«Искусство отсекать лишнее»

Барт Файлер ИСКУССТВО ОТСЕКАТЬ ЛИШНЕЕ

В журнале «Сайентифик Америкэн» появилась рецензия на книгу Катрин Осборн «Предметы без веса». Там писалось:

«В прошлом году доктор Осборн сделала сенсационное заявление о том, что добилась успехов в экспериментах по лишению твёрдых тел их силы тяжести. Ей уже удалось получить предметы, содержащие массу вещества на двадцать килограммов, но если их положить на платформу весов, то стрелка не доходит до отметки восемнадцать килограммов. Эти предметы — причудливой формы болванки из никеля — получены путём гальванообработки с использованием лазерного голопроектора. Совершенствуя этот метод, считает исследовательница, можно будет облегчать тела в десятки раз, а в идеале добиться их невесомости.

Даже самой смелой фантазии не хватит, чтобы вообразить все выгоды, которые сулит применение открытия д-ра Осборн в технике. Представьте все транспортные средства — от автомобиля до поезда — в несколько раз легче нынешних. Какая экономия топлива, сжигаемого сейчас в двигателях главным образом для преодоления силы тяжести! В военной области: пули, снаряды, самолёты, ракеты, летящие в несколько раз быстрее, чем у противника! Неудивительно, что, по имеющимся сведениям, безопасность работ д-ра Осборн поручено обеспечить ЦРУ».

…Кати Осборн раздражённо поморщилась, видя, какую форму принял предмет в прозрачном резервуаре. Лучи лазерного голопроектора попадали явно не туда, куда направлялись. Машинально она крикнула через плечо:

— Опять ось ушла в сторону, Макс! Поправь!

Но Макса, её помощника, в лаборатории не было, да и не могло быть. Поль Стоунер, сотрудник ЦРУ, приставленный к ней, распорядился, чтобы отныне она работала одна. Проклятье! Усложняют работу во имя пресловутой безопасности. Кати нервно вскочила из-за пульта управления.

Она дошла почти до бешенства, пока, наконец, через полчаса не нашла неисправность в одном из блоков установки. Оборудование работало явно с перегрузкой.

Она в отчаянии опустилась на табуретку.

Вошёл Стоунер. Ярость Кати выплеснулась на него:

— Я больше так не могу! Гроблю время на ерундовые неполадки, а в исследованиях не продвинулась ни на шаг. Я топчусь на месте вот уже почти год…

— Кати, успокойся. За то, что уже сделано, тебя можно награждать Нобелевской премией. Но нужно набраться терпения…

— Я чувствую, что дождусь, когда меня опередят другие и Нобелевская премия достанется им.

— Кати, по сведениям, которыми мы располагаем, а это точные данные, никто из учёных в этой области даже отдалённо не подошёл к результатам, которых достигла ты.

— Учёные… — Катя осеклась. Помолчав, с колебанием в голосе проговорила: — А если не учёные? Ты читал вот это? — Она взяла со стола газету «Нью-Йорк таймс», протянула Стоунеру.

Тот стал читать статью, на которую указала Осборн:

«Долгожданная выставка работ скульптора Питера Лукаша открылась в музее Гугенхейма. Создаётся ощущение, что творения мастера Лукаша прекрасны для всех без исключения.

Из шести выставленных работ наиболее впечатляет скульптурная композиция «Нереида». Она словно парит в межзвёздном пространстве.

Ощущение сверхъестественной лёгкости усиливается почти полным отсутствием поддерживающих конструкций и проволочных креплений. Скульптура выглядит так, словно массивная никелевая фигура и впрямь лишена веса. Когда мистера Лукаша спросили, в чём секрет его творчества, он пожал плечами и заявил, что просто-напросто обрабатывал электролитический никель гальванопокрытием внутри голограммы с использованием лазерной установки. Что получилось, удивляет его не меньше, чем других…»

— Ну и что? — пожал плечами Стоунер, откладывая газету. — Кати, ты явно заработалась. Неужели серьёзно можешь представить, что какой-то там скульптор способен, как и ты, лишать тела силы тяжести? Легче представить водителя такси, взявшегося управлять сверхзвуковым истребителем…

— И всё же, Поль, у меня какое-то дурное предчувствие…

…Осборн нажала клавишу на приборной доске. Резервуар засветился изнутри серебряно-голубым светом. Через тридцать секунд в дымке возник прозрачный голубой шар. Кати нажала на другую клавишу, и шар стал раздуваться…

Затем быстрая серия уколов лазерным лучом выгнула шар в седлообразную дугу с основанием, напоминающим кусок корки апельсина. Вырисовывалась нужная форма.

— Кати, взгляни, — отвлёк её голос Стоунера.

Она повернулась. Стоунер держал в руках свёрток.

— Здорово! — сказала Осборн. — Как тебе это удалось?

Поль прошёл в глубь комнаты, положил свёрток на лабораторный стол.

— Пришлось показать удостоверение сотрудника ЦРУ. Он уступил, но всё же вытянул из меня сто долларов как плату за прокат… Это пустая трата денег. Кати. Тебя напрасно взволновала статья в газете. Надо видеть этого парня. Животное! Поверь мне, в твоей работе и его не может быть ничего общего.

— Скорее всего. Но я рада, что мы можем в этом убедиться.

Стоунер сорвал обёртку. Катя ахнула.

— Ты знаешь… они правы. Бесспорно прекрасно. Эта «Нереида» — самая красивая скульптура.

— До тех пор, пока Лукаш не сотворит что-то почище этого, — сказал Поль, взвешивая статуэтку на руке. — Полая, я думаю. По крайней мере, эта фигурка внутри голограммы.

Кати думала, что он прав, пока не просветила скульптуру на рентгеновском аппарате. Она не была полой. Судя по объёму, «Нереида» была сделана из двенадцати килограммов электролитического никеля. Весила же скульптура чуть больше трёх килограммов.

— Прямо не верится, что обскакал и меня. Ведь он облегчает тела уже в четыре раза, а я только на одну десятую веса. Поль, мы должны во что бы то ни стало заполучить его расчёты!

— Расчёты? О чём ты говоришь? У Лукаша нет высшего образования.

От возбуждения лицо Кати покрылось пятнами.

— Какая несправедливость! Я потеряла шесть лет жизни, а тут появляется этот идиот и обгоняет меня. Проклятье! Какое у него оборудование?

— Как у тебя.

— Но он не может применять консоль, если не знает математику.

Поль замялся.

— Он… как бы сказать… наговаривает слова установке.

— Наговаривает?.. Прекрасно. — Кати почти простонала в отчаянии. Значит, нет записей… Тогда останется только один способ — разузнать конструкцию голографического проекта.

Поль, заворачивая «Нереиду», сказал:

— Хорошо, достану.

Возвращая статуэтку Питеру Лукашу, Стоунер попросил на время голопроектор. Тот с яростью отказал.

Но Стоунер был преисполнен интересами государства, что оправдывало многое. По крайней мере, и для него. У Лукаша были друзья. Стоунер нашёл двоих — они были бедными молодыми художниками и завидовали успеху Лукаша.

Стоунер договорился с ними, что они ограбят скульптора.

Лукаш в тот вечер примчался на мотоцикле раньше обычного.

Ещё когда он заглушил мотор в гараже, что-то показалось ему подозрительным. «Нереида» в опасности!» — первое, что мелькнуло в голове.

Вверх! Прыжок, прыжок, рывок вперёд. Ещё один пролёт лестницы. Он влетел в мастерскую и увидел вываливающегося в оконный проём Пита Сантини. Никому нельзя верить! Лукаш рванулся к окну.

От дома по лужайке бежала девушка. Герки Олбрайт. Внизу, под окном, Сантини поднимался после падения. В руке у него голопроектор.

— Пит!

Ответа нет. Хорошо, вам же хуже! Лукаш легко перемахнул через подоконник и вошёл по лодыжки в сосновые иголки. Сантини уже оставил за собой половину сада. Лукаш во весь дух припустил за ним. Поздно!

Герки, сидевшая в машине, дала газ и, как только Пит всунулся внутрь, выжала сцепление.

Лукаш побежал к гаражу. Мотоцикл был ещё тёплый. Скульптор всем своим весом ударил по педали стартёра. Теперь в погоню!

Только тридцать метров разделяло их: на прямых — больше, на поворотах меньше. Внизу, под горой, огни автомобильных фар обозначили автостраду.

Лукаш прибавил скорость. Так надо, на автостраде машине легче уйти от мотоцикла. Остаётся преодолеть лишь один крутой поворот направо, у десятиметрового обрыва.

И тут Герки переключила скорость — это была ошибка. Мотор взвыл, заглох, вновь взвыл. Задок машины завилял и пропал из виду. Вопль. Удар, громыхание, ещё удар…

Лукаш остановился у поворота, бросил мотоцикл, подбежал к обрыву, посмотрел вниз. Оттуда в глаза бил свет фар свалившегося автомобиля.

Откуда-то появились полицейские машины. Он никогда раньше не видел, чтобы так много полицейских появилось столь быстро. И какого чёрта? Этот тип из ЦРУ — Стоунер, который брал у него «Нереиду». С ним какая-то баба. Они подошли, встали рядом с Лукашом.

— Боже мой! — прошептала женщина.

Лукаш не совсем осознал, что произошло, когда у него на руках защёлкнулись наручники и его пихнули в машину.

Он пришёл в себя лишь в полицейском участке. Грузный мужчина в офицерской форме сунул ему в лицо слепящий свет пятисотваттной лампы и рявкнул:

— Это ты столкнул их с дороги!

— Они ограбили меня, и я их преследовал. Чёрт! Вы уверены, что вызвали моего адвоката?

Лукаш начинал свирепеть: что за обращение у этих дубин — свет в глаза, наручники, угрозы.

Мордастый полицейский сказал:

— Какой, к чёрту, ограбили? Мы не нашли ничего краденого в машине.

— Поищите лучше. Голографический проектор и два фильтра. Может, сгорели? — ответил Лукаш.

— Не умничай, парень.

— Слушайте, меня зовут Питер Лукаш. Обо мне писали в «Таймс» в прошлое воскресенье…

Хлёсткая пощёчина оборвала его слова.

Лукаш заставил себя сдержаться. Вскочить и двинуть здоровому выродку в зубы — за это он немедленно получит пулю. Они намеренно арестовали его. Почему, он не знал. Лучше молчать, молчать, молчать, пока не появится адвокат. Если, конечно, вообще ему позвонили.

— Слушай, парень. Ты признаёшь, что гнался за ними. Признаёшь, что они твои друзья. Тогда с какой стати им тебя грабить? Я считаю, было так: вы поцапались, распалились, началась погоня, ты очумел и столкнул их с дороги. А это считается преднамеренным убийством. Мы так всё и оформим. Если, конечно…

Полицейский собирался продолжить, но, взглянув на Стоунера, послушно кивнул и вышел. Остались двое — Стоунер и женщина.

Стоунер поднялся, взял стулья, один поставил сиденьем к Лукашу, другой — спинкой. Оседлал второй, положив подбородок на его спинку, улыбнулся. Женщина села на другой стул, нога на ногу.

— Некоторым образом я впутал тебя в это дело, — сказал Стоунер. — Могу и выпутать. Если окажешь содействие. У меня был план получше, но ты сам всё испортил.

— А я-то думал, что вам тут нужно? Так это вы подговорили Пита и Герки?

— Да.

— Твоё счастье, что я в наручниках.

— Тоже так думаю, — спокойно сказал Стоунер. — Всё, что нужно доктору Осборн, это посмотреть на проектор для «Нереиды».

Лукаш вновь взвился.

— Ограбить человека, загнать в западню, шантажировать его! При этом гибнут люди!

Стоунер вздохнул, вяло проговорил:

— Я из ЦРУ.

— К чёрту ЦРУ!

Стоунер улыбнулся своей сонной улыбкой, а женщина только моргнула.

Лукаш ждал, что Стоунер скажет ещё что-то, но тот просто сидел и смотрел в глаза скульптору. Похоже, деваться некуда…

— Так что? Или я делаю, что вы требуете, или меня обвиняют в преднамеренном убийстве?

— Наконец-то понял. — Стоунер потянулся к столу, взял ключи от наручников Лукаша.

Втроём они поднялись в студию Лукаша на следующее утро. Двое коротко остриженных агентов остались внизу, ещё двое — на улице.

Кати Осборн прошла в середину комнаты, хмуро огляделась. Студия располагалась на чердаке дома. Помещение было старым, скрипучим, плохо освещённым. Запах гальванорастворов. Полный беспорядок. Задняя часть чердака заставлена оборудованием, выглядевшим среди этого хлама, как бриллиант в туалетной комнате. Лукаш, его мир, его манеры — всё это она ненавидела. И он знал это.

Лукаш достал из какой-то коробки запасной проектор, установил его, подключил к резервуару энергию. Через две-три минуты «Нереида» приняла форму в резервуаре.

— Надо наносить гальванопокрытие? — спросил он.

— Нет, спасибо. Это всё, что мне нужно… Пока…

Лукаш отошёл в сторону с каменным лицом. Стоунер уселся на стул напротив. Кати работала.

Лукаш чувствовал себя пациентом в хирургической. Будто не «Нереиду» измеряла Осборн оптическим микрометром, а его самого. Ногти на его руках, даже грязь под ногтями…

А Кати чувствовала себя вором. Или списывающей домашнее задание. Лукаш стоял и наблюдал. Она убеждала себя, что нельзя ограбить животное, но напрасно.

Бесполезны были и другие её действия. Ещё когда измеряла голограмму, то поняла, что этого недостаточно. Конечно, можно скопировать именно эту форму, хотя это и сложно. Ей теперь виделись все внутренние изгибы, и можно установить их геометрические данные. Но всё было настолько беспорядочно, что она сомневалась, удастся ли вывести какую-нибудь закономерность.

Исписав четыре страницы заметками и измерениями, Осборн больше не сомневалась.

— Поль, — позвала она. — Ничего не получается. Я знаю что, но не знаю как. Мне нужно видеть его в работе.

Лукаш сидел в кожаном кресле напротив резервуара с микрофоном в руке и звукокодирующим устройством на коленях.

— Эй-й… — не сказал, а пропел он, что заставило огненную пелену в резервуаре затанцевать. Лукаш зацокал языком. — Просто разогреваем. Округляем, — кодировал он. Получился шар. Затем: — Чрево, — и сфера расползлась и стала полой. — Нужны крылья. Крылья — это как руки, которые… плоские. Резервуар-чик, ты понял? Отлично! Кррылья. Хорошо. Теперь бо-ольшие кррылья. Внизу листок клевера. И… чёрт! — Он подождал, пока в резервуаре появился зелёный огонёк. — Так, а теперь ли-ицо справа. И… другое лицо слева…

Вдруг Лукаш затих. В ореоле свечения таинственных огней в резервуаре на его лице резче обозначилась фанатичность — глаза расширились, губы шаманно бормочут в микрофон. Он подался вперёд в кресле. Сказал:

— Ну-у а тее-пеерь, — и вскочил с кресла. Подошёл к резервуару, уставился в ослепительное свечение.

— Сейчас должен получиться пузырь, — пробормотал он в микрофон, — на левой верхней конечности. Просто пузырь… Что-то снизу. Но только скрыто. Сделай другой. Делай его легче, легче. Уравняй и поддерживай это колебание, это, возможно, её рука. Её рука. Но сделай её легче. Пройдись от точки к точке… — продолжал он безостановочно.

Кати наблюдала, зачарованная. Это было искусством скульптора, искусством отсекать лишнее. До сих пор Лукаш делал лишь заготовку. Главное — то, что он делает сейчас. Как получение производной, подумала она. Не являлось ли это физическим эквивалентом математической производной?

Лукаш вертелся вокруг резервуара, глаза горели, одежда взмокла от пота. Кати стояла рядом с ним, слушая, наблюдая. Поль Стоунер держался в глубине комнаты, ощущая отвращение, даже побаиваясь того, что происходило. Фигура в резервуаре — это в резервуаре — было… Кати Осборн…

Питер Лукаш потерял сознание в четыре тридцать дня. Его глаза так налились кровью и были так сухи, что веки просто не опускались, чтобы закрыть их. На губах запеклась кровь…

Пока Поль Стоунер приводил его в чувство. Кати Осборн заложила двенадцать килограммов электролитического никеля в бункер резервуара и из него отлила форму своего собственного изображения. Она старалась не смотреть на него. Кати Осборн была изображена Мадонной, но в руках она держала не младенца, а вакуум. Кати была потрясена, но и это неважно. Она никогда не будет такой, но и это неважно. Поскольку Кати Осборн теперь знала, как он это делал.

Поль Стоунер разбудил Лукаша около девяти.

— Она получила то, что хотела. Она работала над этой штукой, которую ты сделал. Ей удалось даже сделать так, что статуэтка парит. Она совершенно лишена веса.

Стоунер снял пиджак, животик вывалился, он выглядел уставшим, хотел домой.

Над головой Лукаш слышал гудение резервуара, работу вентиляторов, шаги. Он вздохнул, поднялся.

— Пойдём посмотрим.

Кати сидела в его кресле. Она не пользовалась микрофоном и эвукокодирующим устройством. Она заменила их своей собственной приборной доской, лежащей на полу сбоку от неё. В середине комнаты, удерживаемая верёвкой, парила статуэтка из никеля. Внешне она была такой же, какую оставил Лукаш.

Но она была лучше.

Эстетически она была ослепительной. Она не была той непродуманной Мадонной, держащей вакуум, которую сотворил Лукаш, «о идея заключалась в ней именно эта, только выкристаллизованная, усовершенствованная, очищенная.

Кати помахала ему своей записной книжкой, кивнув головой на исписанную страницу. Сейчас она забыла, кто был Лукаш и как он себя чувствовал.

— Начинаешь с любого основного контура, — сказала она, — и берёшь последовательную производную всех точек на поверхности. Любая точка, которая не подходит… да просто убираешь её. Понимаешь? Вот что ты делал, Лукаш, только ты не знал этого. У тебя природные математические данные.

Но Лукаш не обращал внимания на записную книжку, «а её голос, на неё саму. Он медленно обошёл вокруг статуэтки. Тут больше делать нечего, она сказала последнее слово. Это было само совершенство. Любой, кто не согласится с этим, будет не прав: прекрасное больше не зависело от субъективного восприятия зрителя. Самая неуловимая вещь в мире была определена количественно.

— Я думаю, что ты можешь взять любую другую вещь и довести её так же до совершенства, — сказал он. — Даже «Нереиду».

— До совершенства?

— С эстетической точки зрения.

— А, ты об этом. — Она пожала плечами. — Я могу лишить её силы тяжести — это да. Ну и как побочный эффект, я думаю…

— Побочный эффект… — пробормотал Лукаш.

Кати прикусила губу. В конце концов, она не была полностью лишена чувств.

Питер Лукаш поплёлся из студии, как дряхлый старик. Хотя нет, не из студии — из лаборатории. Больше нет студии.

Спускаясь вниз и проходя мимо кухни, Поль Стоунер увидел его там на стуле с банкой пива в руке, отрешённо уставившегося в пол. Он попрощался с Лукашом, но тот даже не взглянул на него. Поль пожал плечами и пошёл дальше. Он чувствовал страшную усталость, когда сажал в «плимут» Кати со статуэткой и четырёх своих агентов.

Стоунер завёл двигатель, и машина покатилась под гору.

Они почти достигли автострады № 87, когда один из охранников сказал с заднего сиденья:

— Поль…

— Ну что ещё? — спросил Стоунер.

— Он преследует нас, — ответил тот.

В зеркале заднего обзора блеснул одинокий свет фары мотоцикла. Поль Стоунер попытался остановить машину. Но тормоза не послушались на крутом склоне да ещё с такой нагрузкой. Ему удалось кое-как выправить машину. Что этот маньяк собирается сделать? Таранить их? Даже слабый толчок перевернёт машину на обочину. Но мотоциклом? Он ведь убьётся. Да, но они уже морально убили его, ему теперь должно быть всё безразлично. Тогда Поль сказал:

— Пристрелите его.

Они открыли огонь. Сначала прозвучали два выстрела. Но мотоцикл скакал перед ними, как животное, попасть было трудно. По мере того как свет фары становился всё ярче, стрельба превращалась в паническую пальбу. Машина наполнилась едким запахом.

Впереди был последний поворот. На заднем сиденье, прижимая Мадонну к груди. Кати Осборн начала заходиться хохотом…