«Такой прекрасный день»

Двенадцатого апреля *** года в двери, принадлежащей миссис Хэншоу, по неизвестным причинам поляризовался тормозной клапан модулятора поля. В результате день у миссис Хэншоу был напрочь испорчен, а у ее сына Ричарда возник странный невроз.

Это был не тот тип невроза, о котором можно прочитать в обычных учебниках, и, конечно, маленький Ричард в общем-то вел себя так, как и должен вести себя хорошо воспитанный двенадцатилетний мальчик в обычных обстоятельствах.

Однако с 12 апреля Ричард Хэншоу лишь с большим трудом мог заставить себя пройти через дверь.

Миссис Хэншоу проснулась утром, как обычно, когда ее домашний робот неслышно проскользнул в комнату, неся чашечку кофе на маленьком подносе.

Миссис Хэншоу планировала днем съездить в Нью-Йорк, а до этого ей нужно было сделать кое-что из того, что нельзя доверить роботу, поэтому, выпив несколько глотков, она встала с постели.

Робот отодвинулся назад, неслышно скользя по диамагнитному полю, которое удерживало его овальное тело в полудюйме от пола, и направился обратно в кухню, где нажал на соответствующие кнопки различных кухонных приборов, и вскоре был готов стандартный завтрак.

Миссис Хэншоу, одарив обычным сентиментальным взглядом кубографию своего покойного мужа, с обычным удовольствием прошла через все стадии обычного утреннего ритуала. Она слышала, как в конце залы ее сын совершает свой туалет, но знала, что ей нет нужды вмешиваться. робот сам присмотрит за тем, чтобы Ричард принял душ, сменил одежду и хорошо позавтракал. тергодуш, который она установила в прошлом году, делал умывание и сушку такими быстрыми и приятными, что она не сомневалась, дики умоется даже без уговоров.

Единственное, что ей предстояло сделать, — это чмокнуть мальчика в щеку перед его уходом. Она услышала, как робот издал мягкий звон, означавший, что приближается время начала занятий в школе, и опустилась в силовом лифте на нижний этаж, чтобы исполнить свой материнский долг.

Ричард, с карманным проектором и роликами учебных фильмов, болтавшимися на плече, стоял у двери. Вид у него был очень хмурый.

— Послушай, мам, — сказал он, — я набрал координаты школы, но ничего не получилось.

Почти автоматически она сказала:

— Чепуха, Дики. Я никогда не слышала ни о чем подобном.

— Тогда попробуй сама.

Миссис Хэншоу попробовала несколько раз. Странно. Дверь школы всегда была настроена на общий прием. Она стала набирать другие координаты — тоже безуспешно. Двери ее друзей, возможно, и не были настроены на прием, но в этом случае появился бы сигнал и все было бы понятно. Но в этот день, несмотря на все ее манипуляции, дверь оставалась безжизненным серым барьером. несомненно, дверь сломалась, а ведь прошло всего пять месяцев после ежегодного осеннего осмотра, проводимого фирмой.

Миссис Хэншоу не на шутку рассердилась.

И почему эта поломка произошла именно в тот день, на который она запланировала так много дел? Миссис Хэншоу с обидой вспомнила, как месяц назад отказалась от установки дополнительной двери, чтобы избежать лишних расходов. Откуда ей было знать, что двери стали такими ненадежными?

Она подошла к видеофону, все еще кипя от гнева, и сказала Ричарду:

— Дики, пройди по дороге и воспользуйся дверью Уильямсонов.

Как ни странно — если учесть последующие события, — Ричард воспротивился:

— Да, но, мам, я запачкаюсь. Может, я лучше останусь дома до тех пор, пока не починят дверь?

И тоже, как ни странно, миссис Хэншоу настояла на своем решении. Не отрывая пальца от наборного диска видеофона, она сказала:

— Ты не испачкаешься, если оденешь на ботинки галоши, и не забудь хорошенько почиститься перед тем, как войдешь в дом.

— Но…

— И никаких возражений, Дики. Ты должен быть в школе. Я посмотрю, как ты уходишь. Только побыстрее, а то опоздаешь.

Робот — это была очень сообразительная машина новейшей модели — уже стоял перед Ричардом, услужливо протягивая галоши.

Ричард натянул на ботинки прозрачные пластиковые щитки и с явной неохотой двинулся к выходу.

— Я даже не знаю, как открыть эту штуку, мам.

— Просто нажми вон на ту кнопку, — показала миссис Хэншоу. — Красную кнопку. На ней написано «аварийный выход». И не копайся. Ты не хочешь, чтобы робот пошел с тобой?

— Нет, черт возьми, — угрюмо ответил Ричард. — Кто я, по-твоему, ребенок? — его бормотание оборвал звук захлопнувшейся двери.

Едва качаясь пальцами диска видеофона, миссис Хэншоу набрала нужный номер и довольно громко высказала фирме свое мнение о ее продукции.

Джо Лум, скромный молодой человек, за плечами у которого были техникум и курсы повышения квалификации в области механики силовых полей, прибыл в резиденцию хэншоу меньше, чем через полчаса. он действительно был весьма компетентен, хотя у миссис Хэншоу его молодость вызвала инстинктивное недоверие.

Она открыла подвижную панель дома, как только Джо Блум посигналил, и увидела, что он энергично отряхивается, стараясь удалить уличную пыль. Галоши он уже сбросил. Миссис Хэншоу закрыла панель, избавившись таким образом от резкого солнечного света, проникавшего в дом.

— Я рада, что хоть кто-то явился, — резко ответила миссис Хэншоу на приветствие механика. — У меня весь день пропал.

— Мне очень жаль, мэм. Так что же случилось?

— Она просто не работает. Вообще ничего не происходит, когда набираешь координаты, — сказала миссис Хэншоу. — И это началось без всякого предупреждения. Мне пришлось отослать сына к соседям через эту… эту штуку.

Она указала на «аварийный выход», у которого встретила механика.

Он улыбнулся и заговорил тоном человека, получившего специальные знания о дверях.

— Это тоже дверь, мэм. Только это слово пишется не с заглавной буквы. Это нечто вроде механической двери. Раньше других-то и не было.

— Ну, по крайней мере она работает. Моему мальчику пришлось выйти в грязь и стать добычей микробов.

— На улице неплохая погода, мэм, — сказал механик с видом знатока человека, профессия которого вынуждает его бывать на свежем воздухе почти каждый день.

— А иногда погода бывает в самом деле неприятной. Но я думаю, вы желаете, чтобы я немедленно починил эту вашу дверь, мэм.

Он уселся на полу, раскрыл большой ящик с инструментами, который принес с собой, и за полминуты, используя точечный демагнетизатор, снял панель управления, обнажив сложнейшие детали.

Миссис Хэншоу наблюдала за ним, сложив руки на груди.

Наконец механик воскликнул:

— Ну вот он! — и ловким движением вытащил тормозной клапан.

— Этот клапан размагнитился, мэм. Вот и все. — Он пробежал пальцем по отделениям своего ящика и вынул точно такую же деталь. — Эти штуки любят внезапно выходить из строя. Никогда нельзя предвидеть.

Он поставил панель управления на место и встал.

— Сейчас все будет в порядке, мэм.

Затем он набрал контрольную комбинацию цифр, аннулировал ее, набрал еще одну. Каждый раз унылая серость двери переходила в глубокую бархатистую черноту.

— Распишитесь, пожалуйста, вот здесь, мэм, и будьте добры проставить номер своего счета.

Механик набрал новую комбинацию цифр, на этот раз координаты своей мастерской, и, вежливо прикоснувшись пальцем ко лбу, прошел в дверь. Когда его тело проникло в темноту, оно сразу потеряло свои очертания. Последним исчез кончик ящика с инструментами, и через мгновение дверь снова обрела свой унылый, серый цвет.

Спустя полчаса, когда миссис Хэншоу наконец закончила прерванные приготовления и все еще с негодованием думала об утреннем инциденте, надоедливо зазвонил видеофон, и с этого звонка начались ее истинные беды.

Мисс Элизабет Роббинс была в замешательстве. Маленький Дик Хэншоу всегда считался хорошим учеником. Ей отнюдь не хотелось жаловаться на него. И все же, говорила она себе, сегодня он вел себя очень странно. И она, разумеется, должна поговорить с его матерью, а не с директором школы.

Она отправилась к видеофону во время утреннего учебного периода, оставив вместо себя одного из учеников. Набрала нужный номер и поймала себя на том, что необычайно внимательно смотрит на красивую и, пожалуй, грозную голову чем-то недовольной миссис Хэншоу.

Мисс Роббинс немного струсила, но отступать было уже поздно. Она робко сказала:

— Миссис Хэншоу, я мисс Роббинс.

Миссис Хэншоу окинула ее ничего не выражающим взором, потом спросила:

— Учительница Ричарда? — ее голос звучал сухо и надменно.

— Совершенно верно. Я позвонила вам, миссис Хэншоу, — продолжала мисс Роббинс, — чтобы сказать, что сегодня утром Дик пришел в школу очень поздно.

— Неужели? Но этого не может быть. Я видела, как он уходил.

Мисс Роббинс изобразила вежливое удивление. Она спросила:

— Вы хотите сказать, что видели, как он воспользовался дверью?

Миссис Хэншоу быстро проговорила:

— Нет, нет. Наша дверь временно не работала. Я послала его к соседям, и он воспользовался их дверью.

— Вы уверены?

— Конечно, уверена. Неужели же я вам лгу?

— Ну что вы, миссис Хэншоу. Я совсем не это имею в виду. Я хотела сказать: уверены ли вы в том, что он нашел дорогу к соседям? Он, возможно, заблудился…

— Ерунда. У нас есть прекрасные карты, и я не сомневаюсь, что Ричард отлично знает, где находится каждый дом в районе А-3.

Потом со спокойной гордостью человека, который осознает свое заметное положение в обществе, она добавила:

— И вовсе не оттого, что ему это необходимо знать, конечно. Достаточно посмотреть в справочнике нужные координаты…

Мисс Роббинс, выросшую в семье, где всегда приходилось строго экономить на пользовании собственной дверью (из-за стоимости энергии, которую она поглощала), и потому еще до недавнего времени ходившую пешком, обидела эта гордость. Она сказала весьма отчетливо:

— Ну, я боюсь, миссис Хэншоу, что Дик не воспользовался дверью соседей. Он больше чем на час опоздал в школу, и состояние его галош не оставляет сомнений, что он бродил по улицам. Они в грязи.

— В грязи? — повторила миссис Хэншоу с той же интонацией. — Что вы сказали? Чем он это объясняет?

Мисс Роббинс не могла не почувствовать удовольствие при виде замешательства этой женщины. Она продолжала:

— Он ни за что не хотел рассказать об этом. Откровенно говоря, миссис Хэншоу, мне он кажется больным. Вот почему я позвонила вам. Возможно, вы пожелаете показать его врачу?

— У него температура? — в голосе матери появились звенящие нотки.

— О, нет. Я не хочу сказать, что он физически болен. Речь идет о его отношении к вещам и выражении глаз. — Она поколебалась, затем промолвила, стараясь быть как можно более деликатной:

— Мне кажется, что может быть, обычная проверка с помощью психозондирования…

Она не закончила. Миссис Хэншоу прервала ее ледяным голосом, которому только воспитание не давало перейти в звериный рык:

— Вы хотите сказать, что Ричард невротик?

— О, нет, миссис Хэншоу, но…

— Ну, конечно, вы хотели сказать именно это. Что за идея! Он всегда был совершенно здоров. Я разберусь во всем этом, когда он вернется домой. Я уверена, что найдется абсолютно нормальное объяснение, которое он даст мне.

Связь резко оборвалась, и мисс Роббинс почувствовала себя обиженной и почему-то глупой. В концов она только пыталась выполнить то, что считала одной из своих обязанностей.

Она поспешила обратно в свой класс, мельком взглянув на металлический циферблат настенных часов. Время самоподготовки подходило к концу. Следующим был урок литературы.

Но мисс Роббинс не была целиком поглощена мыслями о литературе. Чисто автоматически она вызывала учеников, предлагая им прочесть на выбор отрывок из их литературных творений. Столь же автоматически записывала один из этих отрывков на пленку и пропускала ее через маленький вокализатор, чтобы показать, как следует читать по-английски.

В механическом голосе вокализатора, как всегда, звучало совершенство, но тоже, как всегда, ему не хватало индивидуальности. Раньше мисс Роббинс иногда задумывалась над тем, разумно ли обучать детей речи, которая лишена индивидуальности и вырабатывает у всех одинаковую интонацию.

Сегодня, однако, она совсем не думала об этом. Она следила только за Ричардом Хэншоу. Он тихо сидел на своем месте, не обращая никакого внимания на окружающее. Он ушел глубоко в себя и был совсем не тем мальчиком, каким был прежде. Ей стало ясно, что с ним этим утром произошло нечто необычное, и, следовательно, она правильно сделала, позвонив его матери, хотя, возможно, не следовало бы упоминать о психозондировании. Но ведь это сейчас такой популярный метод… обследуют всех подряд. В этом нет ничего унизительного. или считается, что нет.

Наконец она вызвала Ричарда. Ей пришлось называть его фамилию дважды, прежде чем он услышал и встал.

Сочинение писали на тему «Если бы вам предложили выбрать для путешествия какое-либо древнее средство транспорта, то какое-бы вы выбрали и почему?». Мисс Роббинс использовала эту тему в каждом семестре. Тема была хорошая, потому что развивала чувство исторического. она побуждала молодежь думать об образе жизни людей в прошлые века.

Мисс Роббинс слушала, как Ричард читает тихим, монотонным голосом.

— Если бы у меня был выбор среди древних средствов транспорта, сказал он, произнеся вместо «средств» «средствов», — я бы выбрал стратолайнер. Он двигается тихо, как и все другие средства транспорта, но зато чистый. Потому что он двигается в стратосфере, он должен быть полностью герметичен, поэтому вы вряд ли заразитесь какой-нибудь болезнью. Вы можете видеть звезды, если это ночное время, почти так же, как в планетарии. если вы посмотрите вниз, вы сможете увидеть землю, как на карте, или, может быть, облака… — он прочитал еще несколько сотен слов.

Когда он закончил, мисс роббинс оживленно сказала:

— Слово «средство» в родительном падеже произносится без окончания «ов». Ударение на первом слоге. И нельзя говорить «двигается тихо» или «видеть сильно». Как нужно сказать, дети?

Послышался нестройный хор ответов…

Так продолжались занятия. Прошел обед. Некоторые ученики обедали в школе, некоторые уходили домой. Ричард остался. Мисс Роббинс обратила на это внимание, потому что обычно он уходил домой.

Миновал полдень, затем раздался последний звонок, и двадцать пять мальчиков и девочек стали шумно выстраиваться в очередь.

Мисс Роббинс хлопнула в ладоши:

— Быстрее, дети. Зельда, займи свое место.

— Я обронила лентокол, мисс Роббинс, — оправдываясь, пискнула девочка.

— Ну подбери его, подбери его. Ну-ка, дети, живее, живее.

Она нажала кнопку, и часть стены ушла в нишу, открыв сероватую черноту большой двери. Это была не обычная дверь, которой пользовались ученики, отправляясь домой обедать, а усовершенствованная модель — ею очень гордилась эта процветающая частная школа.

Дверь была двойной ширины и снабжена большим и впечатляющим прибором под названием «автоматический номерной искатель», благодаря которому ее можно было устанавливать сразу на несколько различных координат, набиравшихся через определенные промежутки времени.

В начале семестра мисс Роббинс всегда приходилось проводить один день с механиком, настраивая дверь на координаты домов новых учеников. Но потом, слава богу, в течении всего семестра, как правило, к механику не нужно было обращаться.

Дети встали в очередь в алфавитном порядке, первыми девочки, потом мальчики. Дверь обрела бархатисто-черный цвет, и Эстер Адамс помахала рукой, входя в нее. — До сви-и-и…

Слова «до свидания» оборвались на середине, как это обычно и бывало.

Дверь посерела, затем снова почернела… очередь становилась все меньше по мере того, как дверь заглатывала девочек одну за другой, доставляя каждую прямо в дом. Конечно, кое-кто из матерей забывал переключить дверь своего дома в соответствующее время на специальный прием, и тогда школьная дверь оставалась серой. Автоматически, после минутного ожидания, дверь набирала координаты дома следующего по очереди, а ученику, чья дверь не была открыта, приходилось ждать до тех пор, пока все уйдут, после чего звонок к рассеянной мамаше исправлял создавшееся положение. Это всегда производило неприятное впечатление на детей, они очень переживали, думая, что о них мало заботятся дома. Мисс Роббинс обязательно старалась довести это до сведения родителей, когда наносила им визиты, но все равно подобные инциденты случались по крайней мере один раз в каждом семестре.

Еще одно осложнение, к тому же весьма частое, происходило, когда мальчик или девочка вставали не на свое место в очереди. это все же иногда случалось, несмотря на пристальное наблюдение учителей, особенно в начале семестра, когда порядок очереди был детям не так еще привычен.

Когда это случалось, до полдюжины детей оказывались не в своих домах и их приходилось отсылать обратно. На устранение неразберихи требовалось несколько минут, и родители очень сердились…

Вдруг мисс Роббинс увидела, что движение в очереди прекратилось. Она резко окликнула мальчика, стоявшего в начале очереди:

— Входи, Сэмюэль. Чего ты ждешь?

Сэмюэль обиженно скривился и сказал:

— Это координаты не моего дома, мисс Роббинс.

— Ну, а чьи же они? — она нетерпеливо окинула взглядом очередь, состоявшую из пяти мальчиков. — Кто стоит не на своем месте?

— Это координаты дома Дика Хэншоу, мисс Роббинс.

— Где он?

На этот вопрос ответил другой мальчик, произнося слова с той малоприятной интонацией самодовольства, которая автоматически появляется у всех детей, когда они сообщают взрослым о проступках своих товарищей:

— Он вышел через пожарную дверь, мисс Роббинс.

— Что?!

Школьная дверь включила следующую комбинацию координат, и Сэмюэль Джоунз отправился домой. Один за другим последовали другие.

Мисс Роббинс осталась одна в классе. Она подошла к пожарной двери. Это была совсем маленькая дверца, открывавшаяся вручную и спрятанная в нише стены.

Мисс Роббинс чуть-чуть приоткрыла дверь, путь спасения в случае пожара, она была навязана устаревшим законом, не учитывавшим современные методы автоматической борьбы с пожарами, применявшиеся во всех общественных зданиях. там, на улице, не было ничего, кроме… улицы. ярко светило солнце, и дул пыльный ветер.

Мисс Роббинс закрыла дверь. Она была рада, что позвонила утром миссис Хэншоу, исполнив тем свой долг. Теперь уж не приходилось сомневаться, что с Ричардом что-то случилось. Она подавила в себе желание позвонить еще раз.

В этот день миссис Хэншоу не поехала в Нью-Йорк. Она осталась дома, испытывая волнение, связанное с гневом, последний был вызван нахальством мисс Роббинс.

Минут за пятнадцать до окончания занятий в школе волнение привело ее к двери. В прошлом году она поставила на ней автоматическое устройство, которое переключало дверь на координаты школы без пяти три и держало ее в таком состоянии, исключая ручную регулировку, до тех пор, пока не приходил Ричард.

Ее глаза не отрывались от мрачной сероватости двери (и почему это неактивированное силовое поле не может быть какого-нибудь другого цвета, более живого и радостного…). Обхватив себя руками, она почувствовала, какие они холодные.

Дверь почернела точно в назначенное время, но мальчика не было. Шли минуты — Ричард опаздывал. Потом основательно опаздывал, наконец, возмутительно опаздывал.

В четверть четвертого миссис Хэншоу была уже в полном смятении. Раньше в подобном случае она позвонила бы в школу, но сейчас она не могла, просто не могла. Только не после того, как эта учительница усомнилась в состоянии психики Ричарда. Что за наглость!

Миссис Хэншоу беспокойно ходила по комнате, прикуривала сигарету за сигаретой и тут же гасила их. Но, может быть, она волнуется напрасно? Ведь мог же Ричард остаться после занятий по какой-либо причине? Но он сказал бы ей об этом заранее… догадка пронзила ее: он знал, что она собирается в Нью-Йорк и останется где-то до позднего вечера… нет, нет он наверняка сказал бы ей…

Гордость ее трещала по швам. Придется позвонить в школу или даже (она закрыла глаза, и слезинки просочились сквозь ресницы) в полицию.

А когда она открыла глаза, Ричард стоял перед ней, опустив голову, и всем видом своим напоминал человека, ждущего удара грома.

— Здравствуй, мам.

Волнение миссис Хэншоу мгновенно перешло (способом, известным только матерям) в гнев:

— Где ты был, Ричард?

И затем, прежде чем начать причитать о бессовестных, ветреных сыновьях и о матерях с разбитыми сердцами, она более внимательно оглядела его и охнула от ужаса.

Потом прошептала:

— Ты был на улице.

Ее сын посмотрел на свои запыленные ботинки (без галош), на пятнышки грязи на локтях, на чуть порванную рубашку. Он сказал:

— Черт возьми, мам, я просто подумал, что мне… — и умолк.

Миссис Хэншоу спросила:

— Что-нибудь случилось со школьной дверью?

— Нет, мам.

— Ты понимаешь, что я чуть не сошла с ума, волнуясь из-за тебя? — она тщетно ожидала ответа. — Ну что ж, поговорим после. Сейчас ты примешь ванну, а вся твоя одежда до последней ниточки будет выброшена. Робот!

Но робот уже отреагировал на фразу «примешь ванну» и приступил к необходимым действиям.

— Ботинки сними здесь, — сказала миссис Хэншоу, — и отправляйся за роботом.

Ричард выполнил приказание с таким обиженным видом, который был красноречивее любых многословных протестов.

Миссис Хэншоу подобрала двумя пальцами запачканные ботинки и бросила их в мусоропровод, который недовольно заурчал от этой неожиданной нагрузки. Она тщательно обтерла руки бумажным платком и отправила его вслед за ботинками.

Она не села ужинать с Ричардом, а позволила ему есть в компании робота. Это, думала она, будет свидетельством ее неудовольствия и окажет большее воздействие, чем любой упрек или наказание. Так он скорее поймет, что поступил неправильно. Ричард, говорила она часто себе, очень чувствительный мальчик.

Но перед сном миссис Хэншоу зашла к сыну. Она улыбнулась и заговорила нежным голосом. Ей казалось, что так будет лучше: в наказании необходим соблюдать меру.

Она спросила:

— Что произошло сегодня, мальчик Дики? — так она его называла еще в то время, когда он был малышом, и сейчас сама чуть не прослезилась от умиления.

Но Ричард отвернулся, а голос его был упрям и холоден.

— Мне просто не хочется проходить через эти проклятые двери, мам.

— Но почему?

Он пошевелил руками под тонкими простынями (дезинфицированными, конечно, менявшимися каждое утро) и сказал:

— Они мне не нравятся, вот и все.

— Но в таком случае как же ты собираешься ходить в школу, Дики?

— Буду рано вставать, — пробормотал он.

— Но в дверях нет ничего плохого.

— Не нравятся они мне. — Он так и не посмотрел на мать. В отчаянии она сказала:

— Ну, спи спокойно, а утром тебе будет лучше.

Она поцеловала его и вышла, на мгновение прервав фотоэлектрический луч: свет в комнате погас.

В эту ночь миссис Хэншоу никак не могла уснуть. И почему это Дики вдруг невзлюбил двери? Раньше они его никогда не беспокоили. Ну, конечно же, утром сломалась дверь, но это должно бы заставить его еще больше ценить это современное средство передвижения.

Дики вел себя так неразумно…

Неразумно? Это напомнило ей о мисс Роббинс и ее диагнозе, и миссис Хэншоу стиснула зубы в темноте и уединении своей спальни. Вздор! Мальчик расстроен, и сон — единственное лекарство, в котором он нуждается.

Однако на следующее утро, когда она поднялась, ее сына не было дома. Робот не умел говорить, но отвечал на вопросы жестами своих механических рук, показывая «да» или «нет», и миссис Хэншоу понадобилось не более полминуты, чтобы узнать: мальчик встал на тридцать минут раньше обычного, кое-как умылся и выскочил из дома.

Но не через дверь.

Другим путем — через дверь. Пишется не с прописной буквы.

В этот день видеофон миссис Хэншоу мелодично зазвонил в 3 часа 10 минут дня. Миссис Хэншоу интуитивно почувствовала, кто ее вызывает, и, включив экран, увидела, что не ошиблась. мельком взглянув в зеркало, желая убедиться, что ее лицо совершенно безмятежно после дня, полного тревоги и забот, она подключила передатчик своего видеофона.

— Да, мисс Роббинс, — холодно сказала она.

Учительница Ричарда была взволнованна. она быстро проговорила:

— Миссис Хэншоу, Ричард преднамеренно ушел через пожарную дверь, хотя я ему сказала, чтобы он воспользовался дверью. Я не знаю, куда он пошел.

Тщательно выбирая слова, миссис Хэншоу ответила:

— Он пошел домой.

Мисс Роббинс очень огорчилась:

— Вы это одобряете?

Бледнея от негодования, миссис Хэншоу решила поставить учительницу на место:

— Если мой сын не желает пользоваться дверью, то это его дело и мое. Насколько я знаю, не существует школьного правила, которое обязывало бы его непременно пользоваться дверью, — не так ли? — весь ее вид ясно давал понять, что если бы такое правило существовало, то она уж постаралась бы его отменить.

Мисс Роббинс вспыхнула, но успела выпалить, прежде чем связь оборвалась:

— Я бы проверила его психозондированием. Я бы непременно это сделала…

Миссис Хэншоу осталась стоять, уставясь невидящим взглядом в потухший экран. Голос крови на некоторое время заставил ее принять сторону Ричарда. Разве он обязан пользоваться дверью, если не хочет? И все же беспокойство не оставляло ее: ведь поведение Ричарда и в самом деле было не совсем нормальным…

Он пришел домой с вызывающим выражением лица, но мать, собрав всю свою волю, встретила его так, словно ничего не произошло.

В течении нескольких недель она придерживалась этой политики. ничего страшного, говорила она себе. Детские капризы. С возрастом пройдет…

Иногда, спускаясь к завтраку, миссис Хэншоу обнаруживала Ричарда, угрюмо ожидающего у двери, — он пользовался ею, когда наступало время идти в школу. Случалось, он три дня подряд уходил нормальным путем. Мать воздерживалась от комментариев.

Каждый раз, когда он делал это, и особенно если пользовался дверью дважды, то есть так же возвращался домой, ее сердце теплело, и она думала: «Ну, вот все и кончилось». Но спустя день, два или три он, подобно наркоману, стремящемуся к своему наркотику, опять тихонько ускользал через дверь с маленькой буквы.

После таких побегов миссис Хэншоу с отчаянием думала о психиатрах и психозондировании, но неизменно мысль о мисс Роббинс останавливала ее, хотя она едва ли отдавала себе отчет в том, что это и был истинный мотив.

Несмотря на душевные страдания, миссис Хэншоу сумела приспособиться к новому укладу жизни. Она дала указание роботу ждать у двери (с маленькой буквы) с набором «терго» и сменой белья. Ричард безропотно мылся и менял одежду. его нижнее белье, носки и галоши выбрасывались в любом случае, и миссис Хэншоу молча шла на эти расходы.

Однажды она предложила Ричарду сопровождать ее в поездке в Нью-Йорк. Это было скорее смутное желание видеть его рядом с собой, а не продуманный план. Ричард не возражал. Он был даже счастлив. Он смело вошел в дверь, не задумываясь. В его глазах не было и следа недовольства в отличие от тех случаев, когда он пользовался дверью, отправляясь в школу.

Миссис Хэншоу ликовала. это, возможно, и есть тот способ, которым удастся вновь приучить сына пользоваться дверью. Она ломала голову над тем, какие придумать предлоги для поездок с Ричардом. она даже довела свой счет за энергию до невиданных размеров, осуществив вместе с сыном однодневный визит на китайский фестиваль.

Это было в воскресенье, а на следующее утро Ричард направился прямо к той дыре в стене, которой он всегда пользовался. Миссис Хэншоу, проснувшаяся раньше обычного, сама была тому свидетелем. И тут, выведенная из терпения, со слезами на глазах, она крикнула ему вслед:

— Но почему не дверь, Дик?

Без лишних слов он пояснил:

— Она хороша для далеких поездок. — И вышел из дома.

Итак, ее план не привел к успеху. А однажды Ричард пришел домой насквозь промокший. Робот неуверенно засуетился вокруг него, а миссис Хэншоу, только что вернувшаяся от своей сестры в штате Айова, воскликнула:

— Ричард Хэншоу!

Он сказал мрачнейшим тоном:

— Пошел дождь. Вдруг пошел дождь.

Это слово не сразу дошло до ее сознания. Двадцать лет миновало с тех пор, когда она ходила в школу и изучала географию. но затем она вспомнила и представила себе, как бешено и бесконечно льется вода с неба сумасшедший каскад воды, который нельзя остановить, повернув кран, нажав кнопку, прервав контакт…

Она спросила:

— И ты остался под дождем?

Ричард ответил:

— Но, мам, я бросился домой со всех ног. Я не знал, что пойдет дождь.

Миссис Хэншоу молчала. Она была в ужасе, и это ощущение настолько заполнило ее, что не оставило место для слов.

Спустя два дня у Ричарда появился насморк, а горло пересохло и першило. Миссис Хэншоу пришлось признать, что вирус болезни нашел приют в ее доме, как будто это была жалкая лачуга железного века.

Ее гордости и упрямству пришел конец, и она с горечью сказала себе, что ничего не поделаешь: Ричард нуждается в помощи психиатра.

Миссис Хэншоу выбирала психиатра очень тщательно. Сначала она хотела найти его где-нибудь подальше. Она подумывала даже обратиться непосредственно в медицинский центр и выбрать врача наугад.

Но затем ей пришло в голову, что, поступив так, она станет просто одной из сотен никому не известных консультирующихся. Она привлечет к себе не больше почтительного внимания, чем любой обитатель любой из трущоб города, пользующийся общественной дверью. А вот если она обратится за помощью в своем районе, то ее слово будет иметь вес…

А почему бы и нет? Район А-3 был хорошо известен в мире, он являл собою символ аристократизма. Это была первая община, созданная на основе максимального использования дверей. Первый район, самый большой, самый богатый, самый известный. Он не нуждался ни в фабриках, ни в магазинах. ни даже в дорогах. Каждый дом был маленьким уединенным замком, дверь которого могла доставить хозяина в любую точку мира, где существовала такая же дверь.

Миссис Хэншоу старательно просмотрела список пяти тысяч семей, проживавших в районе А-3. Она знала, что он включает и несколько психиатров. Медицина была хорошо представлена в этом богатом районе.

Фамилия доктора Хэмилтона Слоуна попалась ей второй, и палец миссис Хэншоу застыл на карте. Его приемная находилась не более чем в двух милях от резиденции семьи Хэншоу. Ей понравилась фамилия доктора. А тот факт, что он жил в районе А-3, свидетельствовал о его профессиональном авторитете. К тому же он фактически был ее соседом. Он непременно поймет, что это срочное дело и конфиденциальное.

Не колеблясь, она позвонила в приемную и договорилась о встрече.

Доктор Хэмилтон Слоун был сравнительно молодым человеком, не старше сорока лет. Он, конечно же, слышал о миссис Хэншоу и встретил ее очень любезно.

Когда она закончила свой рассказ, Слоун спросил:

— И все это началось с того момента, когда сломалась дверь?

— Совершенно верно, доктор.

— Проявляет ли он какой-либо страх перед дверью?

— Конечно, нет. Что за нелепая мысль! — она была чрезвычайно удивлена.

— Но это бывает, миссис Хэншоу, это бывает. В конце концов, если задуматься над тем, как работает дверь, то это и в самом деле страшновато. Вы входите в дверь, и на какое-то мгновение ваши атомы превращаются в энергетические поля, перемещаемые в иную часть пространства и преобразуемые в другую материю. В это мгновение вы мертвы.

— Я уверена, что никто не думает о подобных вещах.

— Но не исключено, что об этом думает ваш сын. Он был свидетелем поломки двери. Возможно, он говорит себе: «А что если дверь сломается на полдороге?»

— Но это вздор. Он ведь пользуется дверью. Он даже был со мной за границей. И, как я уже сказала вам, он пользуется ею, отправляясь в школу, — раз или два в неделю…

— Не задумываясь? С хорошим настроением?

— Ну, — неохотно промолвила миссис Хэншоу, — создается впечатление, что она его несколько угнетает. Впрочем, доктор, что толку говорить об этом? Если бы вы сделали быстрое психозондирование, посмотрели бы, в чем дело… — и она закончила непринужденным тоном: — Этого было бы достаточно. Я уверена, что ничего опасного нет.

Доктор Слоун вздохнул. Он ненавидел слово «психозондирование», но вряд ли существовало какое-нибудь другое слово, которое он слышал бы чаще.

— Миссис Хэншоу, — сказал он, — нет такой вещи, как «быстрое психозондирование». Разумеется, я знаю, что видеогазеты полны этой чепухи, а в некоторых статьях ее превозносят до небес, но все это — чудовищное преувеличение.

— Вы говорите это серьезно?

— Вполне. Психозондирование — очень сложный процесс. Это процесс прослеживания мыслительных цепочек. Понимаете, клетки мозга взаимосвязаны множеством способов. некоторые из этих «дорожек» используются чаще, чем другие. Они представляют собой привычки мышления, как сознательного, так и подсознательного. Согласно теории, эти «дорожки» в любом конкретном мозге могут быть использованы для определения умственных заболеваний…

— Ну и что?

— Но подвергнуться психозондированию — это страшная вещь, особенно для ребенка. Психика неизбежно травмируется. На зондирование уходит больше часа. Кроме того, результаты необходимо отослать в центральное психоаналитическое бюро на анализ, а ответ придет через несколько недель. Помимо всего этого, миссис Хэншоу, многие психиатры считают, что зондирование психической структуры при помощи существующих приборов не дает достаточно надежных результатов.

Миссис Хэншоу поджала губы:

— Вы хотите сказать, что ничего нельзя сделать?

Доктор Слоун улыбнулся.

— Вовсе нет. Психиатры появились за много столетий до того, как изобрели психозондирование. Позвольте мне побеседовать с мальчиком.

— Побеседовать с ним и все?

— Я обращусь к вам за дополнительной информацией о его прошлом, если понадобится, но главное, я думаю, — это побеседовать с вашим Диком.

— Нет, доктор Слоун, я сомневаюсь, что он станет обсуждать этот вопрос с вами. Он со мной-то не говорит, а ведь я его мать.

— Так часто бывает, — уверил ее психиатр. — Ребенок иногда с большей готовностью заговорит с незнакомцем. Но если вы не согласны, я просто не возьмусь за лечение, так как не вижу другого пути.

Миссис Хэншоу встала, явно недовольная:

— Когда вы сможете прийти, доктор?

— Как насчет субботы? Мальчик не пойдет в школу. Вы не будете заняты?

— Мы ждем вас.

Она с достоинством вышла. Доктор Слоун проводил ее до двери и подождал пока она набрала координаты своего дома. он смотрел, как она входит в дверь. Миссис Хэншоу стала полуженщиной, четвертьженщиной. отдельными локтем и ногой, ничем…

Это действительно было страшно.

Ломалась ли дверь когда-нибудь во время перемещения, оставляя половину тела там, а половину здесь? Слоун никогда не слышал о подобном случае, но понимал, что это вполне может случиться.

Он вернулся к своему столу и посмотрел, на какое время у него назначен следующий прием. Миссис Хэншоу, думал он, явно обижена и разочарована тем, что ей не удалось договориться о лечении ее сына психозондированием.

Почему, черт возьми? Почему такой метод, как психозондирование, несомненное шарлатанство, по его мнению, столь привлекателен для сотен и тысяч людей? Это, должно быть, одно из проявлений растущего преклонения перед машинами. Все, что делает человек, машины могут сделать лучше. Машины! Больше машин! Машины на все случаи жизни! О времена, о нравы!

И вдруг собственное неодобрительное отношение к психозондированию начало беспокоить доктора. Не страх ли это перед безработицей, которую может вызвать растущая технизация медицины, чувство неуверенности к себе, машинофобия?..

Слоун решил обсудить это со своим собственным аналитиком.

Прошли первые десять минут, в течении которых все чувствовали себя неловко, и Слоун решил, что пора попытаться. Миссис Хэншоу весьма натянуто улыбалась, пристально взирая на него, словно ждала, что он сейчас совершит чудо. Ричард ерзал на своем стуле, не реагируя на робкие вопросы доктора Слоуна, он устал, скучал и не скрывал этого.

И вдруг Слоун сказал:

— Тебе бы не хотелось прогуляться со мной, Ричард?

Глаза мальчика округлились, он перестал ерзать и посмотрел доктору в глаза:

— Прогуляться, сэр?

— Я имею в виду — на улице.

— Вы ходите… по улице?

— Иногда. Когда у меня есть настроение.

Ричард вскочил на ноги, он весь дрожал от нетерпения.

— Я не думал, что кто-нибудь гуляет по улицам…

— А я гуляю иногда. И я не против компании.

Поколебавшись, мальчик сел.

— Мама?

Миссис Хэншоу окаменела от возмущения, но ей все же удалось выговорить:

— Ну, конечно, Дики. Но будь осторожен.

И она бросила быстрый, злобный взгляд на доктора Слоуна.

Доктор Слоун солгал. Он не выходил на открытый воздух с тех пор, как поступил в колледж. Правда, он любил спорт, но во время его учения уже были широко распространены закрытые плавательные бассейны и теннисные корты с ультрафиолетовым облучением. Спорт под крышей вполне устраивал тех, кто боялся капризов природы. Так что у Слоуна не было никаких поводов выходить на улицу.

А теперь… по его спине забегали мурашки, когда пронесся порыв ветра, а трава, казалось, колола ноги даже через ботинки с галошами…

— Эй, посмотрите-ка сюда. — Ричард сейчас был совершенно другим, его сдержанность улетучилась.

Но доктор Слоун едва успел заметить что-то синее, мелькнувшее на дереве, в гуще листвы.

— Что это было?

— Птица, — сказал Ричард. — Какая-то синяя птица.

Доктор Слоун с удивлением огляделся. Дом семьи Хэншоу стоял на возвышенности, и вид с нее открывался красивый. Негустой лес перемежался полянами с сочной зеленой травой.

Цветные пятна, обрамленные более темной зеленью, составляли красные и желтые рисунки. это были цветы. Слоун без особого труда узнавал все эти явления живой природы, он был с ними знаком по книгам и видеоконцертам.

Однако же трава была такой аккуратной, цветы такими упорядоченными… подсознательно Слоун ожидал чего-то более дикого. Он спросил:

— Кто за всем этим ухаживает?

Ричард пожал плечами:

— Не знаю. Возможно, это делают роботы.

— Роботы?

— Их здесь целая куча. Иногда у них есть что-то вроде атомного ножа, которым они проводят над землей. Этот нож режет траву. И они всегда возятся с цветами и со всем прочим. Вот там один из них.

Мальчик показал на какой-то загадочный маленький предмет — он медленно двигался над долиной, занятый чем-то совершенно непонятным, а его металлическая кожа отбрасывала яркие солнечные зайчики.

Доктор Слоун был поражен. Он и не знал, что существуют такие роботы.

— А это что? — вдруг спросил он.

Ричард повернул голову:

— Это принадлежит семье Фроуликс. Координаты А-3, 23, 461. А то маленькое остроконечное здание — публичная дверь.

Доктор Слоун внимательно смотрел на дом. Неужели снаружи он выглядит так? Прежде доктору казалось, что дом — это нечто кубическое и очень высокое.

— Идемте! — крикнул Ричард и побежал вперед.

Доктор Слоун последовал за ним, но более умеренным шагом.

— Ты знаешь тут все дома?

— Почти.

— Где находится дом с координатами А-23, 26, 475? — это был дом Слоуна, разумеется.

Ричард огляделся.

— Дайте подумать. О, конечно. Я знаю, где он… Видите вон там воду?

— Воду? — доктор Слоун разглядел серебристую линию, извивающуюся среди зелени.

— Конечно. Настоящая вода. Она течет не переставая, все время. Через нее можно перейти по камням.

Это скорее похоже на ручей, подумал доктор Слоун. Он изучал географию, естественно, но только экономическую и культурную. Физическая география была почти отмершей наукой, ею не интересовался никто, кроме нескольких специалистов. И все же Слоун знал, что такое реки и ручьи теоретически…

Ричард продолжал говорить:

— Как раз за рекой, вон за тем холмом, на котором большая роща, по другую сторону стоит дом А-23, 26, 475. Это светло-зеленый дом с белой крышей.

— Неужели? — доктор Слоун был искренне удивлен. Он не знал, что его дом выкрашен в зеленый цвет.

Какое-то мелкое животное пробежало по траве, спасаясь от приближающихся ног. Ричард посмотрел ему вслед и пожал плечами.

— Их невозможно поймать. Я пробовал.

Мимо пролетела бабочка, махая желтыми крылышками. Доктор Слоун проследил за ней глазами.

Отовсюду слышалось чириканье и щебетание, веселое и очень разноголосое. По мере того, как его слух обострялся, доктор Слоун начал различать тысячи звуков, и ни один из них не был искусственным.

На землю упала большая тень, быстро приблизившись, она накрыла Слоуна. Стало прохладнее, и он, вздрогнув, посмотрел вверх.

Ричард сказал:

— Это просто облако. Через минуту оно проплывет дальше. Посмотрите-ка лучше на эти цветы. Они пахнут.

Сейчас они были в нескольких сотнях ярдов от дома Хэншоу. Облако ушло, снова сияло солнце. Доктор Слоун посмотрел назад и ужаснулся, увидев, какое расстояние они прошли. Если они потеряют из виду дом, а Ричард убежит, сможет ли он, взрослый человек, найти дорогу обратно?

Он отогнал эту мысль и снова стал смотреть на полоску воду, и за нее, туда, где должен стоять его собственный дом. Слоун с удивлением думал: «Светло-зеленый?»

Через некоторое время он сказал:

— Ты, должно быть, настоящий исследователь.

Ричард ответил со сдержанной гордостью:

— Когда я иду в школу и возвращаюсь обратно, я всегда стараюсь идти другой дорогой и увидеть что-нибудь новое.

— Но ведь ты не идешь улицей каждое утро, верно? Иногда, я думаю, ты пользуешься дверью.

— О, конечно.

— Почему ты поступаешь именно так, Ричард? — доктор Слоун почему-то был уверен, что все это имело какой-то особый смысл.

Но Ричард разочаровал его. Удивленно подняв брови, он сказал:

— Ну, черт возьми, иногда по утрам идет дождь, и мне приходится пользоваться дверью. Я страшно не люблю этого, но что же делать? Недели две назад меня застиг дождь, и я… — он автоматически оглянулся, и голос его понизился до шепота: — простыл, и мама очень расстроилась.

Доктор Слоун вздохнул:

— Ну а сейчас, не вернуться ли нам назад?

На лице Ричарда мелькнуло разочарование:

— А зачем?

— Я подумал, что твоя мама, наверно, ждет нас.

— Наверно. — мальчик неохотно повернул обратно.

Они медленно возвращались к дому, Ричард непринужденно говорил:

— Недавно я написал в школе сочинение о том, как стал бы путешествовать на каком-нибудь древнем средстве транспорта (слово «средство» он произнес с величайшим старанием). «Я бы путешествовал на стратолайнере и смотрел на звезды и облака…» Каким же я был дураком!

— Теперь ты выбрал что-нибудь другое?

— Разумеется. Я бы поехал на автомобиле, и очень тихо. Тогда я увидел бы все вокруг…

Миссис Хэншоу казалась озабоченной, неуверенной.

— Так вы не думаете, что это ненормально, доктор?

— Необычно — да, но ничего ненормального я здесь не вижу. Ричарду нравится бывать на свежем воздухе.

— Но почему? Там так грязно, так неприятно.

— Это вопрос вкуса. Сто лет назад наши предки проводили на свежем воздухе большую часть времени. Даже сегодня, смею сказать, существуют миллионы африканцев, которые никогда не видели двери.

— Но Ричард всегда учили вести себя так, как подобает достойному жителю района А-3, — с гневом сказала миссис Хэншоу. Он ведь не африканец, боже упаси, и… и в конце концов не предок…

— В этом-то и заключается часть проблемы, миссис Хэншоу. Мальчик чувствует потребность выйти на свежий воздух, но знает, что этого нельзя делать. Он стыдится говорить об этом с вами или со своей учительницей. Он уходит в себя, а это опасно.

— Как же нам переубедить его?

Доктор Слоун уверенно сказал:

— И не пытайтесь. Лучше направьте его активность в определенное русло. В тот день, когда сломалась ваша дверь, он был вынужден выйти на улицу и обнаружил, что там ему нравится. Ричард использовал хождение в школу и обратно как предлог для того, чтобы повторить это первое волнующее впечатление. Теперь предположим, что вы согласитесь выпускать его из дома на два часа по субботам и по воскресеньям. Ричард поймет, что на улицу можно выходить и без определенной цели. Вам не кажется, что после этого он охотно будет пользоваться дверью, направляясь в школу и возвращаясь обратно? Я думаю, что это в корне решит проблему.

— Но тогда положение вещей остается таким же? Какой в этом смысл? Станет ли мой сын когда-нибудь снова нормальным?

Доктор Слоун поднялся:

— Миссис Хэншоу, он и сейчас абсолютно нормален. Но сейчас он вкушает радости запретного плода. Если вы ему поможете, покажете, что вы не против, это немедленно потеряет кое-что из своей привлекательности. затем, став старше, он начнет яснее понимать, чего от него ожидает и требует общество. Он научится подчиняться. В конце концов во всех нас дремлет бунтарь, но стремление к бунту, обычно, угасает по мере того, как мы стареем и устаем. Конечно, если это стремление неразумно подавляют, возможен психологический взрыв. Не делайте подобной ошибки. С Ричардом все будет в порядке.

Слоун пошел к двери.

Миссис Хэншоу спросила:

— А вам не кажется, доктор, что лучше сделать психозондирование?

Он повернулся и, не скрывая раздражения, воскликнул:

— Нет! Определенно нет! В мальчике нет ничего, что говорило бы о необходимости такого вмешательства. Понимаете? Ничего.

Пальцы Слоуна застыли в дюйме от наборного диска, а выражение лица стало быстро меняться.

— В чем дело, доктор Слоун? — спросила миссис Хэншоу.

Но он не слышал ее, потому что думал о двери, о психозондировании, об удушающем засильи технологии.

Потом сказал негромко, опуская руку:

— Знаете, сегодня такой прекрасный день, что, мне кажется, лучше пройтись пешком… — а ноги его уже несли прочь от двери…