«И никаких фантазий!»

И никаких фантазий! (fb2) - И никаких фантазий! 192K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Германович Васильев («Василид-2»)

Владимир Васильев И НИКАКИХ ФАНТАЗИЙ! антифантастический рассказ

«Петрову дали новую квартиру,

Петров повесил новую гардину

Поставил телевизор в середину…»

Александр Варакин. «Тряпичная кукла»

Фантаст Петров, не без изящества вырвавшись из метафорического миража эпилога, поставил последнюю точку, указал дату завершения и устало откинулся на спинку стула. По физиономии его блуждала самодовольная и оттого глуповатая улыбка, какая, видимо, невольно возникает на утомленных ликах разрешившихся от бремени мадонн.

Фантаст Петров шумно выпихнул из груди застоявшийся комок воздуха, которым сперло его дыхание в последние мгновения творческого оргазма, и громко провозгласил:

— Все!.. И больше никаких фантазий!..

Он явственно ощутил, что не в силах дольше драпировать в «галактические одежды» свой голенький дух, дрожащий от отчаяния, обиды страха, гнева и множества других эмоций негативного ряда терпеливо дожидавшихся его возвращения реалий бытия.

Да и куда им, сердешным, было деться, пока фантаст Петров оставался существом социальным, очень болезненно ощущавшим многочисленные свои связи с обществом. Разумом-то он понимал тривиальную правоту йогов, утверждавших, что человек становится свободным, когда ему уже ничего не надо ни от неба, ни от земли. Но совет этот, казалось ему, подобен рекомендации отрезать голову, чтобы избавиться от головной боли. Человек, которому ничего не надо, есть кто угодно: йогин, арий, полубудда, четвертьатман — но только не человек. А задача состояла в том, как решить человеческие проблемы, оставаясь человеком. Все тот же неугомонный разум фантаста Петрова не мог согласиться с глашатаями многочисленных «духовных школ», рассматривавших телесную жизнь человека как некое отбытие срока наказания или, в лучшем случае, как командировку на захолустную планетку в грязный греховный мирок. Это было бы слишком просто и даже утешительно. А к простым решениям фантаст Петров относился с подозрительностью. Как и к так называемому «реализму», которого, по мнению фантаста Петрова, не могло существовать в искусстве. Просто кто-то не без корысти пытается выдать за реальность тот лоскуток бытия, который ему удалось разглядеть через замочную скважину своих убогих сенсоров (для незнакомых с терминологией фантаста Петрова: имеются в виду органы чувств).

Даже если теоретически допустить существование Создателя, Абсолютного Духа, озабоченного суетой сует человеческой (чего практически фантаст Петров, будучи действительным реалистом, допустить не мог), то крайне неразумно было бы со стороны этого Атмана-Бога даровать человеку жизнь на муки, на стремление удушить жизненные проявления, свойственные только этой форме бытия Духа. Нет! ОН мог отправить творения свои, детей своих лишь за тем светом, который способна излучать только Жизнь Человеческая, а не то, что за ней или вне нее. Это свет счастья и радости человеческого бытия, без которого блекнет Божественное Сияние. А если смотреть правде в лицо, к чему был склонен фантаст Петров, то кроме Света Счастья и Радости Человеческой никакого другого истинного света и не существует. Все прочие — лишь мечта человечества об этом.

Так думал фантаст Петров. И не особенно навязывал свое мнение окружающим. Но как человек пишущий и изредка публикующий свои писания, не мог, разумеется, оставить свое мнение при себе.

Однако как раз с этим Светом Счастья и Радости и наблюдался очевидный «затык» в жизни не только самого фантаста Петрова, но и всех недавних граждан громадного и, увы, не слишком «светоносного» государства с неблагозвучной, но привычной аббревиатурой СССР, ныне замененной чуть более печатной, но корявой, как обломки табурета — СНГ.

Как ни расшифровывал фантаст Петров эти магические символы, ничего хорошего не получалось: то ли Столпотворение Нищих Голодранцев, то ли Союз Наивных Голопузиков, то ли, увы, — Самое Натуральное Гуано…

Ни в одном из осколков бывшей якобы «империи» не наблюдалось ни подлинной Независимости, ни достойной уважения Государственности, ни искреннего Содружества между ними — лишь более или менее искусное надувание щек перед очередным вгрызанием хищных челюстей в тело бывшей общей родины, одновременно поливаемой потоками испражнений. И в этом судорожном утолении животного голода власти и богатства ощущался страх, неуверенность в завтрашнем дне, внутреннее сознание преступности, бесчеловечности творимого под завывание идеологических фанфар, то и дело «дающих петуха».

Нет, не ощущал фантаст Петров Света ни в жизни новых властителей, ни в жизни прикрывающихся ими нуворишей. А если даже «хозяева жизни» не счастливы в этом государственном образовании, то зачем оно?..

Петров-младший, еще не фантаст, но уже юный двенадцатилетний фэн, освоивший полное собрание сочинений Жюля Верна, почти освоивший двенадцатитомник Стругацких издания «Текста» (причем «Понедельник…» и «Сказку о тройке» практически выучивший наизусть), не говоря уже о всяких Зелазни, Сэберхейгенах и прочих Нортонах, прущих на книжный прилавок косяком, как горбуша на нерест, — так вот этот самый Петров-младший в описываемый момент самозабвенно колотил шариком от «пинг-понга» в стену кабинета, который в семействе Петровых по совместительству был и спортзалом.

Когда-то, всего лишь два-три года назад Петров-младший не менее самозабвенно занимался «большим теннисом» и даже по-детски серьезно планировал зарабатывать этим себе на жизнь. Это было то немногое, что он в своем юном возрасте действительно умел делать. Но от месяца к месяцу плата за тренировки на кортах неуклонно росла, а зарплата фантаста Петрова, в миру бывшего старшим научным сотрудником и кандидатом технических наук, непропорционально росту стоимости жизни падала, и гонорары приобретали все более смехотворный характер, стремясь к абсолютному нулю: в журнале «Позиция», ныне тихо почившем, ему выдали за публикацию перевода фантастического рассказа одного узбекского автора сумму, которой хватало только на пару ездок в метро. А за публикацию трети своего фантастического романа в «Звезде Востока» он получил 8,4 сума, что по «официальному» курсу доллара равно примерно 30 пенсам. То есть где-то доллар за роман! Смешно до слез!.. А по реальному курсу «черного рынка» — в два раза смешнее: около 15 пенсов.

Веселенькое время!..

Вот Петров-младший и развлекается шариком об стенку. И каждый «пинг», не говоря уже о «понге», уничтожал в интеллектуальном пространстве фантаста Петрова по мысли, мешая сосредоточиться. Впрочем, какие такие мысли могут быть, когда закончен очередной роман?! Никаких мыслей! Исключительно эмоции.

Фантаст Петров собрал со стола последнюю стопку исписанных с одной стороны листов (на другой стороне были результаты его расчетов на приказавшей долго жить «ЕС-ке», вместе с которой он «навсегда отставал» от цивилизованного мира в области компьютеризации). Какому-нибудь Стивену Кингу, давно оседлавшему свой «всемогущий текст-процессор», или новоиспеченному на литературоведческом противне «киберпанку» никогда не понять писательской технологии фантаста Петрова. Хотя, с другой стороны, оная технология для здоровья полезней. Компьютер для глаз не бальзам…

Фантаст Петров творил «нетленку» чернильной авторучкой, пока не высохли купленные в доисторические времена, то бишь во времена «застоя», чернила. На новые денег не было. Недавно он соорудил себе «стило» из найденного на улице (гусиного?) пера, вставив в него стержень от шариковой ручки. Эстетика производства образовалась, хотя стержень писал не ахти как легко. А фантаст Петров давно обратил внимание на явную корреляцию между легкостью и комфортностью писания и качеством написанного. Лишь потом произведение перепечатывалось на пишущей машинке или, только в последнее время, когда на работе появились «персоналки», набиралось на компьютере.

Общая мечта семейства Петровых иметь собственную «IBM»-ку дома отчетливо витала в розово-голубых туманах без всякой перспективы появления в черно-белой реальности.

При месячном доходе 15–20 баксов на душу (по рыночному курсу) не стоило раскатывать губу на полутора-двухтысячное средство производства и развлечения с обучением (для Петрова-младшего).

Гусиным перышком!.. Как Александр Сергеевич!.. Во где была нетленка!..

Слава богу, в литературе все еще не важно, чем и на чем, а важно, что и как…

Итак, фантаст Петров, водрузив свое рукописное детище на вытянутые ладони, торжественным шагом направился в соседнюю комнату, где жена его творила программное обеспечение для «левака», разрабатывая систему синтеза на ЭВМ электронно-оптических систем с заданными свойствами. Как уже тонко намекалось, «правых» доходов научного работника, а таковым имела честь (или несчастье?) быть и супруга фантаста Петрова, не хватало даже на «хлеб», не говоря уже о «масле»…

Цвети же и плодонось, независимая страна, так, как ты заботишься о своем интеллектуальном потенциале! Другого не дано… Выбирай же между компьютером и кетменем!

Сей драматический монолог промелькнул в ментальный сферах фантаста Петрова, когда он глянул на лучшую свою «половинку», а она, почувствовав его приближение, встрепенулась, пока ничего не понимая:

— А? Что?.. — и еще отсутствующим взглядом посмотрела на мужа.

Он торжественно и одновременно виновато улыбнулся и вздохнул:

— Вот, все… закончил…

И поймал себя на мысли, что эта сцена ему ужасно знакома. Она не раз возникала с несущественными вариациями на страницах его романов.

О чем бы ни писал писатель, даже фантаст, он пишет о себе и только о себе.

Осознав торжественность момента, любимая женщина фантаста Петрова поднялась из-за стола и приняла в свои руки творение, автоматически прикидывая его изрядный вес и внушительный объем. Глаза растерянно метнулись к распечаткам и листикам, разбросанным по столу, потом вернулись к свежеиспеченному роману мужа, словно вопя: «И это все на меня, на одну?!..». Но руки, уже освободившись от рукописи, обвились вокруг шеи фантаста Петрова, а губы тянулись к его губам, шепча:

— Поздравляю… Теперь моя очередь… Только не торопи…

— А я и не тороплю, — отвечал фантаст Петров, благодарно откликаясь на объятия. — И, вообще, если нет времени, сил, желания…

— Желание-то у меня есть… — хихикнула жена Петрова, привычно цитируя знаменитую фразу Мастрояни, из которой следовало, что с возможностями на данный момент затык… — Стало быть, найдется и остальное. Честь фирмы надо блюсти. А разве можно тебя без редактуры выпускать!..

— И-ех! — вздохнул он, соглашаясь с тем, что ни в коем разе нельзя, ибо «фантаст Петров», был коллективным автором — литературным «дюпрасом»(см. «Колыбель для кошки» К. Воннегута).

— Ну, а теперь, радость моя, — ласково улыбнулась умнейшая «половинка» фантаста Петрова, — если уж ты освободился, не подотрешь ли полик… Весьма способствует поддержанию спортивной формы литературных гениев…

— Всегда обожал половую жизнь, — признался фантаст Петров, отправляясь за половой тряпкой.

— Вечером — праздничный ужин по поводу окончания, — решила поддержать его тонус жена, — как покончишь с половой жизнью, можешь сбегать за бутылочкой пива.

Это вдохновляло. Хотя ничего торжественней бутылки местного пива к праздничному столу два научных работника не могли себе позволить. В общем, не очень-то и хотелось, но удручал сам факт и воспоминания о том, что в прежние времена количество и ассортимент определялись желаниями, а не возможностями…

Петров-младший тем временем напрыгался и, надев многократно залатанные джинсы и не раз чиненные лично фантастом Петровым туфли, отправился гулять во двор.

Жена Петрова, отложив его рукопись в сторону, опять углубилась в составление программ: «левак» поджимал со сроками.

Фантаст Петров занимался уборкой квартиры, попутно решая философские проблемы из области общественного идеала, не забывая при этом, что надо еще «добить» статью по материалам «бюджетного» отчета из области электрофизики, написать отчет по этапу работы из области электрохимии, покумекать над конструкцией установки по подготовке питьевой воды — работа для малого предприятия, а также набросать алгоритм оценки качества электроснабжения промпредприятий — для «основной» ставки жены. Были и другие «левые» и «правые» «хвосты», однако в периоды активной половой жизни, каковую фантаст Петров вел в данный момент, натирая линолеум мокрой тряпкой, проблемы социальной этики представлялись ему более актуальными.

Как наглядно показала новейшая история — именно от содержания господствующего общественного идеала самым непосредственным образом зависит благосостояние научного работника. Впрочем, и любого другого. И всякие изменения в истории и, что более важно, в повседневной жизни начинаются с изменения понимания общественного идеала. А кому как не фантасту Петрову заниматься этой неоплачиваемой работой?! Не политикам же оставлять, у которых на зубах хрустит и за ушами трещит — им внятен лишь один идеал: тот, что охраняет их кормушку.

Вряд ли правильно будет судить их за это, самому не пройдя испытания властью: все-таки инстинкты пока еще играют определяющую роль в поведении человека. Глупо обижаться на объективную реальность. Разумно — с пониманием управлять ею…

«Чья бы корова мычала!.. — попенял себе фантаст Петров, отжимая тряпку. — Управляющий нашелся!.. Тля несчастная!.. Впрочем, и Платон был какое-то время рабом… Эзопу и Эпиктету рабство их тоже не воспрепятствовало войти в число бессмертных мира сего… Однако это уже самоцитата, — констатировал он. Об этом было писано в его никому не нужной философской книге. — Похоже, что именно те рабы в социальном плане оказываются господами в духовном, которые приобщены к сотворению общественного идеала… Приходится выбирать между жизнью и бессмертием. А выбрав, не ропщи!.. С другой стороны: «ропщу — следовательно существую…»

Фантаст Петров уже вытирался после душа, когда раздался телефонный звонок.

— Алло, — подняла трубку идеальная половинка фантаста Петрова. — Ах, это ты!.. Привет… Спасибо, дерьмово… Как дочка?.. Ну, молодцы… Как матушка?.. Понятное дело, сейчас проще помереть, чем вылечиться. Похоже, нас к этому и толкают, чтоб лишние рты вымерли. Авось тогда среднеарифметический уровень жизни сам собой повысится… Точно… Да так, то давление скачет, то желудок барахлит… Во-во, при нашей-то собачьей жизни… Да и то кошки с собаками в приличных странах не стали бы жрать то, что приходится нам. Человек не свинья — все съест… А куда бежать? В России мы никому не нужны… А пусть подавится своей иудиной похлебкой!.. Тридцать сребренников еще никому счастья не приносили. И России не принесут… На Западе нам тем более нет места. Мы ж не евреи. Да и на какие шиши, извиняюсь, когда от зарплаты до зарплаты на хлеб не хватает… К тому же возраст… Когда под пятьдесят, поздно начинать с нуля. Тем паче — с минуса… Тебе Петрова дать?.. Он купается. Сейчас вылезет… Тьфу-тьфу-тьфу, пока жив-здоров. Роман очередной закончил… Спасибо… Только кому сейчас нужны… чуть не сказала «советские»… СНГэшные романы, когда можно заполнять прилавки безгонорарным западным дерьмом в красивых суперобложках?! Все в стол… Всю жизнь — в стол!.. При тоталитаризме — по политическим соображениям, при капитализме — по рыночным. А для человека какая разница по каким соображениям все его творчество — коту под хвост… Ну, в стол… Не вижу разницы. Не те времена, чтобы надеяться на память потомков. Не до гениев, которых нынче, как собак нерезанных… Разве что, когда все повымрут с голодухи, как динозавры, литературные палеонтологи начнут делать бизнес на архивах… Да Петрову-то что с этого? Он сейчас живет…

— Ладно-ладно, — возник голый фантаст Петров, интенсивно вытираясь махровым полотенцем, — будет вам хоронить меня… Я вам еще живой могу пользу принести… с удовольствием, — хихикнул он, с намеком запуская руку в декольте своей сексапильной половинки.

— А вот и твой Петров объявился, — сообщила в трубку госпожа Петрова, одновременно шлепая супруга по наглым рукам. — Ну, наш… Все равно получай, пока… — передала она трубку фантасту Петрову и, шлепнув его по голой заднице, удалилась в кухню, не забыв порадоваться совсем еще молодой фигуре далеко не молодого мужа своего.

— Привет, — бодро приветствовал фантаст Петров свою «младшую жену», живущую в собственной квартире вполне самостоятельно экономически и юридически. Но браки-то, как известно, заключаются на небесах. А на оных фантаст Петров побывал с двумя женщинами. Небеса не возражали. Женщины тоже. Хотя с ними было гораздо сложнее, чем с небесами. Во всяком случае, семейного общежития, то бишь гарема, о коем фантастически мечтал фантаст Петров, не получилось. Хотя и были времена тройственной идиллии, но они кончились отчаянным побегом «младшей жены» от Петрова в «законный брак», от которого ей осталась дочка, а также духовное и сексуальное разочарование. Муж не устраивал ее в постели, а маму — в квартире. К тому же у него возгорелась «возвратная любовь» к прежней жене, и развод произошел при взаимном согласии. А возобновление отношений с Петровыми показало, что территориальная разобщенность весьма благотворно сказывается на взаимной приязни. Хотя наступивший с приходом «волчье-собачьей жизни», в которой «ноги кормят», дефицит нормального человеческого общения объективно разводил их в стороны, как льдины в море. Общего оставалось все меньше и меньше. Пожалуй, только память… да секс Петрова с «младшей женой», которая силой ненавистных обстоятельств все больше становилась всего лишь «любовницей». И это — не мало. Но мечталось-то о другом… Увы, быть бы живу…

— Спасибо, — благодарил он за поздравления в связи с окончанием романа, — только еще рано. Редактура, печать… Это еще несколько месяцев… Впрочем, впереди у нас — вечность… Завтра?.. С удовольствием!.. Как всегда? Буду!.. А мама где? К братцу твоему собралась… Ну, отлично! Люблю, когда бдительные мамы уходят в гости. До завтра. Целую…

— Не понимаю, — прокомментировала последнее замечание мужа его разумная половина, — неужели нельзя с мамой договориться?! Женщина ведь, должна понимать живые женские потребности… А то все украдкой, когда мамуля соизволит отлучиться. Это ж разве жизнь?

— Коммунистические мамы, как и христианские их предтечи, воспитаны в сознании греховности секса. Они всю жизнь пытались подавить в себе его зов и того же ждут от детей… Во всяком случае на старости их лет не приходится рассчитывать на понимание в этом вопросе.

— Отговорки, — отмахнулась она.

— Возможно, но я не хочу давить… Есть серьезные основания предполагать, что после откровенного разговора ситуация только ухудшится. Жалко их обеих…

— Воля ваша, — пожала плечами госпожа Петрова. — А глазки-то загорелись от перспективы!.. Молодая любовница горячит кровь…

— Естественно, — заулыбался фантаст Петров, обнимая жену, мою кровь воспламеняет каждая женщина, которую я люблю… Правда, таковых раз-два и обчелся… Не ревнуешь?

— Мог бы и не спрашивать, — обиженно поджала губы возлюбленная «старшая жена», — я давно поняла, что мужчина, способный предать одну женщину, может предать и любую другую, то есть бросить. А я уверена, что мой любимый мужчина неспособен на предательство. Иначе как бы я могла его любить?..

* * *

Ровно в восемь утра следующего дня — весеннего понедельника 1995 года — фантаст Петров нажал на кнопку звонка у дверей своей возлюбленной «младшей жены». Открывать, похоже, не торопились. Он нажал еще раз. Может, не услышала?

За дверью послышались торопливые шаги, загромыхали многочисленные задвижки, замки и засовы, которыми население пыталось защититься от криминализации обстановки. Металлическая дверь с грохотом распахнулась.

— Извини, — засияла улыбкой белокурая фея, и синее небо в ее ошеломительных глазах засветилось солнышком. — Вода шумела в ванной, не услышала.

— Ничего страшного, — обнял ее фантаст Петров и поцеловал в шейку, соблазнительно светящуюся из халатика. В ванной продолжала шуметь вода.

— Раздевайся, я сейчас, — убежала красавица.

Петров разулся, поставил в угол кейс и прошел в квартиру, глянув по пути в высокое зеркало, стоявшее в прихожей.

Пожалуй, на героя-любовника он еще тянул: высокий (190 см), стройный (точнее было бы сказать — тощий, но при других обстоятельствах), почти марксовы шевелюра и борода, но русый цвет их обеспечивал ему романтический былинный имидж Ивана-царевича (точнее, Ивана-дурака, но какой дурак не стремится в цари?.. И самое поразительное — именно он-то и становится им!..). Правда, от висков его романтическую русину уже начало прихватывать «пеплом». На что «старшая жена» реагировала весьма болезненно, видимо, смотрясь в мужа своего, как в зеркало. И всячески пыталась бороться с оным «пеплом». Но фантаст Петров не поддавался, не желая из русого становиться рыжим от хны. Тем более черно-зеленым — от басмы. Но справедливости ради надо заметить, что стойкости ему хватало не всегда, и в результате он соглашался изредка на «русые» красящие шампуни. Однако в последнее время на них уже элементарно не хватало ни шишей, ни, тем более, баксов. Посему «пепел» все решительнее захватывал поле боя на многомудрой голове фантаста Петрова.

— Ну, вот я и готова, — выплыла из ванной комнаты жена-любовница.

Фантаст Петров обнял ее за талию и нежно поцеловал в радующиеся ему глаза. Нет! В очи, влекущие его в бездонную синеву. Он знал, что на них контактные линзы, и потому поцелуй был особо нежен.

— Как у тебя сегодня со временем? — поинтересовался он.

— Как всегда — цейтнот, — вздохнула она, — в полодиннадцатого ко мне должен прийти эксперт, а до того надо заскочить в фундаменталку. Шеф поручил подобрать кое-какую литературу.

— Стало быть, сейчас мы c тобой в библиотеке, — констатировал фантаст Петров. — Недурно… Но к нашей любимой КНИГЕ надо прикасаться чиcтыми руками, не говоря уже о прочих частях тела и души… — с намеком продолжил он.

— Иди-иди, — подтолкнула Петрова к ванной жемчужина его неформального гарема, зная щепетильное отношение возлюбленного к чистоте тела. Кстати, не только своего, что она всенепременно учитывала и одобряла. Свободный секс требует абсолютной чистоты. Во всех смыслах.

Пока фантаст Петров плескался, «младшая жена» торопливо готовила брачное ложе, прислушиваясь к нарастающему волнению в себе, от кончиков пальцев легкими волнами озноба пробегавшему по ее коже, уже предчувствующей ЕГО прикосновения. Жизнь, увы, не баловала ее радостями. Но тем, что ей вдруг перепадали, она отдавалась с самозабвением. По крайней мере, старалась. Получалось, к сожалению, не всегда. Бесчисленные проблемы, если и не дамокловым мечом висевшие над ней, то уж точно власяницей истязавшие душу, часто не отпускали ее в вожделенное забвение. Впрочем, «часто» не то слово для того, что случается крайне редко. И только фантасту Петрову удавалось увлечь ее в кратковременную нирвану. Да простят правоверные индуисты, буддисты, теософы, йоги и адепты употребление этого святого для них слова в столь сексуальном контексте! У каждого свой путь в нирвану. У них — через сому или иные психоделические средства, медитацию, особое дыхание или упражнение. У «младшей жены» фантаста Петрова — через любовь с ним. Не слишком, правда, богатый сексуальный опыт убедил ее в том, что лишь ОН знает заветный путь. Может быть, именно эта вера неизменно и приводила ее к вожделенной цели, а фантаст Петров был только ключом, тайным кодом, отпирающим божественные глубины ее психики?..

Во всяком случае, сам он видел свою роль именно в этом, не преувеличивая свои сексуальные достоинства. Мужик как мужик. Но всегда и неизменно любящий Женщину… Двух женщин…

Он вошел в комнату. Провел ласковой ладонью по ее щеке и повел по одному ему ведомым тайным тропинкам, а то и по неизведанному бездорожью в ту чудную, сказочную страну, куда можно попасть только вдвоем… И она с покорной радостью следовала за своим поводырем. Не было случая, чтобы она об этом пожалела.

«Старшая жена» предпочитала сама выбирать тропинки. И хотя нередко они уводили в сторону от цели, она не уставала искать.

В одном из своих романов фантаст Петров уподобил Женщину Реке. Исходя их этого образа, «старшая жена» представлялась ему чистым и неистовым горным потоком, своевольно прокладывающим себе путь среди скал, не зная покоя, но подсознательно, всей страстью неугомонной души стремящейся к нему.

«Младшая жена» виделась ему спокойной равнинной рекой, покорно принявшей свое русло. И тем не менее, кажущаяся покорность ни в коей мере не исключала глубинной мощи течения, устремляющего ее в дальние дали к бешеной страсти океанского прибоя, который, наверное, и был тайной сутью души ее…

Какие они разные — любимые женщины фантаста Петрова! И каждая неповторимо прекрасна!..

И за что ему, убогому, такое сокровище?!

* * *

Фантаст Петров быстро шагал к своему родному НИИ, изрядно уже опоздав к началу рабочего дня. Впрочем, он всегда неформально относился к трудовому распорядку, считая, что ему должны платить за выполненную работу, а не за отсидку на рабочем месте. И посему его рабочий день мог растягиваться и до глубокой ночи, естественно перемещаясь из стен НИИ в домашний кабинет.

Фантаст Петров был честен и азартен. И если уж брался за научную проблему, то прорабатывал ее тщательно, с самозабвением, неизменно стремясь к красоте результата, да и процесса тоже. Как у натуры художественной, у него было гипертрофированное эстетическое чувство. Наука же и прежде, и, особенно, теперь в эстетике не нуждалась. Потому научная деятельность сэнээса Петрова все отчетливее приобретала характер сизифова труда. По крайней мере, в области фундаментальных исследований, результаты которых, в этом он тоже убеждался все явственней, не интересовали никого, кроме него самого.

Он понимал, что это неправильно и преступно с точки зрения государственных интересов — государство, не поддерживающее и не развивающее свой интеллектуальный потенциал обречено на третьестепенную роль сырьевого придатка развитых стран и на десятистепенную роль рынка дешевой, почти дармовой рабочей силы. Понимал! Но что он мог сделать?! Пока — только продолжать свой сизифов труд за нищенскую зарплату, которая была меньше половины зарплаты кондуктора в трамвае — такова истинная оценка государством роли науки в своем настоящем и будущем.

В таких условиях было бы идиотизмом испытывать угрызения совести по поводу нарушения трудовой дисциплины, полагал сэнээс Петров. И не испытывал. Однако работа есть работа. Ее надо делать. И поэтому он все же спешил. Тем более, что кроме бюджетной «фундаменталки» существовала еще и совместительская хоздоговорная «прикладуха». Тут интерес производства к науке еще подавал кое-какие признаки жизни. Однако сквозные неплатежи и инфляция сводили к нулю все попытки научных работников как-то поправить свое финансовое положение. Работу они «Заказчику» сдавали. Оплату за нее, в основном, только ожидали. И где смысл?..

Из-за отсутствия оного наука старела, ветшала, приходила в негодность. Кто помоложе — драл из нее когти в коммерческие структуры, кто повыше в административном плане — разворовывал основные и оборотные фонды. Предприниматели!..

Все эти не столько мысли, сколько эмоции суетным фоном проносились в ментальном пространстве фантаста Петрова, в общем-то, своей обыденностью не слишком волнуя.

Истинно трогал его сейчас прощальный взгляд возлюбленной «младшей жены», наполненный радостью, благодарностью и хорошо скрываемой тоской. Когда-то она говорила вслух: «Как редко мы видимся!.. Как мало и скудно общаемся!..» Теперь перестала, прекрасно сознавая, что для желаемого внесексуального общения ни у одного из них нет ни времени, ни сил, ни реальной возможности. В результате постепенно исчезает и потребность. «Беличьи колеса» их жизней вращались в разных плоскостях, лишь изредка сближаясь.

«Какое же я имею право называть ее «младшей женой», — казнился фантаст Петров, — когда не могу снять с нее даже части жизненных тягот?! О женах заботятся!.. Впрочем, о любовницах — тоже… Так что не в терминологии дело, а в моей полнейшей финансовой несостоятельности! В нищете, в которую меня швырнули, как котенка в помойное ведро…»

Какое унижение! Сейчас невыгодно быть ученым, писателем, учителем, врачом, инженером, вообще, интеллигентом, работником умственного труда… Впрочем, и промышленным рабочим, шахтером вообще квалифицированным специалистом. Сейчас выгодно быть торгашом и рэкетиром — в бандитской или государственной форме (бюрократом, милиционером, таможенником…). То есть пребывать в сфере перераспределения капитала, но никак не в сфере его создания, интеллектуального или производственного. Только нельзя же без конца перераспределять пустоту!..

Оказывается, можно, если заполнять ее третьесортным импортным дерьмом, получаемым в обмен на что-нибудь ворованное…

— Ну, как успехи на сексуальном фронте? — поинтересовалась любимая «законная жена», оторвавшись от экрана «персоналки» коллективного пользования (от нищеты на ней работали несколько лабораторий по графику). Как всегда жена надежно прикрывала тылы фантаста Петрова.

— На сексуальном фронте без перемен, — ответствовал довольный любовник, — в стремительной атаке занята новая стратегически важная высота. Потерь нет! Тебе привет…

— Везет же некоторым, — вздохнула «старшая жена».

— Раз в месяц тебе, наверное, тоже везло бы, — пожал плечами Петров.

— А кто каждый день покушается? — двинула ему кулаком в бок супруга.

— Дык ведь, — развел руками фантаст Петров, — устоять против такого соблазну невозможно!.. Никто меня не искал?..

— Да кому ты нужен, кроме голодных женщин, — хмыкнула госпожа Петрова. — Здесь никто никому не нужен, если на нем нельзя заработать.

— А человечеству?! — воскликнул фантаст Петров.

— Во-первых, — подняла брови его супруга, — человечество сюда не заглядывает… Во-вторых, сдается мне, что и ему давно на нас начхать. Оно нужно нам, чтобы обрести иллюзию смысла жизни, а не мы ему. Наше человечество ограничено теми, кто нас любит.

— Как всегда, ты права, наимудрейшая моя, — на секунду задумавшись, как бы взвешивая мысль, серьезно согласился фантаст Петров. — Ну, показывай, что у нас здесь получается, — повел он головой в сторону светящегося экрана IBM.

И они с интересом углубились в работу.

Через пару часов «задышала» программа моделирования импульсного электрического разряда в жидкости, над которой они бились в последнеее время, и Петров, облегченно вздохнув, оставил свою жену-коллегу доводить до ума выходные формы, а сам отправился из ВЦ в лабораторию, надеясь разобраться с постановкой задачи о моделировании процессов в плоско-параллельных измерительных структурах.

Уже за несколько метров от двери лаборатории были слышны громкие мужские голоса.

— Ельцин — к-козел! — Из клубов табачного дыма смачно шмякнула по ушам фантаста Петрова категорическая сентенция.

«Политклуб в работе,» — констатировал он и, глянув на часы, обнаружил, что уже обеденное время. Хотя деятельность «политклуба» не определялась распорядком дня. Она была стихийна и почти перманентна, как обожаемая Троцким мировая революция. Да и само «обеденное время» — чистая условность, потому что сейчас мало кто из научных работников нормально обедал в столовой. В основном слегка перекусывали либо бутербродом, прихваченным из дома, либо просто лепешкой или куском хлеба. Во всяком случае, Петровы давно уже не позволяли себе такой роскоши, как обед в столовой. Правда, если голод вдруг пересиливал, и они «шиковали», съев по порции «первого», то кончалось это желудочными болями. Как писал один немецкий поэт о питании своих соотечественников в годы войны: «Не хлебом единым?… Но что же едим мы?..»

Увы, преимущественно то, что наиболее адекватно характеризуется непечатными терминами… Потому что в постсоветских государствах, пытающихся двинуться от бюрократического феодализма к бюрократическому капитализму первоначальное накопление капитала зиждется на воровстве и нарушении технологий. Этот процесс, захватывающий и сферу производства продуктов питания, наиболее болезненно сказывается на желудочно-кишечном тракте всей живности в городах и весях.

Кто успел своровать, тот и съел!.. А кто не умеет или не желает вымрет…

Только с кем предполагается строить эффективную рыночную экономику, которая просто немыслима без честного ведения дел? С ворами?.. Что ж, бог в помощь…

— Каждый народ заслуживает того правителя, какого имеет, древней сентенцией прокомментировал характеристику президента России фантаст Петров, включаясь в работу политклуба. — Баранами всегда верховодит козел.

— Но не алкаш ведь! — возразили Петрову.

— Ну, во-первых, мы с ним за одним столом не сидели, а свидетельству оппозиции сильно доверять не стоит… Во-вторых, пьяным баранам по нраву пьяный козел — свой парень!.. Потому они за него и голосуют.

— Они голосуют за Жириновского! Ежу ясно, что результаты выоров подтасованы. Сталин научил, как это делается.

— Естественно, — пожал плечами фантаст Петров, — потому что этот куда козлиней будет. Через все границы козлятиной прет!.. Или козлищиной…

— Все равно ему Бориску не свалить, — послышался политический прогноз из клубов табачного дыма. — Шут гороховый!..

— А это уж какой расклад выйдет, — усомнились в прогнозе.

— Гитлера тоже в свое время всерьез не принимали, — напомнил Петров. «Бесноватый» и т. д… У шутов во все времена было большое преимущество они могли безнаказанно делать тайное явным, неосознанное превращать в сознательное.

— Какое уж там неосознанное, — хмыкнул один их действительных членов политклуба, — режет правду-матку промеж глаз.

— В том-то и дело, — кивнул Петров, — что «правда-матка» в высших политических сферах обычно не подлежит оглашению, ибо у каждого она своя, в зависимости от того, чьи интересы политик представляет, прикрываясь интересами народа. И только «шут» позволяет себе произносить вслух то, что народ действительно желает… А народ желает сытно есть, пьяно пить, чувствовать себя человеком первого сорта в любой точке необъятной Евразии, а не только в своем национальном закутке. И чтобы это чувство было защищено законом, как во времена СССР, он желает быть свободным от произвола политиков, по крайней мере, чтобы его жизнь не зависела от личных взаимоотношений Ельцина с Каримовым или Тер-Петросяна с Алиевым.

— Так не бывает, — прокомментировал тот же действительный член политклуба.

— Разумеется, но ведь хочется!.. О том и ведет речь «шут», заранее зная, что правитель, при котором он подвизается, не способен превратить желаемое в действительное. И Жириновский прекрасно знает, что невозможно восстановить СССР, во всяком случае, в атмосфере той имперской фразеологии, которую он эксплуатирует. Более того, он прекрасно сознает, что своими речами еще больше расталкивает части распавшегося СССР, пугая «нерусских» своей клоунской агрессивностью и посягательствами на полноту власти тех, кто до нее-таки дорвался. Кто же из вкусивших откажется от нее добровольно?! Только через войну!.. Но ему и не нужен никакой Союз. Ему нужны голоса тех, кто по нему тоскует.

— И мы тоскуем!

— И наши голоса нужны, хотя бы в виде морального давления на тех, кто имеет в России право голоса. Ему бы вскарабкаться на российский трон, а там хоть трава не расти… Возникнут трудности, можно и войнушку затеять по восстановлению империи, а то замахнуться и на мировое господство народа-богоносца. Жириновский очевидно разыгрывает карту Гитлера, пытаясь повторить его политический «блиц-криг». Только политику не вредно помнить о том, что повторы в истории оборачиваются фарсами…

— Для шута фарс — родная стихия. Он его и создает, — заметил действительный член политклуба.

— Нет, Жириновский все-таки ни на Гитлера, ни на Пиночета не тянет, поморщился другой. — Дело в том, что народ, как голодная баба, тоскует по «твердой руке». Ждет, когда придет «настоящий мужик» и наведет порядок. Какой-нибудь генерал Лебедь или лучше Щука. Должен же кто-то, в конце концов, всем этим «новым» русским, узбекам, казахам и т. д. зажать яйца в тиски и заставить вернуть награбленное! Ведь у нас испокон веку сами не понимали как должно жить — без Петра да Иосифа… А иначе до «культурного рынка» мы никогда не доползем. Как говаривал Ленин, бить по головкам надо, особенно, по тем, что так и зырят, где бы что слямзить.

— Но зачем же террор?! Правовое государство должно решать свои проблемы с помощью права — через законы!..

— Ха-ха-ха!..

— А почему ты думаешь, что диктатор еще грядет, а не приступил к исполнению своих обязанностей? — спросил фантаст Петров у действительного члена политклуба, собравшегося решать политические проблемы с помощью тисков.

— Это Бориска-то?.. Слабоват… А главное, бардак разводит, а не порядок. Все истинные императоры, начиная с Октавиана Августа, а может, и с Хаммурапи, наводили порядок, а козлы со своими баранами только обжирали да обсирали все вокруг себя!.. Тем и проверяются…

— Резонно, — кивнул фантаст Петров. — Только и императоры бывают разные. Одни создают империи. Другие — их разрушают… Ельцин войдет в историю как разрушитель, и иного ему не дано. У созидателей принципиально другая природа. Но и те, и другие склонны к диктатуре, дабы навязать массам свою волю… Использовать язык пушек в диалоге с представительной властью может только диктатор, причем, в тираническом варианте. Использовать армию против неугодного вассала может лишь уже законченный тиран. И глупо надеяться, что он уступит свою власть какому-то шуту, даже если тот и победит на выборах. В этом случае и шутки, и маски будут побоку!..

— А народ?

— Бараны идут за своими козлами, если, конечно, те не топчутся на месте.

— Так ты предрекаешь победу Ельцина?

— Я не исключаю ее, — ответил фантаст Петров, — и полагаю, что особой щепетильности в средствах не будет. Наивно ждать щепетильности от человека, отдавшего на заклание национальным амбициям миллионы соотечественников по бывшему принципиально интернациональному отечеству.

— А те, кто тяп-ляп создавали это государство, не виноваты? — Виноват не тот, кто строит, а тот, кто разрушает.

— Значит, у тебя большевики — ангелы?

— Ну, если пользоваться теистической терминологией, то ими руководил дьявол, когда они крушили российскую империю, развязав братоубийственную войну, но вел бог, когда они, пусть и топорно, пытались восстановить разрушенное.

— С помощью тех же штыков?

— Нет, созидание началось, когда штыки были спрятаны. Созидает только мир. Война принципиально к тому не предназначена!

— Сомнительная сентенция, — не согласился действительный член политклуба. — Армия Македонского несла же с собой культуру!

— Эллинскую, — кивнул фантаст Петров, — попирая исконную. Да и эллинская культура начала давать всходы лишь при воцарении мира.

— А может быть «топорно» и не стоило? — заметил действительный член. Может, стоило подождать, пока само собой образуется на основе взаимной выгоды и взаимного уважения?..

— Конечно, так было бы лучше, — согласился фантаст Петров. Только человек — не ангел. Он смертен, и ему хочется осуществить желаемое при своей жизни. Нетерпение сердца…

— Да что вы все — Россия, Россия!.. Да давно уже Россия наплевала на вас и растерла дырявым лаптем, — возник вдруг доселе молчавший другой действительный член политклуба. — Россия в очередной раз демонстрирует миру, как делать не надо. Профукала на митингах все свои рынки, а теперь пыжится рыночную экономику сварганить. Хрен ей с уксусом, а не рыночную экономику!.. Опять бюрократы расплодились, как вши тифозные. Они ее и сожрут. А вы отрезанный ломоть. Вас теперь не Ельцин, а свой президент интересовать должен.

— А про Каримова неинтересно, — объяснил первый действительный член. Он фортелей не выкидывает, действует в духе вполне авторитарного азиатского правителя, создающего военно-полицейское государство на базе бывшей партноменклатуры.

— Ну, как же? — усмехнулся предыдущий оратор. — Со всех трибун вещает, что строит демократическое государство.

— Строить-то он, может быть, и строит, но от проекта до сдачи «под ключ» дистанция супермарафонская. Еще неизвестно, кто и в каком виде окажется на финише. Если, вообще, окажется.

— Демократия, как и рыночная экономика, не учреждаются указом президента, — заметил фантаст Петров, — и даже параграфом конституции. И то, и другое — способы бытия, вырабатываемые историческими процессами. Они должны быть органичны для духа и плоти народа, должны быть компонентами его культуры, психики.

— Рынок всегда был характерен для Востока.

— Угу, — хмыкнул фантаст Петров, — особенно учитывая процветавший здесь «азиатский» способ производства, так естественно перешедший в «социалистический»… О каком рынке и демократии может идти речь, когда структура общества зиждется на феодально-клановом разделении власти и сфер экономического влияния?! Для того и нужны армия и полиция, чтобы поддерживать динамическое равновесие между конкурирующими кланами. На Востоке никогда не были в почете «мягкие» правители. Демократические игры с народом, которому чужда демократия, ведут к охлократии и анархии, а оные, как нас предупреждали древние греки и римляне, неизбежно ведут к тирании.

— Хочешь сказать, что лучше уж сразу?

— По крайней мере, с меньшими потерями, — пожал плечами фантаст Петров. — Если «жесткий» правитель окажется достаточно мудрым, то он может привести свой народ к демократии гораздо более коротким путем, чем какой-нибудь «люмпен-демократ» демагогического типа. Но может, залюбовавшись собственной мудростью, и увести народ совсем в другую сторону. Политикам «советской школы» никогда не хватало искусства уйти красиво и вовремя…

— Ишь, чего захотел, — хихикнули из дыма.

— И все-таки, по-моему, лучше авторитаризм, чем война. Лучше туркменский вариант, чем таджикский, — вздохнул фантаст Петров.

— Все та же «советская» логика: все стерпим, лишь бы не было войны… Дотерпелись до полного краха… — ответил Петрову действительный член политклуба.

— Наверное, это столь же наивно, как ветхозаветное «не убий», но я считаю, что не было, нет и не будет во вселенной идей и ценностей, ради которых стоило бы гробить человеческие жизни. Разве только самозащита от явной агрессии. И то…

— Вот так динозавры и вымерли… — сокрушенно развел руками действительный член. — Ты лучше скажи, когда в Россию отвалишь?

— Да никогда, наверное, — ответил фантаст Петров. — Никто меня там не ждет и более того — видеть не желает, ибо конкурент в гонке на выживание, чужак в чужой стране… Да и на какие шиши при нашей-то нищете?..

— А здесь ты даже и не конкурент, а сразу — второй сорт: государственного языка не знаешь (они и сами его не знают, но с них другой спрос), в клане не состоишь, в Аллаха не веришь — убогое существо!.. Ты хочешь сказать, что ты в этой стране свой?.. Да черт с нами — недолго коптить осталось… А детям каково с детства жить в атмосфере национальной неполноценности? Где твоя страна? Где наша страна?!

— Мой адрес — не дом и не улица, — усмехнулся фантаст Петров. — Мой адрес Советский Союз… Посмеивались над песенкой, а ведь точно ухвачено… Мы — граждане несуществующей страны. Атланты без Атлантиды. Она канула в летейские глубины истории, но в нас еще жива. Во всех нас. На самом деле в глубине души никто от зеков до президентов — по-настоящему не осознал, что единой страны больше нет. Всем кажется, что это сон или игра, которая в один прекрасный момент закончится. Душой мы все равно живем в СССР. Я уверен, что если сейчас провести референдум на территории бывшего СССР, то подавляющее число проголосует за восстановление единого государства. Если, конечно, нацисты всех стран не начнут подтасовывать результаты и запугивать избирателей. В душе все хотят покончить с идиотизмом распада, жить вместе и дружно. Без всяких там границ и таможен, ставших доходным местечком для рэкетиров.

— Утопия! «Новые» не отдадут кормушки! То бишь власти!

— Да пусть ужрутся ею! — фыркнул Петров. — Народам нужна не власть, а нормальная жизнь. А нормальная жизнь на расползающихся льдинах невозможна!..

— Слушай, Петров! Разумные вещи говоришь, — сказал действительный член политклуба. — Помнится в разгар перестройки ты писал отличные статьи и публиковал их в газетах и журналах. Почему сейчас не пишешь? Ведь нас никто не слышит ни здесь, ни в России, ни в мире. Корчимся безъязыкие, как улица у Маяковского. Ты — наш язык!

— Хочешь, чтобы я высунул его? — усмехнулся Петров.

— А почему бы и нет?!

— Откусят…

Товарищ! Знай — пройдет она, Так называемая «гласность», И уж тогда госбезопасность Припомнит наши имена…

процитировал фантаст Петров «перестроечную» пародию. — Но дело даже не в этом. Негде печататься: здесь — непроходимая цензура, там — своих борзописцев более чем… На всех бумаги не хватает. Опять же народу надоела публицистика: собака лает, ветер носит, а Васька слушает да жрет… Воз же и ныне там. Точнее, заваливаться набок стал… Сколько было перьев поломано! И каких!.. Не моему чета!..

— А ты не прибедняйся — пиши! Мы — народ, мы требуем… Глядишь, тогда и в действительные члены примем…

— Ну, если в действительные… тогда стоит подумать, — кивнул фантаст Петров. — Ладно. Пошел думать. Хотя подождите — я же совсем не за этим пришел. Надо чуток и о работе поговорить.

— Да кому она на хрен нужна, наша работа!..

— Привык зарплату отрабатывать, — развел руками Петров, — к тому же «Заказчик» ждет…

И он увел председателя политклуба в свой кабинет, чтобы обсудить с ним результаты расчетов и наметить план дальнейших исследований. За это он имел с оного как с руководителя проекта «полставки» в месяц. То есть около десяти долларов…

* * *

Возвращаясь с работы, Петровы зашли на автостанцию узнать расписание и цены междугороднего автобуса. Весна была уже в полнейшем цвету и разгаре, а посему душа рвалась на природу. За всю двадцатипятилетнюю, теперь уже с маленьким хвостиком, жизнь Петровы не пропустили ни одной весны для поездки в горы. Благо природа всегда щедра к тем, кто любит ее. Урочища таких горных красавиц, как Кок-су, Кизил-су, Акташки или их друзей-джигитов Чаткала, Пскема, Угама, Мазар-сая, Каранкуль-сая были исхожены и изучены ими сначала с друзьями, а потом и с детьми. Петров-младший, к примеру, с года купался в ледяной горной купели чистейшего Мазар-сая в отрогах Чимгана.

Кроме эстетического удовольствия и чистого воздуха весенние горы одаривали ищущих и «подножным кормом»: лекарственными травами, горным ревенем под названием «кисличка» и грибами. Петровы были прекрасными грибниками и отлично разбирались в местных разновидностях. Впрочем, не только в местных — доводилось в прежние времена в отпусках собирать их и на российских просторах, и в казахстанских оазисах и даже в Пицунде неподалеку от «литфондовского» дома творчества. Не от голода, а из интереса…

К стоянке как раз подъехал газалкентский автобус, на котором можно было доехать до «горбатого» моста у Газалкента, а там пересесть на «акташский».

— Извините, — обратилась госпожа Петрова к водителю. — Вы не скажете, во сколько отходит первый автобус и сколько стоит билет до Газалкента?

— В семь… Тридцать девять сумов, — кратко ответил водитель и прошел мимо.

Петровы в некотором шоке смотрели друг на друга, подсчитывая в уме примерную стоимость семейной вылазки в горы… Тридцать девять плюс не меньше десяти на «акташском» — сорок девять, для ровного счета — пятьдесят на рыло в один конец. За троих — сто пятьдесят. Туда-обратно — триста. Почти половина месячного оклада сэнээса. Пару раз съездить за грибочками и можно отказываться не только от обедов, но и от ужинов… Веселенькое дельце… Даже если Петрова-младшего удастся провезти за полцены, все равно натикает двести пятьдесят сумов. Десять долларов.

Стало очевидно, что в этом году придется отказаться и от грибов, и от «кисличкового» повидла, и от лекарственных трав, и от свежего воздуха. А главное — от четвертьвековых семейных традиций. Собственно семья Петровых и зародилась в весенних акташских горах, когда будущая чета, наконец-то, разглядела друг друга. И это оказалось настолько хорошо, что они решили не сводить друг с друга глаз до конца дней своих. Что им и удавалось вполне.

В трамвае пришлось в очередной раз «сделать морду валенком» и с независимым видом прошествовать мимо кондуктора с протянутой рукой. Искусство ездить «зайцем» — удел нищих. Теперь его вынуждена осваивать вся интеллигенция СНГ. И не только она, увы. Но ей сложней — из-за интеллигентского неумения приспосабливаться, особенно, в материальной сфере бытия.

— Ну вот, вообще жить не хочется… — заканючил Петров-младший, когда ему сообщили, что гор в этом году не видать, как собственных ушей без зеркала.

Родители с ним полностью согласились: жить действительно не хочется, но почему-то надо.

* * *

Фантаст Петров чувствовал, что дозревает. Говоря высоким слогом, к которому фантаст Петров изредка питал слабость, еще Идея не осветила вспышкой своей мрака безмолвия, еще Форма не выкристаллизовала Содержания из насыщенного раствора Эмоций, еще… но фантаст Петров уже ощущал в себе глубинное клокотание творческой энергии, ищущей выхода… Это — «высоким штилем». А проще говоря, он почувствовал обострение творческого зуда. В такие моменты, если не «почесаться», Петров становился опасным для окружающих. А поскольку окружала его любимая семья, которую он призван был оберегать, то фантаст Петров спешно извлек стопку бумаги, то бишь упоминавшихся уже разрезанных «распечаток», чтобы иметь возможность вовремя разрядиться.

Бумага, как известно, все стерпит, как жена. Только жену жальче.

На минуту Петров закрыл глаза, концентрируя в себе Тишину, то есть отключаясь от хаоса интеллектуально-эмоциональных шумов, шипящих, свистящих и рычащих в его ментальном пространстве…

Обетованная земля — крысиный остров… Шестая часть земли — крысиный материк… Обглодана страна, как корабельный остов, Еще блуждает в ней последней крысы крик. Я — привиденье здесь… «Летучего Голландца» Во мне болит душа, бездомная, как свет… Тоскливая судьба — сквозь мрак былого мчаться И знать, что для тебя покоя в мире нет. Что твой корабль на дне… Он бороздил просторы Меж Небом и Землей, поправ Закон и Смысл. Он тоже призрак был, но Властелин Истории Всегда неуловим и призрачен, как мысль… Он умер, обветшав… Дай, Океан, мир праху… Но я бессмертен! Я — извечной Жажды блик!.. Кто мною ослеплен, Тот неподвластен страху, Кто мною вдохновлен, Тот яростен, как штык. О! Я предвижу миг Мой призрачный корабль Сойдет со стапелей, Когда распада тлен Насытит стаи крыс, И вор вора ограбит, И Вечный Дух, как раб Поднимется с колен…

— «Летучий Голландец истории» — это кое-что, — самодовольно оценил Петров свежеиспеченное. — Только от этого ли корчится «улица безъязыкая»?.. Даже если и от этого — дохлое это дело — расшифровка метафор. Особенно, для «улицы», которая нынче делает деньги… Нет, все-таки это не то… «Летучий Голландец» может доставить интеллектуальный кайф только таким же шизикам, как я или фантаст Васильев. Сам такой. Он может даже как член общественного совета «Звезды Востока» порекомендовать его редакции, как иногда не без успеха делал… Но не то… Содержание явно не обрело своей Формы.»

Надо ждать… Ждать Первой фразы…

Фантаст Петров выключил торшер и закрыл глаза, откинувшись на спинку стула. Петров-младший уже спал. «Старшая жена», лежа на диване, почитывала израильский юмористический журнал «Беседер» и изредка тихо подхихикивала. Но очень изредка и очень тихо… Юмор на уровне: «В Тель-Авиве нету крабов, значит, слопали арабы» ее уже не развлекал. Так что фантасту Петрову ничто не мешало мирно медитировать в поисках Первой Фразы…

Замельтешили мысли о работе. Весьма сильный центр притяжения, но побоку, побоку!..

Ощутилось смиренное одиночество «младшей жены». Это, конечно, не побоку. Напротив, оно должно стать внутренней сутью вожделенной Фразы. Его надо постоянно чувствовать, но не зацикливаться на этой боли…

Глубже, глубже в Тишину, в которой ждет своего часа истинный голос фантаста Петрова.

Он видел, как медленно раскаляется в его ментальном пространстве жалость к любимым, вынужденным страдать не только по его вине. Свою бы он постарался искупить. Но ощущая слепую и злую чужую волю, нагло вмешивающуюся в его жизнь, фантаст Петров не мог позволить себе роскоши очистительного самобичевания. В данной ситуации оно бесплодно. И по сути являлось бы трусливым бегством с поля боя за своих любимых.

А у фантаста Петрова было единственное поле боя, на котором он представлял ощутимую угрозу для невидимого противника — лист бумаги. И оружием его было Слово. Банально, но соответствует истине.

За свою не слишком долгую и не слишком удачную творческую жизнь фантаст Петров имел возможность несколько раз убедиться в силе воздействия собственного слова. Правда, не тогда, когда оно было опубликовано, а когда непосредственно было обращено к ближним его.

Когда-то ОНО вынудило принять кардинальное решение ныне покойного отца фантаста Петрова, потом ОНО увело в дали-дальние его мать. Это он осознал только потом, когда уже было поздно… Однажды ОНО испугало «старшую жену», ощутившую в НЕМ истинную силу его любви к «младшей», позже ОНО ошеломило «младшую жену», почуявшую в нем неискоренимую силу его любви к «старшей». Именно Слово разрушило их первоначальную тройственную идиллию. Впрочем, Слово не только фантаста Петрова, который стал остерегаться «лирики», ибо в искренности своей она оказывалась разрушительной, а без искренности никому не нужной. Были и иные Слова, не всегда произносимые, а лишь ощущаемые, отчего их разрушительная сила не уменьшалась.

Но так же точно фантаст Петров знал, что Слово его творило и любовь. Собственно, оно и было любовью. «И стало Слово плотию и обитало с нами…»

Всю жизнь свою фантаст Петров стремился к Слову, творящему любовь… Но, увы, зачастую нам, действительно, «не дано предугадать, как наше слово отзовется…»

И вдруг Первая Фраза сверкнула! Петров сразу понял, что это именно ОНА, хотя звучание ее было по-мальчишески коряво и вызывающе, но это искупалось эмоциональной точностью обращения:

«Малоуважаемые господа Президенты!»…

Фантаст Петров чувствовал, что за этой фразой стоит то, что он искал. Трудно сказать, нужно ли это Большой Литературе?.. Скорей всего, нет… Но фантасту Петрову нужно позарез! Ему надоело быть бессловесным политбараном.

Наконец он ощутил покой. Исчезло ощущение суеты. Сердце перестало боевым барабаном ухать в груди, а зашелестело чуть слышно, как лист под пером. Похоже, он нашел свою тропу…

Внезапно ему показалось, что в темноте кто-то есть. Он попытался сконцентрировать ощущение в зримый образ, но увидеть ничего не смог. Образ ускользал. И тем не менее, фантаст Петров вдруг понял КОГО он пытается увидеть…

Нет, он не испугался, но холодок все же пробежал по спине.

— Ты?! — спросил он мысленно, и получил ответ прежде, чем закончил вопрос. Естественно, он не услышал ни «да», ни «нет». Ответом ему была абсолютная внутренняя уверенность.

— Но почему?!

И снова он знал ответ: ОНА явилась на его зов, которого не зарегистрировал рассудок. ОНА всегда откликалась, потому что была рядом. Но Петров так до сих пор и не усек, когда он умудряется ЕЕ позвать. Не то, чтобы он был совсем никудышным аналитиком, но ВСТРЕЧИ происходили крайне редко и, в основном, очень мимолетно.

«Аве, Оза Ночь или жилье, Псы ли воют, слизывая слезы, Слушаю дыхание Твое, Аве, Оза…»

Только имя ЕЕ… Впрочем, кому какое дело, как ЕЕ звали… Пусть будет Озой. Тем более, что она обожала эту поэму и за нее, рикошетом, — ее автора.

«… Осторожно, как вступают в озеро, Разве знал я, циник и паяц, Что любовь — великая боязнь…»

Вот под знаком этой «великой боязни» и делал в свое время круги вокруг НЕЕ юный Петров. Тогда еще не фантаст, а только начинающий поэт. Но разве могли его робкие стишата сравниться с «Озой»?! А потому и сам он был совершенно незаметен рядом с лирическим героем «Озы» и, тем более, с ее автором, который, сам того не ведая, был эталоном для отбраковки претендентов на ЕЕ благосклонность.

У каждого поэта должна быть своя Беатриче, иначе ему никогда не стать Поэтом.

ОНА была Беатриче фантаста Петрова, никогда не возбуждавшая в нем осознаннных сексуальных эмоций, а неосознанные, как известно, сублимируются в стихи.

Впрочем, пока ОНА была жива, он практически не писал ЕЙ стихов, опасаясь обнаружить свое обреченное обожание и быть отвергнутым. Или, быть может, боясь столь грубым вмешательством разрушить хрупкую духовную связь, что, будучи невысказанной, все же существовала между ними, хотя бы в форме его устремления к НЕЙ. Так и оставшимся лишь устремлением.

Он не пришел на ЕЕ похороны. Он не видел ЕЕ смертного Лика. Не видел, как крышка гроба неодолимо перегораживает их миры. И могильной плиты не видел… Может быть, поэтому ОНА и осталась для него вечно живой и юной. Такой и являлась на его зов.

Он не участвовал в пересудах шокированных одноклассников, поговаривавших о том, что она приняла снотворное… Он знал, что ОНА просто вернулась в тот мир, где была Озой. А этот был не для НЕЕ. Пожалуй, он всегда это чувствовал. И, наверное, поэтому не навязывался к НЕЙ со своей совершенно земной любовью.

Он был благодарен ЕЙ за это чистое и неповторимое чувство в мире сем не от мира сего.

«Где они скрываются, Первые Любимые? В призрачной стране мечты с нами встречи ждут… Мальчики и девочки, бережно хранимые, Как вам там — в Несбывшемся?.. Нам тоскливо тут…»,

написал он позже на модную мелодию Таривердиева. Правда, тогда «страна мечты» была голубой. Потом голубизна стала ассоциироваться в его обыденном сознании с сексуальными меньшинствами. Петров, присмотревшись внимательней, увидел ее призрачной.

Еще позже, начитавшись теософской литературы, просто для общего развития, а не в порядке поиска духовного пристанища для заблудшей души, он понял, что в этой терминологии его «страна мечты» именуется «ментальным планом», где совершается все несвершившееся, сбывается все несбывшееся. И что «план» этот находится не за тридевять земель, а является неотъемлемой принадлежностью его, фантаста Петрова, бытия. Не очевидного, но реального. И не так уж важно, что он, как утверждают теософы, будет его экологической нишей после смерти, если ощущаешь реальность «ментального плана» сейчас, при жизни. В переводе с одного нерусского на другой нерусский «ментальный» означает «психический»… А кто же осмелится отрицать реальность психики фантаста Петрова?!

И эта его субъективная психическая реальность генерировала уже несколько десятилетий чувство вины.

Как любовь Данте не удержала Беатриче в этом мире, так и его, Петрова, тихое обожание не остановило ухода в вечный сон Озы, которая еще была не Озой, а живой девушкой… Возможно, если бы он не занимался самолюбованием и не лелеял псевдочистоту своего обожания, а ясно показал, что ОНА кому-то нужна в этом мире, то человек продолжал бы жить, не исключено, что счастливо, а в его ментальном плане не было бы Озы. Но разве это не вполне доступная цена за спасение человеческой жизни?..

— Не вини себя, — «услышал» он. — Каждый сам выбирает свой Путь.

— В предлагаемых обстоятельствах, — заметил фантаст Петров. — Я же не предложил тебе тех обстоятельств для выбора, которые могли бы сохранить тебя.

— Если сам факт твоего существования поблизости не изменил моего решения, неужели ты думаешь, что это могли сделать какие-то действия или слова?

— Насчет действий не знаю, — признался фантаст Петров, — а слова могли, если бы я их вовремя произнес.

— Утешайся тем, что я предпочла твой ментальный план твоей постели.

— Сомнительное утешение, — покачал головой фантаст Петров, тем более, что одно другого не исключает.

— Чаще всего исключает… Неужели тебе мало постельных проблем?.. Всех одиноких не утешишь…

— Но хотелось бы, чтобы для каждого одинокого нашелся свой утешитель, — вздохнул Петров. — Увы, меня действительно на всех не хватит. И на двоих-то не слишком хорошо делюсь…

— А если бы у тебя была я, то не было бы их, — напомнила Оза. — Трудно представить, — чуть улыбнулся фантаст Петров. — Но, возможно, тогда бы они были более счастливы. Или обеспечены…

— Для жизни в сослагательном наклонении у тебя есть литература…

— Как-то не думал о ней в таком плане, — признался он и вдруг на несколько мгновений перед его внутренним взором совершенно явственно засветилось ЕЕ лицо. Наверное, правильнее — Лик, но оно было такое живое и юное!..

— Не исчезай! — воскликнул фантаст Петров.

— У нас впереди тысячелетия, — ответил голос из напряженного мрака.

— Мне это уже говорили недавно, — сообщил фантаст Петров, обуздав свои разыгравшиеся эмоции.

Это произошло на днях в фундаментальной библиотеке Академии наук, где он случайно встретился с коллегой по литературе, которая, в отличие от фантаста Петрова, давно и успешно, по ее словам, общалась с представителями «ментального плана». Конкретно, со своим Наставником. Так вот ей дано было различать в толпе избранных для бесконечного духовного восхождения. И ее просто оторопь брала оттого, что «избранные», в большинстве своем, не слишком воодушевленно воспринимали благую весть об их будущем. Ведь избранность — не гарантия, а потенциальная возможность. И необходим великий духовный труд, чтобы реализовать ее.

«Избранные» же предпочитали слепо суетиться на своем примитивном «физическом плане», в терминологии Платона — на сумрачном дне пещеры. Наверное, такая же оторопь брала и Платона, когда он взирал на своих современников…

Бессмертный вопрос: кто прав — живущий Вечностью или Мгновением?..

Фантасту Петрову, конечно, приятно было услышать о своей причисленности к сонму, но он не мог позволить себе роскоши слишком обольщаться столь радужной перспективой — это расхолаживает: стоит ли спешить, когда впереди тысячелетия?.. Но даже если предположить, что оные будут, то очевидно, что сие совершенно иные тысячелетия в ином мире. И то, что будет сделано, там не будет иметь значения здесь. Поэма там максимум неясное поэтическое томление здесь. И то вряд ли.

Поэтому то, что не будет сделано здесь, никогда не будет сделано. Для этого мира.

Даже если допустить теоретически бесконечность индивидуального бытия для избранных, хотя избранничество — чистейший геноцид и фашизм со стороны «божественных сил», то ясно (теоретически), что каждый этап бытия должен обладать самостоятельной, незаменимой ценностью. Из «плохой» гусеницы может никогда не получиться бабочка. Даже если ее и не слопает птичка.

Кстати, не из наблюдений ли за жизнью насекомых родилась эта утешительная гипотеза о многоэтажности человеческого бытия? Неужели то, что дано какой-то гусенице, не доступно человеку?!..

Во всяком случае, каждый этап бытия надо проживать на полную катушку по законам того мира, в котором живешь. Будет другая жизнь — будут другие проблемы. А не будет — тем более надо реализовывать все свои жизненные потенции, пока жив.

То есть фантаст Петров не был расположен откладывать свои дела и планы на грядущие тысячелетия.

Да и на фига они ему без тех, кого он любит?!

И даже то, что теоретически они должны присутствовать в его ментальном плане, не утешает — ведь они будут всего лишь творениями его духа. Им явно будет недоставать той независимости, которая зачастую так раздражает его здесь…

— Да, — повторил фантаст Петров, — я это уже слышал.

— Это было сделано по моему поручению, — сообщила Оза. Аве Оза…

— В этом возникла необходимость? — поинтересовался он.

— Да.

— А именно?

— Ты начал суетиться… Физический план стал отбирать слишком много твоей жизненной энергии. Возникла угроза твоему духовному восхождению.

— Хочешь сказать, что я топчусь на месте? — вздохнул фантаст Петров. Сам знаю. Но разве не верно, что дух закаляется в преодолении трудностей?..

— Слишком расплывчатая сентенция… К тому же «закалка» не есть развитие, а скорее — огрубление, обретение духовных мозолей и потеря чувствительности.

— Мои любимые и так задыхаются в нищете! — воскликнул фантаст Петров. — Как я могу перестать суетиться?!

— Вот видишь… А ты еще и меня хотел взвалить на себя, как показалось, с грустной усмешкой заметила Оза. И продолжила серьезно: — Ты не должен суетиться духовно.

— Легко сказать, — передернул плечами фантаст Петров. — Ни в каком деле нельзя добиться успеха, если не вкладывать в него душу. По крайней мере, в моем мире.

— В нашем, — уточнила Оза.

— Тебе виднее, — повел он бровями, не открывая глаз.

— Весь вопрос в правильности выбора: в какое дело стоит вкладывать душу, в какое нет…

— Да слышали, слышали, мол, «не можете служить Богу и маммоне»… Только какая к черту маммона, когда от зарплаты до зарплаты с трудом дотягиваем?! Можно не заботиться о собственном пропитании и одеянии, и то стыдно, ибо сие — паразитирование, но нельзя не заботиться о тех, кто зависит от тебя. Даже знаменитые «птицы небесные» с утра до вечера, не покладая крыльев, таскают корм птенцам своим…

— Да, вам сейчас не легко. Правда, легко никогда не было… Но тем драгоценней искорки духовности, которые удается сохранить в этой суете… Только проблема не в заботе об удовлетворении жизненных потребностей.

— А в чем же тогда? — удивился фантаст Петров.

— В том бездонном болоте, которое уже засосало не одну тысячу блестящих умов и высоких душ и к которому ты так самозабвенно стремишься…

— И имя ему?..

— Политика…

— О, так с политикой я давно завязал! Сразу же, как господин Президент покончил с демократией.

— Тогда это были игрушки для взрослых дядей. Сейчас играм пришел конец. Мафиозный тоталитаризм не любит шуток…

— Откуда это тебе известно? В твоем «царстве божием», как я понимаю, сплошное благорастворение в воздусях…

— От тебя мне все известно… А насчет благорастворения… Каждый уровень бытия имеет свои проблемы. Бесконфликтных уровней не существует. Чем выше, тем сложнее. Хотя это несопоставимо, ибо субъективно.

— Ну, древние греки считали политику не худшим из занятий, а где-то приближенным к божественному, — попытался защититься фантаст Петров.

— Да, мы тут изредка дискутируем с Платоном, — усмехнулся голос Озы. Получив дополнительную информацию, он пересмотрел свои взгляды. Он считал истинным политиком того, кто внемлет божественному разуму, но на физическом уровне таковых быть не может, ибо информационные структуры, называемые человеческим и божественным разумом, просто несовместимы.

— Неужели так-таки и отрекся? — поинтересовался фантаст Петров.

— Нет, но теперь его теория более соответствует реальности. — А именно? — еще больше загорелся фантаст Петров.

— А уж это выясняй у него сам, — посоветовала Оза.

— Сам?!.. А, ну да… Ведь у меня впереди тысячелетия… Но мне это интересно сейчас!

— Можно и сейчас, если ты действительно будешь к этому стремиться, то есть делать конкретные шаги на пути к этой цели, а не барахтаться в зловонном болоте политики.

— Не понимаю, чем заслужил? — удивился фантаст Петров.

— Ты вознамерился поучать политиков, не имея ни малейшего политического опыта. Политики даже более самолюбивы, чем поэты, хотя и притворяются безэмоциональными дипломатами. Властолюбцы сверхранимы и никогда не прощают тех, кто наносит раны их самолюбию. А таковыми безумцами обычно оказываются Поэты, самолюбие которых не выдерживает ран, наносимых властолюбцами…

— Ты хочешь, чтобы нарушилось это извечное противостояние?.. Или хочешь, чтобы я перестал быть поэтом?.. — удивился фантаст Петров.

— Я хочу, чтобы поэт занимался поэзией, а не воевал с ветряными мельницами.

— Обычно считается, что это идентичные занятия, — хмыкнул фантаст Петров.

— Пещерное мышление по Платону, — ответила Оза. — Так думают те, кто никогда не выйдет к свету, потому что и не стремится к нему.

— Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?

— Пусть противостоят друг другу — они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.

— Только в том случае, если ставит политические цели, — возразил Петров. — Но именно они, как правило, чужды поэтам… Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство — ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту — разноименные полюсы…

— Вот именно, — подхватила Оза его мысль, — жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой… Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.

— То есть?

— Политики — плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий — политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек — поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.

— Значит, живой человек не может не быть политиком! — обрадовался фантаст Петров.

— Если для него реальны ценности физического плана, — уточнила Оза.

— Презренные ценности, — сыронизировал фантаст Петров.

— Вовсе нет, — печально отвергла его иронию Оза. — Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.

— Ты несчастна?! — встрепенулся фантаст Петров. — Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..

— Он таков, каким его сотворил ты… — вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.

— А другие?! Те, кого ты любила?!

— Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде… Они вне времени… Это тоскливо… А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим…

— И моя любовь к другим женщинам? — удивился фантаст Петров. — В твоей душе они сливаются воедино… во мне… со мной прежней…

— Тебя это не оскорбляет?

— Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.

— Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? — вздохнул фантаст Петров.

— О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?

— Примерно так, — подтвердил он.

— Насколько я их знаю, нет, — попыталась успокоить его Оза. — Правда, я знаю твоих жен через тебя…

— Вот именно, — кивнул фантаст Петров. — Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.

— Каковой он и является, — подтвердила Оза.

— И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! — вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?

— Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, — согласилась Оза. — Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.

— Интеллектуальная абстракция, — усмехнулся фантаст Петров. — А фактически это означает — распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.

— Неправда! — воскликнула Оза. — Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.

— Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?

— Ты должен вести их за собой! И не только их… Всех, кто услышит тебя… Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, — не сдавалась Оза.

— Я и собираюсь это сделать.

— То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.

— Ты преувеличиваешь, — усмехнулся фантаст Петров. — Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Cлова… Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору…

— Это внешняя реакция… Но ты забываешь про оскорбленное самолюбие… — напомнила Оза. — Оно не будет знать покоя, пока не утолит жажду мести…

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — усмехнулся фантаст Петров, — а я его уже сто лет не пил… И потом, откуда ты знаешь, что за Слово я скажу? Может, это будет как раз то, что тебе нужно… Я еще сам не знаю, как скажется… И скажется ли, вообще… а ты уже выступаешь в роли моего первого цензора.

— Я не цензор, я — сомнение… Твое сомнение.

— Я так полагаю, что не стоит делить шкуру неубитого медведя или, как говорят на востоке, считать несъеденные пельмени. Пусть что-то скажется, а там видно будет. Может, я уже и не способен сказать ничего вразумительного ни политикам, ни людям… Одни лишь малопонятные метафоры да фантазии…Хочу нормального человеческого слова, внятного всем.

— Воля твоя, — вздохнула Оза. — Я тебе не нужна. Ты вполне самостоятелен.

— Не покидай меня! — испугался фантаст Петров и встревоженно вслушался в молчащую темноту.

— Я не могу тебя покинуть, — еле слышно выдохнула Оза. — И не хочу… Прими последний совет.

— С удовольствием! — обрадовался фантаст Петров.

— Научись смотреть в зеркало… Найди пятнышко света в своих глазах и погружайся в него, освобождаясь от связей физического плана… Тогда ты сможешь увидеть меня, когда я тебе понадоблюсь. И не только меня. Это твоя тропинка в ментальный план…

— Спасибо! — воскликнул фантаст Петров. — Только я сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится. Никакие чакры у меня не желают открываться, никакие медитации толком не получаются.

— А ты не сдавайся… — посоветовала она. — Открой глаза и посмотри в зеркало!

Фантаст Петров открыл глаза и посмотрел в темное зеркало, в котором отражался какой-то малюсенький светлый блик с улицы. Он начал впиваться в него взглядом, который все больше и больше затуманивался, и вдруг вздрогнул от яркой вспышки — в зеркале засветилось лицо Озы, которое он все это время пытался увидеть. Такое же, каким он его помнил — юное и загадочное и, в то же время, незнакомое — глубоко женское и грустное…

Прекрасный лик из плоти света, Два коллапсара в поллица… И волосы — порывом ветра, Тревожным факелом гонца…

Всего одно мгновение, но из тех, что приравнивают к вечности. Ибо они и есть вечность.

Ослепленный фантаст Петров выполз из мрака кабинета в прихожую, освещенную светом из спальни. Оттуда доносились чуть слышные, но характерные, очень знакомые Петрову звуки. Он встрепенулся и быстро вошел в спальню.

Жена лежала на их супружеском ложе и тихо-тихо плакала, стараясь никому этим не мешать.

— Кто обидел мою лапоньку? — поцеловал он мокрую щеку.

— Неужели так и будет всю жизнь до конца? — ответила она вопросом.

— Как так? — в общем-то зная ответ, уточнил Петров.

— А вот так — в полубольном и полунищем состоянии без надежды на излечение и на какие-то положительные изменения в жизни… Когда даже детям жить не хочется…

Что мог сказать Петров? Его Слово еще не созрело. Поэтому он только вздохнул и крепко прижал к себе свою несчастную.

* * *

Недели три фантаст Петров не доставал папки с заготовленной бумагой, мысленно обкатывая Первую Фразу. Разумеется, для этой паузы были вполне уважительные «объективные» причины, как-то: производственная загруженность (срочно надо было скинуть два отчета и вникнуть в новое направление с потенциальным финансированием), нытье зуба, на лечение которого в данный момент не было денег и т. д., и т. п. Но все эти причины он раньше преодолевал, если чувствовал, что «созрел». Теперь же что-то будто удерживало его, отталкивало от письменного стола, принимая то форму лени, то личину несусветной занятости.

Фантаст Петров старался не анализировать своего странного состояния, но совсем не думать об этом не мог.

«Боюсь, что ли? — гадал он. — Что за чушь!.. Никогда ничего не боялся… Даже при так называемом тоталитаризме… Действует мистическое предупреждение Озы?.. Да было ли оно?!.. Задремал за письменным столом…»

И, тем не менее, он частенько вглядывался в зеркало, разыскивая светящиеся точечки в своих зрачках и пытаясь сосредоточиться на них. Погрузиться. Только ничего этакого у него не получалось. Правда, изображение его физиономии в зеркале расплывалось из-за слишком напряженного созерцания, но никаких «мистических» следствий из этого явно не наблюдалось.

«Ну, решено же: никаких фантазий!» — осуждающе напоминал себе фантаст Петров и решительно прекращал попытки.

Однако нередко на грани сна вдруг начинал брезжить чуть различимый лик Озы, и сердце фантаста Петрова взволнованно сжималось…

Может быть, это был один из способов удержать его вдали от письменного стола? Занять мысли, отвлечь чувства… Но кому это нужно?.. И кто на это способен?..

В конце концов, фантасту Петрову надоела эта игра в кошки-мышки с самим собой. Он достал бумагу и размашистым, не терпящим пререканий почерком написал:

«Малоуважаемые господа Президенты!..»

и переступил Порог. Дальше можно было идти только вперед. Он совершенно не переносил незаконченных фраз и, тем более, произведений. Они мешали ему жить, а жил он истинно, только когда убирал с пути подобные помехи. И понеслось перо невесть куда…

* * *

Малоуважаемые господа Президенты!

И еще менее уважаемые народы, которыми повелевают малоуважаемые ими президенты!

Я начал это открытое письмо Вам, вовсе не желая оскорблять кого бы то ни было. И посему убедительно прошу воспринимать столь странное обращение всего лишь в качестве констатации печального факта истории. Если вдуматься, то, пожалуй, нормальное явление для народов, привыкших к рабству, — бояться или обожать «жестких» правителей, презирать «мягких», но не уважать ни тех, ни других, ибо уважение возможно между равными. Да и правители у нас никогда не уважали подвластный им народ: иногда боялись, иногда боготворили и всегда в большей или меньшей степени презирали.

И чтобы у Вас при чтении этих строк не возникало превратного впечатления, будто я возношу себя в гордыне превыше народов и президентов, особо подчеркиваю, что у меня как у полноправного представителя народа ничуть не больше оснований для самоуважения, чем у любого другого, а как у писателя, издавно призванного коллективным ожиданием быть пророком — еще меньше, ибо не предупредил, не уберег… Хотя, видит Бог, пытался. Но не был услышан, как вряд ли буду услышан и в этот раз.

У каждого свои способы воздействия на политическую жизнь общества: у производственника — забастовка, у политика — митинг (на улице или в парламенте) и законотворчество, у студентов — баррикады или голодовки, у писателя — его произведения. Наверное, не самый эффективный способ, но другим он не владеет, пока остается писателем.

А коли так, то перед Вами не политический документ, в котором учтены все «за» и «против», рассчитаны все психологические и политические последствия и вероятная реакция Адресата, нет, перед Вами произведение в эпистолярном жанре с присущей ему эмоциональностью, субъективностью, искренностью и, следовательно, наивностью.

Но в том и ценность его: «глас вопиющего» не может лгать… Я понимаю, господа Президенты, что несмотря на мои «реверансы» и приобщение Автора к сонму «малоуважаемых», Вам все же обидно осознавать, что некто, кого даже и в микроскоп политический разглядеть невозможно, посмел столь непочтительно обратиться к носителям державного величия. За державу обидно!

Но что есть держава — некая довлеющая над всеми абстракция или — я, Вы и сотни миллионов наших бывших и нынешних сограждан? За кого обижаться будем? За Ее Величество Государственность? Или за ближних своих?

Что эффективней приближает нас к постижению истины — Ваше макромышление или моя микрочувствительность?

А истина, в данном случае, это ответы на извечные вопросы интеллигенции: «Кто виноват?» (или «что виновато?») и «Что делать?» для того, чтобы жилось нам пусть не в благоденствии и счастии, а хотя бы сносно, чтобы впереди не мрак сгущался, а хотя бы брезжила надежда.

Извините, но заверяю Вас с искренним прискорбием, что обещаемые Вами радужные перспективы не вселяют надежду даже в жаждущих обманываться. В то время, как потребность в самообмане по поводу грядущих улучшений не бытия даже, а быта становится все более массовой социально-психологической (может быть, даже психиатрической) потребностью.

Но трудно заставить себя поверить, что движешься к «сияющим вершинам», сидя в повозке, летящей по склону вниз. Даже если с точки зрения макромышления «повозка» лишь разгоняется, чтобы взять грядущую высоту. Сидящие в «повозке» могут просто не дожить до столь торжественного момента.

Но, пожалуй, пора обосновать свои негативные утверждения.

Основное негативное утверждение: президенты (главы) всех бывших республик СССР, как входящих ныне в СНГ, так и оставшихся вне содружества, не пользуются уважением своих народов и, что прискорбней того, — и не заслуживают уважения.

Для того, чтобы убедиться в истинности утверждения надо просто жить в гуще народа, находиться в одном с ним эмоциональном и интеллектуальном пространстве. Но тщетно пытаться выявить сей факт с помощью социологических исследований и, тем более, анализа прессы. Наученный горьким опытом респондент никогда не будет откровенен в официальной обстановке опроса, а об ангажированности прессы, вообще, говорить излишне.

Но, наверное, даже сквозь фанфары официальных хроник и медоточивую лесть вассалов при желании можно почувствовать истинное отношение народа. «Имеющий уши да слышит…»

Учитывая вышесказанное, я не буду обосновывать истинность тезиса с помощью рейтинговых гистограмм и прочих социологических показателей. Это не моя задача.

Моя задача как писателя, то есть «болевого датчика» общества, выдать сигнал тревоги.

Не доверяете — проверяйте.

Единственное, чем я могу быть полезен — это попытаться помочь понять, почему Вас не уважают и, более того, не могут уважать.

Дело в том, что в отличие от преимущественно инстинктивных, внерациональных чувств, таких как любовь, ненависть, боязнь и т. д., уважение в изрядной степени рассудочно. И если «любовь зла», то уважение дотошно. Степень уважения есть степень соответствия соискателя его некоему идеалу, то есть сумме требований, предъявляемых, в данном случае, к совершенному политику, более того, к совершенному правителю (монарху, президенту, императору, т. е. «отцу народа» — привожу перевод, т. к. в СНГ имеется прецедент: «туркменбоши», «отец всех туркмен» — на латыни означает «император туркмен». И в этом нет ничего предосудительного, в принципе, ибо и император может быть «идеальным правителем». В истории есть таковые примеры.)

Вообще-то говоря, психологический механизм формирования уважения достаточно прост, может быть, даже примитивен, но оттого и надежен: при поведении политика в соответствии с идеалом уважение к нему растет, совершил неблаговидный или хотя бы неидеальный поступок — будь готов к тому, что уважение ослабеет. Рейтинг при этом может и не понизиться за счет роста эмоциональных компонент — сочувствия, жалости, солидарности, любви и т. п., но уважение упадет обязательно.

Попробуем же назвать конкретные политические принципы, исповедуемые президентами СНГ, или поступки их, препятствующие росту уважения к ним. Иными словами, попробуем оценить степень близости их к идеалу.

А для начала надо попытаться сформулировать идеал политика, вообще, и Правителя, в частности.

К примеру, Платон в диалоге «Политик» уподобляет «царственного мужа политика» ткачу, искусно плетущему «государственную ткань»: «царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государствах… держит их в своих узах и правит, и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его… счастливым».

Нетрудно видеть, господа Президенты, как Вы, не покладая рук и не жалея времени, плетете эту «божественную» ткань. Однако и Вы сами, и мы, малые мира сего, должные составлять эту «ткань», не можем не ощущать, как она расползается в Ваших руках, а мы выпадаем из нее, чувствуя бессмысленность и безнадежность своей жизни.

Но почему?!

Да потому, что Вы «упускаете из виду» слишком многое из того, что может сделать государство счастливым.

Надеюсь, Вам не надо особо доказывать, «что счастье каждого человека и счастье государства тождественны» и «что наилучшим государственным строем должно признать такой, организация которого дает возможность каждому человеку благоденствовать и жить счастливо», а также, что «наилучшее существование как для каждого в отдельности, так и вообще для государств есть то, при котором добродетель настолько обеспечена внешними благами, что вследствие этого оказывается возможным поступать в своей деятельности согласно требованиям добродетели» (Аристотель. Политика), то есть, «не делать другим того, чего не желаешь себе» или «поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой» (Сократ, Конфуций, Гиллель, Христос, Мухаммад, Кропоткин и др.)

Очень надеюсь, что не секрет для Вас и содержание Общественного Идеала «как принципа свободного универсализма… — принципа всеобщего объединения на началах равенства и свободы», т. е. безусловности нравственного достоинства личности (П.И. Новгородцев. Об общественном идеале). Совершенно очевидно, что Общественный Идеал включает в себя и «этику благоговения перед жизнью», согласно которой «добро то, что служит сохранению и развитию жизни (любой жизни!), зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей» (А. Швейцер). Естественно, что эта этика включает в себя и экологический императив сохранения жизни на Земле, иначе благоговеть будет некому и не перед чем.

Вряд ли кто из Вас, господа Президенты, осмелится вслух возражать против этого Идеала, настолько он очевиден…

Но «по плодам их узнаете их…»

Можно было бы и далее продолжить наше приятное и полезное общение с Великими, однако и упомянутого достаточно, чтобы сделать очевидный логический вывод: идеальным правителем может считаться лишь тот правитель, который осознанно руководствуясь содержанием Общественного Идеала, не только делает все возможное для максимального приближения к идеалу в конкретных исторических условиях, но и добивается реальных результатов в этой благородной деятельности.

Звучит, может быть, несколько абстрактно, но проверяется достаточно просто и зримо: если в результате деятельности правителя государство, т. е. каждый его гражданин, становится счастливей, то Правитель может быть зачислен в список соискателей звания Идеальный Политик. В противном случае данный господин явно занимает не свое место. И как плохой мастер политического ремесла или искусства не может вызывать уважения.

Таким образом, объективные требования к Идеальному Политику (безотносительно к его личным качествам) выглядят так:

Идеальный Политик должен:

1. Четко осознавать суть Общественного Идеала, т. е. видеть Цель общественного развития.

2. В своей политической деятельности использовать те средства, которые не только обещают приближение к Идеалу в будущем, но и обеспечивают максимальную его реализацию в настоящем.

3. При отсутствии реального продвижения к цели (общественному идеалу) Политик должен уступить руководящее место тому, кто способен лучше организовать это движение.

Однако существуют и субъективные качества политика, которые либо помогают ему стать Идеальным Политиком, либо мешают. Древние греки называли эти качества добродетелями.

Я, как наиболее важные для политика выделил бы: мужество, справедливость и компетентность при наличии политического таланта. Но Великие предлагают нам более детальную разработку этого вопроса. Тут к нашим услугам и Платон, и Аристотель, и Цицерон, и Фараби, и Ваиз Кашифи, которым как истинным мудрецам свойствен универсальный, космический взгляд на проблему. Кашифи, например, в своей «Мухсиновой этике» перечислил более трех десятков добродетелей, необходимых Идеальному Правителю, которые нужны ему затем, чтобы «люди могли жить друг с другом так, чтобы никто не тиранил друг друга».

Не буду утомлять Вас цитированием, пусть референты достанут Вам этот труд, если Вы соизволите пожелать ознакомиться с ним. Если такое чудо произойдет, то посмотрите в зеркало души своей, господа Президенты, и ответьте сами себе, обладаете ли вы перечисленными качествами? Прилагаете ли усилия, чтобы обладать ими?

А может быть Вы и вовсе считаете всякие там милосердие, сострадание, добродеяние, нравственную чистоту и величие и т. п. добродетели вредными для реального политика?

Ведь, судя по политическим реалиям, не произведения этих мудрецов являются «настольными книгами» современных политиков. Увы, уже полтысячелетия им ближе советы Никколо Макиавелли, которого занимают проблемы практического захвата и удержания власти без оглядки на «вечные нравственные ценности». Это так естественно для правителей «пещерного дна» (по Платону)!

Но устраивает ли Вас подобная историческая роль?..

Потому что вот ведь какой казус получается — не уважают люди тех, кто откровенно рвется к власти и держится за нее, как утопающий за соломинку! Ибо среди всех народов презренна жадность, неважно — касается ли она гастрономических или социальных ценностей. Тем более, что в нашем мире власть автоматически обеспечивает гастрономическое изобилие.

Ведь вам, господа Президенты, не приходится подсчитывать, хватит ли Вашей семье денег на хлеб до ближайшей зарплаты…

Власть — это деньги! Так было, так есть, наверное, так и будет в обозримом будущем.

Именно поэтому интеллигентному человеку совестно рваться к власти. Для него пребывание у власти может быть оправдано только служением Идеалу.

Итак, сформулировав основные объективные требования к Идеальному Правителю и субъективные качества, необходимые ему для выполнения этих требований, попытаемся теперь оценить, насколько Вы отвечаете первым и обладаете вторыми.

Начнем с цели общественного развития, к которой Вы как лидеры своих народов стремитесь их вести.

Наверное, было бы слишком утомительно цитировать каждого из Вас, чтобы дать точные Ваши формулировки этой цели, да это и невозможно благодаря информационному вакууму, созданному Вашими стараниями на бескрайних просторах СНГ. Простому смертному нынче не по карману уследить за Вашими историческими фразами.

Но полагаю, что не слишком ошибусь, предположив, что на гербе любого из Вас будет уместен девиз: «Государственная независимость, национальное возрождение, экономическое процветание!»

Сей девиз сейчас настолько популярен, что кажется бесспорным. И в самом деле, что в нем может быть предосудительного?

Давайте посмотрим с точки зрения Общественного Идеала.

Что же означает «государственная независимость» для реальных социумов, стремящихся к ней на пространстве СНГ?

Реально, а не по замыслу Стратегов…

Прежде всего, она означает распад Великого государства, которое при многочисленных его недостатках по праву входило в число сверхдержав, определяющих мировую политику. Гражданами этого государства имели честь быть и Вы, господа Президенты, и я, малый мира сего. Однако с достоинством нести эту честь не хватило сил ни мне, ни Вам.

Почему произошел развал СССР?

Я не могу согласиться с теми аналитиками, которые видят в этом происки ЦРУ, Ватикана и прочих внешних «злодейских» сил. Вряд ли обошлось без них — слишком велика заинтересованность, но экспорт капитализма столь же безнадежен, как и экспорт коммунизма, если не созрели условия для тех или других производственных и социальных отношений в странах, куда производится сей экспорт.

Мне уже доводилось в своих статьях 1988-90 гг. доказывать, что «реальный социализм» оказался в историческом плане не шагом вперед, как мечтали и теоретизировали «основоположники» и «вожди коммунизма», а провалом в прошлое, в лучшем случае, к феодальным производственным отношениям, а то даже и к дофеодальным, доантичным, характерным для «азиатского способа производства» (по терминологии К. Маркса), процветавшего в ископаемых «супердержавах» Древнего Востока (Китай, Индия, Египет, Месопотамия и т. д.) и доколумбовой Америки. Может быть, в этом одна из причин, почему «коммунизм» так естественно лег на ложе азиатского континента?..

Сейчас нет нужды доказывать эту ставшую очевидной истину, но реальная жизнь гораздо динамичней любых схем. И как правило все мыслимые «измы» сосуществуют в ней, взаимодействуя.

В государствах с преимущественно «азиатским» способом производства или, чтобы не обижать азиатов, в «тоталитарно-бюрократических» государствах, как известно, правящим классом и, следовательно, коллективным собственником средств производства является класс бюрократии. Учитывая специфику «реального социализма», я именовал этот класс «феодально-социалистической аристократией».

Процесс развития «теневой экономики», паразитирующей на государственной собственности на средства производства, отпочковал от «феодально-социалистической аристократии» новый класс «социалистическую буржуазию», обладающую индивидуальной криминальной «теневой» собственностью. В отличие от «феодально-социалистической аристократии», функционирующей в пределах формулы «деньги-власть-деньги», «соцбуржуазия» предпочитает математику более высокого уровня: «Деньги-власть-деньги-товар-деньги-власть». Появление в этом многочлене «товара» и означает капитализацию отношений. А сохранение элемента «власть» свидетельствует о бюрократичности «соцбуржуазии» и о коррумпированности бюрократии.

В период распада СССР, кроме «азиатского» способа производства, присутствовали и элементы государственно-монополистического и носитель его — «административно-производственная бюрократия» ведомств и госпредприятий. Наблюдались и «феодально-байские» отношения в чистом виде. Уже пробивались ростки почти чистого, хотя все еще, в большинстве случаев, «теневого» частно-капиталиcтического уклада.

Естественно, что в каждом укладе этой многоукладной экономики были заняты свои группы трудящихся, которые, разумеется, не получали никакой прибавочной стоимости, а лишь средства для поддержания существования. При этом степень эксплуатации их была самой высокой из всех индустриальных стран (37–38 % валового национального продукта на зарплату против 70 % — в индустриальном мире). И хотя все группы трудящихся были равно нищи, их личные интересы тесно переплетались с тем укладом, который давал им средства для жизни, т. е. не составляли единого классового интереса, что привело к разобщению трудящихся иногда до антагонизма на социальной или на национальной почве.

Нельзя обойти вниманием и еще одну социальную группу, порожденную «перестройкой» как одной из разновидностей «смутного времени». Бурная волна «перестроечного» демократического энтузиазма, временами переходящего в типичную охлократию, всколыхнула со дна мусор, взбила пену, и на историческую сцену выскочила «новая охлократическая бюрократия», голодная, злая и потому энергичная. Когда-то эти «чертики» и «бесенята» ходили в лакеях десятого ранга при крупных «социалистических номенклатурных бесах» (использована терминология Ф.М. Достоевского). Теперь, взгромоздившись на плечи толпы, они получили реальную возможность скинуть своих хозяев с «теплых» местечек и занять вожделенную территорию вокруг бюрократической кормушки.

Этот беглый структурный социально-экономический анализ нужен нам для того, чтобы понять, какие внутренние силы и процессы привели в развалу СССР.

Кому это было выгодно?

Естественно, что «бюрократическая аристократия», как и положено бюрократии, выполняла консервативную функцию, ибо распад СССР одновременно означал бы и ее ликвидацию. Правда, пути к отступлению на выгодные позиции во всех республиках были подготовлены: прошел «парад суверенитетов», и многие из Первых секретарей компартий республик стали по совместительству Президентами, и партийные структуры начали плавное перерастание в президентские.

Гораздо сложнее оказалась ситуация в России, где «новая» российская бюрократия находилась в состоянии непрерывного конфликта со «старой» союзной бюрократией.

В конце концов, именно этот конфликт перерос в так называемый «августовский путч», который и стал фактическим началом распада СССР.

Ведомственная бюрократия под знаменем государственного монополизма играла еще более консервативную роль, ибо в случае распада СССР теряла существенную часть владений, которыми распоряжалась. Но в то же время «республиканские» ведомства не прочь были и сами распоряжаться этими владениями. Правда, в таком случае они теряли (и потеряли!) доступ к богатствам, расположенным на других территориях. Но ведь об этом надо было думать заранее! Однако жадность, как известно, отключает разум.

Роль «бюрократической соцбуржуазии» в процессе распада СССР неоднозначна. Та ее часть, которая кормилась на «союзной» собственности и использовала «союзный» рынок сбыта, не могла приветствовать деструктивные процессы. Та же часть, которая ограничивалась собственностью «республиканских» ведомств и ощущала на себе давление «союзных» «теневых» монополистов, имела причины стремиться к освобождению и от конкуренции и от опеки. Кроме того, волна разоблачений, довольно успешно поднятая «новой бюрократией» с тем, чтобы спихнуть «старую» и получить поддержку народа, привела к тому, что коррумпированная «бюрократическая соцбуржуазия» оказалась перед опасностью привлечения к уголовной ответственности (а по законам СССР вся «соцбуржуазия» была преступна). Поэтому развал страны, имевшей столь «вредные» для «соцбуржуазии» законы, оказался эффективным способом уйти от карающего меча закона.

При этом на первый план выдвигается миф о «русском колониализме», о «советской империи, поработительнице народов». Благо мировое общественное мнение всегда на стороне народов, борющихся против колониализма. Начинает разыгрываться «национальная карта», которая порождает сначала настороженность, а потом явную вражду, страх, ненависть между народами, недавно жившими в мире. Льется кровь невинных людей, изгоняются народы, начинаются гражданские войны «местного» значения.

Самый беспроигрышный вариант обретения власти над «пролетариями всех стран» — это разделение их по национальному признаку, ибо это разделение происходит на уровне инстинктов, а объединение по классовым интересам — на уровне рассудка, что, конечно же, менее эффективно.

И еще один мотив развала СССР для всего бюрократического кластера как единого целого: разукрупнение бюрократических структур — один из опробованных в мировой практике методов увеличения численности бюрократии. Посему стремление заменить один бюрократический центр множеством без ликвидации Бюрократической Системы — естественная реакция бюрократии на попытку уменьшить ее численность.

Стремление, увенчавшееся фантастическим успехом!

Не так ли, господа Президенты? Вам-то лучше меня известно, насколько возросла численность бюрократии в подвластных Вам государствах. И сравнима ли ее власть, а значит и доходы, с теми, что они имели в СССР?

Но это уже «новая бюрократия», которая понимала, что без слома старой Административно-Бюрократической Системы, то есть партийно-государственной структуры СССР, слишком мала вероятность прорваться к государственной кормушке.

«Новой бюрократии» было безусловно необходимо новое государство, а лучше — много новых государств.

«Феодалам», конечно же, было жаль расставаться со своей партийной аристократичностью, но когда некоторые из них, наиболее одиозные, оказались на скамье подсудимых, тут уж не до классовых интересов, необходимо было спасать свою шкуру — укрыться за национальными границами от интернациональных карающих органов.

Интеллигенция в целом в силу своей обновляющей функции в любом государстве также активно выступала за изменение прогнившей политической и экономической системы. Но научно-техническая интеллигенция, склонная к научному, рациональному решению возникающих проблем, в большинстве своем понимала, что распад столь громадного государства, основанного на региональном разделении труда с высокой степенью интеграции в важнейших сферах экономики, науки, культуры, неизбежно приведет к разрушению экономических, информационных, научно-технических, культурных и просто человеческих связей.

А это, по сути, историческая катастрофа! Однако в «смутные времена» голос разума — это «глас вопиющего в пустыне».

Более слышны в этот момент эмоциональные вопли творческо-гуманитарной интеллигенции — носителя так называемого «национального самосознания», которое она раздувает до фантастических размеров, не имея, как правило, иного сознания. Но корысть свою имеет: образование национальных государств надолго обеспечивает гуманитарную интеллигенцию работой. Тут и идеологическое обеспечение новых политических систем, и пересмотр истории, и создание новых алфавитов, словарей, учебников, пособий и платное (!) обучение государственному языку тех, кто им не владеет.

Кроме того роль интеллигенции в распаде СССР была обусловлена и ангажированностью ее различными социальными группами «эксплуататорского кластера»: кто отстаивал незыблемость «принципов», кто боролся против «колониализма», но каждый служил своему господину и удовлетворял, как мог, свои потребности и интересы.

Были, конечно, в интеллигенции, и немало, идеалисты и донкихоты, боровшиеся за Идеалы, но они, в конце концов, остались со своими идеалами в нищете и скорби. Впрочем, чистая совесть — не малый капитал, который «ни моль, ни ржа не истребляет и… воры не подкопывают и не крадут…»

А народ, т. е. часть населения, отчужденная от власти? Он митинговал, надеялся, стремился, но, в основном, пил и безмолвствовал. И, как обычно, без него его женили — отобрали одну общую Родину и вручили каждому по лоскутку от нее.

Хотя на всесоюзном референдуме граждане всех республик высказались абсолютным большинством голосов за сохранение СССР, вы, господа Президенты (некоторые, правда, слава тебе Господи, уже бывшие) наплевали на мнение своих народов и приняли решение о развале СССР.

Вы послушно подтвердили правильность ленинского тезиса о том, что «развивающийся капитализм знает две исторические тенденции в национальном вопросе. Первая: пробуждение национальной жизни, национальных движений, борьба против всякого национального гнета (если его нет, то он постулируется), создание национальных государств…»

Вспоминается популярный плакат «застойных» времен: Ленин благословляющим жестом с хитрым прищуром глаз гарантирует: «Верной дорогой идете, товарищи!» Хоть Вы теперь и не товарищи никому, а господа, но Дорога все та же…

До второй тенденции Вам и нам, увы, еще далеко, но если Вы и мы не совсем пока сошли с ума, то нам ее не избежать. Поэтому закончу цитату: «Вторая (тенденция развивающегося капитализма): развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки и т. д. Обе тенденции суть мировой закон капитализма. Первая преобладает в начале его развития, вторая характеризует зрелый и идущий к своему превращению в социалистическое общество капитализм» (Критические заметки по национальному вопросу).

Представляю, как Вы брезгливо морщитесь от ленинской цитаты, которую когда-то заучивали наизусть… Дурной тон… Немодно… Кто же сейчас цитирует Ленина?!

А идеалисты и цитируют, понимая, что «мировые законы» вне моды.

Вы сомневаетесь? Посмотрите на объединяющуюся Европу, которая стремится к тому, что Вы разрушили! Социализм себя дискредитировал? Да, советский «феодально-бюрократический», но шведскому-то «социал-демократическому» все завидуют!..

Да и бог с ним, с «измом»! Назовем это «этическим ноосферным обществом» и устремимся к нему!

Увы, еще не поделили до конца власть и лакомые кусочки от трупа прежней Родины, не всю еще кровь своих сограждан пролили, не все нации поссорили и не все семьи разлучили… Что ж, продолжайте в том же духе, господа Президенты — укрепляйте границы и таможни, ввводите республиканское гражданство… Но не рассчитывайте на уважение современников и благодарность потомков. Загляните в память народную — она хранит в своей сокровищнице имена тех, кто создавал великие государства: Александр Македонский, Октавиан Август Юлий Цезарь, Мухаммад, Амир Темур, Бабур, Петр I и т. д., но нет в ней Разрушителей. Один Герострат в качестве мелкой презренной твари. У Разрушителей одно общее имя — варвары…

Однако умерим эмоции и прислушаемся к гласу разума, который подсказывает, что именно степень антагонизма между «старой» и «новой» бюрократией в различных республиках определила специфику политических процессов в них.

В большинстве республик «старая» бюрократия изменила свою тактику и терминологию, отказалась от принципа однопартийности, слегка обновила свой состав за счет представителей «новой» бюрократии. Там, где этого не произошло, начались гражданские войны (Таджикистан, Молдова). Там, где на первых порах победила «новая» бюрократия, рьяно взявшаяся за наведение своего порядка, обострились конфликты между «национальными бюрократиями», переросшие в национально-освободительные войны (Грузия, Азербайджан, Армения).

Но главной разрушительной силой являлся конфликт между «новой» российской бюрократией и «старой» союзной.

И тем не менее, попытка политического разрешения конфликта была предпринята — в форме разработки Союзного Договора. Процесс шел непросто, но компромиссные решения находились, всесоюзный референдум подтвердил волю народов к его принятию… И вдруг, как джинн из бутылки — «августовский путч» 1991 года! Всего за несколько дней до намеченной даты подписания Союзного Договора! Связь между событиями совершенно очевидна.

Неочевидны (для нас — малых мира сего) истинные организаторы этого политического фарса. А сомнений в том, что эта политическая трагедия была разыграна в жанре фарса не возникало, пожалуй, ни у кого: была в нем и пародия на «корниловский мятеж» в форме ГКЧП, и восхождение на «броневичок», правда, без «апрельских тезисов» (своего ума не хватило, а референты вовремя не подсуетились), и возвращение на трон «законного монарха», заточенного злоумышленниками в замке (эта мизансцена, вообще-то, из другой «оперы», но в фарсе все позволительно), и скоморошье унижение «спасенного монарха» Верховным Советом РФ, и клоунская демонстрация власти нового «претендента на трон» — публичное подписание указа о запрещении компартии. Позже нашлось место и для разгона «учредилки» в лице Верховного Совета СССР. Очень уж, видно, хотелось Истории повториться в этом традиционном жанре.

Но кульминацией зловещей клоунады оказалась последняя (не написанная, но обещанная Стругацкими) сцена «Сказки о тройке», в которой вполне большевистская «Большая тройка», сообразив в Беловежской пуще на троих, то ли в пьяном раже, то ли с похмельной тоски, растерев шлепанцами все конституции и всенародные референдумы, одним махом решила судьбы почти трехсотмиллионного народа: «Х-х-хто в етом доме х-хоз-зяин-н! Мать вашу!..»

И где была вся демократия с ее заморскими процедурами и консенсусами?.. А как всегда в России — у пьяного кота в заднице!..

Извиняюсь за не слишком дипломатические выражения, господа Президенты, но запорожские казаки и не такое писали турецкому султану, а великий украинский народ до сих пор гордится этим политическим документом.

Так «новая охлократическая бюрократия» забила осиновый кол в остывающее старое тело «соцбюрократии», впрочем, в полном согласии с принципом оборотня уже оставленное его духом. Во главе ее стоял матерый коммунистический вервольф (по русски — волкодлак) бывший секретарь ЦК КПСС, бывший член Политбюро ЦК КПСС, еще недавно на ХIХ партконференции слезно и принародно моливший «соцфеодалов» о «политической реабилитации»: мол, пожурили и хватит, пустите обратно!..

Зря не пустили! Не поняли своей выгоды… Увы, дуболомность всегда была отличительной чертой «феодальной соцбюрократии».

Нет злее врага, чем отлученный от кормушки!..

Кто знает, что сейчас было бы с СССР, если бы такого зубастого вернули в упряжку с поджатым хвостом…

Украинскую бюрократию представлял бывший секретарь ЦК Компартии Украины, главный ее идеолог, отправивший народ на первомайскую демонстрацию после катастрофы на Чернобыльской АЭС, заботливо отослав свою родню за пределы радиоактивной «Украйны милой».

Белоруссию представлял ученый, тоже из высшего номенклатурного списка, но все-таки в большей степени «новый».

Конечно, дело прошлое, господа Президенты, но не могу удержаться от вопроса: ну, пусть эти трое с перепою не разобрались, к чему ведет их варварское решение (многие в то время не разобрались), но Вы-то, мудрые пастыри своих народов, опытные политики, неужели Вы не предвидели тех неисчерпаемых бед, которые влечет разрыв живых связей столь гигантского социума как СССР?.. Ведь было же у вас время до «алмаатинской встречи»!

Неужели сладкая иллюзия близкой личной власти застила Вам взор? Ведь как писал мудрый Ваиз Кашифи: «Никто не будет знать блага в твоей стране, если ты будешь стремиться к благу лишь для себя…»

Боюсь, что Вы, как и мы, малые мира сего, не приняли эту клоунаду всерьез и не предвидели грядущих бед.

Но тогда чем Вы достойней нас?..

Впрочем, надо честно признать, что президенты многих государств СНГ до последнего рубежа пытались сохранить связи с Россией: общее «экономическое пространство», общее «рублевое пространство», общее «таможенное пространство» и прочие «пространства», жизненно важные не только для государств, но и для их граждан… Но Россия воротила нос и сучила коленками, всех отпихивая от своей печи.

А Вы, господа Президенты, упустили момент — надо было возвысить свой президентский голос после «Беловежского сговора» и дать по рукам «удалой тройке» — ведь на вашей стороне были Конституция СССР, Президент СССР, Верховный Совет СССР и, соответственно, все силовые структуры. У Вас уже был готовый к подписанию «Союзный договор» Союза Суверенных Советских Республик.

Но Вы предпочли расхватать СССР на отдельные шматки, тем самым совершив клятвопреступление и перед Конституцией СССР и перед Конституциями своих республик, а также предав Президента СССР и интересы (а главное будущее!) своих народов, которые были призваны защищать.

Подло — решать судьбу народов за их спинами, а потом путем «липовых» референдумов задним числом создавать видимость легитимности своих действий. Ведь каждый из Вас, господа Президенты, на «алмаатинской встрече» абсолютно точно знал, что ваши народы не хотят распада СССР!

Из этого следует, что Вы не являетесь истинными представителями и защитниками интересов своих народов. Вы — главы национальных бюрократий (этнократий), всегда и везде защищавших свою корысть. Разумеется, не в ваших интересах доводить народные массы до социального взрыва, чем и объясняется наличие минимальных социальных программ в Вашей деятельности.

Таким образом, господа Президенты, первое (и самое страшное) следствие провозглашения «государственной независимости» бывшими республиками СССР это развал СССР, который означал раздел территорий, собственности, рынков и сфер влияния между национальными бюрократиями в интересах этих бюрократий.

Второе следствие провозглашения независимости состоит в создании комфортных условий для национальной бюрократии внутри каждого государства и в вытеснении из всех сфер государственной деятельности представителей иных этнических групп как массового явления. Не прямо, конечно, но вполне эффективными косвенными средствами (экстренное введение национальных государственных языков при отсутствии серьезной практической базы для перехода на нацязыки представителей иных национальностей, введение республиканского гражданства при запрете «двойного гражданства» для желающих). В результате создается психический дискомфорт и происходит фактическое вытеснение инонациональных граждан из новых государств. При громогласных декларациях равенства прав всех этносов.

Можно было бы продолжать анализ следствий, но уже явно назрел коренной вопрос: не является ли независимость ложной целью для государства?

Было бы грубой ошибкой пытаться отвечать на этот вопрос «вообще». Ответ индивидуален для каждого конкретного государства. Мы будем говорить о государствах СНГ.

Во-первых, обратим внимание на то, что «независимость» по сути своей может являться не целью, а лишь средством для обеспечения нормального самосознания граждан или же их благосостояния.

Улучшение самосознания может иметь место при освобождении от колониального гнета или оккупации. В СССР же колониального гнета не было. Существовала лишь общая неэффективная система хозяйствования (которая, однако, куда эффективней нынешней, когда граждане «независимых» государств заглянули в глаза такой нищеты, которая прежде им и не снилась) и, прямо скажем, не лучшая идеологическая система, которая весьма топорно подходила к национальным проблемам. Но это была общая интернациональная система, равно относившаяся ко всем народам. Ее никак нельзя назвать идеологией колониализма.

Во-вторых, независимость иллюзорна в качестве цели, ибо является идеологическим обманом. Особенно для государств СНГ.

— В условиях существования мировой экономической системы все государства зависимы друг от друга. И на деле провозглашение независимости означает попытку сменить одну зависимость на другую.

Так и говорите об этом честно, господа Президенты. В принципе, в этом нет ничего стыдного и предосудительного, если смена партнеров происходит цивилизованно — без подлости и предательства.

К сожалению, в случае СНГ оные имели место, прежде всего, со стороны России, хотя и прочие далеко не ангелы. Как и положено Ивану-дураку, истово принявшись обрезать по совету «вермонтского большевика» всякие там «подбрюшья» (вместе с детородными органами, разумеется) и «надбровья» (вместе с органами мышления, естественно — зачем дураку «мозги», пущай утекают…), Россия предала не только русских, которые волей всесоюзного разделения труда оказались за пределами России, но и миллионы соотечественников других национальностей, связывавших с Россией (в составе СССР) свое будущее и будущее своих детей. И, кстати, имевших свою долю в общенародной собственности на территории России. Не только юридически, но и фактически — во все объекты был вложен труд и капитал всех граждан СССР, особенно тех, кто лично трудился на «всенародных стройках».

Захапали, господа россияне!.. Да еще и задом повернулись, как избушка на курьих ножках… Эх вы, за ваучер душу продали!..

То, что происходит активная смена партнера и обретение новой зависимости видно «невооруженным глазом». Вы только посмотрите, с какой охотой «западные» инвесторы ринулись на разработку наших полезных ископаемых! И можете не сомневаться — они помогут очень быстро их разработать и выработать. Только с чем останутся «независимые» государства потом?..

Что же происходит с государством, поставившим перед собой ложную цель или перепутавшим цель и средство?

Оно сбивается с пути, ведущего к цели истинной. А таковой, как мы уже говорили, со времен Платона и Аристотеля для любого государства является счастье каждого его гражданина.

Так давайте же, господа Президенты, поверим этим вечным стандартом истинность Ваших целей и, значит, Вашу политическую состоятельность.

Очевидно, что счастье определяется степенью удовлетворения естественно-биологических, социальных и духовных потребностей человека.

Так что же «независимость» принесла гражданам в плане счастья?

Естественно-биологические потребности: резкое снижение уровня жизни (реальной заработной платы) подавляющего большинства населения всех «независимых» государств и, следовательно, нарушение режима и качества питания, ухудшение здоровья, в том числе, и из-за резкого роста психической нагрузки, а также по причине невозможности получить квалифицированное лечение ввиду его дороговизны и умопомрачительных цен на медикаменты. Сейчас дешевле помереть, чем вылечиться.

Вам не понять, господа Президенты, что такое больной зуб, когда нет денег на его лечение! А если это, не дай бог, сердце или мозг?.. Нет, Вам не понять ужаса, который охватывает Ваших граждан при малейшем недомогании.

По причине той же нищеты — невозможность для большинства населения (особенно трагично — для детей) заниматься спортом. А потом вы удивляетесь криминализации молодежи…

Уверяю Вас, что большинству Ваших затюканных заботами о выживании граждан не то, что не до любви, но даже и не до секса. Впрочем, эта сторона физических потребностей населения никогда не интересовала правителей тоталитарных режимов.

Все тяжелее становится оплачивать жилище, не говоря уж о его ремонте. То есть жилищный фонд неуклонно ветшает.

Одежда?.. Донашиваем еще «застойную», а обувь — и старую носить невозможно, и новая столь низкого качества, если по карману, что покупать ее — только деньги на ветер швырять.

Экология и при «социализме» была на уровне химического и бактериального самоубийства, а сейчас, сами знаете, господа Президенты, мы решительно перешагнули этот уровень.

Защита жизни?.. Стоит ли сыпать соль на раны, когда то там, то здесь вспыхивают гражданские войны, рэкетиры и прочие бандиты чувствуют себя хозяевами, множатся безнаказанные заказные убийства, когда преступность становится одним из самых крупных и эффективных видов бизнеса… Что такое человеческая жизнь? Вспышка спички на ветру…

А что же социальные потребности?.. Те самые «свобода, равенство и братство», которые составляют сущностную основу Общественного Идеала и обеспечивают приоритет нравственного достоинства личности в социальной системе?..

Можно говорить о так называемых «политических свободах», которые весьма полно и красочно декларируются во Всеобщей Декларации прав человека. Но жизнь состоит не из деклараций (их всегда хватало), а из реального обеспечения этих деклараций в повседневности. И вот с этим «обеспечением свобод и прав», господа Президенты, у нас с Вами серьезные проблемы.

Бог с ними, с митингами и демонстрациями, но свобода информационного обмена! Вы, господа Президенты, не сделали ничего, чтобы сохранить (или сделали почти все, чтобы уничтожить) то единое информационное пространство, которое существовало в СССР. Надо понимать, что Вам не нужно это единое информационное пространство, что Вы его боитесь, что предпочитаете осуществлять собственную, выгодную Вам идеологическую обработку Ваших граждан!

Единое телевидение СНГ так и не создано! Трансляции бывшего «центрального» телевидения и российского по республиканским каналам сведены до издевательского минимума и информация о них в программах не публикуется. Зато идет трансляция этих телестудий по «коммерческим» каналам, пользование которыми недоступно большинству населения.

То же относится и к «печатной продукции». Нет подписки на газеты и журналы других государств СНГ. Стали совершенно недоступны знаменитые на весь мир «толстые журналы» даже при наличии у подписчиков денег, а уж про нищую интеллигенцию и говорить нечего…

Вас эта проблема, господа Президенты, вряд ли беспокоит. Как не читали «эту макулатуру», так и не читаете. Занятые люди… И республиканские журналы, особенно, «русскоязычные» исчезают один за другим, а те, что еще влачат существование, выходят мизерными тиражами и тоже малодоступны большинству подписчиков.

Совершенно не издаются книги современных писателей, даже «национальных», а о русских и говорить смешно. И если прозаики еще на что-то надеются (в основном, зря!), то у поэтов даже и надежд нет. Так уничтожается творческая интеллигенция. Особенно, творческая молодежь, которая часто не выдерживает полной безысходности.

Даже бандеролями или посылками обменяться (книгами или рукописями) практически недоступно…

Все это не только ущемление в «информационных правах», но и в правах «культурных».

Свобода передвижений?.. Только для тех, у кого есть деньги. И громадные деньги! Большинству же граждан перед зарплатой частенько не на что доехать до работы. А уж про всякие там путешествия, даже с рюкзаком и палаткой, многие и думать забыли. Какие уж там иные страны!.. Даже «ближнего зарубежья»…

Право на образование?.. Вспомните, господа Президенты, совсем недавно любой молодой человек имел реальную возможность учиться в любом ВУЗе СССР и даже получать стипендию. И учились!..

А теперь? Теперь Ваши дети и внуки могут учиться даже в Гарварде и Оксфорде… А где учиться моим детям? В Ваших «независимых» университетах, стены которых покинули почти все стоящие преподаватели?.. Поищите их теперь по Израилям, Австралиям и прочим Соединенным Штатам. Получать диплом на «государственном языке», который не понимают ни в одном другом государстве СНГ? На какие средства мне давать образование своему ребенку в ВУЗах России, если ребенок «вынужденный гражданин» Вашего «независимого» государства?.. (Кстати, на какие средства обучаете своих Вы?.. Неужели на зарплату?..)

Да, все мы теперь разделились на «вынужденных переселенцев» и «вынужденных граждан». Потому что Вы, господа Президенты, возглавив свою «национальную бюрократию» и «национальную буржуазию», свято блюдя их сиюминутные интересы, вынуждаете людей покидать свои дома, рвать человеческие и экономические связи либо экономическими методами, либо военными (войны в Таджикистане, Азербайджане, Армении, Грузии, Осетии, Ингушетии, Чечне, Молдове, почти забывшиеся уже «инциденты национальной резни в Сумгаите, Фергане, Оши, Цхинвали и т. д.»), либо методами политическими: принятие законов о государственном языке и перевод делопроизводства на него с постоянным психическим прессингом на иноязычное население без разработки серьезной программы по обучению граждан государственному языку, ибо Вам надо не обучить, а вытеснить… Принятие законов о гражданстве либо, как в Прибалтике, отказывающих в гражданстве «мигрантам», либо запрещающих «двойное гражданство» в остальных государствах якобы из-за того, что русские получают преимущество перед другими нациями. Какая ерунда! Сколько узбеков, казахов, киргизов, армян, прибалтов и людей неисчислимого множества национальностей вросли в российскую почву, но и не хотели бы быть «независимыми» от своей этнической родины. Разве они не захотели бы, оставаясь гражданами России, быть и гражданами земли предков?!.. Но, похоже, Вам, господа Президенты, не нужны эти граждане не стопроцентно подвластные Вашей монаршей воле… А миллионы детей «смешанных» браков! По какому из родителей прикажете выбирать им гражданство? И вообще, этой мелочной возней с гражданством Вы принуждаете миллионы людей к предательству.

Если они возвращаются на «этническую родину», то предают землю, на которой, может быть, родились или которой отдали немалую часть своей жизни.

Если они остаются там, где их застал развал СССР, то предают «землю предков», духовная и экономическая связь с которой никогда не прерывалась, лишают детей своих подлинной национальной принадлежности.

Ведь это всеобщее моральное падение, нравственная катастрофа, психический надлом! И Вы, господа Президенты, осознанно и непреклонно ведете через эту мразь свои народы.

А ведь можно было бы без этого обойтись! Помнится, на «алмаатинской встрече», отвечая на вопрос, связанный с гражданством представителей разных этносов в национальном государстве, президент Узбекистана Ислам Каримов совершенно разумно ответил: «двойное гражданство». Да и что еще мог ответить здравомыслящий человек?! Однако раздутый, как мыльный пузырь, от самоосознания своей исторической важности Леонид Кравчук заявил что-то вроде того, что «двойное гражданство» несовместимо с национальной независимостью.

Почему явная глупость этого мыльного политического пузыря, который, кстати, и лопнул одним из первых, стала Вашим руководством к действию, а не здравая, снимающая множество проблем идея Ислама Каримова?!

Неужели столь малоуважаемый на просторах СНГ политик как Л. Кравчук имел такое сильное влияние на Вас? Или он сумел разъяснить Вам Ваш собственный интерес в единонациональном гражданстве — власть над людьми, вынужденными Вам подчиняться?

Но ведь и это иллюзия и политическая глупость. Власть не беспредельна — и люди бегут от нее. Социальные системы, будь то семья или государство, построенные на принуждении — неустойчивы.

Но принуждая людей к переселению Вы, господа Президенты, делаете все, чтобы это было трудно и унизительно: нельзя вывозить то, что хочешь из личной собственности, нельзя переселиться, куда хочешь — сталинский институт прописки, который как только не клеймили в «перестроечные годы», справедливо признавая его махровым элементом крепостничества, не только не отменен, но усилен таможнями и посольствами, еще больше закрепостив людей. Разумеется, разве может бюрократия выпустить из рук своих столь мощный рычаг власти и источник доходов?! Статус «вынужденного переселенца» унижение и взятки, контейнеры и таможня — унижение и взятки, прописка на новом месте жительства — унижение и взятки! Только беда в том, что у большинства населения нет средств ни на перезд, ни на взятки…

И от социального бессилия своего расшатывается у людей психика, подрывается здоровье, люди становятся озлобленными и несчастными.

Если Вы этого добивались, господа Президенты, то добились своего!

Я не коммунист и не против «богатых» как социального кластера, не против буржуазии как класса. Я против «паразитов», сосущих социальный организм, не ощущая обратных связей. Именно эти «паразиты» уничтожили все «великие империи», включая и «мировую социалистическую систему».

Самое ужасное в том, что системы меняются, а «паразиты» остаются, пожирая социум за социумом.

Учтите, господа Президенты, «бюрократический капитализм», который Вы натужно строите, не исключение.

Понятно, что в таких условиях ни о каком достойном политическом статусе народа говорить не приходится. И провозглашаемое Вами, господа Президенты, народовластие, то бишь демократия, ничего общего не имеет с подлинной демократией как институтом (или механизмом), обеспечивающим действительное участие народа в управлении государством.

Разумеется, ни о каком равенстве и, тем более, братстве не может быть и речи в условиях хищнического раздела общей собственности сначала по территориальному принципу, потом — по национальному, потом — по клановому, потом — по финансовому, и всегда — по бюрократическому механизму. Кто успел купить бюрократа — тот и съел… А успеть мог лишь тот, кто имел капитал либо в форме власти, либо в форме материальных ценностей, т. е. тот, кто успел «нахапать» при «социализме». Народ при сем присутствовал и, в основном, хлопал ушами, если был трезв. Изредка объявлял голодовки и бастовал. С тем и остался, потеряв одну общую Родину, но не обретя новых родин, несмотря на Ваши бравурные фанфары.

Родину, как родителей, не выбирают и не назначают указом президента или статьей Конституции.

Тот националистический психоз, который кое-где наблюдается и, увы, нередко культивируется, не есть обретение Родины. Увы, наш удел сиротство.

После всего сказанного говорить об удовлетворении духовных потребностей граждан новых «независимых» государств представляется почти бессмысленным.

От Вас, господа Президенты, в области удовлетворения духовных потребностей требуется лишь обеспечить своим гражданам условия для духовного восхождения. А именно: свободное время и запас физических сил, тоже необходимых для духовной деятельности. В идеальном случае, по Аристотелю, Ваша задача «обеспечить добродетель внешними благами», но не будем утопистами, требуя от Вас невозможного — Ваши хозяева еще сами не нажрались.

Только времени и сил!..

Как хочется иногда, вывалившись на несколько часов из нескончаемой изнуряющей гонки за личное выживание, забыться, отключиться, кануть в некое подобие небытия! Уж какое тут «духовное восхождение», которое есть труд еще более сложный и тяжкий, чем любая производственная или общественная деятельность, потому что он вершится в одиночку!

Ладно, «духовное восхождение» — это всегда творчество (не обязательно художественное!), для которого требуется талант, способности, склонность не всем дано… Но потребление духовных ценностей, созданных другими! То есть восхождение с помощью Тех, Кто Идет Впереди… Хоть для этого Вы должны обеспечить условия своим гражданам!

Это — те же время и силы, да еще средства на приобретение духовных ценностей.

Со временем, как известно, туго — работа, приработки «левые» и «правые» круглосуточно, ибо доход ни отодной производственной или общественной деятельности не обеспечивает гражданину достойного существования, о котором так красиво сказано в статье 23 «Всеобщей Декларации Прав Человека»: «… каждый работающий имеет право на справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование для него самого и его семьи и дополняемое, при необходимости, другими средствами социального обеспечения».

В результате не только отсутствуют условия для удовлетворения духовных потребностей, но и страдает качество производственной деятельности работник, вынужденный разбрасываться по многим «работам», не имеет возможности углубиться ни в одну из них, т. е. все делает «тяп-ляп». Соответственно, и экономика у нас получается не рыночная, а «тяпляпистая». Качественный труд требует качественной оплаты! Это настолько элементарно, что диву даешься, как Вы, господа Президенты, этого не понимаете. А если понимаете, то занимаетесь откровенным вредительством против своего государства, нарушая социальную гармонию, предпочитая оплачивать услуги заграничных фирм, вместо того, чтобы дать работу своим специалистам. В таких случаях сам собой напрашивается вопрос: «А кому это выгодно?..»

Как писал мудрейший Ваиз Кашифи: «суть справедливости — соблюдать равенство между людьми, т. е. чтобы ни один слой не угнетал другой, чтобы каждое племя оставалось самим собой… В жизни, кроме шахов (в наших условиях — кроме Вас, господа Президенты) люди делятся на четыре группы:

Обладатели меча — эмиры и войско, они подобны огню.

Обладатели пера — визири, ученые и писатели, эта группа, словно воздух.

Люди сделок — торговцы, ремесленники, они — как вода.

Земледельцы — они, что земля.

Как можно обойтись без огня, воздуха, воды, земли? Если одно из них возобладает, тогда нрав людей испортится, тогда благоразумие и благополучие мира сего, весь порядок жизни людей будут разрушены.

Усади каждого на свое место, чтобы и ты мог спокойно сидеть на своем…»

Неужели непонятно, господа Президенты, что это в Ваших же личных интересах?!.. Но у Вас же в чести лишь «люди огня» («силовые» министерства, где последний милиционер получает больше академика только официально. При этом где Вы видели у нас милиционера, живущего только на зарплату — недаром место в школе милиции стоит бо-ольших денег), «визири», которые если и воздух, то инертная, удушающая его часть, разбавляющая «кислород» интеллигенции, да торговцы. Поэтому и «земля» в Ваших государствах выжжена «огнем», и «воздух» почти не пригоден для дыхания, а «вода» только смачивает иссохшие уста, не утоляя жажды…

Все дело в отсутствии социальной гармонии, при которой ученый должен оцениваться государством не ниже милиционера, писатель — кондуктора или лейтенанта, а рабочий имеет возможность заработать (!) не меньше, чем торговец.

Беда Ваших государств в том, что в них практически невозможно заработать, а можно только украсть либо у государства, либо у его граждан путем спекулятивных махинаций с ценами! В результате наибольший доход имеет тот, кто вообще ничего не производит!

Куда Вы ведете нас, господа Президенты!.. «Полицейское государство это тупик!»

Почему я, начав разговор об удовлетворении «духовных» потребностей человека в «независимых» государствах, опять вернулся к удовлетворению физических и социальных? Да по той причине, что «духовные» потребности есть естественные потребности разумного существа в непротиворечивой картине мироздания, где для него нашлось бы достойное, т. е. функционально важное определенное место.

Для человека естественно осознавать себя частью социума и оценивать осмысленность своего бытия по тому социальному положению, которое он занимает, и по оплате того труда, который он продает обществу. И когда человек оказывается отчужденным от государственной власти, даже противопоставленным ей, когда его труд, сколько бы усилий он на него не затрачивал, оценивается мизерной платой, тогда у человека возникает ощущение бессмысленности жизни. Это духовная катастрофа, которая не только лишает человека счастья, но может привести и к безумию.

То есть Вы, господа Президенты, лишаете большинство граждан осмысленности бытия.

Нельзя сказать, чтобы Вы совсем оставили эту проблему без внимания. Ощущая свою неспособность обеспечить большинству населения достойный статус и экономическое положение, Вы используете два идеологических механизма для переориентации шкалы духовных ценностей народа.

Тут уместно вспомнить о втором пункте «президентского девиза» «национальное самосознание», которое и имеет целью подмену социального статуса личности «национальной гордостью». В этом случае взаимоотношения типа «Я — общество» заменяются взаимоотношениями типа «мы — они». Ценность личности как социального субъекта нивелируется. Осмысливающим фактором становится статус коллектива, в данном случае — нации. Если моя нация имеет более высокий социальный статус, чем другие нации, то и моя жизнь обладает большей ценностью и смыслом, я не зря живу. Пусть погибну я и мои дети, но наша смерть обретет смысл в процветании нации.

Этот механизм весьма эффективно использовался Правителями в течение тысячелетий в периоды военных конфликтов, внутренней сутью которых всегда являлся передел собственности. Именно в такой период истории Евразии он применен и Вами, господа Президенты. Никакой самодеятельности. Все, как в старые и, увы, недобрые времена.

Однако очевидно, что все это бег по кругу! Ну, захватили Вы территории, ну, прогнали иноплеменников — «мигрантов», «оккупантов», «колонизаторов,» заговорили исключительно на своем родном языке под водительством своей национальной бюрократии… И что дальше?.. А дальше всплывают все те же взаимоотношения «я — и мое мононациональное государство» и осмысливающие человеческую жизнь факторы: «социальный статус» и «экономическое положение» каждого гражданина. И значит Вы обманывали все это время не иноземцев, а свой собственный народ!

Второй механизм переориентации «духовных» ценностей, который Вы тоже, по мере возможности, используете — это религиозная идеологическая обработка населения, имеющая целью дискредитацию естественно-биологических и социально-политических потребностей человека.

«Царствие мое не от мира сего, — уверяет Иисус, — не собирайте себе сокровищ на земле…»

«Всякая душа вкушает смерть, и вам сполна будут даны ваши награды в день воскресения… А ближайшая жизнь — только пользование обольщением», вторит ему Мухаммад.

«Кто отринул сомнения, кто не страждет более, но блаженствует в Нирване, свободный от жадности, водитель мира людей и богов, того именуют Будды «победоносно свершающим путь, — объяснял Сиддхартха Гаутама за шесть веков до первого и за двенадцать до второго пророка, — Познавший призрачность этого мира, покидает оба берега, как змея свою изношенную шкурку.»

Вкусивший вина этой мудрости, даже вынужденно продолжая существовать в социуме, смысл своего бытия ищет за его пределами одесную Бога или Абсолюта.

Кому что ближе по духу.

Здесь не место обсуждать правоту мудрецов. Очевидно же, что религиозная идеология осознанно сужает спектр человеческих потребностей, что на данный исторический момент и требуется Вам, господа Президенты, ибо возглавляемым Вами социумам еще весьма далеко до «обществ потребления», где идеология культивирует развитие потребностей даже сверх разумной меры.

Именно поэтому, благодаря Вашему высочайшему разрешению, религиозная идеология активно занимает нишу, оставленную государственной коммунистической идеологией, которая, по сути, тоже была религиозной, хотя и безбожественной.

Однако, Вы должны понимать, что любая религиозная идеология, становясь частью политической системы, в силу природы своей становится ментальной основой тоталитаризма, причем, что опасно лично для Вас, очень редко светского тоталитаризма. Любая Церковь, будучи политической структурой, даже демонстрируя социальную кротость, всегда стремится к теократии, ибо в противном случае она предавала бы саму себя. А теократия — это штука пострашней «реального социализма».

Не странно ли, господа Президенты, что Вы — «цари мира сего» используете в своей политике идеологему, отрицающую ценность Вашего мира?

Нет, не странно. Потому что в «мире сем» наблюдается явный дефицит «естественно-биологических» и «социальных» благ (внешних благ, по Аристотелю), на всех не хватит. Поэтому для спокойствия тех, кто этими благами сполна пользуется, крайне необходимо, чтобы «нищее большинство» не ощущало в полной мере своей нищеты. По крайней мере, не тяготилось бы ею, ибо это чревато социальными взрывами и очередным «социализмом». Нищим-то и нужно «царствие не от мира сего» для осмысления собственного бытия. А это значит для утешения, обретения душевного покоя, своей духовной и социальной (внутри религиозного социума) состоятельности. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное…»

Однако, господа Президенты, подобное искажение «шкалы потребностей» и «шкалы ценностей» имеет и дальнодействующую негативную сторону, а именно: культивирует социально пассивную личность как наиболее массовый тип гражданина, А для государств, стремящихся к экономическому процветанию, это опасная социальная болезнь.

Однако, действительно блаженны плачущие, ибо утешаются, скорректировав шкалу своих человеческих ценностей, либо растворясь в нации и национальной идее, или в боге и религиозной идее. Но «растворение в Боге» фактически означает растворение в религиозной общине, т. е. опять же — потерю личностью своей самоценности: мы — христиане, мы — мусульмане, мы — буддисты, мы кришнаиты, мы — йоги… Несть числа коллективам, услужливо пожирающим личность. Хотя нередко они делают людей счастливыми или, по крайней мере, не несчастными. И за это их следует благодарить.

Наверное, ущербное счастье лучше полного несчастья…

И боюсь, что Вы попытаетесь оправдать этим свою деятельность в духовной сфере. Не стоит, господа Президенты. Во-первых, утешаете не Вы, а другие, и утешают от горя, нанесенного Вашей политикой. Вы лишь позволяете это делать. Во-вторых, Ваша прямая деятельность в духовной сфере определяется второй составляющей «президентского девиза», о которой мы ведем речь. Национальное самосознание как цель независимого государства вот основа Вашей политики.

Смею утверждать, что культивирование национального самосознания граждан столь же ложная цель для государства в духовной сфере, как независимость — в политической и экономической.

Это не значит, что граждане государства не должны обладать национальным самосознанием. Они по своей природе не могут им не обладать. Но это не цель государства, ибо не в этом сущность Общественного Идеала.

По своей природной сути национальное самосознание — феномен духовный, и использование его в политике некорректно и опасно, подобно использованию факела в погребе с порохом.

Национальное самосознание — средство для духовного обогащения личности через осознание своих особых, этнических связей с некоторой частью человечества. Однако использовать его для материального обогащения одной нации за счет другой или, что то же, для захвата власти одной нацией преступно так же, как забивать гвозди с помощью распятия, колоть орехи на груди Венеры Милосской или стрелять по Каабе или статуе Будды.

Духовные феномены предназначены для удовлетворения духовных потребностей человека. А самая насущная духовная потребность каждого человека — осознать истинное свое место в мироздании, чтобы познать истинную цель своего бытия, а значит, и его смысл.

Ставить же целью государства развитие национального самосознания граждан вместо осознания ими себя полноправными членами единого человечества — есть подмена Общественного Идеала, т. е. постановка ложной цели для государства, отсекающей истинные перспективы духовного развития личности, лишающей ее возможности определить свое истинное место в мироздании.

Ведь не только нация является передаточным элементом в системе связей «человек-человечество». Очевидно, что люди, вступая в многообразные естественно-биологические и социальные связи, образуют все более сложные биосоциоинформационные системы: семья-род-племя-нация-государство-этнос-чело вечество. И нарушение гармонии их сосуществования за счет чрезмерного культивирования какой-либо одной или «вычеркивания» другой ведет к разладу функционирования биосоциоинформационной системы высшего (для Земли) уровня — человечества. Что обратным ходом сказывается на функционировании систем более низкого уровня сложности. Начинаются войны, рушатся государства, уничтожаются нации, разбиваются семьи, умирают люди, а остающиеся жить становятся более несчастными.

Поэтому нельзя ни преувеличивать, ни преуменьшать роли ни одной иерархической системы, которые, каждая по отдельности и все вместе, реализуя связь человека и человечества, обеспечивают полноту бытия личности. Но при этом все, что находится между человеком и человечеством, относительно, промежуточно, служебно при всей своей непреходящей важности. И лишь отношения «человек-человечество» абсолютны и смыслообразующи. Человек не перестает быть частью человечества, если не имеет семьи, понятия не имеет, какого он рода-племени, если плевать ему, какой он национальности, а в государстве не видит ничего кроме скопища докучливой и жадной бюрократии.

Смысл жизни человека как элемента человечества в том, чтобы обеспечить здоровое бессмертие человечества, реализуя этим инстинкт самосохранения оного.

А цель его жизни — прожить ее во всей полноте счастья (в полноте добродетели, по Аристотелю), ибо «здоровье человечества» состоит в счастливой жизни каждого человека.

Функциональное назначение чувства счастья — быть индикатором правильных, здоровых отношений человека и человечества, которое есть единовременное житие всех особей вида Homo sapiens.

Поэтому любая политика, подменяющая главную цель — бессмертие человечества через счастье каждого человека — вредоносна и преступна.

Кому нужно национальное самосознание граждан одной нации, если это не ведет к счастью каждого человека?..

Таким образом, господа Президенты, Вы предлагаете своим народам ложные цели и в социально-политической, и в духовной сфере, а потому маловероятно, чтобы Вы добились процветания в сфере экономической. Ведь экономику делают люди. А какую экономику могут сделать люди, стремящиеся к ложным целям? К тому же, в большинстве, несчастные и потерявшие надежду…

Нет, временное улучшение экономических показателей может наблюдаться, пока «новые партнеры» не выкачают все залежи и не переполнится экологическая ниша. И тогда станет страшно. Иссякание природных ресурсов и рост населения — это всеобщая мировая проблема. Но в «независимых» государствах она проявится раньше и с большей остротой, потому что они «независимы», т. е. один на один со своими проблемами.

«Гуманитарной помощью» от экологических катастроф не спасешься. За годы «независимости» мы все в этом убедились. Поэтому и экономическая парадигма «независимых» государств представляется мне неверной.

Конечно, к росту экономического благосостояния надо стремиться, но брать в качестве идеала американский потребительский вариант самоубийственно, потому что американское общество потребляет 20–25 % мировых ресурсов. Теперь в эти «проценты» вкладывают свои ресурсы и «независимые» государства. Если при этом они и сами будут стремиться к столь же высокому уровню потребления, то «трапеза» закончится быстро и печально.

Поэтому, во-первых, ошибочно в экономической политике делать ставку на продажу своих полезных ископаемых, т. е. становиться «сырьевым придатком» развитых стран, во-вторых, культивировать «потребительский идеал» этих стран. Необходима тонкая работа по гармоничному развитию всего «спектра потребностей», воспитание культуры потребления, умение регулировать свои потребности, не испытывая духовного дискомфорта. «Восточный» менталитет на протяжении тысячелетий готовил человечество к этому пути.

Это не проповедь аскезы, но призыв к разумной гармоничной жизни, к той самой ноосфере, о которой писали Вернадский и Т. де Шарден.

Но как далеко до этого!

Похоже, что и Вы себя этим утешаете: сейчас бы выкарабкаться со дна, а там разберемся…

Но разве можно выкарабкаться из пещеры, блуждая по ее дну? «Ну, и брюзга! — скорей всего, воскликнете Вы, господа Президенты, если снизойдете до прочтения моего письма (что сомнительно), — Все-то ему не так, все-то ему не нравится, ничего-то он положительного в нашей жизни не видит! Старый социальный импотент, шлак коммунистической системы, не нашедший себя в рыночной экономике…»

Возможно, Вы и правы, но я считаю, что Вы делаете очень вредное дело, заставляя научных работников становиться чернорабочими, фермерами, шоферами, торговцами, инженеров — «челноками», писателей — коммерсантами, т. е. уничтожая интеллигенцию как класс. И я считаю, что те, кто вопреки Вашей злой воле или недомыслию продолжает развивать или хотя бы поддерживать достигнутый уровень науки, что почти невозможно — идет катастрофическая деградация, последствия которой придется ликвидировать десятилетиями, — кто продолжает что-то там проектировать, конструировать, спасать производство от полного развала, кто пишет стихи, рассказы, романы, которые нигде не печатают — все эти люди — подвижники, подлинные патриоты, спасающие нацию (все нации) от пагубных последствий Вашей политики, господа Президенты.

«Люди воздуха»… Их не замечают, ими пренебрегают, ими дышат, пока они есть… И погибают, когда они исчезают.

Одна из причин гибели СССР та, что его оставила интеллигенция. Духовно, разумеется. А Вы, господа Президенты, уничтожаете интеллигенцию экономически. Результат будет тот же… Какая разница — расстрелять или повесить?..

А насчет хорошего… Вижу я и кое-какие положительные результаты Вашей деятельности. Но когда мы сегодня говорим «хорошо», то уподобляемся мотоциклисту из анекдота, который придя в себя после того, как врезался в столб, восклицает: «Хорошо, что пополам!..»,имея в виду, Вы, конечно, поняли, формулу кинетической энергии E=mv2/2. Согласитесь, что было бы еще лучше, если бы «мотоцикл», ведомый Вами, не врезался в столб.

Итак, господа Президенты, по-моему, я достаточно полно обосновал причины, по которым, к великому моему сожалению, не могу Вас уважать, хотя некоторые из Вас мне по-человечески импонируют. Но к политикам, особенно, к Правителям — особые требования.

При том, что до сих пор я, в основном, касался первого требования к Идеальному Политику — верного видения цели общественного развития. Ваши цели — ложны.

Что же касается второго пункта — средств, которыми Вы пользуетесь при продвижении к цели, то Вам должно быть и самим очевидно, что они из арсенала Н. Макиавелли. Но даже он требовал, чтобы цели оправдывали средства. А что могут оправдать ложные цели?..

Они могут лишь объяснить появление политиков, которым великий Джонатан Свифт в 1710 году дал следующую характеристику: «Политического лжеца отличает от других, наделенных тем же свойством, существенная черта: он должен обладать короткой памятью, дабы в ежечасно меняющихся обстоятельствах уметь высказать мнения, обратные собственным, или отстаивать любое из двух противоположных, сообразуясь с расположением лиц, с которыми он общается… Его мало заботит, правда ли в его речах или фальшь, интересует же лишь одно: что в данный момент и в данном обществе выгодно ему утверждать, а что отрицать…»

Великие «припечатывали» на все времена…

Кто из Вас не бросил комка грязи в те «святыни», которым служили большую часть жизни? Сходу могу назвать только одного, да и то без особой уверенности.

Однако, как мы требовали от Идеального Политика, его средства должны быть не только высоконравственными, но, главное, обеспечивать «всеобщее объединение на началах равенства и свободы», руководствуясь принципами приоритета нравственного достоинства, счастья каждой личности и благоговения перед ее жизнью и жизнью вообще.

Как мы только что выяснили, Вы, господа Президенты, сделали все возможное, чтобы произвести всеобщее разъединение (!), полностью проигнорировав принцип свободы своих граждан, и делаете максимум для того, чтобы обеспечить национальное, экономическое, политическое неравенство своих граждан, повсеместно оскорбляя их нравственное достоинство нищетой, насилием, отсутствием подлинного народовластия и соблюдения прав человека. Множатся несчастья Ваших граждан, потерявших Родину, средства к существованию, идеалы, теряющие человеческие и родственные связи из-за ненужных им границ и гражданств. Вы не только не благоговете перед жизнью своих граждан, но и безжалостно уничтожаете их в своих амбициозных политических «разборках», которыми, по сути, являются все гражданские войны и конфликты на территории СНГ. Народам они не нужны! Они нужны Вам, господа политики! Посмотрите на свои руки — они обагрены кровью граждан, погибших по Вашей вине. Потому что Вы считаете возможным посылать людей на смерть во имя Ваших политических целей.

А Общественный Идеал утверждает, что таких целей не существует! И это воистину так!

Неужели Вы, пастыри наций, не понимаете, что этический принцип «благоговения перед жизнью» — высший из всех принципов, что никакая защита «государственности», «национального интереса», «территориальной целостности» и прочих социально-политических жупелов не может оправдать человеческой смерти?! В любой точке Земли.

Если политическая идея пожирает человеческие жизни, то это ложная идея, сколь бы «высокими» словами и принципами она не прикрывалась.

Похоже, что этот этический принцип для Вас просто не существует, как моисеевское «не убий», как иисусовское «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас…»

То есть политические средства Ваши, господа Президенты, не только не идеальны, но и преступны!

И тем не менее Вы держитесь мертвой хваткой за свои «троны», за власть, которая никому не приносит счастья. Полагаю, даже Вам… Но Бог или совесть Вам судья… Это по поводу третьего требования к Идеальному Политику. Увы…

Впрочем, к оправданию Вашего поведения, со сменой властителей ситуация не столь проста. У каждого — свой бюрократический шлейф. У нынешних властителей он близок к насыщению, у претендентов — голоден, зол и, дорвавшись до власти, станет утолять голод за счет народа. Поэтому для народа всегда лучше сытая бюрократия. Как мы уже убедились, передел собственности — страшное дело. И чем его меньше, тем лучше…

Тем не менее, для большинства из Вас, господа Президенты, срок уже исчерпан. Только не затевайте очередных войн, пытаясь удержаться у власти! Для этого есть другие — более действенные средства: почитайте Кашифи, хотя бы…

Кто Вы, в конце концов, господа Президенты: вожаки своры всегда голодных бюрократов или исторические личности, продвигающие человечество и, прежде всего, свои народы, к Общественному Идеалу, недостижимому, но вечно достигаемому?!..

«Легко критиковать и произносить трескучие фразы! — можете сказать Вы. — Куда труднее делать реальную политику, где умами правит не Кашифи и не Швейцер, а Макиавелли! Что делать реальному политику?»

Было бы некорректно с моей стороны давать Вам, профессионалам, руководящие указания. Я — писатель, а значит тот, кто вопиет, когда народу больно, и поет песни, когда ему радостно.

Пред Вами вопль! Но, полагаю, вполне членораздельный вопль. И в качестве такового он просто обязан содержать то, что народам нужно от Вас. То есть некую позитивную программу.

А именно:

Народам, а это значит — каждому человеку, надо вернуть единую родину, которой они были насильно лишены! Понятно, что национальная бюрократия теперь намертво приросла к своим «независимым» кормушкам и готова на смертный бой ради защиты своих шкурных интересов. Пусть ужирается! Не стоит ее чрезмерно беспокоить. Это означает неприемлемость лозунга «возрождения СССР», т. е. унитарного государства с видимостью федеративности. Хотя в качестве идеала наиболее уместен был бы лозунг «Соединенных штатов Евразии», где бы государство структурировалось не по национальному, а по административному (территориально-экономическому) принципу. Однако это весьма отдаленный Идеал. Ни менталитет народов, ни, тем более, национальной бюрократии не созрели для безнациональной государственной структуры, они еще не переболели до конца «детской болезнью национализма». Надо ждать. Национальной буржуазии уже сейчас становится тесновато в границах своих «эмиратов» и «княжеств» (ибо то, что мы сейчас наблюдаем в СНГ — феодальная раздробленность, которая никогда еще в истории не приводила ни к чему хорошему ни для правителей, ни для народов). Когда раздел собственности завершится окончательно, ей станет невыносимо тесно, и она вынудит нацбюрократию к интеграции. Но может оказаться поздно. «Новые партнеры» могут успеть подчинить себе «независимые» государства. Поэтому на ближайшем историческом этапе более реален принцип конфедерации, при котором объединяющиеся государства полностью сохраняют свою независимость и ее бюрократические атрибуты, однако создают и единые координационные органы. Оставайтесь, Бога ради, президентами, министрами и послами, но сделайте народы СНГ гражданами единой конфедерации с едиными равными правами на всей ее территории!

Единое гражданство — главное, что необходимо народам СНГ!

Не унижайте людей необходимостью предавать ни страны проживания, ни земли предков! Опыт СССР показал, что в этом нет юридических проблем: гражданин «независимого» государства автоматически является гражданином конфедерации. Конечно, если не отменить институт прописки, это единое гражданство, скорей всего, останется нереализованной правовой возможностью, поэтому прописка должна быть отменена!

Но даже и без этого, получив единое гражданство, человек вздохнет свободнее. На самом деле, господа Президенты, это Вам ничего не будет стоить — только собраться вместе и принять совместное решение! Но выгоды от него могут оказаться великими: уменьшится миграция населения как бегство и начнется возвращение тех, кто уехал, поддавшись панике, таможенники перестанут наживаться на человеческом горе и препятствовать свободе бизнеса, а главное — резко улучшится морально-психологическое состояние граждан «независимых» государств. Конечно, единое гражданство элемент федеративного устройства, но, во-первых, не в чистоте формы достоинство государства, а в благоденствии граждан. Чистых форм вообще, практически не бывает. Во-вторых, граждане СНГ родились и выросли при федеративном устройстве, для них оно естественно, без него они испытывают социальный дискомфорт, поэтому разумно предоставить гражданам тот элемент федеративного принципа, который их касается самым непосредственным образом — единое гражданство. Разумеется, с конфедеративными особенностями. Рядовому гражданину почти безразлично, будет ли над Вами, господа Президенты, еще один Президент или иной орган власти, которых Вы так боитесь. И не надо, если боитесь! Но дайте гражданам то, что им необходимо для социального комфорта. Вашей власти от этого не убудет.

Второй элемент государственного устройства, жизненно необходимый гражданам и производственным структурам любой формы собственности — это единый официальный язык конфедерации!

Никто не посягает на Ваши государственные языки, но единой информационной системе, без которой невозможно эффективное функционирование системы экономической, противопоказано многоязычие. Техническая и юридическая (межгосударственная) документация должна иметь один язык. Это не теория. Это практика, которая уже многих «шмякнула мордой в грязь».

Вы уже отодвинули иноязычных конкурентов от ключевых бюрократических постов, вы уже заняли свои «теплые места» и ясно, что никому их не уступите. Никто и не претендует. Но теперь-то пора начать жить нормально! Разумно то есть.

Естественно, что этим языком может быть только русский. Не потому, что так хотят русские, а по той очевидной причине, что русский язык фактически является средством межнационального общения на территории СНГ.

Практически все «нерусские» народы владеют русским языком. Поэтому никакого ущемления прав наблюдаться не будет.

Третий социально-экономический аспект обеспечения нормального человеческого существования граждан СНГ — это приведение стоимости коммуникаций, т. е. проезда по территории СНГ, почтовых отправлений и телефонных переговоров, в соответствие с реальными доходами граждан.

Вместо того, чтобы бороться с ведомственной монополистической экспансией, которая разрушила экономику СССР, вы, господа Президенты, отдали на откуп ведомствам национальные экономики своих государств. Неужели Вы полагаете, что если экономика сверхдержавы не выдержала хищничества бюрократических монстров, то выдержат чуть живые экономические системы «независимых» государств? Наивно.

Не надо быть большим экономистом, чтобы понять, что непомерный рост цен на все виды услуг, предоставляемых ведомствами (прежде всего, транспорт, связь, энергетика) имеет внеэкономический характер, ибо никак не сообразуется с рыночным механизмом регулирования цен покупальной способностью потребителей. Нет! Ведомства облегчают себе жизнь, уменьшая число потребителей услуг и взвинчивая цены, похоже, не отдавая себе отчета в том, что всему есть предел.

Это уже не капитализм и не социализм, а самый натуральный бандитизм! С Вашего одобрения, господа Президенты…

Не мне Вас учить, как добиться соответствия между ценами на услуги и реальными доходами граждан, но уверен, что никакими экономическими потрясениями «независимым» государствам это не грозит. Напротив, рост пассажиро- и грузопотоков, вызванный снижением цен, определенно приведет к экономическому процветанию ведомств, если, конечно, они окажутся способными обеспечить технически этот рост. Ни в одной нормальной стране мира рост спроса на услуги (расширение потребительского рынка) не приводил к экономическому спаду!

Дожили, что не только в другой город, но и на работу ездить непосильно! Дальше ехать некуда!..

Итак: единое гражданство, ликвидация прописки, единый язык и доступные цены на жизнеобеспечивающие услуги вот все проблемы, решения которых ждут от Вас, господа Президенты, народы СНГ!

Вы сейчас с очень большой натугой пытаетесь превратить эту слабую конфедерацию в более явную. То, что делается, необходимо: и общий банк, и платежный союз, и межгосударственный экономический комитет, и единое таможенное пространство, и военный союз (еще нужнее единая валюта, но при Вас это утопия), однако обратите внимание — все это административно-бюрократические мероприятия, которые еще не скоро принесут плоды из-за разногласия интересов бюрократий. Народы от подобного процесса интеграции не имеют ничего, кроме призрачных надежд.

Надо начинать с другого конца: создать людям условия для нормальной (чуть более нормальной!) жизни, а потом уже (или одновременно с этим) решать свои бюрократические проблемы, которым нет конца, потому что жизнь заставит углублять интеграцию и переходить от конфедерации к федерации, искать новые бюрократические формы и решения. А людям тем временем надо жить. И чем больше элементов федерации Вы сможете реализовать в СНГ сейчас, тем жизнь будет сносней и в морально-психологическом плане, и в экономическом, ибо чем спокойней на душе, тем лучше работается. И еще потому, что как ни противятся Политики, нормальные люди постоянно ощущают в душе зов Общественного Идеала, и если их вынуждают двигаться в противоположном направлении, они ощущают дискомфорт, и к работе душа не лежит.

Неважно, как будет называться это конфедеративное с элементами федерации государство — СНГ, СССР, Евроазиатский Союз, Соединенные Штаты Евразии, главное, чтобы жить в этом государстве можно было по-человечески, а не по-рабски, как сейчас. Я вообще бы предпочел отказаться от аббревиатур — очень уж они обычно неблагозвучны и неинформативны. Лучше — некое имя собственное, не меняющееся от политической коньюнктуры.

Мне кажется, что наилучшим названием для единого государства было бы Евразия. Это соответствует географическому факту, не дает морального превосходства какой-либо нации, внеидеологично и внеполитично. Да и звучит, на мой слух, красиво. То же, что не все государства материка будут входить в него, не должно служить препятствием. Во-первых, никто не посягает на их территории, во-вторых, они сами выбрали имена своим странам, в-третьих, никто в будущем не запретит, при всеобщем желании, создать единое государственное образование на всем материке — было бы стремление к идеалу, а он подождет у горизонта…

Ну, вот и все, господа Президенты. Я знаю, Вы не нуждаетесь в моем уважении. Но я — народ. А без уважения народа Вам не обойтись, если Вы стремитесь оставить после себя доброе имя.

«Воистину, в этом преходящем мире счастлив лишь тот, кто после себя оставляет следы благородства, милости, доброе имя и хорошее воспоминание: жизни без доброй памяти и добрых деяний не было вовсе…» (В. Кашифи)

И да поможет Вам Бог, если Вы религиозны. И да не оскудеет Ваша добрая воля, если Вы надеетесь только на свои силы!

Но знайте: доброе имя достанется лишь тому, кто сумеет воссоединить народы на началах равенства и свободы каждого человека в едином государстве.

На всех прочих на века останется несмываемое клеймо Герострата…

* * *

Фантаст Петров понял, что письмо закончено. Не потому что он интеллектуально иссяк. Нет, он мог написать еще много, потому что проблема необъятна. Но он вдруг с убийственной отчетливостью осознал, насколько бесполезными были его эмоциональное горение и интеллектуальное напряжение. Ни до «господ Президентов», ни до их народов никогда не дойдет его наивное слово. Газеты не опубликуют, потому что оно слишком объемно, журналы и «своих» авторов из-за дефицита бумаги опубликовать на могут, да и мало кто их теперь читает. А издать отдельной брошюрой — фантастика даже для фантаста. Да и кто захочет связываться с каким-то Петровым и его политически невоздержанным письмом?..

Кто он такой в этом мире? Мыслящий муравей…

Спонсоры?.. Фантаст Петров никогда не умел попрошайничать и не собирался учиться. Ему явно не хватало бесцеремонности и самоуверенности религиозных пророков. Прошли те времена, когда его статей ждали и журналы, и читатели. Закончилась эйфория, наступило похмелье.

Осознав все это, фантаст Петров и понял, что «исторический документ» завершен. Интеллектуальный конвейер еще по инерции подавал ему фразы и абзацы, но они уже «не ложились в строку», потому что сменилось эмоциональное состояние.

Надежду сменила безнадежность. Исторический Пессимист принял пост у Исторического Оптимиста. Да и вовремя — куда к черту расписался! Ясно куда — в стол. Так было до перестройки, так стало после нее. Спрос на романтиков — поэтов и философов кончился вместе со взбрыком истории. Наступило время торгашей. И похоже, что некому выгнать их из Храма…

А дальше началась ремесленная работа. Старшая жена, она же Главный Редактор, ознакомившись с опусом, подтвердила диагноз фантаста Петрова: — В стол!.. Это явно не то, от чего мы разбогатеем… Но посылать надо, потому что… надо. Хотя и бессмысленно — не пойдет ни здесь, ни там… Ты так и не научился писать, чуя конъюнктуру… Э-эх… Только сократить нещадно! Занудные цитаты — к черту! Твое письмо, от себя и пиши…

Собственно, этим она и занялась, взяв в руки редакторский карандаш. Петров же тем временем, учитывая редакторские правки своей мудрейшей половины, спешно набирал «открытое письмо» на компьютере, благо у него еще остался кусок «кандидатского» отпуска, понимая, что есть мизерная надежда на внимание только в момент предвыборной драчки в России. Там отголоски гласности (не свободы слова, конечно) еще наблюдались, по крайней мере, в «смутные» периоды выборов. В родном Узбекистане фантасту Петрову «ловить» было нечего. Разве что статус «вынужденного переселенца». Но этого-то как раз Петров и не жаждал. Как гражданин зенонового Космополиса он презирал все эти тараканьи бега через границы.

А как много близких людей поддалось гипнозу всеобщего бегства! И фантаст Петров не считал себя вправе осуждать их. У него Космополис в душе, а им надо жить в реальных городах. К тому же в этой земле были похоронены его прадед, дед и отец, так что он с полным правом мог назвать и эту часть планеты «землей предков» и считал, что у него на нее не меньше прав, чем у «этнически чистых» нацбюрократов. Хотя более глубокие его корни прослеживались и в Санкт-Петербурге, и в Киеве, и на Урале, а сам он волей военной судьбы отца родился на Волге, детство провел на Дальнем Востоке. Он фактически был и чувствовал себя гражданином всей Евразии, а не какого-то искусственно нарисованного на карте его лоскутка. И когда его насильно впихивали в «лоскутное» гражданство, он начинал испытывать нечто вроде социальной клаустрофобии. И был уверен, что то же ощущают и сотни миллионов его соотечественников, от рождения привыкших мыслить масштабами материка…

Однако время шло. Отпуск кончался, но и компьютерный набор продвигался. Распечатывать «письмо» пришлось самым мелким шрифтом на двух сторонах листа. Надо было свести вес послания к минимуму, потому что финансовые возможности семьи Петровых не позволяли осуществить почтовое отправление полноценной рукописи, отвечающей требованиям редакций. Тем более, что таких отправлений надо было сделать несколько: кто знает, куда дойдет, и где придется ко двору?..

Но когда несколько экземпляров рукописи было подготовлено, фантаст Петров засомневался — можно ли доверить такой материал почте? Во-первых, почти наверняка перлюстрируют, во-вторых, просто теряют. Так было с письмами из США, России, Израиля.

Поэтому Петровы начали искать оказию в Москву. Искать пришлось не очень долго. Еврейские друзья Петровых, отъезжающие в Москву на собеседование в посольство США на предмет получения статуса «беженцев» любезно согласились взять с собой конверты и отправить их из Москвы.

Адресаты: «Литературка» как «трибуна писателя», каковым Петров был официально (отправляли по старому адресу, не будучи уверены, что газета еще существует), «Известия» как когда-то уважаемая, а ныне недоступная газета, «Комсомолка» как издание, не боящееся «резких» публикаций. Из «толстых» журналов: «Знамя» и «Нева», где Петров по разу публиковался в качестве публициста, да «Новый мир» — из уважения.

Может, надо было еще куда-нибудь отправить. Но, во-первых, больше не было экземпляров (и так бумага обошлась «в копеечку», да и принтер было жалко), во-вторых, неизвестно, какие журналы еще существуют. А адресов новых газет и журналов у Петровых просто не было. Чуть позже он надеялся узнать их и по мере распечатывания посылать, если подвернется оказия.

Так и свершилось. Теперь оставалось только ждать. Перечитывать «Письмо» фантаст Петров уже не мог — перенасытился, но в глубине души разрастался ком неудовлетворенности: не то надо было написать и не так. Будь оно проклято, его вечное дурацкое стремление к обстоятельности и доказательности, которое приводит к сумбурности и расплывчатости. Для письма достаточно было бы афористичности и эмоциональности. Но ведь дважды в жизни писем Президентам не пишут. И президенты меняются, и обстоятельства… Поэтому хотелось вложить побольше из накопившегося. Получился сборник претенциозных банальностей. Не зря Оза предупреждала нечего было ввязываться в это «дохлое дело».

И тут фантаст Петров обнаружил, что за те два месяца, когда писал, редактировал, распечатывал и отправлял «Письмо», он ни разу не вспомнил об Озе. Ни разу она не явилась ему на грани яви и сна. Видать, он настолько увяз в болоте реальности, что в ментальный план путь ему был закрыт. Не больно-то и надо. Еще неизвестно, что более нравственно: жить заботами живых или длить памятью своей бытие умерших?.. Впрочем, что за идиотская постановка вопроса?! Совсем свихнулся со своей политикой. Нравственно и то, и другое. Безнравственно лишать кого бы то ни было любви своей будь то живые или уже отдавшие тело Земле.

Похоже, что он именно так и поступил… Как она там в своем психическом мире без его психики?.. Хотя, если верить теоретикам многоуровневой реальности (физический, астральный, ментальный, духовный уровень) то, чем выше мир в этой иерархии, тем он независимей, свободней.

Но это их «ментальные» дела. А фантаст Петров на своем ничтожном «физическом плане» ощущал вину за свое невнимание к тем, кто жил в душе его. Это была не только Оза… Дед, бабушка, родители… О как многочисленно, оказывается, его ментальное население!.. Кого-то он когда-то любил, кого-то придумал…

Какая разница, если они нужны друг другу. Может быть, и нет вовсе никакой иерархии, а есть единовременное неразрывное бытие всех уровней?.. Жизнь продолжается, и надо восстанавливать прерванные связи. Вспоминать забытых, продолжать жизнь придуманных, извлекать из небытия тех, кого этот мир еще не знал.

Надо… Но не тут-то было. Финансовая удавка затягивалась все туже. Сорвалось несколько хоздоговоров с предприятиями и в институте, и в малом предприятиии. Работы нужны, но денег нет общая причина. На нефтеперерабатывающем заводе, где Петров и К предлагали внедрить систему электрохимической доочистки нефтесодержащих стоков до санитарных норм, вдруг санитарные нормы повысили до уровня реальных стоков… Так одним росчерком бюрократического пера решена серьезная экологическая проблема! Пейте граждане «независимого» Cтана чистую воду.

Зато республика рьяно готовилась к празднованию очередной годовщины провозглашения независимости: сносили на улицах старые остановки и строили новые — кирпичные с «комками». Старые обшарпанные (и не очень) магазины и прочие заведения, лицевой стороной выходившие на парадные улицы, облицовывали декоративными материалами, возводили и красили ограды и скамейки, сносили старые еще вполне пригодные к эксплуатации постройки на рынках и возводили новые базарные хоромы, в которых цены обещали непомерно возрасти из-за роста стоимости торгового места. Милиция ходила по столице косяками с рациями и дубинками — все молодые здоровые парни, которым бы в поле, на стройку, на завод. Однако заводы или стояли, или работали еле-еле.

Как-то жена Петрова решила пригласить в гости школьную подругу с семьей, но подруга призналась, что у них нет денег на проезд в городском транспорте. Сама она давно безработная, а мужу три месяца не платят зарплату на заводе.

«Да, — сказала госпожа Петрова, — зато базары и «парадные подъезды» будут сверкать, да еще какой-нибудь новый памятник откроют к дню независимости — на это в бюджете деньги есть. А то, что у налогоплательщика нет денег на проезд в городском транспорте и на хлеб, наше правительство во главе с Президентом не интересует… Бессмертные «потемкинские» деревни… Его милиция его бережет…»

Пришлось ограничиться телефонным общением. Выяснилось, что у подруги недавно умерла мать. В больнице, от воспаления легких. Практически ничем не лечили. Только тем, что приносили родственники. Да и из того, быть может, подворовывали. Никакого смысла ложиться в больницы — только деньги дерут и гробят. Лучше уж дома помирать — хотя бы среди родных. Да и стены помогают… Выяснилось также, что подруга с мужем уже несколько месяцев голодают «по Брэггу». Подруга дошла уже до пятидневного поста. Очень, оказывается, полезно и для здоровья, и для бюджета…

С этого же момента встали на суточное голодание и Петровы. «Если и не для здоровья, — подумал фантаст Петров, — то хотябы для бюджета. Опять же Шри Ауробиндо начал левитировать во время голодовки в тюрьме… Наверное, сквозняком сдуло…»

Близился «отчетный период», и надо было кропать отчеты по бюджетной и контрактной тематике. В результате Петров больше не распечатывал свое «Письмо» — не до него, да и запал исчез. Не до социально-политических проблем. С естественно-биологическими как-нибудь справиться!

Петрову-младшему срочно нужна была обувь, супруге тоже. Про себя фантаст Петров старался не вспоминать. А тут еще зубы куролесить начали. Какие-то надо было удалять, какие-то лечить, и, по заключению врача, все это затем срочно протезировать. За все про все набегало порядка двухсот долларов, и «срочно» превращалось в «никогда»… Лучше застрелиться! Но кто будет сына кормить?..

Нет уж, лучше путешествовать по ментальному плану.

Фантаст Петров снова начал тренировки с зеркалом. Но ему казалось, что это пустая затея. Собственная физиономия не пускала его в медитацию. Другое дело в темноте, с классической музыкой… Супруги Петровы иногда практиковали «музыкальные медитации» перед сном. Вот тогда фантаст Петров достигал некоего «пограничного» между сном и явью состояния, в котором его фантазии обретали реальность, или ментальная реальность пробивалась в его фантазии.

Тогда к нему и приходила Оза. Даже не сама Оза, а ее громадные глаза. Они были грустны и таинственны. Фантаст Петров пытался представить, как она там живет?.. Если, согласно теософии, ментальный план — это та реальность, где сбывается Несбывшееся, то Оза должна жить там рядом с теми, кого любит. И они должны любить ее. И вообще, там нет места для несчастья!.. Почему же так грустны ее глаза? Или врут теософы? Вернее, тешат себя иллюзиями, спасаясь от страха смерти?

Проверить это можно было только на основании личного опыта, которого у фантаста Петрова не было. Видимо, он что-то не так делал, или жил не так… Или просто не дано ему. И все эти разговоры про его якобы «избранность» и грядущее бессмертие — сказки для старого дяди, которому пора находить общий язык со смертью…

Но может быть и другое объяснение его неспособности к йоговским штучкам — у него свой Путь, которому чужды все эти сомнительные игры с собственной психикой. Ведь не исключено, что весь обширный йоговский и теософский «опыт» в психическом плане — это шизофренические галлюцинации, вызванные искусственным вмешательством в психику. Это могут быть физические и психические упражнения, соматические и психоделические средства (попросту наркотики) в сочетании с самогипнозом, с индивидуальным или коллективным гипнозом. Не случайно в большинстве случаев «нисхождения Духа Святого» внешне сопровождаются безумным поведением. В наиболее приличном варианте гипнотическим сном.

Нет, этот путь фантаста Петрова явно не устраивал. Другое дело искусство. Может быть, это тоже своего рода шизофренический бред, но какой красивый! Если что и может создать жизнеспособный ментальный план — так это искусство, в котором работают профессионалы.

Впрочем, не стоило свой путь объявлять единственно возможным, как это делали различные религиозные фанаты и политики. Фантаст Петров и не объявлял. Просто он решил написать повесть о жизни Озы на ментальном плане. Начиная с момента физической смерти. Может быть, у его фантазии достанет сил пробиться к истине? Или у истины достанет энергии пробиться к его фантазии… Оза подскажет…

Фантаст Петров еще сдерживал себя запретом: «Никаких фантазий!», но бумагу уже нарезал. Пожалуй, он заплатил неприглядной реальности достаточную дань, чтоб обрести свободу… И никакого результата. Молчали и газеты, и журналы, хотя прошло уже три месяца. Конечно, Петровы сами огласили приговор: «В стол!». Но надежда все-таки теплилась.

Звонить спрашивать — не по карману. Да и унизительно как-то. Нет, фантазии — куда более благодарный жанр. По крайней мерев них не вкладываешь столько надежд на улучшение мира.

Однако все еще было не до фантазий — писались и печатались отчеты, проходила «обкатка» результатов у Заказчиков. И «левых», и «правых». Не оставалось ни сил, ни времени. Даже с любимой младшей женой свидания становились все реже. Правда, не только по вине фантаста Петрова. Вот после Нового Года, успокаивал он себя. И изредка фантазировал устно. Особенно, при «музыкальных медитациях».

Постепенно ментальный план обретал плоть. Приближался Новый Год.

Как-то в субботу, а день был солнечный и почти теплый, в кабинет к фантасту Петрову вбежал возбужденный Петров-младший.

— Папа-папа! — заверещал он. — Посмотри с балкона. Там внизу та-а-кая машина!

Фантаст Петров последовал за сыном на балкон и увидел за полуоблетевшими приподъездными кустами «живой изгороди» действительно что-то шикарное непонятной иномарки, в которых он в упор не разбирался. Нужды не было. Это лимузинчатое диво было неопределенного темно-правительственного цвета. И прямо-таки излучало в окружающее пространство флюиды богатства и власти.

«При Андропове на белой «Волге» брали», — вдруг непонятно с чего подумалось фантасту Петрову. Было в его жизни и такое событие во времена, когда очередной генсек пытался построить «социализм по-кэгэбистски», а тираж сборника стихов Петрова пошел «под нож» как идеологически невыдержанный.

И тут раздался звонок в дверь. Петров-младший с визгом бросился в прихожую, где уже слышалось щелканье отпираемого замка. Госпожа Петрова успела первой.

— Здравствуйте! Ассалом алейкум! — раздалось из-за двери.

— Алейкум ассалом, — откликнулась госпожа Петрова, вопросительно глядя на посетителей.

Обоим около тридцати. Стройные, суперменистые, с приветливыми глазами. Один — титульный, второй — русский.

— Это квартира господина Петрова Ивана Сидоровича? — осведомился русский.

— Да, — подтвердила госпожа Петрова. Тут и сам Петров подоспел. — Вот он.

— Здравствуйте, ассалом алейкум, — опять проявили вежливость визитеры.

— Здравствуйте, — ответил фантаст Петров. — Чем обязан?

— Мы к вам с поручением от господина Президента, вы позволите? шагнул в прихожую титульный, не дождавшись хозяйского приглашения.

— Пожалуйста-пожалуйста, проходите, — опомнилась госпожа Петрова. Извините, растерялась, очень неожиданно…

Гости вошли.

— Мы, собственно, на минутку, — сообщил русский.

— Проходите в гостиную, присаживайтесь, — пригласила их госпожа Петрова.

Фантаст Петров приглашающе повел рукой, и президентские посыльные вошли. Сели на диван.

— Итак? — поинтересовался фантаст Петров. Петров-младший прижимался к его боку.

— Итак, — принял эстафету русский, — господин Президент приглашает вас на встречу…

— Малоуважаемый господин Президент, — чуть слышно уточнил титульный, усмехнувшись уголками губ.

— И прислал автомобиль, чтобы у вас не возникло затруднений.

— Сейчас? — поинтересовался фантаст Петров и бормотнул про себя: «Черт! Ведь было решено, чтоб никаких фантазий!..»

— Сейчас, — кивнул русский.

— На предмет?.. — пытался выяснить фантаст Петров.

— Нам не докладывают, — с улыбкой развел руками титульный, нам приказывают. Мы выполняем…

— Ладно… — кивнул через несколько мгновений фантаст Петров. — Вы не побрезгуйте нашим чаем, а я пока приму надлежащий вид.

Он продемонстрировал ладонью явную «неофициальность» своего костюма, состоявшего из старых «нефирменных» джинсов и выцветшей, штопанной байковой рубахи.

— Мы подождем, — пообещал, радушно улыбнувшись, русский. Петров удалился в кабинет, где достал из шифоньера единственный выходной костюм, черный с удлиненным пиджаком, и белую рубаху. Развесил все это на перекладинах тренажера и пошел в ванную: умыться-побриться.

Госпожа Петрова суетилась, собирая чай. Конфет в доме давно не водилось, но варенья немного заготовили. Она как раз и несла вазочки с вишневым и урюковым вареньем.

— Как думаешь, это по поводу «Письма»? — шепнула она, столкнувшись с мужем у дверей ванной.

— Черт его знает? — пожал плечами фантаст Петров. — Но другого повода не вижу. Хотя, насколько нам известно, оно так и не было опубликовано… Или мне не удосужились сообщить об этом факте?..

— Ты готов? — поинтересовалась, испытующе глянув на мужа, госпожа Петрова.

— Всегда готов! — воздел он руку в пионерском салюте.

— Ну, значит, не зря трудился, — одобряюще кивнула она и поспешила с вареньем к гостям, которых тем временем развлекал Петров-младший.

«Готов ли? — спрашивал себя фантаст Петров. Оратор он, вообще-то был никудышный. А ему, похоже, предстояло вести устную беседу. — Сумею ли не выглядеть пацаном перед профессиональным политиком?.. А что такого, даже если и пацаном?.. Да то, что толку от такого разговора не будет. Надо вести беседу на уровне мудреца, чтобы властитель внял словам. О чем я беспокоюсь?.. Все, что хотел, я сказал. Он, похоже, прочитал… А может быть, ему сообщили только о факте письма, и он хочет узнать содержание?.. Тогда должны были бы попросить захватить копию».

Фантаст Петров уже перешел в кабинет и облачался в костюм. «Выряжаюсь, как на свадьбу, — усмехнулся он, — или в гроб… Однако хочется выглядеть прилично. Даже в нищете. Нет, не получается из меня Диогена или дервиша…»

Показное пренебрежение к внешнему виду было чуждо фантасту Петрову. Выпендреж все это, считал он. Гораздо ближе ему ощущалось чеховское «в человеке все должно быть прекрасно…»

«С чего это я взял, что Президента интересует мое «Письмо»? — вдруг подумал он. — Что он, вообще, желает меня видеть? Со слов якобы его посланцев? По шикарному виду машины?.. Словам действительно веры немного, а вот такую машину в случае чего соседи запомнить могут… А в случае чего?..» — вдруг сжалось недобрым предчувствием сердце фантаста Петрова. И фантазия его услужливо принялась выдавать киноштампы из американских триллеров. Например: он сидит на заднем сиденье лимузина. Один. Вдруг перед ним начинает подниматься из пола прозрачная перегородка из оргстекла.

— Что это?! — успевает он истерически крикнуть.

— Дурной сон, — успевает ответить ему русский с переднего сидения. Титульный сидит за рулем.

Фантаст Петров начинает ощущать запах выхлопных газов. Он колотит в прозрачную стену… Последнее, что он видит — приветливо-насмешливый прощальный жест русского. Мол, передавай привет чертям, папаша… «Как мать-Россия со своими детьми,» — успевает подумать фантаст Петров и видит свое бледное лицо в зеркале на стене кабинета.

«Однако не ко времени все это, — думает он. — Третий день голодания на исходе. С головкой что-то не совсем в порядке. Бо-бо головка… И сердчишко чегой-то вдруг затрепетало… А семья?! Что они сделают с семьей? Жена и сын будут знать, кто его увез!»

Сердце вдруг сжалось и екнуло. «Ну, что за чушь в голову лезет! В кои-то веки позвали для серьезного разговора, а я уже и расклеился… Нет! Нельзя так! Надо собраться… Но как же их уберечь?! Все дело во мне… Им нужно убрать меня… Похоже, выход только один…»

Фантаст Петров поймал себя на том, что не может натянуть на голову черный галстук. Он сосредоточился и накинул петлю на шею. Затянул довольно сильно. «Воротник помнется,» — подумалось невпопад.

Сердце в груди билось очень громко. Фантаст Петров ощущал его биение. Но с какими-то странными паузами. «Три точки-три тире-три точки SOS,» показалось фантасту Петрову.

Вдруг от соседей донеслась мелодия из Баха, под которую они с госпожой Петровой любили медитировать перед сном. Фантаст Петров глянул в зеркало. В самую глубину своих зрачков. И совершенно отчетливо увидел перед собой лик Озы. В нем не было ни злорадства, мол, я тебя предупреждала, ни укора, ни осуждения. В нем было понимание.

«Встречай меня, Оза,» — подумал фантаст Петров и мысленно двинулся в черноту своих зрачков. Сердце торкнулось в клетку груди и замерло в протяжной паузе.

«Совсем, как йог, — успел подумать фантаст Петров, — добился-таки успехов…»

И шагнул в бездну.

Было тихо и спокойно. И не было вокруг ничего. Все было ИМ. Он был ВСЕМ… Он любил ВСЕ…

* * *

Фантаст Сидоров, не без изящества выйдя из метафорического виража финала, поставил последнее отточие и устало откинулся на спинку кресла. По физиономии его, которую он без особого удовольствия разглядел в зеркале напротив письменного стола, блуждала растерянная улыбка: «Как? И это все? А как же жить дальше?..»

Казалось фантасту Сидорову, будто он где-то, кого-то очень дорогого весьма неуклюже оставил. Быть может, даже не попрощавшись.

Но все были при нем.

Дочка колотила в стену кабинета-спортзала шариком от пинг-понга и выделывала при этом какие-то странные, но весьма изящные «па».

«На художественную гимнастику надо отдать, — подумал фантаст Сидоров, расстрогавшись. — Интересно, сколько сейчас это удовольствие стоит? Потянем ли?..»

Супруга, слышно было, стучала на кухне ложкой о край кастрюли. «Все свое ношу с собой, — самодовольно подумал фантаст Сидоров. И посмотрел в зеркало. Оттуда на него глянул плюгавенький мужичонка с жиденькой бородкой-клинышком, с венчиком седых волос вокруг лысины… Тьфу!.. лаза бы мои тебя не видели! — отмахнулся фантаст Сидоров. — Нет, но глаза-то! Глаза-то умные!..»

— Ужинать! — появилась на пороге кабинета госпожа Сидорова. И фантаста Сидорова вдруг словно током дербалызнуло. Он дернулся, вскрикнул и, зажмурив глаза, обмяк в кресле.

— Сидоров! Ты что? — испуганно затормошила его супруга.

— Папа-папочка! — зазвенела будильничком дочка.

Сидоров открыл глаза. На него смотрело встревоженное красивое лицо. Но он поймал себя на том, что не может сообразить, чье же это лицо. Нет, не так. Он знал, чье это лицо, но оно никак не могло быть лицом его жены!..

— Это… Ментальный план? — дрожащим голосом спросил фантаст Сидоров.

— Если ты имеешь в виду экскрементальный, — уточнила госпожа Сидорова, — то попал в самую точку — он самый. Экскрементальней не бывает.

— Но ты же… Ты же… отравилась, — нашел слово фантаст Сидоров, — в двадцать один год…

— Совсем у тебя крыша поехала, Сидоров, пора кончать с писаниной, возмутилась госпожа Сидорова. — Ну, совершила глупость по молодости, показалось, что никто меня не любит, и вообще, что жизнь — бессмысленнейшая чушь и мразь… Так ведь откачали доктора… И ты… Зачем бередишь?..

В голосе ее звучала искренняя обида. А действительно, зачем?..

— Но твое лицо, — чуть слышно выдохнул фантаст Сидоров. Однако супруга услышала.

— Да уж почти пятьдесят, чать, — вздохнула она. — Какое тут может быть лицо… Мымренная физиономия.

Но она была не права. Возраст, быть может, слегка и чувствовался, но лицо было прекрасно!.. И эти глаза!.. Он совсем недавно где-то их видел. Не глаза, Очи!

— Оза? — спросил жену фантаст Сидоров.

— Да ты что, Сидоров, совсем меня перепугать решил? — воскликнула она. — И так жизнь дерьмовая!.. Сейчас скорую помощь вызову.

— Ты моя помощь, — взял ее за руку фантаст Сидоров, — самая скорая…

— Дочку твою Озой зовут! — воскликнула она в сердцах. — Дурацкое имя, да что с тобой поделаешь — поэт, сам выдумал. А меня зовут Татьяной Александровной…

— Да знаю я, — соврал фантаст Сидоров. Ему бы еще узнать, как его самого зовут. — Просто вы так похожи…

— Дурак, — заплакала госпожа Сидорова. — Совсем перепугал. И чтоб мне больше никаких фантазий! Совсем свихнешься!..

Фантаст Сидоров как бы невзначай открыл выходные данные лежавшей на столе книги. Сидоров Петр Иванович, значилось там. Просто и со вкусом…

Дочка серьезно и недоверчиво смотрела на него. Ее милые глазки, похоже, вот-вот собирались превратиться в очи.

Фантасту Сидорову показалось, что его маленькая Оза что-то чувствует. Что-то, что он сам боится осознать.

Фантаст Сидоров протянул руку и привлек дочку к своей груди рядом с тихо плачущей матерью.

— Я вас люблю, — признался им фантаст Сидоров. И это было чистой правдой. Он так чувствовал.

Так они и сидели втроем в ниспадающих сумерках. А в голове фантаста Сидорова вертелись невесть откуда взявшиеся строки. И он совершенно точно знал, что это не его стихи:

«Петрову дали новую квартиру, Петров повесил новую гардину, Поставил телевизор в середину…»

Но он ИХ найдет. Обязательно найдет. В любом из миров. В конце концов, миры таковы, какими мы их творим…

10.07.1995 г. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg