокер; тут какая-то подделка».
– Видимо, я ее пропустил. Как вы знаете, я…
– Я вам ее пришлю – специально вырезала. Но я знала, что это подделка. Ужас просто! Огромный голый дикарь с острыми зубами и жуткой ухмылкой; вся физиономия в боевой раскраске, а в руке – длинное копье. Я сразу сказала Джозефу…
– Как вы знаете, Нора, я только сегодня утром вернулся из больницы. Род, надо думать, твоей фотографии все-таки не было в прессе?
– Э-э-э… и да и нет. Возможно.
– Я тебя не понимаю. С чего бы им помещать твое фото в «Новостях»?
– Да так просто. Явился какой-то тип с камерой и снял.
– Значит, фото все-таки было?
– Да. – Род заметил, что «тетушка» Нора пялится на него во все глаза. – Но это все равно подделка или вроде того.
– Ничего не понимаю.
– Ну пожалуйста, патер, – вмешалась Элен. – Род здорово устал, а это дело может и подождать.
– Видишь ли, папа, они просто загримировали меня, когда я… э-э-э… отвлекся… – Род понял, что несет какую-то чушь.
– Значит, это твой снимок? – воскликнула «тетушка» Нора.
– Я не хочу больше говорить на эту тему.
– Может, оно и к лучшему, – согласился мистер Уокер несколько удивленно.
Однако миссис Пискоут на этом не успокоилась.
– М-да, я полагаю, в таких далеких местах может произойти все, что угодно. Из той затравки, которую дали в «Имперском часе», у меня сложилось впечатление, что у вас там происходили очень странные вещи. И не все из них приличные. – Миссис Пискоут посмотрела на Рода с вызовом, но тот промолчал, и она продолжила: – Просто не понимаю, о чем вы думали, когда позволили мальчику участвовать в таком деле. Мой отец всегда говорил: если бы Господь желал, чтобы мы пользовались этими воротами вместо космических кораблей, Он бы сам наделал в небе дырок.
– Миссис Пискоут, – резко спросила Элен, – с чего это вы вдруг решили, что космические корабли естественнее, чем пространственные ворота?
– Ай-ай-ай, Элен Уокер… Я всю жизнь была для тебя «тетей Норой»! А теперь вдруг «миссис Пискоут»…
Элен пожала плечами:
– Кстати, моя фамилия теперь не Уокер, а Мэтсон, как вам прекрасно известно.
Миссис Уокер вмешалась в разговор и совершенно невинным тоном спросила, не останется ли миссис Пискоут пообедать с ними.
– Да, Нора, может, вы присоединитесь к нам под Лампой Мира? – добавил мистер Уокер.
Род сосчитал про себя до десяти. Но миссис Пискоут заявила, что она, мол, просто уверена, что им хочется побыть в узком семейном кругу и очень многое обговорить. Мистер Уокер не стал ее убеждать.
Во время ритуала Род успокоился, но все равно сбивался, путался и один раз пропустил свою реплику, отчего за столом на секунду воцарилось неловкое молчание. Обед был изумительный, только порции показались Роду слишком маленькими, и он решил, что на Земле, видимо, очень жесткое рационирование. Однако все излучали счастье, и он сам тоже.
– Жаль, конечно, что все так вышло, – сказал отец. – Видимо, тебе придется теперь повторить семестр.
– Напротив, патер, – вмешалась Элен. – Мастер уверен, что Род сможет поступить в Центральный технический без экзаменов.
– В самом деле? В мои годы требования там были жестче.
– Вся их группа получит особые дипломы. То, чему они научились, не преподают ни в одной школе.
Заметив, что отец готов ввязаться в спор, Род решил переменить тему.
– Кстати, сестренка, я только что вспомнил. Я ведь думал, ты еще служишь, и дал одной девушке твои координаты. Она хотела поступить в корпус Амазонок. Ты еще можешь помочь ей?
– Я могу помочь ей советами и, может быть, подготовить к экзаменам. Это для тебя важно?
– Да, пожалуй. И она – идеальный офицерский материал. Крупная – даже больше тебя, – но чем-то на тебя похожа. Умна, как и ты, почти гений, и всегда в отличном настроении. Сильная, стремительная и буквально смертоносная, когда этого требуют обстоятельства. Мгновенная смерть, откуда ни зайди…
– Родерик… – Отец бросил взгляд на Лампу.
– Э-э-э… Да, извини, папа. Я просто пытался описать ее поподробней.
– Ладно. Но с каких пор ты начал есть мясо руками?
Род бросил кусок в тарелку и залился краской:
– Извини. У нас там не было вилок.
Элен рассмеялась:
– Брось, Род, не смущайся. Это же совершенно естественно, патер. Когда наши девушки подают в отставку, мы всегда назначаем им курс переориентации – чтобы подготовить к опасностям, подстерегающим в мирной жизни. А пальцы, кстати, появились раньше вилок.
– Без сомнения… И если уж мы упомянули переориентацию, есть одно дело, дочь, которое нужно решить, прежде чем наша семья вернется к старому образу жизни.
– Ты имеешь в виду…
– Да. Я имею в виду передачу опекунства. Теперь, когда я чудесным образом выздоровел, мне положено снова взять на себя родительские обязанности.
Род даже не сразу сообразил, что говорят о нем. Опекунство? Да, верно, ведь сестра назначена его опекуном… Но какое это имеет значение?
– Видимо, да, патер, – медленно произнесла Элен. – Если Родди согласен.
– Э-э-э… По-твоему, это тоже следует учитывать? Твой муж вряд ли захочет брать на себя ответственность за молодого парня. И, кроме того, это моя обязанность и моя привилегия.
На лице у Элен появилось упрямое выражение.
– Какая разница, папа? – сказал Род. – Мне ведь все равно учиться в колледже. Да и лет мне уже достаточно – я скоро получу право голоса.
– Как? Родди! – недоуменно взглянула на него мать.
– Не так уж скоро. Три года – это все-таки срок немалый, – сказал мистер Уокер.
– Какие три года, папа? Я уже в январе стану совершеннолетним!
Миссис Уокер прижала ладонь к губам:
– Джером… мы опять забыли о разнице во времени… Боже, мальчик мой…
Мистер Уокер обвел семью ошарашенным взглядом, пробормотал что-то о том, «как трудно привыкнуть», и уткнулся в свою тарелку. Потом снова взглянул на сына.
– Извини, Род. Но все-таки, пока ты не достиг совершеннолетия, я должен выполнять свои обязанности. Мне, например, совсем не хотелось бы, чтобы, учась в колледже, ты жил где-то на стороне.
– Почему это?
– Видишь ли… Я чувствую, что мы несколько отдалились друг от друга, и меня это беспокоит. Взять, к примеру, эту девушку, которую ты охарактеризовал в столь необычных выражениях. Правильно ли я понял, что она была твоей… э-э-э… твоим близким другом?
Род почувствовал себя немного неловко.
– Она была моим городским управляющим.
– Твоим кем?
– Моим старшим помощником. Начальником охраны, шефом полиции, называйте это как хотите. Она вообще все делала. Даже охотилась, но это уже потому, что ей просто нравилось охотиться. Кэрол… Короче, ей в любой ситуации цены нет.
– Родерик, ты, часом, не увлекся этой девушкой?
– Я? Ни в коем случае. Она для меня была скорее как старшая сестра. У нее, конечно, были отношения с кем-то из парней, но это все быстро проходило.
– Ну что ж, я рад, что у вас не возникло серьезного интереса друг к другу. На мой взгляд, это не самая лучшая компания для молодого человека.
– Ты сам не понимаешь, что говоришь, папа.
– Возможно. Я разберусь. Но ты что-то говорил насчет «городского управляющего»… А кем тогда был ты сам?
– Я, – гордо заявил Род, – был мэром Каупертауна.
Отец бросил на него пристальный взгляд и покачал головой:
– Мы на эту тему еще поговорим. Возможно, тебе необходима квалифицированная медицинская помощь. – Он перевел взгляд на Элен и добавил: – Передачу опекунства мы обсудим завтра. Я чувствую, мне предстоит немало хлопот.
– Только если Родди согласен, – сказала Элен твердо, глядя отцу в глаза.
– Что это значит?
– По документам опекунство передано мне безвозвратно. Или он согласится, или опекунство останется за мной!
Ответ дочери привел мистера Уокера в полное замешательство. Миссис Уокер сидела чуть не плача. Род встал и вышел из комнаты – Лампа Мира еще горела, и такое случилось впервые за всю историю их семьи. Отец крикнул что-то ему вслед, но Род не обернулся.
У себя в комнате он обнаружил Мэтсона. Тот сидел и читал, попыхивая трубкой.
– Я перекусил в клубе и тихо пробрался прямо сюда, – объяснил он и, внимательно посмотрев на Рода, добавил: – Я же говорил тебе, что придется туго. Но надо перетерпеть, сынок, надо перетерпеть.
– Это просто невыносимо!
– Надо перетерпеть.
Как нередко бывало раньше и как будет еще много раз, в «Эмигрантс-гэп» выстроились один за другим прочные, надежные фургоны. Ворота еще не отрегулировали, и возницы собрались у небольшой палатки под складками каменной туники статуи Свободы. Пили кофе и перебрасывались шуточками, скрашивая нервное ожидание. Там же стоял и профессиональный капитан поселенцев, стройный, скромной наружности молодой человек с глубокими морщинами на лице – от яркого солнца, от смеха и, может быть, от забот. Однако сейчас он казался совсем беззаботным: как и все, улыбался и пил кофе, поделив бублик пополам с маленьким мальчишкой. На нем была куртка из оленьей кожи с бахромой – в подражание очень древнему стилю. Небольшая бородка и довольно длинные волосы дополняли портрет. Его пегий низкорослый конь с брошенными на седло поводьями терпеливо стоял неподалеку. Рядом с седлом, слева, висел чехол с охотничьей винтовкой, но больше никакого огнестрельного оружия у капитана не было – лишь два ножа на поясе, слева и справа.
Взвыла сирена, и голос из динамика над палаткой Армии спасения возвестил:
– Капитан Уокер, приготовиться у ворот номер четыре!
Род взглянул в сторону диспетчерской, махнул рукой и крикнул:
– Рассчитайсь!
Затем снова повернулся к Джимми и Жаклин:
– Передайте Кэрол от меня привет. Жаль, что ей не удалось вырваться в увольнение. Но мы еще увидимся.
– Возможно, даже скорее, чем ты думаешь, – подтвердил Джим. – Моя фирма будет бороться за этот контракт.
– Твоя фирма? С каких это пор ты стал такой важный? Джекки, его что, уже приняли в полноправные партнеры?
– Нет еще, – спокойно сказала Жаклин, – но я не сомневаюсь, что примут, как только его назначат в коллегию адвокатов по внеземным делам. Поцелуй дядю Рода, Гранти.
– Не хочу, – твердо ответил мальчишка.
– Весь в отца, – гордо прокомментировал Джим. – Целуется только с женщинами.
Род услышал, что перекличка возвращается, и вскочил в седло.
– Счастливо, ребята!
Перекличка закончилась громким «Первый!» из головы колонны.
– Приготовились! – Род поднял руку и взглянул через открывшиеся ворота на заснеженные вершины гор, вознесшихся у горизонта над бескрайними прериями. Ноздри его затрепетали от возбуждения.
Над воротами вспыхнул зеленый свет. Род махнул рукой и, крикнув: «Тронулись!», на мгновение сжал коленями бока своего скакуна. Пегий конь рванулся вперед, проскочил перед ведущим фургоном, и капитан Уокер отправился в путь.
Есть скафандр – готов путешествовать
Посвящается Гарри и Барбаре Стайн
Глава 1
У меня есть космический скафандр! Космический! Настоящий!
А это история о том, как я им обзавелся и через что в нем прошел.
– Пап, – сказал я однажды, – я хочу слетать на Луну.
– Валяй, – ответил отец и вновь уткнулся в книжку.
Он опять перечитывал «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома К. Джерома. Он ее, ей-богу, уже наизусть выучил.
Я уточнил:
– Пап! Я серьезно.
На сей раз он заложил книжку пальцем и невозмутимо произнес:
– Я же сказал: «Валяй!» Отправляйся.
– Ага… но как?
– Как? – Он, кажется, слегка удивился. – Ну, это уж ты сам думай, Клиффорд.
Вот такой у меня папа. Когда я сказал ему, что хочу купить велик, он точно так же буркнул, даже не взглянув на меня: «Валяй», и я отправился в гостиную, чтобы взять из корзинки денег на велосипед.
Но там оказалось всего-то одиннадцать долларов и сорок три цента, и велосипед мне достался примерно через тысячу миль скошенных газонов. С папой говорить на тему денег бесполезно, потому что если уж в корзине их нет – то нигде нет. Папа не связывался с банками; деньги складывались в корзинку, да рядышком еще стояла одна – с надписью «Дядя Сэм». Ее папа раз в год опорожнял и все содержимое отправлял по почте правительству. Службу внутренних доходов этой манерой он просто доводил до бешенства, и однажды она прислала своего человека, чтобы разобраться.
Вскоре чиновник ошалел.
– Доктор Рассел… нам, конечно, известны ваши былые заслуги… но это ведь не основание пренебрегать налоговой отчетностью!
– Да я и не пренебрегаю, – ответил папа. – Все тут. – Он постучал себя по лбу.
– По закону положено – в письменной форме.
– Еще чего! – хмыкнул папа. – Закон, кстати, не требует, чтобы я был грамотным. Кофе?
Посетитель уговаривал расплачиваться чеками или по безналичному расчету. Папа прочел ему надпись на долларовой купюре: «Является законным платежным средством по всем долгам, общественным и частным».
Вконец отчаявшись извлечь хоть какой-то прок из своего визита, чиновник убедительно попросил папу не заполнять графу «род занятий» словом «шпион».
– А почему нельзя?
– Что значит – почему? Вы же не шпион – так людей-то не смущайте.
– А ФБР вы запрашивали?
– Э-э-э… нет.
– Впрочем, там все равно не ответят. Но вы были так любезны, что я, пожалуй, буду писать «безработный шпион». Устроит?
Налоговый инспектор чуть не забыл свой портфель. С папой спорить бесполезно, он за свои слова отвечает и ни при каких обстоятельствах не идет на попятный.
И когда он сказал, что на Луну я лететь могу, а как – дело мое, именно это и имелось в виду. Я могу отправляться хоть завтра, если меня возьмут на корабль.
Впрочем, отец задумчиво добавил:
– Сынок, на Луну можно попасть не единственным путем. Испытай все возможности… Вот как в этой книжке. Нужно открыть банку ананасов, а Гаррис забыл открывалку в Лондоне. И они пробуют разные способы.
Он принялся увлеченно цитировать, а я улизнул – я слышал этот кусок раз пятьсот. Ну ладно, три сотни.
Я отправился в сарай, где у меня была мастерская, и принялся размышлять об этих способах. Первый: поступить в Летную академию в Колорадо-Спрингс. При соблюдении ряда условий – что я поступлю, что я окончу, что меня возьмут в Космический корпус Федерации – есть некий шанс распределиться на Лунную базу. Или хотя бы на одну из орбитальных станций.
Еще вариант: выучиться на инженера, получить работу, связанную с реактивными двигателями, пробиться на такое место, откуда можно полететь на Луну… Десятки, а может, и сотни инженеров побывали на Луне, их там и сейчас полным-полно – электронщики, криогенщики, металлурги, специалисты по керамике, по кондиционированию воздуха – ну и, само собой, ракетчики.
Впрочем… из миллиона инженеров на Луну попадает горстка. Н-да… В детстве мне даже в «Почте», игре на поцелуи, редко удавалось поучаствовать.
Еще можно стать военным врачом (юристом, геологом, инженером-инструментальщиком…) и болтаться на Луне, причем за хорошую зарплату – если только ты сумел стать незаменимым. Мне на зарплату наплевать; но как достичь вершины в выбранной специальности?
И есть еще один незамысловатый способ – подкатить к билетной кассе тачку с деньгами. Правда, денег у меня было восемьдесят семь центов.
Но мысли о Луне меня не оставляли. Космосом в нашей школе бредила половина ребят, другая половина притворялась, что им все равно (шансов, мол, никаких!), да была еще горстка зануд, которые бы не покинули Землю ни за какие коврижки. Мы долго на эту тему дискутировали, и кое-кто объявил, что умрет, а слетает.
Я помалкивал, но тут «Американ экспресс» и «Кук и сын» предложили всем желающим лунный туризм! Я увидел их рекламу в «Нэшнл джиогрэфик» в стоматологической клинике, когда сидел в очереди на чистку зубов. В этот миг я стал совершенно иным человеком.
Мысль о том, что любой толстосум может просто выложить деньги на бочку и отправиться в круиз, была невыносима.
Я просто обязан лететь. И я не смогу заплатить – во всяком случае, в обозримое время, – так что не стоит и думать о деньгах. Что же сделать, чтобы меня отправили?
Все знают истории про парней, бедных, но честных, которые в финале всего добиваются, потому что они умнее всех в óкруге, а может, и в стране. Но это не про меня.
Среди выпускников я входил в первую четверть по успеваемости, но за это не дают стипендию в Массачусетском технологическом институте – во всяком случае, выпускникам Сентервиллской средней школы. Это факт – наша школа не из лучших. Посещать ее было интересно – мы чемпионы лиги по баскетболу, и наша группа заняла второе место в штате по кадрили, а по средам у нас танцы. То есть с традициями все в порядке.
А вот с учебой похуже.
Упор делается на то, что наш директор мистер Хэнли называет «подготовкой к жизни», а не на тригонометрию. Может, к жизни это и готовит – но уж точно не к Калифорнийскому техническому университету.
Я не сам дошел до этой мысли. В прошлом году притащил домой анкету для нашего группового социологического проекта «Семейная жизнь». Одним из вопросов было: «Как организован ваш семейный совет?»
За обедом я спросил:
– Пап, как организован наш семейный совет?
Мама сказала:
– Не мешай отцу, солнышко.
Но папа заинтересовался:
– А? Дай-ка сюда.
Он прочел анкету – и велел мне принести учебники. Дома у меня их не было, так что папа послал за ними в школу. К счастью, она была открыта, шли репетиции Осеннего бала. Папа редко командовал, но уж коли отдал приказ – умри, а исполни.
Программа в тот семестр у меня была отличная: обществоведение, коммерческая арифметика, практический английский (класс выбрал тему «Сочинение лозунгов», было очень весело), труд (мы мастерили декорации для бала) и физкультура – то есть в моем случае баскетбол; для основной команды я был низковат, но надежному запасному в выпускном классе дают рекомендацию в университетскую команду. В общем, в школе у меня все было нормально, и я это знал.
Папа прочел мои учебники за ночь; он вообще быстро читает. В анкете я написал, что у нас в семье неформальная демократия; это сошло. Все стали обсуждать, должен ли председатель совета ротироваться или избираться и каков правовой статус у дедушки, живущего в семье. Решили, что дедушка может входить в совет, но не может быть председателем. Потом мы сформировали подкомиссии по выработке конституции идеальной семьи, чтобы представить эту конституцию нашим семьям как результат исследований.
В школе несколько дней крутился папа, что меня беспокоило, – когда предки проявляют излишнюю активность, они явно что-то замышляют.
В субботу вечером папа позвал меня в кабинет. На столе у него возвышалась стопка учебников и полный учебный план Сентервиллской средней школы, от американских народных танцев до естествознания. На нем была размечена моя программа, и не только на текущий год, но и на два года вперед, как распланировали мы с моим классным руководителем.
Папа воззрился на меня невинным кузнечиком и ласково спросил:
– Кип, а в колледж ты поступать собираешься?
– Ха! Ну конечно, пап!
– Каким образом?
Я растерялся. Вообще-то, догадывался, что это стоит денег. И хотя бывало, конечно, что долларовые бумажки переполняли корзину, обычно ее содержимое можно было пересчитать очень быстро.
– Ну, не исключено, что я получу стипендию. Или буду подрабатывать.
Он кивнул:
– Не сомневаюсь… если захочешь. Денежные проблемы всегда решаемы, бояться их не надо. Но когда я спросил «каким образом?», я имел в виду вот это.
Он постучал по своему черепу.
Я просто обалдел.
– Но если я окончу школу, пап, – я же поступлю в вуз.
– Может быть, поступишь. В университет нашего штата, или в сельскохозяйственный колледж, или в педагогическое училище. А ты знаешь, Кип, что на первом курсе вылетает сорок процентов студентов?
– Я не вылечу!
– Может, и не вылетишь. Но скорее – вылетишь, если выберешь любую серьезную специальность: инженерное дело, естествознание или медицину. Ты вылетишь, если твоя подготовка ограничится вот этим. – Он потряс программой.
Я остолбенел.
– Но у нас отличная школа, пап. – Я попытался припомнить, что нам говорили на лекции Учительско-родительской ассоциации. – «Система преподавания основана на новейших научных разработках, одобрена психологами и…»
– …и обеспечивает шикарные зарплаты высококвалифицированным педагогическим кадрам. Учебные проекты выявляют практические проблемы человечества и ориентируют ребенка на жизнедеятельность в демократическом обществе, готовят его к решению жизненных проблем в сложных современных условиях. Прости, сынок; я разговаривал с мистером Хэнли, он простоватый человек и говорил без лукавства… Для достижения этих благородных целей мы тратим больше денег в расчете на одного учащегося, чем любой другой штат, кроме Калифорнии и Нью-Йорка.
– Ну… и что в этом плохого?
– Что такое абсолютный причастный оборот?
Я не ответил.
– Почему Ван Бюрен проиграл перевыборы? Как извлечь кубический корень из восьмидесяти семи?
Ван Бюрен когда-то был президентом, это все, что я про него помнил. Но на последний вопрос я ответил:
– Чтобы извлечь кубический корень, надо посмотреть таблицу в конце учебника.
Папа вздохнул.
– Сынок, ты что, думаешь, эту таблицу принес с неба архангел? – Он скорбно покачал головой. – Это я виноват, не ты. Мне бы раньше подумать… Но я полагал – раз ты любишь читать, быстро считаешь, умеешь работать руками, то с образованием у тебя все в порядке.
– А разве нет?
– Конечно нет. Кип, Сентервиллская средняя – замечательное заведение, его хорошо оборудовали, грамотно организовали, содержат в чистоте. Это не «школьные джунгли», и ученикам, по-видимому, все нравится. Но это, – папа со злостью хлопнул по программе, – болтовня! Мышиная возня! Трудотерапия для слабоумных!
Я не знал, что и сказать. Папа нахмурился, сел и выдал:
– По закону ты должен посещать школу до восемнадцати лет или сдать экстерном.
– Да, сэр.
– Ваша школа – пустая трата времени. В ней даже самая сложная программа не нагрузит твои мозги. Но иначе придется отослать тебя в другой город.
– Наверное, это кучу денег стоит.
Мое замечание он пропустил мимо ушей.
– Частные школы я не одобряю, мальчишка должен жить в семье. Конечно, в престижной частной школе где-нибудь на востоке тебя натаскают для поступления в Стэнфорд или Йель, да в любой из лучших университетов. Но там легко нанюхаться этих веяний – дурацких идей насчет денег, карьеры, модного портного… Я в свое время несколько лет избавлялся от этой дури. Мы с твоей матерью не случайно выбрали маленький городок, чтобы ты провел в нем детство.
Я вздохнул с облегчением.
– Вот ты хочешь поступать в колледж. Собираешься ли получить профессию? Или предпочтешь краткосрочные курсы по новейшим способам изготовления свечек из восковницы? Сынок, это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что хочешь. Но если намерен поступить в хороший университет и заниматься чем-нибудь стоящим, то мы должны решить, как лучше потратить следующие три года.
– Ну конечно, пап! Только в хороший…
– Скажешь, когда все обдумаешь. Спокойной ночи.
Я думал целую неделю. И начал понимать, что папа прав. Наш проект «Семейная жизнь» – чепуха. Что ребятишки знают о семейных проблемах? Да если на то пошло, что знает о них наша классная дама мисс Финчли, незамужняя и бездетная? Класс единодушно решил, что у каждого ребенка должна быть собственная комната и деньги на карманные расходы, «чтобы научиться с ними обращаться». Здорово, конечно, но… как быть с семьей Квинлан, где девять детей в доме из пяти комнат? Глупости все это.
Коммерческая арифметика была не такой ерундой, но все равно не стоила потраченного времени. В первую же неделю я прочел весь учебник, а потом только плевал в потолок.
Папа перевел мое внимание на алгебру, испанский язык, общее естествознание, английскую грамматику и риторику; от прежней программы только физкультуру и оставил. Но и теперь было нетрудно справляться с нагрузкой – в учебниках хватало воды.
Тогда папа завалил меня другими книгами и сказал:
– Клиффорд, ты бы давно знал все это, если бы не застрял в яслях для переростков. Усвоишь – сдашь вступительные экзамены в колледж. Может быть.
После этого папа от меня отстал. Как он и обещал, выбор был за мной. Я едва не завяз в книгах – они были трудные, не та легкоусвояемая кашка, которой кормили в школе. Если вы думаете, что самостоятельно учить латынь – плевое дело, то попробуйте этим заняться – и убедитесь, как глубоко заблуждались.
Я впал в отчаяние и чуть не опустил руки, но потом разозлился и втянулся. Вскоре обнаружил, что после латыни легче учится испанский и наоборот. Когда мисс Эрнандес, наша испанка, узнала, что я учу латынь, она взялась помогать. Я не только осилил Вергилия, но и по-испански стал говорить не хуже иного мексиканца.
Из математики наша школа предлагала только основы алгебры и планиметрию. Я самостоятельно прошел высшую алгебру, стереометрию и тригонометрию. Для поступления в колледж этого бы хватило, но математика затягивает почище семечек. Аналитическая геометрия куда труднее греческого языка, пока не разберешься, зато потом, если знаешь алгебру, все вдруг встает на свои места, и до конца учебника летишь как на крыльях. Полный отпад!
Потом дело дошло до дифференциального и интегрального исчислений, а когда я заинтересовался электроникой, понадобился векторный анализ. Единственным естественно-научным предметом у нас в школе было общее естествознание, и было оно воистину общим – на уровне воскресного приложения к газете. Но когда прочтешь что-то интересное по химии или физике, хочется заняться и этим. В нашем сарае я устроил фотохимическую лабораторию, электронный стенд и даже любительскую радиостанцию. Мама разнервничалась, когда от взрыва вылетели стекла и возник небольшой пожар, но папа остался невозмутим. Он только посоветовал не синтезировать взрывчатые вещества в деревянных строениях.
В выпускном классе я сдал экзамены по вступительной программе колледжа.
Именно в том году ранней весной я и заявил, что хочу полететь на Луну. Идея окончательно оформилась после объявления о туристских полетах, однако я «сдвинулся на космосе» много раньше – с тех пор, как стало известно, что Федеральный космический корпус возвел базу на Луне. А может, и еще раньше. Я поделился планами с папой; он мог что-нибудь посоветовать. Понимаете, папа всегда находил способ доводить дело до конца.
Когда я был маленьким, мы все время переезжали – из Вашингтона в Нью-Йорк, из Лос-Анджелеса еще куда-то – и жили обычно в гостиницах. Папа постоянно улетал по делам, а когда бывал дома, к нему потоком шли посетители; видел я его мало. Позже мы перебрались в Сентервилл, и он всегда сидел дома, погруженный в книгу или в работу за письменным столом. Если кто-то хотел с ним увидеться, то должен был приехать к нам.
Однажды, когда денежная корзина была пуста, папа сказал маме, что ожидается «августейший визит». В тот день я не отходил от родителей. Мне было восемь лет, и я никогда не встречал человека с королевской кровью в жилах. Вот прибыл гость, и я страшно разочаровался, не увидев на нем короны. Но на следующий день в корзине появились деньги, и я, совсем недавно прочитавший книжку «Маленький хромой принц»[12], решил, что августейшая особа приезжала инкогнито и вручила папе кошелек с золотом. Только через год я узнал, что папа подразумевал роялти – это плата за использование патента, или торговую марку, или авторских прав на книгу, и жизнь потеряла часть красок. Но тот гость, хоть и не был королем, считал, что может заставить папу делать то, чего хочет он, а не то, чего хочет папа.
– Доктор Рассел, я согласен – в Нью-Йорке ужасный климат. Но в ваших кабинетах будут кондиционеры.
– А также часы. Секретарши. И звукоизоляция.
– Все, что хотите, доктор.
– В том-то и дело, господин секретарь, что не хочу. В моем доме нет часов. Нет календарей. Когда-то у меня были большие деньги и большая язва; теперь у меня маленький доход и здоровый желудок. Я остаюсь здесь.
– Вы нужны нашему делу!
– Но не наоборот. Съешьте еще кусочек мясного пирога.
Папа не собирался лететь на Луну, и я должен был обойтись своими силами. Я обложился буклетами колледжей и начал поиск инженерных факультетов. У меня не было ни малейшего представления о том, как я буду платить за обучение или хотя бы проживание, – первой задачей было поступить на серьезный факультет с солидной репутацией.
Если провалюсь, можно будет пойти в летные войска, – глядишь, и удастся получить назначение на Луну. Не возьмут и в авиацию – попробую стать военным электронщиком. На Лунной базе пользуются радарами и астрофизической техникой. Так или иначе на Луну я попаду.
На следующее утро за завтраком папа спрятался за «Нью-Йорк таймс», а мама читала «Геральд трибьюн». Мне достался «Сентервиллский горн», но в него только селедку заворачивать. Папа глянул на меня поверх своей газеты:
– Клиффорд, тут кое-что по твоей части.
– Хрр? – подавился я кукурузными хлопьями.
– Не хрюкай, это дурной тон, а ты еще не настолько взрослый. Читай. – И он протянул мне газету.
Там была реклама мыла.
Старый как мир трюк – гигантский, нет, суперколоссальный конкурс с призами. Тысяча призов, и сотня из них – годовой запас мыла «Звездный путь».
А потом я пролил завтрак на колени.
Первым призом было…
…ПОЛНОСТЬЮ ОПЛАЧЕННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛУНУ!!!
Так и было написано, с тремя восклицательными знаками, – только для меня там стояло двадцать восклицательных знаков, а вокруг рвались снаряды и пели херувимы.
Просто закончите фразу (в ней должно быть не более двадцати пяти слов): «Я пользуюсь мылом „Звездный путь“, потому что…» – и пришлите нам эту фразу на обертке от мыла или на ее четкой фотокопии…
Еще там что-то говорилось о совместном проекте «Американ экспресс» и «Кук и сын», о сотрудничестве с ВВС США и перечислялся список призов поменьше. Но пока кукурузные хлопья с молоком пропитывали мои брюки, перед глазами стояло одно: «ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛУНУ!!!»
Глава 2
Сначала я взлетел на седьмое небо от восторга, затем рухнул в бездну отчаяния. В конкурсах мне сроду не везло. Я вообще невезучий – даже когда покупал «Крекер Джек», мне попадалась именно та коробка, в которую забыли положить игрушку. И если я когда-нибудь…
– Стоп! – сказал папа.
Я осекся.
– Понятия «везение» не существует. Есть только адекватная или неадекватная подготовка к существованию в статистической вселенной. Ты собираешься этим заняться?
– Я-то?
– Надо полагать, это означает «да». Что ж, тогда придется крепко попотеть.
Я принялся потеть, а папа не отказывался от помощи, не предлагал мне съесть еще кусочек мясного пирога. По ходу дела он следил, чтобы я не забросил все остальные предметы. В том семестре я разослал в несколько вузов заявления о поступлении. А пока ждал ответа, после занятий подрабатывал в аптеке «Чартон фамэси» – продавал газировку и попутно штудировал фармакологию. Конечно, мистер Чартон заботился о том, чтобы я не притрагивался к препаратам без упаковки, но все же я немало узнал о составе и номенклатуре лекарств, запомнил предназначение многих антибиотиков и уяснил, с какими веществами надо быть осторожным. Так я добрался до органической химии с биохимией, и хозяин дал мне почитать Уокера, Бойда и Азимова. Биохимия сложнее атомной физики, но со временем я и в ней начал разбираться.
Мистер Чартон, старенький вдовец, свою жизнь посвятил фармакологии. Он намекал, что рано или поздно кто-то может унаследовать его аптеку, какой-нибудь молодой человек с научной степенью фармаколога и интересом к этой профессии. Говорил, что мог бы посодейстовать с обучением. Если бы он посулил мне открыть аптеку на Луне, я бы, пожалуй, клюнул.
Но моей целью был космос, и я твердо решил стать инженером.
Услышав это, мистер Чартон не поднял меня на смех. Он сказал, что, возможно, я прав, но не стоит забывать: куда бы ни забрался человек – на Луну, на Марс или на самые далекие звезды, – аптеки и аптекари понадобятся и там. Потом он выкопал из своих залежей несколько книг по космической медицине: Страгхолд, Хейбер, Стэпп и другие авторы.
– Когда-то и я подумывал об этом, Кип, – глядя в сторону, обронил он. – Но теперь уже слишком поздно.
По большому счету мистера Чартона интересовали только лекарства, но у нас продавался весь традиционный ассортимент американской аптеки, от велосипедных камер до наборов для завивки волос в домашних условиях.
Ну и мыло, конечно. В тот день, придя на работу, я не мог не рассказать о конкурсе и награде.
«Звездный путь» расходился из рук вон плохо: Сентервилл – городок консервативный, чурающийся новых брендов; бьюсь об заклад, некоторые старожилы сами варят мыло. Но мистер Чартон все же нашел две запылившиеся коробки и выставил их на прилавок. А затем позвонил в Спрингфилд поставщику.
Он действительно мне помог. Он снизил цену на «Звездный путь» почти до оптовой. Он расхваливал мыло перед покупателями – и почти каждого уговорил оставить обертку. Я же выстроил на стойке с газировкой, по обеим сторонам от крана, пирамиды из «Звездного пути». Покупатели угощались кока-колой – а я разливался соловьем о старом добром мыле, которое моет до дыр, напичкано витаминами, увеличивает шансы на Царствие Небесное, дает пышную пену, мягко и нежно действует на кожу и не нуждается в Пятой поправке для защиты своей чести и достоинства. Я потерял всякий стыд! Без мыла от меня уходил разве что глухой или быстроногий.
И только фокусник мог, купив «Звездный путь», оставить меня без обертки. Взрослых я старался уболтать, детей иногда подкупал – платил цент. Кто приносил обертки из других магазинов, получал десять центов за дюжину. Правила разрешали послать сколько угодно рекламных лозунгов на обертках от мыла или их фотокопиях. Я хотел было напечатать уйму фотокопий, но папа отсоветовал:
– Конечно, это в пределах правил, Кип… но не припомню случая, чтобы на пикнике были рады скунсу.
Так что я собирал обертки и на каждой надписывал:
«Я пользуюсь мылом „Звездный путь“, потому что…
…оно придает незабываемую свежесть;
…лучше „Звездного пути“ в мире мыла не найти;
…его качество не ниже, чем звезды;
…оно отмывает до блеска Млечного Пути;
…оно обеспечивает стерильность, которой позавидует космический вакуум;
…от него ты свеж, как воздух после грозы».
И так далее, без конца. Даже во сне я ощущал вкус мыла.
Добро бы я один мучился – папа, мама и мистер Чартон тоже сочиняли рекламные фразы. Я завел блокнот, чтобы записывать лозунги в школе, на работе и даже среди ночи. Однажды, придя домой, обнаружил, что папа соорудил картотеку. Я расставлял карточки в алфавитном порядке, чтобы не повторяться. Это была хорошая идея. Под конец я отсылал до сотни оберток в день. Почтовые расходы били по карману, не говоря уже о том, что мне приходилось платить за часть оберток.
Другие ребята из нашего городка, а может, и кое-кто из взрослых, тоже участвовали в конкурсе, но только я додумался поставить дело на поток. Я приходил домой в десять с дневным урожаем оберток и лозунгов, присовокуплял к ним полученные у родителей, оттискивал на обертках с внутренней стороны штемпель «Я пользуюсь мылом „Звездный путь“, потому что…», вписывал мой адрес и имя-фамилию. Папа заносил эти лозунги в картотеку. Утром по дороге в школу я заходил на почту с очередной бандеролью.
Взрослые надо мной посмеивались, но с обертками расставались охотно. Шутники – охотнее всех.
Кроме остолопа Квиггла по кличке Туз. Хотя я не назвал бы его взрослым. Это был этакий переросток, малолетний преступник. Наверное, в каждом городке найдется хотя бы один такой Туз. Школу он так и не окончил, хотя мистер Хэнли переводил из класса в класс почти любого, считая, что оставлять на второй год непедагогично. Сколько я помню, Квиггл околачивался на Мэйн-стрит, иногда подрабатывал, чаще просто слонялся.
Туз любил «шутить».
Однажды он застрял у моей стойки. Выпил стакан солодовой газировки за тридцать пять центов, а пространства и времени занял доллара на два. Я как раз уговорил старенькую миссис Дженкинс купить десять кусков мыла и избавил ее от оберток. Только она отошла, как Туз цапнул кусок с витрины и сказал:
– Продаешь мыло, космический кадет?
– Точно, Туз. Отличный товар.
– Куда намылился, капитан? Или правильней коммодором тебя называть? Неужто на Луну? Га! Га! Га! – У Туза смех как у персонажей комиксов.
– Может быть, – вежливо сказал я. – Берешь?
– А ты уверен, что это стоящее мыло?
– Абсолютно.
– Ладно, куплю штучку. Только для того, чтобы от тебя избавиться.
Вот же скотина! Но вдруг именно эта обертка выиграет?
– Отлично, Туз, спасибо большое. – Я принял деньги, он опустил кусок мыла в карман и повернулся к выходу. – Секунду, Туз. Можно обертку?
Он остановился.
– Чего-чего? – Он вытащил мыло, снял обертку. – Ее, что ли?
– Да, Туз. Спасибо…
– Сейчас увидишь наилучшее применение этой бумажки. – Он взял со стеллажа для сигарет зажигалку, поджег обертку, прикурил от нее сигарету, подождал, пока обертка сгорит почти до пальцев, бросил и растер ногой.
Мистер Чартон наблюдал за нами, стоя у окна.
Туз ухмыльнулся:
– Ну, что скажешь, космический кадет?
Я стиснул совок для мороженого. Но ответил спокойно:
– Да ничего, Туз. Это ведь твое мыло.
Мистер Чартон приблизился и произнес:
– Кип, там нужно коробки распаковать. Иди, я присмотрю за твоей стойкой.
Пожалуй, только эта обертка мне и не досталась.
Конкурс заканчивался первого мая, в аптеке залежалась коробка мыла, и папа с мистером Чартоном решили, что она моя. С обертками я провозился почти до одиннадцати, и мистер Чартон отвез меня в Спрингфилд, чтобы на почте их успели проштемпелевать до полуночи.
Я отослал 5782 лозунга. Вряд ли Сентервилл еще когда-нибудь в своей истории был настолько чист.
Результаты объявили четвертого июля. За эти девять недель я сгрыз ногти до локтей. А жизнь шла своим чередом. Я окончил школу, родители подарили мне часы, выпускники промаршировали перед мистером Хэнли и получили аттестаты. Мне было радостно, хотя то, что я выучил под папиным контролем, отличалось от школьной программы как небо от земли. Все прошло замечательно, был и общешкольный пикник, и прощальный вечер класса, и выпускной бал, и спектакль, поставленный выпускниками, и утренник для выпускников, и совместное гулянье первоклассников и старшеклассников, и все остальные трюки, придуманные, чтобы удерживать в рамках приличий юнцов, впервые в жизни почувствовавших вкус свободы.
Мне случалось отпрашиваться у мистера Чартона пораньше, но редко – голова была занята другим, да и с кем гулять? В начале года было с кем, но Элайн Макмерти предпочитала говорить о парнях и тряпках, а я – о космосе и инженерном деле. Так что вскоре она мне дала отставку.
Окончив школу, я перешел к мистеру Чартону на полный рабочий день. Я все еще не определился насчет колледжа. Да и не думал об этом, только продавал мороженое-сандэ и с замиранием сердца ждал четвертого июля.
Результаты конкурса должны были объявить по телевизору в восемь вечера. Наш телик, черно-белый, с плоской картинкой, не включался месяцами; после того как я его собрал, он мне сразу наскучил. И вот теперь я выволок его из кладовки в гостиную, часа два настраивал, а остаток дня грыз ногти. Ужин в горло не лез. В половине восьмого я уже сидел перед экраном, слушал и не слышал каких-то комиков и перебирал свою картотеку. Вошел папа, сурово глянул на меня и сказал:
– Возьми себя в руки, Кип. И не забывай, что статистика – против тебя.
Я сглотнул.
– Знаю, пап.
– Да по большому счету это и не важно. Если чего-то достаточно сильно желаешь, почти всегда получаешь. Я уверен, что рано или поздно ты попадешь на Луну – так или иначе.
– Да, сэр. Просто хочется, чтобы все скорее кончилось.
– Кончится. Эмма, ты идешь?
– Сейчас, милый, – отозвалась мама.
Она вошла в комнату и села, погладив меня по руке.
Папа откинулся в кресле:
– Ощущения, будто в ночь выборов.
– Как хорошо, что ты с этим развязался, – сказала мама.
– Да ну, радость моя? Тебе же нравилась каждая кампания.
Мама фыркнула.
Актеры ушли с экрана, сигареты станцевали канкан и прыгнули обратно в пачки, ласковый голос принялся вещать, что «канцерогенов не бывает в „Короне“ – безвредных, Безвредных, БЕЗВРЕДНЫХ сигаретах с табаком высшего качества». Тут включилась местная телестанция, показала нам захватывающий вид Сентервиллской деревообрабатывающей и металлообрабатывающей фабрики. Я начал выщипывать волоски с тыльной стороны кисти.
Экран заполнился мыльными пузырями; квартет пропел, что наступает «время „Звездного пути“». Будто мы и так этого не знали. Потом экран погас, звук исчез, а у меня остановилось сердце.
На экране появилась надпись: «Трансляция прервана по техническим причинам».
Я вскрикнул:
– Нет! Только не это!
– Прекрати, Клиффорд, – сказал папа.
Я заткнулся.
– Милый, – вмешалась мама, – ведь он еще мальчик.
– Он не мальчик; он мужчина. Кип, как ты собираешься смотреть в глаза расстрельной команде, если даже такая ерунда выбивает тебя из колеи?
Я пробормотал что-то невнятное.
– Отвечай четко.
Я сказал, что, в общем-то, не планировал встречи с расстрельной командой.
– Однажды тебе может понадобиться железная выдержка. Это хорошая тренировка. Попробуй переключиться на Спрингфилд.
Я попробовал, но на экране был сплошной снег, а звук напоминал кошачий концерт. Я переключился обратно.
«..ерал Брюс Гилмор, Военно-воздушные силы Соединенных Штатов, наш сегодняшний гость, чуть позже продемонстрирует нам прежде не публиковавшиеся снимки Федеральной Лунной базы и новорожденного Луна-Сити, стремительно развивающегося поселения на Луне. Сразу после объявления результатов конкурса мы попытаемся установить телевизионную связь с Лунной базой. Благодаря сотрудничеству с Космическим корпусом и…»
Я глубоко вздохнул и попытался замедлить сердцебиение – вот так же пытаешься успокоиться перед решающим штрафным ударом. Болтовня на экране продолжалась – представляли знаменитостей, объясняли правила конкурса, невероятно слащавые молодожены, глядя в камеру, рассказывали друг другу, почему они пользуются только мылом «Звездный путь». Наверное, сам я, продавая мыло, выражался убедительнее.
Наконец-то… На сцену парадным шагом вышли пять девушек, каждая держала над головой большой транспарант. Ведущий с благоговением провозгласил: «А теперь… теперь… победитель конкурса рекламных лозунгов мыла „Звездный путь“… получает приз… бесплатное путешествие НА ЛУНУ!»
У меня перехватило дыхание.
Девушки запели: «Мне нравится мыло „Звездный путь“, потому что…» и далее, одна за другой переворачивая транспаранты: «…это… чистота… звездного… неба!»
Я судорожно ворошил картотеку. Кажется, это мой лозунг… но нет уверенности… Немудрено, среди пяти-то тысяч… Наконец нашел – и вновь сверился с экраном.
Папа! Мама!
Я выиграл!
Я ВЫИГРАЛ!
Глава 3
– Погоди, Кип, – буркнул папа. – Держи себя в руках.
– Ах, милый… – сказала мама.
Я услышал ведущего: «…Представить вам счастливого победителя, миссис Ксению Донахью, из Грейт-Фолс, штат Монтана… Миссис Донахью!»
Под звуки фанфар просеменила маленькая пухленькая женщина. Я перечитал слова лозунга. Они совпадали с написанными на моей карточке.
– Пап, что случилось? Это же мой лозунг!
– Дослушай.
– Обманули!
– Не ори. Дослушай.
– Как мы уже объясняли, в случае поступления одинаковых лозунгов выигрывает отправленный раньше. Если они отправлены одновременно, выигрывает тот, который раньше прибыл в жюри. Выигравший лозунг был прислан одиннадцатью конкурсантами. Все они получат призы. Сегодня вместе с нами в студии шестеро победителей. Они выиграли путешествие на Луну, экскурсию на космическую станцию, полет вокруг Земли на реактивном самолете, путешествие в Антарктиду…
Проиграл из-за штемпеля. Почтового штемпеля!
– К сожалению, мы не могли пригласить сегодня всех победителей. Но для остальных приготовили сюрприз. – Ведущий взглянул на часы. – Прямо в эту минуту в десятках домов по всей стране… прямо в эту секунду… раздается стук в двери счастливчиков, любителей мыла «Звездный путь»…
Раздался стук. В нашу дверь.
Меня не держали ноги. Дверь открыл папа. На пороге стояли трое мужчин c огромным деревянным ящиком, и курьер «Вестерн юнион» пел гимн «Звездного пути». Кто-то из них спросил:
– Здесь живет Клиффорд Рассел?
– Да, – ответил папа.
– Распишитесь за доставку.
– Что это?
– Не знаем. Все, что здесь написано, – «верх». Куда ставить?
Папа протянул мне квитанцию, я кое-как расписался.
– Нельзя ли внести в гостиную? – спросил папа.
Они внесли и удалились, а я притащил молоток и клещи. Ящик был похож на гроб, и захотелось им воспользоваться.
Я снял крышку. Мамины половики густо усеяла упаковочная стружка. Наконец мы добрались до подарка.
Это был скафандр.
Так себе скафандр, теперь таких уже не делают. Устаревшая и списанная модель, компания «Звездный путь» закупила ее оптом – для поощрительных призов с десятого по сотый. Но все же настоящий скафандр, изготовленный фирмой «Гудъер», с воздушным кондиционированием от «Йорка» и дополнительным оборудованием от «Дженерал электрик». В ящике также нашлись инструкция по эксплуатации и гарантийный талон, из которых следовало, что скафандр более восьмисот часов прослужил на Второй орбитальной станции.
Мне стало чуть легче. Это не подделка, не игрушка. Скафандр побывал в космосе, и я там побываю! Я освою его и пройдусь в нем по Луне!
– Может, снесем в сарай? – предложил папа.
Мама сказала:
– Некуда торопиться, дорогой. Клиффорд, не хочешь ли примерить его?
Конечно я хотел примерить. С папой мы поладили на том, что отволокли в сарай ящик со стружками, а когда вернулись, в гостиной уже торчали репортер и фотограф из «Горна» – в газете раньше меня узнали о выигрыше. Я счел это нечестным.
Им приспичило меня сфотографировать. Я не артачился.
Влезть в скафандр оказалось ужасно трудно – гораздо труднее, чем, к примеру, одеться в поезде на верхней полке. Тут встрял фотограф:
– Погоди, парень. Я видел на базе «Уилбур Райт», как их надевают. Хочешь совет?
– А? Нет. То есть да, подскажите.
– Нужно проскользнуть внутрь, как эскимос забирается в свой каяк. Потом просовываешь правую руку вот сюда…
Дело пошло на лад. Я отстегнул грудную часть и уселся в скафандр – правда, все равно чуть не вывихнул плечо. Для подгонки размеров имелись лямки, но мы не стали с ними возиться. Фотограф запихнул меня в скафандр, вернул клапаны на место, помог мне встать на ноги и опустил лицевой щиток гермошлема.
Баллоны с воздухом к скафандру не прилагались, и, пока фотограф делал свои три снимка, мне пришлось дышать содержимым. Тут-то я и убедился, что скафандр хорошо послужил, – пахло в нем грязными носками. Сняв шлем, я с облегчением отдышался.
И все же мне понравилось в скафандре. Чувствуешь себя астронавтом.
Посетители ушли, и мы отправились спать, оставив скафандр на полу в гостиной.
За полночь я на цыпочках прокрался туда и снова примерил его.
Поутру, перед тем как уйти на работу, перетащил его в сарай.
Мистер Чартон проявил деликатность; он сказал только, что хотел бы взглянуть на скафандр, когда у меня будет свободное время.
Все уже всё знали – моя фотография была на первой полосе «Горна», между репортажем о Международном заезде на холм Пайкс-Пик и колонкой «Происшествия». Статья была написана ироническим слогом, но я не обиделся. Во-первых, я никогда не верил всерьез, что выиграю, а во-вторых, у меня самый настоящий космический скафандр – завидуйте, одноклассники.
В тот же вечер пришла заказная бандероль от компании «Звездный путь». В ней была накладная на костюм высотный компенсирующий, один экземпляр, серийный номер такой-то, списан ВВС США тогда-то, и письмо. Оно начиналось с поздравлений и благодарностей, но в последних абзацах содержалось кое-что интересное:
Компания «Звездный путь» в полной мере отдает себе отчет, что Ваш приз, возможно, не является для Вас предметом первой необходимости. Поэтому в соответствии с параграфом 4а Правил компания предлагает выкупить его у Вас за пятьсот долларов ($500.00) наличными. В случае Вашего согласия Вам надлежит вернуть костюм высотный компенсирующий в Специальный отдел оборудования корпорации «Гудъер», г. Акрон, штат Огайо, не позднее 15 сентября сего года.
Компания «Звездный путь» надеется, что Вы удовлетворены своим участием в Большом конкурсе в той же мере, в какой Ваше участие доставило удовольствие нам. Рассчитываем также, что Вы не расстанетесь с Вашим призом вплоть до съемки юбилейной программы «Звездный путь» на Вашей местной телестудии. В случае участия в телепередаче вам гарантирован гонорар в размере пятидесяти долларов. С Вами свяжется сотрудник Вашей телестудии. Ждем Вас в гости.
Наилучшие пожелания от компании, производящей мыло «Звездный путь» – чистоту звездного неба!
– Пожалуй, надо согласиться, – сказал я.
Папа пожал плечами:
– Не вижу ничего плохого. Телевизор не оставляет шрамов на коже.
– Это верно. Легкие деньги. Наверное, и в самом деле лучше вернуть скафандр…
Я колебался. Мне бы радоваться, деньги – это деньги, а скафандр мне нужен как свинье волынка. Но радости не было, хотя пять сотен долларов в руках я сроду не держал.
– Сынок, я не верю утверждениям, начинающимся со слов «наверное» и в «самом деле…» Ты сам не знаешь, чего хочешь.
– Пятисот долларов почти хватит на семестр.
– Это не важно. Реши, что тебе нужно, и действуй. Никогда не уговаривай себя делать то, что тебе претит. Подумай над этим.
Он сказал «спокойной ночи» и удалился.
Я счел, что сжигать еще не перейденные мосты глупо. До середины сентября скафандр все-таки мой, а там – разберемся. Может, к тому времени он мне надоест.
Нет, не надоел. Скафандр – это чудо техники, маленький космический дом. Хромированный шлем доходил до плеч; корпус был сделан из кремнийорганики, асбеста и стеклоткани. Все жесткое, кроме сочленений, изготовленных из того же прочного материала, но сохраняющих постоянный объем. Сгибаешь ногу, и сильфонное компенсирующее устройство увеличивает объем над коленной чашечкой настолько же, насколько он уменьшился под коленным сгибом. Без этого было бы невозможно двигаться – в вакууме давление внутри скафандра, которое может достигать нескольких тонн, превратило бы его в статую. Компенсаторы давления были покрыты дюралевой броней, даже над суставами пальцев располагались дюралевые пластинки.
В комплект входил стекловолоконный пояс с креплениями для инструментов. Лямки помогали подогнать рост и вес. За плечами имелись крепления для отсутствующих кислородных баллонов. И великое множество карманов на молниях, внутренних и наружных, для батарей и всего прочего.
Шлем с верхом торсовой части откидывался назад, две передние герметичные застежки-молнии давали доступ внутрь. Задраенный скафандр невозможно открыть, пока внутреннее давление превышает наружное.
И шлем, и грудная часть были усеяны датчиками и переключателями. Шлем был огромен. И немудрено – в него были встроены резервуар для питьевой воды, шесть медицинских контейнеров с каждой стороны, плоские рычажки, нажимаемые подбородком, – справа для переключения режимов рации, слева – для регулирования подачи воздуха. А еще автоматический поляризатор лицевого щитка, микрофоны, головные телефоны, рация, смонтированная в области затылка, и приборная панель, выгнутая дугой над теменем. Приборная индикация выводилась зеркально и в реальном виде представала отражением на удобном расстоянии в четырнадцать дюймов от глаз астронавта.
На шлеме, над иллюминатором, крепились сдвоенные фары. Еще выше, на макушке – две антенны, одна для обычной радиосвязи, другая – остронаправленная СВЧ. При работе с ней надо было поворачиваться лицом к принимающей станции. Рупорная антенна СВЧ была бронирована, за исключением излучающего конца.
По моим словам может показаться, что скафандр набит, как дамская сумочка, но на самом деле все очень компактно; голова ни за что не задевает. Смотришь вверх – видишь в зеркальце приборную панель, наклоняешь голову – нажимаешь подбородком рычажки, поворачиваешь налево и направо – получаешь воду и медикаменты. Изнутри шлем покрыт губчатой резиной для защиты головы от ударов.
Скафандр был как дорогой автомобиль, шлем – как швейцарские часы!
Но кое-чего не хватало: кислородных баллонов, устройств связи (за исключением штатных антенн), радиомаяка и аварийного радарного отражателя. Внутренние и наружные карманы были пусты, к поясу не крепились инструменты. Прочтя спецификацию, я понял: перед списанием со скафандра содрали все, что только можно…
И я решил, что просто обязан довести его до ума.
Сначала отдраил его с «Клороксом», чтобы избавиться от запаха носков. Потом принялся отлаживать систему снабжения кислородом.
Хорошо, что прислали инструкцию, – бо́льшая часть того, что я раньше знал о скафандрах, оказалась выдумкой.
Человек потребляет в сутки около трех фунтов воздуха – имеется в виду масса, а не фунты на квадратный дюйм. Казалось бы, это немного и можно взять хоть месячный запас, благо в космосе масса лишена веса, а на Луне те же три фунта будут весить всего полфунта. Что ж, так и делают водолазы, а еще астронавты на космических станциях и кораблях. Они пропускают выдыхаемый воздух через раствор щелочи, чтобы удалить углекислый газ, и снова дышат этим же воздухом. Но со скафандром так не получится.
Даже в наши дни люди рассуждают о «космическом холоде». Но в открытом космосе – вакуум, а если бы вакуум был холодным, как бы работал термос? Вакуум – это ничто, у него нет температуры. Просто он хороший теплоизолятор.
Три четверти съеденной нами за один присест пищи превращается в тепло – огромное количество калорий, достаточно, чтобы растопить больше пятидесяти фунтов льда. Трудно поверить? Но когда у вас в камине ревет огонь, вы почему-то раздеваетесь, то есть охлаждаете свое тело. Даже зимой в комнате градусов на тридцать прохладнее, чем у вас под мышкой[13]. Крутя ручку термостата на камине, вы тем самым выбираете наиболее комфортный режим охлаждения. Тело, как и мотор автомобиля, нельзя перегревать. Оно вырабатывает столько тепла, что приходится избавляться от излишка.
Конечно, если делать это слишком быстро – например, на ледяном ветру, – то можно замерзнуть. Но в скафандре задача противоположная – не свариться заживо. Ведь кругом вакуум, а в нем избавляться от тепла трудно.
Какая-то часть тепла излучается, но этого недостаточно. Добавляют калорий и солнечные лучи – вот почему космические корабли отполированы до зеркального блеска.
Как же быть?
Носить с собой пятидесятифунтовые бруски льда невозможно. Приходится избавляться от тепла так же, как на Земле, путем конвекции и испарения – тело обдувает ветерком, пот сохнет и охлаждает. Когда-нибудь появятся скафандры с замкнутой системой охлаждения, но пока приходится выпускать тепло из скафандра вместе с потом и углекислотой – и жертвовать на это часть кислорода.
Есть и другие проблемы. В атмосферное давление – пятнадцать фунтов на квадратный дюйм – входит три фунта давления кислорода. Для дыхания хватает и половины, однако кто, кроме индейца с вершин Анд, способен неплохо себя чувствовать при давлении кислорода меньше двух фунтов? Девять десятых фунта – это предел. Примерно такое давление на вершине Эвереста, и оно едва закачивает кислород в кровь.
Большинство людей при столь низком давлении будет страдать от гипоксии, так что в скафандре должно быть два фунта кислорода на квадратный дюйм. К нему подмешивают инертный газ, потому что чистый кислород может вызвать жжение в горле, опьянение и даже сильные судороги. Нельзя использовать азот (который с воздухом мы вдыхаем всю жизнь), потому что при резком понижении давления он закипит в крови и вы получите кессонную болезнь. Поэтому применяется гелий. От него голос становится писклявым, но кого это волнует?
Итак, вы можете умереть от нехватки кислорода, отравиться избытком кислорода, загнуться от азота, задохнуться углекислым газом или получить от него кислотное отравление, умереть от лихорадки, вызванной обезвоживанием. Закончив читать инструкцию, я диву дался: ладно – в скафандре, но как человек вообще ухитряется жить?
Но вот он передо мной – скафандр, который защищал человека от беспощадного космоса сотни часов.
Объясню, как ему это удавалось. К спине крепятся стальные баллоны с «воздухом» (кислородно-гелиевой смесью) под давлением сто пятьдесят атмосфер, или более двух тысяч фунтов на квадратный дюйм. Оттуда воздух выходит через редуктор уже под давлением в сто пятьдесят фунтов на дюйм, потом через другой редуктор давление доводится до трех-пяти фунтов, два из которых приходится на кислород. Шею охватывает резиново-силиконовый воротник с крошечными дырочками. Таким образом, давление на корпус уменьшается, а движение воздуха ускоряется; от этого испарение и охлаждение идет лучше и снижается вероятность кессонной болезни. На каждом запястье и лодыжке – выпускные клапаны, они стравливают не только газ, но и водяной пар – иначе вы окажетесь по щиколотку в собственным поту.
Баллон громоздок, весит фунтов шестьдесят. И даже при таком огромном давлении в нем не больше пяти фунтов воздуха. Так что запаса хватает на несколько часов – какой уж там месяц.
Мой скафандр был рассчитан на восемь часов. Но зато с гарантией – если, конечно, все работает как надо. Можно продлить срок, от перегрева человек сразу не умрет, при избытке углекислоты еще подышит. Но если выйдет кислород, вы скончаетесь примерно через семь минут. Так что возвращаемся к началу – чтобы жить, надо дышать.
Чтобы точно знать, что кислород поступает в достатке (а носом этого не учуешь), на ухо нужно прикрепить маленький фотоэлемент, контролирующий цвет крови. Чем краснее кровь, тем больше в ней кислорода. Элемент связан с гальванометром. Если его стрелка вышла за черту, начинайте молиться.
В выходной я снял со скафандра патрубки и поехал в Спрингфилд. В магазине подержанных инструментов мне посчастливилось купить два старых тридцатидюймовых газовых баллона для сварки. К неудовольствию продавцов, я заставил их проверить баллоны на давление. Вернувшись на автобусе с покупками, высадился у гаража Принга. Там мне закачали в баллоны воздух под давлением пятьдесят атмосфер.
В аэропорту Спрингфилда можно было заправиться под более высоким давлением и кислородом, и гелием, но пока мне это не требовалось.
Придя домой, я загерметизировал пустой скафандр и накачал его велосипедным насосом до двух абсолютных атмосфер, или одной рабочей. Это дало мне четырехкратную испытательную нагрузку. Затем я принялся за баллоны. Они должны были блестеть как зеркало, чтобы не нагреваться от Солнца. Так что я и скоблил, и тер, и скреб, и шлифовал, и полировал – готовил их к никелированию.
К утру мой скафандр (к тому времени он уже получил имя, я назвал его «Оскар, механический человек»[14]) обмяк, как воздушный шарик.
Вот же беда! Ведь этот древний скафандр должен держать не простой воздух, а смесь кислорода с гелием. Молекулы гелия настолько малы и подвижны, что просачиваются сквозь обычную резину, – а я хотел, чтобы скафандр был пригоден не только для маскарада, но и для работы в космосе. Старые сальники не держали; мелких утечек была тьма-тьмущая.
Новые резиново-силиконовые прокладки, особый клей, специальную ткань пришлось заказать аж в самой компании «Гудъер» – в нашем городке таких вещей не сыщешь. Я написал письмо, объяснил, что мне нужно и зачем, – и с меня даже денег не взяли. Еще и прислали мимеографированные инструкции.
Пришлось здорово попотеть. Однако настал день, когда я накачал Оскара чистым гелием при двух абсолютных атмосферах.
Даже через неделю он оставался тугим, как шестислойная шина.
И тогда я влез в Оскара по-настоящему. До этого надевал его без шлема и носил в мастерской, учился держать инструменты в перчатках, подгонял размеры. Это было похоже на то, как обкатываешь новые коньки. Через некоторое время я почти не замечал его – однажды даже к ужину в нем явился. Папа промолчал, а у мамы выдержка была как у полномочного посла; я спохватился, только когда потянулся за салфеткой.
И вот я выпустил гелий, наполнил баллоны воздухом и приладил их. Потом опустил шлем и застегнул замки.
Тихо шуршал воздух в шлеме, запрашивающий клапан в такт дыханию регулировал его поступление; замедлять или ускорять его работу я мог движениями подбородка. Наблюдая за шкалами приборов в зеркале, попробовал поднять давление и довел его до двадцати абсолютных фунтов. Таким образом, избыточное давление дошло до пяти фунтов – максимальное приближение к условиям космоса, которое можно получить на Земле.
Я почувствовал, как скафандр раздулся, его сочленения стали плотнее и крепче. Зафиксировав эту разницу в пять фунтов, я попробовал пройтись.
И чуть не свалился. Хорошо, что ухватился за верстак.
Полностью экипированный, с баллонами за спиной, я весил в два с лишним раза больше, чем без скафандра. Кроме того, хотя сочленения имели компенсаторы объема, под давлением они не очень-то сгибались. Суньте ноги в тяжелые болотные сапоги, наденьте пальто, натяните боксерские перчатки, нахлобучьте на голову ведро, потом попросите кого-нибудь взвалить два мешка цемента вам на плечи, и вы поймете, как чувствуешь себя в скафандре при силе тяжести 1 g.
Однако минут за десять я притерпелся, а через полчаса чувствовал себя так, будто всю жизнь провел в скафандре. Вес распределялся равномерно и не слишком давил. Я знал, что на Луне он будет еще меньше. Чтобы справляться с сочленениями, следовало просто прикладывать чуть больше усилий. Научиться плавать было сложнее.
День выдался погожий: я вышел на улицу и глянул на солнце. Поляризатор умерял блеск, и на светило можно было смотреть. В прочих направлениях свет не поляризовался, видимость была хорошей.
В скафандре было не жарко. Воздух, охлажденный путем полуадиабатического расширения (так гласила инструкция), овевал голову, обтекал весь скафандр и выходил через выпускные клапаны, унося тепло. В инструкции утверждалось, что нагревательные элементы используются редко, так как обычно проблемой является охлаждение. Однако я решил достать сухого льда и протестировать термостат и нагреватель.
Я опробовал все, что мог придумать. По окраине нашего городка протекает ручей, а за ним лежит выгон. Шлепая через ручей, я оступился и рухнул – плохо, когда не видишь, куда ставишь ноги. Свалившись, я некоторое время лежал, почти весь под водой. Я не промок, не замерз, не нагрелся, и дышать было легко, хотя вода плескалась над шлемом.
Я с трудом выбрался на берег и снова упал, ударившись шлемом о камень. Никаких повреждений, Оскар был приспособлен к таким случаям. Я встал на колени, поднялся и пересек выгон, спотыкаясь на кочках, но не падая. На пути попался стог сена, и я зарылся в него.
Прохладный свежий воздух… Не волнуюсь, не потею.
Я снял скафандр через три часа.
Как и в высотных костюмах летчиков, в нем были специальные туалетные приспособления, но я еще не настроил их, поэтому снял скафандр прежде, чем кончился воздух.
Расправляя скафандр на специальной вешалке, которую сам соорудил, я похлопал его по наплечнику и сказал:
– Ну что ж, Оскар, ты молодец. Мы с тобой партнеры. Подожди, еще попутешествуем.
И плевал я на пятьсот долларов!
Пока Оскар проходил проверку давлением, я копался в его электрической и электронной оснастке. Я не стал возиться с отражателем и маяком; первая конструкция была такой простой, что и ребенок справится, а вторая – чертовски дорогой. Но мне нужна была радиосвязь в том диапазоне, что используется для работы в космосе (антенны действовали только на этих частотах). Проще было собрать обычную рацию и прикрепить ее к поясу – но этим я обманул бы сам себя, имея неверную частоту и устройство, которое может не выдержать вакуума. Перепады давления, температуры и влажности запросто выводят из строя электронные устройства, поэтому передатчик должен находиться в шлеме.
В инструкции приводились схемы, и я занялся делом. Слуховые и модуляционные контуры особой проблемы не представляли – всего лишь транзисторные, на батарейках, которые я и сам легко мог сделать достаточно миниатюрными. Но вот УКВ-блок…
Это было нечто вроде двухголового теленка: сдвоенная рация, у каждой половины свой передатчик и свой приемник; волна в один сантиметр для рупорной антенны и на три октавы ниже – восемь сантиметров – для штыревой, в точном гармоническом соответствии, так что обе частоты мог стабилизировать один и тот же кварц. В результате получался более сильный сигнал при ненаправленной передаче и лучшая направленность при переходе на рупор; кроме того, при смене антенны переключалась только часть схемы, а не вся. Схема была проста – на бумаге.
Но высокочастотная электроника – не фунт изюма; здесь требуется тщательность. Малейшая неточность может вывести из строя выходное сопротивление и сбить математически рассчитанный резонанс.
И все же я попытался что-то сделать. Синтетические кристаллы дешево продаются в магазинах списанной техники, некоторые транзисторы и другие компоненты я выдрал из собственных приборов. И проклятая штука в конце концов заработала. Правда, она никак не лезла в шлем.
Что ж, будем считать это моральной победой – ничего лучше я еще не делал своими руками.
В конце концов я купил готовое устройство – у той же фирмы, где раньше приобретал кварцы. Так же как и скафандр, для которого она выпускалась, рация была устаревшей и досталась мне по бросовой цене. Но к тому времени я готов был душу прозакладывать – так хотелось, чтобы скафандр действовал.
Мою задачу сильно затрудняло то, что все электронное оборудование должно быть абсолютно безотказным; в космосе вы не заскочите на ближайшую станцию техобслуживания, если что-то сломается. Либо все работает безупречно, либо вас вносят в списки погибших. Поэтому на шлеме было две фары – вторая включалась, если отказывала первая. Даже индикация приборной панели дублировалась. Я не стал экономить – восстановил все продублированные схемы и убедился, что их автоматическое переключение работает надежно.
Мистер Чартон заставил меня оснастить Оскара фармакологией точно по инструкции: мальтоза, декстроза, белковые таблетки, витамины, декседрин, драмамин, аспирин, антибиотики, антигистамины, кодеин. Все это поможет выжить почти в любой критической ситуации. Еще он попросил доктора Кеннеди выписать рецепты, чтобы я мог купить медикаменты, не нарушая закона.
Таким образом, я привел Оскара в отличную форму – в такой же он пребывал когда-то на Второй орбитальной станции. И это оказалось даже интереснее, чем когда я помогал Джейку Биксби переделывать его консервную банку на колесах в консервную банку с форсированным двигателем.
Однако лето подходило к концу, и из мира грез пора было выныривать. Я все еще не знал, в какой университет мне поступать, да и поступать ли вообще. Деньги у меня подкопились, но их все равно было маловато. Пришлось потратиться на обертки и почтовые расходы; впрочем, они с лихвой окупились пятнадцатиминутным появлением на телеэкране. С самого марта я ни гроша не потратил на девчонок – было не до них. Починка Оскара обошлась на удивление дешево, хоть и пришлось попотеть и поработать отверткой. Семь долларов из каждых десяти заработанных оседали в корзинке.
Но этого было мало.
Я мрачно подумывал, что придется-таки продать Оскара, чтобы оплатить первый семестр. Но как быть со вторым? Джо Храбрец, герой Америки, всегда приходит в кампус с пятьюдесятью центами и золотым сердцем, а после серии подвигов становится членом студенческого общества «Череп и кости» и обладателем кругленькой суммы в банке. Но какой из меня Джо Храбрец? Что толку поступать, если после Рождества придется бросить? Может быть, умнее отложить это дело на год и познакомиться с кайлом и лопатой?
А есть ли у меня выбор? Единственный вуз, в который я наверняка могу поступить, – это университет штата. Но там некстати разразился скандал, поувольняли профессоров и попахивает потерей лицензии. Ну не смешно ли – вкалывать несколько лет ради бесполезного диплома, выданного опорочившим себя университетом?
Впрочем, этот университет и до скандала считался второсортным.
Ренесселеровский политехнический и Калифорнийский технологический отшили меня в один и тот же день. Первый прислал стандартный отказ, а второй – письмо с вежливым объяснением, что этот вуз не в состоянии принять всех абитуриентов.
Мало того, раздражали всякие мелочи. Единственным утешением после того телешоу служили пятьдесят баксов. Человек в скафандре посреди студии и так выглядит по-дурацки, а ведущий вдобавок пытался веселить зрителей, стуча в стекло шлема и спрашивая, там ли я еще. Очень смешно. Он спросил, что я собираюсь делать со скафандром, а вместо моего ответа пустил в эфир запись с какой-то чушью про космических пиратов и летающие тарелки. Половина жителей городка поверила, что голос – мой.
На это можно было бы и наплевать, если бы снова не появился Туз Квиггл. Он где-то пропадал все лето, может, тянул срок, но на следующий день после шоу уселся напротив стойки с газировкой, уставился на меня и спросил громким драматическим шепотом:
– Слушай, это не ты ли, часом, знаменитый космический пират и телезвезда?
– Что будешь пить?
– Надо же! А можно автограф? В жизни не видал живого космического пирата!
– Заказывай, Туз. Или освободи место.
– Шоколадный солодовый, коммодор, – только без мыла.
Туз «шутил» всякий раз, как появлялся в магазине. Лето было страшно жаркое, и вскипеть было легче легкого. В пятницу накануне Дня труда у нас сломался кондиционер, слесарь не пришел, и я провел за починкой три жутких часа. В результате испортил свои лучшие штаны и умылся по́том.
Я отстаивал последние часы за стойкой и мечтал о ванне, когда Туз ввалился в магазин, развязно меня приветствуя:
– Кого я вижу! Это же Капитан Комета[15], Гроза Звездных Путей! Где же ваш бластер, Капитан? И вы не боитесь, что император Галактики оставит вас после уроков за беготню без штанов? Гы! Гы! Гы!
Девчонки возле стойки захихикали.
– Отвали, Туз, – устало сказал я. – Жарко сегодня.
– Так вот почему ты не надел резиновые подштанники!
Девчонки снова захихикали.
Туз самодовольно ухмыльнулся и продолжил:
– Слушай, малец, раз уж обзавелся клоунским балахоном, почему не носишь его на работе? Представь рекламу в «Горне»: «Есть скафандр – готов путешествовать!» Гы! Гы! Гы! Или можешь подрабатывать пугалом на огороде.
Девчонки заржали. Я досчитал до десяти, потом еще раз – по-испански, потом – по-латыни и резко проговорил:
– Так чего тебе, Туз?
– Как обычно. И шевелись – у меня свидание на Марсе.
Мистер Чартон вышел из-за своего прилавка, присел за столик и попросил холодный лимонный коктейль. Конечно, я обслужил его первым. Это остановило поток остроумия и, возможно, спасло Квигглу жизнь.
Вскоре мы с боссом остались одни. Он тихо произнес:
– Кип, почтительное отношение к живым существам не обязывает нас уважать очевидные ошибки природы.
– Сэр?
– Можешь больше не обслуживать Туза. Мне не нравится, как он себя ведет.
– А, не расстраивайтесь. Он безобидный.
– Так уж и безобидный? Знать бы, насколько тормозят развитие цивилизации гогочущие болваны, безмозглые идиоты… Иди домой, завтра тебе рано вставать.
Семья Джейка Биксби пригласила меня провести День труда на лесном озере. Я и рад бы – хотелось не только спастись от жары, но и обсудить мои проблемы с Джейком. Однако я ответил:
– Что вы, мистер Чартон. Я не могу оставить вас без помощника.
– В праздники посетителей мало, можно вообще не торговать газировкой. Отдыхай на здоровье. Этим летом ты хорошо потрудился, Кип.
Я дал себя уговорить, но остался до самого закрытия и даже подмел в магазине. Потом потащился домой, напряженно размышляя.
Вечеринка закончилась, пора убирать игрушки. И деревенскому дурачку понятно, что скафандр мне ни к чему. Не то чтобы меня задевали шуточки Туза… но скафандр действительно не нужен – а вот деньги нужны. Даже если и Стенфордский университет, и Массачусетский технологический институт, и Университет Карнеги отклонят мои документы, в этом семестре я все равно начну учиться. Университет штата плох – но и я далеко не гений. Вдобавок я уже понял, что от студента зависит больше, чем от учебного заведения.
Мама уже легла спать, папа читал. Я поздоровался и пошел в сарай, чтобы снять с Оскара мое оборудование, упаковать его в ящик, написать адрес, а утром позвонить в службу экспресс-доставки. Его уже не будет, когда я вернусь с лесного озера. Легко и просто.
Он висел на своей вешалке, и показалось, что он мне улыбнулся. Чепуха, конечно. Я подошел и похлопал его по плечу:
– Ну, старик, ты хороший друг, с тобой было приятно общаться. Увидимся. На Луне, надеюсь.
Однако Оскару не бывать на Луне. Оскар отправляется в Акрон, штат Огайо, в Специальный отдел оборудования. Там с него свинтят все сколько-нибудь годное, а остальное выкинут на свалку.
У меня пересохло во рту.
Ничего, дружище, сказал Оскар.
Видали? Да что это со мной? Оскар, конечно, молчал; это мое воображение распоясалось. Так что я перестал похлопывать скафандр, выволок ящик и снял с пояса Оскара гаечный ключ, чтобы отвинтить баллоны.
И замер.
Баллоны были заправлены, один кислородом, другой смесью кислорода и гелия. Я на это потратился, хотел хоть разок нюхнуть, чем дышат астронавты.
Батареи были свежие, аккумуляторы заряжены.
– Оскар, – сказал я с дрожью в голосе, – давай, что ли, пройдемся напоследок?
Класс!
Я расстарался, как перед решающей поверкой, – вода в бачке, аптечка заряжена, еще одна герметичная аптечка (я надеялся, что герметичная) в наружном кармане. Инструменты на поясе, подстрахованы стропками, чтобы не уплыли в невесомости. Все в порядке.
Затем я запустил контур – мне бы не поздоровилось, если бы о нем узнала Федеральная комиссия по связи. Я поставил его, когда делал рацию для скафандра. Собирался тестировать им «уши» Оскара и остронаправленную антенну. Контур был сцеплен с эхо-ответчиком – эту штуку я вытащил из проволочного магнитофона выпуска 1950 года.
Итак, я залез в Оскара и застегнулся.
– Штатно?
Штатно!
Я глянул на приборную индикацию, оценил цвет крови, убавил давление так, что Оскар едва не съежился. При нормальном наружном давлении недостаток кислорода мне не грозил; не отравиться бы от избытка.
Мы уже выходили, когда я кое-что вспомнил.
– Секунду, Оскар.
Я написал предкам, что на озеро уеду рано утром – первым автобусом. До того приноровился к скафандру, что мог не только писать – вдел бы и нитку в иголку. Я подсунул записку под дверь кухни.
Мы перебрались через речушку – брод меня уже не смущал – и пошли по пастбищу. Я привык к Оскару и твердо стоял на ногах.
Выйдя на поле, я включил рацию:
– Я «Майский жук», вызываю «Чибиса». «Чибис», прием…
Через несколько секунд эхоответчик ответил моим голосом:
– Я «Майский жук», вызываю «Чибиса». «Чибис», прием…
Я переключился на прием. В темноте нелегко было найти нужную клавишу, но у меня получилось. Потом я вернулся на остронаправленную антенну. Смещаясь по выгону, я продолжал вызывать «Чибиса» и связываться с венерианской базой в условиях неизвестной топографии и непригодной для дыхания атмосферы. Все работало как часы, и будь я вправду на Венере, чувствовал бы себя отлично.
Два огня пересекли небо на юге. Самолеты или вертолеты. Некоторые психи такие явления громогласно объявляют летающими тарелками. Я проводил огни взглядом, вышел из-за холма, создающего радиотень, и снова вызвал «Чибиса». Тот ответил, но… мне надоело. Сколько можно разговаривать с тупым контуром, который может только попугайничать?
Вдруг я услышал:
– «Чибис» – «Майскому жуку»! Прием!
Я подумал, что мою шарманку засекли и сейчас начнутся проблемы, но потом решил, что это какой-нибудь радиолюбитель. И ответил:
– «Майский жук» на связи. Я вас слышу. Кто вы?
Сработал автоповтор.
Чужой голос прокричал:
– Я «Чибис»! Прошу посадки!
Это было глупо, конечно. Но я рефлекторно произнес:
– «Майский жук» – «Чибису». Переходите на частоту один сантиметр и не прекращайте связи. Говорите что-нибудь!
Я переключился на прием.
– «Майский жук», вас слышу. Пеленгуйте меня. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
– Вы южнее меня, азимут сорок. Кто вы?
Один из тех огней, не иначе…
Это было все, что я успел подумать. Космический корабль сел чуть ли не на голову мне.
Глава 4
Это был именно космический корабль, из тех, что строятся на орбите, не какая-нибудь ракета. Ни грохота, ни пламени – похоже, двигателем ему служил святой дух, а топливом – чистота помыслов.
Впрочем, когда тебя собираются прессовать такой массой, не до подробностей. Скафандр астронавта при нормальной силе тяжести – это вам не трико, хорошо, что я к нему уже приспособился.
Корабль приземлился в точности там, где я только что стоял, и занял до неприличия большую часть пастбища. Возник огромный темный силуэт.
С мягким шипением опустился второй корабль.
У первого открылся люк. Хлынул свет, из шлюза выскользнули две тени и припустили бегом. Одна двигалась изящно, как кошка, другую явно стеснял скафандр. Что ни говори, дурацкий вид у человека в скафандре. Росту у этого было от силы футов пять, и походил он на пряничного мальчика из сказки.
Что в скафандре мешает, так это узкий сектор обзора. Наблюдая за силуэтами, я не заметил, как открылась дверь второго корабля. Первая фигура остановилась, поджидая вторую, в скафандре и вдруг упала. Раздался вздох: «Ииииох!» – и тяжкий удар.
Вскрик боли ни с чем не спутаешь. Я спотыкающейся рысцой подбежал к ним, наклонился, пытаясь рассмотреть, и навел прожектор шлема на лежащего…
…пучеглазого инопланетного монстра…
Стыдно, но это была моя первая мысль. Я глазам не поверил и ущипнул бы себя, если бы скафандр позволил.
Непредвзятый разум (а мой таковым не был) заметил бы, что этот монстр довольно симпатичен. Невелик, мне по пояс, элегантен – но грация не девичья, а скорее как у леопарда, хотя и это сравнение хромает. Я не мог понять, на кого он вообще похож. Никаких ассоциаций.
Но он был явно нездоров. Трясся, как перепуганный кролик. Широко открывал глаза – огромные, но мутные, тусклые, словно закрытые мигательной перепонкой. И то, что должно быть его ртом…
Больше я ничего не увидел. Что-то шарахнуло меня по хребту, точно между баллонами.
Я очнулся на голом полу. Вверху был потолок. Не сразу собрался с мыслями, а собравшись, обалдел. Что за бредни?! Я выгуливал Оскара… потом приземлился космический корабль… и этот пучеглазый…
Заметив, что Оскара на мне нет, я рывком принял сидячую позу.
– Эй! – окликнул тонкий голосок. – Привет!
Я дернул головой. На полу, откинувшись на стену, сидел пацан лет десяти. Он… Или не он? Мальчишки, как правило, не нянчатся с тряпичными куклами. Это дитя в том возрасте, когда разница между мальчишкой и девчонкой не очень бросается в глаза.
Дитя было одето в рубашку, шорты и грязные теннисные туфли. Да и острижено коротко, так что я мог ориентироваться только на тряпичную куклу.
– И тебе привет, – сказал я. – Как дела?
– Пытаюсь выжить. Насчет тебя – не знаю.
– Что-что?
– Выживаю. Дышу. Берегу силы. Больше здесь пока нечего делать, нас заперли.
Я огляделся. Комната примерно десяти футов шириной, с четырьмя стенками, но не прямоугольная, а этаким клином, и никаких вещей, кроме тех, что на нас. Двери я не заметил – выйти некуда.
– Кто запер?
– Да они, космические пираты. И этот…
– Космические пираты? Не говори глупостей.
Ребенок пожал плечами:
– Просто я их так называю. Только их лучше не считать глупыми, если хочешь выжить. Ты «Майский жук»?
– От жука слышу.
Космические пираты, подумать только! И так выбит из колеи, а тут еще эта чушь… Где Оскар? Где я сам?
– Да я не про того жука. «Майский жук» – позывной. А я «Чибис». Понятно?
Ага, понятно. Дружище Кип, ноги в руки – и к психиатру… Дойди потихоньку до ближайшей больницы и сдайся. Когда собранная тобой схема прикидывается тощей девчонкой с тряпичной куклой, это значит, что ты свихнулся. Впереди мокрые обертывания, транквилизаторы и никаких развлечений. Доигрался.
– Ты «Чибис»?
– Да, так меня называют. Но я не обижаюсь. Понимаешь, слышу я в эфире «„Майский жук“ – „Чибису“, прием» – и думаю: наверное, папа меня разыскал и поднял тревогу. Чтобы кто-нибудь помог мне приземлиться. Но если ты не «Майский жук», ты ничего знать не можешь. Ты кто?
– Постой, я и есть «Майский жук». То есть это мой позывной. А вообще-то, я Клиффорд Рассел, можно просто Кип.
– Приятно познакомиться, Кип.
– Взаимно, Чибис. Слушай, а ты мальчик или девочка?
Эк она вспыхнула!
– Ты мне за это ответишь! Конечно, для своего возраста я невысокая, но мне уже одиннадцать, скоро будет двенадцать. И нечего грубить. Лет через пять будешь умолять, чтобы станцевала с тобой хоть разок.
В тот момент я предпочел бы танцевать с табуреткой, но не стал спорить.
– Ну извини, Чибис. Я еще в себя не пришел. Ты хочешь сказать, что была в том первом корабле?
Кажется, она опять обиделась.
– Вообще-то, я его вела.
…Снотворное, психоанализ… А ведь я еще так молод…
– Ты – пилотировала космический корабль?!
– А кто, по-твоему, Мамми, что ли? Она бы с рычагами не справилась. Сидела рядом и подсказывала. Но если думаешь, что это так просто, то ошибаешься. Раньше я летала только на «сессне» с папой под боком и никогда сама не приземлялась. И у меня получилось! А ведь на посадку ты заводил неважно. Что же они сделали с Мамми?
– С кем?
– Ты не знаешь? Боже мой!
– Минуточку, Чибис. Давай настроимся на одну частоту. Допустим, я «Майский жук». Допустим, вел тебя на посадку, – и если думаешь, что я каждый день слышу голоса из ниоткуда, требующие срочной посадки, то ты тоже ошибаешься. Так вот, приземлился корабль, за ним другой, в первом открылся люк и выпрыгнул типчик в скафандре…
– Это была я.
– …потом кто-то еще выскочил…
– Мамми.
– Однако далеко она не ушла. Вскрикнула и свалилась. Я подошел посмотреть, в чем дело, и кто-то меня вырубил. Дальше – твои слова: «Эй, привет!»
Я сомневался, говорить ли ей, что все наблюдаемое и ощущаемое, вплоть до нее самой, возможно, глюки от морфина. Должно быть, на самом деле я лежу в больнице с загипсованным позвоночником.
Чибис задумчиво кивнула:
– Наверное, попали слабым зарядом. Иначе бы тебя здесь не было. Ну что ж, раз ты схвачен и я схвачена, то почти наверняка поймали и ее. Боже мой! Надеюсь, ей не очень досталось.
– Судя по виду, она умирала.
– Судя по виду, возможно, она умирала, – поправила Чибис. – Сослагательное наклонение. Я сильно сомневаюсь. Мамми очень трудно убить, да они и не стали бы, разве что в безвыходной ситуации. Она нужна им живой.
– Почему? И почему ты называешь ее Мамми?
– Кип, не все сразу. Она Мамми, потому что… ну, потому что это так и есть. Познакомишься с ней – сам поймешь. А почему не убили бы – да потому, что как заложник она ценнее, чем как труп. По этой же причине и меня здесь держат. Хотя она гораздо ценнее, чем я, – меня бы списали не моргнув глазом, начни я дергаться. Да и тебя тоже. Но раз ты говоришь, что она была жива, значит ее поймали и заперли. Может быть, прямо здесь, за стенкой. Знаешь, мне даже полегчало.
Мне – нисколько.
– Ладно, а где мы вообще?
Чибис взглянула на часики с Микки-Маусом, нахмурила лоб и произнесла:
– На полпути к Луне, по-моему.
– Чего-чего?!
– Ну, точно я не могу сказать. Но разумно предположить, что они решили вернуться на свою ближайшую базу. Именно оттуда мы с Мамми пытались сбежать.
– Хочешь сказать, что мы на корабле?
– Либо на том, который я украла, либо на втором. А где же еще ты мог оказаться?
– В психушке.
Она сделала большие глаза, потом ухмыльнулась:
– А с чего бы, Кип? Неужто у тебя такая слабая связь с реальностью?
– Теперь я ни в чем не уверен. Космические пираты, инопланетные мамочки…
Она нахмурилась и погрызла ноготь большого пальца.
– Пожалуй, и впрямь все это способно сбить с толку. Но ты верь себе. Я вот никогда не теряю связи с реальностью, можешь не сомневаться. Видишь ли, я гений.
Это была не похвальба, а констатация факта, и мне почему-то не захотелось оспаривать заявление, хоть оно и прозвучало из уст тощего ребенка с тряпичной куклой в руках.
Однако я не понимал, какой нам прок от этой гениальности.
– Космические пираты… хм… – продолжала Чибис. – Дело не в названии. Они действуют по-бандитски, орудуют в космосе – как еще их назовешь? Что же касается Мамми… подожди, пока не познакомишься с ней.
– А что она делает в этой заварухе?
– Ну, это сложно. Лучше бы сама объяснила. Она полицейский. Охотилась за ними…
– Полицейский?
– Боюсь, это опять проблема семантической адекватности. Мамми знает, что мы подразумеваем под словом «полицейский», и, похоже, считает это понятие запутанным до абсурда. Но как ты назовешь человека, который ловит злодеев? Полицейский, разве нет?
– Пожалуй, да.
– Ну вот. – Чибис снова посмотрела на часы. – А сейчас нужно как-нибудь закрепиться. Через несколько минут пересечем среднюю точку траектории, а при маневре «полупетля» теряешь ориентацию в пространстве, даже если привязан.
Я знал об этом маневре только по книжкам и никогда не слышал о том, чтобы его проделывали в космосе. А в космосе ли мы? Пол подо мной тверд, как бетон, и столь же неподвижен.
– Не вижу, за что тут можно зацепиться.
– Боюсь, что ты прав. Но если усядемся, где поуже, и попробуем упереться ногами, то, возможно, удержимся. Поторопись, мои часы могут отставать.
Мы переместились в узкую часть комнаты, где между сходящимися стенами было не больше пяти футов, и уселись на пол лицом друг к другу. Как альпинисты в расщелине, уперлись ступнями в ступни. Точнее, мои ступни в носках упирались в ее кроссовки. Мои кроссовки, должно быть, так и стоят на верстаке. Подумалось, что, если пираты бросили Оскара на пастбище, папа может его найти.
– Держись крепче, Кип, и хватайся руками за палубу.
Я так и сделал.
– Откуда ты знаешь, когда мы будем переворачиваться?
– Так я же не теряла сознания. Меня просто схватили и затащили в корабль, поэтому я помню, когда был старт. Если предположить, что мы летим на Луну, а скорее всего, это так, и что полетное ускорение равняется одному g – а это тоже похоже на правду, ведь я чувствую, что вешу как обычно… А ты чувствуешь?
– Пожалуй, – сказал я, прислушавшись к ощущениям.
– Значит, так оно и есть, хотя я могу ошибаться – слишком долго пробыла на Луне. Итак, если мои предположения верны, то путешествие почти наверняка займет три с половиной часа. – Чибис взглянула на часы. – Расчетное время прибытия – девять тридцать утра, а разворот – в семь сорок пять. С минуты на минуту.
– Разве уже так поздно? – Я посмотрел на свои часы. – А на моих четверть второго.
– Это в твоем часовом поясе. А мои часы поставлены по лунному времени, то есть по Гринвичу. Ой-ой! Началось!
Пол накренился, вздыбился, опрокинулся, как будто мы мчались на американских горках. Мои полукружные каналы сплясали самбу.
Все постепенно вставало на свои места. Я очухивался после приступа головокружения.
– С тобой все в порядке? – спросила Чибис.
Я с трудом сфокусировал глаза:
– Вроде бы. Как после полуторного сальто над пустым бассейном.
– Мне никогда не хватало духу так резко разворачиваться. Вообще-то, это не больно, а глаза скоро придут в норму. Однако дело ясное – мы на пути к Луне. Прилетим через час сорок пять минут.
Я все еще не мог поверить.
– Чибис! Что за корабль может идти до самой Луны с ускорением в одно g? Он что, секретный? И как ты на Луне оказалась? И почему украла корабль?
Она вздохнула и обратилась к кукле:
– Мадам Помпадур, видали почемучку? Кип, как я могу отвечать на три вопроса сразу? Корабль – летающая тарелка и…
– Летающая тарелка! С тобой все понятно!
– Перебивать невежливо. Можешь называть ее как угодно, это неофициальный термин. На самом деле по форме она как сплющенный у полюсов сфероид. Это геометрическое тело…
– Что такое сжатый сфероид, мне известно!
Я был вымотан и расстроен всем, что на меня навалилось, от дурацкого кондиционера, испортившего отличные штаны, до удара в спину в ответ на заботу о ближнем. Не говоря уже о Тузе Квиггле. А что до маленьких девочек, то им не стоит выпячивать свою гениальность.
– Нечего рявкать, – сказала она с осуждением. – За летающие тарелки принимают все, что угодно, – от метеозондов до уличных фонарей. Но я совершенно уверена, что, пользуясь бритвой О´ккама…
– Что еще за бритва?
– Оккама. Принцип отсечения лишних гипотез. Ты хоть с логикой знаком?
– Мало.
– Так вот, исходя из этого принципа, я подозревала, что примерно одна из пятисот замеченных летающих тарелок – реальный корабль, такой как этот. В сумме получается немало. А по поводу того, что я делала на Луне… – Девочка сделала паузу и ухмыльнулась. – Я очень настырная.
В этом я уже убедился.
– Давным-давно, когда мой папа был маленьким, планетарий Хейдена стал бронировать билеты на Луну. Это была всего лишь рекламная акция, вроде недавнего дурацкого мыльного конкурса, но папа записался. А теперь, много лет спустя, открылся лунный туризм – и планетарий передал свой список в «Американ экспресс», а тот оповестил кандидатов, которых удалось разыскать.
– И твой отец полетел на Луну?
– Ну конечно нет! Папа в этот список попал еще маленьким. А теперь он шишка в Институте перспективных исследований, и ему некогда развлекаться. Мама не полетела бы ни за какие коврижки. Ну я и говорю: полечу сама. Папа сказал: «Нет!», мама сказала: «Боже мой, ни в коем случае!» Вот я и полетела. Я могу быть очень стервозной, если захочу, – добавила она горделиво. – У меня талант. Папа говорит, что я маленькое аморальное чудовище.
– Думаешь, он прав?
– Конечно прав. Он-то меня понимает, а мама только руками машет и говорит, что у нее сил больше нет. Так вот, целых две недели я вела себя совершенно ужасно и невыносимо, и в конце концов папа сказал: «Черт с ней, пусть катится! Может, за нее хоть страховку дадут!» И я покатилась.
– Хм… Я все-таки не понял, как ты очутилась на этом корабле.
– А-а-а… Я совалась куда не следует, делала, что не положено. Всегда стараюсь держать глаза открытыми – узнаешь много нового. Вот меня и сцапали. Они бы предпочли папу, но теперь надеются обменять меня на него. Я не могла этого допустить, поэтому пришлось дать деру.
– Это сделал дворецкий, – мрачно пробормотал я.
– Что?
– Твоя история напоминает детективы – так же много нестыковок и дыр.
– А-а-а… Уверяю тебя, это просто… Ой-ой, опять начинается!
Но ничего такого не произошло, всего лишь сияние сменилось с белого на голубое. Никаких осветительных приборов я не обнаружил, мерцал весь потолок. Мы распластались по полу. Я хотел встать, но не смог.
Самочувствие было как после кросса по пересеченной местности; я едва дышал. Вряд ли причиной был голубой свет. Голубая составляющая – просто колебания в диапазоне от 4300 до 5100 ангстрем, они присутствуют в солнечном спектре. Но что бы ни подмешали в это сияние, мы обмякли, как мокрая тетива.
Чибис пыталась мне что-то сказать:
– Если… за нами придут… не сопротивляйся… и… главное…
Голубой свет опять сменился белым. Узкая стена стала отъезжать в сторону.
Побелевшая от страха Чибис нашла силы договорить:
– …главное… не сопротивляйся… ему.
Двое мужчин вошли в комнату и, отодвинув Чибис, связали мне запястья и лодыжки, да еще намотали веревку вокруг пояса, прижав локти к туловищу. Мало-помалу я выходил из оцепенения, но был еще так слаб, что не смог бы и почтовую марку лизнуть. До того хотелось дать им по башке, но проще, наверное, бабочке поднять накрывшую ее чашку.
Меня выволокли. Я запротестовал:
– Эй, куда вы меня тащите? Что вообще происходит? Я на вас в суд подам! Я…
– Заткнись, – сказал пират.
Это был костлявый коротышка лет пятидесяти или старше. Судя по физиономии, он никогда в жизни не улыбался. Второй, помоложе, – толстый, с обидчивым детским ртом и ямочкой на подбородке – выглядел так, будто мог и посмеяться, если беспокоиться не о чем. Но сейчас он был обеспокоен.
– Тим, мы можем влипнуть. Надо вышвырнуть его в космос… Обоих надо вышвырнуть. И сказать, что это несчастный случай. Развязались, мол, и попытались смыться через люк. Он никогда не узнает…
– Заткнись, – без всякого выражения ответил Тим. – Хочешь неприятностей? Вакуума не терпится хлебнуть?
– Но…
– Заткнись.
Меня протащили по изогнутому коридору и бросили на пол в какой-то комнате.
Лежа лицом кверху, я не сразу понял, что это отсек управления. Ни один человек не сделал бы такую кабину, да она и не была создана человеком.
Тут-то я и увидел его.
Чибис могла не предупреждать. Я и не подумал сопротивляться.
Коротышка был крут и опасен, толстяк – подл и жесток; но по сравнению с ним это были херувимы. Будь у меня силы, я бы мог побороться с теми двумя любым способом по их выбору; думаю, ни одного человека я бы не испугался, будь у меня хоть малейший шанс против него.
Но против этого типа у меня шансов не было вовсе.
Он не был человеком, однако пугало другое. Слоны тоже не люди, но они славные. Внешне он больше походил на человека, чем слон, да только это не имело значения. Стоял он прямо, внизу ноги, наверху голова. Не более пяти футов ростом, но это тоже не играло роли. Он подчинял, как человек подчиняет лошадь. Его торс был никак не меньше моего, но фигуру укорачивали толстые ноги-поленья с выпирающими ступнями (если это были ступни), похожими на диски. Когда он двигался, ступни тошнотворно хлюпали. Когда он стоял, на манер треножника, был выпячен то ли хвост, то ли третья нога. Ему не требовалось садиться, да и вряд ли он смог бы сесть.
Короткие ножки не делали его медлительным. Движения были неуловимыми, как бросок змеи. Обеспечивалось ли это более совершенной нервной системой и более эффективной мускулатурой? Может, на его родной планете выше сила тяжести?
Руки змеились – суставов было больше, чем в наших. Этих рук было две пары – одна на поясе, другая под головой. Плечи отсутствовали. Я не смог сосчитать пальцы, похожие на щупальца, – они находились в беспрестанном движении. Одежды на нем не было, кроме пояса с прорезями для нижних рук. К поясу он прикрепил что-то вроде кошелька и ключей. Лиловая кожа лоснилась, как от масла.
Кем бы ни был этот субъект, он не принадлежал к тому же народу, что и Мамми.
От Лилового шел сладковато-пряный запашок. В любой переполненной людьми комнате пахнет в жару куда хуже, но если я еще когда-нибудь учую этот «аромат», то покроюсь мурашками и лишусь дара речи.
Все это я воспринял постепенно; сначала видел только лицо. Как еще это назвать?.. Я до сих пор не описал его – боялся, что меня затрясет. Но опишу, чтобы вы, увидев такое, стреляли не раздумывая, пока ваши кости не превратились в студень.
Носа не было. Лиловый дышал кислородом, но куда входил и откуда выходил воздух, определить было невозможно. Частично он дышал ртом, поскольку разговаривал. И этот орган занимал второе место по отвратительности. Челюсть и подбородок заменяли жвалы, которые разделялись на три неравные части. Во рту – ряды мелких зубов. Языка я не заметил, зато рот был окаймлен ресничками величиной с земляного червя. И эти реснички беспрестанно шевелились.
Я сказал, что рот был вторым по отвратительности органом. Первым были глаза. Огромные, выпученные, широко расставленные, защищенные роговыми кромками. Они, словно локаторы, двигались вверх-вниз и из стороны в сторону.
Он не смотрел на меня – но при этом не выпускал из виду.
Когда Лиловый повернулся, я увидел третий глаз на затылке. Похоже, этот монстр постоянно сканировал пространство как радаром.
Какой же мозг способен обрабатывать информацию, поступающую сразу отовсюду? Сомневаюсь, что человеческому это по силам, даже если как-то обеспечить всестороннее поступление информации. В голове у Лилового для крупного мозга явно маловато места, но, может быть, его мозг не там? Человек носит свой думательный орган практически открыто, а ведь это не очень удобно и безопасно.
Но мозг у Лилового безусловно был. Монстр пришпилил меня как букашку и выжал все, что хотел. Он не терял времени на подготовительные процедуры; он просто спрашивал, а я отвечал. Время тянулось бесконечно, – казалось, прошли дни, а не часы. По-английски он говорил ужасно, но понять было можно. Губные согласные у него были все одинаковы, «б», «п» и «в» – неразличимы. Гуттуральные звучали очень редко, а у дентальных был цокающий оттенок. Однако почти все я понимал, а когда не мог понять, он не угрожал и не наказывал, просто повторял вопрос.
Его речь была лишена всякого выражения. Он допрашивал, пока не выяснил, кто я, чем занимался, а также все остальное, что его интересовало. Он хотел знать, как я оказался на пастбище, почему был одет в скафандр, когда меня подобрали. И было непонятно, нравятся ему мои ответы или нет.
Лиловый с трудом понял, что значит «торговать газировкой в аптеке», а когда я рассказал о конкурсе мыла «Звездный путь», смысл до него, кажется, так и не дошел. Но я обнаружил, что тоже многого не знаю: например, какова численность человечества и сколько тонн белка мы производим ежегодно.
Спустя бесконечность он получил все, что хотел, и приказал:
– Убрать.
Шестерки ждали рядом. Толстый сглотнул и спросил:
– Наружу?
Он вел себя так, будто выкинуть в космос человека – все равно что обрывок веревки.
– Нет. Он глуп и неразвит, но может понадобиться. Верните его в карцер.
– Да, хозяин.
Меня выволокли наружу. В коридоре Толстый предложил:
– Давай ноги развяжем, пусть сам идет.
– Заткнись, – отозвался Тощий.
Чибис безучастно сидела сразу за входной панелью. Я догадался, что ее еще раз долбанули этой голубизной. Шестерки перешагнули через девочку и свалили меня на пол. Тощий стукнул мне по шее ребром ладони. Когда я очухался, пираты отсутствовали, руки-ноги были свободны, а Чибис сидела рядом. Она озабоченно спросила:
– Очень плохо?
– Хуже некуда, – подтвердил я, и меня всего передернуло. – Чувствую себя лет на девяносто.
– Не стоило тебе на него смотреть, особенно в глаза. Отдохни немного, полегчает. – Она взглянула на часы. – Через сорок пять минут посадка, до этого времени о тебе не вспомнят.
– Что? – Я сел. – Я пробыл там всего час?
– Даже меньше. А кажется, что вечность. По себе знаю.
– Надо же, как выжатый лимон… – Я нахмурился, припоминая. – Чибис, когда за мной пришли, я ничего не боялся. Хотел требовать объяснений, извинений, освобождения – но так и не задал ему вопросов, ни одного.
– И никогда не задашь. Я пробовала. Просто сила воли тает, как у кролика перед удавом.
– Верно.
– Кип, теперь ты понимаешь, почему я должна была воспользоваться малейшим шансом на побег? Ты, кажется, не поверил моему рассказу; теперь веришь?
– Теперь верю.
– Спасибо. Я всегда говорила, что у меня есть гордость и мне наплевать, что люди подумают, но на самом деле это не так. Нужно было вернуться к папе и рассказать ему… потому что он единственный на всем белом свете, кто поверил бы мне, как бы идиотски это ни звучало.
– Понимаю. Думаю, что понимаю. Но как тебя занесло в Сентервилл?
– В Сентервилл?
– Туда, где я живу. Где «Майский жук» вызывал «Чибиса».
– Да не собиралась я туда лететь. Надеялась приземлиться в Нью-Джерси, а еще лучше в Принстоне, потому что хотела найти папу.
– Хм… Неслабо промахнулась.
– А ты смог бы лучше? Ведь почти удалось, хотя все было против меня. Этот корабль нетрудно вести; просто нацеливаешься и летишь, – наши корабли куда мудрёнее. И Мамми мне помогала. Но пришлось тормозить в атмосфере, делать поправку на вращение Земли, а тут я не очень сильна. Вот и вышло, что мы залетели слишком далеко на запад, а пираты гнались за мной, я растерялась… а потом услышала тебя на служебной частоте и решила, что все правильно – что я выбралась. – Она развела руками. – Прости меня, Кип.
– Твое счастье, что вообще села. Говорят, хорошее место посадки – то, с которого ушел на своих ногах.
– Прости, что впутала тебя в историю.
– Ну… насчет этого не волнуйся. Не меня бы впутала, так кого-нибудь другого. Чибис, что ему нужно?
– В смысле «им»?
– Им? Вряд ли те двое что-нибудь значат. Главный-то Лиловый.
– Я и не говорю про Тима и Джока – они люди, хоть и подонки. Я имею в виду пришельца и таких, как он.
Причины для разжижения мозгов, конечно, имелись: меня трижды нокаутировали, я не спал ночь, и вообще такие передряги не каждый день случаются. Но пока Чибис не поправила меня, даже в голову не приходило, что таких, как Лиловый, может быть много, – а ведь и его одного более чем достаточно.
Если есть один, то должны быть и тысячи – а возможно, миллионы и миллиарды. Сердце ушло в пятки, а то и ниже.
– Ты видела других?
– Нет, только его. Но мне говорила Мамми.
– Ничего себе! Чибис, что они задумали?
– А ты не догадываешься? Вторжение готовят.
Расстегнутый воротник начал меня душить.
– Как это?
– Не знаю.
– Хочешь сказать, что они нас перебьют и захватят Землю?
Она замялась:
– Может быть и похуже.
– Э-э-э… поработят?
– Теплее. Кип… Думаю, они питаются мясом.
Я сглотнул.
– Веселенькие у тебя, малявка, мысли.
– А мне, думаешь, нравится? Поэтому я и хотела все папе рассказать.
Ответить было нечего.
Древний-предревний страх о судьбах человечества. Папа слышал в детстве радиопостановку про нашествие марсиан – это была выдумка чистой воды, но она вызвала жуткую панику. Теперь люди на такое не купятся. После того как мы высадились на Луне, облетели Марс и Венеру, все, похоже, уверились, что жизни в космосе нет.
И вот она, перед глазами.
– Чибис, это марсиане? Или с Венеры?
Девочка покачала головой:
– Они издалека. Мамми пыталась объяснить, но я не поняла ее.
– Но хоть из Солнечной системы?
– Именно этого я и не поняла. И да и нет.
– Так не бывает!
– Ну и спроси ее сам.
– С удовольствием. – Я замялся, а потом выпалил: – Мне плевать, откуда они, – мы их перестреляем… Найдем способ не смотреть на них!
– Хорошо бы!
– А ты подумай сама. Если их корабли и есть летающие тарелки – настоящие, а не метеозонды, – то они уже сколько лет следят за нами. Следовательно, в себе они не уверены, хотя и выглядят так устрашающе, что молоко скисает. Иначе бы просто вторглись на Землю и сожрали нас, как скотину. Но они этого не сделали. Выходит, победить мы можем – при условии, что с умом возьмемся за дело.
Чибис с готовностью кивнула:
– Надеюсь, что так. Я думала, папа что-нибудь придумает. Но… – Она нахмурилась. – Мы о них очень мало знаем… а папа всегда советовал не пороть горячку при недостатке информации. «Не вари суп из одной устрицы, Чибис» – так он всегда говорит.
– Но я могу поспорить, что мы правы. Слушай, а кто твой отец? И как тебя зовут по-настоящему?
– Ну, мой папа – профессор Райсфельд. А меня зовут Патриция Вайнэнт Райсфельд. Кошмар, согласись. Лучше зови меня Чибис.
– Профессор Райсфельд… А что он преподает?
– Ты совсем темный? Не знаешь, что папа получил Нобелевскую премию?
– Ну извини, Чибис. Я из провинции.
– Заметно… Папа ничего не преподает. Он мыслит. Он мыслит лучше всех… кроме меня, быть может. Он синтезист. Все остальные – специалисты в отдельных областях. А папа знает все и делает обобщения.
Может, оно и так, но я никогда о синтезистах не слышал. Идея сводить части в единое целое шикарна, но для такого нужен аномально башковитый парень – мы же загибаемся под лавиной информации. Профессор Райсфельд, видимо, о трех головах. Или о пяти.
– Ты с ним еще познакомишься, – добавила Чибис, глянув на часы. – Кип, нам лучше закрепиться. Сейчас сядем… а на пассажиров инопланетянину плевать.
Мы снова втиснулись в угол, вцепились друг в друга и замерли в ожидании. Вскоре корабль тряхнуло, пол встал дыбом. Затихло. Я почувствовал необыкновенную легкость. Чибис подобрала под себя ноги и встала:
– Ну вот и Луна.
Глава 5
Когда я был маленьким, мы играли в первую высадку на Луну. Потом романтические бредни уступили место трезвым поискам способа достичь лунной поверхности. Но мне и в голову не могло прийти, что я прилечу на Луну в камере без окон, как мышь в обувной коробке.
Только мой вес подтверждал, что я на Луне. Увеличение веса можно смоделировать с помощью центрифуги. Но уменьшить его – совсем другое дело. Все, что доступно на Земле, – несколько секунд полета с трамплина, затяжной прыжок с парашютом, «горка» на самолете.
А если уменьшение гравитации все длится и длится, то вы где угодно, только не на Земле. На Марсе я оказаться не мог; значит – Луна.
Здесь я должен весить чуть больше двадцати пяти фунтов. Примерно на столько я себя и чувствовал – мог бы пройтись по лужайке, не примяв травы.
Несколько минут я просто наслаждался этим и, забыв о Лиловом и о наших бедах, с удовольствием вальсировал по комнате, слегка подпрыгивал, ударялся головой о потолок и ощущал, как медленно-медленно-медленно опускаюсь на пол. Чибис уселась, пожала плечами и снизошла до покровительственной улыбки. Лунный старожил! А ведь пробыла тут всего лишь на две недели дольше моего.
У низкой гравитации немало минусов. Почти нет сцепления с опорой, ноги разъезжаются. Пришлось на собственной шкуре испытать то, что я раньше знал только умом: вес уменьшается, но масса и инерция остаются. Чтобы сменить направление, даже при ходьбе, надо крениться, как на мотогонках, но, если нет трения (а у моих носков на гладком полу его не было), ноги выскальзывают из-под тела.
Падать при одной шестой g не больно, но Чибис хихикала. Я уселся и сказал:
– Смейся, смейся, интеллектуалка. Хорошо тебе, в кроссовках-то.
– Извини. Ты так забавно парил и хватался за воздух – точно в замедленном кино.
– Очень забавно, не сомневаюсь.
– Я же извинилась. Слушай, возьми мои кроссовки.
Я смерил глазами наши ноги и хмыкнул:
– Спасибо, конечно!
– Ну… можешь распороть задники или еще что-нибудь придумать. Мне и босиком нормально. Мне всегда нормально. А где твоя обувь, Кип?
– Да рядышком, четверть миллиона миль отсюда – если только мы вышли на нужной остановке.
– А-а-а… Ну, здесь она тебе не особенно нужна.
– Ага. – Я покусал губу, обдумывая это «здесь» и больше не интересуясь играми с гравитацией. – Чибис? Что будем делать?
– Ты о чем?
– О нем.
– Да ничего. Что мы можем?
– Ну а чем тогда заняться?
– Спи.
– Что-о?!
– Спи… «Невинный сон, сон, сматывающий клубок забот»[16]. «О нежный сон! Природы исцелитель!»[17] «Дай бог здоровья тому, кто придумал сон: ведь это плащ, который прикрывает все человеческие помыслы»[18].
– Хватит выпендриваться! Говори толком!
– Я и говорю толком. Сейчас мы беспомощны, как золотые рыбки в аквариуме. Просто хотим выжить. А первый принцип выживания – не застревать на том, что от тебя не зависит, и сосредоточиться на том, что можно сделать. Я хочу есть и пить, неважно себя чувствую, очень устала… и все, что могу в этой ситуации, – лечь спать. Так что, если окажешь любезность и помолчишь, я именно этим и займусь.
– Намек понял. Не надо на меня рычать.
– Извини. Когда устаю, я становлюсь злой как собака. И папа говорит, что до завтрака ко мне подходить опасно. – Она свернулась калачиком и подложила растрепанную тряпичную куклу под щеку. – Спокойной ночи, Кип.
– Спокойной ночи, Чибис.
Тут мне кое-что еще пришло в голову, я заикнулся было… и увидел, что она уже спит. Ее дыхание стихло, лицо разгладилось и больше не казалось настороженным и чересчур серьезным. Верхняя губа оттопырилась совершенно по-детски, и девочка стала похожа на чумазого херувима. На щеках остались полоски высохших слез. А ведь я не заметил, когда она плакала.
Кип, сказал я себе, ты влезаешь в скверную историю; это намного хуже, чем притащить домой брошенного щенка или котенка.
Я обязан позаботиться о ней… или погибнуть в попытке.
Может, так и получится. В смысле, погибнуть. Я и о себе-то никогда не мог позаботиться как следует.
Я зевнул, потом еще раз. У креветки ума побольше, чем у меня. Я измотался, как никогда, хотел есть и пить, и вообще мне было паршиво. Уже собрался побарабанить в дверную панель и вызвать Толстого или Тощего. Но… разбужу Чибис, да и Лиловый сочтет это сопротивлением.
Я вспомнил, как дома часто дремал на ковре в гостиной. Оказалось, что и здесь на жестком полу можно очень удобно устроиться; одна шестая земного притяжения – это матрас лучше всякого поролона. Взбалмошной принцессе из сказки Андерсена было бы не на что пожаловаться.
Заснул я мигом.
Снилась мне невероятнейшая космическая опера. Кишели драконы, прекрасные девы с Арктура, рыцари в сверкающих скафандрах; действие перемещалось из дворца короля Артура на дно Мертвого моря Барсума[19].
И все бы ничего, вот только у герольда-распорядителя было лицо лилового пришельца и голос Туза Квиггла. Он высовывался из экрана и шевелил червеобразными ресничками.
– Победит ли Беовульф дракона? Вернется ли Тристан к Изольде? Найдет ли Чибис свою куклу? Включайте наш канал завтра вечером, а пока просыпайтесь и бегите в ближайшую аптеку, чтобы купить наждачную бумагу «Звездный путь», лучшее средство для чистки рыцарских доспехов. Подъем!
Он высунул щупальце из экрана и схватил меня за плечо.
Я проснулся.
– Подъем! – трясла меня за плечо Чибис. – Пожалуйста, проснись, Кип.
– Отстань!..
– У тебя был кошмар.
– Принцесса с Арктура в беде! И я никогда не узнаю, чем все кончилось. Зачем ты меня разбудила? Сама же сказала, что нужно выспаться!
– Ты продрых несколько часов – а сейчас, похоже, мы можем кое-что сделать!
– Позавтракать?
Мою шпильку она пропустила мимо ушей.
– Сбежать!
Я резко сел, вернее, взлетел и опустился обратно.
– Ого! Как?
– Точно не знаю. Но мне кажется, они ушли и оставили нас одних. Если так, другого шанса не будет.
– А с чего ты взяла, что они ушли?
– Прислушайся. Хорошенько прислушайся.
Я подчинился. И услышал свое сердце, дыхание Чибис, а потом и ее сердце. Такой тишины я и в пещерах не встречал.
Я вынул перочинный ножик, сжал его зубами, чтобы звук передавался по костям, и приставил к стене. Ничего. Я прослушал пол и другие стены. Опять ничего. На борту царила тишина – ни дрожи, ни стуков, ни тех вибраций, которые нельзя услышать, а можно только почувствовать.
– Похоже, ты права.
– Прекратилась циркуляция воздуха.
Я повел носом:
– У нас кончается воздух?
– Пока нет. Но и не поступает – он выходил из крошечных отверстий вон там, наверху. Ты бы не заметил, а я почувствовала перемену.
Я напряженно размышлял.
– Все-таки не понимаю, что это нам дает. Мы заперты.
– Может, и нет.
Я ковырнул стену лезвием. Она не из металла, и на пластик не похоже. Нож не берет. Может, граф Монте-Кристо и провертел бы в ней дырочку, но ему некуда было торопиться.
– Почему ты так думаешь?
– Каждый раз, когда они открывали и закрывали дверную панель, слышался щелчок. Так вот, когда тебя вытаскивали, я приклеила жвачку на стыке панели и стены, повыше, чтобы не заметили.
– У тебя есть жвачка?
– Да. Помогает, когда нет ни глотка воды. Я…
– Еще есть? – живо спросил я.
Было не до свежести дыхания, просто ни разу в жизни так не мучила жажда.
Чибис расстроилась:
– Ой, бедный Кип! У меня ничего не осталось, это старая жвачка. Я ее приклеивала к пряжке ремня и жевала, когда особенно хотелось пить. – Она помялась. – Но возьми, раз нужно. Пожалуйста.
– Ну спасибо, Чибис. Спасибо большое. Как-нибудь обойдусь.
Она оскорбилась:
– Уверяю вас, мистер Рассел, что не страдаю никакими заразными заболеваниями. Я всего лишь хотела…
– Да-да, – поспешно сказал я. – Совершенно в этом уверен. Но…
– Я учитываю, что мы находимся в экстремальной ситуации. И это гигиеничнее поцелуев – хотя, полагаю, тебе еще не приходилось целоваться!
– В последнее время не приходилось, – попытался я сменить тему. – Но все, чего я хочу, – это глоток чистой холодной воды. Или грязной теплой воды… К тому же ты прилепила свою жвачку на дверную панель. Чего ты хотела добиться?
– Так я же говорила о щелчке. Папа считает, если стоишь перед дилеммой, полезно изменить любую из переменных, а потом снова приступить к решению задачи. Я попыталась внести изменения с помощью жвачки.
– Ну?
– Когда тебя притащили обратно и закрыли дверь, щелчка не было.
– Что? Ты знала, что перехитрила замок, уже несколько часов знала – и не сказала мне?
– Именно так.
– Ну, я тебя выпорю!
– Не советую, – сказала она ледяным тоном. – Я кусаюсь.
Я поверил. Кусается. И царапается. И еще что-нибудь вытворяет. Я сменил тему:
– Чибис, почему ты не сказала?
– Боялась, что рванешь наружу.
– Ха! Конечно, я бы попробовал.
– То-то и оно. А я решила, что лучше не дергать дверь… пока он на корабле.
Точно гений. По сравнению со мной.
– Я тебя понял. Ладно, давай попробуем открыть.
Я осмотрел панель. Жвачка была на месте, так высоко, как девочка могла достать. Панель, расплющив резинку, заклинила замок. Но никакого просвета я не увидел.
Я подцепил панель кончиком большого лезвия. Вроде отошла на осьмушку дюйма – и в этот момент лезвие сломалось.
Я вернул нож в карман.
– Еще идеи?
– Может, попробуем сдвинуть руками?
– Ладно. – Я вытер потные ладони о рубашку. – Сильно не давим – нужно, чтобы было трение.
Панель отодвинулась вправо почти на дюйм – и больше ни с места. Но от потолка до пола протянулась щель толщиной с волос.
Обломок лезвия тоже сломался, а щель не стала шире.
– Вот же черт! – пискнула Чибис.
– Рано сдаваться. – Я отступил для разбега и ринулся к двери.
Ноги заскользили, я потерял равновесие и проделал медленный кульбит. На этот раз Чибис не засмеялась.
Я поднялся, отошел к дальней стене, уперся ногой и попробовал оттолкнуться, как пловец в бассейне.
Мне удалось долететь до двери и ударить, не особенно сильно. Я почувствовал, что она слегка прогнулась, но тотчас восстановила форму.
– Стой, Кип, – сказала Чибис. – Снимай носки. Я подтолкну сзади, мои кроссовки не скользят.
Она была права. На Луне, если нет резиновых подметок, лучше ходить босиком. Мы отошли к дальней стене, Чибис встала позади меня и положила руки мне на бедра. «Раз… два… три… Пошел!» Мы рванули с элегантностью бегемота.
Я ссадил плечо. Но панель выскочила из направляющей, открыв пространство дюйма в четыре.
На косяке я оставил кусок собственной шкуры, порвал рубашку. Ругался про себя по-черному… но щель расширялась. Как только удалось протиснуть голову, я распластался на полу и выглянул. В поле зрения никого не было – и это уже что-то значило, если учесть, как мы шумели. Лишь бы только враги не решили сыграть с нами в кошки-мышки. Но вряд ли они до этого опустятся. Особенно Лиловый.
Чибис хотела пролезть мимо меня, но я оттащил ее:
– Куда, хулиганка! Я пойду.
Еще пара рывков, и я пролезу. Я раскрыл маленькое лезвие и протянул нож Чибис:
– Со щитом или на щите, солдат.
– Лучше оставь себе.
– Мне он не нужен. Смерть о Двух Кулаках – так именуют меня в темных переулках. – Я отчаянно куражился, но зачем Чибис об этом знать? – «Кип без страха и упрека», спасаем девиц, дешево, оптовые скидки.
Я протиснулся на карачках, встал и огляделся.
– Вылезай, – тихонько сказал я.
Она полезла, но вдруг попятилась. Появилась вновь, сжимая замурзанную куклу.
– Чуть не забыла Мадам Помпадур, – сказала она взволнованно.
Я даже не улыбнулся. Но она вскинулась:
– Ну и что! Она мне нужна, не могу без нее заснуть. Это невротический комплекс, но папа говорит, что я его перерасту.
– Да ясно, ясно.
– Оставь покровительственный тон! Это не фетишизм, даже не первобытный анимизм, а просто условный рефлекс. Я давно знаю, что это всего лишь кукла; я давно поняла свою горькую ошибку… много лет назад.
– Послушай, Чибис, – сказал я серьезно, – мне все равно, как ты засыпаешь. Сам я бью себя молотком по голове. Прекрати. Ты в этих кораблях разбираешься?
Она огляделась.
– Думаю, мы в корабле, который меня преследовал. Но он такой же, как тот, который я вела.
– Отлично. Пошли в отсек управления.
– А?
– Ту консервную банку ты пилотировала. А эту сможешь?
– Н-наверное… Да, смогу.
– Пошли. – Я повернулся в ту сторону, куда меня тащили.
– Но тогда у меня была Мамми, она мне подсказывала! Давай ее найдем.
Я остановился.
– Ты поднять корабль сможешь?
– Да…
– Вот и подними его в воздух, то есть в космос, – и поищем Мамми. Если она на борту – найдем. Если нет… значит, нет.
– Ну… ладно. Логично, хотя мне это и не нравится. – Она шагала вслед за мной. – Кип, какое ускорение ты выдерживаешь?
– Понятия не имею. А что?
– Эти штуки могут летать намного быстрее, чем я пробовала. Зря постеснялась.
– Зря ты полетела в Нью-Джерси.
– Но я хотела найти папу!
– Ну, это понятно. Но лучше бы рванула на Лунную базу и подняла Космический корпус. Это не игрушки; нужна помощь. Где мы, как ты считаешь?
– Должно быть, он вернул нас на свою базу. Я скажу точно, когда сориентируюсь по небу.
– Ладно. Если сможешь определить, где Лунная база, направимся туда. Если нет – на всех парах двинем в Нью-Джерси.
Дверь отсека управления была заперта, и я никак не мог сообразить, чем ее открыть. Чибис сделала то, что, по ее словам, должно было помочь, – засунула мизинец в дырку, куда мой палец не пролез бы, и сообщила, что заперто на замок. Тогда я огляделся.
И нашел металлический прут, висевший в коридоре, длиной около пяти футов, заостренный на одном конце, с четырьмя рукоятками вроде медных кастетов на другом. Черт ее знает, что за штука, может, это у монстров такой пожарный топор, но крушить с его помощью было одно удовольствие.
Через три минуты от двери одни щепки остались. Мы вошли.
Сначала у меня побежали мурашки по всему телу, потому что именно здесь Лиловый меня обрабатывал. Я взял себя в руки, но решил, что при встрече засажу эту железяку прямо в его мерзкие буркалы. В первый раз я по-настоящему осмотрел помещение. В центре было что-то вроде гнезда, окруженного устройством, смахивающим то ли на сильно навороченную кофеварку, то ли на велосипед для осьминога. Хорошо, что Чибис знает, на какие кнопки нажимать.
– А где внешний обзор?
– Вот. – Чибис проскользнула мимо меня и ткнула пальцем в какое-то отверстие.
Потолок был полусферический, как в планетарии. Когда зажглись огни, я понял, что это и есть планетарий. Аж дух захватило.
Вдруг оказалось, что мы стоим не на полу, а на платформе, висящей в пространстве, на высоте примерно тридцать футов. Надо мной светились на черном небосводе тысячи звезд, а прямо в лицо смотрела огромная, как десяток полных лун, зеленая, милая и прекрасная Земля.
Чибис тронула меня за локоть:
– Очнись, Кип.
– Чибис, – спросил я с придыханием, – неужели в твоей душе нет ни капли поэзии?
– Конечно есть. Навалом. Только времени нет. Я знаю, где мы, Кип, – отсюда я и стартовала. Их база. Видишь скалы с длинными резкими тенями? Часть из них – замаскированные корабли. Вон там, левее, высокий пик с седловиной, а еще левее, почти точно на запад, в сорока милях отсюда, станция Томбо. Еще через двести миль – Лунная база, а за ней – Луна-Сити.
– Долго добираться?
– Двести… почти двести пятьдесят миль? Мне не приходилось летать местными рейсами, но думаю, что несколько минут.
– Стартуем! Они могут вернуться в любой момент.
– Да, Кип. – Она забралась в это воронье гнездо и склонилась над пультом.
Затем выпрямилась. Ее лицо было белым, худым и совсем детским.
– Кип… никуда мы не полетим. Извини.
Я взвыл:
– Что! Что стряслось? Ты забыла, как управлять?
– Нет. Здесь нет «мозга».
– Чего нет?
– «Мозга». Маленькой черной штуковины размером с грецкий орех, которая вставляется вот сюда. – Она показала куда. – В тот раз мы убежали, потому что Мамми сумела его украсть. Нас заперли в пустом корабле, как нас с тобой сейчас. Но там был «мозг». – Чибис выглядела уныло и потерянно. – Я должна была догадаться, что пираты не оставят такую важную вещь в отсеке управления. Может, и догадывалась… но не хотела этого признавать. Прости.
– Нет, Чибис, мы так легко не сдадимся. Можно сварганить что-нибудь, что подойдет к этой розетке?
– Вроде как соединить проводки зажигания у автомобиля? – Она покачала головой. – Это не так просто, Кип. Если поставить в автомобиль деревянную модель аккумулятора, разве поедешь? Я точно не знаю, что делает эта штука, я и «мозгом»-то ее назвала, потому что она такая сложная.
– Но… – Я заткнулся.
Если дикарю с острова Борнео дать новехонькую машину, совершенно целую, только без свечей, далеко он уедет? Внутренний голос подсказывает, что не очень.
– Чибис, какие еще есть идеи? Пусть даже бредовые? Если нет – покажи хотя бы входной шлюз. Я возьму вот это, – я потряс своей железной дубинкой, – и буду валить всех, кто сунется.
– Я не знаю, что делать, – вздохнула она. – Надо найти Мамми. Если она тут, то что-нибудь подскажет.
– Хорошо… но покажи наконец входной шлюз. Потом ищи ее, я покараулю.
Во мне вскипал безрассудный гнев отчаяния. Раз уж нам не суждено отсюда выбраться – а похоже на то, – надо по крайней мере рассчитаться. Я хотел объяснить Лиловому, что обращаться так жестоко с людьми – себе дороже. И был совершенно уверен: перед тем как под его взглядом оцепенеет мой хребет, я успею врезать. Размозжу отвратительную башку.
Если не буду смотреть в глаза.
Чибис медленно произнесла:
– Есть… еще одна возможность…
– Какая?
– Н-не хочется предлагать. Вдруг подумаешь, что я решила выбраться на твоем горбу.
– Не глупи. Если что-то придумала, выкладывай.
– Ну… в сорока милях отсюда станция Томбо. Если мой скафандр здесь, на корабле…
Я воспрянул, как Боуи при обороне Аламо. Может, в этой игре назначат добавочное время.
– Мы дойдем!
Чибис покачала головой:
– Нет, Кип. Поэтому-то я и не хотела об этом говорить. Я смогу дойти… если найдем мой скафандр. А ты в него не влезешь, хоть пополам сложись.
– Сдался мне твой скафандр, – буркнул я.
– Кип, Кип! Это же Луна, забыл? Воздуха нет.
– Что я тебе, идиот? Но если где-то здесь лежит твой скафандр, то, может быть, рядышком валяется и мой. И…
– У тебя есть скафандр? – не поверила она.
Не стоит, пожалуй, пересказывать сумбурный разговор, который за этим последовал. Но мало-помалу до Чибис дошло: не будь у меня скафандра, двенадцать часов назад и в четверти миллиона миль отсюда я просто не смог бы связаться с ней на космической частоте.
– Давай кончать с этим безобразием. Хотя погоди: сначала покажи шлюз, а потом ищи наши скафандры.
– Ладно.
Девочка отвела меня к входному шлюзу. Это был отсек, сильно напоминавший тот, в котором нас держали, но меньше и со второй дверью, рассчитанной на большое давление. Она оказалась незапертой, и мы осторожно открыли ее. Внутри было пусто. Внешняя дверь была закрыта, иначе мы бы не справились с внутренней.
– Будь у Лилового хоть капля осторожности, – язвительно заметил я, – он бы оставил внешнюю дверь открытой, пусть мы и сидели взаперти. Тогда… Погоди секунду… Внутренняя дверь фиксируется, когда она открыта?
– Не знаю.
– Давай посмотрим.
Она удерживалась обычной задвижкой. На тот случай, если задвижка убирается какой-нибудь кнопкой снаружи, я заклинил ее ножиком.
– Больше шлюзов нет?
– На том корабле не было, а они очень похожи.
– Будем начеку. Через этот шлюз до нас уже никто не доберется. Даже старине Лиловому без шлюза не обойтись.
– А вдруг он все-таки откроет внешнюю дверь? – нервно спросила Чибис. – Тогда мы лопнем, как воздушные шарики.
Я ухмыльнулся:
– Ну и кто здесь гений? Конечно лопнем… если он откроет. Только как он откроет, если на нее давит двадцать – двадцать пять тонн? Сама мне недавно сказала, что это Луна. Снаружи пустота, не забыла?
– Фу ты… – сконфузилась Чибис.
Мы отправились на поиски. Я с удовольствием взламывал двери – все равно Лиловый не питал ко мне симпатий. Вначале мы нашли вонючий закуток, где ютились Толстый и Тощий. Вот же растяпы, даже дверь не заперли.
По комнатке я многое о них понял: это свиньи, с такими же отвратительными привычками, как их нравы. Видно, что они не случайные пленники, – все устроено для землян. Эти негодяи расположились здесь надолго. Мы увидели два пустых контейнера для скафандров, десятки банок с консервами, приобретенных на распродаже армейского имущества, а главное, там была питьевая вода и нечто вроде умывальника. Нашлись и два полных баллона с кислородно-гелиевой смесью – вот их я не отдам ни за ладан, ни за чистое золото, если, конечно, мы обнаружим скафандры!
Я напился, открыл консервы для Чибис; жестянка была с ключом, и мы избежали участи «Троих в лодке» с их банкой ананасов. Велев девчонке подкрепиться, я продолжил обыск; железяка была в этом деле отличным подспорьем. С того момента, как нашлись баллоны с воздухом, меня сжигало желание поскорее добраться до наших скафандров и смыться.
Я вскрыл с десяток дверей быстрее, чем Морж и Плотник вскрывали устриц, и нашел кучу всякой всячины. В том числе и каюты, по всей видимости предназначенные для черверотых. Я не тратил времени на их осмотр – этим, бог даст, займется Космический корпус, – а лишь проверял, нет ли скафандров.
И нашел их! В каюте рядом с нашим узилищем.
Я был так рад Оскару, что чуть не расцеловал его. Заорал: «Привет, приятель! Mirabile visu!»[20] – и побежал искать Чибис. Ноги разъезжались, но было не до этого.
Чибис подняла голову, когда я ворвался в каюту.
– Уже собиралась искать тебя.
– Нашел! Нашел!
– Мамми? – с готовностью вырвалось у нее.
– Что? Нет! Скафандры – и твой, и мой! Пошли!
– А-а-а… – Вид у нее был разочарованный, и меня это задело. – Хорошо, конечно… только сначала надо найти Мамми.
У меня опустились руки. Появился самомалейший шанс избежать чего-то более страшного, чем смерть, и это не риторическая фигура, – а Чибис приспичило искать свое пучеглазое чудовище. Будь это человек, даже незнакомый, пусть бы у него даже изо рта дурно пахло, я бы его не бросил. Собаку или кошку тоже попытался бы выручить… скрепя сердце.
Но что мне лупоглазый монстр? Все, что он для меня сделал, – это втянул в историю, которая скопом заткнула за пояс мои прежние передряги.
Я подумал, не оглушить ли Чибис и не засунуть ли в скафандр. Но вслух сказал:
– Спятила? Мы уходим. Сейчас же!
– Мы не можем уйти без нее!
– Ты точно свихнулась. Мы даже не знаем, здесь ли она… но, если даже найдем, не сможем взять ее с собой.
– Сможем!
– Как? Это Луна, забыла? Воздуха нет. У тебя есть скафандр для нее?
– Нет… – Она чуть опешила. Но ненадолго. Вдруг резко встала, даже подпрыгнула ненарочно, и заявила: – Ты как хочешь, а я пойду ее искать. На! – И сунула мне банку.
Эх, скрутить бы ее! Но мне с детства внушали, что с женщиной драться не следует, как бы она этого ни заслуживала. Пока я метался между доводами разума и издержками воспитания, Чибис улизнула вместе с моим шансом на спасение. Я только беспомощно застонал.
Но тут запахло чем-то фантастически вкусным. Ведь у меня в руках была банка с консервами. То есть с тушеной подметкой в сером соусе, но запах… Амброзия!
Половину слопала Чибис; я доедал, рассматривая ее находки. Моток нейлонового шнура с радостью положил к баллонам; у Оскара на поясе есть футов пятьдесят бельевой веревки, но запас карман не тянет. Так… геологический молоток, пригодится. Две батарейки – это для фар.
Из прочего какой-никакой интерес представляли разве что изданный пресс-службой правительства «Предварительный селенологический отчет», рекламный проспект урановых рудников и просроченные водительские права штата Юта на имя Тимоти Джонсона – с фотографии смотрела подлая физиономия Толстого. Буклет я бы почитал на досуге, но нельзя себе позволить лишнего багажа.
Из мебели в комнате были две кровати, повторяющие контуры тела и щедро выстланные мягким. Я смекнул, что Тощий и Толстый спасались на них от перегрузок.
Подобрав остатки соуса пальцем, я напился, вымыл руки, не жалея воды (пусть эта парочка сдохнет от жажды!), собрал добычу и двинулся к каюте со скафандрами.
Там я увидел Чибис. Она держала наш импровизированный лом и вся светилась от счастья.
– Нашла ее!
– Где?
– Пойдем! Не могу открыть, сил не хватает.
Я положил барахло возле скафандров и пошел за ней. Она остановилась у дальних дверей, до которых я, с моим вандализмом, еще не добрался.
– Здесь!
Я глянул, прислушался.
– Откуда знаешь?
– Знаю! Открывай!
Я пожал плечами и пустил в дело железяку. Панель с шумом отскочила.
Скорчившись, посреди комнаты на полу сидело существо.
Не поручусь, что именно его я видел вчера на пастбище. Смеркалось, обстановка была совсем другая, да и долго разглядывать мне не дали. Но Чибис не сомневалась. С радостным визгом она бросилась вперед, и друзья покатились по полу, как играющие котята.
Чибис все вопила, более или менее по-английски. Мамми тоже что-то лопотала. Я не удивился бы, услышав от нее английскую речь, ведь и Лиловый изъяснялся по-нашему, да и Чибис упоминала, что Мамми ей о чем-то рассказывала. Но сейчас не понимал ни словечка.
Вам приходилось слышать пересмешника? Он то высвистывает мелодию, то радостно шлет Господу свою птичью хвалу. Бесконечно разнообразные трели пересмешника – вот на что была похожа речь Мамми.
В конце концов они угомонились, и Чибис сказала:
– Мамми, я так счастлива!
Существо что-то пропело. Чибис ответила:
– Ой, какая я невежа! Мамми, это Кип, мой лучший друг.
Мамми пропела мне… и я понял.
Она сказала:
Очень рада познакомиться с тобой, Кип.
Мамми говорила не словами. Но так ясно, словно по-английски. Это не было полушутливым самообманом, вроде моих разговоров с Оскаром или Чибисовых – с Мадам Помпадур. Общаясь с Оскаром, я говорю за обоих; это просто мое сознание разговаривает с подсознанием, или что-то вроде того. Но тут было совсем по-другому.
Мамми пела, а я все понимал.
Это было удивительно, но я не испытывал недоверия. Когда глядишь на радугу, не думаешь о законах оптики. Просто видишь ее в небе.
Нужно быть идиотом, чтобы не понять, когда Мамми говорит именно с тобой. Если она обращалась только к Чибис, я слышал птичий щебет; но когда реплика предназначалась мне, я понимал все.
Называйте это телепатией, хотя в Университете Дьюка под этим словом вроде бы подразумевают нечто другое. Я не читал ее мыслей. И не думаю, что она читала мои. Мы просто разговаривали.
Но хоть и был изумлен, я не забывал о приличиях. Когда мама знакомила меня с кем-нибудь из своих старших подруг, ощущение было схожим с нынешним. Так что я поклонился и сказал:
– Мы счастливы, что нашли вас, Мамми.
Это была чистая, голая правда. Я понял, понял без всяких объяснений, что заставляло Чибис упрямо искать ее, невзирая на риск вновь попасть в плен. То качество, что и делало существо Мамми, мамочкой.
У Чибис имелась привычка приклеивать хлесткие прозвища, и не всегда к месту. Но в данном случае не поспоришь. Мамми была Мамми, потому что именно Мамми она и была. От нее исходило счастье, тепло и безопасность. Примерно как если с ободранной коленкой и в слезах придешь домой, а мама поцелует ссадину, намажет ее тиомерсалом, и все пройдет. Таковы некоторые медсестры, учителя… и не все мамы, к сожалению.
Но Мамми все это излучала так сильно, что я даже перестал беспокоиться насчет черверотых. Она с нами, а значит, мы спасены. Разумом я понимал, что Мамми так же уязвима, как и мы, – у меня на глазах ее сбили с ног. Она была меньше и слабее меня, не могла вести корабль, как Чибис. Но это не имело значения.
Хотелось усесться ей на колени. Но она была так мала, да и коленей у нее не было, – зато я с радостью усадил бы ее на собственные.
Я чаще говорю об отце, но это не значит, что мать не так важна. Папа активен, мама пассивна; папа говорит, мама молчит. Но умри она – и зачахнет папа, как выкорчеванное дерево. Она – основа нашего мира.
Мамми действовала на меня как мама, только к маме-то я привык. А теперь, далеко от дома, получил родительскую поддержку – неожиданно и в нужную минуту.
Чибис торжествовала:
– Теперь мы можем идти, Кип. Пойдем скорее!
А куда, детки? – пропела Мамми.
– На станцию Томбо, там помогут.
Мамми печально моргнула. Глаза у нее были огромные, как у лемура, с мягким и сочувственным взглядом, но она не относилась к приматам. Она вообще была не нашим, не земным существом… Чудесные глаза и нежный, беззащитный рот, из которого лилась музыка. Она была даже меньше Чибис, с совсем маленькими шестипалыми ручками. Каждый палец мог противостоять остальным – как наш большой палец. Ее тело трудно описать, оно все время меняло форму, но ей как раз такое и подходило.
На ней не было одежды, но это не ощущалось; ее покрывал мех, мягкий, гладкий, красиво лоснящийся, как у шиншиллы. Сперва я и украшений не заметил, но потом углядел блестящий треугольник с двойной спиралью в каждом углу. Уж не знаю, каким образом он держался на Мамми.
Я не сразу рассмотрел все подробности. А затем поймал ее печальный взгляд – и мое счастье рухнуло.
Она заговорила, и стало ясно, что чудес не предвидится.
Как же мы поведем корабль? В этот раз меня стерегли очень тщательно.
Чибис с готовностью изложила наш план; тем временем я стоял ни жив ни мертв и в желудке росла льдина. Задача, ради которой я был готов подчинить девчонку силой, оказалась неразрешимой. Оставить Мамми я не мог, Чибис тоже… а у нас только два скафандра.
Да и подошел бы Мамми наш скафандр… как змее роликовые коньки.
Мамми деликатно сообщила, что ее собственное приспособление для пребывания в вакууме разрушено. Впредь я не буду дословно переводить ее пение, да и запомнилось мне далеко не все.
Тут началась борьба. И выглядело это весьма и весьма странно. Мамми была нежной и любящей, разумной и непоколебимой, а мелкая хулиганка Чибис в слезах, как капризный младенец, выкрикивала свои доводы. Я же неприкаянно стоял рядом и не смел вмешаться.
Когда Мамми уяснила ситуацию, она немедленно пришла к неизбежному выводу. Раз ей никак не выбраться (даже в собственном скафандре она бы столько не прошла), то идти должны мы с Чибис – и сейчас же. Если спасемся, то наш долг – донести до человечества, насколько опасны Лиловый с компанией. И тогда Мамми, вероятно, тоже останется в живых… что было бы приятно, но не обязательно.
Чибис решительно, наотрез, категорически отказалась выслушивать любые планы, предполагающие оставить Мамми на корабле. Если не может идти Мамми, то и она с места не сдвинется.
– Кип! Отправляйся за помощью. Шевелись! Я остаюсь.
Я уставился на нее:
– Чибис, я так не могу.
– Должен! Действуй! Через «не могу»! Если не пойдешь, я… я с тобой больше разговаривать не буду!
– А если пойду, то сам с собой больше не буду разговаривать. Послушай, Чибис, это не вариант. Должна идти ты…
– Нет!
– Вот что, помолчи хоть для разнообразия. Ты пойдешь, а я останусь у двери, с дубиной. Я их задержу, а ты поднимай войска. И передай им, чтобы поторопились.
– Я… – Она успокоилась на миг, хоть и выглядела при этом совершенно растерянной. И вдруг с рыданиями бросилась к Мамми. – Ты меня больше не любишь!
Ну ясно, совсем потеряла голову. Мамми что-то ей напевала, а я места себе не находил. Из-за дурацких споров упускаем последний шанс. Лиловый может вернуться в любую секунду, и как бы я ни внушал себе, что сумею его прикончить, скорее всего, он сделает это со мной. Значит, тоже не вариант…
Прикинув все за и против, я сказал:
– Все пойдем.
От удивления у Чибис даже слезы высохли.
– Ты же знаешь, это невозможно.
Как, Кип? – пропела Мамми.
– Сейчас покажу. Чибис, вставай.
Мы двинулись к скафандрам, причем Чибис несла Мадам Помпадур и помогала идти Мамми. Монтажник Ларс Эклунд, первый хозяин Оскара, если верить сервисной книжке, похоже, весил не меньше двухсот фунтов. «Ушить» скафандр без потери герметичности нельзя; чтобы не болтаться внутри, я был вынужден затянуть все лямки. Длина рук и ног подходила, но в обхвате Оскар был мне велик. В нем хватит места и для меня, и для Мамми.
Пока я это объяснял, Чибис глазела на меня, а Мамми пением выражала свои сомнения и одобрения. Да, она может висеть на закорках; не сорвется, когда скафандр будет закрыт, а ремни подогнаны.
– Отлично. Чибис, лезь в скафандр.
Пока Чибис снаряжалась, я сбегал за носками. Вернувшись, посмотрел на зеркальную индикацию ее шлема.
– Надо подкачать воздуха. Твои баллоны заполнены только наполовину.
Это была серьезная неприятность. Запасные баллоны, которые я реквизировал у двух упырей, были, как и мои, с нормальными резьбовыми штуцерами, но баллоны в скафандре Чибис имели дурацкие байонетные стыки. Туристы – народ изнеженный, непрестанно опекаемый няньками, – впадают в панику при малейшей задержке со сменой баллона. Для серьезной работы такая конструкция не годилась. У себя в мастерской я бы смастерил переходник за двадцать минут. Но здесь, без необходимых инструментов… Этот запасной воздух с тем же успехом мог остаться на Земле.
Тут я всерьез подумал, не совершить ли одиночный марш-бросок за помощью. Но не стоило и заикаться об этом. Чибис лучше умрет, чем сдастся черверотому, – и я ее понимал.
– Детка, – выдавил я, – воздуха маловато. Не хватит на сорок миль.
Ее приборы показывали запас воздуха и оставшееся время. Пять часов… Сможет ли Чибис – даже на Луне – преодолеть сорок миль, даже трусцой? Вряд ли.
Я встретил ее спокойный взгляд.
– Прибор рассчитан на взрослого. Я маленькая – мне нужно меньше воздуха.
– Хм… не расходуй его слишком быстро.
– Не буду. Пошли.
Я стал застегивать ее скафандр.
– Стой! – запротестовала она.
– Что еще?
– Мадам Помпадур! Дай ее мне… пожалуйста. Она на полу, у меня под ногами.
Я подобрал несуразную куклу и вручил Чибис.
– А ей сколько воздуха нужно?
Чибис улыбнулась:
– Попрошу, чтобы не дышала.
Она засунула куклу за пазуху, я загерметизировал ее скафандр. Влез в свой. Мамми забралась мне на плечи и тесно прижалась, мурлыча что-то ободряющее. Она сидела удобно, и я почувствовал, что смог бы пройти сотню миль, только бы они с Чибис были в безопасности.
Шнуроваться было нелегко – требовалось сначала распустить лямки, потом затянуть с учетом размера Мамми, а руки и у меня, и у Чибис уже были в перчатках. Но мы справились.
Из бельевой веревки я сделал хомут для запасных баллонов и повесил их на шею. Мамми на закорках, сам Оскар – со всем этим на Луне я весил фунтов пятьдесят. Но наконец-то я твердо стоял на ногах.
Я вытащил нож, которым заклинивал замок шлюза, и пристегнул его к поясу Оскара, рядом с нейлоновой веревкой и геологическим молотком. Мы вошли в шлюз и закрыли внутреннюю дверь. Я не знал, как выпустить воздух наружу, но Чибис была в курсе. Стравливаемый воздух зашипел.
– Как ты, Мамми?
– Держусь, Кип. – Она прильнула ко мне.
– «Чибис» – «Майскому жуку», – услышал я в наушниках, – проверка связи. Раз-раз-раз, раз-два, прием…
– «Майский жук» – «Чибису», раз-раз-раз, слышу хорошо, прием…
– Слышу тебя, Кип.
– Принято.
– Следи за давлением, Кип. Ты раздуваешься.
Я глянул на индикатор и шлепнул подбородком по клавише, ругнувши себя за то, что девчонка поймала меня на такой ерунде. Но она-то в скафандре по Луне уже ходила, а я – зеленый новичок.
Не время дуться.
– Чибис? Готов слушать любые советы.
– Хорошо, Кип.
Внешняя дверь бесшумно отворилась внутрь, и я увидел тускло светящуюся лунную равнину. На мгновение ощутил тоску по дому, вспомнил детские игры в «путешествие на Луну». Как бы я хотел оказаться сейчас в Сентервилле!
Чибис прижала свой шлем к моему:
– Видишь кого-нибудь?
– Нет.
– Нам повезло, дверь не просматривается с других кораблей. Слушай внимательно. Радировать нельзя, пока за горизонт не зайдем, разве что уж совсем припрет. Они прослушивают наши частоты, это я знаю точно. Видишь вон ту гору с седловиной? Кип, да куда ты смотришь!
– Да-да… – Я загляделся на Землю.
Она была прекрасна даже в том планетарии, но я и представить себе не мог, как это будет наяву. Земля рядом, только руку протяни… и такая далекая. Вернемся ли мы домой? Знали бы вы, какая у нас красивая планета! Это надо увидеть своими глазами… Облака, клубящиеся вдоль ее пояса, льды на полюсе – точно кокетливая весенняя шляпка.
– Да, я вижу перевал.
– Пойдем левее, к перевалу. Тим и Джок везли меня там на вездеходе. Найдем его следы, будет проще. Сначала надо добраться до тех холмов, левее перевала, – наш корабль заслонит нас, и сможем уйти… если повезет.
До поверхности было около двенадцати футов, и я хотел спрыгнуть, ведь при такой гравитации это пустяк. Чибис настояла на том, чтобы спустить меня на веревке.
– Кувыркнешься. Слушай, Кип, старую тетю Чибис, она знает, что говорит. У тебя ноги еще не приспособились к Луне. Это как первый раз на велосипед сесть.
Так что она спустила нас с Мамми, привязав нейлоновый шнур к замку. Потом легко спрыгнула. Я начал сматывать веревку, но Чибис остановила меня и пристегнула свободный конец к своему поясу, потом прижалась ко мне шлемом.
– Я поведу. Если пойду слишком быстро или понадоблюсь, дерни за веревочку. Не забывай, я вас не вижу.
– Есть, капитан!
– Не шути, Кип. Это серьезно.
– Я не шучу, Чибис. Ты командир.
– Пошли. Не верти головой, упадешь. Курс – на холмы.
Глава 6
Мне бы млеть от причудливой романтики, но я был занят, как Элиза, переходящая замерзшую реку[21], а те, кто мог идти по пятам, были хуже гончих псов. Хотелось оглянуться, но нужно было удерживаться на ногах. Я не видел, куда ступаю; приходилось смотреть вперед и соизмерять каждый шаг, и я был внимателен, как лесоруб на состязаниях по логроллингу. Идти не скользко, грунт шершавый – пыль и тонкий песок, а под ними скала. Пятидесяти фунтов веса оказалось достаточно для надежного сцепления подошв с почвой. Однако оставались триста фунтов массы; инерция издевалась над приобретенными за жизнь рефлексами. Приходилось крениться при малейшем повороте, откидываться назад, зарываться ногами в песок, тормозя, и наклоняться вперед, набирая ход.
Я мог бы нарисовать схему усилий и перемещений, но какой в том прок? Сколько времени младенец учится ходить? А новорожденный обитатель Луны постигал эту науку в процессе форсированного марша, полуслепой, на максимально возможной скорости.
Так что у меня не было времени размышлять о невероятности происходящего.
Чибис перешла на рысь, она все нажимала. Веревка то и дело натягивалась, я отчаянно старался идти быстрее и не падать при этом.
Мамми пропела в спину:
Все в порядке, Кип? Кажется, ты нервничаешь.
– Я… в порядке! Как… вы?
Мне очень удобно. Не надорвись, дорогой.
– Ладно.
Оскар делал свое дело. Я потел от натуги и от солнца, но не нажимал подбородком на рычажок, пока не заметил на индикаторе цвета крови, что начинается гипоксия. Система работала безупречно, при давлении в четыре фунта сочленения не досаждали; сказывались долгие часы тренировок на пастбище. Так что у меня оставалась единственная забота – не натыкаться на бугры и ямы и искать колею вездехода.
Мы добрались до холмов минут за двадцать. Первый же поворот, который Чибис сделала на этих кочках, застал меня врасплох, и я чуть не упал. Она притормозила и вошла в расселину. Я приблизился, и мы соприкоснулись шлемами.
– Как ты?
– Нормально.
– Мамми, слышишь меня?
Да, дорогая.
– Тебе удобно? Хорошо дышится?
Вполне. Наш Кип очень заботлив.
– Вот и отлично. Веди себя хорошо, Мамми.
Конечно, дорогая.
Каким-то образом в свою птичью трель она вложила снисходительный смешок.
– Кстати, о дыхании, – сказал я Чибис. – Давай-ка проверим твой баллон.
Я попытался заглянуть в ее шлем.
Она отвернулась, потом придвинулась опять.
– У меня все в порядке!
– Это ты так думаешь.
Я взялся за ее шлем обеими руками, но не смог увидеть приборную панель – на слепящем солнце заглядывать в скафандр все равно что ночью пялиться в колодец.
– Что на приборах? И не вздумай соврать!
– Не суй нос куда не надо.
Я развернул ее и глянул на манометры баллонов. Один резервуар был пуст, другой почти полон.
Я прижался к ее шлему.
– Чибис, – медленно сказал я, – сколько миль мы уже прошли?
– Около трех, я думаю. А что?
– Значит, нам идти еще миль тридцать?
– Если не тридцать пять. Кип, не психуй. Что один баллон пуст, я знаю; переключилась на полный перед тем, как мы остановились.
– На одном баллоне ты не пройдешь тридцать пять миль.
– Пройду… потому что должна пройти.
– Слушай, у нас воздуха – полно. Я придумаю, как перекачать.
Я полностью погрузился в эту проблему. Вспоминал, какие инструменты на поясе, что можно использовать.
– Кип, ты же знаешь, нельзя подключить запасные баллоны к моему скафандру – так что заткнись!
В чем дело, милые мои? Почему вы ссоритесь?
– Мы не ссоримся, Мамми. Просто Кип нудит.
Ну, ребята…
– Чибис, я согласен, что не смогу подключить баллоны к твоему скафандру, – сказал я. – Но придумаю, как перезарядить твой баллон.
– Как, Кип?
– Предоставь это мне. Я потренируюсь на пустом баллоне; если не получится, мы ничего не потеряем.
– Сколько времени это займет?
– Десять минут, если повезет. Если нет – полчаса.
– Отпадает, – решила она.
– Ну, Чибис, не говори ерун…
– Я не говорю ерунды! Пока не дошли до гор, мы как жук на тарелке. До гор я дотяну. Там отдохнем и заполним баллон.
Резонно.
– Вот и хорошо.
– Ты быстрее идти можешь? Если не успеем дойти до гор незамеченными…
– Быстрее – могу. Вот только эти чертовы баллоны…
– А-а-а… – Она остановилась и нерешительно спросила: – Может, один скинешь?
– Что? Ну нет! Просто из-за них я теряю равновесие. Раз десять чуть не брякнулся. Чибис, можешь связать их, чтобы не болтались?
– Ну конечно.
Уходя, я перекинул баллоны через шею, и они свешивались на грудь – не очень элегантно, но я торопился. Теперь Чибис прочно соединила их с моими собственными баллонами. Мамми сидела у меня за спиной – наверняка ей было тесно, как на распродаже в черную пятницу. Чибис пропустила шнур под моим поясом и прихватила им хомут. Она сказала, прикоснувшись шлемом:
– Надеюсь, теперь нормально.
– А ты сделала плоский узел?
Она глянула и виновато призналась:
– Нет, женский… Все, теперь плоский.
– Хорошо. Подоткни концы под пояс, чтобы я за них не зацепился, а то вспашем носом землю. Ты как?
– Угу, – медленно проговорила Чибис. – Только жвачку жалко, хотя она была совсем старая. В горле пересохло.
– Хлебни воды. Только немного.
– Кип! Не смешно.
Я уставился на нее:
– Чибис… в твоем скафандре нет воды?
– Ты что, свихнулся?
У меня челюсть отвисла.
– Но, детка, – беспомощно сказал я, – что ж ты не набрала воды перед выходом?
– Ты о чем? В твоем скафандре есть емкость для воды?
Я потерял дар речи. Оказывается, у нее прогулочный скафандр – для этих «живописных экскурсий по величавому древнему лику Луны», обещанных рекламой. Точно рассчитанные прогулки, не дольше получаса, разумеется, с гидом… Так зачем нужна вода? Не дай бог какой-нибудь турист поперхнется, или откусит наконечник и утонет в собственном шлеме, или еще что в том же духе. Да оно и дешевле.
Я задумался: чем еще опасна эта экономная экипировка, ведь от нее зависит жизнь Чибис.
– Извини, – виновато сказал я. – Послушай, я придумаю, как переправить тебе воду.
– Вряд ли получится. Я не умру по пути от жажды, так что перестань волноваться. Со мной все нормально. Просто жалко, что нет жвачки. Готов?
Ну… готов.
Холмы были всего лишь гигантскими наплывами лавы; их мы преодолели быстро, хотя пришлось осторожничать. Поверхность за холмами казалась глаже, чем запад Канзаса. Равнина тянулась до близкого горизонта, за которым торчали блестящие на солнце горы. Они выделялись на черном небе, словно вырезанные из картона. Я попытался вычислить расстояние до горизонта, зная, что радиус Луны тысяча миль, а глаз находится на высоте шести футов, но не смог сделать это в уме и пожалел, что при мне нет логарифмической линейки. Казалось, до горизонта не больше мили.
Чибис дождалась меня, прикоснулась шлемом:
– Все в порядке, Кип? Как ты, Мамми?
– Вполне.
Все хорошо, дорогая.
– Кип, когда меня тащили, от прохода в горах курс был на восемь градусов к северо-востоку. Я слышала, как они спорили, и заглянула в карту. Так что сейчас надо назад, на запад, восемью градусами южнее… Это без учета нашей пробежки до холмов, но выйдем достаточно близко к проходу. Согласен?
– Звучит шикарно. – Меня действительно впечатлило. – Чибис, ты, наверное, в прошлой жизни была индейцем-разведчиком! А может, самим Дэви Крокеттом.
– Ну, карту читать все умеют. – Судя по голосу, она была польщена. – Сверим компасы. У тебя на Земле какая была поправка?
«Оскар, – мысленно сказал я, – ты меня подводишь. Я ей пенял, что в ее скафандре нет воды, – а у тебя нет компаса».
Оскар запротестовал:
Обижаешь, друг! Зачем мне компас на Второй орбитальной? А насчет Луны вообще не было разговоров.
Вслух я произнес:
– Чибис, этот скафандр предназначен для работы на орбитальных станциях. Какой толк от компаса в открытом космосе? Мне никто не обещал, что я попаду на Луну.
– Вот черт!.. Ладно, проехали, не реветь же по этому поводу. Ты можешь ориентироваться по Земле.
– А почему я не могу ориентироваться по твоему компасу?
– Не говори глупостей, он встроен в шлем. Так, минуточку…
Она повернулась к Земле, потом в разные стороны. И снова прижалась шлемом.
– Земля точно на северо-западе… значит, наш курс – пятьдесят три градуса влево. Попробуй определиться. Угловой размер Земли два градуса, как тебе известно.
– Это мне еще до твоего рождения было известно.
– Не сомневаюсь. Некоторые без форы не могут.
– Тоже мне, академик нашелся!
– Ты первый начал грубить!
– Ладно… Оставим споры на потом. У тебя два шара форы.
– Очень надо! Ты еще не знаешь, как я могу…
– Не знаю, но догадываюсь.
Ребята! Ребята!
– Извини, Чибис.
– Тоже извини. Я слишком легко раздражаюсь. Скорее бы туда.
– Это точно. Давай-ка я прикину курс.
Я посчитал градусы, взяв за мерило Землю. Зрительно отметил место. Пятьдесят три градуса – сколько это процентов от девяноста? Результаты не совпали, и я попробовал найти какие-нибудь звезды, чтобы сориентироваться по ним. Говорят, что с Луны видны звезды даже днем. Видны, если хорошенько поискать. Солнце было у меня за спиной, но я стоял лицом к Земле, видимой в три четверти, и еще мешало ослепительное сияние лунной поверхности. Поляризатор убирал часть блеска, но вместе с ним и свет звезд.
Поэтому я взял среднее от моих результатов и отметил эту точку.
– Чибис? Видишь вон тот пик, у него слева что-то вроде подбородка? Думаю, это довольно точный ориентир.
– Дай проверить. – Она глянула на компас. – Похоже, Кип. Наш курс правее всего на три градуса.
Я был польщен.
– Вперед?
– Да. За перевалом, точно на западе, будет станция Томбо.
До гор было около десяти миль; мы их одолели быстро. На Луне все получается быстро – если поверхность ровная и если держишь равновесие. Чибис все ускоряла шаг, и вот уже мы почти летим, прыгая длинно и низко, по-страусиному, – а вы сами знаете, что быстро бежать легче, чем медленно. После того как приспособишься, самое страшное – опрокинуться, налетев на скалу или угодив в яму. Серьезная опасность, на такой скорости легко оступиться. Я не боялся упасть; был уверен, что Оскар выдержит. Но, рухнув на спину, я мог раздавить Мамми.
И я волновался за Чибис. Эти идиотские прогулочные скафандры не такие крепкие, как Оскар. Мне случалось читать о взрывной декомпрессии – вот уж чего не дай бог увидеть. Особенно если это случится с девчушкой. Но предупредить ее по радио я не осмеливался, хотя мы, наверное, уже вошли в радиотень. А если дернуть за бечевку, она может упасть.
Равнина начала повышаться, и мы пошли медленнее. Еще какое-то время шагали, потом стали карабкаться по склону, покрытому щебнем. Я оступился, но приземлился на руки и легко поднялся – одна шестая гравитации имеет и преимущества, не только недостатки. Мы добрались до вершины, и Чибис завела нас в небольшую трещину. Она остановилась и прикоснулась шлемом:
– Эй, есть кто-нибудь в домике? Вы как?
Все порядке, дитя мое.
– Разумеется, – подтвердил я, – правда, немножко устали. – Это было мягко сказано, но если уж Чибис держалась, то я и подавно не мог ударить в грязь лицом.
– Можно отдохнуть, – ответила она, – и расслабиться. Я хотела побыстрее уйти с открытого пространства. Здесь нас нипочем не найдут.
Я решил, что она права. Конечно, пролетающий мимо корабль способен нас засечь, если нижний обзор у черверотых так же хорош, как верхний, ведь это, возможно, переключается одной кнопкой. И все же наши шансы возросли.
– Пора заняться твоим баллоном.
– Хорошо.
Нельзя было терять времени – второй баллон опустел больше чем на треть, даже почти на половину. На нем до станции Томбо она не дотянет – простая арифметика. Так что я скрестил пальцы на счастье и взялся за дело.
– Чибис, сможешь распутать эту кошачью колыбельку?
Пока девочка возилась с узлами, я собрался попить, но устыдился. Чибис, должно быть, уже язык жует, чтобы собственной слюной утолить жажду, – а я все не могу сообразить, как переправить ей воду. Резервуар находится внутри моего шлема, и добраться до него снаружи невозможно – мы с Мамми погибли бы при попытке.
Если выживу и стану инженером, я это исправлю!
Но потом я решил, что глупо не пить самому, если Чибис не имеет такой возможности, – от моей дееспособности зависят наши жизни. Так что я попил, съел три таблетки сублимированного молока, таблетку соли, потом еще глотнул воды. Сразу полегчало, но все же я надеялся, что Чибис ничего не заметила. Впрочем, она была занята шнуром, да и сквозь стекло шлема плохо видно.
Я снял пустой баллон со спины Чибис, тщательно проверил, убедился, что внешний клапан закрыт. По идее, в месте соединения воздуховода со шлемом клапан односторонний, но я больше не доверял ее скафандру; возможно, конструкторы еще на чем-нибудь сэкономили. Я положил пустой баллон на землю рядом с полным, осмотрел их и повернулся к Чибис:
– Отсоедини левый баллон у меня на спине.
– Зачем, Кип?
– Просто делай, что говорю. – Я мог бы объяснить, но не хотел ввязываться в спор.
В этом баллоне был чистый кислород, в других – кислородно-гелиевая смесь. Он был полнехонек, разве что я чуть-чуть потратил прошлой ночью в Сентервилле. И уж если невозможно заправить ее баллон полностью, логика подсказывает наполовину заправить его чистым кислородом.
Она умолкла и сняла баллон.
Я стал соображать, как уравнять давление в баллонах с несовпадающей резьбой. Почти без инструментов, в четверти миллиона миль от Земли сделать это как следует невозможно, – и даже оттого, что станция Томбо рядом, не легче.
Но у меня был моток липкой ленты.
В инструкции к Оскару говорилось о двух наборах первой помощи. Не знаю уж, что в них должно было находиться; в списке значились только артикулы номенклатуры ВВС. Я так и не додумался, что может быть полезным в наборе, носимом вне скафандра, – возможно, шприц для подкожных инъекций, достаточно острый, чтобы проткнуть оболочку и ввести человеку морфин. Не зная, чем оснастить аптечки, я положил и во внешнюю, и во внутреннюю бандаж, бинт и рулончик пластыря.
На него-то я и надеялся.
Я свел концы воздуховодов, сорвал обертку с бандажной ленты и обмотал место соединения – был риск, что липкое вещество помешает потом присоединить воздуховод к скафандру. Затем покрыл стык пластырем, наматывая очень плотно и тщательно, с запасом в три дюйма с каждой стороны. Лента и сама может продержаться несколько секунд, но очень уж велика сила, которая попытается разорвать стык. Я извел весь рулончик.
После этого поманил Чибис, и мы соприкоснулись шлемами.
– Я сейчас открою клапан на полном баллоне. На пустом уже открыт. Когда увидишь, что я начинаю закрывать клапан полного баллона, тут же закрывай клапан пустого. Поняла?
– Закрывать клапан синхронно с тобой. Задача ясна.
– Приготовься. Положи руку на клапан.
Я как можно сильнее зажал перебинтованные воздуховоды в кулаке, положил другую руку на клапан. Если соединение порвется, напор кислорода сбросит мою руку. И тогда маленькой Чибис долго не прожить. Поэтому я вцепился изо всех сил.
Следя за обоими приборами, я чуть сдвинул клапан. Шланг воздуховода изогнулся; стрелка прибора на отметке «пусто» задергалась. Я открыл клапан полностью.
Одна стрелка скакнула влево, другая вправо. Обе быстро приближались к середине. «Давай!» – бессмысленно завопил я и начал закрывать клапан.
И почувствовал, что стык расходится.
Шланги выскочили у меня из руки, но газа улетучилось немного. До меня дошло, что я пытаюсь крутить плотно закрытый клапан. Свой клапан Чибис уже задраила. Обе шкалы показывали чуть меньше половины – теперь у Чибис был воздух.
Я вздохнул и понял, что все это время не дышал.
Чибис прижалась ко мне шлемом и сказала очень спокойно:
– Спасибо, Кип.
– Аптека Чартона к вашим услугам, мэм. Ваша сдача, мэм. Чаевых не нужно, мэм. Сейчас я тут приберусь, потом вы привяжете меня, и пойдем.
– Теперь тебе нужно нести только один лишний баллон.
– Ошибаешься, Чибис. Мы сможем проделать этот трюк пять или шесть раз, пока там еще шипит. – «Или пока держит пластырь», – добавил я про себя.
Первое, что я сделал, – это смотал ленту в рулончик. Если думаете, что это легко, попробуйте сами, когда вы в перчатках, а липкий слой стремительно засыхает.
Несмотря на бинт, липучка в стык проникла. Но сразу засохла и легко отшелушилась от байонетного стыка. Я не беспокоился насчет резьбового соединения – полагал, что оно уже не понадобится. Мы взгромоздили на Чибис ее перезаряженный баллон, и я предупредил, что там чистый кислород.
– Уменьши давление и пользуйся обоими баллонами. Что у тебя с цветом крови?
– Я поддерживаю режим дефицита кислорода.
– Дура! Хочешь коньки отбросить? Жми рычажок! Доводи до нормального уровня!
Один из украденных мной баллонов мы повесили мне на спину, второй и тот, что с кислородом, привязали спереди и двинулись.
Земные горы не таят особых неожиданностей. О лунных этого не скажешь, ведь они формировались без участия воды. Мы уперлись в расщелину, по отвесным стенкам которой нельзя было спуститься без веревки, а подняться вряд ли и с веревкой. С крючьями и карабинами, без скафандров, в Скалистых горах это бы не составило труда. Но в нашем положении… Чибис неохотно повела нас обратно. Вниз по щебню двигаться было куда сложнее – я съезжал на руках и коленях, а Чибис страховала меня веревкой. Я хотел было изобразить героя и подстраховать ее – и мы опять поругались.
– Перестань корчить галантного идиота, Кип! Ты прешь на себе четыре баллона и Мамми, а я козой прыгаю…
Я умолк.
Спустившись, она прикоснулась к моему шлему.
– Кип, – сказала она с беспокойством. – Я не знаю, что делать.
– В смысле?
– Я держалась немного к югу от следа вездехода. Не хотела идти прямо по его колее. Но теперь мне кажется, что другого пути нет.
– Надо было раньше сказать.
– Но это же для того, чтобы нас не нашли. Искать-то будут по колее.
– М-да. – Я глянул на гряду, которая нас остановила.
На фотографиях лунные горы выглядят высокими, острыми и неровными; сквозь гермошлем они кажутся неприступными.
Я снова прикоснулся к ее шлему:
– Мы бы поискали другую дорогу, будь у нас время, воздух и ресурсы крупной экспедиции. Но придется идти прежним маршрутом. Куда?
– Чуть севернее… кажется.
Мы попытались пройти севернее вдоль подножий холмов, но путь оказался трудным и долгим. В конце концов вернулись на край равнины. Пришлось попрыгать, но мы не могли рисковать. Двигались быстро, но не бежали, боялись пропустить следы вездехода. Я считал шаги и, когда дошел до тысячи, потянул за веревку. Чибис остановилась, и я сказал ей через шлем:
– Мы прошли полмили. Сколько еще осталось, как думаешь? Мы не могли пропустить колею?
Чибис посмотрела на горы.
– Не знаю, – сказала она. – Все выглядит незнакомо.
– Заблудились?
– Ох… Колея должна быть где-то впереди. Но мы уже далеко зашли. Хочешь повернуть?
– Чибис, я даже не знаю, где здесь почта.
– Что же нам делать?
– Думаю, надо идти вперед, пока ты не убедишься, что маршрут неверный. Высматривай проход, а я буду искать колею. Когда скажешь, что мы точно зашли слишком далеко, повернем назад. Мы не можем метаться, как собака за кроликом.
– Ладно.
Я насчитал две тысячи шагов, то есть еще одну милю, когда Чибис остановилась.
– Кип? Дальше колеи быть не может. Горы здесь выше и круче.
– Уверена? Подумай хорошенько. Лучше пройти лишние пять миль, чем чуть-чуть не дойти.
Она колебалась. Ее лицо было прижато к гермошлему, и я видел, что она хмурится. Наконец сказала:
– Колеи впереди нет, Кип.
– Это решает дело. Назад, шагом марш! «Макдуф, начнем, кто первым крикнет: „Стой!“ – тот проклят будет!»[22]
– «Король Лир».
– «Макбет». Пари?
Колея была позади всего в полумиле – в первый раз я проглядел ее. Солнце светило мне в спину, и следы гусениц на голой скале с тончайшим слоем пыли были почти не видны – я и во второй раз чуть не прошел мимо.
Они повели нас прочь с равнины, прямо в горы.
Без этих следов мы бы ни за что не перебрались на ту сторону. Чибис была оптимистична, как ребенок. Ведь мы шли не по дороге, а по следу гусеничного вездехода. Кое-где не прошел бы даже он, если бы кто-то не расчистил путь взрывчаткой. Сомневаюсь, что эту козью тропу пробивали Толстый и Тощий; они не смахивали на любителей тяжелой работы. Возможно, поработала одна из исследовательских партий. Если бы мы с Чибис не отказались от попытки найти другой проход, так и остались бы там – достопримечательности для будущих поколений туристов.
Однако где прошел вездеход, там и человек пройдет. Конечно, это не увеселительная прогулка, а тяжелый труд, все вверх, вверх и вверх – и не хватайся за шаткие камни, смотри, куда ставишь ногу. Иногда приходилось страховаться веревкой. Нудное и скучное занятие.
Когда Чибис израсходовала свой кислород, мы остановились, и я снова выровнял давление в баллонах, отдав на этот раз только четверть заправки – по принципу Ахиллеса и черепахи. Мы могли бы до бесконечности так делиться половинками, лишь бы выдержал пластырь. Он уже вконец облез, но давление было теперь вдвое меньше, я сумел удержать шланги, пока мы закрывали клапаны.
Должен сказать, что я переносил дорогу довольно легко. У меня была вода, пища, декседрин. Последний очень помогал; как только я выдыхался, спасала живительная таблетка. У бедняжки Чибис не было ничего, кроме воздуха и отваги.
У нее не было даже системы охлаждения, как у меня. Поскольку она пользовалась дыхательной смесью с большим содержанием кислорода, вентиляция была слабой и ее не хватало для охлаждения тела; я напомнил Чибис, что надо беречь воздух для дыхания.
– Знаю, Кип, – отозвалась она с обидой. – Стрелка как раз на красной отметке. Ты меня за дурочку держишь?
– О твоей жизни забочусь.
– Только не надо обращаться со мной как с ребенком. Ты, главное, ноги переставляй, об остальном я сама позабочусь.
– Не сомневаюсь.
Мамми тоже каждый раз уверяла, что все в порядке. Воздух у нее был тот же, что и у меня, но я не знал, что ей приходится нелегко. Подвесь человека за ноги – и он умрет через сутки. Для летучей мыши это приятный отдых, но мы с летучими мышами не близкие родственники.
Пока мы карабкались, я разговаривал с ней. Не важно о чем; ее щебет действовал на меня как подбадривающие крики болельщиков. У бедной Чибис не было даже такой поддержки. С Мамми она общалась, только когда мы останавливались и соприкасались шлемами. Мы все еще не пользовались радио – даже в горах боялись себя выдать.
Вот новая остановка, и я отдаю Чибис одну восьмую заправки. Липкая лента совсем испортилась; я сомневался, послужит ли она еще раз. Я сказал:
– Чибис, может, израсходуешь твою кислородно-гелиевую смесь до конца, а я понесу этот баллон? Сбережешь силы.
– Я не устала.
– Меньше груз – меньше расход воздуха.
– У тебя должны быть свободными руки. Вдруг поскользнешься?
– Чибис, я не в руках понесу. Правый баллон у меня пустой, я его выброшу. Просто поменяемся баллонами, у меня их будет по-прежнему четыре, вдобавок лучше уравновешенные.
– Хорошо. Только я понесу два баллона. Честно, Кип, вес ничего не значит. А если я истрачу всю кислородно-гелиевую смесь, чем буду дышать, пока мы заправляем баллон?
Не хотелось говорить ей, что маловато шансов заправить мизерное количество, которое еще оставалось.
– Идет.
Мы поменяли баллоны, выкинули пустой в глубокую черную яму и продолжили путь. Не знаю, как далеко мы забрались и сколько это продолжалось. Казалось, ползем уже который день – хотя не протянули бы так долго с нашим запасом. Миля за милей, следуя вдоль колеи, мы вскарабкались по меньшей мере на восемь тысяч футов. За точность не ручаюсь, но я видел горы, чья высота мне известна. Можете сами посмотреть в справочнике – первая гряда к востоку от станции Томбо. Это серьезное восхождение, даже при одной шестой g.
Путь казался бесконечным, потому что я не представлял ни пройденного расстояния, ни потраченного времени. Часы были у нас обоих – на руках под скафандрами. В шлемах хронометры отсутствовали. Есть способ определить время по Гринвичу, посмотрев на Землю. Но этого я не умел, к тому же почти всегда Землю закрывали горы. И мы не знали, когда покинули корабль.
Чего еще не хватало в скафандрах, так это зеркала заднего обзора. Конечно, не помешало бы и окошко у подбородка, чтобы видеть, куда ставишь ногу. Но если выбирать, я бы предпочел зеркало. Оглянуться невозможно, приходится поворачиваться всем телом. Каждые несколько секунд мне хотелось посмотреть, нет ли погони, – но я не мог тратить на это силы. Все время казалось, что нам дышат в затылок, чудилась рука черверотого на плече. Я со страхом вслушивался, хотя в вакууме шаги не звучат.
Будете покупать скафандр, потребуйте, чтобы его оснастили зеркалом заднего вида. Пусть вам не понадобится убегать от черверотых, но даже лучший друг, подкрадывающийся сзади, действует на нервы. Да, захватите зонтик от солнца. Оскар старался изо всех сил, и в «Йорке» делают кондиционеры на совесть – но Солнце, не смягченное атмосферой, палит нещадно, а я не смел тратить воздух для охлаждения, во всяком случае тратил не больше, чем Чибис.
Становилось жарче, с меня тек пот, вся кожа зудела, но почесаться было невозможно. Пот жег глаза. Чибис, должно быть, уже сварилась. Даже когда колея проходила по глубоким расщелинам, освещенным только отраженным светом, и приходилось включать нашлемные фонари – все равно было жарко. Когда же мы снова выбирались на солнце, пе´кло становилось почти невыносимым. Искушение нажать подбородком на рычажок и впустить воздух было слишком велико. Желание охладить тело брало верх над необходимостью дышать.
Будь я один, наверное, так бы и сделал – и умер. Но Чибис приходилось хуже, чем мне. И раз она до сих пор выдержала, я тоже не мог сдаться.
Раньше я удивлялся, как нам удалось заблудиться так близко от человеческого жилья – и как хитроумно чудовища спрятали свою базу всего в сорока милях от станции Томбо. Что ж, у меня было время поразмыслить. Оглядывая лунную поверхность, я понял причину.
В сравнении с Луной Арктика просто кишит людьми. Площадь Луны примерно с Азию – а народу там меньше, чем в Сентервилле. На исследование равнины, где обосновались черверотые, могло уйти столетие.
С пролетающей ракеты ничего не заметить, даже не будь база замаскирована. Пешком человек в скафандре туда не дойдет. Человек в вездеходе наткнулся бы на это логово только случайно, даже если бы пробрался нашим путем и исколесил всю равнину.
Был еще лунный картографический спутник, который делал снимки поверхности. Но слишком мала вероятность, что фотограмметрист в Лондоне обнаружил бы нечто необычное. Возможно, обнаружил бы. Возможно, еще через несколько лет кто-нибудь попытался бы проверить – если бы ему не помешало что-то более срочное. У первопроходцев все необычно и все срочно.
Что же до радарных наблюдений… так необъясненных радарных наблюдений хватало еще до моего рождения.
Пиратское логово у станции Томбо под самым боком, расстояние меньше, чем между Далласом и Форт-Уэртом. Но, сидя там как мышь, черверотый мог ни о чем не беспокоиться. Слишком много квадратных миль, слишком мало людей.
Нашим миром стали острые сверкающие скалы, и темные тени, и черное небо. Мы все шли и шли, и казалось, не будет конца этому нудному переставлению ног.
И все же теперь мы чаще спускались, чем поднимались, и вдруг за поворотом открылась раскаленная блестящая равнина. Непостижимо далеко впереди виднелись горы; даже с высоты тысячи футов казалось, что они за линией горизонта. Я оглядел эту равнину, слишком измотанный, чтобы радоваться, потом посмотрел на Землю и попытался найти запад.
Чибис прикоснулась шлемом:
– Вон там, Кип.
– Где?
Она указала, и я уловил отблеск серебристого купола.
Мамми издала трель у меня за спиной:
Что вы видите, ребята?
– Станцию Томбо, Мамми.
Ответом был ободряющий щебет – мы хорошие детки, и она знала, что мы справимся.
До станции было, наверное, миль десять. Расстояния там трудно определять – горизонт диковинный, ориентиров нет. Я даже не понял, какого размера купол.
– Чибис, попробуем связаться по радио?
Она повернулась и посмотрела назад. Я тоже вгляделся; мы были совершенно одни.
– Давай рискнем.
– На какой частоте?
– На той же, наверное. Диапазон космической связи.
Я попробовал:
– Станция Томбо. Станция Томбо, прием. Вы меня слышите?
Потом попыталась Чибис. Я перебрал все частоты, на которых работала рация. Безуспешно.
Я переключился на направленную антенну, ориентируясь на отблеск купола. Никакого ответа.
– Мы зря теряем время, Чибис. Вперед.
Она медленно повернулась. Почувствовав ее разочарование – сам дрожал от волнения, – я догнал ее и прикоснулся к шлему:
– Не расстраивайся, Чибис. Не могут же они сидеть на приеме весь день напролет. Станцию мы видим, теперь дойдем.
– Я знаю, – ответила она тусклым голосом.
Тронувшись с места, мы сразу потеряли из виду станцию Томбо, не только из-за поворотов, но и потому, что она скрылась за горизонтом. Я вызывал, пока оставалась какая-то надежда, потом отключился, экономя воздух и батареи.
Мы прошли почти половину спуска, когда Чибис замедлила шаг, остановилась, осела на землю и замерла.
Я заспешил к ней:
– Чибис!
– Кип, – вяло сказала она. – Можешь привести кого-нибудь? Пожалуйста! Ты знаешь дорогу. Я подожду здесь. Пожалуйста, Кип!
– Чибис! – рявкнул я. – Вставай! Ты должна идти.
– Н-не могу. – Она заплакала. – Так хочется пить… и ноги… – Она потеряла сознание.
– Чибис! – Я потряс ее за плечо. – Нельзя так! Мамми! Скажи ей что-нибудь!
У Чибис дрогнули веки.
– Еще, Мамми! Говори с ней, не прекращай!
Я отпустил Чибис и взялся за дело. Гипоксия сшибает человека мгновенно, как удар в челюсть. Не нужно было убеждаться, что указатель цвета крови стоит на «Опасно», – все было видно по манометрам. Кислородный баллон пуст, второй баллон почти пуст. Я закрыл выпускные клапаны, переключил клавишу под подбородком Чибис на внешнее управление и стравил в ее шлем остатки кислородно-гелиевой смеси. Когда скафандр начал раздуваться, я перекрыл поток воздуха и чуть-чуть приоткрыл один из выпускных клапанов. И только после этого закрыл блокирующие клапаны и снял опустевший баллон.
И уперся в дурацкую проблему.
Чибис слишком хорошо приторочила баллоны; я не мог дотянуться до узла! Левой рукой его нащупывал, но правой не дотягивался. Мешал висящий спереди баллон – а одной рукой узел не развяжешь.
Я заставил себя не паниковать. Ну конечно! У меня есть нож. Старый скаутский нож с поясной петлей, на ней он сейчас и висел. Но крючок на поясе Оскара был слишком широк, пришлось его поджать, и теперь нож не снимался. Я дергал его, пока петля не лопнула.
Мне никак не удавалось открыть маленькое лезвие. У перчаток скафандра нет ногтей.
«Кип, хватит бегать по кругу, – сказал я себе. – Все, что тебе нужно сделать, – это открыть нож. И ты обязан справиться – потому что Чибис задыхается». Я огляделся в поисках тонкого камешка… Нет ничего, что сгодилось бы вместо ногтя. Перебрал инструменты на поясе.
Меня выручил геологический молоток с узкой кромкой. Я перерезал веревку.
Но этого было мало. Необходимо было добраться до баллона на спине. Когда я выкинул пустой баллон и поставил себе последний полный, то сразу подключил его и сэкономил почти половину другого баллона. Я рассчитывал сберечь этот запас на крайний случай и разделить его с Чибис. Пора это сделать – у нее кончился воздух. У меня в одном баллоне воздуха тоже почти не было, зато в этом оставалось ползаправки. Плюс в баллоне с чистым кислородом одна восьмая или чуть меньше – максимум, на что можно надеяться после моих перекачек. Я хотел сделать приятный сюрприз Чибис, отдав сразу четверть заправки кислородно-гелиевой смеси – и хватит надолго, и охлаждает она лучше.
Настоящее донкихотство, подумал я. И двух секунд не понадобилось, чтобы понять: ничего не получится.
Я не мог снять этот баллон со спины!
Возможно, если бы я не переделывал крепления под нештатные баллоны, я бы справился. В инструкции говорилось: «Закиньте руку за противоположное плечо, закройте блокирующие клапаны баллона и шлема, отсоедините хомут…» У меня не было никакого хомута; вместо него были стропы. Но я вообще сомневаюсь, что можно закинуть руку за плечо в скафандре под давлением и при этом еще что-то делать. Наверное, инструкция написана какой-нибудь канцелярской крысой. Может, даже наблюдавшей этот трюк в исполнении фокусника, умеющего выворачивать свои плечи из суставов. Но спорю на полную заправку кислорода, что монтажники на Второй орбитальной станции справлялись, как мы с Чибис, помогая друг другу, – либо заходили в помещение и шлюзовались.
Если доведется, я это изменю. Ко всем аксессуарам скафандра необходим доступ спереди. Там должны располагаться клапаны, хомуты и все остальное, даже если нужно поменять что-то сзади. Мы ведь не похожи на черверотых, у которых глаза повсюду, а руки сгибаются в десяти местах; мы можем делать что-то, лишь глядя вперед, – тем более в скафандре.
А еще у подбородка должно быть окошко, чтобы видеть, что делаешь! На бумаге-то все гладко…
Однако я не тратил времени на сетования; в пределах досягаемости у меня была одна восьмая заправки. За нее-то я и ухватился.
Хорошо послужившая липкая лента уже превратилась в жалкий мусор. С бандажом я не стал возиться. Если пластырь вообще прилипнет, я уже буду счастлив. Я обращался с ним осторожно, как с золотой фольгой, стараясь намотать поплотнее, и лишь единожды прервался, чтобы полностью закрыть выпускной клапан, когда показалось, что скафандр Чибис съеживается. Но вот я закончил. Пальцы тряслись.
Без Чибис я не мог закрыть клапан. Пришлось одной рукой сжимать разваливающийся стык, другой – открывать ее пустой баллон. Потом я быстро наклонился, открыл баллон с кислородом, схватил клапан баллона Чибис и взглянул на приборы.
Две стрелки качнулись друг к другу. Когда их движение замедлилось, я начал закрывать ее баллон – и тут слетела лента.
Я успел закрыл клапан; из баллона Чибис пропало совсем немного газа. Содержимое другого быстро улетучивалось. Я, не теряя времени, отодрал обрывки ленты, убедился, что соединение чистое, приладил этот чуть заполненный баллон обратно к скафандру Чибис, открыл блокирующие клапаны.
Ее скафандр начал наполняться. Я чуть приоткрыл один из выпускающих клапанов и прижался к ней шлемом.
– Чибис! Чибис! Слышишь меня? Проснись, детка! Мамми! Разбуди ее! Чибис!
– Да, Кип?
– Проснись! Подъем, героиня! Вставай! Солнышко, пожалуйста, проснись.
– А? Помоги мне снять шлем… я не могу дышать.
– Можешь. Надави на рычажок подбородком – почувствуй воздух, попробуй на вкус. Свежий воздух!
Она вяло попыталась; я подтолкнул ее, помогая снаружи.
– Ой!
– Вот видишь? У тебя есть воздух. Полно воздуха. Теперь поднимайся.
– Давай я здесь полежу. Ну пожалуйста.
– Нет! Ты капризная, противная, испорченная девчонка – если не встанешь, никто не будет любить тебя. Мамми не будет любить тебя. Мамми! Скажи ей!
Вставай, доченька.
Чибис попробовала. Она дрожала и цеплялась за меня, а я держал ее, чтобы не упала.
– Мамми? – слабым голосом проговорила девочка. – Я смогла встать. Ты… все еще меня любишь?
Да, дорогая!
– Голова кружится… Кажется, я не смогу идти.
– И не надо, детка, – ласково сказал я и поднял ее на руки. – Больше идти не надо.
Она почти ничего не весила.
Мы спустились с холмов. Отчетливая в пыли колея вездехода вела точно на запад. Я убавлял подачу воздуха, пока стрелка индикатора цвета крови не зависла рядом с отметкой «Опасно». Нажимал подбородком на клавишу, только когда стрелка переползала эту отметку. Похоже, разработчик оставил какой-то запас, как у автомобильных топливных датчиков. Я велел Чибис не спускать глаз с этого прибора и удерживать стрелку на краю опасной зоны. Она обещала, а я то и дело напоминал. Ее шлем был прижат к моему наплечнику, так что мы могли говорить.
Я считал шаги и через каждые полмили просил Чибис вызывать станцию Томбо. Станция находилась за горизонтом, но там могла быть высокая антенна.
Мамми тоже разговаривала с Чибис – обо всем, лишь бы девочка опять не потеряла сознание. Это экономило мне силы и поднимало настроение.
Через некоторое время я заметил, что моя стрелка снова сместилась в красную область. Я стукнул по рычажку и подождал. Ничего не произошло. Я снова надавил, стрелка медленно перешла на белое поле.
– Как у тебя с воздухом, Чибис?
– Нормально, Кип, нормально.
Ко мне взывал Оскар. Я моргнул и заметил, что моя тень исчезла. Раньше она ложилась передо мной под углом к колее. Колея была на месте, а тень отсутствовала. Это меня огорчило, и я оглянулся – куда же она подевалась? В прятки вздумала играть!
Так-то лучше! – сказал Оскар.
– Здесь внутри жарковато, друг.
Думаешь, снаружи прохладнее? Следи, парень, за тенью – и за колеей.
– Ладно, ладно! Не учи. – Я решил, что не позволю тени снова исчезнуть. Она еще узнает, с кем связалась! – Здесь внутри чертовски мало воздуха, Оскар.
А ты дыши мелко, старик. Мы справимся.
– Сейчас я дышу где-то на уровне носков.
Можно на уровне рубашки.
– Вроде там корабль пролетел?
Откуда мне знать? Глаза-то у тебя.
– Не умничай, мне не до шуток.
Я сидел, держа Чибис на коленях, а Оскар действительно вопил – и Мамми тоже.
Вставай, ленивая обезьяна! Вставай и топай.
Вставай, Кип, милый! Осталось всего чуть-чуть.
– Просто хочу отдышаться.
Хорошо, а теперь вызывай станцию Томбо.
– Чибис, вызывай Томбо, – сказал я.
Она молчала. Я так испугался, что даже очухался.
– Станция Томбо, прием! Прием! – Я поднялся на колени, встал на ноги. – Станция Томбо, слышите меня? Помогите! Помогите!
Мне ответили:
– Вас слышу!
– Помогите! Мэйдэй![23] Умирает девочка! Помогите!
Вдруг у меня прямо перед глазами очутились огромные блестящие купола, высокие башни, радиотелескопы, гигантская камера Шмидта. Я, запинаясь, шагнул вперед и крикнул по-французски:
– M’aidez!
Открылся огромный люк, из него выкатился вездеход. Голос в наушниках сказал:
– Мы идем. Оставайтесь на месте. Конец связи.
Вездеход затормозил около меня. Из него выбрался человек, подошел и прижался шлемом. Я воскликнул:
– Помогите внести ее внутрь!
В ответ я услышал:
– Ты доставляешь хлопоты, браток. Не люблю тех, кто доставляет хлопоты.
Вслед за первым из вездехода выбрался второй, побольше и потолще. Тот, что поменьше, поднял какую-то штуку, похожую на фотоаппарат, и направил ее на меня. Это последнее, что я помню.
Глава 7
Не знаю, везли они нас обратно на вездеходе или Лиловый выслал корабль. В сознание меня вернула крепкая пощечина, и я обнаружил, что лежу на полу. Охаживал меня Тощий – тот, кого Толстый звал Тимом. Я дернулся дать сдачи, но не смог и шевельнуться – что-то вроде смирительной рубашки спеленало меня как мумию. Я взвизгнул от боли.
Тощий схватил меня за волосы, вздернул голову и попытался засунуть в рот большую таблетку.
Я попытался его укусить.
Он врезал мне еще сильнее и вновь попробовал запихнуть таблетку. Выражение его физиономии было тем же, что и при нашей первой встрече. Угрожающим.
– Да ешь, малец.
Я скосил глаза на Толстого.
– Съешь, – повторил он. – У тебя впереди пять очень плохих дней.
Я съел. Не потому, что послушался, а потому, что одной рукой мне зажали нос, а другой протолкнули таблетку в рот, когда я наконец его раскрыл. Жирняга поднес чашку воды; тут я не сопротивлялся, пить хотелось.
Тощий вогнал мне в плечо лошадиный шприц. Я высказал все, что о нем думаю, а вообще-то, я такими нехорошими словами пользуюсь редко. Тощий, словно глухой, даже бровью не повел; Толстый хихикнул. Я перевел взгляд на него.
– Ты тоже, – простонал я слабо, – продажная шкура.
Толстый неодобрительно поцокал языком.
– Радуйся, что мы вам жизнь спасли. – И добавил: – Только это была не моя идея, – по мне, вы просто жалкие неудачники. Но хозяину вы нужны живыми.
– Заткнись, – сказал Тощий. – Пристегни его голову.
– Да пусть хоть шею свернет. Самим бы пристегнуться. Хозяин ждать не будет.
Тощий взглянул на часы:
– Четыре минуты.
Толстый торопливо закрепил мне голову ремнем, потом они оба поспешно что-то проглотили и вкололи себе. Я как мог наблюдал.
Снова я на пиратском корабле. Тот же светящийся потолок, те же стены. Они приволокли меня в свой кубрик. Их койки стояли по бокам, я был привязан к мягкой кушетке посередине.
Они торопливо забрались в какие-то тугие коконы, похожие на спальные мешки, и застегнули молнии. И головы свои закрепили.
Мне это было неинтересно.
– Эй! Что вы сделали с Чибис?
Толстый захихикал:
– Слыхал, Тим? Ай да парень!
– Заткнись.
– Ты… – Хотелось покрыть Толстого на все корки, но уже путались мысли, каменел язык.
Я ведь собирался еще спросить о Мамми…
Все мышцы онемели. Навалилась страшная тяжесть, кушетка превратилась в камень.
Бесконечно долго я пребывал в полусне. Сначала меня раздавило; потом накатила боль, от которой хотелось вопить. И не было сил.
Но боль ушла, как и все ощущения. Исчезло тело, осталось только мое «я» в чистом виде. Мне грезился абсурд, будто я застрял в каком-то комиксе – из тех, чьего запрета добивается Учительско-родительская ассоциация, – и его злобные персонажи всячески глумились надо мной.
Кушетка сделала кульбит, а ко мне вернулось тело вместе с головокружением. Через несколько веков до меня дошло, что мы проделали полупетлю. В минуты прояснений осознавалось, что мы летим очень быстро, с чудовищным ускорением. Должно быть, полпути уже одолели. Сколько будет бесконечность плюс бесконечность? Получается восемьдесят пять центов плюс налог с продаж, но кассовый аппарат со звоном обнуляется, и начинай сначала…
Толстый отстегнул ремень с моей головы. Тот, успевший прирасти, отошел с куском кожи.
– Просыпайся, пацан! Время не ждет.
Я лишь закряхтел. Тощий развязывал меня. Ноги не слушались и страшно болели.
– Вставай!
Я попробовал и не смог. Тощий схватил мою ногу и стал массировать. Я завопил.
– Предоставь это мне, я был тренером.
Толстый знал, что делает. Я вскрикнул, когда его большие пальцы впились мне в икры, и он тут же остановился.
– Что, слишком грубо?
Я не смог даже ничего выговорить.
Он все разминал меня и приговаривал почти игриво:
– Пять дней при восьми g – это не прогулочка… Ничего, восстановишься. Тим, давай шприц…
Тощий вогнал мне иглу в левое бедро. Укола я почти не почувствовал.
Толстый рывком усадил меня и сунул в руки чашку. Я подумал, что это вода, но оказалось что-то другое, и я поперхнулся. Толстый подождал, потом снова протянул мне чашку:
– Теперь пей.
Я выпил.
– Ладно, вставай. Каникулы закончились.
Пол заходил ходуном, и я схватился за Толстого, пережидая головокружение.
– Где мы? – прохрипел я.
Толстый ухмыльнулся, как будто готовился отмочить невероятно смешную шутку:
– На Плутоне, конечно. Славное местечко, прямо курорт.
– Заткнись. Пусть пошевеливается.
– Встряхнись, малыш. Не заставляй хозяина ждать.
Плутон! Не может быть; никто не забирался так далеко. Да что там, никто еще не пытался долететь хотя бы до спутников Юпитера. А Плутон гораздо дальше…
Мозги совершенно не работали. Последняя передряга напрочь вышибла меня из колеи, и я уже отказывался верить тому, что испытал на собственной шкуре.
Но Плутон!
Удивляться времени не дали; мы полезли в скафандры. Я и не надеялся, что Оскара тоже прихватили, и так обрадовался, что обо всем забыл. С ним не церемонились, просто свалили на пол. Я наклонился над ним, превозмогая судорогу во всех мышцах, и осмотрел. Кажется, целехонек.
– Надевай! – приказал Толстый. – Хватит копаться.
– Ладно, – ответил я почти радостно. Потом замялся. – Знаете, у меня кончился воздух.
– Разуй глаза, – велел Толстый.
Я вгляделся. За спиной висели заряженные баллоны с кислородно-гелиевой смесью.
– Хотя, – добавил он, – если бы насчет тебя не распорядился хозяин, ты бы у меня не то что воздуха – вони лимбургского сыра не получил бы. Ты у нас слямзил два баллона, геологический молоток, веревку… а она на Земле стоит четыре девяносто пять. Когда-нибудь, – пообещал он беззлобно, – ты мне возместишь убытки.
– Заткнись, – сказал Тощий. – Пошли.
Я расправил Оскара, влез внутрь, включил индикатор цвета крови и застегнулся. Потом надел шлем. В скафандре мне сразу полегчало.
– Штатно?
Штатно! – подтвердил Оскар.
– Далековато от дома нас занесло.
Зато воздух есть. Выше нос и челюсть вперед!
Это мне напомнило, что надо проверить подбородком вентиль. Все работало. Не хватало моего ножа, молотка и веревки… но это уже мелочи. Главное, что все штатно.
Вслед за Тощим я вышел из каюты. Толстый конвоировал. В коридоре мы разминулись с черверотым, но, хоть меня и передернуло, я был под защитой Оскара – чудище не смогло бы до меня добраться.
В шлюзе к нам присоединилось еще какое-то существо, и я не сразу понял, что это черверотый в скафандре. Он смахивал на высохшее дерево с голыми ветвями и мощными корнями; сходству мешал только набалдашник-шлем – стеклянный гладкий купол. Вероятно, стекло было односторонним, сквозь него я ничего не увидел. Упакованный таким образом черверотый выглядел не то чтобы устрашающим, а скорее гротескно несуразным. И все же я старался держаться от него подальше.
Давление падало, я стравливал воздух, чтобы меня не слишком раздуло. Это напомнило о том, что я больше всего хотел узнать, – как сложилась судьба Чибис и Мамми. Так что я включил радио и объявил:
– Проверка связи. Раз-раз-раз…
– Не занимайся ерундой. Понадобишься – скажем.
Внешняя дверь открылась, и я впервые увидел Плутон.
Не знаю, чего я ожидал. Плутон так далек от нас, что даже с Лунной обсерватории не получишь приличных фотографий. Я читал статьи в «Сайентифик Американ», видел картинки в «Лайф» – имитации фотографий. На них изображался «летний» Плутон – если называть «летом» сезон плавления замерзшего воздуха. Я вспомнил об этом, потому что там было написано: когда Плутон приближается к Солнцу, у него появляется атмосфера.
Однако Плутоном я почти не интересовался – мало фактов, много домыслов, далековато, об освоении даже думать не хочется. Луна рядом с ним – элитный пригород. Профессор Томбо, в честь которого была названа станция на Луне, получил в свое время грант фонда Гуггенхайма на фотографирование Плутона с помощью гигантского электронного телескопа, но его интерес понятен – он-то и открыл Плутон задолго до моего рождения.
Дверь начала открываться. Первое, что я услышал, – щелк… щелк… щелк… четыре щелчка в шлеме. Оскар включил все обогреватели.
Передо мной висело Солнце. Сначала я не понял, что это оно. Выглядело светило не крупнее Венеры или Юпитера, если смотреть на них с Земли, – то есть в виде точки, а не диска. Но сверкало оно гораздо ярче, как электрическая дуга.
Толстый двинул меня под ребра:
– Не спи, замерзнешь.
Прямо за дверью начинался разводной мост, он упирался в эстакаду. Та вела к горе, что высилась в двух сотнях ярдов от нас. Дорогу поддерживали опоры, похожие на паучьи ноги, высотой от двух-трех до десяти-двадцати футов, в зависимости от рельефа местности. Всюду лежал снег, ослепительно-белый даже под булавочным Солнцем. Там, где опоры были повыше, под виадуком, протекала речка.
Что за «вода» в этой речке? Метан? Что за «снег»? Замерзший аммиак? У меня не было таблиц с данными, я не мог узнать, что в адских условиях здешнего «лета» замерзает, что становится жидким, а что остается газообразным. Но я был в курсе, что зимой здесь жидкостей и газов не остается – только вакуум, как на Луне.
– Пошевеливайся!
Я рад был пошевеливаться. Слева дул такой ветер, что не только мерз бок, несмотря на все усилия Оскара, но и ступать приходилось с опаской. Я подумал, что наш марш-бросок на Луне был куда безопаснее падения в этот «снег». Будет ли человек еще дергаться, в клочья разнося скафандр и себя, или умрет мгновенно?
Помимо сильного ветра и отсутствия перил, добавляло страха оживленное движение экипированных черверотых. Они сновали вдвое быстрее нас, а дорогу уступали не чаще, чем собака уступает косточку. Даже Тощий совершал смешные перебежки и маневры уклонения, а я трижды чуть не сверзился.
Дорога уводила в туннель. Через десять футов перед нами раздвинулась стенка, еще через двадцать мы увидели вторую; она также разошлась, а потом сошлась за нами. Мы миновали около двух десятков панелей, действовавших как скоростные шлюзы. После каждого шлюза слегка поднималось давление. Я не видел, чем они управлялись, хотя темно в туннеле не было – его освещали мерцающие потолки. Наконец мы прошли через последний, особо мощный шлюз, но давление уже выровнялось, и его двери остались открытыми. Они вели в огромное помещение.
В нем стоял черверотый. Думаю, мой старый знакомый, потому что он сказал по-английски: «Пошли». Это я услышал сквозь шлем. Впрочем, в комнате были и другие, а я скорее отличил бы друг от друга двух бородавочников.
Черверотый поспешил к выходу. На нем не было скафандра, и я вздохнул с облегчением, когда он отвернулся, потому что невозможно было смотреть на его шевелящийся рот. Но это оказалось слабым утешением, так как теперь стал виден его задний глаз.
Поспевать за черверотым оказалось трудно. Он провел нас по коридору, потом направо через открытые двойные двери и неожиданно остановился возле дыры в полу, похожей на канализационный люк.
– Раздеть его! – скомандовал он.
Толстый и Тощий откинули свои шлемы, и я заключил, что это безопасно. И все же из Оскара вылезать не хотелось – пока черверотый был рядом.
Толстый отстегнул мой шлем.
– Вылезай из шкуры, парень. Расстегивайся!
Тощий распустил мне пояс. Хоть я и сопротивлялся, они живо вытряхнули меня из скафандра.
Черверотый ждал. Как только с меня содрали Оскара, он указал на дыру:
– Вниз!
Я сглотнул. Дыра казалась бездонной и ничуть не соблазнительной.
– Вниз! – повторил он. – Быстро!
– Давай, приятель, – посоветовал Толстый. – Прыгай, или тебя столкнут. Ныряй в дыру, пока он не рассердился.
Я попытался отскочить.
Но не успел я шелохнуться, как черверотый схватил меня и стал запихивать в дыру. Я уперся, попятился – и оглянулся как раз вовремя, чтобы не шлепнуться задом, а неуклюже спрыгнуть.
Падать оказалось не так больно, как на Земле, но щиколотку я подвернул. Впрочем, значения это не имело: идти все равно было некуда; единственный выход – дыра в потолке.
Площадь моего узилища составляла около двадцати квадратных футов. Наверное, оно было вырублено в цельной скале, но убедиться в этом я не мог – стены, пол и потолок были такие же глухие, как и на корабле. Половину потолка занимала осветительная панель, так что я мог бы читать, если бы имел хоть одну книгу. И последней деталью была струйка воды, вытекающая из отверстия в стене, попадающая в углубление размером с кухонную мойку и выливающаяся неизвестно куда.
Было тепло, что меня порадовало, ведь ничего похожего на кровать или постель я не заметил. Я уже понял, что какое-то время придется провести здесь, и задался вопросом, чем буду питаться и где спать.
Устал я от всего этого абсурда. Занимался своим делом, прогуливался у собственного дома. Принесла же нелегкая Лилового. Я уселся на пол и принялся мечтать, как буду убивать его. Легкой смерти пусть не просит.
Наконец я прекратил заниматься ерундой и задумался о Чибис и Мамми. Здесь ли они? Или лежат где-нибудь между горами и станцией Томбо? Угрюмо обдумывая ситуацию, я надеялся, что бедняжка Чибис не очнулась во второй раз. Насчет Мамми немного сомневался, потому что мало знал о ней, – но в смерти Чибис был уверен.
Что ж, поделом мне эта мука. Донкихоты всегда рано или поздно оказываются в темнице. Хотя по канону прекрасная дева должна оказаться в соседней башне. Прости меня, Чибис; я не рыцарь, я всего лишь продавец газировки из аптеки… «Я силой десяти богат, поскольку чист душой…»[24]
Нет, не смешно это все.
Я устал казниться и посмотрел, который час. Не то чтобы это имело какое-то значение. Но считается, что узник должен выцарапывать на стенах черточки, отмечая дни заключения, и я решил, что и мне пора начать. Часы на руке сохранились, но стояли, а завести их я не смог. Наверное, восемь g их доконали, хотя предполагалось, что они противоударные, непромокаемые, немагнитные и иммунные к антиамериканской деятельности.
Через некоторое время я лег на пол и заснул.
Проснулся я от стука.
Это банка консервов свалилась на пол. От удара она не открылась, но при ней был ключ, и он сослужил свою службу. Очень неплохое говяжье рагу. Из пустой банки я напился – допускал, что вода ядовитая, но был ли у меня выбор? – потом вымыл банку, чтобы не пахла.
Обнаружив, что вода теплая, я решил помыться. Сомневаюсь, что многие граждане США в последние двадцать лет испытывали столь же острую нужду в водных процедурах. Потом я постирал одежду. Рубашка, трусы и носки были из немнущейся синтетики, которая быстро высыхала. Джинсы сохли дольше, но мне некуда было торопиться. Я лишь жалел о мыле «Звездный путь» – двести кусков лежали на полу в моей каморке. Знал бы, что полечу на Плутон, прихватил бы парочку.
Стирка надоумила меня провести инвентаризацию. Итак, носовой платок, шестьдесят семь центов мелочью, долларовая бумажка, настолько истрепанная и пропитанная по́том, что даже не различить портрет Вашингтона, автоматический карандаш с надписью «Дорожное кафе Джея – лучшая солодовая газировка в городе» (наглая ложь, лучшая газировка у нас в аптеке!) и список продуктов, которые я должен был купить по просьбе мамы, но не купил из-за дурацкого испорченного кондиционера. Список был не такой истрепанный, как доллар, потому что лежал в кармане рубашки.
Я выстроил рядком свое имущество и оглядел его. Ну никак не получалось переделать эти предметы в чудо-оружие, чтобы пробить путь на свободу, украсть корабль, научиться пилотированию, с триумфом возвратиться домой, предупредить президента и спасти страну. Я переложил вещи по-новому – все равно никаких спасительных идей.
Мне приснился кошмар. Разбуженный этим ужасом, я вспомнил, где нахожусь, и захотел вернуться в дурной сон. Стало жаль себя, потекли слезы, задрожал подбородок. Я никогда не слышал от родителей «не будь плаксой». Папа говорит, что в слезах нет ничего плохого, просто они социально неприемлемы. Он рассказывал, что в некоторых культурах плач считается проявлением светской любезности. Однако в гимназии имени Хораса Манна быть нытиком вовсе не престижно, и я бросил это дело много лет назад. Вдобавок жалость к себе выматывает и не приносит никакой пользы. Поэтому я выключил дождь и подбил бабки.
Мой список действий выглядел так:
1. Выбраться из этой клетки.
2. Разыскать Оскара и экипироваться.
3. Украсть корабль и отправиться домой – если соображу, как управлять им.
4. Найти оружие или придумать военную хитрость, чтобы победить черверотых или отвлечь их, пока я не доберусь до корабля. Ничего сверхъестественного, справится любой рядовой супермен, владеющий приемами телепортации и другими парапсихотрюками. Лишь бы предусматривалась в плане «защита от дурака» и была оплачена страховка.
5. Прежде чем распрощаюсь с романтическими побережьями экзотического Плутона и его колоритными дружелюбными аборигенами, надо удостовериться, что за бортом не остались ни Чибис, ни Мамми. Если остались, забрать их с собой – потому что, вопреки мнению некоторых, лучше быть мертвым героем, чем живым подлецом. Умирать неприятно и неинтересно, но даже подлец когда-нибудь сыграет в ящик, как бы ни старался продлить себе жизнь, – и до самой смерти ему придется искать оправдания выбору, сделанному давным-давно.
Как ни старался я придать шарма участи героя, привлекательнее эта участь не становилась. Мой личный опыт утверждал, что героизм – занятие крайне невыгодное, но альтернатива выглядела еще хуже.
И совсем не важно, что Чибис умеет управлять кораблем, а Мамми может натаскать меня в пилотировании. Я не могу этого доказать, но сам-то знаю правду.
Примечание: даже если научусь вести корабль, смогу ли я делать это при восьми g? Может, для черверотого предусмотрено специальное устройство, но меня-то при восьмикратной перегрузке никакое кресло не спасет. Автопилот? А инструкция при нем будет? На английском? Не надо дурацких иллюзий, Клиффорд.
Дополнительное примечание: а на одном g сколько лететь до Земли? До скончания века? Или всего лишь до голодной смерти?
6. Трудотерапия на период вынужденного безделья. Это важно, чтобы не расклеиться. О. Генри в тюрьме сочинял рассказы. Апостол Павел свои самые мощные послания создал в римской темнице. Гитлер за решеткой написал «Майн кампф». В следующий раз захвачу с собой пишущую машинку и бумаги побольше. А пока можно чертить магические квадраты и изобретать шахматные задачи. Все лучше, чем жалеть себя. Львы выживают в зоопарках, а разве я не умнее львов? Хотя бы некоторых из них?
Итак, за работу. Пункт первый: как выбраться из ямы?
Я пришел к однозначному выводу: это невозможно. Поперечник камеры двадцать футов, высота двенадцать; стенки гладкие, как щечки младенца, неприступные, как душа коллектора долгов. Кроме этого, дыра в потолке, восходящая туннелем еще футов на шесть, ручеек, умывальник, светящийся участок потолка. Из инструментов – уже упомянутые несколько унций барахла, ничего острого, взрывчатого или едкого, одежда, пустая консервная банка.
Я решил выяснить, как высоко смогу подпрыгнуть, – и достал до потолка. Это означало, что тяготение составляет примерно половину g. Точнее сказать трудно, потому что целую вечность я провел при одной шестой g, несколько бесконечных эпох – при восьми g; и мои рефлексы давно сбились с панталыку.
Но хоть и дотронулся до потолка, ни ходить по нему, ни левитировать я не мог. Там бы и мышь не удержалась.
Я мог разорвать одежду и сплести веревку. Но зацепится ли она за что-нибудь? Насколько я помнил, там только гладкий пол. Но если даже зацепится? Что дальше? Слоняться в чем мать родила, пока черверотый не заметит меня и не отправит обратно, на сей раз без одежды? Я решил отложить игры с веревкой, пока не придумаю, как обвести вокруг пальца Лилового и его шайку.
Я вздохнул и огляделся. Оставалась только струйка воды и умывальник.
Есть история про двух лягушек, упавших в горшок со сливками. Одна видит безнадежность положения, сдается и тонет. Другая настолько тупа, что не осознает своей обреченности и продолжает бултыхаться. Через несколько часов она сбивает островок масла и восседает на нем в тиши и прохладе, пока доярка не выбрасывает ее из кувшина.
Вода с журчанием убегала в слив. Что, если она перестанет убегать?
Я обследовал дно резервуара. Слив не по-земному велик, но заткнуть его можно. Вот только продержусь ли я на плаву, пока комната не переполнится и не вытеснит меня наружу? Что ж, можно это проверить с помощью банки.
На вид она пинтовая. Известно, что пинта воды весит один фунт, а кубический фут воды весит на Земле чуть больше шестидесяти фунтов. Но я решил уточнить. Длина моих ступней одиннадцать дюймов; до этого размера они доросли, когда мне исполнилось десять лет, – и натерпелся же я насмешек, покуда, в свою очередь, не вырос ступням под стать. Я отмерил одиннадцать дюймов на полу двумя монетками. Оказывается, ширина долларовой банкноты два с половиной дюйма, а монета в двадцать пять центов в диаметре чуть меньше дюйма. Вскоре я довольно точно знал размеры комнаты и банки.
Я подставил банку под струю, потом быстро опорожнил. Наполняя банки, я на пальцах левой руки считал секунды. Таким образом вычислил, за какое время наполнится комната. Ответ мне не понравился; я пересчитал еще раз.
Получалось четырнадцать часов. Накинем час на погрешность примитивных вычислений. Смогу ли я столько продержаться?
Припрет – смогу. А меня приперло. И вообще, человек способен держаться на плаву сколь угодно долго – если не поддается панике.
Я скомкал носки и сунул в слив. И чуть не упустил их. Пришлось обмотать носками банку и заткнуть слив на манер пробки. Она держалась прочно, да я еще подконопатил ее остальной одеждой. Потом подождал, распираемый самодовольством. Бассейн постепенно наполнялся.
Вода поднялась примерно на дюйм от пола – и струйка иссякла.
Вероятно, где-то был выключатель, реагирующий на давление. Следовало бы догадаться, что создатели кораблей, летающих с постоянным ускорением восемь g, способны делать безаварийную сантехнику. В отличие от нас.
Я собрал одежду, всю, кроме одного носка, и разложил ее сушиться. Хорошо бы этот носок испортил там какой-нибудь насос или еще что, только вряд ли – тут хорошие инженеры.
Да я, вообще-то, и не верил в эту историю с лягушками.
Сбросили еще одну банку – ростбиф и волглый картофель. Сытная еда, но мне что-то захотелось персиков. На банке значилось: «Для продажи по сниженным ценам на Луне». Можно заключить, что она из числа продуктов, честно купленных Толстым и Тощим. И не жалко им делиться со мной припасами? Небось еще как жалко, но они не смеют перечить черверотому. Отсюда вопрос: почему Лиловый оставил меня в живых? Я, конечно, не против, но не понимаю, зачем ему это нужно.
Я решил отсчитывать по банкам дни и так вести календарь.
Это напомнило, что я еще не подсчитал, сколько лететь до Земли при ускорении в одно g, если окажется, что при восьми g я не смогу запустить автопилот. Я зациклился на поиске выхода из камеры и даже не подумал о том, что буду делать, если выберусь (поправочка: не «если», а «когда»). И теперь я занялся баллистикой.
Книги мне не требовались. Даже в наши дни большинство людей не способны отличить звезду от планеты, а все астрономические расстояния для них «далеко». В сущности, они мало отличаются от дикарей, считающих так: один, два, три, много. Да любой сопливый скаут заткнет такого невежду за пояс, а парень вроде меня, которого космическая муха укусила, обычно помнит и кое-какие цифры.
«Мама варит земляничный морс, а юный сын уже не плачет». Не забудете, если повторите несколько раз? Тогда распишем подробно:
«Цены» – расстояния от Солнца в астрономических единицах. Астрономическая единица – среднее расстояние от Земли до Солнца, девяносто три миллиона миль. Чем запоминать миллионы и миллиарды, проще запомнить одно всем известное число и несколько мелких чисел. А долларовые значки я использую потому, что в денежном выражении числа приобретают некоторую пикантность. Правда, папа считает это прискорбным заблуждением. Но надо же как-то запоминать, чтобы видеть дальше собственного носа.
Теперь к сути. Согласно вышеприведенной таблице, расстояние от Плутона до Солнца составляет тридцать девять с половиной расстояний от Земли до Солнца. Однако у Плутона и Меркурия орбиты очень вытянуты. У Плутона расстояние до Солнца изменяется на два миллиарда миль, это больше, чем от Солнца до Урана. Плутон даже забирается внутрь орбиты Нептуна, а потом откатывается вдаль и маячит там пару столетий, совершая всего четыре оборота за тысячу лет.
Но в той статье говорилось, что на Плутоне начинается «лето». Значит, сейчас он вблизи орбиты Нептуна. И находился бы там до конца моей жизни – если бы я оставался в Сентервилле. Здесь же предсказать, сколько я проживу, трудновато. В общем, получилась круглая цифра – тридцать астрономических единиц.
Задачки на ускорение проще пареной репы:
s = 1/2 at2
(расстояние равняется половине ускорения, умноженного на квадрат времени разгона). Если бы астронавигация этим и ограничивалась, любой новичок мог бы управлять космическим кораблем. Трудности происходят от гравитационных возмущений и оттого, что все движется одновременно и в четырнадцати разных направлениях.
Однако я мог пренебречь гравитационными полями и движением планет. При скоростях, которые развивают корабли черверотых, эти факторы не имеют значения, если не подлетать слишком близко к планетам. Мне всего-то нужен был порядок величины.
Жаль, что нет логарифмической линейки. Папа говорит, не умеющий ею пользоваться должен, как неграмотный, не допускаться до выборов. У меня прелесть, а не линейка – двадцатидюймовая «Койфель и Эссер лог лог дуплекс децитриг». Папа осчастливил меня ею после того, как я освоил десятидюймовую ученическую. Целую неделю пришлось сидеть на одной картошке, но папа заявил, что предметы роскоши должны стоять в первых строках бюджета. Увы, линейка осталась дома, на моем столе.
Ничего страшного. У меня есть цифры, формула, карандаш и бумага.
Прикинем. Толстый сказал «Плутон», «пять дней» и «восемь g».
Задача состоит из двух частей; половину времени (и расстояния) занимают ускорение и разворот, вторую половину времени (и расстояния) – торможение. Полное расстояние нельзя использовать в уравнении, потому что время возводится в квадрат – функция параболическая.
В какой же конфигурации Плутон? В противостоянии? В соединении? В стоянии? Плутон в телескоп не видно – так кто помнит, в каком он месте эклиптики? Ну ладно, среднее расстояние тридцать а. е.; отсюда будем танцевать.
Половина этого расстояния в футах равна:
1/2 × 30 × 93 000 000 × 5280.
Восьмикратное ускорение – это 8 × 32,2 фута в секунду за секунду. Скорость возрастает на 258 футов в секунду за каждую секунду до разворота и с той же скоростью уменьшается после него. Таким образом, из равенства:
1/2 × 30 × 93 000 000 × 5280 = 1/2 × 8 × 32,2 × t2
получаем время, за которое преодолеем половину пути, в секундах. Удваиваем его и получаем общее время в пути. Делим на 3600, получаем время в часах; делим на 24 и получаем дни. На логарифмической линейке такая задачка решается за сорок секунд, бо́льшую часть из которых потратишь на знаки после запятой. Элементарно, как подсчет налога с продаж.
Я потратил без малого час на вычисления и почти столько же на проверку вычислений в ином порядке. Потом пришлось проверять еще раз, потому что результаты не совпали. Я забыл умножить на 5280, и на одной стороне уравнения оказались футы, а на другой мили. Арифметика такого не любит. Потом я пересчитал в четвертый раз, так как уже ни в чем не был уверен. Все же логарифмическая линейка – лучшая штука в мире после девушек.
Наконец получился верный результат. Пять с половиной дней. Я на Плутоне.
Или на Нептуне…
Нет, на Нептуне я бы не смог подпрыгнуть на двенадцать футов; только Плутон отвечает всем условиям. Так что я все стер и высчитал, сколько придется лететь при одном g.
Пятнадцать дней.
Я-то думал, по крайней мере в восемь раз дольше, чем при восьми g, – или даже в шестьдесят четыре раза дольше. Теперь же я был рад, что одолел аналитическую геометрию – она помогла выявить грубую ошибку. Квадрат времени съедает преимущество в скорости – чем больше ускорение, тем короче путь, а чем короче путь, тем меньше времени ускоряешься. Чтобы сократить время вдвое, требуется четырехкратное ускорение; чтобы сократить время в четыре раза, ускорение нужно увеличить в шестнадцать раз и так далее. Вот где собака зарыта.
Понимание того, что я могу долететь до дому за две недели при ускорении в одно g, подбодрило меня. За это время я не умру от голода. Если удастся украсть корабль. Если смогу им управлять. Если выберусь из этой норы. Если…
Не «если», а «когда»! В этом году я уже все равно не поступлю в колледж, пятнадцать дней никакой роли не играют.
Еще при первых расчетах я обратил внимание на максимальную скорость корабля перед разворотом. Более одиннадцати тысяч миль в секунду. Приличная скорость, даже по меркам космоса. Я призадумался. До ближайшей звезды, Проксимы Центавра, четыре и три десятых световых года, об этом то и дело слышишь в телевикторинах. Сколько займет путь при восьми g?
Задача та же, но надо следить за запятыми: числа становятся громоздкими.
Световой год равен… Я забыл. Придется умножить 186 000 миль в секунду (это скорость света) на количество секунд в году (365,25 × 24 × 3600) – получаем 5 880 000 000 000 миль. Умножаем на 4,3 и получаем 25 284 000 000 000 миль. Приблизительно двадцать пять триллионов миль. Ничего себе!
А полет займет год и пять месяцев – меньше, чем кругосветка столетие назад.
Да эти чудища путешествуют между звездами!
Уж не знаю, почему я так удивился, ведь это просто в глаза бросалось. Я было принял как должное, что Лиловый привез меня на свою родную планету, что он плутонианец, или плутократ, да как ни назови. Но это исключено.
Он дышит воздухом. В его корабле для меня достаточно тепло. Если он не торопится, то небольшие расстояния преодолевает при ускорении, равном земному. Он пользуется освещением, которое подходит для моих глаз. Значит, он прилетел с планеты, похожей на мою.
Проксима Центавра – двойная звезда, как известно всем любителям кроссвордов. Одна из звезд – близнец нашего Солнца: размер, температура, другие свойства. Можно допустить, что у нее есть и планета, похожая на Землю? Я сильно подозревал, что выяснил домашний адрес черверотого.
И я точно знал, откуда эти монстры не могли прилететь. С планеты, которая веками несется в полном вакууме при температурах, близких к абсолютному нулю, где «летом» тают лишь газы, а вода остается твердой как камень, где даже Лиловый вынужден носить скафандр. Они не могли явиться из Солнечной системы – я был железно уверен, что Лиловый нормально чувствует себя только на планете, похожей на нашу. Не важно, как он выглядит; пауки совсем не похожи на нас, но им нравится то же, что и нам. У нас, наверное, в каждом доме живет тысяча пауков.
Лиловому и его сородичам понравилась Земля. Боюсь, даже слишком понравилась.
Я начал размышлять о Проксиме Центавра и заметил кое-что еще. Скорость при развороте у меня получилась равной 1 110 000 миль в секунду, в шесть раз выше скорости света. Теория относительности говорит, что это невозможно.
Захотелось обсудить это с папой. Папа читает все, от «Анатомии меланхолии» до «Acta Matematica» и «Пари-матч». Он способен усесться на поребрик тротуара и копаться в намокших газетах из мусорного ящика в поисках «продолжения на странице восемь».
Папа достал бы книжку, и мы посмотрели бы, что об этом пишут. Потом он нашел бы еще четыре или пять книжек с другими точками зрения. Папа попытался бы оспорить каждое мнение, он терпеть не может подхода: «это правда, иначе бы не напечатали». Папа не признает никаких авторитетов – меня потрясло, когда он впервые взял ручку и исправил что-то в моем учебнике математики.
Даже если скорость света превысить нельзя, четыре или пять лет – срок вполне приемлемый. Нам наговорили, что для экспедиций даже к ближайшим звездам потребуется смена поколений на корабле, такая точка зрения укоренилась…
Одна миля по лунным горам – долгое путешествие, триллион миль по пустому космосу – заурядный вояж…
Но что Лиловый делает на Плутоне?
С чего вы начнете завоевание чужой солнечной системы? Я не шучу. Тюрьма на Плутоне не располагает к шуткам, и в лицо Лиловому не расхохочешься. Станете вы ломиться нахрапом или сначала высунете шапку за угол? Да, в технологиях черверотые далеко опередили нас, но ведь они не могли знать этого заранее. Может, умнее сначала выстроить базу в таком уголке системы, куда никто не заглядывает?
Потом можно выставлять форпосты, например на безвоздушном спутнике привлекательной планеты, с которого так удобно исследовать поверхность своей цели. Если вдруг потеряешь один форпост, что мешает отойти на основную базу и подготовиться к новой атаке?
Не забывайте, что если для нас Плутон почти недосягаем, то для черверотых он всего в пяти днях полета от Луны. Вспомните Вторую мировую войну, когда скорости были совсем другие. Главная база в безопасности, вне досягаемости (США / Плутон), но всего в пяти днях от форпоста (Англия / Луна), от которого три часа до театра военных действий (Франция – Германия / Земля). Так получается медленнее, но это сыграло на руку союзникам в той войне.
Оставалось только надеяться, что это не поможет банде Лилового.
Но противопоставить им пока нечего.
Кто-то скинул еще одну банку – спагетти с фрикадельками. Были бы это персики, у меня бы, наверное, не хватило воли сделать то, что я сделал, – прежде чем открыть банку, использовал ее вместо молотка. Я колотил ею по пустой банке, пока не сплющил, а потом отковал острый конец и заточил его на краю резервуара. Пустая банка превратилась в кинжал – не очень хороший, но с ним я чувствовал себя не таким беспомощным.
После еды потянуло в сон, и я прикорнул в теплом мерцании. Я по-прежнему пленник, но теперь у меня есть оружие и более-менее ясно, с чем я столкнулся. Проанализировать проблему – на две трети решить ее. Кошмары больше не снились.
Потом в дыру сбросили Толстого.
Через секунду на него шмякнулся Тощий. Я отскочил, держа нож наготове. Тощий не обратил на меня никакого внимания, поднялся, огляделся, подошел к струйке и стал пить. Толстый оказался в худшей форме – он не дышал.
Глядя на него, я подумал: до чего же отвратительный тип! Впрочем, какого черта? Он же мне помог, сделал массаж. Я перевернул его и начал делать искусственное дыхание. Через четыре или пять толчков мотор завелся, пациент смог вздохнуть и прохрипел:
– Хватит!
Я отошел и снова взялся за нож. Тощий безучастно сидел у стены. Толстый посмотрел на мое жалкое оружие и сказал:
– Убери, малыш. Мы теперь друзья неразлейвода.
– Мы?
– Ага. Мы, люди, должны держаться вместе. – Он грустно вздохнул. – Столько сделали для него – и вот благодарность.
– О чем это вы? – потребовал я объяснений.
– А? – переспросил Толстый. – Я же говорю, он решил, что может обойтись без нас. Вот мы и сменили квартиру.
– Заткнись, – безучастно сказал Тощий.
Толстый скривился.
– Сам заткнись! – огрызнулся он. – Надоело! День-деньской «заткнись» да «заткнись» – и чем это кончилось?
– Заткнись, я сказал.
Толстый умолк. Я так и не узнал, что с ними стряслось, потому что Толстый редко говорил дважды об одном и том же. А от Тощего вообще не было слышно ничего, кроме советов заткнуться и еще менее содержательных односложных слов[25]. Одно было ясно: эта парочка потеряла работу в качестве подручных гангстера, или членов пятой колонны, или… как еще назвать людей, которые пресмыкаются перед врагами собственной расы?
Чуть позже Толстый сказал:
– Вообще-то, это ты виноват.
– Я? – Моя рука метнулась к ножу из консервной банки.
– Если бы ты не влез, хозяин бы так не разозлился.
– Я ничего не делал.
– Скажешь тоже! Всего-то навсего спер два главных приза и задержал его, хотя он собирался мчаться сюда со всех ног.
– А-а-а… Но вы-то ни при чем.
– Я ему так и сказал. Но поди докажи. Да не хватайся ты за дурацкую зубочистку. – Толстый пожал плечами. – Я всегда считал: кто старое помянет, тому глаз вон.
В конце концов я выведал у него то, что хотел. Когда примерно в пятый раз я заикнулся о Чибис, Толстый сказал:
– И что тебе до этой испорченной соплюхи?
– Просто хочу знать, жива она или нет.
– Да жива. По крайней мере, была жива, когда я последний раз ее видел.
– А когда ты ее видел?
– Слишком много вопросов задаешь. Она была здесь.
– Здесь? – с волнением переспросил я.
– Я же сказал. Шлялась повсюду, под ногами путалась. Живет как принцесса, кстати. – Толстый подержался за зуб и нахмурился. – Почему с ней он нянчится, а с нами вот так?.. По морде мне съездил… Не понимаю. Это неправильно.
Я тоже не понимал, но по другой причине. Я не мог поверить в дружбу храброй маленькой Чибис и Лилового. Или тут есть секрет – или Толстый врет.
– Хочешь сказать, он не держит ее взаперти?
– А зачем? Куда ей бежать?
Я обмозговал услышанное. Куда бежать, если выход за дверь – самоубийство? Пусть даже у Чибис есть скафандр (хотя, скорее всего, он где-то спрятан), пусть даже рядом пустой корабль, пусть даже она сможет проникнуть в него, ей все равно понадобится «мозг», то маленькое устройство, которое служит ключом.
– А что с Мамми?
– С кем?
– С… – Я не знал, как объяснить. – С существом, которое было в моем скафандре. Ты должен знать, ты же там был. Она жива? Она здесь?
Но Толстому уже надоело.
– Насекомые меня не интересуют, – проворчал он, и больше ничего не удалось из него вытянуть.
Зато Чибис жива! Гора с плеч. И девочка здесь! Хотя у нее куда меньше шансов вырваться отсюда, чем даже из лунного плена, я все равно ужасно рад.
Теперь надо думать, как переслать ей весточку.
На инсинуации Толстого, что она якобы снюхалась с Лиловым, мне было наплевать. Конечно, Чибис непредсказуема, совершенно по-детски самонадеянна и высокомерна. Сколько раз она доводила меня до белого каления! Но она скорее шагнет в костер, чем предаст своих. У самой Жанны д’Арк не было такой силы духа.
Наша троица соблюдала вынужденное перемирие. Я избегал разговоров, спал вполглаза, старался не засыпать раньше сокамерников и всегда держал нож под рукой. С тех пор как они появились, я не мылся, чтобы не оказаться в невыгодном положении. Тощий меня не замечал, Толстый держался почти дружески. Он притворялся, что не боится моего игрушечного оружия, но, думаю, все же боялся. Я сделал этот вывод, когда нас в первый раз кормили втроем. С потолка упали три банки; Тощий подобрал одну, Толстый другую, и пока я осторожно подбирался к третьей, ее схватил Толстый.
Я сказал:
– Отдай, пожалуйста.
Он ухмыльнулся:
– Сынок, почему ты решил, что это для тебя?
– Три банки, и нас трое.
– Ну и что? Я малость проголодался. Лишняя баночка не помешает.
– Я тоже голоден. Не дури.
– Хм… – Он напустил на себя задумчивый вид. – Вот что, я тебе ее продам.
Я колебался. В этом была некоторая логика. Не мог же Лиловый сам закупать продукты на Лунной базе; видимо, этим занимался Толстый или его партнер. Я бы не отказался подписать долговое обязательство – на сотню долларов за порцию. Да хоть на тысячу, даже на миллион: деньги здесь не имели никакого значения. Почему бы не подшутить над жадиной?
Нет! Если я сдамся, если соглашусь торговаться с ним за пайку, он обнаглеет. Я буду зависеть от него, пресмыкаться перед ним, выпрашивать кусочек.
Я показал ему свой жестяной кинжал:
– Возьму силой.
Толстый взглянул на мою руку и расплылся в улыбке:
– Шуток не понимаешь? – И сунул мне банку.
Больше проблем из-за еды не было.
Мы жили «счастливым семейством», которое иногда показывают в бродячих зверинцах: лев в одной клетке с ягненком. Впечатляющее зрелище, вот только ягнята там часто меняются.
Толстый любил поговорить, и я узнавал интересные вещи, когда удавалось отсеять правду от болтовни. Его звали – так он утверждал – Жак де Барре де Виньи («Называй меня Джок»), а второго – Тимоти Джонсон; но у меня было сильное подозрение, что настоящие имена этих типчиков можно узнать только на доске «Их разыскивает полиция». Хотя Джок и пыжился, что он все знает, я скоро понял, что он не имеет представления ни о происхождении, ни о планах и целях Лилового. Вообще непохоже, чтобы черверотый что-то обсуждал с «низшими животными»; он их просто использовал, как мы лошадей.
Одно Джок с готовностью признал:
– Ага, соплячку похитили мы. На Луне урана нет, это сказки, приманка для лопухов. Мы зря теряли время, а ведь жрать всем хочется, или будешь спорить?
Я не спорил; мне нужна была информация. Тим сказал:
– Заткнись!
– А что такого, Тим? Боишься ФБР? Думаешь, Большой Брат и здесь до тебя дотянется?
– Заткнись, говорю.
– А может, мне потрепаться охота. Сам заткнись. – И Джок продолжил: – Это было плевое дело. В девчонке любопытства – на семь кошек, знал, где она появится и когда. – Джок призадумался. – Хозяин всегда знает, на него куча народу работает, есть и большие шишки. Все, что от меня требовалось, – встретиться с ней в Луна-Сити и познакомиться. Трепал языком я, не Тима же выдавать за доброго дяденьку. И вот я перед ней разливаюсь, угощаю кока-колой, рассказываю, как здорово мы тут ищем уран, в общем, вешаю лапшу. Потом я вздыхаю и говорю: как жаль, что не могу показать шахту, где мы с приятелем работаем. Всего и делов. Когда туристическая группа приехала на станцию Томбо, девчонка смылась через шлюз – сама, без нашей помощи. Хитрющая! А мы поджидали в условленном месте. Даже не угрожали, пока она не заинтересовалась, почему вездеход слишком долго едет до шахты. – Джок ухмыльнулся. – Хорошо дерется для своих габаритов, всего меня исцарапала.
Бедняжка Чибис! Жаль, что она его не колесовала и не четвертовала! История походила на правду, это вполне в ее духе – самоуверенной, отважной, беспомощной перед соблазном узнать что-то новое.
Джок продолжал:
– Вообще-то, дело не в девчонке, а в ее папашке. Хозяин уже пытался заманить его на Луну, да не выгорело. – Джок невесело ухмыльнулся. – Тогда нам крепко досталось – хозяин лют, когда не по его выходит. Тут-то и вспомнили про девчонку. Тим подсказал ему, что на такую приманку папашка непременно клюнет.
Тим буркнул что-то, что я посчитал отрицанием. Джок сдвинул брови:
– Ну что ты все брюзжишь, зануда? Кто тебя воспитывал?
Мне бы помалкивать, а не философствовать, раз уж я решил добраться до сути. Но у меня тот же недостаток, что и у Чибис, – когда я чего-то не понимаю, очень хочется разобраться. Просто нестерпимый зуд! Я не мог понять (да и теперь не понимаю), что двигало толстяком.
– Джок? Зачем ты это сделал?
– Ты о чем?
– Слушай, ты же человек. – (По крайней мере, выглядел он как человек.) – И сам же говоришь, что нам, людям, надо держаться вместе. Как ты мог похитить ребенка – да еще отдать его Лиловому?
– Ты что, чокнулся, парень?
– Не думаю.
– А чушь городишь, будто не в своем уме. Ты хоть представляешь, что бывает с теми, кто не выполняет его приказов? Попробуй на досуге.
Намек ясен. Отказать Лиловому – все равно что кролику плюнуть в глаза удаву.
– Пойми и нас тоже, – продолжал Джок. – Я вот как считаю? Живи и другим жить давай. Хозяин нас захватил, когда мы искали карнотит, – и все, уже не вырвешься. С каменной стенкой бодаться – дело дохлое. Вот мы и сторговались: делаем, что он велит, и получаем плату ураном.
Если и была у меня слабенькая симпатия к этим прохвостам, она тотчас исчезла. На смену пришло бешенство.
– И что, получили плату?
– Ну… можно сказать, что нас внесли в платежную ведомость.
Я оглядел нашу камеру:
– Прогадали, выходит.
Джок скривился, как обиженный ребенок:
– Может, и так. Но подумай трезво, малыш. Когда нельзя победить, нужно приспосабливаться. Эти ребята готовят вторжение – ты сам видел, насколько все серьезно. Никто с такой силищей не справится, а значит, надо быть на стороне победителей. Я оказался в похожей передряге, когда был не старше тебя, и получил хороший урок. Наш городок годами жил мирно, но главный пахан состарился и потерял хватку… И вот однажды приехали парни из Сент-Луиса. Какое-то время была неразбериха. Надо знать, куда ветер дует, иначе в один прекрасный день обязательно наденешь деревянное пальто. У кого нос был по ветру, тот выжил… Я всегда считал, что глупо плевать против ветра. И что, разве я не прав?
Лучше быть живым подлецом – вот и вся его логика. Только он упустил ключевой момент.
– Допустим, Джок. И все же я не понимаю, как ты мог так поступить с маленькой девочкой.
– Ну а что такого? Я же объясняю: мы не могли сопротивляться.
– Могли. Конечно, стоя с Лиловым лицом к лицу, ослушаться невозможно, но у вас был отличный шанс смыться.
– Что ты имеешь в виду?
– Он послал вас за ней в Луна-Сити, ты сам сказал. Обратный билет на Землю у вас был – я знаю законы. Всего-то нужно было спрятаться там, где он бы вас не достал, и улететь первым же рейсом на Землю. И не пришлось бы делать грязную работу.
– Но…
Я перебил его:
– Допускаю, что вы не могли сопротивляться посреди лунной пустыни. Допускаю, что вы не чувствовали себя в безопасности даже на станции Томбо. Но в Луна-Сити у вас был шанс. Не стоило похищать ребенка и отдавать его… жукоглазому чудовищу!
Он, казалось, был сбит с толку, но быстро нашелся:
– Кип, ты мне нравишься. Хороший парень. Но соображаешь туго. Так ничего и не понял.
– Все я понял!
– Нет. – Он наклонился ко мне, протянул руку, чтобы положить на колено; я отодвинулся. – Есть кое-что, о чем я промолчал… боялся, что ты примешь меня за зомби или что-то вроде того. Они нас прооперировали.
– Что?
– Прооперировали. – Он продолжал, захлебываясь: – Вшили бомбы в головы. С дистанционным управлением, как у ракет. Выходишь за черту… он давит на кнопку – бум! Мозги по стенкам. – Он пошарил у себя на затылке. – Видишь шрам? Волосы уже отросли… но если присмотреться, разглядишь; он не мог полностью исчезнуть. Видишь?
Я присмотрелся. И чуть было не купился – в последнее время пришлось поверить и в менее вероятные вещи. Тим прекратил мои колебания одним коротким выразительным словом.
У Джока аж физиономия перекосилась, но он взял себя в руки и сказал:
– Да не слушай ты его.
Я пожал плечами и отодвинулся. Джок не заговаривал со мной до конца «дня». Меня это устраивало.
На следующее «утро» я проснулся от его прикосновения.
– Вставай, Кип! Вставай!
Я дернулся к своему игрушечному оружию.
– Вон твой нож, у стены. Только он тебе не понадобится
Я подобрал нож.
– Что ты имеешь в виду? Где Тим?
– Ты не просыпался?
– Что?
– Этого я и боялся. Черт возьми, парень! Мне позарез нужно поговорить с кем-нибудь. Так ты все проспал?
– Что проспал? И где Тим?
Джок дрожал и потел.
– Они включали голубой свет, вот что. И забрали Тима. – Он содрогнулся. – Хорошо, что его, а не меня. Я уж подумал… Ну, ты заметил, я немного толстоват… Они любят упитанных.
– О чем ты? Что они с ним сделали?
– Бедный старина Тим! У него были свои недостатки, как и у всех, но… из него сварили суп… вот что. – Джок снова затрясся. – Они любят суп с косточкой…
– Не верю. Ты хочешь меня напугать.
– Напугать? – Он оглядел меня с ног до головы. – Может, теперь твоя очередь. Сынок, если ты не дурак, возьми свой ножик для бумаг, подойди вот к этой конской поилке и вскрой себе вены. Так будет лучше.
– А ты сам что же? Хочешь, нож одолжу?
Он помотал головой и съежился:
– У меня духу не хватит.
Не знаю, что стало с Тимом. Я даже не знаю, вправду ли черверотые едят людей. Если и едят, не стоит их называть каннибалами, – возможно, мы для них вроде баранины. И испугался-то я не особенно – в моих «контурах страха» давно сгорели все предохранители. И что станет с моим телом после того, как вылетит душа, – наплевать. Но Джоку жизнь была дорога. Не думаю, что он был трусом; трусы не идут в лунные старатели. Просто он верил в свою теорию, и она его ужасала. Самая настоящая фобия. И на то, как он признался, имелись свои особые причины. Он утверждал, что еще раньше побывал на Плутоне, но все его спутники – добровольцы и пленники – обратно не вернулись.
Когда нам сбросили банки – на этот раз две, – он сказал, что не хочет есть, и предложил мне свой паек. Той «ночью» он все сидел, стараясь не уснуть. В конце концов меня сморил сон.
Я проснулся от одного из тех кошмаров, когда не можешь шевельнуться. Сон оказался правдой; перед этим меня наверняка осветили голубым светом.
Джока не было.
Больше я никогда не видел обоих.
Пожалуй, я даже немножко скучал… по крайней мере, по Джоку.
Стало чуть легче – не надо следить за сокамерниками, можно спокойно вымыться. Однако чертовски скучное это занятие – в одиночестве мерить шагами камеру.
У меня не было иллюзий насчет этих двоих. Наберется не менее трех миллиардов человек, с которыми я бы охотнее согласился делить заключение. И все же они были людьми.
Бездушный, жестокий, как гильотина, Тим не вызывал никаких симпатий. Но у Джока были начальные понятия о добре и зле, иначе он не искал бы для себя оправданий. Наверное, он просто был тряпкой.
Однако я не считаю, что понять – значит простить. Если начнешь так думать, дойдешь до сентиментальных соплей по убийцам, насильникам, похитителям и совершенно забудешь об их жертвах. Это неправильно. Я буду плакать по людям, подобным Чибис, а не по преступникам, чьими жертвами становятся невинными. Я скучал по болтовне Джока, но, если бы общество решило топить таких, как он, новорожденными, я взялся бы за эту работу. А уж подобных Тиму и вовсе не жалел бы. И если правда из моих сокамерников сварили похлебку, нет причин горевать – хотя, возможно, завтра настанет мой черед.
Может быть, в качестве супа они пережили свой звездный час…
Глава 8
Из бессмысленных размышлений меня вывел взрыв, за которым последовал резкий треск, похожий на грохот басовых, – а потом резко упало давление. Я вскочил – каждый, кто хоть раз в жизни зависел от скафандра, никогда не останется безразличным к внезапной декомпрессии.
– Какого черта?! – воскликнул я. И добавил: – Кто там на посту? Проснись, а то мы все тут скоро будем дышать чем-то холодным и разреженным.
Кислорода снаружи нет, в этом я был уверен, – точнее, в этом были уверены астрономы, а мне проверять их выкладки не хотелось.
– Может, нас бомбят? Было бы неплохо. Или это землетрясение?
Последнее замечание не было случайным. В той статье из «Сайентифик Американ», где говорилось про «лето» на Плутоне, предполагались «резкие изостатические подвижки» из-за повышения температуры. Намек ясен: наденьте шляпу – на вас падает дымовая труба.
Однажды я угодил в землетрясение. Это было в Санта-Барбаре. И сейчас мне не понадобилось много усилий, чтобы вспомнить то, что знает с рождения каждый житель Калифорнии, а приезжие усваивают с первого раза: когда земля начинает плясать джигу, выбегай на улицу!
Но отсюда не выбежишь.
Минуты две я проверял, не прибавил ли мне сил выброс адреналина, чтобы прыгнуть на восемнадцать футов вместо двенадцати. Нет, не прибавил. Но я еще с полчаса этим занимался да вдобавок ногти обкусывал. И вдруг услышал свое имя!
– Кип! Эй, Кип!
– Чибис! – заорал я. – Сюда! Чибис!
Тишина растянулась на вечность длиной в три удара сердца…
– Кип?
– Я здесь, внизу!
– Кип? Ты в этой яме?
– Да! Ты меня не видишь? – Наверху, на светлом фоне, я различил ее голову.
– Теперь вижу. Ох, Кип, я так рада!
– Тогда что же ты плачешь? Я тоже рад!
– Я не плачу, – прохлюпала она. – Ох, Кип… Кип…
– Поможешь мне выбраться?
– Ой… – Она осмотрела дыру. – Оставайся на месте.
– Погоди!
Но Чибис уже исчезла.
Она отсутствовала не больше двух минут, а мне показалось, что неделю. Но вот моя лапушка вернулась, да еще с нейлоновой веревкой!
– Хватайся!
– Подожди секунду. Как она закреплена?
– Я тебя вытащу.
– Нет! Иначе мы оба окажемся здесь. Найди, к чему привязать.
– Я могу поднять тебя.
– Закрепи! Скорее!
Она снова скрылась, оставив конец веревки у меня в руках. Скоро я услышал слабый голос:
– Пошел!
Я крикнул:
– Проверка! – и выбрал слабину. Повис – веревка держала. – Иду! – завопил я и с последним звуком этого слова ухватился за край дыры.
Чибис бросилась ко мне, обняла одной рукой, другой сжимая Мадам Помпадур, а я обнял ее. Она оказалась еще меньше и тоньше, чем раньше.
– Ох, Кип, это было просто ужасно!
Я похлопал ее по тощим лопаткам:
– Знаю, знаю. Что делать будем? Где…
Я хотел сказать: «Где Лиловый?» – но она разрыдалась.
– Кип… я думаю, она умерла!
Я и так уже был немного не в себе, а тут мозги совсем забуксовали.
– Э-э-э… кто?
Похоже, она так же сильно удивилась, как я – растерялся.
– Что значит – кто? Мамми.
– Ох… – Меня объяла тяжкая печаль. – Но… ты уверена? Она разговаривала со мной до самого конца – а ведь я жив.
– Да не тогда умерла, Кип! Сейчас!
– Что? Она была здесь?
– Конечно. Где же еще?
Вопросик… Да где угодно, Вселенная велика. Я давным-давно решил, что Мамми тут нет, – потому что Джок об этом не трепался. Я сделал вывод, что Джок либо сказал бы, что она здесь, либо сочинил затейливую ложь, просто так, забавы ради. Следовательно, он вообще про нее ничего не знал – может, и не видел никогда, разве что в качестве «горба» у меня на спине.
Я был так уверен в моей «логике», что лишь через несколько минут смог отбросить предубеждения и осознать факты.
– Чибис, – сказал я, – такое чувство, как бы я потерял родную мать. Ты… уверена?
– Не «как бы», а «как будто», – машинально поправила она. – Я не на сто процентов уверена… но она снаружи – так что, по всей вероятности, мертва.
– Подожди минутку. Если она снаружи, то в скафандре. Или нет?
– Нет! У нее не было скафандра – с тех пор, как уничтожили ее корабль.
Я еще больше запутался.
– А как ее доставили сюда?
– В мешке, запечатали и привезли. Кип… что нам теперь делать?
У меня было несколько ответов, но все неверные – в тюрьме я их уже обдумал.
– Где Лиловый? Где все черверотые?
– Хм… мертвы. Наверное.
– Было бы неплохо. – Я огляделся в поисках оружия и впервые увидел коридор таким пустым. Мой игрушечный кинжал лежал внизу, всего в восемнадцати футах, но лезть за ним не хотелось. – Почему ты думаешь, что они мертвы?
У Чибис были на то причины. Если судить по внешности, у Мамми не хватило бы сил и бумажку разорвать, но слабенькие мышцы дополнялись могучим мозгом. Она сделала то, о чем мечтал я: нашла способ прикончить всех черверотых. А ведь она не могла спешить, ее план предусматривал стечение множества независящих от нее факторов.
Во-первых, нужно было дождаться, когда поблизости окажется поменьше черверотых. База представляла собой огромный склад, космопорт и перевалочную станцию, но не требовала многочисленного персонала. Ажиотаж по случаю нашего прибытия, который я наблюдал в первый день, не был для нее характерен.
Во-вторых, должен был опустеть порт. С кораблем она бы не справилась – не смогла бы до него добраться.
В-третьих, час «Ч» должен был совпасть с обедом черверотых. Когда их не набиралось в «столовой» на две смены, они ели все вместе – толпились вокруг одного большого котла и хлебали. Я представил картину, достойную Данте. Таким образом можно было разом прихлопнуть всех врагов, кроме, возможно, одного или двух вахтенных на инженерной или коммуникационной службе.
– Минутку, – перебил я. – Ты говоришь, они все… того?
– Ну… я не знаю. Я никого не видела.
– Постой, я найду какое-нибудь оружие!
– Но…
– Чибис, это важно!
Заявить, что найду оружие, – еще не значит его найти. В этом коридоре не было ничего, кроме дыр, похожих на ту, где я сидел, – поэтому Чибис и искала меня здесь. Это было одно из немногих мест, куда ее не пускали. Джок был прав в одном: Чибис – и Мамми – были привилегированными узницами, которым разрешалось все, кроме свободы… тогда как Джок, Тим и я сам составляли третий сорт, может, и вправду набор для супа. Это подтверждало версию, что Чибис и Мамми были скорее заложниками, чем рядовыми военнопленными.
Я не захотел исследовать остальные ямы, после того как заглянул в одну и увидел человеческий скелет, – возможно, черверотым надоело кормить сидельца. Когда я выпрямился, Чибис спросила:
– Ты чего трясешься?
– Ничего. Пошли.
– Я хочу посмотреть.
– Чибис, не время. Мы еще ничего не сделали. Идем. Держись за мной.
Я не дал ей увидеть скелет. Большая победа над маленьким существом, полным любопытства. Впрочем, возможно, на нее мертвец не произвел бы сильного впечатления; Чибис бывала сентиментальна только в сугубо утилитарных целях.
«Держись за мной» звучало по-рыцарски, но нерационально. Я забыл, что напасть могли и сзади. Надо было мне сказать: «Иди в арьергарде, следи за тылом».
Впрочем, так она и делала. Я услышал вопль и, развернувшись, увидел черверотого с тем похожим на фотоаппарат устройством на изготовку. Хотя Тим и испробовал на мне эту штуку, я не понял, что происходит, и на секунду замер.
Но не растерялась Чибис. Она взвилась в воздух с храбростью и безрассудством котенка, ударила врага руками и ногами.
Это меня и спасло. Безнадежная атака, способная свалить разве что другого котенка, все же отвлекла черверотого, не позволив ни убить, ни парализовать меня. Более того, он потерял равновесие и упал.
И тогда я растоптал его. Голыми ногами, прыгнув прямо на его рачью голову!
Жуть! Как будто я вскочил на пластиковую коробку с земляникой. Голова с хрустом смялась, развалилась на куски. Даже в угаре схватки меня, обуреваемого жаждой убийства, затошнило от омерзения. Я наступил на «червей» и отпрыгнул. Потом схватил Чибис и оттащил ее; мне так же остро хотелось смыться, как секундами раньше – драться.
Я не прикончил его. В течение ужасных мгновений казалось, что придется добивать. Но потом я понял: хоть он и жив, ему не до нас. Он подергался, как обезглавленная курица, потом притих и стал совершать осмысленные движения.
Он не видел.
Я лишил его глаз. Может, и ушей, – но ужасные зенки точно раздавил.
Он тщательно ощупал пол, затем поднялся на ноги, весь целый, за исключением головы. Постоял неподвижно, опираясь на третью ногу, принюхался. Я оттащил Чибис подальше.
Он двинулся. Не к нам, а то бы я заорал. Он пошел в другую сторону, натолкнулся на стену, выпрямился и побрел прямо по коридору туда, откуда мы пришли.
И рухнул в оказавшуюся на пути яму.
Я вздохнул и спохватился, что слишком крепко сжимаю Чибис, – как бы не задохнулась. Я отпустил ее.
– Вот тебе оружие, – сказала она.
– Ты о чем?
– О штуковине, что на полу, рядом с Мадам Помпадур. – Она подняла свою куклу, стряхнула с нее куски черверотого, потом взяла похожую на фотоаппарат штуковину и протянула мне. – Осторожнее, не направляй на себя. И на меня.
– Чибис, – слабым голосом спросил я, – у тебя вообще нервы есть?
– Есть, конечно. Только я ими не пользуюсь. Разве что в свободное время, а сейчас недосуг. Знаешь, как с этим обращаться?
– Нет. А ты?
– Я видела, и Мамми рассказывала. – Она небрежно взяла трофей и направила в сторону. – Дырки сверху: если открыта одна – парализует, если обе – убивает. Нужно нажать сюда. – Она нажала, вылетел луч яркого голубого света и рассеялся у стены. – От света ничего не будет, – добавила девочка. – Это для прицеливания. Надеюсь, там за стеной никого не было. Впрочем, нет, надеюсь, кто-то был. Ты меня понимаешь.
Устройство походило на тридцатипятимиллиметровый фотоаппарат со «свинцовой» линзой, только скособоченный, будто собранный по устному описанию. Я взял его, стараясь не направлять куда не надо, и осмотрел. Потом испытал – по ошибке на полной мощности.
Луч голубого света пронизал пустоту, и задымилась стена. Я выключил.
– Тратишь заряд, – сказала Чибис. – А он может понадобиться.
– Надо же было опробовать. Идем.
Чибис взглянула на часики с Микки-Маусом – меня задело, что они уцелели, а мои, такие с виду солидные, нет.
– Времени очень мало, Кип. Мы можем допустить, что этот был единственным уцелевшим?
– Что? Конечно нет! Пока не убедимся, что они все мертвы, нельзя ничего предпринимать. Пошли.
– Но… Ладно, я поведу. Ты не знаешь дорогу.
– Нет!
– Да!
Пришлось подчиниться. Она вела меня и держала излучатель голубого света, а я прикрывал тыл и мечтал о третьем глазе на затылке, как у черверотых. Не было уверенности, что у меня реакция быстрее, чем у Чибис, да и с трофейным оружием она была знакома лучше.
И все равно мне было не по себе.
База была огромной; должно быть, половину горы источили проходами. Мы бежали рысцой, не обращая внимания на разные вещи, диковинные, как музейные экспонаты, но вдвое интереснее, и лишь проверяли, не остались ли где-нибудь черверотые. Чибис держала оружие наготове, болтала без умолку и поторапливала меня.
Кроме опустевшей базы, отсутствия кораблей в порту и обеденного времени у черверотых, для успешного выполнения плана Мамми требовался определенный час плутонианской ночи.
– Почему? – спросил я.
– Конечно, чтобы связаться со своими.
– Но… – Я осекся.
Подумал, что знаю о расе Мамми еще меньше, чем о черверотых. Теперь она мертва – Чибис сказала, что она очутилась снаружи без скафандра, а значит, погибла; это нежное существо и двух секунд не продержалось бы при сверхарктической температуре. Не говоря уже об удушье и кровоизлиянии в легкие. Я сглотнул.
Разумеется, Чибис может ошибаться. Надо признать, она редко это делала – но вдруг сейчас как раз такой случай? Тогда мы найдем Мамми? А если не найдем? Если она снаружи?..
– Чибис, ты знаешь, где мой скафандр?
– А? Конечно. Там же, где я взяла это. – Она похлопала по нейлоновой веревке, которую обмотала вокруг пояса и завязала бантиком.
– Тогда, как только убедимся, что черверотых не осталось, я выйду наружу и поищу ее!
– Да, да! Но надо найти и мой скафандр, я тоже пойду.
Кто бы сомневался! Может, уговорю ее подождать в туннеле, не выходя под ледяной шквал.
– Чибис, почему сигнал нужно было послать именно ночью? Над орбите дежурит корабль? Или…
Мои слова прервал грохот. Заходил ходуном пол – такая тряска одинаково ужасает людей и животных. Мы застыли как вкопанные.
– Что это? – прошептала Чибис.
– Если не часть суматохи, затеянной Мамми…
– Не думаю.
– Тогда – землетрясение.
– Землетрясение?
– Плутонотрясение. Чибис, надо уходить!
Я не задавался вопросом, куда уходить, – при землетрясении не раздумывают. Чибис сглотнула.
– Нам сейчас не до землетрясений. Быстрее, Кип, быстрее!
Она рванулась, я за ней, скрипя зубами. Если Чибис наплевать на землетрясения, то и мне придется – хоть это и не лучше, чем плевать на гремучую змею в собственной в постели.
– Чибис… соплеменники Мамми… Их корабль на орбите Плутона?
– Что? Да нет, нет! Они не на корабле.
– Тогда почему ночью? Это из-за слоя Хевисайда? А где их база? – Я начал прикидывать, далеко ли может уйти человек на Плутоне. По Луне мы прошли почти сорок миль. Одолеем ли мы здесь хотя бы сорок ярдов? Возможно, как-то удастся утеплить ноги. Но этот ветер… – Чибис, они, случайно, не здесь живут?
– Что? Не мели чепухи! У них есть собственная чудесная планетка. Кип, отстань с глупыми вопросами, опоздаем. Молчи и слушай.
Я умолк. Всю историю пришлось слушать урывками, на бегу, а кое-что я узнал позже. Когда Мамми попала в плен, она лишилась корабля, скафандра, переговорного устройства – Лиловый уничтожил все. Это было предательство, нарушение перемирия.
– Она была парламентером, ее захватили во время переговоров! – возмущалась Чибис. – Разве так можно? Ведь черверотый слово дал!
Предательство для черверотого так же нормально, как для гадюки – яд. Я удивился, что Мамми рискнула иметь с ним дело. Рискнула – и стала пленницей безжалостных чудовищ. У них корабли, по сравнению с которыми наши кажутся допотопными паровозами, оружие, начиная с «лучей смерти» и кончая бог знает чем, базы, организация, снабжение…
У нее же только ум и маленькие нежные руки.
Прежде чем воспользоваться редким стечением обстоятельств, которое давало хоть какой-то шанс, ей нужно было восстановить связь (я назвал эту штуку «радио», но на деле оно гораздо сложнее) и изготовить оружие. Исключительно из подручных средств.
У нее не было даже булавки – только то треугольное украшение с выгравированными спиралями. Чтобы создать хоть что-то, надо было попасть в отсеки, которые можно назвать электронными лабораториями, – они совсем не похожи на уголок, где я возился с электроникой, но все приборы, в которых снуют микрочастицы, имеют общую логику. Если вы хотите, чтобы электроны выполняли для вас работенку, безразлично, кто создавал детали – люди, черверотые или Мамми. Форма волновода подчиняется законам природы, индуктивность имеет свою геометрию, и не важно, кто был инженером.
Так что отсеки выглядели как электронные лаборатории – притом очень хорошие. Приборы были незнакомыми, но я чувствовал, что смог бы в них разобраться, было бы время. Но теперь я только взглянул.
Мамми провела тут много-много часов. Ее не пустили бы сюда, хотя она была заложницей высокого ранга и имела многие привилегии. Ее даже не в камере содержали, а в апартаментах вместе с Чибис. Думаю, Лиловый боялся ее, даже плененную, и не хотел без нужды злить.
Она проникла в мастерские, сыграв на алчности своих тюремщиков. У ее народа много такого, чего нет у черверотых, – знания, технологии. Для начала она поинтересовалась, почему они делают вот это вот так, вместо того чтобы сделать этак, намного эффективнее. По традиции? Или по религиозным убеждениям?
Когда черверотые спрашивали, что она имеет в виду, она беспомощно разводила руками: «Стыдно, но я не могу объяснить, ведь построить эту штуку так просто…»
Под пристальным наблюдением она что-нибудь собирала. Устройство работало. Потом мастерила что-то еще. И вот уже стала проводить в лабораториях целые дни, восхищая тюремщиков все новыми конструкциями. Делясь знаниями, она сохраняла свои привилегии.
И в каждом устройстве были нужные ей детали.
– Черверотым не хватало ума понять, что делает Мамми, – объяснила Чибис. – Пять деталей шли в прибор, а шестая – к ней в карман.
– В карман?
– Конечно. Именно там она спрятала «мозг», когда мы с ней угнали корабль. Разве ты не знал?
– Что у нее есть карман? Нет.
– Вот и они не знали. Следили, чтобы Мамми не выносила ничего из мастерской, – она и не выносила. То есть не попадалась.
– Чибис, так Мамми – сумчатая?
– Что значит – сумчатая? Как опоссум? Не обязательно быть сумчатым, чтобы иметь карман. Вот белки, например, у них карманы за щеками.
– Мм… да.
– Она крала понемножку то там, то тут, ну и я таскала кое-что. А в свободное время она работала в нашей комнате.
Пока мы сидели на Плутоне, Мамми вообще не спала. Она часами трудилась открыто, делала для черверотых всякую всячину – стереотелефон размером с пачку сигарет, крошечного жучка, который ползал по любой поверхности и вычислял объем предмета, и много других вещиц. А после отбоя оставалась одна, обычно в темноте, и ее миниатюрные пальчики сновали, как пальцы слепого часовщика. Она сделала две бомбы и сигнальное устройство дальней космической связи.
Об этом я узнал уже не от Чибис. Когда мы с ней бежали по коридорам базы, она только сказала, что Мамми удалось сделать радиомаяк, и взрыв, который я слышал, тоже дело ее рук. И что мы должны спешить, спешить, спешить!
– Чибис, – сказал я, задыхаясь, – куда мы несемся? Если Мамми снаружи, надо внести ее внутрь – я хочу сказать, ее тело. Но ты ведешь себя так, словно мы куда-то опаздываем.
– А мы и правда опаздываем!
Радиомаяк необходимо было установить снаружи в определенное время (плутонианский день длится почти неделю – астрономы не обманули), так чтобы сама планета не экранировала луч. Но у Мамми не было скафандра. Пленницы решили, что Чибис наденет свой скафандр, выйдет наружу и установит маяк – он сконструирован так, что нужно только нажать на кнопку. Однако все зависело от того, где находится скафандр Чибис, удастся ли до него добраться после того, как черверотые будут обезврежены.
Но его так и не нашли. Мамми пропела с успокаивающими и ободряющими нотами – казалось, я слышу, как они звенят в моей голове:
Ничего, милая. Я могу сама выйти и установить его.
– Мамми! Нельзя! – протестовала Чибис. – Там холодно.
Я быстро.
– Ты не сможешь дышать.
Я потерплю, это совсем недолго.
Конечно, Чибис уступила. С Мамми спорить не проще, чем с Лиловым.
Бомбы и маяк были готовы, приближалось удобное время – ни одного корабля, черверотых мало, у персонала обеденный перерыв, – а заложницы все еще не знали, где скафандр Чибис (если его не уничтожили). И Мамми решилась.
– Но она обещала… всего пару часов назад, когда сказала, что сегодня начинаем… обещала вернуться минут через десять… А если не вернется, то есть надежда, что я разыщу мой скафандр и включу маяк. – Чибис расплакалась. – В пе-пе-первый раз она призналась, что не уверена в себе.
– Чибис! Перестань плакать! Дальше что?
– Я дождалась взрывов – обоих – и бросилась на поиски, туда, куда меня раньше не пускали. Но скафандра там не было! Потом я нашла тебя и… Ох, Кип, она снаружи уже почти час! – Девочка посмотрела на часы. – Осталось минут двадцать. Если к тому времени маяк не запустить… Она так старалась и погибла на-на-напрасно! Она бы этого не перенесла!
– Где мой скафандр?
Больше черверотых не попалось, – очевидно, только один нес вахту, пока остальные кормились. Чибис показала мне дверь-шлюз, за которой находилась столовая, – должно быть, бомба нарушила герметичность отсека, и, когда владельцев разнесло на кусочки, двери закрылись сами. Мы поспешили дальше.
Верная своей логике, Чибис оставила помещение со скафандрами на самый конец. Человеческих скафандров тут было больше дюжины – это сколько же супа съедали упыри? Что ж, больше им не пировать! Не теряя времени, я крикнул:
– Привет, Оскар! – и начал одеваться.
Где пропадал, парень?
На вид Оскар был в отличной форме. Рядом висел скафандр Толстого, а дальше скафандр Тима. Расправляя Оскара, я взглянул на них, прикидывая, нельзя ли чем-нибудь поживиться. Чибис смотрела на скафандр Тима:
– Может, мне подойдет?
Он был куда меньше Оскара и велик девочке всего на девять размеров.
– Глупости! Он тебе как индюку носки. Лучше помоги мне. Сверни эту веревку кольцами и пристегни к моему поясу.
– Она не понадобится. Мамми собиралась отнести маяк на сотню ярдов по эстакаде и там установить. Если у нее не вышло, это сделаешь ты. И поверни выключатель, он сверху.
– Не спорь! Сколько времени осталось?
– Не буду, Кип. Восемнадцать минут.
– Ветер там сильный, – добавил я, – а Мамми совсем легонькая. Если ее сдуло, веревка пригодится, когда буду искать тело. Подай молоток со скафандра Толстого.
– Сейчас!
Я выпрямился. Приятно было снова ощущать на себе Оскара. Потом я вспомнил, как замерзли ноги, когда мы шли сюда от корабля.
– Еще бы асбестовые сапоги…
Чибис, казалось, озадачилась.
– Подожди здесь!
Не успел я слово вымолвить, она убежала. Я продолжал шнуроваться, все больше беспокоясь – она даже не взяла лучевое оружие. Наконец я спросил:
– Штатно, Оскар?
Штатно, парень!
Рычажок у подбородка в порядке, цвет крови в порядке, радио… оно мне не понадобится, вода… Емкость была пуста. Не важно, я не успею почувствовать жажду. Я нажал на клавишу, уравнивая давление внутри скафандра с наружным.
Чибис вернулась с чем-то похожим на балетные туфли для слоненка. Придвинулась к моему шлему и прокричала:
– Они носят вот это! Попробуй надеть.
Кое-как я натянул их на ноги, как огромные носки. Встал и почувствовал, что они улучшают сцепление с полом; неуклюжие, но ходить легко.
Через минуту мы стояли у выхода из большой комнаты, где я уже побывал. Ее дверь-шлюз закрылась после взрыва второй бомбы, которая разрушила дверь в туннеле. Бомбу в столовой подложила Чибис и сразу удрала в свою комнату. Не знаю, устанавливала ли Мамми таймеры, чтобы взрывы произошли одновременно, или управляла бомбами дистанционно, – да это и не важно, главное, что мощная база черверотых превратилась в руины.
Чибис знала, как обращаться со шлюзом. Когда внутренняя дверь открылась, я крикнул:
– Время?
– Четырнадцать минут. – Она подняла руку с часами.
– Помни, что я сказал: оставайся тут. Заметишь любое шевеление, сначала поливай голубым светом, потом спрашивай.
– Я помню.
Я зашел в шлюзовую камеру, закрыл внутреннюю дверь, нашел клапан на внешней двери и дождался, когда уравняется давление.
Те две-три минуты, пока открывался основной замок, я провел в тягостных раздумьях. Не хотелось оставлять Чибис одну. Где гарантия, что все черверотые мертвы? Прочесывали мы второпях; кто-то мог ускользнуть – они ведь шустрые.
Кроме того, Чибис сказала «Я помню» вместо «Хорошо, Кип, я так и сделаю». Оговорка? Они случались, только когда были ей нужны. Между «вас понял» и «разрешите исполнять» разница огромная.
И, кроме того, сама моя затея – отыскать тело Мамми – была дурацкой. Как только доставлю его внутрь, оно начнет портиться. Было бы лучше оставить его в естественном морозильнике.
Но эта мысль была невыносима. Там лютая стужа, а Мамми была такой милой и теплой… такой жизнерадостной. Я должен принести ее туда, где она согреется.
Если эмоции начинают толкать на заведомо глупые поступки, это тревожный сигнал.
Что еще хуже, я не оценивал свои действия. Это из-за спешки, ведь Мамми хотела включить маяк раньше определенного момента, до которого осталось мало времени, может минут десять. Задачу-то я выполню, но какой в том прок? Допустим, ее родная звезда совсем рядом – например, Проксима Центавра, – а черверотые прилетели откуда-то издалека. Даже если маяк заработает, сигнал бедствия дойдет до ее соплеменников лишь через четыре года!
Может, для Мамми это нормально. Похоже, она из народа долгожителей и ей ничего не стоит прождать спасателей несколько лет. Но мы с Чибис так не можем. Пока это сообщение со скоростью света доползет до Проксимы Центавра, мы умрем. Я обрадовался, увидев Чибис, но я знал, что́ нас ждет. Смерть. Через несколько дней или недель, от силы месяцев, закончится воздух, или вода, или пища. Либо прилетит корабль черверотых, и тогда, если повезет, мы погибнем в отчаянной битве.
Как ни крути, запуск маяка – всего лишь «исполнение последней воли покинувших нас», как говорят на похоронах. Сентиментальная глупость.
Внешняя дверь начала открываться. Аве, Мамми! Идущие на смерть…
Снаружи стоял холод, лютый холод, хотя на ветер я еще не вышел. Светились панели, и было видно, что в туннеле все вверх дном. Два десятка панелей-ступеней были порваны, как барабанные перепонки. Я подивился – бомбу, наделавшую столько бед, собрали из деталей, унесенных в кармашке. От взрыва у меня лязгали зубы, хоть я и был заточен в нескольких сотнях футов отсюда, в скале.
Первые десять панелей сброшены вовнутрь. Неужели Мамми взорвала бомбу в середине туннеля? От такого взрыва она сама унеслась бы, как перышко! Скорее всего, подложила бомбу, вернулась и активировала ее – а потом вышла через шлюз, как я. Других объяснений я не находил.
С каждым шагом становилось холоднее. Ноги еще не очень замерзли, неуклюжие бахилы делали свое дело. Черверотые знали толк в изоляции.
Оскар, отопление включил?
На всю катушку, парень. Ну и погодка нынче!
Это ты мне говоришь!
Сразу за самой последней сорванной панелью я нашел Мамми.
Она упала ничком, как будто шла-шла и выбилась из сил. Руки были вытянуты вперед, а на полу перед крошечными пальчиками лежала круглая коробочка размером с пудреницу.
Лицо было спокойно, а глаза открыты, только затянуты мигательной перепонкой, как тогда, на пастбище за моим домом, при первой нашей встрече, случившейся несколько дней, или недель, или тысячелетий назад. Но тогда она была ранена, это бросалось в глаза; теперь же я едва ли не ожидал, что она моргнет и пропоет приветствие.
Я дотронулся до нее.
Она была тверда как лед и гораздо холоднее льда.
Я моргнул, смахивая слезы, и не стал терять ни секунды. Она хотела, чтобы эту коробочку поместили в сотне ярдов отсюда и повернули рычажок – и на это оставалось шесть или семь минут. Я подобрал коробочку.
Хорошо, Мамми! Я иду!
Двигай, парень!
Спасибо, милый Кип…
В привидения я не верю. Просто я столько раз слышал, как Мамми выпевает слова благодарности, что теперь эта мелодия слабым эхом прозвучала у меня в голове.
Через несколько футов, у выхода, я остановился. На меня обрушился ветер, такой свирепый, что смертельная стужа туннеля показалась летней прохладой. Я закрыл глаза, отсчитал тридцать секунд, чтобы привыкнуть к свету звезд, нащупал наклонную подпорку с наветренной стороны туннеля, которая крепила эстакаду к горе, и привязал страховочную веревку. Я знал, что снаружи ночь, и ожидал, что дорога будет выглядеть черной полосой на фоне белого «снега», блестящего под яркими звездами. На таком ураганном ветру необходимо видеть края дорожки, а для этого придется освещать ее фарой шлема, то есть поворачивать голову вместе с туловищем из стороны в сторону. Это не только отнимет время – можно потерять равновесие и сорваться.
Так что мне, прежде чем выйти, пришлось обдумать каждую мелочь. Ночной Плутон – это вам не парк отдыха. Так что, привязав веревку, я отсчитал тридцать секунд – дал глазам привыкнуть к свету звезд. Потом открыл их.
И не увидел ни черта!
Ни одной звездочки. Между землей и небом – никаких отличий. Я стоял спиной к туннелю, и шлем затенял лицо, как пляжная шляпа. А ведь мне позарез было нужно видеть дорогу. Проклятье!
Я повернул голову и обнаружил причину и кромешной тьмы, и землетрясения – действующий вулкан. То ли в пяти милях, то ли в пятидесяти, но это не суть важно. Зазубренный багровый шрам над горизонтом нельзя было спутать ни с чем.
Я не стал его разглядывать. Включил фонарь, осветил правую, наветренную сторону эстакады и неуклюже засеменил вперед, держась как можно ближе к краю, – если ветер свалит с ног, я упаду на дорожку, а не сразу в пропасть. Этот ветер пугал меня. Веревку, намотанную на левую руку, я по мере своего продвижения отпускал, но старался держать достаточно натянутой. Витки были твердыми как железо.
Ветер не только страшил – он мучил. Обжигал холодом, как огнем. И обжигал, и раздирал, и промораживал до костей. Мой правый бок, которому больше доставалось, совершенно одеревенел, и тогда сильнее заболел левый.
Я не чувствовал веревки. Остановился, нагнулся и осветил моток лучом фонаря. Вот что еще нужно усовершенствовать – фонарь должен поворачиваться на шарнирах!
Веревка размоталась наполовину, я прошел добрых пятьдесят ярдов. Она закончится как раз там, куда стремилась Мамми. Поторопись, Кип!
Шевелись, парень! Здесь холодно.
Я снова остановился. Где коробочка?
Я ее не чувствовал. Посветив фонарем, убедился, что она стиснута в правой руке. Ни с места, пальцы! Я поспешил вперед, считая шаги. Один! Два! Три! Четыре!..
Досчитав до сорока, остановился и взглянул на кромку. Я добрался до самой высокой точки эстакады, там, где дорога пересекала ручей, и припомнил, что это примерно на середине маршрута. Метан, или что там в ручье текло, весь превратился в лед, и я понял, что ночь действительно холодна.
На левой руке остались считаные витки – я был у цели. Я отпустил веревку, осторожно передвинулся на середину дороги и опустился на колени, чтобы установить коробочку.
Пальцы не слушались.
Я разогнул их левой рукой, вынул коробочку из кулака. Дьявольский ветер чуть не вырвал ее, и это чудо, что я не дал ей укатиться. Обеими руками я аккуратно поставил ее вертикально.
Шевели пальцами, дружище. Сведи руки вместе!
Я свел. Мышцы предплечья слушались, хотя сгибать пальцы было мукой мученической. Неловко придерживая коробочку левой рукой, я нашарил рычажок.
Я его не почувствовал, но он легко повернулся при моем прикосновении. И тогда я увидел.
Казалось, она ожила и замурлыкала. Возможно, я услышал вибрацию, передавшуюся перчаткам и скафандру; почувствовать онемевшими пальцами я, разумеется, не мог. Я оставил коробочку, неловко поднялся на ноги и отступил, чтобы, не наклоняясь, осветить маяк.
Дело Мамми было завершено, и я надеялся, что вовремя. Будь у меня здравого смысла чуть побольше, чем у дверной ручки, я бы развернулся и скрылся в туннеле еще быстрее, чем выходил из него.
Но я был зачарован действиями этого механизма.
Он встряхнулся и выпустил три паучьи ножки. Этот маленький треножник распрямился, подняв маяк на высоту в фут. Он снова встряхнулся, и я испугался, как бы его не снесло ветром. Но паучьи ножки напряглись, будто вцепившись в дорожное покрытие, и устройство стало незыблемым, как скала.
Над ним поднялся и распустился механический цветок дюймов восьми в диаметре. Из цветка выдвинулся палец – антенна? – покачался, будто нацеливаясь, и замер, указывая в небо.
Маяк сработал. Я уверен, что сработал, хотя видел лишь вспышку света. Наверное, это было побочное явление, свет сам по себе не мог передать информацию, даже если бы не было извержения вулкана. Возможно, я наблюдал какой-то безобидный эффект при выделении огромного количества энергии – эффект, который Мамми не смогла предотвратить из-за нехватки времени, материалов или оборудования. Он был не ярче фотовспышки. Но я смотрел прямо на него. Поляризаторы не успели отреагировать. Фисташковый свет ослепил меня.
Я решил, что у меня испортился фонарь, но потом сообразил, что перед ослепшими глазами висит большой зеленовато-пурпурный диск.
Не волнуйся, приятель, это просто световой шок. Подожди, и все пройдет.
Не могу ждать! Замерзну насмерть!
Найди веревку, она пристегнута к поясу. Держись за нее и иди.
Я сделал, как сказал Оскар: нашел веревку, развернулся, начал наматывать ее на обе руки.
Вернее, попытался.
Нет, она не порвалась, как обычная веревка, а раскололась, как стеклянная. Впрочем, почему «как»? И нейлон, и стекло – это переохлажденные жидкости.
Теперь-то мне известно, что такое переохлаждение.
Но тогда мне было не до подобных открытий. Я знал лишь одно: веревка – последнее, что еще связывает меня с жизнью. Я ослеп, оглох, остался один над пропастью, в миллиардах миль от дома, и ветер из глубин ледяной преисподней выдувает последние капли жизни из тела, которого я уже почти не ощущаю. Там же, где оно не успело утратить чувствительность, его жжет как огнем.
Оскар!
Я здесь, старина. Ты справишься. Что-нибудь видишь?
Нет!
Ищи вход в туннель. Там, где свет. Выключи фонарь. Конечно сможешь – это же просто. Подними руку и найди тумблер на шлеме, справа.
Я поднял и нашел.
Видишь что-нибудь?
Пока нет.
Подвигай головой. Попробуй заметить что-нибудь боковым зрением. Ты знаешь, что основная область ослепления прямо перед глазами. Ну как?
Вроде заметил!
Красноватое, да? И зазубренное. Вулкан. Теперь мы знаем, что впереди. Медленно поворачивайся и старайся увидеть устье туннеля.
Поворачиваться я и так мог только медленно.
Вот оно!
Прекрасно, ты стоишь лицом к дому. Опускайся на четвереньки и осторожно двигайся влево. Не поворачивайся – тебе нужно нащупать край дороги и ползти к туннелю.
Я опустился на четвереньки. Руки не почувствовали прикосновения, я ощущал только давление на суставы, словно все мои конечности были искусственными. Я нашел край. Левая рука соскользнула вниз, и я чуть не упал.
Направление верное?
Конечно. Ты ведь не поворачивал, а просто двигался вбок. Можешь повернуть голову и увидеть туннель?
Только если встану на ноги.
Не смей! Попробуй снова включить прожектор. Возможно, зрение уже восстановилось.
Я протянул руку к правой стороне шлема. Должно быть, задел выключатель – передо мной возник круг света, туманный по краям. Слева сквозь него просвечивал край дорожки.
Молодец! Нет, не вставай; ты ослаб, голова кружится, можешь упасть. Ползи. Считай шаги. Трехсот должно хватить.
Я пополз, считая шаги.
Далеко, Оскар. Думаешь, осилим?
Конечно осилим! По-твоему, мне хочется застрять тут?
Я составлю компанию.
Не болтай, сбиваешь со счета. Тридцать шесть… тридцать семь… тридцать восемь…
Так мы и ползли.
Вот и сотня. Начинаем вторую. Сто один… сто два… сто три…
Мне лучше, Оскар. Стало теплее.
ЧТО?!!
Я сказал, что согреваюсь.
Ты не согреваешься, чертов идиот! Ты замерзаешь насмерть! Ползи быстрей! Нажимай на рычажок. Дыши глубже. Я хочу щелчок услышать!
Я слишком вымотался, чтобы спорить; нажал три или четыре раза и почувствовал дуновение воздуха на лице.
Живее. Теперь действительно теплей! Сто девять… сто десять… сто одинна… сто двена… Соберись!
На счете «двести» я сказал, что немного отдохну.
Не смей!
Мне нужно отдохнуть. Совсем чуточку.
Нужно, значит? И чем это кончится? Что сделает Чибис? Она ждет. И боится, потому что тебя нет слишком долго. Что она сделает? Отвечай!
Она… попробует надеть скафандр Тима.
Верно! Как мы уже объясняли, в случае поступления одинаковых лозунгов выигрывает отправленный раньше. Далеко она доберется? Ответь-ка.
Ну… наверное, до выхода из туннеля. Потом ее сдует ветром.
В самую точку. Вот и соберется вся семейка. Ты, я, Мамми, Чибис. Идиллия. Фамильное кладбище.
Но…
Так что шаркай, братец. Шарк… шарк… шарк… двести пять… двес-шес… двес-се…
Я не помню, как падал. Не помню даже ощущений от «снега». Помню только, как обрадовался, что досчитал до конца и теперь можно отдохнуть.
Но Оскар мне этого не позволил.
Кип! Кип! Очухайся! Вползай обратно на то… узкое и прямое.
Уйди.
И рад бы, да не могу. Тебе прямо. Хватайся за край и вползай. Осталось совсем немного.
Мне удалось поднять голову, и в свете фонаря, в двух футах над головой, я увидел край эстакады. Меня мотнуло назад.
Слишком высоко, – безжизненно прошептал я. – Оскар, кажется, это конец.
Он фыркнул.
Да ну? А кто недавно упрямо заставлял идти капризную, смертельно уставшую девчонку? Капитан Комета, да? Или как бишь его? Гроза Звездных Путей… Никчемный ленивый космический бродяга… «Есть скафандр – готов путешествовать!» Не дашь ли автограф, Капитан, перед тем как опочить? Впервые вижу натурального, живого космического пирата… угонщика кораблей и похитителя маленьких девочек.
Как тебе не стыдно!
Ладно, ладно, понимаю, я тебе надоел. Только напоследок: у нее в одном мизинчике больше силы духа, чем во всем твоем лживом, толстом, ленивом организме! Прощай, бесхребетная жаба. И не жди, я не вернусь.
Оскар! Не бросай меня!
Что? Ты просишь помощи?
Да!
Ну, если не дотягиваешься, возьми молоток и зацепись за край эстакады. И полезай.
Я моргнул. А что, может, и получится! Я пошарил внизу, понял, что нащупал молоток, хотя и не почувствовал этого, и отцепил его. Обеими руками закинул его за край эстакады над головой. И попробовал подтянуться.
Дурацкий молоток разбился, как и веревка. Инструментальная сталь разлетелась на куски, точно ком шлака.
Это меня взбесило. Я привел себя в сидячее положение, взгромоздил оба локтя на край, долго возился, рычал и потел от ярости – и наконец перекатился на эстакаду.
Вот молодец! Не надо считать, просто ползи к свету!
Отверстие туннеля тряслось и плясало, и я никак не мог отдышаться. Стукнул подбородком по рычажку – ничего не произошло.
Оскар! Рычаг заело!
Еще раз.
Оскар ответил не сразу.
Нет, дружище, не заело. Это замерзли воздушные шланги. Видимо, в последний раз баллоны заправили чересчур влажным воздухом.
Мне дышать нечем!
Оскар снова помолчал. Потом твердо ответил:
Есть чем. У тебя полный скафандр воздуха, на несколько оставшихся футов хватит.
Я не дойду.
Всего несколько футов. Там, впереди, Мамми. Не останавливайся.
Я поднял голову. В самом деле, она там была. Я пополз, а она становилась все больше и больше. Наконец я сказал:
Оскар… я больше не могу.
Боюсь, что так. Я тебя подвел… но спасибо, что не бросил меня там, снаружи.
Ты меня не подвел… ты парень что надо. Просто я не смог довести дело до конца.
Наверное, мы оба не смогли… но уж точно доказали, что сделали все возможное! Пока, партнер.
Пока. Hasta la vista, amigo![26]
Я прополз еще чуть-чуть и замер, голова к голове с Мамми.
Она улыбалась.
Привет, сынок.
Я не… не смог, Мамми. Прости меня.
Что ты!.. Ты все сделал правильно!
Да?
И ты сделал, и я. Мы оба сделали.
Я очень долго размышлял об этом.
И Оскар.
И Оскар, конечно.
И Чибис.
Ну как же без Чибис. Мы справились. Теперь отдохни, милый.
Спокойной ночи… Мамми.
Отдых выдался чертовски коротким. Только я прикрыл глаза, наслаждаясь теплом, счастьем от ласковых слов Мамми, – как меня принялась трясти Чибис. Она прижалась к моему шлему:
– Кип! Кип! Вставай! Вставай, пожалуйста!
– Что? Почему?
– Потому что я не могу тебя тащить. Пыталась, не получается. Ты слишком тяжелый.
Я обдумал ее слова. Конечно, она не может меня тащить… А зачем взялась? Что за глупости? Я же в два раза больше ее. Это я ее понесу… Вот только отдышусь…
– Кип! Ну вставай же! – Она плакала навзрыд.
– Ладно, солнышко, – ласково сказал я. – Раз уж тебе так хочется.
Я попытался встать, это было ужасно трудно. Можно сказать, меня подняла Чибис. Когда я оказался на ногах, она поддержала, чтобы не шатался.
– Повернись. Иди.
Она почти волокла меня, взвалив на плечи мою правую руку. Когда мы добирались до очередной снесенной взрывом двери, Чибис или помогала мне перебраться через обломки, или просто переваливала, а потом снова поднимала.
Наконец мы достигли шлюза, и она открыла клапан, чтобы заполнить камеру воздухом с той стороны. Ей пришлось отпустить меня, и я свалился. Когда внутренняя дверь открылась, Чибис повернулась, что-то сказала и поспешно стянула с меня шлем.
Я сделал глубокий вдох, голова закружилась, в глазах потемнело.
Она внимательно рассматривала меня:
– Ты как, в порядке?
– Я? Конечно! А что?
– Давай помогу пройти внутрь.
Я не понял, зачем мне помогать, но она уже взялась за дело, и, оказалось, не зря. Чибис усадила меня на пол рядом с дверью, спиной к стене – я не хотел ложиться.
– Кип, ох и натерпелась же я страху!
– Почему? – Я не мог сообразить, отчего она так разволновалась.
Разве Мамми не сказала ей, что мы справились?
– Ну, потому что… не нужно было отпускать тебя наружу.
– Но ведь необходимо было установить маяк.
– И… ты установил?
– Конечно. Мамми обрадовалась.
– Я уверена, что она бы обрадовалась, – скорбно произнесла Чибис.
– Но она в самом деле обрадовалась.
– Хочешь снять скафандр? Тебе помочь?
– Хм… Нет, пока не стоит. Принеси попить.
– Сейчас!
Она вернулась с водой. Оказалось, вовсе не так уж и сильно хотелось пить. Меня мутило. Она всмотрелась и сказала:
– Не возражаешь, если я ненадолго уйду? Ты сейчас как?
– Да ничего. – Мне было плохо, болело все, что способно болеть, но тут она ничем не могла помочь.
– Скоро вернусь. – Чибис начала пристегивать шлем, и я с вялым любопытством отметил, что она в своем скафандре, – раньше почему-то казалось, что это скафандр Тима.
Чибис направилась к шлюзу, и я понял, что она затеяла. Хотел сказать ей, что Мамми лучше не приносить сюда, потому что здесь она будет… она будет… Даже мысленно я не смел произнести слово «разлагаться».
Но Чибис уже ушла.
Думаю, она отсутствовала минут пять, не больше. Я сидел с закрытыми глазами, в какой-то прострации. Заметил только, как открылась внутренняя дверь. Через порог перешагнула девочка, неся в руках негнущуюся, точно полено, Мамми.
Чибис положила Мамми на пол, придав ей ту же позу, в какой я видел ее в последний раз, потом отстегнула шлем и заплакала.
Я не мог подняться. Ноги разламывались от боли. И руки тоже.
– Чибис… пожалуйста, солнышко, не надо. Это ведь не поможет.
Она подняла голову:
– Все. Больше не буду плакать.
И она больше не плакала.
Так мы сидели очень долго. Чибис опять предложила мне вылезти из скафандра, но, когда я с ее помощью попытался это сделать, стало так больно, особенно ногам и рукам, что я попросил ее прекратить. Она встревожилась:
– Кип… боюсь, что ты обморозился.
– Может быть. Но сейчас с этим ничего не поделаешь. – Я поморщился и сменил тему. – Где ты нашла свой скафандр?
– О-о-о!.. – На ее лице промелькнула злость, сменившаяся улыбкой. – Нипочем не угадаешь. Внутри скафандра Джока.
– Да уж. Прямо «Похищенное письмо»[27].
– Что?
– Ничего. Не знал, что у старины Лилового было чувство юмора.
Вскоре после этого мы ощутили еще одно сотрясение, очень мощное – аж вздыбился пол. Будь там люстры, они бы задрожали. Чибис взвизгнула.
– Ох! Почти такой же силы, как последнее.
– Намного сильнее, пожалуй. То было совсем слабое.
– Нет, я имею в виду другое – когда ты был снаружи.
– А разве тогда трясло?
– Неужели не почувствовал?
– Нет. – Я напряг память. – Может, когда я свалился на «снег»?
– Ты падал на «снег»? Кип!
– Обошлось. Оскар меня выручил.
База снова содрогнулась. Все бы ничего, только тело опять взорвалось болью. Затуманенное сознание прояснилось настолько, что я спохватился: а ведь можно не мучиться.
Так… в аптечке справа таблетки, а кодеин чуть дальше…
– Чибис! Не принесешь еще воды?
– Конечно!
– Я хочу принять кодеин, но от него могу заснуть. Ты не возражаешь?
– Если сможешь, поспи. Сон тебе не повредит.
– Я тоже так думаю. Который час?
Когда она ответила, я не поверил.
– Хочешь сказать, прошло больше двенадцати часов?
– С какого времени?
– С начала всего этого.
– Не понимаю, Кип. – Она уставилась на часы. – Прошло ровно полтора часа с тех пор, как я тебя нашла, и почти два часа с того момента, как Мамми взорвала свои бомбы.
В это я тоже не мог поверить. Но Чибис настаивала на своей правоте.
От кодеина мне сильно полегчало, я уже начал задремывать, когда Чибис сказала:
– Кип, ты не чувствуешь запаха?
Я принюхался:
– Похоже на спички.
– Вот именно. И давление вроде падает. Кип… наверное, лучше закрыть твой шлем – раз ты собираешься спать.
– Хорошо. Ты свой тоже закроешь?
– Да. Похоже, этот отсек не герметичный.
– Похоже.
После всех этих взрывов и землетрясений отсек и не мог остаться герметичным. Но я настолько выдохся и вдобавок сомлел от кодеина, что даже не обеспокоился. Сейчас или через месяц – какая разница? Сказала же Мамми, что все нормально.
Чибис застегнула меня, себя, мы проверили радио, и она уселась лицом ко мне и Мамми. Девочка долго молчала. Потом я услышал:
– «Чибис» вызывает «Майского жука»…
– Слышу тебя, «Чибис».
– Кип? Все-таки было здорово, в основном, в главном. Правда?
– Что? – Я взглянул вверх, шкала показывала, что воздуха у меня на четыре часа. Следовало вдвое снизить давление, чтобы уравнять его с упавшим давлением в отсеке. – Да, Чибис, было классно. Я бы ни с кем не поменялся местами.
Она вздохнула:
– Хотела убедиться, что ты не винишь меня. Спи.
Я уже засыпал, когда Чибис вскочила и мои наушники ожили.
– Кип! За дверью!
Я понял, что это означает, и сон отлетел. Почему они не могут оставить нас в покое? Хотя бы на несколько часов?
– Чибис, без паники. Отойди за дверь. Штуковина, что светит голубым, у тебя?
– Да.
– Попробуют сунуться – пали.
– Отодвинься, Кип, ты как раз у них на пути!
– Не могу подняться. – Я и шевельнуть руками не мог. – Стреляй на небольшой мощности, если и заденешь меня, не страшно. Делай, что говорю! Скорее!
– Да, Кип. – Она встала так, чтобы стрелять сбоку, подняла излучатель.
Внутренняя дверь открылась, появился силуэт. Я увидел, что Чибис опускает палец на кнопку, и заорал по рации:
– Не стреляй!
Но она уже бросила оружие и рванулась вперед.
Это были соплеменники Мамми.
Только вшестером они смогли поднять меня, Мамми несли двое. Все время, пока снаряжали носилки, они пели мне утешительные слова. Перед тем как за меня взялись, я проглотил еще одну таблетку кодеина, потому что даже при их нежном обращении каждое движение отзывалось болью.
Несли нас недолго – корабль приземлился у самого входа в туннель, разрушив при этом, как я и надеялся, проклятую эстакаду.
Как только мы оказались в безопасности, Чибис сняла с меня шлем и расстегнула на груди скафандр.
– Кип! Ну разве они не чудесные?
– Да. – От таблетки кружилась голова, но стало легче. – Когда отправляемся?
– Уже летим.
– Нас отвезут домой?
Обязательно скажу мистеру Чартону, что кодеин очень помог.
– Что? Нет-нет! Мы летим на Вегу.
Я потерял сознание.
Глава 9
Мне снилось, что я дома.
Услышав мелодию, я встрепенулся.
– Мамми!
Доброе утро, сынок. Cчастлива, что ты поправляешься.
– Я хорошо себя чувствую. Отлично выспался… – Я уставился на нее. – Ты же умерла!
Брякнул – и сразу пожалел об этом.
Ее ответ прозвучал тепло, с мягким юмором. Так поправляют промашку ребенка.
Нет, милый, я просто замерзла. Я не такая хрупкая, как тебе, наверное, показалось.
Я проморгался и снова посмотрел на нее.
– Так это был не сон?
Нет, это был не сон.
– Мне казалось, что я дома и… – Я попытался сесть, но смог только поднять голову. – Но я дома!
Это моя комната! Слева комод, за спиной Мамми – дверь в прихожую, справа стол, на нем стопки книг, над ним – вымпел Сентервиллской школы. Над столом окно, за окном старый вяз – на ветру шелестит испятнанная солнцем листва.
Логарифмическая линейка лежала там, где я ее оставил.
В голове был туман, но внезапно я понял. Все действительно произошло на самом деле, мне приснился только дурацкий конец. Несомненно, этот «полет на Вегу» – результат действия кодеина.
– Вы привезли меня домой?
Мы привезли тебя домой… Это твой второй дом. Мой дом.
Кровать затряслась. Я вцепился в нее, руки не слушались. Мамми все пела:
Тебе нельзя без твоего гнездышка. Мы свили его.
– Мамми, я ничего не понимаю.
Мы знаем, что птицу лечит ее гнездо. Вот и построили его для тебя.
В ее речи не было слов «птица» и «гнездо», но Большой толковый словарь более близких значений не дает.
Я глубоко вздохнул, чтобы собраться с мыслями. Я понял Мамми. Что-что, а доходчиво объяснять она умела. Комната не моя, я не дома – просто сделано очень похоже. Но я все никак не мог прийти в себя.
Я огляделся и диву дался: как же можно было ошибиться?
Свет из окна падает не в ту сторону. На потолке нет заплатки, которая появилась, когда я делал тайник на чердаке и под молотком отвалилась штукатурка. Не там лежат тени.
Книги чистенькие, как нераспечатанные коробки с конфетами. И корешки не узнать.
В общем, близко, только детали не совпадают.
Мне нравится эта комната, пропела Мамми. Она похожа на тебя, Кип.
– Мамми, – спросил я слабым голосом, – как вы это сделали?
Мы спрашивали тебя. И Чибис помогла.
Но ведь Чибис никогда не бывала в моей комнате! Впрочем, она видела достаточно американских домов, чтобы стать на Веге консультантом-экспертом.
– Чибис здесь?
Она сейчас придет.
Если рядом Чибис и Мамми, все будет хорошо. Вот только…
– Мамми, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Она положила крошечную теплую ладонь мне на лоб и наклонилась так, что я мог видеть лишь ее огромные, как у лемура, глаза.
Ты их повредил. Но теперь поправляешься, не волнуйся.
Если Мамми советует не волноваться, значит и впрямь нет причин вставать на уши. Эти глаза никогда не лгут. Зато в них можно окунуться, можно нырять и плавать кругами.
– Хорошо, Мамми. – Я вспомнил кое-что. – Ты же… замерзла. Это правда?
Да.
– Но… известно же, что вода, замерзая, разрывает живые клетки.
Мой организм, с гордостью ответила она, никогда такого не допустит.
– Ага… – Я поразмыслил над услышанным. – Только меня, пожалуйста, не купайте в жидком воздухе. Мой организм для этого не годится.
И вновь Мамми ответила с шаловливым, снисходительным смешком:
Постараемся не повредить тебе. Она выпрямилась и закачалась, как ивовый прут. Чувствую, идет Чибис.
В дверь постучали – еще одно несоответствие: не так должны звучать удары по легкой двери в межкомнатной перегородке. Раздался голос Чибис:
– Можно?
Девочка не дождалась ответа – я бы удивился, случись наоборот. То, что я успел увидеть за дверью, выглядело в точности как у нас дома. Они потрудились на славу.
Входи, милая.
– Давай-давай, Чибис. Тем более что ты уже вошла.
– Не цепляйся.
– Уж кто бы говорил. Привет, детка.
– Сам детка.
Мамми пошла к двери.
Не задерживайся, Чибис. Не надо его утомлять.
– Не буду, Мамми.
Пока, милые.
– Когда в этом лазарете часы посещений?
– Когда она разрешит, разумеется. – Чибис стояла напротив, уперев кулаки в бока. Впервые я ее увидел по-настоящему чистой: отмытые розовые щечки, пушистые волосы; лет через десять, глядишь, станет симпатичной. Одета она была как всегда, только шмотки отстираны, все пуговицы на месте, прорехи аккуратно зашиты.
– Н-да, – сказала она наконец, озабоченно вздохнув. – Наверное, тебя еще штопать и штопать.
– Меня? Да я в полном порядке! А ты как?
Она постучала по кончику носа:
– Морозом чуть-чуть прихватило. Ерунда. А вот ты выглядел неважно.
– Неважно – это как?
– Сказала бы я, да мама говорит, что леди так не выражаются.
– Ладно, молчи тогда.
– Не язви, у тебя плохо получается.
– Может, разрешишь на тебе попрактиковаться?
Она хотела отбрить меня в своей привычной манере, но передумала, а потом вдруг улыбнулась и придвинулась. Я испугался, что она меня поцелует, но она только похлопала по одеялу и торжественно произнесла:
– Пожалуйся, можешь быть язвой, жадиной, капризулей, можешь ругать меня, можешь все, что угодно, и я даже не пикну. Не сомневаюсь, что ты можешь перечить даже Мамми.
Не представляю, чтобы мне этого захотелось.
– А ты не похожа на себя, Чибис. Уже нимб проглядывает.
– Он бы давно появился, если бы не ты. Хотя нет, я бы, наверное, провалилась на экзаменах для нимбоносцев.
– Думаешь? А мне вспоминается кое-кто примерно твоего роста, притащивший меня на базу чуть ли не на закорках. Как насчет этого?
Она хмыкнула:
– Ерунда. Главное, ты установил маяк…
– Ладно, давай каждый останется при своем мнении. Холодновато было снаружи. – Я сменил тему, которая смущала обоих.
Заикнувшись о маяке, девочка кое о чем мне напомнила.
– Чибис, где мы?
– А? У Мамми дома, конечно. – Она огляделась и сказала: – Ой, Кип, я забыла, на самом деле это не твоя…
– Знаю, – перебил я. – Подделка. Сразу видно.
– Разве? – Она расстроилась. – А я думала, мы отлично все устроили.
– Вы все замечательно устроили. Не понимаю, как вам это удалось.
– У тебя замечательная память. Прямо-таки фотографическая.
«И язык без костей», – добавил я про себя. Интересно, что еще я выболтал, пока валялся без сознания? И Чибис все слышала. Но не спрашивать же об этом. У человека должны оставаться хоть какие-то секреты.
– И все-таки это подделка, – продолжал я. – Что мы дома у Мамми, я теперь знаю. Но где этот дом?
– Ой! – Она посмотрела на меня круглыми глазами. – Но я же тебе говорила. Может, не помнишь – ты уже засыпал.
– Припоминаю кое-что, – сказал я медленно, – но до меня не доходит смысл. Кажется, ты сказала, что мы летим на Вегу.
– Вроде она значится в каталогах как Вега-пять. Сами они называют ее… – Чибис откинула голову и выдала трель; правда, это больше походило на партию Золотого петушка из оперы Римского-Корсакова. – Но так я еще не умела, поэтому сказала «Вега», смысл примерно тот же.
Я снова попытался сесть и не смог.
– И вот так, стоя передо мной, ты говоришь, что мы на Веге? Точнее, на какой-то планете Веги?
– Ну, ты же не предложил мне сесть.
Этот чибисизм я пропустил мимо ушей. Взглянул на окно, из которого лился солнечный свет.
– Вега светит?
– Что ты, это искусственное освещение. Если бы они оставили настоящий свет Веги, тут все выглядело бы как… как в сиянии электрической дуги. Ты же знаешь, Вега расположена очень высоко на диаграмме Герцшпрунга – Рессела.
– А-а-а… Ну да.
Вот уж чего никогда не знал, так это спектрального класса Веги. Как-то не думал, что мне это понадобится.
– Кстати! Будь осторожен, Кип, когда начнешь ходить. Тут за десять секунд можно загореть, как в Ки-Уэсте за всю зиму, а через десять минут от тебя останутся только угли.
Определенно у меня талант попадать в места с тяжелым климатом. К какому спектральному классу относится Вега? К «А»? Нет, скорее к «В»? Я знал, что она большая и яркая, больше Солнца, и расположена в созвездии Лиры.
Но как, прости Эйнштейн, мы сюда попали?
– Чибис? А до Веги далеко? То есть я хотел сказать, далеко ли до Солнца? Ты не знаешь, случайно?
– Случайно знаю, – ответила она обиженно. – Двадцать семь световых лет.
Громадные галопирующие гориллы!
– Чибис, возьми со стола логарифмическую линейку. Умеешь с ней обращаться? У меня руки не слушаются.
Девочка замялась:
– Зачем она тебе?
– Хочу сосчитать, сколько это будет в милях.
– Да я сама сосчитаю, без линейки.
– Но с ней быстрее и надежнее. Вот что, если не умеешь ею пользоваться, не стесняйся, в твоем возрасте я тоже не умел. Я тебя научу.
– Да умею я! – вспылила она. – Думаешь, я дура? Но лучше так посчитаю. – Она беззвучно зашевелила губами. – Сто пятьдесят девять триллионов миль.
Совсем недавно я считал расстояние до Проксимы Центавра. Вспомнил, сколько миль в световом году, и прикинул на глазок: шесть на двадцать пять – сто пятьдесят… А где там десятичная запятая?
– Вроде бы верно.
Сто пятьдесят девять триллионов! Столько нулей… даже неуютно.
– Еще бы не верно! – отрезала она. – Я никогда не ошибаюсь.
– Господи! Прямо карманная энциклопедия!
Она потупилась:
– Не могу же я не быть гениальной, если такой родилась.
Чибис сама подставилась, и я уже хотел от души отыграться, но тут увидел, какой у нее несчастный вид.
Я вспомнил папины слова: «Некоторые уверяют, что лучше быть средним, чем лучшим. Такие люди с удовольствием обрежут крылья другим, потому что сами их лишены. Они презирают ум, поскольку сами им не обладают». Тьфу ты!
– Извини, Чибис, – тихо сказал я. – Я понимаю, есть вещи, которые от нас не зависят. Ты маленькая, я большой. Ты гениальная, а мне таким не стать…
Она успокоилась и приняла серьезный вид.
– Кажется, опять захотела порисоваться, – произнесла она, крутя пуговицу. – Или решила, что ты понимаешь меня – как папа.
– Польщен. Вряд ли я тебя понимал, но отныне буду стараться.
Она продолжала теребить свою пуговицу.
– Ты и сам довольно умный, Кип. Наверняка ведь догадываешься.
Я ухмыльнулся:
– Будь я умным, разве очутился бы здесь? Слушай, солнышко, давай все-таки проверим на логарифмической линейке твои выкладки. Мне правда интересно.
Двадцать семь световых лет – отсюда Солнца не увидишь. Ведь наша родная звезда совсем невелика.
Чибис вновь замялась:
– Кип, линейка не годится.
– Что? Да это лучшая линейка из тех, что можно купить за деньги…
– Кип, погоди! Это не линейка. Это кусок стола.
– Хм? – Я смутился. – Я и забыл. А коридор за дверью – длинный?
– Там только часть его, то, что ты видишь отсюда. Кип, мы бы сделали линейку настоящей, было бы время. Они тоже разбираются в логарифмах. Еще как разбираются!
Вот это меня и беспокоило – «было бы время».
– Чибис, а сколько времени мы сюда летели?
Двадцать семь световых лет! Пусть даже со скоростью света. Для меня-то, по Эйнштейну, они протекли незаметно – но не для Сентервилла. Папа мог уже умереть! Папа старше мамы, он мне, в общем-то, в дедушки годится. Еще двадцать семь лет обратно – да ему за сотню перевалит! Даже мама вряд ли доживет.
– Сколько времени? Да нисколько.
– Нет-нет. Я знаю, этого не почувствуешь. Ты ничуть не повзрослела, я все так же лежу обмороженный. И тем не менее путь занял по крайней мере двадцать семь лет.
– Кип, ты о чем?
– О релятивистских уравнениях, разумеется. Слыхала про теорию относительности?
– Ах, это! Конечно. Но здесь она неприменима. Такие полеты не занимают времени. Ну, минут пятнадцать на выход из атмосферы Плутона, потом примерно столько же на посадку здесь. А остальное – тьфу! Ноль.
– Но на световой скорости так не получится.
– Нет, Кип. – Она нахмурилась, потом ее лицо просветлело. – Сколько времени прошло с того момента, как ты поставил маяк, и до того, как нас спасли?
– Хм… – Это меня воскресило. Папа не умер! У мамы даже седые волосы не появятся. – Около часа.
– Чуть больше. Если бы корабль стоял наготове, было бы меньше… Тогда, наверное, в туннеле тебя нашли бы они, а не я. Сообщение добралось мгновенно. Полчаса готовили корабль. Мамми была в бешенстве. Никогда бы не подумала, что она на такое способна. Корабль-то должен быть постоянно готов к старту.
– И стартовать, как только ей понадобится?
– Совершенно верно. Мамми важная птица. Еще полчаса на маневры в атмосфере – и все. В реальном времени. Никаких фокусов с теорией относительности.
Я попытался привыкнуть к этой мысли. За час они покрывают двадцать семь световых лет – и еще получают нагоняй за потерянное время. Этак соседи по кладбищу дадут доктору Эйнштейну прозвище Пропеллер за вращение в гробу!
– Но как такое может быть?
– Кип, ты знаешь геометрию? Не евклидову, конечно, а настоящую.
– Мм… Баловался с открытыми и замкнутыми искривленными пространствами, прочел популярные книги доктора Белла. Но знатоком себя, пожалуй, не назову.
– Ну, по крайней мере, ты не станешь цепляться за идею, что прямая – кратчайший путь между точками. – Она сделала движение, будто обеими руками выжимала грейпфрут. – Потому что это не так. Кип, все соприкасается. Вселенную можно засунуть в ведро. Можно и в наперсток, если сложить ее так, чтобы совпадали конфигурации атомов.
Я увидел головокружительную картинку, на которой Вселенная умещалась в чайной чашке. Теснились, упаковываясь, протоны и электроны – и переставали быть теми зыбкими математическими призраками, которыми, говорят, являются даже атомы урана. Получалось что-то вроде «первичного атома», которым иные космогонисты объясняли расширение Вселенной. А может, она и то и другое – и упакованная, и расширяющаяся? Как парадокс «волны и частицы». Волна – это не частица, а частица – не волна, однако все на свете представляет собой и то и другое. Если вы в это верите, поверите во все, что угодно, а если нет, то и не пытайтесь. Даже в самих себя поверить не пробуйте, потому что и вы одновременно состоите из волн и частиц.
– Сколько измерений? – пролепетал я.
– А сколько дашь?
– Я? Ну, может, двадцать. К четырем основным по четыре дополнительных, чтобы по углам не жало.
– С двадцати все только начинается. Я не знаю, Кип; оказалось, и я в геометрии не сильна. Только думала, что сильна. Так что я их принялась трясти.
– Мамми?
– Да что ты, нет! Она тоже не знает геометрии. Необходимый минимум, чтобы провести корабль сквозь складки пространства.
– Только-то?
Мне нужно было остановиться на разрисовывании ногтей, зря я позволил папе соблазнить меня дальнейшим образованием. Этому несть конца – чем больше узнаешь, тем больше нужно узнавать.
– Чибис, ты ведь знала, для чего этот маяк?
– Я? – Она невинно потупилась. – Ну да.
– Ты знала, что мы полетим на Вегу.
– Ну… если бы маяк сработал. Если бы мы его вовремя включили.
– Так вот, главный вопрос. Почему молчала?
– Ну… – Чибис явно вознамерилась совсем оторвать пуговицу. – Я не знала, хорошо ли у тебя с математикой… мм… боялась, что ты начнешь задаваться – «старшим лучше знать» и все такое. Ведь ты бы мне не поверил?
– Я говорил Орвиллу, я говорил Уилбуру, а теперь я говорю тебе: эта штука никогда не сможет взлететь. Может, и не поверил бы, Чибис. Но в следующий раз, когда у тебя появится искушение промолчать «для моего же блага», вспомни, что я не цепляюсь за свое невежество. Знаю, что я не гений, но все же попробую шевелить мозгами – и, возможно, даже окажусь в чем-то полезным, если буду в курсе твоего замысла. Оставь в покое пуговицу.
Она поспешно выпустила ее.
– Да, Кип. Я запомню.
– Спасибо. Еще одно. Мне крепко досталось?
– Хм! Еще как!
– Ладно… У них есть эти… хм… корабли для складок, которые летают мгновенно. Почему же ты не попросила их подбросить меня до дому и запихнуть в больницу?
Она была в нерешительности.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хм… Прекрасно чувствую. Только мне, похоже, сделали блокаду позвоночника или что-то в этом роде.
– Что-то в этом роде, – согласилась она. – Есть ощущение, что выздоравливаешь?
– Черт побери, я просто здоров!
– Нет. Но ты выздоровеешь. – Она внимательно посмотрела на меня. – Сказать тебе как есть, Кип?
– Валяй!
– Если бы тебя доставили на Землю, в самую наилучшую больницу, ты был бы «безнадежным случаем». Понял? Ни рук, ни ног. А здесь ты совершенно поправишься. Никаких ампутаций, ни мизинчика.
К чему-то подобному Мамми меня уже подготовила. Я лишь спросил:
– Ты уверена?
– Уверена. И в том и в другом. Ты поправишься. – Вдруг ее лицо скривилось. – Ну и видок у тебя был! Мне теперь кошмары снятся.
– Зачем тебе позволили смотреть на меня?
– Да просто не могли запретить. Я ведь твоя ближайшая родственница.
– Надо же! И кем назвалась, сестрой или племянницей?
– Чего? Да я и есть твоя ближайшая родственница.
Я чуть было не сказал, чтобы не придуривалась, но вовремя прикусил язык. Мы единственные представители рода человеческого в радиусе ста шестидесяти триллионов миль. Как всегда, Чибис была права.
– Так что пришлось давать им разрешение, – продолжала она.
– На что? Что они со мной делали?
– Ну, сначала сунули тебя в жидкий гелий. Продержали там целый месяц, а я была вместо морской свинки. Потом, три дня назад – три наших дня, – дали тебе оттаять и приступили к восстановительным процедурам. С тех пор ты поправляешься.
– А сейчас в каком я состоянии?
– Ну… ты снова отрастаешь. Регенерируешь. Кип, это не кровать. Просто так выглядит.
– А что же это?
– У нас нет подходящего термина, а их слово я не смогу произнести – слишком высокие звуки. Но все, начиная отсюда, – она похлопала по простыне, – и донизу, целая комната под тобой, – все это тебя лечит. Ты весь в проводах, как сцена на рок-концерте.
– Хотелось бы посмотреть.
– Боюсь, что нельзя. Ты еще не знаешь всего, Кип. Им пришлось срезать с тебя скафандр.
Это меня ужалило в сердце сильнее, чем известие о моем плачевном состоянии.
– Что? Оскара! Его разрезали? Я имею в виду мой скафандр.
– Я знаю, что ты имеешь в виду. В бреду ты постоянно обращался к Оскару, да еще и отвечал вместо него. Иногда кажется, что ты шизик, Кип.
– Ты спутала, малявка, – это раздвоение личности. А ты, кстати, параноик.
– Да это мне сто лет известно. Но я хорошо адаптировалась. Не желаешь ли повидать Оскара? Мамми сказала, ты захочешь, чтобы он был рядом. – Она открыла шкаф.
– Погоди! Ты же сказала, что его разрезали!
– И починили. Как новенький, даже лучше.
Время, милая! Помни, что я тебе говорила.
– Иду, Мамми! Пока, Кип. Я скоро вернусь. Буду очень часто тебя навещать.
– Ладно. Оставь шкаф открытым, чтобы я мог видеть Оскара.
Чибис навещала, но не «очень часто». Я не обижался, во всяком случае не сильно. Ее окружали тысячи «познавательных» вещей, в тысячи мест она могла сунуть свой любопытный нос, и все такое новое и интересное – она была увлечена почище щенка, жующего тапку. У наших хозяев от нее голова шла кругом.
Но и я не скучал. Я поправлялся, а это работа серьезная, скучать не приходится. При условии, что вы счастливы, – а я был счастлив.
Мамми я тоже видел редко. Было понятно, что она очень занята, хоть и являлась на мой зов не позже чем через час и никогда не спешила уйти.
Она не была ни сиделкой, ни врачом. За мной ухаживал целый штат врачей, ловивших каждый удар моего сердца. Если я не звал (шепот слышали не хуже крика), они не появлялись, но вскоре я понял, что комната нашпигована микрофонами и телеметрией, как корабль на испытаниях. Кровать оказалась устройством, по сравнению с которым наши «искусственное сердце», «искусственные легкие» и «искусственные почки» – как детская коляска рядом со сверхзвуковым почтовым «локхидом».
Этого устройства я так и не увидел (веганцы не поднимали простыню, разве что когда я спал), но знаю, что оно делало. Заставляло тело самоисцеляться – не зарубцовывать, а восстанавливать. На такое способна любая устрица, а морская звезда делает это так ловко, что можно разрубить ее на кусочки и получить тысячу новеньких морских звезд.
Не только у устриц и морских звезд – у любого животного каждая клетка содержит полный набор генов. Но мы несколько миллионов лет назад утратили это свойство. Известно, что наука пытается воссоздать его; вам, может быть, попадались статьи – оптимистические в «Ридерс дайджест», разочаровывающие в «Сайентифик мансли», совсем дурацкие в журналах, «научные редакторы» которых, похоже, набили руку на сценариях фильмов ужасов. Но работа идет. Возможно, когда-нибудь травмированные в катастрофах перестанут погибать – разве что от кровопотери по дороге в больницу.
Вроде бы мне представилась прекрасная возможность узнать про регенерацию все – но не вышло.
Я пытался. Хоть сами процедуры и не беспокоили меня (Мамми велела не волноваться и каждый раз, когда навещала, повторяла внушение, глядя в глаза), все же мне, как и Чибис, хотелось во всем разобраться.
Возьмите дикаря из глухих джунглей, где никогда не слышали выражения «рассрочка платежа». Пусть у него будет коэффициент интеллекта 190 и бес любопытства, как у Чибис. Отправьте его в Брукхейвенскую национальную лабораторию. Много ли он там поймет? Даже если ему окажут всю возможную помощь?
Он узнает, какие коридоры куда ведут и что пурпурный трилистник означает опасность.
И все. Не потому, что умом не вышел, – мы же условились, что он супергений. Просто надо будет проучиться лет двадцать, чтобы задавать нужные вопросы и воспринимать ответы.
Я задавал вопросы, всегда получал ответы, пытался их понять. То, что я понял, не стоит переносить на бумагу; это такой же сумбур, как дикарское описание атомного реактора. В радиоделе есть термин «шум» – когда уровень звука превышает некий предел, информация передаваться не может. Все, что я получал, было «шумом».
Причем какая-то часть – в буквальном смысле. Я задавал вопрос, кто-нибудь из врачей отвечал. Что-то я понимал, но, когда дело доходило до главного, я слышал только трели. Даже если переводила Мамми, удавалось воспринять лишь немногое; прочее звучало как бодрая песенка канарейки.
Держитесь за стулья: я буду объяснять то, чего сам не понимаю. Как мне и Чибис удавалось общаться с Мамми, пусть ее рот и не выговаривал английских звуков. Мы не могли петь, как она, и не знали ее языка. Веганцы… Пусть для простоты они будут веганцами, хотя тогда нас бы следовало называть «солярианцы»; их самоназвание звучит как китайские колокольчики на ветру. У Мамми тоже есть собственное имя, вот только я не колоратурное сопрано. Чибис пыталась его произносить, когда подлизывалась, – черта с два ей это помогало. У веганцев удивительный талант понимать вас словно изнутри. Вряд ли это телепатия, иначе я не делал бы столько промашек. Давайте считать это эмпатией.
В этой способности они различались; так каждый из нас может освоить автовождение, но не каждому дано стать гонщиком. Мамми чувствовала меня так же, как Гьомар Новаиш – свое пианино. Однажды я читал об актрисе, которая говорила по-итальянски столь выразительно, что ее понимали даже не знавшие итальянского. Ее звали Дуче[28]. Нет, «дуче» – это диктатор. Что-то в этом роде. Должно быть, у нее был тот же талант.
Первое, что я услышал от Мамми, – «привет», «пока», «спасибо», «куда идем?». Простые понятия; так можно и с бродячей собакой объясниться. Позже я начал понимать ее речь именно как речь. Она же запоминала значения английских слов еще быстрее; у нее была бездонная память, и в плену они с Чибис говорили целыми днями.
Но это легко для фраз вроде «добро пожаловать», «я голоден», «надо поторопиться»; куда сложнее с понятиями «гетеродин» и «аминокислота», даже если собеседники разбираются в подобных вещах. Когда же одна из сторон не понимает даже сути разговора, общение невозможно. Так было у меня с моими ветеринарами. Даже если бы мы говорили по-английски, я бы их все равно не понял.
Радиостанция не получит отклика, если нет другой станции, работающей на той же волне. Я работал на другой волне.
И все же я понимал веганцев, когда разговор шел о вещах не слишком сложных.
Это были милые существа; разговорчивые, смешливые, друг к другу доброжелательные. Различал я их с трудом, кроме Мамми. Я узнал, что и мы с Чибис для них отличались лишь тем, что я болел, а она нет. Они же легко различали друг друга, их разговоры были пересыпаны музыкальными именами; в конце концов, казалось, что звучит «Петя и Волк» или опера Вагнера. Даже для меня у них была специальная мелодия. Их язык звучал бодро и весело, как голоса ясной летней зари.
В следующий раз, услышав канарейку, я пойму, о чем она поет, даже если она сама этого не знает.
Кое-что мне рассказывала Чибис. Больничная койка – не лучшее место для изучения планеты. Гравитация Веги-5 довольно близка к земной, есть кислород, двуокись углерода и вода. Мы бы не смогли здесь жить – не только из-за убийственного «солнечного» ультрафиолета, но и из-за чрезмерной концентрации озона. Чуточка озона стимулирует, но избыток не полезней синильной кислоты. Было и еще что-то, кажется закись азота, в больших количествах тоже гадость. В моей палате воздух кондиционировался; веганцы могли им дышать, но считали его безвкусным.
Кое-что выяснилось, когда Мамми попросила меня надиктовать, как я вляпался в эту историю. Потом она попросила надиктовать все, что я знаю о Земле, о нашем прошлом, о том, как мы живем. Это была задачка… Я с тех пор не диктовал, потому что вдруг обнаружил: мои знания оставляют желать лучшего. Взять Древний Вавилон, – кажется, он как-то связан с Древним Египтом? О многом я имел лишь смутное представление.
Может, Чибис справилась бы лучше, она ведь помнит все услышанное или прочитанное – прямо как мой папа. Но веганцам, наверное, не удавалось надолго удержать ее на одном месте, а я был прикован к постели. Мамми дала это задание, исходя из тех же соображений, которые побуждают нас изучать австралийских аборигенов, а также ей хотелось получить образец нашего языка. Была и еще одна причина.
Работа оказалась нелегкой, но ко мне приставили помощника – он сразу останавливался, когда я выдыхался. Назовем этого яйцеголового профессором Джозефом. «Профессор» примерно соответствует званию этого веганца, а имя его не произнесешь. Я звал его Джо, а он высвистывал мелодию, которая означала: «Клиффорд Рассел, обмороженный монстр». Талант понимания у Джо был почти как у Мамми. И все же как объяснить, что такое «тарифы» и «короли», представителю народа, который никогда не имел ни того ни другого? Английские слова звучали для него просто шумом.
Однако Джо знал историю обитателей множества планет и мог показывать цветные картинки, в которых я находил нужные аналогии. Дело спорилось, я диктовал серебристому шарику, плавающему у моего рта, а Джо, как кот, сворачивался клубочком на платформе вровень с моей кроватью и произносил конспекты моих лекций в другой микрофон, устроенный таким образом, что я не слышал ничего, пока профессор не обращался ко мне.
Потом мы спотыкались. Джо показывал мне картинку, как ему казалось, отображающую то, о чем я говорил. Она возникала в воздухе, рассматривать ее было удобно; если я поворачивал голову, картинка смещалась. Это было цветное движущееся стереоизображение, живое и четкое, – что ж, через каких-нибудь двадцать лет и мы этому научимся. Забавно, что образы возникали прямо в воздухе, без видимого проектора, – но это лишь эффект стереооптики; мы уже способны втиснуть реальный вид Большого каньона в аппаратик, умещающийся на ладони.
А вот что действительно впечатлило меня, так это закулисная сторона всего происходящего. Я задал Джо вопрос, он напел что-то своему микрофону, и мы промчались по тамошней «Библиотеке Конгресса».
Папа утверждает, что библиотечное дело – основа всех наук, так же как математика – ключ к ним, и что мы либо выживем, либо загнемся, в зависимости от того, насколько хорошо библиотекари справляются со своей работой. Профессия библиотекаря не казалась мне такой уж сногсшибательной, но, возможно, папа говорил о не совсем очевидной истине.
В этой «библиотеке» сотни, а может, и тысячи веганцев просматривали изображения, слушали звукозаписи, и перед каждым висел серебристый шарик. Джо сказал, что они «записывают память». Это было что-то вроде заполнения карточек для библиотечного каталога, только в результате получалось нечто, больше напоминавшее нейронную цепочку памяти. Девять десятых этого здания занимал электронный мозг.
Я заметил треугольное украшение, как у Мамми, но картинка быстро сменилась. Джо тоже носил такой знак (в отличие от других веганцев), но я не удосужился спросить, что это означает, потому что виды невероятной «библиотеки» увели нас к разговору о кибернетике. Позже я решил, что треугольник – что-то вроде значка масонской ложи или ключика Фи-Бета-Каппа[29]. Мамми была необыкновенно умна даже по веганским меркам, и Джо не намного от нее отставал.
Каждый раз, когда Джо был уверен, что понимает какое-нибудь английское слово, он потягивался от удовольствия, как щенок, которого почесали за ухом. Он полон достоинства, но такой жест не считается невоспитанностью у веганцев. Они улыбаются и хмурятся всем телом – настолько это тело пластичное и подвижное. Если веганец неподвижен, он либо недоволен, либо чрезвычайно обеспокоен.
Занятия с Джо позволили мне, не вставая с кровати, узнать многое. Картинки показали, чем отличается «начальная школа» от «университета». В «детском саду» я увидел веганца, увешанного малышами; они барахтались, как щенки колли, пробирающиеся к миске с молоком по головам своих сестренок и братишек. А вот «университет» оказался местом, полным тихой прелести; диковинные деревья, травы и кустарники росли вокруг очаровательных зданий сюрреалистической архитектуры, ни на что не похожей; впрочем, я изумился бы, увидев нечто знакомое. Линии в большинстве плавные, а в «прямых» угадывалось то неповторимое сочетание, которое греки называли «энтазис» – изящество и сила.
Напоследок Джо пришел ко мне, сияя от удовольствия. Он принес еще один серебристый шар, крупнее прежних. Разместил его передо мной и пропел своему шару:
Послушай это, Кип!
Тут же больший шар проговорил по-английски:
– Послушай это, Кип!
Извиваясь от восторга, Джо поменял шары и попросил меня сказать что-нибудь.
– Что же тебе сказать? – спросил я.
Что же тебе сказать? – повторил большой шар по-вегански.
Это был мой последний урок с профессором Джо.
Несмотря на ненавязчивую помощь, несмотря на потрясающую восприимчивость Мамми, я был похож на доблестного ветерана в Вест-Пойнте – принятого с почетом, но совершенно не подготовленного к усвоению курса. Я так и не разобрался в веганской системе власти. Да, у них было правительство, но не похожее ни на одно из известных мне. Джо имел представление о демократии, представительстве, голосовании и судопроизводстве; он мог выудить немало примеров с разных планет. Он считал, что демократия «хорошая система для начинающих». Это звучало бы высокомерно, будь веганцам свойственно высокомерие.
Я никогда не встречал их детей. Джо объяснил, что пока дети не научились пониманию и симпатии, им не следует встречаться со «странными существами». Я мог бы обидеться на это, если бы сам еще не усвоил азы «симпатии и понимания». В самом деле, если десятилетний землянин увидит веганца, он либо убежит, либо примется тыкать в него палкой.
Я попытался узнать об их правительстве у Мамми, спрашивал о том, как они поддерживают гражданский порядок, соблюдают законы, наказывают за преступления и нарушения правил дорожного движения.
И почти ничего не добился. Она долго размышляла, потом спросила: «Как же можно идти против собственной натуры?»
Думаю, величайший недостаток веганца – полное отсутствие недостатков. Это ведь может и раздражать.
Медики заинтересовались лекарствами, найденными в шлеме Оскара, – так мы интересуемся травами лекаря-колдуна. Правда, этот интерес не совсем праздный; вспомните о наперстянке и кураре.
Я рассказал им, каково действие каждого лекарства; в большинстве случаев наряду с коммерческим названием я помнил его химический состав. Мне было известно, что кодеин получают из опиума, а опиум из мака и что декседрин – сульфат чего-то, но на этом мои познания кончались. Органическая химия и биохимия сложны даже без языкового барьера.
Мы сумели объяснить, что такое бензольное кольцо, когда Чибис нарисовала его и продемонстрировала свое двухдолларовое колечко; также мы договорились о понятиях «элемент», «изотоп», «период полураспада» и «периодическая система». Я хотел руками Чибис нарисовать формулы, но мы не имели ни малейшего представления о структурной формуле кодеина; не помогли даже принесенные веганцами детские игрушки в виде кубиков, соединявшиеся друг с другом только в соответствии с валентностью элементов, которые они представляли.
Чибис отвела душу. Возможно, хозяева от нее узнали мало, зато она много узнала от них.
В какой-то момент я понял, что Мамми не была – или была, но не совсем – существом женского пола. Но это и не важно; материнство – вопрос отношения, а не биологической принадлежности.
Если бы Ной спускал свой ковчег на Веге-5, каждой твари пришлось бы взять не по паре, а по дюжине. Разобраться с тамошним половым вопросом я даже не надеялся. Но четко понял, что предназначение таких, как Мамми, – забота. Возможно, Мамми бывают разного пола; возможно, принадлежность зависит от свойств характера.
Я познакомился с одним веганцем «отцовского типа». Его можно назвать «губернатором» или «мэром», но ближе будет «приходской священник» или «скаутмастер»; вот только его власть распространялась на целый континент. Он вошел к нам во время занятия, поприсутствовал минут пять, призвал Джо добросовестно выполнять свои обязанности, велел мне поправляться и быть хорошим мальчиком и степенно отбыл. Он вернул мне чувство уверенности в себе – как делал папа, – и без объяснений стало ясно, что это «отцовский тип». Чем-то это походило на посещение госпиталя августейшей особой, но без всякой помпы. И ведь наверняка трудно было втиснуть в плотное расписание высокопоставленного лица визит в мою палату.
Джо не проявлял ко мне ни материнских, ни отцовских чувств; он обучал меня и изучал меня. Это был «ученый тип».
Однажды ко мне прибежала до крайности возбужденная Чибис. Встала в позу манекена.
– Как тебе мой новый весенний прикид?
На ней был облегающий серебристый комбинезон, на спине горбик вроде рюкзачка. Выглядела она миленько, но не сногсшибательно, потому что сложена была как щепка и наряд это только подчеркивал.
– Очень неплохо, – похвалил я. – Учишься на акробата?
– Глупый ты, Кип! Это мой новый скафандр – на этот раз настоящий.
Я взглянул на Оскара, огромного и неуклюжего, занимающего весь шкафчик, и тихо сказал ему:
Слышал, старина?
О вкусах, брат, не спорят…
– Шлем-то где? Или не подошел?
Она хихикнула:
– А я в шлеме.
– Да ну? Новый наряд короля?
– Почти угадал. Кип, отбрось предрассудки и послушай. Этот скафандр такой же, как у Мамми, только сделан специально для меня. Мой старый был не ахти, жуткий холод Плутона совсем его доконал. А этот – чудо! Вот, например, шлем. Он на мне, но его не видно. Силовое поле. Не пропускает газ ни внутрь, ни наружу. – Она подошла поближе. – Шлепни меня.
– Чем?
– Ой, я и забыла. Кип, скорее выздоравливай и слезай с кровати. Хочу повести тебя на прогулку.
– Я-то не против. Говорят, уже скоро.
– Хорошо, если так. Вот, смотри. – Она шлепнула себя по щеке. В нескольких дюймах от лица рука встретила препятствие. – А теперь! – Очень медленно поднесла к лицу руку.
Та прошла сквозь незримый барьер. Чибис показала мне «нос» и захихикала.
Это впечатляло – скафандр, в который можно просунуть руку! Я смог бы передать Чибис и воду, и декседрин, и глюкозу, когда ей было нужно.
– Ничего себе! Как он устроен?
– На спине, под запасом воздуха, комплект батарей. Дыхательной смеси хватает на неделю, не надо беспокоиться о шлангах, потому что их нет.
– Хм… А если предохранитель перегорит? Надышишься вакуумом.
– Мамми уверяет, что такого быть не может.
Похоже на правду. Мамми ни разу не ошибалась, когда была в чем-то уверена.
– И это еще не все, – продолжала Чибис. – Он как вторая кожа, сочленения не мешают, в нем не жарко и не холодно. Просто верхняя одежда.
– Ну а если обгоришь? Это вредно, сама говорила. Даже на Луне вредно.
– Исключено! Это поле еще и поляризует. Кип, пусть тебе сделают такой же скафандр – погуляем!
Я взглянул на Оскара.
Развлекайся, парень, сказал он отстраненно. Я не ревную.
– Видишь ли, Чибис, я предпочитаю то, в чем разбираюсь. Конечно, интересно было бы опробовать твой мартышкин костюмчик…
– Сам ты мартышка!
Однажды утром я проснулся, перевернулся на другой бок и понял, что голоден.
Тогда я рывком сел. Я ведь перевернулся в кровати.
Меня предупреждали, что ждать осталось недолго. «Кровать» превратилась в кровать, а я снова стал хозяином своего тела. Более того, я хотел есть, а ведь не чувствовал голода ни разу с тех пор, как попал на Вегу-5. «Кровать» была так устроена, что каким-то хитроумным способом питала меня без еды.
Голод! Я недолго радовался этой роскоши; так здорово снова ощущать все тело, а не только голову. Слез с кровати, переждал головокружение и ухмыльнулся. Руки! Ноги!
Я исследовал мои замечательные конечности. Они оказались целыми и невредимыми.
Я присмотрелся. Кое-что все же изменилось.
Раньше на левой ноге был шрам, приобретенный еще в детстве. Шрам исчез. Давным-давно на карнавале я сделал татуировку «Мама» на левом предплечье. Мама очень расстроилась, папа скривился от отвращения, но велел сохранить напоминание о моей глупости. Татуировки как не бывало.
И с рук, и с ног исчезли мозоли.
Я, бывало, обкусывал ногти. Они оказались чуть длинноваты, но безукоризненны. Уже давно я потерял ноготь на мизинце правой ноги, когда поскользнулся, опуская топор. Теперь он был на месте.
Я поспешно глянул на шрам от аппендицита – и вздохнул с облегчением. Если бы и о нем позаботились, я бы, наверное, усомнился, что я – это я.
Зеркало над комодом отразило меня с такими патлами, что впору выступать на эстраде. Обычно я стригусь под бокс. Однако лицо чисто выбрито.
На комоде лежали доллар и шестьдесят семь центов, механический карандаш, листок бумаги, часы и носовой платок. Часы шли. Банкнота, бумажка и носовой платок были выстираны.
Одежда, тщательно отреставрированная и безукоризненно чистая, ждала на столе. Носки были не мои; ткань на ощупь напоминала войлок, если бывает войлок, который не толще салфетки «Клинекс» и не рвется при растягивании. На полу стояли кроссовки, точно такие же, как у Чибис, с логотипом «Ю. С. Раббер», но моего размера и тоже из войлока, потолще. Я оделся.
Я оглядывал себя в зеркале, когда Чибис пинком распахнула дверь.
– Кто-нибудь дома? – Она держала поднос. – Как насчет завтрака?
– Чибис! Посмотри на меня!
Она посмотрела.
– Неплохо, – признала она, – для обезьяны. Тебе надо постричься.
– Разве это не чудо! Я снова целехонек!
– Ты никогда и не разваливался, – сказала она, – разве что местами. Меня каждый день информировали о ходе твоего выздоровления. Куда поставить?
Она опустила поднос на стол.
– Чибис, – сказал я, задетый за живое, – тебя совсем не волнует, что я поправился?
– Конечно волнует. Стала бы я просить у них разрешения принести завтрак? Да я еще вчера знала, что тебя собираются распеленать. Как думаешь, кто тебя побрил и обрезал ногти? Гони доллар. Бритье дорожает.
Я взял несчастный доллар и протянул ей. Она не взяла:
– Шуток не понимаешь?
– «Ни кредитором будь, ни должником…»
– Полоний. Старый тупой зануда. Кип, чтобы я взяла у тебя последний доллар!
– Ну и кто тут не понимает шуток?
– Давай лопай, – сказала она. – Этот пурпурный сок на вкус как апельсиновый – очень неплохо. Болтунья – имитация, я попросила покрасить ее в желтый цвет – яйца здесь ужасные. Неудивительно, если знать, откуда их берут. Вот эта маслянистая субстанция – растительный жир, тоже подкрашенный. Хлеб – он и есть хлеб, сама поджаривала. Соль тоже настоящая, только они удивились, что мы ее едим, – для них она ядовита. Не беспокойся, все проверено на морской свинке, то есть на мне. Кофе нет.
– Страдать не буду.
– Я его вообще не пью – хочу подрасти. Ешь. Тебе специально понизили уровень сахара в крови, чтобы проголодался.
Аромат был замечательный.
– А твой завтрак где, Чибис?
– Я уже поела. Буду смотреть на тебя и глотать слюнки.
Пища, при всей своей непривычности, была то, что доктор прописал, – в данном случае, наверное, буквально. Никогда не получал такого удовольствия от еды.
Наконец я перевел дыхание:
– Надо же, нож, вилка! Ложки!
– Единственные на всей… – Она пропела название планеты. – Мне надоело есть руками, а со здешними приспособлениями это не еда, а сплошная игра в серсо. Пришлось нарисовать картинки. Это мой набор, но мы еще закажем.
Была даже салфетка, тоже волокнистая. Вода на вкус казалась дистиллированной, но это не важно.
– Чибис, чем ты меня брила? Нигде ни царапинки.
– Маленькой такой штуковиной, дает бритве сто очков вперед. Не знаю, для чего она здесь, но, если запатентуешь, быть тебе миллионером. Будешь доедать гренок?
– Уфф… – Мне казалось поначалу, что съем все вместе с подносом. – Нет, я сыт.
– Тогда я тебе помогу. – Она макнула гренок в «масло» и объявила: – Я ухожу!
– Куда?
– Одеваться. Буду тебя выгуливать. – Она ушла.
Настоящей была лишь часть коридора, видимая с кровати, зато дверь слева вела в ванную, как и положено. Никто не удосужился сделать ее похожей на земную, свет и вода включались по-вегански, но было удобно.
Чибис вернулась, когда я проверял Оскара. Если его и срезали с меня, то починили изумительно; я не заметил даже мною поставленных заплаток. Его вычистили так тщательно, что внутри вообще ничем не пахло. Он содержал трехчасовой запас воздуха и был абсолютно исправен.
Ты в хорошей форме, напарник.
Вот уж точно! Тут шикарный сервис.
Это я заметил.
Я поднял глаза и увидел Чибис; она уже надела свой «весенний прикид».
– Чибис, а просто погулять, без скафандра, можно?
– Можно обойтись респиратором, темными очками и солнечным зонтиком.
– Убедила. Слушай, а где Мадам Помпадур? Как ты прячешь ее под этим скафандром?
– Очень просто; только она чуть-чуть выпирает. Сейчас я оставила ее в комнате и велела вести себя хорошо.
– Послушается?
– Наверное, нет. Она вся в меня.
– А где твоя комната?
– Рядом. Это единственная часть здания, где созданы земные условия.
Я начал облачаться в скафандр.
– Слушай, а в этом твоем крутом костюмчике есть рация?
– Все, что в твоем, и сверх того. Не заметил ничего нового в Оскаре?
– Нового? Его починили и почистили. Что ж еще?
– Самая малость. Лишний раз переключи антенны и сможешь говорить с людьми, у которых нет рации, не повышая голоса.
– Я не заметил репродуктора.
– Здесь не считают, что техника должна быть громоздкой.
Когда мы проходили мимо комнаты Чибис, я заглянул в открытую дверь. Она была обставлена не в веганском стиле; здешние интерьеры я видел на стерео. Не повторяла и земную комнату девочки; надо думать, ее родители – люди в здравом уме. Не знаю, как назвать этот стиль… какой-то мавританский гарем из грез Безумного Людвига пополам с Диснейлендом.
Я промолчал. Похоже, Мамми хотела и меня, и Чибис устроить «точно как дома», но Чибис с ее фантазиями чересчур занесло…
Сомневаюсь, что ей удалось обмануть Мамми хоть на долю секунды. Она, наверное, снисходительно пропела что-то, и Чибис развернулась от души.
Дом Мамми был чуть поменьше, чем здание правительства нашего штата; родственников в ее семье насчитывалось несколько десятков, а то и сотен, – родственные связи тут сложные, понятие «семья» весьма растяжимое. На нашем этаже дети не попадались; я знал, что их держат подальше от «монстров». Все взрослые приветствовали меня, справлялись о самочувствии, поздравляли с успешным излечением, а я то и дело повторял: «Хорошо, спасибо, лучше не бывает».
Все они были знакомы с Чибис, а она умела высвистывать их имена.
Вроде бы я узнал кое-кого из моих лекарей. Но уверенно я отличал только Мамми, профессора Джо и главного врача, а их мы не встретили.
Обстановка у Мамми была самая обычная. На голом полу, гладком и упругом, множество мягких банкеток около фута высотой и футов четырех в диаметре – местные кровати и стулья. Прочая мебель расположена на стенах, куда так удобно карабкаться по разным шестам, рожкам и скобам; растения там и сям, будто очаровательные островки джунглей. Для меня от них пользы было бы не больше, чем от корсета.
Через ряд параболических арок мы вышли на балкон. Перил на нем не было, а расстояние до нижней террасы составляло футов семьдесят пять. Я отступил и снова пожалел, что у Оскара нет окошка под подбородком. Чибис подошла к краю, взялась за тонкую колонну и глянула вниз. В ярком уличном свете ее «шлем» выглядел мерцающей сферой.
– Иди посмотри!
– И сломай шею? Может, ты меня столкнешь.
– Кто-то боится высоты?
– Я – если не вижу, что под ногами.
– А что тебе мешает взять меня за руку и подержаться за столбик?
Она подвела меня к краю, и я заглянул вниз.
Это был город в джунглях. Густая темная зелень, такая спутанная, что невозможно отличить деревья от лиан и кустов, расстилалась кругом. Над ней возвышались здания вроде того, в котором мы находились, и еще бо́льшие. Дорог не было видно; все городские дороги и часть загородных располагались под землей. Зато хватало воздушного транспорта. В небе порхали мелкие летательные аппараты с движителями куда менее понятными, чем у наших одноместных мини-вертолетов и даже ковров-самолетов. Эти штуковины взмывали точно птицы и опускались на такие же, как наш, балкончики.
Летали и настоящие птицы, длинные и стройные, с ярким оперением и двумя тандемно расположенными парами крыльев – эта аэродинамическая нелепость их, похоже, устраивала.
Небо было голубым и чистым, если не считать трех громоздившихся вдали кучевых облаков, слепяще-белых даже в отдалении.
– Полезли на крышу, – предложила Чибис.
– Как?
– А вон, гляди.
К люку в потолке вели расположенные в шахматном порядке тонкие скобы, которыми веганцы пользуются вместо лестниц.
– А трапа нет?
– Есть, с другой стороны.
– Боюсь, эти скобы меня не выдержат. И Оскар в люк не протиснется.
– Не будь такой нюней. – Чибис полезла вверх, как обезьянка.
Я усталым медведем последовал за ней. Изящные скобы оказались прочными; отверстие пришлось как раз по мне.
Высоко в небе пылала Вега.
Ее угловые размеры соответствовали солнечным. Это и понятно – мы отстояли от Веги намного дальше, чем Земля от Солнца. Даже полностью поляризованный, ее свет слепил. Я отвернулся, выждал, когда отдохнут глаза и приспособятся поляризаторы, и вновь обрел способность видеть.
Голова Чибис скрывалась под сферой, сделанной, казалось, из полированного хрома.
– Эй, ты еще там?
– Ну да, – ответила она. – Я нормально вижу. Великолепное зрелище. Правда, похоже на Париж с вершины Триумфальной арки?
– Не знаю, мне не довелось там побывать.
– Жаль, бульваров здесь нет. А вон кто-то прилетел.
Я повернулся в ту сторону, куда она показывала, – она-то видела во всех направлениях, а меня ограничивал иллюминатор скафандра. Пока я крутился, веганец успел подойти к нам.
Привет, ребята!
Привет, Мамми! – Чибис обхватила ее руками и приподняла.
Не спеши, милая, дай мне это снять. Мамми высвободилась из сбруи, мелко встряхнулась, сложила летательный аппарат, как зонтик, и повесила на руку. Хорошо выглядишь, Кип.
– И чувствую себя отлично, Мамми! Как здорово, что ты вернулась!
Жаль, меня не было, когда ты вставал с кровати. Но врачи докладывали мне каждую минуту. Она положила свою маленькую ладонь мне на грудь, для чего ей пришлось привстать на цыпочки, и приблизила лицо к моему шлему. Все в порядке?
– Лучше не бывает.
– Он правда в норме, Мамми!
Хорошо. Ты утверждаешь, что здоров, я чувствую то же самое, и Чибис уверена, а самое главное, уверен твой главный лечащий врач. Отправляемся немедленно.
– Что-что? – спросил я. – Куда, Мамми?
Она повернулась к Чибис:
Разве ты ему не сказала, дорогая?
– Но у меня не было ни малейшей возможности.
Понятно. Мамми повернулась ко мне. Милый Кип, нас ждут на собрании. Обсудим вопросы, примем решения. Она обратилась к нам обоим: Вы готовы?
– Прямо сейчас? – спросила Чибис. – Ну, наверное… только мне надо взять Мадам Помпадур.
Сходи за ней. А ты, Кип?
– Хм… – Я не помнил, надел ли после ванны часы, а прощупать сквозь Оскара не мог.
О чем и сказал Мамми.
Вы, ребята, бегите к себе в комнаты, а я вызову корабль. Встретимся здесь, только не задерживайтесь, чтобы полюбоваться цветами.
Мы спустились по трапу.
– Чибис, ты снова утаила информацию.
– Вовсе нет.
– А как еще это назвать?
– Кип, ты послушай! Мне не велели говорить, пока ты болел. Мамми запретила строго-настрого. Так и сказала: тебя нельзя беспокоить, пока не поправишься.
– А с чего мне беспокоиться? Что все это значит? Что за собрание? Что за вопросы?
– Ну… собрание – это вроде суда. Уголовного суда, можно сказать.
– Да? – Я бросил взгляд на свою совесть.
У меня просто не было возможности совершить что-либо противозаконное – еще два часа назад я был беспомощным, как ребенок. Оставалась Чибис.
– Колись, малявка, – сурово сказал я. – Что ты на этот раз натворила?
– Я? Ничего.
– А если подумать?
– Ничего, Кип. Извини, что не сказала тебе за завтраком! Папа не разрешает сообщать ему никаких новостей, пока он не выпьет вторую чашку кофе, вот я и подумала, неплохо бы совершить маленькую прогулку перед тем, как начнутся неприятности, и собиралась сказать тебе…
– Короче.
– …как только спустимся. Я ничего не сделала. Это старина Лиловый.
– Что? Я думал, он давно мертв.
– Может, да, а может, и нет. Как сказала Мамми, осталось ответить на некоторые вопросы и принять некоторые решения. Кажется, на это он еще годится.
Я обдумывал услышанное, пока мы двигались через необычные апартаменты к шлюзу, за которым скрывались наши комнаты с земными условиями. Преступления всех степеней тяжести, разбой на космических трассах… Да, Лиловый вполне заслужил наказание. Значит, веганцы поймали его, раз собираются судить.
– Но мы-то каким боком? В качестве свидетелей?
– Пожалуй, так.
Мне, вообще-то, безразлична была судьба черверотого, но представилась прекрасная возможность побольше узнать о веганцах. Особенно если суд будет идти далеко отсюда. Мы проедем по стране и многое увидим.
– Но это не все, – озабоченно продолжала Чибис.
– Что еще?
Она вздохнула:
– Поэтому-то я и хотела, чтобы мы сначала налюбовались этой красотой. Ох…
– Не тяни, говори прямо.
– Ну… нас тоже будут судить.
– Что?!
– Может, лучше сказать «допрашивать». Не знаю. Я знаю одно: нас не отпустят домой, пока суд не вынесет свое решение.
– Но мы-то что такого сделали?! – взорвался я.
– Я не знаю!
Я начал кипятиться:
– Уверена, что потом нас отпустят?
– Мамми отказывается об этом говорить.
Я остановился и взял Чибис за руку.
– Это означает, – сказал я с горечью, – что мы под арестом?
– Да… – добавила она, всхлипывая. – Кип, я же сказала тебе, что она полицейский!
– Замечательно. Мы таскаем ей каштаны из огня, а теперь нас арестовывают и отдают под суд, и мы даже не знаем за что! Хорошенькое местечко эта Вега-пять! «Туземцы дружелюбны», ага. Они меня вы́ходили! Так мы лечим гангстера, чтобы потом повесить.
– Но, Кип… – ревмя заревела Чибис, – я уверена, что все будет хорошо. Хоть она и полицейский – но она же Мамми.
– Да что ты говоришь?
Поведение Чибис расходилось с ее словами. Она не беспокоится по пустякам.
Мои часы лежали на полочке в ванной. Я расстегнул скафандр, чтобы поместить их во внутренний карман. Когда вышел, Чибис делала то же самое с Мадам Помпадур.
– Давай ее мне, – сказал я. – У меня больше места.
– Нет, спасибо, – уныло ответила Чибис. – Она нужна мне здесь. Особенно теперь.
– Ну, Чибис, и где будет суд? В этом городе? Или в другом?
– Разве я тебе не сказала? Нет, не сказала. Он на другой планете.
– Я думал, это единственная населенная…
– Не в системе Веги. Около другой звезды. Даже не в нашей Галактике.
– Что ты сказала?
– Она где-то в Малом Магеллановом Облаке.
Глава 10
Я не стал сопротивляться – за сто шестьдесят триллионов миль от дома это бессмысленно. Но я не разговаривал с Мамми, когда садился в ее корабль.
Он выглядел как допотопный улей, настолько маленький, что казалось, с нами на борту до космопорта не дотянет. Мы с Чибис скрючились на полу, Мамми свернулась клубочком впереди и что-то передвинула на блестящем приспособлении, похожем на счеты; мы взлетели.
Через несколько минут мое настроение прошло стадию угрюмости, и я с негодованием потребовал объяснений.
– Мамми!
Минутку, милый. Дай мне вывести корабль из атмосферы.
Она толкнула какой-то рычаг, корабль дернулся и стабилизировался.
– Мамми! – повторил я.
Подожди до посадки.
Пришлось ждать. Приставать к пилоту так же глупо, как хвататься за руль автомобиля. Кораблик потряхивало; должно быть, наверху дул порывистый ветер. Но пилотировала она уверенно.
Мягкий толчок, и я решил, что мы прибыли в космопорт. Мамми повернула голову:
Все в порядке, Кип, я чувствую твой страх и обиду. Станет ли тебе легче, если я скажу, что вам обоим не грозит никакая опасность? Что я буду защищать вас ценой моей жизни? Так же, как вы защищали меня?
– Да, но…
Тогда подожди. Легче показать, чем объяснить. Не закрывай шлем. Воздух на этой планете такой же, как у вас.
– Что? Хочешь сказать, мы уже прилетели?
– Я тебе говорила, – вякнула под руку Чибис. – Р-раз! И ты на месте.
Я ничего на это не сказал. Я гадал, как далеко от дома нас занесло.
Пойдемте, ребята.
Мы отправились в полдень, а высадились ночью. Корабль стоял на платформе, край которой терялся из виду. Звезды складывались в незнакомые созвездия; слева направо к горизонту опускалась узкая полоска, которую я счел Млечным Путем.
Так что Чибис перегнула – мы были далеко от дома, но все же в нашей Галактике; быть может, просто перелетели на ночную сторону Веги-5.
Я услышал, как Чибис охнула, и повернулся.
У меня не хватило сил даже охнуть.
Занимая полнеба, над нами висел водоворот из миллионов, возможно, миллиардов звезд.
Попадались ли вам снимки Большой туманности Андромеды – гигантской спирали из двух изогнутых рукавов, видимой под углом? Из всех чудес неба она самая прекрасная. Здесь было похоже.
Только не фотографию мы видели, не в телескоп смотрели; мы были настолько близко (если можно так выразиться), что звездная спираль раскинулась вдвое шире, чем Большая Медведица на земном небе; настолько близко, что отчетливо виднелось и центральное ядро, и обе огромные сплетающиеся ветви. Она висела под углом и казалась эллипсом, как и М31 в Андромеде; и чувствовалась ее глубина, и ощущалась форма.
Вот тогда-то до меня дошло, как далеко я от дома. Дом был там, наверху, затерянный среди миллиардов звезд.
Чуть позже я заметил справа еще одну двойную спираль, почти столь же широкую, но сильнее наклоненную и тусклую, – бледную тень нашей роскошной Галактики. Я не сразу, но догадался, что это Большое Магелланово Облако – если мы находимся в Малом и если этот могучий звездный водоворот – наша собственная Галактика. То, что я посчитал Млечным Путем, оказалось просто одним из многих таких млечных путей: «Малое Облако, вид изнутри».
Я отвернулся, но потом снова взглянул на эту звездную россыпь. У нее были те же контуры дороги, пролегающей через небо, но рядом с нашим Млечным Путем она выглядела бледным снятым молоком: примерно как наш Млечный Путь пасмурной ночью.
Уж не знаю, как Магеллановы Облака смотрятся с Земли, я не ездил южнее Рио-Гранде. Но мне известно, что каждое Облако – отдельная галактика, меньше нашей, но сопряженная с ней.
Я опять посмотрел на нашу сверкающую спираль и ощутил такую тоску по дому, какой не испытывал лет с шести.
Чибис льнула к Мамми, ища утешения. Та вытянулась и обняла ее.
Ну, ну, милая! То же было и со мной, когда я, совсем маленькая, увидела это впервые.
– Мамми? – жалко спросила Чибис. – Где наш дом?
Видишь вон там, справа, где исчезает внешняя ветвь? Мы прилетели из области, отстоящей от центра на две трети.
– Нет, нет! Не Вега. Я хочу знать, где Солнце!
А, ваша звезда… Милая, на таком расстоянии это все равно.
Мы узнали, сколько от Солнца до планеты Ланадор – 167 000 световых лет. Мамми не смогла сказать сразу, потому что не знала, какой период времени мы называем годом – временем обращения Земли вокруг Солнца (это число ей понадобилось лишь однажды, и запоминать его имело не больше смысла, чем цену на арахис в Перте). Однако она знала расстояние от Веги до Земли и могла сказать, во сколько раз дальше от Ланадора до Веги – в шесть тысяч сто девяносто раз. Умножаем 6190 на 27 световых лет – получаем 167 000 световых лет. Она любезно перевела все числа в десятичную систему, не используя «пять факториал» (когда 1 × 2 × 3 × 4 × 5 = 120), как делают веганцы. 167 000 световых лет – это 9,82 × 1017 миль. Округлим 9,82 до десяти. Получаем 1018 миль – расстояние от Веги до Ланадора (или от Солнца до Ланадора; Солнце и Вега в таком масштабе кажутся ближайшими соседями).
Тысяча миллионов миллиардов миль.
Я отказываюсь иметь что-либо общее с этим грандиозным числом. Может быть, это и «немного» по меркам космоса, но, в конце концов, в мозгу могут и пробки перегореть.
Платформа, на которой мы стояли, оказалась крышей огромного треугольного здания, со сторонами в несколько миль. Изображения этого треугольника с двойной спиралью в каждом из углов нам попадались постоянно. Такой же знак носила как украшение Мамми.
Этот символ означал: «Три Галактики – один закон».
Изложу все, что узнал, вкратце: Три Галактики – объединение, похожее на нашу Организацию Объединенных Наций или Лигу Наций. На Ланадоре находятся офисы, архивы и суды этой организации – это столица объединения, как Нью-Йорк или когда-то Швейцария. Так сложилось исторически; народ Ланадора – это Древняя Раса; здесь начиналась цивилизация.
Три Галактики – группа островов, как Гавайи; соседей поблизости у них нет. Цивилизация распространилась по всему Малому Облаку, потом по всему Большому, а теперь постепенно проникает в нашу Галактику, правда медленнее. В нашей Галактике в пятнадцать-двадцать раз больше звезд, чем в двух первых.
Когда я все это осознал, мне стало совсем худо. Мамми очень важная персона у себя на родине, но здесь она мелкая сошка. Все, что она могла сделать, – привезти нас. Однако некоторое время я на нее дулся – могла бы отвернуться, а мы бы смылись домой.
Нас поместили в ту часть огромного здания, которую можно назвать «гостиницей для транзитных пассажиров», хотя «пересылка» или «предвариловка» подошло бы лучше. Не могу пожаловаться на условия содержания, но порядком надоело, что каждый раз, прибыв на новое место, я оказываюсь в заточении. Встретил нас робот и проводил далеко вниз – на Ланадоре роботы на каждом шагу. Они не похожи на Железного Дровосека; это устройства, заменяющие людей, как тот, что довел нас до наших комнат и болтался потом поблизости, точно коридорный в ожидании чаевых. Он являл собой трехколесную тележку с большой корзиной наверху, на случай если бы у нас был багаж. Робот встретил нас, просвистел что-то Мамми по-вегански и повел. Мы спустились на лифте и прошли по широкому и бесконечно длинному коридору.
Я снова оказался в «моей» комнате – копия с копии, все прошлые огрехи с прибавкой новых. Вид ее не внушал оптимизма; она будто кричала, что нас здесь собираются держать до… Ну, сколько заблагорассудится «гостеприимным хозяевам».
Однако в комнате было все необходимое, вплоть до шкафа для Оскара и ванной. Рядом с «моей» комнатой располагалась другая подделка – копия того ужаса из «Тысячи и одной ночи», в котором Чибис жила на Веге-5. Здесь она вроде была довольна, и я обошелся без комментариев.
Пока мы вылезали из скафандров, Мамми ждала рядом.
Вам тут будет удобно?
– Да, конечно, – отозвался я без энтузиазма.
Если понадобится еда или что-то еще, скажите, и все появится.
– Вот как? Здесь есть телефон?
Просто выразите вслух свое желание. Вас услышат.
В этом я не сомневался – но устал и от комнат, напичканных «жучками», и от пребывания взаперти; человек имеет право на частную жизнь.
– Я хочу есть, – сказала Чибис. – Завтрак был уже давно.
Мы сидели у нее в комнате. Отодвинулся пурпурный занавес, замерцала стена. Примерно через две минуты часть стены исчезла; на высоте столика высунулся, как язык, лоток. На нем столовые приборы, холодные закуски, фрукты, хлеб, масло и дымящееся какао. Чибис захлопала в ладоши и завизжала. Я смотрел на всю эту роскошь без энтузиазма.
Видите? – продолжала Мамми с улыбкой в голосе. Заказывайте все, что пожелаете. Если я вам понадоблюсь, приду. А сейчас мне пора.
– Мамми, не уходи, пожалуйста.
Я должна, милая Чибис. Но скоро мы увидимся. Кстати, здесь двое ваших соплеменников.
– Что? – встрял я. – Кто? Где?
По соседству.
Она скользнула прочь. Укатил и робот, стараясь держаться впереди нее.
Я обернулся:
– Слышала?
– Конечно!
– Ты ешь, ешь, если тебе хочется. А мне хочется посмотреть на этих землян.
– Эй! Подожди меня!
– Ты вроде от голода помирала.
– Ну… – Чибис посмотрела на еду. – Одну секунду. – Она торопливо намазала маслом два ломтика хлеба, протянула один мне.
Я не особенно торопился, так что съел. Чибис прожевала свой кусок, глотнула из кружки и предложила мне:
– Хлебни.
Это было не совсем какао, так как отдавало мясом. Но вкусно. Я вернул кружку, и она допила.
– Теперь я готова драться с пантерами. Пошли, Кип.
«По соседству» означало через прихожую нашего трехкомнатного обиталища и пятнадцать ярдов по коридору, за дверной аркой. Я отодвинул Чибис за спину и осторожно заглянул.
Там была диорама, искусственный пейзаж.
В наших музеях такого дива не увидишь. Я смотрел из кустов на полянку в дикой глухомани. Она упиралась в известняковый обрыв. В скале – пещера, выше – затянутое тучами небо. Почва казалась сырой, как после дождя.
У пещеры на корточках сидел пещерный человек. Он обгладывал кости какого-то мелкого зверька, возможно белки.
Чибис попыталась протиснуться; я отпихнул ее. Казалось, пещерный человек не замечал нас, – и к лучшему, подумал я. Несмотря на короткие ноги, весил он, пожалуй, вдвое больше меня. Развитые, как у штангиста, мышцы, короткие и волосатые предплечья, узловатые бицепсы и ляжки. У него была огромная голова, больше и длиннее моей, с узким лбом и маленьким подбородком. Огромные желтые зубы, один передний сломан. Слышался хруст.
В музее висела бы табличка: «Неандерталец, последний ледниковый период». Но музейные экспонаты не грызут костей.
Чибис напирала:
– Ну дай посмотреть!
Он услышал. Чибис уставилась на него, он уставился на нас. Девочка взвизгнула; он повернулся и побежал к пещере, косолапо, но быстро.
Я схватил Чибис:
– Пойдем отсюда!
– Не торопись, – спокойно сказала она. – Он не скоро вылезет. – И попыталась раздвинуть кусты.
– Чибис!
– Попробуй-ка! – Она постучала по воздуху. – Его держат взаперти.
Проход в арке был перекрыт невидимой преградой. От моих усилий она подавалась, но не более чем на дюйм.
– Пластик? – предположил я. – Как оргстекло, только более упругий?
– Мм… – сказала Чибис. – Больше похоже на шлем моего скафандра. Но прочнее… и могу поспорить, что пропускает свет только в одну сторону. Вряд ли он нас видел.
– Ладно, пошли обратно. Может, сумеем запереться в комнатах.
Она продолжала ощупывать барьер.
– Чибис! – резко сказал я. – Ты меня не слушаешь.
– Зачем же ты говоришь, – высказала она резонное недоумение, – раз я не слушаю?
– Чибис! Не время пререкаться.
– Ну совсем как мой папа! Погоди, этот тип сейчас вылезет, он же потерял крысу, которую жевал.
– Когда вылезет, нас с тобой здесь уже не будет. А вздумаешь кусаться, сам укушу.
Она с досадой повернула голову:
– А вот я бы не стала кусать тебя, Кип, что бы ты ни вытворял. Но раз уж так уперся – ладно. Вряд ли он вылезет раньше чем через час. Еще вернемся.
– Хорошо. – Я потащил ее прочь.
Но смыться не удалось. Я услышал громкий свист и оклик:
– Эй, парнишка! Эй, ты!
Слова были не английские, но я достаточно хорошо их понял. Вопли исходили из следующей по коридору арки. Я помедлил, а потом двинулся к ней, тем более что Чибис была уже там.
В дверях маячил мужчина лет сорока пяти. Точно не неандерталец; вроде цивилизованный. Одет в длинную и тяжелую шерстяную тунику, подпоясанную так, что получалось подобие килта. Ноги, обтянутые шерстяной тканью, обуты в короткие, тяжелые, сильно поношенные сапоги. На перевязи висел меч, тоже тяжелый и короткий; с другого бока к поясу крепился кинжал. Волосы были пострижены, лицо побрито, но не день и не два назад – на щеках седая щетина. Лицо не дружелюбное, но и не злобное – просто настороженное.
– Спасибо, – сказал он хрипло. – Ты тюремщик?
Чибис ахнула:
– Да это же латынь!
Как надо поступить, когда вслед за троглодитом встречаешь легионера? Я ответил:
– Нет, я сам заключенный.
Это я произнес на испанском и повторил на очень приличной классической латыни. Я воспользовался испанским, потому что Чибис немного ошиблась. Это была не совсем латынь, не латынь Овидия или Гая Юлия Цезаря. Но и не испанский. Скорее что-то среднее, со страшным акцентом и прочими нюансами. Но общий смысл я понимал.
Он пожевал губу и сказал:
– Плохо. Третий день взываю к страже, а явился заключенный. Но с судьбой не поспоришь. Почему у тебя такой выговор?
– Извини, амиго, мне тоже нелегко тебя понимать. – Я повторил на латыни, потом прикинул различия и добавил на самодельном промежуточном наречии: – Говори помедленнее, хорошо?
– Я говорю так, как желаю. И не смей называть меня «амиго»; я римский гражданин, поберегись.
Это, конечно, вольный перевод. Думаю, совет римлянина звучал грубее. Он был похож на одну испанскую фразу, несомненно очень неприличную.
– Что он говорит? – допытывалась Чибис. – Это же латынь, да? Переведи!
Я был рад, что она ничего не поняла.
– Ужели, Чибис, не знакома ты с языком поэзии и науки?
– Слушай, не умничай! Скажи!
– Не лезь, малявка. Потом переведу. Я и так за ним не успеваю.
– Что за варварская тарабарщина? – надменно вопросил римлянин. – Говори разумно, не то получишь десять ударов мечом плашмя!
Казалось, он опирался на воздух. Я потрогал. Воздух оказался твердым; я решил не обращать внимания на угрозы.
– Разумнее у меня не получается. Мы говорили между собой на своем языке.
– Хрюкают только свиньи. Пользуйся латынью, если способен. – Он посмотрел на Чибис, будто только что ее заметил. – Твоя дочь? Не продашь? Было бы у нее на костях мясо, дал бы полдинария.
Чибис взбеленилась.
– Это я поняла! – рявкнула она. – Выходи и защищайся!
– Скажи это по-латыни, – посоветовал я. – Если поймет, наверное, отшлепает.
Она немного сконфузилась.
– А ты ему позволишь?
– Ты же знаешь, что нет.
– Пошли обратно.
– Я это предлагал и раньше. – Я повел ее мимо убежища пещерного человека к нашим апартаментам. – Чибис, я вернусь и потолкую с благородным римлянином – может, что интересное узнаю. Не возражаешь?
– Конечно возражаю!
– Будь умницей, солнышко. Если бы эти арестанты представляли угрозу, Мамми предостерегла бы нас. А она лишь сказала, что здесь есть земляне.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? Я расскажу тебе все, что выясню. Может быть, поймем, что это все означает. Как здесь оказался римлянин? Его продержали в холодильнике пару тысячелетий? Когда он очнулся? Известно ли ему что-то, чего не знаем мы? У нас неприятности, и нужна вся информация, какую только можно добыть. Ты здорово поможешь, если не будешь соваться. Боишься – позови Мамми.
Она накуксилась:
– Я не боюсь. Ладно, будь по-твоему, раз ты так хочешь.
– Хочу. А ты пока пообедай.
Собаколикий троглодит не показывался; впрочем, я и не приближался к его двери.
Интересно, если корабль способен мгновенно прыгать через пространство, не может ли он точно так же проскакивать по шкале времени? Не противоречит ли это математике?
Легионер у своей двери все еще подпирал стенку. Он взглянул на меня:
– Я приказал тебе быть здесь. Ты что, не слышал?
– Слышал, – подтвердил я. – Но с такими манерами ты ничего не получишь. Я тебе не раб.
– Твое счастье!
– Поговорим мирно? Или я ухожу.
Он оглядел меня.
– Мир. Только не шибко умничай тут, варвар.
Его звали Юнио. Он служил в Испании, в Галлии, потом перешел в Шестой легион – «Победоносный», известный, как он считал, каждому варвару. Этот легион квартировал в британском Эборакуме, к северу от Лондиниума. Юнио заслали в глушь, но зато повысили в звании до центуриона (он произносил «кентурио») – что-то вроде старшины роты. Ростом он был ниже меня, но я не хотел бы встретиться с ним в узком переулке. Да и в широком тоже.
Он имел самое низкое мнение о бриттах и о варварах вообще, включая мою персону («тут ничего личного – кое с кем из варваров я даже дружу»), о женщинах, британском климате, умниках и жрецах. Напротив, хорошо отзывался о Цезаре, Риме, богах и собственном профессионализме. Армия уже не та, что раньше, а все потому, что всяк прохвост норовит стать римским гражданином.
Он нес караул на стене, охраняя ее от варварских набегов – отвратительный сброд, мечтающий накинуться, перерезать горло и сожрать тебя. Без сомнения, так однажды и случилось, и он оказался в мире теней.
Я решил, что он говорит о стене Адриана, но нет, он служил в трех днях пути к северу, там, где почти сходятся моря. Климат в тех краях ужасный, а туземцы – кровожадные звери, которые раскрашивают свои тела и не ценят цивилизацию. Можно подумать, орлы Рима собираются украсть их вонючий остров. Провинциалы… вроде тебя. Да ладно, без обид.
Тем не менее Юнио пустил в Британии корни. Купив в жены маленькую варварку, он с нетерпением ждал перевода в гарнизон Эборакума. Но не дождался. Юний пожал плечами.
– Как знать, если бы я внимательнее относился к омовениям и жертвоприношениям, возможно, фортуна не отвернулась бы от меня. Но я считал, что если ты выполняешь служебный долг, опрятен и следишь за оружием, то остальное – не твоего ума дело. Осторожнее с этой дверью; она заколдована.
Чем больше он говорил, тем легче было его понимать. Окончания «-ус» он заменял на «-о», слова были не совсем те, что в «Записках о Галльской войне», лошадь называлась не «эквиус», а «кабалло». Мешали идиомы, латынь была разбавлена десятком варварских наречий. Но и в газете можно вымарать каждое третье слово – а смысл останется.
Я многое узнал о повседневном житье-бытье легиона, но ничего важного для меня. Юнио представления не имел, как и почему попал сюда, – только твердил, что он уже мертв и ожидает в пересылочной тюрьме этапа в мир теней. Но принять такую версию я еще не был готов.
Он знал год своей «смерти» – восьмой год Императора и восемьсот девяносто девятый от основания Рима. Я записал все это римскими цифрами, чтобы не ошибиться. Однако я не помнил года основания Рима и не догадывался, что за цезаря мой собеседник имеет в виду, даже зная полный титул, – слишком много было этих цезарей. Но стена Адриана тогда уже стояла, и Британия еще была оккупирована; похоже, дело было в третьем веке.
Пещерный человек, живущий напротив, Юнио не интересовал. Для легионера он воплощал худший грех варвара: трусость. Я не стал спорить, хотя и я не храбрился бы, если бы за моей дверью ревели саблезубые тигры. (А были тогда саблезубые тигры? Пусть лучше пещерные медведи.)
Юнио удалился и вернулся с жестким темным хлебом, сыром и чашей. Мне он не предложил ничего, и, думаю, не по причине разделявшего нас барьера. Он плеснул немного на пол и начал закусывать. Пол был глиняный; стены из грубого камня; потолок на бревенчатых балках. Возможно, это была копия его жилья в Британии, но я не эксперт.
Я больше не задерживался. Не только потому, что успел проголодаться и вспомнил об этом при виде хлеба и сыра, но и потому, что Юнио завелся. Не знаю, отчего он принялся с холодной скрупулезностью разбирать меня, мои вкусы, предков, внешность, поведение и способы заработать на жизнь. С этим парнем вполне можно иметь дело – пока соглашаешься, пропускаешь оскорбления и выслушиваешь советы. Такого обращения часто требуют старики, даже когда покупают баночку талька за тридцать пять центов. К этому скоро привыкаешь и уступаешь не раздумывая, иначе прослывешь наглым сопляком и потенциальным малолетним преступником. Чем меньше уважения заслуживает вредный старикан, тем больше его требует. Так что я ушел, все равно Юнио не знал ничего полезного.
Проходя мимо двери пещерного человека, я увидел, как тот выглядывает из пещеры.
– Не принимай близко к сердцу, приятель, – сказал ему я и пошел своей дорогой.
И уткнулся в очередной невидимый барьер – в нашей арке. Я потрогал его, сказал тихонько: «Хочу войти». Барьер растаял и восстановился за спиной.
Мои резиновые подошвы ступали тихо. Звать Чибис я не стал, вдруг она уснула. Ее дверь была открыта, я заглянул. Девочка сидела по-турецки на своем невероятном восточном диване, укачивала Мадам Помпадур и плакала.
Я беззвучно отошел, потом шумно, посвистывая, вернулся и позвал ее. Она выскочила, с улыбкой и без следа слез.
– Привет, Кип! Что-то ты совсем запропал.
– Латинянин слишком болтлив. Что нового?
– Ничего. Я поела, тебя все не было, захотелось спать. Ты меня разбудил. Узнал что-нибудь?
– Дай я закажу ужин, буду есть и излагать.
Я подбирал последние капли подливки, когда появился робот-коридорный. Он был такой же, как и первый, только спереди мерцал золотом треугольник с тремя спиралями.
– Следуйте за мной, – сказал он по-английски.
Я посмотрел на Чибис:
– Разве Мамми не сказала, что вернется?
– Сказала вроде.
Машина повторила:
– Следуйте за мной. Требуется ваше присутствие.
Я взбесился. Мне часто давали приказы, среди них хватало бестолковых, но никогда еще мной не командовал кусок железа.
– А вот выкуси! Тебе придется меня тащить.
Не следовало говорить это тупому автомату. Он потащил.
– Мамми! – завопила Чибис. – Где ты? Помоги!
Из машины послышалась трель:
Все в порядке, милые. Слуга приведет вас ко мне.
Я сдался и пошел сам. Безмозглый бытовой прибор сопроводил нас до лифта, проэскортировал коридором, где стены жужжали, когда мы проходили мимо. Провел через огромную арку, увенчанную треугольником со спиралями, и заточил в камеру. У нее не было передней стены, но мы попытались выйти – и наткнулись на барьер из проклятого твердого воздуха.
Не приходилось мне видеть помещений больше, чем это – треугольное, не стесненное ни сводами, ни колоннами, с теряющимися вдали стенами и таким высоким потолком, что под ним вполне могла бушевать гроза. Я чувствовал себя муравьем в огромном зале; хорошо, что мы находились у стены. Зал не был пуст – вдоль стен в нем стояли сотни существ, оставляя свободной середину исполинского помещения.
Там, в середине, я увидел троих черверотых – вершился суд.
Не знаю, был ли среди них наш Лиловый. Я и вблизи не отличил бы его от соплеменников. Разница между черверотыми для нашего брата, пожалуй, лишь в том, что́ они намерены с нами делать: резать глотки или рубить головы. Однако, как мы узнали, для суда не важно, пойман конкретный преступник или гуляет на свободе, жив он или мертв. Судили народ, чьи представители совершали преступления.
Выступала Мамми. Я видел ее крошечную фигурку, тоже очень далеко от нас, в стороне от черверотых. Ее птичья песенка доносилась слабо, но рядом с нами ясно звучали английские слова: транслировался перевод. И в переводе нисколько не терялась живость и эмоциональность Мамми.
Она излагала все, что знала о поступках черверотых. Делать это старалась бесстрастно, словно исследовала извергов под микроскопом. Давала сухой отчет о событиях. Только факты. Она как раз заканчивала рассказ о событиях на Плутоне. Сообщила о взрывах – и умолкла.
По-английски заговорил другой голос. Бесцветный, немного гнусавый, он напомнил мне одного вермонтского янки – хозяина бакалейного магазина, куда мы ходили, когда я был маленьким. Этот продавец никогда не улыбался и не хмурился, а изрекал лишь одним тоном. «Она приятная женщина», «Он собственного сына надует», «Яйца по пятьдесят девять центов» – все это с равнодушием кассового аппарата. Вот и сейчас в вопросе, который был задан Мамми, сквозило такое же равнодушие.
– Вы закончили?
– Я закончила.
– Заслушаем других свидетелей. Клиффорд Рассел…
Я вздрогнул, будто тот бакалейщик застал меня за кражей леденцов.
Голос продолжал:
– Прошу внимания.
Послышался иной голос. Мой собственный. Звучал отчет, который я диктовал, пока лечился на Веге-5.
Но не весь; только то, что касалось черверотых. Пропали эпитеты и целые фразы, словно кто-то с ножницами прошелся по звукозаписи. Факты остались; мое мнение о них исчезло.
Рассказ начинался с того момента, когда на пастбище возле моего дома опустились корабли, и заканчивался, когда слепой черверотый свалился в яму. Получился этот рассказ коротким, многое вырезали – например, наш лунный поход. Мое описание черверотого оставили, но выхолостили до крайности – теми же словами я мог бы описать Венеру Милосскую, не то что самое чудовищное в мире создание.
Запись кончилась, и голос янки-бакалейщика спросил:
– Это ваши показания?
– А? Да.
– Они верны?
– Да, но…
– Они верны?
– Да.
– Они полны?
Я хотел было сказать, что они совсем не полны, но уже начал понимать систему.
– Да.
– Патриция Вайнэнт Райсфельд…
История Чибис начиналась раньше, ведь девочка общалась с черверотыми еще до встречи со мной. Однако запись оказалась не намного длиннее. Чибис, обладая острым зрением и уникальной памятью, все и вся преломляла через призму собственного мнения и личного отношения. И мнения, и отношения вы́резали.
Когда Чибис подтвердила, что ее показания верны и полны, янки-бакалейщик постановил:
– Все свидетели выслушаны, все известные факты собраны. Слово предоставляется подсудимым.
Думаю, черверотые выбрали лицо, говорящее от их имени, – может, моего старого знакомого, если он был жив и находился здесь. Речь в переводе на английский потеряла гортанный акцент нашего Лилового, и все же это была речь черверотого. В каждом слоге сквозила жестокость, от которой кровь стыла в жилах, – жестокость высшего разума, холодная и уверенная, как удар профессионального боксера.
Оратор стоял так далеко, что не шокировал меня своим видом. Правда, от его голоса заныли внутренности, но я одолел страх и более-менее сосредоточился.
Первым делом он заявил, что это собрание не имеет полномочий судить представителя его расы. Он несет ответственность только перед королевой-матерью, а та – перед королевской группой. (Так это прозвучало по-английски.) Такой аргументации, утверждал он, вполне достаточно. Однако, если Федерация Трех Галактик реально существует, что вызывает большие сомнения, – не считать же аргументом в пользу ее существования казус, незаконно выставивший его перед этим муравейником странных существ, – итак, если Федерация существует, она все же не имеет никакой юрисдикции по отношению к Единственному Народу; во-первых, упомянутая организация не обладает правом суверенитета над данной частью космоса; во-вторых, даже если бы она предъявила подобные претензии, Единственный Народ, находясь в рамках своего суверенитета, обоснованно отверг бы их, что автоматически означает отсутствие юридического обоснования законов упомянутой организации (если таковые существуют); и в-третьих, совершенно невероятно, чтобы королевская группа вступила в какие бы то ни было сношения с так называемой Федерацией Трех Галактик, хотя бы потому, что люди не ведут переговоров с животными.
Этой аргументации также вполне достаточно.
Однако, если не прибегать, даже в рамках дискуссии, к приведенным выше исчерпывающим доводам, необходимо учитывать, что этот суд является лишь фарсом, поскольку в рамках данного прецедента не нарушались так называемые законы вышеупомянутых Трех Галактик. Черверотые, действуя в границах собственной юрисдикции и на собственной территории, занимались колонизацией полезной, но никем не занятой планеты Земля. Нет ничего преступного в освоении территории, заселенной исключительно животными. Что же касается агента Федерации Трех Галактик, то она создавала известные помехи; ей не было причинено никакого вреда; она лишь подверглась задержанию с целью ограничения ее действий и последующего возвращения на родину.
Здесь он мог бы остановиться. Каждый из этих доводов звучал убедительно, в особенности последний. Раньше я думал о человеческой расе как о венце творения – но с тех пор со мной многое произошло. Не было уверенности, что суд сочтет, будто у людей есть какие-то особые права по сравнению с черверотыми. Несомненно, они во многом опередили нас. Когда мы расчищаем джунгли и строим фермы, вспоминаем ли о том, что в эти места первыми пришли бабуины?
Однако черверотый отмел свои же доводы, заявив, что это не более чем интеллектуальное упражнение с целью показать, насколько смехотворна сама ситуация – и с точки зрения права, и с точки зрения здравого смысла. А теперь он переходит к защите.
Это была атака.
Ненависть в его голосе достигла крещендо, каждое слово звучало подобно удару бича. Да как вы посмели?! Вы же просто мыши, которые вознамерились повесить на кота колокольчик! (Так прозвучало в переводе.) Вы животные, пища! Вы паразиты, которых нужно истребить. Ваши преступления никогда не будут забыты, мольбы будут отклонены, никакие переговоры невозможны! Единственный Народ уничтожит вас!
Захотелось узнать, как это воспринимают присяжные. В огромном зале сотни существ выстроились вдоль трех стен, некоторые находились совсем близко. До сих пор я был слишком поглощен процессом и не уделял им внимания. Но напор черверотого был так силен, что возникла необходимость перевести дух.
Все присутствующие были разными, наверное, не нашлось бы и двух похожих. Футах в двадцати от меня стоял монстр, поразительно смахивающий на черверотого, – с той лишь разницей, что его уродливая фигура не внушала отвращения. Иные выглядели почти по-человечески, хотя таких было меньшинство. Одна цыпочка была с виду таким же человеком, как и я, – если оставить за скобками светящуюся кожу и крайне скудный гардероб. Она была до того красива, что я мог бы поклясться: свечение кожи – косметический эффект; и скорее всего, был бы не прав. Интересно, какой язык она сейчас слышит? Конечно, не английский.
Наверное, она почувствовала мой интерес, потому что оглянулась и смерила меня холодным взглядом, как будто рассматривала шимпанзе в клетке. Непохоже, что я ей понравился.
Между псевдочерверотым и светящейся девушкой раскинулся целый спектр существ. Кое-кто даже разместился в персональном аквариуме.
Было сложно определить реакцию публики на происходящее. Светящаяся девушка спокойно наблюдала, но что скажешь о существе со щупальцами как у осьминога? Если оно извивается, значит сердится? Или смеется? Или просто чешется?
Янки-председательствующий позволил черверотым продолжать.
Все это время Чибис держала меня за руку. Теперь она схватила за ухо, запрокинула голову и шепнула:
– Как мерзко он говорит!
Черверотый закончил таким взрывом ненависти, что транслятор, похоже, заело. Вместо английского перевода мы услышали бессмысленный визг.
Голос янки-бакалейщика бесстрастно произнес:
– Намерены ли вы заявить что-либо в свою защиту?
Визг повторился, после чего черверотый выразился понятно:
– Я уже высказался в нашу защиту: ни в какой защите нет необходимости.
Бесцветный голос продолжал, обращаясь к Мамми:
– Намерены ли вы выступить в их пользу?
Она неохотно ответила:
Высокий суд, я вынуждена сказать, что нахожу их поведение неподобающим.
– Вы свидетельствуете против?
Да, грустно ответила она.
– В таком случае вы лишаетесь слова.
Три Галактики – один закон. Я не имею слова.
Бесцветный голос продолжал:
– Могут ли в их защиту выступить свидетели?
Последовала тишина.
Это был мой шанс проявить благородство. Мы, люди, жертвы черверотых, могли выступить за, указать, что они, по их морали, не сделали ничего дурного, и воззвать к милосердию – если они пообещают впредь вести себя хорошо.
Но я не сделал этого. Слышал я все эти сладкие речи о том, что надо всегда прощать, что даже в худших людях скрыто добро и так далее. Но когда я вижу «черную вдову», я давлю ее, а не умоляю стать хорошим паучком и больше не кусаться. «Черная вдова» останется убийцей – в этом все дело.
Голос обратился к черверотым:
– Существует ли раса, которая могла бы выступить в вашу пользу? Если таковая существует, ее призовут.
Черверотый взвыл. Мысль, что кто-то мог бы заступиться за Единственный Народ, вызвала у него отвращение.
– Принято к сведению, – сообщил голос янки-бакалейщика. – Достаточны ли представленные факты для вынесения решения?
И почти сразу ответил сам себе:
– Да.
– Каково же решение?
И ответил снова:
– Поворот планеты.
Это прозвучало обыденно – тоже мне, все планеты вращаются, – да и в голосе не слышалось никакой угрозы. Однако приговор чем-то ужаснул меня. Казалось, все кругом содрогнулось.
Мамми направилась к нам. Идти было далеко, но ей удавалось двигаться очень быстро. Чибис бросилась к ней; твердый воздух вокруг нас сгустился, и мы оказались в отдельной серебристой полусфере.
Чибис тряслась и всхлипывала, Мамми утешала ее. Когда девочка чуточку успокоилась, я с опаской сказал:
– Мамми, что означает «поворот планеты»?
Она посмотрела на меня, не отпуская прильнувшую Чибис. Огромные добрые глаза были суровы и печальны.
Это означает, что их планету выведут в измерение, находящееся под прямым углом к нашему пространству-времени.
Ее речь была похожа на трели флейты, играющей похоронный марш. И все же участь черверотых не показалась мне чересчур печальной. Я догадался, что означает приговор; по-вегански Мамми объясняла даже понятнее, чем по-английски. Если повернуть плоскую фигуру вокруг оси, лежащей в этой плоскости, фигура исчезнет. Она перестанет существовать в этой плоскости и не сможет на нее вернуться; мистер А. Квадрат из Флатландии[30] навсегда утратит с ней связь.
Но она не будет уничтожена, а просто окажется в другом месте. Мне пришло в голову, что черверотые легко отделались. Я был почти уверен, что их планету или взорвут (а в том, что Федерация Трех Галактик на такое способна, сомневаться не приходилось), или подвергнут не менее ужасной каре. Выходило же, что черверотых изгнали из общины. Они никогда не смогут вернуться – ведь измерений неисчислимое множество, – однако им не причинят вреда, от них просто избавятся.
Но Мамми говорила так, будто против воли участвовала в повешении.
Пришлось спросить, в чем причина.
Ты не понимаешь, милый Кип, – они ведь не возьмут с собой свою звезду.
– Ой… – Это все, что я смог выдавить.
Чибис изменилась в лице.
Звезда – источник жизни. Планеты – только ее вместилища. Отсеките звезду – и планета начнет остывать. Необратимо.
Как скоро замерзнет воздух? Сколько часов или дней до абсолютного нуля? Я содрогнулся и покрылся мурашками. Хуже, чем на Плутоне…
– Мамми? А когда это сделают?
Совесть говорила, что я обязан был выступить, что даже черверотые не заслуживают такого. Взорвите их, расстреляйте – но не замораживайте!
Это уже сделано, пропела она так же скорбно.
– Что?
Исполнитель только ждал приговора. Тот приводится в исполнение немедленно. Планету повернули еще до того, как я подошла к вам. Так лучше.
Я сглотнул и услышал, как отозвалось в моем мозгу: «Что делаешь, делай скорее…»[31]
Не думайте больше об этом, быстро проговорила Мамми. Теперь вам понадобится все ваше мужество!
– Почему? Что нас ждет, Мамми?
В любой момент вас призовут на суд.
Я так и застыл, молча глядя на нее, – я-то думал, что все закончилось. Чибис осунулась и побледнела, но не заплакала. Она облизнула губы и тихо спросила:
– Ты пойдешь с нами, Мамми?
Дети мои! Я не могу. Вы должны сами пройти через это.
У меня прорезался голос:
– Но за что нас судить? Мы никому не причинили зла. Мы не сделали ничего плохого.
Не вы лично. Судят вашу расу. Вы – ее представители.
Чибис посмотрела на меня – и я испытал прилив трагической гордости оттого, что в решающую минуту она повернулась не к Мамми, а ко мне, человеческому существу.
Я знал, что она думает о том же, что и я: о корабле, висящем рядом с Землей и в то же время за триллионы миль от нее, в каком-нибудь кармане, складке пространства, куда не достанет ни один радар.
Земля, зеленая и золотая, прекрасная и удивительная, нежится в ласковом свете Солнца…
Бесцветный голос – и нет Солнца.
Нет звезд.
Рванется осиротевшая Луна и продолжит свое вращение вокруг Солнца надгробной плитой на могиле людских надежд. На Лунной базе, в Луна-Сити и на станции Томбо протянут последние недели или даже месяцы несколько человек, единственные выжившие люди. Потом и они умрут – если не от удушья, то от горя и одиночества.
– Кип, она не взаправду! – резко произнесла Чибис. – Ну скажи, что нет!
Я хрипло произнес:
– Мамми, исполнители уже ждут?
Она не ответила мне. Она ответила Чибис:
Это взаправду, доченька. Но не пугайся. Прежде чем везти вас сюда, я добилась обещания. Если дело повернется против вашей расы, вы двое улетите со мной и доживете свою короткую жизнь в моем доме. Так что вставайте и говорите правду… и не бойтесь.
Бесцветный голос проник в закрытое пространство:
– Люди призываются к ответу.
Глава 11
Мы шли по бескрайнему залу. С каждым шагом все сильнее меня пробирал страх. Чибис была рядом; ради нее я еще как-то крепился. И все же это походило на кошмар, когда снится, что ты на площади без штанов. Чибис цеплялась за руку и прижимала к себе Мадам Помпадур. Я пожалел, что на мне нет Оскара, – в нем я не казался бы себе козявкой под микроскопом.
В последнюю минуту Мамми положила ладонь мне на лоб и гипнотически впилась в глаза. Я оттолкнул ее руку и отвел взгляд.
– Нет, – сказал я ей. – Никакой подготовки! Не надо… Знаю, ты хочешь как лучше, но… пойду без наркоза. Спасибо.
Она не настаивала, лишь повернулась к Чибис. Та поколебалась, но тоже покачала головой.
– Мы готовы, – выдохнула она.
Но теперь, пересекая огромное пространство, я все острее жалел, что не разрешил Мамми избавить нас от нервной тряски. По меньшей мере Чибис необходимо было успокоить.
От далеких стен навстречу нам двинулись еще две козявки. Когда приблизились, я узнал их: неандерталец и легионер. Невидимая сила волокла yпирающегося пещерного человека; римлянин же печатал широкие, легкие и уверенные шаги. До центра мы добрались одновременно и остановились футах в двадцати друг от друга, треугольником: Чибис и я – в одном углу, римлянин и пещерный человек – в остальных.
Я окликнул:
– Приветствую, Юнио!
– Молчи, варвар. – Он огляделся, оценивая взглядом толпу у стен.
Легионер сменил свое неопрятное облачение. Исчезли грязные обмотки; на правой голени красовался понож. Тунику прикрывали доспехи, голову гордо увенчивал шлем с плюмажем. Сверкал металл, лоснилась вычищенная кожа.
Пока он шел, его щит по-походному висел за спиной. Остановившись, легионер перебросил его в левую руку. Он не взялся за меч, потому что в правой руке держал на изготовку дротик. Настороженные глаза высматривали врага.
Слева от него, как забитый зверек, съежился пещерный человек.
– Юнио! – позвал я. – Послушай!
Вид этих двоих встревожил меня еще больше. Разговаривать с троглодитом было бесполезно, но, возможно, удастся объясниться с римлянином.
– Знаешь, зачем мы здесь?
– Знаю, – бросил он мне через плечо. – Сегодня боги испытывают нас на своей арене. Это работа для воина и римлянина. От тебя не будет пользы, так что не путайся под ногами. Впрочем, следи за тылом и в случае чего кричи. Цезарь вознаградит тебя.
Я попытался было объяснить ему, что к чему, но меня прервал громовой голос, идущий со всех сторон:
ВЫ ПРЕДСТАЛИ ПЕРЕД СУДОМ!
Чибис задрожала и прижалась ко мне. Я выпростал из ее судорожной хватки левую руку, заменил ее на правую, а левой обнял за плечи.
– Выше нос, напарник, – сказал я тихонько. – Не дай им запугать себя.
– Я не боюсь, – прошептала она, трясясь. – Кип, давай ты будешь говорить.
– Ты действительно этого хочешь?
– Да. Тебя не так легко разозлить, как меня, – а если я разозлюсь… ну, это будет просто ужас.
– Ладно.
Нас прервал тот же плоский, гнусавый голос. Как и раньше, казалось, что его источник находится совсем рядом.
– Представляемое дело исходит из предыдущего. Три разновременных образца доставлены с небольшой планеты ланадорского типа, расположенной в периферийной зоне Третьей Галактики. Область крайне примитивная, цивилизованные расы отсутствуют. Представленная раса, как следует из образцов, является варварской. Ранее инспектировалась дважды. Необходимость в плановом изучении отсутствовала, но в связи с предыдущим делом появились новые факты.
Голос задал вопрос сам себе:
– Когда проводилась последняя проверка?
И ответил:
– Приблизительно один период полураспада тория – двести тридцать назад.
Он добавил, явно только для нас:
– Около восьмидесяти тысяч ваших лет назад.
Юнио закрутил головой, пытаясь определить, откуда исходит голос. Он явно слышал то же самое, только на своей испорченной латыни. Я и сам был удивлен, но подобные цифры уже не могли меня шокировать.
– Есть ли необходимость во внеочередной инспекции?
– Есть. Катастрофический разрыв непрерывности. Они развиваются с аномальной скоростью.
Бесцветный голос продолжал, обращаясь к нам:
– Я ваш судья. Многие из присутствующих здесь цивилизованных существ являются моими составляющими. Есть зрители, есть стажеры, а кое-кто явился специально, чтобы поймать меня на ошибке. Но это не удавалось никому за последний миллион ваших лет.
– Вам больше миллиона лет? – выпалил я.
Но не добавил, что не верю в это.
Голос ответил:
– Я намного старше, хотя возраст моих компонентов различен. Отчасти я машина, чьи детали можно ремонтировать, заменять, копировать; другие мои компоненты – живые существа, они умирают и возобновляются. Мои живые составляющие – многие тысячи, – (вообще-то, он сказал «дюжины дюжин дюжин»), – цивилизованных существ со всех уголков Трех Галактик, и любая дюжина дюжин из них может слиться с моим машинным разумом, чтобы привести меня в действие. Сейчас со мной связаны двести девять специалистов, в их распоряжении знание, накопленное моей неживой сущностью, а также все мои способности анализировать и интегрировать.
– Решения принимаются единогласно? – резко произнес я, решив, что нашел лазейку.
Мне никогда не удавалось перехитрить папу с мамой, но все же в далеком детстве иногда случалось запутать их так, чтобы один говорил одно, а другой – другое.
Голос невозмутимо ответил:
– Решения всегда принимаются единогласно. Будет лучше, если вы сочтете меня единой личностью.
Он продолжал, обращаясь к аудитории:
– Была проведена стандартная процедура отбора образцов. Современный образец дублирован; промежуточный контрольный образец – носящий одежду индивидуум, взятый методом случайной выборки приблизительно один период полураспада радия – двести двадцать шесть назад… – Голос пояснил: – Около тысячи шестисот ваших лет назад. Исходный контрольный образец взят стандартным методом, в период, отдаленный от предыдущего двадцатикратно.
Голос задал вопрос себе:
– Почему образцы брались через такие короткие промежутки времени?
– Потому что у особей очень короткие жизненные циклы. Этот вид быстро эволюционирует.
Объяснение, видимо, было удовлетворительным, потому что голос продолжал:
– Первым будет давать показания самый младший образец.
Я решил, что он имел в виду Чибис, она тоже так подумала и сжалась в страхе. Однако голос вдруг нечленораздельно залаял, и пещерный человек дернулся. Он ничего не ответил, только еще больше съежился.
Голос снова залаял. Затем сказал сам себе:
– Есть замечание.
– Говори.
– Это существо не является предком остальных.
Голос машины выразил некое недоумение, словно мой хладнокровный бакалейщик обнаружил соль в мешке для сахара.
– Образец взят корректно.
– Тем не менее, – произнес тот же голос, – это нерелевантный образец. Необходимо пересмотреть все относящиеся к делу материалы.
На долгие пять секунд воцарилась тишина. Затем голос заговорил снова:
– Это несчастное существо не является предком остальных; оно всего лишь дальний родственник. У него нет собственного будущего. Оно должно быть немедленно возвращено в те пространственно-временные параметры, откуда было изъято.
Неандертальца немедленно уволокли прочь. Я смотрел ему вслед с чувством потери. Сначала я его боялся, потом презирал, стыдился. Он был труслив, грязен, от него воняло. Даже собака больше похожа на человека. Но за последние пять минут я счел его собратом – каким бы отвратительным он ни казался. Может, он и не был моим прадедушкой, но я не желал отказываться даже от самых жалких своих родственников.
Голос вступил в спор с самим собой, решая, правомерно ли продолжать процесс. Наконец он постановил:
– Расследование будет продолжено. Если не удастся выявить достаточно фактов, суд получит другой ранний образец, на этот раз непосредственно относящийся к линии наследования. Юнио.
Римлянин поднял свой дротик.
– Кто взывает к Юнио?
– Выступи вперед и дай показания.
Как я и опасался, легионер объяснил обладателю голоса, куда ему следует отправиться и чем там заняться. Последовал английский перевод. Никак нельзя было оградить Чибис от «неподобающих для леди» выражений. Впрочем, это уже не имело значения.
Бесстрастный голос невозмутимо спросил:
– Это твое свидетельство?
Вступил другой голос, в котором я узнал речь римлянина. Он отвечал, живописал битвы, рассказывал, как поступают с пленными. Все это мы услышали по-английски, но перевод сохранил высокомерные интонации Юнио.
Легионер выкрикнул: «Колдовство!» – и сделал пальцами рога, отпугивая нечистую силу.
Запись кончилась.
– Речевые данные совпадают, – сухо произнес голос. – Суд учтет эти показания.
Он принялся мытарить Юнио, спрашивал, почему тот оказался в Британии, что там делал и почему нужно служить цезарю. Его интересовали малейшие подробности. Сначала Юнио отвечал односложно, потом и вовсе перестал. Он издал воинственный клич, пробежавший эхом под гигантскими сводами, размахнулся и метнул дротик.
Тот не долетел до цели. И все же, думаю, легионер побил олимпийский рекорд.
Я обнаружил, что ору, как болельщик.
Пока дротик летел, Юнио обнажил меч. Взмахнул им, словно гладиатор, выкрикнул: «Слава цезарю!» – и заговорил.
Как он их разнес! Высказал все, что думает о тварях, которых нельзя счесть не только гражданами, но даже варварами.
«Ну, пошла заварушка, – решил я. – Бедное человечество, ты получишь по полной программе!»
Юнио все кипятился, взывал к богам, угрожал карами и расправой, нимало не стесняясь в выражениях и описывая неаппетитные подробности. Я надеялся, что, несмотря на перевод, Чибис поймет не все. Но она, похоже, понимала достаточно, даже чересчур много.
Я уже гордился этим римлянином. Черверотый излучал зло; Юнио – нет. Несмотря на всю свою спесь, невежество и грубость, бывалый центурион обладал храбростью, отвагой и человеческим достоинством. Может, он и был негодяем, но такие негодяи мне по вкусу.
Он предложил своим судьям выйти на бой, хоть по одному, а лучше «черепахой», – тогда он покончит с ними разом.
– Я сделаю из вас погребальный костер! Я закалю мой клинок в ваших кишках! Я, стоя на пороге смерти, воздвигну над могилой свободного римлянина курган из тел врагов цезаря!
Легионеру пришлось перевести дух. Я вновь закричал ему в поддержку, Чибис вторила. Он глянул на нас через плечо и ухмыльнулся:
– Я буду валить их, парень, а ты режь глотки! Жаркое предстоит дело!
Холодный голос произнес:
– Следует возвратить его в те пространственно-временные параметры, откуда он был изъят.
Невидимые руки потащили разъяренного Юнио. Он взывал к Марсу и Юпитеру, размахивал мечом. Клинок прочертил в полу борозду, потом будто по собственной воле вернулся в ножны. Легионер стремительно удалялся; я потряс ему вслед сцепленными руками и завопил:
– Прощай, Юнио!
– Прощай, парень! Они трусы! – Он силился разорвать свои путы. – Это просто мерзкое колдовство!
И исчез.
– Клиффорд Рассел…
– А? Я здесь.
Чибис сжала мою руку.
– Минутку! – сказал я.
– Даем тебе слово.
Я глубоко вздохнул. Чибис придвинулась поближе и прошептала:
– Постарайся, Кип. Они не шутят.
– Постараюсь, малышка, – шепнул я и заговорил громче. – Что здесь происходит? Мне сказали, что вы намерены судить человеческую расу.
– Это верно.
– Но вы не имеете права. У вас нет достаточных оснований. Юнио счел колдовством ваши действия – и они ничем не лучше колдовства. Вы привезли пещерного человека, потом решили, что это ошибка. Но это не единственная ваша ошибка. Каким бы ни был Юнио, я не стыжусь его; я горжусь им. Но он не мой современник. Он мертв уже две тысячи лет – если, конечно, вы отправили его обратно, – и так же мертв весь его мир. Хороший или плохой, Юний не представляет сегодня человеческую расу.
– Это мне известно. Вы двое – контрольные образцы вашей расы, взятые в настоящем.
– Да, но мы тоже не критерий. Чибис и я так же далеки от среднестатистического человека, как и любой индивидуум. Конечно, ни она, ни я не ангелы. Если вы судите о нашей расе по нашим деяниям, то совершаете огромную несправедливость. Судите нас, стоящих перед вами, – по крайней мере меня…
– И меня!
– …за все, что я совершил. Но не заставляйте отвечать за мои проступки мой народ. Это не научный подход. Это математически некорректно.
– Это корректно.
– Нет. Люди – не молекулы; они разные. – Я решил не спорить по поводу юрисдикции: черверотый уже испоганил этот подход.
– Согласен, люди не молекулы. Но они и не личности.
– Они личности!
– Они не являются независимыми личностями; они – части единого организма. Каждая клетка вашего тела содержит полную информацию. По трем клеткам организма, который вы называете человеческой расой, я могу предсказать будущие возможности и ограничения этой расы.
– У нас нет ограничений! Нельзя предсказать, какое будущее нас ждет.
– Возможно, у вас нет ограничений, – согласился голос. – Это мы определим. Однако не уверен, что результат пойдет вам на пользу. Ведь ограничения есть у нас.
– Что?
– Вы неправильно понимаете цель нашего собрания. Вы говорите о справедливости. Я знаю, что подразумевается под этим словом у вас. Однако никакие две расы не договорятся о значении данного термина, как бы он ни звучал в их языках. Мы не занимаемся здесь этим вопросом. Это не суд справедливости.
– Тогда что же это?
– Вы бы назвали это советом безопасности либо комитетом бдительности. Суть не в словах; моя единственная цель – исследовать вашу расу и выяснить, не представляете ли вы угрозы для нас. Если представляете, я немедленно от вас избавлюсь. Единственный надежный способ предотвратить смертельную опасность – это уничтожить ее в зародыше. То, что мы узнали о землянах, заставляет предполагать, что когда-нибудь вы сможете угрожать безопасности Трех Галактик. Теперь рассмотрим факты.
– Но вы сказали, что необходимы по крайней мере три образца. Пещерный человек вам не подошел.
– У нас есть три образца, вы двое и римлянин. Однако факты могут быть установлены и по одному образцу. Использование трех – давняя традиция, осторожная привычка все проверять и перепроверять. Я не способен обеспечить справедливость, но я хочу убедиться, что не допускаю ошибки.
Я собирался сказать, что он ошибается, хоть ему и миллион лет от роду. Но голос зазвучал вновь:
– Я продолжаю исследование. Клиффорд Рассел, это твои показания?
Зазвучал мой голос – это снова был надиктованный отчет, но теперь совершенно полный. Сочные эпитеты, пристрастные комментарии – вплоть до запинок.
Я послушал некоторое время, поднял руку:
– Верно, это мои слова.
Запись остановилась.
– Подтверждаешь ли ты сказанное?
– Хм… да.
– Желаешь ли ты что-либо добавить, убрать или изменить?
Я задумался. Кроме нескольких пассажей, которые я вставил позднее, отчет был последовательным.
– Нет. Я подтверждаю сказанное.
– А это тоже твой голос?
На этот раз я замешкался. Звучала та бесконечная запись, которую я делал для профессора Джо, насчет… ну, насчет всего на свете. Земная история, народы, обычаи, виды деятельности. До меня вдруг дошло, почему профессор носил тот же значок, что и Мамми. Как это называется?.. «Подсадная утка». Старый добрый никчемный профессор Джо был стукачом.
Мне стало противно.
– Дайте еще послушать.
Они не возражали. На самом деле я не слушал, а пытался вспомнить, что еще я наговорил, какие мои слова используют против человеческой расы. Крестовые походы? Рабство? Газовые камеры в Дахау? Сколько же я разболтал?
Запись все звучала. Ну, это надолго, будем стоять, пока не врастем в пол.
– Это мой голос.
– Ты подтверждаешь и это? Или хочешь что-то исправить, пересмотреть или дополнить?
Я осторожно спросил:
– Можно переделать все целиком?
– Как хочешь.
Я хотел было сказать, что запись никуда не годится, что ее нужно стереть и переписать. Но сотрут ли они? Или сохранят обе и сравнят? Я не погнушался бы и соврать; добродетельный девиз «говори правду, и будь что будет» неуместен, когда твоя семья, друзья и вся раса поставлены на карту.
А вдруг они поймают меня на лжи?
«Мамми велела говорить правду и не бояться».
«Но она не на нашей стороне!»
«Ну конечно на нашей».
Пора было отвечать. Я до того растерялся, что не мог собраться с мыслями. Профессору Джо я старался говорить правду… Что ж, возможно, кое-что я затушевал, не распространялся о всяких газетных ужасах. Но в сущности, говорил как было.
Сделаю ли я это лучше, припертый к стенке? Позволят ли мне начать с чистого листа, примут ли все, что я смастерю? Или сам факт того, что я изменил свой рассказ, будет использован для осуждения нашей расы?
– Я подтверждаю все!
– Продолжаем рассмотрение фактов. Патриция Вайнэнт Райсфельд…
Чибис понадобилось лишь мгновение, чтобы подтвердить подлинность ее записанных слов. Она просто следовала моему примеру.
Голос машины заговорил:
– Факты изучены, результаты обобщены. Земляне, по их собственному свидетельству, дикие и жестокие существа, подверженные всем мыслимым порокам. Они морят голодом, убивают, поедают своих соплеменников. У них отсутствует искусство, наука находится в зачаточном состоянии, однако их склонность к самоистреблению такова, что даже крохи добытого знания они используют для уничтожения друг друга в межплеменных войнах. Потенциально они могут в этом преуспеть. Однако, если по какой-либо несчастливой случайности им удастся выжить, они неизбежно рано или поздно долетят до звезд. Следует оценить, как быстро они достигнут нас, если выживут, и каковы будут тогда их возможности.
Голос продолжал, обращаясь к нам:
– Это веские аргументы против вас – дикарей, наделенных высоким интеллектом. Что вы можете сказать в свою защиту?
Я глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Я знал, что мы проиграли… и все же должен был сделать еще одну попытку.
Припомнив, как говорила Мамми, я начал:
– Великие господа!
– Поправка. Мы вам не господа, но нет пока и оснований считать, что мы можем общаться на равных. Если хочешь обратиться, называй меня председателем собрания.
– Да, председатель…
Я попытался вспомнить, что говорил Сократ своим судьям. Он, как и мы, заранее знал приговор – но все-таки одержал верх, даже выпив цикуту.
Нет! Мне не поможет «Апология Сократа» – он потерял только свою жизнь. А сейчас речь идет о целом мире.
– Вы сказали, что у нас нет искусства. Видели ли вы Парфенон?
– Взорванный во время одной из ваших войн.
– Лучше взгляните на него, прежде чем повернете нас, – иначе кое-что упустите. Читали ли вы нашу поэзию? «Окончен праздник. В этом представлении актерами, сказал я, были духи. И в воздухе, и в воздухе прозрачном, свершив свой труд, растаяли они. Вот так, подобно призракам без плоти, когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы, и храмы, и даже весь – о да, весь шар земной»[32].
Мой голос прервался. Я слышал, как рядом всхлипывает Чибис. Не знаю, почему я выбрал эти строки, – говорят, подсознание ничего не делает случайно.
– Все это может случиться, – прокомментировал безжалостный голос.
– Думаю, наша жизнь – вовсе не ваше дело, раз мы вас не трогаем…
Я чуть не плакал от растерянности.
– Это стало нашим делом.
– Мы не подданные вашего правительства и…
– Поправка. Три Галактики не имеют общего правительства; на таком обширном пространстве, с такими разными культурами не могла бы работать никакая власть. Мы всего лишь образовали секторы полицейского контроля для самозащиты.
– Пусть так. Но ведь мы никогда не создавали проблем вашим полицейским. Сидели у себя на заднем дворе (лично я был у себя на заднем дворе!), когда появились эти черверотые и начали нас тиранить. Мы-то вас не трогали.
Я запнулся, подбирая слова. Я не мог сказать: «Мы больше не будем», не мог отвечать за все человечество – машина знала это так же, как и я.
– Запрос. – Он снова говорил сам с собой. – Эти существа кажутся идентичными Древней Расе, если не считать некоторых мутаций. Из какой они части Третьей Галактики?
Он ответил себе, назвав координаты, которые для меня ничего не значили.
– Но они не принадлежат к Древней Расе; это эфемерные существа. В этом-то и опасность; они слишком быстро изменяются.
– Кажется, несколько периодов полураспада тория-двести тридцать назад Древняя Раса потеряла в этом районе корабль? Не могло ли это стать причиной расхождений с первым образцом?
Голос ответил твердо:
– Несущественно, происходят ли они от Древней Расы. Изучение продолжается; необходимо принять решение.
– Решение должно быть неоспоримым.
– Оно таким и будет.
Бесплотный голос продолжал, уже для нас:
– Можете ли вы что-либо добавить в свою защиту?
Я подумал о том, как пренебрежительно судьи отозвались о нашей науке. Хотел было сказать, что всего за два столетия мы прошли путь от мускульной силы до атомной энергии, – но побоялся, что этот факт может быть использован против нас.
– Чибис, ты можешь что-нибудь придумать?
Неожиданно она выступила вперед и крикнула в воздух:
– А разве не важно, что Кип спас Мамми?
– Нет, – ответил холодный голос. – Это нерелевантный факт.
– Но это должно считаться! – Она снова плакала. – Как вам не стыдно! Хулиганы! Трусы! Да вы хуже черверотых!
Я оттащил ее назад. Она уткнулась мне в плечо и затряслась в рыданиях. Потом прошептала:
– Прости, Кип. Я не хотела. Кажется, я все испортила.
– Мы и так наворотили – хуже некуда, солнышко.
– Имеете ли вы что-либо еще сказать? – неумолимо продолжал древний бесплотный голос.
Я оглядел зал. «…Когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы и храмы, и даже весь – о да, весь шар земной…»
– Только одно! – с яростью выложил я. – Я не в защиту, вы не желаете слушать защиту. Ладно, заберите нашу звезду… Заберите, если сможете… думаю, сможете. Давайте! Мы сами сделаем себе звезду! А потом, в один прекрасный день, мы вернемся и переловим вас – всех до одного!
– Так им, Кип! Так им!
Никто не стал кричать на меня. Я вдруг почувствовал себя ребенком, который попал впросак и не знает, как это исправить.
Но я говорил то, что думал. Конечно, я и сам не верил в свои угрозы. Мы пока этого не можем. Но мы бы постарались. «Умри, сражаясь!» – самый гордый лозунг человечества.
– Это не исключено, – продолжал тот же бесящий голос. – Вы закончили?
– Я закончил.
Мы все закончили… каждый из нас.
– Выскажется ли кто-то в их защиту? Люди, вступится ли за вас какая-либо раса?
Хм, если бы мы знали хоть одну расу! Разве что собак… Возможно, собаки могли бы вступиться.
Я вступаюсь за них!
Чибис резко вздернула голову.
– Мамми!
Та вдруг оказалась перед нами. Чибис попыталась подбежать к ней и ударилась о невидимый барьер. Я схватил ее:
– Полегче, солнышко. Ее там нет – это что-то вроде телевидения.
– Собратья-наставники! За вами сила многих умов и знаний…
Странно было наблюдать, как она поет, и слышать английскую речь; даже в переводе сохранялась ее певучесть.
– …но я знаю их. Это правда, что они необузданны – особенно младшая, – но это необузданность возраста. Можем ли мы ожидать зрелой сдержанности от расы, представители которой обречены умирать в раннем детстве? А разве сами мы обходимся без насилия? Разве не мы сегодня убили миллиарды существ? Сможет ли хоть одна раса выжить без воли к борьбе? Верно, что эти существа подчас агрессивнее, чем требует необходимость или мудрость. Но, собратья-наставники, они еще так молоды! Дайте им время повзрослеть.
– Повзрослеть – это именно то, чего мы боимся. Ваша раса чересчур сентиментальна; это обесценивает ваше суждение.
– Неверно! Мы сострадательны, но не глупы. Я лично принимала непосредственное участие в вынесении многих, многих отрицательных решений. Вы знаете об этом; это есть в ваших архивах – я же предпочитаю об этом не помнить. Но и опять я буду принимать такие решения. Если ветвь неизлечимо больна, ее следует удалить. Мы не сентиментальны; мы наилучшие из наблюдателей, которых вы когда-либо находили, потому что делаем дело без гнева. Мы беспощадны ко злу. Однако мы любовно снисходим к ошибкам ребенка.
– Вы закончили?
– Я утверждаю, что эту ветвь не следует удалять! Я закончила.
Фигура Мамми исчезла. Голос продолжал:
– Выступит ли в их пользу еще какая-либо раса?
– Выступлю я.
Там, где только что стояла Мамми, оказалась огромная зеленая обезьяна. Она уставилась на нас, потрясла головой, потом неожиданно перекувырнулась и принялась смотреть на нас меж собственных ног.
– Я не являюсь их другом, но я сторонник справедливости. Этим я отличаюсь от моих коллег, участвующих в собрании. – Она быстро перевернулась несколько раз. – Как сказала наша сестра, раса эта молода. Дети моей собственной благородной расы кусают и царапают друг друга – иногда до смерти. Даже я вел себя так в свое время.
Обезьяна подпрыгнула, приземлилась на руки и выдала кульбит.
– И разве кто-то здесь возьмется отрицать, что я цивилизован?
Он остановился, поскребся и внимательно осмотрел нас.
– Это звероподобные дикари, я не понимаю, как можно питать к ним симпатию, но я говорю: дайте им шанс!
Изображение обезьяны пропало.
Голос сказал:
– Можете ли вы что-либо добавить, прежде чем решение будет принято?
Я начал говорить: «Нет, кончайте эту волынку…» – но Чибис схватила меня за ухо и зашептала. Я послушал, кивнул и продолжил:
– Господин председатель собрания, если мы будем осуждены, не могли бы вы задержать палачей настолько, чтобы мы могли попасть домой? Нам известно, что вы можете доставить нас всего за несколько минут.
Голос ответил не сразу.
– Почему вы хотите этого? Как я объяснил, лично вас не судят. Есть договоренность оставить вас в живых.
– Мы в курсе. Но хотим оказаться среди своих, вот и все.
Снова секундное колебание.
– Это будет исполнено.
– Достаточны ли факты для вынесения решения?
– Да.
– Каково решение?
– Эта раса будет подвергнута повторному обследованию через десять периодов полураспада радия. На этом промежутке существует риск ее самоуничтожения. Ей будет оказана помощь против такого риска. Во время испытательного срока за ней будет наблюдать Мать-Хранительница… – машина пропела настоящее имя Мамми, – полицейский соответствующего сектора, которая будет немедленно докладывать обо всех угрожающих изменениях. Мы желаем данной расе успешного прогресса и совершенствования в течение этого срока. Теперь же образцы должны быть возвращены в те пространственно-временные параметры, откуда были изъяты.
Глава 12
Я считал, что приземляться в Нью-Джерси, не имея флайт-плана, чрезвычайно опасно. Вблизи Принстона тьма стратегических объектов; нас могли обстрелять чем угодно, вплоть до атомных ракет. Но Мамми снисходительно промурлыкала: «Думаю, до этого не дойдет».
И не дошло. Она посадила нас на околице, спела прощальную песенку и исчезла.
Конечно, нет ничего незаконного в том, чтобы прохаживаться по ночным улицам города в скафандрах, да еще с тряпичной куклой в руках. Но выглядит это странно – и нас замели полицейские. Они позвонили отцу Чибис, и уже через двадцать минут мы сидели в его кабинете, попивали какао, подкреплялись пшеничными хлопьями и разговаривали.
Маму Чибис чуть не хватил удар. Пока тянулась наша история, она так часто восклицала «Поверить не могу!», что профессор Райсфельд сказал:
– Прекрати, Дженис. Или иди спать.
Я ее не виню. Ее дочь пропала на Луне и считалась погибшей – и вот она чудесным образом возвращается на Землю. Но профессор Райсфельд нам поверил. Как у Мамми был дар понимания, так и у него был дар осмысления данных. Когда появлялся факт, он отбрасывал версии, которые не соответствовали этому факту.
Он осмотрел скафандр Чибис, велел включить шлем, зажег свет, чтобы сделать шлем непрозрачным, – и все это с улыбочкой. Потом потянулся к телефону.
– Это должен увидеть Дарио.
– В полночь, Курт?
– Хоть бы и так, Дженис. Армагеддон не станет ждать до понедельника.
– Профессор Райсфельд!
– Да, Кип?
– Может, сначала вы захотите посмотреть другие вещи?
– Хм…
Я выгреб все из карманов Оскара – оба маяка, по одному на каждого из нас, листы металлической «бумаги», покрытой уравнениями, обе «счастливки» и две серебристые сферы. По пути на Землю мы останавливались на Веге-5, где провели бо́льшую часть времени под своего рода гипнозом, пока профессор Джо с коллегой выкачивали из нас познания о земной математике. Они не изучать ее хотели – о нет! Им нужен был наш язык математических символов, от радикалов и векторов до хитрых закорючек теоретической физики, чтобы они смогли обучать нас. Результаты были записаны на металлической бумаге.
Сначала я показал профессору Райсфельду маяки.
– Сектор Мамми включает теперь и Землю. Мамми велела включить маяк, как только она нам понадобится. Она всегда будет рядышком – самое большее за тысячу световых лет. Но прилетит даже издалека.
– Ага… – Профессор посмотрел на мой маяк. Он был меньше и аккуратнее того, смастеренного на Плутоне. – Нельзя ли разобрать его?
– Э-э-э… там заключена огромная энергия. Может рвануть.
– Гм… – Он с задумчивым видом вернул маяк.
Что такое «счастливки», трудно объяснить. Чем-то они похожи на абстрактные безделушки, которые покупают не только для того, чтобы рассматривать, но и для того, чтобы вертеть в руках. Моя была из чего-то вроде обсидиана, но теплая и не жесткая; доставшаяся Чибис походила на яшму. Она действует, когда прижмешь ее к голове. Я дал профессору Райсфельду попробовать, и на его лице отразилось благоговение, – кажется, что ты в объятиях Мамми, чувствуешь тепло, безопасность и понимание.
– Она тебя любит, – сказал профессор. – Не для меня эта штука…
– Она и вас любит.
– Да?
– Она любит все маленькое и беспомощное. Поэтому-то она и Мамми.
Я и сам не сообразил, что ляпнул. Но он не обиделся.
– Так ты говоришь, она полицейский?
– Ну, скорее, инспектор по делам несовершеннолетних – а мы живем в трущобном районе, на задворках и в ужасных условиях. Иногда Мамми приходится делать то, что ей не нравится. Но она хороший полицейский, а ведь кому-то надо делать и грязную работу. И своими обязанностями она не манкирует.
– Уверен, что так и есть.
– Хотите попробовать еще раз?
– Не возражаешь?
– Конечно нет – такие батарейки не садятся.
Он попробовал и вновь расплылся в улыбке. Он взглянул на Чибис – та успела заснуть, уткнувшись в пшеничные хлопья.
– Я не стал бы беспокоиться о своей дочери, если бы знал, что она под присмотром Мамми. И под твоим.
– Мы были одной командой, – объяснил я. – Без Чибис я бы не справился. Она очень волевая.
– Порой даже чересчур.
– Иногда без этого «чересчур» не обойтись. Вот шарики, на них все записано. У вас есть магнитофон, профессор?
– Конечно, сэр.
Мы включили магнитофон, и серебристый шарик выдал на него информацию. Пленка была необходима, потому что шарики оказались одноразовыми, потом молекулы теряли упорядоченность. Я показал профессору металлическую бумагу и попытался прочесть, но узнал лишь разрозненные символы. Профессор дошел до середины страницы и остановился.
– Позвоню-ка я лучше кое-кому.
Вечером показалась серебряная Луна, и я попытался разглядеть на ней станцию Томбо. Чибис, в отцовском купальном халате, спала на диване, сжимая в объятиях Мадам Помпадур. Отец хотел отнести ее в кровать, но она проснулась и начала скандалить, так что ее оставили в покое. Профессор Райсфельд жевал пустую трубку и слушал, как мой серебристый шарик мягко шепчет что-то магнитофону. Время от времени профессор задавал мне какой-нибудь вопрос, я кратко отвечал.
Профессор Джиоми и доктор Брук в другом углу кабинета записывали что-то на доске, стирали и снова писали, споря насчет металлической бумаги. В Институте перспективных исследований гении – не редкость, но этих двоих никто бы в гениальности не заподозрил: Брук был похож на мрачного водителя грузовика, а Джиоми – на перевозбужденного Юнио. Но мозгами они работали с такой же интенсивностью, как и профессор Райсфельд. У доктора Брука дергалась щека; отец Чибис объяснил, что это гарантия нервного срыва, но не у самого Брука, а у всех остальных физиков.
Два дня спустя мы все еще торчали там. Профессор Райсфельд побрился; другим было не до того. Я вздремнул и успел принять душ.
Папа Чибис слушал записи – теперь уже дочкины. Брук и Джиоми то и дело отрывали его – Джиоми чуть ли не истерично, а Брук бесстрастно. Профессор Райсфельд задавал им один-два вопроса, кивал и возвращался на свой стул. Вряд ли он мог разобраться во всей этой математике – зато мог оценить и упорядочить результаты.
Я хотел отправиться домой, раз уж они со мной закончили, но профессор Райсфельд очень просил остаться; должен был приехать генеральный секретарь Федерации Свободных Наций.
Я остался. Я не позвонил домой, ведь какой смысл расстраивать домашних? Я готов был встретиться с генеральным секретарем в Нью-Йорке, но профессор Райсфельд пригласил его к себе. До меня начало доходить, что приглашение профессора не может игнорировать ни один высокопоставленный деятель.
Мистер Ван Дювендюк оказался высоким и худым. Он пожал мне руку и произнес:
– Надо полагать, вы сын доктора Сэмюэла Рассела.
– Вы знаете моего отца, сэр?
– Встречался с ним много лет назад, в Гааге.
Доктор Брук, который на приветствие генерального секретаря едва кивнул, резко повернулся ко мне:
– Так ты сын Сэма Рассела?
– Вы тоже его знаете?
– Конечно. Его книга «О статистической обработке неполных данных» – блестящий труд.
Он взмахнул рукой, еще сильнее испачкав рукав мелом. Я и не ведал, что папа такое написал, и не подозревал даже, что он знаком с генеральным секретарем. Иногда все-таки кажется, что папа несколько эксцентричен.
Мистер Ван Дювендюк подождал, пока яйцеголовые решат передохнуть, и сказал:
– Итак, у вас что-то есть, джентльмены?
– Пожалуй, – сказал Брук.
– Супер! – добавил Джиоми.
– Например?
– Ну… – Доктор Брук ткнул в строчки, написанные мелом. – Судя по этим уравнениям, можно погасить на расстоянии ядерную реакцию.
– На каком расстоянии?
– Скажем, десять тысяч миль. Или вам нужно с Луны?
– Гм… Думаю, десяти тысяч миль хватит…
– Можно и с Луны, – перебил Джиоми, – если хватит энергии. Шикарно!
– Действительно, – согласился Ван Дювендюк. – Что-нибудь еще?
– Вам мало? – набычился Брук. – Может, еще птичьего молока?
– И все-таки?
– Видите семнадцатую строчку? Возможно, это антигравитация, обещать не могу. А если повернуть на девяносто градусов, то получится, как считает этот неуравновешенный латинянин, что-то вроде путешествия во времени.
– Не «что-то вроде», а именно оно!
– Ну-ну… Если он прав, то потребуется запас энергии, как у звезды приличных размеров. Так что забудьте об этом. – Брук уставился на каракули. – Впрочем… Возможно, это новый подход к преобразованию массы в энергию. Хотите карманную силовую установку мощнее, чем реактор в Брисбене?
– А такое возможно?
– Спросите своих внуков, – проворчал Брук. – Быстро только кошки родятся.
– Что вас не устраивает, доктор? – поинтересовался генеральный секретарь.
Брук еще больше нахмурился:
– Так вы же наверняка хотите все это засекретить. Я не терплю, когда прячут математику. Это постыдно.
Я навострил уши. Я объяснял Мамми, что такое государственная тайна, и думаю, она была шокирована. Я говорил, что наше государство не может обойтись без оборонных секретов, точно так же не могут без них обойтись Три Галактики. Она со мной не согласилась и сказала, что на будущем это никак не скажется. Но мне было неспокойно.
– Я тоже не люблю секретность, – ответил мистер Ван Дювендюк, – однако считаюсь с ней.
– Знал, что вы так скажете.
– Послушайте, эти сведения принадлежат правительству США?
– Конечно нет.
– И не имеют отношения к научным проектам Федерации. Прекрасно. Вы показали мне несколько уравнений. Я не могу запретить их публикацию.
Брук покачал головой:
– Не наши. – Он показал на меня. – Его.
– Понятно. – Генеральный секретарь повернулся ко мне. – Молодой человек, я как юрист могу сказать вам следующее. Если вы хотите опубликовать эти материалы, я не вижу способа вам помешать.
– Я? Но это не мое… Я просто… ну, посланник.
– Все равно. Желаете, чтобы эти сведения были оглашены? Может быть, согласитесь подписаться под ними вместе с этими джентльменами?
Мне показалось, что именно этого он и хочет.
– Ну конечно. Только третьим должен стоять не я. – Я замешкался: птичью песенку не вставишь в статью. – Пусть будет доктор Мам Ми.
– Кто это?
– Она с Веги. Но имя можно выдать за китайское.
Генеральный секретарь провел в гостях у профессора Райсфельда еще некоторое время – задавал вопросы, слушал пленки. Потом позвонил по телефону. На Луну. Я знал, что такое возможно, но никогда не думал, что стану этому свидетелем.
– Это Ван Дювендюк… Да, генеральный секретарь. Соедините с командующим базой… Джим? Связь ужасная… Джим, ты иногда проводишь учения… Я обращаюсь неофициально, но не мог бы ты проверить долину… – он повернулся ко мне, я быстро подсказал, – …долину сразу за горами к западу от станции Томбо. С Советом Безопасности я не консультировался; это разговор между друзьями. Но если ты все же согласишься, я настоятельно советую послать сильное, полностью вооруженное подразделение. Там могут быть змеи, причем маскирующиеся. Назовем это предчувствием. Да, дети в порядке, и Беатрис тоже. Я позвоню Мэри и скажу, что говорил с тобой.
Генеральному секретарю понадобился мой адрес. Я не знал, когда попаду домой, потому что понятия не имел, как добираться, – я собирался ехать автостопом, хоть об этом и помалкивал. Мистер Ван Дювендюк поднял брови:
– Думаю, мы должны доставить вас домой. Что скажете, профессор?
– Это будет нелишнее.
– Рассел, прослушивая ваши записи, я понял, что вы собираетесь стать инженером – космическим инженером?
– Да, сэр. То есть да, господин генеральный секретарь.
– Вы не думали заняться юриспруденцией? В космосе предостаточно молодых инженеров – и очень мало молодых юристов. Однако закон действует везде. Человек, знающий космические законы и подзаконные акты, всегда будет в выгодном положении.
– Может, обе профессии? – спросил папа Чибис. – Терпеть не могу эту современную узкую специализацию.
– Толковая мысль, – согласился мистер Ван Дювендюк. – Тогда он сможет сам диктовать условия.
Я хотел было сказать, что собираюсь заниматься электроникой, и вдруг понял, к чему меня действительно влечет.
– Не думаю, что я потяну и то и другое.
– Чепуха! – сурово заявил профессор Райсфельд.
– Но, сэр, мне бы хотелось делать более совершенные скафандры. У меня есть мысли насчет того, как их усовершенствовать.
– Хм, инженерная механика… а также многое другое, полагаю. Но в первую очередь – степень магистра техники… – Профессор Райсфельд нахмурился. – Помнится, ты говорил, что колледжи не приняли твоих документов. – Он побарабанил по столу. – Ну не глупо ли, господин секретарь? Парень сумел слетать в Магеллановы Облака, но не может попасть в вуз, который ему приглянулся!
– Э-э-э, профессор! Вы ломитесь в открытую дверь!
– В самом деле? Подождите-ка. – Профессор Райсфельд поднял телефонную трубку. – Сьюзи, соедините меня с ректором МТИ. Я знаю, что сегодня выходной… Мне плевать, в Бомбее он или в постели… Вот так-то лучше.
Он положил трубку.
– Сьюзи работает у нас пять лет, а до этого сидела на коммутаторе института. Она найдет ректора.
Я был смущен и обрадован. Поступить в Массачусетский технологический – любой бы ухватился за такой шанс! Но ведь это удовольствие не из дешевых. Я попытался объяснить, что у меня нет денег.
– Этот год поработаю и к следующему лету накоплю…
Зазвонил телефон.
– Райсфельд слушает. Привет, Оппи![33] Помнится, на встрече группы ты вырвал у меня обещание позвонить, если Брука замучает тик. Держись за стул, я засекал время – двадцать одно подергивание в минуту. Это рекорд… Полегче; никого ты не пришлешь, пока я не получу свой фунт мяса[34]. Вздумаешь читать лекцию об академических свободах и праве на информацию – я положу трубку и позвоню в Беркли… Впрочем, думаю, и ты мне не откажешь… Немного, всего лишь четырехлетний курс, с полной оплатой обучения и проживания… Не кричи на меня; у тебя есть дискреционный фонд… Ну или подправь там что-нибудь в своей бухгалтерии. Ты ведь уже совершеннолетний, арифметику знаешь… Нет, никаких намеков. Либо ты берешь кота в мешке, либо твоя радиационная лаборатория останется на бобах. Я что, сказал «радиационная лаборатория»? Я имел в виду весь физический отдел… Ты же всегда можешь сбежать в Южную Америку, так что не заставляй давить… Что? От афериста слышу. Записывай…
Профессор Райсфельд обернулся ко мне:
– Ты подавал документы в МТИ?
– Да, сэр, но…
– Он в списках абитуриентов. Клиффорд Рассел. Пошлешь вызов ему на дом, а начальник вашей команды пусть привезет мне копию… Да, пусть это будет большая команда, а во главе поставь кого-нибудь из матфизиков, например Фарли; у него есть воображение… О-о-о, ничего более важного не происходило с тех времен, когда яблоко стукнуло сэра Исаака… Да, я шантажист, а ты протиратель штанов и демагог. Когда вернешься в научную жизнь? Привет Бьюле. Пока. – Он положил трубку. – Все в порядке. Кип, единственное, что меня смущает: зачем я понадобился этим самым черверотым монстрам?
Я не знал, что ему ответить. Только вчера он рассказывал мне, что обобщает непонятные наблюдения, неожиданные помехи на космических трассах – все, что выходит за рамки обыденного. У такого человека наверняка есть что сказать – и к нему наверняка прислушиваются. Если у него и имеется какая-нибудь слабость, так это скромность. Чего, кстати, не унаследовала Чибис. Сообщи я, что космические захватчики занервничали из-за его любознательности, он бы только фыркнул. Так что я ответил:
– Об этом мне никто не говорил, сэр. Видимо, пираты сочли вас достаточно важной персоной, чтобы захватить.
Мистер Ван Дювендюк поднялся:
– Курт, я не буду тратить время, выслушивая чепуху. Рассел, я рад, что вопрос с вашим обучением решен. Если понадоблюсь, позвоните.
Когда он ушел, я попытался поблагодарить профессора Райсфельда.
– Я хотел учиться на собственные деньги, сэр. Я бы заработал до начала семестра.
– Меньше чем за три недели? Ну-ну.
– Я имел в виду, за остаток этого года и…
– Потерять целый год? Ну нет.
– Но я уже… – Я взглянул на зеленую листву за окном. – Профессор… которое сегодня число?
– День труда, разумеется.
«…к тем пространственно-временным параметрам, откуда они были изъяты…»
Профессор Райсфельд опрыскал меня водой.
– Пришел в себя?
– На-наверное. Мы же провели там несколько недель!
– Кип, ты слишком много пережил, чтобы теперь сломаться из-за ерунды. Можешь спросить наших заоблачных близнецов, – он махнул в сторону Джиоми и Брука, – но ты ничего не поймешь. По крайней мере я не понял. Почему бы просто не принять, что прыжки на сто шестьдесят семь тысяч световых лет оставляют место для люфта, вроде поправки на ветер, пусть крошечного, на волосок? Тем более что метод вообще некорректно использует пространство-время.
В дверях миссис Райсфельд расцеловала меня, Чибис прослезилась и заставила Мадам Помпадур попрощаться с Оскаром, который расположился на заднем сиденье. Профессор увозил меня в аэропорт.
По дороге он обронил:
– Ты нравишься Чибис.
– Ну, я надеюсь.
– А она тебе? Я не слишком нескромен?
– Нравится ли мне Чибис? Спрашиваете! Да она раза четыре или пять спасла мне жизнь! От нее, конечно, свихнуться можно, но она храбрая, верная, умная, а уж смелости у нее… В общем, характер что надо.
– Тебе и самому парочка медалей за спасение жизни полагается.
Я поразмыслил над словами профессора.
– Кажется, я чудом не провалил все, за что брался. Но мне помогали – и вдобавок здорово везло.
Я содрогнулся при мысли, что исключительно благодаря везению из меня не сварили суп.
– Везение или нет – это вопрос, – ответил Райсфельд. – По-твоему, удивительное везение – что ты попал на частоту, на которой моя дочь передавала сигнал о помощи. Но случайностью это не было.
– Не понял, сэр.
– Почему ты оказался на той частоте? Потому что был в скафандре. Почему ты был в скафандре? Потому что стремился в космос. Услышав сигнал с космического корабля, ты ответил. Если это везение, то беттеру везет каждый раз, когда он попадает по мячу. Кип, везение приходит после тщательной подготовки; невезение – результат расхлябанности. Тебе удалось убедить суд, более древний, чем человечество, что ты и твой народ заслуживают пощады. И это просто случайность?
– Ну… на самом деле я очень разозлился и чуть не испортил все. Надоело, что меня не принимают всерьез.
– Историю человечества творят как раз те люди, которым надоело, что их не принимают всерьез. – Он нахмурился. – Я рад, что тебе нравится Чибис. Она тянет лет на двадцать по уму и лет на шесть по эмоциям. И мало с кем находит общий язык. Рад, что она нашла друга, который умнее ее.
У меня челюсть отвалилась.
– Профессор, Чибис гораздо умнее! Она меня то и дело выставляет дураком.
– Со мной она это делает уже много лет, а я не так уж и глуп. Не следует недооценивать себя, Кип.
– Но это правда.
– Вот как? Мы знаем величайшего специалиста в области математической психологии, который всегда сам распоряжался своей жизнью, вплоть до того, что по собственному желанию ушел в отставку – а это очень сложно, когда на тебя такой спрос. Этот человек женился на своей лучшей ученице. Сомневаюсь, что их сын глупее моего ребенка.
До меня не сразу дошло, что речь обо мне. Я не знал, что ответить. Кто из детей действительно знает своих родителей?
Он продолжал:
– Чибис – сущее наказание, даже для меня. Вот и аэропорт. Когда начнешь учиться, навещай нас. И на День благодарения приезжай; ведь на Рождество ты, конечно, отправишься домой.
– Спасибо, сэр. Я приеду.
– Договорились.
– Да, насчет Чибис – если появятся педагогические трудности, у вас есть маяк. Мамми сумеет ее укротить.
– Мм… Это мысль.
– У Чибис ни разу не получилось ее переспорить. Да, чуть не забыл. Кому можно рассказывать? Не о Чибис. Обо всем.
– Разве не понятно?
– Сэр?
– Да говори что хочешь и кому хочешь. Язык не сотрешь, не беспокойся. Тебе почти никто не поверит.
Домой я полетел реактивным самолетом – это очень быстрый транспорт. Профессор Райсфельд всучил мне десять долларов, когда узнал, что у меня с собой только доллар и шестьдесят центов, так что на автобусной станции я постригся и купил два билета до Сентервилла, чтобы не засовывать Оскара в багажный отсек; там он мог пострадать. Самый большой плюс стипендии в том, что теперь не нужно продавать Оскара. Да я и так бы не продал.
Сентервилл выглядел прелестно – от вязов над головой до выбоин под ногами. Водитель остановился возле дома – из-за Оскара; его неудобно нести. Я прошел в сарай, повесил скафандр, сказал, что еще наведаюсь, и направился к черному ходу в дом.
Мамы не было; папа сидел в кабинете. Он поднял голову от книги:
– Привет, Кип.
– Привет, пап.
– Как съездил?
– Да ты знаешь, я не был на озере…
– Знаю. Звонил доктор Райсфельд, рассказал все подробно.
– А… В общем, удалась поездка…
Я заметил, что он держит том «Британики», раскрытый на статье о Магеллановых Облаках.
Папа поймал мой взгляд.
– Я их никогда не видел, – с сожалением произнес он. – Возможность была, но по горло дел… а единственная свободная ночь выдалась пасмурной.
– Когда это, папа?
– Еще до твоего рождения, в Южной Америке.
– Я и не знал, что ты там побывал.
– Одно правительственное задание… в общем, работа «плаща и кинжала». О таком не распространяются. Они красивые?
– Ну, не очень. – Я взял другой том, открыл на статье «Туманности» и нашел Большую туманность Андромеды. – Вот она действительно красива. Так и мы выглядим.
Папа вздохнул:
– Неплохо, должно быть, выглядим.
– Да. Я тебе все потом расскажу. У меня и пленка есть.
– Не спеши. Ты проделал долгий путь. Триста тридцать три тысячи световых лет, верно?
– Да нет, вдвое меньше.
– Я имел в виду – туда и обратно.
– А-а-а… Но обратно мы летели другим путем.
– То есть?
– Не знаю, как объяснить, но для этих кораблей кратчайшим путем назад является длинный кружной. Летишь прямо и снова оказываешься в исходной точке. То есть не совсем прямо, из-за кривизны пространства, – но настолько прямо, насколько возможно. Так что все возвращается к нулю.
– Большой космический круг?
– Ну да. Круговой путь по прямой линии.
– Мм… – Он задумчиво нахмурился. – Кип, а каково расстояние по окружности Вселенной? Предел красного смещения?
Я затруднился.
– Пап, я спрашивал, но не понял ответа. – (Мамми сказала: «При чем здесь расстояние, когда там нет ничего?») – Это не расстояние, а скорее состояние. Я ведь не летал; я просто оказывался. Ты не проходишь сквозь, а скользишь по краю.
– Мне следовало бы помнить, что математический вопрос не задают словами, – упрекнул себя отец.
Я уже хотел сослаться на доктора Брука, когда вошла мама и проворковала:
– Привет, мои дорогие!
На долю секунды мне показалось, что это Мамми.
Она расцеловала нас.
– Я так рада, что ты дома, милый.
– Э-э-э… – Я взглянул на папу.
– Она знает.
– Да, – ласково подтвердила мама. – Куда бы ни отправился мой сын, главное, чтобы он благополучно вернулся домой. Я уже поняла, что ты сможешь побывать везде, где захочешь. – Она погладила меня по щеке. – А я всегда буду гордиться тобой. Я сходила на угол за отбивными.
Назавтра был вторник, и я спозаранку пошел на работу. Как и ожидал, увидел стойку с газировкой в жутком беспорядке. Я надел белый пиджак и приступил к уборке. Мистер Чартон разговаривал по телефону; наконец он положил трубку и подошел ко мне.
– Хорошо съездил, Кип?
– Отлично, мистер Чартон.
– Кип, я хочу тебе кое-что сказать. Ты все еще мечтаешь попасть на Луну?
Я опешил. Потом сообразил, что он ничего не знает. Что ж, я ведь не успел как следует рассмотреть Луну, поэтому не отказался бы побывать там. Впрочем, теперь можно не торопиться.
– Да, сэр. Но сначала окончу университет.
– Я это и имел в виду. Знаешь, у меня нет детей. Если тебе нужны деньги, скажи.
Раньше он намекал на фармацевтическую школу, только не делал таких предложений. И только вчера вечером папа проговорился, что оформил страховку на образование еще в день моего рождения, но ничего мне не говорил – выжидал, когда я встану на собственные ноги.
– О-о-о, мистер Чартон, это ужасно любезно с вашей стороны!
– Мне нравится твое стремление к знаниям.
– Вообще-то, у меня уже все улажено, сэр. Но когда-нибудь может понадобиться заем.
– Или не заем. Скажи, если понадобится.
Мистер Чартон отошел. Было видно, что он расстроен.
Я работал в теплом полумраке, иногда трогая карман, где лежала «счастливка». Вчера вечером я дал маме и папе приложить ее ко лбу. Мама заплакала. Папа торжественно изрек: «Я начинаю понимать, Кип». Надо будет как-нибудь подсунуть «счастливку» мистеру Чартону.
Я начистил краны до блеска и проверил кондиционер. Все в порядке.
Около полудня ввалился Туз Квиггл, плюхнулся на стул.
– Привет, космический пират! Что слышно от властелинов Галактики? Гы! Гы! Гы!
Как бы он отреагировал, ответь я честно? Я дотронулся до «счастливки» и произнес:
– Что закажешь, Туз?
– Как обычно, и взбей получше!
– Шоколадный солодовый?
– Сам знаешь. Что ты такой снулый, кадет? Проснись и погляди на мир вокруг тебя.
– Как скажешь, Туз.
Не стоило обращать на него внимание; он жил в мирке узком, как пустота меж его ушей, и мелком, как свиная лохань. Вошли две девчонки; пока коктейль Туза крутился в миксере, я налил им кока-колы. Туз с улыбкой от уха до уха спросил у них:
– Дамы, вы знакомы с Капитаном Кометой?
Одна захихикала, а Тузу только того и надо.
– Я его агент. Захотите полюбоваться на подвиги – свяжитесь со мной. Капитан, я все думаю насчет рекламы, которую мы запустим.
– Что за реклама?
– Послушай, что я тебе скажу. «Есть скафандр – готов путешествовать!» – этого мало. Чтобы твой клоунский балахон принес денежки, надо поднапрячься. Так что мы добавим: «Истребляю пучеглазых монстров! Профессия – спаситель мира! Цена договорная!» Годится?
Я покачал головой:
– Нет, Туз.
– Чего это ты? Ни фига не понимаешь в бизнесе?
– Рассмотрим факты. Я не беру денег за спасение мира и не делаю этого под заказ. Это происходит само собой. И вряд ли я стал бы спасать мир, в котором живешь ты.
Обе девчонки заржали, а Квиггл нахмурился:
– Умный, да? А может, не слышал, что покупатель всегда прав?
– Всегда?
– Конечно. Заруби это на носу. И давай сюда коктейль!
– Хорошо, Туз.
Я поднял стакан. Он швырнул мне тридцать пять центов. Я отодвинул их обратно.
– Это за счет заведения.
И плеснул коктейль ему в лицо.
Примечания
1
Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя! (лат.)
(обратно)2
Цитата из стихотворения Р. Киплинга «Мировая с Медведем».
(обратно)3
Томас Р. Мальтус (1766–1834) – английский экономист, основоположник мальтузианства.
(обратно)4
Элиш Грейвз Отис (1811–1861) – американский изобретатель, первым в мире запатентовавший пассажирский лифт.
(обратно)5
Твидлдам – персонаж английского детского стишка (в русском переводе Д. Орловского – Труляля). Белый Рыцарь – персонаж повести Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».
(обратно)6
Джон Бенбоу (1653–1702) – знаменитый английский адмирал.
(обратно)7
И ты… (лат.) – начало фразы, обращенной Гаем Юлием Цезарем к своему убийце Бруту: «И ты, Брут?»
(обратно)8
Отсылка к классической басне француза Жана де Лафонтена «Царь Чурбан и Журавль».
(обратно)9
Пекос – река в США, приток Рио-Гранде, проходит по территории штатов Нью-Мексико и Техас. Выражение означает места, где действует право сильного, идет из времен освоения Дикого Запада.
(обратно)10
Лондонский адрес резиденции премьер-министра Великобритании.
(обратно)11
Персонажи английского детского стишка, коты-забияки; есть русский перевод С. Маршака.
(обратно)12
«Маленький хромой принц» («The Little Lame Prince») – повесть американской детской писательницы Дины Марии Мьюлок Крэйк, впервые опубликованная в 1875 г.
(обратно)13
То есть приблизительно двадцать градусов по Цельсию.
(обратно)14
Механический человек по имени Оскар – герой комиксов, публиковавшихся в США в начале 1940-х гг.
(обратно)15
Герой комиксов, популярных в начале 1950-х.
(обратно)16
У. Шекспир. Макбет (перевод А. Радловой).
(обратно)17
Э. Юнг. Ночные мысли (перевод Д. Смирнова-Садовского).
(обратно)18
М. Сервантес. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (перевод Н. Любимова).
(обратно)19
Барсумом называется Марс в марсианской эпопее Эдгара Райса Берроуза.
(обратно)20
Счастлив тебя видеть! (лат.)
(обратно)21
Подразумевается сцена из романа Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Элиза бежит по льдинам во время ледохода, спасаясь от погони.
(обратно)22
Перевод Ю. Корнеева.
(обратно)23
Международный сигнал бедствия в радиотелефонной связи.
(обратно)24
А. Теннисон. Сэр Галахад (перевод С. Лихачевой).
(обратно)25
Намек на то обстоятельство, что в английском языке непечатные слова, как правило, являются односложными.
(обратно)26
До свидания, друг! (исп.)
(обратно)27
Рассказ Эдгара Аллана По.
(обратно)28
Актрису звали Элеонора Дузе.
(обратно)29
Символ одного из самых престижных студенческих братств.
(обратно)30
Персонаж книги английского священника, академика и писателя Эдвина Э. Эббота «Флатландия, или Роман многих измерений» (1884).
(обратно)31
Иоанн, 13: 27.
(обратно)32
У. Шекспир. Буря (перевод М. Донского).
(обратно)33
По-видимому, намек на Роберта Оппенгеймера (1904–1967), «отца атомной бомбы».
(обратно)34
В комедии У. Шекспира «Венецианский купец» ростовщик Шейлок требует, чтобы ему выдали предложенный в заклад «фунт мяса с живого тела», но не получает, поскольку мясо обещано, а кровь – нет и нельзя извлечь из живого тела мясо, не пролив крови.
(обратно)
Комментарии к книге «Туннель в небе. Есть скафандр – готов путешествовать», Роберт Хайнлайн
Всего 0 комментариев