«Цепной пес самодержавия»

Цепной пес самодержавия (fb2) - Цепной пес самодержавия 760K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Иванович Тюрин

Тюрин Виктор Цепной пес самодержавия

ГЛАВА 1

Свою поездку на Сестрорецкий оружейный завод я оценивал ниже среднего, но при этом надеялся, что моя идея по созданию конструкторского бюро со временем себя окупит. Логично было подождать результатов, но вопреки этому я начал вспоминать и записывать в тетрадь, что читал о самолетах и их конструкторах. К этому меня подтолкнуло мое "открытие в химии" - дюраль. К сожалению, конкретных данных у меня на эту тему было немного. Просто, в свое время, после просмотра сериала "Истребители", я резко заинтересовался воздушными боями и действиями боевых летчиков времен ВОВ. Читал книги и статьи из Интернета, смотрел документальные фильмы. В их числе была история создания самолетов в России, так у меня отложились в памяти кое-какие типы самолетов и фамилии их конструкторов. После некоторых копаний в памяти у меня выстроилась такая линейка информации: "Илья Муромец", Игорь Иванович Сикорский, потом истребители И-15/И-16, Поликарпов Николай Николаевич, штурмовик ИЛ-2, Ильюшин Сергей Владимирович, самолеты ТУ, Туполев Андрей Николаевич, реактивная авиация, Сухой Павел Осипович.

Если с поиском Сикорского проблем не было - это имя было на слуху вместе с его детищем "Ильей Муромцем", то где искать остальных - у меня не имелось ни малейшего понятия, и я отправился в Публичную библиотеку, где узнал, что в Санкт-Петербургском политехническом институте есть постоянные курсы воздухоплавания. Их целью была подготовка инженеров в области проектирования и постройки воздухоплавательных аппаратов и двигательных механизмов для них. Узнав об этом, сразу подумал: почему бы из них не подобрать людей для КБ?

"Не торопись, парень".

Последовав этому совету, я расширил поиски и узнал, что в Москве есть императорское высшее техническое училище, в котором изучают конструирование аппаратов тяжелее воздуха, и есть профессор Жуковский Николай Егорович, который возглавляет организованный им кружок воздухоплавания. Решив не откладывать это дело надолго, я позвонил в Москву. После телефонного разговора с секретарем училища неожиданно всплыла знакомая мне фамилия Андрея Туполева, и одновременно я узнал, причем с немалым удивлением, что в России уже есть Аэродинамический институт, который основал Дмитрий Рябушинский в своем имении Кучино под Москвой, вместе с профессором Жуковским.

"Хм. База, оказывается, есть. Осталось собрать там умников и дать им денег на различные эксперименты".

Немного подумав, решил отправить запрос, со списком известных мне фамилий будущих авиаконструкторов, в эти учебные заведения. На следующий день уже с утра я был в Собственной Его императорского величества канцелярии. У них был личный приказ императора об оказании мне помощи.

Выслушав меня, чиновник, пожилой человек с обширной лысиной и солидным брюшком, отложив бумагу, которую до этого изучал, сразу принялся за дело. Позвонил в секретариаты обоих заведений и попросил отыскать в архивах или списках студентов людей, фамилии которых перечислил. При этом он не замедлил отметить, что лица, указанные в списке, обязательно должны иметь отношению к воздухоплаванию. Положив трубку, он сказал: - Два-три дня у них уйдет на поиски интересующих вас лиц, потом напишут справки и пришлют нам. Приходите дней через восемь. Думаю, что ответы к этому времени будут лежать у меня на столе. У вас все?

- Спасибо вам. Право же, не ожидал столь быстрой помощи, - решил я польстить чиновнику, так как действительно не ожидал такого быстрого разрешения вопроса и уже начал оборачиваться, чтобы уйти, как чиновник негромко хмыкнул. Я посмотрел на него.

- Знаете что, я бы на вашем месте отправил еще запрос в жандармское управление, - неожиданно сказал он.

- Зачем? - удивился я.

- Молодые люди в наше время, ни бога, ни царя не боятся. Свободу им подавай! Так студенты из них, самые что ни есть вольнодумцы! Гм! Я что хотел сказать: они, будучи студентами, могли быть отчислены за свои вольные высказывания, а в таком случае их нынешние адреса проживания в деле жандармского следователя искать следует.

- Хм! Вот что значит знать свое дело! А я бы и не догадался!

Чиновнику мое восхищение его деловитостью так понравилось, что он не смог скрыть самодовольной улыбки.

- Вы идите. Идите. Все что надо, я сам сделаю.

Уйти просто так из дворца мне не удалось, видно царю доложили о моем визите в канцелярию. Адъютант, ожидавший меня на выходе, проводил меня к двери кабинета, хотя теперь в этом нужды не было, так как за это время я уже научился разбираться в хитросплетениях коридоров и залов императорского дворца. После приветствия, он поинтересовался причиной моего визита в канцелярию, после чего наш разговор перешел в оживленную беседу о роли воздухоплавательных аппаратах. Ему, как и большинству людей, была любопытна возможность человека летать по воздуху. Наверно, я бы смог поразить его воображение рассказами о сверхзвуковых истребителях и о пассажирских лайнерах, перевозящих пассажиров в различные страны мира, но не видел в этом, ни малейшего смысла. Зная о его любви к армии, я больше упирал на военный аспект развития авиации, утверждая, что любая война будущего будет проходить не в двух плоскостях, а в трех - на земле, на воде и в воздухе. И чем быстрее мы сможем наладить выпуск настоящих самолетов, за штурвалом которых будут сидеть опытные летчики, тем больше у нас будет шансов выиграть любую войну. После того, как император внимательно выслушал мои доводы, он поинтересовался: - А этот новый металл, действительно настолько прочен и легок, что его можно будет применять в воздухоплавании?

- Да, ваше императорское величество. Он станет основным строительным материалом для само... аэропланов.

- Вы сказали, что такие аэропланы будут летать быстрее. Но насколько я могу понять, в таких случаях все зависит мощи мотора, а их мы закупаем во Франции. Кстати! Вы могли бы поговорить с великим князем Александром Михайловичем, хоть тот и имеет адмиральское звание, но при этом является шефом Императорского военно-воздушного флота. Думаю, что если вы изложите ему свои мысли, он будет рад вам помочь.

- Не думаю, ваше императорское величество. Подобными делами должны заниматься профессионалы, а не дилетанты.

Император бросил на меня неодобрительный взгляд, но возмущаться, как раньше бывало, не стал. Мою, мягко скажем, нелюбовь к великим князьям он со временем воспринял так же, как и негативное отношение супруги к своей матери. Просто принял, как факт.

- Значит, хотите организовать воздухоплавательное... гм... конструкторское бюро, - император затушил папиросу в серебряной пепельнице. - Все это, конечно, весьма интересно. Да-с. Интересно. Так вы говорите, что такой сплав уже есть в Германии?

- Да, ваше императорское высочество, но судя по всему, они его засекретили.

- Засекретили, - повторил за мной задумчиво император и бросил на меня новый внимательный взгляд. Похоже, он уже пришел к мысли о том, что мне известно намного больше, чем говорю. - Что ж, и мы так сделаем. Я видел ваш рисунок аэроплана. Он очень необычен. И у меня появился вопрос: его крылья полые или отлиты полностью из вашего сверхлегкого металла?

- Полые, ваше императорское высочество.

- Форма корпуса аэроплана, довольно необычная. Как вы тут изволили выразиться: обтекаемая. Гм, - он помолчал, подумал, потом сказал. - А вот эти люди, которых вы хотите разыскать. Они уже чем-то известны?

- Это будущие конструкторы аэропланов, им только надо этому подучиться.

- Подучиться, говорите? Хм. То есть они не инженеры?

- Нет, - я напряг свою память, но толком так ничего не удалось вспомнить, и я решил обойтись одним общим словом. - Студенты.

- Ах, вот как. Тогда понятно, что их имена еще не утвердились на поприще воздухоплавания. Вот только мне невдомек, чем вам курсы воздухоплавания не угодили? Там, как мне известно, так же дают знания будущим авиаторам.

- Они, как я понял, ваше императорское величество, больше готовят людей, непосредственно работающих с летательными аппаратами, то есть инженеров, которые будут заниматься ремонтом аэропланов. И авиаторов. Нам же нужны светлые умы, которые могут смотреть вперед и уметь создавать летательные аппараты завтрашнего дня.

- Как вы сказали? Летательные аппараты завтрашнего дня? Хорошо сказано. Пусть ваши будущие светлые умы подучаться, тогда и будем создавать бюро, которое будет строить аэропланы будущего. Вы должны понять: идет война. Где взять денег? Будь сейчас мирное время, я бы тотчас отдал распоряжение о его создании, но есть ли смысл заниматься этим сейчас? Ведь их работа может затянуться на годы, да еще неизвестно какой будет результат. Вы об этом думали?

- Да, ваше императорское величество, думал, но вот в чем причина моей торопливости: чем раньше мы начнем работы по разработке и конструированию новых аэропланов, тем быстрее получим результаты. Поверьте мне: другие страны прямо сейчас работают в области развития воздухоплавания. Если германцы засекретили дюраль, то сделали это не просто так. Думаю, они уже приступили к постройке цельнометаллического самолета.

Я блефовал, но мне нужно было как-то вытащить из государя согласие. Он задумался. Снова закурил и в кабине поплыл сладкий запах турецкого табака. Какое-то время сидел, думал, время от времени затягиваясь табачным дымом, потом потушил папиросу и сказал:

- Негоже давать Германии преимущество, в чем мы уже изрядно убедились. Пусть будет так! Я отдам распоряжение, чтобы подготовили указ о создании конструкторского бюро по созданию новых видов аэропланов.

Возвращаясь, я подумал, что если моя идея с конструкторскими бюро окажется жизненной, то почему не пригласить поработать в Россию иностранных специалистов. На памяти у меня пока было четыре фамилии немецких авиаконструкторов и оружейников, о которых мне доводилось читать: Вилли Мессершмидт, Хуго Юнкерс, Луис Штанге, Генрих Фольмер. Но об их приглашении в Россию сейчас не могло быть и разговора. Дело дойдет до них, только если все удачно получиться с заключением сепаратного мира с Германией. Мне подумалось, что из вымотанной войной Германии их будет нетрудно заманить в Россию, посулив им спокойную и хорошо оплачиваемую работу.

Все политические новости и общественные настроения, по большей части, я получал из одного источника, Пашутина. Именно от него услышал о крамольных разговорах в Думе, в которых нетрудно угадать наброски будущего заговора - покушения на самодержца России.

Во время одного из таких разговоров я поинтересовался у подполковника о том, что тот думает по поводу подобных выступлений, на что получил ответ: - Знаешь, Сергей, мои предки уже два столетия служат роду Романовых и не мне прерывать эту традицию, но при этом считаю, что в нашей стране многое нужно менять, уж больно много лизоблюдов и казнокрадов развелось. Все потому, что у нас управление страной негибкое и тяжеловесное, а это есть прямая возможность для всякого вида лжи, укрывательства и казнокрадства! Надо навести порядок твердой рукой! А те речи, что с думских трибун ведутся, считаю чистой воды демагогией! Дескать, поменяем правительство и заживем счастливо. Как бы ни так! Этими словами господа демократы себе путь к кормушке расчищают! Ведь в большинстве своем, все они богатые люди, землевладельцы и фабриканты. Так что им нужно? Свободы, но не для народа, а для своих шкурных интересов! Им не нужны указы, они не хотят больше просить, а хотят сами брать, без проса, без соизволения! А то, что эти самые либералы творят в Военно-Промышленном комитете? Только заодно это их можно через одного отправлять на виселицу! - Пашутин неожиданно замолк, внимательно посмотрел на меня и спросил: - Тебе это все зачем?

- Для общего развития. Хочу понять, почему открыто звучат подобные речи, печатают статьи? А главное, почему власть на это никак не реагирует?

- Попробую ответить. Дело в том, что наш государь по какой-то непонятной наивности верит в своих генералов, верит в армию. Верит, что оппозиция не предаст его в это тяжелое время. Верит, что народ его всегда поддержит. Только вот что странно. Ведь ему должны регулярно докладывать о том, что твориться в столице и стране. Тут, правда, сразу напрашивается вопрос: кто докладывает, и в каком виде подают эти докладные записки? Может все дело как раз в этом. Вообще, если честно, я не понимаю, что происходит. Что ни день, то новые назначения, то новые министры. Причем люди новые, не известные, не сановитые. Не один только я, все недоумевают. И это мы! А что тогда думать простому народу?! Правильно! Царица - немка, царя зельем поит, от которого он совсем разум теряет. Она немецкая шпионка, поэтому мы войну проигрываем. Что ты на меня так смотришь? Думаешь, глупости говорю?! А как тебе такой пример? Недавно разговаривал со старым знакомым, подполковником - интендантом. Знаю его лет десять, не меньше. Так вот он мне на ухо шепчет: слухи появились, что из дворца налажена прямая связь с Германией. Ты понимаешь? Ведь это не приказчик какой-то, а полковник! Грамотный, знающий человек! Академия за плечами! Ты только подумай! Я вот что тебе скажу. Эти слухи-страхи не просто так появляются! Это сознательные провокации, направленные против царя и царицы!

- Кто за этим может стоять?

- Не знаю. Хотя догадки имеются.

Я ждал продолжения, но не дождался. Пашутин видно посчитал, что подобные вопросы, даже со мной, он не вправе обсуждать. Больше мы на эту тему с ним не говорили, но разговор неожиданно получил продолжение на следующий день, правда, в другом месте, в кабинете царя. Разговор начался с уже привычного вопроса: - Нового ничего не скажете?

- К сожалению, ничего, ваше императорское величество.

- Хорошо, - император взял из резной шкатулки папиросу, закурил. Он явно волновался, несмотря на то, что пытался держать себя в руках. В кабинете отчетливо пахло ароматным табачным дымом, а в серебряной пепельнице лежало три окурка. Старясь не показывать своего возбуждения, он сосредоточенно курил, при этом старался избегать моего взгляда. Я даже не пытался угадывать, что он собирается мне сказать. Просто ждал. Докурив, он загасил окурок в пепельнице, потом встал, вышел из-за стола. Прошелся по мягкому ковру. Раз. Другой. Затем неожиданно развернулся ко мне и заговорил:

- Сергей Александрович, вы говорили о возможности переломать судьбу.... Мы... решились! - я все делал для того, чтобы услышать эти слова, но все равно это признание прозвучало для меня неожиданно. - Ради наших детей! Моя семья, мои дети.... Я не знаю, что произойдет со мной или с Аликс если с ними что-то случиться! Они безвинны... и не заслужили такого конца! Если есть за мной грехи, мне за них и отвечать! Они не должны страдать!

В любви царя к семье, мне так казалось, проскакивал некий фанатизм, наподобие его всепоглощающей и непоколебимой веры в Бога. И сейчас это было очень ясно видно.

- Рад это слышать, ваше императорское величество. Вы решились, а это главное.

- Сергей Александрович, надеюсь, вы понимаете, что мы, решив довериться вам, - император посмотрел на меня, затем какое-то время мы, молча, смотрели друг на друга, - вверяем в ваши руки не только наши жизни, а много большее - судьбу Российской державы.

Сейчас в его голосе не было ни помпы, ни пафоса, а тревога и страх, за которым стоял несложный вопрос: я, пусть худо-бедно тащил этот воз, а как с этим справиться этот поручик?

Нервное волнение передалось от императора ко мне. Свершилось то, к чему я так долго шел! Я думаю, что делаю все правильно, но переломав ход истории, подвергнуться изменениям судьбы и жизни сотен тысяч людей. Мне придется отвечать за гибель многих тысяч людей, так как подобный поворот не сможет обойтись без человеческих жертв. Все это ляжет на меня! Готов ли я к этому испытанию? Стоило мне об этом подумать, как моя уверенность в том, что я все делаю правильно, дрогнула. Нет, это был не страх, это было чувство ответственности. Вдруг что-то пойдет не так? Да и правильно ли я понимаю ситуацию?

"Ведь.... Все! Хватит!".

Минуты мне хватило, чтобы взять себя под контроль, после чего я бодрым голосом отрапортовал:

- Все будет хорошо, ваше императорское величество. Я вам обещаю.

Мой голос был излишне бодр, чтобы соответствовать истине, но, похоже, взволнованный до предела император ничего не заметил. Он старался держать себя в руках, но папиросу зажег только со второй спички. С минуту нервно курил, потом сказал:

- Раз мы все решили, тогда давайте перейдем к делу. Вчера было получено письмо от Вильгельма. Встреча состоится в Стокгольме. Для большей уверенности он просит прислать представителем Татищева Илью Леонидовича.

- Он дипломат?

- Татищев был моим личным представителем при германском императоре четыре года, и Вильгельм его хорошо знает. К тому же генерал-адъютант далеко не невежда в подобных вопросах.

- Это первостатейный вопрос и от его решения многое, если не все, зависит, поэтому прошу вашего соизволения мне также поехать.

- Мне очень не хотелось бы вас отпускать, Сергей Александрович, но вопрос действительно важный, поэтому, прошу вас, будьте крайне осторожны.

- Если вы не возражаете, ваше императорское величество, то к этому делу мне хотелось бы привлечь подполковника Пашутина.

- Знаете, у вас разница в возрасте с подполковником почти четырнадцать лет. Причем, судя по характеристикам, он по многим чертам характера ваша прямая противоположность, но при этом, вы наверно можете считаться друзьями. Сначала я недоумевал, но когда прочитал докладную его начальства, в которой говориться так: опытный и преданный своему делу офицер, но при этом склонен к излишнему риску и имеет некую авантюрность характера. Как и вы, не правда ли?

- Наверно, ваше императорское величество.

- Наверно, - несколько задумчиво повторил за мной император. - Хорошо, я даю свое согласие, но при этом рассчитываю на ваше хладнокровие и рассудительность, Сергей Александрович. Есть еще что-то по данному вопросу?

- Мы познакомимся с Татищевым, но поедем порознь, как будто незнакомы. Так будет лучше. С этим вопросом вроде все решили, ваше императорское величество.

- Теперь мне хотелось бы услышать ваши предложения о том, что можно предпринять для недопущения вооруженного мятежа и восстановления спокойствия в стране.

- Честно говоря, я не силен в подобных вопросах. Если можно, то мне хотелось бы пригласить к вам подполковника Пашутина. Он в прошлом служил в жандармском корпусе и должен разбираться в подобных тонкостях.

- Он знает о вашем даре?

- Нет. Сначала мне хотелось бы получить ваше разрешение.

- Хм. Судя по всему, вы уверены в нем.

- Не так как в себе, но что-то вроде того.

- Тут уж решайте сами, и если надумаете, то я вас жду обоих завтра в семь часов вечера. Идите.

Придя домой, я позвонил по служебному телефону, который мне как-то оставил подполковник. Домашний номер он мне не дал, объяснив тем, что дома практически не бывает, а если и есть, то или пьян, или с женщиной, поэтому не имеет привычки снимать трубку. Когда барышня соединила меня, мужской грубый голос ответил, что его сейчас нет на месте. Думал я недолго:

- Если у него найдется время, пусть перезвонит Богуславскому. Телефон он знает.

- Будет сделано. Передам.

Спустя час раздался звонок.

- Только вчера виделись, а ты уже успел обо мне соскучиться?

- И тебе здравствуй, Миша!

- Здравствуй, Сергей! Времени мало, я к тебе вечером забегу. Там и поговорим. Хорошо?

- Договорились.

Положив трубку, я пошел на кухню, чтобы проинспектировать свои запасы. Сыр. Немного ветчины. Сушки. Варенье.

"Даже хлеба нет. Дожил".

Пришлось идти в гостиную и составлять список, с которым я отправился сначала в ресторан, а затем в магазин. В обоих заведениях я считался хорошим (не жадным) клиентом, поэтому получил все, что хотел и даже немного больше. Этим добавком была бутылка коньяка довоенного разлива. Мне даже сделали скидку, продав ее лишь по четырехкратной цене. Придя домой и, сгрузив продукты, я только начал их раскладывать, как раздался телефонный звонок.

"С работы он, что ли раньше сорвался? - подумал я, глядя на золотистый циферблат часов в массивном деревянном корпусе, висящие в гостиной.

Подойдя, поднял трубку.

- Сергей, ничего, если я с приятелем к тебе подойду?! Он из Москвы. Приехал к нам по делам. Мы с ним давно с ним не виделись, поговорить охота. Ты как?

"Некстати, - подумал я, а сам сказал: - Милости прошу к нашему шалашу!

- Вот что значит русский человек! Душа нараспашку! А ты, Саша, неудобно, неудобно! - судя по всему, это он это говорил своему приятелю, стоящему рядом. - Сергей, жди! Мы сейчас берем извозчика и к тебе!

Спустя полчаса в дверь постучали. Открыв дверь, я неожиданно для себя увидел рядом с Пашутиным жандармского полковника в парадной форме. Тот, увидев каменное выражение моего лица, принял его как холодно-презрительное отношение армейского офицера к жандарму. Выдержка у полковника была отменная. Улыбка с его лица не исчезла, но при этом приобрела вежливо-холодное выражение. Пашутин сразу понял причину заминки и тут же расхохотался. Жандарм только успел бросить на него взгляд, полный удивления, как я сказал: - Хороший у вас приятель, господин полковник. Жизнерадостный и веселый, словно дитя малое. Не стойте в дверях, проходите. Знакомиться будем.

Удивленный и озадаченный полковник вошел в прихожую. За ним шагнул Пашутин. Я протянул новому гостю руку: - Богуславский Сергей Александрович.

Он с опаской покосился на мою ладонь, потом осторожно протянул мне свою руку: - Мартынов Александр Павлович.

"Где-то эту фамилию мне уже приходилось слышать. Вот только где?".

- Вот и познакомились. Господа, прошу к столу.

- Сергей, мы не просто так пришли, - раздался за спиной голос Пашутина. - Мы с собой принесли.

В ответ я саркастически хмыкнул. Пашутин вскинул голову и с некоторым удивлением спросил меня: - Своим хмыканьем ты хочешь сказать, что у тебя дома есть коньяк?

- Есть. Поверишь мне на слово или тебе показать бутылку?

- Ты позвонил мне сегодня в первый раз за все время нашего знакомства, а потом вдруг оказывается, что у тебя приготовлена бутылка коньяка. Что это может значить? Может нас ожидает Содом и Гоморра и ты решил перед смертью напиться в нашей компании?!

- Напиваться - это чисто твоя привилегия.

- Интересное начало. Вот только каков будет конец?

- Там видно будет. Александр Павлович, милости прошу к столу.

Мартынов, уже понявший свою ошибку в отношении меня, и теперь с видимым удовольствием наблюдавший нашу пикировку, кивнул в знак согласия головой и направился в сторону гостиной. Я пошел вслед за ним. Замыкал нашу цепочку Пашутин с пакетом в руках. Войдя в гостиную, он остановился возле стола, окинул его взглядом, потом посмотрел на меня. Теперь в его взгляде виднелось настоящее изумление.

- Коньяк. Паштет. Рыбка. Колбаска с ветчинкой. Ой, Саша! Чувствую, нас с тобой не Содом ожидает, а самый настоящий Армагеддон.

- Думаю, что кое-что и похуже, Миша. Тут со стороны кухни очень даже вкусный аромат плывет, - усмехнулся Мартынов и демонстративно потянул носом.

- Это не Богуславский, - дурашливо запричитал Пашутин. - Это демон, принявший образ людской! Изыди, нечистая сила!

- Изыди демон на кухню! - подхватил его игру полковник. - И принеси нам то, что там так вкусно пахнет!

После чего оба весело рассмеялись. Судя по всему, они были, как говориться в народе: два сапога - пара. Я стоял и ждал, когда они кончат веселиться. Мартынов увидев мой взгляд, сразу перестал смеяться и виновато сказал: - Ради Бога! Извините меня, Сергей Александрович! Этот старый черт, кого хочешь, на грех подобьет!

- Да брось ты, Саша! Сергей не обиделся. Это у него обычное выражение лица. Привыкай.

- Он прав, Александр Павлович. Пить с горячим будете или пока холодными закусками обойдетесь?

- А что у тебя там? - поинтересовался Михаил.

- Пирожки с мясом и телячьи котлеты с жареной картошкой. Из ресторана.

- Сначала пару рюмочек под закусь, а потом можно и горячее. Ты как, Саша?

Мартынов согласно кивнул головой, соглашаясь с приятелем.

- Прошу за стол, господа.

В этот момент Пашутин неожиданно спросил меня: - Сергей, разговор у тебя ко мне серьезный или до завтра подождет?

"Проницательный, чертяка".

- Серьезный, но может и до завтра подождать.

- Господа, вы можете поговорить тет-а-тет, я подожду, - отреагировал на наш диалог полковник.

К этому моменту я уже вспомнил, кто такой господин Мартынов. Начальник Московского охранного отделения.

"Похоже, судьба мне ворожит".

- Александр Павлович, думаю, вы нам помехой не будете. Сядем за стол, господа. Разговор наш, думаю, будет недолгий,... если, конечно, не будет много вопросов.

При этом я, не сдержавшись, усмехнулся, видя любопытство, написанное крупными буквами на лицах своих гостей.

- Говори, Сергей, раз начал, - не выдержав моей паузы, подтолкнул меня к объяснению, Пашутин.

- Нужен человек, господа, который сможет профессионально и объективно пояснить, что необходимо министерству внутренних дел и жандармерии, чтобы навести порядок в стране.

После моих слов удивление гостей достигло предела. Они переглянулись, словно старались выяснить друг у друга, верно ли то, что они сейчас услышали.

- Сергей, ты что, собираешься в министры?! Речь для царя готовишь?! - попробовал пошутить разведчик.

- Почти угадал.

- Брось! Не смешно.

- Это не шутка.

Разведчик бросил на меня недоверчивый взгляд, в котором читался вопрос: кто ты такой, бывший поручик Богуславский? Вроде я тебя неплохо знал, а теперь... уже в этом неуверен.

- Сергей Александрович, что вы имеете в виду под порядком в стране? - как бы вскользь поинтересовался начальник московской охранки. Было видно, что до этого он расслабился, готовый кутнуть в мужской компании, но сейчас снова подобрался и смотрел на меня цепким и испытующим взглядом.

- Всерьез разобраться с внутренним врагом, с так называемыми демократическими партиями.

- Внутренним врагом, - повторил за мной задумчиво Мартынов.

Некоторое время стояла тишина. Пашутин, бросив на меня несколько взглядов, в которых смешалась настороженность и любопытство, сейчас смотрел на полковника, в ожидании, что он скажет. Его можно было понять, я снова повернулся к нему доселе неизвестной стороной. Начальник московской охранки с тем же настороженным любопытством смотрел на меня, пытаясь понять, что собой представляет этот атлет с каменным лицом, но так ничего для себя не определив, почувствовал легкое раздражение.

- Интересное сравнение. Правда, весьма жесткое, на мой взгляд, - наконец прервал молчание Мартынов. - И что более странно, так это слышать подобные слова от вас, поручика-артиллериста в отставке. Вам-то эти партии, чем насолили?

- Александр Павлович, я поинтересовался чем-то секретным?

Полковник только открыл рот для ответа, как вмешался Пашутин:

- Если я правильно его понял, Саша, то эти разъяснения ему нужны для государя.

- Господа, надеюсь, это не шутка? Я люблю розыгрыши, но не те, что касаются моих служебных дел.

- Я похож на шутника?

- Гм! На шутника вы не похожи. Но у меня в голове просто не укладывается.... Вы, политический сыск и император. Согласитесь, это все весьма странное сочетание. Даже я бы сказал, весьма необычное, по своей сути. Вы, Сергей Александрович, позвольте вас спросить, кем при дворе государя....

- Саша, это не тот вопрос, который следует задавать! - перебил его Пашутин. - И поверь мне: Богуславский слов на ветер не бросает!

Жандарм с удивлением и какой-то настороженностью теперь посмотрел на своего приятеля. Почти так же, как тот несколько минут назад смотрел на меня.

- Знаешь, Саша, - снова заговорил Пашутин, видя удивление и настороженность своего приятеля. - Я вот давно знаю Богуславского, а все равно он находит, чем меня удивить! Так что уж про тебя говорить!

Следующую наступившую паузу прервал уже я:

- Если вы ждете от меня объяснений, Александр Павлович, то их не будет. Теперь давайте вернемся к моему вопросу.

- Не знаю, что и думать. Подполковник Пашутин хорошо вас знает, а я привык доверять его мнению. Хорошо. Тогда я вам кое-что расскажу, господа, и вы поймете, почему именно этот разговор вызвал мое недоверие и недоумение, - полковник выдержал паузу, а потом продолжил. - Недавно, господа, я подал срочный рапорт по начальству о намечающемся заговоре членов Думы против монархии. В нем указаны конкретные люди и планы заговорщиков. И что же? Прошло уже восемь дней, как моя бумага ушла в Департамент полиции. Вот теперь приехал по делам, а заодно думаю узнать о судьбе моей докладной записки, которая, почему-то мне так кажется, никого, кроме меня самого, не интересует. Кстати, у меня здесь с собой есть копия показаний одного тайного агента. Я покажу вам только один лист. Думаю, ничего страшного не будет, если я вам его покажу.

Полковник достал из портфеля папку. Раскрыл, пошелестел бумагами, а затем достал листок и протянул мне: - Извольте, господа.

Я взял лист, на котором был записан отрывок беседы нескольких человек. Пробежал глазами. Группа людей, собравшихся в доме графини Ностиц, среди которых был Гучков и французский посол обсуждали свержение Николая II. Гучков авторитетно заявлял, что готовится переворот и главная работа, по его словам, шла в армии. К генералитету так же примкнули представители московского дворянства, богатое купечество. Пробежал глазами по фамилиям купцов. Высоцкий, Морозов, Попов.

"И все они, как один, хотят иметь нового конституционного монарха.... Хм! В лице великого князя Николая Николаевича. Ну-ну".

Прочитав до конца, я передал бумагу Пашутину. Тот быстро пробежал глазами строки, осуждающе покрутил головой, но так и не сказав ни слова, отдал ее полковнику. Тот аккуратно спрятал ее в папку, затем только спросил: - Что вы на это скажете, господа?

- Подобное отношение к таким срочным и неотложным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович, - ответил я ему.

Мартынов снова окинул меня настороженно-внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил: - Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?!

- Видно время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь завтра с нами.

- Я-то там зачем? - с явным удивлением спросил меня Пашутин. - Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока!

- Ты нужен, Миша.

После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка.

- Неужели меня освободят от курсов?!

- Вполне возможно, господин подполковник.

- Радость-то, какая! Вот за это, господа, не грех и выпить!

Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, был в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления, царь поинтересовался делами у обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а затем плавно перешел к обсуждению возможной реорганизации МВД и отдельного корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. Разговор был долгий и закончился поздно, в тот самый момент, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и слова: - Значит, вот как у нас в Российской империи обстоят дела.

Николай II встал. Мы, все трое, вскочили со своих мест. Обойдя стол, император подошел и сказал:

- Господа, благодарю вас всех за службу! Не скрою, что услышал от вас многое такое, чего мне неприятно было слышать. Все сказанное вами, господа офицеры, будет проверено и доложено лично мне. Полковник Мартынов, вы упомянули в разговоре, что отсылали записки о переустройстве министерства внутренних дел и корпуса жандармерии на рассмотрение. Вы не смогли бы снова прислать мне ваши записи?

- Будет сделано, ваше императорское величество, но только я попаду в Москву не ранее пятницы. За субботу и воскресение у меня будет время их подправить, а в понедельник с утра вышлю их вам специальным курьером.

- Больше не смею вас задерживать, господа. А вас, Сергей Александрович, на несколько минут попрошу остаться.

Как только за ними закрылась дверь, император сказал: - Полковника Мартынова я немного знаю. Слышал о нем как о дельном, думающем офицере. Странно, но вы вчера не упомянули о нем.

- Извините, ваше императорское величество. Мы только вчера вечером с ним познакомились, и я понял, что он тот, кто нужен

- Даже так? Гм. Я так понял, что он не знает ничего лишнего, кроме того о чем говорил сегодня.

- Да, ваше императорское величество. Ему дал хорошую характеристику подполковник Пашутин. Если его записки окажутся дельными, то почему бы ему самому не воплотить их в жизнь.

- Хорошо, я подумаю об этом. Тут вот какое дело. Мне сегодня довелось услышать много неприятного о людях, которых лично знаю. Я рассчитывал на них, считал своей поддержкой и опорой.... - государь сделал паузу и осуждающе покачал головой. - Вы мне скажите, Сергей Александрович, вот есть хороший, обаятельный человек, его представляют вам как знатока своего дела, а будучи поставлен на высокий пост, сразу начинает взятки брать, близким людям протекции составлять и прочими мерзостями заниматься, но только не радеть за государственную службу, которую блюсти поставлен.

- Приятность в общении и обаяние отнюдь не профессиональные качества. К тому же они нередко служат маской подлеца.

- Хм! Зло, но верно. Теперь о вашей поездке. Татищев завтра вечером вас будет ждать у себя дома. Теперь идите.

Вильгельм, несмотря на свои физические недостатки, доставшиеся ему с рождения, со временем сумел найти в себе силы их победить. Поверив в свои силы и окруженный придворными льстецами, которые нашептывали о его непогрешимости, как божьего избранника, император, превратился в заносчивого, надменного и эгоистичного человека. Сущность его убеждений заключалась в том, что бог для достижения своих высших целей избрал германский народ, а сам Вильгельм является проводником божьей воли и ни перед кем кроме Создателя за свои действия не отвечает. Он верил в свою роль избранника до тех пор, пока в его жизни не появился русский провидец со своими точными предсказаниями, что дало ему основание сомневаться в том, что именно он божий избранник. Первое, что он почувствовал, когда прочитал присланное две недели тому назад письмо, лежавшее перед ним на столе, было почти забытым с детства ощущением униженной беспомощности. В одно мгновение он потерял свободу выбора и стал марионеткой, которая оживает, лишь кто-то начинает дергать за веревочки. Прошла минута, другая, третья.... Император постарался погасить в себе это чувство. С трудом, но ему это удалось.

Сидевший по другую сторону стола, начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенгайн, приблизительно представлял, какая буря чувств разыгралась в душе заносчивого и гордого правителя Германии. Будучи товарищем Вильгельма по детским играм, он оставался преданным ему все эти десятки лет, став одним из немногих людей, которых кайзер мог назвать своими друзьями.

- Что скажете, Эрих?

- Сведения подтвердились, ваше величество. Это может означать только одно: при дворе русского императора действительно есть... ясновидец.

- Значит, вы всему этому верите?!

- Ничего другого не остается, ваше величество. Его предсказания сбылись дважды, причем с теми деталями, которые он указал.

Наступило короткое молчание, которое прервал германский император. В его голосе прорывались ясно слышимые нотки раздражения.

- Что вы о нем узнали?

Генерал раскрыл папку, которую принес с собой.

- Богуславский Сергей Александрович. 23 года. Поручик- артиллерист. Физически очень развит и невероятно силен. На фронте получил тяжелое ранение в голову, после чего был отправлен в отставку. Судя по некоторым данным, его во дворец привел Распутин, который спустя полтора месяца уехал к себе домой и до сего дня там пребывает. Когда Богуславский появился во дворце Николая II точно не установлено. Сам к русскому императору не ездит, только по его приглашению. Никаких посторонних лиц при их встречах, за исключением императрицы, замечено не было.

- Его образ не сочетается с личностью... прорицателя. Слишком молод. Откуда он мог получить подобный дар? Вы уверены в своих сведениях?

- Нет, ваше величество. Меня мучают те же сомнения, что и вас. То, что Богуславский может быть прорицателем, основано на догадках и косвенных подозрениях. Его встречи с русским императором всегда происходят один на один, потому ничего доподлинно никто не знает. Есть еще один факт. К нему была приставлена охрана месяц назад.

- Погодите! Месяц назад? А первое письмо мы получили два месяца назад! Как это понять?!

- Я это тоже отметил, ваше величество.

- Хм! Пьет? Женщины?

- В подобных пристрастиях не замечен, ваше величество.

- Аскет?

- Нет. Есть друзья. Занимается какой-то японской борьбой.

- Японской борьбой? И это ясновидец? Ну, не знаю. Все это как-то больно странно. Вы так не считаете, генерал?

- Считаю, ваше величество и смею предположить, что все может быть не так, как мы видим.

- То есть вы считаете, что этого русского богатыря нам специально подставили? Сделали из него ширму, за которой скрывается истинный провидец?

- Я тоже пришел к подобным выводам. Это было бы логично. Подобный дар надо прятать и охранять так, чтобы никто не мог даже близко к нему подобраться.

- То есть мы ничего толком не знаем?

- Да, ваше величество. Пока у нас на подозрении есть только Богуславский.

- У вас есть какой-то план?

- Есть, но боюсь он не сильно понравиться вашему величеству.

- Я слушаю вас, Эрих.

- Нам надо выйти на прямые переговоры с Николаем II. Изложить наши требования, но при этом не ставить перед ним жестких условий. Предваряя ваш вопрос, сразу скажу: в 1916 году Германия запросит мир, но его не получит. Вы помните эту фразу?

- Помню. Погодите! Вы думаете, что мы тогда предложили такие условия сделки, что русские сочли неприемлемыми?

- Точно так, ваше величество. Иначе бы этого предсказания на том листочке не было.

Германский император бросил косой взгляд на генерала. Ему хотелось перенести свое нарастающее раздражение на кого-нибудь другого, но при этом он понимал, что если и выплескивать его, так это на самого себя. Он настолько был загипнотизирован двумя последними фразами, что фразу о перемирии не счел нужным внимания. Почему он упустил это? И тут же сам себе ответил: он уже тогда поверил. Легкий холодок страха поселился в его сердце с того самого дня, когда он прочитал это проклятое предсказание.

Он пытался не верить, говорил сам себе, что это чепуха, но страх, занозой, сидевший в его сердце, был прямым доказательством, что это не так.

"Верден. Ютландское сражение. Война растягивается на неопределенное время и это притом, что еще англичане не вступали в войну по-настоящему. Нет сомнения, что после пары значительных успехов на их стороне выступит Америка. Ко всему прочему Австро-Венгрия показала себя слабым союзником. Будь на ее месте Россия.... Попробовать предложить Николаю II мир? Вот только условия....".

- Эрих, надо поработать над условиями возможного мира с Россией. Найдите пару надежных людей, которые могли бы проработать все возможные нюансы. Пока мы не убедились в правильности наших выводов, необходимо все держать в строжайшей тайне.

- Понимаю, ваше величество. Постараюсь сделать все в точности.

- Вы свободны, генерал.

Выходя от императора, Эрих фон Фалькенгайн думал о том, что если переговоры и пройдут, то они будут необычайно трудными.

"Вильгельм слишком упрям и своенравен, а у русского царя нет практичности, зато в голове полно всякой славянской чепухи. Но это надо сделать! Или иначе меня ждет незавидная судьба!".

Прибыв на место, генерал первым делом вызвал подполковника Дитриха фон Лемница, свое доверенное лицо и после двух часов совещания тот срочно выехал в Берлин. Если первое время генерал интересовался у подполковника, как продвигается порученное ему дело дела, то после прорыва генерала Брусилова он и думать об этом забыл. Напомнил ему об этом, раздавшийся утром в середине июня, телефонный звонок. Генерал в это время только сел завтракать. У адъютантов начальника Генерального штаба был строгий приказ не беспокоить генерала в таких случаях, но в этот раз все было по-другому. На пороге возник дежурный адъютант с серьезным выражением лица.

- Звонок из личной канцелярии его императорского величества, господин генерал.

- Соедините с моим кабинетом.

После звонка генерал снял трубку.

- Здравствуйте, генерал.

- Здравствуйте, ваше императорское величество.

- Как продвигаются наши дела?

Естественно, что вопрос был не о делах на фронте, так как император был обо всем осведомлен.

- Еще неделя и я привезу вам все необходимые документы, ваше императорское величество.

- Я жду, генерал.

Начальник Генерального штаба повесил трубку и подумал о том, что беспокойство Вильгельма в таких делах обычно ему несвойственно.

"Он боится. Гм. Так же, как и я"

Неделя пролетела как один день. Неожиданный прорыв русских дивизий спутал все планы германского командования, но, несмотря на это, в назначенный срок, рано утром, на пороге кабинета кайзера появилась подтянутая фигура генерала Эриха фон Фалькенгайна.

- Ваше императорское величество, генерал....

- Здравствуйте, Эрих! - оборвал его кайзер. - Уж больно ранее время вы выбрали для визита. Значит, что-то случилось! Докладывайте!

- Пришло новое послание, ваше величество. Этим и объясняется мой столь ранний приход к вам. Оно пришло три дня назад, но я узнал о нем только вчера, так как два дня был в отъезде.

- Подайте мне письмо!

Кайзер не стал на этот раз рассматривать конверт, а сразу его надорвал. Достав листок, он тут же торопливо его развернул. Быстро пробежал глазами текст и сразу протянул бумагу генералу. Начальник генерального штаба, охваченный в равной мере, как любопытством, так и нетерпением, чуть ли не выхватил ее из рук императора и быстро прочитал вслух текст.

- Битва на Сомме. Большие потери. Гм! Сомма. Англичане и французы готовят наступление? - задумчиво задал сам себе вопрос генерал.

- Это я должен задать этот вопрос Главному штабу!

- Для меня это не новость, ваше величество. Мне уже докладывали о скоплении артиллерии и подходе новых английских дивизий. Да-а.... Значит, они все решились. Пусть идут, нам есть чем их встретить.

- Вы так уверены, Эрих?

- Ваше величество, наши позиции обороны достигают в глубину до 7-8 километров, система опорных пунктов....

- Генерал!

- Извините меня, ваше величество! Мне только хотелось... - но увидев легкую гримасу раздражения на лице своего императора, Эрих фон Фалькенгайн на мгновение запнулся, но все же продолжил. - Раньше я бы с легкостью в душе сказал вам, что уверен в надежности линии обороны, стойкости и храбрости германских солдат, а теперь, с появлением всей этой мистики, мне стало казаться, словно я кукла-марионетка, которую дергают за ниточки и вертят, как хотят.

Вильгельм, который последнее время нередко приходил к подобным мыслям, бросил на генерала сочувствующий взгляд. Эрих фон Фалькенгайн не смог по достоинству оценить его, так как, изучив характер кайзера за многие годы, вообще не предполагал наличия у него чувств, подобных этому. Император, которому подобная ситуация нравилась еще меньше, словно наказывая себя за секундную слабость, отдал приказ резким тоном:

- Генерал, по возвращению в ставку, принять немедленные меры! Вы поняли предстоящую перед вами задачу?!

- Будет выполнено все в точности, ваше величество!

- Пока присядьте, Эрих. Как говорят русские: в ногах правды нет. Вам что-то удалось узнать о русском провидце?

- Ничего особенного, за исключением одной поездки. Богуславский ездил на Сестрорецкий оружейный завод. Пробыл там, в общей сложности, два часа, потом уехал. Что он там делал, выяснить не удалось.

- Что может делать прорицатель на оружейном заводе?

- Никогда не сталкивался с ясновидцами, поэтому не представляю, на что они способны.

- Странно это все, - задумчиво произнес германский император.

- Может это просто отвлекающий маневр русских, ваше величество?

- Может и так. Теперь мне хотелось бы услышать ваше мнение по поводу нового предсказания.

- Очевидно только одно, ваше величество. Предсказание малопонятно из-за чувства союзнического долга. Русские нам как бы говорят: мы знаем о том, что произойдет, но подробности вам раскрывать не будем. Еще, мне так кажется,... что этим они дают нам понять, чтобы мы поторопились с договором.

- Почему вы так решили, Эрих?

- Мне кажется, что все эти три предсказания, словно вехи, указывают нам путь, ведущий к перекрестку. Когда мы его достигнем, нам предстоит выбрать путь.

Император с некоторым удивлением посмотрел на своего начальника штаба.

- Что-то раньше подобных выражений я от вас не слышал, Эрих.

Генерал замялся.

- Не хотел об этом говорить, ваше величество.... Гм. Вся эта круговерть с оракулом и предсказаниями настолько сбила меня с толку, что, будучи в Берлине, я решился пойти к одной известной ворожее.... Понимаю, что это все звучит глупо, но сделать с собой ничего не могу: невольно начинаю во все это верить.

- Не вы один, Эрих, - не смог удержаться от признания германский император, но сразу ушел от скользкой темы. - Интересно, как там мой кузен Ники?

- Вы думаете, что с ним происходит то же самое?

- То же самое или другое, но и так понятно, что он еще в большей степени, чем мы, зависит от них! - с нарастающей злостью воскликнул германский император. - Его толкает страх! Это очевидно! Иначе что могло его подвигнуть на переговоры! Ведь неуверенность, слабость и вялость характера - в этом весь мой кузен! Всю свою жизнь он изображает из себя рыцаря без страха и упрека, но все видят, что это только защита для того чтобы скрыть слабость и неуверенность в себе. Победа - это удел истинных рыцарей, сильных духом и верой!

Генерал вскочил на ноги: - Как верно вы сказали, ваше величество! Они должны стать девизом для нас, германских воинов!

- Я ценю вашу преданность, Эрих! Садитесь, - дождавшись, когда генерал сядет, кайзер продолжил. - Папка у вас в руках: это наши требования к русским?

- Да, ваше величество. 96 листов.

- Изложите основные пункты.

- Прошу покорнейше простить меня, ваше величество, но мне эти документы были переданы перед самым отъездом, поэтому мне не удалось их изучить настолько основательно....

- Оставьте! - оборвал его извинения кайзер. - Сам посмотрю. Вы мне лучше скажите: сколько мы сможем снять дивизий с русского фронта в случае заключения перемирия?

- До двадцати дивизий, ваше величество. Думаю, это даст нам возможность окончательно сломить сопротивление англо-французской обороны, а возможно, даже закончить войну в начале следующего года.

- Надо еще подумать, под каким предлогом мы можем объяснить германскому народу заключение мира с нашим врагом?

- Мне кажется, ваше величество, народ Германии примет ваше волеизъявление без лишних вопросов. Наши люди не какие-нибудь там славяне, а истинные тевтоны! Порядок и дисциплина у нас в крови, ваше величество!

- Вы, конечно, правы, Эрих, но нам не нужны лишние разговоры за спиной.

- Понимаю, ваше величество. Будет сделано.

- Хочу еще узнать ваше мнение, генерал, на реакцию наших союзников.

- Австро-Венгрия оказалась слаба и настолько увязла в войне с Россией, что ей ничего другого не остается, как последовать нашему примеру, и попытаться заключить мир. Только в отличие от нас, думаю, ей придется заплатить за него частью своих территорий. Основным камнем преткновения подобных переговоров, думаю, станут Сербия и Черногория, так как Россия просто помешана на идее славянского единства, а вот турки, даже если и захотят, с Россией не договорятся. Царь давно уже заглядывается на черноморские проливы.

Только услышав намек на возможное благоденствие Российской державы, взгляд императора потемнел, стал злым и колючим. Генерал чертыхнулся про себя, ведь он прекрасно знал о болезненной ревности кайзера к русскому царю.

- Нам не нужна сильная Россия! Разделив наших врагов этим миром, мы сначала сломаем хребет французам и англичанам, а потом предъявим новые требования к русским! Боюсь, русскому царю, они сильно не понравятся! Вот только помощи ему уже будет ждать не от кого!

- Ваше величество, вы забыли о русском провидце.

- Действительно. Хм! Этот вопрос придется как-то решить, но об этом мы поговорим потом. Кто поедет на переговоры в Стокгольм?

- Могу предложить подполковника Дитриха фон Лемница, тем более что он уже введен в курс дела.

- Думаете, справиться?

- Он опытный и осторожный офицер.

- Хорошо. С русской стороны пусть пришлют нам Татищева. Я знаю, что он бесконечно предан моему кузену, поэтому если приедет он, значит, переговоры ведет русский император. На этом все!

Генерал вскочил с кресла: - Ваше величество, разрешите отбыть к месту назначения?!

Сразу по прибытию начальника генерального штаба в ставку, германская разведка получила приказ нащупать возможные направления прорыва противника, но не успела, так как уже спустя сутки началась сильнейшая артиллерийская подготовка со стороны противника. Так началась наступательная операция англо-французских войск против германцев на реке Сомма.

ГЛАВА 2

Я готовил себе незатейливый ужин, когда зазвонил телефон. Поднял трубку.

- Здравствуй, Сергей. Просьба к тебе есть.

- Здравствуй, Михаил. Слушаю тебя.

- У нас на курсах инструктор по стрельбе заболел. Ты не мог бы подменить его на пару дней?

- Ты хочешь сказать, что во всей славной императорской армии нет замены инструктору по стрелковой подготовке?

- Хоть бы и так. Придешь?

- С утра у меня тренировка, а после часа, в любое время.

- Приходи завтра, к двум дня. Пропуск будет выписан.

- Буду.

Прибыл, как договаривались. Меня встретили, провели. У помещения тира меня уже дожидались курсанты. Их было девять человек. Все офицеры, в званиях, начиная от подпоручика и кончая штабс-капитаном. Молодых среди них не было. Возраст от тридцати и до сорока пяти лет. Подойдя к ним, я наткнулся на лениво-пренебрежительные взгляды. Инструктор - здоровяк в цивильной одежде, без малейшего следа военной выправки. Все это сразу сказалась на моей репутации. Шпак. Классическая штафирка. Вот что читалось сейчас в их глазах.

- Добрый день, господа. Меня попросили заменить инструктора всего на пару дней, поэтому не надо смотреть на меня столь пренебрежительно. Разрешите представиться. Богуславский Сергей Александрович.

- Вам бы господин Богуславский, судя по ширине ваших плеч, силовую гимнастику преподавать, а не из пистолета стрелять, - с ехидцей в голосе заметил жгучий брюнет в звании капитана-интенданта.

- У меня и то и другое очень даже недурственно получается.

- Значит, стреляете хорошо, господин Богуславский. Хм! Тогда с вашим навыком самое место на войне быть. Или вы так не считаете? - с нескрываемой издевкой спросил меня поручик-драгун с холеным породистым лицом аристократа.

- Уже был. Получил ранение, после чего признан негодным к строевой службе. Теперь давайте приступим к занятиям, господа.

- Где воевали? - поинтересовался светловолосый капитан - пехотинец с намечающимся брюшком.

Только я успел ему ответить, как капитан воскликнул: - Погодите! Так вы тот самый Богуславский?! - и тем самым он невольно привлек внимание всех остальных курсантов.

- Степан Васильевич, ты это о чем? - спросил его интендант.

- Это не мне отвечать, а господину Богуславскому, - ушел от ответа пехотинец, после чего внимание переключилось на меня, и я снова оказался в перекрестие девяти пар глаз. Рассказывать о том случае в немецком тылу у меня не было ни малейшего желания, поэтому я снова попробовал вернуть офицеров к занятиям:

- Господа, хватит вопросов. Время уходит.

Если остальным офицерам было просто любопытно, то поручик - драгун явно был из породы задир и любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.

- Мне так думается, господа, что эта таинственность имеет под собой нечто такое, о чем стыдно рассказывать в приличном обществе.

Мне стало понятно, что поручика надо приструнить, потому что сам по себе он не успокоится. Тут мне вспомнились слова Пашутина о том, что армейское командование, отсылая их на курсы, по большей части избавляется от людей, которые оказались по тем или иным причинам ненужными или непригодными к службе в своих частях.

- Вы бы для начала представились, господин поручик. Или мама вас не учила в детстве элементарному этикету вежливости?

- Извольте. Граф Бахметьев-Кричинский, - в глазах поручика сверкнули злые искры. - Так мы вас слушаем, милостивый сударь.

- Погодите, граф, не торопитесь. Я тоже человек, а значит, любопытен и поэтому хочу узнать: какая извилистая история привела вас на эти курсы?

Честно говоря, я даже не ожидал, что последует такая резкая реакция на мой вопрос. Лицо графа буквально перекосило. Мне стало ясно, что сюда его привела какая-то особенно грязная история. Глаза его вспыхнули ненавистью, а следом и рука скользнула к кобуре, но уже в следующую секунду он сумел взять себя в руки. Несколько секунд он еще вглядывался мне в лицо, пытаясь понять, насколько глубоко мне известно о его прошлом, а когда не получилось, постарался сделать вид, словно ничего не произошло.

- Из-за дуэли. Вас устраивает такой ответ?

- В моем случае - личная месть. Вас устраивает такой ответ?

- Нет!

- Похоже, поручик, вы собираетесь свести все к новой дуэли. Я прав?

- Вы испугались?!

- Значит, сейчас мы поступим так: идемте в тир и попробуем доказать друг другу, кто из нас лучше стреляет.

Поручик, видимо не рассчитывавший на подобное предложение, несколько растерялся. Другие офицеры растерялись не меньше. Несколько секунд стояла тишина.

- Вы что, господин Богуславский, хотите стреляться? Прямо сейчас?! - недоверчиво спросил меня капитан-интендант.

- Стреляться? Нет. Просто я на примере господина поручика проведу практическое занятие. Вы готовы, граф?

- Называйте, как хотите, - задира, взяв себя в руки, усмехнулся. - Осталось решить только один вопрос: вы дворянин?

- Да.

- Отлично! Я вызываю вас на дуэль, господин Богуславский!

- Господа! - обратился я к остальным офицерам. - Мы и так уже потеряли много времени. Идемте быстрее.

- Да вы с ума сошли, господа! Какая дуэль?! Никто никому не нанес оскорблений! - раздалось со всех сторон.

- Господа, время уходит! Извольте идти за мной!

Мои слова оказались ушатом холодной воды вылитой на голову каждого из курсантов. Все разом замолчали и начали переглядываться друг с другом с недоумением. Как его понять: или умом тронулся, или настолько уверен в себе? Но стоило мне направиться в сторону тира, как все последовали за мной.

В подвальном помещении тира было просторно, сухо и светло.

- Господа, я не знаток в дуэльных правилах, поэтому предложите самые простые из них.

- Расстояние - 15 метров. Стреляете на счет три, - неожиданно подал голос до этого молчавший поручик-артиллерист.

- Согласен. Граф, вас все устраивает?

- Да.

Он был бледен, но держался молодцом. Мы разошлись на отмеренное нам расстояние. Встали на позиции.

- Господа, начинаю отсчет. Раз. Два. Три!

Долгие и упорные тренировки заложили в меня программу мгновенного срабатывания боевых рефлексов на любого рода опасность в любой обстановке. Вот и сейчас мое тело было "заряжено" на успешное выполнение задачи, которая стояла передо мной. Все словно произошло само собой. Пуля ударила по револьверу графа в тот самый момент, когда он только начал жать на курок. Поручик невольно вскрикнул, когда револьвер, выламывая пальцы, вылетел из его руки. Его крик приковал внимание зрителей только на мгновение, чтобы убедиться, что тот не ранен, после чего все уставились на меня. Так маленькие дети, смотрят на фокусника, после того как тот на их глазах достал из шляпы кролика.

- Господа, вам был сейчас продемонстрирован пример стрельбы, приближенной к боевым условиям. Поручик, я вам признателен за то, что вы помогли демонстрации наглядного урока, который без сомнения всем вам пойдет на пользу. Вы со мной согласны, граф?

Поручик, массажируя руку, ничего не сказал, только на губах появилась кривая усмешка, зато ухмылки, появившиеся на лицах остальных офицеров, были совсем другого рода. Они явно получили удовлетворение от унижения графа, которого, теперь это было ясно видно, недолюбливали. Я повернулся к ним.

- Какие выводы, можем сделать из всего этого, господа? - я сделал небольшую паузу, привлекая еще большее внимание к своим словам. - Самообладание плюс постоянные тренировки и хорошо развитая или природная реакция. Это и есть три составляющих, на которые должен опираться хороший стрелок. Так какие приемы стрельбы вам показывал господин Маркин?

- Уж точно не такие, как вы, господин Богуславский, - с восхищением в голосе сказал офицер в звании штабс-капитана. - Где вы так научились стрелять, позвольте узнать?

- Извините, но у нас и так ушло много времени на пустые разговоры. Приступим, господа, к стрельбе по мишеням, после чего я постараюсь указать вам на возможные ошибки.

Закончив занятия, я вышел из тира последним, и сразу наткнулся на поджидавшего меня графа. Его поза и лицо выражали вызов, но при этом нетрудно было заметить, как из-под этой маски гордой непринужденности просачивался страх.

- Мне не нужна милостыня, господин Богуславский!

- Вы горды и самолюбивы безмерно, а это грех. Так бы сказал мой один знакомый священник. Но не я.

- Что вы хотите этим сказать?

- Только то, что уже сказал.

- Извольте объяснить свои слова, сударь!

- Это вы зря, граф, - неожиданно раздался знакомый голос за нашими спинами. - Извините, господа, что вторгся в вашу беседу, но лучше сделать это сейчас, прежде чем дело дойдет до взаимных оскорблений.

Мы оба обернулись. К нам подходил Пашутин.

- Судя по всему, господин поручик, вы опять стали причиной очередной ссоры. Я прав?

- Как всегда, господин подполковник, - с оттенком вызова ответил ему граф.

- Вы чересчур самолюбивы и кичливы, господин Бахметьев-Кричинский, - граф горделиво вскинул подбородок и только открыл рот, как подполковник опередил его. - Не торопитесь мне дерзить, я еще не все сказал. Так вот. Из-за этих вздорных качеств вы попали в очень неприятную историю, которая вполне могла закончиться уголовным следствием и несмываемым позором для всего вашего рода. С великим трудом это дело удалось замять. При вашем поступлении сюда, меня ознакомили с ним и просили хранить его в тайне.

- Вы мне угрожаете, подполковник?!

- Помилуй бог, граф. Наоборот. Спасаю вас от смерти.

- Мне не нужно ни вашей, и ни чьей-либо снисходительности! Я всегда сам решаю, как себя вести и что мне делать! Я доступно объяснил?!

Пашутин поморщился. Похоже, что эта выходка у граф была далеко не первая.

"И не последняя. Чего он его терпит? Гнал бы в шею!".

Подтверждение моим мыслям было озвучено подполковником сразу, стоило мне так подумать.

- Господин поручик, у нас здесь не воспитательное учреждение, а военные курсы, но, похоже, тот, кто определил вас сюда, не видел в этом никакой разницы! Так я это исправлю! Прямо сейчас вы пойдете со мной в канцелярию, где я прикажу выдать вам документы на отчисление с курсов по состоянию здоровья. Следуйте за мной, поручик!

Татищев в Стокгольм поехал не один, взяв с собой секретаря-референта из министерства иностранных дел. Он его знал с того времени, когда пребывал в Берлине, в качестве личного представителя императора. Фонарин Леонид Феоктистович должен был запустить механизм встречи с немцами, явившись в русское посольство по прибытии в Стокгольм. Через него также должна была осуществляться связь с российским посольством, поскольку было решено, что на предварительной части переговоров не может быть официальных лиц. Это было сделано для того, чтобы в случае срыва переговоров или серьезной утечки информации никто не мог обвинить Россию в том, что она ведет переговоры за спиной союзников.

После его визита в посольство, с Татищевым должна была связаться немецкая сторона. Когда Пашутин узнал обо всем этом, он с минуту размышлял, после чего изрек: - Ох уж эти мудрецы! Это же надо такое придумать!

Мы расположились в соседнем купе и вели дежурство, одновременно приглядываясь к секретарю, полному и начавшему лысеть, лет тридцати пяти, чиновнику из министерства иностранных дел. Фонарин Леонид Феоктистович, несмотря на свой длинный нос, брюшко и намечавшуюся лысину, имел волнующий тенор и хорошо подвешенный язык, благодаря которым, быстро нашел себе компанию из двух дамочек бальзаковского возраста, с которыми и провел почти все время нашего путешествия.

Для меня поездка оказалась довольно скучным занятием. Пили, ели, а в промежутках развлекали себя картами и пустопорожними разговорами. По прибытии Татищев с секретарем, направились в гостиницу, которую посоветовал Фонарин, ранее неоднократно бывавший в Стокгольме по делам министерства. Мы сняли номер в маленьком отеле, расположенном в полусотне метров от места проживания наших подопечных. На следующее утро Фонарин отправился в русское посольство, а еще через три часа к окну своего номера подошел Татищев и стал любоваться видом на улицу. Он простоял так минут пять, а потом развернулся и ушел вглубь комнаты. Это был условный знак, означавший, что ему звонили немцы и назначили встречу. Пашутин тут же перезвонил ему и узнал о месте встречи. Это был небольшой ресторан. Мы не знали, что его хозяином был немец, работавший на германскую разведку, и в нем нередко назначались подобные встречи. Сопроводив Татищева на небольшую прогулку, а затем в ресторан, мы спустя пару часов вернулись обратно в гостиницу. Мы уже сидели за столиком в кафе, которое находилось напротив гостиницы, как раздался звон разбившегося стекла. В следующее мгновение мы были уже на ногах. Выбежав на улицу, увидели разбитое окно в номере Фонарина.

Войдя следом за Пашутиным в отель, я быстро огляделся. В глаза сразу бросился мужчина, одетый в светлый чесучовый костюм и желтую щегольскую шляпу, разговаривавший с портье. За ними, в глубине зала сидело двое пожилых мужчин в мягких креслах, с явным удовольствием куривших сигары. Между ними стоял столик, на котором кроме пепельницы стояли две пузатых рюмки с коньяком. Судя по их слегка осоловевшим взглядам и громкому тону разговора, эти рюмки были у них не первые. В следующее мгновение двери лифта начали раскрываться, заставив нас напрячься, но тревога оказалась ложной. Из лифта вышла супружеская пара с двумя детьми. Мы уступили им дорогу.

"Наших клиентов здесь точно нет. Вот только... портье".

Нетрудно было заметить, что служащий отеля чем-то сильно встревожен и пытается скрыть свое состояние за искусственно-натянутой улыбкой. Резким контрастом его поведению выглядело нарочито спокойное поведение мужчины в желтой шляпе. Я кивнул в сторону стойки. Пашутин быстро зашагал по направлению к стойке, тем самым подтвердив мои наблюдения. Дальше все закрутилось не просто быстро, а, скорее всего, стремительно и для меня несколько неожиданно. Я думал, что Миша попробует поговорить с портье, но тот вместо этого нанес незаметный, но весьма чувствительный удар по ребрам "желтой шляпы" стволом пистолета, заставил того сморщиться от неожиданной и сильной боли. Тот развернулся к подполковнику и только открыл рот, как получил следующий удар, но уже в солнечное сплетение, после чего согнулся, хватая ртом воздух. Портье, с мучнисто-белым лицом, замер, почти не дыша. Загородив Пашутина своей широкой спиной от парочки любителей сигар, я стал с интересом наблюдать, как тот культурно просит обоих, посетителя и портье, поделиться с нами информацией. Те попытались изобразить незнающих людей, что было видно и без знания английского языка, поэтому я решил взять процесс переговоров в свои руки.

- Скажи портье, что я ему сломаю руку, - попросил я разведчика.

Тот быстро перевел мою фразу и сразу тот что-то быстро стал говорить. Пашутин, не дослушав его, злорадно ухмыльнулся и сказал: - Шляпа, наш клиент.

- Спроси, где у них черный вход?

Пашутин не стал строить удивленные глаза, а быстро спросил у портье, после чего перевел его ответ мне: - За лифтами. По коридору налево.

- Пошли.

В следующее мгновение "желтая шляпа" сделала попытку вырваться, но после легкой болевой терапии, проявила готовность следовать за мной. Я уже заворачивал за угол, как из лифта вышли Татищев и Фонарин. Пашутин остановившись, бросил: - Иди. Я догоню.

Пройдя полутемный коридор, мы с англичанином вышли в небольшой дворик, позади отеля, заставленный по большей части мусорными баками. Подтащив его к стене, спросил:

- По-русски понимаешь?

Тот сделал бессмысленное лицо.

- Тебе же хуже.

Мгновение и лицо агента исказилось от жуткой боли, глаза полезли из орбит, затем пришла очередь тела. Скрученный судорогой, он упал на бок и стал биться о пол так, словно у него начался припадок эпилепсии. Когда спустя какое-то время хлопнула дверь черного хода, и на пороге появился подполковник. Подойдя, он с минуту наблюдал, а потом спросил: - Долго его так будет колотить?

- Еще пару минут.

- Они похитили копию договора.

- Ясно.

Спустя какое-то время напряженное тело выгнулось в последний раз и, обмякнув, замерло, мелко дрожа. Вздернул агента за плечи, я посадил его спиной к стене, придерживая за плечо ватное тело, так как оно постоянно норовило завалиться на бок. Пашутин присел на корточки рядом с ним, затем взяв агента за подбородок, приподнял ему голову. У британца было совершенно белое, мучнистого цвета, мокрое от пота, лицо. Глаза слепо смотрели в пустоту. Мозг и нервы, пораженные болевым шоком, еще только начали приходить в себя от боли. Наконец, зрачки дрогнули.

- Можешь беседовать.

- Что мистер, теперь говорить будешь?

- Я.... Нет. Не буду.

Услышав перевод Пашутина, я сказал:

- Если ему понравилось, могу повторить.

Услышав мои слова, британец бросил на меня затравленный взгляд, потом постарался вжаться в стену, а когда не получилось, заговорил. Быстро, торопливо, скороговоркой. Когда закончил, Пашутин поднялся, несколько секунд смотрел в мутные глаза агента, затем его рука змеей скользнула за борт пиджака, а уже в следующее мгновение ствол пистолета с силой уперся в переносицу англичанина. Подполковник что-то рявкнул на английском, явно желая получить подтверждение полученной информации. Агент, глядя выпученными от страха глазами, стал быстро, но при этом сбивчиво, от крайнего волнения, говорить. Замолчав, "желтая шляпа" обвела нас молящим взглядом, при этом стараясь не смотреть на ствол пистолета.

- Похоже, он рассказал, все что знал, - задумчиво сказал Пашутин, отводя ствол от лица британца. - Адрес есть.

- Тогда чего стоим?

Рукоять пистолета Пашутина взметнулась в воздух и тут же стремительно упала на голову англичанина.

- Ты прав, нам стоит поторопиться.

Уже по дороге я узнал, что когда Татищев отсутствует, документы хранятся у Фонарина. Пока Татищева не было, в комнату Фонарина явилась симпатичная горничная. Она заламывала руки, изображая страдания на лице и, в конце концов, сумела вытащить дипломата в коридор, а за время его отсутствия комнату быстро обыскали. Судя по всему, обыск был сделан второпях, потому что когда Фонарин вернулся, он сразу заметил и подал сигнал тревоги, оговоренный на самый крайний случай.

- Шляпу, зачем оставили?

- Он был оставлен специально для выявления и по возможности отслеживания русских агентов.

- Быстро ты его раскусил.

- Интуиция, Сергей. Было в нем что-то фальшивое.... Ну не знаю, как объяснить.

- А портье?

- За две бумажки, десять фунтов каждая, его попросили ничего не видеть, не слышать и поддерживать разговор.

Указанный адрес мы нашли быстро. Ударом ноги я выбил дверь. Сидевший в коридоре охранник, только и успел вскочить на ноги, после чего его затылок с глухим треском врезался в стену. Ворвавшись в комнату, я был готов открыть огонь на поражение, но этого не понадобилось - неожиданность нашего появления сыграла свою роль, заставив замереть всех троих мужчин, находящихся в комнате. Только спустя несколько секунд, у одного из них, плотно сбитого мужчины с пышными усами, рука резко скользнула к карману брюк, но уже в следующее мгновение застыла на полпути, стоило ему увидеть направленный на него ствол пистолета.

- Эй, мистер, не так быстро.

После моего предупреждения англичан так же быстро убрал руку обратно и замер, глядя на меня, словно кролик на удава. Быстро обежал взглядом на предмет опасности двух других англичан. В кресте сидел толстяк. Полный, с отвисшими щеками на мясистом лице, он чем-то напоминал бульдога.

"Точно. Английский бульдог".

Рядом с ним стояла его полная противоположность - худой английский джентльмен, с длинными черными усами, переходящими в короткую аккуратную бородку. В руках он держал большую прошитую тетрадь в светло-коричневой обложке. До этой секунды мне не довелось ее видеть, но догадаться, что это были украденные у нас бумаги, было несложно.

- Ты их совсем запугал, Сергей. Разве так можно? Господа англичане могут плохо о нас подумать, - небрежным тоном, сказал, появившейся на пороге комнаты, Пашутин. В руке он держал пистолет. - Это никуда не годиться. Положение нужно срочно исправлять, а иначе союзники перестанут нас любить.

С этими словами он сделал несколько шагов, затем неожиданно и резко ударил британца, держащего в руках тетрадь, рукоятью пистолета по голове. Тот коротко вскрикнул и мешком завалился на пол.

- Вы тут что-то уронили, сэр! - с этими словами подполковник неторопливо наклонился и, подобрав тетрадь, быстро пролистал несколько страниц.

- Хм! Странно. Ни одного слова по-английски, только на русском и немецком языках, - задумчиво протянул он с недоуменным видом, но уже в следующую секунду он резко повернулся к толстяку и зло рявкнул. - Говорить будешь, мистер?! Или тоже в лоб хочешь?!

Старший агент все еще никак прийти в себя от неожиданного появления русских головорезов. Операция была проделана на должном уровне. Ничто не предвещало провала. Его люди заверили, что за ними не было слежки. Тогда, дьявол их раздери, что случилось?! Его судорожные попытки понять были прерваны неожиданным вопросом на отличном английском языке. Надо было срочно что-то предпринимать, поэтому изобразив гнев, он закричал:

- Это грубое насилие! Произвол! Это частная квартира! Я консультант английского посольства по продовольственным закупкам! Вы за это ответите! Я буду жаловаться!

Услышав его растерянные вопли, Пашутин расплылся в улыбке. Вот только радости в ней было столько, сколько в оскале хищного зверя.

- Почему-то я так и думал. Не может продовольственный агент интересоваться чужими переговорами! Конечно, не может! Зачем ему это?! - в следующее мгновение улыбка исчезла, а дуло браунинга с силой уткнулось в лоб британцу. - Даю минуту. Расскажешь - будешь жить, не расскажешь.... Короче, тебе выбирать.

Все было понятно и без перевода, стоило лишь посмотреть в полные злобы и страха глаза агента. Несколько секунд он молчал, потом что-то тихо сказал, напряженно-хриплым голосом.

- Говорит, стреляй, ничего не скажу. Хм! - перевел его ответ подполковник, после чего убрал пистолет. На лбу англичанина остался красный отпечаток дула, обрамленный капельками пота. Пашутин повернулся ко мне: - Может, ты попробуешь?

- Не выдержит. Умрет.

Подполковник перевел взгляд на второго англичанина. Какое-то время смотрел на него, затем что-то быстро спросил его по-английски. Получив ответ, разведчик с хитрецой посмотрел на меня и сказал: - Говорит, что пришел к приятелю. Просто поговорить.

- Поговорить с ним?

- Чем черт не шутит. Давай.

Подойдя к британцу, я обыскал его. Помимо пистолета у него оказался еще и кастет.

- Что, мистер, готов пострадать во имя Англии? - спросил я его, не рассчитывая на ответ.

Тот только начал что-то бормотать на английском, как в следующую секунду его тело свела судорога боли. Дыхание прервалось, глаза выпучились от непереносимой боли. Еще через несколько секунд агент скрутился на полу, хрипя от боли. Пашутин только хмыкнул при виде страданий британца, потом посмотрел на меня и сказал:

- Посмотри в спальне. Может, найдешь что-либо похожее на веревки. А я пока здесь посмотрю.

Из спальни я принес две простыни, пачку десятифунтовых английских банкнот. Простыни тут же порвал на длинные и широкие лоскуты, которыми привязал "английского бульдога" к креслу. Пашутин тем временем занимался обыском в гостиной, вытаскивая ящики из шкафов и простукивая стенки. В стене за комодом ему удалось обнаружить секретную панель, из-за которой он извлек деньги, пистолет, патроны и несколько блокнотов. Перелистав один из них, тихо присвистнул. Поймав мой взгляд, быстро сказал: - Нам крупно повезло, - после чего взял портфель и сложил в него все найденные бумаги, документы и оружие, затем нагнулся над усатым агентом, уже пришедшим в себя, и спросил что-то по-английски. Тот зло и хрипло ему ответил. Подполковник выпрямился и перевел мне его ответ: - Говорит, что ничего не знает.

- И что дальше?

- Да черт с ними!

Потом отошел в сторону, и какое-то время любовался багровым и мокрым от пота толстяком, привязанным к креслу, в окружении трех связанных тел. И вдруг неожиданно рассмеялся. Весело и заразительно. Я удивленно на него посмотрел: - Чего тебя так разобрало?

- Я давно мечтал дать хорошего пинка под зад заносчивым бритам!

Чарльз Локкерти, уже три десятка лет, служивший тайным целям Англии, не помнил подобного провала, а уж тем более не мог подумать, что подобное случится с ним самим. Он уже понял, что провалить их явку мог только агент Джон Богард, оставшийся в отеле. Только как они смогли выйти на опытного и не раз проверенного в деле разведчика? Что они с ним сделали, чтобы он заговорил? Или обошлись как сейчас с Эдвардом Райли?

"Да. Так оно и произошло. Но что мне теперь сказать в Лондоне? Эти головорезы нашли его записи. Список информаторов, завербованных британской разведкой, денежную книгу, по которой им платились деньги, инструкции.... Это был не просто провал! Это был настоящий разгром, после которого оставалось только один способ стереть позор - застрелится! Кровь ударила в голову. Виски заломило, перед глазами поплыли цветные пятна, а в ушах зашумело. На какое-то время он выпал из реальности, пока вдруг неожиданно раздавшийся непонятный шум, привел в чувство. Это было.... Наглый русский бандит смеялся. Потом он похлопал по портфелю с бумагами и спросил на чистом английском языке: - Как вам такое понравиться, мистер?! Это будет очень большой дипломатический скандал! Не скоро вы, островитяне, отмоетесь от этой грязи! Ох, нескоро!

- Вы воры. Грязные воры, - старший агент даже не сказал, а устало процедил сквозь зубы это ругательство. У него просто не было сил на проявление каких-либо чувств и поэтому, чтобы подчеркнуть свое исключительное презрение к этим головорезам, он произнес эти слова по-русски.

- Не тебе это говорить, брит! - неожиданно ответил ему русский верзила, стоящий у двери. - Мы вернули свое, а то, что взяли у вас, просто является компенсацией за моральный ущерб. Или ты так не считаешь, мистер?

Отрицать очевидное не было смысла, поэтому Локкерти только и оставалось, что изобразить всем своим видом презрение и надменность по отношению к наглым русским бандитам, хотя на душе у него бушевал самый настоящий шторм.

К гостинице мы подъехали на извозчике. Не успел кучер остановить лошадей, как из дверей с вещами вышли Татищев и Фонарин. Мы долго петляли по улицам, пытаясь понять, есть ли за нами хвост, а когда убедились, нас никто не преследует, остановились у первой, попавшейся на глаза, гостинице. На следующий день мы переехали в другой отель и так все следующие полторы недели. Все имеет конец и наши переговоры, наконец, закончились, чему я был весьма рад, так как постоянный недосып, вызванный ночными дежурствами, уже стал надоедать.

Когда наш поезд отходил от станции, мне в глаза бросились остроконечные шпили с крестами какой-то церкви, и я вдруг неожиданно подумал, что уже второй раз уезжаю из столицы чужого государства, а толком так ничего и не видел. Здесь, в Стокгольме, мне наверно много раз пришлось проходить мимо исторических мест и старинных церквей, но у меня на это просто не было времени, хотя бы потому, что его не было даже на нормальный, полноценный сон. Я был занят только тем, что следил, охранял, прятался.

Вместе с другими встречающими лицами, на вокзале нас неожиданно встретил Мартынов, причем уже в звании генерал-майора.

- Господа, у меня для вас хорошие новости.

- Пока я вижу, что хорошие новости коснулись только самого господина Мартынова,- пробурчал несколько уязвленный неожиданным повышением своего приятеля Пашутин.

- Миша, я тебя не узнаю! Ты завидуешь?!

- А ты как думал! Мне тоже хочется ничего не делать, сидя в генеральском кабинете и поплевывать в потолок!

- Думаю, господа, что всем нам теперь не скоро выпадет такое время! - посерьезнел лицом Мартынов. Увидев вопрос в наших глазах, вдруг неожиданно предложил. - Знаете что, едемте прямо сейчас к Сергею Александровичу. Там я вам все расскажу.

- Ко мне? - несколько удивился я.

- К вам. Там нам будет удобнее всего. Покупать ничего не надо. Все что надо, у меня с собой в машине.

Мы переглянулись с Пашутиным.

- Поехали!

Новости действительно оказались хорошими. Оказывается когда мы сели в поезд, едущий в Стокгольм, в этот самый день в Петербург, по вызову государя, прибыл Мартынов. Его нововведения настолько понравились царю, что в столице его ждало новое звание, а к нему - новая должность вице-директора департамента полиции. Это неожиданное назначение потрясло весь столичный свет и теперь все терялись в догадках, кто же продвинул на это место жандармского полковника.

- Мою докладную записку государь высоко оценил и приказал как можно быстрее внедрить все мои предложения по изменению, как самой структуры, так и работы во всех направлениях политического сыска. Новые инструкции и наставления уже прорабатываются специальным комитетом при министерстве внутренних дел.

Я тяжело вздохнул. Мартынов посмотрел на меня.

- Что-то не так, Сергей Александрович?

- Вы мне скажите, сколько времени пройдет, пока все утвердят?

- Хм! Месяца три, я думаю,... - протянул генерал-майор, но уже в следующую секунду на его лице появилось настороженное выражение. - Вы что-то знаете.... Что-то должно произойти?! Да?!

- Скажу одно: у нас мало времени.

- К сожалению, не в моих силах ускорить подобную процедуру. Если только государь....

- Хорошо. Этот вопрос я решу. Слушаем вас дальше.

- Сейчас полным ходом рассматриваются новые положения о самостоятельности действий полиции и жандармерии при задержаниях и обысках, а также о применении оружия в случаях необходимости. Кроме того, насколько мне стало известно, юристами сейчас прорабатывается ряд законов, с целью их ужесточения и направленных против деятельности политических движений в России. Я так понимаю, это ваша работа?

- Да. А мое предложение о частях особого назначения как-то решается?

- Ничего не могу сказать. Это не мое ведомство.

- Понятно.

"Нельзя каждый раз по любому делу обращаться к Романову, но и терять время нельзя. Нужны помощники. И чем больше, тем лучше".

- Сергей. Сергей, очнись! - словно сквозь вату донесся до меня голос Пашутина. - Ты что?

- Ничего. Задумался.

- Брось, Сергей! Выкладывай, что там у тебя на душе накопилось?! - не отставал от меня подполковник.

- Как ты думаешь, Миша, а не приобщить ли к нашему братству Александра Павловича?

- Вот ты о чем думал, - усмехнулся тот. - Почему бы и нет?!

Доверительный разговор с Пашутиным состоялся у меня еще в Стокгольме. Я рассказал ему о своем "даре", и о видениях, которые привели меня к царю, но только в определенных рамках, касаясь только будущего России, но не личности самого царя и его семьи. Он мне поверил, но скажем так, на три четверти, так как по своему складу ума он был циником и реалистом, а значит, интуитивно ставил под сомнение все то, что находил для себя непонятным.

- Александр Павлович, у меня есть сведения о том, что если прямо сейчас не заключить мир с Германией, то спустя небольшой отрезок времени в Российской империи появятся условия, при которых будет возможен военный переворот. Извините за невнятность фразы, но никакого другого объяснения пока дать не могу.

Мартынов какое-то время смотрел на меня. Он был прагматиком, и смотрел реально на окружающий мир, так как благодаря своей работе знал, что движет людьми, знал низкие и высокие стороны человеческих душ. И не просто знал, а умел на них играть. Вот и сейчас он пытался понять, что движет мной. Зачем отставному поручику играть роль защитника России?

- Не понимаю я вас, Сергей Александрович. Ей богу, не понимаю. Простите, буду откровенным. Вам-то какая корысть от этого?

- Возможно, когда-нибудь я дам ответ на ваш вопрос.

- Знаете, Сергей Александрович, я навел о вас кое-какие справки. Уж не обессудьте, натура у меня такая, да и работа обязывает - совать нос в чужие дела. Оказывается, на вас уже собирали досье, которое оказалось в одном экземпляре, после чего таинственно исчезло. Документов, правда, не осталось, зато остались люди, которые их собирали, поэтому мне кое-что удалось узнать, но стоило начать складывать факты, как стал понимать, что слухи об ангеле-хранителе с железными крыльями появились не на пустом месте.

Пашутин после этих слов оглядел нас обоих, словно видел впервые и спросил: - Я что-то пропустил, господа?

- Пустое, Миша. Просто слухи, - и я повернулся к Мартынову. - Теперь давайте вернемся к нашему вопросу. Не могли бы изложить свои соображения, Александр Павлович, в свете мною сказанного.

- Меня не радует мир с германцами! Я всегда считал, что начатая война должна идти до конца. До победы или до поражения. Теперь о той связи между народными волнениями и сепаратным миром. Мне трудно представить бунты и мятежи, которые могут охватить всю Россию. Мне пришлось много читать большевистской литературы о диктатуре пролетариата, о свержении монархии. Но это все слова! Они неспособны на решительные выступления! Заметьте! Все их лидеры, вместо того чтобы работать в России, подстрекая рабочих и крестьян к бунту, сидят за границей! Пишут статьи, издают газеты. И все. Вот вся их деятельность. В свое время были народовольцы, которые боролись с властью бомбой и револьвером, потом были боевые дружины, нападавшие на жандармов и городовых. Так их больше нет. Они по большой части расформированы самими революционерами. При этом я согласен, что недовольство своим положением у рабочих и крестьян, натасканных большевиками, может выплеснуться в масштабные бунты, которые при должном руководстве могут стать большой головной болью. Особенно, если подобные мятежи, начнутся в частях, среди распропагандированных солдат и матросов. При этом подчеркну, подобное может произойти в различных губерниях Российской державы, но так чтобы пламя всенародного бунта охватило всю империю.... Извините, но мне трудно в это поверить.

- Представьте себе, что весь ближайший год Россия будет терпеть неудачи на фронте. С транспортом, продуктами, горючим будет становиться все хуже, а цены на продукты и товары, а с ними людское недовольство, будут расти с каждым днем. Генералитет, придворные, а к ним еще добавить думские фракции и купечество, окончательно придут к мысли о смене царя. Голод, холод и развал власти ввергнут страну в хаос, пока не придет день, когда Временное правительство возьмет власть в руки, но так и не сумеет удержать ее в руках. Тогда за дело возьмутся большевики, и Россия зальется кровью. Брат пойдет против брата, а сын против отца. Хаос, голод, разруха.... Вам нравиться такая картина, господин генерал?

Широко открыв глаза, Мартынов смотрел на меня, не отрывая взгляда, пока я говорил. В его глазах было недоверие, удивление и только где-то в самой глубине затаился страх.

- В ваших словах была такая убежденность, что даже я, считая себя циником, смог себе представить этот ужас. Ответ на ваш вопрос: этого нельзя допустить! Ни в коем случае!

- Вот это мы и должны предотвратить. Мир с Германией снимет в какой-то части напряженность в обществе и не даст зайти политическим и гражданским противоречиям слишком далеко. Иначе говоря, мы выиграем время и собьем с толку наших политических противников.

- Сколько у нас времени?

- Давайте исходить из шести месяцев. За это время нам нужно чтобы за это время жандармерия не только получила новые уложения и законы, но и начала по ним работать. Теперь я набросаю вам в общих чертах план, который мы с Мишей придумали. После чего мы хотели бы выслушать ваше мнение.

Говорил я недолго, так как все это было обдумано мною не раз, зато у Мартынова на уточнения и замечания ушло намного больше времени. Когда вопросы иссякли, я сказал:

- Теперь, господа офицеры, мне хотелось бы, чтобы вы составили списки лиц, которым можно было доверять и знать, что они сделают на совесть то, что им поручат.

- Теперь ты, как истинный царедворец собираешься окружить себя нахлебниками и лакеями? - не удержался от колкости Пашутин.

- А ты как думал! Мне самому, что ли перетаскивать мешки с деньгами домой из государственной казны?! Подумайте над этим. Есть у меня еще к вам один вопрос. Как можно быстро создать контролирующее военные поставки ведомство? Это первое. Если в состав проверяющей комиссии войдет офицер-фронтовик, как это будет выглядеть? И последний вопрос. До каких пределов можно расширить полномочия подобных комиссий?

Спустя месяц после этого разговора первая комиссия из вновь созданного департамента отправилась на фабрику Бабрыкина. В ее состав вошли офицер - фронтовик, мастер, знающий до тонкостей производство и парочка военных чиновников для оформления бумаг и придания комиссии официального статуса. Состав членов комиссии формировался случайно, в самый последний момент. Никто из них друг друга не знал, а значит, сговор, получение взятки и подтасовывание итогов проверки сводилось практически к нулю.

Подобная постановка организации дела привело в полнейшее недоумение всех, начиная от руководства департаментов и кончая генералами, которые никак не могли взять в толк, что делать боевому офицеру на фабриках и лабазах, но жесткие приказы с самого верха напрочь отбивало желание интересоваться подобными вопросами.

Если раньше о подобных проверках владельцы заводов и фабрик были оповещены заранее подкупленными чиновниками, то теперь появление подобной комиссии для промышленника было настолько неожиданно, насколько бывает удар грома при чистом небе. Сначала на гнилой подкладке попался фабрикант - поставщик солдатских папах, а спустя пару недель - заводчик на собачьем мясе, которое добавлялось в выпускаемые его предприятиями мясные консервы. Если раньше дело кончалось крупными взятками членам комиссии и небольшими штрафами, наложенными на предприятие, то теперь дело в обоих случаях дошло до ареста и предъявления статьи о крупных хищениях государственных денег. Влиятельные знакомые обвиняемых в Петербурге только разводили руками, в то время как дорогие адвокаты составляли слезные прошения на имя Его величества. Впрочем, дела не дошли до суда, но суммы штрафов, наложенные на мошенников, впечатлили всех остальных заводчиков настолько, что слова одного из богатых лесопромышленников: - Три-четыре таких штрафа, и я с протянутой рукой по миру пойду! - стали гулять по России.

Оба эти дела если и привлекли внимание людей, то только определенного круга, зато третий случай прогремел на всю Россию, сумев привлечь к себе внимания всех слоев общества.

Комиссия, прибывшая на предприятие, которое занималось поставками сухарей в армию, вскрыла наугад один из полотняных мешков, приготовленных к отправке, и неожиданно обнаружила в нем червей. Ситуация была не рядовая и требовала тщательной проверки, но офицер-фронтовик, поручик Чердяев разрешил ее по-боевому. Выхватил револьвер и с криком: - Предатель! Солдаты за тебя жизни кладут на фронте, а ты, сволочь, сидишь тут в тылу... - всадил две пули в живот хозяину, купцу - миллионеру Затокину, сопровождавшему комиссию. Народ в панике стал разбегаться, а поручик подошел к корчащемуся от дикой боли купцу, плюнул ему в лицо, затем спокойно засунул наган в кобуру, и стал невозмутимо дожидаться приезда полиции.

За этим случаем пристально следила вся Россия. Либеральная общественность, газеты, народ - все были на стороне поручика. Казалось, что все просто и ясно: офицер-патриот выстрелил в зажиревшего и обнаглевшего от своей безнаказанности, фабриканта, но речь сейчас шла уже не о судьбе конкретных людей, а о добре и зле, сошедшимся в поединке. Кто победит?

Не успел начаться всенародный сбор денег для найма Чердяеву лучшего адвоката, как вдруг, приказом государя, его освобождают из-под стражи, понижают в звании до подпоручика и переводят на кавказский фронт. Газеты писали, что сотни людей его встречали у ворот тюрьмы, а затем провожали до вокзала ликующими криками, как истинного героя. Для простого народа подобное проявление царской милости стало лучом света, пробившегося сквозь мрачные тучи, висящие над головой. Этот случай заставил задуматься простой народ, который все еще хранил в глубине своих сердец веру в царя-батюшку. Многие задумались над этим случаем. Может царь не такой? Может его враги ошельмовали? Ведь государь один, а вокруг него стоят богатеи - толстосумы, да придворные - казнокрады, стеной загородившие его от народа, и вдруг в подтверждение этих мыслей в газетах неожиданно печатают речь Николая II.

В ней говорилось, что он не потерпит предателей, которые подло вонзают нож в спину русскому народу, в то время, когда тот изо всех сил борется с врагом. В этой речи были и такие слова, особенно понравившиеся простому народу: "Твердо уповая на милость Божию, Мы ожидали от трудов заводчиков и промышленников блага и пользы для страны в это трудное время, но своими воровскими действиями некоторые из них подорвали Наше доверие. Да будет же всем ведомо, что Мы не допустим никакого своеволия или беззакония и всею силою государственной мощи приведем ослушников закона к подчинению нашей Царской воле, кем бы они ни были".

Газеты с этой речью расхватывались людьми так же, как в то время, когда в них печатались материалы о Брусиловском прорыве. Теперь, идя по улице или сидя в общественном транспорте, нередко можно было услышать подобные рассуждения и споры: - Не верите?! В газете прямо указано: "кем бы они ни были"! Справедливость - она на всех одна! Будь ты бедный или богатый! Царь так и сказал!

ГЛАВА 3

Министры, депутаты, царедворцы уже давно разбились на группы, боровшиеся между собой за власть. Больше власти - больше денег. Займы и ссуды, получаемые под военные заказы, просто разворовывались. Крупные армейские поставки отдавались нечистым на руку подрядчикам, которые поставляли гнилье, не забывая при этом делиться прибылью со своими благодетелями. Спекуляция, взятки, банковские аферы, организации фальшивых фондов - все это достигало в России неимоверных размеров. Положение в стране тем временем ухудшилось. Неудачи на фронте несли новое разочарование в народ.

Перегруженная транспортная система страны то и дело выходила из строя и как следствие - резкие перепады подвоза продовольствия, а за ним - рост цен. На заводах, работавших на оборону, начались забастовки, а в деревнях начали волноваться крестьяне, переживая из-за бессмысленной гибели своих сыновей и мужей в солдатской форме. В это мрачное время у простых людей, у которых единственным огоньком, согревавших их души, была вера в бога, снова появилась надежда. Царь-батюшка! Он видит, что народу плохо. Он должен помочь! Вон как с фабрикантами - толстосумами разобрался! Словно в подтверждение народных помыслов газеты напечатали монарший указ о созыве всероссийского крестьянского съезда. В нем простыми и понятными для простого человека словами говорилось, что император хочет поговорить с крестьянами, хочет услышать от них самих об их бедах и нуждах. Простой народ, читая эти строки, ликовал в душе. Оппозиция, которая до этого на всех углах кричала о реформах и лучшей жизни для народа, наоборот, ошарашено примолкла, не понимая, что происходит, зато резко заволновалось окружение императора, имевшее свои причины держать императора вдали от народа. Их попытки воззвать к здравомыслию государя, убедить его, что заигрывания с народом только приведут к падению престижа русского самодержца, одна за другой провалились. Даже доверенные люди, к чьему мнению император прежде нередко прислушивался, разводили руками, недоумевая, что случилось с самодержцем российским. Тогда потянулись именитые да знатные "ходоки" к императрице, чтобы та повлияла на супруга, но и тут ничего не удалось добиться. Александра Федоровна более мужа была подвержена мистике и поэтому полностью, до самой глубины души, уверовала в предназначение посланного им ангела - хранителя с железными крыльями. Именно из ее речей двор и ближайшее окружение Николая II сумело сделать выводы и соединить сравнительно редкие появления во дворце поручика в отставке со столь резким изменением проведения внутренней политики императором. До этого на него, по большому счету, не обращали внимания, так как он не соответствовал в глазах придворных и знати образу царского любимчика, да и мало ли было в Зимнем дворце различных юродивых, "блаженных", предсказателей судьбы. Матрена-босоножка, Митя Козельский и другие, пока их всех не сменил Григорий Распутин. А теперь вместо него появился еще один юродивый, поручик Богуславский. "Ангел с железными крыльями". Ха-ха-ха!

Только в какой-то момент все разом изменилось. "Блаженный", прибившийся ко двору, оказался далеко непростым человек, причем с особым и непонятным никому своим пониманием жизни. Он не требовал ни высоких постов, ни власти, ни подношений.

Снова были сделаны попытки пробиться к разуму государя через его супругу Александру Федоровну, но та уже была наслышана о насмешках над "ангелом семьи" и прекратила принимать визитеров, кто бы они, не были. По словам ее фрейлин, она искренне верила, что Сергей Богуславский является человеком, которые некогда ходили среди людей во времена апостолов и "обладали Божьей благодатью, молитвы которых сам господь слышит".

Только теперь сообразив, какую власть набрал над царской четой "ангел-хранитель", царедворцы, а за ними промышленники и купцы стали судорожно искать к нему пути подхода. Сначала это были визитные карточки и приглашения на приемы, затем начались "случайные" встречи, а когда все это не сработало, ко мне стали приходить переговорщики, предлагая различные виды взаимовыгодного сотрудничества. Я принял одного, другого, третьего, а четвертого просто выкинул из квартиры, но даже этого прямого намека оказалось недостаточно. Меня продолжали осаждать, но только до того момента, как я прилюдно оскорбил одного из просителей, оказавшимся дворянином и офицером в отставке. Оскорбленный, он вызвал меня на дуэль, а спустя сутки по столице пополз слух о том, что поручик Богуславский прострелил своему противнику плечо с хладнокровием и непринужденностью завзятого бретера, после чего поток визитеров сразу иссяк.

Негибкий, неумный и жесткий человек - именно такая характеристика была дана мне в высших кругах столицы, которая скоро переросла в презрительную кличку "юродивый поручик". Затем по столице поползли слухи, что я слуга дьявола и многие из бывших моих просителей стали на полном серьезе утверждать, святостью от этого человека даже не пахнет, а скорее, наоборот, от него воняет серой. Правда, подобные заявления делались тихо, с глазу на глаз, а говорили при этом шепотом.

Месяц шел сбор крестьянских представителей с различных областей России, которых оказалось чуть более трехсот человек. Для них в столице был забронирован ряд простых, непритязательных гостиниц, где их не только бесплатно поселили, но и кормили.

Под проведение съезда организаторы отвели помещение Государственной Думы. В громадном зале, где раньше заседала депутаты, сейчас робко рассаживались крестьяне, с ощущением смутного страха косясь на лепные потолки и декоративную отделку стен. При этом они старались выбрать места, чтобы как можно дальше оказаться от трибуны. В отличие от них представители оппозиционных блоков и партий с важным и независимым видом занимали первые ряды, с усмешкой косясь на притихших депутатов. Своеобразной прослойкой стали журналисты, туда-сюда стремительно передвигающиеся по залу и терзающими своими не всегда понятными вопросами крестьянских представителей, а так же кинооператоры, расположившие свою громоздкую аппаратуру в центральном проходе. В отличие от своих суетливых и шумных коллег они вели себя важно, с удовольствием ловя на себе благоговейные и уважительные взгляды простодушных селян. В зале стоял легкий шум до того момента, пока не прибыл император и уже в полной тишине он произнес короткую приветственную речь. Закончив свое выступление, государь попросил задавать ему вопросы. Несколько минут стояла тишина, так как никто не осмеливался первым подняться и задать свой вопрос, пока один из представителей, судя по внешнему виду из крепких хозяев, не взял слово. Как только царь ответил на его вопросы, с различных концов зала послышались возбужденные крики осмелевших крестьян, которые, наконец, поняли, что их здесь действительно выслушают: - Я! Я хочу сказать! Можно мне!

Сидя в зале, я с невольным уважением отметил, что император довольно прилично разбирается в сельской жизни, видах на урожай и прочих других вопросах, смысл которых мне был недоступен. Около четырех часов император отвечал на вопросы, одновременно с этим по рядам ходили специальные люди и принимали у депутатов жалобы и прошения, написанные на бумаге, при этом отмечая от какой сельской общины или деревни она подана. Второй день и половину третьего дня с крестьянами работала комиссия, разбираясь с жалобами и пожеланиями крестьян. Во второй половине третьего дня снова приехал государь. Крестьяне приветствовали его появление, чуть ли не с благоговейным восторгом. Я со своей стороны отметил, что государю нравиться говорить с крестьянами. Он их понимал, и они это видели. После того как восторженные крики стихли, царь сделал несколько шагов вперед и неожиданно для всех сказал: - Крестьяне, соль земли русской, вы хотите мира и земли?!! Желаете, чтобы в семьи вернулись сыновья и мужья, ушедшие на фронт?!! Это так?!!

Секунду-две стояла тишина, а потом крестьяне, вскочив со своих мест, сначала вразнобой, а потом начали вместе скандировать: - Желаете, государь!!

Когда крики стал затихать, царь взмахнул рукой, и в одно мгновение в зале воцарилась тишина. После чего император пообещал, что приложит все усилия, чтобы выполнить эти пожелания и попросил их еще немного потерпеть ради России. После окончания речи крики восторга смешались с пожеланиями здоровья ему и его семье. Спустя какое-то время шум утих, после чего началась раздача памятных подарков, после чего состоялся торжественный молебен.

На следующий день жители столицы прочитали в газетах о восторге, с которым восприняли крестьяне России слова императора. Простой народ, читая об этом, не уставал повторять: - Вот он, какой наш император! Он не оставил нас своей милостью, как пришла трудная година! Воистину наш он, народный, царь!

Удар по оппозиции был нанесен неожиданный и точный. Если раньше народ, прислушивался к агитаторам, в надежде на лучшее будущее, то теперь он услышал о реформах и улучшениях жизни и быта крестьян, причем, что немаловажно, не из казенных документов, а из уст самого императора. Зато правящая верхушка государства, двор и министры, так и оппозиция, все они посчитали крестьянский съезд дурным влиянием на государя советника, который решил таким дешевым способом поднять имидж царя в народе. Так даже лучше, решили они, ведь свои обещания еще выполнить нужно. А кто их будет претворять в жизнь? Точно, не мы. Значит, со временем до народа еще быстрее дойдет, что трон занимает слабый и никчемный правитель, которого нужно сменить.

Такого же мнения держались в верховных кругах во Франции, Англии и Америке, за исключением германского кайзера, который понимал, что действия российского императора диктуются, скорее всего, предсказаниями. Не успели затихнуть все эти разговоры, как в газетах появилось сообщение о встрече императора с рабочими столицы. Теперь вслед за землевладельцами заволновались промышленники, а заводские и фабричные районы пришли в крайнее возбуждение, готовясь к встрече с государем.

По сравнению с крестьянством, рабочие представляли собой более тяжелый материал для прямого разговора, поэтому мы решили его разбавить выступлениями князя Шаховского, министра торговли и промышленности и нескольких депутатов Думы. К тому же надо было определить и обеспечить дополнительные меры безопасности, так как среди рабочих вполне могли затесаться неадекватные личности, которые могли бы попытаться покончить с самодержавием, в лице Николая II.

Эта встреча состоялась в том же большом зале Думы. После короткой приветственной встречи государя, начали выступать рабочие, которые в отличие от крестьян намного меньше робели перед императором, поэтому жалобы и предложения нередко перемежались жесткими и иной раз высказанными в ультимативной форме требованиями рабочих активистов. Царю пришлось выслушать немало упреков со стороны рабочих, но, несмотря на несколько напряженную атмосферу, диалог между властью и рабочими прошел сравнительно мирно. В этом немало помогли спокойствие и сдержанность правителя России, к тому же у государя было особое умение слушать. В его молчании собеседники чувствовали неподдельное внимание, сочувствие и поддержку, что помогло в немалой степени успокоить возбужденных людей. В какой-то момент государь встал, и в зале воцарилась тишина.

- Я выслушал вас, ваши жалобы и чаяния, а теперь прошу выслушать меня.

В течение десяти минут он изложил то, над чем до этого работали специалисты целый месяц. В его короткой речи не было общих слов и пустых обещаний, зато прозвучали конкретные предложения по облегчению труда рабочих. В основу легло сокращение обычного рабочего дня на производстве на два часа, а в субботу - на три часа. Перечислялись и социальные льготы. В конце своей речи он сказал: - Многое из этих положений было узаконено ранее, но в большинстве случаев они так и осталось на бумаге. Теперь так не будет! Это я вам обещаю!

После его последних слов воцарилась просто неестественная тишина. Люди, просто не могли поверить, что их просьбы и требования будут удовлетворены, но только стоило им понять, что это подтвердил во всеуслышание сам царь, как зал взорвался радостными криками.

Не успели по стране разлететься радостные вести, как на следующий день по городу с быстротой молнии стали распространяться страшные слухи - на царя совершено покушение! Что с царем?! Он жив, ранен?! Кто поднял руку на божьего помазанника?!

Ведь для многих простых людей, которые уже начали считать, что стоит немного потерпеть и жизнь наладиться, эта весть поразила их, словно это был удар ножа под сердце. Напуганные и встревоженные люди кинулись к близким и соседям, пытаясь понять: где, правда, а где ложь? Люди в попытках понять, что же случилось на самом деле, начали стекаться к царскому дворцу и тут по улицам пронесся новый слух: царь-батюшка ранен. Вскоре у дворцовых ворот собралась толпа. Люди, глядя на часовых - гвардейцев, замерли в молчаливом ожидании. Так продолжалось до тех пора, пока к ним не вышел гвардейский офицер и не подтвердил слух о ранении царя, после чего попросил всех разойтись, на что толпа разродилась радостными криками, и только затем люди стали расходиться. Весть о покушении на жизнь императора и его легком ранении почти мгновенно облетела всю страну. В вечерних газетах эта новость уже прошла, и редакторы столичных изданий требовали от своих журналистов подробностей покушения.

На вокзалах, площадях и перекрестках появились усиленные полицейские и жандармские, как пешие, так и конные, наряды. Все выезды и въезды в столицу были перекрыты войсками.

Хозяином кабинета, в который провели жандармского подполковника Мерзлякина, оказался сорока пяти-пятидесяти лет генерал-майор, со значком академии генерального штаба. Ему не приходилось его до этого видеть, но судя по двум боевым орденам из пяти наград, висящих на его груди генерала, их обладателю приходилось бывать на полях сражений. Холодный взгляд, которым тот встретил жандармского полковника, был хорошо тому известен. Он его не раз встречал при встречах с кадровыми военными, особенно теми, кто имел несколько поколений предков, служивших в армии. Подобные взгляды жандарма давно не задевали, но сейчас в нем вдруг вспыхнула злость.

"Чистоплюй! Сидит здесь и распоряжения подмахивает! Как до дела дошло, так ко мне прибежал. Сам-то ручки боится замарать! Помоги! Так я не гордый, помогу, так как ты деньги мне стоящие предлагаешь".

Подполковник бросил короткий взгляд на сидевшего в кресле, уже знакомого ему генерала Обнина Илью Давыдовича. На его погонах были императорские вензеля, говорившие о том, что тот принадлежит к свите его величества. Именно Обнин вовлек его в тайное общество, когда заговорщикам понадобилось выйти на боевую группу социал - революционеров или анархистов. Подполковник сделал несколько шагов и вытянулся:

- Ваше превосходительство!

Хозяин кабинета резко поднялся со своего места и коротко махнул рукой, прерывая полковника.

- Отставим чины, Андрей Валерьянович! Обращайтесь ко мне просто: Сергей Андреевич. Присаживайтесь. С Обниным, вы уже знакомы. Курите?

- Никак нет, ваше прево... гм... Сергей Андреевич.

- Не будем терять времени, господа. Андрей Валерьянович, вы приглашены для осуществления плана, который должен способствовать спасению России. Нам стало доподлинно известно, что император через генерал-адъютанта Татищева, втайне от всех, ведет переговоры с Германией. Судя по поступившим на днях от наших союзников сведениям, предварительные переговоры прошли успешно, а значит, официальное заключение мира дело полутора-двух месяцев.

- Извините меня! Но я правильно понял вас?! Сам государь решил заключить мир с германцами?! Это как-то.... Гм!

- Понимаю вас. Когда сам услышал эту новость, долго не мог прийти в себя. Это предательство по отношению к мертвецам, погибшим на войне, к их семьях, к раненым и увеченным солдатам и офицерам! - он вдруг замолчал и, судя по плотно сжатым губам и желвакам на скулах, сейчас старался взять себя в руки. - Извините. Не сдержался. Так вот, мы рассматриваем два возможных пути. Думаю, вы уже знаете о появлении возле царя нового советника, некоего господина Богуславского. Все, что сейчас идет от государя - его рук дело. Как он заимел такое влияние на царя, никто не знает. Мы поинтересовались его личностью, но все те сведения, что собрали о нем, слишком противоречивы и запутаны. Может быть с вашей спецификой работы, вы лучше поймете, чего от него можно ожидать. Впрочем, судите сами. Боевой офицер. После тяжелого ранения потерял память и был отправлен в отставку. По определению врачей - инвалид до конца жизни, который вдруг чудесным образом излечивается. Сам по себе большой физической силы человек, зачем-то начинает заниматься силовой гимнастикой, какой-то борьбой и стрельбой в тире. Не пьет, не курит, не играет в карты. Бордели не посещает. Есть сведения, что Богуславский специально поехал на германский фронт, чтобы отомстить за надругательства над его сестрой. Также известно, уже из надежных источников, что именно он помог полиции раскрыть два уголовных дела. К царю, он попал через Распутина, который затем уехал в Тобольск. Выглядит это так, словно он освободил Богуславскому свое место возле трона государя. Это, в принципе, все. Есть вопросы?

- У него есть приятели? Любимая женщина?

- Из близких знакомых отмечен только подполковник Пашутин Михаил Антонович. Из разведки. Изредка встречаются. Это все.

- Пока для меня он странный и непонятный человек. Его бы прощупать хорошенько.... Недели две за ним следом походить, да соседей разговорить, глядишь, и найдем чего-нибудь. Есть у меня парочка людей. Надежные. Проверенные. Проследят, людишек пораспрашивают. Как вы на это смотрите, Сергей Андреевич?

- Нет, у нас столько времени! - сухо и зло бросил хозяин кабинета. - Нет!

Это была невольная реакция на противную и скользкую, по мнению генерала, манеру говорить, но уже спустя минуту взял себя в руки и тихо сказал: - Извините меня, Андрей Валерьянович. Нервы.

Жандарм не совсем понял вспышку чувств генерала, но, тем не менее, отнес ее к себе, к той брезгливости, которую генерал к нему испытывал и так тщательно старался скрыть. Он же сейчас не испытывал к своему собеседнику ничего. Вспышку злости он в себе уже подавил и теперь пытался понять, что ему предстоит делать, без оглядки на чувства.

- Я вас понимаю, Сергей Андреевич. Такие новости, которые вы мне преподнесли, кого угодно заставят занервничать. Значит, нет времени. Ладно. Тогда я слушаю вас дальше.

- Богуславский - это прямое воздействие на царя. Вот только чем его можно привлечь? Тот вывод, что мы имеем, неутешителен: очень замкнут, обычных человеческих слабостей не имеет. Нам кажется, что единственный способ на него как-то повлиять - это запугать, сломать его!

- Вы упомянули о его сестре. Где она сейчас? А родители?

- Как способ повлиять на него? Нет. Ничего не выйдет. Сестра в монастыре. Дала обет и на люди не выходит. Мать живет в именье под Тулой и здесь не бывает. Вы это хотели знать?

- Да. Не выходит, ну и бог с ним! Теперь о том, чтобы его сломать.... Послушал я вас, а кроме вас до меня различные слухи доносились, и думаю этого мне достаточно, чтобы сказать: его надо убрать. Заодно вы увидите, как поведет себя его величество.

- Думали, - раздался голос до этого молчащего Обнина. - Но уж больно соблазнительно. Если бы мы смогли взять его на короткий поводок, то могли бы управлять царем!

- Может, мы действительно все усложняем, - задумчиво проговорил генерал-майор, но тут же себе возразил. - Нет. Илья Давыдович прав. Мы должны попробовать! Так ваши люди могут это сделать?

- Это не мои люди! Это просто шайка отпетых мерзавцев, которая оказывает всякие грязные услуги тем, кто им платит. Избить, покалечить, запугать, выбить долги.

- То, что нам надо! Но обязательно доведите до них: пусть не усердствуют! Не надо калечить! Если увидят, что не поддается на уговоры, пусть лучше сразу убьют. Насчет денег. Заплатим им вдвойне! Теперь перейдем к основному делу, ради которого мы все здесь собрались. Надо найти и подготовить группу боевиков для покушения на царя! Мои слова вас не приводят в ужас?

- Нет. Мне уже доводилось подобное слышать, причем от самых разных людей. К тому же Илья Давыдович, в какой-то мере, подготовил меня, намекнув в какой затруднительной ситуации от меня потребуется помощь.

- Судя по тому, что я о вас слышал, вы прямой и практичный человек, Андрей Валерьянович. Этими словами вы только что подтвердили их мнение. Что ж! Со своей стороны мы готовы прямо сейчас положить пятьдесят тысяч золотом на указанный вами счет. Остальные сто пятьдесят тысяч вы получите в случае успешного окончания дела. Ведь именно такая сумма была обговорена вами с Ильей Давыдовичем. Так?

- Все правильно, Сергей Андреевич. Теперь я расскажу вам, на что можем рассчитывать. Два месяца тому назад нас в разработке появилась боевая группа некоего товарища Арона. На ее след вышли чисто случайно, что весьма удивительно при ее бурной и кровавой деятельности. А причина их неуловимости была проста. Полиция ловила их как шайку грабителей и убийц, а на деле оказалось, что это боевая революционная группа. У них своя, специфическая среда, и пока их ловили по воровским малинам, они отсиживались на явочных квартирах.

- Погодите! Вы сказали, что это грабители и убийцы?! Но как в таком случае они могут быть революционерами?!

- С вашего разрешения, я разъясню этот нюанс чуть позже. По нашим данным, их возглавляет Трофим Сидорович Степашин, убивший жену из ревности, после чего был отправлен на каторгу. Там каким-то образом сошелся с анархистами, после чего стал идейным товарищем. Преобразился, так сказать, в революционера-боевика. Насколько нам стало известно, в его группе девять человек. Четверо из этих висельников, как и их главарь, прошли по уголовным делам. Грабежи, убийства и прочее. Один из членов его группы - женщина. Это вам, господа, для общего представления, что собой представляет их революционная группа. На их след мы вышли совершенно недавно, а окончательно удостоверились, когда к ним из Москвы было направлено два человека. За ними был поставлен "хвост", что окончательно дало понять, что представляет собой группа Арона. Теперь вернемся к вашему вопросу, Сергей Андреевич, - жандарм выдержал паузу, затем продолжил. - Если обобщить сведения полиции и наши, то за этой шайкой головорезов, числится налет на банк, взлом и ограбление магазинов и лабазов, а также вымогательство денег у купцов. Если все это подтвердится, то у них на руках будет кровь двух человек. Охранника банка и сторожа одного из складов. Есть у нас также подозрение, что именно они виновны в убийстве ротмистра Вольянова и городового Швенцова. Теперь смотрите. Они отдают половину награбленных денег в свой центр, а большую часть украденных товаров и продуктов идет семьям товарищей, которые сейчас, по их терминологии, являются "узниками царизма". Таким образом, эти уголовники одним махом становятся революционерами. Их партийные лидеры закрывают глаза на все их уголовные преступления. Так же, я так мыслю, их специально держат особняком, чтобы в любой момент от них можно было откреститься. Очень удобная позиция. Уголовники и убийцы не вписываются в политическую борьбу, а вот деньги, оружие и материальная помощь нужны большевикам в борьбе за светлое будущее России.

- Если за ними столько всего водиться, так почему их сразу не взяли?!

- Сначала надо связи выявить, да доказательства собрать, а это дело тонкое и хлопотное. В противном случае наши плаксивые либералы начнут собирать деньги на адвокатов, которые в свою очередь выставят их героями, борющихся за народные идеалы. В газетах напишут кучу статей в поддержку этих товарищей, которые просто вынуждены так поступать, потому, что иначе видят будущее России. Их, видите ли, власть заставляет убивать и грабить! Извините! Накипело!

- Не вы один такой, Андрей Валерьянович! Всех нас уже достала, извините за простоту слов, наша вялая и никчемная власть! России нужна сильная рука, способная взять за глотку весь этот сброд! Их вешать надо! Вешать, а не...! Извините! - с минуту хозяин кабинета молчал, собираясь с мыслями, потом спросил. - Скажите, если они у вас под наблюдением, то, как в таком случае их можно использовать?

- Они у меня под наблюдением. Понимаете? У меня. В управлении о группе Арона не знают, потому что мы не заносили их в нашу картотеку, и пока кроме нескольких докладов агентов наружного наблюдения на них ничего нет. И те лежат в папочке, которая находиться в ящике моего стола.

- Погодите, но вы о них уже столько знаете! - не выдержал Обнин. - И я так думаю, что не вы один!

- Вы правильно думаете. Не я один. Есть еще пара филеров и мой доверенный офицер. Филеры уже сняты с группы Арона и сейчас занимаются другой работой, тем более они не посвящены в детали, а мое доверенное лицо - в курсе. И именно он связан с людьми Арона через информатора. Вас такой расклад устраивает, господа?

- Устраивает. Вот только как этих головорезов направить в нужном направлении?

- Скажу так. У меня имеется такая возможность, но при этом замечу, что они в моем прямом подчинении не находятся. Они сами по себе. Единственное что могу твердо обещать: приложу все свои усилия для успешного завершения дела.

- Пусть так. Вот только грустно становиться, что в деле великом нам надо на быдло немытое полагаться!

Пафосная фраза Обнина прозвучала как-то нелепо при жестком и деловом разговоре заговорщиков. Он и сам это понял, сразу переведя разговор в деловое русло: - Так, когда начнете с Богуславским,... работать?

- Как прикажите. Здесь я только в качестве исполнителя.

- Не прибедняйтесь, Андрей Валерьянович. Впрочем, спорить не буду. Просто скажу, это вы сейчас так смотритесь, а потом - раз! - и герой отечества! Такая мысль не приходила вам в голову?!

- Не приходила, потому как исхожу из реалий российских. От сумы и тюрьмы - не зарекайся!

- Да вы, батенька, скептицизма полны!

- Работа у меня такая. Оптимизма не прибавляет, Сергей Андреевич.

- Вы можете решить вопрос с Богуславским на этой наделе? - уточнил хозяин кабинета.

- Думаю, через два-три дня, вы получите результат.

Рано утром я вышел из дому, отправляясь на тренировку. Мне нравилось именно это время суток, когда меньше суеты, сутолоки, городского шума, который уже через час захлестнет город и будет звучать в ушах навязчивой мелодией до глубокой ночи. А сейчас было слышно только шарканье метлы дворника, доносившееся откуда-то с улицы, да звонкий цокот копыт приближающегося экипажа. Остальные жильцы дома, люди зажиточные и по большей части пожилые, поднимались намного позже, поэтому меня несколько удивил автомобиль, стоящий рядом с подъездом. Водитель и два пассажира. Кого-то ждут, решил я, но в следующую секунду выяснилось, что они приехали по мою душу.

- Господин Богуславский, - окликнул меня пассажир с переднего сиденья. - Мы вас ждали.

- Я спешу. Изложите, что вы хотите, и как можно короче.

- Сергей Александрович, если вы спешите, то мы вас подвезем. Заодно поговорим. Вы не против? - обратился ко мне худощавый, плечистый мужчина. У него были аккуратные пшеничного цвета усики, под стать его цвету волос. Светло-серый костюм, такого же оттенка шляпа на голове. Сначала я подумал, что у него какое-то малоподвижное лицо, но уже спустя несколько секунд понял, что он напряжен.

- Или говорите в чем дело или езжайте своей дорогой.

- Все же я постараюсь уговорить вас, господин Богуславский.

Его рука быстро скользнула под пиджак. Нетрудно было догадаться, что я сейчас увижу. Спустя пару секунд, и на меня смотрел вороненый ствол револьвера. Звонко щелкнул взведенный курок. Я спокойно смотрел на них.

- Что дальше?

- Дальше вы сядете в машину, - криво усмехнулся белобрысый бандит, держа меня под прицелом.

Мне оставалось только пожать плечами и делать то, что мне приказывали, потому что я уже успел заметить направленный на меня пистолет в руке второго пассажира, находящегося на заднем сиденье. Не успел я сесть рядом с ним, как мне в левый бок уткнулся пистолетный ствол. Его держал плотного сложения человек со слегка обрюзгшим лицом и чуть выпяченными губами. Его черный костюм и шляпа весьма подходили к иссиня-черным, густым и сальным, волосам. У него было типичное лицо головореза, невыразительное, с пустым взглядом.

- Так что прокатимся, Сергей Александрович? - со смешком спросил меня пассажир с переднего сиденья.

- Вы меня так хорошо упрашивали, что я не в силах отказаться, - усмехнулся я в ответ краешками губ.

- Пантюха, езжай, - приказал пассажир с переднего сиденья водителю. Крепкому мужчине с массивной шеей и покатыми плечами. Тот ни слова не говоря, вывел машину со двора и погнал по улице, увеличивая скорость. Моя охрана, находясь на улице, так и не сообразила, что их объект увозят в неизвестном направлении, а если и поняли, то автомобиль уже скрылся за углом. Когда стало понятно, что погони нет, главарь вполоборота повернул голову назад, и сказал мне: - Вы хорошо держитесь, господин Богуславский.

- Как мне вас называть?

- Сущев. Валерий Аристархович. Занимаюсь решением вопросов деликатного свойства. Вот и к вам такой вопрос появился у некоторого господина, поэтому он попросил меня ему в этом помочь.

- Я слушаю. Говорите.

- Не торопитесь так, господин Богуславский. Для нашей беседы необходима спокойная, умиротворяющая обстановка, - после этих слов водитель издевательски хрюкнул. - Не обращайте на него внимания. Обделен хорошими манерами, зато как водитель просто незаменим.

На этом наш разговор закончился. Где-то минут через пятнадцать мы становились на окраине города, на пустыре. Впереди были кусты, за ними рос лес. В этих местах мне не приходилось бывать. Для чего меня привезли в это глухое место, понять было нетрудно. Допросить и убить. Сейчас у меня был шанс, но стоило мне выйти из машины, он сразу исчезнет. Не успел ко мне с переднего сиденья развернуться Сущев, как я опередил его:

- Извините, но когда я волнуюсь, у меня зуд в голове начинается. Это после ранения. Можно почесать голову?

- Ради бога! Но только без фокусов! - и он продемонстрировал револьвер.

Я неторопливо поднял руку к голове, благодаря чему локоть оказался сверху над пистолетом, сидящего рядом бандита.

- Так что у вас за вопрос ко мне, господин Сущев? Задавайте! - и в этот самый миг ударил левым локтем вниз, по руке с пистолетом, а правой рукой резко и сильно ударил белобрысому главарю костяшками вторых фаланг согнутых пальцев между глазом и ухом. Почти одновременно с ударом я левой рукой прижал к сиденью кисть с пистолетом, сидящего рядом головореза, и тут же кулаком правой сломал ему нос и уже на отмашке ребром ладони нанес удар шоферу в основание черепа. Шейные позвонки бандита хрустнули, голова дернулась вперед и упала боком на руль. Бросил быстрый взгляд на убийцу, который сейчас держался за нос обеими руками.

- Поговорим?

Сверкнув бешеным взглядом, он попытался меня ударить, но получив тычок в нервный узел, скрутился на сиденье и заверещал от боли. Открыв дверцу с его стороны, я сильным толчком выкинул его из машины, после чего бросил внимательный взгляд на главаря. Его невидящий взгляд смотрел в пустоту.

"Мертв, - решил я и вылез из автомобиля, держа наготове пистолет. Стоя возле бандита, корчащегося на земле, я несколько минут выжидал, пока он не придет в себя.

- Отвечать! Кто, зачем и почему?

Его попытка отмолчаться стоила ему простреленного колена, после чего он между воплями и стонами стал рассказывать все, что знал. Но знал он, к сожалению, очень мало. Что он, что водитель, оказались просто тупыми исполнителями. Под руководством Сущева, они занимались для своих клиентов любой грязной работой: вымогательствами, шантажом, пытками, не брезговали и убийствами. Особенно, когда за них хорошо платили.

- Значит, ничего не знаешь?

- Не знаю! Это все Седой! Он вел дела! Я делал только то, что мне приказывали! Христом заклинаю, пощадите!

- Слушай, ты мне надоел! - и я направил ствол пистолета ему в лицо.

- Погодите! Я вспомнил! Только пообещайте....

- Не торгуйся!

- Седой вчера с каким-то чином из жандармов встречался! Насчет вас! Точно!

- Фамилия! Адрес!

- Не знаю! Клянусь! Они на Фонтанке встретились. На мосту. Видел его один раз и то издалека! Рожа такая мясистая!

- Описать сможешь?!

- Смогу! Только не стреляйте! Я жить хочу! Жить!

При этом его глаза забегали. По всему было видно, что он больше ничего не знал и сейчас только тянул время, чтобы придумать и соврать.

- Все хотят, но не все этого достойны, - менторским тоном произнес я и пустил ему пулю в голову.

Пистолет засунул в карман, решив выкинуть его по дороге, после чего принялся обыскивать трупы в попытке найти ответ моему похищению, а затем быстро осмотрел машину. Револьверы, кастеты, два ножа, утяжеленная дубинка и несколько пакетиков с кокаином. Единственной вещью, что представлявшей интерес, стал бумажник главаря. В нем было с десяток визитных карточек и две непонятные записки, причем одну из них явно писала женщина.

"Все! Это все на потом! - с этой мыслью я бегом кинулся на поиски извозчика или ближайшей трамвайной остановки.

В определенный момент я должен был сам себе признаться, что коппо-дзюцу не просто вошла в мою жизнь, а срослась со мной, став ее неотъемлемой частью, и наверно тогда мое отношение к Окато, выросло за рамки "мастер-ученик", несмотря на то, что вне занятий мы не общались. Я выказывал ему свое уважение и послушание, почти как отцу, если, конечно, это слово могло подойти к жесткому, педантичному и скупому на эмоции японцу. К тому же все что могло, уже случилось, а значит, какие-либо переживания уже не имели смысла. Поэтому покушение само собой отошло на задний план и сейчас меня больше волновало, как я буду выглядеть в глазах мастера. Объяснять ему я ничего не стал, а просто в стандартных выражениях попросил простить меня за опоздание и уже по выражению глаз мастера понял, что сегодня полностью изопью чашу недовольства Окато.

После тренировки сделал анонимный звонок в полицейский участок и сообщил о трех трупах, а затем телефонировал на работу Пашутину и в двух словах ему объяснил, что произошло, после чего мы договорились с ним встретиться.

Встреча состоялась в трактире "Дубок", куда в последний раз я заходил, чтобы найти там иуду Боткина. При виде меня губы Михаила сразу растянулись в веселой улыбке:

- Вид у тебя, Сергей, еще тот.

- Угу, - буркнул я, не желая вдаваться в подробности. - Слушать будешь?

- Рассказывай!

После того, как рассказал ему во всех подробностях о попытке похищения, я достал из кармана и передал подполковнику бумажник главаря. Тот осмотрел все отделения, пересмотрел визитки, даже осмотрел каждую денежную купюру, после чего приступил к запискам. Минут пять он потратил на каждый бумажный лоскуток, потом положил их в бумажник и покачал головой: - Да-а! Шарада. Одну писала женщина, причем, грамотная. Училась в каком-то пансионе. Смотри, какие заковыристые завитушки на заглавных буквах. Раз не забыла, значит, недавно закончила учебу. Молодая еще. Встреча в том же месте. В 19.00. Подписи нет. Мог бы предположить свидание, так нет! Заметь, нет ни инициалов, ни имени. Влюбленные женщины так не пишут. Чисто деловая записка, правда, написана кокетливым почерком. А вторая писулька, сам видел. Вообще несуразица! Теперь насчет личности Седого. Тут я думаю, мы быстро все узнаем и потянем ниточку, вот только боюсь, что не приведет она нас к тому жандарму. И последнее. Если бы они хотели тебя убить, Сергей, то сделали бы это еще во дворе дома. Думаю, с тобой хотели поговорить. Вот только кто и зачем, об этом можно только догадываться.

- Я это понял. Только поздно, - буркнул я недовольно. Впрочем, это недовольство касалось меня лично. Не смог правильно оценить вполне просчитываемую ситуацию.

- Отсюда делаем вывод: тебе надо срочно менять квартиру.

- Согласен, надо.

- Есть у меня на примете симпатичная модисточка. Обожает крупных мужчин! Так....

- Нет. Если так обстоит дело, то мне лучше вернуться в свою старую гостиницу, тем более что она находится в двух шагах отсюда.

- Как прикажете, господин поручик, - дурашливым голосом, имитируя лакея, сказал Пашутин. - Со всем нашим удовольствием!

К моему удивлению, тот номер, в котором я раньше жил, оказался свободен. Коридорный, увидев меня, обрадовался как родному, впрочем, так же как и полтиннику, вложенному ему в руку, что сразу дало себя знать: нам тут же был предложен свежий чай с домашним вареньем и свежими баранками. Отказавшись, я закрылся в комнате с Пашутиным.

- Что делать будем, Миша?

- Думаю, что те, кто прислал убийц, сильно испугаются. Ведь они не знают, что те могли сказать тебе перед смертью и могут пойти на быстрые и решительные действия. Им сейчас любой ценой надо тебя убрать.

- Согласен. Но если предположить, что они собирались выйти через меня на государя, иначе эту попытку никак не объяснить, то посчитав это провалом, будут попытаться убрать нас обоих.

Пашутин испытующе посмотрел на меня.

- Покушение на государя?! Это кто ж на такое осмелиться?

- Те, за чьей спиной стоит Франция и Англия. Они ищут способ не допустить заключения мира. А самый простой выход: это убрать государя, чтобы затем посадить на трон марионетку.

- Это государственная измена!

- Ты сам мне говорил, что у английского и французского послов в окружении царя есть много единомышленников. Сейчас, пока не ушло время, они постараются приложить все усилия, чтобы сорвать подписание сепаратного мира.

- Да - а.... Ставки высокие, что и говорить. Вполне возможно, что ты можешь оказаться прав. Хотя мне трудно в это поверить.

- В убийство государя?

- В измену людей, дававших присягу!

- Слушай, Миша, через восемь дней состоится крестьянский съезд, поэтому займись вплотную охраной государя. Насчет твоих полномочий я все решу. И еще. У меня есть план, но нужно твое участие.

- Слушаю. Говори.

- План называется: ловля на живца.

- Так ты у нас еще и рыбак оказывается. Ну-ну. Рассказывай, не томи.

- Завтра я делаю вид, что тайно возвращаюсь домой, чтобы забрать, скажем, необходимые вещи и деньги.

- Я бы в это не поверил. Любой нормальный человек, боясь покушения на свою жизнь, спрятался бы во дворце, за тройным кольцом охраны.

- Судя потому, что они прислали эту троицу, они меня совсем не знают. К тому же, как ты сам говоришь, они готовы на все, лишь бы покончить со мной как можно быстрее. Так?

- Может и так, но ты к чему клонишь?

- Думаю, что если они меня хоть немного изучили, то в их представлении выгляжу, как нелюдимый и замкнутый человек. По ресторанам и девкам не шляюсь, приемы не устраиваю, взяток и подношений не беру. К царю езжу редко и по его вызову. Отсюда вывод: этот человек сам по себе и свои проблемы будет решать сам. Раз так, они расставят своих людей во всех известных им местах. У тренировочного зала, у дворца, у квартиры. Это их шанс, и отбрасывать они его не станут. Как тебе?

- Подтверждаю: по ресторанам и девкам не шляется, - с легким смешком заявил Пашутин. - Аскет. Пустынник. Ну, ладно, говори дальше, что придумал.

На следующий день я приехал к своему дому на извозчике и, заплатив ему вперед, приказал ждать, пока не вернусь. Бросив осторожный взгляд по сторонам, нырнул под арку, ведущую во двор. Также незаметно огляделся у подъезда, потом резко открыл дверь и вошел. Поздоровавшись с консьержем, поинтересовался: не приходил ли кто ко мне? Получив отрицательный ответ, поднялся по лестнице в свою квартиру. Если кто-то за мной следил, то должен был решить, что человек приехал для того, чтобы собрать вещи, перед тем как спрятаться на новом месте. Выглядело это, конечно, наивно и просто, но если исходить из торопливости и страха моего врага, этот вариант вполне мог сработать.

"Ну, а если не придут, то хоть помоюсь толком, да во все свежее переоденусь".

С этой мыслью, усевшись в кресло в гостиной, я стал ожидать незваных гостей. Не прошло и двадцати минут, как из прихожей раздались тихое лязганье и металлические щелчки. Если бы я действительно занимался сбором вещей, то вполне мог их и не услышать. Место, где можно было спрятаться в квартире, уже было давно-давно определено. Свободно висящая тяжелая и плотная штора в гостиной должна была защитить от быстрого и случайного взгляда. Не успел я спрятаться, как из прихожей послышались чьи-то легкие и осторожные шаги.

"Два,... нет, три человека вошли в комнату. Замерли, оглядываясь".

Вдруг со стороны спальни раздался негромкий мужской голос: - Там кто-то есть?

Мне не было видно незваных визитеров, но по легким звукам движений было нетрудно определить, что гости разом развернулись в сторону в голоса. Пора! Мягким движением осторожно отодвинул штору в сторону. Ко мне спиной стояли трое: женщина, кряжистый, крепкий мужчина и невысокого роста мужичок с узкими плечами. В руках у девушки был легкий браунинг, а у мужчины - наган.

Единственная трудность, которую мы не могли спланировать, представляла собой жесткую необходимость взять наемных убийц без малейшего шума. Только в этом случае мы имели шанс ухватиться за кончик ниточки и попробовать выйти на их хозяев.

Вдруг из спальни раздались какие-то приглушенные звуки, потом что-то шумно упало и покатилось по полу. Под искусственно созданный Пашутиным шум, я сделал два коротких шажка и оказался за спинами незваных гостей. Одним ударом я отправил мужчину с наганом в беспамятство, посчитав его главным исполнителем, после чего резким ударом выбил из рук девушки оружие. Несмотря на неожиданное нападение здорового мужика и на боль в руке, она не захотела признать свое поражение, и попыталась ударить мне растопыренными пальцами в глаза. Легко, словно на тренировке, я перехватил ее запястье и резко вывернул руку, заведя ей за спину. Она терпела, сколько могла, но, не выдержав нарастающей боли, вскрикнула. Я тут же ослабил хватку. Третий из компании, мужичок, благообразного вида, с самого начала схватки отскочил в сторону, всем своим видом старательно показывая, что не намерен оказывать сопротивление. Пегие сальные волосы, потертый пиджачок, невзрачное лицо. Из общего простого и непрезентабельного вида, выбивались легкие теннисные туфли на прорезиненной подошве и хитро-цепкий взгляд жулика и вора.

"Уголовник".

В этот момент из спальни вышел Пашутин, держа в руке пистолет.

- Кто тут у нас? Так-с. Целых три злодея. Неплохой улов.

Я отпустил девушку. Она распрямилась, и осторожно потирая руку, окинула нас обоих гневно-презрительным взглядом. Симпатичное лицо, большие серые глаза, стройная фигура, вот только во взгляде у революционерки сквозила дикая злоба. Именно она растворяла без следа то приятное впечатление, которое производила девушка, и я невольно подумал, что так может смотреть только дикий зверь, попавший в капкан.

Пашутин, быстро, но внимательно, оглядел всех троих, а затем спросил: - Сергей, громила как скоро очнется?

- Думаю, минут через пять.

Он кивнул мне головой, дескать, принял к сведению, после чего скомандовал: - Вы оба! Сели за стол! И руки положите так, чтобы я их видел!

Мужичок сразу проделал все, что было сказано, после чего замер. Девушка, игнорируя приказ, окинула нас обоих испепеляющим взглядом, а затем громко, но при этом чувствовалось, как в ее голосе клокочет ярость, произнесла: - Цепные псы самодержавия! Ненавижу вас! Ненавижу!

Она действительно нас ненавидела. Зло. Яростно. Казалось, еще секунда и она бросится на Пашутина. Тот зло усмехнулся, глядя ей прямо в глаза, тихо сказал: - Давай. Попробуй. Поломаю тебя так....

Он не договорил, но и так было понятно, он сделает с ней то, что ей могло только присниться в самых жутких кошмарах. Она словно обмякла. Тяжело задышала и, опустив глаза, села, положив руки на стол.

Пока подполковник приводил ее к порядку, я подобрал с пола ее пистолет, после чего обыскал и связал лежащего без памяти здоровяка. Когда вытаскивал у него из-за пояса второй пистолет, тот очнулся и, увидев меня, попытался вскочить, а когда не получилось, зло ощерился. Не обращая на его гримасы внимания, я рывком вздернул его на ноги, подтащил к стулу и посадил, после чего встал за его спиной.

- Теперь все в сборе. Желания первым сделать добровольное признание ни у кого не возникло? - обратился к ним Пашутин. После минуты молчания, продолжил: - Желающих нет. Ладно. Теперь скажу вам неприятную вещь. Мы не полиция, а сами по себе. И руки у нас не связаны законом.

- Бить будете? - хрипло поинтересовался мужичок, внимательно оглядывая нас обоих цепким взглядом.

- Нет. Пряниками покормим и отпустим, - съязвил я.

- Говорите не так. Гм. Действительно, не полиция, но и на жандармов не похожи. Так чьи вы будете?

- А что ты хочешь узнать, шпынь каторжный? - спросил его с угрозой Пашутин.

- Насколько вы сурьезные люди, хочу знать.

- Раз хочешь, - сказал, подходя к нему подполковник, - значит... получишь.

Сильным ударом он сбил уголовника со стула, после чего деловито, с размеренной жестокостью, стал избивать его ногами.

- Все! Все! Хватит! Вижу сурьезные люди! Мне с политическими не расклад в одной упряжке идти. Чего уж тут. Я сяду?

- Сиди, где сидишь, а то кровищей скатерть испачкаешь!

- Как скажешь, начальник, - легко согласился мужичок, вытирая кровь тряпицей и морщась от боли. - Я домушник. Мое дело вскрыть дверь. Так что тут я не при делах.

- Кто нанял?

- Не нашего они закона, так что я перед своими чист, - и уголовник мотнул головой в сторону связанного детины. - Он. Мы с ним в свое время на пересылке познакомились.

- Как его звать?

- Афоня.

- Дурачком прикидываешься. Ладно. Поучу тебя еще немного.

Жесткий удар ноги по ребрам не только не только опрокинул сидевшего уголовника набок, но и заставил взвыть от боли.

- Все! Хватит! - домушник начал приподниматься, как резко дернулся всем телом и застонал. - А-а-а! Начальник, ты мне ребра сломал. Как я....

- Наверно не все, если так живо языком болтаешь? - ласково-угрожающим тоном спросил его Пашутин - Так ты попроси! Мне для доброго человека ничего не жалко.

- Афоня Хруст. Шел за ограбление плотницкой артели. У него, на доверии людская касса была, так он с ней в бега подался. Теперь вишь, сицилистом заделался. Насчет дамочки ничего не скажу. Впервые вижу.

Пашутин бросил на меня вопросительный взгляд. В ответ я легонько кивнул головой, соглашаясь с ним. Уголовник - пустой номер, надо браться за других членов компании.

Афоня, несмотря на свой грозный вид, оказался слюнявым трусом. Захлебываясь словами и кровью, он начал бессвязно и быстро говорить, но был остановлен Пашутиным:

- Спокойно и по порядку, Афоня!

- Предатель! Иуда! Подлец! - девушка, вскочив, сделала попытку кинуться на своего напарника, но я, схватив ее за плечи, усадил на место.

- Мне дурно. Воды принесите, - вдруг неожиданно потребовала она. Я переглянулся подполковником, потом тот пожал плечами, а я отправился на кухню. Но только я подал ей стакан, как революционерка вдруг бросила его в своего бывшего товарища. Удар, пришедшийся по носу, заставил того сначала вскрикнуть от боли и неожиданности, а потом сделать попытку вскочить и ударить девушку. Именно на это она и рассчитывала. Сделав вид, что пытается уклониться, она сумела выхватить откуда-то из-под юбки маленький пистолет, но на этом ее удача, впрочем, как и наша, закончилась. Хотя мне удалось выхватить у нее из руки оружие, она при этом успела нажать на спусковой крючок, и пуля разбила оконное стекло вдребезги. Операция провалилась. Тот, кто находился снаружи и контролировал ход операции, теперь был предупрежден.

- Что есть, то есть - это я сказал для Пашутина, а затем поторопил товарища революционера. - Живее говори, парень.

- Как я уже говорил, приехали мы в Питер, две недели тому назад, из Москвы. Нас, вместе с Лисой, прислали на усиление боевой группы Арона. Встретили и поселили нас на явочной квартире, а пару дней назад от него пришел человек. Назвался товарищем Василием, после чего сказал: пройдете проверку кровью, значит, примем. Дал оружие и патроны. Сегодня он приехал на извозчике и привез нас сюда.

- Куда должны были идти, если бы все получилось?

- Э-э.... Об этом разговора не было. Товарищ Василий сказал, что заберет нас, - на какое-то время замолк, но когда новых вопросов не последовало, продолжил свой рассказ. - У дома нас высадили. Зашли во двор, а у подъезда стоит Пролаза. Мы с ним действительно когда-то на пересылке познакомились. Это,... все.

Я бросил взгляд на уголовника и что удивительно, особого испуга на его лице не было, хотя и на прямой лжи поймали.

- Начальник, не кипишуй! Объясню! Доволен будешь!

Я с сомнением покачал головой, но говорить ничего не стал. Еще придет его очередь.

- Что вы должны были сделать? - спросил его Пашутин.

- Ну, это... убить того, кто находится в квартире. Только я не собирался стрелять! Поверьте мне! Это Лиса, она фанатичка! Она все время....

- Заткнись, тварь! - я отвесил ему затрещину, потом повернул голову к Пашутину. - Миша, телефон у тебя за спиной. Телефонируй в управление.

После того, как жандармы, записав показания Афанасия Трешникова и забрав обоих боевиков, ушли, домушник попытался ухмыльнуться, но сразу охнул от боли в разбитом лице.

- Настроение поднялось? - зло поинтересовался у него недовольный нашим провалом Пашутин. - Так я тебе его в раз опущу!

- Вижу вы люди деловые, хотя и непонятно мне, какой масти. Поэтому давайте так. Я вам кое-что шепну, без записи, а вы мне - волю даете. Договорились?

- Говори! Там видно будет!

- Мы в очко играли у Машки Портнихи, туда и заявился фраерок. Его привел Венька Хлыст. Вот между ними и прозвучала кликуха Арон.

- Арон, говоришь. А Венька, значит, привел на малину фраера? - словно бы с ленивым равнодушием спросил Пашутин, но ощущение создалось такое, словно из мягкой лапы хищника вот-вот покажутся когти. Уголовник это почувствовал и сжался, инстинктивно прикрыв голову руками.

- Начальники, истинную правду говорю!

От его развязности не осталось и следа.

- Тот, кого привели - был товарищ Василий?!

- Не знаю, но он точно из блатных. Раньше я никогда его не видел. Зуб даю! А Венька его точно знает!

- Представишь нам Хлыста и можешь идти на все четыре стороны!

- Выбора у меня, похоже, нет.

- Почему? Есть! - усмехнулся Пашутин. - Не согласишься, припишем тебя к революционерам - боевикам и закончишь ты свою жизнь на эшафоте.

- Ты чего, начальник?! Какая виселица?!

- Тебя, кстати, как зовут? Только по-человечески скажи, а не свою собачью кличку.

- Макар Савельич Пролазин.

- Ты, похоже, так и не понял, куда вляпался, Макар Пролазин. Те, для которых ты вскрыл дверь, замешаны в покушении на жизнь государя. Как тебе такой поворот?!

Лицо домушника мгновенно побледнело, а лбу мелкими крапинками выступил пот.

- Нет. Нет! Чем хотите, поклянусь, но не умышлял я смертоубийства царя! Вы же сами все видели! - он оглядел нас округлившимися от страха глазами. - Сдам я вам Веньку! Сдам со всеми потрохами! Что б он сдох, паскуда! С него, висельника, спрашивайте, не с меня!

ГЛАВА 4

Искали мы Веньку Хлыста три дня, но тот как в воду канул. По картотекам полиции его нашли быстро, но по тем адресам, где он раньше жил, его не было, и дружки прежние не знали где сейчас Хлыста искать. В архивах политического сыска группа боевиков с главарем Ароном не значилась. Это могло показаться странным, если бы мы не знали о существовании офицера-жандарма, которому вполне по силам прикрыть их деятельность от излишнего внимания. Так как с наскока не удалось найти Хлыста, к этому делу была подключена полицию, которой мы передали Макара Пролазина, а сами вплотную занялись охраной царя. К немалому удивлению царя, я теперь лично сопровождал его во всех его передвижениях по городу, а Пашутин тем временем занялся организацией его охраны. Несмотря на то, что он постарался исключить всех лишних людей, знающих о маршрутах движения императора, избежать полностью утечки информации мы не могли, но о последней линии обороны, так шутливо звал Пашутин свою группу, которую составляли полтора десятка боевых офицеров-монархистов, никто не знал. Он их отобрал, как как-то выразился, по своему образу и подобию и по его замыслу именно они должны были дополнить, на наиболее уязвимых точках царских маршрутов, выставляемую по пути следования охрану.

Только автомобиль, снизив скорость, стал поворачивать, как раздался бешеный стук копыт, и на дорогу вылетела пролетка. В ней сидел жандармский полковник с дамой. Судя по громкому смеху, невнятным выкрикам и яркой шляпке, ее можно было отнести к женщинам легкого поведения. Наверно не одному человеку, кто их сейчас видел, пришла в голову одна и та же мысль: - Ишь как кучеряво гуляют! - но уже в следующий миг в руке "шлюхи" оказался пистолет. Раздалось несколько выстрелов и два казака из конвойной сотни Его величества, кинувшиеся наперерез, были расстреляны почти в упор. Прошла еще секунда и воздух заполнился испуганными криками, стонами, в которые диссонансом вписалось жалобное ржанье случайно раненой лошади. Не успел кучер остановить лошадей, как на ноги вскочил ряженый полковник и принялся стрелять в казаков конвоя, которые огибая автомобиль, неслись к пролетке, выхватывая оружие. Последним к стрельбе присоединился кучер, выхвативший наган. Развернувшись на облучке, он вогнал пулю в городового, который только расстегивал кобуру. Вторая пуля досталась филеру, который выскочил из-за афишной тумбы. Несколько растерявшись, я с десяток секунд решал, как мне поступить: вести огонь из машины или выскочить и уже действовать по обстановке, тем более что шофер в панике дал по тормозам. Но за меня решила террористка, выстрелив в шофера. Не попала, зато разнесла лобовое стекло в дребезги, но и этого хватило, чтобы привести водителя в шоковое состояние. Я дважды нажал на курок. Одна пуля ударила женщину где-то под прищуренный глаз, в тот самый миг, когда она, держа обеими руками револьвер, прицелилась в шофера, а вот второй выстрел в "полковника" оказался неудачным. В момент выстрела боевик, вдруг резко развернувшись к вознице, заорал во все горло: - Гони!! - но уже в следующее мгновение нелепо взмахнув руками, и выпал из начавшей набирать скорость пролетки. Частые хлопки выстрелов городовых и филеров смешались с громкими и испуганными криками людей. Несколько конных полицейских, нахлестывая лошадей, кинулись за пролеткой в погоню. Где-то совсем рядом, истерично, с надрывом закричала женщина. Что-то мне подсказывало, что это не конец. Развернувшись к шоферу, который вместо того, чтобы ехать вперед, все еще выкручивал руль, пытаясь развернуться. Судя по его бледному лицу и остановившемуся взгляду, он до сих пор пребывал в состоянии шока.

- Вперед гони, идиот! - только я успел так сказать, как снова раздались выстрелы, но теперь уже со стороны тротуара. Резко развернувшись на выстрелы, я был готов стрелять, но что можно сделать, если почти всю картину происходящего закрывал конвойный казак, сидящий на лошади. Прикрывая собой и лошадью царский автомобиль, он в кого-то стрелял. В следующее мгновение он вскрикнул, пошатнулся и ткнулся головой в гриву лошади, роняя папаху на брусчатку. Мне был виден стоящий на коленях, на кромке тротуара, молодой полицейский с гримасой муки на лице. Он прижимал руки к расползавшемуся темному пятну у себя на животе. В шаге от него лежало ничком тело человека в штатском. Судя по зажатому в руке нагану, это был филер. Я был готов выскочить из автомобиля, как неожиданно и громко раздался взрыв, и автомобиль основательно тряхнуло. Вдребезги разлетелось заднее стекло. Снова закричали люди, где-то недалеко раздались полицейские свистки. Испуганно заржали лошади. Я резко развернулся к императору, сидевшему на заднем сиденье. Государь имел бледный вид, но, на первый взгляд, был жив и невредим.

- Вы как?!

- Как видите, еще живой, - тут он дотронулся до шеи сбоку, отнял руку, посмотрел. - Задело.

В этот самый миг прекратилась стрельба. Остался только шум, состоящий из криков, стонов, женского плача, отдаваемых команд. Тонко и жалобно ржала лошадь.

Выскочив из машины, я автоматически бросил взгляд вокруг себя. На мостовой и на тротуаре лежали трупы и раненые. Некоторым из них уже начали оказывать помощь. Рванул на себя заднюю дверцу, наклонился к императору.

- Разрешите посмотреть?

Тот убрал руку. Кусок стекло или осколок бомбы нанес глубокую царапину на шее, но артерии не были задеты.

- Ничего опасного. Просто зажмите рукой. Еще есть ранения?

- Плечо. Левое плечо.

Было не совсем хорошо видно, но пальцы быстро нащупали разрывы на одежде и липкость ткани в области плеча.

- Рука двигается? Кровь идет?

- Да, но боль только в движении.

- Едемте во дворец!

Я закрыл заднюю дверцу и выпрямился. У машины уже стоял командир конвоя, подъесаул, и с нескрываемой тревогой посмотрел на меня.

- Легко ранен. Нужно быстро доставить во дворец, - тихо сказал я. - Как тут?

- Пятеро убиты, Сергей Александрович, а за шестым вдогонку пошли! - он пожал плечами. - Тут как бог даст.

- А живьем никого взять не смогли?

Подъесаул виновато отвел глаза.

План покушения на государя был почти безукоризненный. Все говорило о том, что его разрабатывали специалисты своего дела с учетом информации, полученной от предателя из окружения царя. Они учли все: действия казаков конвоя, полицейских, а так же агентов под прикрытием. Нетрудно было понять, что пролетка была только первой частью плана покушения. Тройка боевиков должна были задержать движение автомобиля и отвлечь внимание охраны, после чего в действие вступала другая тройка боевиков. Двое из них, выхватив оружие, начали стрелять с обеих рук, почти сразу убив и ранив трех городовых и агента в штатском. Под их прикрытием в дело вступил бомбист, который выхватил из саквояжа пакет, размахивается... и вдруг получает пулю в спину от штабс-капитана Воронина, одного из отобранных Пашутиным телохранителей. Бомба, брошенная дрогнувшей рукой, летит и падает не у задней дверцы, рядом с императором, а левее, за багажником разворачивающейся машины. Осколки в двух десятках мест пробили автомобиль, разбив в дребезги заднее стекло. Пассивную защиту так же оказал казак царского конвоя, огибавший в эту секунду автомобиль со стороны багажника. Именно он принял на себя большую часть осколков - рубленых гвоздей, которые буквально разорвали на части всадника вместе с лошадью.

Из шести убийц в живых остался только один. Извозчик. Будучи раненым, он спрыгнул из пролетки на ходу и попытался скрыться во дворах, но был схвачен конными полицейскими. Боевик оказался крепким орешком и, несмотря на интенсивность допроса, спустя только пару часов стал давать показания. Отряды захвата, сразу отправленные в город, проверив две явочные квартиры и подвал-мастерскую, где хранились запасы взрывчатки и изготовлялись бомбы, вернулись с пустыми руками.

После прибытия раненого императора во дворец, начался переполох, который вскоре утих, когда все узнали, что это легкие ранения и не представляют реальной угрозы для жизни. Передав императора на руки лейб-медикам, я уточнил детали покушения у конвойных казаков, после чего поехал в жандармское управление. Мне хотелось поговорить с захваченным террористом.

Проезжая по улицам, я везде видел встревоженные и возбужденные лица горожан. Слухи о покушении росли и множились, разрастаясь самыми невероятными подробностями. Это можно было понять из обрывков громких разговоров людей, высыпавших на улицы. Я еще тогда не знал, что люди, напуганные слухами, со всего города начали стекаться к дворцу. Приближенным пришлось даже выслать к дворцовым воротам офицера-гвардейца, чтобы успокоить собравшуюся толпу. Он прилюдно заявил, что ни о какой смертельной опасности и речи нет, так как государя задело только тремя осколками. Люди на радостях кинулись в церкви ставить свечки и молиться за здоровье государя. Сейчас, когда император стал утверждаться в сознании людей как их защитник от всяческих бед и невзгод, сегодняшнее покушение на него только еще больше подтвердило их мысли о царе, как о народном заступнике. Логика их мышления была проста и незатейлива: царь-батюшка за простой народ стоит, не дает разным богатеям помыкать и издеваться над ним, поэтому его и хотели со свету сжить! Слухи и догадки о врагах царя начали десятками плодиться и расходиться не только в столице, но и по всей стране. Сейчас людей это занимало намного больше, чем неутешительные сводки с фронтов, вздутые цены на продукты, перебои с керосином. Горожане рассчитывали узнать о подробностях из вечерних газет, но те почему-то ограничились только описанием самого покушения со слов очевидцев. Народ недоумевал. Подобная недосказанность постепенно стала превращаться в умах простых людей в какую-то страшную тайну.

- Не зря молчат! - говорили на улицах, рынках, в купеческих конторах и заводских цехах. - Говорят, известнейшие богатеи в этом замешаны! Поперек стал им царь-батюшка, вот и хотели извести его эти ироды. Ей богу!

Сгустившееся над столицей напряжение ранним утром следующего дня разорвали звонко-пронзительные крики мальчишек - газетных разносчиков.

- Злодейский план сицилистов раскрыт!! Готовилось зверское убийство царской семьи!!

Такие крики заставляли горожан просто выхватывать газеты из рук продавцов, и уже спустя полчаса столица забурлила, ошеломленная невероятной, а от того еще более страшной, новостью, которую они узнали из газет. На улицах становилось все больше возбужденных людей. Они собирались в кучки и группы, спорили, обсуждали, ругались.

Одни нахмурив брови, сжимали кулаки, готовясь дать бой подлому врагу, другие, раз за разом перечитывали статью, не понимая, как такое могло случиться, третьи, затаив страх в душе, понимали, что удар направлен против них. Тем временем телеграф разнес по всей России то, что напечатали газеты: революционеры не только готовили покушение на царя, но и на его семью.

События последних четырех месяцев, так или иначе, осторожно подводили умы людей к мысли об образе доброго царя-батюшки, благочестивого христианина, отца большой семьи. И вот его с супругой и малыми детьми собрались убить! И кто?! Социалисты и революционеры! Простому человеку доказательств больше не требовалось, так как покушение на божьего помазанника уже состоялось. Враг был обозначен. Причем он не сидел за стенами дворцов, за высокими коваными воротами, охраняемыми стражей, а находился среди них, был соседом и приятелем. Ваньки, Петьки, Машки! Они шли с ними на работу, сидели на лавочке, куря папироски, стояли в очереди за керосином, но при этом именно они рассказывали, какая без царя жизнь хорошая будет, и как теперь оказалось, этими своими подлыми речами пытались народу глаза отвести, а сами точили ножи на деток царевых! Атмосфера в городе начала постепенно сгущаться, подобно тучам в грозовой день, а уже на следующий день ударил гром, предвещая бурю - в газетах появилось новое, сенсационное, сообщение.

- Полиция напала на след подлых убийц!! - снова заголосили на улицах мальчишки - газетчики. - Государевы сыщики нашли квартиру сицилистов с бомбами!!

Эту идею подкинул мне Мартынов, и мы сразу воплотили ее в жизнь. В частном доме, в подвале была подпольная мастерская по изготовлению бомб. Революционеров уже собрались брать с поличным, и тут случилось покушение на государя. Эта была просто идеальная возможность подтолкнуть народ. Журналисты, словно случайно, узнали адрес....

Подобные статьи, а затем и разговоры между собой, все больше закрепляли в сознании горожан образ врага, и вот теперь нарастающая ярость и возбуждение просто толкали их по указанному адресу, где их глазам предстала картина, которую они надеялись увидеть. Сначала городовые и жандармы ломали дверь, потом из дома раздалось несколько выстрелов, а уже в конце, толпа, со злобным удовлетворением, наблюдала, как выволакивают с заломленными руками и окровавленными лицами разбойников и душегубов. Вдруг среди толпы неожиданно раздался чей-то громкий крик: - Люди добрые, глядите!! Это же Серега Кимитин с нашего дома! Они с брательником все хаяли царя! А Мишки, брата его, здесь нет! Люди, я знаю, где он! Айда, за мной! Мы этого сицилиста живо в бараний рог скрутим!

Ответом ему стал рев возбужденной до предела толпы. Похоронки на родных и близких, дороговизна, нехватка товаров - все эти беды и несчастья подвели людей к черте, им только не хватало врага, на которого можно обрушиться. Покушение на царя показало, кто есть истинный враг народа, а разгром мастерской бомбистов стал искрой, которая заставила пылать пламя народного гнева.

Толпа, набирая силу и ярость в своем единстве, сначала шла по улице, постепенно обрастая все новыми людьми, но, со временем уже перестав умещаться, стала растекаться по боковым улицам. Крики сливались в рев, народный бунт набирал силу, обрастая новыми вожаками, за которыми шли возбужденные и негодующие массы людей. Они вламывались в квартиры, доходные дома, общежития, вытаскивая, несмотря на пол и возраст, людей и начинали их избивать. Иногда это заканчивалось смертью, но чаще всего избитых подбрасывали к дверям полицейских участков с криками: - Забирайте сицилиста! На царя-батюшку злоумышлял!

Вся полиция была выведена на улицы города, но при этом получила приказ не вмешиваться в расправы, зато нещадно пресекать убийства, случаи воровства и мародерства. Народ, видя попустительство полиции, еще более убеждался, что делает благое дело.

Нередко полиция получала ценные сведения, прямо с пылу, с жару. Примечателен был случай, когда перед жандармами, стоявшими на посту у центрального входа, группа мужчин под предводительством старухи, вытолкнула двух сильно избитых молодых парней. Пока жандармы хлопали глазами, выступила вперед старуха: - Вот Митька, христопродавец! И его дружок Петька Бакин! Они богопротивные слова на царя-батюшку говорили! Вот, служивые, возьмите! У них за стенкой, еще много таких листков спрятано!

Жандарм, автоматически взявший сложенный лист, развернул его. Это была листовка, в которой говорилось о свержении самодержавия. Спустя пару часов, на указанной квартире, жандармами была найдена подпольная типография.

Когда в городах всплеск народных волнений стал стихать, охота на революционеров-агитаторов продолжилась в российских деревнях. Новости туда доходили намного позже, к тому же не сразу их воспринимали крестьяне, но когда из города к родственникам приезжал Петька или Мишка, то они первым делом рассказывали, как гоняли сицилистов, которые покушались на царя и его деточек. Зарезать их изверги хотели! На царя богоданного покушались! Крестьяне, охали и ахали, слушали подобные рассказы, запивая их от избытка чувств самогоном, после чего шли "обчеством" к активистам, вытаскивали их из домов, били до бесчувствия, после чего отливали водой, просили прощения, связывали и посылали нарочного в полицию.

Если бы покушения не было, его надо было придумать самому. Правда, к такому выводу я пришел, когда оно уже произошло. Дальше все пошло по ранее разработанному мною плану. Когда мне впервые пришлось изложить его Мартынову и Пашутину, жандарм и разведчик, посмотрели на меня так, словно видели впервые, затем Михаил присвистнул, а генерал покачал головой, но никто из них не торопился со своими высказываниями.

- Несколько цинично, господа? - поинтересовался я.

- Несколько - не то слово. Натравить людей.... Даже не знаю, как тебе такая подлость в голову могла прийти, Сергей.

- Оправдываться не собираюсь. Скажу только одно: у нас нет времени, чтобы искать другой путь!

Если по Пашутину было видно, что мое предложение ему явно не по душе, то жандармский генерал оказался более практичен:

- Нелицеприятно, зато, как мне кажется, действенно. Если план сработает, то мы за три-четыре месяца очистим Россию от социалистической скверны, и что самое главное - народ выступит против этого сброда вместе с нами.

Суть моей провокации заключалась в том, чтобы поставить народ перед выбором. Кто им дороже: царь-батюшка, заступник народный или революционеры, подстрекающие их к кровавому бунту. Исконная вера в царя, помазанника божьего, имела более глубокие, многовековые корни, пронизывающие все российское общество насквозь, а этим однозначно не могли похвастать революционеры. К тому же император, сумевший за полгода вернуть любовь русских людей и стать их кумиром, выиграл войну за сердца и умы русских людей, и теперь только осталось выпустить наружу народный гнев, копившийся последние два года, да направить его в нужную сторону.

После того, как народ проявит себя стихийными бунтами, полагалось начать всероссийскую масштабную операцию, с привлечением всех сил жандармерии, полиции и воинских гарнизонов, по выявлению, задержанию и аресту всякого рода социалистов и революционеров. Полученные жандармами права и полномочия, а так же вышедший ряд законов, которые предельно ужесточали наказание за политическую деятельность, давали политическому сыску отличную возможность искоренить любую подрывную деятельность в России.

Так оно и случилось. Под крики: - За царя-батюшку!! - люди сами кинулись вырывать с корнем проросшие ростки революционного движения. В последующие несколько дней волна народного негодования пронеслась по многим крупным городам России. Не обошлось без погромов и уголовщины, но тут уж ничего нельзя было поделать.

За день до того, как народ узнал, кто их враг, во все жандармские управления России поступило секретное распоряжение - разрешение, подписанное министром внутренних дел, на любые действия против политических движений, которые представляли собой опасность для верховной власти и страны. Отдельным пунктом было сказано, что высокий чин, должность и звание не являются препятствием для задержания, ареста и ведения следствия, если к этому имелись веские причины.

На следующий день после народных волнений в Главное жандармское управление были вызваны представители оппозиционных партий и блоков. Собранных в зале либералов поставили в известность, что домашние аресты остаются в прошлом, и теперь за порицание государственной власти им грозят более суровые меры. Жандарм - подполковник, услышав по окончании чтения новых положений издевательские реплики и видя саркастические ухмылки, понял, что его слова прошли мимо большинства ушей господ демократов. Только провожая взглядом уходивших последними представителей либеральной общественности, он позволил себе саркастическую ухмылку.

Уже на следующий день был произведен арест нарушивших принятые законы и собравшихся на срочное заседание членов прогрессивного блока, который стал жестким подтверждением проведения новой политики. Оппозиционеров, под вооруженным конвоем, специально провезли через весь город. Стоило горожанам, увидеть людей, которых везли вооруженные винтовками солдаты, как они тут же решили, что это поймали новых злодеев, умышлявших убить царя. Хватило одного крика: - Смотрите! Это они царя убить хотели! - чтобы следом за экипажами побежал возбужденный народ.

К управлению жандармерии, куда привезли испуганных либералов, стали стекаться люди. Торговцы, обыватели, приказчики, рабочие. С каждой минутой их становилось все больше. Сначала толпа возмущенно гудела, но по мере того как она увеличивалась, люди смелели, а вместе с этим все сильнее становились крики: - Сюда их давайте!! Сами с этими извергами разберемся!! На деток малых покушались, душегубы!! Мы их сами судить будем!!

Ротмистр Сакуров, в кабинет которого доставили задержанных оппозиционеров, подошел к окну, некоторое время наблюдал за разбушевавшейся толпой, после чего развернулся к либералам и сказал: - Знаете, господа, не буду я принимать к вам никаких мер. Идите с богом!

В воздухе повисло растерянное молчание, были только слышны за окном приглушенные крики разъяренной толпы. Только спустя минуту раздались отдельные выкрики, в которых явственно звучал страх:

- Вы не посмеете, ротмистр! Нет, вы не можете так с нами сделать!

- Почему, господа? - и следователь сделал удивленное лицо. - Вы же заодно с народом! Вот я приглашаю всех вас объединиться в едином порыве с простыми русскими людьми! Они там вас уже заждались! Идите, господа, идите!

- Вы нас хотите убить руками этой черни?! У вас это не выйдет! Мы будем жаловаться государю!

- Сколько угодно, господа! - нагло усмехнулся ротмистр, стоя под большим портретом Николая II, висевшего над его рабочим столом. Нарисованные глаза государя России смотрели сверху на либеральную интеллигенцию зло, жестко и издевательски. Сейчас именно таким виделся этим господам либералам его взгляд. Они молчали, нутром чувствуя, что наглый ответ, как и поведение жандармского офицера, полностью отражает достигшие их ушей слухи о расширении полномочий политической полиции. Теперь предложение ротмистра выйти на улицу к разъяренной толпе казалось уже не просто издевательством, а прямой угрозой. Жандарм с немалым удовлетворением какое-то время наблюдал за нарастающим страхом в глазах бывших депутатов Государственной Думы, а потом вдруг сказал: - Если позволите, господа, я вам дам маленький совет.

- Мы слушаем вас! Говорите!

- Уезжайте подобру-поздорову из России. И дорогу сюда забудьте!

- Вы не смеете так говорить! Это произвол! Мы будем жаловаться!

- Мое дело сказать, ваше дело решать! На этом разговор закончен! У меня много работы! Извольте выйти в коридор! - ротмистр подошел к двери, приоткрыв ее, подозвал командира конвоя. - Прапорщик! Эти господа свободны! Не препятствовать им!

- Слушаюсь, господин ротмистр! Гм! Только народ там собрался.... Как бы чего не вышло!

Ротмистр усмехнулся: - Ладно! Так и быть, осторожно выведете этих господ черным ходом.

После этого случая на вокзале Петербурга можно было нередко увидеть "спасителей России", уезжающих за границу.

Ситуации, подобные этой, сотнями происходили по всей России. Начиная от Москвы и крупных губернских городов и кончая уездными городками на границах России, везде шли обыски и аресты. Информация, накопленная за несколько месяцев слежки, подкрепленная рапортами филеров и информаторов, сейчас вся, без остатка, шла в дело. Жандармы и полицейские врывались в подпольные типографии, на заседания рабочих ячеек, в квартиры, служившие складами для листовок и оружия, в мастерские для изготовления бомб. Конвейер задержаний не останавливался ни на минуту, находясь в движении круглые сутки.

Неожиданно выяснилось, что подавляющее большинство задержанных были не в курсе появления новых законов, ужесточивших наказания за политическую деятельность, и поэтому многие, узнав об этом при задержании, по-другому начинали смотреть на свою роль в политическом движении, поэтому все чаще становились диалоги, проходящие в подобном ключе:

- Не стращайте меня попусту, господин следователь! За мои, как вы утверждаете, противоправные действия мне грозит, от силы, два года поселения! Уж я-то законы знаю!

- Знаешь? Ну-ну. Мы с тобой уже второй раз видимся, товарищ Василий. Или как будет правильнее, крестьянин села Атемар Саранского уезда Пензенской губернии Трофим Степанович Васильчиков. Я не ошибся?

- Не ошиблись, господин следователь.

- Первый раз за распространение листовок и сопротивление полиции ты был отправлен в Томскую губернию на поселение. На год. Так?

- Так. Вот только не пойму к чему вы все клоните?

- Сейчас все поймешь, Васильчиков. Видишь лежащую передо мной книгу? Молодец. Ты у нас грамотный, поэтому читай.

- Уголовное уложение. 1916 год, - автоматически прочитал название арестант.

- Теперь смотри, - следователь придвинул книгу и открыл ее на страницах заложенных четвертушкой листа бумаги. - Подзаголовок. Государственные преступления. А твоя статья подчеркнута. Бери-бери! Читай!

При этих словах на лице следователя проступило неприкрытое торжество. Он смаковал этот момент, которого так долго ждал. Революционер, наоборот, растерялся при виде радости следователя. Он еще не понимал, что произошло, поэтому пока не испытывал никакого страха, а только растерянность и нарастающую тревогу. Все же он постарался не потерять лицо революционера, закаленного борьбой с псами царизма и с натужной улыбкой спросил: - Так теперь меня на поселение не на год, а на два отправят?

- Ты не разговаривай, а читай!

Арестант осторожно взял в руки том и пробежал глазами подчеркнутые карандашом строки. Раз, другой, все еще не веря своим глазам, и только когда окончательно понял, что ему грозит, растерянно посмотрел на следователя.

- Как тебе, Васильчиков, четыре года каторги?! В Нерченском остроге, вместе с ворами и убийцами?!

Внутри у подпольщика похолодело, но он все еще не мог поверить тому, что прямо сейчас прочитал. Положил книгу на край стола, он какое-то время собирался с духом.

- Вы не можете так со мной поступить, - при этом голос, несмотря на все его усилия, задрожал.

- Не только могу, но и сделаю. Уж поверь мне! Поселения для вас кончились, господа революционеры, остались только тюрьмы и каторги, причем меры наказания, извольте заметить, предусмотрены вплоть до виселицы.

Краем уха арестант слышал о новых законах, но мельком и уж тем более не примерял их к себе. Ведь ему только двадцать шесть лет. Вся жизнь впереди, а стоило только представить себя в кандалах, среди воров и убийц....

"А Маша? Как она? Дождется ли? Ведь четыре года каторги. Да и вернусь ли я сам? Господи! Даже голова закружилась! За что ему такое жестокое наказание?".

- А почему четыре? Там написано от года до четырех лет... за призывы к насильственному изменению государственного строя. Почему вы ко мне такие строгости применяете, господин следователь?

- Я сегодня добрый, Васильчиков, поэтому все тебе объясню. У тебя уже был один суд, где ты был обвинен в подстрекании к свержению царизма. Так?

- Так, господин следователь.

- Сейчас тебя взяли за распространение листовок, которые потом были найдены в твоей комнате. В твоих листовках что написано? Долой самодержавие. Значит, ты уже второй раз идешь по одной и той же статье. Значит, ты кто у нас?! - тут следователь поднял вверх указательный палец, а затем резко наставил его на Васильчикова, как бы обличая его этим жестом. - Рецидивист! То есть закоренелый преступник, подрывающий основы государственной власти! К тому же есть у нас специальная инструкция, в которой черным по белому написано, что не вставшим на путь исправления полагается применить максимальную меру наказания. Теперь последнее. Сейчас идет война. Ты, как ни крути, у нас государственный преступник, а значит, мы можем рассматривать тебя и по другим статьям. Как изменника родины или шпиона. А тут и до виселицы недалеко. Как вам это, господин революционер?

Васильчиков облизал пересохшие губы. Под горло подступил сухой, колючий комок. Сердце неожиданно сорвалось с места и заметалось где-то внутри грудной клетки. Это был страх, а вместе с ним осознание того, что его жизнь сейчас полностью зависит от человека, сидящего за письменным столом, напротив него. Не будет суда, где он выступит с обличающий прогнивший режим речью, ни воодушевляющих криков его товарищей, ни сверкающих глаз девушек, бросающих призывные взгляды на героя революции.

"А там каторга. Убийцы, разбойники, душегубы. Я там просто не выживу! И дня не проживу!".

- Чего молчишь, революционер?! Помнишь, как ты два года назад в этом кабинете "Марсельезу" пел? Спой! Я прошу! Не хочешь? Брось, не грусти, парень! Ты же пойдешь на каторгу за правое дело! За народ!

- Перестаньте издеваться, господин следователь!

- Вы не поняли, товарищ революционер! Я просто радуюсь! Теперь на моей улице праздник! Понимаешь! Праздник!

- Я отказываюсь с вами говорить! Отправьте меня обратно в камеру!

- Вот тут ты прав, товарищ! Нам с тобой больше не о чем говорить, так как для приговора суда вполне хватит тех доказательств, которые у меня есть.

- Погодите! Какого приговора?! Еще ничего не доказано!

- Мне теперь ничего доказывать не нужно! Тебя, товарищ Василий, с листовками на руках взяли, поэтому я закрываю это дело и передаю его в суд. Так что теперь мы с тобой не скоро увидимся. Конвойный!

- Погодите! Что.... Что вы предлагаете? - с трудом протолкнул через горло сухой комок слов уже бывший товарищ Василий.

Вследствие пересмотра жизненных позиций из многих людей, примкнувших по тем или иным причинам к революционному движению, начинали сыпаться новые фамилии и явки, ведущие к новым арестам. Параллельно с работой политического сыска среди населения начали работу специальные комиссии по выявлению революционной деятельности в армии и флоте. Здесь перечень процессуальных наказаний был намного жестче, так как внутренний подрыв армии и флота согласно новым законам рассматривался как измена родине, за что в военное время полагалась смертная казнь.

На фоне всех этих событий началось, если это можно так назвать, миграция всех видов оппозиции. Какая-то часть из них уехала за границу, другая растворилась на просторах родины, а третья - ушла в глубокое подполье. Газеты, раньше бойко печатающие порочащие власть статьи, теперь предпочитали обходить молчанием опасную тему, а народ, не слыша подстрекателей, с молчаливым одобрением наблюдал за решительными действиями властей.

Неудачное покушение на государя говорило о слепом везении, но никак о нашем профессионализме. Если Пашутин сумел хоть как-то проявить себя, подобрав из офицеров телохранителей и определив опасные точки по пути следования, то я выглядел во всей этой истории никчемным дилетантом. Впрочем, мне было не до самокритики, так как все говорило о том, что наши враги готовы действовать быстро, решительно и предельно жестко, и что хуже всего, стало окончательно ясно, что среди окружения царя есть, как минимум, один предатель. Так же плохо было то, что царь отнесся к покушению на его особу сравнительно спокойно, и наотрез отказался от дополнительных мер безопасности.

Как-то я завел с государем разговор об использовании бронежилета на выездах, но он так посмотрел на меня, что мне пришлось оборвать фразу на полуслове.

Время шло, а мы так ничего и не смогли узнать. Арон сейчас был для нас той единственной нитью, которая должна была способна привести нас к заговорщикам. Все полицейские и жандармские "стукачи" получили приказ: искать, днем и ночью, не покладая сил, любые следы, которые могли привести к группе Арона. За информацию, которая сможет привести к банде Арона, была обещана большая награда - 10000 рублей.

Полиция, которая все это время продолжала прочесывать город в поисках Хлыста, наконец, добилась "успеха". Его нашли, правда, только в качестве хладного трупа, в подвале одного из брошенных домов. Теперь у нас в руках оставался только один невнятный и мутный персонаж - жандармский офицер с мясистой рожей. Его поисками уже занимались, но так чтобы не привлекать излишнего внимания, а это еще больше замедляло поиски. Трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы нам не помогла человеческая жадность, помноженная на трусость и подлость.

Ротмистр Неволяев Андрей Николаевич, довольно видный мужчина, тридцати двух лет, любил красивую жизнь, но будучи сыном, далеко не зажиточных родителей, учился и служил, экономя каждую копейку. Еще с детства он познал истину: деньги и власть - основа жизни. А их-то как раз и не было! Так бы и жил ротмистр, кляня свою злосчастную судьбу, если бы у него не появился новый начальник, подполковник Мерзлякин. Будучи специалистом своего дела, он хорошо умел разбираться в человеческих пороках, и поэтому без особого труда выделил из числа своих сотрудников Неволяева. Проверив его в паре неблаговидных дел, подполковник стал использовать его напрямую в своих махинациях и аферах. Именно поэтому ротмистру на связь был передан информатор по кличке Бурлак, благодаря которому осуществлялся негласный надзор над боевой группой Арона.

Сам Бурлак, Кукушкин Николай Тимофеевич, начинал свою карьеру вором, но отсидев два срока, понял, что статьи для политических куда мягче и подался в революционеры. В группу Арона не входил, но был на доверии, осуществляя связь между боевиками и уголовниками. Через него боевики получали наводки на склады и магазины, помощь в виде профессионалов по вскрытию замков и сейфов, да и сам Бурлак не чурался, по старой памяти, участвовать в грабежах и налетах. Получая свою долю, Кукушкин считал, что хорошо устроился, пока не случилось покушения на государя. Ему было кое-что известно о подготовке группой Арона какого-то акта, но о ком шла речь, его просто не интересовало. Шлепнуть какого-нибудь сановника - это одно, а государя.... Тут без разговоров - веревка на шею.

Будучи профессиональным "стукачем", он с самого начала догадывался, что жандармы затевают какую-то аферу с группой Арона, но будучи секретным агентом охранки, считал себя неприкосновенным, правда, только до вчерашнего дня. Кукушкин уже был готов бежать из города, но немного поразмышляв, вдруг увидел в этой ситуации возможность сорвать с жандармов денег.

"Умирать никому не хочется. Страх их сейчас за горло взял. Всего стали бояться, а меня в первую очередь. Заплатят, никуда не денутся - жизни дороже. Вот только времени надо определенный запас. Дня три. Гм! Если убрать Хлыста и Пролазу, то до меня не одна полицейская сука не докопается".

Первым найдя Хлыста, он заманил того в развалины и пустил ему две пули в грудь, а вот с Пролазой ничего не получилось. Найти его не составило проблем, только тот неожиданно оказался под плотным наблюдением полиции. Решив не рисковать, информатор, не теряя времени, приступил к осуществлению своего плана: позвонил ротмистру по телефону, который был дан ему для экстренных сообщений. Сразу про деньги своему куратору он говорить не стал, а вместо этого закинул наживку, сказав, что знает о местонахождении Арона, чем перепугал Неволяева до полусмерти.

Еще когда задумывалась эта комбинация, они с подполковником подсчитали возможный риск, и пришли к выводу, что если даже покушение сорвется, а убийц начнут искать, никто не сможет связать их с боевиками, так как о группе Арона нет ни одного официального документа. Оставался Бурлак, но он был на хорошей привязи, так как стоило узнать о его предательстве соратникам по борьбе или еще хуже, уголовникам, он и трех дней бы не прожил. Вот только теперь информатору было на это наплевать - смерть грозила как с одной, так и с другой стороны. И они, после его звонка, это поняли. К тому же пошли невнятные слухи, что ищут какого-то жандарма. Уже только это наводило на мысль, что следователям было известно намного больше, чем предполагали преступники в жандармской форме. Все это наводило на разные мысли, и теперь бывшие соучастники стали поглядывать друг на друга с опаской. Звонок Бурлака еще больше подстегнул их страх, но также и порадовал. У них появился шанс оборвать единственную ниточку, связывающую их с боевиками Арона.

Именно с такой мыслью и револьвером в кармане пришел ротмистр в условленное место, но вместо информатора он обнаружил записку, в которой было написано: пятнадцать тысяч рублей или в жандармское управление придет письмо с подробным описанием, как было организовано покушение на государя. Срок - один день.

Ротмистр вдруг почувствовал, как его шею обвила веревка. Стало душно. Рука рванула ворот мундира, но это не помогло - призрачная петля все сильнее сжимала его горло. Его прошиб холодный пот, в глазах потемнело, сердце, словно сумасшедшее, заколотило в грудную клетку. Спустя несколько минут ему немного стало легче, но только физически, так как разум его продолжал находиться на грани панического ужаса. Отдать требуемую сумму было не проблемой, но кто даст гарантию, что Бурлак, получив деньги, не отправит письмо. Упустить такой случай, чтобы убрать человека, который тебя держит за горло,... Неволяев будучи с ним одной подлой породы, прекрасно это сознавал, и случись ему быть на его месте, так бы и поступил. Но это была только одна сторона дела. Другой стороной был его начальник. Ротмистр не сомневался, что стоит подполковнику узнать про шантаж, как Неволяев сразу станет кандидатом в покойники, так как тот не остановиться не перед чем, если почувствует, что над его жизнью нависла опасность.

Оказавшись между двух огней, у Неволяева оставался только один выход: закончить жизнь самоубийством. Вот только эта мысль ему не просто не нравилась, она внушала ему ужас. Пошатываясь, он побрел по улице, ничего не видя перед собой. Состояние животного страха настолько сковало его, что сейчас в его голове перекатываясь только одна мысль: жить! Жить, во что бы то ни стало! Жить!

Прошло какое-то время, и он словно очнулся. Оглянулся по сторонам. Перила. Мост. Вода. Как он попал сюда, ротмистр даже не мог вспомнить, но дикий, животный страх, сковавший его разум и сердце, отступил. Какое-то время он просто осознавал, что жив, над головой светит солнце, а в канале плещется вода. Страх не отступил, но в голове уже началась лихорадочная работа в поисках выхода.

"Мерзавцы! Подлые ничтожества! Вы меня предать собрались, жизни лишить?! Нет! Я так просто не дамся! Я вас сам.... - неожиданно его подлая натура нашла выход там, где нормальный человек и не подумал искать. - Предать.... Боже! Как... я сразу об этом не подумал. Они ищут, а я... им помогу. Ведь они еще не нашли Арона, а я приду к генерал-майору Мартынову и все ему расскажу! Про Мерзлякина, сволочь старую, расскажу! Потом буду умолять его! Скажу, что осознал! Он должен поверить! Идти надо немедля! Прямо сейчас!".

Ротмистр огляделся по сторонам, определил направление и быстро зашагал в направлении Главного жандармского управления. Его пытались не пропустить, но Неволяев, понимая, что счет его жизни возможно уже определяют не дни, а часы, чуть ли, не силой прорвался в кабинет Мартынова. Какое-то время тот слушал его сбивчивые объяснения, а когда понял, что перед ним один из заговорщиков, отдал приказ замолчать, после чего вызвал офицера - стенографиста. Неволяев, несмотря на страх, рассказывая о своем участии в заговоре, старался, как можно больше обелить себя, при этом выставляя своего начальника мстительным злодеем, помешанном на убийстве царя. После того, как он закончил исповедь, а каждый лист показаний им подписан, офицер с документами был отослан, после чего генерал-майор какое-то время смотрел на поникшего, теперь уже двойного, предателя, сидящего перед ним, и как не старался, все не мог изгнать из себя чувства гадливости. Он не имел ни капли жалости к этому человеку и наверно, если не с радостью, то с немалым удовлетворением, увидел бы его на эшафоте, но не признать своевременности прихода и важности сказанного не мог.

- Вы вовремя пришли ко мне и тем самым, думаю, спасли себе жизнь, но при этом, даже если, как вы говорите, действовали бездумно, согласно приказам своего начальства, полного прощения не ждите. Со своей стороны, могу обещать: сделаю все, что в моих силах, чтобы вам сохранили жизнь. Мне думается, что для вас сейчас это самое главное. Теперь перейдем к делу. Вы прямо сейчас поедете к месту службы, и скажите Мерзлякину, что убили Бурлака. Пусть успокоится. Теперь по поводу информатора. Сегодня вечером пойдете в условленное место и положите ему записку, в которой напишите, что согласны с его условиями. Теперь идите!

Уже спустя час после этого разговора, мы с Пашутиным узнали о роли в заговоре ротмистра Неволяева, подполковника Мерзлякина и "стукача" Бурлака. За подполковником тут же были пущены самые изощренные и опытные филеры, а жандармы, полиция и информаторы получили приметы, имя и фамилию человека, который проходил среди политических под кличкой Бурлак, при этом получив жесткий приказ: следить и докладывать, а если брать, то только наверняка и обязательно живым.

Спустя два часа после того, как Неволяев оставил записку в условленном месте с указанием места встречи, ее забрала замурзанная девчонка - нищенка. Три агента, сменяя друг друга, аккуратно за ней проследили, после чего мы выехали по указанному адресу.

Это был старый, просевший, с облупившейся штукатуркой и дырявой крышей, дом-ночлежка. После короткого совещания с городовыми и сыскными агентами, знавшими это место, как и его обитателей, нам стало понятно, что облава здесь ничего не даст. Слишком много ходов-выходов, и Бурлак, вполне возможно, ускользнет сквозь оцепление каким-нибудь подземным лазом, о котором просто не знали местные сыщики, поэтому было принято решение: ждать. Решение оказалось верным. Спустя какое-то время из дома выбежала та же замурзанная девчонка и, добравшись условленного места, положила под камень новую записку. Читать ее не стали, а просто установили засаду. Через полчаса после девчонки появился нищий и расположился так, чтобы с его места был виден тайник. Тянуть время мы не стали, и спустя пару часов, на условленном месте, появился Неволяев. Оглянувшись по сторонам, он достал записку, прочитал и сразу направился к нищему. Достав из кармана плотный пакет, аккуратно положил его в шапку, лежащую перед ним на земле, после чего не оглядываясь, пошел прочь. Судя по поведению ротмистра, это был не Бурлак, а совершенно незнакомый ему человек. Какое-то время бродяга сидел в прежней позе, поглядывая по сторонам, потом встал, переложил пакет из шапки в котомку и не торопясь пошел по улочке. Филеры осторожно, чтобы не спугнуть, потянулись за ним следом. Но спокойным было только начало слежки, так как нищий оказался довольно прытким и увертливым типом, начавшим кружить по улочкам и проходным дворам, пока не привел нас к частному дому, стоящему на окраине. После нескольких минут совещания решили, что выжидать не будем. Подскочив к двери, я ударом ноги выбил замок и влетел в комнату. Бурлак в этот самый миг сидел за столом, а перед ним лежали деньги, а с другой стороны стола стоял "нищий", жадно глядя на толстую пачку банкнот. "Стукач", вскочил с места и, выхватив нож, кинулся на меня, но получив прямой в челюсть, отлетел к стене. "Нищий" инстинктивно отпрянул в сторону и присел в испуге, прикрывая голову руками. Еще через минуту, оба лежали на полу, а жандармы, ворвавшиеся вслед за нами, деловито их обыскали, после чего поставили на ноги. Все найденные при обыске вещи были выложены на стол. Жандармский поручик, руководящий задержанием, подошел к Пашутину, который официально руководил операцией, и вытянувшись доложил: - Господин подполковник, в результате обыска были изъяты наган, браунинг, два ножа, а также деньги - пять тысяч рублей. Разрешите препроводить задержанных?

- Заберете Бурлака чуть позже. У нас к нему есть пара вопросов, а пока подождите с вашими людьми за дверью.

Когда все вышли, оставив нас с информатором наедине, Пашутин подошел к нему и спросил: - Где Арон?

- Не знаю. Даже если бы знал, ничего не сказал, - сейчас тот говорил с каким-то показным спокойствием. Ошеломление прошло, и хотя страх и напряжение на его лице были отчетливо видны, он не выглядел запуганным насмерть человеком, которому до виселицы остался только шаг.

- Героя - революционера решил изобразить, так это зря. Советую рассказать нам все быстро и без утайки, - как бы по-дружески посоветовал ему Пашутин.

- Я секретный агент, ваше высокоблагородие! Моя агентурная кличка Бурлак и господин ротмистр Неволяев это может подтвердить!

- Твой ротмистр уже покаялся в своих грехах! Теперь очередь за тобой!

- Может я что-либо противозаконное и сделал, но при этом не ведал, что творил! - голос "стукача" дрожал, но он продолжал гнуть свою линию. - Я человек подневольный, что мне приказывали господа начальники, то и делал! И на суде так скажу! Хоть режьте меня, но я своего держаться буду!

Пашутин усмехнулся и достал из кармана лист бумаги. - Грамотный?

- Да. А что это?

- На! Читай! Это показания бывшего ротмистра Неволяева. Он там пишет, что ты, иуда, чуть ли не в первых помощниках у Арона ходил.

Тот, услышав эти слова, помертвел лицом, хотел что-то сказать, но только громко сглотнул, причмокнув при этом губами и словно ядовитую змею, взял лист бумаги.

Несколько минут он читал текст, шевеля при этом губами. За это время лицо Кукушкина побледнело и осунулось, а бумага, в его руках, начала дрожать. Когда он закончил читать, руки его бессильно упали, и так он стоял какое-то время, глядя остановившимся взглядом куда-то в пространство. Его состояние легко можно было понять - он только что зачитал себе смертный приговор.

- Кукушкин! Где Арон?!

Резкий голос подполковника вывел предателя из прострации. Он вздрогнул, словно его ударили, какое-то время тупо смотрел на Пашутина и вдруг рухнул на колени и торопливо зачастил срывающимся голосом:

- Не губите, ваше высокоблагородие! Христом богом прошу! Умоляю! Я жить хочу! Жить! Что хотите, сделаю! Все подпишу! Что скажите, то и подтвержу на суде! Только жизни не лишайте!

- Где найти Арона? - повторил вопрос подполковник, при этом брезгливо морщась.

- Арон? Ваше высокоблагородие, скажу! То есть... думаю, что он там! Только прошу вас, ваше превосходительство, замолвите за меня словечко! Пусть каторга! И там люди....

- Говори, падаль!

- Сразу за окраиной! Рядом со сгоревшими конюшнями! Там где раньше пожарная часть была! - речь Бурлака постепенно становилась все более внятной. - Там развалины, а под ними подвал. Они там хоронятся!

- Где именно?!

- На Охте. За складами купца Стопкина.

- С нами поедешь!

- Так я там ни разу не был, ваше высокоблагородие!

- Тогда откуда ты это место знаешь?!

- Так это.... Бабы, ежели их хорошо ублажать, не просто становятся мягкие да шелковые, но и на язык легкие. Вот и Лизка из таких была, царство ей небесное. Все мечтала стать героиней революции, а оно вон как повернулось....

- Заткнись! - уже зло рявкнул на него Пашутин, а затем крикнул в сторону двери: - Поручик! Забирайте!

Не успел первый из жандармов переступить порог, как Бурлак закричал: - Я вам любые показания дам!! Все сделаю, как скажите!! Только замолвите за меня словечко, ваше высокоблагородие!! Жить хочу!! Жить!!

ГЛАВА 5

Я поежился. Осенний холодок тянул от пустынной Невы. Здесь, на городской окраине, особенно остро пахло сыростью, прелым листом, тяжелой и вязкой землей.

"Лучше уж мороз, чем эта промозглая сырость, - подумал я, и покосился на Пашутина, разъяснявшего цель нашего задания только что прибывшему с взводом солдат, подпоручику Звягинцову. Офицер был немолод, близорук, но при этом выправка у него была отменная. Явно из офицеров запаса. Рядом с ними стоял моложавый, подтянутый жандармский ротмистр Коробов, с надменным видом. Ему не нравилось появление этого армейского офицера с солдатами, которые были приданы нам на случай, если боевики окажут яростное сопротивление, о чем он ранее дал понять Пашутину, считая, что его жандармов вполне хватит для проведения операции. При этом его внутренние мотивы, скрываемые недовольством, просчитывались на раз. Ему явно хотелось улучшить свой послужной список этим резонансным делом, надеясь на награду, а может даже на повышение, а теперь армейцы наверняка потребуют свой кусок пирога, что уменьшало шансы Коробова на достойную награду.

В пяти метрах от офицеров под охраной двух жандармов стояла совсем другая компания. Суетливый небольшого роста человек, лет сорока пяти, с ухоженными усами, кончики которых лихо торчали вверх. Он был одет в длинное потертое пальто с "кошачьим" воротником и сапоги. Он работал кладовщиком на складе купца Стопкина, которой когда-то исключительно торговал водкой и прочими спиртными напитками, а теперь сдавал его в аренду, кому придется. За этим складом, где мы сейчас прятались, где-то в ста пятидесяти метрах находились нужные нам развалины, за которыми сейчас наблюдали с биноклями два жандарма. Звали кладовщика Сидор Евстратович Малый. Как он охарактеризовал сам себя: "человек он тверезый и работящий". Рядом с ним стоял сторож с этого же склада, плотно сбитый мужчина, со злыми, недоверчивыми глазами. Он был одет в длинный бараний полушубок и добротные валенки с галошами. Представился он Николаем Пешкиным. Жандармы, прочесав ближайшие склады, большей частью закрытые, нашли только их двоих, после чего привели их сюда. На вопрос: не видели они здесь подозрительных людей или может, слышали что-либо, в ответ отрицательно замотали головами, а затем, стуча себя кулаками в грудь, начали клясться, что ничего и никого подозрительного они не наблюдали. После беседы кладовщик попробовал заикнуться, что его ждет работа, но показанный ему ротмистром кулак, сразу заставил его согласно закивать головой, наподобие китайского болванчика, и жалко пробормотать: - Вас понял, ваше высокоблагородие. Ждем-с.

Когда мы прибыли на место и стали наблюдать за развалинами в бинокли, то стало ясно, что дюжины жандармов для оцепления этого места будет явно мало. Во-первых, остатки стен по периметру здания достигали до полуметра, представляя собой идеальное укрытие, и если боевикам придет в голову отбивать атаку снаружи, то мы понесем большие потери уже на подступах, не говоря уже о том, чтобы взять штурмом подвал. При спуске вниз, в узком, хорошо простреливаемом пространстве, они перебьют массу людей, а если у них еще и бомба имеется, то.... Во-вторых, местность вокруг была открытая и хорошо просматривалась. Правда, здесь много кустарника, но он уже облетел и представлял собой пучки голых ветвей, за которыми сможет спрятаться только ежик, да и то, если не будет топорщить колючки. Только одно направление давало возможность незаметно подкрасться. Это был завалившийся угол из десятка почерневших бревен некогда сгоревших конюшен и сейчас торчащий где-то в пятидесяти шагах от пожарной части. Еще пара десятков обгоревших обломков бревен и досок различной длины была раскидана по черному пепелищу. Все вместе это смотрелось как грязно-черное пятно на фоне желтой пожухлой травы.

По моему пониманию, место для укрытия было выбрано крайне неудачно. Стоит открыто. Пусть даже дальняя окраина города, и склады частью пустые стоят, но люди какие-никакие здесь все же имеются, поэтому у боевиков был реальный шанс засветиться.

- С транспортом постоянно перебои, потому и с подвозом товаров плохо, - так нам объяснил здешнее запустение кладовщик Малый, но сразу добавил. - Даже при таком раскладе идет работа: днем ездят подводы, грузят товар, развозя его по лавкам и магазинам, а ночью сторожа с колотушками обход делают.

Но даже не это было главным. Не мы, ни наблюдатели - жандармы, которые уже больше двух часов наблюдали за развалинами с разных точек, так и не смогли разглядеть люк, ведущий в подвал. Правда, остатки стен резко урезали общую картину осмотра развалин, кроме того было много нанесенного сора из веток и листьев, да и толком не рассмотришь, когда приходиться со всей осторожностью выглядывать из-за угла склада.

"Все равно. Что-то тут не так".

Я поделился своими соображениями с Пашутиным, тот со мной согласился, но в чем именно подвох тоже не имел понятия.

Предложенный ротмистром прямой штурм был отброшен сразу. Боевикам терять нечего и они бы принялись отстреливаться с яростной отчаянностью обреченных на смерть людей. К тому же они были нам нужны живыми. После некоторых раздумий был предложен другой вариант: дождаться сумерек, подползти как можно ближе и затаиться до того времени, пока они себя не проявят, а затем попробовать их схватить. При таком варианте тоже неминуемы потери, но их будет намного меньше, а вот шансов, что мы застанем террористов врасплох, больше. Когда Пашутин остановился на этом плане, было решено вызвать подкрепление. Я не принимал участие в обсуждении планов, предоставив это дело военным, а вместо этого, в который раз, прокручивал полученную информацию, но видно что-то ускользало от меня, беспокоя и раздражая меня, как надоедливая муха. Видимо, это невольно отразилось на моем лице, поэтому первая фраза, которую сказал подошедший ко мне Пашутин, была вопросом: - Ну, что надумал?

- Ничего, - ответил я ему. - Что-то здесь неправильно. Только что?

- Знаешь, мне почему-то кажется, что их здесь нет. Или вообще никогда не было.

- Может и так.

- Проверить все равно нужно, - он щелкнул крышкой часов. - Через полчаса окончательно стемнеет.

- Кто спорит, - согласился я с ним. - Ждать, так ждать.

- Господа хорошие, - неожиданно подал голос сторож в тулупе, - вы нас как, отпустите или нет? Нам ведь хозяин не за красивые глаза платит, а за работу.

- Ты еще поговори у меня морда каторжная! - окрысился на него ротмистр. - Сказано: стоять! Стой! Или в каталажку хочешь?!

- Господа офицеры, будьте добры подойти ко мне, - неожиданно позвал офицеров Пашутин, а когда те приблизились, сказал. - Сейчас, пока светло, сделайте рекогносцировку местности, так как потом, вам обоим придется расставлять своих людей почти в полной темноте. И еще, господин подпоручик. Вам придется поставить с десяток своих солдат между ближайшими к месту развалин складами, тем самым отрезать возможность прорыва и дальнейшего бегства. По два человека на пост. И предупредите их, чтобы были особенно внимательны.

- Господин подполковник, - поинтересовался подпоручик, - сколько этих разбойников там может быть?

- Точно не известно. Но согласно тем данным, что нами получены: четыре-пять человек. А этих, - уже негромко сказал Пашутин, обращаясь к жандарму, - вы, господин ротмистр, отправьте на склад. Пусть кладовщик работает, а сторож вместе с ним пока посидит, но при этом приставьте к ним жандарма. После их отпустим. Вы свободны, господа.

- Так точно.

- Будет сделано.

Офицеры откозыряли и пошли выполнять приказ. Пашутин повернулся ко мне: - Ждем, Сергей.

Я ответил ему легким кивком головы. Мое ожидание вышло томительным, и не только из-за сырости и холода, сколько из-за червячка непонятного беспокойства, шевелящегося внутри меня.

Подполковник только щелкнул крышкой часов, как жандарм стоящий рядом со мной, сдвинул заслонку тайного фонаря, и чуть поднял его, освещая циферблат.

- Двадцать минут шестого, - тихо сказал он, затем щелкнул крышкой и спрятал часы в карман. Жандарм, бросил вопросительный взгляд на меня, а потом на Пашутина. Когда начнется? Было видно по его закостеневшему лицу, что он промерз до самых пяток и сейчас мечтал только об одном, как можно быстрее оказаться дома, в тепле, с чашкой горячего чая в руке.

"Мне бы тоже хотелось.... - только я так подумал, как послышался торопливый топот сапог. Мы все трое повернулись на шум шагов. К нам подбежал жандарм, вытянулся и отрапортовал Пашутину: - Ваше высокоблагородие, разрешите доложить?!

- Давай!

- Наблюдатели доложили, что темно и они ничего не видят.

Пашутин обернулся к офицерам и сказал: - Ротмистр, пусть ваши люди снимут шашки.

- Будет сделано, господин подполковник.

- Соблюдать тишину! Ни слова, ни звука! Еще раз напомните об этом своим людям! Теперь вам, господа офицеры! Не забывайте о том, что бандиты нам нужны живыми. Что хотите, делайте, но брать живыми! Теперь идите.

Получив приказ действовать, командиры отрядов, забрав своих людей, отправились организовывать засаду. Нам с Пашутиным идти не было смысла, там и без нас командиров хватало. Коробов, с радостью на лице, принял на себя командование объединенным отрядом, очевидно считая, что теперь его награда уж точно не обойдет.

Какое-то время мы стояли и молчали, только вслушиваясь, время от времени, в топот множества тяжелых сапог. Когда он затих, стало слышно лишь шумное дыхание, да легкое топтание за нашими спинами жандарма, оставленного в качестве посыльного. Так, в ожидании прошло какое-то время, как вдруг со стороны складов вдруг раздался негромкий и неуверенный крик: - На помощь! На помощь!

Развернулись, мы бросились со всех ног на крик. Спустя две минуты подбежали к широко распахнутым дверям склада, освещаемые фонарем, висевшим на крюке, над самым входом. Именно здесь должны были быть кладовщик со сторожем, и стороживший их жандарм, но вместе них в круге неяркого света стояло двое испуганных солдат. Услышав топот наших ног, они резко повернулись к нам, выставив штыки.

- Стой! Стоять! Стрелять...! - но стоило им увидеть офицерскую форму, как сразу вытянулись во фронт, испуганно тараща глаза на подполковника.

- Кто кричал?!

- Я...кричал, ваше высокоблагородие, - ответил Пашутину, одетый в длинную не по росту шинель, совсем еще молодой солдат. - Там это... мертвяк лежит. У мешков....

Обойдя солдат, я подошел к складской двери. В глубине склада на одной из опор висел фонарь, свет от которого давал возможность увидеть, что склад на треть был завален какими-то мешками, а перед ними лежало неподвижное тело. Я быстрым шагом подошел к нему. Это был жандарм, лежащий в луже крови. Наклонившись над ним, увидел, что у того разрублена голова, а рядом лежит окровавленный топор. Быстро огляделся вокруг. Никого и ничего. Ко мне тем временем подошел Пашутин. Бросив взгляд на мертвое тело, нахмурился, затем, ничего не говоря, резко развернулся и быстро зашагал обратно к двери. Я вышел вслед за ним. Остановившись рядом с жандармом, который стоял около двери с солдатами, он приказал: - Остаешься здесь. Никого не пускать. Вы двое! На свой пост! Живо!

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие! - отрапортовал вытянувшийся жандарм.

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие! - повторили за ним солдаты, а затем, сорвавшись с места, побежали на свой пост.

- Идем, Сергей! - позвал меня Пашутин и сам торопливо зашагал в темноту.

Мы шли к месту засады, вот только зачем? Только мы миновали помещение склада, и вышли на пустошь, как к нам подбежал жандарм. Вытянулся.

- Ваше высокоблагородие! Господин ротмистр прислал узнать, как....

- Оцепили? - резко оборвал его подполковник.

- Так точно, ваше высокоблагородие.

- Идем, проводишь.

- Слушаюсь!

Не успели мы пройти и половины пути, как неожиданно в темноте ударил столб пламени, а затем раздался грохот. От неожиданности мы все трое замерли на месте. В эту самую секунду раздались крики и стоны, которые были заглушены несколькими ударившими вразнобой винтовочными выстрелами.

- В кого это они? - растерянно произнес жандарм. Он выхватил из кобуры револьвер, и оглянулся на нас, ожидая приказа: бежать вперед или стоять. Я ничего не понимал и, судя по застывшей неподвижно фигуре подполковника, он тоже не знал, что делать.

- Отставить! Прекратить стрельбу! - раздался издали голос подпоручика. - Зажечь фонари!

Около десятка фонарей вспыхнуло, сразу обозначив в темноте человеческие фигуры. Было видно, что кто-то из них наклонился над ранеными, остальные настороженно вглядывались в темноту, поводя оружием.

"Ловушка.... Может они где-то.... - мысль не успела толком созреть, как вдруг раздались выстрелы со стороны сгоревшей конюшни. Выпустив с десяток пуль в подсвеченных фонарями солдат и жандармов, боевики вызвали среди них панику и переполох, заставив одних бессмысленно метаться, а других залечь, вжавшись в землю или спрятавшись за остатками стен. Кто-то дико кричал от боли.

- Потушить фонари! - раздался несколько запоздавший приказ подпоручика. - Первое отделение ко мне! В шеренгу! Приготовиться к стрельбе в сторону сгоревшего здания!

- Ложитесь, а то и нас подстрелят, - шепнул я и сам подал пример, быстро улегшись на мокрую, холодную траву. В следующий миг уши как-то сами собой выхватили из общей сумятицы, приближающийся к нам, топот ног. Их почти сразу заглушил нестройный винтовочный залп, но уже в следующий миг стали видны две бегущие на нас темные фигуры. Десять метров. Я увидел, как один из них оглянулся и чуть приотстал. Пять метров. В следующее мгновение я вскочил на ноги. Боевики просто не успели осознать появления, внезапно выросшего перед ними, и уж тем более среагировать на удары.

- Подпоручик, отставить стрельбу!! - закричал вскочивший на ноги Пашутин. - Оцепить....

Договорить ему не дал громкий крик одного из часовых, оставленных на складах: - Стой! Стрелять...!

Его крик оборвал револьверный выстрел. В ответ ударили из двух винтовок. Раздавшийся дикий крик смертельно раннего человека, резко оборвался.

- Подпоручик!! Оцепить сгоревшие конюшни!! - снова закричал Пашутин.

- Я разберусь, что там случилось у складов, Миша.

- Иди!

Уже подходя к посту, я крикнул: - Не стрелять! Свой!

Стрелками оказались старые знакомые, поднявшие шум в первый раз. Сейчас они мялись, переступая с ноги на ногу, с испуганно-несчастными лицами. Я еще тогда обратил внимание на то, что это совсем молодые парни, видно совсем недавно призванные в армию.

- Что случилось? Только кратко.

- Так это, ваше благородие, он бежит,...а ему кричу....

- Это я понял. Дальше.

- Тут он стрельнул. И мы стрельнули.

Отвернувшись, я подошел к телу, лежащему навзничь, затем нагнулся. Молодой мужчина, лет тридцати, с худым лицом, смотрел в темноту невидящим взглядом. На светлой рубашке, выглядывавшей из-за короткого расстегнутого полупальто, было видно большое темное пятно. В правой руке был зажат револьвер.

- Ваше благородие.... - раздался робкий голос солдата. Ему очень хотелось знать, правильно ли он поступил, но вместе с тем боялся, что застрелили не того человека. Тогда трибунал, суд и....

- Вы все сделали правильно. Как зовут?

- Степан.... Рядовой Кувалдин, ваше благородие!

- Отметим тебя, рядовой.

- Рад стараться, ваше благородие!

На лице солдата расползлась счастливая улыбка. Развернувшись, я пошел к пепелищу. Мимо меня, в сторону складов, пробежало несколько солдат. Подойдя к сгоревшей конюшне, я увидел, как двое солдат пытаются разжечь костер, а в двух шагах от них лежало три тела. На бревнах пристроили два фонаря, и хотя они давали неяркий свет, можно было разглядеть, кто лежит. Два жандарма и молодой парень с искаженным предсмертной мукой лицом. Не успел я отвести от них глаз, как услышал протяжный стон тяжелораненого и чей-то негромкий голос: - Ваше благородие, чуточку потерпите. Сейчас дохтур придет.

Ко мне подошел Пашутин: - Что там?

- Часовой на посту, по фамилии Кувалдин, убил боевика.

- Кувалдин. Запомню. Идем, кое-что покажу.

- Погоди, - я кивнул головой в сторону снова прозвучавшего стона. - Ротмистр?

- Он. Дурак. Вместо того чтобы сидеть тихо, решил героя изобразить. Полез с двумя жандармами искать ход в подвал. Ну и нарвался на бомбу. Хитро придумали, сволочи. Бомба рванет, а они тем временем в бега подадутся. У них почти получилось.

- Жить будет?

- Не знаю. Глаз вытек, а на лице живого места нет. Идем к подвалу.

Мы подошли к чудом сохранившемуся углу сгоревших конюшен. Среди откинутых в сторону обломков обгоревших бревен за откинутой крышкой люка темнел провал в земле. Над ним сейчас стоял подпоручик в окружении троих солдат, державших на вытянутых руках фонари, и вглядывался в темноту.

- Ну и что там? - спросил я, подходя к офицеру.

Тот выпрямился, затем повернулся ко мне: - Считаю, что нужно вызвать саперов. Один раз рвануло, так и второй раз рвануть сможет.

- Осторожность не повредит, - согласился я с ним, затем отошел в сторону. Ко мне подошел подполковник. Даже слабого света хватало, чтобы увидеть злость и неудовольствие на его лице. Погибли люди. Есть раненые. Пусть даже в этом больше вина ротмистра, но ответственности с Пашутина, как старшего, никто не снимал. К тому же было видно, что он переживает душой за гибель людей.

- Есть еще раненые? - спросил я его и тут же увидел, как Пашутина словно передернуло от моих слов.

- Два солдата и жандарм.

- А где те двое, которых мы взяли?

- Их сейчас в чувство приводят, - недовольно буркнул Пашутин.

Несколько минут мы простояли в ожидании, пока двое жандармов не притащили одного из пленных боевиков.

- Очнулся? - спросил одного из конвоиров подполковник.

- Так точно, ваше высокоблагородие! Даже дергаться пытался!

Я вгляделся в его лицо, и оно мне почему-то показалось знакомым. Не выдержав моего взгляда, боевик отвернулся и стал смотреть куда-то за мое плечо.

- Дайте сюда, фонарь, - попросил я.

Пашутин посмотрел на меня, но ничего не сказал. Подошел солдат с фонарем.

- Свети ему в лицо!

Как тот не прятал лицо, пары минут мне вполне хватило, и я довольно усмехнулся.

- Похоже, одну,... нет, две загадки я решил.

- Может, в таком случае поделишься? - спросил меня недовольным голосом Пашутин.

Правда, сейчас в нем немало было и любопытства. Услышав мои слова, к нам подошел подпоручик и вежливо спросил: - Я не буду лишним, господа?

- Тут нет никакой тайны. Вы слышали, что на складе убили жандарма?

- Да. Краем уха. И что сторож сбежали.

- Этот парень, что стоит перед вами, родственник сторожа, по фамилии Пешков. Он и был глазами товарищей революционеров. Посматривал по сторонам: нет ли кругом подозрительных людей. Еду приносил, газеты, рассказывал о том, что делается в городе. Не удивлюсь, что именно он в свое время нашел этот подвал, после чего сообщил про него своему родственнику, а тот, я так понимаю, рассказал Арону. Так и появилось у них тайное место. За это сторож имел хорошие деньги, а когда узнал, что за убийцами царя пришли, то понял, что все пропало и ему вместе с ними грозит виселица. Терять ему было нечего, поэтому убив жандарма, он сбежал. Кладовщик, мне думается, сбежал больше от страха. Пока это все.

Пашутин до этого стоящий в стороне и внимательно меня слушавший, сделал несколько быстрых шагов к боевику и какое-то время зло и цепко смотрел тому прямо в лицо.

- Пешков? Так значит у тебя вся семья разбойничья?

- Убью, сволочь полицейская!! - лицо боевика исказилось в дикой злобе, и он рванулся из рук жандармов, но те сноровисто заломив ему руки, заставили опуститься на колени.

- Загрызу!! Горло порву!! - продолжал рваться тот из рук конвоиров Пешков.

Подполковник, не обращая на дикие вопли, с брезгливостью провел перчатками, которые держал в руке, по гладко выбритой щеке и подбородку.

- Оплевал, мерзавец, - пожаловался он, потом повернулся к начавшемуся разгораться костру, вокруг которого начали собираться солдаты и жандармы, крикнул. - Унтер-офицер Муховец, ко мне!

Когда жандарм вытянулся перед ним, подполковник сказал: - Поедешь в управление с моим устным приказом. Передашь дежурному: срочно отыскать купца Стопкина и узнать все про сторожа Николая Пешкина, а так же про кладовщика Сидора Малого.

- Запомнил, ваше высокоблагородие! Купец Стопкин, Николай Пешкин, Сидор Малой!

- Молодец. Как только у купца возьмут их адреса, пусть сразу отправят туда наряды. Брать всех! И сразу в управление, на допрос! Вопросы есть?

- Никак нет, ваше высокоблагородие! Разрешите идти?!

- Иди!

Неожиданно раздался топот ног и голоса. Я посмотрел в их сторону. Прибыли солдаты с носилками и с ними два военных фельдшера, которые приехали вместе с армейским взводом, но до этого времени сидевшие в санитарной карете, стоявшей за складами. Пашутин с минуту смотрел, как врачи осматривают раненых, потом сказал жандармам, держащим боевика: - Этого увести. Глаз с него не спускать. И давайте следующего.

Когда жандармы поставили перед Пашутиным второго боевика, тот оглядел нас и криво усмехнулся. Расстегнутое полупальто, из-под которого виднелась синяя косоворотка, широкие штаны, заправленные в сапоги. Обычное лицо. Русые волосы. Стандартный вид рабочего с окраины. Вот только взгляд у него был, как у матерого волка, злобный, тяжелый, кровожадный.

- Ты Арон?

Ответом было презрительное молчание.

- Отпустите его, - обратился я к его конвоирам.

- Так он буйный, ваше благородие, - предупредил меня один из них.

- Не волнуйтесь. Был буйный, станет тихим.

Шагнув, я стал напротив него. Жандармы, отпустив пленника, отступили на шаг.

- Мне вот что интересно. Почему ты сам не пошел убивать, а других направил? Испугался?

- Я не боюсь ни смерти, ни вас, царские прихвостни!

- Поэтому ты весь из себя такой храбрый стоишь здесь, а твои приятели лежат в земле.

Честно говоря, я его специально провоцировал на драку. Мне очень хотелось получить хоть какое-то моральное удовлетворение за напряженное ожидание всех этих дней. Желание избить его, чтобы он катался по земле и выл от боли, во мне сейчас было настолько же сильно, как и получить от него признание, но судя по тому, как быстро он отшатнулся от меня, это легко читалось у меня лице. Пашутин это тоже заметил, поэтому чтобы избежать проблем, начал командовать: - Унтер - офицер Бабахин! Этих двух бандитов под усиленным конвоем доставить в жандармское управление! Головой за них отвечаете! Подпоручик! Организовать охрану подвала до прихода саперов и следователя! Затем все изъятое доставить в управление!

- Так точно, ваше высокоблагородие!

- Будет исполнено, господин подполковник!

Разбудила меня трель дверного звонка. Я чертыхнулся, встал, набросил халат и пошел открывать дверь, а по пути глянул на часы, висевшие на стене. Стрелки показывали пять минут седьмого. На пороге, в чем у меня не было сомнений, стоял Пашутин. Он был небрит, глаза запали. Спрашивать о его виде не стал, так как знал, что подполковник эту ночь провел в жандармском управлении.

- Ну что?

- А ничего! - зло и резко ответил он мне. - Ничего не сказали!

- Погоди! Как....

- Дай мне пройти, или ты собрался меня на пороге держать!

Он был зол и не сдерживал себя. Я посторонился, пропуская подполковника в прихожую. Закрыв дверь, я спросил: - Есть будешь?

- Еще как! У Сашки Мартынова кроме чая и коньяка ничего нет!

Мы вошли в комнату. Я посмотрел на него. Пашутин нахмурился и сказал:

- Нет, и не было никакой связи у Арона с какими-либо жандармами, хотя спрашивали их... в достаточной степени профессионально. План, оружие и деньги на подготовку, они получили из своего центра.

- Какого центра?!

- Сегодня ночью навестили людей из этого центра. Прошлись по указанным адресам. Три из них пустые, а в двух взяли четверых, а те... короче... ничего не знают. Все впустую!

- Садись. Сейчас принесу перекусить.

Но Мише не сиделось, он отправился вслед за мной на кухню, рассказывая новости.

- Знаешь, что удивило: оружие у наших революционеров, на удивление, отменным оказалось. У городового такое не отнимешь, и даже на обычном армейском складе не найдешь. Представь себе: новенькие немецкие маузеры и бельгийские браунинги, а к ним приличный запас патронов. Кстати, в подвале были обнаружены деньги, 32 тысячи рублей, а к ним, в тайничке под лестницей, был найден мешочек с тремя десятками золотых монет. Как тебе такой поворот, Сергей?

- Интересно, конечно, но не в этом суть. Их хозяев мы так и не нашли. Что очень плохо, Миша.

- Какой-никакой, а результат есть. Бандитов, все же взяли. Да-с. Вот только что мы с Мерзлякиным делать будем? Ему на виселицу не резон идти, да и человек он опытный. Упрется на допросах: дескать, я ни к чему непричастный, а ротмистр Неволяев, подлый человек, из зависти хочет меня оболгать. Вот и попробуй, докажи обратное!

- Тогда придется мне с ним лично поговорить. Другого выхода не вижу.

- Это самое крайнее средство, Сергей. Видел я, как ты вчера смотрел на Арона. Готов был его с грязью смешать! Нет! Тут надо думать. Крепко думать! Вот только чем его можно запугать, чтобы он дал показания?!

- Запугать? Гм. Страх смерти. Интересная мысль. Знаешь....

Не успел я договорить, как затрезвонил телефон. Звонил Мартынов. Он сообщил, что Мерзлякин срочно выправил себе отпуск по состоянию здоровья.

- То есть он решил удрать. И когда он собирается в этот самый отпуск?

- Через два дня. Предваряя ваш вопрос, скажу: направление его на лечение подлинное. Камни в почках, сердце, язва. Так что....

- Спасибо, Александр Павлович.

Мартынов явно хотел услышать от меня не эти слова, и видно, поэтому некоторое время выжидал, что я еще что-нибудь ему скажу, но не дождался.

- До свидания, Сергей Александрович.

Голос у него был расстроенный. След, ведущий от Арона к заговорщикам, на который возлагалось столько надежд, оказался ложным. Он, как и мы знал, что заговорщики, а это вполне возможно, могут прямо сейчас готовить новую акцию. И для разнообразия начать с него.

- До свидания, Александр Павлович.

Повесив трубку, я сел за стол.

- Что нового тебе сказал Мартынов?

- Мерзлякин уходит в отпуск по здоровью. Через два дня.

- Сбежать задумал, мерзавец! Так что ты там хотел сказать?

- У тебя случайно нет знакомой старушки по имени Смерть? Она любит гулять в саване, с косой на плече.

Таких больших и удивленных глаз у Пашутина мне еще не доводилось видеть.

Если раньше Мерзлякин старался поддерживать физическую форму и по возможности шел домой пешком, то последние три недели он ездил только на извозчике, причем с револьвером в кармане. Зачем он перекладывал каждый раз револьвер в карман шинели, а затем всю дорогу сжимал потной ладонью рукоять оружия, он и сам не знал, так как не собирался отстреливаться и уж тем более, кончать жизнь самоубийством. Просто в какой-то момент он посчитал, что ему так будет спокойнее, но почти сразу понял, что это ничего не дает, а привычка все равно осталась. Кроме этого за определенную мзду он договорился с местным приставом и теперь днем и ночью перед воротами дома, где снимал квартиру подполковник, дежурили городовые.

С того момента, как он узнал о провале покушения на царя в нем поселился страх, что все вскроется, его арестуют, а потом повесят. Временами он становился таким острым, что он начинал видеть в сослуживцах или в прохожих на улице агентов, которые его вот-вот схватят и потащат на допрос, а затем на виселицу. Нередко во сне ему виделось, что некий безликий палач надевает ему веревку на шею, и тогда он просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Раньше он с равнодушием относился к погоде, а сейчас нависшие над головой сизые тучи его угнетали, усиливая тем самым его внутреннюю тревогу. Все это вместе давило на него, натягивая до предела нервы, не давая нормально жить. Он пил все чаще и больше, стараясь заглушить алкоголем растущую внутри него тревогу, но последнее время это стало мало помогать. Единственной его надеждой, его глотком свежего воздуха в атмосфере окружавшего его страха был отпуск по состоянию здоровья. Он даже загадал, что если уйдет в отпуск - с ним ничего не случится.

Он уже собирался домой, как вдруг в его кабинете раздался неожиданный звонок: его срочно хотели видеть в кабине генерал-майора Мартынова. Силы хватило, чтобы ответить адъютанту: - Буду! - и положить трубку. Страх, который он держал на поводке, вырвался наружу. Его сейчас арестуют! Подстегнутый страхом инстинкт самосохранения заорал во все горло: - Бежать! Надо бежать!

С большим трудом подполковнику удалось взять себя в руки. Посмотрел на часы, а затем стал приводить себя в порядок. Он был готов к самому худшему исходу, но оказалось, что дело, по которому его вызвали, касается ареста ротмистра Неволяева, его подчиненного. Его подозревают в заговоре и покушении на императора. До подполковника уже дошла информация об аресте Арона, но при этом он надеялся, что они с ротмистром останутся в стороне, но видимо что-то следователи нашли, раз сумели соединить Неволяева с группой боевиков Арона. Выходя из кабинета генерала, он не сомневался, что следующим возьмут его, после того, как расколют ротмистра. Что делать?! Бежать прямо сейчас?! Мерзлякин растерялся и просто не знал, что ему делать. Добравшись до кабинета, он вытянул полный стакан водки и спустя какое-то время начал себя успокаивать.

"Что они могут мне предъявить? Да ничего! Никаких бумаг связывающих меня с Ароном нет. Бурлак - покойник. Показания Неволяева? Так он оговорить меня решил, шельма! Буду стоять на своем - ничего мне не будет! - но его уверенность, как новогодняя петарда, вспыхнула и сразу пропала. Вернулся страх. Дело близилось к развязке, и подполковник не мог этого не видеть. - Если заподозрят, то при желании быстро выбьют из меня признание. Господи! Зачем я только связался с этими заговорщиками?! Все жадность проклятая!".

Домой он ехал, несмотря на влитый в себя второй стакан водки, совершенно упавший духом. Пальцы с силой сжимали рубчатую рукоять нагана.

"Завтра меня арестуют. Господи, помоги мне! Все эти клятые деньги на храмы пущу, только заслони меня, Господи, от врагов моих!".

Пролетка вынырнула из-за угла дома и остановилась у ворот. Увидев его, городовой взял под козырек. Жандарм, расплатившись с извозчиком, как-то неуверенно ступил на тротуар. Быстро оглядевшись по сторонам, сразу приметил на противоположной стороне улицы идущую парочку, студента в зеленоватой шинели путей сообщения с громко хихикающей девицей. С противоположной стороны, приближаясь к нему, торопливо шел невысокий, плотный господин в черной шляпе и таком же пальто. Мерзлякину не понравилось выражение его лица - злое и напряженное.

"Агент? Не по мою ли душу?" - и рука подполковника сама по себе нырнула в карман за оружием.

- Здравия желаю, ваше высокоблагородие! - неожиданно рявкнул городовой, очевидно считая, что тот полез в карман за вознаграждением.

Жандарм вздрогнул и невольно повернулся к нему, а уже в следующее мгновение, как гром среди ясного неба, ударил выстрел, за ним другой. Мерзлякин только начал разворачиваться на звуки, как краем глаза увидел, что городовой, схватившись за грудь, захрипел и стал валиться на землю. Обуявший его страх, толкнул подполковника в спину, и он, вжав голову в плечи и совсем забыв про револьвер, со всех ног кинулся к дому. Следом ударил третий выстрел. Ему даже показалась, что пуля просвистела рядом с головой. Вдруг дико закричал дворник. Его крик словно толкнул в спину Мерзлякина, ускоряя его бег. Он ничего не соображал, так как страх съел его заживо, превратив в загнанное животное, которое сейчас инстинктивно стремилось укрыться в своей норе. Вбежав в дом, он с трудом, трясущимися руками, открыл дверь съемной квартиры, затем захлопнув ее, щелкнул замком и засовом, после чего замер у двери, прислушиваясь. Прошла одна томительная минута, затем другая....

"Жив! Живой! Господи! Я жив!".

Затем, словно очнувшись, он сразу кинулся к телефону, но тот не работал. Новая волна страха обволокла его сердце, превратив его в липкий и холодный трясущийся комок. Жандарм, закрыв на ключ дверь кабинета, отодвинул кресло к стене так, чтобы можно было следить за окном и дверью, уселся с револьвером в руке. Около часа, сжигаемый страхом, он ожидал появления убийц. Даже когда появилась полиция и на улице собралась любопытная толпа, он все медлил, спрашивал, уточнял через дверь у полицейских, боясь покинуть безопасное место. По дороге в жандармское управление его неожиданно начало трясти. Кружилась голова, в висках стучали маленькие, надоедливые молоточки. По прибытии увидев, в каком он состоянии, ему сначала пригласили врача, а тот уже дал ему пару порошков, после чего посоветовал дать ему время для отдыха. Вернувшись снова в свой кабинет, и почувствовал себя в относительной безопасности, он сумел справиться со страхом и начал думать.

"Это они! Заговорщики! Мерзавцы! Сволочи! Больше некому! Узнали об аресте Неволяева и моем вызове в кабинет вице-директора полиции, после чего решили убить!".

Все было настолько логично и очевидно, что подполковник даже не стал рассматривать другие варианты. Они его приговорили к смерти. Страх и смятение снова сковали его мозг.

"Это конец! Господи! Я не хочу умирать! Господи! Помоги мне... - подполковник только начал исступленно молить Господа о спасении своей жизни, как вдруг неожиданно дверь без стука распахнулась, и в кабинет вошел подполковник Пашутин, а за ним Богуславский.

"Вот и все, - подумал подполковник и замер, словно кролик перед удавом. Сердце забилось, как бешеное. Ударило в пот.

Пашутин, подойдя к столу, за которым сидел Мерзлякин, остался стоять, а Богуславский сел на стул для посетителей.

- Издалека разговор заводить не буду, да и незачем. Просто расскажите нам все.

Слова Пашутина не давали выбора, но и умирать он не хотел. Подсознательное желание жить заставляло лихорадочно кружить его мысли.

"Рассказать? И подписать себе смертный приговор? Надо было сразу уезжать! Сразу! Плюнуть на все! Дурак! Господи! Помоги!".

Неожиданно вихрь мыслей в его голове был оборван словами Богуславского: - Поздно призадумались о своей судьбе, Мерзлякин. Говорите. Мы слушаем.

- Сейчас. Одну минуту. Соберусь с мыслями.

Неожиданно он снова почувствовал себя плохо. Заломило нещадно затылок. Боль накладывалась на боль, в глазах замельтешило, в висках застучали молоточки.

- Мне дурно. Стакан воды, господа. Пожалуйста.

Выпитый жадными глотками стакан воды, словно какое-то чудодейственное лекарство, как-то странно обновил его сознание. Мысли сразу перестали метаться в голове, будто стая вспугнутых ворон, а потекли вяло и равнодушно. Он словно разом осознал бесполезность своего сопротивления, отдав себя на милость врагу. Жизнь в одно мгновение поменяла свои яркие краски на скучный и серый цвет, но при этом пришло какое-то удовлетворенное спокойствие. Словно он достиг какого-то конца и больше ему не надо ни суетиться, ни нервничать, ни испытывать мучительные приступы страха. Даже появилось желание выговориться, рассказать о том, что терзало его душу все последние недели.

- Ну, вы и выдумщики! - этим восклицанием подполковник Пашутин подвел итог исповеди бывшего подполковника особого корпуса жандармов. Вызванная охрана обыскала уже бывшего подполковника, после чего увела к следователю на допрос. Стоило за ними закрыться двери, как на лице Пашутина расцвела довольная улыбка.

- Ну, ты Сергей...! Знаешь, слов не нахожу! Мне бы и в голову не пришло такую сцену разыграть! А каков антураж! Подлый злодей с пистолетом, умирающий городовой.... Без единой репетиции, а сыграли как по нотам!

- Мне особенно понравилась смерть городового! Как актера звать? Данила....

- Данила Шумский. Хороший актер, вот только пьет много, собака! Его поэтому на вторых ролях и держат. Гришка Саватеев тоже хорош! Убийца в черном пальто! Кстати, помимо гонорара мы им обещали ресторан и непременно с водочкой. Помнишь?

- Помню, а теперь пошли к Мартынову.

Еще спустя полчаса генералу принесли подписанные Мерзлякиным показания. После короткого совещания сразу были отправлены две группы жандармов с жесточайшим приказом взять тихо и без шума генерал-майора Обнина и заместителя начальника управления тылового снабжения, генерал-майора Старицкого. Стоило командирам групп узнать, кого им придется задержать, то на их лицах появилось выражение крайнего удивления, правда, но все свои мысли они оставили при себе. Спустя полтора часа оба заговорщика были доставлены в главное управление жандармерии, а на их квартирах были оставлены люди, чтобы исключить любую утечку информации. Задержанными генералами сразу занялись опытные следователи управления.

В ожидании результатов мы сидели в кабинете генерала, и пили крепкий чай с лимоном, как дверь открылась, и на пороге показался растерянный адъютант: - Господин генерал, там к вам... гм...рвется следователь, поручик Валерьянов.

- Рвется? Это как понять? Гм. Ладно, впусти его.

В кабинет торопливо вошел следователь. Он имел испугано - обалдевший вид.

- Господин генерал-майор! В ходе перекрестного допроса были получены от Обнина Ильи Давыдовича... вот эти показания, - тут его голос дрогнул. - Прошу прочесть их.

Мартынов взял листы, пробежал их глазами, потом негромко сказал: - Об этом никому ни слова, поручик, иначе горько пожалеете. Из управления не уезжать. Вы меня поняли?!

- Так точно, господин генерал-майор!

- Можете идти.

Когда за ним закрылась дверь, Мартынов ничего не говоря, протянул мне листы допроса. Прочитав, в свою очередь, я отдал их Пашутину.

- Не ожидал, честно говоря, господа. Думал, заговор будет куда... мельче. А тут только одних генералов одиннадцать человек, - сказал он, после того как положил прочитанные листы допроса на стол.

Нити вели, как в военное министерство, так в Генштаб и Ставку. Все выглядело намного хуже, чем мы думали.

- Сергей Александрович, теперь дело за вами, - сказал Мартынов.

- Езжай, Сережа, - поддержал его Пашутин. - Время не ждет.

Время приближалось к полночи, но, несмотря на поздний час, я настоял на том, чтобы обо мне прямо сейчас сообщили государю. Тот, похоже, еще не ложился, потому что уже через двадцать минут принял меня.

- Что случилось? - спросил меня встревожено царь.

Вместо ответа я, молча, протянул ему показания Обнина и Мерзлякина. Пробежав мельком первую страницу, он поднял голову, и я увидел его ошеломленное лицо: - Что это?!

- Письменные показания вашего, наверно, уже бывшего, генерал-адъютанта, ваше императорское величество.

Какое-то время император смотрел на меня растерянным взглядом, потом снова принялся читать, с первой строчки. Закончив чтение, он выкурил подряд две папиросы, и снова пробежался глазами по записям. Было видно, он все еще никак не мог поверить в только что им прочитанное. Не глядя на меня, вызвал дежурного офицера и приказал, чтобы к нему из жандармского управления тотчас доставили Обнина.

С ним он разговаривал наедине, и только после того, когда бывшего генерал-адъютанта увели, меня снова пригласили в кабинет. Государь, до крайности взволнованный, не мог усидеть на месте, и сейчас непрерывно ходил по кабинету взад-вперед, пока, наконец, вдруг не остановился передо мной и не спросил растерянно: - Что делать?

- Арестовывать, допрашивать и вешать, - императора прямо передернуло от моей прямоты. - Другого пути у вас нет, ваше императорское величество. Помилуете их - им на смену придут другие, которые примут ваше великодушие за слабость.

- Сергей Александрович, мне известно, насколько вы жестокий и сильный человек, что вы не боитесь крови, но жизнь человека священна. Так завещал нам Господь. Поэтому я хочу, чтобы следствие велось беспристрастно, а к людям, чьи фамилии находятся в этом списке, необходимо с должным уважением отнестись. И еще. Вы с подполковником Пашутиным проведете только предварительное следствие, после чего это дело перейдет в руки прокуроров и судей. Соответствующие распоряжения о ваших полномочиях вы получите в канцелярии. Теперь я хочу остаться один. Ступайте, Сергей Александрович.

Ночь и все утро шли аресты, правда, не обошлось без промахов. В Петербурге и в Ставке двое заговорщиков сумели застрелиться из-за элементарного почтения офицеров к их высоким чинам и должностям, четверо еще ранее отъехали за границу. Одновременно с арестами начали проходить тщательные обыски рабочих кабинетов, квартир, домов и дач заговорщиков в поисках бумаг, доказательств и свидетельств их причастности к заговору. Были допрошены близкие, прислуга, коллеги по работе. Неожиданность и почти одновременный арест изменников скоро дали свои плоды. Были выданы арестные листы еще на трех заговорщиков, ранее нам неизвестных. Все это время, мы с Пашутиным, спали ели и урывками, но именно благодаря нашей оперативности, уже через трое суток я смог привезти императору не только часть уличающих заговорщиков показаний, но даже некоторые из документов тайного общества, именуемого ими "Защитник отечества". Самой главной уликой среди них стали бумаги, изобличающие связи посольств Франции и Англии с тайным обществом. Император, осунувшийся за эти дни, просмотрел все это, затем брезгливо отодвинул папку с бумагами от себя. Закурил, и не глядя на меня, спросил: - Все у вас?

Вместо ответа я протянул ему два листа бумаги со списком лиц, сочувствующих заговорщикам. Пятьдесят три фамилии. Царь взял его с той же брезгливой миной на лице и стал читать:

- Полковник гвардии. Ротмистр. Генерал. Чиновник министерства иностранных дел. Камергер. Князь. Полковник - интендант, - не досмотрев до конца список, он поднял на меня глаза. - Это тоже заговорщики?

- Они знали о существовании заговора, ваше императорское величество.

- Их тоже предлагаете повесить? - со злым сарказмом поинтересовался государь.

- Нет, так как их прямая вина не может быть доказана, но, тем не менее, меры в их отношении необходимо принять.

Император покачал головой. Своим жестом он как бы подчеркивал свое сомнение в правильности моих слов.

- Среди них есть носители известных аристократических фамилий, которые стоят у трона Романовых две сотни лет и мне сомнительно, что они способны на предательство!

"Причем здесь это? - недовольно подумал я. - Суть в их предательстве, а не в родовитости. Разве это не очевидно?".

Император с явным недовольством посмотрел на меня.

- Нельзя осуждать людей только за неосторожно высказанные слова!

- Вы забываете, ваше императорское величество, что целью заговорщиков было убийство лично вас, а значит, они были соучастниками этого преступления. Как это не назови, но это, то же самое предательство.

- Вы хотите, чтобы в отношении этих людей началось расследование?

- Хотелось бы, но вы ведь не разрешите?

- Нет! - излишне резко ответил на мой вопрос император. - Если у вас есть что сказать - говорите!

- Во власти таким людям не место!

Император обреченно вздохнул и сказал: - Говорите. Я слушаю.

После того, как я поведал государю, что нужно сделать, он какое-то время обдумывал мою мысль, но потом, явно нехотя, дал свое согласие.

Спустя несколько дней пятьдесят три человека были собраны в зале Главного жандармского управления. Я подозревал, что многие перед этим успели попрощаться с семьей и родственниками, а кое-кто из них, не ограничившись этим, вполне возможно, даже составил завещание. Многие из них встретившись, здоровались друг с другом, но тихо и осторожно, словно повстречались на похоронах. На других, незнакомых им людей, они бросали исподтишка взгляды, а если случайно встречались с ними глазами, то быстро их отводили. Страх и напряжение просто витали в воздухе. Наконец, спустя двадцать минут полных тревожного ожидания, двери открылись, и в зал вошел генерал Мартынов с папкой в руке. Вместе с ним зашли два жандармских офицера, которые закрыли дверь и с самым мрачным видом стали по ее бокам. Тревожная атмосфера сгустилась до предела. Генерал вышел к небольшой трибуне. Положил на нее папку, потом ее открыл. Поднял глаза, оглядел суровым взглядом присутствующих.

- Не буду затягивать наш с вами разговор, хотя бы потому, что он мне весьма неприятен, поэтому просто зачту выдержки из показаний изменников, которые непосредственно касаются присутствующих здесь лиц. И так, начнем!

Следующие полчаса он читал выдержки с указаниями фамилий, места действия и сути разговора, который тогда велся между заговорщиками и лицами, присутствующими сейчас в зале. В зале стояла гробовая тишина, только изредка с легким шорохом поднималась чья-то рука с платком, чтобы вытереть со лба пот. После окончания чтения, Мартынов минуту оглядывал зал, а потом спросил:

- Вы ничего не хотите сказать, господа?

- Это все пустые слова! У вас нет доказательств! - раздался голос полковника гвардии.

- Какие вам еще нужны доказательства?! - громко спросил его Мартынов.

- Что вам непонятно?! Все это только ваши слова! Слова! И не более того!

В зале поднялся легкий шум, но не в поддержку полковника, а наоборот, это было недовольство людей, которые предпочитали не накалять обстановку, но гвардеец, судя по его ухмыляющейся физиономии, похоже, считал себя героем, который сумел поставить на место жандармского генерала. Мартынов только усмехнулся, на столь агрессивное выступление гвардейца, после чего четко и громко сказал: - Да, вы не можете быть привлечены к ответственности по законам Российской империи, но как приспешники заговорщиков, все вы, уже завтра будете смещены с должностей или отправлены в отставку без права когда-либо продолжать службу в армии или государственных учреждениях. Все вы будете уволены без пенсии и почета! Кроме этого на всех вас заведены отдельные дела, и теперь ваши фамилии будут храниться в нашей картотеке.

- Это неслыханно! Это произвол! Над нами будет надзор?! Я буду жаловаться государю! - раздались в зале негодующие крики отдельных лиц, но большая часть присутствующих предпочла молчать.

- Как вам будет угодно, господа! - тут Мартынов поднял руку, привлекая внимание. - Теперь последнее, что мне хотелось вам сказать! Его императорское величество великодушно предоставил вам шанс! Второго у вас не будет! Следующий раз, когда вы окажетесь в этом здании по подобному поводу, то выйдете отсюда только под конвоем! Советую хорошо подумать над моими словами, господа!

После этих слов, при полной тишине зала, не прощаясь, он вышел из зала.

Мрачно-брезгливое выражение лица Николая II не сходило уже более получаса, пока он читал заключительный отчет. Закончив чтение, он закурил. Папиросы ему хватило на пять хороших затяжек, после чего она оказалась в пепельнице. Взяв новую папиросу, закурил, пару раз затянулся, затем стряхнул пепел и только тогда начал говорить: - Как же так, Сергей Александрович? Ведь эти люди изменили своей присяге, которую они давали своему государю и России. Их ведь не обходили ни чинами, ни наградами.... Личная неприязнь? Не понимаю! И все тут!

Император ткнул погасшей папиросой в пепельницу, резко вскочил и, обойдя стол, стал ходить туда-сюда по кабинету. Так продолжалось несколько минут, пока он вдруг не остановился напротив меня: - А ваши сны-видения?! Почему они не предупредили вас?!

- Я вам и раньше говорил, ваше императорское величество, не зная конкретных людей, трудно понять их действия.

- Значит, вы что-то такое видели, но понять не смогли. Да-да. Помню. Вы говорили об этом, - государь отошел к окну, бросил взгляд, потом снова повернулся ко мне. - Как сейчас ваши видения? Посещают?

- Нет, ваше императорское величество.

- Хотелось бы понять: это плохой или хороший знак?

- Для меня хороший знак, ваше императорское величество. Устал я уже от этих кошмаров, - снова соврал я.

- Понимаю. Ох, как хорошо понимаю! Потому что то, что сейчас происходит сродни вашим кошмарам! - и император показал рукой в сторону папки, лежащей на его столе. - Надо что-то решать, но что?!

- Если вы хотите знать мое личное мнение, то надо придать этому делу широкую огласку. Пусть народ увидит, что закон един для всех, ваше императорское величество! Пусть их судят всех вместе. Заговорщиков и боевиков группы Арона.

- Полагаете, что их всех надо приговорить к смертной казни?

- У меня к убийцам и предателям пощады нет, но вы, ваше императорское величество, последняя инстанция, которая вправе решать: жить им или умереть.

- Да, это так. Мне решать, - император помолчал. - Но вы не представляете себе, Сергей Александрович, как трудно осудить на смерть людей, особенно тех, как мне казалось, я хорошо знал.

Спустя месяц после этого разговора состоялся суд и был оглашен приговор, подобного которому давным-давно не случалось в Российской империи. Двадцать семь человек были признаны судом виновными "в приготовлении, по соглашению между собою, к посягательству на жизнь священной Особы Государя Императора", за что и были приговорены к смертной казни через повешение.

Царь, которого сами царедворцы считали слабым и безвольным монархом, вдруг неожиданно предстал перед ними совсем другим человеком, волевым и жестким. Ни прошения о смягчении приговора с перечнем заслуг перед отечеством, ни слезные просьбы близких и родственников, ни знатность и деньги - все, что раньше действовало, помогая избегать приговоров, теперь не дало никакого эффекта.

Если простой народ просто ликовал, окончательно уверовав в справедливость царя-батюшки, то генералитет, царедворцы и аристократия, до этого считавшие себя в неприкосновенности, поняли, что жестокость приговора является для них своеобразным предостережением. В кулуарах поговаривали, что императора о смягчении наказания просили лично кое-кто из великих князей, но и тем наотрез было отказано. Где прежняя мягкость царя? Почему он позволяет управлять собой этому кровавому палачу Богуславскому? Так спрашивали друг у друга вельможи и царедворцы на великосветских визитах и приемах, но никто не знал ответа, хотя при этом многие стали осознавать, что эпоха вседозволенности уходит в прошлое.

Изменение политики царя, в свою очередь, ощутили и союзники России. Русскими послами официально были вручены ноты министрам иностранных дел Франции и Англии, в которых говорилось о грубом вмешательстве во внутренние дела суверенного государства глав дипломатических ведомств этих держав. Удар оказался серьезным и болезненным еще и оттого, что помимо документально подтвержденных показаний самих заговорщиков, дали свидетельские показания три сотрудника посольств Англии и Франции, уличая своих руководителей в связи с тайной организацией. Покушение на русского царя сразу вылилось в международный скандал, который получил громадный резонанс во всем мире. Возмущенные политическим терроризмом этих стран журналисты свободных изданий Европы с удовольствием печатали статьи о ходе процесса по делу международного заговора с целью покушения на императора России, нередко приправляя их саркастическими комментариями. В ответ официальные газеты Англии и Франции писали, что Россия, прибегая к массовым казням, скатывается к временам варварства, при этом они старательно игнорировали связь иностранных дипломатов с заговором против российского императора. Их недомолвки исправили российские газеты, которые получив негласное разрешение властей, расписали в таких мрачных красках злодейства английских и французских дипломатов, что народ, читая, только диву давался, почему тех только выслали, а не собираются вешать вместе с остальными цареубийцами. После ряда подобных статей в министерство иностранных дел России стали поступать протесты от аналогичных ведомств союзников, в которых выражалось недовольство недружественному поведению русской прессы. Ответ не замедлил. Правда, совсем не тот, на который рассчитывали дипломаты этих стран.

ГЛАВА 6

Манифест, в котором говорилось о сепаратном мире с Германией, не стал большой неожиданностью для русских людей, тем более что предшествующий ему неожиданный отказ царя от польской короны, а затем вышедший ему вслед указ о территориальных изменениях границ Российской империи, значительно смягчили эту, казалось бы, ошеломляющую новость.

"Божьей милостью Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский.... Объявляем всем верным нашим подданным, что Нами заключен мир с Германской империей. В это тяжелое время жизни России Мы почли долгом совести .... Трудности на фронте и тылу вынуждают Нас.... Дорожа кровью и достоянием наших поданных....".

Народ читал строчки царского манифеста с каким-то невнятным смущением в душе. Главный враг, германец, в один момент перестал быть таковым! Как так? Вон еще и плакат на стене висит, на котором русский солдат нанизывает на штык германца, австрияка и турка. С другой стороны мир с Германией означал конец войны, а ведь именно с ней у людей было связано все самое плохое - смерть родных и близких, нехватка продовольствия и топлива, резкое вздорожание цен. Да и самих целей войны народ толком не знал. Говорили о Византии, о восстановлении третьего Рима, о каких-то проливах, о славянах, которых надлежало спасать, и для всего этого надо было победить кайзера, но какая была связь между этими непонятными объяснениями и необходимостью умирать простому русскому человеку в сыром окопе, мало кто мог себе уяснить. Только одно было понятно всем - так приказал царь. Царь повелел воевать - солдат воевал, повелел заключить мир с германцами - так тому и быть. У людей сейчас было одно мерило - прежняя, сытая и тихая довоенная жизнь, поэтому заключение мира с германцем стало для большинства людей шагом к прежней жизни. С не меньшей радостью восприняли манифест бывшие рабочие и крестьяне, одетые в серые шинели.

Правда, так восприняли документ далеко не все. Часть офицерства, генералитет, союзы ветеранов, чиновники и подрядчики, наживающиеся на военных заказах, посчитали это предательством, причем не столько по отношению к союзникам, сколько по отношению к ним. Война до победы! Именно с этими лозунгами выступила на улицы городов оппозиция. Робкие попытки революционеров, сумевших уйти от разгрома, подтолкнуть народ к выступлениям ни к чему не привели.

Крестьяне и раньше предпочитавшие жить по заветам дедов и отцов, были мало подвержены тлетворному влиянию агитаторов. Тремя основами их мировоззрения была земля и все что с ней связанное, а так же вера в бога и царя. Рабочие, представлявшие второй по численности класс, был более активен, а значит, сильнее подвержен влиянию революционной агитации. Но стоило выйти фабричным законам, как часть рабочих, по большей части, это были колеблющиеся и сочувствующие, сразу отошли в сторону, тем более что новые законы, запрещающие революционную деятельность, оказались предельно жестокими. Немалую роль сыграл ряд судебных процессов по делам крупных чиновников, заводчиков и генералов, которые показали всем восстановленную царем справедливость. Одним из таких случаев, получивших широкую известность, стал арест крупного сибирского золотопромышленника.

В Томске, в одном из ресторанов, находясь под солидным градусом, промышленник начал поносить фабричные законы, называя их царской блажью и другими непозволительными словами, которые порочили имя императора. Так было записано в протоколе жандармского следователя со слов свидетелей, после того как полицейские скрутили промышленника на глазах всего зала, затем под конвоем привезли в жандармское управление. Купцу крупно не повезло. В зале этого ресторана жандармский ротмистр праздновал день рождения своей дочери. Если год тому назад обладателю тугого кошелька никто бы и не подумал предъявить подобные обвинения, зная, что связи и деньги прикроют его от закона, то теперь это уже не имело такого большого значения. Дело приобрело политическую окраску и быть золотопромышленнику на каторге, несмотря на его миллионы, если бы за него не вступилось общество сибирских купцов. Только благодаря его усилиям, спустя четыре месяца, трясущегося от страха, промышленника выпустили, что стало не только своеобразным предупреждением для людей с мошной, но и своеобразным толчком для быстрого внедрения социальных льгот рабочих.

Новообразования добрались и до крестьян. Уже с месяц в деревнях и селах уже работали землеустроительные комиссии, продолжившие столыпинские преобразования в сельском хозяйстве. Крестьяне получали наделы - одни в своих родных местах, другие, получив льготы и подъемные деньги, переселялись в Сибирь и на Дальний Восток.

Благодаря всем этим изменениям в обществе, народ остался стоять в стороне, когда на улицы вышли офицеры-фронтовики, члены земских союзов, ветеранских организаций. Плакаты, колыхавшиеся над толпой, были практически все одного содержания. "Война до победного конца", "Мир с германцем - предательство родины". Городовые, расставленные по маршруту движения, а так же конные разъезды на перекрестках, сумели отрезвить наиболее горячие головы, поэтому в столице особых инцидентов не произошло, зато в ряде других городах, в особенности в Москве, полицейские силы не сумели справиться с начавшимися беспорядками. Были срочно введены войска, и только стоило солдатам услышать крики "Война до победного конца!", как на их лицах проявилось горячее желание: вбить прикладом обратно в рот митингующим их лозунги. Демонстранты не сразу оценили уровень исходящей угрозы, и когда солдатам был отдан приказ очистить улицы, они приложили к его выполнению настолько большое усердие, что люди стали разбегаться с криками: - Полиция! Убивают!

За границей намного более бурно и жестоко отреагировали на мир России с Германией. Газеты всего мира запестрели сенсационными сообщениями, предоставляя людям либо изумляться, либо страшиться последствий столь невероятного поворота событий. Пресса Англии и Франции набросилась подобно стае бешеных собак на демарш русского царя, но предшествующий ему международный скандал, связавший покушение на императора с работниками посольств этих стран, в какой-то мере сгладил волну возмущения.

Утром следующего дня после появления манифеста министру иностранных дел послами союзников были вручены дипломатические ноты вместе с вопросом: почему Россия, разорвав договора в одностороннем порядке, пошла на столь недружественный шаг по отношению к своим союзникам? К их немалому удивлению официальный ответ они получили сразу, причем в таком объеме, что иностранным дипломатам оставалось только гадать, что за документы могут находиться в толстенных папках, весьма внушительного вида. Засев за чтение, чиновники посольств неожиданно поняли, что полученные ими документы имеют не столько оправдательный, сколько обвинительный характер. Согласно им получалось, что Российская империя, оставшись без должной поддержки, полтора года несла одна бремя войны на своих плечах, что окончательно подорвало ее военную мощь, привело к разрухе и спаду в экономике и сельском хозяйстве. Немало усугубил положение неурожайный год, а так же массовое дезертирство солдат, нехватка оружия и устаревшее заводское оборудование на военных заводах. Благодаря этим весьма печальным факторам Россия не сможет выполнить свой союзнический долг в полном объеме, но при этом от своих обязательств в отношении военных действий против Австро-Венгрии и Турции не отказывается.

Австрияки и турки, в свою очередь, возмутились вероломным шагом германского императора, но сделать ничего не могли, как и правительства Англии и Франции, которые оказались в схожем положении. Финансовые круги Франции официально заявили, что русское золото, лежащее во французских банках, там и останется, в качестве компенсации за предательство. Английские банкиры, вторя им, угрожали миллионными долгами за поставленное оружие, при этом суля обобрать Российскую империю до нитки.

Хуже всех перенесли этот удар французские и английские генералы, которых просто поставили перед фактом выхода России из войны. Прекрасно понимая, что теперь им придется воевать самим и за колючей проволокой уже не отсидеться, они со страхом ждали прибытия новых германских дивизий, которые будут должны перебросить с Восточного фронта. Но как, когда и где? Ответа на эти вопросы у них не было, к тому же действительность оказалась намного хуже, чем они ожидали. Оказалось, что немецкие генералы еще за полторы недели до заключения сепаратного мира начали отводить свои дивизии, сначала с австрийского, а затем с русского фронта, на переформирование. В тыл ушло, в общей сложности, около тридцати дивизий, а вместо них жидкой цепочкой вдоль линии русского фронта растянулись запасные батальоны. Это был большой риск, но он стоил мощного и внезапного удара, способного не только переломить ситуацию на французском фронте, но и стать первым шагом к победе в этой войне.

Весть о выходе России из войны испугала не только генералов, но и их солдат, вызвав у тех уныние и страх. Вопрос: почему мы должны воевать, если русские вышли из войны? - сразу появился в солдатских головах и не способствовал поднятию духа. Положение еще больше осложнялось из-за недавних солдатских выступлений во французских и английских частях против плохой пищи и санитарных условий. Последнюю точку поставила французские разведка, которая не заметила прибытия новых немецких дивизий, а генеральный французский штаб, основываясь на ее данных, не сумел вовремя подтянуть резервы.

Немецкие пушки загрохотали в четыре часа утра. После шести часов непрерывного обстрела артиллерия замолчала и в брешь, развороченной снарядами, обороны нескончаемым потоком хлынули германские солдаты. Неожиданность и мощь удара сыграли свою роль - в первые несколько часов были захвачены две линии окопов и тыловые коммуникации, разорвав связь между французскими частями. Закрепляя успех, в прорыв было брошено два уланских полка. Внезапное появление германской конницы в тылу вызвала волну паники у солдат, что стало следствием бегства целых подразделений, которые бросая оружие и амуницию стали разбегаться - кто куда. О контратаке, которая должна была закрыть брешь в обороне, можно было забыть, а на утро немцы, усиленные двумя новыми дивизиями, снова пошли в атаку, расширяя линию прорыва, и во второй половине дня французское командование, опасаясь окружения, дало приказ частям отходить. В этот самый момент германский штаб бросил в бой еще четыре уланских полка, которые ударили в спину торопливо отступающим полкам и дивизиям французов, вызвав новый приступ паники у солдат. Следующие два дня германские дивизии, пополняемые все новыми свежими силами, продолжали идти вперед, вбивая все новые клинья во французскую оборону. Потеря связи, нескоординированные действия не дали французским генералам предпринять контратаки, чтобы сдержать стремительно наступающего врага. Судорожные попытки перейти в контрнаступление иногда срывали сами французские солдаты, которые, не понимая, что происходит и уже не верящие своим офицерам, начинали отступать, только завидев приближающегося врага. Германское командование, видя смятение в рядах противника, кинуло на деморализованные части еще четыре кавалерийских полка. Не успели они врезаться в ряды французов, как след за ними были кинуты в наступление еще две новые дивизии, которые расширили полосу фронта, которые и закрепили успех, заставив врага откатываться назад снова и снова.

Стремительность продвижения врага, отсутствие связи между частями не давали возможности французам объединиться для организации отпора, а в довершение ко всему

беспорядочно отступающие части наткнулись на четыре, идущих скорым маршем, свежие дивизии из резерва, что вызвало среди тех и других неразбериху и хаос. Беспорядочность отхода противника дала германским частям беспрепятственно захватывать все возможные стратегические пункты обороны противника, включая мосты и железнодорожные пути, а также запасы продовольствия, фуража и склады с боеприпасами.

На четвертые сутки противник остановился, и французские генералы решили, что растянутые коммуникации и оторванность от тыла оборвали их стремительный рейд, но при этом опять просчитались. Немцы только сделали вид, что остановились и закрепляются на захваченных рубежах, а сами воспользовались тем, что связь между союзниками благодаря стремительному наступлению была полностью оборвана и неожиданно ударили во фланг позиций англичан. Удар оказался ошеломляющим. Зажатые с двух сторон британцы, стоило им только понять, что их взяли в тиски, в панике, бросая оружие, побежали. Уже знавшие о разгроме и отступлении союзников, упавшие духом англичане морально были готовы к поражению, что и привело их к бегству сразу после первого удара германцев.

Двойной разгром армий союзников в течение недели подорвал уже не только веру солдат в победу, но и их генералов. Неожиданное отступление англичан заставило, сорвали и без того слабые попытки французов контратаковать противника. Союзные генералы и не подозревали, что эти удары, обрушившие англо-французский фронт, являются началом германского генерального плана по захвату и оккупации Франции под кодовым названием "Парижская прогулка".

В эти сумбурные дни я неожиданно получил письмо - приглашение на день ангела Елизаветы Михайловны Антошиной. В конверт была вложена плотная картонная рамка типографского исполнения, изукрашенная сердечками и маленькими ангелочками, а в нее был вставлен текст, написанной рукой самой именинницы. Прочитав приглашение, я тяжело вздохнул. Мне очень не хотелось провести день в окружении любвеобильных мам и их дочек, а с другой стороны нельзя было нарушить обещание. Вместе с приглашением передо мной стала новая проблема. Что дарят девушкам - девочкам в день их рождения?

"Так что ей подарить? Хм! Если не знаешь, попроси совета у знающего человека. Только у кого? - мысленно перебрав всех своих немногочисленных знакомых, понял, что только императрица, мать четырех дочерей, может мне в этом помочь. - Вот только она не тот человек, к которому можно так запросто обратиться с подобным вопросом. Впрочем, можно позвонить Светлане. Кому как не ей знать заветные мысли сестренки".

До дня рождения оставалась неделя, а так как поиски подарка могли затянуться, я начал действовать прямо сейчас. К телефону подошла горничная, которая сказала, что хозяин сейчас в магазине, а Светланы Михайловны нет дома. Обещала быть к вечеру.

Светлана Антошина мне нравилась. Чувства, которые я к ней испытывал, нельзя было назвать любовью - скорее большим увлечением. Мне было интересно ее слушать, разговаривать и спорить с ней. В иные моменты, когда она в азарте начинала спорить, я смотрел в ее горящие от возбуждения глаза и думал, что страстности этой девушке, похоже, не занимать. При всем этом она была настоящей красавицей.

"Да, она интересный человек, и... великолепна как женщина. А что дальше? - обычно на этом мои мысли обрывались. - К тому же у нее есть жених".

Хотя сам-то я знал, что не это было препятствием, а ее довольно прохладное отношение ко мне. Ей был интересен образ сильного и храброго человека, но не более того, да и нетрудно было видеть, что мой прагматизм был ей чужд. Ей были нужны романтические встречи, театральные премьеры, поэтические вечера и жаркие споры о вечных ценностях. Мы были разными людьми, и винить тут было некого.

На следующий день я был вызван к императору. Разговор у нас пошел о нововведении, которое мне хотелось внедрить в систему государственных заказов. Я предложил создать комиссию, которая будет печатать через официальные органы печати необходимые государству заказы, а с ними условия и требования, которые требуются от производителя данного вида продукции. Тот из соискателей, кто представит наиболее выгодные условия, получает государственный заказ. При этом оформление контрактов должно тщательно проверяться и только затем регистрироваться. Император заинтересовался моей идеей. Какое-то время мы еще говорили, потом государь посмотрел на часы и сказал: - Извините, Сергей Александрович, но мне надо идти. Пришло время выполнять отцовские обязанности. Дочери хотят продемонстрировать мне какие-то необыкновенные наряды.

- Разрешите откланяться... - только я это сказал, как вспомнил о подарке. - Извините меня, ваше императорское величество, но можно вам задать один вопрос?

Император кинул на меня любопытный взгляд.

- Слушаю вас.

- Что может понравиться девочке в пятнадцать лет в качестве подарка?

- Она из состоятельной семьи? - поинтересовался государь.

- Лиза Антошина. Братья Антошины, имеют несколько магазинов в Петербурге и Москве, торгуют антиквариатом.

- По-моему, я слышал о них. А ваша головная боль, - он усмехнулся и нажал кнопку звонка, - лечиться просто.

Когда на пороге вырос дежурный офицер, император сказал: - Телефонируйте в ювелирный магазин Фаберже. Скажите, что к ним сейчас приедет господин Богуславский.

У него есть заказ.

Когда адъютант вышел, император сказал:

- Езжайте, Сергей Александрович, вас туда прямо сейчас отвезут.

- Не знаю, как вас благодарить, ваше императорское величество.

Экипаж уже ждал меня на выезде. Не успел я сесть в коляску, как кучер хлопнул кнутом, и лошади рванулись с места. Спустя какое-то время мы остановились у большого ювелирного магазина Карла Фаберже. Зайдя в магазин, я только успел представиться, как меня сразу препроводили в кабинет известного ювелира. После короткого знакомства, мастер сказал, что у него в мастерской есть два изготовленных яйца, которые он будет рад мне предложить.

- Они были изготовлены для высокопоставленных лиц, но по определенным обстоятельствам их не смогли забрать. Скажу сразу, что они не столь затейливы и изящны как те, что делаются под заказ нашего государя, но при этом осмелюсь вас заверить, имеют свою особую красоту. Разрешите вам их показать, Сергей Александрович?

Когда их принесли, я почти сразу выбрал яйцо в нежно-голубых тонах, оплетенное серебряными ажурными нитями.

- Теперь мне хотелось бы услышать ваши пожелания по поводу сюрприза, спрятанного внутри яйца.

- Вы сможете сделать и поместить внутрь серебряную фигурку девочки - ангелочка?

- Удачное решение вопроса, Сергей Александрович. Как мне стало понятно из ваших слов, вам нужен подарок к воскресенью? - я кивнул головой. - Сделаем. Прошу вас прийти за заказом в пятницу. Часам,...м-м-м, к шести-семи вечера.

- Карл Густавович, озвучьте, пожалуйста, цену. Хотя бы приблизительно.

- Извините, милейший Сергей Александрович, не могу, - он бросил на меня хитрый взгляд и добродушно усмехнулся. - Никак не могу, так как вам это подарок от государя-императора.

Мне ничего не оставалось делать, как откланяться. Ювелир лично проводил меня до входной двери.

Приехав в назначенное время забирать подарок, я не смог удержаться от похвал мастеру, когда открыв яйцо, увидел маленькую точеную фигурку ангела, которая, казалось, излучала свой особый, теплый свет. Некоторое время он с довольной улыбкой выслушивал мое искреннее восхищение работой, а затем сказал:

- Помните, вы тогда спрашивали у меня про цену? Так вот, что я вам скажу, милейший Сергей Александрович: ваша искренняя благодарность, ваше восхищение, намного превышает цену этой изящной безделушки.

Яйцо было уложено в небольшой ящичек из красного дерева, который я засунул во внутренний карман пальто. Теперь осталось как-то пережить дамский праздник в компании полудюжины матрон и их дочерей.

"Вот именно пережить. Господи, сделай так, чтобы мой поход в гости сорвался".

В этот момент я не знал, что мое пожелание окажется пророческим, как не знал, что почти в это самое время на квартире капитан-лейтенанта Штапеля собрались офицеры. Всего их было двенадцать человек. Трое из них сидели на тахте, а остальные расселись на стульях и табуретках, собранных по всей квартире. Шестеро были одеты в морскую офицерскую форму, другие - в гражданской одежде, но, несмотря на пиджаки, жилеты и стоячие воротнички под ними легко угадывались военная выправка офицера. Лица у всех серьезны, в глазах - волнение и отрешенность.

"Как у истинно русских людей, которые отринули все мирское, готовясь пойти на славный подвиг ради отчизны. Это хорошо. Это правильно. Страха в них нет и не должно быть, - так думал, глядя на них, капитан первого ранга, стоя спиной к окну и лицом к присутствующим. Валентин Владимирович Сикорский, был один из основателей тайного офицерского движения "Честь и родина". После потери двух сыновей на войне, а затем внезапной смерти жены от сердечного припадка, его желание видеть Германию поверженной - стало навязчивой мечтой,... и вдруг неожиданно выходит царский манифест.

"Нет. Такой царь нам не нужен, - решил он и стал искать единомышленников. Найти себе подобных труда не составило и тайное общество за несколько месяцев пополнилось семью десятками приверженцев войны до победного конца, причем при самом жестком отборе. Одновременно был организован штаб, который проработав несколько вариантов, принял предельно жесткий план, в основе которого лежал захват царя и его семейства в качестве заложников. Он стал основой заговора. Много было споров, что делать дальше с ниспровергнутым монархом, когда на трон взойдет новый правитель, поэтому в зависимости от переговоров с Романовым было разработано несколько вариантов развития ситуации. Кандидатура нового правителя, также многократно обсуждалась между членами тайного общества, после чего большинство офицеров сошлось во мнении, что надо короновать царевича Алексея, что и было решено, но только пять человек, составлявшие штаб общества знали, кто станет настоящим наследником престола.

Сегодня был последний сбор командиров отрядов перед началом военного переворота. Правда, сам Сикорский считал свержение царя восстановлением исторической справедливости.

- Господа офицеры, вы собраны для следующего сообщения: план нашим штабом утвержден окончательно. Мы выступим в это воскресение. В восемь часов утра. Значит, на подготовку у нас два дня. Вчера вечером нами получено очередное подтверждение, что в расписании семьи Романовых нет никаких изменений. У кого-то есть вопросы или возражения?

Глаза морского офицера пробежали по лицам присутствующих. Взгляды, в которых нет и тени сомнения. Уверенные лица.

- Хорошо! Александр Казимирович!

Со своего места вскочил и вытянулся коренастый, плотно сбитый, мужчина в сером костюме.

- Вы вместе с капитан-лейтенантом Степанчиковым и лейтенантом Фоминым поведете отряд матросов к арсеналу, затем к дворцу. Идти в строю. Не допускать никаких вольностей. В чем состоит ваша задача, вы уже знаете. Вопросы есть?

- Задача ясна, господин капитан первого ранга! Захватить оружие, ворваться во дворец и арестовать семейство Романовых, а потом держаться изо всех сил до подхода подкрепления. Теперь хотелось бы знать: что за подкрепление и когда оно подойдет?

- Сразу после захвата дворца к вам на помощь подойдет ударный офицерский отряд. В количестве шестидесяти-семидесяти человек. Это все, что на данный момент я могу вам твердо пообещать. Но не это главное! Просто вы должны сами понять и убедить других, что ваша сила не в количестве бойцов, а в заложниках!

- Вы правы! Разрешите сесть?!

- Садитесь! Василий Степанович! - когда вскочил и вытянулся поручик - пехотинец, моряк продолжил. - Ваш полк в нашем плане самое слабое место. Насколько мне известно: среди офицеров Екатерининского полка у нас нет приверженцев. Или что-то изменилось за эту неделю?

- Никак нет, господин капитан первого ранга! Все мои попытки оказались бесполезны. Эти господа, в отличие от меня всю войну грели свои задницы в тылу, и понятие, что такое офицерская честь знают только понаслышке! Поэтому сейчас могу сказать только одно: жизни своей не пожалею, но постараюсь сделать все, чтобы оружие оказалось в наших руках!

- Предлагаю направить с вами, поручик, группу из нескольких офицеров, которые помогут вам нейтрализовать сопротивление часовых и караула при оружейной полка.

- При всем уважении к вам, господин капитан первого ранга, мне кажется, что это будет неправильно. На меня и так косятся, а если я еще приведу группу незнакомых офицеров на территорию полка, то могут легко заподозрить неладное. Поэтому двух, в крайнем случае, трех офицеров, думаю, будет достаточно. Скажу: сослуживцы. Прибыли только что с фронта, заехали навестить.

- Гм. Пусть будет так. Поручик Ржевский. Штабс-капитан Долинин. Вы пойдете с поручиком. Не церемоньтесь! Нужно - применяйте оружие! И еще. Группа из восьми офицеров будет находиться поблизости от ворот полка. Дайте сигнал и они придут к вам на помощь. Капитан Швырин, вы назначаетесь командиром этой группы! Господа! Вы должны понимать, что нам жизненно необходимо оружие. В особенности пулеметы. От этого зависит очень многое, если не все! Вам все понятно?!

- Так точно!

- Садитесь, господа! Как вы знаете: после захвата царского дворца и оружия в Екатерининском полку, вы все становитесь командирами отдельных отрядов. Планы действий вами уже получены, поэтому повторяться не вижу смысла. Добавлю только одно: вольницы не допускать. Пресекать все попытки мародерства и бандитизма путем расстрела на месте! Это всем понятно?!

- Так точно! - раздался разноголосый хор голосов.

- Вопросы есть?!

- Есть, господин капитан первого ранга! С Романовым все ясно. Или подпишет отречение, или.... Но что будет с его семьей?

- Пока Россия не утвердиться в новой власти, они будут в заложниках. Или вы насчет царевича?

- Насчет него. Он прямой наследник трона.

- Врать не буду, капитан. Мы это просто не обсуждали. Еще вопросы, господа?! - он обвел глазами заговорщиков. - Нет?! Тогда, на этом все! С Богом, господа!

Капитан первого ранга соврал. Приговор отцу и сыну Романовым был фактически подписан и как только новый император даст согласие взойти на трон, будет сразу исполнен.

"Чтобы не дать погибнуть империи надо идти на жертвы, пусть даже это будет мальчик. Сначала я принес в жертву своих сыновей, теперь очередь за Романовым".

Еще он знал, что не только эти слова были ложью. Матросы и офицеры, которые должны были захватить оружие в Екатерининском полку, были своего рода приманкой. Они должны были отвлечь внимание городских и военных властей от мятежников, которые захватят дворец и возьмут царскую семью в заложники. Все это внесет смуту и разлад, а главное, даст время для переговоров с будущим императором России.

"Да какие, к черту, переговоры! - и капитан первого ранга вернулся мыслями к разговору, который состоялся у него с преемником Николая II две недели тому назад. - Все уже решено! Даже если и так! Пусть снова обман, пусть заговор, пусть новый царь! Все это было в российской истории не один раз! Главное не в этом, а в спасении России! Именно новая, обновленная Россия поставит германцев на колени! Благо целой страны ничто перед гнусным преступлением одного человека!".

Командир крейсера тяжело вздохнул. Уж он-то знал, что пафосными словами собственную совесть не обманешь. К тому же все чаще он стал приходить к мысли, которую старался сразу отогнать, а вдруг его на это страшное преступление толкает не любовь к России, а простая человеческая месть. За погибших в море сыновей, за сердечницу-жену, которая в одночасье умерла от сердечного приступа, узнав о смерти второго сына. В такие минуты он начинал думать о пистолете, поднесенном к виску.

Когда позволяло время, я старался по городу передвигаться пешком, поэтому, отправляясь на день рождения, вышел на полтора часа раньше, рассчитывая, что к одиннадцати часам буду у дома Антошиных. Только я закрыл дверь и начал спускаться вниз по лестнице, как раздался телефонный звонок. Телефон звонил, не переставая около трех минут, пока на другом конце провода не поняли, что хозяина квартиры нет дома. Пока я неспешным шагом шел по городу, заговор набирал силу. Вооруженный отряд из двухсот матросов и восьми морских офицеров скорым маршем выступил по направлению к дворцу. В их задачу входил только захват дворца и арест царя с семейством. Второй отряд мятежников так же начал движение в сторону Екатерининского полка, который находился в трех кварталах от особняка Антошиных.

Идя прогулочным шагом, я пытался придумать благовидный предлог, который бы позволил мне, вручив подарок, сразу удалиться. Уйдя в свои мысли, я шел по улицам, среди гуляющих людей, окруженный привычным городским шумом. Звенели трамваи, стучали копыта лошадей, рычали моторы автомобилей. На перекрестках несли службу городовые, голосили мальчишки-газетчики, им вторили разносчики с лотками.

Без десяти одиннадцать свернув за угол, и вышел на улицу, на которой был расположен особняк Антошиных. Медленно идя, я шутливо сетовал на свою убогую фантазию, так за целый час мне так и не удалось придумать достаточно веской причины, чтобы сбежать с празднества. Не успел я подойти к распахнутым воротам, у которых стоял дворник-сторож Кузьмич, как подъехала коляска. Из нее вышла пышная женщина, лет сорока, сопровождаемая дочерью - подростком, которая несла красивую подарочную коробку, перевязанную ярко-желтой лентой. Вежливо поклонившись, я пропустил их вперед. Дама, кивнула мне в ответ, и я думал, что она сейчас пройдет, но та вдруг остановилась и неожиданно спросила: - Извините меня, ради бога, но вы ничего не слышали?

- Что именно? - удивленно спросил я ее.

Только теперь я заметил неестественную бледность и страх в ее глазах.

- Мы слышали стрельбу в городе. И крики.

- Где именно?

- Да тут недалеко. Где-то за два квартала отсюда. Бух! Бух! И так подряд несколько раз. И толпа что-то кричала, но я не разобрала. Вы не знаете, что это может, быть?

- Нет. А вы их видели?

- Мы по соседней улице ехали. Гм. Я так волнуюсь.

- Не переживайте. Все будет хорошо.

- Это вам мужчинам хорошо, - дама уже сменила тревогу в голосе на кокетство. - Вам к войне не привыкать, а у нас с Варенькой сердечки так и заекали, стоило нам услышать эту пальбу!

- Не волнуйтесь. Все будет хорошо, - снова повторил я и задумался о том, что это может быть. Заговор генералов и покушение на государя были еще свежи в памяти, поэтому это сообщение я воспринял вполне серьезно. На вопрос что делать, я ответил сам себе почти сразу: поздравить именинницу, отдать подарок, затем позвонить из кабинета хозяина дома. Тут входная дверь открылась, и на пороге показался лакей.

- Идемте, а то нас уже, похоже, хозяева заждались.

- И то верно, у нас еще будет время поговорить, - тонко намекнула мне дама на продолжение флирта, после чего взяв дочь за руку, пошла к входной двери.

Кузьмич, вытянувшись перед ней чуть ли не по-военному, только укоризненно посмотрел вслед прошедшей мимо него женщине.

Я усмехнулся: - Держи, - и протянул ему рубль.

- Благодарствую, Сергей Александрович! Сейчас Тамара Михайловна с дочерьми приедет и все! Сядете за стол. Проходите, Сергей Александрович.

- Кузьмич, ты ничего такого не слышал? - не удержался я от вопроса. - Или не видел чего странного?

- Да вроде ничего.... Хотя, коляска пронеслась с барыней Хотяевой. Да так быстро, что я удивился. Они всегда так важно едут, а тут....

- Откуда она ехала? - перебил я его.

- Да оттуда, - и он показал рукой в сторону, где, по словам дамы, стреляли. - Ох, ты ж, господи! Так не случилось ли чего?!

Я остановился, не зная, что делать: звонить или пойти самому посмотреть, что там происходит, как вдруг увидел бежавшего, сломя голову, по улице городового. Одной рукой он придерживал фуражку, а другой - шашку. На топот его сапог обернулся и Кузьмич. Увидев полицейского, он стал быстро креститься и негромко бормотать: - Отведи напасть от нас грешных матушка - заступница, царица небесная. Не дай пропасть....

Я заступил бегущему полицейскому дорогу. Он остановился. Бледный, губы прыгают, а в глазах - страх.

- Не подходи! Стрелять буду! - крикнул он мне дрожащим голосом, но при этом даже не сделал попытки достать оружие.

В эту секунду из-за моего плеча раздался голос Кузьмича: - Степан, ты чего?! Белены объелся?! Это же барин, Сергей Александрович!

Увидев сторожа, он как-то сразу обмяк, потом снова посмотрел на меня уже более осмысленно.

- Что видел, говори!

- Так это.... Они там толпой шли. А мы что....

- Они - кто? Толком говори!

Не знаю, что он увидел на моем лице, но подтянулся, словно при виде начальства и стал рассказывать:

- Так точно, ваше благородие! Мы с квартальным надзирателем стояли, а вдруг шум раздался. Вроде как, толпа народа идет. Мы за угол, а там матросы. Николай Власьевич им навстречу и с вопросом: кто такие? А его в кулаки. С ног сбили. Я револьвер выхватил, а мне говорят: шумни только и мы тебя пристрелим, а сами в меня целят. Потом револьвер забрали, и говорят: беги, пока цел.

- Эх ты, заячья душа! Сразу в бега! - не удержавшись, съязвил Кузьмич. - И Власьича бросил. Э-эх, ты!

Городовой повесил голову. Только теперь я увидел, что это совсем молодой парень.

- Куда они шли?

- Не знаю, ваше благородие.

- Остолоп, мать твою! - уже не сдержался я.

Дело, по всему, было серьезное и счет, возможно, шел уже на минуты. Надо было что-то решать.

"Но что происходит? Мятеж? Так почему Мартынов....".

- Там это... - еле слышно пробормотал городовой. - Светлану Михайловну....

- Говори! Что с ней?!

- Ее шайка Фомки Нехвестова, схватила. У доходного дома Маркотиной. Я по другой стороне улицы бежал. Краем глаза видел.

- Видел и не вмешался?!

- Так это.... Их много, а я без револьвера, а шашка....

- Пойдешь и покажешь! Живо!

- Слушаюсь, ваше благородие!

Городовой развернулся и припустил, что было сил. Я побежал за ним. Улицы, по которым мы бежали, были пустыми, видно слухи уже разнеслись в этой части города и народ попрятался по домам подальше от беды. Я расслышал вдалеке выстрелы, но в этот самый момент городовой остановился.

- Вон туда. Там, - и полицейский показал рукой вглубь двора.

- Исчезни!

Скользнув во двор дома, я сразу увидел, притулившийся к забору, флигель, а у его двери крутившегося парнишку. Видно оставленный за сторожа, тот, вместо того чтобы охранять, приоткрыв дверь, сейчас прислушивался к тому, что делается внутри дома. Он настолько был увлечен своим занятием, что почувствовал чужое присутствие за своей спиной уже в момент своей смерти. Хрустнули перебитые шейные позвонки, и тело стало мягко заваливаться набок. Оттолкнул его в сторону, и широко распахнув дверь, я быстро вошел внутрь. Двое насильников, зажав девушке рот, сдерживали бьющееся в судорожных движениях тело, распростертое на деревянном топчане. Платье было задрано по пояс, открыв молочно-белые ноги. Третий бандит со спущенными штанами в этот самый миг пытался взгромоздиться на девушку.

- Светлана Михайловна, это я, Богуславский! Закройте глаза и расслабьтесь, а вы, господа, получите удовольствие!

Первым умер насильник со спущенными штанами, только успевший соскочить с топчана. Нанеся добивающий удар ногой по оседающей фигуре, с разворота левым кулаком раздробил висок второго бандита, отправив его грязную душу в ад. Третий, даже не помышляя о сопротивлении, попытался проскочить мимо меня к двери, но будучи схваченным за ворот, отлетел к стене. Шагнув к нему, я нанес сокрушающий удар в грудь - и конвульсивно изгибающееся тело мешком рухнуло у моих ног. Быстро развернулся к Антошиной.

Девушка, как только ее отпустили грубые руки, сжавшись в комок, прижалась к стене. Ее бил озноб. Подойдя к топчану, сказал: - С вашего разрешения, Светлана Михайловна, возьму вас на руки, - и тут увидел, как она открыла глаза и заплакала.

- Успокойтесь. Все закончилось.

Вынеся ее на улицу, осторожно поставил на ноги. Она, словно не веря в то, что происходит вокруг нее, оглядела пустую улицу, потом посмотрела на меня. В ее больших, мокрых от слез, глазах сидел дикий страх.

- Я ничего... не могла... сделать. Я кричала.... Они тащили меня. Они.... - она словно с силой проталкивала слова сквозь перехваченное страхом горло.

- Да успокойтесь вы, ради бога! Все страшное уже позади!

- Нет! Вы не понимаете! Их липкие пальцы.... Они хватали меня везде.... Это было так страшно! Я....

Она была уже готова взорваться плачем, забиться в истерике, как я крепко прижал ее к своей груди и тихо сказал на ушко:

- Ваши стройные ножки выглядят просто жуть, как соблазнительно, Светлана Михайловна.

Несмотря на шоковое состояние, до нее все же дошел смысл моих слов. Она замерла, осмысливая сказанное, потом уперлась кулачками в грудь и оттолкнулась от меня. Несколько секунд смотрела на меня сквозь слезы, а потом прерывающимся, ломким голосом тихо спросила: - Что вы сейчас сказали?

- Об этом мы потом поговорим. Теперь нам надо идти, Светлана Михайловна. Гости ждут, - и я, взяв ее под руку, повел по улице.

Какое-то время мы шли, и было видно, что она идет, ничего не замечая вокруг себя, находясь во власти недавно пережитого кошмара. Это стало очевидно, когда она, спустя пару минут, отреагировала на мои слова, воскликнув: - Какие гости?! Вы не видите, что вокруг происходит?!

- Вижу, Светлана Михайловна, поэтому хочу побыстрее передать вас с рук на руки отцу, а затем мне надо будет уйти. Вы даже не представляете, какой я сейчас злой!

- Вы злой? Нет! Вы очень хороший,... вы замечательный человек! Вы не представляете.... - ее губы задрожали, а в голосе снова появились истерические нотки.

- Не надо лишних слов, Светлана Михайловна, а то я начну смущаться и говорить всякие глупости, - всеми силами я пытался отвлечь девушку от пережитого ужаса. - И вообще, давайте вас снова на руки возьму, а то вы, смотрю, совсем еле идете.

Не став дожидаться ответа, я подхватил гибкую фигурку на руки и быстро зашагал по улице. Ничем, не проявив своего неудовольствия, она доверчиво прильнула к моей груди. Только когда мы подходили к кованой ограде ее дома, она тихо спросила: - А что с... ними...?

- Вам честно сказать или соврать?

Она посмотрела на меня, по-детски доверчиво, большими жалобными и влажными глазами и неуверенно сказала: - Даже не знаю.

Решив не нагнетать обстановку, ответил нейтрально:

- Сами виноваты. А теперь извольте мне ответить на один вопрос: почему вы шли одна? Видели же что твориться на улицах! Вам надо было где-нибудь пересидеть. У подруги там....

- Я не одна шла. С Валентином... Сергеевичем.

- Погодите! Вы хотите сказать, что эта мразь....

- Нет! Что вы! Нет! Когда мы столкнулись с колонной матросов, и он услышал, что они кричат, вдруг неожиданно выхватил из кармана револьвер и закричал: - "Смерть предателям России!". Из толпы раздались одобрительные крики, а затем его позвали. Они хотели, чтобы Валентин присоединился к ним. Он посмотрел на меня, а в глазах... тоска смертная, потом сказал: "или сейчас, или никогда. Прости меня, Света". И ушел... с ними.

- То есть он вас бросил, - сказал я, а сам подумал, что подпоручику здорово повезет, если он переживет сегодняшний день.

- Наверно.

Слово должно было означать сомнение, но в ее глазах легко читалось осуждение его поступка.

- Все! Мы уже пришли! Совет напоследок: напейтесь и попробуйте заснуть!

В этот момент к нам подбежал Кузьмич и городовой. Полицейский при этом опустил голову, стараясь не встречаться со мной глазами. Только они успели войти в ворота, как выбежал хозяин особняка.

- Дочка! Светочка! Что с тобой, девочка?!

- Не пугайтесь, Михаил Васильевич! Устала ваша девочка. А я, как истинный джентльмен, предложил ей свою посильную помощь, - я осторожно поставил девушку на ноги. - Извините, но мне надо срочно телефонировать!

Поднявшись в кабинет, я позвонил в жандармское управление, но наткнулся на дежурного офицера, который на мои требования и угрозы, отвечал, как заведенный: - Не могу знать! Приму к сведению!

Бросив трубку, я застыл как вкопанный, пытаясь понять, что происходит. Позвонил Мартынову, но того не оказалось дома. Тогда я позвонил в канцелярию Его императорского величества. Меня не смогли соединить, объяснив, что нет связи.

- Как нет связи?! В своем уме барышня?! Это канцелярия императора!

- Не могу ничего сделать, нет соединения, - твердо и холодно ответила она мне, но в конце не удержавшись, добавила. - А вы могли бы быть и повежливее.

Соображал я с минуту, после чего попросил меня соединить с батальоном Махрицкого.

Командира охотников я вытащил из армии еще четыре месяца тому назад. Сначала он был недоволен своим откомандированием из действующей армии, но стоило ему узнать, что командовать будет не простой частью, а специальным подразделением, обрадовался и сразу принялся за дело с большим энтузиазмом. Спустя две недели по прибытию в столицу он получил звание подполковника и принял батальон. Вот сейчас мне предстояло проверить на практике мое нововведение. Я нередко бывал в расположении батальона и многих там знал, как офицеров, так и солдат. К тому же благодаря мне батальон имел личный транспорт - два грузовых автомобиля.

Дежурный офицер, узнав меня, сообщил, что подполковник только что звонил, сообщив, что уже едет и приказал поставить батальон под ружье.

- Степашин, у нас нет времени! Грузите два пулемета и взвод солдат в автомобили!

- Но господин подполковник....

- Когда приедет, то подтвердит приказ! В команду включите как можно больше унтер-офицеров! Кто поедет старшим?!

- Думаю... поручик Татищев. А что случилось?!

- Отряд направьте к царскому дворцу! Прямо сейчас! Я буду их ждать рядом....

Выйдя из кабинета под удивленными и встревоженными взглядами гостей, я быстро подошел к Аношину, вышедшему мне навстречу, и коротко сказал: - Извините! Мне нужно уйти! Объясню все потом!

ГЛАВА 7

Идя по улицам, среди белого дня, я испытывал ощущения человека, внезапно очутившегося впотьмах и теперь не знающего что делать и куда идти. Страха не было, вот только ощущение тревоги росло с каждой минутой. В воскресный день улицы обычно были заполнены народом, но сегодня они выглядели полупустыми, да и лица людей, встреченных мне на улицах, были или встревоженными или озабоченными. Словно то, что сейчас происходило в столице, наложило мрачную печать на город. Пройдя квартал, я наткнулся на дедка - извозчика, но стоило сказать, куда мне надо ехать, старик сразу закрутил головой, объяснив свой отказ тем, что там пуляют из ружей, а он хоть старый, а жить все равно хочет.

- Я поеду с тобой или без тебя, старик. Тебе решать.

После такого категоричного заявления извозчик опасливо покосился на мои плечи, затем несколько раз тяжело вздохнул и промолвил: - Тык, барин, я же не совсем против, но жизнь ведь одна дадена....

Не слушая его, я вскочил в пролетку: - Езжай! Быстро!

На месте встречи я ожидал не более десяти минут, с растущей во мне все большей тревогой, прислушиваясь к далеким выстрелам. То, что стрельба продолжалась - было уже неплохо. Намного хуже, если бы она затихла.

"Но где же полиция, жандармерия, армия?! Что, черт возьми, происходит?!".

Рев двигателей я услышал загодя. Офицер, ехавший в передовой машине, выскочил из кабины, стоило ей затормозить. Это был поручик Татищев. Я быстрым шагом подошел к нему. Из-за бортов на меня смотрели с удивлением, недоверием и затаенным страхом солдаты. Я спросил его: - Когда уезжали, новых сведений не поступало?!

Тот растерянно помотал головой - Нет. А вы что не в курсе происходящего?!

- В курсе, - соврал я, - но подробностей не знаю.

Офицер смотрел на меня в ожидании объяснений, но вместо этого я развернулся к солдатам. По большей части это были унтер-офицеры, ветераны, что радовало, так как знал, что именно они воспримут мои слова ближе к сердцу, чем молодежь.

- Солдаты, прямо сейчас убивают царя и его семью!! И именно от вас прямо сейчас зависит его судьба, и судьба России!!

- Жизнь положим, ваше благородие, а царя спасем!! - прогремело над машинами.

- В машину, поручик! - не успел тот захлопнуть дверцу, как я вскочил на подножку.

- Езжай быстрее! Жми на полной скорости! - скомандовал я водителю.

Спустя пять минут две машины со страшным ревом выехали перед распахнутыми воротами, у которых в качестве караула стояло около трех десятков матросов во главе с пехотным офицером в чине подпоручика. При виде нас он выскочил вперед и замахал руками, крича: - Стой! Стой!

- Притормози, - сказал я водителю.

- Вы из Екатерининского полка?! Нам в помощь?!

- Огонь!! - скомандовал я, одновременно стреляя подпоручику в голову.

Из-за бортов загремели выстрелы. Ошеломленные неожиданным нападением, расстреливаемые почти в упор, матросы несколько секунд стояли, словно мишени в тире, а затем вдруг кинулись бежать врассыпную, бросая винтовки.

- Жми, шофер! - снова скомандовал я. - Остановишься у входа! Ставь машину боком!

Не успели машины остановиться, как раздались громкие и отчетливые приказы поручика Татищева: - Из машин - долой! Спрятаться за бортами! Перезарядить винтовки! Огонь на поражение!

Меня удивило, что у парадного входа во дворец никого не было, но не успели солдаты ссыпаться с машин и стащить пулеметы, как в дверях появилась группа мятежников. Человек двадцать. Несколько офицеров и матросы. Судя по тому, что сразу не стали стрелять, они были в явной растерянности, что и караул у ворот. Используя их замешательство, Татищев громко скомандовал: - Солдаты, слушай мою команду! По цареубийцам, огонь!

Из-за машин грянул залп, за ним второй. Несколько человек рухнули на мраморные ступени, заливая их своей кровью, другие заговорщики сразу заметались, ища укрытия и пытаясь отстреливаться. Кое-кто из матросов принялся кричать: - Братки!! Не стреляйте!! Мы же за народ и волю!!

Их крики перекрыл новый приказ поручика:

- Пулеметчики! На позицию! Прицел четыре, целик два! По мятежникам, огонь!

Стоило мятежникам увидеть тупые рыла двух станковых пулеметов, готовых к стрельбе, как среди матросов началась самая настоящая паника. С десяток человек, с криками, не обращая внимания на стрельбу, вскочив с земли и бросая оружие, кинулись бежать за дворец, вглубь сада, но свинец, посланный им вдогонку, заставил беглецов, раскинув руки, кинул их на пожухлую траву, окропив ее красной кровью. Сейчас только несколько человек, укрывшихся за массивной дверью и колоннами, пытались отстреливаться. Я прислушался. Стрельба во дворце не стихала. Я посмотрел на Татищева, стоящего рядом со мной и негромко сказал: - Командуйте: штурм.

Тот согласно кивнул и только открыл рот, как в следующее мгновение из дверей хлынула лавина матросов. Не меньше пяти десятков. Выбежавшие из дворца матросы, при виде трупов своих товарищей, винтовок, торчащих из-за бортов машин, а главное - устремленных на них стволов пулеметов, замерли, все еще не понимая, что происходит. В этот момент один из офицеров - мятежников, стреляя из-за колонны, закричал: - Товарищи, братья!! Огонь по...!!

- Пулеметчики!! Огонь!! - во все горло заорал поручик Татищев, перекрывая крик своего противника.

Его приказ еще висел в воздухе, как затрещали пулеметы, сея вокруг себя смерть. Мятежники в панике закричали, пытаясь укрыться, бросались в разные стороны, наталкивались друг на друга, падали, вскакивали, чтобы снова упасть и больше не подняться. О сопротивлении никто из матросов даже не помышлял. Еще минута и все было кончено. Выскочив из-за машины, за которой укрывался, я закричал: - За отечество!! За государя!! Вперед!! - кинулся вперед, стреляя из пистолета.

Я успел сделать только несколько быстрых шагов, как мне под сердце ударил железный кулак, выбив из меня дух, а с ним и сознание. Пришел в себя я быстро. Первое что увидел, так это, склонившееся надо мной, озабоченно-испуганное лицо унтер-офицера Забродова. Я знал его, как и многих других солдат и офицеров батальона Махрицкого. Вздохнул, и сразу ребра пронзила острая боль. Она была настолько резкой и неожиданной, что, не сдержавшись, я негромко охнул.

- Ранило, Сергей Александрович? Где? Крови не видать!

- Еще не знаю. Долго я так лежу?

- Не могу знать. Увидел, уже как вы лежали, а пока подбежал, вы как бы и очнулись. Помочь?

- Да.

Только начал подниматься при помощи унтер-офицера, как боль снова вонзила свои острые зубы в левую сторону груди, но при этом мне все же удалось встать на ноги.

- Это в вас офицер стрельнул. Из револьвера. Вон он там, у колонны лежит.

Я автоматически посмотрел в ту сторону, куда указывал унтер-офицер. Увидев неподвижное тело в офицерской шинели, я огляделся вокруг и только сейчас понял, что кроме лежащих кругом трупов, никого нет. Прислушался. Во дворце все еще продолжалась стрельба.

- А дырка то есть. У вас там, небось, фляжка, - глядя на мое пальто, предположил Забродов и уточнил. - Во внутреннем кармане.

Не совсем поняв, о чем он говорил, чисто автоматическим движением сунул руку во внутренний карман пальто и вытащил наружу деревянный ящичек с пулевым отверстием в верхней крышке. Откинул защелку, открыл. На голубом шелке лежало пробитое пулей пасхальное яйцо, которое я собирался подарить Лизе Антошиной.

- Жалость-то, какая. Красивая, видно, была вещица, - с откровенным сожалением сказал Забродов. - Да и ларец отменный.

- Подарок, - буркнул я.

- Судьба она такая. Где подножку подставит, а когда жизнь спасет, - философски изрек унтер. - Теперь вы должны беречь ее, эту игрушку. Она вам жизнь спасла.

- Это уж точно, - не мог не согласиться с ним я, после чего торопливо сказал. - Идемте быстрее, Тимофей Денисович.

Я шел по желто-багряной листве, к парадной двери дворца, обходя трупы и кривясь от боли. Подойдя к лестнице, мы увидели, как из-за дворца показалась группа солдат, возбужденных, не остывших от боя, под командованием унтер-офицера, которые подгоняли прикладами с полдюжины матросов, при этом ругая их, на чем свет стоит. Неожиданно стрельба во дворце затихла, и почти сразу из дверей выскочил один из солдат Татищева и сходу заорал: - Эй! Шофер! Васька! Грей свою машину! Поручик приказал! Раненых повезешь!

В следующую секунду увидев меня, он вытянулся: - Виноват, ваше благородие!

- Как там, Федоскин?!

- Царь жив! И дети его целы! - радостно заулыбался солдат.

- Ну и, слава богу! - воскликнул, крестясь, стоящий рядом со мной, Забродин.

В этот момент из дверей вынесли на носилках Пашутина. Лицо бледное, глаза закрыты. Я кинулся к нему.

- Что с ним?

- Дважды ранили. Много крови потерял.

- Несите быстрее! Грузите на машину и в госпиталь! - скомандовал я солдатам, несшим носилки.

Вслед за Пашутиным вынесли еще четверо носилок с ранеными солдатами. Пропустив их, я быстрыми шагами направился вглубь дворца. Несмотря на то, что все закончилось хорошо, у меня на душе лежал камень.

"Плохо работаю. Отвратительно. Обещание Романову, что все будет хорошо, дал, а оно вон как сложилось".

Несмотря на уверения солдат, что все хорошо, меня словно в спину подталкивало желание самому, лично, убедиться, что с императором и его семьей ничего не произошло, поэтому я почти бежал по анфиладе комнат дворца, мимо трупов, следов от пуль на стенах и взломанных дверей. Остановился только возле караула, выставленного поручиком Татищевым.

- Где государь?! - резко спросил я солдат.

- Не можем знать, ваше благородие. Только баяли, что он жив.

Я быстро зашагал дальше, вглубь дворца, пока не наткнулся на двух офицеров из группы Пашутина, которым посчастливилось остаться в живых. Взгляд у обоих тяжелый, злой, еще не остывший после смертельной схватки.

- Что здесь произошло, господа? - с этим вопросом обратился я к ним.

Как оказалось, что все началось с предательства среди гвардейцев, стоявших на охране дворца. Руку на государя они не осмелились поднять, зато дали себя разоружить и связать. Именно благодаря этому мятежники сумели беспрепятственно проникнуть во дворец, но кто-то из верных императору людей чуть ли не в последнюю минуту поднял тревогу. Попытки связаться по телефону с полицией и жандармерией оказались безуспешны, и тогда казаки императорского конвоя, вместе с оставшимися верными государю гвардейцами начали отстреливаться. Сколько минут они смогли бы продержаться, трудно сказать, если бы не офицеры - телохранители отряда Пашутина с ним во главе. Все решили два легких пулемета, которые каким-то образом Пашутин сумел протащить во дворец. Забаррикадировавшись, они сумели дать достойный отпор. К тому же бросившиеся в атаку матросы, потеряв два десятка человек, сразу потеряли напор и рассеялись по дворцу. Офицерский отряд мятежников продолжал атаковать до тех пор, пока не появились мы.

После этой короткой беседы у меня появились первые предположения по этому делу. Кто-то очень влиятельный и близкий к императору сумел обеспечить полную изоляцию семейству Романовых на целых два часа от внешнего мира. Я быстро подбил имеющиеся у меня факты. В охране дворца оказались, пусть даже не явные, пособники мятежников.

Офицеры, готовые умереть, но добраться до Романова и его семьи. И самое главное: как такой мятеж не смог распознать Мартынов? Неужели и он?

"Не должен. Но за всем этим явно кто-то стоит. Но кто?".

Мне не удалось сразу увидеться с императором. Сейчас с его семьей были лейб-медики. Когда он вышел, то сразу стало ясно, в нем что-то изменилось. Обычно сдержанный и в какой-то мере флегматичный, сейчас он с трудом сдерживал себя. На вопрос о самочувствии его семьи, он кинул на меня, как мне показалось, гневный взгляд. Еще в нем был страх, но при этом не ярко выраженный, а какой-то смазанный. Только позже я понял природу этого страха. Я понимал его состояние. После короткого доклада, он отпустил меня и вернулся к семье. Выйдя от него, я ощутил состояние близкое к ярости, и для этого у меня было достаточно причин. Несмотря на данное обещание государю, я опять его чуть не подвел. Моего друга Михаила Пашутина тяжело ранили. А еще, ко мне только сейчас пришло понимание того, что дело, которому было посвящено столько времени и сейчас шло к логическому завершению, чуть было не погублено кучкой зарвавшихся фанатиков.

"Урою гадов! - с этой мыслью я вышел из дворца, и тут ко мне подошел подполковник Махрицкий.

- Сергей Александрович, как такое могло произойти?! Ведь это же уму непостижимо! На государя и его семью....

- Разберемся и покараем!

- Дай бог! Со мной прибыла рота. Наружные посты я расставил, что с внутренней охраной дворца будет?!

- На внутренние посты тоже своих выставьте, но только самых проверенных и опытных солдат. Всех арестовать, кто в данный момент находиться во дворце! Гвардейцев, слуг, горничных, истопников! Всех! Никого не впускать, никого не выпускать до особого приказа, господин подполковник!

- Будет исполнено! Я выставил пулеметные заслоны перед дворцом и перед воротами. На всякий случай!

- Хорошо! Что еще?

- Что с пленными делать? К тому же среди них раненые.

- Пленными пока буду заниматься я. Да вот что еще. Трупы надо куда-то вытащить из дворца.

- Уже отдал приказ.

- Ладно, распоряжайтесь, Дмитрий Иванович, а я пойду. Где там пленные?

Он обернулся к стоящему неподалеку десятку солдат под командованием унтер-офицера.

- Савкин! Ко мне! - когда унтер-офицер подбежал к нам, сказал ему. - Поступаешь со своими солдатами в распоряжение Сергея Александровича. А пока сопроводи его к пленным.

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Пленных согнали в кучу, в парке, в кучу. Человек тридцать пять-сорок. Вокруг них, стояло полтора десятка солдат, направив на них стволы, с насаженными на них штыками. Пленные по большей части стояли, но некоторые из них, по большей части раненные, сидели, несмотря на холод. Повязки частью были из бинтов, но в основном самодельные, из подручных материалов. Подойдя к ним, обвел взглядом. Среди пленных было всего лишь пять морских офицеров. Все, как один, раненые. Два мичмана, два лейтенанта, и один капитан-лейтенант. Ни матросы, ни офицеры не знали, кто я такой, поэтому появление гражданского типа с отделением солдат за спиной вызвало, мягко скажем, недоумение.

- Среди вас нет никого, кто хочет облегчить свою душу чистосердечным признанием? - спросил я.

Ответом стало тяжелое молчание, а вот взгляды, устремленные на меня разные. Больше всего в глазах у людей было страха, меньше - злобы и ненависти.

- Вы кто будете, сударь? - неожиданно спросил меня лейтенант.

- Богуславский. Сергей Александрович.

Для матросов моя фамилия ничего не сказала, но господа морские офицеры явно обо мне слышали.

- Господа, к нам пришел сам господин царский палач, - раздался голос молодого мичмана с забинтованной шеей, - чтобы выбрать себе жертву. Веревка с собой, палач?

- В вашем случае, мичман, она не нужна. Ваш длинный язык ее вполне заменит. Так я правильно понял? Желающих нет?

- Среди нас нет предателей, сударь, - теперь резко и надменно ответил мне лейтенант.

- А предательство по отношению к государю, а так же к данной вами присяге? Или это вы предательством не считаете?

- Грех большой, не скрою, но тут не только честью, но и жизнью своей пожертвуешь, только чтобы дать России вырваться из тупика, куда ее загнала жадная и подлая правящая клика с никчемным и безвольным правителем!

- Браво, господин революционер! Так вы за то, чтобы отдать власть народу?!

- Нет! Конституционная монархия - вот что нужно новой, свободной, святой Руси!

- И кого вы прочите новым монархом?

- Как кого? Конечно, истинного сына России! - при этом лейтенант хитро улыбнулся, дескать, ты, что меня за дурака держишь. Так я тебе и сказал!

Вдруг неожиданно загомонили матросы, а следом раздался чей-то злой голос: - Братцы! Вы его слышали?! Эти господа втирали нам в уши, что за народную волю идут биться, а сами хотели нам нового царя на шею посадить!

Гул недовольства стал громче.

- Вот оно даже как! - я громко усмехнулся. - Так вы взяли с собой матросов, чтобы их трупами выстелить дорогу во дворец новому избраннику! Вы истинные патриоты, господа!

Не успел я это сказать, как литой кулак одного из матросов врезался в висок стоящего рядом с ним мичмана. Тот, охнув, стал заваливаться на бок. Следующим пришла очередь одного из лейтенантов, который получив удар в челюсть, покатился по жухлой траве.

- Стоять!! Сволочи!! - заорал растерявшийся начальник караула. - Прекратить драку!!

- Савкин! Вытащите из этого мордобоя господ офицеров. Мы их берем с собой.

- Слушаюсь, ваше благородие!

Не сразу все получилось, но солдаты все же сумели штыками оттеснить от офицеров рассвирепевших матросов.

- Унтер-офицер! Забирайте господ офицеров! Пойдем искать уютное местечко для разговора с ними.

- Слушаюсь, ваше благородие!

Я настолько погрузился в процесс дознания, что забыл обо всем на свете, тем более что кое-что начало прорисовываться, но в какой-то момент раздался настойчивый стук в дверь. У дверей стоял караул с приказом: никого не пускать.

"Дьявол! Видно, что-то срочное!".

Открыл дверь. На пороге стоял подполковник Махрицкий.

- Слушаю вас, Дмитрий Иванович.

- Сергей Александрович, вы нужны. У ворот гости.

Нетрудно было догадаться, что слухи достигли определенных ушей. Важных ушей.

- Хорошо, Дмитрий Иванович. Выйду. Разберемся.

Уже подходя к воротам, я увидел три десятка экипажей и автомобилей, стоявших поодаль. Их хозяева, министры, генералы, царедворцы, собравшись в кучку, сейчас во всеуслышание возмущались произволом часовых. Я и они знали друг друга в лицо, так как нередко приходилось сталкиваться в дворцовых коридорах, кое с кем мне даже приходилось работать сообща над определенными задачами, но при всем они продолжали считать меня очередным юродивым при царском троне. Ведь у меня не было ни чина, ни должности, ни дворца, ни выезда с чистокровными скакунами, но тут случился заговор генералов, а за ним приговор, который всколыхнул всю страну. Тут же отношения наши изменились, вежливости и внимания в отношении меня резко прибавилось, но всем было видно, что они замешаны на страхе. Опасный тип. Царский палач.

Все это промелькнуло у меня в голове, пока я шел к воротам. Следом за мной шагал подполковник со злой затаенной усмешкой в густых усах. Он, как и я, мягко говоря, очень не любил всю эту пышную, спесивую, надменную братию. Быстро пробежав глазами по толпе, я отметил министра юстиции, полицмейстера, военного коменданта. Военного министра не было, но он был представлен двумя генералами, своими заместителями. Гвардейский полковник. Пара человек из свиты императора, несколько придворных. Я усмехнулся про себя, глядя в их напряженные лица, в глаза, в которых клубиться страх.

В другое время они бы набросились на меня с угрозами и требованиями, теперь же нет. Очень опасен. Шум среди сановников прекратился и все они, повернувшись ко мне, застыли в ожидании, что им скажет император через своего гонца, но вместо этого, наглый тип, вместо того чтобы поставить их в известность, что тут произошло, окинув их холодным взглядом и направился к генерал-майору Мартынову, стоявшему в стороне. Рядом с ним, стояло около дюжины его подчиненных. Не успел я сделать и пяти шагов в их сторону, как резкий и требовательный голос министра юстиции остановил меня: - Господин Богуславский! Вы ничего не хотите нам сказать?!

Я повернулся.

- Если вы о здоровье его величества, господин министр юстиции, то он и его семья пребывают в добром здравие!

- Мы весьма рады этому, но при этом хотим знать, что произошло?! Почему дворцовая охрана из солдат?! Где гвардейцы?! Почему никого не пускают?!

В вопросах звучал скрытый страх. Может это переворот?! Тогда что будет с нашими теплыми местами и денежными должностями?!

- Все что вам нужно знать, вы узнаете на совещании у государя императора. Извините, господа, но у меня очень много дел и мало времени!

Открыто никто не позволил себе возмущаться произволом любимчика царя, но негромкий недовольный гул повис над толпой знати и министров. Коротко поклонившись министру, я направился к Мартынову.

- Господин генерал, идемте, со мной. Вы и ваши люди.

Перед самым дворцом я остановился.

- Господа! - обратился я к жандармским офицерам. - Подождите здесь. Нам надо поговорить с господином генерал-майором тет-а-тет.

Отойдя в сторону, мы остановились. Прикинув, что слышать нас никто не должен, я спросил его:

- Что вы мне скажите, господин генерал-майор?

- Не понимаю, как такое могло произойти! Просто не понимаю! Я не замешан в этом деле! Вам придется принять мои слова на веру, Сергей Александрович!

- Мне так и сказать государю?!

- Это мой промах, не отрицаю! Но я приложу все усилия! Верьте мне! Сделаю все, чтобы выявить и выловить цареубийц! Всех до последнего! Обещаю!

- Что смогу, то сделаю в вашу защиту, а теперь слушайте, что мне удалось узнать.

Закончив с ним беседу, я сказал: - Идите и работайте, Александр Павлович. И помните: ваша жизнь - в ваших руках. Савкин! Проводите господина генерала к нашим пленным!

Попасть с докладом к царю оказалось непросто. Меня к нему просто не пускали царские лекари, закрывая собой двери. После разговора, уже со вторым врачом, я просто пригрозил, что прорвусь к нему сам, тогда он хмуро окинул взглядом мои широкие плечи и сердито ответил, что дает для разговора двадцать минут и ни секундой больше.

Он появился в своем кабинете спустя десять минут, но вид у него был не столько больной, как толковали мне врачи, сколько напряженный и злой.

- Ваше....

- Поручик, вы можете мне сказать, что это было?!

- Ваше императорское....

- Отставить, поручик! Говорить коротко и по существу! - голос был жесткий и властный.

- Группа офицеров - мятежников при поддержке роты матросов пыталась захватить вас и вашу семью. У матросов не было намерения вас убивать. Они хотели установить в России, так выходит по их показаниям, всеобщую власть народа, а вас временно держать в заточении, чтобы, по их словам, генералы их в порошок не стерли. Короче, их план - сущий бред идиота. С ними все ясно, а вот с господами офицерами все сложнее. Они, похоже, намеревались убить вас и поставить на ваше место царевича Алексея, а уже ему назначить опекуна. Правда, есть еще одно предположение. Забывшись от боли, один морской офицер кое-что выкрикнул в качестве угрозы, правда, потом все пытался отрицать. Так вот, он кричал, что они и царевича Алексея... должны были убить.

Тут я осекся, так как при этих словах на лице императора неожиданно проступило выражение той варварской жестокости, при которой древние правители мановением руки отправляли своих врагов на казнь. Сажали на кол, сдирали кожу, вешали. Причем не единицами, а сотнями и тысячами. Видно сейчас ему хотелось сделать нечто подобное, но государь превозмог себя, выдержал паузу пару минут и только затем тихо процедил сквозь зубы: - Вот, значит, как. Что ж.... Продолжайте, поручик.

Он замолчал, прикурил папиросу и сделал глубокую затяжку. Его руки заметно подрагивали.

- Сейчас прибыли следователи генерала Мартынова....

- Мартынов?! Где он был раньше?! Почему он не доложил о мятеже?!

Сейчас, я сомневался в каждом, в том числе и в Мартынове, но пока ничего не говорило об его участии, к тому же он был в фаворе у государя. Ему просто не резон, что-то было менять.

- Мне кажется генерал здесь не причем, ваше императорское величество. Судя по тому, что мне стало известно, у мятежников была жесточайшая конспирация и все, кто был отобран в организацию - были все, как один, фанатики. К тому же сама организация была создана недавно, около трех месяцев тому назад.

- Вы можете мне прямо сейчас сказать: кто стоял во главе мятежа?!

- Нет, ваше императорское величество. Выяснил пока очень немного. Это тайное общество под названием "Честь и родина". Своих членов они отбирали очень тщательно, из кадровых, боевых офицеров, воевавших на суше или на море. Пока это все.

- Значит, хотели убить.... А моя супруга, дочери?!

- Вашу жену и дочерей намеревались сослать в какую-нибудь глушь или заточить в монастырь. Все это пока неточно, ваше императорское величество.

- Неточно! Чем вы тогда занимались все это время?!

Я видел, что император был испуган и разозлен, готовый излить свой гнев на кого угодно.

Еще он был потрясен новым покушением и до конца так и не смог прийти в себя. Несколько часов назад его могли убить. Наверно к угрозе своей смерти он бы отнесся несколько проще, если бы та же участь не ждала его сына. Уж я-то знал, как он любит свою семью. Она была для него всем.

- Пытался узнать истину, ваше императорское величество.

- Хорошо. Пусть так, - тон государя понизился. - Теперь мне хотелось бы знать, что вы намерены предпринять?

- По нескольким адресам уже отправлены группы, сформированные из солдат и офицеров батальона Махрицкого. Так как мои возможности ограничены, Ваше императорское величество, поэтому я хочу предложить вам пригласить в ваш кабинет людей, которым положено этим заниматься.

- Кого именно?

- Министра внутренних дел, начальника столичного гарнизона, генерала Мартынова и полицмейстера. Пусть доложат, какие приняты меры, а с остальными... можно и завтра разобраться. И еще, ваше императорское величество. При разговоре с ними, отдайте приказ: пусть примут все меры к аресту дежурных нарядов, несущих службу в полиции, жандармерии и комендатуре. Так же пусть арестуют смену на городской телефонной станции.

- Чем вызваны ваши, более чем странные, подозрения?

- Дежуривший офицер из жандармского управления никак не отреагировал на мой звонок. То же самое произошло, когда граждане телефонировали в военную комендатуру. Была приведена в негодность телефонная связь с дворцом.

- Вы кого-то подозреваете?! Если да, то говорите прямо сейчас!

- Их и подозреваю в пособничестве мятежникам! Думаю, что завтра у генерала Мартынова будет больше сведений, ваше императорское величество.

- Мартынов! Это его ошибка! Он недоглядел!

"Блин! Ляпнул, не подумав! Хотя.... Гм. Как бы император параноиком не стал. Того и гляди....".

- Не думаю, что это так, ваше императорское величество.

- Вы и только вы, Сергей Александрович, будете заниматься этим делом. Все полномочия по ведению дела о мятеже будут отданы вам, - он запнулся на какую-то секунду, а потом добавил. - Я доверяю сейчас только вам. Понимаете? Только вам.

- Понимаю и ценю это доверие, ваше императорское величество.

- Поэтому вы будете председательствовать на этом совещании, Сергей Александрович.

- Как прикажете, ваше императорское величество.

Пока шло совещание, царские адъютанты сбились с ног, отдавая все новые и новые приказы и распоряжения. Не прошло двух часов после совещания, как город оказался под жестким контролем. Заставы были перекрыты, усиленные пешие и конные патрули несли дежурство на перекрестках и улицах, а специальные жандармские команды и усиленные полицейские патрули прочесывали город в поисках прячущихся мятежников. Большинство горожан так и остались в неведении, что произошло во дворце. Слухи, естественно расползлись, но они были такие неопределенные и противоречивые, что для большинства людей так и остались досужими выдумками. Газетам и другим изданиям было отдано распоряжение: не поднимать эту тему в печати. Тем временем, войска столичного гарнизона блокировали стоянку военных кораблей и казармы флотского экипажа, а еще спустя час жандармы начали производить обыски и допросы на кораблях и в казармах. При малейшем подозрении арестовывались и отправлялись под конвоем на допрос к следователям Главного управления, как офицеры, так и матросы.

Мой "рабочий" день прошел в тяжелом и кропотливом труде. Я фильтровал всю информацию, которую получали следователи из допросов мятежников. Придя поздно вечером домой, переработал полученные мною сведения и на их основе подготовил докладную записку государю. Лег уже спать во втором часу ночи, поставив будильник на половину восьмого, но поднял меня с кровати снова телефонный звонок. Встал, посмотрел на часы. Десять минут восьмого. Тяжело вздохнул и снял трубку. Это звонил Мартынов.

- Сергей Александрович, насколько мне известно, вы сегодня утром едете к государю на доклад.

- Вы заходите издалека. Переходите сразу к сути.

- Мне надо с вами срочно поговорить. Я вышлю за вами автомобиль. К какому времени он должен за вами подъехать?

- Через полчаса.

- Хорошо.

Нетрудно было догадаться, что Мартынов получил важную информацию, которую боится показывать ее царю. Он очень боялся совершить еще одну ошибку. Сейчас у него положение было настолько шатким, что один неверный шаг, и он мог сам оказаться записанным в мятежники. Еще одно высказанное недовольство государем и....

Несмотря на короткий сон, я чувствовал себя бодрым и свежим. По дороге, я смотрел по сторонам и пытался понять, как народ реагирует на вчерашние события, но судя по всему, столица без всякого напряжения вернулась к привычной жизни. На улицах шелестели метлами дворники, звонко закричали мальчишки-газетчики, перекрикивая торговцев развесного товара, зашумели рынки, на улицах стучали копыта лошадей и ревели моторы машин. Наверно было больше читающих газеты людей, желавших узнать, что вчера произошло, да встретилось несколько группок людей, которые судя по обрывкам фраз, обсуждали вчерашние события.

Солдаты, стоявшие у ворот, при виде подъезжавшего автомобиля, насторожились, но стоило мне выйти, сразу расслабились. Поручик Дворецкий, один из офицеров батальона Махрицкого, высокий, атлетически сложенный мужчина, большой приверженец вольной борьбы, при виде меня вытянулся точно перед большим начальством, затем четко отдал честь. При этом его физиономия стала хитрая-хитрая, а в глазах прыгали смешинки. Мы были неплохо знакомы и даже пару раз мерялись силой в спортивном зале.

- Здравствуйте, Павел Дмитриевич. Сегодня вы на внешней охране?

- Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Ой, не признал вас, Сергей Александрович!

- Шутить изволите, господин поручик?!

- Рад бы, вот только спать очень хочется. Как проклятый всю ночь караулы обходил!

Вот вы, в отличие от меня, совсем неплохо выглядите. Нежились, небось, в теплой постельке....

- Извините, поручик, - перебил я его. - Меня, похоже, заждались! Вон уже руками машут!

Дворецкий автоматически обернулся, потом повернулся ко мне и усмехнулся: - А я-то думаю, что этот жандарм у дверей торчит! Даже мысль закралась: может нашу службу проверяет. Все! Больше не смею вас задерживать! Идите!

Подойдя к Мартынову, я ожидал объяснений, но вместо этого он мне сунул в руки папку.

- Читайте, Сергей Александрович! Что непонятно - объясню!

На трех листа были напечатаны фамилии людей, разбитых на два столбца. 109 и 21.

- Матросы и офицеры?

- Да. Столько на данный час арестовано и находится под следствием. Смотрите дальше.

Отложив списки в сторону, я приступил к чтению следующего документа. В нем офицерское тайное общество было уже разбито на группы по принадлежностям к родам войск, частям и подразделениям. Быстро пробежав глазами списки, я понял, что основу общества составляли морские офицеры, но даже не это было главным, а другое - около половины из них являлись офицерами императорского гвардейского экипажа, которым командовал великий князь Кирилл Владимирович. Я поднял глаза на Мартынова. Теперь мне была понятна причина его нежелания, являться под грозные очи самодержца российского. Я усмехнулся.

- Свиты Его Императорского Величества контр-адмирал, великий князь Кирилл Владимирович. Думаете, к нему ниточки ведут, Александр Павлович?

- Вы так спокойно говорите об этом, Сергей Александрович, что мне только этому остается удивляться.

- Что вы так осторожничаете? Это только косвенная улика, причем никак не указывающая на прямую причастность великого князя к мятежу.

- Еще бы мне не осторожничать, ведь меня вчера на совещании и так виноватым во всех грехах сделали. Если бы не вы....

- У вас все, Александр Павлович?

- Нет, - тут он на секунду запнулся и при этом автоматически поморщился, что говорило о том: ему не сильно хотелось сообщать мне эту новость, затем продолжил. - Группа жандармов, посланная по адресу, пришла арестовать капитана первого ранга, а там - труп с простреленной головой. Все бы ничего,... если бы не его предсмертная записка. Возьмите и делайте, что хотите! Говорю сразу: о ней ни в каких официальных документах не упомянуто!

Я взял половинку оторванного листа бумаги, на котором неровными буквами было написано следующее: "Грех тяжелый я взял на душу, грех предательства. Сколько мог, сдерживал себя, пытаясь доказать себе, что поступаю правильно, но Бог видя неправедное дело покарал убийц. Я, один из них, решил, что не достоин больше жить. Дав клятву, я не могу назвать имен, поэтому скажу только одно: бойся государь родной крови. Прощения не прошу, ибо деяния мои не могут искупить вины моей ни перед Богом, ни перед людьми".

- Кто такой?

- Валентин Владимирович Сикорский, командовал крейсером....

- Неважно! Что еще?!

- Еще три самоубийства. За эту ночь. Гвардейский подполковник, генерал, капитан второго ранга. При них записок не нашли.

- Хорошо. Я пошел.

Спустя десять минут я входил в кабинет императора. Тот выглядел уставшим, но уже намного более сдержанным и спокойным, чем выглядел вчера. Наш разговор, как я и думал, начался с мятежа.

- Какие у вас новости по вчерашним событиям, Сергей Александрович?!

- Вот папка, которую мне передал генерал-майор Мартынов, а это моя докладная записка. Ко всему этому приложена предсмертная записка одного из руководителей мятежа. Вы посмотрите сейчас?

- Предсмертная? Зачем вы ее принесли?

- Почитайте и вы все поймете, ваше императорское величество, - сказал я, а сам подумал: - Если, конечно, захотите все правильно понять".

Спустя двадцать минут папка была захлопнута, а лицо у государя стало задумчивым. Достал папиросу, прикурил. Какое-то время смотрел в пространство, потом заговорил:

- Не понимаю, Сергей Александрович! Сначала - генералы, теперь - боевые офицеры. Почему именно те люди, которые должны стоять на страже трона российского, идут против своего государя?! - я знал, что император питал самые теплые чувства к своей армии. Умел разговаривать с солдатами и офицерами. Уважал и ценил генералов. А тут, два заговора подряд, в основе которых стоят именно военные. Хотя в последнем случае он понимал мятежников. Ведь война до победного конца, еще недавно была и его лозунгом. - И вот вам другая сторона. Именно офицеры спасли жизнь мне и моей семье. Офицеры подполковника Пашутина оказали мне неоценимую услугу.

- Ваше императорское величество, у вас намного больше преданных вам людей, чем вы думаете, - поспешил я его успокоить.

- У меня нет в том сомнений, вот только.... - он неожиданно замолчал, а потом продолжил, но уже о другом. - Я уже распорядился. Семьи восьми погибших офицеров получат полуторную пенсию и всяческие привилегии. Заслуга остальных так же не будет мною забыта.

Какое-то время мы молчали, потом император раскурил папиросу, несколько раз затянулся и неожиданно сказал:

- Из всего этого мне, наверно, следует сделать вывод о том, что мой двоюродный брат, великий князь Кирилл Владимирович, был заодно с мятежниками. Да?

- Прямых показаний против него нет, ваше императорское величество.

Царь задумчиво посмотрел на меня, потом положил потухшую папиросу в пепельницу и какое-то время смотрел на посмертную записку Сикорского, лежавшую сверху папки с бумагами. Снова поднял на меня глаза и сказал:

- Знаете, а я отлично помню все ваши предсказания. Почти дословно. Ведь именно он явится 1 марта в Государственную Думу во главе Гвардейского экипажа, чтобы предложить свои услуги новому правительству. Видите, как все складывается, Сергей Александрович?

В его словах не было даже намека на угрозу, но она была слышна в его тоне. В нем лязгало железо. Похоже, пережитый страх за свою семью у императора перешел в иное качество, но пока трудно было сказать, как оно скажется на государе. Потом мы снова какое-то время молчали, затем царь тихо, словно проговаривая мысли вслух, сказал: - За то время, когда мятежники пытались до нас добраться, и мы не знали, останемся живы или умрем, я в своей душе пережил тот жуткий ужас,... который наверно бы жил во мне, в день расстрела нашей семьи, в июле 1918 года. Причем, не за себя, а за сына, дочерей, жену. Я их очень люблю. Очень.

Эти последние слова он произнес с каким-то особым значением. Потом какое-то время мы опять помолчали, а уже затем император сказал: - Вы все хорошо сделали, Сергей Александрович. Идите, отдыхайте.

Спустя четверо суток дело о мятеже можно было считать закрытым. За все это время, хорошо, если мне удалось поспать часов двадцать. Допросы, чтение показаний, обработка и анализ документов, на все это уходила львиная доля времени, но, несмотря на это, у меня нашлось время навестить в госпитале Пашутина. Тот, увидев меня, даже пошутил насчет моего вида, что лежа в больнице, он выглядит лучше, чем я, здоровый. Вечером пятого дня мне неожиданно позвонили из дворца и сказали, что завтра с завершающим отчетом к царю по Кронштадтскому мятежу вызван генерал Мартынов. Я облегченно вздохнул и положил трубку. Мне уже порядком надоело играть роль главного следователя Российской империи.

