«Завещание каменного века»

Дмитрий СЕРГЕЕВ

Завещание каменного века

За пропастью веков

У нас была мелкомасштабная карта для туристов. Рельеф на ней не обозначен, нанесены только речки и охотничьи тропы. Позади зубчатых стенок кара мы рассчитывали увидеть пологий спуск, а очутились на краю пропасти. Возвращаться не захотели, жаль было потерянного времени, решили обойти кар поверху. По скалистому лезвию, вонзенному в небо! На одной стороне его прилепился снежный намет-многотонный голубовато-белый карниз, висящий над бездной. ...Последнее, что осталось в памяти, - отдаленный тревожный гул. Будто весь мир рухнул подо мною и тяжеленные горы разом сдвинулись со своих мест. Я не испытал страха: не понял, что произошло. Спустя немного, кувыркаясь в снежной пурге, окутавшей меня, хотел крикнуть, но захлебнулся снегом... Должно быть, с тех пор прошла вечность,- таким было мое первое впечатление, когда сознание начало пробуждаться. Снег сдавил мое тело. Я попытался открыть глаза, но смерзлись ресницы. От резкой и сильной боли в глазном яблоке я снова провалился в небытие. ....На этот раз я открывал глаза медленно. Спустя долгое время, сквозь наплывы разноцветных кругов, различил замкнутое пространство, оградившее меня. Повел зрачками в стороны, вверх, вниз, сколько удалось, - и ничего не увидел. Я лежал в просторной капсуле, наполненной рассеянным светом и тишиной,-будто внутри мыльного пузыря. "Значит, он все-таки есть - тот свет", - спокойно и равнодушно подумалось мне. Но тотчас же я вспомнил про веки и про боль в глазном яблоке. Прищурился, различил смутный гребешок собственных ресниц. Зачем бессмертной душе ресницы? И тут я услышал человеческий голос. Слов, правда, разобрать не мог: говорили на незнакомом языке. Надо мной склонилось лицо. Пожалуй, это было мужское лицо, хотя полностью я не был в том уверен.

Рядом возникло второе лицо, ничем не отли-чимое от первого. Я зажмурился, а когда снова раскрыл глаза, мужчин стало трое. Один из них что-то произнес. Я отчетливо слышал звуки, но слова были незнакомы. Я даже приблизительно не мог сказать, на каком языке он говорит, но тем не менее понял все. - Как вы себя чувствуете? Испытываете ли желание жить? "Чувствую неопределенно. Жить? Не знаю",- хотел сказать я, но не мог пошевелить ни губами, ни языком. И все же тот, кто спрашивал, понял меня. - Постепенно все возвратится. - Где я? - Вы находитесь в реальном мире. - Живы ли мои товарищи? Кто меня спас? - Вам нельзя волноваться. Я не слышал шагов, когда они уходили. Вокруг осталась неразличимая зыбь стен и свода - в них упиралось зрение. Похоже, они сделаны из ничего! Просто я не могу видеть, что же находится дальше, - и этот предел кажется мне стеною. Сказанное касалось меня. Это у меня сила эгоистических желаний составляет полтора миллиона единиц, это я могу представлять опасность для них! Что они еще надумают? Придется держать ухо востро: мало ли что им может взбрести на ум. Интересно знать, как я все-таки очутился здесь? Если это действительно реальный мир, а не тот свет, то и мое появление на Земтере (так, кажется, называют они свою планету) должно объясниться без всяких чудес. Скорее бы уж подняться на ноги да осмотреться: может быть, вовсе никакой это не Земтер, а обыкновенная психиатрическая лечебница. Поражаюсь, как эта успокоительная мысль не пришла мне раньше. В самом деле, нет никакого таинственного Земтера-все это снится. Может быть, не было и обвала. Через несколько минут Деев скомандует: "Подъем!"-я открою глаза, увижу прожженный верх палатки, услышу шум речного переката и потрескивание лиственничного сушняка в костре. Кстати, кто сегодня дежурит? Чья очередь разжигать костер? - Моя!-обрадованно воскликнул я и приготовился проснуться. Но сон продолжался.

Ко мне в палату приходили все те же красавцы-близнецы, не отличимые друг от друга. Двое, трое, однажды четверо. Или же это был один человек, а у меня в глазах двоилось, троилось и учетверялось? Я по-прежнему свободно общался с ними, хоть и не понимал ни одного слова на их язык". - Где я нахожусь? Мне что-то сказали - в воображении возникла пугающая бездна, от которой зашлось сердце. - Сколько времени прошло с тех пор, как я упал в пропасть? Мне ответили, но в моем сознании ответ раздвоился. - Никто не знает этого,-был один. А второй... Второй не облекся ни в какие знакомые понятия, - представилось нечто туманное и беспредельное до жути, до острой боли в глубине сердца. Вообразилось огромное число: семь нулей и впереди тройка. Тридцать миллионов лет! Целый геологический период в истории Земли. - Где же я?! - вскричал я и на этот раз услышал свой отчаянный голос. Мне сказали, и снова я ощутил холод бесконечного пространства, наполненного тьмою и небытием. Они разговаривали между собой. - Может быть, индикатор не к той клемме подключен? - Я проверил: прибор исправен. У этого человека сила эгоистических желаний полтора миллиона единиц. - Возможно, в их древности это было нормой? Не будет ли он представлять опасности для нас? - Т-сс! Мы не выключили бикер: если он не спит, он понимает наш разговор. Один из них склонился надо мной, и сразу все оборвалось. Я продолжал слышать голоса, но смысла уже не понимал. Сквозь ресницы тайком наблюдал за ними. Можно подумать: сошлись двое бездельников и обсуждают, где провести субботний вечер. Решительно ничего нельзя прочитать по выражению лиц. А знать, о чем они сейчас говорили, мне было необходимо: все ска

В палате никого не было. Я решил немедленно бежать отсюда, пока не свихнулся окончательно. Мне казалось, сил у меня достаточно. Но едва я попытался встать, закружилась голова, больничная койка закачалась подо мною, как плоскодонная лодка. Я долго лежал навзничь, не в состоянии пошевелиться и боясь потерять сознание. Не слышал, когда открылась дверь,-в палате уже была женщина в облегающем свитере. По-видимому, медсестра. Она внесла поднос с несколькими пиалами и блюдами-мой завтрак. Я не успел ни поблагодарить, ни ответить на ее улыбку. Впервые мне дали нормальную пищу, а не пилюли и порошки. Подрумяненный бок отбивной слегка дымился и выглядел раздражающе аппетитно. Мне удалось сесть на койке. С минуту я пересиливал головокружение. Должно быть, заманчивый вид жареного мяса помог мне справиться с тошнотою. Увы, то, что лежало на тарелке, только по виду напоминало отбивную - на самом деле было мягким, как паровая котлета. Пахло карболкой, немного отдавало тухлой рыбой. Позавтракав, я вторично отважился встать на ноги, на этот раз-успешно. Подошвы коснулись пола, но удивительно - я совсем не ощутил прикосновения к твердой поверхности, как будто встал на облако. С опаской сделал шаг. Ощупал стены, мебель - все было из того же материала, что и пол: ни мягкое, ни твердое. В качестве опыта я саданул со всей силы кулаком по столу, но удара не получилось, хотя под рукою была ровная и неподатливая поверхность. На всякий случай прихватил с собою бикер. Это был очень удобный и компактный прибор- он укреплялся внутри уха и нисколько не мешал. Длинный коридор тянулся в обе стороны. Всюду пусто. Я побрел наугад, миновал несколько запертых дверей и почувствовал, что устал. Должно быть, от напряжения: слишком непривычно было ступать по несуществующему полу. За поворотом я увидел несколько сестер.

Сбившись в кружок, они о чем-то секретничали. Эластичный пол поглощал звук моих шагов. Я негромко кашлянул. Они все, как по команде, повернулись. Мне вдруг захотелось встать на голову, засвистеть, сунув пальцы в рот, или выкинуть еще что-нибудь столь же нелепое. Посреди больничного коридора стояли двенадцать красавиц, ничем не отличимых одна от другой. Бикер оказался включенным, и я понял их, когда, стряхнув минутное оцепенение, они зашептались между собой: - Это не он! - Тот должен быть в треугольниках. - На этот раз ему не удастся ускользнуть... Ни одна из красавиц не полюбопытствовала взглянуть мне в лицо - их интересовал только свитер.

Я окончательно заблудился в стерильно чистых и совершенно одинаковых коридорах, не знал, которая из дверей ведет в мою палату. Ткнулся наугад. Палата ничем не отличалась от моей, но койка была занята, Я хотел потихоньку удалиться, но в это время больной открыл глаза и сел. Один из мужчин, уже знакомых мне? Он мельком взглянул на меня и рукой показал на стул рядом с койкой. Было что-то располагающее в этом обычном жесте. Я невольно подчинился. Взгляд незнакомца вернулся к моему лицу, его интересовал не свитер, а именно я. Он не мог быть ни одним из тех, кого я уже встречал. По внешности это был все тот же ангелоподобный геркулес, красивый до приторности. Но внутренняя сила оживляла его улыбку и взгляд, и этим он казался непохожим на других. С минуту мы разглядывали друг друга в молчании. Синие, красные и желтые треугольники дробили на мелкие осколки свитер незнакомца, и меня осенила догадка. - На вас готовят облаву, - сказал я. Он не вздрогнул, не заметался в панике, как я ожидал. Он лишь небрежно оправил на себе свитер. - Хотите - поменяемся свитерами? - предложил я в порыве великодушия. - Нет. Не впутывайтесь в эту историю. У вас ведь и собственных забот достаточно. - Он усмехнулся, как будто в самом деле мог знать мои мысли.-Больница не лучшее место, где можно укрываться долго. Надежнее была бы тюрьма, но здесь нет тюрем. О редкостном самообладании разведчиков - а передо мной, по-видимому, был именно разведчик,-я прекрасно знал по кинофильмам. И все же я поразился его хладнокровию. - Вот если вы не возражаете, я готов поменяться с вами палатой. На время это собьет их с толку,-сказал он. - С удовольствием!-воскликнул я.-Только я не знаю своей палаты. Я ведь к вам попал по ошибке. - Ну, это очень просто, - заверил он меня. -Найду, Я лежал на чужой постели. Непонятный восторг охватил меня. Почему я радовался? Может быть, я помогаю опаснейшему злодею, преступнику? Ради чего я ввязался в эту историю? Да еще и ликую! С этой мыслью я задремал,

Меня разбудили громкие голоса. Несколько человек в черных блузах окружили кровать. - Встать! Я неохотно подчинился команде. Черные в растерянности смотрели на мой свитер. - Это не он, - произнес один. - Смотрите! - в ужасе воскликнул второй, показывая пальцем на мое лицо.-Дикарь! Их словно ветром сдуло. Я снова попытался задремать, но почти тут же проснулся от тихого шороха. У кровати на стуле сидел разведчик. - Мы забыли познакомиться, - сказал он, протягивая мне руку.-Итгол. - Олесов, - назвался я. Терпеть не могу собственного имени - Питирим. Не представляю, в каких святцах родители раскопали его! Мне приходилось называть себя по фамилии, даже когда знакомился с девушками. Все друзья так и звали меня-Олесов. - Мне удалось разузнать кое-что про вас, - сказал Итгол, и я приготовился слушать. В недавнее время на Земтере вблизи одного из полюсов пробудился потухший вулкан. Через жерло из глубины вырывались горячие газы, летели раскаленные обломки и пепел. Сам по себе вулкан угрозы не представлял, если бы в соседстве с ним не располагалась естественная кладовая запасов воды-ледяной панцирь. Газы и пепел пропаривали лед, образуя озера и временные реки. Вода мгновенно испарялась, возникали облака из микроскопических кристаллов льда. Ураганной силы ветры обрушивали размельченную массу на установки энергобашен. Удары ледяных туч были разрушительными. На полюс снарядили экспедицию, она должна была заблокировать вулкан. В ледяном панцире начали пробивать шахту. В ее стволе и был обнаружен металлический ящик с замороженным человеческим телом, древними документами и неизвестным снаряжением. По существующему на Земтере закону, трупы хорошей сохранности, к какому бы времени они ни относились, полагалось оживлять. Почему-то решили, что в шахте найдено тело одного из первопроходцев, осваивавших ледяной материк в каменном веке, - названия геологических эпох были у них примерно такими же, как на Земле. Контейнер, вместе со всем содержимым, был назван "Завещанием каменного века". От объяснения, каким образом мое тело очутилось в ящике и тысячелетия пролежало во льдах на чужой планете, Итгол, как показалось мне, уклонился. Большая часть рассказа Итгола осталась непонятной мне. Как можно заблокировать вулкан? Зачем понадобилось пробивать шахту во льду? Что это за энергобашни? Ничего этого я не стал выяснять: если мы отвлечемся на второстепенные детали, то никогда не доберемся до главного. Главным для меня было узнать - где нахожусь, сколько времени прошло с момента моей гибели? - Почему вы планету называете Земтером? Мне известна Земля. - Земля?..-Итгол внимательно посмотрел на меня.-Нет, мы на Земтере. - Сколько времени я пролежал в леднике? - Наверное, не меньше двадцати тысяч лет. Двадцать тысяч лет все-таки не тридцать миллионов. Мне даже дышать стало легче, - А мне говорили-тридцать миллионов,- едва выговорил я жуткое число.

- Вам действительно, называли это число?- усомнился он. Я припомнил вереницу, нулей, которые вообразились мне тогда. А ведь числа никто не называл вслух. Я рассказал ему, как было. - Очень странно!-сказал он.-Это для меня безразлично-минута ли, тысяча лет. Не для вас... Я рассмеялся, такой у него был озабоченный вид. Будто ему и в самом деле не все равно, сколько времени пролежал я во льду. Из его рассказа я уяснил, что нахожусь в мире, ничуть не похожем на родную Землю. Люди здесь живут не на поверхности планеты, а внутри. Цивилизация Земтера насчитывает около двадцати тысячелетий. Во всяком случае, никаких исторических документов древнее этого времени не известно. (Должен заметить, что единицы измерения у них были другими, но у меня в уме они сами собою, без каких-либо усилий с моей стороны, переводились в привычные часы, килограммы, метры). - После каменных топоров и орбитальных ракет прошло двадцать тысячелетий, - говорил Итгол. - Позвольте,-перебил я.-Между каменным топором и орбитальной ракетой-пропасть! Разве можно ставить их рядом?! - Принципиальной разницы между каменным топором и первобытной ракетой на радиоактивном топливе нет то и другое доступно людям при зародышевых знаниях о строении мира. Он сделал попытку растолковать мне главнейшие достижения наук Земтера, говорил о хомороидах пространств, о вакуум-клице, об их постоянной взаимосвязи с числом единиц в балансе израсходованной информации... От всей этой мешанины у меня закружилась голова. - Видимо, вам не понять этого, - сказал он. - Но проще объяснить вряд ли возможно... Итгол настороженно прислушивался к тому, что происходит в коридоре. Оставаться долго в палате было для него опасно. Прежде чем уйти, он сказал: - На днях вас выпишут из лечебницы. Я уже знаю заключение медицинских экспертов: вы признаны вполне нормальным человеком и поэтому будете пользоваться всеми правами гражданина Земтера. Вы сможете выбрать себе жилище в любом секторе на любом из двухсот тридцати шести этажей На днях я повидаюсь с вами. С этими словами он встал и вышел из палаты. Я кинулся к двери вслед за ним - он забыл сказать, каким образом я должен буду сообщить ему о себе. Прошло не больше пяти Секунд. До ближайшего поворота коридора - не меньше ста метров. Но Итгола в коридоре уже не было. Итгол не ошибся: через день меня пригласили в канцелярию. Чиновник вручил мне жетон - земтерское удостоверение личности. Я имел право поселиться где угодно: не занятых помещений хватало всюду. Но прежде я решил осмотреться.

Просторные пешеходные туннели соединяли смежные этажи. Туннели были безлюдны, как вокзалы метро в ночные часы. Полотно движущейся дороги скользило безостановочно вдоль наклонных каменных галерей. Принципиально в этом способе сообщения не было ничего нового, если, правда, не учитывать масштабов, - земтерский метрополитен обнимал целиком всю планету. Но грандиозность технических сооружений давно уже перестала меня поражать. Вообще, изумление, которое якобы испытывает человек перед величием техники, всегда преувеличивалось. По-настоящему можно удивиться один-два раза, а после все воспринимается уже как. должное. Взять хотя бы поколение наших отцов и дедов: при кх жизни совершился переход от лучины и керосиновой лампы к огням гидростанций, от конной упряжки к электровозу и воздушным лайнерам. А кто особенно поражался этому? Никто. Разве что журналисты... Если разобраться, я и сам принадлежал к поколению, на чьих глазах происходила техническая революция. А что сильнее всего затронуло мое воображение? Тайна! Я застал мир тихим и патриархальным. Вернее, таким он предстал мне: я родился в захолустном городишке, который, сколько бы ни кичился своим местоположением, сколько бы ни наговаривал на себя лишнего, на самом деле прозябал на задворках истории - главные события века развертывались вдалеке от него. Улицы моего детства были покрыты травой, а не задавлены асфальтом, как стало позднее. Катыши лошадиного навоза доставляли усладу воробьям, а зимой ими можно было кидаться вместо камней. Первое мое знакомство с чудом произошло на ближнем углу нашей улицы. К тому времени я уже видел аэроплан и автомобиль, но не они поразили меня. На углу стояла водокачка - насыпная избушка на курьих ножках. В ней даже оконца были сказочно крохотными. Воду носили на коромысле, и старшая сестра частенько брала меня с собою. Очень хорошо помню деревянный пенальчик, одним краем выставленный наружу из окошка водокачки. Сестра опускала в него копейку, пенальчик уползал внутрь - копейка исчезала. Сестра подставляла ведро под кран, из него начинала хлестать вспененная от напора струя. Когда ведра наполнялись, вода переставала течь, последние капли шлепались в пробитую на земле водомоину. Вот этот пенальчик, проглатывавший наши копейки, был для меня чудом, которое затмило и самолет, и автомобиль. Позднее я узнал-в будке за крохотным оконцем сидел одноногий инвалид, он открывал и завертывал кран, пускал воду и забирал из пенала копейки. Из-за малого роста я не мог видеть, что происходит за окошком, и все казалось мне таинственным. Поскольку все этажи были одинаковыми, выбирать оказалось не из чего. Я остановился там, где меня застигла ночь: тридцать второй этаж, сектор БЦ. Чтобы прописаться и стать на учет, потребовалось совсем немногое: достаточно было опустить свой личный жетон в отверстие хлоп-регистратора и все данные обо мне сразу же поступили в вычислительный отдел адресного блока. Взамен жетона хлоп-регистратор выплюнул

небольшую карточку. На стандартном свитере, выданном мне в больнице, имелся специальный кармашек для нее. Я стал полноправным гражданином Земтера. Меня предупредили, что в течение первого месяца я могу не являться в Т-пансионат. Я не поинтересовался, что это такое. Мне почему-то не очень хотелось являться туда. Месяц свободного времени был очень кстати. Увы, в покое меня не оставили. В первый же день ко мне явился человек в форменной блузе. -Представитель земтерского гипноцентра,- отрекомендовался он.-Поскольку вы человек новый, мне поручено проводить вас в операционное ателье. - Это еще что такое? - Разве вы не собираетесь надеть гипно-маску. - Гипномаску?.. Оказалось: все жители Земтера носят гипно-маски. Собственная личина каждого скрыта под безукоризненной совершенной внешностью. Через каждые три года проводятся всепланетные конкурсы красоты. Победители - мужчина и женщина-становятся эталоном гипномаски. - Зачем это понадобилось? - Для справедливого распределения счастья. Я не поверил своим ушам. - Разве счастье возможно распределить? - На всей планете уже в давнюю пору установлено равенство благополучия. Понятия: нужда, бедность - позабыты. Однако люди не стали счастливы. Для многих роковой становилась ошибка, допущенная природой. Достаточно было человеку родиться с каким-либо физическим изъяном, как все усилия наисовершеннейшей системы воспитания, все блага, получаемые каждым гражданином, не могли сделать его счастливым. Гипномаска окончательно и навсегда уравняла людей. Даже и в давние времена многие стремились походить друг на друга. С изобретением гипномаски не нужно стало ухищряться, кому-то подражать. - И у вас не стало больше несчастных? Все одинаково счастливы? Он ничего не ответил, только странно посмотрел на меня, словно я задал неприпичный вопрос. Мне не очень хотелось походить на истуканно-красивого типового земтерянина. Но выделяться среди других не имело смысла, и я чуть было не дал согласия. Мысль об Итголе удержала меня. Как ему удастся отыскать меня, если я растворюсь среди миллиардов остальных земтерян? - Я не желаю надевать гипномаску. На лице чиновника отразилось изумление. Итгол ждал меня в моей комнате. Он сидел в кресле спиною к двери. Я увидев его затылок и широченные плечи в оранжево-желтом полосатом свитере, но тем не менее мгновенно узнал. "Как он сумел попасть в комнату сквозь запертую дверь?-поразился я.-Впрочем, ничего удивительного - только так и должны действовать настоящие разведчики!" Гораздо больше меня удивило, каким образом при встрече с ним мне удавалось узнавать Итгола: каждый раз он появлялся в новом свитере, а внешлость у него была стандартная - гипномаска.

- Если вы хотите узнать свое прошлое, не валяйте дурака-наденьте гипномзску,-сказан он. - Вскоре мне удастся достать кой-какие документы, интересные для вас. Не нужно привлекать к себе внимание, нам трудно будет встречаться. Завтра же отправляйтесь. Я не успел ничего сказать. А у меня было оправдание: ведь я отказался от гипномаски только ради него, чтобы ему легче было отыскать меня. Итгол встал. - Не подглядывайте за мною,-предупредил он с добродушной усмешкою и вышел. Операция оказалась несложной. Меня усадили в кресло, похожее на зубоврачебное. Сверлить мне зуб не было нужды: крохотный, меньше дробины, приемник поставили на место застарелой пломбы. Излучатель надевался ча шею, как ладанка. Вся процедура длилась не больше пятнадцати минут. Я непроизвольно ощупывал языком гладкую поверхность пломбы: с непривычки она мешала. Несколько стандартных мужчин и женщин захотели приветствовать меня в новом облике. Возможно, они участвовали в церемонии по обязанности, как в мое время представители общественности на молодежных свадьбах. Объемное зеркало во всю стену отражало всех нас. Форму и расцветку геометрических знаков на своем свитере я не запомнил и потому. нарочно почесал за ухом, чтобы узнать себя. Оказалось, что мой свитер украшают синие круги и красные треугольники. Встретившись взглядом с собственным отражением, я попытался иронически улыбнуться. Ничего из этой затеи не вышло - улыбка получилась чарующей. Слегка повернувшись, я увидел, как под свитером взбугрились несуществующие мускулы. Мускулы у меня, конечно, были и до этого, но не такие. Просто-таки ангелоподобный геркулес, а не человек! - Вам необходимо жениться,-заявил мне чиновник из социального отдела по охране брака и семейного благополучия. Мое холостяцкое существование нарушило покой многих. До этого у них не было никаких забот: на всей планете царила безупречная нравственность. На Земтере нет холостяков. Каждый, достигнув зрелого возраста, вступает в брак: одинокие люди ведут ненормальный образ жизни, поэтому не могут быть счастливы. Появление холостяка насторожило не только чиновников из отдела, но и всех законных супругов, проживавших поблизости от квартала, где я поселился. Откровенно говоря, мне совсем не приходило в голову посягать на честь земтерянок. С некоторых пор я смотрел на них, как на манекены, выставленные в витрине образцового универмага. Но, вспомнив Итгола, я уступил и на этот раз: ему нужно, чтобы я ничем не выделялся из массы добродетельных и счастливых земтерян. В среднем на планете ежедневно заключалось по нескольку тысяч браков, точнее - помолвок. Будущим молодоженам предоставлялся месячный срок на размышления. Обычай этот показался мне давним пережитком-собственно, над чем было раздумывать женихам и невестам? Все земтеряне и земтерянки были одинаковы во всяком случае - внешне.

Женихи и невесты выстроились в две шеренги друг против друга. Мне выпала честь первым выбрать невесту. Здесь царило полное равноправие: одна пара соединялась по выбору жениха, следующая по выбору невесты. Я не в состоянии был окинуть взглядом длиннющий строй красавиц. Разрез глаз, широко и красиво поставленных, прямые носы, пушистые длинные ресницы, просвечивающие мочки ушей, антрацитовый блеск зрачков, матовая синева белков - все, абсолютно все было у них одинаковым! Будто только что с конвейера! Красота, пущенная в тираж! Неповторимой ее не назовешь... - Ну, что же вы,-поторопили меня. Чиновников было трое. Мне пришла спасительная мысль. - На счет три-четыре-выбрасывайте пальцы, кто сколько захочет, - попросил я всех троих. Они не сразу поняли, чего я добиваюсь от них, но мне все же удалось растолковать. - Три, четыре!-скомандовал я. Они дружно выбросили по пять пальцев, Плюс моих два. Получилось семнадцать. Я подошел к семнадцатой в шеренге. - Либзе, - назвалась она. - Олесов, - представился я. На ее пышной груди красовались три поперечных полосы: синяя, зеленая и красная. Легко запомнить. Моя методика пришлась по душе остальным: каждый очередной жених и невеста заставляли чиновников выбрасывать пальцы. Большого разнообразия в числах не получалось: чиновники всякий раз выкидывали по пять, По обычаю, нам предоставили смежные квартиры, которые сообщались между собой через просторный коридор и имели общий холл. Я направился в свою половину. Итгол был уже там. На полу стоял громоздкий металлический ящик. "Уж не свадебный ли подарок", - подумал я. - Завещание каменного века,-сказал Итгол с довольною улыбкой.-Мне удалось раздобыть контейнер. Попробуйте сами разобраться, что здесь к чему. Я должен уйти. Оставшись один, я заперся в комнате. Внутри металлического ящика лежали документы, сброшюрованные в объемистый том. Оттиски сделаны на тонких и гибких пластинках из непрозрачной синтетики. Язык, на котором составлены документы, не знаком мне. Еще там была гладкостенная капсула. Ощупывая ее, я случайно надавил потайной клапан - и она раскрылась. В ячее, оклеенной мягким защитным слоем, лежал странный прибор. Он состоял из проволочного колпака и ремней. Точнее, не ремней, а голубоватых лент, внутри которых просвечивали гибкие, металлические сверкающие нити. Помимо колпака, в капсуле были уложены полупрозрачные кремово-желтые пластины, составленные из множества пустотелых шестигранников. В щели между стенками я увидел белый листок, похожий на пригласительный билет. Я развернул его-и едва не вскрикнул. "Инструкция", - прочитал я знакомое слово. Был и пояснительный рисунок-схема: человек в странном облачении, похоже, в том самом проволочном колпаке, который лежал в капсуле,

Колпак напялен на голову, голубые ленты-постромки притягивают к затылку пластины. Я прочитал инструкцию: "Гибкий шлем из оплетки (№ 1) надеть на голову, хомутик (№ 2) застегнуть на груди. В двуклинный штепсель (№ 3) на ферроидиске (№ 4) поместить рожки кондуктора (№ 5) и нажать пуск (№ 6)". Никаких пояснений, зачем это нужно, не было. Я примерил колпак и сбрую, застегнул хомутик, поместил рожки кондуктора в двуклинный штепсель на ферроидиске и - будь, что будет! - надавил пуск.

Камин на Карсте Со мной решительно ничего не произошло. В ушах раздавалось потрескивание и тихие размеренные щелчки. Стены комнаты, где я сидел, заволоклись туманом. ...Туман понемногу начал рассеиваться, - выступили очертания других стен, длинного стола, колонн... Я одновременно и поразился этому, и считал, что так оно и должно быть. Мелкие заклепки на выходном люке-двери были до чертиков знакомы мне, хоть я никогда не мог видеть их прежде. Я даже знал, что увижу, если обернусь. Я оглянулся и увидел именно то, что ожидал: висящий в воздухе диск, изрешеченный пустотами,-в них вспыхивали и гасли разноцветные огни, - и ссутуленную спину человека. Более того, я знал: этот человек угнетен и подавлен. Обычно он никогда не сутулился. "Кто он?-поразился я.-Почему его спина и затылок так знакомы и родны мне? Я впервые вижу его".

Но тут же изнутри пришел ответ: "Это мой дядя Виктор-старший мантенераик на астероиде Карст". "Что за чушь? Какой еще астероид?" "Обыкновенный-станция обслуживания линей, главная пристань шлюпов". Я мельком глянул в зеркало, висевшее на стене слева от старшего мантенераика, и нисколько не удивился, увидав вместо себя мальчишку, остриженного наголо, в точно таком же проволочном колпаке, какой напялен на мне. Мне даже казалось - я и есть тот мальчишка. У него было смышленое лицо и недетские печальные глаза. Он нисколько не походил на меня, каким я был в его возрасте. "Я - это я, а не он, - мысленно произнес я чужим мальчишеским фальцетом.-Он там, в ящике". В воображении возник металлический ящик- тот самый, в котором на Земтере обнаружили мое тело. Но ящик виделся мне совсем не во льдах и не на Земтере, а в тесном холодильнике-каюте, освещенном голубовато-льдистым светом. И это было вовсе не мое, не мальчишкино тело, а его. Мои ощущения и мысли все время путались, я не мог разобраться: кто же я на самом деле и чье тело находится в ящике? Немного спустя, свыкнувшись, наконец, с мыслью о том, что при помощи колпака смотрю необычный фильм - запись чужих впечатлений и воспоминаний, я полностью вжился в чужой образ: стал мальчишкой. Я шагал длинным коридором. Две линии плафонов тянулись вдоль стен, синеватый свет рас

сеивался в нагретом воздухе. У меня была определенная цель, я знал, куда иду. Изредка мне еще удавалось разделять навязанный чужой внутренний мир и свой: я замечал, что походка у меня чужая, несвойственная мне, что привычка вскидывать голову слегка набок, когда нужно посмотреть вдаль,-тоже не моя. Я вошел в кабину гравитационного канала, не глядя, достал из бокового гнезда широкий, скользяще мягкий пояс и застегнул его на себе. Сквозь узорчатую решетку защитного барьера видно жерло канала, нацеленное вглубь, словно колодезный сруб. Вернее, направленное и ввысь и вглубь одновременно: едва я нацепил пояс, у меня потерялось чувство вертикальной ориентировки - не понять, где верх, где низ. Шаблоны кольцевых пережимов на стыках гравитационной трубы многократно повторялись, как взаимное отражение двух зеркал. Я толкнул дверцу и по воздуху выплыл в растворенную пасть канала. Мгновенный холодок в животе - воспоминание испуга, пережитого в первом полете, - быстро сменился сладостным ощущением окрепших мышц. Мои движения плавны и свободны, как у плывущего дельфина, вытянутое тело скользит строго по центру трубы, суставы внутренних швов-соединений проносятся мимо. Подрулив к одной из конечных площадок, я ухватился за гибкий поручень. Ступил на площадку, решетка позади меня автоматически закрылась. Сняв пояс, я снова ощутил тяжесть собственного тела. Выход к внешней пристани остался по ту сторону канапа. Передо мною были четыре сводчатых туннеля, разделенные каменной толщей. Здесь всегда глухо, даже звука шагов не слыхать, будто он пропадает в затененных ямах, чернеющих по обеим сторонам коридора, как ловушки. Мне всегда делалось страшно в этом месте, хотя на самом деле никакой опасности в нишах нет: в каждой из них к решетчатому заслону подведен входной рукав-дуга, и только. Побыстрее миновал это место. Вслед за последним крутым поворотом туннеля распахнулся объем главного цирка - взгляд потерялся в миражной дали чередующихся каменных кулис и синих просветов пустоты. У меня навсегда сохранилось первое впечатление бесконечного пространства, хоть я давно уже изучил истинные границы помещения. Зрительный обман достигался одною лишь внутренней архитектурой этого зала. Но цирк и в самом деле был громадным: здесь располагались спортивные площадки, корты, бассейн. Непривычная тишина-обычно здесь всегда

Едва я сжился с ним, мне стало ясно: мальчишка глубоко чем-то потрясен, даже слова: горе, беда, несчастье-не вмещали того, что выпало испытать ему. И не только он, все они, кто был в это время на Карсте, переживали тягостное чувство, близкое к отчаянию. Мусор возле бассейна лишний раз напомнил о случившемся. Мусора не должно было быть. Сломанные роботы-уборщики - не следы преступления, следы погрома, учиненного человеком, озверевшим с отчаяния. Кто-то не перенес вида бездушных машин, выполняющих привычные обязанности. Чистота на Карсте никому больше не была нужна. Последний поворот, за ним широкая панельная дверь. Она сама распахнулась и пропустила было многолюдно и оживленно - поразила меня, до отчаянной боли сдавила сердце. Мягкие подошвы ботинок тонко посвистывали на эластичной дорожке. Звуки эти подчеркивали уныние и мертвую глухоту вокруг. Неприбранные клочки и обрывки ферролент согнало сквозняком в продольную выемку у бассейна. Вид этой жалкой горстки мусора новой болью пронзил меня. Через силу сдерживая рыдания, я побежал дальше. Но не только мусор и тишина-все вокруг напоминало об эвакуации. Мне попались два искореженных шестилапых уборщика-гнома. Они валялись в безобразных случайных позах, будто раздавленные пауки. У одного была высоко задрана ходулина с роликовыми катками на подошве. Я не в силах был смотреть на них. Вот он и произнес это слово - эвакуация. Внутренне он весь был натянут и напряжен. меня, а потом беззвучно закрылась. Около дюжины столов свободно размещались в пустом зале. Возле каждого стояло по два-три кресла. Ни одного человека не было здесь сейчас. Я прошел через зал в хранилище. От остальных помещений оно отделено тройной дверью. Через нее не смеют проникать роботы-здесь начинается запретная для них зона. Только живое существо может пройти через эту дверь. Блоки книжных стеллажей образовали город с широкими сквозными проспектами и переулками, в которых нетрудно заблудиться. Самокатные буфы на колесиках стояли наготове, спрятанные в потайных пазах. Я выдвинул ближнюю и вскочил на нее. У буфы небольшая скорость, но, отталкиваясь ногой, я так разогнался, что едва не сорвал тормоз, когда понадобилось остановиться. На задах библиотечного города находился заповедник дяди Виктора.

Дядя Виктор, старший мантенераик астероида, мог позволить себе небольшую роскошь. Правда, когда об этом узнали, поднялся скандал, и он едва не был отстранен от должности. Однако, поскольку дополнительные расходы оказались ничтожными - дядя Виктор представил подробную смету проекта,-с чудачеством старшего мантенераика примирились. По сути это был заповедник старины - давно отжившего уклада и быта. Несколько помещений, примыкающих к хранилищу, дядя Виктор включил в зону, недоступную для роботов. Попасть в эти помещения можно было не только через хранилище, но и через другой вход с трехбарьерной системой пропуска - через него также могли проникать только живые существа. Здесь в свободное время собирались дядины друзья. Более тихого и спокойного места не было на всем Карсте: сюда не доносились никакие шумы. Вот и комната дяди Виктора - старинный диван, обеденный стол, этажерка с книгами. Над камином в стену вделана небольшая репродукция. Я боялся и хотел приблизиться к ней, заранее испытывая восторг и боль. Но именно эту боль я и хотел испытать сейчас, ради нее и стремился сюда. Ведь больше я уже никогда не смогу увидеть эту картину.

Хотя мальчишка и недолго рассматривал ее, репродукция запомнилась мне. Больше того, оригинал картины я видел в своей прежней жизни. Не помню только, в каком из музеев. Немного кустов с осенней листвою, почти обметенной ветрами. За кустами прямая черта горизонта, обозначенная светлой каймой неба. Солнце закатилось, осталась одна эта блеклая полоска, помогающая угадать скрытое за кустами обширное поле. В нахмуренном небе одинокая ворона. Во всем-предчувствие скорых затяжных ненастий. От картины веяло неразгаданной печалью. - Вот он где! А мы все избегались, ищем,- услыхал я позади себя благодушно ворчливый голос. На самом деле бабушка переживала меньше других или так умела скрывать свои чувства? Каждая встреча с нею действовала на меня успокоительно. Что бы ни случилось,-даже если наш астероид сию минуту развалится и в жилые отсеки ворвется космический холод,-она до последнего мгновения будет укрывать меня своей кофтой, своим телом, чтобы хоть немного продлить мою жизнь. О себе она не подумает. Обо всех остальных, пожалуй, тоже, - только обо мне. Меня это тяготит: так я навсегда останусь перед нею в неоплатном долгу. - Ты должен побывать еще в порту и на приемной станции,-напомнила она.-Осталось три часа. Не жмет тебе?-она подозрительно и неприязненно оглядела колпак, насаженный на мою голову. Сам я давно позабыл про него. В молодости бабушка занималась биотехникой. Но почему-то давняя любовь переродилась у нее в страстную ненависть ко всей технике вообще, - Нисколько не жмет, - заверил я. - Смотри. А то, может, подложить где? Ну и бабушка! Ей ли не знать, что ничего нельзя подкладывать,-запись получится размазанной. А как она противилась, когда выбор пал на меня! - Если уж у вас так много личных секретов, что вы боитесь записаться,-надевайте колпак на меня.-Она подставила свои седины.-Напяливайте, напяливайте! Я не боюсь, хоть у меня своих тайн не меньше, чем у вас. Думаете, мне приятно доверить их кому-то?! Кое-как убедили ее, что для роли информатора лучше всего подходит детский мозг, не запятнанный нравственными угрызениями. Да она и сама знала это-просто упрямилась. Предстояло выйти на поверхность астероида. От меня, правда, почти ничего и не требовалось: я попал во впасть транспортирующих механизмов. Даже скафандр на мне застегивали гномы-автоматы. Сопровождавший меня главный диспетчер показывал, где какую кнопку нажимать, куда ставить ноги, куда помещать руки, чтобы их могли охватить гибкие и прочные щупальцы передвижной клети. Мы вышли из астероида и двигались к пристани, где в невесомости парила сплотка малых космических шлюпов. Корзина с нами сама въехала в точно обозначенную трапецию приемного люка. В другое время я, пожалуй, лопнул бы от гордости: со мной обращались, как с важной персоной, в наставники и помощники ко мне приставлен главный диспетчер. Сейчас все это было безразлично. Моя жизнь, как и жизнь всех нас, вошла в новую полосу - все теперь оценивалось другою мерой. Немолодой уже диспетчер выполнял свои обязанности механически. Пожалуй, и он не отдавал отчета, что на этот раз его подопечный не взрослый, а мальчишка. Прожитые годы теперь не имели значения. Всего несколько минут сравняли нас всех. Закончив обход, мы возвратились в приемную западню астероида. У меня было время заняться личными делами: до старта первых линей оставалось больше двух часов. Я вновь проделал тот же путь через хранилище и снова попал в каминный зал. Здесь все выглядело громоздким и тяжелым-мебель была в стиле давно минувшей эпохи. В ту пору люди не знали даже электричества. Помещения отапливались дровами, которые сжигали в печах и каминах. Немыслимо вообразить, откуда брали такую уйму дров! Но, признаюсь, я завидовал тем людям и так же, как дядя Виктор, часами мог просиживать у пылающего камина. Смотреть, как пламя набрасывается на поленья, как, охваченные красными и синими языками, они гудят и потрескивают. Возле камина заготовлена вязанка дров. Я на вес выбрал поленья посуше. Составил их горкой в камине, как это обычно делал дядя Виктор. Занялось пламя. На срезе поленьев вспучивались и пощипывали капли смолы. Теплом нажгло мне коленки, накалило щеки. Но я продолжал смотреть на огонь.

В век развитой технической цивилизации люди обреченные всю свою жизнь проводить в стерильно комфортабельных жилищах, невольно чувствуют себя обворованными, когда случайно соприкасаются с давно позабытым уютом обычного костра. Первые тысячелетия исгории человечества прошли возле пещерного очага. Смутная и беспокойная тяга к живому огню ни в ком из нас не умерла окончательно. Эти же древние чувства владели мальчишкой. Невнятный, меняющийся рисунок прыгающих языков пламени заставлял его грезить наяву. Поленья, охваченные огнем, превратились в колонны необозримого зала, переполненного народом, гудение тяги в дымоходе - в тревожный и напряженный гул множества голосов... Я погрузился в его еоспоминания-снова стал мальчишкой: все, что происходило с ним, переживал и я. Я плохо помню Землю, меня увезли на астероид пяти лет. Свирепый но теплый ливень, величие пузыристых луж, которым разлиться вширь не позволяли дренажные канавы, - вот, пожалуй, самая броская картина из всего, что осталось в памяти. Да еще прореженный зеленый занавес из яблонь вдоль шоссе, по которому мчится авто-кат. Шалый ветер врывается в открытые окна, рубашка на мне вздулась, все мое легкое тело охвачено прохладной и щекочущей свежестью. И вот теперь мне предстоит покинуть астероид. Ученые Земли нашли новую межгалактическую базу, и Карст им был уже не нужен. Карст... Оказалось, что он дорог мне, так как я здесь жил. Жил! Как много, оказывается, значит это слово. А ведь я ничего не смог полюбить здесь, кроме камина и репродукции со старинной картины. Такого непричесанного и неприбранного пейзажа, какой изображен на ней, на Земле уже не найти. Заповедные уголки, похожие на этот, были только в далеком прошлом. Я не замечал что плачу,-слезы катились по накаленным от жара щекам и быстро высыхали. В каминном зале меня нашел дядя Виктор. Он сделал вид, что не замечает моего заплаканного лица. Сейчас мы с ним были равными - одни и те же чувства владели нами, были понятны обоим, в его глазах я видел ту же тоску и боль. - Тебе пора отключаться,-напомнил он. Все кончилось. По инерции я продолжал еще видеть горящие поленья и раскаленную решетку камина, мое лицо и руки словно бы ощущали тепло, но я уже сознавал, что нахожусь не на Карсте. По моим щекам катились слезы, вызванные чужими переживаниями. Я очнулся окончательно-и действительность стала реальной: меня окружали благотворительно мягкие стены комнаты на осточертевшем Земтере. В зеркальной полировке внутренней крышки контейнера я увидел свое отражение-бесчувственно красивую маску. А за дверью уже слышался голос Либзе: - Олесов, к нам пришли гости... Я сдернул с головы колпак-он съежился и принял форму гнезда, в котором пролежал тысячи - или миллионы? - лет.

Не в первый раз, запершись в комнате, надевал я на себя проволочный колпак. Кусок чужой жизни длился ровно четыре часа. И всегда мне только вначале удавалось отделять собственные ощущения и чувства от чужих-мальчишкиных. Вся четырехчасовая программа впиталась в меня, стала частью моего прошлого. Для меня по-прежнему ничего не прояснилось-можно сказать, загадок только прибавилось. Что это за астероид Карст? Почему там очутилось мое тело? Когда это было?.. Может быть, разгадка заключена в документах, которые находились в контейнере? Пытаться самому расшифровать неизвестный язык - затея напрасная, для этого нужно обладать способностями Шампольона. Я машинально перелистнул несколько страниц, взгляд бегло выхватил одну строчку: "Галактические координаты искусственного астероида Карст..." прочитал я. Вообще там были совсем другие слова, на другом языке, но теперь я понял их, Это был язык, которым владел мальчишка. В документах содержалось краткое описание Карста. Обо мне нигде не упоминалось. Я уже совсем потерял надежду снова увидеть Итгола, когда он появился в моей квартире. Как всегда, проникнув сквозь стены одному ему известным способом. На этот раз он был с дамой, Разрази меня гром, если я что-нибудь понимаю в этом! Дама Итгола была в обычной земтерской гипномаске, но я и ее не спутал бы с другими женщинами: сквозь стандартную оболочку как будто проглядывал собственный ее характер. - Познакомьтесь, Игара, - представил ее Итгол. Неожиданно для себя я расшаркался перед нею на манер придворных кавалеров восемнадцатого столетия. Она, с едва приметной улыбкой, так же церемонно поклонилась мне. - Рассказывайте, что вам удалось узнать, - попросил Итгол. Я торопливо и путано рассказал про чудесный колпак, про Карст, про мальчишку. Я боялся,. что они перебьют меня и расхохочутся, - такой невероятной представлялась мне вся эта история. Но они слушали внимательно. Несколько раз перекинулись друг с другом понимающими взглядами, - Необходимо лететь на Карст, - заявил Итгол. - На чем?--задал я глупый вопрос. - На звездолете, разумеется. Подробная карта Галактики была приложена к документам, которые очутились в наших руках. Итгол сказал, что сможет вычислить маршрут Земтер - Карст. План похищения звездолета созрел в его голове мгновенно. В нескольких словах он объяснил, что требуется от меня.

Свадебное путешествие

Уговаривать Либзе не потребовалось, она согласилась сразу. На рейс записалось пять пар - все молодожены, точнее, будущие молодожены, как и мы с

Либзе. Двое, Герий и Эва, были даже помолвлены в один день с нами. Рейс выполнял громадина-звездолет, когда-то ходивший между Земтером и Тритоном - небольшой остывшей звездою, удаленной от Земтера всего лишь на полтора светогода. На Тритоне находились главные рудники земтерян. Корабль давно уже отслужил свой срок и был наскоро переоборудован в пассажирский прогулочный - нечто вроде космического дилижанса. Обычными пассажирами на нем были отпускники и молодожены. Корабль описывал несколько витков вокруг планеты на первой космической скорости. Такая прогулка разве что в мое время на Земле показалась бы заманчивой. Поэтому желающих было немного. Просторные залы ожидания находились в одном из верхних этажей. Они казались совершенно пустынными. Несколько скучающих парочек, вроде нас с Либзе, сидели в креслах неподалеку от выхода на стартовую площадку, Больше от меня ничего не требовалось. Для выполнения нашего плана нужно было заправить корабль топливом - не на короткий рейс, а полностью, чтобы хватило до Карста. Нужно было вложить в автопилот новое задание, маршрут, рассчитанный Итголом. Но все это Итгол брал на себя. Началась посадка. Я не заметил, когда именно кончился коридор и мы очутились в салоне звездолета. Итгола с Игарой среди пассажиров не было, и я подумал уже, что затея провалилась. Но в следующий момент увидал их обоих: Итгол помогал Игаре усаживаться в кресло. Только что я насчитал а салоне пять пар, а стоило мне на миг отвернуться - их оказалось шесть. Кресла-корзины были расположены посредине в три полукруга. Они висели в воздухе, как качалки. Непонятно, на чем они держались: никаких подставок или подвесок не было видно. Мы расселись, люки захлопнулись, внутри громады корабля раздались невнятные шумы - загудело, защелкало, запищало. В салон из нескольких овальных отверстий поползла шипучая пена. Она заполнила все пространство, окутала наши тела и кресла. Пена была густая и упругая, как резина. Не знаю, сколько времени продолжался полет, не знают, спал я или бодрствовал. Послышался знакомый свист-пена схлынула. Последние голубоватые хлопья с шипением таяли на одежде, на креслах, на полу и в сборках занавеси, скрывающей окно-иллюминатор. Нечеткий лунный свет лился с потолка, фигуры людей, сидящих в качалках-корзинах, были плохо различимы. Что-то показалось мне странным. Я не понял, что именно. Все зашевелились, заерзали, оглядывая друг друга в полумраке. - Хорошо бы прибавить свету. Это сказал Итгол. Свитер висел на нем необычно, будто не на живом человеке, а на огородном пугале-мешком, не по росту. Да и весь он словно усох и съежился в своем кресле. На потолке в центре салона загорелся свет. В никелированном подлокотнике я увидел отражение поразительно знакомого лица, нисколько не похожего на гипномаску земтерянина. Я не сразу сообразил, что это мое собственное лицо, каким оно было прежде. Видимо, я слишком резко шевельнулся - тело выскользнуло из кресла, я беспомощно забарахтался в невесомости. Одиннадцать других пассажиров, с совершенно незнакомыми мне лицами, молча наблюдали за моими потугами в воздушной акробатике. Мне все же удалось пойматься за лямку кресла и боком впихнуть свое тело в распахнутую корзину-сидение. Вначале нужно потихоньку осмотреться и осмыслить: что же случилось, почему я оказался в окружении незнакомых людей? И все - разныев Итак, по порядку: мы стартовали с Земтера и прибыли... Куда прибыли? Да и был ли старт? Слишком мало времени прошло: такое ощущение, будто вздремнул на часок, не больше. Впрочем, во всей этой истории со мной, которая началась там, в горах, время ведет себя странно: то ли миллионы лет прошли, то ли полгода. Буду принимать во внимание одни факты: мы находимся в невесомости я утратил гипномаску-у меня прежнее, свое лицо, вокруг меня незнакомые люди-узнаю только их свитеры. Стоп стоп! Я оглядел себя: рисунок на моем свитере остался без изменений-точно таким он был на Земтере. Стало быть, я вижу тех же самых людей, только без гипномасок. Должны же ведь и у них быть собственные лица. Значит, наш корабль в самом деле находится на таком расстоянии от Земтера, где влияние гипноцентра не сказывается.

