«Секта»

Секта (fb2) - Секта 434K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Олегович Бельтюков

Бельтюков Андрей СЕКТА

Разумеется, это были крысы.

Ночные твари во множестве шныряли среди поверженных мусорных баков; некоторые заинтересованно уставились на автомобиль, словно ожидая, когда откроется дверца. Человек в черном "тандеберде" — в темноте машина казалась сгустком мрака — на миг, оторвался от своего занятия. Повернувшись, он направил ночной бинокль в сторону ближайшей кучи отбросов. Крысы в призрачном зеленоватом сиянии объектива выглядели неправдоподобно, омерзительно огромными. Их были сотни, а может быть, тысячи. Голые хвосты волочились сзади, точно дохлые черви. В грязной, сбившейся шерсти копошились полчища клещей.

"Ч-черт!" Но при свете дня городок выглядел весьма чистеньким.

Человек прибыл в Бакстон четвертого ноября, в среду, в два часа пополудни. Около ста восьмидесяти миль от Кливленда; миновав Коннеот, он свернул с федеральной трассы, пересекая границу штата, проехал Албион и повернул еще раз — на юг, направляясь по двухполосному шоссе № 40. Не доезжая двенадцати миль до Мидвилла, возле развилки он увидел табличку: "Бакстон — 7,5", а ярдах в двадцати за ней у дороги — автозаправку "Тексако".

Даже летом Бакстон было бы трудно назвать утопающим в зелени. Теперь же, в конце осени, город казался прозрачным. Он словно сжался в тревожном ожидании зимних ветров с Великих озер. Припарковав "тандеберд", человек снял номер в мотеле под вывеской "Добрый выбор" — странное название для единственного мотеля в городе. Впрочем, все это не имело никакого значения. Приняв душ и переодевшись, он пешком направился к центральной площади. Найти ее не составляло труда: Мейн-стрит, единственная улица с десятком каменных зданий, где-то в середине своей расширялась, точно обожравшийся удав, образуя пространство, в котором сосредоточилась деловая жизнь Бакстона. Человек шел, неторопливо читая вывески:

"Локоны Джуди"

"Скобяные товары Майленберга"

"Медвежья пята" ("Пиво от Флинта — выпьешь и пинту".)

Человек толкнул дверь, местами еще сохранившую следы краски, и шагнул в полумрак заведения. За стойкой бармен, на лице которого выделялся поразительных размеров хрящеватый нос, старательно протирал сухие бокалы. Он даже не повернулся на звук тренькнувшего колокольчика.

За столиком в дальнем углу расположились двое.

Кроме них, в забегаловке не было ни души. "Дзиньданг" — надтреснуто пропел колокольчик у двери. Сидевший лицом ко входу оторвался от своей кружки.

Дверь отворилась и пропустила мужчину лет тридцати пяти, одетого в мягкую спортивную куртку серого цвета и черные, безупречного покроя брюки. Хотя в "Медвежьей пяте" было темновато, Том Моу готов был поклясться, что на ногах у вошедшего "гуччи" из мягкой коричневой кожи. Прошлым годом на рождественской ярмарке в Янгстауне Том Моу видел подобные штучки — по двести долларов пара.

— Гляди, — пробурчал он, отхлебывая пиво и толкая под столом соседа.

Ли Остин медленно (чему немало способствовал шейный радикулит) повернулся, глянул и так же неторопливо принял прежнее положение.

— Ну, чужак, — Ли вновь припал к своей кружке.

Пиво с отчетливым звуком полилось в глотку, острый кадык задергался с такой силой, что казалось, вот-вот прорвет дряблую кожу. Вошедший подошел к стойке, кинул бармену пятерку и с пустой кружкой в одной руке и полным кувшином в другой направился к угловому столику.

— Вы позволите, джентльмены?

Оба жителя Бакстона молча кивнули, причем одновременно, словно репетировали это множество раз.

— Джон Росс. Сегодня приехал, — сообщил мужчина, присаживаясь и по очереди протягивая старикам руку. — Неплохое местечко, так? Я о нем слышал. Хотим с компаньоном открыть у вас дело. Что скажете, джентльмены?

Он наполнил кружки собеседников, а заодно и свою. Ли Остин качнул головой — послышался громкий хруст позвонков — и не сказал ничего.

— Чем заняться-то думаете? — проговорил Моу, разглядывая их нового знакомого. Хорошее лицо. Твердое, но открытое. Серые с зеленью глаза, широко поставленные, глядят внимательно и дружелюбно. Светлые волосы гладко зачесаны назад. Только рот… нет, губы скорее выглядят как-то хищно… уж слишком тонкие. Приезжий улыбнулся, и последнее впечатление тут же исчезло.

— Собираемся открыть пансион. Небольшой, но добротный. Подберем помещение, оборудуем как следует.

Номеров будет немного. Зато обслуживание — на высшем уровне. Делаем ставку на качество. — Мужчина откинулся на спинку стула и обвел стариков взглядом, явно довольный нарисованной перспективой.

Ли Остин молча уставился в свою кружку.

— Так… — начал Том Моу и замолчал. Отчего-то он казался смущенным. Только ведь у нас уже есть пансион. Овца… то есть Руфь Йельсен его держит. Считай, лет двадцать держит, точно. Комнат у нее — не полная дюжина, да и те зачастую пустуют.

— Как это? — Едва пригубив, приезжий отставил Кружку. — Но мне совершенно точно сообщили, что здесь в Бакстоне ничего нет, кроме мотеля!

Том Моу крякнул.

— Ну, мотель — это чушь, на это и внимания можно не обращать, — он Bbrreji со рта ладонью пивную пену. — Но заведение миссис Йельсен другое дело. С ним вместе Бакстону не прокормить ваш бизнес. Летом, правда, наезжают туристы, да и то… нет, вряд ли.

О том, что Овце Йельсен, которую в городке любили, власти Бакстона никогда не посадят под бок конкурентов, да еще не из местных, Моу решил умолчать.

Неплохие, возможно, ребята, но дело затеяли гиблое.

Так вот. Приезжий молчал, сцепив на коленях пальцы.

— Ч-черт! — пробормотал он. — Шестьсот миль до Детройта без остановок — и псу под хвост. Ну надо! Ведь был точно уверен!

В душе Моу шевельнулось что-то похожее на сочувствие.

— Здесь свет клином не сошелся. Попробуй южнее — Джеймстаун, Шарон, Нью-Касл, может, там дело сладится.

Приезжий поднял голову. На его лице отразилось искреннее огорчение.

— У вас красиво, — произнес он негромко. Помолчал, потом решительно поднялся. — Придется возвращаться. Жаль. Прошу прощения и благодарю вас, джентльмены.

— Заночуй, поутру тронешься, — крикнул вдогонку ему Том, кося при этом глаза на кувшин, который был еще наполовину полон. — Вежливый парень, заметил он, когда за приезжим хлопнула входная дверь и колокольчик вновь пропел свою фальшивую песнь.

— Чужак. По мне, так пусть он свою вежливость соберет в шляпу и засунет в задницу, — отозвался Ли Остин, вновь припадая губами к кружке. Моу хотел возразить, что у парня и шляпы-то нет, но, глядя, как бешено дергается кадык у соседа, отвернулся.

Затем он прошелся по Мейн-стрит из конца в конец, и вся прогулка не заняла и часа. По обе стороны дороги, там, где главная улица городка упиралась в объездное шоссе, высились два пологих холма. Один из них венчала католическая церквушка, по-видимому недавно отремонтированная. На противоположном — расположился добротный двухэтажный дом, выстроенный в новоанглийском стиле. Стены необычного, глубокого фиолетового, цвета частично скрывались за кронами деревьев, сохранившими кое-где остатки листвы. Невысокий металлический забор опоясывал холм, два каменных столба обозначали ворота, от которых до самого дома тянулась выложенная бетонными плитами дорожка.

Человек решил, что пора возвращаться в мотель. По пути он вновь миновал пансион Иельсен, который почти примыкал к площади. В соседнем здании расположилась контора городского констебля, но это обстоятельство вряд ли могло стать проблемой.

Вернуться и выспаться до темноты, потому что он уже определил для себя все, что было необходимо.

Двигаясь вверх по Мейн-стрит, он заметил небольшой узкий проезд, который соединял ее с Вууд-роуд, примыкавшей к городскому парку. Возле проезда, напоминающего скорее расщелину, человек на миг задержался. Закурил, не спеша огляделся. Вход в пансион был несколько в стороне, но тем не менее хорошо просматривался, а ширина проезда позволяла загнать в него машину. Не имело смысла искать лучшего места.

Вернувшись в свой номер, мужчина запер дверь, снял ботинки, куртку и улегся, не раздеваясь. Он курил, заложив под голову левую руку и стряхивая прямо на ковер пепел.

В пивной наверняка его отлично запомнили. Это хорошо: более того необходимо, потому что прислуга другого мотеля, в двухстах милях отсюда, впоследствии подтвердит под присягой, что видела его у себя в заведении нынешней ночью. Подтвердит, если в том возникнет необходимость, хотя скорее всего ничего подобного не потребуется. Но отработка контракта в маленьких городках, где каждый приезжий всегда становится чемто вроде голого на маскараде, имела свою специфику. В том числе и купленных свидетелей. Это были лишние хлопоты, но в конце концов они оплачивались не из его кармана. Теперь он не просто чувствовал — он был подготовлен. Он располагал достаточной информацией о человеке, ради которого прибыл в этот дерьмовый Бакстон. Достаточной, чтобы качественно проделать свою работу.

Филип Спаатц появился в Бакстоне около трех месяцев назад. Сперва сменил несколько адресов, но затем окончательно поселился в пансионе. Возможно, он собирался осесть в городишке надолго и даже купить дом — во всяком случае, несколько раз справлялся в местном агентстве недвижимости. Жил замкнуто и за пределами пансиона практически ни с кем не общался.

Иногда ездил к водохранилищу Пайматунинг, где брал напрокат лодку и спиннинг. На этом контакты Филипа Спаатца с внешним миром заканчивались. Почти.

Не вставая с кровати, мужчина выудил из кармана своей спортивной куртки бумажник. Во внутреннем отделении хранилась фотография, сделанная с большого расстояния с помощью телеобъектива, затем сильно увеличенная и обрезанная в нужный формат. На снимке был изображен субъект лет сорока в очках в тонкой металлической оправе. Темная шевелюра, изрядно поредевшая. Торчащие, почти лишенные мочек уши.

Строгий деловой костюм, очевидно обошедшийся владельцу в изрядную сумму. Ничего примечательного.

Этот Спаатц выглядел типичным нью-йоркцем — возможно, оно так и было.

Приезжий неторопливо чиркнул зажигалкой, поднес язычок пламени к уголку фотографии. Когда бумага вспыхнула, он поднялся и бросил ее в пепельницу на столе.

Карточка больше не понадобится. Он помнил все, что стоило помнить. Хотя девяносто процентов этого — мусор, который вряд ли пригодится. Главным было то, что раз в неделю Филип Спаатц совершал поздние вечерние прогулки по Бакстону. Раз в неделю. По средам.

Вновь растянувшись на кровати, мужчина закрыл глаза и стал дожидаться темноты.

В начале десятого вечера он вышел в холл. В руке мужчина держал багаж, который весь умещался в черной дорожной сумке.

— Уезжаете? — спросил ночной портье, парнишка лет двадцати, с неохотой отрываясь от книги.

— Да, — мужчина положил на стойку ключи.

— Поздновато.

— Ничего. К утру буду дома. Там высплюсь.

— Если не уснете за рулем. — У паренька было своеобразное чувство юмора.

Мужчина взглянул на обложку книги, которую портье закрыл, пальцем заложив страницу. "Ночная тварь" Лу Адамса.

— Ничего, если сморит, заночую в Толидо. — Приезжий направился к двери, у самого выхода обернулся. — Сходи в сортир заранее, — проговорил он небрежно. — В твоем чтиве такая концовка, запросто напустишь в штаны.

Хлопнула дверь. Портье остался один в пустом холле. Когда наконец парень опять открыл свою книгу, оказалось, что он все-таки потерял нужное место.

Включив габариты, мужчина вывел "тандеберд" с площадки и тронулся по пустынным улицам Бакстона.

Однако, добравшись до объездного шоссе, он свернул налево и сделал крюк в семь миль, обогнув городок с запада. Через двадцать минут его "тандеберд" — на этот раз с выключенными огнями — показался у развилки между двумя холмами с противоположной стороны Бакстона. На малых оборотах двигатель работал почти бесшумно. Свернув на Вууд-роуд, мужчина добрался до проезда, который приметил днем.

Стрелки часов перевалили одиннадцать. Сквозь ветровое стекло виднелся участок практически не освещенной Мейн-стрит, вход в пансион едва угадывался, но был отчетливо виден в ночной бинокль. Мужчина терпеливо ждал. Он умел ждать — это входило в набор качеств, необходимых в его работе. Почти полная тишина, охватившая город, нарушалась лишь шорохом и царапаньем множества крысиных лапок. Впрочем, в салоне машины эти звуки были едва слышны. Все внимание мужчины было приковано к входной двери пансиона.

За полтора часа дверь эта открылась лишь однажды, пропуская пожилую чету, — возможно, с позднего сеанса кино. Медленно проехала чья-то машина, направляясь в сторону холмов; потом окуляр высветил силуэт кота, осторожно крадущегося вдоль стены. Мужчина мельком подумал, не свернет ли тот в переулок — здесь он мог сыскать себе ужин. Но кот, очевидно, был опытным он даже не повернул голову, поравнявшись с крысиным проездом.

Минут через пятнадцать дверь пансиона распахнулась. Мужчина мгновенно напрягся. Но Филип Спаатц явно задерживался с традиционной прогулкой. Из здания пансиона вышла молодая женщина в темном плаще. Вязаная шапочка плотно облегала голову. Остановившись на мгновение, женщина уверенно направилась в сторону центра. Он взглянул на часы. Без четверти двенадцать.

И в этот самый момент внезапно ощутил, что за ним наблюдают, То было даже не чувство, а знание, хотя он вряд ли сумел бы объяснить его природу. Оно было неосязаемым, бесплотным, но вместе с тем абсолютно точным.

Такое уже случалось в прошлом, хотя и редко. Но он научился подчиняться подобным импульсам не раздумывая. Отчасти поэтому его карьера была гораздо успешнее, чем у многих.

Не мешкая мужчина включил зажигание. На сегодня игра закончена. У него будет время подготовить новый план, а заодно разобраться, что же помешало ему нынешним вечером. Но это — после. Сейчас требовалось немедленно уезжать.

Он выбрался задним ходом и повел машину вдоль Вууд-роуд. Слева, ниже по склону, виднелся городской парк: редкие без листвы деревья походили на обглоданные скелеты. В глубине сверкнула поверхность небольшого пруда. Отражения тусклых фонарей танцевали в черном зеркале воды, похожие на болотные огоньки.

Начался слабый дождь. Рассеянная в воздухе водяная пыль придавала окружающему иллюзорный, бесформенный вид. Мужчина включил "дворники", и тут что-то у правой обочины привлекло его внимание.

Проехав несколько ярдов, он затормозил и посмотрел в зеркало над лобовым стеклом. Потом вышел из машины.

Женщина лежала на боку, поджав ноги. Лица практически не было — череп оказался расколот одним страшным косым ударом. Одна туфелька откатилась в заросли жухлой придорожной травы. Из огромной раны все еще текла кровь, маслянисто отражаясь в красном свете задних огней "тандеберда".

Мужчина выпрямился, оглядевшись. В ближайшем доме — почти полмили отсюда — желтым глазом в ночи горело единственное окно, дождь усиливался, пробираясь за воротник куртки. Возможно, убитую найдут только к утру, а может, и через час — наткнется какая-нибудь парочка, разгоряченная поцелуями на укромной скамейке парка. В любом случае весьма скоро здесь будет полно людей и полиции. Требовалось убираться.

Но это не значит, что он должен мчаться, как школьник, на спор забравшийся ночью на кладбище и которому почудилось за дальней могилой.

Вывернув на центральную площадь, мужчина проехал мимо бессмысленно мигавшего желтым единственного в городе светофора. Вывеска "Локоны Джуди" мокла под непрерывным дождем. Если погода не изменится, завтра для парикмахерской вряд ли будет удачный день.

А уж одной клиентки заведение явно не досчитается.

Клиентки… Вероятно, он был последним, кто видел ее живой. Та самая женщина, что минут двадцать назад покинула пансион Йельсен. Темный блестящий плащ: на его складках отразились блики подфарников. Если бы не это, он мог бы и не заметить убитую. Что, в сущности, ничего не меняло. А если меняло — то скорее в сторону осложнений.

Мужчина нахмурился. Сегодня был явно не его день.

Впереди в свете фар мелькнула фигура — и тут же скрылась за ближайшим углом Мейн-стрит. Мужчина повернул следом — кратчайший путь из этого городишка. И сразу увидел ее, вжавшуюся в камень стены. Лицо и сама поза, казалось, выдавали величайший ужас — словно она ожидала немедленной смерти.

"Ч-черт, что здесь творится нынешней ночью?!" Он и не думал останавливаться, но вдруг услышал слабый крик сзади, похожий скорее на стон. Обернувшись, увидел, что женщина, уже стоя на коленях, смотрит вслед удалявшемуся "тандеберду". Проклятье!

Мужчина затормозил, потом резко сдал назад.

— Садись.

Она юркнула на переднее сиденье, торопливо захлопнув дверцу, и отстранилась как можно дальше, будто готовясь выпрыгнуть на ходу. Мужчина ощутил запах пропитанной дождем одежды. Он быстро взглянул на свою пассажирку. Лет двадцать пять. Джинсы и желтый, в темную полоску свитер, явно с чужого плеча.

Светлые волосы сбились, мокрыми прядями облепив лоб. Лицо по-прежнему искажала гримаса страха — невозможно было даже сказать, какова внешность этой девицы. Несколько минут они молча двигались по центральной улице, приближаясь к развилке.

— Который час? — вдруг быстро спросила незнакомка.

Мужчина коротко кивнул на приборный щиток "тандеберда": — Двадцать минут первого.

— У вас есть часы?

Он протянул ей правую руку — часы он носил на ней, хотя и не был левшой. Девушка, отодвинув манжет куртки, склонилась к светящемуся циферблату. Пальцы ее скользнули по запястью мужчины — осторожно и торопливо, словно что-то искали.

Внимание. Сейчас она выкинет какую-нибудь штучку.

Он полностью контролировал ситуацию, но на всякий случай крепче ухватил руль левой рукой. Правая оставалась расслабленной — в любой момент он мог сломать девушке шею одним движением. Но она с коротким выдохом расслабленно откинулась на спинку сиденья.

— Я направляюсь далеко, — сказал мужчина. — Куда тебе?

— Безразлично. Чем дальше отсюда, тем лучше.

"Тандеберд" вывернул на шоссе и помчался на северо-запад. Рассекая нескончаемую пелену дождя, машина словно плыла сквозь темноту, окутанная тончайшим водяным коконом. Девушка сидела неподвижно, прикрыв глаза. Похоже, она спала. Но вскоре изменила позу — локти уперлись в колени, голова склонялась все ниже. Мужчина искоса взглянул на нее. Даже в свете приборов лицо ее казалось слишком бледным. На лбу выступили бисеринки влаги, и то не были следы дождя.

Пот блестел на висках, тонкая струйка сбежала к воротнику свитера.

— Если твой ужин просится обратно, — сказал мужчина, не отрывая глаз от дороги, — сделай это лучше в окно. Иначе тебе придется самой мыть машину.

— Нет. Это не то, что вы думаете. — Девушка повернулась к нему, и в глазах ее мужчина увидел выражение, которое встречал не раз и знал очень хорошо.

"Наркотики?"

Так он подумал сперва, но вскоре понял — нет. Шоссе было пустынно. Однажды ему показалось, что далеко позади мелькнули фары, однако, когда они выехали на автостраду Буффало — Кливленд, ни одна машина не повернула следом. В Толидо добрались лишь к половине пятого утра.

Мак Фейдак проснулся от звука автомобильного мотора. Кто-то парковался на стоянке его мотеля, приткнувшегося на самой окраине города. Содержать этот мотель было плохим бизнесом. А точнее — мотель давно уже приносил только убытки. Но Мак Фейдак не жаловался на судьбу.

Второй и главной его специальностью были услуги… особого рода. К нему обращались регулярно, хотя и не слишком часто, и в определенных кругах у костлявого, с неизбывной перхотью в голове владельца мотеля была солидная репутация. К тому же его еще ни разу не уличили в лжесвидетельстве — что и являлось самым существенным.

Мак Фейдак вытянул голову из-за стойки и сквозь стеклянную, заляпанную бесчисленными пальцами входную дверь увидел позднего (раннего?) гостя.

Он узнал его тотчас.

Светловолосый мужчина в черных брюках и серой спортивной куртке.

Приехал на "тандеберде" 94-го года. Переночевал, позавтракал в номере. Расплатился наличными, уехал около одиннадцати. Как его имя? Позвольте-ка… вот сейчас, в книге найдем запись… Пожалуйста: зарегистрировался как Джон Росс. Нет, ничего необычного не отмечено.

Все было так. За одним исключением: никакой Джон Росс в мотеле Фейдака не должен был появляться.

Не должен. Маку Фейдаку платили за несуществующих клиентов — каждый раз столько, что можно было закрывать лавочку и жить безбедно полгода. Ему платили за то, чтобы он клялся на Библии, давая показания, и он клялся и ни разу еще не был пойман, обеспечивая липовые алиби. Но сегодня клиент явился сам — во плоти и крови. И притащил с собой девчонку — о ней Фейдаку вообще не сказали ни слова. Все это, вместе взятое, ему не понравилось. Более того: Мак Фейдак испугался. Он испугался бы еще сильнее, имея представление, что ждет его впереди.

Мужчина занял одноместный номер в самом конце коридора. Для девчонки был снят номер напротив. Он видел, как она расписывалась в книге регистрации: Энни Грин. Отчего-то ему подумалось, что это ее настоящее имя. Он усмехнулся, вспомнив удивленное лицо портье. Ну ничего, одним делом у него теперь меньше — не надо тщательно протирать все, к чему мог бы прикоснуться клиент. А деньги он уже получил.

Часы показывали без десяти пять, но в этих краях светало поздно, и за окном было еще совершенно темно. Тени деревьев изгибались на потолке, сплетаясь в причудливые узоры.

Спать не хотелось, и мужчина знал причину.

Впервые за долгие годы контракт не был выполнен с первой попытки. И что помешало? Если разобраться, ничто, кроме некоего смутного чувства — что требуется срочно сматываться. Теперь придется все начинать сначала. Его никто не торопил, но он знал: ежели не управится за неделю, контракт вполне могут поручить другому. Это представляло собой не только потерю денег. Это могло означать нечто гораздо худшее.

Далеко внизу, в холле, послышался слабый шум и едва различимые голоса. Гости? Но почему не было слышно шума подъехавшей машины? За окном пронзительно и тоскливо закричала ночная птица.

Он проснулся около одиннадцати. Не торопясь принял душ, побрился.

Хотелось есть, но в этой дыре завтрак в номер не входил в число оказываемых услуг. Он вышел в коридор — в левой руке дорожная сумка — и сразу столкнулся со своей вчерашней попутчицей. Посвежевшая после сна, девушка смотрелась неплохо, даже мужской желтый свитер с закатанными рукавами не портил ее.

— Доброе утро. — Она поздоровалась первой.

Мужчина кивнул. Похоже, девчонка собиралась продолжить знакомство.

Они спустились вниз. — Он пропустил ее вперед, чтобы ей не пришла мысль взять его под руку. Все слишком напоминало быструю ночь любви в пятиразрядном придорожном мотеле. Возможно, девица неплоха… но — место не то и совсем не то время.

Мак Фейдак по-прежнему восседал на огромном табурете за своей стойкой, любезно улыбаясь, — словно не нуждался ни в сне, ни в отдыхе.

— Здравствуйте, мисс Грин!

Энни кивнула на ходу, направляясь к двери. Мужчина шел следом, равнодушно ожидая приветствия Мака Фейдака. Однако тот даже не повернул голову в его сторону. Это было странно. Более того, это было неправильно.

Мужчина замедлил шаг. Рефлексы непроизвольно включились — так срабатывает электронная защита при коротком замыкании в цепи.

Мак Фейдак, не отрывая взгляда от спины Энни, которая уже подошла к выходу, сунул руку под стойку — и в тот же миг вытащил вновь. Но пальцы его, более привычные к пересчету купюр, теперь сжимали револьвер с коротким, будто обрубленным стволом. Ствол был наведен точно в спину девушки.

Мужчина сделал единственное, что было возможно в этой бессмысленной, совершенно невозможной ситуации.

Он прыгнул вперед, ногой нанося удар по стойке из фальшивого красного дерева. Вложить в движение всю силу было нельзя — он стоял слишком далеко, — и удар пришелся по касательной. Тем не менее верхняя доска треснула, стойка качнулась, несильно толкнув в грудь Мака Фейдака.

Выстрел в узком, крохотном холле был оглушительным. Стеклянная дверь лопнула и раскололась в верхней части. Осколки весело запрыгали по полу.

Энни упала.

В тот момент мужчина подумал, что Мак все-таки подстрелил девчонку. Двигаясь с невозможной для обычного человека пластикой и быстротой, мужчина левой рукой ухватил Мака Фейдака за жесткую шевелюру и одновременно основанием правой ладони коротко ударил в точку, где сошлись густые брови портье и начиналась горбинка носа.

Послышался негромкий странный звук.

Мак Фейдак запрокинул голову и упал вместе со своим табуретом. Грохот, который он произвел при падении, был сравним с шумом от выстрела.

— Скорее! Возьмите его револьвер!

Мужчина не узнал ее голоса — и лица. Это вновь была вчерашняя маска ужаса. Голос походил на шипение спускаемого баллона.

"Горловой спазм. Реакция. Так бывает".

— Револьвер я заберу, но спешка уже не требуется. У нас около двух минут — вполне хватит, чтобы убраться.

— А он?.. — Энни кивнула в сторону стойки, все еще держась руками за шею.

— Он мертв.

— Да… я… — Она вдруг бросилась в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

— Назад! — Сверху уже слышались взволнованные голоса постояльцев. Но Энни бежала, прыгая через ступени.

— Ч-черт!

Мужчина в несколько шагов пересек парковочную площадку. Запустив двигатель "тандеберда", он швырнул на заднее сиденье дорожную сумку, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах. Выжал сцепление, правая нога легла на газ. Где-то вдали выли сирены полицейских машин.

"Тридцать секунд, — подумал он. — Она будет здесь через тридцать секунд — или не будет вообще".

Осень ушла ночью. Был ясный, солнечный день, но осень уже покинула эти края, отступая все дальше к югу. Черный "тандеберд" стоял в придорожном лесу, ярдах в пятидесяти от шоссейки. Невидимые отсюда, по трассе сновали машины, порой проносились груженые трейлеры или "грейтхаузы", — тогда почва устало содрогалась и ключи в замке зажигания слегка дребезжали.

— Я хочу, чтобы ты мне рассказала все, что знаешь, — проговорил мужчина. — Все. И это может оказаться важным в первую очередь для тебя самой.

Вместо ответа девушка приподняла край своего безразмерного свитера и вытащила заткнутую за пояс джинсов мятую картонную папку. В последний раз папку, схожую с этой, мужчине приходилось видеть на предпоследнем курсе колледжа у преподавателя английской литературы, в которой тот собирал худшие сочинения выпускников на протяжении последних двадцати лет.

— Кажется, нам пора познакомиться, — сказала девица, раскладывая на коленях папку и разглаживая края. — Меня зовут Энни Грин. Я журналистка.

"Значит, за этим она и бегала в номер, когда копы уже строились возле подъезда".

— И что же ты здесь хранишь? Любовные письма?

— По-моему, вы до сих пор не представились.

Голос девушки казался удивительно спокойным. Но это было обманчивое спокойствие.

— Стивен Лангелан. — Мужчина на секунду прикрыл глаза. — И на этом обмен любезностями закончен. Я жду ответа на вопрос, который задал.

Она вздохнула:

— Я приехала в Бакстон пятнадцать дней назад. Вообще это даже не было редакционным заданием. Журналистское расследование — главным образом по моей инициативе.

— Что за издание?

— "Чикаго трибьюн". Далековато отсюда, верно?

Она нервно засмеялась, однако в ее глазах не было и намека на веселье.

— Я занималась криминальной хроникой в отделе происшествий. Поэтому исчезновения людей — бесследные исчезновения — обязательно попадали в поле моего зрения. Я вела своеобразный учет — там, где удалось размотать хоть какой-то след, и там, где полиция садилась в лужу. Постепенно это стало моей темой. Со временем меня перестала интересовать только территория штата. В других происходили дела и почище. СентЛуис, Цинциннати, Колумбус… Узнать что-нибудь стоящее на Восточном побережье было сложнее, там хватает своих репортеров. Но кое-что удалось разнюхать в Бостоне и даже в Нью-Йорке. Тема казалась неисчерпаемой… еще полгода назад.

— Что, полгода назад у копов сильно поубавилось дел? — лениво спросил Лангелан.

— Да… и нет. Исчезновений действительно стало меньше, но подскочило число самоубийств. Причем самоубийств, совершенно немотивированных.

Лангелан улыбнулся:

— Существует очень мало событий, мотивированных меньше, чем самоубийство.

Энни слегка покраснела.

— Я не говорю о людях, известных только ближайшим родственникам. В стране — во всяком случае, в ряде центральных штатов и на побережье — стали сводить счеты с жизнью люди весьма заметные. Влиятельные. Преуспевающие на самом пике карьеры, у которых абсолютно не было мотивов для суицида.

Лангелан молчал. Он знал о внезапных исчезновениях и убийствах, мастерски замаскированных под самоубийства, столько, сколько этой дамочке не узнать за всю свою репортерскую карьеру, занимайся она ею даже лет девяносто. Ну и что?

Он отвернулся и посмотрел в окно. Мох у самой земли был припорошен первым инеем. Холод постепенно просачивался в уютный салон "тандеберда". Зимы впрямь осталось ждать очень недолго. Ему вдруг вспомнилась шумная, искрящаяся огнями Тампа и уютное местечко неподалеку от Сарасоты. Край, где не бывает зимы. Край, куда он и собирался отправиться, но прежде требовалось отработать контракт. Он почувствовал, как Энни тронула его за рукав.

— Взгляните. — Она протягивала свою папку.

Лангелан неохотно взял и раскрыл обложку. Мятый картон еще хранил тепло ее тела. В папке были собраны газетные вырезки. Некоторые пожелтевшие, с надорванными уголками. Другие совсем свежие. Он принялся их бегло просматривать. Практически все они были некрологами.

Вырезка из "Балтимор тайме", датированная 29 января 1993 года.

ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ КОНГРЕССМЕНА

"Скончался в больнице, не приходя в сознание, конгрессмен от штата Мэриленд Джон Пейси, 42 лет.

По словам его секретарши мисс Томпсон, конгрессмен этим же днем должен был вылететь в Вашингтон на слушания в комиссии, где он председательствовал.

Приблизительно около полудня — мисс Томпсон собиралась на ленч — она услышала звук открываемого окна в кабинете своего шефа и почти сразу крики людей внизу на улице. Дежурный врач из Балтиморской городской клиники констатировал смерть от многочисленных переломов и обильной потери крови.

По словам шефа полиции, оснований для подозрения в умышленном убийстве нет.

"Он просто покончил с собой. Зачем он это сделал — знает один Бог", сказал лейтенант Майкл О'Кенни".

Лангелан отложил вырезку и наугад взял следующую.

ТЕЛО ОБНАРУЖИЛИ ЧЕРЕЗ 12 ЧАСОВ

На сей раз это была вырезка со второй страницы бостонской "Сан" за 25 июля 1993 года.

"Покончил с собой вице-президент корпорации "Нью-кемикел индастри" Росс Мелиот. Покойному было всего 52 года. Лечащий врач Росса Мелиота не замечал последнее время никаких признаков невроза или депрессии у своего пациента, которого он знал более десяти лет. Он отказался комментировать версии случившегося.

"Единственно, что беспокоило порой Росса, — легкая бессонница, что не удивительно при той нагрузке, с которой он работал. В этих случаях я рекомендовал ему малые дозы валиума", — сказал доктор Пол Карр.

Тело Росса Мелиота обнаружила его жена, Кристина Мелиот, которая до сих пор находится в больнице в состоянии нервного шока. Как удалось выяснить, спальня вице-президента была буквально усыпана пустыми упаковками из-под снотворного. Их насчитали более ста штук. В бумагах и записях не удалось обнаружить ничего, проливающего свет на причину трагедии.

Росс Мелиот оставил двоих детей — дочь восьми и сына четырнадцатихгет".

Вырезок было около двух десятков. Они шелестели под пальцами, как засохшие жухлые листья.

Еще заметка — из "Нью-йоркера", датированная 2 мая 1994 года.

НОВАЯ ЖЕРТВА НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ПОДЗЕМКИ

"Вчера около полудня двадцатитрехлетний журналист из Ричмонда был раздавлен насмерть мчавшимся составом. По словам очевидцев…"

"Интересно. Здесь хотя бы имеются свидетели".

"…молодой человек стоял на платформе в ожидании поезда. Ничто не выдавало его намерений. Он спрыгнул на рельсы в последний момент, когда машинист был бессилен что-либо сделать. Идентифицировать тело удалось хотя и не без труда — лишь по удостоверению прессы, найденному в нагрудном кармане самоубийцы".

Лангелан захлопнул папку.

— Ну и что?

— Вы не просмотрели и половины. Хотя это неважно. В остальных примерно то же самое. Но вот что существенно: каждый из покончивших с собой людей незадолго до своей смерти побывал в Бакстоне.

— Даже тот молокосос из Ричмонда?

— Да, но вы зря так: то был молодой способный издатель. Его многие любили и не захотели пачкать имя в прессе — хотя это может показаться странным для нашей профессии.

Лангелан кивнул:

— Понятно. Значит, ты, разнюхав такую сенсацию, тут же примчалась в Бакстон. Получить сведения, так сказать, из первых рук?

— Не совсем… У вас есть сигарета? — Энни закурила и слегка приспустила стекло со своей стороны. — Я, может, и выгляжу дурой, не знаю. Мне, правда, об этом не говорили. Но я все же сообразила, что приехать сюда и начать задавать вопросы — быстрый способ пополнить список некрологов. Поэтому я придумала кое-что… не столь прямолинейное. Около месяца назад в одном журнале — название значения не имеет — я опубликовала статью, которая касалась растущей волны самоубийств в Штатах. Я все свела к сокращению социальных программ, нищете, бездуховности — словом, привычная банальная болтовня. В одном месте даже упомянула вскользь, что и самой порою не слишком-то хочется жить. Упомянула так, мимоходом, но с умыслом. Вы понимаете? А в качестве примера — какой же материал подобного сорта может обойтись без примеров! — я перечислила все случаи самоубийств гостей славного городка Бакстона. Подписалась вымышленным именем. Рукопись отправила по почте.

"Провернула довольно профессионально. Закинула удочку и обрубила к себе подходы".

Впервые Лангелан взглянул на нее с интересом.

— Вероятно, на твою статью были отклики.

— Еще бы! Целый ворох писем в редакцию. Но я ждала одного-единственного. Оно пришло через неделю. Приглашение в частный пансион мистера Банниера.

Лангелан усмехнулся:

— Странно. По моим данным, в Бакстоне только один пансион и содержит его некая Руфь Йельсен. Или Банниер — ее псевдоним?

Энни Грин осторожно загасила сигарету.

— Дело в том, что заведение Виктора Банниера находится в двенадцати милях от города. На берегу Пайматунингского водохранилища. Любопытно. Я уверен, что письмо у тебя с собой.

— Да, — Энни порылась в папке и протянула узкий почтовый конверт. В нем был сложенный вдвое листок тонкой дорогой бумаги с легким сиреневым оттенком.

Лангелан развернул письмо. К его удивлению, оно было написано от руки. Почти каллиграфический почерк отчего-то вызывал раздражение. Письмо датировалось 25 октября.

Уважаемая миссис А. Дж. Мерчисон! С удовольствием ознакомились с Вашими рассуждениями по поводу действительно важной для нашего общества проблемы. Однако не все в тексте вызвало наше согласие, тем более что мы достаточно близко знакомы с практической, если угодно, стороной проблемы. Дело в том, что наш пансион много лет в качестве своих постоянных клиентов имеет лиц, подверженных реактивной депрессии, которая, как Вам, безусловно, известно, способна подтолкнуть к непоправимому шагу. Пусть вас не смущает название "пансион" — оно применяется скорее в целях психотерапевтических. В действительности это небольшая частная клиника с прекрасным квалифицированным персоналом, имеющим большой опыт работы. И этот опыт некоторым образом противоречит выдвинутым Вами положениям, особенно в заключительной части статьи, содержащей выводы. Мы были бы рады, если б Вы лично смогли ознакомиться с результатами нашей работы, проведя несколько дней в качестве нашей гостьи.

Разумеется, все расходы за счет пансиона.

Примите и проч.

С уважением Виктор Банниер.

— Разумеется, ты никуда не поехала.

— Конечно. Но теперь я была уверена, что напала на верный след. Я отправилась в Бакстон как туристка, путешествующая автостопом. Минимум багажа, минимум косметики.

— И минимум денег. На что ты рассчитывала?

— Я думала остановиться и пожить в городишке дней пять, максимум неделю. Такие Богом забытые уголки, как Бакстон, всегда полнятся слухами. Если бы за это время совершенно ничего не удалось узнать, я бы признала свое поражение и вернулась.

— Но раз ты задержалась на целых две недели, узнать тебе что-то удалось.

Слегка наклонив голову, Энни посмотрела на мужчину за рулем:

— Вы очень сообразительны, мистер Стивен Лангелан! Да, кое-что удалось узнать.

— Где ты поселилась?

— У Руфь Йельсен. Кстати, все называют ее Овца Йельсен — и это очень подходит к ней. Пансион — громко сказано, скорее, меблированные комнаты. На вчерашний день там было семь человек жильцов…

Энни Грин вдруг запнулась, и Лангелан увидел, как на ее лице вновь отразилось мгновенное выражение пережитого животного ужаса. Возникла пауза.

К услышанному нельзя было отнестись серьезно.

Лангелан имел знакомых среди журналистов. И он вполне уяснил суть их ремесла. Любой репортер отталкивается от факта. Нет факта — нет материала. Но факты — вещь своеобразная: имея способности и желание, нетрудно научиться ими манипулировать. Выстраивать по своему усмотрению. Так появляются сенсации, издающие громкое "пуф-ф!" при самой легкой проверке. Лопаются под пальцем, как лесные клопы, оставляя после себя лишь соответствующий запах. Во всей истории этой девчонки не было главного: доказательств.

Ни одного, ни даже намека. Кроме…

Кроме женского трупа на Вууд-роуд.

— Скажи, среди жильцов пансиона был мужчина по имени Филип Спаатц?

Энни смотрела отрешенно, непонимающе. Потом покачала головой:

— Нет.

Сейчас Лангелан пожалел, что поторопился уничтожить снимок.

— Постарайся вспомнить. Такой лысоватый парень, в очках, с оттопыренными ушами.

— Лет сорока?

— Ну да, — быстро сказал Лангелан.

— Кажется, был. Только его звали Филип Сканторп. Что, это ваш знакомый?

— Возможно. Большой любитель проводить отпуск подальше от жены. Кстати, к тебе он подкатиться не пробовал?

— Что? Подкатиться? Ну, тогда это наверняка не тот, о ком вы говорите. Сканторпа интересовали мальчики. Он иногда уезжал, и кто-то видел его однажды в соответствующем заведении в Янгстауне.

Вот это попало в точку. Филип Спаатц был гомиком.

Такая подробность имелась среди информации о клиенте, которой располагал Лангелан. То, что он зарегистрировался под чужой фамилией, не имело значения.

Значение имело то, что он до сих пор жив.

"Нужно быстрее кончать с этим делом. Однако… не исключено, что в городишке впрямь происходит нечто… не вполне обычное".

— Хорошо. Что же тебе удалось узнать?

В глазах Энни снова мелькнул страх.

— В Бакстоне существует что-то вроде общины. Ее возглавляет Леонард Армистед. Однако никто его не называет по имени… — Девушка говорила с трудом, словно выталкивая из себя слова.

— Как же к нему обращаются?

— Учитель. Но это не связано с религией… К нему просто приходят, приходят и…

— Ну? Поют хором или играют в бутылочку?

— Просто разговаривают. Рассказывают о своих проблемах. Но большей частью говорит сам Армистед. Иногда он устраивает среди своих…

— Прихожан? — небрежно подсказал Лангелан.

— Да, это именно то слово — прихожан. Так вот, иногда он устраивает маленькие инсценировки и назначает роли. Людям это нравится. — Сколько последователей у этого гуру?

— Совсем немного. Среди жителей Бакстона — с десяток, не больше.

— Почему?

— Наверное, — сказала Энни, — Армистед приглашает тех, кого хочет видеть. Другие жители считают его врачом-шарлатаном или чудаком, выжившим из ума, а многие просто не замечают. Не хотят замечать.

— Ты сказала — врачом. Что это значит?

— У Армистеда весьма тесные отношения с клиникой Банниера. Четыре раза в неделю специальный автобус возит больных в Фиолетовый дом…

— Тот на холме, что напротив церкви? Это и есть его резиденция?

— Да. Пациенты клиники и составляют большую часть… прихожан Учителя. Они — и еще жители заведения Йельсен.

Лангелан ощущал, что Энни говорит все с большей неохотой. От первоначальной живости рассказа не осталось и следа.

— Кстати, у Учителя есть два ассистента, нет, более того — доверенных лица. Мужчина и женщина, оба — жители Бакстона.

— И женщина, — сказал Лангелан, осененный внезапной догадкой, — Руфь Йельсен.

Энни удивленно посмотрела на него.

— Вы и впрямь очень догадливы, мистер спасительодиноких-девушек. Да, Руфь — одна из них.

— Сейчас я удивлю тебя еще больше. Эта Овца Йельсен и привела тебя к Армистеду. Предложила сама, примерно через неделю, как ты пожила у нее.

Энни Грин усмехнулась:

— Может, мне незачем продолжать? Похоже, вы знаете больше меня.

— Людей я действительно знаю лучше тебя. А так продолжай.

— Когда Руфь позвала меня в Фиолетовый дом, я не сразу поняла, что подобралась к самому главному. До этого все мои подозрения касались только клиники Банниера. Поэтому, когда миссис Йельсен однажды постучалась в дверь моего номера, вошла и сказала: "Деточка, я хотела бы, чтобы ты прогулялась со мной нынче вечером", я едва не отказалась. Я паршиво себя чувствовала, близился мой месячный цикл и вообще… но, словом, я пошла. Пошла и поняла после, что едва не пропустила то, ради чего трудилась столько времени.

— Этот Армистед действительно доктор?

— Не знаю. Думаю, скорее всего, нет. Но больным он помогает, это без сомнения. Банниер готов молиться на него.

— Гм, представляю. Но чем же он все-таки пользуется? Гипноз, транс? Или сует какое-нибудь снадобье?

— Ничего подобного. Скорее, все заключается в атмосфере. Общаясь с Учителем, проникаешься удивительным доверием — словно это человек, с которым ты провел свое детство. О твоем детстве мы поговорим позднее. Что было дальше?

— Однажды я взяла на очередное собрание общины свой диктофон. В тот вечер Учитель говорил особенно хорошо. Мой аппарат работал, пока не кончились батарейки. Придя домой, я решила прослушать запись, но… при первых звуках меня охватил страх. Даже не страх — отвратительный, недостойный человека пещерный ужас. Хуже всего, что он не имел никакой видимой причины и от него было невозможно избавиться. Я провела кошмарную ночь. На следующее утро позвонила знакомой в Чикаго и уговорила ее приехать. Мне просто необходима была помощь. Кроме того, я хотела, чтобы моя знакомая воспользовалась своими связями в ФБР. Я- надеялась, что там прослушают пленку для аудиоидентификации. Может, Учитель… Армистед когда-то уже имел дело с полицией.

— При чем здесь полиция?

— Еще до той жуткой ночи я решила, что посещение Бакстона и последующие самоубийства, — Энни хлопнула по лежащей у нее на коленях папке, — имеют стопроцентную связь. Но какую? Повторяю, гипноз или наведение порчи и тому подобное — чушь. Напрашивался единственный вывод: все самоубийства инсценированы. На самом деле это искусно выполненные убийства. Но чтобы проделать все столь виртуозно, будущую жертву требовалось изучить как можно полнее. Для этой цели их и приглашали в Бакстон.

— У тебя очень интересные мысли, — сказал Лангелан, — продолжай, пожалуйста.

— Моя подруга приехала в полдень. Она пробыла со мной до вечера. К ночи забрала диктофон с записью и отправилась обратно в Чикаго.

— После этого тебе стало легче?

— Немного. Но когда я вновь осталась одна, все началось снова и даже хуже. Я чувствовала, что со мной что-то произойдет что-то ужасное, если я… если я…

— …не выпрыгну в окно, — закончил за нее Лангелан.

Энни ошеломленно уставилась на него.

— Нет, ничего подобного мне не приходило в голову. Только страх, страх, от которого не было спасения. И когда я почувствовала, что больше не могу его выдерживать, я побежала на улицу. Кажется, по дороге прихватила чужую одежду… наплевать. Чтобы прекратить эти мучения, я была готова на все.

— Например, броситься под колеса проезжавшей автомашины, — голосом, лишенным интонаций, проговорил Лангелан.

— Я?! Нет… может быть… — Она вновь согнулась, обхватив руками коленки. Под свитером проступили очертания острых лопаток.

Холод в салоне ощущался все сильнее, и Лангелан включил обогреватель.

— Ты выстроила целую теорию, — сказал он. — Возможно, она кое-что объясняет. Но должен заметить: в теории твоей есть изъян. И не маленький прокольчик, а такая прореха, через которую вывалится все содержимое корзинки.

— Какой?

— Я допускаю, что все жертвы побывали предварительно в Бакстоне. Но для этого они должны были приехать добровольно, понимаешь? Одного-двух можно уговорить, третьего запугать, четвертого запутать в диагнозах и приволочь к этому Банниеру — а там и в Фиолетовый дом. Но не всех. Ведь по твоим словам, их больше двух десятков. Нельзя поверить в то, что взрослый, усиленно делающий карьеру мужчина, получив сомнительное приглашение из какой-то дыры, бросает все дела и мчится сломя голову навстречу собственной кончине. А кроме того, — продолжал Лангелан, — ты забыла еще кое о чем. Ты совсем упустила из виду, что всего несколько часов назад тебя собирался пристрелить человек и слыхом не слыхивавший ни о каком Фиолетовом доме.

— С этим подонком в мотеле разберется ФБР! — сказала Энни, выпрямляясь. Глаза у нее блеснули. — И мне нужно как можно скорее позвонить своей подруге в Чикаго.

— Я бы не хотел продолжать удивлять тебя своей осведомленностью, задумчиво произнес Лангелан, — но должен сказать: связаться с подругой вряд ли удастся.

— Почему? — произнесла Энни, и голос изменил ей.

— Потому что я видел ее в Бакстоне прошлой ночью. На обочине Вууд-роуд. Кто-то снес ей полголовы. А одета она была в темный блестящий плащ, верно?

— Вы действительно… видели?.. Тогда… тогда мне больше нечего добавить, — прошептала девушка. Она замолчала на минуту, потом повернулась и в упор посмотрела на Лангелана. — Кроме одного. По-моему, я догадываюсь, кто вы такой.

Отпущенное ему время неумолимо сокращалось. И возникшие осложнения, хотя бы и весьма необычные, во внимание не принимались. Контракт требовалось выполнить — или же отказаться. Последнее допускалось, но тогда в дальнейшем придется поискать другую работу, а кроме того, вернуть задаток, который составлял более половины всей суммы. Кого станет интересовать, что значительная часть денег уже потрачена?

Итак, Бакстон.

Теперь придется действовать быстро и вместе с тем с той максимальной осторожностью, которую вообще позволяют сложившиеся обстоятельства. Потому что при повторной попытке риск возрастает… нет, не вдвое, возрастает черт его знает во сколько.

В Юклиде Лангелан сделал остановку на полчаса.

Он был голоден, но главное — требовалось позвонить в Бакстон. Один звонок. Очень важный звонок: в зависимости от того, что он услышит, будет спланирован первый ход. Будка с телефоном-автоматом располагалась возле аптеки.

С Бакстоном не было автоматической связи, и звонить пришлось через коммутатор. Это было плохо, но выбирать в данной ситуации не приходилось.

— Какой номер вам нужен в Бакстоне? — спросила телефонистка.

— Мне нужен полицейский участок. Я не знаю, какой там номер. Полагаю, уточнить это несложно.

— Минуту.

В трубке прозвучала серия далеких гудков, потом вдруг донеслась едва различимая мелодия, которая тут же оборвалась, и мужской голос отрывисто произнес:

— Констебль Холлмен.

— Добрый день, констебль. Меня зовут Флетчер, Джон Флетчер. Возникла проблема. Два дня назад моя сестра приехала в ваш город. Сестра позвонила один раз, сказала, что добралась благополучно, и с тех пор от нее нет известий. Это сильно меня беспокоит.

— Зачем ваша сестра поехала в Бакстон?

— Ее пригласила подруга.

— Где живет подруга вашей сестры?

— В каком-то пансионе. Точнее не могу сказать.

"Любопытно, записывается ли наш разговор на пленку?" Лангелан вспомнил входную дверь в контору констебля, внешне сильно напоминавшую скобяную лавку, и отогнал эту мысль.

— Мистер, — прозвучал после секундного молчания голос Холлмена в трубке, — мне ничего неизвестно о вашей сестре. Последние два месяца у нас не было несчастных случаев с проявлением насилия. В пансионе миссис Йельсен действительно две недели жила молодая леди. Если потребуется, я уточню ее имя. Но вчера она уехала из Бакстона. Возможно, ваша сестра… Как, кстати, ее имя?

— Линда Флетчер. Она не замужем. У нас одинаковая фамилия.

— Так вот, возможно, ваша сестра попросту разминулась с подругой, у меня нет других данных.

Разговор можно было заканчивать. То, что сказал констебль, было совершенно невозможно, и вместе с тем он это сказал.

Два месяца не было несчастных случаев.

Женщина с размозженным черепом в двухстах ярдах от главной улицы не просто "проявление насилия" или "несчастный случай". Для городишка такого масштаба это — событие, которое станут вспоминать лет двадцать.

"Ч-черт! Ее обязательно должны были найти. Ее просто не могли не найти. Тогда о чем, спрашивается, толкует этот тип, назвавшийся констеблем Холлменом?" — Вот как? — проговорил Лангелан. Он постарался придать голосу взволнованность — и это потребовало особых усилий. — И все же прошу простить мою настойчивость, констебль. Сестра была одета в темный блестящий плащ, на голове — черная шапочка. Эти приметы ни о чем вам не говорят?

Пауза.

— Мистер, — теперь интонации Холлмена сделались равнодушно-терпеливыми, — к сожалению, мне это ни о чем не говорит. Хотя городок у нас небольшой, но сестры вашей я не встречал. Кстати, где она живет?

— В Детройте.

— И вы там же?

— Да.

— Сдается мне, что звоните вы, мистер, вовсе не из Детройта. Я думаю, вы уже рванули сюда, а по пути решили позвонить на всякий случай. Мой вам совет: возвращайтесь. Скорее всего, сестра ваша уже подъезжает к дому. Чем скорее вы повернете, тем меньше будет волнений. Для всех.

— Но если сестра так и не объявится?

Вздох — тихий, но вполне отчетливый.

— Тогда позвоните мне снова, и я приму все надлежащие меры. А сейчас возвращайтесь.

— Хорошо, — медленно произнес Лангелан, — я так и сделаю.

Он повесил трубку и направился к своему "тандеберду".

По правую сторону шоссе тянулись пологие холмы.

Над ними нависли низкие дряблые облака. Шоссе было единственной деталью, оживлявшей ландшафт.

Более унылый и отвратительный пейзаж просто невозможно придумать.

Он снова вспомнил Юг. Тампа. Океан, ветер рвет с гребней волн ослепительно-белую пену. В стране, где царит вечное лето, этот край, в котором словно сцепились все ветры мира, будет казаться неудачной декорацией. Прошлогодней линялой афишей. Скверным, тревожным воспоминанием…

На миг Лангелан ощутил острое желание последовать совету констебля. Вернуться в Кливленд, а там — на юг, только на юг!

Вздор!

Лангелан слегка изменил позу, удобнее перехватывая руль. Быстро взглянул на спидометр — сто десять миль, хорошо. Он отдохнул и мог позволить себе такую скорость. Каждая секунда по-прежнему приближала его к Бакстону, но в глубине души Лангелан чувствовал, что был момент, когда он мог плюнуть на все это дело.

Был, один-единственный.

"Солгал или нет полицейский?"

В принципе это не исключалось, но казалось маловероятным. Слишком многим рисковал констебль, громоздя такую грубую, легко опровергаемую ложь. Скорее об убийстве ему ничего неизвестно. Но это означало, что кто-то своевременно позаботился о трупе.

Кто?

Разумеется, тот, кому не нужна огласка. И надо сказать, история журналистки на этот вопрос с легкостью дает ответ. Верно. Но также верно и то, что можно предложить еще пяток версий — и все они будут выглядеть правдоподобно. Но…

Ни одна из них не способна объяснить утренние события в мотеле.

Лангелан быстро взглянул на небо, которое вот-вот грозило разразиться снежным зарядом. Он включил и покрутил настройку приемника в надежде поймать сводку погоды. Бейсбол. Настойчивые предложения купить японскую искусственную акулу для домашнего бассейна. "Она нападает в точности как живая!.." Снова бейсбол. Потом голос Джека Пултона с придыханием запел "Сальто в ночи".

Лангелан выключил радио.

Сегодня утром журналистку по имени Энни Грин хотели убить. Это произошло в Толидо — в городе, где она была только проездом. Во второсортном мотеле, о существовании которого Энни вряд ли подозревала. А застрелить ее хотел человек, долгие годы успешно работавший на Синдикат. Разумеется, последнее обстоятельство не было стопроцентной гарантией Лангелан знал случаи, когда предавали люди, считавшиеся до того совершенно надежными, которым Фейдак не годился в подметки. Однако все сводится в конечном итоге к количеству денег. Или количеству боли. Предельному — о котором иногда забывают. Но здесь была совсем другая история. Злополучный владелец мотеля не мог знать, что Энни и Лангелан появятся в его заведении.

Выходит, он получил инструкции уже после того, как они приехали. Допустим. Допустим, владельца мотеля в Толидо купили. Но это значит, что заплатить ему должны были столько, чтобы хватило на все. На брошенный мотель — потому что Фейдак после своего выстрела должен был моментально убираться, насовсем.

На безбедную жизнь в дальнейшем. Однако самое главное — на то, чтобы примириться со страхом, который отныне становился его постоянным спутником. На все годы; хотя вряд ли бы ему удалось прятаться слишком долго. Тем не менее он рискнул.

Снег начался неожиданно. Лангелан включил "дворники", которые принялись размазывать по ветровому стеклу ледяную крупу. Видимость быстро падала, и он поспешил обогнать тяжелый трейлер, который уже минут пятнадцать шел впереди. Промелькнул высокий борт с надписью: "Лучшая свинина Монтелли".

Дальше шоссе было свободно, но Лангелан сбросил скорость.

И все же, кому могла понадобиться жизнь Энни Грин из Чикаго?

Секта?.. Дешевый пророк из провинции с десятком поклонников. Зачем им убийство? К тому же, если девчонку все же требовалось убрать, они могли проделать это давно. Однако Грин пробыла с ними почти две недели. И потому…

Диктофон.

Единственное объяснение. Потому что до того момента, когда Энни пришла в голову мысль прихватить с собой диктофон, для людей из Фиолетового дома девушка не представляла угрозы. Возможно, у них даже были какие-то свои планы на ее счет. Однако потом все круто изменилось. Засечь диктофончик, работавший в режиме записи, не представляло труда. Однако почему болтовню их гуру допускалось слушать, но нельзя было фиксировать на пленку?

"Кажется, я начинаю воспринимать слишком всерьез фантазии девушки, которая добывает себе на жизнь, собирая сплетни".

Лангелан потянулся к перчаточному ящичку, достал сигарету. Снег не прекращался, и местность на глазах становилась неузнаваемой. Редкие деревья у подножия холмов оплела белая паутина; они стояли, словно уже готовые встречать Рождество.

"И все же. Если диктофонная запись для пророка из Бакстона оказалась столь опасной, что он решился на двойное убийство, — значит, Энни Грин нечаянно нащупала что-то, куда более значимое, чем ее доморощенное досье. Не догадываясь сама, запустила руку в осиное гнездо?"

Лангелан сделал несколько затяжек и загасил сигарету. Он вдруг вспомнил далекие фары позади, когда прошлой ночью они выбирались из Бакстона. После того как они выехали на автостраду, за ними никто не последовал… так ему показалось. Но в принципе при полной луне опытный водитель может идти с выключенными фарами, хорошо зная трассу.

Голоса в холле — они раздались вскоре после нашего приезда.

"Приглушенные голоса. А машину можно припарковать у дальнего крыла мотеля, — тогда, понятно, не слышно шума мотора".

Возможно, что он притащил убийц на "хвосте". Не лучшая характеристика для человека его профессии. Но все же те ничего не стали предпринимать сами. Переговорили с Фейдаком, раскрыли бумажник, и тот согласился оказать небольшую услугу.

"Переговорили — и все. Забавно".

Но это было не забавно. Это было просто невероятно.

И вместе с тем это было правдой. Что же из того следует?

"Энни подписала себе приговор, когда включила свой диктофончик. И она была бы уже мертва, если бы…"

Начинало смеркаться. Незаметно для себя Лангелан вновь стал прибавлять скорость. Тяжелая машина все еще шла устойчиво.

Девчонка была бы мертва, если б спустилась в холл одна. Ее спасло то, что они вышли вместе. Сейчас Лангелан не был уверен, что ему стоило вмешиваться. Он действовал рефлекторно, и возможно, в тот раз рефлексы сыграли с ним скверную шутку. Потому что вмешавшись он попадал в поле зрения секты. И это могло внести осложнения в работу, которую он собирался завершить не позднее чем через двадцать четыре часа.

Во всяком случае, такую возможность нельзя было сбрасывать со счета. Из-за набиравшего силу снегопада Лангелан едва не пропустил указатель. Свернув с автострады, он посмотрел на часы. Без двадцати минут пять.

Пятого ноября в четверть шестого вечера Лангелан снова прибыл в Бакстон.

В свои шестьдесят четыре Руфь Йельсен выглядела отлично. Небольшого роста, полненькая. Румяное лицо, словно она только что отошла от плиты. Одна из тех женщин, для которых улыбка столь же естественна, как и дыхание. Но даже когда губы ее принимали другое выражение, глаза, окруженные тонкой сетью морщин, все равно продолжали улыбаться.

Если бы Санта-Клаус был женщиной, подумал Лангелан, он выглядел бы в точности как Руфь Йельсен.

— Надолго к нам, мистер Росс? — спросила Йельсен, протягивая гостю книгу для записи постояльцев.

— Не знаю, — беспечно сказал Лангелан. — Не думаю, что слишком задержусь.

— Многие так говорят. — Руфь Йельсен склонилась над книгой, и Лангелан увидел тугой пучок волос на ее затылке, почти нетронутых сединой. — Многие так говорят, а потом остаются.

Она протянула ему ключ с брел ком, на котором была выбита цифра "9".

Лангелан засмеялся.

— Возможно, — сказал он. — Однако вы не обрадуетесь, если я действительно останусь надолго.

Руфь подняла голову — и улыбка ее удивила Лангелана. Абсолютно естественная, ни доли фальши. Так может улыбаться лишь человек, которому в самом деле приятно видеть вас и разговаривать с вами. Он вспомнил рассказ Энни о какой-то особой атмосфере в Фиолетовом доме.

"Черт его знает, что она там имела в виду, но местный пансион определенно действует успокаивающе".

— Вот как? — проговорила Йельсен. — Почему?

— Собираюсь стать вашим конкурентом, Во всяком случае, имелась такая мысль до недавнего времени. Откровенно говоря, я уже был здесь вчера, переговорил кое с кем из местных. Мне сказали, что нам с вами вдвоем в Бакстоне не прокормиться.

— Какая чушь, — мягко произнесла миссис Йельсен. — Вероятно, вам встретились не те люди.

— Вот и я так подумал. Поэтому вернулся, чтобы раскрыть карты. Вы не против обсудить возможности… гм, для второго пансиона в Бакстоне?

— Разумеется, нет. Да вы присядьте, Джон. — Руфь Йельсен так легко и естественно назвала его просто по имени… Будто добрая родственница, на коленях которой ты провел свое детство.

— Я не собирался обсуждать это прямо сейчас, — сказал Лангелан, опускаясь на низкую софу возле окна, прикрытую грубоватой декоративной материей.

— Конечно, — согласилась Йельсен, — я хотела только чуть-чуть рассказать вам о Бакстоне. Это удивительное место. У каждого из нас есть свои, особенные воспоминания, самые светлые — как вещие сны, которые не забываются никогда. А в этих краях они словно бы оживают. Мгновения юности вновь проносятся перед глазами — самые волнующие и удивительные, — и мы на миг опять становимся юными. Словно… Словно кто-то невидимый тихонько раскачивает прибрежный тростник. Нос лодки приминает стебли, и вот они уже скользят в полной тишине по глади темной воды.

Озеро кажется неподвижным, даже утренний ветер не морщит его поверхность. Двое мальчиков в лодке будто попали в иной мир — мир, где, кроме них, нет никого.

Постепенно остров — цель путешествия — становится все ближе. Остров в полутора милях от берега. Одному из мальчиков тринадцать, другой на год старше. Они впервые одни на озере. Впереди целый день полной свободы, день, который должен украсить спиннинг, заботливо уложенный на дно лодки. Однако в тот раз спиннинг так и остался лежать нерасчехленным, потому что на острове их ждало…

— …в сказке. — Руфь Йельсен опять улыбнулась. — А кто же откажется очутиться в сказке хоть ненадолго? — Она легонько стиснула ему запястье, словно подкрепляя сказанное.

— Вы останетесь ужинать? — спросила миссис Йельсен. — Через двадцать минут я накрываю стол.

— Да, пожалуй, — если для меня найдется лишняя порция.

Руфь Йельсен рассмеялась: — Ну вы скажете! Беспокоиться не о чем. Мои постояльцы всегда могут рассчитывать на добавку.

— Ваши гости ужинают в пансионе?

— Да, почти все.

Беспокоиться действительно оказалось не о чем.

Среди шестерых, спустившихся к ужину, Филипа Спаатца не было. Интуитивно Лангелан не ожидал другого.

Однако он вновь ощутил беспокойство — впервые с той минуты, как перешагнул порог заведения Йельсен. Филипа Спаатца не оказалось за ужином. Филипа Спаатца вообще нет в пансионе.

Нельзя исключить вероятность, что его попросту нет в Бакстоне. И наконец, Филип Спаатц мог… Но эту мысль додумывать не хотелось.

— Благодарю, — сказал Лангелан, поднимаясь.

Он не торопясь поставил на место стул, ощущая брошенные украдкой взгляды оставшихся за столом.

— Джон, десерт? — На этот раз голос миссис Йельсен звучал недоуменно, почти с обидой.

— Великолепный ужин, — улыбаясь, проговорил Лангелан. — Но мой желудок привык к другим объемам. Чаще он сталкивался с чизбургерами. А чтобы одолеть еще и десерт, требуется известная тренировка.

— Не буду настаивать, — хозяйка заведения слегка пожала плечами, и все же Лангелан видел, что ответ польстил ей.

Без пяти минут восемь Лангелан поднялся в свой номер. Комната была аккуратна и совершенно безлика.

Все на своих местах, все исправно, если не считать нескольких выщербинок в полированной поверхности платяного шкафа. Возможно, кто-то упражнялся здесь в дартсе, выбрав шкаф за неимением лучшей мишени.

Подойдя к окну, он смотрел, как сумерки опускаются на город, курил и стряхивал пепел на ковер.

Кете Флетчер в зеленом аду.

Дерьмовый боевик с дерьмовым названием. Один — среди сотни подобных. "Джи-ай" спасают демократию где-то на Юге. Или на Востоке. Фильм запомнился одной-единственной репликой главного героя. Флетчер (а может, его звали Рейзнер или как-нибудь еще в этом духе) изрек ее, натаскивая молодого солдата. Нет, кажется, то был гангстерский боевик… Черт, неважно.

Важно, что было сказано в той сцене:

"Любовь? Пусть будет любовь. Жизнь? Да, жизнь. Смерть… не спорю, существует и смерть. Но главное — рок, потому что именно рок в конце концов определяет все".

Звук шагов Лангелан услышал до того, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказал он, оборачиваясь.

На пороге возникла ладная фигура миссис Йельсен.

— Ключ, — произнесла она, протягивая ему небольшой ключ желтого металла с брелком.

— Что это?

— От входной двери. Возможно, вам захочется прогуляться. После десяти я обычно ложусь спать, Джон. Поэтому берите — так будет удобнее для всех.

— Хорошо, — Лангелан повертел в пальцах брелок.

Потом подбросил ключ на ладони.

— Это продиктовано опытом, так? — Он заговорщицки подмигнул ей.

— Опытом?.. Я не вполне…

Лангелан небрежно опустил ключ в карман.

— Я заметил, — сказал он, — что среди постояльцев одни мужчины. Если не считать той почтенной пары, что сидела напротив меня за столом. Но у них такой вид, будто они только что узнали о существовании медового месяца после свадьбы и никак не могут решить — розыгрыш это или действительно правда.

Санта-Клаус, отчего-то одетый женщиной, хихикнул: — А вы привыкли не церемониться в своих суждениях. Верно, Джон?

Верно, как и то, что ты знаешь: на самом деле мое имя звучит несколько иначе.

— Однако насчет супругов Фрицпатрик вы несправедливы. Они слегка чудаки — но это все, поверьте. Они уже двадцать три года вместе, — дай-то нам всем Бог такой судьбы.

"Девять против одного: сейчас она расскажет, как овдовела".

Однако Руфь Йельсен произнесла совсем другое: — Доброй вам ночи… и не забудьте опустить окно.

— Доброй ночи, Руфь. Я могу вас так называть?

— Конечно. — Она обернулась, задержавшись у выхода.

— И все-таки жаль, что среди ваших гостей нет девушек. Ни одной молодой девушки. Не берусь сказать за других, но меня это огорчает, Руфь. Искренне. Девушки создают атмосферу. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Думаю, да. — Миссис Йельсен опять улыбнулась, хотя и не столь оживленно. — Но девушке не пристало путешествовать одной. К тому же не забывайте, Джон, — мы все живем здесь немного в сказке. Если это может вас хоть частично утешить.

Хозяйка пансиона беззвучно вышла и прикрыла за собой дверь.

Подождав немного, Лангелан раскрыл дорожную сумку. Извлек со дна черный кожаный футляр и достал девятимиллиметровый "люгер". Запаянное в прозрачный пластик, под ним лежало разрешение на оружие, выданное в штате Пенсильвания Стивену Р. Лангелану.

Однако в разрешении вовсе не оговаривалось наличие металлического цилиндра длиной около пяти с половиной дюймов, который легко крепился и столь же просто снимался со ствола.

Этот цилиндр представлял собой глушитель индивидуальной работы. Он превращал действительно в бесшумные (насколько это вообще возможно) лишь первые три выстрела. Далее толку от него практически не было. Однако Лангелан не мог вспомнить, чтобы ему приходилось стрелять трижды. Как правило, все ограничивалось однократным спуском курка, особенно учитывая мощность и эффективность "люгера".

Лангелан поместил пистолет за пояс, глушитель убрал в карман и застегнул куртку.

Если здесь столько говорят о сказках, пожалуй, пора навестить замок волшебника.

Он вышел на улицу, поднял воротник. Снегопад продолжался. До Фиолетового дома было верных полторы мили, но Стивен решил прогуляться пешком. Фонари еще не горели, и зыбкий отсвет умирающего где-то в бесконечной толще облаков солнца был едва виден на серых панелях зданий.

Лангелан неторопливо двинулся к развилке у двух холмов. Почему он решил, что разговор с Армистедом позволит выйти на Филипа Спаатца? И кто сказал, что местный гуру вообще знает о его существовании? Все правильно: никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

Опыт и интуиция — но не только, потому, потому что именно рок в конце концов определяет все.

Через двадцать минут Лангелан подошел к столбам, обозначавшим ворота.

"Значит, вот сюда приходят неофиты Бакстона на свои медитации. Две недели назад здесь была Энни Грин, журналистка из Чикаго. Возможно, у нее тоже имелись свои предчувствия. Если так, то она не прислушалась к их голосу!"

Лангелан вспомнил недавние слова Овцы Йельсен: "Девушке не пристало путешествовать в одиночестве".

Еще бы. С девушкой, путешествующей в одиночестве, могут приключиться неприятности. Скажем, дождливой ночью кто-то вздумает позабавиться с топором. Или портье в придорожном мотеле внезапно сойдет с ума, а под рукой у него как раз окажется подходящего калибра пушка. Но может случиться так, что девушке встретится человек с довольно своеобразной, хотя и не слишком редкой профессией. И одинокая девушка станет представлять известную угрозу для этого человека. Что ждет ее в этом случае?

Он оставил Грин в Коннеоте — городке, изо всех сил старавшемся выглядеть курортным. Кто знает, возможно, летом это и получалось. Но сейчас… Сейчас городок старательно готовился к зиме, и никому в нем не было дела до того, чтобы производить впечатление. Что и требовалось.

Лангелан остановился в мотеле, стоявшем на берегу Великого озера. До береговой черты оставалось ярдов триста; одноэтажное здание словно пригнулось, стараясь покрепче ухватиться за грунт. В шторм, без сомнения, волны не раз бились о его фундамент. В осеннюю погоду лишь сумасшедший мог поселиться здесь надолго.

Именно эта мысль читалась на лице дежурного, когда он выкладывал на стойку ключ и сдачу мелочью с двадцатидолларовой купюры.

Лангелан снял номер на двое суток. Он полагал закончить все в ближайшие часы; вторые сутки были резервными. Вряд ли доведется их использовать, но если это все-таки случится, значит, его ждут большие проблемы. Энни Грин продемонстрировала вырезки и рассказала о своей теории, но потом она потеряла к ней видимый интерес. Смерть подруги разом лишила ее воли; во всяком случае, на какое-то время. На всем пути до Коннеота она молчала, не задавая вопросов, не протестуя и делая то, что требовалось.

По пути Лангелан заехал в магазин готового платья и приобрел несколько вещей для Энни. Ее желтый свитер с чужого плеча никуда не годился: рисковать лишний раз было ни к чему, особенно если обстоятельства того не требовали.

Она переоделась прямо в машине. Ее старые вещи Лангелан упаковал в пластиковый мешок и запихнул в багажник "тандеберда". Затем они направились в мотель. Коннеот был выбран по двум причинам: во-первых, рядом проходила оживленная трасса и при необходимости можно уехать на попутке. А во-вторых — и это являлось самым главным, — до Бакстона отсюда было всего шестьдесят миль.

В номере Энни отказалась от еды и лишь выпила апельсиновый сок. Она все еще казалась оглушенной — в других обстоятельствах Лангелана бы это насторожило, теперь же было лишь на руку. Он запер дверь и усадил Энни в низкое кресло возле окна. Задернул штору. Она следила за его действиями без интереса, словно, коротая время, листала страницы скучной книги без начала и без окончания.

"Но окончание будет, крошка. Обязательно будет. Вот только придется ли оно тебе по душе?"

Он закатал рукав ее светло-голубой блузки. Кстати, в этой блузке и черных брючках, которые он купил для нее, девушка смотрелась неплохо.

Она выглядела весьма соблазнительно.

"Блузка. Брючки… Потом. Возможно — потом, но сейчас я оставлю все на своих местах. Потому что…"

Потому что рок в конечном итоге определяет все.

Лангелан раскрыл сумку и вытащил маленький плоский пенал. Сняв крышку, он достал ампулу на два миллиграмма и шприц. Сломал стекло, втянул поршнем желтоватую маслянистую жидкость.

"Два кубика много. Один. Да, один — это то, что требуется".

Из маленькой фляги он налил в пробку немного виски и протер Энни локтевой сгиб. Девушка молча наблюдала за его действиями, затем что-то прошептала — так тихо, что он не расслышал. Она слегка вздрогнула, когда игла проколола кожу и вошла в вену.

Лангелан ожидал более бурной реакции и приготовился… Но ничего такого не потребовалось.

Один миллиграмм наркотика перекочевал из шприца в кровь Энни Грин. Лангелан выдернул иглу, опустил рукав блузки и внимательно посмотрел в глаза Энни.

Зрачки уже начали расширяться. А скоро они станут такими, что можно будет заглянуть в самую душу девчонке. Но этого никто не увидит, потому что ближайшие сутки ей предстоит провести одной.

Лангелан поднял Энни и отнес на кровать. Все. В течение многих часов крошке обеспечено интереснейшее кино — без перерывов между сеансами.

Лангелан вышел из номера, заперев дверь. Перевернул и повесил табличку: "Просьба не беспокоить". Хотя, скорее всего, это была излишняя предосторожность.

…Две снеговые шапки венчали каменные столбы, обозначавшие ворота. Лангелан стоял перед ними, опустив руки в карманы. Уже почти неразличимая под снегом дорожка тянулась к Фиолетовому дому. Огней в окнах не было: ни единого. Дом казался абсолютно нежилым. Угрюмое здание словно нависало с холма, разглядывая окрестности с пристальным и холодным вниманием. В нем было что-то от зрячего, притворявшегося слепым.

Лангелан оглянулся.

Напротив через дорогу возле церковной ограды сидел нищий. Возможно, он спал, — если так, то нынешней ночью он имел все шансы отморозить свой зад.

Вновь повернувшись к Фиолетовому дому, Лангелан увидел, что от крыльца по дорожке торопливо, направляясь к воротам, идет человек.

"Домик не так уж необитаем. И весьма внимателен к возможным гостям".

Лангелан смотрел на приближавшегося человека.

Через минуту тот подошел вплотную.

Невысокий, широкоплечий.

Голову покрывал ежик седых волос. Темное пальто с поднятым воротником скрадывало фигуру, однако во всем его облике угадывалась изрядная сила. Его можно было принять за борца или отставного боксера — если бы не лицо. Лицо не походило на портрет вышибалы ночного клуба. Слишком тонкое. Без профессиональных шрамов.

Умное лицо.

И тем не менее это был охранник. Какой-то особой, новой породы.

— Сэм Гевин, — он слегка поклонился.

Человек говорил, чуть заметно растягивая гласные.

— Я могу что-нибудь сделать для вас?

"Акцент. Южный акцент, над которым долго работали, но следы все же остались".

— Возможно, — сказал Лангелан. — Меня зовут Джон Росс. Я ищу мистера Армистеда. Это его дом?

— Да, — Гевин кивнул и сообщил далее: — Я секретарь мистера Армистеда. Чем могу быть полезен?

"Малый придуривается. Или лицо его все-таки лжет?"

Однако это было ни то ни другое.

— Я бы хотел видеть хозяина, — отрывисто проговорил Лангелан. — Прямо сейчас.

— Разумеется, — сказал Гевин. — Скорее всего, это возможно. Я уже восемь лет работаю с мистером Армистедом, но знаете, с каждым годом стал все более убеждаться, что не понимаю в нем очень и очень многого. Однако я никак не могу уразуметь, что конкретно из непонятого мною я все-таки понимаю, и, боюсь, никогда не пойму, в чем отличие между тем, что я уже понял, и тем, что не понимаю.

Лангелан молчал. Боковым зрением он видел, что во время этой краткой беседы нищий пересек улицу и теперь стоит рядом, позади, дожидаясь конца разговора.

"Я бы и сам не прочь его завершить".

— Обсудим это по дороге, — Лангелан сделал жест, чтобы секретарь посторонился, и в этот момент почувствовал прикосновение сзади. Он мгновенно обернулся.

Нищий робко стоял за спиной, протягивая руку. В другой он сжимал шляпу, которая, судя по запаху, совмещала функции кружки для милостыни и отхожего места.

— Так вы проводите меня?

— Конечно, — согласился Сэм Гевин. — Но учтите, пожалуйста, что для меня это может оказаться неправильным действием, и даже правильность его в нынешней ситуации…

Новое прикосновение сзади.

Лангелан словно окаменел, чувствуя растущее желание разбить физиономию нищему — или секретарю — или обоим вместе.

— …может создать неправильность в дальнейшем, а я бы этого не хотел, это моя работа, и для того…

Нищий снова коснулся его, на этот раз левого плеча.

— …чтобы понять правильность неправильного поступка…

Опять! Где-то в середине спины.

Происходило нечто немыслимое. Если бы он был один, то легко сумел бы отделаться от попрошайки. Но Лангелан был не один, рядом, переминаясь, стоял секретарь и говорил не умолкая. Давно следовало прервать ту дикую махровую чушь, которую он плел, но вместо того Лангелан поймал себя на мысли, что старается угадать, где в следующий момент он почувствует прикосновение нищего.

— …да-да, чтобы понять правильность неправильного поступка, нужно поступать обязательно правильно!

Лангелан посмотрел на Сэма Гевина. Ему показалось вдруг, что лицо секретаря слегка расплывается перед глазами.

Сумерки… Сумерки.

Он развернулся.

Не говоря ни слова, пошел обратно по Мейн-стрит.

Он шел не торопясь, и единственное, что занимало его в данный момент, — это созерцание далекого фонаря возле пансиона Йельсен. Через несколько минут Лангелан остановился и посмотрел назад.

Секретаря мистера Армистеда не было видно. Исчез и нищий. Только снег продолжал тихо кружиться в воздухе, устилая холмы и дорогу. Отсюда он отчего-то выглядел черным.

Входная дверь была закрыта. Чтобы попасть в пансион, Стивену пришлось воспользоваться ключом, что дала ему миссис Йельсен. Петли повернулись совершенно беззвучно, и дверь легко отворилась внутрь, открыв затемненный холл. Свет уличного фонаря позади, неясный и бледный, словно разбавленное молоко, вливался через проем, чуть обозначив рисунок ковровой дорожки у самого входа и далее контуры лестницы на второй этаж.

Лангелан видел свою тень, которая пересекала освещенное пространство холла и терялась во мраке.

Лангелан переступил порог. Дверь плавно закрылась, негромко щелкнул замок. Темноту помещения нарушал лишь отсвет снега, льющийся в окна. Полагаясь более на память, нежели на зрение, Лангелан двинулся к лестнице… и замер.

Он был не один.

Ни звука, ни малейшего шороха, но он ЗНАЛ; что кто-то невидимый наблюдает за ним сейчас: кто-то, притаившийся там, где плотнее всего переплелись тени.

Возможно.

Он положил ладонь на рукоять "люгера" тем легким и точным движением, которое почти невозможно отработать в тренировочном зале, одновременно отступая назад. Левой рукой Стивен нащупал в кармане куртки глушитель. Впрочем, он не был уверен, что у него есть время им воспользоваться.

— У вас удивительный нюх, Джон, или вы — ясновидящий?

Слабый щелчок, и на журнальном столике возле окна вспыхнул небольшой светильник. Желтый свет отразился от полированной столешницы, и в этом мертвом, призрачном освещении Лангелан увидел Руфь Йельсен, сидящую в кресле.

— Бессонница? — Лангелан подошел ближе, разглядывая хозяйку пансиона. — Или свидание?

— Нет, Джон, — Руфь тихо засмеялась. — Ни бессонницы, ни — увы свидания. Сегодня — первый снег в этом году. И полнолуние. Знаете, что я думаю, Джон? Я думаю, что первый снег в полнолуние — это такая штука, которая стоит любого свидания. Если вы присядете на минутку, может, вы тоже почувствуете это. Кстати, почему вы вернулись столь быстро? Бакстон не оправдал надежд?

Лангелан быстро посмотрел на часы. Стрелки показывали без двенадцати минут девять. Значит, вся прогулка заняла менее сорока минут. Невероятно он был уверен, что прошло несколько часов.

Он опустился в соседнее кресло. Мягкий свет лампы был приятен, и даже сентиментальная болтовня хозяйки казалась забавной…

Уютной.

Желтое сияние абажура будто переливалось — совсем как огни на набережной Тампы. Те огни хорошо видно из окон бунгало. Особенно вечером, если выключить свет. Яхты покачиваются у пирса, и цветные фонари на реях выписывают замысловатый рисунок в ночи. Тепло.

И разумеется, нет никакого снега. Рядом, в темном пространстве бунгало, — темноволосая девушка. Длинные локоны касаются обнаженных плеч… Она молода, и вместе с тем она чем-то напоминает миссис Йельсен.

— Бакстон оправдывает надежды, — проговорила Руфь. — Почти всегда. Но не надо спешить, Джон, пожалуйста, не надо спешить.

Она легонько коснулась его запястья, и Лангелан, усмехнувшись, подумал, что не так уж много людей, сумевших дважды дотронуться до него, когда…..увидели палатку на острове. Огненно-красную. Разочарование было столь же отчаянным, как и недавнее желание добраться до острова. Их все-таки опередили!

Почти решив возвращаться, они рискнули — да! Приблизиться к той палатке. Две девушки старше на три, на четыре года… Не важно…

…Утро, незаметно перешедшее в вечер. Ночь, ставшая большим, чем вся предыдущая жизнь.

Лангелан посмотрел на Руфь Йельсен. Она сказала что-то еще? Или же нет?

— Я никогда не спешу, — отчетливо проговорил он. — Никогда. Потому что спешка и быстрота — разные вещи, Руфь. Совершенно разные, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Он поднялся, решительно пересек холл и, повернув ключ, открыл дверь.

Воздух снаружи похолодал. Дыхание облачком срывалось с губ. Но все это не имело значения, потому что идти ему предстояло совсем недалеко. Только до парковочной стоянки.

21.07.

Констебль Холлмен раздраженно швырнул на стол тонкую пачку бумажных листов. Полицейская процедура, включавшая в себя неизбежную писанину, никогда не вызывала у него особого отвращения; но сейчас другое дело.

Во-первых, это была работа Питера Неша. Но, ознакомившись с вариантом помощника, Холлмен понял, что неизбежно отчет придется писать заново. Причем самому, потому что поручить эту работу кому-то еще было невозможно. Гарри Холлмен и помощник констебля Питер Неш представляли всю полицию Бакстона.

Речь шла об отчете и проекте ассигнований из городского бюджета на будущий год. На протяжении нескольких лет Холлмен пытался заполучить в штат третьего полицейского — и каждый раз безуспешно. В этот раз подкинул работу помощнику, надеясь, что извилины двадцатилетнего парня смогут придумать что-то новое. Однако это оказалось пустой идеей. Представить мэру проект, сочиненный помощником, можно только вместе с рапортом об отставке.

Констебль промучился над бумагой весь вечер.

Дважды ему звонила жена, еще надеявшаяся поужинать вместе. Третий раз он не стал снимать трубку. Пусть думает, что он уже выехал. Но только вряд ли совместная трапеза состоится, потому что проклятый отчет наутро должен быть в муниципалитете.

Констебль придвинул настольную лампу и вставил чистый лист в пишущую машинку. В этот момент дорогу за окном лизнул свет автомобильных фар, и Холлмен услышал приглушаемый двойной дверью звук мотора.

Свет фар сделался неподвижен, затем погас — машина остановилась у его офиса. Он посмотрел на часы.

21.28.

Должно быть, это Неш — у него ночное дежурство.

Да, скорее всего, так: однако, возможно, что это подъехал вовсе не Питер.

Холлмену было сорок два года, двенадцать из которых он прослужил в полиции штата. Возможно, он не был лучшим полицейским, но эти годы все же не прошли даром.

Предвидеть важнее, чем видеть.

Только так.

Холлмен оторвался от машинки и выдвинул правый верхний ящик стола. Служебный 38-й лежал поверх папки с надписью: "Мелкие правонарушения". Он развернул револьвер рукоятью к себе и снял предохранитель. Потом поднял глаза на дверь, которая в тот же миг отворилась.

В офис шагнул мужчина в серой спортивной куртке и остановился неподалеку от входа. Поскольку все помещение освещалось лишь настольной лампой, лицо посетителя оставалось в тени. Это не слишком понравилось Холлмену. Он приготовился сказать, чтобы тот подошел ближе.

— Добрый вечер, констебль.

— Добрый вечер, — буркнул Холлмен, вспоминая, что уже слышал этот голос. Слышал совсем недавно. — Что случилось? — Одновременно констебль слегка развернул лампу в сторону посетителя. Он проделал это левой рукой, а правую положил на рукоять револьвера.

Но света все равно было недостаточно. Сейчас Холлмен видел, что перед ним достаточно молодой человек — не более тридцати пяти. Скорее всего, блондин, но это все, что можно было утверждать с уверенностью. Лучше всего были видны дорогие туфли, на которых блестели капли растаявшего снега.

"Мало света".

На мгновение Холлмен оторвал взгляд от стоявшей перед ним фигуры и посмотрел налево, в верхний угол своего кабинета. Потом глаза констебля, покрасневшие от долгих часов за машинкой, опять уставились на вошедшего.

— Я сказал: проходи… — Незаконченная фраза повисла в тишине офиса. Что-то изменилось. Что-то изменилось за ту секунду, когда посетитель был вне поля зрения. Причем столь неуловимо, что Холлмен не сразу оценил ситуацию.

Она действительно поменялась — притом наихудшим образом. Поза посетителя оставалась прежней, однако в правой руке его был пистолет и ствол смотрел прямо в грудь Холлмену.

Навыки полицейского сработали мгновенно: в девяти из десяти случаев они могли спасти ему жизнь.

Он стремительно пригнулся, практически падая с кресла. Свой револьвер он уже держал в руке. Он действовал быстро — и все же недостаточно быстро. В тесном помещении звук выстрела прозвучал удивительно тихо и вязко.

Предвосхищая действия копа — словно он знал их заранее, — мужчина в серой куртке опустил ствол своего "люгера" ниже и нажал спуск. От вертикальной доски письменного стола Холлмена отлетела длинная щепка, обнажившая светлую узкую полосу, похожую на хирургический разрез. В доске появилась дыра; еще одно 255 отверстие, гораздо крупнее, образовалось в животе констебля. Боли не было — только страшной силы удар, потрясший все его тело.

Револьвер выпал из пальцев. В отчаянной попытке Холлмен, каким-то чудом не потерявший сознания, потянулся к оружию, и тогда оказалось, что у него нет ног. А заодно и всего прочего, что располагается ниже поясницы.

Никаких ощущений. Просто ничего.

Пуля, застрявшая в позвоночном стволе, наполовину парализовала его. Возможно, то было благо — ведь он не чувствовал боли. Затем констебль услышал приближавшиеся шаги: человек, который убивал его сейчас, аккуратно обходил стол.

Подтянувшись на руках, Холлмен перетащил тело вперед на несколько дюймов. Револьвер был совсем рядом. В тот момент, когда констебль сжал в ладони его рукоять, шаги смолкли.

"Сзади. За спиной".

Холлмен понял, что у него нет шансов. Но ему не хотелось умирать, умирать так — уткнувшись в пол лицом, словно загнанная в угол крыса.

Крыса.

Этот образ вдруг ярко и неожиданно вспыхнул в сознании, а затем разлетелся на сверкающие сотни осколков — вместе с кусками его мозга.

Он направлялся прочь из города. Впервые с момента, когда он прибыл в Бакстон, ему было хорошо. Действительно хорошо. И на то имелись все основания.

Он выполнил контракт.

Только что. Теперь его путь лежал на Юг — мимо заснеженных холмов Пенсильвании, мимо лесистых равнин Огайо; он остановится в Луисвилле, затем переночует в Атланте. А дальше — дальше уже Флорида.

И вечерние огни на мачтах в порту, неоновый автограф Юга, размашисто начертанный в ночи. Девушка… смуглая и темноволосая… Она что-то шепчет: по мере того как он входит все глубже в напряженное изогнутое тело, шепот перерастает в крик…

Удивительно знакомый.

Крик этот, едва различимый, слышался и теперь — очень слабый, будто раздавался с луны.

Лангелан свернул с Мейн-стрит и, проехав еще квартал, вновь повернул.

Так он недолго колесил по городу, но это была скорее привычка. Никто не мог следить за ним, никто не знал, где он. Все было хорошо… кроме голоса, который никак не хотел оставить его в покое, который, словно отчаявшись, все повторял что-то снова и снова.

Свистел ноябрьский ветер, разрываемый в клочья черным корпусом его "тандеберда". Стивен покосился на приемник. Огни на его панели были темны, словно глаза мертвой птицы. Он мог бы отмахнуться от этого странного голоса, еле слышного, — да и был ли тот звук действительно голосом?

Скорее всего, он так бы и сделал. Скорее всего… Но то особое, врожденное чувство, которому он привык подчиняться не размышляя, вдруг напомнило о себе, хотя и значительно слабее, чем обычно. Гораздо слабее.

И тем не менее оно пробудилось, — словно стая серых гусей взмыла с клекотом над стенами спящего города.

Его ангел-хранитель. Возможно, такое сравнение было кощунственным, учитывая семьдесят три успешных ликвидации, — но сам он так не считал. Он просто знал о его существовании и привык слепо, без колебаний подчиняться, — так искушенный игрок бросает карты, когда сама Фортуна, казалось бы, направляет его руку. Это необъяснимо, но он чувствует, что как раз сейчас, в этот самый момент она отошла от него, ступая легко и неслышно.

Лангелан выпрямился; пальцы с силой стиснули руль, и предплечья внезапно свело судорогой. Он остановился, едва не потеряв контроль над машиной. Выключил фары, и темнота обрушилась на него, как мешок на голову приговоренного к эшафоту.

Что-то не так.

Определенно что-то было не так. Определенно… И вдруг он понял, кто пытается пробиться к нему в сознание из неведомой, беспредельной космической дали.

Его собственный голос.

Стивен почувствовал, как пот стекает по вискам к воротнику его безукоризненно белой сорочки. Спина сделалась влажной, и в теле ощущалась бтчетливая слабая дрожь, словно после затянувшейся ночи любви.

Однако на том сходство заканчивалось. Вместо покоя он испытывал все возраставшее напряжение. Мысли метались, будто кнут в руке сумасшедшего кучера, мозг отчаянно пытался решить задачу, которая, возможно, не имела ответа.

То, что он испытывал, превращалось в пытку. И он не был уверен, что у него достанет сил вытерпеть ее до конца.

Но можно и не терпеть. Можно просто запустить мотор и снова отправиться в путь на Юг, на Юг…

Мысль промелькнула, и тиски, сжимавшие сознание, на миг ослабели. Но лишь на миг — потому что тонкий, отчаянный голос кричал, кричал и кричал…

"Теряю сознание?"

Он потянулся за сигаретами. В перчаточном ящике пальцы неожиданно наткнулись на твердый пластик, который определенно не был пачкой сигарет.

Деск[Деск- сильный психостимулятор, аналог фенамина (жарг.).]. Ну конечно же, это — деск.

Он подумал, что Бог, ежели он есть, направил сейчас его руку. Лангелан поднес к глазам ладонь и разжал пальцы. Маленькая плоская коробочка упала на сиденье. Он торопливо поднял, раскрыл и высыпал в рот две таблетки. Подумал и добавил еще одну.

Разжевал и проглотил с некоторым усилием. Запить было абсолютно нечем. Потом откинул назад голову и стал ждать, когда деск начнет действовать…

Энни Грин подумала, что она наконец проснулась.

Но это было очень далеко от истины, она лишь открыла глаза — и ее сны перемешались с реальностью, словно два разных напитка в хрустальном бокале. Она молча рассматривала потолок — несколько минут или часов? А может, дней? Ощущение времени исчезло.

Наверное, оно пропало вместе с самим временем.

И это было прекрасно. Она попробовала повернуться, но из этой затеи ничего не вышло. Правая рука отказывалась повиноваться. Энни внимательно посмотрела на нее и засмеялась. Забавно: это было чертовски смешно!

…Она попросту отлежала руку за те часы, что провела без движения с тех пор, как Лангелан оставил ее одну. И если бы Энни действительно проснулась сейчас, то ощутила бы, как миллионы иголок терзают кисть, в которой почти прекратилось кровообращение.

Ей все же удалось повернуться. Это движение вызвало странную, отчетливо различимую пульсацию в голове — словно в мозгу возникло и забилось второе сердце.

В ощущении не было ничего болезненного — напротив, оно представлялось даже приятным.

Одновременно пульсировали, сжимаясь и разжимаясь, наполнявшие комнату вещи. Энни заметила, что прикроватная тумбочка при этом меняла свой цвет, попеременно окрашиваясь бордовым и розовым. Но иногда она становилась вдруг почти черной. Наблюдая за телевизором, который то принимал форму капли, то вновь возвращался к прежнему облику, Энни провела левой рукой по одеялу. Это бездумное, машинальное движение вдруг вызвало поразившее ее ощущение. Прикосновение ткани к ладони было невероятно приятным… мало того, оно оказалось фантастически чувственным.

Энни снова погладила одеяло, наслаждаясь волнами вожделения, которое усиливалось с каждым мгновением. Все ее тело словно превратилось в чуткий эрогенный участок. Невероятное сладострастное чувство, — подобного ей испытывать не довелось ни разу. Энни чувствовала, что растворяется. В этот миг пальцы левой руки наткнулись на твердый предмет.

Это было просто невероятно! — во всем мире, который сейчас для Энни сузился до размеров кровати с тонким гостиничным одеялом, выдержавшим бесчисленное количество дезинфекций, не могло быть ничего твердого.

Лишь мягкая, пульсирующая зыбкость.

…Она вновь открыла глаза. Ощущение, которое она испытала, соотносилось с обычным совокуплением, как звук органа и губной гармошки. Энни была потрясена пережитым. И вместе с тем ей хотелось испытать ЭТО снова — хотя она не была уверена, что у нее хватит сил.

Возможно, в следующий раз она просто умрет.

Пусть. Только отдохнет немного.

Энни поднесла к глазам руку, которая все еще сжимала неизвестный предмет. Теперь он показался знакомым. Без сомнения, вот эти крошечные выступы похожи на обыкновенные кнопки, которые можно нажать.

Ее пальцы заскользили по ним, словно повинуясь неслышной мелодии. Мелодия…

…Была столь громкой, что Энни вскрикнула. Но почти сразу звук включившегося телевизора стал почти приятным, — кажется, сейчас буквально все способно было доставить ей удовольствие.

Энни посмотрела на оживший экран. Теперь он перестал колыхаться, словно наполненный водой, и аппарат вновь обрел присущую ему прямоугольную форму. Но вода…

Вода никуда не делась.

Она хлынула из экрана — прямо на пол, заливая линялую дорожку. Вскоре Энни почувствовала как всплыла и мягко закачалась кровать. Стулья, тумбочки, сервировочный столик — все они перестали пульсировать и тоже принялись вяло покачиваться, как огрызки в помойном ведре. Неподвижен был только один телевизор, и серебристый поток, извергавшийся из него, ничуть не становился слабее. Что произойдет, когда ее комната заполнится под потолок?..

Эта мысль была совершенно безмятежной — возникнув, она легко и без следа исчезла. Энни продолжала смотреть на экран, где, как ни странно, сохранилось изображение. Картинки непрерывно менялись, и когда ей стало уже тяжело следить за их мельканием, Энни различила вдруг человека, лицо которого показалось… нет, лицо которого определенно ей было знакомо.

Ему казалось, что мозг заключен в сплошной зеркальный сосуд. Мысли, представления, образы немедленно отражались, не вызывая ничего и исчезая бесследно. Однако это было не совсем так.

Контракт. — Поездка. — Тампа.

Все, что укладывалось в эту схему, сохранялось. Более того — вызывало желание немедленно действовать.

Дважды он запускал двигатель — и дважды глушил его. Потом сложил ладони вместе и засунул между ног, словно маленький мальчик, которому приспичило в туалет. Вновь откинул голову, однако глаза его теперь оставались открыты. Но он не замечал практически ничего.

Мотор остывал, в салон постепенно забирался холод. Легкий снежок превратился в густой снегопад, который покрывал корпус и стекла "тандеберда" непроницаемым ледяным коконом. Что-то похожее происходило с его собственным сознанием. Но постепенно положение менялось. Мозг словно набирал обороты. Возникавшие мысли больше не гасли, напротив, возвращаясь, приобретали все большую яркость.

И стремительность.

Деск начинал действовать.

Бакстон… Бакстон… и пансион Йельсен… Но нет, это было позже, а до того, до того было… что же, черт подери, было прежде? Лангелан почти физически ощущал, как напрягается оболочка, сковавшая его сознание. Будто стенки котла, испытывающие предельное давление. "Что-то произойдет. Я освобожусь от этого наваждения, или…" Или котел выдержит, переработав все содержимое.

Выпустив в пар.

Возможно, была другая альтернатива — но он не знал и не хотел знать ничего больше.

Действие препарата усиливалось… Йельсен..: Он приехал и остановился у нее, а затем…

Но что было до того?

Внезапно Стивен почувствовал, как всколыхнулась в затылке боль — лениво и словно бы нехотя.

"Ах, вот оно что, старая знакомая. Давно не встречались — пожалуй, уж несколько лет".

Он впервые столкнулся с этой болью в 1988-м, когда повредил позвоночник. Тогда все окончилось благополучно, однако боль преследовала его три года. Потом прошла — казалось, уже навсегда. Выходит, он ошибался. Он ошибался, потому что, потому что рок в конечном итоге определяет все.

"Балл-амм!" Лангелан готов был поклясться, что слышал этот звук в действительности. Кокон, тот зеркальный сосуд, сжимавший его мозг, не выдержал. Он раскололся на мириады осколков, и они, кружась, стремительно исчезали во тьме — откуда и появились. А деск все набирал обороты и, кажется, не собирался останавливаться.

Препарат не являлся наркотиком. Скорее уж — антинаркотиком. Он подхлестывал психическую активность, но за все придется расплачиваться.

"Придется, да. Это будет потом, а пока я свободен — и даже более. Поэтому нужно спешить".

Лангелан включил "дворники". Их черные лапы сломали и сбросили снежную корку на ветровом стекле — словно пробили дыру из Зазеркалья в реальность. Стивен взглянул на часы.

4.15.

Ему действительно стоило торопиться, если, вернувшись в реальный мир, он надеялся еще в нем пожить.

Пожалуй, он вспомнил все, или почти все, — это уже не имело значения.

Мак Фейдак на своем табурете. Неподвижный взгляд устремлен к выходу. И револьвер. Он сжимает его в руке.

Лоб покрыла испарина, хотя в помещении не слишком-то жарко. Капли сбегают к бровям, к переносице…

Это до приезда. Но главное, разумеется, другое, потому что события, которые произошли после его общения с Руфью Йельсен, были гораздо значимее.

Он повернул ключ зажигания. Мотор ожил, — слава Богу! — и, погоняв немного двигатель, Лангелан быстро развернулся на пустынном шоссе. Бакстон.

Похоже, его собственная судьба накрепко переплелась с этим городом. Сейчас, например, она во многом зависит от того, несколько быстро ему удастся вернуться.

Вернуться и попытаться что-нибудь сделать.

Что? Ведь прошло уже семь часов, как ты завалил копа. На что можно рассчитывать?

Только на рок.

Он мчался по трассе, которую успел неплохо изучить, и уже машинально поворачивал там, где требовалось.

"Это нечто совершенно особенное. Они просто разговаривают. Всего лишь".

Только несколько фраз: минута, максимум две. С ходу, без подготовки. И это не гипноз, потому что даже мгновенный гипноз требует предварительной связи, раппорта — кажется, так это называется. И транса. Создать его трудно. И тем не менее парочка фраз с Маком Фейдаком — и тот уже хватается за ствол, чтобы убить женщину, которую видит первый раз в жизни, которую привел человек, работающий на Синдикат.

Еще несколько слов — на сей раз с журналисткой, знавшей о ситуации и, следовательно, подготовленной, — но это оказалось бесполезным… И что-то гонит ее на улицу, где она наверняка бы разделила судьбу своей чикагской подруги… не проезжай он мимо той ночью. Кстати, с тем, кто снес полголовы злополучной знакомой Энни, — с ним наверняка тоже предварительно потолковали. Скорее всего, в данный момент он лежит в постели, рядом с женой, сознавая, что совершил нечто очень важное. Смысл для него не ясен, но это не имеет значения. Тот человек просто уверен, что сделал все правильно.

Если вообще что-либо сохранилось в его памяти.

А теперь самое интересное — оркестр, туш! — действия вполне искушенного типа — не станем скромничать, профессионала, с которым тоже провели одну-две беседы. И что?

Лангелан помнил офис констебля так, словно оставил только минуту назад.

Зачем ты убил полицейского?

Действие самое опасное — и абсолютно бессмысленное, ни на шаг не приближавшее к цели: напротив — ставившее под удар все его будущее. Зачем?

Потому что я хотел этдго.

Да, так. Хотел — вот в чем дело. Не сомневался, что поступал правильно. И если бы не деск, пребывал бы в той уверенности и ныне.

Однако не он один хотел смерти констебля. Был кто-то еще, — и вряд ли дело здесь именно в Холлмене.

Нет, дело в некоем Джоне Россе, который очень некстати заявился в Бакстон. Настолько некстати, что в надежде удалить его пришлось пожертвовать местным копом.

В надежде?

Вряд ли. Его подставили и накрепко прикрутили к трупу множеством ниточек.

Однако все в конечном итоге определяет рок.

Эти парни — кем бы они ни были — сейчас не в курсе, что их магия — или как ее там — перестала действовать. Но они узнают об этом. Очень скоро.

Стивен вновь ощутил толчок боли в затылке — уже значительно сильнее. Скверно. Если так пойдет дальше, ему придется пережидать боль. По собственному опыту он знал, что анальгетики бесполезны. Требуется сон, несколько часов. Из-за деска он сейчас живет как бы взаймы. Потом долг придется вернуть. Может, двенадцатью часами сна. А может, придется отдать сутки: ведь он принял три таблетки. Впервые, и каковы будут последствия, не знает никто.

Он свернул с дороги на Мидвилл. Свет фар выхватил залепленный снегом указатель. За ним туманным пятном расплывались огни бензозаправки.

Лангелан подрулил ближе. На миг ему показалось, что ввиду непогоды обслуживание клиентов прекращено. Но тут стеклянная дверь распахнулась, и показалась закутанная в меховую куртку фигура с надвинутым капюшоном.

— Вам полный бак, мистер? — Голос принадлежал пареньку лет пятнадцати.

— Да. — Лангелан вышел из машины, захлопнул дверцу. — Что это такое? спросил он служащего, останавливаясь.

Низкий, глухой рев доносился издалека, не заглушаемый даже яростным воем ветра. Словно где-то, за много миль от этого места, сражались миллионные полчища динозавров.

— Шторм с Великих озер, — сказал парнишка, напрягая голос, чтобы перекричать ветер. — Идет шторм.

Только сейчас Стивен ощутил, насколько похолодало. Он заметил брошенный украдкой взгляд служащего и понял, что выглядит в своей легкой, почти летней одежде странно. Куртка уже изрядно помялась, да и брюки давно потеряли форму. Но за это время у него не было ни единой возможности сменить одежду.

— Где телефон? — спросил он парня.

— Там, за углом. Попробуйте, если линия еще цела.

Лангелан быстро вошел внутрь. Парнишка, ежась от холода, продолжал заливать бездонные баки его "тандеберда".

Телефонному аппарату было место в музее. Дисковый, в металлическом корпусе. Черт с ним, лишь бы работал.

Лангелан снял трубку. Телефон отозвался низким гудком. Набирая номер, Лангелан посмотрел на часы.

4.47.

В том месте, куда он звонил, время уже перевалило за полночь. Ничего.

Тянулись секунды, сопровождаемые шорохом и щелчками в трубке. Наконец раздался сигнал вызова, и голос человека, жившего на Западном побережье Штатов, произнес недовольно:

— Да?

— Это я. Узнал?

— Э-э… Да, конечно. Но должен сказать, Стив, ты не совсем вовремя. Понимаешь, у жены бессонница и она уже приняла лекарство…

— Послушай, — проговорил Лангелан, сдерживая нараставшую ярость. Послушай меня внимательно. Когда-то я спас твою задницу, Джим. И кроме меня, никто не смог бы этого сделать. Ты не забыл?

— Я ничего не забыл. — Голос Джима утратил оттенок недовольства, однако радушным не стал.

— Так какого же черта ты начинаешь болтать о проблемах своей жены? Может, ты думаешь, я развлекаюсь? Вот что: выбрось-ка все это дерьмо из головы. Мне плевать, бессонница у твоей жены или еще что. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня, Джим, и сделал немедленно. Ты понял? Я очень на это рассчитываю.

На том конце провода послышалось невнятное бормотание — видимо, микрофон прикрыли ладонью. Наконец Джим быстро сказал:

— Я все сделаю. Подожди, только переключу телефон.

Возникла пауза.

Лангелан взглянул сквозь стекло на улицу — парень все еще возился с его машиной.

— Я слушаю. Говори, Стив.

— Возьми ручку и блокнот, записывай: Леонард Армистед. Возраст — около шестидесяти. Меня интересует все, буквально все, что ты сможешь раздобыть: откуда он родом, ближайшие родственники, где получил образование, последнее место работы. Словом, все — номер водительского удостоверения и карточки социальной страховки включительно.

— Когда тебе нужна информация?

— Через восемь часов. Максимум — через двенадцать.

Джим застонал:

— Да ты представляешь, скольких людей я должен буду…

— Представляю, — отрывисто сказал Лангелан. — Я перезвоню. И постарайся, чтобы я застал тебя с первого раза.

Он вышел из здания станции.

Парнишка шагнул навстречу, на ходу вытирая руки.

— С вас семнадцать восемьдесят, мистер. Позвонили?

— Да, — сказал Стивен, расплачиваясь. — А ты говорил, связь плохая.

— В непогоду она всегда рвется. Значит, вам повезло.

"Возможно. Возможно, и так, малыш. Правда, я не совсем в том уверен".

Собственно, все сводилось к простому вопросу: кто?

Кто направил его в офис констебля?

Узнать это было абсолютно необходимо по двум причинам. Во-первых, нельзя, чтобы нечто подобное повторилось. Но основное заключалось в надежде, что тот человек выведет его на Филипа Спаатца. Правда, в том не было стопроцентной уверенности. Но Лангелан чувствовал, что это возможно. Хотя действовать придется особенным образом — иначе вместо Спаатца мозги вылетят, скажем, у мэра этого поганого городишка.

Так же, как у того злополучного констебля.

Ни разу за все годы Лангелан не убил полицейского.

Он вообще выполнял контракт практически безупречно и не забрал жизнь ни одного копа. Это было очень важным: у полиции не имелось к нему личного счета.

Теперь все изменилось. Случись ему попасться — и любой полицейский от Восточного до Западного побережья сделает все, чтобы он не дожил до суда. Мысль эта наполняла его бешенством.

"Они поплатятся. У них просто не возникало до того серьезных проблем, и появилась иллюзия, что все очень легко. Но когда станет по-настоящему горячо, они поймут, что то была лишь иллюзия".

Деск все еще продолжал действовать. Мысли легко и стремительно выстраивались в сознании, словно калиброванные подшипники. Ему было хорошо — пока хорошо — за единственным исключением. Головная боль постепенно заполняла затылок, и никакой деск не мог здесь помочь. "Черт с ним. На три-четыре часа меня еще хватит". На востоке забрезжила полоса слабого, будто недоношенного восхода, — из такого мог развиться лишь рахитичный бессильный день, который наверняка быстро сменят новые сумерки.

Сейчас Бакстон спал. Во всяком случае, все выглядело именно так. Тем не менее Лангелан не стал выезжать на центральную улицу, а свернул на Вууд-роуд, а затем направил машину по одной из узких дорожек, спускавшихся к парку. Оттуда он пешком выбрался на Мейн-стрит.

Кто?

А с кем он вообще разговаривал здесь? Бармен в "Медвежьей пяте" и два старых мешка за столиком.

Вряд ли.

Лангелан усмехнулся — "Пиво от Флинта — выпьешь и пинту". И тут же улыбка на его лице превратилась в гримасу. После комфортабельного салона "тандеберда" на улице оказалось невероятно холодно. Жидкие конусы света уличных фонарей выхватывали из темноты снежные полосы. Ветер вылизывал пустынные улицы. Стивен поднял воротник и затянул "молнию" до подбородка.

"Ничего. Это все-таки Пенсильвания, а не Аляска.

Такое не сможет продолжаться долго".

Руфь Йельсен.

Это возможно. Ведь ей каким-то образом удалось разговорить его… Разговорить о том, что было спрятано так глубоко, что оказалось почти забытым. Хотя разве он что-то рассказывал? Нет, определенно нет. Он просто вспомнил одну давнюю историю. Тогда, после проведенной на острове ночи, ему страстно хотелось поделиться пережитым — но рассказать в тот момент было некому. А потом оказалось ненужным. Но, видимо, это было лучшее воспоминание в жизни.

"Итак, Руфь. И кроме нее был вдобавок тот ненормальный секретарь. Что он болтал — невозможно вспомнить. Кстати, еще нищий там околачивался, возможно, у него была своя роль. Но как бы там ни было, несомненно: имя констебля не прозвучало. Ни разу. И даже намека не было".

Произошло совершенно другое.

Лангелан остановился. Ему захотелось курить, но сейчас это была пустая затея. Неважно. Только что, секунду назад, благодаря деску очередной подшипник в его мозгу точно занял определенное место.

И он понял.

Это было очень простой вещью, настолько простой, что странно, как он вообще догадался.

После разговора с секретарем ты совершенно забыл о намерении повидать мистера Армистеда.

Забыл?.. Нет, не совсем так. Точнее будет — расхотел.

Да, именно это. Ему не хотелось уже идти в Фиолетовый дом, встречаться с кем бы то ни было. Кажется, в тот момент ему вообще ничего не хотелось. И это было состояние его души. Его настроение. Никакого насилия, никакого нажима — все определялось (или ощущалось?) собственной волей.

По своей воле он вернулся в пансион — и по своей же воле через полчаса навестил констебля Холлмена.

Если его зомбировали, то произошло это на высочайшем уровне и невероятно изощренно. Ни о чем подобном он даже не слышал. А уж он должен был знать о подобной технике — хотя бы в общих чертах.

Потому что это не могло остаться незамеченным для Синдиката.

Однако нет.

И если бы не сверхдоза стимулятора, то он бы так и не выбрался из этого дерьма.

Лангелан стоял, прислонившись к шершавой неровной стене. Напротив располагалась аптека — в неоновой вывеске горела одна-единственная буква словно последний солдат погибшего взвода. Через два квартала должен быть пансион Йельсен. Света над входом не было.

Ничего.

Он вернется к Фиолетовому дому — и на этот раз попадет внутрь. Обязательно: потому что теперь игры кончились. Теперь все будет очень серьезно. Но сперва необходимо заглянуть в свой номер. Эти два квартала дались нелегко. Когда он подошел к знакомому подъезду, пальцы его рук совершенно окоченели, и ему пришлось дышать на них, прежде чем достать из кармана ключ. Холл был совершенно пуст — на сей раз действительно пуст.

Лангелан поднялся на второй этаж, пересек лестничную клетку, освещаемую болезненным оранжевым светом ночного плафона, и подошел к двери, которую украшала табличка с номером "9". Цифра сейчас едва угадывалась. Он недолго постоял перед входом. Его вдруг вновь охватило чувство абсолютной и необъяснимой уверенности, что дверь не заперта.

Но быть этого не могло.

Даже если убийство копа уже обнаружено (в чем он весьма сомневался), полиция не имела времени выйти на него. Легавые вряд ли успели даже наметить круг подозреваемых. И это значит… Это значит, что номер закрыт на два оборота, — как он его и оставил несколько часов назад. Теперь тот момент представлялся далеким, как юрский период.

Не заперта.

Лангелан повернул ручку, дверная створка легко подалась, словно приглашая его за собой. Бесшумно он извлек свой "люгер".

…На стене выключатель. Вспыхнул свет — пожалуй, излишне яркий. Он оглядел комнату — еще и еще раз, словно механический заяц, у которого никак не кончался завод. Комната была чисто убрана.

И совершенно пуста.

Нигде ни соринки; из-под покрывала выглядывал край простыни, застеленной особенным образом. На миг Лангелан подумал, что в темноте коридора зрение подвело его. Потом он посмотрел на платяной шкаф.

Лакированную поверхность, словно оспинки, покрывали следы уколов.

Это был его номер.

И вместе с тем уже нет. Номер, подготовленный для нового постояльца. И здесь не было вещей. Его сумки.

Исчезли вообще все следы его пребывания в пансионе.

Это было необъяснимо. Но тем не менее это было именно так.

Лангелан убрал пистолет, радуясь, что никто сейчас не видит его лица… никто из своих. Он повернулся к выходу, и внезапно волна боли захлестнула затылок — и отступила, оставив после себя мгновенную слабость и неприятное, давящее ощущение в желудке.

"Не хватало лишь блевануть здесь".

Он толкнул дверь и вышел в коридор, чувствуя, что ладони покрылись потом.

"Это уже второй звонок. Сколько осталось — час, полтора? А там боль примется за него всерьез".

Но это неважно. Нет, потому что деск дал ему возможность…

Щелк!

Очередной подшипник занял свое место в сознании, хотя и не так легко, как предыдущие.

Комнату убирают, когда клиент уезжает совсем.

Вот и все. Так и произошло — очевидно, у миссис Йельсен появилась уверенность, что она больше не увидит гостя из девятого номера.

Руфь Йельсен.

Стивен вышел в коридор. Когда он подходил к лестнице, ему показалось, что он заметил тень, исчезнувшую в темноте холла.

Он замер на площадке. Пансион был погружен в тишину; он плавал в ней, словно утопленник в глубине заброшенного колодца. И тишина эта сейчас действовала на нервы.

Боль может вернуться в любую секунду.

Лангелан принялся осторожно спускаться, и когда его туфли вновь коснулись устилающего холл ковра, он решил, что на этот раз воображение сыграло с ним шутку, заставив увидеть то, чего не было.

Никакой тени.

Ничего, кроме сонного безмолвия вокруг. Он пересек холл, который заканчивался коротким и узким коридором, упиравшимся в белую дверь.

Комнаты хозяйки заведения. Так сказать, личные апартаменты. Он не был в них ни разу. Ну и что? Это не имело значения, и Лангелан столь же ясно представлял себе комнаты за белой дверью, как если бы гостил у Руфь Йельсен каждое Рождество. Он нащупал замочную скважину.

Хм, здесь проблем не возникнет. Они могли появиться, вздумай Руфь установить себе металлическую дверь. Но, вероятно, подобная мысль даже не посещала ее.

"Они слишком спокойны. И слишком уверены — настолько, что воспринимают окружающее, как шахматный игрок партию, где он провел в ферзи все свои восемь пешек".

Миссис Йельсен.

Он вспомнил ее тугой узел волос на затылке. Заплетает она их в косу на ночь или они свободно рассыпаны по подушке? Скоро он это узнает.

Лангелан вплотную приблизил ствол "люгера" к двери — в том месте, где язычок замка уходил в паз. Возможно, третий выстрел через глушитель будет далеко не бесшумным… Он нажал спуск.

Металлический хруст выбитого замка заглушил все остальное; дверь содрогнулась; резко запахло порохом.

Лангелан провел рукой по ее поверхности — на месте замочной скважины образовалась дыра, в которую можно было засунуть кулак.

Гостиная миссис Йельсен служила одновременно и спальней. Кровать стояла у левой стены, и на низком телефонном столике рядом горел крошечный ночник с зеленым расписным абажуром.

Овца Йельсен спала при свете.

Она открыла глаза, но не сделала ни единого движения, даже не шевельнулась за те секунды, которые потребовались Лангелану, чтобы пересечь комнату. Хотя это все равно ничего не меняло.

Он сел возле изголовья. Руфь неподвижно смотрела на него, и даже дыхания ее почти не было слышно.

Свет ночника освещал сбоку ее обращенное вверх лицо, и левая половина его была хорошо видна, а правая пряталась в густой тени. Это походило на маску для Дня Всех Святых… и это отчего-то не понравилось Лангелану. Словно скрытый в темноте глаз Йельсен мог представлять угрозу…

Быстрее!!

Коротким движением он накрыл ладонью рот женщины, одновременно сжав ее ноздри средним и указательным пальцами.

— Слушайте, Руфь, слушайте очень внимательно. Сейчас вы кое-что сделаете для меня. Все будет просто — если не возникнет ошибки. И вы должны очень постараться, Руфь, чтобы ошибок не было.

Он заглянул в единственный видимый глаз миссис Йельсен — и не различил ничего. Распахнутый зрачок, казалось, поглощал все, в нем не отражался даже свет ночника. Лангелан немного, совсем немного сжал пальцы.

— Когда я отпущу вас, вы снимите трубку и наберете номер мистера Леонарда Армистеда. Не сомневаюсь, вы помните его наизусть. Кто бы вам ни ответил, вы скажете: "Пансион Йельсен". И все. Ни единого слова больше. Это просто, не правда ли, Руфь? Очень просто.

Он все еще сжимал ее рот и ноздри.

Как долго она сможет не дышать?

— Если к тем двум словам вам вздумается прибавить что-то еще даже не слово, нет — любой звук, то он будет последним для вас… в этой жизни. Это тоже просто.

Она все еще не делает попыток освободиться.

— Но, может быть, Руфь, вы не точно меня поняли? Может, вы решили, что мне вздумалось поиграть с вами в некую экзотическую игру?..

Он улыбнулся, и эта улыбка получилась почти мягкой.

— Упаси Бог вас от подобного. Вам следует знать, насколько все серьезно.

Положив "люгер" на колени, Лангелан левой рукой провел по щеке Йельсен и коснулся уха. В мочку была вдета серьга — массивная золотая безделушка, почти сросшаяся с плотью. Он вырвал ее одним быстрым движением, без усилия. Тело Овцы Йельсен выгнулось дугой: мгновение она почти не касалась кровати, опираясь на нее лишь затылком и пятками. Потом обмякла, словно разом лишилась костей. Стивен схватил ночник и поднес к изголовью: — Теперь, сука, ты поняла, что я могу все?

Свет заливал лицо Руфь. И вдруг на секунду оно перестало походить на Сайта-Клауса. Исчезли румяные щеки, лоб, почти не тронутый морщинами, и Лангелан увидел древнее, ссохшееся лицо, лик существа (человека?), прожившего не один десяток жизней. Он отдернул руку.

И тут же все изменилось. Перед ним вновь была Руфь Йельсен, правое ухо ее заливала кровь, пропитывая подушку в дорогой, с вышивкой, наволочке. Но глаз — тот, что был до того в тени, — по-прежнему оставался черным и пустым, словно распахнутая дверь склепа.

Лангелан сжал рукоять "люгера", испытывая почти непреодолимое желание спустить курок. Мышцы задеревенели, и ему пришлось сделать усилие, снимая телефон со столика. Он поставил аппарат ей на грудь и приблизил ствол пистолета к такой симпатичной ямочке под подбородком миссис Йельсен.

— Звони.

— Стив…

Короткое слово прошелестело в звенящей тишине комнаты, будто последний лист слетел, кружась, с мертвого дерева. Это было мгновение между жизнью и смертью. Указательный палец Лангелана потянул спуск…

Миллиметр — еще один миллиметр — и замер.

"Стив! Назвала по имени! Эта старая стерва знает мое имя!!!"

— Я знала его еще до того, как ты переступил порог пансиона. И ты действительно можешь все, — она говорила свистящим шепотом, и грудь ее тяжело поднималась и опускалась, словно телефон давил непосильной тяжестью. — Из того, что в состоянии представить. Но представить… ты способен… на все…

Не так! Все идет не так!

Он был твердо намерен не дать ей говорить. Ничего, кроме двух слов. Двух слов в телефонную трубку. Он полагал, что эти слова не способны ему повредить, но зато наверняка послужат сигналом тревоги для Армистеда. Возможно, тот не приедет сам, но кто-то обязательно явится. Это и было самым важным. Это был контакт.

Все остальное — вопрос техники: привычные действия. Добраться до Армистеда — значит добраться наконец до Филипа Спаатца. Но… Руфь Йельсен произнесла гораздо больше двух слов. И все еще жила…

Кровь продолжала струиться, кровь была на одеяле и простыне. Поразительно, как много ее скопилось за несколько минут. Лангелан провел пальцем по липкой и влажной наволочке, а затем изобразил вопросительный знак на пластмассовом корпусе телефона. Потом приложил палец к губам. После чего молча заглянул ей в глаза. Руфь Йельсен медленно опустила веки.

Да.

"Она поняла. Теперь она поняла".

Рука Йельсен потянулась к телефону: Лангелан придерживал аппарат, грозивший в любой момент соскользнуть. Манжета его сорочки поднялась, обнажив запястье.

Руфь набирала номер. Диск вращался со слабым звуком, похожим на жужжание готовой ужалить осы.

"Восемь… один… четыре… еще четыре… дев…"

Палец Йельсен внезапно выскользнул из отверстия телефонного диска. Движение было неуловимым. Рука женщины коснулась его запястья, и это прикосновение

…озеро…

заставило вздрогнуть. Он замер, чувствуя, что мысли, его собственная воля расплываются, теряют очертания, словно тесто под руками умелой хозяйки, но главное — это было приятно.

Озеро, остров и…

Стивен покачнулся. Мышцы расслабились — и телефон соскользнул.

Миссис Йельсен дернулась вслед, стараясь удержать, — и это ей удалось. Она поймала аппарат за шнур.

Но трубка соскочила и со стуком ударилась о деревянную ножку столика. Возможно, еще продолжал свое действие деск — или сработала, пробудившись, психическая защита, — так или иначе Лангелана швырнуло в реальность с быстротой пробки, вылетающей со дна полного мутной воды колодца.

Он стремительно запечатал ей ладонью рот — это был почти удар, другою рукой Лангелан сжал затылок женщины и резко вывернул ее голову влево и вверх.

Позвонки переломились негромко, словно треск мертвого дерева.

Туловище Руфь продолжало лежать на спине, но лицо теперь почти полностью было зарыто в подушку.

Лангелан увидел ее волосы — они не были заплетены.

Просто уложены в тонкую полупрозрачную сетку.

Которая была в крови.

"Чертова баба!" Он понимал, что Овца Йельсен едва не добралась до него. Его спасла случайность — упавшая телефонная трубка.

Сознавать это было не слишком приятно. Как и то, что отпущенное время неумолимо сокращалось, а он никак не приблизился к цели. Выходя из пансиона, он прихватил с собой золотую серьгу — бессмысленный и даже опасный, быть может, трофей. Но инстинкт подсказал, что вещь эту нужно взять, — и он подчинился, без размышлений опустив безделушку в карман. Однако вместе с серьгой словно прорвались ворота шлюза, де275 ржавшие до того времени боль, и теперь она с каждой минутой набирала силу, растекаясь от затылка к вискам.

Лангелан подумал, что больше всего ему хочется остановить машину где-то в глухом уголке, сжать голову руками и ждать, ждать, пока боль не станет хоть немного меньше. Конечно, то был вздор. Ему требовался сон но только вот сна он сейчас не мог себе позволить.

Фиолетовый дом.

Возможно, сейчас он не в лучшей форме для повторного визита. Но выбора не было. Его просто не существовало — во всяком случае, теперь.

Дальний свет. Фары выхватывали из темноты искристое снежное покрывало, и скаты "тандеберда" стремительно разрезали его, оставляя позади две глубокие ровные колеи.

Вскоре показались знакомые холмы. Подъехав ближе, Лангелан увидел, что Фиолетовый дом полностью погружен во мрак.

"Злой колдун отдыхает в родовом замке", — Стивен попытался усмехнуться.

А может, поджидает гостей?

Он вышел из машины, огляделся.

Да, в доме справа не было ни единого огня, но в церкви напротив через дорогу тускло светилось маленькое оконце под самой кровлей. Стоя возле машины, Лангелан ждал, когда немного уляжется волна пульсирующей боли, вызванной резким движением, когда утихнут невидимые огромные барабаны, выбивающие в ушах злой, оглушительный ритм.

"Возможно, они будут бить до тех пор, пока ты не потеряешь сознание".

Он почувствовал, что стали замерзать ноги: тонкие дорогие туфли не были предназначены для зимних прогулок.

"Нужно идти или уезжать отсюда — если не хочешь оставшиеся дни щелкать протезами!"

И в этот момент он заметил, что ветер стихает.

Порывы снежных зарядов сделались ощутимо слабее: ледяные кристаллы уже не носились в воздухе, вместо них, изгибаясь, внизу ползли струи поземки, словно усталый и присмиревший зверь. А затем пространство вокруг озарилось мертвенным светом.

Лангелан поднял голову. Ветер совершенно унялся, и с черноты неба на мир взглянула луна, будто единственный глаз злобного божества. И этот покой, сменивший внезапно сумасшедшую ярость метели, казался прекрасным и вместе с тем необъяснимо зловещим.

Стивен услышал, как хрустнул под ногами снег.

Окно в церквушке по-прежнему светилось. И тогда он направился к калитке в церковной ограде.

Зачем?

Он никогда не интересовался религией. Ему приходилось использовать религиозные чувства других — и не однажды, но он никогда не интересовался подобными вещами всерьез. И если сейчас он собирался подняться по обледеневшим ступеням церкви — значит, это было нужно.

Он по-прежнему верил, что инстинкт не подведет его.

Его ангел-хранитель.

На том религиозная тема исчерпывалась. Поднимаясь, он придерживался за хлипкие перила, грозившие рухнуть в любой момент под его весом. Фасад церкви был залит ртутным лунным сиянием. Тени от голых ветвей плели прихотливый узор на его поверхности, готовые начать свой безжизненный танец при первом же вздохе ветра. Но сейчас здесь царила удивительная, почти невозможная тишина. Последняя ступень образовывала неширокую площадку. Перед дверью Лангелан взялся за ручку.

"Заперто. Удивительно, как в Бакстоне любят запирать двери".

Он поискал глазами кнопку звонка — или что-нибудь, ее заменяющее, — и только тогда заметил на двери церкви это.

Крест.

Отчетливо черный, будто прочерченный угольным стержнем. Его линии казались почти прямыми — удивительно прямыми, если учесть, что крест был всего лишь игрой света и тени от ближайших деревьев. Лангелан отступил на шаг. Рука, уже готовая постучать, медленно опустилась.

Распятие на церковной двери было перевернутым.

Желание попасть внутрь исчезло. Он шагнул еще раз — не оборачиваясь — и едва удержался на скользкой ступени.

"Ну давай, давай! Свернуть себе здесь шею будет достойным завершением!"

Спускаясь, Лангелан заметил, что небо вновь заволакивают тучи. Поднялся ветер, и первые снежинки опять закрутились в воздухе, пока он брел через дорогу к своему "тандеберду". Видимость падала с каждой секундой, но луна еще не скрылась совсем. Открывая дверцу машины, Лангелан заметил слабый отблеск вдали, там, где шоссе поворачивало к городу. Чей-то автомобиль — лунный блик, вспыхнувший на ветровом стекле.

Кто бы ни был водитель, он хорошо притаился, но все же не настолько удачно, чтобы быть в полной безопасности. Наверное, он сделал все возможное, но этого оказалось недостаточно, потому что рок в конечном итоге определяет все.

Лангелан запустил мотор.

Придется заняться этим парнем… Если только за рулем не воскресшая Руфь Йельсен. Кажется, нынешней ночью можно ожидать всего. Однако визит в Фиолетовый дом придется вновь отложить.

Он тронул с места, не оглядываясь, уверенный, что неизвестная машина последует за ним. Так и произошло: через минуту оба автомобиля скрылись вдали от холмов, и только церковное подслеповатое окошко продолжало бессмысленно таращиться в черноту бушующей ночи.

Он не любил использовать один и тот же маршрут дважды. Тем более в незнакомом городе: но сейчас требовалось не просто уйти от преследовавшей его машины. Гораздо важнее было знать, кто сидит за рулем.

Стивен свернул налево с главной улицы и выехал на Вууд-роуд. Бешено работающие "дворники" не успевали сбрасывать снег, который тут же покрывал ветровое стекло. Он ехал почти вслепую. Искать аллею, спускавшуюся к парку, было бессмысленно. Все равно что на ощупь пытаться пересечь Гранд-каньон.

Он резко затормозил, и машина юзом стала разворачиваться поперек улицы. Лангелан почувствовал, что автомобиль заваливается влево.

"Ну же, ч-черт! Только не теперь!"

Он включил низшую передачу и одновременно прибавляя газ. Мотор протестующе взвыл; несколько мгновений корпус "тандеберда" беспомощно раскачивался как пьяный. Но затем колеса тяжелой машины вновь нашли сцепление с дорогой, и Стивен, до отказа вывернув руль, развернулся в обратном направлении.

Впереди почти сразу показались огни машины, шедшей навстречу.

"Ребята оставили все условности. С чего бы это?" Он понял все через мгновение.

Встречная машина шла на таран. Вууд-роуд, и без того неширокая, в этом месте становилась совсем узкой, и шансы увернуться практически равнялись нулю.

Похоже, ты сам себя загнал в ловушку.

Лангелан ткнул кнопку открывания стекла и сбросил газ. Вытащив "люгер", он ждал, когда можно будет высунуть руку. Сдвоенные фары машины впереди стремительно приближались, словно распахиваясь ему навстречу.

Он начал стрелять.

Ему показалось, что он слышит звон стекла; потом одна из фар встречной машины погасла. Но та продолжала мчаться вперед; их разделяло уже не более пятнадцати ярдов.

Стивен резко бросил свой "тандеберд" вправо, физически ощущая, как отчаянно скользят протекторы по самой бровке кювета. Удар!

Лобовое стекло в левом углу мгновенно покрылось тонкой паутиной трещин. Что-то оторвалось с металлическим хрустом и громыхнуло позади. Но "тандеберд" устоял — его вновь выручили мощность двигателя и вес.

Лангелан остановился и посмотрел назад.

Машина преследователей проскочила мимо и продолжала удаляться.

"Сейчас он развернется — если остался жив!" Неизвестный автомобиль двигался, постепенно гася скорость, словно игрушечная машинка, пущенная по инерции. Потом скользнул к обочине и замер. Лангелан выдвинул обойму из пистолета. В ней оставалось два патрона. Значит, он успел выстрелить лишь трижды. Из плечевой кобуры он извлек запасной магазин и перезарядил "люгер".

"Достаточно с меня неожиданностей и сюрпризов".

Чужая машина стояла, уткнувшись капотом в кусты, которые у обочины образовывали живую изгородь. Лобового стекла не было — как не было и водителя. Держа "люгер" наготове, Лангелан приблизился и опустился на корточки возле левой передней дверцы. Сквозь шум ветра он различил слабое журчание вытекающей жидкости. "Радиатор".

Он поднялся и с силой распахнул дверцу. Тело водителя сползло на пол, но пальцы левой руки продолжали стискивать руль. Стивен наклонился ближе и чиркнул зажигалкой. Слабый огонек высветил лицо, застывшее в широком оскале. Тонкий с горбинкой нос был похож на белый клюв фантастической птицы. Лангелан узнал бармена из "Медвежьей пяты". Он усадил мертвеца прямо, ухватив за отвороты мехового пальто. То, что он принял сперва за улыбку, было скорее ее отсутствием.

Пуля выбила бармену зубы — вместе с нижней челюстью, — и рот его казался одним огромным провалом.

Стивен посмотрел на руки — ладони были перепачканы в крови. Он вдруг ощутил, что смертельно замерз и устал. Головная боль все сильнее и глубже вгрызалась в мозг.

Она не отпустит тебя ни за что; как собака, пока не бросишь ей любимую кость.

Ему нужно побыть в тепле. И раздобыть болеутоляющее. Но главное заснуть хотя бы на час. Хотя бы на полчаса. Он снова посмотрел на убитого.

"Еще один из племени обреченных. Вероятно, когда он пер мне навстречу, вдавив акселератор в пол, то чувствовал себя, как и я в офисе констебля".

Голова мертвого запрокинулась назад, кровь густо текла из чудовищной раны, заливая пальто и сиденье.

Лангелан щелкнул колпачком зажигалки — и все снова погрузилось во тьму.

Хотя… рассвет все же набирал силу, и слабые серые тени пробивались сквозь сыпавшее с небес снежное крошево.

"Тепло и лекарства".

Он знал, где это раздобыть. И предполагал, каким именно способом ему удастся это.

Когда он отвернулся, с вершины куста сорвался снежный ком и рухнул вниз, сквозь разбитое стекло запорошив изуродованное лицо бармена, словно ставя точку в его последней поездке.

Приемный покой клиники доктора Банниера сиял белыми полированными панелями стен и хромом металлической отделки. Галогеновый свет в сочетании с блестящим дизайном создавал впечатление, что помещение — настоящий бастион цивилизации; все беды и скорби мира могли существовать где-то далеко за его пределами, но вход сюда для них был накрепко закрыт.

Дежурный размещался за столом, таким же белым, как и стены. Отсюда прекрасно просматривалась входная дверь, кроме того, цветной монитор позволял видеть все, что делалось на этажах и на подъездном пандусе.

С обзором внутренних помещений сегодня все обстояло в порядке, но вот объектив наружной телекамеры, залепленный снегом, безнадежно ослеп. Охранник (которому лишь прошлым месяцем исполнилось двадцать шесть) считал себя созданным для своей работы.

Это был парень шести футов двух дюймов ростом и весивший почти центнер. Центнер костей и плоти, и ни малейших признаков жира. Полгода назад он закончил службу в "джи-ай". Последние восемь месяцев провел в частях особого риска. Несмотря на подготовку, которую дала ему армия, он был рад поменять военное обмундирование на форму частного охранника, особенно если учесть, что здесь оплата не шла ни в какое сравнение с армейским жалованьем.

Поступив на работу в клинику Банниера, он пришел к заключению, что родился очень везучим человеком.

Листая номер "Америкэн" за прошлый месяц и поглядывая изредка на экран монитора, охранник чувствовал непреодолимое желание отодвинуть назад кресло и положить ноги на этот чудесный новенький стол.

Тогда будет совсем хорошо. Возможно, он так и поступит — в следующее дежурство. Или через одно.

Люди часто ошибаются, полагая, что физически одаренный человек, скорее всего, проигрывает в интеллектуальном плане. Заблуждение, ничуть не более простительное из-за своей распространенности. Охранника нельзя было назвать ни глупым, ни ограниченным. Что, впрочем, совершенно естественно — иначе ему бы не удалось получить это место. Однако возраст его еще был таков, когда возможность собственного небытия воспринимается как нечто умозрительное. И он бы весьма удивился фразе Сократа о том, что вся философия — лишь упражнение в смерти. И возможно, при этом искренне пожалел философов. Настенные электронные часы показывали 7.21.

Он профессионально засек время, когда услышал звонок у входа. Подойдя к двери, охранник посмотрел в глазок, однако от этого было мало толку. Он увидел лишь силуэт, размытый в снежном мареве, которое были не в состоянии рассеять два мощных светильника у пандуса. Но… кое-что он успел разглядеть. И это было одной из причин, почему он нарушил инструкцию и, вместо того чтобы позвонить администратору, отключил электронный замок и распахнул дверь.

Лицо человека на улице было в крови.

Открыв дверь, охранник отступил назад, положив ладонь на рукоять револьвера в предусмотрительно расстегнутой кобуре.

— Я… — сказал вошедший, и голос изменил ему. Он покачнулся — едва заметно — и тут же снова стал прямо, словно не желая выказать слабость. Это движение было хорошо знакомо охраннику: часто так держатся молодые солдаты в строю после десятимильной пробежки.

Но главным было не это. Кровь, пропитавшая правый рукав спортивной серой куртки, измятой и покрытой снегом, кровь на шее и лбу, кровавая сосулька из спутанных волос над правым ухом были убедительнее слов. Но даже это не было главным. Вошедший поднял глаза. В его взгляде читалось страдание, и охранник понял: лишь отчаянным усилием воли тот подавляет раздирающую его боль.

— Моя жена… — глухо проговорил мужчина, — машина… занесло на склоне… Она… она… — Мужчина вдруг беспомощно разжал ладонь, и на пол, тускло блеснув в ярком галогеновом свете, скатилась массивная золотая серьга.

Вот это и было главным.

Вид покрытой кровавым сгустком дорогой безделушки был ужасен. Охранник сделал шаг вперед, намереваясь поднять украшение.

Вошедший вдруг вскинул руки и стиснул ладонями голову. Жест этот, многократно повторенный в мелодрамах, здесь, в хирургической чистоте приемного покоя, выглядел безжалостно-слабым — и потому абсолютно естественным.

— Линда!.. Она может быть жива… Там, в машине…

Охранник все еше смотрел на серьгу словно загипнотизированный. Увидев, что вошедший повернулся к выходу, охранник быстро догнал его, коснувшись плеча: — Позвольте, мистер. Я помогу вам.

Он вновь нарушил инструкцию, покинув помещение и никого не предупредив об этом.

Серьга.

Это зрелище потрясло охранника так сильно, что он смутно припоминал: где-то ему уже встречалось такое украшение. И будь у него больше времени или опыта — он бы, возможно, вспомнил.

На улице порыв ветра швырнул ему в лицо снежное крошево. Охранник прикрыл ладонью глаза, сквозь щель между пальцами разглядывая припаркованную возле пандуса машину. Даже сейчас, когда видимость ограничивалась двадцатью ярдами, он разглядел, что это мощный и дорогой автомобиль.

"Олдсмобиль". Точно, "олдс"… или "тандеберд".

Левое крыло машины было смято, фара не работала, а конец бампера оторван начисто. Вокруг бесновалась метель, точно старая ведьма, обретшая наконец свободу.

Ее сила казалась неистощимой. Снега намело уже выше щиколотки, и идти приходилось, высоко поднимая ноги.

Мужчина первым добрался до автомобиля. Видимо, это лишило его остатков сил, — он привалился спиной к передней дверце, тяжело дыша и опустив голову. Когда охранник подошел ближе, мужчина выпрямился и попытался открыть заднюю дверцу, едва не потеряв равновесие при этом.

— Подождите, — охранник осторожно, но твердо отстранил его правой рукой, распахивая дверцу левой. — Все будет хорошо, мистер. Сейчас я…

В салоне было почти темно, но, когда раскрылась дверца черного "тандеберда", на боковых стойках в салоне вспыхнули два маленьких плафона.

Женщина ничком лежала на заднем сиденье, теплое меховое пальто скрывало очертания фигуры. Виден был лишь затылок (короткая, почти мальчишеская стрижка).

Слишком короткая.

Эта мысль промелькнула в сознании, когда охранник осторожно приподнял женщину, ощутив неожиданную тяжесть тела. И в этот момент он пожалел, что отправился один, не пригласив хотя бы санитара.

Перехватив под мышки, он стал медленно тянуть на себя, одновременно переворачивая тело на спину, — и внезапно увидел ее лицо…

— Мистер, но ведь это мужчина…

Двадцатишестилетний охранник был неплохим солдатом, но никуда не годным полицейским. Он обернулся к мужчине, пораженный своим открытием, — и встретил удар в висок тяжелой пистолетной рукояти. Несколько секунд мужчина молча стоял над ним; снег причудливыми аксельбантами расписывал новенькую форму с шевроном на рукаве. В центре на черном поле виднелись буквы "КБ".

Клиника Банниера.

"Доктора Банниера, который, посадив у входной двери стокилограммового болвана, счел себя в полной безопасности".

Внезапно мужчина, в движениях которого исчез даже намек на слабость, опустился на корточки и потрогал пульс на руке у лежащего в снегу парня. И то, что он обнаружил, ему совсем не понравилось. Он оглянулся на входную дверь, которая могла распахнуться в любую секунду, и вновь посмотрел на охранника. Его голова была меньше чем в шаге от заднего колеса "тандеберда".

Мужчина уселся за руль. Повернув ключ зажигания, он несколько мгновений слышал только надсадное визжание стартера. Мелькнула сумасшедшая мысль, что мотор вовсе не заведется.

Еще несколько секунд — и двигатель все же заработал; но кто знает, что произойдет в следующий раз? Он тронул автомобиль вперед, вывернул руль вправо и толчком включил заднюю передачу. "Тандеберд" стал пятиться, несмотря на снег; колеса устойчиво держали сцепление.

Внезапно корпус машины слегка наклонился, и послышался звук, отдаленно напоминающий влажный хруст яблока, брошенного с высоты на асфальт.

Все.

Сманеврировав так, чтобы корпус машины завис над телом охранника, мужчина вышел и направился к пандусу клиники, где возле входа на него смотрели, как пара удивленных глаз, два ярких и бесполезных светильника.

Настенные часы показывали время с безжалостностью изобретения де Гильона. Лангелан вгляделся в табло: зеленые полуфутовые цифры слегка расплывались в глазах. Он опустил веки и снова открыл глаза; на этот раз все пришло в норму.

Если не считать нечеловеческой головной боли.

Приемный покой был пуст — словно дежуривший в нем охранник отлучился всего на минуту. Ослепительный верхний свет и мягкое мерцание монитора все создавало иллюзию обитаемости.

"Но это только иллюзия, причем одна из многих".

У входа Стивен заметил телекамеру — абсолютно бесполезную нынешней ночью. Однако это означало, что здесь не могли следить за самим приемным покоем.

Вообще говоря, это было бы довольно логично.

Он поискал глазами скрытые объективы, но либо они все же отсутствовали, либо были прекрасно замаскированы.

Лангелан опустился в кресло, которое не более двенадцати минут назад занимал ветеран "джи-ай". На мониторе последовательно — с этажа на этаж высвечивались картины затемненных коридоров клиники.

"Четыре этажа".

Это немного — будь он в своей обычной форме. А сейчас четыре этажа клиники могли готовить сюрпризов не меньше, чем пирамиды-майя.

К которым ты совсем не готов.

Голова. Это было основное. Хотя анальгетики после приема деска практически бессильны, некоторое облегчение, самые сильные, хотя и временно, все же способны дать.

Лангелан принялся выдвигать ящики стола, за которым сидел охранник. Старый журнал. Пустой пакет из-под попкорна. Не вскрытый (!) блок японских презервативов.

И ничего похожего на аптечку первой помощи.

"Медики! Да им не отличить анализ мочи от собственной спермы!" Неожиданно последовала новая вспышка головной боли — и вдруг отчетливая мысль, безжалостная в своей холодной уверенности: "Энни! Что-то случилось с Энни!" На столе дежурного стоял телефон. Десятка два разноцветных панелей и клавиш — селектор внутренней связи. Однако наверняка с него также можно позвонить…

Позвонить куда?

В мотель.

Допустим. И что сказать портье? Чтобы он навестил номер в дальнем крыле и поинтересовался, все ли в порядке у находящейся там девушки?

"Только, знаете ли, она немного… э-э… под кайфом. Так что не обращайте внимания. Только загляните — и все!"

Чудесный вариант. Чтобы приманить копов, трудно придумать нечто более эффективное. Кроме того — если Энни действительно попала в беду, — разговор с мотелем в Коннеоте может прослушиваться. Значит, остается лишь ждать. Неожиданно телефон перед ним ожил.

Одна из прозрачных кнопок вспыхнула и замигала; раздался негромкий звук зуммера.

Секунду-другую Стивен неподвижно смотрел на аппарат. Возникло вдруг сумасшедшее желание снять трубку.

И поболтать с кем-нибудь — так, о паршивой погоде, к примеру, или о мертвецах, которых становится все больше.

…Но среди них нет единственно нужного. Так что, в самом деле снять трубку? Лангелан резко поднялся, и его слегка покачнуло. Он давно не ел, но сама мысль о пище вызывала дурноту. За дверью из приемного покоя был небольшой холл, куда спускалась лестница. Рядом располагались створки лифтовой шахты.

Пешком. Пешком — этаж за этажом, комната за комнатой. Он пройдет их все и, возможно, в одной из них обнаружит проклятого нью-йоркца, ради которого ему пришлось познакомиться с самым отвратительным городом в Штатах.

— И если кто-то вздумает сейчас помешать… что ж, пусть попробует.

Стивен вдруг осознал, что последнюю фразу он произнес вслух.

"Соберись. Ты начинаешь молоть чушь. Соберись и сделай все так, как наметил".

Без семи минут девять. Он поднялся на второй этаж.

Серая отделка стен, встроенные светильники, необычное, совершенно поглощающее звук шагов покрытие пола — все создавало впечатление декораций, взятых напрокат из фантастического фильма.

"Не хватает роботов".

Не только. Определенно не хватало и персонала.

Ведь ночь позади — или у них здесь свой режим?

Да.

Он столкнулся с этим, подойдя к двери первой палаты.

Дверь запиралась снаружи.

Легкая задвижка, без затей. Но чтобы сломать ее изнутри, пришлось бы потрудиться.

Лангелан бесшумно отбросил замок и приоткрыл дверь.

Номер на одного, вполне уютный. На кровати возле окна, которое отчего-то было свободно от занавесок — и сумрачный свет наступавшего утра свободно проникал сквозь массивные двойные стекла, — спал мужчина, до подбородка укрытый одеялом. Лангелан подошел ближе, — впрочем, этого можно было не делать. Спящий и отдаленно не напоминал Филипа Спаатца.

Комнат на этаже было семнадцать. Потребовалось не менее получаса, чтобы обследовать их все.

Третий этаж. Головная боль с каждым шагом на миг отпускала и возвращалась усиленной, обрушиваясь, словно кошмарное внутреннее цунами. Он двигался, как автомат, и открывал, открывал двери.

Мужчины и женщины. Иногда молодые, но чаще — в возрасте. Все они спали, и ни один не открыл глаз, когда Лангелан подходил к изголовью кровати. Он уже перестал прятать свой "люгер", рукоять которого сжимал все сильнее, — как последнюю связь с реальностью.

Лица… лица…

Женщина с погрубевшим, обрюзгшим лицом. Отвислые щеки и во сне придавали ей недовольный вид.

Когда Лангелан повернулся к выходу, она застонала неожиданно тонким голосом — но не проснулась, лишь тяжко перекатилась на другой бок.

Девушка с заострившимися чертами лица и такой тонкой, почти прозрачной кожей, словно эту ночь она провела в объятиях вампира…

Краснорожий, рыжеволосый мужчина с бородавкой на кончике носа, которая придавала ему глупое сходство с диковинной глубоководной рыбой…

Молодой парень, не больше двадцати, спал совершенно голым, сбросив на пол тонкое одеяло. Лангелан втянул носом воздух, — явственно чувствовался сладковатый привкус марихуаны, не успевший выветриться за ночные часы.

Со следующей дверью что-то было не так. Он остановился на миг, чувствуя, что пальцы, державшие пистолет, совсем онемели, и переложил "люгер" в левую руку.

"Ч-черт…"

На двери не было наружного замка. Вместо него — обычная замочная скважина. Лангелан толкнул дверь; та легко открылась, словно кто-то невидимый услужливо распахнул ее створку. Кабинет.

Темная, почти черная мебель с богатой отделкой желтоватого, под бронзу, металла. Возможно, это и была бронза. Тяжелые, малиновые с золотом шторы скрывали окно.

За массивным письменным столом сидел мужчина лет тридцати. Он что-то негромко говорил в карманный диктофон, который держал перед собой в руке, и на губах его слегка играла улыбка — улыбка человека, прекрасно выспавшегося, сознающего, что впереди его ждет великолепный день.

— Наконец-то, — сказал он, поднимая глаза и глядя на Лангелана сквозь стекла очков в тонкой золотой оправе. — Я уж заждался, когда вы завершите свой обход.

Костюм, выдержка, интонации голоса — это был джентльмен в полном смысле, и Стивен знал, что такому нельзя научиться либо притвориться, даже на время.

Характер и воспитание — они есть либо их нет. Но Лангелан знал также, что "люгер" сверлит отверстие в голове этих людей с той же легкостью, как и в черепе, скажем, скотопромышленника, стригущего ногти раз в месяц и убежденного, что Средний Запад единственно стоящее место.

"Люгер" без проблем уравнивал эти две столь непохожих породы, когда, когда ему предоставляли слово.

Пожалуй, сейчас это было наиболее важным.

— Доктор Банниер. Виктор Банниер, если угодно, — мужчина встал и слегка поклонился из-за стола, и это выглядело совершенно естественно.

— Док, у меня мало времени, — проговорил Лангелан, притворяя за собой дверь.

Ощущая необъяснимое облегчение, он привалился к ней спиной и вновь взял пистолет в правую руку.

— Точнее, его совсем нет. И потому оставим это дерьмо. Все сводится к вопросу, очень простому вопросу. И мне хотелось бы получить столь же простой ответ.

Он чувствовал, как глаза Банниера ощупывают его, быстро перебегая с лица на руку с пистолетом.

"Возможно, он многое видит. Гораздо больше, чем мне хотелось бы. Но это умный парень, и рисковать своей башкой наобум он не станет".

— Говорите. — Банниер положил диктофон (включенный?) на стол, и Лангелан внезапно понял, что доктору абсолютно точно известен вопрос, который должен сейчас прозвучать.

— Спаатц. Филип Спаата. Или же Сканторп — как ему вздумачось записаться в книге гостей у Руфь Йельсен. Доктор, он здесь, и я хочу знать, где именно. Вы не пожалеете, поделившись со мной этим маленьким секретом.

Банниер сел и принялся постукивать пальцем по полированной столешнице, не отрывая глаз от своего гостя.

— И еще, док. Самое главное. Вы нарисуете на листе бумаги, где расположена его комната. Никаких слов. Никаких вопросов. Мы пойдем вместе, и упаси вас Бог дотронуться до меня хотя бы случайно. Приходится предупреждать заранее, потому что мне очень бы не хотелось, чтобы, покидая сей мир, вы были на меня в претензии.

— Собираетесь меня убить? — как-то рассеянно спросил Банниер.

— Нет, — сказал Лангелан, и ему не понравилось, насколько безжизненно и глухо прозвучал его голос. — Нет. Все зависит от вас.

— Вы сказали: не пожалеете. Что вы можете мне предложить?

— Док, вы задаете вопросы. Я вас предупреждал.

Ждал… Ждал… Дал-л-л…

Удары в дверь. Снаружи, из коридора. Да к черту, какие удары — лишь осторожный стук. Но как он отдается в голове! Банниер сидел теперь неподвижно и молча, сцепив пальцы. Но что-то в спокойствии его казалось слегка наигранным… и опасным. Лангелан посторонился, пряча руку с пистолетом под куртку. Кивнул Банниеру. Тот негромко сказал:

— Войдите.

Дверь отворилась; появился человек, который вполне мог сойти за санитара. Вполне, если бы не руки — руки профессионального бойца. Разбитые, изломанные, но тем не менее сохранившие удивительную ловкость.

Он сделал несколько шагов к столу, обернулся, бросив мгновенный оценивающий взгляд и вновь повернулся к своему шефу.

— Н-ну?

"Санитар" молча — точно и он слышал инструкции Лангелана — положил перед Банниером на стол какойто предмет. Доктор осторожно взял его и принялся вертеть в пальцах.

В первый момент Стивену показалось, что доктор рассматривает пистолетный патрон. Но он тут же понял свою ошибку.

Банниер держал в руках золотую серьгу, и ее происхождение не вызывало сомнений. Потом он достал платок и тщательно вытер руки, словно кровь на дорогом украшении могла все еще не засохнуть.

Блеснули стекла очков, когда Банниер резко вскинул голову, и, словно дух, вызванный заклинанием, адская головная боль внезапно переполнила все мыслимые пределы. Лангелан покачнулся.

Затем пришла темнота…

Ужасней всего было, что обратный переход произошел почти сразу.

Существование вне времени закончилось — и время поглотило ее, словно древний и ненасытный монстр.

Она лежала на спине; сбитая в комок простыня отброшена в угол постели; но ей не было холодно — густой, обволакивающий воздух комнаты накрывал ее, точно грязная, не стиранная целую вечность попона.

Нечем дышать!

И вдобавок отвратительный, непрерывный скрежещущий звук. Неожиданно Энни осознала: ее собственные пальцы скребут по грязной ткани матраса. Бог знает сколько это продолжалось, но кое-где ногти добрались уже до набивки.

С усилием, которое вызвало слабый стон, Энни поднесла к глазам руку под ногтями набилась серая вата, похожая на грязный мох, точно впитавшая в себя миазмы сотен спавших ранее на этой кровати людей.

Несколько секунд Энни смотрела на эти клочки, потом перевернулась на бок — и ее вырвало. Желудок в мучительно долгих спазмах извергал темную, клейкую массу.

Боже, что со мной?!

Она наконец села — и это потребовало почти всех сил. Матрас между ее ног был в бурых пятнах подсыхающей крови, кровавые полосы покрывали внутреннюю поверхность бедер.

Господи, меня… Меня изнасиловали!

На какое-то время все остальное стало неважным — где она, и как здесь очутилась, и что было до того, — мысль изнасиловали затопила сознание, и Энни сползла с кровати, точно зверек с перебитым хребтом, и принялась бесцельно кружить по комнате, натыкаясь на предметы и не замечая новых царапин и кровоподтеков.

Дверь в душевую была приоткрыта. Энни заползла в нее, перегнулась через край ванны и в темноте на ощупь включила кран. Струя ледяной воды ударила в затылок.

Энни вскрикнула, но удержалась, вцепившись в чугунные края… Очень быстро она почувствовала, как сводит мышцы шеи, но эта новая боль несла в себе крупицу избавления. Потом она выпрямилась, включила свет и встала под душ — теперь вода была горячей, почти обжигающей.

Через сорок минут Энни, растеревшись широким и грубоватым полотенцем, что было сейчас даже приятно, вернулась в комнату. Первый шок уже несколько сгладился, кроме того, ее стали интересовать другие вопросы, и прежде всего, как все произошло.

Ответ пришел быстро, едва она внимательно осмотрела свои руки. Небольшая гематома в левом локтевом сгибе, кроме того, крошечный, как перчинка, след укола.

"Наркотик".

Она стала перебирать свои вещи — их было совсем немного, и большей частью незнакомые. Но их вид напомнил, откуда они взялись, и это воспоминание вернуло ее к образу мужчины, с которым, который изнасиловал тебя!

"Да нет же, дура! Он подобрал тебя на темной пустынной улице когда? Неделю назад, больше?.."

Энни вспомнила страх, всепоглощающий страх, холодный порыв ветра, несущий сухую пыль, и ожидание чего-то неизбежно ужасного.

Машина.

Красный свет стоп-сигналов. Лицо водителя. Нет, оно было ей незнакомо до той поры… Затем шли обрывки сцен, словно сны: мотель (этот?), выстрел, и снова человек, которого зовут… Она почти вспомнила его имя, но в этот момент вдруг выплыло другое: "Папка".

Энни бросилась к сумке — ничего. Подушка, лампа с прикроватного столика полетели в сторону.

Папка исчезла.

Энни опустилась на кровать. Перед ней мигал и переливался огнями какого-то шоу телевизионный экран. Звука не было. Она поискала глазами дистанционник, который обнаружился сразу, почти под рукой — на постели.

Она взяла его в руку; приборчик был липким, словно его окунули в варенье.

Чушь! Он тоже был в крови!

Мгновенное видение мелькнуло перед мысленным взором, воспоминание о чем-то потрясающе чувственном, — однако ей не удалось удержать его в памяти.

Энни нажала кнопку регулятора звука. Санни Войс в сопровождении четырех черных девиц изгибался на блик-сцене, одетый лишь в плавки, стилизованные под рыбью чешую.

Моя любовь — как водопады крови…

Энни вздрогнула, переключила канат. Еще раз. Еще.

Теперь приемник был настроен на волну местной телекомпании. Передавали хронику. Внезапно — это было до того неожиданно, что Энни непроизвольно отшатнулась назад, — она увидела на экране человека, который посадил ее в машину. И теперь уже не требовалось вспоминать имя, потому что диктор повторил его трижды. А затем — телефон полиции. Полиции штата Пенсильвания.

Она одевалась очень быстро, многое еще оставачось неясным, но основные эпизоды уже склеились в картину, и картина эта была страшной.

Энни понимала, что положение серьезно — дальше некуда; недавний испуг, что кто-то изнасилован ее, пока она была под кайфом, показался жалким и почти постыдным. Схватив наспех упакованную сумку, она подбежала к двери. И тут ее ждал сюрприз.

Заперто.

Бессильные слезы хлынули из глаз. Она была в ловушке, — оставалось только ждать, когда портье, не выключавший портативный "Sony", вспомнит лицо мужчины, с которым она сюда прибыла, и дозвонится в полицию.

"Если не дозвонился уже".

Ее взгляд упал на телефонный аппарат, стоявший отчего-то на подоконнике. В мотелях, где клиенты то и дело теряют ключи от своих номеров, прислуга часто кладет дубликат там, где его легко обнаружить.

"На гвоздике возле двери. Или под телефоном".

Стена была совершенно пуста, если не считать сального пятна над выключателем. С бьющимся сердцем Энни подошла к подоконнику. Приподняла аппарат — там лежал небольшой ключ с биркой из тисненой кожи.

Стараясь производить как можно меньше шума, Энни отомкнула замок и выскользнула в коридор. Метров через семь ей пришлось повернуть и дальнейший путь проделать на одном дыхании.

Первый этаж. Голоса.

Энни осторожно выглянула в холл. За стойкой, спиной к ней, стоял портье и отрывисто, сдавленно говорил в трубку. Он повесил ее на рычаг прежде, чем Энни успела решить: достанет ли времени пересечь холл до того, как портье обернется. И когда трубка со стуком легла на свое место, Энни быстро отступила назад. Она опоздала. Она все-таки оказалась в мышеловке.

Потому что сила этих людей была выше сил человеческих.

Конечно, ему приходилось испытывать чувство страха ранее. Но точнее то было бы назвать испугом. Он уходил, когда так или иначе разрешалась опасная ситуация. Но сейчас — сейчас он чувствовал, что где-то, в самой глубине его существа, появился кристалл, который будет расти, превращая в ледяное ничто его кровь, его дыхание, самою его жизнь. И он не видел способа, чтоб уничтожить это, вонзившееся в его душу, словно осколок кривого зеркала троллей.

Лангелан очнулся в знакомом ему кабинете.

Пусто.

Где-то вдали слышались голоса, из которых было невозможно разобрать ни слова. На столе Банниера отщелкивали секунды часы с крутящимся золотым маятником.

Стивен лежал в довольно неудобной позе: лицом вниз на коротком угловом диване. Лодыжки и кисти рук за спиной были накрепко стянуты скотчем. Запах дорогой кожаной обивки, в иной ситуации способный показаться даже приятным, сейчас был тошнотворным.

"Дерьмо! Вырубился, просто вырубился — и без посторонней помощи. В самый неподходящий момент. И неизвестно, расценивать ли как благо то, что жив до сих пор, — учитывая особые способности этих ребят".

А также пару трупов, которая никак не входила в их замыслы.

Освободиться от скотча нельзя. Любые попытки только осложнят ситуацию. Но по крайней мере можно постараться принять более удобное положение.

Ему удалось выпрямиться и сесть прямо как раз в тот момент, когда открылась дверь и доктор Банниер появился на пороге.

— А-а, я вижу, вам лучше. Впрочем, неважно. Мы ведь вполне понимаем друг друга, верно? — Он подошел к столу и сел на него, касаясь носками туфель пола, улыбающийся, уверенный в себе.

— Да, мне лучше. Который час?

Виктор Банниер расхохотался.

— И это первый вопрос? Чудесно! Нет, это впрямь замечательно!

— Возможно, — сказал Лангелан. — Но вы ошибетесь, если сочтете, что вместе с возможностью двигаться лишили меня заодно и памяти. Я хорошо помню, о чем мы говорили, пока…

— Пока ты не грохнулся на пол, словно беременная школьница, в обморок. В принципе это ничего не меняло, но ты сам упростил задачу. Все верно: деск достал меня.

Банниер по-прежнему смотрел на него и улыбался, но это была не та улыбка.

Что-то изменилось. Стивен не сознавал, что именно, однако был уверен, что чувства не подводят его.

— Который час? — повторил он.

— Последний, — коротко ответил Банниер, покачивая ногой.

Лангелан видел, как в докторе растет напряжение, но не мог доискаться причины.

"Может, он собирается употребить меня, перед тем как прикончить?" Вновь отворилась дверь в комнату, пропустив знакомого уже "санитара".

— Автобус подошел, сэр, — сказал он, глядя на Банниера.

— Начинайте, — коротко бросил шеф клиники, не отрывая глаз от Лангелана.

— Но… с этим? — "Санитар" переступил с ноги на ногу. Ему явно не хотелось оставлять своего патрона наедине с пленником.

— Я же сказал: выводите пациентов и рассаживайте в автобус. Отправляйтесь без меня. Я задержусь… не более четверти часа.

— Слушаюсь, сэр, — вымолвил "санитар", не трогаясь с места.

— Так отправляйтесь! — крикнул Банниер и, соскочив со стола, уставился на подчиненного. Щеки доктора порозовели. "Санитар", пятясь, спиной открыл дверь и выскользнул в коридор.

Они остались вдвоем в кабинете. Сквозь малиновые плотные занавеси отчетливо пробивался дневной свет, и Лангелан понял, что пробыл без сознания не менее трех часов.

Но возможно, гораздо, гораздо больше.

"Сколько сейчас? Одиннадцать? Или уже перевалило за полдень?" И автобус, если верить рассказам журналистки, доставлявший пациентов этой юдоли скорби в Фиолетовый дом, никак не мог помочь определить время. Кто поручится за ИХ расписание?

— Вот что, — сказал Банниер, подходя ближе и останавливаясь напротив.

— Скажи, когда ты ехал на своей паскудной машине из города в мою клинику, ты видел где-нибудь на дороге указатель "Наемным убийцам сюда"?

Стивен хмыкнул, осторожно вращая за спиной затекшими кистями.

— Я тебя спрашиваю: ты видел такую надпись?! — Банниер покраснел сильнее, и внезапно Лангелан увидел у него в руках свой собственный "люгер".

"С парнем определенно не то. Не стоит его злить".

Это была трезвая мысль, но рожденная в душе, где набирал силу страх, и Лангелан ничего не мог с этим поделать.

— Я не видел такого указателя, — произнес он, надеясь, что голос его прозвучал достаточно спокойно.

Виктор Банниер улыбнулся, но нынешняя его улыбка напоминала прежнюю не более чем утопленник, проведший в воде недельку-другую, живого человека.

— Конечно, ты не видел, — согласился он, медленно покачиваясь с пятки на носок в своих шикарных туфлях. — А знаешь почему?

— Понятия не имею.

— Потому что такого указателя нет!

Банниер продолжал раскачиваться, и теперь все его тело постепенно вовлекалось в эти движения.

Стивен не отрывал от него взгляд. Может, он имеет дело с сумасшедшим?

— Нет такого указателя!! — вдруг пронзительно завопил Банниер, и золотые очки его при этом соскочили на самый кончик носа. — Ты втерся, ты вполз сюда, как змея, как ядовитое пресмыкающееся! Ты убил одного…

Ты убил нескольких наших людей!! Может, ты на что-то надеешься? Ох-х, эт-то было бы прекрасно!

Лангелан почувствовал, как учащается пульс. Ладони вспотели, и неожиданно властно напомнил о себе мочевой пузырь.

— Застрелить тебя — слишком просто. Самое правильное, самое правильное… — Глаза Виктора Банниера на миг остановились, словно внезапно он услышал неведомый глас, явивший ему чудесное откровение.

Лангелан с содроганием вспомнил, на чьем лице он видел подобное выражение.

Физиономия проклятого бармена.

"И будь уверен, оно было на твоей собственной роже, когда ты входил в контору констебля".

— …поступить с тобой так же, — при этих словах Банниер стал раздеваться.

Пиджак. Сорочка. Щелкнули замки подтяжек, и брюки упали на пол, обнажив безукоризненной чистоты белье. Потом доктор Банниер медленно, обволакивающе распластался на полу. И пополз, извиваясь всем туловищем.

То не было театром, игрой.

Доктор Банниер исчез — сейчас перед Лангеланом была действительно змея, чудовищная змея, принявшая непостижимым образом человеческий облик.

Он понял, что его ожидает.

Банниер приблизился вплотную. Очки еще держались на его переносице.

Руки были вытянуты вдоль тела, и он полз с трудом, резко, судорожно изгибаясь.

— Док! Эй, доктор!

Бесполезно. Виктор Банниер, владелец клиники, врач с университетским дипломом, сейчас ощущал себя змеей. И самое жуткое заключалось в том, что это доставляло ему удовольствие "до тех пор, пока он тебя не прикончит, тогда все вновь станет на свои места".

Его голова была менее чем в футе от ног Лангелана.

Банниер изогнулся и посмотрел вверх. Он улыбался.

Струйка слюны сползала из приоткрытого рта.

В этот момент Стивен связанными ногами нанес ему удар, целя в кадык и вкладывая в движение всю силу.

Он не сомневался, что достанет. Но непостижимым образом доктор увернулся, легко, словно проделывал этот трюк множество раз.

Стиснув зубы, Лангелан повторил попытку, на этот раз стараясь угодить в лицо… Он едва не потерял равновесие; ноги вновь встретили пустоту, и в тот же миг острая боль пронзила правую лодыжку.

Укусив, Банниер отпрянул, все с той же идиотической улыбкой глядя перед собой. Внезапно он повторил выпад.

Лангелан почувствовал, как острые зубы вонзились пониже голени. Треск раздираемой материи — и сразу горячая струя крови хлынула ему на ботинок. Пот выступил на висках и под мышками.

"Эта дрянь собирается слопать меня!"

Существо, которое было четверть часа назад доктором Банниером, дожевывало вырванный вместе с тканью брюк кусок плоти. Оно чавкало, давясь непривычной пищей; губы и подбородок, измазанные кровью, лишали лицо последних человеческих черт.

Но удовольствие все отчетливее читалось в его-глазах.

Новый бросок — без промаха. Лангелан ожидал его, но не успел уклониться. Впрочем, не успел — не то слово; он даже не разглядел этот выпад, который на сей раз лишил его куска бедренной мышцы. Крови на полу было столько, словно здесь потрошили свинью.

Его рефлексы — отточенные рефлексы хищника — оказались совершенно бесполезными. Он понимал, что рано или поздно потеряет сознание от потери крови, — тогда эта тварь без проблем покончит с ним.

Лангелан с усилием подтянул к подбородку колени.

Это давало немного, но все же хоть сколько-то увеличивало расстояние. Если бы освободить руки…

Новый укус. Теперь зубы Банниера впились в перекрученную ленту скотча. Он мотнул головой, но скотч держался, и тогда доктор принялся терзать неподатливый материал.

Стивен замер. Это была случайность — одна на тысячу. Тот, кто программировал Банниера, перестарался.

Доктор стал слишком змеей.

Еще несколько укусов, и путы на ногах ослабли.

Лангелан напряг мышцы. Кажется, он уже в состоянии разорвать последние полосы измочаленной ленты.

Лангелан, изогнувшись, упал на бок — и тотчас последовала вспышка боли в левой икре. Он резко, толчком выбросил ноги, понимая, что это его единственная попытка.

Скотч лопнул.

Какую-то секунду ему казалось, что материал окажется прочнее, но лента наконец не выдержала. Дальнейшее произошло мгновенно. Банниер метнулся вперед, и целил он в пах…

Лангелан ждал, что так будет: доктору хотелось редкой добычи.

В этом броске Лангелан поймал Банниера. Он стиснул ноги, до предела напрягая мышцы, и голова доктора оказалась в тисках. Затем Стивен перекатился на пол, уверенный, что услышит хруст ломаемых позвонков.

Но Банниер был жив. Более того, бешено извиваясь, он пытался освободиться, и миллиметр за миллиметром ему это удавалось.

"Руки! Ч-черт, руки!"

Мышцы бедер свело судорогой. Боль от укусов сделалась почти нестерпимой, но Лангелан давил и давил неподатливую шею. Это был его последний шанс.

Вдруг движения доктора сделались беспорядочными. Лангелан услышал отчаянные удары босых пяток о ковер; затем пальцы, о которых Банниер словно забыл, вцепились в него, силясь разомкнуть удушающее кольцо. Но пальцы уже ничем не могли помочь доктору.

Вероятно, он пытался кричать, но то был лишь захлебывающийся, нечеловеческий хрип. Потом Банниер перестал сопротивляться.

Стивен держал его на всякий случай еще минут пять и только потом расслабил мышцы. Сказать, что это ему далось с трудом, — значит не сказать почти ничего.

Холл был пуст — как и несколько часов назад. Часы показывали сорок семь минут пополудни. Спускаясь из кабинета Банниера, Лангелан не встретил ни единого человека — клиника будто вымерла.

Он опустился в кресло дежурного. Ноги болели, словно он только что дважды преодолел марафонскую дистанцию, но значительно хуже были раны. Стивен обработал их и перевязал, как смог. Рассмотрев как следует, он понял, что у него появилась возможность остаться хромым на всю жизнь.

Он поднял трубку телефонного аппарата и принялся набирать номер мотеля в Коннеоте.

Судьба порой любит совпадения. Энни услышала телефонный звонок в тот самый момент, когда открывала дверь номера. Несколько секунд она стояла, не зная, на что решиться, потом быстро схватила трубку:

— Алло!

— Ты уже можешь говорить? Хорошо. Ты должна взять напрокат машину. У тебя есть деньги? Если не хватит, возьми в своей драгоценной папке. Я положил туда несколько купюр перед уходом.

— Папки нет! Она исчезла! А ты, ты…

— Я все знаю, что ты хочешь сказать. А если нет — сможешь вдоволь наговориться при встрече. Твое досье спрятано под матрасом. Все. Главное сейчас — машина: ты берешь ее и едешь в Бакстон. Я встречу тебя на шоссе.

Энни вдруг поняла, что этот человек, профессиональный киллер, насколько она себе представляла, каким-то непостижимым образом ничего не знает.

Как это могло произойти? Весь гнев, и боль, и страх на какой-то миг отступили перед удивлением и — может ли такое быть? — состраданием.

— Послушай, послушай меня! — И что-то в ее голосе заставило Лангелана умолкнуть.

— Тебя снимали на видео, когда ты убивал того полицейского… Холлмена. Там была скрытая камера! И теперь этот ролик крутят по местному ТВ каждые полчаса. — Потом, значительно тише, она добавила: — Я думаю, тебя возьмут еще до заката — где бы ты ни находился.

Молчание.

— Скажи, ты уже разговаривала с портье? — Голос Лангелана звучал размеренно и непривычно мягко.

Это удивило Энни… и слегка успокоило.

— Да. То есть нет — я спустилась в холл как раз тогда, когда он беседовал с полицией. Стив! Он опознал тебя, и меня тоже схватят! Я не знаю…

— Конечно, ты не знаешь. Этого и не требуется. Забудь про Бакстон. Теперь забудь. Возьми машину. В Юклиде есть аэропорт. Поставишь машину на стоянку — не бросишь у входа, а обязательно на стоянку, — после купишь билет до Кливленда. Там у трапа будет ждать человек. Он узнает тебя и позаботится обо всем.

— Но как я пройду мимо портье? И мне кажется…

— Второй этаж, — проговорил Лангелан. — Снег. Ты должна выбраться, Энни. Ты должна выбраться! И у тебя получится, если не станешь паниковать и сделаешь все, как я сказал.

— Хорошо.

"И если повезет нам обоим".

Но вслух он добавил:

— Мы увидимся скорее, чем ты думаешь…

— Джим, ты дома. Надеюсь, с остальным тоже порядок.

Стивен набрал новый номер сразу, переговорив с Энни. Прослушиваются ли телефоны клиники? И если да, то кем?

Ничто не исключалось, но теперь приходилось рисковать, потому что иного выхода не было.

— Я все сделал, как договаривались. И уже два часа дожидаюсь твоего звонка. — У Джима был довольный голос, голос человека, хорошо выполнившего свою работу.

— Я слушаю тебя. Постарайся короче.

— Стив, человека, которым ты интересуешься, не существует. Мне пришлось попотеть, чтобы говорить об этом с уверенностью. Ему никогда не выдавали водительских прав. На него ничего нет в Центральном полицейском компьютере, так же как и в базе данных Иммиграционной службы. Он никогда не оформлял медицинской страховки. И никогда не служил в армии. Его имя — лишь звук. Такого человека не существует.

Джим замолчал, ожидая реакции.

"Что это может значить? Выдуманное имя? Грандиозная мистификация? Или…"

— Ну что ж. Я не сомневаюсь, как ты сказал, так и есть.

— Тебе это как-то помогло? — спросил Джим.

— Еще не знаю. У меня возникла проблема — на сей раз все очень серьезно. Мне не выпутаться без твоей помощи.

— О Господи…

— Джим, тебе нужно немедленно отправляться в Кливленд. Первым же рейсом. В аэропорту будешь ждать прибывающие из Юклида самолеты. Одним из рейсов прилетит девушка. Ее зовут Энни Грин. — Лангелан описал внешность журналистки. — Я не могу сказать, каким именно рейсом она прибудет, но ты должен обязательно ее узнать. Проводишь в "Шелтон". Сними ей номер на трое суток. И будь с ней. Это все.

— Ты серьезно увяз там, да? — осторожно спросил Джим.

— Похоже, что так.

— Может, тебе нужно что-то еще? Деньги? Люди? Я могу попытаться…

— Спасибо, нет. Я все сделаю сам. Но… Все равно спасибо.

"О Боже, я становлюсь сентиментальным! Как сильно меня изменили несколько суток".

— Стив, что мне делать, если…

— Если я не появлюсь в Кливленде в течение этих трех суток. Так? Ты это хотел спросить?

— Да.

— Помоги девушке убраться из страны. Если она захочет, конечно. Но думаю, что она обязательно захочет.

— На ней что-то серьезное? Извини, но я должен знать это, чтобы организовать все как следует.

— На ней нет ничего. Ее ищет полиция, потому что девушку видели со мной. И еще с ней жаждет повстречаться одна, скажем, секта. Только встреча та будет для Энни последней.

Джим помолчал, потом сказал:

— Я сделаю все, что смогу, Стив.

— Не сомневаюсь, — Лангелан положил трубку.

День был ослепительно ярким. На безоблачном небе сияло солнце, и снег, аккуратно убранный возле крыльца клиники, сверкал и переливался мириадами радуг, расчерченный кое-где густыми темно-синими тенями деревьев.

"Тандеберд" был на месте. Не совсем там, где он оставил его.

"Скорее, не где, а на ком?"

Однако машину не стали прятать. Вероятно, тому, кто все это готовил, не могла прийти в голову мысль, что хозяин "тандеберда" сможет им снова воспользоваться.

Лангелан заковылял к машине. Идти было тяжело, но не настолько трудно, как он опасался. Он открыл дверцу, и в этот момент услышал отдаленный телефонный звонок на втором этаже клиники.

"Могу поклясться, что это в кабинете доктора Банниера. Взволнованная публика ждет его в Фиолетовом доме. Срывается выступление!"

"Нет, оно состоится, — подумал Лангелан. — Но с другим ведущим не так, как ожидают зрители".

Он запустил двигатель. Потом, перегнувшись назад, извлек из спинки пассажирского кресла замаскированный контейнер. В нем находился портативный пистолетпулемет в наплечной кобуре, и этому инструменту предназначалась основная мелодия в предстоящем спектакле. Который называется массовым кровопролитием.

Пусть так, но он пойдет и на это. Потому что, перед тем как повесить трубку, Джим сказал еще несколько слов. Очень важных. Лангелан запомнил их наизусть — ведь то был приговор.

"Синдикат интересовался твоими делами, Стив. Со мной переговорили очень осторожно, но я давно научился слышать больше, чем сказано. И я почти уверен, что они решили тебя заменить. Думаю, я должен был тебе это сказать".

Лангелан включил передачу и двинулся по идеально расчищенной дороге.

В том-то и дело, что Джим был вовсе не должен. Он мог промолчать, и его никто бы не упрекнул. Но он сказал, рискуя очень по-крупному.

Подъездная дорога кончилась, Лангелан вывернул на шоссе и прибавил скорость. До Бакстона было двадцать миль.

Он лежал неподвижно. Сквозь толщу сугроба слышался треск пламени, пожиравшего его "тандеберд". В отдалении — голоса полицейских; слов не разобрать, но это и не требовалось. Догадаться, о чем они говорят; нетрудно. Прогремел взрыв.

"Огонь добрался до баков. Теперь пожар не закончится, пока не выжжет машину дотла. А потом копов ждет сюрприз".

Потом. Но пока что они уверены, что водитель в салоне. Вернее, то, что от него осталось. Ведь после происшедшего с "тандебердом" невозможно уцелеть.

Стивен напоролся на полицейский блок у самого въезда в город, возле холмов. Копы открыли огонь без промедления, и первыми же выстрелами разбило рулевую колонку. Машину вынесло в кювет, перевернуло три или четыре раза, затем "тандеберд" грохнулся набок и загорелся.

Когда автомобиль перевернулся, Лангелана выбросило из салона, и его принял сугроб, сооруженный снегоочистителями, трудившимися всю предыдущую ночь. Возможно, то было чудо спасения. Возможно, лишь изощренная пытка смерти.

Но главное — он ничего не предвидел. Его способность предугадывать события изменила ему на сей раз.

Скорее всего это означало конец.

Мой ангел-хранитель оставил меня.

Лангелан осторожно пошевелился в снегу. Он знал, что у него есть время, только пока горит автомобиль.

Потом полицейские просеют каждый грамм снега сквозь мелкое сито.

Он полз к Фиолетовому дому. Если ему суждено побывать в нем — то теперь. Он полз, зарываясь глубже в снег и надеясь на солнце, которое светило с его стороны.

Лангелан уже видел крыльцо Фиолетового дома, когда почувствовал чье-то присутствие совсем рядом.

Он замер. Потом услышал близкое дыхание — и быстро повернулся в снегу. Вспышка боли в груди едва не лишила сознания.

Над ним, склонившись, стоял Сэм Гевин — секретарь несуществующего мистера Армистеда. Лангелан упер ствол пистолета-пулемета ему в грудь.

— Полицейские могут видеть меня с дороги?

Секретарь медленно покачал головой.

— Помоги мне подняться. Будь очень внимателен и осторожен, и тогда, возможно, мы прибудем к твоему хозяину в том же составе, что и теперь.

Сэм Гевин молчал. Не исключено — он подозревал, что с ним разговаривает дух, а не человек. Этот киллер должен быть мертв уже трижды!

— Шевелись!

Тяжелые двери захлопнулись позади с оглушительным ударом, словно ворота ада. Впереди открывался широкий, едва освещенный коридор с высоким сводчатым потолком.

"Дешевые декорации. Для впечатлительных провинциалов. Но это должно срабатывать".

Он подтолкнул секретаря в спину стволом:

— Пошли. И держи рот закрытым.

Их путь окончился возле двустворчатых дверей с отделкой под красное дерево, но Стивен безошибочно угадал стальную плиту под декоративной панелью. Сэм Гевин замешкался, потом оглянулся.

— Не стесняйся. Открывай и входи первым.

Лангелан чувствовал уверенность, которую придавали оружие и сознание того, что фактор неожиданности на его стороне. Но вместе с тем глубоко в душе он ощущал обреченность. И здесь не играла роли ни огневая мощь его пистолета-пулемета, ни опыт — ничто.

Мой ангел оставил меня.

"Вот и все. Но путь свой я пройду до конца — каким бы он ни был".

Секретарь распахнул двери, которые тяжко провернулись на усиленных могучих петлях. Потом Гевин отступил в сторону, освобождая проход.

Это был зал, одновременно похожий на учебный класс и спортивную арену. Ряды кресел возвышались один над другим, полукругом охватывая помещение. В центре располагался помост, на котором была устроена кафедра. Но более всего сооружение напомнило Лангелану грубую имитацию эшафота. Почти все места в амфитеатре были заняты; десятки глаз уставились на вошедших. Лангелан оглянулся — секретаря уже не было рядом. Подняв голову, он внимательно посмотрел на сидящих.

Многих он уже видел ранее: среди пациентов клиники. Других — впервые. На их лицах не было и следа безумия; его разглядывали с отстраненным интересом, как необычного жука, неожиданно выползшего на великолепно убранный стол и на какой-то миг нарушившего ход торжественного приема.

Он мог начать стрелять. Но что бы это дало? Несколько выстрелов, вряд ли он бы успел сделать больше. Однако дело было не в том: борьба оказалась бессмысленной. Он столкнулся здесь с силой, несоизмеримой по своим возможностям с его собственными. Все это напоминало войну муравья с экскаватором.

На помосте в центре зала появился человек. Красное лицо, рыжеватая, начавшая редеть шевелюра. И крупная, словно налитая, бородавка, венчающая кончик носа.

Это был клиент заведения Банниера.

Он посмотрел на вошедшего гостя и сделал особый, неповторимый жест. Пальцы Лангелана разжались, и оружие со стуком упало на паркет.

— Поднимитесь сюда, — приказал человек с кафедры. — Нужно ли мне представляться? — спросил он, когда Стивен остановился напротив.

— Думаю, не стоит. Мистер Леонард Армистед. Так?

— Верно. — Краснолицый мужчина улыбнулся, облокотившись на кафедру. Она была совершенно пуста, если не считать странной игрушки, отдаленно напоминавшей метроном. Блестящий металлический шар диаметром в два дюйма плавно раскачивался на тонком стержне. Когда шар достигал верхней точки, между ним и подставкой с треском прорывался сноп электрических искр.

— Ваше имя мне тоже известно, — сказал Армистед и обернулся к секретарю.

— Продолжайте без меня, Гевин. Я скоро вернусь.

"Он почти повторил слова Банниера!" И эта мысль вдруг вызвала у Лангелана чувство, которое, как он полагал, осталось за дверями Фиолетового дома.

Надежда.

Армистед почувствовал это изменение.

— Что произошло? Вспомнился забавный случай? — Он смотрел на Лангелана с улыбкой, но в его глазах промелькнул огонек беспокойства. Впрочем, только на миг. — Пойдемте.

В кабинете Армистеда было темновато. Дневной свет с трудом проникал сквозь узкое, словно бойница, окно. Но все же то был солнечный свет. Вспыхнувшие галогеновые светильники поглотили его, превратив день в поздний вечер.

— Банниер мертв? — спросил Армистед, устраиваясь в массивном кресле.

Лангелан сел напротив, их разделял только небольшой легкий столик. Он не был преградой. Преградой была сама атмосфера этого дома.

— Мертв, — проговорил Лангелан — если только не научился обходиться без воздуха. Вы не отрабатываете такие способности у своих учеников?

— Не следует злить меня сильнее, чем это вам уже удалось. — Армистед на миг замолчал. — Доктор Банниер не был моим учеником. Он был… кнопкой, очень удобной кнопкой. Но он не был посвящен в таинства и даже вряд ли подозревал о них. Для него я лишь уникальный случай психиатрии. Почти что природное явление. Автором метода он считал себя — и поэтому было так удобно его использовать. Теперь… придется искать ему замену. Впрочем, вам все равно ничего не ясно. Вы просто оказались не в том месте и не в то время. Не повезло.

— Ну почему же, — сказал Лангелан, — кое-что я все-таки понял. Вы — не мессия, Армистед, и нет никаких таинств. Все это вздор. А есть новые методы гипноза. Или хорошо забытые старые. Вы научились воздействовать на психику, строя фразы определенным образом, и что-то еще — прикосновения, к примеру. Но в основе — стратегия речи. Вот и все. Прочее — лишь декорации.

Леонард Армистед захохотал. Это был хорошо поставленный раскатистый смех — и совершенно искусственный. Он прекратился так же внезапно, как и начался.

— Какие-то крохи вы действительно поняли, — произнес Армистед, щуря покрасневшие глаза. — Речевые стратегии — это неплохо сформулировано, если вы вправду не сталкивались раньше с таким понятием. Виктор Банниер был буквально помешан на этом… Полагал, что их возможности беспредельны… но сам не мог ничего. Он был только кнопкой, как я говорил уже. Мне смешно, когда речь идет о гипнозе. Потому что фактически никто не знает, что это такое. Им размахивают, как волшебной палочкой. Но никакие волшебные палочки не могут существовать в мире, где отсутствует магия. Они становятся просто деревяшками. Однако ежели волшебный жезл работает — значит, магия существует. Об этом отчего-то не хотят задумываться. Возможно, просто боятся. Ведь если заклинания — или гипноз, или речевые стратегии, выбирайте, что больше нравится, — срабатывают, то, несомненно, есть сила, которая и выполняет действие. А у каждой силы… у каждой силы есть свой хозяин. Нужно только понять, кто он. И тогда — никаких действий наугад. Тогда власть практически не ограничена.

Лангелан прикрыл глаза и неожиданно четко мысленным взором увидел изображение перевернутого креста на двери церкви города Бакстона.

— Кнопка, — сказал он, поднимая веки. — Вы говорите — кнопка. Что же включалось с помощью этой кнопки, которая называлась доктором Банниером?

— Я, — ровно проговорил Армистед. — Я — психически неизлечимо больной. Прогрессирующее слабоумие. Гебефрения. И Виктор знал речевой ключ, который приводил меня в это состояние. А также возвращал обратно. К полному здоровью. Абсолютному.

— Две личности?

— Нет. Личность одна, но два ее состояния.

"Поэтому Джиму и не удалось найти никаких следов. Психушка… лучшее укрытие. И нет риска разоблачения — потому что нет симуляции".

— Все это очень познавательно, — сказал Лангелан. — У меня просьба: если не возражаете, я покину вас ночью.

— Хорошо, — Армистед спокойно кивнул, — ночью. Ты покинешь нас ночью. Нас всех.

— Подразумевается убийство?

— Убийство?! Ты просто не понимаешь, о чем речь! Мне достаточно сказать лишь несколько фраз: незаметных, вплетенных в ткань разговора, — и, к примеру, твой член станет таким, что ты почтешь за счастье от него избавиться.

Лангелан поморщился:

— Что за фантазии!

Армистед перегнулся к нему через столик. Кожа под глазами набрякла, и стала видна тонкая синеватая жилка, пульсирующая у левого виска.

— Я могу сделать что угодно с твоей психикой! С твоей физиологией!.. Он улыбнулся, и обнажились желтые кривоватые зубы. — Я могу сделать что угодно с твоей душой!

— Зачем вам все это? И зачем вам нужна жизнь незаметной журналистки? При таком размахе…

Армистед выпрямился.

— Девчонка сама по себе не имеет для меня никакого значения. Ты ее спрятал — на свою голову. Но ты сам и расскажешь, где ее найти, — хозяин Фиолетового дома ухмыльнулся. — Она взяла то, что ей не принадлежало. И она будет наказана. Кстати, ты тоже попытался взять то, что не было твоим.

Лангелан искренне удивился — впервые за долгое время.

— Я?

— Да. Тебе нужна была жизнь Спаатца? Но он никогда не будет твоей жертвой. Он — адепт: это редчайшее свойство. Только два человека — не считая меня — обладают подобным даром. Филип станет третьим.

Лангелан задумался. Разговор шел к концу — как и его жизнь, — и нужно постараться, чтобы все завершилось… не унизительно. И может — если очень повезет, — ему удастся спасти Энни Грин.

— Вы грозились сделать с моей душой все, что пожелаете. Я не очень верю в существование душ, но если я не ошибаюсь, то, несомненно, с вашей душой, Армистед, все худшее уже случилось. И еще: вы представляли меня совершенно ничтожным. Должен сказать, не могу согласиться. Я тоже умею кое-что, и неплохо.

Он широко улыбнулся и произнес, раздельно и четко выговаривая каждое слово:

— Ведь я достал твою благопристойную суку в пансионе. Верно? Или ты забыл? А хочешь, расскажу, как я это сделал?

Армистед вздрогнул. Бешенство исказило его побагровевшее лицо.

— Вот об этом ты пожалеешь, — прошипел он.

Неожиданно дверь в кабинет распахнулась.

— Сэр, — озабоченно сказал Сэм Гевин с порога, — в доме полиция. У них ордер. Они разыскивают водителя сгоревшей машины.

— Убери его в подвал, — быстро сказал Армистед, — и запри там. Это не продлится долго — я позабочусь.

— Поднимайся, — секретарь подтолкнул его, и Лангелан медленно выпрямился.

Армистед неотрывно глядел на него своими красными глазками.

— Небольшая отсрочка, — сказал он, — потому что в конечном итоге все определяет… но ты ведь и сам это знаешь… Иди!

Дом был очень старый. Когда они спустились в подвал, Стивен увидел бойлер, который, вероятно, создали во времена "Титаника". Его несколько модернизировали, и сейчас он работал на сжиженном газе. Непосредственно возле котла подвал освещался единственной лампочкой в металлической сетке, далее пространство тонуло во мраке.

Секретарь торопился. Впихнув Лангелана в подвал, он быстро поднялся по короткой лестнице и захлопнул дверь. Загремел засов, и все стихло.

Стивен нашел пустой ящик. Присел. В топке бойлера ровно гудело пламя, от котла даже здесь, на расстоянии пяти ярдов, веяло жаром. И жаром постепенно наливалась раненая нога.

То, что его бросили без присмотра, даже не связав, было очевидной ошибкой: Это можно было объяснить только серьезностью ситуации, — видимо, Армистед не мог допустить тщательного полицейского обыска. Секретарь тоже требовался наверху — ведь "ученики" сидели на местах и их нельзя было предоставить самим себе.

"Полиция штата. Это не местный констебль. Чтобы их обработать, требуется время".

К тому же слишком много трупов.

Бойлерная. Семь пятидесятилитровых баллонов. И горящая топка. Устроить "ба-бах!" будет не слишком сложно. Не самая трудная смерть. Армистед наверняка приготовил для него нечто более занимательное. И им уже не найти Энни, — вряд ли Армистед сумеет разговорить мертвеца. При всем своем могуществе.

Армистед. Своя организация, свои цели. Какие?

Власть — и трудно даже представить, как далеко она простирается. Методы…

"Если половина сказанного им — правда, моя собственная профессия скоро станет анахронизмом".

Лангелан вспомнил извивавшегося на полу Банниера и поднялся.

Надо торопиться, если не хочешь закончить так же.

Он осмотрел баллоны. Все были полны, но рукоятки с вентилей предусмотрительно сняты.

"Ч-черт!" Оставался один, питающий котел. Можно отключить его — но тогда пламя в топке погаснет. И когда здесь создастся нужная концентрация, неизвестно. Может, газа в одном баллоне не хватит, учитывая размеры подвала. Лангелан посмотрел вверх. Под потолком проходил металлический короб, в котором нетрудно было узнать вентиляционную шахту. Вентиляция… Смутная мысль промелькнула в сознании, он оглянулся назад, на котел…

И внезапно понял, что можно сделать.

Только бы дотянуться до короба. Лангелан двинулся в темное пространство подвала, пробираясь почти на ощупь. Ему нужна была лестница, но сгодились бы и несколько крепких ящиков, которые можно поставить друг на друга.

Продвинувшись десятка на два шагов и ободрав руку, он услышал вдруг отдаленные шорох и слабое попискивание.

Крысы.

Вероятно, подвал кишел ими. И только свет возле бойлера держал этих тварей на расстоянии. Но я должен достать то, что требуется.

Одна из крыс вдруг пробежала по его ноге. Лангелан содрогнулся и стал отступать. Шелест сотен лапок был гораздо отчетливее.

Остановит ли их свет?

Он споткнулся и упал на вытянутые руки. На миг сознание заполнила паника, и тут ладонь его ощутила что-то, похожее на шест. Вцепившись в свою находку, он поволок ее к освещенному пятну возле котла.

То был не шест, а отрезок водопроводной трубы в толстых наростах ржавчины. Но для задуманной цели он вполне годился.

Жесть вентиляционного короба сдалась после четвертого удара. Лангелан действовал трубой, как тараном, держа ее на вытянутых руках, с трудом сохраняя равновесие.

В шахте образовалась дыра с рваными, загнутыми внутрь краями. Было слышно, как шумит внутри нагнетаемый воздух.

"Принудительная вентиляция".

В кабинете Армистеда он видел кондиционер, но зал для занятий, очевидно, был оборудован тем, что попроще. А что может быть проще принудительной вентиляции!

Лангелан вытащил стальную шпильку из крепежного хомута и отсоединил конец шланга, соединявшего газовый баллон с котлом. Раздалось громкое шипение, словно проснулась рассерженная змея. Соединив шланг с найденным куском трубы, он осторожно стал поднимать его вверх. Только бы хватило длины!

Хватило — хотя шланг и натянулся почти до предела.

Лангелан воткнул свободный конец трубы в земляной пол. Теперь оставалось только ждать. Горючий газ пошел в вентиляционную систему.

Тик-так, тик-так.

"О чем там сейчас говорит Сэм Гевин? Учит, как парой фраз заставить выпрыгнуть из окна? Или поверить, что лучший подарок для самого близкого смерть?

А природный газ почти не имеет запаха. И он будет все прибывать, прибывать, пока… тик-так в очередной раз металлический шарик не брызнет веером электрических искр…"

Шаги. Шаги снаружи, за дверью. И он здесь заперт среди крыс, и ничего нельзя сделать, потому что ты сам, как крыса, за которой пришел знаменитый крысолов со своей волшебной дудочкой. Вот если бы…

Лангелан поднял с пола стальную шпильку. Его руки почти не дрожали. Он поднес пальцы с зажатой шпилькой к уху.

"Быстро. И глубоко — чтобы не оставить им шансов".

Секретарь мистера Армистеда появился на верхней ступени. Он что-то крикнул и махнул рукой. Пленник не реагировал. Он сидел на перевернутом ящике и плавно раскачивался, словно в такт неслышной мелодии. От уха к подбородку тянулась темная ленточка; при слабом освещении Гевин не сразу разобрал, что это кровь.

Он хорошо соображал. Переведя взгляд с погасшего бойлера на шланг, скрывавшийся в пробитом вентиляционном коробе, секретарь хозяина Фиолетового дома оценил ситуацию мгновенно. Он ринулся наверх, не обращая больше на Лангелана внимания.

Междугородный автобус остановился возле одного из терминалов автовокзала Кливленда. Вместе с десятком других пассажиров из него вышел мужчина, вид которого говорил, что ему недавно крепко досталось.

Отчего-то не став дожидаться багажа, мужчина отправился к киоску и спросил местную газету. Заголовки бросались в глаза с первой же полосы: УЖАСАЮЩАЯ ТРАГЕДИЯ В БАКСТОНЕ! СТАРИННЫЙ ОСОБНЯК ПОЛНОСТЬЮ УНИЧТОЖЕН!

"Как сообщил наш корреспондент, побывавший на месте трагедии, взрыв унес жизни восемнадцати человек. Еще шестнадцать мужчин и женщин, извлеченных из-под обломков, госпитализированы в больницы графства.

По словам шефа пожарных, взрыв произошел изза утечки газа. И это как будто подтверждается общей картиной. Но начальник отдела по расследованию убийств полиции штата Пол Ревкович заявил, "что в этом деле еще много неясного". Убит директор психиатрической клиники доктор Банниер — при весьма странных, как заявил Ревкович, обстоятельствах. Исчез охранник, дежуривший в ту ночь, недавно принятый на работу. Полиция считает его одним из главных подозреваемых. Кроме того, до сих пор не обнаружен убийца констебля Холлмена. Как все это связано между собой? И не слишком ли много берет на себя полиция, скрывая от общественности подробности хода расследования?" Стивен скомкал газету и отправил в урну. Потом пешком отправился в центр города. Он шел очень осторожно — но вовсе не из-за боязни быть узнанным. Ожог, обезобразивший левую половину лица, делал его неузнаваемым. Осторожность вызывалась другим — он еще не привык к своей полной глухоте. Возможно, ему удастся поправить слух. Возможно — нет, но в любом случае предстоит многому научиться.

Наконец он свернул за угол — и увидел толпу поодаль от входа в отель. Толпу возбужденных, испуганных и вместе с тем словно слегка опьяненных людей — их вид с полной определенностью говорил, что недавно здесь пролилась кровь.

Лангелан стал осторожно протискиваться сквозь них. Его толкали, но он упорно двигался вперед.

Мужчина лежал лицом вниз. Осколки черепа разлетелись вокруг, асфальт потемнел от крови.

Господи, нет! Ведь это не Джим, это не может быть Джим!

Конечно, то был совершенно посторонний мужчина. Лангелан поднялся в "Шелтон", узнал номера Энни и Джима и встретил их — целых и невредимых.

Но все это произошло только в его мыслях. В действительности на асфальте лежал именно Джим и распахнутое окно на одиннадцатом этаже ясно показывало, откуда он сделал последний шаг.

Появившийся полицейский приподнял труп, и Лангелан увидел обезображенное, но все же узнаваемое лицо.

Толпа шумела, две женщины плакали — но он ничего не слышал. Он выбрался и вошел в просторный вестибюль "Шелтона". Портье за стойкой напоминал суслика, лишившегося привычной норы. Он не сразу обратил внимание на подошедшего Лангелана, вертя головой по сторонам.

— У вас позавчера остановилась мисс Энни Грин. Я бы хотел знать, в каком номере она проживает. Должен предупредить, что я плохо слышу. Надеюсь, вас не затруднит написать на бумаге номер.

Портье секунду недоумевающе глядел на него.

"Вот идиот!"

Затем защелкал клавишами компьютера. Нахмурился, придвинул к себе листок и начал быстро писать.

Потом осторожно подтолкнул его Лангелану.

"Мисс Грин уехала из отеля вчера в 23.30".

Стивен скомкал листок и повернулся к выходу. Портье тронул его за рукав. Он быстро написал на новом листке: "Простите, мистер, как ваше имя?" — Стив Лангелан.

Новая записка: "Тот человек, что погиб сегодня, оставил для вас конверт".

Портье нагнулся и вытащил стандартный конверт без марки. Лангелан взял его, поблагодарил кивком и вышел на улицу.

Он рискнул распечатать конверт, только пройдя три квартала и убедившись, что никто не последовал за ним.

Зайдя в маленький неприметный бар, он опустился за столик и, заказав пива, стал читать.

"Стив! Я беспокоюсь, что не смогу выполнить обещание. Твоя знакомая, едва мы поселились, купила кассетный магнитофон и часами слушает одну и ту же пленку. Мой номер — соседний, и через стенку я не слышу слов. Это похоже на какую-то лекцию. Твоя знакомая почти не общается, и у меня предчувствие, что она собирается сбежать без моей помощи. Надеюсь все же, ты успеешь в назначенный срок".

Подписи не было. Лангелан порвал записку и сжег клочки в пепельнице.

"Копия, вот в чем дело. У нее имелась копия той диктофонной записи. Поэтому Армистед был так упорен в своих поисках. Копия… это же так просто! Она попыталась прослушать запись еще там, в пансионе Йельсен. Это едва не стоило ей жизни. И вот теперь она повторила попытку. Чему она научилась? Психическое каратэ? Или она тоже стала адептом? Теперь не имеет значения. Важно, что ей понравилось. И Джим стал первым оселком, на котором она попробовала свое оружие. Несколько слов, и он открывает окно, в полной уверенности, что поступает абсолютно правильно".

Денег, чтобы расплатиться, едва хватило. Официантка неприязненно взглянула на человека в мятой одежде, но ничего не. сказала. Искоса посмотрела на пятно ожога и отошла от столика. Лангелан вышел на улицу.

Он не торопился. Ему потребуются средства — они есть, отложенные для непредвиденной ситуации. Сейчас они пригодятся. Потом он раздобудет еще.

Деньги — лишь средство. У него есть цель — вот что главное. Можно сказать, что он заключил собственный контракт — с самим собой.

Энни Грин.

Он будет искать ее. И он обязательно ее найдет — даже если на это потребуется целая жизнь.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg