«Две ипостаси одной странной жизни»

Две ипостаси одной странной жизни (fb2) - Две ипостаси одной странной жизни (Квинтет. Миры - 4) 819K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Анатольевич Арбеков

Александр Арбеков ДВЕ ИПОСТАСИ ОДНОЙ СТРАННОЙ ЖИЗНИ

Посвящаю этот роман самой тонко чувствующей и крайне загадочной даме, которая меня, в чём я не совсем уверен, вроде бы простила.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Бросать не стоит в будущее взгляд,

Мгновенью счастья будь сегодня рад.

Ведь завтра, друг, и мы сочтёмся смертью

С ушедшими семь тысяч лет назад…

Омар Хайям.

Чем горше прошлое, тем сладостнее настоящее.

Уильям Шекспир.

Весна была как всегда завораживающей и обвораживающей, необычной, магической, таинственной, волшебной и прекрасной. О, весна, о чудо! Она волновала и бодрила. От неё вскипала и мощно бурлила в жилах несколько застоявшаяся за зиму тягучая, сонная и равнодушная кровь, которая внезапно стала лёгкой, почти прозрачной, невесомой и безумно воздушной.

О, этот желанный, страстный и невероятный полёт в самую глубокую и счастливую бездну, именуемую вечностью! О, мечты, надежды и грёзы! Но, с другой стороны, зачем нам нужны какие-то глубокие бездны? А может быть, и, скорее всего, полёт должен быть направлен в голубые небеса, в несколько иное, довольно светлое и приятное место под названием Рай?! Собственно, Рай и предполагает вечность. Или Ад? Или оба вместе?

Короче… Ранняя весна несколько первых дней марта была довольно уставшей, постаревшей, холодной, загадочной и на первый взгляд весьма жёсткой дамой. Но потом дама, с облегчением освободившаяся от холодных оков недавней зимы, безжалостно сковывающих её, превратилась вдруг в страстную, великолепную, свежую, простую, юную, открытую и до сумасшествия желанную и жаждущую любви девушку, которая была неистово влюблена и была любима.

Она, полностью обнажённая, слегка развратная, но крайне целомудренная, умудрилась при всём этом явном несоответствии сохранять внутри себя какую-то завораживающую и сладкую тайну, некоторую недоступность, а снаружи мистический и магический шарм.

Ранняя весна сначала являлась несмышлёным ребёнком, совершенно непонятным и несформировавшимся существом. Потом она превратилась в подростка, была по детски игрива и беспечна, и абсолютно не похожа на всех своих предыдущих подруг, дотоле или доселе резвившихся тысячи лет под синими и вечными небесами красавца апреля. Но вот-вот она станет молодой и прелестной девушкой, а потом красивой женщиной. А в мае превратится снова в роскошную даму, познавшую все прелести и невзгоды бытия, от которой будет не грех сойти с ума.

О, весна! О, апрель! Очередные счастливые и наивные любовники, которые очень скоро расстанутся друг с другом и забудут друг о друге на год, а может быть и навсегда. Очень жаль… Но что тут поделать. Увы! Все истории любви так похожи одна на другую. И все они повторяются из века в век, так банальны, наивны, трогательны и даже порой смешны, но у каждой истории любви всё-таки есть что такое своё, особенное, сокровенное, внутреннее, что невозможно выразить словами… Очень жаль, что чаще всего любовь проходит. Искренне жаль. Всех и всё жаль в этом мечущемся и странном мире.

И так… Весна, о, весна! Увы, по некоторым причинам в этот год я наблюдал за желанной красавицей девочкой-весной совершенно равнодушно и иронично, настроен был, якобы, на философский лад, то есть находился в некоем отстранённо-отрешённом от действительности состоянии.

Я смотрел на окружающую меня обыденную и повседневную жизнь крайне мудро, жадно пытался познать и понять не её внешнюю, а глубинную и внутреннюю суть. Собственно, именно в этом и заключается смысл и предназначение философии. Дойти до сути. Или нет? Чёрт его знает…

Может быть, никакой глубины и нет во внутренней сути, а просто-напросто всё лежит на поверхности и не стоит поспешно и нервно куда-то нырять, судорожно задерживая дыхание? А вдруг вместо глубины постигнешь ты не её, якобы, какую-то потаённую и сакральную сущность, а весьма болезненно, банально, тяжело и жёстко врубишься в мель после решительного и мощного броска в предполагаемые и очень ожидаемые глубокие воды? В самые глубинные воды! В сладкую бездну! В загадочную тьму!

Но зачем лукавить? Сейчас мне никакие самая загадочная тьма или потаённые глубины не нужны. Я беспечно и радостно скольжу по поверхности безбрежного и чудесного моря под названием жизнь. Я, конечно же, наслаждаюсь видом цветущих деревьев и кустарников. Я, конечно же, жадно созерцаю что-то невыносимо голубое, белое, красное, жёлтое, оранжевое и сиреневое. Я с восторгом вдыхаю полной грудью ароматы весны.

Я, конечно же, понимаю, что это умопомрачительное и сводящее с ума действо не повторится очень долго, а для меня возможно и никогда, и следующий такой же чудесный временной промежуток не состоится, растворится, может быть, вдруг бесследно исчезнет, сгинет и погрузится в небытие. Или, вернее, я уйду в небытие. Ну и чёрт с ним, с небытием! Что нам какие-то хилые и убогие временные моменты. Что нам небытие!? Ну, небытие, значит небытие. Так тому и быть! Что тут поделаешь. Подумаешь… Как я обычно в таких случаях решительно и твёрдо заявляю: «Так мне и надо! Получай то, что заслужил, идиот!».

Живём мы сегодня и сейчас. И только. Вдыхаем ароматы всего мира именно в данный момент! Если ты с восторгом вдыхаешь их, сводящих с ума, и постигаешь все прелести бытия, то значит, что ты один из тех немногих счастливчиков, которые способны чувствовать эти изысканные ароматы, тонкие вкусовые оттенки, и всякие иные ощущения не только посредством своих умов, но и совершенно интуитивно и вне зависимости от разума на своих губах, на кончиках языков, ресниц, ушей и пальцев.

Да какой из меня к чёртовой матери философ?! Наблюдаю весну, якобы, с отстранённо-философским настроением, но отнюдь не отстранённо. Вроде бы я мудр и отрешён от действительности, как это и полагается делать истинному философу-гурману, но какое тут отрешение при такой красоте, при таких ароматах! О, женщины, скинувшие с себя серые зимние одежды! О, страстные девушки, полуобнажённые, длинноногие, окрылённые апрелем, и рассчитывающие на долгожданные встречи с богатыми и красивыми, желательно с заокеанскими принцами! О, весна! О, любовь!

Идиот! Создаю в своём мозгу очередные ложные иллюзии, фантомы какие-то. Путаю всё и переплетаю в мистической и магической паутине разума. Так, успокойся, человек! Ну что за бред ты несёшь и о чём думаешь в данный момент!? Тем более, что лихорадочно размышляешь вслух. Замолчи! Заткнись! Расслабься, смешной, глупый и слабый индивидуум, вкуси все прелести этого мира! Погрузись в них! Хватит думать! Просто иди по тропинке бытия к близкой смерти, и блаженно созерцай то, что пока ещё существует вокруг тебя, и ещё некоторое время радуйся и наслаждайся тем, что обволакивает, поглощает и завораживает тебя!

Я так и сделал. Я любовался небом, его ещё чуть-чуть обманчиво холодным и прозрачным воздухом, и ловил невесомые лепестки умирающих цветов, падающих с деревьев, и пытался согреть их на своих сухих ладонях, которые никого и ничего уже не могли согреть. Я был таким же невесомым, как они, эти эфемерные лепестки, но что такое цветок, и что такое человеческая жизнь? А может быть, — это одно и то же? Только в разных ипостасях осознаются реальность или не реальность бытия, и всё заключено лишь в причудливой простоте этого мира и главное, в особом видении и понимания себя, — скрытого, непознанного самим собой и потаённого внутри существа?! Чёрт его знает!

Неожиданно я заметил великолепную чёрную кошку, довольно упитанную и с ошейником, с густой блестящей шерстью, которая шустро перебежала через дорогу. Упитанная… Ну, и хорошо. Ну, и славно. Значит, есть у неё хозяин. Хозяин нужен везде и всегда. Без хозяина никак и никуда. Это вечная, как мир, истина. Это аксиома. А иначе наступает хаос, возникают всякие там возмущения, разброд и шатания, а потом даже мятежи и, ней дай Бог, всеобщая смута, восстания, а, возможно и войны. Не дай Бог, не дай Бог!

Ничего себе! Вот какие мысли посетили меня после встречи с обычной кошкой, хоть и с чёрной! При виде её я не стал ужасаться, чертыхаться, негодовать, топтаться на одном месте, плевать налево и направо и стучать по дереву. Со мною, в принципе, всё предельно ясно. Что мне какая-то чёрная кошка. Подумаешь…

А всё-таки философ и писатель — есть философ и писатель… От этих свойств и предназначений никуда не денешься и не скроешься. Родились в моём мозгу конечно же сразу очередные отточенные и гениальные мысли, облачённые в чеканные строки. Так вот. Я о кошке… «И подушечки её лапок нежным наждаком касались чудом уцелевших мёртвых прошлогодних листьев, которые обречённо и мгновенно превращались в невесомую пыль под ещё не совсем жарким солнцем апреля». Ах, как, однако, классно завернул!? Как верно и образно сказано!

Короче… Шёл я в направлении онкологической клиники, где мне должны были поставить окончательный и бесповоротный диагноз или приговор, или вердикт. Увы… Шёл я в неё уже пару или тройку месяцев. Шёл, и никак не мог дойти. Но, оправданий мне было на целые сотни лет! Или минут и часов?! Онкология, однако… Опухоль! Откуда она неожиданно взялась, гадость эта чёртова?! Но я понимаю, что ничто не проходит бесследно! Всему на этом свете есть причины.

И так… Частенько психовал я и попусту гневался, негодовал и ненавидел. А зря! Нервная система решает всё! Да, много грешил! Согласен! Но никого и никогда не предавал! Злоупотреблял спиртным! Согласен! Но никого не спаивал и пил на свои! Курил сигары, кальян и даже марихуану?! Пару-тройку раз нюхал кокаин?! Согласен! Виноват и полностью раскаиваюсь в содеянном! Да, развратничал, в том числе периодически предавался гомосексуализму и участвовал во всяких оргиях. Да, было! Каюсь и сожалею, хотя и получал от этого ни с чем не сравненное удовольствие, и все были вполне довольны, и всё было вполне добровольно и без какого-либо принуждения! Но всё равно каюсь и искренне раскаиваюсь!

Кстати, после этих самых оргий посещал я церковь сотню раз и жертвовал, жертвовал и жертвовал! На мои деньги уже сто сиротских приютов и больниц для немощных и неприкаянных страдальцев должно было быть построено! Но, может быть, суть не в искуплении грехов, а в том, чтобы их вообще не совершать, задумался вдруг внезапно я и от данной мысли замер на месте. Да, какое, однако, гениальное озарение! Какое оригинальное умозаключение!

Так, какие же за мной ещё числятся грехи и излишества в свете этой чёртовой онкологии? Так, так, так… Ах, да! Не знал меры в потреблении сала, копчений, перчёной, запечённой до корки и жареной пищи, разных сладостей, перца и солений всяких! Перебарщивал с икрой и с окороками. И этот бесконечный алкоголь! Да, что было, то было! Пил мало кефира и много пива. Почти не ел свежих фруктов и овощей! Ужас! Полный кретин! Всё шашлыки да шашлыки, куры гриль и нечто подобное… А ведь, допустим, в помидорах, в луке и в чесноке содержатся ценнейшие антиоксиданты, имеющие ярко выраженную антираковую направленность. Как там называются эти вещества? Вспомнил! Ликопин и алицин. Кажется так.

Средиземноморской диеты почти не придерживался. Хотя бы по пять-шесть селёдок в месяц съедал, идиот! Зря, совершенно зря я исключил её из своего рациона! А тунец, кефаль, судак, скумбрия, сардины, дальневосточная кета или лосось, или на худой конец корюшка, мойва или килька, а, тем более, черноморская барабулька?! Почему бы их не употреблять в пищу? Мало ли, что я не очень люблю рыбу. Надо, значит надо!

Идиот, полный идиот! Нет же! Поедал вместо них эту искусственно выращенную красную рыбу из Норвегии, которая практически не приносит пользы, а только вредит организму! Эти бесконечные раки и креветки под не менее бесконечное пиво! А льняное, или хотя бы нерафинированное подсолнечное масло!? Почему их-то не употреблял?! Эти чрезвычайно полезные полиненасыщенные, а иногда, кажется, и мононенасыщенные жирные кислоты творят с организмами такие необыкновенные чудеса! Что ещё? Мало двигался. Пил всякие таблетки, которые в той или иной мере токсичны, а было бы лучше и полезнее прибегать к советам и рецептам народной медицины, к траволечению. Да, сколько ошибок совершено.

Дурак, кретин! Я лихорадочно и в отчаянии заметался туда-сюда, и собрался немедленно и бесповоротно покончить с собой прямо здесь и сейчас, но что-то меня остановило.

— Успокойся… — прозвучал тяжёлый и слегка бархатный Голос с Небес. — Мыслишь ты в правильном ракурсе. Одобряю. Опоздание на поезд несёт порой за собой такие скорбные мысли и последствия, что лучше на поезд всё-таки вовремя попасть. Ты не попал, увы. Но можно его догнать. Проанализируй тщательно свои поступки ещё немного с позиций сугубо философических, и сделай соответствующие выводы, которые, конечно, скорее всего, ни к чему позитивному тебя, как всегда, не приведут. Но…

— Что, но?! — я стал судорожно оглядываться вокруг.

— А вдруг!? Я сам слабо верю в позитив, но вдруг!? — усмехнулся Голос. — И так… Каковы ещё твои грехи? Колись по полной программе и до конца!

— Так, так, так… — заметался я. — Самое главное заключается в том, что я уже давно почти ничего не читал и довольно неудачно, бездарно, скучно и скудно писал! Поэзию совершенно забросил. А зря! Очень ленив. Инертен. Циничен. Равнодушен ко всему. Не хожу на кладбище к родителям. Друзей и женщин почти всех растерял. Очень давно не занимался спортом, и не медитировал, идиот! Плохо сплю. Очень плохо… И давненько не размышлял о смысле бытия. И никого не любил уже сотню лет. И это чёртово сало в неумеренных количествах! И алкоголь, причём исключительно крепкий! Увы, грешен я по всем параметрам! Нет мне прощения! О, горе мне!!!

— Успокойся. Ты во многом прав и неправ. Но тот, кто осознаёт и признаёт свои грехи, и искренне раскаивается в содеянном, тот почти не грешен. Почти.

— Что?!

— Оставляю тебя на время. Скоро встретимся. Пока…

— Пока, пока… — растерянно произнёс я и снова судорожно оглянулся вокруг себя.

Так, оставим в покое всякие Голоса. Дожился, допился! Ладно, идём дальше. Онкология, онкология… Лучше ничего не знать и не ведать, чем знать всю правду. Бог с ней, с онкологией! Подспудно я понимал, что всё очень плохо и печально закончится, и ничто и никто мне не поможет. Зачем тратить гигантские деньги на дорогие лекарства и лежание в отдельной палате вкупе с болезненными процедурами, со всякими там безнадёжными операциями, химиотерапией, облучением или и ещё с чем-то. Зачем страдать, переживать, испытывать адские муки, плавать в краткосрочной или долгосрочной эйфории под воздействием наркотиков?! Это всё мне абсолютно и категорически ненужно! Только не это!

Есть очень высокие мосты, утёсы всякие, а также глубокие и бездонные ущелья, которые готовы принять меня в свои спасительные объятия. Пока летишь до дна, можно будет вспомнить всю свою никчёмную жизнь, достигнуть момента полного просветления, а заодно и охладиться. На дне всегда холоднее, чем на вершине. Хотя нет! Вопрос спорный! На вершине самой высокой горы всё-таки намного холоднее, чем в её предгорьях. Но на дне любой ямы холоднее, чем на поверхности земли. Низ и верх… Чёрт возьми, что за вакханалия дурацких мыслей! Вернёмся к теме самоубийства.

Ладно! В конце концов, есть очень надёжное и проверенное средство. Двуствольное охотничье ружьё у меня припасено. А кроме этого даже имею сведения об одном полу спящем вулкане, который периодически возбуждается, а также о паре-тройке раскалённых и бушующих в гневе гейзеров, жаждущих поглотить меня.

Чёрт возьми! Забудь о гейзерах и вулканах! Смерть должна быть стремительной и мгновенной! Вариться или жариться во всяких там гейзерах или вулканах!? Нет, нет, нет! Это не для меня! Всё-таки, лучший вариант, — это старое, проверенное, доброе ружьё двенадцатого калибра, заряженное картечью. Нет, не картечью! Заряженное пулей, огромной, свинцовой, и желательно разрывной! Только так. И никаких небоскрёбов, утёсов, пропастей, гор и ущелий!

Ладно, дойду до больницы, возможно, завтра. А, может быть, и послезавтра. А, может быть, и никогда…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Если ты вдруг внезапно остановился на половине пути, то подумай о том, зачем ты это сделал.

Древне китайское.

Всё шёл я, шёл и шёл неспешно и неторопливо по весеннему и чудному городу, и вдруг неожиданно увидел неподалёку какое-то случайное кафе, в прохладное и уютное чрево которого я погрузился решительно, облегчённо, без страха и упрёка, оттягивая неминуемо приближающее действо под названием «Окончательный и Трагический Диагноз». Чёрт с ним, с этим диагнозом! Подождёт! Чему быть, того не миновать. Сделаю маленький перерыв на скорбном пути по дороге в небытие. Туда никогда спешить не стоит. Туда следует идти не торопясь, и как можно медленнее. Возможно, надо просто спокойно и с долгими остановками ползти.

И так… Кафе. Прохлада и уют. Несколько столиков. Тишина, покой и благодать. Время раннее. Посетителей почти нет. Сидит за одним из столиков какой-то чуть седой и слегка лысоватый человек с бородкой и с явными признаками отчаяния на челе и с огромной отрицательной энергией внутри и вокруг себя. Собственно, отчаяние — это прыжок с трамплина. Прыгнул, а где приземлишься и как, чёрт его знает. Очень всё непредсказуемо в нашем мире. Возможен удачный исход, а возможен и неудачный. Ну, этот индивидуум приземлился явно неудачно. А в моём положении неудачники — это то, что надо! Ведь я и сам такой… Ну, что же. Хоть какое-то облегчение на скорбном пути в никуда.

Я заказал пол литра водки, томатного сока, подсел к незнакомцу и сочувственно, но с огромным наслаждением погрузился в тягучую, угрюмую, вязкую и очень мрачную тишину, которой были безнадёжно переполнены вся его внутренняя, внешняя, а может быть и кое-какие иные сущности.

— Вы кто и зачем здесь? Почему подсели ко мне? — строго спросил мужчина, заглотнув без тоста сто грамм водки.

— Вы знаете, я с недавних пор почти никто и живу абсолютно незачем, — крайне искренне, печально и исчерпывающе ответил я.

— Понятно… Я сам такой.

— Со знакомством?

— С ним…

— Как жизнь?

— Глупый вопрос. «Как жизнь?». Он задаётся совершенно автоматически, и с ожиданием бодрого ответа: «Всё нормально!». В данном и конкретном случае вы от меня такого ответа не дождётесь. Всё очень плохо, ужасно, отчаянно, скорбно, обречённо, крайне тоскливо и невыносимо!

— Как я вас понимаю! У меня, повторюсь, та же история. Да, совершенно дурацкий вопрос я задал, — мрачно произнёс я. — Извините. Но беседу с чего-то следует начинать.

— Извиняю, — усмехнулся мой собеседник. — Начнём. Как жизнь?

— Ох, уж эти штампы! Они меня достали.

— О чём вы?

— «Как ты? С тобой всё нормально!? С тобой всё хорошо!? С тобой всё в порядке!? Как жизнь!?». Вечные фразы из этих идиотских американских фильмов. После произнесения их мне рыгать хочется! А вернее блевать тянет!

— Согласен взаимно. Я ненавижу американские фильмы за то, что эти фраза постоянно присутствует в них. Герой или героиня плавают в луже крови, хрипят, стонут, помирают. И в это время к ним подбегает ещё кто-то и задаёт вопрос: «С тобой всё нормально?! С тобой всё в порядке!? С тобой всё хорошо!?». Идиоты!

— Полный маразм!

— Полнейший.

— Да, бред, нонсенс, — желчно усмехнулся я и очень задумчиво посмотрел на графин с остатками водки. — Полный идиотизм и вопиющий маразм.

— И ещё, — криво ухмыльнулся мой собеседник. — Ненавижу кое-какие классические фразы, присутствующие в американских фильмах! Вернее, ненавижу всё в них!

— Какие же фразы вы ненавидите в частности? — живо заинтересовался я и принял во внутрь себя последние сто грамм.

— «Что происходит?! Что происходит!?». Обычно их выкрикивают в пространство всякие дуры, которые бегут, а в них и в главного героя стреляют со всех сторон и стволов. Что происходит?! Да именно то и происходит, что в тебя стреляют, дура! И ничего более! И надо прятаться куда-нибудь, смываться и ускользать!

— Великолепно! Браво! Брависсимо! Вы полностью правы! — весело рассмеялся я. — А знаете, что меня ещё особо напрягает в фильмах этих америкосов и их многочисленных подражателей?

— Вы не любите американцев?

— Ненавижу! Как, собственно, ненавидит их весь мир! Кто-то это скрывает весьма тщательно, кто-то слегка, а кто-то открыто их ненавидит и презирает. Не видел на этой планете ни одного человека в здравом уме, который бы любил могучую и великую Америку и искренне восхищался бы ею.

— А сами американцы? Как быть с ними?

— Вы имеете в виду эту якобы великую нацию зажравшихся, самонадеянных, тупых, самодовольных, избалованных, толстобрюхих и толстожопых уродов, частенько совершенно неграмотных или безграмотных глупцов, которые смешны, истеричны, трусливы, сентиментальны и крайне убоги?! — усмехнулся я. — Тех, которые с каким-то постоянным и маниакальным упорством беспрерывно жрут эти свои чипсы, попкорн, гамбургеры и чисбургеры, пиццу, ещё какую-то ерунду и без передыха пьют кофе в пластиковых стаканчиках. Тех, которые когда надо и не надо, при случае и без него поднимают свой флаг и кладут в диком экстазе руку на сердце, восторженно сияют и, не имея слуха, поют национальный гимн?! Тех, которые искренне уверены, что Америка — самая великая и непобедимая страна в мире!? Да, посмотрел бы я на америкосов, если бы на их территорию впервые за всю историю Соединённых Штатов высадилась бы чья-то сильная и многочисленная армия! Разбежались бы наши друзья в разные стороны за пять минут.

— Ну, не будьте так критичны. Всё-таки имеется Силиконовая Долина. Нехилая электроника. Небоскрёбы и атомные авианосцы, и даже подводные ракетоносцы. Очень развитая промышленность. Их ВВП намного опережает наш, если я не ошибаюсь, в двадцать, ну или в несколько меньше раз. Эффективное, высокопродуктивное и прекрасно организованное сельское хозяйство. А сколько нефти добывают! Между прочим больше чем мы. А какой у них кинематограф! Великолепные блокбастеры, комедии и фильмы ужасов. Ковбои. Индейцы там всякие, лихие, но обречённые ребята с «Винчестерами» вкупе с луками и со стрелами.

— Да, в детстве я обожал фильмы про индейцев. — задумчиво произнёс я. — Но в то время я мог смотреть только то, что снимали бывшие социалистические югославы, румыны и восточные немцы, если не ошибаюсь.

— Ладно, ушли от этой крайне скользкой темы. Кстати, америкосы её очень не любят. Признавать геноцид огромного коренного народа, населявшего Северную Америку до их прихода, они категорически не хотят… Говорить об истреблении индейцев — это моветон. На эту тему наложено жёсткое вето. Давай, вернёмся к Голливуду.

— Давай!

— Ну, посмотри на ситуацию объективно. Голливуд делает великолепные и увлекательные фильмы. Красотки там всякие. Драконы. Бесстрашные рыцари. Телохранители. Летающие герои с щитами и молотами. Зомби. Эти злодеи с бензопилами и со скальпелями. Космические путешественники на огромных звездолётах, которые беспощадно уничтожают кровожадных пауков или каких-либо иных злобных существ. Грандиозные битвы во всех их ипостасях. Спартанцы, Троя, персы, короли, султаны и императоры. Пришельцы. Вампиры и ужасные оборотни в тысячах проявлениях и направлениях. Запах женщины… Правда, во всех Соединённых Штатах, найдётся всего-то несколько тысяч не жирных и более-менее умных, не кривоногих, а к тому же и красивых женщин с хорошими фигурами. Да и то они в большинстве своём француженки, итальянки и другие бывшие европейки, латиноамериканки или негритянки.

— Ну, нельзя так говорить, — негритянки.

— А как надо говорить?

— Ну, их следует называть чёрными женщинами или афроамериканками, — очень осторожно произнёс я.

— А чего это вы так напряглись? Мы что, находимся в каком-нибудь северном штате, типа Виргинии или Пенсильвании, громко обсуждаем тему негритянок, стоя при этом около здания полиции или находясь в помещении суда?! Плевать! Негритянки, — они и в Африке негритянки! — возмутился мой собеседник. — Африканки есть африканки! Даже на Луне или на Марсе они всего лишь будут какими-то негритянками, и не более того!

— О, какие пассажи выдаёте вы, однако, — снова почему-то весьма осторожно произнёс я. — Но президентом Америки в настоящее время является афроамериканец, по сути своей негр.

— Ну, какой из него негр?! — возмутился мой собеседник. — Он — мулат, или как их там называют. Метис. Смешение кровей. Он практически белый человек!

— Какой, однако, изгиб мысли.

— Да, такой! И вообще, иллюзии — это главное, что существует в человеческой жизни! Они очень индивидуальны и не покидают нас никогда!

— В смысле? К чему это ты?

— Догадайся сам!

— Хорошо, попытаюсь.

— Возвращаюсь к нашей теме!

— Внимательно слушаю.

— Негритянка есть негритянка. Как не пыжься, а ты всего-навсего негритянка, и никто более! Но есть такие негритянки, смею вас заверить! Ух, ох, ах!

— Бог с ними, с негритянками! Вернее, чёрт с ними! Кстати, ты совершенно прав, среди них много довольно соблазнительных, страстных и весьма чувственных женщин с идеальными ногами, грудями и конечно же с великолепными попами.

— Согласен. Пробовал этих баб, и не раз!

— Ничего себе!

— Да, бывал на Кубе, в ЮАР, в Конго, в Зимбабве, в Мали, в Алжире и в Египте.

— Ну, в Египте и в Алжире живут вроде бы арабы и арабки, если не ошибаюсь, — неуверенно произнёс я.

— Всё одно!

— Может быть… — легко согласился я. — Все женщины по сути своей одинаковы везде и во все времена. Но, однако, как тебя поносило по свету!

— Да, что было, то было. И сплыло…

— Так, так, так…

— Ладно. Бог с ними, с негритянками и арабками. Всё-таки вернёмся к основной теме нашей случайной дискуссии.

— Я, честно говоря, забыл основную тему.

— Ну, я о том, что не устраивает нас во всех этих американских и дружественных им фильмах, — досадливо вздохнул мой случайный собеседник.

— Ах, вы об этом… — скептически улыбнулся я. — Да меня много ещё чего не устраивает!

— А, именно что?

— О, как они пялят свои широко раскрытые глаза и водят ими со стороны в сторону, и поднимают брови со значением! О, как они всё время спасают мир, балансирующий на грани бытия и небытия! Эти злобные пришельцы, ужасные метеориты, землетрясения, эпидемии, всякие монстры. Бедный мир! Как же он обойдётся без этих отморозков и конченных придурков! Никак нельзя без них.

— Успокойся. Далее…

— А как они лихо разъезжают по своим городам на мощных автомобилях, участвуя в бесконечных погонях с перестрелками. Сколько всего по пути они рушат и ломают. После таких гонок в принципе от городов должны оставаться одни развалины и руины. Глупо и смешно.

— Но кино есть кино.

— Я это понимаю, но во всех этих фильмах должна же быть хоть капля реализма и правдоподобности!

— Согласен.

— А как вам драки на экране? — усмехнулся я.

— О, это нечто особенное. Герои бьют друг другу морды так сильно и так долго, что за это время можно набить морды роте спецназовцев, и они очень долго не очухаются. Да, всё-таки должен быть определённый реализм.

— То-то и оно.

— Ладно, двинемся дальше. Что вам ещё не нравится в американском кинематографе?

— А больше всего меня раздражают в американских фильмах следующие моменты!

— Какие же?

— Первое… Всё время вовремя и не вовремя звучит фраза: «Мама, папа, я тебя люблю!». И в ответ: «Я тоже тебя люблю, моя принцесса, мой герой и так далее!». Как пошло, надоедливо и противно!

— И второе?

— Второе… Ненавижу, когда сверх злодей, испепелив пол планеты, изнасиловав сотню баб, убивший жену или любовницу главного положительного героя, падает с небоскрёба или с какой-нибудь горы, а наш герой, рискуя жизнью, протягивает этому злодею руку и истово кричит: «Держись! Вот моя рука!». Полное говно! Дерьмо! Бред! Гадость! Как смешны эти америкосы!

— А в-третьих?

— Набрасывается на героиню какой-то маньяк с топором или с бензопилой. Она от него пытается убежать. Бежит, бежит, молодая, резвая и испуганная девица, вернее, самая настоящая кобылица, а маньяк медленно и зловеще ковыляет вслед за ней. Но он почему-то в итоге её всегда догоняет. Тьфу! Как смешно! Да, и девица во время попытки убежать обязательно и непременно обо что-то спотыкается. Тут возникает один вполне закономерный вопрос.

— И какой же?

— А, вообще-то, зачем ты, дура, вышла в сад в два часа ночи, услышав какой-то весьма сомнительный шорох? Да сиди дома! Возьми в руки заранее припасённый пистолет или ружьё, надёжно запри двери, включи сигнализацию, посади у двери любимую собаку или хотя бы кота, спокойно засыпай. Так, нет же, всё им неймётся! Всё где-то и зачем-то они бродят туда-сюда, ищут на свои задницы всё новые и новые приключения!

— Хорошо, понятно… Ладно. В принципе, согласен, — весело произнёс мой собеседник.

— И ещё. Герой наш, ну, допустим, бывший спецназовец или наёмный убийца, или действующий агент ФБР, великолепно стреляют в тире, кладут пули в центр мишени одну за одной, но во время реальной схватки они почему-то долго во врагов не попадает, а те в них. И что ещё меня очень сильно прикалывает в этих фильмах…

— И что же? — устало улыбнулся мой собеседник.

— Обычно машина, в которой куда-то смываются и злодеи и герои, несмотря на десятки, а то и сотни пулевых отверстий в ней, вполне благополучно уезжает. Нонсенс! Да просто прострели ты одно или два колеса, и автомобиль далеко не уедет, а то и перевернётся, или хотя бы куда-то врежется! И бери голыми руками тёпленьких водителя и пассажиров. И всё! В чём проблема!?

— Согласен…

— И ещё один момент. Обычно спецназовцы во время проведения своих операций имеют на себе довольно нехилые бронежилеты высокой степени защиты. Но их почему-то с лёгкостью пробивают пули, выпущенные из всего лишь обычных пистолетов хороших и нехороших парней. Так зачем тогда отягощать себя этими довольно тяжёлыми средствами защиты?!

— Согласен, — рассмеялся мой собеседник.

— И наконец… А эти долгие и вызывающие чувственный трепет, экстаз и ожидаемые слёзы сцены прощания героев или их похорон! Собственно, это почти одно и тоже.

— Ну, не будьте так строги. Кино есть кино. Условности есть условности. Зрелищность есть зрелищность. Ну, куда же без них? Ну, не горячитесь вы так, — печально улыбнулся мой собеседник.

— Да всё я понимаю, но сдержаться не могу! Кипит внутри меня возмущение!

— Я сам такой!

— Понимаете, когда в театре или в кино в сюжете или в действии недостаёт логики, достоверности и реализма, то я испытываю внутри себя раздражение и дискомфорт. То же касается и литературы.

— Я вас понимаю.

Мы снова выпили, посидели молча, посмотрели в благостное и глубокое небо за окном.

— И, всё-таки, как жизнь? Я понимаю, что снова задаю риторический вопрос, но… — я вопросительно посмотрел на собеседника и заказал ещё водки. — Может быть поделитесь со мной своими проблемами и вам станет легче?

— Хреново всё…

— Это я понял. А почему хреново?

— Потому что всё хреново!

— Понятно. У меня тоже. Увы… — поморщился я. — Не просто хреново, а очень хреново!

— Вы знаете, намного легче жить на этом свете, если ощущаешь или понимаешь, что кому-то более хреново, чем тебе самому, — рассмеялся мой собеседник.

— Согласен. Вечный постулат. Незадолго до встречи с вами я об этом думал.

— За здоровье!

— Его у меня, увы, нет, но за него!

— За фантомов и иллюзий!

— За них!

— За них!

— И так… Всё-таки, как жизнь?

— Какая жизнь без любви!?

— Боже! Всё одно и тоже! Вы все что, помешались на этой теме?! — возмутился я.

— А кто ещё эти все?

— Абсолютно все! — снова возмутился я. — Сколько говорильни. Любовь, любовь… Я не видел и не встречал, и не ощущал ни одного человека, который бы не помешался на любви, хотя процентов семьдесят-восемьдесят из них по-настоящему любили сто лет назад или вообще никогда не любили!

— А вы знаете, вообще-то, очень скоро я сойду с ума, именно помешавшись на любви к одной прелестной женщине, — печально и глухо произнёс мой собеседник.

— И кто она такая?

— Да есть одна…

— А нельзя помешаться от любви и при этом не сойти с ума? — устало спросил я.

— Никак нет! А вообще-то меня сейчас волнует другая очень серьёзная проблема.

— Какая?

— О, горе мне!

— Хорошо, хорошо… Вы, главное, успокойтесь!

— Я абсолютно спокоен!

— Ну, и хорошо, ну и славно…

— Вернёмся к теме любви. Вы знаете, когда я последний раз проходил по улице, произошло чудо!

— В смысле?

— Я, фланировал бесцельно, так сказать, по весеннему городу и вдруг совершенно случайно соприкоснулся своей равнодушной и холодной рукой с жаждущей и трепещущей рукой женщины, которая мне была предназначена судьбой! Я это моментально почувствовал, ощутил этот трепет и чуть не умер! Представляете!?

— О, как?!

— Да, совершенно непредсказуемое и невероятное событие произошло в моей жизни.

— И?!

— Она, эта прекрасная и неподражаемая дама, отвергла меня, ещё даже не сделав попытку познать и узнать! Она не почувствовала потаённые движения своей и моей души и не поняла свою дальнейшую счастливую судьбу! Ужас!

— Жаль. Сочувствую вам, — скорбно произнёс я. — А может быть вы просто не нашли нужные и проникновенные слова, соответствующие и подобающие случаю и ситуации?

— Очевидно. Но, честно говоря, я был несколько пьян… — вздохнул мой собеседник.

— Бывает, бывает… Ничего, ничего. Время всё лечит. Пройдёт и забудется и это.

— Я не понимаю!? Как может время лечить то, что вечно, и, не смотря на это, глупо и бездарно упущено за один момент! Остаются только сожаления и разочарования. Ничего более!

— Пить надо меньше, дружище!

— В этом вы правы…

— Вы всё-таки успокойтесь! Самый сильный яд на свете — это яд недопонимания и, тем более, непонимания. Давайте избежим тех зловещих, отвратительных, шипящих, жутких, невидимых и безжалостных змей, которые таят этот самый яд в своих очень острых зубах!

— Давайте…

— Ну и славно… А вообще-то, всё суета и тлен, — вздохнул я. И понимание и непонимание.

— Какое гениальное откровение! — усмехнулся мой собеседник.

— Оно звучит каждый раз по-новому, — скорбно произнёс я и опечалился.

— Ничего, прорвёмся! — вдруг крикнул мужчина в пространство и лихо осушил рюмку водки.

— Ну, это же совершенно другое дело, больше оптимизма и всё возможно наладится, — усмехнулся я. — А вы знаете, мне пришла в голову одна древняя притча.

— Внимательно слушаю.

— «Прохожий меня обругал, — пожаловался юноша мудрецу.

— Скажи ему спасибо за то, что он не побил тебя, — ответил мудрец.

— Да он побил меня!

— Скажи спасибо, что не ранил.

— Увы, он и ранил меня!

— Благодари за то, что не убил, — улыбнулся мудрец».

— Великолепная притча, — рассмеялся мой собеседник.

— Предлагаю выпить за оптимизм.

— Полностью поддерживаю! Как же без него.

— Никак…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Умирание является сугубо философским актом.

Новалис.

Мы с собеседником некоторое время посидели, задумавшись.

— А что тут делает эта кошка? — с тревогой посмотрел мужчина на вроде бы ту самую чёрную кошку, которая перебежала мне дорогу недавно.

Она сидела за соседним столом и очень пронзительно, пристально, философски и задумчиво смотрела на нас.

— Она вникает в суть вещей, понятий, фраз, удивляется неминуемости событий и их предопределённости, и глупости всяких там условностей. А, вообще-то, она впитывает в себя именно то самое непонимание, скопившееся напряжение, яд недоговоренности, отчаяния и многие другие отрицательные эмоции, сконцентрированные внутри и около нас. Она с жадностью поглощает их, и тем самым спасает нас от них. Кошки, и только они, способны изымать негативную энергию, бродящую и бурлящую внутри нас и вокруг нас. Разве вы не знали об этом? — удивился я.

— ?!

— Кошка, вроде бы, ходит сама по себе. Никому не мешает и ни на кого не обращает особого внимания. Вроде бы… Но её всякие там брожения и якобы бесцельные хождения определены не ей самой, а на небесах. Она всего лишь их связная. Она поглощает негатив и переправляет его именно туда.

— Почему именно туда?

— А куда же ещё?

— Может быть, в иное место под названием «Ад»?

— Возможно, вы правы, — задумался я. — Да, вы абсолютно правы. Именно там, скорее всего, концентрируется излишняя отрицательная энергия, которой очень много скопилось в этом месте.

— То-то и оно!

— А вы знаете, — несколько отвлёкся я от темы. — Считаю, что вопрос о небесах вообще-то очень спорный, как и об Аде. Небеса, небеса… Как говорил мой покойный папа: «Когда хоть один, усопший, вернётся с того света, — поверю и помолюсь!». На возвращение из Рая надежда всё-таки имеется. Ну а из Ада, если он существует, я думаю, никто и никогда вернуться не сможет ни при каких условиях.

— Почему?

— Ну, в моём понимании Рай — это колония-поселение или колония общего режима. А Ад — это колония строгого режима или тюрьма. Чувствуете разницу?

— Ничего себе ассоциации.

— Да, вот такие ассоциации иногда приходят мне в голову.

— А вы, — верующий или неверующий?!

— И да, и нет.

— Это как? — удивился мой собеседник.

— Верую и не верую одновременно.

— Интересная точка зрения. Что-то новое и оригинальное, — усмехнулся мужчина.

— По моему разумению, Бог, скорее всего, существует, и он действительно сотворил всё сущее, в том числе и Землю, и нас. Но что дальше делать с людьми, с нашей бурлящей цивилизацией, с безумием, жестокостью и глупостями, но в то же время с нашими разумными и благими порывами, ему, увы, не ведомо. Он весь в сомнениях, в раздумьях и в метаниях. Его раздирают самые противоречивые мысли и эмоции. Он топчется в нерешительности. Но если Высший Разум находится в таком подвешенном и безнадёжном состоянии, то является ли он Богом на самом деле? Как вы считаете?

— Э, э, э…

— Сомнения и метания есть признак слабости, а Бог ни в коем случае не может быть слабым. Он должен быть сильным, мудрым и решительным. Если таковые качества отсутствуют, значит, Бога на самом деле нет. Вот в чём заключается моя позиция.

— Ну что вы такое несёте!? Вот это теория! Ну, вы и даёте! — удивился и восхитился мой собеседник, а потом задумался.

— Я ничего не несу. Я просто рассуждаю. Способность рассуждать — это главное качество в человеке мыслящем.

— Согласен. Вернёмся к теме кошки.

— Да что вы на ней зациклились?!

— Всё-таки. Чего это она, зараза, именно вокруг нас постоянно бродит и на нас так странно смотрит? С какой целью? Зачем? Можно бродить в совершенно другом месте, — подозрительно произнёс мой собеседник. — Что, у нас с вами всё так плохо?!

— Да нет! — успокаивающе произнёс я и усмехнулся. — У нас с вами всё очень и очень плохо, потому кошка выбрала именно нас!

— Не верю в такую безысходность! Вон, обратите внимание, ходит туда-сюда абсолютно несчастный официант. Видимо, бедняга не опохмелился, имеет подорванное здоровье, его бросила жена или подруга, и у него мало денег. Почему кошка не бродит около него?

— В том-то всё и дело, как я вам объяснил ранее, что она поглощает именно нашу сверх отрицательную энергию и спасает нас от неё! Видимо, её так много накопилось именно в нас и вокруг нас, что кошка просто балдеет от её невиданного, мощного и неожиданного прилива, находясь именно подле нас. Вглядитесь очень внимательно в её загадочные зёлёные глаза, подёрнутые поволокой, и всё поймёте. Она же под полным кайфом! Она подобна героиновому наркоману, который минуту назад сделал себе укол.

— Да, действительно.

— Но есть ещё один вариант.

— Какой же?

— А может быть кошка просто хочет жрать и надеется, что мы ей чего-нибудь дадим? На официанта нет никакой надежды.

— Ну, вы даёте! С вами не соскучишься! — весело расхохотался мой собеседник.

— А, вообще… «Нет благодати на том, кому животные не любы, и кто животным не люб», — строго произнёс я, делая с наслаждением очередной глоток неплохого пива, которое преподнесли нам вслед за водкой. — Древне арабское изречение.

— Согласен с ним полностью, — печально пробормотал мой собеседник и неожиданно бурно прослезился. — Мечтаю давно иметь собаку или кота, но, увы, увы, увы…

— Почему не удаётся заиметь?

— Понимаете. Есть такие ситуации, когда имеешь полную возможность, но нет желания. А бывает, что жгучее желание есть, но нет никакой возможности.

— Не понял?!

— А что тут понимать! — мрачно произнёс мужчина. — Эти бесконечные командировки. Суета! Маета! Вечное непостоянство… Какие уж тут кошки или собаки! Непостоянство во всём. Женщины меня периодически бросают. Почему, не ведомо мне.

— Слушайте, а может быть, именно в непостоянстве все причины ваших, якобы, побед и жесточайших неудач и бед?!

— Боже, я понял, почему я так несчастен и почти одинок! — воскликнул мужчина.

— Ну, и?! — подобрался я.

— Я несчастен потому, что рядом со мною никогда не было искренне и по-настоящему любящей меня женщины, которая простит мне все мои метания и непостоянства, которая меня пожалеет и ободрит! И будет ждать! И стабилизирует мою жизнь, и будет контролировать мою психику, держа её с железной силой своей нежной, тонкой и сильной рукой! — скорбно произнёс мужчина.

— Из века в век всё одно и тоже! До вас всё это говорили миллионы индивидуумов и неоднократно, кажется, даже и я. Ну, и что вам мешает обрести её, самую любимую и неповторимую, единственную, всё прощающую, крайне несравненную, удивительную и великолепную даму?! Выйдите на улицу. Вон, сколько их бродит толпами вокруг, да около!

— Не всё так просто… — печально улыбнулся мой собеседник. — Вечная суета, маета, метания, дрязги, непонимание, смута в душе. Кроме того, неуверенность в себе, тревога, сомнения, стрессы, лень.

— Лень!?

— Да, да! Лень! Обычная лень! Вся эта шелуха, скопившаяся внутри и вовне. Нет ни в чём постоянства, гармонии и баланса!

— Ну, отбросьте её, эту шелуху, и дерзайте, и идите вперёд! Ну, что за тусклую и невнятную обречённость и бесперспективность вижу я перед собой! Сударь! Вы способны на решительный шаг?!

— Не могу.

— Почему?!

— Сил нет. Приелось и скучно всё вокруг. Всё время хочется блевать от этой тусклой действительности и обыденности.

— У вас проблемы с печенью или наличествует гастрит? А если язва или панкреатит?! — ужаснулся я.

— Какая язва или панкреатит?! — возмутился мой визави, но потом на некоторое время задумчиво затих. — Но, вы правы. Язва имеется. В душе. Очень глубоко… В потаённой глубине моей безнадёжно мечущейся натуры.

— Да, язва в душе намного хуже, чем тысячи язв в желудке, или в двенадцатипёрстной кишке, — согласился я и тоже на некоторое время глубоко задумался.

— Какое-то неодушевлённое и сумеречное мелькание происходит. Не ощущаю движения жизни. И даже движения воздуха не ощущаю. А если он вдруг и движется, то не понимаю, к чему это и зачем, и отношусь к его движению совершенно равнодушно. Хотя осознаю по аналогии с зажигающимися звёздами, что если воздух движется, то это неспроста, и это кому-то нужно. Вот такая печальная и даже очень скорбная история. Увы, увы. И, вообще… «Нельзя врачевать тело, не врачуя души». Это сказал один грек по имени Сократ.

— Тот самый, который утверждал, что целью философии является самопознание как путь к постижению истинного блага?

— Ничего себе!? Так, вы эрудит?

— Ещё какой! Кстати, Сократ был одним из первых родоначальников диалектики, как метода отыскания истины путём постановки наводящих вопросов, — иезуитски усмехнулся я.

— Ну, вы, однако, молодец! — восхитился мой собеседник. — Образованный человек, — он и в Гренландии и даже в Арктике, а тем более в Антарктике, — образованный человек!

— Ну, вы и сказанули! — рассмеялся я. — Кстати, Сократ как-то произнёс следующее: «Если человек сам следит за своим здоровьем, то трудно найти врача, который лучше, чем он сам, знал бы то, что полезно для его здоровья».

— А к чему это вы произнесли именно сегодня и сейчас, в сей момент!? — недоумённо спросил мой собеседник.

— Ну, во-первых, я знаю, что в моей ситуации очень полезно для здоровья. Ну, психического.

— И, что?!

— Водка…

— Понятно…

— Ничего вам непонятно! Водку закажите, пожалуйста, и немедленно.

— Да без проблем. А, во-вторых?

— А во-вторых, — вздохнул я. — Всё так иллюзорно, бессмысленно и вздорно на определённом полустанке бытия… И не вижу теперь я с некоторого момента смысла ни в чём, а тем более, ни в ком!

— Да, согласен. Сам такой…

Мы посидели молча, тоскливо думая каждый о своём, затаённом и наболевшем.

— Вы знаете… — вздохнул я. — А я вот иду в больницу. Вернее, в онкологическую клинику.

— Что?!

— Рак…

— Жаль. Сочувствую, — охнул мой собеседник и побледнел. — И что вас ждёт?

— Чёрт его знает, — снова тяжело вздохнул я. — Путь в небытие прописан нам судьбой. Предварительный диагноз, вроде бы, ясен. Но остаётся определённая надежда.

— И в чём она заключается?

— Надежда никогда ни в чём не заключается. Она или есть, или её нет! — возмутился я. — Надежда, — это та дама, которая значительно или незначительно продлевает или оттягивает осуществление наших грядущих несчастий на определённое время! Всего лишь!

— Понятно… Успехов вам и здоровья.

— Благодарю. Давайте выпьем ещё по сто грамм, — глухо и безнадёжно произнёс я.

— До больницы вы можете не дойти, — осторожно сказал мой негаданный собеседник.

— Ну, и хрен с нею! Вы что, не понимаете, что я туда особенно и не стремлюсь, и не горю желанием её посетить!?

— Понимаю, понимаю… — суетливо произнёс мужчина. — Я сам таков. Всё и всегда вечно оттягиваю, переношу и замедляю.

— Вот как?

— Официант! Нам ещё по сто грамм водки! Нет, по сто пятьдесят! — крикнул мой собеседник в сторону барной стойки.

— Жёстко, однако.

— Ничего, ничего… В нашем состоянии то, что надо. У вас всего лишь призрачная онкология, а у меня мрачный смрад, безнадёжное, безжалостное и беспощадное гниение в душе, что намного и намного хуже! — пригорюнился мужчина.

— Благодарю за поддержку и сочувствие. Как, однако, вы меня приободрили! Спасибо!

— Да не за что меня благодарить, — криво усмехнулся мой собеседник и тяжело вздохнул. — Не следует благодарить того, кто благодарности абсолютно не заслуживает.

— Почему?

— Дело в том, что всего два часа назад я убил свою любимую и молодую жену, — тяжело вздохнул мой новоявленный приятель.

— Что!? Где?! Как?! — ужаснулся я.

— А вот так! — горько усмехнулся мой собеседник. — Убил и всё!

— За что!?

— За всё!

— Да, ситуация, однако…

— Так что теперь жду я ареста и закономерного приговора, который предполагает очень серьёзное наказание в виде многих лет лишения свободы, или, скорее всего, будет очень жестокое пожизненное заключение, — вздохнул незнакомец. — Дело в том, что жена моя была мировой судьёй.

— Ничего себе! — охнул я.

— О, я вижу, вы взбодрились! Конечно, что такое предполагаемый рак со сравнительно быстрой смертью в результате самоубийства по сравнению с гниением в камере смертника на многие и многие годы! Теперь я вам завидую!

— Но, ведь и вы можете совершить самоубийство.

— Слишком слаб я для этого. Увы… Признаюсь. Слаб. — печально сказал мой собеседник. — Всё-таки лучше сидеть в тюрьме и думать, писать, читать и медитировать, чем заканчивать жизнь самоубийством. А вдруг амнистия, восстание какое-нибудь или атомная война?

— Ну, в случае атомной войны вообще-то мы все, того… — неуверенно произнёс я.

— Кто его знает, как всё сложится. Возможно, глобальной катастрофы не случится. Неизвестно, куда упадёт одна из прорвавшихся боеголовок. Если сравнительно недалеко от тюрьмы, то заключённых будут эвакуировать или просто выпускать на волю. Я не думаю, что произойдут массовые взрывы. Наша противоракетная оборона — лучшая в мире!

— Ну, вы и даёте! — восхищённо рассмеялся я.

— А что? Мыслю я вполне разумно.

— Ладно, тему эту оставим в покое. Вернёмся к началу.

— В чём оно заключается?

— Как вы могли совершить убийство судьи?! Ну, убили бы кого-либо иного!

— Мог и могу! Водки нам ещё!

— Извините, но может быть хватит? — теперь уже я робко и нерешительно произнёс.

— Что такое «хватит»?! — возмутился мой собеседник. — Это нарушение прямого пути в то состояние, которое уже почти наступило, но, увы, ещё не завершено. Вы знаете, — то, что не завершено, не имеет никакого смысла. Завершённость необходима во всём. И в жизни, и в смерти, и в любви, в добре и даже в ненависти, в преступлениях и в ином зле! Любой путь должен иметь свой конец.

— Согласен. Ну, а поводу убийства вашей бывшей жены, честно говоря, у меня имеется особое мнение.

— Какое?

— Судей, — этих прощелыг, безжалостных взяточников, порочных, холодных, расчетливых и почти не имеющих души индивидуумов, развратников и пьяниц, паразитирующих на наших бедах, можно убивать без зазрения совести и до бесконечности.

— О, как?!

— Именно так, и никак иначе! — мрачно произнёс я. — Ладно, поехали далее. Но не верю я, что вы вот так просто убили свою жену, тем более, всё-таки, судью. Наверняка был какой-то серьёзный повод? Ну, колитесь же по полной программе! Ну, смелее, смелее! Давайте, как на духу. Ну! Слушаю ваши откровения!

— Был, конечно же, был повод. Как же без него, — желчно усмехнулся мой собеседник после слегка затянувшейся, но довольно непродолжительной паузы.

— И!?

— Переспала эта подлая и гнусная шлюха, дрянь, конченная и циничная проститутка с моим лучшим и якобы надёжным и верным другом, соратником, компаньоном по бизнесу, — хмуро произнёс мой новый знакомый. — Вот так.

— Понятно…

— Что вам может быть понятно?! — взорвался мужчина и всплакнул. — Мне это абсолютно не понятно! Бред! Абсурд! Что за подлость! Нонсенс! Маразм! Вы не представляете, какая боль царит в моей душе! Сердце разрывается! Шлюха конченная! Всё испортила и испоганила! А этот идиот! Всё коту под хвост! Нет, не коту, а бегемоту! Самому вонючему и жирному в этом мире! Нет, носорогу под хвост! Нет, слону! Нет, кашалоту! Нет, сотне кашалотов!

— Значит, всё-таки был конкретный повод для убийства. Была обида и со стороны жены и с вашей стороны, — задумчиво произнёс я. — А, вообще-то, женщины редко просто так изменяют.

— Да, обида была и всё остальное, и прочее, — снова горько усмехнулся мой собеседник и решительно приложился к рюмке.

— Вот видите…

— Так, ладно. Не пора ли нам расстаться раз и навсегда? — глухо буркнул мужчина. — Где находится эта ваша чёртова клиника? Я вас провожу до неё, ибо мне пока очень плохо быть одному. На этом этапе жизни мне нужно простое человеческое общение, элементарное понимание. И, вообще-то, у вас есть хоть какой-то малейший шанс, а у меня нет абсолютно никаких!

— Неужели всё так плохо и безнадёжно? — сочувственно произнёс я, а потом насторожился, подобрался и крайне сосредоточился. — Так, так, так… А какие-либо свидетели данного трагического происшествия присутствовали на месте преступления? На месте предполагаемого преступления?

— Были. Вернее, была. Тёща… Эта чёртовая старая мымра так лихо выпрыгнула в балконную дверь. Не ожидал от неё такой прыти. Переместилась на соседний балкон и бесследно исчезла.

— Ну, слава Богу, что не произошло двойное убийство. И, вообще, я вижу в вашем деле определённые и крайне обнадёживающие перспективы, — усмехнулся я.

— Какие? Вы кто?

— Я, вообще-то, адвокат, — грустно промолвил я. — Но, правда, практику забросил. Знаете, надоело мне всё! Ужас, маразм! Все эти тупые и бездарные полицейские, вонючие следственные изоляторы, скучные суды с не менее скучными судьями, мрачные колонии. Все эти бесконечные взятки. Всё куплено, перекуплено и закуплено на веки вперёд. А я это не терплю. Ненавижу! Я жажду только одного!

— Чего?

— Справедливости жажду! Да, и ещё полной беспристрастности и гуманности!

— Ну, их жаждут все, — тяжело вздохнул мой собеседник. — Но, какие могут быть справедливость, гуманность и беспристрастность в России? Дыбы, только дыбы! Колы и колодцы! И ещё сдирание кожи живьём! И соли побольше! Ни в коем случае её не жалеть!

— Что?! — ужаснулся я.

— Соль никогда не бывает лишней!

— Да, вы правы… — на всякий случай согласился я.

— Вообще-то этих трёх дам, ну, которые зовутся беспристрастностью, справедливостью и гуманностью на Руси всегда жаждали все, но они умели ускользать самыми чудодейственными способами во все века от миллионов похотливых и потных лап наших соотечественников.

— Да, вы правы…

— А, вообще, испытывать жажду и брести по пустыне, — это одно. Достигнуть оазиса и напиться прохладной и чистой воды, — совершенно другое!

— Это вы к чему?

— О, Святая Русь!

— Да, как верно вы изъясняетесь! Ох, как образно, как философично сказано! — чуть не разрыдался я. — Бедная, бедная Россия! Какова твоя судьба!? Полная безнадёжность уготовлена тебе!

— Ну, не горячитесь! Неужели так всё плохо в нашем государстве?! — поморщился мой собеседник.

— Увы, мой друг, увы, — скорбно усмехнулся я. — Представляете, за всю мою адвокатскую практику я очень редко встречал милиционеров, полицейских, судебных приставов, прокуроров или судей, которые бы не брали взяток! И то указанные индивидуумы не брали взяток не потому, что они были такими принципиальными и неподкупными, а потому, что я был с ними недостаточно знаком.

— Ужас!

— Но в связи с этим ужасом для вас и для нас не всё потерянно, — решительно заявил я и тяпнул ещё одну рюмку. — Мне перспективы вашего дела видятся в оригинальном и в весьма и весьма обнадёживающем ракурсе.

— И каков данный ракурс?!

— Найдём и убьём тёщу, а там посмотрим. В случае чего всех полностью и бескомпромиссно подкупим и решим тем самым наши накопившиеся проблемы.

— Ничего себе!

— Деньги у вас есть?

— Немного имеется, — несмело произнёс мой клиент. — Я, вообще-то, владею двумя небольшими компаниями и заправочной станцией.

— Ну и славно! Заправочная станция — это хорошо! — сразу взбодрился и воодушевился я. — Прорвёмся! Всех победим и всё расставим по своим местам! Дадим всем взятки, тех, кого подкупить не удастся, уберём, и умница-свобода упадёт к нашим ногам, и будет целовать наши башмаки взасос с полным и бесконечным восторгом!

— Водки нам ещё! Бутылку! Графин! — в свою очередь воодушевился мой негаданный друг.

— Стоит ли? Не будет ли некоторого перебора? — снова осторожно поинтересовался я.

— Стоит! — рассмеялся мужчина. — Вы вселили в меня надежду. Теперь всё стоит! Я обрёл второе дыхание! Главное, не отходите от меня или не теряйте связи со мною ни на минуту!

— Само собой!

— Так, а что будем делать с этой вашей онкологической клиникой? — осторожно поинтересовался мой новоиспечённый клиент и будущий друг.

— Чёрт с ней! Интрига, — это капризная дама, которая периодически и совершенно неожиданно делает паузы в общении с нами, поэтому мы её всё страстнее желаем в предвкушении двух возможных вариантов развития событий.

— Каких?

— Ну, неужели не понятно?! — возмутился я. — Эта дама или отдастся нам, или нас отвергнет. Неизвестно, что хуже или лучше.

— Как, однако, мудро сказано! За паузы! За интригу! За фортуну! — весело произнёс мой будущий друг.

— За паузы, которые рождают надежду!

— За надежду!

— Ура!

— Ура!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Перед лицом иных несчастий как-то стыдно быть счастливым.

Ж. Лабрюйер.

Мы с моим нежданно приобретённым товарищем, почти другом и клиентом в одном лице неторопливо шли по улице и светло улыбались яркому и ласковому, пока совершенно ненавязчивому и в меру тёплому весеннему солнцу.

— Скажите, друг мой негаданный, но желанный, — задал мне вопрос мужчина. — А чем вы, вообще-то, занимаетесь, если отошли от юридической практики?

— Пишу романы. Раньше, в разгар адвокатской практики, параллельно писал стихи, но это дело забросил в силу его крайней безнадёжности. Ну, кому сейчас нужны стихи? Трём-четырём сотням маргиналов, а точнее, людям со странностями, ну, или, якобы, эстетам, снобам и утончённым духовным гурманам. Увы, увы… Все они давным-давно обречены, переводятся, как динозавры, и никогда не воскреснут вновь и впредь! Ну, может быть, случайно воскреснут единицы.

— Вы слишком категоричны и совершенно не правы! — искренне возмутился мой новоявленный приятель. — В поэзии и только в ней проявляется высшая сущность человеческого разума! Поэзия — это его квинтэссенция! Поэзия — это концентрация эмоций и духа!

— А чем дух отличается от эмоций?

— Неужели не понятно!?

— Не совсем.

— Дух лежит в основе эмоций.

— Резонно, резонно…

— Ну, а то!

— Так значит вы истовый ценитель и любитель поэзии? — усмехнулся я.

— Да!

— Хорошо, похвально… А вы когда, вообще-то, в последний раз брали в руки томик какого-нибудь современного поэта? Хочу услышать из ваших уст какое-либо стихотворение. Только не надо цитировать Пушкина, Лермонтова, или Есенина.

— Э, э, э…

— Ладно. Бог с ними, с современными поэтами. Давайте что-нибудь из Тютчева, Бодлера, Волошина, Петрарки, Цветаевой или Китса.

— Э, э, э…

— Ну, ну! Напрягитесь, но не перенапрягайтесь, ценитель великий и эстет наш доморощенный!

— Э, э, э…

— Ну, вспомните хотя бы что-то из Ахматовой или из Вознесенского, или из Евтушенко!

— Э, э, э…

— Ладно, процитируйте Пушкина. Только не надо мне чудного мгновения или эпизода с котом, который бродит около дуба или под ним.

— Э, э, э…

— Ну, вспомните что-либо из «Евгения Онегина». Ну, хотя бы начало!

— Э, э, э…

— То-то и оно, великий любитель поэзии вы наш! Какое позорное и жалкое зрелище! Я сейчас разрыдаюсь!

— Давайте поговорим лучше о вас. Ничего себе!? Передо мною самый настоящий писатель! — как-то слишком неестественно и нервно восхитился мой недавно обретённый товарищ, почти друг и клиент. — Ну и как у вас с творчеством? Получается? Можно у вас попросить какую-нибудь книгу с автографом?

— Чёрт его знает. То ли получается, то ли не получается… — тяжело вздохнул я и тоскливо посмотрел в чистое голубое небо. — Книги пока только в Интернете. Вроде бы пишу не плохо. Вроде бы получается. Но судить не мне. Увы, увы… Возможно, я самый обычный графоман и являюсь очередным придурком из полка, дивизии или даже армии таких же полных и законченных придурков. По этому поводу нахожусь я в сомнениях, в полном отчаянии и в яростном смятении духа. Где же тот верховный судья, который всё расставит по своим местам? Вы же понимаете, что процесс творчества сложен, возможен очень большой разнос суждений о качестве и ценности получаемого в результате его продукта, и оценки его бывают так неоднозначны, противоречивы, обидны и спорны…

— Да, понимаю…

— А, вообще-то, всё и всегда решает время, — горестно воскликнул я. — Эх! Это гадкое и так ненавистное мною время, которого у меня уже почти не осталось! Эх!

— Почему всё решает время?

— Господи! Ответ лежит на поверхности. При жизни Булгакова его самый знаменитый и всем известный роман не увидел света. При жизни Ван Гога была продана за гроши, если я не ошибаюсь, всего одна его картина, а сейчас за эти картины отдают миллионы долларов и евро. Сколько ещё было таких жизней у тысячи гениев в истории человечества!? Но истина всегда в конце концов торжествует! В этом-то и заключается сокровенный смысл бытия и творчества! Истина, и только она одна определяет гениев! Нет, я не прав! Есть ещё два фактора!

— И каковы же они?

— Случай и удача.

— Да, совершенно с вами согласен, — задумчиво произнёс мой собеседник, а потом очень неожиданно добавил. — А вы знаете… Я думаю, что тёщу всё-таки убивать не стоит.

— Вот это переход мысли! Вот это неожиданные и непредсказуемые перепады сознания! — совершенно искренне восхитился я. — И почему убивать её не стоит, — эту старую толстую мымру, изношенную и поношенную кошёлку, суку, вонючую доносчицу и совершенно ненужного нам и абсолютно лишнего свидетеля?

— В принципе, неплохая она баба, — бурно возмутился мой собеседник. — Не толстая. Вовсе не старая. Всего-то сорок два или сорок один год. По нашим временам довольно неплохой возраст. И вовсе не вонючая. Душ в её квартире имеется. И достоинство, и жизненный опыт есть, и определённое терпение и понимание многого того, что ранее было непонятно. Находится в прекрасной форме. Следит тщательно за здоровьем. Медитирует. Бегает, плавает в бассейне, качается на каких-то тренажёрах в каком-то фитнес центре.

— Ничего себе!

— Да, вот так! Ну, бывает эта баба несколько резковата в суждениях и импульсивна. Но все мы не без пороков и грехов. Давайте её просто подкупим, а? Как вам такой вариант? Убийство — это всё-таки страшный грех. Лишать человека тела — это одно. А лишать его души — это совершенно другое!

— Ну, вы и сказали! Убивая человека, мы, прежде всего, наносим непоправимый и невосполнимый ущерб его телу, в том числе и голове, в которой имеется мозг, порождающий сознание, разум, душу. В этом случае они угасают. Вот и всё. Судят отнюдь не за лишение души. И вообще, если душа действительно существует и она бессмертна, то с успехом переселится она в кого-то. Не переживайте. Труп же не переживает за лишение его души.

— Ну, вы и циник!

— Да, я такой. Вернёмся к теме тёщи.

— Вернёмся.

— Так, так, так… И в связи с чем у вас произошла такая внезапная смена приоритетов и настроения в отношении неё? Только больше ни слова о душе. Ну и? — подозрительно спросил я. — Что-то вы темните. О чём-то явно не договариваете.

— С чем, с чем… Грех — это всё-таки грех. А главное, — за внуком кто будет ухаживать и следить?! — возмутился мой собеседник.

— Ага… Значит у вас есть сын?

— Да, от любовницы.

— Что?!

— Увы…

— Ничего не понимаю! — изумился я. — А тёща знает о том, что её внук не от её дочери?

— Нет…

— А как же такое стало возможным!?

— Дело в том, что дочь этой старой суки и дуры никак не могла забеременеть, — мрачно сказал мой клиент и задумался.

— О! Уже старая дура и сука?! — рассмеялся я. — И почему не могла? В чём суть проблемы?

— Сделала жена моя, эта молодая дура, неудачный аборт в шестнадцать лет. Сука!

— Так, я понимаю. Суками полнится ваш дом. И что далее? Искусственное оплодотворение? Появилась суррогатная мать? Ну, или что-нибудь в этом роде? Я слабо в данной теме разбираюсь.

— Да. Предложил я своей давней любовнице стать этой самой матерью, — досадливо поморщился мой только что обретённый товарищ, почти друг и негаданный клиент. — Она согласилась и родила двух близнецов. Одного оставила себе.

— Ни хрена себе! — изумился я. — Вы знаете, мои, якобы, грандиозные проблемы со здоровьем меркнут по сравнению со всеми вашими другими проблемами! Ну, вы, однако, и даёте! Ужас!

— Увы, вот такая ситуация.

— Чувствую я глубоким и потаённым нутром, что вы всё-таки чего-то недоговариваете, — подозрительно спросил я.

— Есть один существенный и сложный момент.

— Ну, и?

— Не знаю, как и сказать…

— Ну, скажите прямо и честно.

— Мне стыдно!

— Мне тоже за многое стыдно! — возмутился я. — Если я сейчас расскажу вам всю правду про мою жизнь, то вы не просто охренеете! Вы о…те! Ну, говорите честно и откровенно! За что вам стыдно?

— Может быть, мне просто вот здесь и сейчас застрелиться? Или повеситься?

— У вас есть пистолет или верёвка?

— В данный момент нет.

— Тогда поведайте мне суть вашей главной проблемы, я вас внимательно выслушаю и мы, проанализировав сложившуюся ситуацию, сделаем правильные выводы и придём к окончательному и самому рациональному решению вопроса.

— Дело в том, что…

— Ну же!

— Не знаю, как и сказать!

— Скажите, как есть! Не мямлите!

— Дело в том, что мать моей жены является моей любовницей. Ну, вернее, являлась ранее ею. До того, как перепрыгнула на соседний балкон.

— Что!?

— Да, именно так.

— Вот это да!

— Я не могу её убить, птичку мою ненаглядную и трепетную, потому что я её люблю до сих пор! — навзрыд заплакал мой собеседник под очередную рюмку водки, которая была употреблена в очередном кафе с видом на море.

— Не знаю, что и сказать, — растерянно произнёс я. — Ужас! Это же полный бред!

— То-то и оно!

— Как всё сложно и запутанно, однако…

— И я о том же!

— А, вообще, как вас зовут?

— Аристарх.

— Странное имя.

— Я согласен с вашей точкой зрения, — тягостно усмехнулся мой новоявленный клиент. — А как зовут вас?

— Александр.

— Приятно было встретить вас на пути в небытие, Александр, — печально произнёс Аристарх и с ненавистью посмотрел в небо, которое было по-прежнему высоким, безмятежным, слегка синим, спокойным и идеально чистым.

— Взаимно приятно, тем более, что я, вроде бы, как никогда и никто, очень близок к этому самому пути. Увы, более близок, чем вы. Всё-таки смертная казнь вам не грозит. А вот я…

— Кто знает, кто знает.

— И так. Тёщу мы, значит, не убиваем?

— Нет.

— Хорошо. Сосредоточимся. Успокоимся. Расслабимся. Сконцентрируемся и внимательно проанализируем ситуацию. Вернёмся к самому началу, — устало и мрачно произнёс я. — А каким образом вы убили жену?

— У меня квартира в центре города, на двадцатом этаже. Выкинул я эту стерву, изменницу, сучку лживую и порочную, мегеру, ну, свою жену, с балкона и с огромным удовольствием и восторгом проследил за её падением вниз, на брусчатку.

— Ужас!

— О, какие были дикие вопли во время полёта, о, как разбилась её голова, о, как мозги и кровавые ошмётки разлетелись в разные стороны, шокируя гуляющих неподалёку детей! О, как они завизжали и попадали в обморок! О, как она, вся покорёженная и без одежды лежала перед подъездом и на неё глазели все, кому не лень! Сука, так ей и надо, изменнице и гадости!

— Что, она была полностью голая?! Даже без лифчика и трусов? — удивился я.

— Да, без них. Какие трусы?! Дело в том, что незадолго до её падения мы с нею занимались любовью, и именно в самый ответственный момент она, находясь в полном экстазе, заорала: «О, Гавриил, о, мой Бог! Люблю тебя!!!».

— Слушайте! История какая-то невероятная! Это же сюжет для книги! — искренне изумился, восхитился и воодушевился я. — Ну, и что же было далее?! Ну, колитесь по полной программе!

— А что было… вздохнул Аристарх. — Слегка придушил я эту порочную суку перед её падением.

— Как!? — ужаснулся и удивился я. — Зачем же нужны были такие кардинальные меры? Можно же было спокойно выяснить отношения. Может быть, женщина, когда кончала, имела в виду святого и непорочного Архангела нашего, Гавриила? Когда она испытывала оргазм, то всевозможные вывихи в сознании могли произойти. Всякое бывает в нашей жизни, тем более во время наивысшего наслаждения и напряжения всех внутренних сил.

— Ну, во-первых, она абсолютно неверующая, а во-вторых, вы знакомы хоть с одним мужчиной по имени Гавриил?

— Нет.

— То-то и оно! А вот моего заместителя, преданного и верного товарища и приятеля, а также близкого друга моей семьи и моего лучшего друга ещё со школьных и университетских времён зовут именно так! — снова горько разрыдался Аристарх и решительно выпил ещё одну полную рюмку водки.

— Давайте успокоимся, прогуляемся, присядем вон в том очередном кафе и подумаем о жизни и судьбе, — мягко предложил я.

— Согласен.

Мы прогулялись, присели, снова заказали водку и томатный сок. Не чокаясь, выпили. Помолчали, отстранённо полюбовались слегка сапфировым и бездонным небом.

— Так. Кроме тёщи свидетелей не было?

— Не было.

— А когда ваша супруга, сука конченная, начала, так сказать, свой долгий полёт в глубокое небытие, Валькирия наша незабвенная, то она ещё была жива? — осторожно поинтересовался я.

— Вроде бы! После кратковременного удушения она очнулась, зашевелилась. А потом я её сбросил с балкона. И совершенно не жалею об этом!

— Боже мой! Я вхожу во вкус! Это же меняет всё! Кто и что теперь докажет?! Великолепно!

— Ну, я не знаю… Что вы имеете в виду?

— Эх! Сбросить с тридцатого этажа задушенную женщину или сбросить её не задушенной, — это же совершенно разные вещи!

— С двадцатого этажа.

— Да, да.

— А чем отличается сброшенная предварительно задушенная женщина от не задушенной?

— Это же так просто! — возмутился я.

— Для вас просто.

— Ах, да. Если до падения женщину предварительно задушили, то налицо факт убийства. Если же она упала, будучи перед этим живой и здоровой, то убийство ещё надо доказать. Очень вероятна версия самоубийства, которую следствию очень сложно опровергнуть.

— Понятно.

— Ну, А почему вы не выкинули тёщу, суку эту старую, с тридцатого этажа? — живо поинтересовался я.

— С двадцатого!

— Ну, Бог с ним, с этажом! Почему так гуманно поступили?

— Хорошая, добрая, чувствительная, душевная и отзывчивая баба. Любовь моя последняя. Любит меня, вроде бы. Рука не поднялась, — виновато ответил Аристарх. — Ну, и, кроме того, о чём я вам ранее уже рассказывал, она успела быстро ретироваться. Прыткая, сильная и скользкая сука! Альпинистка, однако. Спортсменка, комсомолка. Бывшая… Но, зараза, форму совершенно не потеряла.

— Кстати, а когда произошло это трагическое происшествие?

— Ранним утром.

— А, как и в связи с чем тёша оказалась в вашей квартире в столь неурочное время? Вы, вообще-то, как я понял, являетесь её собственником и жили в ней с женой и сыном?

— Да.

— Ну, и?

— Что, ну и?

— Каким образом в вашей квартире ранним утром вдруг внезапно оказалась тёща? — поинтересовался я. — Я думаю, что она не жила с вашей семьёй?

— Каким образом, каким образом… Конечно же, она не жила с нами. Но иногда приглядывала за внуком, гуляла с ним, ну, и всё остальное, — Аристарх торопливо отвёл в сторону глаза.

— Вообще-то, я с сегодняшнего дня ваш адвокат! — возмутился я. — Ну-ка, как на духу! Колитесь по полной программе!

— Э, э, э…

— А конкретнее?

— Видите ли…

— Пока ничего не вижу!

— Короче…

— О, как нравится мне это брутальное и даже маргинальное слово!

— Почему? Разве может быть слово брутальным, а тем более, маргинальным?

— Может, и ещё как! И то и то по сути своей одно и тоже. Послушайте! Как звучат эти слова: «Короче, жёстче, вздрючить, взорвать, облобызать, растребушить, сожрать, содрать, засосать и отсосать, швырнуть и бросить, вспороть, засадить, завизжать, дико расхохотаться, разрыдаться и заскулить, глухо застонать, распять и вставить!». О, сколько эмоций, истинных чувств и свежести восприятия таятся в этих довольно резких, но так необходимым нам словах! Они чрезвычайно брутальны и маргинальны.

— Ну, вы даёте!

— Вообще-то, давать мне кое-что должны вы!

— Ах, да, гонорар?

— Да, он.

— Не волнуйтесь, всё будет нормально.

— И так. Тёща…

— Что вы всё заладили, — тёща, да тёща!

— Ну, и?

— Переспал я с нею в ту ночь.

— Что!?

— …

— Не понял. А жена? Где она была?

— Она была в отъезде. Вернулась неожиданно под утро, сука и дура! — возмущённо произнёс Аристарх. — Вообще-то она должна была быть, якобы, в командировке ещё два дня. Трахалась со своим любовником в одном далёком северном городе. Но, что-то, видимо, у них не совсем сложилось и не получилось в этот раз.

— Да, отношения у вас, однако, весьма и весьма оригинальные, очень необычные и эксклюзивные, я бы сказал. Ну, что же, бывает. Всякое бывает… — ухмыльнулся я. — Так, хорошо. А как вы объяснили присутствие тёщи в вашей квартире ранним утром?

— Боже! Ну, всё очень и очень просто! Бедный ребёнок. Ангина. Стоны, страдания. Бабушка рядом…

— Ну, да, понятно, логично и вполне обоснованно, — рассмеялся я. — Тонко и умно…

— В отсутствие ума, знаете ли, мне не откажешь, — мрачно нахмурился Аристарх.

— Ну, не знаю, не знаю… Были бы вы умным человеком, то не сбрасывали бы жену с тридцатого этажа!

— С двадцатого.

— Ах, да.

— Почему вы зациклились именно на этом тридцатом этаже, а не на коем ином? — возмущённо спросил Аристарх.

— Эх, признаюсь… В своё время я тоже сбросил именно с него одну бабу, суку, изменницу. Именно с тридцатого этажа! Вот с тех пор и сидит этот чёртов этаж у меня в мозгах и упорно не покидает их, — печально произнёс я.

— Как такое могло случиться?! — ужаснулся Аристарх. — Вот это да! Невероятно! Как такое стало возможным!? Не ожидал от вас такого безумного поступка.

— Это мой поступок безумен?! — возмутился я.

— Да!

— А как же назвать ваш поступок!? Как с вами-то такое злодейство могло случиться и произойти? — нервно произнёс я и метнул в себя очередную порцию водки. — Этаж у вас был, конечно, пониже, но…

— Что означает это «но?».

— Господи, ну есть же вечный постулат на веки веков! Неужели не понятно!? — воскликнул я. — Суть отнюдь не в количестве этажей! Суть в самом злодействе, в его глубинной сущности!

— Да, был неправ я ранее и грешен до сих пор, — скорбно произнёс Аристарх. — И не прощён. Скорблю. Негодую по поводу крайне трагического происшествия. У вас случайно не завалялся где-либо пистолет?

— Нет, увы. Но есть двустволка двенадцатого калибра. Стволы обрезаны. Пули разрывные.

— Как-то не эстетично…

— Ну, вы посмотрите! Нашёлся эстет!

— Да, что есть, то есть, — хмуро произнёс Аристарх. — Образование, воспитание, приличная семья, однако…

— В приличной семье не мог родиться и воспитываться такой урод! — жёстко произнёс я.

— Да, согласен.

— Ладно… Мне не понятен один момент в вашей истории.

— Какой?

— Почему вы так спокойно относитесь, ну, относились к факту наличия у вашей жены какого-то любовника, и в то же время так беспощадно поступили с ней в случае с Гавриилом? Ничего не пойму! — тяжело буркнул я.

— Неужели не ясно!?

— Не совсем.

— Какой-то любовник на стороне — это одно. Каждой женщине, как и мужчине, иногда следует спускать пар, получать удовольствие от разнообразия. Я сам в этом плане грешен. Но, Гавриил — это же совершенно другое дело! Мой преданный и лучший друг со школьной скамьи! Компаньон! Ух, мерзавец!

— Понятно… Скажите, а не было ли у вашей внезапно улетевшей жены, птички нашей, бедной голубки, проблем с алкоголем и наркотиками? — вкрадчиво спросил я.

— Были…

— О, как! Ничего себе! Прекрасно! Это как-то зафиксировано где-либо или кем-либо?! — оживился я.

— Да. Лечилась она в одной частной клинике, — поморщился Аристарх. — Всего пол года назад.

— Великолепно! — воодушевился и засиял я. — Линия защиты будет такова! Баба внезапно сошла с катушек, не выдержав нервного перенапряжения и глубокого стресса в результате очень жестокой ссоры с тёщей, ну, то есть с мамой, и бросилась в отчаянии и от безысходности с тридцатого этажа! А перед этим она испытывала очень большие проблемы с алкоголем и наркотиками, что зафиксировано в соответствующих документах, которые истребует следствие. Алкоголь и наркотики оказали самое негативное влияние на её психику. Ей показалось, что выброситься с тридцатого этажа, — это как раз то, что надо! Единственный выход в её крайне безнадёжном положении и в абсолютно безысходном состоянии. Полное облегчение и решение всех многочисленных и накопившихся проблем.

— С двадцатого…

— А, ну да.

— А тёща? — мрачно спросил меня Аристарх. — Куда её девать, кошечку мою ненаглядную? Она, наверное, уже допрошена и дала обличающие меня показания по полной программе?

— Не так всё быстро происходит, и не так всё просто и безнадёжно в нашей ситуации!

— В смысле?

— Ну, во-первых, сброшенную вами суку надо ещё опознать. Осмотр места происшествия. Экспертизы всякие. Откуда она сброшена, кто она такая? Поквартирный обход, поиск свидетелей, сбор доказательств. Не всегда всё ясно сразу же и сейчас. Время, именно время решает подчас всё в нашей жизни, — вздохнул я.

— Да, вы правы.

— И непонятна ситуация с тёщей, — заметил я. — А вдруг она вас действительно любит? Зачем ей вас предавать и выдавать? Ну, сбросилась с тридцатого этажа наркоманка и алкоголичка вследствие страшного нервного срыва, ну, и туда ей дорога. У, сука! Потаскушка! Изменница, истеричка, обколотая и переколотая, перепившая, перекуренная и обкуренная дура, совершенно не контролирующая свою немощную и истощённую психику!

— Мне нравится ход ваших мыслей! Истину вы глаголете! — восхитился Аристарх.

— А перед полётом ваша жена употребляла алкоголь? — снова вкрадчиво поинтересовался я.

— Да. После ссоры с любовником она пришла вся на нервах и выпила пол стакана коньяка.

— Превосходно! — просиял я. — И так… У тёщи остался любимый внук и не менее любимый, почти молодой мужчина. Великолепно, прекрасно! Жизнь продолжается и неторопливо и благостно течёт в нужном нам русле!

— Господи, вы даруете мне надежду! — в свою очередь восторженно просиял Аристарх.

— Я подарю вам ещё и железное алиби.

— В смысле?

— Найдётся пара свидетелей, которые подтвердят, что в день убийства, вернее в ночь перед ним и поздним утром вы и они отдыхали в некоем месте на берегу моря в десяти километрах от нашего славного города. Цена вопроса — всего-то пять-семь тысяч рублей. Ну и конечно ящик водки.

— Да без проблем! А почему именно в десяти километрах? — изумился Аристарх.

— Ну, Андалузия, Парагвай, Индия, Мальдивы, Бразилия, Вьетнам, и даже Абхазия всё-таки несколько далеки от наших мест. Следует быть реалистами.

— Да, согласен…

— Но, с другой стороны…

— Что?! — всполошился Аристарх.

— А вдруг? Дочь, есть дочь. Кто до конца поймёт душу женщины — матери? Чёрт её знает. Нет, нам она живой не нужна. Мало ли что… Моя точка зрения такова. Рисковать не следует.

— Вы так считаете? — опечалился Аристарх. — Что же делать, как же быть?! Любимая женщина, однако. Возможен же какой-то компромисс, варианты всякие…

— Ну, и куда нам её, старую кошёлку, и совершенно лишнего свидетеля, девать, если возникают вполне обоснованные сомнения в её лояльности, так сказать? Догадайтесь… — задумчиво и сухо произнёс я. — В принципе, она уже своё отжила. Кому нужна старость в болезнях и в забвении?

— Это вы к чему клоните?! Снова всё тот же вариант? — вздрогнул мой клиент.

— Да ни к чему я не клоню, а всего лишь рекомендую и советую! — возмутился я. — Выбирайте! Или будете навеки сидеть в одиночной и вонючей камере, или смотреть на прекрасные закаты и рассветы с балкона тридцатого этажа в центре великолепного и сияющего огнями города около моря!

— С двадцатого.

— Ну, да, конечно… — поморщился я. — Кстати, рекомендую. Можете выращивать на этом балконе укроп, петрушку, а то и огурцы, а возможно и помидоры. А может быть даже и лимоны! Представляете, какая будет неземная красота, и какая полная и неожиданная гармония воцарится в вашей душе?!

— Да, представляю, — меланхолично, благостно и счастливо улыбнулся Аристарх.

Он, бедолага, видимо, уже предвкушал медленный и сладкий процесс крошения укропа и петрушки в салат из собственно выращенных огурцов и помидор. А свежее нерафинированное растительное масло с духом полей? А холодная водочка? А какое удовольствие с тем же с экстазом отведать хороший коньяк под своими же руками выращенный лимончик, да с сахарком!

— Ну, какие будут идеи!?

— Понятно какие…

— Превосходно! Тёщу ликвидирую я лично!

— Что!? Как!? — ужаснулся Аристарх и чуть не упал в обморок.

— То-то и оно! Мне терять абсолютно нечего. Поймают, ну и хрен с ним. Всё равно помру через несколько месяцев. А так, хоть поживу всласть где-нибудь в глухом, тихом, заповедном и уютном уголке прямо возле моря, — светло улыбнулся я. — Могу я, наконец, осуществит свою давнюю мечту? Представляете… Хрустальный воздух, невыносимо синее и бездонное небо, и непередаваемое никакому описанию вечернее и спокойное море цвета ультрамарин. Закат… Крик чаек. Шелест пальм, бамбука, кипарисов и магнолий. Мандарины. Хурма и инжир. Запах йода. Цикады, слегка нарушающие девственную и почти абсолютную тишину. Какая-нибудь молодая, грудастая и красивая баба рядом, а то и две, или даже три. А может быть и четыре.

— Да, цикады, бамбук, хурма, а тем более молодые грудастые бабы многого стоят, — задумчиво пробормотал Аристарх.

— Ну, и я о том же. И когда же меня поймают эти бездарные, ленивые и тупые опера!? Я что, им особенно нужен? Гоняться за фантомом, который, якобы, убил очередную старую кошёлку?! Кто я такой, собственно? Преступник международного масштаба? Террорист какой-то?! В случае чего уговорю, подкуплю, а, может быть, и кое-кого ликвидирую лично и беспощадно. Мне сейчас на всё глубоко наплевать и даже насрать! Двустволка с обрезанными стволами с картечью и пулями в гильзах почти всегда при мне. Пусть этот мир летит в небытие и в самую глубокую и вонючую пропасть!

— Вы меня очень сильно тревожите, однако! — весьма нервно произнёс Аристарх.

— Сыну помогу, — горестно вздохнул я. — Он, почти сиротинушка, практически бедный и неприкаянный юноша, но красавец и натуральный блондин, сейчас заканчивает последний курс колледжа в одной далёкой стране.

— В какой именно?

— Живёт сын с моей бывшей женой в Англии, в Ливерпуле, ну, или неподалёку от него… Вообще-то, я ненавижу и Англию и всех этих немощных англосаксов.

— Ничего себе! Вот это да! А как ваша жена и сын туда попали? — удивился Аристарх.

— Как, как… Вот так! — печально нахмурился я. — Жена моя бывшая отыскала по интернету какого-то англичанина-идиота и вышла за него замуж. Ну, при этом прихватила значительную сумму денег, принадлежащих мне, и была такова! Но я на неё не в обиде. Бывает… В конце концов, сын мой живёт и учится в Англии. В принципе неплохая страна. Получил гражданство. Ну и прекрасно, ну и превосходно! Дай Бог ему удачи и здоровья! Дай Бог хорошей, красивой и умной девушки и всего остального.

— А что, девушки бывают одновременно красивыми и умными? — поинтересовался Аристарх.

— Так, не прерывайте поток моих благостных, счастливых и крайне светлых мыслей! — бурно возмутился я.

— Хорошо, хорошо, хорошо… Вы не волнуйтесь! Ну, дай ему Бог, дай Бог… — задумчиво произнёс Аристарх. — А когда вы виделись или общались с сыном последний раз?

— Три года назад.

— Что?!

— То, что слышали! Когда будем убивать тёщу?

— Переходы у вас, однако!

— Как и у вас! И всё-таки?

— А нельзя нам нанять каких-нибудь профессионалов? — несмело спросил Аристарх. — А вдруг у вас ничего не получится? Думаю, что опыта у вас всё-таки несколько маловато для такого весьма ответственного и крайне рискованного дела.

— Что вы знаете о моём опыте! Профан! — возмутился я и хищно сузил глаза.

— Ладно, ладно…

— Профессионалы… Ну и чудак вы! Наивный вы наш! Вы знаете, истинные профессионалы ходят вокруг нас стаями и мечтают получить заказ на убийство, — ухмыльнулся я. — Ну-ка, профессионалы, встаньте в очередь! Где вы, отзовитесь! Эй, профессионалы! Бойцы-молодцы! Герои! Супер киллеры! Ау! Ау!

— Ну, хватит же!

— Слушайте, зачем нам привлекать к делу лишних, сомнительных и непонятных людей? — возмутился я. — А вдруг они окажутся подставными лицами, агентами полиции или ФСБ? А если они таковыми и не будут являться, то вдруг потерпят фиаско? Они же сдадут вас и меня через пять минут после того, как оперы наденут на их головы целлофановые пакеты или отобьют им яйца и рёбра! Неужели вам это не понятно?!

— Понятно, понятно…

— Повторяю! — воскликнул я решительно. — Мне терять нечего! Мне целлофановые пакеты и даже противогазы не страшны! И на иглы под ногти мне наплевать, и даже на огромные члены, которые засунут мне в жопу лихие отморозки в какой-нибудь вонючей камере! Кстати, люблю анальный секс. И место возле самой тошнотворной параши мне будет любо, дорого и мило!

— Ужас, что вы такое говорите?!

— Находиться около параши очень удобно. Приспичит какой-либо понос, а она вот, параша, красавица, рядом с тобой. Успеешь добежать, не обкакавшись, ну, или иными словами, не обоссравшись.

— Ужас какой-то!

— Главное, переведите на счёт моего сына миллион, ну и мне хотя бы пару, и всё будет в абсолютно полном порядке, — устало произнёс я.

— Что? Целых три миллиона? — ужаснулся мой собеседник.

— Да успокойтесь вы! — скептически усмехнулся я. — Три миллиона в рублях. Всего-то, лишь… Что, слабо? Вы же у нас обладатель двух компаний и даже заправки.

— Без проблем, — расслабился Аристарх.

— Ну и славно.

— Ну, и хорошо.

— Консенсус почти достигнут.

— Ну и прекрасно…

— Ну и замечательно!

— Как будем убивать тёщу? — несмело произнёс Аристарх. — Может быть, дать ей каких-нибудь таблеток, ну, или незаметно сделать смертельный укол?

— Никаких таблеток и уколов! Только повешение! — решительно и мрачно произнёс я.

— Боже мой! — ужаснулся Аристарх.

— А где же был Бог, когда вы сбрасывали свою молодую жену с тридцатого этажа?!

— С двадцатого…

— Суть не в этажах! Суть в том, что между ними! Сколько повторять!? — рявкнул я.

— Да, вы правы… А совесть?!

— Вы заговорили о совести?! Собственно, она является Божьим промыслом, и совершенно не понятно, где его границы.… — тяжело задумался я.

— Да, согласен. Как-то всё запутанно и крайне странно. Тревожно, зыбко… — задрожал Аристарх и торопливо поглотил очередную рюмку водки. — Чёрт с ней, с тёщей, с последней моей любовью. Всё, решено! Готов я сесть в тюрьму. Грех повторный на душу не возьму! Больше никаких убийств!

— Да кому она нужна, ваша никчёмная, неприкаянная и убогая душа!? — возмутился я. — И, вообще, кому нужны вы в этом и ином мире?! Посмотрите на себя со стороны! Ужас! Идите вы куда подальше! На нет и суда нет! Всё, прощайте раз и навсегда! Желаю успешно и в сравнительно добром здравии встретить старость в тюрьме.

— Постойте, постойте! Так… Ладно. От судьбы никуда не уйдёшь. Грех один. Грех второй. Согласен. Убивать, так убивать! Я готов! Скелетами переполнены мои шкафы.

— Деньги переведите.

— Вон отделение Сбербанка. Пойдёмте.

— Ну и хорошо. Ну и славно. Хочу прочитать вам одно замечательное стихотворение.

— Ах, ну да… Вы же у нас творческий человек. Писатель, бывший поэт и философ.

— Бывшим поэтом быть нельзя!

— О, извините! Согласен!

— Да, я сейчас творю исключительно в области прозы. И не стыжусь этого моего крайне неожиданного и странного предназначения, — мрачно произнёс я.

— А как вы достигли данного предназначения? В связи с чем? — живо поинтересовался Аристарх.

— Вы знаете, в один прекрасный момент бросила меня роскошная, красивая, сексуальная, замечательная и молодая женщина, которую я безумно любил, и по которой тоскую и скучаю до сего времени. О, этот невыносимый рыжий ветер густых волос! О, эта великолепная, большая и упругая грудь! О, эти светлые, немного раскосые, совсем немного, голубые, постоянно меняющие цвет и вечно смеющиеся глаза! О, эти губы! — я решительно вбросил в себя рюмку водки и чуть не расплакался в отчаянии навзрыд. — Вот именно после того, как она меня бросила, я ощутил своё истинное предназначение. Что-то щёлкнуло в мозгу, видимо от полной безысходности, потрясения и страшного ужаса. Сел я за стол и стал творить.

— Ну, история, повторяющаяся из века в век. Она, эта дама, имеет два имени одновременно.

— И какие же они?

— Вечность и Любовь.

— Да, согласен.

Мы снова выпили, задумчиво помолчали, полюбовались небом и великолепным ландшафтом, окружающим нас.

— А вообще-то, на первый взгляд, эта крайне печальная и невыносимо скорбная история для меня сугубо индивидуальна, является магической и оригинальной, и, якобы, непохожа она ни на что более другое. Увы, увы… Как часто мы заблуждаемся. Но если приглядеться и вдуматься, почти все истории любви так похожи одна на другую! — задумался я. — Да, какая была женщина! Вернее, какая была шикарная, неповторимая и роскошная девушка! Ух!

— Успокойся!

— Не надо меня успокаивать. Как может быть спокоен человек, у которого давно уже постоянная смута в душе? Единственное средство для его успокоения — это пуля в голову или в сердце!

— Ну что ты такое говоришь?! — возмутился Аристарх. — Ну, я пребываю в сомнениях, постоянно ною… Это понятно. Но ты же — совершенно другой!

— Да никакой я не другой! Я самый обычный и довольно слабый человек. О, Боже! Ну, почему любовь подчас неподвластна нашему разуму и сердцу, и исчезает непонятно почему и неизвестно куда!? — воскликнул я, пребывая в страшном отчаянии. — Зачем ты уходишь от нас, о, Ваше Величество, Любовь!?

— Хватит! — взъярился Аристарх в неудачной попытке меня успокоить. — Ну, бросила вас баба. Ну и надо её забыть раз и навсегда. Ну, обретёте вы ещё новую любовь!

— Меня бросила не баба! — гневно возмутился я. — Меня бросил ангел во плоти! И как я смогу обрести новую любовь, если помру через пару-тройку месяцев!? Что вы несёте!?

— О, извините, простите. Я забыл.

— О, мой милый ангел, ушедший навсегда! — продолжил я.

— Хорошо, хорошо! — засуетился Аристарх. — Ангел, так ангел. Дело в том, что бросать можно по-разному.

— Это как?

— Одно дело, когда вас бросает какая-то потёртая старая кошёлка или просто дура, в каком бы возрасте она не находилась, уставшая от вас и никогда не любившая вас, или любившая и разлюбившая вас. Но совершенно другое дело, когда вас бросает женщина, которая вас любит, но выбирает особый, вожделенный, заманчивый и сладостный для неё путь, и он ей в данный момент нужен и необходим, и подходит в силу ряда жизненных обстоятельств. Понимаете? Ну, так пожелайте ей счастливого пути и простите!

— Понимаю…

— Ну, и хорошо.

— А если рядом находится ещё и потасканная сука тёща, которая до беспредела порочна, и ко всему тому безнадёжно стара и физически и морально, и психически ненормальна!? — глухо спросил я.

— Классическая ситуация!

— И я о том же.

— Жаль…

— Вы знаете, именно данная ситуация была в моей жизни, ну, и конечно ещё в миллионах жизней иных людей. Ух, эта сука, тёща! Коварная, гнусная, порочная, развратная и потёртая кошёлка, хитрая и расчётливая бестия! Ничего, она своё ещё получит. Кое-что уже получила. Муж её помер, которому она долгие годы изменяла, и я являлся тому свидетелем. Скоро произойдут очередные определённые события в её и ещё в кое чьей жизни.

— Ну и славно…

— Вернёмся к моей любимой девочке, — вздохнул я. — О, моя утерянная безвозвратно, юная, пышногрудая, длинноногая и рыжая красавица, свет очей моих навеки!

— Жаль вас и всех нас… — пригорюнился Аристарх и метнул в себя ещё одну рюмку водки.

— Да, вот так! Ужас!

— Конечно, конечно… Согласен. Из века в век всё одно и тоже. А в вашей конкретной истории чувствую присутствие некоего богатого господина. Дверца золотой клетка для милой, молодой, любимой, обожаемой и стервозной пташки была распахнута настежь, и пташка влетела в неё, и вас с лёгкостью предала и покинула.

— Да.

— Понятно…

— Слушайте! Так вы определитесь, наконец, окончательно!? Убиваем мы, тёщу или нет? Или как? — сухо произнёс я.

— Никак не привыкну к неожиданным перепадам вашего сознания, — возмутился Аристарх.

— Сознание, оно на то и сознание, что бы периодически или постоянно испытывать определённые перепады! Вы, господин хороший, кстати, эти самые перепады тоже вполне успешно демонстрируете!

— Да, верно…

— То-то и оно…

— Тёщу, конечно же, убиваем. Вопрос решён, — досадливо поморщился Аристарх. — Но вот этот ваш способ. Повешение… Ужасно. Давайте всё-таки сбросим её, птенчика моего, цыплёнка ненаглядного, с какого-нибудь этажа.

— Птенчики, а тем более цыплята летать не умеют. Я понимаю, что вы рассчитываете на возможное спасение вашей крали. Вдруг она зацепится за балкон или за спутниковую антенну. Вариант со сбрасыванием категорически не пройдёт.

— Почему?

— Ну, дочку же настигла такая же смерть! — возмутился я. — Повторение, конечно же, мать учения, но не в нашем случае.

— Согласен, — нахмурился Аристарх. — Слушайте! А, может быть, пусть она якобы застрелится?

— А откуда вдруг у этой старой дуры возьмётся пистолет, автомат или ружьё? Она же явно не охотница и тем более не любительница стендовой стрельбы.

— Да, согласен. Как-то неправдоподобно.

— Ну, и я том же…

— А если она, эта чёртова мымра, вскроет себе вены в ванной комнате, якобы, от отчаянной и безумной скорби по безвременно ушедшей и глубоко любимой дочурки?

— Сложный вариант.

— В смысле?

— Ну, это крайне затяжной и довольно длительный процесс, — поморщился я. — Пока наберёшь ванну, пока справишься с истерически сопротивляющейся женщиной, пока перережешь ей вены. Пока подержишь её на одном месте, дабы кровь из неё спокойно вытекла. Стоит учитывать, что она спортсменка и бывшая комсомолка. Очень всё долго и сложно. И отпечатки моих или ваших пальцев наверняка останутся где-нибудь. Да ещё и в крови я весь вымажусь. Потом придётся её долго и мучительно отмывать. Данный вариант категорически не годится.

— Но ведь и процесс повешения отнюдь не прост и не краток?! — возмутился Аристарх.

— А что в нём такого сложного? — усмехнулся я. — Дал даме под дых. Она отключилась. Ты вставляешь её голову в петлю, натягиваешь верёвку и всё! И никаких проблем! И никаких следов.

— Боже мой!

— Бог тут не при чём! — строго сказал я. — Рядом с нами сейчас присутствует только дьявол!

— Но, всё-таки, почему вас так влечёт к себе именно процесс повешения? — панически заметался Аристарх по кафе. — Может быть, предпочтём нож в сердце или в голову?!

— Процесс повешения мне более мил и приемлем в силу ряда обстоятельств, которые складывались в моей жизни в прошлом, — мрачно усмехнулся я.

— Как?!

— Опыт определённый имеется, — скромно произнёс я.

— Что!? — ужаснулся Аристарх.

— То, что слышали!

— Ладно… Вешаться, так вешаться. Чему быть, тому не миновать, — тяжко вздохнул Аристарх. — Да, кстати. Вы же хотели прочитать мне какое-то стихотворение!?

— Омар Хайям.

— И?

«Мы — послушные куклы в руках у творца! Это сказано мною не ради словца. Нас по сцене всевышний по ниточке водит И пихает в сундук, доведя до конца…».

— Да… Всё-таки тёщу следует убить. Деваться некуда, — безнадёжно и глубоко вздохнул Аристарх.

— И я о том же.

— Но, какая, однако, женщина! Какая кудесница, мастерица! Что она только не вытворяла в постели, чертовка, колдунья, шалунья моя ненаглядная! Жаль, очень жаль!

— О, боже! Полный абсурд! — взорвался я.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Свободным от страданий ещё никто не был.

Ф. Шиллер.

И, так… Я сидел на скамейке и внимательно наблюдал за женщиной, которая грациозно и плавно переместилась с водительского сидения шикарного автомобиля на довольно помятый, серый, мокрый и скучный асфальт, находящийся подле него, вернее, под ним. Да, как правильно подметил Аристарх, — эта дама была совсем не плоха. Явно крашенная блондинка, но довольно густые волосы. Фигура почти идеальная, ножки очень даже изящные и точёные. И главное! О, какая грудь! Этот момент меня очень сильно и всегда напрягал.

Обожаю большую и упругую женскую грудь! Желательно натуральную. Это очень и очень важно! Искусственные груди всегда вызывали у меня чувства брезгливости, тошноты, полного разочарования и отвращения. Ничего нет более ужасного на этом свете! Ну, как можно ласкать грудь любимой и желанной женщины, если осознаёшь, что этот не грудь, а силикон, ну, или ещё что-то там внутри в этом роде?! Гель какой-нибудь. Ужас, ужас, ужас!!! Лучше уж съесть лягушку в сыром виде, или проглотить живого червя, или пиявку! Фу, я, возможно, сейчас блевану!

Возникает вопрос. А как возможно распознать грудь естественную, натуральную, и в чём её отличие от искусственной? Да всё очень просто! Пузырь есть пузырь. Надутый и совершенно неестественный шарик или шар. Настоящая грудь — это настоящая грудь. Пусть она будет маленькой, но это лучше, чем плоть, отягощённая какой-то вонючей гадостью. Фу, снова рыгать и блевать хочется! Убожества! Ненавижу всех этих смазливых кошёлок, ну, великих новоявленных певиц, телеведущих или так называемых светских львиц с гигантскими грудями, от которых тошнит и мутит! А эти губы, накачанные всякой дрянью!? Как с этими суками живут нормальные мужики? А, вообще-то, мужики ли они на самом деле? Очень сильно сомневаюсь в этом вопросе.

Была у меня когда-то одна подруга. Такая миниатюрная, трепетная и весьма симпатичная блондинка, которая была не дурой, и которая некоторое время любила меня. Зря, конечно, но любила. Так вот… У неё практически не было груди. Ну, и что? Зато какая была у неё нежная кожа! Какая попка! Как у юной девочки. А как она трахалась?! Боже мой! Кое-кто из моих бесконечных женщин с огромными естественными сиськами и весьма неплохими попами во сто крат уступали ей. Так что вопрос, анализируемый мной сейчас и в этом месте, очень и очень спорен.

И, вообще, суть отнюдь не в сиськах и в попах, а в созвучности душ, в симпатии, в безмятежности отношений, в гармонии, во взаимопонимании, доверии, преданности и в любви. Вот, сойдёшься с какой-либо совсем неплохой и даже красивой женщиной, повстречаешься с ней, поживёшь, а тяги, интереса и экстаза нет! Ну, нет! Вроде бы всё хорошо и даже превосходно, вроде бы дама весьма обаятельна, вроде бы она и сравнительно умна, ну, если так можно говорить о женщинах, вроде бы и влюблена в тебя, вроде бы и характер неплохой, вроде бы даже и материально обеспечена и успешна. Вроде бы сиськи у неё естественны и натуральны, а вот чего-то такого особого, судьбоносного, магического и мистического не хватает, хоть волком вой! Ну, нет гармонии, созвучия чувств и душ, нет, как я люблю говорить, того самого экстаза! Нет, и всё! И это очень печально.

И главное, что ты понимаешь, что годы уходят напрасно, и скорее всего, гармонии не найдёшь ты с этой женщиной уже никогда, а потом нигде и ни с кем! Вот в чём беда! Так не теряй понапрасну время! Ищи новую подругу, которая, возможно, окажется лучше всех предыдущих! А вдруг вспыхнет истинная любовь? И будет она жить в твоём сердце вечно? Чёрт её знает! А вдруг и нет!?

Ладно, вернёмся от темы упругих и естественных сисек и от настоящей любви к моему объекту. Как же его, или, вернее, её, зовут? Марина, Настя, Оксана, Лена, Света, Мария, Ира? Забыл… Ну, ничего, в таком случае знакомство будет протекать естественнее и успешнее. Когда ты вполне искренен и не знаешь имени объекта, то это ощущается другим человеком инстинктивно и интуитивно.

И, так… С чего же мне следует начать? Конечно же, не с открытого и жестокого нападения. Выкидной нож у меня, конечно, имеется. И двустволка с обрезанными стволами покоится под плащом. Но, везде видеокамеры, свидетели. Вон, сколько старушек на лавочках сидят. Действовать надо тонко, неторопливо и умно. Даже если я совершу убийство вечером или ночью, то всё равно риск велик. Понатыкали всякие маразматики везде, где нужно и ненужно, камер видео наблюдения. Ну, напрягись, смертник, сосредоточься, подумай! Как же поступить далее?

А что, собственно напрягаться? Всё идёт своим естественным путём и чередом! Ух, ты! Ну, надо же?! О, как! Фортуна или её Величество Судьба, или Его Превосходительство Случай, или просто Удача сегодня явно на моей стороне!

Шикарная, изящная и почти обречённая дама, захлопывая дверь огромного джипа, вдруг подвернула ножку, покоящуюся в коротком сапожке на длинной шпильке, вскрикнула и … упала на слегка покорёженный асфальт! Вот он — вожделённый момент истины! Вот то, чего я инстинктивно ожидал, и именно данное сакральное действо вдруг произошло. Вот что мне в этот момент было крайне необходимо и очень, и очень требовалось, и было важно!

Я живо вскочил со скамейки, быстро подбежал к стонущей и потрясённой женщине, наклонился над ней, легко погладил по голове и мягко и сочувственно произнёс:

— Вы как? Давайте помогу. Вызвать скорую помощь? — я торопливо достал телефон.

— Не надо… Не люблю я это. Справлюсь сама.

Женщина попыталась встать на ноги, но это у неё не получилось. Она горестно вздохнула и сказала:

— Ладно, помогите.

— А вдруг — перелом? Не дай Бог! — якобы явно обеспокоено, с огромной тревогой и с искренним и чувственным надрывом произнёс я.

— Какой перелом?! — возмутилась дама. — Я, вообще-то, по образованию врач. Травматолог. Частично.

— А как можно быть травматологом частично?

— На этом свете всё может быть. Перелома нет, но со связками проблема. Неделю буду хромать, ковылять и стонать. Ужас!

— Так, может быть, всё-таки, в больницу?

— Нет. Я должна быть в относительной форме и в норме в течении пяти ближайших и судьбоносных суток. Никаких больниц и вызовов бригад скорой помощи! Помогите мне, пожалуйста, дойти до квартиры, а там я сама себе окажу необходимую помощь.

— Ради Бога! Я весь ваш!

— Не надо быть моим, — горько рассмеялась женщина. — Будьте самим собой и принадлежите себе. Что вам я? Кто вам я? Какая-то случайная прохожая. Одна из очень многих встреченных вами женщин, безнадёжно бредущих в невыносимой пустоте бытия.

— О, как образно и отточено сказано! Вы поэтесса?

— Нет, увы… Вернёмся к теме. Я вам никто и вы мне никто. Помогите мне и мы расстанемся.

— Только не это! Как так можно говорить!? — искренне возмутился я. — С сего момента вы — моя любимая женщина! Я очарован и покорён вашей неземной красотой, умом и обаянием! Вы самая первая и самая желанная!

— Вот как? О, как?! — расслабилась и иронично улыбнулась женщина. — И что, неужели впереди меня никто не бредёт к вашей обители?

— О, как тонко и философично произнесено! Но, зачем вы так?! — восхитился и одновременно возмутился я. — В слове «брести» таятся такая жалость, безысходность и разочарование. Следует сказать так: «И что, — впереди меня никто не стремится к вашей уютной, светлой и тёплой обители, полной возможного счастья и бесконечной любви?».

— Да, вы совершенно правы. Извините… — снова улыбнулась женщина. — Ну, и что дальше?

— На сегодняшний день вы единственная реальная претендентка на мою не такую уж и скромную обитель, — ухмыльнулся я. — Я весь ваш и жажду познать вас!

— Смело… Неожиданно… Странно… Загадочно… — задумчиво произнесла женщина и прищурила свои чудесные лазоревые глазки. — Чувствую какой-то подвох. Не совсем всё осознаю и понимаю. Подозрительно быстро вспыхнули в вас чувства по отношению ко мне. Что-то не так и не то происходит. Вы, вообще-то, откуда вдруг взялись и появились рядом со мною? Кто вы такой?

— Из ниоткуда возник я. Из пустоты мироздания! Из небытия! Из тьмы, а скорее всего, из Божественного Начала. Собственно, — это две единые ипостаси одной великой сущности… — бодро и весело произнёс я.

— Вот как? — улыбнулась женщина. — Ничего не поняла. Пока…

— А если серьёзно… — поморщился я. — Ну, спокойно сидел я вон на той лавке, небрежно, благостно и легко смотрел в небо, не торопясь, пил пиво. А тут вдруг вы. Падение, крик, стоны, вопли и стенания. И как в такой ситуации я, как прирождённый кавалер, рыцарь, герой и джентльмен, мог поступить? Пришлось прервать сакральный процесс потребления чудесного напитка и броситься вам на помощь.

— Понятно…

— Ради Бога, я могу удалиться, — вполне искренне поморщился я. — Но дам вам совет на прощание. Очень ценный совет.

— Какой?

— Ну, не носите вы обувь на таких длинных и тонких шпильках! — ухмыльнулся я. — Это, кстати, уже не модно, а кроме того чрезвычайно глупо в вашем возрасте. Прощайте, моя дорогая!

— Как это прощайте?! Шпильки всегда и в любом возрасте в моде! И, вообще-то, я совсем не старуха!

— Не уверен.

— Хам!

— Вот именно в этом я уверен.

— Вы должны и обязаны проводить меня до двери моей квартиры! — бурно возмутилась дама.

— Ничего я вам абсолютно не должен, милочка, а тем более, совершенно не обязан, — снова ухмыльнулся я, выпустил из объятий женщину, которая беспомощно рухнула на асфальт, а затем беспечно направился в сторону скамейки, на которой присутствовали остатки пива.

— Нет, нет! Не уходите! Я вам заплачу!

— Ну, это же совершенно другое дело! — весело воскликнул я и живо развернулся. — Сколько?

— Пятьсот рублей!

— Ну, это предложение не совсем является тем, чего я мог бы ожидать от такой изумительной, великолепной, богатой и очаровательной леди.

— Мерзавец!

— Да, я такой. И всё-таки?

— Тысяча!

— Ладно, договорились.

— Ну и слава Богу! Помогите же мне, наконец!

— А если я обменяю вашу несчастную тысячу рублей на чашку кофе и рюмку коньяку с вашей стороны и внутри вашей квартиры?

— Ах, ты плут, ах, ты гад! Ах, хитрюга! — весело рассмеялась дама. — Люблю смелых и решительных мужчин. Я вполне согласна.

— Ну, и прекрасно, — улыбнулся я. — Ты знаешь, я, вообще-то, очень и очень трепетно отношусь к женщинам, вне зависимости от их статуса, материального состояния или положения, формы ног или поп. Как-то один американский писатель, не помню его фамилии, сказал, что женщина — это второе самое важное существо после Бога. Он был абсолютно прав. Женщина — мать. Женщина — дочь. Женщина — подруга, любовница или жена. Женщина — это то существо, которое героически выносит нас с поля боя, или скорбно склоняется в самый последний момент бытия над нами, уходящими в никуда, в небытие.