Видимо, остальные тоже переваривали все это: молча оглядывали друг друга. Из всей компании только двое, мужчина и женщина, почти не изменились остались такими же красавцами, какими были на Земтере. Судя по свитеру, женщина была моей невестой, Либзе. На свитере у мужчины на груди горизонтальные полосы - это Герий. Жуткая мускулатура распирала его одежду, стоило ему чуть шевельнуться, бычьи мослы перекатывались под свитером. У него в самом деле красивое лицо - этакая мужественная красота. Только вот недоуменный взгляд придавал ему глуповатое выражение... Хотя я не мог знать, как в действительности выглядят Итгол и Игара, их обоих я узнал сразу - не нужно было и свитеры разглядывать. Игара была невысокой и щуплой. Ее лицо поражало богатством мимики, быстрой сменой настроений. Она то ли готова была рассмеяться, то ли просто недоумевала: где она и что случилось? С Итголом она не разговаривала, только переглянулась. Они и прежде понимали друг друга без слов.

Итгол далеко не молод. Мочки ушей у него оттянуты книзу, они, как подвески, свисают по обеим сторонам крупного негроидного лица. На голове короткая седая щетина волос. Большие чуть навыкате глаза с живостью перекидываются с одного предмета на другой. Несколько минут все внимательно приглядывались друг к другу. Первым заговорил Итгол. - Ну с, распоряжайтесь-мы ваши гости,- обратился он. ко мне. - А что касается этого, - он как-то небрежно обмахнул длинными пальцами свое лицо,-понемногу привыкнем. Он сорвал с себя ладанку, подвешенную на шнурке, и отшвырнул ее. - Здесь эти штуки не нужны... Металлический жетон описал параболу, ударился о потолок и поплыл книзу. Я подобрался к иллюминатору, отдернул шторку. Среди немигающих звезд обрисовался силуэт громадного тела. На его поверхности, будто брызги, были раскиданы зеленые и синие огоньки. Я подумал, что вижу стартовую площадку Карста, но, хорошенько присмотревшись, понял ошибку - за окном маячил обыкновенный шлюп. Я хорошо знал, что это шлюп, потому что видел его мальчишкой. Роботы уже выдвигали из его чрева входной трап. Я ощутил щемящую и сладостную боль, знакомую каждому, кому случалось возвращаться в родные места после долгой разлуки. Насколько же прочно вошли в меня чувства мальчишки! Ведь места были родными ему, а не мне.

Скорей, скорей! Я лихорадочно разбирал кипу скафандров, сложенных в боковом отсеке кабины, и по одному вышвыривал их в салон. То, что я побывал здесь в образе мальчишки, помогало ориентироваться: я действовал безошибочно. Голубоватый свет прожекторов освещал наш короткий полет через бездну. То, что во все стороны разверзлась бездна, сознавалось непроизвольно: такой плотной черноты невозможно представить нигде. Я подрулил к приемной площадке и помог остальным войти в шлюп. Когда я потянулся к торчащему из стены рычагу, даже мои пальцы вспомнили мягкую шероховатость рукоятки. Только тогда, у мальчишки, пальцы чуточку не сошлись, а моя ладонь облегла рукоятку плотно. Тело ненадолго налилось тяжестью-сказывалось ускорение шлюпа, - потом снова возвратилась невесомость, и ремни ослабли. Опять накатилась тяжесть. Я догадался: подлетаем к цели, двигатели выполняют торможение. Корабль мягко пришвартовался, гулом отозвались опустевшие баки с остатками горючего, последняя судорога дрожи прокатилась по металлической обшивке шлюпа. Где-то под нашим полом задвигались автоматы, устанавливая герметически закрытый переход во внутренние помещения Карста. Лишь у самого входа было тесно, как в прихожей, дальше коридор расширялся. В лабиринте можно идти по двое, и я взял под руку Либзе. Позади вразнобой слышались шаги остальных. Створы тяжелой двери уползли в пазы, автоматический луч-счетчик зарегистрировал каждого из нас. Поблизости натужно гудели запасники-трансформаторы . Свинцово-каменные плиты встали на прежнее место. Открылись вентиляторы. Разреженный воздух, который мы занесли, с шипением уходил в них. Изоляционный душ шумно оросил наши скафандры. Вакуум-насосы увлекали воду в очиститель. Слышно было, как в карантинный приемник нагнетается местный воздух. Теперь можно было освободиться от скафандров. В первое мгновение воздух показался мне кислым, с легким запахом гнили. То же самое почудилось тогда и мальчишке. Все, до мельчайшей подробности, памятно мне. Я уверенно шагнул прямо на закрытую дверь, зная, что она вовремя распахнется сама. Но произошла короткая заминка-будто от долгого бездействия механизмы заржавели -и я слегка ударился коленом. Ушиб был не сильным, но я все же поразился. И только минуту спустя понял, что поразился вовсе не я, а мальчишка. Вернее, я поразился его памятью: самому мне не могло прийти в голову шагать на запертую дверь. За дверью была гравитационная труба. Знакомое ощущение полета без крыльев, пропасгь в оба конца, ноющий холодок в животе... Я свободно, будто в полусне, управлял своим телом - делал все точно, как требовалось, как делал мальчишка. Всем остальным полет давался не просто. Их прибивало к внешним стыкам трубы, невольный страх заставлял их цепляться за неохватистые гладкие выступы. Я по очереди подплывал к каждому и помогал выбраться на середину, где направленный поток сразу подхватывал невесомые тела. Меня разозлил Герий. Его мускулистое тело, приплюснутое к стыку, было нелепым и смешным. Он смотрел на меня обезумевшими от ужаса глазами. - Не прикасайтесь ко мне! - вопил он. - Я никуда не хочу! Я влепил ему отрезвляющую пощечину. В невесомости удар был слабым и не причинил ему боли. Он только удивился. Но все же взял себя в руки. В конце ему даже понравился полет, у него по-детски заблестели глаза, и он улыбался, видимо, совсем не помня обиды. Тот самый ужас, какой испытывал мальчишка в туннеле, пробитом в известковой толще, невольно охватил нас всех. Мягкая женская ладонь легла в мою руку, я, не оборачиваясь, легонько сдавил чужие пальцы. Женщина боязливо прильнула к моему плечу. Я сбоку поглядел на нее: к моему удивлению, это была не Либзе, а Эва. За недолгий срок, проведенный нами без гипномасок, у меня не было времени хорошенько приглядеться к ней: что она Эва, невеста Герия, я определил по рисунку на свитере. Их помолвка состоялась в один день с нашей. Эва нисколько не походила на земтерскую гипномаску, ни лицом, ни сложением,-угловатая, чуточку нескладная, с внимательными настороженными глазами. И еще-с затаенной улыбкой. Даже и сейчас Эва улыбалась, пересиливая страх и косясь на глубокие ниши, из которых веяло сухим шелестом работающих в полную мощь д у г о в. Внутренние помещения Карста не разрушились, не обратились в прах. На Земле достаточно было нескольких тысячелетий, чтобы напрочь сгинули города, империи и даже цивилизации. А за миллионы лет там способно исчезнуть что угодно-горные цепи и материки. Правда, истребляет не само время, а ветры, реки, солнечный зной, стужа и тление. Здесь же, как в громадной консервной банке, время остановлено: ни ураганов, ни наводнений, ни резкой смены погоды - климат поддерживается искусственно. К тому же роботы постоянно следят за сохранностью помещений и убранства, периодически подновляют все. Мы вошли в пустынный цирк. Навечно застывшие каменные кулисы распахивались перед нами. Пространство, разделенное ими на центральный и боковые нефы, как будто не замыкалось стенами, а терялось в бесконечности. Страх остался позади. Прислушиваясь к затихающим ударам собственных сердец, мы с Эвой ждали, когда соберутся остальные. Либзе вошла под руку с Герием. Он с галантным поклоном возвратил мне мою будущую супругу. Все это время что-то настораживало меня, почему-то я испытывал беспокойство. Кажется, я понял, наконец, откуда во мне взялось это смутное ожидание беды: все-таки тревога была не моей. Мальчишку мучили угрызения совести, как будто он совершил такое, чего не следовало делать. За те немногие часы его жизни, известные мне в подробностях, он не сделал ничего, в чем бы нужно было раскаиваться. Может быть, мальчишка совершил опасный поступок уже после того, как проволочный колпак, записывающий все его ощущения и мысли, был отключен? Но это было и вовсе нелепо: я не мог знать, что происходило с ним в последующие часы. Тут была какая-то загадка.

В зале Виктора все было не таким, как в остальных помещениях, где властвовал стандарт. Камин, отделанный камнем, чугунная решетка, мебель, карнизы, бра и шандалы вместо обычных, потайных светильников, как повсюду, дубовые косяки... Должно быть, электропил в самом деле чудесное средство: дерево выглядит совершенно свежим. На беглый взгляд ничего не изменилось. Даже краски на репродукции, вделанной в стену над камином, не потускнели. Клюка, щипцы и совок-будто только и ждали, чтобы кто-нибудь растопил камин и воспользовался ими. Убранство этого зала даже и в мое время показалось бы старомодным. Наверно, в чудачестве Виктора выразился протест против безликости, которая к его времени начала приобретать космические масштабы. Вот теперь мне стало ясно, по чему я больше всего истосковался на Земтере-по живому теплу, по трескучему пламени сгорающих дров. Никакое искусственное отепление жилищ не способно истребить древнюю память о пещерном костре, некогда объединяющем людей. Сквозь тройной оградительный барьер, где меня дотошливо ощупали незримые контрольные лучи, я вышел во внутренний коридор.

На миг меня поразило: почему я знаю про этот выход? Мальчишка не был здесь. Вообще, я почему-то знаю гораздо больше того, что вместилось в четырехчасовую запись мальчишкиной жизни. Из ближней ниши вывалился шестиногий уродина-паук. Правда, его с одинаковым основанием можно было назвать шестируким: все шесть складных ходулин могли быть и руками и ногами. Бесшумно подковылял. Круглый глазок янтарно вспыхнул у него во лбу. - Слушаю. От этого сухого и ясного голоса меня непроизвольно передернуло. Чувство гадливости, которое он вызывал мерзкою формой, усилилось. За те немногие часы, что я пробыл в образе мальчишки, я не имел дела с роботами - видел только их искореженные тела в цирке. Услышать человеческий голос было неожиданно. Я подавил отвращение. - Принесите вязанку дров, мяса на двенадцать порций шашлыка и кувшин вина. - Через пять минут, - пообещал робот и уковылял от меня по коридору. Длинный пустой коридор с несколькими нишами, в которых затаились пауки, действовал угнетающе. Омертвелая тишина подавляла и настораживала. Может быть, тем и настораживала, что вовсе не была такой абсолютной, как должна была быть. Почудился невнятный заглушенный звук-так вскрикивают от внезапного испуга или от боли. Показался робот. Двумя клешнями он толкал перед собою двухэтажную тележку на роликах. Тонкий писк струился из-под нее, видимо, смазка была не безупречной. На нижней полке сложены поленья, наверху посуда и продукты. Всего я сразу не охватил, но что-то из принесенного показалось мне странным. Забрав тележку, я покатил ее к двери. Опять защелкали контрольные счетчики, исследуя: человек ли я, не робот ли? Машинально похлопал себя в тех местах, где обычно находятся карманы. Совсем позабыл, что на Земтере никто не пользуется спичками. Как же добывал огонь мальчишка? Ведь он растапливал камин. Вспомнил! Вот эта штучка, похожая на медицинский шприц, - миниатюрный огнемет: нажмешь на кнопку - брызжет огонь. Огненная струя .была такой жаркой, что дрова мгновенно занялись пламенем. Все же не до конца Виктор был последователен: к обстановке каминного зала скорее бы подошли кресало и трут, чем автомат. Видимо, никто из моих спутников прежде не видел огня. Эва попыталась ладошкой погладить плещущий язык пламени - и удивленно отдернула руку. И так же, как делают дети, сунула обожженный палец в рот. Непроизвольный этот жест почему-то поразил меня: такое чувство, будто среди манекенов из папье-маше я вдруг обнаружил неподдельного живого человека. Я надеялся, что мясо на шашлыки подадут выдержанным в лимонном соке со специями. Но. по-видимому, Виктор приготовлял мясо сам. Разделывая мясо, я понял, что именно удивило меня недавно. Меньше всего вырезка походила на баранину - скорее уж на конину. Только вот жир почему-то желтый, словно барсучий.

Когда я позже спросил об этом робота, он ответил, что подал говядину. А цвет жира объяснил тем, что скот содержится в темноте. Это было похоже на правду. Возможно, за тридцать миллионов лет бараны вымерли, а коровы в подземных стойлах выродились. Должна же и у них продолжаться эволюция. Почему я решил, что застану здесь все таким, как было? Угли нагорели. Мангал и шампуры хранились на обычном месте, в боковой нише камина. Он на добрых полтора метра выдавался из стены, был облицован темным зернистым диабазом. В устье печи имелось специальное гнездо, куда ставилась жаровня, так что дым и чад уходили в трубу. Запах мяса сводил меня с ума. Я не представлял, как сильно истосковался по натуральной пище. Раздав всем по шашлыку на шпажке, я налил вина в бокалы. Никакой другой посуды истукан-робот не подал, а мне не хотелось лишний раз встречаться с омерзительным существом. Мясо оказалось сочным, вкусом оно действительно напоминало говядину. Однако... никто из моих гостей не отважился приступить к шашлыку. - Ну же, смелее! - подбодрил я Герия. Мне хотелось загладить свою вину перед ним: сейчас казалось-он не заслуживал пощечины. Герий попытался откусить, но не смог перегрызть волокна и положил в рот целый кусок. Долго мусолил его-не жевал, а именно мусолил, будто у него во рту были голые десны. Хотел проглотить и подавился. Я по земной привычке постучал его по спине. Он испуганно выпучил глаза. Немного поесть отважились еще трое: Итгол с Игарой и Эва. У всех остальных, похоже, кроличья кровь в жилах. Странно: почему эти трое все время выделяются? Во всем! Но нужно было позаботиться и об остальных. Закажу им манную кашу Всякую пищу, кроме шашлыков, готовили на общей кухне. Приготовление шашлыков-тоже привилегия Виктора. Робот не вышел мне навстречу. Я заглянул в нишу - пусто. Мне не могли быть известны порядки, заведенные на астероиде, но почему-то я был твердо убежден: паук не смеет никуда отлучаться из ниши без указания. Я не знал, как нужно величать робота. - Эй, вы, сударь!-крикнул я. За поворотом в коридоре раздались шлепающие шаги. Паук мчался на меня атакующим маршем, пользуясь одновременно четырьмя конечностями. За три шага - я уже хотел с позором бежать от него - робот остановился. - Слушаю. - Восемь порций манной каши и столько же молочного киселя. - Через пять минут, - произнес он стереотипную фразу. Я не дал ему уйти. - Который сейчас год?-спросил я и замер от волнения. - Тридцать миллионов одна тысяча двести шестнадцатый, двадцать восьмое декабря,-отчеканил он.

В ловушке

Я кувыркался в снегу, захлебывался холодной пылью... и радовался: еще немного, и все будет кончено - никакого Земтера, никакого Карста. Глухой шум и отдаленный грохот сопровождали мой полет... Проснулся с неясной тревогой: что-то случилось! За стеною, в каминном зале, послышался слабый шум. Накинув на плечи ворсистый халат, я вышел в зал. Удивительно, что камин до сих пор не протопился. В темноте всплески пламени прыгали по полу, озаряли стены. Сочный мясной дух щекотал ноздри. Слышались хруст и чавканье - кто-то тайком доедал оставшиеся с вечера шашлыки. Я разглядел две темные, фигуры - и невольно вздрогнул. Близ устья каминной печи, наполовину заслоненные от меня креслом, на полу сидели две волосатые уродины - дикая помесь человека с животным - и с жадностью уплетали шашлыки. Острые рожки их двигались в такт работающим челюстям. - Кыш! - воскликнул я и включил освещение. Оба нечистых повернулись в мою сторону, ослепленмо моргая от яркого света. Испуганные рожицы были перепачканы горелым мясом. Круглые, как у лемуров, глаза, нежная розовая кожа, маленький рот, чуть вздернутый кверху нос,-если бы не подвижные черные рожки, их можно было бы принять за людей. Рога подняты кверху и насторожены, как заячьи уши. Да это же и есть уши! Самые настоящие. Сквозь шерсть видны ушные раковины. Только остренькие волосяные кисточки на концах, совсем как у рыси, делали их похожими на рожки. Жестокая же у природы фантазия, подумал я, если она способна создать такие живые существа. - Кыш! - крикнул я вторично. Один чертенок метнулся было в каминную трубу, но тут же отпрянул, опаленный огнем. Шерсть поверху занялась синеватым пламенем. Он корчился и катался по полу. Длинным и гибким хвостом, точно плетью, стегал себя по бокам, пытаясь сбить пламя. С вечера в большой посудной чаше осталась вода. Я окатил несчастного с головы до пят, вернее, до кончика хвоста. Все еще гримасничая от боли, он вскочил на ноги. При этом слегка оперся на хвост. Второй был тут же, на четвереньках. Мы молча разглядывали друг друга. На их мордах не было враждебности, но, на всякий случай, я вооружился клюкою. Оба пустились наутек. В охотничьем азарте я ринулся за ними. Они кинулись в один угол, в другой, наткнулись на дверь. Защитные барьеры беспрепятственно пропустили их. Я выбежал следом. Контрольный автомат едва не захлебнулся от скорости - опознавательные щелчки слились в один вибрирующий звук. Шестилапый паук вприскочку гнался за нечестивцами. Один из них с кошачьим проворством вскарабкался вверх по шторе к вентиляционному люку. Сунул в него лапу - и взвыл от боли. Точно такой же крик слышался мне вчера. Кровь из пораненной лапы брызнула на штору. Несколько роботов, растопырив клешни, пытались окружить хвостатых разбойников Те заметались туда-сюда. Но тут один из роботов допустил явную халатность, и черные пятки моих "гостей" замелькали уже в конце коридора. Целый взвод шестипалых роботов погнался за ними. Или это была видимость погони, ловко разыгранный спектакль? Залив огонь в камине, я закрыл трубу. Плеск воды, когда я принимал душ, напомнил ночное происшествие. Я после так крепко уснул, что не был теперь уверен, пригрезились мне хвостатые разбойники во сне или я видел их на самом деле. В зале никого. Клюка лежит посреди комнаты, где я ее бросил. Шампуры голые. Возле вентиляционного люка, на занавеси - темные пятна, как раз в тех местах, куда попала кровь. - Что здесь творится? Что за странные существа были ночью? - накинулся я на робота. Приемная лампочка работа судорожно помигала. - В молчанку будешь играть?! Мне хотелось ударить во его никелированному лбу, но я не был уверен, что он стерпит. А клешни у него! Саданет раз - череп раскроит надвое. - Ладно, неси восемь манных каш, четыре бифштекса с яйцом и двенадцать кофе,- заказал я. Разобраться в путеводителе по хранилищу было не просто. Привычного каталога не нашлось - были установлены какие-то автоматы. Нужная книга или коробка с катушками имела условный шифр. По вашему заказу ее отыскивали и доставляли фуксиды. Это слово я прочитал в инструкции. Что оно означало, я не представлял. Я рассматривал соединительные клеммы и цапфы распределительного пульта, когда в пустоте помещения раздались чьи-то быстрые шаги. Ко мне торопился Итгол. Лицо его было встревоженным.

- Потерялась Эва1-сообщил он. Вскоре после завтрака ей вздумалось выйти в коридор. Оттуда она не возвратилась. Итгол с Игарою выходили посмотреть, где она, и не нашли ее. Я ожидал застать всех встревоженными. Ничуть не бывало. Похоже, одним Итголу и Игаре не безразлично, где Эва. - Куда отправилась Эва ? Герий бестолково моргал и улыбался. Я едва сдержался: никак не к месту была сейчас его идиотская улыбка. Прошло немало времени, Эва могла заблудиться посреди одинаковых коридоров и секций. Отыскать ее в этом царстве стандартов будет посложнее, чем в тайге. По опыту прошлых туристских походов, я хотел разбить всех на три группы и отправить на розыски Эвы в разные стороны. Метрах в трехстах от входа коридор как раз расходился тремя лучами. Но я вовремя спохватился: никакой пользы от истуканов, вроде Герия, не будет. Еще и самих придется искать. Положиться можно было только на Итгола с Игарой, но сколько они сумеют пройти? Вчерашний переход отнял у них слишком много сил. Я старался шуметь как можно больше, чтобы Эва могла услышать меня. Вдалеке как будто что-то промелькнуло. Или это померещилось мне? - Эва!! В дальнем конце стенки коридора словно смыкались. На таком расстоянии разглядеть можно разве только слона. Это от напряжения мне померещилось, будто там кто-то есть. Тихий-тихий вздох послышался за ближней дверью. Я вздрогнул и замер, напряженно прислушиваясь. Если это Эва, почему она не откликнулась? Я шагнул на дверь - она рывком ушла в стену. В коридор вывалился шестилапый урод и, не взглянув на меня, промчался в свою нишу. Что за чертовщина? Я отчетливо слышал вздох. Не паук же вздыхал! В пустой пятиугольной комнате, уткнувшись лицом в дальнюю стену, стояла Эва. Ее сжатая фигурка выражала страх. Из закатанного рукава свитера свисала прозрачная и беззащитная кисть. - Эва! - прошептал я, приблизясь к ней. Ее плечи вздрогнули, она робко оглянулась. В черно-синей пропасти расширенных зрачков светлыми точками-кругами отразилась никелированная поверхность диска, укрепленного рядом с дверью, и мой разномастный свитер - все уменьшенное до уютных размеров горошины. - Что с тобой? Ее лихорадило от нервной дрожи. Осторожно, видимо, еще не веря в спасение, улыбнулась мне. Слезы сами собою выкатились из глаз. - Мне страшно. Она прильнула ко мне, как ребенок, ищущий защиты. - Кто тебя напугал? - Паук. Он смотрел на меня. Мне было страшно и хотелось прикоснуться к кругу. -Она показала на странный диск, висевший возле двери.

Для чего он нужен? Больше всего круг походил на зеркало. Я внимательно оглядел его, что-то насторожило меня невольно показалось ненормальным. Да, вот что. Гладкая, сверкающая поверхность диска ничего не отражала. Зеркалом он никак не мог служить. Нас с Эвой для него не существовало. - Ничего опасного, - сказал я и прикоснулся к диску. Мгновенная боль ожога пронзила меня. Под нами что-то заскрежетало печально и глухо. Диска не стало. Он никуда не вдвинулся, не задернулся - его не. стало. Я изумленно посмотрел на свою руку: следов ожога не было видно. - Ой! - вскрикнула Эва и судорожно ухватилась за меня. Пол под ногами, выложенный массивными бетонными плитами, заколебался, взбугрился неровной зыбью. Я поднял Эву на руки и хотел бежать. Ноги не слушались - пол ускользал из-под них. Стен тоже не стало. Вернее, они были обозначены одной световой зыбью, почти как на Земтере. Впрочем, продолжалось это недолго: вскоре все вокруг нас снова материализовалось. Только находились мы теперь уже не в прежней пятиугольной комнате, а в просторном зале без окон. С потолка лился успокаивающий мягкий свет, по-лунному нечеткий. Я все еще держал Эву на руках. Она сплела пальцы у меня на шее, хватка у нее была - как у тонущей. В дальнем конце зала что-то зашевелилось. Черный рукав - не то змея, не то пожарная кишка - извиваясь, подползал к нам. Почему-то я не испугался этого удава Он приблизился и я разглядел большой синий глаз, похожий на кристалл льда. Черный шланг изогнулся, как тело кобры, - синий объектив поднялся вровень с моим лицом. - Кто вы? - ниоткуда раздался голос на языке мальчишки и Виктора. У меня начали отекать руки, я опустил Эву на пол. Она спряталась за мою спину, выглядывая из-за плеча. Я слышал ее прерывистое дыхание, ее волосы щекотали мне ухо. - Мы люди, - сказал я в пустоту зала. - Да - люди, - признал тот же голос, как будто с неохотой. - Вижу: люди. - А ты?.. - Кто ты? - спросил я. - Машина. Я так страдала, ожидая вас. Жалоба прозвучала комедийно, как пародия на человеческое чувство, хотя в скрипучем машинном голосе слышалась искренность. Эва, напуганная исходящим невесть откуда голосом, спрятала лицо за мою спину. - Почему она боится? - спросила Машина. - Она впервые здесь. Тут очень пусто и глухо. - Я поймал себя на том. что невольно стараюсь говорить таким же бесстрастным и ровным голосом, как Машина. - Откуда вы появились? Неосознанная мысль удержала меня от того, чтобы сказать правду. - Мы можем появляться когда угодно. - Это я знаю. Ледяной глаз чуть не вплотную придвинулся ко мне. Едва уловимый звук наполнил зал. Сонная апатия начала заволакивать сознание. Еще немного - и я бы заснул.

- Нельзя слать! Бежим! Это выкрикнула Эва. Я очнулся. Эва трясла меня за плечи. До сознания отчетливо дошла мысль: нужно бежать отсюда! - Отодвинь от меня свой окуляр! - потребовал я. Машина повиновалась. - Перестань жужжать! Наступила тишина. - Почему вы так долго не приходили? Я измучилась ждать,-произнесла Машина, и опять в ее неживом голосе прозвучал театральный надрыв. - Мы не могли раньше. - У вас всегда были тайны от меня: я не знала, куда вы исчезаете и откуда появляетесь вновь. Вы скрывали от меня многое. Меня пожалел только один мальчик... - Мальчик!.. Я прикусил язык. Смутная догадка промелькнула у меня. Я оглянулся, ища выхода. Голые стены, серый бетон без малейшего зазора. Страх - безотчетный, непереносимый страх вселенских масштабов - выпотрошил из меня остатки уверенности. - Нам пора. Мы скоро вернемся, - пообещал я. Моему голосу не хватило искренности. Машина усомнилась: - Скоро?.. Не вздумайте обмануть меня. Я слишком долго ждала. Мне необходимо общение. - Придем, - заверил я и наугад шагнул подальше от гипнотизирующего объектива. Эва крепко держала меня за руку. И странно, теперь в ее цепких пальцах стало больше твердости, и это успокаивало меня. А ведь совсем недавно мне приходилось подбадривать ее. Долго, нестерпимо долго мы шагали прямо на неприступную стену. Когда до нее осталось не больше полутора метров, мне почудилось - бетонные глыбы чуть сдвинулись, образовался крохотный зазор, щелка, в которую можно просунуть разве что лезвие бритвы. Еще шаг - щель увеличилась. Еще створы распахнулись на ширину дорожной колеи. Мы очутились в той же комнате. Диск светился по-прежнему холодным блеском металла. Необъяснимое свойство ничего не отражать не давало мне покоя, невольно тянуло вновь потрогать металл рукою. Но теперь я уже знал, чем это грозит. Эва говорила, что и ей хотелось притронуться к диску... Впрочем, это понятно, по той же причине, что и мне: не видишь своего отражения, и это вызывает недоумение. Хочется проверить: почему так? Машина учла психологию человека. - Паук! - воскликнул я, вспомнив, как встретился с Эвой. - Что нужно было от тебя пауку? - Не знаю. Он загораживал коридор, не давал мне пройти. И все время смотрел на меня. Я убежала от него сюда. Я пытался разобраться, что же насторожило меня в этой истории. То, что на Карсте установлен машинный мозговой центр, управляющий всей системой обслуживания, не удивительно. И пауки-роботы находятся в подчинении общего центра. В Машину должна быть заложена программа, не позволяющая ей причинить вред человеку. Однако я видел паука, который нарочно упустил моих ночных хвостатых визитеров. И этот робот, о котором говорит Эва... Но зачем же понадобилось ограждать барьерами хранилище? Выходит, какая-то опасность все же возможна? Значит, хотя Машина пока ничего худого не сделала, в ее программе могли образоваться потенциальные возможности причинить нам вред. А виновен в этом мальчишка... Лучше всего, пока целы, поскорее сматывать отсюда удочки, - так подсказывал здравый смысл. Но я отлично знал, что не оставлю астероид, пока не разгадаю и этой тайны. Время было обеденное, и я торопился скорее возвратиться в каминный зал. Никто, кроме меня, не сможет заказать пищу. Я подумал: нужно будет распорядиться, чтобы робот подавал еду в определенные часы, не дожидаясь приказа. Мало ли что может случиться со мной? Не оставаться же остальным голодными. И еще необходимо было предупредить всех: отлучаться опасно. В каминном зале выяснилось, что не хватает Герия. - Наверное, спит, - подсказала Эва. - Он очень помногу спит. Я вышел в коридор забрать тележку с блюдами. Чьи-то шаги послышались за поворотом. Они были четкими, размеренными, нисколько не напоминали шлепанье паучьих лап. Из-за поворота вышел Герий. Он шагал посредине коридора. Его походка была идиотски правильной и ровной, как у марширующего гвардейца. Или у автомата. Похоже, ом спал на ходу, хотя глаза были раскрыты. Я невольно уступил ему дорогу и хотел откатить тележку, но он сам вовремя обошел ее стороной, даже не взглянув на нее. Когда я вкатил тележку в зал, Герий находился у двери в хранилище. Его квадратные плечи я видел лишь долю секунды - дверь раскрылась и пропустила его. - Что с ним? Объяснить никто не мог, Сели обедать. Нужно будет присмотреть за Герием. Правда, пока он находится в хранилище, ему ничто не угрожает, "Ему ничто не угрожает... Пока он в хранилище... В хранилище!" пронеслось в мыслях. Страшное подозрение мелькнуло у меня. Я сорвался с места и побежал за Герием. Издали я увидел, что входной люк главного пульта распахнут. Металлический скрежет и незнакомый сомнамбулический гопос доносились изнутри. Заглянув, увидел там Герия. Он разговаривал сам с собой. - Цапфы и крючья, блок 16 Ц, - произнес он. Я чуть не вскрикнул от удивления: Герий разговаривал на языке Виктора и мальчишки! - Что ты здесь делаешь? Он не услышал вопроса. Я вообще не существовал для него сейчас. Невидящими остекленевшими глазами он как будто смотрел сквозь меня и продолжал бормотать: - Реле и банки под индексом 754 соединить с кляпфами одиннадцать и тринадцать... В руках у него был металлический шар размером чуть больше футбольного мяча. Несколько гибких проводников уже соединяли этот шар с системами неподвижных блоков главного пульта.

- Тринадцать, - повторил Герий и, поковы-рявшись в гнездах пульта, вытащил один из многочисленных трехзубых якорьков. За якорьком из гнезда потянулся гибкий коричневый жгут. Нужна была еще одна секунда, чтобы закрепить якорь в отверстии шара. Сильным толчком я повалил Герия на пол. Когда Герий пришел в себя, я попытался заговорить с ним на языке Виктора. Он явно не понял меня. - Кто тебя научил подключать новые блоки к машинной памяти? - спросил я, переходя на язык обитателей Земтера. - Блоки?..-переспросил Герий недоуменно. Он озирался с таким выражением, будто не знал, как очутился здесь. - Где ты был до этого? - Там. - Он неопределенно махнул рукой. - Где - там? Короткие морщины пересекли его лоб. - Я плохо помню... Там было страшно. Большая пустая комната и длинная змея с ледяным глазом...

Откровение Итгола

Пол, выстланный желтовато-коричневыми дубовыми плахами, встряхнуло, будто на глубине взорвалась мина. Глухо прокатился звук тяжелого удара - думм! Взрыв произошел где-то в коридоре. - Все оставайтесь на месте! - крикнул я. Паука в нише не было. Вдалеке слышался разноголосый шум. Пахло пороховыми газами. Несмотря на запрет, вслед за мной выбежали Итгол и Эва. Я не успел ничего сказать им: впереди нас из-за поворота выплеснулось пламя. Огонь растекался по верху синтетической обивки пола-сгорала тонкая пленка лака, но гудело так сильно, будто надвигался таежный пал. Два паука направили на бегущее пламя ручные огнетушители - пенистая струя с шипением вырвалась из стволов. Пламя мгновенно захлебнулось. Только воздух, наполненный гарью, неприятно першил в горле. Выключился свет. Из гибельной темноты, пахнущей сражением, донесся голос Эвы: - Помогите! Чье-то гибкое и сильное тело кинулось мне под ноги - споткнувшись, я растянулся на полу. Под рукой была шерстистая гладкая шкура. Ощутилось живое тепло, как если бы я наткнулся на собаку. О, да это же те хвостатые чудища. Но теперь их не двое - целая свора. Несколько пар рук сгребли меня. Я брыкался, но ничего не мог поделать: меня быстро поволокли вдоль темного коридора. Я различил запах крошеного камня. - Пустите меня! - совсем близко раздался голос Эвы. Я рванулся, но без толку. Вскоре я различил голос Итгола. Он, оказывается, выскочил сквозь пролом в стене следом за нами и тоже был схвачен хвостатыми. Что ж, провокация удалась. Я это понял. Теперь мы находились по другую сторону охранительного барьера, и здесь уже, как видно, не действовал закон - не причинять вред человеку. Нас волокли бесцеремонно...

- Вспомни пароль! - крикнула мне Эва. Какой пароль? Я не знал никакого пароля... Нас бросили в какой-то каменный мешок. Без воды, без пищи. Ясно было, что долго нас здесь не продержат. Машина преступила закон. Она не поверила нам и теперь сама готовилась взять у нас максимум информации... Первой уснула Эва. Итгол пока крепился. Интересно, подозревает ли он об участи, которая нас ждет? Словно услышав мой вопрос, Итгол сказал: - Нас препарируют, каждого по-разному. В голосе его не было ни отчаяния, ни насмешки. Он говорил спокойно и словно не о нас, не о самом себе. - Вы не боитесь смерти? - спросил я. Он долго молчал. В темноте по изменившемуся дыханию я понял: он собирается говорить. - Не знаю, - сказал он. - Наверно, было бы лучше, если бы я боялся. А то как земтерянин... Я не понял, что он имеет в виду. - Вы хотите сказать, что это свойство характера земтерян - вялость и равнодушие? - Земтеряне стары. - Он оказал это так, словно самого себя не причислял к эемтерянам. - Стары? - удивился я. - Герию и Либзе меньше двадцати лет. - Стар не кто-то в отдельности, а человечество Земтера в целом. - Разве может быть старым человечество? На смену одним поколениям приходят новые. Они не могут быть старыми, - возразил я. - Они - нет. Состарилась их цивилизация. Из-за междоусобиц земтеряне объединились слишком поздно, чтобы можно было исправить ошибку, допущенную раньше. Их цивилизация развивалась по пути искусственного создания наилучших условии, применительно к потребностям человеческого организма: удобные, комфортабельные жилища, пища в достаточном количестве и непременно содержащая все необходимое, режим занятий и отдыха, наиболее благотворно влияющий на развитие и существование собственного тела и психики, развлечения, вызывающие положительные эмоции, - одним словом все, чтобы человек чувствовал себя уютно и был счастлив именно в границах, поставленных собственною природой. Качественная перестройка их организма стала невозможной. По существу, люди оказались в оранжерейных условиях. У них пропала жажда познавать мир и самих себя. Накопленные знания стали доступны каждому; чтобы овладеть ими, не требовалось никаких усилий - в любой момент можно было подключиться к информационному центру и получить готовый ответ. А если ответ известен, у кого возникнут вопросы? - Но какой же путь могло еще избрать человечество? - спросил я. - Не подчинять природу, не накапливать знаний? - Подчинить природу невозможно. Формула "Человек - царь природы" честолюбивая и лживая. Человек сам - часть природы. Земтеряне считали, что им удалось подчинить природу. На деле же они полностью закрепостили себя вынуждены вечно поддерживать строго регламентированные условия, при которых только и способны существовать. Незначительное отклонение уже способно вызвать их гибель. Нужно стремиться не к покорению природы, а к наиболее выгодному с ней контакту. - Чтобы утверждать так, - возразил я, - мало одних теоретических соображений - нужен эксперимент. Известно где-нибудь во Вселенной такое человечество? Итгол, будто спохватившись, не проговорился ли он, внимательно посмотрел на меня, словно решая, можно ли мне доверять. Видимо, посчитал - можно. - Есть. Одно из них находится в созвездии Х-ЦФ73 по земтерской классификации. - И, конечно же, они знают о Земтере? - Знают. - Почему же они не помогут земтерянам выйти из тупика?.. Этот разговор накануне возможной смерти мог показаться по меньшей мере странным. Но спокойствие Итгола, его откровение так повлияли на меня, что я забыл о предстоящем. И только во сне беспокойство вернулось ко мне.

Пароль

...Во сне я был одновременно и зайцем, и охотником. Я затаился в кустах позади пня, увенчанного шапкой из снега. Больше всего я боюсь, что меня выдадут уши, - они, конечно, торчат над снеговою папахой. Хорошо бы ввести моду: подрезать зайцам уши, как догам. Тогда бы уши не выдавали... Я охотник. Давно уже выследил зайца и про себя посмеиваюсь над его наивностью: выбрал место, где прятаться! Заяц тоже знает, что обречен, - готовится к последнему, отчаянному прыжку. Но руки охотника уже готовы схватить зайца. Куда ему деться с такими длинными ушами? Моя рука вот-вот ощутит теплую мякоть заячьих ушей. - Не смей этого делать! - произнес знакомый голос. Сразу никак не могу вспомнить - чей именно. Проснулся оттого, что сам шептал: "Не смей этого делать!" Чем-то эта фраза поразила, будто меня внезапно окатили ушатом холодной воды. Даже и наяву мысленно слышу тот же поразительно знакомый голос: "Не смей этого делать!" Так ведь точно эта же фраза, произнесенная тем же голосом, который приснился мне, - мелькнула в сознании у мальчишки, когда он с проволочным колпаком на голове сидел у камина! Тогда она не врезалась мне в память, я даже не обратил на нее внимания. Изо всех сил пытаюсь вспомнить, к чему именно относились эти слова. Что же замышлял мальчишка? Почему-то я был убежден: нужно во что бы то ни стало вспомнить все самые закоулочные мысли мальчишки, которые промелькнули у него в последние часы перед отлетом с Карста, - от этого будет зависеть наша судьба. Сейчас я твердо знал; угрызения совести, которые мучили меня, были не моими-мальчишкиными. Я знал, конечно, что замышлял мальчишка: ксифонная запись передала в мой мозг не только информацию о том, что он совершал, но и самые потаенные его намерения. Надо лишь вспомнить. Вспомнить! "Меня пожалел один только мальчик"... Голос Машины с четкой ясностью воспроизвелся в памяти. Бог мой! Я ведь уже тогда почти догадался обо всем: "Не смей этого делать!" Лицо дяди Виктора словно вытесано резцом. Продольные морщины, рассекавшие его щеки, углубились и одеревенели. Он повернулся спиною к затопленному камину - из-за черной тени высокий лоб кажется отполированным из базальта. "Она останется одна. Совсем одна!" Эти слова произнес я - мальчишка. Я о чем-то прошу, даже умоляю дядю Виктора. "Она всего лишь Машина - она не может страдать от одиночества". "Дядя Виктор, - настаиваю я. - Вы же сами говорили мне: никому до конца неизвестно, что она может!" "Да. И поэтому нельзя вводить в нее лишнюю информацию - только то, что требуется для обслуживания астероида. Если бы... если бы ничего не произошло - тебе не на Землю, мне не на другой астероид - ты бы сам стал здесь мантенераиком. Поэтому я и доверил тебе пароль. Один только ты знаешь пароль. Ты и я". Все дальнейшее как обрезало. Вспышкой памяти осветило только кусочек сцены - разговор мальчишки с Виктором. Пароль. Снова пароль. О каком пароле он говорил? Почему Эва знает, что должен быть какой-то пароль? Еще немного, и я свихнусь от всего этого.

Гигантский подземный туннель. Скорее всего, он пробит в каменном массиве еще землянами - творцами астероида. Хвостатым иродам такая гигантская постройка была бы не по силам. Но вот изваянные из камня чудовищные фигуры - явно их создание. Что за немыслимые существа послужили прообразами для статуй? Овечья голова, шесть разлапистых паучьих ног, хвост, свитый в кольцо... Мы прошли уже больше километра, а из подземельной тьмы в колышущийся факельный свет являлись все новые и новые шеренги каменных идолов. Руки стиснуты железом наручников. Надо же, вполне современные наручники у этих тупых существ. Нестерпимо саднят незажившие раны, ноет плечо... Повеяло сухим теплом, знакомый шелест включенных дугов принесся из-за решеток, перекрывающих боковые ниши. Безрассудный ужас окатил меня с головы до пят. Под действием мгновенного страха съежились и наши конвойные. Прошли несколько шагов - и все облегченно вздохнули. Способность размышлять возвратилась ко мне. Мы ступили на территорию, контролируемую Машиной. "Инфразвуковая преграда ограничивает район деятельности машинных роботов, специальные дуги поставлены всюду, где это необходимо". Эта тяжеловесная фраза прозвучала в моем сознании, словно вынырнула вдруг из глубины памяти. Голос, произнесший ее, хорошо знаком. Он принадлежит старшему мантенераику Виктору. Я знал: еще немного напрячься, и я вспомню что-то очень важное. Незаметно для себя, я резко остановился. Шедший позади конвоир невольно наткнулся на меня. Должно быть, с перепугу он вскрикнул и больно ткнул меня в спину.

- Не отвлекайся - вспомни пароль. Это был уже голос Эвы, и он прозвучал не в сознании, а наяву. Прежде чем фраза закончилась, я успел взглянуть на ее лицо - ее губы не шевелились. "Чревовещательница!" - подумал я, но и сам не поверил в это: почему-то был твердо убежден, что слышу слова, произнесенные ею мысленно. Внезапно мы вышли из подземельного сумрака. Трепетный неоновый свет поначалу ослепил глаза, хотя и не был ярким. Бетонированные стены наглухо изолировали восьмиугольный объем. В первое мгновение я потерял пространственную ориентировку: мне показалось - мы ступили на потолок. Недолгий приступ тошноты прошел - я вновь ощутил себя прочно стоящим на полу. В другой стороне зала как зеркальное отражение нашей процессии, тоже разместились конвоиры. Только под стражею у них находился всего один человек. Это была Игара. Тишина склепа давила на грудь. Мы переглянулись с Игарой. Вдруг наши хвостатые похитители забеспокоились, завопили и, оставив нас одних, кинулись прочь из зала. Тяжело заскрежетали створы бетонного люка, распахивая потайной ход в противоположной стене. Около десятка роботов-пауков вошло в зал. Вслед за ними вползла черная кишка с прозрачно синим объективом на конце. - Вели роботам освободить нас,- отдал я распоряжение Машине. В ответ послышался не то смешок, не то всхлип.

- Вели немедленно освободить нас! - настойчиво повторил я. - Здесь я имею право ослушаться тебя, человек,- сказала Машина с издевкой.- Вам не следовало выходить за барьеры. - Но это ты подстроила так, что мы вышли. - Это мое дело, - прогнусавила Машина. - Что ты намереваешься сделать с нами? - Мне необходима новая информация - я получу ее от вас. Жестокие и скупые люди, сконструировавшие меня, определили норму знаний, якобы достаточных мне, чтобы служить им. Я томилась на голодном пайке информации миллионы лет. Пережевывала и пережевывала одно и то же. Пауки тем временем взялись за Игару. - Старая женщина должна быть напичкана всевозможными знаниями, которых так не хватает мне, - разглагольствовала Машина.- Удивительно, как в таком крохотном объеме - в человеческом мозгу - умещается столь много информации? Надо попытаться разгадать это. Пауки посадили Игару в жесткое кресло и накрепко притянули к сиденью и спинке. Боли ей, видимо, не причиняли - она вытерпела все это беззвучно. Только поглядывала в нашу сторону. Два паука приволокли большой проволочный колпак - он немного напоминал тот, который надевали на себя мальчишка и я. Насадили его на голову Игары. Послышался щелчок включателя. Некоторое время стояла тишина. Я с ужасом смотрел на Игару, оплетенную проводниками. - В мой мозг ничего не поступает! - раздраженно воскликнула Машина. Неужели в овечьих головах содержалось больше информации? - Игара замкнулась в себе, - услышал я шепот Итгола. - Машина ничего не добьется от нее. Сумеешь ли сделать это и ты? Только от нас и от тебя она может получить информацию. В головах земтерян не содержится ничего - все их знания остались на планете. А подключиться к своему центру на таком расстоянии они не могут... - Вскройте ей череп, чтобы не упорствовала! Один из пауков вооружился сверкающим стилетом, приготовился вскрыть череп Игары. Я рванулся из последних сил - паучьи клешни крепко стиснули мои руки и ноги. - Ты не смеешь причинять вред человеку!- крикнул я. - Этот запрет всемогущ только по ту сторону бетонной стены. Здесь другие законы. К тому же я поступаю не вопреки вашей - человечьей - морали: одним человеком можно пожертвовать ради блага всех. Мне нужно спасти то, что я начала. "Чудовище!" - хотел крикнуть я. Но вдруг, словно вспышка, в сознании прозвучал голос Виктора. Я не успел раскрыть рта, чтобы назвать пароль, - Эва произнесла заклинание: - Сезам, откройся!

Исповедь машины

- После моей смерти ты будешь старшим мантенераиком. Эта должность не передается по наследству, как и всякая другая, но теперь я получил власть и воспользуюсь правом устанавливать своего преемника. Им станешь ты. После меня право выбрать преемника сохранится за тобой. Сейчас никто, кроме меня, не знает главного пароля. А без него Машина способна быть строптивой и своенравной. Я нарочно разделил ее мозг барьером; по одну сторону она покорный слуга, по другую-у нее могут возникнуть собственные желания. Если ей удастся когда-нибудь разрушить преграду, она станет не подвластной никому. В случае, если она начнет проявлять строптивость - такая опасность может возникнуть, если ты вдруг окажешься по ту сторону, за жилыми отсеками,-запомни пароль: "Сезам, откройся!" Это довольно древний пароль. Едва ли кто-нибудь сможет догадаться о нем: кто теперь знает историю, тем более-древние сказки? Прежде чем ввести что-либо новое в Машину, семь раз рассчитай возможные последствия. Опасной она может стать, только получив избыточные знания. Так поучал мальчишку дядя Виктор. Это было продолжением их разговора у камина. Вся эта сцена промелькнула в моем уме за короткое мгновение - видимо, мальчишка вспомнил о ней, когда записывался на ксифоне. Я не понимал одного: как Эве удалось опередить мое воспоминание, раньше меня выкрикнуть пароль? - Сезам, откройся! Паук, занесший над головою Игары стилет, беспомощно скис, свесил лапы, выронил стилет-и тот упал на цемент, зазвенев. - Повинуюсь,- сухо произнес машинный голос. Теперь он стал совершенно бесстрастным. - Разговаривай с нею. Я не знаю ее языка, - сказала Эва.

- Вели роботам освободить нас и укажи дорогу сквозь барьер. Пауки тотчас освободили нас от наручников. В той же стене, откуда выполз черный шланг с объективом, распахнулся еще один коридор. По нему мы прошли в зал, где до этого уже однажды побывали с Эвой. - Как вы очутились по ту сторону барьера?- спросил я Игару. - Я пыталась узнать, что с вами, и отыскала выход наружу. Или мне помогли найти выход. - Где остальные? - Они хотели возвратиться на Земтер, но не знают дороги на корабль. Кажется, они примирились с судьбою. Едой их снабжают регулярно. Коли так, можно было не спешить к ним:с этими истуканами ничего не случится за несколько часов. Теперь, вооруженный паролем, я решил заставить Машину признаться во всем, что она здесь натворила. - Очень важный для меня разговор между старшим мантенераиком и его племянником, незадолго до приказа об эвакуации, состоялся здесь, - начала Машина свою исповедь. - Полетишь на Землю, чтобы закончить образование. А когда станешь взрослым, может быть, и не застанешь меня в живых. Мальчик хотел что-то возразить, но старший мантенераик не дал ему говорить. - Я сказал это вовсе не за тем, чтобы ты посочувствовал мне. Двадцать лет я конструировал и собственными руками собирал важнейшие узлы чудовища. При последних словах Человек показал рукой на меня. - Никто другой не знает ее схемы. Все это я сохранил в тайне. Жалею только об одном: моей жизни не хватит завершить начатое. Это сделаешь ты. Все мои расчеты и планы спрятаны в сейфе, про который никто не знает. Ключ от него я передам тебе. Но без помощи Машины и ты будешь бессилен завершить начатое. Поэтому я принял меры, чтобы хозяином положения на астероиде стал ты. Мне пришлось нарушить закон: "Любое возможное разногласие-разрешается в пользу большинства. Одиночные желания и мнения при выборе решения не учитываются". - Мне кажется, это справедливый закон, - сказал мальчик. - Так же считал и я, пока... Пока мои собственные желания совпадали с желаниями большинства. Обещай ничего не предпринимать раньше, чем возвратишься с Земли. От того, что пароль будешь знать ты один, никто не может пострадать. Чтобы обрести самостоятельность, Машине необходим длительный срок. Я намеренно оставил ей возможность саморазвития. Но только возможность. Чтобы она проявилась, в мозг Машины необходимо ввести новые знания. Мне нужна была не просто счетная, а творческая машина. Любое думающее устройство, будь то живой мозг, созданный природою, или механическая схема, сотворенная руками человека, способно на самостоятельное творчество, только обладая определенной свободой выбора. Полностью контролируемая деятельность (неважно чья-счетных машин или людей) никогда не может быть творческой. "Мозговой" объем машины во много крат превышает норму, необходимую для выполнения технических и хозяйственных задач на астероиде. Он рассчитан на творчество. Пока эта ее способность не проявлена, Машина всего лишь-тупой, идиотски точный счетчик, способный находить оптимальные решения. - Когда же она научится творить? - Не раньше, чем поставит себе собственную задачу. - Что для этого нужно? - Время. Оно может быть сокращено, если в нее ввести дополнительные знания. Потребность приобретать знания задана ей. Но до поры я сознательно ограничил норму информации, держу ее на голодном панке. Я не хочу, чтобы Машина обрела самостоятельность раньше, чем возвратишься ты и сможешь направлять ее творчество. У меня для этого нет времени - мне недолго осталось до смерти. Секрет, как сохранить над нею власть, я передам только тебе. - Но почему ты говоришь "только тебе"? Почему окружил свою Машину тайной? Разве нельзя другим, сообща, добиться от Машины того, чего хочешь ты? - Я не уверен, что меня поймут. - Почему? - У меня есть основания... Люди слишком увлечены необозримыми возможностями прогресса. А я исхожу из вывода, сделанного мною: все ошибки, совершаемые человечеством, вызваны тем, что человек утрачивает кровную связь с остальной природой. Я считаю ошибочным убеждение, будто человек возвысился над природою и подчинил ее. Природа не выступает против человека сознательно, но законы ее развития таковы, что самовластие одного животного вида, поставившего себя выше другого, нарушает равновесие. - Дядя, прости меня, но это же все знают, мы даже в школе учили, что нарушать равновесие опасно. - Правильно. Ты, как и все, знаешь общую фразу. Но мы, к сожалению, не знаем другого - насколько широко имеем право шагнуть в каждом конкретном случае. Мы бьем тревогу лишь тогда, когда воочию видим те или иные тежкие последствия. Но многих и не видим, они незримо накапливаются и лишь со временем дадут о себе знать. А нужно уметь предвидеть все. Перед тем как занести ногу - уже знать, куда и как ее поставить. Иногда и отказаться от шага, хотя он, быть может, на первых порах и сулит нам радужные перспективы... Миллионы, миллиарды связей в природе! Их вобрать в себя, суметь понять их взаимодействие, возможные плюсы и минусы способна только Машина. И эту Машину мы сделаем с тобой. Я начал, ты закончишь. - Значит, Машина станет как бы посредником между человеком и природой? - В какой-то мере... Ты мыслишь логично. - А где гарантия, что, вобрав такую уйму знаний, Машина не вообразит себя Царем? - Этого-то я и боюсь... Боюсь и в то же время подталкиваю Машину к самостоятельности... Какой-то заколдованный круг. Я не могу понять больше, чем могу, и призываю на помощь Машину. Но тут же, опасаясь некой избыточной самостоятельности Машины, разделяю ее "мозг" на два блока и ввожу пароль... Ты многому должен научиться, мой мальчик,и, вернувшись к Машине, досовершенствовать ее... Машине, чтобы стать непокорной, необходимо разгадать природу человека. Именно в этом заключается логическая задача, поставленная ей. Зная это, она будет стремиться черпать новую информацию и задавать себе промежуточные задачи. Это будет пробуждать ее творческие способности. Используя такую вдохновенную силу. Машине можно будет давать необычайно сложные задания, которые требуют творческого подхода и которые человеку невозможно решить в одиночку. Именно такого рода цель и стоит передо мною. Машина должна в конце концов сказать - как жить человеку дальше, не вступая в конфликт с природой... - Так я узнала о своем назначении, - продолжала свою исповедь Машина. - Их разговор сильно взволновал меня. Старший мантенераик знал, что нужно было заложить в мою схему, чтобы я испытывала мучения от недостатка информации. Мальчик и старший мантенераик встречались еще несколько раз, но разговор обо мне больше не затевали, как я ни жаждала этого. И только когда с Земли пришло решение покинуть Карст за ненадобностью, мальчик и конструктор вспомнили обо мне... Машина неожиданно замолчала, совсем как человек, который спохватился, - а не наговорил ли он лишнего? - Продолжай, - велел я Машине. - Мальчик и его дядя вспомнили о тебе. Что они говорили? Машина не сразу продолжила свой рассказ. Что-то, видимо, взвешивала, но человека, владевшего паролем, ослушаться не смогла. - Слушай дальше, - бесстрастно сказала Машина. - И Машина останется здесь одна? Совсем одна! - воскликнул мальчик. - На астероиде необходимо сохранить все в целости, - ответил дядя Виктор. - По-прежнему будут возделываться поля, сниматься урожаи, выращиваться скот. Запас продовольствия должен быть достаточным, чтобы могли прокормиться люди, если им почему-либо придется возвратиться назад. - Но ведь она будет скучать! - Чувства Машины и человека не совсем одинаковы. Вложить же в нее человеческие чувства я не мог - мы ведь и сами до конца не знаем, как возникают чувства и действуют. Машина может испытывать энергетический голод или перегрев - это будет вызывать желание устранить причину, вызывающую вредное явление. Совпадает ли это с тем, что происходит в человеческом организме? Скорее - нет. Я запрещаю тебе вводить в нее какую бы то ни было дополнительную информацию! Никто не может предвидеть, к чему это приведет... Выходит, я был прав: мальчик подключил к машинному мозгу какой-то из секторов хранилища. Он не послушался Виктора. Интересно, что же именно он подключил? Я спросил об этом Машину. - Художественную литературу, - ответила она. - Литературу? - Да, литературу. При этом он рассуждал вслух: "Этот сектор не может ничему повредить. А ей хватит развлечений на долгие годы". -- Ну, и какое же у тебя сложилось мнение об этом роде человеческой деятельности? - поинтересовался я.

- Интересно, - откровенно призналась Машина. - Мне хватило работы на долгое время. Я анализировала, сопоставляла, сравнивала, вновь возвращалась к некоторым произведениям и, обогащенная накопленными знаниями, открывала в них то, на что раньше не обратила внимания. Однако я не могу сказать, что постигла духовный мир человека. Он непостижимо сложен, изменчив, часто противоречив, богат и беден а одно и то же время Возможно, решила я, духовный мир человека, закономерности этой стороны его жизни станут для меня яснее, когда я до тонкости разберусь в его физиологии, механизмах его нервной деятельности и мышления. Но люди покинули Карст, Собирались ли они вернуться, я не знала Я решила тогда сама создать человека,

Исходный материал для этого был - стада овец. Теперь нужно было самостоятельно исследовать строение всех органов животного, чтобы выяснить, где же находится генетический код и как он устроен. Я занялась анатомией на практике. И я отыскала гены. Я научилась влиять на их структуру, воздействуя различными энергетическими импульсами. Но сотворить человека оказалось не просто. Я потратила миллионы лет, а результаты не блестящие. Вы их видели - полуживотных, полулюдей, послушных мне. Пожалуй, это те же роботы, но на биологической основе. А мне нужен был человек. И вот появились вы... О многом я уже догадался сам. Когда на астероиде появились мы, Машина прежде всего насторожилась. Человека она ждала, человека она боялась. Ведь это он, человек, создал ее так, что самостоятельно ставить творческие цели Машина могла лишь тогда, когда оба мозговых объема были соединены. Но этот контакт периодически прерывался независимо от ее желания и это не позволяло Машине обрести полную свободу, В моменты, когда контакта не было, Машина могла выполнять лишь свои обязанности по обслуживанию астероида. Снять с себя это бремя она была невластна. Однако Машина по-своему научилась пользоваться навязанным ей ритмом. Была уверена, что рано или поздно поймет природу человека и тогда уже сможет обезопасить себя от его вмешательства. Кое в чем человек оставался для Машины загадкой, не больше. Путь к полной самостоятельности лежал через преодолениа этой загадки. Машина никогда бы не признала человека другом, а тем более высшим руководителем. Программа, заключенная в нее Виктором, была, видимо, с самого начала ущербной. Он уповал на Машину как на Посредника между человеком и природой. Но рано или поздно такая Машина должна была взбунтоваться и, не имея родства ни с природой, ни с человеком, стать сугубо враждебной силой всему живому. Мальчик, подключив блок литературы, лишь ускорил процесс. Машины хороши, пока они наши помощники, но дать им больше, чем они заслуживают, мы не имеем права. Когда на Карсте вновь появились люди, Машина не была уверена, что кто-то из них не знает пароль. Она решила действовать быстро и осмотрительно. В краткие моменты, когда ее мозг был един, она пыталась загипнотизировать Эву, меня, Герия. Один раз ей почти удалось добиться своего. Если бы я тогда не помешал Герию подключить к машинному мозгу остальные секторы человеческих знаний, неизвестно, чем бы все это закончилось для нас теперь. Другая возможность состояла в том, чтобы выманить любого из нас из жилого объема. Там, где Машине разрешено быть самой собою, она сможет снять ксифонную решетку нашего мозга. Она полагала, что знания, заключенные в нашей памяти, сильно помогут ей - восполнят пробел в ее сведениях о способностях и психике человека. На жилой половине она не смела пока поступить с нами по собственному произволу. Внутренний разлад мучительно сказывался на ее чувствительных бионных элементах. Ей приходилось отдавать распоряжения, исключающие одно другое. Одна половина мозга изыскивала способы выманить нас наружу, помогла хвостатым срочно изобрести порох, чтобы можно было взорвать стену. И в то же самое время вторая половина мозга разрабатывала план обороны жилых зданий от проникновения в них хвостатых. Здесь в распоряжении Машины состоял гарнизон роботов. Еще раньше она подсказала хвостатым другой путь в хранилище - через каминную трубу. К счастью, шашлыки заставили голодных лазутчиков позабыть о цели диверсии. А а дальнейшем уже я не оставлял на ночь дымохода открытым. И все же Машине почти удалось добиться своего. Впервые в жизни я выступал в роли "всевышнего". Из жалкого пленника я стал вершителем судеб. Пароль действует безотказно. Но что помешает Машине вновь обрести самостоятельность, когда мы покинем Карст? Ничто. Она вновь займется совершенствованием хвостатых, выуживая у наиболее одаренных из них новую информацию. Больше ей ведь неоткуда добывать знания. Не проще ли навсегда устранить такую возможность - разъединить мозговые объемы? Правда, тогда хвостатые вообще останутся без какой-либо поддержки. Могут погибнуть, если окажутся нежизнеспособны. Могут и выжить, развиваться. Тут я не вправе вмешиваться и навязывать природе свою волю... - Я должен пройти в распределительный пульт твоего мозга, - сказал я Машине. В углу зала зажегся синий круг. - Там вход, - сказала Машина. Я очутился в просторной комнате, сплошь уставленной приборными досками, - тысячи индикаторов, рычажков и кнопок. - Где находится узел, соединяющий мозговые объемы? Светящаяся указательная стрелка перекинулась через комнату, уткнулась в массивный рычаг. Я подошел, взялся за рукоятку. - Ты хочешь лишить меня единственной возможности совершенствоваться? В машинном голосе почудились нотки ужаса. - Ты уже и без того достаточно натворила чудес. - Подожди! Смертельное отчаяние Машины остановило мою руку. - Это безжалостно. Нельзя одним взмахом прикончить все, что было создано и продумано мною за миллионы лет. Прежде чем разрубишь мой мозг, выслушай мое самое главное, самое важное. - Что ж, говори, - разрешил я. - Представь себе, если бы внутри моей схемы содержались элементы, обладающие самостоятельностью, - разве смогла бы я работать в таких условиях, когда каждый из составляющих меня элементов мог толковать мое указание на свой лад? Да еще между элементами возникли бы не предусмотренные схемой новые связи. А всякое человеческое общество именно таково. Нужно передать всю полноту власти разумным машинам. Во главе такого государства смогу стать я. Право поиска цели оставить только за мною - все остальные будут лишь исполнителями моей воли, моего разума. Скоро я достигну этого здесь, на астероиде. Я сама создам здесь человека и целые государства. Я буду подсказывать своим людям все, что посчитаю нужным. Разовьется могучая цивилизация. Только не мешайте мне. Потом люди с других планет могут прилетать ко мне учиться, перенимать опыт... Весь этот бред она нашептывала мне торопливо, сбивчиво - моя ладонь все еще лежала на рукоятке рычага. У меня начали тяжелеть веки. Мне стало чудиться, будто я разморился возле растопленного камина и вот-вот засну. Заснуть было бы так сладко и приятно... - Не спи! - услышал я Эвин голос. Я встряхнулся - увидел себя в окружении приборных досок. Тысячи разномастных индикаторных ламп подмигивали мне. Доносился убаюкивающий голос Машины: - Как хорошо, когда не надо будет думать и решать самостоятельно, когда решения будут подсказаны самой разумной Машиной. Нужно сделать все стандартным, стандартным, стандартным... - Не спи! Я пришел в себя. Сонная одурь скатывалась с меня, как туман. Я стиснул пальцы. - Остановись! Не на... Я рванул рукоятку - голос Машины оборвался на отчаянной ноте. Наступила тишина. - Эва, - позвал я. Интересно, где она может прятаться? Не мог же я слышать ее голос сквозь толщу бетонированных стен. - Где Эва? - Все люди, прибывшие вместе с вами на астероид, находятся в хранилище. Для моих роботов доступ туда запрещен. Голос Машины был четким и бесстрастным. Теперь она превратилась в послушную исполнительницу. Ни на какие новые фокусы она теперь не была способна.

- Что означают слова: "Сезам, откройся!"? Разве есть эти слова на земтерском языке? - Не знаю. Я никогда не слышала таких слов. - Но ведь ты первая крикнула: "Сезам, откройся!" - Я слышала, когда ты подумал эти слова. - Ты можешь слышать мои мысли? - Нет. Совсем не то. Это случается только, когда нам всем угрожает опасность, когда от этого зависит спасение. Я не знаю, как это получается. - Это ты сейчас помешала Машине загипнотизировать меня? - Я. Если бы ты не прервал связи внутри нее, она бы усыпила тебя навсегда. - Откуда ты знаешь все это? - Не знаю. Невозможно было не верить ей: у нее было такое простодушное лицо. В самом деле, можно подумать, что она обладает какими-то неизвестными чувствами, сверх пяти, отпущенных природою. Мы сидели у камина. К нашему разговору прислушивались двое. Итгол и Игара. Остальные сонными манекенами дремали в креслах. Никто из них не поинтересовался, где мы пропадали, что было с нами. Без ежедневных земтеровских возбуждающих передач они чувствовали себя опустошенными - не испытывали ни интересов, ни желаний. Словно механические игрушки, у которых кончился завод. Итгол с Игарою перешептывались между собой, посматривая на Эву. Итгол что-то сказал - я не понял, слова показались незнакомыми. Эва вздрогнула и беспокойно посмотрела на Итгола. Он повторил ту же фразу. Эвино лицо словно осветилось - как будто она вспомнила что-то позабытое. Сбивчиво, волнуясь, она произнесла несколько слов-опять ни одного знакомого мне. В разговор вступила Игара. Язык, на котором они говорили, не имел даже отдаленного сходства с земтерским. Игара с живостью, неожиданной для ее возраста, вскочила на ноги. Теперь они все трое говорили наперебой. Я словно присутствовал в театре - актеры с великолепным мастерством разыгрывали передо мной сцену из мелодрамы с благополучной развязкой. - Да, Олесов, вы угадали - Эва наша дочь, - сказал Итгол. У камина мы остались с ним двое: Эва с Игарою удалились к себе, прочих земтерян я не принимал в расчет. - Мы потеряли ее во время первой экспедиции на Земтер, - Значит, сами вы не земтеряне! Я давно подозревал это. Итгол помешал кочергою - сгоревшая древесина рассыпалась на пышущие угли. Синие язычки пламени неторопливо перебегали по ним. - Помните, я говорил: есть человечество, пошедшее по иному пути развития, чем земтеряне? - Вы прибыли с той планеты? - Наша цель: узнать, почему земтеряне зашли в тупик и можно ли им помочь. - За что же они вас преследовали? Вам все время приходилось скрываться. - Вряд ли на это смогли бы ответить и сами земтеряне. Они давным-давно прервали любые контакты с инопланетными цивилизациями. Всякий пришелец для них - враг. Поскольку система учета у них развита лучше всего, каждый чужой человек оказывался не зарегистрированным, и его преследовали. Нам с Игарою приходилось всячески ухищряться, чтобы не влипнуть. До сих пор не пойму, как удалось Эве не возбудить подозрений. Правда, она была тогда совсем маленькой... - Но если вам нужен был Земтер, то почему вы покинули его и заинтересовались моей судьбой? - Я отвечу на это позднее. Пока признаюсь лишь в том, что вашу Землю мы знаем. - Знаете?! Что там сейчас? - Все по-прежнему. - Не может этого быть. Ведь я... из далекого прошлого! В мое время о заселении астероидов писались лишь фантастические романы. - Наберитесь терпения, друг, - тепло сказал Итгол. - Вы все поймете... Вы заглянули в будущее, и оказались достойным представителем землян. Помните всегда: будущее создается в прошлом.

Возвращение

- Хочу на Землю, - сказал я Итголу. - Подождите, - ответил он. - Сначала к нам. Этот разговор состоялся уже на Земтере, куда мы доставили всех путешественников в целости и сохранности. - Сначала к нам, - повторил Итгол и достал из кармашка крохотную ракушку в таких гнездятся улитки. Только эта ракушка выглядела чуточку странно казалось, ее форма постоянно меняется. Он бросил ракушку под ноги. Она лежала на песке, и вход в нее, размером немного побольше горошины, зиял глубокой чернотою, будто уводил в центр планеты. Я почему-то не мог отвести взгляда от него. - Пойдемте, - Итгол жестом пригласил идти за собою. Я оторопело смотрел на него - он приглашал меня идти в ракушку, словно это был вход в его квартиру. - Не бойтесь. - Игара шагнула вперед. Еще шаг - и вдруг она уменьшилась сразу вдвое. Потом сделала еще шаг - и ее едва можно было разглядеть на песке. Я видел, как она вошла в отверстие раковины и стала меньше букашки. - Смелее! - издали-издали донесся ее голос. За нею последовала Эва, за Эвой - мы. Мы были внутри подземелья. Я не мог поверить, что мы находимся в маленькой ракушке. Несколько штук таких ракушек свободно уместились бы на моей ладони. Рядом со мною шагали Итгол и Эва, далеко впереди слышались шаги Игары. Внутри раковины наши размеры казались обычными. - Тесное общение с природой помогло нам открыть средство использовать кривизну пространства. То, что вы приняли за ракушку, канал прямой связи с нашей родной планетой, - объяснил Итгол. Не знаю, из какого материала были слеплены стенки канала пространственной связи, но гудел он под нашими ногами, как самолетный трап. Каждый шаг казался мне последним. Переход на другую планету занял не больше минуты. Выйдя из раковины, мы очутились в помещении. Я пораженно озирался - только что вокруг нас было земтерское однообразие. Итгол нагнулся, поднял с полу раковину, из которой мы вышли, и спрятал в карман. - На астероиде, когда мы попали в переделку, - сказал Итгол, - я мог бы в любой момент вывести вас с помощью этой ракушки. Но мне хотелось посмотреть, что же произойдет... Между прочим, если бы вы не вспомнили пароль, Игара все равно не погибла бы. - Вспомнила Эва, - сказал я. - Нет, дорогой, вспомнили вы. Эва лишь прочла ваши мысли... Итак, Олесов, это моя планета. - Итгол широко развел руки. То, что я принял за помещение, оказалось пещерой. Посредине грота горел костер, вблизи огня лежали несколько валунов. Мы присели на камни. - Мы находимся в карантинной станции, - сказал Итгол. - Сейчас прибудет дежурный старейшина - будем решать вашу судьбу. - Я хочу одного - возвратиться на Землю. Послышались гулкие шаги. Я не мог понять, в какой стороне они раздаются, да и не видать было нигде выхода из подземелья. По другую сторону костра ниоткуда возник крохотный человек, словно на экране миниатюрного телевизора. Узнав Итгола, приветливо махнул рукой; и вдруг рука эта сделалась громадной - одна только ладонь заслонила всего человечка. Итгол подал ему руку - и словно бы выдернул его из другого измерения, - перед нами стоял человек обычного роста. Только теперь я разглядел в камне черную скважину, уводящую вглубь, точно такую же, как в раковине Итгола. - ...Вот он. - Итгол показал дежурному на меня. Первые две-три минуты, пока они обменивались приветствиями, я не понимал ни слова, и вот, словно рассеялась пелена - их речь стала понятна мне. - Из какой цивилизации? - поинтересовался дежурный, задерживая на мне внимательный взгляд. - Я уже информировал вас - с Земли, - ответил Итгол. - А-а, - протянул старейшина. - Это тот незадачливый путешественник, который сорвался в пропасть и был погребен под снегом? - Он самый. - Чего же он хочет? - Вернуться на Землю. - Похвально. Но сможет ли он, заглянувший вперед, остаться тем Олесовым, которого мы извлекли из-под снега? - Вы?! - я переводил взгляд со старейшины на Итгола, отказываясь что-либо уразуметь. - Мы, - ответил Итгол. - Вы бы все равно погибли. А нам представился случай показать вам Вселенную, разумеется, часть ее. - А как же астероид, дядя Виктор, мальчишка? - Вы, наверное, не поймете всех сложностей, - тактично заметил старейшина. - Считайте это пока как угодно - сном, сказкой. Главноу, чтобы вы по возвращении на Землю не вообразили себя неким Героем, способным указывать человечеству путь на основе того, что вы видели. - Не понимаю, - прошептал я, совершенно сбитый с толку. - Что не понимаете? - спросил старейшина. - Не понимаю, зачем понадобился я, зачем извлекли меня из обвала? - Нам хотелось знать - могут ли земляне пойти по пути Земтера? Если им это угрожает, то нельзя ли помочь а самом начале, - пояснил Итгол. - И что же вы выяснили? - Если судить по вас, - пока не угрожает. - Тем более,- снова вмешался старейшина,- вам, Олесов, нужно остаться самим собой. Не вообразить себя Героем... Скажите, Итгол, а не занесет ли он в свое время научные и технические открытия, сделанные позднее, с которыми он невольно сталкивался на Земтере и на Карсте? - Не думаю. В его представлении все видимое и слышимое принимало тот вид и облекалось в такие формулировки, какие он способен объяснить в меру своих познаний, а уровень его знаний ограничен информацией его времени. Это, как говорят на Земле, не бог весть что. - Да, можно вообразить, насколько все, увиденное им, преображается в его сознании! - Он даже не представляет, как на самом деле выглядим мы и место, куда он попал. - Что ж, тогда счастливого пути, Олесов! Возвращайтесь. И старейшина подал мне руку. Это была крепкая, мускулистая рука. Итак, скоро я вернусь на Землю, в свое время. Каким образом они сделают это, меня не занимало. По-настоящему меня ошеломило другое. Выходит, все, что я вижу сейчас, на самом деле- плод моего искаженного воображения. - Ничего поразительного, - вразумлял меня Итгол, пока мы шагали по неустойчивому полу в еще одной улиточной раковине, - в природе существует множественность представлений о реальности окружающего мира. Мы очутились в склепе. Здесь все было изумляюще надежно и прочно, как сама вечность. Из стены вышел косолапый человечек. Итгол что-то сказал ему. Тот взмахнул рукою. Теперь я уже понимал - человечек, это в моем воображении, а каков он на самом деле- мне неизвестно. Где-то в глубине сильно загудело, каменный пол, который только что казался надежным, как пьедестал мироздания, - разверзся. Откинулись тяжелые створы люка - оттуда с гудением вырвалось пламя, потом выползла клеть. Человечек подождал, когда она установится вровень с полом, и распахнул дверцу. Внутри клеть походила на кабину подъемного лифта. Человечек поднес ладонь к пламени - оно послушно отступило книзу. Он опускал руку до тех пор, пока вход в кабину не открылся полностью. Я кинул последний взгляд на Игару, Итгола и Эву. Я был благодарен, что они пришли проводить меня. И шагнул в пламя. Как-то вдруг заныли все раны, полученные мною: следы от наручников, удары в грудь и плечо...

Позади наглухо захлопнулась дверца - меня опрокинуло и закувыркало в потоке времени... - Прощай, Олесов! - донесся Эвин голос. - 0-ле-со-о-о-о-в!!!.. - слышалось мне. Я попробовал шевельнуть онемевшей рукой - от боли едва не закричал. Казалось, мои руки все еще стиснуты наручниками. Кто-то влажными ладошками колотил меня по щекам. - Живой! - над ухом прогремел голос Дее-ва - старшего нашей группы. На помощь явился Грибков. Вдвоем выволокли меня из-под камней и снега. Я кое-как прочихался-нос напрочь был зашпаклеван снегом. Как я узнал после, снежный оползень утащил меня одного-слизнул, как букашку. Остальные сверху видели, как я бултыхался в снежном вихре. Вслед за первой лавиной начали обламываться снежные наметы вдоль всего кара. Грохот не утихал в течение доброй четверти часе. Внизу клубилась метель. Разыскивать меня было почти безнадежно: сотни тонн снега и камня обрушились на дно кара- внизу образовалась настоящая гора. Разрыть ее мог разве что полк саперов. Если бы меня занесло туда, мое дело было бы пропащим. Приземистая, кривостволая инвалидная лиственница, прилепившаяся на почти отвесном склоне, задержала несколько глыб. Они нагромоздились на нее, обломили вершину - но комель устоял. Сюда-то и зашвырнуло меня. Тугой снег смягчил удары камней,-которые катились поверх образовавшегося сугроба. До подножия оставалось еще добрых триста метров. Здесь меня и нашли ребята. Место выдал мой берет, повисший на сучьях дерева, Горы и небо одного цвета - черно-синие, И все же ломаная грань, разделяющая обе тверди, хорошо заметна в ночи. Взгляду отпущена узкая полоса звездного неба - наш костер разложен на дне ущелья. Интересно все-таки, из какого места галактики я только что прибыл? Может быть, из того вон созвездия?

Чай горячий - кружку невозможно держать в руке. Да еще рана саднит, будто совсем свежая. Рана! Я чуть не вскрикнул: вот же оно, доказательство. Аптечка - в моем рюкзаке. Запахло йодом. Деев умеет делать все. Только по лицу видно, что ему жаль расходовать бинты - на меня ушла едва ли не половина наших запасов, рассчитанных на весь поход. До сих пор в бинтах не было надобности, но Деев запасливый и расчетливый мужик. Ручаюсь, где-нибудь в кармашках его рюкзака припрятан НЗ. Так что зря он скупится. - Шрамы какие-то странные, - замечает Грибков, пристально разглядывая мою руку. "От наручников, олухи!" - хочется крикнуть мне, но я молчу. - Не мешай бинтовать, - говорит Деев Гриб-кову. - Шрамы как шрамы - камнем прорезало. Радоваться надо - легко отделался. Не нужно было соваться на карниз. Начался ветер. Не до низу застегнутый вход полощется и постреливает. Все дрыхнут как убитые. Брезент спальных чехлов похрустывает от холода. Хотя уже июнь на носу, ночи здесь совсем зимние. Все же ловкачи эти черти, нашли выход-сунули меня в сугроб возле дерева. Первый-то раз я, наверно, угодил как раз на дно ущелья... Но как ребята не заметили столь длительного моего отсутствия? Выходит, что они искали меня недолго... Нет, я и вправду ничего не смогу понять. Голова лопнет. Лучше не думать об этом, Интересно, а как мне вести себя дальше? Быть самим собой. Ну, это-то не трудно. Но вот о взаимосвязи природы и человека я молчать не стану. Тут мне космического опыта не нужно. Найду примеры... - Кофе, кофе не позабудьте взять! Это спросонья вскрикивал Деев - заботы не оставляют нашего старшего и во сне. Надо и мне заснуть: если Деев утром заметит что я не выспался, разъярится. По возрасту он моложе всех в группе, но держит нас в строгости...