«Жила-была елка»

Виктория Угрюмова ЖИЛА-БЫЛА ЕЛКА

Утро 31 декабря началось с жуткого грохота.

Точнее, утро началось восхитительными запахами, которые беспрепятственно шныряли по всей квартире, забираясь в ноздри, щекоча гортань и будоража воображение. Создавал эти запахи непревзойденный поэт соусов и творец жарких — пан Лех Копыхальский. Судя по всему, ему удалось-таки раздобыть где-то упитанного гуся, и теперь он готовил его своим особенным способом. Надо отметить, что соседи пана Копыхальского — то бишь, мы — просто обречены были стать настоящими гурмэ. А гурмэ это высшая ступень гурманства; гастрономический Олимп.

Раздавшийся грохот несколько выбил нас из сладких грез о новогоднем столе, хотя и не сильно удивил — мы уже привыкли за многие годы.

Дело в том, что бесконечный коридор, уходящий в космическую темноту нашей квартиры, где-то там, вдалеке, резко поворачивает направо; и эта великая тайна передается жильцами из поколения в поколение. А в первые несколько лет жизни теоретические знания подкрепляются стойким условным рефлексом. Это могут подтвердить все жители коммунальных квартир, у которых как бы существует автопилот, укомплектованный радаром, позволяющий двигаться в кромешной тьме. Непосвященным это не дано.

Непосвященные на полном ходу врезаются головой в двери пана Копыхальского — аристократа от кулинарии и поэзии — производя тот самый шум, который ни с чем не спутаешь, и пан Копыхальский приветливо кричит:

— Открыто! Прошу!

На сей раз жертвой коридора стал какой-то несчастный, заплутавший Дед Мороз, призванный соседями снизу к их детям, чтобы обеспечить юному поколению атмосферу волшебства и торжественности приближающегося праздника. Мой ближайший сосед Петр Сидорович открыл ему двери и удалился к себе, ни о чем не спрашивая — у него был полон рот воды, по примеру Демосфена. Правда, великий грек брал в рот морские камешки, но в пределах нашей квартиры их отродясь не водилось, и Петр Сидорович разумно соединил греческие традиции с русской народной поговоркой. Брошенный на произвол судьбы Дед Мороз моментально обнаружил полное отсутствие коммунального автопилота, и получил легкий стресс от столкновения с дверью пана Копыхальского, а потом и с самим пылким последователем Мицкевича, явившимся ему в творческом трансе — то бишь, с заведенными глазами и томной бледностью.

Выскочившие на шум и грохот жильцы проявили всяческое понимание и сочувствие, наперебой предлагая холодные примочки, обезбаливающее, стопочку с соленым огурчиком и валерьянку. Немного ошалевший Дед Мороз выбрал последнее. Отпоив пострадавшего валерьянкой и проводив его до дверей в целости и сохранности, Петр Сидорович и пан Копыхальский срочно собрали военный совет.

Совет происходил, естественно, на кухне; и был уже вторым по счету за последние два дня. Первый был посвящен самой проблеме встречи Нового года. Сперва призвали к ответу нас — молодежь, как определил Петр Сидорович — чтобы выяснить, где мы собираемся праздновать.

Вот уже полгода прошло с тех пор, как мужчина моей мечты появился в нашей квартире, сразу и навсегда покорив сердца ее обитателей. Он с одинаковой легкостью и доброжелательностью переносил и подробный пересказ очередного творческого замысла пана Копыхальского, и скорбную повесть отшумевшей любви Полины — со всеми деталями и психологическими зарисовками (в три часа ночи и обильно политые слезами несчастной); и исторический экскурс по ветвям генеалогического древа соседа Пупочкина; и даже пророческие сны Таси и Миси Карповн.

Кажется, счастливы были сразу мы все, но при этом я находилась в преимущественном положении, потому что я была счастлива постоянно двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед (хоть это и кажется невозможным). А вот драгоценных соседей волновало наличие довольно большой и совершенно отдельной жилплощади у моего избранника. Трагедия заключалась в том, что на квартиру Сергея никто не претендовал — и три просторные комнаты вкупе с уютной кухней и всеми удобствами пустовали, что естественно наводило на здравую мысль о переезде и обустройстве на новом месте. Время от времени то Петр Сидорович Пупочкин, то пан Копыхальский, то сестрички Карповны отзывали Сергея в сторону, чтобы обстоятельно и подробно изложить ему двести-триста причин, по которым нам с ним не имеет смысла переезжать в изолированную его квартиру. Никакие доводы и обещания, никакие уверения и даже клятва, произнесенная в наиболее торжественную минуту, не смогли убедить их в том, что мы никуда и не собираемся.

Таким образом, наступающий Новый год стал поводом для множества волнений.

Не успели все договориться о том, что семейный праздник — это святое дело, и ничто не должно его омрачить, как сразу выяснилось, что его омрачает проблема новогодней елки.

О елке мечтали неистово. Новогоднее дерево должно было быть высоким, до потолка (а потолки у нас огромные — предмет всеобщей зависти), пышным и свежим. Но при этом выяснилось, что никто не хочет покупать срубленную елку, протестуя таким образом против уничтожения наших природных богатств; и тем более, никто не хочет коротать праздничную ночь в компании с пластиковым чудовищем, каковые во множестве расплодились в последние годы на полках наших магазинов. Сергей попытался внести ясность в происходящее:

— Так не бывает, — мягко сказал он, — или пластиковая, или настоящая, и тогда свежая — неважно, купим мы ее или сами срежем в лесу.

— Не подходит, — ответствовал пан Копыхальский. — Смерть живого существа, пусть и растения, не может принести радость другим. Времена бездумности и безответственности уходят в глубокое прошлое. Языческие предки были более благоразумны, чем мы, и украшали живые деревья…

— Не хотите ли Вы, Лех, вытащить нас в лес и заставить сидеть в сугробах? — возмутились Тася и Мися Карповны.

— Ну-у-у, это было бы романтично, — начал пан Копыхальский, но увидев воинственный блеск в глазах старушек, поспешно добавил, однако есть некоторые трудности и неудобства. Признаю, проше пани. — И даже руки поднял, сдаваясь.

— Хорошо, — внезапно сказал мужчина моей мечты. — Этот вопрос я решу. Украшения на вашей совести.

По этой причине он отбыл вечером тридцатого, пообещав не возвращаться нынче ночью и потребовав от меня не волноваться, не злиться, не нервничать и прочее не… Остальные же стали открывать кладовки и антресоли, добывая оттуда елочные игрушки. Елочные украшения — это особенное явление в жизни любого человека. Нет того, кто бы не вздыхал о каком-нибудь плюшевом клоуне или серебряном шаре единственном, что сохранилось в памяти с трехлетнего возраста. Я, например, забыть не могу три разноцветных колокольчика, гирлянду из настоящего серебра и кораллов, а также многочисленных сов на прищепках.

Игрушки Полины хранились в четырех пыльных и пожелтевших от времени коробках из-под Киевского торта; Тася и Мися Карповны прятали их в вате в огромном картонном ящике, в котором когда-то приехал их холодильник; Лех Копыхальский упаковывал их в необъятный фибровый чемодан; а у Пупочкина украшения были аккуратно уложены в бесчисленное количество пакетиков, коробок и коробочек, перевязанных шпагатиком.

Вечер тридцатого прошел за приготовлением холодца и бигоса[1], протиранием елочных украшений влажными тряпочками, а также за наведением блеска на хрусталь, фарфор и фамильное серебро.

А тридцать первого состоялся второй военный совет.

В нем принимали участие все, и даже Полина. Петр Сидорович попутно жарил картошку, всем телом загораживая сковороду от нашей певицы. Дело в том, что Полина влюбилась в очередной раз — еще более отчаянно и бесповоротно, нежели в предыдущие сорок три — и ее избранник выразил желание в Новогодний вечер танцевать с ней, обнимая ее за талию. Придирчиво рассмотрев себя в зеркале, Полина к ужасу своему не обнаружила никакой талии, и, убоявшись, что обещанное объятие ее не настигнет, села на диету. Времени до Нового года оставалось мало, и она ужесточила режим до такой степени, что испанская инквизиция позеленела бы от зависти.

Надо сразу отметить, что новая пассия Полины был натурой в высшей степени лысой, тонкой и артистической. Избранник с невозможным мастерством воплощал на сцене детского театра образы третьей раковины справа в каком-то спектакле о море; а также с предельным правдоподобием играл зайчика с больной лапкой и хромого ежика (у него был хронический радикулит). Тем не менее, у Таси и Миси Карповн были все основания полагать, что «зайчик» искренне влюблен, и за это ему прощались все недостатки.

Тася и Мися Карповны явились уже одетыми для выхода на улицу: сегодня им привиделся вещий сон о наличии баснословно дешевого мяса в каком-то подпольном магазинчике, а также о том, что мясо это им удастся раздобыть. Эти две очаровательные старушки-двойняшки постоянно смотрят вещие и очень полезные сны исключительно на благо окружающих. Недавно им стукнуло по девяносто восемь, и они отчаянно спорили, кто моложе — одна из них появилась на свет минуты на три раньше. Кроме снов и этого вопроса вопросов, у них есть милая привычка: они пекутся о нашем гипотетическом домовом — ставят ему блюдечко с кашей на самый высокий шкаф и туда же кладут колоду игральных карт или расческу.

Пан Копыхальский был бледен и слегка покачивался от усталости, ибо как раз завершил новогоднюю поэму из трехсот пятидесяти шести строф. А Петр Сидорович, напротив, кокетничал напропалую и всячески старался обратить внимание окружающих на свою новую шерстяную шаль, повязанную вокруг лысины каким-то особенно хитрым способом, подсмотренным в журнале «Бурда Моден». Этакая пухлая Баба Яга в байковом стеганом халате и шлепанцах с помпонами.

Короче, все мои соседи немного сумасшедшие, и перед Новым годом особенно. Но это-то и прекрасно.

Вы никогда не замечали, что Новый год наступает неожиданно? Готовишься к нему, готовишься; продукты покупаешь, квартиру чистишь, наряды примеряешь — и вдруг обнаруживается, что на непреклонном отрывном календаре 31 декабря, а у тебя столько дел, что впору писать в китайскую пожарную охрану с просьбой повременить с праздником еще денек-другой. Обычно ни это, никакие прочие действия не помогают, и за десять минут до крайнего срока все члены семьи еще мечутся по квартире в тщетном порыве доделать что-нибудь.

Это случается практически со всеми, но так же верно и то, что практически все в 12 ночи выглядят нарядными, свежими и отдохнувшими; и готовы праздновать до самого утра.

Итак, совет…

— Праздник! — возвещает пан Копыхальский, устремляя горящий взор в потолок. — Чудо! Волшебство! Естественно не хватает… Паненка не возражает?

Кто-нибудь другой, пришлый, случайный человек, может, и не понял бы, о чем он говорит; но мы прониклись идеей с первого же слова. Конечно, на эту великую мысль Копыхальский набрел не сразу; его натолкнул на нее пострадавший Дед Мороз. Сейчас никого не удивить рассказами о неустроенном быте, отсутствии денег, плохом отоплении, плохом настроении и тоске. А о чудесах почему-то забыли; говорят, не до того. Хотя когда же еще чудо было более уместно и более необходимо, чем сейчас? Смешной человек в красном наряде и с огромной белой бородой, нагруженный мешком с подарками, так внезапно появившийся в нашей квартире, напомнил нам, может быть, о самом важном в жизни.

Только-только я собралась поддержать беседу, как раздался звонок в дверь. Копыхальский крякнул и отправился открывать. Через несколько минут в коридоре послышался его голос:

— Прошу пана осторожненько миновать поворот… вот так, отлично. Вы прирожденный исследователь! А теперь держите курс прямо на свет. Так, чем обязаны?

В кухне появился давешний Дед Мороз — еще более взъерошенный и печальный, чем после столкновения с дверью поэта.

— У вас еще осталась валерьянка? — спросил он без предисловий и тяжело опустился на табурет.

— Сейчас принесу, — пан Копыхальский устремился в недра нашей квартиры, а мы с Полиной, Петром Сидоровичем и Карповнами окружили бородатого гостя. Его ватная борода топорщилась, глаза подозрительно слезились, а нос был ярко раскрашен чем-то похожим на губную помаду.

— Что с Вами? — спросила Полина своим самым глубоким контральто.

— А-а, — махнул рукой Дед Мороз и стащил с головы шапку вместе с париком и бородой. У него оказалось совсем молодое лицо. И очень грустное. — Идиотская история.

— Так расскажите и облегчите душу! — предложил Петр Сидорович. Кашу будете? С соленым огурчиком?

— Не откажусь…

— Неужели Вас так расстроила эта несчастная дверь?

— Нет, конечно, — ответил уже бывший Дед Мороз и совершенно некстати добавил. — Я студент. Подрабатываю на каникулах, но это же совершенно невозможно!..

— Что именно? — заинтересовался пан Копыхальский, возникая в дверях и держа в руке стакан с валерьянкой, которую молодой человек залпом и выпил.

— Понимаете, они абсолютно не верят в Деда Мороза! Как можно изображать того, в кого совершенно не верят? Я им кажусь смешным, нелепым, глупым, но не волшебником. Я вообще никто! Они смотрят фантастические фильмы, они играют в компьютерные игры, и старые сказки им не нужны больше. Странно, конечно, что меня это так потрясло — и сам не ожидал. Только стало так тоскливо, отчего-то…

— Я только что об этом и держал свою речь! — поднял палец пан Копыхальский. — Нам не хватает чудес; все объяснимо, все понятно, все достаточно неприятно — а как же невозможное?! Особенно, в Новый год!

— Невозможно… — согласился студент. — Хорошо-то у вас как, тепло, пахнет вкусно. И уходить не хочется.

— Так не уходите! — пригласили мы хором. — Оставайтесь праздновать.

— Не могу, — развел руками Дед Мороз. — Дел куча, а Новый год вот-вот наступит. Спасибо за валерьянку и кашу.

— Да Вы и не поели вовсе! — возмутился Петр Сидорович. — Если все время бегать, сломя голову, и не есть, я Вам гарантирую язву желудка. На почве нервов и недоедания. Тонечка! — воззвал он ко мне. — Этот юный повеса старика не послушает, уговорите Вы его.

— Не могу, — улыбнулся студент.

И я пошла провожать его до дверей. Коридор на сей раз был ярко освещен всеми имеющимися в наличии лампочками — это пан Копыхальский постарался; так что заблудиться, и, тем более, натолкнуться на что-то было совершенно невозможно. Дед Мороз шел за мной медленно, как впотьмах, и время от времени тяжко вздыхал. Видно было, что уходить ему вовсе не хочется, но причин, чтобы остаться, нет и быть не может. И внезапно идея пришла мне в голову. Может, она и была немного ненормальной, но кто же утверждает, что мы здесь нормальные? Мы такие, какие есть.

— Послушайте! — обратилась я к студенту. — А где Вы собираетесь праздновать Новый год?

— У друзей, наверное, а что?

— Просто у меня есть к Вам конкретное предложение: если у Вас нет никаких особенных планов на этот вечер, и если Вы действительно хотите почувствовать себя волшебником с большой буквы, приходите к нам. Нам очень нужен Дед Мороз.

— Вам?! — он даже немного покачнулся. — У Вас что, дети есть?

— Детей нет, но ведь чтобы творить чудеса, дети необязательны, правда? Главное, чтобы были те, кому нужны подарки, волшебство и тайна. Или я неверно рассуждаю?

— Рассуждаете Вы верно, — пожал плечами студент.

И я только теперь рассмотрела, какие у него грустные и растерянные глаза.

— Просто все это смахивает на сказку: знаете, так всегда начинается — идешь-идешь и вдруг что-то такое случается. А! — вот еще хороший пример — так фантастические романы начинают; по чистой случайности человек берет и попадает в параллельный мир, а там уже развивается основное действие. Но ведь так не бывает!

— Откуда Вы знаете? — спросила я строго. И посмотрела как на нашалившего школьника. — Вы так считаете только потому, что с Вами ничего подобного еще не происходило? А в Австралию Вы когда-нибудь ездили?

— Причем тут Австралия? — воззрился он на меня несколько испуганно. — Ну, не бывал.

— Тогда откуда Вы знаете, что она есть на самом деле?

— Как, откуда? Странный вопрос какой-то, и спрашиваете Вы странно. Телевизор смотрю, карты видел, в школе нам преподавали географию, если Вы не забыли.

— Не забыла. Но эти наши знания строятся только на том, что мы доверяем некой совокупности чужих сообщений, которые проверить иначе, чем другими сообщениями, не можем. С чудесами все обстоит точно так же, но почему-то в Австралию поверить проще. Только потому, что ее преподавали в школе?

Он смутился и ответил:

— Я ведь ничего не отрицаю; я только предполагаю.

— Предполагать нужно тоже продуманно. Короче, если захотите, приходите к нам, адрес Вы знаете.

Я уже собралась было выпустить его на волю, и с этой целью подошла к двери, но тут она сама распахнулаь, и наша просторная прихожая впустила довольно-таки странный набор предметов и разношерстную компанию веселых молодых людей. Компания была шумная, несколько обледеневшая и ошарашенная. Верховодил ею мужчина моей мечты.

Общими усилиями в квартиру с улицы были перемещены следующие предметы: кадка, одна штука (способная уместить и резвого кита); мешки, набитые доверху и завязанные бантиком — три штуки; сверток, полностью запакованный, длиной до трех метров — одна штука.

— Тонечка! — возопил Сергей так, словно меня-то и не чаял здесь обнаружить. — Привез! Добыл! Наши останутся довольны…

— Что именно? — осторожно поинтересовалась я. Когда имеешь дело с мужчиной моей мечты — прошу заметить, что я не жалуюсь, потому что сама этого хотела — есть смысл проявлять некоторую осторожность. Например, в длинном свертке вполне мог оказаться средних размеров аллигатор. Правда, не думаю, чтобы Сережка стал тащить его по такому морозу упакованным…

— Елку, конечно. Живую елку, не срубленную, а как в лесу. Погоди, я с ребятами попрощаюсь.

Попрощаться не удалось, потому что Петр Сидорович выбрался из кухни на шум и галдеж, чтобы уяснить себе картину происходящего; обнаружив же пять существ мужеского пола, замерзших до стадии сосулек, немедленно выдвинул предложение: стопочку, огурчик, кашку или горячий чай. Компания радостно взвыла и потопала на кухню — оттаивать у плит. А Дед Мороз под шумок смылся.

К вечеру все немного поутихло.

Сначала ушли добровольные помощники, которые настолько прониклись идеей живой елки, что помогали Сергею реализовать ее от начала до конца. Не стану томить вас, тем более, что вы и сами, наверное, догадались.

Короче, елку высадили в кадку, засыпав несколькими мешками земли. Елка оказалась шикарной — разлапистой, пышной, ароматной и невероятно высокой, так что пан Копыхальский, пожелавший непременно своими руками прицепить на нее верхушку, благополучно сверзился с табуретки, когда стал на ней подпрыгивать, чтобы дотянуться. Она оказалась настоящей красавицей в убранстве изо всех елочных украшений, которые только нашлись в квартире.

С нее свисали шары и шарики всех цветов и размеров — прозрачные, стеклянные, пластиковые; длинные и витые сосульки; разнокалиберные шишечки — золотые и серебряные; парашютики, Снегурочки, мишки и верблюды; колокольчики и полумесяцы; орехи и фрукты, выдутые из тонкого стекла; фарфоровые куколки времен молодости Таси и Миси Карповн и картонные страусы, доставшиеся по наследству Копыхальскому; крохотные коробочки в ярких обертках, принесенные Сережкой, и множество птиц на прищепках, которые с важным видом восседали на ветках. А еще были звезды, эскимосы в белых шубах, и множество игрушек, быдто бы присыпанных сверкающей сахарной пудрой — словом, это было самое главное новогоднее чудо. А когда на елку набросили переливающийся плащ из дождика и канители, она и вовсе стала неотразимой.

За окном стемнело, и мы включили гирлянду.

На кухню вынесли столы и поставили их рядком, накрыв хрустящими скатертями. А потом сделали маленький перерыв — все разошлись по комнатам, оставив елку мерцать и переливаться огнями в темноте. Это одна из самых важных минут перед Новым годом, потому что именно тогда под нарядным, украшенным деревом таинственным образом возникают кучи подарков.

Когда коробки, свертки и пакетики материализовались на нужном месте, в кухню вытащили наш телевизор — самый большой, новый и уважаемый на всю безумную квартиру. Не успели его включить и начать накрывать на стол, как пан Копыхальский прокашлялся:

— Прошу внимания! Я творил сегодня ночью, и утром творил. Правда, гусь и прочие блюда немного помешали мне, но все же я создал праздничное произведение, и сейчас буду иметь честь зачитать его вам.

И мы слушали пана Леха, потому что это было самым большим подарком ему.

Петр Сидорович по случаю Нового года вырядился в новехонький шелковый стеганый халат. К своим халатам он относился, как татарин, с той только разницей, что последний еще высоко ценил коня и саблю, а Пупочкину было достаточно одного только стеганого мягкого друга. Его кошка была повязана таким ошеломительным бантом, что мы все зааплодировали.

Тася и Мися Карповны кутались в черное и белое боа, обмахивались веерами и болтали по-французски; они кокетничали напропалую со всеми, и все признавали, что они очаровательны и неотразимы.

Полина пела и ждала, ждала и пела. Чем ближе короткая стрелка часов приближалась к одиннадцати, тем чаще она замолкала, вглядываясь в ночь за окном тревожными, огромными глазами. Мы ждали и волновались вместе с ней.

— Если эта ракушка не придет, как обещала, съезжу за ней и приволоку за шиворот, — сказал Сережка. — Только это не поможет, правда?

Теперь отвернитесь немного и посплетничайте в сторонке, пока я в комнате одеваюсь и совершенно неразумно трачу только что положенную косметику. Кстати, если еще раз услышите по телевизору, что помада остается на ваших губах, а не на нем, не верьте. Рекламный трюк, и не более.

Они столкнулись у входных дверей — жених Полины и Дед Мороз.

Оба были в красных нарядах и с огромными мешками.

Когда стоишь между двумя Дедами Морозами, срочно загадывай столько желаний, сколько успеешь, пока они ошарашенно глядят друг на друга огромными глазами.

— Ура! Дед Мороз пришел! — завопили хором Тася и Мися Карповны, и полезли в огромные мешки, — а что вы нам принесли? Мы хорошо вели себя целый год!

— Это правда, — подтвердил мужчина моей мечты, пытаясь стереть с себя остатки губной помады. — Дамы заслужили чего-нибудь особенного.

— Милости прошу к нашему шалашу, — пританцевал Петр Сидорович. Шалаш сегодня расположен на кухне.

— Идите за мной, — распорядился студент. — У них тут коридор с изюминкой. Изюминку советую не пробовать.

— К сожалению, уже пробовал, — ответила артистическая натура.

Полина стояла прямо за углом и тяжело дышала; от волнения, а, может, и от голода, ее не несли ноги. Но когда избранник подошел к ней и обнял, то его рука легла на вполне стройную талию.

Думайте, что хотите, но я считаю, неважно, сколько вам лет, когда взаправдашний Дед Мороз достает из взаправдашнего волшебного мешка белых и серых зайцев, котят и мячики. А еще пачку фломастеров — хоть теперь они и не редкость, зато таких сочных и ярких оттенков, что непременно хочется сесть и нарисовать, хотя бы новогоднюю елку. Кошка получила свой «Вискас», а пан Копыхальский — громадную тетрадь в кожаном переплете, созданную для того, чтобы писать в ней поэмы.

Елка получила новые елочные игрушки; а Тася и Мися Карповны среди прочего, книжечку стихов их любимого Элюара на их любимом французском.

Много было всего другого; и мы прыгали на одной и на двух ногах. Только жених Полины не прыгал — он берег свой хронический радикулит.

— Вот бы и меня, — задумчиво молвил Петр Сидорович, прижимая к груди только что подаренную персидскую шаль, — вот бы и меня посадили в кадку и украсили.

— Что же Вы сказали, что здесь детей нет? — весело спросил меня студент. — Ведь это же самые настоящие дети, только немного взрослые…

— И не сильно бритые, — рассмеялся пан Лех, покручивая свой пышный ус.

В углу огромной кухни стояла огромная живая елка. Ей предстояло расти и расти многие десятки лет, и кто знает, может, наши внуки тоже будут праздновать под ней Новый год и ползать в углу, разыскивая яркие и нарядные свертки?

В двенадцать ночи мы все деликатно повернулись к ней спиной. Если домовые все-таки существуют, то наш должен был иметь возможность забрать свои подарки.

Примечания

1

Бигос — польское блюдо, которое готовят из тушеной квашеной капусты с мясом и черносливом.