— Так, хватит о грустном! Молчи! Всё! Никакой демагогии более! Никакого словоблудия! Так ты поможешь мне или нет?! — возмутилась дама.

— Конечно, конечно, девочка моя!

— Ну что за бред ты несёшь?! — снова, якобы, возмутилась дама. — Мне, вообще-то, уже за сорок!

— Суть не в возрасте женщины, а в восприятии её потаённой сущности, её скрытого от мира естества, — с вполне искренним надрывом произнёс я. — Девочкой можно быть и тогда, когда тебе шестьдесят, и даже восемьдесят, или сто лет.

— Возможно, — задумчиво и оценивающе посмотрела на меня женщина. — Возможно… Так ты сопроводишь меня в мою квартиру?

— Конечно. Ну-ка, давай, опирайся на меня, смелее, смелее! Сейчас тебе пока нечего бояться. А вот потом! Я за себя не ручаюсь и за дальнейшие поступки не отвечаю.

— Что?! Неужели ты маньяк!?

— Да, шучу, шучу… У меня столько проблем и всяческих хлопот и дел. А кроме этого, имеются две молодые любовницы, трое крепких парней, которые вытворяют чёрти что, пять искусственных надувных женщин и ослица, готовая на всё!

— Ты сошёл с ума сейчас или недавно?

— Я сошёл с ума тогда, когда увидел тебя после того, как ты упала на этот серый, неровный, но благословенный асфальт. Я в первую очередь был поражён видом твоей груди. Надеюсь, она натуральная?

— А как же иначе!

— Слава Богу!

— А как тебе моя попа?

— Увы, я её не разглядел, так как был занят созерцанием твоих великолепных сисек.

— Хам!

— Что есть, то есть…

— И всё-таки? Как тебе моя попа?

— Извини, голубка моя, но я её действительно ещё не разглядел и не оценил по достоинству, — досадливо поморщился я.

— Зря, зря… Ты многое потерял.

— Ничего, ничего! — оживился я. — Сейчас я всё восполню и в полной мере, и в глубочайшем объёме испытаю! Ведь перевязка ноги требует снятия колготок, а перед этим — юбки и трусиков?

— Хам!

— Да сколько можно! — возмутился я. — Да, я такой! Но лучше быть хамом, чем каким-то импотентом или педерастом, хотя я абсолютно не против всевозможных эротических экспериментов.

— В смысле!?

— Ладно, оставим эту тонкую тему в покое. Пошли. Где находится твоя квартира?

— Седьмой этаж. Квартира номер семьдесят семь, — легко и ласково улыбнулась женщина.

— О, как?! Мои любимые цифры, — восхитился я. — Тебя, кстати, как зовут, дорогая?

— Наталья.

— О, одно из моих самых любимых имён!

— А как зовут тебя?

— Александр.

— О! Это одно из моих самых любимых мужских имён, — нежно улыбнулась женщина.

— Ну, и славно. Чёрт возьми! Лифт не работает! — возмутился я. — Ну, надо же! Элитный дом! Да что же это такое! Это что, какое-то очередное испытание для меня?! Что-то они последнее время стали слишком часто встречаться на моём жизненном пути!

— А, как ты хотел?! — усмехнулась Наташа, нежно обнимая меня. — Всё в этом мире не так уж элементарно, доступно и просто! Испытания ждут нас постоянно, на каждом шагу. Бдительности и ежесекундной готовности к ним терять не следует.

— Седьмой этаж, говоришь?

— Да, нам именно туда.

— Эх, вспомним удаль молодецкую, — напрягся я. — Занести женщину на седьмой этаж, — это то же, что взобраться на Эверест или доползти до Северного Полюса после того, как голубоглазые и мощные лайки в упряжке померли от усталости, голода и полной безысходности, так как не встретили они на своём пути ни одного тюленя! Ужас! Беда!

— Заносят пианино, а женщину вносят!

— Женщина, которую вносят, должна быть мертва.

— Ты прав, — засмеялась Наталья.

— И так… — улыбнулся я и глубоко поцеловал Наташу, которая не оказала ни малейшего сопротивления. — Женщина, которую заносят, должна хорошо понимать, что заносителю положена не только какая-то одна ничтожная рюмка коньяка.

— Уважаемый заноситель, обещаю вам целых три рюмки коньяка и ещё кое-что в придачу!

— И что?

— Ты уже прекрасно знаешь и полностью понимаешь, что! — усмехнулась женщина.

— Ну, после такого обещания я готов внести тебя и на сотый этаж! — взбодрился я.

— Дорогой, нам достаточно и седьмого, — ласково сказала Наталья и погладила меня нежной и чувственной рукой по щеке.

— Суть отнюдь не в этажах, — грустно вздохнул я. — Как я неоднократно говорил ранее, — суть в том, что находится между ними, и что приходится нам преодолевать на пути от первого этажа и до сто тысячного, или до полной и неполной бесконечности.

— А что, бесконечность бывает полной или неполной? Странное рассуждение. — удивилась Наталья.

— Бесконечность, она на то и бесконечность, что бы быть то полной, то отнюдь не полной! В этой метаморфозе её глубинная сущность! Неужели не понятно и не ясно!?

— Теперь вполне понятно…

— Ну, пошли.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я бы предпочёл безумие наслаждению.

Антисфен.

Наталья безмятежно лежала на правом боку и чуть-чуть посапывала. Я осторожно обнял её сначала за роскошные плечи, потом опустил руку на великолепную, полную и упругую грудь, задрожал от нахлынувшего желания и предчувствия возможного получения непередаваемого описанию удовольствия, или даже полного наслаждения, но не стал прерывать глубокий и святой сон полностью удовлетворённой женщины. Ну, ещё бы! Целых четыре безудержных, умопомрачительных и долгих оргазмов! Ну, не считая трёх моих. Как мне только хватило сил? Как я это сумел осуществить?! Невероятно! Такой потенции я давно за собой не наблюдал.

Да, силы не возникают из ниоткуда. Их неожиданно, но вполне предсказуемо дают нам только желанные и любимые женщины. Только они. Те, кто вызывают в нас непередаваемый и невыносимый трепет. Всё остальное ерунда. Всякие там теории и занудные научные исследования об эрекции, о психологических и невралгических проблемах, о простатите, о мужском климаксе, о тестостероне, и так далее и тому подобное, всё это — полное дерьмо! Если рядом с тобой находится обуреваемая страстью, влюблённая, а тем более, любимая тобою женщина, то взбодрится и поднимется самый вялый член в мире! А если не поднимется, что вполне возможно и не исключается, то есть у нас ещё в сокровенных и потаённых запасниках языки, губы и пальцы. Не беда! Если есть ещё и ум, то всегда будут сказаны ласковые и самые отточенные слова, вовремя произнесённые, которые на веки вечные. И возможны просто искренние и крепкие, но очень трепетные объятия, в конце концов. Лишь бы мы были любимы и влюблены, а всё остальное пустяки! Всё на этом свете — полная чушь и дерьмо, кроме любви!

«Мы слова найдём такие нежные, что завидовать начнут красавицы тем единственным на свете женщинам, которых любим мы!». Кажется так… Гениально написано и произнесено, на века, на тысячелетия! Как отточено, умно, красиво и филигранно! Эх! Где ты и кто ты такой, неизвестный мне коллега по перу!?

Да, проснулся я рановато. Всего-то пять часов утра. И что делать дальше? Как мне быть? Я не об этой безумной ночи. Я не имею в виду даже всё испепеляющую страсть и череду мощнейших оргазмов. Я не о раннем просыпании и этого экстаза в виде любимой женщины, которая завладела мною раз и навсегда. Я больше не гляжу на часы. Я не о себе и не о мире вокруг себя. Я отстранён в данный момент от всего сущего вне этой комнаты и постели.

Увы, я запутался. Я размышляю совершенно не о том. Как быть человеку, который мается посреди сплошной мглы? Я не о бессоннице и не о любви! Я имею в виду нечто иное и более глобальное. Как мне жить далее? Как поступить? Эх, Аристарх, Аристарх! Как я тебя понимаю! Такая женщина. Это же надо!

Чёрт возьми! Вопрос о выбросившейся с тридцатого этажа жене остаётся открытым! Увы… У, подлая, порочная, коварная и неверная сука! Ну, почему в мире нет гармонии, чистоты, счастья, преданности и простого взаимопонимания, надёжности и верности? Почему так всё сложно и неоднозначно переплетено в нашей жизни!? Бред. Абсурд! Всё вокруг совершенно непонятно и крайне спорно!

Собственно, нормальна ли та ситуация, когда я лежу в постели с любимой женщиной, с которой у меня был бешенный секс, которая является матерью бывшей жены Аристарха, убиенной им, а кроме этого, Наталья была его любовницей, а я намереваюсь скоро эту прекрасную женщину подло и жестоко убить?! Полный бред! Как бы сказал один из героев одного из моих, якобы, великих романов: «Фантасмагория какая-то!». Беспредел, однако. Полный беспредел! Что же делать, как же быть дальше и в каком направлении плыть!?

Кстати, давненько я не садился за стол, не брал в руки перо. Ну, вернее, не дотрагивался до клавиш компьютера. Какая разница! Суть одна и та же во все времена. Всё дело в Небесах и в Таланте, дарованному ими. Ну, перо, ну, ручка, ну, печатающая машинка. Ну, компьютер, ну, принтер, ну, интернет. Кстати, ненавижу его самой лютой и беспощадной ненавистью, и не стремлюсь его познать или им овладеть! Так! Чёрт с ним! Вернёмся к теме таланта…

Если какому-то человеку в кои-то века дано ощутить себя не таким, как все, то, поддавшись внезапному творческому порыву, выцарапает он скребком на сырых стенах убогой пещеры или одиночной камеры какие-либо рисунки или буквы, превращающиеся в строки стихотворения. Или сотворит на неровных и шершавых стенах великолепного и мрачного замка, или на идеально гладких стенах роскошной виллы, или собора какие-то фрески.

Крикнет он отчаянно и бесшабашно в небо пару-тройку фраз, которые перевернут кажущуюся до этого безмятежность, постоянство, пустоту и благостность мироздания и вечности. Или напишет он вдруг хороший роман. Именно хороший. Ради Бога! Не гениальный, но очень хороший. Или сотворит поэму, ну, или хотя бы сонет.

Способность к творчеству — это высшая привилегия, награда неизвестно за что и почему, это озарение, невыносимая радость, но в тоже время и беда. Это дар, который ниспослан нам непонятно кем, и непонятно откуда.

Может быть, творчество, — это и есть высший смысл человеческой жизни?! Из миллиардов скучных и обыденных бездарей, тупиц, ну, или сравнительно умных или очень умных людей, вдруг возникает и выкристаллизовывается тот драгоценный и неповторимый индивидуум, — тщательно обработанный бриллиант, который небрежно и радостно дарует всем остальным серым существам, нервно снующим подле него и вокруг него, осознание именно этого самого загадочного и потаённого смысла!? О, какое это наслаждение, — творить! Данное ощущение не сравнимо ни с чем, даже с оргазмом! О, истинный и невыносимый экстаз! О, его Величество Творчество!

Боже, о чём я думаю, лёжа рядом с прекрасной женщиной, которую я, кстати, собираюсь убить!? Самый удобный момент! Убью её, сотру все свои отпечатки пальцев и спокойно ретируюсь. На плаще моём имеется капюшон, так что никакие камеры видео наблюдения мне не страшны. Утро раннее. Ещё все спят. Господи! Что за мысли, что за потоки сознания? Нет, нет, нет! Наташу я собирался убить ранее! Собирался и возможно собираюсь, — это два абсолютно разных понятия! Я действительно собирался убить Наталью. Но сейчас всё изменилось. Всё пошло не так, наперекосяк, вопреки предрасположенности и здравому смыслу. Как мне далее поступить, как мне быть? Какие действия совершить?

О, пришла мне в голову одна оригинальная идея! А если убить Аристарха!? Или просто подставить его, вернее, донести на него, указать его месторасположение. Он живёт на моей даче. Он же ведь очевидно уже в розыске. Если нет, то можно послать в полицию анонимное письмо с фамилией и именем убийцы. Проблема будет решена раз и навсегда. Нет, нет, нет! Так поступать крайне непорядочно! Всё-таки совесть у меня есть.

Нет, нет! Я схожу с ума. Не следует на Аристарха доносить, а тем более его убивать. Ни в коем случае! Ведь он мне почти друг, всё-таки клиент, спонсор и крайне несчастный человек. Надо как-то разрулить ситуацию, достигнуть консенсуса, компромисса, согласия, что-то придумать. Что же, всё-таки, делать, что же делать, как же быть!? Боже, как всё сложно и запутанно! Бред какой-то!

— Милый, почему ты не спишь? — нежно улыбнулась Наталья, повернувшись на спину и чувственно поцеловав меня в грудь. — Пять утра с чем-то, однако.

— Да, очень странное время. Мир балансирует на лезвии бритвы. Тьма почти ушла, но не совсем. Но рассвет пока слегка брезжит, и вот-вот переборет её полностью и бесповоротно.

— Так, всё-таки, почему ты не спишь?

— Как я могу спать рядом с такой умопомрачительной, умной и прекрасной женщиной? — совершенно искренне возмутился я. — Я не смел прерывать твой тихий, спокойный и глубокий сон, надеясь на скорое пробуждение и последующее за этим слияние двух сердец и тел, возможно, на вечные времена.

— Кстати… А кто ты по профессии, чем занимаешься? — подозрительно спросила Наталья и напряглась.

— Я юрист, адвокат. Бывший… И бывший поэт. А в данное время я являюсь просто писателем, прозаиком. Пишу романы.

— Нельзя быть поэтом бывшим. Ты или поэт, или не поэт! — усмехнулась женщина.

— Согласен. Звучали уже недавно такие оригинальные мысли в ходе моей беседы кое с кем.

— И с кем же?

— Да есть один тип. Не важно…

— Так ты поэт?

— Вообще-то, я нахожусь в том состоянии, в котором некоторое время находились и Пушкин, и Лермонтов и ещё кое-кто. Они вдруг в какой-то момент забрасывали поэзию и писали «Дубровского», «Героя нашего времени» и ещё кое-что.

— Вот к какой славной когорте творцов ты себя причисляешь, радость моя? — рассмеялась Наталья. — Ну, ну…

— Да, именно к ней!

— Так, понятно, — снова легко и чувственно усмехнулась женщина и расслабилась. — И о чём же ты пишешь, дорогой мой, любимый и обожаемый писатель?

— Да, так… Обо всём. Всякую ерунду. Но главный труд моей жизни не за горами. Ты ещё будешь помнить и восхищаться теми мгновениями, которые провела рядом со мною, — с великим, гениальным, пока потаённым, но совершенно несравненным творцом!

— Не знаю, каков будет твой главный труд, и какова будет его судьба, но эта ночь, проведённая с тобой, запомнится мне навсегда. И суть отнюдь не в твоём удивительном и умопомрачительном члене, которых в моей жизни было достаточно много!

— Что!?

— Ой! Извини…

— Да ладно. Продолжай.

— Суть совершенно в другом.

— И в чём же?

— Суть в самой сути.

— Не понял? Поясни.

— А что тут такого непонятного? И пояснять ничего не желаю! — возмутилась женщина, встала, плавно потянулась, мурлыкнула и очень ласково взглянула на меня.

Да, прекрасно выглядит, чертовка. Фигура не без изъянов, но какая грудь! А какая попа! А бёдра? Как ни странно, без малейших признаков всяких там целлюлитов и других ненужных отложений. Как они зовутся? Кажется, — «галифе»? А эти лазоревые глазки! А самая стройная шейка в мире! А миниатюрные ушки?! Эх, Аристарх, дружище, как я понимаю тебя! Ну, прости. Наталью я теперь не отдам никому и никогда, ни при каких условиях и обстоятельства! Это моя женщина. На века.

— Дорогой, и что же дальше?

— Что?

— Ну, я о наших отношениях.

— Я, пожалуй, убью тебя!

— Что!?

— Я вынужден убить тебя в связи с тем, что не могу более переносить такой неземной красоты подле своего обессиленного тела!

— А если я скользну под одеяло и порезвлюсь там от души, но при этом ты не будешь наблюдать мою неземную красоту? А потом ты заснёшь после бешенного секса и пары-тройки рюмок коньяка, а я успею ретироваться, и ты не вспомнишь о моей сверх естественной красоте до того времени, как я явлюсь перед тобою вечером, но уже без макияжа, уставшая, помятая, бледная и понурая после напряжённого рабочего дня? Как тебе такой вариант? Это будет проверка на прочность.

— Боже! Ну, что ты такое несёшь?! — возмутился я. — А почему ты будешь без макияжа и понурая!?

— Потому что оттрахает меня мой старый и преданный любовник на рабочем столе, всю меня обслюнявит и обрызгает спермой, после чего я вынуждена буду сходить под душ, дабы не умереть от отвращения! Хорошо ещё, если я успею подловить тот сакральный момент, когда этот идиот начнёт кончать. От присутствия его спермы в моём рту я начинаю рыгать!

— Наташа, ну о чём ты говоришь?! — ужаснулся я.

— О том самом! Надоело всё!

— Ну, успокойся! Я же рядом с тобою. Смотри, какой красавец и молодец, — я страстно обнял женщину и стал целовать её прекрасное лицо. — Радость моя, всё уладится и образуется. Хочешь, я убью твоего старого и доброго любовника? Зачем он, собственно, теперь тебе нужен? Вот, я перед тобою. Я же вижу, что ты в меня влюблена. Я в тебя тоже. Ну, в чём проблема? Только я и ты, только мы одни на всей Земле!

— Проблема в том, что я трахаюсь с моим начальником, первым заместителем которого я являюсь! — глухо сказала женщина.

— Ну и что здесь такого? Убью я начальника, и станешь ты новым начальником. Какая проблема? В случае необходимости убью я претендента на твоё место, а потом того, кто не даст тебе соответствующую должность. И жену его, и даже любовницу убью, и её визгливую и плюгавую собачку, если таковая наверняка имеется. Мне на всё и на всех насрать с недавних пор!

— Ты сумасшедший или кто?! Ты киллер, супермен, терминатор, спецназовец, киборг, ниньзя? Ничего не пойму! — истерически засмеялась женщина. — Что ты несёшь?!

— Я один во всех возможных ипостасях. Я могуч, стремителен, неукротим, кровожаден, безжалостен и неуловим!

— Успокойся!

— Я не могу быть спокойным рядом с тобой!

— Хорошо. Давай немного отдохнём и помолчим.

— А под одеяло? Что, слабо?

— Ха! Отнюдь не слабо! — Наталья решительно и бескомпромиссно ринулась в бой.

Я принял его. Губы и язык женщины творили чудеса. Она сначала наполнила свой рот коньяком, а потом, сделав небольшой глоток, сладостно поглотила горячим ртом мой вроде бы вялый член, стала ласкать его языком и заставила его подняться вопреки всем законам физиологии и психологии. Я стремительно возбудился, вошёл в женщину сначала снизу, потом сверху, затем смело и решительно овладел её анальным отверстием, в которое, наконец, изверг поток спермы. Ну, а потом я приник к сокровенному месту между её ног, раздвинул языком две почти девственные и чувственные складочки и стал творить такие чудеса, что моя девочка после долгих стонов и воплей потеряла сознание.

Я уже во второй раз выпил обещанные мне три рюмки коньяка, а может быть и четыре, и тоже то ли заснул, то ли тоже потерял сознание. Собственно, а что такое сон, как не потеря сознания? Где оно бродит в то время, когда мы спим и совершенно не контролируем себя? В каких метафизических краях и нереальных таинственных далях пребывает или обитает оно? Чёрт его знает… Или, всё-таки, вернее, знает Бог.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Судьба всегда на стороне разумных.

Еврипид.

Я встретился с Аристархом в довольно дремучем, ранее заброшенном, заросшем и крайне запущенном, но вдруг внезапно помолодевшем, обновлённом и тщательно подстриженном парке, который, как старый импотент, пребывал в томной и благоговейной неге после неожиданного свидания с юной девственницей, девочкой-весной. Собственно, суть не в импотенции. Суть в самом ожидании свидания, чуда, надежды, дальнейших невыносимых и непереносимых ощущений от простого соприкосновения рук и губ! Я этого импотента понимал, искренне ему сочувствовал и завидовал.

Эх, весна, весна! Она была и есть, как всегда, великолепна, неподражаема, легка, волнительна и беспечна. Но она, увы, рано или поздно заканчивается на самой высокой ноте и на взлёте отношения между нею и всем и всеми, существующими в этом мире. Вот в чём беда! Но остаётся непередаваемый восторг! Остаются самые трепетные, волнующие, томные и сладостные воспоминания и ощущения. О, весна! Какая красота! Боже, продли её хотя бы на несколько мгновений, а лучше на долгие века!

— Как хорошо! — воскликнул я, вдыхая волшебные ароматы, струящиеся вокруг и отовсюду, видимо, по воле небес, а может быть, и помимо их воли, потому что так всегда было заведено со дня сотворения этого мира и никто не смел вмешиваться в вечный и закономерный процесс.

Жизнь должна продолжаться вне зависимости от чего-либо: от неожиданных неприятностей, грусти, разочарований, прозрений, томлений, печалей и радостей, восторгов, несчастий и всяческих причудливых метаморфоз, и даже, возможно, как это не кощунственно звучит, вне зависимости от самого Бога.

— Ты как? — спросил я у Аристарха. — Вроде бы всё идёт хорошо.

— Да, согласен. Пока хорошо, — сурово ответил мой друг. — Пока… Но что будет дальше, не знаю.

— Да, расслабься ты! — весело рассмеялся я. — Что за невыносимый такой пессимизм?!

— Как можно быть оптимистом при моих-то неожиданных и крайне серьёзных обстоятельствах и сложных проблемах!?

— Ладно… Как дела вообще?

— Какие у меня могут быть дела в моём трагическом жизненном положении?! Абсолютно глупый, неуместный и риторический вопрос! — нервно и раздражённо сказал Аристарх. — Отсиживаюсь на твоей даче. Всё забросил. Пью. Одно радует. Природа, земля. Собрался с силами. Посадил помидоры и огурцы, а так же укроп и петрушку. И перец болгарский. Да, и даже сельдерей и капусту. Периодически их поливаю и с радостью слежу за их ростом. Сейчас я абсолютно уверен в том, что только естественное земледелие и натуральное хозяйство спасут и облагородят человечество! Следует быть ближе к природе, к первозданной жизни. Никакой химии и синтетики!

— Ну, это же великолепно! Я очень рад! — просиял я. — Такой мощный прорыв в бытие и в сознании!

— Издеваешься? Ну, поиздевайся, поиздевайся!

— Да не издеваюсь я! Всё действительно великолепно и замечательно! Посмотри на небо!

— Ты знаешь… Великолепно только то, что действительно великолепно вовремя и к месту. А всё остальное — тлен, глупость и ерунда. Сплошные иллюзии и неуместные фетиши.

— Понятно…

— Да ничего не понятно! Смута в душе. Одно дело — сажать помидоры с умиротворённой и чистой душой, другое дело сажать их с душой другой, или, вернее, с иной, особой, поглощённой серым с поволокой и вязким туманом безысходности и отсутствия надежды!

— Понятно. Сам такой. Подойдёшь к одной женщине, будучи счастливым и умиротворённым…

— О чём ты?! Мы, кажется, говорили о помидорах укропе, петрушке и об иллюзиях!

— Дослушай. Это только один вариант. А вот если к женщине подойдёшь в смятении духа, то…

— Ну что ты такое несёшь?!

— Согласен. Несу всякую чушь. Но надо же пофилософствовать и чуть-чуть предаться извращениям духа и разума?

— Дух и разум — это одно и тоже!

— Не скажи, не скажи… Разум является основой духа, но дух — это нечто большее, чем разум.

— Как заумно! Мне сейчас не до философии! Как там дела с нашей главной и единственной свидетельницей? Как она поживает, ласточка моя ненаглядная, голубка, цыпочка моя, гимнастка и акробатка моя летающая, вернее, птичка перелётная? — тяжело вздохнул Аристарх.

— Уже не твоя…

— Да, увы…

— Гарантирую тебе, что всё будет в полном порядке в самое ближайшее время, — вздохнул я в ответ.

— Прекрасно, превосходно… Но, когда мне следует выйти из тени, так сказать, и жить обычной, спокойной, тихой, размеренной жизнью без опасений и тревог?

— Скоро, очень скоро.

— Дай Бог, дай Бог…

— Увы, Богу мы абсолютно не нужны, — поморщился я. — Он в нашем случае не причём. Давай творить свои судьбы сами.

— Как это не нужны?! Как это не причём?! — возмутился Аристарх. — А зачем он, Творец, тогда существует и предопределяет всё вокруг!?

— Ты в этом уверен? — напрягся я. — Предъявите, пожалуйста, доказательства существования сего довольно спорного господина!

— Вы шутите или придуриваетесь?

— Ну, шутить и придуриваться, — это, в принципе, одно и то же, — усмехнулся я. — Как же можно шутить, не придуриваясь? А как можно придуриваться, не шутя?

— Да, вы правы, — рассмеялся Аристарх. — Вернёмся к теме Бога.

— Я весь во внимании! — улыбнулся я. — А почему мы всё время то на «вы», то на «ты»? Как-то странно…

— Всё зависит от обстановки и темы!

— Хорошо, согласен.

— И так… Кто или что есть Бог?

— Ничего себе постановка вопроса! — восхитился я. — Вам не кажется, что сейчас совсем не то настроение, чтобы такую тему обсуждать?

— Данная тема всегда подлежит обсуждению, вне зависимости от места, пространства и времени! — возмутился мой нежданный клиент и товарищ, а может быть и друг.

— Хорошо, хорошо… Успокойся! — в свою очередь возмутился я. — Согласен, согласен! Задам вам, господин хороший, в ответ простой встречный вопрос. Зачем Бог нужен?

— Что?!

— Даже если он и существует, и создал этот мир, то мне кажется, что он некоторое время назад и сейчас отдыхает, находясь в раздумьях, и все события в сущем происходят своим естественным, крайне хаотичным, но вполне закономерным путём. Собственно, по этому поводу я уже ранее высказывался.

— Вы сами поняли, что сказали?

— Да.

— Хаос, закономерность и естественность — вещи несовместные!

— Не согласен, — улыбнулся я. — Закономерность и естественность рождаются именно из хаоса.

— Спорная мысль.

— Всё, что умно, спорно.

— Так, вернёмся к теме Бога.

— Вернёмся.

— Вообще-то, как вы подметили, мы совсем недавно уже обсуждали эту проблему, — поморщился Аристарх. — По моему мнению, Бог всё-таки нужен для того, что бы контролировать ситуацию в целом, а не по частностям и мелочам. Он выше их. Понимаете?

— Не понимаю!

— Почему?!

— Потому что не понимаю!

— Что тут непонятного?

— Скажите, а вот Бухенвальд и Освенцим, — усмехнулся печально я. — Это нечто целое, очень важное, главное или сугубо незначительное и частное по сравнению с более глобальными явлениями и проблемами?

— Ну, к чему вы это?

— К тому самому! Отвечайте на конкретно поставленный вопрос!

— Да, согласен. Бог в данных случаях вроде бы дал промашку. Бухенвальд, Освенцим и масса других концентрационных лагерей на территориях Германии, Польши, Украины, Белоруссии и всего бывшего Советского Союза — это вроде бы целое и главное, а не частное в силу важности и трагичности проблемы, — снова поморщился мой собеседник.

— И что таится за этой странной фразой? — поинтересовался я. — «Бог, вроде бы, дал промашку?».

— То и таится!

— Конкретнее, пожалуйста!

— Это нам только кажется, что данные концлагеря, ну и многое остальное, типа атомных и термоядерных взрывов, вирусных инфекций и газовых атак, и, вообще, ненависти, жестокости, голода и самого изощрённого насилия являются промашкой Бога, — тоскливо произнёс Аристарх после напряжённых раздумий и смело заявил. — Да никаких промашек он, Господь наш, никогда и нигде не совершал и не делал!

— Почему? — удивился я.

— Да, потому, что так и должно было быть! И на то он и Бог!

— Не понял…

— Бог допустил все беды, которые были на Земле, и не пресекал их всего-то лишь потому, что беды эти крайне необходимы, важны и целесообразны! — воскликнул Аристарх. — Понимаете?!

— Нет…

— Эпидемии, голод, нищета, отчаяние, геноцид, войны, массовые убийства, истребления, всякие иные напасти, ну, костры инквизиции, газовые камеры и всё остальное… Измены всякие там, пытки, изнасилования, предательства, жестокое варварство… Всё это крайне необходимо человечеству. Обновление и очищение крови и духа, новый образ мыслей, возбуждение и экстаз после побед и уныние, и разочарование после поражений, праведная и неправедная месть, непредсказуемые желания, порывы и прорывы, непреодолимое стремление идти вперёд, что-то исправить, поменять, выйти на новый и более высокий уровень развития! — глаза Аристарха горели дьявольским огнём. — Метания, сомнения, вражда, ненависть, любовь, дружба, переход от отчаяния к надежде, от войны к миру, а затем обратно и всё повторяется вновь и вновь… Человечество упорно и решительно движется вперёд, не смотря ни на что и на кого, самосовершенствуется, развивается. О, как всё это здорово, но на первый взгляд выглядит непонятно, тоскливо и бессмысленно, жестоко и трагично. А на самом деле всё вполне целесообразно, хотя и неожиданно, и подчас странно, но так всё это бодрит и заставляет стремиться всё дальше, и дальше! Парадоксами и борьбой противоположностей, и противоречиями, и восхождением в небеса и падением в бездну, и движением вглубь всего сущего живёт и полнится этот мир. Только всем этим и ничем другим иным! Ничем!

— Возможно, возможно… «Как нам понять решения и движения Творца?», — задумчиво процитировал я фразу одного неизвестного философа, то есть самого себя.

— Александр, а какова всё-таки ситуация с моей тёщей? — глухо произнёс Аристарх.

— О, Господи, как умеете вы однако мгновенно, грубо и крайне бесцеремонно прервать филигранный, волнующий и трепетный полёт своих и моих мыслей! — бурно и гневно возмутился я. — Вернее, как вы умеете всё обгадить за пару секунд!

— А, всё-таки?

— Ваша тёща, и смею напомнить, по совместительству гнусная, развратная и беспринципная ваша любовница, уже почти мертва.

— Это как — «почти?».

— Остались считанные часы, — скорбно произнёс я. — Увы… Пришла пора прощаний.

— Так что? Вы всё-таки остановились на повешении, или на яде?! — страшно побледнел Аристарх. — Но ведь эта смерть мучительна и болезненна!

— Дружище! — поморщился я. — Ну, есть же цианистый калий. Смерть от него мгновенна.

— И почему бы нам им не воспользоваться?

— Его у меня нет, увы, и где достать его, честно говоря, не знаю, — поморщился я. — Вы что, думаете, вот я громко крикну в пространство: «Ребята, у кого есть цианистый калий?». И все вокруг забегают, заволнуются и мне его немедленно принесут?

— И всё же, какова ситуация сейчас?! — ещё более побледнел Аристарх. — Я запутался! Неужели, всё-таки, будет реализована идея с повешением?! Не могу даже об этом и думать!

— Да, успокойтесь вы, — вальяжно расположившись в кресле, устало произнёс я. — А ситуация такова. Пошутил я. На самом деле втёрся я в доверие к вашей тёще, прилагая при этом неимоверные и почти нечеловеческие усилия, овладел ею.

— Что?!

— Овладел я её мозгом, разумом, сознанием, — быстро среагировал и поправился я, а потом весьма беспечно усмехнулся. — Ну, поговорил я с нею, овладел ею с психологической точки зрения, всецело и до конца, и думаю, что сможем мы обойтись без лишних трупов, ну и конечно, и соответственно, без лишних жертв.

— Это хорошо, — благостно и просветлённо улыбнулся Аристарх. — И что дальше?

— А что дальше… Тёща готова на компромисс. Убивать её не стоит.

— Цена вопроса?

— Всего-то три миллиона в рублях!

— О, как?! Почему так много?

— Не понял…

— В смысле?

— Ну, я навёл соответствующие справки. Вы, вообще-то, батенька, почти долларовый миллионер!

— Да, я такой! Но вы не представляете, сколько сил и энергии мне потребовалось, что бы заработать эти чёртовы деньги! Я пахал, как вол! Я нарушил столько Библейских заповедей!

— Ну, заповеди на то и существуют, чтобы их нарушать, — усмехнулся я. — Иначе в чём их смысл?

— Интересная точка зрения!

— А то! Так что? — рассмеялся я.

— Вы о чём?

— Я о деньгах. Будем их все терять окончательно, полностью и бесповоротно, безнадёжно гнить в тюрьме, созерцая заплесневевший потолок камеры, или потеряем только ничтожную часть вашего состояния и с лёгкой душой отправимся в плавание по спокойной и свежей глади бытия? Решайте же, наконец!

— Что тут решать!? Бог с нею, с этой старой и потёртой мымрой! — нервно сказал Аристарх.

— Ну, смею заметить, что Наталья ещё не стара, и отнюдь, не мымра, и не потёрта, и очень хороша во всех смыслах, — тактично кашлянул я.

— А откуда вы это знаете?! Ну, я о смыслах? — напрягся Аристарх.

— Ну, я же всё-таки вошёл с вашей бывшей тёщей в весьма тесный и жёсткий контакт.

— Что?!

— Контакт был чисто психологическим! Сколько можно повторять! — возмутился я. — Осуществить контакт с контрагентом, — это то, что подобает и свойственно любому адвокату. Я что, должен был общаться с вашей несчастной тёщей через спутник или посредством каких-то загадочных потусторонних сил и магических манипуляций?!

— Извините, извините! Я погорячился, — поморщился Аристарх. — Чёрт с ними, с этими ничтожными деньгами. Плюс или минус… Один миллион или два, или четыре, или даже двадцать… Всё суета и тлен. Всех нас ждёт один конец. Как говорил Омар Хайям…

— Пошёл он куда подальше, — этот циник, придурок, развратник и пьяница! — нервно подскочил я. — Давайте вспомним о каких-либо иных великих предках?

— Ну, и?

— Вот, послушайте. Жил когда-то и где-то один неплохой арабский поэт. Звали его Абу Нувас.

— А что, он ваш предок?

— Может быть. Что мы знаем о наших предках? — задумчиво произнёс я. — Ну, вот, например… Я считаю себя абсолютно русским человеком, но смущает меня то, что фамилия моя не совсем русская. Представляете!? Кем же я являюсь на самом деле?! Чёрти чем и кем! Кто я такой в натуре, каковы мои истинные корни?!

— Спокойно, спокойно, — сочувственно похлопал меня по плечу Аристарх. — А я признаюсь вам в сию минуту откровений, что я еврей.

— Я это знаю и без ваших могучих откровений, — усмехнулся я и тяжело вздохнул. — Евреев я чувствую за тысячи километров от меня и надо мною, и подо мною.

— Вы — антисемит?! — возмутился Аристарх.

— Да какой я антисемит!? Из меня такой же антисемит, как из вас папуас или бушмен какой-нибудь, — взорвался я.

— О, как образно, — рассмеялся Аристарх.

— Кстати, у меня два лучших друга — чистокровные евреи, а кроме этого имею я подозрение, что я, вообще-то, тоже еврей.

— Как?!

— А вот так! Еврей еврея видит издалека. Но вопрос этот крайне спорен и сложен, — усмехнулся я. — С одной стороны я неожиданно и вдруг стал великим писателем. Это достоверно свидетельствует в пользу теории о моём еврействе.

— А почему у вас родилась такая оригинальная мысль о некоем величии? Вы уверены в нём?

— Заткнитесь!

— Всё, всё! Я тих и нем!

— Но, с другой стороны, я наделал столько глупых ошибок до этого, многого лишился и во многом заблуждался. В принципе, в данное время нахожусь в подвешенном состоянии, сир, обездолен, невесом, болен, почти нищ и убог, — сначала грустно, а потом крайне печально произнёс я. — Это не простительно настоящему еврею. Борются внутри меня еврей и не еврей. Борются отчаянно и решительно. А может быть я какой-нибудь перс, татарин, осетин, монгол, нанаец, якут, китаец, или башкир?

— Ну, вы точно не нанаец, а тем более, явно не якут и не монгол, а тем более не китаец, и не перс, — тактично хмыкнул Аристарх. — Может быть, всё-таки вы татарин или осетин? Ну, дикие теории о всяких там нанайцах, монголах, персах, китайцах и якутах ликвидируем раз и навсегда.

— А почему я не могу быть якутом? Всё время неудержимо тянет меня к печальным, холодным и томным снегам, под которыми таится вожделённый ягель, да и без северного сияния, и без белых медведей, и без оленей, и без голубоглазых лаек мне как-то очень скучно и крайне дискомфортно жить на этом свете.

— Ничего себе! А что, в Якутии есть белые медведи? Ты уверен? — изумился Аристарх. — Они вроде бы бродят по каким-то заброшенным арктическим льдам, ну, или по побережью Ледовитого океана.

— Чёрт его знает… — задумался я. — А, вообще-то, в Якутии есть всё, и даже алмазы и золото!

— Ну, по поводу белых медведей в Якутии я всё-таки не совсем и не до конца уверен.

— Да чёрт с ними, с этими медведями! Чего это вы к ним прицепились?! Вернёмся к самим якутам, а вернее к якуткам. Так вот. Юные и развратные якутские девственницы меня всё время манят и призывно зовут к себе в бесконечных эротических снах…

— Боже мой, ну о чём это вы?!

— Всё о том самом! — нахмурился я. — Представляете обнажённую и прелестную якутскую девственницу на северном олене в разгар полярного лета?! Какая неземная, непреодолимая и непередаваемая красота!

— Так, следует поменять тему разговора!

— Меняйте!

— А кем вы были до знакомства со мною? — живо поинтересовался мой собеседник. — Ну, я не об адвокатской деятельности и не о поэзии, и не о писательстве.

— Я, кстати, некоторое время являлся следователем по особо важным делам, и даже заместителем прокурора, а некоторое время был им!

— Не может быть!

— Всё может быть в этом мире! — нахмурился я. — Всё может быть! Всё было! И питие водки из трёх или пяти литровых ёмкостей от заката и до рассвета. И ночные клубы, и казино, и сауны, и катера, и пароходы, и самые изысканные рестораны, и боулинги, и купание в озере зимой с решительным пробитием льда, и шикарные длинноногие и густоволосые бабы, обрабатывающие в саунах мой вялый член, который покоился на почти мёртвом теле, и моя любимая женщина, танцующая на столах в ночных клубах, и мой друг, в пять утра поющий песню под названием «Натали»! Всё было!

— Как!?

— Что, как?!

— Боже! «Натали!».

— «Натали! Утоли мои печали, Натали!». А моему другу, и женщинам, которые присутствовали рядом с нами, и мне, почти мёртвому, восторженно подпевали директор ресторана, пятеро громил, три официантки и пара десятков припозднившихся посетителей!

— Боже мой! — задрожал Аристарх. — О, Натали!

— Да, да! «Натали! Утоли мои печали, Натали!». О, скольких женщин, недостойным которых я был, трахал я под эту песню! — тяжело и безнадёжно задумался я. — Имелась у меня одна очень любимая баба… Вернее, их было три. Эх! А как я обожаю другую песню… «Я хочу быть с тобой!». А ещё — «Опять метель!». Сколько воспоминаний! Но больше всего мне по душе одна единственная песня.

— И что за песня такая?

— Ну, про небо Лондона. Земфира, — заплакал я. — «Мне приснилось небо Лондона…». Ненавижу англосаксов, но сына своего люблю и очень по нему скучаю. Хотя он тоже стал англосаксом. Вот так… Парадокс! Бред какой-то! Нонсенс!

— Ну, не волнуйся ты так! Русская душа — это русская душа! Она навеки! Ну, какой из твоего сына англосакс?! Всё вернётся на круги своя и к самым прозрачным и чистым истокам!

— Ты уверен?

— Полностью и бесповоротно!

— Ладно, вернёмся к теме дня.

— Какова она?

— Я о своей прошлой жизни.

— Ах, да…

— Помню какое-то очередное ночное заведение, в котором танцевала стриптиз моя бывшая и довольно очаровательная подруга, которую я непонятно почему и зачем бросил. Или она меня бросила… Она подошла ко мне уже без лифчика, показала на узенькие и кружевные трусики и сказала: «Господин хороший, дай денег». Ты не представляешь, как мне было стыдно и горько, и обидно! Горе мне, о, горе!

— Ну, и чем же закончился этот эпизод твоей жизни? — заинтересовался мой товарищ.

— Денег я ей не дал.

— Почему?

— Да потому что они к этому сакральному моменту закончились! — почти зарыдал я.

— Так, успокойся, — пробормотал Аристарх. — Не так всё безнадёжно. Сменим тему. Ты, кстати, дошёл до этой своей чёртовой и легендарной онкологической клиники? Что с диагнозом?

— Диагноз очевиден и ясен. Увы…

— Почему такой пессимизм? Так ты дошёл, наконец, до этой долбанной клиники или нет?

— Чувствую я то, что не чувствуют, не ощущают и не понимают многие другие люди. Интуиция, мой друг… Конец близок, увы. Ну, а вообще-то, до клиники я до сих пор так и не дошёл.

— Так, хорошо… Но, может быть не всё потеряно? Давай, завтра мы вместе зайдём в эту твою чёртову клинику и немного побродим где-нибудь по подвалу, а потом, на следующий день достигнем мистического места на первом этаже и подойдём к этой… Как она там называется…

Чёрт возьми!

— Ты о чём?

— Регистратура, да! А потом возьмём в ней какой-нибудь талон и на пятый или на десятый день попадём к тому самому заветному врачу, или, вернее, к судье, который вынесет тебе вердикт.

— О, я могу гулять и веселиться ещё целых пять, или десять дней?! — оживился я.

— Ну, конечно!

— О, как славно!

— Но, смею заметить, наш главный вопрос остаётся открытым.

— Какой?

— Наталья…

— Слушай, ну мы же его почти закрыли. Давай деньги, и не будет в этом мире единственного свидетеля! Я не об убийстве!

— А где гарантии?

— Твоя главная гарантия перед тобой! А все иные второстепенные гарантии гроша ломанного не стоят! Принимай же окончательное решение! Ну, что за немощное дрожание и трепыхание разума?!

— Всё! По рукам!

— Ну и славно, — грустно произнёс я и вздохнул. — Деньги когда будут?

— Сегодня или завтра, — в ответ очень тяжело вздохнул Аристарх. — А что такое ты хотел мне прочитать недавно?

— Что?

— Ну, ты хотел что-то мне прочитать. Как его зовут, этого очередного мусульманского гения?

— А что ты против них, гениев, имеешь?! Гений, он может быть гением и мусульманским, и православным, и католическим, и протестантским, и ещё каким-нибудь! Гений, он и в Гренландии, и на острове Пасхи гений! Он может быть и немецким, и еврейским, и французским, и итальянским, и швейцарским, и украинским, и даже русским гением!

— Чего ты так разгорячился? Вернёмся к твоему арабскому другу.

— Он мне не друг.

— Почему?

— Потому, что он умер, к сожалению, очень давно, и я, увы, не смог испытать радость от общения и знакомства с ним, с его творчеством и насладиться в полной мере его интеллектом и сакральной духовностью, — тяжело вздохнул я, заглотнул очередную рюмку водки и снова прослезился.

— Жаль… Но изъясняешься ты очень изысканно и тонко. Что значит — бывший поэт.

— Поэты не бывают бывшими! — возмутился я. — Сколько можно повторять эту истину!?

— Хорошо, хорошо. Не волнуйся ты так! Я готов выслушать творение этого, как его…

— И так… Абу Нувас. Арабский поэт.

— Внимательно слушаю.

«У одних — пиры, забавы, До утра хмельное зелье. У других — заботы, беды, Ни покоя, ни веселья. У одних — еда в избытке, Помогает им Всевышний. У других, забытым Богом, Даже нет лепёшки лишней. У одних любые сразу Исполняются желанья. У других — уйдёт удача, И напрасны ожиданья…».

— Прекрасные и мудрые стихи, — через некоторое время мрачно произнёс Аристарх. — Ну, однако, как же ты приободрил и меня и самого себя.

— Да, я понимаю, что всё не так и не ко времени, но хочу перед тобой кое в чём признаться.

— В чём же?

— Ну…

— Давай отложим твоё признание на завтра? Не порть мне великолепного настроения, которое обуревает меня в сию минуту!

— Хорошо, хорошо!

— Хорошо то, что действительно хорошо!

— Замечательно сказано. А в эту чёртову больницу когда мы попадём?

— Послезавтра.

— Боже, история повторяется!

— Ну, а как ты хотел!? — возмутился Аристарх. — История на то она и история, что бы вечно и бесконечно повторяться и воплощаться во всё новых и новых обличиях и ипостасях! Всякие там маскарадные маски, — это всего лишь на пару-тройку дней, а потом нас и других людей, увы, ждёт реальная и суровая действительность, которая на годы и на века!

— Ты бывал в Венеции?

— Да, был. Сырой и скучный город.

— Да, ты прав. Он мне тоже не понравился. Но вермут был хорош. Ну, вернее, мартини.

— Я пил там изысканное сухое вино.

— Вермут — это тоже вино, и довольно изысканное. Особенно, если он настоящий.

— Да, ты прав, — задумчиво произнёс мой собеседник —. И, всё-таки, что там с Наташей? Как она, птичка моя, поживает?

— Снова перепады сознания?

— А как же без них?

— Я же тебе сказал, что проблема почти решена.

— Почему почти?

— Если человек до поры до времени не получил то, что он требует, то остаётся слово «почти!».

— Всё, всё! Понял. Деньги будут скоро. Я на тебя очень сильно надеюсь, — засуетился Аристарх.

— Да, о том, как Наташа поживает. В, общем-то, неплохо, но настроение у неё не очень. Всё-таки дочка погибла. Такая трагедия, такое горе…

— Понимаю…

— Не волнуйся. В успехе нашего мероприятия я абсолютно не сомневаюсь, — усмехнулся я. — Но есть у меня к тебе несколько интересных вопросов.

— И каковы они?

— Ну, вопрос первый и самый главный.

— Я готов ответить тебе на любые вопросы.

— Но перед тем, как задать его, я хочу прочитать тебе ещё одно стихотворение.

— Ну, ты и маньяк!

— Да, я он. Но не в классической интерпретации. Я просто творческий человек. Слушать готов?

— Да!

— Слушай и восхищайся!

«Не рассуждай, не хлопочи! Безумство ищет, глупость судит. Дневные раны сном лечи, А завтра быть чему, то будет. Живя, умей, что пережить: Печаль, и радость, и тревогу. Чего желать? О чём тужить? День пережит — и слава Богу!».

— Великолепно! Снова какой-то восточный поэт?

— Ну, нельзя же быть таким глупым, пошлым, тупым, ограниченным и необразованным индивидуумом! — страшно огорчился я. — Ты что, не ощущаешь сути, смысла и природы этого стихотворения? И не чувствуешь заложенную в нём душу и всё остальное, свойственное только одному народу в мире?!

— Честно говоря, не чувствую.

— Боже мой! Данные стихи написал Тютчев. Великий русский поэт, — вздохнул я. — Что тебе, еврею… Эх! Деньги, пожалуйста, переведи на мой счёт. Через неделю возвращайся к своей обыденной, комфортной и привычной жизни. Единственная просьба имеется к тебе.

— Какая?

— К Наташе не приближайтесь более чем на сотню метров. Если что ни так, пристрелю, как дранного пса, в самой тухлой, убогой и вонючей подворотне! Понятно?!

— Крайне неожиданна для меня данная сентенция, но я всё понял, — вздрогнул Аристарх.

— Ну, и славно….

На этой ноте мы расстались. Чуть позже я вдруг вспомнил, что так и не задал Аристарху крайне интересующие меня вопросы. Да чёрт с ними!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ожидание счастья — тоже счастье.

О. Голдсмит.

Я очень пристально и внимательно смотрел на Наташу так долго, что она стала суетиться, а потом заметно нервничать.

— Зачем ты так смотришь?

— Да совершенно незачем. Я просто любуюсь тобой, самым совершенным, великолепным и красивым существом на этом свете!

— Неправда! Ты лжёшь! Суть заключается в другом или ином! Не надо мне вешать лапшу на уши!

— Фу, ну что за моветон!

— Я такая, какая есть!

— Ну, зачем мне лгать, не вижу смысла. Ты и я, только мы одни с тобой существуем во всей Вселенной.

— Смысл есть всегда и во всём! Ты, вообще, как себя чувствуешь?! — у женщины почему-то задрожали руки и появились слёзы на прекрасных лазоревых глазках. — Зачем и почему мы здесь находимся?! Как ты считаешь?! Подумай. Оцени ситуацию.

— Что? — удивился я. — Ты в своём уме?!

— В нём! А ты в своём?!

— Я в этом неуверен с недавних пор, но возьмём за основу постулат о том, что я вполне нормален. Ну, вообще-то, я, вроде бы, — твой любовник. Ты меня, смею напомнить, пригласила на ужин при свечах. Я, честно говоря, приготовил кольцо с бриллиантом. Оделся в довольно неплохой костюм, если ты обратила внимание. Их у меня целых три. Я выбрал лучший. Кроме этого я владею парой башмаков и двумя натуральными хлопчатобумажными рубашками, одна из которых не надёвана мною уже сто тысяч лет и почти новая.

— Фи, ну что это за выражение!? «Не надёвана». Ужас! Кошмар! Бред! — рассмеялась женщина и снова как-то странно, загадочно и задумчиво посмотрела на меня.

— Да наплевать мне на все эти твои условности, правила хорошего тона, приличия и так далее, и тому подобное! Насрать на всё! Не надёванная, значит не надёванная! И никак иначе! Она ненадёванная!

— Тихо, успокойся. Ненадёванная, — значит ненадёванная. Я полностью с тобой согласна.

— А почему это я должен быть спокойным?! С какой это стати? Тебе не кажется, что наши отношения заходят в тупик? — мрачно произнёс я, подозрительно глядя на женщину. — Чувствую какой-то подвох, двойное дно. Что-то ты не договариваешь! Что-то от меня скрываешь!

— Дорогой, не горячись! Прошу тебя, мой милый и любимый! Успокойся! — страшно засуетилась Наташа. — Вообще-то, наши отношения вроде бы вот-вот только начались.

— А как же мне не горячиться, если ты не способна на поступок?! — мрачно буркнул я.

— Какой, любовь моя?

— Ты готова выйти за меня замуж? — резко поменял я тему разговора.

— Ничего себе! Вот это заявление!

— Так готова или нет?

— Конечно, готова, солнышко моё! Но почему и зачем ты так неожиданно возбудился в сей неурочный и совершенно неподходящий для таких признаний час?!

— А потому, что я абсолютно пьян!

— О, Боже! Когда ты успел?!

— Да, я пьян, — воскликнул я. — Но не в обычном смысле слова. Я пьян только и именно тобою, и пьянею от тебя, одной единственной и любимой женщины на этом свете!

— О, моя радость! — восхитилась Наталья.

— А, вообще, многие не знают о некоторых особенностях моего организма. Он очень могуч. Печень пока ещё довольно успешно нейтрализует всякие там вонючие токсины, головной мозг творит необыкновенные чудеса. Нейроны восстанавливаются в бешенном темпе. Почки работают так, что дай Бог подобным образом работать пяти, а то и десяти водоочистным сооружениям. Поджелудочная железа, конечно, держится и крепится из самых последних сил, приступ панкреатита не за горами, но пока, слава Богу, ещё не наступил. Простата взывает к мщению, но сопротивляется, как Брестская Крепость в июне или в июле 1941 года! До последнего солдата. Вернее, до последней клетки!

— Саша!

— Кровеносная система готова на всё! Сердце в одной упряжке с мозгом творит чудеса! Иммунная система сдерживает натиск враждебных сил так, как будто их агрессия приведёт к гибели мира!

— Саша, я готова ради тебя на всё, но больше не пей, прошу тебя.

— Как же мне не пить, если отношения не выяснены? — возмутился я.

— Какие отношения?

— Кто твой начальник, который тебя трахает? Где ты и он работаете? Что за организация такая или фирма? — возмущённо произнёс я.

— Санечка, ну, успокойся. Фирма, как фирма. «Газпром». Местечковый филиал, отдел. Сидят идиоты перед мониторами и изображают видимость работы, а на самом деле играют в покер или во что-то другое. Какие-то зомби, злодеи, стрелялки, танки и нечто подобное… Я, честно говоря, разогнала бы этих придурков через неделю. Толку и пользы от этих кретинов нет никаких. Ну, местечковые серые и немощные мыши, бездарные клерки, расходный материал, компьютерная пыль… Помрут, и никто не вспомнит о них через день. Жалкие и крайне убогие существа. Тьфу!

— Ну, не стоит так горячиться, — насупился я. — Ты не права. Каждый человек, — это целый Мир! Все мы стремимся к каким-то достижениям и высотам. У всех есть какие-то хобби, ну, например, — рыбалка, охота, собирание царских монет или банкнот, марок, ваз какой-нибудь китайской династии, или лазание по горам или пещерам. У всех есть мечты и желания, родители, братья или сёстры, любимые женщины, жёны, друзья и товарищи. Человек может быть жалким и ничтожным клерком в офисе, но в другой жизни он умён, имеет неплохое чувство юмора, бесподобен за дружеским столом, является превосходным любовником и так далее. Да, в офисе после его смерти о нём, якобы убогом, забудут через пару-тройку дней. А в другой жизни о нём будут горевать и месяц, и два и три, а может быть и полгода, или даже несколько лет.

— Извини, я погорячилась.

— Слушай, а, вообще-то, позволь теперь мне решать твои проблемы, — сурово заявил я.

— В смысле?

— Я думаю, что ты скоро будешь возглавлять этот чёртовый филиал, наведёшь там идеальный порядок, осуществишь решительную и немедленную ротацию кадров. Очень беспощадную!

— Что ты имеешь в виду?

— Уволишь половину сотрудников, оставшимся повысишь зарплату на десять или лучше на пять процентов, а себе на пятьдесят, а после этого украдёшь столько, что хватит на старость, ну, на нашу общую старость. Вот мой тайный план.

— А директор?

— Его я беру на себя. Если тебе угодно, завтра он будет мёртв.

— Саша!?

— Что, Саша?! — возмутился я. — Меня, вообще-то, зовут Александром! Так и зови меня впредь, женщина!

— Хорошо, хорошо… — задрожала Наталья. — Александр, а возможен ли вариант, при котором директор будет не убит?

— Никак не возможен.

— Почему?

— Потому что ты не сможешь быть настоящим директором при ещё вполне живом директоре!

— Понятно. Всё! Я увольняюсь!

— Да ради Бога! Увольняйся! Здесь недавно проходила мимо меня вторая заместитель этого самого директора. О, какие глазки, о, какие губки, о, какие ножки! Я чуть не кончил. А когда посмотрел на попу этого обворожительного и крайне прелестного существа, то, всё-таки, кончил, испытав умопомрачительный оргазм! Представляешь?! Прямо в трусы и кончил. Пришлось их, бедных, долго и тщательно стирать в туалете и сушить там же под известным агрегатом, и немедленно, ибо как же без трусов?! Вот так, моя дорогая.

— Боже! Ну, что ты за бред несёшь!? — серьёзно обеспокоилась Наталья. — Ты в своём уме!? Милый, ну, успокойся.

— Хватит меня успокаивать! Пошла ты куда подальше, толстая и потрёпанная кошёлка!

— Это я, — толстая кошёлка?!

— Да, именно ты! Передай привет своему ненасытному, безумно влюблённому в тебя и вечно неудовлетворённому бывшему зятю. И начальнику! Перепихнись с ними ещё пару-тройку раз, а потом я и тебя, и их кончу, изменница, предательница, сука!

— Спасибо за тёплые и ласковые слова.

— Не за что! То ли ещё будет!

— Саша, ну, успокойся.

— Я спокоен. Меня зовут Александром!

— А почему это ты, Александр, вдруг завёл разговор о моём зяте?

— Встречный вопрос.

— Ну, пожалуйста.

— А как это тебе в твоём возрасте удаётся так лихо, мощно и молниеносно осуществлять прыжки с балкона на балкон на уровне тридцатого этажа? Я бы не смог!

— Что ты несёшь?! Вообще-то, этаж был двадцатым!

— !?

— Ой!!!

— Так, так… Я очень сильно разочарован! Не тем, что этот долбанный этаж был двадцатым, а тем, почему ты знаешь о том, что он был именно двадцатым, а я теперь знаю точно, с кем ты провела ту ночь! Предположения прилагаются к фактам.

— Санечка! Милый! Теперь все мои ночи — твои. Любимый мой, единственный и ни с кем не сравнимый! О, Александр! — заголосила женщина.

— Не чувствую подобающего почтения, экстаза, любви и трепета! — поморщился я.

— Трепещу и испытываю полное почтение! Люблю тебя безумно! — расплакалась Наташа.

— Ладно, я тебя прощаю. Чувствую искреннее раскаяние и надеюсь на последующие свидания с тобою.

— Спасибо, Милорд!

— Я благодарен вам, прекрасная Миледи, за подобающий такому случаю невыносимый трепет и вполне искреннее раскаяние в содеянном.

— Александр!

— Да…

— Хочешь, я куплю квартиру на втором этаже? Нет, лучше на первом? — неожиданно заявила Наталья.

— Зачем? — сурово спросил я.

— Как зачем? — удивилась Наташа. — Туда меня заносить будет намного легче, чем на седьмой этаж! А если ты меня решишь вдруг выбросить с балкона или из окна, то никаких серьёзных травм я не получу в силу малого удаления земли от моего тела.

— Ах, моя любимая и не лишённая юмора и интеллекта, сучка! — рассмеялся я. — Ах, ты моя радость, ах, ты моя прелесть! Моя пупырышка!

— Ну, пупсик мой, иди на грудь своей ласковой и нежной тигрицы!

— Вообще-то, тигрица слопает пупсика всего за несколько секунд.

— А что, ты не хочешь быть поглощённым мною навсегда, глубоко и безвозвратно?

— Мечтаю, жажду, моя любовь!

— Так будь поглощён!

— Сей момент! — я набросился на женщину, как голодный лев на антилопу.

Я снова испытал такой бешенный оргазм, что вырубился мгновенно и, вроде бы, навсегда. О, какая женщина!

Проснулся я оттого, что внезапно зазвонил мобильный телефон. Чёрт возьми! Аристарх…

— Как наши дела? Деньги я, вроде бы, перечислил.

— Вопрос почти решён.

— Как это почти?! Сколько может длиться это бесконечное почти?! — панически заорал Аристарх.

— Искомая женщина уже висит в петле и дёргается в судорогах, испытывая непереносимые муки, — сурово и мрачно произнёс я, зайдя в туалет и лениво стоя над унитазом.

— О, Боже! Ну вы и садист, ну, вы и подлец, ну, вы и самая конченная сволочь! — заверещал Аристарх. — Сделайте что-нибудь! Вы же обещали не трогать эту женщину! Вы же психологически овладели ею?! Зачем же я перечислил деньги?!

— Я передумал. Я её тронул. Так надёжнее. Что конкретно мне следует сделать сейчас?

— Ну, киньтесь на неё, придавите массой тела, прекратите невыносимые мучения!

— Хорошо, уже накинулся.

— Почему накинулись, а не кинулись? Это два разных понятия!

— Честно говоря, не хотел травмировать вашу нежную психику, но я бросился на вашу тёщу, как лев на антилопу, своим весом помог успешному перелому шейных позвонков. А, кроме того…

— Что может быть, кроме того!? — видимо забился в страшных и безнадёжных судорогах, и в полной истерике Аристарх.

— Ваша уже почти мёртвая тёща, дёргаясь в жесточайших конвульсиях, испытывая непереносимые и долгие мучения, испустила напоследок поток мочи и обкакалась. Вот так. Увы… — скорбно произнёс я. — Бывает… Лес рубят, хвоя, щепки и шишки летят. Придётся делать генеральную уборку в подвале. За ваш счёт, кстати.

— Боже мой! — заорал мой приятель, и тоже, видимо, описался и обкакался, а потом, очевидно, потерял сознание и отключился, а возможно и умер.

Ну, что же… Смерть — это последнее и наиболее комфортное прибежище для тех, кому нет покоя в этом суетном, мечущемся, но всё-таки прекрасном мире. Эх, не успел я сообщить Аристарху, что насчёт повешения Натальи я тонко и цинично пошутил. Вернее, пошутил я не тонко, а скорее грубо, и шутку не довёл до конца, то есть, не уведомил контрагента вовремя о том, что я шутил и хохмил, но не беда. Ну, неудачно пошутил. Что же. Бывает… Да, надо меньше пить.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Не действуй против Божества влюблённых! Какое бы ты средство не привлёк, Ты проиграешь битву, будь уверен! Данте Алигрели.

Я снова лежал между великолепными и стройными ногами Наташи и неторопливо, со смаком и с экстазом целовал то завораживающее, ароматное и волнующее естество, что находилось между ними. Это было идеальное место. Нет, сакральное, магическое! Никаких волос. Ни в коем случае! Только не это! Малые и большие половые губы и пространство подле них были девственны, как у двенадцати или четырнадцатилетней девочки. Я осуществлял движение языком так трепетно и филигранно, что получал от этого священного действа, как ни странно, большее удовольствие, чем испытывала его женщина в данный момент.

Наташа с нетерпением ждала неумолимо и всё ближе, и ближе приближающегося, но всё так и не наступающего, и не наступающего оргазма, который должен был взорвать её мозг, возможно, навсегда. Женщина то стонала, то сжимала, то разжимала ноги, судорожно вздрагивала, металась по мокрым простыням. Она была поглощена сексуальным безумием до такой степени, что не обращала никакого внимания на реальную действительность в виде беспрерывно вибрирующего мобильного телефона. А зачем, собственно, обращать на неё какое-то внимание?! Реалии, конечно, никуда не исчезнут. Но эти невыносимо сладостные ощущения, что были до них и после них, многого стоят! Очень многого… Влюблённым — вся Земля и вся Вселенная!

Наталья, наконец, была поглощена бешенным оргазмом, задрожала, затряслась, как в лихорадке, закричала, вернее, заорала, а потом затихла удовлетворённо. И стало так мирно и спокойно вокруг, а, прежде всего, на душе. Всегда бы так, и никак иначе…

— А ты знаешь, ведь я должен был тебя убить, — осторожно и явно не вовремя произнёс я.

— Знаю.

— Что!? Как!? Почему ты об этом знаешь!?

— Ты, вообще-то, представляешь, кто я такая?

— Ну, мать юной жены Аристарха, конченной алкоголички и наркоманки, находившейся до некоторых пор в глубокой депрессии, которая, бедненькая и неприкаянная, выбросилась с тридцатого этажа, не вынеся всяких там ужасных душевных мук и невыносимых психических страданий, — снова осторожно произнёс я.

— Что ты зациклился на этом тридцатом этаже?! На самом деле якобы моя дочка была выброшена Аристархом с двадцатого этажа!

— Почему «якобы?», — мгновенно протрезвел я и на всякий случай спешно осушил стограммовый стакан с довольно неплохим коньяком, который обещал мне приход нирваны через несколько мгновений.

— Больше не пей! — возмутилась Наталья и строго, и очень задумчиво посмотрела на меня. — Я сегодня ещё жажду ощутить твой трепещущий член внутри себя. И неоднократно!

— Да, не волнуйся ты так! Встрепенётся мой член весьма могуче и не раз. Речь сейчас идёт о другом. Совершенно о другом!

— И о чём же?

— Ты кто такая на самом деле?

— Меня зовут Наташей.

— Так… Почему твоя дочка была выброшена Аристархом с двадцатого этажа, «якобы»! Ничего не пойму! Почему «якобы»? Это самое любимое мною слово и несёт оно очень важный для меня, непередаваемый словами и эмоциями, и крайне мистический и магический смысл. Проясни ситуацию.

— А почему данное слово тобой так любимо?

— От темы не уходи, но я объясню.

— Ну, ну?

— Слова «якобы», как и «авось» существуют только в русском языке, и ни в каком оном. А я истовый и глубокий Патриот!

— Ну, это понятно. Это я полностью одобряю. Балдею от этих наших пилотажных групп. Красавцы! Крыло к крылу. Расстояние от одного истребителя до другого — всего-то пара метров! А может быть и метр! А танковый биатлон!? А купание десантников в фонтанах! Глубоко тебя уважаю за твой патриотизм.

— Спасибо…

— Но, всё-таки, что же они означают, данные мистические и магические для тебя слова?

— «Якобы» и «авось», — это путь из задумчивой и крайне неопределённой пустоты в ещё большую пустоту. Которая намного более задумчива, неопределённа, сурова и очень загадочна. Эти слова скрывают за собой чёрти что, всё, что угодно, то, что крайне непредсказуемо, а, кроме этого не существует на самом деле. Эти слова невозможно объяснить и передать какими-либо другими словами. Вкратце так…

— Ничего не поняла?! Что за чушь ты несёшь? — возмутилась Наталья.

— Слушай, а у тебя довольно неплохая и упругая попа, — иронично усмехнулся я. — Как ты могла её сохранить в таком виде при твоём-то довольно преклонном возрасте?

— Не смей мне напоминать о моём возрасте! — возмутилась Наташа.

— Смею, потому что я почти вдвое старше тебя, я почти старик и скоро умру, увы, — в ответ возмутился я и страстно поцеловал упругую и ароматную попку Наташи.

— Ах, мой пупсик! Ну, какой ты старик!? Любимый мой! Самый любимый мужчина на свете! Я буду любить тебя даже тогда, когда ты станешь полным стариканом и конченным придурком. Будешь стонать и трястись, ковылять неизвестно куда, нести какую-то чепуху и даже белиберду, но я всегда буду присутствовать подле тебя, терпеть и всё прощать.

— Моя девочка! О, воплощение моих самых потаённых и сладких грёз! О, моя голубка!

— Так… Сменим тему, вернее, вернёмся к ней, — вздохнула Наталья.

— Какова она, эта тема?

— Дочь… Аристарх…

— Ах, да… Вернёмся. Так что насчёт любимой дочери? Кстати, выражаю искренние соболезнования в связи с её печальной и весьма несвоевременной кончиной.

— Засунь в жопу свои соболезнования!

— Не понял?

— Ты должен был всё уже давным-давно понять, — возмутилась Наталья и встала. — Ты же, якобы, умный человек? Философ! Выдающийся писатель и бывший поэт?!

— Бывший поэт? — вздохнул я. — Сколько можно…

— Да!

— Не совсем уверен в твоей оценке моей личности после общения с тобой, — сверх умной, особенной и даже, возможно, гениальной женщиной, — желчно усмехнулся я.

— И в чём же заключается моя гениальность? — спросила Наташа.

— Она таится в твоей необыкновенной способности творить с моим членом чудеса и поднимать его к самым высоким небесам при любых условиях и обстоятельствах.

— Что ты несёшь такое?! Ах, ну, ты и гад! Мерзавец!

— Несу, может быть, и не то, и не ко времени, и не к месту, но я знаю главный постулат!

— И каков он?

— То, что донесено, должно быть обязательно и вовремя внесено, а потом вознесено куда надо! Иначе теряется смысл стремлений и дальнейшего пути, и всего остального…

— Ну, моя умница, иди ко мне!

— Я, увы, полный дурак, или, скорее всего, идиот, и к тебе не пойду ни за что! — усмехнулся я.

— Вот за что тебя я и полюбила! — рассмеялась Наташа, смело падая в мои объятия. — Умный мужчина всегда сомневается в своём уме. А дурак, — никогда и ни при каких условиях и обстоятельствах! Это касается и женщин. Некоторых… Вообще-то, все они дуры в той или иной степени. Ну, все, кроме меня.

— Ладно. Вернёмся к нашим овцам.

— Вообще-то классически следует говорить так: «Вернёмся к нашим баранам!».

— А мне плевать на классику! Вернёмся к нашим овцам! Именно к ним! — раздражённо буркнул я.

— Ну, хорошо, хорошо, дорогой…

— Тебя уже допросили? Ты дала соответствующие показания?

— Нет.

— Почему?

— Потому, — сказала Наталья и торопливо отвела глаза в сторону.

— Что-то тут не то и не так. Почему ты не смотришь мне в глаза? Случилось такое несчастье, произошло неимоверно трагическое событие! Аристарху грозит большой срок тюремного заключения. Мужика можно понять. Такая гнусная измена явилась на свет Божий и была выявлена! А кроме этого, ты, якобы, являешься или являлась любовницей этого типа. Ужасно, о как ужасно! И очень отвратительно! Я был очень сильно расстроен. После получения данной информации и последующей встречи с тобой я не спал целых три ночи!

— Не надо всей этой клоунады! Хватит! Довольно! Я больше не могу скрывать всю правду! — воскликнула Наталья. — Никогда я не была любовницей этого типа!

— Как?! Почему!? Не была любовницей!?

— Потому! Не была!

— Ничего не понимаю, — задумчиво произнёс я. — Аристарх утверждает, что была.

— Мало ли что может утверждать этот сумасшедший мужик, этот полный идиот, маразматик, а, вернее, самый конченный придурок!? — возмутилась женщина.

— Так, стоп, стоп! Сделаем лёгкую паузу! — я встал, подошёл к чреву слегка ворчащего холодильника, открыл его дверь и погрузился в его прохладно-гудящее и морозное естество.

— Дорогой, — устало улыбнулась Наташа. — Если ты хочешь выпить, то самая первосортная, дорогая, изысканная и качественная водка находится в морозилке.

— Ты знаешь, недавно смотрел одну программу по телевизору о водке, — задумчиво сказал я.

— По какому каналу?

— Какая разница?

— Очень большая! — хищно возмутилась Наталья. — Я почти не смотрю телевизор, но некоторые каналы не терплю вообще!

— Почему? В связи с чем? — спросил я, задумчиво созерцая невыносимо холодную, тягучую и видимо действительно очень качественную водку в своей руке.

— На этих каналах работает оголтелое сборище маразматиков, циников, извращенцев, которые играют на низменных инстинктах, вносят в общество только смуту, сомнения, тревогу и шатания, и портят нравы, а также вкусы. Собственно, сами они, эти телевизионщики, окончательно и бесповоротно испорчены уже давно. Но вот в чём главная беда! Испорченные люди портят других людей. Процесс необратим и вечен.

— Да, согласен, — печально произнёс я.

— Так вот, на этих каналах по вечерам в студии собирают каких-то придурков и отморозков, всяких бывших, якобы, звёзд, избитых и брошенных жён, оставленных в нищете родителей, любовниц, каких-то странных и уже давным-давно позабытых политиков, певцов и актёров, и в купе с ними и за компанию, живых мертвецов! Вот это картина маслом! А как они держат паузу перед тем, как в очередной раз в отношении очередных придурков собираются провести генетическую экспертизу, которая всё и бесповоротно расставит на свои места, и вся страна трепещет от предчувствия финала! Собственно, кто трепещет? Безумные бабушки и дедушки. Ни одна из моих подруг и никто из друзей уже тысячу лет не смотрят телевизор.

— Ну, ты даёшь! Вот это монолог! Браво!

— Даю, пока даётся!

— Дорогая!

— Всё! Молчу!

— Да, я согласен. Вообще-то, если честно и объективно говорить, то отнюдь не некоторые, а почти все каналы помешались на этих ток-шоу с присутствием на них всевозможных идиотов, которые долго выясняют, кто кого избил, оттрахал, лишил квартиры или брильянтов, отравил или бросил, у кого от кого ребёнок, кто оставил или не оставил наследство, ну и так далее. И все в студии горячо, с экстазом, на полном серьёзе, с азартом и совершенно искренне обсуждают данные темы. Но кое в чём я с тобой не согласен.

— И в чём же?

— Телевизор смотрят не только бабушки и дедушки. Это во-первых. А во-вторых, кроме этих дурацких ток-шоу существует ряд других неплохих программ. Фильмы подчас показывают вполне достойные. Но в чём-то я с тобой согласен. Из телевизора сыпется много мусора.

— Ну и я о том же! А эти бесконечные сериалы! Я не смотрела ни одного, но чувствую, что все они — полное дерьмо!

— Ну, зачем же так категорично, — усмехнулся я. — А может быть стоит посмотреть хотя бы один из них?

— Обязательно посмотрю в самое ближайшее время, обещаю, — нахмурилась Наташа.

— А знаешь, что меня бесит по-настоящему при просмотре телевизора?

— И что же?

— Когда я слышу, что кто-то берёт интервью у так называемой звезды великого и бесконечного сериала «Приключения Маши Пупкиной в Дуркистане», то сразу же и немедленно бегу в туалет, ну, понятно, зачем и почему! Рыгать и только рыгать!

— Успокойся!

— Я спокоен. Вообще-то, была у нас всего одна звезда. Любовь Орлова. Других не помню. Увы…

— Ну и хорошо, ну и прекрасно, — вздохнула Наталья. — Давай поговорим ещё о чём-нибудь.

— А вообще-то, я лично по телевизору смотрю только новости, интеллектуальные игры, политические и научно-познавательные программы, некоторые музыкальные программы типа «Мы ищем таланты». Ну, иногда фильмы. Обожаю боевики и фантастику. Не стыжусь в этом признаться.

— Ничего здесь стыдного нет. У каждого свой вкус.

— Да, ты права.

— Начал ты, вроде бы, с передачи о водке.

— Ах, да…

— И?!

— Так вот, внесли в студию десять бутылок водки от самых разных производителей. Каких сосудов только не было. И хрустальные, и глиняные, и фарфоровые. В одних из них на дне присутствовали какие-то чудодейственные травы и корни, в других водка была настояна на золоте и серебре. И среди этой компании затесалась одна простая бутылка. Называлась эта водка «Забойной», и была она самой дешёвой. Разлили всю водку по мензуркам и предоставили эти мензурки экспертам, а потом провели химическую экспертизу. Ну и догадайся, какая водка оказалась самой качественной?

— Догадалась. Самая дешёвая.

— Именно так.

— Слушай, а с чего и к чему мы завели этот разговор?

— Уже не помню.

— Саша, ты как себя чувствуешь? — спросила Наталья, глядя на бутылку в моей руке.

— Слегка пьян, — задумчиво и печально произнёс я, в очередной раз открыл бутылку и сделал очень глубокий глоток, после чего застонал от восторга. — А, напиток-то, впрямь, чудесен! Неплох, очень неплох. Ну, и завершая разговор о телевидении…

— Да Бог с ним.

— Смею признаться.

— И в чём?

— Слушай мои последние сентенции, после чего я решительно отправлюсь спать.

— А куда ты отправишься? — удивилась женщина. — Комната, вроде бы, одна. Диван один.

— Я отправлюсь в детский садик, который расположен неподалёку. Там есть такой уютный домик. Правда, он осквернён всякими бомжами, которые накакали в нём и описали его, но, ничего! Испытаю очередные трудности. «Только в боях крепчают батальоны!». Наполеон Бонапарт произнёс это! Ещё тот был идиот! Потерял целую Империю! Потерял всю Европу! Попёрся, придурок, в Россию! Что за мания такая у всех этих так называемых великих людей или держав постоянно и беспрерывно вторгаться в Россию и вести с ней войну?! Ну, неужели не ясно, что всё очень плохо закончится?! Предупреждал же Бисмарк: «Никогда не воюйте с Россией!». Молодец, умница!

— Санечка! Ну, посуди сам. Россия слишком большая. А то, что большое, всегда опасно. Вот и рвутся всякие очередные придурки ею овладеть.

— Да, ты права.

— Милый, я тебя прошу и умоляю. Никаких обкаканных домиков, — ласково произнесла Наташа. — Просто отправься с левой половины дивана на правую. Хорошо?

— Уговорила. Давай вернёмся к весьма актуальной теме.

— К какой?

— Ну, я о выбросе твоей дочери с тридцатого этажа.

— С двадцатого.

— Ах, да…

— И я о том же.

— Не наблюдаю я жуткого отчаяния, сожаления, или, хотя бы, невыносимой скорби с твоей стороны. Очень и очень странно. Непонятно всё. Как-то не так проистекают события. Всё-таки твоя дочь была злодейски выброшена с тридцатого этажа и погибла в результате сего ужасного преступления. Ах, какая невыносимая и страшная утрата! Какая боль! А ты так абсолютно спокойна и равнодушна к данному происшествию. Странно…

— Ладно, открою тебе все свои карты.

— Открывай! — я почему-то очень сильно занервничал и вплотную приложился к очередному сосуду со спиртосодержащей жидкостью.

— Всё дело в том, что Аристарху только кажется, что моя дочь была выброшена им с двадцатого этажа в связи с её предполагаемой изменой, — хмуро произнесла Наталья. — И, вообще-то, честно говоря, воображаемая, выдуманная и иллюзорная жена Аристарха никогда на самом деле не являлась моей дочерью, и более того, её никогда не существовало в действительности на этой планете.

— Что?! — подавился я куском мочёного арбуза, который достал из холодильника с целью закусить великолепный напиток.

— А как ты думаешь, кем является мой, якобы, внук? — грустно усмехнулась Наташа.

— Кем? Почему «якобы»? — тупо спросил я. — Стоп, стоп! А как может существовать внук без дочери? Ничего не понимаю!

— Не внук он, а мой сын!

— Что!? — ужаснулся я.

— Да, вот так всё странно сложилось и крайне причудливо переплелось, — усмехнулась Наталья.

— Стоп, стоп!!! А кто отец внука-сына?!

— Аристарх.

— Так он выбросил свою бедную жену с тридцатого этажа или нет?! — изумился я.

— С двадцатого.

— Да, хрен с ними, с этими чёртовыми этажами! — возмутился я. — На десять меньше, на десять больше. Суть в другом! Так было совершено это чёртово убийство или нет?!

— Нет. Я же тебе всё пояснила и объяснила.

— Как так?! Ничего не пойму! А измена, а в связи с этим невыносимое горе, а жажда мести, а крайне трагичное падение дочери с воплями и её голова, взорвавшаяся об асфальт?!

— Ничего этого не было в действительности. И асфальта не было.

— Как!?

— Была и есть тротуарная плитка.

— Ну, хорошо. А зачем Аристарх так красочно и с неподдельным отчаянием рассказывал мне историю об измене и дальнейшей гибели твоей дочери, и о любовной связи с тобой?!

— Я повторяю тебе, что не существовало никакой выдуманной молодой жены или дочери. Жена я одна, нахожусь сейчас перед тобой.

— Вот это да! — я чуть не потерял сознание.

— Что же поделать…

— Так, в этом городе, конечно, имеются сумасшедшие, но я самый главный придурок из всех придурков и стою во главе их колонны. И, вообще, где моя боевая колесница, где танк последней модели или, хотя бы, завалявшийся на забытом складе истребитель-бомбардировщик нулевого поколения? Пусть будет ЯК-28. Я готов творить на нём чудеса!

— Причём тут ЯК-28? — забеспокоилась Наталья. — Модель, действительно, давным-давно устаревшая и списанная.

— А ты откуда об этом знаешь?

— А ты?

— Ну, я, вообще-то, служил в авиаполку, который был вооружён именно этими сверхнизко летящими истребителями, устаревшими, но некоторое время они весьма успешно обеспечивали нашу обороноспособность.

— И кем ты был?

— Механиком, — гордо расправил я грудь. — А кроме этого я был сержантом, командиром отделения и кандидатом в члены КПСС!

— Ничего себе?! — изумилась Наталья.

— Да, вот так! Не в пример истеричным и трусливым живчикам, которых безумные мамы спасают от службы в армии. Всякие там аспирантуры, якобы, отслоение сетчатки и её дистрофия, помутнение хрусталика, аденомы простаты, несуществующие опухоли, ужасное плоскостопие, лишай и так далее, и тому подобное.

— Саша, но матери есть матери! Их можно понять! Не кощунствуй! У тебя мать жива?

— Увы, нет.

— Прости.

— Да не за что меня прощать. Умерла давно моя матушка. Все там будем, и довольно скоро. А я буду первым из всех вас.

— Заглохни!

— Извини, погорячился. Согласен… — нахмурился я. — Да, матери есть матери. И, может быть, эти святые женщины, и правы? Они же знают характеры своих недорослей. С такими гнилыми натурами и с всякими маниями эти придурки в армии долго не продержатся. Или они кого-то зарежут и их посадят, или, скорее всего, зарежут их. А ещё более вероятно, что эти слабаки помрут от перловой каши с салом и от отсутствия котлет в рационе! Ах, какая беда! Какая боль, какая боль!

— Ну, вообще-то, с тех пор, как ты служил в армии, очень многое изменилось. Даже гречку стали подавать. И пюре, и котлеты, и салаты, и даже фрукты, и соки всяки, — улыбнулась Наташа.

— Ненавижу гречку!

— Так, ладно… Сменим тему, — поморщилась женщина. — На чём же мы остановились ранее?

— Ну, на том, что никакого убийства жены не было, и, вообще-то, не существовало самой жены.

— Ах, да.

— Как-то всё сложно, запутанно и непонятно. Начнём с начала. Кто такой Аристарх?

— Мой муж, — вздохнула Наталья.

— Кто является отцом ребёнка-внука-сына?

— Аристарх.

— Хорошо… — напрягся я. — А почему так всё причудливо переплетено? Почему Аристарх уверен, что сбросил свою несуществующую жену с тридцатого этажа?

— Да, хватит же! С двадцатого!

— Ах, да… Извини. Ну, застрял у меня в мозгах этот проклятый этаж! Никак не могу от воспоминаний о нём избавиться.

— Почему?

— Потому!

— Понятно…

— Ну, и?

— Ты о чём?

— Я об Аристархе!

— Ах, да… Дело в том, что Аристарх очень и очень сильно психически болен. Не буду уточнять диагноз. Я который год пытаюсь его держать в норме и в форме.

— Ты, вообще, кто? — встревожился я.

— Я врач, психиатр, — вздохнула Наталья. — Кроме этого я довольно сильный экстрасенс и владею гипнозом, а так же кое-чем ещё.

— И чем же?

— Оставим эту тему на потом, — поморщилась женщина. — Давай снова вернёмся к началу.

— Но ты же говорила мне ранее, что ты являешься врачом-травматологом? — возмутился я.

— Я тебе солгала, — сухо произнесла Наталья. — Но в травматологии и кое в чём ином немного разбираюсь.

— Ясно. Хорошо. Значит Аристарх психически болен, ты ему внушила мысль о том, что он был женат на какой-то даме, которую он, вследствие измены, выбросил с тридцатого этажа? Так я понял?

— Ну, дался тебе этот этаж!

— Хватит! С тридцатого, значит с тридцатого!

— Ладно. В принципе ты прав, — тяжело вздохнула Наталья. — Какая разница, лететь с двадцатого или с тридцатого этажа. Это в общем-то ничего не меняет.

— То-то и оно, — в свою очередь вздохнул я. — Вернёмся к теме.

— Какова она?

— Ты что, надо мною издеваешься? — вспыхнул я.

— Так, хорошо, успокойся. Короче… Аристарх — мой муж. Он сумасшедший. Тяжёлый случай. У нас имеется совместный ребёнок. Аристарха я постоянно держу под очень строгим контролем, внушаю ему самые разные иллюзии. Вот и всё…

— А зачем ты внушаешь ему какие-то иллюзии? — подозрительно спросил я и забеспокоился. — Какова цель? Ничего не пойму! Не поместить ли его в какую-нибудь клинику и попытаться вылечить? Зачем ему что-то внушать, постоянно напрягаться, перенапрягаться, нервничать, испытывать массу неудобств?

— Его болезнь неизлечима. Если его не подвергать внушениям, то он окончательно и бесповоротно спятит. Мне его очень жаль. Ты же знаешь, что представляют собою наши эти самые психиатрические больницы. На частную клинику денег у меня нет. Увы… А так я держу Аристарха под контролем, он живёт в прекрасных и вполне комфортных условиях. Жизнь течёт абсолютно тихо и очень спокойно.

— Понятно, — пробормотал я. — Вернее, ничего, как всегда, не понятно. Бред какой-то!

— О, столько было хорошего ранее, о, как я моего мужа безумно любила! Я летала в небесах! — светло и ясно улыбнулась Наталья и на некоторое время задумалась.

— Что-то не то, что-то не вяжется, многое не состыковывается, какая-то довольно запутанная и мутная история, — мрачно вздохнул я и очень тяжело посмотрел на женщину.

— Всё так, как оно есть. Не усложняй, прошу тебя.

— Да, усложнять что-либо в такой ситуации очень трудно. Ты так всё усложнила, что уж дальше некуда.

— Я рассказала всё, как есть.

— А ты знаешь, Аристарх не произвёл на меня впечатления сумасшедшего. Нормальный мужик, мыслит вполне логично, не дурак, достаточно умён, интеллигентен, более-менее образован, печален и ироничен, что свидетельствует о наличии обычных человеческих чувств, здравого ума и трезвого рассудка.

— Ты уверен?

— Абсолютно уверен.

— Ну, если уверен, то и будь уверен…

— О, Боже мой! — вдруг страшно запаниковал я и весь покрылся холодным и липким потом.

— Что такое, что случилось? — как-то странно, тягуче и загадочно усмехнулась Наталья.

— Возможно, что и я сейчас нахожусь под гипнозом?! Может быть, ты создаёшь очередную иллюзию?! Где явь, а где выдумка, где правда, реальность, наваждение, а где сон или обман?! О, Боже! Ничего не понимаю! Запутался я и потерялся во времени и в пространстве!

— Успокойся, милый, не волнуйся, — легко улыбнулась Наташа. — Сон и обман — это всего лишь две подчас нереальные и крайне грустные ипостаси одного очень странного действа под названием жизнь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Сильное воображение порождает событие.

Монтень.

Мы с Аристархом задумчиво сидели в очередном кафе на аккуратной речной набережной и с удовольствием, но печально созерцали небо и быстро текущую мимо нас тяжёлую, тёмную, томную и весьма мутную воду, которая пребывала в том странном и неподдающемся описанию состоянии, в коем пребывали в данный момент и мы сами.

Вода сначала медленно и неторопливо стекала с высившихся на горизонте могучих гор. С очень и очень далёких, почти нереальных, сияющих заснеженными вершинами. А потом сравнительно спокойное течение превращалось в бурный поток, затапливающий всё вокруг. Я с тоскою посмотрел на горы Эх, взобраться бы на них и взглянуть на мир свысока. Но, увы, сил не хватит…

— Да, всё-таки, вода с гор не бывает такой, которая струится по бескрайным русским равнинам и происходит из всяких там ничтожных ручейков, — сделал я ценное и крайне умное замечание и глубоко вдохнул прохладный и ароматный воздух.

— Вода с гор и с равнин — это, как женщины двух типов, — вздохнул в ответ Аристарх.

— К чему такие ассоциации? — удивился я.

— Ну, одни женщины — страстные, яростные, мечущиеся и бешенные в своих желаниях и в потаённых и непотаённых порывах, а другие скучные, фригидные, томные, неинтересные, сонные и ленивые. Никаких порывов у них нет, потому что не ощущают они ни в чём смысла и интереса. Так, текут, как фекалии в канализации, или как расползается неторопливо блевотина по грязному полу.

— Ну, ты и выдал!

— Да, выдал! Ну и что?

— Да, я в принципе с тобой согласен. Но…

— Что «но»?

— Как ты считаешь, кто лучше? — тяжело вздохнул я. — Неторопливые, вялые, заторможенные и спокойные сучки, подобные черепахам, или темпераментные, страстные, истеричные и горячие женщины, лихо метающие в нас всякие там утюги и кастрюли?

— Сложная дилемма. Неизвестно, кто лучше, а кто хуже. Я затрудняюсь ответить. Но дырки у всех одни.

— Согласен.

— То-то и оно!

— Выпьем?

— Выпьем.

— За любимых женщин!

— За них!

— Слушай, дружище, давай отвлечёмся. Хочешь, почитаю я тебе стихи? — спросил я.

— Да кому они нужны, твои или не твои стихи!? Ты же сам давеча об этом заявлял. Я отнюдь не сноб, и не эстет, и не поклонник поэзии. Мы же это недавно выяснили. Ты посмотри на мою мерзкую рожу! Она, что, отмечена печатью интеллекта, и я произвожу впечатление гурмана от искусства?

— О, как ты самокритичен! Мало ли о чём я заявляю или заявлял, — ухмыльнулся я. — Хочу тебя обрадовать! Очень обнадёживающая новость ждёт тебя.

— И какой повод у меня появился для радости? — подозрительно спросил Аристарх.

— Сообщаю, что кое-какие намёки на определённый интеллект у тебя всё-таки имеются, — вздохнул я. — Признаю данный факт после тщательного анализа твоей личности. Не всё ещё потеряно безвозвратно в твоей жизни. Какого хрена я с тобою бы общался в ином случае? Крепись и держись! Поднимай силу духа! Развевай интеллект и всё будет хорошо. Почитай что-либо, ну, например мои романы. Почитай классику.

— А что?

— Рекомендую Антона Павловича, нашего, Чехова. «Палата номер шесть или семь», точно не помню. Именно данное произведение для нас обоих сегодня особо актуально.

— Зачем мне это?

— Ну, надо же хоть что-то прочитать за тысячу лет. Быть дебилом — это конечно очень легко и удобно, но рискни стать интеллектуалом.

— Спасибо, друг, за оценку моей личности!

— Не за что.

— Ну, ты и сволочь!

— Ладно, не обижайся, послушай лучше одно стихотворение, прошу, — я выпил рюмку водки и закусил её весьма неплохим шашлыком. — Мне, в связи с некоторыми обстоятельствами, сейчас многое позволено и простительно, даже то, что я действую подчас тебе на нервы.

— Хорошо. Понимаю. Валяй…

«Холодный дождь смывает сон стекла. Скулит щенком бездомный ветер-странник. Я жду тебя, счастливейший избранник Чьё сердце ты так нежно рассекла. В углах притихших дремлет полумрак. Камин поленья ест неторопливо, Огонь свечей трепещет суетливо, Кряхтит устало вымокший чердак. И, растворяясь в сонной тишине, Я забываю все свои заботы, Друзей, врагов и тяготы работы. Я всё отдам за миг наедине. Когда ты в дом войдёшь неторопливо, И грусть мою развеешь молчаливо…».

— Неплохо, неплохо, — удивлённо буркнул Аристарх. — Очень неплохо. Чьи стихи?

— Неважно…

— Ну, неважно, значит неважно. Но стихи, несомненно, неплохие. Подозреваю, что принадлежат они твоему перу. Могу смело заверить тебя, что ты не графоман. Да, не ожидал от тебя такого. А ещё что-нибудь мне почитаешь?

— Ну, ты же, вроде бы, не любитель поэзии?

— Не любитель, но я её, заразу, всё-таки, люблю!

— Странное и довольно неожиданное заявление, — удивился я.

— Всё неожиданное странно, и наоборот.

— Согласен, друг мой, — тоскливо произнёс я. — Писательство — это так непредсказуемо и сложно. Боюсь тебя каким-либо своим очередным творением разочаровать. Нахожусь в сомнениях.

— Ну, этот постулат понятен даже мне. Сомнения и только они лежат в основе всего сущего!

— Это ясно, но всё-таки боюсь познать горечь разочарования. Суть во вкусах, а они такие разные и крайне индивидуальные. Ну, всем же давным-давно понятно, что спорить о вкусах — это самое глупое и никчёмное занятие на земле.

— Да…

— Ладно, прочитаю я тебе ещё одно моё творение, а потом подуем о жизни и о судьбе.

— Хорошо.

— Слушай.

— Внимательно слушаю.

«Я забыл, что есть на свете Слава, почести и званья. Утонул я в этом лете И забыл про расставанья. Я постиг величье неба. Окунулся в звуки леса. Целовал колосья хлеба, И во снах летал без веса. Понял я, что всё конечно, Что любовь пройдёт незримо. Звёзд костры горят не вечно И душа неразделима…».

— Чёрт возьми! Всегда завидовал творческим натурам! — всплакнул Аристарх. — Я, увы, бездарен!

— Э, э, э… Не огорчайся так. Все мы в чём-то можем показать себя и даже преуспеть.

— Может быть, может быть…

— Давай вернёмся к истокам, к основам разговора, к нашей главной теме, — осторожно произнёс я.

— Ты о чём?

— А как звали твою несчастную, безумную, перебравшую алкоголя и в связи с этим безвременно погибшую жену, которая так бездарно, скоротечно и скорбно покончила жизнь самоубийством?

— Постановка вопроса мне нравится! Но, честно говоря, как её звали, самоубийцу, изменницу и конченную шлюху, почему-то не помню, — после пяти минутной паузы потрясённо произнёс Аристарх и удивлённо посмотрел на меня.

— Так… — напрягся я. — А как звали твоего лучшего друга, соратника и бывшего компаньона, с которым твоя жена переспала?

— Не помню, хоть убей, — надолго задумался, а потом весьма угрюмо и недоумённо произнёс Аристарх и заглотнул рюмку водки.

— Ты же в прошлый раз мне называл его имя, — удивлённо молвил я. — Оно очень редкое.

— Не помню, хоть убей! — так же удивлённо ответил Аристарх.

— Так, так… Ты, главное, не волнуйся. Сейчас мы всё выясним, осознаем и познаем. Спокойствие! Только спокойствие! Вот в чём заключается сокровенная суть человеческого бытия!

— Я совершенно спокоен, — Аристарх выпил ещё одну рюмку.

— Это хорошо…

— Да, странно. Очень странно. Почему я не могу вспомнить фамилию или имя моего бывшего друга, — Аристарх страшно напрягся, сначала покраснел, а потом вдруг побледнел, а потом снова покраснел.

— Спокойно!

— Очень странно! Ничего не пойму! Ничего не помню! Как глупо! Что происходит!? — на лбу у моего приятеля появилась весьма обильная испарина.

— Успокойся. Бывает. Всякое бывает, — я торопливо разлил по рюмкам довольно неплохую водку, извлечённую из холодильника, в которой главным достоинством являлся холод, ликвидирующий все её иные многочисленные недостатки.

— Очень странно!

— Ничего, ничего… Едем спокойно дальше.

— В какие края и куда?

— В те, в которых мы ещё не бывали.

— Согласен…

— Аристарх, скажи-ка мне…

— Что? Кто?! Ты это о ком?! Что за бред!?

— В смысле?

— Я не Аристарх! Что за глупое и абсолютно чужеродное имя?! — внезапно воскликнул бывший Аристарх и снова страшно напрягся, а потом очень сильно побледнел и почти окаменел.

— О, как!

— Именно так!

— А как тебя зовут в действительности? — осторожно спросил и в свою очередь напрягся я.

— Чёрт его знает…

— Ну, чёрт знает всё и обо всех, пока ему это позволяет Господь Бог! Так что не следует чертыхаться по малейшему поводу, ибо, чертыхаясь, мы тревожим самого Творца!

— Да, ты прав.

— Так, так, так… — выпил я ещё одну рюмку. — Аристархом, говоришь, тебя не зовут?

— Говорю. Я не он! Это точно! Нонсенс какой-то!

— Ну, и кто же ты такой на самом деле?! Сосредоточься! Сконцентрируйся! Возьми себя в руки!

— Я — Иван! — потрясённо воскликнул бывший Аристарх после сильного напряжения ума.

— Вот это да!

— Да! Меня зовут Иваном! Простое русское имя.

— Извини, но давеча и минуту назад ты мне признался в том, что ты, вроде бы всё-таки еврей!?

— Прикололся, ошибся. А, вообще-то, Иван — это вроде бы древнееврейское имя.

— Понятно…

— Что тебе может быть понятно, если мне ничего не понятно!?

— Да, да, я согласен… — поспешно произнёс я. — С этой проклятой и треклятой ведьмой ничего не понятно и запутаешься, и заплутаешь, бредя всего лишь по одной единственной тропинке бытия!

— Что за ведьма? Откуда она взялась?

— Да, есть одна такая… Сука! — досадливо клацнул я зубами. — Морочит голову и мне и тебе! Создаёт иллюзии. Гипноз, очевидно, или что-то в этом роде, но более мощное. Обоих нас разводит расчетливо, целенаправленно и одновременно! И, очевидно, и возможно ещё кого-то.

— Ты о Наталье? О моей, якобы, тёще?

— Да. Но что происходит?! — забеспокоился я. — Снова это слово — «якобы»! Да что же это такое! Ну, вы оба меня достали этим «якобы»!

— Но её, тёщи моей, вообще-то не существует, и не существовало на самом деле. Её придумал я и внушил тебе определённые иллюзии, — как-то странно усмехнулся Аристарх-Иван. — Никакой у меня тёщи по имени Наталья нет, и не было никогда. И жены по имени Анна не было и нет.

— Что!? Как!? Почему!? — я чуть не упал со стула и был крайне потрясён, в связи с чем поспешно выпил ещё одну рюмку водки.

Якобы, бывший Аристарх последовал моему примеру. Я тревожно оглянулся вокруг.

— Зачем ты подверг меня внушению? Ничего не пойму! В чём смысл этого действа?

— Ты находился в момент нашего знакомства в таком угнетённом состоянии, что я решил тебя как-то отвлечь от твоей проблемы, развлечь. Чужие несчастья всегда нас утешают. Мои несуществующие несчастья утешили тебя. Вот и всё.

— Как-то всё очень сложно, туманно, зыбко, странно, непонятно и запутанно. Не знаю, кому и во что верить. Ах да! Но деньги же ты перевёл на самом деле на мой счёт? Надеюсь, это не иллюзия и обман? Я проверял наличие перевода. Деньги поступили. Всё очень и очень реально. Странно…

— Почему странно?

— Если Наталья и твоя жена не существовали и не существуют в действительности, и никакого преступления на самом деле не было, то как-то всё очень непонятно и сложно. Остаётся одна зацепка. Деньги… Почему, зачем и откуда они взялись?! Ты что, просто так разбрасываешься миллионами?

— Всё в этом мире не так просто, — усмехнулся Иван-Аристарх. — Ты уверен, что заходил в банк?

— И так, ещё один провидец, прорицатель, экстрасенс, мастер иллюзий и гипнотизёр объявился! Тот, кому на самом деле и, скорее всего, более сильный экстрасенс морочит голову. Подозреваю, что мне морочите голову вы с Натальей оба и одновременно. Бред какой-то! Ничего не пойму, зачем всё так странно переплетено и запутанно? — возмутился я. — Такие причудливые и изощрённые кружева, однако. В чём суть?! В чём подоплёка!?

— Жизнь — это сплошные кружева.

— Закружился я, однако, чрезмерно, — устало произнёс я. — Так, вернёмся к теме Натальи.

— Повторяю. Наталья — это фантом, иллюзия, всего лишь ловушка для слабых людей, — ухмыльнулся Аристарх-Иван.

— Так, я значит слабый человек!?

— Увы… Все люди, а тем более творческие натуры, в той или иной степени слабы и поддаются внушению. Повторяю. Наталья — это фантом, всего лишь иллюзия.

— Абсолютно ничего не понимаю! Бред! — бурно возмутился я. — Некоторое время назад я лежал между превосходными ногами этой ловушки и фантома, а потом она была на мне и подо мной, и испытывал я самый настоящий оргазм! И не раз!

— Вот ты и прокололся! Значит ты всё-таки спишь с Натальей!? — возмутился Аристарх-Иван.

— Подожди, подожди! Ты только что утверждал, что Натальи на самом деле не существует. Так почему ты так возмущён по поводу того, что я сплю с ней? — напрягся я. — Как я могу спать с призраком и фантомом?

— Меня возмутил сам факт, что ты трахаешь мою любимую женщину чисто виртуально, — вывернулся мой собеседник.

— Да, чёрт с ним, с прокалыванием и с траханьем! Повторяю. Я запутался и ничего не пойму! — заорал я. — Где, и в каком мире я живу?! Где я нахожусь?! Где иллюзии, магия и гипноз, а где действительная, реальная и настоящая жизнь?!

— Там находится она, где ей и полагается быть по предназначению своему, — хищно оскалился Аристарх-Иван.

— Всё-таки! Был ли тридцатый этаж и выброс из него тела бывшей любимой женщины!?

— Да сколько можно!? — возмутился бывший Аристарх. — Был выброс с двадцатого этажа! Всего лишь. Якобы…

— Почему снова «якобы?».

— Выбрасываем мы что-либо часто в уме, а не в действительности. А, вообще-то, выбросил я всего-навсего старый и допотопный телевизор с обычной электронно-лучевой трубкой. Сейчас вспомнил о данном событии! Да! Что было, то было!

— А зачем ты его выбросил?

— Надоел этот агрегат. Устарел. Плохо показывал. Раздражал. Ломался периодически.

— Понятно… Хорошо, давай немного отойдём от этой скользкой темы. Отвлечёмся. Развеемся. Расслабимся слегка.

— Давай…

— Расскажу тебе одну интересную историю. Жил когда-то, где-то и как-то Фалес из Милета.

— Фаллос после минета?

— Фалес из Милета являлся древнегреческим философом, который сказал следующее… — совершенно невозмутимо произнёс я.

— И что же такое он произнёс, — этот педераст?

— Он вовсе не был педерастом! — не выдержал я.

— В то время все греки были педерастами, даже Александр Великий. Козы и мулы там всякие…

— При чём тут козы и мулы?!

— Отверстия влажные были нужны… А маркитанок ещё не было.

— Они были всегда!

— Ну, хорошо… И что же произнёс данный мудрый индивидуум?

— Кого ты имеешь в виду? Александра Великого или философа?

— Я Фаллоса имею в виду!

— Прекрасно. И вот что произнёс Фалес из Милета.

— Ну?!

«Чем отличается жизнь от смерти? — спросили у Фалеса.

— Ничем… — ответил мудрец.

— Почему же ты тогда не умираешь? — снова спросили его.

— Потому что нет никакой разницы, — ответил Фалес».

Аристарх затих и глубоко задумался. Подул лёгкий ветерок, насыщенный волнующими запахами пока ещё молодого мая. Он нёс на своих невесомых и в тоже время обещающих стать могучими крыльях сладостное и чистое дыхание поздней весны, которая, увы, очень скоро обещала закончиться и превратиться в довольно жаркое и тягучее лето.

— Перед тем, как окончательно разобраться с тобой, новоявленный Иван, и с Натальей, которая на самом деле таковой не является и, якобы, не существует… — задумался я и попытался вспомнить, где находится моя двустволка, но у меня с первой попытки это почему-то не получилось.

— И что — «перед тем?».

— Есть у меня ещё кое-что от одного японца, истинного романтика. Великое стихотворение о жизни и о любви.

— Внимательно слушаю.

— Ки Томонори. Бессмертный поэт средневековья.

— Интересно, очень интересно!

— Так вот…

— Ну, ну?

«Что эта жизнь!? — Исчезнет, как роса! И если б мог отдать её за встречу С тобой наедине, любимая моя, Я не жалел бы, что её утрачу…».

Бывший Аристарх, а ныне новоявленный Иван вдруг глубоко, тяжело и судорожно разрыдался.

— О, как мне всё надоело и осточертело! Кто бы знал, кто бы ведал!!!

— Ну, обо всём знает только Бог, и кое о чём ещё совершенно иногда и случайно, дьявол, — усмехнулся я. — Вернёмся к теме якобы не существующей Наталии и странного типа по имени, якобы, Иван, который был ранее Аристархом.

— Вернёмся, — мужественно произнёс Аристарх-Иван. — Давайте всё спокойно обсудим.

— Вы знаете, а я уже стал сомневаться и в вашем существовании, — пристально посмотрел я на собеседника.

— Как это так?! Я вроде бы сижу перед вами и пью с вами водку! — возмутился мой собеседник.

— Ну, ну… Ладно, — задумчиво произнёс я. — Чёрт с ним, с устаревшим телевизором. Подумайте, вспомните. Может быть вы действительно кого-то, кроме него, выкинули или вернее сбросили с лоджии тридцатого этажа? А, вообще, как всё-таки звали вашу бывшую и обожаемую жену? — снова задал я крайне провокационный вопрос. — Наталье я не верю, так как она, скорее всего, внушила мне какие-то иллюзии в результате гипноза. Как и вам. Так была ваша жена выброшена с тридцатого этажа, или нет? Вспомните, напрягитесь.

Иван-Аристарх тяжело задумался.

— Этаж был всё-таки двадцатым. Это я помню… Какая-то непонятная путаница в голове. Раньше этого не случалось. Странно. Всё-таки жена вроде бы была. Кажется, её звали Анной. Повторяю, этаж был всего лишь двадцатым.

— Вы уверены?

— Ну, сколько можно надо мною издеваться, — устало произнёс Аристарх-Иван. — Запутался я.

— Анна… Люблю это имя! О, сколько бывших подруг присутствовало в моей жизни под данным именем! — воодушевился я. — И откуда она взялась, эта совершенно никчёмная и никому не нужная женщина? Изменница и сука! И куда делась в результате падения и причинённых в связи с этим страшных и крайне ужасных травм? Вы же очень живо и образно мне рассказывали, как её убогий мозг в пополам с кровью пышно и мощно разбрызгивался по асфальту, шокируя детей!

— У меня такое ощущение, что вы меня допрашиваете! — мрачно произнёс Аристарх-Иван.

— Ну, вообще-то, я, как никак, — бывший следователь.

— Иезуит ты, а не бывший следователь!

— Прошу не дерзить! — возмутился я и поглотил очередную рюмку водки. — Конечно, иезуиты были во многом не правы, но, однако, мораль в обществе поддерживали, как могли, хотя и сами грешили! А ты, мерзкий и жестокий убийца, как можешь объективно и с подобающим достоинством судить об иезуитах!?

— Виноват, каюсь и раскаиваюсь во всём, даже в том, чего не совершал. Но дерзких замыслов было столько! Планов злодейских имелось такое громадьё! Но, увы, они или не осуществились, или все потерпели крах. Я, вообще-то, полный и окончательный бездарь, придурок и неудачник. Уже мог бы сто тысяч раз стать миллиардером! Я ужасаюсь, когда думаю о своей прошлой и нынешней жизни! Чмо! Идиот, подлец! Идиот, и ещё тысячу раз идиот!!! — мой приятель стал судорожно рвать на себе остатки волос.

— Ну, успокойся.

— Какой же может быть покой в такой крайне чрезвычайной ситуации!? — рыдал Аристарх-Иван.

— Так, мы снова отклонились от темы, — печально усмехнулся я. — Вопросы остались.

— Какие?

— Кто такие Анна и Наталья? — мрачно произнёс я. — Каким образом они появились в твоей жизни? Где они теперь? Почему они не существуют? А если они всё-таки реально существуют, то где они жили или живут, и чем занимались или занимаются эти дамы? Где живёшь ты? Анна мертва или нет? Наталья на самом деле есть, или её нет? Ты точно кого-либо выбросил с балкона? Тьфу! Я, кажется, бесповоротно и окончательно запутался! Да что же это такое!? Бред какой-то! Ну, напрягись, подумай!

— Ну, Анну я всё-таки сбросил с двадцатого этажа. Именно с него. А Натальи не существует в этом и в тысяче иных миров.

— Ты уверен?

— Да! Почти…

— Слово «почти» не означает истинности и однозначности суждения, — мрачно заметил я.

— Согласен.

— Так ты почти уверен, или не уверен?

— Почти…

— Хорошо… А сын?

— Извините, простите. Какой сын?

— У тебя есть сын?! Ты же ранее мне рассказывал, что твоя тёща присматривала за твоим сыном.

— Я начинаю кое-что припоминать. У меня имеется дочь от первого брака. Вот и всё.

— И где она находится в данный момент?

— Живёт в Швеции, в приёмной семье.

— Почему именно в такой семье?

— Потому что первая жена моя, увы, умерла безвременно и трагически, а я некоторое время находился в колонии самого строгого и беспощадного режима. Девочка была удочерена иностранцами, — скорбно произнёс бывший Аристарх.

— Ничего себе! — изумился я. — И как долго вы находились в колонии, и в связи с чем, ангел наш?!

— Дело в том… — Аристарх-Иван замялся.

— И в чём дело?!

— Я убил свою бывшую жену…

— Так, я начинаю явно, безнадёжно и бесповоротно сходить с ума, вернее, заканчиваю это делать, — грустно и глухо констатировал я совершенно очевидный факт.

— А давайте выпьем!? — с огромным энтузиазмом воскликнул бывший Аристарх, а ныне, якобы, Иван, в реальном существовании которого я стал очень и очень сильно сомневаться.

— А давайте! — поддержал я эту явно гениальную задумку. — Бог с ними, с Аннами, с Натальями с сыновьями, и с дочерьми всякими! Пошли они куда подальше, если, конечно, существовали они или существуют в действительности!

— Полностью с вами согласен!

— А как это вы так быстро вышли из тюрьмы, будучи осуждённым за убийство? — поинтересовался я, разливая водку по рюмкам.

— Я был признан невменяемым.

— Понятно… А как освободились из того места, в котором содержат невменяемых?

— Я подкупил всех, кого можно, меня признали вменяемым, и я спокойно вышел.

— Да, трудная у вас судьба.

— Да уж…

— За взаимопонимание! — с энтузиазмом произнёс я.

— За дружбу! — с восторгом воскликнул Аристарх-Иван.

— Ура!

— Ура!

Вдруг откуда-то, из самого далёкого далека родился ураган или смерч. Он был тяжёл, массивен и весьма быстр. Он грузно навалился всей своей мутной, могучей и мощной массой на наше маленькое, лёгкое и временное пристанище, раскидал на десятки метров вокруг себя пластиковые столики, стулья, шашлыки и бутылки, облил нас красным вином, рассолом и ещё чем-то, а потом ретировался в неизвестном направлении.

— Что это было, чёрт возьми?! — в панике заорал Иван-Аристарх, весьма безуспешно пытаясь подняться со скользкого пола, обильно политого томатным соусом.

— Как говорил Джами Абдуррахман…

— Ты меня уже так достал этими мусульманскими отморозками! — Аристарх-Иван в очередной раз поскользнулся и рухнул лицом в лужу кетчупа.

— Джами вовсе не был отморозком, — мягко и сочувственно сказал я, налив полную рюмку из чудом уцелевшей бутылки водки. — Это великий поэт и мыслитель Восточного Средневековья!

— Хорошо, хорошо! И что же он такого особого написал! И что такое особенное он осмыслил и что сказал?!

— Послушай, убогий товарищ мой.

— Ах, так?! Убогий, значит?! Товарищ, значит!? Эх! А я-то думал, что мы друзья?! — возмутился Иван-Аристарх и попытался было приподняться, но снова тяжело поскользнулся и вляпался мордой всё в ту же лужу соуса, и дико взвыл.

— Джами Абдуррахман произнёс как-то следующие, — невозмутимо продолжил я. — Гениально, отточено, на века!

— Ну!?

«Мой день прошёл в тоске и в маете. Я горевал в вечерней темноте О том, что жизнь, мгновенье за мгновеньем, Я промотал в никчёмной суете…».

Мой товарищ затих и явно опечалился. Да, грязная и вонючая лужа кетчупа, — это, конечно не самое лучшее место для раздумий о смысле бытия. Но лучше она, чем, допустим, нахождение в гробу, или падение с двадцатого или тридцатого этажа. Разницы, собственно, нет никакой, но всегда остаётся надежда. Всё-таки лететь с тридцатого этажа как-то более комфортно и процесс протекает несколько дольше. А за время полёта всякое может произойти и случиться. Чёрт его знает… Ну, возможно, не зацепишься ты за спутниковую тарелку или за что-то ещё, но а вдруг инопланетяне неожиданно подоспеют и помогут, спасут, пригреют и приголубят, да ещё вдобавок ко всему полностью исцелят и сделают тебя бессмертным? Всякое может случиться.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Иллюзия так же нужна для нашего счастья, как действительность.

П. Бови.

Я снова лежал между прелестными, стройными и почти совершенными ногами женщины, которая, якобы, была Натальей, но таковой на самом деле вроде бы не являлась и её, возможно, вообще не существовало в действительности. Странная, однако, крайне парадоксальная ситуация. Очень сильно запутанная и тёмная история.

— Ты как? — лениво задал я совершенно глупый и неуместный вопрос, находясь в состоянии сильного душевного спокойствия после умопомрачительного и бешенного секса.

— Мне очень хорошо. Полный кайф! Секс был великолепен. Вернее, ты был великолепен.

— Наташа, я нахожусь на распутье бытия, — вдруг чуть не расплакался я. — Прости меня за всё, в чём я виноват. Но я ничего не пойму. Я пребываю в полной растерянности и чувствую чёрную обречённость и безысходность. Пожалуйста, не покидай меня! Не оставляй меня гнить и мучиться в одиночестве! Наташа! Я тебя безумно люблю! Больше никто в жизни тебя не будет так любить! Наташа, не бросай меня! Не исчезай бесследно из моей жизни, даже если ты на самом деле не существуешь!

— Ну что за бред ты несёшь! Ну что за пессимизм! Что за обречённость?! С чего это ты!? — женщина нежно поцеловала меня. — Не собираюсь я тебя бросать! Успокойся. Как можно бросить такого умопомрачительного и страстного любовника?! И вообще-то я существую в действительности, работаю, дышу, ем, пью, сплю, в том числе и с тобой.

— Ну и хорошо.

Наступила тишина. Наталья совсем недавно испытала сильнейший и всё испепеляющий оргазм вследствие безудержного и отточенного орального секса с моей стороны, чуть было не свернула мне шею своими стройными, филигранно-выточенными, нежными, но довольно упругими и неожиданно сильными ножками, а сейчас мурлыкала о чём-то о своём, ну, как умеет делать только она, кошечка моя ненаглядная и ни с кем на свете не сравнимая.

Обожаю эту женщину! Хрен с ним, существует ли она на самом деле или нет. В конце концов, мы все постоянно живём в плену каких-то иллюзий. Пусть Наташа будет очередной иллюзией. Довольно приятной, красивой и чувственной иллюзией. Единственно, что меня беспокоит, — существую ли я на самом деле? Вроде бы, да. А возможно и нет!? Тогда кто я такой? Фантом какой-нибудь? Я вроде бы двигаюсь, думаю, сомневаюсь, мучаюсь, маюсь, любуюсь природой, болею, пишу, как мне кажется, довольно неплохие романы. Вроде бы… Ну, не может же человек жить в отрыве от внешнего мира. А может быть и может!? А вдруг он является сумасшедшим, и просто выдумал этот мир, и погружён в иллюзии? Чёрт его знает! А, может быть, я всё-таки не существую на этом свете? Но возникает закономерный вопрос: «А как я могу ощущать и чувствовать себя и этот мир, и думать, не существуя? Для того, чтобы что-то обдумать и выдумать, всё-таки следует быть мыслящим и живым человеком».

— Александр!

— Да? Что?

— Я хочу задать тебе очень важный и крайне сложный вопрос, — тягуче произнесла Наташа.

— Ну, задавай. Ради Бога! Но я хочу задать перед этим вопрос тебе.

— Какой? — напряглась Наталья.

— Скажи мне пожалуйста, милая моя… — нахмурился я, а потом тяжело вздохнул. — Ладно, чуть отсрочим самый первый вопрос. Задам вопрос второй. Имеется ли у тебя выпивка?

— Она имеется у меня всегда, — с облегчением вздохнула Наталья. — С тех пор, как ты появился в моей жизни, бутылка водки всё время покоится в холодильнике, а ещё три ждут своей очереди вон в том шкафу. А ещё пять затаились под кроватью. На всякий случай. Чем чёрт не шутит…

— Ну, ты и извращенка! — рассмеялся я.

— Лучше быть конченной извращенкой, чем иметь подле себя скучающего, задумчивого, хандрящего, мрачного и довольно понурого мужчину без блеска в глазах. У меня уже не тот возраст, чтобы встречаться с мужиком, у которого нет блеска в глазах! Нет куража, как ты любишь говорить. Ненавижу таких пожухлых типов! Они, как истребители без ракет, как танки без снарядов, как авианосцы без самолётов, как воздушные десантники без тельняшек и обязательного купания в фонтанах! Понимаешь?!

— Понимаю!

— Ах, какие ребята! Красавцы, сорви головы! «Кто, кроме нас!? Кто, если не мы!». Обожаю их! — Наташа снова прилегла на кровать, и я с готовностью положил голову на её животик.

— Ну, ты и завернула! — расхохотался я.

— А то как?!

— Ну, что же, неплохо. Очень неплохо! — я неохотно и лениво сполз с довольно аппетитного и упругого животика женщины и стал целовать её нежные и миниатюрные пальчики на стройных ножках.

Понятно, что ей не двадцать и даже не тридцать лет. И даже не тридцать семь. Но, выглядит этот животик, а тем более пальчики, довольно неплохо. Животик достаточно упруг, в меру округл и накачен, а кроме этого, и самое главное! Это мой любимый животик! Вот в чём заключается вся суть! Ах, какие пальчики, какие бёдра! А какие губки и сверху и снизу?! Эх, как с недавних пор стал жалеть я всяких придурков, ползающих бессмысленно, бесцельно и мрачно по этой земле, не имея любимых женщин!

Идиоты! Маразматики! Шизофреники! Встречайтесь со всевозможными и даже с весьма непредсказуемыми дамами, смело знакомьтесь с ними, испытывайте трепет и наплыв самых невероятных чувств и страстей, любите друг друга до остервенения и ослепления, ничего и никого не бойтесь, даже бедности и отсутствия здоровья, рожайте детишек и будьте счастливы, дуры и придурки! Так нет! Вам же более важна проблема ипотеки или покупки очередного гаджета, смартфона, или как они там ещё называются, эти множащиеся с каждым днём приборы и устройства?!

Вот у меня, допустим, имеется ноутбук, который я купил семь лет назад, и на котором только печатаю. Ничего более! Не имею даже выхода в Интернет. И есть у меня самый обычный мобильный телефон, раскладушка, который я приобрёл пять лет назад. Посредством его я просто общаюсь с людьми вживую, звоня и отвечая на звонки. Даже сообщения там всякие не желаю принимать и отсылать. Только живое общение!

— Дорогой…

— Да.

— Ты как?

— Задумался…

— Понятно. Ты о чём-то меня пытался спросить, ну помимо наличия водки? — очень осторожно произнесла Наталья и снова напряглась.

— Да, пытался.

— И о чём?

— Ты кто такая на самом деле?

— Я!?

— Ещё имеется целая серия вопросов, последующая за твоим, надеюсь, искренним ответом.

— И?

— Ты не ответила на первый вопрос.

— Я — женщина по имени Наталья, которая тебя любит, — улыбнулась моя хитрая кошечка.

— Ладно… Кто такой Аристарх, или Иван? Кто такая Анна, которая, якобы, была выброшена с двадцатого этажа? Вернее, которая сбросилась в отчаянии с этого треклятого этажа. Кстати, а где он находится? Где тот дом и улица? Назови конкретный адрес. Я хочу прийти к тебе и к Аристарху-Ивану в гости, посидеть, пообщаться, выпить чая или кофе, а может быть и пива. В тот раз, когда я поднимал тебя с асфальта и заносил на седьмой этаж в твою квартиру, что-то странное и нехорошее впоследствии со мной произошло.

— В смысле?

— Я совершенно забыл, где находится твой дом и твоя квартира!

— Это всё?

— Почти всё! Самый главный вопрос остался: «Кто же всё-таки ты такая на самом деле!?».

— Ну, я же тебе недавно сообщила, что я врач. Психиатр. Имею довольно неплохую практику.

— Так, примерно и вообще-то вроде понятно. Но, остались другие вопросы, — поморщился я.

— Почему примерно?

— Когда человек говорит — «примерно», то это слово означает только одно. Примерно, оно и есть примерно, и ничего более. Истина не может быть примерной или не примерной! Она на то и истина, чтобы быть единой, конкретной, абсолютной, нерушимой и не делимой! — изучающее посмотрел я на женщину. — Кто ты всё-таки такая!? Хочу услышать исчерпывающие объяснения. Недавно ты мне сообщила, что работаешь в «Газпроме». Так ты на самом деле психиатр или кто?

— Я работаю, так сказать, на два фронта. Днём я чиновник, а вечером — психиатр и психоаналитик.

— Чувствую я какой-то подвох, — прорычал я. — Что-то не то и не так в моей жизни происходит! Кто ты всё-таки такая и кто я такой в действительности и на самом деле?!

— Дорогой, успокойся!

— Не надо меня успокаивать! Лучше налей водки! Для подлинно славянской, а вернее русской души, существует только одно успокоение!

— Хорошо, хорошо… Сей момент.

— Мне так не нравится.

— Почему, милый?

— «Сей момент»… Так говорили в дешёвых и вонючих кабаках в позапрошлом веке.

— А как тебе нравится?

— Примерно так. «Сударь, извольте подождать некоторое время, крайне незначительное, и Ваш основной заказ в виде осетра под хреном и с лимоном будет исполнен. А пока имею честь предложить Вам изысканную водку в качестве прелюдии к тому божественному блюду, которое последует чуть погодя. Желаю приятно провести время с вашей прекрасной дамой в нашем скромном, но изысканном ресторане».

— Ничего себе, надо же! — изумилась Наталья. — Ну, ты и завернул!

— А то!

— Так! Тебе следует немедленно стать официантом или метрдотелем! Какой талант пропадает!

— Талант истинный и дарованный мне Господом нашим заключается у меня совершенно в другом, — досадливо поморщился я.

— Ах, ну да! Ты же у нас самый великий писатель современности! — усмехнулась Наташа.

— Я не говорил тебе о том, что я великий писатель! Откуда ты об этом знаешь? Жду немедленного ответа!

— Ой, ой!!!

— Кто ты такая?! — снова напрягся я. — Только не неси всякую очередную белиберду по поводу психиатрии.

— Слушай, — быстро отошла от темы Наталья. — Если ты всё-таки писатель, то должен обладать определённым интеллектом и…

— Да, я умён, начитан, просвещён и освящён!

— В каком смысле ты освящён?

— Я освящён луной, солнцем и в церкви.

— Вообще-то, в церкви вроде бы крестят.

— Нет, я был именно освящён!

— Ну, и славно, ну и хорошо, — вкрадчиво улыбнулась Наталья. — Любимый мой, а не прочитаешь ли ты мне что-либо из классики, дабы подкрепить мой дух, почти потерявшийся и страшно заплутавший в изгибах и перепадах сложной дороги бытия, мироздания и сознания, по которым мы с тобой безнадёжно блуждаем?

— На этот раз завернула ты. Я понимаю… Уходишь от главных вопросов и ответов на них. Эх! Ну, какой у бабы может быть дух? Ладно, — мрачно ухмыльнулся я. — Чёрт с тобой. Уходи, не уходи, а возвращаться всегда приходится, как не пыжься.

— О, как тонко и умно подмечено!

— Издевайся, изгаляйся, сколько влезет, а корабль всё-таки всегда возвращается на пристань или в родную гавань, бухту, иначе теряется весь смысл его плавания.

— Как образно, как гениально, ёмко и крайне отточено сказано! — восхитилась Наташа.

— Ты меня сегодня не разозлишь, как не старайся и не пыжься, — снова ухмыльнулся я. — Сегодня я благостен, тих и невесом. И очень сильно просветлён.

— Великолепно!

— Хочу рассказать тебе одну историю.

— Интересно, очень интересно.

— Так вот… Построил я когда-то, давным-давно и в другой жизни большой и светлый дом.

— Ты способен построить дом?! — изумилась Наталья. — Вот это да!

— Вообще-то, за свою жизнь я построил пять домов.

— Ничего себе! И где они?!

— В жопе!

— Как?!

— Вот так… — печально усмехнулся я. — Именно в этом сакральном месте. У придурков, идиотов и неудачников всё так и заканчивается. Я считаю, что в большинстве своём мы, — фантазёры, поэты, писатели, снобы, философы, эстеты и, так называемые всякие там интеллектуалы, обречены на очень плохой конец. В жизни всегда выигрывают простые, предприимчивые, наглые, хитрые, расчетливые, холодные и продуманные парни без лишних фантазий, эмоций и вывихов сознания. Увы, увы…

— Ну, что ты так расстроился, дорогой, — засуетилась женщина. — Ну, всё будет хорошо! Достигнешь ты ещё таких высот, о которых всяким там хитрым парням и не снилось! Не волнуйся так, мой милый. Ну, успокойся! А вдруг ты получишь Нобелевскую Премию по литературе и купишь мне огромный бриллиант?

— Два бриллианта у меня уже имеются.

— Ну, один обитает в кольце, которое ты мне подарил. А другой?

— Первый бриллиант — это ты!

— Ах, ты мой зайчик! — Наталья прильнула ко мне. — Ты, кстати, хотел мне поведать какую-то историю из твоей прежней жизни?

— Да, слушай. Ну, как я уже сказал, был у меня дом. И жила в нём любимая мною и почему-то чрезвычайно меланхоличная кошка. И было невыносимо жаркое лето со знойными днями и чуть менее знойными и чудесными вечерами и ночами. О, эти вечера и ночи! «Как упоительны в России вечера!». И не было в доме никаких кондиционеров. И была открыта форточка на кухне. Ну, или вернее, створка. Фрамуга. Часть окна, или как она там называется…

— Это что? Начало твоего очередного романа?

— Ну, издевайся ты надо мною, не издевайся, а меня сегодня из себя вывести ты не сумеешь.

— Извини. Продолжай.

— И так… Был дом, была открытая форточка и была кошка. Моя, домашняя, очень красивая, даже роскошная, и, повторяю, сильно любимая. Не помню, как её звали. Как же её звали, чёрт возьми, — сильно напрягся я. — А, вспомнил! Ефросинья! Фрося.

— Какое причудливое имя, однако?!

— И повадился ходить на нашу кухню какой-то соседский затрапезный, вечно голодный, страшный, тощий, неудовлетворённый, блохастый и вшивый кот. Представляешь!?

— Ужас!

— И я, и моя кошечка, — чистенькая, ухоженная, упитанная и благообразная девочка, были крайне возмущены таким положением дел и поведением этого засранца. И вот, как-то раз организовали мы на этого прощелыгу и ворюгу самую настоящую охоту, вернее, облаву и засаду.

— Очень интересная история, — усмехнулась женщина. — И что же случилось далее?

— Подловили мы вдвоём этого подлюгу и конченную сволочь в тот момент, когда он пожирал из миски моей Фросечки остатки её корма!

— Боже мой! Ужас какой! Что случилось далее?

— А то! Кошечка моя нежная и ласковая девочка вдруг превратилась в ужасную мегеру, стала рвать кота так, что шерсть его полетела во все стороны и обильно покрыла всю поверхность кухни. Ну, а я поддержал свою цыпочку. Загнал кота в угол и стал его так мочить посредством правой ноги, что несколько переборщил, разбил большой палец и с тех пор он у меня периодически болит и немеет.

— Вот это история!

— Она не закончена.

— И каков был финал? Неужели ты убил неожиданного ночного визитёра?! — ужаснулась Наталья.

— Нет, — усмехнулся я. — Что, я похож на живодёра и садиста? Кот, подгоняемый моей принцессой, по ходу активно жрущей его, и дико стонущий, дополз до форточки, приложив к этому поступку неимоверные усилия, с огромным трудом преодолел подоконник и, якобы, успешно смылся. Но не так всё просто! Слышны были его дикие крики и вопли в ночной тишине некоторое время, а потом они затихли в глубоком отдалении. С тех пор ни один кот в округе, даже самый бесстрашный, крайне возбуждённый и мартовский, не смел приближаться к моему дому более чем на пятьдесят метров!

— Да, эта история меня потрясла!

— Но она не закончена.

— Так, мечтаю выслушать финал.

— С тех пор я почему-то всё время бьюсь обо всё, имеющееся в этом мире, именно большим пальцем правой ноги, и он находится в таком состоянии, что его, видимо, придётся ампутировать. Всё, финал! Финиш! Конец печальной истории!

— Ничего себе! Какая беда! — страшно огорчилась и опечалилась Наталья. — Дорогой, а что, врачи не видят иного, более благоприятного исхода, чем ампутация большого пальца?

— Я к врачам не обращался.

— Как?

— А вот так. И, вообще, что мне какой-то там палец, если существует более серьёзная проблема.

— Какая? — побледнела женщина.

— У меня рак последней стадии или степени, — горестно вздохнул я и бросил в себя рюмку водки.

— Как?! — воскликнула Наталья и упала в обморок.

Я заботливо и мощно похлопал её по щекам, в результате чего дама пришла в себя, некоторое время бессмысленно созерцала потолок, а потом вскочила и стала меня целовать и судорожно обнимать.

— Душа моя! Радость моя! Любовь моя! Как же такое возможно?! Невероятно! Только что обрела любимого мужчину, такого гиганта, изумительного любовника, которого могу вскоре потерять! Почему ты не в клинике?! Что говорят врачи?!

— Дело в том, что я до клиники ещё не дошёл, — грустно улыбнулся я.

— Что?! Как!? Почему!?

— Вот так!

— Ну, может быть не всё уж так и безысходно, и не всё так уж трагично!? Да что же это такое происходит!? — запричитала Наталья и прослезилась.

— Ладно, оставим данную тему. Вернёмся к литературе и философии, — я разлил водку не по рюмкам, а по фужерам, встал и сурово произнёс. — За здравие и за упокой!

Наталья побледнела и снова готова была, очевидно, упасть в обморок, но я её заботливо поддержал, поцеловал почему-то в лоб, а затем одним махом опрокинул фужер в себя. Некоторое время я стоял, благостно смотря в полуденное небо, а потом сел и произнёс сакраментальную фразу:

— Всё проходит…

Наталья снова страшно побледнела и выпила свою водку до дна.

— Ты знаешь, а может все эти беды с твоим пальцем и со всем организмом проистекают из того, что дух невинно избиенного и скорее всего умершего от этого несчастного кота зловеще бродит вокруг тебя и витает над тобой? — спросила она.

— Он был избит вполне справедливо и правильно! Был виновен он полностью! И, вообще, у котов нет души, — возмутился, а потом задумался я. — Или есть? Чёрт его знает…

— Да, уж кто знает, как не чёрт, главный специалист по душам, — рассмеялась Наталья.

— Да, ты права, — в ответ рассмеялся я.

— Выпьем?

— Выпьем. И, так, возвращаясь к теме творчества, — бодро продолжил я. — Как-то Шекспир сказал, что «маленькие люди становятся великими тогда, когда великие люди переводятся».

— Это ты к чему?

— Ну, когда умирают истинные гиганты, то появляется масса всяких живчиков, которые копошатся вокруг, около и внутри них.

— Понятно… — поморщилась Наталья. — Но упустила я смысл, потеряла стезю нашего разговора.

— А смысл заключается в том, что я вроде бы являюсь литератором, писателем, и, якобы, неплохим, ну, как мне кажется. Но всё дело в том, что я пытаюсь писать после Шекспира, Льва Толстого, Достоевского, Кафки, Голсуорси, Стендаля, Пушкина, Свифта, Данте, Петрарки, Сервантеса, Овидия, Уэльса и иже с ними. Глупое и совершенно безнадёжное занятие.

— Не согласна! — возмутилась Наталья.

— Почему?

— О, как ты, однако, смешал в одну огромную кучу всех этих несомненно талантливых и великих людей, — рассмеялась Наташа. — А не задумывался ты о том, что, ну, допустим, Лев наш, Толстой, граф, истинный философ, великий писатель и глубокий мудрец, знал о существовании до него сотен мудрецов и гениев, но рискнул погрузиться в творчество и достиг довольно впечатляющих результатов?

— Да, ты права. Надо рисковать, творить и ничего не опасаться и не бояться, — некоторое время подумав, усмехнулся я.

— Хотя я, честно говоря, Толстого не люблю.

— Почему?

— Тяжёл, затянут, зануден, долог и скучен. Драйва, действия и движения не хватает в его произведениях.

— Интересная точка зрения.

— А что в ней интересного? — усмехнулась Наташа. — Самое обычное и почему-то тщательно скрываемое другими людьми мнение. Я как-то пыталась прочитать «Войну и мир». Заснула на пятнадцатой или двадцатой странице, и более к этой книге не прикасалась.

— Ну, это же при твоём могучем интеллекте самое настоящее достижение! — рассмеялся и восхитился я. — Надо же! Прочитать двадцать страниц!

— Не перебарщивай! Не наглей и не дерзи! — возмутилась Наталья. — Что ты знаешь о моём интеллекте?! И, кстати, о своём?!

— Ну, прости. Действительно я не прав и хохмлю, и хамлю. Но настроение у меня сегодня какое-то странное, туманное и непонятное, — на этот раз я поцеловал Наталью не в лоб, а в её прекрасные уста.

— Так, мне пора идти по делам, — сначала улыбнулась, а потом поморщилась женщина. — Ух, уж эти бесконечные дела! Почему я не миллионерша?! Ненавижу раннее вставание, эти чёртовые пробки, ругань, бесконечное и бессмысленное бегание туда-сюда. Ненавижу постоянное подстраивание и встраивание под кого-то и в кого-то, суету, все эти слащавые улыбки с белоснежными искусственными зубами. Тьфу!

— Ну, зубы-то здесь при чём? — возмутился я. — Красиво, эстетично и гигиенично, однако.

— Всё, я побежала. У меня, кстати, зубы все свои.

— И у меня тоже.

— Вот что нас и объединяет!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Если советы страсти более смелы, чем советы рассудка, то и силы для исполнения их страсть даёт больше, чем рассудок.

А. Вовенарг.

Я лежал в постели своего давнего, доброго и старинного приятеля-любовника, а он в это время ласкал мой почти вставший член. Я благостно улыбался в предчувствии грядущего оргазма, но всё оттягивал и оттягивал его, потому что то, что осуществлено, уже не может некоторое время иметь достойного продолжения, а значит, и экстаза. А как без экстаза?! Никак! Что такое истинный экстаз? Самый сокровенный, желанный, долгожданный, но в то же время и мимолётный порыв бытия. Вернее, глубочайший и яркий прорыв в нём самом. О, экстаз! Его величество экстаз!

Наконец я кончил в рот напарника, а потом якобы грубо и решительно перевернул приятеля на спину и жадно впился в его член, который был неистов и желанен. Мой друг стонал, метался, дёргался и, наконец, тоже кончил. Я сплюнул его сперму и облегчённо затих рядом с ним. Мы благостно и тихо полежали некоторое время молча в объятиях друг друга, потом нехотя разомкнули эти самые объятия.

— Как ты живёшь? — спросил друг.

— Хреново, — спокойно ответил я.

— Почему?

— Болен… Серьёзно…

— Что?! — заволновался и вскочил друг. — Как? Идиот! Ты сошёл с ума!? Почему я не в курсе?! Почему ты со мной не поделился, почему не рассказал о проблеме?!

— Будь ты к курсе, или не в курсе, конец один. Увы… Осталось мне совсем немного жизни. Месяца три-четыре, ну, пол года, возможно.

— Как так?! Что за бред ты несёшь!? — заметался по комнате приятель. — Боже, ну какой же ты идиот!

— Согласен с твоей точкой зрения. Ну, ничего. Всё закономерно, всё одно и тоже, как и у многих других. Ну, помру я скоро, ну и что? Одним индивидуумом станет меньше на этом свете. Жаль роман не успею дописать. Прости за всё… — горько улыбнулся я.

— Дорогой, почему же всё-таки ты ранее не сообщил мне о своей проблеме? — продолжал метаться по комнате мой приятель.

— Проблема объявилась совсем недавно, случайно и совершенно неожиданно. Проблемы, увы, чаще всего имеют именно такой нрав и характер. На то они и проблемы, — тяжело вздохнул я. — Ох, уж эта магическая непредсказуемость бытия.

— Боже мой!

— Так вот, о проблемах, которые неожиданно появляются в нашей жизни, — весело произнёс я. — Пришла мне на ум одна аналогия. Это, знаешь, как будто живёшь ты в глухой деревне в тайге. Представь… Зима. За окном лёгкая метель или пурга. Горят лучины, лампады или свечи. Мерно рокочет огонь в печи. Тишина вокруг, покой и полная гармония в твоей душе. Лепота! Читаешь ты, ну, допустим, томик Заратурсты, Пришвина, Золя, Голсуорси, Гоголя или Томаса Манна. Вроде бы всё спокойно и благостно. А тут вдруг и совершенно внезапно врывается в твою избушку медведь-шатун и устраивает в ней ужасный кавардак, в результате чего приходит тебе полный каюк. И где они, — эти все Шекспиры, Бердяевы, Бродские, Булгаковы, Мартинесы Хуан де Хуареги, Есенины, Ницше, Ахматовы, Ле-Цзы и всякие там Окуджавы, или Цезари Гай Юлии?! И иные другие интеллектуалы, поэты, писатели и философы!? Властители дум?! Всё кануло в небытие за один миг! Медведю на всех и на всё наплевать и глубоко насрать! Зачем ему нужна какая-то философия. Ему нужен ты, но не как эстет, философ, и выдающийся поэт, возможно, великий писатель, а как долгожданная еда! Я провёл аналогию с раковой опухолью.

— Да, аналогия очень яркая и образная, — поморщился мой друг. — Так, успокойся, иначе поток сознания у тебя превратится в бурную реку, или даже в водопад!

— Последнее время все окружающие меня люди только и заняты тем, что меня постоянно успокаивают! У вас что, нет других и собственных забот и проблем?!

— Конечно, есть! Ещё какие!

— У тебя имеются проблемы?! — удивлённо подскочил я.

— Да! Гармонии не нахожу и не вижу смысла ни в чём! Потерялся я в этом мире! — мрачно и безнадёжно произнёс мой любовник. — Выхода не вижу! Живу, как чмо какое-то! Женщина есть одна, но, увы, она меня не любит, а я её безумно люблю. Беда, беда!

— Да, мне бы твои проблемы… Подумаешь, баба какая-то?! — усмехнулся я. — Успокойся! Ты богат, знаменит. Трое детей, бизнес, концерты, бесконечные музыкальные клипы, ночные клубы, любовницы, «Лексус», «БМВ», вертолёт, две квартиры, яхта, прекрасный дом, студия в подвале особняка на двести с чем-то квадратных метров!? Чего тебе-то не хватает?! — возмутился я.

— Чёрт его знает, чего! Вдохновения и экстаза не хватает! На хрен мне нужна эта студия, если драйва нет! Движения нет! Куража нет! Пустота в мозгах! Скорбная пустота! Безразличие ко всему. Ты не представляешь, как это ужасно. Говорят, что талант невозможно пропить. Ещё как можно! Кстати, тебя не хватает, в том числе… И в связи со всем этим я не написал за последнее время ни одной новой песни. Все мои группы разбежались, прекратили существование. Периодически ухожу в запои. Жена, хищная сука, потаскуха и стерва, подала на развод и собирается отсудить у меня очень много всего.

— Так, приплыли, — устало вздохнул я. — Ну, ты и даёшь! Ну и дела!

— Да, вот такие дела.

— И меня, значит, не хватает… Вообще-то, я не знаменит. Стар, сир, убог и неизлечимо болен!

— Ну, не так уж ты и стар, и не так уж сир и убог. А болезнь вылечим. Куда она денется! На следующей неделе едем в Израиль, в Швейцарию или в Германию, или ещё куда-нибудь, куда пожелаешь! Вот он, глобус, перед тобой. Только ткни куда-нибудь пальцем, и через пару дней мы окажемся там, где надо!

— Почему вы все так истово стремитесь, в случае болезней, именно туда, в заморские края?! — возмутился я. — Что, в России не осталось достойных врачей?!

— Увы, почти не осталось.

— Почему?

— Кто-то куда-то уехал, кто-то потерял, или не восполнил, или не дополнил квалификацию, кто-то спился, кто-то обрёл равнодушие и безразличие в душе и опустил руки, и стал истово ненавидеть пациентов и всех вокруг, кто-то просто плюнул на всё и поменял профессию. Оборудования современного не хватает, а если и хватает, то мало кто знает, как им пользоваться. Ну, и так далее. А самое главное, базы нет, школы нет! Потеряны они давным-давно! Престиж профессии утрачен. Да, и вообще! С такими-то зарплатами…

— Да нормальные у этих парней и баб зарплаты! — зарычал я.

— Ну, успокойся, же!

— Хорошо, хорошо… — привёл я дыхание в норму. — Ты знаешь, гулял по пространствам бывшего Советского Союза один анекдот. А, может быть, и не анекдотом являлся он, а былью.

— Ну, очень внимательно слушаю.

— Жил однажды на белом свете один товарищ под фамилией Брежнев. Леонид Ильич.

— По фамилии.

— Что?

— Жить «под фамилией» могут только оголтелые рецидивисты или мошенники.

— Согласен. Но он таким и был. И, так. Когда у Брежнева, Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза спросили, почему не повышается зарплата медикам, он ответил примерно следующее: «А зачем им её повышать? Они сами себя вполне успешно прокормят!». Какой, однако пассаж! Ну, то же касалось и учителей, и всех остальных так называемых бюджетников. Собственно, в те времена почти все являлись бюджетниками.

— Ну, ты и завернул! — загоготал мой любовник, а потом резво направился к холодильнику. — Нам следует немедленно расслабиться. Так, что тут у нас имеется? Бутылка виски и четыре банки пива. «Туборг». Ну, и то неплохо! Даже очень неплохо! С чего начнём?

— А «Жигулёвского» нет?

— Увы.

— А коньяка из Крыма, или с Краснодарского, или Ставропольского краёв?

— Увы.

— А водка?!

— Увы.

— Что же делать, как же жить дальше?! Беда, беда! — в панике заметался я по великолепному и изысканному дубовому паркету столетней давности.

— Ничего не пойму! — удивился приятель. — Что тебя не устраивает в первосортном и выдержанном виски? Ему миллион лет!

— Я — ПАТРИОТ! С сего дня я не пью виски, пойло вонючих америкосов и англичан! С сего момента — только водка! Ну, или наши российские вина и коньяки. Кстати, любой заграничный коньяк и всякое там французское вино тоже не пью! Даже «Божюле», «Мадам Клико», и даже «Бургундское». Ни в коем случае!

— Это что-то новое. И в связи с чем произошла смена приоритетов?

— Вертолётоносцы «Мистрали» французы нам так и не поставили! — возмутился я.

— Ну, не поставили, и не поставили. Продали Египту. Я тоже возмущён этим фактом. С ними, с кораблями этими многострадальными, однако, была какая-то очень затяжная, сумеречная и нудная история. Вопрос с «Мистралями», — это как цирк. Клоун, который затеял всю эту аферу, отсиживается в каком-то министерстве или в весьма богатой фирме. Как говорил по неосторожности один корреспондент: «Это же сколько придётся агентов держать в камере с бывшим Министром Обороны Атомной Державы?!».

— Великолепно сказано!

— Я тоже думаю, что на прокорм его, бывшего министра, и их, секретных агентов, этих придурков, явно не хватит бюджетных средств, которые давным-давно почти все разворованы, — усмехнулся мой друг. — Пусть этот кабан спокойно живёт в своём особняке и думает счастливо о чём-то благостном. Ну, например, об этой толстой блондинке с бриллиантами, которая, якобы, является великой поэтессой и не менее великой писательницей.

— Да, случай с господином бывшим Министром Обороны очень тяжёл и крайне запущен, и почти безнадёжен в силу его длительного существования и совершенно непонятного поведения первого лица государства. Маразм! Что-то их связывает, этих двух деятелей. То ли дружба, то ли родственные связи, то ли какая-то ужасная и крайне зловещая тайна. Не пойму! Может быть, они вдвоём что-то нехорошее совершили, и сие действо было зафиксированы каждым из них на свои мобильные телефоны?

— Ну, что ты такое говоришь! — побледнел и поспешно оглянулся вокруг себя мой друг.

— Говорю, что хочу! — усмехнулся я. — Одним словом, живём мы в каком-то цирке!

— Да, цирк, есть цирк. Ты прав.

— Да…

— Вот так…

— А, вообще, на что сдались тебе эти несчастные «Мистрали?», — возмутился друг. — Эти убогие лоханки! Мы сами вполне способны соорудить точно такие же корабли на своих верфях.

— Они, ну, «Мистрали», конечно, на хрен нам сейчас не нужны, а с Египтом договор их купли-продажи имеет какую-то тёмную подоплёку. Но вопрос отказа от поставки «Мистралей» в Россию имеет принципиальный характер для нашей державы! Я — ПАТРИОТ! Да жаль, что наши доблестные десантники не облюбовали эти корабли для дальнейшего свершения выдающихся подвигов во славу нашей Родины!

— Я тебя понимаю, конечно. Но давай сменим тему.

— Согласен.

— Я вспомнил! У меня имеется бутылка великолепного коньяка. Он очень и очень неплох. Но, правда, он французский.

— Никаких французских коньяков! — гневно закричал я. — Никаких вражеских напитков!

— Дорогой, да хватит же!

— Нет, не хватит! — хмуро произнёс я. — Всё существенное и важное подчас начинается с незаметного и очень малого.

— Великолепно сказано! Очень умно! — восхитился мой любовник. — И какое же отношение к тебе имеет данный афоризм?

— Самое прямое. И ко мне и к другим патриотам и не патриотам.

— А конкретнее?

— Сегодня ты пьёшь вражеский коньяк или виски, а завтра Родину продашь!

— О, как сурово и безапелляционно!

— А то! — мрачно усмехнулся я, а потом, подумав, сказал. — Но ко мне это утверждение в общем-то не относится.

— Почему?

— Сколько бы я не пил вражеских напитков, всё равно останусь патриотом. С моим-то характером и железной волей!

— Так, я открываю заветную бутылку французского коньяка, — обрадовался мой друг.

— Нет! — сделал я рукой отрицательный жест.

— Жаль, жаль… — вздохнул мой собеседник. — Слушай, а почему эти странные темы появилась у тебя именно сейчас?

— Какие?

— Патриотизм. Десантники.

— Во-первых, сильно обострена международная обстановка. Посмотри, что творится на Ближнем Востоке. Так и до глобальной войны можно дойти. А во-вторых, видимо пришло моё время. Проснулся внутри меня настоящий десантник! Эти бравые парни способны на многое. Эх, мы ещё покажем всем недругам кузькину мать!

— Дорогой, успокойся.

— И прекрати называть мня этим пидорным и позорным прозвищем, — «дорогой».

— А как тебя впредь называть?

— Друг мой. И никак более.

— Хорошо.

— Ненавижу!

— Кого конкретно?

— Прежде всего — тебя!

— Почему?! — ужаснулся мой друг.

— А потому, что ты не ценишь и даже не любишь десантников!

— Я их безумно ценю и люблю! — горячо заверил меня мой приятель. — Готов отдаться любому из них и даже нескольким сразу в любых позициях посреди берёзовой рощи или даже в фонтане ради нашей могучей Родины и достижения великих побед!

— Смотри у меня! Чтобы больше не было никаких непонятных, противоестественных и лишних наклонностей и извращений!

— Ну, что ты, как можно!?

— Гремят колокола! Отчизна зовёт и ждёт! Ей нужны суровые, прямые, честные, мощные, волевые и лихие ребята без всяких там гнусных отступлений от естества!

— Конечно, конечно! — истово заверил меня мой любовник и припал к моему члену ртом так искусно, что я почувствовал всё испепеляющий оргазм уже через несколько минут.

Ну и славно… Что такое слова? Сотрясение воздуха, которое проходит через доли секунды. А что такое истинные чувства и необыкновенные, и совершенно сладостные ощущения, и незабываемые впечатления?! Название им — экстаз! Он на века!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Неожиданное случается в жизни чаще, чем ожидаемое.

Плавт.

Опасность я почувствовал сразу и интуитивно. Неторопливо и задумчиво шёл я по ночному городу, всё ещё пропитанному волнующими запахами недавно ушедшей в небытие весны, был углублён в себя, думал о чём-то абстрактном, а то и о вполне конкретном, а тут вдруг вклинилось в мой благостный мозг нечто непонятное, странное и совершенно чужеродное, и крайне неприемлемое для обычного человеческому сознания. Явственно ощутил я позади себя присутствие мощного и безжалостного разума, пронизывающего меня насквозь. Я насторожился, напрягся, сосредоточился.

Шаги за спиной! Неужели, — грабитель или убийца?! Мне только этого не хватало! О, Боже! Вляпаться в такую глупую ситуацию! А, собственно, почему она глупая? Вполне естественная, повторяющаяся из века в век. Ничего необычного. Меньше следует слоняться неизвестно где по ночам! Элементарная истина.

И так… Если я менял темп движения, то кто-то тоже менял его. Если я приостанавливался или ускорялся, то кто-то делал то же самое. Но никто меня не догонял, никто на меня не нападал. Странно, очень странно! Что происходит? Я запаниковал, ускорил шаг и чуть не побежал. Но потом взял в себя в руки, приостановился, расслабился, а потом снова напрягся, привычно и судорожно сжал в руке свой выкидной нож и резко оглянулся. Неподалёку маячила какая-то непонятная фигура, вся в чёрном. Почему именно в чёрном? Странно, очень странно…

Как там у Есенина? «Чёрный человек». Эх, товарищ или господин Есенин… То ли Чёрный Человек действительно ходил вокруг да около нашего знаменитого поэта, то ли поэту он просто привиделся и почудился в пьяном угаре… Скорее всего так. Но суть совершенно не в этом. Суть в том, что именно сейчас и неподалёку от меня стоял кто-то весь в чёрном и пристально, загадочно и крайне мрачно смотрел на меня. Почему я увидел его взгляд? Да потому, что незнакомец находился под тусклым, жёлтым, довольно вялым и немощным фонарём и изучающее, и очень внимательно и пристально рассматривал меня со всех сторон.

— Я, вообще-то, увы, не Моцарт. Мне никто не заказывал Реквием, — осторожно произнёс я.

— Скоро я вам его закажу. Ну, а что касается Моцарта…

— Вынужден признать очевидный факт. Этот тип написал пару-тройку великих вещей.

— Под неким типом вы подразумеваете одного из самых гениальных композиторов всех времён и народов? — усмехнулся Чёрный Человек.

— Да, его: бродягу, истерика, пьяницу, прощелыгу, распутника и ловеласа… — смело заявил я, а потом несколько смутился.

— Этот бродяга написал такое количество гениальных вещей, что всем композиторам на свете и не снилось. Допустим, «Реквием» изумителен и потрясающ. Я считаю, что его «Реквием» — самое выдающееся и грандиозное музыкальное произведение на этом свете. Навеки удивлён и даже заворожен. «Реквием» Верди по сравнению с «Реквием» Моцарта — это так, детская игрушка, хлопушка, немощные потуги прыщавого юнца, обладающего массой комплексов. Но, только одно меня утешает в сложившей ситуации.

— И что же?

— У Чайковского, Ильича нашего, и у Рахманинова, и у Шостаковича, и у Прокофьева, и у кое-кого ещё из русских композиторов имеются тоже великолепные вещи.

— Да, согласен.

— А вы знаете, у вас есть эстетический вкус и идеальный музыкальный слух, пока ещё не совсем проявившиеся.

— Да? Не знал, — удивился я. — Спасибо. Я тоже обожаю «Реквием» Моцарта. Это несомненно великое творение. А Чайковский! «Щелкунчик» и «Лебединое озеро» многого стоят. Что нам какие-то хилые и истеричные австрияки?

— О, да! Я их тоже не люблю. Но, согласитесь, Штраус был очень и очень неплох. И ещё кое-кто.

— Но всю ценность творчества австрийских композиторов перекрывает этот знаменитый губитель миллионов, истерик, демагог и антисемит с идиотскими усиками и с не менее идиотской чёлкой. Вы в курсе, кстати, что он был австрийским подданным? Вы понимаете, о ком я говорю?

— Да… Но всё неоднозначно. Недавно увидел я одну картину Гитлера и, честно говоря, удивился. Неплохо, совсем не плохо! Всё-таки талантливый человек талантлив во многом и даже не только в злодействе.

— Ваши рассуждения очень спорны!

— Так, эту скользкую тему закрыли! Вернёмся к музыке и к Моцарту. Не беспокойтесь и не волнуйтесь, Маэстро. Я вам «Реквием», конечно же, закажу. Но чуть попозже. Вы напишите такое! Весь мир ахнет, просветлеет и прослезится!

— Что?! — удивился я. — Да из меня такой Маэстро, как из свиньи бегемот, да как из ящерки крокодил, как из червя анаконда!

— Какие, однако, образные сравнения! — захохотал незнакомец. — Это свидетельствует в вашу пользу. Да к тому же вы не трус, умеете сохранять спокойствие в любых ситуациях. Эти качества очень ценны.

— Благодарю.

— Юмор, проявляемый в разных жизненных реалиях, говорит об определённом складе ума индивидуума и его позитивном развитии во всех последующих ипостасях и при любых испытаниях и перипетиях бытия, — усмехнулся Чёрный Человек.

— Как-то слишком вычурно и сложно излагаете вы свои мысли.

— Что есть, то есть. Так вот… Человек с отменным чувством юмора обязательно пошутит даже перед гильотиной или перед виселицей. Но я лично всё-таки предпочёл бы гильотину.

— Да, согласен, — усмехнулся я. — Гильотина, — это более эстетично и очень быстро. А вообще, мечтаю умереть во сне, в самом глубоком. Вот это настоящая и достойная смерть!

— Согласен частично.

— Это как?

— Смею заметить, мой друг, что смерть всегда недостойна жизни.

Мы посмеялись, задумчиво посмотрели друг на друга.

— И так, чем вам обязан? — спросил я.

— Абсолютно ничем, — вздохнул незнакомец. — Вернёмся к теме творчества. Вы способны на большее, чем о себе думаете, Маэстро.

— О чём это вы? К чему? Повторяю, ну какой из меня Маэстро?!

— Всё, решено! Выбор сделан! Я осуществил сейчас последнее изучение вашей личности. Мне всё стало окончательно и предельно ясно и понятно. Я выбираю именно вас. Поздравляю! Свершилось грандиозное, сакральное и крайне мистическое дёйство!

— О чём это вы? — беспокойно и тупо снова спросил я и нервно сжал рукой выкидной нож, на всякий случай, как всегда, лежащий в кармане куртки. — Вы кто? Маньяк? Грабитель? Насильник? Разбойник? Убийца? Извращенец какой-нибудь?

— Да нет… Я несколько другой или иной. Но вы с сего момента, — величайший в мире пианист, скрипач, виолончелист и так далее и тому подобное, а также гениальный композитор! О, Маэстро! О, самый выдающийся мастер игры на волынке! Вереск ждёт вас на зелёных и безбрежных полях Шотландии!

— Что?! Как!? Почему!? Кто вы такой?! Какая волынка?! Что за бред!? Что за чушь вы несёте! Идиотизм полный! Я ни разу в жизни не держал в руках ни скрипки, ни, тем более, волынки, и никогда не пытался играть на рояле, пианино или на фортепьяно!

— Дарую вам талант, необыкновенный дар? Гордитесь и трепещите, мой юный друг!

— Какой я юный?! Бред! Так, так, так… Всё происходит неспроста. Я что, снова под гипнозом? О, сколько гипнотизёров околачивается около или вокруг меня в последнее время!

— Вы правы. На этом свете всё происходит не просто так, — усмехнулся Человек в Чёрном. — Вся наша жизнь — это всего лишь череда переходов из одного гипнотического состояния в другое.

— Один вопрос.

— Задавайте его.

— А зачем мне этот неожиданный и странный дар, а значит и совершенно лишний груз? Вообще-то, кое-какой талант у меня имеется, я в него верю, и пытаюсь развить.

— Вы о своём писательстве?

— Да!

— Наивное вы существо. Талант невозможно развить. Это как пытаться из мокрой спички возбудить пламя. Талант есть, или его нет! Ну, ладно… Вернёмся к музыке, — снова усмехнулся незнакомец.

— Что за ерунда?! Что за спектакль здесь играется?! Мне всё-таки достаточно моего литературного таланта! Оставьте меня в покое! — забеспокоился и занервничал я. — Вы вообще-то кто такой?

— Ну, по поводу вашего литературного таланта можно поспорить. Увы… — печально произнёс Чёрный Человек.

— Вот как? — огорчился я.

— Оставим эту довольно спорную и весьма скользкую тему и вернёмся к несколько иной.

— И к какой?

— Повторяю. С данной секунды вы являетесь величайшим музыкантом и композитором! — заявил Чёрный Человек. — И, вообще… Дар отнюдь не является грузом. Это вознаграждение за то, что было хорошее совершено ранее вами. Всё-таки, вы достаточно неплохой человек, а главное внутри вас таится такой гигантский и нераскрытый внутренний потенциал! О, го, го! Вы уникальны. Потому я и выбрал именно вас.

— Вот как?

— И так, талант. Иметь его — это очень большая ответственность перед ныне живущими людьми и перед вечностью! — торжественно произнёс незнакомец. — А кроме ответственности вы получите ни с чем не сравнимое удовольствие. Нет, я не так выразился. Вы испытаете такое удивительное наслаждение, о котором даже и не мечтали!

— И что, это самое удивительное наслаждение будет более сильным, чем даже то, которое мы получаем при занятии сексом с любимой женщиной? — поинтересовался я.

— Фу! Ну, о чём вы говорите?! Никакого сравнения! — бурно возмутился незнакомец.

— Ну какой из меня Маэстро? У меня, смею заметить, абсолютно отсутствует слух! — несмело проблеял я.

— Вы знаете, иногда следует дать маленький толчок, а потом всё покатится, появится, проявится, образуется и даже приложится самым простым и закономерным образом, — улыбнулся Чёрный Человек. — Что такое слух? Главное — чувства, эмоции, бешенное стремление к творчеству! Главное, как вы любите говорить, это экстаз!

— Так! Вы меня разыгрываете?! Вы надо мною всячески издеваетесь и гнусно насмехаетесь?! Вы всё-таки кто такой на самом деле?! Талантами так просто не разбрасываются!!! — возмутился я и снова судорожно и решительно сжал нож в руке.

— Как может Творец издеваться над своим созданием?! Он или безжалостно наказывает его, или прощает и терпит, а иногда награждает. Других вариантов нет.

— Что?!

— То самое!

— Бред какой-то!

— Вы повторяетесь. А почему вы так заволновались и запаниковали?!

— Ситуация странная.

— Не вижу в ней никакой странности. Ведь во всех ваших романах обязательно присутствует тема Бога, Творца, Высших Сил. Вы же на их страницах со мной неоднократно и храбро беседовали и даже спорили, — усмехнулся Чёрный Человек. — Чего это вы так страшно засуетились и перепугались?

— Меня сейчас невозможно испугать, — мрачно произнёс я. — Мне на всё глубоко наплевать в связи с некоторыми крайне непредвиденными и трагическими жизненными обстоятельствами.

— Да, я в курсе вашей проблемы, — крайне печально и скорбно произнёс незнакомец. — Тлен к тлену. Прах к праху. Но…

— Что — но?

— Вы понимаете, что проблемы создаются тогда, когда пропадает вера в Бога? — вздохнул Чёрный Человек. — Истинная, искренняя, чистая и очень глубокая вера, и завораживающая и всё поглощающая любовь ко мне творят иногда чудеса! Кто знает, как там у вас пойдёт всё далее и как обернётся в будущем. Чудесные исцеления ещё никто не отменял.

— Так! Вы меня разыгрываете… Вы надо мною гнусно, нагло и цинично издеваетесь! Кто вы всё-таки такой на самом деле? — уже устало и без злости спросил я.

— Я — тот, кто создал Мир и определяет всё! И, вообще, давно ли вы, сын мой, были в церкви?

— Давненько не бывал, каюсь, — нерешительно и скорбно проблеял я. — О, Отец мой!

— А вот это зря, — усмехнулся Человек в Чёрном. — Хотя, суть заключается не в церкви, и не в вашем присутствии в ней. Главное — вера, которая живёт в нашем, вернее, в вашем сознании!

— Так, я, видимо, схожу с ума. Хорошо… Откуда вы знаете о моей проблеме!? Ну, я о здоровье.

— Вообще-то, организовал её, данную проблему, именно я, — саркастически ухмыльнулся вроде бы Бог.

— Что?! Как?! Зачем!? Почему?!

— Я вижу в вас определённый потенциал. Решил поэкспериментировать, размяться, развеяться. Интересно наблюдать за человеком, который находится в экстремальной ситуации, на пике чувств и эмоций. Хочу посмотреть, что будет дальше. Вы же неоднократно описывали такие ситуации в своих предыдущих романах? Я их с удовольствие прочитал. Написаны довольно неплохо. Не гениально, конечно, но ничего, сойдёт. Оценка моя — четвёрка. На пятёрку пока не тянете. Но кто его знает, как всё сложится дальше. Потенциал определённый я вижу явственно. Я подумаю, что можно будет для вас сделать в этом ракурсе, — многозначительно сказал незнакомец.

— Не надо ничего делать! Я сам справлюсь! Мне ваша помощь не нужна! — вскипел я.

— Наивный вы человек. Ох, уж эти люди… Вы думаете, что ваш определённый писательский талант вдруг ни с того, ни с сего просто так возник в вашей голове?

— Да, я так думаю! — храбро заявил я. — Что-то в ней щёлкнуло в момент стресса, что-то изменилось во мне, и я начал писать, хотя до этого не мог написать даже коротенькую статью в газету.

— Ну, вообще-то, стресс и последующий за ним щелчок организовал я, и никто другой.

— Так, так, так…

— Обожаю эту вашу знаменитую закавыку! — рассмеялся Человек в Чёрном. — Вы её постоянно вставляете там, где надо, и где абсолютно не надо.

— Так, так…

— Ну, это уже не смешно!

— Так, так…

— Вы зациклились?

— Нет, я не зациклился! Я потрясён и потерялся!

— Где?

— В самых непонятных, могучих и мрачных безднах своего сознания! Одно дело, когда мои герои беседовали с Высшим Разумом на страницах моих посредственных романов, а совершенно другое дело, когда этот самый Разум стоит передо мною во плоти! Явное отличие и несомненные различия имеются!

— О Святом Духе не забудьте!

— Ах, да… Как же без него, без Святого Духа, Творец вы мой…

— Вот и хорошо, сын мой, что ты, наконец-то, в меня почти поверил, — иронично усмехнулся Бог. — А почему это сакральное действо вдруг произошло?

— Да потому, что рождается в моей голове великая Симфония! Будет она называться «Первой Эпической Симфонией для фортепиано, скрипки, волынки и оркестра!».

— Молодец! Так держать!

— О, какие чувства и эмоции меня переполняют! Вот-вот башка от них взорвётся!

— Давай перейдём на «ты», — предложил Бог.

— Давай.

— Смею напомнить и обратить внимание на то, что ты являешься не только гениальным композитором, но и выдающимся музыкальным исполнителем. В твоей абсолютной власти и скрипка, и альт, и контрабас, и нанайские барабаны, и бубны всяких там эвенков и чукчей, и рояль, и пианино, и губная гармошка, и фортепьяно, и даже волынка.

— А, вообще, причём тут волынка? К чему это она? Зачем она затесалась в этой блестящей компании? — подозрительно спросил я.

— Только под звуки волынки рождаются истинные герои, которым ничего не страшно! Ты же у нас помешан на теме десанта и патриотизма? А как же они, наши доблестные воины, настоящие патриоты, будут спускаться с заоблачных высей, или появляться внезапно из глубин морских, уничтожать всех врагов, а потом браво и отточено маршировать по площадям Берлина, Парижа, Нью-Йорка или Лондона без волынок?! Ну, не будут же они маршировать под балалайки! И, вообще, волынка — это исконно русский инструмент!

— Вы уверены?

— Абсолютно!

— Понятно… Согласен. Шотландцы — это по сути своей те же десантники. А если они отделятся от Англии и присоединятся к России в качестве автономной республики?!

— Вот это задумка!

— А ещё мы примем в свои тесные объятия Каталонцев и даже этих, как их, угнетённых испанских горцев! Боже, какие перспективы открываются! Они же будут охранять все горные перевалы почти в центре Европы! И Кубу можно ввести в состав Российской Федерации! Почему они до сих пор не с нами, мне абсолютно не понятно!

— Мне тоже. А нищие, но гордые мексиканцы и индейцы в резервациях?! А Аляска?!?

— Ну, здесь явный перебор. Америкосы Аляску не отдадут. Атомной войны никто не отменял.

— Смею напомнить, что с Крымом-то у нас всё получилось как по маслу! — усмехнулся Творец.

— Ну, не совсем. Масла может не хватить в скором будущем. Крым — это Крым, а Аляска — это Аляска, — поморщился я.

— Ладно, согласен, несколько переборщил.

— Ну и славно, ну, и хорошо. Что, нам не хватает своих бесконечных и ещё совершенно безлюдных и не освоенных территорий на просторах могучей и безбрежной Родины?!

— Да вроде бы хватает. Но Шотландия и Каталония нам всё-таки не помешали бы.

— Да, я согласен, но сколько проблем возникнет в связи с их присоединением.

— Ладно. Бог с ними, с этими ничтожными и микроскопичными кусками земли. Их можно объехать за пол часа. А вот за какое время ты объедешь, ну, допустим, Хабаровский Край или весь Дальний Восток?

— Да, ты прав. Двигатель заглохнет через пару тысяч километров.

— То-то и оно!

О! Идея! Боже мой!

— Что такое?!

— У меня появилась мысль написать «Второй концерт для волынки, скрипки, барабанов, альта, бубна, органа и фортепьяно!».

— Великолепно, брависсимо, Маэстро!

— Вступление будет таким…

— Нет, нет! Не раскрывай своего замысла, пока он не завершён! Ни в коем случае! Будет упущен интерес! — ужаснулся Бог. — Именно в интриге, в ожидании познания чего-то ранее потаённого, сладостного, загадочного и неожиданного заключается один из смыслов бытия!

— Хорошо, хорошо…

— Я хочу рассказать тебе одну историю.

— Меня так тошнит от этих ваших историй, что даже блевать уже не получается!

— А кто ещё рассказывал тебе всякие там истории? — обеспокоился и насторожился Творец.

— Одна сука. Зовут её, якобы, Натальей, но на самом деле она таковой не является, и её вообще-то, якобы, не существует в действительности.

— Вот это ты завернул! — восхитился Бог.

— И периодически рассказывает мне всякие истории мой нежданный товарищ и клиент, которого, возможно, тоже не существует.

— Аристарх, а на самом деле Иван, что ли?

— А ты откуда об этом осведомлён?!

— Ну, я же, вроде бы…

— Ах, да…

— То-то и оно…

— Так Аристарх, всё-таки, существует или нет? Он кто на самом деле? Аристарх или Иван?

— Слушай, всё-таки, я намерен рассказать тебе одну смешную и крайне поучительную историю, — сказал Бог, уходя от прямого ответа. — Она касается и Аристарха и Ивана.

— Выслушаю её только в одном случае! — очень нервно произнёс я.

— Понял… Текила, мартини, водка, сакэ, пиво, кальвадос, портвейн, виски, крымские, французские или абхазские вина, чача, пиво или самый изысканный французский коньяк? — с готовностью спросил Бог.

— Никаких коньяков от этих лягушатников и всяких прочих интервентов! Я — ПАТРИОТ! Только водка! Ну, в крайнем случае, крымское или краснодарское вино. Возможно абхазское. Желательно красное. Это наши ребята.

— Извини, но кроме французского коньяка существует и армянский коньяк, и некоторые другие. Они довольно неплохи.

— Армянский коньяк — это вроде бы, всего лишь бренди. Всего лишь…

— Да нет. Не согласен! Какое там бренди! Армяне делают такие коньяки, что любой французский коньяк им в подмётки не годится. И вообще. Хороший коньяк хорош и в регионе Острова Пасхи, и в Парагвае, и в Армении, и в Занзибаре, и в районе Новой Земли, как бы он не назывался!

— При чём тут Новая Земля?

— Да как-то неожиданно пришла в голову такая глупая и странная ассоциация. Чёрт с ней, с этой убогой, никчёмной и промёрзшей Новой Землёй.

— Стоять и молчать! Это именно та территория, которая принимает на себя удары стихий и перенесла тяжесть первых атомных взрывов! Это то сокровенное место, которое рождает истинных героев-патриотов! — истошно завопил я и распахнул рубашку, под которой оказалась тельняшка!

Из под неё я достал голубой берет и торжественно водрузил его на свою голову, а потом крикнул:

— Только и именно из вечного льда и жаркого пламени рождаются истинные герои! Только из них! Без этих двух противоположностей немыслим экстаз!

— Ну, первый ваш атомный взрыв, вообще-то, был произведён на Семипалатинском полигоне, — нерешительно произнёс Бог.

— Плевать! Новая Земля — это сакральное и священное место для истинных ПАТРИОТОВ!

— Да, такого твоего весьма странного поведения я вообще-то не планировал и не ожидал, — задумчиво произнёс Создатель, внимательно изучая меня. — Что-то я упустил, где-то не доработал.

— Плевать на упущения и недоработки!

Я был готов уже идти на дот или на дзот, или на что-то более мощное, но меня остановил Бог.

— Давай, всё-таки, попробуем Армянский коньяк? Уверяю тебя! Он не плох! И армянские ребята всё-таки почти наши ребята. Ну, куда они без России денутся?

— А если абхазская чача? — остыл я. — Эх, а вообще-то как раньше были хороши грузинские вина. Я неоднократно бывал в Абхазии, ну, тогда, когда она ещё входила в состав Грузии.

— Грузинские вина? Да, они действительно великолепны. Но ты же не терпишь грузин. А как же быть с патриотизмом?

— Согласен… Но «Киндзмараули», «Макузани», а также «Твиши» и даже «Ркацители» очень неплохи. А как шли в своё время они и грузинские трёхзвёздочные коньяки под кильку, когда я был студентом!

— Фу, ну что ты такое несёшь?!

— А как шли азербайджанские коньяки под кабачковую икру?! — светло улыбнулся я.

— Меня сейчас вырвет! Я не против азербайджанцев. Культурный, интеллигентный, приветливый, гостеприимный и чистоплотный народ. Но их коньяк под кабачковую икру!? Это ужас какой-то!

— Только так!

— Но, вообще-то, я ориентируюсь в данном вопросе весьма слабо… — виновато и тоскливо произнёс Творец. — Я существо не пьющее.

— Как так? — изумился я. — Почему?

— Алкоголь на меня абсолютно не действует. Так какой тогда смысл? А, вообще, этот момент меня очень сильно напрягает и волнует.

— Да, сочувствую…

— Я так иногда сам себе сочувствую, что ты даже не представляешь! — чуть не всплакнул Бог.

— Творец! О чём ты!? — ужаснулся я. — Но, ведь всё в твоих силах!

— Ах, да… Ладно. И так?!

— Водки мне в студию!

— Да без проблем.

Когда искомый продукт появился передо мною на неподалёку стоявшей лавочке, и после того, как я немного выпил, ну, всего-то грамм двести-триста, я задал Богу простой вопрос:

— Ну, что за смешную историю ты мне собирался рассказать?

— Слушай эту удивительную и мудрую историю, — сказал Творец. — И так… Страсти, вообще-то, заставляют нас видеть лишь известные стороны предмета, но они ещё и обманывают нас, тем самым показывая эти самые предметы там, где их нет!

— Как тонко подмечено! — изумлённо воскликнул я, затрепетал и почти допил водку.

— Ничего тебе не понятно! — возбудился Бог. — Слушай далее. Существует одна история про священника и даму лёгкого поведения.

— А что делала эта дама подле священника или, скорее всего, под ним? — изумился я.

— Заткнись!

Мой рот вдруг был затянут какой-то магической и мистической паволокой, и я не мог более произнести ни одного слова, а тем более, и что было совершенно трагично, допить водку!

— Слушай далее. И священник и дама слышали, что Луна населена, и верили в это. При помощи телескопа они пытались разглядеть обитателей Луны. «Если я не ошибаюсь, — сказала дама. — Я вижу две тени. Они склоняются одна к другой! Нет сомнения, — это два счастливых любовника!». «О, что вы, сударыня! — возразил священник. — Две тени, которые вы видите, это всего лишь две соборные колокольни…».

— Ну и в чём суть этой совершенно глупой истории? — прохрипел я, отплёвываясь и обретя способность к раскрытию рта.

— «Мы замечаем в вещах чаще всего то, что желаем в них найти». Гельвеций Клод Адриан, уже упомянутый как-то тобою великий французский философ.

— Скажи, пожалуйста, — спросил я после непродолжительного, тягостного и, как полагается в таких случаях, весьма почтительного молчания. — И ради чего всё это затеяно?

— Что конкретно?

— Ну, хватит придуриваться!

— Извини.

— Зачем ты всё это затеял в отношении меня? — гневно и подозрительно спросил я. — Зачем ты эту совершенно глупую комедию ломаешь именно по отношению ко мне? Мне не понятно. Зачем внедрил в меня опухоль? Чем я так провинился?

— Ну, ты же неоднократно писал в своих гениальных романах, что интерес, неожиданность, кураж, экстаз и драйв должны быть всегда и везде, иначе теряется весь смысл бытия! — возмутился Создатель.

— Так, так, так… — пробормотал я. — Скажи честно! Я ещё в своём уме, или уже слетел с катушек?

— До полёта с них у тебя осталось совсем немного времени! Но оно есть, — рассмеялся Творец. — Напиши симфонию, ну, или какую-то неплохую песню в стиле шансона или рока, поиграй где-нибудь на рояле или на скрипке, заработай денег, дострой, наконец, свой очередной дом, полюби женщину, которая, возможно, родит от тебя сына. Потом в очередной раз брось её и тот самый дом, оставив его ей и ему, или будь брошенным, уединись, плюй на всех из какого-нибудь очередного шалаша, и напиши же ты, наконец, самый лучший роман в своей жизни и самый гениальный концерт! Подумай! Вдохновись! Уединись! Напрягись! Я выбрал тебя отнюдь неспроста, неужели непонятно! Какого хрена я бы с тобой возился столько времени!?

— А ты, Создатель, однако, не лишён эмоций? — ухмыльнулся я.

— Эмоций лишены только покойники, — в ответ тонко усмехнулся Творец. — Ты же эту мысль неоднократно высказывал ранее в своих несомненно гениальных книгах!?

— Да сколько же надо мною можно издеваться!? — возмутился я. — Да, я полный бездарь, графоман, идиот, и параноик! Доволен?!

— Если человек воистину талантлив, то над ним можно издеваться до бесконечности.

— А если человек бездарен?

— В этом случае издевательство над ним теряет всякий смысл. Очень скучно и крайне неинтересно. А то, что неинтересно и скучно, как правило, заканчивается чрезвычайно глупо, смешно или печально. До встречи, мой юный друг…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Счастье умудряет сердце.

Кит.

Я играл самозабвенно, истово и вдохновенно. Мои пальцы порхали по клавишам, как невесомые и волшебные мотыльки, но были эти мотыльки довольно могучими, свирепыми, страстными, и очень грозными. Музыка и только музыка жила в моей душе, заставляла учащённо биться сердце, кровь стремительно струилась по жилам, адреналин заполнял и переполнял меня, всё моё естество и всю мою сущность. О, это удивительное ощущение истинного экстаза! О, это непередаваемое словами наслаждение, которое ни с чем не сравнимо! Прав был Господь Бог наш! Творчество, несомненно, выше любой страсти. Но, следует признать, конечно же, что оно всё-таки не выше любви. А может быть и выше. Кто его знает… Страсть — это предвестница и подруга любви. Нет-нет! Страсть — её суть. Она подобна так обожаемой мною юной девочке-весне. Но любовь, увы, не вечна. Любовь — это страсть, которая в определённый момент бытия вдруг очень сильно и быстро стареет, безнадёжно увядает, куда-то уходит, или просто умирает на твоих руках. А вслед за нею через некоторое время умирает и любовь. Примерно так… И вообще. Кто-то когда-то сказал, что без страсти нет гениальности, и что великие таланты — продукты болезненной страсти. Согласен с этими утверждениями полностью.

Эти совершенно сумбурные и вакханальные мысли метались в моей раскалённой голове, переплетаясь с вдохновением и экстазом, царящими в душе. Я играл, играл и играл, не обращая никакого внимания на ноты, которых не знал. Я также не обращал внимания на зал и на себя самого. Я улетал в какие-то иные миры и пространства, парил и царил в них безраздельно, невесомо с лучезарной и благостной улыбкой на устах. Я наслаждался ощущением вечного, нескончаемого, немыслимого, и безбрежного блаженства, даруемого музыкой. Боже, как хорошо! Как всё замечательно, обворожительно и неповторимо! Как удивительна, восхитительна и превосходна жизнь, если ты талантлив! Суть не в деньгах, не в славе, не в успехе. Суть именно в таланте! Суть в ощущении и осознании его! Суть в творчестве! Суть в понимании того, что все вокруг полные бездари, серые, скучные и убогие существа в отличие от тебя, которые совершенно не достойны быть рядом с тобой и даже дышать с тобой одним воздухом! Бездарями полнится этот мир. Он ими переполнен и загружен под завязку. Увы, увы… Но ведь именно на их фоне так блистательно сияет талант, так неистово и мощно взрывает скучную обыденность гений!

Я всё играл, играл и играл, и смело уносился в такие магические, заоблачные, потусторонние и мистические дали, из которых почти не было возврата на эту грешную землю. Но всё, увы, рано или поздно подходит к концу. Жаль, очень жаль. Серая и суровая твердь, породившая тебя, всё-таки всегда ждёт возвращения своего блудного сына, любимца небес, и ты вынужден каждый раз после полёта опускаться вниз, и от этого никуда не денешься. Таков один из основополагающих законов бытия.

Я ударил пальцем по последней клавише, ощутил сладостную и неповторимую тягучесть, завершённость, отточенную и полную законченность звука, а потом в зале началось такое! Раздался шквальный гром аплодисментов. Мужчины неистово орали, а женщины визжали и рвали на себе платья, бились в экстазе и в истерике. Цветы не преподносились, а летели на сцену со всех сторон. Я, весь мокрый, обессиленный, выжатый, как лимон, попытался встать из-за рояля и пойти на поклоны, но у меня сие действо с первого раза не получилось. Ко мне подбежали два телохранителя, заботливо подняли со стула, отнесли за кулисы, бережно положили на диван и почтительно замерли около меня, подозрительно осматривая всё прилегающее к нам пространство в ожидании появления экзальтированных поклонниц, не менее экзальтированных поклонников или даже кровожадных террористов, а то и злобных похитителей-вымогателей.

Ко мне подошла Наталья, ну, та самая женщина, которой на самом деле вроде бы и не было, и не существовало на этом свете. Она заботливо промокнула моё мокрое и воспалённое чело белоснежным полотенцем и ласково произнесла:

— Любовь моя, ну зачем ты так перенапрягаешься? Силы твои отнюдь не безграничны и не бесконечны. Береги их, пожалуйста. Не забывай о своей болезни.

— Не следует мне об этом напоминать! — раздражённо буркнул я.

— Ну а кто тебе ещё об этом напомнит? — печально произнесла женщина. — Повторяю, не перенапрягайся.

— Если тебе дан талант, — решительно возразил я, — то проявлять его следует до последней капли крови и до последнего нейрона в твоей голове, иначе теряется весь смысл творчества и бытия.

— Спорный вопрос.

— Чёрт с ним, с этим вопросом, не хочу с тобой спорить здесь и сейчас, — устало произнёс я и ласково улыбнулся, нежно прикоснувшись к руке женщины.

— Пусть всё-таки кровь течёт по твоим жилам так, чтобы не подвергать опасности сердце и мозг, а нервные клетки пускай сохраняются и успешно восстанавливаются, — весело рассмеялась Наталья.

— С этим пожеланием я полностью согласен.

— Ну, а вообще, сегодня ты был великолепен и неподражаем. Собственно, как и вчера и позавчера. Но всё-таки, пожалуйста, береги себя.

— Спасибо за комплимент, — я снова поцеловал руку женщины. — Какие планы на вечер, вернее, на ночь?

— Какие планы? — усмехнулась Наталья. — Встречусь с парой любовников. Потрахаюсь с ними. Напьюсь, а то и уколюсь. Покурю марихуану. Нюхну кокаина. Ну, и так далее, и тому подобное.

— Ты в своём репертуаре, моя любимая девочка! — восхитился я.

— Репертуар мой неизменен, пока ты рядом со мною, мой любимый мальчик, — улыбнулась Наталья.

— Браво! — снова легко рассмеялся я. — Приглашаю тебя на ужин.

— И где мы будем ужинать?

— Есть тут неподалёку один очень неплохой ресторанчик.

— И что он собою представляет?

— Заведение в мексиканском стиле.

— Фу, я не люблю острую кухню!

— А текила? Самая настоящая. К тому же её изготовили в Мексике, в стране, где ненавидят англосаксов в общем и америкосов в частности. Я сам такой. У, суки, это же надо! Гады! Отняли у бедных мексиканцев такой кусок территории! Я очень сильно возмущён! Ничего, всё равно мы её рано или поздно вернём!

— Ну, не будем о политике. Вернёмся к теме текилы, — ласково сказала Наташа.

— Если не говорить о политике, то она приговорит тебя! Ну ладно, так что ты хотела сказать о текиле?

— Да, настоящая текила очень многого стоит, — улыбнулась женщина. — Ах, какой у неё изысканный и специфический вкус! А аромат? Полный восторг! А как она идёт под солёный лимончик!

— Ну, и я о том же! А остроту блюд мы уменьшим, это вполне в моих силах. Шеф-повар — мой приятель и истовый поклонник.

Через пол часа мы сидели в ресторане на открытой террасе, любовались тихим, как всегда безбрежным и ласковым ночным морем, которое мерно и тяжело колыхалось перед нами, вернее, под нами.

— Хочешь, я прочитаю моё любимое стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова? — вдруг спросила Наташа, как-то странно, тягуче и испытующе посмотрев на меня.

— Жажду его услышать, — нахмурился я.

— А почему ты нахмурился?

— Чувствую, что стихотворение не будет оптимистическим. Лермонтов был ещё тем мизантропом и пессимистом.

— Да, ты прав.

— Ты знаешь, в моём состоянии не хватало мне только всяких стихов великого поэта, которые в большинстве своём являются крайне пессимистическими, — помрачнел я.

— И какое у тебя состояние? — тоже помрачнела Наталья.

— Три миллиона долларов.

— Да я не о том! Идиот! Придурок! Зачем надо мною издеваться?!

— Прости. Душевное и физическое состояние у меня, честно говоря, хреновое. Балансирую на самой грани, на острие бритвы. Быть иль не быть!? Вот в чём вопрос!

— Ну, судя по твоему внешнему виду, и как ты яростно играл сегодня…

— Эти впечатления крайне обманчивы и неверны, — скорбно произнёс я. — Держусь только на уколах, таблетках и всяких процедурах.

— Что!?

— Да, на них, — печально произнёс я. — Скоро помру. Увы. Чему быть, того не миновать.

— Ты уверен?

— Чрезвычайно глупый вопрос. Да, я уверен… Есть один господин, который определил мою судьбу. Некий весьма загадочный Чёрный Человек. Он много чего вершит в этом мире.

— И что же это за человек?

— Он не человек.

— А кто же тогда? — Наташа округлила глаза и замерла, не успев сделать глоток текилы. — Ты о Боге?

— А как ты догадалась?!

— Ну, я же не такая конченная дура, как ты думаешь! — тяжело вздохнула женщина.

— Так, перейдём к творчеству Михаила нашего, Юрьевича Лермонтова.

— Постой, постой! — возмутилась Наталья. — Так, я, по твоему просветлённому мнению, всё-таки, являюсь дурой или не дурой?

— Ты — самая умная женщина из всех, каких я встречал! — истово и горячо заверил я свою подругу.

— Не верю!

— Хочешь верь, хочешь не верь, — нахмурился я. — Сменим тему.

— Ладно, сменим.

— Прочитай же мне это треклятое стихотворение! — рявкнул я.

— Стихотворение Лермонтова не может быть треклятым! — возмутилась Наташа.

— Согласен. Миша гениален! Простой, талантливый русский парень. Я страстно обожаю его поэзию! — снова истово заверил я женщину.

— Ну, во-первых, он не был простым парнем.

— Почему?

— Любой талантливый человек совсем не прост.

— Согласен.

— Во-вторых, так называемый Миша не являлся чисто русским парнем, — нахмурилась Наталья.

— Как?! — ужаснулся я и нервно влил в себя полстакана весьма отменного и довольно крепкого напитка.

— Что ты творишь? Как ты ещё жив?! — в свою очередь ужаснулась Наталья и сделала маленький глоток шампанского из длинноногого и изящного хрустального бокала.

— Как ты можешь мешать текилу и шампанское? — снова ужаснулся я.

— А мне так нравится. Смешивал же Джеймс Бонд водку и мартини.

— Ну, это совсем другое дело!

— О вкусах не спорят.

— Может быть, может быть… Ты знаешь, один целитель вдруг заявил мне, что пить мне следует как можно больше, так как питие подобно химиотерапии. И то яд, и то… Но, в случае употребления алкоголя хоть удовольствие получаешь.

— Ну, что ты такое несёшь! Что за бред! — снова ужаснулась Наталья. — Этот твой целитель явный шарлатан.

— Так я дождусь читки гениального стихотворения великого и несравненного русского поэта!?

— Лермонтов, вообще-то, происходил из древнего шотландского дворянского рода.

— Так, один наш гениальный поэт, значит, был арапом, почти негром, а второй — шотландцем!? Понятно! Мне теперь всё понятно! Заговор! Остальные поэты и писатели почти все были евреями. Ужас! Прискорбно, очень прискорбно. Мечтаю увидеть хоть одного талантливого русского парня от земли и сохи! Вся надежда на Сергея нашего, Есенина!

— И что тебе понятно?! — рассмеялась Наталья. — И почему прискорбно?

— Нет и не было пророков в нашем Отечестве! Одно меня утешает…

— И что же?

— Кто!

— И кто же?

— Утешает меня ещё один простой русский парень по фамилии Ломоносов, который возник из снега и льда Магадана! Патриот, гигант, который разбрасывал в разные стороны всяких там европейских живчиков, ну, немцев и французов, а тем более, англосаксов! Мыслитель, писатель, философ, разносторонний учёный, но в тоже время большой ценитель и любитель женщин. И был он любим ими. Уповаю только на вас, уважаемый и несравненный Михаил Васильевич! — я крякнул и накатил ещё один стакан текилы.

— Дорогой, вообще-то, уважаемый Михаил Васильевич Ломоносов родился в селе Денисовка Архангельской губернии, — осторожно произнесла Наталья. — Причём тут Магадан?

— Вот как? Не ожидал! Никак не ожидал! — огорчился я. — Однако, очень обидно за Магадан!

— Да Бог с ним, с Магаданом!

— Как это, Бог с ним!? — возмутился я. — Сколько зазря загубленных душ и тел!

— Так, хватит о печальном!

— Ну, ладно, согласен…

И, всё-таки, послушай стихотворение нашего незабвенного шотландца, который был, кстати, большим патриотом земли Русской.

— Ты знаешь, а люблю я этот народ.

— Почему и в связи с чем?

— Ну, я же самый гениальный в мире мастер игры на волынке!

— Ах, да…

— Официант! — крикнул я в пространство.

— Чего изволите?

— В вашем чудном и райском заведении случайно не завалялась какая-нибудь волынка?

— Что!?

— Что слышали!

Официант исчез. К нашему столику подбежал, вроде бы, директор ресторана или кто-то в этом роде.

— Маэстро, увы, к моему глубочайшему сожалению волынка у нас не завалялась, но имеются гитара, скрипка и даже рояль. Вон он в углу стоит.

— Рояль надоел. Дайте скрипку!

— Сей момент.

— Посвящаю это произведение самой моей любимой и преданной женщине! — строго посмотрел я на посетителей заведения.

— Браво, Маэстро! — восхитились все и повскакивали со своих стульев в порыве полного восторга, и стали истово аплодировать.

— Ну, я, вообще-то, даже и не начал играть, — несколько смутился я.

— А зачем вам играть? — снова шустро подскочил ко мне предполагаемый директор ресторана. — Не дай Бог, кто-то умрёт от сверх эмоций, внезапно нахлынувших и совершенно лишних переживаний и неимоверного прилива чувств, а кроме этого, и от непереносимого экстаза!? Нам всем приятно видеть вас просто так. Какая честь, какая радость!

— Интересная точка зрения. Но всё-таки я сыграю. Да, хочу я вам кое в чём признаться, — я снова грустно заглотнул текилу.

— Саша!

— Молчи, баба!

— И в чём же вы хотите признаться, Маэстро?

— Я, вообще-то, абсолютно не владею нотной грамотой. Представляете? Меня это очень беспокоит, коробит, удивляет и даже порой потрясает! Как такое возможно? Бред какой-то!

— Что!? Как!? — директор впал в ступор, а потом несмело спросил. — А как же вы, Маэстро, пишите, творите, и исполняете концерты и симфонии?

— Всё дело в интуиции, в чувствах и эмоциях, в необыкновенной памяти и, конечно же, и честно говоря, всё происходит по воле Творца. Ну, и взрывоопасного экстаза никто не отменял. Без него, как я заявлял уже не раз, — никуда! И так… Только не падайте в обморок! «Третий концерт для скрипки и волынки!».

— Боже, но это же шедевр! — всё-таки почти упал в обморок директор.

— Официант! — крикнул я.

— Слушаю.

— Приведите сего господина в чувство. И, пожалуйста, в следующий раз волынку предоставьте. Без неё скрипка звучит как-то обыденно, прагматично, надоедливо, нудно, скуляще, неинтересно и пошло.

— Прямо сейчас отправляю в Шотландию своего специального агента на самом скоростном самолёте! — горячо заверил меня какой-то другой директор, или кто он там, появившийся подле меня.

— Прекрасно! Превосходно! — воодушевился я и обратился к публике. — Господа, а не имеется ли в вашем сообществе человека, играющего на рояле?

— Я играю, — несмело подняла руку молодая и очень привлекательная дама в длинном и глубоко декольтированном платье.

— Милочка, я буду вам весьма благодарен, если мы сыграем дуэтом. Партию волынки в данном случае будет исполнять рояль. Вы, надеюсь, знаете эту мою самую бессмертную вещь?

— Конечно! Кто же её не знает, Маэстро! Ваш «Третий Концерт» я играла на выпускном вечере в консерватории! — с трепетом произнесла девушка.

— О, как славно! Начнём?

— Я готова, Маэстро!

— К чему? — прищурился я.

— Ко всему!

— О, какое интересное заявление!

— Я образована, красива, талантлива и умела во всём, уверяю вас, — смело произнесла девушка и изумрудно посмотрела прямо мне в глаза.

— Так уж и во всём?

— Не сомневайтесь, во всём!

— Александр! — возмутилась Наталья.

— Ах, да… Начнём!

Я стал играть так, что вмешательства пианистки в мою игру и не понадобилось. Девушка так и не коснулась клавиш. Она сидела перед роялем не дыша, застывшая, бледная, ошеломлённая и потрясённая. Вся остальная публика пребывала в том же состоянии. Я творил страшные, нечеловеческие и невозможные чудеса. Я играл так, как никогда ранее. Я неистово купался в море чувств, эмоций, переживаний и самых невероятных стремлений и желаний. Я плыл по волнам музыки так, как гигантский кит плывёт по безбрежному океану. Нет, не верно! Я летал в небесах так, как это умеет делать только орёл, находящийся в самой высшей точке парения и с хищным презрением созерцающий далёкую и такую скучную землю!

Когда я закончил играть, в ресторане некоторое время царила гробовая тишина, а потом те, кто ещё не потеряли сознание, вскочили со своих мест и бурно стали аплодировать мне. Вот он, — самый вожделённый момент для любого гения и творца! Вот они, мгновения истинного экстаза! Без благодарных слушателей, почитателей или читателей, следует признать, теряется весь смысл творчества. Конечно, можно сыграть сюиту или романс, прочитать поэму и в Антарктиде, но кто тебя услышит? Пингвины? Но я подозреваю, что никакой благодарности от них не дождусь, хотя они периодически и хлопают своими крыльями. Но это для согрева, или для чего-то ещё, жизненно им необходимого, всего лишь.

Я некоторое время раздавал автографы, а потом уединился с Натальей в отдельном кабинете.

— Ну, ты и даёшь! Поверить не могу! — женщина была в шоке. — Я умудрилась потерять сознание, как и многие другие! Саша, ты кто?! Откуда ты взялся!? Почему тебе дан такой талант?! За что!? Каким образом он вдруг так внезапно проявился?

— Известно, кто дарует таланты.

— Ах, да…

— На твой вопрос: «Ты кто?» отвечу встречным вопросом: «А кто ты?». Мне бы выяснить до конца, с кем я имею дело, и имею ли я его вообще?.

— Я — это я.

— Исчерпывающий ответ, — поморщился я. — Ладно, вернёмся к стихотворению Миши. Ну, и?

— Это стихотворение не принадлежит перу некоего Миши! — возмутилась Наталья.

— А кому оно принадлежит? — удивился я.

— Оно принадлежит перу Михаила Юрьевича Лермонтова, великого русского поэта!

— Хорошо, хорошо! Извини! Ну и…

«И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды… Желанья! Что пользы напрасно и вечно желать? А годы проходят, все лучшие годы! Любить? Но кого же! На время — не стоит труда, А вечно любить невозможно. В себя ли заглянешь! Там прошлого нет и следа: И радость, и мука, и всё там ничтожно… Что страсти? Ведь рано иль поздно их сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка, И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — Такая пустая и глупая шутка…».

Я нервно выпил рюмку текилы, очень внимательно и пристально посмотрел на женщину.

— Наташа, а не отдохнуть ли нам с тобой где-нибудь в тихом и уютном месте? Давай купим небольшой остров в океане. Деньги у меня есть.

— График гастролей у тебя расписан на сотню лет.

— Эх, мне хотя бы год прожить.

— Милый, успокойся!

— Ну и чёрт с ними, с гастролями! Сниму деньги со своего счёта и махнём куда-нибудь в Африку или в Латинскую Америку. И никакие договора, штрафы, конфискации, пени и всякая там другая чушь нам будут не страшны. В случае чего всех и везде подкупим или убьём. Ты же знаешь мою позицию по этому вопросу!

— Ты что, не осведомлён об одном кудрявом сумасшедшем живчике, великом строителе и миллиардере, который имел остров или острова в Камбодже? — усмехнулась Наташа. — Ну и как он кончил?!

— Да, я согласен. Кончил он плохо, хотя как начинал! А, вообще-то, суть заключается именно в конце, а не в начале пути, — задумался я. — Да, пришлось этому живчику сходить в жопу, куда он посылал тех, у кого не было миллиарда.

— И я о том. Дорогой, я в принципе согласна с идеей приобрести остров, но давай всё-таки закончим ужин, ты выспишься, а потом мы вдвоём осмыслим всё заново и вдумчиво.

— Давай.

— Ну и славно…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Бык после смерти оставляет шкуру. Человек — имя!

Ассир.

Я легко и медленно брёл под томным и высоким шатром сентября, разглядывая слегка потяжелевшую, побледневшую, осоловевшую, и чуть окаменевшую после весны и лета синюю бездну неба. Я благостно улыбался, вдыхал волшебные ароматы осени, созерцая великолепные море и горы, ни о чём таком особом и важном не думал, и тут внезапно передо мною возник Аристарх-Иван в одном лице.

— Привет! Давно не виделись!

— Привет, действительно давно!

— Как у тебя жизнь?

— Да, в общем-то, живу неплохо. Но мысли всякие нехорошие периодически возникают по поводу здоровья, — вздохнул я. — Тема старая… Ну почему, когда нам вроде бы очень хорошо, всё равно всегда слегка или не слегка плохо?

— Вечный закон бытия.

— Да, уж… А у тебя как дела?

— Хреново.

— Да что же это такое?! — возмутился я. — Сколько можно о печальном и грустном?! А в чём, кстати, заключается хреновость твоей жизни? Тема убийства, слава Богу, давным-давно закрыта. Никто и ничто тебе не угрожают. Живи и радуйся. Помидоры и огурцы, надеюсь, в полном порядке?

— Да чёрт с ними, с помидорами и огурцами, с убийством, которого, оказывается, и не было! Испытываю я страшные душевные муки по другому поводу.

— И что за повод такой?

— Наталью я потерял, ненаглядную паву, свет моих очей, любовь мою последнюю! — с надрывом произнёс мой товарищ.

— Бывает… — несколько недоумённо и растерянно произнёс я.

— Благодаря тебе потерял. Безвозвратно потерял. Очень тоскую по ней. Не сплю долгими ночами от безысходности и полного отчаяния.

— Но её, вроде бы, на самом деле не существует? — возмутился я. — Она же фантом, иллюзия! Это, как тосковать по статуе или картине, а вернее, по привидению.

— Чёрт его знает. Запутался я, — раздражённо произнёс Аристарх-Иван. — Что-то не то происходит с мозгами в последнее время. Я то воспринимаю Наталью, как вполне реальную женщину, то понимаю, что на самом деле её не существует.

— У меня почти та же самая история, — задумчиво произнёс я. — Вроде бы Наталья является обычным существом. Я с этой женщиной сплю, разговариваю, гуляю, посещаю с ней разные заведения, но чувствую в данной ситуации какой-то подвох, червоточину, испытываю постоянную и непонятную внутреннюю тревогу.

— Да, Наталья, скорее всего, — это женщина-фантом, какой-то призрак воплоти, рождающая самые разные иллюзии.

— Но ведь мысли о том, что Натальи не существует на самом деле, внушил мне ты! Именно ты! — изучающе и пристально посмотрел я на собеседника. — А у этой женщины насчёт тебя существует своя точка зрения, которая более правдоподобна, чем твоя точка зрения в отношении неё.

— И какова она? — подобрался и напрягся мой собеседник.

— Пока не скажу.

— Жаль.

— Мой друг, ты действительно веришь в то, что фантомы или призраки способны превращаться в реальных и живых существ? — усмехнулся я.

— Верю! Фантомы способны на многое, в том числе они подчас обретают плоть, но потом теряют её. Друг мой, всё вокруг так обманчиво. А вообще-то, женщины, как кошки. Всё время куда-то исчезают и пропадают, а потом возвращаются, нервничают по пустякам, крутят хвостами, думают о чём-то о своём, снова исчезают, — сумеречно произнёс Аристарх-Иван. — С ними очень тяжело, а подчас невыносимо. Фантомы подобны самым хитрым из кошек, которые бродят по этой земле.

— Ты прав, мой друг… Они могут потеряться на время, а то и на века, — задумчиво произнёс я. — Знаешь, и мужчины на это способны, но довольно в меньших количествах.

— Почему?

— Нас с каждым мгновением становится всё меньше и меньше.

— Да, согласен… Кабаки. Извращения всякие. Казино. Пари с последующей потерей денежных средств. Водка, сигареты, пиво, кокаин и марихуана, самогон и связанные со всем этим невыносимые метания и акты отчаяния. А кальяны под коньяк? А эти дуры, которые истощают нашу хрупкую, крайне чувствительную и очень нежную нервную систему!? — возмутился мой собеседник.

— Полностью поддерживаю твою точку зрения! Бог с ними, с сигаретами и с водкой, но эти дуры! Они истощат кого угодно!

— О, да!

— А самая главная проблема у меня заключается отнюдь не в болезни, — хитро прищурившись, произнёс я. — Она как-то отошла на задний план.

— И что за проблема у тебя на сей момент?

— Всё-таки я живу с женщиной, которой на самом деле якобы нет. Представляешь, как мне тяжело?! — иронично усмехнулся я. — Пусть она иногда и обретает плоть, но я всё равно понимаю, что передо мною фантом, привидение, иллюзия.

— Да, проблема…

— Это хуже, чем по несуществующей бабе тосковать и скучать, как делаешь это ты.

— Да, согласен.

— Слушай, давай зайдём вон в то интересное заведение. Ага… «Барашек». Весьма странное название, но я уже чую запах шашлыка и горю желанием его отведать.

— Давай!

Ресторанчик было довольно неплохим и неожиданно весьма просторным. Чисто, уютно, пасторально. Тихая, ненавязчивая и мягкая музыка. Кстати, моя… «Четвёртая симфония для скрипки, волынки, домбры, лютни и органа». Мы сели за столик. К нам сразу же подскочил юркий и чистенький официант, который вдруг страшно округлил глаза, задрожал и, не приняв заказа, куда-то шустро убежал.

— Что происходит? — удивился Аристарх-Иван и стал судорожно оглядываться по сторонам.

— Ты что, всё это время перерыва в наших отношениях находился на Северном Полюсе или на Луне? — в свою очередь удивился я. — Ты что, не знаешь, кто я теперь такой, и что из себя представляю?

— Ну, я, вообще-то, находился в Гималаях, в очень отдалённом монастыре. Думал, медитировал, много молился и очень много читал. Вернулся только вчера.

— Понятно, очередной придурок появился в этом мире, — вздохнул я.

— Как ты так можешь говорить?! — возмутился мой собеседник. — Ты же вроде буддист!?

— Могу! Имею право! Суть буддизма не в монастырях, а в постоянном самосовершенствовании и во внутренней гармонии. Медитировать можно и в Скалистых Горах, и на Фудзияме, и на Памире, и в вонючей песочнице, и даже в самой глубокой карстовой пещере.

— Да, согласен.

— Пока ты неизвестно где медитировал, я времени даром не терял! Достиг таких высот, которые тебе и не снились. Вон, кстати, посмотри на улицу! Видишь афишу?

— Ну, вижу. Сейчас достану очки.

— И что на ней написано?

— «Пятая симфония для скрипки с барабанами, лютней, бубнами, роялем, контрабасом, виолончелью и волынкой. Выдающийся композитор, пианист, скрипач и мастер игры на волынке…». Боже мой! — Аристарх-Иван был потрясён. — Не верю своим глазам! Там указана твоя фамилия!

— То-то и оно!

— Ничего себе! Вот это да! — приятель мой чуть не упал со стула. — Что-то не замечал я за тобой ранее каких-либо музыкальных талантов. Помню, как-то пели мы в караоке-клубе, так во время твоего исполнения весьма простенькой песни все присутствующие заткнули уши.

— Эх, друг мой, — вздохнул я. — Всё меняется в этом мире, иногда очень неожиданно. Талант подчас внезапно даруется нам Богом, ну а реализация его зависит от человека.

— Всё равно твоё преображение выглядит как-то странно.

В это время к нам подбежал какой-то господин в дорогом костюме, который дрожащей рукой протянул мне мою благообразную фотографию на очередном фоне чего-то такого и этакого.

— Боже, не верю своим глазам! Такая радость! Александр Анатольевич, могу ли я быть удостоен чести получить ваш автограф!?

— Можете, — вальяжно ответил я. — А вы кто?

— Я хозяин данного ресторана. Ваш давнишний и крайне преданный почитатель.

— Значит, так… Я сегодня намерен у вас дать концерт. Меня скоро посетит внезапное, бешенное, всё испепеляющее и крайне неожиданное вдохновение! Чую его приход.

— Что?!

— А почему бы и нет?

— Боже, сейчас я обзвоню всех моих знакомых, выйду в Интернет! — засуетился мужчина. — Какое событие, какая радость! Сообщу всем!

— Перед тем, как всё это сделать, ответьте мне на два главных вопроса, строго произнёс я.

— С удовольствием!

— У вас есть хороший шашлык из молодого барашка, ну, или из барашка среднего возраста?

— Конечно, конечно! Сейчас всё организуем!

— И ещё один вопрос.

— Внимательно слушаю.

— У вас, случайно, не завалялась где-либо волынка?

— Маэстро, ну, конечно же, завалялась! О вашей непереносимой и невыносимой тяге к волынкам знают все и повсюду. Я, на всякий случай, скупил целую партию этих инструментов в Шотландии.

— Какой молодец!

— Кстати, — скромно потупился мужчина. — Как-то вечером или ночью вы сидели на берегу моря с прекрасной дамой именно в моём ресторане. Ну, после вашего выдающегося концерта вопрос с волынками был решён сразу же, окончательно и бесповоротно.

— Подождите, подождите… Но в тот вечер я вас, вроде бы, не видел, — удивился я.

— А зачем меня видеть. Чаще всего решают все важные вопросы те, кто невидим.

— Как хорошо сказано! — восхитился я. — А почему я вас сейчас и именно в этом месте увидел?

— Чистая случайность. Я в этом заведении бываю раз в тысячи лет. А тут вы! Радость какая! Сюрприз! — засиял и затрепетал мой новый приятель.

— Понятно… усмехнулся я. — И так, созывайте народ, готовьте волынку. А скрипка у вас есть?

— Конечно же, имеется. И рояль доставим, и гитару, и контрабас и даже барабаны.

— Ну, это явный перебор. Сегодня, если позволите, я намерен сыграть свой всем известный концерт с участием только волынки и скрипки.

— А орган? Вдруг он не помешает!?

— Откуда вы возьмёте орган?! — удивился я. — Разве такое возможно?

— К вечеру привезём. Где-нибудь его, мерзавца застоявшегося, размонтируем, демонтируем, украдём и доставим.

— Вы меня очень сильно тревожите, — забеспокоился я. — Не хватало нам ещё истории с кражей и возможно даже международного скандала! Обойдёмся скрипкой и волынкой. Всё!

— Маэстро! А не окажите ли вы мне и моим дочерям честь сфотографироваться вместе с вами?

— А как оказались здесь ваши дочери?

— Их уже привёз мой телохранитель.

— А почему девочки до сих пор не вошли?

— Извините, но ваши телохранители…

— Ах, да… — крикнул я. — Ребята, пропустите умниц и красавиц!

Девчонки были великолепны! Сколько им? Лет четырнадцать-шестнадцать. Какие волосы, какие груди, какие попы, какие ножки. Упругие, загорелые и довольно стройные. Ну, почему я так стар!? Эх, скинуть бы мне хотя бы лет десять, а то и двадцать!

Мы все, с обладателем заведения и с его дочерями вместе и по отдельности сфотографировались, после чего хозяин ресторана несмело произнёс:

— Можно удостоиться чести послушать для начала вашу «Маленькую полуденную серенаду»? Пусть девчонки запишут ваше исполнение на свои мобильники. Когда ещё такое станет возможным!?

— Хорошо, — улыбнулся я. — А скрипка?

— Она уже здесь!

Я, с небрежной улыбкой, слегка скучающе и лениво, принял скрипку из рук торопливо подбежавшего официанта. Затем я было привычно и чисто автоматически приложил её на плечо и прижал к шее, но потом вздрогнул, насторожился, забеспокоился и лихорадочно пощупал инструмент. Я ощутил его холодную и гладкую поверхность, вник в потаённую структуру дерева, пропитанную особым лаком, тронул струны, некоторое время с наслаждением и с непередаваемым волнением ловил ускользающий в никуда, но долгое время живущий волшебный звук, а потом очень внимательно посмотрел на директора заведения.

— Это что за скрипка?

— В смысле?

— Кто её сделал?

— Страдивари…

— Кто?! — затрепетал я.

— Вы не волнуйтесь так, Маэстро! — виновато произнёс директор. — Скрипка отнюдь не работы самого Антонио Страдивари. Её сотворил всего-навсего его старший сын — Франческо.

— Так, так… Всего-навсего, говорите, — у меня вдруг задрожали руки. — У вас найдётся обычный стакан водки?

— Конечно, конечно, его уже несут! Все же знают, что вы, будучи трезвым, не играете.

После водки я приободрился, бережно взял скрипку с белоснежной скатерти, осторожно тронул смычком струны, с наслаждением ощутил волшебный звук, а потом заиграл так решительно, мощно, бесшабашно и бешено, что с потолка посыпалась штукатурка. О, что я вытворял! Какие были импровизации! Младшая дочка олигарха выронила свой мобильник и потеряла сознание через пять-семь минут, а старшая через десять. Сам директор продержался минут двенадцать. Я играл и играл, пылая и трепеща. Аристарха-Ивана я уже давно не видел рядом с собой, так как он видимо находился в безнадёжно бессознательном положении под столом.

Я закончил играть и поклонился публике, а потом с трепетом положил скрипку на стол. Почему-то я не услышал аплодисментов. Странно… Крайне странно и непривычно. Я осмотрелся вокруг. Все — и олигарх, и его дочки, и мой товарищ, и два официанта, и бармен, и два десятка посетителей лежали без сознания на полу. Ничего себе! Это же надо! Дамы и господа! До настоящего и полноценного концерта вам ещё жить, да жить!

Короче, к вечеру кабак был набит до отказа и под завязку. Да, сколько же хозяин заработает за этот благословенный вечер! Надо будет обязательно посоветовать олигарху пожертвовать часть суммы на благотворительность. Святое дело!

Мне-то ничего не надо. У меня всего хватает. Ну, а если хозяин откажется жертвовать, то я им займусь по серьёзному, по полной программе. Обрез мой потаённый и двуствольный, не дремлет и всегда наготове!

Мы с очнувшимся Аристархом-Иваном пили уже довольно долго и стали ловить нетерпеливые взгляды публики.

— Пора, мой друг, пора, — мрачно произнёс я и вышел на подиум, или как он там называется. — Господа! Кто-нибудь из вас умеет играть на волынке? — спросил я.

Мёртвая тишина была мне ответом.

— Так, понятно… — взял я в руки скрипку работы Франческо Страдивари. — Так, так… В связи с тем, что я не могу одновременно играть на двух инструментах, то из двух оных я выбираю один, тот, который самый отточенный, душераздирающий и важный среди всех. Её Величество Скрипка! Только она способна пробуждать в нас самые потаённые чувства, желания, трепет, стремления и страсти. Скрипка и только скрипка! И пока ничего более!

— Браво! Брависсимо! — восторженно зааплодировала публика.

— Господа! Да что же такое сегодня происходит?! — возмутился и встревожился я. — Я, вообще-то, ещё к скрипке даже почти и не притронулся.

— Браво! Брависсимо!!!

— Что-то не то творится, — мрачно подумал я вслух, мгновенно трезвея. — Что, все находятся под каким-то гипнозом? Ничего не понимаю.

— Браво, брависсимо, Маэстро!!!

— Хорошо. Отлично! Публику в любом случае разочаровывать нельзя, — я решительно сжал рукой скрипку и спросил у аудитории. — Уважаемые господа и дамы. Чего пожелаете?

Посыпались самые разные предложения, в результате чего и я и все вокруг очень быстро запутались.

— Так, предлагаю не совсем обычный сценарий для нашего вечера. Всё-таки мы в кабаке, да простит меня за это грубое слово хозяин данного великолепного заведения. Давайте начнём с моей всем известной композиции «Эх, цыгане! Пляски до утра!», затем я исполню «Венгерскую балладу», а потом «Гусарский романс» и вслед за ними «Утреннюю Румынскую сонату», а потом перейдём на классику. Ну, и перед окончанием концерта я исполню на волынке «Марш непокорённых шотландцев»!

— Да, да!!! Брависсимо!!! О, Маэстро!!!

Я с большим сомнением посмотрел на гудящую и стонущую аудиторию, переполнившую весь зал ресторана. Они что, все до единого обкололись и наелись всяких там таблеток и нанюхались кокаина? Накурились всем известной травы?! Невероятно! Что такое происходит? Ничего не пойму! Умопомрачение какое-то! Ну, ладно. Начнём.

Я заиграл так, что публика через десять минут почти сошла с ума. Начались лихие пляски. Раздавались дикие крики, возгласы, вопли и визги. Пиво, вино, водка, коньяк и всё остальное лилось рекой. До классики, а тем более до волынки я всё никак не мог добраться. Публика требовала повторения моих всем известных попсовых произведений по десять раз.

В один из коротких перерывов ко мне подошёл Иван-Аристарх и осторожно спросил:

— Тебе не кажется, Маэстро, что как-то всё подозрительно, загадочно, тревожно и непонятно?

— Да, кажется…

— Давай смоемся. Что-то не то тут происходит.

— Да. Как-то всё замутнено и действительно непонятно… Согласен. Как бы меня и даже тебя не растерзали в один прекрасный момент. Публика вот-вот окончательно и бесповоротно сойдёт с ума. Явно пора смываться от греха подальше.

— Ты прав, — напрягся Аристарх. — План таков. Идём, якобы, в туалет, и быстро ретируемся через окно.

— Боже, как сложно! Там имеется только маленькая форточка, в которую нам не пролезть, — поморщился я, а потом крикнул. — Господа! Сейчас мы с моим другом оставим вас на несколько минут, покурим на свежем воздухе, а потом веселье продолжится!

— Браво! Великолепно! Замечательно!!! Брависсимо!!! О, Маэстро!

Мы с Иваном-Аристархом весьма поспешно покинули заведение. При этом я не забыл прихватить с собой скрипку и даже волынку.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Если дорога усыпана розами, её лучше обойти.

Б. Крутиер.

Я снова лежал между великолепных ног Натальи и чувственно целовал её пальчики и довольно упругие, но в то же время сладкие и очень нежные бёдра, а также влажные и чувственные складочки, расположенные между ними и животиком, которые сводили меня с ума.

— Слушай, а расскажи мне что-нибудь о своих женщинах, которые были в твоём давнем и в недавнем прошлом, — вдруг сказала Наталья.

— Зачем тебе это? Не понял, — насторожился, а потом очень сильно встревожился я. — Что за странная и необычная просьба?

— Почему странная?

— Дело в том, что все мои истории любви имеют печальный конец. Крайне печальный конец, вернее — концы. И, вообще-то, истории любой любви очень интимны и не передаются пересказу.

— А почему у всех у них конец или концы были крайне печальны? — усмехнулась женщина.

— Потому что я являюсь всем известным идиотом, негодяем, мудаком, полным дураком и почти абсолютным придурком.

— Вот как? Очень самокритично. Интересно… А почему ты всего лишь почти абсолютный придурок?

— Если бы я являлся абсолютным придурком, то находилась бы ты со мною в этой спальне в данный момент?

— Навряд ли, хотя, кто его знает. Иногда желательнее иметь дело с почти абсолютным придурком, чем с абсолютным придурком.

— Да, тема сложная и спорная. Ну, придурок я, конечно, гениальный, единственный в своём роде и неподражаемый.

— Да, самооценка у тебя на высшем уровне!

— А как ты хотела!? Поэт, писатель, философ, величайший композитор и самый несравненный исполнитель современности! А волынка?

— Ну, конечно… Как же без неё.

— А, вообще, к чему эти все истории о моих женщинах тебе нужны! Мне психоаналитик не требуется. Мне требуется хирург, желательно хороший. Собственно, какой от него толк в моём трагическом состоянии.

— Ты своим состоянием уже всех достал! Помирать, так помирать! С музыкой! Вон, какая у тебя скрипка. А какая волынка! И не скули более, балбес! Поговорим всё-таки о твоих женщинах.

— Ты что, претендуешь на роль очередной наследницы моего состояния? — ужаснулся я. — Зачем эти разговоры о моих женщинах!?

— Да ни на что я не претендую, — устало усмехнулась Наталья. — Всё твоё наследство и состояние и гроша ломанного не стоят. Подумаешь, всего три миллиона долларов или евро, пара-тройка машин, катер, яхта, три английских бульдога, одна персидская кошка, две квартиры в Москве, особняк в Подмосковье и какой-то непонятный убогий сарай в Сочи.

— Ну, одно дело, когда сарай находится где-то, допустим, в Тамбове или в Воркуте, а совершенно другое, если он находится в Сочи! Знал бы прикуп, жил бы в Сочи! — иронично произнёс я.

— Согласна, — рассмеялась женщина.

— И так?!

— Что, «и так?».

— Ты же просила меня рассказать историю о прошлой жизни?

— Знаешь, как-то расхотелось слушать.

— Да нет, уж выслушай!

— Любовь моя, может быть не надо?!

— Всё надо и пойдёт именно тебе на пользу!

— Почему именно мне?

— Потому что одна из моих историй, вторая, очень поучительная и крайне грустная. Нет, не грустная, а печальная. Она поражает воображение, потрясает, но в тоже время, как это невероятно прозвучит, рождает светлые и жизнеутверждающие чувства. Но перед нею ты услышишь первую историю, очень некрасивую и даже мерзкую.

— Уволь меня от неё!

— Да нет. Тебе придётся её выслушать, чтобы понять мою глубинную и потаённую сущность.

— Ну, хорошо, внимательно тебя слушаю! Хотя, честно говоря, не люблю грустных и печальных, а тем более некрасивых и мерзких любовных историй.

— Первая любовная история такова. Было серое, тоскливое и раннее утро. Накрапывал мелкий и противный дождь, который безжалостно разъедал и жадно съедал выпавший ночью снег.

— О, я уже испытываю невероятный трепет. Будущий роман рождается на глазах. Давай сделаем перерыв!

— Давай. Часть истории уже почти рассказана, хотя она, собственно, ещё как таковая и не начиналась.

— Да, мрачноватая она, однако.

— Что есть, то есть, — вздохнул я. — Солнце моё, ну-ка скажи, а что нормальные зрители требуют и потребляют в антракте, после первого отделения совершенно удивительного концерта и в предчувствии новых ощущений?!

— Конечно же, коньяк.

— Ну, и я о том же, хотя не совсем согласен.

— Что ты имеешь в виду?

— Я с недавнего времени являюсь самым истовым и непреклонным патриотом. Не пью я всякие там французские, армянские, азербайджанские или грузинские коньяки. Мне нравится русская водка! Ну, на худой конец могу употребить российские коньяки.

— О, как!?

— Любая история о любви требует соответствующего экстаза и без водки нам никак не обойтись!

— Полностью согласна с мыслью о любви, но по поводу водки не согласна, — задумалась Наталья. — И вообще. Увы, она закончилась.

— Ну, что же. Значит, не судьба, — мрачно заявил я. — Нам, истинным патриотам, не нужны всякие там космополитки, изменницы, предательницы и извращенки!

— Постой, постой! — задумалась, а потом засуетилась Наташа и облегчённо вздохнула. — У меня для тебя, самого истинного и настоящего патриота, имеется очень приятный и неожиданный сюрприз.

— Какой? — подозрительно спросил я.

— Бутылка коньяка, которая у меня совершенно случайно имеется, доставлена со славного полуострова под названием Крым! Это пристанище самых истинных и истовых патриотов!

— Ничего себе! Вот это да! — изумился и сразу воодушевился я. — Ну, это же всё в корне и кардинально меняет!

— Да, ты теперь известный всему миру ура-патриот и матёрый десантник одновременно.

— Издевайся и изгаляйся надо мною, как только можешь! — сурово и мрачно произнёс я. — Любимой женщине очень многое в этом мире позволено. Но не всё!

— А что самой любимой женщине не позволено? — живо поинтересовалась Наталья.

— Ну, во-первых, я не говорил ранее о том, что именно ты — моя самая любимая женщина!

— Ой!!!

— Во-вторых, ты ею, самой и самой любимой женщиной, сука, всё-таки, являешься!

— Ой!!!

— А в третьих… Самой любимой женщине позволено всё! — весело рассмеялся я. — Ну, иди ко мне, моя ненаглядная голубка, спустившаяся с прозрачных небес!

— Спешу, иду и лечу! — Наташа быстро нырнула под одеяло и через несколько минут я ощутил такой оргазм, от которого еле-еле отошёл через весьма продолжительное время.

— Ну, ты даёшь!

— А то! Я в этом деле мастерица!

— Сука!

— Согласна. Сука-мастерица.

— Ну, что мне с тобой делать? — рассмеялся я.

— А зачем тебе что-то со мной делать? — в ответ улыбнулась Наталья. — Вернее, со мною, конечно, кое-что следует делать в эротическом, в тактическом плане, но в глобальном, стратегически-жизненном плане со мною ничего делать не надо.

— Слушай, я всё время, при встречах с тобой, испытываю какое-то странное чувство.

— Любовь?

— Да нет…

— Что?!

— Извини, да, я тебя конечно же люблю, но… — тяжело задумался я.

— Что — «но?».

— Ты не так проста, как кажешься. Что-то не то происходит со мною во время общения с тобою. Твоя и моя личности постоянно как бы раздваиваются, расплываются. Я периодически теряю ощущение реальности. Странно, очень странно.

— Вот как? — усмехнулась Наташа и почему-то торопливо отвела глаза в сторону.

— Ладно. Проехали и забыли. Хочешь, я тебе что-нибудь сыграю? У меня имеется скрипка работы Франческо Страдивари, а так же, на всякий случай, пока никому не известная волынка, сооружённая в далёкой Шотландии. О, этот вереск! О, запах океана и величие пусть невысоких, но манящих к себе гор!

— Хочу, чтобы ты сыграл. Но я бы послушала твою игру на рояле, — облегчённо произнесла женщина.

— Рояля и даже пианино я в обозримом пространстве не наблюдаю. Вместо них могу продолжить свою любовную историю. Ведь ты давеча хотела что-либо в подобном духе услышать?

— Настроение поменялось. Твои бабы более меня не интересуют. Хочу услышать тонкую и гениальную музыку. Твоя Седьмая Симфония со скрипкой и с этой живой кукушкой на сцене просто великолепна, неподражаема и обворожительна! Как она, зараза, кукует, когда музыка на мгновения замолкает. Это так волнует, потрясает и трогает душу! Это так необычно и экзотично! Как-то я видела в зале одну женщину, которая при этом мистическом действе застрелилась! Ты представляешь!?

— Значит, у неё муж был идиотом, или она имела плохого любовника. Или сейф с пистолетом был заперт ненадёжно.

— Это всё почти одно и то же.

— Согласен, — рассмеялся я. — Ну, так что? Ищем этот чёртов рояль?

— Я, всё-таки, хочу выслушать какую-нибудь любовную историю. Ну, вытащи хотя бы один скелет из шкафа! Прошу тебя.

— Ну, ты и маньячка! — ухмыльнулся я. — Что за смена настроения?!

— Да, я такая!

— Ну, слушай… Была у меня подруга. Весьма достойная, тонко чувствующая, трепетная, страстная и довольно неплохо образованная дама. Звали её Ирой и была она чистокровной и очень сексуальной еврейкой.

— Великолепное начало!

— Заткнись!

— Заткнулась…

— Она была врачом, как и ты, — я тяжело посмотрел на Наташу.

Женщина героически выдержала мой взгляд и очень осторожно отодвинулась от меня.

— Встречались мы с Ирой некоторое время. Работал я тогда следователем в прокуратуре.

— Красавец! Молодец! Умница!

— А то!

— И как это тебя угораздило?!

— О том, как меня угораздило, расскажу позже!

— Хорошо…

— Ох уж эти врачи! Боже мой, как они пили водку! До Иры я сей напиток не употреблял категорически.

— А что ты употреблял?

— Представляешь, мне было достаточно бутылки сухого вина, или пары-тройки бутылок пива, и я испытывал такой кайф!

— Вот это да!

— А вообще-то я пришёл к выводу о том, что очень много и часто пьют четыре основные категории людей в этом мире.

— И кто они?

— Это военные, полицейские, пожарники и медики.

— Вот как? А строители, а полярники, а работники аграрного сектора? А чукчи?

— Причём тут чукчи?! — возмутился я. — Ты ещё о северо-американских индейцах вспомни!

— Всё, молчу!

— Так вот… По сравнению с первой группой индивидуумов строители, полярники и аграрии не в счёт.

— А писатели, философы, композиторы и мастера игры на волынке?

— Ты у меня сегодня договоришься!

— Молчу, молчу…

— Но суть истории совсем ни в этом. Так вот, как-то, когда я шёл на работу в отвратительном настроении духа по осенней и стылой грязи под моросящим дождём, рождаемым холодным и мутным небом, неожиданно подбежала ко мне Ира и радостно произнесла:

— Саша, я беременна!

— И что ты ответил!?

— Ничего я ей не ответил!

— Как!?

— Промычал что-то непонятное и равнодушно пошёл дальше. И больше Иру я не видел.

— Как?! — ужаснулась Наталья.

— Вот так. Что ей, врачу, сделать аборт. И денег не надо. Коллеги всегда выручат. Ну, и отсутствие любви с моей стороны сыграло роль. И мой эгоизм, и равнодушие и скорбное бесчувствие. Вот так.

— Ну, ты и негодяй! Ты убил своего ребёнка?! Как так можно было поступать с женщиной, которая любила тебя!?

— Да, согласен. Мерзавец я конченный! Подонок! Данный поступок не даёт мне покоя уже тысячи лет. Мне очень и очень стыдно.

— Ну, не такой уж ты подонок и мерзавец, если тебе очень стыдно.

— Но, это только один маленький эпизод из моей никчёмной жизни. Хочешь ещё каких-либо откровений?

— Нет, нет! Не хочу!!! Хочу услышать твою Седьмую Симфонию! — Наталья судорожно сделала из неожиданно появившейся бутылки коньяка огромный глоток. — Пойдём искать рояль или пианино. Немедленно!

— Хорошо. Но перед этим я хочу прочитать тебе моё любимое стихотворение. Принадлежит оно перу Мигеля Отеро Сильва.

— Кто это такой?

— Венесуэльский поэт.

— Внимательно слушаю.

«Когда я умру и стану деревом, когда мои кости растворятся в праматери нашей — земле, когда от тебя останется только белая роза, вобравшая в себя сок твоей жизни, и ветер развеет дыхание нашего поцелуя, когда наши с тобой имена станут для всех пустым звуком, на который не откликнется даже эхо, жизнь твоя продолжится в этой прекрасной розе, жизнь моя продолжится в листьях этого дерева, наша любовь продолжится в шелесте этого ветра».

— Красивое стихотворение, — задумчиво произнесла Наташа. — Жаль, что перевод его не рифмован.

— Ничего, я исправлю этот недостаток. Вспомню молодость, — легко усмехнулся я.

— С нетерпением буду ждать твоей версии.

— Ладно, пойдём искать пианино или рояль. Пока я смогу выразить себя только в музыке.

— И то весьма неплохо.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

По моему разумению, правила доброго поведения, суждения об истине и лжи запутанны и невнятны. Мне в них не разобраться.

Чжуан-цзы.

Мы с Натальей сидели на берегу моря в очередном уютном ресторане, задумчиво созерцали бесконечную чёрную, загадочную, волнующую и чуть зловещую гладь, которая безбрежно расстилалась и как-то странно расслаивалась перед нами. Мы ели великолепных трепангов, периодически сдабривая их лимоном и каким-то весьма неплохим китайским соусом. И всё это великолепие мы запивали не менее великолепным пивом. Наташа лихо орудовала палочками. Я, как всегда, спокойно, с достоинством и, не суетясь, пользовался вилкой или руками, как и полагается настоящему патриоту и десантнику.

— Скажи, пожалуйста, — спросил я. — Недавно ты заверяла меня, что не терпишь мексиканскую кухню в связи с тем, что она острая. Но сейчас ты лихо поглощаешь довольно острых трепангов, или как они там по-другому называются.

— Ну, типа, морской огурец или кикимария какая-то, — беззаботно ответила Наталья. — А, вообще, то, трепанги — это несколько видов голотурий, обитающих на мелководье океана.

Я не донёс вилку до рта и был поражён данной сентенцией до такой степени, что лихорадочно проглотил стакан с водкой, не ощутив весьма ожидаемых последствий сего действа.

— Любимый, не пей так много, умоляю! — всполошилась Наталья. — Тебе же ещё играть!

— Играю я только в нетрезвом виде, — раздражённо буркнул я. — Об этой моей специфической особенности знает уже весь мир! Почему-то именно так распорядился сам Чёрный Человек!

— Хорошо, хорошо… А кто же он всё-таки на самом деле такой, этот тип? Ты думаешь, что я поверила в версию о Господе Боге?

— А откуда у тебя такие знания об этих моллюсках, или кто там они? — ушёл я от ответа на довольно прямой, но очень тяжёлый вопрос.

— Я, вообще-то, врач, а значит и биолог в некоторой степени.

— Ладно. Вернёмся к теме.

— Какова она?

— Недавно ты решительно заявила мне, что категорически не терпишь острую пищу, а сейчас с удовольствием поглощаешь этих трепангов, которые, довольно остры и перчёны.

— Меняются времена, меняются вкусы и даже нравы. А кроме этого, на столе присутствует весьма недурственное, холодное, слегка сладкое китайское и вьетнамское пиво, которое очень неплохо сглаживает перчёный и солёный вкус трепангов.

— Согласен.

— Одно не пойму.

— Что?

— Зачем ты заказал водку?

— Она тоже весьма неплохо идёт под трепангов. Даже успешнее, чем пиво. Трепанги и водка — вещи вполне сопоставимые и совместимые. Это как водка и солёный огурец, или помидор, или мочёный арбуз, а тем более бочковой, ядреный и хрустящий груздь, постанывающий от предчувствия грядущего поглощения его истинными гурманами и настоящими эстетами. Когда тебя поглощают с настроением, упоением, благодарностью и восторгом, то ничего не жаль, на всё наплевать и можно с радостью умирать.

— Вот это ты завернул! Вот это да! Ну, ну… — усмехнулась Наталья.

— И ты подчас заворачиваешь такое!

— Согласна. Ладно… А ты знаешь, как ни странно, а вот настоящего бочкового солёного груздя я ни разу в жизни не пробовала. Всё какие-то китайские или вьетнамские маринованные подделки. Интересно, какой у него вкус, у истинного, солёного и крайне патриотично настроенного сибирского груздя?

— Есть ещё и грузди дальневосточные. Они настроены не менее патриотично и не менее вкусны.

— Ах, да.

— О, вкус у солёных груздей Божественный! Организую я тебе скоро это священное мероприятие по поеданию настоящих бочковых груздей из Сибири или с Дальнего Востока.

— С нетерпением жду!

— Но без водки нам не обойтись! Никак!

— Я готова!

— Обожаю женщин, которые всегда готовы ко всему!

— Обожаю мужчин, которые обожают женщин, которые готовы ко всему! — рассмеялась Наташа.

— Дорогая, перед тем, как мне начать играть, можно рассказать тебе одну историю? — поинтересовался я, нанизав на вилку очередную порцию мёртвых детей океана.

— Валяй.

— Как-то Александр Великий, ну, тот, который был Македонским…

— Я знаю, кем был Александр Великий! — возмутилась Наталья.

— Мне продолжить?

— Продолжай.

— Как-то Александр Македонский заметил среди своей армии человека, который всегда убегал с поля боя. Узнав, что этого горе-воина тоже зовут Александром, он сказал ему: «Или будь храбр в сражениях, или перемени имя, чтобы меня с тобой не путали!».

— Ну, это же явно байка! — рассмеялась Наталья.

— Почему ты так считаешь? Эту историю поведал один весьма уважаемый грек.

— Если бы этот воин действительно убегал с полей сражений, то Александр Македонский его просто бы зарубил на месте!

— Да, согласен, — улыбнулся я и бросил в рот ещё одну порцию несчастных детей океана. — Но в любой байке есть свой потаённый смысл.

— Ну, и какой же смысл заключён в данной байке?

— Смысл её заключается в отсутствии смысла, но он присутствует рядом с тобой.

— Что!?

— Просто я тебе рассказал эту историю для того, что бы ты понимала, с каким великим человеком сидишь за одним столом! Я — Александр, который никогда не убежит с поля боя!

— Боже мой! Ну, и ассоциации, однако!

— Бог тут не при чём. Вернее, он, конечно, всегда при чём, особенно в моём случае и положении…

— То-то и оно!

— Да… — мы скорбно помолчали.

— Разрешите с вами немного пообщаться и возможно попытаться решить некоторые ваши проблемы, господа? — вдруг услышал я слегка хрипловатый, насмешливый и до боли знакомый голос за своей спиной, от которого я вздрогнул и страшно запаниковал.

— Вы кто? — удивилась Наталья. — Мы довольно успешно общаемся между собой наедине и сами решим все наши проблемы и без вас. Не стоит нарушать нашего уединения.

— Наташа! — сквозь зубы процедил я.

— Что, Наташа? Меня так зовут уже сорок лет! Что за тип такой?! Откуда появился? Как это он преодолел твоих телохранителей? Это твой очередной собутыльник и новоявленный друг? — вдруг возбудилась женщина.

— Заткнись, дура! Это Бог!

— Что?! Кто!?

— Я никто и ничто в обычном и обыденном понимании. Я в принципе как бы существую на самом деле в своём земном обличии, но, тем не менее, успеваю быть везде во Вселенной и являюсь Творцом всего, что окружает вас, и многого другого, — устало произнёс Бог и присел на свободный стул, распахнув чёрный плащ.

На этот раз одет он был в великолепный фрак, имел безукоризненную белоснежную рубашку и красную бабочку на шее.

Наталья обалдела и онемела, некоторое время с огромным изумлением созерцала Творца.

— Вы, действительно, на самом деле ОН?! Тот самый Чёрный Человек? Бог? — наконец произнесла она дрожащим голосом.

— Да, я тот самый. Увы… Один одинёшенек. Неприкаян. Задумчив, меланхоличен, невесел. Иногда хандрю и тоскую, периодически предаюсь печали. А всё почему?

— Почему? — автоматически спросила Наталья.

— Мир пресен. Везде скука, не хватает новых впечатлений, эмоций, душевного подъёма, не хватает, как любит говорить Александр, экстаза, — поморщился Бог. — Но, ожидаю от вас, уважаемый Маэстро, в этот вечер самого необыкновенного чуда. Чувствую, что наконец-то я развеюсь и взбодрюсь! Официант, ещё трепангов и пива!

— Не знаю, смогу ли я сегодня удовлетворить твой несомненно тонкий и изысканный вкус, — нерешительно произнёс я.

— Удовлетворишь, я не сомневаюсь.

— Дай Бог, — сказал я и смутился.

— Дам, дам, — рассмеялся Бог. — А вообще, вы вот сидите вдвоём на террасе и говорите ни о чём, а публика в зале дрожит от нетерпения. Рояль готов принять в себя ваши пальцы, Маэстро! Вернее, он готов ощутить на своих жаждущих клавишах восторг вашей мятущейся души!

— Как образно, однако, вы изъясняетесь, — восхитилась Наталья.

— Ты знаешь, дружище, а мне вот пришла сейчас в голову одна неожиданная и шальная мысль, — поморщился я.

— И какая?

— А если ты вовсе и не Бог, а Дьявол?!

Наталья побледнела, покачнулась и чуть не потеряла сознание.

— Что за бред!? Но я же не требовал у тебя что-то взамен за внезапно проявившуюся гениальность? — возмутился наш гость. — По вечному и всемирному сценарию Сатана обязательно должен взамен чего-то требовать, ну, обычно, как полагается, душу. Душа при тебе?

— Вроде при мне, — неуверенно произнёс я. — А кто писал все эти сценарии про Создателя и Дьявола? Люди. Ну, талантливые, неординарные, но всего лишь люди. Со своим представлением о мире, со своими фантазиями. И, вообще, может быть, теория о Боге и Дьяволе неверна, глупа и совершенно ошибочна?

— Что за бред ты несёшь!? Хочешь лишиться своего таланта? Ну, я о музыке? О рифмоплётстве и о твоих упражнениях в писательстве я не говорю. Смех и грех!

— Обидно…

— Обидно, но честно. Так что, отобрать у тебя музыкальные таланты?

— Нет, нет! Ни в коем случае!

— То-то!

— Господа, прошу, успокойтесь, ради Бога! — почти зарыдала Наталья. — Да что же это такое происходит!?

— Вообще-то я и есть тот самый Бог! Не надо никаких тавтологий! Всего-навсего выясняются отношения между двумя мужиками! — рыкнул Бог или, возможно, всё-таки Дьявол. — Зачем мне вот так просто дарить талант этому индивидууму и не требовать ничего взамен?! Нонсенс! Он, видите ли, не верит в Бога и в Дьявола! Теория, оказывается! Я — теория! Спасибо! Благодарствуйте!

— Ну, извини, погорячился, бывает, — буркнул я и выпил пол стакана водки. — Так всё странно и неоднозначно…

Наш нежданный гость сделал тоже самое. Мы некоторое время помолчали. Я с удовольствием вслушивался в шум в зале. Он потихоньку нарастал. И вдруг меня посетило озарение!

— А ты знаешь, — задумчиво произнёс я. — Может быть дело в том, что в тебе самом отсутствуют таланты, но ты способен наделять ими других? Может быть, именно в этом и заключается подвох в отношении меня? Кого-то следовало выбрать. Ну, и выбрал меня, почувствовав мой нереализованный до конца внутренний потенциал. Ты просто не способен сам себя реализовывать в творчестве! Вот в чём разгадка! Я всё понял!

— Саша, что ты такое несёшь! — в отчаянии запричитала Наталья. — Как можно такое говорить!? Что за чушь!? Опомнись!

— Сударыня, я очень вам благодарен за поддержку, — Чёрный Человек встал, поклонился и поцеловал ручку Наташи, а потом возмутился. — Где трепанги, пиво, водка и виски?! Официант!

— Виски!? — в свою очередь бурно возмутился я и приготовился рвать на себе рубашку и обнажать очередную тельняшку. — Никакого виски! Ненавижу всех этих англосаксов!

— Постой, постой, — усмехнулся Создатель. — Но виски же делают и шотландцы!

— Да, действительно, — задумался я, а потом спросил. — Но они же, вроде бы, тоже англосаксы?

— Да какие они англосаксы!? О чём это ты?! — возмутился Бог. — Настоящие англосаксы не могут так не любить других англосаксов!

— Да, ты прав…

— Ты же обожаешь шотландцев? — вкрадчиво спросил мой собеседник.

— Я их очень сильно люблю и ценю, — согласился я. — Гордый, свободолюбивый и почти непобедимый народ. Всё время боролись с этими английскими завоевателями.

— А почему шотландцы непобедимы «почти»?

— Непобедим только русский народ! А особенно десантники! — я снова попытался порвать на себе рубашку и тельняшку под ней, но меня решительно привёл в чувство Бог. — Маэстро! Публика ждёт! Котёл переполняется паром!

— Хорошо… С тобой я выясню отношения чуть попозже. Я готов!

— Что тут происходит? — заметалась по террасе Наталья. — Ты с кем собрался выяснять отношения?!

— А мне на всё и на всех глубоко наплевать сто тысяч раз! — раздражённо воскликнул я, чувствую приток адреналина.

— Слюны не хватит, — усмехнулся Бог.

— Мне терять нечего!

— Саша!

— Пусть этот маразматик катится к чёртовой матери! В конце концов, именно он, старый урод, мне организовал рак, вследствие чего я так страдаю!

— Санечка!

— Маэстро, однако… — тактично кашлянул Чёрный Человек в кулак. — Публика всё-таки ждёт. И не такой уж я урод. И вовсе я не так уж стар. Подумаешь, миллионы или миллиарды лет. Так, смех и грех. И я очень хочу послушать ваше очередное бессмертное произведение, Маэстро.

— Иду. Публика есть публика… Тебя я ненавижу, но публика и творчество — это святое!

— Вот и превосходно. Что будем играть?

— Слушай, как-то подозрительно ты себя ведёшь.

— В смысле? — торопливо отвёл взгляд в сторону Чёрный Человек.

— Давай, колись по полной программе! — ухмыльнулся я. — Ну же! Я был прав насчёт того, что ты не способен к творчеству? Ты можешь творить только посредством кого-то!?

— Санечка!

— Заткнись, баба!

— Ну, зачем так грубо?! — возмутился Бог. — Заглатывая стакан водки.

— Возвращаемся к теме. И что, ты на самом деле не способен играть на скрипке, на рояле и даже на несчастной волынке?!

— Нет…

— Бедненький! Неприкаянный ты мой, — Наталья вдруг смело и ласково погладила Бога по щеке своей нежной и чувственной рукой. — Ты не переживай так сильно. Хочешь, я брошу этого идиота и стану твоей любовницей, а то, может быть, и женой?

— Наташа! — воскликнул я в ужасе.

— Бред какой-то! — в таком же ужасе воскликнул великий Творец всего сущего.

— А почему бы и нет? Даруй мне бессмертие и дело будет в шляпе! — легко и светло рассмеялась женщина и приложилась к бутылке с виски, которая была весьма вовремя подана. — Вы не представляете, что я могу вытворять под одеялом! Я вам нравлюсь, Создатель? Ответьте честно.

— Девочка моя…

— Я тебе не девочка, а старая, потёртая, много повидавшая и разочарованная в жизни кошёлка! Будем реалистами! — рассмеялась женщина. — Так я тебе нравлюсь, или нет?! Повторяю! Скажи предельно честно. Как тебе моя душа? Или определить её статус может только дьявол? Всё-таки, кто ты такой на самом деле?

— Звезда моя! — промямлил Бог.

— Я пока не твоя звезда! — захохотала Наталья. — Так нравлюсь я тебе, или нет?!

— Очень сильно нравитесь, моя леди!

— Так, тема «Пигмалиона» существует и торжествует в веках! Здесь все сошли с ума! Кроме меня. Но вопрос спорный. Возможно, я уже давно сумасшедший, но просто не осознаю данного факта. Ладно… — мрачно произнёс я. — Где мой рояль?!

— Скажи, милый, — Наталья снова нежно провела ручкой по щеке Чёрного Человека, отчего он вдруг засмущался и занервничал. — Ответь на один вопрос.

— Что мне следует сказать и в чём заключается вопрос? — задрожал Бог.

— А я, вообще-то, существую на самом деле? По этому поводу кое у кого имеются сомнения, — Наташа иронично посмотрела на меня.

— С сей секунды ты по настоящему существуешь, живёшь, дышишь, движешься и торжествуешь!

— О, как! — воскликнул я. — Значит, раньше Наташа существовала не по-настоящему?! Это почему же?

— Увы, да, не совсем по-настоящему. А почему это происходило, пока не твоего ума дело.

— Извини, — возмутился я. — А с кем же я до сего времени и столько раз трахался, пил текилу, коньяк, пиво и водку, ел раков и даже устриц? С кем я вёл весьма продолжительные и содержательные беседы? Кому читал стихи и рассказывал разные басни?! Кто эта женщина, или существо, чёрт возьми?!

— Чёрт тут абсолютно не при чём!

— Ну, и!?

— Дело в том, что и ты ранее существовал не совсем по-настоящему.

— Что?!

— То.

— Ничего не пойму!

— Сложно человеку понять то, что понять очень сложно или даже невозможно.

— А я хочу понять!

— Маэстро, публика ждёт!

— Иду, иду. Но наша беседа ещё будет продолжена! Я всё-таки жажду дойти до сути!

— Как говорил Омар Хайям: «Ты всё пытаешься проникнуть в тайны света, в загадку бытия… К чему, мой друг, тебе всё это?». Публика ждёт!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Жизнь коротка. Надо доставлять друг другу приятное.

И. Гёте.

Я играл на рояле так вдохновенно, мощно, легко, мастерски, с истинным экстазом, филигранно и отточено, что в огромном зале ресторана все постепенно стали сходить с ума. Я творил чудеса. Я, как всегда, соединял себя в паре-тройке, нет, в десятке или в сотне могучих орлов. Они парили над миром и над обыденной действительностью, презрительно и хищно созерцал её с огромной высоты и размышлял над тем, как жизнь внизу сера, убога, скучна, пресна, незначительна, жалка и, всё-таки, несмотря ни на что, прекрасна и желанна.

Да, самому могучему орлу или нескольким эскадрильям орлов когда-нибудь потребуется земля, добыча и орлица, или сотни орлиц. Куда же без них деваться… Добыча есть добыча. Птенцов, всё-таки, следует зачинать, высиживать, кормить, воспитывать и самое важное, — учить летать.

Как всегда, эти сумбурные, нежданные и странные мысли метались беспорядочно в моей голове, но совершенно не мешали творить, творить и творить, и испытывать дикий и ничем непередаваемый экстаз. О, музыка, о, наслаждение, получаемое только от соприкосновения с этой самой удивительной и умопомрачительной дамой в мире! О, музыка! О, Гранд Дама! О, моя любовь навсегда! О, смысл моей жизни, который, несомненно, заключается прежде всего в самовыражении, в творчестве! Мы живём для того, чтобы проявить свою сущность во всей полноте, и не для чего более. Это вечный закон бытия.

Закончив играть на рояле, и глубоко поклонившись восторженно аплодирующей публике, я крикнул потрясённой Наталье:

— Скрипку мне, которая от Страдивари!

Женщина быстро извлекла из-под стола футляр, открыла его, достала скрипку и благоговейно поднесла её мне. Я также благоговейно принял инструмент в свои руки, поцеловал струны, сосредоточился и стал исполнять недавно написанную мною «Маленькую утреннюю серенаду» с такой мощью, с таким вдохновением, что музыка, казалось, полностью поглотила всё, что окружало меня, и существовала и царствовала только она одна в этом мире. Пальцы мои и смычок вытворяли нечто невероятное. Я был волшебником, кудесником и магом. Я полностью абстрагировался от обыденности, проблем и суеты, и беззаботно парил в каком-то сладком мистическом тумане.

Заканчивая играть, я снова вернулся в наш мир и с удовольствием увидел изумлённые и широко раскрытые глаза Чёрного Человека, сидящего неподалёку от меня. На его челе присутствовал обильный пот. Бабочка сбилась набок. Руки заметно дрожали. Бог был явно шокирован. Ну, получай, что хотел! Как тебе твоё создание?

Когда я закончил играть, зал изумлённо замер, охнул и ахнул. Воцарилось полное молчание. Аплодисментов я не услышал в связи с тем, что публика находилась в глубочайшем трансе, а вернее, в полном восторге, который закономерно рождал тяжёлый ступор. Я бережно положил скрипку обратно в футляр, аккуратно взял потрясённую и покачивающуюся Наталью под руку и вывел её на террасу, обдуваемую лёгким и прохладным ветерком. На время я её оставил одну, сменил ненавистный, душащий меня фрак на обычную повседневную одежду, с облегчением вздохнул и вернулся обратно.

Через некоторое время к нашему столику подскочил уже известный нам олигарх, раскланялся, расшаркался и чувственно поцеловал нежную ручку Наташи, которую она подала ему небрежно, как бы невзначай.

— Боже мой! Боже мой! Маэстро, я так восхищён вашей игрой! Это было нечто! Брависсимо! Я нахожусь в полном восторге!

— Спасибо.

— Ах, какая у вас дама! Такой красоты я не наблюдал уже тысячу лет!

— Она отнюдь не у меня, а со мною.

— Ах, ну да.

— Вы снова совершенно случайно оказались в этом очередном вашем ресторане? — усмехнулся я. — Давайте выпьем.

— Давайте. Не поверите, но действительно оказался здесь совершенно случайно, — засуетился олигарх и чокнулся со мною. — У меня сегодня была запланирована в нём одна очень важная деловая встреча. А тут вы! Какой сюрприз! Какой сюрприз! Вы непредсказуемы!

— Да, что есть, то есть, — снова усмехнулся я. — Весь в вас. За музыку!

— За музыку!

— Слушайте, и сколько же вы на мне за всё это время заработали?

— Готов поделиться!

— Не надо со мною делиться, — возмутился я. — Это я с кем угодно поделюсь! Половину заработанной нами суммы, пожалуйста, отдайте на благотворительность, вот и всё. Я проверю!

— Хорошо, хорошо! — истово заверил меня олигарх, увидев под моей распахнутой курткой тельняшку и обрез.

— Уважаемый, оставьте нас одних, вернее, втроём, — вежливо произнёс Чёрный Человек, подходя к нашему столику.

— Это кто такой? — набычился олигарх. — Я ещё не закончил!

— Кончать вам или не кончать, заканчивать или не заканчивать решаю только я, и никто более, — ухмыльнулся Бог. — Пальцем сейчас пошевелю, мизинцем, и не будет вас на этом свете!

— Вы кто?! — тупо и возмущённо повторил свой вопрос олигарх.

— Наталья, будьте любезны, представьте меня, пожалуйста, этому господину, — сухо и устало произнёс Бог. — Вставать не надо.

Женщина всё-таки встала и произнесла слегка дрожащим голосом:

— Перед вами Бог, Творец, Отец наш, ну, или Создатель всего сущего в этом мире.

— Что?! Вы меня разыгрываете?! Вы надо мною издеваетесь?! Что за бред вы несёте?! — набычился олигарх.

— Да кому ты нужен, чтобы над тобой издевались, педрило и мудило! — рявкнул Чёрный Человек.

— Как вы смеете!

— Смею! Ещё как смею! — взорвался Бог. — Передай привет своему любовнику Антоше, а так же обожаемому юному Петруше. И помни, что ты украл у государства пятьдесят миллионов рублей, которые, если я захочу, придётся тебе вернуть, продав все свои активы! Не будет у тебя ни ресторанов, ни парка машин, ни особняков в Ницце и даже в Виннице! И очень известную статью в уголовном кодексе ещё никто не отменял! Сядешь, как миленький! Всё будет конфисковано! До последней копейки, или доллара, или евро! Общаться со мною — это тебе не алюминий и нефть воровать, или поглощать и распиливать с разными подонками от политики бюджетные средства! Пошёл вон отсюда, чучело!

Олигарх страшно побледнел и исчез мгновенно, как будто его и не существовало на этом свете. Чёрный Человек присел за столик, чувственно и ясно улыбнулся Наталье, а потом пристально и с интересом посмотрел на меня.

— Жёстко ты, однако, — усмехнулся я и влил в себя рюмку виски, Шотландского, конечно. — Этот тип действительно украл пятьдесят миллионов?

— Украл он намного больше.

— Да, мне бы так. Молодец, красавец.

— Но, у тебя же имеется состояние в три миллиона долларов, лежащие на счёте в очень надёжном швейцарском банке!

— Маловато… Разве это состояние? Яхту не могу купить, а об острове в океане уже и не мечтаю.

— У тебя, смею заметить, вроде бы, есть яхта! И катер! И даже огромная, эксклюзивная, спортивная надувная лодка с двумя мощными и форсированными двигателями!

— В том-то всё и дело, что вроде бы! Какое-то гнилое и никчёмное корыто! Какой-то прогнивший шлюп! Какая-то дранная, вонючая, тошнотворная резиновая калоша! Смех и грех!

— Саша!

— Молчи, баба!

— Ну, не горячитесь так, Маэстро! Эти все корыта и калоши обошлись вам в четыре миллиона долларов!

— Эх! Вот, сидит перед тобой моя любимая женщина. Почему я не могу позволить себе подарить ей остров в океане, или хотя бы чёрный, или на худой конец розовый бриллиант внушительных размеров!?

— Да, очень странные вы существа, люди, — задумчиво произнёс Бог. — Всё вам мало и мало…

— Мы те, которых ты сотворил, вылепил собственными руками по образу и подобию своему!

— Ах, да… Но не будем о грустном, — вздохнул Создатель и опрокинул в себя целый фужер виски, а потом горестно произнёс. — Никак не могу напиться. Сколько не пытался, не получается, представляете?

— Как?! — удивилась Наташа.

— Мечтаю опьянеть, но достигнуть вожделённого состояния не могу. Беда, беда…

— Ну, надо настроиться, расслабиться, раскрепоститься, решительно отвлечься от своей исконной сущности и окружающей действительности, предаться медитации, очистить карму, — весьма неуверенно произнёс я. — Может быть, и получится что-то, в конце концов.

— Не получается, увы…

— Да, тяжёлый случай, — посочувствовал я Творцу. — Но могу тебя утешить. Мой случай ещё тяжелее.

— Так, не будем о грустном, — усмехнулся Создатель. — Поговорим о чём-нибудь другом.

— И о чём же?

— О музыке. Играл ты великолепно, страстно, могуче, мощно! Испепелял всё и всех вокруг. Я был очень и очень сильно удивлён. Нет, нет! Я был потрясён! Говорю это совершенно честно. Представляешь, мне даже показалось в определённый момент, что я несколько переборщил с дарованным тебе талантом.

— Вот как?

— Да о каком таланте я говорю?! Подумаешь, талант… Талантов столько, что ими хоть пруд пруди. Ты — гений! Самый настоящий гений! Эх, мне бы научиться играть хотя бы на балалайке! — Создатель снова выпил, горестно и тяжело задумался и чуть не заплакал.

— Господа, — осторожно вмешалась в наш диалог Наталья. — Вам не кажется, что ситуация лежит, как любит говорить Александр, в плоскости сплошной фантасмагории и полного абсурда?

— Совершенно не кажется, милая моя, — горестно вздохнул Бог и снова чуть не заплакал. — Мир намного сложнее, противоречивее и парадоксальнее, чем вы о нём думаете. А, вообще, главная моя проблема заключается в том, что я не могу любить.

— Как!? — ужаснулась Наташа.

— А вот так! Пробовал, и ни разу не получалось! Ни в психологическом, ни в эротическом смыслах. Ну, хотя была бы отдушина в виде алкоголя! Но и с ним ничего не выходит и не получается! Беда, беда! А зачем тогда жить?! Какова наша конечная цель? В чём заключается смысл бытия? Зачем создано всё сущее!?

— И этот вопрос нам задаёт сам Господь Бог!? — возмутился я. — Творец, Создатель и так далее!?

— Да, в том-то и дело, что всего-навсего — «так далее!».

— Как-то Вольтер сказал, что истинное блаженство не может быть уделом человека на земле, — вздохнул я. — Как я понимаю, оно не может быть и уделом Бога на небесах?

— Увы, увы…

— Господа! Какие-то пессимистичные ноты я слышу. Давайте поговорим о чём-нибудь весёлом, — тревожно усмехнулась Наташа и задумчиво посмотрела на Создателя. — Расскажите нам какую-нибудь интересную историю.

— Да, пожалуйста, — улыбнулся Бог. — Слушайте… Один скряга прятал все свои богатства в потаённом месте и ничего не тратил на семью. Но однажды его сын обнаружил тайник. Он выкопал всё золото и положил камень на его место. А деньги он прокутил. Вскоре отец обнаружил потерю и предался скорби, но сын попытался приободрить его, сказав: «Золото хорошо для трат, а для припрятывания камень ничуть не хуже…». Муслихиддин Саади. Был такой персидский поэт.

Мы с Натальей некоторое время почтительно молчали, переваривая услышанное из уст Бога, а потом я сказал:

— У меня тоже есть одна история.

— Ну, слушаем!

— Жил был как-то один мужик по фамилии Гельвецый.

— Это всем нам известный французский философ по имени Клод Андриан? — усмехнулся Бог.

— Тот самый. Издевайся, сколько хочешь! Но звали его всё-таки Адриан.

— Ну, и чёрт с ним!

— Так вы чёрт или Бог? — резво склонился я к Чёрному Человеку.

— Да не цепляйся ты за слова! Надоело! — взвился Создатель. — Я — Бог! Ну и что сказал этот Адриан?

— Он произнёс следующее. «Иллюзия — непременное следствие страстей, глубина которых измеряется степенью ослепления, в которое они нас погружают. Это прекрасно почувствовала одна женщина. Застигнутая своим возлюбленным в объятиях его соперника, она смело отрицала факт, свидетелем которого он был. «Как? — сказал он ей. — Ваше бесстыдство заходит так далеко?!». «О, коварный! — воскликнула она. — Ты разлюбил меня! Ты веришь больше своим глазам, чем моим словам!?». Эти слова можно применить не к одной лишь любовной страсти, но и ко всем страстям. Все они разят нас полным ослеплением».

Мы снова посидели некоторое время молча и думая каждый о своём, в основном о суетном. Создатель выпил, в очередной раз попытался что-то ощутить и досадливо поморщился:

— Да что же это такое?!

— Может быть, следует засосать пяток бутылок виски сразу, одну за одной, без перерыва? А вдруг произойдёт чудо?

— Саша! Ну, что ты такое несёшь! — возмутилась Наталья. — В данный момент Бог имеет вид обычного человека со всеми присущими его организму физиологическими свойствами и нормами. Если он выпьет несколько бутылок, то может сразу умереть! И что же мы будем делать без него!?

— Прервётся связь времён, — глухо и безнадёжно произнёс Создатель. — Хаос будет неминуем.

— А вот так рассуждать не следует! — обеспокоился я. — Всё-таки хочу я прожить ещё хотя бы полгода, а то и год. Я считаю целесообразным заказать пару бутылок виски. Не более. Шотландского.

Идея хорошая, — задумался Бог. — Официант! Нам ещё пять бутылок виски! Нет, семь!

— Вот это по-нашему! — восхитился я. — А почему именно семь?

— Ну, ты же обожаешь это число. И, вообще-то, семёрка — число Бога. Именно Бога, а не Дьявола.

— Так, у кого-нибудь имеются ещё какие-либо истории? — буркнул я.

— А можно, я просто прочитаю одно стихотворение? — несмело подняла руку Наташа.

— Конечно, конечно, о, прекрасная леди! — оживился Творец.

— Надеюсь, оно не будет пессимистическим? — строго спросил я.

— Ни в коем случае!

— Слушаем.

«Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв. Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв…».

— Неплохо, — усмехнулся я. — На поэтическом поприще ты делаешь явные успехи.

— Не кощунствуй и не издевайся, Александр! — возмутился Бог. — Неужели ты не знаешь, что сии строки написал Александр Сергеевич Пушкин?!

— Конечно, знаю. А почему мне не порезвиться, не поиздеваться. Как я уже говорил ранее, мне на всё наплевать! И, вообще, ты что, не понял, что совсем недавно я по полной программе издевался над тобою, сидя за роялем, а потом издевался, держа в руке скрипку работы Страдивари?!

— Всего лишь Франческо Страдивари!

— Ну и что? Какая разница? Что ты вообще-то смыслишь в музыке! Жалкий бездарь!

— Ах, так?! Ну, ты и подонок! Неблагодарный, причём! — возмутился Бог и вскочил со стула.

— Мальчики! — вслед за ним вскочила Наталья и на её лазоревых глазках появились слёзки. — Ну, хватит же! Саша, ну научи же ты, наконец, Создателя игре хотя бы на балалайке, или умению стучать по барабану! Всё становится таким глупым и смешным, что уже отнюдь не смешно!

— Ладно, успокойся милая! — одновременно воскликнули я и Бог, и смущённо замолчали.

— Так, я вас временно покидаю, — сказал Творец.

— А на какое время? — осторожно поинтересовался я. — И как это Бог может кого-то покинуть?

— Договоришься ты у меня! Понятно, кого или что покидает Бог!

— Всё понял, молчу! Слушаюсь, мой генерал! — встал я по стойке смирно. — А можно на посошок ещё какую-нибудь историю или притчу?

— Конечно можно, — рассмеялся Создатель, а потом осушил залпом одну за другой семь бутылок виски.

Наталья замерла в ужасе и почти потеряла сознание. Я был потрясён, поражён и стал с благоговением ждать результата сего священного действа, но его, увы, не последовало.

— Ничего не чувствую. Абсолютно ничего! — досадливо произнёс Творец и снова чуть не разрыдался. — Да что же это такое происходит!? Наташа, можно вас пригласить в ресторан при свечах?

— Конечно, конечно! Но интима не будет, — женщина опасливо посмотрела на меня.

— Да ради Бога! С тебя не убудет и не прибудет. В данном случае я тебя абсолютно не ревную! — заявил я. — Ну, попытайся разжечь пожар страсти у этого индивидуума! В конце концов, все мы его дети или, вернее, мы — он сам! Всё, я снова запутался!

— Да, крайне необычная и странная ситуация, — вздохнула Наташа.

— Слушай, Творец! А, может быть, тебя на самом деле и нет в реальной действительности? — решительно спросил я. — Вдруг тебя вообще не существует в этом мире? Твоё присутствие в иных мирах я не исключаю.

— Ну, что ты такое несёшь, Саша! — закричала Наталья. — Всё! На сегодня хватит! Уважаемый Создатель, слушаем вашу историю и расходимся. Нервы у меня уже на пределе!

— И так… История.

«Цзы-Гун устал учиться и сказал Конфуцию:

— Я хочу отдохнуть.

— В жизни нет отдыха, — ответил Конфуций.

— Значит, мне не суждено обрести покой?

— Нет, ты найдёшь его. Взгляни на этот могильный курган. Он такой величественный и могучий! Ты поймёшь, где тебя ждёт покой.

— Воистину, смерть велика! — воскликнул Цзы-Гун. — Благородный муж обретает в ней отдохновение, заурядный человек покоряется ей.

— О, ты всё понял Цзы-Гун! Люди понимают радость жизни, но не её пошлость, печаль старости, но не её безмятежность, ужас смерти, но неё упокоение».

— Ле-цзы… — вздохнул Бог.

— Ты знаешь, Создатель, слишком занудно и банально, — усмехнулся я. — Пришла пора прощаний. Устал что-то я сегодня.

— Небольшая просьба.

— Какая?

— Сыграй мне на прощание свою знаменитую «Маленькую осеннюю вечернюю серенаду».

— Да без проблем. Скрипку в студию!

Серенаду я сыграл с безумным надрывом, так мощно, тоскливо и ярко, что в соседнем помещении, видимо, все потеряли сознание. Бог его не потерял, но был благостен, печален, поражён и крайне бледен. Бабочка на его шее окончательно сместилась неизвестно куда.

— Я вольно или невольно породил какое-то странное существо, чудовище, монстра, лютого и кровожадного зверя, дикого и могучего вепря, пиранью или огромную зубастую акулу-людоеда, — задумчиво произнёс Создатель, затем пристально и недоумённо посмотрел на меня и скорбно покинул террасу.

— Ну, ты и даёшь?! — восхищённо воскликнула Наташа, выползая из-под стола, и постепенно обретая сознание во всей его полноте.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Давайте попробуем жить так, чтобы в час нашей смерти даже гробовщик пожалел о ней.

М. Твен.

Я был всё-таки злодейски и неожиданно похищен. Собственно, почему именно это похищение является злодейством? Любое незаконное действие: и убийство, и мошенничество, и угон автомобиля, и изнасилование или даже кража обычной шоколадки, жвачки или банки пива в супермаркете несомненно являются злодейскими актами. Но суть не в этом! Обидно! Просто обидно! Сколько я плачу этим бугаям и отморозкам, которые меня охраняют! Собственно сам виноват.

Приехал я домой после очередного грандиозного концерта, отпустил телохранителей, был очень благостен, не торопясь, принял хвойную ванну, намеревался приступить к поглощению великолепного холодного пива под замечательные раки и мидии с перчиком, чесночком и укропом, как положено. Решил посмотреть самый свежий и последний шикарный боевик. Всё так было хорошо, привычно и спокойно. Так, нет же! Нате! Получай оплеуху, идиот!

Вдруг кто-то неожиданно выбил бронированную и вроде бы вполне надёжную дверь в моей квартире. Подозреваю в этом акте парней, которые служили в спецназе, ну или в каком-либо ином подобном подразделении. Какой-то тяжёлый и явно мощный агрегат сотворил истинное чудо!

Это, как викинги, вспарывающие немощные ворота убогих и нежных английских замков! У, отморозки! Но, с другой стороны, почему отморозки? Крепкие, бесстрашные, решительные и смелые ребята, знавшие, чего хотели. Дети заснеженных и невыносимых по красоте фиордов. А англичанам так и надо! Всех их к стенке! Ненавижу англосаксов!

Короче… Уверен я был, что в моём случае осуществляли операцию самые настоящие спецназовцы или доблестные десантники, ушедшие в отставку или ныне действующие. Гордость России! Честь и хвала им! Моя бронированная дверь с пятью замками не выдержала решительного натиска. Я готов был отдаться добровольно и с чистой душой в плен настоящим десантникам, возможно морским пехотинцам, спецназовцам, истинным патриотам! Но все эти суровые и не совсем понятные хлопцы набросились на меня так яростно и попинали меня так усердно, что я скоро понял, что имею дело с какой-то бандой конченых придурков, отморозков и отъявленных негодяев!

Накинули мне на голову чёрный и плотный мешок, и куда-то отвезли. Бог с ним с мешком, с отморозками, но я был абсолютно гол, так как только собирался одеть халат! Ну, что же это такое?! Творится полный беспредел! Так поступать нельзя! Особенно с истинными патриотами.

Когда с моей головы сняли мешок, я увидел перед собою какого-то очень странного субъекта. Одет он был в довольно неплохой костюм. Маленький, плюгавенький, лысый человечек с животиком. Глазки суетливо бегают. Но на его круглом и гладком лице присутствовала довольно благообразная, широкая и весьма обаятельная и очень доброжелательная улыбка, которая вселила в меня определённые надежды на будущее.

— Возьмите вот это полотенце. Я не имею особого желания созерцать ваш вялый, скукоженный и поникший член.

— А как же ему быть не вялым и не поникшим!? — страшно возмутился я. — В таких-то обстоятельствах и при таких-то условиях! А каким бы он был у вас!? Представьте!

— Да, я вас понимаю и сочувствую, — скорбно произнёс незнакомец. — Одно дело, когда член стоит при виде красивой и соблазнительной дамы в спокойной обстановке, а совсем иное дело, когда он не стоит при таких-то чрезвычайных обстоятельствах. Да, мои ребята явно перестарались. Бывает. Увы, пути Господни неисповедимы. Как вы себя чувствуете?

— При чём тут Господь наш?! — возмутился я. — Мы сами чаще всего определяем свои пути и судьбы!

— Ладно, тема крайне скользкая и спорная. Повторяю свой вопрос. Всё-таки, как вы себя чувствуете?

— Как себя чувствую? — злобно буркнул я. — Задайте мне ещё пару идиотских вопросов из голливудских фильмов: «С вами всё хорошо? Вы в порядке?». Тьфу!

— И всё-таки?

— Каков вопрос, таков ответ. Чувствую себя прекрасно и даже превосходно! Я безумно рад встрече с вами. Но зачем надо было меня пинать так долго, и тем более несколько раз попасть в самое сокровенное место?! Никакой выдержки у ваших бойцов, никакого чувства меры.

— Возможно, вы и правы. Парни явно погорячились. Господь, конечно, иногда даёт нам возможность спустить пар, но всё должно быть в меру, — задумался и опечалился коротышка. — Придётся кое-кого примерно наказать.

— Было бы неплохо.

— А, вообще-то, пинали вас, или не пинали, — это действо такое, произвольное и очень непредсказуемое. О, как мне хочется иногда кого-нибудь от души и качественно попинать! Но совесть не позволяет, образование и воспитание. Одна надежда на мой могучий интеллект. Он и только он периодически спасает меня от суеты и несправедливости этого мира, от нехороших поступков и работает, как предохранитель.

— Да, предохранители нужны везде и всегда. Я согласен. Хоть я и не электрик.

— А, вообще, вы кто такой по сути своей? — спросил задумчиво и печально злодей.

— Странный вопрос, — устало произнёс я. — Вы именно меня вроде бы похитили. Знаете, очевидно, всё обо мне.

— Да не так вы восприняли вы мой вопрос! — огорчился и возмутился коротышка. — Он был задан в философском плане.

— Бог с ней, с философией. Как-то не тянет меня к диспуту в этом подвале. А кто вы такой?

— Ах, да… Я тот человек, которому вы заплатите очень большие деньги за своё возможное освобождение.

— Увы… Смею вас разочаровать.

— Почему? — встревожился говнюк.

— Денег у меня нет.

— Как, почему?! Вы блефуете! Быть такого не может! Вы же известный композитор, исполнитель и, кроме того, — миллионер!

— Не блефую, — устало произнёс я. — Ничего я за последний год не сотворил. Все деньги я спустил на бирже, проигрался вчистую в казино и на скачках. А кроме этого — бабы… Вы меня понимаете?

— О, как понимаю!

— Вот так…

— А машины, яхта и всё остальное движимое и недвижимое имущество, в том числе всем известный сарай в Сочи?

— Да что вы все к нему прицепились?! Сарай, он и есть сарай. И он и всё остальное записано на мою бывшую жену, мать моего единственного сына. Я в данное время гол, как сокол.

— Ну, вы даёте! — заметался человечек. — А вы знаете, меня всегда смущало это выражение: «Гол, как сокол». Соколы вроде бы не голы. Красивая птица, вся в перьях. Ничего не пойму!

— Ну, русский язык, основанный на крайне парадоксальном национальном мышлении, имеет свои определённые особенности, — вздохнул я.

— Да, вы совершенно правы, — задумался коротышка. — Но по поводу денег я вам не верю! Кстати, а где живут ваши жена и сынишка? Придётся похитить и их.

— В Англии они живут!

— Вот это да, — разочарованно произнёс мужичок и очень сильно огорчился. — Заковыристый пасьянс. Данный момент всё значительно усложняет.

— Я тоже так думаю, — усмехнулся я.

— Всё равно я вам не верю. Придётся вас жестоко пытать и, возможно, даже садистки и медленно истязать, — заявил коротышка.

— Ну и пытайте, и истязайте, — абсолютно равнодушно произнёс я. — Пытайте не пытайте, — конец всё один. Увы, увы…

— В смысле?

— В том-то и дело, что смысла нет никакого в моей бездарно прожитой жизни.

— Это как?

— Я обречён. Рак в последней стадии или степени. Осталось мне несколько месяцев бытия. Мне на всё и на всех наплевать кровавой слюной! Лучше умереть в результате сравнительно краткосрочных пыток, так как сердце не выдержит, чем валяться несколько месяцев в палате, принимать наркотики и страдать от невыносимых физических и моральных мук.

— Вот это да…

— Да, дела мои плохи. Как сказал Бальзак, «сильные жизненные потрясения исцеляют от мелких страхов». Что мне ваши пытки. Так, ерунда, детские игры. Рак, этот чёрный и беспощадный монстр, наложил на меня свою тяжёлую и холодную длань, и нет от него избавления, — зарыдал я и в полном отчаянии врезался лбом в стол.

— Ну, к чему такой страшный и невыносимый пессимизм? Успокойтесь, — чрезвычайно сильно огорчился и засуетился коротышка. — Но, мне, конечно, очень и очень жаль. Приношу вам мои самые глубокие и искренние соболезнования.

— Я, вообще-то, пока ещё вроде бы не умер!

— О, извините, извините!

Мы посидели, скорбно помолчали.

— У вас выпить чего-либо не найдётся? — тяжело и глухо спросил я.

— Есть водка и коньяк.

— Коньяк чей?

— Армянский и Краснодарский. Оба десятилетней выдержки.

— Последнее то, что надо. Доставайте и наливайте, а потом мы о ваших проблемах поговорим более подробно и обстоятельно.

— О моих!? — оторопел и чрезвычайно возмутился похититель.

— Да, именно о ваших! У меня-то всего одна главная проблема, а у вас, я чувствую, их накопилась не одна сотня.

— Да, вы правы. Проблем много, — тяжело вздохнул мужичёк и глаза его вдруг увлажнились.

Мы нервно выпили, задумались, скорбно помолчали, посмотрели на облачное, но всё равно прекрасное небо за узким окном.

— Хочешь, я прочитаю тебе очень короткое стихотворение? — внезапно спросил меня злодей. — Тема, затронутая в нём, касается нас обоих.

— С удовольствием послушаю. Кто автор?

— Тао Юаньмин.

— О, ты любитель восточной поэзии?

— Да, я ею сильно увлекаюсь.

— Честно говоря, не ожидал от тебя такого.

— Я же тебе уже говорил, что я очень хорошо образован, — обиделся похититель.

— Извини, извини! Слушаю стихотворение.

«Через тысячу лет, через десять тысяч годов Память чья сохранит нашу славу и наш позор?».

Мы задумались, помолчали, потом выпили не чокаясь.

— Позволь и мне прочитать одно стихотворение Фирдоуси, — глухо произнёс я.

— Я готов его выслушать.

«Смиренно склонись перед волей небес! Будь рьян в благочестье, откинувши лень, Чтоб встретить достойно последний свой день, Стремись к одному лишь, готовясь к пути, — Благие деянья с собой унести».

— Намёк я понял, — мрачно усмехнулся злодей. — Но, увы… Злых деяний я совершил намного больше, чем добрых. Мне уже терять нечего.

— Всё можно поправить. Всегда решающими являются концовка романа, последние ноты в музыкальном произведении, аргументы в завершающей части спора.

Мы снова помолчали и выпили. Коньяк был очень хорош. Спокойствие и благостность воцарились в наших душах, но, увы, ненадолго. Пасторальная тишина была внезапно и грубо нарушена.

— Что здесь такое происходит и творится!? Шеф, ты что, сошёл с ума?! — вдруг ворвался в комнату какой-то здоровенный мужик в шортах и с автоматом.

Коротышка мгновенно выхватил откуда-то пистолет и разрядил всю его обойму в мужика.

— Уберите этого придурка!

Мёртвого придурка быстро убрали какие-то типы в масках.

— Не люблю нарушения субординации и отсутствия выдержки и терпения, — поморщился коротышка и осушил стакан коньяка.

— Я тоже этого не люблю, — с готовностью последовал я его примеру. — Выдержка и терпение лежат в основе всего мироздания!

— О, как ты прав!

— Ладно… Ты меня разжалобил, — вздохнул я. — Так и быть. Тебе миллиона хватит?

— Но ты же сказал…

— Да мало ли что я говорю! Я такое могу наговорить! Дарую тебе последний оставшийся у меня миллион, тщательно припрятанный. Всё, баста! Сажайте меня на кол, вешайте, вырывайте ногти, делайте, что угодно! Мне на всё насрать!

— Но это же несправедливо! — ужаснулся коротышка. — Как это!? Последний миллион!? Я, конечно, злодей, но не до такой же степени! Я готов с тобой поделиться и подарить тебе сто, нет, пятьдесят тысяч евро.

— Что мне эти несчастные пятьдесят тысяч?! — скептически усмехнулся я. — Это что за деньги?! За один серьёзный концерт я получаю такую сумму, а то и более. Всё зависит от клиентуры и обстоятельств.

— Вот как?

— Как-то пригласил меня на пару неделек в своё поместье один миллиардер. Сноб, эстет, лорд. Играл я ему три раза в день, после завтрака, обеда и ужина. А в выходные дни он приглашал на мои концерты массу народа, ну, своих друзей, родственников, партнёров по бизнесу, политиков там всяких. И знаешь, сколько он мне заплатил?

— Даже не предполагаю и не представляю, — с трепетом произнёс похититель и затаил дыхание.

— Два миллиона долларов! — усмехнулся я. — По миллиону за неделю!

— Что!? Вот это да! — изумился коротышка и страшно напрягся. — А у тебя есть продюсер?

— Есть, — раздражённо ответил я. — Тот ещё мошенник, придурок и прощелыга!

— Так, этого мерзкого вора ликвидируем завтра, и я становлюсь отныне вашим продюсером, Маэстро. Обещанного миллиона мне не надо. Уж как-нибудь заработаю намного больше. Вернее, мы вместе заработаем.

— Превосходно! — восхитился я и выпил ещё одну довольно глубокую рюмку божественного напитка. — С каких именно краёв этот коньяк?

— Темрюк.

— Великолепно! Это где-то неподалёку от Тамани или в ней, или рядом с ней? О, исконно славянская земля! Обожаю! О, мои славные и величественные предки!

— Чёрт его знает… Но, вроде бы, там жили ранее совсем не славяне, — робко сказал похититель.

— Как?! — изумился я. — Ты, что, не ПАТРИОТ!?

— Глубочайший! — истово заверил меня коротышка и ударил рукой по своей груди так мощно, что всё завибрировало и загудело вокруг нас.

— Если уж у нас сложились такие добрые, дружеские и даже доверительные отношения, то хочу прочитать коротенький отрывок из одного известного стихотворения Михаила Юрьевича нашего, Лермонтова. О, Тамань! О, Печорин! О, Белла!

— Внимательно слушаю, Маэстро!

— Почему ты вдруг так меня стал называть?

— Но я же теперь ваш финансовый директор, импресарио, продюсер, или как там ещё нас называют?!

— Да, ты прав… Слушай.

«Боюсь не смерти я. О нет!

Боюсь исчезнуть совершенно…».

— Как отточено!

— Да, великолепно!

Мы только подняли бокалы за Михаила Юрьевича Лермонтова, как вдруг в комнату ворвался очередной бородатый и могучий мужик с автоматом и почему-то в трусах, и пророкотал:

— Шеф, что тут происходит?! Что за бред!

Коротышка снова молниеносно выхватил откуда-то пистолет и разрядил обойму в агрессора.

— Ну, что же это такое!? Распустились, сволочи! Унести его куда подальше, этого маньяка, конченного придурка, подонка и параноика!

— Да, я предчувствую, что продюсер из тебя будет отменным, мощным и всеми уважаемым, — задумчиво произнёс я, наблюдая, как двое молодцов куда-то отволакивали очередной труп.

— А то! Ух, как мы с вами развернёмся! Завоюем и покорим весь мир!

— Дай Бог.

— А вы знаете, Маэстро, честно говоря, я ведь являюсь вашим давним восторженным обожателем и крайне истовым поклонником, — печально, но одновременно с экстазом произнёс мой новый продюсер. — Именно потому я вас и похитил.

— Странное заявление.

— А ничего странного в нём не вижу. Нет ничего сладостнее, чем похитить того, кого ценишь, уважаешь или даже любишь!

— Ну, ты даёшь!

— Маэстро! Вместе с вами была похищена и ваша скрипка. Виноват! Каюсь! Но покой её не нарушен. Вот она! Я вам возвращаю её в целости и сохранности. Я, как ваш давний и преданный поклонник, прошу исполнить для меня что-нибудь такое, этакое…

— А волынка?

— Да кому она нужна, эта ничтожная и глупая волынка! Смех и грех… Страдивари, есть Страдивари, хоть он не отец, а его старший сын. Ну, Маэстро!

— Хорошо… — задумался я на несколько секунд. — «Маленькая полуденная серенада»!

— Я уже трепещу!

В комнату вдруг снова ворвался какой-то громила, но уже со страшным пулемётом в руках, из которого был немедленно открыт бешенный огонь. Мы с коротышкой мгновенно упали на пол.

— Ты что творишь, Марк?! Мы так не договаривались! Ты что, сошёл с ума?! Опомнись! Сначала деньги, а потом всякие серенады! — завопил мужик.

Мой новоявленный продюсер по имени Марк снова молниеносно выхватил откуда-то очередной огромный пистолет и, молниеносно вскочив, разрядил его довольно содержательную обойму в громилу.

— Унести этого идиота!

— Слушай, а сколько у тебя этих пистолетов всего? — уважительно спросил я. — Не легче ли просто менять обоймы в одном надёжном пистолете?

— Пистолетов у меня целых шесть. Два в двух наплечных кобурах и два за брючным ремнём. И ещё два внизу под брюками. Ну, а насчёт обойм… Ты же видишь, какие кретины и даже идиоты меня окружают. Времени на смену обойм просто не хватает. Ужас какой-то!

— Так, вернёмся к серенаде, — сказал я, с трудом поднимаясь с окровавленного пола.

— Давай вернёмся, — сказал Марк, сел на стул и на всякий случай положил очередной пистолет на стол.

— Бог с ней, с Серенадой. Скажи честно и откровенно, как на духу, — спросил я. — А какое же из моих нетленных произведений всё-таки тебе нравится больше всего?

— Меня вполне устроит твоя гениальная Серенада, — как-то фальшиво произнёс мой похититель.

— Так. Давай начистоту, — сурово сказал я. — Повторяю. Всё должно быть предельно честно и откровенно. В данный судьбоносный момент нет места и времени для фальши.

— Ну, если честно, то балдею я от «Романса, написанного после очень глубокого запоя», — оживился Марк. — Какая вещь! Прошибает от макушки до пяток и пробирает до самого нутра!

— А что тебе ещё нравится?

— Есть у вас, Маэстро, ещё одно убойное произведение. «Расставание туманным утром». Но его играть не надо.

— Почему?

— В таком случае душа моя сильно тоскует и я обязательно плачу. А это в нашем положении крайне нежелательно.

— Ну, что же… Романс, так романс, — грустно произнёс я, трепетно дотронулся до скрипки, ощутил её нежную и в то же время твёрдую структуру, взял смычёк и заиграл так, что Марк через пять минут заплакал навзрыд, а затем отключился.

Я, конечно, в такой ситуации мог бы шустро сбежать, но как-то не захотелось этого делать. Всё-таки, Марк — неплохой, образованный, сентиментальный и довольно тонко чувствующий мужик. Мой истовый поклонник. Новый продюсер с большим потенциалом. И какая, однако, отменная реакция. И какая решительность! И целых шесть пистолетов. В шоу-бизнесе все эти факторы очень и очень много значат!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Тот, кого привели к цели, не имеет права считать, что он достиг её.

М. Эбнер-Эшенбах.

Солнце стояло в самом зените. Небо было голубым, но очень и очень тяжёлым. Тридцать пять градусов в тени, однако. Ни единого порыва ветра. Как такое возможно поздней осенью? Аномалия какая-то! Что творится с природой?!

Мы с Марком и Натальей безмятежно сидели в фонтане, по периметру которого рассредоточились семь телохранителей. Ребята были, как это и положено, в чёрных строгих костюмах, в белоснежных рубашках с галстуками и в шляпах. Они сурово и напряжённо созерцали окружающую действительность, отчего перед фонтаном и в нём, кроме нас, несмотря на жару, никого не было. Бойцы страшно потели, хотя их костюмы были выполнены из лёгкой льняной ткани.

— Да, жарковато, — промолвил Марк.

— Да, однако, — произнёс я.

— Бывает и хуже, — сказала Наталья.

— Ну, например, в пустынях Сахара, Каракумы или Калахари. И в Соединённых Штатах есть какая-то пустыня, где температура воздуха достигает шестидесяти градусов или даже более.

— Ужас!

— Да…

— Но, солнце всё-таки лучше, чем мороз под сорок или даже под пятьдесят и более. Бывал я в северных широтах неоднократно, — сморщился я. — Вы не представляете, что это такое, — настоящий мороз! Не дай Бог! Моча на лету замерзает!

— Да, согласна.

— Да, согласен.

— Ничего, скоро октябрь, — сказал я. — Люблю первую половину этого месяца. Паутинки летят, комаров и мух почти нет, температура вполне комфортная и щадящая. И приходят в голову мысли о вечном и бесконечном течении жизни, которое, возможно, прекратится вдруг навсегда.

— Так, давайте не будем о грустном! — лениво возмутилась Наташа.

— Сойдёмся на том, что октябрь — это прекрасно, — поддержал её Марк.

— Да, согласен.

— Да, согласна.

Нашу крайне содержательную и интеллектуальную беседу внезапно прервали двое потных полицейских, которые вдруг и внезапно возникли около фонтана. Я сначала предположил, что они, видимо, тоже собрались в нём искупаться, а значит освежиться с целью повышения эффективности несения службы по охране общественного правопорядка, но, увы, моя гениальная догадка оказалась крайне неверной и ложной.

— Предъявите документы! Что здесь происходит?! Кто вы такие!? На вас жалуются прохожие и негодуют дети, — рявкнул один из полицейских, опасливо посматривая на мрачных телохранителей.

— Вы к какому ведомству и отделу принадлежите? — лениво спросил Марк, сделав глубокий глоток пива из запотевшей бутылки.

— Какая разница?! Вот наши удостоверения! Немедленно выходите из фонтана! Вы задержаны!

— Засуньте их себе в жопу, ваши удостоверения! Эй, бойцы-молодцы, — крикнул Марк в сторону телохранителей. — Взять этих типов и утопить!

— Стоп, стоп! Марк, ну нельзя так жёстко поступать, — укоризненно произнёс я. — Ребята охраняют общественный порядок, выполняют свой священный долг перед Родиной и Отечеством. Бродить по такой жаре… Это многого стоит. Они истинные патриоты. Успокойся.

— Хорошо… Ты хочешь, чтобы нас арестовали?

— Ну, кто же нас арестует, — устало вздохнул я, с удовольствием нырнул в прохладную воду, вынырнул, пригладил волосы. — Уважаемые господа полицейские! Я вам никого не напоминаю?!

— Маэстро?! Неужели это вы?!

— Да, это именно я. Кстати, я смею вам напомнить, что являюсь гордостью Родины, лауреатом Государственной премии, орденоносцем, личным другом Президента и кое-кого ещё, в том числе вашего Министра, — строго произнёс я.

— Извините! Служим Отечеству! — одновременно рявкнули полицейские и поспешно удалились.

— Слушай, — задумчиво сказал Марк. — А не податься ли нам в большую политику? Я бы с удовольствием стал Председателем Правительства или ещё кем-либо в этом роде. Можно податься в Сенат или в Конституционный Суд.

— Куда, куда?!

— А почему бы и нет. Ну, побыли бы мы очередными придурками и клоунами некоторое время. Порезвились бы. Какая у них, у депутатов, сенаторов, судей и министров зарплата, однако! Ух! — Марк мечтательно улыбнулся. — А взятки, а распил бюджета?! Но всё-таки, я бы предпочёл быть ни каким-нибудь вшивым сенатором, которые по сути своей ничтожны и ничего не решают, а Председателем Конституционного Суда.

— Ну, для этого, хотя бы для начала, надо иметь юридическое образование, — усмехнулся я.

— Вообще-то данное образование у меня имеется, — лениво и снисходительно отозвался Марк.

— Как?!

— Закончил я юридический факультет Ростовского-на-Дону Государственного Университета. С золотом!

— Ну, ты даёшь!

— Так что? При моём стремлении и при твоих деньгах и связях… Чем чёрт не шутит, а?

— Давай пока просто покупаемся в фонтане, — благодушно и успокаивающе произнёс я.

— Давай. А почему на тебе тельняшка? Что, сегодня День ВДВ?

— Для меня День ВДВ — это вечный день! Родина или смерть! Враг не пройдёт нигде и никогда! Москва за нами! Кто, если не мы! Кто, кроме нас!? Десант, вперёд!

— Ах, ну да… Твои мании все и везде, и кому не лень обсуждают постоянно, — рассмеялся Марк и неожиданно стал серьёзен. — Холодной водки бы сейчас. Что бы зубы ломило. Да малосольных бы огурчиков, и груздочков бочковых…

— А помидорчиков и квашенной капустки!? Что, слабо?! — усмехнулся я.

— Честно говоря, вот так сразу мне слабо.

— А мне не слабо.

— Неужели? — изумился Марк.

— Мальчики! Успокойтесь! Вы что, с ума сошли!? — встревожилась Наталья. — Почти плюс сорок на дворе! И нет ветра! Полдень. Опомнитесь!

— Нам, истовым патриотам и воинам, истинным десантникам, какие-то плюс сорок или пятьдесят градусов не страшны?! — ухмыльнулся я. — Нам нипочём и плюс шестьдесят, и минус семьдесят! Водку в студию и закуску! А даме мартини со льдом!

Один из телохранителей быстро двинулся в сторону моего лимузина, который стоял неподалёку и, конечно же, был оборудован кондиционером и вполне вместительным холодильником.

— И пусть насосы в фонтане сосут более интенсивнее и эффективнее! В нём гуляет самый великий за всю историю человечества мастер игры на волынке и тем более на скрипке!

— Саша!

— Женщина, молчи! — рявкнул я. — Помнишь мою гениальную вещь — «Утопление без жалости и упрёка»?

— Это ты к чему?! — ужаснулась Наталья.

— К тому!

— Александр, ну, ты так не горячись, — стал успокаивать меня Марк. — Пускай сия обворожительная дама ещё поживёт некоторое время. Неплохая баба. Мне бы такую. Ух!

— Ну, спасибо! Благодарю! Гады! Идиоты! — резво выскочила Наталья из фонтана. — Всё! Достали! Видеть вас обоих не желаю впредь!

— Как ты считаешь, — лениво спросил я Марка, потягивая ледяную водку, закусывая её малосольным огурцом и наблюдая за весьма соблазнительной попкой исчезающей Наташи, направляющейся к чёрному «Феррари» последней модели. — Эта чудная дама меня бросила навсегда или только на время?

— Не думаю, что навсегда. Всё и всегда возвращается на круги своя. Следует предпринять сравнительно небольшие усилия. Ну, роскошный букет роз. Ну, бутылка хорошего шампанского. Ну, может быть, кольцо с бриллиантом… Свечи в уютном ресторанчике на берегу моря или океана. И, конечно, извинения и заверения в вечной любви и во всё поглощающей и испепеляющей страсти, и в самой искренней преданности. Вот и вся цена вопроса. Всего-то лишь…

— Как-то прагматично и цинично ты рассуждаешь, — пробормотал я.

— Прагматизм и цинизм, увы, лежит в основе всего сущего, — усмехнулся Марк.

— Возможно, ты и прав, возможно, — страшно опечалился я и на некоторое время загрустил. — Слушай, а что там у нас с финансами? Каковы были мои заработки за последнее время? Надеюсь, ты ещё не всё разворовал и растранжирил?

— Я что, произвожу впечатление конченного идиота, дятла, который рубит сук, на котором сидит!?

— Ну, иногда производишь, иногда нет, — беспечно рассмеялся я.

— Спасибо, барин!

— Не за что… Но холопом называть тебя не стану.

— Почему?

— Могу схлопотать пулю в сердце или в мозг.

— Молодец! Всё понимаешь. Держись ситуацию под контролем, — усмехнулся Марк.

— А то как же.

— А, вообще… Финансы финансами, а всё-таки дружба — это главное. Привык я к тебе, чертяка.

— Я тоже. Да, дружба — это самое святое! За неё! — я чокнулся с Марком и с удовольствием закусил ледяную водку хрустящей квашеной капустой.

— А состояние твоё за сравнительно короткое время нашего знакомства увеличилось аж на четыре миллиона. Евро… Налоги все уплачены. Твоих денег теперь вполне хватит на покупку вожделённого острова в океане. И не просто какого-то плюгавого островка, а именно острова.

— Ничего себе!

— Вот так. Повторяю. Дружба — это святое!

— Эх, дружище, если бы ты знал, с кем я ещё дружу, то тебя рядом со мною сразу бы не стало.

— И с кем это таким особенным ты дружись? — насторожился Марк. — Ну, Президент России, — это понятно. Ну, Премьер Министр, — это понятно. Ну, — Министр Обороны, — это понятно. Ну, пара тройка влиятельных сенаторов, — это понятно. А кто же ещё? Все остальные пешки не в счёт.

— Ну, я бы не был так категоричен. Нравится мне один товарищ. Ну, тот, который отвечает за оборонную промышленность. Красавец, богатырь, гигант, решительный и истовый борец с загнившим и полностью прогнившим и агрессивным западом, рубаха парень, бескомпромиссный и истинный патриот! Ворует, думаю, мало, но даже если и много, то ничего страшного! Главное, как лихо развивается наш военно-промышленный комплекс! Какие темпы! Я даже подозреваю, что этот мужик — бывший десантник и пьёт он исключительно русскую водку или краснодарские и крымские коньяки, или вина!

— Как бы сказала покинувшая нас Наталья, — ну что ты такое несёшь?! — возмутился Марк.

— Несу то, что смогу донести!

— Хорошо. Давай ещё по сотке и будем выбираться из этого благословенного фонтана. У тебя завтра ответственный и очень важный концерт. Кремлёвский Дворец, — это тебе не какой-то кабак. Это серьёзно. Очень серьёзно и для тебя и для меня. Я тебя сильно прошу, отдохни сегодня, выспись, не пей больше. Умоляю!

— Натальи вроде бы и нет рядом, но голос её я слышу, — усмехнулся я.

— Так, соберись! — решительно и мрачно произнёс Марк. — Завтра никаких похмелий и перегаров! По моим сведениям Первое Лицо Государства будет вручать тебе то ли премию, то ли медаль, то ли орден! Лучше бы, конечно, премию. Посмотрим… Приходи в норму! Если не придёшь, то я достану один из своих знаменитых и любимых пистолетов и с огромным удовольствием застрелю тебя! А потом застрелюсь сам! Хватит пить! С сей минуты только минералка!

— Согласен. Перебора допускать не следует. Всё, никакого пития. Завязываю я с этим делом. Пятьдесят грамм на посошок, потом стихотворение одного китайского поэта и в люльку. Спать, спать и спать.

— Хорошо, — рассмеялся Марк. — А что за поэт?

— Тао Юаньмин.

— О, прекрасно!

— Ты знаком с его творчеством? — удивился я.

— Конечно. Я же любитель восточной поэзии.

— Ты слушаешь?

— Внимательно слушаю.

— Подожди, выпьем…

Мы выпили, тягостно посмотрели на знойное и мутное небо сентября, вздохнули каждый о своём.

— Давай, цитируй уважаемого Тао и разбегаемся.

«В мире жизнь человека не имеет корней глубоких.

Упорхнёт она, словно над дорогою лёгкая пыль.

И развеется всюду, вслед за ветром, кружась, умчится.

Так и я, здесь живущий, не навеки в тело одет».

— Неплохо! — восхитился Марк а потом вдруг сильно опечалился.

— Ладно, пришла пора прощаний, — я ободряюще похлопал товарища по плечу.

Мы ещё некоторое время задумчиво посмотрели в тягучее и невыносимо жаркое небо печальной осени, а потом разошлись каждый в свою сторону, вернее сели в свои лимузины и разъехались.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

От благодати до несчастий нас отделяет порой всего лишь один шаг.

Древне восточное.

Мы с Натальей, не торопясь, шли по роскошной приморской набережной, с удовольствием вдыхали волшебные и пьянящие запахи, которые небрежно дарила нам безнадёжно постаревшая южная осень.

Тяжело и мерно колыхалось море цвета ультрамарин. Цвели какие-то тропические и полутропические растения. Небо было таким чистым, высоким, голубым и ясным, что хотелось в него взлететь и никогда не возвращаться на грешную землю. О, вроде бы я как-то выразил эту гениальную мысль в одном из своих не менее гениальных романов! Ну, что поделать… Всё в жизни вертится и крутится вокруг да около одного и того же. Всё обречено вращаться по бесконечному кругу. Всё повторяется из века в век. Выразил мысль и выразил. Пройдёт, забудется и исчезнет и это… И кто-то выразит нечто подобное через сотню или тысячу лет. Вечная история. Вечная тема.

— Ах, как хорошо! Как всё превосходно, замечательно и волшебно, — почему-то грустно и тоскливо произнесла Наташа.

— И почему же в ваших словах, моя дорогая, присутствует такая грусть, а также наличествует тоска, непередаваемая словами?

— А потому, что именно осенью мы остро понимаем, что всё проходит, и всё конечно.

— Да, мысль банальная, высказанная миллионами или миллиардами людей до нас, но каждый раз она воспринимается как величайшее, гениальное и самое свежее откровение.

— Не издевайся! Хватит. Поговорим о другом, — сначала устало произнесла, а потом вдруг восторженно воскликнула Наташа. — Слушай, я всё никак не могу прийти в себя после твоего последнего концерта в Кремле. Боже, что ты вытворял! Как ты играл! Это было что-то невероятное, умопомрачительное, потрясающее и непередаваемое словами! Зал чуть не сошёл с ума!

— Бывает, — небрежно усмехнулся я.

— Когда Президент вручал тебе орден, то я заметила, что у него тряслись руки. Вот это да! Ну, ты красавчик, ну ты и умница! Гений, истинный гений! Боже мой, Боже мой!

— Ну, накаркала, — скривился я.

— Что?

— Ты не заметила вон того весёлого и очень жизнерадостного господина в чёрном, который идёт нам навстречу?

— Боже мой! О, Господь наш!

— Да, он самый. И хватит о нём упоминать в суе!

Человек в Чёрном плавно приблизился к нам, улыбнулся, слегка поклонился, чувственно и страстно поцеловал Наташину ручку.

— Добрый день, господа.

— Здравствуйте, уважаемый Создатель. Как ваши дела? — спросил я и пожал ему руку.

— Всё великолепно! Замечательно! В моей жизни произошли три великих события! — восторженно воскликнул Бог. — Немедленно и сейчас же по этим поводам накрываю поляну!

— И каковы они, эти события? — спросила Наталья, томно щуря лазоревые глазки, и изящно и призывно накручивая на пальчик завиток пшеничных густых волос.

— Ну, во-первых, я восхищён последним концертом Маэстро, — счастливо улыбнулся Создатель. — Всё-таки к его успеху я имею самое прямое отношение. Это было великолепно, гениально и неповторимо! Президент чуть не потерял сознание на двадцатой минуте исполнения Восьмой Симфонии. О, как всё было неподражаемо и отточено! Я в полном восторге от концерта, и некоторое время, сознаюсь, находился в каком-то тягучем и ужасном трансе, из которого вышел только через двое или трое суток! Маэстро, браво!

— Спасибо, — поклонился я. — Ну, а во-вторых, и в-третьих? Что же ещё такое особенное случилось и приключилось?

— Представляете, я наконец-то стал пьянеть от спиртного! О, сколько непередаваемых ощущений я потерял в прошлой жизни! Мир открыл передо мною ранее неизвестные, сладко манящие и волшебные чертоги, полные истинного удовольствия. Нет, не удовольствия, а подлинного экстаза! Стало так весело и интересно. Я забыл, что такое скука и всякая там меланхолия. Я теперь постоянно нахожусь под кайфом, и это так классно. И главное!

— И что же? — жадно спросила Наташа.

— Я влюбился!

— Ничего себе! — удивился я. — И как же это у тебя получилось?

— А я просто последовал твоему мудрому совету, ну, насчёт полного расслабления, отвлечения и медитации. Сначала я сумел напиться, а потом сразу влюбился. Правда, в проститутку, но не беда. Хорошая и достойная женщина. Кое-какой потенциал в ней заложен. Я его разовью, и всё будет так, как надо! Она, кстати, сразу забеременела от меня. Представляете?! Вот и осуществлены все мои давние мечты. О, как я счастлив! Я невыносимо счастлив и окрылён!

— Поздравляю, Создатель! Но ты уверен, что ребёнок твой? — очень осторожно спросил я.

— Саша!

— Заглохни!

— Будущий ребёнок мой. Я очень тщательно проследил за движением сперматозоидов и актом зачатия, а также всё время держал под контролем общее состояние организма моей голубки ненаглядной, — усмехнулся Творец.

— Ещё раз поздравляю.

— Спасибо.

— Но, надеюсь, Создатель, вы знаете меру при употреблении алкоголя и в любви? — осторожно спросила Наташа. — В случае потери чувства меры неизвестно что может произойти.

— Конечно, конечно! Мера нужна во всём! — горячо заверил нас Творец всего сущего. — Я стараюсь не пересекать ту хрупкую и тонкую грань, которая подчас превращает лёгкое удовольствие в большое безумие.

— Прекрасно, прекрасно… — усмехнулся я.

— Вы не совсем правы! — заявила Наташа. — Пусть будет большое удовольствие и большое безумие в любви! Ну, а что касается алкоголя…

— Да, потребление его следует ограничивать.

— Да, уж… — скривился я.

— Дорогая, в связи с вашим заявлением вынужден вам кое в чём признаться, — скорбно произнёс Бог.

— И в чём же? — заинтересовалась Наташа.

— Один раз, чисто ради эксперимента, я ушёл в глубокий недельный запой и потерял меру в любви. Женщина чуть не померла.

— Ничего себе! — изумился я.

— Да, что было, то было.

— Ну, и каковы были ощущения?

— Вы знаете, мне в принципе понравилось. Такое безумное раскрепощение натуры, такие мысли, такие чувства и неведомые ранее эмоции! Всё на грани, а вернее, за гранью, — сначала восторженно, а потом задумчиво и грустно произнёс Бог. — Было интересно и приятно, но больше я этот эксперимент не повторял и не повторю никогда впредь. Умеренность всё-таки должна быть во всём.

— И правильно, — вздохнул я. — Умеренность, как известно, есть самый лучший пир.

— Да, согласен. Великая истина, — в свою очередь вздохнул Творец. — Но жаль. Очень жаль…

— Жаль самого себя или множественного количества упущенных ранее сущностей?! — усмехнулась Наталья.

— Собственно, это одно и тоже. Эх, пивка бы сейчас!

— Прекрасно! — воскликнули мы с Натальей почти одновременно.

— Господа, а знаете, мне вдруг захотелось пива под креветки или под раков, — сказал Бог. — Я вхожу во вкус обычной земной жизни. Я вижу в паре десятков шагов от нас довольно приличное и уютное летнее кафе. Предлагаю в него заглянуть.

— Великолепное предложение! — просиял я. — Это то, что надо!

— Я не против, — улыбнулась Наташа.

Мы поднялись на возвышение, на котором находилось кафе, сели за столик, стали любоваться морем, которое застыло в лёгкой и знойной полуденной дрёме.

— Ах, как хорошо! — воскликнула Наташа. — Господа, время почти обеденное. А не заказать ли нам шашлыка и салатика?

— Ну, под шашлычок, я думаю, хорошо пойдёт холодная водочка, — ухмыльнулся Бог.

— А может быть более уместно будет красное сухое вино? — осторожно спросил я.

— Вы правы, но для начала предлагаю принять по сто грамм водочки, для разогрева. Аперитив, так сказать. Ну а потом отведаем шашлык под красное вино.

— Надеюсь, вино будет крымским или краснодарским? — очень сурово спросил я.

— Конечно, конечно! — истово заверил меня Создатель. — Только так и никак иначе! Патриоты мы или не патриоты?! Кто, если не мы!

— Извините, господин Бог, — хмыкнула Наталья. — Но вы вроде бы по определению и сути своей должны быть космополитом. Вы же принадлежите всему Миру в целом и в частности — человечеству.

— Девочка, это Мир и человечество принадлежат мне, а не я Миру и человечеству!

— Ах, ну да, — смутилась женщина. — Извините.

— Ничего, ничего, — рассмеялся Бог. — Ну, а по поводу патриотизма… Я волен сам выбирать, патриотом какого отечества я являюсь. Мне очень нравится Россия.

— И почему, и в связи с чем? — улыбнулся я.

— Большая красивая страна, мощная держава. А люди какие! Всё-таки русская душа — это русская душа. А какая у нас культура! А музыка, а литература, а поэзия, а живопись, а балет?! Да, много конечно имеется всяких недостатков, но я надеюсь, что они будут очень скоро решительно искоренены. Дело с дорогами почти налажено. Дураков вокруг становится всё меньше и меньше. Бог нам в помощь!

— Ну, ты и даёшь! — расхохотался я, а Наталья сначала прыснула в кулачёк, а потом тоже расхохоталась.

В это время к нашему столику подошёл благообразный официант.

— Что будем заказывать?

— Нам, пожалуйста, пол литра водочки, пару бутылок красного сухого крымского или краснодарского вина, ну, можно и ростовского, и ставропольского, и абхазского, а также три порции шашлычка, — лениво произнёс Создатель. — Водочку несите сразу. Да, и ещё организуйте три салатика.

— Будет сделано.

— Господин Творец, Наташа, — робко произнёс я. — Мы вообще-то зашли в это заведение для того, чтобы отведать пиво, раков или креветок.

— Ах, да, — поморщился Создатель. — Ну, ничего, ничего. Не беспокойся. Всё это будет попозже. Вы куда-нибудь спешите?

— Да нет, — сказал я. — День у нас выходной, абсолютно свободный.

— Ну и славно.

— Слушай, Господь ты наш, — с интересом спросил я. — Давно хочу задать тебе один вопрос.

— Задавай хоть тысячу.

— Почему ты всё время ходишь в чёрном, а не в белом, как это вроде бы положено Богу?

— А кто определил, как положено?

— Ну, чёрт его знает, — замялся я.

— Да, уж он-то кое-что о многом знает и в случае чего умно ответит на твои вопросы или даст мудрый совет, — рассмеялся Создатель. — Хочешь, познакомлю тебя с Дьяволом?

— Нет, нет!

— Ну, а насчёт одежды… Я думаю, что в белые одежды облачили Бога творцы Библии, Корана, всякие там священники и теологи, — несмело сказала Наташа.

— Верно, — согласно кивнул головой наш собеседник. — Но сами-то они Бога ни разу не видели. Как можно описывать то или того, чего и кого они не созерцали?

— Да, ты возможно и прав, — задумчиво произнёс я и поморщился. — Но всё-таки ты должен ходить в белом, а не в чёрном. Так более логично и правильно. Белый цвет — это цвет чистоты, непорочности, справедливости, доброты и света. Спорь со мной по этому поводу сколько угодно, а переубедить меня тебе не удастся.

— Да ради Бога! — ухмыльнулся Создатель и… оказался вдруг одетым в элегантный и белоснежный костюм.

Мы с Наташей изумлённо ахнули и вытаращили глаза на нашего необычного собеседника. То же сделал подошедший к нам официант, который чуть не выронил из рук поднос с водкой и салатами.

— Что это было? — с ужасом проблеял он.

— Да ничего не было, — поморщился Бог. — А если и было, то ты об этом уже забыл.

Официант тряхнул головой, поставил на стол графинчик с водкой и салаты, а потом радостно сказал:

— Господа, шашлык и в меру охлаждённое вино будут через десять-пятнадцать минут.

— Ну и славно, — довольно произнёс Создатель. — А после шашлыка принесите нам всем по запотевшей кружечке хорошего холодного пива и три десятка раков. Вижу я конечно в этом действе некоторое извращение. Пиво и раки после шашлыка и вина… Но, слово дамы для меня закон.

— Увы, раков нет, но есть превосходные королевские креветки.

— Прекрасно, прекрасно! Только одна просьба.

— Внимательно вас слушаю.

— Не жалейте укропчика и чеснока. Не помешают несколько листиков лаврушки.

— Будет исполнено!

— Ну, господа, за здоровье!

— За него, — скривился я. — Ах, если бы оно было.

— Хватит кривляться, впадать в депрессию и бесконечно ныть, — ухмыльнулся Бог и осушил свою рюмку. — Твоя опухоль уже давным-давно рассосалась и исчезла!

— Вот как? — изумился я.

— Да, вот так.

— Спасибо!

— Браво, прекрасно, превосходно! — вскочила Наташа со своего стула. — За здоровье!

— За здоровье!

Расстались мы с Богом через пару часов. Пошли по набережной, любуясь небом и морем, и вдруг по пути встретили Марка. Он пребывал в прекрасном и волшебном расположении духа, благостно, томно, задумчиво и счастливо улыбался.

— Привет!

— Привет!

— Гуляете?

— Да. Вот отведали шашлыка, выпили немного водочки, винца и пивка под креветки.

— Ничего себе! Ну, вы и даёте! — изумился Марк. — Молодцы, ребята. Вот это коктейль!

— Ты знаешь… Бывает так, что хочется всего, одновременно и сразу, — рассмеялся я.

— Да, согласен, бывает.

— Так… Послезавтра у меня очень и очень серьёзное выступление, — насупился я. — Всё готово?

— Абсолютно всё.

— Ну и хорошо.

— Эх, какая чудесная погода!

— Да. Очень жаль, что ушло лето, — вздохнул я. — Но что же поделать. Смена времён года предназначена и предопределена Творцом.

— Да, жаль, — вторил мне Марк.

— А давайте присядем вон в том кафе и выпьем по кружке пива, — предложила Наталья. — После шашлыка и раков во рту всё пересохло.

— Без проблем!

Мы сели за стол, заказали пиво, посидели молча, любуясь безбрежным бирюзовым морем и невыносимо синим небом.

— Ребята, хотите прочитаю одно неплохое стихотворение? — вдруг спросила Наташа.

— Кто автор?

— Не помню. Какая разница.

— Слушаем.

«Сентябрь вот только наступил, А осень носит запах тлена, Им пропиталась плоть Вселенной, От звёзд до выжженных перил. Ещё гудит круговорот Людей, воды и жарких пляжей, Но тайный механизм заряжен. Он скоро всё вокруг взорвёт!».

— Неплохо, — задумчиво произнёс Марк и подставил лицо под ласковое и уже не жаркое солнце.

Мы, не торопясь, выпили пиво, а потом пошли неспеша по направлению к центру города. В это время с нами поравнялся какой-то крепкий парень в спортивном костюме. Он вдруг выхватил из-за пазухи пистолет с глушителем и несколько раз выстрелил в Марка, а потом направил оружие на меня. Я инстинктивно оттолкнул от себя Наташу, которую до этого нежно обнимал. Раздалось несколько хлопков, я почувствовал резкую боль в боку и в груди, и упал на газон. Незнакомец, не торопясь, приблизился к Марку, видимо для того, чтобы сделать контрольный выстрел, но тут неожиданно раздался вой сирены и чей-то голос железно пророкотал в мегафон:

— Стоять! Не двигаться! Полиция! Оружие на землю! Встать на колени, поднять руки!

Раздались выстрелы. А потом я вполне успешно и облегчённо потерял сознание.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Иллюзия — первая из всех утех.

Вольтер.

Я очнулся или проснулся вдруг совершенно неожиданно в каком-то непонятном, тревожном и странном месте. Вокруг царил полный мрак. Я в нём сразу не смог сориентироваться, и некоторое время просто лежал и смотрел во тьму, вернее, во мглу, скопившуюся или передо мною, или надо мною, или везде вокруг, а, скорее всего, внутри меня самого.

— Я где? — хрипло задал я закономерный вопрос в чёрную и мрачную пустоту. — Что происходит? Я где нахожусь?! Что за ерунда? Эй, отзовитесь же кто-нибудь!

Зажёгся свет. Его неторопливо источал торшер со старинным абажуром, который весьма лениво и ненавязчиво из своего зелёного брюха освещал некоторое пространство вокруг себя и меня.

Я увидел лицо Натальи, склонившейся надо мною. Она ласково провела своими нежными ручками по моим щекам, улыбнулась.

— Привет. Не волнуйтесь. С вами всё будет хорошо.

— Почему мы на «вы»? — удивился я.

— Ну, можно и на «ты», но стоит ли?

— Ничего не пойму! Где я всё-таки нахожусь?! И что за фраза такая: «С вами всё будет хорошо». Мне ранее вроде бы совсем не было плохо в связи с некоторыми существенными и позитивными изменениями и переменами в моём здоровье и, вообще, в моей жизни. Я прекрасно себя чувствую. Творчество, успех, необыкновенное вдохновение, поклонники и поклонницы по всему миру. Богатство, в конце концов. Яхты и вертолёты. Поместья. Квартиры. Два жеребца и три английский бульдога. Сиамский кот и персидская кошка. Ослик по имени «Цезарь». Сарай в Сочи. Где это всё!?

— Успокойся.

— Не надо меня успокаивать! Что со мной произошло? Повторяю вопрос! Где я нахожусь? — воскликнул я и попытался пошевелиться. — Ах, да, было же совершено покушение. Вспомнил… Значит я нахожусь в больнице? Понятно, понятно… Вернее, ничего не понятно! Почему я обездвижен? Мне что-то вкололи? Я под каким-то наркозом?! Каково состояние моего здоровья? Я что, лежу здесь после операции? Прошу прояснить ситуацию. Нет, не прошу, а требую!

— Тихо, тихо. Всё хорошо. Успокойся и выслушай меня. Ты находишься в элитной и закрытой психиатрической клинике. И пока нет никакого наркоза или успокаивающих лекарств. Пока, — участливо улыбнулась Наташа.

— Как?! — возмутился я. — Почему я нахожусь именно в данном заведении!? Я не псих! Я вполне здоровый человек!

— Ты главное не волнуйся. Всё будет хорошо.

— Да сколько же можно повторять одно и тоже!? — снова возмутился я. — Ты кто такая?!

— Я медсестра.

— Наташа, ты о чём говоришь?! Опомнись! — ужаснулся я, пошевелился, хотел встать, но обнаружил, что надёжно пристёгнут ремнями к койке.

— Повторяю, успокойся. Сейчас я сделаю тебе укол, и всё наладится и образуется.

— Нет. Не смей! Подожди! Проясни ситуацию! — панически закричал я. — Почему я нахожусь в психиатрической клинике? Что происходит?! Как я сюда попал?!

— Ты в ней находишься уже целых три года.

— Как?!

— Ты сошёл с ума именно три года назад.

— Как?! Не может быть! Зачем этот глупый спектакль!? А моя прежняя жизнь, романы и стихи, а опухоль, а чудесное исцеление, а скрипка Страдивари, а волынка, а симфонии и серенады, а Марк и Аристарх-Иван, а фонтаны, а шашлыки, а коньяк, а пиво с креветками, а бешенный секс с тобой и ещё кое с кем?!

— И с кем же?

— Ну, признаю свою постоянную и непреодолимую тягу к мужеложству! Каюсь. Грешен…

— Эх, Александр, всё это существует только в твоём воспалённом воображении, в твоём больном мозгу. Увы… Ничего этого на самом деле никогда не было. Фантазии, галлюцинации, лихорадочные метания сознания, иллюзии. Всего лишь…

— Как не было?! Не может такого быть! Не верю! Не приемлю! Что за бред ты несёшь?!

— Верь, не верь. Принимай или не принимай, всё едино, — вздохнула Наташа. — Не было ничего, и всё!

— А наш дикий секс?! А мои и твои оргазмы?! А разговоры, чтения стихов и философские беседы?

— Повторяю, ничего не было, — горько усмехнулась Наталья. — Ах, да, стихи ты когда-то писал, а романы пишешь до сих пор. Стихи весьма неплохи, а романы так себе.

— Наташа, — это что, какой-то дикий и дурацкий розыгрыш?! Я в данный момент наверное сплю или нахожусь под гипнозом и утопаю по чьей-то воле в иллюзиях и являюсь жертвой каких-то галлюцинаций!? Может быть, меня в больнице накачали обезболивающими и психотропными средствами? Что там с моими ранениями после покушения? Я не чувствую своего тела! Почему я привязан к этой чёртовой койке? Где все мои друзья и товарищи?! Соратники где!? Где скрипка Страдивари и волынка!?

— Успокойся!

— Где, всё-таки, Аристарх-Иван и Марк, и моя настоящая и любимая Наташа? Она, надеюсь, жива? Так, так… Очень глупый вопрос. Ты же передо мною, солнце моё. А где, наконец, Создатель?! Он в курсе происходящих событий? Он меня навещал? Господи, какой бред я несу! Творец, конечно же, всегда в курсе всего! Именно он всё и везде определяет и предопределяет. Но зачем он послал мне очередное испытание?! Я только отошёл от первого! Всё глупо и абсолютно неразумно!

— Да нет никакого розыгрыша и нет никаких испытаний. И Бог от нас очень далеко, и не дано нам увидеть и познать Создателя. И, вообще-то, я не Наташа, — вздохнула женщина.

— А кто ты?

— Зовут меня на самом деле Евгенией.

— Что!?

— Я медсестра психиатрической клиники. А тему Бога давай не будем затрагивать. Я человек искренне и глубоко верующий.

— Так, постой, постой… А почему я не вижу вокруг себя каких-либо иных психов? Почему ты, Наталья, и именно ты, якобы, Евгения, дежуришь рядом со мною, и никого нет поблизости!? Почему вокруг такая нереальная и звенящая тишина?

— Дело в том, что твоё лечение и содержание в этом очень дорогом и закрытом заведении оплачено на десять лет вперёд. Палата у тебя отдельная. Рядом с тобой посменно всё время дежурят семь медсестёр. Я одна из них. И не более того.

— Ничего не пойму!

— Что тут непонятного?

— Кто есть я?

— Зовут тебя Александром, — горестно вздохнула Наталья-Евгения. — Очень неплохой поэт, но, честно говоря, весьма и весьма посредственный писатель.

— Да слышал я уже об этом из твоих уст. Может быть, хватит? — поморщился я.

— Извини.

— Так, так, так… А что я пишу или писал?

— Весьма сомнительные фантастические романы, — снова вздохнула медсестра. — Белиберда какая-то… А вот стихи твои я считаю великолепными. Как там…

«Синий день в кайме багряной. Солнца бархат греет тело. Осень, видно, захотела Опьянить нас ветром пряным. Этот день уйдёт в туманы, Он умрёт в январской стуже. Погоди, ты нам так нужен, Как нужны душе обманы! Мы простим грехи людские, Мы теплом сердца наполним, И обет любви исполним, Грея кельи городские…».

— Ну, может быть я и не совсем права в своей оценке, но написано хорошо. Плевать мне на ещё чьи-то мнения! — усмехнулась женщина. — А, вообще, в поэзии главное — это настрой, смятение чувств и мыслей, интуитивное ощущение красоты, трепетное рождение непередаваемых эмоций.

— А почему тебе не нравятся мои романы?

— Не нравятся и всё!

— Постой! Так, так, так… Всё-таки, значит, я их реально написал!? А когда и где?

— Да, написал здесь, именно в этой комнате. Но я не люблю фантастику и фэнтези, всю эту непонятную и смутную ерунду и белиберду.

— Понятно…

— Я давно говорила твоему лечащему врачу, что к компьютеру во время проблесков твоего сознания тебя допускать не следует. Но, у него по этому поводу существует другая точка зрения.

— И какова она?

— Доктор считает, что тогда, когда ты пишешь свои романы, ты хоть как-то и в чём-то реализуешься, а значит, происходит определённый выброс отрицательной психической энергии, скопившейся внутри тебя. Я отнюдь так не считаю.

— Вопрос очень и очень спорный, — задумчиво произнёс я. — Может быть доктор и прав.

— Он не прав! — возмутилась медсестра. — Энергия, и положительная, и отрицательная, покидает нас помимо нашей воли, эмоций, творчества и всего остального! Она покидает нас произвольно при любых обстоятельствах, а чаще просто во сне. И в нём же мы её приобретаем и наращиваем.

— Ты о мелатонине и серотонине, или как они там называются правильно? — усмехнулся я.

— Я о душе!

— Но ведь именно мелатонин, серотонин, эндорфин, дофамин и всякие там гамма-маслянные и иные аминокислоты определяют состояние нашего организма, успешное его функционирование, а значит, и состояние души? — возбуждённо спросил я.

— Не своди всё к наличию аминокислот и гормонов! — возмутилась Евгения-Наталья.

— А к чему же всё следует сводить? Физиология есть физиология, — мрачно и безнадёжно усмехнулся я.

— Всё определяют настроение, чувства, эмоции, желания, стремления и мечты! И так тобой любимый экстаз! — сухо произнесла женщина. — Кстати, серотонин является производным аминокислоты триптофана. Нарушение синтеза серотонина приводит к нарушению психики человека, что и произошло с тобой.

— Дорогая вы моя, ну вы же почти врач! Опомнитесь! Какие чувства и настроение без серотонина и эндорфина, а тем более, без дофамина и ГАМК!? А мелотонин, или как там он правильно называется, который синтезируется ночью, определяет обменные процессы в организме и стимулирует иммунную систему? Возможно, я всё перепутал, так как являюсь, в принципе, профаном в этой области знаний, но всё-таки главное в нашем организме — это именно всякие аминокислоты и гормоны.

— Чёрт с ними!

— Ладно… Ты абсолютно права. Именно их, чувства, эмоции и настроение, распределяет и определяет Бог, ну и чаще чёрт, сатана, дьявол.

— Суть, всё-таки, не в гормонах, и не в дьяволе, и даже не в Боге! Суть в том, что многое не зависит от них! Суть в нечто ином! Если бы всё в нашем мире так просто происходило, то нарушился бы интуитивный и сакральный всемирный баланс естественных сил, и всё пошло бы наперекосяк, и было бы зря!

— Так, так… Ну, ты и завернула! — нервно рассмеялся я. — Бред какой-то несёшь. Ничего я не понял. Неизвестно, кто тут более сумасшедший, ты или я.

— Дело в том, что тот, кто постоянно общается с психами, сам становится немного психом. Вечная история.

— Так, ладно, Евгения. А кто, вообще-то, ты такая?

— В смысле?

— Ну, какое у тебя образование, замужем ли ты, есть у тебя дети?

— Ну, во-первых, я не просто медсестра. Я аспирантка лечащего врача и здесь подрабатываю, — усмехнулась Евгения — А во-вторых, я, увы, его любовница и мать его сына!

— А врач женат?

— Конечно.

— И как же ты и жена врача справляетесь с такой непростой ситуацией? Эта несчастная и почти брошенная женщина, ну, жена зануды-врача, наверняка, в курсе твоих отношений с врачом?

— Конечно в курсе. Но она далеко не несчастна и врач вовсе не зануда, — усмехнулась Наташа.

— Почему же жена врача не несчастна?

— У неё имеется прекрасный любовник, богатый и влиятельный человек. Справляемся мы с непростой ситуацией очень осторожно, бережно и потихоньку, так как у всех имеются дети и все достаточно обеспечены. Если начнутся бракоразводные процессы с положенным в таких случаях дележом имущества и определением судьбы детей, то никому мало не покажется, — горько усмехнулась Евгения.

— Понятно, ладно, ну и прекрасно! Счастья, здоровья и удачи желаю я вам всем, полным психам и конченным придуркам, смешным засранцам и извращенцам. Мир вашему дому, — светло и благостно улыбнулся я.

— Спасибо, — поморщилась девушка.

— И так. Вернёмся к теме моего психического состояния, — буркнул я.

— Вернёмся…

— Ты знаешь, мне кажется, что весь мир нездоров, а вот именно я самый здоровый из всех тех, кто существует на этой планете.

— Может быть…

— Ну, и что мы с тобой будем делать дальше?

— Да ничего. И почему это — мы с тобой?

— Ну, никого я поблизости, кроме тебя, не вижу. И имеется у меня одно подозрение.

— Какое?

— Ты со мною спала?

— Конечно.

— Странная ситуация.

— Да ничего в ней нет странного, — усмехнулась Наталья. — Мне и тебе было очень хорошо, а кроме этого бешенные и неоднократно совершённые половые акты явно шли тебе на пользу. Я с удовольствием занималась с тобою обычным и оральным сексом. И, вообще, ты неплохой любовник. Потенция у тебя на высшем уровне.

— Что?!

— Ты лежи спокойно. Не волнуйся. Я сейчас сделаю тебе укол, и всё будет нормально.

— Не нужны мне твои уколы! Лучше ответь мне на простой и прямой вопрос! — задёргался я, пытаясь освободиться от пут.

— Каков будет данный вопрос?

— Кто тот милостивый спонсор, который оплачивает моё лечение?!

— Я не могу ответить на твой вопрос.

— Почему?

— Я не знаю на него ответа.

— Великолепно! Замечательно! Но он же должен был как-то объявиться, проявиться, засветиться, навестить меня хотя бы пару раз?!

— Я не знаю, кто он! Увы, увы… Никто тебя никогда не навещал.

— Хорошо, хорошо… Ты меня не развяжешь?

— Нет.

— Почему?

— Ты разнесёшь всю клинику к чёртовой матери.

— Понимаю, — вздохнул я. — Отвечать за твои действия материально придётся именно тебе и твоим родным и близким.

— Ты прав.

— Хорошо, согласен… Я очень и смертельно опасен. Я маньяк. Я самый великий злодей современности. Но даю тебе Слово Чести, что не причиню никому никакого вреда и быстро смотаюсь куда-нибудь подальше, в Мексику, допустим.

— А почему именно в Мексику?

— Ну, именно туда сматываются все провинившиеся и чудом спасшиеся герои американских боевиков.

— И как же ты, почти голый, с безумным взглядом, в кальсонах, без паспорта и без денег смотаешься в Мексику? Интересно, очень интересно… — рассмеялась женщина.

— Придумаю что-нибудь!

— Слушай, я наблюдаю за тобой какой уж год. Эти всякие уколы, процедуры, горшки, подгузники…

— Ну, и?

— Какой-то ты сейчас не такой, каким был ранее, — встревожено произнесла Евгения.

— Почему?

— Ну, я кормила тебя с ложечки, ставила капельницы, делала уколы, давала таблетки, гладила по голове и даже иногда целовала, жалела, сочувствовала и спала с тобой. Грешна, каюсь… Я изучила тебя всего до последней линии на твоих ладонях и до последней родинки на твоём члене. Ты был абсолютно безумен. Периодически разум почти возвращался к тебе, и ты писал эти свои дурацкие романы. А потом снова впадал в безумие. Но сейчас ты стал несколько иным и необычным. Странно… Мне кажется, что ты, возможно, выздоровел. Но это только предположение. Посмотрим, что будет дальше. Завтра посоветуюсь с врачом.

— Водка есть?

— Что?!

— Слушай, а не завалялась ли где-нибудь скрипка работы Амати, ну, или, хотя бы, Антонио Страдивари? — жадно поинтересовался я. — Ну, чёрт с ним, с Антонио! А Гварнери? Нет? Ладно, пускай она будет работы хотя бы второго сына Страдивари, младшего. Бог с ними со всеми, в конце концов! Мне подойдёт и скрипка, выполненная заводом «Красный Маяк». Я просто хочу кое-что проверить и выяснить.

— Саша, увы, ничего подобного не завалялось.

— Так, так! — нервно воскликнул я. — А вдруг под моей кроватью лежит волынка?

— Увы, её там тоже нет.

— Да что же это за безысходность такая! — бурно возмутился я. — Нигде ничего нет!

— Ну, извини. Успокойся, милый.

— Ладно. Я успокоился!

— Ну, и хорошо.

— А губной гармошки, бубна или хотя бы самого простого барабана, случайно, нет?

— Нет!

— А балалайки?

— Нет! Сейчас я сделаю тебе очередной укол, и всё будет хорошо. Ты забудешься, а я позанимаюсь с тобой диким сексом.

— А почему им со мною нельзя заняться без укола? — поинтересовался я и насторожился.

— Я предпочитаю с тобой заниматься сексом именно после укола. Я такое вытворяю, что тебе и не снилось! О, мой герой! О, мой нежный, истовый и страстный зверь! О, мой самый лучший в мире любовник!!!

— Ты извращенка?! — ужаснулся я.

— Да! Самая настоящая, беспощадная, безжалостная, прожжённая, но нежная и ласковая! Сука из сук! — Евгения-Наталья решительно занесла надо мною шприц.

— Ну, сколько же можно издеваться над этим человеком?! — вдруг возник из сумрака Бог, облачённый в белые и сияющие одежды. — Ужас какой-то, маразм! Имейте чувство меры, Евгения! Шприц уберите.

— Вы кто? — встревожено спросила женщина и потянулась, было, к какой-то кнопке сигнализации.

— Руку от этой кнопки также уберите! Не надо!

— Конечно, конечно!

— Милейшая, с сего времени вы являетесь любимой женщиной нашего героя, — хищно улыбнулся Бог. — Да, вот так… Вы — его самая обожаемая, несравненная и ни с кем несравнимая дама! Зовут вас отныне Наталья! Любить этого человека следует самоотверженно и бесконечно! Оберегать и хранить тело истинного Героя, Орденоносца, Патриота, поэта, писателя, пианиста, скрипача и неподражаемого мастера игры на волынке надо, как самую Великую Святыню из всех Святынь, существующих в этом и ещё в миллиардах Миров! Понятно?!

— Не совсем…

— Дура! — слегка напрягся Создатель. — А теперь тебе всё понятно?!

— Да, да, конечно!

— Творец ты мой, — несмело произнёс я. — Но одно дело — хранить полуживое тело какого-то психа, а совершенно другое — тело вполне живого, вменяемого и здорового человека. Мне нравится второй вариант.

— Кто, что, как, где?! — изумилась и затрепетала Наталья и бывшая Евгения. — Какой Творец?! Кто Творец?!

Всё вокруг вдруг засияло и окрасилось в голубые, ультрамариновые и розовые тона. Запахло морем и внезапно весной с её мимозами и ландышами. Лёгкий и волшебный ветерок вторгся в чертоги палаты и заскользил по полу, стенам и потолку. Раздалась божественная музыка. Кстати, моя. Реквием… Моцарт рядом с ним не сидел, не стоял и даже не лежал.

— Восславим Господа нашего! — неожиданно для самого себя воодушевлённо и торжественно произнёс я.

Над головой Создателя появился слегка светящийся нимб, который увеличился в объёме и вызвал сияние всего вокруг.

— О, Творец! О, мой Бог! — рухнула на колени Наталья-Евгения.

— Приятно видеть перед собой истинно верующего человека, — довольно усмехнулся Создатель.

— Слушай, а не ты ли оплатил моё лечение и содержание в этой клинике? — подозрительно спросил я. — Не ты ли свёл меня с ума?

— Ты сошёл с ума сам по себе. Я тут совершенно не при чём, — досадливо вздохнул Бог. — А лечение и содержание оплатил действительно я после того, как из миллиардов людей на планете Земля выбрал именно тебя для осуществления Особой Миссии. Я очень долго искал подходящую кандидатуру, и представляешь, обнаружил её в местечковом сумасшедшем доме! Я быстро перевёл тебя в эту клинику, ну а дальше всё завертелось и поехало.

— Ничего не понимаю! Абсолютно ничего! Какая миссия? Что за бред? — возмутился я.

— Всё в этом и иных мирах понимаю только я один. Миссия, значит Миссия. Так надо.

— Бред, бред, бред!!! Что происходит? — заорал я. — Зачем именно я тебе нужен? Зачем ты внушал мне какие-то идиотские и весьма реалистичные иллюзии!? Я действительно выдающийся композитор и исполнитель!? Существовали ли на самом деле всякие там пианино, баяны и скрипки! Мы действительно недавно пили с тобой водку, вино, пиво и ели дивный шашлык и не менее дивных креветок на фоне голубого моря и не менее голубого неба!?

— Что было, то было.

— Так какая реальность вокруг меня подлинная, а какая ложная?

— Реальность не может быть ложной, — вязко усмехнулся Творец. — Она всегда подлинная.

— Хорошо, хорошо… Поставлю вопрос по другому. Моё нахождение в психиатрической клинике имеет место быть в действительности?

— Да.

— А моя жизнь в качестве выдающегося композитора и исполнителя современности, любимца Президента и Натальи протекала также в действительности?

— Да.

— Водки нет?

— Конечно есть, но коньяк пойдёт лучше, — Бог достал откуда-то из-под одежд весьма объёмную флягу, приложился к ней, крякнул, зажмурился, а потом протянул её мне.

Я задёргался, виновато и с ненавистью посмотрел на ремни, которыми был пристёгнут к койке.

— Ах, да… — Создатель подошёл ко мне, влил мне в рот приличную дозу коньяка, потом снова вернулся в своё кресло.

— Что за коньяк? Довольно неплох.

— Армянский…

— Что, как!? — заорал я. — Я же Патриот!

— В другой, пока несуществующей реальности, ты действительно истовый Патриот. А в этой реальности ты всего лишь немощный, жалкий и убогий псих.

— Так, так, так… И зачем же, и с какой целью надо мною проводится такой дикий эксперимент? — возмутился я. — Что происходит?!

— Не твоего ума дело. А, вообще-то, вся наша жизнь — это сплошной эксперимент. Короче… Я возвращаю тебя в иную реальность, в которой ты пребывал некоторое время назад, — устало сказал Создатель, сочувственно глядя на меня.

— И за что такая честь? — буркнул я. — Вообще-то, в другой реальности я вроде бы умер.

— Не беспокойся, не умер, — засмеялся Бог. — И Марк оклемался. Он был в бронежилете, а киллер контрольный выстрел ему в голову сделать не успел. Совершенно случайно проезжавший мимо полицейский патруль применил оружие и изрешетил наёмного убийцу. У ребят было два автомата. Вот такие дела.

— Ничего себе!

— Ну, а что касается оказываемой тебе чести… Всё-таки играешь и творишь ты превосходно. Молодец! Не ожидал и не предполагал… задумался Бог. — Девятая симфония со скрипкой, органом, барабанами, с кукушкой, удодом и соловьём, и, конечно же, с волынкой, вот-вот будет написана. Я с нетерпением жду её рождения! Ты же знаешь, что сам я её написать не смогу. И никто, кроме тебя не сможет. Вот в чём парадокс. Потому вся надежда только на тебя. О, как жажду я услышать эту симфонию!

— Создатель, один очень важный вопрос.

— Внимательно слушаю.

— А почему бы тебе не привести меня в норму, ну, избавить от психического заболевания в этом мире? Это же для тебя так просто. Раз плюнуть! — я затаил дыхание.

— Просто-то просто, раз плюнуть-то, раз плюнуть… — горько усмехнулся Бог. — Но в этом случае ты станешь обычным и заурядным человеком со всеми его слабостями, постоянными заботами, метаниями, неудачами и болезнями. А самое главное! Ты лишишься моей поддержки. И музыкальных талантов у тебя не будет. Никаких роялей, скрипок и даже волынок. Продолжишь писать романы, которые будут неплохими, но не более того. Возможно, будешь слагать стихи. Но, как ты правильно ранее подметил, кому они в наше время нужны? Так какую участь ты выбираешь? Думай! Решай! Смелее!

— Так, всё более-менее понятно. Значит, находясь в этом мире, в этой реальности в качестве сумасшедшего я как бы проецирую свои таланты в другую реальность, в которой я являюсь успешным, здоровым и гениальным индивидуумом?

— Примерно так.

— Ладно, чему быть, того не миновать, — после напряжённого раздумья глухо произнёс я. — Возвращай меня обратно, в другой мир.

— Ну и славно! — улыбнулся Бог. — Ты сделал правильный выбор. Как сказал один человек: «Гении обладают одной привилегией — для них жизнь никогда не становится будничной, какой она бывает для других людей». Так выпьем за гениев, одним из коих ты являешься!

— О, Творец! О, Создатель! О, мой Бог! О, мой Кумир! — истово билась в экстазе Наталья, бывшая Евгения.

— Успокойся, милая. В каком-то из своих романов этот человек сказал примерно следующее, — задумчиво произнёс Бог. — «Не следует создавать себе кумиров!». Собственно, этой истине уже тысячи лет. А вообще, ну какой из меня кумир? Ну, я Бог… И что из этого? Я совсем не чувствую себя кумиром, потому что не могу играть даже на самой обычной балалайке! Бред какой-то! Нонсенс! Хорошо хоть, что стал получать удовольствие от спиртного и от любви.

— Создатель, ну, успокойся. Всё наладится. Научу я тебя играть на этой чёртовой балалайке. Чего ты на ней зациклился!?

— Дело в том, что я могу в исключительном случае осилить игру только на балалайке, и то с трудом. Почему-то ни на каком ином инструменте я играть не способен. Маразм, нонсенс, абсурд!

— Почему именно на балалайке? Как ты считаешь?

Бог решительно и стремительно разодрал на себе белые одежды, под которыми оказалась чуть замусоленная тельняшка.

— ПАТРИОТ я или не ПАТРИОТ?! Русский я или нет!? Десант — навсегда! Кто, если не мы?! Кто, кроме нас!? Вперёд и только вперёд! И не нужны нам всякие там буржуинские рояли и скрипки! Только балалайка!!!

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg