«Петля времени (Сборник)»

Петля времени (Сборник) (fb2) - Петля времени (Сборник) 484K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Горн

Олег Горн. Петля времени.

Фантастические повести

Горн О. Петля времени. Ф. повести. Открытие Израиля — серия "Фантастика". Редактор-составитель серии Марк Котлярский. Тель-Авив `Иврус` 1995. 138 с.

Проверка на соответствие

"Thank you! Buy!" Я ткнул пальцем в клавиатуру компьютера, завершая работу.

Экран мигнул, и неожиданно высветил:" Ишакам тоже полагается отдых! Когда вернешь десятку?"

Завершалось это сообщение кратким русским ругательством, набранным латинским шрифтом.

"Томас, подлец!" Я вспомнил его многозначительное подмигивание, когда он уходил с работы.

Пришлось потратить еще несколько минут, чтобы изобразить на экране осла с томасовой бородой, очками и десяткой в зубах и завести это послание к нему для утреннего включения.

Я подошел к окну и поднял жалюзи.

На огромный город уже опустился вечер. Далеко на горизонте еще светилась еле различимая полоса моря. И отсюда, с высоты пятнадцатого этажа, казалось, что город, словно огромный океанский лайнер, залитый огнями, медленно вплывает в ночь. И было уже не различить, то ли небо еще излучало остатки дневного света, отблескивая в стеклах фонарей, витрин и реклам, то ли это огни реклам и фонарей подсвечивали жаркое вечернее небо.

Россыпи огней дрожали в душном мареве.

Далеко внизу, начинаясь сверкающим ожерельем площади, убегала в сторону моря гирлянда оранжевых огней большого проспекта. И у самого горизонта растворялась в полыхании реклам над крышами роскошных отелей, автомобильных отсверках и мерцающей паутине припортовых улочек.

Над этой россыпью драгоценностей в кисельно-радужном небе ослепительно блистала, подсвеченная снизу лучами прожекторов, жемчужина рекламного дирижабля, изображающего фирменную упаковку знаменитого напитка и украшенного световой этикеткой, казалось, кричащей: "Кольбарс".

Последние двое суток я безвылазно провел у экрана, заканчивая срочную работу. И изредка выглядывая в окно, видел,как периодически из-под него начинало что-то сыпаться,— очевидно рекламный хлам, далеко разносимый воздушными потоками. Сейчас ярко освещенный дирижабль казался марсовым огнем над ночной палубой, и к нему, словно снасти, сходились лучи прожекторов и паутинки якорных канатов.

Никого из сотрудников давно уже не было на местах. Только тусклые экраны отдыхающих компьютеров перемигивались в темноте вращающимися спиралями, вспышками звезд и салютов.

Я с наслаждением потянулся, подвигал затекшими конечностями и бросил в сумку умывальные пинадлежности и потрепаный спальный мешок, служивший последние две ночи моей постелью.

Я вышел на ярко освещенную огнями витрин улицу и вдохнул полной грудью прохладный воздух.

Шум и сигналы машин, доносившаяся откуда-то музыка, призывы торговцев из ближних лавок и гул высыпавшей после знойного дня яркой толпы сливались в единую какофонию звуков вечернего города.

Спешить было некуда.

Я зашел в заведение толстяка Эди, сел за угловой столик и стал смотреть на экран подвешенного над стойкой телевизора. Передавали очередные новости.

Эди записал заказ и для начала принес вечернюю газету и, вместе с заказанным мной пивом, поставил на столик запотевшую бутылку "Кольбарcа".

— Сегодня вечером в сети наших заведений всем клиентам бесплатно от самой фирмы.

— Что у них за праздник?

— Вы, как видно, газет не читаете и новостей не смотрите! Уже несколько дней только об этом и трубят.

Он ткнул пальцем в огромную фотографию на первой полосе газеты.

— Сегодня "коронация" нового президента их фирмы.

— А старый? Плох совсем?

— Да кто их разберет!.. Только думаю, немногие имеют столько, сколько этот парень сегодня приберет к рукам...

Он смахнул крошки со стола и отошел.

С наслаждением потягивая холодное пиво, я стал разглядывать снимок в газете. Сделан он был на каком-то торжестве. На переднем плане были запечатлены лысеющий тип лет сорока, и по сторонам от него — сухощавый старик и, полуобернувшись к объективу, молодая женщина в вечернем платье с очень глубоким вырезом на спине. В руках у них были бокалы, наполненные, вероятно, "Кольбарсом". На заднем плане смутно пестрела толпа таких же наряженных господ с бокалами в руках. Подпись гласила, что это господин Кольберг с дочерью и господин Мор на одном из торжественных приемов, посвященных двадцатипятилетию концерна "Кольбарс". Я автоматически отметил, что в названии заложена, вероятно, фамилия старика — Кольберг.

Эди принес заказ и, расставляя на столе приборы, кивнул на экран телевизора.

— Праздновать сегодня собираются не на шутку. Не хотели бы лучше там отужинать?— пошутил он.

На экране высаживались из машин нарядные личности, стояли бесконечные ряды столов на травяном газоне и темнели увитые цветами скульптуры под купами деревьев.

— Другой такой кухни как твоя, Эди, в городе нет,— ответил я.— Пусть их!.. Давай-ка устроим свой праздник, — у меня сегодня есть отличный повод по работе. Неси бутылочку чего-нибудь поприличнее. Только не очень крепкого — мне еще до постели добираться.

Эди вернулся с бутылкой и одним бокалом.

— Я вас поздравляю, господин, с вашим событием! Но пить сейчас не могу, — вы заходите после закрытия, и мы с вами славно посидим.

— Тогда припрячь до следующего раза. Сегодня я хочу только одного — славно полежать...

Среди рекламных листовок, которые накопились за эти дни в моем почтовом ящике, оказался плотный конверт.

Я отошел к освещенному лампой пространству и с удивлением обнаружил на конверте фирменный знак того самого "Кольбарса", о котором только что беседовал в ресторане. В конверт была вложена изысканно оформленная сложенная пополам карточка, на которой золотым тиснением блистало слово "Приглашение".

Недоуменно повертев это послание в руках, я еще раз удостоверился, что на конверте указана именно моя фамилия. Потом заглянул в щели соседних ящиков, — не разбросаны ли такие же конверты и в них.

— Вы наверное удивлены этим приглашением?— раздался голос за моей спиной.

Я быстро обернулся.

Около колонны дома, стоял спортивного вида человек. После того, как я обернулся, он сделал шаг вперед и, выйдя на освещенное место, снова остановился.

Ему было лет тридцать. Он был одет в просторную, не стесняющую движений, короткую куртку и брюки из тонкого плотного материала. На ремне через плечо висела мягкая кожаная сумка с множеством карманов и клапанов.

Он дружелюбно улыбался.

Несколько мгновений мы разглядывали друг друга. Потом он, продолжая улыбаться, сказал:

— Это я доставил вам приглашение, но по количеству почты в вашем ящике понял, что вы не всегда бываете дома, и стал уже беспокоиться, получите ли вы его вовремя.

— Простите, я не совсем понимаю... Точнее, совсем не понимаю...

— Да-да, я вижу, что это для вас некоторая неожиданность... Видите ли, я имею к этому событию некоторое отношение и мог бы рассеять ваше недоумение... Вы предпочитаете говорить здесь?— вежливо спросил незнакомец.

Я секунду поколебался, потом приглашающе протянул руку в сторону входа, и мы направились к лифтам.

Пока я разносил по местам принесенные с работы вещи, гость выглянул в окно и какое-то время разглядывал что-то внизу.

— Высоко вы забрались.

Потом он повернулся и с любопытством стал осматривать мое жилище.

— Вам нравится такая скромная обстановка, или вы вынуждены довольствоваться ею?— с интересом спросил он.— Извините за нескромный вопрос!

— А большего мне не требуется,— с вызовом ответил я. Он снова выглянул в окно, проговорив:

— Ну, предположим, человек редко может знать, сколько же ему требуется на самом деле.

Я направился на кухню включать чайник. Увидев это, гость остановил меня:

— Вы ведь еще, кажется, не успели прочитать приглашение?.. Я развернул его и, увидев указанные в нем дату и время, пробормотал:

— Да-да, я же видел по телевизору, что там что-то уже начинается...

Так кто же вы? Вероятно, здесь какая-то ошибка?

— Ошибка исключена. То есть приглашены именно вы, Рон. Я же в данном случае являюсь, ну, скажем, представителем фирмы. Зовут меня Гиль. И как вы поняли, мы с вами, к сожалению, опаздываем. Поэтому я сейчас отвечу только на главный вопрос,— которого вы пока не задали,— а остальное объясню по дороге.

Он открыл один из карманов своей сумки, достал оттуда фотографию и протянул мне.

— Взгляните. Вам эти люди, я думаю, знакомы. Гиль следил за выражением моего лица.

Я взял снимок и озадаченно взглянул на него.

— Откуда у вас фотография моего отца?.. А этот справа... Где-то я его видел...

— Похоже, эти несколько дней вы были полностью отключены от действительности,— сказал Гиль.— Иначе вы бы так долго не вспоминали. Это президент концерна господин Кольберг. Впрочем, узнать его действительно непросто: этой фотографии ровно двадцать пять лет.

— Да, таким я и помню отца,— пробормотал я.— И тоже по фотографиям... Мама со мной осталась тогда в Москве. А отец приехал сюда раньше нас — готовить наш приезд...

— И начал готовить его очень неплохо,— сказал Гиль.— Видите ли, этот снимок сделан в первые дни существования фирмы "Кольбарс".

— Вы хотите сказать, что...

— Совершенно верно. То, что ваш отец вместе с господином Кольбергом стоял у истоков сегодняшнего концерна. Надеюсь, это — пока только в общем — объясняет, почему вы тоже приглашены на торжество.

Я посмотрел на часы, вспомнил две полубессонные ночи и решил отказаться. Смокинга с бабочкой у меня нет. А топтаться в джинсах среди элиты было бы смешно.

В это время раздался телефонный звонок.

— Господин Свирски?— раздался в трубке вежливый мужской голос.— С вами говорят из торговой фирмы "Эдем". Мы рады сообщить вам, господин Свирски, что несколько дней назад вы оказались стотысячным посетителем сети наших магазинов. В честь этого события наша фирма желает преподнести вам ценный подарок, а также чек на определенную сумму...

Я озадаченно пытался вспомнить, когда это я посещал магазины фирмы "Эдем", и посещал ли их вообще.

По выражению моего лица Гиль понял, что разговор является неожиданным для меня, и молча указал на телефонную трубку. Я прибавил громкость и немного развернул трубку в его сторону.

— Простите, вы уверены, что не ошибаетесь?— уже второй раз за вечер задал я свой дурацкий вопрос, чувствуя себя круглым идиотом. Человеку предлагают в подарок деньги, в которых он нуждается, а он еще раздумывает.

В голосе говорившего послышалось нетерпение.

— Нет-нет, конечно нет. В определении участвовала видеосистема, номера квитанций... Господин Свирски! Вручение будет проводиться позже в торжественной обстановке. Однако, еще до этого необходимо срочно выполнить некоторые формальности. Агент нашей фирмы, с вашего позволения, сейчас заедет к вам.

— Сейчас?!— я озадаченно посмотрел на Гиля. Лицо его было очень серьезным.

Он отрицательно покачал головой.

— Видите ли, у меня были другие планы...

— Но это необходимо выполнить именно сейчас!— перебил голос.— К сожалению, в течение нескольких дней нам не удавалось вас застать дома. К завтрашнему утру мы обязаны закрыть относящиеся к этому событию документы. Право же, это займет считанные минуты. Я вас убедительно прошу дождаться нашего агента!— в голосе говорившего звучал ощутимый нажим.— Ведь вас ожидает чек. На большую сумму!

Я не успел ответить. В трубке раздались короткие гудки. Гиль смотрел на меня. Лицо у него было сосредоточенным.

— Рон, вы действительно посещали магазины этой фирмы?

— Если честно, не помню. Мог ведь и один единственный раз удачно заглянуть...

— Откуда они могут знать ваши координаты?

— Ну... по чеку или по кредитной карточке.

— Это, собственно, не так важно,— перебил Гиль.— Рон, у вас есть оружие?

Я прислонился к стене. Этого только не хватало. Долгожданный домашний вечер начал превращаться в какой-то кошмар.

— Где-то был электрошокер... Но в чем, собственно, дело?— почти закричал я.

— Он заряжен?— Гиль, казалось, спрашивал автоматически, напряженно думая о чем-то своем.— Хотя это ерунда, но прихватите на всякий случай.

Увидев, что я продолжаю колебаться, Гиль сказал:

— Извините, Рон, но я вам очень советую не задерживаться!

Он распахнул входную дверь и встал в проеме, наблюдая за дверью лифта.

— Да, и свои документы обязательно возьмите!..

Я уже слезал со стремянки с оттягивающим карман бесполезным шокером, когда он вбежал и со словами: "За мной!.. Быстро!.." — повлек меня из квартиры по лестнице на следующий этаж.

Лифт шел вниз.

Подтолкнув меня к стене, Гиль осторожно заглядывал в лестничный проем.

Лифт, вернувшись, остановился на моем этаже. Я услышал,как в моей квартире настойчиво зазвонил входной звонок. Потом в дверь громко застучали.

Гиль жестом показал, чтобы я не двигался. Одна его рука все время была в кармане.

Неожиданно внизу на площадке что-то беззвучно и ярко вспыхнуло. Тени от перил скакнули на осветившиеся на мгновение стены пролета. Потом одновременно раздались звуки торопливых шагов вниз по лестнице и уходящего вниз лифта.

— У вас на двери я не заметил таблички с именем?— еле слышно спросил Гиль.

— На кнопке звонка есть имя.

— Понятно. Наемные работнички. Засняли для заказчика доказательства своего визита.

Внизу на стоянке хлопнули дверцы, раздался шум отъезжающей машины.

Гиль покопался в висящей на боку сумке, достал оттуда пачку сигарет и закурил.

— Послушайте, Гиль,— сказал я сердито,— я не желаю быть втянутым в историю, к которой не имею никакого отношения!

— Вы уже успели заметить, Рон, что такие вещи от нас не всегда зависят. Тем более, что к этой истории вы имеете самое непосредственное отношение... Правда, теперь я не решился бы гадать, к счастью это для вас или наоборот.

— Как я должен вас понимать? Не говорите загадками!.. Слушайте, я наконец хочу спать,— последние двое суток я спал часа по четыре, и те на рабочем столе...

Я с удивлением слушал свою ахинею. Он внимательно посмотрел на меня.

— Боюсь, Рон, что и сегодня вам придется недоспать. Впрочем, не только вам, как видите.

— Но черт возьми! Почему я, собственно, должен в а м верить?! Что вообще происходит?..

— Я вам объясню чуть позже. Пока же нам нужно покинуть это место.

Надеюсь, вам уже самому понятно...

Он потирал переносицу, напряженно думая.

— У входа наверняка кто-нибудь из них остался... У здания есть пожарная лестница? Или запасной выход?

Я пожал плечами.

— По-моему, нет.

Он выглянул в распахнутое окошко на лестничной клетке и некоторое время что-то разглядывал внизу.

— Так. Пока что двигаемся вниз.

Я потянулся к кнопке лифта. Но он перехватил мою руку и, казалось, с некоторым сожалением произнес:

— Спускаться будем все-таки пешком. Этой ночью, Рон, нам придется много заниматься спортом. Так мне кажется.

Уже внизу, на предпоследнем пролете, мы задержались, поджидая пока какая-то шумная компания выгрузится из лифта и уйдет. Когда шум стих, Гиль осторожно спустился вниз. Он выглянул в сторону входной двери, жестом подозвал меня и скользнул вбок. Раздалось тихое позвякивание металла. Гиль, достав из сумки инструменты, пытался открыть замок на решетке, закрывавшей вход в убежище. Скоро замок с легким щелчком открылся, и мы ступили на лестницу, ведущую вниз. Так же тихо, как замок был открыт, Гиль, просунув руки через решетку, защелкнул его.

— Здесь где-то должен быть выключатель,— шепотом сказал я.

— Не надо.

Он достал из сумки фонарик.

Внизу, у тяжелой металлической двери убежища были сложены обломки мебели, старые велосипеды, другой хлам.

С усилием повернув рычаг и медленно открыв массивную дверь, мы оказались в темном и душном пространстве. В узком луче фонаря угадывалась все та же старая мебель, бесформенные тюки.

— Можете сориентироваться, какая стена смотрит в сторону улицы, а не во двор?— гулко спросил Гиль.

— По-моему, дальняя отсюда. Это во второй комнате.

— Стойте здесь,— приказал Гиль и двинулся мимо стульев, освещая себе путь фонарем.

Я прислонился к холодной каменной стене, дыша затхлым воздухом подвала, и ностальгически вспоминал, как всего два часа назад расслабленно сидел на ярко освещенной улице и с наслаждением потягивал пиво из запотевшей кружки, мечтая о мгновении, когда наконец окажусь в собственной постели.

Из темноты донеслись звуки сдвигаемой мебели и перетаскиваемых стульев, потом скрежет запоров.

— Идите сюда,— Гиль снова появился в дверном проеме и направил луч фонаря мне под ноги, освещая путь.

В дальней стене зиял квадратный черный проем открытого люка, в котором угадывалась металлическая лестница, уходившая вверх, в каменный колодец запасного выхода.

Гиль первым полез по лестнице. Раздался негромкий скрежет открываемой дверцы.

Через минуту он снова оказался рядом со мной.

— Придется переждать. Собачки своих хозяев выгуливают. Я не выдержал.

— Послушайте, вы! Куда вы меня ведете?! Я не хочу во всем этом участвовать, вы понимаете! Я прошу, я требую, чтобы вы меня отпустили домой!..

Но вспомнив странных визитеров, я осекся.

Прислонившись к противоположной стенке колодца, он некоторое время молча разглядывал меня.

— Успокойтесь, Рон. Столь же уместно сейчас звучала бы просьба остановить самолет в воздухе... Согласитесь, что до посадки в месте назначения пассажиры обречены участвовать в полете. Можно отказаться от покупки билета, от посадки в самолет. Даже при заведенных двигателях еще можно прокрутить все назад. Но после взлета, Рон, это уже нелепо. А если упорствовать, то экипажу придется просто скрутить упрямого пассажира и все-таки доставить его до места назначения. Ведь и у экипажа тоже нет другого выхода... А в нашем с вами случае, я думаю, даже промежуточная посадка уже исключена.

— Есть конечно,— добавил он,— и крайний вариант завершения полета, но о нем думают только слабонервные. Вы слабонервный, Рон?

— Я не слабонервный, как вы успели заметить. Но во-первых, такие истории — это не мое кредо, а во-вторых... Вы все еще не ответили, кто вы такой.

— Вас интересует моя основная профессия?.. Юрист. Я удивленно поднял брови.

— Как-то не очень вяжется со стилем работы.

— Ну, то, что вы называете стилем — это, скажем, хобби. Или иногда, как и в этом случае, еще и дополнительный заработок.

-Да кому я понадобился, черт возьми, чтобы еще и деньги за меня платить?! Что, нельзя было прямо ко мне обратиться?..

Гиль не ответил и стал подниматься по лестнице. Задержавшись на нижней ступеньке, он обернулся ко мне.

— А вы все еще уверены, что вышли бы самостоятельно из своего дома?

Он выглянул из бетонного колпака, в котором мы укрывались, и жестом позвал меня. Когда я поднялся, он негромко сказал:

— Постарайтесь вслед за мной быстро перебраться к тем зарослям у тротуара. Держитесь в тени этой будки.

Выбросившись из проема, он в одно мгновение перекатился по траве к неухоженному кустарнику, разделявшему газон перед домом и тротуар. Стало тихо.

У меня мелькнула мысль, никуда отсюда не двигаться, переждать какое-то время и затем отправиться домой, на работу, да куда угодно, только бы выйти из этой чужой игры с неведомыми мне правилами. Но было уже понятно, что теперь я запястьем к запястью прикован невидимой цепью к Гилю, и все, что предстоит впереди, нам предстоит пройти вместе.

Пригнувшись, я быстро перебежал к зарослям кустарника, нырнул под ветки и увидел притаившегося там Гиля.

Он приложил палец к губам и кивнул в сторону дома. Между колоннами первого этажа, в темноте, чуть разбавленной светом фонарей, появилась черная фигура. Человек неподвижно постоял, оглядывая газон, потом быстро прошел вдоль стены и cкрылся за углом.

Гиль продрался через кусты, бесшумно спрыгнул на асфальт и бросился к одному из стоявших у тротуара автомобилей. Я последовал за ним.

Короткое время машина неслась по бульвару в потоке автомобилей. Потом Гиль свернул в одну из тихих улочек и, почти не снижая скорости, стал кружить по переулкам, бросая взгляд в зеркало заднего обзора.

За очередным поворотом он резко свернул к тротуару и, пристроившись к шеренге припаркованных машин, выключил огни. Он сделал мне знак, и мы пригнулись к сиденьям.

Наступила тишина.

Откуда-то с соседних улиц доносился приглушенный гул машин.

Далекая сирена амбуланса возникла и так же быстро стихла. Потом мимо нас прогрохотал мусоровоз, остановился где-то впереди, двинулся дальше...

Погони, похоже, не было.

Гиль вырулил на оживленную улицу, и теперь автомобиль помчался в обратном направлении.

Я сидел рядом с неожиданным своим спутником, глядел на приближающееся разноцветное зарево, подсказывавшее, что мы движемся в сторону набережной, и злился. Злился на полное свое неведение и на всю эту дурацкую, непонятно к чему ведущую, историю...

Гиль свернул с магистрали, и свет реклам и галогена сразу же исчез, оставшись за спиной.

Неширокие улочки, пересекавшие эту прибрежную часть города, были почти пусты. Редкие машины нарушали покой вилл, утопавших в зелени и освещенных скрытыми в листве фонарями. Я ни разу не заглядывал в этот район самых богатых людей, который был отгорожен от мира ширмой отелей и ресторанов — с одной стороны, а с другой — нависал над морем зеленой парковой волной.

— Слушайте, Гиль,— прервал я молчание, пытаясь разговорить его,— если продолжать вашу аналогию, то я ведь билет на этот полет не приобретал...

— А вам его приобрел некогда ваш отец. С открытой датой вылета... И возможно она настала.

Гиль остановил машину и повернулся ко мне.

— Перед тем, как мы продолжим путь — этот наш "нештатный полет",— вы должны узнать еще кое-что, о чем я еще не успел вам рассказать... По рассказам матери, вы, может быть, знаете, что ваш отец ехал сюда не с пустыми руками. Он вез с собой рецепт некоего тонизирующего зелья, который попал к нему в руки в одной из его алтайских экспедиций. Здесь некоторое время у него уходит на то, чтобы оглядеться по сторонам и овладеть языком. Потом он устраивается на работу в одну из фирм, занимавшихся выпуском соков, и там знакомится со спецификой и ведением дел. И вот спустя год после приезда ваш отец встречает человека, которого решает посвятить в свои планы. Это был молодой бизнесмен, имевший небольшое, но вполне прибыльное дело. Звали его, как вы возможно догадываетесь, Ариэль Кольберг. Итак, он сразу же ухватился за предложение вашего отца и был готов рискнуть — вложить свои тогдашние средства в совместное предприятие по выпуску нового тонизирующего напитка. И тогда же был составлен договор, который устанавливал, что господину Кольбергу отводится вся организационная и финансовая сторона дела, а господину Арсину — технология, сырье и рецептура, что, как вы понимаете, было сердцем всего предприятия.

Были, соответственно, оговорены доли прибылей. Причем, в первый период выше был процент, полагающийся господину Кольбергу — как возмещение его начальных затрат, а через несколько лет, если дело устоит, выше становился процент господина Арсина — как главного инициатора оправдавшего себя предприятия... Так родился сегодняшний концерн "Кольбарс". А спустя два года, когда так неплохо начали идти дела, случилась эта нелепая автокатастрофа...

Гиль замолчал.

Я словно в трансе слушал его рассказ о собственном отце. Ничего этого, кроме сведений о его гибели, я не знал. Скорее всего, по причине своего нежного возраста в то время. Смутно помнились только строчки, которые мама мне зачитывала из его писем, всегда полные надежд на скорое свидание и почти не касавшиеся его конкретных дел.

— Я вижу, что мне удалось сообщить кое-что новое для вас,— заговорил снова Гиль.— А теперь, может быть, и вы сможете ответить на один непонятный мне вопрос?

— Да, пожалуйста,— пробормотал я.

— Почему ваш отец никогда и нигде не упоминал о своей семье, которая оставалась в России?

— Да откуда я могу знать?!. Вы представляете, что тогда были за времена?!.

Я взял себя в руки и продолжал:

— Мать даже не хотела, чтобы наша фамилия упоминалась на конвертах. Для нее письма приходили на имя деда. А отцу писали сюда на какой-то абонементный ящик... Думаю, поэтому она и вернулась потом на свою девичью фамилию. Ведь мне предстояло учиться дальше...

Далеко в конце улочки светлым пятном виднелся выезд на какое-то ярко освещенное пространство. Туда мимо нас проехало за это время несколько лимузинов.

Где-то басисто перелаивались псы, доносилась музыка, чей-то говор.

Гиль сидел, глядя в сторону далекого просвета, и нервно барабанил пальцами по рулю.

— После неожиданной гибели вашего отца единоличным владельцем фирмы остался Кольберг, потому что договор оговаривал только за ними все права в течение всего срока его действия. Какое-то время он пользовался услугами специалистов, заменявших господина Арсина... м— м, вашего отца... А потом в фирме появился постоянный помощник. Этот человек был умен, энергичен, и хозяин фирмы мог на него полностью положиться. Так постепенно в руках господина Мора, — а именно он стал помощником Кольберга, — стали сосредоточиваться многие жизненно важные стороны существования фирмы. Пока в какой-то момент Кольберг вдруг не понял, что он уже полностью зависит от своего помощника.

Тут Гиль сделал небольшую паузу и отчетливо повторил:

— Полностью!.. А между тем истекал срок действия начального договора. И многим уже становилось понятно, что будущее самого Кольберга становится все более туманным... Одного из основателей фирмы, которая к этому времени уже превратилась в мощную империю, явно переигрывали.

Гиль бросил взгляд на часы, закурил.

— И тут я должен ввести в эту историю еще одно действующее лицо. Откуда-то сверху на улицу посыпались разноцветные листовки, крохотные бумажные бутылочки с этикетками "Кольбарса", кружившие словно кленовые пропеллеры в потоках воздуха. Я выглянул из машины, чтобы увидеть, откуда все это летит.

Прямо над нами высоко в небе ярко светилось обтекаемое тело рекламного дирижабля. В бьющих снизу лучах прожекторов светились ниточки тросов, и по одной из них неторопливо скользила к дирижаблю ясно различимая бусинка, из которой и рассеивалась над городом рекламная мишура.

Гиль включил дворники и смахнул со стекла налипший листок.

Он продолжал, и мне показалось, что голос его неуловимо изменился.

— У Кольберга есть дочь. И Мор уже давно оказывает ей недвусмысленные знаки внимания. Возможно вы ее видели на экране или в газетах. Там ее нередко представляют как инициатора вероятного дворцового брака. Однако, это не так!..

Он вышвырнул в окно окурок и взглянул на меня.

— Вам, может быть, непонятно, зачем я вам рассказываю все эти подробности. Сейчас поймете... Яэль Кольберг ненавидит Мора. И единственное, что могло бы заставить ее пойти на подобный шаг — это любовь к отцу, который иначе вряд ли переживет потерю детища всей своей жизни. И когда некоторое время назад, весь этот расклад стал уже очевиден, Кольберги в поисках выхода обратились за помощью ко мне.

— Почему именно к вам?— с любопытством спросил я.

— Ну, вопрос не совсем по адресу. Вероятно, ко мне обратились, как к юристу, который ведет свои дела не только за письменным столом.

Он улыбнулся краешками губ.

— Вы ведь сами заметили, что у меня своеобразный стиль работы...

Кроме того, будучи в свое время одноклассником Яэль, я вхож в дом Кольбергов и, более того, смею считать себя другом этого дома... Но с вашего позволения, я закончу...

Почти без надежды на успех я стал выяснять, не оставалась ли у господина Арсина где-либо семья. Это могло бы очень помочь. Раньше, из-за известных вам обстоятельств, выяснить это было почти невозможно, но в последние годы ситуация в мире изменилась, и появилась надежда... Это было трудным делом, в основном из-за вашей измененной фамилии. Впрочем, технические детали неважны. В этом почти безнадежном поиске я добился успеха! Я вас нашел... Но боюсь, что чересчур поздно...

Я сидел, оглушенный всем услышанным.

— Почему поздно?— спросил я, прерывая затянувшуюся паузу.

— Потому что срок, указанный в договоре — двадцать пять лет. Я непонимающе смотрел на Гиля.

— Это значит, Рон, что действие старого договора истекает сегодня ночью в ноль часов тридцать минут. Именно этим временем сопровождается дата его подписания.

Гиль включил двигатель, но с места не трогал. Посмотрел мне в глаза.

— Рон, до половины первого вы представляете для Мора огромную опасность!.. Поиски вас я проводил в строгом секрете. И еще до нашей встречи я был уверен, что сумею — с вашей помощью — все успеть. Но, судя по вашим вечерним гостям, Мор теперь тоже знает о вашем существовании.

Я слушал Гиля и никак не мог понять, чем мог бы изменить ход всей этой неожиданной для себя истории... Или он чего-то не договаривал.

Гиль глядел через лобовое стекло на светлое пятно в конце улочки. Тихо работал двигатель.

— Мор пойдет на все, чтобы не допустить вашей встречи с Кольбергом. Торжества и приемы проходят уже второй день на вилле Кольбергов. И значит, Мор принял все меры, чтобы старик и Яэль до определенного часа не сделали оттуда ни шагу.

При упоминании ее имени голос Гиля снова неуловимо изменился.

— Это с одной стороны. Но и по отношению к вам,— он покосился в мою сторону,— как мы убедились, он тоже не бездействует. И если нам за эти несколько часов не удастся что-нибудь сделать, то уже в ноль часов тридцать одну минуту Кольберг будет вынужден — теперь уже вместе с Мором — поставить свою подпись под новым договором , который фактически станет для него отречением. Или же, при другом варианте, сохранит его участие в делах, но тогда станет приговором для Яэль. Ей придется дать свое согласие Мору...

Гиль снова повернулся ко мне.

— У вас сейчас есть две возможности, Рон. Или я доставляю вас в безопасное место, где вы выпьете кофе, посмотрите по ТВ торжества в концерне "Кольбарс" и утром отправитесь домой, в кино — куда захотите,— вы никому уже не будете интересны... Или же мы с вами сделаем последнюю попытку разрушить эту интригу. Интригу человека, который когда-то захватил место вашего отца, а теперь стремится избавиться и от его соратника. И сделать несчастной еще... одного человека. В высшей степени порядочного...

— Слушайте, Гиль. Главное, что я понял: времени на эту самую попытку почти не остается. А мы все еще стоим на месте.

Гиль мгновение смотрел на меня. Потом бросил взгляд на часы. Машина рванула вперед.

По узкой улочке мы домчались до ярко освещенной крохотной площади, окруженной по периметру цветущим кустарником и залитой зеленым асфальтом. Потом свернули на улицу пошире, украшенную пышными гирляндами и юбилейными щитами.

Здесь царило оживление. Обгоняя нас, проносились дорогие автомобили, а по мощеным тротуарам в том же направлении шествовали разнаряженные семейства.

По дороге Гиль негромко говорил:

— Вилла Кольберга со всех сторон окружена оградой и сигнализацией.

Еще надежнее она охраняется в эти дни... Существует два входа на виллу. Один со стороны моря — он ведет к частным пристаням на берегу. И главный вход, — который мы с вами сейчас проверим. До сих пор въезд на территорию для меня был свободен... Сейчас я в этом уже не уверен. Но в любом случае, наша задача — в оставшееся время любым путем попасть туда и найти там Кольберга...

— Моя-то причастность к этому делу,— продолжал Гиль,— известна только ему и Яэль... Я надеюсь, что только им... А вот в том, что ваша фотография уже есть у людей, нанятых Мором, теперь уже можно не сомневаться. Ну, а кого он в состоянии нанять и для чего, можно лишь догадываться.

Улица вывела нас к кольцу, огибавшему большой ухоженый сквер.

Сюда же лучами выходили еще несколько улочек.

Продолжали подъезжать все новые машины. Из них с шумом высаживались гости, прибывшие на торжества.

По периметру сквера тянулись ограды особенно богатых вилл.

Из распахнутых ворот одной из них докатывался шум многолюдного празднества. Переливалась всеми цветами иллюминация, доносились звуки оркестра, гул голосов и взрывы смеха. Все это можно было разглядеть за зеленью сквера — по другую его сторону. Впрочем, как и охрану на въезде в усадьбу.

Рядом с воротами, по синим всполохам мигалки, угадывалась машина полиции.

Гиль притормозил перед выездом на кольцо.

— Перейдите через дорогу и постарайтесь не мозолить глаза. Посмотрим, можно ли вас туда как-нибудь провезти.

Я быстро пересек улицу и, сделав вид, что ищу кого-то по табличкам на оградах, стал краем глаза следить за происходившим по другую сторону сквера.

Автомобиль Гиля стал около машины с мигалкой, метрах в двадцати от ворот. Рядом с ним с светящимся жезлом в руках торчал полицейский. Он тщательно изучал какие-то бумаги, протянутые Гилем. Потом вернул их и качнул жезлом в сторону ворот. Гиль подъехал к воротам. И тут он был вторично остановлен — уже другой службой. Я видел, как Гиль вышел из машины и открыл перед охранником багажник. Тот заглянул в него, потом в салон машины. Махнул рукой в сторону въезда.

Гиль, который оживленно перекидывался с ним репликами, вдруг хлопнул себя по лбу и сокрушенно что-то сказал. Охранник понимающе кивнул. Машина откатилась от ворот и поехала по кольцу в мою сторону.

На ходу я вскочил в нее.

Гиль молчал. Лицо его было мрачным.

Машина мчалась темными зелеными проездами в сторону сверкающих многоэтажных домов.

Сверху опять закружили разноцветные листовки и этикетки...

Из бокового проезда бесшумно выкатил тяжелый грузовик с погашенными фарами и замер посреди перекрестка. Я охнул и ухватился за сиденье. Гиль подался вперед, вцепившись в руль.

Почти не снижая скорости, мы влетели на тротуар по одному из наклонных въездов к приусадебным гаражам. Бок машины подбросило кверху, и какое-то мгновенье она неслась, накренившись, на двух колесах. Мы пронеслись впритирку к грузовику, и Гиль круто вывернул руль. Визжа протекторами, автомобиль обогнул смертельную преграду и снова оказался на дороге.

Через сотню метров, промчавшись, через несколько перекрестков, мы оказались в торговых кварталах.

— Ну, вот и еще работнички фирмы "Эдем",— процедил Гиль сквозь зубы.— Эти ребята имеют, видимо, более четкие инструкции.

Он кинул взгляд в зеркало заднего обзора и сбросил скорость.

— Где же они сели на хвост?— бормотал он.— Значит, кто-то еще торчал под вашим домом...

Петляя по узким улочкам и темным дворам запертых на ночь магазинов, мы миновали мрачные, одному Гилю ведомые, замусоренные проезды и выкатили в путаницу прибрежных улочек. Через несколько минут перед нами замаячили мачты яхт-клуба.

Машина остановилась в неосвещенном переулке, не выезжая на набережную.

Гиль откинулся на сиденье и сквозь прикрытые веки смотрел на покачивающиеся впереди верхушки мачт.

Наступило тягостное молчание. Тихо урчал двигатель. Издалека, от волнорезов, доносился шум волн.

— А знаете, Рон,— проговорил Гиль,— я, пожалуй в нокдауне... И для меня это не очень привычное состояние.

Он задумчиво протянул руку к радиотелефону и нажал несколько кнопок. Поколебавшись, вернул телефон на место.

— Даже связаться со стариком Кольбергом, чтобы вытянуть его с виллы, сейчас рискованно. Думаю, люди Мора сидят на всех каналах связи... Но и оставаться в этой машине теперь опасно, да, пожалуй, и бесполезно... Среди во-он тех посудин болтается яхта Кольбергов. Пока что переберемся туда.

— У вас есть доступ?

— Яхты, Рон, — это еще одно из моих увлечений. И по уже известной вам причине эта белоснежная красавица нередко находится именно под моей опекой во время морских прогулок. В богатых домах, знаете, не любят расширять круг "допущенных". Так что для меня-то как раз вход на нее свободный.

Мы бегом спустились к ржавым воротам яхт-клуба.

Гиль приветственно махнул рукой охраннику, выглянувшему из будки. Калитка открылась и тут же захлопнулась за нами.

Мы быстро шли по проходу между швартовыми тумбами. С двух сторон мерно покачивались разнокалиберные суда и суденышки — от корабельных шлюпок до роскошных прогулочных яхт.

Гиль уверенно шел впереди, держа курс на белоснежное легкое судно, на корме которого латунно поблескивало имя "Наяда".

Он взбежал по сходням на палубу... И неожиданно замер, сделав мне знак остановиться.

Я проследил за его взглядом.

В иллюминаторах "Наяды" горел свет.

Гиль осторожно запустил руку в отворот своей куртки. Тускло блеснула сталь пистолета. Долетел еле слышный щелчок предохранителя.

Бесшумно ступая по палубе, мы обогнули аккуратно сложенные у борта бухты канатов. Я остался в тени мостика, прижавшись спиной к надстойке, а Гиль так же бесшумно двинулся дальше, осторожно обследуя палубу. Через минуту, вынырнув из-за темнеющей на носу массивной туши кабестана, он вновь оказался около меня. Палуба была пуста.

Иллюминатор двери в каюту, был занавешен изнутри.

Гиль, держа наготове оружие, настороженно вглядывался в узкую щель между занавеской и краем иллюминатора.

Теперь, стоя рядом с дверью, мы услышали в тишине, странные звуки доносившиеся изнутри. Мне показалось, что кто-то тянул на одной ноте заунывную песню.

Разглядеть что-либо внутри Гилю не удалось, но монотонные эти звуки заставили его лицо удивленно вытянуться. Он отвел руку с пистолетом за спину и осторожно приоткрыл дверь.

Теперь явственно доносились чьи-то всхлипывания.

Внизу у иллюминатора, уронив голову на руки, сидела за столиком молодая женщина. Плечи ее вздрагивали от приглушенных рыданий. И очень странно в этот момент выглядело в пустоте каюты черное вечернее платье и поблескивающие в неярком свете драгоценности на ее полуобнаженных плечах.

Услышав скрип двери и наши шаги по лестнице, она испуганно вскочила.

И я сразу же узнал по давешней фотографии в газете дочь Кольберга.

Глаза ее были красными от слез.

— Яэль?— растерянно произнес Гиль, незаметно пряча оружие.

— Я убежала!— резко сказала Яэль и отвернулась к иллюминатору.— Не могу там находиться!.. Слышать этот смех, эти разговоры... Все время видеть перед собой это улыбающееся чудовище и знать, что отец... что мы...

Голос ее сорвался. Она разрыдалась и уткнулась в плечо Гиля.

Я видел, с какой осторожностью Гиль поддерживает ее, и присвистнул про себя: " Да он любит ее!.. Ну, дела! Полюбил пастух царевну..."

Рыдания стихли. Яэль сердито отдернула голову и опустилась в кресло.

— Где вы были раньше?!— воскликнула она, глядя на меня исподлобья.— Ты ведь все можешь, Гиль! Почему ты раньше его не нашел?!.

Она сидела, покусывая кулачок, потом тихо сказала:

— Я туда не вернусь!.. Не хочу... Не могу... Только вот отец... Яэль закрыла лицо ладонями.

Я стоял, прислонившись к переборке и глядел в иллюминатор, понимая, что мое участие в этой ситуации неуместно.

За стеклом иллюминатора покачивались другие суда. На некоторых шла своя круглосуточная жизнь. В морской воде, утихомиренной волнорезами, отражались огни отелей на берегу.

Потом мой взляд скользнул вверх. Я стал наблюдать, как к рекламному дирижаблю неторопливо взбирается по светящейся паутине светлячок, рассеивая свою очередную порцию рекламы. Я вспомнил бумажные фирменные бутылочки, осыпавшие нас с Гилем на подъезде к усадьбе Кольбергов.

И тут...

Я уцепился за некую мысль. И содрогнулся, уловив ее смысл. Потом увидел темное от отчаяния лицо Яэль, мрачно курившего Гиля. Сбросил оцепенение.

— Скажите, Яэль, правильно ли я заметил, что вон тот воздушный шарик привязан как раз над вашей виллой?

Яэль посмотрела непонимающе. Подошла ко мне и тоже выглянула в иллюминатор.

— Да. То есть, сам-то дирижабль висит чуть в стороне. Только один канат тянется над домом... А что?

Сейчас я совершенно автоматически занимался своей повседневной работой — искал решение. Есть задача, и должно быть ее решение.

Правда, в этом случае задача не очень-то поддавалась формализации.

Я продолжал размышлять вслух.

— Когда-то, еще с отцом, я начинал заниматься альпинизмом... Как вы думаете, Гиль, сколько может весить такой фуникулер вместе с грузом?

Гиль все это время сосредоточенно смотрел в соседний иллюминатор.

Некоторое время он молчал, что-то прикидывая. Потом обернулся и мрачно сказал:

— Рон, это очень опасно. Наши ответы сошлись.

Я посмотрел ему в глаза.

— А то, что мы пытались делать до сих пор, не было опасно? А болтаться здесь, ожидая неизвестно чего... или кого — не опасно?— говорил я, сам поражаясь заигравшему в душе безрассудству. Что было его причиной? То новое, что я узнал сегодня об отце? Или стремление не допустить несправедливости — то, чем купил меня Гиль?.. А может, чуть касающееся моей руки женское плечо?..

— Взгляните на часы, Гиль!..

Яэль растерянно переводила непонимающий взгляд с одного на другого, повторяя:

— Что вы выдумали, ребята?.. Что вы хотите делать?..

Гиль глядел в иллюминатор на висящий над городом дирижабль и бормотал.

— ... Сам дирижабль находится где-то над Большим фонтаном. Высота — около трехсот. Западный трос заякорен на пирсе напротив причалов... Так. На загрузке контейнера сегодня подрабатывает кто-то из персонала. Здесь не должно быть проблемы... Если оттуда до ограды метров сто — сто пятьдесят по горизонту, то высота троса в этом месте такого же порядка...

Теперь он, похоже, опять ощутил почву под ногами.

Обдумав еще что-то, он подошел ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, тихо сказал:

— Это шанс. Но шанс невероятно рискованный. Если бы это должен был проделать я, то у меня не было бы сомнений. Но я не имею... Мы не имеем права даже просить вас об этом... Вы в самом деле решили?

Я понимал, что после моего ответа отступление будет уже невозможно.

В памяти вдруг всплыла давняя школьная история. Дурацкое пари на высоком речном обрыве. Потом бесконечно долгий, ужасный прыжок в воду на виду у загоравших в траве одноклассниц. И — позже — бледное лицо узнавшего об этом отца и его неожиданные слова: "Молодец, что сдержал слово!.. Только в следующий раз думай, пожалуйста, о том, что обещаешь..."

Я увидел широко раскрытые глаза Яэль, бросил еще раз взгляд через стекло иллюминатора на парящий высоко в небе огонек и повернулся к Гилю.

— У меня было несколько приличных восхождений. Прибавится еще и приличный спуск...

Гиль вопросительно взглянул на Яэль. Она равнодушно отвернулась.

— Это его дело... Пусть поступает, как хочет...

Реакция была настолько неожиданной и несправедливой, что я в первый момент не знал, как себя вести. Я сел на скамью у переборки и забарабанил пальцами по столику.

Гиль, тоже несколько озадаченный, положил руку мне на плечо.

— Погодите обижаться, Рон. Он что-то тихо сказал Яэль.

Она удивленно подняла брови, Перевела взгляд на меня, снова на него и тихо переспросила:

— Как?.. Значит он...

Гиль сел напротив меня.

— Послушайте, Рон. Я обязан сообщить вам еще одну деталь этого дела. Ввести в него последнее действующее лицо.

Я выжидательно глядел на него.

— Это действующее лицо — вы. Да-да, не удивляйтесь. Вы ведете себя с завидной выдержкой, но вы ни разу не задали мне простого вопроса: а что, собственно, вы будете делать, когда встретитесь с Кольбергом. Какова цель этой встречи... И сейчас именно тот момент, когда вы должны узнать нечто важное для вас... Для всех остальных, впрочем, тоже. Дело в том, что упомянутый мной договор содержит в пункте о сроке действия некий подпункт. И именно он сейчас представляет угрозу для планов Мора. В нем оговаривается, что до истечения срока действия данного договора, он может быть расторгнут или продлен не только договаривающимися сторонами, но — в некоторых случаях — и их наследниками. А кончина, как вы понимаете, является именно таким случаем.

В каюте повисла тишина. Было слышно только легкое поскрипывание, шорох снастей, голоса с соседних судов.

Яэль продолжала смотреть на меня широко раскрытыми глазами.

Теперь стало понятным ее равнодушное: "Это его дело..." Она была уверена, что я уже знаю обо всем и рвусь к ускользающему из рук наследству.

— Вот теперь вы знаете все,— промолвил Гиль.— Меняет ли это что— нибудь в ваших планах?

Я отрицательно покачал головой.

— Время, Гиль!.. Как быть со снаряжением?

Он быстро встал и прошел к телефону в дальний конец каюты. Яэль опустила глаза.

— Простите,— сказала она,— я думала... Она замолчала.

Доносились обрывки разговора Гиля с кем-то:

-... Метров... Обвязка... Тормоз... Дрейф на траверзе...

Я чувствовал себя смятым всем тем, что внезапно обрушилось на меня за этот вечер. Постарался отринуть это ощущение. И это удалось неожиданно легко. Может быть помогла спокойная деловитость Гиля. Или надежда, неуверенно замерцавшая в покрасневших от слез глазах Яэль.

Гиль закончил разговор.

— Снаряжение сейчас прибудет,— сказал он, как мне показалось, с веселостью в голосе.

— Теперь так. Мы с Роном дойдем до загрузочной станции по морю. Там будем действовать по обстоятельствам... А тебе,— мягко обратился он к Яэль,— придется вернуться домой и там встречать Рона.

— Нет!— с отчаянием воскликнула она.— Я не хочу возвращаться!.. А вдруг ничего не получится? Я же окажусь в его руках!

— Но только ты можешь обеспечить встречу Рона с отцом. Ты обязательно должна быть сейчас там и устроить все к моему приезду... Пойми, это ваш единственный шанс!..

С убранными парусами на малых оборотах двигателя яхта выбралась из тесноты причалов, маневрируя среди шлюпок, яхт и катамаранов. На чистой воде двигатели взревели, и берег стал быстро удаляться.

Сначала Гиль взял курс в открытое море. Потом сменил его, и "Наяда" пошла параллельно цепочке огней далекого берега.

Во время этого перехода Яэль оставалась внизу, в каюте. Я вначале стоял рядом с Гилем, потом тоже спустился вниз.

Через некоторое время я увидел в стекло иллюминатора, как в темноте замигал слабый огонек. Раскачиваясь в такт волнам, он постепенно приближался, и стала различима шлюпка, подходившая к нам со стороны берега.

Двигатель сбавил обороты. Еще через несколько минут снаружи раздался стук швартовочного каната и негромкие голоса.

В каюте появился бородатый крепыш с большой спортивной сумкой в руке. Его борода, шевелюра и куртка были мокрыми. Он поздоровался, и они с Гилем прошли в дальний конец каюты и стали разбираться с содержимым сумки.

Поняв, что ей сейчас предстоит покинуть яхту, Яэль нервными движениями стала поправлять прическу и свой вечерний наряд. Делала она это перед небольшим зеркалом, прикрепленным к переборке. Она привела в порядок что-то, одной ей видимое, и стала у выходного люка в ожидании.

Я поймал ее взгляд, в котором замерцавшая было надежда снова уступала место тревоге и отчаянию, и улыбнулся как можно спокойнее.

— Яэль, можно попросить вас кое о чем?

— Да, конечно.

— Не надевайте больше перед газетчиками таких откровенных платьев.

Она посмотрела на меня недоуменно. Потом вспыхнула и сердито отвернулась к зеркалу.

— Только не думайте, пожалуйста, что потом я останусь вам чем-то обязанной!— резко сказала она. Спохватилась, снова повернулась ко мне и жалобно добавила:

— Хорошо... Я учту... Но только бы все хорошо закончилось!..

Гиль и бородач закончили свои негромкие переговоры и подошли к нам.

— Ну, пора,— сказал Гиль.— Гери довезет тебя до дома. И приблизительно через час тебе надо быть готовой встретить Рона... Я тоже постараюсь попасть на виллу как можно быстрее...

Он посмотрел на несчастное лицо Яэль и негромко добавил:

— Все будет в порядке!

Яэль вымученно улыбнулась и покорно стала подниматься по лесенке следом за Гери.

Мы с Гилем проводили взглядом огонек отвалившей в темноту шлюпки. В ней светлым пятном угадывалось платье Яэль.

— Гиль,— спросил я,покосившись на него,— тебя действительно деньги заставили взяться за это рискованное дело?

— Я же сказал, мне заплачено,— резко ответил он.

Через несколько минут "Наяда" снова устремилась вперед. Я стоял рядом с Гилем у штурвала, и мы обсуждали детали предстоящего предприятия.

Впереди и сбоку от нас, над заревом городских огней, парил дирижабль, так неожиданно ставший центром нашего внимания и казавшийся отсюда игрушечным. К земле от него тянулись еле различимые в свете прожекторов паутинки. И к тому месту, куда спускалась одна из них, лежал наш курс.

— Обратите внимание, Рон,— говорил Гиль негромко, ровно настолько, чтобы я мог услышать его за шумом двигателя.— Дирижабль закреплен четырьмя тросами. В местах крепления на земле — станции для загрузки рекламы. По тросам двигаются тележки, рассыпающие весь этот хлам.

Собственно, это просто площадка с бортами, на которую ставится заранее начиненный рекламой контейнер. Тележка поднимается, скажем, по южному тросу и метров с пятидесяти начинает рассеивать свою начинку. Уже под самым дирижаблем она переходит на северный трос и по нему спускаеся на вторую станцию. Потом то же самое происходит по восточному и западному тросам. Затем все повторяется в обратном направлении... На станциях сегодня дежурят — за неплохую, кстати, оплату — работники фирмы. Думаю, что это кто-нибудь из знакомых.

— Над усадьбой Кольбергов трос, по моей оценке, находится на высоте около ста метров. Значит, у вас будет около сорока минут, чтобы закрепить на тросе свой шнур и спуститься по нему до самой земли. Если не успеете, — тележка на обратном пути может срезать его. Вы поняли, Рон?.. Владения Кольберга занимают большую площадь, так что вам не нужно ставить рекордов на точность приземления. Но лучше всего опускаться за домом, в дальнем заросшем конце парка, чтобы не было лишних свидетелей... И помните, что Мор сейчас способен на все. А какие указания он мог дать своим людям, мы уже знаем... Идите вниз и переоденьтесь, — там Гери принес менее заметную одежду.

Переодеваясь в темно-синюю спортивную пару, я обратил внимание, что шнуры и обвязка, разложенные тут же, были черного цвета. И уже не в первый раз поразился предусмотрительности Гиля и продуманности каждого его действия. Ведь в свете прожектора любой другой цвет мог сразу привлечь к себе внимание.

Что-то глухо стукнуло по палубе у самого борта.

Я поднял голову к потолку, ничего там не заметил и посмотрел в сторону иллюминатора.

То, что я увидел, парализовало меня, словно ударом тока.

За стеклом туго вибрировал тонкий шнур. И черное блестящее тело скользнуло по нему вверх, заслонив на мгновение береговые огни.

Я метнулся к выходу и закричал:

— Гиль!.. Берегись!..

Темный силуэт метнулся сзади к Гилю.

Гиль, не оборачиваясь, резко крутанул штурвал, а сам бросился вбок, навстречу накреняющейся палубе. Лестница, по которой я карабкался, ушла из-под ног.

Резкий крен спас Гиля.

Человек в черном на потерял равновесие и тут же получил сокрушительный удар. Он покатился по накрененной палубе и остался лежать неподвижно у самого ее края.

В это мгновение из-за противоположного борта, который оказался теперь ближним к Гилю, взметнулась еще одна черная фигура и навалилась на него сзади.

Выскакивая наружу, я настежь распахнул дверцу люка, чтобы свет из каюты падал на ночную палубу. Я с отчаянием понимал, что расстояние до места схватки смогу преодолеть лишь за несколько секунд, а этого времени могло хватить противнику, который находился сейчас в выгоднейшем положении.

Гиль обернулся к нему с искаженным от напряжения лицом. И тут, уже подбегая, я услышал его сдавленный вскрик:

— Стой, Рон!

Человек в черном тоже застыл.

Несколько мгновений они все в том же бешеном напряжении глядели в лицо друг другу.

— Ты?!.— наконец выдохнул тот изумленно.

Я замер, не зная, как воспринимать происходящее. Только сейчас я смог разглядеть, что этот человек, одетый в черный с желтыми полосами гидрокостюм, был значительно крепче нас обоих, и если бы не эта неожиданная пауза, нам с Гилем пришлось бы худо.

Гиль сел на палубу, потирая запястье. Усмехнулся.

— Хороша встреча, ничего не скажешь!.. Неплохо нас, однако, готовили, а, Том?

Том окинул меня быстрым взглядом и, пряча что-то за пояс, мрачно произнес:

— Благодарите друг друга, ребята!.. Не будь света, с тобой, Гиль, а главное, с этим господином мы бы так мирно не разошлись.

Он подошел к своему напарнику, неподвижно лежавшему у борта, и присел около него на корточки.

— Ты его прикончил?

На лице Гиля все еще играла полуулыбка. Вопрос он проигнорировал.

— Ну, Том, если вы и у таких типов тоже заказы принимаете, то работенкой вы обеспечены с лихвой... Сколько он вам заплатил?

Том сидел не меняя позы.

— Меня это не интересует. Я знаю, сколько мне платит мой шеф.

Он встал, снял с бортов яхты два абордажных крюка, с помощью которых они взобрались на палубу, и принялся сматывать свисавшие за борт концы.

— Ну, так в чем вы не сошлись с тем парнем?— спросил он угрюмо.

— Значит, кто этот "тот парень" ты все-таки знаешь,— отозвался Гиль, снова проигнорировав вопрос.

— В общих чертах.

— Ладно. Об этом мы поговорим при случае. А сейчас у меня, извини, нет времени.

Том пристегнул крюки к поясу. Отцепил от него небольшой пакет и швырнул в воду. За бортом раздался легкий хлопок, короткое шипение, и рядом с яхтой закачалась на волнах надувная лодка.

Он повернулся к нам и, понизив голос, произнес:

— Имей в виду, Гиль, я могу, скажем, доложить, что моя группа вас упустила. Но сегодня вас пасет еще кто-то из наших. Ты не очень-то расслабляйся... Помогите мне!— попросил он.

Втроем мы спустили его напарника в лодку. Том выловил из воды два движителя, с помощью которых они добирались до яхты, и прикрепил их к корме лодки.

— Ну, Гиль, если я потеряю работу... Новую искать мне будешь ты!— сказал он.

Лодка стала быстро удаляться в сторону берега. Некоторое время Гиль задумчиво смотрел им вслед.

— Кто это?— спросил я.

— Так... Учились когда-то вместе. В одном заведении,— неопределенно отозвался он. И процедил сквозь зубы:

— Ну, господин Мор, при такой серьезной игре и отвечают уже по— иному...

Мы приближались к цели, и Гиль сбавил обороты двигателя.

Яхта медленно подходила к пирсу, который противоположным концом утыкался в крутой откос берега. Там можно было разглядеть смутно различимые каменные ступени, ведущие вверх к оградам вилл.

На ближнем к нам конце пирса была выгорожена освещенная площадка. С нее вдоль туго подрагивающей серебристой струны уходил в небо луч прожектора.

Пока я разглядывал конструкцию этого уникального рекламного сооружения, Гиль извлек из своей бездонной сумки бинокуляр и стал всматриваться в силуэт человека, находившегося на площадке.

Тот, тоже пытался различить, что за судно приближается к пирсу, но в темноте вряд ли это ему удавалось.

Наконец Гиль удовлетворенно щелкнул пальцами: "Порядок!.. Это, похоже, Дани..."

Человеку на пирсе, как видно, удалось распознать силуэт хозяйской яхты или прочитать ее название на борту. Он приветственно махнул рукой и, отперев металлическую калитку ограды, неторопливо направился к концу пирса, к которому приближалась наша яхта.

— Как дежурство?— прокричал Гиль, кидая с палубы причальный конец.

— Всю бы жизнь такие дежурства!..— отозвался Дани.

Пока он крепил на пирсе конец, мы спустились в каюту. Там я аккуратно уложил приготовленное снаряжение в принесенную Гери сумку. А Гиль скрылся в моторном отделении. Через минуту он появился, вытирая тряпкой замасленные руки.

На палубе послышались шаги, и Дани появился в проеме люка.

Гиль успел быстрым движением снять с переборки радиотелефон и сунуть его в сумку.

— Вы, э-э...— начал Дани, приветливо улыбаясь.

— Гиль.

— Да-да. Вы , Гиль, разве не на празднике? Вас что, тоже сегодня работой обеспечили?

— Как видишь. Госпожа Кольберг пожелала устроить для гостей ночную прогулку по морю. Так что "гулять" мне придется за штурвалом... Ты, кстати, еще не передавал, что яхта уже на подходе?— осведомился Гиль.

— Пока не успел... Правда, господин Мор распорядился, обо всем немедленно докладывать в группу охраны. Но просто я узнал "Наяду"... Вы считаете, я должен был все равно сообщить?— обеспокоенно спросил Дани.

— Ладно. Теперь я сам доложу. Покажешь, где у тебя связь...

Мы двинулись по пирсу к ограде, из-за которой доносился шум электро-двигателя, туда, где вибрировал косо уходящий в небо трос. Рядом с мощным анкерным креплением троса виднелись готовые к погрузке контейнеры. Чуть подальше были сдвинуты в сторону пустые, уже высыпавшие свой груз.

— Сегодня-то море спокойное,— говорил Дани. Видно было, что он чувствует себя виноватым в том, что не сообщил обо всем охране.— Сходите в свое удовольствие... Ночь, правда. Ну, да вы и с завязанными глазами где хочешь пройдете!..

— Да под парусами проблемы бы не было. Но в такой штиль без винта не обойтись...

— Нелады с двигателем?

— В том-то и дело. Пока сюда шли, глох несколько раз. Я так и не докопался, в чем дело... Тут механик нужен. На тебя, приятель, вся надежда!

— Это можно,— добродушно согласился Дани.— Вот минут через пятнадцать сменю тележку,— как раз освободится время пока она назад прикатит.

— Тут я могу вляпаться в цейтнот,— озабоченно сказал Гиль.— А что, если господа появятся раньше времени?.. Вот что. Давай-ка с тележками я как-нибудь справлюсь: крутился здесь, когда этот фуникулер ставили. А ты уж выручай, приятель, загляни в мотор сейчас, не откладывая!.. Да! И оставь-ка ключ от автомобиля — смотаюсь за пивом, жуткая духота сегодня...

Дани заколебался. Но видно, решил, что это подходящий случай загладить свою вину, и повел Гиля к контейнерам инструктировать. Затем они направились к темнеющей на фоне звездного неба "Наяде" и растворились в темноте.

Скоро Гиль возвратился. К этому времени я уже подготовил снаряжение и возился с обвязкой, стараясь не ошибиться в изрядно подзабытом занятии.

Гиль захлопнул решетку на замок и кинул ключ в карман.

Первым делом он покопался в телефоне. Приложил трубку к уху и пробормотал: "Так-то лучше будет..." После этого стал передвигать стоявший в стороне большой парусиновый экран, предназначенный для защиты от солнца и ветра, так, чтобы тот загородил нас со стороны яхты.

Заметив между тем мои медленные действия со шнуром, Гиль бросил через плечо:

— Не торопись, вместе разберемся.

— Ты и это умеешь?

— Как ты успел заметить, у меня есть одна слабость: мне интересно все уметь. А потом помогать тем, кто не умеет. Такой, знаешь ли, способ самоутверждения...

Он закончил двигать экран.

— Парня я там обеспечил работой часа на полтора. Теперь, если и выглянет полюбопытствовать, то немного тут увидит.

Трос тем временем вибрировал все сильнее. В луче прожектора была уже хорошо видна опускающаяся по тросу тележка.

Гиль взглянул на часы. Лицо его стало озабоченным.

— Время, черт возьми!.. Вот кого не обыграть! С людьми всегда проще...

Он протянул мне фонарь.

— Когда окажешься над усадьбой, а точнее над ее задней поляной, мигни несколько раз. Я остановлю двигатель и выключу прожектор.

Постарайся как можно быстрее закрепиться на тросе! Как только будешь готов — снова мигни и сразу начинай спуск. Через несколько секунд я включаю рубильник, и тебя уже не должно быть в луче!.. Если сделаем это быстро, тревогу поднять не успеют.

Я кивал, проигрывая в голове свои действия.

— Сразу же после этого,— продолжал Гиль,— я выезжаю на виллу. Там и встретимся...

И тут голос подвел его. Он посмотрел на меня, поправил у меня на груди узел и вдруг улыбнувшись ткнул в плечо.

— Ты славный парень, Рон!.. Мы с тобой должны еще походить под парусом!..

— Походим, Гиль!— улыбнулся я в ответ.— Обязательно походим!

Чуть подрагивая, тележка плавно уносила меня к сверкающему в вышине дирижаблю. Я сидел на ее плоском днище, пристегнувшись страховочным поясом к прутьям ограды, и старался не попадать в яркий луч прожектора, который слепил и не позволял разглядеть уменьшающуюся фигурку Гиля.

"Наяда" мирно покачивалась невдалеке и с высоты напоминала отдыхающую на волнах белую чайку.

Уже не первый раз за этот непостижимо странный вечер я поймал себя на том, что воспринимаю все происходящее словно со стороны. И каждый раз возникали одни и те же вопросы: да я ли это?! что за странный спектакль разыгрывается с моим невольным участием?.. Но всплывала в памяти старая отцовская фотография, потом заплаканные глаза Яэль, и тугая страшная струна за ночным стеклом иллюминатора, и я трезвел, понимая, что пусть мое участие в этом спектакле и невольно, но странная эта роль — моя, и замены теперь уже не предвидится...

Под ногами расстилался огромный, залитый огнями город. Световая его мишура резко обрывалась кривой линией прибоя. И словно канатоходец, по лучу, протянутому от слепящего прожектора внизу к серебристо сверкающей ребристой туше над головой, я должен был пройти этот путь с холодным спокойствием, не оступаясь и не оставляя в сердце уголка для страха.

Среди вилл, укрытых черным покрывалом ветвей, словно ярко освещенная арена во тьме амфитеатра, выделялась усадьба Кольбергов. Великолепная цветочная клумба перед домом, газоны и дорожки парка, уставленные столами и полные гостей, были празднично освещены разноцветной паутиной гирлянд.

И на фоне шума ночного города оттуда ясно доносилась музыка и усиленные динамиками речи с импровизированной эстрады, сооруженной на травяном газоне.

Мой взгляд, скользнув по этой живописной картине, остановился на неосвещенной, заросшей поляне за домом. Где-то там, укрываясь под ночным покровом листвы, или, может, прильнув в доме к холодному оконному стеклу, глядела в небо Яэль. И я представлял себе, в каком страхе и отчаянной надежде колотилось сейчас ее сердце. Мелькнуло опасение: там ли она? Не попала ли после своего побега под опеку Мора или его людей? Я отбросил эту мысль...

Тележка, поднимаясь в ночное небо, плыла уже высоко над темными зарослями ограды. Я направил фонарь в сторону бьющего в глаза прожектора и несколько раз нажал кнопку.

Стих скрип роликов. Тележка замерла на месте, закачавшись, и я схватился за ее борта. Прожектор погас.

В первое мгновение, после слепящего света, наступила, казалось, кромешная тьма. Рядом, всего в полуметре от прутьев, ограждающих площадку, уходил вверх, рассекая небо пополам, якорный трос дирижабля. Но над черной пустотой под ногами это расстояние казалось непреодолимым.

Стараясь не терять времени, но не торопясь, я стал тщательно закреплять на тросе конец альпинистской веревки.

...И неожиданно возникло ощущение, что я опять стою рядом с отцом под самым куполом полуобвалившейся колокольни, на дряхлой, с выбитыми досками, площадке. Под ногами хлопают крыльями голуби, садясь на загаженные проемы, утыканные битыми стеклами. Далеко внизу, среди каменных обломков, заросших густой травой и тысячелистником, видны фигурки альпинистов, страховочные веревки, тянущиеся от них вверх к ржавым ребрам купола. Завывает в зияющих проломах ветер. И сердце замирает от одной мысли о том, что мне, еще мальчишке, предстоит впервые шагнуть в эту бездну. Но отец спокоен и нетороплив. Снизу призывно машет спустившийся раньше сын его друга. И нет уже страха, лишь сосредоточенность. И сильные руки отца...

И вот каким-то мистическим образом, через столько лет, я вновь один на один с равнодушной бездной. Снова меня внизу ждут. Ждут моей помощи...

Уже отцепляя свой страховочный пояс от тележки, я услышал звук сирены, и увидел внизу синюю мигалку полицейской машины и оранжевую — ремонтной. Они двигались в сторону моря, по направлению к нашей неработающей загрузочной площадке.

Я последний раз ощупал все узлы, потом направил фонарь вниз вдоль троса, несколько раз включил его и шагнул в пустоту.

Повиснув на основном тросе, я зафиксировался. И, помня наказ Гиля, сразу заскользил вниз, сжимая в руках титановый тормоз.

Спустя секунду якорный трос вздрогнул, и тележка, поскрипывая, снова поползла вверх. Ударил луч прожектора. Но к этому времени я был уже за пределами светового конуса и продолжал спуск.

В какой-то момент показалось, что веревка, соединявшая меня с тросом, начала сползать по нему. Я похолодел. Но ощущение быстро исчезло, — узел затянулся.

Теперь я надеялся лишь на то, что никто не станет глазеть в эти минуты вверх в мою сторону. А если кто-нибудь и бросит взгляд ненароком, то прожектора и фонари, направленные со всех сторон на публику, не позволят разглядеть в безлунном небе одинокую темную фигуру...

С земли грохнул залп.

От неожиданности я резко ослабил тормоз и провалился вниз. Но тут же спохватился и завис неподвижно. С колотящимся сердцем я глядел на распускающиеся чуть в стороне от меня огненные цветы. Начался праздничный фейерверк.

Залпы следовали один за другим, расцвечивая небо яркими потрескивающими огненными узорами. Для глазеющей с земли публики центр этой феерии находился с противоположной от меня стороны.

Небо вокруг наполнилось разноцветными облаками дыма. Это было мне на руку.

Ослабив тормоз, я снова заскользил вниз.

До земли оставалось несколько десятков метров, когда я почувствовал новую опасность. Торможение не прошло бесследно, — началось раскачивание. Оно было еще не сильным, и оставалась надежда, что этот медленный маятник не успеет увеличить свой размах за то время, что оставалось мне до земли.

Внизу, в густых зарослях цветущего кустарника, мелькнуло светлое пятно. В темноте я различил белое платье и поднятое ко мне смуглое лицо.

Это была Яэль. Она выбежала из беседки, которую я лишь сейчас разглядел среди листвы, и отчаянно махала руками.

Невообразимой высоты качель медленно проносила меня над темными зарослями, перемежающимися травяными проплешинами, в направлении от угла дома к внешней ограде усадьбы. Снова от ограды к дому... Я понял, что, когда спущусь до уровня крыши, траектория моего движения пересечется со стеной дома.

Выхода не оставалось. И когда в нескольких метрах над крышей маятник на мгновение застыл, а затем начал обратное движение, я ослабил тормоз и, проносясь в сторону зеленой ограды, стал стремительно скользить к земле.

Я успел заметить летящую под ноги скамью, последним усилием притормозил падение и, перелетев через нее, покатился по мокрой траве.

Послышалось шуршание ветвей, и по садовой дорожке ко мне кинулась задыхающаяся Яэль.

— Вы!.. Живой!.. Все-таки решились?!. Я чуть не умерла тут со страха!..

Она опустилась рядом на траву и закрыла лицо ладонями. Но тут же вскочила.

— Бежим скорее! Вас могли увидеть...

Она схватила меня за руку и потянула за собой.

От острой пронзительной боли я чуть не потерял сознание, и только невероятным усилием удержался, чтобы не закричать.

Правая рука повисла.

— Что с вами?! Вы ранены? — испуганно вскрикнула Яэль.

Стиснув зубы, я двинулся вслед за ней. Левой рукой я придерживал правую, стараясь не стонать.

Мы бежали в сторону дома, почти не различая в темноте дорогу. По траве, мокрой то ли от росы, то ли после полива. Продираясь через декоративные, чернеющие в ночи кустарники.

Сквозь доносившиеся сюда звуки музыки и гул голосов я все пытался различить возможные знаки опасности.

Дверь в усадьбу со стороны сада была открыта.

Мы вбежали в просторный холл с огромным биллиардным столом посредине. Несколько человек, находившихся в холле, с недоумением проводили взглядом хозяйку дома, которая с отчаянием тащила за собой лохматого непонятного типа в мокрых мятых одеждах, с обвязкой на груди и болтающимися на поясе альпинистскими карабинами.

— Сюда!

Яэль распахнула одну из обитых кожей дверей и втолкнула меня в большой кабинет,уставленный книжными стеллажами. Дверь захлопнулась.

И тут она остановилась в растерянности.

— Где же отец? — проговорила она упавшим голосом.— Он уже должен быть здесь...

Я простонал сквозь зубы и без сил опустился в большое кожаное кресло.

Яэль сняла трубку телефона, стоявшего на широком, покрытом толстым стеклом столе, и тут же швырнула ее на место. Телефон молчал. Тогда она кинулась к одному из стеллажей и оттолкнула его. Стеллаж легко отъехал в сторону. За ним, в нише стены на полке, стоял селектор.

— Прайс! Вы слышите меня?

— Да, госпожа! Я вас слушаю!— донесся сквозь треск помех хрипловатый голос.

— Вы не видели отца, Прайс? Может быть около дома...

— Минут пятнадцать назад он прошел в сторону подиума с господином Мором... Что-нибудь случилось?

— Случилось!.. Прайс! Миленький! Он сейчас же должен быть в доме! Немедленно! Он знает, для чего. Используйте всех, кто у вас под рукой... Пожалуйста!

— Хорошо!— голос в динамике был озадаченным.— Может быть, нужно прислать полицию?

— Отправьте их тоже за отцом... И вот еще. Если Мор станет мешать, ну, или задерживать, — пусть его отвлекут, схватят, арестуют, черт побери!.. Только не теряйте пожалуйста времени!..

Cквозь пульсирующую боль я видел, как Яэль стоит у окна, осторожно выглядывая в щель между шторами. Потом бесцельно снимает с полок и вертит в руках какие-то книги.

Я слышал за спиной ритмичное пощелкивание часов на стене, но у меня уже не было ни сил, ни желания оглянуться.

Сколько еще продолжаться этому кошмару?.. Или все это вообще уже бесполезно...

Издалека, сначала едва слышно, потом все громче стал доноситься неразборчивый шум голосов.

Яэль метнулась к двери и повернула ключ в замке. Но, секунду помедлив, снова отперла замок.

Она стала перед креслом, загородив меня от входа.

За дверью доносились звуки возни и возбужденные голоса людей.

Один из них, кричал:

— Кольберг! Не входите туда! Там опасный преступник, убийца... Вы не должны входить!

— Пустите!— задыхался другой.— Там моя дочь!.. Да отойдите же, вы!

— Туда нельзя! Вы что, не понимаете? Она взята в заложники... Это опасно...

Срывающийся этот голос был на грани истерики.

— Отойдите, вы! Вы лжете! С ней только что говорили... Сержант! Что вы смотрите? Уберите же его от двери...

— Отпустите меня!..— кричал второй, срываясь на фальцет.— Вы слышали, сержант, там преступник. Госпожа Кольберг в опасности! Вы должны сразу же стрелять. Слышите? Без предупреждения!..

Дверь распахнулась.

Словно в тумане, я видел, как в кабинет ворвались какие-то люди, заполнив помещение. Нарядные одежды на некоторых были смяты.

Виднелись полицейские рубашки со шнурами. Сзади, в дверном проеме, толпились еще люди.

Вперед вырвался невысокий человек с красным лицом. Не столько в лицо, сколько по потной блестящей лысине — все с той же фотографии в утренней газете — я узнал Мора.

— Это он,— сказал Мор с неожиданным спокойствием.— Тогда я сам... В его руке тускло блеснул пистолет.

Толпа подалась назад. Раздались испуганные возгласы.

— Нет! — вскрикнула Яэль с отчаянием, раскинув руки и загораживая меня.

Чья-то тень метнулась от двери в сторону Мора.

Это был Гиль, взъерошенный, с неразлучной сумкой за спиной. Он перехватил руку с пистолетом и направил вверх, заломив вторую за спину.

— Прошу прощения,— не успев еще отдышаться, проговорил он,— Вы же не в тире!

— Это самозванец!— кричал Мор, пытаясь вырваться.— Где доказательства?

— Вам, Мор, все доказательства известны лучше, чем кому бы то ни было... Господин сержант, мне кажется, я выполняю не свою работу...

Полицейские, озадаченно следившие за ходом событий, наконец опомнились, и Мор был обезоружен.

Я воспринимал происходящее словно сквозь туман. Бешеное напряжение этого вечера, бессонные предыдущие ночи и пульсирующая острая боль в руке давали себя знать. Я думал только о том, чтобы не потерять сознание раньше времени, что лишило бы смысла все происшедшее сегодня.

Гиль бросил взгляд на настенные часы за моей спиной. Быстрым движением он достал из своей сумки какие-то бумаги и обратился ко мне.

— Я прошу вас в присутствии всех назвать свое имя, а также имя вашего отца.

Сквозь шум в голове и с трудом понимая, чего от меня хотят, я назвал.

— У меня в руках находится заверенное подтверждение того, что присутствующий здесь господин Рон Свирски, урожденный Роман Арсин, является законным наследником и правопреемником господина Грегора Арсина, бывшего до своей кончины совладельцем фирмы "Кольбарс".

Срок действия договора, оговаривающего права владельцев фирмы истекает..,— Гиль снова бросил взгляд на часы,— через двенадцать минут. По условиям ныне действующего договора владельцы фирмы либо их прямые наследники до истечения названного срока могут продлить его действие. Прошу вас, господин Кольберг, и вас, господин Свирски-Арсин, подтвердить ваше желание продлить действие договора и заверить его своими подписями.

Стараясь удержать уплывающее сознание, я смутно видел, как Гиль подает бумаги бледному взлохмаченному старику Кольбергу, как тот ставит свою подпись.

Потом Гиль быстро подошел ко мне.

И только тогда Яэль, загораживавшая меня от Мора, чуть подвинулась в сторону. Она стояла, закусив губу и сцепив побелевшие от напряжения кисти рук.

Я тупо разглядывал лежавшие передо мной бумаги и не мог шевельнуть пальцем.

— Подписывайте, Рон!— тревожно сказал Гиль.— Что с вами? Рука?

Пишите левой!.. Зажмите ручку зубами, как угодно, но подписывайте же, черт возьми!..

Едва удерживая ручку непослушными пальцами, поддерживая левой рукой правую, я черкнул там, куда указывал Гиль, и сознание покинуло меня.

— Мы безусловно сожалеем!— седовласый моложавый человек, сидевший напротив меня, с сочувствием указал на мою перевязанную руку.— Однако, при оформлении документов на новую должность вы же подписали свое согласие на проведение психотеста и завершающей деловой игры.

Кабинет, в котором мы находились, занимал почти целый этаж маленького старинного особняка. Стоял особняк на тихой зеленой улочке, глядя свежеотреставрированным фасадом на небольшой сквер. На неброской металлической пластине около массивной дверной ручки было выгравировано название "Центр психометрии".

На двери же просторного, с затененными окнами, кабинета такая же табличка сообщала имя его хозяина:"Натан Бриль".

Половину кабинета занимало полированное кольцо стола. Сквозь его середину с пола вздымался островок декоративной растительности. Хотя стол и был демократично округл, массивность одного из кресел и расставленные перед ним на столе принадлежности однозначно указывали на место главы кабинета.

Мы сидели за журнальным столиком у занавешенного окна. Господин Бриль располагался прямо напротив меня, забросив ногу на ногу. Еще один невысокий человек в дымчатых очках сидел сбоку так, что я видел его только краем глаза.

— У меня о деловых играх было несколько иное представление,— проговорил я.— О таких "играх", как у вас, признаюсь, не слышал.

— Вы правы,— не скрывая удовлетворения, проговорил Бриль.— Наша методика действительно уникальна. Она помогает претендентам полностью проявить свои способности... или же недостатки. А фирмам, заказавшим тест, получить полное заключение наших специалистов и психологов об интересующих их кандидатах.

Вошла секретарша с подносом в руках и поставила на столике перед каждым по чашке кофе.

— Так вот, э-э-э.., — Бриль заглянул в свою папку,— господин Ланда, обычно с теми, кто прошел у нас тестирование, мы не проводим дополнительных встреч. Просто просим каждого написать подробный отчет, который также изучат наши специалисты. И на этом, как говорится, желаем всего хорошего. Затем наши заключения о кандидатах передаются заказавшим их фирмам.

Он пригубил кофе и улыбнулся.

— По правде сказать, о последней игре, в которой участвовали и вы, мы еще не получили всей информации. Но узнав о найденном вами решении проблемы, нам очень захотелось лично познакомиться с вами. А также принести свои извинения в связи с таким неожиданным и неудачным завершением игры.

Он снова с сочувствием кивнул на мою руку.

-Вы хотите сказать,— заинтересованно спросил я, постаравшись не обратить внимания на относившуюся ко мне фамилию,— что так уж много фирм предпочитают отправлять своих кандидатов именно к вам на психотесты? Но ведь это настоящий риск! И сколько же должен стоить для заказчиков весь этот театр?!

— Что касается риска, то у нас для каждого претендента определяется своя допустимая доля риска. Одна, скажем, для телохранителей, детективов или охранников и совсем другая — для профессий, связанных, например, с коммерческими договорами.

Он снова заулыбался.

— Согласитесь, что и перед вами была поставлена, насколько я знаю, достаточно простая задача: добиться встречи с нужным человеком и подписать какой-нибудь необходимый вам документ. В планах игр предполагаются, конечно, разные варианты поведения. Попытка загримироваться, например. Или применение строительной или пожарной техники. Не исключается даже вероятность подкопа. Или использования дельтаплана. И в любом из этих вариантов риск, согласитесь, умеренный... Но кто же мог принять в расчет этот ваш дирижабль! И то, что вы к тому же окажетесь альпинистом?! И что в чьей— то голове вообще может родиться подобная идея? Тут уж, знаете, весь невероятный риск — результат лишь вашей инициативы.

Бриль хохотнул.

— Что же касается стоимости наших тестов для заказчика, — то это чистой воды коммерция. Любая фирма может легко уменьшить свои расходы, если иногда будет предоставлять свою "натуру" для проведения наших деловых игр. Вот например...

Он снова покопался в лежащей на столе папке.

— ... Через три дня запускается очень любопытная деловая игра, основное действие которой будет происходить в здании международного аэропорта, а затем и на борту самолета. При этом авиакомпания обеспечит нам эту самую "натуру", а мы в свою очередь, по ее просьбе, пропустим через игру несколько представителей самого аэропорта.

Естественно, уже за символическую плату...

Бриль прищурился.

— Что же касается театра, то тут вы отчасти правы. Хотя с одной стороны театр предполагает наличие актеров. А у нас, за редкими исключениями, актеров нет. Действующие лица — так же, как и вы,— просто неожиданно для себя оказываются в спланированной нами ситуации, выход из которой они и вынуждены искать...

Снова появилась секретарша и наполнила опустевшие чашки.

— ... Но с другой стороны, у нас тоже есть сценаристы и режиссеры. И эти две функции в одном лице выполняет кто-нибудь из стажеров господина Гринера...

Бриль вежливо наклонил голову в сторону третьего собеседника.

— Знакомьтесь. Господин Гринер — руководитель известной школы частных детективов. Для ее выпускников проведение наших деловых игр тоже прекрасный выпускной экзамен. Не так ли?

Он раскрыл на столике перед нами коробку с дорогими сигарами и затянулся.

— Совершенно верно,— низким надтреснутым голосом проговорил третий собеседник,— Ваши деловые игры стали для нас просто находкой при выпуске курсантов.

Говорил он неторопливо, словно взвешивая каждое слово и оценивая, стоит ли его вообще произносить.

— Поскольку наш уважаемый гость стал пострадавшей стороной,— он кивнул на мою руку,— я тоже приношу свои извинения за некомпетентное проведение игры кем-то из моих выпускников! Я, правда, еще не успел уточнить, кто именно из них проводил последнюю игру...

— Его зовут Гиль,— подсказал я.

— Чтобы вам было понятнее, о чем идет речь,— продолжал Гринер,— я кратко объясню систему проведения игр... Вначале по заявкам фирм подбирается группа кандидатов для тестирования. Это люди разных профессий, претендующие на различные должности в своих фирмах. И вот этот список кандидатов становится "экзаменационным билетом" уже для нашего очередного выпускника. Вот в его-то задачу и входит составление плана игры с участием этих людей, а также назначение места и времени, а затем и проведение ее в реальных условиях... И если верить предварительному плану моего стажера, ваша деловая игра предполагалась достаточно простой. Кроме вас, если не ошибаюсь, должна была участвовать только группа будущих охранников — для дежурства у каких-то ворот — и все...

— Так значит, ваши стажеры не посвящают вас в подробный сценарий?— поинтересовался я.

— Игры обычно просты,— вмешался Бриль.— Поэтому перед их проведением мы утверждаем только общий план, время и место. Разбор же происходит позже. Вот в вашем случае стажер запланировал...,— он заглянул в папку,— ... день проведения торжеств в концерне Кольберга.

— Но у меня,— хмуро произнес Гринер,— есть весомые основания сомневаться, что мой выпускник успешно справился со своими задачами. Поскольку допустить такое... способствовать такому, извините, сумасбродству... Ну, впрочем, это мы будем решать, когда ознакомимся со всеми отчетами.

— Однако, вернемся к вам,— Бриль вертел в руках фигурную зажигалку.— Конечно, мы надеемся, что результаты вашего теста удовлетворят ваше начальство, и безусловно желаем вам успехов на новой должности. Со своей стороны, по достоинству оценивая проявленные вами во время испытания качества, предлагаю вам, господин Ланда, подумать о сотрудничестве с нашим институтом — в том числе, и в проведении деловых игр. Думаю, мы найдем возможность предоставить вам оплату выше той, что вам предложат на новой должности.

Я подошел к большому окну с дымчатыми стеклами. Металлические лепестки жалюзи шторами ниспадали книзу и колыхались в потоках охлажденного кондиционером воздуха. Окно выглядывало на тихую улицу и на сквер за ней.

Утро постепенно отступало, и спасительные тени на асфальте и на дорожках сквера начинали съеживаться под лучами раскаляющегося дня.

— Дело в том,— сказал я,— что моя фамилия не Ланда.

Бриль слегка приподнял левую бровь, сохраняя невозмутимо вежливую улыбку.

— Однако, я понимаю, что ваше предложение относится, тем не менее, именно ко мне, а не к этому неизвестному мне господину. Поэтому я обещаю подумать над ним. Правда, зарплата теперь не будет иметь для меня решающего значения.

Гринер разглядывал мое отражение в полированной поверхности стола.

— Простите, как это следует понимать?— спросил Бриль после непродолжительной паузы.

Я положил на стол перед ними фотографию, переданную мне Роном.

— Кто это рядом с господином Кольбергом?— спросил Бриль, взяв ее в руки.

— Это основатель "Кольбарса" Грегор Арсин,— неожиданно произнес Гринер.— Я встречал эту фотографию в музее фирмы.

Он вопросительно смотрел на меня сквозь дымку очков.

— Это мой отец,— сказал я.

Теперь оба собеседника глядели на меня с выжидательным недоверием.

— Видите ли, господин Гринер, ведь ваш нынешний стажер по основной профессии юрист. Который, в частности, ведет дела семьи Кольберг. И одно из важных дел он обязан был завершить как раз в дни собственного выпускного тестирования в вашей школе. А поскольку, по правилам, именно он составлял план своей зачетной игры, то он и назначил подходящее для него место и время проведения. То есть вставил в рамки вашей игры уже свою... Правда, и в заданный состав участников ему пришлось внести изменения. Таким образом, ваш покорный слуга, неожиданно для себя, оказался в роли, которая первоначально предназначалась для некоего коммерсанта. Право, я сам узнал об этом уже после событий!.. Но в конечном итоге ведь обе игры доведены до конца. Возможно, и я прошел в них свой тест на соответствие...

За окном в плавящемся воздухе лениво шевелились ветви деревьев.

Напротив входа в особняк, на невысокой каменной ограде сквера сидел Гиль. Он переговаривался с кем-то в автомобиле, стоявшем у тротуара. Потом поднял взгляд к окнам второго этажа. Разглядев в окне меня, он помахал рукой. Из машины тут же выглянула Яэль. Она проследила за его взглядом и приветливо улыбнулась.

© 1994, О. Горн.

Неудачный эксперимент

Деревянный борт проскрежетал вдоль покрытой склизкой зеленью причальной ступеньки. Притянутая к толстому ржавому крюку, лодка мерно закачалась на желтых мутных волнах Арно.

— Эй, Джакобо!— закричал с моста мальчишка лет четырнадцати в щегольской малиновой накидке.— Пойдем на ночь вместе к сеньору Чудаку?

— Привет, Лео!— отозвался с лодки парень в потрепаной широкополой шляпе.— Не получится. Придет корабль из Неаполя с товаром, — придется отцу всю ночь помогать... А жаль. Лишний дукат не помешал бы!..

Он принялся вытаскивать на мокрые, поднимающиеся к мостовой, ступени тюки, сложенные на дне лодки.

Одна из проходивших по набережной женщин, молодая прачка с корзиной белья на голове, расхохоталась.

— Ты слышала, как они окрестили его — сеньор Чудак?!.

— Ну, и правильно, можно было бы и покрепче назвать!— мрачно отозвалась вторая и вздохнула.— Были бы у меня его деньги, я бы нашла им подходящее применение... Ну, да у богатых свои причуды. Видно, сдурел от умствований на старости лет сеньор Колуччи! Платить сотне бездельников лишь за то, что они дрыхнут, сидя вместе!..

— Это кто бездельники?!— рассердилась первая.— Только один раз сеньор Колуччи разрешил половине спать. А остальные должны были всю ночь лупить глаза на цветную мазню и терпеть пиликанье лир. Ты думаешь, это легче, чем белье весь день колотить?!.

— Ой, держите меня!— всплеснула руками вторая.— Сейчас рожу!..

Перетрудилась бедная!.. Провела ночь под бочком у таких же трудяг...

— Ах ты... ах ты!..— закипятилась первая.— Да ты просто злобствуешь, что своих восьмерых не на кого оставить, — муж в ту же минуту к кому— нибудь улизнет!.. Не то сама бы не отказалась подзаработать...

Вторая, услышав это, содрала с первой чепец, и они вцепились друг другу в волосы.

Мальчишки с улюлюканьем принялись их раззадоривать. А в домах на набережной захлопали ставни.

Вечером, когда стихли крики на рыночной площади, плеск шестов под серыми массивными мостами и грохотанье тележек по булыжным мостовым, к большому старому зданию на виа Медичи стали с разных концов города стекаться люди.

Под его крышей была когда-то конюшня и трапезная для постояльцев, но уже лет сто как первая половина была вычищена, и нога лошади туда больше не ступала.

Среди собирающейся толпы в этот час можно было увидеть ремесленников, торговцев, гондольеров, кухарок... Тут и там мелькали курчавые мальчишечьи головы. Словно сегодня во Флоренции, как это было некогда в Сиене, тоже собиралась, закрыв лавки и мастерские, торжественная процессия для принятия из рук великого Дуччо законченного им алтарного образа "Маэсты". Здесь только не хватало расписных знамен и эмблем корпораций...

— Чего так долго не пускают?— кричали из толпы.— Когда зазывали на это мучение, то ждать не договаривались!..

Стоявший на входе увалень с крепкими волосатыми ручищами вяло отбрехивался.

— Сказано ждать — ждите. Там еще богомазов не рассадили, а потом еще певчих сажать будут. Из собора, что на площади.

— Они, что, петь нам станут?!— ужаснулся кто-то.

— Тебе, рыбья твоя башка, хоть пой, хоть пляши — все баранья отбивная на уме...

Увалень, довольный своей шуткой, осклабился.

Из-за тяжелой толстой воротины на въезде во двор раздалось дружное журчание, и по камням потекли две струи.

— Ну вот,— сказал Лео, выходя с приятелем из-за воротины и подтягивая завязки на штанах,— теперь и ночь сидеть можно. Я в прошлый раз чуть не схлопотал затрещину, когда выйти попросился...

— А меня туда пустят?— опасливо спросил второй, младше и ниже ростом.

На руках его виднелись неотмытые следы краски. Длинные волосы были через лоб охвачены лентой ученика или подмастерья.

— Там в дверях такое начнется, когда пускать станут, что никто тебя не заметит! Главное успеть место на скамьях занять, — тех, кто не сидит, точно попрут... Держись со мной.

Лео с уверенным видом продирался сквозь галдящую толпу, волоча за собой приятеля.

— А мне заплатят?— продолжал допытываться тот.— А то если завтра сеньор Верроккио увидит, что я не спавши, — снова поставит краску тереть, так хоть не обидно будет...

— Поставит тереть — помогу,— коротко отзвался Лео.

Они вынырнули из-за чьих-то штанин и юбок около самого входа, рядом с волосатыми ручищами.

— Теперь смотри, чтобы не выпихнули!— подмигнул Лео.

Через некоторое время под низкими сводами большого зала уже стоял гвалт сотни голосов: мужских, женских, юных. Пропускаемые сюда небольшими группами со двора, люди тут же попадали в распоряжение к низенькому и толстому распорядителю, который с помощью нескольких слуг быстро, одним ему ведомым образом, рассаживал их по скамьям.

Расставлены эти скамьи были не совсем обычно. При взгляде сверху их ряды описывали линии, напоминавшие срез грецкого ореха. Между двумя половинками его шел проход, а посредине прохода — в центре ореха четыре ширмы отгораживали небольшое пространство. Когда движением воздуха полог ширмы откачивало в сторону, можно было увидеть, что внутри стоит большое резное кресло, обитое бархатом и расшитое золотым шитьем. А рядом с креслом низкий столик, на котором лежали листы дорогой рисовой бумаги и бронзовый чернильный прибор.

— Тихо! Да замолчите же!— надсаживаясь кричал распорядитель.— Я кому сказал молчать, подлецы!.. Откупорьте уши и слушайте. Сегодня сеньор Колуччи проводит другой эксеп... эпсек... экс...керимент. Запомните, этой ночью спит левая половина зала, а в правой все считают кто до скольки может, а потом в обратную сторону. И так всю ночь. Не перепутайте, неучи! Правая половина спала в прошлый раз. Это относится особенно к тебе, Джованни, соня неповоротливая! Если бы сеньора не привлек размер чана на твоих плечах, зарабатывал бы ты в эти дни в каком-нибудь другом месте... Кто это не умеет считать и хочет пересесть влево?.. Чечилия? А на рынке ты бойко считаешь!.. И кто-то там в углу, я вижу, уже гнездится... Сандра, сеньор Чуд..., э-э, Колуччи вам платит вовсе не за то, что вы тут выспитесь ночью...

— А она бы за ночь и так больше заработала!— раздался голос из другого конца зала.

В зале загоготали.

На грубоватые шуточки и реплики старательно не обращала внимания публика посерьезнее: художники и музыканты. Они были рассажены заранее, в более спокойной обстановке еще до открытия главной двери.

Два приятеля были определены на задние скамьи, где сидела вся молодежь. Но Лео незаметно для слуг, следивших за порядком, прошмыгнул как можно ближе к огороженному ширмами пятачку и втиснулся между двумя матросами под их добродушное ворчание. Это место больше всего нравилось ему, и раньше или позже он всегда оказывался здесь.

Шум постепенно затихал. Те, кто оказался по левую от прохода сторону, не теряли зря времени и пристраивались друг у друга на плече, откидывались к спинкам скамей. И скоро отсюда уже доносилось мерное посапывание и похрапывание.

Сидевшие же справа не без зависти глядели на счастливчиков, дремавших напротив, и старательно изображали напряженную работу ума. Время от времени чья-нибудь всклокоченная или покрытая чепцом голова начинала клониться на грудь. Тут же рядом оказывался кто-то из слуг и бесшумным толчком будил "перетрудившегося".

Полдюжины таких наблюдателей во главе с низеньким распорядителем бродили вокруг, следя, чтобы не заснули те, кому это сегодня не положено по распоряжению этого странного сеньора Колуччи.

Он же сам пока еще не занял своего обычного места — в кресле за плотными ширмами. Сеньор Колуччи стоял в это время за конторкой в небольшой комнатке. В неровном мерцании светильника он медленно перебирал прошнурованные листы со своими записями и печально вздыхал.

Ни одной, ну, ни одной стоящей идеи не излил на эти листы его столь плодовитый прежде ум! А ведь по всем его оценкам, эти разорительные эксперименты должны были все-таки подтвердить его гениальную идею. С усиленной в десятки раз мощью он должен был буквально извергать великие мысли, словно блистательный фонтан перед Палаццо делла Синьория!..

Ах, какая была идея! Она одна, пожалуй, стоила десятка других... И могла, могла бы продлить — его тайным снадобьем — заметно угасшую творческую потенцию!..

"... Что если для стирания грязи с фигурного жабо скрести его фигурной же раковиной морского гребешка!.."

Он с отвращением перевернул лист. Что за чепуха?! Какое еще стирание грязи с жабо?.. Наверняка это уловились бредни какой-нибудь из прачек...

"... Дабы тележка не стучала по мощеным улицам и не будила жителей, изъять по ободу колеса места по форме булыжника — для его малошумного облегания..."

Сеньор Колуччи швырнул сшитые листы на конторку и забегал по комнатке.

Ведь так многообещающе просто!..

Орган мышления у каждого человека — где бы этот орган ни находился: в сердце, голове, копчике — способен создавать гениальное. И если собрать вместе и близко расположить тысячи, ну, хотя бы сотни, людей? И тех, кто предрасположен к математике, и тех, кто, скажем, к музыке, да и простой люд?.. Ведь тогда получится подобие грандиозного органа мышления: грандиозной головы или там грандиозного мыслящего копчика! И забегают между близко находящимися людьми, — словно между частичками этого органа, — некие невидимые флюиды... И тогда может усилиться божественная способность к творчеству. И кто-то — особенно чуткий — уловит конечный результат этого "усилителя творчества". И станет рождать нечто невиданно гениальное!..

Почему же не удаются его эксперименты?..

Вначале-то еще обходилось без затрат. Часами тогда сидел сеньор Колуччи в заполненном людьми соборе Санта Мария дель Фьоре, сидел и напряженно прислушивался к собственным вялым мыслям. Да годы, видно, не те — постыдно засыпал на фоне заунывных песнопений еще до рождения чего-нибудь путного.

Позже кружения по шумному портовому рынку тоже ни к чему хорошему не привели. То ли шума и криков было много для неторопливых его размышлений, то ли люди там недостаточно близки друг к другу... И когда во время очередного эксперимента стянули у сеньора Колуччи кошель, осенила его новая идея...

И вот уже сколько ночей, в полной тишине он максимально сближает участников, платит им безумные деньги, и сидя в самом центре, записывает приходящие на ум идеи. И что же?.. "Фигурное жабо..." "Изъятие по форме булыжника..."

Он вздохнул.

Придется видно прервать эти опыты. Разорительны и бесполезны они...

И главное, приверженцы Савонаролы — посланцы святой инквизиции — стали подозрительно часто крутиться вечерами у этих стен...

В расстроенных чувствах сеньор Колуччи вышел в зал и направился к своему зашторенному креслу.

По одну сторону от прохода люди вповалку спали. А напротив — старательно лупила глаза и шевелила губами вторая половина зала.

Вернувшись уже под утро в свой угол, Лео уселся за стол и, протирая глаза, стал торопливо записывать что-то в толстую тетрадь.

До чего же чудесным временем для размышлений стали эти ночи на скамье у сеньора Чудака! Сколько неожиданных идей возникло!.. Только обдумать их нет времени... Ничего. Сейчас важно записать. А додумать можно когда-нибудь позже...

Лео удовлетворенно потянулся и захлопнул тетрадь. На одной из ее страниц была набросана невиданная конструкция с вращающимся над ней пропеллером. На другой — человек опускался с небес, подвешенный к необычному куполу...

А на обложке ученическим еще почерком было аккуратно выведено: "Тетрадь различных идей Леонардо, сына Пьеро да Винчи".

Петля времени

Повесть

Пролог

Багровая пыльная завеса колыхалась в небе, заслоняя косматое, пригашенное солнце, отрубленной головой катившееся к горизонту.

Долина, расстилавшаяся внизу, еще на рассвете этого дня безмятежно зеленела в предутренней росистой мгле. Но сотни костров, пылавших всю ночь по ее краям, приглушенный неровный шум невидимого воинства, всхрапывание и негромкое ржание коней и особое позвякивание оружейной стали и конской сбруи уже наделили это место клеймом особенности, обреченности и неизбежности славы... Бессчетные дымы костров и огни факелов взбухали, словно пламя, раздуваемое под гигантским днищем долины...

И вот теперь, на исходе дня, стоял на пологом склоне великий царь Ашока и с еле сдерживаемым ликованием, наблюдал за этим необозримым котлом под ногами, еще бурлившим кое-где последними всплесками боев, но уже докипавшем в криках, храпении, звоне клинков. В пьянящих звуках — и запахах — победы.

Много сражений и войн было позади. Малых и больших. Но не было еще равных этой — калингской — войне. По грандиозности и значимости, по ожидаемым трофеям. По мощи и численности противника.

Предвидел Ашока, сколь трудна будет эта война. Но не овевала бы его слава прозорливейшего и непобедимого, если бы не были предугаданы им и его военачальниками все возможные варианты...

Впрочем, и невозможные тоже.

Важным было это сражение. И особенное оружие готовил для него Ашока. Все с большим непониманием следили за сегодняшним боем его сановники.

Великая и могучая армия врага, собравшая под свои вымпелы сотни тысяч воинов, была буквально разгромлена! Сопротивлялась, наносила ощутимый урон войску Ашоки, но была именно разгромлена!.. Это было настолько невероятным, что у некоторых начинало вызывать мистический ужас.

Но не у самого Ашоки.

Не раз за время сражения он бросал внимательные взгляды в сторону двух наглухо закрытых шатров, стоявших в лагере рядом с его, царским, шатром. Когда ставился лагерь, они были установлены первыми. Даже раньше, чем шатер Властителя. И с того момента неусыпно охранялись отборнейшим отрядом, не допускавшим к нему на десятки шагов никого, кроме самого царя. Впрочем, и он лишь однажды, да и то ненадолго, заглянул в каждый из шатров накануне сражения. И больше их пологи не распахивались.

Только Ашока да двое или трое приближенных знали, что именно в этих шатрах таилось его секретное оружие. Там — в одном из них — была главная причина сегодняшней победы его войска.

А в другом — причина поражения врага.

Багрово-серая масса, заполнившая котел долины, тяжело колыхалась в хрипении и стонах, бугрилась невиданным никогда и нигде ранее количеством трупов, частей тел, коней, храпевших в агонии...

Последние всплески сражения стихали. Остатки войска начали собираться в разных частях долины и медленно стягиваться к лагерю.

Ашока окинул тяжелым взглядом то, что еще утром было зеленой тихой долиной, и стал спускаться вниз по склону к остывающему полю боя.

Многочисленная свита двинула своих коней следом.

С гиканьем и свистом промчался вперед отряд охраны. Никакая засада или уцелевшие воины врага не должны были оказаться на пути повелителя.

Они продвинулись вперед, насколько это было возможно, и остановились.

Кони отказывались идти дальше по сплошному месиву тел, под которым местами проглядывала красная, дымящаяся жижа, еще утром бывшая сухой землей.

Неожиданно слух различил непонятный тонкий звук. Он заунывно и обрывочно доносился со стороны вытоптанной рощицы, что краснела на другом конце поля в лучах заходящего солнца.

Охранники встрепенулись и привстали в стременах. Молниеносным движением стрелы были выхвачены из колчанов и уперты в тетиву луков.

Однако, рванувшийся было вперед начальник охраны вгляделся в сторону рощи пристальней и, спустя короткое время, дал воинам отбой.

Вдоль самого края поля двигался в этом аду ребенок.

По одежде можно было различить, что это была девочка-подросток.

Появилась она, очевидно, из рощи и теперь ступала среди тел, то ли причитая, то ли окликая кого-то, то ли плача. Наклонялась, заглядывала в лица, в мертвые глаза и переходила дальше.

Ашока поднял левую бровь, что выражало крайнюю степень недоумения, и кивком головы отправил начальника охраны узнать, что здесь делает ребенок.

Через короткое время тот вернулся, еле управляясь с хрипящим, рвущимся отсюда конем, и доложил Великому, что девочка — дочь одного из вражеских воинов. Живет с братьями, сестрами и отцом в двух переходах отсюда. Матери нет. Несколько дней шла следом за войском противника, за своим отцом. Таилась, ночевала в укромных местах. Верила, что если будет видеть его, с ним не может случиться плохого... Обещал тот, вернувшись, привезти им подарков к празднику Вишну...

Царь Ашока кивнул и повернул коня. С вершины холма еще раз окинул взглядом тянувшуюся к горизонту долину. Увидел вдалеке тонкую фигурку девочки, бредущей все с тем же безнадежным отчаянием по этому царству мертвых.

В лагере прошел Ашока мимо вытянувшейся в струнку охраны к двум таинственным шатрам. Побыл там коротко. Затем велел Щедрейший кормить и поить воинов. И сам всю ночь переходил от костра к костру, не забыв никого из них, и велев хранителю казны немедленно по возвращении выдать каждому по золотому.

Уже под утро отослал Ашока всех от себя и остался один.

И провел он в полном одиночестве целый день, погруженный в неведомые никому мысли. Пока не опустился на окружающие холмы и наполненную сытым карканьем воронья долину еще один закат. И не сменился еще одной ночью — в мертвящем свете небесного Ковша Амриты...

Вернулся в столицу Великий и велел найти и доставить во дворец ту, что бродила среди погибших на поле боя, и ее осиротевших сестер и братьев.

Прошло несколько дней, и перепуганные дети предстали перед ним.

Отослал он движением руки стражу и велел подняться с колен. Обвел взглядом детей, узнал ту, тонкую, с потемневшими выплаканными глазами, в старом залатанном сари.

Обратился к ней Ашока. Спросил, чем может он облегчить участь сирот, возместить потерю.

Поглядела она в глаза царю. И не увидел он в ее глазах страха. И ненависти не увидел.

Лишь почудилось вдруг Ашоке, как с ужасом и надеждой глядела она сквозь листву в утреннем легком тумане в спину того неведомого царю пехотинца, мешковато бегущего вместе с другими навстречу его, Ашоки, воинам. И постепенно теряющегося среди тысяч таких же в поднимающейся пыльной мгле. Или может быть, это был всадник?.. Но Ашоке казалось почему-то, что это был именно пехотинец. И что бежал он мешковато и неловко. И может быть видели тогда ее глаза над лесом копий, голов и конских грив, его, Ашоку, равнодушно взирающего с далекого склона на того же самого пехотинца. А, может, всадника?..

На какое-то мгновение ему стало страшно, поскольку никогда раньше такие мысли не смели посещать его.

Отказалась девочка от даров.

Велел Ашока оставить детей при дворе и обеспечивать их до совершеннолетия, дабы не ощущали они нужды ни в чем.

Сам же с того времени стал часто уединяться. И неведомо было никому, о чем были мысли его.

Стал вызывать он к себе мудрецов со всех концов империи и беседовал с ними подолгу, какового унижения не позволял себе прежде...

В то же время высоко в горах, в одном из труднодоступных мест, был выстроен по царскому указу монастырь. Окружен он был высокими глухими стенами с постами наружной охраны. Ни ворот, ни прохода не было оставлено в тех стенах. Лишь зарешеченный проем высоко над землей служил для передачи узникам монастыря — а иначе их нельзя было назвать — всего, что могли они пожелать. Всего, кроме свободы. И кроме возможности хотя бы словом обменяться с кем-нибудь извне.

Вода и плодородная земля для ведения хозяйства были на территотии монастыря. Каждую новую луну забирал кто-нибудь из охраны — каждый раз новый — оставленный невидимыми узниками список, и через несколько дней на том же месте оставлялось для них то, что испрошено было в нем.

Впрочем, немногого желали они.

Неведомы были никому таинственные те узники. Да и о самом монастыре знали немногие. Лишь кое-кто из его строителей мог бы вспомнить, как в последний день строительства, когда возведена была наружная стена вокруг пустующих еще построек, были они отогнаны в сторону от остававшегося последнего прохода, лицами к стене. Вряд ли кто-нибудь из них видел, как четверо наглухо зашторенных носилок были внесены через узкий проход и оставлены внутри. И топот ног выбегающих носильщиков стал сигналом к закладке прохода...

Небывалое произошло в великой империи Маурьев.

Величайший из ее создателей, Непобедимый завоеватель Ашока, велел на века высечь на скале эдикт о своем раскаянии. Воздвиг он по всему государству сотни ступ буддийских.

И многими солнечными затмениями знаменовались деяния нового Ашоки.

Дал зарок великий и могущественный царь. Все усилия свои приложить к тому, чтобы не уничтожали люди друг друга в кровавых бойнях. И к тому, чтобы не могли быть созданы и применены новые разрушительные виды оружия.

Но не ведает никто, как собирался он осуществить этот свой зарок, и удалось ли ему исполнить его.

1

На пересохшем дне неширокого вади, среди округлых валунов и на застывших плешинах давно высохших пластов грязи еще кипели остатки ночной жизни. С высоты птичьего полета это пространство, стелившееся лунным каменистым пейзажем во все стороны, казалось недвижным. Словно краюха серого хлеба в лучах восходящего солнца. Но вблизи внимательный взгляд смог бы различить мелькание ломких, словно сухие стебли, ножек или игру теней на щитках панцирей и хитиновых пластинках мелкой живности. Следы жизни угадывались и за легким шуршанием среди железисто-бурых рассыпавшихся глыб, и за неожиданным подрагиванием редких пучков начинающей жухнуть растительности.

Посреди бугристого откоса вади лениво грелась под утренними лучами пятнистая змея.

Неожиданная тень скользнула по ней, заслонив на мгновение солнце. Это было ей непонятно: она не ощущала перед этим ничьего приближения, а хищная птица сумела бы не бросить своей тени.

Змея блестящей пружиной сверкнула на солнце и исчезла в черной расщелине.

Над сухим руслом протарахтел небольшой спортивный самолет.

Cдвинув солнечные очки на лоб, покрытый крупными каплями пота, пилот напряженно вглядывался в безнадежно неровную поверхность, проплывающую внизу. Там холмы стояли своими подножьями в осыпавшихся с них растресканных валунах. Они чередовались с пересохшими руслами зимних потоков, которые тоже были завалены обломками древних гор, принесенными неведомо из каких мест зимними наводнениями.

Пилот дернул ворот рубашки.

Снова попытался наладить радиосвязь, но в наушниках по-прежнему раздавался только треск помех и эхо далеких разрядов. Он безуспешно вращал верньеры и переключал каналы связи. Навигационные приборы не брали пеленг ни одного из маяков, и самолет продолжал свой слепой полет над монотонной поверхностью пустыни.

Пилота спортивного самолета звали Алон.

Еще в предутренней тьме этого дня он вылетел в сторону южного побережья.

Там он должен был встретиться с приятелями, чтобы провести несколько долгожданных дней отпуска. Но он уже давно не бросал нетерпеливых взглядов на часы. Теперь его внимание было приковано лишь к навигационным приборам и указателю топлива.

Алон потерял счет времени с того момента, как обрушились на аппаратуру эти помехи, и спятившие приборы стали показывать что-то невразумительное, а радиосвязь была утрачена напрочь.

И все это время — вначале в предрассветных сумерках, и позже в свете раскаляющегося дня — он вел самолет наугад, почти полностью утратив ориентиры. Теперь он не был даже уверен, не пересек ли в какой-то момент границу, которая незримо вилась по пустыне, взбегая иногда на вершины.

Алон не знал, что в те же часы чуть ли не все компасы и радиоприборы на планете посходили с ума. Редкая по силе магнитная буря разыгралась в результате вонзившегося в ионосферу сильнейшего потока космического излучения.

Последний раз подобное случилось настолько давно, что будь у приборов память всей технической цивилизации, они бы не смогли вспомнить подобного.

Это произошло три тысячи лет назад. А тогда на такие катаклизмы реагировали только приборы живые. И сама планета. Так же, впрочем, как и в этот раз...

Перед Алоном была беспомощная и бесполезная аппаратура. И только одно он мог определить совершенно точно: горючее в баках на исходе. Даже если антенны возьмут, наконец, какой-то из наземных маяков, — это теперь ничего не изменит. Спасение сейчас могло придти только в виде площадки, пригодной для посадки.

Под крылом стелилось все то же бесконечное измятое покрывало пустыни.

Холмы, каменные завалы, пересохшие русла...

И солнце. Палящее, слепящее бликами на стеклах колпака, выжигающее все, что не укрыто...

Алон с надеждой вглядывался в темнеющую впереди горную гряду. Там, в изломах складок, был хоть какой-то шанс спрятаться от солнца, найти растительность, а может быть, и воду!

Если только удастся посадить самолет!.. И не разбиться...

Hо какая-то неосознанная тревога не покидала его с того самого момента, как он разглядел эту гряду на горизонте. И по мере того, как скалы приближались и вырастали впереди, усиливалось и это непонятное чувство... Нет, это не было чувство опасности. Но просто стремление удалиться от этого места, бежать от него без оглядки!..

В средней части горной цепи можно было разглядеть погруженную в тень каменистую долину.

Тревога, усиливающаяся по мере приближения, постепенно перешла в непреодолимый, панический страх, который, казалось, парализовал все его существо. Механически Алон совершал какие-то необходимые действия, но он был уже не в состоянии воспринимать ничего вокруг, кроме затмевающей сознание жути, охватившей его при виде таких обычных с виду холмов да скрытой в тени низины.

Мотор простуженно чихнул. Раз, другой.

Эти знаки физической опасности на время вывели Алона из затмения. Он судорожно сжимал штурвал и, словно на автопилоте, вел самолет к сравнительно ровной площадке в километре отсюда.

Только бы дотянуть! Это было сейчас единственной надеждой.Уже не на спасение самолета. Просто на спасение!..

Мотор чихнул последний раз, и наступила тишина. Самолет, казалось, просел в воздухе.

Алон перевел управление на режим планирования. Кончиками пальцев, кожей он чувствовал теперь восходящие потоки жаркого воздуха, и словно парящая в воздухе птица, стремился использовать их...

В наступившей тишине слышалось поскрипывание обшивки самолета, еле уловимая дрожь тросов управления, тихий свист рассекаемого воздуха.

Сильный рывок вперед.

Ремни впились в тело... Бросок влево, потом снова вперед...

"Как мышь в футбольном мяче", — подумал Алон, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в штурвал и пытаясь отвернуть от валунов, несущихся под колеса.

Убийственная болтанка, рывки во все стороны...

Расколотая глыба стремительно надвинулась, уходя под левое крыло. Он в безнадежном отчаянии попытался избежать столкновения.

Раздался треск сокрушаемого металла и разлетающегося под крылом шасси...

Очнувшись, Алон обнаружил себя висящим на ремнях в накрененной кабине покореженного самолета.

Голова раскалывалась от боли. Ныли растянутые мышцы.

Прямо перед глазами он увидел свою руку с содранной на предплечье кожей.

Она в неестественном положении была прижата к груди сдвинувшимся с места контейнером.

Алон попытался осторожно повернуть голову, пошевелить пальцами. Потом согнул и разогнул свободную руку, подвигал ногами. Кости, кажется, были целы.

Сколько времени прошло с момента приземления, Алон определить не мог.

Часы на приборной панели были разбиты, а наручные сорваны все тем же контейнером. По высоте солнца можно было понять, что прошло несколько часов.

Горячий сухой воздух поступал через разбитое стекло кабины. Это сейчас было на руку, потому что открыть покореженный колпак было бы невозможно.

Нестерпимо хотелось пить...

И тревога! С первого же момента, как только он очнулся, — все та же гнетущая тревога. Желание бежать, идти, ползти как можно дальше от этого места. От темнеющих в сотнях метров отсюда каменных уступов с их спасительной тенью...

Алон попытался отстегнуть ремни свободной рукой. Когда это удалось, он отжался от раскаленной панели и освободил поврежденную руку. Рука двигалась.

Он оглядел разгромленную кабину. С облегчением обнаружил свою дорожную сумку. Зацепившись ремнем, она свисала из багажного контейнера. В сумке находилось теперь самое ценное: взятые в дорогу сэндвичи, немного фруктов и две пластиковые бутылки с водой.

Алон бережно отцепил сумку и убедился, что ее содержимое не пострадало.

Он жадно припал к горлышку бутылки. Сделав несколько глотков, тщательно завинтил пробку. Воду и еду теперь предстояло экономить.

Выбравшись через разбитый, раскаленный на солнце колпак кабины, Алон укрылся в тени крыла.

Итак, уцелеть ему удалось. Но положение было отчаянным. Надежды на то, что его найдут, почти не было. Он и сам-то плохо представлял, где находится.

Оставалось надеяться на это самое "почти", и держаться как можно дольше.

Вокруг раскаленной сковородой лежала каменная пустыня. А невдалеке высились навевающие ужас, словно отталкивающие от себя горы.

Алон попытался отделаться от этого навалившегося на него, непонятно от чего происходящего, животного чувства.

Ведь только там сейчас оставалась та самая кроха надежды: на тень, на воду.

На что-то! И какая, собственно, объективная опасность могла скрываться на выжженных солнцем склонах, посреди безжизненной пустыни?!.

Но это ощущение отталкивания, неприятия было неподвластно его разуму.

Оно исходило извне. От этих гор. От неба над ними...

Тень от крыла и фюзеляжа постепенно ползла по камням, словно она и сама скрывалась под самолетом от палящего солнца. Алон перебирался вместе с ней. Эта тень служила для него теперь единственными часами. В томительном ожидании Алон следил за тем, как она постепенно удлиняется, обещая наступление вечера с его живительной прохладой. Что он нес с собой? Крушение или же оправдание призрачной надежды.

Солнце уменьшало свой накал и опускалось к горизонту.

Преодолевая боль в распухшей руке и во всем теле, Алон обследовал снаружи основательно поврежденный фюзеляж самолета. Снова забрался в кабину и извлек оттуда все, что хоть как-то могло пригодиться.

Он уложил сумку, приладил ее на спине и двинулся в сторону недвижно таинственных холмов.

Алон шел, преодолевая все возрастающее неотвязное желание развернуться и бежать в противоположном направлении. Одной рукой он опирался, словно на посох, на метровую металлическую тягу, снятую с самолета, а в другой зачем-то сжимал армейский нож.

Вечер не приносил долгожданного облегчения, — твердь возвращала накопленный за день жар.

Давали себя знать голод и жажда. За весь день Алон позволил себе съесть один сэндвич и выпить несколько глотков воды.

Двигаясь вдоль подножия, он выбрал место, где подъем казался более пологим.

Солнце висело уже низко над горизонтом. Алон, оступаясь и падая, торопился достигнуть вершины как можно скорее. Необходимо было в обманчивом вечернем освещении оглядеть оттуда окрестности и обследовать место.

Преодолев большую часть подъема, Алон неожиданно остановился.

Он стоял, тяжело дыша, и удивленно прислушивался к себе. Ощущение было таким, словно после беспрерывного давящего гнета он незаметно поднялся к долгожданной легкости и простору. Чувство отталкивания и страха, которое при приближении сюда неуклонно нарастало и довело его чуть ли не до паники, быстро ослабевало и сейчас полностью рассеялось.

Эта перемена была настолько ощутима, что Алон, забыв на время о приближающейся ночи, стал медленно, шаг за шагом, возвращаться назад. Он почувствовал, как вновь нарастает желание бежать прочь от неведомой опасности. Словно он пересекал невидимую границу, пролегающую между этими каменными откосами и остальным миром.

С усилием удержав себя от того, чтобы, потеряв самообладание, кинуться в сторону темнеющих вдалеке обломков самолета, Алон стал быстро взбираться по склону. Через короткое время он с облегчением отметил, что непонятный страх полностью покинул его.

Подъем становился все более пологим.

Когда Алон оказался на каменистом плато на вершине горы, солнце, блеснув последними лучами, скрывалось за гребнем соседнего холма.

Он постоял несколько минут, чтобы отдышаться. Огляделся.

Быстро надвигающиеся с востока сумерки поглощали долину, окруженную изломанными ниспадающими вниз склонами.

Седловины в горном кольце словно намечали выходы из нее на простор пустыни. Внизу, у самых подножий, были различимы темные проломы, словно заваленные входы в пещеры.

Ночь уже властно входила в права и укрывала пустыню своим черным, усыпанным звездами, покрывалом.

Алон оглядел тянущиеся во все стороны каменистые пространства и решил, не двигаясь отсюда, остановиться на ночлег. Завтра надо будет обследовать увиденные отсюда пещеры. Если это не мелкие гроты, то в них должны быть ходы, уходящие вглубь, и это окажется шансом найти воду.

Алон расчистил площадку, соорудил какое-то подобие лежанки и растянулся на хранящей тепло поверхности. Стоило голове коснуться подложенной под нее сумки, и он мгновенно заснул.

...Он ощутил, что проваливается в бездну.

Какое-то время, показавшееся ужасающе долгим, ему чудилось, что тело, словно в бесконечной воздушной яме, несется в падении, потеряв ориентацию.

Алон судорожно задергался, распахнул глаза. Он был не в состоянии разобрать, происходит это во сне или наяву.

Холодные пульсации онемили тело, проступили липким потом.

Перед глазами была тьма. Заполненная яркими слепящими точками. Или шарами? Глаза никак не могли приспособиться к расстояниям, расползались. Когда ему удалось сфокусировать взгляд, он понял, что это звезды.

А бесконечное падение продолжалось.

И словно некое расслоение творилось в нем. Тело, беспомощно двигая руками и ногами, с вылезающими из орбит глазами, медленно вращаясь, падало в бездну.

И в то же время невидимые, но холодно ощутимые токи, возносясь из той же бездны, пронизывали все его существо и уносились к пылающему над ним звездному небу.

Сквозь тысячи покалываний он плыл по этим волнам. Они вымывали из тела нечто нематериальное, что оно помещало в себе, и, разделяясь на тончайшие струи, текли по неведомым его каналам, заполняя их, очищая и устремляясь к сверкающим звездным протокам.

Словно его существо, его "я" вымывалось из кувыркающегося в пространстве тела и миллионами острых струй уносилось, протягиваясь к каждой из мириадов звезд.

И вот он уже не жалким комком материи, а всепронизывающими вездесущими токами заполнил собой всю вселенную. Стал вселенной...

Он уловил манящую огненную пульсацию в бесконечности от себя. И в то же мгновение оказался внутри нее, растворился в ней.

А мириады других его сущностей, бывшие одновременно всюду, вдруг исчезли. И вновь возникли, мельчайшими квантами поглотив бесконечное ничто...

Сколько продолжалось Это? Мгновение?.. Вечность?..

Проступили острые пылающие звезды. И льющие из них уже в обратном направлении лучи неслись со всех сторон в одну точку — недвижное тело Алона. Промчали сквозь него. Оставили в нем то неуловимое, что до этого было Вселенной...

Алон открыл глаза.

Боясь пошевелиться, он лежал и глядел в предутреннее, с тающими остатками звезд, небо.

Он прислушивался к себе.

Что-то в нем изменилось, и он пытался понять, что. Не было саднящего нытья в раненой руке. Пропала боль в теле, которая непрерывно давала о себе знать после вчерашней посадки. Голова была ясной.

И непонятные покалывания легким онемением пронизывали тело, играли в кончиках пальцев, то там, то здесь отзывались внутренними вибрациями.

Алон сел.

Тело было легким. На месте кровоточивших ссадин, была сухая розовая корка.

Он посмотрел на чернеющие в откосах провалы. Теперь ему было точно известно, что это древние каменоломни, заброшенные тысячелетия назад.

Изнутри, из их глубин, исходили волны обреченности, изнурительного труда, боли.

Над горизонтом поднималось солнце.

Алон повернулся к нему. Раскрыл навстречу лучам ладони, и они чуть подались назад под мягким теплым давлением.

Алон спустился к подножию холма. Пробрался через каменные завалы ко входу в ближайшую каменоломню. Обвалившаяся порода, растрескавшиеся древние глыбы представляли труднопроходимое препятствие. В течение нескольких часов он карабкался по ним.

Выбираясь из очередного каменного мешка, Алон почувствовал незнакомые доселе ощущения. Он застыл, прислушался.

Что-то приближалось сюда. Или кто-то. Оно было далеко, и Алон не мог определить, с какой стороны. Но беспокойства он не чувствовал. Опасностью это не грозило.

Он взобрался на вершину.

C востока доносился отдаленный монотонный шум.

Две темные точки появились в небе. Они постепенно увеличивались, и скоро стали различимы контуры и болотный окрас военных вертолетов. Они вылетели сюда после того, как локаторы, ожившие на военных базах после стихнувшей магнитной бури, запеленговали в этой зоне таинственный источник излучения.

Еще находясь на большом расстоянии от холмов, вертолеты зависли на одном месте. Неуверенно переместились к югу, потом в обратном направлении.

Алон с тревогой следил за тем, как они то удалялись, то вновь приближались, словно не решаясь пересечь некую границу.

И тут каким-то новым чувством он ощутил, что недвижная и незримая оболочка куполом накрывает эти вершины, эту долину внизу. Внешняя граница этого купола возникала, еще неощутимая, в десятках километров отсюда, уплотнялась по мере приближения, и нарастающим полем неприятия и страха отталкивала любого, кто приближался к этому месту. Внизу на склонах она быстро растворялась.

Вертолеты, кружившие вдалеке, оказались сейчас внутри этого таинственного поля. И Алон, как и сам вчера в кабине самолета, понял тот страх и неуверенность, которые овладевали сейчас неведомыми летчиками.

Он понял, что еще немного — и надежда на спасение растает вместе с вертолетами в раскаленном мареве пустыни.

Алон сорвал с себя рубашку и в отчаянии стал размахивать ею над головой.

Он подумал было, что ясно видимый из вертолетов фюзеляж самолета и мелькающее на вершине пятно рубашки могли под воздействием этого таинственного поля оказать на пилотов обратное действие — привести их в состояние совершенной паники.

Но продолжал отчаянно размахивать. Он словно старался разогнать, развеять сгущавшееся у подножий поле страха.

И ему показалось, что оно... Стало таять и рассеиваться. Отступило перед ним?!. Или это только показалось?..

Шум вертолетных лопастей стал приближаться.

2

Краснобокий трамвай изрыгнул Игоря из своего тугого, с распахнутыми меховыми куртками, распаренного чрева.

Задребезжал, позвякивая, дальше. Навстречу грохотал такой же переполненный.

Декабрьская черная слякоть мокро чавкнула под ногами, плюхнула в стороны. Случившаяся поближе тетка с кошелкой в вязаной шапке до бровей злобно ругнулась, смахивая грязь с зеленой полы.

Ранние сумерки неровно поглощали народ на остановке.

Его взгляд примерз к двум студенткам с тубусами, щебетавшим близко. Но сзади толкали, вынесли из ожидающей, переминающейся толпы к тротуару, к витринам гастронома.

Он обогнул свисающую из входа в гастроном очередь, колышащуюся вдоль витрин. Час пик.

Стоять часа полтора в очереди не хотелось. В овощной обещали завезти картошку. Масло, жаль, кончилось. Ну его! Суета...

Подкатил следующий трамвай. Толпа ринулась на его штурм.

Игорь отыскал взглядом среди сплотившихся затылков вязаную шапочку, уставился на нее пристально, немигающе.

Та пробивала себе дорогу кошелкой, проталкивалась в желанное нутро трамвая.

Игорь свел в напряжении брови, стиснул кулаки.

Тетка скрылась в полутьме вагона. А оказавшаяся на подножке одна из тех двух студенток вдруг перестала работать локтями, тревожно заозиралась.

Ухмыльнулся удовлетворенно.

Влиять и на таких самочек!.. Знать, что можешь владеть любой из них, когда захочешь и как захочешь.

И чтобы те подозревали о его необычности, и боялись, и сами приходили.

Боязливо, из любопытства или со своими бабьими проблемами... И делай с любой что хочешь!

Но не только с ними. Не только!..

Вокруг бурлила вечерняя московская жизнь.

Обтекала толпа озабоченных, после работы, людей с сумками, авоськами.

Взревывали переполненные автобусы, расплескивали соленую снежную слякоть. Светились витрины, заставленные банками рыбных консервов, пирамидками молочных пакетов и баночек с солью, изображающей сметану.

Игорь прошел мимо раскачивающихся тяжелых дверей. Втягивает и выдыхает потоки людей, вместе с теплым своим запахом, станция метро.

Рядом с входом колышется, гудит толпа. Подходят, отходят. Кто-то лежит на грязном асфальте. Голоса: " ... Должны подъехать... Уже вызвали... Может, есть врач?..."

Он остановился, заколебался...

Попробовать? Показать им всем!.. А вдруг не выйдет?.. Игорь протолкался, склонился.

Бледное лицо с закрытыми глазами. Дышит тяжело, со свистом. Сердце что ли?..

Расстегнул ему воротник. Растер свои ладони, сосредоточился. "Доктор наверно", — забормотали вокруг.

Задвигал, заработал руками вокруг лежавшего. Прикрыв глаза, вспоминая уроки Жанны.

"Колдун, что ли?.. Чего машет-то?.."

Сколько минут прошло?.. Щеки того чуть порозовели, тише стал свист сквозь зубы...

— Граждане, дайте пройти "скорой"!.. Разойдитесь, не цирк!

Сквозь толпу пробралась женщина в пальто, поверх — белый халат, в руках — ящик с красным крестом. Следом — милиционер.

Игорь быстро выпрямился. Отступил. Женщина в халате наклонилась над лежащим.

— Вы врач?— спросила у Игоря.

— Нет.

— Что же вы тут делали? Вы же могли навредить! Стойте здесь и не уходите...

Посмотрите за ним, товарищ милиционер!

— Я просто... я искусственное дыхание.., — забормотал Игорь, отступил, пробился через толпу, кинулся в боковую улицу.

За спиной вяло свистнули. Никто за ним не погнался.

Остановился, перевел дух. Сердце еще колотилось от страха. Или ненависти... Но все внутри ликовало. Получилось!

Он бросил взгляд на часы, заторопился. До долгожданного занятия у Жанны времени оставалось в обрез.

Небольшой сквер за ажурной уличной решеткой почти пуст.

В свете фонарей белеют черточки снега на невидимых в темноте ветвях. Окна в первом этаже трехэтажного кирпичного здания освещены. То разгораются, то гаснут две точки сигарет на скамье у входа.

Значит, Жанна еще не приехала. Иначе эти двое тут бы не сидели — все время при ней. Бегают, суетятся — подносят-уносят. Организовали для себя кормушку из ее неземных способностей и славы. Дельцы!..

С презрительной неприветливостью прошел мимо тех двоих к входу. Поймал на себе контролирующий взгляд: из своих? из оплативших?

В коридоре несколько группок.

Двое что-то переписывают друг у друга. По конспектам учиться этому?!.

Другой то ли пассы показывает молодухе в джинсах, то ли лечит ее. То ли просто млеет рядом с ней...

В конце коридора, у входа в спортзал, еще один пасется. Придворный фотограф, допущенный торговать ее изображениями.

Игорь стиснул зубы. А она!.. Как она-то может! Та, что в состоянии владеть душами. Или даже — пусть неявно — владеть и...

Он отогнал крамольную мысль. Затаенную, неоформившуюся. Мечту? Цель?

Подошел к одной из приоткрытых дверей. Здесь кандидат наук. Нудно — об активных точках. Делать тут нечего. Все, что можно было найти о подобном, жгучем, Игорь давно отыскал. Во всех доступных и недоступных источниках. В книгах, журналах, самиздате. А сколько времени проведено в каталожке Ленинки, выписано названий, заказано микрофильмов с упрятанных в ней книг!..

За другой дверью — битком. Сидят на приставных, стоят в проходах, у двери.

Негромко и неторопливо говорит незнакомая женщина, отвечает на вопросы.

— Кто это? — спросил шепотом.

— Из лаборатории биоэнергетики. Академия наук, — так же шепотом. — Уже кончает.

Последние вопросы. «…А я сделала то-то, и наступило ухудшение, а может не той рукой, а можно ли исправить...

Цел-лители коммунальные!..

В классе захлопали. Староста с цветами. Окружили плотно со своими дурацкими вопросами. Остеопорозы, глаукомы, паркинсоны. Это надолго.

Отошел, стал смотреть в заоконную темноту.

"Из лаборатории..." Может та самая лаборатория?.. Вспоминать об этом не хотелось.

Но невольно всплыла в памяти таинственная запертая дверь, занавешенные окна. Особнячок в Большом... Забыл название переулка. Сколько раз нерешительно крутился рядом. Сколько раз негромко стучался потом. Немая дверь. И корявое за стеклом: "За лечением не обращаться!" Значит, и другие как— то узнавали про это заведение, находили.

Наконец, однажды шаги за дверью. Сначала узкая щель. Некто сухощавый, мрачный. Недосягаемый.

— Кого вам?

— Я не за лечением! — торопливо, просяще. — Я хотел бы... Сумрачные деревянные ступеньки. Пустая, с занавешенным окном, комнатенка. Стол, стулья, шкаф — больше ничего. Да на столе граненый стакан с водой — тот все время держит его между ладоней: заряжает энергией что-ли.

— Так чего вы хотите?

Снова сбивчиво: ...умею то-то... всегда хотел… чтобы помогать людям... Отчужденный насмешливый взгляд:

— Вы же себе со зрением помочь не можете, как же другим собираетесь? А ведь не на носу у Игоря очки, в кармане незаметно лежат!

И уже безнадежно: ... но как самому учиться, где они, методики?.. Кивок в сторону запертого шкафа.

— Это шкаф, полный литературы. Могу продиктовать несколько названий. И под конец так же безразлично:

— Ищите. Читайте.

— Можно дать мой телефон?

— Зачем?

— Может, смогу понадобиться, пригодиться? С усмешкой:

— Понадобитесь — придете сами, без телефона. И за спиной — поворачиваемый в двери ключ.

Нет, не хочется вспоминать. Ведь как щенка привязчивого отпихнул, да еще с усмешкой, с высоты своего неведомого тогда знания.

Но ведь бывало и раньше...

Десять, пятнадцать лет назад? Неопрятный столик в кафешке. Студенческий завтрак: яичница, сметана с сахаром да жженый чай.

И грубый мужской голос за спиной, из-за соседнего стола:

— ... Ты, девчонка, напрасно подругу защищаешь. Она в жизни наследила и еще наделает бед. Бросай ее, пока не поздно... А ты не смотри волчицей — перевидал таких! Хотя тебя-то — в первый раз вижу...

Игорь повернулся тогда к грубияну, уставился удивленно. Ясновидящий?..

Грубое обветренное лицо. Недобрый взгляд. Рядом давятся едой две покрасневшие насупленные студентки. Из соседней общаги.

— А ты что косишься?— уже Игорю.— Пожалел?.. Ого, а ведь и сам-то тоже не прост! Начудишь ты еще, парень, наломаешь дров...

Тогда Игорь бросил дядьке, уходя:

— Встретиться бы нам еще когда-нибудь. На равных!.. Душил гнев. И восхищение. И зависть...

А через несколько лет — первый раз ликование. Когда, сидя на галерке, завороженно следил за выступлением Мессинга. Знаменитого и оплеванного. Великого Мессинга. Там среди уже понятных Игорю трюков было и то, настоящее. Бегал нервно по залу маленький человечек. Кричал, сердился... И что это взбрело тогда Игорю в голову? Сосредоточился, уперся со своей галерки взглядом. Как сегодня на остановке. И Великий, искавший что-то спрятанное среди публики в зале, заметался, закрутился на одном месте, забегал глазами по рядам. Закричал нервно:

— Прекратите мешать!.. Кто-то в зале мешает работать! Там, на балконе... Я требую не мешать мне!

Как ликовал тогда Игорь! Съежившись за спинами. Получилось! С самим получилось!.. Ну, все!.. Ну, теперь...

Взыграла та давняя, подспудно тлеющая, жажда власти. Не-ет, не кабинетно— телефонной. Но абсолютной, неотъемной никакими интригами или конкурентами.

Той, что над всеми, независимо от ранга. Независимо от расстояния!.. Не данной другим.

...Игорь отвернулся от окна.

Поймал на себе взгляд одного из стоявших в коридоре. Невысокий, средних лет, малопримечательный.

Стас, кажется... Опять уставился! Уже на нескольких занятиях Игорь ловил на себе этот внимательный взгляд.

Чего ему надо?..

Он направился ко входу в спортзал.

Недалеко от дверей зала, у стены столик. На нем какой-то прибор. Рядом со столом миниатюрная женщина — тоже из академической лаборатории — и очередь желающих измерить свою энергетику.

Игорь фыркнул про себя, но все же пристроился в хвост.

Женщины, мужчины по очереди сжимают в руках две пластины — от них провода к прибору. Отходят — кто гордо, кто смущенно и бормоча про усталость.

Игорь подержал электроды на ладонях, сжал. Стрелка метнулась к краю шкалы. Женщина что-то переключила. Снова стрелка крутнулась, задрожала у самого края.

Вокруг загудели: "Вот это да!.. Есть же такие люди!.. Этот точно не от мира сего..."

— Очень неплохо,— сказала уважительно.— Второй-третий результат по всем курсам.

Нет, не пропали зря его метания, поиски, бешеное упорство! Но все-таки третий результат. Да пусть даже второй!..

Затолкались в дверях, заторопились из коридора, из классов в зал. "Жанна... Жанна приехала..."

И вот в дверях — она.

Черноволосая, быстрая, с доброжелательной своей улыбкой. Таинственные камни в кольцах и змееобразных браслетах.

Игорь с сумрачной почтительностью смотрел, как шла она быстро в окружении этих... этих, сующих ей, непостижимой, цветы, какие-то коробочки — жалкие свои подарки.

Как смеют они приближаться к ней?! Касаться всуе ее одежды. Как она позволяет это?! Бояться должны этой силы. Содрогаться от страха перед столь редкими ее носителями!..

Хлопнула в ладоши весело:

— В круги вокруг меня! В круги! Кто устал? Вы на меня посмотрите: весь день лечила, а снова полна сил здесь, с вами...

И снова знакомые действия. Отдать, получить, прокачать... А теперь делайте так... Или можно еще эффективнее, если так... Ах, я не могу научить вас всему! А хочется передать так много! Чтобы могли лечить, помогать близким, дарить энергию людям...

"Помогать, дарить..." Что это, думал Игорь, наивность, игра в доброту? Или... Он облегченно улыбнулся. Как же раньше-то не догадался! Да мы же все — мухи консервируемые. Из которых можно будет сосать нужную энергию. Ну, конечно! Вот для чего ей с ее сомнительными помощниками собирать наивную публику. На крючок берут! Метят! И потом, где бы мухи ни находились, эти в любой момент смогут...

Он задохнулся от восторга.

Даже если это не так, — надо запомнить идею! Для себя. На будущее.

...По хлюпающей под ботинками слякоти Игорь шел слабо освещенной улицей к трамваю. Впереди, оживленно переговариваясь, возвращались с занятия еще несколько человек. За спиной тоже раздавались разговоры и смех.

— Не забавно ли наблюдать за подобной бесплодной суетой,— раздался рядом чей-то хрипловатый голос.

Игорь отпрянул.

Рядом — тот, невысокий. Улыбается. Но глаза холодные и внимательные.

— Ведь для таланта в этой области,— продолжал тот,— такой примитивный уровень наверняка недостаточен... Не так ли?..

3

Полуденное желто-серое марево дрожало над невысокими строениями, окруженными увитой зеленью каменной оградой. Крыши домиков выступали в стороны, опираясь на столбы и затеняя травяные лужайки. Но даже тень не спасала от тяжелого зноя, второй день висевшего над средиземноморским побережьем, над синевшими вдалеке гребнями холмов, над этой скрытой от посторонних глаз усадьбой.

Сразу за оградой, над полупустой площадкой для машин, вяло шевелили листьями высокие финиковые пальмы. Стволы их были доверху увиты яркими красными цветами.

Вдалеке по прибрежному шоссе проносились редкие машины. Их не было видно за тянувшейся вдоль дороги зеленой полосой, и лишь слабо доносившийся оттуда шум напоминал о их существовании.

Другой звук стал постепенно нарастать в воздухе, и скоро пространство над стоянкой наполнилось оглушительным грохотом.

Над площадкой завис четырехместный вертолет. Листья пальм оживились и заметались под струями горячего воздуха. Цветущие кусты вокруг стоянки пригнуло к земле.

Вертолет плавно повернулся в воздухе хвостовой консолью в сторону побережья и стал медленно снижаться.

Винт описал последний круг, и лопасти его обвисли.

Дверца распахнулась. В тень кабины хлынули языки раскаленного воздуха.

Над горячим асфальтом дрожали голубоватые полоски миража. И в этот трепещущий слой, словно в прозрачную рябь мелководья, выпрыгнул из кабины высокий крепко сложенный блондин. Волосы его были коротко острижены. Одет он был в белые брюки, белоснежную рубашку с закатанными рукавами, которую рассекал узкий черный галстук.

Он сделал быстрый поворот на месте, внимательно оглядел припаркованные невдалеке автомобили, задержал свой взгляд на окружавшей площадку растительности.

Потом подал руку неторопливо спускавшемуся человеку.

Голова того была покрыта ежиком седых волос. На нем тоже были столь непривычные для этих мест и климата светлая рубашка с длинными рукавами и галстук.

Следом появились еще два человека. Их смуглые лица и покрой одежды уже более гармонично вписывались в окружающий пейзаж.

Седовласый в первое мгновение задохнулся в горячем неподвижном воздухе, захватал его широко открытым ртом. Потом, усмехнулся, покачал головой и, ослабив галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Трое из вышедших быстро направились к воротам. Четвертый — смуглый молодой парень — неторопливо обошел вертолет, словно не ощущая разницы между прохладой кондиционированной кабины и полуденной жарой. Потом захлопнул дверь вертолета, забрался в его тень и, усевшись на асфальте, открыл запотевшую банку "Колы". Задравшаяся рубаха обнажила черную кобуру на поясе.

На оплетенной зеленью стене ограды рядом с раздвинутыми в стороны воротами можно было с трудом разглядеть затерявшуюся в листве мраморную табличку с надписью "Школа усовершенствования".

Перед легким алюминиевым шлагбаумом неподвижно стоял смуглый, сухощавый и совершенно лысый человек. Он походил бы на храмового жреца, какими их часто любят изображать, если бы не современный покрой одежды и прикрепленная к поясу коробочка биппера.

Трое подошли и наклонили головы в приветствии. Вперед выступил черноволосый и поздоровался.

— Учитель Дан? Меня зовут Нир. Это я звонил вам и договаривался о визите.

— Разрешите представить, — он отступил в сторону. — Мастер Бруно и... его помощник.

Седовласый снова коротко кивнул. Высокий блондин, остававшийся в стороне, не шевелился.

Тот, которого назвали Учителем, посмотрел на покрасневшее потное лицо Мастера Бруно и заговорил на английском.

— Наша страна очень тепло принимает вас, не так ли, Мастер? Тот, утирая пот со лба, улыбнулся.

— Пожалуй. Когда в аэропорту открылась дверь самолета, мне показалось, что я услышал потрескивание дров снаружи... Однако, мы можем говорить и на иврите, — произнес он, переходя на иврит с сильным акцентом.— Специфика нашего дела способствует, знаете, интересу к сакральным языкам.

— Добро пожаловать в мое скромное заведение!— Учитель Дан склонил голову и какое-то время словно думал о чем-то. Или прислушивался к чему-то.

Потом он повернулся к Ниру.

— Однако этот визит не предполагал наличие оружия, — он перевел взгляд на стоявшего поодаль блондина.— В моей школе оно не должно появляться.

Нир вопросительно взглянул на Мастера Бруно.

— Да, безусловно,— сказал тот и бросил через плечо короткую фразу своему помощнику.

Блондин кивнул и устроился на скамье у ворот, в тени рожкового дерева.

— Если вы позволите, мой спутник останется здесь у входа,— добавил Мастер Бруно.— Однако, как вы узнали, что у него есть оружие?

Учитель промолчал.

Они втроем вошли на территорию школы.

За заросшей зеленью оградой царили покой и тишина. Густые тенистые деревья раскинули свои кроны невысоко над травяным ковром. В листве, подобно шмелям, сновали крохотные птахи. Воздух был густо настоен на аромате пышных бледно-розовых цветов.

Между колоннами дома в тени сидели на траве несколько человек. Сидели они молча, казалось, в глубокой задумчивости. Взгляды некоторых были направлены прямо перед собой, лица других — опущены в зелень травы.

Учитель Дан и его гости шли по дорожке в дальний конец сада.

— Чем объясняется ваше великолепное английское произношение, Учитель?— вежливо поинтересовался Мастер Бруно.

— Можете не называть меня Учителем, поскольку для вас я им, согласитесь, не являлся,— сказал Учитель Дан.— Вы очень наблюдательны, Мастер. Я родился и вырос в Англии. Впрочем, все это было достаточно давно. С тех пор к моему произношению наверняка добавились акценты китайского, санскрита и, безусловно, иврита.

— Удивительная у вас страна,— проговорил Мастер Бруно.— Некогда давшая миру основы культуры, сегодня она разные культуры собирает на своей земле.

— Мне это не кажется странным. Святая земля — это пуповина, соединяющая наш мир с Космосом.

— Вам это должно быть известно лучше, чем кому-либо,— вежливо сказал Мастер Бруно.

Он помолчал и продолжил.

— Я всегда преклонялся перед носителями выдающихся свойств. Таких, как ваши и ваших, — он сделал паузу, подыскивая слово,— ... ваших коллег. Но, извините за любопытство, вы всегда вот так без опаски соглашаетесь на встречи с незнакомыми гостями?

— Просто я знаю, что наша встреча будет бесконфликтной... К тому же мне известна общая направленность возглавляемой вами организации. Так что в этом случае у меня нет причины опасаться.

Мастер Бруно быстро посмотрел на Нира.

— Нет-нет,— улыбнулся Учитель Дан,— ваш коллега не сказал ничего лишнего во время переговоров со мной.

Он усмехнулся.

— Уверен, что система хранения ваших тайн идеальна. Но вы ведь сами упомянули о некоторых моих способностях...

— Да,— продолжил Мастер Бруно с улыбкой.— Право, я теперь не знаю, нужны ли мои дальнейшие слова — возможно, вы уже провидите все и без них.

— Вы преувеличиваете. Кое-что мне дано, но не в такой степени. Мастер Бруно обернулся к Ниру.

— Вы прекрасно справились с моей просьбой, брат, — сказал он многозначительно.

Нир вежливо поклонился и отошел в сторону.

— Я был бы благодарен,— сказал Учитель Дан, когда они остались вдвоем,— если бы вы подробнее рассказали о вашем сообществе, Мастер.

— Братстве, Учитель... э-э... господин Дан. Правильнее называть нас братством... Я не вправе открывать лишнего, но вы уже и сейчас знаете больше, чем любой непосвященный. И это было наше сознательное решение... История наша насчитывает более двух тысячелетий. Впрочем, мы не можем конкурировать древностью с вами — носителями надчувственных свойств. Ведь они-то поистине вечны... И с возглавляемым вами всемирным обществом, господин Дан,— добавил он, подчеркнув последние слова.

— Ваша осведомленность, Мастер, внушает уважение,— с кажущимся равнодушием произнес Учитель Дан. — Однако, я все еще не уверен, не ошибаетесь ли вы, почтив именно меня своим высоким визитом. И с нетерпением жду продолжения.

— Меня очень заинтересовало,— сказал Мастер Бруно, — ваше упоминание о санскрите. Поскольку корни нашего братства уходят в Древнюю Индию. Именно там тысячелетия назад один мудрый правитель пришел к выводу о необходимости вечной и неустанной борьбы с войнами. Он и стал предтечей нашего братства...

Собеседники сидели в плетеных креслах в густой тени цветущих деревьев.

На столе перед ними стоял кувшин с водой и блюдо с фруктами.

— ... На определенном этапе,— говорил Мастер Бруно,— из программы братства был исключен тезис о недопущении войн. Думаю, потому, что полностью исключить их невозможно, более того, ненужно. Если, знаете, мальчишкам запретить драться,— улыбнулся он,— то это может вылиться в приличный невроз. И если полностью исключить войны, то неизвестно, какими заковыристыми, а то и извращенными путями шла бы эволюция молодых еще народов. Впрочем, это мое личное объяснение. Факт же в том, что основной целью организации на некотором этапе стала борьба с созданием и распространением новых смертоносных видов оружия.

— Однако не очень эффективной была эта борьба до сих пор,— заметил негромко Учитель Дан.

— Прошу прощения, но вы ошибаетесь!— возразил Мастер Бруно.— Что вы имеете в виду?.. Ракеты?.. Вы помните, в каком веке они упоминаются впервые? В тринадцатом, Китай?.. Предположим. Хотя нам-то известно, что на самом деле это было намного раньше и совсем в другом месте... Так неужели вы считаете, что этому изобретению некуда было развиваться уже в те времена?! Вы представляете, что могло бы произойти, если бы оно не было нами — ценой многих жертв с нашей стороны! — прикрыто еще тогда?!. И только в прошлом веке, когда человечество стало упорно постукивать клювом в земную скорлупу и созрело для космоса, с этой темы был снят гриф полного блокирования...

— Вы считаете, что можете стать на пути, или хотя бы просто повлиять на ход такой серьезной категории, как эволюция?

— Можем!.. Эволюция подобна спруту, который в неизвестные направления выбрасывает сначала свои щупальца — одиночек, ищущих что-то новое в природе. И за одним из них, — которое найдет прочнее опору или окажется помощнее, — начнут постепенно перетаскиваться сначала остальные щупальца, и наконец, вся туша человечества. Но ведь щупальце может и оборваться, не так ли?.. Или найденная им опора вдруг покажется неустойчивой. И в таком случае оторванное щупальце само по себе уже не двинется дальше... Наша задача — постоянно держать в поле зрения все такие «щупальца» и находимые ими «опоры»... Хотя удается это далеко не всегда.

Он замолчал, барабаня пальцами по столу.

— Я понимаю, что этого можно не одобрять. Однако перед применением силы мы тщательно убеждаемся, что нет других способов избежать этого. И если уж приходится ее применять, то делается это с нашей стороны с огромным сожалением. Оправданием служит то, что своим минимально необходимым насилием мы предотвращаем насилие неизмеримо большее. Иногда — поистине вселенское. Вы сами понимаете, что если некогда уносились тысячи человеческих жизней, то сегодня речь идет о спасении миллионов. А в некоторых случаях и всей планеты!.. Надеюсь, вы не обвините меня в высокопарности. Я понимаю, что масштаб вашего мышления принципиально иной...

— Дело тут не в масштабе,— задумчиво сказал Учитель Дан.— Просто мы с вами посвятили себя разным проявлениям Бытия. Наша вотчина — космический океан энергии. И лишь как частность — его проявления в мире материальном. Ваш же Наказ лежит в сфере именно этого материального.

— Но ведь эти две сути неразделимы,— нахмурил брови Мастер Бруно,— если говорить о ныне живущих на планете и тех, кто придет им на смену.

— Возможно вы правы,— уклончиво ответил Учитель Дан.— Вы хотели бы пройти в дом? Там намного прохладнее.

— Благодарю! Но именно теперь нам лучше быть вне любых стен... Господин Дан! Вы понимаете, что только чрезвычайное дело могло привести меня на эти несколько часов в вашу страну и в вашу обитель...

Губы Учителя Дана дрогнули в улыбке.

— Только?— переспросил он.

Мастер посмотрел на него удивленно. Вспомнив что-то, тоже улыбнулся.

— Право, я забываю, с кем беседую. Знаете, господин Дан, пожалуй любая разведка была бы счастлива иметь вас в своих рядах... Я понял, кого вы имеете в виду... Что ж, когда уже взрослый ребенок выбирает место для продолжения своей учебы, нам, родителям, остается только согласиться. Тем более, если выбор падает на Святую землю. Согласиться да изредка навещать...

Он помолчал. Лицо его снова стало серьезным.

— Однако, я продолжу. В той борьбе, которую мы вели против новых видов оружия, разработка и осуществление операций во все времена велись на высочайшем уровне. Членами нашего Братства состояли — и продолжают состоять выдающиеся мыслители, способные распознать еще в зародыше вероятность будущей угрозы; действовали гениальные стратеги и тактики, которые создавали ювелирные операции, просчитанные на годы и десятилетия вперед; этому посвящали себя влиятельнейшие политические и финансовые деятели. Это были люди обычные и уникальные, практики и обладатели параспособностей — сродни вашим...

Со стороны дома и стоянки для автомобилей доносился веселый гомон. Одна группа закончила свои занятия и разъезжалась, другая — наоборот с приветственными возгласами входила в пределы школы совершенствования.

Учитель Дан не обращал внимания на этот шум. Пока говорил Мастер Бруно, он сидел, казалось, погруженный в себя, не прерывая и ничем не выказывая своего отношения к услышанному.

— Но до настоящего времени человечество — а значит и мы — имело дело с оружием физическим, химическим, в конце концов биологическим или генетическим. Короче, материальным. Сейчас же оно встало перед угрозой, перед которой мы чувствуем себя, ну, скажем, растерянными... Пока... Именно поэтому я попросил одного из наших представителей на Святой земле организовать эту встречу. Именно это привело меня... нас... к вам, Учитель.

Он снова употребил это обращение, но Учитель Дан казалось не обратил на это внимания и продолжал задумчиво глядеть перед собой.

— Так вот. В мире, сразу в нескольких странах, близки к созданию оружия иного. Неважно, как его называть: психическим, биоэнергетическим, пси— оружием или иначе... Собственно, применение подобных средств в военных целях не ново. В древнем мире уже использовали подобное воздействие для поддержки своих войск или деморализации войск противника... Однако, поверьте мне, — Мастер Бруно сделал паузу, — тот уровень, на котором эта идея разрабатывается сейчас — это уже угроза для всей цивилизации!..

Солнце, все больше клонившееся к горизонту, коснулось зелени ограды. Духота не спадала, но чувствуя приближение вечерней прохлады, оживился птичий народ в густой листве.

Фрукты на блюде оставались нетронутыми.

Постороннему могло показаться, что в укромном уголке сада мирно беседуют два добрых приятеля.

— У вас, молодой человек..,— проговорил Учитель Дан. Мастер Бруно невольно улыбнулся:

— Я не намного моложе вас, господин Дан. Учитель Дан коротко посмотрел на него.

— Вам это кажется... У вашего Братства, Мастер, есть свои заветы и наказы, которые не нарушаются столетиями. И вы должны понимать, что наши — блюлись так же ревностно. Тысячелетиями.

Говорил он почти не поднимая глаз.

— И один из них не позволяет посвященным являть свои возможности в делах суетных. Ибо от подобного вмешательства могут быть самые непредвиденные — даже нами — последствия. Вы, как никто, должны понимать всю степень несоизмеримости причин и следствий в подобных вопросах...

— Я вас понимаю, — согласно наклонил голову Мастер Бруно. — Но ведь этот запрет, — а подобный существует и у нас, — распространяется только на посвященных...

— Что ж, нам ведомы такие, которые являются носителями знания, но при этом не давали обета. Но таковые, по вашим словам, есть и в рядах вашего Братства. Разве они не в состоянии помочь вам?

— Вот именно, — кивнул Мастер Бруно. — Возможно, у них пока не тот уровень... Это, знаете, как человек просто одаренный, или пусть даже талант, — против гения. Сальери против Моцарта... Рядовой талант ведь тоже может создать нечто гениальное. Но то, что гений сотворит счастливо, на одном дыхании, от второго потребует тяжелого изнурительного труда. И значительного времени!.. А его-то у нас нет.

Он помолчал.

— Ведь, как говорит наша с вами история, уже бывали случаи, когда подобный запрет был временно снят с обеих сторон. Это происходило в опаснейшие, поворотные моменты для человечества, и наши мудрые предшественники находили возможным, хотя бы на краткое время, объединять свои усилия...

Поэтому, поверьте, только наше максимально выверенное заключение, что и сейчас планета может быть ввергнута в нечто подобное, заставило меня пойти на установление этого контакта с вами. Этой инициативой я взял на себя невероятную ответственность перед поколениями своих собратьев. И я, как никто, конечно же, понимаю, сколь велика и ваша ответственность.

Учитель Дан молчал, глядя на краешек солнца.

— Мне все же кажется, — снова заговорил Мастер Бруно, — я даже убежден, что принадлежа к роду человеческому, нельзя быть равнодушным к его судьбе. К бедам подобных себе созданий... Пусть и «низменно материальных»...

В его голосе прозвучала язвительность.

Учитель Дан внимательно посмотрел на Мастера, но ничего не сказал.

Он встал и медленно прошелся вдоль зарослей гигантского столетника. Стал неподвижно у миндального дерева. Потом так же молча вернулся на свое место.

Мастер Бруно поднялся.

— Я прошу прощения, что оторвал вас от безусловно важных дел! Не стану больше отнимать у вас времени. Да и меня ждут дела, — он вежливо поклонился. — Не менее важные.

У ворот усадьбы, словно по команде, выросли фигуры его светловолосого спутника и Нира.

— Я убедительно прошу, — добавил тихо Мастер Бруно, — не передавать никому и ничего о нашей сегодняшней беседе. Ни в какой форме... В том числе мысленно.

В его голосе снова прозвучала нотка язвительности. Он повернулся, собираясь уходить.

— Постойте, — негромко произнес Учитель Дан. — Вы, молодой человек, нетерпеливы. И это, согласитесь, неуместно, когда дело касается основ. Тем более посягательств на основы... А именно этого вы от меня требуете.

Мастер Бруно смотрел на него выжидательно.

— Мне бы не хотелось, чтобы между нами осталось недопонимание и недосказанность. Это опасно на том уровне, который мы представляем... Да, я не вправе нарушать не мною установленные законы!.. Однако именно сейчас я, кажется, могу вам помочь... Точнее, сможет помочь некто, обладающий уникальными способностями, и при этом не принадлежащий к посвященным... И это к великому сожалению! — добавил он с неожиданным чувством. — Поскольку любое прикосновение к великому требует величайшей же ответственности и чистоты помыслов! Как не случаен белый цвет наших одежд... Но произошло непредвиденное. Запретного плода, строго хранимого и до сих пор недоступного для смертных, вкусил человек случайный. И как постепенно выясняется, к подобному сегодня не готовый... Его помощью и попытайтесь воспользоваться.

Он задумался. Или прислушался к чему-то.

— Если вас не опередят!..

— Кто? — быстро спросил Мастер Бруно.

— Присутствие... Я чувствую присутствие в этом деле, — он поводил рукой в воздухе, — еще чего-то... кого-то...

— В таких вопросах всегда сплетаются интересы многих, — осторожно предположил Мастер Бруно.

— Нет. Это другое... Кто-то, как и вы, заинтересован в его способностях... Но, похоже, с другими целями...

4

С самого утра Алон чувствовал необычность этого дня. И непонятный дискомфорт.

Собственно, после аварии в пустыне и того, что произошло с ним на горной вершине, все дни перестали быть обычными.

Спасенный тогда от неминуемой гибели, Алон первое время с любопытством и интересом прислушивался к себе, изучал свои новые ощущения.

Мир вокруг перестал быть сотканным из малосвязанных друг с другом перемещений, обособленных мыслей, случайных действий и чьих-то поступков. Словно из двумерного превратился в совершенно новый для Алона, неведомо— мерный, в котором все тела, мысли, действия принадлежали всеобщему вселенскому потоку, который объединял и нес вместе прошлое и будущее.

И восприятие этого стало теперь доступным Алону.

Каким-то неведомым чувством он ощущал, ясно ли будущее человека или с какого-то момента вообще не улавливается... Разговаривая с кем-то, видел ровное свечение их тел, или угрожающе темные бугры и фонтаны, уродующие тела других.

Первое время он тешил своё тщеславие, сообщая человеку о скрытых от того недугах. Или ожидающей в близкое время и пока еще неведомой опасности.

Потом это стало утомлять. А потом Алон испугался.

Он был уже не в состоянии управлять своими ощущениями. И днем и ночью по его обнаженным нервам прокатывались камнепады чьих-то бед и бурлящие потоки чьих-то радостей. И не было от этого ни укрытия, ни отдыха.

За что? Почему именно ему досталось это непрошеное, нежданое бремя?..

Не было ответа. И единственное, что оставалось, — это знакомиться с собой новым, учиться управлять обрушивающимися отовсюду ощущениями или не обращать на них внимания.

... На работу Алон не пошел. Сказался больным, что в последнее время делал не раз, когда чувсвовал себя особенно разбитым.

Он заперся дома, пытаясь охранить свое утреннее спокойствие.

Потом не выдержал одиночества и отправился туда, где бурлила и шумела в потоках людей и машин яркая буднично-праздная жизнь большого города.

Алон шел по неширокой торговой улочке, разглядывая знакомый блеск витрин. Заходил в прохладу магазинов, малолюдных в этот час. Потом свернул на широкую тенистую улицу, тротуары которой были обильно уставлены пока еще пустующими столиками ресторанов и бистро, а в дверях магазинов стояли скучающие хозяева, глядя с надеждой на каждого проходящего...

И тут...

Волна неожиданного ужаса накатила и заполнила все его существо.

Он застыл, не понимая, что вдруг произошло, что изменилось?! Так же неторопливо плыли облака... Те же лениво колышущиеся ветви деревьев...

Вторая волна, сильнее первой, заставила его заметаться в поисках убежища от какой-то неведомой опасности.

Он бросился к стене дома, сбивая с ног вскрикивающих прохожих, и попытался забиться в щель между стеной дома и киоском. Холодный липкий страх, опутавший все его тело, не отпускал, заставил кинуться вдоль стеклянных дверей магазинов прочь от этого места. Он успел заметить удивленное лицо толстяка, торговавшего с лотка газетами.

Метров через двадцать стало легче дышать, и кольца страха ослабли. Но он продолжал судорожно прислушиваться, пытаясь уловить, в каком направлении поле опасности убывает.

В эту секунду сзади, за его взмокшей спиной, раздался пронзительный визг тормозов, чьи-то крики, звон разбиваемого стекла, скрежет и треск.

Опасность еще лизала пятки своими жгущими языками. Он метнулся в открытый подъезд и, споткнувшись о порог, покатился по холодным камням.

И в это же мгновение к дверному проему медленно докатилось пыльное автомобильное колесо и, стукнувшись о порог, повалилось на тротуар.

С колотящимся сердцем Алон обессиленно сидел у шершавой стены и не мог оторвать взгляда от колеса со старым стертым протектором.

С улицы в прохладу подъезда доносились крики, хлопанье автомобильных дверей, топот ног. А он, отрешенно уставившись в дверной проем, слушал поскрипывание песчинок под теплой потресканной резиной и тихий шорох листьев над тротуаром.

Алон хотел выглянуть на улицу, но ноги не повиновались. Он продолжал сидеть, прикрыв глаза, и перед его внутренним взором, словно в замедленном кино, катился тяжелый рефрижератор, перед ним из боковой улочки неожиданно выскакивал старый "жучок". Алон, казалось, видел испуганное лицо водителя рефрижератора, пытающегося отвернуть в сторону. И точно на том месте, где Алон стоял несколько секунд назад, рефрижератор переворачивался, вминая в стену киоск, к которому метнулся Алон вначале. И продолжал скрежетать по тротуару, круша витрины, людей, газетный лоток с продавцом, который так и остался с удивленным лицом под обломками...

Доносилась сирена то ли полиции, то ли амбуланса. Нетерпеливо сигналили застрявшие в пробке машины.

Алон слышал, как вверху в подъезде грохнули двери. Несколько мальчишек шумно скатились по лестнице и пронеслись мимо него на улицу.

Потом он услышал, как снаружи хлопнула автомобильная дверца. Чьи-то быстрые шаги прошуршали по тротуару в подъезд. Затихли напротив него.

Повеяло легкой свежестью.

В висках все еще пульсировали отзвуки того животного чувства, которое гнало его вдоль домов. Видеть сейчас никого не хотелось. Он лишь отметил, что почему-то не может понять, мужчина это или женщина...

— Вам нужна помощь?— раздался женский голос. Он поднял веки.

Прямо перед ним в полумраке подъезда стояла молодая женщина в спортивном костюме и со спортивной сумкой через плечо. Она смотрела на него с участливым любопытством, готовая продолжить свой скорый шаг и только на минуту задержавшись, чтобы задать свой вежливый вопрос.

Он глядел молча. Хотелось одного — чтобы его оставили в покое.

Женщина начала было взбегать по лестнице, но, заколебавшись посередине пролета, снова спустилась вниз. Она посмотрела на него, потом в сторону дверного солнечного проема.

— Вы не ранены? — спросила она. — Там какая-то жуткая авария.

Алон опирался затылком о холодную шершавость стены, помотал головой.

— Не ранен, — сипло проговорил он. — Спасибо. Я сейчас буду в порядке... Незнакомка все еще колебалась.

— Наверное, вы видели, что там происходило?..

Алон покачал головой отрицательно, потом кивнул.

— Ужас что творится на дорогах!.. — она скинула сумку с плеча и решительно сказала: — Ну, вот что... Вы же не можете здесь оставаться. Вы с машиной?.. Нет? Тогда я отвезу вас...

Отказываться или объяснять что-то не было никакого желания. Он поднялся и побрел за ней.

Куда сейчас ехать?.. Где он может спрятаться от себя? От преследующего его кошмара?.. Пусть иногда и спасительного, как сегодня...

Женщина помогла ему забраться на заднее сиденье стоявшей у тротуара машины.

Она села за руль, кинула рядом с собой сумку и, включив двигатель, обернулась к нему.

— Куда я могу вас отвезти?.. Вы живете далеко отсюда?

— Нет, — произнес Алон, все еще не в состоянии справиться с хрипотой и противной дрожью в пальцах. — Домой не надо...

С места аварии, доносился приглушенный шум. Алон хотел и не мог оглянуться. Туда, где сейчас мог бы оказаться сам...

Она терпеливо смотрела на него. В ее взгляде была не жалость, а как ему показалось, понимание.

— Я не знаю, куда мне сейчас ехать, — сказал он наконец. — Спасибо... Вы напрасно тратите время.

Алон не ощущал сейчас того давления, от которого страдал в последнее время, стоило рядом оказаться кому-то — и неважно, враждебен был этот кто-то или доброжелателен. И приходилось защищаться от этого давления, прилагая титанические усилия — часто бесполезные. Присутствие же этой незнакомки не вносило дискомфорта. Только легкая свежесть, которую он ощутил с самого начала.

— Хорошо, — она отвернулась и несколько мгновений смотрела в лобовое стекло. Потом подняла взгляд и посмотрела на него в зеркало. — Вам в любом случае надо придти в себя и успокоиться... Хотя времени у меня мало.

Машина тронулась с места.

Алон прислушивался к затихающей после сумасшедшего напряжения нервной пульсации в теле. Ему было все равно, куда ехать сейчас.

Сквозь смеженные ресницы он видел мелькание машин, мигающие светофоры. Несколько раз ловил в зеркале взгляд сидевшей за рулем незнакомки. Но не мог различить выражения ее глаз. Приходила желанная успокоенность.

Машина медленно проехала по узкой тенистой улочке, вдоль стоящих у тротуара автомобилей, и остановилась напротив спрятанных в зелени вилл.

Алон послушно брел вдоль невысокой каменной ограды. Они миновали калитку и по выложенной плитами дорожке прошли среди пышно цветущих кустов к аккуратному одноэтажному домику.

Дорожка убегала дальше, огибая дом. А над широкими каменными перилами крыльца раскинулась тенистая крона старого, увешанного плодами лимонного дерева.

Алон оказался в просторном салоне.

Раздвижная стеклянная стена в сад была прикрыта жалюзи, и салон был погружен в прохладный полумрак.

— Я вас рискну здесь оставить. Пока вы придете в себя,— сказала она и взглянула на часы.

Алон опустился в массивное кресло и пробормотал:

— А где же халат, ванна?.. Постойте, а если я решу что-нибудь прикарманить?..

— Будет очень жаль.

Она посмотрела на него со странной улыбкой.

— Но вы этого не сделаете...

— Почему?— удивился Алон.

Она не ответила и направилась к выходу.

— Когда надумаете уходить — захлопните дверь...

— Как вас зовут? — крикнул Алон.

— Эва...

— Да... — обернулась она выходя. — Не вздумайте обрывать лимоны с дерева!

Они хозяйские.

Дверь хлопнула.

Алон оглядел чисто прибранный салон, картины на стенах, столик в спальне, дверь которой была приоткрыта.

Впервые за последнее время ему было спокойно.

5

Очнулся Алон оттого, что, почудилось, его кто-то позвал.

Куда-то ему надо было идти, но он не мог вспомнить, куда. И он явно опаздывал.

Алон подумал с сожалением, что не дождется свою гостеприимную спасительницу.

В саду перед домом он сорвал с цветущего кустарника несколько пышных благоухающих веток. Не найдя ничего более подходящего, пристроил их в пластиковом кипятильнике, обнаруженном на кухне, и оставил в своем кресле.

Он вышел на ближайшую улицу с оживленным движением. Дождался нужного автобуса, поглядывая на часы и сожалея о своей оставленной около дома машине.

Он бы не смог сейчас ответить, почему ему нужен был именно этот автобус. Алон целенаправленно двигался к центру города, в сторону круглого фонтана. Его словно нес какой-то поток. Он чувствовал, что ему сейчас необходимо быть там...

Алон покрутился около шумящих струй, несколько раз попал с подветренной стороны в прохладную изморось. Потом быстро спустился по пандусу на уставленный столиками тротуар. Неуверенно побродил в полумраке кафе, снова вышел наружу и сел за один из столиков.

Напротив него сидел невысокий мужчина с аккуратно подстриженной бородой и всклокоченной гривой волос. Он был одет в джинсы, расстегнутую на груди рубашку и сандалии на босу ногу. Половину его лица занимали темные очки.

Он поднял их, прижав волосы на темени, и без малейшего выражения уставился на Алона.

Ощущение дискомфорта, которое Алон чувствовал еще утром, возникло вновь и резко усилилось.

— Так это вы, — бесцветным голосом утвердил незнакомец и вновь опустил очки на глаза. — Алекс... Алон... или Алан... Нет, все-таки Алон... Очень приятно! А я вас уже заждался.

"Та-ак",— подумал Алон и закрылся. Но теперь уже было ясно, что сделал он это с большим опозданием.

— Вы кто? — хмуро спросил он.

— Ваш друг, — ответил бородач.

— Своих друзей я неплохо знаю. Вы среди них не числитесь.

— Вот видите! Значит, не всех знаете... Настоящий друг — тот, кто помогает. В отличие от врага — который, понятно, препятствует.

— Бывает и наоборот, — ответил Алон.— Зачем вы меня привели сюда?

— Разве?— деланно удивился бородач. — Вы же сами пришли... Ну-ну, не серчайте!.. Право, это даже странно, когда не владеет собой человек, наделенный столь уникальным даром. Ведь даже те, кто достиг намного меньшего, чем вы, добиваются этого годами и десятилетиями именно что полного овладения собою.

— И вы один из них, — усмехнулся Алон.

Если в первый момент он хотел встать и уйти, то теперь было ясно, что незнакомцу известно нечто, о чем хотелось бы знать и Алону. И теперь он пытался со своей стороны прощупать бородача, держа непрерывную защиту.

— Стоит ли нам ссориться, — примирительно сказал тот. — Ведь мы, в конце концов, коллеги.

— В чем это? — спросил Алон неприветливо.

— А вот об этом вам лучше поговорить с авторитетом, большим, чем я. К тому же, он и сам хотел бы встретиться с вами. А мои скромные способности всего лишь на службе у него...

— Я не желаю ни с кем беседовать! — Алон поднялся.

Он досадовал на себя за то, что так глупо поддался чужому призыву, позволил за себя зацепиться. Это было непростительной оплошностью.

— Как?! — вкрадчиво спросил бородатый. — Вы не хотели бы узнать побольше о своих способностях из первых, можно сказать, рук?..

Алон все еще пытался уловить сигналы от своего собеседника. Но тот был окружен глухой защитой. Прогноз же был нейтральным, без физической опасности.

Алон снова сел.

— Кто этот ваш авторитет?..

В машине, которую вел бородатый, были предприняты все меры, чтобы пассажир на заднем сиденье, где сидел Алон, не мог определить, куда его везут. Окна роскошного лимузина были занавешены.

Они долго кружили по городским, а потом загородным дорогам. Это было нелепо. Алон при желании мог потом вычислить это место. К тому же... Было ощущение некоей временности жилища, куда его везли, и пребывания хозяев в нем.

Он оказался в холле первого этажа большого особняка. Здесь бородатый попросил подождать и покинул его.

Паркетный пол помещения был изысканно инкрустирован. На стенах, словно окна в прошлое, темнели тяжелые рамы с полотнами старых мастеров. Похоже, это были оригиналы. Среди них — окошком в будущее — небольшая с бесформенными цветовыми пятнами, тонким металлическим кантом.

Звякнул колокольчик.

По мраморной лестнице с темного дерева перилами неторопливо спустился, опираясь на трость, крепко сложенный мужчина. Хотя ему было за пятьдесят, в его пышной черной шевелюре не белело ни одного седого волоска.

Слегка прихрамывая, он направился по узорчатому паркету навстречу стоявшему у окна Алону.

Алон обратил внимание на прочную кряжистую трость. Была она матово— черной. Ее набалдашник представлял из себя вырезанную из дерева голову какого-то божества. В углублениях его глаз таинственным блеском мерцали черные каменья. Крепкая рука вошедшего надежно покоилась на нем.

Алон сдержанно ответил на приветствие, и они обменялись общими фразами.

Голос вошедшего оказался неожиданно звучным, подчиняющим.

Непосредственной опасности Алон по-прежнему не чувствовал. Но, как и над бородатым, здесь висела надежная защита. И уже в этом была враждебность.

Ничего определенного ему сейчас не удавалось узнать об этом человеке. Но сквозило отовсюду неприятие и отталкивание.

-... Несправедливо устроен мир, не так ли? — говорил мужчина. — Люди часто слышат, что скончался великий человек, но им не дано знать, когда великий человек рождается... Мне приятно принимать такого гостя в этом скромном жилище.

— В гости не приводят насильно, — сдержанно ответил Алон. — Или шантажируя.

— Но ведь вы сами пришли, — ответил тот, повторив фразу, уже произнесенную бородатым. — Значит, у вас было такое желание. Или цель.

— То же самое относится, я полагаю, и к вам, — сказал Алон.

— Ну почему? Быть может, мне просто хотелось познакомиться с интересным человеком. Который, к тому же, обладает столь редким талантом. Пусть не будучи самым подходящим его носителем.

Алон вопросительно и хмуро глядел на собеседника. Тот, сохраняя неизменную улыбку, продолжал.

— Нередко, знаете, роскошные расписные ларцы бывают набиты тряпьем или, скажем, нюхательным табаком. А невзрачные потресканные сундучки могут быть наполнены драгоценностями высшей пробы.

— Я должен воспринимать эти слова как оскорбление или комплимент? — спросил Алон.

— Как констатацию, — ответил тот. — Вашей сегодняшней уникальности.

— Мне собирались о чем-то поведать, — сказал Алон.

— И в этом ваш единственный интерес?! — делано огорчился незнакомец. — Впрочем, это действительно достойно интереса... Более того, я подозреваю, что ваше нежданное обретение не доставляет вам такой уж большой радости.

Наверное, оно и обременительно, не так ли? — спросил он с участием и предложил Алону садиться.

Сам черноволосый расположился в массивном кожаном кресле. Называть себя он не торопился, и Алон про себя окрестил его Черным.

— Я, знаете, считаю себя обязанным открыть вам, кто же виной этим вашим неприятностям.

Лицо Черного, казалось, излучало доброжелательность. Трость он расположил между колен, опираясь на нее двумя руками.

— Это потребует некоторого обяснения, хотя сегодня вам долгие интродукции, конечно, ни к чему... Вы, наверное, понимаете, что планета наша — плоть от плоти, я бы сказал, нерв от нерва — несущего ее Космоса, один из его "органов". И если придерживаться этой терминологии, есть в теле планеты "космические нейроны"

и есть свое "солнечное сплетение". Подобные "нервные" узлы и связывающие их космические каналы пронизывают своей невообразимой сетью и весь вселенский организм. Именно эта система, эта сеть первична! И уж, конечно, не те комочки материи, которые постепенно нарастают вокруг узлов и называются звездами и планетами... Однако человечество копошится именно на подобном комочке и подвластно влиянию именно тех функций, что возложены на данный "космический орган"-планету. Может статься, это и не самое престижное место в космическом организме, но ничего не поделаешь!.. Ведь и у человека: прямой, пардон, кишке не дано выполнять функции дамских уст. Хотя всякое бывает...

Извините за космологический ликбез,— любезно улыбнулся он.

— Эти зоны, где пересекаются каналы Вселенной, то активизируются, то отключаются. По неведомым нам законам. И не дано знать, когда это произойдет в следующий раз, и сколько времени проработает этот канал. По космическим часам между включениями протекают мгновения. Человечество же за свою короткую историю может вспомнить лишь считаное их количество. И здесь мы переходим к главному: не многим вообще дано знать об этом! Во-первых, таких зон на Земле всего несколько: Гималаи, Центральная Америка, кое-где в океанах. И наш регион — то самое "солнечное сплетение". А во-вторых... Лишь единицы испытали на себе активизации. А что, собственно, происходит с человеком, попавшим в зону в период активизации?.. Оказывается ли и он подключенным к неведомым каналам Космоса? А может, в нем "оседает" часть вечной вселенской информации, которая в это время проносится сквозь него? Или же просто промываются его информационные системы... Как бы то ни было, тот, кто случайно — или специально — прошел через Это — уже не остается обычным человеком...

— Вы сказали "специально"? — переспросил Алон.

— Вот здесь мы и касаемся тех, кто чуть не стал причиной вашей гибели!..

Конечно, вначале были те, кто оказывался в зонах случайно. Кто-то из них сходил с ума, кто-то ударялся в религию... Но ясно, что каждая незаурядная личность, пройдя через Это, сразу понимала значение зоны. И принимались любые меры, чтобы закрыть это место для других. Вы понимаете? Общее присваивалось единицами!..

Он стукнул своей тростью о пол.

— То же самое произошло с одной из самых мощных по активности зон — в нашем регионе. Тысячи лет назад о ней было известно из преданий, которые уже тогда были древними... Кстати, возможно, именно в период ее активности три тысячи лет назад вождь скотоводов, случайно — или сознательно? — оказавшийся в эпицентре, заложил впоследствии основы нескольких будущих религий... Но это догадки... Точно же известно, что уже с давних времен сколотилась группа самозванцев, которые взяли на себя роль эдаких хранителей зоны. Взяли на себя право лишить остальных этого дара!..

Брови его сдвинулись.

Алон, не оставлявший попыток проникнуть сквозь защиту и узнать хоть что— то о собеседнике, весь собрался: во гневе власть над собой — и значит, над своей защитой — ослабевает... Он вдруг ясно ощутил, что щит у Черного — внешний. Что это трость с головой мрачного божества скорее всего окружает своего владельца энергетической защитой. А сам он может и не обладать особыми способностями.

— Тогда ими был установлен над зоной энергетический защитный купол, не допускавший внутрь ни одно живое существо. И его, словно собственность, стали передавать из одного поколения самозванцев в другое... Однако, — он удовлетворенно прищурился, — развитие цивилизации внесло свои коррективы.

Да, будучи в полном сознании, человек всегда обходил, объезжал, облетал зону. Но не учтенным оказалось то, что он может быть внесен туда помимо своей воли... Например, на потерявшем управление самолете... И вот тогда, — если это окажется разумный человек, — он-то уже будет в состоянии обеспечить доступ в зону другим... Потому что даже в те времена, когда только сколотилась эта группка в белых хламидах, с ними уже было кому бороться. За то, чтобы общее достояние было отдано тем, кто достоин!.. Кто способен это использовать для... для важных целей. И во все времена борьба эта была суровой и беспощадной.

Пусть она еще и не принесла результата... Пока!..

— Борьба Сынов Света с Сынами Тьмы? — спросил Алон.

Его таинственный собеседник поднял левую бровь. На губах его появилась тень улыбки.

— Вы отдаете себе отчет в сути этих слов?.. Тьма, вы сказали? Именно! В начале было не Слово. В начале была Тьма! Поскольку Тьма вечна. Она бесконечна во времени и пространстве. Это — норма мироздания. Именно в ее грандиозной реторте идут невообразимые вселенские процессы. Искры сверхновых, коллапсы черных дыр, рваные клочки метагалактик — всего лишь невзрачные пузырьки!.. Большой Взрыв, любой плод самых смелых фантазий — лишь легкие возмущения лона Тьмы!.. Иногда с побочными эффектами.

Например, световыми... Теперь вы понимаете, что такое свет? Побочный эффект! Локальное временное возмущение основы — Великой Тьмы. И быть ее представителем в этом мире — это ли не высокая честь и предназначение!..

— Постойте! — растерянно сказал Алон. — А человечество? Тоже побочный эффект? Продукт распада?

— Ну, зачем же так уничижаться? Тем более что нечто подобное уже предполагалось... Просто любой процесс может иметь результат и результат. И если один из них ведет к норме и равновесию, то другой наоборот может привести к раскачиванию системы или перерождению. И процесс, в результате которого возникло человечество, к сожалению, принадлежит ко второму типу.

Алон был подавлен этой вселенской мизантропией.

— Я, конечно, понимаю, — проговорил он. — Загрязнение среды...

Экологические проблемы...

— Бросьте мельчить! Все это зависит лишь от масштаба, от разрешающей способности — вы ведь, кажется учились наукам?.. Некто глядит себе под ноги и, увидев банку из-под пива, раздувает теорию о загрязнении окружающей среды. Но наблюдателю, скажем, на Луне подобная суета уже неведома... Да сожгите половину лесов и залейте материки синильной кислотой — в этом новом масштабе планета остается планетой и продолжает себе вертеться вокруг звезды!.. Атомный катаклизм на Земле?.. Взгляните на ночное небо! Оно соткано из атомных катаклизмов. Оно величественно и прекрасно! Может ли обладателя такого космического мышления волновать избыток или недостаток каких-нибудь молекул среди галактик, в миллиарде световых лет от него?.. Даже если это избыток соединений азота или недостаток молекулярного кислорода... Или аскорбинки...

Губы его вновь тронуло подобие улыбки. Алон глядел на него потрясенно.

— И вы, что же, взяли на себя роль "представителей Тьмы"? Разрушения и разлада?..

— Во-первых, не "мы взяли". Эта философия существует с древнейших времен. И перед вами — несущие эстафету этой вечной борьбы за чистоту... За первозданную чистоту Вселенной!.. А во-вторых, вы допустили ошибку, присущую, извините, обывателю. Налицо заурядная перестановка местами причины и следствия. Не наше присутствие порождает, как вы выразились, разлад и разрушение. А наоборот. Когда сами люди — следуя своей природе — движутся к хаосу и разрушению, наш долг — активно присутствовать при сем и всячески помогать их естеству. И тот, кто собирается воевать с себе подобными и создает новые средства для этого, всегда ощутят нашу поддержку и активное участие!..

— Природа строга, — торжественно сказал он. — Ею движут великие законы. А человек — и как вид возник из хаотического течения процессов, и как индивидуум рождается в случайных метаниях клеток... Человек по натуре своей принадлежит к энтропийному началу. Это всячески маскируется эстетством и морализаторством. Но этот маскарад может ввести в заблуждение только самого человека. И уж никак не нас!.. С вами...

Он посмотрел на Алона многозначительно.

— Вы согласны со мной?

Так вот кого представлял сидевший перед Алоном человек. За его плечами были поколения предшественников, веками хранивших в тайне свою мрачную философию. И кто знает, чем человечество уже обязано им в прошлом, что задумано ими сегодня и будет осуществлено в будущем...

— Я понимаю, что подобные откровения, — медленно проговорил Алон,— даром не преподносятся... Чего вы ждете теперь от меня?

— Я хочу, чтобы вы поняли, — вкрадчиво сказал Черный, — кто именно чуть не погубил вас. И соответственно к ним относились! Ведь если бы вы интуитивно, чудом, не догадались приподнять защиту зоны, спасатели к вам бы так и не пробились... И мы бы никогда не имели удовольствия беседовать с вами...

Черный вертел в руках таинственную трость, с которой не расставался ни на минуту. И Алон невольно перевел взгляд на нее. Тот заметил это.

— Я вновь восхищаюсь вашими способностями!.. Да-да, это мой безмолвный хранитель. Без такого талисмана я был бы перед вами неприлично прозрачен, и наш разговор не был бы разговором на равных... Что поделать, не все столь одарённы — или одарены? — как вы. Или уж хотя бы как мой помощник, с которым вы уже познакомились... Конечно, ему далеко до вас! Хотя он и посвятил этому всю жизнь... Итак, если вас заинтересовало то, о чем шла речь, мы могли бы поговорить о сотрудничестве. Например, о вашем триумфальном возвращении в зону — с нашей помощью конечно — уже для владения ею! Ведь для вас там нет препятствий. И мы с вами могли бы установить уже свою, непреодолимую для других, защиту... Вы могли бы применить свой незаурядный талант еще в одной области. Люди в разных странах увлеклись многообещающе разрушительными проектами, в том числе в психотронике. Явная и неявная поддержка их — тоже наша задача...

Он помолчал, глядя на Алона испытующе.

— В конце концов, коль уж мы люди, то стремимся жить в достатке... Ведь так?..

— Разве мы уже заговорили о цене?

Черный встал и неторопливо прошел к широкому окну, выходящему в сад.

При этом казалось, он не опирается на трость, а бережно несет ее.

Он стал глядеть в окно. Не оборачиваясь, сказал:

— Считайте, что я хотел просто познакомиться с вами... Люблю знакомиться с людьми примечательными!.. Все-таки пройдет время, и вас, может быть, заинтересуют мысли, которыми я поделился. Время ведь тоже наш союзник.

Время — штука хитрая. Это только кажется, что оно равномерно длится себе и длится. На самом деле оно иногда берет и сворачивается в эдакие силки да петли: попадется в них человечество или сумеет все-таки миновать?.. Но уж если попалось в очередную такую петлю, — долго из нее выпутываться приходится!.. А из какой-нибудь — вообще удастся ли...

Он посмотрел на Алона в упор.

— Захотите предложить свой талант — милости просим. Алон молча направился к выходу.

— Кстати, — прозвучало ему вслед, как послышалось, с усмешкой, — не поддерживать противную сторону — тоже ощутимая помощь...

6

Игорь сел на постели и озадаченно огляделся по сторонам.

Он находился в небольшой чистой комнате. Стол со стулом, тумбочка рядом с кроватью, телевизор непривычной формы на кронштейне под потолком. Похоже на гостиничный номер.

Противно сосало под ложечкой.

Игорь подошел к окну. Занавесок не было. Снаружи — ажурная решетка.

Окно глядело на молодой сосняк. Между деревьями виднелись небольшие деревянные коттеджи. Наверное, в таком же находился сейчас и он. По дорожке невдалеке прошли, оживленно жестикулируя, двое в голубых халатах. Где-то вне поля зрения находилась, очевидно, спортивная площадка. Доносились крики и судейские свистки.

Игорь попытался понять, где же он находится и как сюда попал.

С головой было не совсем ладно, мысли расползались, словно тесто между пальцами.

Постепенно кое-что удалось вспомнить. Стас... Это связано с ним...

Познакомились тогда на курсе Жанны, разговорились... Осторожно приглядывались друг к другу. Все, что говорил Игорь — пусть недомолвками или намеками — находило понимание и поддержку. Часто просил Игоря продемонстрировать свои умения. Наблюдал внимательно, восхищался...

Туман в голове постепенно отступал. Не рассеивался, а отступал, сгущаясь по краям. Словно от центра кадра, где картинка была уже ясней.

Да-да, теплее...

Потом был намек Стаса, что имеется серьезная заинтересованная организация. И это уже не лечебные глупости и не цирковые трюки... Попасть туда непросто, но можно попробовать... И Игорь загорелся!..

Зверски хотелось пить. На тумбочке стоял стеклянный кувшин с водой, он выпил несколько стаканов подряд... Потер виски. Онемение отступало...

Стас тогда на долгое, как Игорю показалось, время пропал. Потом неожиданный звонок. Объявился поздно вечером, сказал, что там согласны побеседовать. Не откладывая... Собраться, передать заявление на работу, и через три часа внизу будут ждать... Через три часа?!. Кто будет ждать?!. Но Игорь уже был охвачен лихорадочным возбуждением. Вот она, еще одна ступень по неведомой лестнице — вверх? вниз? — к неведомой цели! Нюхом, нутром Игорь чуял: это оно!.. Словно донеслось жаркое, тяжелое дыхание судьбы...

За окном из-за деревьев приблизилось, нарастая, мощное гудение. Почти задевая за верхушки, прошел вертолет. Между стволами было видно, как он завис в нескольких сотнях метров отсюда, и, медленно опускаясь, исчез из виду.

Вспоминать, собственно, больше было нечего. Все воспоминания обрывались на ожидавшей у подъезда "Волге" с молчаливым амбалом за рулем, и на ужине, заказанном ими в ресторане аэропорта... Словно были стерты из памяти. Чем?..

Внезапным сном?.. Или иначе?..

Что же это за место, где он сейчас находится? Судя по территории, количеству доносившихся снаружи голосов, вертолетной площадке, организация действительно серьезная.

Дверь за спиной Игоря щелкнула.

Он быстро обернулся. Сердце заколотилось.

В комнату вошел невысокий улыбающийся человек. Залысины, карие глубоко посаженные глаза.

Дверь захлопнулась. Игорь только сейчас обратил внимание, что она совершенно гладкая, и на ее внутренней поверхности нет ни каких-нибудь видимых запоров, ни дверной ручки.

Вошедший глядел, казалось, с нескрываемой радостью.

— Ну, наконец-то! — сказал он. — Долго вы отдыхали с дороги!.. Игорь, если не ошибаюсь?

Говорил он по-русски с легким акцентом.

— Где я? — спросил Игорь. — Кто вы такой?

— Какой вы любопытный! — весело прищурился вошедший. — Все вам сразу выложи... Ну, считайте, что вы находитесь в медицинском центре, а я его главврач... Или, что вы в конструкторском бюро, а я его главный конструктор... А можно еще забавнее: что мы в медицинском конструкторском бюро, а я — главный медицинский конструктор... Неплохая идея, а!

Он расхохотался. Перестал смеяться и посмотрел в глаза Игорю.

— Вы выразили интерес к нашим работам и желание участвовать в них. Мы, со своей стороны, познакомились с вами — пока заочно, конечно — и посчитали возможным привлечь вас к ним. С чем я и вас, и себя поздравляю!.. Уверен, что ваш интерес не угаснет и дальше... Мы приложим к этому все усилия... А называть меня можете Мартин.

Он снова заулыбался.

— Но соловья баснями не кормят... Приглашаю вас отобедать. А там продолжим наш разговор.

Просторный зал столовой был почти пуст. За длинными столами обедало несколько человек. Увидев Мартина, они нестройно встали и молча проводили вошедших взглядами. Потом сели и продолжили еду.

Игорь проследовал в дальний угол, отгороженный от остального зала стеклянной перегородкой. Отсюда был виден весь зал, и в то же время сюда не долетало ни звука. Здесь тоже стоял обеденный стол.

Мартин пододвигал Игорю и себе различные блюда и продолжал начатые по дороге объяснения.

-... Представьте себе боевые действия. Армады сложнейшей техники, гигантские воронки от взрывов с выбросом миллионов тонн земли, разрушение или отравление целых городов и регионов... И какова конечная цель всей этой фантасмагории?.. Да всего лишь заставить группу людей поступить так, а не иначе. Абсурд!.. Безумная нерациональность!.. Не оптимальнее ли воздействовать прямо на человека?..

В зале произошло какое-то движение. Игорю было видно, как один из сидевших вскочил, опрокинув стул. Закричал что-то, повернув разъяренное лицо в сторону стеклянной перегородки, где сидели Игорь и Мартин, заколотил кулаками по столу. Потом перескочил через поваленный стул и кинулся в их сторону. Сейчас же рядом с ним, Игорь не заметил откуда, оказались двое.

Несколько неуловимых движений, и взбунтовавшийся вдруг поник и послушно пошел с ними к выходу.

Мартин спокойно наблюдал за происходящим. И, как ни в чем не бывало, продолжил еду.

— Непростая это работа. Когда дело касается таких тонких материй, иногда возможны и срывы...

Неширокая асфальтовая дорожка между соснами вела к коттеджам, стоявшим несколько особняком, в стороне от остальных.

— Вы же понимаете, — с воодушевлением говорил Мартин, — как необычайно широк диапазон различных видов и форм активного воздействия. Начиная с гипноза, суггестии — то есть работы, так сказать, в реальном времени, до программирования — как скажем зомбирование. Тоже вчерашний день. Но и старое оружие негоже списывать, не так ли? — хохотнул он.

— Давайте посмотрим кое-что из этой области.

Они подошли к одному из отдельно стоящих домиков и поднялись по ступенькам.

Тяжелая зарешеченная снаружи дверь сама отъехала в сторону. За нею оказался ярко освещенный узкий проход, упиравшийся в массивный турникет. Из окошка перед турникетом хмуро выглянул охранник. Выпрямился, увидев начальство, заторопился нажать на невидимую педаль.

Они подошли к одной из дверей, видневшихся по бокам длинного коридора.

— Это, так сказать, класс реабилитации для наших... э-э... учеников, — добродушно осклабился Мартин, пропуская Игоря перед собой в распахнутую дверь.

Класс был похож на обычные классы для взрослых. За отдельными столиками сидели шестеро разного возраста людей. Из них две молодые женщины со смазливыми крашенными личиками.

Глаза учеников — это было первое, что привлекало к себе внимание. Взгляд их был неосмысленным.

Учитель в голубом фирменного цвета костюме прервал объяснения.

— Вот здесь, — Мартин не обратил внимания на учителя, — кое-чему приходится обучать заново. И сейчас они в так называемом учебном состоянии. В остальное же время это обычные человеки с разными характерами... Но давайте-ка я продемонстрирую вам фокус. Так сказать, образчик крупного оперативного калибра. Для одного из важных заказчиков.

Он подозвал к себе девицу с эффектной фигурой и хитро посмотрел на Игоря.

— Как вы думаете, во сколько бы вам обошелся тет-а-тет с этой фифой?..

Конечно, если бы она — будучи в норме — на него согласилась...

Игорь пожал плечами.

— А теперь смотрите...

Мартин повернулся к девице.

— Висла-пять! Раздеться!

Неожиданно девушка быстрым движением скинула с себя одежду. Спокойно выпрямилась, совершенно обнаженная.

Никто из сидевших в классе не обратил на это внимания. Все с тем же безразличием они поглядывали на вошедших. Девушка тоже стояла и равнодушно смотрела на них.

— Ну вот, — удовлетворенно проговорил Мартин. — Это простенькая демонстрация того, насколько неплохо нами освоена эта стадия подготовки. Как видите, у них при звуках ключевой фразы отключается то, что мы захотим. В том числе и важнейший из природных рефлексов — рефлекс размножения... Висла— пять! Можешь одеваться!.. Ну, продолжим нашу экскурсию?

Большую часть соседнего коттеджа занимал спортивный зал. Половина его была заставлена тренажерами. На второй половине пятеро жлобов под руководством щуплого с виду "черного пояса" слаженно повторяли экзотические движения.

Мартин постоял, наблюдая за ними. Повернулся к Игорю и спросил странно прищурившись:

— Нравится вам кто-нибудь из них?

Игорь посмотрел на лоснящиеся от пота, такие же тупые лица.

— Я бы не сказал.

Мартин продолжал таинственно улыбаться.

— Ну, тогда я вам помогу сделать выбор...

Игорю показалось, что Мартин окинул его оценивающим взглядом.

— Как вам например тот здоровяк?.. Или лучше вот этот красавец со шрамом на подбородке. Да, пожалуй, этот ничего! Шрамы красят мужчину...

Игорь снова пожал плечами, не понимая, что от него требуется.

— Ну вот, — выходя из зала, сказал Мартин, — мы выполнили одну маленькую формальность. Теперь поговорим о вашем деле...

Игорь так и не понял, о какой формальности шла речь. Перед глазами всплыла высокая набыченная фигура с небольшим бледным шрамом на подбородке. Сердце вдруг сжалось. Словно вновь дохнуло — на этот раз холодом...

Они шли мимо спортивной площадки. Под возгласы болельщиков две команды гоняли мяч по траве.

— То, что вы только что видели — это все-таки вчерашний день. Долгая, кропотливая и малоэффективная работа. День сегодняшний требует от нас большего кпд и меньшей зависимости от конкретного исполнителя. И вот этих-то двух целей нам, похоже, удается достигнуть...

— Но об этом мы с вами поговорим уже завтра, — сказал Мартин, останавливаясь около коттеджа, в котором Игорь обнаружил себя утром. — Вас вызовут ко мне.

Он стоял, глядя Игорю в спину, пока тот не скрылся за входной дверью.

Утром мужской голос из динамика телевизора назвал Игорю время и место, куда он должен был явиться. Экран при этом оставался темным. Но у Игоря было ощущение, что он отнюдь не слеп.

Он шел по мощеной дорожке, припорошенной сосновыми иглами, когда его трусцой обогнал некто в тренировочном костюме. Оглянулся, увидел незнакомое лицо и замедлил бег.

— Новый, — мрачно констатировал он. — Русский?.. Когда привезли?

— Вчера, — неприветливо ответил Игорь. Тон бегуна ему не нравился.

— Тоже на мушке, — все так же мрачно пробормотал бегун. — Все, кто попадает сюда, — на мушке... На каждого — своя личная стрела. Остается спустить тетиву... И ее спустят. Каждому — свое время...

Не дожидаясь реакции, он затрусил вперед.

Игорь злобно стиснул зубы. Еще один "нервный срыв", о которых упоминал Мартин?.. Или провокация?.. На всякий случай надо запомнить этого субъекта. Не помешает доложить о нем при случае...

На этот раз беседа проходила в просторном кабинете. Стены его были увешаны гравюрами Эшера. На столе — несколько телефонов, половина из них — прямой связи: без дисков. Тут же три небольших экрана. Когда Игорь вошел, Мартин сразу выключил их.

Он был приветлив и деловит, быстро перешел к делу.

-... Есть такой раздел в древних философиях: искусство смертельного касания. Слышите? Уже в названии заложен важный принцип: к разрушению и гибели может привести даже одно точечное воздействие... Изменить одну молекулу — и превратить могучий организм в безнадежно больной!.. Бросить с вершины маленький камешек или издать в нужном месте негромкий звук — и вызвать этим всесокрушающую лавину!.. Вы понимаете грандиозность этого феномена?! Самое незыблемое на вид сооружение можно разрушить, если найти единственный нужный для такого результата кирпичик...

Глаза Мартина блестели.

— Представляете, какое это искусство?! Сложное, виртуозное искусство!

Суметь найти эту единственную точку... Однако, этого умения еще недостаточно. Прислушайтесь еще раз: искусство смертельного касания... Касания! Не удара, не подрыва — касания. И это вторая сторона этой древней медали. Умение воздействовать! Кончиком пальца. Каплей воды. Сфокусированным лучом. Или взглядом. Или мыслью. Да! Сфокусированной мыслью!..

Подавшись вперед, с широко раскрытыми потемневшими глазами, Игорь завороженно слушал. Старался не упустить ни одного слова. Его прежние мысли и чувства казались всего лишь эхом, слабым отзвуком того великого, желанного, что он слышал сейчас.

— До создания искусственного луча с точным воздействием на психику индивидуума или на массы людей еще неблизко. Но можно ведь использовать уже имеющиеся генераторы слабого излучения — человека. И избирательно усиливать то, что мы пожелаем. И вот тогда-то... Станет осуществимой древняя мечта человечества. Исчезнут разрушительные войны с их нерациональными материальными потерями!.. А будет тихое и точное воздействие прямо на человека!.. Мы сможем создать лазеры ненависти! Или страха. Или сексуального буйства, если хотите. Ведь спектр, излучаемый человеком, так разнообразен!..

Сегодня мы только пробуем отобрать из него то, что нужно, и усилить. Но уже завтра — сами сможем создавать излучатели с любым требуемым нам воздействием!..

Мартин, казалось не замечал своего благодарного слушателя.

— Представьте, сколь могущественны будут те, кто овладеет этими древними принципами, наполнив их мощью сегодняшней науки... Они поистине смогут владеть миром!..

— Но на данном этапе, — продолжил он, неожиданно успокоившись, — мы для работы нуждаемся в существующих источниках. Они должны обладать сильным излучением в необходимом нам диапазоне. И его мы сможем усиливать до нужных мощностей... Сейчас, в частности, нам нужен испытатель — генератор ненависти... Но сила ее у этого человека должна быть на порядок выше обычных средних значений. Достигнуть этого подходящего для нас уровня — долгий тяжелый труд. Правда, в этом мы примем уже свое участие...

Не глядя на бледного Игоря, Мартин неторопливо прошел по кабинету и молча стал смотреть в окно.

Игорь вдруг испугался, что не подойдет! Что сейчас с ним вежливо распрощаются. И он навсегда потеряет услышанную, эту обретенную им истину. Долгожданную истину!..

— Чем я могу.., — просипел он. — Чем?.. Быть полезен... Заслужить доверие... Я буду стараться!.. Учиться...

Мартин смотрел в окно.

— Что ж, — медленно проговорил он не оборачиваясь, — это в любом случае не повредит... Мы еще продолжим наш разговор.

Игорь понимал, что после всего, что ему открыли, отсюда ему уже не выйти...

И это его радовало. Впервые за многие годы, он почувствовал себя в деле. В настоящем, большом деле.

7

Алон сидел на ступеньках крыльца в густой послеполуденной тени раскидистого лимона. Прислонившись спиной к теплой стене дома, он бездумно разглядывал ветви дерева, прогнувшиеся под тяжестью плодов. Среди спелых желтых проглядывали и плоды еще совсем зеленые, и только завязавшиеся; а те, в свою очередь были обрамлены цветами, щедро наполнявшими воздух своим ароматом. По одной из веток медленно двигался зеленый хамелеон. На каждом шагу он в задумчивости останавливался, подергивая горловой складкой. Скоро он затерялся среди листвы.

В монотонной будничной череде дней Алона снова потянуло в этот маленький дом, который он покинул, так и не попрощавшись с хозяйкой. В первый момент он одернул было себя. Настороженно прислушался, не исходило ли желание опять извне... Нет, на этот раз это было его, внутреннее, влечение.

Он ждал уже часа два. Эва не появлялась.

Алон постарался представить ее образ, но это не очень получалось.

Его взгляд скользнул по разогретым плитам тянувшейся по двору дорожки.

По ним деловито сновали муравьи. Их живой ручеек убегал вдоль дорожки за угол дома. Там виднелась бельевая веревка, на которой висел ее купальник. Алон стал глядеть на него... Потом встал и вышел через калитку.

Он медленно, словно ловя пеленг, шел по неширокой улице вдоль витрин.

Остановился у входа в большой книжный магазин и некоторое время разглядывал через стекло выставленные на витрине книги. Вошел, покрутился бесцельно вдоль стеллажей. Плюхнулся в кресло и стал листать журнал, косясь взглядом на посетителей.

Минут через десять стеклянная дверь очередной раз закачалась. Вошла Эва.

Она поздоровалась с продавщицами у стойки, показала какую-то книгу из своей сумочки. Потом медленно, спиной к Алону, пошла вдоль рядов ярких обложек. И, почувствовав его взгляд, обернулась.

Глаза ее удивленно расширились, на щеках появился легкий румянец. Алон отложил журнал и подошел к ней.

— Я вынужден был уйти тогда не попрощавшись, — произнес он. — А сегодня мне показалось, что здесь я смогу вас встретить...

— Чтобы попрощаться? — спросила она с улыбкой. Алон отрицательно покачал головой.

— Наверное, чтобы поздороваться.

— А я все думала, куда же вы пропали. Вы, мне кажется, были еще не в себе... Они вышли на шумную улицу.

— Вот и исполнилось одно мое желание, — сказала Эва. — Вы умеете читать мысли и исполнять желания?

— Или вы — загадывать их...

Они побродили по аллее, уставленной скамейками.

Отправились на вечернюю набережную и долго шлепали босиком по укатанной волнами песчаной кромке. Море мягко лизало ноги своими прохладными языками. В наступающей темноте белели принесенные на пляж стулья. На них обнимались пары, кутались от ровного бриза старики...

Эве стало холодно, и они нашли на сверкающей огнями набережной маленький ресторан, в котором было поменьше народу.

Играла негромкая музыка. Ладони обжигали чашки с жасминовым чаем... Была уже ночь, когда они снова оказались около дома Эвы.

Прощаясь, Алон попытался обнять ее. Эва мягко увернулась, отступила на шаг.

— Вот теперь я вижу, что вы действительно пришли в себя, — сказала она и быстро пошла к дому.

Встречи стали почти ежедневными. Часто они происходили у той же книжной витрины. И при этом традиционно звучало: "Я снова забыл попрощаться." — "Я вспомнила об этом и пришла..."

Алон ловил себя на том, что Эва, в отличие от других, почти не доступна его восприятию. И... старался избежать того, чтобы собственным усилием узнать о ней лишнее.

Эва стала нужна ему любая. Сегодняшняя. Невзирая на ее прошлое или будущее...

В тот день Алон заехал за ней после работы, и они вместе отправились на спортивный комплекс университета. Эва часто бывала там в конце недели.

На травяных газонах вокруг бассейна пестрели под зонтами шезлонги. С залитых зеленым асфальтом площадок, под крики и судейские свистки, доносился стук мячей о баскетбольные щиты. Из спрятанных в листве динамиков звучала музыка.

Эва быстро переоделась и выбежала из раздевалки в короткой теннисной юбке с ракеткой в руках. Белая лента охватывала ее лоб и волосы.

Они пошли по дорожке, вымощенной плиткой к теннисным кортам. По сторонам благоухали цветущие заросли.

Эва привела к площадке, за сеткой которой разминался в одиночестве моложавый крепко сложенный мужчина. Алон вдруг почувствовал, что сегодняшняя совместная поездка тесно связана с этим человеком, и насторожился.

Широко улыбаясь, тот пошел им навстречу.

— Это Гай, — сказала Эва и посмотрела на Алона, словно бы извиняясь. — Мы рядом работаем и иногда вместе играем...

— Но похоже, мне теперь придется искать другую напарницу, — шутливо произнес Гай.

Алон вежливо улыбнулся, заметил, что не хочет мешать игре, и уселся на скамью за сеткой.

Он насупленно следил за мячом и рассекающими воздух ракетками. С ревностью наблюдал за ловкими движениями, загорелой фигурой Гая, слышал веселые реплики.

Потом встал и отправился в прохладу павильона выпить чего-нибудь. Здесь пахло пиццей, гремел рок, и галдели прибежавшие с тренировки дети.

Игра на корте продолжалась.

Алон переоделся и пошел к бассейну. Он нырнул в нагретую солнцем, пахнущую хлоркой противную воду и стал яростно сновать от бортика к бортику.

Скоро он услышал, что рядом по дорожке плывет еще кто-то. Отфыркиваясь, тяжело дыша, и стараясь не отставать... Это была Эва.

Они поплыли рядом.

— Мне там стало скучно, — сказала она.— И я пошла искать тебя... Гай, конечно, может обидеться. Ну и пусть!..

Они поднялись по лесенке из воды. На берегу, в тени одного из тентов, были сдвинуты друг к другу четыре шезлонга. На двух уже лежали, переговариваясь, Гай и какая-то долговязая блондинка. Алон и Эва растянулись на двух других.

Сквозь зеленое сито тента слабо проникали солнечные лучи, мерцали в каплях, подрагивающих на загорелой гладкой коже Эвы. Алон прищурившись наблюдал за радужной игрой в их глубине.

И ждал. Что-то еще не завершилось здесь, что-то должно было еще произойти...

Скоро Эва с подругой пошли под душ, и Алон с Гаем остались вдвоем.

— Мы с Эвой знакомы по университету, — проговорил Гай добродушно. — И она мне как-то рассказывала о вашем телепатическом таланте. О некоторых из ваших с ней необычных встреч, о других случаях... Вы на нее за это не сердитесь! Просто подобные вещи входят в круг интересов нашей лаборатории... И конечно, этим она меня очень заинтриговала.

— Ума не приложу, о чем Эва могла рассказать, — выразил Алон сдержанное удивление. — За время нашего знакомства я, кажется, особых способностей не выказывал.

— Возможно, возможно, — все так же доброжелательно покивал Гай. — Но, право, я чувствую, что Эва — пусть инстинктивно — в этом не ошиблась... Работая с большим количеством одаренных в этом плане людей, я и сам кое-чего нахватался. С кем поведешься, сами понимаете... И я готов полностью согласиться с ней: в вас есть многообещающие способности!.. Знаете, мне очень хотелось бы увидеть вас в стенах нашей лаборатории. Думаю, вам было бы интересно.

Современная измерительная аппаратура, уникальные люди...

— Но меня действительно не интересует ни сама тема, ни тем более обследования, — сказал Алон. — Я, знаете, с детства ненавижу анализы.

Лицо Гая стало серьезным.

— Хорошо... Сама тема может вас не интересовать... А если я... если мы просто попросим вас о помощи?.. В одном чрезвычайно важном исследовании, — которое связано с человеческими жизнями... Очень многими человеческими жизнями!..

На душе у Алона было скверно. Он смотрел на Гая почти с ненавистью.

Словно в тихую лагуну, где уже становился на якорь его потрепанный корабль, вдруг снова докатились отголоски окружающих штормов.

— Я действительно не думаю, что могу быть чем-то вам полезен, — сухо сказал Алон...

Всю обратную дорогу он молчал. Вел машину, хмуро глядя перед собой, и настроение у него было пакостное. И потому, что отказался помочь тем, кому помочь возможно стоило бы. К тому же — это приятели Эвы... И потому, что она делилась с кем-то рассказами об их встречах...

Эва искоса поглядывала на него.

От ее влажных волос веяло свежестью. Теннисный наряд она не стала переодевать, и короткая юбка еле прикрывала загорелые стройные ноги.

Пока из кухни доносилось позвякивание чашек, Алон стоял у раздвинутой стены салона. Он смотрел в душную темноту вечернего сада. На скулах его играли желваки...

Ведь казалось, он сумел отринуть это от себя, отключиться, стать обычным... Но снова его преследуют, требуют от него чего-то, с чем он не желает иметь дела! Пусть он единственный способный на это. Избранный... Неужели избранность это всегда насилие?..

Эва поставила поднос с чашками, и тихо подошла сзади.

— Что с тобой? — она погладила его по голове. — Случилось что-нибудь?.. Алон опустился перед ней, уткнулся лицом в ее коленки и молча кивнул.

— Ты не хочешь им помогать, — произнесла Эва расстроенно.

Она спрашивала?.. Объясняла себе?.. Но Алон уловил еще что-то. Может быть, это было разочарование.

Ночью он неожиданно проснулся.

Эва тихо посапывала, уткнувшись в его плечо. Ее волосы разметались по подушке и щекотали ухо. Алон осторожно высвободил руку и встал с постели.

В распахнутое окно яростно светили звезды. Их пылание затмевало собой зарево городских огней... земных огней...

В глубине души еще слабо шевелилось: что им от меня надо?..

Но что-то другое тревожило сейчас Алона. Сначала он не мог понять, что именно. Стоя лицом к лицу с этой пылающей звездной бездной, он вдруг вспомнил того, черного, безымянного... Что-то он тогда сказал... Обронил что-то...

Ах, да! Что, может быть, в такой же зоне три тысячи лет назад... Так вот что могло происходить тогда!..

Древнее племя иудейских скотоводов стояло у горных подножий, спасаясь от погони. И его вождь вполне мог оказаться на той же вершине — в зоне — именно в период ее активности...

Тот мой древний предок, думал Алон, был сильнее и мудрее меня. Он решился ради усталых и напуганных, но веривших ему беглецов из рабства нести это свалившееся на него бремя предвидения.

Как ему удалось уловить те Слова?!. Расслышать их в оглушительной, давящей музыке, омывшей его в тот момент на вершине... Несколько Слов! Всего несколько Слов он выхватил из непостижимого высшего океана, чтобы принести их к дымящимся у подножия кострам, заставить принять их и следовать им.

Мудрый, мужественный, несчастный мой предшественник! Ведь если это действительно было так, то уже тогда ты знал, видел наперед всю будущую историю своего маленького отважного племени. И мог бы...— ах, этот вечный ужас выбора! — мог бы смолчать о происшедшем с тобой на вершине, затаить в себе и просто вести беглецов дальше. Но не было бы у них шанса уцелеть и сохраниться в бурлившем котле племен и народов!

И ты принял то решение. Открыл им обретенное тобой, нет, обрушившееся на тебя Знание. Взял на себя нечеловеческую ответственность за будущие их пути. Уже предвидя, как ведомый тобой народ, вооруженный той непонятной верой, что соединила его с истинами высшего океана, движется, словно капсула времени, сквозь человеческую историю. Внося в нее беспокойные свои возмущения. Движется в сполохах войн, инквизиций, катастроф... Оставаясь вечно непонятым — и потому ненавидимым. Или опасливо притягательным за свою непостижимую преданность древней той Книге с принесенными тобой вечными Словами. Оставаясь, вопреки всем известным человеческим законам.

Оставаясь!..

Эва зашевелилась. Села, прикрываясь простыней, на постели и посмотрела на него вопросительно.

Алон подошел и опустился рядом.

— Передай Гаю, — сказал он, — что я согласен... Попробуем.

8

— Разве мы едем в сторону университета? — спросил Алон.

— Лаборатория находится на отдельной территории, — уклончиво ответил Гай.

Они проехали по зеленой малолюдной улочке. Притормозив перед автоматическими воротами, машина вкатилась в небольшой двор. Ворота бесшумно закрылись.

Они обогнули неприметное с улицы увитое зеленью здание, и Гай набрал шифр на замке массивной входной двери.

Сначала он водил Алона по помещению, уставленному аппаратурой. Она блестела никелем и мерцала зелеными экранами осциллографов. Гай что-то увлеченно объяснял, пока Алон не прервал его.

— Это очень интересно, но по-моему, не имеет отношения к вашему делу.

Давайте не будем терять времени.

Гай озадаченно посмотрел на него и улыбнулся.

— Да, пожалуй, вы правы... Мы продолжим в другом месте.

Дальнейший разговор проходил в небольшой комнате, где все это время их ждал высокий седовласый человек. Плотно закрыв дверь, Гай представил их друг другу. Незнакомца, говорившего с сильным английским акцентом, он назвал господином Бруно.

Пока Алон разглядывал того, в памяти неожиданно всплыли глаза Эвы.

Когда он той ночью дал согласие участвовать в работах, в ее глазах замерцали искорки. И очень похожее мерцание он уловил сейчас во взгляде говорившего.

-... Наши специалисты постоянно анализируют информацию, — говорил Бруно, — которую мы получаем по своим каналам. А получаем мы ее из всех вероятных мест разработки этого вида оружия... Я называю цель подобных разработок своим именем — оружие!.. Этот анализ позволяет нам точно отслеживать, какое направление взято теми или другими разработчиками, и на какой стадии они находятся.

— Вы представляете разведку какой-нибудь страны? — равнодушно поинтересовался Алон.

Бруно посмотрел внимательно на Гая.

— Кого представляет наша лаборатория, — вмешался Гай, — мы объясним вам позже, — и улыбнулся. — Могу только заметить, что разведка любой страны могла бы позавидовать нашим возможностям.

— Меня это, собственно, не очень интересует, — так же равнодушно сказал Алон.

Если тогда, у Черного, он почти физически чувствовал сквозившее со всех сторон неприятие и отталкивание, то за Бруно и его людьми ощущались другие цели, — которые Алон в целом согласен был принять. Ему предстояло узнать лишь подробности.

— Судя по тому, что вы все-таки согласились помочь нам, — продолжил Бруно, вы, вероятно, оценили важность того, о чем идет речь и, полагаю, многое могли увидеть даже лучше нас... Опасность прорыва — с плохо контролируемыми последствиями — возникла в одном из исследовательских центров Восточной Европы. Там создан опытный образец пси-излучателя, способного воздействовать как на отдельных лиц, так и на большие массы людей. Без ограничения дальности. Образец готов к демонстрации, и вскоре должно состояться показательное испытание этого их детища на самом высоком уровне. В случае успеха тема из научной немедленно перейдет под крыло военного ведомства с соответствующими финансовыми и другими возможностями и, значит, с резким ускорением работ... И с неизмеримо большими трудностями контроля с нашей стороны... Поэтому я не зря упомянул об этом показательном испытании. После обработки информации нашими специалистами, единственным на сегодняшний день эффективным средством торможения проекта, признан срыв этого испытания. Это дало бы нам передышку в несколько месяцев. А возможно и лет...

— Сорвать испытания в другой стране с моей помощью?! — воскликнул Алон. — Как вы это себе представляете?

— Не волнуйтесь, Алон, — Гай успокаивающе коснулся его руки. — Мы, конечно, не попросим вас пробираться на чужую территорию...

— Имеющаяся у нас информация, — продолжил Бруно, — позволяет сделать несколько важных выводов. Первое. Сегодня вся подготовка к демонстрации построена на одном испытателе. Это человек, стажировка которого ведется уже долгое время. Назовем его пси-генератором. Кроме того, руководство этого исследовательского центра торопится. Поэтому создан и отрабатывается также только один комплект аппаратуры... И второе. По мере того, как приближается срок отчета перед высшими чинами, чрезвычайным образом усилена охрана всего, что имеет отношение к проекту.

Он поправил галстук, который и так лежал безукоризненно.

Помещение, в котором они находились, окон не имело. И в моменты, когда повисала пауза, наступала бы полная тишина, если бы не глухое гудение, слабо доносившееся из-под пола. Возможно, работал генератор.

— Единственный способ срыва этого испытания — что дало бы нам спасительную отсрочку — это вывод из игры приборов или... испытателя. Но и этот человек, и контрольный комплект аппаратуры находятся на тщательно охраняемой территории исследовательского центра. И доступ туда сейчас почти закрыт...

Алон выжидательно глядел на Бруно.

— До сих пор мы пытались достичь нужной цели традиционными средствами, проговорил Бруно. — Но остается очень мало времени, и мы приняли решение обратиться к другим методам... с вашей помощью...

Он дипломатично наклонил голову в сторону Алона.

— Об этом лучше расскажет Гай.

Он расслабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и откинулся к спинке кресла.

Гай вежливо улыбнулся в ответ. И лицо его стало серьезным.

— Вы знаете, что такое "капуста"? — поинтересовался он. — Не смотрите удивленно — я имею в виду не белокочанную... Это многослойный зомби. В котором заложены и неслышно тикают одновременно несколько программ поведения, о которых он и сам не подозревает. Каждую из них в нужный момент можно запустить. И с этого момента он просто превратится в биоробота и пустит в ход все, чему его в свое время обучили, и о чем он до поры не помнил. Он будет целенаправленно выполнять запущенную программу. Похитить, уничтожить, взорвать, ликвидировать... Пусть даже погибнуть самому, — рефлекса выживания в нем уже нет, он отключается в момент запуска... А запустить нужную программу достаточно просто! Произнести невинную на посторонний взгляд фразу. Или дать ее прочитать. Или просвистеть определенную мелодию... Хотя есть, конечно, коды и посложнее.

— В том исследовательском центре, о котором идет речь, — продолжал Гай, — одно из направлений — создание группы зомби... Мы пока не можем точно сказать, как попадают туда несчастные, которые подвергаются этой преступной процедуре. Возможно, кто-то сам соглашается за плату. Кого-то похищают насильно. И, подвергнутые зомбированию, они возвращаются через какое-то время в свои дома, уже не помня лишнего и сами не подозревая о том, что, с виду обычные люди, они в сущности превращены в запрограммированных роботов...

Бруно нервно курил.

— Нам стало известно, — продолжал Гай, — что эти, так называемые, исследователи, используют подготавливаемых ими зомби еще для одной цели. В каждом из них, среди других программ, заложена еще одна: уничтожение тех, кто имеет отношение к тайнам этого проекта. Каждый зомби, если понадобится, — потенциальный ликвидатор одной или нескольких назначенных для него жертв в самом центре... И в числе возможных жертв, наверняка находится и основа нынешнего этапа — человек-пси-генератор.

Алон молчал, потрясенный и подавленный чудовищностью всего услышанного.

В комнате повисла тишина.

— Вам, как никому, должна быть понятна опасность подобных проектов, — прервал затянувшееся молчание Бруно. — Нами многое сделано против их осуществления. Однако в этой конкретной ситуации...

Он развел руками.

— Но чем я могу помочь? — спросил Алон.

— Территория центра, — снова заговорил Гай, — закрыта теперь почти наглухо.

Подавляющая часть персонала не имеет права покидать его. Но... Это не распространяется на подопытных, — сами или по вызову они могут в любой момент посещать своих "врачей" в центре. Возможно, их считают в достаточной мере нейтрализованными и управляемыми... Вот на этом построен разработанный нами план. Сегодня нам уже известно, кто является пси-генератором. Он теперь недосягаем для нас... Но если бы нам удалось определить, кто — сам того не подозревая — является его ликвидатором и узнать код запуска нужной программы... Мы бы нашли способ передать эту команду по назначению.

Алон молча соображал.

— Вы считаете, что это осуществимо? — наконец пробормотал он.

— С первой задачей справиться, думаю, проще. У нас имеются фотографии большинства тех, кто в последние месяцы появлялся на территории центра. Что касается всех остальных, — есть предметы, побывавшие в их руках: газеты, сигаретные коробки, авторучки... Думаю, по этим предметам учуять, кто же из них искомый зомби, смогли бы и многие ваши коллеги послабее. А вот что касается кодов... У нас имеется лишь информация о том, из каких элементов они могут состоять. Это все... И тут единственная надежда на ваши, Алон, уникальные способности!

9

Алон приезжал в лабораторию рано утром. Гай уже ожидал его. Казалось он дневал и ночевал здесь. Пройдя по еще безлюдным коридорам, они уединялись в изолированной комнате, и начиналась изнурительная работа.

Первая пробная серия прощупываний окончилась полным провалом. Ни по одному из кандидатов Алону не удалось дать определенного заключения. Словно некая завеса не позволяла ему уловить нужную информацию.

Несколько дней прошли в бесплодных попытках. Алон начал приходить в отчаяние.

После очередного прошедшего впустую дня в лаборатории появился Бруно.

Он несколько раз промерил шагами комнату, задумчиво глядя себе под ноги.

Алон угрюмо сидел в кресле. Гай помешивал кофе в чашке.

Бруно остановился перед столом, уперся в него кулаками и произнес:

— А нам мешают!..

Алон удивленно поднял глаза. Гай смотрел выжидательно.

— У меня есть достоверная информация, что кто-то стремится нам помешать...

И как видно, владеет соответствующими методами.

— Как можно говорить о достоверности в этих вопросах? — спросил Алон.

— В данном случае можно, — сказал Бруно. — Информация исходит от человека, в подобных делах сведущего. Более того, за ним — целая группа не меньших, чем он, авторитетов... Это пожалуй все, что я могу о нем сообщить.

Алон вспомнил о визите к Черному, о бородатом и произнес:

— Думаю, мне известно, что это за препятствующие силы. Бруно бросил на него быстрый взгляд.

— Они действительно могут помешать?

— Вполне возможно... Среди них есть крепкие ребята. Бруно снова зашагал по комнате.

— Люди, о которых я упомянул, согласны нам помочь. Они не станут принимать непосредственного участия, но взялись обеспечить нам условия для работы. Они способны установить защитный экран против посторонних воздействий. И кроме того, создать усиление непосредственно для вашей, Алон, работы... Это осуществимо, если проводить ее мы будем на их территории...

— Вы считаете, мы вправе быть в чьем-либо поле зрения? — спросил с сомнением Гай.

— У меня есть основания доверять им... Точнее, их главе, — помолчав сказал Бруно. — Собственно, это его инициатива. С другой стороны, у нас сейчас не остается иного выхода... Время...

На территорию Школы совершенствования они прибыли поздно вечером. В воздухе висел аромат распустившихся на ночь цветов. Тишина нарушалась лишь отдаленным шорохом автомобилей на автостраде и стрекотанием сверчков.

За решеткой тяжелых ворот было пустынно. Лишь в узком арочном проеме виднелась одинокая фигура Учителя Дана.

Он молча наклонил голову в ответ на приветствия и внимательно посмотрел на Алона. Потом, не говоря ни слова, повел их к одному из строений усадьбы, которое почти примыкало к дальней стене ограды.

В нем были две небольшие комнатки, которым суждено было на время стать жилищем для Алона и Гая. Обстановка в них была более, чем скромная: стол и стулья — в одной, и постеленная на полу циновка с потертыми, но чистыми покрывалами — в другой.

И вновь началось выматывающее "прослушивание".

Теперь, в этих стенах, словно истончилась завеса, мешавшая раньше Алону.

Если и не совсем исчезла, то не служила уже помехой его обострившемуся восприятию. Незнакомые ему помощники включились в игру. Почти физически он ощущал, как нестойкая невидимая оболочка коконом сгущалась вокруг того пятачка, где находились они с Гаем, в часы их работы, прозрачная для него и почти непроницаемая для воздействий извне. Он не мог определить, сколько их, сумевших не только укрыть его от помех, но и усиливать, словно лазерным рубиновым кристаллом, его собственные импульсы, направляя их к нужной цели.

...Десятки фотографий. Снятые на улицах, автобусных остановках...

Вот на этих почти невозможно различить отдельного человека: сняты у какой-то проходной. Наверное из удаленного окна. И к каждому размытому силуэту тянется стрелка с номером на конце... А вот эти добыты из семейных альбомов. Старые школьные фотографии. На одной — пожелтевшей — голый карапуз на животе с беззубой еще улыбкой...

Сначала взглядом... Эта?.. Нет... Эта?.. Нет... Нет... Нет... Эта?.. Пока в сторону... Эта?.. Нет...

Второй заход. Эта?.. Нет...

Так до потери чувствительности.

Гай, молча сидящий в стороне, готовит крепкий кофе. Смотрит на сумрачное лицо Алона.

Дальше.

... Эта?.. Нет... Эта?..

Так. По фотографиям — на подозрении номер сорок шестой. Еще и еще раз проверить и перепроверить!..

Десятки мелких разрозненных предметов разложены аккуратно на столе.

Такое впечатление, что опрокинута мусорная корзина. Бумажные пакеты, газетные обрывки, ручки, билеты, окурки, расчески...

Сначала общий проход... Дальше, дальше... Похоже, что-то вот в том конце...

Да, где-то там... Теперь оставить только эти предметы...

Дает себя знать неопределимая — внутренняя — усталость. И... отвращение. На сегодня — все. Больше невозможно!..

Сколько времени — дней или недель? — прошло в этой невероятной диагностике, мучительном поиске?.. Когда, то и дело, вся эта затея начинала казаться бредовой.

В редкие минуты отдыха они покидали стены дома. На глаза им попадались лишь ученики Школы. Несколько раз промелькнул среди зелени Учитель Дан в неизменном белом одеянии. Он не предпринимал попыток заговорить, кивал вежливо, скользил быстрым взглядом по их лицам, задерживаясь на глазах Алона, и скрывался.

... Из предметов — похоже, железнодорожный билет. Через чьи руки он прошел?

Гай листает список. Тот же сорок шестой!!!

Значит, определен этот несчастный. Прошедший когда-то бесчеловечную процедуру лишения своего "я", лишенный свободы решать, действовать. Пусть не сейчас, и не через месяц... Но не исчезнет спящий внутри зверь. И стоит ему услышать, увидеть заветный сигнал, — как проснется он и мгновенно заполнит собой ту телесную оболочку, в которой все это время таился, и уже не сдерживаемый разумом, свершит то, что было приказано когда-то. И произойти это может и через год, и через день. В любую минуту... Этому несчастному уже не помочь! Раньше или позже сигнал прозвучит. Но пусть прозвучит он из нового источника — в надежде на спасение других, непричастных, не подозревающих!

Все существо Алона теперь посвящено одному: код!

А Гай, похудевший, с темными кругами под глазами, заметно оживляется.

— Сначала, — говорит он, — стоит определить общий тип кода. Зрительный?

Звуковой? Обонятельный?.. Впрочем, последний, как и осязательный, почти исключен — воздействие должно быть дистанционным. Значит, по предварительной прикидке, это зрительный или звуковой сигнал. Или — и это вероятнее всего — их сочетание... Потом будем нащупывать дальше. Какой это зрительный знак: текст, картинка, цветовое пятно?.. Если звуковой сигнал — то что: музыкальная фраза, которую можно просвистеть по телефону, или скажем, некий тон ультразвука?..

Так постепенно можно нащупать точный код запуска. И ошибка здесь... сами понимаете.

Снова мелькают часы и дни в этом ирреальном поиске... Таблицы цветов... Отбор вероятных... Еще раз... Еще...

Теперь дублирование по длинам волн: монотонное перебирание десятков чисел... В другом порядке... Вразброс... Вперемешку с цветовой палитрой...

А где-то за этими стенами, за зеленой оградой — Эва.

По негласному соглашению, Алон все это время и не пытается выйти за пределы школы. И ей нет сюда доступа. Сколько они не виделись?.. Радиотелефон Гая, через который ежедневно передаются отчеты, — для Алона единственная нить, связывающая с Эвой. В эти минуты Гай деликатно удаляется. Он не многое рассказывает, она не расспрашивает. Услышать ее голос, уловить беспокойство, услышать "скучаю!.."

Появляется Гай, постукивает пальцем по своим часам. И снова цвета... Этот?.. Нет... Этот?.. Мимо...

Волны. Четыре тысячи восемьсот?.. Не похоже... Пять тысяч девятьсот?..

Ближе. Шесть тысяч?.. Пометить...

Следующая таблица цветов. Этот?.. Нет... Этот?..

10

Игорь сидел в кресле и терпеливо ожидал, пока ассистенты аккуратно снимут с его тела "упряжь", сплетенную из ремней, проводов, датчиков, разъемов.

"Тоже врачи!"— презрительно усмехнулся он, глядя на их белые халаты.

Небольшой, ярко освещенный, без единого окошка зал был набит аппаратурой, которая щетинилась рубильниками, ребрилась верньерами пультов, мерцала зелеными экранами осциллографов.

За пультами щелкали выключателями технари.

Игорь встал, потянулся, разминая затекшие после многочасового сидения конечности. Направился к Мартину, сидевшему в углу за экранами мониторов.

На лице Мартина было написано удовлетворение.

Все экраны были уже погашены, кроме центрального, на котором была видна "гостевая комната" на три кровати, оборудованная в одном из коттеджей в сотне метров отсюда. Игорь успел увидеть, как санитары в голубом выносили из комнаты носилки и стали смывать пятна крови и приводить в порядок разгромленную комнату.

— Прекрасно! — удовлетворенно проговорил Мартин. — Сегодня у нас с вами лучший результат из последней серии! Предыдущая тройка при включении усилителя буянила только до первой крови, и началась реакция торможения. Эти трое бушевали без всяких внутренних ограничителей, до конца.

— Может быть, на этот раз прислали буйных? — не скрывая радостного возбуждения, предположил Игорь.

Мартин с довольной улыбкой покачал головой.

— Материал для экспериментов поступает только из тихих палат. В том-то вся прелесть!.. Этот успех принадлежит именно вам! И новым разработкам электронщиков, конечно...

Он наклонился к микрофону.

— Благодарю всех за работу! Дэнькуе! Данке шен! Кесенем!.. Завтра регламентные работы... Срок следующего эксперимента будет объявлен по внутренней связи.

— Прекрасно! — снова пробормотал он. — К сроку мы успеваем, и даже с запасом.

— Теперь, — Мартин потирал руки, — важно подтвердить однозначную повторяемость результатов... И на носу — самый важный наш эксперимент. В присутствии...— он многозначительно указал пальцем в потолок. — Это тот самый случай, когда, как у вас говорят, или пан или пропан... то есть метан...

Мартин расхохотался. Но тут же продолжил деловито.

— Но уж если пан!.. Перед нами, дорогой, откроются оч-чень широкие перспективы!..

— И высокая поддержка, — прибавил Игорь.

— Собственно, — Мартин, по своей привычке, размышлял не замечая собеседника, — нам даже не столь важен конкретный результат, сколько важно завести этих ребят, возбудить нашей красавицей!.. Высокая поддержка, говорите? Чушь!.. О высоте поддержки немногим дано знать!.. А если и с этих погонов для наших работ что-нибудь осыпется, — то лишь на ярлычок для роско-ошного свадебного наряда!.. В будущем.

Они шли с Игорем по коридору, освещенному дежурными лампами.

— А что, — хлопнул он Игоря по плечу, — сейчас-то ты у нас пока уникален, но в случае успеха, не прочь бы стать главой первой в мире школы психогенераторов, а?

Сдерживая внутреннее ликование, Игорь пожал протянутую на прощание руку.

"Глава первой в мире школы"... Тоже неплохо, хотя и мелковато!.. Ну, ничего, все еще впереди!.. Не ошибся он в своем выборе!.. Ведут, ведут вверх ступени...

Дежурившие у выхода солдаты вытянулись в струнку, отдавая честь Мартину. Один из них занял привычное положение за спиной Игоря. Мартин строго помахал ему пальцем: смотри, мол, в оба! И еще раз похлопав Игоря по плечу, отправился в свой кабинет.

На улице шумели ночные потоки обещанного по прогнозу дождя. Игорь накинул плащ, и они с дежурным вышли из корпуса.

Игорь шел неторопливо по мерцающей потоками воды дорожке, вдыхал ночную свежесть дождя, напоенную озоном. Изредка посверкивали молнии под аккомпанемент удаляющихся громовых раскатов, словно с треском раздирали черный шатер над головой.

Сзади молча шлепал сапогами сопровождающий, съежившись в промокшей насквозь гимнастерке.

Не заметив неровно уложенной плиты под ногами, он споткнулся о ее угол и, пытаясь удержать равновесие, ступил в случайную лужу. Брызги попали на плащ Игоря, нарушив течение его мыслей.

Игорь остановился и задумчиво посмотрел на мокрую от дождя полу, перевел взгляд на сконфуженного охранника.

Он давно не был тем испуганным прохожим, что шарахался на улице от милиции. Он не был уже вообще обычным. В руки приходила желанная власть над людьми. Он мог приказывать.

— Что же вы, голубчик, на ногах не стоите? — произнес он укоризненно. — Тогда уж ложитесь.

Тот смотрел на него непонимающе.

— Лечь! — повысил голос Игорь.

Охранник колебался. Но под взглядом Игоря вначале стал на четвереньки, а затем плашмя растянулся на дорожке, по которой плясали струи дождя.

Игорь поглядел на его затылок, на свалившуюся в лужу пилотку и, не говоря ни слова, пошел дальше. За ним на большем, чем раньше, расстоянии снова раздалось шлепанье сапог.

Растянув удовольствие и нагулявшись вдоволь по дорожкам ночного городка, Игорь подошел к входу в свой блок, который давно уже занимал он один.

Они вошли в коридор. Игорь не глядя кивнул сопровождавшему, и тот остался на входе у тумбочки. С него текло ручьем.

Открывая дверь своей квартиры — а уже не комнатки, как когда-то — пришлось повозиться, почему-то заело замок.

Не включая света, Игорь скинул мокрый плащ и, встряхнув его, растянул на плечиках в прихожей...

Он не увидел, не услышал — спиной почувствовал сзади какое-то движение. Игорь быстро обернулся — и отшатнулся к захлопнутой двери.

В полутьме коридора бычилась высокая невнятная фигура.

Последнее, что Игорь увидел в тусклом отсвете блеснувшей на улице молнии, был бессмысленный взор человека. И небольшой бледный шрам на подбородке.

11

Алон вскрикнул и вскочил на постели.

Он был в доме один. Гай должен был вернуться к утру с новыми таблицами и звукогенератором взамен вышедшего из строя.

Стояла зыбкая тишина. Лишь где-то в листве пробовала голос ночная птица.

Алон уставился в душную темноту за окном. Яркий свет дугой рвался из изогнутой щели молодой луны.

Лоб его был покрыт каплями холодного пота. Что-то произошло!.. Что-то произошло!..

Он заметался по комнате.

Неужели эта идея... эта безумная затея удалась?!. Ведь дважды ничего не выходило. Дважды доставляли тому парню конверты с найденным им, Алоном, изображением и произносилась по телефону вычисленная им фраза. Чуть измененные, по разному разведенные во времени... Ведь не выходило!.. Значит второе его уточнение сработало? И он...

Алон оперся о подоконник.

... Убил человека... Он убил человека!.. Никогда не видел его, не знал, как его зовут... красивый он или уродливый... злой или добрый... есть у него дети или нет...

Но ты ведь сам согласился!.. С азартом и усердием отлавливал в неведомых флюидах те, нужные, отзвуки...

Нет, не сам! Я с самого начала не хотел. Не хотел!.. Тогда почему вдруг согласился?!

Он застыл, пронзенный неожиданной догадкой. Эва!..

Не может быть!.. Эва?..

Как же он в ослеплении ею не понял сразу?! Наивно отгонял собственные прозрения... Да она просто... Была подослана этими! Так вот почему он не мог ничего в ней разглядеть! Ее держали под защитой, чтобы он, Алон, ничего не почуял. И он, кретин, попался на эту приманку!.. И значит уже тогда, в прохладном том подъезде, она не случайно наткнулась на него. Они знали, где он находится, в каком он может быть состоянии...

О, они точно просчитали, чем его можно взять в тот момент! Это же так просто! Если слабого противника побеждают силой, то сильного — иногда слабостью... И ему подсунули женщину. Такую внимательную, такую заботливую!..

А знакомство с Гаем... Ловко она его подстроила!..

Как же она должна была смеяться в душе, когда он, как мальчишка, снова и снова возвращался к ней!.. Как должна была смеяться!..

Заскрежетав зубами, Алон обхватил голову и, скорчившись, словно от нестерпимой боли, повалился на подстилку.

Он лежал неподвижно, пока за окном не забрезжил серый нежеланный рассвет. Сел и какое-то время тупо глядел перед собой. Ни мыслей, ни чувств — комок плоти посреди пустоты...

Потом так же безучастно встал, механически взял нужные вещи и вышел. Он шел к воротам прямо по траве, минуя выложенные камнем дорожки.

Капли росы слабо поблескивали под ногами в свете щуплой луны.

Алон вышел за ворота и некоторое время стоял, словно в задумчивости.

Звезды на востоке уже бледнели. Листья шевелил утренний бриз. В ветвях за оградой захлопала крыльями птица.

Алон, очнувшись, оглянулся на темные окна и направился в сторону тянущегося вдоль прибрежной трассы апельсинового сада. Через мгновение снова стало пустынно и тихо.

И вряд ли кто-нибудь смог бы разглядеть в оконной темноте одного из домов едва угадываемую фигуру человека, смотревшего в сторону ворот печально и внимательно.

12

Дверь скрипнула.

Нир, войдя, аккуратно прикрыл ее за собой.

Мастер Бруно сидел в глубоком кресле у камина, уронив голову на грудь.

Казалось, он дремал. Одежда на нем, обычно чистая и отутюженная, была сейчас помята. Растрепанные волосы и темные мешки под глазами делали его на много лет старше.

Нир поколебался, глядя на усталую фигуру Мастера Бруно. Снова приоткрыл дверь, собираясь тихо выйти.

— Я не сплю, — раздался голос за его спиной. — Я же вас просил: в любое время...

— Простите, я не хотел.., — проговорил Нир, подходя ближе.

— Я вас слушаю.

— Только что из Центра получены предварительные результаты. Оценивается, что стадия предварительного эффекта достигнута...

Мастер Бруно кивнул, глядя на пляшущие язычки пламени.

— По результатам экспресс-анализа, продвижение этого проекта приостановлено. Ориентировочно на один-два года... Сейчас там чехарда с комиссиями, перетряской кадров, проверкой утечки информации... Потом станет не до того их верховному руководству — заработает предвыборная кухня... Сейчас группа Второго Стратега начала разработку дальнейшего блокирования...

— Ну, вот и хорошо, — сказал Мастер Бруно. — Это была важная работа... Теперь предстоит еще уточнить, благодаря чьей поддержке так деятелен тот исследовательский комплекс. То, что им выделяло правительство — гроши по сравнению с их расходами.

— Пока удалось установить, что они как-то связаны с теми, кто пытался вмешиваться и здесь.

— Серьезную музыку заказывают эти «меценаты», — промолвил Мастер Бруно.

— Похоже, это о них предупреждал господин Дан... Как их назвал Алон: крепкие ребята?.. Выходит, нам и его помощь еще может понадобиться.

Нир помолчал, потом произнес негромко:

— Алон исчез... Ищем. Мастер Бруно нахмурился.

— Да-да, найдите обязательно. Обеспечьте ему необходимую поддержку. Если понадобится — любое вознаграждение... Впрочем, он вряд ли примет.

Он помолчал, разглядывая носки своих башмаков.

— А знаете, Нир, я чертовски устал. Может, мне пора в отставку, а?.. Уступить место тем, кто помоложе.

Нир покачал головой.

— Такое место не для молодых.

— Почему? — Мастер Бруно посмотрел на него с любопытством.

— Молодость хороша в тактике. А наше дело даже стратегией назвать трудно. Мастер Бруно глядел на Нира задумчиво.

— Может вы и правы... Во всяком случае, надо будет отдохнуть... У нас с вами, брат, еще много дел... У нас, к сожалению, еще очень много дел!..

Нир по-прежнему стоял и почему-то не уходил.

Мастер Бруно поднял на него глаза. Взгляд его стал тревожным.

— Что? — дрогнувшим голосом спросил он. — Эва? Нир кивнул.

— Вашу дочь последний раз видели вчера утром.

13

Тяжело дыша и сдирая пальцы в кровь, Алон карабкался вверх по крутому склону. Поднимался на ноги, переступая по щербатым валунам, оступался, падал, снова цеплялся.

Он бы не смог сейчас вспомнить, где и сколько времени носился, словно загнанный зверь, прячась от людей, ночуя где попало: в зарослях, каменистых ямах, заброшенных развалинах. Он забирался в сады, подбирал там плоды деревьев. Таился, чуя издалека чье-нибудь приближение. Сворачивался ночью, прикрываясь руками от яркого крошева над головой. И выл беззвучно, искусав до крови губы...

Отверженный среди нормальных!.. Нечеловек!.. Убийца!.. Обманут, предан!.. Обманут и предан!..

Постепенно направление его движения стало определеннее.

Днем Алон брел вдоль дорог. Скрывался, лишь завидев машины полиции, да по какому-то своему наитию. Изредка кто-нибудь из водителей рисковал его подобрать, и тогда ему удавалось быстрее добраться до очередной развилки дорог.

...Тяжело дыша, Алон сел на камни в тени скального ребра.

Далеко внизу у подножия виднелся оставленный им прокатный джип. Алон до сих пор не мог понять, как его выдали ему, небритому, измятому. Но джип он получил без лишних вопросов, — может быть, он стал воздействовать на людей, уже сам не замечая этого.

Он поднялся и снова стал взбираться, сцепив зубы...

Зачем он стремился сюда сейчас, к этим безжизненным склонам посреди выжженной пустыни? В зону...

Он не знал.

Он бежал от остального мира. Словно с торчащими наружу оголенными антеннами нервов, обнаженный чьей-то неведомой волей перед всем мирозданием, он бежал от этого мира, обрушившего на него лавины бед, болезней и несчастий. От мира, одарившего его зельем любви, и предавшего. Вновь и вновь настигавшего чужими требованиями, шантажом.

И заставившего в конце концов стать убийцей!..

Алон не мог видеть другого джипа, стоявшего по другую сторону горы в долине. Было лишь ощущение преследования — слабой добавкой к тому, что билось в нем сейчас.

С ободранными руками, многодневной щетиной, в рваных башмаках Алон выбрался на неровное плато. Пошатываясь, добрел до валявшейся невдалеке самолетной тяги, брошенной им тогда.

Он опустился на колени. Плечи его вздрагивали.

"Кто ты, где ты, невидимый и несуществующий?!. За что избрал меня своей жертвой, неспособного и нежелающего?!. Меня, обычного, не страждущего, как другие, что рвутся ближе к силам твоим, и счастливы были бы такой награде...

Что делать мне с этим неподъемным для меня бременем, нежеланным даром? Если случайно пометил меня — сними с меня это клеймо, вожделенное для других, это мое проклятие!.. Я просто человек!.. Я не могу отвечать за весь мир, за все человечество!.."

Тихий и вечный скрип песчинок был ему ответом. Да столь же вечное движение подрумяненных на западе облаков. Да плавное кружение птицы над пустыней.

Неожиданно его внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из-за скалы, возвышавшейся исщербленными боками над плато.

Алон сцепил зубы, чтобы не зарычать, и побрел в его сторону. Дойдя до скалы, он уперся лбом в шершавую поверхность. Сделал несколько шагов, огибая ее.

В трещине, расколовшей скалу снизу доверху, прислонившись к рваным неровностям, стояла Эва. Она всхлипывала и что-то бормотала. Казалось, это была молитва.

Алон сделал еще несколько шагов, пытаясь расслышать ее невнятное бормотание.

Эва смотрела на него, но и куда-то сквозь него, дальше и выше. Теперь стали слышны ее слова.

-... Мы же одни на этом острове... Нас так немного — словесных и бессловесных, шелестящих. Мы все хотим жить... Добрые и бездушные, умные и лишенные этой муки... Мы должны выжить! Чтобы не кануть... Чтобы не кончилось нами!.. Ради будущего детей, ради любви... Хотя бы ради детей... Детей и любви!..

Вечерние тени медленно взбирались по каменистым кручам к вершине, над которой все так же спокойно плыли облака, и дальше, в голубом еще небе, плавно кружила птица.

И сейчас они оба стояли на самой границе, рассекавшей вечерний этот мир, границе света и тьмы.

Эпилог

Два старика сидели в тихом, почти безлюдном в этот час, портовом ресторане.

Со стороны причалов пахло тухлой рыбой и мокрыми просмоленными канатами. Штормило. Доносился скрип снастей и глухой стук бортов о причальные стенки.

Ветер приносил пыль соленых брызг на открытую веранду, заставлял поеживаться.

Столик перед стариками был почти пуст, если не считать чашки с остатками кофе перед одним из них — с красивой седой шевелюрой. Похоже, не ради еды сидели они здесь.

Большую часть времени они молчали, наблюдая за чайками, носящимися над водой с пронзительными криками.

— И все же, — прервал молчание седой, — несмотря ни на что, я рад, что судьба свела нас тогда, Учитель!

— Не назывйте меня так, — отозвался второй старик, подтянутый, с совершенно лысой головой. — Я никогда не был вашим учителем, Мастер.

— Были. Вы тогда преподали мне трудный урок, как можно рисковать своей властью, налаженным ходом своего бытия, и даже жертвовать ими.

Второй пожевал губами, слизывая соленые брызги.

— И все-таки я не уверен, что был тогда прав, преступая... Собственно, в отношении меня это было решено и вовсе однозначно, как вы знаете... Так что теперь называть меня Учителем неуместно и по этой причине.

— Вы сожалеете об этом, — расстроенно сказал седой. — А ведь именно ваше смещение, когда я узнал о нем, прозвучало и для меня сигналом. Все надо делать в свое время. В том числе и уходить... Я уже давно понял, что для всего есть свои "звездные мгновения". И так важно суметь их определить!.. Это особенно наглядно в судьбах людей великих. Действовали они в свое время — возносились на вершины. Рождались не вовремя — становились величайшими мучениками, звучали диссонансом со своим поколением... Хотя, — он допил кофе, — окончательный приговор, конечно, прозвучит лишь в день Суда.

Второй с сомнением покачал головой.

— Я думаю, этот Суд вечен. И он уже творится: каждый день, каждую минуту.

И выносит каждому свой приговор за свершенное в этом мире. И самому миру, несущему нас, выносит приговор — за общую судьбу его детей...

Они наблюдали за крикливым чаечьим дележом над волнами.

— Кстати, как ваша дочь? — спросил второй, не отрываясь от шумного зрелища.

— Они и малышка сейчас живут далеко отсюда, — отозвался седой. — Но мне все больше кажется, что в спокойной жизни им начинает чего-то не хватать. Может быть, это мне только кажется... Теперь я молюсь, чтобы их больше не коснулись эти вечные..,— он неопределенно поводил рукой в воздухе, — не многим видимые, ветры!

— Так не бывает, Мастер, — задумчиво произнес второй старик. — Так, к сожалению, не бывает!

Он смотрел на стоявшего поодаль, у мокрых сходней, человека. Тот стоял спиной к ним, и опирался на матовую черную трость с головой неизвестного божества вместо набалдашника.

август, 1994.

Тель-Авив

Оглавление

Олег Горн. Петля времени.

Проверка на соответствие

Неудачный эксперимент

Петля времени

  Пролог

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg