«Будь что будет»

Владимир Гаврилов БУДЬ ЧТО БУДЕТ

Начиналась весна. В сущности, зимы как таковой и не было — сказалась солнечная активность: стояла сухая бесснежная погода, как в марте и апреле. Несколько дней назад Борис почувствовал, что переродился: тяжесть в теле, какие-то старческие недомогания, скопившиеся за год и привычно обострившиеся к концу зимы, буквально за одну ночь будто улетучились. Появилось чувство легкости и новизны, как у новорожденного. По опыту прежних лет Борис ждал этой «линьки» и знал, что всю весну его не покинет — наряду с легкомыслием — особая болезненная инфантильность. В такие периоды для него фактически начинался новый год, и никаких перегрузок его организм не выносил.

Другое дело, что угрозы перетрудиться не существовало. В южном курортном городе, где он жил, давно не было работы по его редкой специальности. После увольнения с агонизирующего завода, нескольких лет скитаний по школам с фотоаппаратом и нескольких месяцев в статусе безработного Борис решился «закосить под шиза» в психушке, рассчитывая на пенсию. Возможно, он и в самом деле был «шизом», так как с детства отличался склонностью к внутренним диалогам, заумному философствованию и эротическим фантазиям.

За последние годы многие из его дружков-бобылей «повыпадали в осадок». Инфляция и безработица сильнее и сильнее сжимали свои тиски. Идти было не только некуда, но и неоткуда, ибо у этих людей не имелось ни нормального домашнего очага, ни семейного тыла. Многие из них называли себя «приматами», поскольку жили ПРИ МАТерях-вдовах.

В ту зиму Борис часто ездил на велосипеде, благо погода позволяла. Вот и нынче, в туманный безветренный день, он объехал своих приятелей, и они сговорились встретиться у Михаила за карточным столом — с тем, чтобы «провести вокруг пальца» свободное время, коего у них водилось в избытке.

Перед игрой Борису и его давнему другу и бывшему однокласснику Олегу удалось сообразить на троих — иными словами, выменять у соседки бутылку дешевой водки «На троих» за стеклотару. Михаил — старший в компании отличался уменьем готовить закуску на скорую руку. Антон — самый молодой прошел через руки психиатров и получил пенсию, как мечталось и Борису. Правда, Антону «косить» не пришлось: основанием для пенсии послужило осложнение после тяжелого гриппа…

Собрались, сели. Борис расписывал пульку (играли в «тысячу» — особую разновидность преферанса), Антон сдавал, Олег разливал на троих (Антон после болезни не пил и не курил), Михаил резал хлеб, сало и лук. Первый короткий тост — за удачу — снял легкое напряжение. Разыграли прикуп, игра вошла в привычное русло, а время на электронных часах потекло быстрее и свободнее.

Закурили.

— Моя сегодня совсем рехнулась, — пожаловался Олег на мать, — пристала: «вскопай мне грядку».

На кой ей в конце февраля грядка… — Хвалю, — воскликнул Борис, пытаясь увести беседу от наболевшей темы и объявляя козыря. Антон резко взмахнул левой рукой, перебивая червонную даму тузом, и поддержал Олега:

— Вот что ей надо? В дом нельзя бабу привести.

Высверлит всю ее взглядом, а потом начнет ныть: да она какая-то не такая, да зачем она тебе нужна… На днях хоть повезло: не было ее, так мы успели с Валькой покувыркаться. Только я ее проводил — заявилась, начала принюхиваться. Надо бы квартиру снять, да денег нет.

Михаил ухмыльнулся, перебросившись понимающим взглядом с Борисом, который записывал очки:

— А ведь ты не взял сто двадцать, — сказал он Олегу и, поудобнее расположившись в кресле, продолжил: — Вчера интересный рассказ в журнале попался. Мужик один изобрел прибор, определяющий продолжительность жизни. Оказывается, будущее поведение каждого уже известно — оно представляет собой переплетение стеблей-побегов на каком-то всеобщем дереве жизни. Начало побега — рождение человека, конец — смерть. Мужик этот, значит, придумал что-то типа эхолота или электролокатора — определять длину оставшегося побега и, стало быть, рассчитывать точную дату смерти. — Он взял бутылку и вновь наполнил рюмки.

— Борис, у тебя третья девятка, спиши с себя минус сто двадцать. — Олег бросил колоду на стол, затянулся и задумчиво сказал:

— Я читал у одного восточного философа, что человеческая жизнь подобна восхождению на полукруглую гору, причем спуск проходит по тому же пути, что и подъем. Похоже, так и есть, ведь многие старики напоминают малых детей.

— Не хотелось бы перед смертью впасть в старческий маразм, — изрек Антон, тасуя колоду.

— А куда ты денешься, — утешил его Михаил и продолжал: — Так вот, этот изобретатель отбросил копыта первым — на него совершили покушение. Гранату в окно бросили. Но он успел оставить записку с датой своей смерти, как прибор посчитал. Совпало! Прибор, значит, доказал свою работоспособность. Только его взорвали вместе с автором.

— Я тоже где-то читал, что чувство времени у человека субъективно и зависит от отношений с окружающими: чем больше о тебе думают, вернее, чем больше тебя воображают и меньше сочувствуют тебе, тем сильнее к тебе приток творческого времени, — меланхолически заметил Борис, украдкой поглядывая в карты соседа. — Похоже, у меня сегодня интеллектуальный спад.

— Не знаю, как в отношениях, а в сношениях так уж точно время летит незаметно, счастливые часов не наблюдают, — засмеялся Антон. — А пока подругу дождешься, кажется, вечность пройдет.

— Если считать, что сон — модель смерти, то прожитый день — миниатюрная модель всей жизни человека, — сказал Олег. — Я лично каждое утро ощущаю что-то вроде болезни роста, а к ночи голова пухнет от «мудрых» мыслей…

— По-моему, ты по утрам болеешь не от этого, — рассмеялся Михаил, разливая остатки водки. — Лечиться-то чем завтра будешь?

Все находились сегодня в каком-то приподнятом настроении и с удивлением обнаружили, что их беседа вошла в новое, неожиданное русло, миновав обычное политическое пустословие. Через три часа, к концу игры, за столом воцарилось умиротворенное молчание, и вскоре компания разбрелась по домам.

Дома Борис еще повозился в сарае, доделывая очередной велосипед, воплощавший новую техническую идею. Работа шла как по маслу, и вечером Борис уже осторожно крутил педали, медленно двигаясь по своей тихой улице.

Испытания прошли успешно.

«Что ж, выходит дело, — рассуждал он перед сном, играя сам с собой в шахматы и обдумывая услышанное днем, — если прожитый день — уменьшенная модель всей жизни, то по нему и можно определить ее продолжительность! Но как?»

По гороскопу он был Девой и, сколько себя помнил, постоянно прислушивался к своим чувствам, мыслям, внутренним «голосам предков», мелким недомоганиям. Новая наука хронобиология, популярная в последние годы, пришлась ему по душе. Он составил график своих активностей и в итоге пришел к выводу (спорному, ибо недоказуемому, но интересному, ибо неопровержимому), что человек попеременно ощущает себя то существом интеллектуальным, то эмоциональным, то физиологическим. Период этих непрерывных колебаний самоощущения лично для него, Бориса, по его расчетам составлял около четырех минут.

Согласившись сам с собой на ничью и кое-как дотерпев до конца программы «Время», он отправился спать.

Приснившийся ему сон был необычен и в чем-то даже комичен, несмотря на траурное содержание.

Борис вернулся на родину. Стоит золотая осень.

Он идет по тихой живописной улочке, приближаясь к одному из корпусов своей бывшей школы. Во дворе — толпа народу, сквозь которую видно возвышение и на нем гроб, утопающий в венках.

Рядом — родственники и друзья Бориса, а также незнакомые лица, видимо, представители общественности. Все взоры вдруг обращаются на него. Несколько человек торопливо подходят к нему, подхватывают под руки и радостно шепчут:

«Где ты пропадаешь? Тебя ждут давно, волнуются».

— «А кого хоронят?» — удивляется он. «Кого, кого. Да тебя! Кого…».

…Через пару дней друзья-приятели вновь собрались, на сей раз у Олега. Они с Михаилом почти всю осень вкалывали — один на электрификации рынка, другой на расширении автострады, что позволяло обоим безбедно коротать зиму за детективами и телевизором.

Сегодня играли не в карты, а в шахматы. Причем необыкновенные — на четверых. К шахматной доске с каждой стороны приделали еще по половинке доски — на них и выстроились фигуры четырех цветов: белые и черные, красные и зеленые.

Играли «двое на двое». И опять беседа потекла по нетрадиционному философскому руслу: — Так, значит, говоришь, мы уже существуем в будущем и ничего изменить нельзя? — обратился Олег к Михаилу. — Но ведь, чтобы увидеть эту картину, надо как-то выйти в пятое измерение, а для этого надо быть либо Богом, либо гением-сверхчеловеком.

Никто из присутствующих не нашелся, что ответить. Повисло неловкое молчание.

— А ведь песенка про миг, что называется жизнью, сплошной блеф, разрядил затянувшуюся паузу Борис. — Тут один доктор наук рассказ написал — кажется, «Часы счастья» называется. Так вот, там утверждается, что человеческое сознание постоянно находится в некоей щели времяощущения переменной ширины и в ней колеблется от прошлого к будущему и обратно. А сужение этой щели до нуля, то есть до мига, означает не жизнь, а смерть.

— Да нет никакой смерти, — горячо возразил Олег, сделав ход конем. Просто душа меняет телесную оболочку и переходит в другое тело — может, новорожденного, а может, своего же потомка.

— Ну, раз нет смерти, так нечего о ней и базарить, — глубокомысленно подытожил Антон и объявил шах королю Михаила. — Миха, думай быстрее, промедление смерти подобно, так, кажется, сказал вождь. Вот когда уходит любовь и человек не может самовыражаться как половой субъект, тогда и наступает для него смерть…

— Да, сколько людей из-за баб погибло, — в сердцах произнес Олег. Игра уже подходила к эндшпилю, когда Борис, беспокойно блуждая глазами, неуверенно заговорил:

— Вот что мне пришло в голову прошлой бессонной ночью. В среднем я сплю семь часов в сутки, значит, бодрствую, то есть живу, семнадцать.

Суммарный период трех моих биоритмов — где-то около четырех минут. Это во-первых. С другой стороны, как доказала наука, у любого человека период физического биоритма составляет примерно двадцать три дня, эмоционального — двадцать пять, а интеллектуального — двадцать восемь. В сумме семьдесят шесть. — Он окинул слушателей вопрошающим взглядом. Те молчали, а на их лицах на-писалось снисходительное любопытство — что, мол, еще высосет из пальца этот изобретатель велосипедов. А он продолжил: — То есть четыре минуты в день соответствуют семидесяти шести дням в жизни. А если мой день длится семнадцать часов, то можно посчитать, сколько продлится вся моя жизнь…

Он неровно задышал и полез в карман за платком — лоб его покрылся испариной. Михаил хохотнул, покачав головой, и буркнул: «Дурак, а ишь чего придумал». Олег прищурился и сказал:

— Хм… А я сплю не дольше четырех часов в сутки. Ну ладно, и сколько ты еще протянешь?

— По моим расчетам, мне жить пятьдесят четыре года. — В голосе Бориса послышалось волнение — недавно ему стукнуло сорок девять…

— Ну, еще поживешь, — неуверенно хлопая его по плечу, пробормотал Антон и «зевнул» своего зеленого ферзя. Михаил, окинув Бориса отсутствующим взглядом, заявил:

— Все это ерунда, и потом, как можно так точно определить свои биоритмы? Был бы прибор какой-нибудь…

Минут через пять черно-белые победили, и компания вышла на улицу Вся она была засыпана запоздалым снегом — первым в этом году. Приятели двинулись по домам. Одни шли, чутко прислушиваясь к своим биоритмам, другие — надеясь успеть изобрести прибор для их измерения…