Уже намного позже, мне стало известно, что матросов сослали на бессрочную каторгу, а офицеров - мятежников повесили. Даже суда как такого не было. Вывели из камер, зачитали приговор и сразу привели его в исполнение. Но даже не это было самым странным. Семьи офицеров, принявших участие в мятеже, были лишены дворянства, всех званий, привилегий, пенсий и сосланы в отдаленные окраины России. Были отправлены в отставку два адмирала и несколько командиров кораблей, кроме них были отставлены от должностей командиры трех гвардейских полков вместе с начальниками служб дворцовой охраны. Офицеры полиции и жандармерии, находящиеся в тот день на дежурстве в своих управлениях, были разжалованы и получили различные сроки заключения, а других просто выкинули со службы без всяких причин. По некоторым слухам, дошедшим до меня, я узнал, что многие семьи, имеющие пусть самое дальнее родство с мятежниками, в срочном порядке покидают столицу. Великий князь Кирилл Владимирович, видно взял с них пример, так как вскоре уехал в Англию.

Неожиданно меня, вместе с остальными солдатами и офицерами, в том числе и погибшими, представили к награде. Пашутин, два оставшихся в живых царских телохранителя, подпоручик Дворов и штабс-капитан Маркин, а так же возглавлявший штурмовой отряд поручик Татищев были повышены в званиях. После процедуры награждения у меня состоялся отдельный разговор с государем.

- Я и моя семья благодарны вам за все, что вы для нас сделали, Сергей Александрович. Вот только как мы ее можем выразить?

- Думаю, что у меня есть все, что мне нужно, ваше императорское величество.

- Вы так думаете? Но не уверены, ведь так?

- Так кто знает, что завтра будет? Может, рубль найдешь, а может, сам червонец потеряешь.

- И это говорите вы, провидец? - император весело усмехнулся. - Или правильно: оракул?

- Ко мне это уже не относиться, ваше императорское величество. Но вы мне напомнили. У меня к вам есть просьба. Даже две.

- Вы меня заинтриговали. Говорите.

- Как вы смотрите на то, если полиции сменить уставные сабли на дубинки.

Император бросил на меня длинный взгляд, потом в две быстрые затяжки докурил папиросу, после чего аккуратно положил окурок в пепельницу.

- В немалой степени очень странная просьба. Вы не находите? Зачем вам это нужно?

- Не мне, а городовым. Им эти шашки нужны так же, как зайцу пятая нога.

- Как вы выразились.... Как сравнили.... Ха-ха-ха! - отсмеявшись, государь сказал. - Я подумаю. Что еще?

Я залез во внутренний карман и достал изуродованный пулей деревянный ящичек с яйцом.

- Могу я попросить ваше императорское величество помочь мне с еще одним подарком.

Император открыл деревянную коробочку и взял в руки то, что было когда-то пасхальным яйцом. Внутри раздалось металлическое бряканье.

- Что там?

- Пуля и то, что осталось от серебряной фигурки девочки - ангела.

- Пуля попала в пасхальное яйцо, когда вы схватились с мятежниками?

- Да. Подарок я сунул во внутренний карман пальто, где он принял на себя револьверную пулю.

Император бросил внимательно-осторожный взгляд на сломанную игрушку, а потом неожиданно сказал, при этом уже глядя на меня:

- Серебряный ангел спас вам жизнь. Вам это ничего не говорит?

- Говорит, но только о счастливой случайности, ваше императорское величество.

- Как сказать, Сергей Александрович, как сказать.

По задумчивому выражению лица государя мне стало понятно, что он уже связал пулю, серебряного ангелочка и "ангела с железными крыльями" воедино. Император положил исковерканное пасхальное яйцо на стол, а затем нажал кнопку электрического звонка. На пороге появился дежурный офицер.

- Исполните все, что вам скажет Сергей Александрович. Идите, - как только адъютант скрылся за дверью, император вдруг неожиданно обратился ко мне строками из библии. - Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложиться вам.

- Это что? - удивленно спросил я его.

- Это? Это строки из Нового завета. От Матфея, - пояснил он мне, но увидев, что до меня опять ничего не дошло, мягко улыбнулся и сказал. - На сегодня все, Сергей Александрович. Идите.

Какое-то время я пытался понять, что может означать цитата из библии, но, несмотря на попытки переложить церковное изречение на нормальный язык, не принесли успеха. Не успел я прийти домой, как раздался звонок. Поднял трубку.

- Сергей Александрович, здравствуйте! - раздался в трубке голос отца Светланы. - Вы тогда так таинственно исчезли. И не телефонируете.

- Здравствуйте, Михаил Васильевич! Извините. Поверьте, были дела, причем, весьма серьезные.

- Верю. Извините меня великодушно, если возможно отрываю вас от важных дел, но мне очень хотелось бы знать, что тогда произошло со Светой. Все эти дни она вся на нервах, напряжена и молчит. Понимаете, я ее отец и мне просто необходимо знать, что происходит с моей дочерью!

- Ничего страшного, Михаил Васильевич. Вы же знаете, что за день был тогда. Матросы, невесть что устроили, да еще кто-то стрельбу устроил. К тому же ее бывший жених бросил ее на улице в разгар этого шабаша. Она вам говорила об этом?

- Да. Только... мельком. Гм. Валентин.... Вы знаете, что его тело нашли то ли в казармах, то ли рядом с местом, где располагался Екатерининский полк. Какое горе для родителей! Я ведь его отца с детства знаю! Мы еще.... Извините! Так вы считаете, что дочь просто так сильно испугалась?

- Как-то так, - несколько туманно выразился я.

- Даже не знаю.... Если только дело в этом.... Но вы мне правду говорите? У меня душа не на месте, что-то как-то тревожно.

- Не волнуйтесь вы так! Скоро все придет в норму.

- Знаете, Сергей Александрович, вы толком так ничего и не сказали, а на сердце уже полегчало. И тогда еще один вопрос. Вы сказали: стреляли, а люди говорят, что моряки из Кронштадта на царя пошли?

Нельзя было удержать все в тайне, так как о том, что произошло, знало слишком много людей, но всем тем, кто в этом участвовал, в особенности солдатам и офицерам батальона Махрицкого, велено было держать все о том, что произошло, в строжайшей тайне. Люди есть люди, поэтому разговоры о матросах - вольнодумцах, решивших поднять бучу, постепенно стали расползаться по столице, но ничем не подтвержденные (газеты молчали) скоро потеряли свою актуальность и стали затихать. Об офицерском заговоре, кроме меня и Мартынова, знало четыре еще следователя, которые вели дело заговорщиков. Аресты, обыски, суд, как и казнь офицеров-мятежников, прошли в полной тайне. Так же без лишнего шума, в течение двух дней, были вывезены из столицы и отправлены на поселение без права возвращения, семьи, проживающих в столице, казненных офицеров. Матросы, все до одного, были отправлены в Сибирь, на бессрочную каторгу.

- Откуда мне знать такие подробности, Михаил Васильевич? Помилуйте, где император, а где я! Вы лучше скажите: как там именинница?

Михаил Васильевич хмыкнул.

- Этой егозе все нипочем! Подарки. Подруги. Это мы, взрослые, все переживаем, что да как, а дети к жизни проще относятся.

- Подарок за мной.

- Ну, раз все хорошо.... Ой! Чуть не забыл! Я еще чего звонил! Вы когда к нам в гости придете?! Без отказа, Сергей Александрович, иначе не будет мне жизни в собственном доме!

- Как скажете, так и приду, Михаил Васильевич.

- Тогда я с дочками посоветуюсь и вам перезвоню. Договорились?

- Жду звонка.

Не успел я положить трубку, как телефон снова залился трелью.

- Слушают вас.

- Мне нужен господин Богуславский. Сергей Александрович, - раздался в трубке незнакомый мужской голос.

- Это я. С кем имею честь говорить?

- Слепаков Вениамин Степанович. Заведующий отделением вкладов и кредитов в Русском банке для внешней торговли. Беспокою я вас вот по какому поводу, господин Богуславский. К нам сегодня поступила крупная сумма денег, хозяином которых, назначены вы.

Откуда появились деньги, догадаться было несложно. Благодарность императора. Несколько секунд размышлял: отказаться или принять? Потом решил, что деньги у меня почти на исходе, да и как-то невежливо будет отказаться.

"Раз шубу с царского плеча не попросил, значит, деньгами брать придется, - подвел я итог и спросил:

- Какая сумма?

- Если пожелаете, мы можем прислать вам на дом клерка с выпиской, господин Богуславский, - ушел от ответа заведующий отделом. - Но лучше будет, если вы назначите день и время своего прихода к нам. К тому же так будет проще уладить нам с вами некоторые бумажные формальности. Поверьте, это не займет много времени.

- Буду у вас через два часа. Устроит?

- Замечательно! Адрес: Большая Морская улица, дом номер 18. При входе назовете свою фамилию, и вас ко мне проводят. Ждем вас, господин Богуславский.

Приведя себя в порядок, я в назначенное время вошел в помещение банка. Не успел назвать свою фамилию, как меня со сладко-приторной улыбкой, взяв аккуратно под локоток, проводили в кабинет заведующего. Заведующий оказался осанистым мужчиной, аккуратно постриженным, с холеной густой бородкой и такими же ухоженными усами. Хорошо сидящий коричневый в полоску, пошитый у дорого портного, костюм, золотая заколка с бриллиантом и тонкий запах одеколона, все это говорило о том, что этот человек придает особое значение своему внешнему облику. Не успел я переступить порог кабинета, как он, обогнув стол, торопливо пошел мне навстречу, сияя ослепительной улыбкой.

- Еще раз здравствуйте, господин Богуславский. Присаживайтесь! Курите? Нет. Хорошо. Чай? Кофе? М-м-м.... К кофе, если желаете, могу предложить рюмочку....

- Благодарю вас за заботу, но я бы предпочел перейти сразу к делу.

- Как скажите! - он нагнулся к столу и подтянул к себе черную, из тисненой кожи, папку. На ней золотыми буквами было напечатано "Для бумаг". - Вот здесь все ваши документы. Прошу!

Я перелистал бумаги.

"Ого! Четверть миллиона золотом. Расщедрился, царь. Мне этой суммы до конца жизни хватит".

- Где нужно расписаться?

- Здесь. Здесь. И вот здесь. Еще тут. Эти бумаги в двух экземплярах.

После того как расписался, я вернул папку банковскому служащему. Тот аккуратно переложил их, потом достал два листа и передал мне.

- Это ваши экземпляры, господин Богуславский. Какие у вас будут пожелания? - увидев вопрос в моих глазах, продолжил. - Назначите дни посещения нашего банка? Будут ли оговорены суммы, которые вы будете снимать? Как изволите получать? В золоте или ассигнациях?

- Двадцать пять тысяч переведите на счет Богуславской Валентине Михайловне. Дайте бумагу, я напишу ее адрес, - закончив писать, отдал заведующему бумагу, после чего, немного помедлив, сказал. - Теперь насчет одного женского монастыря.... Знаю его название, но не знаю, имеет ли он банковский счет.

- Назовите его.

После того, как я произнес название монастыря, заведующий тут же позвонил, а еще спустя пять минут прибежал банковский служащий с бумагами. Слепаков быстро пробежал их глазами, потом повернулся ко мне.

- Да. Мы можем это сделать. Вы какой хотите сделать перевод? Именной или общий?

- Именной. На имя Богуславской Натальи Александровны. Двадцать пять тысяч рублей.

- Оформление всех бумаг, займет некоторое время, господин Богуславский. Савкин, проводите господина в комнату отдыха.

Банковский служащий быстро подошел к двери и предупредительно распахнул ее передо мной. Спустя какое-то время меня снова проводили в кабинет. После оформления и подписания всех документов, я поднялся. Вслед за мной поднялся со своего места хозяин кабинета. На его лице снова расцвела улыбка.

- Всего вам хорошего, господин Богуславский. Помните, мы все готовы сделать для наших уважаемых клиентов!

На улицу я вышел уже богатым человеком. Основная проблема, которая имела привычку время от времени появляться, похоже, исчезла навсегда. Подозвав извозчика, сел, сказал адрес, а сам стал думать, куда мне потратить деньги. Уже на подъезде к дому, пришел к неутешительному выводу: ничего такого, что мне просто было необходимо в жизни, оказывается, не было. В голове преобладали совсем другие мысли, простые и обыденные. Купить себе маузер. Докупить патронов. Закатить шикарный ужин в ресторане для Пашутина. Пожертвовать денег отцу Елизарию. Костюм пошить светлый, для лета.

"Вроде все.... Ох, ты! Чуть не забыл! Еще пятьдесят... нет, семьдесят тысяч надо перечислить в Аэродинамический институт и тридцать - конструкторскому бюро при институте. Завтра протелефонирую в Москву и узнаю, куда перевести деньги, а заодно предупрежу: если финансы уйдут не по назначению - откручу головы. Пусть знают.... - щелкнув замком входной двери, я вновь услышал в глубине квартиры телефонный звонок. - Да что за день такой сегодня!".

Не раздеваясь, подошел к телефону. Снял трубку.

- Слушаю!

- Здравствуйте, Сергей Александрович!

- Здравствуйте, Светлана Михайловна. Извините за внезапное исчезновение, но, к сожалению, я не всегда волен над своим временем. Как ваше самочувствие?

- Хорошо. Когда отец сказал, что нашел вас, я решила вам позвонить.

- Судя по всему - меня ждет приглашение в гости. Я прав?

- Правы. Ведь я вас так и не поблагодарила, Сергей Александрович. Все думаю, какие слова найти....

- Извините, что перебиваю, но не ломайте над этим голову. Не стоит. Вы себя хорошо чувствуете - и я рад.

- Вы, как всегда, идете прямо к цели, Сергей Александрович. Пусть так. Приходите к нам в субботу. В шесть вечера. Вам удобно?

- Договорились. До свидания, Светлана Михайловна.

Спустя день, в назначенное время, я подошел к дому Антошиных. Кузьмич открыл мне ворота и сразу отрапортовал: - Доброго вам дня, Сергей Александрович. Михаил Васильевич еще не приехали. Дома только барышня Светлана Михайловна.

- А Лиза?

- Ее тоже нету. На танцах младшая барышня еще пребывает. У нее сегодня урок.

"Странно. Мы же вроде ее праздник догуливать собрались. Или я не так все понял?".

Постучал во входную дверь. Мне открыл лакей.

- Проходите, господин Богуславский. Светлана Михайловна, ждет вас в гостиной.

Когда я вошел, она стояла у окна. Девушка сразу повернулась ко мне, застыла на какое-то мгновение. Мне показалась, что она немного смутилась.

- Здравствуйте, Светлана Михайловна.

- Здравствуйте, Сергей Александрович. Присаживайтесь.

- Если вы не против, постою с вами у окна. Михаил Васильевич еще на работе?

- Он будет позже. Я вас просила приехать несколько раньше, так как хотела поговорить с вами. Один на один.

- Слушаю вас внимательно, Светлана Михайловна.

- Несмотря на ваши возможные возражения, мне хочется лично поблагодарить за то, что вы для меня сделали. Не знаю, чтобы со мной было, если бы не вы! Все что произошло.... Нет! Не так! Моя жизнь с того дня как бы разделилась надвое. Мир, в котором я жила, в одночасье, стал детским и наивным. Я ведь верила людям! Теперь я... начинаю их бояться. Зачем им делать такое?! Это противно и мерзко! Извините, я, наверно, сумбурно говорю. Но вы понимаете меня?!

- У нашего с вами мира, Светлана Михайловна, тысячи лиц. Они все разные, есть радостные, есть довольные, спесивые, ханжеские, счастливые. А есть уродливые лица. Поэтому просто считайте, что мир на какое-то время повернулся к вам своей уродливой ипостасью. Глянула она на вас, и пропала, растворившись во множестве своих обличий.

- Вы очень необычно говорите, Сергей Александрович. Мне как-то пришлось быть на творческом вечере, там нечто подобное говорили декаденты - символисты.

- Мне даже не приходилось слышать о них.

- Даже как-то странно слышать от вас такие яркие и необычные слова. Обычно вы прямой и резкий в своих суждениях. Знаете, мне кажется, я начинаю вас понимать!

- Это в вас говорит чувство благодарности ко мне. Мы разные люди. Это....

- Это вы так считаете, Сергей Александрович?! - голос у нее был режуще-ясный и холодный, как зимнее морозное утро.

Я даже несколько оторопел от подобного тона и неожиданного намека на признание. Вот только кто его знает: признание ли это?

- Вы... вы не человек, а ледокол, который раздвигает льдины! Он тоже большой и мощный. И помогает людям. За это ему все благодарны! Но это громадный пароход, а если таков человек?

Честно говоря, мне так и не удалось понять ее аналогии. Пру вперед, как тот ледокол и не обращаю ни на кого внимания? Или именно на нее?

- Гм! Разное приходилось о себе слышать, но сравнение с ледоколом, явно для меня новое.

Девушка покраснела.

- Господи, что я говорю! Извините меня, пожалуйста! Я пыталась сказать.... Просто извините меня! Все никак не могу отойти от того ужаса!

- Ничего страшного. Знаете, я хорошо понимаю вас, потому что, в свое время, мне пришлось пережить не менее страшный кошмар. Причем, он длился не минуты или часы, а.... Знаете, давайте поговорим о чем-нибудь другом, более приятном. Хорошо?

Некоторое время она испытующе смотрела на меня, явно желая слушать продолжение, но потом вдруг сказала: - Вы не поверите, но я вам в какой-то мере завидую.

- Мне? Почему?

- Вы, с вашей волей и внутренней силой, не стали бы сутками бороться с этим кошмаром, а задушили бы его в мгновение ока, - немного помолчав, добавила. - Пожалуйста, не обижайтесь на меня за то, что я сравнила вас с ледоколом. Просто не знаю, что на меня нашло!

- Ледокол - это нечто громадное и гудящее в тумане, - я решил сказать какую-нибудь глупость, надеясь, если не развеселить, то хотя бы отвлечь девушку от мрачных мыслей. - Даже как-то странно нас сравнивать, тем более что обычно я кажусь себе большим, добрым, плюшевым медведем. Правда, есть сходство?

- Вы?! Похожи... на игрушечного медведя? - удивление прошло, и в ее глазах загорелись веселые огоньки. - Плюшевый медведь?! Ой, не могу! Ха-ха-ха!

Закончив смеяться, она расслабилась и уже с каким-то лукавством в голосе спросила: - Вы когда ворвались туда,... то крикнули нечто странное, но эти слова мне почему-то врезались в память. "Светлана Михайловна, закройте глаза и постарайтесь расслабиться! А вы, господа, получайте удовольствие!". Почему вы так странно сказали?

Теперь у меня появилось желание засмеяться, и я с трудом подавил готовый вот-вот вырваться смешок.

- Гм! Да просто... случайно вырвалось. Не спрашивайте, потому что уже сам не помню, к чему это все сказал.

Не объяснять же девушке начала двадцатого века смысл пошлого анекдота из будущего, каким-то образом всплывшего у меня в памяти в тот самый момент. Все же женским чутьем она уловила скрытую подоплеку в моем оправдании, естественно, приняла ее на свой счет и смутилась. Мне как галантному кавалеру снова пришлось прийти на помощь.

- Как ваша школа, Светлана Михайловна?

- Сегодня, второй день как пошла на занятия, а так сидела дома, - при этом было видно, что она отвечает мне автоматически, явно думая о чем-то другом.

- Как поживает отец Елизарий?

- Хорошо, - ответила она, а уже в следующую секунду неожиданно спросила меня. - Вы же тогда... видели меня?

При этом вопросе ее щеки стали наливаться краской.

"Так вот в чем дело. Видел ли я ее стройные ножки?".

- Отрицать не буду, - постарался я ответить как можно более официальным тоном, без какого-либо намека на игривость.

- Вы, потом, ту фразу сказали,...уже на улице. Наверно, хотели ободрить меня, дать прийти в себя. Да?

- Конечно, мне хотелось вас встряхнуть, но при этом я не мог не подчеркнуть совершенства вашей фигуры.

Несмотря на изящную обтекаемость фразы, девушка покраснела, как маков цвет и опустила глаза.

"А ведь мог остановиться на первой половине фразы. Что теперь ждать?".

Ответ на мой мысленный вопрос оказался неожиданным. Девушка резко подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и вдруг сказала: - Ведь я вас толком так и не поблагодарила! - затем приподнявшись на цыпочках, неожиданно закинув мне руки за шею, обняла, поцеловала, потом так же порывисто и резко отступила на два шага, не поднимая глаз. Несмотря на быстроту и неожиданность, я все равно мог поклясться, что когда наши взгляды встретились, в глубине ее зеленых глаз плясали озорные бесенята.

"Ух, ты! Не ожидал!".

Только я так подумал, как внизу громко хлопнула дверь, и раздался громкий голос хозяина дома: - Аглая! Я пришел! Как там наш ужин?!

Девушка, услышав голос отца, занервничала и торопливо сказала:

- Извините меня, Сергей Александрович. Вы с отцом пока поговорите, а я позже приду.

- Хорошо, Светлана Михайловна. Буду вас ждать.

Она развернулась и пошла, слегка покачивая бедрами с чисто женским изяществом, заложенным самой природой.

"И дети у нее будут такие же красивые, как их мама, - глядя ей вслед, подумал я и вдруг почувствовал нечто похожее на смущение, чувство, которое у меня уже давно атрофировалось. По крайней мере, я так считал до этой секунды.

8 Глава

ГЛАВА 8

Порядок наших отношений с государем после Кронштадтского мятежа внешне не претерпел никаких изменений, но при этом не остался прежним. Я искренне переживал за то, что случилось, и работал как проклятый, чтобы хоть как-то исправить свою ошибку. Государь это видел.

Да, не возможно за всем уследить, так как я только человек, а не ангел - хранитель, но это не оправдывало меня, причем в первую очередь в моих собственных глазах! Император это понял, и теперь старался всячески это показать, что он по-прежнему мне доверяет и ценит мою старательность. Сначала была увеличена моя охрана. Насколько я мог судить, теперь за мной ходило не менее трех-четырех агентов наружного наблюдения. Отметил я это мельком, так как если раньше, с непривычки, меня тяготило их присутствие, то теперь я не замечал их, как в упор не видишь дворовую скамейку, проходя мимо нее в трехсотый раз. Второй новостью для меня стал особый циркуляр, вышедший из Собственной канцелярии Его императорского величества и предписывающий городским и военным властям столицы оказывать в случае необходимости любую помощь в действиях Богуславского Сергея Александровича. Судя по замыслу царя, это, очевидно, должно было стать для меня своеобразной охранной грамотой. Узнав о подобном документе в канцелярии, я только пожал плечами.

Я по-прежнему приезжал во дворец только по вызову государя, причем по большей части не дать какой-нибудь совет, а для обсуждения той или иной проблемы, причем как выразился однажды Романов, его в подобных случаях интересовал "мой необычный взгляд на обычные вещи". Императора, похоже, вполне устраивала моя роль в качестве "ангела-хранителя". Я же, в отличие от него, был полон неопределенности, так как не в таком ракурсе представлял свою дальнейшую жизнь. К тому же все что я задумал - было выполнено. Поэтому передо мной нередко вставал вопрос, на который я до сих пор не знал ответа: мне, что до конца жизни подталкивать Романова по тем направлениям в науке и технике, которые получат ведущее положение в будущем?

"Кто я есть? - в который раз снова спросил я себя. - Советник? Не думаю. Царь и сам прекрасно с государственными делами справляется. Телохранитель из меня тоже никакой. Была возможность убедиться. Правда, некоторые господа определили меня на должность царского палача, но я с этим не согласен. Категорически. Гм. Подумаем.... - и я стал перебирать в памяти, что мне удалось сделать за последний год. - Два конструкторских бюро и кое-какие социальные улучшения в жизни народа. Ну,... еще с десяток нововведений. Потом... разгром революционного движения в России, а так же двух военных мятежей. Инициатор нескольких десятков крупных уголовных процессов по делу государственных воров, купцов и промышленников. Создатель карательного органа, наподобие немецкого гестапо, из политической полиции. Да уж! Если так посмотреть, то я выгляжу при царе каким-то злым гением. Нет, слишком много пафоса! Думаю,... что больше похож на свирепого пса, охраняющего хозяйский дом, а если взять поправку на революционную терминологию, то на цепного пса самодержавия".

Неожиданно зазвонивший телефон прервал мои размышления. Подобные вечерние звонки стали уже привычным атрибутом моей жизни. Он мог означать только одно - завтра мне надо быть у государя. Подняв трубку, я выслушал предложение прибыть завтра в 16:00 во дворец. Уведомив чиновника, что прибуду в назначенное время, повесил трубку на рычаг и вдруг неожиданно почувствовал, что желание размышлять на тему о том, как мне жить дальше, пропало. Такое со мной нередко бывало и раньше.

Пошел на кухню, где заварил себе крепкий чай с лимоном, после чего вернулся в гостиную, где меня ждала кипа газет, которые теперь я старался покупать каждый день.

Через них я старался понять, что делается в стране, как идут изменения и нововведения в жизни людей, в промышленности, в сельском хозяйстве. Постепенно я научился читать сквозь строки, особенно это мне помогало понять и разобраться во внешней и военной политике Российской империи. Теперь почти каждый вечер я делал сам для себя аналитический обзор того, что происходит в стране и за ее рубежами. Меньше всего времени я тратил на передовицы, так называемые, вести с фронтов и светскую хронику, а больше уделял внимания статьям журналистов - международников и внутренней жизни Российской империи. Иногда, для смеха, просматривал рубрику различных, в том числе и брачных, объявлений.

Из уже прочитанных статей мне стало известно, что германские войска, оккупировав почти половину Франции, отбросили объединенные армии союзников. Причем остановка наступления германцев была вызвана не яростным сопротивлением противника, а подтягиванием тылов, которые, просто не успевали за стремительными ударами германских армий. Сейчас так же много писалось о формировании временного правительства в Париже, которое возможно станет мостиком для будущих переговоров о мире.

Перевернул страницу. В глаза сразу бросился заголовок: "Быть или не быть Австро-Венгрии?". Ни для кого новостью не было, что Австро-Венгрия, делает всяческие попытки выйти из войны с Россией путем переговоров, хотя при этом все знали, что они просто обречены на провал, так как Николай II, отдав Прибалтику и Польшу, собрался заставить Франца Иосифа расплатиться за понесенные потери. И тот прекрасно это понимал. Несмотря на то, что никаких военных подвижек на русско-австрийском фронте последние недели не наблюдалось, австрийские генералы прекрасно знали, что как только дивизии, некогда стоявшие на Восточном фронте, будут переформированы и оснащены, положение на фронте может измениться в один миг. Наткнувшись на военный обзор о состоянии русской армии, с удовлетворением отметил в нем строчку, в которой говорилось: на сегодняшний день около семисот тысяч солдат были демобилизованы.

Россия, если можно так представить, сейчас выглядела, как человек, который долго болел, но сильный организм сумел преодолеть болезнь, и сейчас тот быстро шел на поправку. Утвердилась и прочно встала на ноги монархическая власть, так как после большой чистки в рядах оппозиции сейчас некому было раскачивать трон и подстрекать народ к возмущениям. Да и доверия у людей к революционерам больше не было, после того, как они, на поверку, оказались самыми, что ни есть "врагами народа".

Вместе с этим народ почувствовал на себе царскую справедливость, не говоря уже о знати, военной и промышленной элитах, которые получили весьма веские доказательства, что как перед Богом, так и царским судом все равны. Все крупные контракты, военные или гражданские, теперь шли не на откуп отдельным лицам за взятки, а были выставлены через конкурсы, где соискатель должен был предложить наиболее выгодные условия. Раньше этим нередко пользовалась царская родня, отдавая большие и выгодные заказы за хороший куш, то теперь этот путь для них был закрыт. К тому же продолжали действовать контрольные комиссии по проверке закупок для нужд армии. Моя первичная идея обрела официальный статус и продолжала работать в качестве отдельного департамента, получившего название контрольных ревизий.

Скользнув глазами по разделу светских новостей, бросил беглый взгляд на колонку криминальной хроники и уже собирался перевернуть лист, как взгляд зацепился за небольшую статью. В ней писали о завершении судебного процесса по делу военно-промышленного комитета. К этому делу я тоже приложил руку. Пробежал вскользь по строчкам.

"Хм. Семь его членов были приговорены на различные сроки тюремного заключения за хищения и взятки. Ну и ну, господа судейские. Такое дело проср.... Да посади из этой банды хоть двадцать человек и то мало будет! Эх ты, российское правосудие, вороватое и неповоротливое!"

Впрочем, мое недовольство было больше показным, так как, запустив уголовный процесс, я больше рассчитывал на его резонанс в народе, что люди, прочитавшие это, будут радоваться от души, считая это очередным проявлением царской справедливости. Если раньше они без особой надежды говорили: бог их накажет, то теперь уверяли друг друга, что царь им всем пропишет ижицу - будут знать, как воровать.

На последних полосах обычно были напечатаны короткие заметки, реклама и объявления. Иногда они были забавны, иногда откровенно смешны, поэтому я нередко просматривал их. Вот и сегодня:

"Ваньки" окончательно взбесились. Нет в Петрограде жителя, который не плакался бы и негодовал на извозчичье засилье. Завидев в руках нанимателя хотя бы пятифунтовый пакет, так требуют рубль за полуверстное расстояние, а три рубля - на Балтийский или Варшавский вокзал из центра города и три с полтиной на Финляндский или Приморский. Всякое усовещание вызывает у них лишь наглую усмешку".

"В кофейнях Филиппова еще на пятачок подняли цену на стакан чая. Теперь стакан чая уже стоит 20 коп. Нужно же им как-то заработать 400 процентов".

"Кривые и уродливые носы могут быть исправляемы и улучшаемы у себя дома! Без боли хирургической операции вы можете исправить себе фасон носа. Моя носовая машинка построена на научных основах, действует аккуратно и вполне соответствует своей цели. Она применима ко всем носам. Высылается с подробными инструкциями наложенным платежом за 5 руб.".

"Милый друг! Серьезно и искренне зову к красивой семейной жизни чуткую женщину со средствами. Лета, наружность, национальность безразличны, но сердечность, стремление ко всему хорошему, светлому и радостному - обязательны. Цель - брак. Я провинциал, 28 лет, сейчас живу в Петрограде, совершенно одинок, круглый сирота, интересной внешности, ласкового, задушевного характера....".

Разговор в кабинете государя зашел о начавшихся переговорах с Австро-Венгрией. Это было несколько странно, так как до сих пор император не обращался ко мне по этому вопросу.

- Сергей Александрович, как вы думаете, Франц Иосиф....

- Он умрет 21 ноября 1916 года! - неожиданно и резко я его оборвал.

Это было не только прямым нарушением придворного этикета, но и довольно грубо по отношению к человеку, как своему собеседнику. Но мне было не до правил вежливости. Сейчас я пытался понять, почему эта дата смерти пролежала у меня в голове столько времени, не подавая о себе вестей. Во время своей болезни мне приходилось читать много и без всякой системы, так что, скорее всего, я обладал более обширной информацией по этой эпохе, и не только в плане первой мировой войны. Только я пришел к этой мысли, как их тут же перебило громкое и удивленное восклицание Николай II: - Как вы это узнали?!

- Честное слово! Даже не знаю, как это получилось!

В моем голосе было столько откровенного удивления, что император мне сразу поверил. Он задумался на какое-то время, а потом попытался внести свой вклад в объяснение этого факта:

- Гм! Может, ваш дар себя так, по-новому, проявляет?

Я пожал плечами. Это было новое прямое неуважение к государю Российской империи, но мы оба этого не заметили, так как пытались каждый сам по себе разгадать неожиданную загадку. Я пытался вспомнить, что мне еще известно о Австро-Венгерской империи, а он, очевидно, думал о новых возможностях "ангела-хранителя".

Какое-то время мы провели в молчании. Наконец император задумчиво произнес:

- Осталось две недели до его смерти. Надо этим воспользоваться.... Вот только как?

- Наследники у него есть, ваше императорское величество?

- Прямых нет, так что думаю, им станет эрцгерцог Карл.

- Если его умыкнуть на какое-то время, то наступит безвластие и страна сама по себе развалиться как карточный домик.

- Сергей Александрович, мне уже давно известно, что у вас нет уважения к родовитости и титулам! Но всему есть предел! В жилах эрцгерцога течет кровь Габсбургов! А вы.... - он ожег меня гневным взглядом, но уже в следующий миг резко оборвал себя. Видимо моя каменная физиономия, напомнила, что говорить мне о таких вещах бесполезно. Достал папиросу, закурил, после чего продолжил. - Больше не хочу от вас ничего подобного слышать. Слышите: никогда! У вас что-нибудь есть ко мне?

- Вы начали говорить об императоре Австро-Венгрии, а затем прервались, ваше императорское величество.

- Ах, да! - по лицу императора скользнула тень недовольства. - Не будем сейчас об этом. Тут надо подумать, а пока у меня к вам есть другой вопрос. Мне подало прошение,... скажем так,... торговое сообщество на разрешение вести торговлю с Германией. Как вы на это смотрите, Сергей Александрович?

- Что вас смущает, ваше императорское величество? Боитесь поранить нежные чувства бывших союзников? Если так, то я вас могу успокоить: Англия на протяжении всей истории была врагом России, частенько пряча ее под маской вечной дружбы! Франция дело другое, но в данном случае мы с ней по разные концы баррикады, поэтому давайте будем исходить из того, что есть.

- Вы слишком резки в своих суждениях! Рубите с плеча, забывая о том, что мы первыми поступили нечестно, заключив тайный договор с Германией! Они вправе упрекать нас! Они.... Хорошо, оставим это. Значит, вы считаете подобные отношения непредосудительными?

- Нет. Насколько я могу судить, это ведь не военные, а продовольственные поставки. Да?

- Германцы хотят зерно, муку, фураж, металл.

- В таком случае пусть дают нам вагоны, паровозы, станки.... Знаете, я вспомнил еще кое-что! Скажите, а мы не могли бы, каким-нибудь образом, попросить переехать в Россию некоторых немецких инженеров?

- Сергей Александрович, вы меня временами просто поражаете! А германцы нам зачем?

- Скажу прямо. В будущем некоторые из них станут ведущими военными инженерами аэропланов и оружия в Германии.

- Исходя из ваших слов, я должен понять, что вы продолжаете прозревать будущее?

- Нет. Просто некоторые старые видения мне стали понятны только сейчас.

Император какое-то время испытующе посмотрел на меня. Он давно уже понял, что я не все ему говорю. Вот только почему? И опять его мысли возвращались к версии "ангела с железными крыльями". Может, все, что делает Богуславский, является частичкой Божьего промысла, которого человеческим умом и понять никак нельзя? Если так, то пусть все остается по-старому. После того, как я проиграл в голове возможный вариант столь пристального внимания государя к своей особе, длинная пауза завершилась вопросом: - Вы знаете их фамилии?

- Вилли Мессершмидтт, Хуго Юнкерс, Луис Штанге и Генрих Фольмер.

- Вы считаете, если мы сумеем перетянуть их на нашу сторону, то они создадут свое оружие у нас?

- Надеюсь, ваше императорское величество. В Германии потом найдутся новые талантливые конструкторы оружия, но в любом случае России от этого будет только польза.

Император на мои слова только утвердительно кивнул головой, после чего нажал кнопку электрического звонка. На пороге вырос дежурный адъютант.

- Запишите фамилии, которые сейчас вам продиктует Сергей Александрович.

После того, как офицер сделал записи в блокноте, император приказал: - Выяснить все про этих людей через наших агентов в Германии. Тайно. Пока нужно узнать насколько есть вероятность переезда этих людей в Россию. Идите.

Когда дверь за адъютантом закрылась, император поднял на меня глаза и спросил:

- Кстати как продвигаются поиски будущих инженеров аэропланов?

- Найдены трое: Поликарпов, Туполев, Ильюшин. Пока зачислены техниками-стажерами в Аэродинамический институт, а с нового учебного года будут учиться в Московском императорском техническом училище. Кстати, хочу похвастаться. В Москве сейчас совершенно новый образец аэроплана собирают.

- Такой как на вашем рисунке был, Сергей Александрович?

- По телефону много не узнаешь, ваше императорское величество. Им бы еще денег немного выделить, так они бы развернулись по-настоящему.

- Сергей Александрович, вы сами должны прекрасно понимать, какое сейчас положение. Министр экономики говорит, что нужно, по крайней мере, три года, чтобы вернуть промышленность в прежнее русло. Ваши аэропланы сейчас только образцы и когда их запустят неизвестно, а России прямо сейчас нужно восстанавливать промышленность и поднимать сельское хозяйство. А затраты на войну? Вы обо всем этом не думали?

- Как, ваше императорское величество, смотрит на то, чтобы вернуть государству торговлю водкой?

Император бросил на меня хитрый взгляд, смысл которого стал сразу ясен, сразу после вопроса:

- Это ваше личное мнение или вы просите по чьей-либо просьбе?

- Из вашего вопроса становиться понятным, что просители у вас уже были. Нет, я ни за кого не прошу, просто считаю, что продажа государственной водки это наиболее простой и действенный способ наполнить казну.

- А вот министр финансов Петр Львович Барк так не думает.

- Любому финансисту известно, что наибольшее пополнение в казну идет от продажи водки.

- Мне уже говорили об этом.... Не знаю, что и думать.

- Ваше императорское величество, государству нужны деньги и рабочие места. Прошу вас: издайте указ.

Государь задумался над моими словами.

- Хорошо, Сергей Александрович. Я сегодня отдам приказ канцелярии подготовить указ. У вас еще есть что сказать?

- В батальоне Махрицкого по случаю награждения собираются устроить маленькое торжество,... - я умышленно затянул паузу, надеясь, что император продолжит ее.

Тот хитро посмотрел на меня, потом фыркнул в пушистые усы, дескать, все понятно и сказал: - Да-да. Помню наш разговор. И ценю то, что они сделали для меня и моей семьи! Вы правы, Сергей Александрович, они заслуживают хорошего праздника! Я буду на награждении!

- Подполковник собирался сделать маленький праздник, - я и припустил некую таинственность в голос и сразу увидел явную заинтересованность в глазах императора, после чего продолжил. - Махрицкий подбирает к себе людей, с довольно интересными способностями. Сам видел, как один из его солдат метает ножи. На расстоянии 6 метров может пробить яблоко, которое лежит на голове другого человека. Несколько человек мастерски стреляют на звук с завязанными глазами. А один так метает с помощью пращи свинцовые шары, что за двадцать метров....

- А что вы можете показать? - неожиданно перебил меня император

- Я? - удивился неожиданному вопросу я, так как себя в подобном представлении никак не видел.

- Вы! Ведь, насколько мне известно, вы отлично стреляете, а так же обладаете смертоносными приемами какой-то японской борьбы. Говорят, толстые доски разбиваете ударами кулака. Это так?

- Так, ваше императорское величество.

- Так может, вы продемонстрируете эту ваши способности? Я приеду с сыном.

Этими словами он как бы заявил, что возражения не принимаются - будь готов выступить и потешить сына царского.

"Не все же уступать ему, надо и мне чем-то поступиться".

- Постараюсь что-нибудь придумать, ваше императорское величество.

- Вот и отлично, Сергей Александрович. Есть у вас еще что-нибудь?

- Нет, ваше императорское величество. Разрешите идти?

- Идите, Сергей Александрович.

Выйдя из дворца, я нашел извозчика и отправился навестить отца Елизария, что уже давно собирался сделать, да руки не доходили. Нес я им подарок - пять тысяч рублей, правда, в каком изложении мне его надо будет вручить, до сих пор еще не придумал. Священник с принципами и запросто может отказаться от денег. Впрочем, одна идея у меня была, но опять же, как на нее батюшка посмотрит. Хоть убей, но понять характер некоторых его поступков я был просто не в силах. Его попытки быть добрым и справедливым для всего мира мне казались легким помешательством. Думаю, что и в отношении меня у него была такая же проблема, впрочем, все это не мешало нам оставаться в добрых, приятельских отношениях. В их дом я всегда приходил с удовольствием, потому что знал, что меня там примут искренне, с теплотой, по-домашнему. К тому же хотелось переброситься несколькими словами со Светланой. После того неясного полупризнания у нее дома, мы встретились несколько раз и то урывками.

Дело в том, что после мятежа у императора случилось нечто похожее на приступ маниакальной подозрительности. Государя можно было понять. Его готовились убить в собственном дворце. Он мне не говорил об этом, но догадаться было нетрудно, после того, как он попросил меня находиться во дворце, дежуря с офицерами-телохранителями из группы Пашутина. На внешнюю охрану дворца снова заступили гвардейцы, а внутренняя охрана осталась за солдатами Махрицкого. Такое решение неожиданно принял сам император. Все этому удивились (кроме меня), но промолчали. На три дня были отменены все выезды, а вот режим работы он не изменил, но принимал только по важным вопросам, так же, обстояло дело и с бумагами.

Прошло полторы недели и все вернулось в прежнее русло. На внутренние посты вернулись гвардейцы, а вместе с ними и прежний распорядок дня. Вот только меня это не коснулось. Я все так же продолжал нести службу во главе отряда личных телохранителей государя, находясь рядом с императором. Именно тогда я заметил в нем изменения. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что это связано с пережитым за семью страхом. Для окружающих его людей он остался прежним, по характеру и привычкам, человеком, но только я знал, что это не так. Указ о наказании мятежников, подписанный царем, говорил сами за себя. Виселицы для офицеров, бессрочная каторга для матросов, лишение всех прав и высылка семей офицеров на самые дальние окраины России. Узнав об этом, у меня проскользнула мысль, как бы государь не ударился в другую крайность, в подозрительность, а ведь там недалеко до репрессий, концлагерей и всякого рода жестокостей. Но, не смотря на мои опасения, царь удовлетворился местью, и вернулся в свое прежнее состояние.

Когда мне в последний раз довелось говорить со Светой по телефону, она сказала, что на занятия ходит через день, так как сильно простудилась ее младшая сестра, поэтому шансов встретиться с ней в школе было немного.

Дом и церковь и в обычное время выглядели неважно, если не сказать бедно, а осенние холодные дожди вытащили наружу даже то, что в более благоприятное время года было скрыто от взгляда. Сырые разводы на стенах, затекший угол дома от протекавшей крыши, а к этому добавить все то, что уже давно требует ремонта: покосившаяся дверь, пятна ржавчины на ограде, кирпичи, торчащие из-под штукатурки....

"Ничего. Сделают ремонт - дом, как новенький будет".

Супругов я увидел сразу, как только вошел во двор - они складывали под навес дрова в поленницу. Увидела меня первым Анастасия Никитична, на секунду замерла, а потом радостно и громко закричала, несмотря на то, что священник был в пяти метрах от нее: - Петенька! У нас гость!

Отец Елизарий, стоя ко мне спиной, и старательно укладывающий ряд на уровне своей груди, даже вздрогнул от громкого крика, затем резко с поленом в руке развернулся, но стоило ему увидеть меня, как он в свою очередь радостно воскликнул: - Гость в дом - Бог в дом!

- Здравствуйте, Петр Николаевич! Здравствуйте, Анастасия Никитична! Как жизнь?! Как здоровье?!

- Доброго вам дня, Сергей Александрович! Живем - не жалуемся! - быстро ответила матушка, тут же скосив глаза на объемистый пакет в моих руках. - А вы, как всегда, не с пустыми руками пришли!

По дороге я зашел в кафейню и прикупил сладкого к чаю, так как знал, что попадья безумно любила сладкую выпечку и пирожные.

- Здравствуйте, Сергей Александрович! В гости пожаловали или в общении с Богом душу облегчить хотите? - поинтересовался священник, все еще не терявший надежды приобщить меня к вере.

- Только в гости. Примете?

Священник бросил на меня чуть растерянный взгляд, но я уже понял, в чем проблема, поэтому сунул пакет его жене, взял полено у него из руки и спросил: - Поработаем?

Пока священник подбирал ответ, матушка, быстро среагировав, заявила: - Как закончите, приходите, - после чего направилась к дому. Мы с батюшкой переглянулись, потом рассмеялись и взялись за работу. Когда поленница была уложена, мы вошли в дом, помыли руки и сели за стол. Потянув носом, спросил: - Никак, щи? Они у вас отменно удаются, Анастасия Никитична!

Попадья неожиданно покраснела, а потом словно оправдываясь, сказала, что щи у них сегодня пустые, а уже в следующую секунду стала хвалить соленые грузди, квашеную капусту и огурцы. Дескать, удались на славу! Я оглядел обоих и усмехнулся. Смущение на лице попадьи и нахмурившееся лицо отца Елизария сразу сказали о том, что у четы что-то случилось. После моего прямого вопроса, священник как-то странно закашлялся и стал смотреть в стол. Попадья слегка порозовела, но, несмотря на укоризненные взгляды супруга, все же рассказала, что у них случилось. Все дело оказалось в речи священника на каком-то поповском собрании или съезде, в которой он выступил с инициативой о материальной помощи бедной части населения столицы. За что его там немного попинали.

- Людям надо не только помогать найти дорогу к Богу, но и помочь продуктами и деньгами. Особенно в это тяжелое время. У многих семей из припасов на зиму, кроме картошки и квашеной капусты, больше ничего нет!

- Так вы, поэтому сидите без мяса? Все что могли, отдали голодным? Хм. Благородно, но не умно. Сколько по Питеру бедных и голодных? Тысячи! Десятки тысяч! Вы хотите присоединиться к их количеству?

Священник нахмурился: - Вам бы любви к ближнему, да доброты сердечной прибавить, Сергей Александрович, так цены вам бы не было!

- Это вы не мне, а вашим отцам - настоятелям скажите! Пусть мошной тряхнут, авось простому человеку и легче станет.

Священник отвел глаза, потом тихо, и явно нехотя, сказал: - Сказал уже.

Глаза матушки повлажнели. Надо было срочно спасать положение, и я положил на стол деньги.

- Это что? - осторожно спросил меня священник.

- Деньги. Пять тысяч рублей.

- Зачем? - уже с недоверием и немалой толикой удивления спросил меня отец Елизарий. Попадья перевела взгляд с денег и теперь смотрела на меня с недоумением.

- Вы же сами только что сказали, что людям надо помогать не только словом, но и деньгами! Вот я и воплощаю ваши слова в жизнь!

Какое-то время священник смотрел на деньги, а потом тихо спросил: - Вы хотите эти деньги пожертвовать во благо церкви?

- Еще чего! - после моих слов взгляды супругов снова скрестились на мне. - Я лично вам принес эти деньги. На жизнь.

Священник хотел что-то сказать, но видно сразу не нашел нужных слов и поэтому сделал вид, что у него запершило в горле, после чего снова громко закашлялся, но зато на лице матушки после моих слов заиграла блаженно-счастливая улыбка. Женщина уже явно представила себе, как ходит по магазинам и покупает новые вещи. А купить было надо, глядя на застиранные занавески на окнах и убогую скатерть на столе. Про мебель и говорить не приходилось. На дрова и в печку!

- Мы не можем принять эти деньги, Сергей Александрович. Мне понятно ваше хорошее расположение к нам, но это против моей совести. Заберите их!

Он только начал говорить, как улыбка матушки исчезла, она сразу поскучнела и, опустив глаза, стала выводить пальцем какие-то узоры на ветхой, застиранной скатерти.

"Значит, запасной план Б. Поехали!".

- Извините, Петр Николаевич, но я еще не все сказал. Эти деньги я разделил на три части. Из них три тысячи рублей я дарю лично Анастасии Никитичне ко дню ангела, который, если я не ошибаюсь, случится через три дня.

При моих словах матушка сначала округлила от удивления глаза, а потом смущенно и радостно заулыбалась.

- Еще тысяча шестьсот рублей выделяю на ремонт церкви, дома и школы. Сумму распределите сами. Триста рублей пойдут на учебники, тетрадки, дрова. Короче все, что нужно для работы школы. Оставшиеся сто рублей на ваше разумение, - после чего пододвинул стопку денег к его супруге, умышленно давая понять этим жестом, что их распорядителем назначаю именно ее.

Пока священник с явным удивлением смотрел на меня, словно видел впервые, матушка, взяв деньги, вскочила... и вдруг заметалась по дому. Некоторое время я с некоторым удивлением смотрел за ее метаниями по комнатам, пока она не заметила, что за ней наблюдают, и не остановилась. Мучительно покраснев, тихо и неуверенно сказала: - Вы не смотрите на меня так, Сергей Александрович. У меня отродясь не было таких больших денег. Вот я и боюсь за их сохранность. Спрятать хочу, но не знаю куда.

Меня эта наивная прямота, честно говоря, сильно позабавила. Под моей ухмылкой и улыбкой своего мужа она покраснела еще больше и теперь стояла растерянная, чуть ли не плача.

- Чем прятать, Анастасия Никитична, вы лучше сначала отложите сумму на покупки. Ведь не выдержите, завтра и пойдете покупать. Не так ли?

Она кивнула головой, потом подошла и присела к столу: - Ой! Нам столько много надо купить, что вы просто не представляете. Коле пальто пошьем хорошее, с бобровым воротником. Мне шубу купим. Потом белье постельное,... еще занавески надо сменить, скатерть.... Самое главное забыла! Дверь входную обязательно! На честном слове держится, а щели в ней такие, что ладонь просунуть можно. Да и мастера надо пригласить, что бы печь подправил и дымоход почистил. Еще я наволочки на подушки видела с розовыми и голубыми цветочками....

- И одеяло пышное, купеческое. Возляжете вы, Анастасия Никитична, на новые простыни с мужем, укроетесь новым пышным одеялом....

Лицо матушки снова залилось красной краской.

"Ну и что я такого сказал!".

Отец Елизарий тоже, похоже, смутился, потому что сразу последовал вопрос, уводящий от постельной темы:

- Сергей Александрович, откуда, если не секрет, у вас такие большие деньги появились?

- Петр Николаевич, вы, что мне не верите?

- Э-э.... Не в том вопрос. Вы как же? Вам самому деньги не нужны?

- Мне почему-то так и подумалось, что без этой бумаги я не обойдусь, - я достал из кармана выписку из банка и положил на стол перед священником. - Читайте.

- Господь с вами, я вам верю....

- Читайте, Петр Николаевич и пусть ваша совесть будет чиста.

Отец Елизарий взял документ и внимательно его прочитал. Дважды он отрывался от чтения и смотрел на меня. Потом сложил бумагу и подал мне.

- Гм. Извините меня. Но право дело, не стоило....

- Когда ремонт думаете начать?! - перебил я его.

- По весне и начнем, только дверь входную сейчас заменим. В этом моя супруга права.

- И печь тоже, Петенька, а то дыма у нас иной раз полная горница. Не продохнуть.

- Вот и славно. На второе у вас что, Анастасия Никитична?

Попадья, словно очнувшись, посмотрела меня, ойкнула и снова, в третий раз, покраснела: - Извините меня, ради бога, я совсем из-за этих денег голову потеряла! Сейчас! Сейчас все принесу!

- Щедрой вы души человек вы человек, Сергей Александрович, но и хитрый. Вон как все повернули.

- А вы что думали? Это вы у нас без хитрости, поэтому щи пустые хлебаете.

- Нельзя меня этим попрекать! Как я буду людям в глаза смотреть....

- Петр Николаевич, а вы никогда не мечтали о том, как вас когда-нибудь посвятят в

архимандриты или там, в архиереи, и вы в кафедральном соборе, в золотой митре, выходите на амвон и осеняете собравшийся народ, а хор детей за вашей спиной поют ангельскими голосами: "Святый боже...". А вы весь из себя такой важный, толстый, с золотым крестом....

- Нет, Сергей Александрович, не об этом мечтать нужно, а об укреплении веры божьей в сердцах человеческих. Да и если честно сказать, мы с моей Настей простые люди и рассчитывали получить приход где-нибудь в большом селе, вот только вышло не по-нашему. Знаете, мне иногда представляется, как в жаркий летний день иду по пыльной дороге вместе с крестным ходом. Мужики впереди несут хоругви, а бабы - иконы, за ними мальчишки - певчие, а сзади пылит толпа. Певчие поют, а на лицах людей истинная радость разлита.... Ох! Не скоро это сбудется, если вообще сбудется.

При этих словах на лице священника проявилась затаенная тоска. У меня была мысль двинуть его наверх с помощью государя, но услышав эти слова, понял, что с его правдолюбием и честностью ему там делать нечего, а тут и матушка поставила на стол тарелки с жареной картошкой, тушеными и солеными овощами, тем самым прервав наш разговор.

- Кушайте, Сергей Александрович, на здоровье!

Перед тем как начать есть, я поинтересовался у священника:

- Сегодня, как я вижу, занятий в школе нет?

- Светлана Михайловна предупредила меня, что до конца этой неделе ее не будет. Болезнь сестры ее младшей затянулась, и она решила побыть с ней. Так что вы ее дома ищите.

- Так и сделаю.

Возвращаясь, домой из гостей, я вдруг вспомнил лихорадочные метания матушки по дому, невольно усмехнулся, и неожиданно вспомнил о вручении подарка, в прошлую субботу, человеку совершенно иного склада ума и мироощущения.

Рано утром, как обычно, я пришел на тренировку. Мастер, уже начавший разминку, кинул на меня обычный для него недовольный взгляд, который обозначал только одно: - Ты пришел вовремя, но мог бы прийти и раньше", но когда увидел, что я не стал раздеваться, а вместо этого направился к нему, нахмурился. Встав перед Окато, и чуть наклонив голову, я подал ему сверток на вытянутых руках.

- Мастер, примите этот подарок в качестве моего признания и уважения.

Он взял сверток в руки. Я поднял голову. Уже догадавшись, что ему поднесли, японец развернул сверток. Разорванная упаковка упала на мат. Стоило Окато взять меч, как сквозь его бесстрастность пробилось какое-то чувство, схожее с волнением.

- Откуда у вас этот меч?!

Вопрос прояснил значение его взгляда. Он видел этот меч не впервые и, скорее всего, знал когда-то его хозяина. Пришлось коротко рассказать ему все то, что мне удалось узнать от хозяина антикварного магазина об этом мече. Когда я закончил рассказывать историю этого меча, Окато какое-то время, молча, смотрел мимо меня неподвижным взглядом, а потом словно очнувшись, неуловимым движением выхватил клинок, пробежал глазами по лезвию, потом таким же быстрым и ловким движением вернул его в ножны.

- Не думал, что именно таким образом узнаю о смерти своего врага. Это определенно знак судьбы!

При этом в его словах и в тоне не было радости, а какая-то скрытая печаль. Внутренние чувства мастера за все время нашего знакомства мне так до конца и не удалось постичь, поэтому мысль, появившаяся у меня в голове, была самой простой: мастер сожалеет о том, что не сам убил этого гада. Естественно, комментировать его я слова не стал и ожидал продолжения. Окато склонил голову в коротком поклоне, затем сказал:

- Ценю и принимаю уважение, которое вы хотели выказать этим подарком, но не сам меч. Он будет отослан семье погибшего! - с этими словами он аккуратно положил оружие на край мата, после чего резко выпрямился и уже жестким, командным тоном приказал: - Начали разминку!

Наступил день вручения наград. Махрицкий, неоднократно ходивший за линию фронта, награжденный именным оружием за храбрость, волновался как мальчишка. Он никак не рассчитывал на появление государя, а когда узнал от меня, что тот с моей подачи прибудет в батальон на торжество, то высказался о моем мальчишеском легкомыслии в соответствующих словах. Немного и я волновался, так как это была моя прямая идея создать часть специальных сил. И сейчас она была близка к логическому завершению. Весть о том, что в батальон приезжает государь быстро распространилась среди личного состава, лихорадя от возбуждения не только награждаемых солдат, но и всех остальных. Большая часть солдат, молодых крепких парней, еще так и не поняли, в какой части им предстоит служить, именно поэтому подполковник решил устроить показательные выступления.

Царь неожиданно прибыл на праздник не только с сыном, но и двумя старшими дочерьми. Вначале были гимнастические упражнения, затем пошли поединки на ружьях со штыками и рубка на саблях. Казаки императорской конвойной сотни, не выдержав, попросили разрешение императора, приняв, таким образом, участие в выступлении, тем самым еще более подстегнули усердие солдат Махрицкого. Затем была демонстрация метание ножей и стрельба с завязанными глазами. Причем все это делалось на грани фола, без подстраховки. Молодые, здоровые, тренированные парни выкладывались в полную силу, чтобы только увидеть на лицах юных цариц одобрение, а на губах улыбку. А вот сын Николая II, в силу своего возраста, более живо и эмоционально реагировал на выступления солдат, чем его старшие сестры. Когда охотники разыграли сцену "снятие часового", которая проходила в полной тишине, царский наследник сидел и тихо наблюдал за профессиональными действиями людей, которые на фронте взяли не одного "языка", а потом одним из первых довольно захлопал в ладоши. Последним мы дали маленькое театрализованное представление под названием "русский часовой", где я выступил в главной роли. Сюжет был весьма прост: русский парень, часовой, стоит на посту, а к нему крадутся турки. Одетый в солдатскую форму, с винтовкой, я стоял и делал вид, что оглядываю окрестности. Спустя минуту, за моей спиной появились турки и, увидев часового, начинают осторожно подкрадываться ко мне. Все в красных мундирах и черных фесках, с приклеенными черными бородами и кривыми саблями. Перед тем как напасть, главный турок, показал жестом, проводя несколько раз рукой по горлу, что они сейчас русского будут резать. При этом жесте его солдаты начинают злобно ухмыляться, после чего они навалились на меня всей толпой и отобрали винтовку, после чего двое из солдат схватили меня за руки, а главный турок достал саблю, чтобы отрубить голову. Но не тут-то было! В следующий миг русский богатырь сталкивает двух турок, вцепившихся в его руки, лбами и они с криками падают на землю. Турецкий офицер, изображая испуг, отпрыгивает в сторону, но уже в следующую секунду тычет в меня саблей, как бы приказывая своим подчиненным схватить меня. Те кидаются ко мне и тут же валятся на землю, сбитые мощными ударами. Когда последний турецкий солдат падает на землю, на меня с саблей кидается офицер. Поднырнув под удар, я перехватываю кисть и выкручиваю ее так, что турок поневоле становиться на колени, после чего обрушиваю ему на голову мощный удар. Всю последнюю неделю мы с полной отдачей тренировали этот бой и, судя по восторженным выкрикам и аплодисментам, наши тренировки не прошли даром. В кульминации сцены, часовой подбирает винтовку и ведет побитых и унылых турок под конвоем в русский лагерь. Этим представлением мы закончили спортивную часть праздника, после чего перешли к торжественной его части. Медаль за отвагу, полученная из рук императора - это награда вдвойне! Впрочем, награда действительно оказалась двойной, причем она коснулась уже не отдельных солдат и офицеров, а всего батальона. Перед выстроенным личным составом государь еще раз поблагодарил людей за их ратный труд, после чего был зачитан указ, в котором говорилось, что батальон развертывается в полк, и при этом получает официальное название: Первый императорский полк особого назначения. И сразу над плацем прокатился мощный троекратный русский победный клич: - Ур-ра-а-а!!

После отъезда императора со свитой Махрицкий затащил меня на обед в офицерское собрание, и сидя за столом, поведал мне о своей мечте: о создании школы, где будут готовить особые отряды, специально для действий в тылу. Я с ним согласился и предложил включать в такие отряды снайперов. Тут же разгорелся спор, так как некоторые офицеры считали, что снайпер в окопе на фронте - это солдат, а в тылу врага получается нечто вроде разбойника. Мы вообще много спорили, но при этом не отстаивали тупо каждый свою позицию, а пытались понять друг друга, но самым главным для меня стало то, что все офицеры нового полка, как на подбор, оказались гибкими, умными людьми, имевшими свой взгляд на будущее российской армии. Поэтому возвращался я домой в приподнятом настроении, довольный и несколько расслабленный, думая о том, что сейчас таких офицеров два десятка, а через пару лет их будет двести или триста, а с такими людьми русская армия станет мощной, сильной и непобедимой.

Пребывая в состоянии легкой эйфории, что мне обычно не свойственно, я слишком поздно обратил внимание на маневр машины, которая резко вывернув из-за угла, осветила меня фарами, а затем замедлила ход. Мозг еще не успел оценить степень опасности, но наработанные навыки заставили тело напрячься, а руку резко нырнуть в карман пальто, нащупывая оружие, но, ни моя подготовка, ни моя реакция ничего не смогли сделать против двух стволов, направленных на меня из окон машины. Бесформенные фигуры убийц, бледные пятна лиц, только четко смотрелись при свете ближайшего фонаря отблески на вороненых стволах их револьверов. Бах! Бах! Громко прозвучало два выстрела, и огненная игла вонзилась мне в грудь. Может дикая боль, может инстинкты заставили меня отшатнуться в сторону. Бах! Бах! Меня что-то сильно и больно дернуло меня за плечо, но в эту секунду рука нащупала пистолет, и уже выдернул его из кармана, как раздался грохот сразу несколько выстрелов. Мой мозг не сразу сообразил, что эти звуки шли со стороны и только когда пули с громким треском стали впиваться в корпус автомобиля и с треском разбивать стекла, понял, что это стреляет моя охрана. Я видел, как один из убийц на заднем сиденье вскрикнул и, выронив оружие, бессильно упал на сиденье. Выпавший из руки пистолет с глухим звуком ударился о брусчатку. Взревел двигатель, и в этот момент мы оба выстрелили. Я и убийца, сидевший спереди. Я не увидел результата своего выстрела, так как в этот миг шофер рванул машину, и она с все нарастающей скоростью помчалась по улице. Ей вслед ударили новые выстрелы, и как видно одна из пуль все же нашла свою цель, так как машина уже в следующее мгновение вильнула, затем резко пошла влево и, выскочив на тротуар, радиатором уперлась в стену дома. Теперь, когда стрельба кончилась, стали слышны свистки и крики, которые неслись со всех сторон. Адреналин схлынул и боль, словно сидевшая где-то в засаде, выпрыгнула, став безжалостно рвать грудь и плечо. Накатила слабость. Начало слегка трясти. Осторожно опустил пистолет в карман и засунул руку под пальто. Ладонь сразу стала липкой. Я попытался скатать боль в маленький шарик, но при этом чуть не потерял сознание и упал бы, если бы меня не подхватили.

- Сергей Александрович, вы как?! - спросил меня чей-то голос откуда-то сбоку. Я с трудом повернул голову. Меня поддерживал какой-то рыжий парень.

- Хреново, - с трудом я вытолкнул из себя слово и почувствовал, что земля подо мной качнулась.

- Степан!! - заорали у меня под боком. - Тарантас быстрее давай!! Ляксандрыч тяжело ранен!!

Я попытался сфокусировать взгляд, но люди, стоящие вокруг меня неожиданно стали терять очертания и плыть, а ноги сделались ватными, но уже в следующее мгновение почувствовал, как меня ведут под руки, а затем усаживают в четыре руки в пролетку. Вокруг меня что-то происходило, были слышны различные звуки и голоса, но я не понимал ничего, так как все они звучали для меня отстраненно, глухо и невнятно, пробиваясь в мое сознание, словно через толстый слой ваты, которым обмотали мою голову. Сейчас все мои силы уходили на чисто инстинктивные попытки бороться с болью, но видно вышло плохо, так как после громкого крика: - Давай, родная!! - лошадь рванула вперед, тарантас дернулся, меня мотнуло назад, несмотря на поддерживающие меня руки.

От резкой встряски тела огонь дикой боли с такой силой обжог мое сознание, что оно, не выдержав, кинуло меня в темную пропасть беспамятства.

     ГЛАВА 9

       Несмотря на то, что император уверял меня, что питает, чуть ли не братские чувства к эрцгерцогу Карлу, массированный удар русских армий был нанесен рано утром 20 ноября, за день до смерти императора, прорвав оборону австрийцев в двух местах. Попытки генералов вернуть на следующий день утраченные позиции были сорваны неожиданным отказом венгерских войск, идти в наступление. Каким-то образом, узнав о смерти императора, венгры расценили это как шанс выйти из состава империи, попутно задав себе такой вопрос: зачем им нужно умирать за чужую страну, Австрию? Угрозы со стороны австрийцев силой принудить их наступать, лишь привели к тому, что венгерское командование пообещало, в случае вооруженного принуждения, вообще отвести войска с линии фронта в тыл. Именно поэтому новое наступление русских войск 21 ноября не только не встретило отпора, а наоборот, заставило стремительно отступать австрийские дивизии, так как венгерские части самовольно отступая, нередко оголяли фланги, что создавало прямую угрозу окружения. Когда примеру венгров последовали некоторые чешские части, австрийский генеральный штаб был вынужден отдать приказ отступать по всей линии фронта. Приемник Франца Иосифа Карл I, вступив на трон, оказался перед перспективой полного развала армии, но только он это успел понять, как спустя несколько дней неожиданно вспыхнуло восстание в Будапеште, поддержанное венгерскими частями, и теперь перед ним встала более страшная опасность - раскол империи. Попытки остановить наступление противника ничего не только не дали, а только усугубили положение. Планомерный отход стал постепенно превращаться в беспорядочное отступление, а временами и в паническое бегство, при котором войска бросали артиллерию, оружие, боеприпасы, фураж.

       Карл I понимал, что если ничего не предпринять прямо сейчас, то через пару недель у него не будет ни армии, ни империи. В Петербург был срочно отправлен специальный посол, но было уже поздно - парламент Венгрии расторг унию с Австрией и провозгласил независимость страны в Будапеште. Чешские войска хоть и остались верны присяге, но при создавшемся положении уже не могли считаться австрийскими генералами благонадежными, а значит, рассчитывать приходилось только на самих себя. Понимая бессмысленность сопротивления, австрийцы отходили вглубь страны, а русские армии тем временем стремительно растекались по территории Австро-Венгерской империи. Вдобавок ко всему поражения на фронте и выход из состава империи Венгрии заставили скрытое недовольство чехов вырваться наружу. Иной раз недовольство чешских солдат переходило в открытые бунты, поэтому в создавшейся обстановке решать надо было прямо сейчас и наследник Франца Иосифа отдал приказ своему полномочному представителю заключить мир с Николаем II на любых условиях. Спустя сутки после подписания соглашения о мире российский главный штаб получил приказ: прекратить наступление. Капитуляция стоила Карлу I Галиции, Буковины, а так же половину Словакии, и это не считая выплаты большой денежной компенсации. Россия радостно и торжественно чествовала победу над Австро-Венгрией грохотом пушек и звоном колоколов. Царь давно так не был счастлив. Он был рад и горд за свою армию. Я знал, что тайный мир с Германий до сих пор давил на его совесть, но теперь после молниеносного разгрома Австро-Венгрии с его души словно спала большая часть этого тяжелого груза.

       Если российские газеты и свободная европейская пресса живо и открыто откликнулись на победу русских армий, то журналисты Англии, Франции и Америки, стараясь приуменьшить военные заслуги, писали, лишь в одном ключе: доставшаяся России легкая победа это плата Германии за ее предательство по отношению к союзникам.

       " Думайте, что хотите. Победителей не судят, - сразу подумал я, узнав об этом из газет, лежа в госпитале. - Хм. Все же Романов прислушался ко мне, хотя при этом сделал по-своему. Впрочем, главное - результат".

       Лежа в госпитале мне только и оставалось, что развлекаться чтением газет и приемом посетителей. Несмотря на то, что пуля прошла навылет, рана оказалась плохая, тяжелая, поэтому первые несколько дней я провел в горячке, в бреду. Мне казалось, что я снова лежу, прикованный к кровати неизлечимой болезнью и медленно умираю. Временами, вырываясь из забытья, я понимал, что это только горячечный бред, успокаивался, чтобы потом снова провалиться в черную глубину кошмаров. Придя в себя на третьи сутки, я наконец смог познакомиться со своим лечащим врачом. Леонид Львович Полонянин, несколько полный мужчина, имел грустные и все понимающие глаза святого с иконы, красивую окладистую каштановую бородку, ухоженные усы а-ля Николай II и чеховское пенсне. Спокойный, неторопливый, как в мыслях, так и в действиях, он обладал большим практическим опытом и не менее большим грузом знаний. Осмотрев рану и убедившись, что температура спала, он как бы невзначай спросил значения некоторых слов, которые я, очевидно, выкрикивал в бреду. Пришлось снова врать, сваливая все на ранение головы.

       Спустя пару дней, ко мне стали пускать посетителей и первым гостем в моей палате стал император, что стало для меня неожиданной приятностью. Сначала он спросил о моем здоровье, потом передал освященную иконку и пожелания здоровья от всей его семьи, после чего попенял, напомнив мне, как я возражал против охраны. Мне оставалось только повиниться, и горячо поблагодарить государя за его заботу обо мне. Воспользовавшись представившимся случаем, я попросил царя наградить агентов, охраняющих меня в тот вечер. Какое-то время беседовали, перескакивая с темы на тему, и уже в самом конце царь вдруг поинтересовался моими соображениями о моих врагах, которые могли желать моей смерти. Из его слов мне стало понятно, что следствие зашло в тупик.

       После его посещения ко мне валом повалил народ. Из неожиданных посетителей были мои охранники, которые пришли с благодарностью за премию и пожеланиями здоровья. Дважды приходил следователь, который вел дело о покушении. Несколько раз навещал меня Пашутин, генерал Мартынов, подполковник Махрицкий, кое-кто из его офицеров, с которыми у меня установились приятельские отношения. Когда приходил бывший командир охотников, то уже спустя пять минут после его появления у нас начинался спор о нововведениях в полку. Последний раз, когда он приходил, мы решили вопрос об обязательных занятиях рукопашным боем для солдат и офицеров. Окато, с которым я говорил раньше на эту тему, дал предварительное согласие на постоянной основе вести этот курс.

       Когда мне стало лучше, я позвонил Светлане Антошиной, но только успел сказать: - Здравствуйте.... - как меня оборвал ее взволнованный крик: - Сергей Александрович, вы живы! Какая радость! Я так волновалась! В газете написали, что вы были тяжело ранены! Я искала вас по больницам, но никак не могла найти! Что с вами?! Как вы?!

       "Какой-то журналистик - прохвост за пару рублей развязал язык полицейскому! Только вот как он узнал мою фамилию?! Ну, акула пера! Узнаю, кто ты есть, быть тебе битым".

       - Сергей, почему вы молчите?! Вам плохо?! Я сейчас приеду! Где вы находитесь?!

       Звоня Светлане, я хотел ей сказать, что меня неожиданно отправили в командировку по одному важному делу и буду нескоро, а теперь как оказалось, из-за какого-то прохиндея из паршивой газетки, бедная девушка целую неделю мучилась в сомнениях, не зная, жив я или нет.

       "Нет, я его не буду бить, а просто убью, но медленно и мучительно!".

      К этой неприятности прилагалась еще одна, но несколько другого свойства. Дело в том, что мне отвели отдельную палату, предназначенную для лечения высоких особ, у дверей которой был выставлен постоянный пост из агентов, отвечающих за мою безопасность. Если все мои посетители знали о моей второй ипостаси - советнике царя, то Светлана о ней не имела ни малейшего понятия. Если честно говорить, мне не хотелось говорить ей об этом, так как считал, что слухи обо мне, противоречивые, замешанные на мистике, страшные, могут ее оттолкнуть от меня.

       "Одни мои прозвища чего стоят. Царский палач или... да цепной пес".

      Тут было еще одно немаловажное соображение. Начавшаяся на меня охота, автоматически делала ее одной из мишеней.

       - Светлана Александровна,... гм,... у меня сейчас процедуры....

       - Скажите, где вы?!

       - Не надо приезжать! Меня завтра должны выписать, - предпринял я еще одну попытку выкрутиться из создавшегося положения.

       - Вы не хотите, чтобы я приехала?! - сейчас в ее голосе была слышна обида.

       - Очень хочу! Но сейчас приезжать не нужно. Давайте завтра. Хорошо?

       - Хорошо, Сергей Александрович, - ответила она уже упавшим голосом. - Вам что-нибудь принести?

       - Светлана Михайловна, я буду безумно рад вас увидеть! И буду с нетерпением ждать завтрашнего дня! - и я принялся сыпать любезностями, спасая положение и полагаясь на то, что к завтрашнему дню что-нибудь придумаю.

       На мою просьбу выйти на полчаса из палаты для встречи с девушкой, лечащий врач в течение десяти минут дотошно и скрупулезно объяснял мне о вредности подобной прогулки, а когда я стал настаивать - отказал, но уже в категорической форме.

       - Вам нужен покой, Сергей Александрович. Только покой!

      Тогда я сделал попытку убрать с охраны филеров, но стоило старшему агенту, услышать предложение прогуляться куда-нибудь на полчаса, он вытянулся во фронт, а потом четко отрапортовал: - Не положено, Сергей Александрович! У нас приказ не спускать с вас глаз ни днем, ни ночью!

       - Всего на полчаса, Степан Кузьмич.

       - Извините, но у меня семья. Дети. Вы должны сами понимать, мы люди служивые, подневольные. Что приказано, нам исполнять нужно.

      У меня была мысль предложить им денег, но судя по твердому взгляду старшего агента, этот номер у меня вряд ли бы прошел, поэтому я даже не стал пробовать.

       - Да понял я, понял. Идите уж.

       Как я и думал, богатая больница, отдельная роскошная палата и охрана - все это стало настоящим шоком для сестер Антошиных. Судя по их растерянным и удивленным лицам, когда они вошли в палату, скромный поручик в отставке теперь представал перед ними в виде нового графа Монте-Кристо. Елизавета, в силу своей еще детской непосредственности, отошла от удивления быстрее сестры и приступила к самому настоящему допросу.

       - Кто вы такой, господин поручик в отставке?!

       - Здравствуйте, милые девушки! Впрочем, слово "милые" к вам не подходит, потому вы обе самые настоящие красавицы! Надеюсь, вы не будете со мной спорить?

       - Не надейтесь, что ваша лесть собьет меня с толку! - продолжила Лиза свою атаку. - Вы не ответили на мой вопрос, господин инкогнито!

       - Вы бы присели, Светлана Михайловна. И вы, Елизавета Михайловна.

       - Сергей... Александрович, здравствуйте, - наконец вступила в разговор Светлана, которая была взволнована явно больше своей сестры. - Как вы себя чувствуете? У вас очень бледный вид. Вам нетрудно говорить?

       - У меня все хорошо, Светлана Михайловна. Как вы? Как школа?

       - Как Лиза выздоровела, так я, чтобы нагнать пропущенные уроки, решила увеличить время на занятия, - она отвечала явно автоматически, очевидно еще не придя в себя толком. - Так что с вами такое случилось?

       - Грабителю моя шапка понравилась. Вон он сдуру и выстрелил. Не волнуйтесь. В жизни всякое бывает.

      Елизавета до этого момента пыталась делать вид, что она обиделась за игнорирование ее вопросов, но ее хватило ровно на пять минут, так как известно любопытство страшная сила, а женское любопытство....

       - Ага, так мы вам и поверили, господин поручик. Нас дважды останавливала охрана....

       - Елизавета, веди себя прилично! - резко оборвала ее старшая сестра, при этом окинув ту сердитым взглядом. - Сергей Александрович - это тебе не твои приятели-гимназисты! К тому же он ранен. Вы ее простите, пожалуйста! Она себя ведет так из-за своего неумеренного любопытства, хотя меня, честно говоря, тоже весьма озадачила ваша охрана. Вы случайно не побочный сын какой-нибудь коронованной особы, проживающий инкогнито?

       - Не сын, но к коронованной особе имею некоторое отношение. Я состою, гм..., неким образом, при дворе государя. Именно поэтому ко мне было проявлено некое благосклонное внимание государя.

      Это было скользкой полуправдой, но по моим расчетам этого должно было хватить, чтобы объяснить роскошную палату и приставленную ко мне охрану.

       - Вы?! При дворе?! - невольно вырвалось у Светланы.

      Ее недоумение было понятным. Этот человек просто никак не мог соответствовать образу царедворца. Прямолинейный по характеру мужик с широченными плечами и железными кулаками никак не походил на пожилого надушенного франта в камергерском мундире или яркого, лощеного гвардейца с адъютантскими аксельбантами. По лицу девушки было видно, что та пытается понять, чем может заниматься при дворе царя этот человек, но судя по растерянности, которая так и осталась в ее глазах, она так и не смогла определить мое место или должность.

       "Сейчас она спросит. И что ответить?".

      Мне не хотелось говорить о себе правду из-за слухов. Они были разные. По большей части это были злобные сплетни, которые шли в одной связке с искренне-нелепыми сказками, завязанными на мистике и слепой вере. Меня радовало только одно, что, по большей части, все они имели хождение в высшем свете Петербурга, не расползаясь дальше. Сейчас передо мной стоял вопрос: сопоставит она меня с этими слухами или нет?

      Мне очень не хотелось, чтобы из-за глупых слухов ее мнение обо мне изменилось.

       Неожиданный разговор у нее дома, и последовавший за ним поцелуй, перевернули мое мнение о наших отношениях. Пара последующих встреч только подтвердила мои выводы. Светлана странным образом сочетала в себе качества свободной и уравновешенной женщины и девическую незащищенность, но что мне нравилось в ней больше всего, так это полное отсутствие кокетства, которое, честно говоря, раздражало меня в других женщинах. Без сомнения, она мне очень нравилась, но при этом признавал, что строить семейные отношения был пока не готов. Еще я понял, что мне придется честно объяснить девушке о моей второй ипостаси, потому, что ее искренняя натура не примет полуправду и может оттолкнуть ее от меня. Мои надежды и сомнения разрушила в одно мгновение пятнадцатилетняя непосредственность: - Так это вы ангел с железными крыльями?!

      Ее прямой вопрос оказался настолько неожиданным и точным, что я замялся с ответом на несколько секунд. Это стало невольным подтверждением к тому, что к этим слухам я имею самое прямое отношение. Если на лице Светланы смешалось недоумение и удивление, то в глазах Лизы светилась ликующая радость. Она узрела чудо. Оправдываться не имело смысла, к тому же это вызвало бы кучу ненужных вопросов, поэтому я решил отложить этот разговор на будущее, а сейчас дать понять, что эта тема мне неприятна.

       - Я не ангел. У меня нет железных крыльев, - тихо и раздельно сказал я. - Я обычный человек. И давайте об этом больше не говорить.

      Мои слова и мой тон дали сестрам понять, что мне не хочется говорить на эту тему. Наверно поэтому наш дальнейший разговор оказался скомканным и неловким. Пока радовало только одно, что Светлана понятия не имеет, в отличие от своей младшей сестры, об этой городской легенде. Когда они ушли, я неожиданно подумал, что засиделся в царских советниках, и наверно пришла пора пожить для себя. Посмотреть Россию, выкопать клад, съездить в Америку.... Мои размышления прервал пришедший Пашутин. Он был веселый, бодрый, румяный с мороза.

       - Здравствуйте, Сергей Александрович! Как болеем?

       - Здравствуйте, Михаил Дмитриевич, - в тон ему ответил я. - Отлично болеем. Только к чему так официально? Мне звание генерала присвоили?

       - Никак нет, господин поручик в отставке. Просто получили мы кое-какие данные по твоему делу.

       - Не томи, рассказывай.

       - Расскажу. Только с одним условием. Что за девушки тебя посещали? Говорят, одна краше другой. Так что махнем наши истории баш на баш?!

      Я покачал головой: - Охрана называется. Болтуны. Кстати! Ты знаешь, что в газете вышла заметка о покушении на меня?

       - Нет. Кто это у нас такой шустрый оказался?! - Пашутин с удивлением посмотрел на меня. - Погоди! А откуда он узнал о тебе?

       - Вот и я о том. Весьма странно. Журналист, который словно случайно оказался на месте преступления и откуда-то знал фамилию и имя человека, на которого было совершено покушение.

       - Что за газета?

       - Черт! Не спросил у Светланы!

       - Значит, одну из девушек зовут Светлана. А вторую?

       - Ты бы лучше журналистом интересовался, а не девушками, тем более что вторая тебе в дочери годится. Ей пятнадцать лет недавно стукнуло.

       - А-а, так это были сестры Антошины!

       - Ты-то откуда про них знаешь?

       - Тоже мне тайна! Ладно, раз с девушками все выяснили, насчет журналиста и газеты не сегодня-завтра узнают, я расскажу тебе о кое-чем действительно интересном. Покушение на тебя организовала не кто-нибудь, а германская разведка.

      Сказал и замолчал, при этом хитро улыбаясь. Знает же, чертяка, что не выдержу и спрошу.

       - Миша, считай, что ты меня заинтересовал. Рассказывай.

       - Твои неудавшиеся убийцы, оказывается, в свое время, состояли в боевой дружине. По жандармской картотеке они состоят на учете с 1908 года. Агитация против власти, распространение листовок, сопротивление полиции, незаконное хранение оружия. Неоднократно задерживались, ссылались. Года три тому назад, когда на них пало подозрение в убийстве полицейского стукача, они сумели избежать ареста и скрылись. По некоторым данным: уехали за границу, что подтвердилось только сейчас. Последние два года они жили в Швейцарии.

       - Почему двое? Их же трое в машине было.

       - Шофера с машиной им уже здесь дали, как и оружие.

       - И что они в Швейцарии делали, без знания языка? Или их партия кормила?

       - Всех подробностей не знаю, да они и неинтересны. Пусть их прошлым Мартынов занимается. Кстати он уже выделил человека, который уже работает по архивам и их старым связям.

       - Не думаю, что в этом направлении надо искать. Они уже три года....

       - Может, ты меня все-таки дослушаешь? - и только дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил. - Эти двое бывших дружинников были взяты полицией Берна при налете на банк, а так как при этом был тяжело ранен охранник, то им грозил приличный срок. Спустя неделю к ним в тюрьму пришел один господин, и предложил сделку. Они убивают человека, которого им покажут, а за это получают свободу и некоторое денежное вознаграждение. Они, не раздумывая, дали свое согласие, после чего их снабдили деньгами и новыми паспортами, а затем привезли в Питер и определили на квартиру. Уже на следующий день после приезда им показали тебя и твою охрану, а еще через сутки за ними приехала машина. Концовку этой истории ты знаешь лучше меня. Остальное найдешь на этом листе, - с этими словами он протянул мне лист бумаги, сложенный вчетверо. - Читай!

      Я развернул его. Это была выписка из допроса. Пробежал глазами текст. Буряков Петр Дмитриевич. Партийное прозвище - Буря. Его напарник, оказалось, был из рижских немцев. Генрих Швабе. Последние десять лет и до самой смерти он проживал под фамилией и кличкой Никотин. Отличается только ударением. Дмитрий Вальдемарович Никотин. Еще в самом начале своей подпольной деятельности Швабе сменил фамилию, но не из-за конспирации, а из-за того, что подпольщики подозрительно относились к его немецкому происхождению. Так же поэтому он скрывал знание немецкого языка. Оба хорошо стреляли, знали взрывное дело. Тот господин, что сделал им предложение, хорошо говорил по-русски. Акцент был практически незаметен, только неправильное ударение в некоторых словах выдавало в нем иностранца. Предположение, что их вербуют немцы, сделал Никотин, когда вернулся с допроса в камеру. Он рассказал Бурякову, что при нем чисто случайно выругался охранник, который приводил их на допрос. Причем выругался не просто на немецком языке, а с явным баварским акцентом, который Швабе прекрасно знал, так как его отец сам был родом из Баварии.

      Закончив читать, я поднял глаза на Пашутина.

       - Ты уверен, что он не врет?

       - Что не врет - точно. Потрошили его основательно, но... есть сомнения в окончательных выводах. Те же англичане вполне могли навести нас на ложный след.

      Хотя если никто не знал, что этот Швабе немец.... Короче, тут можно думать и додумывать сколько угодно!

       - А тот тип, что показал на меня. Про него что известно?

       - Их было двое. Один из них привез убийц с вокзала в снятую квартиру. Невзрачный мужичок с помятым, словно с перепоя, лицом. И дух от него шел соответствующий, перегарный. Случайный человек. Пообещали бутылку и попросили встретить, а затем проводить до квартиры. Я так думаю, что за ними наблюдали, следили все ли чисто, и нет ли хвоста. Потом появился второй. Описание самое общее. Пальто с бобровым воротником. Шапка, надвинутая на самые брови. Густые усы и окладистая борода на пол лица. Пенсне в золотистой оправе. Сбреет бороду, подравняет усы, снимет пенсне - и все. Другой человек. Вот он показал им тебя.

       - А машина? Шофер?

       - Разбираются с этим. Ты мне лучше, Сергей, скажи: не появились ли у тебя свои соображения по этому делу?

       - Если здесь замешана Германия, то, похоже, Вильгельм решил, что этот провидец слишком сильное оружие в руках у русского царя и решил убрать его.

       - Только почему сейчас? А не раньше?

       - Не знаю. Может, посчитал, что его будущему больше ничего не угрожает и решил убрать меня, пока тот снова не напророчил ему чего-нибудь плохого.

       - Гм. Вполне возможно. И что теперь?

       - Не знаю.

       - Надо принимать меры, Сергей. Так просто он от тебя не отвяжется.

       - Будем думать.

       Спустя несколько дней ко мне пришли уже двое: полковник Пашутин и генерал Мартынов.

       - Здравствуйте, господа, - официально поприветствовал я их. - Судя по вашим серьезным лицам, у нас, похоже, намечается серьезный разговор.

       - Здравствуйте, Сергей Александрович, - поздоровался со мной Мартынов.

      У меня с генералом установились хорошие отношения, но не приятельские, как с Пашутиным. Несколько раз он был у меня дома, чай пили, говорили, но это было не столько дружеское застолье, сколько деловая беседа. Правда, последний раз сидели вместе в ресторане, где Пашутин давал банкет по случаю получения им звания полковника и ордена.

       - Здравствуй, Сергей. Ты прав: пришли по делу. Саша, ты первый.

       - Мы подняли все архивные документы, но помимо уже известных нам данных по обоим боевикам, ничего не нашли, зато подполковник Смокин....

       - Смокин Илья Степанович? - уточнил я.

       - Вы его знаете?

       - Когда-то имел честь его знать.

      Эта фамилия задела в моей душе до сих пор сидевшую занозу. Сестра. Наташа. Пусть косвенно, но именно он дал добро на ограбление банка, хотя мог его предотвратить, а значит, был виновным в гибели Алексея Луговицкого. К тому же он поступил бесчестно по отношению к званию офицера, ограбив банк с помощью Боткина.

       "Такое не забывается и не прощается".

       - Судя по вашему тону, друзьями вы не стали.

       - Да, Александр Павлович.

      В моей власти было сломать карьеру Смокину, а может и саму жизнь. Только как поступить? Думал я недолго секунд пять, от силы. Дело было прошлое и, возможно, не стоило его ворошить, но подлецу спускать нельзя. Оскорбить и вызвать его на дуэль? Много чести для него!

       "Подлеца надо бить его же подлостью, - эта мысль стала окончательным приговором жандарму, после чего я коротко, но емко, рассказал об ограблении банка и исповеди Боткина.

      У Пашутина во время моего короткого рассказа словно окаменело лицо, что было признаком высшей степени недовольства. Несмотря на свои довольно вольные высказывания он был ревностным поборником офицерской чести. Мартынов, услышав об ограблении банка, непроизвольно сморщился, словно надкусил лимон. Он совершил очередную ошибку. Его сотрудник, подполковник, и такая невероятная подлость.

       - У вас осталась эта бумага? - следом за ним поинтересовался Мартынов.

       - Да.

       - Я разберусь с этим делом, Сергей Александрович, - в этих словах было твердое обещание выполнить мою невысказанную просьбу. - Я продолжу. По некоторым данным нашей заграничной агентуры в Берне резко активировались революционеры - эмигранты. В учебном центре в окрестностях Берна, точного местонахождения мы не знаем, проходит боевую подготовку большая группа боевиков. По непроверенным сведениям, там обучается около тридцати человек. Сразу появляется вопрос: откуда у них появились деньги, господа? После того как они практически потеряли влияние в России, то финансовая поддержка их западными странами практически свелась к нулю. Именно по этой причине ими была совершена попытка ограбить банк. Отсюда вывод: есть кто-то влиятельный и богатый, который собирается нанести нам удар, используя революционеров - боевиков. Сейчас наши агенты пытаются узнать, что происходит на самом деле, поэтому надеюсь через пару недель дать более точную и достоверную информацию. У меня все.

       - Разрешите начать доклад, господин главный советник Его императорского величества? - не удержался от шутливого, но ехидного заявления, полковник.

      Пришлось подыграть ему, важно кивнув головой: - Разрешаем. Только четко и ясно. И не мямлите, господин полковник, как в прошлый раз, а то, тогда говорили, словно кашу пережевывали.

      Мартынов не удержавшись, усмехнулся моей шутке.

       - Сначала по журналисту. Полиция выяснила его личность и допросила. Его просто наняли. Сказали место покушения и фамилию, и дали пятьдесят рублей, чтобы написал и поместил заметку в газете. Он никогда не видел и не знает этого человека, но приметы дает те же, что и убийца. Шапка, надвинутая почти на глаза, окладистая борода, пенсне.

      Есть предположение, что это сигнал кому-то находящемуся далеко, а так - тупик. Теперь другие новости. По нашей линии поступило интересное сообщение. Есть предположение, что на нашего посла в Швейцарии готовится покушение. Что, где и как, пока уточняется. Возможно, что новость, принесенная Сашей, насчет школы подготовки боевиков имеет нечто общее с покушением на посла.

      Некоторое время мы обсуждали эту ситуацию, пока не пришли к выводу, что, не имея больше фактов, предположений и версий можно строить сколько угодно, после чего Пашутин поделился со мной личной новостью.

       - Можешь меня поздравить, я вернулся обратно в свое ведомство.

      Я знал, что он был официально откомандирован из разведки в охрану государя. Слышал так же, что ему прочили пост начальника царской охраны, а это генеральская должность. И вот на тебе! Отказался. Впрочем, Пашутину, по своему характеру, человеку своевольному и дерзкому, исполнение придворного этикета была, наверно, то же самое, что отрава для насекомых. Мне до сих пор было памятно его искреннее удивление, стоило ему узнать, что я имею какое-то отношение к царскому двору.

       - Нашел себе замену?

       - Подполковник Игнатьев Аркадий Степанович. Умный, жесткий, образованный офицер, беспредельно предан династии Романовых. Лично знаю его более десяти лет. В свое время даже дружили семьями. Кстати, Саша, его тоже хорошо знает.

       - Значит, он тоже из жандармов? - вопрос был уже адресован генералу.

       - Тоже, - усмехнулся Мартынов и повернулся к Пашутину. - Вот скажи мне, Миша, как другу: когда ты угомонишься? Тебе сорок один год, полковник, в особой милости у государя, а все в казаки-разбойники норовить играешь!

       - Натура у меня такая беспокойная, Саша. Да ведь сам знаешь, чего спрашиваешь.

       - Знаю. А так же вижу, что вы, с Сергеем Александровичем, приятели душевные, потому что натуры у вас схожи. Любите горячить кровь, ходя по лезвию ножа.

       Спустя две с половиной недели меня выписали из госпиталя. Светлана встретила меня в вестибюле. Одета она была во все белое. Шубка, шапка, муфта, ботиночки. Изящные черты лица. Черная прядь, выбившаяся из-под зимней шапки. Большие изумрудно-зеленые глаза. Девица- красавица, одним словом!

       - Вы прямо как снегурочка из сказки, Светлана Михайловна.

       - Такая холодная?

       - Нет, красивая.

       - А вы бледный. Вам бы еще полежать надо, да настойки лечебные, на травах настоянные, попить.

       - Увольте. Належался на полгода вперед.

       - Шарф поправьте, а то он у вас сбился. Сегодня мороз - 12№. Хорошо, хоть ветра нет, - она говорила, но сама думала о чем-то другом, так как в глазах читалась тревога и ожидание. Было видно, что хотела что-то спросить, но не решалась.

       - Вы что-то хотели спросить?

       - М-м-м.... Да. Я что хотела вас спросить.... Ответьте только честно! В вас стреляли из-за того, что вы советник при царе?

      Врать не имело смысла, поэтому я ответил прямо и лаконично: - Да.

       - Так вы в постоянной опасности! - в ее голосе звучала неподдельная тревога. - Из-за этого у вас охрана!

      Вдруг она бросилась ко мне и прижалась к груди. Проявление чувств было настолько неожиданно, что я даже опешил. Неловко обнял ее. Лицо она спрятала у меня на груди, но при этом чувствовалось, что ее спина вздрагивает.

       - Светлана Михайловна, милая вы моя, хорошая, не надо. Это просто была случайность,... теперь все будет хорошо. Обещаю.

      Хлюпнула носом, но вроде притихла, потом, не отрывая лица от моей груди, сказала глухим голосом: - Не обещайте, чего не можете. Охрана за вами,... зачем ходит?

       - Скажем так, это не охрана, а... знак признательности за мои заслуги перед государем.

       - Признательности.... Врать вы совсем не умеете, Сергей Александрович, - она отстранилась от меня и тут же отвернулась, пряча мокрые глаза. - Пожалуйста, не смотрите на меня. И идемте отсюда, а то неловко, на нас люди смотрят.

       Мы вышли на улицу. Это был один из тех редких зимних дней, когда не было сырого, пронизывающего ветра с моря и светило яркое солнце. Мороз, искристый, хрустящий под ногами, снег, что еще надо для хорошей погоды. Я шел, щурясь от яркого солнца и искристого снега, ощущая кожей, пощипывание мороза и радовался жизни, тому, что здоров и что у меня есть будущее. Эти было похоже на отголоски той радости, которую я ощутил, оказавшись в 1915 году, в самый первый день.

       - Светлана Михайловна, как вы отнесетесь к тому, если мы перейдем на имена, без отчеств.

       - Хорошо отнесусь, - девушка улыбнулась. - Сергей, мне хотелось бы узнать о вас как можно больше. Почему вы скрывали, что вхожи к императору?

       - Мне казалось, что вам это не понравится. Вы девушка широких демократических взглядов и поддерживать знакомство одного из советников сатрапа вам будет неприятно.

      Я внимательно смотрел на нее, пытаясь понять, как она отнесется к моим словам. Это была проверка, которой я придал шутливую форму.

       - Вы ошиблись во мне. По сути, я обычная мещаночка, которая очень любит своего отца и сестру. Мне хочется, чтобы все были веселы, добры и счастливы. Именно поэтому

      я учу детей и взрослых. Ужасно боюсь всяких народных волнений и революций. Я не хочу менять свою жизнь, но при этом мне хочется, чтобы все жили хорошо и счастливо.

       - Я тоже этого хочу. И, поверьте мне, государь тоже этого хочет. Просто кроме разговоров, мы пытаемся что-то сделать, а это не всем нравиться.

       - В вас из-за этого стреляли?

       - В какой-то мере, - был вынужден признать я.

       - Знаете, я говорила о вас с Настей, думала, может она что-то расскажет. Она вас очень хвалит. Сергей Александрович такой, Сергей Александрович сякой! А подарок, говорит, сделал такой, что у меня от счастья до сих пор голова кружиться. И вот мне хочется знать, что вы ей такого сумели подарить?!

       - Настя - это Анастасия Никитична?

       - Ну да!

       - Подарил ей на день ангела деньги.

       - Деньги?! Почему?!

      Мне пришлось объяснить, почему я не принес ей красивый платок или отрез на платье, а подарил деньги, которые пошли на благоустройство и ремонт дома, а не ухнули в бездонную церковную копилку.

       - Да. Да! Вы правильно поступили, Сергей! Петр Николаевич, человек светлой души, но он такой непрактичный! - она помолчала. - Знаете, я им от души завидую. Они словно созданы друг для друга!

      В ее глазах появилось мечтательное выражение. Какое-то время мы шли и молчали, потом она вдруг резко без всякого перехода резко спросила: - Иногда полуправда хуже самой лжи! Вы со мной согласны?!

       - Гм. Да.

       - Так кто вы на самом деле, Сергей? - и после короткой паузы тихо и жалобно добавила. - Поверьте, мне это очень нужно знать.

       - Света, вы мою биографию уже знаете, поэтому могу добавить немного. Советником царя я стал неожиданно для себя. Просто так сложились обстоятельства, - это было наглой ложью, но если исходить из фразы: "все, что не делается, лишь бы на благо", то ничего страшного она собой не представляла. - Мои советы понравились царю.... Вот в принципе и все.

       - Остановитесь, - неожиданно сказала девушка, а затем встала напротив меня и испытующе посмотрела мне в глаза. - Скажите, Сергей, это вас называют душителем свобод российской демократии?

       - Еще я "царский палач" и "цепной пес самодержавия". Так же "юродивый поручик", "демон во плоти" и "ангел с железными крыльями".

       - Царский плач? Юродивый поручик? Вы?!

       - Я многогранная личность.

       - Простите! У меня и в мыслях не было оскорбить или обидеть вас, Сережа! Просто одна моя подруга, некогда состоявшая в студенческом кружке, сказала, что именно Богуславский накинул петлю на горло свободной России....

       - У каждого человека есть свое мнение. Она его высказала. Теперь моя очередь.

      Российской державе на данный момент нужна сильная и жесткая рука - и это абсолютная власть монарха. Если можно привести такое сравнение: она необходима России, как позвоночник человеку, чтобы крепко стоять на своих ногах. И последнее. Я все буду делать в дальнейшем для того, чтобы Россия стала мощной и непобедимой державой!

       - Как вы резко и даже зло сказали! Вы весь в этих словах. Даже как-то сразу отдалились от меня. Видно, для вас это много значит. Да?

       - Много, вы правы, Света. Знаете,... иной раз мне кажется, что это мое предназначение.

      Последнее слово я произнес с какой-то даже непонятной для меня уверенностью. Может не надо ничего выдумывать, подумал я, а взять и принять как единственно верный ответ на вопрос: почему я получил второй шанс? Но мысль тут же исчезла, стоило мне взглянуть на задумчивое лицо девушки. Она что-то решала для себя, и это было хорошо видно по ее отсутствующему выражению глаз. Мне не хотелось, чтобы она сейчас решила, что я не тот, кто ей нужен. Секунду спустя взгляд изменился.

       - Вы хороший человек, Сережа, только моментами какой-то непостижимый. Но какой вы не есть, вы мне нравитесь.

       - Если бы вы могли знать, Светлана Михайловна, как вы мне нравитесь!

      Она легко и озорно улыбнулась, при этом бросив на меня взгляд, который можно было бы назвать многообещающим, будь в ней кокетство. При этом она чуть-чуть покраснела и стоила нам встретиться глазами, как сразу отвела взгляд.

       "Не означает ли это, как приглашение к действию.... - дальше мне додумать не дал ее неожиданный вывод: - Вы все-таки ангел, Сергей. Причем с железными крыльями. Это я сужу по вашему грозному виду.

      И тут, в очередной раз, удивив своей непредсказуемостью, скорчила рожицу и показала язык, словно девчонка, после чего весело и звонко рассмеялась, глядя на мое растерянное лицо. Правда, в следующую секунду моя растерянность испарилась, и я шутливо пригрозил: - Ай-яй-яй! Придется вас отшлепать, плохая девчонка.

       - Ой! Сударь! Я вас ужасно боюсь! - ответила она мне тонким голосом девочки - подростка, при этом в ее глазах было озорное кокетство женщины. Причем она даже сама не осознавала, что играет в древнюю любовную игру, начавшуюся со времен Адама и Евы, будоража мое мужское начало.

       Перебрасываясь шутками и дурачась, мы незаметно оказались возле моего дома, потому что девушка настояла, что проводит меня домой, так как мне просто необходим отдых. Как истинный джентльмен я пригласил ее на чашечку чая, просто так, не рассчитывая, что она согласиться, и вдруг неожиданно услышал: что она замерзла и с удовольствием попьет горячего чая.

       Все началось в прихожей, когда я стал ей помогать раздеваться. Это стало прелюдией к тому, что мы оказались лицом к лицу, на очень близком расстоянии друг от друга. Я припал губами к ее губам, и они оказались мягкими, и неожиданно огненно-горячими. На мгновение Светлана напряглась, потом с тихим вздохом обняла меня, ответив на поцелуй. Я ощущал ее всю - ее горячее и упругое тело. Дыхание девушки, было частым и горячим. Скользнув губами к шее, пощекотал ее кожу языком, затем поцеловал в мочку уха, осторожно покусывая, чувствуя при этом, как по ее телу каждый раз прокатывается волна дрожи, и, наконец, из горла вырывался чуть слышный, полный желания стон. Я снова впился в ее губы, и ее пальцы сжались в моих волосах, притягивая к себе.

       - Сережа....

      Ее отрывистый шепот вырвался у нее непроизвольно и был скорее похож на неуверенную просьбу, чем на протест. Чуть отстранившись, я спросил: - Ты хочешь, чтобы я прекратил?

      Глядя мне прямо в глаза, она чуть качнула головой, и улыбка на ее губах стала чуть виноватой.

       - Я наверно просто... боюсь, - с этими словами она плотно прижалась ко мне всем телом, словно давая разрешение продолжать ласки. Мир закружился, сливаясь очертаниями, и уменьшаясь в размерах, превращаясь в особенное место для двух бьющихся в унисон сердец. Затем произошло то, что происходит между мужчиной и женщиной. Мы оказались в кровати, где прошло ее посвящение в женщину, через кровь и боль, смущение и страсть. Не обошлось у нас и без нюансов. В какой-то момент, начав издавать сладострастные стоны, она вдруг резко замолчала. Когда я деликатно поинтересовался, что сделано не так, после минуты мучительных сомнений, мне было тихо сказано, что она испугалась своей страсти, испугалась показаться непозволительно распутной. Мне с трудом удалось подавить, готовый вырваться у меня, смешок.

       Несколько часов пролетели как одна минута. Потом она долго приводила себя в порядок, а затем мы пили чай. Почти по-домашнему. Внешний мир снова исчез, оставив круг теплого оранжевого цвета, льющийся от абажура, аромат свежезаваренного чая, тиканье настенных часов и нежную улыбку самой красивой девушки на свете. В этой тихой, умиротворяющей обстановке было нечто хорошее, доброе, уютное.

       Всю обратную дорогу девушка молчала и только когда мы оказались у ворот ее дома, она сказала: - Сережа, я просто не могла подумать, что ты можешь быть таким ласковым, добрым и чутким.

       - Света, ты мое чудо. Мне было очень хорошо с тобой.

      В ответ она мягко улыбнулась и сказала: - Мне надо идти. Поцелуй меня на прощанье.

       Новый 1917 год я встречал в семействе Антошиных. Мое опасение, что будет много гостей, рассеялось сразу, стоило переступить порог дома. Не было слышно шумного веселья, выкриков, громкого смеха - обычных компонентов многолюдного праздника, а был слышен невнятный шум несколько голосов, негромкий смех и музыка. Кто-то играл на рояле.

       - Позвольте вашу одежду, сударь.

      Отдав пальто, шапку и перчатки горничной, я поднялся наверх. В зале стоял богато накрытый стол, а в метре от него - пушистая елка, сиявшая праздничными свечами. Ее ветви были щедро увешаны самыми разнообразными игрушками, между которыми висели мандарины, блестели яркими обертками конфеты и матово отсвечивали сладкие марципановые фигурки. На верхушке сверкала большая серебряная звезда.

      Оказалось, что на рояле играла Лиза. Увидев меня, она ударила несколько раз сильно по клавишам, вызвав мощные и громкие звуки, потом вскочила и подбежала ко мне с криком: - Дед Мороз! Дед Мороз! Он подарки нам принес!

       - Здравствуйте, Елизавета Михайловна! А вот вам подарок, который не успел подарить к вашему дню ангела!

       - Ой! Спасибо!

      Под хруст разворачиваемой бумаги, я поприветствовал отца и дочь, которые до этого сидели на диване и разговаривали, а теперь встали и подошли ко мне.

       - Добрый вечер, дорогие хозяева! Принимаете гостя?!

      Только я успел перехватить радостно-счастливый взгляд Светланы, как раздался радостный крик:

       - Папа! Света! Вы только посмотрите, что мне подарили!

       - Какая прелесть! - воскликнула Света, прижимая руки к груди, а хозяин только крякнул, глядя на пасхальное яйцо, усыпанное серебряными цветочками, где на каждом листике лежала капелька росы - бриллиант.

       - Папа, подержи! - она сунула футляр отцу и, открыв яйцо, снова закричала. - Ой! Смотрите! Какая красота! Внутри - серебряный ангелочек!

       - Это Фаберже? - спросил Антошин.

      Я согласно кивнул головой. В ответ он укоризненно покрутил головой. Когда закончились восторги, я поинтересовался: - Что, больше гостей не ждете?

       - На этот раз нет. Обычно Новый год мы встречаем с моим братом. Один год он к нам с семейством приезжает, а на другой - мы к ним едем. А тут перед самым праздником его младший сын подхватил простуду и поделился ею с папой. Поэтому было решено перенести нашу совместную встречу на рождество. Так что будем встречать, так сказать, в тесном семейном кругу. Прошу к столу, гость дорогой!

       Потом был роскошный, уставленный яствами, стол с шампанским, вином и коньяком. К этому великолепию прилагался праздник, состоящий из смеха, тостов, пожеланий, шуток, и красиво расцвеченный бенгальскими фейерверками и салютами, запускаемыми с балкона. Для меня наступивший 1917 год был более знаменательным и волнительным годом, чем для большинства жителей России, ведь с 1 января начался отчет новой истории России, о чем знали всего несколько человек.

       В начале третьего ушла спать Лиза, а еще через час - Антошин. Мы со Светой остались вдвоем.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg