«Под Солнцем Матроса Селкирка»

Под Солнцем Матроса Селкирка (fb2) - Под Солнцем Матроса Селкирка 749K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Игоревич Малов

Владимир Малов Под Солнцем Матроса Селкирка

Рисунки Д. Литвинова

1.

Грант лежал лицом вниз, с закрытыми глазами, но вспышка, вдруг разорвавшаяся в черной мгле небосвода, была столь ярка, что он увидел свет, С усилием разомкнул веки. Вспышка уже погасла, вокруг снова была плотная упругая чернота.

Снизу, из долины, донесся глухой рокот, похожий на затухающие раскаты грома.

Это гроза, сказал себе Грант. Сколько же времени он не попадал под грозу?! Год, два? Однако это не важно. Важно то, что вот сейчас гроза уйдет, небо очистится от черных туч, и снова выглянет солнце. Тогда можно будет разуться, походить по траве босиком, и трава, словно впитавшая в себя мокрый заряд бодрящего электричества, отдаст его человеку. После этого пройдет гнетущее, давящее оцепенение. Новая вспышка разорвала тьму, и Грант увидел то, что и должен был увидеть: черные неровные громады скал вокруг, груды пустых жестянок из-под консервов в нескольких метрах от себя и совсем рядом — неподвижные тела Дугласа и Мартелла.

Он вскочил на ноги. Из долины снова донесся грохот. Происходило что-то непонятное, может быть, таящее угрозу, и надо было действовать. Прежде всего, нащупав в темноте переносную стойку, на которой была укреплена лампа, Грант включил свет.

Мартелл, когда лицо его осветилось, слабо пошевелился. Он приподнялся на локтях, только потом открыл глаза и повертел головой.

— В палатку! — крикнул Грант, — Надо укрыться!

Мартелл с трудом встал. От слабости он раскачивался из стороны в сторону, и видно было, что происходящее с трудом доходит до его сознания. Сам Грант уже сбросил с себя оцепенение, мысли стали четкими и ясными, ощущение непонятной опасности словно бы высвободило скрытые именно для такого случая силы. Он встряхнул Мартелла, у того дернулась голова.

— Я не знаю, что это такое, — крикнул Грант ему в лицо, — никогда не видел ничего подобного, но на всякий случай в палатку! Помоги… Дугласа…

Вдвоем они приподняли Дугласа, и в этот момент опять полыхнула ослепительная вспышка. Свет ее казался концентрированным, он обволакивал тело, давил на лицо. Видимо, Дуглас тоже ощутил это давление, потому что открыл глаза.

— Ты встань, — сказал ему Грант мягко, — надо пройти только несколько метров.

— Дайте воды, — прохрипел Дуглас, — пить…

Шаг, еще один, потом еще. По сути, Гранту пришлось тащить двоих, потому что Мартелл, поддерживавший Дугласа с другой стороны, тоже едва переставлял ноги. Наконец они добрели до решетчатого сооружения, и Грант отпустил Дугласа, который сразу же рухнул на колени, увлекая за собой Мартелла. Но теперь они могли чувствовать себя в безопасности, что бы ни произошло. Грант быстро нажал несколько кнопок, и мгновение спустя людей накрыл купол палатки — как называлось в обиходе невидимое защитное поле диаметром в несколько метров. Оно представляло собой неодолимую преграду для любого внешнего воздействия. Правда, теоретически могли существовать и неизвестные доселе виды излучений, но пока человек не сталкивался с ними — и, значит, защиту можно было считать надежной.

Отцепив с пояса фляжку, Грант свинтил пробку и смочил водой губы Дугласа. Тот слабо пошевелился и снова затих. На секунду Гранту тоже захотелось лечь на землю и закрыть глаза, но он справился с собой, потому что снизу после очередной вспышки опять донесся рокот. Там определенно происходило что-то необычное, потому что в долине не было ничего, что смогло бы стать причиной шума. Шум, очевидно, каким-то образом был связан с вспышками в небе. Таило ли все это какую-нибудь угрозу? За происходящим надо было по меньшей мере понаблюдать, и Грант, на мгновение выбравшись из палатки, выключил лампу. Все вокруг снова было залито чернильной мглой.

Еще раз разорвалась вспышка. Грант вдруг понял, что они следуют одна за другой через равные промежутки времени. Прикинув по памяти примерный интервал, он стал ждать очередную, но время прошло, а небосвод оставался черным. Вот и все, подумал Грант с неожиданной тяжестью в душе. То, что было непонятным, прошло, ничего больше не будет; и, значит, скоро уйдут силы, вдруг обострившиеся при неведомой угрозе.

Но непонятное и необъяснимое не исчезло: на дне долины теперь закрутился призрачный хоровод холодных голубых огоньков. Они вспыхивали и гасли, перелетали с места на место, то увеличивая скорость, то почти застывая в неподвижности, сталкивались друг с другом и снова разлетались в стороны. Несколько долгих минут Грант оцепенело следил за этим беспорядочным движением, и в его голове столь же беспорядочно проносились обрывки мыслей.

Чем все это могло быть? Атмосферным явлением? Галлюцинацией из-за голода, потери сил? Сначала вспышки, потом рокот, потом суета огоньков, что дальше? Внизу, в долине, среди прыгающих огоньков стал медленно проявляться какой-то темный контур; и в конце концов Грант понял, что это было такое.

Он обхватил голову руками. Спасение пришло раньше, чем они на это рассчитывали. Не то спасение, какое должно было прийти, но ведь это не имело никакого значения. Трем голодным, измотанным людям невероятно повезло. Еще немного, и все кончится, им помогут, не могут не помочь. Надо только дать сигнал, показать, что здесь, на ровной площадке в скалах, нависших над долиной, кто-то есть.

Грант стал включать и выключать свет. Яркость его, конечно, не столь велика… Свет мешал Гранту смотреть вниз, но он представлял, что там сейчас происходит: все более четким, определенным становится темный контур неизвестного корабля, потому что ничего другого не могло быть.

Ясно, что это не земной корабль, земные корабли садятся на планеты иначе. Они проходят сквозь атмосферу таким образом, что за ними можно уследить взглядом, а не проявляются вдруг на том месте, где только что ничего не было. Но в конце концов все это не важно: откуда бы ни взялся корабль, как бы ни был устроен, каким бы способом ни передвигался, на нем, очевидно, есть экипаж, а экипаж должен помочь потерпевшим кораблекрушение.

Грант лихорадочно включал и выключал свет, посылая вниз беспорядочные сигналы. Наконец он погасил лампу и, оставшись в темноте, стал напряженно вглядываться в долину. Но там ничего нового не произошло: чужой корабль ничем не отвечал на мольбу о помощи.

Понятно: оттуда, из долины, сигналов не было видно. В долину надо спускаться самому. Он снова включил свет.

Мельком взглянув на неподвижно лежащих Дугласа и Мартелла, Грант подошел к самому краю обрыва. В общем-то, перебираясь с камня на камень, с одного выступа на другой, вниз было совсем не трудно спуститься — при условии, что спускающийся видит, куда поставить ногу в следующий момент. В полной темноте задача усложнялась. Но рассвет придет только через пять-шесть земных чесов, а кто знает, что случится за это время. Неизвестному кораблю, может быть, придет фантазия улететь, и он улетит, и его экипаж так никогда и не узнает, что здесь, всего в каком-то километре от места посадки…

Грант отыскал возле палатки моток веревки. Длина ее была стандартной, до дна, очевидно, должно было хватить. Он подумал: в общем, и в темноте, держась за веревку и действуя на ощупь, тренированный и полный сил человек без особых приключений спустился бы по скалам. А вот его самого никак не назовешь полным сил. Те силы, что остались, это последние силы, надо отдать себе в этом отчет. Ноги налиты тяжестью, непослушны, руки могут не удержаться на веревке. Если так и случится, его падение ничем не поможет Дугласу и Мартеллу. Разве что только ему самому. Он сорвется, и в этом случае все разом будет кончено.

На краю обрыва Грант выбрал здоровенный камень и закрепил веревку, несколько раз обмотав ее вокруг основания и завязав узлом. Моток, разворачиваясь, с сухим шорохом полетел вниз. Грант услышал, как конец его ударился о камни у подножия обрыва, и, немного помедлив, начал спускаться.

Это оказалось неимоверно трудным. Нога находит камень, пробует его прочность, другая нога ищет еще одну опору, руки сантиметр за сантиметром перебирают веревку и дрожат от напряжения. Еще одна опора, можно спуститься ниже, вот еще какой-то выступ скалы…

Колено обожгла острая боль, и Грант едва удержал в руках веревку. Тело словно налилось свинцом, в ушах послышался тяжелый звон. Изо всех сил сжав пальцы, Грант повис на веревке, пережидая, пока пройдет боль. Наверное, ударился коленом о какой-нибудь выступ. Хорошо, подумал Грант, что ногой, а мог сильно повредить локоть — и сейчас бы уже лежал внизу, на камнях.

Боль затихла. Как обычно бывает при сильных ушибах, она вернется несколько часов спустя — и тогда, возможно, он вообще не сможет ходить. Но пока способность двигаться осталась, значит, нельзя было терять времени. Он спустился лишь на несколько метров, не поздно и не столь уж трудно вернуться. Секунду поколебавшись, Грант стал спускаться дальше.

Минут сорок спустя он почувствовал под ногами твердую поверхность, попробовал ее ногой в нескольких местах, понял, что добрался до подножия, и, тяжело дыша, опустился на каменистую почву долины.

Все вокруг по-прежнему было покрыто чернильной мглой. Отдышавшись и чувствуя, что бешено колотящееся сердце успокаивается, Грант всматривался в темноту, ожидая, что вот-вот в ней снова проявятся бегающие огоньки. Но проходили минуты, а темнота оставалась непроницаемой и упругой.

Грант ощутил, как мрачной волной внутри него поднимается безнадежность отчаяния. Вскочив, он крикнул в темноту что-то непонятное ему самому и побежал, ничего не видя, в ту сторону, где совсем недавно рисовался корпус корабля, сулящего еду, тепло, спасение. Боли в колене он сейчас не чувствовал, но через несколько минут налетел на камень и тяжело упал. Тут же поднялся и прошел, хромая, еще немного в этой непроницаемой тьме и остановился, окончательно поняв, что ничего не сможет сделать. Он даже не может вернуться назад… Оставалось лишь дожидаться рассвета, и Грант опустился на землю и обхватил руками голову, в которой кипел невероятный хаос из нетерпения, надежды, невероятных предположений и отчаяния, становившегося все глуше и темнее.

Рассвет пришел так же, как и всегда приходил на этой планете: чернильная тьма почти мгновенно сменилась ослепительным светом. Перед Грантом расстилалась каменистая, коричневого цвета долина, а вернее, просто мрачная огромная площадка без признаков растительности и какого-либо живого движения. Она была такой же пустой, как вчера, позавчера и как в тот первый день, когда они впервые увидели ее. Долину оживлял только силуэт «Арго» поблизости, их собственного крошечного космического катера, бесполезного теперь, потому что был исчерпан запас топлива. Напрасно было что-то искать, но Грант, ковыляя, все-таки пошел вперед и еще долго бродил среди камней. Он не нашел ничего, никаких следов того, что тут происходило нечто загадочное, непонятное, что здесь вообще что-то происходило.

Потом он медленно, тяжело вернулся к обрыву, нашел свою веревку и с огромным трудом взобрался наверх. Колено болело все сильнее.

Грант выключил лампу, свет которой уже был почти не виден в ярком сиянии золотого солнца, быстро поднимавшегося по небосводу, прошел мимо палатки, мимо неподвижных тел Дугласа и Мартелла и осмотрел оставшийся запас продуктов, которые он держал в расщелине в камнях.

Остались полтора десятка консервных банок, наполовину пустой бочонок с водой, почти совсем опустевшая емкость с концентрированным бульоном и фляжка с коньяком, к которой пока не притрагивались.

Надо будет их как следует накормить, пронеслось в голове Гранта, может быть, лучше сразу и основательно подкрепить силы, а не поддерживать существование крошечными порциями, как это делалось до сих пор. Может быть, легче потом будет переносить просто голод, а не обман его с помощью этих порций.

Грант выбрал самую большую из банок, потом взял еще одну, пошел к палатке, оглядываясь по сторонам в поисках брошенной где-то пачки. И — от усталости, боли в колене, голода и отчаяния — потерял сознание и ткнулся головой в крупный каменистый песок.

2.

Эта планета не имела названия, потому что о ее существовании прежде никто не знал, и, оказавшись на ней, Грант, Дуглас и Мартелл сами дали ей имя Хуан-Фернандес.

Так называются на Земле острова в Тихом океане, на один из которых попал когда-то матрос-шотландец Селкирк, ставший прообразом Робинзона Крузо. Грант, Дуглас и Мартелл тоже оказались в положении робинзонов, так что название было вполне оправданным. Правда, в отличие от злополучного матроса они имели возможность послать сигнал бедствия и знали, что помощь придет: оставалось только дожидаться прилета «Торнадо».

Небольшая звезда, вокруг которой обращалась планета, одновременно с нею тоже получила имя — Солнце Матроса Селкирка. У звезды-то, правда, какое-то название уже было, но они его не знали, дали свое. Случилось это в самый первый день, когда три робинзона были еще безмерно счастливы и веселы, потому что спасение казалось чудом.

А сейчас, пройдя над коричневыми и темно-серыми громадами скал, над ущельями и долинами необитаемой планеты Хуан-Фернандес, Солнце Матроса Селкирка стояло прямо над лагерем, разбитым пришельцами, и убийственным жаром дышало на три безжизненных тела, распростертых на маленькой ровной площадке среди остроконечных каменных глыб на самом краю обрыва.

Грант, самый молодой из робинзонов, пришел в себя от того, что раскаленный воздух душил его легкие. Он с трудом приподнялся и включил защитное поле палатки. Солнечные лучи, отразившись от него, перестали жечь, и Грант вздохнул легче. От слабости кружилась голова, вернее, казалось, что в ней крутится что-то. Он тяжело опустился на колени и стал всматриваться в лица своих спутников.

Исхудавшее, почерневшее лицо толстяка Мартелла было перекошено странной гримасой. Губы его неясно шевелились, будто в забытьи он что-то произносил шепотом. Длинное тело Дугласа было неподвижным. Он лежал лицом вниз, и коротко стриженный затылок казался окаменевшим. Дрожащей рукой Грант потряс Дугласа за плечо, и тот пошевелился, перевернулся на спину, открыл глаза и прохрипел, бессмысленно глядя в небо:

— Сейчас я оденусь… спущусь на обед…

Вскочив на ноги, Грант кинулся к продуктам,

В этот раз он расщедрился: разогрев на электронной печке три банки с консервами, разложил содержимое по тарелкам, а горячий бульон налил в чашки. Обычно они ели прямо из банки, по очереди, а банка была одна на всех. Микроскопические порции были следствием того, что робинзоны рассчитали свой рацион исходя из количества наличных продуктов и времени, когда должен был прилететь «Торнадо». Через пару недель после прибытия на Хуан-Фернандес они почти полностью потеряли силы и проводили время в полузабытьи, а ждать оставалось еще около месяца. И теперь отчаяние, безмерная усталость, жалость к друзьям и самому себе заставили Гранта приготовить почти роскошный обед, а там будь что будет.

Это было поразительно: силы возвращались к измученным людям просто на глазах. Грант видел, как разглаживаются складки на лице бывшего толстяка Мартелла, как розовеет высохшее лицо Дугласа. Сам он тоже ощущал давно не испытанный прилив сил. Ели в полном молчании, с ожесточением скребя ложками по дну тарелок. Когда роскошный обед закончился, голод не был утолен полностью, но они знали, что после двух голодных недель нельзя набрасываться на еду, и сдерживали себя. Обед запили водой, в которую Грант щедро добавил коньяка. Потом Мартелл откинулся назад, вытянулся на земле и впервые нарушил молчание:

— Может быть, так и лучше, — сказал он с усмешкой. — Глупо себя истязать.

— Точно, — пробормотал Дуглас, — с голоду помереть мы всегда успеем.

Грант потер ноющее, опухшее колено, вдруг вспыхнула боль, и тогда он вскрикнул, но не от боли, а от того, что в памяти молнией высветились события прошлой ночи.

Он совершенно о них забыл! Совершенно!!

Осознав это, Грант начал лихорадочно искать ответ — почему? Да не потому ли, думал он, что ничего просто и не было, что все это — грохот и вспышки, огоньки в долине и призрачный контур неведомого корабля — представляли лишь болезненные, беспорядочные, нереальные видения, пронесшиеся в мозгу, измученном от отчаяния и голода? Но боль в колене была вполне определенной, и конец веревки все еще был обмотан вокруг камня на краю обрыва, и, значит, в самом деле случилось нечто такое, что заставило его в кромешной мгле, рискуя сломать себе шею, спускаться в долину.

Сдерживая сильно забившееся сердце, Грант повернулся к Мартеллу:

— Этой ночью ты ни на что не обратил внимания?

Мартелл помотал головой.

— Припомни!

— Шум какой-то был, — сказал Мартелл после паузы.

— Что-нибудь еще?

— Постой… Да вот, зачем-то с тобой тащили Дугласа в палатку. Вроде это было на самом деле.

— Не помню, — сказал Дуглас.

Грант резко встал и сморщился от боли в ноге.

Значит, все было на самом деле! Было!!

На самом деле внизу, в долине, какое-то время был неизвестный космический корабль, которому он не сумел подать знак бедствия.

На мгновение в душе Гранта снова поднялось отчаяние, но он тут же взял себя в руки. В конце концов, подумал он, кто были хозяева корабля? Мала вероятность враждебности, ни разу еще не испытывали этого земляне, и все-таки. А помощь придет, «Торнадо» в пути, и они дождутся его, потому что они люди мужественные, стойкие. Они доказали это — и ученый Стив Дуглас из Монреаля, и журналист Клод Мартелл из Нанта, и, видимо, сам он, Грант, второй штурман пассажирского лайнера «Антарктида». Они доказали это тем, что стойко переносили мучения голода, не молили о лишнем кусочке, не смотрели друг другу со злобой в рот, сумели сохранить, говоря выспренно, достоинство и честь. Если так, они выкарабкаются. Могло ведь быть много хуже, скажем, если б воздух на Хуан-Фернандесе не был пригоден для дыхания. Баллонов с воздушной смесью ненадолго хватило бы. Но робинзонам повезло, потому что приборы после посадки «Арго» показали: воздух не идентичен полностью земному, но не содержит вредных примесей и по составу вполне пригоден для дыхания. Так не раз уже бывало на многих планетах вселенной, но, разумеется, не на всех, на большинство планет земляне высаживались только в скафандрах.

Они выкарабкаются! Можно еще день-два питаться нормально, потом снова перейти на микроскопические дозы, хотя как-то поддерживающие существование… они должны дотянуть до прихода помощи.

А пока на всякий случай надо перенести лагерь вниз, в долину.

Без особой надежды на этот случай, но — почему бы случившемуся однажды не повториться? Собственно, они и собирались с самого начала разбить лагерь внизу, рядом с «Арго», и лишь во избежание всяких неожиданностей забрались повыше. Тогда они еще не знали, что здесь нечего опасаться.

Грант энергично растер колено.

— А теперь вот что, — распорядился он деловито, — теперь нам всем надо немного поработать.

Мартелл и Дуглас подняли головы.

— Силы у нас пока есть, — бодро сказал Грант. — Так что спустим лагерь вниз.

Оба его спутника послушно, без слов, встали на ноги. Оба были старше Гранта, причем Дуглас — лет на двадцать пять, но оба с самого же начала безоговорочно приняли его руководство как нечто само собой разумеющееся. В конце концов на «Антарктиде» оба были туристами, а Грант, несмотря на молодость, профессионал космоса. Три года полетов за спиной, к тому же на туристских и пассажирских лайнерах персонал, как известно, подбирается особенно тщательно. И второй штурман, что тоже известно, играет не самую последнюю роль в общей работе экипажа.

— Что-нибудь случилось? — спросил все-таки Дуглас.

Грант посмотрел на дно долины.

— Я имею основания считать, — сказал он, немного поколебавшись, — что этой ночью внизу находился какой-то космический корабль — Не земной, он не был похож на наши корабли. В космосе такие события бывают, — добавил он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Добраться до него я не успел, он улетел. Но в любом случае теперь нам лучше жить в долине, потому что они могут прилететь снова — раньше, чем прибудет «Торнадо».

Дуглас застыл на месте, растерянно глядя на Гранта. Солнце Матроса Селкирка сверкало на его голом черепе. У Мартелла отвалилась челюсть, и он безуспешно пытался закрыть рот. В других условиях оба выглядели бы донельзя комично, но Грант улыбнулся не поэтому. Просто в нем вдруг поднялась теплая волна чувства, не имеющего точного определения: смесь нежности и уважения к двум этим людям, совершенно «земным» и в чем-то даже нескладным, а вот, надо же, оказавшимся в экстремальных условиях мужественными, словно античные герои, бывшие научной специальностью историка Дугласа…

И в одно мгновение перед глазами Гранта промчались несколько картин.

Первая: катер «Арго» только что опустился на Хуан-Фернандес, они взяли пробу воздуха, вышли наружу. Для Дугласа и Мартелла это вообще первый выход на планету, где прежде никто не был. Легко ли психологически решиться ступить в чужой мир без скафандра, без всякой защиты, поверив на слово мальчишке-штурману, что никакой опасности нет?

Картина вторая. Передатчики «Арго» после определения координат дали сигнал о помощи. Подсчитано, когда помощь может прийти, и вместе с тем подсчитан запас оставшихся продуктов. Ясно одно: жить придется впроголодь, и это еще мягко сказано. Установлен крохотный дневной рацион. И ни слова протеста, никаких вопросов и жалоб. Надо как можно меньше расходовать энергии, больше лежать, не делая лишних движений, и оба послушно лежат, изредка принимая смехотворно малые крохи пищи, и чахнут на глазах. Все меньше остается сил, но оба без слов терпеливо ждут, когда придет помощь, целиком доверившись ему, Гранту.

А до этого были многие дни в крошечной рубке на «Арго», когда катер шел наугад, без руля и ветрил, пока не наткнулся на неизвестную и необитаемую планету. Тоже дни не для слабых духом. А что могло бы быть, если б спутниками Гранта оказались на «Арго» какие-то иные люди?..

— Все вопросы потом, — сказал Грант, — сначала поработаем.

Лагерь был свернут быстро. В нем и не было ничего: палатка, лампа и продукты плюс всяческие мелочи. Сначала вниз на веревке спустился Мартелл, за ним последовали вещи, а там наступила очередь Дугласа и самого Гранта. Новый лагерь разбили у борта «Арго», и вскоре трое робинзонов вновь вытянулись на каменистом крупном песке рядом с решетчатой опорой палатки. Они устали.

Дуглас, понятно, устал больше всех и быстро задремал, ничего не говоря. Мартелл, вновь обретя после обеда свою обычную французскую живость, мало вязавшуюся с его полнотой, напротив, засыпал Гранта шквалом вопросов о том, что именно тот видел ночью в долине. Грант вздохнул. Снова пришла мысль: огоньки в долине были ясными, отчетливыми, а вот контур корабля вполне мог лишь пригрезиться полумертвому от голода человеку. Ясно только одно, если снова вспомнить слова Дугласа: что-то непонятное действительно происходило ночью в долине. Но мало ли что может происходить на неизвестной планете!

— Ты вот что, — сказал Грант, — поменьше жестикулируй. Побереги силы. Нам «Торнадо» еще ждать и ждать, а раньше, может, никто и не накормит.

Мартелл послушно сложил руки, однако не умолк. Теперь он тараторил про книгу, которую непременно напишет, как только вернется на Землю. Книгу о тех необыкновенных космических путешествиях и приключениях, что выпали на долю ему, Клоду Мартеллу, репортеру из газеты «Нант». Но речь журналиста становилась все невнятнее, и, наконец, на полуслове он тоже погрузился в сон.

Солнце Матроса Селкирка медленно клонилось к закату, длиннее становилась тень от «Арго». Некоторое время Грант следил за движением светила по небосводу, а потом встал. Ночная тьма должна была прийти только спустя часов пять-шесть. Прихрамывая, морщась от боли, Грант пошел в долину, и чужое солнце смотрело ему вслед.

3.

Часа через два Грант в первый раз остановился, осматриваясь. По его расчетам, он уже должен был дойти до того места, где ночью водили хоровод огоньки. Собственно говоря, что он хотел здесь увидеть? Вот этого Грант и сам не знал, и более того, в глубине души даже не верил, что обнаружит в долине какие-то следы. Впрочем, и само место, где происходило нечто, найти было не так-то просто: чернильная тьма скрывала ночью все ориентиры и расстояния.

И все-таки он пришел сюда снова. Пришел, потому что это было лучше, чем просто сидеть у «Арго», и потому, что сил у него осталось больше, чем у его товарищей.

Вокруг, во все стороны, видно было одно и то же: плоская равнина, окаймленная скалами. Единственная в этом неприветливом скалистом мире ровная поверхность, в чем трое землян убедились, когда накручивали вокруг неизвестной планеты виток за витком. Правда, и в долине этой тоже были разбросаны камни, большие и маленькие, но все-таки здесь можно было совершить посадку. Здесь и сели они на «Арго». И здесь же этой ночью сел, а потом снова улетел неизвестно чей корабль.

Грант присел на ближайший камень и потер колено. Под каблук попался какой-то странный круглый предмет. Быстро наклонившись, Грант схватил его и тут же разочарованно отбросил в сторону. Камень, обычный круглый камешек, бесполезно искать здесь что-то. Неизвестные корабли садятся на эту планету так, что не оставляют никаких следов: ни камней, опаленных огненными языками посадочных двигателей, ни каких-либо ненужных экипажу вещей, например, пустых консервных банок…

Грант подставил лицо Солнцу Матроса Селкирка. Теперь, когда он сидел на камне в самом центре долины, им овладело странное спокойствие. Наверное, причиной стал небывало роскошный обед. Хорошо было просто сидеть, отдыхая перед обратной дорогой, и не думать ни о чем. Вернее, думать обо всем понемногу.

Об этой планете Хуан-Фернандес, ранее неизвестной. О двух его спутниках, лежащих сейчас возле «Арго», двух земных людях, за которых он в ответе. О будущей книге журналиста Клода Мартелла, которая, видимо, будет пользоваться успехом, потому что речь в ней пойдет о приключениях не совсем обычных. Редки в космосе приключения, давно ушли в прошлое героические времена первопроходцев, все обычно и обыденно, особенно на туристских рейсах, вроде тех, что выполняет комфортабельный лайнер «Антарктида». И все-таки приключения закрутили в своем вихре второго штурмана «Антарктиды» и двух пассажиров, выбросив их в конце концов на необитаемый берег…

Грант встал, пора было отправляться в обратный путь. Прихрамывая, двинулся к темной, едва приметной точке «Арго», а память, раз вернувшись к тому, что было пережито до посадки на этой планете, заново выстраивала всю цепь событий, в результате которых они оказались здесь. И он окунулся в них, вдруг удивившись тому, что, по сути, впервые — а ведь сколько времени прошло! — припоминает все по порядку.

Под ногами Гранта сухо скрипел крупный песок, перед глазами были разбросанные по долине камни, большие и маленькие, но видел и слышал он сейчас совсем другое.

…«Антарктида» с двумя сотнями пассажиров на борту совершала обычный туристский маршрут, включающий несколько планетных систем. Туристов ждали археологические раскопки на четвертой планете системы МВ-33, открытая экспедицией Бориса Меричисинова, уникальная планета, представляющая собой по составу сплошной изумруд, несколько цивилизаций разных ступеней развития, но не вышедших пока в космос, — за ними можно было понаблюдать издали, не высаживаясь на планетах.

Еще одной достопримечательностью была Голубая Дымка — неизученное космическое образование, мимо которого «Антарктида» должна была пройти на приличном расстоянии. Природа Голубой Дымки была неизвестна, можно сказать, что о Дымке вообще ничего не было известно, хотя открыли ее уже довольно давно. Внешне она и была просто Голубой Дымкой — пульсирующим облаком солидных размеров, а что скрывалось в ее недрах? Ни один из разведывательных зондов, посланных к ней, не вернулся: все словно бы растворились в Голубой Дымке. Вместе с тем никаких признаков опасности она вроде бы не таила, по крайней мере внешне. Голубую Дымку продолжали изучать, неподалеку от нее была развернута постоянная исследовательская станция, работа которой пока не дала никаких результатов.

В чем не было недостатков, так это в гипотезах. О Голубой Дымке спорили, она интересовала не только специалистов, а всех, потому что любого человека всегда тянет к неразгаданной тайне. И не было ничего удивительного в том, что всемирно известный историк Стив Дуглас из Монреаля и репортер из Нанта Клод Мартелл, двое туристов с «Антарктиды», жившие в одной каюте, загодя стали упрашивать капитана Здравко Танева подойти к Голубой Дымке возможно ближе. Не было ничего удивительного и в том, что капитан им наотрез отказал, и отказывал еще долго, пока наконец не распорядился выделить в распоряжение ученого и журналиста крошечный катер «Арго» и второго штурмана Диму Гранта. Этого не случилось бы, если б в душе капитан не питал глубокой слабости к древней истории. И эта слабость дорого обошлась капитану Таневу; несмотря на все тяготы вынужденного робинзонства, Грант не хотел бы оказаться на его месте — капитан, бесспорно, сейчас ночей не спал, хотя уже знал, что все кончилось сравнительно благополучно. Впрочем, еще не кончилось.

«Арго» отошел от «Антарктиды» в глубокой тайне от всех других пассажиров. И вроде бы капитан Здравко Танев ничем не рисковал, потому что инструкции, данные им Гранту, были строги и определенны: оставаться от Голубой Дымки на безопасном расстоянии. Во всяком случае, постоянная исследовательская станция находилась гораздо ближе к Дымке, чем строго определенная капитаном граница. Мартелл и Дуглас могли вволю поснимать космический феномен, вволю налюбоваться им с этого безопасного расстояния.

Что касается журналиста, его любопытство было вполне понятным. К тому же он жил в городе, где некогда родился великий фантаст Жюль Верн. Но почему Дымка так притягивала к себе историка, специалиста по античным временам? Этого Грант не мог уразуметь. Сам он не проявлял к Дымке особого интереса: уже трижды проходил рядом с ней, был знаком с гипотезами и даже с некоторыми из людей, работавших на станции возле Дымки.

Но случилось так, что Голубая Дымка проявила интерес к крошечному катеру «Арго», это было совершенно неожиданно и невероятно. В конце концов, если ее заинтересовали земляне, совсем рядом и уже давно висела исследовательская станция. Как бы то ни было, Дымка вдруг протянула в сторону «Арго» длинный голубой язык-протуберанец. Все произошло мгновенно: катер оказался в голубой мгле.

Грант даже поежился, припоминая первые минуты после этого. Связь с «Антарктидой» мгновенно прервалась, приборы словно обезумели. И почти сразу же мгла исчезла. Исчезла и вся Голубая Дымка. Но не было больше поблизости и ни «Антарктиды», ни исследовательской станции. Приборы продолжали показывать нечто несусветное. И далеко не сразу штурман Дмитрий Грант сумел понять, что каким-то чудом «Арго» оказался совсем в другом месте Вселенной, причем там, где еще никогда не пролегали маршруты земных кораблей.

Как и что произошло — это для гипотез. Возможно, Голубая Дымка — некая непространственная структура, непостижимым образом связывающая самые разные точки Вселенной. Но меньше всего о гипотезах помышляли в первое время трое землян на борту крошечного катера, занесенного неизвестно куда. На борту был лишь аварийный запас продуктов и воздуха для дыхания. Катер двигался наугад, конец трех людей был предрешен, Однако, словно героев старинного морского романа, их выбросило на неизвестный и необитаемый берег, каким оказалась планета Хуан-Фернандес, — планета, воздухом которой можно было дышать. Это было чудом. Еще во время беспорядочных скитаний на «Арго» удалось наладить связь с ближайшей, но все-таки очень далекой звездной системой, освоенной людьми. Не будь чуда, спасти их не успели бы. А теперь — помощь оттуда уже летит и, если б было достаточно продуктов…

Под ноги Гранта попался еще один круглый камешек. Форма его была идеальной… Повертев камешек в руках, Грант со вздохом отбросил его. Нет, те, что были ночью в долине, не оставили никаких следов. Что им понадобилось все-таки на планете Хуан-Фернандес, какой смысл был садиться на несколько часов? Это было словно насмешкой — сесть совсем рядом с лагерем полумертвых от голода людей и тут же улететь.

Мысли Гранта вернулись к его спутникам. С ними ему повезло. До последней возможности он таил от них правду, пользуясь тем, что оба не разбирались в приборах. Потом убедился: Мартелл с Дугласом интуитивно поняли, что произошла не просто катастрофа, а что-то страшное, и сами, как могли, старались подбодрить юного второго штурмана. Твердые, мужественные люди!

Грант вдруг представил: вот где-то сейчас продолжает рейс «Антарктида». А в другом месте Вселенной ведет свой «Торнадо» на помощь робинзонам капитан Карел Стингл. У каждого в космосе есть какое-то дело, и только они трое обречены на мучительное бездействие. И должны вдобавок как можно меньше двигаться, сохраняя силы. Было в этом что-то обидное и унизительное. А ведь их пребывание на Хуан-Фернандесе могло бы стать изумительно деятельным, если б он успел добраться до чужого корабля. Это была бы встреча с цивилизацией, по меньшей мере равной земной. Исключительное событие!

Не случилось…

Надо было себе в этом признаться: он устал. Все-таки уже несколько часов бродит по долине. И снова его терзает голод, не утоленный до конца. Когда все останется позади, он обязательно будет сам готовить пищу, потому что нет наслаждения выше — видеть, как, например, румянится на твоих глазах цыпленок, сдобренный чесноком, слышать, как шипит на масле тонко отбитое мясо, вдыхать запахи, способные свести с ума, все время «подправлять» блюдо, добавляя того и этого, и только потом сесть за стол с крахмальными салфетками, хрусталем и фарфором…

Мысли Гранта беспорядочно прыгали, и нога болела все сильнее. Наверное, зря он пошел в долину, ведь наперед был почти уверен, что ничего не найдет. Но катер был уже почти рядом, Грант видел неподвижных Дугласа и Мартелла.

Подумалось: вот он делает один шаг, а за это время «Торнадо», приближаясь, одолевает совершенно не укладывающееся в голове расстояние. И на душе у Гранта стало легче.

4.

Следующим утром, немного поколебавшись, Грант снова вскрыл сразу три консервные банки и разогрел бульон.

— Пир во время чумы, — пробормотал Дуглас, но отказываться не стал.

Мартелл, блестя голодными глазами, встретил трапезу с восторгом.

— Так мы, конечно, прикончим все запасы значительно быстрее, — объявил он, — но я хотел бы, чтобы вы знали: голод человеку не столь уж и страшен. В двадцатом веке один человек, между прочим, мой соотечественник, пересек Атлантику в резиновой лодке, питаясь только тем, что мог поймать б океане. А вообще можно не есть хоть месяц и выжить. Страшна только жажда. А с водой у нас…

— По утрам бывает роса, — утешил Грант, — будем облизывать мелкие камешки. Тучи иногда собираются, может дождик пойти.

— Это заманчиво, это перспектива, — вздохнул Мартелл. — За нами прилетает корабль, и нас находят полумертвыми от голода, с мелкими камешками во ртах.

Во время сытной еды Дуглас тоже заметно повеселел.

— Или находят просто мертвыми, — вставил он, широко улыбаясь, — Это будет научная загадка: почему у нас во рту камешки? Куропатка набивает себе зоб камнями, но человек… Представляете, сколько будет споров у тех, кто нас найдет, сколько разных гипотез… Симпозиумы, конференции!

— Мы напишем предсмертную записку, где все объясним, — решил Мартелл, выскребая ложкой дно тарелки. — Незачем доставлять лишние хлопоты хорошим людям, которые так милы, что летят нам на помощь. У них и так будет полно забот. Опознать — кто из нас кто, а это сейчас нелегко, доставить тела на Землю и все такое…

— Да ты просто античный герой! — восхищенно молвил Дуглас. — Аякс! Ахилл!

— Ты специалист, твоя похвала особенно весома. Но уж какой я есть, — скромно отозвался Мартелл.

Тарелки опустели, еду запили водой. Снова становилось жарко, и они забрались под защиту палатки. Разгорался еще один день на Хуан-Фернандесе, один из многих. Все трое вытянулись на земле, глядя в бездонное небо. Где-то там, еще далеко-далеко, мчался к Хуан-Фернандесу «Торнадо». И, словно угадав мысли Гранта, Дуглас уже всерьез спросил:

— Грант! Сколько нам еще ждать?

Молодой штурман помедлил с ответом. Он покосился на высохшее лицо Дугласа — оно, как всегда, было совершенно спокойным.

— Они прилетят, — ответил он, стараясь попасть в прежний шутливый тон, — некоторое время спустя после того как мы все съедим и начнем облизывать камешки.

Дуглас не отозвался. Вместо него разговор поддержал журналист. Теперь он тоже был серьезен.

— Грант, все-таки что ты думаешь об этом корабле… чужом, который прилетал?

Штурман вздохнул.

— Что я могу думать? Говоря по правде, я до сих пор не знаю, было ли все это на самом деле.

— Гул в долине на самом деле был, — сказал Мартелл.

— И огоньки тоже, — ответил Грант. — А вот силуэт корабля… Иногда я точно знаю, что видел его, а иногда чувствую, что не могу утверждать этого наверняка. Мало ли что померещится с голода.

— Теперь, когда лагерь внизу, — произнес Дуглас, — надо бы по ночам на всякий случай дежурить. Если вдруг еще раз…

— Вот я и подежурю сегодня ночью, — сказал Грант.

Мартелл обиделся.

— И я тоже могу подежурить.

— Завтра подежуришь. У нас еще масса времени.

Некоторое время все молчали. Потом Грант сказал:

— А лучше бы нам выкинуть это из головы. Был ли тут кто или не был, это совершенно все разно, надеяться можно только на «Торнадо». Кроме него никто уж больше не прилетит, так не бывает.

— И все-таки это странно, — не унимался Мартелл. Он даже привстал, чтобы удобнее было жестикулировать. — Прилететь только на несколько часов, неизвестно зачем! Ну скажи, Грант, как специалист: за каким-таким чертом корабль садится на планету, если тут же снова улетает? Ты понимаешь, я даже не о том, что нас не спасли, просто интересно, что это за корабль такой?

— Не знаю, вроде бы действительно такого быть не должно, — чистосердечно ответил Грант. — Только не забывай, что это не земной корабль. А кроме того, эта часть Вселенной нам совершенно неизвестна. Здесь могут происходить самые непонятные вещи.

— Ойкумена, — пробормотал Дуглас.

— Ойкумена, — повторил Грант. — А вообще-то лучше бы нам всем побольше молчать. От разговоров только аппетит распаляется.

— Ладно, — проворчал Мартелл, — давайте молчать и не двигаться. Что нам остается?

Они замолчали.

Сейчас еда разбирала всех троих, дала силы, но если продолжать в том же духе, запас продуктов кончится через несколько дней. Тогда наступит не жизнь впроголодь, как в первые две недели на Хуан-Фернандесе, а настоящий голод. И ничего нельзя сделать на этой бесплодной каменной планете, чтобы раздобыть хоть что-нибудь, пригодное для еды. Когда за ними прилетит «Торнадо», экипаж найдет… Нет, решил Грант, с завтрашнего дня надо будет снова перейти на строжайшую экономию. Крошечная порция на каждого, как можно меньше движения… Они уже знают: по-настоящему голод мучает только первые несколько дней. Потом наступает притупление всех чувств, вялость, апатия… Ничего уже не хочется…

Невыносимо обидно такое растительное существование, и все-таки это жизнь, а не смерть.

Грант взглянул на товарищей. Оба лежали, закрыв глаза, словно это помогало еще больше экономить силы. Выключив защитное поле, он встал и направился к «Арго».

Катер был совсем крошечным: шлюзовая рубка с тремя креслами, отсек с радиоаппаратурой. Плотно закрыв за собой дверцу отсека, Грант опустился на место радиста. Пришло время очередного сеанса контрольной связи. Минуту спустя к спасательному кораблю умчался сигнал вызова.

Когда пришел ответ, Грант почувствовал, как сильно колотится сердце. Контрольная связь осталась единственной ниточкой, соединяющей их с привычным миром, и казалось просто чудом, что здесь, на громадной каменной глыбе, какой по сути дела была планета Хуан-Фернандес, могут звучать голоса людей, ведущих нормальную, деятельную жизнь.

— Привет, Карел! — сказал Грант. — Какие новости?

Карела Стингла он знал, они вместе проходили практику на учебном полигоне пять лет назад, и сейчас Грант чувствовал радость от того, что не только слышит голос, но и может представить лицо человека, говорящего с ним. Знал он также и двух других членов экипажа «Торнадо», и это было лишним подтверждением старой космической истины, что Вселенная бесконечна, но мир тесен.

— Идем на максимуме, — ответил Карел, — Все в порядке. Задержки не будет.

Видно было, что он изо всех сил старается подбодрить Гранта.

— Новости есть, — сказал он. — Есть новая гипотеза о том, что представляет собой Голубая Дымка. Гипотеза, понятно, основана на вашем приключении. Хочешь послушать? Только она мудреная, а я не специалист.

Грант послушал и быстро понял, что он тоже не специалист.

— Что еще нового? — спросил он, раздумывая, рассказывать ли Карелу о происшествии в долине.

— Капитан Фалин, тот, что два года назад потерпел крушение на необитаемой планете в системе ТМ-82, шлет вам всем привет и добрые пожелания. Если нужны его советы, можно через «Торнадо» устроить с ним связь.

— Спасибо, — сказал Грант, — но вроде бы мы и сами знаем, как нам жить. Поблагодари. При встрече мы с ним обменяемся впечатлениями.

— Что же, — бодро произнес Карел, — тогда вычеркни из календаря еще один день. Не так уж много осталось. У вас самих ничего нового?

— Что может быть у нас нового? — сказал Грант, решив, наконец, ничего не говорить. Увиденный им корабль, огоньки в долине и ночной шум вполне могут принять за голодные галлюцинации, нервное расстройство и встревожиться за них больше, чем следовало. — Ведем растительный образ жизни.

— Бывает хуже! — бодро сказал Карел. Немного подумав, не очень уверенно добавил: — Грех вам жаловаться. Ведь вы же планету открыли!

— Ладно, завидуй, — ответил Грант и вдруг пожаловался, хотя, в общем-то, не собирался этого делать: — Ты не представляешь, Карел, до чего невыносимо лежать, лежать и ничего не делать. И знать, что ничего от тебя не зависит.

Видимо, Карел был готов рано или поздно услышать такую жалобу. Во всяком случае ответил он без запинки:

— Ты стихи в уме сочиняй. Наверняка же влюблен в кого-нибудь!..

— Это идея, — одобрил Грант и снова представил энергичное и загорелое, как ему казалось, лицо капитана Карела Стингла, мысленно сравнив его с изможденными лицами Дугласа и Мартелла.

Он закончил сеанс связи, вернулся к палатке, снова включил защитное поле, вытянулся на земле рядом с неподвижными Дугласом и Мартеллом. И медленно, невыносимо медленно потянулось время. Если считать в сутках Хуан-Фернандеса, то шли пятнадцатые сутки робинзонады. Эти сутки были лишь немного короче земных.

5.

К исходу двадцатых суток Грант приблизился к завершению своей рифмованной автобиографии. Он пробовал строки на разный лад, шепча их запекшимися губами, искал варианты и часто сбивался, потому что снова измучился и ослабел от скудной еды. Сбившись, в который раз начинал читать все с самого начала в надежде разогнаться по уже проторенной колее и с разгона преодолеть трудное место.

То, что было сочинено раньше, врезалось в память, казалось, навсегда и словно бы стерло из памяти все остальное. Во всяком случае, только одни эти стихи горели сейчас в голове Гранта; он забыл обо всем остальном, что было когда-то важным и существенным, и снова и снова твердил строки, которые в любой другой ситуации ему самому показались бы нелепыми, корявыми и наивными. Он повторял их, то беззвучно шепча, то переходя на голос, уже не заботясь, что о нем могут подумать лежащие рядом и тоже потерявшие последние силы Дуглас и Мартелл.

Самые разные картины проносились перед глазами Гранта вместе с этими строками, неуклюжими, напыщенными, но не казавшимися сейчас такими: вступительные экзамены на навигационные курсы, учебный центр на Марсе, а потом первая дальняя практика. И города Земли, куда он возвращался на каникулы, ее континенты, края холодные и жаркие, океаны и острова, джунгли и реки; Земля, в каждом уголке которой стремился он побывать, истосковавшись по ней в черной пустоте, снова начинавшей его манить здесь, на Земле; музыка Земли, ее книги, краски великих картин… Первый рейс с самостоятельными обязанностями… Ошибки и просчеты, исправленные теми, кто был рядом, а вместе и первые личные достижения… Самые разные люди, с какими довелось встретиться… Дорогие ему люди… «Антарктида»…

Долина снова была в полной мгле; сначала на небе зажглись было чужие звезды, выстроив непривычный рисунок, но потом погасли, скрытые сгустившимися тучами.

И в этой чернильной мгле опять вдруг разорвалась яркая вспышка, как днем, осветившая камни и скалы, корпус «Арго», трех людей, лежащих рядом. Некоторое время спустя издали донесся глухой рокот; он был похож на затухающие раскаты грома.

Грант сел. В ярком свете, пусть и длился он короткое мгновение, сразу словно бы выцвели все строки, только что теснившиеся в голове. Сознание сразу стало ясным и напряженным. Грант ждал, что будет дальше, чувствуя, что так же напряжены и Дуглас с Мартеллом, тоже вернувшиеся из своих видений.

Через какое-то время в черной мгле снова разорвалась вспышка, и Грант вскочил на ноги. Справа от него поднялся Дуглас, а слева Мартелл, и Грант сжал обоим локти.

Из долины донеслись раскаты, похожие на гром. Грант почувствовал, что оба его спутника вздрогнули.

— Снова, — прошептал он. — Это то же самое. Сейчас я пойду в долину. Пойду один. Так будет лучше.

Новая вспышка, потом рокот. Грант впился глазами в чернильную мглу.

— Сейчас появятся огоньки, — пробормотал он. — Вы будете здесь, будете меня ждать…

Мартелл сделал движение, высвобождая локоть, но Грант только сильнее сжал пальцы.

— Будете ждать, — повторил он. — Я не знаю, что это такое, не знаю, что случится, и я пойду один, а вы будете ждать. И до тех пор, пока я не вернусь, не двинетесь с места.

Осторожно, но с силой он пригнул обоих к земле, а потом шагнул в темноту. Когда в небе взорвалась новая вспышка, Грант обернулся и увидел, что Дуглас и Мартелл, опустившись на землю, смотрят ему вслед.

В этот раз Грант был спокоен и хладнокровен. Не было смысла идти в темноту на ощупь. Он нашел шлюз «Арго», пробрался в рубку и, включив освещение, нашел мощный фонарь. Вновь выбравшись наружу, он провел длинным лучом фонаря по долине, потом опустил круг света под ноги и пошел.

Волнения почему-то не было. Вспышки непонятного происхождения, шум, изредка раздававшийся в долине, и то неведомое, что ждало впереди, представлялись сами собой разумеющимися; по-видимому, в глубине души он ждал, что, случившись однажды, все это должно повториться, и уже настроился на встречу с неизвестным, тем более что пока все происходило точно так же, как в первый раз.

Впереди, где-то в центре долины, появились прежние блуждающие огоньки. Грант быстро шел к ним, почти не чувствуя боли в колене.

Он знал, что в этот раз, когда среди огоньков проявится корпус чужого корабля, он успеет подойти к нему.

Что должно было произойти потом?

Об этом Грант не думал в те минуты; прежде всего надо было подойти, дальше все должно было определиться само собой. Интересно, крутилось у него в голове, это тот же самый корабль, что прежде, или какой-то другой?

Когда впереди в хороводе огоньков действительно проявился темный контур корабля, Грант прибавил шагу. Иногда он поднимал фонарь и посылал в сторону корабля сигналы, на которые пока никто не отвечал. В темноте трудно было определить расстояние до силуэта. Если он не успеет дойти, подумал вдруг Грант, и они улетят, завтра ему опять не найти места, где был корабль. Но только он успеет, в этот раз успеет…

Он успел гораздо раньше, чем предполагал. Корабль — еще мгновение назад казалось, что он далеко, — вдруг оказался прямо перед Грантом, и от неожиданности он остановился, как будто наткнулся на невидимую преграду. Только теперь он почувствовал, как бешено бьется сердце, и почему-то погасил фонарь. Медленно, осторожно Грант пошел вдоль чужого корабля.

Корабль был большим, не меньше «Антарктиды», только совершенно на нее непохожим. Во-первых, — удивительный факт, — он был наполовину прозрачным, и сквозь его стены можно было видеть как бы подсвеченную изнутри непонятную мешанину из непонятных деталей. Во-вторых, формы его были совершенно лишены привычной и, казалось, необходимой обтекаемости; линии были очерчены прямолинейно и даже грубо. И вместе с тем, как ни странно, во всем облике сооружения угадывались мощь и стремительность.

То, что произошло дальше, Грант никак не мог вспомнить позже с полной отчетливостью. Память по непонятной причине сохранила только какой-то калейдоскоп впечатлений, перемешанных самым причудливым образом. Но у этого мелькания были определенное начало и определенный конец, была какая-то последовательность; и сперва Грант увидел, как в стене корабля открылся проем, и наружу длинной чередой стали выходить фигурки в скафандрах, направляющиеся к россыпи больших камней неподалеку. Призрачные огоньки, что повсюду мелькали до этого, теперь слились в единое облако света, хорошо озаряющее окрестности.

Стоя в темноте, Грант некоторое время наблюдал за фигурками.

Насколько можно было судить издали, фигурки имели полное сходство с человеческими и примерно такой же рост. Даже скафандры напоминали те, что были на катере «Арго». Пришельцев было много; вереница фигурок, выходящих из корабля, никак не прерывалась. Сразу же Гранта удивила поразительная целеустремленность процессии: неизвестные шли быстро, как будто стремились тут же выполнить какое-то определенное и хорошо им знакомое дело.

Медленно и осторожно, с выключенным фонарем, Грант двинулся к этой таинственной процессии, представляя, как все сейчас произойдет. Он, человек Земли, и эти неведомые существа, очевидно, стояли на близких ступенях развития; вероятнее всего, они немного опережали землян, слишком необычно, не как земные, чужой корабль совершил посадку. Землянам еще не доводилось встречаться с такими цивилизациями, все открытые прежде стояли ниже. И значит…

Чувствуя, как не затихая колотится сердце, Грант подходил все ближе. Вереница фигурок наконец прекратилась; они окружили один из больших камней и застыли, словно ожидали чего-то. Через несколько мгновений Грант был уже совсем рядом с ними, он уже вступил в облако света…

Но в этот момент и начался необыкновенный калейдоскоп впечатлений.

Снова наступили полная темнота и тишина. Потом словно вдруг что-то открылось внутри Гранта, спела пелена с глаз и ушей, и в душу ворвалась величавая мелодия красок и звуков. Сначала ему показалось: перед глазами проходят одна за другой картины живописцев прошлого, сопровождаемые музыкой, но он тут же понял, что на самом деле не видит этих картин, они появляются внутри него самого и не статичны, как настоящие картины, а наполнены живым действием и странным образом связаны с ним самим. Эти картины вместе с тем не были конкретными и определенными; просто буйство красок и звуков рождало неясные ассоциации и что-то такое извлекало из него, открывало в нем для него же самого, о чем он и не подозревал прежде.

В его сознании качались зеленые ветви сосен на фоне ослепительного и бездонного неба, и он вдруг припомнил, как любил смотреть на них в детстве, лежа где-нибудь на теплой траве лесной поляны и мечтая о том, что предстоит сделать, и представляя, каким он станет. Он слышал шум разбивающихся о камни волн и чувствовал на лице их брызги, и в то же время словно бы флейта играла на берегу, и мелодия звала куда-то далеко-далеко, туда, где он никогда не бывал, но где столько интересного и неизвестного.

Ему вдруг припомнились одновременно тысячи лиц людей, с которыми случалось встречаться, и многие были уже позабыты, но всплыли в памяти снова; они говорили ему что-то наперебой, слов, конечно, нельзя было понять, но совершенно ясен был главный их смысл, тот смысл, что заставляет человека идти вперед и делать завтра то, чего не мог сделать сегодня, потому что завтра он будет знать больше, больше будет уметь и сам станет другим мудрее и лучше.

Он почувствовал, что не стоит на земле, а парит в потоках теплого воздуха высоко-высоко и одновременно видит сверху и то, что осталось за спиной, и то, над чем он еще пролетит. Он летел, и ощущение невесомости дарило уверенность в том, что все в его руках, он может сделать все, что только захочет, все ему по плечу, на что ни замахнись. И он поднимался все выше и выше, потому что ему хотелось увидеть сверху как можно больше. Внизу искрились радостные, бодрящие краски, но когда он был на самом верху, они стали сливаться в один цвет, ярко-оранжевый, самый бодрящий и радостный; и в этот момент все исчезло. Сначала было темно, а потом перед глазами снова появились фигурки в скафандрах, прежней вереницей переходящие к соседнему камню.

У Гранта бешено колотилось сердце. Ошеломленный, потрясенный, он все еще переживал этот необыкновенный и никогда не испытанный прежде тугой комок ощущений — полет, дерзкое устремление вперед, осознание могучих сил, таящихся внутри и жаждущих освобождения, чтобы совершить невероятное. Он пришел в себя не сразу и не сразу вспомнил, зачем он здесь, неподалеку от неизвестного корабля и фигурок в скафандрах, уже вставших в кружок возле второго камня и почему-то не обращавших на него никакого внимания. Грант пошел к ним, но едва успел сделать несколько шагов, как снова все исчезло, и наступили мрак и пустота, за которыми потом пришли новые краски, звуки и ощущения.

Краски теперь были резкими и рождали в душе жгучее недовольство. Грант бился над решением какой-то задачи, решение было совсем близко, но все ускользало, никак не даваясь. Мысли были неуклюжими и медленными, как будто к ним привязали гири.

Затем Грант почувствовал себя среди бурного, сбивающего с ног потока; надо было во что бы то ни стало преодолеть его, а он не мог сдвинуться с места. Еще несколько мгновений безрезультатной борьбы, и Грант ясно ощутил, что разделился на несколько частей и одновременно шел по разным дорогам, ведущим в разные стороны. Только одна дорога была правильной, однако по ней он двигался гораздо медленнее, чем по всем остальным. С ужасающей отчетливостью он понимал, что делает совсем не то, что надо было делать, но ничего не мог исправить; в то время как он все быстрее двигался по неверным дорогам, на единственно правильном пути все больше замедлялся его шаг, и наконец он совсем застыл на месте. В душе Гранта мрачной волной нарастало недовольство собой, оно заглушало все остальные чувства, вырастая до никогда не испытанных прежде пределов. Все, что было сделано в жизни не так, как следовало, все упущенные возможности, неверные поступки, ошибки, осознанные и неявные, все это слилось в зловещий клубок, который становился все больше в размерах и тяжелее, пока наконец не взорвался чернильными брызгами, тут же слившимися в одно черное пятно.

В следующий миг Грант снова увидел то, что было реальным: чужой корабль неподалеку и его загадочных хозяев, которые теперь уже выстраивались возле третьего камня. Обхватив руками пылающую голову, Грант некоторое время стоял неподвижно. Жгучее недовольство собой, желание немедленно, прямо на месте переиначить все, что когда-либо было сделано не так, не уходило, и не сразу он пришел в себя. Шатаясь, уже не думая ни о чем, ничего не пытаясь понять, Грант выкрикнул что-то неясное ему самому и снова пошел к пришельцем, но опять, как только приблизился к ним, глаза и уши ему закрыла черная непроницаемая пелена.

На этот раз она размылась не сразу, а постепенно. Очень мирными и спокойными были проявляющиеся ощущения, краски и звуки.

Звуки были похожи на шум ласкового летнего дождя, когда на небе вроде бы нет даже туч, а он все равно идет, и люди, попав под него, по-доброму улыбаются.

Мир теперь был наполнен зеленым цветом, но зелень была не сплошной, а делилась на множество тонких оттенков, каких не различит обыкновенный человек, но легко улавливает изощренный глаз художника. Хорошо было окунуться в это спокойное море зелени! Оно рождало в душе полное умиротворение, ощущение абсолютного отдыха, когда забывается все, что тревожит, печалит, грызет. Это ощущение хотелось продлить до бесконечности, никогда не выныривать из него. Но краски стали бледнеть, звуки гаснуть, и Грант опять стоял в бесплодной долине чужой планеты, среди камней, рядом с которыми ходили неизвестно откуда прилетевшие существа в скафандрах,

Теперь Грант не испытывал такого потрясения, как прежде, на душе было все так же спокойно и легко, и это дало ему возможность впервые как следует разглядеть пришельцев. Под прозрачными шлемами видны были головы, отличающиеся от человеческих разве что только формой: почти идеально шарообразные. Круглые лица с привычными двумя глазами, носом и ртом казались из-за этого воплощением добродушия. Грант успел еще удивиться тому, что на него эти существа, уже окружившие четвертый камень, не обращали ровным счетом никакого внимания, но в тот же миг снова был сначала накрыт черной пеленой, а потом подхвачен водоворотом густо концентрированных чувств и ощущений, которые в этот раз оказались гораздо более сложными и никогда не изведанными раньше. В них совершенно нельзя было разобраться, они давили и мучили, и Грант вынырнул из них опустошенным и безмерно уставшим. Подгибались ноги, будто он только что совершил какую-то геркулесову работу, и градом катил пот со лба, а в голове тяжело ворочался свинцовый ком. Больше всего хотелось лечь навзничь и закрыть глаза.

Но шеренга фигурок уже окружала новый камень, и внутри Гранта опять что-то отворилось для новых красок и ощущений…

А потом — сколько прошло времени, он не знал, потому что все происходило как бы вне времени, — Грант почувствовал, что у него совершенно нет сил. Он не мог больше двигаться, не мог думать. Все, что он испытал, переходя от камня к камню вслед за вереницей пришельцев, сложилось в груз, какого он не мог выдержать. Сквозь душу пронесся необыкновенный вихрь, чувства, абсолютно незнакомые, неведомые раньше, чередовались с простыми и понятными, но обостренными до необыкновенных пределов — добротой, нежностью, гневом, отчаянием, восторгом…

И стоя возле последнего из камней, на краю их россыпи, задавленный всем пережитым, Грант неподвижным взглядом провожал фигурки в скафандрах, уходящие к своему кораблю и становившиеся все меньше. Каким-то уголком мозга, чудом сохранившего еще способность рождать мысли, Грант понимал: надо догнать их, потому что сейчас они уйдут совсем, корабль улетит, и все-таки он стоял на месте, сжав ладонями виски, и продолжал прислушиваться к тому, что происходило в душе. И вдруг он постиг, какие следы оставила пронесшаяся в ней буря: он понял, что стал добрее, чище, мудрее, сильнее, лучше, как бывает после общения с возвышенным, прекрасным…

Все меньше и меньше становились фигурки: вот последняя из них скрылась внутри корабля. Минутная пауза, и силуэт его медленно растворился в воздухе. Облачко света, озарявшее окрестности, опять распалось на отдельные бегающие светлячки, но и они вскоре погасли, оставив Гранта в кромешной тьме.

Не сразу он вспомнил, что держит в руках фонарь, и не сразу догадался его включить. Луч света ткнулся в темную поверхность камня. Ни о чем не думая, двигаясь, как автомат, Грант обошел камень со всех сторон. Сам себе не отдавая отчета, он искал в нем нечто необычное, особенное, но не смог ничего найти. Грант пошел к другому камню, но и тот был самым обычным огромным булыжником, таким же, как и третий, и четвертый, и пятый…

6.

Когда пришел рассвет, Грант все еще бродил среди камней. В этот раз он не искал каких-либо следов пришельцев, хотя теперь точно знал место, где стоял их корабль. Он просто смотрел на камни, потому что чувствовал: все испытанное им, свалившееся на него каким-то непостижимым образом, связано с этими унылыми серыми громадами, разбросанными как попало. Он пока не искал объяснений тому, что произошло, не строил гипотез, а лишь следил за тем, как все, что легло на душу и вызвало безмерную усталость и опустошенность, постепенно уступает место ощущениям никогда прежде не испытанной силы, доброты, чистоты. Это было чувство редчайшего, ни с чем не сравнимого подъема.

Ушли куда-то все пережитые на Хуан-Фернандесе тягости, словно их не было никогда, впереди простиралось бескрайнее поле несовершенного, но не существовало ничего невозможного — любая цель была по плечу. Этими чувствами, всем пережитым хотелось немедленно поделиться с двумя другими людьми, ждущими его возвращения, и все-таки Грант еще долго сидел на одном из камней, следя за тем, как разгорается новый день, словно боялся, уйдя отсюда, потерять все, что приобрел здесь.

Но когда стало совсем светло, он увидел, что Дуглас и Мартелл сами бредут к нему по долине, не выдержав пытки неизвестностью. Он вскочил с камня и бросился им навстречу.

С минуту они стояли друг против друга, и Гранту вдруг будто впервые открылось, как измучены и истощены его друзья. У них лихорадочно горели глаза, в волосах Мартелла, да и в бороде, появилась обширная седина, куртки и брюки висели на обоих как балахоны и, наверное, мешали им передвигаться. Возможно, и сам он выглядел примерно так же.

— Ну? — выдавил из себя Мартелл.

— Они были, но опять улетели, — спокойно ответил Грант, чувствуя, какими нелепыми покажутся такие слова Дугласу и Мартеллу. — Я стоял совсем рядом с ними. Мы вместе ходили среди камней. Потом они улетели, но сейчас это не главное.

— Что ты говоришь? — растерянно спросил Дуглас и взглянул на Мартелла.

Сбиваясь, ясно понимая, что говорит совсем не то, потому что не хватает слов, Грант стал рассказывать. Он пытался передать необыкновенные чувства, испытанные им, никак не мог этого сделать и видел лица Мартелла и Дугласа во время своего рассказа. Наконец он махнул рукой и просто сказал:

— Я вижу, что ничего не могу объяснить. Ну да ладно! Когда немного успокоюсь, попробую сделать это еще раз. А пока — пошли в лагерь.

День на Хуан-Фернандесе разгорался все сильнее, и Солнце Матроса Селкирка с новой яростью обрушило на долину потоки зноя, а Грант словно не замечал жары. Он шагал легко и быстро и совсем не чувствовал боли в колене. Дуглас и Мартелл, немного отстав, о чем-то вполголоса говорили, и Грант вдруг понял, о чем. С широкой улыбкой он обернулся и воскликнул:

— Нет-нет! Со мной ничего не произошло, вы не опасайтесь за мой рассудок. Все, о чем я рассказывал, было на самом деле. Вы мне только дайте немного времени, я все обдумаю, разберусь в себе, и тогда мы поговорим.

До лагеря они дошли молча и сразу же нырнули под защиту палатки. Грант все еще переживал чувство великого подъема, но оно не было ровным и постоянным, а все время меняло оттенки, за ними трудно было уследить. Поглядывая на изможденных, осунувшихся друзей, он никак не мог поверить, что и сам сейчас, конечно же, выглядит точно так же.

Он перехватил взгляд Мартелла, брошенный в ту сторону, где хранились продукты, и спохватился. Удивительное дело: самому ему совсем не хотелось есть. Он достал консервную банку и поболтал в воздухе флягой с водою: ее оставалось совсем немного, и это было скверно. Но самому Гранту и пить сейчас не хотелось, хотя муки жажды уже были ему знакомы.

— Ешьте, — сказал Грант, — а я не хочу. — И добавил, перехватив взгляды: — В самом деле не хочу.

Банку историк и журналист съели в полном молчании. Еду запили крошечными порциями воды.

— Свяжусь со Стинглом, — сказал Грант и пошел к «Арго».

По пути он вновь размышлял: говорить ли Стинглу о необыкновенных событиях на Хуан-Фернандесе? По всем законам космофлота он должен был все рассказать. И в то же время он знал, что Стингл точно так же ничего не поймет и ничему не поверит, как Дуглас с Мартеллом: в большом мире это только вызовет ненужное беспокойство за них. К тому же… С помощью какого-то шестого чувства, еще и сам не поняв ровным счетом ничего из того, что с ним произошло, Грант уже знал, что пережитое им приключение не последнее, что странные существа и еще прилетят на Хуан-Фернандес, раз уж побывали здесь дважды. Почему-то он твердо это знал.

А разобраться в том, что все это значит, ему помогут историк и журналист. Они сами, втроем, должны во всем разобраться.

Стинглу Грант ничего не сказал, обменялся с ним обычными фразами и узнал, что «Торнадо» должен достичь Хуан-Фернандеса через четыреста сорок два земных часа. Впрочем, это он легко мог сосчитать и сам.

Попрощавшись с капитаном, Грант вернулся к палатке. Пока его не было, Дуглас и Мартелл о чем-то вполголоса переговаривались. Услышав шаги, они замолчали. На мгновение Гранту даже стало весело: оба, без сомнения, были убеждены, что что-то случилось с его рассудком, и беспокоились за него. Но он-то снова был прежним Грантом, и теперь пришло время подумать обо всех этих ночных чудесах всерьез.

— Бросьте, — сказал Грант, — нечего шептаться у меня за спиной. Если вы думаете, что я слегка повредился, то вряд ли вы правы. Давайте поговорим серьезно и спокойно, потому что тут и в самом деле много непонятного. Разбираться нам надо вместе.

Он опустился на землю и включил защиту палатки.

— Начнем с начала! Итак, на эту таинственную планету, пока мы здесь находимся, дважды прилетали неизвестные корабли. Я, по крайней мере, видел их дважды. Не исключено, что это был один и тот же корабль.

— Этой ночью мы тоже видели корабль совершенно отчетливо, — сказал Дуглас. — Какое-то время он стоял неподвижно, а потом исчез. А ты все не возвращался, и нам стало страшно за тебя.

— Значит, это было на самом деле. Галлюцинации не бывают массовыми, — кивнул Грант. — Значит, сегодня ночью корабль прилетал на самом деле. И, говоря языком выспренным, событие это исключительное, потому что у нас еще не было контакта с цивилизацией, столь же свободно путешествующей во Вселенной, как мы, Скорее всего, по уровню они даже опережают нас. Событие исключительное, и, если б мы не ослабли так от голода, видимо, испытали бы гораздо больше волнений и эмоций, хотя и так без этого не обошлось. Хорошо. Что вы еще видели издали?

— Светлое пятно, — сказал Мартелл. — Светлое пятно, немного приподнятое над долиной.

— Так и было. И в общем, пока ничего невозможного в этом нет. Необъяснимое началось дальше, необъяснимое случилось со мной. Итак…

Дуглас и Мартелл слушали с напряженным вниманием.

— Итак, я увидел фигурки в скафандрах, очень похожие на землян… Здесь тоже еще не было ничего необычного, потому что на корабле должен был кто-то прилететь, а представители многих известных нам цивилизаций внешне похожи на нас… И я пошел к ним, но они меня не заметили. Почему? Вот это уже понять труднее. Если я видел их отчетливо, почему они не видели меня? А когда мы вместе подошли к одному из камней, вдруг все пропало, и я почувствовал…

Нет! Даже сейчас, успокоившись, Грант не мог найти точных слов, дающих представление о том, что он почувствовал.

— В общем, — помог ему Дуглас, — если мы правильно поняли все, что ты говорил раньше, ты почувствовал наваждение.

— Нет, — сказал Грант, — но, впрочем, да… И все-таки нет. Понимаешь, наваждение — это когда… а здесь… Но, пожалуй, этим словом в самом деле можно условно пользоваться. Значит, я почувствовал наваждение… Здесь возникает очень много вопросов. Первый — что было причиной наваждения? Второй — почему оно прошло? Третий — почему потом пришло наваждение номер два?

Он покрутил головой.

— Да нет, все-таки нельзя называть это наваждением! Это что-то другое, такое, чего еще никто не испытывал. Хотел бы я, чтобы и вы это пережили, мы лучше поняли бы друг друга.

— Возможно, — пробормотал Дуглас, — нам еще и представится такой случай…

Наступила тишина. Трое людей, чудом заброшенных туда, где до них не был никто из землян, остро почувствовали свое одиночество и беспомощность перед лицом необъяснимого. Чужие и беззащитные в этом мире, ни припасов, ни оружия, — само их существование висело на волоске, — с остальными людьми связанные только хрупкой ниточкой радиосвязи да надеждой на «Торнадо», до прибытия которого оставалось больше четырехсот часов… Бог знает, сколько всего могло случиться за это время!

Грант первым стряхнул с себя гнетущее оцепенение. В конце концов, он профессионал космоса, а Дуглас и Мартелл только туристы, на долю которых выпали неожиданные события, и сейчас он должен помочь им взять себя в руки.

— И наконец еще вопрос, — бодро сказал Грант. — Совершенно неясно, зачем они прилетали сюда на такой короткий срок? Так было и в первый раз, и сейчас.

Мартелл встряхнул головой.

— Что они делали тут в первый раз — мы не знаем, — сказал он. — А сейчас, как ты говоришь, было так: они прошлись среди камней — и сразу же улетели?

— Даже не улетели. Если точнее, их корабль растворился в воздухе, и я остался один. И если теперь разбираться во всем хладнокровно, я был совершенно потрясен всем этим… всеми этими наваждениями. Надо сказать, что я… Я словно бы стал другим — лучше, сильнее… я словно очистился…

— Катарсис, — пробормотал Дуглас.

— Может быть, все это просто-напросто какой-то гипноз? — спросил Мартелл. — Очень похоже, во всяком случае.

— Зачем? С какой целью? К тому же это совсем не было похоже на гипноз.

— Словом, ничего нельзя понять, — сказал Дуглас. — Прежде, как мы знаем из новейшей истории, при встрече землян с другими цивилизациями все обстояло довольно обыкновенно — так, как все это себе и можно было представить. Не существовало ничего необъяснимого, и теперь уже накоплен немалый опыт, есть даже твердо установленные правила…

— Все встреченные прежде цивилизации уступали нам по уровню развития, сказал Грант. — А вот эти… возможно, ушли далеко вперед. И здесь уж ничего нельзя представить заранее.

— Может быть, так, — заговорил Мартелл, — но почему же они не обратили на тебя никакого внимания? Словно тебя и не было рядом с ними? А ведь земляне, даже встретив цивилизацию значительно отставшую, все-таки замечают ее представителей.

— Вот этого я не знаю! — ответил Дуглас и почувствовал, что вся логика их рассуждений сворачивает в тупик, из которого нет выхода. Да, собственно, так и должно было быть, потому что все оставалось необъясненным.

— Грант, так ты уверен, что у каждого камня было свое наваждение? — спросил Дуглас.

— Уверен! На это я сразу же обратил внимание. И однако это самые обыкновенные камни. Я их все потом обошел.

— Тогда, — сказал Дуглас, — вполне возможно, что эти камни тут совсем ни при чем.

— И так же вполне возможно, — подхватил Мартелл, — что до прилета «Торнадо» мы так ничего и не узнаем.

— На «Торнадо» летят такие же люди, как мы, — сказал Грант. — Может быть, мы ничего не узнаем, даже когда они прилетят. Вдобавок, насколько я знаю, «Торнадо» может задержаться здесь только на несколько часов. Иначе, по навигационным причинам, громадный проигрыш во времени на обратном пути.

Они замолчали и одновременно взглянули в ту сторону, где ночью творилось неведомое. Пустой и безжизненной, как всегда, была долина, и камни, разбросанные по ней повсюду, большие и маленькие, не скрывали в себе на вид ничего примечательного. Снова наступила долгая тишина, которую потом нарушил Дуглас.

— Хорошо, что все это было, — сказал он. — Теперь у нас есть загадка, мы можем думать над ней, у нас появилась какая-то определенная цель. А это гораздо лучше, чем просто ждать, таять от голода и ничего не делать.

— Таинственный остров, — непривычно медленно проговорил Мартелл. — Таинственный остров… Пока все очень похоже на роман: робинзоны, только космические, и тайна острова, только тоже космического — планеты…

7.

По ночам, в прохладные часы, на каменистой почве Хуан-Фернандеса действительно появлялась обильная роса. Когда вода в бочонке стала подходить к концу, Грант собрал десятки мелких камешков в одну внушительную груду у палатки. Рано утром, пока Солнце Матроса Селкирка еще не высушило влагу, ее можно было слизывать с камушков и хоть немного обманывать жажду. Иногда в атмосфере собирались тучи, и даже погромыхивал гром, но тучи еще ни разу не пролились дождем.

Запас еды тоже заканчивался, ее расходовали микроскопическими порциями, но теперь Грант, Мартелл и Дуглас уже не так страдали от голода, как в самые первые дни. Период раздражительности, головных болей, как это бывает в начале голодания, давно миновал, и они испытывали только вялость, безразличие к тому, что происходит вокруг. Грант видел, что его друзья исхудали еще больше, и знал, что выглядит точно ток же. Они лежали в палатке, почти не разговаривая, и только раз в день Грант забирался в радиоотсек «Арго», чтобы связаться с Карелом Стинглом.

То необъяснимое и загадочное, что волновало их еще совсем недавно, постепенно стало казаться всем троим незначительным и не стоящим внимания, тем более что ничего нового не происходило. Да и происходило ли что-то прежде; быть может, и в самом деле лишь призрачные видения пронеслись в голове у одного из них, а остальные приняли его сбивчивые лихорадочные рассказы за действительность?

Но прошла ночь, когда высоко в небе вновь разорвалась яркая вспышка, и из долины опять донесся грохот. И эта вспышка вновь словно бы высвободила у всех троих скрытые именно для такого момента силы.

Грант поднялся; рядом встали Дуглас и Мартелл. Новой вспышки в этот раз почему-то не было долго, они могли даже подумать, что первая только почудилась им, но затем последовали две одновременно.

— Это что-то новое, — пробормотал Грант,

Секунду он колебался. Надо было идти в долину, и пойти ему следовало одному, незачем подвергать риску Дугласа и Мартелла. Но… но был ли риск, рисковал ли он чем-нибудь, когда ходил в долину один в прошлый раз — ничего ведь не случилось! К тому же в глубине души он желал, чтобы и Дуглас с Мартеллом увидели то, что видел он, и испытали то, что он испытал. Это нужно было для того хотя бы, чтобы все втроем они могли потом говорить о загадке, опираясь каждый на личные впечатления, а не на впечатления только одного человека.

Но кто знает, может быть, в этот раз не исключены какие-нибудь неожиданности? И тогда лучше, чтобы он один…

Однако Дуглас и Мартелл сами положили конец колебаниям Гранта. Словно бы заранее сговорившись, оба шагнули вперед, в темноту; это был первый случай, когда они не ждали решения Гранта, и он их не остановил, а захватил фонарь и пошел за ними.

В долине уже начинали свой хоровод бегающие огоньки. Точно так же было и в первый раз, когда Грант не дошел до чужого корабля, и во второй, когда он дошел. Дальше, если следовать прежнему ходу развития событий, в темноте должен был проявиться контур корабля, потом огоньки сольются в одно большое световое облако…

Любопытно, подумал Грант как-то отстраненно, что сейчас должны испытывать Дуглас и Мартелл? Для обоих это событие ошеломляющее, они знают, что их ждет встреча с чем-то таким, с чем еще никому, кроме него, Гранта, не случалось сталкиваться. Так как же они идут к этому событию? Если Мартелл, бойкий журналист, наверняка привычен к разного рода неожиданностям, то Дуглас сугубо кабинетный ученый, увереннее чувствующий себя в призрачном, но привычном ему мире античных героев, чем среди реальных людей… О чем это я, о чем я сейчас думаю, остановил себя Грант. Надо собраться с силами, напрячь все внимание, чтобы понять наконец, почему они ведут себя так, как будто они одни, как будто нет рядом существа, заслуживающего, по крайней мере, любопытства?

Грант прибавил шагу. Однако дальше события развивались не совсем так, как он ожидал. Прежде всего из мрака высветился контур не одного корабля, а сразу двух, причем разница в них была настолько очевидна, что не вызывало сомнений; хозяева их живут явно не на одной какой-то планете. Первый корабль представлял собой веретенообразное тело, постепенно сужающееся к обоим концам и увенчанное длинными тонкими иглами. Другой был похож на усеченную пирамиду, покоящуюся на нескольких далеко разведенных в стороны опорах. Дуглас и Мартелл, увидев эти сооружения, в нерешительности остановились, и в этот момент из обоих кораблей вышли на планету их хозяева.

Экспансивный Мартелл даже вскрикнул. Огоньки стали собираться в световое облако.

С первого взгляда Грант понял: это были совсем не те существа, каких он видел несколько дней назад. Скафандры хозяев корабля-веретена были похожи на массивные треугольники, снабженные двумя парами коротких рук и поставленные на массивные же ноги-опоры; сверху на треугольниках были цилиндрические головы. Обитатели другого корабля вышли на поверхность Хуан-Фернандеса вовсе без скафандров, очевидно, атмосфера планеты для них, как и для землян, была безвредна. Насколько можно было судить на расстоянии, эти существа имели сходство с людьми Земли, но сходство, скорее, количественного порядка: одна голова, две руки, две ноги и туловище. Пропорции же были иными — очень короткие и плотные ноги и невероятно длинные и тонкие руки; очертания лиц трудно было рассмотреть издали. Пришельцы, те и другие, вытянувшись в цепочки, направлялись к россыпи камней, озаряемой светящимся облаком. Друг на друга они, похоже, не обращали никакого внимания.

Выкрикнув что-то непонятное, Мартелл кинулся к ним. Немного поколебавшись, вперед двинулся и Дуглас.

В голове Гранта теперь был полный сумбур. Загадка еще больше усложнялась. Происходило что-то совершенно невероятное. Трудно было предположить, что на одной планете в одно и то же время случайно перекрестились пути двух разных цивилизаций, а совсем недавно побывал вдобавок и корабль третьей. Неслучайность! Планета Хуан-Фернандес, похоже, была весьма посещаемой, но почему? И почему экипажи двух кораблей не обращают друг на друга никакого внимания? Не могли же, в конце концов, и те, и другие, а также и самые первые быть слепы?

Ясно пока было только одно: всех, прибывающих на Хуан-Фернандес, отчего-то интересуют камни долины. Обыкновенные камни — таких тысячи на Земле и на любой другой планете. Но рядом с этими камнями можно испытывать необыкновенные ощущения… Не таится ли именно в этом хоть тень разгадки? Или же это простое совпадение? Необыкновенные ощущения появляются только рядом с пришельцами из другого мира: когда те улетают, камни как были, так и остаются обыкновенными камнями. Значит, дело не в камнях? Так в чем же?

Однако времени на раздумья не оставалось. Первая группа пришельцев уже выстраивалась вокруг одного из камней, трое землян были совсем рядом с ними. Мартелл, бешено жестикулируя, начал им что-то говорить, и Грант вдруг увидел, что цилиндрические шлемы некоторых из этих существ повернулись в сторону журналиста. Значит, они его все-таки заметили, слышали?! Но сейчас же в глазах и ушах Гранта точно так же, как и в прошлый раз, все померкло, а потом, через какое-то время, внутри него стали открываться картины, краски, звуки…

Он стоял в центре круглой комнаты, стены которой от пола до потолка опоясывались разноцветными лентами, и почему-то знал, что на самом деле это не ленты, а книжные ряды. Он чувствовал, что на него смотрят бесчисленные корешки, его мучила жгучая жажда узнать, что таит в себе каждая книга. И взгляд его вдруг словно бы проник внутрь всех этих книг, бесчисленные типографские значки сложились в истины, которые все вместе, разом, накрепко отпечатались в его мозгу. Но ему было мало только этих истин, и стены комнаты с книгами стали раздвигаться. Они уходили все дальше, к горизонту, и, значит, больше становилось книг и больше таящихся в них истин. Зачарованный, Грант смотрел им вслед и желал, чтобы они отодвигались еще быстрее, потому что вместе с этим все быстрее и полнее становился поток истин, среди которых он плыл. Все легче было держаться на плаву; чем бурнее был поток, тем — странное дело — проще было с ним справиться. И наконец вокруг не осталось ничего, кроме этой бешеной стихии, полным хозяином которой он себя чувствовал, Грант мог сделать с потоком все, что хотел: задержать или ускорить его течение, направить в любую сторону, столкнуть одну с другой волны, обрушить их на то, что мешало ему… Но и этой возможности было ему мало, потому что оставалось еще многое, пока неизвестное и скрытое, и надо было во что бы то ни стало проникнуть в это неизвестное и скрытое…

Грант вынырнул из этого потока и оказался там, где были камни, пришельцы, Дуглас и Мартелл, силуэты двух кораблей, однако еще какое-то время его не покидало необыкновенное, пьянящее ощущение, пережитое только что. Хотелось тут же, как можно скорее поделиться им с журналистом и историком, узнать, что видели и чувствовали они. Но фигуры в массивных скафандрах пошли дальше, и, подчиняясь неодолимой силе, Грант двинулся за ними…

Все, что происходило дальше, слилось в такой же калейдоскоп причудливых впечатлений, как и в прошлый раз. Разница была лишь в том, что, выныривая из них время от времени, он видел рядом с собой журналиста и историка, не отстававших ни на шаг, а также в том, что следом за ними, повторяя их путь, шла другая группа пришельцев. В какой-то момент краем глаза Грант увидел, что рядом с двумя кораблями появился контур третьего, и уголком мозга осознал, что среди каменного лабиринта ходит еще одна группа… Конец необыкновенного калейдоскопа был прежним: не в силах пошевелиться, переполненный всем, что обрушилось на него, Грант стоял на краю каменной россыпи, провожая взглядом уходивших к своему кораблю существ в треугольных скафандрах. Рядом, застыв в неподвижности, глядя в ту же сторону, стояли Дуглас и Мартелл.

Мимо, не обращая внимания на них никакого, прошла вторая группа пришельцев, потом третья. Вскоре силуэты кораблей исчезли один за другим, однако светящееся облако почему-то никак не гасло.

Медленно, трудно Грант приходил в себя. Повторялось то же самое: пронесшаяся в душе буря оставила ощущение необыкновенного подъема, очищения, оставила желание совершить какие-то невозможные вещи, оставила доброту, мудрость, понимание, силу. Он переживал это уже во второй раз и помнил, как это ошеломляет впервые.

Грант потянул за локти Дугласа и Мартелла, и они двинулись за ним послушно, как автоматы. Нужно было дать им время успокоиться, нужно было возвращаться в лагерь. Они отошли от камней в полном молчании, и Гранту самому не хотелось сейчас ничего говорить…

Но необыкновенные события еще не закончились: с грохотом из ночной тьмы проявился еще один корабль. Прошло какое-то время, и Грант увидел, что навстречу им движутся несколько темных фигур. Все ближе, ближе, и уже можно было определить, что эти неизвестные тоже шли без скафандров и внешне очень походили на землян. Вот только лица у них Грант разглядел, и они были цвета густой хвои. Поравнявшись с тремя робинзонами, пришельцы окинули их пристальными любопытными взглядами, а идущий впереди вдруг совершенно по-земному кивнул. Дуглас и Мартелл смотрели на это, как загипнотизированные, но внутри Гранта открылись какие-то шлюзы.

— Мы с Земли, мы терпим бедствие! — выкрикнул он, подскочив к переднему. — У нас больше нет еды, помощь придет не скоро!..

Он показал в сторону «Арго» и на небо, ударяя себя в грудь, и увидел, что его слушают. Но человек с лицом цвета хвои опять-таки совершенно по-земному развел руками; жест был очевиден — не понял ни слова. Потом незнакомец улыбнулся, обнажив ослепительно-белые зубы, вновь виновато развел руками, кивнул, и вся группа пошла дальше. Ошеломленный Грант проводил их взглядом, автоматически отметив, что на этот раз пришельцев всего пятеро.

Земляне дошли до лагеря, не проронив ни слова, и уже отсюда Грант увидел, как исчез с Хуан-Фернандеса четвертый корабль. До самого рассвета все трое молча сидели у люка «Арго», пока Грант не спросил Дугласа:

— Ты можешь рассказать, что с тобой было… ну, что ты видел, переживал? У самого первого камня?

Дуглас встряхнулся: его мысли вернулись из неведомых далей.

— У первого… сейчас… Да, это я запомнил! Было острое ощущение невероятной ограниченности и скудости наших представлений о прошлом, ясное понимание, что огромные пласты, в которых и скрыто главное, неизвестны нам. Это мучило меня, доводило до исступления. И вместе с тем крепла поразительная уверенность, что впереди историков-антиков ждут великие, просто грандиозные открытия, что все перевернется в прежних представлениях. И даже, — добавил Дуглас, — что это я… я все переверну.

Грант хмыкнул, сопоставляя это с тем, что пережил у первого камня сам.

— А ты? — спросил он Мартелла, но Мартелл не ответил, он глядел в сторону долины и беззвучно шевелил губами.

Тогда Грант снова повернулся к Дугласу.

— Ну так что же ты об этом думаешь? Что это такое по-твоему?

Дуглас думал долго. Он даже закрыл глаза, подставив лицо поднимающемуся Солнцу Матроса Селкирка, и было похоже, будто он ждет от него подсказки.

— Не знаю, — ответил он наконец, — не знаю. Но это что-то такое, что мне помогло.

8.

Тучи, изредка застилавшие небосвод, наконец-то разразились дождем — когда до прилета «Торнадо» оставалось несколько суток. Косые сильные струи ударяли в каменистую почву, вода толстым слоем стекала по невидимым стенкам палатки. На всякий случай Грант наполнил все емкости, какие только нашлись в «Арго», хотя к этому моменту никто из них не страдал от жажды: им вполне хватало тех мизерных порций, что можно было по утрам собирать с груды камешков.

И голод тоже не стал для них злейшим врагом, хотя последняя банка консервов была съедена бог знает сколько дней назад. Грант не без удивления подмечал, что даже внешне Дуглас и Мартелл стали выглядеть лучше. Однажды Дуглас даже побрился, а глядя на него, сбрил бороду и Мартелл.

Должно быть, капитан Карел Стингл, которому было уже рукой подать до Хуан-Фернандеса, терялся в догадках, слыша по радио голос Гранта — бодрый и жизнерадостный, вовсе не похожий на голос человека, умирающего от голода и жажды. Грант обменивался со Стинглом шутками, просил по дальней связи передать приветы людям, что были ему дороги, заказывал меню первого обеда, который будет устроен на Хуан-Фернандесе из запасов «Торнадо», но ни словом не обмолвился о том, что происходит на планете. Загадку Хуан-Фернандеса они решили разгадать сами, потому что… потому что Карел Стингл ничем не мог помочь им на расстоянии. Кроме того, это была их загадка, это они, а не кто-то другой, столкнулись с нею на своем Таинственном острове. Она пока так и оставалась загадкой, хотя теперь обо всех этих необыкновенных событиях Грант, Дуглас и Мартелл знали куда больше, чем прежде.

Выяснилось: Хуан-Фернандес был весьма оживленной планетой. На него то и дело продолжали прилетать чужие корабли, причем не только по ночам, а в любое время. Поначалу трое робинзонов каждый раз кидались к новоприбывшим, чтобы показать — они терпят бедствие, им нужна помощь, и каждый раз на них либо попросту не обращали внимания, либо показывали, что не понимают их. Зато всякий раз повторялось одно и то же: следуя за пришельцами по лабиринтам камней, трое робинзонов окунались в мир поразительных ощущений и впечатлений, которые переворачивали душу и надолго оставляли чувство подъема, очищения, свежести…

И вот это в самом деле помогало им жить: откуда-то появлялись новые силы, они забывали о голоде и жажде, их волновали проблемы, оставшиеся вроде бы далеко-далеко отсюда, в большом мире, проблемы, которые, казалось бы, уж никак не могли волновать людей в их положении. Они спорили о стихах, обсуждали результаты археологических раскопок на планете Психея, размышляли о нововведениях в футбольных правилах. В конце концов Грант, Дуглас и Мартелл, уже не пытаясь обратить на себя внимание, просто стали присоединяться к очередной группе инопланетян, чтобы вновь испытать этот очищающий порыв.

Десятки кораблей опустились на Хуан-Фернандес за это время. Это был фантастический парад космической техники, и Грант стал добросовестно запечатлевать каждый образец на пленке. Для специалистов это был бы бесценный материал. Из каждого корабля выходили на Хуан-Фернандес пришельцы — самых разнообразных форм, расцветок, способов передвижения. Такого не видел еще ни один человек Земли! Здесь побывали существа, похожие на гигантских муравьев, на огромные колобки, на ходячие кактусы, существа шестиногие, восьмирукие, наконец, как две капли схожие с землянами; и Грант тоже всех снимал. Они высаживались огромными группами и по двое-трое. И все без исключения направлялись к камням.

Каменных россыпей, как выяснилось, в долине было несколько. Были и отдельные, обособленные камни. Как заметили Грант, Дуглас и Мартелл, разные группы пришельцев направлялись в разные концы долины. Некоторые, затратив немало времени, обходили все камни. Потом очередной корабль улетал, и робинзоны снова оставались одни, имея полную возможность строить гипотезы, одну невероятнее другой.

Так, Мартелл однажды сказал:

— Наш Хуан-Фернандес — какое-то святое место для этой части Вселенной. Сюда совершают паломничество, чтобы…

Он не договорил. За него продолжил Дуглас:

— Возможно, в самом деле все эти камни — памятники кому-то. К ним приходят… вернее, прилетают, чтобы поклониться, вспомнить…

— А все эти ощущения? — спросил Грант.

— Может быть, какой-то ритуал, — неуверенно сказал Дуглас.

Некоторое время спустя, когда трое робинзонов наблюдали закат, ожидая прихода ночи, одной из последних своих ночей на Хуан-Фернандесе, Дуглас начал размышлять вслух:

— Есть чувства, недоступные людям… пока… в силу несовершенства человека, его психики. Но придет время, и человек откроет эти чувства, совершенно новые, неизведанные, вроде тех…

Он запнулся.

— Ты о чем? — спросил Мартелл.

— Я, кажется, знаю, что это такое. — Дуглас медленно выпрямился. — Это ведь так просто, это…

Грант и Мартелл впились в него взглядами. Дуглас покачал головой.

— Нет… все-таки не знаю. Что-то здесь не так.

А на рассвете Грант один ушел в долину. Он вдруг поймал себя на том, что ему хочется побыть одному: может быть, только тогда и удастся понять — что все это значит? Ему казалось, что ответ где-то уже совсем рядом, почти на поверхности.

Он добрался до самой дальней каменной россыпи, присел на один из камней и дал волю мыслям, которые отчего-то сдерживались, когда рядом были Дуглас с Мартеллом.

Камни… Все дело, конечно, в камнях. Что-то скрывается внутри них, таинственным образом действует на человека, стоящего рядом с пришельцами. Видимо, и те испытывают какие-то ощущения — вероятнее всего, и прилетают-то сюда, чтобы испытать их. Так что же это такое? Что скрывается внутри камней?

Он нашел самый маленький среди них и хотел его взять, чтобы принести в лагерь. Там его можно было разбить на части, посмотреть, что внутри. Но и самый маленький камень оказался таким тяжелым, что Грант не смог даже приподнять его. Несколько часов спустя, не поленившись, Грант снова пришел в долину, вооруженный тяжелым молотком. Но молоток тот отскакивал от камней, как резиновый мячик, а на них не появилось ни трещины, ни вмятины. Интересно, подумал Грант, есть на «Торнадо» какие-либо приборы для просвечивания твердых поверхностей, изучения внутренних структур? Вряд ли.

Отбросив молоток, Грант снова присел на камень.

«Торнадо» прилетит завтра днем. Он может пробыть на планете лишь несколько часов, иначе, из-за перемещения системы Солнца Матроса Селкирка в пространстве, легкому кораблю не хватит топлива на обратный путь. Значит, ни о каких исследованиях не будет и речи. Вот бы повезло, и во время стоянки «Торнадо» на Хуан-Фернандесе прилетела очередная партия… экскурсантов. Тогда капитан Карел Стингл увидел бы все своими глазами, сам бы все испытал.

Грант усмехнулся, когда на ум ему пришло это слово — «экскурсанты». И в то же время оно всколыхнуло что-то в его сознании, пробуждая неясные ассоциации. Ему показалось даже, что это слово имеет некое отношение к разгадке, но вот только какое? Некоторое время он поворачивал его в мозгу так и эдак… Нет, ничего это слово не давало.

Итак, хорошо бы Карелу Стинглу все увидеть своими глазами. И хорошо бы взять один из камней на борт «Торнадо», чтобы доставить туда, где им смогут заняться специалисты. А впрочем, нет, подумал он тут же. Все надо оставить на Хуан-Фернандесе как есть. Ясно, что нужна специальная экспедиция, и она обязательно будет здесь работать.

Он представил себе людей, которые будут вести здесь исследования, и что-то кольнуло его. Сам-то он уже будет далеко отсюда — вероятнее всего, через какое-то время вернется на «Антарктиду». Туристы Мартелл и Дуглас тоже займутся обычными делами. Правда, Мартелл, конечно же, напишет свою книгу, и она пойдет нарасхват. Дуглас опять окунется в мир Елены Прекрасной и Троянской войны, И всем им будет не хватать этих камней с необыкновенными свойствами, поразительных ощущений, переворачивающих все внутри, поднимающих мысли, чувства, устремления на необыкновенную высоту, высвобождающих все скрытые силы души…

Грант встал и прошелся взад и вперед. По всем биологическим законам он должен был бы сейчас еле ноги таскать. Вот уже сколько времени во рту не было ни крошки еды. Все дневное питание — несколько глотков воды. А он бодр и свеж, и даже боль в колене давным-давно прошла. И всему причиной — эти камни, молчаливые, обычные на вид, но скрывающие в себе удивительные свойства…

Он окинул взглядом всю долину, все эти сотни камней. И вновь что-то шевельнулось внутри него; вновь пришло чувство, что разгадка совсем близко, надо только сделать какое-то незначительное усилие. Что же мешало ему?

Неужели придется дожидаться тех достаточно отдаленных времен, когда на Хуан-Фернандесе будет работать экспедиция, когда она опутает камни проводами приборов, исподволь собирающих разнообразную информацию? И кто-то другой, а не он сам найдет ответ…

Подняв молоток, Грант еще раз ударил по камню. Ударил просто так, не ожидая каких-то результатов. Молоток, как и следовало ожидать, вновь отскочил, как резиновый мячик. Усмехнувшись, Грант двинулся в обратный путь. Почему-то после этого последнего удара на душе у него стало очень легко, даже весело. Он шел, насвистывая задорную мелодию, гвоздь сезона. И хотя он уходил от камней, ему казалось, что каждый шаг приближает его к разгадке. Даже мелодия, которую он насвистывал, тоже, похоже, имела отношение к разгадке.

9.

«Торнадо» опустился на Хуан-Фернандес в тот момент, когда на планете не было чужих кораблей. Медленно осела пыль, поднятая тормозными двигателями. Открылся люк, показался капитан Карел Стингл, облаченный в скафандр. Это было понятно: хоть воздухом Хуан-Фернандеса можно было дышать, кто знает, какие в нем могли быть микроорганизмы. Поэтому, как ни трудно было представить, Гранта, Дугласа и Мартелла ждал карантин.

Стингл быстро ступил на землю планеты. Следом, тоже в скафандрах, появились два других члена экипажа с пластиковыми сумками в руках. Трое робинзонов стояли возле «Арго»: потом они кинулись к новоприбывшим, а те побежали навстречу.

Грант и Стингл обнялись. Сквозь стекло шлема было видно, что лицо у капитана действительно загорелое, и Грант улыбнулся. Но лицо у капитана по понятным причинам было озабоченным, и, отпустив на мгновение Гранта, он обернулся к своим спутникам. Тут же появились приготовленные заранее пищевые рационы. Ничего лишнего, именно то немногое, что прежде всего необходимо человеку, долго страдавшему от голода.

Они поели, медленно, с наслаждением.

Однако на лице капитана Карела Стингла Грант легко читал и удивление, потому что, без сомнения, тот был готов к гораздо худшему.

— Все не так плохо! — подмигнул ему Грант. — Кроме того, мы приготовили вам сюрприз.

— Потом поговорим, — неуверенно сказал Стингл, — отдохните сначала.

— Да нет, — ответил Грант, — сейчас.

Загорелое лицо капитана Стингла все больше вытягивалось, когда он в крошечной рубке «Арго» просматривал стереоснимки кораблей, побывавших на Хуан-Фернандесе, и разнообразных существ, прилетавших в них. Наконец он без сил опустился в кресло.

— Камни? — сказал он. — Они все ходили смотреть на камни?

В нем сработала какая-то пружина, и, выскочив из рубки, капитан крупными прыжками помчался в долину. Грант настиг его только тогда, когда капитан, обойдя все россыпи, уже сидел на одном из камней в глубокой задумчивости.

— Вот что, — хрипло сказал Стингл, увидев Гранта, — в любом случае мы не можем оставаться здесь более двух часов. Ты же сам навигатор, должен понять. А вообще, — признался он, — у меня голова идет кругом.

— Еще бы, — сказал Грант.

— Нужна специальная комиссия. Даже если мы рискнем остаться, вряд ли это много даст.

— А сам ты что про все это думаешь?

— Да я не знаю, что и подумать, — искренне ответил Карел Стингл. — Во всяком случае, мне бы страшно хотелось увидеть все это своими глазами.

Грант взглянул в прозрачное небо, словно ожидая, что вот-вот опустится еще чей-то корабль. Ему этого тоже очень хотелось.

Но за те два часа, что «Торнадо» оставался на Хуан-Фернандесе, так ничего и не случилось. Пришел момент расставания с планетой, давшей на время приют робинзонам. Как выяснилось, для них уже была приготовлена герметическая карантинная камера с круглыми большими иллюминаторами, сквозь которые экипаж во время полета мог смотреть на них, а они на экипаж.

Сквозь специально устроенный шлюз Грант, Мартелл и Дуглас вошли в камеру. Шлюз закрылся. За иллюминаторами они увидели салон «Торнадо» с обеденным столом, с экраном, у которого экипаж собирался во время отдыха, с земными пейзажами на стенах.

— Хорошо, хоть в грузовой отсек нас не засунули… — У Мартелла отчего-то испортилось настроение.

Во время старта у капитана Стингла и двух членов экипажа хватало работы. Салон был пуст. Грант, Дуглас и Мартелл полулежали в креслах, вяло переговариваясь. Наступила реакция: только теперь они почувствовали, как безмерно устали за эти недели.

Потом, когда «Торнадо» лег на курс, в салоне появились капитан Стингл и бортмеханик Ростислав Четвериков. Их лица, нарочито веселые и бодрые, прильнули к иллюминаторам.

— Ну вот, — недовольно проворчал Мартелл. — Мы тут как экспонаты в музее, подходи, смотри!

Под Дугласом вдруг скрипнуло кресло. Что-то изменилось внутри камеры, Грант и Мартелл просто физически это почувствовали.

— Музей? — повторил Дуглас странным, резким голосом. — Ты сказал — музей?

Грант и Мартелл обернулись. Дуглас, выпрямившийся в кресле и похожий на сложенный пополам циркуль, обхватил голову руками. В глазах его билась какая-то сумасшедшая мысль. На мгновение в карантинной камере стало очень тихо, а потом историк выскочил из кресла и стал расхаживать взад и вперед. Ему то и дело приходилось поворачивать, потому что было очень мало места, он бешено размахивал руками и едва не задевал Гранта и Мартелла. Наконец он остановился.

— Так, значит, вы еще ничего не поняли? — спросил он медленно и нараспев. — Знаете, что все это значит? Знаете, где мы с вами были? Знаете, что такое Хуан-Фернандес? — он мотнул головой и выкрикнул: — Это Лувр! Прадо! Эрмитаж! Вот что это такое!

— Постой, постой, — начал Мартелл, но Дуглас уже взорвался.

— Эта планета — музей! Картинная галерея! Понимаете? Здесь собраны произведения искусства, только искусства особого рода, до которого мы еще не доросли. Это искусство переворачивает душу, открывает в том, кто с ним соприкоснется, самые глубокие тайники души! В этих камнях музыка, живопись, поэзия — все вместе взятые!

— Постой, постой, — снова начал Мартелл, но Дуглас лишь отмахнулся.

— Да мы слепцы, если не поняли этого сразу же! Какая-то цивилизация создала здесь постоянную выставку, о которой все знают. Все спешат прикоснуться к этому виду искусства, еще не ведомого землянам.

Грант тоже встал. Догадка, которая крутилась у него в голове, почти сформировавшаяся…

— Искусство, — повторил он, словно пробуя это слово на слух. — Искусство…

— Конечно! — вскричал Дуглас. — Я не вижу другого объяснения! Видимо, на пути развития цивилизации, а вернее, личности наступает момент, когда мало уже просто музыки, просто живописи, и искусство становится иным, поднимается на более высокую ступень. Оно становится всеобъемлющим, невидимым, уже не нужен предмет, которым воздействует художник, — картина или рояль. Оно просто входит в сознание. Как, чем это достигается, я не знаю. А может быть, у них никогда и не было ни музыки, ни живописи… Я не знаю!

— Какое-то психофизическое воздействие? — сам себя спросил Грант. — В камнях скрыто что-то такое, что открывает человеку нечто внутри него самого…

— Конечно! Ты заметил, у разных камней мы испытывали разные чувства. Да и возле одного камня, должно быть, разные существа тоже чувствуют по-разному. Это ведь как наша музыка, которая тоже пробуждает у разных людей различные чувства.

— Но почему же именно камни?

— Да откуда я знаю! — отмахнулся Дуглас. — Это же совсем не важно! Важно то, что мы теперь знаем: существует более высокая ступень искусства! Мы соприкоснулись с ним!

Грант поворачивал в голове эту необыкновенную мысль, и перед ним вихрем вновь проносилось то, что было испытано возле камней. Искусство, пока недоступное землянам, искусство совершенно особого рода…

Лица Стингла и Четверикова, прежде нарочито бодрые, стали изумленными. Ничего не понимая, они смотрели на бешеную жестикуляцию Дугласа, на Мартелла, застывшего в своем кресле с приоткрытым ртом, на Гранта, что-то изредка отвечающего на страстные тирады историка. Потом Четвериков догадался включить связь, и в салоне загремели возбужденные голоса.

— Конечно! Это искусство совсем другое, потому что и создатели его другие! Они выше нас, они творят на совершенно другом уровне. Мы лишь прикоснулись к этому искусству, мы ничего толком не можем понять! Представь дикаря, слушающего Бетховена. Мы сейчас такие же дикари!

— А цель искусства всегда одна — пробудить в человеке добро, ненависть, недовольство собой, устремление вперед… Все правильно!

— Но почему же камни? Я все думаю — почему камни? Что может быть в них спрятано?

— Да, это потрясение, очищение…

— А камни… Да это неважно! И они специально отвели эту планету под постоянную выставку. Вся планета — музей! Для всех цивилизаций, которые знают о его существовании!

— И почему для нас камни так и оставались камнями? Почему все это можно было переживать, только когда прилетали другие?

— Может быть, их надо как-то включать… Мы не умеем… Не знаю.

— Включать… камни?

— Да это и неважно! И смотри, экспонента прослеживается здесь совершенно отчетливо. У нас на Земле искусство становится все действеннее, совершенствуясь, оно все сильнее воздействует на сознание. А здесь несравненно более высокая ступень: нечто, нам еще неизвестное, мы знакомы только с результатом, а как он достигается?..

— Видимо, все очень сложно…

— И этим объясняется, между прочим, почему на нас никто не обращал внимания! Разве ты сам, придя в музей, смотришь на тех, кто ходит рядом по залам? Разве пробуешь с ними заговорить, особенно если видишь, что они не знают твоего языка? Все они считали, что мы тоже прилетели сюда, к камням…

— Да, это объясняет…

Дуглас и Грант вдруг разом замолчали и посмотрели друг на друга. Оба почувствовали, что с их плеч словно упала огромная тяжесть, которая мешала ходить прямо. Оба знали, что если и не разобрались во всем полностью, то уж, во всяком случае, не во многом ошибаются. Здесь, пожалуй, действительно не подходила ни одна другая гипотеза. И до чего же хотелось верить, что так все и есть!

А вместе с тем взамен одной тяжести на плечи легла другая. Сознание того, как мало еще продвинулся вперед человек. Лишь случай позволил ему прикоснуться к ценностям, которыми владеют другие. Да он и не понял, по сути, ничего толком. Вполне вероятно, их рассуждения и догадки действительно сродни представлениям пещерного человека, доведись тому услышать Бетховена. Все, видимо, было неизмерно сложнее, тоньше, глубже.

Они снова опустились в свои кресла. Впереди был долгий путь к ближайшей из систем, освоенных человечеством, которая на самом деле была бесконечно далеко от Солнца Матроса Селкирка, от планеты Хуан-Фернандеса с ее камнями, созданными неизвестно кем и когда и каким образом. Зато налицо то, что уже сейчас может дать сотворенное ими человеку…

Поймав изумленный взгляд Мартелла, Дуглас ему подмигнул.

— Лувр, — повторил он уже спокойно. — Мы все, Мартелл, только что побывали в Лувре. Только в Лувре очень далеких будущих времен, до каких мы пока еще не доросли.

— Вы не устали? — прозвучал в карантинной камере неуверенный голос Стингла. — Может быть, вам лучше отдохнуть? Поговорить у нас еще будет время.

Дуглас пошевелился в кресле.

— Конечно, устали, — согласился он, вытягивая длинные ноги. — У нас ведь была такая продолжительная экспедиция! И без экскурсовода!

«Торнадо» все дальше улетал от Солнца Матроса Селкирка.

Оглавление

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg