«Галактический следопыт»

Галактический следопыт (fb2) - Галактический следопыт [The Galactic Effectuator - ru] (пер. Александр Фет) (Сфера Гаеан) 3087K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джек Холбрук Вэнс

Джек Вэнс Галактический следопыт

Книга I Туристическое агентство Собачьей слободы

Глава 1

Хетцель строчил четким угловатым почерком, обмакивая коротко очиненное перо в черную тушь:

Уважаемая мадам Икс!

Выполняя указания, переданные посыльным, я проследил человека по прозвищу Казимир Вульдфаш до Твиссельбейна на планете Тамар в секторе Нова Челесте, куда тот прибыл 23 яниара сего года по ойкуменическому календарю.

В Твиссельбейне в-р Вульдфаш устроился официантом в кафе Фабриланкуса, представившись хозяину под именем „Кармин Дарубль“. По вечерам, не будучи занят другими делами, он подрабатывал в местном „Миррографе“, сопровождая за мзду дам, нуждающихся в подобных услугах.

Примерно три месяца тому назад он покинул Тамар в компании молодой особы, имя которой мне установить не удалось. Показывая его фотографию работникам космопорта, я определил, что в-р Вульдфаш отправился, как ни странно, на планету Маз.

Я истратил предоставленный Вами аванс и не стану прилагать дополнительные усилия, пока не получу дальнейшие указания.

С уважением и с наилучшими пожеланиями,

Хетцель, в-р

Хетцель адресовал письмо «Подписчику, п/я 434, Ферронс» и опустил его в прорезь системы рассылки. Судя по всему, дело можно было считать закрытым. В свое время оскорбленные чувства мадам Икс успокоятся, а красавец-блондин Казимир Вульдфаш, каково бы ни было его настоящее имя, не преминет и впредь чаровать впечатлительных дам строгим благородным профилем.

Чем, однако, такая планета, как Маз, могла привлечь такого человека, как Вульдфаш? Хетцель озадаченно покачал головой, после чего сосредоточил внимание на других, более насущных вопросах.

Глава 2

Сэр Айвон Просекант решил принять Хетцеля лично; настолько важное дело нельзя было оставить на усмотрение подчиненных. По той же причине с ним нельзя было встречаться в главном управлении компании в Ферронсе, где за происходящим наблюдали тысячи служащих — а Хетцель, по существу, был непредсказуемой личностью, несмотря на его известность и высокую репутацию среди представителей той же почти сомнительной профессии. Чтобы не подвергать риску свое достоинство, сэр Айвон был вынужден обсуждать этот вопрос в своей усадьбе в Харте.

Хетцель прибыл в назначенное время, и его провели на открытую террасу. Сэр Айвон не любил неожиданности и нахмурился, когда вместо ожидаемого головореза, передвигающегося украдкой и озирающегося по сторонам, увидел вполне приличного темноволосого субъекта, очевидно компетентного и даже отличавшегося неким спокойным изяществом манер, свойственным скорее людям благородного происхождения. Подчеркнуто обычный, ненавязчивый костюм сыщика неким парадоксальным образом производил противоположное впечатление тщательно сдержанной экстравагантности.

Сэр Айвон небрежно кивнул и жестом пригласил посетителя сесть: «Не желаете ли чашку чая?»

«С удовольствием».

Сэр Айвон прикоснулся к кнопке и сразу перешел к делу: «Как вам, скорее всего, известно, я — председатель совета директоров компании „Палладиан майкроникс“. Мы поставляем исключительно сложные механизмы: искусственные мозги для роботов, автоматы-переводчики, психоэйдетические аналоги и тому подобное. Изготовление этих изделий занимает много времени и требует напряженного ручного труда — автоматическая сборка невозможна, в связи с чем наша продукция, как правило, стоит очень дорого.

Возникла в высшей степени любопытная ситуация. Разумеется, у нас есть отраслевые соперники; важнейшие из них — корпорация „Субискон“, ассоциация „Педро Комайр“ и „Террестриал майкроникс“. Все мы предлагаем на рынке сходное оборудование по конкурентоспособным ценам, но, как правило, нам удается сосуществовать, не прибегая к мерам, выходящим за рамки обычного надувательства. Теперь, однако, нам приходится иметь дело с надувательством весьма и весьма необычным». Сэр Айвон взглянул на Хетцеля, чтобы оценить впечатление, произведенное его вступлением, но сыщик всего лишь вежливо кивнул: «Продолжайте».

Сэр Айвон прокашлялся: «Примерно полгода тому назад компания под наименованием „Истагам“ стала рекламировать несколько дорогостоящих механизмов по расценкам, которые мы не могли бы себе позволить даже в далеком будущем. Само собой, наши инженеры изучили эту продукцию в поиске компонентов, позволивших изготовителю экономить средства, но не добились успеха. Механизмы изготовлены как минимум в соответствии с нашими собственными стандартами. Вы могли бы спросить: где находится компания „Истагам“, кто они такие? Что ж, именно этот вопрос мы задаем себе сами».

Из глубин усадьбы, толкая тележку с чайным сервизом, появилась дородная женщина в обширном колышущемся платье из розового и черного шелка. Хетцель галантно привстал: «Леди Просекант, надо полагать?»

«О нет, сударь! Я — Рейнхольда, здешняя домоправительница. Будьте добры, садитесь. А я подам чаю».

Хетцель поклонился и сел. Сэр Айвон искоса наблюдал за ним с мрачноватой усмешкой. «Вам это может показаться пустяком — в конце концов, пока что мы потеряли всего лишь несколько миллионов СЕРСов[1], — продолжал он. — Тем не менее, мы рискуем гораздо большим. Если завоевание рынка компанией „Истагам“ продолжится, мы — говоря „мы“, я подразумеваю все предприятия, законно производящие микронику — окажемся в безвыходной ситуации».

«Неотложное дело, хорошо вас понимаю, — отозвался Хетцель. — Вынужден напомнить, однако, что я не занимаюсь промышленным шпионажем — по меньшей мере, если мне не пообещают астрономический гонорар, и даже в таком случае…»

Сэр Айвон раздраженно поднял руку: «Выслушайте меня! Налицо чрезвычайная ситуация. В противном случае я просто-напросто поручил бы расследование одному из крупных агентств. Между прочим, должен заметить, что ваш гонорар, хотя и вполне удовлетворительный, нельзя будет назвать „астрономическим“. Если бы эта работа сулила несметные богатства, я бы сам за нее взялся».

Хетцель попробовал чай: «Готов выслушать вас без предубеждения».

Сэр Айвон продолжал разъяснения размеренным, слегка дидактическим тоном: «Компания „Истагам“ распространяет свою продукцию, пользуясь как минимум тремя или четырьмя оптовыми складами — все они находятся к северу от Бездны Джека Чандлера. Один из этих складов — в ничем не примечательном маленьком городке под наименованием Ультимо на планете Глэмфайр. Полагаю, вам не приходилось там бывать?»

«Даже не слышал об этой планете».

«Что ж, Глэмфайр — довольно-таки унылый мир, на самом краю Ойкумены. Я связался с нашим торговым агентом в этом секторе и попросил его навести справки». Сэр Айвон вынул из ящика стола документ и передал его Хетцелю: «Вот его отчет».

Письмо было отправлено за месяц до встречи Хетцеля с Просекантом неким Урвиксом Ламборосом из космопорта Эстанс-Уно на планете Глэмфайр:

Сэру Айвону Просеканту

в усадьбе Харт на Луговине,

Харт, Дельта Рас-Альхага

Высокочтимый сэр Просекант!

Выполняя Ваше поручение, я выехал в Ультимо, где навел соответствующие справки среди местных жителей. Партии продукции поступали на склад компании „Истагам“ 19 марта, 4 мая и 6 июля по стандартному ойкуменическому календарю. Затем я расспросил работников космопорта Ультимо, где приземляются звездолеты компаний „Кругг“ и „Красный грифон“, а иногда и компании „Озирис“. Непосредственно перед наступлением вышеупомянутых дат доставки продукции в космопорте Ультимо производилась разгрузка следующих звездолетов:

12 марта „Паэско“ (компании „Красный грифон“)

17 марта „Бардиксон“ (компании „Кругг“)

3 мая „Фулиас“ (компании „Кругг“)

3 июля „Канзаспара“ (компании „Кругг“)

Мне не смогли сообщить, в каких портах загружались перечисленные корабли.

Надеюсь, что смогу и в дальнейшем оказывать Вам полезные услуги, и остаюсь, с глубочайшим почтением, Вашим надежным сотрудником,

Урвикс Ламборос, в-р

Хетцель вернул письмо хозяину усадьбы. Сэр Айвон сказал: «Связавшись с работниками компании „Кругг“, я узнал, что каждый из трех последних кораблей из списка Ламбороса заходил в один и тот же порт». Сэр Айвон сделал драматическую паузу, чтобы подчеркнуть необычность дальнейшей информации: «Они загружались в порту Аксистиля на планете Маз».

Хетцель напряженно наклонился к собеседнику: «Маз?»

«По-видимому, вас это настораживает», — заметил сэр Айвон.

«Не столько настораживает, сколько удивляет и вызывает недоумение, — ответил Хетцель. — Кто может изготовлять микронные компоненты на Мазе?»

Сэр Айвон откинулся на спинку кресла: «Вот именно. Кто бы это мог быть? Гомазы? Какой абсурд! Лиссы? Олефракты? Уму непостижимо! Перед нами тайна, чреватая любопытнейшими последствиями».

Хетцель согласился: «Действительно, незаурядное дело».

На веранду вышла высокая женщина впечатляющей внешности в модном вечернем платье из складчатой коричневой, красной и золотистой материи, с плюмажем черных перьев над пересекающей лоб черной бархатной лентой. У нее были повелительные манеры, и она практически игнорировала Хетцеля, снова поднявшегося на ноги — сэр Айвон, с некоторой задержкой, последовал его примеру.

«Айвон, умоляю тебя, сделай что-нибудь! — воскликнула женщина. — Необходимо принять меры! Фелиция еще не вернулась из Грейторпа — несмотря на то, что, как тебе известно, я дала ей самые недвусмысленные указания».

«Да, дорогая, — отозвался сэр Айвон. — В свое время я этим займусь, но сейчас, как видишь, я занят неотложными делами». Промышленник покосился на Хетцеля, поколебался, после чего неохотно представил его супруге: «Это висфер[2] Майро Хетцель, частный детектив. Он проведет кое-какие расследования по поручению консорциума. Висфер Хетцель, позвольте представить вам леди Бонвенуту Просекант».

«Возможность познакомиться с вами — большая честь», — поклонился Хетцель.

«Очень приятно,» — ледяным тоном обронила леди Бонвенута. Повернувшись к супругу, она сказала: «Вынуждена настаивать на том, чтобы ты серьезно поговорил с Фелицией. ВГрейторпе, как тебе известно, ошиваются сомнительные личности».

«Я так и сделаю».

Слегка наклонив голову, Леди Бонвенута попрощалась с Хетцелем и вернулась в усадьбу. Сэр Айвон и Хетцель снова уселись, и промышленник продолжил пояснения: «Таким образом, судя по всему, продукция компании „Истагам“ поставляется с планеты Маз — достопримечательное обстоятельство, мягко говоря».

«Несомненно. Что, в точности, вы хотели бы мне поручить?»

Сэр Айвон бросил на сыщика быстрый озадаченный взгляд, словно поражаясь наивности собеседника: «Первоочередная цель заключается в сборе информации. Наблюдается ли попытка лиссов или олефрактов проникнуть на ойкуменический рынок? Если это так, согласятся ли они покупать ойкуменические товары? А если это не так, кто стоит за компанией „Истагам“, кто на нее работает? И каким образом им удалось добиться такой невероятной экономии затрат на производство?»

«На первый взгляд, не слишком сложная задача».

Обняв себя руками, сэр Айвон созерцал вид, открывающийся с террасы: «Вряд ли следует лишний раз упоминать о том, что „Истагам“ представляет собой угрозу, которую в конечном счете придется устранить. Естественно, я не предлагаю саботаж или убийства по заказу, об этом не может быть речи. Тем не менее, у вас есть свои методы — именно благодаря их применению вы заслужили завидную репутацию».

Хетцель нахмурился: «Следует ли понимать ваши слова так, что, по вашему мнению, я заслужил репутацию убийцы и саботажника, что вызывает у вас зависть?»

Резко взглянув на сыщика, сэр Айвон решил проигнорировать бестактную шутку: «Еще один вопрос, который может быть связан или не связан с „Истагамом“. Время от времени я храню здесь, в Харте, кое-какие важные документы — обычно не дольше одного или двух дней, но иногда и в течение недели — для того, чтобы внимательно изучать их на досуге. Примерно три месяца тому назад у меня похитили портфель, содержавший ценную информацию об организации сбыта. Если эти бумаги попадут в руки конкурентов, они предоставят им существенные преимущества; для „Истагама“ получение этих сведений было бы равносильно обнаружению сокровища. Кража совершена мастерски; никто не видел преступника, он не оставил никаких следов, а я обнаружил хищение только тогда, когда решил еще раз просмотреть бумаги. Упоминаю об этом только для того, чтобы предупредить вас о возможном характере деятельности компании „Истагам“. На нее работают люди, явно неразборчивые в средствах».

«Учту ваше предупреждение со всей возможной серьезностью, — заверил промышленника Хетцель, — допуская, что вы доверите мне решение этой опасной и трудной задачи».

Сэр Айвон возвел очи к небу, будто взывая к звездам с мольбой о защите от алчности ненасытного следопыта. Опустив руку в карман, промышленник достал брошюру и передал ее Хетцелю: «Это карта Аксистиля, опубликованная на Мазе местным туристическим агентством. Как вы можете видеть, Аксистиль — небольшой населенный пункт. Пограничная площадь и Трискелион находятся в юрисдикции триархов. В Ойкуменическом секторе, обозначенном светло-зеленым цветом, расположены, в частности, космопорт, отель „Бейранион“, где вы остановитесь, и колония, известная под наименованием Собачьей слободы. Окраина Собачьей слободы — на территории гомазов, то есть не контролируется ойкуменическими властями; там скрываются уголовники, бродяги и прочий сброд. В секторе лиссов, светло-лиловом, лиссы содержат свой собственный космический порт. Сектор олефрактов раскрашен в светло-оранжевую полоску». Тон сэра Айвона стал искренним и дружелюбным: «Говорят, это поразительный город! Вероятно, во всей Галактике нет ничего подобного — место стыковки и взаимодействия трех межзвездных цивилизаций! Представьте себе!»

«Все это очень замечательно, — пожал плечами Хетцель. — Вернемся к вопросу о моем гонораре…»

Сэр Айвон умоляюще поднял руку: «Позвольте мне вкратце повторить то, что нам известно, и то, что вам предстоит узнать. Компания „Истагам“ поставляет продукцию через ойкуменический космопорт. Откуда берется эта продукция? По-видимому, существуют три возможности. Оборудование может производиться в Империи Лиссов, в Империи Олефрактов или непосредственно на Мазе. В том маловероятном случае, если лиссы или олефракты производят товары и пытаются сбывать их в Ойкумене, проблема становится исключительно трудноразрешимой. И лиссы, и олефракты ненавидят и боятся представителей других разумных рас; они ни в коем случае не допустят никакого возмещения в виде сбыта человеческой продукции на их территории и в их солнечных системах. Значит, остается Маз! Но опять же, это практически невероятно! У гомазов, несмотря на их достопримечательные свойства и способности, нет никакой дисциплины; невозможно представить себе группу воинов-гомазов, занятых конвейерной сборкой аппаратуры». Сэр Айвон развел руками: «Головоломка, достойная использования ваших талантов».

«Совершенно верно. А теперь следует рассмотреть вопрос, имеющий существенное значение…»

«Вопрос о вашем гонораре». Сэр Айвон прокашлялся: «Я уполномочен предложить вам более чем достаточное, с моей точки зрения, содержание — тридцать СЕРСов в день, а также покрывать разумные расходы, связанные с выполнением ваших обязанностей. Если результаты расследования окажутся весьма удовлетворительными — другими словами, если все поставленные перед вами цели будут достигнуты в максимальной возможной степени — вы получите премиальные».

Хетцель замер, не веря своим ушам: «Вы шутить изволите».

«Давайте не будем надоедать друг другу наигранными мелодраматическими репликами, — сказал сэр Айвон. — Мне хорошо известно, в каком положении вы находитесь. Вы — проницательный человек с привычками кочевника и претензиями, превышающими ваши возможности. В настоящее время вы остановились в гостинице, пользующейся весьма сомнительной репутацией, что позволяет предположить…»

Хетцель прервал его: «Совершенно ясно, что вы заняли руководящую должность в своей компании отнюдь не благодаря такту или умению льстить. Но ваш подход упрощает дело, так как теперь я могу без обиняков изложить все, что я думаю о складе ума беззастенчивых торгашей…»

«Время — деньги! — воскликнул сэр Айвон. — Я не могу его тратить, выслушивая нахальные замечания или психоаналитическую болтовню. Поэтому давайте…»

«Один момент! — снова прервал его Хетцель. — Как правило, достоинство не позволяет мне торговаться, но я могу ставить условия так же, как их поставили вы. Вы предложили смехотворную сумму. Я мог бы назвать сумму столь же фантастическую, но для начала предпочитаю выдвинуть минимальные требования».

«Хорошо — каковы эти требования?»

«Вы узнали обо мне потому, что я приобрел репутацию проницательного, находчивого и компетентного детектива; вы желаете использовать мои услуги с выгодой для себя. Мои услуги обходятся недешево. Мы могли бы подписать договор, предусматривающий содержание в размере ста СЕРСов за каждый стандартный ойкуменический день, выплату аванса наличными, покрывающего необходимые расходы, в размере пяти тысяч СЕРСов, выдачу аккредитива, подлежащего оплате в банке Аксистиля, на тот случай, если потребуются дополнительные затраты, а также премиальные в размере пяти тысяч СЕРСов в том случае, если расследование будет завершено к вашему удовлетворению в течение одного месяца, с недвусмысленной оговоркой, подтверждающей наше взаимопонимание по вопросу об однозначном ограничении смыслового содержания термина „расследование“, не включающего убийства, хищения, уничтожение имущества или самоубийство — за исключением, разумеется, тех ситуаций, в которых они могут оказаться неизбежными».

Лицо сэра Айвона порозовело: «Ваше капризное своенравие не поддается пониманию! Некоторые из ваших замечаний более или менее разумны, и я мог бы проявить уступчивость, слегка изменив сумму предлагаемого гонорара…»

Беседа продолжалась еще целый час. Наконец была достигнута окончательная договоренность: Хетцель согласился немедленно отправиться на окраину Ойкумены и начать расследование на планете Маз.

Сэр Айвон, снова сдержанный и сосредоточенный, дал Хетцелю последние указания: «Обязанности представителя Ойкумены в Триархии выполняет сэр Эстеван Тристо. Рекомендую сразу представиться ему и разъяснить сущность порученной вам задачи; не вижу причин, по которым он не предоставил бы вам все возможное содействие».

«В таких случаях, как этот, — отозвался Хетцель, — самые очевидные и разумные подходы, как правило, наименее эффективны. Но с кого-то придется начинать — почему бы не с сэра Эстевана Тристо?»

Глава 3

Маз — небольшой мир, утонувший в плотной атмосфере — вращался в компании большой замерзшей луны вокруг звезды Хис, белого карлика. Планету окружал дымчатый оранжевый нимб, подобного которому Хетцель еще никогда не видел; никогда не видел он и такой луны, походившей на отливающий жирным блеском серебристо-зеленый бильярдный шар, местами припорошенный ледяной изморосью.

Пассажирский пакетбот «Эмма Ноукер» компании «Барбаник» задержался на орбите, чтобы пройти обязательный осмотр представителями Триархии. К пакетботу медленно приблизились два челнока — патрульный катер лиссов повис над носовой рубкой, челнок олефрактов можно было видеть из боковых иллюминаторов. Все пассажиры, вытягивая шеи, пытались как можно лучше разглядеть эти произведения экзотических трансгалактических разумных рас, почти ничего о себе не сообщавших. Пристыковался ойкуменический корвет; в пассажирском звездолете появился лоцман — он должен был убедиться в отсутствии на борту запрещенных видов оружия и проследить за тем, чтобы корабль приземлился на космодроме ойкуменического сектора, а не где-нибудь еще.

Пакетбот стал быстро приближаться к поверхности планеты. Ландшафты Маза говорили о глубокой древности этого мира: полдюжины мелководных морей и несколько хребтов — скорее высоких холмов, нежели гор — разделяли болота и волнистые равнины, где лениво петляли редкие реки, напоминавшие вены с тыльной стороны старческой ладони.

Аксистиль — дипломатический центр под управлением суперинтендантов Триархии — занимал часть низкого плоскогорья в северном экваториальном поясе. Утром, за несколько часов до полудня по местному времени, «Эмма Ноукер» приземлилась на поле ойкуменического космопорта, меньше чем в километре к востоку от Трискелиона. Пограничные и таможенные формальности не потребовали длительного ожидания, и Хетцель, в компании нескольких десятков пассажиров, главным образом туристов, прошел в здание космического вокзала. Он сразу позвонил в отель «Бейранион», торопясь убедиться в том, что заказанный для него номер не займет кто-нибудь другой. Регистратор отеля сообщил, что ему отвели лучшие помещения — апартаменты в садовом флигеле; расценки «кусались» — если бы Хетцелю пришлось самому платить по счету, он ни за что не позволил бы себе такую роскошь. У здания вокзала уже стоял просторный крытый экипаж из отеля «Бейранион». Хетцель доверил саквояж водителю и направился пешком вдоль Последней Мили к Пограничной площади Триархии.

«Зловеще прекрасный мир!» — думал Хетцель. Взгляд наверх, в небо, вызывал такое же ощущение, как взгляд в зеленоватую пучину моря. Белая звезда Хис, на полпути к зениту, блестела, как серебряная монета. Слева простиралась, расплываясь в дымке горизонта, пустошь, усеянная буграми мшистой поросли. Справа примерно такие же островки растительности спускались к хаотическому скоплению сараев, хижин и нескольких более основательных центральных строений из беленого известняка — к Собачьей слободе.

По пути Хетцель никого не встретил; по сути дела, на всем протяжении его пребывания в Аксистиле контраст между монументальными сооружениями дипломатического центра и почти полным отсутствием населения создавал единственную в своем роде гипнотическую атмосферу галлюцинации — как если бы Аксистиль был не более, чем гигантской театральной сценой, лишенной актеров.

Последняя Миля заканчивалась на Пограничной площади. Здесь был установлен знак со следующим предупреждением:

Вы находитесь на краю Ойкумены — впереди, сразу за этим знаком, проходит граница юрисдикции триархов. Проявляйте сдержанность, соблюдая общепринятые правила приличия — обычно такое поведение не приводит к каким-либо неожиданным нежелательным инцидентам. Предусмотрительным посетителям, однако, настоятельно рекомендуется приобрести экземпляр „Особых правил“ в Трискелионе или в той гостинице, где вы остановились, и руководствоваться этими правилами.

Внимание! Внимание! Ни в коем случае не заходите в анклавы лиссов или олефрактов; это почти неизбежно влечет за собой исключительно неприятные последствия.

Не пытайтесь знакомиться с аборигенами-гомазами! В Аксистиле они, как правило, не агрессивны; тем не менее, их реакция на попытки общения непредсказуема. Если хотите, вы можете наблюдать за ними вблизи, но не прикасайтесь к ним и не пытайтесь завязать разговор. Гомазы — чувствительные и опытные телепаты, но о том, в какой мере и как они понимают человеческие мысли, остается только догадываться.

Самое важное! Не предлагайте в дар, в обмен или в продажу и не показывайте гомазам какое-либо оружие!

Наказание за нарушение этого правила — пожизненное заключение в Прозрачной тюрьме. Исключения не делаются ни для кого: соблюдение этого правила неукоснительно обеспечивается триархами, двое из которых представляют цивилизации лиссов и олефрактов. Ни тот, ни другой не проявляют никакого снисхождения к дерзким выходкам или пьяной отваге. Будьте уверены: если вы нарушите это правило, ваше посещение планеты Маз закончится трагически.

«Объявление, скорее вызывающее депрессию, нежели возбуждающее интерес!» — подумал Хетцель. Судя по всему, любое поведение, свойственное туристам, получающим удовольствие от поездки и гуляющим навеселе, каралось смертью, наказывалось пожизненным заключением или приводило к внезапному нападению. Тем не менее, именно щекочущее нервы ощущение опасности, конечно же, побуждало многих посетить Маз.

Хетцель сделал шаг вперед и тем самым оказался за пределами Ойкумены. Он вышел на Пограничную площадь — обширное пространство, вымощенное серебристо-серым кристаллическим сланцем, казалось, испускавшим, а не отражавшим мерцающий свет. С одной стороны возвышались шпили, купола, причудливые колонны и асимметричные блоки Трискелиона — поистине уникального сооружения из трех сегментов, спроектированных архитекторами трех галактических рас. За Трискелионом, в юго-западном и северо-западном направлениях, начинались плотно застроенные секторы лиссов и олефрактов. С северной стороны Пограничной площади, напротив Трискелиона, бросалась в глаза пара монументов, совместно возведенных тремя империями: Скала Отчаяния, на которой вожди гомазов, онемевшие под бременем катастрофы, сдались триархам, и многокамерный улей из толстого стекла, вставленного в стойки и перекладины из медной черни — Прозрачная тюрьма. Оба сооружения были окружены чем-то вроде небольшого парка — несколько деревьев с темной блестящей листвой оттенка кожуры баклажана росли вдоль полос пыльно-зеленого дерна. На северо-востоке возвышался фасад отеля «Бейранион», куда и направил стопы Хетцель.

Отель «Бейранион» и непосредственно примыкающие к нему участки составляли наименьшее независимое государство в пределах Ойкумены. Собственно здание отеля окружал сад площадью чуть больше гектара, а с одной стороны сада тянулся новый «садовый флигель». Хетцель зарегистрировался в вестибюле, и его проводили в отведенные ему номера.

Хетцель нашел свои апартаменты более чем удовлетворительными. Окна гостиной выходили в сад, полный странных оттенков, причудливых форм и щекочущих ноздри ароматов. Под сенью черных тонкоствольных деревьев, в высоту достигавших крыши отеля, ютились кочки багрово-черного мха; из пруда торчали напоминавшие конские хвосты пучки хвощей с отливающими свинцовым блеском стеблями и оранжевыми метелками. Вдоль дорожек цвели голубые герани, подмигивающие свечные огоньки и туземная мята — все они приправляли жгучей остротой дымно-кисловатые испарения мха. По саду уже бродили новоприбывшие туристы, дивясь экзотической растительности и непривычным запахам. Хетцель зашел в спальню и обнаружил, что оттуда открывался вид на Собачью слободу, где он намеревался побывать на следующий день. Прежде всего, однако, нужно было заняться расследованием.

Он подошел к телефону и позвонил в управление ойкуменического триарха в Трискелионе. На вспыхнувшем экране появилось изящно-учтивое лицо кудрявой блондинки-секретарши, розовеющее, как лепесток розы. Она произнесла прохладным и звонким голосом, напоминавшим звук потревоженных ветром далеких колокольчиков: «Управление сэра Эстевана Тристо. Что вам угодно?»

«Меня зовут Майро Хетцель. Надеюсь, что сэр Эстеван сможет уделить мне несколько минут, как только он освободится, чтобы обсудить дело первостепенной важности. Могу ли я встретиться с ним сегодня вечером?»

«По какому делу вы к нему обращаетесь, сударь?»

«Я хотел бы получить сведения о некоторых событиях, происходящих на Мазе…»

«Такую информацию можно запросить у висферы Фелиус в справочном бюро Трискелиона, или в туристическом агентстве Собачьей слободы. Сэр Эстеван занимается исключительно делами Триархии».

«Тем не менее, его необходимо поставить в известность о сложившейся ситуации. Это не займет много времени».

«В настоящее время сэра Эстевана нет, и я сомневаюсь, что он вернется в управление до следующего заседания триархов».

«И когда же оно состоится?»

«Через пять дней, утром, за три часа до полудня. После заседания сэр Эстеван иногда принимает посетителей. Вы — журналист?»

«Нечто в этом роде. Может быть, он сможет встретиться со мной у себя дома?»

«Нет, сударь, — физиономия секретарши, нежная и свежая, как лицо ребенка, не выражала ни малейшего сочувствия и никакого желания интересоваться проблемами Хетцеля. — Он принимает представителей общественности только в Трискелионе и только после заседаний триархов».

«Но я обращаюсь к нему по вопросу сугубо частного характера!»

«Сэр Эстеван не делает исключений для частных лиц. После заседания триархов он проведет в управлении один или два часа. Возможно, он согласится вас принять в это время».

Хетцель раздраженно выключил телефон.

В городском справочнике телефон домашней резиденции сэра Эстевана не числился. Хетцель позвонил регистратору отеля «Бейранион» и спросил: «Существует ли какой-нибудь способ связаться с сэром Эстеваном Тристо? Его секретарша отказывается мне помочь».

«Ей запрещено оказывать кому-либо такую помощь. Туристы слишком часто тревожат сэра Эстевана своими передрягами, а соискатели покровительства то и дело пытаются вручить ему рекомендательные письма. Застать триарха можно только у него в управлении».

«Через пять дней?»

«Если вам повезет. Известно, что сэр Эстеван пользуется потайным выходом, когда стремится избежать встречи с посетителем».

«Судя по всему, триарх — человек с трудным характером».

«Вы совершенно правы».

Наступил полдень. Хетцель прогулялся по саду и зашел в ресторан отеля: обшитое деревянными панелями помещение, украшенное колоритными изделиями гомазов — фетишами и литыми чугунными шлемами с гребнями и шипами, а также чучелом горгульи с нагорья Шимкиш. Столы и стулья были вырезаны из туземных пород дерева, скатерти из мягкой рогожи расшиты типичными местными эмблемами. Хетцель неторопливо подкрепился лучшими произведениями гостиничных поваров, после чего вышел на Пограничную площадь. У Прозрачной тюрьмы он задержался, чтобы рассмотреть заключенных, выглядывавших из стеклянных камер — контрабандистов и мелких дельцов, пытавшихся продать оружие гомазам. Узникам предстояло провести в прозрачных клетках остаток своих дней; их бледные лица выражали одинаковое угрюмое безразличие. Время от времени кто-нибудь из них заставлял себя сделать усилие, приветствуя наблюдателя неприличным жестом или показывая ему голый зад. Хетцель убедился в том, что среди обитателей Прозрачной тюрьмы не было его знакомых или бывших клиентов. Все они были людьми с планет Ойкумены, что, по мнению Хетцеля, позволяло сделать немаловажные выводы по поводу особенностей человеческого характера. Представители человеческой расы, по-видимому, отличались большей предприимчивостью и большим индивидуальным разнообразием, нежели отдельные лиссы или олефракты, тогда как крайности, присущие гомазам, не поддавались сравнению на общих основаниях.

Хетцель отвернулся от стеклянных клеток. Заключенные — пираты, отбросы общества, искатели опасных приключений — не вызывали у него почти никаких сожалений. Во имя наживы они стремились вооружить гомазов, не принимая во внимание тот факт, что гомазы, получив в свое распоряжение какое бы то ни было, самое устаревшее оружие, а также какие-либо средства передвижения в космосе, немедленно приступили бы к завоеванию Галактики, в том числе миров Ойкумены — что они и попытались сделать сорок шесть лет тому назад.

Хетцель продолжал идти по Пограничной площади — настолько огромному, залитому солнцем пространству, что в водянистом дрожащем воздухе Маза сооружения на периферии казались угрожающими тенями. Он чувствовал себя в полном одиночестве, подобно рыбацкой лодке, затерявшейся в пустынных просторах океана. Пожалуй, однако, дюжина темных силуэтов перемещалась где-то в серебристо-серых перспективах площади — слишком далеко, чтобы одну фигуру можно было отличить от другой. «Любопытный ландшафт! — подумал Хетцель. — Странный, как сон».

По мере приближения Трискелион материализовался и приобрел четкость очертаний. Хетцель повернул в сторону, чтобы пройти вокруг этого здания — и тем самым, по существу, пересек участки, по меньшей мере теоретически находившиеся под контролем лиссов и олефрактов, хотя психологически их влияние оказалось вполне ощутимым. По пути Хетцелю встретился лисс — гибкое темное существо в алой мантии, а уже через несколько секунд поодаль показался олефракт. Оба, казалось, отнеслись к присутствию человека с полным безразличием; оба вызвали у него необычное смешанное чувство острого любопытства и отвращения — почему? Хетцель не мог убедительно объяснить себе такую реакцию. Вернувшись к ойкуменическому входу, Хетцель ощутил едва заметное облегчение, словно понял, что избежал какой-то неопределенной опасности.

Поднявшись на три ступени, он прошел под хрустальной аркой в просторный вестибюль; в центре вестибюля находился треугольный прилавок справочного бюро. С двух сторон, обращенных к секторам лиссов и олефрактов, не было ни персонала, ни посетителей. Со стороны, обращенной к ойкуменическому входу, двое служащих пытались отвечать на вопросы перебивавших друг друга новоприбывших туристов. В стороне, с благодушным презрением поглядывая на входящих, стоял круглолицый человек в роскошной, хотя и тесноватой для него голубой униформе с зелеными нашивками. Серебристая бахрома эполетов и блестящий серебристый узор на козырьке высокой фуражки свидетельствовали о том, что он занимал влиятельную должность. Хетцеля он сразу просверлил особенно строгим взглядом, каким-то чутьем угадав в нем человека, чьи намерения могли оказаться подозрительными, если не очевидно противозаконными.

Хетцель игнорировал субъекта в фуражке и приблизился к прилавку справочного бюро. Начальница бюро, дородная черноволосая женщина с большим бугорчатым носом и гнусавым произношением, выполняла свои обязанности раздраженно и нетерпеливо: «Нет, сударь, сегодня триарха нет и не будет… Какое мне дело до того, что вам говорили? У себя дома он никогда никого не принимает… Нет, сударь, мы не организуем экскурсии, мы — служащие ойкуменической администрации. Туристическое агентство находится в Собачьей слободе. Они обслуживают несколько гостиниц в живописных районах и предлагают в аренду аэромобили… Прошу прощения, мадам, но в сектор лиссов вас не пропустят ни в каких обстоятельствах. В этом отношении они не идут ни на какие уступки… Что они сделают? Кто знает, что они делают с людьми, которых забирают к себе — надо полагать, показывают в зверинцах… Сувениры, сударь, вы можете купить в Собачьей слободе… Нет, сударь, он вернется только через пять дней, на следующее заседание. Заседания проводятся открыто, вход свободный… Да, мадам, вы можете фотографировать прилавки справочного бюро лиссов и олефрактов».

Второй служащий, высокий молодой человек с бледным и серьезным лицом, выражался не столь отрывисто, но, пожалуй, уступал свой начальнице в эффективности: «Могу ли я порекомендовать гостиницу в Собачьей слободе? Как вам сказать… Вам будет гораздо удобнее, если вы останетесь в „Бейранионе“. Не забывайте, Окраина Собачьей слободы выходит за пределы чьей бы то ни было юрисдикции! Там вас могут убить, и никто даже не позаботится вас похоронить… Да, собственно Собачья слобода — в секторе Ойкумены. Но не выходите за зеленую ограду, если вам не по вкусу опасные приключения… По сути дела, Окраина не так уж опасна, если держать ухо востро и не брать с собой больше двухтрех СЕРСов. Ничего там не пейте, однако, и сторонитесь азартных игр… Нет, сударь, у меня нет расписания гомазских войн. Разумеется, они часто воюют — и, если вам хочется, чтобы вас изрубили в лапшу, ищите очередную битву гомазов сами. Именно поэтому туристическое агентство сдает машины напрокат только тем, кого сопровождает квалифицированный гид… Именно так, вы не можете сами взять аэромобиль и улететь, куда глаза глядят. Это запрещено — во имя вашей собственной безопасности. Не забывайте, Ойкумена кончается здесь — вот, прямо здесь!»

Дородная начальница справочного бюро повернулась к Хетцелю: «Да, сударь, что вам угодно?»

«Я имею честь говорить с висферой Фелиус?»

«Да, это я».

«Возникла довольно-таки необычная проблема. Я обязан обсудить неотложное дело с сэром Эстеваном, но мне сообщили, что с ним никак нельзя связаться».

Висфера Фелиус фыркнула: «Ничем не могу вам помочь. Если сэр Эстеван не желает никого видеть, я не могу его заставить сделать для вас исключение».

«Разумеется. Но не могли бы вы предложить какой-нибудь не слишком унизительный способ привлечь его внимание хотя бы на несколько минут?»

«Сэр Эстеван — очень занятый человек. По меньшей мере, так он говорит — ему приходится вечно представлять всякие отчеты и рекомендации. Даже мы его видим только на заседаниях. Все остальное время он проводит где-то со своей подругой или невестой, как бы ее ни называли, — висфера Фелиус неодобрительно шмыгнула выдающимся носом. — Конечно, это не мое дело. Так или иначе, он не позволяет себя беспокоить, когда его нет в управлении».

«В таком случае, видимо, мне придется подождать. Нет ли у вас под рукой каких-нибудь справочных материалов, относящихся, главным образом, скажем, к возможностям вложения капитала?»

«Нет. Ничего такого у меня нет, — висфера Фелиус даже хихикнула от удивления. — Кто захочет вкладывать капитал здесь, у черта на куличках?»

«Насколько мне известно, у „Истагама“ дела идут неплохо».

«Какой такой Истагам? Не понимаю, о чем вы говорите».

Хетцель кивнул: «А как насчет гомазов? Они прилежные работники?»

«Ха! Предложите им лучемет, и они отдадут вам все до последнего гроша, но работать на вас не станут ни минуты. Им гордость не позволяет».

«Странно! В отеле я видел мебель, вырезанную, судя по всему, гомазами».

«Отродьями гомазов. Они заставляют детенышей трудиться, чтобы те не убивали друг друга, ежедневно устраивая потешные войны. Но чтобы матерый воин-гомаз работал? Никогда!»

«Любопытно! — заметил Хетцель. — Так вы считаете, что мне придется ждать пять дней, чтобы увидеть сэра Эстевана?»

«Не могу представить себе никакой другой возможности».

«Еще один вопрос. Я договорился встретиться здесь, на Мазе, с неким Казимиром Вульдфашем. Вы не подскажете — он уже прибыл?»

«Я не слежу за всеми приезжими. Можете спросить у капитана Боу — он у нас комендант». Начальница бюро показала пальцем на сурового офицера в голубой форме с зелеными нашивками.

«Большое спасибо». Хетцель подошел к капитану Боу и снова задал свой вопрос. Сперва комендант безразлично хмыкнул, но затем соблаговолил произнести несколько слов: «Никогда не слышал о таком. Одни приезжают, другие уезжают. На Окраине Собачьей слободы прячется добрая сотня всяких мерзавцев. Если бы они только попались мне в руки! Им не поздоровилось бы, это уж точно».

Хетцель поблагодарил капитана и удалился.

К северу от Прозрачной тюрьмы широкая дорога с плотным покрытием из материала, показавшегося Хетцелю утрамбованным гравием с примесью измельченных раковин, спускалась от Пограничной площади к Собачьей слободе — так называемый проспект Потерянных Душ. Ветер с холмов дул Хетцелю в лицо: пахло дымом, торфом и другими, не столь знакомыми испарениями. Кроме Хетцеля, по дороге никто не шел, и снова ему показалось, что он шагает во сне… Хетцель вдруг остановился и нагнулся, чтобы рассмотреть дорожное покрытие. Вопреки его первоначальному предположению, кусочки раковин и гравия на поверхности не были утрамбованы или спрессованы катком — кто-то очевидно вставлял их, один за другим, в еще не застывший бетон, выкладывая таким образом мозаику. Хетцель обернулся туда, откуда пришел, после чего снова взглянул вниз, на Собачью слободу. На сооружение мостовой было затрачено невероятное количество труда!

Над дорогой протянули ветви два высоких тонкоствольных дерева; пройдя под ними, Хетцель углубился в Собачью слободу. Проспект Потерянных Душ расширялся и превратился в сквер; в центре сквера росли кипрские ладанные сосны и цветущие желтые акации, окруженные живыми изгородями пунцового кустарника. Алые, лимонные и золотистые тона выглядели особенно приятно благодаря контрасту с небом, зеленым, как морская волна, и мрачновато-глухим фоном северных холмов. Ближайшие сооружения не отличались единообразием — их объединяла лишь общая атмосфера небрежной захудалости. При возведении этих зданий применялись бревна, глинистый известняк, штукатурный гипс, глазурованная керамика, шлаковый кирпич и прочие материалы, разнообразием не уступавшие причудливым характерам людей, задумавших что-то строить здесь, на самом краю Ойкумены. В лавках торговали импортированными пищевыми продуктами, инструментом, хозяйственной утварью и всякой всячиной; можно было заметить не меньше пяти питейных заведений и столько же гостиниц, более или менее сомнительной респектабельности. В деловом центре Собачьей слободы теснились также конторы экспортеров гомазских изделий, страховое агентство, парикмахерский салон и склад торговца силовыми установками и энергоблоками. Относительно внушительное строение из блестящего розового бетона использовалось совместно парой контор. Над первой висела вывеска:

ТУРИСТИЧЕСКАЯ АССОЦИАЦИЯ МАЗА

Информация, экскурсии, гостиничные услуги в необжитых районах

«Это и есть, надо полагать, небезызвестное туристическое агентство Собачьей слободы», — решил Хетцель.

На гораздо более скромной входной двери соседнего представительства была закреплена не столь заметная табличка:

ПРЕДПРИЯТИЯ БЫРРИСА

Застройка, разработки, реклама и содействие сбыту

Заглянув в первое агентство, Хетцель обнаружил там группу туристов, сходную с той, которую он видел в Трискелионе — или, может быть, ту же самую. Приезжие столпились у прилавка, осаждая привлекательную темноволосую девушку с печальными глазами, отвечавшую на вопросы в очаровательной манере, сочетавшей сдержанность, здоровое чувство юмора и вежливость.

Хетцель зашел внутрь и стал ждать, время от времени прислушиваясь к разговорам.

«У нас семь гостиниц в дикой местности, — говорила девушка. — Все они позволяют любоваться незабываемыми ландшафтами, и в них очень удобно. По меньшей мере, так мне говорят — сама я никогда не бывала ни в одной из этих гостиниц».

«Но мы хотели бы повидать настоящий Маз! — заявила одна из женщин. — Съездить туда, куда не добираются обычные туристы. И нам очень хочется посмотреть на одну из битв. Мы не какие-нибудь кровожадные извращенцы — ничего подобного! — но войны гомазов, говорят, производят незабываемое впечатление…»

Девушка улыбнулась: «У нас нет возможности организовать такой спектакль. Прежде всего, это было бы слишком опасно. Заносчивость гомазов нельзя недооценивать. Как только они заметят туристов, они прекратят военные действия и перебьют туристов, после чего снова приступят к взаимному уничтожению».

«Хммф! Мы все-таки не совсем туристы. Мы предпочитаем рассматривать себя как путешественников».

«Разумеется».

Вмешался мужчина: «А как насчет ваших гостиниц? Если гомазы настолько раздражительны, просто оказаться за пределами Собачьей Слободы, наверное, уже опасно?»

«На самом деле не так уж опасно, — возразила девушка. — По сути дела, обычно гомазы не замечают людей, если мы им не надоедаем — примерно так же, как мы не замечаем птиц, сидящих на ветках».

«А не могли бы мы посетить какой-нибудь замок гомазов? Вроде того, что изображен у вас на стене?»

Девушка снова улыбнулась женщине, покачав головой: «Это тоже невозможно. Некоторые гостиницы, однако, устроены в древних крепостях гомазов, причем номера у нас очень удобные».

Хетцель разглядывал плакаты: «Воины выстроились на поле боя в степи Туз-Тан», «Летуны из замка Коразман делают виражи под облаками», «Замок Киш на закате», «Конклав военачальников-джердов». Затем он сосредоточился на девушке: смотреть на нее было не менее занимательно, чем на рекламные плакаты. С первого взгляда Хетцелю показалось что она — хрупкое, даже тщедушное существо, но по ближайшем рассмотрении решил, что она могла бы, пожалуй, постоять за себя. Он подошел поближе к прилавку. Девушка заметила его внимание — на ее лице промелькнула улыбка. «Очаровательна!» — подумал Хетцель.

«Если у вас есть время, вы можете посетить каждую из семи гостиниц, — продолжала работница туристического агентства. — Разумеется, мы предоставляем необходимые транспортные средства».

«Но мы не можем сами управлять арендованной машиной?»

«Можете, но только в сопровождении гида. Иначе это было бы небезопасно. Кроме того, это запрещено постановлениями Триархии».

«Что ж, нам придется еще подумать. Не могли бы вы порекомендовать лучшую таверну в Собачьей Слободе — самую типичную и колоритную?»

«По-моему, они все примерно одинаковые. Попробуйте зайти в „Последнюю надежду“ — это напротив, на площади».

«Спасибо!» — туристы ушли. Девушка взглянула на Хетцеля: «Да, чем я могу вам помочь?»

Хетцель встал напротив нее: «Честно говоря, не совсем понимаю, чем именно вы могли бы мне помочь».

«Но вы зачем-то сюда пришли?»

«Ситуация такова. Мой приятель унаследовал существенную сумму и теперь хотел бы вложить капитал. Вопрос в том, куда его вложить».

Девушка рассмеялась, не веря своим ушам: «Вы хотите, чтобы я что-нибудь посоветовала по этому поводу?»

«Именно так. Неожиданные идеи, как правило — самые удачные, именно потому, что они никому еще не приходили в голову. Представьте, что я вручил вам миллион СЕРСов. Что бы вы сделали с этими деньгами?»

«Я бы купила билет и смылась отсюда подальше, — уверенно заявила девушка. — Но это не совсем то, что имеет в виду ваш приятель».

«Позвольте сформулировать вопрос по-другому: каким образом человек мог бы вложить капитал на Мазе и при этом надеяться на извлечение прибыли?»

«Сложная задача. Возникает впечатление, что в Собачьей Слободе извлекают прибыль только владельцы питейных заведений».

«Я представляю себе более крупномасштабное предприятие, что-нибудь на уровне компании „Истагам“. Кстати, где можно было бы найти директора этой компании? Я хотел бы обратиться к нему за рекомендациями».

Девушка искоса бросила на Хетцеля любопытствующий взгляд, но Хетцель не смог как-либо истолковать выражение ее лица: «Об этом я ничего не знаю».

«Но, конечно же, вам известно существование этой компании?»

«И не более того. Почему бы вам, однако, не поговорить с висфером Быррисом? Он гораздо лучше меня разбирается в таких делах».

«Чем занимаются предприятия Бырриса? Или он — деловой посредник?»

«Висфер Быррис занимается практически всем, чем можно заниматься на этой планете — и обслуживанием туристов, и гостиничным бизнесом, и прокатом аэромобилей. Кроме того, он заведует, по поручению Триархии, „Мазским извозом“».

«Мазским извозом?»

«На самом деле это всего лишь несколько старых аэробусов — в них гомазов перевозят в Аксистиль и обратно в их замки. Это делается бесплатно — гомазы не стали бы летать, если бы за это взимали деньги».

«Значит, гомазы так и не приспособились к денежной экономике».

«Они ни к чему не приспособились», — девушка протянула руку к полке, взяла брошюру и протянула ее Хетцелю. Тот взглянул на заголовок: «Воины Маза».

«Спасибо, — кивнул Хетцель. — Когда, по-вашему, висфера Бырриса можно будет застать в его конторе?»

«Трудно сказать. Он то приходит, то уходит. Но вы всегда можете ему позвонить».

В приемную агентства ввалилась очередная группа туристов, и Хетцель поспешил удалиться. Прогулявшись по скверу и заглянув в витрины нескольких лавок, он зашел в таверну «Последняя надежда», чтобы освежиться кружкой эля. Здесь он принялся размышлять о том, что ему удалось узнать то есть о скудных сведениях, сформулировать которые было очень просто:

1. Сэр Эстеван Тристо прибегал к всевозможным уловкам, чтобы избежать встреч со случайными посетителями.

2. Даже если висфер Быррис не участвовал непосредственно в деятельности «Истагама», ему, несомненно, было известно все, что можно было узнать об этой компании.

3. Служащая в вестибюле туристического агентства ни в коем случае не соответствовала представлениям Хетцеля о персоне, которую можно было бы встретить в захудалом поселке на краю Ойкумены.

Хетцель положил перед собой на стол брошюру, полученную от девушки: «Воины Маза». На обложке красовался эскиз с надписью: «Летун из замка Коразман». На парапете стоял гомаз с закрепленными на спине крыльями из прутьев и перепонок. Ниже, мелким шрифтом, было написано: «В благоприятных погодных условиях гомаз-летун может парить в плотном воздухе Маза. Он взмахивает крыльями, приводя их в движение ногами, и по мере необходимости маневрирует, контролируя руками ориентацию передних ребер каркаса. Как правило, однако, летун использует крылья, чтобы совершить неожиданный бросок с высоты, атакуя врага».

Как узнал из брошюры Хетцель, древняя цивилизация гомазов оставалась практически неизменной на протяжении примерно миллиона лет. Внешне гомазы чем-то напоминали людей, но на этом сходство кончалось. Скелет гомаза, частично внутренний и отчасти наружный, состоял из жесткого и упругого кремнистого хряща, усиленного волокнами из органического карбофосфата с примесями кальция и магния, твердевшего под воздействием воздуха и превращавшегося в жесткий белый хитин; этот материал покрывал голову гомаза и служил основой трем параллельным гребням, каждый из которых был украшен ритмично повторяющимися, словно искусно вырезанными рядами шипов, углублений и зазубрин.

Типичный гомаз отличался непредсказуемым, непостоянным, даже каверзным характером, причем основным его побуждением было скорейшее удовлетворение личных потребностей и амбиций. Тем не менее, в этом отношении индивидуальный гомаз всего лишь демонстрировал свойства, общие для всего клана, с которым он поддерживал телепатическую связь. Гомаз воспринимал себя как неотъемлемую часть клана, а клан распоряжался им, как организм распоряжается своим органом. Таким образом, воин-гомаз не представлял себе, что он может умереть, пока не погиб весь его клан, и проявлял абсолютное бесстрашие. Поэтому с человеческой точки зрения гомаз становился парадоксальным существом, сочетавшим полную личную автономию и полное отождествление личности с социальной структурой.

Войны гомазов относились к трем различным категориям: войн, вызванных исключительно взаимной ненавистью кланов (такие войны случались относительно редко), войн, вызванных соперничеством кланов, то есть экономической необходимостью или стремлением к захвату территории, а также войн, которые и ксенологи, и социологи, и журналисты время от времени позволяли себе называть «войнами любви». Среди гомазов не было половых различий — они размножались, вживляя свои зиготы в побежденных врагов в процессе, по-видимому вызывавшем восторг у обоих участников, причем победитель поедал небольшой вырост железы с тыльной стороны шеи побежденного. Железа эта выделяла гормон под наименованием «чир», стимулировавший как развитие детенышей, так и боевой дух взрослого воина. Страстное стремление к поглощению «чира» занимало помыслы гомаза на протяжении всей его жизни. Устраивая потешные битвы, детеныши гомазов поедали «чир» тех, кого им удалось искалечить или убить. Взрослые бойцы исполняли тот же ритуал, в результате преисполняясь ликованием торжества, восстанавливая силы и приобретая таинственную «ману»; судя по всему, «чир» способствовал оплодотворению зигот.

Гомазы пользовались некоторыми иероглифами и символическими объектами, но какая-либо письменность в человеческом понимании этого слова оставалась им чуждой — за исключением, пожалуй, самых примитивных математических формул; такое положение вещей объясняли телепатическими способностями аборигенов Маза.

За шестьдесят лет до прибытия Хетцеля на Маз первооткрывателем этой планеты стал Гейсон Вейри, бежавший из Ойкумены отщепенец. Вейри нанял орду воинов-гомазов с тем, чтобы нанести сокрушительный удар по обитателям Серсея, своего родного мира. Гомазы, быстро осознавшие возможности ойкуменического оружия, подчинили Вейри и его банду головорезов служению своей собственной цели, захватив флот космических кораблей и немедленно приступив к завоеванию Вселенной. Набеги гомазов привели к их столкновению с ранее неизвестными империями лиссов и олефрактов; в конечном счете совместные усилия трех империй позволили уничтожить флот гомазов и захватить Гейсона Вейри. Прозрачную тюрьму первоначально построили именно для того, чтобы содержать в ней Вейри и его сообщников, а для предотвращения дальнейших подобных вторжений цивилизации людей, лиссов и олефрактов учредили на Мазе трехстороннее карательнонаблюдательное учреждение, Триархию. Гомазы вернулись к традиционному способу существования, подвергая Триархию самому оскорбительному, по их представлениям, обращению — то есть относились к ней с безразличным пренебрежением.

Хетцель просмотрел другие разделы брошюры, где перечислялись кланы и описывались их характерные особенности; в приложении, на карте Маза, указывалось местонахождение клановых замков. Язык гомазов, которым они пользовались в сочетании с телепатическими сигналами, передававшими эмоции и настроения, состоял из присвистов, щебета и писков, невразумительных как для человеческого уха, так и для человеческого ума. Общение с гомазами становилось возможным лишь благодаря применению микронных переводящих устройств.

Гомазы пользовались немногими видами оружия: рукоятью примерно метровой длины с прикрепленным к ней трехметровым лассо, помогавшим ловить врага, длинным клещевым захватом, сжимавшимся подобно продолжению руки, гарпунами с тремя упругими зазубринами, а также коротким тяжелым мечом. Самые умелые элитные бойцы планировали на искусственных крыльях и атаковали противника сверху. Изредка, когда готовилось нападение на клановый замок, гомазы сооружали весьма изобретательные осадные механизмы. В качестве транспортных средств они использовали фургоны с запряженными в них одомашненными рептилиями или гигантскими червями; ели они то, что собирали или выращивали их детеныши, выполнявшие в клане всю работу.

Положив брошюру в карман, Хетцель заказал вторую кружку эля и спросил бармена: «Как по-вашему, сколько примерно людей работают на „Истагам“?»

«Истагам? Это кто?»

«Компания, поставляющая микронику».

«Никогда о ней не слышал. Спросите Бырриса, его контора напротив. Быррис тут знает все и про всех».

Опорожнив кружку, Хетцель вышел на улицу. Советом бармена не следовало пренебрегать — и, даже если Бырриса не было в конторе, всегда можно было еще раз расспросить темноволосую девушку в туристическом агентстве.

Хетцель пересек сквер и попробовал открыть дверь конторы «Предприятий Бырриса». К его удивлению, она беспрепятственно подалась, и Хетцель зашел внутрь.

За столом говорил по телефону тяжеловесный субъект с широким мясистым лицом и копной гладких черных волос, разделенных пробором посередине и подстриженных «под горшок» над ушами в стиле, модном на планетах солнечных систем Фаянсового Каскада. У Бырриса были маленькие, почти неподвижные глаза, длинный прямой нос и массивный подбородок. Он носил свободную рубаху из расшитого узорами зеленого бархата, габардиновые бриджи в лиловую и желтую полоску и шейный платок из дорогого белого шелка, повязанный узлом сбоку над плечом. Наряд его производил неофициальное, почти праздничное впечатление, лицо Бырриса сохраняло достаточно приветливое выражение, по телефону он говорил тихо и вежливо: «…да-да, почти то же самое приходило мне в голову… Именно так. У меня посетитель, я вам позвоню».

Быррис поднялся на ноги и любезно поклонился: «Чем могу быть полезен?»

Хетцель не преминул заметить, что Быррис закончил телефонный разговор с некоторой поспешностью: «Честно говоря, не знаю. Меня просили узнать о возможностях выгодного вложения капитала на Мазе — но вполне вероятно, что вы предпочитаете не делиться такого рода информацией».

Быррис ответил на это осторожное вступление улыбкой: «Мне нечего скрывать. Откровенно говоря, однако, инвестиционных возможностей у нас не так уж много. Туристический бизнес не приносит больших доходов, и на его дальнейшее расширение надеяться трудно. Маз уже не такая новинка, какой был когда-то».

«Как насчет импорта-экспорта? Интересуются ли гомазы приобретением ойкуменической продукции?»

«Того, что мы можем им продавать, они не хотят. То, чего они хотят, нам не разрешают ввозить. Кроме того, встает вопрос об оплате. Гомазы не могут предложить в обмен ничего, кроме ремесленных изделий и боевых шлемов. Что не оставляет возможностей для крупномасштабных сделок».

«Я слышал, что у „Истагама“, однако, дела идут неплохо».

Быррис ничуть не смутился и ответил, не задумываясь: «Об этом я почти ничего не знаю. По всей видимости, они занимаются перевозками транзитных грузов, используя Маз как перевалочный пункт. На Мазе, разумеется, не взимают сборы и налоги, что может иметь большое значение для нового предприятия, стремящегося занять место на рынке».

«Думаю, что вы правы. А полезные ископаемые здесь добывают?»

«Ничего существенного. Гомазы выплавляют какое-то количество чугуна из болотной руды, но их залежи уже почти истощились. Гомазы их разрабатывают уже больше миллиона лет. По существу, Маз — выработанная, дряхлая планета».

«А с лиссами или олефрактами никто не заключает никаких сделок?»

Быррис печально усмехнулся: «Вы шутите?»

«Нет, почему же? Торговля возникает и развивается самым естественным образом, если она выгодна обеим сторонам».

«Лиссы буквально одержимы отвращением к любому взаимодействию с другими цивилизациями. Олефракты не поддаются пониманию. Проще — гораздо проще! — иметь дело с гомазами. Вы, наверное, заметили дорогу, ведущую вверх, на площадь? Кланы кишей и дайядов пригнали на строительство пять тысяч детенышей, и мостовую закончили за три недели. Мы заплатили им надувными колесами для фургонов. Но на строительстве дорог здесь не заработаешь. Если бы у меня 6ыл лишний капитал, я вложил бы его в Вайре, на Люсбаррене — там ловят трейлерами ангельскую рыбу. Знаете, сколько дают за килограмм такой рыбы в Банакре?»

«Слышал, что это дорогой деликатес. Наверное, СЕРСа четыре».

«Почти угадали. А в Вайре, прямо у побережья Даля, ангельская рыба косяками ходит».

«Обязательно учту вашу рекомендацию. Насколько мне известно, вы сдаете в прокат аэромобили?»

«Верно. Не слишком доходный бизнес: техобслуживание, простои, постановления Триархии — сплошная головная боль. Только что вышло очередное постановление — я не могу сдавать аэромобиль в аренду, не получив предварительное разрешение триарха. Какие-то туристы решили навестить замок Диссик на свой страх и риск и едва унесли ноги».

Хетцель нахмурился: «Значит, прежде чем я смогу арендовать аэромобиль, мне потребуется разрешение сэра Эстевана Тристо?»

«Потребуется».

«Я получу его сегодня же вечером, если вы мне подскажете, где живет сэр Эстеван».

«Ха-ха! Его не так просто поймать за хвост! Он занимается должностными делами только в Трискелионе».

«Я не спешу. Еще один вопрос: где я мог бы найти Казимира Вульдфаша?»

Лицо Бырриса стало совершенно невозмутимым: «Я не знаком с этим человеком». Быррис взглянул на часы: «Прошу прощения, но мне назначена деловая встреча».

Хетцель поднялся на ноги: «Благодарю вас за полезные сведения». Когда он вышел из конторы, окна соседнего туристического агентства уже потемнели; брюнетка уже ушла домой — где бы она ни жила. Хетцель поднялся на Пограничную площадь по проспекту Потерянных Душ. Хис уже опускался к горизонту — оранжевая искра в расплывчатой дымке западного небосклона. Огромная площадь стала сумрачной и зловещей. Хетцель невольно вообразил себя призраком, бредущим по мертвому городу… События прошедшего дня не вполне удовлетворили его. Он вынужден был задавать вопросы — и тем самым произвел впечатление человека, сующего нос не в свое дело. Если компания «Истагам» занималась незаконным бизнесом, теперь по всей паутине ее организации пробежала тревожная дрожь и, вполне вероятно, реакция могла не заставить себя ждать. Преступники могли прибегнуть к примитивному насилию — исключать такую возможность было бы непредусмотрительно. Здесь, на Пограничной площади, Хетцель чувствовал себя одиноким и беззащитным — он ускорил шаги. Впереди возвышалась Прозрачная тюрьма, но узников в стеклянных клетках уже нельзя было различить. Неподалеку молча стояли две темные фигуры; они следили за проходившим мимо Хетцелем, но не попытались его остановить. Кто это? Лиссы? Олефракты? Гомазы? Люди? Водянистые сумерки не позволяли сказать с уверенностью.

Не зная, чем еще заняться, Хетцель ужинал с расстановкой, не торопясь. Когда он уже собирался покинуть ресторан отеля, в помещение почти незаметно зашел тощий человек в мягком габардиновом костюме. Хорошенько рассмотрев этого субъекта, Хетцель приблизился к его столу: «Не могу ли я присоединиться к вам на минуту?»

«Прошу вас».

«Вы заведуете охраной отеля, не так ли?»

Человек в сером костюме слегка усмехнулся: «Это настолько очевидно? Официально я занимаю должность „начальника ночной смены“. Меня зовут Керч».

«Меня — Майро Хетцель».

«Майро Хетцель… Где-то я слышал это имя».

«Может быть, вы ответите на несколько интересующих меня вопросов — очень осторожных вопросов».

«На очень осторожные вопросы вы можете получить очень осторожные ответы».

«В круг моих профессиональных интересов входит некое юридическое лицо — общество, предприятие, группировка — известное под наименованием „Истагам“. При вас когда-либо упоминалось это наименование?»

«Насколько я помню, нет. Чем занимается это, как вы выразились, „юридическое лицо“?»

«Судя по всему, оно использует космопорт Аксистиля с целью экспорта сложных и дорогостоящих механизмов на планеты Ойкумены. Высказывались предположения о том, что в данном случае на Мазе может находиться перевалочный пункт или оптовый склад для продукции, изготовляемой за пределами Ойкумены».

«У меня нет сведений о таком предприятии. Почти все мое внимание поглощено происходящим в отеле».

«Любопытно! — отозвался Хетцель. — На первый взгляд, в „Бейранионе“ царит совершенно безмятежная атмосфера».

«В данный момент этот так и есть. Но подумайте сами: наших постояльцев отделяют от Окраины Собачьей слободы какие-нибудь десять или пятнадцать минут пешего хода. Разве трудно предположить, что лисы время от времени забираются в курятник? Рекомендую хранить ценности в сейфе отеля, особенно в том случае, если вас разместили во флигеле — это наш самый уязвимый участок».

«Обязательно так и сделаю, пообещал Хетцель. — Но вы, конечно, принимаете меры предосторожности?»

«Конечно. Мы внимательно следим за показаниями детекторов и, как правило, успеваем задержать вора».

«И что потом?»

«Проводится расследование. Обвиняемому назначают адвоката, участвующего в собеседовании с предъявившим обвинение должностным лицом. Обвиняемый предстает перед судом, выносится приговор. Обвиняемому позволяют подать апелляцию; внимательно рассматриваются рекомендации лиц, ходатайствующих о смягчении приговора, после чего приговор приводится в исполнение».

«Довольно-таки сложный процесс, учитывая незначительные размеры вашей юрисдикции».

«Все гораздо проще, чем вы думаете, — возразил Керч. — Я, и только я, выполняю все упомянутые функции. Я провожу расследование и предъявляю обвинение. Я председательствую в суде и выношу приговор. Я исполняю приговор, даже если это смертный приговор, что время от времени случается. Весь процесс нередко занимает меньше пяти минут».

«Ага! Высокоэффективная и недвусмысленная процедура! Не позволите ли мне заказать бутылку вина и не откажетесь ли распить ее со мной?»

«Почему нет? — поднял брови Керч. — Насколько я понимаю, я нахожусь в приятном обществе человека сходной профессии, а что может быть более подходящим поводом для провозглашения тоста?»

Глава 4

Хетцель аккуратно перечислил возможности, относящиеся к компании «Истагам»:

I. Компания «Истагам» производила свою продукцию:

1. в пределах Ойкумены; или

2. за пределами Ойкумены; или

3. на планете Маз.

II. Компания «Истагам» осуществляла свои операции:

1. незаконно; или

2. законно, но тайно; или

3. законно, не придавая никакого значения ни сохранению в тайне, ни разглашению своих операций.

III. Операторы компании «Истагам» могли:

1. пользоваться любыми средствами с тем, чтобы воспрепятствовать расследованию; или

2. применять отвлекающие маневры и вводить в заблуждение с тем, чтобы затруднить расследование; или

3. не обращать никакого внимания на расследование.

Хетцель рассмотрел возможные сочетания перечисленных концепций, надеясь, что это наведет его на мысль о возможном дальнейшем подходе. Так и случилось. Ему пришлось признать неизбежность ожидания следующего заседания Триархии — ничего другого не оставалось. Только после такого заседания он мог обратиться с вопросами к сэру Эстевану Тристо.

Тем временем, допуская достаточную вероятность вариантов I-3, II-1 и III-1, Хетцель мог ожидать, на разумных основаниях, что его пребывание на Мазе в какой-то мере раздражало операторов «Истагама», в связи с чем ему следовало вести себя соответствующим образом.

Хетцель с наслаждением бездельничал три дня. Он завтракал у себя в гостиной, обедал в саду «Бейраниона» и ужинал в ресторане отеля. Он прогуливался по Пограничной площади, поглядывая на секторы лиссов и олефрактов, изучал Собачью слободу — и все время прислушивался к подсказкам подсознания. Пару раз он почти поддался побуждению забрести на Окраину, но сдержался — там, больше, чем где бы то ни было, ему угрожал серьезный риск.

В северо-западном углу Пограничной площади находился транспортный вокзал Маза. По словам Керча, на аэробусах мог ездить кто угодно и куда угодно, но сходить на остановках у замков гомазов не рекомендовалось. Кроме того, отважный пассажир должен был терпеть неприятный запах гомазов. Аэробусы летали медленно, окольными путями, а сиденья в них нельзя было назвать удобными. Хетцель подумал, что пилоты этих машин могли бы предоставить кое-какую осмысленную информацию, и после полудня, за день до начала заседания триархов, подождал приземления очередного аэробуса у посадочной площадки.

Из машины спустились три гомаза — высокие предводители кланов, великолепные и величественные в плащах из черной кожи и сбруях из бечевы, сплетенной из зеленых перьев. На них были чугунные боевые шлемы с тремя рядами шиповатых гребней, имитировавших белые костяные гребни их черепов. «Чудесные и ужасные создания!» — подумал Хетцель, глядя на вождей-гомазов, удалявшихся по площади. Несомненно, лучше было быть их союзником, нежели врагом — концепция, послужившая основой Триархии: каждая из сторон больше опасалась сговора другой стороны с гомазами, нежели гомазов как таковых.

Пилот отказался даже выслушать вопросы Хетцеля: «Обратитесь в туристическое агентство. Они вам все расскажут. Я занят и опаздываю — прошу меня извинить».

Хетцель пожал плечами и отошел в сторону. Не зная, чем еще заняться, он спустился по проспекту Потерянных Душ в Собачью слободу. Примерно в это время девушка, служившая в туристическом агентстве, должна была уходить с работы — и, если бы он встретил ее на улице, кто знает, чем бы все это кончилось?

Карликовая звезда Хис, блестящая, как отражение от зеркальца на дне пруда, скрылась за параллельными шевронами перистых облаков, серо-зеленых на зеленоватом небе; все вокруг потускнело, и Хетцель не сразу узнал человека, вышедшего из конторы Бырриса. Хетцель на мгновение остановился, после чего бросился вперед и позвал: «Казимир! Казимир Вульдфаш!»

Другой — Казимир Вульдфаш? — не мешкал ни секунды. Он тут же свернул за угол, на дорогу, ведущую к Окраине слободы. Когда Хетцель добежал до угла, этого человека уже нигде не было.

Хетцель вернулся к туристическому агентству — там тоже никого не было, а дверь конторы Бырриса была закрыта. Хетцель постучался, но ему никто не ответил.

Хетцель вернулся вверх по проспекту Потерянных душ на Пограничную площадь и прошел по ее периметру к отелю «Бейранион».

Завтра должно было состояться заседание триархов, то есть ему предстояло наконец встретиться с сэром Эстеван ом Тристо и взять у него интервью или навязать ему встречу — в зависимости от обстоятельств.

Хетцель проснулся в темноте. Который час? Полночь? Молочно-зеленая луна Олоэ, огромный выпуклый эллипсоид, почти заполняла оконную раму. Почему он проснулся?

Хетцель порылся в памяти: что-то скрипнуло, кто-то за что-то задел — тишайший, но зловещий звук… Хетцель прислушался. Полная тишина. А теперь — вздох, едва уловимый. Несколько секунд Хетцель лежал неподвижно, собираясь с мыслями. В спальне стало душно, в воздухе появился едковатый привкус. Хетцель опустил ноги на пол, выбрался из постели и вышел в гостиную. Там тоже пахло чем-то едким. Он подбежал к выходной двери — она не открывалась. Ноги подкашивались, не желали слушаться. Хетцель с трудом доковылял до окна гостиной и распахнул створки — в лицо дохнул свежий ветер с холмов. Хетцель судорожно, глубоко дышал, очищая легкие. В глазах у него все поплыло, он опустился грудью на подоконник…

Хетцель снова проснулся в постели. Из окна струились косые утренние лучи; рядом, на стуле, дремала сиделка. Хетцель растер виски — в голове тяжело пульсировала боль. Воспоминания о ночных событиях заставляли его задавать себе мрачные вопросы. Ядовитый газ? Снотворный газ? Попытка убийства? Ограбление? Месть?

Сиделка наклонилась над ним, поднесла к его губам стаканчик: «Вы можете пить? Вам станет легче».

Хетцель выпил снадобье — и действительно почувствовал себя немного лучше. Он заставил себя сосредоточить взгляд на часах. Сегодня должно было состояться распорядительное заседание Триархии… С испугом заметив, что опаздывает, Хетцель рывком занял сидячее положение. Сиделка стала протестовать: «Пожалуйста, висфер Хетцель! Вам нужен покой!»

«Мне нужно быть в Трискелионе — это важнее всего. Где моя одежда?»

Пока Хетцель протискивал все еще непослушные конечности в рукава рубашки и брюки, сиделка подбежала к телефону. Появился Керч: «Похоже на то, что вы еще живы».

«Да, похоже на то. Мне нужно спешить в Трискелион».

«Не волнуйтесь. Вы сможете туда дойти?»

«Не уверен. Что со мной случилось?»

«Газ — не знаю, какой именно. Кто-то пробрался в ваши номера — сигнализация сработала, но они успели выпрыгнуть в окно. У вас пропали какие-нибудь ценные вещи?»

«Мои деньги в сейфе отеля, там же большинство моих бумаг. У меня украли кошелек; в нем были сотня СЕРСов и несколько документов. Ничего страшного».

«Вам повезло».

Хетцель сполоснул лицо холодной водой, выпил еще стаканчик снадобья, приготовленного сиделкой, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Пульсирующая боль в голове почти прошла; он чувствовал себя слабым и вялым, но вполне способным заниматься повседневными делами. Может быть, ночное вторжение было не более чем ограблением — а может быть, кто-то не хотел, чтобы Хетцель явился на заседание триархов. И в том, и в другом случае злоумышленники остались с носом. Больших денег у него в номере не было, а на заседание он поспевал. Заверив Керча и сиделку в своей жизнеспособности, он поспешил на другую сторону Пограничной площади — сначала трусцой, потом быстрым шагом.

Над ним уже высился Трискелион. Хетцель взглянул на часы. Если заседание началось точно в назначенное время, он уже опоздал. Поднявшись по трем широким ступеням, Хетцель пересек обширное крыльцо. Как только он протянул руку, чтобы открыть хрустальную створку портала, она внезапно распахнулась, и Хетцелю пришлось отскочить, чтобы пропустить яростно покидавшего здание воина-гомаза. На какое-то мгновение Хетцель заметил сморщенное, словно вырезанное из полированной кости лицо и черные оптические сферы, горящие внутренними звездами; от существа веяло тухлятиной. Звеня цепными украшениями и множеством медалей, гомаз быстро удалялся по площади. Хетцель смотрел ему вслед — не тот ли это был гомаз, который прибыл в аэробусе вечером предыдущего дня? Где же его спутники? «Странно! — подумал Хетцель. — С чего бы он так разбушевался?»

Как только он зашел в центральный вестибюль, Хетцель почувствовал атмосферу тревожного возбуждения. За ойкуменическим прилавком справочного бюро стояла полногрудая висфера Фелиус, бледная и дрожащая. Рядом с ней, пригнувшись и вытянув шею, какой-то молодой человек настороженно смотрел вверх — туда, куда поднимался искривленный пролет лестницы.

Хетцель приблизился к прилавку. «Я пришел, чтобы присутствовать на заседании триархов, — сообщил он. — Надеюсь, я не опоздал?»

Висфера Фелиус подавилась полуистерическим смехом: «Вы опоздали, ха-ха! Вот уж действительно! Никакого заседания не будет! Никаких заседаний больше не будет — они все убиты, все!»

Молодой человек пробормотал: «Ну не волнуйтесь вы так, висфера Фелиус — возьмите себя в руки».

«Нет-нет, висфер Кайл, оставьте меня в покое. Это такой ужас, такой ужас!»

«Что происходит? — поинтересовался Хетцель. — Кого убили?»

«Триархов — всех! Несчастный сэр Эстеван! Какая беда!»

Молодой человек — висфер Кайл — раздраженно вмешался: «Не спешите с выводами! Мы еще не знаем на самом деле, в чем дело. Вот спускается капитан Боу, ему известны фактические обстоятельства».

Висфера Фелиус взмолилась: «Капитан! О, капитан Боу! Ради всего святого, что там случилось?»

Круглое лицо охранника сосредоточенно порозовело, губы сморщились трубочкой. Он задержался у прилавка: «Убийство — вот что случилось».

«Какой кошмар, капитан! А кого…»

«Триарх-лисс и триарх-олефракт — оба отправились на тот свет, и в придачу пара гомазов».

«А! Пришельцы — больше никто? А сэр Эстеван, что с ним?»

«Я успел его предупредить — он бросился под стол и на мгновение опередил выстрел».

«Хвала всевышним силам! — закатив глаза, прокудахтала висфера Фелиус. — Поставлю тысячу ароматических свеч под Священной Аркой!»

«Лучше зажгите свечку в честь капитана Боу, — посоветовал висфер Кайл. — Судя по всему, он не растерялся и проявил отвагу перед лицом смертельной опасности».

«Я всего лишь выполнил свой долг, — заявил Боу. — И готов делать то же самое десять раз в день».

«Одно не совсем ясно, — заметил Хетцель. — Кто убийца?»

Подняв брови, капитан Боу смерил Хетцеля взглядом с головы до ног. Он явно забыл о том, что они уже встречались. Не заметив ни роскошного наряда, ни каких-либо символов принадлежности к аристократическому сословию, охранник хотел было поставить незнакомца на место лаконичным выговором, но, встретив глазами пристальный прозрачно-серый взгляд сыщика, он прокашлялся и решил дать более обстоятельный ответ: «Убийца — какой-то сумасшедший юнец. Обиженный властями бродяга, сектант, фанатик — кто его знает? Не подозревая о его намерениях, я вежливо проводил его в зал заседаний. Представьте себе, как я теперь об этом сожалею!»

«Как же, я с ним говорила, с мерзавцем! — всплеснула руками висфера Фелиус. — Подумать только! От одной мысли об этом душа в пятки уходит! На нем не было опознавательной серьги — а даже если была, его шевелюра так растрепалась, что ее нельзя было заметить. Он нагло потребовал провести его к сэру Эстевану, и я перепоручила его капитану Боу. Подумать только! Он мог всех нас перестрелять!»

«И где он теперь, этот сумасшедший фанатик? Его задержали?»

«Сбежал! — с горечью обронил охранник. — Теперь он уже на Окраине, в полной безопасности».

Висфер Кайл бестактно выразил удивление: «Сбежал? Но он же был рядом с вами!»

Капитан Боу раздул щеки, устремил взгляд в пространство и размеренно произнес: «Он не был рядом — я поспешил вперед, чтобы привлечь внимание сэра Эстевана. Когда прозвучали выстрелы, наступило замешательство. Сначала я подумал, что стрелял гомаз, но тут же заметил, что два его спутника упали замертво. К тому времени убийца был уже на полпути к слободе, чтоб его черти взяли! Не беспокойтесь, мы его выманим так или иначе — или, может быть, с ним сведут счеты каким-нибудь другим способом. Уверяю вас, он не отделается так легко!»

«Все это достойно сожаления», — заметил Хетцель. Обратившись к висфере Фелиус, он сказал: «Так как у меня срочное дело к сэру Эстевану, я хотел бы встретиться с ним безотлагательно, не ожидая следующего заседания Триархии».

Тон висферы Фелиус стал предельно высокомерным: «Не сомневаюсь, что сэр Эстеван слишком потрясен чрезвычайными событиями, чтобы заниматься повседневными делами!»

«Почему бы не посоветоваться по этому вопросу с самим триархом? Подозреваю, что, вопреки вашим предположениям, он человек не робкого десятка».

Фыркнув, висфера Фелиус произнесла несколько слов в микрофон, прислушалась к тихому ответу и торжествующе повернулась к Хетцелю: «Сегодня сэр Эстеван никого не принимает. Очень сожалею».

Хетцель стоял на монументальном крыльце ойкуменического фасада Трискелиона, пытаясь составить какой-то план дальнейших действий, но не испытывая особого желания что-либо предпринимать. Его ноги еще не оправились после ночного приключения, обожженное ядом горло побаливало, а голова, казалось, раздувалась с каждым вдохом и сжималась при каждом выдохе. Чем, все-таки, его отравили? Снотворным газом или ядовитым газом? Было бы любопытно узнать. Все последствия и возможности, связанные с происходящим, невозможно было проанализировать. В данный момент строить какие-либо догадки было бесполезно.

Хетцель спустился по ступеням на Пограничную площадь и двинулся в направлении отеля «Бейранион». Проходя мимо Прозрачной тюрьмы, он задержался, пораженный внезапным подозрением, чтобы еще раз рассмотреть апатичные лица узников. Никто из них не напоминал внешностью Казимира Вульдфаша, что было неудивительно — тем более, если человек, с которым Хетцель чуть не столкнулся вчера вечером, в самом деле был Вульдфашем.

Хетцель отвернулся. На скамье неподалеку сидел молодой человек с растрепанными волосами, в мятой грязноватой одежде и потертых башмаках. Потускневшие от пыли светлые волосы и недавно пробившаяся борода недостаточно скрывали слишком заметные, крупные черты его лица, очевидно искаженные злобой или ненавистью. Хетцель остановился, чтобы взглянуть на этого субъекта, за что был вознагражден пылающим ожесточенным взглядом голубых глаз.

«Не могу ли я присесть рядом с вами?» — вежливо спросил Хетцель.

«Делайте, что хотите».

Хетцель уселся. От молодого человека пахло пропотевшей, давно не стираной тканью: «Меня зовут Майро Хетцель».

Юноша только угрюмо хмыкнул. «А вас как зовут?» — поинтересовался Хетцель.

«Не ваше дело!» Через несколько секунд молодой человек выпалил: «Кто вы такой? Что вам нужно?»

«Как я уже сказал, я — Майро Хетцель. Что мне от вас нужно? Пожалуй, я был бы не прочь побеседовать с вами несколько минут».

«У меня нет ни малейшего желания с вами разговаривать».

«Как вам угодно. Но вам следовало бы знать, что человек, описание которого более или менее соответствует вашей внешности, только что совершил тяжкое преступление. Если настоящего преступника не найдут в ближайшее время, вас могут ожидать серьезные неприятности».

Какое-то время казалось, что юноша промолчит. В конце концов он хрипло спросил: «Вы из полиции? Если так, ищите вашего преступника где-нибудь в другом месте».

«Нет, я не связан с полицией. Могу ли я все-таки поинтересоваться, как вас зовут?»

«Гидион Дерби».

«И сегодня утром вы посетили Трискелион?»

«Можно сказать и так».

«И во время своего визита вы укокошили двух триархов?»

Гидион Дерби очевидно удивился: «Двух триархов? Каких именно?»

«Лисса и олефракта».

Гидион Дерби тихо рассмеялся и откинулся на спинку скамьи.

«Для вас это, по-видимому, не слишком поразительная новость».

«Они хотели, чтобы я убил Эстевана, — отозвался Дерби. — Но все пошло кувырком. После всех приготовлений, после того, как они затратили столько усилий…»

«Чем больше вы объясняете, тем меньше я понимаю происходящее, — признался Хетцель. — Проще говоря: почему вы решили нарушить свой хитроумный план и прикончили пришельцев вместо сэра Эстевана?»

«О чем вы говорите? Я никого не убивал. Хотя, признаться, кое-кто заслуживает смерти».

Хетцель задумчиво произнес: «Описание убийцы — диковатого растрепанного молодого человека с неистовым темпераментом — не слишком отличается от того впечатления, которое производите вы».

Гидион Дерби снова развеселился — на этот раз его смех был хриплым, кашляющим: «У меня нет двойников. Иногда мне кажется, что меня самого нет».

Хетцель рискнул спросить наугад: «Надо полагать, компания „Истагам“ несправедливо с вами обошлась».

Веселье Гидиона Дерби словно сдуло ветром: «„Истагам“?

При чем тут „Истагам“?» Молодой человек казался озабоченным и озадаченным.

«Вы не знаете?»

«Конечно, не знаю. Я ничего не знаю».

Хетцель принял решение и поднялся на ноги: «Пойдемте со мной. В отель „Бейранион“. Там капитан Боу не сможет предъявить нам никаких претензий».

Дерби не сдвинулся с места. Несколько раз моргнув, он посмотрел куда-то на другую сторону Пограничной площади, после чего снова повернулся к Хетцелю: «Зачем?»

«Я хотел бы выслушать последовательное изложение вашей истории — особенно в том, что относится к вашим связям с компанией „Истагам“».

Дерби крякнул и встал: «Мне все равно больше нечего делать».

Они направились к «Бейраниону».

Глава 5

Оказавшись у себя в апартаментах, Хетцель указал гостю на душевую: «Вымойтесь. И сбросьте старую одежду в мусоропровод».

Гидион Дерби что-то неубедительно пробормотал и направился в душ. Тем временем Хетцель вызвал по телефону парикмахера и заказал новую одежду.

Через некоторое время посреди гостиной стоял чистый, подстриженный, бритый Гидион Дерби в свежей, только что выглаженной одежде. Неизменным оставалось лишь угрюмо-упрямое выражение у него на лице. Хетцель разглядывал его с осторожным одобрением: «Ну вот, теперь вы выглядите, как совсем другой человек. Вы могли бы, ничем не рискуя, вернуться в Трискелион и прикончить, скажем, висферу Фелиус».

Гидион Дерби проигнорировал этот несколько язвительный комплимент и рассмотрел себя в зеркале: «Я не был похож на себя уже… не помню, с каких пор. Несколько месяцев, наверное».

Появились официанты с буфетной тележкой и накрыли на стол. Гидион Дерби ел, не скрывая аппетит, и выпил больше половины бутыли зеленого вина.

В конце концов Хетцель спросил: «Каковы, в целом, ваши дальнейшие планы?»

«К чему какие-то планы? Нет у меня никаких планов. Меня ищет полиция».

«Не слишком старательно, насколько я понимаю».

Внезапно встревоженный, Дерби поднял глаза: «Почему вы так думаете?»

«Не странно ли, что убийца застрелил двух триархов, пока капитан Боу наблюдал за происходящим, а затем спокойно перешел площадь и уселся на скамье напротив Трискелиона, целый и невредимый? Вполне может быть, конечно, что я переоцениваю профессиональную компетенцию капитана Боу».

«Я не убийца, — ничего не выражающим тоном обронил Дерби. — Зачем вы меня сюда привели?»

«Меня интересует компания „Истагам“. Я хотел бы услышать все, что вы можете о ней рассказать. Все очень просто».

«Все не так просто, как вы думаете. Так вы не работаете на полицию?»

«Нет».

Голос Дерби приобрел презрительный оттенок: «Филантроп, значит. Любитель странностей и причуд».

«Я — частный детектив», — пояснил Хетцель.

«Какая разница? У меня нет никаких секретов, — Дерби жадно опрокинул в глотку полстакана вина. — Ну хорошо, я расскажу, что со мной случилось. Можете мне верить или не верить, мне все равно. Я родился и вырос в Тропе, на планете Цицели. Мой отец владеет поместьем на одном из северных островов — на острове Хульдис — если вы когда-нибудь бывали на Цицели, вы о нем слышали. Это тихое и мирное место, где никогда ничего не происходит, кроме сбора урожая и чемпионатов по хуссейду, и даже наш хуссейд — степенная, добропорядочная игра, мы не обнажаем шерлей, к сожалению… Короче говоря, когда я вырос, меня охватила жажда к перемене мест и, закончив университет в Дэгглсби, я нанялся в качестве суперкарго на звездолет компании „Голубая стрела“. В Порт-Вольдене, на планете Арбелло, нам поручили доставить груз на Маз — в частности, надо полагать, то самое вино, которое мы с вами пьем».

«Только не это вино. Это „Медлин-Эстергази“ с Сент-Вильмина».

Дерби нетерпеливо отмахнулся: «Мы разгрузились в здешнем космопорте и взяли на борт новый товар в обрешетке. Получателем груза значилась компания „Истагам“ в Твиссельбейне на планете Тамар».

«В Твиссельбейне? И там вы встретились с Казимиром Вульдфашем? Или он представился Кармином Дарублем?»

«Ни с кем таким я не встречался. Звездолет разгрузили, после чего я отправился в „Сады наслаждений“ на окраине города и там познакомился с темноволосой красавицей по имени Элиджано, с чудесным вкрадчивым голосом. Она только что приехала в столицу из глубинки — по меньшей мере, так она сказала. Я в нее влюбился, одно последовало за другим, и через два дня я проснулся без гроша в кармане, а Элиджано улетучилась. Когда я сумел вернуться, наконец, в космопорт, мой корабль уже улетел, и я остался на мели.

Ко мне подошел какой-то субъект и спросил, не хочу ли я быстро заработать деньги. „Как быстро, и сколько денег?“ — спросил я. Это была моя вторая ошибка. Первую я допустил в „Садах наслаждений“. Субъект назвался Бангхартом и сообщил, что промышляет контрабандой. Что ж, мне нужны были деньги, и я принял его предложение. Мы погрузили в трюм старой космической посудины обрешеченные контейнеры без маркировки — примерно такие же, какие мы увезли с Маза, только гораздо тяжелее. Я знал, что вся эта афера была как-то связана с компанией „Истагам“, хотя Бангхарт ничего мне не объяснял.

Так что мы взлетели на этой развалюхе, и через некоторое время оказались на орбите планеты, окруженной оранжевым нимбом. Бангхарт назвал эту планету „Дис“ — что бы это ни значило. Мы разгрузили трюм при лунном свете, на острове посреди болота».

«У планеты Дис нет оранжевого нимба», — заметил Хетцель.

Гидион Дерби пропустил его слова мимо ушей: «Бангхарт приближался к этой планете с великой осторожностью и, насколько я понимаю, ожидал какого-то сигнала, потому что мы опустились на поверхность внезапно, как падающий камень, с ночной стороны. Так что мы очутились на острове посреди болота и всю ночь разгружали трюм вручную, а у нас над головами висела великолепная, огромная полная луна, зеленая, как крыжовник».

«У Диса нет никакой луны», — заметил Хетцель.

Дерби кивнул: «Мы были здесь, на Мазе. Когда трюм опустел, Бангхарт приказал мне остаться и охранять груз, после чего мне должны были поручить другое задание. Я жаловался — но вежливо и осторожно, потому что мне было нечем подкрепить свои аргументы. „Да, господин Бангхарт, — сказал я в конце концов. — Будет сделано, господин Бангхарт. Буду охранять груз, как зеницу ока“. Драндулет улетел. Я был уверен в том, что меня убьют, и поэтому залез на дерево и спрятался среди ветвей.

Сидя на дереве, я принялся размышлять. Глядя на луну — большую, пузатую и зеленую — я понимал, что снова нахожусь на Мазе. Доставленные ящики несомненно содержали оружие для гомазов. Шансы на спасение в этой ситуации были невелики. Если бы меня поймали гомазы, меня бы тут же прикончили без разговоров. Если бы меня поймал патруль Триархии, меня посадили бы на верхний этаж Прозрачной тюрьмы.

В тусклом зеленом лунном свете невозможно было разглядеть окрестности. Я сидел на дереве, пока не взошло солнце, после чего спустился на землю. День случился пасмурный, было почти так же сумеречно, как ночью, но я заметил тропу, ведущую через болото — через самые топкие места были перекинуты бревна.

Я все еще колебался. Бангхарт приказал мне охранять груз, а я его страшно боялся. Я до сих пор его боюсь. Даже больше, чем раньше. Но в конце концов я решил пойти по тропе. Я шел по ней часа два, пережил несколько незначительных приключений, но ничего страшного не случилось, и в конце концов я выбрался на сухой берег топи. Вдоль берега тянулась каменная ограда. К тому времени мне уже ничто не казалось странным. Тропа вела к воротам ограды, а там меня ждал человек. С этого момента моя история становится совершенно безумной. Я не сошел с ума, прошу заметить — просто со мной случилось что-то невероятное. Человек этот был высок и прекрасен, как Аватар Гисрод: в белой мантии и в белом тюрбане с вуалью из мелкой белой сетки, расшитой узором из черных жемчужин. Судя по всему, он ожидал моего появления. „Доброе утро, сударь! — сказал я ему. — Не могли бы вы указать мне дорогу в ближайший цивилизованный населенный пункт?“

Красавец ответил: „Разумеется. Идите сюда“. Он подвел меня к походному шатру: „Подождите минутку внутри“.

Я объяснил, что предпочел бы ждать снаружи, но он только молча указал на шатер. Я туда зашел и потерял сознание. Надо полагать, Красавец наполнил его снотворным газом, пока меня ждал». Гидион Дерби скорбно вздохнул.

«Я очнулся в просторном помещении без окон и дверей, на полу шириной двенадцать шагов и длиной четырнадцать с половиной шагов. Потолок был настолько высок, что я едва мог его разглядеть. Судя по всему, я лежал без сознания не меньше двух или трех дней — мой подбородок уже покрылся щетиной, я все еще был в полуобморочном состоянии и очень хотел пить. У стены стояли стол со стулом и кушетка, сколоченные из неокоренных бревен — в моем положении, конечно, не приходилось критиковать качество и стиль меблировки. Я еще не все рассказал, но что вы об этом думаете?»

«Я еще не думал — я только слушаю. Пока что не вижу никакой связи между различными этапами ваших злоключений».

Дерби не сдержал мрачную усмешку: «Вот именно. Где все это началось? Когда я покинул университет? Когда я впервые оказался на Мазе? В „Садах наслаждений“? Когда я связался с Бангхартом? Или такова была моя судьба изначально? Важнейший вопрос!»

Хетцель покачал головой: «Возможно, мне не хватает проницательности…»

На этот раз Дерби не проявил нетерпение: «Суть дела в том… нет. Сначала следует закончить рассказ. Исключительно нелепая история, как вы считаете?»

Хетцель снова наполнил бокалы: «В том, о чем вы говорите, может быть какая-то закономерность, но она еще не очевидна ни вам, ни мне».

Дерби пожал плечами, всем видом показывая, что ему в любом случае все равно: «Я осмотрелся. Помещение освещалось двумя высоко подвешенными лампами. Стены были обшиты белым пластиком, пол покрыт серым композитным материалом. На одном конце этой странной камеры было что-то вроде маленькой сцены или подиума, высотой и шириной метра полтора, с двумя дверцами по бокам, заделанными вровень со стеной. На столе стоял кувшин. Я решил, что в нем вода, и выпил все, что в нем было. У воды был странный привкус; уже через несколько минут у меня начались колики, и я согнулся пополам. Убежденный в том, что меня отравили, я приготовился к смерти. Но я не умер — меня только рвало, раз за разом, пока я не ослабел настолько, что больше не мог ничего выдавить. Тогда я забрался на кушетку и заснул.

Проснувшись, я почувствовал себя лучше. Камера оставалась такой же, как прежде — только кто-то оказался настолько любезен, что прибрал на полу, а на столе рядом с кувшином стояла фотография Красавца. Но все-таки что-то было не так. Была ли это та же самая камера? Нет! Теперь стены были покрыты бледно-желтым пластиком, а не белым. Я проголодался и все еще хотел пить. Поднявшись на ноги, я заметил на маленькой сцене хлеб, сыр и фрукты, а также стеклянную кружку с пивом. Минуту-другую я смотрел на все это, не двигаясь с места. Может быть, пиво тоже было отравлено, как вода. Какая разница, однако? Отравиться было не хуже, чем умереть с голода. Я схватил хлеб с сыром. Они были резиновые. А в кружке было не пиво, а какое-то плотное желе. На дне кружки лежала фотография подмигивающего человека — Красавца.

Я понял, что надо мной издеваются, и решил стоически переносить происходящее. Кто-то наблюдал за мной — какой-то помешанный садист, причем садистом этим был, вероятно, Красавец собственной персоной. Я твердо решил, что он не получит от меня никакого удовлетворения. Отвернувшись, я отошел от сцены, сел на стул — и тут же вскочил, пронзенный электрическим шоком. Полный достоинства, я направился к кушетке. Вся постель была пропитана водой. Тогда я уселся на столе. Через несколько минут я снова взглянул на сцену — поднос переместился, что-то изменилось. Посидев на столе еще минуту-другую, я беззаботно прошелся по камере, чтобы рассмотреть содержимое подноса поближе. На этот раз в нем была настоящая еда. Я взял поднос, поставил его на стол и наелся. При этом я сидел на стуле — голод заставил меня полностью забыть, что это был электрический стул. Наевшись, однако, я вспомнил об этом, и каждую секунду ожидал очередного шока. Но ничего не произошло. Между прочим, так меня кормили на всем протяжении моего заключения. Иногда еда была настоящей, но в большинстве случаев она была резиновая. Промежутки времени между настоящими кормежками были неравномерными — я никогда не знал, когда меня снова надуют». Дерби горестно рассмеялся: «Когда официанты привезли сюда тележку, я был почти уверен, что еда будет поддельная — и нисколько не удивился бы, если бы так оно и было».

«Возникает впечатление, что вы стали жертвой тщательно продуманной, систематической пытки».

«Называйте это как хотите. Трюк с едой был детской шуткой по сравнению с тем, что последовало. Через некоторое время я даже привык к нему настолько, что перестал придавать ему значение.

Кстати, электрическим шоком меня больше ни разу не пугали, хотя я постоянно подозревал, что рано или поздно это случится. И после первого неприятнейшего случая с кувшином воды я ни разу не отравился ни едой, ни питьем. Покончив с первой кормежкой, я снова огляделся — стены стали голубыми. Причем я был совершенно уверен в том, что раньше они были желтоватыми. Я стал на самом деле сомневаться, в своем ли я уме. Цвет стен продолжал меняться — но только тогда, когда я на них не смотрел: то они были белыми, то желтыми, то голубыми, а время от времени становились коричневыми или серыми. Я научился ненавидеть коричневый и серый цвета, потому что, как правило — но не всегда! — потемнение стен значило, что меня ожидала какая-нибудь особенно изобретательная мерзость».

«Странная процедура! — заметил Хетцель. — Возможно, своего рода эксперимент?»

«Сначала я тоже так думал. Но со временем отказался от этой мысли… Первые несколько дней ничего особенного не происходило, кроме изменения окраски стен и появления резиновой еды. Как-то раз, когда я лежал на кушетке, она сбросила меня на пол; в другой раз подо мной обвалился стул. Иногда я слышал у себя за спиной какие-то едва различимые звуки, раздававшиеся, однако, рядом, почти вплотную — шаги, шепот, хихиканье. А потом меня навестил Красавец. Стены стали серыми. Взглянув на сцену, я заметил, что около нее в стене открылась дверь, ведущая в длинный коридор. В дальнем конце коридора появился человек. На нем был водевильный костюм старого повесы Шальхо: трико в обтяжку из белого вельвета, расшитая голубыми узорами короткая розовая куртка с золотистыми кисточками, брыжи. Высокий, сильный человек с величавой походкой, очень красивый. Он подошел к краю маленькой сцены и смотрел в мою сторону — не на меня, а в мою сторону — со странным выражением на лице, не поддающимся описанию: насмешливым, скучающим, презрительно-надменным. Красавец сказал: „Ты здесь удобно устроился. Слишком удобно. Мы этим займемся“.

Я закричал: „Зачем вы меня тут держите? Я же ничего вам не сделал!“ Он словно меня не слышал, но наставительно произнес в воздух: „Тебе придется взяться за ум и хорошенько подумать“. Я ответил: „Тысячу раз я уже думал обо всем, о чем здесь можно было думать!“

И снова он не обратил внимания на мои слова. „Надо полагать, ты чувствуешь себя одиноко, — посочувствовал Красавец. — Может быть, тебя развлечет подходящая компания. Действительно, почему нет?“ И в тот же момент на сцену выбежала дюжина зверьков, похожих на маленьких куниц, но с колючими хвостами, длинными острыми клыками и шипами, растущими из суставов конечностей. Пища и шипя, эти бестии набросились на меня. Я вскочил на стол и сбрасывал их пинками на пол, когда они прыгали, пытаясь меня достать. Красавец наблюдал из дверного проема с абсолютно спокойным лицом — он даже ни разу не улыбнулся. Два или три раза этим адским хорькам почти удалось в меня вцепиться, но в конце концов они потеряли терпение и стали бегать по камере. Когда кто-нибудь из них пробегал мимо, я прыгал на него со стола и ломал ему шею или хребет. Таким образом я их всех уничтожил. К тому времени Красавец уже давно смылся, а дверь закрылась.

Я свалил зубастые трупы в углу и стал изучать тот участок стены, где был дверной проход. Дверь соединялась со стеной бесшовно, невозможно было нащупать даже мельчайшую неровность — еще одна тайна, хотя теперь я уже воспринимал тайны, как повседневные события, как должное, если можно так выразиться. Тем не менее, если Красавец хотел, чтобы я думал, он добился своего, потому что я только и делал, что думал.

Я никак не мог догадаться, зачем со мной сыграли такую изощренную подлую шутку. За что мне было мстить? За исключением жалкой провалившейся авантюры с контрабандой, за всю свою жизнь я практически никому не сделал ничего плохого. Эксперимент? Кто-то хотел свести меня с ума? Но в таком случае меня можно было бы подвергать гораздо более жестокому обращению. Меня принимали за кого-то другого? Вполне возможно. Или, может быть, я оказался во власти свихнувшегося озорника, наслаждавшегося жестокими шутками. Я не мог представить себе никакого разумного объяснения происходящему».

«А вам приводилось снова встречаться с Красавцем?»

«Приводилось, как же! И каждый раз перед этим стены становились серыми, хотя иногда они становились серыми, но Красавец не появлялся. Происходили другие вещи. Однажды в камере прозвучали фанфары, заиграла музыка, и на сцену высыпала стайка дрессированных птиц. Они танцевали и кружились и скакали, играя в чехарду, и маршировали строем туда-сюда, а потом принялись бешено кувыркаться, прыгая со сцены. Музыка превратилась в кошачий концерт, фанфары трубили невпопад, тарелки оглушительно звенели, стучали барабаны. И вдруг все смолкло. Послышалось только девичье хихиканье, и наступила полная тишина. Девичий смех напомнил мне об Элиджано — хотя, конечно, я понимал, что такое совпадение невозможно. А потом я подумал: невозможно? Все было возможно!

Примерно через час погасли лампы, камера погрузилась в непроглядный мрак. Прошло несколько минут, и темноту с громовым хлопком озарила чудовищная, ослепительная зеленая вспышка. Это было настолько неожиданно, что я чуть не свалился с кушетки. Я продолжал лежать, ожидая следующей вспышки, но минут через пять зажглись обычные лампы.

В камере стал появляться тюремщик — странное существо, наполовину мужчина, наполовину женщина. Нет, в самом деле!

У него правая половина была мужской, а левая — женской. Он — я все-таки называю его „он“ — никогда со мной не говорил, и я с ним тоже не говорил. Он прохаживался по камере, заглядывал то туда, то сюда, подмигивал и гримасничал, выделывал какой-нибудь дурацкий акробатический трюк и уходил. Он посещал меня, кажется, раз пять, после этого я его больше никогда не видел. Но однажды я проснулся и увидел, что на полу ползают на четвереньках три голые девушки в черных масках. Заметив, что я на них смотрю, они выбежали из камеры. Одна из них была Элиджано — так мне показалось, но я в этом не уверен. Примерно в то же время мне стали подавать блюда самых необычайных размеров и форм: миниатюрную миску с огромной кривобокой ложкой, сорокалитровый котел, наполовину закрученный в спираль, с маленьким кусочком сыра на дне, переплетения трубок и колбочек, из которых мне приходилось добывать питье, узкий футляр — примерно метровой длины, но шириной чуть больше сантиметра — содержавший три горошины. Меня это скорее забавляло, нежели огорчало, хотя меня никогда не кормили вдоволь.

Снова погасли лампы, и я лежал на кушетке, ожидая внезапной зеленой вспышки. Но на этот раз под потолком стал клубиться светящийся газ. Газ рассеялся, а потолок превратился в экран с видом моего родного дома в Тропе. Вид этот стал сменяться пейзажами окрестностей Тропа, а затем и другими видами, которые я уже не узнавал. Все эти картины были так или иначе искажены — они дрожали, размывались, растекались. На потолке появилось мое лицо, а вслед за ним — вид моего затылка сверху. Две руки разрезали мой череп пилой и обнажили мой мозг. Куда-то вдаль убегала Элиджано; потом потолок заполнило спокойное строгое лицо Красавца. Прошу заметить, все это я видел не во сне. Сны во время моего заключения, наоборот, были спасительными оазисами вменяемости и здравомыслия… Лампы зажглись. Я сел на кушетке, позевывая и почесываясь, словно давно привык к подобным видениям и не видел в них ничего заслуживающего внимания. С тех пор я решил, что Красавец намеревался свести меня с ума. Я до сих пор так думаю».

Хетцель ответил на это замечание жестом, который мог означать почти все, что угодно. Дерби неприязненно нахмурился: «Случалось и многое другое. У меня за спиной продолжали шептать и хихикать. Примерно каждый третий день лампы постепенно гасли — настолько постепенно, что я спрашивал себя: почему я так плохо вижу? Неужели я слепну? А потом включали музыку — примитивную и не мелодичную, состоявшую из бессмысленных не повторяющихся фраз и не разрешавшихся гармонических последовательностей, после чего какая-нибудь одна случайная фраза вдруг начинала повторяться сотни раз. И, конечно же, Красавец собственной персоной. Пару раз он появлялся в двери, открывавшейся над сценой, а однажды я обернулся и обнаружил, что он стоит рядом, в камере. Теперь на нем был другой костюм, из серебряной чешуи, а на голову он нахлобучил серебряный шлем с фигурными остроконечными выступами, закрывавшими щеки, с полоской на носу и с тремя серебряными рожками на лбу. Он обратился ко мне: „Привет, Гидион Дерби!“

„Значит, вы знаете, как меня зовут“, — заметил я.

„Конечно, знаю“.

„Я надеялся, что, может быть, вы приняли меня за кого-то другого“.

„Я никогда не ошибаюсь“.

„Тогда почему вы меня здесь держите?“

„Потому что я делаю все, что хочу“. Он подошел ко столу: „Надо полагать, это твой завтрак. Ты голоден?“ Красавец снял крышку с котелка — в нем было содержимое моего ночного горшка — или чьего-то ночного горшка, так или иначе. Как только я наклонился, чтобы посмотреть в котелок, он перевернул его мне на голову, после чего удалился через дверь, открывшуюся сбоку от сцены.

Я почистился в меру своих возможностей и присел на кушетку. Через некоторое время меня стал одолевать сон, а когда я проснулся, я уже был в другом месте — на скамье рядом с сооружением из стекла и железа. Я узнал космический вокзал Маза и сидел еще несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Меня освободили? Как это может быть? Никто не обращал на меня никакого внимания. Я проверил содержимое карманов — в них ничего не было, кроме нескольких монет и лучевого пистолета, никаких документов.

Ко мне подошел охранник и спросил, чем я тут занимаюсь. Я сказал, что жду прибытия корабля. Он попросил меня предъявить удостоверение личности. Я сказал, что потерял документы. В таком случае, по словам охранника, мне следовало получить новые документы от ойкуменического триарха. По его мнению, мне повезло, потому что заседание триархов должно было вот-вот начаться. И он направил меня по проспекту к Трискелиону. Я зашел в вестибюль. Толстый краснолицый чиновник спросил меня, зачем я туда явился. Я ответил, что мне нужно было видеть ойкуменического триарха по срочному делу. Чиновник отвел меня в помещение, где стояли три стола. Передо мной туда зашли три гомаза. Чиновник в погонах подвел меня к одному из столов и объявил: „У этого человека к вам срочное дело“. Мне он сказал: „Перед вами сэр Эстеван Тристо. Объясните сущность своего дела“. Но я не мог что-либо объяснить, потому что передо мной был Красавец. Он смотрел на меня, а я смотрел на него. После этого я просто повернулся и вышел оттуда, потому что просто перестал что-либо соображать и не мог вымолвить ни слова. У меня за спиной прозвучали выстрелы. Я обернулся. Красавец спрятался за столом, кто-то кричал благим матом. Я заметил, что два гомаза упали на пол. Чиновник в погонах пытался меня схватить, но я оттолкнул его — он потерял равновесие и свалился, так что мне удалось выбежать в боковую дверь. Мне было некуда идти, я побежал прямо вперед по площади и опустился на скамью. Там вы меня и нашли. Теперь я понимаю, что совершил ошибку. Мне не нужно было убегать. Мне нужно было остаться и сказать правду. Но детектор лжи подтвердит, что я говорю правду… Конечно, они могут сначала меня застрелить, а потом уже задавать вопросы. Может быть, я все сделал правильно».

«Не совсем, — отозвался Хетцель. — Вам нужно было бежать дальше, в Собачью слободу — точнее, на ее Окраину. Сидя на Пограничной площади, вы стали бы легкой добычей для капитана Боу. Даже будучи в полном замешательстве и приведенный в бешенство и отчаяние безумными садистскими экспериментами, я не стал бы на вашем месте напрашиваться на арест, сидя у самой Прозрачной тюрьмы. Почему вы там уселись?»

Упрямая физиономия Дерби помрачнела: «Не знаю. Я увидел скамью и сел на нее. Неужели я обязан объяснять все на свете?»

Хетцель проигнорировал вопрос: «То, что вам пришлось пережить, ошеломило бы любого. По меньшей мере, с вашей точки зрения сложилась действительно необъяснимая ситуация. Вы совершенно уверены в том, что сэр Эстеван — тот самый Красавец?»

«Я узнал бы его физиономию в десятитысячной толпе».

«А он вас узнал?»

«Он ничего не сказал. У него на лице не было никакого выражения. Но он просто не мог меня не узнать!»

Глава 6

Хетцель подошел к окну и стоял, глядя на Пограничную площадь. Гидион Дерби откинулся на спинку стула и мрачно уставился на дно бокала.

Хетцель повернулся к Дерби: «Лучевой пистолет у вас все еще с собой?»

Дерби достал пистолет; Хетцель взял его, взглянул на индикатор заряда, вынул аккумулятор и снова посмотрел на индикатор: «С первого взгляда кажется, что пистолет заряжен, но батарея давно села. Кто-то нарочно заблокировал индикатор». Хетцель отбросил пистолет: «Можно допустить, что вас должны были схватить и обвинить в убийстве. Но план почему-то сорвался. Вы сбежали. Или вам позволили сбежать».

Дерби нахмурился: «И что же? Что мне теперь делать?»

«Отправьте сообщение отцу. Попросите его прислать, как можно скорее, юрисконсульта и ойкуменического судебного исполнителя. Ни в коем случае высовывайте нос за пределы „Бейраниона“, чтобы на вас не распространялась юрисдикция Трискелиона. Если вас отдадут под суд до прибытия адвоката, у вас не будет почти никаких шансов на оправдание».

«Детектор лжи докажет, что я не вру», — пробормотал Дерби.

«Детектор лжи покажет, что вы — сумасшедший, подверженный галлюцинациям и мании преследования, причем преследователем в вашем воображении является сэр Эстеван Тристо. Вас объявят невменяемым преступником и признают виновным в убийствах».

«Куда ни поверни, мне крышка», — прорычал Дерби.

«У вас нет никаких шансов, если вы не сможете подтвердить свою историю фактическими доказательствами».

«Хорошо. Вы — частный детектив. Проведите расследование».

Хетцель задумался: «Я взял на себя другие обязательства. Может возникнуть конфликт интересов. Тем не менее — с другой стороны — я мог бы продать одни и те же услуги дважды, что не помешало бы. Допускаю, что вы намерены мне заплатить?»

Дерби оторвал глаза от бокала, растянув губы в не слишком приятной усмешке: «Чем я мог бы заплатить? У меня не осталось ни цинка[3]. Если вас это так беспокоит, я могу выписать чек на банковский счет моего отца. Не сомневаюсь, что он раскошелится».

«В свое время мы обсудим этот вопрос. Но прежде всего необходимо взаимопонимание. Я беру на себя только расследование. Я не несу ответственность ни за подтверждение вашей невиновности, ни за вашу защиту от обвинений. Юрисконсультов и адвоката вы должны будете нанять сами. Это вас устраивает?»

Дерби безразлично пожал плечами: «Как вам угодно. В моем положении спорить не приходится».

«Вы случайно не знакомы с неким Казимиром Вульдфашем? Нет? Как насчет Кармина Дарубля? Я хотел бы показать вам фотографию…» Хетцель замолчал, не закончив фразу. Его кошелек и находившиеся в нем восемьдесят пять СЕРСов и фотографию Вульдфаша украли: «Впрочем, неважно».

Прозвучал звонок. Хетцель подошел к двери и сдвинул ее в сторону. В коридоре стояли грузный господин, в котором Хетцель узнал главного управляющего отелем, и Керч, начальник охраны.

«Я — Эолус Шульт, управляющий отелем „Бейранион“, — тщательно выговаривая слова, сухо произнес грузный господин. — Меня сопровождает Нелло Керч, заведующий нашей охраной. Не могли бы мы зайти?»

Хетцель отступил, Шульт и Керч зашли в гостиную. Хетцель сказал: «Позвольте представить вам моего посетителя, висфера Гидиона Дерби».

Шульт отказался заметить присутствие Дерби. Керч поздоровался с юношей безразличным кивком. «Мне пришлось вас побеспокоить именно в связи с присутствием в вашем номере висфера Дерби, — объяснил Шульт. — К сожалению, я вынужден потребовать, чтобы он немедленно покинул наш отель».

«Любопытное требование!» — откликнулся Хетцель.

«В нем нет ничего любопытного. Я получил уведомление о том, что висфер Дерби совершил тяжкое преступление, а именно убил двух высших должностных лиц. Отель „Бейранион“ не может служить убежищем для преступников».

«Висфер Дерби не соответствует вашему описанию, — спокойно ответил Хетцель. — По его словам, он не повинен ни в каких правонарушениях. Более того, он не явился в эту гостиницу по собственной инициативе — я его пригласил, он мой гость».

Шульт упрямо набычился: «Капитан Боу из Ойкуменической службы безопасности сделал недвусмысленное заявление. Он опознал висфера Дерби как убийцу».

«Ваши утверждения становятся все более загадочными. Капитан Боу говорил мне, что слышал выстрелы, но не успел разглядеть убийцу. Кто опознал моего гостя?»

«Капитан Боу не делился со мной подробностями».

«Но обвинение может быть основано только на фактических обстоятельствах дела. В момент убийства в зале заседаний находились несколько других лиц, в том числе три гомаза, двое из которых погибли».

«Не мне об этом судить, — ответил Шульт. — Капитан Боу ожидает в моем кабинете; он настаивает на том, чтобы я передал висфера Дерби под его надзор».

«Тем самым вы создали бы исключительно нежелательный прецедент, — возразил Хетцель. — Неужели вы хотите, чтобы капитан Боу приходил в отель каждые несколько дней и требовал, чтобы вы выдавали ему того или иного постояльца на том основании, что он так или иначе навлек на себя недовольство нашего триарха? Или триарха лиссов? Или олефрактов? Права пришельцев не уступают правам капитана ойкуменической службы».

«В этом отношении висфер Хетцель совершенно прав», — вмешался Керч.

Шульт поджал губы: «Естественно, ничего такого я не хочу. И все же, я несу ответственность за безопасность постояльцев».

«Я уже упомянул, что висфер Дерби — мой гость».

«Он таковым не зарегистрировался».

«Это несущественно. Я арендовал апартаменты, а не одноместный номер. У меня есть право принимать гостей по своему усмотрению. Кроме того, вам следовало бы учесть еще одно обстоятельство. Трискелион — особое учреждение, выходящее за рамки ойкуменической юрисдикции, в то время как отель „Бейранион“ безусловно подчиняется законам Ойкумены. Не предъявлено никаких доказательств вины висфера Дерби. Если вы безответственно передадите моего гостя капитану Боу, и в результате моему гостю будет нанесен ущерб, суд может обязать вас возместить этот ущерб и уплатить штрафные убытки, причем сумма возмещения может составить в итоге десять или двадцать миллионов СЕРСов. В юридическом отношении вы занимаете чрезвычайно опасную позицию».

Шульт явно начинал нервничать. Он взглянул на Керча — тот пожал плечами и отвернулся.

«Все это очень замечательно, но я не могу содержать в отеле преступника».

«Кто утверждает, что он — преступник?»

«Хм… капитан Боу».

«Предложите капитану вызвать свидетелей, подготовить вещественные доказательства и представить все основания иска руководству отеля. Только тогда мы сможем решить вопрос о виновности или невиновности висфера Дерби. И даже после этого вы не обязаны отвечать на исковое заявление. Мы находимся на ойкуменической территории; там, на площади и за ней — совместная юрисдикция трех рас, в том числе двух нечеловеческих рас. Ни в коем случае вы не можете позволить себе поддаваться запугиванию со стороны капитана Боу».

Эолус Шульт тяжело вздохнул: «В том, что вы говорите, что-то есть. Мы обязаны постоянно и неукоснительно соблюдать нормы ойкуменического правосудия». Управляющий скорбно поклонился Хетцелю и удалился, сопровождаемый Керчем.

Через несколько секунд Дерби нарушил молчание: «Таким образом, отныне я — заключенный отеля „Бейранион“».

«До тех пор, пока вы не докажете свою невиновность».

Дерби погрузился в угрюмое молчание. Прошло пятнадцать минут. Прозвенел телефон. Хетцель нажал кнопку приема, но не включил видеокамеру. На вспыхнувшем экране появилось деликатное, как чайная роза, личико светловолосой секретарши сэра Эстевана.

«Хетцель вас слушает».

«Вас вызывает управление ойкуменического триарха. Сэр Эстеван Тристо сожалеет о том, что не смог принять вас сегодня утром. Тем не менее, теперь он свободен и желает, чтобы вы явились к нему в управление».

«Немедленно?»

«Если это вас не затруднит».

Хетцель ответил не сразу: «Будьте добры, соедините меня с сэром Эстеваном».

«Одну минуту. Не могли бы вы, пожалуйста, установить видеосвязь?»

«Только когда я буду говорить с триархом».

«Очень хорошо, как вам будет угодно».

Экран мигнул и снова загорелся: теперь на нем появилось энергично-проницательное лицо. Дерби быстро подошел к экрану и напряженно всмотрелся в эту физиономию, после чего кивнул Хетцелю: «Это Красавец».

Хетцель включил видеокамеру. Сэр Эстеван спросил: «Вы — висфер Майро Хетцель, сегодня утром пожелавший видеть меня в Трискелионе?»

«Совершенно верно».

«Я был бы рад вас принять, если в настоящее время вы свободны».

«Очень любезно с вашей стороны. Тем не менее, предварительно следует рассмотреть один вопрос».

«Вы говорите о Гидионе Дерби?»

Хетцель кивнул: «Я хотел бы с вами встретиться, но не желаю, чтобы меня схватили, как только я покину „Бейранион“, и задержали на основании каких-нибудь сфабрикованных обвинений. Поэтому я предпочел бы, чтобы вы встретились со мной здесь, в отеле».

На лице сэра Эстевана проскользнула ледяная улыбка: «Я посоветуюсь с комендантом».

Экран погас. Хетцель выключил акустическую связь и взглянул на Дерби: «Так это Красавец?»

Дерби кивнул: «У него другая прическа. Теперь он больше похож на чиновника».

«А голос?»

Дерби колебался: «Пожалуй, голос немного изменился. Даже существенно изменился, по правде сказать».

«Вам не приходило в голову, что в обоих случаях, когда Красавец находился рядом с вами, в первый раз он прикрыл лицо вуалью, а во втором случае надел шлем, закрывавший большую часть его лица? А в других ситуациях он стоял в дверном проеме там, где никакой двери на самом деле не было».

«Что вы имеете в виду?»

«Что главным образом вы имели дело с голографической проекцией Красавца, и что его объемное изображение могло говорить голосом другого человека».

Дерби нахмурился: «Значит, Красавца там вообще не было?»

«Похоже на то, что предпринимались попытки привить вам ненависть к сэру Эстевану».

Дерби рассмеялся: «После чего меня заманили в Трискелион, вручив мне разряженный лучемет, и поставили лицом к лицу с Эстеваном. Зачем это все?»

«Убиты два триарха — лисс и олефракт. Было бы гораздо труднее возбудить в вас личную ненависть к пришельцам».

Дерби покачал головой: «Не понимаю».

«Я тоже не понимаю, — признался Хетцель. — Вы называете вашего истязателя „Красавцем“. Мне он известен под именем Казимира Вульдфаша».

На экране снова появилось лицо сэра Эстевана. Хетцель восстановил звуковую связь.

«Я посоветовался с капитаном Боу, — сказал триарх. — Ему не терпится получить информацию, что вполне понятно в его положении».

«Все мы разделяем тревогу по поводу возникшей ситуации, в том числе Гидион Дерби. Например, он хотел бы знать, почему вы опрокинули ему на голову горшок с дерьмом».

Сэр Эстеван поднял брови. Протянув руку, он отрегулировал контрастность звука: «Кажется, я не совсем расслышал, что вы сказали».

«Неважно, — обронил Хетцель. — Хотел бы только получить ваши заверения в том, что у меня не будет неприятностей после того, как я покину отель».

«Если вы нарушите или уже нарушили наши законы, вам придется иметь дело с последствиями. По словам капитана Боу, однако, насколько ему известно, за вами не числятся какие-либо правонарушения».

«Значит, вы однозначно гарантируете, что меня не арестуют?»

«Если вы не совершите преступление».

«Хорошо, — сказал Хетцель. — Придется рискнуть».

Глава 7

Хетцель направился по Пограничной площади к расплывчатым очертаниям Трискелиона. Нигде не было заметно фигур в голубой с зелеными нашивками униформе Ойкуменической службы безопасности. В вестибюле Трискелиона дежурный офицер не обратил на Хетцеля почти никакого внимания. Капитана Боу в вестибюле не оказалось.

Хетцель приблизился к ойкуменическому прилавку справочного бюро. С двух сторон треугольного бюро, обращенных к секторам лиссов и олефрактов, как всегда, никого не было. Висфер Кайл, обслуживавший посетителей в одиночку, указал Хетцелю на дверь в противоположной входу стене. Хетцель зашел в приемную, где за столом сидела хорошенькая блондинка — секретарша сэра Эстевана. Изображение на экране телефона недостаточно отражало привлекательность этой девушки. Хетцель подумал, что она напоминала изящный цветок нежной расцветки — светлые волосы, бледные, как зимний солнечный свет, шелковистая, как лепестки, кожа, утонченные, даже почти слишком тонкие черты лица придавали ей такую деликатность, словно она была наследницей многих поколений эстетов и аристократов. На взгляд Хетцеля, она была, пожалуй, чрезмерно чувствительна, чрезмерно брезглива и методична, а также, возможно, лишена чувства юмора; тем не менее, она, несомненно, создавала «стильную» атмосферу в управлении триарха.

«Висфер Хетцель? Сюда, пожалуйста».

Сэр Эстеван поднялся из-за стола, чтобы встретить Хетцеля: высокий и суровый, но безупречно красивый мужчина. По мнению Хетцеля, он был старше Вульдфаша. Явное сходство между Эстеваном Тристо и Казимиром Вульдфашем по ближайшем рассмотрении в какой-то мере исчезало.

Сэр Эстеван указал посетителю на стул и снова уселся: «Вы производите впечатление человека, одержимого безопасностью».

«Должностное рвение капитана Боу заставляет принимать меры предосторожности», — возразил Хетцель.

Сэр Эстеван позволил себе бледную усмешку: «Если я правильно понял, вы сослались на Гидиона Дерби как на своего клиента?»

«Ни в коем случае. Ситуация, в которой он оказался, меня интересует, и я предоставляю ему неофициальные консультации. Но он не является моим клиентом. Не следует упускать из вида это существенное различие».

«Вы были с ним знакомы раньше?»

«Я впервые встретился с ним сегодня. Молодой человек попал в затруднительное положение, что привлекло мое внимание, а рассказанная им история вызвала у меня профессиональное любопытство».

«Понятно. Не могли бы вы пояснить, в чем именно заключаются ваши профессиональные обязанности?»

«Я — частный детектив, следопыт, сыщик; называйте это как хотите. Фактически, в какой-то степени я любитель, а не профессионал, потому что выполняю только те поручения, которые мне нравятся — спасаю девиц, оказавшихся в беде, разгадываю интересные головоломки, ищу пропавшие сокровища».

«К какой из этих категорий относится дело Гидиона Дерби?»

«Его трудно назвать девицей, попавшей в беду, — признал Хетцель. — Тем не менее, я пытаюсь защитить его от врагов в меру своих возможностей».

Сэр Эстеван холодно рассмеялся: «А кто защитит врагов от Гидиона Дерби?»

«Именно этот вопрос я хотел бы с вами обсудить. Прежде всего, считаете ли вы Гидиона Дерби убийцей?»

«Не вижу другой возможности. Капитан Боу разделяет мое мнение. Посоветуйтесь с ним — он находился гораздо ближе к преступнику».

«Но вы не видели своими глазами, как Дерби стрелял из лучемета?»

«Нет. В этот момент его загородил капитан Боу. Я слышал шипение выстрелов, видел, как упали два гомаза, и тут же спрятался за столом. По существу, я не видел, что именно случилось».

«Вы вообще не видели висфера Дерби?»

«Нет, не могу утверждать, что я его разглядел».

«Но вы узнали его, когда увидели его на экране телефона?»

«Нет, я никогда раньше не встречал этого человека».

«Зачем ему — или, по сути дела, кому-либо другому — понадобилось бы убивать триархов?»

Сэр Эстеван откинулся на спинку кресла: «Допускаю, что убийца сошел с ума. Другого объяснения нет. Совершенно бессмысленный поступок».

«Что, если убийцей был выживший гомаз?»

Сэр Эстеван покачал головой: «Убийство такого рода противоречит нравам гомазов. Гомаз убивает, охваченный страстью к сопернику — чем-то вроде „вожделения“, если это можно как-то выразить в человеческих терминах. В любых других ситуациях гомаз не прибегает к насилию, если не подвергается насилию, и не убивает, если его не пытаются убить».

«Заметно, что вы изучали гомазов и хорошо разбираетесь в их повадках».

«Конечно — почему бы еще меня назначили на этот пост?»

«Лиссы и олефракты разделяют ваши интересы?»

Сэр Эстеван пожал плечами: «Мы редко и мало общаемся. Между людьми и пришельцами нет никаких неофициальных связей. Лиссы подозрительны и враждебны. Олефракты презрительны и враждебны. Все это, однако, не служит достаточным основанием для убийства их представителей».

«Как, по-вашему, они отреагируют на этот инцидент?»

«Думаю, что они прислушаются к разумным доводам. Если Дерби сошел с ума, им придется признать, что время от времени возможны случайные трагические происшествия такого рода».

«Допуская, что убийство совершил Дерби».

«Других возможностей нет».

«Капитан Боу находился в зале заседаний».

«Смехотворно! Почему бы капитан службы безопасности решился совершить такое преступление?»

«А почему бы на него решился Гидион Дерби?»

«Он сумасшедший».

«Может быть, капитан Боу сошел с ума?»

«Чепуха!»

Хетцель указал на дверь: «Этот выход ведет в зал заседаний Триархии?»

«Да».

«И эта дверь находилась под постоянным наблюдением вашей секретарши?»

«Она несомненно заметила бы, если бы кто-нибудь стоял в этом проходе и стрелял в меня».

«Может быть, кто-то заранее спрятался в зале заседаний?»

«Невозможно. Я пришел на заседание за пятнадцать минут до начала. Никто там не прятался».

«Что ж, в таком случае… Какое алиби есть у вас?»

Сэр Эстеван снова холодно усмехнулся: «Если подозрение падет на меня, я предпочел бы, разумеется, свалить вину на Гидиона Дерби, на гомаза или даже на капитана Боу».

«Кстати, с какой целью в зале заседаний находились гомазы?»

«Они не успели объяснить, зачем пришли».

«Разве убийство двух вождей гомазов не приведет к нежелательным последствиям? К набегам? К демонстрациям возмущения?»

«Скорее всего, нет. Гомазы объединены телепатической связью, сознание каждого индивидуума неотделимо от коллективного сознания всего клана, и смерть индивидуума не наносит особого ущерба коллективному сознанию. Безразличие к собственной смерти — существенный фактор, объясняющий безжалостность гомазов в бою». Сэр Эстеван вынул из ящика брошюру и бросил ее на стол: «Прочтите вот это, если вас интересуют гомазы».

«Благодарю вас!» Брошюра была озаглавлена: «Воины-гомазы планеты SJZ-BEA-1545 (Маза): информационная сводка, подготовленная Ханненборгским институтом ксенологических исследований». Хетцель рассмотрел схему на обложке: «Двести двадцать девять кланов. Из какого клана были гомазы, явившиеся в Трискелион сегодня утром?»

«Юбайх». Сэр Эстеван нетерпеливо постучал пальцами по столу: «Но вы, конечно, не пришли ко мне обсуждать обычаи гомазов?»

Хетцель открыл было рот, чтобы упомянуть о компании «Истагам», но придержал язык, повинуясь привычной осторожности. Было бы предусмотрительнее объяснить свое стремление получить разрешение на аренду аэромобиля причинами, не связанными с компанией «Истагам»: «В настоящее время я занят расследованием невероятных злоключений Гидиона Дерби».

«Почему вы называете их невероятными?»

«Я хотел бы, чтобы бы вы сами выслушали Дерби. Не могли бы вы зайти в отель „Бейранион“ хотя бы на несколько минут?»

«Предпочел бы, чтобы вы изложили мне сущность этого дела здесь и сейчас».

«Гидион Дерби заявляет, что его содержали в заключении и подвергали множеству фантастических издевательств, что организатором этих издевательств были вы, и что вы завершили этот многодневный садистический эксперимент, опрокинув ему на голову содержимое ночного горшка».

Сэр Эстеван улыбнулся: «Его заявления не соответствуют действительности».

«Вы никогда не видели Гидиона Дерби до сегодняшнего дня?»

«Насколько мне известно, никогда».

«Приходилось ли вам видеть длинный глухой коридор со стенами, выложенными белой плиткой, с высоким белым потолком?»

«Возможно. Такой коридор соединяет крытую наружную галерею моей резиденции с утренней гостиной. Почему вас это интересует?»

«Такой коридор, по словам Гидиона Дерби, использовался вами, когда Дерби содержали в заключении, и существование коридора послужило бы подтверждением его рассказа».

Сэр Эстеван задумался: «Если Дерби невиновен, значит, убийца — либо я, либо капитан Боу. Кроме того, в принципе можно было бы подозревать мою секретаршу, Зарессу, если вы способны представить себе, что Заресса стояла в дверном проеме и застрелила, одного за другим, лисса, олефракта и двух гомазов».

«Если Дерби невиновен, значит, стреляли вы, капитан Боу, Заресса или оставшийся в живых гомаз — с этим я согласен».

«Подтверждение виновности перечисленных вами лиц было бы исключительно трудной задачей, — отозвался сэр Эстеван. — Тем более, что гомаза придется исключить из списка подозреваемых. Гораздо проще объявить убийцей помешанного фанатика независимо от того, виновен ли он в действительности — а я считаю, что он виновен».

«Дерби мог бы согласиться с вашей точкой зрения, — возразил Хетцель, — если бы ему гарантировали безопасное возвращение с Маза на родную планету и если бы ему возместили соответствующие расходы. В данный момент он раздражен и несчастен, и ему не терпится разобраться в том, что же, на самом деле, произошло».

«Если он никого не убивал, его нетерпение вполне понятно. Но как он предлагает пролить свет истины на сегодняшние события?»

«Гомаз присутствовал в зале заседаний. Почему бы его не допросить?»

Сэр Эстеван снова откинулся на спинку кресла и задумался: «От гомаза трудно ожидать надежных свидетельских показаний. Гомазы безучастны — высокомерно безучастны и, грубо говоря, плевать хотели на наши законы и обычаи. Они скажут все, что захотят сказать, и не более того. Принудить гомаза к чему-либо невозможно, и настолько же бессмысленно взывать к его, если можно так выразиться, лучшим чувствам».

«И вы не знаете, зачем они явились на заседание?»

«Как я уже упомянул, убийства имели место раньше, чем гомазы успели объяснить цель своего прибытия».

Хетцелю показалось, что он заметил в ответе триарха некоторую уклончивость: «Разве дело, по которому они к вам обратились, не было включено в повестку дня заседания?»

«Нет», — последовал краткий и сухой ответ.

«И вы сами не знаете и не догадываетесь, по какому делу они могли придти?»

«Не хотел бы строить беспочвенные предположения».

«С точки зрения Гидиона Дерби, выживший гомаз — важнейший свидетель. Причем возникает впечатление, что, если этот гомаз согласится давать показания, он скажет правду».

«Правду в том смысле, в каком он ее понимает. Но совсем не в том смысле, в каком ее понимаем мы».

«Тем не менее, по всей справедливости, следовало бы выслушать все, что он может сказать по этому поводу».

Сэр Эстеван поколебался, взял со стола расписание и несколько секунд его просматривал, после чего прикоснулся к кнопке телефона. На экране появилось лицо, голос произнес: «Мазский извоз. Слушаю вас, сэр Эстеван».

«Аэробус пятого маршрута вылетел без опоздания?»

«Да, полчаса тому назад».

«Сколько пассажиров было на борту?»

«Одну секунду, сэр Эстеван… Семь пассажиров: два кайкаша, два чугунопуза, юбайх, акцж и желтушный безобразник».

«Загляните в пассажирский загон. Юбайхов не видно?»

«Загон пуст, сэр Эстеван. Все улетели».

«Спасибо!» Сэр Эстеван выключил экран: «Гомаз вернулся в цитадель — следовательно, он недоступен».

«Не обязательно. Я могу ожидать его на остановке, когда там приземлится аэробус, и допросить его на месте».

«Хммф! — в течение долгих десяти секунд сэр Эстеван изучал физиономию Хетцеля. — Как вы намерены с ним общаться?»

«Надо полагать, у вас есть соответствующий автомат-переводчик».

«Разумеется. Это очень дорогое оборудование».

«Если потребуется, я могу оставить залог».

«В этом не будет необходимости. Заресса выдаст вам автомат-переводчик. Вы можете арендовать аэромобиль в туристическом агентстве Собачьей слободы». Триарх настрочил записку и передал ее Хетцелю: «Вот разрешение. Вас будет сопровождать кто-то из персонала агентства, таково неукоснительное правило — на Мазе погибло слишком много неопытных любителей приключений. Маз — опасная планета, и вы, само собой, отправляетесь в полет на свой страх и риск. Представитель агентства знает, где найти остановку юбайхов. Не приближайтесь к цитадели — вас убьют. На остановке аэробуса вы будете в относительной безопасности». Сэр Эстеван снова взглянул на расписание: «У вас более чем достаточно времени. Аэробус прибудет к цитадели юбайхов только завтра, после полудня. Записывайте допрос — я хотел бы просмотреть эту запись. Все понятно?»

«Конечно. Остается только один вопрос…»

Сэр Эстеван взглянул на часы: «У меня уже мало времени».

«Я приехал на Маз, чтобы расследовать деятельность „Истагама“ — так называется некий промышленный концерн. Моих клиентов беспокоят искусственно заниженные цены на продукцию „Истагама“. Они опасаются того, что лиссы и олефракты используют Маз в качестве перевалочного пункта, откуда их посредники доставляют контрабандную продукцию на рынки Ойкумены, вытесняя законопослушных конкурентов».

Сэр Эстеван поджал губы: «Можете заверить своих клиентов в том, что ни лиссы, ни олефракты не проявляют ни малейшего желания торговать с людьми — или друг с другом».

«Тогда кто стоит за компанией „Истагам“?»

«Мне приходилось слышать об этой компании, — с заметным напряжением в голосе ответил триарх, — и, насколько мне известно, ничего незаконного она не делает. Можете уведомить об этом своих клиентов: коммерческим соперникам „Истагама“ придется затянуть пояса, если они желают сохранить конкурентоспособность».

«Не могли бы вы назвать директоров этой компании или сообщить что-либо об их методах производства и распределения продукции?»

«Прошу прощения, но эти вопросы я обсуждать не могу».

«Почему же?»

«Потому что я не хочу их обсуждать, — отрезал сэр Эстеван. — Такая причина не хуже любой другой. К сожалению, на этом я вынужден закончить наш разговор».

Хетцель поднялся на ноги: «Благодарю вас за помощь. Рад был редкой возможности побеседовать с вами».

«Привезите мне запись автомата-переводчика. Я хотел бы знать, о чем расскажет гомаз».

«Обязательно привезу».

Капитан Боу был на добрую ладонь выше Хетцеля; его плечи, грудь и живот бугрились мышцами, на его круглой плоской физиономии застыло выражение недоброжелательной подозрительности. Как только Хетцель зашел в его кабинет, охранник вскочил на ноги и продолжал сурово стоять на всем протяжении разговора.

«Насколько я понимаю, вы — капитан Боу».

«Так точно».

«Сэр Эстеван рекомендовал мне проконсультироваться с вами, чтобы получить более четкое представление о событиях, происходивших сегодня утром».

«Очень хорошо — консультируйтесь!»

«Вы присутствовали в зале заседаний, когда имели место убийства?»

«Присутствовал».

«Какова была, в точности, последовательность событий?»

«Я привел на заседание человека по имени Гидион Дерби, утверждавшего, что у него было срочное дело к сэру Эстевану. Как только я выступил вперед, чтобы привлечь внимание сэра Эстевана, Дерби вынул лучемет и открыл огонь».

«Вы видели своими глазами, как он стрелял?»

«Он стоял у меня за спиной, и выстрелы раздавались у меня за спиной».

«Как насчет гомазов? Они тоже стояли у вас за спиной».

«Гомазам не разрешается носить оружие».

«Допустим, что сложились необычные обстоятельства, и один из гомазов так-таки пронес оружие в зал заседаний — что тогда?»

«Во-первых, он не стал бы никого убивать без всякой причины. Во-вторых, он не стал бы убивать соплеменников из своего клана. В-третьих, даже если бы он почему-то решил перестрелять всех присутствующих, он никого не оставил бы в живых».

«Что случилось с оружием?»

«На этот счет у меня нет никаких сведений. Такой вопрос следует задать Гидиону Дерби».

«По сути дела, я задал ему именно такой вопрос. К своему удивлению, Дерби обнаружил у себя в кармане пистолет-лучемет. Аккумулятор пистолета разряжен, а его контакты безнадежно заржавели. Из этого оружия никто не стрелял на протяжении многих месяцев. Что вы можете на это сказать?»

Тоном человека, долготерпение которого начинает истощаться, капитан Боу ответил: «Любезнейший, я не могу с вами спорить, это не входит в мои обязанности. Задавайте вопросы фактического характера, и я постараюсь на них ответить в меру своих возможностей».

«Вы заявили, что не видели, из какого оружия фактически стреляли в триархов и в гомазов».

Веки капитана Боу опустились настолько, что его глаза превратились в узкие, тускло блестящие щелки — Хетцель подумал, что в таком настроении охранник, скорее всего, вообще ничего не мог увидеть, кроме собственного носа: «Я утверждаю только то, сударь, что выстрелы раздавались примерно оттуда, где стоял Гидион Дерби. Краем глаза я заметил сзади какое-то движение, но мое внимание было отвлечено гомазом, проявлявшим беспокойство и возбуждение».

«Почему вы не схватили Дерби сразу же?»

«Мой первоочередной долг заключался в том, чтобы защитить сэра Эстевана. Убедившись в том, что он не слишком пострадал, я обменялся с ним несколькими словами. Затем, когда я отправился на поиски висфера Дерби, того уже след простыл. Я предположил, что он скрылся на Окраине Собачьей слободы — наша юрисдикция на нее не распространяется».

«Если бы вы поспешили, вы могли бы его догнать».

«Вполне возможно, сударь, но у меня не было достаточных оснований для ареста — именно об этом я говорил с сэром Эстеваном сразу после трагического инцидента. Выстрелы Дерби поразили лисса на территории лиссов и олефракта на территории олефрактов, а по поводу убийства гомазов никто еще не позаботился провести какие-либо законы. Теперь остается только ожидать реакции пришельцев. Мы не заключали ни с лиссами, ни с олефрактами какие-либо договоры об экстрадиции преступников, и они еще не предъявили никаких претензий».

«Все это весьма и весьма расплывчато, — проворчал Хетцель. — Можно было бы ожидать, что, увидев человека, убивающего двух триархов, вы в первую очередь схватили бы его, а затем уже беспокоились бы о том, какие обвинения ему следует предъявить».

Боу снисходительно усмехнулся: «Вероятно, такая последовательность действий рассматривается как нормальная в пределах Ойкумены. Вы не понимаете, насколько осторожно нам приходится себя вести, взаимодействуя с лиссами и олефрактами. Мы строго и буквально соблюдаем условия договоров, и они делают то же самое. Только таким образом мы способны в какой-то мере терпеть друг друга».

«Каков же, в таком случае, юридический статус Гидиона Дерби в настоящее время?»

«Мы оформили и представили на рассмотрение Триархии исковое заявление, обвиняющее Гидиона Дерби в мелком хулиганстве, а именно в том, что он разрядил личное оружие во время заседания триархов и тем самым прервал заседание».

«Обратившись к Эолусу Шульту в отеле „Бейранион“, вы предъявили гораздо более серьезные обвинения».

«Мои должностные полномочия не распространяются на „Бейранион“. Там я могу выражаться неофициально и действовать неофициально — например, взять Дерби за шиворот и выволочь его на площадь, где я уже мог бы арестовать его как полагается».

«По обвинению в мелком хулиганстве?»

«Именно так».

«Какое наказание полагается за такое правонарушение?»

«Приговор выносится судом».

«А судьи кто?»

«В том, что касается мелких правонарушений, как правило, роль муниципального судьи выполняю я».

«И какой приговор вы выносите Гидиону Дерби?»

«Виновен!»

«И каково наказание, предусмотренное вашим приговором?»

Капитан Боу еще не успел об этом подумать: «Если вы надеетесь уплатить какую-нибудь ничтожную сумму от имени Гидиона Дерби и тем самым освободить его от любой дальнейшей ответственности, вы заблуждаетесь».

«Вы это уже сделали сами».

Рот капитана Боу раскрылся наподобие буквы «О», выражая возмущенное удивление: «Каким образом?»

«Вы уже предъявили ему обвинение в том, что он стрелял в зале заседаний Триархии, рассмотрели его дело и признали его виновным. Независимо от того, виновен ли человек или невиновен, его нельзя дважды привлекать к ответственности по одному и тому же обвинению».

Лицо капитана Боу начинало розоветь. Он произнес самым весомым тоном: «Суд не станет принимать во внимание ваше истолкование ситуации».

«Конечно, что вам еще остается?» — пожал плечами Хетцель.

«Гидиону Дерби может быть предъявлено дополнительное обвинение — например, в том, что он совершил тяжкое преступление, покушаясь на жизнь сэра Эстевана Тристо».

«Как это может быть? Ведь было сделано всего лишь четыре выстрела, и убиты четверо!» — это возражение было выпадом наугад; Хетцель не имел никакого представления, сколько выстрелов было сделано на самом деле.

«Количество выстрелов не имеет непосредственного отношения к делу, — с трудом преодолевая ярость, выдавил Боу. — Гидион Дерби обязан сдаться немедленно; в противном случае его позиция будет серьезно скомпрометирована».

«Я извещу его об этом, — пообещал Хетцель. — Благодарю вас за то, что вы любезно согласились ответить на мои вопросы. Меня приводит в замешательство, однако, еще одно обстоятельство. Насколько я понимаю, явившиеся в зал заседаний гомазы были из клана кайкашей…»

«Кайкашей? Ничего подобного. Это были юбайхи. Кайкаши носят остроконечные шлемы и черные наголенники; кроме того, от них воняет по-другому. Я не разбираюсь в запахах гомазов настолько, чтобы понимать их значение, но кайкаша от юбайха отличу за версту».

«Чего они хотели от триархов?»

«Этот вопрос не входит в мою компетенцию».

«Но вы знаете?»

«Конечно, я знаю. Начальник охраны Трискелиона обязан знать обо всем, что происходит на Мазе».

«Сэр Эстеван заверил меня в том, что вы не откажетесь отвечать ни на какие вопросы».

«Думаю, что сэр Эстеван слишком уступчив. Нет никаких причин, по которым я должен объяснять все, что мне известно по долгу службы, каждому туристу, ошеломленному новизной впечатлений. Скажу одно: юбайхи считают себя элитой. Они были предводителями всех кланов в Великой войне и до сих пор величают себя „первыми среди равных“. Юбайхи всегда первыми жалуются на любые, самые незначительные и даже воображаемые нарушения прав гомазов».

«На их месте я рассматривал бы деятельность компании „Истагам“ как нечто большее, нежели незначительное нарушение прав, — заметил Хетцель. — В данном случае их претензии вполне обоснованы».

Капитан Боу неподвижно смотрел в пространство: «Этот вопрос не подлежит обсуждению».

«Глупо игнорировать общеизвестные факты», — настаивал Хетцель.

«Не так уж они общеизвестны, — проворчал Боу. — На самом деле все это мелочи».

«Тогда почему бы юбайхи стали жаловаться?»

«Не знаю и не хочу знать! — взревел капитан Боу. — Сегодня у меня больше нет времени на болтовню!»

«Благодарю вас, капитан».

Глава 8

Когда Хетцель вернулся в отель, Гидион Дерби сидел на кочке лиловато-черного мха в углу гостиничного сада, откуда открывался вид на Собачью слободу. Погруженный в невеселые мысли, молодой человек продолжал молчаливо хмуриться и, заметив приближение Хетцеля, ограничился неприязненным взглядом через плечо. «Не слишком располагающий к себе юноша, — подумал Хетцель. — Все же, в его положении некоторая раздражительность простительна. После такого обращения я сам, пожалуй, превратился бы в мизантропа».

Дерби спросил: «Так что же? Вы видели сэра Эстевана?»

«Да. Он не сообщил ничего нового. Я говорил также с капитаном Боу — тот, судя по всему, пребывает в неуверенности. По его словам, правонарушение, в котором вас обвиняют — не более чем мелкое хулиганство. Триархи до сих пор не подписали договор, определяющий их взаимные юридические обязательства. Ни одна из сторон не доверяет другим, и каждая применяет собственные законы в отношении тех, на кого распространяется их юрисдикция. Ойкуменическую службу безопасности выстрелы, поразившие лисса и олефракта, интересуют лишь постольку, поскольку они были сделаны на ойкуменической территории, но не в той мере, в какой они пересекли границы секторов пришельцев. Убийство гомаза до сих пор не считается незаконным актом. Таким образом, даже если стреляли вы, а не кто-нибудь другой, вас можно обвинить только в нарушении спокойствия, которое воспрепятствовало продолжению заседания. В принципе. Практически, сэр Эстеван может выдать вас лиссам или олефрактам. Хотя я почему-то сомневаюсь в том, что он это сделает. Он — непростой, даже загадочный человек. При этом он, по-видимому, в высшей степени уверен в себе».

Дерби выразил свои чувства нечленораздельным рычанием, после чего буркнул: «Они нарочно позволили мне сбежать, потому что боятся применить детектор лжи и не рискуют устроить публичный судебный процесс».

«Я еще ни в чем не уверен, — покачал головой Хетцель. — Сэр Эстеван подтвердил, что в его резиденции есть длинный коридор, выложенный белой плиткой. Кто-то заснял его, когда он шел по этому коридору, и приспособил голографический фильм так, чтобы вы могли его видеть из камеры… Я забыл его спросить, у кого могла быть возможность снять такой фильм».

«А горшок мне на башку опрокинула тоже голография?»

«Это почти наверняка не был сэр Эстеван. По сути дела, я практически уверен в том, что это сделал Казимир Вульдфаш».

Дерби поднялся на ноги и стоял, поглаживая бритый подбородок: «Если меня обвиняют всего лишь в мелком хулиганстве, почему бы не пойти в Трискелион и не заплатить штраф?»

«Все на так просто. В данном случае местную систему правосудия олицетворяет капитан Боу. Он может приговорить вас к тридцати ударам плетью, к восемнадцати годам заключения в Прозрачной тюрьме или к изгнанию на территорию лиссов. Вам лучше оставаться в „Бейранионе“, пока не прибудут юрисконсульт и ойкуменический судебный исполнитель».

«На это уйдет целый месяц — может быть, два месяца».

«Действуйте по своему усмотрению, — сказал Хетцель. — Вы хотите, чтобы я продолжал расследование?»

«Почему нет? Это ничему не помешает».

«Если вы сдадитесь властям, расследование придется прекратить. Я не могу рассчитывать на то, что вы мне заплатите после того, как вас казнят олефракты».

Дерби мрачно хмыкнул.

Хетцель глубоко вздохнул: «Пока что у нас сложилось только поверхностное представление о том, что происходит на самом деле. В данный момент, по меньшей мере, важнейшими выглядят следующие несколько вопросов. Где находится Бангхарт? Где находится Казимир Вульдфаш? Где вас содержали в заключении? Связаны ли ваши злоключения с компанией „Истагам“? И, если связаны, то каким образом?»

«Не спрашивайте меня, — огрызнулся Дерби. — Я — козел отпущения, с меня взятки гладки».

«Пользовался ли Бангхарт каким-нибудь другим именем или ойкуменическим кодом, который позволил бы его проследить?»

«Насколько мне известно, нет».

«Как он выглядит?»

Дерби почесал подбородок: «Он старше меня, коренастый, с грубым, туповатым на первый взгляд лицом, волосы черные. Он не производит особого впечатления, пока не начинает отдавать приказы, глядя на тебя в упор. Внутренне он безразлично холоден. Любит хорошо одеваться — своего рода щеголь, можно сказать. Пару раз он упоминал о каком-то месте, которое называется „Фаллорн“».

«Фаллорн — планета на другом краю Ойкумены. Что-нибудь еще?»

«Бангхарт как-то странно напевает себе под нос. Это трудно выразить словами — он будто вспоминает и пытается изобразить две мелодии одновременно, в контрапункте. Ничего больше не помню».

«Очень хорошо. Вы с ним приземлились на острове в болоте. Какая тогда была погода?»

«Обычная ясная ночь».

«Вы могли видеть звезды?»

«Не очень отчетливо. В здешнем воздухе они расплываются, а полная луна сияла вовсю, вокруг нее никаких звезд вообще не было видно».

«Как высоко луна взошла над горизонтом? Другими словами, каков был угол ее восхождения в апогее, в градусах?»

Дерби раздраженно повел плечами: «Я не заметил. Мне тогда было не до астрономических наблюдений. Дайте подумать. Кажется, луна взошла не больше, чем на сорок пять градусов — то есть в высшей точке была где-то на полпути до зенита. Про солнце лучше меня не спрашивайте, потому что я не смотрел на небо, пока брел по болоту. Кроме того, оно скрывалось за тучами».

«Хорошо, но вы помните, с какой стороны всходило солнце?»

Дерби позволил себе кислую усмешку: «На востоке».

«Совершенно верно, на востоке. А теперь, предыдущей ночью, где луна поднималась по небосклону — в северной или в южной половине неба?»

«В южной. Какое все это имеет значение?»

«Любая информация может оказаться полезной. В том помещении, где вас содержали, вы замечали смену дня и ночи? Какие-нибудь признаки наступления темноты или восхода солнца?»

«Нет».

«Но вы думаете, что провели в заключении два или три месяца?»

«Что-то в этом роде. На самом деле я не знаю, сколько меня там держали».

«Вы никогда не слышали никаких звуков, доносившихся снаружи? Какие-нибудь отзвуки разговоров?»

«Нет. Никогда».

«Если вы о чем-нибудь вспомните, не забудьте мне сообщить», — посоветовал Хетцель.

Дерби начал было говорить, но осекся. Некоторое время Хетцель внимательно смотрел на молодого человека. Возможно, чудовищная нелепость происходившего в заключении действительно исказила в нем какие-то мыслительные процессы. Его восприятие болезненно обострилось, он мог воспринимать действительность в контрастных терминах противоположностей. Все цвета могли казаться ему насыщенными, любые слова — полными глубокой истины и лжи одновременно, любые поступки — обремененными таинственным символическим значением. В каком-то смысле Дерби невозможно было считать человеком, ответственным за свои поступки. Хетцель спокойно сказал: «Помните, что вам нельзя выходить за границы территории отеля. На самом деле вам лучше всего было бы оставаться во внутренних помещениях».

Ответ Дерби подтвердил подозрения Хетцеля: «Здравый смысл не так полезен, как вы себе представляете».

«Все остальное еще бесполезнее, — парировал Хетцель. — Меня ждут кое-какие дела в Собачьей слободе, меня не будет часа два — может быть, весь вечер. Советую вам прежде всего отправить квантограмму отцу, после чего сидите тихо и не высовывайтесь. Говорите с туристами. Отдыхайте. Выспитесь. И — самое главное — не делайте ничего, за что вас могут выгнать из отеля».

С тыльной стороны отеля «Бейранион» ступени из плавленого камня круто спускались зигзагами вдоль отвесного песчаникового отрога к дороге, соединявшей космический порт с Окраиной. Хетцель еще не посещал этот район к юго-востоку от Собачьей слободы, находившийся на территории гомазов и, следовательно, за пределами ойкуменической юрисдикции. Окраина соответствовала популярному представлению о Собачьей слободе как о «городе безымянных душ». Там каждое второе здание было, по всей видимости, более или менее претенциозной гостиницей, настойчиво напоминавшей о своей жизнеспособности кричащей вывеской или плакатом, намалеванным — иногда примитивно, порой искусно — красками, оживлявшими внешний вид сооружений из желтовато-серого камня, добытого из осыпей под ближайшими утесами, из распиленной на доски местной древовидной полыни или из плит, вырезанных из наплывов на стволах чугунных деревьев.

Приближался вечер; обитатели Окраины вылезли из своих убежищ, чтобы подбодриться кружкой пива, бутылью вина или рюмкой чего-нибудь покрепче, сидя за грубо сколоченными столами, выставленными перед тавернами, или под сенью акаций, высаженных шеренгой посреди улицы. Они проводили время в одиночку или небольшими группами по два-три человека и говорили тихо, чтобы их не слышали соседи, хотя время от времени это бормотание прерывалось приступом хохота или шутливым проклятием. Каждого прохожего они провожали пристальными оценивающими взглядами. Хетцель узнавал здесь наряды и украшения из полусотни различных миров. Вот сидел человек с волосами, завитыми лакированными кудряшками — такие прически предпочитали на Арбонетте. Обрезанные мочки ушей выдавали в другом уроженца Дестринара. А этот субъект, в бархатном берете набекрень с подвеской из черных жемчужин, спускавшейся вдоль уха, вполне мог оказаться старментером из скопления Аластор — что привело его сюда из далеких глубин Галактики?

Две девушки — просто сестры или сестры-близнецы — бледнолицые, курносые, с оранжевыми волосами: как эти юные создания с Мармонфайра попали сюда, к черту на кулички? Большинство завсегдатаев таверн Окраины Собачьей слободы, однако, носили такую же одежду, как Хетцель — непримечательный наряд галактического бродяги, предпочитавшего привлекать к себе как можно меньше внимания.

Круто повернув, улица расширилась на несколько метров — здесь приютились несколько небольших лавок и продуктовых базарчиков, аптека и диспансер, магазин готового платья, заставленный вешалками со всевозможной одеждой и ящиками с сапогами, башмаками и сандалиями, газетный киоск, торговавший журналами из разных секторов Ойкумены… Хетцель почувствовал внезапный укол тревоги. Остановившись у прилавка торговца, предлагавшего поддельные удостоверения личности и пачки фальшивых денег, Хетцель украдкой взглянул назад — туда, откуда он пришел — но следивший за ним человек, если таковой действительно занимался слежкой, успел скрыться в общественном туалете.

Хетцель продолжил путь. Как правило, инстинкты его не обманывали, а в том, что за ним следили — если это было так — не было ничего удивительного. Тем не менее, Хетцелю не нравилось быть на прицеле. Заметить «хвост» где-нибудь в другом городе Ойкумены было бы любопытно; на Окраине Собачьей слободы такое внимание могло означать смертельную угрозу.

Дорога проходила под деревянной аркой — здесь Окраина превращалась в собственно Собачью слободу, где преобладали человеческие законы. Хетцель прошел к центральному скверу и снова задержался, чтобы взглянуть назад. Никого — улица почти опустела, лишь несколько редких прохожих спешили по своим делам. Хетцель прогулялся по скверу мимо туристического агентства к лавке, предлагавшей гомазские изделия из резной кости. Поравнявшись со входом в полутемную лавку, Хетцель быстро, бочком, нырнул внутрь. Ни в чем нельзя было быть уверенным, но ему показалось, что темная фигура только что скрылась в роще акаций, занимавшей центральную часть сквера.

Приблизился хозяин лавки — тщедушный старик в белом халате, с толстыми линзами, вставленными в глазницы: «Что могло бы вас заинтересовать, сударь?»

«Эти чаши — сколько они стоят?»

«Ага! Это черепа взрослых зоумов, с ободками из палладия, на ножках из палладия. Прекрасная работа, как видите. Материал тверд, как камень — и, само собой, тщательно очищен и стерилизован. Представьте, какой разговор можно завязать, предлагая гостям бульон в этих чашах! Сервиз из дюжины чаш обойдется всего лишь в полтораста СЕРСов».

«Дороговато, на мой взгляд, — поморщился Хетцель. — Неужели я не могу надругаться над лучшими чувствами гостей, не разорившись?»

«Никаких проблем, это вполне возможно. Вот эти черпаки изготовлены из черепов детенышей-вуляшей. Как вам, наверное, известно, их потешные войны не менее смертоносны, чем боевые подвиги их родителей».

Из рощи акаций никто не выходил. Хетцель ненавидел подобную неопределенность. Возможно, нездоровая атмосфера Окраины возбудила в нем чрезмерную чувствительность.

«Палочки для чесания спины из голяшек и ножных когтей молодняка — хитроумные и необычные сувениры…» — продолжал лопотать лавочник.

«Благодарю вас. Я учту ваши рекомендации», — Хетцель в последний раз проверил, не появился ли «хвост», вышел из лавки и направился в контору туристического агентства.

За прилавком стояла та самая девушка, с которой он говорил раньше. Сегодня на ней были бриджи из бежевого вельвета, подвязанные ниже колен, и темно-коричневая блуза с нашивками из золотистой парчи; окружавшая голову тонкая золотистая лента не позволяла распуститься ее черным волосам. Хетцелю показалось, что она его узнала, но девушка обратилась к нему «учрежденческим» вежливым тоном: «Чем я могла бы вам помочь, сударь?»

«У вас, случайно, нет под рукой астрономического альманаха?»

«Астрономического альманаха?»

«Какой-нибудь информации о перемещении по орбитам Маза, его солнца и его луны было бы достаточно».

«На этом маленьком календаре показаны фазы луны. Это вас устроит?»

«Боюсь, что нет, — Хетцель мельком взглянул на календарь. — Подождите-ка, дайте сообразить. Плоскость орбиты луны, по всей видимости, перпендикулярна плоскости орбиты Маза».

«Да — я слышала, что это необычное сочетание».

«Значит, — размышлял вслух Хетцель, — луна становится полной, когда пересекает плоскость орбиты Маза, находясь непосредственно за Мазом по отношению к солнцу». Просмотрев календарь, Хетцель отметил дату такого пересечения орбит. В эту ночь Гидион Дерби сидел на дереве посреди острова на болоте и видел, что луна поднялась примерно до половины южной части небосклона. Так как в этот момет лупа должна была максимально приблизиться к плоскости орбиты Маза, болотный остров должен был находиться примерно в полосе 45° северной широты, не учитывая, конечно, угол наклона плоскости эклиптики.

«У вас, случайно, не найдется какой-нибудь справочник, содержащий общую информацию о Мазе?» — спросил Хетцель.

Девушка достала брошюру: «Если бы вы объяснили, что именно вас интересует, возможно, я могла бы ответить на ваш вопрос».

«Возможно, — отозвался Хетцель, — хотя маловероятно. Посмотрим, однако. Год на Мазе состоит из 441 дня, а продолжительность местных суток в стандартных часах равна 21,74. Плоскость вращения планеты наклонена на двенадцать градусов по отношению к эклиптике…» Хетцель вернулся к календарю: «Что здесь считается серединой лета и серединой зимы?»

«У нас, на самом деле, нет ни лета, ни зимы, если вы говорите о температуре. Летом идут дожди, а зимой сухо. Теперь давно уже осень, скоро начнется зима — в этом вам повезло. Здесь дожди льют, как из ведра. В календаре используются земные названия месяцев, хотя здесь они на десять дней длиннее, чем у нас дома, на Варсилье».

«Варсилья! Мир девяти лазурных океанов, десяти тысяч остроконечных подводных гор и одиннадцати миллионов островов!»

«А также двенадцати миллиардов микромоскитов, шестнадцати миллиардов шипов стеклянной крапивы и двадцати миллиардов туристических вилл. Так вы хорошо знаете Варсилью?»

«Не сказал бы, нет».

«Вы когда-нибудь бывали в Палестрии на Камерленде?»

«Я останавливался на Варсилье только проездом и никогда не выезжал из Мейнесса».

«А жаль! Камерленд — красивый и мирный остров. Когда-то он казался мне даже слишком мирным. Но теперь я хотела бы туда вернуться. Маз мне наскучил. Так или иначе, юлиан наступает в середине лета как там, так и здесь. Хотя, конечно, месяцы на разных планетах не начинаются в одно и то же время».

Хетцель погрузился в изучение календаря. Летнее солнцестояние на Мазе наступало примерно первого юлиана. Следовательно, по всей видимости, полнолуние почти совпадало с осенним равноденствием. Так как в дополнительном прибавлении или вычитании градусов в данном случае не было необходимости, болотный остров, если можно было доверять оценке, сделанной на глаз Гидионом Дерби, действительно должен был находиться в районе 45° северной широты.

Девушка с любопытством наблюдала за Хетцелем: «Вы приняли какое-то важное решение?» Ее губы покривились в озорной усмешке.

«Вот как! — воскликнул Хетцель. — Вы считаете меня самодовольным чурбаном».

«Конечно, нет! Ни в коем случае не посмела бы использовать подобные выражения по адресу достопочтенного туриста!»

Хетцель только поднял брови: «Не могли бы вы показать мне крупномасштабную карту Маза, предпочтительно в проекции Меркатора?»

«Разумеется, — девушка пробежалась пальцами по клавиатуре; на твердой белой поверхности стены появилась карта высотой в человеческий рост и шириной метра четыре. — Этого достаточно?»

«Превосходно! Где на карте Собачья слобода?»

Девушка подошла к карте и показала пальцем: «Здесь». Обернувшись, она сказала: «Прошу меня извинить». Ей пришлось вернуться за прилавок, чтобы обслужить супружескую пару туристов в белых костюмах и широкополых белых шляпах с сувенирными значками, закрепленными на лентах.

«Где мы могли бы полюбоваться на настоящую битву воинов-гомазов? — спросил турист. — Я надеюсь сделать несколько записей для нашего видеоальбома путешествий».

Девушка вежливо улыбнулась: «С битвами все не так просто. Гомазы нам не сообщают о них заранее. Очень нелюбезно с их стороны».

«Какая жалость! — воскликнула туристка. — А мы обещали всем знакомым, что привезем фильмы. Насколько я понимаю, посещать клановые замки запрещено?»

«Боюсь, что так. Но мы переоборудовали несколько древних цитаделей — теперь это исключительно удобные загородные гостиницы, а их планировка и внешний вид типичны для архитектуры гомазов. Так мне говорили — сама я никогда не была в этих гостиницах».

«Не могли бы вы как-нибудь организовать для нас просмотр битвы? Я очень хотел бы вернуться домой с подлинной видеозаписью гомазской войны».

Продолжая улыбаться, девушка покачала головой: «Если вы подойдете к дерущимся гомазам так близко, что сможете за ними наблюдать, вас, скорее всего, убьют на месте».

«Но где, по-вашему, можно скорее всего найти первоклассную битву?»

«Не знаю, какую битву следует считать первоклассной, — ответила девушка, — или третьесортной, если уж на то пошло. Все зависит от того, насколько вам сопутствует удача — или, точнее, неудача, потому что потасовки гомазов чрезвычайно опасны».

Хетцель нашел сорок пятую северную широту. Она пересекала океаны, горы, плоскогорья и топи. В полутора тысячах километров к северу от Аксистиля река, текущая с южного нагорья, петляла по обширной равнине и, рассеявшись сотнями ручейков и проток, образовывала болото Большой Кыш-Кыч. Хетцель внимательно изучил это болото. Неподалеку от него он заметил черную точку.

Туристы ушли. Открылась дверь, соединявшая агентство с соседним управлением, и в контору заглянул грузный приземистый человек — Быррис. Сегодня на нем были модный костюм из темнозеленой саржи и черный с алыми узорами шейный платок: «Джаника, на сегодня я закончил все дела. Если будут звонить, переключай вызовы на телефон моей виллы».

«Да, висфер Быррис».

«Хорошенько закрой двери на замки. И не забудь про окно, выходящее на задний двор».

«Да, висфер Быррис, не забуду».

Быррис дружелюбно кивнул Хетцелю, хотя нельзя было сказать, узнал ли предприниматель случайного посетителя. Отступив на шаг, Быррис закрыл дверь, очевидно намереваясь воспользоваться другим выходом.

«Как он вас назвал?» — спросил девушку Хетцель.

«Джаникой».

«Вас так зовут?»

«Это скорее детская кличка, но меня так многие называют, потому что мое настоящее имя — Ллиджано — им кажется странным. Двойное „л“ произносят, прижимая язык к верхней десне. Это старое хьюлакское имя».

«Я не знал, что хьюлаки селились на Варсилье».

«Вы правы, колонии хьюлаков на Варсилье не было. Фамилия моего отца — Рейес, он наполовину мальджин и наполовину белодрастаньи. Он встретился с матерью на Фануше и привез ее к себе на Варсилью. Она из хьюлаков, но на четверть семирка, то есть я — помесь всевозможных кровей».

«Здоровая и привлекательная помесь, должен заметить».

«А вы откуда?»

«Я родился на Древней Земле. Меня зовут Майро Хетцель. Говорят, я происхожу от выродков, потому что все предприимчивые земляне давным-давно эмигрировали в другие солнечные системы».

«Вы не выглядите как выродок. Вы выглядите как самый обычный человек».

«Надеюсь, таким образом вы попытались сделать мне комплимент».

«Своего рода, — Джаника рассмеялась. — Вы нашли то, что искали?»

«Кажется, нашел. Что означают эти красные звездочки?»

«Так обозначены туристические гостиницы — насколько я знаю, все они исключительно колоритны и удобны. Я никогда ни в одной не была».

«А что отмечено этим черным кружком?»

«На карте их несколько. Это особенно причудливые развалины, среди них висфер Быррис хочет устроить новые гостиницы».

«Уже существующие гостиницы приносят достаточный доход?»

«В какой-то мере. Многие туристы непременно желают полюбоваться на гомазские войны, а мы не можем удовлетворить их запросы. Конечно, мы никогда не пытались предлагать такие услуги, но сомневаюсь, что гомазы снисходительно отнесутся к присутствию туристов».

«У гомазов нет чувства юмора. Насколько я понимаю, в вашем агентстве я могу арендовать аэромобиль?»

«В Собачьей слободе аэромобиль можно арендовать только у нас. Но вам придется получить разрешение от сэра Эстевана Триста, и вас должен будет сопровождать профессиональный гид; он проследит за тем, чтобы вы не продали гомазам оружие — или ту машину, на которой прилетели».

«Разрешение я уже получил. Кроме того, мне пришла в голову удачная мысль. Почему бы вам не сопровождать меня в качестве гида?»

«Мне? Я не смогу вас остановить, если вы намерены продавать контрабандное оружие».

«Могу вас заверить здесь и сейчас: я не контрабандист».

«Что ж… звучит заманчиво. Когда, примерно, вы хотели бы вылететь?»

«Завтра».

«Завтра я должна работать, но это, на самом деле, не проблема. Меня могут заменить. А куда вы собираетесь направиться?»

«О, еще не знаю, — Хетцель подошел к карте. — Куда-нибудь сюда, наверное — мы могли бы, например, пообедать в этой гостинице».

«Это Черноскальный замок. Говорят, там впечатляющий вид. Но он далеко, — Джаника покосилась на Хетцеля. — По сути дела, долететь туда, посмотреть на что-нибудь и вернуться за один день не получится».

«Тем лучше. Закажите пару номеров, и нам не придется торопиться. Вы в чем-то сомневаетесь? В своей квалификации? Или во мне?»

«Я не назвала бы это сомнением…» — Джаника явно нервничала, но рассмеялась.

«Чем бы вы это назвали? Осторожностью? Опасением?»

«Нет-нет, все в порядке… В конце концов, почему нет? За все то время, что я провела в Собачьей слободе, я еще не разу отсюда не выезжала. Я поеду. Висфер Быррис может меня уволить, если ему так заблагорассудится. По правде говоря, мне все равно».

«Сколько вы тут работаете?»

«Всего три месяца — и уже готова снова собрать чемоданы и вернуться на Варсилью».

«Значит, висфер Быррис чрезмерно требователен?»

«У него есть причуды, — Джаника придала своему лицу настолько целомудренное и строгое выражение, насколько это было возможно. — Кстати, вынуждена настаивать на том, чтобы вы оплатили мои расходы».

«Как вам будет угодно, — согласился Хетцель. — Единственный человек, который что-то на этом потеряет — некий сэр Айвон Просекант, а он может себе это позволить».

Хетцель вернулся на Пограничную площадь по проспекту Потерянных Душ. Начинало вечереть: бледно-зеленое небо подернулось фиолетовой дымкой. Пройдя по сумрачной площади к «Бейраниону», Хетцель нашел Гидиона Дерби в вестибюле — тот тихо сидел в большом мягком кресле и читал какой-то журнал. Подняв голову, Дерби взглянул на своего покровителя со смешанным выражением подозрительного любопытства: «Что вам удалось узнать в Собачьей слободе?»

Хетцель уклонился от ответа: «Вы никогда там не были?»

«Прилетев сюда на „Таринтии“, я провел там пару вечеров. Мне приходилось бывать в местах получше».

Хетцель кивнул: «Тем не менее, в Собачьей слободе особая атмосфера: тщеславных сожалений, несбывшихся надежд — они клубятся в воздухе, как дым».

«Если я когда-нибудь вырвусь отсюда, — пробормотал Дерби, — я вернусь в Троп, буду работать в саду у отца и собирать мушмулу. Никогда больше даже не взгляну на небо».

«Возможно, мне придется составить вам компанию, — заметил Хетцель. — Особенно в том случае, если вы не сможете заплатить за мои услуги».

«Если потребуется, я заплачу вам мушмулой», — в глазах Дерби зажглась искорка злорадного юмора, что, по мнению Хетцеля, было лучше мрачного раздражения и жалости к себе.

«Завтра я улечу в глухие места, — сообщил Хетцель. — Меня не будет дня два — вам придется самому беспокоиться о себе, пока я не вернусь».

«Можете скрывать от меня все, что хотите, — проворчал Дерби, снова угрюмый и злой. — В моем положении жаловаться не приходится».

Глава 9

Хетцель прибыл на аэровокзал рано утром и обнаружил, что Джаника уже зарезервировала машину. «Это старый стандартный „Золотой луч“, — пояснила она. — Говорят, надежная модель».

«Ничего побыстрее нет? Нам предстоит далекий путь».

«У них есть новый „Заоблачный стрекозел“, но он обойдется дороже».

«Деньги ничего не значат! — заявил Хетцель. — Возьмем „Стрекозла“».

«Они хотят, чтобы плату внесли вперед — на тот случай, если мы разобьемся. Два дня аренды будут стоить двадцать СЕРСов, включая страхование и перезарядку аккумуляторов».

Хетцель уплатил по счету. Они взобрались в аэромобиль. Хетцель проверил исправность приборов управления и уровень энергии в аккумуляторах, после чего поднял машину в воздух: «Вас отпустили без проблем? Висфер Быррис не пытался чинить препятствия?»

«Особых проблем не было. Я сказала, что мне хотелось бы повидаться с подругой, остановившейся в гостинице Черноскального замка, и он мне поверил».

Аксистиль и его окрестности превратились в набор причудливых геометрических фигур на вздымающихся и опускающихся волнах холмов. Хетцель вызвал карту на навигационный экран и проложил курс на север. В ответ на вопросительный взгляд Джаники он сказал: «Я хотел бы изучить болото Большой Кыш-Кыч. Не знаю, что я там найду — по сути дела, еще не знаю, что я надеюсь найти. Но если меня там не будет, я никогда этого не узнаю, не так ли?»

«Вы — таинственный человек, а меня всевозможные тайны выводят из себя, — заявила Джаника. — Вот у меня, например, нет вообще никаких секретов».

Хетцель почесал в затылке, пытаясь представить себе, насколько можно было доверять этому замечанию. Сегодня девушка надела блузку с короткими рукавами из мягкой серой ткани с черной узорной прошивкой по краям, черные брюки и щегольские изящные сапожки — костюм, идеально подчеркивавший ее грациозную фигуру. Никаких украшений, кроме черной ленты, повязанной вокруг головы, она не носила. «Исключительно привлекательная молодая женщина! — думал Хетцель. — От нее веет свежестью и чистотой, а также очаровательной — и вызывающей подозрения — наивностью».

«Почему вы меня так пристально разглядываете? — поинтересовалась она. — У меня покраснел нос?»

«Меня поражает ваша самонадеянность. В конце концов, мы с вами практически не знакомы, а здесь, за пределами Ойкумены, незнакомцы, как правило — развратные убийцы, изверги-садисты или что-нибудь похуже».

Джаника рассмеялась — пожалуй, слегка напряженно: «В пределах Ойкумены или за ее пределами — какая разница?»

«Вам нечего бояться, — успокоил ее Хетцель. — Я настолько галантен, что это наносит ущерб моим собственным интересам, хотя только олефракт не заметил бы, насколько вы очаровательны. По меньшей мере, в вашей компании я не смогу соскучиться, пустившись в такое предприятие».

«А в какое именно предприятие вы пустились — то есть, мы пустились, раз уж я здесь?»

«Мы намерены доказать невиновность одного из ваших бывших любовников и таким образом спасти его от Прозрачной тюрьмы».

«Нет, это просто потрясающе! Начнем с того, что все мои „бывшие любовники“, как вы изволили выразиться, влачат самое бездеятельное обывательское существование на далеких планетах. Не могу себе представить, кого из них вы имеете в виду, и каким образом он умудрился влипнуть в такую неприятную историю».

«Я имею в виду, конкретно, Гидиона Дерби».

«Гидион Дерби?» — Джаника нахмурилась.

«Да. Светловолосый молодой человек, упрямый — даже, можно сказать, упорствующий в заблуждениях и кипящий переливающими через край эмоциями. Таким он остался и по сей день. Три месяца тому назад он мог производить совершенно иное впечатление».

«Я помню Гидиона Дерби, хотя наше знакомство носило… почти случайный характер. По меньшей мере, это было именно так с моей точки зрения».

Хетцель смотрел на расстилавшийся впереди пейзаж: саванну, сплошь покрытую зеленовато-черным дроком и разрозненными скоплениями костыльных деревьев. Далеко на востоке можно было заметить мерцание моря, пропадавшее в мрачноватой атмосферной пелене. Хетцель спросил: «Как вы повстречались с Гидионом Дерби?»

«Сначала объясните, — возразила Джаника, — что он натворил, и почему вы ведете себя так таинственно».

«Гидиона Дерби подозревают в убийстве двух триархов. Я не веду себя таинственно — я просто-напросто нахожусь в замешательстве и полон подозрений».

«Что вас приводит в замешательство? И кого вы в чем-то подозреваете? Меня? Я ничего плохого не сделала».

«Замешательство у меня вызывает компания „Истагам“ и окружающая ее завеса секретности. Надо полагать, в основе всей этой истории, как всегда, лежит стремление к наживе. Я подозрителен потому, что частным детективам платят за подозрительность, а я — частный детектив. Причем детектив самой высокой квалификации, услуги которого, естественно, обходятся очень дорого. Я подозреваю вас, потому что вы были связаны с Гидионом Дерби на Тамаре, а теперь оказались здесь, на Мазе».

«Это просто совпадение», — обронила Джаника.

«Возможно. Но почему он встретил вас на Тамаре?»

«Когда я улетела с Варсильи, мне хватило денег только на билет до Тамара. Неделю я работала на центральном рынке в Твиссельбейне, и еще неделю — в варьете, которое там называют „Бешеный карнавал“, потому что там хорошо платили. Мне приходилось танцевать и демонстрировать различные позы в почти обнаженном — а иногда и в полностью обнаженном виде. Пока мы репетировали, я познакомилась с Гидионом Дерби — он мне сказал, что работает на звездолете и страдает от одиночества».

«Так же, как все, кто работает в космосе».

«Я с ним встречалась несколько раз, после чего он стал… как бы это выразиться… вести себя так, словно я была его собственностью. Очевидно, он в меня влюбился, а у меня и так уже была куча неприятностей из-за одного из режиссеров варьете. Поэтому я перестала видеться с Гидионом Дерби. После того, как я отработала неделю в варьете, подруга познакомила меня с висфером Быррисом, а тот упомянул, что туристическому агентству на Мазе не хватает обходительной особы, принимающей посетителей. Я была только рада отделаться от „Бешеного карнавала“ и от режиссера Свинса. Висфер Быррис заставил меня подписать трудовой договор, действительный полгода, и дал мне билет до Маза. Так я здесь и очутилась».

«И вы никогда больше не видели Гидиона Дерби?»

«Я о нем почти забыла — пока вы не напомнили».

«Странно! Очень странно!» Теперь они летели над продолговатым морским заливом, отливавшим зеленоватым свинцовым блеском. «Как вы сказали? Сколько времени вы уже провели на Мазе?»

«Примерно три месяца».

«По договору, вам предстоит отработать в агентстве еще три месяца. И что вы будете делать дальше?»

«Еще не знаю. У меня накопится достаточно денег, чтобы улететь практически куда угодно. Я хотела бы повидать Землю».

«Земля может вас разочаровать. Это исключительно изощренный, полный тончайших условностей мир. Немногие инопланетяне чувствуют себя в своей тарелке на Древней Земле — если у них там нет никаких друзей».

Джаника свысока покосилась на собеседника: «А вы там будете?»

«Я не мог бы сказать, где я буду через неделю».

«Разве вам не хочется где-нибудь устроиться, осесть, прижиться?»

«Я подумывал об этом. Гидион Дерби пригласил меня собирать мушмулу в саду его отца».

Джаника презрительно хмыкнула: «Гидион Дерби. Вы из-за него прилетели на Маз?»

«Нет. Я прилетел, чтобы раздобыть сведения о компании „Истагам“. Но вполне возможно, что компания „Истагам“ и злоключения Гидиона как-то связаны».

«Может быть, мне следует заняться частными расследованиями, — заявила Джаника. — Возникает впечатление, что это интересное и приятное занятие. Частный детектив всегда останавливается в лучших отелях, встречается с самыми замечательными людьми — такими, как я — и где-то всегда есть сэр Айвон Просекант, который платит по счетам».

«Расследования не всегда так приятны, как вы себе представляете».

«А зачем мы летим к болоту Большой Кыш-Кыч? По поводу расследования компании „Истагам“? Или для того, чтобы спасти Гидиона Дерби?»

«Возможно и то, и другое. Кроме того, во всей этой истории участвует еще один исключительно любопытный персонаж, по имени Казимир Вульдфаш».

Имя Вульдфаша, судя по всему, ничего не говорило Джанике. Некоторое время они молча летели над раскидистым кряжем базальтовых гор — черные утесы торчали, как трухлявые пни, полупогруженные в красновато-коричневую подстилку осыпей. Джаника протянула руку: «Смотрите! Там цитадель висцтов». Девушка схватила бинокль: «Воины возвращаются с поля боя — очередная кампания закончилась. Надо полагать, осаждали замок Шимрод. А туристы опять остались с носом!» Она передала бинокль Хетцелю и показала, куда смотреть.

Белые лица-черепа подпрыгивали и мелькали, как буйки среди волн, под литыми чугунными шлемами с высокими гребнями; передники из черной кожи колыхались в такт движениям ног. За процессией катились шесть фургонов, запряженных десятиногими рептилиями и нагруженные предметами, которые Хетцель не смог опознать.

«Висцты — летуны, — пояснила Джаника. — В фургонах везут их крылья. Они забираются в горы, надевают крылья, прыгают с обрывов и кружат, поднимаясь на восходящих воздушных потоках. А потом, когда они замечают врагов — ну, не совсем врагов, но лучше слова не подыщешь — они ныряют вниз и атакуют».

«Любопытные существа».

«Вы знаете, как они размножаются?»

«Сэр Эстеван подарил мне брошюру. Кстати, от вас я тоже получил брошюру. Я знаю, что они — своего рода гермафродиты, и что они воюют, чтобы размножаться».

«Безотрадная у них жизнь, — заметила Джаника. — Они убивают из-за любви и умирают из-за любви, и все это в какой-то панике, в вечном истерическом возбуждении».

«С их точки зрения, вероятно, в человеческой жизни недостаточно любовных страстей и всепоглощающего влечения».

«Если уж на то пошло, всепоглощающего влечения я в самом деле еще не испытывала — ни к режиссеру Свинсу, ни к Гидиону Дерби, ни к висферу Быррису».

«Наберитесь терпения. Где-то, кто-то из двадцати восьми триллионов людей, населяющих Ойкумену, окажется тем самым рыцарем без страха и упрека в сияющих доспехах».

«К счастью, по меньшей мере половина этих людей — женщины. Что наполовину сокращает объем и продолжительность поисков». Джаника снова подняла бинокль: «Мне тоже не мешало бы взглянуть на болото. Вдруг там попадется какой-нибудь несчастный, убежавший от сварливой жены».

«Что-нибудь видно?» — поинтересовался Хетцель.

«Ничего. Даже гомазов нет — хотя даже в приступе последнего отчаяния я не стала бы рассматривать кандидатуру гомаза».

Они летели над холмистыми предгорьями — в ледниковых цирках изредка темнели небольшие круглые озера. Вдали, прямо по курсу, ленивыми изгибами и петлями разливалась река Дз, впадавшая в болото Большой Кыш-Кыч. Хетцель напряженно вглядывался в навигационную карту.

«Что вы пытаетесь найти?» — спросила Джаника.

«Остров примерно в восьми километрах от северного края топи — там контрабандист по имени Бангхарт бросил Гидиона Дерби. Кстати, вам никогда не приходилось слышать имя „Бангхарт“?»

«Насколько я помню, нет».

«Три острова соответствуют описанию Дерби. Один на востоке, — Хетцель указал его на карте, — другой в центре и третий — вот этот, на западе. Центральный остров ближе других к черному кружку на карте».

«Это цитадель древнего клана Канитце, полностью уничтоженного юбайхами двести лет тому назад. Там же была туристическая гостиница „Кыш-Кыч“, теперь закрытая».

«Мы скоро пролетим над восточным островом. Ищите тропу, ведущую к северному краю болота».

Хетцель несколько раз облетел по кругу этот остров — пригорок площадью не больше двадцати акров, увенчанный рощицей чугунных деревьев и сплошь заросший высоким трескучим тростником, известным под наименованием «галангал». Здесь не было подходящей площадки для разгрузки звездолета, и никакая тропа не вела от этого острова к северному берегу топи.

Центральный остров, несколько более обширный и плоский, находился в тридцати километрах к северу — здесь, на ровном лугу, были заметны отчетливые отметины и пролысины, оставленные, по всей видимости, неоднократно приземлявшимися звездолетами.

Хетцель остановил машину в воздухе над лугом: «Это было здесь». Он указал пальцем: «В ветвях того чугунного дерева Дерби провел ночь… А вот и тропа, ведущая к краю болота! Здесь начинается след, ведущий к разгадке злоключений Гидиона Дерби. Приземлимся?»

«Приземляться разрешено только на отведенных для этого участках, — заметила Джаника. — Таково правило, но оно не всегда соблюдается».

Хетцель взглянул на часы: «У нас осталось не так много времени, если мы хотим встретить юбайха на аэробусной остановке. Поэтому полетим дальше».

Джаника с изумлением взглянула на спутника: «Кого? Кого мы хотим встретить?»

«Юбайха, свидетеля убийств. Для того, чтобы установить личность убийцы, нужен свидетель. Очевидно, что его следует допросить».

«Что, если он назовет убийцей Гидиона Дерби?»

«Не думаю. Но я намерен задать ему несколько вопросов — независимо от того, как он ответит».

«В вас внезапно проснулась энергичная целеустремленность».

«Да, у меня бывает такое настроение».

Джаника смотрела вниз, на болото, от которого их отделяли всего лишь сто или полтораста метров: казавшееся бесконечным пространство черной липкой грязи, пестревшее разномастными пучками тростника, легочного лопуха и белоуса и блуждающими ручейками темной воды. Тропа отклонялась то в одну, то в другую сторону, соединяя зигзагами наклонные обнажения кварцита. «Если бы я знала, что именно вы ищете, я помогла бы вам искать», — напомнила девушка.

Хетцель протянул руку на север — туда, где виднелась серовато-коричневая полоска суши: «Ищите каменную ограду. Гидион Дерби выбрался к каменной ограде, в ней были ворота, и там его ждал сэр Эстеван Тристо. Только, скорее всего, это не был Эстеван Тристо. Скорее всего, это был Казимир Вульдфаш».

Джаника смотрела в бинокль: «Я вижу ограду и ворота. Не вижу, однако, ни сэра Эстевана Тристо, ни Казимира Вульф-шлака, или как его там… А теперь я вижу старый замок Канитце».

«Там, как я подозреваю, Гидион Дерби провел несколько достопамятных месяцев. Он рассказал мне о некоторых своих приключениях. Стул свалил его на пол, ударив разрядом электрического тока. Сэр Эстеван опорожнил ему на голову ночной горшок. В том же помещении он наблюдал за тем, как вы плясали нагишом на поверхности его обнаженного трепанацией мозга».

«В одном вы можете быть совершенно уверены, — заявила Джаника. — Я никогда не плясала нагишом на мозгах Гидиона Дерби, даже если ваши слова следует понимать буквально».

«Не сомневаюсь. Ваше выступление, очевидно, засняли в варьете „Бешеный карнавал“ на Тамаре и приспособили монтаж этих кадров к обстоятельствам, в которых содержали Дерби. Дерьмо опрокинул ему на голову Казимир Вульдфаш, так как сэр Эстеван решительно отрицает возможность такого поступка с его стороны. В общем и в целом, молодому человеку пришлось пережить ряд изобретательных и пренеприятнейших потрясений».

«Если Дерби не сумасшедший — у меня возникло такое подозрение, когда я от него ушла».

Они приближались к циклопической массе руин цитадели Канитце. Крыша над огромным центральным донжоном давно провалилась, семь периферийных башен обрушились — от них остались только неровные основания, окруженные обломками. Крайняя западная башня комплекса, однако, была перестроена заново и снабжена новой крышей — очевидно, там находилась закрытая туристическая гостиница.

Машина Хетцеля тихо дрейфовала над руинами, пока он разглядывал цитадель в бинокль. Он смотрел в бинокль так долго и так напряженно, что Джаника наконец не выдержала и спросила: «Что вы видите?»

«Ничего особенного», — отозвался Хетцель. Положив бинокль в нишу под пультом управления, он продолжал смотреть вниз, на развалины замка. В тени центрального донжона он заметил штабель ящиков, защищенный от непогоды чехлом из прозрачной пленки. Над цитаделью, подобно дрожащему горячему воздуху, поднималась эманация опасности.

«Не смею приземлиться, — пробормотал Хетцель. — По сути дела, мне хочется улететь отсюда как можно скорее, пока кто-нибудь или что-нибудь нас не уничтожит». Он привел аэромобиль в движение, и они заскользили по воздуху в западном направлении.

Обернувшись, Джаника провожала взглядом расплывавшиеся в водянистой перспективе руины: «Я ожидала, что наша экскурсия будет носить более безмятежный характер».

«Возможно, мне не следовало брать вас с собой».

«Я не жалуюсь… Постольку, поскольку мне удастся выпутаться из этой истории в целости и сохранности».

Замок вымерших канитце превратился в темное пятнышко и растворился в сумрачном горизонте.

«Надеюсь, что остаток пути обойдется без нежелательных волнений, — подбодрил спутницу Хетцель. — Меня заверили в том, что на остановке аэробуса под цитаделью юбайхов нам не будет угрожать опасность».

«Патруль олефрактов или лиссов может подумать, что вы пытаетесь продать гомазам оружие, и нас убьют».

«У меня с собой автомат-переводчик сэра Эстевана. Если потребуется, я смогу объяснить наше присутствие».

«Только не лиссам. Они верят только тому, что видят своими глазами, и во всем подозревают подвох».

«Что ж… будем надеяться, что мы не попадемся им на глаза».

«Будем надеяться».

Небольшое сооружение аэробусной остановки находилось на каменистой равнине рядом с круглой оранжевой посадочной площадкой стометрового диаметра, размеченной ярко-белым перекрестием. Над северным горизонтом маячили тени гор; на западе и на востоке равнина сливалась с мутной дымкой горизонта. На юге, в трех километрах от остановки, громоздилась цитадель юбайхов — подобный руинам канитце каменный массив внушающих почтение пропорций. Центральный донжон окружали парапеты; над его приземистой крышей, выложенной черепицей мрачноватого темнобордового оттенка, возвышалась еще метров на сто внутренняя башня. Донжон обороняли семь барбаканов, повыше и потоньше тех, что некогда защищали цитадель канитце; каждый из них соединялся с парапетом донжона мощной аркой контрфорса. Плац под цитаделью рябил непрерывным суматошным движением — гомазы и детеныши гомазов занимались учениями и муштрой. По восточной и западной дорогам к замку подъезжали фургоны, доверху нагруженные, насколько мог понять Хетцель, каким-то провиантом. В воздухе вокруг башен парили, размахивая крыльями, едва заметные на таком расстоянии фигуры. Они спускались по спирали все ниже и ниже, после чего внезапно складывали крылья и ныряли, вращаясь вокруг продольной оси, и расправляли крылья только у самой земли; некоторые, прилагая яростные усилия, снова набирали высоту и опять начинали кружить, как коршуны.

Хетцель опустил аэромобиль на щебень рядом с остановкой: «Придется подождать еще примерно полчаса, если аэробус летит по расписанию».

Прошло полчаса. В небе появился аэробус — эллипсоидный пассажирский салон на четырех гондолах гравитационных отражателей. Транспорт опустился точно в центре оранжевой площадки. Сдвинулся в сторону люк салона; выдвинулись ступени телескопического трапа — по нему спустилась только одна фигура. Аэробус подождал немного, подобно отдыхающему гигантскому насекомому, после чего взлетел наискось в южном направлении. Тем временем Хетцель уже приблизился к юбайху с автоматом-переводчиком в руке.

Гомаз задержался, чтобы оценить ситуацию; его усобородки ощетинились, но сохранили нейтральную окраску. На нем был ребристый чугунный воротник, по-видимому свидетельствовавший о статусе; в кожаных ножнах на сбруе за его спиной торчала рукоятка меча из кованого чугуна. Хетцель остановился в трех метрах от воина — подходить ближе он не смел.

Усобородки юбайха оставались бледно-белыми, но покрылись сеткой пульсирующих зеленоватых прожилок, означавших спокойную неприязнь.

Хетцель включил автомат-переводчик и приложил его ко рту: «Вы только что вернулись из Аксистиля». Устройство воспроизвело набор шипящих, свистящих и писклявых шумов, переходивших в неразличимый ухом ультразвук и возвращавшихся в слышимый диапазон.

Юбайх стоял, не шевелясь; белая кость его лица не передавала никакого выражения, глаза мерцали, как огромные черные жемчужины. Хетцель подумал, что гомаз, скорее всего, телепатически консультировался с родичами в замке.

Юбайх принялся шипеть, щелкать, пищать; автомат распечатал на ленте слова: «Я посетил Аксистиль».

«Что вы там делали?»

«Я не предоставляю информацию».

Хетцель раздраженно поморщился: «Я прилетел издалека, чтобы поговорить с тобой, благородным и знаменитым воином-юбайхом».

Автомат явно не сумел точно передать смысл обращения Хетцеля, так как юбайх прошипел нечто, переведенное на ленте красными буквами как «Гнев!» Юбайх продолжал: «Мой ранг высок, более чем высок: я — вождь. Ты пришел, чтобы злословить меня под стенами моего замка?»

«Ни в коем случае! — поспешно заверил его Хетцель. — Возникло недоразумение. Я пришел, чтобы проявить уважение и получить некоторые сведения».

«Я не предоставляю информацию».

«Я выражу благодарность, предложив в дар металлический инструмент».

«Сделки с тобой и со всеми ойкуменическими тварями бесполезны». Автомат принялся печатать слова с такой скоростью, что Хетцель не успевал их читать: «Гомазам нанесли поражение металлом и энергией, но не отвагой. Люди, олефракты и лиссы прячут свою слабость в металлических коробках и посылают механизмы воевать вместо себя. Гомазы — бесстрашные бойцы, а юбайхи верховодят. Не раз юбайхи наносили поражение кзыкам, с которыми заключают сделки ойкуменические твари. Люди — обманщики. Юбайхи требуют равного доступа к тайнам металла и энергии. Так как нам отказывают в этом доступе, кзыкам придется подвергнуться лишениям „сопернической“ войны третьего класса, что нанесет ущерб последствиям бесчисленных веков любви, войны и взаимного уважения. Лиссы и олефракты — неисправимые трусы. Люди — трусы, предатели и торговцы ложью. Кзыки никогда не извлекут выгоду из своего непристойного предательства. Детенышей и подростков необходимо испытывать и муштровать. Кзыки превратятся в расу больных чудовищ, лишенных жизненной силы, недостойных любви, но юбайхи уничтожат их клан. Мы тоже стремимся узнать тайны металла и энергии, но никогда не унизимся до того, чтобы о чем-нибудь вас просить».

Свист и шипение внезапно прекратились. Хетцель произнес фразу, которая, как он надеялся, должна была произвести успокоительное действие: «Триархия стремится восстановить справедливость в отношении благородного клана юбайхов».

Усобородки гомаза покрылись ярко-зелеными пятнышками. Хетцель наблюдал за этим превращением, как завороженный. Юбайх снова стал свистеть и щебетать, автомат-переводчик распечатал еще один поток слов: «Твое замечание бессмысленно. Гомазы обезоружены прочностью металла и жгучими укусами энергии. Иначе мы обрушили бы на врагов всю мощь войны третьей категории. Триархия — монумент малодушию. Посмеют ли триархи драться с кем-нибудь из нас? Нет! Они сидят и дрожат от страха».

«Триархи были убиты прежде, чем успели вас выслушать. Два твоих родича тоже убиты».

Юбайх не проронил ни свиста.

Хетцель сказал: «Убийца нанес ущерб всем и вам, и нам. Вернешься ли ты в Аксистиль, поможешь ли задержать преступника?»

«Я никогда не вернусь в Аксистиль. Превосходно, что триархов прикончили. Гомазы — притесненный, угнетенный народ. Наше нынешнее положение — трагедия. Пусть ойкуменические твари научат тайнам металла и энергии всех гомазов, а не только кзыков — тогда мы все объединимся и нанесем поражение общему врагу. Уходи! Ты оскверняешь окрестности гнезда непревзойденного клана юбайхов. Если бы я не боялся твоего оружия, я стер бы тебя в порошок». Абориген повернулся и промаршировал прочь.

«До чего упрямая раса, гомазы!» — подумал Хетцель, возвращаясь к аэромобилю.

Джаника спросила: «Так что же, кто убил триархов?»

«Он ничего не сказал — кроме того, что он одобряет убийства». Хетцель поднял машину в воздух.

«Куда теперь?»

«Где находится территория кзыков?»

«Примерно в ста пятидесяти километрах к северу. За нагорьем Шимкиш — его видно над горизонтом».

Хетцель изучил карту и оценил положение солнца, уже наполовину спустившегося по западному небосклону, после чего повернул машину в сторону «Черноскальной» гостиницы.

Джаника облегченно откинулась на спинку сиденья: «Зачем вам понадобились кзыки?»

Хетцель передал ей ленту, распечатанную автоматом: «В какой-то мере вся эта история — последствие сделки гомазов с нечистыми на руку людьми».

Джаника прочла перевод: «Похоже на то, что он отправился в Аксистиль, чтобы заявить протест против особо благоприятного режима торговли с кзыками».

«Чем, спрашивается, кзыки заслужили такую поблажку?»

«Не знаю».

«Я тоже не знаю. Но здесь может быть замешан „Истагам“».

Глава 10

«Черноскальная» гостиница наполовину нависла над краем мощного базальтового эскарпа, под комплексом титанических руин. Внизу простирался ландшафт, напоминавший плод воображения безумного поэта: влажное плоскогорье, усеянное пятнами невероятно яркого малинового дерна, окруженных переплетениями черных водяных ив, время от времени прерывавшимися порослями экстравагантно высокого и хрупкого тростника-галангала, блестевшего подобно серебряным нитям.

Хетцель вышел на террасу, где другие постояльцы уже закусывали, любуясь дымчато-зеленым закатом. Усевшись за стол, он попросил принести кувшин гранатового пунша и два каменных бокала с серебряными ободками. «Иногда моя профессия отличается исключительно приятными преимуществами», — думал Хетцель. Воздух, поднимавшийся над плоскогорьем, приносил отдающий мускусом гниловатый аромат мхов, галангала и дюжины не поддающихся определению бальзамических испарений. Где-то на горных лугах тишину нарушал высокий дрожащий прерывистый щебет, а как-то раз издали донесся улюлюкающий звук, полный такого таинственного одиночества, что у Хетцеля мурашки побежали по спине.

Джаника скользнула в соседнее кресло. На ней было мягкое белое платье, и она причесала блестящие волосы так, что они лежали слегка волнистыми локонами. «Что за очаровательное создание! — снова сказал себе Хетцель. — И, вполне возможно, непритворно искреннее и беззаботное». Он налил ей пунша: «Вид на закат с Черной скалы весьма достопримечателен, и висфер Быррис заслуживает похвалы за создание этой гостиницы».

«В этом нет никаких сомнений, — ничего не выражающим тоном отозвалась Джаника. — Висфер Быррис — весьма достопримечательный человек».

«Сколько у него гостиниц? Шесть? Семь? Для их строительства и обустройства потребовалось вложение существенного капитала. Хотел бы я знать, каким образом висфер Быррис финансировал свое предприятие».

Джаника бесшумно прищелкнула пальцами, демонстрируя полное отсутствие интереса к этому вопросу: «Мне не полагается что-либо знать о финансовых операциях — и я о них практически ничего не знаю. Тем не менее… общеизвестно, что сэр Эстеван Тристо несметно богат».

«На мой взгляд, это рискованное капиталовложение, — заметил Хетцель. — Здесь, на Мазе, нет никакой возможности официально зарегистрировать право собственности на недвижимость».

«Права висфера Бырриса не уступают правам кого бы то ни было. Гомазы не возражают — их обычаи накладывают табу на посещение цитаделей вымерших кланов. Черная скала знаменита своими закатами». Чуть помолчав, Джаника прибавила: «И сегодня ночью мы увидим призраков».

«Призраков? Вы не шутите?»

«Нисколько. Гомазы называют это плоскогорье — то, что под нами — равниной Блуждающих Сновидений».

На террасу стали выходить другие постояльцы. «В гостинице, пожалуй, почти не осталось свободных номеров, — заметил Хетцель. — Надо думать, деньги текут рекой в руки висфера Бырриса».

«Может быть. А может быть и нет. Чаще всего он выглядит каким-то загнанным и встревоженным. Подозреваю, что его положение не столь благополучно, как ему хотелось бы — но у кого в этой Вселенной столько денег, сколько ему хотелось бы иметь?»

«Только не у меня!»

«Предположим, вы найдете блестящее решение порученной вам задачи и Гидион Дерби заплатит вам премиальные в размере миллиона СЕРСов: что бы вы сделали с такими деньгами?»

«От Гидиона я скорее получу миллион плодов мушмулы. А от сэра Айвона Просеканта… — Хетцель скорбно покачал головой. — Сперва нужно успешно закончить расследование». Он вынул из-за пазухи ленту с распечаткой автомата-переводчика и некоторое время изучал ее: «Тирады гомаза содержат несколько крупиц полезной информации — очевидно, что, будучи раздражен, он по ошибке проболтался. Кто-то учит кзыков „тайнам металла и энергии“. Кто? Почему? Естественно, приходит в голову компания „Истагам“. Кзыки работают, а в качестве возмещения им прививают технологические навыки производства — что, насколько мне известно, запрещено законами Ойкумены. Юбайхи протестуют. Лиссам и олефрактам, естественно, это тоже не понравится, в связи с чем их триархов убили прежде, чем они успели выслушать юбайхов. Все это, конечно, гипотетические рассуждения».

«Довольно-таки пугающие рассуждения», — Джаника с опаской огляделась по сторонам.

Хетцель спрятал распечатку: «Завтра мы навестим кзыков — или, по меньшей мере, взглянем на то, что у них происходит. Но поговорим о чем-нибудь более приятном. Например, о Ллиджано Рейес с планеты Варсилья».

«Не хочу говорить обо мне… Хотя, в самом деле… нет, мне лучше промолчать».

«Вы возбудили мое любопытство».

«Все это не так уж интересно. Когда я хотела уехать из Палестрии, все говорили, что я глупая, своенравная девчонка. Что вполне может соответствовать действительности. Но сегодняшний вечер на Черной скале — именно то, что я надеялась найти». Девушка досадливо махнула рукой: «Я выражаюсь недостаточно ясно. Но посмотрите: в небе висит огромная зеленая луна, а мы с вами сидим и смотрим на равнину Блуждающих Сновидений, ожидая появления призраков и распивая гранатовый пунш. А призраков все нет».

Хетцелю нечего было сказать; некоторое время они сидели молча.

Поперек луны пролетел тощий черный силуэт, медленно взмахивающий крыльями. «Вот он, призрак!» — объявил Хетцель.

«Не думаю. Призраки летают не так… Горгульи короче и толще. Скорее всего, это был черный ангел».

«Черный ангел? Это еще что такое?»

«Если я не ошиблась — то самое, что мы с вами только что видели».

Хетцель поднялся на ноги: «Голод нарушает ясность мышления. Предлагаю пойти поужинать».

Посреди руин центральной башни шесть чугунных опор поддерживали каменный диск диаметром пятнадцать метров, когда-то служивший реквизитом при отправлении какого-то гомазского обряда. В центре диска возвышался четырехметровый витой чугунный столб, разделявшийся на несколько чугунных ветвей, усеянных небольшими гроздьями желтых язычков пламени подобно светящимся плодам фантастического дерева. Хетцель и Джаника взошли по чугунным ступеням; стюард в зеленой с черным узором ливрее проводил их к столу, покрытому белоснежной скатертью; на столе уже разложили столовые приборы из серебра и хрусталя.

Хетцель взглянул наверх — в открытое небо, откуда струились косые лунные лучи, бледно озарявшие северную стену: «А что тут делается в плохую погоду?»

«Когда начинается дождливый сезон, туристов возят в пустыню Андантинай, где они могут любоваться вулканами, пассажирскими воздушными змеями и Могучей Кучей. У висфера Бырриса все продумано».

«Висфер Быррис — исключительно находчивый предприниматель. Не сомневаюсь, что сотрудничество с ним достаточно вас стимулирует».

Джаника рассмеялась: «Быррис хотел взять меня с собой в гостиницу „Голгаф“ на Черепной равнине, но я решила, что это было бы непредусмотрительно, и с тех пор он меня больше не „стимулировал“. Но если бы он знал, что я тут сижу вместе с вами, он пришел бы в дикую ярость. По меньшей мере, мне так кажется. Несмотря на абсолютное целомудрие нашего времяпровождения».

Эмоциональные проблемы висфера Бырриса представлялись Хетцелю отдаленными и несущественными: «А с какой подругой, по его мнению, вы проводите время на Черной скале?»

«Он не спрашивал. А я не вдавалась в подробности».

Стюард подал салат из мазских трав — Хетцелю он показался приятно терпким. За салатом последовало рагу из ингредиентов, не поддававшихся опознанию, с тонкими ломтиками поджаристого хлеба и двумя бутылями импортного зенкского вина — первое было желтоватым, а второе — темно-янтарным, отливающим плывущим маслянистым фиолетовым блеском.

Джаника совершила традиционный обряд распития зенкского вина — наполнила бокал наполовину темно-янтарным вином, удалила мягкой салфеткой маслянистый налет со стенок бокала и тут же заполнила верхнюю половину бокала светло-желтым вином.

«За исключением вина, здесь используют только туземные продукты, — заметила она. — Когда я прилетела на Маз, сперва мне казалось, что вся здешняя еда отдает мхом, и я почти ничего не ела. Теперь я научилась терпеть местные блюда. Но все еще вспоминаю о пикниках вокруг костров на пляжах варсильских островов, о горшочках с тушеными фаршированными перцами и ямсом, обильно приправленным тутовыми ягодами… Давайте унесем десерт на террасу и посмотрим, появятся ли призраки».

Десерт — бледно-зеленый шербет — подали с бокалами жгучей горячей браги из коры пустынного кустарника. Примерно час они стояли на террасе, глядя сверху на темную равнину. Они слышали далекие тоскливые крики и таинственное тихое уханье, но призраки так и не показались. В конце концов Джаника пошла спать. Хетцель выпил еще чашку чаю и снова просмотрел распечатку автомата-переводчика.

«Исключительно запутанная ситуация, — размышлял он, — с элементами, не только противоречащими друг другу, но и, судя по всему, никак не связанными». Очевидно, что многое было поставлено на карту: никто не стал бы прилагать фантастические усилия, пытаясь сбить с толку Гидиона Дерби, руководствуясь тривиальными соображениями. И как странно, что Казимир Вульдфаш, за которым Хетцель проследил до Твиссельбейна на Тамаре по поручению мадам Икс, играл виднейшую роль в спектакле с участием компании «Истагам» и Гидиона Дерби! Совпадение? Хетцель с сомнением покачал головой. В воздухе безошибочно угадывался неприятный запашок опасности — тех, кто замышлял и осуществлял такие изощренные планы, нисколько не смутила бы необходимость ликвидировать пару людей, способных чинить препятствия. Скорее всего, именно эти комбинаторы уже ликвидировали лисса, олефракта и пару гомазов-юбайхов. Следовало удвоить бдительность, причем Джаника подвергалась не меньшей опасности.

Ночью Хетцеля разбудило приглушенное подвывание энерготрансформатора. Подойдя к окну, он выглянул в темноту. В небе, тускло поблескивая в лучах заходящей зеленой луны, проплыло очертание удаляющегося аэромобиля. «Странно! — подумал Хетцель. — В высшей степени подозрительно!»

Хетцель и Джаника завтракали на террасе, озаренной тусклым утренним светом. Джаника выглядела бледной и задумчивой, и Хетцель заинтересовался причиной ее молчаливо-угрюмого настроения. «Вы хорошо выспались? — спросил он. — Возникает впечатление, что вас что-то беспокоит».

«Я не хочу возвращаться в Собачью слободу и стоять за прилавком в туристическом агентстве».

«Нам придется вернуться, — возразил Хетцель. — Но вы не обязаны снова работать в агентстве».

«Я подписала полугодовой договор. Если я теперь уволюсь, я потеряю половину того, что мне причитается».

Хетцель прихлебывал чай: «Если вам так не нравится Собачья слобода, куда вы подадитесь?»

«Не знаю».

«На Варсилью?»

«Ну… рано или поздно. Но не сразу. Еще не знаю, чего я хочу. Наверное, у меня просто испортилось настроение».

Хетцель задумался: «Висфер Быррис мог бы позволить вам расторгнуть договор».

«Не думаю. Он высказал по этому поводу несколько шутливых замечаний, но в них на самом деле не было ничего забавного. Может быть, впрочем, я все равно уволюсь».

«Возможно, висфер Быррис окажется уступчивее, чем вы ожидаете. В конце концов, он не хочет, чтобы туристов обслуживала угрюмая апатичная особа. Кроме того… но зачем упреждать события?»

Джаника взяла Хетцеля за руку и пожала ее: «Я уже чувствую себя веселее».

Хетцель рассчитался с гостиницей. Джаника попыталась было заплатить половину выставленной в счете суммы, но Хетцель наотрез отказался от ее предложения, сославшись на щедрость своего клиента, сэра Айвона Просеканта. Они вышли на посадочную площадку и взобрались в «Заоблачного стрекозла».

«Прощай, Черная скала!» — сказал Хетцель. Взглянув на спутницу, он спросил: «Почему у вас так вытянулось лицо?»

«Не люблю прощаться».

«Сентиментальностью вы не уступаете Гидиону Дерби», — заметил Хетцель. Он поднял машину в воздух: «Теперь назад в Аксистиль, но сначала навестим цитадель кзыков. Если нам повезет, может быть, мы заметим какие-нибудь признаки деятельности компании „Истагам“».

Перспектива задержки не вызвала у Джаники энтузиазма: «С воздуха мы почти ничего не увидим, а если приземлимся, нас тут же отправят на тот свет».

«Мы не будем рисковать — тем более, что в Трискелионе, скорее всего, все выяснится».

«Неужели? Что вы рассчитываете найти в Трискелионе?»

«Повестку дня, расписание — как бы это ни называлось — заседания триархов. Я хотел бы знать, как давно триархи знали о предстоящем визите юбайхов».

«По-моему, это не так уж важно».

«В этом вы ошибаетесь. Насколько я понимаю, это решающий фактор, от которого зависит исход расследования». Хетцель изучил навигационную карту: «Мы пролетим на север над территорией юбайхов, перевалим через горы Шимкиш и спустимся к этой равнине… как она называется? Степь Длинных Костей?»

«Тысячу лет тому назад там случилась великая битва. Юбайхи, кзыки и акцжи дрались с кланом Хиссау. Это была не „война любви“, а „война ненависти“, потому что хиссау — изгои и кочевники, они поджидают и ловят детенышей других кланов, когда те пытаются добраться до родных цитаделей оттуда, где родились… Если вылупление из трупа можно назвать „рождением“».

«Как детеныши находят дорогу домой?»

«Телепатически. По пути выживает только примерно треть».

«Суровый отбор! — заметил Хетцель. — Гомазы вообще создают впечатление чрезмерно суровых, даже жестоких существ, по меньшей мере на человеческий взгляд».

«Потому что мы не сплочены телепатически в единый, действующий заодно организм».

«Верно. Надо полагать, они тоже считают нас странными и жестокими существами, исходя из столь же нерациональных соображений… А вот опять замок юбайхов — там, на западе».

Джаника взглянула туда в бинокль: «Войска покидают цитадель и куда-то маршируют — наверное, отправились воевать с кзыками. Или с кайкашами, или с акцжами».

Цитадель юбайхов исчезла за кормой — впереди, как черные зубчатые осколки на беспорядочном фоне бледно-зеленого и коричневого бархата, вздымались горы Шимкиш. Дальше начиналась мутная серо-голубая пелена равнины — степь Длинных Костей, постепенно расширявшаяся, заполняя половину горизонта… Внимание Хетцеля привлек звук двигателей. Гравитационные отражатели, обычно практически бесшумные, верещали на почти неразличимом, почти ультразвуковом уровне, но этот пульсирующий звук постепенно снижался, превращаясь в неприятное завывание. Хетцель в испуге уставился на индикатор заряда аккумуляторов.

Джаника заметила выражение на его лице: «Что случилось?»

«Кончилась энергия. Аккумуляторы разрядились».

«Но индикатор показывает, что осталась половина заряда!»

«Либо индикатор неисправен, либо кто-то отсоединил его от датчиков и разрядил батареи. Так или иначе, придется приземлиться».

«Но мы посреди пустыни!»

«У нас есть радио… — Хетцель повертел ручку передатчика. — Нет, радио тоже не работает».

«Но как это может быть? Эти машины тщательно инспектируются и обслуживаются!»

Хетцель вспомнил аэромобиль, покидавший гостиницу ночью: «Кто-то решил, что мы зажились на этом свете. И оставил нам заряд, достаточный только для того, чтобы мы отлетели от Черной скалы подальше».

Машина опустилась на изборожденный ветрами щебень степи Длинных Костей. Хетцель и его спутница молча сидели. Хетцель изучал карту: «Мы примерно здесь. Замок юбайхов в шестидесяти километрах, за горами. До цитадели кзыков девяносто километров на северо-запад. Судя по всему, нам лучше всего попробовать добраться до аэробусной остановки юбайхов по ту сторону гор. Подниматься в горы будет тяжело, но там мы найдем воду. В степи воды нет».

Джаника пожевала губу: «А радио нельзя починить?»

Хетцель вынул модуль радиосвязи. Одного взгляда на сломанные платы оказалось достаточно: «Безнадежно! Если хотите, оставайтесь в машине, пока я схожу за помощью. Для вас так будет проще».

«Я предпочла бы пойти с вами».

«Я тоже предпочел бы, чтобы вы пошли со мной, — нахмурившись, Хетцель разглядывал карту. — Если бы от Черной скалы мы полетели на юг, обратно в сторону Аксистиля, нам пришлось бы приземлиться посреди болота Большой Кыш-Кыч, без каких-либо шансов на спасение».

«Здесь у нас тоже мало шансов на спасение».

«Шестьдесят километров — не так уж много, два или три дня пути, в зависимости от рельефа местности. Какие дикие звери тут водятся?»

Джаника подняла глаза к небу: «В горах живут горгульи. Они охотятся на детенышей гомазов, но, проголодавшись, могут напасть на кого угодно. По ночам вылезают из берлог лалуу. Вчера вечером вы слышали, как они ухали. Кроме того, здесь водятся икссены — белые лисы Маза. Они слепые, но рыщут группами по две или три особи. Кошмарные твари — они ловят детенышей гомазов и выращивают их, как своих щенков. Иногда на равнине видят голого гомаза, бегущего на четвереньках — он служит „глазами“ стайки икссенов, пока те не решают, что настало время разорвать его в клочья. А если нас найдут гомазы, нас могут объявить законной добычей и убьют».

Хетцель порылся в нескольких багажных отделениях аэромобиля в надежде найти запасной аккумулятор, но ничего не нашел. Спустившись на землю, он посмотрел по сторонам. Всюду простиралась каменистая пустыня. Еще раз сверившись с картой, он указал на горы: «Прямо под этим раздвоенным пиком есть перевал. Оттуда должен быть виден хребет, от которого до замка юбайхов уже всего несколько километров. Мы не заблудимся. Если повезет — то есть, если нас не убьют — мы могли бы пройти шестьдесят километров за два дня. У меня два карманных лучемета, нож и десяток гранат. Вероятность нашего выживания достаточно велика. Я возьму с собой автомат-переводчик, на тот случай, если повстречаются гомазы. Задерживаться нет смысла, пора идти. Если у вас есть пара запасная пара обуви, возьмите ее — и плащ тоже».

«Я готова».

Они направились на юг по степи, местами покрытой губчатым дерном черного лишайника, оставляя заметные следы и с каждым шагом поднимая облачка темной пыли.

«Если икссены почуют наши следы, они за нами увяжутся. Говорят, они чувствуют остаточное тепло даже через несколько дней».

Хетцель взял ее за руку — она сжала его пальцы: «Уверен, что мы вернемся в Аксистиль, целые и невредимые. Представьте себе, как удивились бы ваши родственники на Варсилье, увидев вас бредущей по степи Длинных Костей в компании какого-то бродяги».

«По-моему, мне еще не суждено умереть… Кто мог проделать с нами такую злую шутку?»

«У вас нет никаких предположений?»

«Нет. Гидион Дерби? Вряд ли. Юбайхи? Им никогда бы не пришла в голову такая затея. Кроме того, они ничего не смыслят в конструкции аэромобилей».

«Как насчет висфера Бырриса?»

Джаника растерянно раскрыла рот: «Почему бы он хотел, чтобы мы погибли? Из-за меня?»

«Возможно».

«В это трудно поверить. Не забывайте, что аэромобиль принадлежит туристическому агентству, то есть висферу Быррису, а он ненавидит расставаться с каждым СЕРСом».

«В свое время все выяснится. А пока что, если вы заметите что-нибудь съедобное, будьте добры сообщить об этом».

«Я плохо разбираюсь в таких вещах. Говорят, здесь почти все ядовито».

«Мы можем идти натощак пару дней — даже три или четыре дня, если потребуется».

Джаника ничего не ответила. Они продолжали идти молча. Хетцель решил, что о любых остаточных подозрениях по поводу странных совпадений в истории его спутницы можно было забыть — она вряд ли стала бы подвергать себя такой серьезной опасности. С другой стороны, даже если она была сообщницей Бырриса, тот вполне мог избавиться и от Хетцеля, и от нее в придачу.

Солнце поднималось к зениту; мало-помалу, незаметными приращениями, горные пики и хребты Шимкиша закрывали все большую часть небосклона. Тем временем местность становилась все более труднопроходимой: выщербленная галька, темный песок и поля черного лишайника сменились пологими склонами, поросшими колючим кустарником и черной восковой травой; начинали попадаться скальные обнажения предгорий.

Поднимаясь три часа, они достигли перевала — там они присели отдохнуть, глядя туда, откуда пришли. Джаника прислонилась к Хетцелю; тот обнял ее за плечи: «Вы устали?»

«Я решила об этом не думать».

«Очень разумно с вашей стороны. Мы уже проделали далекий путь». Хетцель взял бинокль и стал разглядывать простиравшуюся на север степь: «Отсюда уже не видно нашу машину».

Джаника указала куда-то вдаль: «Посмотрите туда. Там что-то движется — не могу разобрать, что именно».

«Гомазы. Маршируют колонной, за ними четыре фургона. Они приближаются, но идут скорее на запад».

«Это, наверное, кзыки. Патрулируют — или, может быть, решили напасть на юбайхов или на какой-нибудь клан, обосновавшийся к западу от юбайхов. Даже не помню, как все эти кланы называются. Сколько гомазов в этой колонне?»

«Целая толпа — отсюда не сосчитаешь. Несколько сот, надо полагать. Лучше держаться от них подальше».

Некоторое время идти было легко — перевалив через хребет, они пересекли узкое плоскогорье. Впереди вздымался основной массив Шимкиша, и посреди него — раздвоенный пик-ориентир.

Они напились воды из родника и побрели дальше, теперь уже гораздо чаще останавливаясь передохнуть.

«Спускаться будет легче, — заверил спутницу Хетцель, — и мы будем продвигаться гораздо быстрее».

«Если сможем забраться на хребет. Я начинаю беспокоиться по поводу каждых следующих десяти шагов».

«Нужно идти, а то затекут мышцы. Так же, как вы, я не привык лазить по горам».

Солнце плыло по небу. За два часа до заката Хетцель и Джаника с трудом выбрались из сплошь заросшей какой-то лозой ложбины на горный луг, орошаемый небольшим ручьем. Пыхтя и потея, исцарапанные, искусанные жалящими насекомыми и кровососами, они с облегчением опустились на большой плоский камень. Луг был выстлан сплошным ковром маленьких растений с листьями в форме сердечек. В сотне метров к востоку начинался смешанный лес; Хетцель не мог распознать большинство деревьев, но тут попадались красные деревья с темно-багровыми стволами и комковатой черной листвой, пурпурные древовидные папоротники и густые заросли гигантских тростников-галанталов. Метрах в семистах к западу темнела еще более плотная чаща красных деревьев. В воздухе ощущался резковатый запах — ветерок доносил отдающую мускусом настойчивую вонь, напоминавшую Хетцелю об органическом разложении, хотя поблизости не было заметно никакой дохлятины.

Поднимаясь по горному склону, они время от времени замечали диких животных: прыгучих черных зверьков, похожих на маленьких куниц, словно состоявших только из глаз, меха и клыков, длинное приземистое существо, которое Хетцель мысленно прозвал «безголовым броненосцем», белесых грызунов, передвигавшихся скачками наподобие кузнечиков — их маленькие головы неприятно напоминали гребенчатые белые черепа гомазов. Апатичная семиметровая рептилия наблюдала за ними, пока они проходили мимо, наклонив голову набок с насмешливо-ироническим выражением, создававшим впечатление какой-то мыслительной деятельности. В заросшей ложбине они спугнули стайку летучих змеек — эти хрупкие бледные создания скользили по воздуху на продолговатых боковых выростах-оборках. Икссены и детеныши гомазов не встречались, и неудобство путникам причиняли только шиповатые растения и кусачие насекомые. Через некоторое время Хетцель обнаружил, однако, что в воздухе над ними парила дюжина беспокойных теней с квадратными крыльями и головами, почти вертикально свисавшими на длинных мускулистых шеях — горгульи. Ныряя с края высокого утеса, они летали кругами метрах в тридцати над восточным лесом. «В высшей степени неприятные твари!» — подумал Хетцель. Он не преминул заметить, что кружение горгулий постепенно приближалось к лугу, поросшему листочками-сердечками.

Вскоре Хетцеля насторожил странный свиристящий звук, то понижавшийся, то повышавшийся, то щекотавший уши, то становившийся едва различимым — изменения этого звука в какой-то мере повторялись, как сложные вариации на заданную тему, не поддававшуюся определению. Тем не менее, Хетцель сразу понял, о какой опасности предупреждал этот переливчатый свист.

«Гомазы! — прошептала Джаника. — Они идут сюда!»

Хетцель вскочил и стал оглядываться по сторонам в поисках укрытия. Можно было спрятаться в ложбине, откуда они только что поднялись, но более привлекательным выглядел зубчатый выступ скалы, находившийся всего лишь в нескольких шагах с северной стороны луга — маленький утес осыпающегося базальта, увенчанный роскошной шапкой молодой поросли чугунных деревьев. Взяв Джанику за руку, Хетцель взобрался вместе с ней на этот утес, после чего они сразу бросились плашмя на камни, спрятавшись под мясистыми черными листьями.

В то же мгновение гомазы выступили из восточного леса — колонна по четыре бойца в ряд, марширующая колченогим гусиным шагом. Гомазы остановились на крутом восточном берегу ручья; улюлюкающий щебет их песни затих, но словно продолжался за пределами слухового восприятия. Гомазы разошлись, как по команде, спустились к ручью и встали по колено в журчащей холодной воде.

Джаника прошептала Хетцелю на ухо: «Это юбайхи — боевой отряд».

Глядя вниз, Хетцель изучал внешность гомазов: «Как вы распознали юбайхов?»

«По форме шлемов. Смотрите! Один стоит поодаль от всех. Разве это не тот вождь, который недавно вернулся из Аксистиля?»

«Не знаю. Для меня они все на одно лицо».

«Тот самый! На нем все еще чугунный воротник, и он носит за спиной кованый чугунный меч».

Гомазы выбрались из ручья и снова построились в колонну, но не двигались с места. Сверху кружились горгульи, низко опустив головы на длинных шеях.

Хетцель указал пальцем на чащу красных деревьев с западного края горного луга: «Там тоже горгульи!»

Из леса появился второй отряд гомазов, поющих свой собственный подвывающий, чирикающий полифонический гимн; за ними следовал поезд из четырех фургонов. «Кзыки! — прошептала Джаника. — Та самая банда, которую мы видели сегодня утром».

Кзыки маршировали, словно не замечая юбайхов. На краю ручья они рассеялись и, так же, как юбайхи, зашли по колено в воду. Юбайхи стояли строем, не шевелясь. Через некоторое время кзыки взобрались на западный берег ручья, тоже построились и тоже застыли, суровые и бестрепетные.

Прошло три минуты, на протяжении которых, насколько мог видеть Хетцель, ни юбайхи, ни кзыки не шелохнулись. Затем из строя кзыков выступил воин. Он принялся прохаживаться то в одну, то в другую сторону вдоль западного берега ручья странной горделиво-вызывающей походкой, высоко поднимая ногу, согнутую в колене, вытягивая ее и опуская на землю с преувеличенной деликатностью.

От колонны юбайхов тоже отделился воин, который начал сходным образом прохаживаться вдоль восточного края овражка, промытого горным ручьем.

Вперед вышли еще три кзыка, занимавших по очереди причудливые позы, значение каковых не поддавалось человеческому пониманию. Три юбайха исполнили такой же фантастический балет с другой стороны ручья. «Надо полагать, это какой-то военный ритуал», — прошептал Хетцель.

«Военный ритуал или любовный танец», — отозвалась Джаника.

Пока блестящее, как оловянная монета, солнце опускалось в темнеющем водянисто-зеленом небе, и ветер вздыхал в кронах кроваво-красных деревьев, воины-гомазы вызывающе вышагивали по обоим берегам горного потока, то и дело застывая в нелепых позах, покачиваясь из стороны в сторону, приседая, преувеличенно вздрагивая, как собака, собравшаяся встряхнуться, но тут же передумавшая. Они начали петь — сначала едва слышно, потом все громче, как оркестр сумасшедших флейт — мало-помалу звук становился все напряженнее, превращаясь в пульсирующее высокое завывание, от которого у Хетцеля побежали мурашки по коже. Джаника задрожала, зажмурилась и прижалась к Хетцелю.

Вибрирующая песня становилась все выше и почти полностью углубилась в ультразвуковой диапазон, после чего внезапно прервалась. Тишина словно потрескивала электрическими разрядами. Марширующие бойцы-танцоры беззвучно и быстро вернулись в строй.

Началась битва. Воины прыгали через ручей, часто стуча челюстями, и набрасывались на избранных противников. Все они делали ложные выпады, пригибались и отскакивали, уклоняясь от встречных ударов; каждый пытался ухватить соперника за шею жвалами, выступившими из впадин в челюстях.

Хетцель отвел глаза — зрелище одновременно ужасное и чудесное, полное страстной скорби и торжествующих стенаний, жгло ему мозг. Джаника продолжала лежать, зажмурившись и дрожа всем телом. Хетцель обнял ее, поцеловал — и в ужасе отшатнулся. Неужели его тоже увлекло бушующим телепатическим водоворотом? Он напряженно застыл, пытаясь оградить ум от приливов убийственной эротической лихорадки.

Начинали выявляться победители — те, кому удалось ухватить жвалами шею противника, чтобы перекусить нерв или впрыснуть какой-то гормон: побежденный боец внезапно подчинялся победителю, вживлявшему своих отпрысков в грудь жертвы, а затем поедавшему шишечку нароста под затылком обмякшего врага-партнера.

Битва закончилась; над горным лугом пронесся новый звук — наполовину стон, наполовину вздох. Перед началом столкновения кзыков было больше чем юбайхов; такое же соотношение численности сторон сохранилось и после боя, но теперь кзыки не проявляли никакого стремления нападать на выживших юбайхов, к числу которых относился — к удовлетворению Хетцеля — вождь, засвидетельствовавший убийства в Трискелионе. Над головой возбужденно кружили горгульи. Одна за одной, однако, они улетали прочь, хлопая крыльями, чтобы усесться на краю какого-нибудь утеса. «Когда они воюют из ненависти, — сказала Джаника, — никто из побежденных не выживает, а горгульи поедают трупы. Но теперь юбайхи и кзыки оставят часовых, чтобы те отгоняли стервятников, пока не вылупятся младенцы». Она с испугом взглянула на Хетцеля: «Что мы теперь будем делать? Как мы отсюда выберемся?»

«В конце концов, у меня есть лучемет, — отозвался Хетцель. — Придется провести здесь ночь, однако. Лучше места не найдешь, в любом случае».

Помолчав, Джаника украдкой бросила на спутника любопытствующий взгляд: «Ты меня поцеловал».

«Было дело».

«Но ты остановился».

«Я боялся поддаться телепатии гомазов. Мне это показалось унизительным. Теперь уже никакой телепатии нет, конечно», — Хетцель снова ее поцеловал.

«Я устала, я грязная и несчастная, — заметила Джаника. — Наверное, я выгляжу ужасно».

«Возникает впечатление, что наши взаимоотношения перестают носить официальный характер, — заявил Хетцель. — Что бы сказала твоя родня на Варсилье, если бы увидела тебя сейчас?»

«Не представляю себе… даже думать об этом не хочу…»

Глава 11

Ночь была долгой и тягостной. Завернувшись в плащи, Хетцель и Джаника забылись сном крайнего измождения. Проснувшись на рассвете, они дрожали от холода, у них затекли мышцы и ныли все суставы. Юбайхи сгрудились на восточном берегу ручья, кзыки образовали сходную группу на западном. Когда взошло солнце, кзыки подвезли поближе к воде свои фургоны и разгрузили котлы с едой. Юбайхи перешли через ручей и ели наравне с кзыками, после чего вернулись туда, где они провели ночь. Несколько минут они бродили по лугу, разглядывая трупы, оставшиеся после вчерашней битвы, после чего стали совещаться — отчасти телепатически, отчасти посредством пересвистов и щебета. Судя по всему, вождь юбайхов обратился к соплеменникам с каким-то страстным призывом. Кзыки также что-то обсудили, после чего принялись дразнить юбайхов презрительным чириканьем — те напряженно выпрямились и застыли в высокомерных позах. Вождь юбайхов вновь исполнил демонстративный ритуал, горделиво вышагивая вдоль ручья, на этот раз в более подвижном темпе. Ни юбайхи, ни их противники больше не прихорашивались — их движения стали резкими, угрожающими, настойчивыми. Опять началось пение — отрывистые пронзительные фразы, исполненные повелительным нисходящим стаккато. Горгульи сорвались с утесов и принялись кружить над лугом, внимательно следя за происходящим и подергивая маленькими вертлявыми головами на длинных висящих шеях.

Пение прекратилось — бойцы построились по вчерашнему образцу. Хетцель внезапно вскочил на ноги.

«Тебя увидят!» — испуганно закричала Джаника.

«Нельзя допустить, чтобы вождя юбайхов прикончили. Он — мой единственный надежный свидетель. Кроме того, мне нравится, как выглядят эти фургоны. Давай, спускайся! Поспеши, а то они начнут драться».

Они спустились — точнее, съехали — по осыпи там, где скала примыкала к склону. Хетцель вышел на луг. Максимально увеличив громкость автомата-переводчика, он произнес: «Стойте! Драться больше нельзя. Разойдитесь! У меня есть лучевое оружие — подчиняйтесь моему приказу, или я перестреляю вас всех и оставлю трупы на съедение горгульям». Хетцель поднял руку к небу: одна за другой три горгульи вспыхнули лиловым пламенем и превратились в облачка черного дыма. На землю посыпались редкие обугленные клочки.

Хетцель указал рукой на вождя юбайхов: «Ты должен следовать за мной. Я больше не потерплю твою беспардонную дерзость. Мы поедем в фургонах кзыков. Они отвезут нас на остановку аэробуса у цитадели кзыков. Кзыки, готовьтесь выступить в поход. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь к себе в цитадель. И кзыки, и юбайхи могут оставить часовых, чтобы охранять детенышей». Обернувшись, Хетцель подал знак спутнице: «Пойдем!»

Гомазы застыли, как статуи. Хетцель протянул руку, указывая на вождя: «Ты должен пойти со мной. Перейди ручей и встань у фургонов».

Вождь юбайхов разразился визгливой последовательностью яростных звуков, смысл которых автомат-переводчик даже не пытался передать. Хетцель сделал шаг вперед: «Мое терпение кончается. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь в замок! А ты, — он снова указал на вождя, — переходи ручей!»

Воздух наполнился возмущенным пересвистом. Вождь кзыков испустил гневный вопль. Автомат распечатал вопрос: «Кто ты такой, чтобы нам приказывать?»

«Я — верховный вождь из дальних пределов Ойкумены! Я прибыл, чтобы расследовать проблемы гомазов. Мне нужен вождь юбайхов, он мой свидетель. Сегодня я не могу допустить, чтобы он погиб».

«Я не погибну! — заявил вождь юбайхов. — Я перережу глотки двум дюжинам кзыков и испражнюсь на их трупы!»

«Тебе придется повременить с этим занятием, — отозвался Хетцель. — Ступай к фургонам, живо!»

Юбайхи и кзыки уставились друг на друга — нерешительные, удрученные. Хетцель спросил: «Кто не желает мне подчиняться? Пусть выступит вперед!»

Никто из гомазов не пошевелился. Прицелившись, Хетцель превратил в пепел два трупа — юбайха и кзыка. Гомазы откликнулись воем ужаса и почтения. «К фургонам!» — повторил Хетцель.

Вождь юбайхов неохотно побрел к фургонам кзыков. Остальные юбайхи принялись беспорядочно бродить по лугу, но вскоре собрались тесной толпой и стояли, беспокойно поглядывая по сторонам. Кзыки решительно построились и двинулись на запад ритмичным походным шагом. Хетцель, Джаника и вождь юбайхов взобрались на фургон — тягловые черви поспешили вслед за удаляющейся колонной гомазов. «Лучше ехать, чем идти», — заметил Хетцель.

«Что верно, то верно», — отозвалась Джаника.

Фургон катился с горных высот; юбайх сгорбился в мрачном молчании. Внезапно вождь поднял голову и разразился многосложными свистящими фразами. Хетцель взглянул на ленту автомата-переводчика: «С тех пор, как инопланетные твари прибыли на Маз, у нас все пошло кувырком! В старые добрые времена было гораздо лучше».

«У гомазов дела все еще идут неплохо, — возразил Хетцель. — Если бы вы не вздумали завоевывать Вселенную, вас не пришлось бы теперь контролировать».

«Тебе легко говорить, — ответил юбайх. — Мы — завоеватели, таков наш образ жизни. Мы подчиняемся внутренним велениям».

«Мы защищаемся по той же причине. Скажи спасибо, что мы не уничтожили всех гомазов до единого. Лиссы собирались так и сделать. Но люди — не безжалостные убийцы. Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Необходимо установить, кто убил триархов».

«Нет ничего проще».

«Кто же, в таком случае, убийца?»

«Человек».

«Какой человек?»

«Не знаю».

«Тогда откуда ты знаешь, что это был человек?»

«Я могу это наглядно доказать, после чего у меня больше не будет перед тобой никаких обязательств. Больше не о чем говорить».

Воины-кзыки вдруг разразились возбужденным визгом. Хетцель привстал, чтобы узнать, в чем дело, но увидел только склоны Шимкиша и серую каменистую степь впереди. Кзыки принялись погонять тягловых червей; фургоны, подскакивая и переваливаясь с боку на бок, быстрее покатились вниз по тропе. Гигантские черви горбились и распрямлялись, сокращались и разжимались, передвигая фургоны ритмичными толчками.

Хетцель спросил, говоря в микрофон автомата-переводчика: «Почему все всполошились?»

«Они разгадали замысел юбайхов».

«Какой замысел?»

«Вчера вечером мы притворились, что отправили штурмовой отряд через Шимкиш, чтобы выманить их самых… — тут автомат-переводчик на мгновение задержался и распечатал красными подчеркнутыми буквами слово „половозрелых“ —…бойцов подальше от цитадели кзыков в то время, как наши основные силы напали на их замок. Теперь кзыки поняли, что их надули. Они спешат защищать свою цитадель — это война третьей категории, на уничтожение».

Черви уставали, темп их сокращений замедлился. Бойцы-кзыки побежали вприпрыжку вперед, оставляя за собой вереницы облачков пыли, и вскоре скрылись из вида среди мшистых кочек, слегка оживлявших пейзаж в этом районе предгорья.

К полудню фургон остановился в оазисе, у мутного пруда, окруженного рощицей ветошных деревьев и редкими угнетенными галангалами. С юга дул порывистый ветер, заставлявший похлопывать черные обрывки, заменявшие деревьям листву; стебли галангалов с треском сталкивались, производя нарастающий волнами прерывистый шум. Хетцель и Джаника спрыгнули с фургона и приблизились к пруду. На прибрежной грязи отпечатались сотни мелких глубоких следов — вчера вечером здесь собрались на водопой икссены.

Хетцель и Джаника брезгливо прошлись по краю пруда. У них пересохло в горле, но от пруда исходил отвратительный сладковато-гниловатый запах. Погонщиков-кзыков запах нисколько не смущал — они бросились в воду и стали с наслаждением плескаться, впитывая и всасывая грязную жидкость, дополнительно взбаламученную их телодвижениями. К ним присоединился вождь-юбайх. Хетцель взглянул на Джанику: «Ты очень хочешь пить?»

«Не настолько».

«Меня тоже не привлекает перспектива пробовать эту воду».

Фургоны покатились дальше на северо-запад. Предгорья Шимкиша кончились — во все стороны до самого горизонта простиралась плоская, безжизненная каменистая степь.

Хетцель перебрался ближе к погонщику и спросил: «Где остановка аэробуса, которой пользуются кзыки?»

«Рядом с цитаделью».

«Подвези нас к этой остановке».

«Я понял твой приказ».

«Вы будете ехать ночью?»

«Да, но гораздо медленнее. Червям нужно отдохнуть».

«Когда мы прибудем к замку?»

«Завтра, после восхода солнца. Боюсь, мы не успеем принять участие в бою».

«Ничего, тебе еще представится случай доблестно погибнуть».

«Надеюсь».

Хетцель вернулся к Джанике: «Ночь придется провести в фургоне. Ты, конечно, проголодалась?»

«Когда я смотрю на то, что тут едят, у меня пропадает всякое желание утолять голод».

«Когда мы вернемся в Аксистиль, отобедаем на славу в „Бейранионе“ — закажем все, что тебе понравится, все самое лучшее».

«Это было бы неплохо».

Хетцель оценивающе поглядывал на юбайха — вполне могло быть, что вождь собирался напасть в темноте ночи, надеясь приобрести оружие Хетцеля. Человек, скорее всего, так бы и поступил, но невозможно было предсказать, насколько такой план соответствовал психологии гомаза. В любом случае следовало сохранять бдительность.

Перед заходом солнца фургоны прибыли к еще одному почти пересохшему грязноватому озерцу. На этот раз Хетцелю и Джанике пришлось забыть о брезгливости — жажда заставила их напиться.

Солнце зашло; небо окрасилось несколькими размытыми полосами приглушенных тонов — лилового и яблочно-зеленого, переходящего в багровый мрак. Наступили долгие тусклые сумерки, а за ними — ночь. Вытащив лучемет, Хетцель держал его в руке, направив дуло на юбайха, хотя тот не проявлял никаких агрессивных намерений и даже не шевелился. Джаника задремала и спала, пока не взошла луна; разбуженная ее зелеными лучами, девушка вздрогнула и присела, широко открыв глаза и явно не понимая, как она очутилась в каком-то фургоне, шуршащем колесами но щебню степи Длинных Костей. Примерно час она несла вахту, пока Хетцель спал; фургоны резко остановились, и он проснулся. Какая-то громадная фигура, пропорциями напоминавшая человеческую, стояла поодаль, озаренная лунным светом — существо высотой больше шести метров с белой костяной головой и твердой ороговевшей грудью, как у гомаза. Гигант что-то жалобно проверещал и вперевалку поплелся на юг. «Огр! — прошептала Джаника. — Я о них слышала, но никогда не думала, что мне приведется увидеть хотя бы одного. Говорят, они приходят в безудержную ярость, когда их что-нибудь раздражает».

Фургоны снова сдвинулись с места. Огромная зеленая луна поднималась по небосклону, наполняя пустынный пейзаж зловещей красотой. Хетцель снова задремал. Проснувшись, он обнаружил, что Джаника спит, положив голову ему на колени; юбайх оставался в прежнем положении.

Ночь подходила к концу; на востоке появился трепетный проблеск — словно кто-то включил фонарь глубоко под водой. В конце концов над грядой далеких холмов показалось солнце.

Кзыки снова принялись погонять червей; фургоны покатились быстрее, и через некоторое время по сторонам стали попадаться участки возделанной земли, где росли стручковые лозы и фруктовые кусты. Фургоны свернули на гравийную дорогу, постепенно поднимавшуюся по склону холма. С гребня холма открылся вид на замок кзыков: великолепное сооружение, в плане напоминавшее четырехлистник, окруженное кольцом стройных остроконечных башен, соединенных с цитаделью высокими арочными переходами-контрфорсами. Юбайхи уже приступили к осаде: к югу и к западу от замка кипела бурная деятельность.

Поодаль, нечеткие в дымке расстояния, к небу тянулись четыре сооружения — нечто вроде высоких решетчатых мачт. Хетцель не мог угадать их предназначение. Осадные машины? Они казались слишком хрупкими для использования с такой целью, слишком высокими, готовыми вот-вот опрокинуться. Между мачтами и внешними оборонными укреплениями замка приливала и кружилась медленным вихрем сплошная масса бойцов — эти маневры тоже не поддавались объяснению с первого взгляда.

В подножии замкового холма находилась транспортная станция — сооружение, идентичное аэробусной остановке под цитаделью юбайхов.

Спускаясь с холма к станции, фургоны вдруг стали катиться бесшумно и легко по плотному лишайниковому дерну. Погонщики-кзыки не обращали внимания на армию юбайхов; так же безучастно относился к происходившему и вождь юбайхов: тем самым они в полной мере демонстрировали свойство гомазов, на их свистящем языке называвшееся «ксксисш» — способность величественно и презрительно игнорировать обстоятельства, замечать которые было бы ниже гомазского достоинства.

Хетцель начинал что-то понимать в армейских маневрах по мере того, как целые взводы горделиво вышагивали, исполняя синхронный балет хвастливого вызова и агрессивной сексуальности, подобный тому, который Хетцель наблюдал на горном лугу Шимкиша. Каждое подразделение войска поочередно заявляло о себе таким образом, после чего возвращалось в тыл. Тем временем огромные решетчатые мачты переместили по каткам из окоренных бревен ближе к замку кзыков.

Фургон остановился у аэробусной остановки; Хетцель, Джаника и вождь юбайхов спустились на землю. Фургоны направились дальше, к цитадели кзыков, проезжая метрах в пятидесяти от позирующих воинов-юбайхов. И погонщики, и юбайхи игнорировали друг друга.

На фасаде примитивного аэровокзала висел плакат, испещренный красно-черными идеограммами, разработанными людьми с целью общения с гомазами. Джаника могла кое-как разобрать их смысл: «Нам повезло — так мне кажется. Аэробус прибывает в середине дня каждый второй день — и, если не ошибаюсь, сегодня как раз такой „второй день“. Который час?»

«Почти что полдень».

«Я чувствую себя так, будто бродила по горам несколько месяцев. Не скажу, что я сожалею о нашем приключении, но не откажусь снова воспользоваться благами цивилизации. Особенно хорошо было бы принять ванну».

«Я буду рад хотя бы вернуться живым, — согласился Хетцель. — К вящему разочарованию наших врагов».

«Врагов?»

«Их по меньшей мере двое. Один, практически без всякого сомнения — висфер Быррис или, как он представился Гидиону Дерби, Бангхарт. Кроме того, наше появление должно привести в уныние Казимира Вульдфаша».

«Ах да, таинственный Казимир Вульдфаш! Кто он такой?»

«Ему привелось стать зубчатым колесом в одном из самых невероятных механизмов сцепления случайностей в человеческой истории. Из бесчисленных триллионов людей, населяющих Ойкумену, почему именно Казимир Вульдфаш должен был стать предметом расследования двух никак не связанных дел? Будет очень любопытно с ним побеседовать… Мне пришла в голову еще одна мысль. Если юбайхи уничтожат кзыков и сравняют с землей их роскошную цитадель, компания „Истагам“, тем самым, тоже будет уничтожена — в связи с чем мои обязанности на Мазе будут выполнены».

«И ты улетишь? Оставив беднягу Гидиона Дерби томиться в Прозрачной тюрьме?»

«Само собой, вопрос о его невиновности нуждается в разъяснении… Никак не могу понять, зачем юбайхам понадобились эти деревянные мачты? Надо полагать, это какие-то орудия нападения».

Огромные решетчатые сооружения разместили так, чтобы они образовали полукруг в пятидесяти метрах от периметра замка кзыков — теперь можно было видеть, что высотой они не уступали наружным башням цитадели. Ритуально марширующие взводы юбайхов построились неподвижными рядами. На парапетах замка молча выстроились столь же неподвижные кзыки.

Джаника поежилась: «Я, наверное, все-таки не телепатка, но… что-то происходит, что-то почти осязаемое или слышимое… Как будто они беззвучно распевают или декламируют какую-то ужасную эпическую поэму».

«Смотри, юбайхи забираются на мачты!»

«Это летуны. Поднявшись на верхнюю площадку, они наденут крылья. Кзыки их ждут».

Кзыки вылетели первыми. Над парапетами, запущенная невидимой снизу катапультой, взмыла темная фигура, парящая на крыльях из черной пленки. Летун конвульсивно поджимал и распрямлял ноги, хлопая крыльями и одновременно поворачивая их руками. Описывая широкую дугу в воздухе, летун стал набирать высоту там, где западный ветер создавал восходящий поток, отражаясь от крепостной стены и круто поднимавшейся к ней изогнутой эстакады.

Еще один летун-кзык стремительно вознесся в небо, за ним другой, третий; вскоре уже семеро летунов кружили, поднимаясь в воздушном лифте над эстакадой.

Один из летунов сложил крылья и понесся вниз на командира взвода юбайхов. Из рядов бойцов-юбайхов послышался предупреждающий визг. Командир обернулся, оценивая угрозу. Схватив копье, он воткнул его древком в землю и направил острие на падающего крылатого кзыка — тот расправил крылья, резко повернул в сторону восходящего потока и через некоторое время снова набрал высоту.

Летуны-юбайхи спрыгнули со своих мачт и тоже нырнули в восходящий поток воздуха; над парапетами замка состоялось несколько дуэлей — каждый из летунов пытался рассечь мечом тело противника или отрубить ему голову, но ни в коем случае не замахивался на уязвимые крылья. Время от времени пара летунов схватывалась вплотную, нанося друг другу режущие и колющие удары короткими мечами и в то же время падая медленно кувыркающимся, хлопающим крыльями переплетением рук и ног — иногда противники успевали разлететься в последний момент, а иногда не успевали.

Летуны-юбайхи спускались на парапеты кзыков, чтобы драться с защитниками цитадели; некоторые из них занимали позиции на переходах-контрфорсах, соединявших внешние башни с центральным донжоном, откуда кзыки пытались их сбросить.

Лихорадочная битва продолжалась уже час — кзыки отражали нападения юбайхов, лишайниковый дерн под крепостью покрылся сотнями трупов. Поднялся сильный ветер; летуны парили и маневрировали в воздухе, поднимаясь на головокружительную высоту и набрасываясь оттуда на противников, как ястребы на добычу.

По небу побежали обрывки дождевых облаков; с запада надвигалась сверкающая молниями гряда черных туч. Резкие порывы ветра сдували терявших управление, кувыркавшихся вниз крылатых гомазов — других летунов больше не запускали. Бойцы-юбайхи поспешными зигзагами, как муравьи на ствол дерева, взбирались по контрфорсам и спрыгивали на парапеты. Кзыки, засевшие в наружных башнях, зацепили крюками и опрокинули решетчатые мачты юбайхов. На парапетах завязалась рукопашная бойня; в конечном счете всех добравшихся до парапетов юбайхов изрубили в куски и сбросили к подножию крепостной стены.

Из туч над головой вырвался сноп белого света, за ним другой, третий — разряды обрушились на цитадель, пробивая в ней дымящиеся проломы, откуда кзыки высыпали наружу, как взбудораженные насекомые.

Джаника ахнула: «Какие странные, ужасные молнии!»

С изумлением подняв голову, Хетцель смотрел на тучу, извергнувшую убийственные потоки энергии. Краем глаза он заметил сбоку какое-то движение — над гребнем холма взмыл черный аэромобиль. Он выплюнул торпеду в тучу, после чего сразу метнулся в сторону и пропал за холмом.

Туча озарилась сполохами внутреннего оранжевого пламени; как мертвая птица, из нее выпал искореженный, обугленный корпус. Конструкция этого летательного аппарата была незнакома Хетцелю — он недоуменно повернулся к Джанике.

«Патрульный катер лиссов».

Внутри воздушного корабля лиссов сработали какие-то аварийные механизмы — из падающего корпуса вылетела и сразу круто повернула на запад каплеобразная капсула. Из кормы капсулы вырвался еще один сноп ослепительно-белого огня, на мгновение озаривший очертания темного аэромобиля, поднявшегося было из укрытия — искрящиеся радужными разрядами обломки аэромобиля рухнули за холмом. Капсула лиссов продолжала лететь на запад, но в ней что-то сломалось: она то и дело останавливалась в воздухе и снова продвигалась вперед судорожными толчками. В очередной раз остановившись, она повернулась носом вниз и, стремительно ускоряясь, зарылась в склоне холма.

Тем временем юбайхи и кзыки дрались с безоглядной отвагой отчаяния — ни о какой галантности, ни о каких церемонных ритуалах уже не было речи. Из цитадели хлынули сотни кзыков, в два раза превосходивших численностью нападающих юбайхов. Юбайхам пришлось отступить.

«Вот аэробус из Аксистиля», — полуобморочным голосом сообщила Джаника.

Пассажирский транспортер опустился из неба на оранжевую посадочную площадку. По трапу спустились два кзыка — тут же остановившись, они оценивали поле боя и полуразрушенный замок с безмятежным спокойствием критиков, разглядывющих театральные декорации.

Хетцель, Джаника и вождь юбайхов заняли места в аэробусе. Хетцель прошел вперед, чтобы поговорить с пилотом. Пилот поднял машину в воздух и, следуя указаниям Хетцеля, пролетел на небольшой высоте над гребнем холма. На дерне лежали дымящиеся останки аэромобиля. Аэробус опустился неподалеку; Хетцель и пилот спрыгнули на губчатый лишайник и подошли поближе к потрескивающей от жара груде металла. Между искореженными стойками кабины можно было разглядеть тело — неестественно перегнувшееся, покрытое ожогами, но все еще вполне опознаваемое. Это был человек, с которым Хетцель никогда не встречался, но которого он хорошо знал. «Так расстался с жизнью Казимир Вульдфаш, — подвел итог Хетцель. Погиб, защищая от лиссов компанию „Истагам“».

Глава 12

Аэробус летел на север вдоль берега Зябкого океана, после чего, когда уже наступила ночь, повернул на юго-запад. Хетцель и Джаника дремали; вождь юбайхов сидел сурово и неподвижно. На рассвете транспортер прибыл на аэровокзал Аксистиля, в противоположном Трискелиону углу Пограничной площади. По трапу спустились четыре пассажира-гомаза, за ними вождь юбайхов и, в последнюю очередь, Хетцель и Джаника, едва волочившие ноги от усталости. «Цивилизация! — вздохнул Хетцель. — Аксистиль — паршивая дыра у черта на куличках, но сегодня я чувствую себя так, словно вернулся домой. Ты пойдешь завтракать в „Бейранион“. Под рукой будет твой старый приятель, Гидион Дерби».

Джаника скорчила гримаску: «Не хочу видеть Гидиона. Мой пансион, „Розарий“, неподалеку. Прежде всего я приму горячую ванну, потом пойду уволюсь из туристического агентства, а потом брошусь в постель и просплю целый день. Надеюсь, Заресса не истратила всю горячую воду».

«Значит, увидимся вечером в „Бейранионе“?»

«Мы чудесно провели время. Увидимся вечером».

Хетцель смотрел ей вслед, пока она не свернула с площади, чтобы спуститься по проспекту Потерянных Душ.

Юбайх уже топал ногами и шипел — внушительное и устрашающее зрелище: пучеглазый череп в шлеме из литого чугуна с пятью острыми шипами на гребне, в черном нагруднике, инкрустированном гранеными чугунными бобышками, с болтающимся за спиной чугунным мечом. Хетцель произнес в микрофон автомата-переводчика: «Сегодня вся эта неприятная история закончится — к удовлетворению всех заинтересованных сторон, кроме убийц».

Автомат распечатал ответ юбайха: «Инопланетяне боятся собственной тени. Боятся смерти. Им неведом патриотизм». Слово «патриотизм» было напечатано красными подчеркнутыми буквами, что означало приблизительную передачу смысла непереводимой идиомы. «Зачем столько беспокоиться по поводу нескольких убийств? — продолжал гомаз. — Тем более, что мертвецы не относятся к числу твоих соплеменников».

«Ситуация сложнее, чем ты себе представляешь, — возразил Хетцель. — Как бы то ни было, твоя роль во всем этом деле скоро будет выполнена, и ты сможешь вернуться в свою цитадель».

«Чем скорее, тем лучше. Пойдем же!»

«Придется подождать пару часов».

«Еще один пример ойкуменического легкомыслия! Всю ночь мы неслись по воздуху с умопомрачительной скоростью, чтобы прибыть в Аксистиль. А теперь ты мешкаешь. Гомазы откровенны и делают то, что говорят».

«Иногда задержки неизбежны. Я отведу тебя в знаменитый отель „Бейранион“, в роскошную цитадель обитателей Ойкумены, где я намерен вручить тебе пару подарков, чтобы выразить почтение и благодарность». Хетцель направился к отелю. Юбайх что-то раздраженно прошипел и пустился вслед за ним, звеня чугунными медалями, с такой угрожающей решительностью, что Хетцель испуганно оглянулся и отшатнулся. Заставив себя сохранять самообладание, однако, он отвернулся и повел своего чудовищного спутника в «Бейранион», где, к его облегчению, еще никто не проснулся.

Испуская присвисты, очевидно выражавшие возмущение и отвращение, вождь юбайхов зашел в номера Хетцеля. Гидиона Дерби нигде не было видно, и Хетцеля это нисколько не удивило. В том психическом состоянии, в котором находился Дерби, от него можно было ожидать любых неожиданностей.

Хетцель указал на софу: «Отдохни, присядь на этот предмет мебели. Я решил предложить тебе несколько даров, в качестве возмещения за причиненные неудобства». Хетцель достал чемодан и вынул из него переносной фонарь и нож с лезвием из протеума — такой, какими пользовались десантники-штурмовики. Хетцель объяснил гомазу, как включать и выключать фонарь, и предупредил об опасности лезвия: «Будь очень осторожен! Лезвие невидимо: оно режет все, к чему прикасается. Ты можешь разрезать им свой чугунный меч, как стебель цветка».

Юбайх торжествующе защебетал. В распечатке автомата-переводчика значилось: «Это акт умиротворения, заслуживающий одобрения».

«Надо полагать, так гомазы выражают благодарность», — отметил про себя Хетцель. Вслух он сказал: «Теперь я намерен помыться и переодеться. Сразу после этого мы займемся нашим делом».

«Мне не терпится скорее вернуться в лоно моего клана».

«Постараюсь свести к минимуму любые задержки. Отдыхай. Пожалуйста, не пробуй нож на мебели в этих помещениях. Не желаешь ли посмотреть книжку с картинками?»

«Не желаю».

Выкупавшись, Хетцель надел чистую свежую одежду и вернулся в гостиную. Судя по всему, вождь юбайхов за все это время не сдвинулся с места. Хетцель спросил: «Требуются ли тебе пища или освежающий напиток?»

«Не требуются».

Хетцель опустился — почти упал — в мягкое кресло. Горячий душ производил снотворное действие — веки самопроизвольно смежались. Хетцель взглянул на часы: до тех пор, когда можно было ожидать появления сэра Эстевана Тристо в Трискелионе, оставался еще примерно час. Нагнувшись к микрофону автомата-переводчика, Хетцель спросил: «Почему юбайхи развязали „войну ненависти“ с кзыками?»

«Кзыки снюхались с людьми из Ойкумены. Они согласились на унизительное сотрудничество в обмен на поставки „человеческих штуковин“, — это непереводимое выражение было распечатано красными буквами, — и люди учат их изготовлять лучевое оружие. Через пять лет непобедимые орды кзыков смогут повелевать всем Мазом, их детеныши станут носить лучеметы, летать, как горгульи, и уничтожать наше потомство. Кзыки завладеют всем нашим миром, если юбайхи не уничтожат их сегодня же — сами или в союзе с другими кланами, верными древним традициям».

«А „человеческие штуковины“ вы, конечно, оставите себе?»

«Врагу не подобает знать обо всем. Я разболтал достаточно».

Хетцель откинулся на спинку кресла. Где пропадал Гидион Дерби? Если лиссы или олефракты установили его личность — при том, что, по словам сэра Эстевана, им было известно все происходившее в Трискелионе и в отеле «Бейранион» — появившись в Собачьей слободе, Дерби мог нарваться на неприятности. Неприятности могли ожидать его даже в отеле, ни в коей мере не гарантировавшем неуязвимость постояльцев — как Хетцелю пришлось испытать на собственной шкуре. Дерби могли усыпить газом и уволочь туда, откуда никто не возвращался.

Зазвенел телефон. Хетцель выскочил из кресла и прикоснулся к кнопке приема: с экрана выглянуло лицо Джаники — лицо, изможденное усталостью и побледневшее от ужаса: «Висфера Бырриса убили! Здесь побывали грабители!»

«Откуда ты звонишь?»

«Я в агентстве».

«Что ты там делаешь?»

«Я пришла, чтобы уволиться. Хочу уехать из Аксистиля. Мне уже плевать на деньги, а висфер Быррис лежит, мертвый, на полу!» — ее голос дрожал и срывался.

Хетцель ненадолго задумался: «Как его убили?»

«Понятия не имею».

«Откуда ты знаешь, что в этом виноваты грабители?»

«Сейф открыт. Его кошелек, пустой, валяется на полу».

«И не осталось никаких денег?»

«Насколько я вижу, никаких. Что мне делать?»

«Думаю, что лучше всего позвонить приставу Собачьей слободы. Что еще тут можно сделать?»

«Я не хочу ввязываться в эту историю. Не хочу отвечать на вопросы. Я хочу убежать отсюда и улететь с этой планеты, вот и все!»

«Старик в лавке редкостей, конечно же, видел, как ты зашла в агентство. Если ты не сообщишь об убийстве в полицию, подумают, что ты замешана в преступлении. Позвони приставу и скажи правду. Тебе нечего скрывать».

«Верно. Хорошо. Хотела бы я, чтобы ты представлял мои интересы, а не интересы Гидиона Дерби».

«Я закончу расследование дела Дерби через несколько часов — и расследование компании „Истагам“ тоже. По меньшей мере надеюсь, что сегодня все кончится. После этого я смогу посвятить тебе все свое внимание».

«Если меня не бросят в кутузку Собачьей слободы».

«Я позвоню тебе, как только выйду из Трискелиона. Если тебя не будет ни дома, ни в агентстве, загляну в кутузку. Тебе лучше всего сразу позвонить в полицию, не откладывай».

Джаника уныло кивнула, экран погас. Обернувшись, Хетцель увидел, как в гостиную заходит Гидион Дерби. Молодой человек остановился в некотором замешательстве, переводя насмешливый взгляд с Хетцеля на юбайха и обратно.

«Кто это? — спросил Дерби. — Новый клиент?»

Хетцель ничего не ответил. Дерби сделал пару шагов — Хетцель не мог не заметить, что юноша порозовел от возбуждения, будто в нем переливала через край какая-то невысказанная эмоция. Гордость? Торжество? Хетцель угрюмо спросил: «Сколько ты у него взял?»

Дерби слегка отшатнулся, словно наткнувшись на невидимую преграду: «У кого?»

«У Бырриса».

Уголки рта Гидиона Дерби слегка опустились, после чего растянулись в улыбке: «Вы хотите сказать — у Бангхарта».

«Как бы его ни звали».

«Вас беспокоит ваш гонорар?»

«Нисколько».

«Может быть, вам следовало бы побеспокоиться. От вас практически нет никакого толку».

«Прежде всего, — возразил Хетцель, — я выслушал твою историю. Во-вторых, я не позволил Эолусу Шульту отдать тебя в руки капитана Боу. В-третьих, я нашел и привез свидетеля убийств». Хетцель кивком указал на юбайха: «Если ты невиновен, его показания это подтвердят. Так что мне придется снова спросить: сколько ты взял у Бырриса — или у Бангхарта?»

«В конце концов это не ваше дело! — упорствовал Дерби. — Сколько бы я ни взял, он мне должен».

«Заработная плата работницы, обслуживающей приемную агентства — две тысячи СЕРСов. Еще тысяча СЕРСов причитается мне. Остальные деньги меня не интересуют».

Лицо Гидиона Дерби помрачнело: «Не так уж много и останется после всех ваших вычетов. А что получу я, после всего, что со мной сотворили? Не забывайте, я тоже понес ущерб!»

«Излишне было бы тебе напоминать, — язвительно парировал Хетцель, — о том, что понесенный тобой „ущерб“ сводится к тому, что тебе не заплатили за контрабандную деятельность? А также о том, что ты только что убил человека, чтобы отобрать у него деньги?»

«Я никого не убивал! — резко отозвался Дерби. — Я прогуливался по улице и заглянул в туристическое агентство. А там сидит, представьте себе, не кто иной, как Бангхарт! Естественно, я завалился к нему — слово за слово… Он выхватил лучемет, но я успел свернуть ему шею. Я его одолел и взял все деньги, какие у него были».

Хетцель ждал.

Дерби неохотно произнес: «У него в кошельке было чуть больше пяти тысяч».

Хетцель ждал.

Что-то прорычав себе под нос, Дерби вынул кошелек, отсчитал банкноты и бросил их на стол: «Вот три тысячи. Заплатите его помощнице. Остальное — ваш гонорар».

«Спасибо, — кивнул Хетцель. — Теперь сэр Эстеван, наверное, уже прибыл в Трискелион, и мы можем приступить к выяснению обстоятельств преступления, в котором тебя обвиняют».

Хетцель подошел к телефону и пробежался пальцами по кнопкам. Экран украсился нежным, как лепестки чайной розы, личиком Зарессы Люрлинг. Хетцель услышал, как Дерби что-то изумленно пробормотал, как только увидел секретаршу.

«Пожалуйста, соедините меня с сэром Эстеваном».

Лицо Зарессы стало профессионально непроницаемым: «Сэр Эстеван занят и сегодня не принимает».

«Скажите ему, что с ним желает поговорить висфер Хетцель. Скажите, что юбайх, присутствовавший в зале заседаний, когда были совершены убийства, находится в Аксистиле и согласился предоставить требуемую информацию».

Губы Зарессы неуверенно покривились: «Мне не положено беспокоить триарха — почему бы не обсудить этот вопрос попозже, с капитаном Боу?»

«Барышня, — нетерпеливо прервал ее Хетцель, — я звоню по требованию самого сэра Эстевана. Немедленно свяжите меня с ним!»

«Сейчас я никак не могу его прерывать. Он совещается с капитаном Боу».

«Придется его прервать, потому что я сию минуту отправлюсь в Трискелион в сопровождении Гидиона Дерби и вождя юбайхов. Мы прибудем через пять минут, и сэр Эстеван непременно нас сразу же примет». Хетцель выключил телефон и тяжело вздохнул: «Никогда не сталкивался с таким упрямством! Кто она такая, микронный автомат? Или сэр Эстеван ее избивает, когда она делает что-нибудь не так? Возникает впечатление, что она твердо намерена изолировать Эстевана Тристо от любого соприкосновения с действительностью. Или она просто дура?»

«Я видел эту девушку раньше, — напряженно, глухо произнес Гидион Дерби. — Несколько раз, когда меня держали взаперти, я просыпался и замечал девушку, ползающую голышом на четвереньках. Это была она».

«Неужели? — почесал в затылке Хетцель. — Почему ты так в этом уверен? Кажется, ты говорил, что на ней была маска — или полумаска?»

«Все равно я ее помню!» — настаивал Дерби.

Хетцель раздраженно хмыкнул: «Вот еще! Нам не хватало лишних осложнений».

«Это не обязательно осложнение».

«Может быть, нет. В конце концов, сэра Эстевана снимали у него на частной вилле — конечно, этим занимался Быррис… Что ж, пойдем, займемся главным делом».

Дерби задумчиво поглаживал подбородок: «Пожалуй, мне лучше здесь подождать, пока все не утрясется. Не хотел бы рисковать, встречаясь с капитаном Боу».

«Если ты невиновен, тебе не о чем беспокоиться».

«О, я невиновен, в этом можете не сомневаться».

«Тогда тебе придется пойти с нами. Я хотел бы воссоздать в точности условия, возникшие на заседании…»

«Розыгрыш?»

«Да, своего рода розыгрыш».

Дерби пожал плечами: «Будь по-вашему. Если капитан Боу запрет меня в Прозрачной тюрьме, вам придется меня оттуда вызволять». Молодой человек направился к выходной двери. Хетцель догнал его двумя быстрыми шагами, схватил его за шею сзади одной рукой, а другой пошарил у него в поясной сумке и вытащил лучемет. Дерби вырвался; его лицо исказилось яростью, он уже бросился было на Хетцеля, но отступил, увидев дерзкое лицо детектива с презрительно опущенными уголками рта, встретившись взглядом с холодными, прозрачно-серыми глазами и заметив небрежно направленное в его сторону дуло лучемета.

«Всего лишь хотел убедиться в том, что я, а не ты, буду контролировать ситуацию, — вежливо сказал Хетцель. — А теперь пойдем».

Глава 13

Хетцель, Дерби и вождь юбайхов пересекли серебристо-серую Пограничную площадь. Солнце сияло в зеленом небе уже на полпути к зениту; день казался необычно ясным, и все эксцентрические причуды архитекторов Трискелиона были налицо.

Висфера Фелиус и висфер Кайл прилежно исполняли обязанности за прилавком справочного бюро. При виде Гидиона Дерби и юбайха висфера Фелиус отшатнулась, выпучила глаза и задрожала, широко раскрыв рот. Хетцель направился прямо к кабинету сэра Эстевана. Висфера Фелиус что-то возмущенно воскликнула, но Хетцель не обратил на нее внимания.

Сэр Эстеван собственной персоной стоял в приемной управления у стола секретарши, положив руку ей на плечо. Лицо Зарессы покраснело, у нее были заплаканные глаза. Судя по всему, сэр Эстеван ее утешал. Обернувшись, он взглянул на Хетцеля без малейшей симпатии: «Не могу смотреть сквозь пальцы на тот факт, что вы запугивали мою секретаршу».

«Она преувеличила масштабы моего проступка, — ответил Хетцель. — Я всего лишь настаивал на своем праве встретиться с вами безотлагательно. Со мной юбайх — свидетель убийств, и Гидион Дерби, также находившийся тогда в зале заседаний. Надеюсь, теперь мы сможем выяснить, что в самом деле произошло в тот памятный день».

Судя по всему, замечания Хетцеля мало интересовали сэра Эстевана: «Честно говоря, мне наскучила вся эта история. В той мере, в какой это касается меня лично, дело об убийстве пришельцев и гомазов можно отложить в долгий ящик».

Из груди Гидиона Дерби вырвался взрыв дикого хохота: «Я не желаю, чтобы меня откладывали в долгий ящик! Вы меня обвинили и послали своего дрессированного расфуфыренного борова меня арестовывать — так что давайте-ка лучше послушаем, что нам расскажет свидетель!»

Сэр Эстеван взглянул на Дерби без всякого выражения, после чего повернулся к Хетцелю: «Мне только что сообщили, что висфер Быррис убит. Что вам об н ом известно?»

«Я — частный детектив, — сказал Хетцель. — Если вы хотите, чтобы я провел расследование, я мог бы вам помочь, в зависимости от того, какой гонорар вы мне предложите. Висфер Дерби нанял меня для того, чтобы я выяснил фактические обстоятельства убийств, имевших место в Трискелионе, и в данный момент меня интересует исключительно это дело. Предлагаю вызвать капитана Боу. После этого мы соберемся в зале заседаний и позволим юбайху указать, кто стрелял и откуда».

Сэр Эстеван безразлично пожал плечами: «Меня нисколько не привлекает перспектива участия в подобных демонстрациях. Потерпевшие стороны — лиссы и олефракты. Демонстрируйте ваши свидетельства и фактические обстоятельства пришельцам, а не мне».

«В таком случае, — воскликнул Дерби, — почему вы послали капитана Боу меня арестовывать?»

«Капитан пожелал вас задержать по собственной инициативе».

«Насколько я понимаю ситуацию, — вмешался Хетцель, — триархов лиссов и олефрактов убили потому, что они собирались выслушать жалобу на компанию „Истагам“, на основании каковой жалобы они были готовы принять решительные меры. Учитывая обстоятельства попытки задержания Гидиона Дерби и ваше нежелание расследовать это дело, я вынужден сделать вывод, что у Гидиона Дерби есть все основания для возбуждения судебного иска. Если вы не согласитесь сотрудничать здесь и сейчас, возникнет впечатление, что вы стремитесь выгородить компанию „Истагам“, предположительно потому, что ее незаконные операции приносили вам прибыль».

«Абсолютная ложь! — заявил сэр Эстеван Тристо. — Как я уже упоминал, кажется, „Истагам“ — альтруистическое бесприбыльное предприятие, сформированное висфером Быррисом. Вместо того, чтобы уничтожать друг друга, гомазы заняты продуктивным трудом; взамен они получают начатки знаний, необходимых для поддержания цивилизованного образа жизни. Прибыли компании „Истагам“ затрачены на строительство великолепных гостиниц туристического агентства. Ни мне, ни висферу Быррису нечего стыдиться».

«Не стал бы на вашем месте выражаться с такой уверенностью, — звенящим голосом отозвался Гидион Дерби. — Кто опрокинул мне на голову ночной горшок? Вы что, думаете, я забыл? Ничего я не забыл! Если бы у меня была такая возможность, я проделал бы то же самое с вами!»

Холодно усмехнувшись, сэр Эстеван хрюкнул: «Настоятельно рекомендую вам выражаться в пределах общепринятых правил хорошего тона. Вы находитесь в юрисдикции Триархии. Мне ничего не стоит выдать вас лиссам и олефрактам, после чего вы сможете говорить им нахальные дерзости столько, сколько вам заблагорассудится».

«Несомненно, это стало бы превышением ваших должностных полномочий, — возразил Хетцель. — Либо вы, в качестве ойкуменического триарха, являетесь потерпевшей стороной, или вы не являетесь потерпевшей стороной. Вы не можете занимать обе позиции одновременно. А если вы — потерпевшая сторона, у вас нет никакого права чинить препятствия или причинять неудобства висферу Дерби».

«По меньшей мере, — заявил сэр Эстеван, — представительство Ойкумены было поставлено в исключительно неудобное положение: мы потеряли лицо, наша репутация подорвана. Как минимум, у меня есть основания считать, что Дерби покушался на мою жизнь».

«Голословный домысел!»

«Капитан Боу засвидетельствовал происходившее».

«Предположим, исключительно в качестве гипотетической версии, что капитан Боу сам застрелил триархов. Разумеется, после этого он попытался бы свалить вину на Гидиона Дерби, не так ли?»

«Смехотворно! — не сдавался сэр Эстеван. — Почему бы капитану понадобилось убивать пришельцев?»

«Тот же самый вопрос применим в отношении Дерби. Почему бы ему понадобилось убивать триархов?»

«Не могу сказать. Возможно, он просто свихнулся».

«Так что вы желаете арестовать сумасшедшего и выдать его лиссам и олефрактам?»

Сэр Эстеван всем видом показывал, что ему наскучил этот спор: «Преступление — разновидность сумасшествия. Законы Ойкумены предусматривают наказание преступников. Следовательно, в соответствии с законами Ойкумены, сумасшедшие, совершающие преступления, подвергаются наказанию. В какой степени Дерби можно считать сумасшедшим? У меня нет ни малейшего представления. В данный момент он выглядит достаточно нормальным человеком».

«Капитан Боу тоже выглядит нормальным человеком. Вы тоже. Не сомневаюсь, что по представлениям гомазов, присутствующего юбайха тоже можно считать психически уравновешенным лицом».

«Что именно вы пытаетесь доказать?» — потребовал разъяснений сэр Эстеван.

«Предлагаю вам проявить предусмотрительность и учесть возможные последствия своих действий. Вы уже говорили с висфером Дерби? Вы уже знакомы с его изложением событий?»

«Нет. В конечном счете это несущественно. Факты неопровержимы».

«Висфер Дерби! — обратился к молодому человеку Хетцель. — Будьте добры, повторите сэру Эстевану то, что вы мне рассказали».

Дерби упрямо покачал головой: «Пусть меня арестуют. Я все объясню в суде, и триарху придется изрядно попотеть».

«Если вы отказываетесь, рассказать о ваших злоключениях придется мне», — предупредил Хетцель.

«Делайте, что хотите — мне все равно».

«Настолько, насколько мне известно, — сказал Хетцель, — обстоятельства таковы». Он вкратце изложил сущность психологических пыток, которым подвергали молодого человека: «Совершенно очевидно, что висфер Дерби — жертва преступления, а не преступник. Остается вопрос: кто, фактически, является убийцей? Мы можем разгадать эту тайну за десять минут — и, на мой взгляд, это чрезвычайно важный вопрос».

«Важный — для кого? — холодно спросил сэр Эстеван. — Как я уже упомянул, я не являюсь потерпевшей стороной».

«Потерпевшая сторона — это я! — рявкнул Дерби. — Вполне может быть, что убийца — вы сами! Почему нет? Я приведу сюда ойкуменического судебного исполнителя и в его присутствии изложу все факты».

Сэр Эстеван фаталистически воздел руки к потолку: «Хорошо, давайте с этим покончим!» Выглянув в вестибюль, он позвал капитана Боу, сердито обсуждавшего происходящее с висферой Фелиус. Все промаршировали в зал заседаний Триархии. Сэр Эстеван подошел к креслу ойкуменического триарха: «Капитан Боу, будьте любезны, расставьте присутствующих так, как они стояли в момент преступления».

«Хорошо. Юбайх стоял вот тут. Тут! Потрудись сделать пару шагов и встань на этом месте — вот, молодец! Я как раз заходил через сюда вместе с Дерби. Он остановился примерно вот тут, а я стал приближаться к столу сэра Эстевана. Когда у меня за спиной послышались выстрелы, я находился примерно здесь». Капитан обратился к триарху: «Это соответствует вашим воспоминаниям?»

«Да, — сэр Эстеван выглядел вялым и раздраженным. — Примерно соответствует».

«Так оно и было», — прибавил Дерби.

Хетцель обратился к вождю юбайхов с помощью автомата-переводчика: «Примерно так люди стояли, когда раздались выстрелы. Ты согласен?»

«Согласен», — напечатал автомат.

«Хорошо — в таком случае, кто стрелял?»

Хетцель прочел слова, появившиеся на ленте: «Он говорит, что не знает».

«Он не знает? Кажется, вы сказали, что он выступит со свидетельскими показаниями?»

Хетцель снова обратился к юбайху: «Пожалуйста, объясни свое замечание. Ты слышал выстрелы, ты видел, откуда стреляли — но не можешь назвать того, кто стрелял?»

«Стреляли оттуда», — юбайх показал на дверь, ведущую в частный кабинет сэра Эстевана. Автомат продолжал печатать: «Дверь открылась. Послышались выстрелы. Дверь закрылась. Я сообщил все, что мне известно. Теперь я вернусь в лоно клана юбайхов». Гомаз решительно вышел из зала.

Гидион Дерби испустил злорадный торжествующий клич. Он шагнул в сторону капитана Боу, но Хетцель встал у него на пути: «Твоя невиновность доказана. Ты свободен. Почему бы тебе не вернуться в Торп и не отдохнуть в спокойной обстановке? Тебе пришлось пережить такое, что другому в кошмарном сне не привидится».

Дерби ухмыльнулся: «Верно, именно так я и сделаю». Бросив последний взгляд на сэра Эстевана, молодой человек повернулся на каблуках и покинул зал заседаний.

«А теперь — исключительно из любопытства — позвольте поинтересоваться, кто находился в вашем управлении?» — спросил триарха Хетцель.

«Когда я оттуда выходил, там никого не было».

«В таком случае обстоятельства указывают на то, что убийца — Заресса Люрлинг».

«Невозможно! Неужели вы можете себе представить, что она сделала за какую-то секунду четыре метких выстрела из лучемета, хладнокровно прицеливаясь то в одного, то в другого?»

Хетцель пожал плечами: «Мне приходилось видеть более невероятные вещи. У вас не было никаких подозрений на этот счет?»

Сэр Эстеван не ответил. Он смотрел на дверь, ведущую в его управление: «Полагаю, что придется довести это дело до неприятного конца». Он подошел к двери и отодвинул ее в сторону. Зарессы Люрлинг в приемной не было. За столом секретарши сидела висфера Фелиус: «Зарессе стало нехорошо, — сказала она. — Она попросила меня занять ее место и ушла домой».

Сэр Эстеван напряженно выпрямился и молчал. Хетцель спросил: «Висфера Фелиус, вы помните, что происходило непосредственно перед убийствами?»

«Конечно, помню».

«Заходил ли висфер Быррис — или кто-нибудь другой — в управление сэра Эстевана?»

«Ни в коем случае! Тогда вообще больше никто не приходил, кроме вас и этого субъекта, Дерби».

«Благодарю вас. Думаю, что вам не следует здесь оставаться».

Висфера Фелиус обожгла Хетцеля негодующим взглядом и повернулась к триарху: «Сэр Эстеван, вы нуждаетесь в моих услугах?»

«Нет-нет, спасибо. Вы можете идти».

Висфера Фелиус надменно удалилась. Сэр Эстеван тяжело опустился на стул.

«Таким образом… — рассуждал Хетцель. — Либо Заресса стреляла сама, либо она впустила убийцу через ваш потайной вход. Какими побуждениями она при этом руководствовалась, можно только догадываться. В любом случае, она по меньшей мере сообщница убийцы — Вульдфаша или Бырриса. Подозреваю Вульдфаша; скорее всего, Заресса была в него влюблена».

«Да… — простонал сэр Эстеван. — Конечно… я подозревал, что так оно и было, но не хотел докапываться до сути дела».

«По-видимому, ваша заинтересованность делами Зарессы Люрлинг носит не совсем официальный характер».

«Это вас не касается».

«Будь по-вашему — мы не обязаны рассматривать это обстоятельство как относящееся к делу. Организатором преступления был Быррис. Он понимал, какие огромные прибыли могла принести компания „Истагам“, даже если бы она просуществовала недолго. Он понимал также, что рано или поздно его опасные замыслы эксплуатации гомазов встретят сопротивление как с вашей стороны, так и со стороны триархов, представляющих лиссов и олефрактов. Он готовился нейтрализовать оппозицию и с этой целью привез на Маз Гидиона Дерби. Для того, чтобы Дерби можно было подозревать в убийстве на правдоподобных основаниях, юноша должен был руководствоваться какими-то личными побуждениями, ему необходимо было внушить враждебность по отношению к вам — этим объясняется процесс промывания мозгов, призванный сделать Дерби психически неуравновешенным кандидатом в преступники. Не сомневаюсь, что этот процесс изрядно позабавил Бырриса. Ему помогал в этом Казимир Вульдфаш, авантюры которого — материал для отдельного приключенческого романа.

В древнем замке клана Канитце Гидиона Дерби „кондиционировали“ — его мозг целенаправленно перегружали самыми разнообразными сумасшедшими событиями. Дерби не был сумасшедшим и нисколько не сомневался в реальности того, что с ним происходило. Но чем увереннее он утверждал, что эти события имели место, тем больше он производил впечатление сумасшедшего — любой судебный эксперт-психиатр объявил бы его невменяемым параноиком. Более того, детектор лжи подтвердил бы, что Дерби верит в реальность своих фантазий — в конце концов, эта аппаратура позволяет проверять лишь субъективное представление о реальности.

Итак — Быррис разработал хитроумный и сложный план, но этот план можно было приспосабливать к обстоятельствам по мере их изменения. Если бы кто-нибудь когда-нибудь решил пожаловаться на сделку компании „Истагам“ с гомазами, убийство триархов лиссов и олефрактов позволило бы этой компании продолжать свою деятельность еще один год — или, может быть, даже несколько лет. При этом сэру Эстевану была отведена роль триарха, едва избежавшего смерти от руки помешанного бродяги-параноика.

Но как быть с сэром Эстеваном? Каким-то образом его нужно было заставить игнорировать незаконные операции „Истагама“. Сэр Эстеван — гордый и упрямый человек. Что могло бы его заставить? В таких случаях самое эффективное средство — шантаж. Были созданы условия, в которых сэра Эстевана можно было убедительно изобразить гнусным, низменным подонком-садистом. Если бы сэр Эстеван стал упираться или чинить препятствия, Быррис, находясь в полной безопасности на Окраине Собачьей слободы или на другой планете, мог опубликовать обстоятельства, окружавшие убийства, подтвердить действительность психологических пыток, которым подвергался Дерби, и заявить, что сэр Эстеван выступал его сообщником. Вы, сэр Эстеван, подвергали Дерби нелепым издевательствам, вы опрокинули ему на голову горшок с дерьмом, и вы стали бы предметом презрения и насмешек по всей Ойкумене, навсегда потеряв всякое достоинство и всякую репутацию. Поэтому вы были бессильны предпринять что-либо, чтобы воспрепятствовать планам Бырриса».

Некоторое время лицо сэра Эстевана оставалось неподвижным, как маска — классически красивая маска с золотистыми кудрями, спускающимися на уши, с решительным выдающимся подбородком. Хетцель мог только догадываться о том, что происходило под этой маской. Сэр Эстеван мог быть наделен утонченным и высокоразвитым мыслительным аппаратом — или же мог оказаться всего лишь туповатым напыщенным чиновником.

«Достопримечательное рассуждение! — холодно сказал триарх. — Вопреки вашим представлениям, однако, меня не слишком беспокоит перспектива оказаться „предметом насмешек и презрения“. Во-вторых, кзыки больше не стремятся к приобретению знаний; их не интересуют орфография и двойная бухгалтерия. Они хотят заполучить лучеметы, гравитационные отражатели и машины, позволяющие сравнять с землей цитадели враждебных им кланов, а Быррис, каковы бы ни были достоинства его хитроумного плана, не посмел удовлетворять подобные запросы».

«Быррис готов был предоставить кзыкам не менее дефицитный товар, — возразил Хетцель, а именно гормон половозрелости, „чир“. Он разгрузил на Мазе десятки контейнеров с этим веществом; если я не ошибаюсь, они теперь хранятся в цитадели Канитце. Для того, чтобы получить этот гормон, кзыки готовы работать не покладая рук — „чир“ они ценят превыше всего во Вселенной. По сути дела, Быррис привез на Маз такую массу этого фермента, что, как я подозреваю, его хватило бы на формирование целой сети предприятий „Истагама“ на различных континентах. Через год или через пару лет подобной деятельности висфер Быррис мог бы удалиться на покой, будучи одним из самых богатых людей Ойкумены».

Сэр Эстеван отвернулся: «Не хочу больше ничего об этом слышать».

«Хотел бы знать — исключительно из любопытства: что вы намерены сделать с Зарессой Люрлинг?»

«Попрошу ее покинуть Маз на следующем пассажирском звездолете и никогда не возвращаться. Так как в конечном счете люди не стали жертвами ее преступления, я больше ничего не могу сделать — даже если бы у меня было такое желание».

Глава 14

Хетцель вернулся по мерцающему серому пространству Пограничной площади в отель «Бейранион». Его цели были достигнуты; он заработал существенный гонорар, но результаты расследования не принесли ему достаточного удовлетворения. Снова — так же, как десятки раз перед этим — он задумался о сомнительных качествах своей профессии. Если бы алчность, ненависть, похоть и жестокость внезапно исчезли из Вселенной, частный детектив оказался бы не у дел… Маз, несомненно, был на редкость безрадостным миром. Хетцель с нетерпением ждал того момента, когда эта планета начнет уменьшаться в иллюминаторе звездолета.

В ресторане «Бейраниона» он подкрепился легкой закуской, после чего направился к себе в номера и позвонил в космопорт. «Зантина», пакетбот компании «Корабли аргонавтов», вылетала из Аксистиля на следующий день; Хетцель зарезервировал каюту.

Налив себе сладкой настойки «Бальтранк», он добавил в бокал немного содовой воды. Хетцель не преминул заметить, что в его отсутствие Гидион Дерби неоднократно прикладывался к бутыли с настойкой. Что ж, почему нет? Угрюмый и упрямый парень, этот Дерби — злоключения не научили его ни мудрости, ни терпимости, ни щедрости. Так оно обычно и бывает. Трагедия вовсе не обязательно облагораживает человека; мучения скорее подавляют, нежели укрепляют дух. В общем и в целом, Дерби следовало рассматривать как типичного «среднего» представителя человеческого рода. Хетцель решил, что у него не было и не могло быть особых претензий к Гидиону Дерби. Казимир Вульдфаш? Быррис? В данный момент Хетцель не испытывал сильных чувств по поводу этих авантюристов. Он подметил про себя, что его охватило редкое, исключительно равнодушное настроение. За объяснением, конечно, не приходилось далеко ходить: он устал физически и онемел эмоционально после событий в «Черноскальной» гостинице, в горах Шимкиш и в степи Длинных Костей. Здесь, развалившись в удобном кресле и потягивая сладкую настойку с газировкой, он уже вспоминал об этих событиях как о зыбких фантастических сновидениях.

Дверной звонок оповестил о прибытии посетителя. Раздвинув створки стенного шкафа, Хетцель взял с полки лучемет, после чего осторожно выглянул в окно. Визиты неожиданных посетителей по окончании расследований были нередко чреваты крупными неприятностями. Потихоньку, бочком, он приблизился к входной двери и прикоснулся к смотровому экрану: на нем появилось лицо сэра Эстевана Тристо.

Хетцель отодвинул дверь. Сэр Эстеван медленно зашел в гостиную. Хетцель не мог не заметить, что внешность триарха приобрела необычно удрученный, даже неопрятный характер. Кожа его стала серовато-бледной, золотистые волосы потускнели и словно увяли. Не ожидая приглашения, сэр Эстеван опустился в кресло. Хетцель налил еще один бокал настойки «Бальтранк» с содовой и протянул его триарху.

«Благодарю вас», — сэр Эстеван повертел жидкость в бокале, наблюдая за волнистыми переливами отраженного света. Подняв голову, он сказал: «Вы не знаете, зачем я пришел».

«Знаю. Вы хотите со мной поговорить».

Сэр Эстеван печально улыбнулся и попробовал настойку: «Совершенно верно. Как вы уже догадались, я был чрезвычайно увлечен Зарессой и поэтому нахожусь теперь в довольно-таки удрученном состоянии. Жизнь представляется мне бессмысленной и мрачной — да, беспросветно мрачной».

«Хорошо вас понимаю, — отозвался Хетцель. — Заресса — в высшей степени очаровательное создание».

Сэр Эстеван поставил бокал на стол: «Быррис встретил ее в Твиссельбейне на Тамаре — по-видимому, в обстоятельствах, одно упоминание о которых вызывает у меня отвращение. Он отправил ее на Маз и порекомендовал мне устроить ее на работу. Я в нее влюбился; я назначил висферу Фелиус, раньше выполнявшую ее обязанности, начальницей справочного бюро, а Зарессу сделал личной секретаршей — и она быстро доказала свою незаменимость. Тем временем, конечно же, она все вынюхивала и выпытывала, сговорившись с мерзавцем Быррисом, — сэр Эстеван снова взял бокал и осушил его. — Но теперь я ей все прощаю, мне ее страшно жаль — она дорого заплатила за свой проступок».

«Как же так? Я думал, вы просто приказали ей покинуть Маз».

«Так я и сделал — таково и было ее намерение. Но мне следовало заранее сообщить вам, что лиссы и олефракты установили в управлении подслушивающие устройства. Они узнали об участии Зарессы в убийствах, как только об этом догадались мы. Заресса вернулась к себе в квартиру, чтобы упаковать вещи. У входа ее встретили два человека; ее посадили в машину и доставили лиссам. Девушка, на паях с которой Заресса снимала квартиру, все это видела и позвонила мне. Я настойчиво протестовал, но тщетно. Ее уже увезли с Маза на звездолете лиссов. Теперь, сколько бы ей ни осталось жить, она больше никогда не увидит другое человеческое существо!»

Хетцель слегка поморщился. Оба сидели молча, разглядывая переливы разноцветных отражений в бокалах.

Сэр Эстеван удалился. Хетцель просидел еще несколько минут в молчаливом размышлении. Затем он позвонил в жилищный комплекс «Розарий». Джаники в квартире не было. Хетцель стал беспокоиться — что с ней случилось?

Но через пять минут она уже стояла за дверью его гостиничных апартаментов. Хетцель впустил ее. Глаза Джаники покраснели, лицо опухло от слез: «Ты слышал, что они сделали с Зарессой?»

Хетцель обнял ее за плечи и погладил по голове: «Сэр Эстеван мне рассказал».

«Я хочу улететь с Маза! И никогда сюда не возвращаться».

«Завтра вылетает пакетбот. Я зарезервировал места для себя и для тебя».

«Спасибо. А куда он летит?»

«А куда ты хотела бы направиться?»

«Не знаю. Куда угодно».

«Это легко устроить». Хетцель приподнял бутыль, некогда содержавшую настойку «Бальтранк», но теперь опустевшую: «Не хочешь ли выпить чего-нибудь бодрящего? Мы можем присесть в саду, и официант принесет нам какой-нибудь коктейль».

«Это было бы неплохо. Мне нужно сполоснуть лицо — я выгляжу, как пугало огородное. Но как только я вспоминаю о Зарессе, мне хочется рыдать навзрыд».

Они сидели за столом в углу сада, откуда можно было видеть, как спускалось по небосклону мерцающее зеркальце солнца. С другой стороны сумрачной Пограничной площади темнели очертания Трискелиона. «Ужасный мир! — жаловалась Джаника. — Никогда его не забуду. Я больше никогда не буду веселой и беззаботной. Ты знаешь? Быррис вполне мог бы заставить меня делать то, что он заставил делать Зарессу. Откуда она знала, что Казимир собирался застрелить триархов?»

«Вот как… Значит, Быррис так-таки не был убийцей?»

Джаника презрительно рассмеялась: «Он ни за что не стал бы так рисковать. И Заресса никогда не открыла бы ему дверь. Но для Казимира она была готова сделать все, что угодно. Она за ним волочилась еще в Твиссельбейне. Но он предпочитал меня, а я его терпеть не могла. Так что и Казимир, и Заресса меня ненавидели».

«Как ни странно, именно Казимир Вульдфаш несет ответственность за мое прибытие на Маз».

«Почему? Как это может быть?»

«Сначала я думал, что это невероятное совпадение, но теперь…»

Послышались шаги — по садовой тропинке приближался Гидион Дерби. Изумленно ахнув, он остановился, глядя на Джанику выпученными глазами: «А ты что тут делаешь?»

Глава 15

Как прежде, сэр Айвон Просекант принимал Хетцеля на террасе усадьбы в Харте. К тому времени Хетцель уже представил краткий отчет по телефону, и манеры сэра Айвона были гораздо дружелюбнее, чем в прошлый раз.

Хетцель изложил подробности своего расследования и вручил клиенту счет за расходы. Взглянув на счет, сэр Айвон желчно усмехнулся: «Вот это да! Вы себя не жалеете!»

«Скупиться не было необходимости, — пояснил Хетцель. — Я проводил высококачественное расследование в исключительно сложных и опасных условиях. Остается обсудить только один вопрос — премиальные, которые вы мне предложили за результативное решение порученной мне задачи. Компания „Истагам“ больше не существует — о более результативном решении проблемы вы не могли бы и мечтать».

Лицо сэра Айвона помрачнело: «Не вижу, почему бы потребовалась выплата еще большей суммы».

«Как вам будет угодно. Я могу заработать неплохие деньги, предложив к опубликованию в журнале „Микроника“ статью, посвященную возможностям формирования новой, лучше организованной компании „Истагам“. В конце концов, эксплуатация труда гомазов никогда не была незаконной и до сих пор не запрещена, а дешевый искусственный „чир“ производить очень просто».

Сэр Айвон устало вздохнул и вынул чековую книжку: «Тысячи СЕРСов должно быть достаточно — и я сделаю все необходимое для того, чтобы ввоз „чира“ на Маз объявили незаконной контрабандой».

«Две тысячи лучше соответствовали бы огромной сумме прибылей, которую ваша корпорация сохранила благодаря моему расследованию. Тем не менее, я соглашусь принять от вас всего лишь полторы тысячи — учитывая тот факт, что, насколько мне известно, сэр Эстеван уже наложил эмбарго на импорт „чира“. Так или иначе…»

Сэр Айвон угрюмо выписал чек. Хетцель поблагодарил его, пожелал сэру Айвону крепкого здоровья и откланялся. Спустившись с террасы ко входу в усадьбу, он позвонил в колокольчик и, когда швейцар открыл дверь, попросил передать леди Бонвенуте, что он хотел бы обменяться с ней парой слов. Его провели в библиотеку, где вскоре появилась леди Бонвенута. Увидев Хетцеля, она остановилась и подняла брови: «Я вас слушаю?»

«Я — Майро Хетцель. Небезызвестная вам особа, некая мадам Икс, поручила мне конфиденциальное дело».

Леди Бонвенута прикоснулась к губам кончиком языка: «Боюсь, что я не знаю, о ком вы говорите».

«Ее чрезвычайно интересовало местонахождение человека благородной внешности по имени Казимир Вульдфаш, и я рад сообщить, что мне удалось в точности установить его местонахождение».

«Неужели?» — тон леди Бонвенуты стал ледянее прежнего.

«Прежде всего, я обязан уведомить вас о том, что Казимир Вульдфаш, воспользовавшись преимуществами своего знакомства с мадам Икс, похитил из портфеля сэра Айвона важные засекреченные документы. Для вас это, разумеется, неожиданная и очень неприятная новость».

«Да-да, разумеется. Но тогда… что ж, кажется, я припоминаю, о какой мадам Икс вы упомянули. Она хотела бы знать, где можно было бы найти Казимира Вульдфаша».

«Я получил соответствующую информацию в связи с проведением другого расследования, лишь косвенно связанного с запросом мадам Икс, и не потребую дополнительной платы за предоставление этих сведений — тем более, что Казимир Вульдфаш мертв».

«Мертв!» — леди Бонвенута на мгновение зажмурилась и сжала спинку кресла пальцами, украшенными кольцами с драгоценными камнями.

«Мертв, и ничто его не воскресит, — заверил ее Хетцель. — Я видел тело Казимира собственными глазами в окрестностях степи Длинных Костей, к северу от Аксистиля на планете Маз, где он представлял интересы конкурентов вашего супруга. Могу ли я задать вам один вопрос?»

«Вы меня удивили, я в шоке! Какой вопрос вы хотели задать?»

«В сущности, это пустяки. Кто кому рекомендовал мои услуги — вы что-то подсказали сэру Айвону, или это он заметил в разговоре с вами, что я слыву надежным и эффективным частным детективом?»

«Я слышала, как Айвон обсуждал ваши достоинства с кем-то из своих приятелей, и поэтому порекомендовала вас своей знакомой, мадам Икс».

«Благодарю вас, — сказал Хетцель. — Теперь последовательность событий восстановлена полностью. Передайте мадам Икс мои наилучшие пожелания. Надеюсь, что весть о кончине висфера Вульдфаша не слишком ее огорчит».

«Вряд ли. В конце концов, это была деловая связь, не более того. Я позвоню ей сию минуту. Всего хорошего, висфер Хетцель».

«До свидания, леди Бонвенута. Было очень приятно с вами познакомиться».

Книга II Очередь Фрайцке

Глава 1

По прибытии в Кассандер на планете Фесс Хетцель остановился под псевдонимом в «Отеле всех миров». Приняв ванну и подкрепившись в ресторане, он сел перед экраном телефона и заказал защищенную линию связи, гарантировавшую отсутствие помех и прослушивания. Пробежавшись пальцами по клавишам, он произнес пароль, и на экране появилась его персональная эмблема: череп с Древом Жизни, растущим из одной глазницы. Его собственный голос произнес: «Управление Майро Хетцеля, частного детектива».

«Я хотел бы проконсультироваться с любым присутствующим работником управления», — сказал Хетцель, хотя он прекрасно знал, что «управление» представляло собой не более чем несколько абонентских номеров, зарегистрированных в коммуникационном центре Кассандера.

«В настоящее время в управлении никого нет, — отозвался знакомый голос. — Майро Хетцель занят и не сможет ответить вам сразу. Пожалуйста, оставьте сообщение».

«Два-шесть-два-шесть. Говорит Майро Хетцель. Передать сообщения».

Пароль и результаты анализа речевых характеристик убедили систему связи в том, что инструкция поступила от самого Майро Хетцеля, после чего на экране появился перечень сообщений, полученных за то время, пока Хетцеля не было в Кассандере. Большинство записей носило тривиальный характер: две угрозы, три предупреждения, четыре требования заплатить различные суммы денег. Четыре сообщения, произнесенные нарочито приглушенными или измененными голосами либо состоявшие из бессвязных, почти неразборчивых фраз, нельзя было отнести к какой-либо общераспространенной категории, но именно к ним Хетцель прислушивался с особым вниманием, так как они содержали исповеди и признания настолько тревожные, что звонившие ему люди не могли говорить спокойно и рассудительно. Тем не менее, Хетцель не услышал ничего существенного или требовавшего безотлагательных мер.

Остальные семь сообщений представляли собой запросы о предоставлении услуг. Ни одно из них не содержало каких-либо полезных подробных сведений. В трех использовались выражения типа «стоимость расследования не имеет значения» или «результаты важнее расходов». Хетцель подозревал, что некоторые потенциальные клиенты хотели, чтобы их избавили от шантажа — в прошлом ему неоднократно удавалось успешно решать эту задачу. Другие запросы невозможно было классифицировать с такой степенью определенности. Записав все, что могли сказать обращавшиеся к частному детективу лица, система связи одинаково отвечала каждому из них: «В настоящее время Майро Хетцель находится на другой планете. Если вам не ответят в течение трех суток, мы рекомендуем обратиться в детективно-исполнительную службу „Экстран“, добросовестность и профессиональная квалификация которой заслужили похвальные отзывы».

Последнее сообщение, загруженное в память системы, было получено почти точно три дня тому назад; именно оно вызвало у Хетцеля наибольший интерес. Он прослушал его снова: «Вы меня не знаете. Меня зовут Клент — Конвит Клент. Я живу на вилле Дандиль, это по дороге в Танджент, в окрестностях Юниса. Со мной случилась исключительно неприятная история — по меньшей мере, она вызывает у меня большое беспокойство. Вам эта ситуация может показаться смехотворной. Скорее всего, я не позвонил бы вам, если бы ваше имя не было упомянуто в связи с неким Форенсом Дакром. Поспешу оговориться, что о вас упомянули вскользь, во время разговора на другую тему. Повторяю: интересующий меня вопрос имеет большое значение, и расходы, в разумных пределах, меня не затруднят. Мне известна ваша репутация, и я надеюсь, что вы сможете связаться со мной как можно скорее».

Хетцель тут же вызвал по телефону Конвита Клента, обитателя виллы Дандиль, приютившейся на склоне радующего глаз лесистого холма в пригороде Юниса.

На экране практически сразу появилось лицо Клента — кудрявого блондина, в повседневной жизни, вероятно, доброжелательного и щедрого, приятной наружности, с широким носом и квадратным подбородком. Лицо это, однако, осунулось и нахмурилось, а легко краснеющая кожа Клента приобрела нездоровый сероватый оттенок.

Хетцель представился: «Сожалею, что не мог ответить сразу. Я вернулся в город всего лишь час тому назад».

На физиономии Клента отразилось явное облегчение: «Превосходно! Не могли бы вы меня навестить? Или вы предпочитаете встретиться в городе?»

«Одну минуту, — приподнял палец Хетцель. — Прежде всего я хотел бы что-нибудь узнать о вашем деле».

Клент прокашлялся, бросил взгляд через плечо и смущенно пробормотал: «Обсуждать это дело было бы неудобно в любых обстоятельствах. Вы помните Форенса Дакра?»

«Прекрасно помню».

«Вам известно, что он стал хирургом?»

«Я его не видел и ничего о нем не слышал с тех пор, как он покинул лицей».

«Значит, вы не знаете, где он находится теперь?»

«Нет».

Клент горестно вздохнул — скорее всего не в ответ на замечание Хетцеля, а потому, что подтвердились какие-то его собственные мрачные подозрения: «Если вы приедете на виллу Дандиль, я все подробно объясню, и вы поймете, почему мне пришлось вас побеспокоить».

«Хорошо, — сказал Хетцель, — сейчас же приеду. Должен предупредить, что размеры моего гонорара определяются субъективно, и что потребуется аванс, достаточный для покрытия разумных расходов».

Клента этот вопрос мало интересовал: «По этому поводу у нас не будет разногласий».

Как только экран погас, Хетцель позвонил в детективноисполнительную службу «Экстран», с которой у него давно сложились взаимовыгодные отношения, и ему предоставили сведения из архива «Экстрана». О Конвите Кленте работник службы отозвался как о не особенно примечательном, добропорядочном и состоятельном молодом человеке, яхтсмене-энтузиасте и дилетанте; он коллекционировал звездные камни[4], а в последнее время увлекался сложной твайрской кухней, которая приобрела заметную популярность среди чутко следящей за модами молодежи Кассандера. Совсем недавно он женился на красавице Пердре Ольруфф — из семьи, состоятельностью не уступавшей его собственной. В его личной жизни не было никаких скандалов, скрываемых родственниками правонарушений или даже проявлений безответственности; возникало впечатление, что Клент наслаждался безупречным и безопасным существованием благополучного бездельника, которому ничто не угрожало. На фотографиях красовался явно очень здоровый кудрявый блондин с привычной добродушной усмешкой на лице — Конвит Клент на фотографиях был тем же Конвитом Клентом, с которым только что говорил Хетцель, но в то же время отличался от него чем-то не поддающимся определению. Пердра Ольруфф, без всякого сомнения, была сногсшибательной красавицей: грациозная, темноволосая, она смотрела на все вокруг вопросительно-наивным взором, словно стремилась обнаружить некие глубинные тайны, ускользающие от всеобщего внимания. Пожалуй, ее отношение к жизни было несколько серьезнее мироощущения ее супруга.

Затем Хетцель попросил сообщить ему все, что было известно о Форенсе Дакре, но получил только скудные и отрывочные сведения. Доктор Дакр прибыл в Кассандер всего лишь два года тому назад, но сразу же приобрел репутацию блестящего и в высшей степени изобретательного хирурга. Хетцель мрачно усмехнулся. Форенс Дакр производил на других именно то впечатление, которое хотел произвести. И, учитывая все обстоятельства, почему нет? Навыки Дакра, его самообладание и внушительный интеллект вполне позволяли ему сделать такую головокружительную карьеру.

В архиве детективной службы не содержались какие-либо подозрительные или зловещие данные, относившиеся к Форенсу Дакру. За два года, проведенные им в Кассандере, он стал чем-то вроде любимца местной элиты, и его услуги пользовались постоянным спросом. Он вращался примерно в тех же кругах, что и Клент; они неизбежно должны были познакомиться.

Хетцель поднялся из-за стола и переоделся в повседневный свободный темно-синий костюм с серыми оторочками. Спустившись в фойе отеля, он прикоснулся к кнопке у площадки с надписью «Отъезд». Створки капсулы разошлись в стороны, Хетцель зашел в нее, и створки плотно закрылись. Хетцель произнес в микрофон: «Вилла Дандиль, дорога на Танджент, Юнис». Капсула опустилась, сориентировалась и начала ускоряться. На настенных экранах мелькали более или менее правдоподобные изображения проносившихся мимо ландшафтов: сооружения центрального Кассандера из черненой стали и стекла, рощи Паркового пояса, разрозненные небольшие пригородные кварталы, утопающие под сенью дымчатых деревьев, плотные широкие кроны сребролистов, цветущие квейны, ярко-голубые мимозы и кардамоны, сплошь покрывавшие Магнитные холмы, и, наконец, долина Юниса, где стали попадаться великолепные виллы.

По пути Хетцель вспоминал давно минувшие дни — имя «Форенс Дакр» пробудило в нем множество воспоминаний. С тех пор прошло столько лет, что он не хотел их считать. В юности Хетцель переселился с Земли, вместе с родителями, сначала на Шестую планету Альфераца, где его отец, инженер-строитель, проектировал Великий Триокеанский канал, а затем на Нероли, где его мать погибла во время бури в Лающей пустыне. Последовала еще дюжина переездов с непродолжительными остановками в местах, которые он уже почти не помнил. На Фессе его отец занял должность менеджера системы обслуживания Трепетной горы, и здесь, в Академии Трепетных Вод, юный Майро Хетцель получил так называемое «образование».

Майро Хетцель был необычным школьником: сильным, подвижным, умным. Не отличаясь ни особой замкнутостью, ни робостью, он, тем не менее, от природы не был общителен и с трудом завязывал дружеские отношения. У отца он научился умению полагаться на себя и (как он надеялся) практическому здравому смыслу; от матери — чистокровной шотландки с острова Скай — Майро унаследовал влечение к явлениям трудноуловимым и таинственным. Вместо того, чтобы противоречить одно другому, эти два влияния действовали параллельно и даже (как считал Майро) синергически гармонировали.

Майро без особого труда преодолевал сложную учебную программу Академии Трепетных Вод и проводил время достаточно приятно. За год до выпуска в школе появился новый ученик: Форенс Дакр, лишь недавно прибывший с планеты Камбиаск, где, по словам Дакра, его отец, лорд Айслин Дакр, владел большим островом и повелевал сотнями людей. Форенс Дакр был очевидно достопримечательным молодым человеком: прекрасный, как Князь Тьмы, с блестящими шелковистыми черными волосами, с глазами, горевшими, как подсвеченные топазы, он был высок, силен, ловок и напряженно сосредоточен. Первенство в спортивных состязаниях давалось ему естественно, почти автоматически. В Академии Трепетных Вод, где практически каждый ученик демонстрировал выдающиеся достижения в той или иной области, такие способности не привлекали особого внимания, в связи с чем Форенс Дакр тренировался еще прилежнее, еще настойчивее, прилагая усилия, которые, по мнению многих его сверстников, не оправдывались обстоятельствами.

С академическими дисциплинами Форенс справлялся с презрительной легкостью, как если бы учебный материал был детской игрой — но опять же, его безукоризненная успеваемость не вызывала восхищения. Его единственным приятелем был, по сути дела, Майро Хетцель, отличавшийся достаточной терпимостью для того, чтобы забавляться выходками Дакра. Время от времени Майро советовал Форенсу скромность, любезность и простоту, но Дакр надменно отвергал подобные рекомендации: «Вот еще! Чепуха на постном масле! Люди уважают тебя настолько, насколько ты ценишь самого себя. Трусливую собаку пинают, и за дело!»

Майро Хетцель не видел необходимости спорить по этому поводу. Взгляды Форенса Дакра во многом соответствовали действительности и, в конце концов, учебные заведения нередко называли «социальными лабораториями» или «миром в миниатюре», где каждый учился оптимально использовать личные преимущества. Но способен ли был Форенс Дакр научиться такой оптимизации? Почтение сверстников, особенно в таком месте, как Академия Трепетных Вод, невозможно было заслужить насмешками или повелительными манерами; по сути дела, Майро не был уверен в том, каким именно образом можно было произвести наибольшее впечатление на одноклассников, и даже в том, стоило ли размышлять о возможном решении этого вопроса.

И Форенс, и Майро вступили в шахматный клуб. На турнире Майро обыграл Форенса, как ребенка. Когда Майро сказал «Мат!», Форенс поднял глаза-топазы и долго неподвижно смотрел на оппонента, целую минуту. Затем он приподнял руку, и Майро подумал, что Форенс собирается швырнуть шахматную доску через весь турнирный зал. «Повезет в следующий раз!» — поспешил оптимистически заверить противника Майро.

«В шахматах удача не играет никакой роли».

«Не сказал бы. Иногда хитроумный многоходовой замысел нарушается идиотским ходом противника. Разве это нельзя назвать удачей?»

«Можно. Но я не заметил никаких идиотских ходов с твоей стороны».

«Само собой. Я намеревался выиграть».

«Я тоже намеревался выиграть». Они пошли прогуляться по парку студенческого городка. На лице Форенса сменялись очевидные с первого взгляда выражения: замешательства, уныния и, в наконец, мрачного ледяного спокойствия.

Они растянулись на траве под корявыми ветвями дерева-перевертыша. «Таким образом, — заметил Форенс, — тебе осталось побить только Клоя Раута, и ты станешь чемпионом Академии».

Пожевывая травинку, Майро безразлично кивнул.

«Никак не могу понять, — пробормотал Форенс. — Так не должно быть».

Майро начал было говорить, после чего рассмеялся — тихим сдавленным смехом удивления и неожиданности: «Послушай, не можешь же ты, в самом деле, изменить порядок вещей одним усилием воли!»

«По этому поводу наши мнения расходятся, — заявил Форенс. — Хотя мое мировоззрение формулируется в терминах, которые плохо поддаются объяснению. По существу, оно заключается в следующем: я должен превосходить, потому что я превосхожу. Это уравнение с императивами по обеим сторонам знака равенства, и я рассматриваю его как основополагающий постулат своего существования. Одно должно означать и неизбежно означает другое; другое должно означать и неизбежно означает первое. В этой системе, как в любой другой, наблюдаются следствия и градиенты изменений. Тому, кто превосходит всех, принадлежит все наилучшее: он приобретает власть, осуществляющую желания, наносящую позорное поражение врагам, предоставляющую преимущества богатства. Когда я сталкиваюсь с обстоятельством, вступающим в кажущееся противоречие с уравнением превосходства или намекающим на кажущийся изъян в логике моего мировоззрения, я вынужден внести поправку или уточнение — не в уравнение как таковое, которое в принципе обладает непреодолимой силой, но приводя его факторы в соответствие с переменными существования».

«Изъян может быть заложен в основной концепции, — лениво заметил Майро. — После чего вся система рассыпается, как карточный домик. В конце концов, другие люди тоже формулируют свои уравнения власти».

Форенс решительно покачал головой: «Я убежден в обратном. Мир — в моих руках. Мне надлежит лишь научиться правильному применению уравнения. Сегодня ты обыграл меня в шахматы, что было бы невозможно, если бы я правильно использовал свою формулу!»

Рассуждения Дакра позабавили Майро, и он снова рассмеялся: «Единственный способ выиграть в шахматы заключается в том, чтобы играть лучше противника. Если мы сыграем матч из ста партий, я выиграю у тебя в девяносто пяти случаях, пока ты не изменишь свою стратегию. И знаешь, почему? Потому что ты делаешь слишком смелые ходы, надеясь преодолеть противника необдуманно дерзким натиском».

«Неправда, — холодно отозвался Дакр. — Я играю лучше тебя, и то, что ты смог нанести мне поражение — чистая случайность».

Майро пожал плечами: «Как хочешь. Я плевать хотел на „мировое превосходство“. Мой противник — не ты, а я сам».

«Прекрасно! — заключил Форенс. — Значит, ты признаёшь мое превосходство».

«Конечно, нет. Такие выводы, даже если бы в них была необходимость, могут делать только другие, независимо оценивая вещи со стороны. Но спорить по этому поводу бесполезно и абсурдно; давай поговорим о чем-нибудь другом».

«Нет. Ничего абсурдного в этом нет. Я могу тебя обыграть и докажу это, — Форенс вынул карманные шахматы и положил их на траву. — Сыграем еще раз. Выбирай!» Дакр вытянул обе руки со сжатыми кулаками.

Майро взглянул на миниатюрную доску. На ней отсутствовали две черные пешки. Значит, Форенс держал в каждой руке по черной пешке? Майро взял белую пешку и сказал: «На этот раз выбирать будешь ты». Он тоже вытянул обе руки.

Поколебавшись несколько секунд, Форенс прикоснулся к правой руке Майро, в которой оказалась белая пешка, и они стали играть. Так же, как прежде, Дакр играл с пламенной сосредоточенностью, сверкая глазами-топазами. Вероятно, он учел замечания Майро, относившиеся к его стилю игры, так как теперь ходил осторожнее, хотя ограничения, навязанные предусмотрительностью, явно его возмущали. Едва сдерживая веселье, Майро приготовил противнику западню, прекрасно зная, что Форенс, в своем нетерпении, примет ее за чистую монету. И действительно, Дакр стремительно передвинул ладью поперек доски, чтобы загнать в угол черного слона. Майро тихонько поставил пешку на следующую клетку и тем самым лишил белую ладью возможности выбраться из того же угла. Форенс оценил взаимное расположение фигур, зевнул и потянулся. Посмотрев по сторонам, он протянул руку: «Смотри-ка! Старина Сцанто торопится совершить еженедельный обряд омовения в озере! Почему он всегда надевает такой смехотворный купальный костюм?»

Майро мельком взглянул на бегущего трусцой студента и сразу вернулся к изучению шахматной позиции; в этот момент ладонь и кисть Форенса закрывали угол доски. Форенс передвинул слона: «Шах!» Ладья была спасена. «Ага! — подумал Майро. — Уравнение власти контролирует не только космос, но и правила шахматной игры». Он решил больше не отрывать глаз от фигур.

Сделав еще пару ходов, Майро заметил возможность неожиданно выигрышной комбинации в том самом углу доски, который охранял его слон прежде, чем Форенс отвлек его внимание и незаметно удалил черную пешку. Сохраняя полностью бесстрастное выражение лица, Майро передвинул фигуру. Форенс защитился от угрозы. Майро сделал следующий ход: «Шах!» А затем, после вынужденного ответа противника: «Мат!»

Форенс осторожно положил миниатюрную доску в карман. «Давай бороться!» — неожиданно предложил он.

Майро покачал головой: «Сегодня слишком жарко для таких упражнений. И к чему нам бороться? Если я уложу тебя на обе лопатки, я нанесу ущерб твоему самомнению. Если победишь ты, это только усугубит твою убежденность в мистическом превосходстве, что не пойдет тебе на пользу».

«Все равно тебе придется бороться. Готовься!» — Дакр напал, и Майро, с отвращением вздохнув, был вынужден защищаться. Будучи примерно одного роста и веса, молодые люди не уступали друг другу быстротой реакции и навыками борьбы. Форенс дрался с яростью фанатика, затрачивая в два раза больше усилий, чем Майро, всего лишь уклонявшийся от захватов противника, пока Форенс на мгновение не потерял равновесие. Майро тут же схватил его, повалил на землю и уселся на Дакре, прижимая его плечи к траве. «Видишь? Никаких проблем! — весело сказал Майро. — Тебе придется ввести в свою формулу корректирующий коэффициент: она больше не работает». Поднявшись на ноги, он прибавил: «Забудем обо всей этой скучной ерунде».

Форенс встал на колени и медленно поднялся во весь рост. Внезапно он разбежался и толкнул Майро изо всех сил — так, что Хетцель ударился головой об кряжистый ствол дерева-перевертыша. Испуганный болью и оглушенный, Майро, пошатываясь, сделал несколько шагов в сторону. Форенс Дакр набросился ему на спину и повалил на землю. Перед глазами Майро расплывались красные круги. Словно сквозь толстый слой ваты, он услышал голос Форенса: «Теперь ты понял, как глубоко заблуждаешься? Теперь ты понял?» С этими словами Дакр пнул Майро в шею.

Глава 2

Двери капсулы раскрылись; Хетцель выступил на площадку подземной приемной, выложенную арабесками из белой и голубой плитки. С одной стороны из пасти грифона в широкую чашу журчащей струйкой текла вода; панно в алькове за чашей изображало английский парк. С другой стороны дверь вела во внутренние помещения виллы. Прозвучал голос: «Кто меня беспокоит?»

«Майро Хетцель».

Прошло несколько секунд — хозяин виллы изучал изображение Хетцеля на экране — после чего тот же голос пригласил: «Пожалуйста, проходите!»

Дверь отодвинулась в сторону; Хетцель сделал шаг вперед и встал на пластине, поднявшей его на первый этаж. Здесь его ожидал Конвит Клент: человек на вершок выше Хетцеля и килограммов на десять тяжелее, в мягком зеленом костюме и темно-зеленых сандалиях. Он сутулился и явно нервничал, а его кожа, как уже заметил раньше Хетцель, приобрела нездоровый сероватый оттенок. В нем трудно было узнать бодрого блондина-яхтсмена с фотографий, сделанных пару лет тому назад.

Клент искренне стремился выразить благодарность: «Чрезвычайно обязан за то, что вы согласились прибыть безотлагательно, кстулль[5] Хетцель. Мне доставляет огромное облегчение вас видеть».

«Надеюсь, что смогу вам помочь, — отозвался Хетцель. — Хотя должен напомнить, что я еще даже не знаю, чего вы от меня хотите».

Клент разразился странным истерическим смехом: «Я мог бы все объяснить одним словом — или в двух словах — но вы подумаете, что я сошел с ума. Заходите ко мне в кабинет. Моя жена навещает друзей, нам никто не помешает». Он провел Хетцеля через светлый просторный вестибюль, украшенный висячими папоротниками и порхающими цветами-мотыльками, в помещение с очаровательным интерьером в так называемом «архаическом лузитанском» стиле. Усадив Хетцеля в деревянное кресло с кожаной обивкой, Клент наполнил бокалы крепкой настойкой, после чего сам присел на диван. Сделав несколько жадных глотков, он с мрачной решительностью откинулся на спинку: «Сначала я обратился в детективное агентство Добора и попросил их установить местонахождение Форенса Дакра. Они сделали все, что смогли, но этого оказалось недостаточно. Изучая прошлое Дакра, они обнаружили, что вы учились с ним в одном классе, и кстулль Добор тут же порекомендовал мне связаться с вами. Надо полагать, его несколько раздражало отсутствие полной откровенности с моей стороны».

«Скорее всего у него просто не было никаких наводящих улик — или все его агенты были заняты. В чем заключается сущность вашей проблемы?»

Клент монотонно продолжал, больше не выражая никаких эмоций: «Я богат и занимаю видное положение в обществе. В молодости, естественно, я развлекался путешествиями и спортом; в гавани все еще стоит на якоре мой семнадцатиметровый кеч — время от времени я выхожу в море под парусами и лавирую между Тенистыми островами или даже отваживаюсь пересекать Флориент по пути к Гесперидам. Довольно долго — много лет — я оставался холостяком, хотя не прочь проводить время с женщинами. У меня были мимолетные связи, но мне и в голову не приходило жениться, пока я не встретил Пердру Ольруфф в доме одного приятеля, — Конвит Клент горько рассмеялся. — Я с первого взгляда понял, что хочу провести с ней всю оставшуюся жизнь, хотя немедленно осуществить это намерение я не мог, так как она пришла в сопровождении блестящего и выдающегося хирурга, Форенса Дакра, явно испытывавшего к ней нежные чувства.

На следующий день мы вместе отобедали. Я спросил Пердру, значит ли что-либо для нее Форенс Дакр; ее ответ показался мне не то чтобы уклончивым — скорее исключительно сдержанным. Короче говоря, я узнал, что намерения Дакра мало отличались от моих, и что он ухаживал за ней настойчиво и пылко. Она не могла не принимать его всерьез: в конце концов, Дакр — человек выдающегося интеллекта и даже нечто вроде знаменитости. Тем не менее, по причинам, известным только ей, Пердра предпочла меня. Наверное, со мной легче иметь дело. Мы договорились сыграть свадьбу. Пердра сообщила о нашем намерении доктору Дакру настолько обходительно, насколько это было возможно. Он сделал несколько подобающих случаю замечаний, и на этом, судя по всему, дело кончилось. На следующий день, однако, Дакр позвонил мне по телефону и предъявил самый невероятный ультиматум: по его словам, я должен был немедленно прекратить оказывать Пердре какое-либо внимание и никогда больше с ней не встречаться, так как он, Дакр, избрал ее спутницей жизни, каковое обстоятельство делало беспочвенными любые другие соображения. Когда я снова обрел дар речи, я послал его ко всем чертям. На это он спокойно повторил, что его предупреждение было единственным, первым и последним, и что, если я не выполню его указания, мне придется иметь дело с последствиями».

Клент помолчал, выпил еще настойки и снова откинулся на спинку дивана: «Не могу не признаться, он меня испугал. Пердре я ничего об этом не говорил и, разумеется, не имел ни малейшего намерения ее потерять. Вместо этого я предложил ей сыграть свадьбу поскорее, у меня на вилле Дандиль, вместо того, чтобы совершать торжественный обряд в храме Баргерака, как предполагалось первоначально. Пердра не возражала; мы пригласили несколько ближайших друзей и родственников, и нас поженили. Сразу после этого мы вылетели в Порт-Сант, где у меня пришвартована яхта. Мы собирались провести пару месяцев на борту кеча в плавании к Тингалю мимо островов Миражей и, если бы позволили попутные ветры, до Гераниоля.

Мы прибыли в Порт-Сант. Оказалось, что кто-то взломал замок рубки моего кеча и похитил навигационный датчик. Пустячное хулиганство, по сути дела — все остальное, на первый взгляд, было в полном порядке. Я оставил Пердру на борту, чтобы сходить в мелочную лавку неподалеку, не больше, чем в сотне метров по набережной.

Я не дошел до этой лавки. Не знаю, что со мной случилось. Я очнулся в районной больнице, куда меня поместили под вымышленным именем. Вы спросите, что случилось с Пердрой? Ничего особенного. Никто ее не похитил, никто ей не угрожал, не было никаких лихорадочных романтических воззваний. Она просто получила известие о том, что я попал в аварию, что плавание на яхте придется отложить, и что я свяжусь с ней снова в ближайшее время.

Не стану рассуждать о ее реакции. Естественно, она была ошеломлена. Она вернулась в Кассандер и пыталась узнать, что со мной произошло, но безуспешно.

Когда я обнаружил, что нахожусь в больнице, мне сказали, что я пролежал без сознания четыре дня. Я чувствовал себя… странно. Не могу в точности определить это ощущение. Но я понимал, конечно, что со мной сыграли какую-то подлую медицинскую шутку». Рот Клента перекосился судорожной нервной усмешкой: «Что ж, придется выражаться без околичностей. Вернувшись на виллу Дандиль, я произвел самопроверку — в меру своих возможностей — и обнаружил шрам в паховой области. Я немедленно вызвал врача. Тот осмотрел меня и подтвердил мои подозрения. Кто-то что-то сделал с моими семенными железами. Врач проанализировал генетические характеристики пробы. Операция была выполнена мастерски: трансплантат прижился полностью, без каких-либо признаков отторжения. Я оставался Конвитом Клентом, само собой, но мои наследственные признаки были теперь генами другого мужчины. Сперма была жизнеспособной, но это была не моя сперма — я не мог иметь собственных детей. Конечно, я знал, кто задумал и осуществил такое надругательство, но это понимание не решало мою проблему. Чьи семенники мне пересадили? И где мои собственные железы?

Либо Форенс Дакр пересадил мне свои собственные органы, регенерированные из небольшого фрагмента ткани, либо он вживил мне семенники какого-нибудь другого, отвратительного донора — что более чем вероятно. Вот таким образом», — лицо Клента снова подернулось болезненно смущенной усмешкой.

Хетцель поднял бокал, наблюдая за переливающимися на поверхности жидкости блестящими волнообразными отражениями: «И чего вы ожидаете от меня?»

«Прежде всего — само собой — я хочу, чтобы мне вернули похищенные железы. Мы с Пердрой собираемся завести семью. Но в сложившейся ситуации это невозможно. Кроме того, должен заметить, что мысль о постоянном проникновении чужих гормонов в мой организм неописуемо тошнотворна.

Во-вторых, я хочу, чтобы Форенс Дакр был наказан. По закону или каким-либо иным образом — так или иначе, я хочу, чтобы он горько пожалел о содеянном».

«Вполне понятное желание, — сказал Хетцель. — Знает ли ваша супруга о том, что с вами сделали?»

Клент покачал головой: «Не могу собраться с духом и признаться ей в этом. Врач объяснил ей, что у меня редкое заболевание сердца, в связи с которым мне нельзя перенапрягаться, и что я принимаю лекарство, предотвращающее возможность такого чрезмерного приложения усилий. Она беспокоится, но все еще меня любит и поддерживает: мне поистине повезло в браке».

«Связывался ли Дакр с вами или с вашей женой?»

«Со мной — нет; не думаю также, чтобы он сообщался с Пердрой».

«А что по этому поводу сказали в агентстве Добора?»

«Почти ничего. Они не могут найти Дакра. Из его приемной отвечают, что он покинул планету на неопределенное время — в чем, насколько я понимаю, для него нет ничего необычного». Клент встал, напряженно заложив руки за спину, у выходившего во внутренний сад высокого окна и произнес через плечо: «Теперь вы понимаете, почему вопрос о расходах меня не волнует». Он повернулся лицом к Хетцелю: «Вы займетесь этим делом?»

«Почему бы я отказался? — удивился Хетцель. — Конечно, я займусь этим делом».

Клент что-то пробормотал себе под нос, размашистыми шагами вернулся к дивану и снова наполнил настойкой оба бокала.

«Как вы понимаете, я не могу ничего гарантировать, — предупредил Хетцель. — Пока что у вас мало оснований для надежд».

«Я все это понимаю. Мне больше ничего не остается».

«Вам придется согласиться с одним условием. Вы привыкли приказывать другим и делать все, что вам хочется. Но в таком деле, как это, я не могу сотрудничать с клиентом, действующим вопреки моим указаниям».

«Разумеется».

«Я должен полностью контролировать расследование. Ничего не делайте без моего разрешения. В противном случае нас обоих не ожидает ничего, кроме разочарования».

Согласие Клента носило, пожалуй, несколько унылый характер: «Полагаю, что вы предъявляете разумные требования. Как насчет вашего гонорара?»

«В данный момент мне потребуется тысяча СЕРСов на текущие расходы — я представлю вам отчет о расходах. Мой гонорар будет зависеть от успешности расследования, от того, насколько мне придется рисковать, и от того, сколько времени займет это расследование. Сейчас я не могу точно назвать сумму своего вознаграждения».

Клент без лишних слов открыл ящик секретера, вынул пачку банкнот и бросил ее Хетцелю: «Тысяча СЕРСов. Нет, расписка не нужна».

Глава 3

Из «Отеля всех миров» Хетцель вызвал Эвана Добора, старшего партнера фирмы «Частные расследования Добора». «А, Хетцель! — благодушная круглая физиономия на экране расплылась в улыбке. — Я так и думал, что вы позвоните».

«Только что вернулся из виллы Дандиль. Спасибо за рекомендацию».

«Не за что. В связи с историей Клента о вас я вспомнил в первую очередь. Кроме того, мне что-то подсказывает, что характер этого дела, скажем так, не совсем согласуется с основным направлением деятельности нашей организации».

«Благодарю вас в любом случае. Как вы узнали, что я учился вместе с Дакром в Трепетных Водах?»

«Мы говорили со знакомыми Дакра — под предлогом сбора биографических материалов для хирургического журнала. Он прибыл в Кассандер примерно два года тому назад и, судя по имеющейся — или отсутствующей — у меня информации, у него не было прошлого, с тем исключением, что в разговоре с одной своей спутницей он упомянул об Академии Трепетных Вод. Он выражается в исключительно обобщенных терминах и на конкретные вопросы отвечает уклончивыми восклицаниями типа „А! Это было давно — что было, то прошло!“ или „О, какая все это была скучища, безобразно обыденная и бессмысленная, с начала до конца! Давайте поговорим о чем-нибудь другом“. Он заплатил все, что положено, всем, кто у него работает, за исключением секретарши в приемной — но та почти наверняка ничего не знает».

«У него есть профессиональная лицензия?»

«В этом направлении ничего полезного узнать не удалось. Городское управление Кассандера не занимается проверкой дипломов или аккредитацией, а стандарты, принятые на различных планетах Ойкумены, несовместимы. Медицинский совет Кассандера проводит десятидневный экзамен и выдает лицензии только на этой основе. Оценки, полученные на экзамене, публикуются. Форенс Дакр получил оценку 98,2 % из возможных 100 %, что практически неслыханно. Когда я обсуждал эту оценку с клерком Медицинского совета, тот криво усмехнулся и покачал головой. „На ваших экзаменах кто-нибудь мухлюет?“ — спросил я. „Вы не поверите, каким беспардонным шарлатанам мы доверяем здоровье и жизнь!“ — выпалил он.

„Значит, 98,2 % ничего не значат?“

„Кто я такой, чтобы об этом судить? Если кандидат сумел убедить Медицинский совет, что с этим может сделать простой конторский служащий? Могу вам сказать только одно: он ловкач, каких мало, этот доктор Дакр!“

Так что делайте выводы сами. Он не был популярен среди коллег, хотя они не желают объяснять, почему. В какой-то мере, несомненно, здесь играет роль зависть, потому что Дакр взлетел прямиком в стратосферу медицинской элиты».

«Любовные связи?»

«Непрерывно и повсюду — но ничего серьезного до тех пор, пока он не встретил Пердру Ольруфф. После этого они везде появлялись вместе: впечатляющая парочка, по словам тех, кто их знал».

«Где он пропадал после того, как покинул Трепетные Воды?»

«Никаких данных. Я пытался получить информацию из архива Академии. „Все сведения о наших учащихся строго конфиденциальны и не подлежат разглашению ни в каких обстоятельствах!“ — заявил пастор Чизлинг. Они боятся неприятностей и закрывают двери перед посторонними; в Академии учатся наследники самых богатых семей планеты. Мне позволили, однако, просмотреть альбом с фотографиями выпускников класса, в котором учился Дакр. В перечне имен и фамилий был указан адрес места проживания Дакра за пределами Академии: „Имперский отель Каэльзи“ — здесь, в Кассандере. Что совершенно ни о чем не говорит — в этой гостинице записи хранят не больше трех лет, и там никто не помнит ни Форенса Дакра, ни его родственников. На Фессе нет других постоянных жителей по фамилии „Дакр“. Вот и все, что я знаю — дело ваше».

«Придется начать там, где вы закончили».

«Само собой. Где именно?»

«В Трепетных Водах, где еще?»

Глава 4

Прошли многие годы; радужные надежды юности поблекли или сменились горькими разочарованиями — но в Академии Трепетных Вод практически ничто не изменилось. Хетцель заметил новый навес лодочной пристани на берегу бухты Танджари; деревья-перевертыши раскинули ветви еще шире. Казалось, что зеленокаменные административные здания, лаборатории, аудитории, мастерские и общежития стали чуть меньше, чуть сонливее и запущеннее под сенью огромных палладийских вязов, привезенных с планеты Дашбурн, где четыреста лет тому назад появился на свет пастор Казус, основатель Академии Трепетных Вод. Во всех остальных отношениях Академия оставалась такой, какой ее помнил Хетцель. Он приземлился в арендованном аэромобиле на стоянке для посетителей, вышел из машины и неторопливо направился к Казус-Холлу.

Он прибыл вскоре после полудня — по его расчетам, слишком рано. Усевшись на скамье неподалеку от четырехугольного двора, окруженного центральными сооружениями почтенного учебного заведения, Хетцель наблюдал за поведением школьников — несмотря на то, что на дворе царила та же суматоха, что и двадцать лет тому назад, она чем-то неуловимо, но отчетливо отличалась от прежней. Какими открытыми, по-утреннему свежими казались юные лица! Хетцель находил достопримечательным то обстоятельство, что некогда он сам суетился в такой же толпе мальчишек в школьной форме. Не будучи человеком сентиментальным он, тем не менее, ощутил приступ меланхолии… Прозвенел гонг. Хетцель взглянул на часы. Если заведенный распорядок не изменился — а почему бы он изменился? — чиновники Академии уже должны были выходить из своих разделенных перегородками контор, оставляя весь Казус-Холл на попечение сторожа-уборщика Чолли — или его преемника, или даже преемника его преемника.

Подождав еще полчаса, Хетцель перешел школьный двор, поднялся по ступеням крыльца Казус-Холла и оказался в вестибюле, где пахло точно так же, как раньше. Слева находилось большое помещение, известное иод наименованием «Регистратуры», но выполнявшее самые разнообразные функции. Здесь, как и ожидалось, Хетцель обнаружил сторожа Чолли гот ссутулился чуть больше прежнего, нарастил брюшко покруглее, и добрая половина его пышной седой шевелюры уже исчезла, но, в сущности, Чолли остался таким, каким был. «Долговечность некоторых учреждений и их работников граничит с неистребимостью», — подумал Хетцель.

Чолли, сидевший за конторкой, поднял голову: «К сожалению, сударь, сегодня служебные помещения уже закрыты».

«Какая жалость! — заявил Хетцель. — Значит, я зря прилетел из Кассандера?»

«Ничего не поделаешь, сударь. Если у вас какое-то совершенно неотложное дело, вы могли бы побеспокоить самого пастора Чизлинга, хотя он вряд ли этому обрадуется».

Хетцель притворно задумался: «Возможно, в этом не будет необходимости, если вы согласитесь мне помочь. Я заплачу за неудобство, разумеется — и нам не придется беспокоить пастора».

«Чем я мог бы вам помочь?» — осторожно спросил Чолли.

«Я — судебный исполнитель, и пытаюсь найти одного из выпускников Академии, которому причитается наследство. Для того, чтобы вручить ему сумму наследства, я должен узнать его адрес, а его адрес должен быть указан в его личном деле, хранящемся в выдвижном ящике вашего архива — то есть непосредственно в Регистратуре».

Чолли язвительно рассмеялся: «Не получится, сударь. Пастор Чизлинг не допускает посетителей к архиву. У нас учатся сыновья богатых и влиятельных людей, и нам приходится постоянно опасаться похищений и всяких подобных мерзостей».

«Зачем похитителям давно устаревшие архивные документы? — пожал плечами Хетцель. — Это очень маловероятно».

«Вы не знаете пастора Чизлинга, сударь. Он все доводит до конца!» — Чолли явно не видел никакой связи между бывшим школьником Майро Хетцелем и сероглазым субъектом, стоявшим перед ним в мягком черном костюме.

Хетцель вынул из-за пазухи пачку банкнот и многозначительно постучал ею по краю конторки: «В таком случае очень хорошо, что я опоздал». Он отделил от пачки купюру достоинством в пять СЕРСов: «Может быть, вы позволите мне сделать несколько шагов и получить необходимую информацию. Нет никаких причин беспокоить по этому поводу пастора Чизлинга».

Поджав губы, Чолли поглядывал на купюру: «Откуда вы знаете, что интересующая вас информация — в нескольких шагах отсюда?»

«Где еще она может быть?»

«Ммф. Пастор Чизлинг с меня заживо шкуру сдерет… — сторож покосился на банкноту. — Десятка вас не разорит?»

«Вместо того, чтобы возвращаться и приезжать сюда снова, я готов заплатить», — Хетцель отстегнул еще пять СЕРСов.

«Тогда подождите! — с внезапной готовностью встрепенулся Чолли. — Я закрою на замок входную дверь и протяну оградительную цепь — тогда нам никто не помешает».

Вернувшись, сторож приложил палец к губам: «Только не забывайте, что обо мне нельзя упоминать ни в коем случае!»

«Это я могу гарантировать», — пообещал Хетцель. Чолли пропустил его за прилавок. Хетцель сразу прошел к той части архива, где хранились записи о приеме учеников в Академию, и, открыв один из ящиков, нашел табличку, относившуюся к последнему году, проведенному им в Трепетных Водах.

«Похоже на то, что вы тут знаете все ходы и выходы, — скептически заметил Чолли. — Почему вы так уверенно направились именно к этому ящику?»

«Все учреждения одинаковы, — небрежно отозвался Хетцель. — А теперь посмотрим… где тут у нас считывающий экран?» Он вставил табличку в прорезь и просмотрел появившийся на экране список. Чолли тоже решил посмотреть на экран, но Хетцель предупредил его намерение: «Чем меньше вы знаете, тем лучше — на тот случай, если пастор Чизлинг начнет что-нибудь подозревать».

Чолли беспокойно отошел в сторону: «Тогда поспешите. Я не могу здесь торчать весь вечер».

Хетцель отрегулировал критерии поиска. Как уже сообщил Эван Добор, в качестве своего места проживания на планете Фесс Форенс Дакр указал «Имперский отель Каэльзи» в Кассандере. Хетцель проигнорировал регистрационную запись и сосредоточил внимание на первоначальном ходатайстве Дакра о приеме в Академию.

«Кто-то идет! — проворчал Чолли. — Вам больше нельзя здесь оставаться!»

«Одну секунду», — поднял указательный палец Хетцель. Вынув из кармана авторучку, он переписал адрес:

Усадьба Гангарди, Вилланелла,

Дистль, провинция Дерд, Семблат,

Виттенмонд.

Под адресом он добавил имя, указанное в графе «Подпись» на ходатайстве:

Вела, леди Койрбум

Глава 5

Вернувшись на виллу клиента, Хетцель сообщил без проволочек: «Думаю, что Дакр покинул Фесс».

«Откуда вы знаете?» — спросил Конвит Клент. Удовлетворение, вызванное согласием Хетцеля провести расследование, явно уже выветрилось; теперь Клент выглядел таким же удрученным и безутешным, как прежде.

«Таково следствие сочетания нескольких соображений, каждое из которых по отдельности было бы недостаточно убедительным. В Кассандере ваша свадьба поставила Дакра в глупое положение — по меньшей мере, он так считает. Подозреваю, что Кассандер потерял для него всякую привлекательность. Кроме того, он понимает, что вы его разыскиваете, хотя сомневаюсь в том, что это его серьезно беспокоит. Вы для него ничего не значите и выполняете лишь функцию объекта презрения».

Клент то ли простонал, то ли прокашлялся.

«Далее: по всей видимости, Форенс Дакр часто куда-то летает с Фесса — то есть, где-то на другой планете у него есть другое место жительства или, если можно так выразиться, штаб-квартира, хотя это, конечно, не обязательно так. Тем не менее, учитывая все обстоятельства, можно сделать вывод, что Дакра на нашей планете уже нет. Таково, по крайней мере, мое предположение».

«Но куда он улетел? — глухо спросил Клент. — Кассандер ежедневно покидают двадцать звездолетов, совершающих рейсы во все стороны, к двадцати разным мирам. Найти человека в таком необъятном пространстве — все равно, что найти каплю воды в океане!»

«В каком-то смысле это верно, — согласился Хетцель. — Тем не менее, никто не перемещается, не оставляя следов. Самый очевидный способ выследить беглеца заключается в том, чтобы поехать в космопорт и попытаться установить, на каком звездолете он улетел — очевидно, однако, что это практически безнадежное занятие в том случае, если беглец принимал меры, заметая следы.

Альтернативный метод состоит в изучении прошлого подозреваемого — тех обстоятельств его существования, которые он не скрывал, когда у него еще не было необходимости скрываться. Этот метод позволяет определить, в каких местах он любил бывать, куда он скорее всего мог вернуться. Предлагаю применить именно такой подход».

«Боюсь, что я не поспеваю за ходом ваших мыслей», — проворчал Клент.

«Мы можем проследить его жизнь в прошлое или экстраполировать ее в будущее, — терпеливо пояснил Хетцель. — Взгляд в прошлое не дает никаких полезных сведений. Обратившись к будущему, я могу воспользоваться по меньшей мере одной уликой: именем и адресом его матери».

Клент был искренне удивлен: «Где вы достали адрес его матери?»

Так же, как профессиональные фокусники, Хетцель не любил объяснять, как именно он добился тех или иных практических результатов — такие разъяснения могли привести к недооценке полезности его услуг. Он вежливо ответил: «У меня есть незыблемое правило: я никогда не называю источники полученной информации. Конечно же, вы понимаете, почему это необходимо».

Клент, ничего подобного не понимавший, автоматически отозвался: «Да-да, разумеется».

«Я отправлюсь на Виттенмонд, чтобы побеседовать с матерью Дакра, — продолжал Хетцель. — Тем не менее, не следует пренебрегать очевидными возможностями. Другой человек попробует проследить, куда Дакр вылетел из Кассандера, хотя я сомневаюсь, что ему повезет больше, чем Эвану Добору».

«И когда я что-нибудь от вас услышу?» — мрачно полюбопытствовал Клент.

«Постараюсь держать вас в курсе событий, хотя не ожидайте никаких новостей, пока я вам не позвоню».

Клент хмыкнул: «Если потребуются деньги — больше денег — свяжитесь со мной. Все, что мне нужно… да, все, что мне от вас нужно — результаты».

«Сделаю все, что смогу».

Глава 6

Вокруг громадного, ослепительного желтого шара, именуемого Звездой Джингкенса, вращались несколько десятков планет; все они были разведаны и заявлены Гитером Джингкенсом, флибустьером-весельчаком эпохи Великой Экспансии. Три планеты его звезды, так называемые «Три Сестры», отличались сходными размерами, массой, плотностью, составом атмосферы, климатом и пропорциональным соотношением суши и морей; их флора и фауна также развивались примерно в одном направлении и в одной и той же степени. Особенности этого необычного сходства не ускользнули от внимания ойкуменических ученых; всевозможные совпадения, аналогии, конвергенции и расхождения послужили материалом для десяти тысяч монографий, причем на основе так называемых «параллелизмов Джингкенса» была сформулирована целая теория новой эволюционной хронометрии.

«Три Сестры» — планеты Виттенмонд, Гитерсмонд и Скалькемонд — первоначально были заселены тремя эподами реформированных антигномических кредентистов; различные пути развития потомков этих сектантов не слишком интересовали социальных антропологов. Обитатели Виттенмонда создали процветающее коммерческое общество и торговали на всех планетах своей солнечной системы и с многими другими мирами Ойкумены. Сознательно или бессознательно, они распространили концепции точного измерения и однозначного определения качественных характеристик на все, в том числе на самые незначительные подробности повседневной жизни. Даже градации роскоши были классифицированы, поименованы и снабжены стоимостными коэффициентами; прерогативы, отдых и развлечения, имущество, одежда и бытовые принадлежности — все должно было надлежащим образом соответствовать статусу. Музыка, архитектура, кулинария, даже садоводство и огородничество: все было организовано согласно иерархической пирамиде вкусов и приличий. Общество, неизбежно подразделенное на тщательно разграниченные уровни аристократичности, ни в коем случае не было закосневшим в его нынешнем состоянии; продвижение из одной касты в другую занимало все помыслы каждого витта. Причем такое положение вещей не вызывало никакого возмущения — напротив, оно пользовалось всеобщей поддержкой в той мере, в какой «градуированный» социум не отчуждал людей, заставляя изолированные группы «вариться в собственном соку», но всего лишь воспитывал в каждом исключительную чувствительность к общественному положению других. Каждый витт, независимо от того, какую низменную или возвышенную роль он выполнял в этой гонке за престижем, по меньшей мере наслаждался участием в нескончаемой сложной игре и гордился пониманием и соблюдением ее замысловатых правил. Если бы высокообразованному витту указали на явное неравноправие различных слоев населения на его планете, он заметил бы, пожав плечами, что подобное неравноправие наблюдается повсюду, но что на Виттенмонде оно не скрывается и кодифицировано.

Гости с других планет не могли не дивиться бесконечным мелочным требованиям, на первый взгляд загромождавшим и затруднявшим существование виттов, не понимая того, что точно сформулированные правила и стандарты определяли и тем самым упрощали образ жизни виттов, тогда как кажущаяся сравнительная простота общественных взаимоотношений на их собственных планетах отличалась гораздо большей подспудной сложностью, проистекавшей из двусмысленностей, инсинуаций, подразумеваемых, но не выраженных условий, изменяющихся в зависимости от обстоятельств манер, настроений и речевых интонаций, символов, которые могли иметь или не иметь то или иное значение в той или иной ситуации, ритуалов превосходства и подчинения, навязанных утонченными мимолетными состязаниями, приносившими удовлетворение или разочарование в гораздо большей степени, чем безличные социальные разграничения виттов. В конечном счете смутная неразбериха общепринятых, но негласных условностей, царящая в других мирах, представлялась виттам настолько же недоступной пониманию, насколько требовавший ежесекундного внимания церемониальный этикет виттов создавал непреодолимую преграду для ассимиляции инопланетян.

По прибытии в Дистль на Виттенмонде Хетцель обнаружил радующий глаз городской пейзаж: кварталы тянулись ярусами по склонам холмов, окружавших гору Флудерклаф. Река Лимонная, петлявшая по северным равнинам, пересекала промышленный район, после чего, натолкнувшись на подножья Флудерклафа, поворачивала к Гневному океану, блестевшему в тридцати километрах от города, по волнистой прибрежной полосе, зеленевшей лесами, садами и приусадебными парками поместий купцов-аристократов самого высокого происхождения.

Космический порт занимал два с половиной квадратных километра в районе астрономически дорогой недвижимости, меньше чем в полукилометре от финансового округа Дистля: столичные дельцы прекрасно понимали ценность быстрого и удобного транспортного сообщения.

Из космопорта Хетцель проехал по скользящей мостовой к «Отелю путешественников» — он завел за правило обеспечивать себе комфортабельный ночлег прежде, чем заниматься любыми другими делами. В своем приятном, хотя напоминавшем стерильную больничную палату номере он проконсультировался с местным электронным справочником и узнал, что жилые районы Дистля подразделялись на семьдесят три предместья, каждое из которых отличалось характеристиками, прилежно перечисленными в справочнике. Следовательно, Хетцель был должным образом проинформирован о том, что в предместье Вилланелла проживали представители среднего благородного класса, что площадь и стоимость каждого приусадебного участка в этом предместье составляли не менее 1,2 акра и 200 тысяч СЕРСов[6] соответственно, и что каждая усадьба обслуживалась не менее чем шестью работниками низшего сословия. Кроме того, справочник заверил его в том, что Вела, леди Койрбум, все еще проживала в усадьбе Гангарди в Вилланелле; вместе с ее адресом в справочнике приводился список всех ее домочадцев, к числу которых относились, помимо самой леди Велы, Лазарь, барон Койрбум, дворецкий, повар, главный садовник и шесть подчиненных дворецкому слуг, каждому из которых был присвоен собственный коммуникационный код. В списке не значился кто-либо, кто мог бы оказаться Форенсом Дакром.

Хетцель, не подготовивший какой-либо определенный план действий, нанял компактный аэромобиль, мигом долетел до Вилланеллы и приземлился на террасе в пятидесяти метрах от усадьбы Гангарди.

Пройдя шагов сорок и взобравшись на земляной вал, окружавший поместье, Хетцель мог без помех рассмотреть здание, в котором Форенс Дакр, судя по всему, провел годы своего детства. Хетцель надел увеличительные очки и полюбовался на лепные украшения фасада, но не увидел ничего существенного… Краем глаза он заметил какое-то движение. Из сада за усадьбой выходила темноволосая женщина в длинном белом платье, шлейф которого волочился за ней по подстриженному газону. Высокую и представительную, ее нельзя было назвать тучной, хотя ее щеки уже слегка обвисли, и у нее намечался второй подбородок. Тем не менее, глаза ее повелительно блестели, а черты лица намекали на унесенную безжалостным ветром времени экзотическую красоту.

Хетцель наблюдал за тем, как хозяйка усадьбы с лихорадочной сосредоточенностью собирала цветы, составляя букет. С каким энтузиазмом она хватала стебель приглянувшегося ей бутона! С каким отвращением отвергала полностью распустившийся, готовый увянуть цветок! С каким страстным возмущением давила изящной белой туфелькой попавшееся на глаза вредоносное насекомое!

Хетцель снял очки. Эта женщина бурлила эмоциями, слишком легко возбуждалась. Обратившись к ней непосредственно, без подготовки, он обязательно вызвал бы у нее подозрения.

Спустившись с вала, Хетцель прошелся мимо усадьбы Гангарди и задержался у ограды поместья, находившегося по другую сторону дороги, где пожилой человек в потертой одежде подрезал побеги высоких розовых кустов. Наблюдая за тем, как садовник работал ножницами, Хетцель выразил сдержанное восхищение его сноровкой, равномерной плотностью живой изгороди и ароматом цветов — завязался разговор. Хетцель представился как наследник обеспеченной аристократической семьи с Древней Земли, интересовавшийся возможностью приобретения дома в пригородах Дистля.

«Вряд ли вы найдете что-нибудь подходящее здесь, в Вилланелле, — заметил садовник. — Здесь все более или менее устоялось, и уже давно».

«Вполне может быть, — отозвался Хетцель. — Но мне говорили, что одна великолепная усадьба может быть предложена в продажу в ближайшее время. Точно не знаю, какая именно, но было бы неплохо, если бы продавалось соседнее поместье, с другой стороны дороги».

«Хо-хо! Усадьба Гангарди? Даже не надейтесь! Это родовое гнездо Койрбумов — они тут живут с незапамятных времен».

«Как вы сказали? Койрбумов? Я где-то слышал это имя… Кажется, среди них есть какая-то знаменитость — ученый, хирург или что-то в этом роде? Муж хозяйки усадьбы?»

«Сэр Лазарь тут ни при чем. Вы, наверное, слышали о сыне леди Койрбум от ее первого мужа. Да, говорят, он добился успеха и сделал себе имя, но только после того, как покинул родной дом — он никак не мог поладить с сэром Лазарем».

«Чего и следовало ожидать в такой ситуации. И он никогда не пытался помириться с отчимом?»

«Насколько мне известно, нет. Я не видел его уже многие годы».

Глава 7

Наводя справки в различных учреждениях Дистля, Хетцель выяснил, что семья Койрбумов в свое время разбогатела, занимаясь издательским делом, и что теперь барон Лазарь Койрбум жил на доход от капиталовложений. У его первой жены не было детей; после развода сэр Лазарь женился на чужестранке по имени Вела Воксоной с планеты Тодни, прибывшей в Дистль с маленьким сыном в составе театральной труппы. Барон Койрбум, уже одряхлевший и едва передвигавшийся с тросточкой, проводил время исключительно в своей усадьбе или в клубе. Хетцель решил, что лучше всего было бы встретиться с Лазарем Койрбумом в его клубе, где отказ побеседовать с инопланетным джентльменом — возможным покупателем недвижимости — мог рассматриваться как причуда, выходящая за рамки приличий.

Поэтому в надлежащее время Хетцель явился в «Аполлонический клуб» и поинтересовался в приемной, не согласится ли барон Койрбум уделить ему несколько минут своего времени.

Лазарь Койрбум заставил его ждать минут десять, после чего зашел, неуклюже шаркая ногами, в небольшую гостиную, где его ждал Хетцель. Остановившись у входа, он разглядывал посетителя: коренастый старик, слегка растолстевший и бледный, с редкими волосами песчаного оттенка и тяжелой, выдающейся нижней челюстью, странно противоречившей остальным, ничем не примечательным пропорциям его физиономии. «Да, сударь? — хрипло спросил он. — Вы — Майро Хетцель».

«Он самый, сэр Лазарь».

«И о чем вы хотели бы со мной поговорить?»

«Не буду злоупотреблять вашим временем — и своим тоже. Меня интересует нынешнее местонахождение вашего пасынка, Форенса Дакра».

Барон Койрбум говорил с трудом, с отчетливым присвистом; Хетцель подумал, что он, скорее всего, пользовался речевым синтезатором: «Не упоминайте при мне об этом человеке! Мне нечего вам сказать».

Хетцель понимающе кивнул: «Значит, доктор Дакр не вызывает у вас приятных воспоминаний».

«Доктор Дакр, тоже мне!» — барон Койрбум пожевал губами, уголки его рта увлажнились. Он попытался что-то произнести, не нашел подходящих слов и выдавил: «Это все, сударь. Я больше ничего не скажу».

Хетцель приподнял указательный палец: «Позвольте мне объяснить, почему я интересуюсь вашим пасынком. Форенс Дакр позволил себе вопиющие правонарушения в Кассандере на планете Фесс. Я хочу его найти для того, чтобы его можно было призвать к ответственности. Уверяю вас, наш разговор будет носить исключительно конфиденциальный характер, и ваше имя не будет упомянуто ни в каких обстоятельствах».

Лазарь Койрбум медленно опустился в кресло: «Я не знаю, где он. Если бы я знал…»

«Может быть, однако, вы сообщите мне что-нибудь, что помогло бы мне его найти. Например…»

Барон Койрбум поднял ладонь: «Все это останется в тайне, вы меня понимаете? Никому ни слова. В том числе — в особенности — о нашем разговоре не должна ничего знать леди Вела».

«Я согласен выполнить ваше условие».

«В таком случае: какие сведения имели бы для вас существенное значение?»

«Все, что вы можете о нем рассказать».

Лазарь Койрбум начал свое хриплое повествование, прерывавшееся приступами ярости, делавшими его речь почти нечленораздельной: «Я попытался сделать для мальчика все, что мог. Было очевидно, что мать избаловала его и забила ему голову всякой чепухой. Невзирая на ее протесты, я отправил его учиться в лучшую школу на Фессе, в Академию Трепетных Вод. Что ж, он продержался там пару лет, после чего они отправили его домой, чему его мать несказанно обрадовалась, и он снова стал жить с нами. Некоторое время он вел себя тихо и читал какие-то мистические трактаты — вредные глупости! Его мать приказала мне его не тревожить, утверждая, что он готовится к карьере психолога. Потом я заметил, что он больше ничего не читает, и стал беспокоиться. Я нашел его в оранжерее для саженцев — он называл ее своей „лабораторией“. Там он ставил эксперименты — представьте себе! — на дочери садовника. Он ее гипнотизировал, накачивал ее какими-то омерзительными наркотиками и подвергал ее всевозможным извращенным издевательствам. Я застал его за этим занятием и выгнал с глаз долой. Его мать была в ужасе и пыталась его оправдывать, но на этот раз мне удалось настоять на своем, и Форенсу пришлось убираться. Я больше не хотел иметь ничего общего с этим подонком. Пару месяцев он прожил у своей тетки, после чего Вела устроила его в Медицинский институт в Наргуйсе, на Гитерсмонде. Естественно, мне пришлось платить по счетам. Насколько я понимаю, он выбрал хирургическую программу и, по всей видимости, преуспел в этом направлении. Его мать больше не упоминает о нем и, кажется, пытается о нем забыть». Барон Лазарь разрезал воздух ладонью: «Это все, что я могу рассказать о Форенсе Дакре — как он изволит себя называть».

«Почему ему не следовало бы называться Форенсом Дакром?»

«Это принципиальный вопрос. Сожительство моей жены и отца Форенса носило неофициальный характер. По законам виттов, внебрачные дети должны носить фамилию матери. Форенс нарушил закон вопреки желаниям матери — предпочел фамилию своего блудного отца, не желая называться ни Койрбумом, ни Воксоноем…»

Глава 8

Через два часа после беседы с Лазарем Койрбумом Хетцель взошел на борт пассажирского космического корабля «Собранад», отправлявшегося на Гитерсмонд. Прибыв в Наргуйс посреди ночи, он сразу направился в отель «Космолюкс», находившийся по другую сторону площади Пратера Хусса. Убедившись в том, что ему не грозит ночлег на улице, он вернулся на площадь и уселся за столиком кафе под открытым небом, малозаметным за прилавками торговцев цветами, работавших, судя по всему, круглосуточно. Официант принес ему графин местного вина и шипящие, только что поджаренные сосиски. «Иногда, — думал Хетцель, — преимущества моей профессии невозможно не оценить по достоинству». Гитерсмонд ему понравился больше Виттенмонда. Воздух на этой планете был явно свежее и прохладнее, небо казалось более широким, высоким, просторным, ветер — по меньшей мере здесь и сейчас — налетал не столь сдержанными, бодрыми порывами. Хетцель решил, что разница в восприятии объяснялась различиями в составе атмосфер. Возможно, атмосфера Гитерсмонда отличалась более высокой концентрацией кислорода. Кто знает? Может быть, такое действие оказывали различные пропорциональные соотношения примесей инертных газов, большее или меньшее содержание углекислого газа, озона, окисей азота или более редких и разреженных газов?

Как сказал древний мудрец, барон Бодиссей Невыразимый, «душа народа отражается в его архитектуре». Хетцель был убежден в справедливости этого афоризма. Сооружения Наргуйса нельзя было назвать аскетическими, упрощенными или суровыми; тем не менее, их фасады производили впечатление не столь изощренно декорированных, как фасады Диет ля. Витты подчеркивали утонченность, в какой-то мере пренебрегая согласованием элементов. У них ни одна кривая не подражала другой, разнообразие преобладало над единством, ни одна текстура не повторялась, если человеческая изобретательность могла заменить ее другой.

Архитекторы Наргуйса, пользуясь сходными декоративными средствами, производили эффект, поразительно отличавшийся от наблюдавшегося на Виттенмонде. Здания Наргуйса выглядели менее капризными и более стильными, кривые здесь были не столь экстравагантны, а логическое сопряжение элементов нередко объединяло различные части и аспекты сооружения. Архитектурным особенностям соответствовали различия в интересах и характере населения. Витты торговали; гитсы проектировали, разрабатывали, изготовляли. Витты продавали товары; гитсы продавали профессиональный опыт. Технические академии гитсов были знамениты по всей Ойкумене, их мастерские и лаборатории постоянно внедряли новые изобретения и усовершенствования (не обязательно, впрочем, находившие полезное практическое применение), а витты радовались возможности продавать их продукцию[7].

Сразу после завтрака Хетцель направился в Наргуйский медицинский институт. Его опыт показывал, что самый прямолинейный подход позволял иногда получить не менее полезные сведения, чем притворство и околичности, к которым он прибегнул на прошлой неделе. Он сразу прошел в информационный центр и обратился к его работнице, представительной молодой женщине в синей униформе с белыми манжетами и отворотами блузы.

«Меня интересует карьера доктора Форенса Дакра, обучавшегося в вашей академии, — сказал Хетцель. — С кем я мог бы посоветоваться по этому вопросу? Может быть, с вами?»

Служащая улыбнулась; явное восхищение Хетцеля ее внешностью не вызывало у нее никакого раздражения: «Как пишутся его имя и фамилия?» Получив соответствующий ответ, девушка несколько раз пробежалась пальцами по клавиатуре, но результаты поиска ее не удовлетворили. Она покачала головой: «Никакой справочной информации. Я вижу, однако, что его карьерой интересовались и другие посетители».

«Возможно, он представился здесь под другим именем — например, как Форенс Воксоной».

«Форенс Воксоной? — пальцы служащей снова застучали по клавишам. — Он учился у нас восемь лет и покинул академию двенадцать лет тому назад».

«И куда он отправился после этого?»

«Не могу знать, сударь, такие сведения мы не регистрируем. По этому поводу вам лучше всего обратиться к его бывшему ректору».

«Очень хорошо. Кто же этот ректор?»

Девушка присмотрелась к записям на экране: «Доктор Аартемус. Боюсь, сегодня он будет занят до самого вечера».

«Не могли бы вы назначить для меня время приема у доктора Аартемуса? Меня зовут Майро Хетцель».

«Разумеется, сударь. Могу ли я указать, что вы желаете обсудить с ректором карьеру Форенса Воксоноя?»

«Как вам будет угодно».

В назначенное время Хетцель явился в кабинет доктора Аартемуса — тощего седого коротышки с широким бледным лбом под ежиком жестких волос. Выражение его морщинистого лица, по мнению Хетцеля, можно было назвать одновременно вдумчивым, терпимым и язвительным; когда старый хирург встал ему навстречу, Хетцель заметил, что ноги ему заменяли механические протезы. «Врачу, исцелися сам! — продекламировал нараспев доктор Аартемус. — К счастью, в наши дни врач может буквально следовать этой заповеди. Я, однако, предпочитаю этого не делать. Меня поддерживает неразрушимый металл, никогда не причиняющий никаких неудобств. Я не боюсь, что мне на ногу упадет камень, меня не беспокоят ногти пальцев ног, врастающие в кожу, мозоли, нарывы, шелушащиеся наросты и тысячи прочих неприятностей. Но я не думаю только о себе — если хотите, я тут же, не сходя с места, ампутирую вам обе ноги».

Хетцель с улыбкой покачал головой: «Я не такой чудак, как вы думаете».

«Как вам будет угодно. У вас был ко мне какой-то вопрос?»

«Верно. Мой вопрос относится к некоему Форенсу Воксоною, теперь называющему себя „доктором Форенсом Дакром“. Мне не терпится его найти».

«В этом стремлении вы не одиноки, — заметил доктор Аартемус. — В последние годы по тому же поводу ко мне уже обращались несколько человек». Хирург сел и откинулся на спинку кресла: «Как правило, у нас действуют жесткие правила — мы не распространяем информацию, хотя бы из соображений самозащиты. Мы никогда не рекомендуем кого-либо из выпускников, хотя с готовностью предоставляем сведения о тех, кто не сумел сдать наши экзамены. В случае Форенса Воксоноя — или Форенса Дакра, если хотите — возникла нетипичная ситуация. Он был блестящим студентом, с исключительно изобретательным умом. Тем не менее, он не справился с несколькими нашими курсами и, следовательно, не получил диплом».

«Неужели? Тем не менее, он практикует без зазрения совести. Это позволительно?»

«Это неизбежно. В пределах Ойкумены насчитываются бесчисленные общественные структуры, и в каждой применяются свои собственные стандарты. Здесь, на Гитерсмонде, выпускнику Медицинской школы имени Подмарша в Сек-Секе на планете Викер не позволили бы лечить даже изжогу. С другой стороны, несмотря на то, что Форенс Дакр провалился в Наргуйсе, приобретенных здесь навыков ему хватило бы, чтобы практиковать в качестве хирурга практически на любой планете Ойкумены».

«Почему же, в таком случае, он не получил диплом?»

«Выражаясь без обиняков, он жульничал. Я… нет, не только я — мы — дискредитировали его в связи с личными недостатками, а не потому, что он демонстрировал недостаточную квалификацию. Ему не нужно было мошенничать. Но его задели некоторые мои замечания, и он вознамерился закончить мой курс с отличием, не выполняя никаких заданий. Я наблюдал за ним целый год; в конце концов, я не последний дурак. Я ждал, потому что понимал, что мелочные замечания и упреки не окажут на него никакого действия. Весь год он подделывал результаты своей практической работы различными изобретательными методами. Но я опытнее его и еще изобретательнее. В последний день я обратился к классу — кстати, это был очень хороший класс, мне пришлось оставить на второй год только пятерых. „Поздравляю вас! — сказал я студентам. — Все вы потрудились на славу. За исключением только Форенса Воксоноя, который, по причинам, известным только ему самому, постоянно жульничал на протяжении всего семестра“. После этого я продемонстрировал на экране различные обнаруженные мной примеры подделок Воксоноя. Студенты позабавились от души. Но сразу после начала моей демонстрации Воксоной поднялся на ноги и покинул аудиторию».

Хетцель хмыкнул: «И что с ним случилось после этого?»

«Не могу сказать с уверенностью. Слышал, что он работал в Южных Торпельтинах, в месте под наименованием Масмодо». Доктор Аартемус наклонился к микрофону: «Кто теперь практикует в Масмодо, на Янус-Амахе?»

Прозвучал ответ: «Там работал доктор Льювиль, но он вышел на пенсию. Ближайший кабинет практикующего врача находится в Кроусте».

«Спасибо, — доктор Аартемус снова повернулся к Хетцелю. — Янус-Амаха — дичайшая глушь нашей планеты. Можно сказать, лишь частично цивилизованная».

Хетцель задумался: «Может быть, вы окажете мне такую любезность и позвоните доктору Льювилю, чтобы спросить его о дальнейшей судьбе доктора Дакра?»

Аартемус возвел глаза к потолку, но пожал плечами и нажал несколько клавиш под экраном телефона. Сначала аппарат произвел только последовательность тревожно жужжащих звуков, но в конце концов на экране появилось женское лицо: «Оператор Масмодо».

«Я пытаюсь вызвать доктора Льювиля, — сказал Аартемус. — Но его телефон не отвечает».

«Доктор Льювиль на пенсии. Он больше не отвечает на вызовы. Попробуйте связаться с доктором Винке на Сомнительном острове».

«Одну минуту. Не могли бы вы передать сообщение доктору Льювилю? Пожалуйста, известите его о том, что с ним хотел бы поговорить доктор Аартемус из Наргуйса».

Женщина-оператор неохотно признала, что выполнение такой процедуры было возможно: «Подождите немного, я попробую».

Через пять минут погасший экран стал потрескивать и снова вспыхнул; посреди медленно расплывающихся зеленоватых ореолов появилось лицо молодой блондинки в потрепанном халате медсестры. У нее было круглое, задиристо-привлекательное, хотя и несколько мясистое лицо: «Кто вызывает? Какой доктор?»

«Доктор Аартемус из Наргуйского медицинского института. Я хотел бы обменяться парой слов с доктором Льювилем».

«Он ожидает вашего звонка?»

«Не думаю. Тем не менее…»

«Вы его старый знакомый?»

«Не совсем так. Тем не менее…»

«Тогда доктор Льювиль не будет с вами говорить».

«Это было бы в высшей степени невежливо с его стороны! Я — его коллега, а не агент по сбору платежей и не пациент, требующий благотворительного обслуживания».

«Очень сожалею, доктор. Я получила самые недвусмысленные указания».

«Хорошо. Тогда спросите, пожалуйста, доктора Льювиля, известно ли ему нынешнее местонахождение доктора Форенса Дакра — или Форенса Воксоноя — он может называть себя и так, и эдак».

Медсестра жеманно хихикнула: «Уверена, что он не станет обсуждать доктора Дакра ни с вами, ни кем-либо другим».

«А вы сами знаете доктора Дакра?»

«Конечно, знаю».

«Не могли бы вы сообщить, где он теперь находится?»

Медсестра покачала головой: «Понятия не имею».

«Благодарю вас за содействие», — доктор Аартемус погасил экран и повернулся к Хетцелю: «Вот таким образом. Что еще я могу для вас сделать?»

«Доктор Аартемус, вы мне очень помогли — благодарю вас!»

Глава 9

Добраться из Наргуйса в Масмодо на Янус-Амахе оказалось труднее, чем до Наргуйса из Дистля на другой планете. Хетцель вылетел на юг в аэробусе, приземлившемся в Джондере, в истоках Большой Рыбной реки, после чего пересел в местный аэробус поменьше, приземлявшийся в каждом небольшом поселке вдоль Малабарской литорали. В конце концов Хетцель вышел из аэробуса на набережной в Кейп-Яуне, откуда океанский экранолет отвез его в Паунт на острове Клеттерера.

На запад, до самого горизонта и далеко за горизонт, тянулись извилистой цепочкой Торпельтины: архипелаг скалистых осыпей под остроконечными пиками, с узкими полосками пляжей по берегам, переходившими в полукилометровые заросли ганджи, шпругга, малинового чая, кустарникового кардениля и кокосовых пальм — последние неоднократно завозили с Древней Земли различные группы мигрантов. Лишь немногие из Торпельтин были населены людьми. Примерно половину островов объявили заповедными резервациями туземных пламенеонов; на других людей ничто не привлекало, так как в прибрежных водах водились морские скелеты, угри-торпеды, костодавы и рыбороги, а на пляжах кишели крабы-топотуны, меч-мухи, клещи-буравчики и попрыгнусы.

В Паунте Хетцель арендовал аэромобиль и пролетел семьсот пятьдесят километров на юг вдоль Торпельтинского архипелага до Янус-Амахи. Масмодо, главный населенный пункт острова, мог похвастаться гостиницей, тремя тавернами, несколькими лавками и складами, маленьким госпиталем или лазаретом, парой административных учреждений, мастерской, где чинили лодки, и разрозненными жилищами. В небольшую гавань выступали шаткие, скрипучие, покосившиеся причалы; к ним были пришвартованы рыбацкие плоскодонки. Улицы дремали в тени огромных черных махорочных деревьев; такие же деревья были высажены вдоль набережной.

Хетцель приземлился рядом с местной почтой и зарезервировал номер в скромной «Великозападной» гостинице. В синеватолиловом небе Звезда Джингкенса, уже на полпути к горизонту, изнуряла послеполуденной жарой песчаные улицы; от листвы махорочных деревьев, лохматой и тонкой, как папиросная бумага, исходил щекочущий ноздри смолистый запах. Бегающие отражения солнечных лучей ослепительно блестели на гребнях ленивых волн, завершавших свой далекий путь тихим хлюпаньем под причалами.

С веранды гостиницы Хетцель внимательно рассмотрел длинную главную улицу, тянувшуюся от набережной мимо городского управления, находившегося напротив гостиницы, вверх по склону до лазарета с приютившимся на склоне напротив коттеджем доктора Льювиля.

Поразмышляв минут десять, Хетцель прошелся к причалам. Несколько человек возились с рыбацкими принадлежностями; другие сидели на песке по-турецки, поджав короткие кривые ноги, и неподвижно смотрели в море. «Непривлекательный народ!» — подумал Хетцель. Коренастые и приземистые, с узкими лбами, массивными подбородками и челюстями, носатые и лопоухие — таковы были арши, предки которых, сбежав из исправительного учреждения на Пресвятом острове, скрылись в джунглях Янус-Амахи. Прожив на острове в полной изоляции несколько столетий, арши сформировали немногочисленную популяцию с отчетливыми расовыми признаками[8].

Хетцель прогулялся к «Таверне Донгга», находившейся на обращенном к морю конце скрипучего причала. В таверне было просторно и прохладно; стены, плетеные из «морской древесины», то есть из одеревеневших стеблей океанских водорослей, пропускали зайчики солнечного света, образуя филигранный узор на дощатом полу. Три арша, носивших только свободные набедренные повязки и шляпы с круто загнутыми полями и вмятыми сверху коническими тульями, горбились над стойкой, поглощая пиво из огромных горшков. Покосившись через плечо на новоприбывшего с выражением, показавшимся Хетцелю презрительным, они отвернулись и продолжили гортанную беседу.

Хетцель уселся за столом; через некоторое время к нему подошла официантка — молодая полногрудая блондинка с широкими бедрами и физиономией скорее непроницаемой, нежели неприветливой.

«Чего пожелаете, сударь?»

«Чего-нибудь прохладного и легкого. Что бы вы порекомендовали?»

«Мы делаем превосходный пунш с ромом, кабинчем, едкогубовым соком и лимонной тыквой».

«Прекрасно!»

Сохраняя величественное достоинство, официантка принесла зеленовато-желтую смесь, приятно удивившую Хетцеля терпким привкусом. «Неплохой напиток!» — похвалил он.

Официантка ответила морозным кивком. У нее было круглое лицо — такое же, как у медсестры доктора Льювиля — еще недавно, наверное, она была очень миловидна.

Хетцель спросил: «Здесь, в Масмодо, всегда так тепло?»

«Почти круглый год. Прохладнее только в сезон дождей».

Хетцель решил, что медсестра была определенно привлекательнее официантки, выпуклости которой опасно граничили с ожирением, даже со скидкой на разницу в возрасте, составлявшую, на взгляд, лет пять. «Вы не здешняя?» — спросил он.

Официантка ограничилась кислой усмешкой и отвернулась, чтобы обслужить другого посетителя. Хетцель задумчиво допил свой пунш, после чего, улучив момент, заказал еще один: «Не хотите ли тоже освежиться?»

«Спасибо, я не пью».

Через некоторое время она принесла ромовый пунш. Хетцель спросил ее: «Как тут у вас развлекаются?»

«Можно тут сидеть, пить и слушать, как плещут волны. Иногда арши рассказывают грязные сплетни или убивают друг друга. Вот, примерно, и все, чем тут можно развлечься».

«По меньшей мере, если вы заболеете, больница под рукой. Кто местный врач?»

«Врач на пенсии — он больше не принимает».

«В самом деле? Мне показалось, что я видел, как в коттедж заходила медсестра. Кстати, она чем-то на вас похожа».

«Медсестра? — официантка приподняла почти незаметные брови, удивленная неспособностью посетителя разбираться в простейших житейских ситуациях. Она там просто убирает. И ухаживает за отцом, если это можно так назвать. Вы действительно думаете, что она на меня похожа?» — последний вопрос был задан с презрительным вызовом.

«Не могу сказать с уверенностью, но она тоже блондинка. В вас заметны характер и стиль — если позволите сделать такой комплимент».

«Хмф! Здесь вся моя жизнь идет насмарку».

«Почему вы не хотите со мной выпить?»

«Я не прикасаюсь к спиртному. От него у меня вся кожа покрывается прыщами».

«Это, конечно, недопустимо! — решительно согласился Хетцель. — Кстати, когда я заглянул в местный телефонный справочник, я обнаружил, что в Масмодо есть еще один врач. Может быть, конечно, это устаревший справочник». Хетцель вопросительно взглянул на официантку.

«Наверное, устаревший», — она отвернулась.

Хетцель вернулся на веранду гостиницы, надел увеличительные очки и сидел, наблюдая за лазаретом. Ближе к вечеру медсестра или сиделка — если она была таковой — вышла на крыльцо, чтобы обменяться парой слов с водителем фургона из продуктовой лавки. Еще через полчаса на верхнюю террасу у коттеджа вышел согбенный пожилой человек с тросточкой, усевшийся под пляжным зонтом. Под аршской шляпой с загнутыми полями и конической тульей Хетцель заметил влажные седые локоны, бледность лица и длинный, уныло висящий нос. Ему удалось мельком взглянуть прямо в мутно-серые глаза старика. Доктор Льювиль — если это был он — поглядывал вокруг, не останавливая взор ни на чем определенном. Хетцель подозревал, что с возрастом врач потерял остроту зрения.

Хетцель снял увеличительные очки, спустился с веранды и прошелся вверх к коттеджу доктора Льювиля. Доктор мог принять или не принять его — так или иначе, для каких-либо ухищрений или задержек не было основательных причин.

Доктор Льювиль не пожелал принять Хетцеля. Заметив приближение незнакомца, врач поднялся на ноги, раздраженно покачал головой и, хватаясь за перила и косяки, вернулся к себе в коттедж. Когда Хетцель нажал кнопку дверного звонка, в двери открылось небольшое смотровое окно — выглянула сиделка: «Доктор Льювиль вышел на пенсию. Он больше не принимает пациентов».

«Я не пациент, — возразил Хетцель. — Меня всего лишь интересуют несколько фактов, касающихся бывшего сотрудника доктора Льювиля, а именно Форенса Дакра».

«Доктор Льювиль никого не принимает, сударь».

«Просто передайте ему мои слова. Я подожду».

Сиделка закрыла окошко и через некоторое время вернулась: «Доктор Льювиль не желает обсуждать доктора Дакра».

«Скажите ему, что Дакра ожидают большие неприятности, и что сведения, которые может предоставить доктор Льювиль, могут иметь большое значение для решения этого вопроса».

Сиделка отрицательно трясла головой — ее светлые кудрявые локоны раскачивались и подпрыгивали: «Ничего я ему не скажу, потому что ему нельзя волноваться. Он ни в коем случае не станет обсуждать доктора Дакра — от этого он только заболеет». Она начала закрывать окошко, но Хетцель придержал его в полуоткрытом положении: «Неужели? Он в самом деле так плохо себя чувствует?»

Сиделка неожиданно улыбнулась, на ее круглом лице появились веселые ямочки. Хетцель подумал, что в таком настроении она довольно-таки привлекательна: «Он думает, что болен. В конце концов, разве это не одно и то же?»

«Не знаю, — пожал плечами Хетцель. — Будьте добры, передайте ему мое сообщение и попросите его подумать. Завтра я вернусь».

«Можете не беспокоиться», — окошко захлопнулось.

«Странно!» — подумал Хетцель. Вернувшись в гостиницу, он сел на веранде и стал наблюдать за тем, как Звезда Джингкенса погружалась во Всемирный океан.

В ресторане гостиницы зажглись огни; Хетцель спустился туда, чтобы поужинать. Официантка в ресторане явно страдала ожирением. У нее была очень бледная кожа; каскад белокурых кудрей спускался на ее массивные плечи. У нее были пухлые щеки, ягодицы выпирали, бедра опасно растягивали вишневую ткань ее панталон. Пока она ходила туда-сюда, выполняя свои обязанности, складки жира дрожали и колебались при каждом ее движении. Официантка в «Таверне Донгга» демонстрировала желчный, черствый цинизм; сиделка доктора Льювиля держалась, главным образом, холодно и отстраненно. Эта официантка казалась дружелюбной и нерасчетливой. Она порекомендовала Хетцелю некоторые блюда из не слишком разнообразного меню и предложила попробовать, вместо мутного пива мышастого оттенка, гораздо более приятный на вкус сублюмовый сидр, о крепости которого, однако, она советовала не забывать. Когда Хетцель поинтересовался, не пожелает ли она распить вместе с ним кварту сидра — или выпить чего-нибудь еще, что ей больше нравится — она тут же согласилась. Уже через пять минут, обслужив последнего постояльца, она уселась рядом с Хетцелем, облегченно крякнув, и принялась жадно глотать сидр. Хетцель немедленно заплатил за еще две кварты того же напитка: «Вы пьете с удовольствием и со знанием дела — мне это нравится».

Официантка повернулась в сторону кухни: «Фрайцке! Обслуживай столы! У меня деловой разговор с этим господином!»

Молоденькая блондинка, еще почти подросток, но уже щедро одаренная присущими ее полу округлостями и выпуклостями, молча занялась подачей блюд и уборкой использованной посуды.

«Ваша сестра?» — догадался Хетцель.

«Конечно, она моя сестра. Нет, вы только посмотрите на эту дурочку — неужели она никогда ничему не научится? Фрайцке, тарелки расставляют, подходя к стульям справа, а не слева!»

«Какая разница? — проворчала Фрайцке. — За этим столом все равно никого нет».

«Нужно, чтобы выработалась привычка — как еще ты научишься работать?» Официантка снова повернулась к Хетцелю: «Бедняжка Фрайцке! У нас в семье все левши: и отец, и мать — увы, матушка скончалась! — и все мы, девочки. Но Фрайцке не только держится за все левой рукой, она и думает шиворот-навыворот! И все-таки она хорошая девушка, хотя и подверженная приступам безрассудного упрямства».

«Официантка в „Таверне Донгга“ — тоже ваша родственница?»

«Еще одна сестра».

«Еще есть домохозяйка доктора Льювиля — или его сиделка?»

«Интриганка-вертихвостка! Да, она тоже наша сестра. У нас как в математической таблице. Каждая из сестер на пять лет старше следующей. Первой была я, Оттилия, за мной — Импи из „Таверны Донгга“, третья — Зерпетта, она работает в коттедже, и последняя — Фрайцке, у нас в кухне. Но мы не слишком интересуемся одна другой. Это у нас в крови. Отец нынче — затворник, он терпит только Зерпетту, а та надеется унаследовать его имущество».

«Не сомневаюсь, что вы помните доктора Дакра».

Оттилия расхохоталась: «Еще бы я его не помнила! Он лишил меня невинности! Клялся, что любовь Форенса и Оттилии станет легендарной, как связь принца Вортимера с Шелковистой Феей или, если меня это больше устраивало, Маселлино Брунта и Коры Бесонг. Никогда ни один мужчина не пел мне такие восторженные оды! „Возьми меня! — сказала я ему. — Познакомь меня со сказочными фейерверками страсти!“ Но его обязанности всему помешали. Они с отцом никогда не ладили. Отец был осторожен — Форенс дерзал. Отец прописал бы успокоительную мазь — Форенс пристегивал пациента в одном из своих дорогостоящих аппаратов и выполнял какую-нибудь неслыханную операцию. „Облегчай!“ — был лозунг моего отца; „Режь!“ — провозглашал Форенс. Так продолжались дела почти четыре года, после чего между ними случилась ужасная ссора. Отец выгнал Форенса, но оставил себе все его чудесные аппараты, чтобы возместить то, что Форенс ему задолжал, а он задолжал немало. Когда я узнала о происходящем, я страшно огорчилась и пошла собираться в дорогу — в то время я была еще привязана к отцу и не хотела уезжать из Масмодо. Я принарядилась, как могла, вынесла багаж на улицу, стояла и ждала. Но в конце концов Импи прибежала и сообщила, что Форенс уехал без меня».

«Пренеприятнейшая ситуация!»

«Еще бы. Форенс был сукин сын, каких мало».

«И куда он подевался после этого?»

«Попытал счастья на Скалькемонде. Даже я могла бы ему посоветовать не испытывать судьбу на третьей планете — ведь для скальков важнее всего соблюдение приличий и порядок. У них все нужно делать именно так, а не как-нибудь иначе — а это как раз то, на что Форенс совершенно неспособен. Не прошло и двух лет, как он устроил там чудовищный скандал, его выгнали со Скалькемонда и запретили возвращаться. Что ему оставалось? Он взял и вернулся сюда, такой же довольный собой и наглый, как всегда! Я напомнила ему о нашей „священной любви“, но он только промолчал и отвернулся. Увы, к тому времени я заметно прибавила в весе. Форенс обратился к моему отцу — он хотел выкупить свою аппаратуру за полцены, но отец и слышать об этом не хотел. Поэтому Форенсу пришлось заняться местной практикой, чтобы заработать деньги — и кого он выбрал сожительницей? Не меня, а потаскуху Импи! Похоже на то, что она с самого начала имела на него виды, распутница! А, что об этом говорить? Теперь ей не лучше, чем мне».

Хетцель почувствовал, что от него ожидается какая-то реакция, и заметил: «Ей, пожалуй, еще хуже. По меньшей мере вы сохранили достоинство!»

Оттилия кивнула с такой решительностью, что все ее светлые кудри взметнулись: «Ей приходится обслуживать всякую сволочь. Я, хотя бы, имею дело с достойными людьми».

Хетцель предположил, что рюмка-другая сублюмового коньяка неплохо сочеталась бы с сидром, изготовленным из того же фрукта; Оттилия всецело поддержала его гипотезу.

«На мой взгляд, — задумчиво сказал Хетцель, — в Масмодо недостаточно клиентуры для того, чтобы поддерживать существование двух врачей».

«Совершенно верно! Хотя здесь больше пациентов, чем может показаться на первый взгляд — все побережье заселено аршами и „собачьими бородами“, а выше по склонам горы Йоко живут садоводы, поставляющие сублюм. Примерно к тому времени отец заболел и отошел от дел. Все пациенты стали обращаться к Форенсу — несколько лет он и эта мегера Импи были самыми занятыми людьми в Масмодо. И днем, и ночью, разумеется. Так или иначе, Форенс выплатил долг моему отцу и забрал свою драгоценную аппаратуру, а в придачу стал заведовать лазаретом. Он хотел заполучить и коттедж, но отец наотрез отказался переезжать. Теперь за ним ухаживала Зерпетта, и он чувствовал себя вполне комфортабельно среди всех своих сувениров — почему бы он стал причинять себе такое неудобство?»

«Почему бы, действительно? — Хетцель поднес бутыль к бокалу собеседницы. — Попробуйте этот превосходный коньяк».

«С удовольствием!»

Хетцель щедро наполнил бокал: «Пожалуйста, не прерывайте рассказ — он чрезвычайно занимателен».

«Мне еще есть о чем рассказать. Форенс начал делать удивительные вещи — буквально творить чудеса. Один из аршей — как его звали? — Сабин Крю — выпал из лодки. На него набросился морской скелет и растрепал его, как лепестки ромашки. Его вытащили в корзине для белья — от бедняги Сабина не осталось ничего, за что можно было бы ухватиться. Но Форенс им занялся с пристрастием. И добился успеха — по меньшей мере, сохранил жизнь Сабину, после чего все арши и даже собачьи бороды стали обращаться с недугами к доктору Дакру, хотя некоторых останавливали слухи».

«Какие слухи?»

Оттилия осторожно посмотрела по сторонам: «Кто знает, правда это или нет? Можно ли поверить в то, что у доктора Дакра есть секретная лаборатория дальше по берегу, у „Бара Тинкума“, где он ставит странные эксперименты и пытается скрестить собачью бороду с пламенеоном?»

«В это трудно поверить, — заверил Оттилию Хетцель. — Тем более, что я представления не имею о том, кто такие собачьи бороды и кто такие пламенеоны».

«Собачьи бороды — безнадежный народ, бродяги, живущие на пляжах, главным образом в нашей, южной части архипелага. Вы говорите, что никогда не видели пламенеона?»

«Никогда».

«О, тогда вас ожидает своего рода потрясение! Пламенеоны — важнейшие аборигены Гитерсмонда, двуногие перистые твари. Они питаются фруктами — у них невероятно яркая, причудливая окраска: роскошные розовые и лиловые хохолки, оранжевые пушистые шары по бокам и золотистые рога. С какой стати Форенс решил бы скрещивать людей с расфуфыренными туземными чудищами, не могу себе представить. Любой разумный человек понимает, что это невозможно. Тем не менее, кто-то донес на Форенса — все считают, что это сделал отец. Срочно прибыл медицинский инспектор, и скандалу не было конца — даже если Форенс не делал ничего плохого в лаборатории у „Бара Тинкума“, он здорово провинился в чем-то еще. Ему пришлось закрыть практику, он уехал из Масмодо и больше не возвращался».

«Когда это было?»

«Примерно два года тому назад, точно не помню».

«И куда он направился в этот раз?»

Оттилия пожала обширными плечами: «Может быть, Импи знает. Она надела лучшее платье, упаковала багаж, вынесла чемоданы на улицу и стала ждать — но Форенс, как прежде, так и не появился. Через некоторое время она отнесла багаж домой и переоделась в обычное тряпье. Теперь Импи отказывается даже словом помянуть Форенса Дакра, хотя время от времени я пытаюсь разговорить ее и вспомнить былое».

«Надо сказать, этот Форенс Дакр — человек изменчивого характера».

«По этому поводу, по крайней мере, Импи со мной полностью согласна».

«Может быть, ваш отец знает, где теперь находится Форенс Дакр?»

Оттилия с сожалением покачала головой — ее сожаление явно относилось к неспособности Хетцеля понимать простейшие вещи: «Мой отец ненавидит одного человека больше всех людей Ойкумены. Этого человека зовут Форенс Дакр. Но гордость не позволяет отцу упоминать о Дакре — он не выносит даже, когда имя Дакра произносят в его присутствии».

«А что случилось с дорогостоящей аппаратурой Дакра?»

«Она все еще в лазарете. Хотите на нее полюбоваться?»

«Конечно! Вы рассказали невероятную историю — она возбудила во мне любопытство».

«И что-нибудь еще?» — Оттилия шаловливо покосилась на нового знакомого.

«Но разве это возможно? — спросил Хетцель. — Я говорю, конечно, о посещении лазарета».

«Конечно, возможно, — отозвалась Оттилия, — потому что ключ от лазарета у меня».

«Доктор Льювиль не станет возражать?»

«Даже если бы он стал возражать, что с того? Это не его дело».

Глава 10

Более чем дружелюбно подхватив Хетцеля под руку, Оттилия повела его вверх по склону. Небо пылало звездами, ветер вздыхал в кронах махорочных деревьев. Беспорядочная кривая цепочка тусклых огоньков, мигавших отражениями в воде, отмечала «Таверну Донгга» на конце причала, где гирлянды красных и зеленых лампочек обещали жаждущим возможность промочить горло.

Лазарет находился прямо напротив простого беленого коттеджа доктора Льювиля. «Вот мы и здесь! — объявила Оттилия. — Единственная амбулатория в Масмодо — и, судя по отзывам, не такая уж плохая».

Вынув из кармана блузки небольшой цилиндр, Оттилия прикоснулась им к пластинке для считывания кодов. Дверь открылась. Оттилия включила свет: «Это приемная — достаточно приличная, но тут нет ничего интересного. Росписи на стене я сама нарисовала».

«У вас есть вкус», — похвалил Хетцель.

«Спасибо. Здесь регистратура, а помещения для обследований — вон там. А здесь был личный кабинет доктора Дакра. Его бумаги и архивные записи удалили, конечно, но все остальное…» — Оттилия сделала неопределенный жест рукой.

Хетцель зашел в кабинет, чтобы рассмотреть фотографии, висевшие на стене: «Кто эти люди?»

Оттилия прошлась вдоль стены, поясняя, в меру своих возможностей, каждую из изображенных сцен: «Это мой отец и мы, четыре девочки — все мы тогда были очень молоды… А! Только взгляните, какая я была наивная и доверчивая! Милый ребенок, не правда ли?… А вот у нас доктор Дакр и его пациент-арш, Сабин Крю. Смотрите, как его ужасно изуродовала морская бестия!»

Хетцель увидел торс арша, лежащего с неподвижно выпученными глазами на больничной койке. Рядом стоял, самодовольно усмехаясь, доктор Форенс Дакр, явно убежденный в том, что жалкие останки, возвращенные им к жизни, могли вызывать только трепетное почтение. Хетцель спросил: «Что случилось с Сабином Крю после операции?»

«Трудно сказать. Арши не терпят инвалидов и уродов. Скорее всего, его утопили. Импи, наверное, это известно лучше всех. Вот самая роскошная из комнат для обследования пациентов — не желаете ли взглянуть?»

«Не хотел бы тратить время зря, — отказался Хетцель. — Меня больше интересует аппаратура».

«Они заперли дверь!» — пожаловалась Оттилия. Несколько раз раздраженно попытавшись повернуть ручку двери, ведущей в экзаменационную палату, она распахнула дверь комнаты напротив: «Загляните сюда — здесь тоже неплохо».

«Одно больничное помещение мало отличается от любого другого, — заметил Хетцель. — А где тут операционная?»

«Здесь! — Оттилия провела его в зал, занимавший добрую половину лазарета. — Что вы об этом думаете?»

Хетцель, ожидавший увидеть пару скромных медицинских аппаратов, с изумлением оглядывался по сторонам. Зал был разделен на несколько секций — в каждой находился явно дорогостоящий специализированный механизм. Услышав удивленное ворчание Хетцеля, Оттилия понимающе кивнула: «Взгляните на эту штуковину — не знаю, как она называется, но ее используют во время операций. Хирург даже не приближается к пациенту, он стоит вот здесь, в кабинке. На голову он надевает вот эту маску с контактами — наклоняя голову вперед, он увеличивает изображение, поднимая голову — уменьшает. Его пальцы и руки вставляются в эти перчатки с раструбами — движениями пальцев он управляет миниатюрными инструментами, а нажатиями педалей выбирает оборудование. Пользуясь четким увеличенным изображением и плавно перемещая инструменты никогда не дрожащим захватом, хирург может уверенно выполнять самые сложные операции. Если требуется закрытая операция на внутреннем органе, врач погружает в организм пациента маленький зонд и перемещает его через желудок и кишки сфокусированными магнитными лучами. Тем временем зонд передает изображение того, что видит. В любом месте врач может остановить зонд и впрыснуть лекарство, нагреть участок ткани или прооперировать орган или сосуд миниатюрными инструментами, после чего зонд извлекается из тела».

«Чудесно! — откликнулся Хетцель. — А этот аппарат?»

«Мне говорили, что он позволяет делать глазные операции — индексировать и пересекать оптические нервы между сетчаткой и мозгом, с целью дальнейшей пересадки глаза».

«Достопримечательно! А этот?»

Оттилия хихикнула: «Это компрессор, помогающий матери рожать». Она пояснила, в общих чертах, действие механизма.

«Очень изобретательно. А здесь у нас что?»

«Ох, давайте не будем говорить об этих головоломных машинах», — отмахнулась Оттилия. Она стремительно приблизилась, и Хетцель оказался зажат между стеной и больничной каталкой. «Как приятно встретить понимающего, сочувственного человека! — ворковала толстуха. — Иногда мне кажется, что жизнь пролетает мимо зря, день за днем…»

Ее прервал повелительный стук в дверь. Хетцель воспользовался случаем ускользнуть из западни. «Кто там?» — раздраженно откликнулась Оттилия.

«Зерпетта. Это ты, Оттилия? Что ты там делаешь посреди ночи?»

Оттилия бросилась к двери, но Хетцель опередил ее и распахнул дверь: «Заходите, заходите!»

Зерпетта зашла в операционный зал, жмурясь от яркого света: «Чем вы тут занимаетесь?»

«Я осматриваю лазарет. Доктор Льювиль все еще не спит?»

Зерпетта отступила в дверной проем. Заглянув ей за спину, Хетцель заметил на веранде сутулый худощавый силуэт, бледно озаренный светом из внутреннего помещения. Протиснувшись мимо Зерпетты, Хетцель вышел из лазарета, пересек улицу и встал у подножия лестницы: «Доктор Льювиль?»

«Молодой человек, я больше не практикую и не даю интервью. Я не хочу с вами разговаривать», — у старика был низкий, заунывный, хрипловатый голос.

«Тем не менее, — возразил Хетцель, — вы человек и, предположительно, человек не безответственный. Я стараюсь установить местонахождение Форенса Дакра и, хотя бы просто из вежливости, вы могли бы сообщить мне его адрес».

Серое лицо пригнулось ближе, мутно-серые глаза уставились на Хетцеля: «Кто вы такой? Что вам нужно от доктора Дакра?»

«Меня зовут Майро Хетцель. Мое имя ничего для вас не значит. Я — частный детектив. Форенс Дакр нанес ущерб моему клиенту. Я желаю возместить этот ущерб».

«Скажу вам одно — и ничего больше. Доктор Дакр — блестящий специалист. Он произвел здесь большое впечатление, после чего уехал из Масмодо. Он никому не говорил, куда направлялся и что намеревался делать дальше. Он не оставил никакого адреса, и никто из нас не получал никаких сведений о том, где он мог бы теперь находиться. Это все, что я могу вам сообщить».

Хетцель смотрел вслед шаркающей сутулой фигуре, скрывшейся в коттедже. Зерпетта тоже тихонько проскользнула в коттедж. Медленно обернувшись, Хетцель обнаружил, что остался один. Почувствовав уклончивость нового знакомого, Оттилия тоже сочла нужным удалиться.

Спустившись по главной улице мимо гостиницы к набережной, Хетцель осторожно оценил обстановку, после чего прогулялся по шаткому причалу к «Таверне Донгга», откуда доносились звуки электрических струнных инструментов, сопровождавшиеся гортанными, притворно эмоциональными завываниями. Хетцель зашел в таверну.

Арши — не меньше дюжины — сгорбились над чугунными горшками с пивом. За стойкой бара стояла Импи, апатичная и отчужденная.

Хетцель приблизился к углу стойки, и через некоторое время Импи соблаговолила взглянуть в его сторону.

«Да, сударь?» — спросила она голосом черствым, как прошлогодняя корка хлеба.

«Я был бы не прочь выпить еще кварту ромового пунша, — сказал Хетцель, — несмотря на то, что ваша сестра о нем не слишком высокого мнения».

Импи подняла невидимые брови: «Оттилия? Что она понимает в таких вещах?»

«Надо полагать, ничего. Порой она выражает весьма необычные мнения».

Импи отвернулась и фыркнула: «Удушающая лавина неприкрытой женственности — так кто-то когда-то о ней отозвался».

«Ее привязанность может носить сокрушительный характер, — согласился Хетцель. — Кто такой Сабин Крю?»

«Один из аршей. Почему вы спрашиваете?»

«Арш? А, ну тогда ладно».

Импи перегнулась через стойку, ее глаза сверкнули: «Что вы имеете в виду? Что значит — тогда ладно?»

«Ничего, по сути дела. Надо полагать, доктор Дакр был впечатляющим хирургом. Если бы Сабин Крю не умер…»

«Кто сказал, что Сабин умер?»

«Разве не так? Доктор Дакр все еще его навещает?»

«Откуда мне знать?» — вызывающе спросила Импи.

«Мне дали понять, что вы хорошо знали и доктора Дакра, и Сабина Крю».

«Я не знакома ни с какими аршами».

«Разумеется. Но как Сабин Крю умудряется теперь добывать себе средства к пропитанию?»

«Об этом вам придется спросить его мать».

«Оттилия сказала, что за ним ухаживает доктор Дакр».

«Ха! — смех Импи был воплощением презрения. — Что она понимает?»

«Значит, мать Сабина не живет вместе с вами?»

На лице Импи отобразилась любопытная смесь эмоций — в ней боролись удивление, ярость, недоверие: «Вы что, с ума сошли? Почему вы говорите такие глупости?»

«Прошу прощения, — смутился Хетцель. — Я чего-то не понял. Сказать по правде, я не слишком прислушивался к…»

Лицо Импи сморщилось от гнева: «Мать Сабина Крю зовут Фарукас. Она живет в пятнадцати километрах дальше по берегу. Ступайте туда сами! И все увидите!»

«Очевидно, я в чем-то ошибся. Где можно было бы найти доктора Дакра? Если я смогу его увидеть, я во всем окончательно разберусь…»

«Вы и ваш доктор Дакр! — завопила Импи и разбила бутылку о прилавок. — И вы, и он можете…»

Хетцель поднялся на ноги и покинул «Таверну Донгга». Многоэтажная тирада Импи постепенно затихала по мере того, как он возвращался по причалу на берег.

Глава 11

Утром Фрайцке подала Хетцелю завтрак в ресторане гостиницы. Хетцель решил, что девушка, скорее всего, ничего не знала о Форенсе Дакре — в конце концов, теперь наступила очередь Зерпетты. Он пересек затененную деревьями улицу, зашел на почту и отправил телеграмму Конвиту Кленту на виллу Дандиль в Юнисе близ Кассандера на Фессе:

Я обнаружил весьма запутанную ситуацию, но смогу разобраться, в чем дело, в течение нескольких следующих дней. Результаты, по меньшей мере в том, что относится к вашим интересам, все еще невозможно предсказать определенно. Буду держать вас в курсе.

Спустившись по главной улице на набережную, Хетцель вышел на причал и задержался, рассматривая рыбацкую лодку с планширями, расписанными красными, белыми и черными аршскими символами.

В кокпите сидел на корточках арш в свободной белой рубахе и черных штанах, закреплявший новый водозащитный порог вокруг люка.

«Ваша лодка сдается в аренду?» — спросил Хетцель.

Арш поднялся на ноги и, вытирая руки о штаны, осторожно рассмотрел Хетцеля: «А куда вы хотели бы плыть, мернер?»[9]

«Я хотел бы проплыть километров пятнадцать-двадцать вдоль берега — может быть, до самого „Бара Тинкума“. Вас это затруднит?»

«Не особенно. Тогда спускайтесь в лодку, мернер, и поехали».

«Не спешите. Мы еще не договорились о цене».

Переговоры длились несколько минут, но в конечном счете Хетцель спрыгнул в лодку.

Преобразователь энергии вздохнул, захваченная электромагнитным полем вода заструилась вдоль приводных пазов под кормой; маневрируя среди причалов, лодка обогнула волнолом и выскользнула навстречу ленивым валам Всемирного океана. «Теперь куда, мернер?» — спросил арш.

«Я журналист, — пояснил Хетцель. — Мне поручили написать статью о докторе Дакре и его работе. Вы с ним знакомы».

«Нет, не знаком».

«Как насчет Сабина Крю — вы его знаете?»

«Его следовало утопить. Ухаживать за полутрупом неправильно, это навлечет беду. Можете так и сказать своим читателям».

«Обязательно об этом упомяну, — пообещал Хетцель. — Говорят, что теперь Сабин Крю живет со своей матерью, Фарукас».

«Я был в таверне, когда Импи вам об этом сообщила, — заметил рыбак. — Она много чего наговорила и продолжала говорить еще долго после того, как вы ушли».

«Она умеет красочно выражаться, — согласился Хетцель. — Так что отвезите меня к дому Фарукас».

«Как вам угодно».

Лодка плыла мимо белых песчаных пляжей, наклонившихся к воде кокосовых пальм, сиреневых и розовато-лиловых ганджей, розовых хорджиан, тянувшихся на десятки метров лиан с большими белыми цветами, напоминавшими раструбы валторн. Лодка скользила то по лазурно-прозрачному мелководью, то над темными синими глубинами; перегнувшись через борт, Хетцель мог наблюдать за всевозможной морской живностью — на подводных камнях шевелились существа, похожие на белые перчатки с черными напалечниками; искристые голубые иглы сновали из стороны в сторону, одновременно останавливаясь; мимо проплыла снежно-белая трехметровая рыбина с расширяющейся, как лезвие топора, клиновидной головой полутораметровой ширины; из-под скалы выползала тварь, которую рыбак назвал «морским скелетом» — нечто вроде решетчатого пятиметрового скорпиона с клешнями на обоих концах; пугливо спасались от лодки бесчисленные стайки мелкой рыбешки.

Через некоторое время рыбак протянул руку: «Вот „Бар Тинкума“ и дом Фарукас».

Дом белел на слегка возвышенной насыпной площадке среди фруктовых деревьев, за вереницей кокосовых пальм — сооружение из кристаллизованного песка, гораздо более внушительное, чем ожидал Хетцель. За приближением лодки наблюдала облокотившаяся на поручень веранды женщина из племени аршей. Хетцель спросил: «Это Фарукас?»

«Да, это она там стоит».

«Давайте причаливать».

Рыбак привязал лодку к бетонному пирсу; Хетцель спрыгнул на берег и поднялся по тропе к дому. С тех пор, как он увидел ее издали, женщина на веранде не сдвинулась с места. «Добрый день! — позвал Хетцель. — Вы — Фарукас?»

«Да, я — Фарукас».

Хетцель присоединился к ней на веранде; женщина смотрела на него с опаской. Как у всех аршей, у нее была приземистая фигура с массивными плечами и короткими толстыми ногами. Ее уши, и так уже растопыренные и обвисшие, были дополнительно растянуты серьгами-затычками из резной киновари; нос, кривой и мясистый, висел подобно неудачно выросшему огурцу: «Зачем вы сюда приехали, сударь?»

«Где находится Сабин Крю?»

«Здесь его нет!» — с гордой решительностью заявила Фарукас.

Из дома послышался какой-то шум, словно кто-то передвигал стул по деревянному полу. Хетцель заметил: «Вы говорите, что его здесь нет. Кто же, тогда, производит этот шум?»

Перед тем, как Фарукас успела ответить, Хетцель прошел мимо нее внутрь жилища.

Он оказался в продолговатом помещении с белеными оштукатуренными стенами, разделенном на две половины низким прилавком, на дальнем конце которого были расставлены лотки с кашей и печеными фруктами. За прилавком стояли три роскошных существа, каждое на две головы выше Хетцеля. Остроконечную, словно выделанную из белесой дубленой кожи физиономию каждого существа увенчивали пара винтообразных золотистых рогов и гребень из пучков длинных разноцветных перьев — алых, серых, лиловых, оранжевых. Под головой воротник черного меха нависал над обширной грудной клеткой, тогда как головной гребень продолжался, спускаясь вдоль спины. «Колоритное собрание, нечего сказать!» — подумал Хетцель. Существа эти явно отвечали своему популярному прозвищу, «пламенеоны». Смерив Хетцеля вопросительно-высокомерными взглядами, аборигены вернулись к кормежке. В «человеческую» секцию помещения зашел четвертый пламенеон — заметив Хетцеля, он замер, неподвижно глядя на непрошеного гостя: существо не такое высокое, как другие, потяжелее и поплотнее, с большой, почти шарообразной головой.

Ворвавшаяся внутрь Фарукас встала перед Хетцелем, загораживая аборигенов, и закричала: «Я же вам говорила — здесь нет Сабина Крю!»

«Это понятно. Кто заплатил за этот роскошный дом?»

Фарукас небрежно махнула рукой: «О, у меня есть деньги».

«От кого вы получаете эти деньги?»

«Да-да, я получаю деньги».

«Деньги вам дает Сабин Крю?»

«Да-да, верно, — кивнула Фарукас. — Он добрый».

«А от кого Сабин Крю получает свои деньги?»

«Не знаю. Может быть, от доктора».

«Где сейчас доктор Дакр?»

«Я не знаю, где доктор».

«Я должен сообщить ему о налоге, но мне придется говорить с вами».

«Ничего не знаю про налог».

«Конечно, нет — потому что это не ваш дом! Доктор Дакр не хочет, чтобы здесь жила какая-то старуха — вам придется убираться отсюда».

«Нет-нет! Доктор хочет, чтобы я кормила пламов!»

«Ага! Вы тут заботитесь о пламах?»

«Да, это правда».

«Значит, вам придется платить налог».

«Нет налога на пламов», — без особой уверенности возразила Фарукас.

«Именно в этом вы ошибаетесь. С вас причитается большой налог! Я уполномочен получить деньги».

Фарукас беспокойно бросила взгляд через плечо: «У меня нет денег».

«Значит, я должен их получить от доктора или от Сабина Крю. Говорите, где они — или мне придется подать негативнопредосудительный отчет!»

Фарукас снова взглянула в сторону пламенеонов, словно ожидая от них помощи. Три высоких аборигена ели, не обращая никакого внимания на людей; четвертый вышел из помещения.

«Я не знаю, где доктор Дакр, — упавшим голосом сказала Фарукас. — Сабин в Масмодо. Он живет у старика Льювиля».

«У старика Льювиля, даже так? Я говорил со стариком Льювилем — он ни словом не упомянул, что Сабин живет у него».

«Льювиль приютил Сабина по просьбе Дакра. Они работали вместе много лет — они большие друзья».

«Возможно, — Хетцель подошел к фотографии, висевшей на стене. — Кто это? Неужели Сабин Крю?»

«Да, это Сабин! — гордо кивнула Фарукас. — Он жив и здоров, ему весело».

Хетцель вернулся в лодку. Рыбак-арш отчалил и повернул назад в Масмодо. Через несколько минут он издевательски спросил: «Так вы нашли Сабина Крю?»

«Нет. По словам его матери, он в Масмодо».

«Это я мог бы сам вам сказать».

«Не сомневаюсь, — Хетцель перевел взгляд с океанских волн на лицо рыбака. — Почему Импи сказала, что он живет с матерью?»

«Она не говорила, что Сабин живет с матерью, она вам сказала задавать вопросы его матери».

«Вероятно. Не помню в точности, что она говорила. Что еще вам известно? О чем еще вы мне не сказали?»

«Я знаю, почему доктор Льювиль донес медицинскому инспектору на доктора Дакра».

«И почему же?»

«Вы заплатите за эту информацию десять СЕРСов?»

«Скорее всего, нет».

«Сколько вы заплатите?»

«Трудно сказать».

«Ладно, все равно вам об этом расскажет кто-нибудь другой, и бесплатно. Фарукас содержит трех пламенеонов. Вы их видели?»

«Да, — сказал Хетцель. — Видел».

«Ходили слухи, что доктор Дакр применял предотвращающую отторжение сыворотку, чтобы скрещивать людей с пламенеонами, и что Фарукас родила такого гибрида».

«Если бы это было правдой, такая история прогремела бы скандалом по всей Ойкумене».

«Медицинский инспектор, мернер Стайпс, задал жару доктору Дакру — так что, вполне может быть, в этих слухах кроется доля правды».

«Тогда почему же доктор Льювиль теперь содержит Сабина Крю?»

Рыбак пожал плечами: «Льювиль запер на замок машины доктора Дакра. Ссора двух врачей выгодна только Сабину. Если бы он был здесь, с нами, я тут же выбросил бы его за борт. Море его потребовало, и теперь никогда его не отпустит».

«Остается вопрос: где доктор Дакр?»

«Он приезжает и уезжает. Он может приехать завтра».

«Вполне возможно. Что еще вы знаете?»

«Ничего, мернер, за что вы согласились бы заплатить».

Вернувшись в Масмодо, Хетцель прошел от причала к почте, откуда он связался с детективным агентством «Азимут» в Наргуйсе. Обменявшись любезностями с директором агентства, Хетцель зарезервировал услуги пяти оперативных работников высшей квалификации. Агенты прибыли в Масмодо на следующий день, и Хетцель объяснил им, что от них требовалось: «Выше, на склоне холма, вы видите лазарет и коттедж. В одном из этих зданий живет важнейший свидетель по рассматриваемому делу — ему нельзя позволить ускользнуть их наших рук. И за коттеджем, и за лазаретом необходимо вести постоянное наблюдение: двумя из вас днем, тремя ночью. Сами определите такое расписание, какое вас устраивает. Предусмотрите любую возможность. Если вам потребуется помощь, звоните в „Азимут“. С моей точки зрения, чем больше людей займутся этим делом, тем лучше. Держитесь не слишком заметно, но не пытайтесь стать невидимками. Женщина, живущая в коттедже, может выходить и приходить беспрепятственно — но будьте совершенно уверены в том, что это женщина. Пусть вас не обманывают накладные груди, парик или какие-нибудь другие уловки. Все ясно?»

Агенты задали несколько вопросов; Хетцель на них ответил, устранив всякую возможность недоразумений, после чего покинул Масмодо.

Глава 12

На виллу Дандиль доставили телеграмму, адресованную Конвиту Кленту:

Ситуация достигла критической стадии. Требуется ваше присутствие. Пожалуйста, немедленно отправляйтесь в Наргуйс на Гитерсмонде. Ожидаю вас в номере 100 отеля „Космолюкс“. Воспользуйтесь первым доступным пассажирским рейсом.

Хетцель встретил Клента, прибывшего в отель «Космолюкс», в прихожей номера 100: «Вы приехали последним, но все еще вовремя. Заходите в гостиную».

Клент не сдвинулся с места: «Пожалуйста, объясните, что происходит».

«С удовольствием предоставил бы вам любые разъяснения, кстулль Клент, но время не ждет — другие участники спектакля начинают беспокоиться, а нам еще многое предстоит сделать. Будьте любезны, заходите — я вас представлю».

Хетцель провел Клента в гостиную. Беседовавшие там лица замолчали и принялись изучать Клента с интересом более прямолинейным и сосредоточенным, чем это было бы приемлемо в обычных обстоятельствах.

«Наконец, — обратился к присутствующим Хетцель, — мы все в сборе, за исключением человека, который вскоре к нам присоединится. Господа, перед вами кстулль Конвит Клент с планеты Фесс. В гостиной сидят Лазарь, барон Койрбум из Дистля, доктор Аартемус из Наргуйского медицинского института, мернер Андер Стайпс, медицинский инспектор Торпельтинского архипелага, пастор Дэндрю Чизлинг, настоятель Академии Трепетных Вод, также на планете Фесс, и достопочтенный Шейд Казбейн из Мойриса на Скалькемонде. Все мы представляем различные эпохи в жизни Форенса Дакра. Не все эпохи, конечно. Остается еще провести интервью с неким доктором Льювилем, после чего…»

Барон Койрбум конвульсивно приподнял руки, сжав кулаки: «Неужели нельзя обойтись без предисловий? Переходите к делу! Где Форенс?»

«Вы правы, барон, — откликнулся Хетцель. — Не будем откладывать. Нас ждет машина — мы…»

«Нам придется еще куда-то ехать?»

«Таково необходимое условие, барон. В Масмодо на Янус-Амахе мы заполним последний пробел в карьере Форенса Дакра. Свидетель последнего этапа жизни Дакра предпочитает быть отшельником, но это нас не остановит: ситуация должна привести к развязке, так или иначе. Все готовы? Хорошо. Будьте добры, следуйте за мной…»

Глава 13

Аэробус пролетел вдоль цепочки Торпельтинских островов, стал постепенно снижаться, когда на горизонте появилась Янус-Амаха, и приземлился за зданием почтового отделения в Масмодо. По мере того, как пассажиры выходили из салона, Хетцеля отвел в сторону невысокий седой человек атлетического телосложения. Они побеседовали несколько минут, после чего Хетцель вернулся к другим: «По-видимому, все в порядке. Это мой сотрудник, Бруно Имхальтер из агентства „Азимут“. Позвольте сказать пару слов о докторе Льювиле. В свое время он был партнером Форенса Дакра, затем его конкурентом, и в конечном счете стал его врагом. Там, где дорога поднимается по склону холма — его коттедж; напротив — лазарет, где находится множество хирургических механизмов доктора Дакра. В лазарете проживает пациент, хорошо знакомый с доктором Дакром, некий Сабин Крю — ему должно быть известно местонахождение Дакра. Я и мернер Имхальтер сделали все возможное для того, чтобы Сабина Крю не сумели как-нибудь удалить из Масмодо».

«Все это очень замечательно, — проворчал Клент. — Но где Дакр?»

«Форенс Дакр непредсказуем, — ответил Хетцель. — Мы можем обнаружить, например, что он скрывается у всех на глазах, прибегая к дерзкому притворству. Форенс Дакр наслаждается ощущением сверхчеловеческой власти, которому иногда способствует анонимность маскарада. Но теперь мы навестим доктора Льювиля — хотя не могу гарантировать, что нас ожидает сердечный прием».

Их приближение к коттеджу не прошло незамеченным. Как только незваные гости взошли по ступеням на веранду коттеджа, дверь распахнулась, и выглянула Зерпетта — ее круглое лицо пылало гневом, смехотворные светлые кудряшки прыгали и болтались: «Будьте любезны! Мы не желаем вас видеть! Уходите, вам здесь нечего делать! Или я позову полицию!»

«В этом не будет необходимости, госпожа Льювиль: уверяю вас, мы — добропорядочные люди, и цель нашего визита носит вполне законный характер. Если вы будете так любезны и сообщите доктору о нашем прибытии, мы закончим наши дела в кратчайшие возможные сроки».

Зерпетта набрала воздуха, чтобы обрушить на Хетцеля и его спутников очередной залп возмущенных возражений, но у нее за спиной кто-то что-то строго сказал, и она отступила, придерживая открытую дверь: «Тогда заходите, все! Вот коврик, вытирайте ноги, а то вы у меня наследите! Моя бы воля, я бы вас никогда не пустила».

Сохраняя многозначительное молчание, посетители один за другим зашли в гостиную, выходившую на веранду. «Доктор Льювиль? — вежливо обратился к хозяину Хетцель. — Кажется, мы уже встречались, хотя и не представились друг другу как следует».

Владелец коттеджа, угрюмо ссутулившийся за столом, только хмыкнул в ответ, после чего, заметив Бруно Имхальтера, вспылил: «Мой дом под наблюдением! Зачем? Чего вы от меня хотите?»

«Все очень просто, — ответил Хетцель. — Нам сообщили, что вы содержите в лазарете Сабина Крю».

«Ну и что?»

«Почему вы о нем заботитесь?»

«Не ваше дело».

«Не стал бы утверждать с уверенностью, что это не мое дело. Разве Сабин Крю — не пациент доктора Дакра?»

«Доктор Дакр взял на себя еще не выполненные обязательства — передо мной и перед другими членами моей семьи».

«В таком случае, — продолжал Хетцель, — почему вы не желаете с нами сотрудничать?»

«Я научился никому не доверять. Все, над чем я работал, разрушено — из-за моей доверчивости. Больше этого не будет. Меня не интересуют ваши проблемы, вам придется их решать самостоятельно. А теперь я попросил бы вас удалиться. Перестаньте мне надоедать — я старый больной человек, и уже почти ничего не вижу».

«Всецело вам сочувствую, — отозвался Хетцель. — Разрешите нам обменяться парой слов с Сабином Крю, и мы больше не будем вас беспокоить».

«Ничего я вам не разрешу».

«В таком случае нам придется его увидеть без вашего разрешения».

«Поступайте, как хотите. Я не могу заставить вас соблюдать правила приличия».

«Тогда будьте добры, позовите его».

«Нет. Уходите. Его здесь нет».

Зерпетта протиснулась к Хетцелю и встала перед ним: «Сколько еще вы будете здесь оставаться?»

«Недолго. Мернер Имхальтер, загляните, пожалуйста, в лазарет. Вы что-то сказали, доктор Льювиль?»

«Уходите. Убирайтесь!»

Хетцель последовал за Имхальтером на веранду и дал указания, вызвавшие на физиономии Имхальтера мрачную усмешку.

Вернувшись в гостиную, Хетцель сказал: «Мернер Имхальтер и его агенты приведут сюда Сабина Крю. Если вы не возражаете, доктор Льювиль, мы зададим ему несколько вопросов на веранде».

«Я предпочел бы слышать, о чем вы его спрашиваете».

«Как вам будет угодно». Хетцель обратился к своим спутникам: «Скорее всего, вы задаете себе вопрос: почему я и доктор Льювиль придаем так много значения какому-то Сабину Крю. В конце концов, он всего лишь рыбак из племени аршей, которому нанес многочисленные увечья морской скелет. Но он представляет собой шедевр доктора Дакра, венец его профессиональной карьеры, если можно так выразиться — возвращение к жизни человека, от которого остался лишь растерзанный обрубок. Даже доктор Льювиль не может не согласиться с тем, что доктор Дакр хорошо сделал свое дело. Не правда ли?»

«Доктор Дакр, несомненно, непревзойденный специалист в своей области».

Прошло несколько минут. Конвит Клент начал было что-то говорить, но передумал. Барон Койрбум несколько раз судорожно сжимал кулаки, приподнимая руки уже привычным для окружающих жестом.

В дверь постучали. Вошли Имхальтер и один из его подручных, в сопровождении человека в грязном больничном халате.

Хетцель пригласил новоприбывшего присесть: «Мы причинили вам некоторое неудобство и, боюсь, вам придется еще немного потерпеть». Обратившись к Зерпетте, он сказал: «Будучи дочерью доктора Льювиля и медсестрой, вы, конечно же, знакомы с устройством человеческого организма». Повернувшись к спутникам, Хетцель продолжал: «Не пытаясь произвести какой-либо драматический эффект, я всего лишь позволю себе представить вам Сабина Крю, некогда рыбака-арша, а ныне — человека, которого вы видите перед собой».

Окружной медицинский инспектор, Андер Стайпс, с внезапным интересом наклонился к пациенту: «Он не арш. Если, конечно, он не полукровка — но он не выглядит, как полукровка».

«Его нельзя назвать чистокровным аршем, — подтвердил Хетцель. — Имхальтер, будьте добры, снимите с Сабина больничный халат».

Сабин Крю почти не сопротивлялся и вскоре сидел на стуле голый, в одних трусах.

«Попрошу вас, господа, внимательно рассмотреть Сабина Крю, — сказал Хетцель. — Вполне возможно, что вы заметите знакомые вам части тела».

«Если я не ошибаюсь, — произнес доктор Аартемус, — у него мои ноги. И мои ступни».

«Вот куда дует ветер! — внезапно встрепенувшись, воскликнул Шейд Казбейн. — У него моя левая рука! Взгляните на татуировку!»

«Правая рука принадлежит мне, — заявил пастор Чизлинг. — Я уже давно ношу этот протез из пластика и стали, и до сих пор никогда не жаловался, но теперь — другое дело!»

Медицинский инспектор Стайпс мрачно кивнул: «В свое время доктор Дакр посоветовал мне не совать нос не в свое дело, если я не хочу лишиться носа. И это были не пустые слова».

«Форенс заявил мне, что я слишком часто открываю рот и могу потерять челюсть, — печально заметил барон Койрбум. — Так и случилось».

Вмешался Конвит Клент: «Не хотел бы обсуждать характер моей потери при посторонних, но у меня, наконец, появилась надежда. Майро Хетцель, вы оправдали свою репутацию. Как вы обо всем этом узнали?»

«Это довольно сложный процесс сопоставления фактов, в сочетании с парой удачных догадок», — уклончиво ответил Хетцель, никогда не желавший, чтобы применяемые им методы показались слишком очевидными. Теперь однако, заметив вопросительные взгляды окружающих, он понял, что ему придется дать дополнительные разъяснения: «По ходу расследования, конечно, мне удалось пронаблюдать несколько любопытных обстоятельств. Несколько дней тому назад я навестил мать Сабина Крю, живущую по соседству с „Баром Тинкума“. Находясь у нее в доме, я заметил на стене фотографию Сабина Крю — в том виде, в каком он находится в настоящее время — и мои подозрения подтвердились. С тех пор моя первоочередная задача заключалась в том, чтобы предохранять Сабина от какого-либо несчастного случая или насилия и ни в коем случае не допустить, чтобы он сбежал или чтобы его убили. Теперь я могу продемонстрировать вам ваше похищенное имущество».

«Все это замечательно, — сказал Шейд Казбейн. — Но что мы можем сделать с нашим имуществом?»

Хетцель пожал плечами: «Напротив, через дорогу — небольшая больница, а среди вас есть выдающиеся медицинские специалисты: доктор Аартемус, доктор Льювиль…»

«Я вышел на пенсию. Плохое зрение не позволяет мне работать».

«Что, кстати, позволяет выдвинуть еще одно предположение. Когда именно у вас испортилось зрение, доктор Льювиль?»

«Не так давно. Три года тому назад. Причем это случилось буквально за одну ночь».

«Вам известно, что в лазарете установлено оборудование для пересадки глаз?»

«Да, конечно. Но ваши домыслы смехотворны. Доктор Дакр никогда не посмел бы…»

«Какого цвета были ваши глаза перед тем, как у вас испортилось зрение?»

«У меня были голубые глаза. Но заболевание привело к изменению их цвета».

Хетцель кивнул: «Позвольте нам вспомнить о том, в чем заключалось ваше сотрудничество с доктором Дакром. Он поступил к вам на работу в качестве помощника. Медсестрой тогда была Оттилия…»

«Да! Она никак не могла оставить его в покое, похабница! Я выгнал Дакра и ее вместе с ним, после чего моей медсестрой стала Импи».

«Совершенно верно. Доктор Дакр улетел на Скалькемонд. В свое время он поссорился с мернером Казбейном и, в то же время, нарушил строгие законы скальков, что заставило его поспешно вернуться в Масмодо. Здесь он стал конкурентом доктора Льювиля, открыв свою собственную практику, и нанял — или соблазнил — Импи, покинувшую отца.

Ему удалось спасти жизнь Сабину Крю, но я сомневаюсь, что великолепный замысел уже сложился у него в голове к тому времени, так как он занялся экспериментами над пламенеонами. Доктор Льювиль сообщил о его деятельности инспектору Стайпсу, тот прибыл в Масмодо и аннулировал лицензию Дакра. Доктору Дакру снова пришлось сменить место жительства. Импи, которую отец больше не желал видеть, стала работать в таверне. Доктор Дакр объявился в Кассандере на планете Фесс и быстро добился там успеха, но при этом не забывал о своих многочисленных врагах — начиная с пастора Чизлинга, выгнавшего его из Академии Трепетных Вод, и кончая инспектором Стайпсом и несчастным Конвитом Клентом. Доктор Дакр часто совершал поездки, и во время каждой из этих отлучек Сабин Крю получал новые органы и части тела. Но, как видите, не новые глаза. У доктора Льювиля были голубые глаза.

Доктору Дакру, таким образом, приходилось проводить в Масмодо много времени. Как он ухитрялся скрывать свое присутствие? Могу предположить один подходящий способ. Однажды ночью доктор Льювиль умер, будто бы во сне. На следующее утро появился доктор Дакр; ему удалось утешить Зерпетту, к тому времени уже превратившуюся в легкую добычу — подобно всем остальным дочерям Льювиля, изнывавшим в окружении аршей. Форенс Дакр тихонько спровадил тело Льювиля в море, научился ходить шаркающей походкой, ссутулившись и опираясь на тросточку — и доктор Льювиль воскрес, но стал еще большим затворником, чем прежде. Имхальтер, будьте добры…»

Бруно Имхальтер схватил Льювиля за седые локоны и сорвал парик вместе с тонкой пленочной маской, покрытой бледными морщинами — перед присутствующими явился Форенс Дакр.

«Маскарад был настолько дерзким и невероятным, что мог обмануть кого угодно. Но Оттилия упомянула, что в их семье все были левшами. Когда я впервые встретился с доктором Льювилем, я заметил, что он держит трость в правой руке. Таким образом, доктор Льювиль был кем-то другим. Кем он мог быть? Доктором Дакром, кем еще?

Фрайцке, конечно, отправили помогать Оттилии. В конце концов, теперь наступил черед Зерпетты. И все это время в Кассандере Форенс Дакр настойчиво ухаживал за Пердрой Ольруфф — но она предпочла другого, более порядочного человека. Имхальтер, надеюсь, вы конфисковали все оружие?»

«Все, что смогли найти, кстулль Хетцель — лучевой автомат „Вааст“ и пару мини-пистолетов, стреляющих разрывными пулями».

«Итак, мое расследование закончено. Господа, вам предстоит решить, что вам следует делать дальше. Предлагаю воспользоваться оборудованием, установленным в лазарете. Доктор Аартемус мог бы связаться с хирургами-специалистами, не возражающими против конфиденциального выполнения нескольких операций. Кроме того, если кому-либо при этом будет нанесен ущерб — почему, в частности, должен пострадать ни в чем не повинный Сабин Крю? — предлагаю также предоставить ему органы и части тела того индивидуума, который незаконно пересадил ему органы и части тела других людей».

«Не могу не согласиться с вашим предложением, — откликнулся Конвит Клент. — Что вы думаете по этому поводу, доктор Аартемус?»

«Меня в какой-то степени стесняет присутствие мернера Стайпса, медицинского инспектора Торпельтинского округа».

«Из-за меня можете не стесняться! — заявил Андер Стайпс. — По сути дела, я сию минуту складываю с себя полномочия инспектора. Когда операции будут завершены, я могу пересмотреть свое решение, но в данный момент рассматривайте меня как пособника».

«В таком случае нет никаких причин откладывать операции, — сказал доктор Аартемус. Впрочем, как быть с Зерпеттой?»

Зерпетта сухо отозвалась: «Я узнала много такого, о чем даже не подозревала — в частности, о существовании некой Пердры Ольруфф в Кассандере. Можете игнорировать мое существование. Мне тут больше нечего делать. Наступила очередь Фрайцке».

Глава 14

В гостиной виллы Дандиль Хетцель вручил Конвиту Кленту счет за расходы: «Итоговая сумма довольно велика, потому что услуги таких людей, как Бруно Имхальтер, недешевы — и, как вам известно, мне пришлось совершить несколько длительных поездок».

«Ни слова больше! — объявил Клент. — Я в высшей степени удовлетворен результатами вашей работы. Более того, каждый из участников известной вам группы настоял на том, чтобы покрыть часть ваших расходов, в связи с чем на мою долю остается не так уж много».

«В таком случае больше нет никаких проблем, — сказал Хетцель. — Позвольте мне пожелать вам и вашей супруге здоровья, счастья, благополучия, почтительных сыновей и послушных дочерей».

«Надеюсь, что ваши пожелания сбудутся, Майро Хетцель. Что теперь будет с Форенсом Дакром?»

«Он под опекой Фрайцке и Сабина Крю».

«А он не сотворит еще какую-нибудь пакость?»

«Вероятность невелика. Не забывайте, что в том случае, если по какой-либо причине потребуется вернуть Дакру его органы и конечности, потерпевшей стороной окажется Сабин Крю. Не забывайте также о том, что арши — очень суеверная раса; они убеждены в том, что немощь навлекает беду. Поэтому, скорее всего, мы больше не услышим о Форенсе Дакре. Тем не менее, когда мне снова приведется побывать на Гитерсмонде, я заеду в Масмодо и узнаю, что и как. Бывает любопытно снова взглянуть на места, где я проводил расследование».

Об авторе

Гениальный американский писатель, не только богатством языка и воображения, но и глубиной понимания человеческой природы превосходящий большинство современных авторов, Джек (Джон Холбрук) Вэнс родился 28 августа 1916 года в Сан-Франциско. Вэнс провел детство на скотоводческой ферме, рано оставил учебу в школе и несколько лет работал на строительстве, посыльным при отеле, на консервной фабрике и на дноуглубительном снаряде, после чего поступил в университет штата Калифорния в Беркли, где получил диплом горного инженера, а также изучал физику, журналистику и английский язык; некоторое время он работал электриком в доках ВМФ США в Перл-Харборе на Гавайях (откуда вернулся в Сан-Франциско, чтобы учить японский язык, за два дня до нападения японцев).

На корабле американского торгового флота Вэнс написал свой первый рассказ. Мало-помалу его рассказы и повести начали издавать в журналах, но за них платили так мало, что Вэнсу приходилось несколько лет зарабатывать на жизнь плотницким ремеслом. В 1946 г. Вэнс встретил Норму Ингольд и женился на ней. В 1950-х годах они много путешествовали по Европе, а в 1960-х провели несколько месяцев на Таити, но главным образом жили в Окленде, в Калифорнии. Вэнс стал постоянно зарабатывать писательским трудом в конце 1940-х гг. Помимо множества известных книг и рассказов, написанных в свойственном только ему стиле сочетания детективно-приключенческой фантастики и социальной сатиры, Вэнс опубликовал ряд чисто детективных повестей, а также знаменитую трилогию «Лионесс» — мастерский образец жанра фэнтези. К старости Вэнс ослеп, но до последнего времени продолжал писать с помощью специализированной компьютерной системы. Джек Вэнс жил в небольшом старом доме на крутом склоне, в калифорнийских холмах Окленда.

Разворот обложки

Примечания

1

СЕРС: стандартная единица расчета стоимости; общепринятая в Ойкумене денежная единица, эквивалентная ценности одного часа неквалифицированного труда. Такая валюта заменяет любые другие монетарные базы, так как она обеспечена единственным продуктом, неизменно находящим спрос во всей населенной человеком части Галактики, а именно тяжелым физическим трудом.

(обратно)

2

Висфер (сокращенно: «в-р») — первоначально «виасвар», пострижник древнего легиона Истины; со временем это звание превратилось в почтительное обращение к представителям низших слоев общества, неспособным претендовать на аристократическое происхождение.

(обратно)

3

Цинк: монета, соответствующая стоимости одной человеко-минуты, т. е. 1/10 °CЕРСа. Основной ойкуменической единицей времени являются земные сутки, традиционно подразделенные на двадцать четыре часа. При этом каждый час состоит из ста минут, а каждая минута — из ста секунд.

(обратно)

4

Кристаллы, которые время от времени находят в шлаке погасших звезд.

(обратно)

5

Кстулль: принятое в Кассандере и его окрестностях почтительное обращение, происходящее от слова «стлетто» — так космические пираты называли в древности своего капитана.

(обратно)

6

СЕРС: стандартная единица расчета стоимости; денежная единица, эквивалентная стоимости одного ойкуменического часа неквалифицированного труда в стандартных условиях — единственного продукта, ценность которого оставалась примерно одинаковой независимо от того, где и когда он использовался.

(обратно)

7

На Скалькемонде, третьей и самой удаленной от Звезды Джингкенса из «Трех Сестер», базировались крупнейшие банки, финансовые учреждения и высшие учебные заведения, где преподавали математику, космологию и прочие проективно-спекулятивные дисциплины, предлагая также курсы эстетики; здесь же находились консерватории, выпускавшие музыковедов и прочих «вторичных дегустаторов», умудрявшихся зарабатывать на жизнь анализом и критической оценкой произведений изящных искусств и литературы. По сравнению с архитектурой сестринских планет, сооружения Скалькемонда производили отрезвляющий эффект суровой, безыскусственной строгости.

Скальки, уделявшие абстрактным идеям гораздо больше внимания, нежели витты и гитсы, страдали психическими расстройствами гораздо чаще обитателей сестринских планет. Их особенно беспокоила личная безопасность, и они внедрили потрясающе эффективную систему повсеместного контроля и наблюдения, сводившую к минимуму преступность и насилие.

(обратно)

8

Легендарный старментер, Йейн Каргус, заключил договор с беглецами, среди которых не было женщин. Он согласился доставить им сотню девушек в обмен на пятьсот рубиновых сарсенелей (сарсенель — напоминающий драгоценный камень орган, извлекаемый из сенсориума пламенеона). Совершив набег на Обитель Божественной Призмы в Бленни, на Лютусе, Каргус похитил двести тридцать послушниц. Доставив свой груз, Каргус потребовал тысячу сарсенелей, угрожая увезти послушниц и продать их другим заинтересованным сторонам, если он не получит требуемый выкуп, а также указывая на то, что тем самым он предоставляет беглым заключенным существенную скидку, так как в расчете на голову женщины обойдутся им дешевле, чем это было предусмотрено условиями первоначального договора. Беглецы, в свою очередь, жаловались на то, что сарсенели редки, что пламенеоны яростно сопротивляются нападениям, что, получив двести тридцать женщин, они, восемьдесят шесть мужчин, окажутся в значительном меньшинстве, и что женщины, предложенные старментером, принадлежали к известной своей неприглядностью смуглой расе геттуков и, следовательно, представляли собой вовсе не тот товар, который имели в виду покупатели. В последовавшей схватке Иейну Каргусу были нанесены копьями, выстроганными из порослевых махорочных деревьев, тридцать четыре раны, но команда успела его увезти, и старментер чудесным образом выжил. Беглецы, таким образом, приобрели бесплатно двести тридцать девушек, тем самым положив начало расе аршей.

(обратно)

9

Мернер: обычное вежливое обращение на планетах системы Звезды Джингкенса.

(обратно)

Оглавление

Книга I Туристическое агентство Собачьей слободы

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Книга II Очередь Фрайцке

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg