«Эстафета»

Михаил Шаламов ЭСТАФЕТА

Ковалю было странно, что он все-таки выжил и даже не потерял сознания. Он выбрался из груды тюков и заскрежетал зубами от боли в боку. Сморщившись, он задрал куртку и осторожно потрогал свисающий лоскут кожи. Рана была страшноватая — он зацепился об угол стеллажной полки. Но от этого не умирают. Пошатываясь, Стас подошел к двери. Он очень боялся, что переборку заклинило. Тогда без посторонней помощи ему отсюда не выбраться. А если с Юханом что-нибудь случилось… Очень «весело» остаться вечным пленником продуктового склада!

Дверь сработала, открыв выход в коридор, залитый спокойным желтоватым светом. Похоже, катастрофа оказалась не такой уж и страшной, раз энергосистема корабля выдюжила. Но все-таки, тряхнуло здорово.

Коваль свернул к жилым каютам. Как там Юхан? У двери каюты штурмана он остановился, много раз безрезультатно нажимал на клавишу замка, ругался и пинал неподатливый рифленый пластик. За переборкой было тихо. Придется идти в рубку за бластером. Стас похлопал себя по нагрудному карману, проверяя, на месте ли фигурная пластинка ключа от оружейного рундука.

Дверь рубки открылась перед ним неохотно. Но все-таки открылась. С одного взгляда было понятно все, что здесь произошло в момент катастрофы. В приборной панели подпространственного передатчика застрял, брошенный сюда мощным толчком, оплавленный корпус робота сопровождения. Робота звали Гастоном. У него был покладистый, но чуть нудноватый характер. Теперь Гастон был просто кучей металлопластового лома, сплавленного в единый монолит с тем, что совсем еще недавно было сложнейшим на корабле и незаменимым прибором. А чуть поодаль, головой в угол, ничком лежал Юхан. Из-под его безвольно распластанного тела растекалось по полу красное пятно.

Коваль перевернул товарища на спину. Жив! Дышит, родимый!

Робот-тележка для внутрикорабельных перевозок появился по первому зову. Стас погрузил на платформу обмякшее тело и погнал тележку к медицинскому отсеку. Робот легко скользил над палубой. Силовое поле мягко держало его в воздухе. «Не растрясет парня, — подумал Коваль, но все-таки ускорил шаги и положил ладонь Юхану под голову. — Только бы успеть!»

Вот бесшумно распахнулась дверь медотсека. Стас остался снаружи. Через минуту безжалостные кибер-медики выгнали оттуда и тележку. Вместе с роботом вырвалось прозрачное, но не менее от этого вонючее, облачко дезинфицирующего амикрозола.

Стас смотрел через прозрачный пластик, как клешнястые манипуляторы укладывали на стол голое, пятнистое от кровоподтеков тело штурмана. Потом иллюминатор затуманился, отрезав от Коваля белоснежный мир реаниматорской.

Он вернулся в рубку и, стараясь не оглядываться на то, что осталось от Гастона и подпространственного передатчика, сел перед пультом. Несколько минут Стас тупо смотрел в молочную глубину экрана, потом машинально нажал клавишу, и в рубку вплеснулся аквамариновый бетианский океан. Он навалился на Коваля всеми своими бесконечными отмелями, ослепил его сверканием чешуи бесчисленных стай летучей морской мелочи, оглушил гортанными воплями тугов-поморников. Белокрылые охотники камнем падали в самое сердце рыбьих стай и взлетали ввысь с добычей в щупальцах. Вот ты какая, Бета!

Имя этой планеты не отличалось оригинальностью. Альфа, Бета, Гамма и так далее — обычно называли астронавты неколонизированные планеты освоенных звездных систем. У этой звезды их было три: Альфа, Бета и Лавиния, но которой нашла себе пристанище группа Ивана Никонова. Именно туда, на Лавинию, и держал курс грузовик «Камертон» с трюмами, полными машин, запчастей и шахтного оборудования. На Лавинии сейчас шли интенсивные разработки природных месторождений, и группа Никонова считала дни до прилета «Камертона». А тот, то ли по вине покойного ныне компьютера, то ли просто по зловредному стечению обстоятельств, вместо того чтобы продолжать путь туда, где его ждали колонисты, валялся теперь на отмели теплого бетианского океана, под бешеным здешним солнцем.

«Не надо отчаиваться, мастер! — говорил себе Стас. — Экипаж жив, а это главное. Груз цел. У группы Никонова есть планетолет. Нас спасут. Надо только добраться до маяка. Ты же знаешь, мастер, на Бете есть маяк. И на Альфе есть маяк. И в поясе астероидов есть маяки группы Никонова. А мы, мастер, с тобой не лыком шиты. Мы дойдем, мастер! Землю будем грызть, а дойдем!»

— Я выхожу послезавтра, Ю! Штурман приподнялся на локте:

— Ты сдурел, да? — спросил он тихо и снова опустил голову на подушку. Ты же не дойдешь один! Вот подожди, я встану… Я скоро встану, Стас… Исправим рацию… Ведь можно же ее проклятую исправить!

— Нельзя, Юхан, ее исправить! Накрылась наша рация. И ждать нельзя, пока ты поднимешься. С сотрясением мозга не шутят. Пойду. Люди ждут. А ты, штурман, поправляйся. Киберы не дадут тебя в обиду.

Коваль встал. Он увидел, что светлые глаза Юхана посерели.

— Тебе не дойти одному, Стас!

— Ты же знаешь, Гастона больше нет. Я вошью себе матрицу и дойду.

— Нет, ты не сделаешь этого!

— Сделаю, — криво улыбнулся Коваль и кивнул больничному киберу, чтобы он сделал Юхану укол снотворного. А пока штурман отбивался от нежно обвивших его пластмассовых лап, добавил: — Так надо, Ю! До маяка почти полтысячи километров по джунглям. Без матрицы мне не дойти. Ты же знаешь, что за планета эта Бета!

Про Бету им обоим было известно многое. Расположенная к светилу ближе, чем холодная Лавиния, полная молодой бурлящей жизни, Бета привлекла поселенцев своей безмятежной и безжалостной красотой и с такой же равнодушной безжалостностью выжила их через три года с насиженных мест на суровую, но безобидную Лавинию. Даже то, что вопреки правилам этой планете не было присвоено имя и она осталась в документах стандартной безликой «Бетой», виделся землянам перст судьбы.

Стасу вспомнились строки из последнего письма геолога Шубникова, опубликованного тогда в «Вестнике планеты»:

«…Я все думаю, Катенька, была ли в более чем вековой истории покорения звезд другая такая планета, столь жадная до жизни и настолько к ней равнодушная, как эта? Пожалуй, была. Только не ищи ее в справочниках. Эту планету придумали в конце двадцатого века. Читай классику, Катенька! В книге все иное, и все такое же, как на Бете. Только, в отличие от той планеты, Бета нам еще не по зубам…»

В свое время эти строки вызвали на Земле повальное увлечение старой фантастикой трех прошедших веков, в которой искали ответ на вопросы, вставшие тогда перед группой Никонова. Но решение оказалось самым неутешительным — эвакуация.

Коваль изучал по фотокарте свою будущую трассу, когда зуммер радиофона на запястье доложил о готовности кибер-медиков к операции. Значит, малый корабельный компьютер уже выморожен из ледопласта и его «чтец-приставка» смонтирована.

Стас вошел в медицинский отсек, стоически перенес все дезинфекционные издевательства и лег на операционный стол с уродливым клобуком «чтеца» на голове.

— Один, два, три… — мысленно вел он отсчет секундам. При счете «десять» в ноздри ударила упругая струя дурманящего карамельной сладостью газа, и вязкая тьма заполнила мозг.

Туго натянутая кожа между ключицами, где была вживлена трансферматрица, глухо саднила. Хотелось прикоснуться к пластырю. Стас усилием воли удержал свою уже поднявшуюся к шее руку. Мудрая штука эти биопластики! Еще четверть века назад вживление электродов и матрицы заняло бы больше недели. А теперь… Теперь хода назад нет. Прощай, Юхан. Когда я уйду — тебя разбудят автоматы. И не вздумай жалеть меня, Ю!

Это смешно даже представить: одолеть в одиночку полтысячи километров на слабосильном роботе-тележке, каких используют только для мелких внутрикорабельных перевозок. Но, что поделаешь, если мощный десантный «сверчок» намертво заклинило в ангаре! Ведь ты же не подведешь, а, тележка?

Робот бесшумно тронулся с места и, тяжеловато вспорхнув, спланировал из открытого люка на сверкающую водную гладь. За краткое мгновение полета Стас снова успел удивиться красоте моря и неба, разделенных лишь тонкой чертой горизонта. Но вот уже под ногами, взбаламученная силовым полем робота, вскипела вода. Стас кинул взгляд на карту трассы. До берега — шестьдесят километров по мелководью бетианского океана. К полудню одолеем!

Тележка шла над водами в приличном для такой тихони темпе. «Если так пойдет и дальше — успею к берегу и до одиннадцати, — подумал Коваль. — Хотя, впрочем, какая разница — часом раньше или часом позже, если впереди многодневный маршрут! Здесь-то, над водой, можно чувствовать себя в относительной безопасности. Но вот, когда начнутся джунгли…»

— Мастер, впереди опасность, — скрипуче выдавил из себя фразу робот.

— Коваль уставился вперед. Что за опасность? Откуда ее ждать? Из воды? С неба? И горизонт, и акватория тихи и безоблачны. На небе — ни пятнышка, на воде даже ряби нет. И все-таки — угроза-Стас вдруг пожалел, что вот так, безоглядно, доверил свою жизнь туповатому киберу, как прежде безопасность корабля — компьютеру. Правильно ругали его однажды в Совете Командиров за то, что он людям доверяет меньше, чем роботам. И действительно. Стас любил киберов за безоговорочное и четкое подчинение, за строгую логику машинного интеллекта. Именно поэтому, наверное, ему было трудно с людьми.

Наконец, угрозу заметил и Стас. Она таилась между небом и водой. В теплом воздухе дрожали тончайшие нити, вертикальные и почти прозрачные. Если бы солнечный зайчик не сорвался с одной из них и не упал на лицо Коваля, зверь остался бы не замеченным. Медлить было нельзя. Коваль вскинул один из двух взятых в дорогу бластеров и полоснул по занавеси нитей. Энергетический разряд мгновенно расплавил их, спек в бесформенный ком и бросил в море. Вода мощно закипела, и Стас, оглянувшись, долго еще мог видеть, как корчится всплывшее на поверхность, длинное рыхлое тело.

Астронавт нагнулся и подобрал с платформы короткий, оплавленный на конце волос. Волос-щупальце был усеян длинными полыми шипами. Коваль попытался его разорвать, но с таким же успехом можно было пробовать на разрыв стальную проволоку.

До полудня бластер пришлось применять еще трижды. Потом море кончилось, и Стас оказался в самом сердце мангровых зарослей. Тележка с трудом топтала упругие стебли растений, а из-под корней ее обстреливали обкатанной галькой пухлые, как надувные матрасы, тритоны-канониры. Один, довольно большой, камень серьезно повредил фотоэлемент робота.

Потом кончились и мангры. Теперь, над землей, нужно было вести себя вдвое осмотрительнее.

Тележка быстро пересекла узкую полоску пылевого пляжа и, подмяв под себя первые пучки бетианской травы, поплыла по обширной луговине, кое-где подернутой паутиной хорошо протоптанных звериных тропок. Самих зверей пока видно не было. Но вот появились и они. Как ни странно, это оказалось семейство реликтовых ходоков, фото которых в свое время так поразило Коваля, тогда еще зеленого самоуверенного гардемарина.

Ходоки, не обращая внимания на тележку, чинно шли по своей тропинке, топоча аккуратными желтыми лапоточками. У заднего, самого маленького, развязалась и тащилась по земле пушистая онуча. Он так потешно спотыкался, подпрыгивал и оглядывался на преследователей смышлеными глазенками на стебельках, что Стас не смог сдержать хохота. И зря. Ходок разобиделся, надулся, поднатужился и пустил прямо в лицо астронавту из-под полы армячишки струю едкой вонючей жидкости. Коваль успел увернуться, но несколько капель все-таки, попало на кожу и обожгли до волдырей.

— Спасибо за урок! — сказал Стас вслед такой безобидной на вид зверюшке. — Впредь будем осторожнее! Предосторожность оказалась не лишней. На опушке близких уже джунглей маячила пара гигантских богомолов. Жуткие, высотой с трехэтажный дом, зверюги несколько лет назад доставили поселенцам немало хлопот. Стас приказал тележке остановиться и стал наблюдать за богомолами. Один из них, побольше, стоял раскорякой и урчал от удовольствия. Другой длиннющими шипастыми лапами пытался достать из кроны дерева огромного щетинистого батодора, который огрызался и швырял во врага клейкие комья паутины. Наконец, богомол зацепил жертву за ногу, и чудовищная парочка приступила к трапезе. Коваль поспешил ретироваться.

После двухчасовой езды вдоль опушки, над кучей золы, бывшей только что хищным деревом, Стас был вынужден признать себя побежденным в этом раунде: бесполезно искать просеку в этом месиве растительной плоти. Значит, пришла пора расставаться с тележкой.

Коваль сел, свесив ноги в траву, поддернул за голенища высокие сапоги и спрыгнул на грунт. Из-под ног его с писком шарахнулась потревоженная мелюзга.

— Поворачивай домой, тележка! — грустно сказал он роботу. — Передай Юхану привет!

Тот молча повернулся и покатил по своим следам назад, вдоль опушки. А когда робот скрылся из виду, Стас, как всегда слишком поздно, сообразил, что Юхану больно будет видеть тележку пустой. Но изменить ничего уже было нельзя.

И еще одно понял Стас: он остался в одиночестве. Пытаясь насвистывать мотивчик беззаботной песенки, с бластером в одной руке и с мачете в другой, он боком втиснулся в заросли.

Зорро уже полдня шел по пятам за двуногим. Непривычный запах этого зверя будил в Зорро два чувства: любопытство и желание сожрать. Он был могучим зверем и мог себе позволить жрать только то, что сожрать хотелось. А двуногий был именно тем, что ему хотелось сожрать.

Зорро умел долго и методично выслеживать добычу, мог часами подкарауливать в зарослях, но сегодня любопытство брало над ним верх, и ему хотелось сначала просто понаблюдать за повадками двуногого, а сожрать его потом, когда проголодается по-настоящему.

Зорро просто обалдел от восторга, когда двуногий подпалил муравьиную кучу. Он еле дождался, пока двуногий уйдет, чтобы закидать пламя влажными, истекающими соком, ветками, и, подвывая от предвкушения, начал выкатывать из угольев крупных жареных муравьев.

У зверя даже мелькнула мысль не жрать двуногого, а бродить за ним, подъедая жаркое из обугленных муравейников. Печеных муравьев Зорро обожал. А двуногий, видимо, нет. Ведь он не съел ни одного, только поджарил их для Зорро. А ведь неплохо бы… Не надо искать остроребрые камни, не надо стучать ими друг о друга у подножия муравейника, не надо раздувать огонь, искры которого так и 'норовят куснуть тебя в глаз. Надо только красться следом за двуногим и жрать то, что он приготовит.

Но не делать этого у Зорро было три причины. Во-первых, двуногий сильный зверь. Если бы ему немножечко ума, он давно бы уже поджарил своего преследователя со всеми потрохами. А ведь ум и опыт — дело наживное, значит, рисковать не стоит. Во-вторых, Зорро все-таки очень хотелось сожрать двуногого, а он не привык себе ни в чем отказывать. И, в-третьих, двуногий все равно шел к логову аяллы, а Зорро не намерен был уступать ей свою добычу. Аялла была уже близко, и тем более следовало торопиться.

Коваль вогнал мачете в трухлявый ствол поваленного дерева и тяжело опустился рядом. Потом, не выпуская из левой руки бластер, достал из сумки фляжку. Утолив жажду, он вытряхнул остатки воды на ладонь и протер съеденное мошкой лицо.

«Покажись я в таком виде в приличном обществе — ни одна собака меня не узнала бы», — устало подумал он, чувствуя под пальцами вздувшуюся бугристую кожу. Закурил. Но смесь табачного дыма с гнилыми ароматами джунглей показалась астронавту отвратительной, и он выплюнул сигарету.

Сумка была уже на плече, а мачете в руках, когда бесшумная желтая тень, выросшая за спиной, обхватила Коваля поперек груди мощной лапой. Стас увидел, как из-под шерсти выскользнули и легли ему на сердце тусклые клинки когтей. Он вскрикнул и ткнул мачете себе за спину. Лезвие уперлось во что-то твердое и, лязгнув, сломалось. В ту же секунду Стас почувствовал, что когти мягко вошли ему между ребер. Джунгли рухнули ему на голову.

Очнулся он от боли. Нестерпимо саднило между ключицами. Захотелось потрогать. Стас поднялся на ноги, тяжело и трудно. Потянулся рукой. Но в поле зрения попала знакомая жуткая лапа. Коваль попробовал оттолкнуть ее, и другая такая же желтая когтистая лапа вошла в поле зрения слева. Потом он увидел под ногами собственный растерзанный труп и понял, что неизбежное свершилось.

Астронавт опустился на четвереньки, и, волоча за ремень бластер, хозяин бетианских джунглей Зорро пошел в чащобу, в сторону, которую показывала стрелка компаса.

Так начался второй этап жестокой эстафеты.

Зорро был упрямым зверем. Ковалю было с ним нелегко. Зорро хотелось то залезть на дерево, чтобы вволю поохотиться на ликуров, то обсосать ягодный куст, то выудить из речки волосатую змею. Однажды зверь учуял в буреломе след самки, и Ковалю стоило огромных трудов удержать его на трассе.

Особенно плохо было, когда Стас засыпал или терял сознание. Тогда разум зверя брал власть над телом в свои руки, и Зорро куролесил в свое удовольствие. И все-таки астронавт неожиданно для себя стал уважать его за силу, бесшабашность и молодецкую удаль, с которой тот этаким былинным Васькой Буслаевым шел по джунглям.

Коваль удивился тому, с какой легкостью Зорро выучился обращаться с бластером и с каким мастерством сразил однажды на поляне крупного травоядного, так срегулировав мощность заряда, чтобы не сжечь, а только заживо поджарить тушу. Это было тем более удивительно, что астронавт в эти его действия не вмешивался. Похоже было, что Зорро — если и не разумное, то, во всяком случае, — полуразумное существо.

Бластер мог бы послужить прекрасным испытанием на разумность, если бы Зорро следующим утром не утопил его при форсировании глубокой медленной реки.

Из зарослей метнулось пятнистое тело, сотканное, казалось, только из острых клыков и прыжка. Зорро сшиб его лапой, и зверь покатился по траве, мешая шипение с бульканьем вырывавшейся из разорванной глотки крови. Зорро ушел, не оглядываясь, лишь объяснив мысленно Стасу: «Аялла. Не едят». Коваль понимающе кивнул лобастой головой зверя. Они уже привыкли и не чуждались общества друг друга. Шкиперу определенно повезло, что именно этот зверь настиг его первым. Но, к сожалению, оказалось, что и на Зорро бывает проруха.

Это случилось в предгорьях. Они шли все выше и выше по склону, поросшему частым кустарником. Зорро томился от палящего солнца. Зверю раньше не приходилось выходить из джунглей под прямые лучи светила, и теперь он чувствовал, что густая шерсть не спасает его от перегрева… Именно поэтому с такой радостью кинулся он в пронзительно-холодный горный ручей. Потом, освеженный его ледяными струями, закусив счастливо подвернувшейся водяной змеей, Зорро разнежился на берегу. Дремота сморила Зорро. А Коваль… Коваль проворонил приближение опасности.

Когда зверь открыл глаза, эта гадость была уже рядом. Мохнатое тело, размером со средний арбуз, напоминало то ли печной горшок, то ли окарикатуренную мортиру, подползающую к Зорро на шести вывороченных коротких лапах. Дюжина мелких глазок вокруг зияющего жерла недобро горела синим.

Зорро с удивлением и любопытством уставился на пришельца. Коваль понял, что пути этих бетианских созданий ни разу не пересекались. Втянув ноздрями пряный запах «мортиры», Зорро заурчал и шагнув к страшилищу. В нем снова проснулось желание сожрать. А Ковалю пришелец был инстинктивно неприятен. В нем чудился какой-то подвох. Но ни на окрики, ни на уговоры Зорро не реагировал.

«Мортира» вела себя нагло. Она бесстрашно таращилась на Зорро немигающими глазками и ждала чего-то.

Потом Коваль почувствовал сильный толчок в плечо. Брошенный на «мортиру» взгляд сразу же выявил виновника. Из широкого жерла валил вонючий пар.

Зорро разозлился, прыгнул на ловко увернувшегося обидчика, цапнув когтями только воздух, и покатился кубарем вниз по склону, ревя от обиды, досады и боли.

Час спустя в темном скальном убежище, он пытался зализывать свою рану. Это было небольшое рваное отверстие, как раз между костяными бляшками на плече. Из раны уже не сочилась больше кровь, но лапа сильно распухла и ворочалась с трудом.

Лизнув в очередной раз, Зорро почувствовал на языке вкус какого-то едкого вещества. Скосив глаза, зверь взглянул на рану. Оттуда медленно выползала коричневая пена. Зорро удивился, слизнул пену и взвыл от дикого жжения во рту. Шли минуты, а пена все валила и валила из раны. Коваль с ужасом увидел, что дырка все увеличивается. К вечеру в нее вполне мог бы войти человеческий кулак. Зорро больше не рычал и не метался. Он лежал под скалой и тихо стонал. Ни он, ни Коваль не заметили, откуда взялся знакомый зверь «мортира». Сперва он бродил поодаль, выжидая. Но по мере того как Зорро слабел, хищник начал сужать круги.

Коваль чувствовал себя как в тюрьме, внутри этого слабеющего тела. Переселиться в зверя — «мортиру» — значило бы надолго сойти с маршрута короткие кривые ножки его не были приспособлены для долгой ходьбы, а смертельных врагов у него, похоже, не было и ждать очередного «переселения разумов» пришлось бы долго.

Борясь со слабостью, Стас заставил Зорро подняться. Зверь, кряхтя, подчинился железной воле человека и двинулся вперед, ковыляя на трех ногах. Четвертая лапа болталась бесполезным придатком. В ней под толстой шкурой, не было уже ни мышц, ни костей, только переливалось, тяжело и лениво, что-то жидкое. Но и боли не было тоже. Только слабость.

Изредка оглядываясь, Стас видел, что «мортира» ковыляет следом, метрах в сорока за его спиной, как и раньше, не приближаясь. К счастью, идти пришлось не далеко. Среди выветренных, обсосанных ветрами, столбов-останцев Стас заметил один, необычной формы. Это была невысокая, в два человеческих роста, П-образная арка, а точнее — три ничем не соединенных друг с другом камня, причудливо выпиленных ветром. Подножие их окружали густые колючие кусты. О лучшем Коваль и не помышлял. Заросли с трех сторон загородят «мортире» дорогу.

Зорро, кряхтя, прополз под аркой и заворочался в кустах, устраиваясь поудобнее. Сквозь просветы в зарослях Стас увидел, как занервничала «мортира», зашустрила вокруг кустов, отыскивая лазейку. Потом она остановилась перед аркой, вглядываясь в проход, который промял своим телом Зорро.

Соблазняя хищника, Стас высунул за арку загубленную лапу. Она безжизненно легла поверх смятых веток. Из жерла «мортиры» закапала мутная слюна. Она сделала первый нерешительный шажок к добыче, потом другой — поувереннее… И тогда Коваль здоровой лапой обрушил на нее верхний базальтовый монолит.

Камень рухнул на монстра. Коваль увидел, как заскребли кремнистую почву, задергались торчащие из-под глыбы кривые ножки. Потом астронавт заметил, что один из столбов, потерявших привычную опору, начинает крениться на Зорро. Стас даже не попробовал отодвинуться. «Пусть так! Только бы не «мортира»… Должны же быть здесь хоть какие-то стервятники!» — успел подумать он, прежде чем тяжелый каменный столб опрокинулся ему на голову.

Стас очнулся и сразу понял, что сидит на втором, уцелевшем столбе. Внизу, полуприкрытая камнем, лежала бесформенная туша Зорро. На ней копошились две крылатые твари, отпихивая друг друга сизыми кожистыми крыльями и хрипло крича. Стервятники. Коваль разглядел их губастые упырьи рожи и членистые лапы с сильными клешнями, которыми они с легкостью резали толстую шкуру зверя. Астронавта передернуло от мысли, что он сейчас представляет собой точно такое же зрелище. Коваль расправил крылья и неуклюже взлетел. Уже в первые минуты он понял, что новое тело подчиняется ему полностью. От индивидуальности стервятника не осталось и следа. Сделав прощальный круг над последним пристанищем Зорро, Стас взял курс на восход солнца.

Стервятник был неважным летуном. Зато он мог подниматься над горами и долго планировать, экономя силы. «Сам себе я теперь дельтаплан», — невесело шутил в эти минуты Стас. Но вскоре он привык к новому телу и от всей души упивался полетом.

Уже на следующий день возникла проблема пищи. Конечно, Стас не раз видел на земле падаль, но надо ли говорить, что аппетита она в нем не возбуждала. А есть хотелось нестерпимо. Коваль попробовал охотиться, но для этого неуклюжее тело стервятника не было приспособлено. Каждый раз добыче удавалось скрыться.

И тогда Стас сплоховал. Он заметил в редкой кроне разлапистого дерева, среди лиловых цветов, несколько незнакомых еще ему не очень крупных тварей, спланировал на них, схватил… и понял, что оказался в ловушке.

Животные ворочались в липкой слизи на толстых ветках дерева, словно мухи в липучке, наматывая на прозрачные свои крылья толстые нити клейкого сока. Коваль попытался взлететь, но почувствовал мертвую хватку дерева. Огромным усилием воли Стас сумел побороть в себе инстинкты и не сопротивляться.

Если поразмыслить — его положение было не так уж и безнадежно. Его соседям, чьи веретенообразные тела и крылья были густо облеплены слизью, приходилось гораздо хуже. Слизь окутывала и душила их. У Коваля же в липучку попали только ноги и одно из крыльев. Решив пожертвовать крылом, он еще плотнее прижал его к коре дерева, с усилием вырвал из плена лапы и поставил их на кожистую перепонку. Потом рванулся, прыгнул вниз головой и повис на крыле в десятке метров над землей. Потом, сжав зубы от боли, резал клешней перепонку. Потом камнем упал вниз.

Он пробовал ползти, волоча за собой обломок крыла, но болели сломанные ребра, а к липким еще лапам приклеивались кучи всякого мусора. Поэтому он даже обрадовался, когда с высокого, похожего на сосну, дерева, к нему опустилось пушистое существо с ехидной лисьей мордочкой и осторожно стало приближаться к нему, скаля мелкие острые зубы.

Снова болело горло. Матрица была великовата для этого тела, и Ковалю пришлось долго привыкать, обживаться внутри этого существа. Но вот период адаптации позади.

То собирая в комок, то с силой распрямляя, Стас бросал свое сильное тренированное тело с дерева на дерево. Тело не знало усталости. Еще ни разу в этой жестокой эстафете он не шел к цели с такой скоростью. Таяли за спиной километры. Коваль замедлял бег только затем, чтобы схватить за крыло какую-нибудь птицу, наскоро перекусить и с новыми силами продолжить гонку.

Это был веселый зверь. В его памяти жили образы многочисленных друзей и подруг, с которыми он проводил шумные ночные игрища, увлекательные спортивные охоты, купался в холодных лесных ручьях. Это был умелый зверь. Длинным острым когтем мизинца он мог вырезать затейливый узор на палочке, которую принято дарить другу при расставании. Ковалю он нравился, и астронавту было странно, как это земные колонисты умудрились проглядеть на планете разум. Да еще не одну, как на земле, а целых две расы аборигенов.

Разум… Коваль поймал себя на том, что сейчас он впервые в жизни задумался о том, что это такое. Почему разум объединяет таких, на первый взгляд, чуждых друг другу существ: человек, Зорро, этот безымянный зверь… И кто теперь сам Стас? Что осталось в нем человеческого, кроме памяти? И можно ли считать человеческим сознание, заключенное в электронном содержимом трансферматрицы? Ответов на эти вопросы у Коваля не было.

На опушку леса зверь вылетел неожиданно и для себя и для ушедшего в свои мысли человека. Ослепленный хлестнувшей по глазам дикой яростью солнечного света, он прыгнул с разгона на отдельно стоящее сухое дерево… и безжизненно повис, пронзенный длинными шипами лап чудовищного богомола.

Матрица сидела глубоко под толстым хитиновым панцирем. При каждом движении она причиняла Стасу тупую сосущую боль. Коваль ослабил хватку и выронил из лап тельце зверя. Рыжим безжизненным комком упало оно в траву… Коваль неумело шагнул членистыми ногами-ходулями и повернул голову в сторону равнины.

Километрах в пяти от него стояли серые бункеры поселка. Через четверть часа гигантский богомол ступил на горячий бетон прокаленной солнцем улицы.

Теплый ветер гнал под ногами струйки легкого песка, тонкого, как пыль, и слегка зеленоватого. Шурша, они играли с проросшими сквозь бетон пучками травы, скатывались на обочину и обдували ломкие стволы когда-то заботливо привезенных с Земли, а теперь засохших без хозяйского ухода яблонь. Слепые окна покинутых зданий равнодушно смотрели на Коваля с двух сторон. Хлопал по ветру большой лоскут пластика, зацепившийся за дверную ручку ближнего дома. Решетчатый конус антенны на крыше маяка Стас заметил сразу, подковылял, сходу подцепив мощной шипастой лапой, сорвал с петель дверь и, со скрипом нагнувшись, просунул голову в дверной проем.

Через минуту он выпрямился и заскрежетал зубами. Стас понял, что его грубым панцирным лапищам не справиться с хрупкой аппаратурой маяка. Неужели все было напрасно: шел, мучился, умирал… Где найти теперь такого зверя, чтобы он справился с громадиной — богомолом? Если и есть такой — он, наверное, ростом со слона. Но ведь должен же быть какой-то выход! Не может быть, чтобы совсем не было выхода!

Он стоял и думал. Потом пошел, не оглядываясь, назад, к лесу. В чаще, недалеко от опушки, он разыскал дерево пын и, выбрав самый большой из его цветов — блестящий, словно парафиновый, полутораметровый тюльпан, вышел с ним на грань леса и степи. Там, подняв цветок над головой, богомол застыл в охотничьей позе.

Добыча не заставила себя долго ждать. Громко жужжа, прилетело одно из тех существ, которых Коваль видел в плену у дерева-липучки. Существо зависло в воздухе, пристраиваясь к тюльпану длинным извилистым хоботком.

Щелкнув, сработала складная, как циркуль, лапа богомола, и любитель нектара, проткнутый дюжиной шипов, забился в агонии.

Стас с горькой безнадежностью смотрел, как в последний раз дернулось и застыло пестрое тельце. Убил! А надо было поймать живьем!

Он еще раз вернулся в поселок и, подойдя к ближнему бункеру, начал обламывать о бетон шипы на правой лапе. Хитин с хрустом крошился. Из трещин панциря выступали багровые капли.

На сей раз осечки не было. Через час в его объятиях билось и громко кричало еще одно такое же существо. Пытаясь держать его как можно осторожнее, Коваль приблизил трепыхающуюся добычу к тому месту на груди, где под слоем хитина лежала матрица, а левой лапой обхватил себя за шею.

Резко дернулись мускулы, совпав с толчком выстрелившей в новую цель трансферматрицы. По открытым глазам ударили жесткие метелки степной травы. И — тьма…

Свет. Море света. Стас летит через это море, часто-часто махая крыльями, несет свое легкое тело к заветной цели, к маяку.

Вот он уже внутри бункера. Ровно горят огоньки на пульте, словно деловитые мыши, шуршат по углам пылепоглотители. Неловко пристроившись на вращающемся стуле, Стас слабенькой лапкой своей жмет на белую клавишу связи. В космос летит древняя, как мир, дробь морзянки:

— ЛАВИНИЯ. НИКОНОВУ. «КАМЕРТОН» ПОТЕРПЕЛ АВАРИЮ НА БЕТЕ. ЖЕРТВ НЕТ. РАНЕН ШТУРМАН УРМАЛИС. ЖДЕМ ПОМОЩИ. ГРУЗ ЦЕЛ. ИЩИТЕ, ИЩИТЕ НАС!

И короткая цепочка координат…

Некому было видеть, как от поселка полетело и скрылось в джунглях маленькое существо. Ему предстояла долгая дорога назад.