«Кощей»

Игорь Белогруд, Александр Климов КОЩЕЙ

Лекцию слушали с интересом! Такого облупившиеся стены клуба еще не видали. Докладчик, толстенький и домашний, с каким-то мрачным торжеством сдирал покровы с тайн седой истории. Старые, хорошо известные истины в его устах приобретали вдруг совершенно новое звучание. Понятное становилось непонятным, простое — таинственным, а загадочное — вполне естественным и легкообъяснимым. Хорошо поставленным голосом он рассказывал такие удивительные вещи, что бабушки-пенсионерки, считавшие своим долгом ходить на все лекции подряд, начали вязать какую-то шерстяную помесь носков с варежками, а немногочисленная молодежь бросила зубоскалить и даже забыла о семечках.

Звали лектора-общественника Иваном Ивановичем. Человек он был увлеченный и пользовался в своем микрорайоне фантастической известностью. Выступления его проходили с шумным успехом, после чего бабушки начинали рассказывать внукам странные сказки, а любители домино под грохот забиваемого «козла» доказывать друг другу, что Емеля-дурак действительно был дураком, раз так бестолково и, главное, без материального эффекта сотрудничал с щукой, исполняющей желания.

Энергия Ивана Ивановича била через край. Казалось, еще секунда, и он засветится. Рубя воздух ладошкой, он сообщал:

— …да ведь и этого наука не отрицает. Обратите внимание: все новое это хорошо забытое старое! Известный афоризм, но, может быть, это не только шутка? Может быть, есть в нем доля истины? Оглянемся назад и попробуем по-новому смотреть на старые вещи. К примеру, изба на куриных ногах! Что это такое с позиций современности? Вот вы, бабуся, в четвертом ряду, как полагаете?

Бабка от неожиданности охнула, вхолостую задвигала спицами и испуганно заголосила:

— Чего-чего?! Я, эта, ничего. Я тут тихо сижу, никому не мешаю. А в избах, извиняюсь, не разбираюсь — городская! Мне эти страсти на ногах ни к чему.

Лектор удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Вот именно, не разбираетесь! А надо бы! Технический прогресс наводит на мысль, что сказочная изба на куриных ногах не что иное, как реально существовавший вездеход шагающего типа! А меч-кладенец? Разве это не прародитель мотопилы «Дружба»? Про ковер-самолет я вообще говорить не хочу. И не просите! Принцип антигравитационных полетов нашим ученым пока еще не по зубам. А древние — могли! Можно вспомнить и античные культуры, но за недостатком времени делать этого не станем. Конечно, проще всего было бы свалить все на колдовство, черную магию и народную фантазию. Но так ли это? Не вернее ли предположение, что во все времена существовали гениальные умы, титаны изобретательства, творения которых и дошли до нас в сказках, былинах и мифах? Для поступательного движения современной технической мысли не лишне почаще оглядываться назад, в прошлое. Там нас ждут подлинные перлы научно-технического творчества! Большое спасибо за внимание.

Лекция закончилась. Докладчик вытер лицо платком, напоследок отхлебнул из графина и спустился с трибуны. Народ погудел и рассосался.

Последним из клуба вышел сам знаток мифов. Он устало оглядел афишу, на которой крупными буквами от руки было выведено: «ЛЕКЦИЯ: удивительное взади нас. Читает историк-любитель Наумов И.И.», повздыхал над неблагозвучным «взади» и побрел в черноту проходного двора. Уже темнело, а Ивану Ивановичу еще надо было успеть в магазин.

Вечер был прекрасен, лекция удалась. На душе у Наумова было так хорошо, что даже получасовое пребывание в очереди к мясному отделу не смогло уничтожить это ощущение.

Подойдя к своему подъезду, Иван Иванович поплотнее прижал пухлый батон «любительской» к груди и рванул ручку. Дверь нехотя открылась и, натужно крякнув, швырнула лектора во влажный мрак парадного. Иван Иванович взял разгон и побежал по лестнице. Обычно энергии дверной пружины хватало до второго этажа, но в тот вечер Наумов долетел лишь до первой площадки, где наткнулся на неподвижно стоящего человека.

Боднув человека в драповый живот, Иван Иванович приподнял панаму и вежливо сказал:

— Прошу прощения.

Ответа не последовало. При скупом свете далекой, как Арктур, лампочки можно было разобрать, что человек высок и худ. На большее лестничного освещения не хватало.

Наумов хотел уже было пройти мимо, когда незнакомец нарушил свою мраморную неподвижность и глуховато произнес:

— Извините, Иван Иванович. Позвольте отнять у вас несколько минут.

— Да-да, пожалуйста, — лектор остановился, прижимая колбасу, как будто незнакомец собирался ее отобрать.

— Я был на вашей лекции, хотя не могу сказать, что оказался на ней по собственной воле. Так вот, мне кажется, вы как раз тот человек, который сможет мне помочь.

— В чем помочь? — поинтересовался Наумов.

Незнакомец поежился, как перед прыжком в холодную воду, и сказал:

— Дело в том, что я — Кощей Бессмертный.

Пакет выпал из рук Ивана Ивановича и мягко шлепнулся на пол. Немая сцена продолжалась с минуту, после чего лектор заулыбался и, неловко подморгнув глазом, сказал:

— А, понятно. Розыгрыш! Решили подшутить? Ну что же, получилось.

— К сожалению, это не шутка, — грустно ответил незнакомец, протягивая пакет владельцу. — Но это слишком долгая история. Может быть, поднимемся к вам, если вы не возражаете?

«Псих! — осенило Наумова. — Зарежет опасной бритвой, расчленит и спустит в канализацию!..»

— Не бойтесь, — поморщился человек. — Не будет ни бритв, ни прочих глупостей. Я не псих. Я страдалец.

— Вы что, телепат? — спросил наконец обалдевший Наумов.

— Да в общем нет. Хотя немного владею.

И вдруг Иван Иванович понял, что все его страхи рассеялись. Почему, он и сам не смог бы объяснить, в незнакомце было что-то такое…

— Ну что ж. Пойдемте.

Поднявшись этажом выше, они вошли в явно семейную квартиру, носившую следы холостяцкой жизни.

— Проходите, — пригласил гостя Иван Иванович, пытаясь незаметно убрать носочки, сушившиеся на полочке возле зеркала. — Извините, здесь не прибрано…

— Ничего, так даже более неофициально, — сказал гость. — А где ваша супруга?

— В отъезде, — смущенно ответил Наумов, и глаза его засветились голодным блеском. Когда жена уезжала на дачу, он поначалу радовался свободе, но потом, ощутив множество житейских неудобств, загрустил и похудел. По утрам он поглощал яички вкрутую и вздыхал так тяжело, что попугай Гога переворачивался на жердочке вниз головой и с изумлением смотрел на хозяина. С отсутствием заботливых женских рук на исполкомовской площади воцарился хаос.

— Перекусить не желаете? — поинтересовался Наумов, ощущая мучительное посасывание по ложечкой.

— Слона бы проглотил, — просто ответил незнакомец, чем окончательно расположил к себе историка-любителя.

Иван Иванович отправился на кухню и поставил чайник. Заглянув в холодильник и не найдя там ничего, кроме опротивевших яиц, он распеленал пухлую в перетяжках колбасу и принялся резать ее толстыми, негнущимися кусками. Расколов на части батон окаменевшего хлеба, он водрузил яства на поднос и осторожно, чтобы не расплескать кофе, вернулся в комнату.

Попугай Гоша, повиснув на жердочке вниз головой, казалось, совсем не дышал и даже вроде бы окаменел. Гость расположился на диване рядом с клеткой и сверлил тропическую птицу взглядом.

— Так вот. Я действительно Кощей и действительно Бессмертный. В вашем понимании, во всяком случае. История довольно необычная, и рассказывать ее я не люблю. Но придется, это необходимо, — он шутя расправился с тремя бутербродами и только тут заметил, что сидит за столом в шляпе и пальто.

Под шляпой оказался мощный шишковатый череп, поросший редкими бесцветными волосами. Незнакомец был настолько худ, что складывалось впечатление, будто костей в нем раза в два больше, чем по анатомии отпущено обычному человеку.

— А почему именно мне надо узнать вашу историю? — полюбопытствовал Наумов, физически ощущая, что начинает сходить с ума.

— Вы признаете реальную основу сказок, а следовательно, в состоянии поверить в мое существование. Вы правы, отмечая в своих лекциях, что в стародавние времена было много удивительного и загадочного. И одно из этих таинственных явлений — я, — Кощей тяжело вздохнул, вытянул из кармана папиросу, прикурил от огнива и глубоко затянулся. Его нос заострился и стал похож на клюв не то гигантского кондора, не то попугая Гоши.

— Да-да, не улыбайтесь! Мне, например, не до улыбок. Я был крупнейшим ученым своего времени. Достиг многого, особенна в алхимии, но затем увлекся проблемой вечной жизни и, к своему несчастью, преуспел в ее решении. Болван! Опыт, проведенный над самим собой, обрек меня на многовековое существование в мире, где никто не мог понять значения моих открытий, а подчас и моей речи.

Глаза Кощея сверкнули, в их глубине разгорелись рубиновые огни негодования. Иван Иванович помешал в чашке алюминиевой ложечкой и, улыбнувшись, посмотрел на костюм своего гостя. Костюм, чистый и отутюженный, абсолютно не соответствовал моде: необъятные брюки-трубы, двубортный кургузый пиджачок в талию, лацканы, похожие на ятаганы, и розовый галстук «кис-кис».

— Кстати, о вашей речи. Не кажется ли вам, что уж больно она современна для Кощея Бессмертного? Да и по виду вы не очень-то похожи на алхимика, пусть даже и самого передового.

Кощей пренебрежительно махнул рукой:

— Не обращайте внимания. Костюм — из тридцатых годов этого века, я ведь не успел переодеться. Народ нынче грамотный пошел, свою одежду просто так не отдаст… А к языкам у меня всегда были большие способности. Впрочем, это неважно. Позже вы все поймете.

Наумов подлил себе кофе, поглубже уселся в кресло и приготовился слушать.

— Итак! — воскликнул бессмертный гость. — Мне предстояло многие годы провести в обществе необразованных князей, богатырей-грубиянов и темных, забитых землепашцев. Это было ужасно, и мой деятельный ум начал искать выход.

Попалась мне как-то одна древняя египетская книга, и, знаете ли, удалось ее расшифровать! М-м-м… да. То был трактат какого-то гения-звездочета о перемещениях во времени. Наконец-то у меня появился шанс порвать путы средневековья и перебраться в будущее, достойное моего уровня развития.

— И что же говорилось в книге? — нетерпеливо заерзал Наумов.

— В книге говорилось, что надо в определенной последовательности смешать ряд веществ и в полученный эликсир опустить намагниченный стержень. Дальше часть рукописи была съедена то ли мышами, то ли самим голодающим звездочетом, и лишь на последней странице можно было прочесть: «при положительном заряде происходит перемещение в будущее, при отрицательном — в прошлое».

У Наумова отвалилась челюсть. Такого он не слышал даже на своих собственных лекциях. Но все это оказалось цветочками по сравнению с тем, что последовало дальше.

— За день я собрал описанное устройство. Желая провести опыт понадежнее, я стержень изготовил из чрезвычайно магнитожесткого сплава, по сравнению с которым современные просто ерунда. Перелив густой и желтый эликсир в колбочку, я бросил туда кусочек намагниченной проволоки.

Кощей зажмурился и ударил себя кулаком по лбу.

— Проволока еще была в воздухе, когда я осознал непоправимость случившегося! Гении рассеянны. Это вам подтвердит любой захудалый гений. Заработавшись, я упустил из виду очевидный даже школьнику физический факт: как и любой постоянный магнит, мой стержень имел одновременно два полюса! Трактат не имел практического применения, что, очевидно, и напоминалось на съеденных страницах. При моем опыте, да так влипнуть!.. Вы, конечно, представляете, что произошло сразу после этого злополучного эксперимента?

Иван Иванович растерянно захлопал глазами, и Кощей, сжалившись, пояснил:

— Как только намагниченная проволока попала в эликсир, я, естественно, перестал существовать в своем времени, а так как в колбе одновременно находились и плюс и минус, проклятая машина для начала закинула меня лет на пять вперед. Радость моя заметно поутихла, когда после двухчасового пребывания в будущем я был снова возвращен в прошлое, только на пять лет раньше трагического эксперимента.

— Так как же вы очутились у нас? — спросил Наумов, пытаясь найти выход из дебрей прикладной алхимии.

— С тех пор и скачу туда-обратно, не зная ни покоя ни отдыха, причем в каждом очередном скачке на пять лет дальше. Представьте себе маятник, амплитуда колебаний которого постоянно увеличивается. С учетом моего бессмертия и магнитожесткости проволоки, у меня есть возможность увидеть как возникновение нашего мира, так и его естественную гибель. Материализовавшись на вашей чудесной лекции, я попал к вам в современники, Иван Иванович. Правда, всего на два часа.

Иван Иванович подумал не без гордости, что сегодняшняя лекция была действительно чудесной. Он был в ударе. После доклада его окружила толпа любознательных, посыпались вопросы о системе шумоподавления гуслей-самогудов, материале, пригодном для пошива сапог-скороходов и судьбе симпатичного пенсионерам Мальчика-с-пальчик. Общее негодование вызвало плохое отношение Карабаса Барабаса к чуду деревянной кибернетики длинноносому Буратино.

— А заинтересовавший вас костюм сохранился от одной из прошлых материализации. Так замотался, что переменить было некогда, — прервал приятные размышления историка Кощей. Он так тяжело вздохнул, что одеревеневший Гоша сорвался с жердочки и рухнул в поилку с водой.

— Итак, полтора часа уже прошло, и через пятнадцать минут с небольшим я опять перенесусь в далекое прошлое. Вы не представляете, как там плохо. За два часа такого наглядишься, что кровь в жилах стынет. И вообще, подумайте только, что у меня за жизнь: туда-сюда, туда-сюда, выспаться некогда, питаюсь черт те как, всухомятку. Хорошо, что вы хоть мире предложили.

Кощей сорвал с шеи галстук «кис-кис», плюнул на него и швырнул в открытую форточку.

— А переодевания постоянные?! Они же из меня все соки выжали! То латы натягивай, то шкуру медвежью, то фрак с цилиндром. Встречают везде по одежке, а про ум никто и не интересуется. Один раз перенесся в XVI век в набедренной повязке, так чуть было в котле не сварили, за демона приняли… — великий страдалец поник и замолчал.

Иван Иванович слушал, затаив дыхание, но в образовавшуюся паузу поспешил вставить:

— А вы не пробовали бороться с создавшимся положением?

Кощей хмыкнул, словно ему напомнили о чем-то раздражающе глупом.

— Пробовал, конечно, и не раз. Остановить мои странствования во времени можно, только уничтожив поле, то есть разбив колбу. Сначала я пытался воздействовать из прошлого. Давал деньги разным субъектам, чтобы спустя несколько лет они вошли в пещеру и разбили машину времени, но был жестоко наказан за доверчивость. Деньги брали, но я, как видите, здесь. Встретиться же с самим собой не удавалось: то за водой для реактора вышел, то на симпозиум улетел…

Пришлось приступить к более решительным мерам, то есть попытаться заинтересовать добрых молодцов морально. Я распространил слухи о похищенных красавицах и о том, что освобожу их только тогда, когда кто-нибудь разобьет колбу, с точным указанием координат и сроков. Но молодцы мне попадались как на подбор: ленивые, суеверные и необразованные. Когда я объяснял им, что надо разбить колбу или сломать магнит, они только глазами хлопали. Пришлось для наглядности представить колбу яйцом, а стержень — иглой. Это сразу подействовало: молодцы все поняли и через положенное количество лет отправились выручать красавиц. Но так как большинство из них от рождения не выезжало из своих деревенек, а в планах и картах, естественно, никто не разбирался, то пещеру они не нашли. Так и бродили богатыри по селам и весям, коля ни в чем не повинные яйца и ломая дефицитные в те времена стальные иголки. А амплитуда перемещений все увеличивалась, и если я не смог уничтожить установку за пять лет до ее создания, что оставалось делать за десять или двадцать?

Пришлось плодить суеверия с прицелом на будущее. Я составлял дурацкие записки, типа: «Коли придешь туда-то, встанешь лицом к тому-то и разобьешь то-то и то-то, получишь сокровища несметные». Переносясь в будущее, я узнавал, что желающих получить сокровища несметные было великое множество, но они либо били не то, либо не тогда и не там, по крайней мере, я вот, перед вами.

— Простите, — пробормотал озадаченно Наумов, вспомнив, что он все-таки знаток сказок, — а как же «игла — в яйце, яйцо — в утке, утка — в зайце, заяц — в сундуке, сундук — на дубе»? Откуда сундук и заяц? И как все это на дуб попало?

— Сам не перестаю удивляться!

Кощей от расстройства чувств налег на бутерброды.

Помолчав сострадающе, Иван Иванович решился спросить:

— И что же вы намерены предпринять теперь?

— Попытаюсь изменить прошлое из будущего. Пусть средневековье, главное — жить спокойно!

— Интересно! — Наумов придвинулся поближе.

— Меня смущает история про Царевну-лягушку. Ведь там Иван-царевич все-таки отыскал злополучный сундук, то бишь сейф, и уничтожил колбу. Сдается мне, что этот Иван-царевич — вы.

Иван Иванович изумленно уставился на алхимика.

— Да-да. Вы! Это очень просто. В моих многочисленных превращениях я не терял времени даром и создал новый эликсир. — Кощей достал из кармана бутылку из-под кефира и огромную иглу-цыганку. — Действует он только на тех, кто верит в мое существование. Как только я дотронусь концом иглы до жидкости в бутылке, вы окажетесь в прошлом — годика этак через два-три после моего неосторожного эксперимента. Вы человек современный, так что, думаю, отличить колбу от яйца сможете. Как вы будете ее разыскивать, меня не касается, но найти ее вы обязаны.

— А как же я вернусь обратно? — дрожащим голосом спросил Иван Иванович. — Нет, я решительно отказываюсь.

— А вас и не спрашивают. В прошлое вы отправитесь, а возвратитесь, сами понимаете, не раньше, чем я отсюда исчезну.

От былой мягкости гостя не осталось и следа. Лицо его побледнело и заострилось, глаза сверкали зеленым светом, голос стал ледяным и властным.

Наумов был на грани обморока.

— Но почему именно я? — тоненьким голоском спросил он.

— Потому, что вы единственный, кто верит в мое существование, а существую я лишь для тех, кто в меня верит. И эликсир времени действует только на тех, кто не сомневается в его действенности.

— Но я в вас не верю! — закричал Иван Иванович. — Вы — мистификатор! Чем докажете, что вы — не сон?!

— Нет ничего проще, — спокойствие Кощея ужасало. — Смотрите!

Бессмертный повернулся к Гоше, щелкнул пальцами, и попугай на глазах превратился в жирного павлина, едва поместившегося в тесной клетке. Наумов был обречен.

— Успокойтесь, Иван Иванович. Мы — союзники, мы нужны друг другу. Верой своей вы сами выбрали себе путь, — проговорил Кощей и вдруг исчез. Пропал, как и сидел, с бутылкой из-под кефира в одной руке и бутербродом в другой. И было неясно, то ли там, в далеком прошлом, разбилась колба, то ли он опять покинул будущее.

Иван Иванович сидел опустошенный и смотрел в окно. «Ерунда! уговаривал он себя. — Примерещилось. Слишком расфантазировался сегодня на лекции».

За спиной в птичьей клетке раздалось хлопанье крыльев.

Иван Иванович вздрогнул.

Он сидел в кресле и не мог заставить себя обернуться.