«Миры Пола Андерсона. Том 20»

Миры Пола Андерсона. Том 20 (fb2) - Миры Пола Андерсона. Том 20 (Миры Пола Андерсона - 20) 1652K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Пол Андерсон

Миры Пола Андерсона. Том 20 АВАТАРА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Тебе, Искорка.

Т-машина не является полностью произведением моего воображения. Основные принципы ее действия были описаны С. Дж. Типлером в журнале «Физикл ревью», т. 99, № 8 (15 апреля 1974 г.), стр. 2203-1, и «Физикл ревью рекорде», т. 37, № 14 (4 октября 1976 г.), стр. 879–882, и в диссертации, озаглавленной «Нарушение принципов причинности, точная теория относительности», Университет Мериленда, 1976 г., однако ученый ни в коей мере не отвечает за использование мною его идей, поскольку я значительно отклонился от предложенной им математической модели.

Аналогичным образом концепция жизни на пульсаре заимствована мною из интервью с Фрэнком Дрейком, опубликованным в журнале «Астрономия», декабрь 1973 г., стр. 5–8, и лекции, прочитанной им в 1974 г. на собрании Американской ассоциации научного прогресса. Как ученый он обладает безупречной репутацией и эту идею предлагал в лучшем случае как спекулятивную; более того, в своем изложении я мог совершить досадные технические ошибки, за которые ученый ни в коей мере не отвечает. Благодарю обоих джентльменов за предоставленное мне разрешение воспользоваться их гипотезами и надеюсь вернуть хозяевам интеллектуальную собственность в не слишком потрепанном состоянии.

Части глав II и XXIII появились в осеннем выпуске 1977 г. журнала Научной фантастики Айзека Азимова в виде рассказа, озаглавленного «Джоэль», право на его публикацию принадлежит «Дэвидс пабликейшн ИМК».

Цитата из стихотворения «Сассекс» в четвертой главе приведена по «Определяющему изданию» поэзии Редьярда Киплинга, опубликованному компанией «Даблдей», и использована с ее согласия.

Приношу благодарность за предложения, полезную информацию и помощь Карен Андерсон, Милдред Дауни Броксон, Виктору Фернандесу-Давила, Роберту Л. Форварду, Ларри Дж. Фризену и Дэвиду Дж. Хартвеллу. Они внесли в книгу несколько удачных эпизодов. Все неудачные изобретены мною самим.

Глава 1

Березой белой и стройной я росла посреди луга, но не могла назвать себя этим именем. Листья мои впивали солнечный свет, струившийся с неба, заставляя зелень сверкать; они плясали, когда ветер легкими прикосновениями перебирал арфу моих ветвей, но я не видела этого и не слышала. Когда дни шли на убыль, я делалась золотой, а потом холод срывал с меня листья и снег укрывал корни во время долгой дремоты… Тем временем Орион преследовал свою добычу за пределами этих небес, и солнце продвигалось на север, чтобы в свою очередь пробудить меня, но ничего этого я не ощущала.

И все же я воспринимала все, потому что — жила. Каждая клетка внутри меня тайным образом узнавала, когда загоралось небо рассветом и когда опускалась ночь; ощущала, воет или рвется вдаль или дремлет рядом ветер; слышала, как смеется дождь, обрызгивая каплями мои листья; чувствовала, как трудятся у широко расползшихся корней вода и черви. Слышала, как пищат птенцы, которых я укрывала; видела зеленый ковер, расшитый золотыми одуванчиками, посреди которого я стояла; чувствовала шевеление Земли, кружащей среди звезд. Каждый год дарил мне кольцо на память. Не осознавая этого, я была погружена в Творение; я не понимала — но знала… Я была Деревом.

Глава 2

Когда «Эмиссар» миновал Ворота и Феб вновь осветил корабль, примерно полдюжины оставшихся в живых членов экипажа собрались в кают-компании вместе с пассажиром-бетанином. Давно оставив родной дом, они хотели видеть свое возвращение на самых больших экранах и отметить радость, подняв бокалы с последним вином на корабле, предвкушая еще более счастливую встречу. Вахтенные присоединялись голосами по интеркому. «Салуд. Пруст. Скол. Банзай. Сауде. Ваше здоровье. Прозит. Мазвлтов. Санте. Вива. Алока». — Звучала речь дальних краев.

Оставаясь на своем посту возле компьютера, Джоэль Кай шептала за тех, кто навсегда остался позади. «Живио» за Александра Влантеса, «Канбей» за Юань Си Сяо, «Приветствую» — за Кристину Берн. Ничего не добавляя, она мысленно называла себя сентиментальной старой дурой и надеялась, что никто ее не слышит. Взгляд Джоэль обратился к небольшому экрану, который при необходимости обеспечивал ее визуальной информацией. Среди датчиков, приборов, приемного и передающего оборудования, загромождавшего кабину, экран казался окном в мир.

Слово «мир» здесь обозначало Вселенную. Увеличение было отключено, и взгляду было доступно лишь то, что мог увидеть невооруженный глаз… но и ему открывались несчетные мириады немигающих алмазов, сапфиров, топазов, рубинов, и окружавшая это великолепие тьма служила для него лишь фоном. В Солнечной системе не видно стольких звезд и созвездий; впрочем, очертания Млечного Пути лишь немного переменились, если сравнивать с памятными ей ясными ночами над Северной Америкой. Ориентируясь по его холодному свету, она отыскала призрачный уголек, обозначаемый М-31. Очертания туманности Андромеды, сестры нашей Галактики, оставались привычными и знакомыми. Тем не менее Джоэль захотелось увидеть что-нибудь более близкое. Стремление к столь примитивному утешению удивило ее, голотевта, для которого все вокруг было простой вуалью, наброшенной на реальность. Должно быть, миновавшие восемь земных лет выпили из нее больше, чем она подозревала. Не желая ждать, пока минуют несколько часов, или, быть может, дней пути, и она снова сможет увидеть Солнце, Джоэль, пробежав пальцами по клавиатуре, направила сканер на Феб. Что ж, по дороге сюда она все время смотрела на светило, запечатлевшееся в ее памяти на всю жизнь.

Соединенный с компьютером шлем на ее голове был связан с банком данных и уже настроенными корабельными приборами. Она пожелала узнать точное расположение светил и буквально через мгновение вычислила его. Подобная операция стала для нее обычной — так опускаешь свою руку, чтобы подобрать инструмент, или поворачиваешься, чтобы определить, откуда доносится звук. В этом не было ничего непостижимого.

Джоэль переключила датчики. Перед ней появился диск, поперечником превышающий Солнце, видимое с Земли или Луны, и чуточку более желтый… светило относилось к классу G-5. Яркость фотосферы его — сто десять процентов, если сравнивать с Солнцем, — была немедленно автоматически ослаблена светофильтрами, чтобы не ослепить. Но краски менее яркие не потускнели. Джоэль видела на поверхности светила пятна, выступавшие над краем диска протуберанцы, перламутровое свечение короны и тонкие крылья зодиакального света. «Да, — подумала она, — красота Феба сродни моему Солнцу. Центрум светит иначе, и только теперь я представляю, как не хватало мне такой красоты».

Она потянулась вперед, разыскивая Деметру, эту проблему мозг мог решить и без помощи приборов. Только что совершивший переход «Эмиссар» плавал возле Ворот, занимая четвертую лагранжеву точку по отношению к планете… впереди на 60° и на той же самой орбите. Достаточно просто провести сканером вдоль эклиптики, чтобы обнаружить желаемое. Без увеличения находившаяся на расстоянии 0,81 астрономической единицы Деметра во всем напоминала окружающие ее звезды и только казалась самой яркой и голубой. «Там ли ты еще, Дэн Бродерсен? — подумала Джоэль. — Да, конечно, пусть я отсутствовала восемь лет, но здесь миновало лишь несколько месяцев. Но сколько же в точности? Я не знаю, и Фиделио не уверен».

Общее объявление капитана Лангендийка нарушило ход ее размышлений.

— Прошу всеобщего внимания. Наши радары засекли два корабля. Один из них — безусловно, правительственный сторожевик — сигналом требует связи по прямому лучу. Я переключу разговор на интерком и прошу всех не прерывать нас. И не производить лишнего шума. Пусть лучше они не знают, что вы будете слушать.

Джоэль удивилась. Зачем нужны подобные предосторожности, когда возвращение «Эмиссара» несет радость всему человечеству? Почему в голосе капитана угадывается волнение? Ответ кольнул сердце. Она всегда была безразлична к закулисным интригам и не хотела быть причастна к ним, однако, став членом экипажа «Эмиссара», успела наслушаться разговоров о подпольных кознях. Бродерсен предоставил ей мрачные факты, и на Бете они нередко бывали предметом разговоров. Некая коалиция, представлявшая часть человечества, не хотела этой экспедиции и не будет рада ее успеху.

Два корабля. Оба должны находиться на орбите вокруг Т-машины. Значит, второй из них принадлежит Дэну.

— Говорит Томас Арчер, командир сторожевого корабля «Фарадей», принадлежащего Всемирному Союзу, — мужской голос выговаривал испанские слова с акцентом, как и она сама.

— Назовите себя.

— Виллем Лангендийк, командир исследовательского корабля «Эмиссар», по-испански «Эмисарио», — отвечал капитан. — Мы направляемся в Солнечную систему. Можно ли приступить к маневру?

— Что… но… — Арчер явно пытался скрыть удивление. — Ни на что не похоже… все ожидали, что вы вернетесь через много лет!

— Так оно и случилось.

— Нет, я сам наблюдал за вашим переходом. Он состоялся пять месяцев назад, не более того.

— Ага. Прошу вас сообщить мне дату и время.

— Но… вы…

— Будьте добры.

Джоэль видела строгое выражение лица Лангендийка, под стать его жесткому тону. Арчер выпалил цифры, считав их с хронометра. Джоэль вызвала из банка памяти показания, значившиеся на часах в тот миг, когда они с друзьями, завершив здесь подлетную траекторию, отправились сквозь пространство и время к неведомой цели. Вычитание определило срок их отсутствия: двадцать недель и три дня. Она могла бы непринужденно сказать, сколько секунд и даже микросекунд прошло с тех пор в жизни Арчера, но он ограничился лишь самыми грубыми цифрами.

— Благодарю вас, — проговорил Лангендийк. — А для нас миновало примерно восемь земных лет. Как оказалось, Т-машина действительно, в известном смысле, является не только космическим транспортным устройством, но и машиной времени. Бетане — создания, за которыми мы последовали, — вычислили курс, позволявший вернуться поближе к дате отправления.

Молчание жужжало. Джоэль отметила, что ощущает происходящее куда более интенсивно, чем обычно. Корабль находился в невесомости, и ее удерживали привязные ремни, чтобы случайно не уплыть с места. Приятное ощущение напоминало о тех полетах, что снились ей в молодости. Потом сны ее переменились вместе с умом и душой, когда она сделалась голотевтом. Ветерок, с шелестом вылетая из вентилятора, гладил ее по щекам, нес запах свежей листвы, химикатов, восстанавливающих кислород, и полной ионов прохладой, необходимой для поддержания здоровья. Сердце громко стучало. Кстати, покалывание в левой кисти сменилось устойчивой болью… что поделать — артрит; время идет, время идет. Быть может, даже сами Иные не властны над ним…

— Ну, — продолжил Арчер по-английски. — Ну, черт побери! Что ж, приветствую вас. Ну как вы?

Лангендийк перешел на тот же язык, явно обнаруживая большую непринужденность, поскольку на борту «Эмиссара» к нему прибегали чаще, чем к испанскому:

— Экипаж потерял троих, но во всем остальном, капитан, у нас чудесные новости. Мы торопимся добраться до дома — это понятно. Просто не терпится донести нашу повесть до всего Союза.

— Значит, вы… — Арчер смолк, словно бы опасаясь договорить остальное. Возможно, так и было. Джоэль услышала, как он затаил дыхание, прежде чем докончить. — Значит, вы нашли Иных?

— Нет. Мы обнаружили развитую цивилизацию; не гуманоидную, но дружественную и находящуюся в контакте с большим количеством обитаемых миров. Они стремятся установить тесные взаимоотношения с человечеством и предлагают — на наш взгляд — фантастически выгодную сделку. Об Иных они знают не более чем мы; разве что им известно больше Ворот, которые они к тому же научились использовать. Словом, нескольким следующим поколениям людей придется как следует потрудиться, чтобы усвоить все, что предоставят нам бетане.

Впрочем, простите, капитан, понимаю, что вы хотели бы услышать всю повесть, но на нее уйдут дни; к тому же нам приказано поторопиться. Нас посылал Совет Всемирного Союза, и мы должны отчитаться перед ним. Согласитесь, это разумно. А посему мы запрашиваем разрешение на отправление прямо в Солнечную систему.

Арчер вновь онемел.

Неужели он пытается справиться не только с удивлением? Повинуясь порыву, Джоэль вызвала внешние приборные комплексы корабля. Хлынувший поток данных увлек ее. Он еще не нес полноты восприятия… и все же какую легкость и благословение ощущаешь, воспринимая космос как целое и сливаясь с ним воедино! Сопротивляясь желанию, она сконцентрировала свое внимание на показаниях радара и навигационной информации. За какую-то долю биения пульса Джоэль вычислила координаты «Фарадея» и вывела его на свой экран.

Для этого не было особых причин. Она знала, на что похожи сторожевики: усеченный серый цилиндр, способный опускаться на планеты, ракетная и лучевая установки, втянутые в обтекаемый корпус. Сколь непохожи его очертания на огромную, ощетинившуюся инструментами хрупкую сферу «Эмиссара». Когда картинка поменялась, она не стала увеличивать и усиливать изображение, чтобы различить корабль за тысячи километров. Вместо него перед ней на фоне звезд возникли два неярких огонька — зеленый и красный. Это были маяки возле Т-машины. Там их поместили Иные. Усиленные приборами органы чувств сообщили ей, что на экране виден и третий — ярким пятнышком в ультрафиолетовой области.

Она смутно расслышала Арчера:

— …карантин?

И ответ Лангендийка:

— Ну разве что, если они настаивают; однако мы восемь лет ходили по Бете, привезли сюда посла бетан, и никто не подцепил никаких болезней. Пинский и Де Карвалья, наши биологи, изучали этот вопрос и заявили, что перекрестное заражение невозможно. Слишком несходная биохимия.

Завороженная видом маяков, Джоэль перестала слушать. Настанет день, и она, голотевт, вступит в общение — разум с разумом — с их создателями, если когда-нибудь сумеет найти их.

Впрочем, зачем она Иным и что они сделают с ней, быть может, и в прямом смысле этой фразы? Даже физический облик, возможно, не совсем безразличен им. Как ни странно, в это мгновение, впервые едва ли не за десятилетие, Джоэль Кай представила свое тело состоящим из плоти, а не машиной.

В свои пятьдесят восемь земных лет и при 175 сантиметрах роста тело ее оставалось стройным, даже склонным к худобе, кожа чистой и бледной и почти лишенной морщин. На сложении и высоких скулах свой отпечаток оставила история, отзывавшаяся и в ее имени; Джоэль родилась в Северной Америке, точнее, в последних останках Соединенных Штатов, прежде чем они объединились с Канадой. Мягкое лицо, темные и большие глаза, соболиные волосы, ровно постриженные ниже ушей, ныне отливали сталью. Теперь на ней был рабочий комбинезон с огромным количеством карманов и застежек, но она и дома редко носила модные вещи.

Мелькнула улыбка. «Какой глупой я становлюсь. Если об Иных что-нибудь точно известно, так это именно то, что никто из них т станет ухаживать за мной. Неужели я думаю о Дэне, оставшемся на Деметре? Еще одна чепуха. Слетав на Бету, я стала старше его на восемь лет».

Мысль эта каким-то образом пробудила память об Эрике Странатане, первом и последнем мужчине, которого она беззаветно любила. Четверть столетия плюс то время, которое она провела в этом полете, он возвращался к ней, — в том каноэ на лесном озере у подножия гор, под пропахшим соснами ясным небом, столь же беспредельным, как и то, которое окружало «Эмиссар».

Подняв вверх глаза, она прошептала:

— Интересно, каким видят его Иные? Что значит небо для них?

— Что представляют собой Иные? — спрашивал он тогда. — Животные ли они, в своем развитии превзошедшие нас, или думающие машины; ангелы, обитающие у престола Господня; или же столь удивительные создания, что мы просто не умели представить себе такое и не сумеем; или вообще что-нибудь еще? Люди гадают об их природе уже более века.

Она ответила с гордостью:

— Мы намереваемся выяснить это.

— С помощью голотевтики? — спросил он.

— Возможно; или с помощью… Впрочем, кто может сказать? Но я верю в то, что это случится. Я должна в это верить.

— Быть может, лучше не хотеть этого. По-моему, узнав их суть, мы не останемся прежними, цена может оказаться слишком высокой.

Она поежилась:

— Ты хочешь сказать, что нам придется отречься от всего, что у нас есть?

— И от всего, что представляем мы сами. Да, такое возможно. — Родной стройный силуэт шевельнулся, качнув лодку. — А я не хочу этого. Я так счастлив сейчас. В это мгновение.

В ту ночь они стали любовниками.

…Джоэль очнулась. «Прекрати, будь разумной. Иные — мое наваждение, я знаю об этом. Я вновь увидела их творение, служащее не инопланетянам, но людям, и зрелище словно открыло во мне родник. Виллем прав. Одних бетан хватит многим поколениям исследователей моей расы. Неужели Иные знают это? И предвидели?»

С легким замешательством Джоэль обнаружила, что внимание ее отвлеклось от интеркома не на одну минуту. Она не была склонна к мечтам и задумчивости посреди бела дня. Быть может, так вышло, потому что она подсоединена к компьютеру. В подобные мгновения оператор становится великим математиком и логиком, чьи возможности на несколько порядков превышают возможности существ из плоти и крови, живших на Земле прежде, чем была разработана эта связь. Но оператор все равно остается смертным, полным глупости, подобающей всему человеческому роду. «Должно быть, мной овладела привычка к рабочей концентрации. Я ведь отвыкла от эмоций».

Так сказать, краем уха она понимала, что идет спор, и, прислушавшись, услышала слова Арчера:

— Очень хорошо, капитан Лангендийк. Никто не ожидал, что вы вернетесь так рано. Откровенно говоря, не было гарантий, что вы вернетесь вообще, а посему я не имею никаких приказов относительно вас. Однако начальство все же снабдило меня общими инструкциями.

— Ну и?.. — поинтересовался шкипер «Эмиссара». — Что же они гласят?

— Ну, скажем, некоторые высокопоставленные особы опасаются не просто того, что вы занесете на Землю неизвестную болезнь… Дело в том, что они просто не представляют, что вы можете прихватить с собой. Я не стану говорить о том, что корабль могло захватить чудовище, теперь изображающее вас… на мой взгляд, это уже совершенная паранойя.

— Надеюсь, что вы действительно так думаете! Дело в том, сэр, что бетане — так их назвали, конечно, мы сами, — бетане не только дружественно настроены к людям. Они просто рвутся ближе познакомиться с нами и поэтому соглашаются торговать с нами на условиях, которые мы могли бы посчитать просто невероятно выгодными. Однако у них есть свой интерес.

Последовал осторожный ответ:

— Какой именно?

— Долго объяснять. Человечество располагает сведениями об одном важном для них вопросе.

В сердце Джоэль шевельнулась мысль: «То самое, чего я так и не поняла и, наверное, не пойму».

Голос Арчера прогнал эту задумчивость:

— Что ж, возможно. Однако я полагаю, что ваши слова только подчеркивают правильность принятых мер, никто не может сказать, как отразится — на нас — ваш полет. А как известно, Всемирный Союз учреждение не слишком стабильное. Итак, вы намереваетесь доложить результаты непосредственно Совету…

— Да, — проговорил Лангендийк. — Мы подойдем к Земле, вызовем Лиму и затребуем инструкции. Что в этом плохого?

— Чересчур много шума! — воскликнул Арчер, помедлив. — Видите ли, я не все могу сказать вам, но… упомянутые чиновники намереваются опросить вас приватно, изучить собранные материалы и все прочее, прежде чем передавать известия о вашем возвращении в новости. Понимаете?

— М-м-м, у меня были такие подозрения, — грохотнул Лангендийк. — Продолжайте.

— Словом, с учетом обстоятельств и так далее, я собираюсь интерпретировать полученные мною приказы следующим образом. Мы проводим вас через Ворота в Солнечную систему. И, естественно, синхронизируем по радио автопилоты, чтобы корабли одновременно вышли на той стороне. Вы не будете ни с кем общаться по прямому лучу, мы сами уладим все необходимые вопросы, пока не отменят приказ. Понятно?

— Пожалуй, даже чересчур.

— Поймите, капитан, мы не хотим обидеть вас. Учтите, какой огромной важностью обладает это дело. Люди, отвечающие за миллиарды человеческих жизней, обязаны быть осторожными. А считать их начнем хотя бы с меня.

— Хорошо, я согласен; вы выполняете свои обязанности так, как считаете нужным, капитан Арчер. К тому же сила на вашей стороне.

Уже в последний момент на «Эмиссаре» установили парочку пушек, корабельные стрелки дублировали пилотов при запуске. Располагая достаточным временем, корабль мог набрать колоссальную скорость, однако предельное ускорение в заправленном состоянии и при полной нагрузке меньше чем в два раза превосходило земное тяготение, а гироскопы и вспомогательные двигатели весьма медленно разворачивали судно. Никто не собирался отправлять одинокий военный корабль на просторы Галактики. «Фарадей» же был рассчитан для боя, хотя прежде подобных оказий не возникало. Однако, кто знает, что может однажды вынырнуть из Ворот? К тому же высокая маневренность сторожевых кораблей помогала им совершать спасательные работы и также перевозить исследовательские экипажи.

— Я пытаюсь наилучшим образом выполнять требования правительства, сэр.

— Хотелось бы мне услышать от вас состав правительства в вашем понимании.

— Простите, но я всего лишь офицер-астронавт, и мне не подобает обсуждать политические вопросы. Э, видите ли… ну, словом, вам не о чем беспокоиться. Это всего лишь дополнительная предосторожность, не более. — Да-да, — вздохнул Лангендийк. — Тогда приступим к выполнению. — Разговор перешел к техническим подробностям.

Завершив переговоры и выключив луч, Лангендийк обратился к своему экипажу:

— Ну, слыхали, конечно? Есть вопросы? Комментарии? Отвечал ему взрыв негодования и разочарования. Самым громким был голос Фриды фон Мольтке:

— Hollenfeuer und Teufelscheiss!

Первый инженер Дайроку Мицукури выразился мягче:

— Быть может, это и произвол, но долго нас не задержат. Сам факт нашего прибытия заставит публику требовать нашего освобождения.

Карлос Франсиско Руэда Суарес, старший помощник, добавил надменным тоном:

— К тому же у членов моего семейства найдутся весьма веские соображения по этому поводу.

Ужас, который, как она надеялась, был смешным, охватил Джоэль, заморозив ее плоть, заставил огрубеть голос.

— Ты полагаешь, что они узнают? — спросила она.

— Господи Боже, как ты можешь такое говорить! — вмешался второй инженер Торстейн Свердруп. — Чтобы клан Руэда держали в неведении… немыслимо.

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — отвечала Джоэль. — Мы полностью и целиком зависим от этого сторожевого корабля. А капитан его не похож на персону, радеющую о безопасности человечества. Или вы думаете иначе?

Не могу претендовать на тонкое понимание людей, однако мне пришлось немного пообщаться с разными лицами и группировками на высоком политическом уровне. К тому же еще на Земле, перед самым отлетом, Дэн Бродерсен предупредил меня, что наше возвращение может не просто встревожить некоторые группы, но и подтолкнуть их к действиям.

— Бродерсен? — осведомился Сэм Калахеле, коллега фон Мольтке по артиллерийской части.

— Владелец «Чехалис энтерпрайзес» на Деметре, — проговорила Мари Фюили, экспедиционный химик. — Твой друг вполне может преувеличивать. Он вольный капиталист, а потому излишне подозрительно относится к правительству, а быть может, и к самому Союзу.

— Скоро начнем ускорение, — определил Лангендийк, — все по летным постам.

— Пожалуйста! — воскликнула Джоэль. — Шкипер, выслушайте меня! Я не намереваюсь спорить, поскольку считаю себя безнадежно наивной в отношении многих вещей, но Дэн… капитан Бродерсен сообщил мне, что оставит возле Ворот робота, запрограммированного на поиски нашего корабля — просто на всякий случай. Он предвидел возможность — он называл ее вероятностью — того, что мы вернемся вскоре после отлета. Тогда второй космический аппарат на далекой орбите — который, как вы знаете, заметили локаторы, — может быть лишь его наблюдателем? Прозвенел голос Руэды:

— Святая Дева! Джоэль, и за все эти годы ты ни разу не помянула об этом.

— О, Дэн полагал, что не следует заранее беспокоиться о том, что может и не случиться. А мне он сказал, потому что мы были друзьями, потому что он не сомневался в том, что я буду держать эту информацию в голове. Я ввела его предупреждение на мою итоговую ленту, чтобы все вы узнали об этом только после моей смерти.

— Но в таком случае проблемы нет, — радостно отозвался Руэда. — Тогда нас нельзя тайно задержать, если ты этого боишься. Как только робот сообщит Дэну, он немедленно известит весь мир о нашем прибытии. Следовало ожидать это от него. Ты ведь знаешь, что он мой родственник по своему первому браку.

Джоэль качнула головой. Гибкие кабели, входящие в чашеобразный шлем, заставили ее чуть повернуться, компенсируя в невесомости движения утяжеленной прибором головы.

— Нет, — отвечала она. — Этот корабль располагается чересчур далеко от нас. Ни одна оптическая система из всех созданных человеком не обладает разрешением, необходимым для того, чтобы отличить на таком удалении контуры «Эмиссара» от — семи, так, кажется? — подобных ему кораблей. В конце концов, наш корабль — просто модифицированный транспорт класса «Королева».

— Тогда зачем же выставлять здесь наблюдателя? — отрезал квартирмейстер Бруно Бенедетти.

— Разве не ясно? — возразила планетолог Ольга Разумовская. — Рассказывай дальше, Джоэль.

Та набрала воздуха в грудь.

— Бродерсен намеревался поступить так, — проговорила она. — Он собирался в течение нескольких лет направлять робота для изучения Т-машины, чтобы получить представление о том, как она работает. Сторожевики ведут весьма ограниченные исследования, поэтому его проект едва ли мог быть отклонен. К тому же Дэну незачем предпринимать его под своим собственным именем. Он может укрыться под вывеской Деметрианского исследовательского фонда, поскольку не скупился на соответствующие дотации, и официально аппарат будет вести самые благонамеренные наблюдения. — Но почему столь ценные приборы находятся более чем в миллионе километров от изучаемого объекта? Можно не сомневаться, власти поставили некоторые ограничения, так сказать, безопасности ради, чтобы избежать вероятного столкновения, если какой-нибудь корабль вдруг выйдет из Ворот с не правильным вектором. С моей точки зрения, вероятность подобного столкновения составляет 100 %. Но при желании они могли заставить Дэна выполнить эти правила.

— И даже один этот факт… разве он не показывает их истинные намерения? Власти не хотят утратить контроль над новостями, приходящими от Ворот, на тот случай если появится еще один бетанский корабль, или вернемся мы, или вообще случится нечто чудесное. Они хотят установить свою цензуру.

— Станут ли они применять ее к нам? На Земле существует достаточно сильное антизвездное движение — и более чем в одном национальном правительстве. Эти люди могут найти нужные рычаги в иерархии Союза. И о некоторых планах подобных персон прочие их коллеги могут и не догадаться.

Ругательства, ворчания, пара возражений вырвались из интеркома. Одинокий среди них, пропел голос Фиделио.

— В чем беда? — волновался бетанин. — Вы более не рады? Лангендийк потребовал молчания.

— Как капитан сторожевого корабля, Арчер имеет право приказывать мне, — проговорил он. — Будьте готовы выполнять его инструкции.

— Виллем, послушай, — попросила Джоэль. — Я могу сфокусировать луч на роботе так, что на «Фарадее» никто не услышит даже шепотка, и передать Бродерсену правду…

Лангендийк обрезал ее:

— Будем исполнять приказ. Это моя собственная команда, которую я занесу в судовой журнал. — Голос его смягчился. — Давайте не будем ссориться, после того как мы вместе одолели такой далекий и опасный путь. Успокойтесь. Подумайте, насколько вероятно, что некоторые из вас переутомились и делают из мухи слона. Предположим, что сейчас Арчер по секретным каналам общается со сторожевым кораблем в Солнечной системе и эти господа приказывают ему доставить нас в тайное место. Откровенно говоря, — разве это не мелодрама? Подумайте и о том, что закон космоса выше политики. Иначе не может быть. Без него человечество не сможет уйти к звездам, оно погибнет. Каждый из нас дал торжественную клятву выполнять этот закон. — Он смолк и, позволив высказаться вентилятору, добавил:

— Занимайте летные места. Ускорение через десять минут.

Джоэль осела, ее охватила безнадежность. Она и впрямь могла бы послать сообщение, чтобы его невозможно было перехватить, если бы компьютерные связи были сейчас подсоединены к внешней общей системе. Но переключатель располагался не в ее рубке.

«Виллем имеет склонность соблюдать законы. Вполне возможно, что он прав и все предположения о заговоре против нас порождены больной фантазией — но кто я, чтобы судить? Чересчур много лет я провела вдали от обычных людей и разучилась понимать их.

Предельная реальность проще для понимания, легче стать частью ее, чем другого такого же, как ты, мотылька, летящего через ноумен».

— Ты готова, Джоэль? — негромко, с раскаиванием проговорил Лангендийк.

— Ох! — Она вздрогнула. — О да! В любое мгновение.

— Я передам на «Фарадей», что мы намереваемся стартовать в 15.35 при ускорении в 1g. Они будут вести нас и сейчас совершают необходимые для этого маневры. Режим взаимосвязи автопилотов будет включен точно в одной сотне километров от маяка Чарли. Ты собрала всю необходимую информацию?.. Ох, ты же просто не могла не сделать этого, а я, дурак, лезу с вопросами.

Желая успокоиться, Джоэль улыбнулась, чего Лангендийк увидеть не мог, и ответила:

— Виллем, ты все забываешь, что я работаю и за Кристину. Кристина Берне, специалист по компьютерам, скончалась на руках Джоэль за несколько месяцев до отправления «Эмиссара» домой.

— Значит, навигация за тобой, — официальным тоном проговорил Лангендийк. — Приступай по сигналу!

— Хорошо.

Джоэль принялась задело. Информация втекала в нее: векторы положения, скорости, момента, тяги, напряженность гравитационного поля, постоянно меняющиеся временные и пространственные производные. Приборы определяли их значения и преобразовывали в числа, банк памяти поставлял ей не только нужные факты и значения естественных констант, но и всю великолепную аналитическую структуру небесной механики и тензоров напряжения. В мгновение ока сопрягала физические познания столетий и все известное о конкретной точке в пространстве-времени, в которой находился корабль.

Данные поступали от источников прямо в блок, за какие-то наносекунды переводивший их в сигналы нужного вида и передававший в ее мозг; связь эта осуществлялась не с помощью вживления в ее череп проводов или какого-нибудь другого столь же примитивного устройства — проблема решалась с помощью электромагнитной индукции. Когда одна задача сменялась другой, Джоэль обращалась к мощному компьютеру, подключенному к ней.

Взаимопонимание было тотальным. Машина представляла колоссальный объем данных, огромную емкость для хранения информации, скорость проведения математико-логических операций. Сама Джоэль, как человек, обеспечивала в этом синтезе способность воспринимать неожиданности, созидательно мыслить и преобразовывать свой ум. Джоэль программировала всю систему, и программа эта постоянно переписывала себя. Она дирижировала огромным немым оркестром, которому в любой миг могли приказать сыграть джазовую пьесу или сочинить симфонию. Числа и действия не пробегали мимо нее в отдельной последовательности — как не планирует человек бесчисленные кинестетические решения, которые совершает тело при ходьбе, — она ощущала их глубокое облигате чувством правоты происходящего, его функциональности. Ее восприятие ушло за пределы механического перебора символов, оно лепило общую схему… так скульптор обминает глину руками, которые сами знают, что делать.

Артисткой, ученой, атлетом, на короткий миг достигшим цели… казалась себе в этих случаях Кристина Берне.

Джоэль воспринимала все совершенно иначе. Кристина была обычным линкером, а Джоэль — голотевтом, а потому воспринимала процесс в большем объеме. Разницу между ними можно было уподобить той, что отличает молитву простого верующего католика от, скажем, молитвы Святого Иоанна от Креста.

Ее нынешняя работа была чисто рутинной. Джоэль мысленно контролировала приборы, направлявшие корабль по стандартному набору траекторий, заданных привычной системой уравнений. Компьютер мог бы управиться с подобной работой и без ее помощи, если потрудиться и перестроить несколько контуров. Подобную работу у Бродерсена выполнял робот.

Кристину, выполнявшую функции линкера, взяли в экспедицию, потому что «Эмиссар» направлялся в неизвестное и судьбу корабля могло определить мгновенное решение, которого никто не в состоянии был предвидеть и запрограммировать. Будь сейчас Кристина жива, она бы сочла этот маневр несложным.

Джоэль же находила его успокаивающим. Заметив, что вес вернулся, она откинулась назад в своем кресле, наслаждаясь единством с кораблем. Она не могла этого слышать и чувствовать, но теперь просто ощущала, как пришептывают его двигатели. Мигматические ячейки генерировали гигаватты энергии, разрушая молекулы воды, они ионизировали атомы и выбрасывали плазму через фокусирующее устройство с околосветовой скоростью. Эффективность была потрясающей, в чем виделся триумф не менее значительный, чем Кафедральный собор в Шартре; снаружи не оставалось ничего, лишь язык неяркого свечения тянулся на несколько километров за кораблем, двигавшимся вперед.

Перелет этот продлится несколько часов; меняя ориентацию и направление, «Эмиссар» пройдет через Звездные ворота от Феба к Солнцу. Однако в настоящий момент они только приближались к первому из маяков. Джоэль шевельнулась и нахмурилась. Какая-то незначительная часть ее сознания не могла избавиться от опасности. Что, если они действительно летят в тюрьму? Но когда на экране появилась Т-машина, душа ее запела, впечатление было потрясающим. На таком расстоянии цилиндр казался крохотным пятнышком среди звездных воинств и облаков. Джоэль включила увеличение, очертание сделалось четким, хотя размеры оставались абстракцией; длина около тысячи километров, диаметр чуть меньше двух. Игла эта вращалась вокруг продольной оси так быстро, что точки, расположенные на внешней оболочке, в своем движении лишь на четверть отставали от скорости света. Никакая деталь на серебристой блестящей поверхности не могла поведать об этом невооруженному глазу, однако каким-то образом бесконечная игра цвета доносила весть о мальстреме энергии, заключенной внутри цилиндра. Люди полагали, что блеск создают силовые поля, удерживающие материю, спрессованную до предельных плотностей. В Солнечной системе существовали луны куда меньшей массы, чем двигатель, отверзающий Звездные врата.

Позади маячили еще два маяка, пурпурный и золотой, через инструменты Джоэль видела третий, светивший в радиодиапазоне.

Эту вещь соорудили Иные и оставили кружить вокруг Феба, так сделали они и у Солнца, и возле Центрума, и… кто смеет сказать, сколько далеких звезд снабдили они своими машинами? Как назвать число разумных рас, обнаруживших эти устройства, получивших безличное разрешение пользоваться ими, а после того вечно стремившихся узнать, кто построил такое чудо?

«Кто определит, какая часть звездных рас потом принялась калечить себя, как это сделали мы? — с горечью спросила себя Джоэль. — О, Дэн-Дэн, все впустую, напрасны твои старания создать мир, который способен выпустить нас на свободу…»

И тут словно взорвалась звезда, Джоэль поняла то, что Бродерсен, конечно же, все предусмотрел заранее. Дэн просто не мог не подумать об этом. Джоэль вспомнила, как он твердил: «У каждого лиса два выхода из норы». Надежда вспыхнула в ней. Она не стала убеждаться в том, насколько слаба эта искорка и как легко ее задуть; с нее было достаточно сейчас даже крохотного огонька.

Глава 3

Дэниэл Бродерсен родился в краю, до сих пор именовавшемся штатом Вашингтон; родина его не отделилась от Соединенных Штатов во время гражданских войн, как пытались сделать несколько регионов, но преуспела одна Священная Западная республика. Однако в течение трех поколений вождь семейства носил титул капитан-генерала Олимпийского домена и контролировал весь полуостров, включая город Такома. И власть его была вполне реальной, тогда как претензии федерального правительства можно было считать чисто словесными. Здешние бароны не считали себя благородными. Майк был рыбаком, женатым на индианке из племени квинолтов, вложившей деньги мужа в несколько лодок. Когда Беды добрались и до Америки, он и его люди сделались ядром группы, которая восстановила порядок в окрестностях, главным образом для того, чтобы защитить собственные дома. Когда жить стало хуже, он стал получать просьбы о помощи от постоянно растущего круга ферм и городков и наконец, к своему удивлению, оказался господином гор, лесов, долин и проливов, со всем обитающим в них народом. Любой из них всегда мог рассчитывать, что его выслушают; Майкл не был высокомерным.

Пал он в битве с бандитами. Его старший сын Боб отомстил за отца ужасающим образом, аннексировал не знавшую законов территорию, чтобы избежать повторения скорбного события, и занялся обороной и установлением примитивной справедливости на своей земле, так чтобы люди могли заниматься делом. Боб хранил верность Соединенным Штатам и дважды выставлял добровольческие отряды воевать за их целостность. Потеряв в этих походах двух сыновей, он погиб при защите Сиэттла от флота, который жители Священной Республики послали на север.

При его жизни подобные преобразования происходили и в Британской Колумбии. Американский и канадский национализм уступали потребностям в местной кооперации. Боб женил Джона, своего уцелевшего сына, на Барбаре, дочери капитан-генерала долины Фрейзер.

Этот альянс положил начало тесной дружбы между обеими семьями. После смерти Боба специальные выборы подавляющим большинством голосов отдали его пост Джону. «Мы благоденствуем при Бродерсенах, так ведь?» — говорили на верфях и пристанях, в хижинах и домах, среди садов и полей, в лагерях дровосеков, мастерских, тавернах, от мыса Флэттери до Паджет-саунд и от Татуша до Хокуиама.

Первые годы, проведенные Джоном на новом посту, оказались плодотворными, но причиной послужили события, происходившие вне Олимпийского полуострова, да и они постепенно потеряли свой бурный характер. С миром пришло процветание и укрепление цивилизации. Принадлежа к числу людей действия, бароны тем не менее ценили образование. Джон поддерживал школы, ввозил ученых, выслушивал их, а в свободное время — когда его удавалось найти — читал книги.

С их помощью он сумел понять, и куда точнее, чем если бы ограничиться пришлось лишь природной смекалкой, что феодальный период заканчивается. Сперва федеральное военное командование взяло под контроль все Соединенные Штаты, так сделал и генерал Макдоноу в Канаде. Потом армия восстановила новую гражданскую администрацию, та заключила договоры со Священной Западной республикой, Мексиканской империей и начала переговоры о слиянии с северным соседом. Тем временем Всемирный Союз, детище Лимского Обетования, рос понемногу. Выполняя свое обещание, Североамериканская федерация присоединилась к Союзу через три года после его образования. Этот пример положительно подействовал на последние воздерживавшиеся нации, и правительство, осуществлявшее ограниченную власть над всем человечеством, стало реальностью — по крайней мере на какое-то время.

В начале этих событий Джон решил, что обязан сохранить за своим народом достаточно власти, чтобы люди его могли жить у себя дома в большем или меньшем согласии со своими традициями и желаниями. Он уступал централизации в течение нескольких лет, понемногу, шаг за шагом, оспаривал каждый пункт и в конце концов достиг своего желания. В итоге он получил статус сквайра, владельца значительной собственности, пользующегося различными почестями и привилегиями, но тем не менее обычного гражданина. Жизнь отнесла его к числу магнатов, и влияние его основывалось на уважении и признательности всего океанского северо-запада.

Дэниэл, как третий сын Джона, должен был унаследовать от отца лишь незначительное состояние и никакого положения. Но это вполне устраивало его самого. Дэниэл наслаждался своей юностью — лесами, горами, бурными реками, морем, лошадьми, машинами, кораблями, самолетами, оружием, друзьями, обычаями гвардейцев, простым великолепием дома, пока он не превратился во дворец, визитами к родственникам матери и в близлежащие города, где удовольствия и культура постепенно становились более сложными. В нем жила беспокойная душа, наследие воинственного дома, и в отрочестве Дэн часто дрался, общался с дружками из низов общества и укладывал на спину девиц из прислуги. Наконец он записался в Чрезвычайный Корпус миротворческих сил Всемирного Союза. Это произошло как раз вскоре после учреждения этой организации. Сам Союз в ту пору еще оставался младенцем, которого многие хотели бы придушить. Силы корпуса были разбросаны по всему земному шару, — а позже и вне пределов его, — и многие сослуживцы Дэна были просто обвешаны оружием и пользовались им без промедления. Серия мелких карьер в конце концов перенесла Бродерсена на Деметру.

Нынешние знакомые его полагали, что молодость Дэна осталась где-то далеко позади него в пространстве и, быть может, еще на полсотни земных лет отставала во времени. Сам он редко думал об этом, потому что был очень занят.

Устроившись удобно в кресле, Дэн извлек трубку и кисет с табаком.

— К черту торпеды! — прогрохотал он. — Полный вперед! Генерал-губернатор Деметры заморгала, недоуменно глядя на него из-за стола. — Что?

— Так говорил мой папаша, — пояснил Бродерсен. — В данном случае это значит, что вы попросили меня лично явиться в ваш кабинет, не пожелав обсуждать события по телефону. А теперь все ходите на цыпочках словно вокруг да около нечищеного коровника. — Он ухмыльнулся, желая показать, что не имеет в виду плохого. На самом деле, по его мнению, все обстояло как раз наоборот. — Незачем держать меня дольше чем нужно и придираться к моей речи. Лиз ждет меня домой к обеду, и если бифштекс пережарится, мне не будет прощения.

Аурелия Хэнкок нахмурилась. Это была внушительная женщина; пожалуй, излишне полная, с грубоватым лицом и короткими седыми волосами. Между пальцев, покрытых желтыми пятнами, дымилась сигарета, голос охрип от курения, и, по слухам, Хэнкок увлекалась уколами от рака. Как обычно, она была облачена в одежду, скроенную по земной консервативной моде: зеленую блузку с обшитым серебром открытым воротником, расклешенные брюки и позолоченные сандалии.

— А я старалась угодить вам.

Бродерсен постучал пальцем по чашке своей трубки.

— Благодарю вас, — отвечал он. — Но едва ли эта ерунда может быть приятной темой для разговора?

Она взвилась:

— Откуда вы знаете, о чем я хочу говорить?

— Незачем кипятиться, Аури. О чем еще мы можем говорить, кроме «Эмиссара»?

Хэнкок затянулась сигаретой, выдохнула и проговорила:

— Ну ладно! Дэн, я хочу, чтобы вы перестали распространять эти россказни о том, что корабль вернулся. Это попросту не верно. А у меня — и у моего персонала — много дел; и не нужно добавлять к ним необоснованные подозрения в том, что Совет обманывает народ.

Бродерсен приподнял кустистые брови:

— Кто там говорит, что это я распускаю слухи? Я не появлялся в эфире и не вещал об этом с ящика в Годдард-парке. Четыре или пять недель назад я интересовался тем, что вы слыхали об «Эмиссаре», а после того еще пару раз задавал тот же вопрос, и вы всякий раз отвечали мне «нет». Вот и все.

— Это не так. Вы говорили…

— С друзьями — безусловно. А с каких это пор ваши фараоны подслушивают разговоры?

— Фараоны? Полагаю, вы имеете в виду полицейских детективов? Нет, Дэн, безусловно, нет. За кого вы меня принимаете? К тому же зачем мне это, когда в Эополисе всего полмиллиона жителей, которые любят посплетничать? Все слухи автоматически попадают ко мне.

Бродерсен посмотрел на Хэнкок с явным уважением. Он считал ее политической выскочкой, выслужившейся в партии Действия Североамериканской федерации, протеже и помощницей Айры Квика, но, по-крупному, на Деметре она прекрасно справлялась с делами, выполняя функции посредника между Советом Союза и разными группами все более разочарованных колонистов. Легкая жалость: муж ее на Земле был весьма влиятельным адвокатом, но здесь для него не было дел, и, невзирая на все старания сохранить себя, все знали, что он крепко пьет и не желает лечиться. Впрочем, это делало Аурелию Хэнкок еще более опасной. Своя рубашка ближе к телу.

— В первую очередь я известил об этом вас, — сказал он.

— Да, и я отвечала, что безусловно бы услыхала, если…

— Вы так и не убедили меня в том, что мои свидетельства ложны.

— Я пыталась, но вы не хотели слушать. Подумайте сами: как мог ваш робот на таком расстоянии определить, что из Ворот появился именно «Эмиссар»? — Хэнкок снова нахмурилась. — А обман Астронавтического Контрольного Совета относительно истинного назначения аппарата, как вам известно, отрицательно скажется на продлении ваших лицензий.

Бродерсен ждал подобного выпада.

— Аури, — вздохнул он с чувством. — Позвольте мне изложить точную информацию о том, что случилось.

Он поднес огонь и раскурил трубку, обвел взглядом комнату, мебель соответствовала его вкусам: синтетики почти не было, в основном ручная работа, выполненная из материалов, доступных колонии около семидесяти лет назад, когда возраст поселения на Деметре не превышал одного поколения. («Половина земного столетия, — пронеслось в его голове. — Действительно, я насквозь пропитался этой планетой».) В сливочно-белой, в завитушках, обшивке стен отражалась ваза солнцецвета, стоявшая на столе, а на полке сзади ошеломлял голографический пейзаж горы Лорн с обеими лунами, стоящими высоко над ее снегами. Два окна справа открывались в сад. У кованого железного забора росли земная трава и розы; огромный громовой дуб, оставшийся от исчезнувшего леса, колыхал своими сине-зелеными листьями, выдыхая слабый имбирный аромат; и заросли пращеносца торжествовали над металлом. Улицы были полны движения: пешеходов, велосипедистов, пузырьком проплывала машина, был похож на змею грузовик, жужжа на воздушных подушках. По другую сторону дороги высился пастельный трапецоид нового дома. Тем не менее небо над головой было синей, чем в любых краях на Земле, а свет почти полуденного солнца напоминал о земном закате. Примерно за полсекунды Дэн вспомнил, что и барометрическое давление здесь ниже, а тяготение составляет восемьдесят процентов земного, но тело уже слишком привыкло к тому и другому и более не реагировало на различия.

Дэн смачно затянулся из трубки, а потом продолжил:

— Я никогда не держу своего мнения в тайне. Теория гласит, что Т-машина может доставить тебя в любую точку пространства-времени — что означает передвижение в пространстве и во времени. «Эмиссар» последовал за чужим кораблем, который воспользовался Воротами в этой системе, проходя между двумя пунктами, о каждом из которых мы ничего не знали. Я прикинул, что экипаж и владельцы корабля будут к нам дружелюбны. А с чего бы, собственно, нет? В лучшем случае они способны помочь «Эмиссару» возвратиться домой после того, как экспедиция завершит свою миссию. Ну а тогда почему бы не отослать наш корабль домой поближе к той дате, когда он отправился отсюда?

— Я слыхала ваши аргументы, — возразила Хэнкок, — но уже после того, как вы начали свою агитацию. Если вы считали, что столь важный вариант возможен, нужно было подать заранее рапорт в соответствующее бюро.

Бродерсен пожал плечами:

— Зачем, собственно говоря? Идея не показалась мне уникальной. К тому же я — только простой гражданин.

Хэнкок пристально поглядела на него:

— Самый богатый человек на Деметре не может считать себя только простым гражданином.

— Рядом с богачами на Земле я — простая картофелина. — Если сравнивать с такими, как клан Руэда в Перу, с которым вы связаны деловыми и семейными узами. Нет, вас нельзя назвать простым гражданином.

Хэнкок все еще глядела на него. Не препятствуя ей, Бродерсен откинулся назад, ощущая рукой тепло трубки и разрешая ей рассматривать себя. Рослый мужчина, ста восьмидесяти восьми сантиметров роста, крепкий и широкий в плечах и груди, он за последние годы набрал вес и казался теперь коренастым. Крупную голову можно было отнести к мезоцефальному типу. Квадратное лицо, тяжелая челюсть, выдающийся римский нос, широко посаженные серые глаза, скошенные наружу, с лучиками, разбегавшимися от уголков; бронзовая от загара кожа с неглубокими еще морщинами. Как было принято на Деметре, он дочиста брился и подстригал волосы над ушами, прямые и черные, с белой ниткой, доставшиеся от прабабушки. На эту встречу, как и всегда, Бродерсен явился в обычной колониальной одежде: болеро из кожи орозавра поверх свободной блузы, мешковатые брюки, заправленные в мягкие полусапоги, широкий пояс, на котором помещались разнообразные небольшие инструменты и нож.

— Тем не менее, — проговорил Бродерсен самым дружелюбным тоном, — просто не представляю себе, какой именно закон я мог поломать или хотя бы помять так, чтобы его нельзя было починить.

— Не будьте слишком уверенным в этом, — остерегла его Хэнкок.

— Хм? Быть может, лучше пробежать всю историю с самого начала, чтобы вы могли указать мне место, где я нарушил закон? Словом, расслабьтесь и слушайте.

Прежде чем продолжить, Бродерсен вздохнул:

— Я решил — и говорил об этом различным людям, — что «Эмиссар» может вернуться назад раньше срока. И многие прислушивались ко мне. Действительно, как вы догадались, я оплатил создание робонаблюдателя, которого Фонд послал исследовать Т-машину. Но эта научная работа полностью соответствовала всем правилам, и я сам хотел бы получить удовлетворительное объяснение причин, по которым у нас потребовали вывести аппарат на столь далекую орбиту.

Пожалуйста, потерпите, дайте мне еще минутку. — Веки его дрогнули, словно бы пряча повелительную нотку в голосе. — Космические правила не требуют подробных объяснений всех планов. Ну что плохого в том, что наш телескоп поглядывал в сторону «Эмиссара»? Вы обвиняете меня в обмане? Адово пламя, Аури, это же просто обходной путь!

Тем не менее через несколько месяцев наблюдатель возвратился и передал по лучу сообщение на станцию, что и должен был сделать в данных обстоятельствах. Я обратился к вам и спросил — кажется тактично, — что вы знаете о случившемся? Вы отвечали мне — «нет». Я связался с Землей, и все, с кем я общался, говорили то же самое. И мне бы не хотелось называть их лжецами. А в особенности вас, Аури. Тем не менее вы пригласили меня сегодня на конфиденциальную беседу явно для того, чтобы заткнуть мне рот.

Хэнкок выпрямилась в своем кресле, положила руки на крышку стола и начала с отрицания:

— От исходных посылок вы перепрыгнули к выводам. Причем к совершенно абсурдным выводам.

— Неужели я должен босыми ногами ради вашего удобства пробежать через весь этот коровник? — Подчеркнутое терпение не было сымпровизировано. Он спланировал свое поведение по пути в этот дом. — Прямо или косвенно, вы слыхали мои аргументы и прежде. И вот мы опять оказываемся в том же месте.

Она молча затянулась. Бродерсен вскользь подумал о том, сколь отвечают человеческой природе все эти постоянные повторения — прямо удары там-тама… интересно, а свободны ли Иные от этой необходимости, раз они могут сразу ухватить суть.

— Робот заметил вышедший из Ворот транспорт класса «Королева», — проговорил он. — Конечно, расстояние не позволило определить название корабля, но мы, люди, еще не построили кораблей крупнее, и форма была вполне подходящей. Словом, или это был корабль этого типа, или судно внеземлян, похожее на него. Потом робот установил, что «Фарадей» приблизился к пришельцу, а потом оба корабля совершили переход от Феба к Солнцу. Этого было достаточно, чтобы по программе полета он решил вернуться домой и дать отчет.

И все же, Аури, я не стал нырять вслед как утка. Я начал с того, что мои агенты на Земле установили, где именно располагались в это самое время остальные суда класса «Королева». Оказалось, что все они находились — и здесь, и в Солнечной системе — так, что мой робот не мог их заметить.

Тем временем «Фарадей» вернулся к Фебу и приступил к исполнению своих обязанностей. Я попросил директора Фонда связаться по лучу с капитаном Арчером и вежливо осведомиться о том, что случилось. Тот ответил, что все, мол, в порядке, если не считать некоторых неприятностей с транзитным грузовиком, прибывшим от Солнца; корабль, во избежание неприятностей, отослали назад, но принадлежал он не к классу «Королева», а к «Принцессам», и если наш робот утверждает иное, следует подбирать инструменты получше. Но, Аури, я-то знаю, что мой наблюдатель в превосходной форме! Какого же черта вы от меня хотите? Или это был корабль внеземлян, или же «Эмиссар», что, как мне кажется, куда более вероятно. Но в таком случае это самое великое событие со времени… — решайте сами какого… — и власти не имеют никакого права вмешиваться в это дело!

Бродерсен наклонился вперед и ткнул трубкой в воздух.

— Уверяю вас, в основном люди, с кем беседовал я или мои агенты, не лгут, — проговорил он. — У них действительно нет информации. В паре случаев они потрудились отослать собственные запросы и получили отрицательный результат. Понятно, что они не стали копать дальше, решив, что время дороже, но у меня репутация смутьяна. Почему должны они считать, что моя информация справедлива? Безусловно, кое-кто из них решил, что я наврал для каких-нибудь тайных целей.

Но вы-то провели на Деметре достаточный срок, чтобы узнать меня лучше, так ведь? Что касается меня, то, когда я впервые обратился с этим вопросом, вы сказали, что ничего не слыхали, и я поверил. Потом я спросил еще раз, вы отвечали, что расследуете обстоятельства, и я снова поверил. Ну а после того — скажу откровенно — мое настроение сделалось куда более скептичным.

Итак, зачем я понадобился вам сегодня?

Хэнкок ткнула окурком сигареты в пепельницу, извлекла из пачки новую и яростно раскурила.

— Вы сказали, что я хочу заткнуть вам рот, — проговорила она. — Называйте как угодно, но именно это я и намереваюсь сделать.

— Незачем удивляться. — Бродерсен постарался расслабить мышцы живота, чтобы голос его прозвучал мягко. — По каким причинам и по какому праву?

Она невозмутимо встретила его взгляд:

— Я получила ответ на свой запрос по поводу этого дела. Из чрезвычайно высоких инстанций. Интересы общества требуют, чтобы в течение неопределенного времени утечки новостей не было. К этому разряду относятся все ваши заявления.

— Общественные интересы, надо же!

— Да. И я хочу… — рука Хэнкок, доставив сигарету к губам, дрогнула. — Дэн, — проговорила она почти грустным голосом, — у нас с вами и прежде нередко доходило до драки. Я понимаю, насколько вы противостоите определенным политическим тенденциям. И то, что вы являетесь глашатаем этой позиции среди деметрианцев. Тем не менее я уважала вас и смела надеяться, что и вы также верите в то, что я желаю лучшего этой планете. Мы ведь и работали вместе, разве не так? Например, когда я уговорила Совет выделить дополнительные фонды на университет, чего вы добивались, или когда вы лоббировали ваш жестоковыйный колониальный парламент, чтобы одобрить учреждение Экологической Администрации; мне показалось, что она сделалась необходимой, и я убедила вас в этом. Могу ли я попросить вас и сегодня поверить мне?

— Конечно, — отвечал Бродерсен, — если вы назовете мне причины.

Хэнкок покачала головой:

— Я не могу этого сделать. Видите ли, подробностей не открыли даже мне. Настолько это все важно. Но я должна доверять людям, искавшим у меня помощи.

— Скажем, Айре Квику, — Бродерсен не сумел изгнать из своего ответа едкую нотку.

Она напряглась.

— Если хотите. Он является министром исследований и разработок.

— И приводным колесом в партии Действия, возглавляющих на Земле всех, кто заинтересован в том, чтобы люди не вышли в Галактику. — Бродерсен подавил раздражение. — Давайте не будем спорить о политике. Что вам позволено сказать мне? Полагаю, вы можете все-таки предоставить некоторые аргументы, чтобы каким-то образом образумить меня.

Хэнкок выдохнула дымок, глядя на кнопку, светившуюся у нее на столе:

— Мне предложили некоторый гипотетический случай. Представим себе, что мы правы и «Эмиссар» действительно вернулся, но с совершенно ужасным грузом.

— С болезнью? С кучей вампиров? Прошу вас, Аури, прекратите ради Петра Апостола! И ради Павла… и четырех евангелистов — Матфея, Марка, Луки и Иоанна!

— Корабль может принести просто плохие новости. Мы многое принимаем за факт. Например то, что каждая цивилизация, технологически превосходящая нашу, должна быть мирной, иначе они не сумеют существовать. Логически это поп seguitur.

Предположим, что «Эмиссар» наткнулся на расу межзвездных ханов-завоевателей.

— Не говоря о прочем, сомневаюсь, чтобы Иные стерпели подобное положение. Но в таком случае я бы, например, постарался немедленно предупредить всех своих, чтобы люди успели приготовиться к обороне.

Хэнкок отвечала Бродерсену бледной улыбкой:

— Это мой собственный пример. Быть может, и не очень удачный.

— Тогда скормите мне нечто более удобоваримое.

Она вздрогнула:

— Ну хорошо. Поскольку вы упомянули Иных, предположим, что их не существует.

— Как это? Кто-то ведь построил Т-машины и позволяет их использовать.

— Роботы. Когда первые исследователи обнаружили Т-машину в Солнечной системе, объект, говоривший с ними, не скрывал собственной искусственной природы. Все наше представление об Иных зиждется на полученной от этого робота информации. А ее до прискорбия мало. Дэн, задумайтесь хотя бы на мгновение. Представим себе, что «Эмиссар» принес доказательства нашей не правоты: представьте, что Иных не было, или они никогда не существовали, или изначально злы. Представьте себе что угодно. Вы — урожденный еретик. Неужели подобная возможность кажется вам сомнительной?

— Нет. С моей точки зрения, она достаточно вероятна. Но пусть так, и что тогда?

— Вы сможете заставить себя сохранить рассудок. Но вы редкостный экземпляр. А как поступит человечество в целом?

— На что вы намекаете?

Хэнкок вновь обратила свою утомленную голову к нему.

— Вы человек начитанный в истории, — проговорила она. — И помимо предпринимательской деятельности являетесь чем-то вроде практикующего политика. Должна ли я объяснять вам, что будет, если наше представление об Иных разлетится?

Огонек в трубке Бродерсена погас, он воскресил его.

— Ну что ж, попробуйте.

— Ну, думайте же, мужчина. — (Бродерсен был странно тронут этим американизмом. Как ни верти, общее происхождение, хотя корни ее уходили на Средний Запад. «А Джоэль родилась в Пенсильвании, — вспомнил он. — Где ты теперь, Джоэль?»)

— Когда люди обнаружили, что загадочный объект представляет собой настоящую Т-машину, и выслушали сообщение робота, человечество пережило самое великое потрясение во всей истории. Хочешь веруй в Христа, хочешь в Будду, но вера распространяется медленно. А здесь буквально за одну ночь было получено конкретное доказательство существования расы, превосходящей нас. Они не просто выше в науке и технике… — нет, голос сообщил, что они выше нас сами по себе. Ангелы, боги, зови их как хочешь. Благосклонные и безразличные. Нам рассказали, как отправиться от Солнца до Феба и вернуться назад; мы получили возможность заселить Деметру, но остальное предоставили нам самим, в том числе и право решать, как поступать дальше — Да, конечно, — подбодрил он.

— Наверно, именно это безразличие было основной причиной потрясения. Люди вдруг осознали — в качестве факта, — что во Вселенной не представляют собой ничего особенного. И в то же время существует недосягаемый образец. Нечего удивляться, что сразу возникли миллионы культов, теорий, заблуждений, вплоть до явных безумств. Неудивительно, что, чуть поразмыслив, Земля взорвалась.

— М-м-м, я бы не стал связывать Беды исключительно с сим откровением, — проговорил Бродерсен, — к тому времени установился достаточно шаткий баланс. По-моему, наоборот: Иные помогли нам всем удержаться от безумия — помогли оставить в арсеналах оружие, способное действительно погубить планету. И Земля сохранила жизнь.

— Ну как хотите, — отвечала Хэнкок. — Дело в том, что сама идея оказала колоссальный эффект, быть может, более сильный, чем любая из традиционных религий.

Обхватив себя руками за плечи, она продолжила:

— Ну хорошо. Предположим, экспедиция «Эмиссара» установила, что все не так. Например, Иные куда-то перебрались, или не столь далеки, как мы думаем, или хуже, чем мы предполагаем. Дайте этой новости вырваться на свободу, и истерические комментаторы выбьют почву из-под ног миллионов людей, и что же будет тогда? Союз недостаточно твердо стоит на ногах, ему не хватит сил перенести всемирное безумие, и в этот раз самоубийственное оружие может вырваться на свободу.

Дэн, — попросила она, — неужели вы не понимаете, почему мы просим вас помолчать некоторое время? Он пыхнул трубкой и ответил:

— Боюсь, что мне все-таки необходимы подробности. — Но…

— Вы ведь признали, что случай этот гипотетический, не так ли? А я не имею дела с гипотезами. Если бы Иные были чудовищами, мы бы здесь не сидели. Они бы уже истребили нас или превратили в домашних животных, или использовали бы нас каким-нибудь другим способом! Если они вымерли… Ха! Объясните мне, как может исчезнуть раса, способная создавать Т-машины? Я не могу представить, что они хуже нас… имея подобную технику, я бы в первую очередь улучшил нашу собственную расу, если эволюция уже не сделала это сама! А что касается того, что они сбежали в параллельную вселенную — зачем им это, ведь и в этой забот хватит, пока не выгорит последняя звезда.

— Я не предполагаю, что дело обстоит именно так, — отвечала Хэнкок. — Я просто привела некоторые примеры.

— Угу. А вы слыхали о бритве Оккама? Иногда я ею бреюсь.

— То есть вы всегда используете простейшее объяснение факта. — Именно. И какое же окажется простейшим в нашем случае? Предлагаю следующий вариант: «Эмиссар» вернулся и доставил с собой описание дороги за пределы двух планетных систем. Некоторым политикам не нравится такая возможность, и они хотят избавиться от нее; посему вы, Аури, и получили подобный приказ. Тем не менее вы с ними согласны, по крайней мере принципиально. Как член партии Действия.

Бродерсен рявкнул последние слова, словно загородив спиной принятое решение, он мог надеяться таким путем выжать хоть кроху информации из Хэнкок, ставшей его врагом.

И все же его покоробил морозный ответ:

— Я считаю это оскорблением, капитан Бродерсен. Ну ничего. Если вы не желаете содействовать нам по собственной воле, мы можем добиться повиновения силой. Я запрещаю вам продолжать все эти разговоры.

Мороз пробежал по его коже. Он ожидал давления, но на подобное не рассчитывал.

— Помните текст Обетования? — спросил он негромко. — Я имею в виду право высказывать свое мнение.

— А вы не читали об ограничении этого права в случае крайней необходимости! — возразила она, впрочем с известной долей неловкости.

— Да. Даже так?

— Я объявляю чрезвычайную ситуацию. Возвращайтесь через пять лет и передавайте дело в суд. — Хэнкок потянулась за следующей сигаретой.

— Дэн, — промолвила она невеселым голосом. — Я вызвала фараонов, как вы их называете. И пока мы не достигнем согласия по этому делу, считайте себя под арестом.

Это означало, что он будет находиться у себя дома, но все переговоры и почта будут контролироваться. Быть может, Хэнкок вполне искренне обещала, что ее служба наблюдения будет включать электронное подслушивающее оборудование, лишь когда у него будут гости. Он может продолжать вести свое дело и дома — последнее время он чаще всего именно так и поступал, — может называть какие угодно причины своего пребывания в доме — например, непрекращающиеся приступы бурчания в животе. Но если он проговорится, что задержан по ее приказу, она передаст средствам информации, что арест на него наложен, пока дела его компании расследуются по подозрению в мошенничестве.

Она выразила надежду на то, что сумеет отпустить его через месяц-другой: в зависимости от распоряжений с Земли.

Бродерсен не стал тратить энергию на возмущение. — Аури, вы — правительство, — заметил он и, когда она обратила к нему вопросительный взгляд, пояснил:

— Я видел лишь одно разумное определение правительства: это организация, считающая себя вправе убивать людей, не желающих поступать согласно ее требованиям.

Можно было еще сказать, что подобное определение страдает явной упрощенностью, поскольку она вполне очевидно действует в интересах группы, чьи собственные поступки могут нарушить закон. Бродерсен счел мгновение неподходящим.

Глава 4

Два любезных полисмена в штатском сопроводили Бродерсена из дома губернатора и отправились с ним домой в его автомобиле. День на Деметре кончался, он был на 10 % короче, чем на Земле. Солнце садилось за Наковальный Холм, серой тенью глыбившийся в конце Пионер-авеню, на его челе сверкал золотой купол Капитолия. Справа и слева распростерся город: нагромождение небольших домов, фабрик, магазинов, служб, чаще окруженных лужайками и цветниками. За спиной холма река Европа уносила свой блестящий простор к бухте Аполлона и далее к морю Гефеста. На противоположном берегу ее располагались фермы, поля пшеницы и кукурузы еще зеленели в это время года. Среди них поднимались редкие синеватые заросли марифлоры и дожделовки. Бледная и пятнистая половинка луны высоко стояла в безоблачной лазури. Небо полно было крылатых: крушшки и бококлювы спускались в гнезда, звездчатые стрижи охотились во мраке. Ветер нес с востока прохладу и запахи дикого края.

«Как прекрасно», — подумал Бродерсен, выходя из дверей, припомнились и строчки любимого стихотворения, написанного более двух столетий назад:

Мы любим землю, но сердца У нас не беспредельны, И каждому рукой Творца Дан уголок отдельный. Р. Киплинг. Сассекс. Перевод В. Потаповой

…А потом сразу: нет! Проклятие, как этого мало! Перед нами целая Вселенная, и мы можем жить в ней, но для этого нужно одолеть власть имущих.

Остро прихлынули его собственные воспоминания: Земля, видимая из космоса, крошечная и бесконечно прекрасная под своими завихренными вуалями; лунные кратеры под ясными звездами; марсианский рассвет — красные пески, кровавые камни, рудое небо; величественный полосатый Юпитер; впервые увиденный Феб среди новых созвездий. Что-то еще видала Джоэль? Что еще сможет повидать и он сам?

— Прекрасная погода, — заявил один из офицеров. — Похоже, летних бурь не будет в этом году до Хектоса или Хебдомаса.

— Да, — машинально отозвался Бродерсен, частично отметив, что сидевшие возле него молодые люди родились на этой планете. Деметрианским календарем они пользовались не задумываясь. Даже среди атомов их тел трудно было бы отыскать земные. Что думают сами они о перспективе, открывшейся перед человечеством, способным теперь выйти в космос? Вне сомнения, ответят, что это великая мысль… пока наконец какой-нибудь неоколлективист не даст им оценку социальных затрат. А что будет дальше? Он решил не спрашивать. И направил машину к пригороду Эглиз де Сент-Мишель. (В Эополисе движение было не слишком плотным, поэтому автопилот включать не обязывали.) Горную дорогу золотил вечерний свет, редкие дома и привольно раскинувшиеся сады чередовались с природными лугами и лесами. Его собственное обиталище вполне отвечало местному климату: бунгало в гавайском стиле посреди половины гектара лужайки, заросшей лодиксом и земными цветами.

— И как вы, ребята, намереваетесь возвращаться назад? — спросил он, въезжая в гараж.

— Мы побудем рядом, пока нас не сменят, сэр.

— М-м-м… хм. Не хотите выпить чашечку кофе?

— Лучше нет, сэр. Тем не менее спасибо.

Бродерсен улыбнулся смущенным пассажирам, что отчасти смягчило его раздражение, и вышел. Оба полицейских немедленно оставили частное владение и исчезли за высокой живой изгородью из дэвисии, вне сомнения, чтобы занять посты, с которых можно приглядывать за центральным и задним входами в дом. Дружески потрепав, приветствуя, свою немецкую овчарку, он вошел в дом. Стены высокой и длинной гостиной покрывали панели — как в том кабинете, который он недавно оставил; каменный камин Бродерсен сложил своими руками, сия архаика располагалась напротив широкого окна, выходившего в патио. Воздух благоухал цветами, которые расставила жена. Она включила музыку, своего любимого Сибелиуса, и под негромкие звуки, сидя в шезлонге с котом на коленях, изучала инженерный отчет. Когда-то наняв Лиз на работу, он вскоре обнаружил, что она заслуживает быстрого повышения. Потом они поженились, и он сделал ее своим полноправным партнером В нынешние же дни Элизабет легко проводила большую часть своего времени вне «Чехалис энтерпрайзес» — уделяла его общению, театру, сельскому хозяйству — не говоря уже о двоих бойких малышах, — но компания до сих пор не могла обойтись без нее.

— Привет, — проговорила Лиз грудным голосом, положила бумаги и встала, ожидая его поцелуя… стройная, с кожей цвета слоновой кости и каштановыми волосами, сегодняшнее короткое платье всего лишь отдавало должное ее ногам. Тонкие, почти классические черты потеряли прежний покой. — У тебя не лицо, а волновая толчея. Разговор прошел скверно, не так ли?

— Я хочу пива, — буркнул он, прихватывая бутылку из холодильника позади небольшого бара, и только тут вспомнил про манеры. — А ты?

Она поднялась, чтобы обнять его.

— Подожду, пока настанет время коктейля. Что случилось, дорогой?

— Многое, и ничего хорошего. — Он плеснул себе в серебряную кружку из того сервиза, который привез в этом деметрианском году из последнего путешествия на Землю, — черт побери все багажные налоги, — на девятую годовщину их свадьбы. Приятная тяжесть в руке и холодные уколы во рту утешали.

Лиз поглядела на него:

— Итак, ты решил, что делать?

— Все еще думаю. Но ты у меня, естественно, главный консультант.

— Тогда говори. — Взяв мужа за руку, она повела его к кушетке.

Бродерсен усадил ее, а сам принялся расхаживать, говорить, прихлопывая на ходу между отрывистыми пассажами. Наконец он подвел итог:

— На мой взгляд, все очевидно: горстка злоумышленников организовала антизвездный заговор. У них есть соучастники в нескольких национальных правительствах и, вне сомнения, в Совете Союза, — среди бюрократии и космических сил. К тому же они, не обнаруживая этого, куда как серьезно отнеслись к тому, что «Эмиссар» может вернуться раньше срока, и тщательно подготовились. Словом, корабль задержан, они решают, какие предпринять меры. Тем временем я произвел слишком много шума. Поэтому Хэнкок получила приказ заткнуть мне рот. Едва ли она участвует в каком-либо заговоре, но соблюдает лояльность к партии Действия как таковой и к своим политическим спонсорам в частности. И если ей велят заставить меня замолчать, Хэнкок сделает это без дополнительных вопросов. — Бродерсен пожал плечами. — Полагаю, нам следует поблагодарить судьбу за то, что Аури не обнаружила склонности к более строгим мерам.

Лиз позволила молчанию созреть, следуя опускающимся сумеркам, и пробормотала:

— А они случайно не могут оказаться правы?

— О чем ты?

— О, мы много говорили об этом, и ты знаешь, что я согласна с тобой. Просто… Не хочется думать о коррупции в верхах Союза! Так ведь?.. Что ты намереваешься делать?

Он остановился, поглядел на нее и сказал:

— Мне остается только быть паинькой. Как и тебе. Хэнкок понимает, что я расскажу тебе о состоянии дел, а потому предупредила, что и тебе грозит то же самое, если проговоришься. Объявим, что я не склонен к общению, нет, для нескольких недель повод жидковат… Нет, скажем, что я решил уединиться, засел за разработку новых деловых идей и намереваюсь помалкивать, пока они не созреют. Заменишь меня в конторе.

— Что? — Она была ошеломлена. — Неужели ты кротко смиришься с ее решением?

Бродерсен отрицательно качнул головой и приложил палец к губам:

— А какой выбор у нас остается? Есть вещи и похуже вынужденного отпуска. Прочту, быть может, те книги, которые ты мне вечно подсовываешь. Вот что, моя милая, я устал, нахожусь в дурном расположении духа и не сумею насладиться твоим обедом, пока не отдохну. Хорошо?

Она обратила взгляд к мужу, в котором забрезжило понимание, и ответила:

— Хорошо.

После они на некоторое время отвлеклись к семейным делам. После второй кружки пива Бродерсен взял детей в гостиную на положенные им по праву полчаса с папой. Трехлетний Майк (двухлетка по земному календарю) с довольным видом топтался вокруг, смеялся, когда Бродерсен качал его на колене, и, не зная слов, подпевал. Мелодию он уже воспроизводил точнее собственного отца, хотя это еще ни о чем не говорило. Семилетняя Барбара требовала, чтобы ей нарисовали картинку и продолжили рассказ о приключениях орозавра Убей-нога. (Когда сам Бродерсен был мал, генерал-капитан Джон рассказывал ему о медведе Убей-нога, но это было на Земле.) Дэн закончил рассказ достаточно быстро благополучным возвращением в замок Квите.

Дочь почувствовала его торопливость:

— Ты опять уезжаешь?

— Ну, пока не знаю, моя дорогая, — проговорил он, справляясь с собой. — Быть может, и придется. — Тепленькая, она сидела у него на коленях.

— Надолго?

— Надеюсь, что нет. Ты ведь знаешь — мне иногда приходится путешествовать, чтобы раздобыть денег. И если мне понадобится уехать, я постараюсь вернуться домой поскорее с кучей подарков и новыми историями. — Он обнял дочь. — А ты, как всегда, поможешь маме? Так, моя кошечка? — Девочка обняла его руками за шею.

Дэн решил, что здешние пинкертоны, наверняка пользовавшиеся подслушивающими устройствами, несмотря на данное Хэнкок обещание, не придадут значения подобному разговору. Тем не менее, когда дети вернулись к себе и они с Лиз устроились, чтобы выпить виски, Бродерсен в порядке предосторожности сказал:

— Кстати, о моем домашнем аресте; интересно, не смогу ли я посетить «Чинук»? У меня там несколько вещей, требующих личного внимания. Даже Барбара сумела заметить, что я обеспокоен. Пусть Аури, конечно, посылает пару своих поганых охранников — удостовериться, что я не сбегу.

— Ну что ж, попробуй, — ответила она.

— Ладно, сделаю через несколько дней, когда страсти улягутся. Столь же чувствительная к его настроениям, как и дочь, Лиз изменила тему. У них всегда находилась тема для разговора. Один только бизнес предоставлял бесконечно разнообразную тему для разговоров. «Чехалису» принадлежала большая часть космических кораблей в системе Феба, фирма проводила и большую часть работ вне Деметры — собственными силами и по контракту, — перевозки, изыскания, горные разработки, производство, исследования и чистая наука. Столь широкий спектр дел неизбежно влек за собой влияние на экономику и политику колонии и отношение ее с Землей. Помимо того, не желая занимать официальные посты, они всегда интересовались общественными делами любили поплавать в море и побродить в глуши; катались на лыжах, фигурных коньках; играли в теннис, быстрые шахматы и маккиавелиевский покер; работали в саду и по дому; ночами выходили понаблюдать за звездами, вместе погадать, что же за ними. Тем вечером они обратились к недавним открытиям, обнаружившим странную взаимосвязь между доминирующими гиперзавроидами и примитивными тероидами, обитающими вдоль литорали Ионийского залива, и почти позабыли о своих бедах. Примерные дети сделали обед радостным.

Но когда в доме не спали только они вдвоем, Бродерсен сказал:

— Что-то не хочется спать. Не повозиться ли с этой камерой для монофильмов? Поможешь?

Подобные мероприятия не принадлежали к числу ее любимых занятий, но Лиз поняла мужа и ответила:

— Конечно.

Они отправились в мастерскую, и через полчаса Дэн собрал из наличных запасных частей потребовавшийся ему аппарат и включил его. Тонкий визг заполнил заставленную оборудованием комнату. Дэн прищелкнул языком:

— Боже мой, как неэффективно. — Это чтобы нас не было слышно? — поинтересовалась Лиз. Она понимала, что тревожило мужа. Возле Тролльберга, на ферме родителей Лиз разговаривали по-фински, а Дэн выучил несколько языков, когда слонялся по земле. Но объединял обоих английский — язык повседневного бытия — и испанский, которые должны были знать детективы.

— Нет, — пояснил он, — звуковой глушитель не поможет, во всяком случае без целой кучи всяких там гетеродинов. Это всего лишь мощный широкополосный генератор радиочастотного шума: способный как бы случайно подавить электронную связь в паре сотен метров отсюда. Противник наверняка разместил микрофоны в наших стенах, чтобы записывать разговор внутри и передавать их. Это сделать легко. Передатчики невелики. Их можно забросить в кустарник с помощью рогатки.

Она вознегодовала:

— Неужели ты предполагаешь, что Аури Хэнкок может приказать сделать это и полиция подчинится? До сих пор Деметра считалась свободным обществом.

— Считалась-то считалась. Но на планете представлен целый набор обществ и достаточное количество отечеств, которые не являются полностью либертарианскими. Будь я губернатором, то завел бы у себя несколько человек, не склонных к вздохам по поводу вторжения в частную жизнь. Не исключено, что подобная мера оправдает себя, когда понадобится управиться с преступниками, способными посчитать эту планету своими охотничьими угодьями. — Бродерсен запрыгнул на верстак и сел, свесив ноги. — Во всяком случае, Лиз, я не верю в то, что нас подслушивают, а только предполагаю. Вопрос чересчур важен, чтобы позволить какой-либо оптимизм. Пусть Мамору Сайго завтра пройдет по дому с детектором и поищет подслушивающие устройства, и если он обнаружит их, прошу тебя все уничтожить, но сперва скажи что-нибудь резкое; дескать, если это повторится еще раз, ты немедленно обратишься в суд и прессу.

Безмолвная Лиз застыла среди инструментов, обыскивая вокруг взглядом. Окно позади нее было закрыто и завешено, но от него веяло холодком, словно бы напоминая об окружавшей их тьме.

— Итак, тебя здесь не будет, — наконец предположила она. Бродерсен полез за трубкой и табаком.

— Боюсь, что нет, дорогая. Мы ведь не можем допустить, чтобы эти сукины дети переиграли нас, так? Иуда-жрец, на кону все будущее человека в космосе! Потом — разве ты забыла? — на «Эмиссаре» помощником капитана ушел Карлос Руэда Суарес, мой друг и кузен Тони; я не могу забыть про семейные связи.

— И Джоэль Кай, если она жива, — негромко напомнила Лиз. Бродерсен вздрогнул от боли, промелькнувшей в ее взгляде.

— Да, и она тоже мой старый друг.

— Больше чем друг, — Лиз подняла ладонь. — Не надо ничего изображать. Я ведь никогда не возражала против твоих маленьких прихотей. Мне бы хотелось познакомиться с Джоэль. В ней должно быть нечто особое, раз она так много значит для тебя. Тебе никогда не удавалось произнести ее имя совершенно непринужденно, хотя ты и пытался.

— Сдаюсь, — ответил он покраснев. — Но дело не в романтике, пойми это. Джоэль слишком… странная для подобных вещей. Но… в любом случае главное в том, что, по-моему, заговорщики не отпустят захваченный корабль. Публичный скандал скомпрометирует их цели, не говоря уже о личных карьерах. В то же время держать пленников в заточении опасно. Они могут решиться на кровопролитие.

— Если они настолько опасны, и если этот заговор существует. Он кивнул:

— Я понимаю, что могу ошибаться.

— Но ты рискуешь собственной жизнью, Дэн.

— Ну уж не слишком-то. Ты ведь знаешь, как я ценю свою шкуру… другой у меня нет.

— И куда же ты намереваешься отправиться?

— Прямо на Землю. Надо выяснить обстоятельства и приступить к действиям. В первую очередь известить клан Руэда. В самом лучшем случае до них могли донестись некие неясные слухи. Я не написал, поскольку не был уверен в фактах. А когда удостоверился, доверчиво положился на Аури, а она сегодня вывалила на меня весь горшок. Нашу почту начнут просматривать, и все сомнительные письма будут изъяты. Ну а из тех, кого я знаю на Деметре и кому могу передать эту весть, никто не сумеет найти нужные ходы на Земле, у них нет моих связей. Нет, мне Придется лично отправиться в Лиму и самому поговорить с Сеньором.

— Но как?

Набив трубку, он поднял глаза и одарил ее кривой улыбкой:

— Лиз, один только этот простой и практичный вопрос, заданный именно в этот час, заставляет меня любить тебя.

Он давно не видел, как она краснеет и отворачивается. Положив руку на его колено, Лиз напомнила:

— Но мы же партнеры, ты это помнишь?

— И не собираюсь забывать. — Отложив свой курительный прибор, Бродерсен погладил ее руку. — А к тому же у нас мало времени, лучше продумать свои действия вперед.

У меня еще нет точного плана; для начала, думаю, мне нужно вырваться на свободу — подальше от ее рук. И немедленно. Если в ближайшие два-три дня Аури ничего обо мне не услышит, то скорее всего решит, что я залег в своей конуре. Потом ей покажется странным, если я не буду позванивать хотя бы изредка. Поэтому придется отправиться сегодня.

Подробности не были необходимы: о туннеле знали лишь они оба. Несколько лет назад Дэн арендовал проходческий аппарат, чтобы пристроить винный погреб к укрытию, устроенному под домом на время бурь. Но, закончив дело, проделал ход в самую сердцевину лесов к северу от их земли и укрепил стены распыленным бетоном. В то время на Земле и вокруг не бушевали раздоры, касавшиеся юрисдикции астероидов и прав собственности на них. Тогда некоторое время казалось, что Илиадическая лига может отделиться. Если бы эта федерация орбитальных и лунных колоний оставила Союз, ему бы скорее всего пришлось взяться за оружие, чтобы изменить положение; один Господь знает, что произошло бы тогда и на Деметре. Кризис завершился ворчливым компромиссом, но Бродерсен до сих пор ругал себя за то, что запоздал с сооружением хода. Ему приходилось быть свидетелем самых разнообразных бедствий, вызванных действиями правительств, так что следовало с самого начала позаботиться о собственной безопасности.

От леса ему предстояло пройти пять километров до уединенной остановки аэробуса, долететь до какого-нибудь далекого города и там нанять автомобиль. Бродерсен обзавелся парой комплектов поддельных документов, в том числе и кредитными карточками, чтобы соблюдать инкогнито во время семейных путешествий. В этом тихом пруду — на Деметре численность населения не превышала еще трех миллионов — лягушку крупнее его трудно было сыскать.

— Ну а дальше? — спросила Лиз.

— Давай подумаем, — проговорил Дэн, разжигая трубку и вдыхая дымок. — Безусловно мне потребуется добраться до Солнца, чтобы добиться чего-нибудь. Значит, нужен «Чинук»… что еще? — Экипаж, припасы, вспомогательная шлюпка. К тому же «Вилливо» просто рассчитан для того, чтобы подобрать меня из какого-нибудь неведомого уголка на этой планете.

— Но каким образом ты рассчитываешь провести «Чинук» через Ворота мимо сторожевика?

Дэн хихикнул. Теперь он мог действовать, а не быть объектом чужих действий, и это невероятно приободрило его. Не то чтобы Бродерсен был рад нынешней ситуации, однако за последние годы жизнь сделалась, на его вкус, излишне предсказуемой.

— Мы это вычислим. Если ты не справишься с переговорами, моя дорогая, нам с тобой остается только лечь в геронтологическую клинику. С другой стороны… м-м-м… скажем, «Авентюрерос» — родительская компания «Чехалиса» — может потребоваться еще один крупный фрейтер в Солнечной системе: раз «Чинуку» не суждено отправиться к звездам, мы можем зафрахтовать его к Солнцу. — Он прищелкнул пальцами. — Эй, это даст кораблю идеальную и вполне официальную причину связаться с Руэдами. — Склонившись к ней, он продолжил бодрым голосом:

— Да, будем рассчитывать на это. Завтра ты обзвонишь экипаж. Скажешь, что возможен срочный перелет к Солнцу, и пригласишь их сюда на переговоры. Хэнкок открыто предупредила меня, что нас будут подслушивать всякий раз, когда у нас окажутся гости, так что глушить ее микрофоны в это время будет уж слишком подозрительно. Ноты можешь заготовить письменный меморандум в нужном количестве экземпляров, чтобы истинный разговор происходил в письменной форме, говорить же вы будете только на безобидные темы, сперва соответственно договорившись об этом. Я подобрал смышленый народ, наши люди соображают быстро и могут устроить вполне убедительное шоу. Лиз нахмурилась:

— Но все ли захотят отправиться в такое рискованное путешествие?

— Конечно, среди них могут оказаться слишком законопослушные и так далее. Однако я не сомневаюсь, что даже у отказавшихся хватит ума хотя бы на то, чтобы не проболтаться. С этим экипажем я намеревался лететь к новым планетам, а потому подбирал, изучив каждого из них.

— Пусть так, но Аурелия не дура. Если она пронюхает, что «Чинук» намеревается стартовать, то может задержать корабль под любым предлогом просто на всякий случай.

— Но как она узнает? Служба генерал-губернатора обычно не следит за отлетом и маршрутами кораблей. Впрочем, меры нетрудно предусмотреть.

Помедлив, Дэн Бродерсен добавил:

— Правда, когда-нибудь она поймет, что мне удалось бежать, и вполне обоснованно предположит, что я сделал это на собственном корабле. Боюсь, ты можешь попасть в затруднительное положение.

— Буду сопротивляться изо всех сил, — отвечала она. Он улыбнулся:

— Ага. Я и так это знаю, но просто не вижу, каким образом она может причинить тебе сколько-нибудь серьезные неприятности, не испачкав собственные руки. А этого она безусловно не хочет. В чем она может тебя обвинить? Только в том, что ты помогла своему мужу бежать из-под ареста, весьма сомнительно с точки зрения закона. Ну а если дойдет до суда, ох!

— Она может придумать что-нибудь похуже, — проговорила Лиз, — но, по-моему, не захочет. Прежде она не обнаруживала наклонностей комиссара, однако ей могут приказать.

— Наши адвокаты сумеют затянуть любое судебное разбирательство не на один месяц, — напомнил Дэн. — А мне к тому времени придется разбросать всю эту мерзкую кучу. — Он нахмурился. — Однако, если меня ждет неудача… — Не беспокойся обо мне, — перебила его Лиз. — Ты знаешь, что я справлюсь.

Она вновь замерла возле него и наконец проговорила:

— Я боюсь за тебя.

— Незачем, — пыхнув трубкой, Бродерсен обнял ее за плечи.

— Ну, раз тебе иначе нельзя, придется все тщательно продумать. Для начала — как мы будем связываться друг с другом?

— Через Эбнера Крофта, — предложил он. Это была одна из его фиктивных личностей. Эбнер Крофт владел собственной хижиной на берегу озера Артемида в сотне километров отсюда. Его телефон обладал не только шифровальным аппаратом. К нему было пристроено армейское устройство, о существовании которого Бродерсен узнал на Земле и воссоздал во время Илиадического кризиса для собственных целей в качестве дополнительной предосторожности. Прослушивание линии в любой момент давало банальный, предварительно записанный разговор. Они с Лиз позабавились, сочиняя несколько бесед, чужие голоса пришлось изображать с помощью специального устройства. Обратившись по специальному номеру, Дэн мог войти в контур с любого третьего аппарата. Переключающая техника не возражала.

— М-гм, — согласилась она. — А где же ты будешь находиться на самом деле?

— В горах. Логично, не так ли?

Она помедлила.

— С Кейтлин?

Удивленный серьезностью ее тона, он дрогнул.

— Кажется, в это время года она всегда бывает там. Все местные знают, как ее отыскать, и вполне естественно, что гость извне может захотеть выслушать несколько ее песен. Но кто лучше Кейтлин может спрятать меня или устроить безопасное свидание в тех краях, или… словом, она может помочь в чем угодно!

Дэн запыхтел трубкой, Лиз вновь прикоснулась к нему, на этот раз не отпуская.

— Прости меня за то, что спросила, — проговорила она негромко. — Но я не возражаю. Действительно, она наилучшим образом поможет тебе. Видишь ли — я не ревную, но, быть может, никогда не увижу тебя снова, — выходит, она значит для тебя больше, чем Джоэль?

— Ах ты, моя милая. — Дэн отложил трубку в сторону, соскользнул с верстака и встал возле нее.

Припав головой к его груди, положив руки на его спину, она выговорила, стараясь мягче произносить слова:

— Дэн, драгоценный мой, пойми. Я знаю, что ты любишь меня. И я тоже после нашей встречи, разрушившей мое несчастное замужество… все свидетельствует о том, что ты любишь меня. Но ведь ты и твоя первая жена… ты никогда не был более счастлив, чем в ту пору, когда жил с Антонией, правда?

— Да, — он был вынужден признаться. — Но ты дала мне…

— Молчи. Я хочу, чтобы ты понял: мне все равно — в известной мере, — если ты вновь собьешься с пути. Ты встречаешь разных людей, они сопровождают тебя во время деловых поездок на Землю, к тому же ты весьма колоритная фигура, я всегда говорила это. Нет, молчи, дорогой, дай мне закончить. Я не беспокоюсь о Джоэль. Судя по твоим словам, в ней есть некое очарование, к тому же она голотевт и… но ты никогда не изобретал предлога, чтобы вернуться к ней. Кейтлин же…

— И к ней тоже… — попытался возразить он.

— Ты говорил мне, что она была для тебя лишь другом и вы развлекались — изредка. Но ты говорил о многих. По-своему ты очень скрытный человек, Дэн. Но я тем не менее узнала тебя. Я следила за вами, когда она гостила здесь. Кейтлин чуть похожа на Тони, правда?

Вместо ответа он мог лишь прижать ее к себе.

— Ты говорил, что я могу не соблюдать моногамии, — вспыхнула Лиз. — Быть может, я и не захочу этого. — Она проглотила смешок. — Экая парочка людей не от мира сего, мы-то еще помним, что такое моногамия! Но после нашей свадьбы, Дэн, никто не стоил моих хлопот. И не будет стоить, пока ты будешь скитаться и я буду верить, что ты еще вернешься домой.

— Вернусь, — обещал он. — Я обязательно вернусь к тебе.

— Ты сделаешь все, что будет в твоих силах, я в этом не сомневаюсь, но тебе по силам учинить сущий ад. — Лиз подняла лицо; заметив на нем слезы, Дэн высушил их губами. — Прости, — продолжила она. — Зря я вспомнила про Кейтлин. Знаешь — передай, что я люблю ее, будь добр.

— Я… я уже сказал тебе, что твоя практичность напомнила мне о том, какова ты, — он осекся. — Знаешь… ты — ты просто необычайно хороший человек.

Лиз отодвинулась и чуть отступила, опустив свои руки с его плеч на бедра, и с особой глубиной проговорила:

— Спасибо, дружок. Теперь вот что: ночь коротка, тебе нужно успеть на автобус, когда пассажиры спят — а нам еще многое нужно обдумать. Но сперва, быть может… м-м-м?

Тепло охватило его.

— М-м-м-м, — отвечал он.

Глава 5

В трех километрах к востоку от Гефестианского моря и в двух тысячах километрах к северу от Эополиса поднималось нагорье. Во время миграций последнего века его заселяли в основном, эмигранты из Северной Европы. Подобно большинству колонистов, научившихся выживать за пределами первого на планете Города, вдали от его технологической поддержки, они селились поближе к своей родне. Фермеры, пастухи, дровосеки и охотники вели примитивную жизнь, не пользуясь никакими машинами, учитывая баснословную дороговизну их доставки с Земли. Потом на Деметре начала развиваться промышленность, посулившая обеспечить их современным оборудованием, однако его потребовалось немного, потому что выработавшийся за это время образ жизни, можно сказать, гармонировал со здешней природой. Больше того, эти люди не стремились попасть в зависимость от кого бы то ни было, поскольку — как и предки — стремились избавиться от правительств, корпораций, союзов и других монополий. Стремление это наследовалось.

Люди, столь ценившие свою независимость, сливались в единый народ. И хотя в домах многие пользовались своим родным языком, но в общественных делах компенсировали их разнообразие новым диалектом английского. Традиции сливались вместе, мутировали, вдруг врывались в жизнь. Например, в пору зимнего солнцестояния, когда холод, хмурая погода и снег приходили в эту часть континента, названную Ионией, они справляли святки (но не Рождество, отмечавшееся по земному календарю) веселыми пирушками, украшениями, подарками и свадьбами. Проходила половина деметрианского года, и появлялся новый повод для сборищ, более склонных к превращению в вакханалии. Тогда костер давал издали знаки костру, а люди вокруг них, от заката до восхода, плясали, пели, ели, шутили, играли, соревновались, занимались любовью. В течение трех последних лет Кейтлин Маргарет Малрайен пела всем, кто собирался на Тролльберге, — когда не отвлекали праздничные удовольствия. Она вновь шла туда пешком по фунтовой дороге, поскольку это путешествие составляло часть всей забавы. На ходу она разучивала последнюю песню, сочиненную специально к празднику, чистым сопрано выводя вальсовый ритм:

На синее серебро росинка легла, И летняя мгла Смотри, как светла. Собирайтесь, сходитесь, идите вперед, Музыка лета зовет, И земля поет.

Пальцы Кейтлин бегали по клавиатуре сонадора, который она придерживала локтем левой руки; запрограммированный на голос флейты — хотя и громче ее, — ящик красного дерева выводил мелодию:

С радостью — вверх, и с радостью — вниз, Слышишь — танцует смех! От цветущих полей до снежных вершин Все в предвкушенье утех.

Пыль поднималась из-под ног. А вокруг дремали высоты в янтарных лучах клонящегося на запад Феба, и лишь на самом севере белели редкие облака. Дорога тянулась вдоль берега речки Астрид, журчавшей и бурлившей, еще отливавшей зеленью ледников, стремившейся по правую от нее руку вниз к Агуабракке, и дальше — к полноводной и могучей Европе. За рекой лежали нетронутые земли, крутой обрыв отделял их от уже полной сумрака долины, затканной сине-зеленой растительностью, повсюду пробивавшейся между скал… над похожими на клевер трилистниками лодикса горели лепестки стрелоцвета и солнечные шары. Между высоких зарослей красного копейника и изящной дафны кишели насекомоподобные: великолепно окрашенные пламекрылки, прыгучие скакуны и многочисленные жуки-надувалы. Среди них порхала яркая хрупконожка, на сучке посвистывал дьячок, парочка буцеаро кружила над головой, над всеми высоко парили дракончики — не птицы, а гиперзавроиды, как и все высокоразвитые позвоночные, которых породила Деметра. Южный ветер, быстро холодевший после полудня, нес ароматы смолы и корицы. Слева от Кейтлин тянулась ограда из рельсов. Участок равнины — до самого обрыва в трех или четырех километрах отсюда — был выгорожен под пастбища для земных животных и ячменные поля. Пришельцы с Земли находили мясо и растительность Деметры съедобной, иногда чрезвычайно приятной на вкус. Сойдя с автобуса во Фрейдорпе, Кейтлин и сама собирала плоды лунно-ягодника. Однако в них не было всего необходимого землянам набора витаминов и аминокислот, а из тех, что содержались в избытке, кое-какие были бесполезны. Завезенные с Земли растения процветали, на них буквально разъедался мясной скот. Позади Кейтлин дорога резко вильнула за холм. Перед нею колея змеилась подобно пресмыкающемуся. За очередным гребнем высился Тролльберг, покрытый лесами и лугами до самой вершины. За его спиной дальними призраками парили Феакийские пики, снежным великолепием хребтов повелевала гора Лорн.

Искрится мелодия, смех на устах, А ей плясать перед ним На резвых ногах. Легкой, гибкой, венчанной Звездами и розами И желанной. С радостью — вверх, и с радостью — вниз, …слышишь — танцует свет.

Кейтлин остановилась: впереди из чащи вынырнул покровник; гладкий мохнатый хищник с коротким хвостом, ростом не уступавший тифу, шествовал мимо с изяществом, которое заставило ее восхищенно охнуть. Бояться было нечего: деметрианские плотоядные не переносили запаха земных животных и никогда не нападали на них. Со своей стороны охотники-люди пытались поддерживать равновесие в живой природе, позволявшее им поставлять шкуры на рынок, и Нагорное Собрание объявило покровников охраняемым видом.

Зверь остановился и поглядел на нее. Он увидел молодую женщину (ей было тридцать четыре года, что по земному счету соответствовало двадцати пяти) среднего роста, с полной грудью, легконогую, кудрявые бронзовые волосы рассыпались по плечам. Широкий лоб, скулы, сужавшиеся к подбородку, рот широкий и полный, изумрудные глаза под дугами темных бровей и небольшой, чуть вздернутый нос. Феб успел позолотить ее кожу и присыпать нос пудрой веснушек. Ее куртке и брюкам явно пришлось потрудиться. Пояс из шкуры криоса причудливым радужным кушаком перехватывал их. В мешке за спиной сменная одежда, спальный мешок, немного сушеной пищи, томик Йитса и прочий дорожный запас.

— Слава Создателю! — выдохнула она. — Какой ты красавец, дружок!

Покровник отправился назад в собственную державу. Кейтлин вздохнула и продолжила свой маршрут.

И шаги его раздирают дерн, а прежде были легки, И рука палит жаром ее грудь. И вихрем влекомая по миру видит она: Он буен как ветер, И выше деревьев С радостью…

Кейтлин умолкла. Перед ней из-за огромного валуна за оградой появился мужчина. Столь же удивленный, он поднял руку и выкрикнул приветствие. Кейтлин припустила вперед. Незнакомец был молод, крепок и светловолос. Комбинезон, рог из бивня торденера, чтобы скликать коров.

— Добрый день, моя милая, — проговорил он с певучим акцентом, когда Кейтлин приблизилась к нему. Здесь такое обращение считалось любезным. — Как дела?

— Очень хорошо. Я благодарю вас, сэр, и желаю, чтобы день ваш был полон удачи, — отвечала она на мягком английском своего отечества, давно впитавшем язык завоевателей и превратившем их наречие в свое собственное.

— Можно ли спросить, куда вы направляетесь?

— На Тролльберг, праздновать середину лета. Глаза его расширились.

— Ага. Я понял: ты — Кейтлин, так ведь? Надо бы звать тебя «миз», как подобает джентльмену, но я не знаю твоей фамилии. Ею никто не пользуется.

Не стоит придираться к его произношению. Не многие из сассенахов или квадратоголовых умели говорить лучше.

— Эй, я буду здесь только до солнцеворота, пока вся провинция как один великий шибин. У вас прекрасная страна и добрый народ, но на планете слишком много интересного. А кем ты будешь?

— Элиас Даукантас с фермы Вильнюс. — Парень указал большим пальцем назад, на поднимавшуюся из рощицы кленов струйку дыма. И застенчиво добавил:

— Я много слыхал о тебе; жаль, что до Тролльберга далеко. И еще — жаль, что прежде мы с тобой не встречались. Э… ты всегда бродишь пешком?

Кейтлин кивнула:

— А зачем ездить, не зная, мимо чего я проехала?

— Но где ты проводишь ночи? Все поговаривают, что вечерами ты посещаешь наши редкие гостиницы, и не один ленд-лорд хвастал тем, как расплатился с тобой за песни.

Она улыбнулась, чтобы показать, что не обиделась.

— Барды поют не ради денег, свободный владелец Даукантас, а я считаю себя бардом, хотя, конечно, не Брайэн Меример. Мы можем принимать подарки, но мы поем ради любви и милосердия. Я ночую там, где меня приглашают, или же укладываю свой спальный мешок прямо в гущу лодекса.

Он невольно воскликнул:

— А на что ты живешь? — И покраснел до корней волос.

— Ты смутился, так? — отвечала Кейтлин приветливо и прикоснувшись к его ладони, вцепившейся в ограду. — Ну что ж, меня всегда об этом спрашивают. — Она преднамеренно перешла на чистый эополитанский. — Я получила медицинское образование, хотя не являюсь врачом. Зимой я работаю в городе и его окрестностях от госпиталя Святого Еноха. Нехватка докторов позволяет мне диктовать свои условия. Конечно, будь я добропорядочной особой, то работала бы все время. Но тогда даже моей жизни не хватило бы, чтоб обойти всю Деметру… — Она напряглась. — А тем более когда приходится видеть, как страдают люди… — Кейтлин умолкла, повела плечами и расхохоталась. — Боже милосердный, я уже наговорила о себе достаточно много. Ну а что скажешь ты?

— Особо говорить не о чем, миледи. Это земля моего отца. А я его третий сын.

Она наклонила голову к плечу.

— Так, значит, ты холостяк? Он кивнул:

— Тья, ты знаешь обычаи нагорья. Когда я женюсь, мы сможем остаться в большом доме партнерами, или заручиться помощью родни, чтобы расчистить землю и завести свой дом. Наверно, я выберу эту участь. Начну все с самого начала.

— И ни одна девушка еще не сказала тебе, что думает об этом?

— Нет. Но однажды… но это все обо мне. Ах, Кейтлин, — выпалил он поспешно, — не хочешь ли ты провести ночь вместе с нами? Не сомневаюсь — все будут в восторге!

Она поглядела на запад. Тени уже выросли, и горы побагровели, но Фебу оставалось чуть более часа пути, прежде чем горизонт поглотит его.

— Я благодарю тебя и твоих родственников, — отвечала она. — Но я должна дойти до Тролльберга за три дня. И для этого намеревалась идти после заката, поскольку Персефона будет стоять высоко, большая и яркая, как Луна над Землей. Эрион, светило вполовину меньшее, уже поднялась серпиком слоновой кости на индиговый небосклон.

— Я отвезу тебя завтра, так далеко, как ты захочешь, — предложил молодой человек и, заметив на ее лице колебания, решил перейти к уговорам. — Да, ты хочешь быть рядом с землей. Ну что ж, вот семья, живущая на ней, такой ты никогда не встречала. И мы сами, и наш дом, и наши обычаи заинтересуют тебя. Клянусь, ты не видела таких: мы не шведы, и не британцы, или… Прошу тебя! Мы же будем кричать «ура» и никогда не забудем.

— Ну… — Кейтлин повернулась к нему, улыбнулась и шагнула поближе, затрепетав ресницами. — Ты слишком добр, Элиас Даукантас, и я не сомневаюсь, что, останься я здесь, это был бы чудесный вечер. Ну раз ты уверен, что не будет возражений…

Вдали зажужжало. Повернувшись, они заметили приближающийся автомобиль. Пыль волнами во все стороны разметалась от воздушной подушки, как вода за кормой торопящейся лодки. Машина остановилась возле них. Опустились треножники, купол крыши разъехался. Наружу вышел рослый мужчина.

— Кейтлин! — выкрикнул он. Она выронила сонадор:

— Дэн, о Дэн, — и бросилась к нему.

Они обнялись. Нацеловавшись досыта, он припал к ее уху.

— Слушай, макушла, — шепнул он. — Я в бегах, меня разыскивают, мое имя Дэн Смит, о'кей?

— О'кей, — выдохнула она. Бродерсен ощутил под руками ее гибкое упругое тело, вдохнул аромат нагретых солнцем волос и еще более теплое дыхание плоти.

— Чего же ты хочешь, сердце мое?

— Убраться отсюда подальше в какое-нибудь безопасное место. Там и поговорим. — Бродерсен изо всех сил старался сдерживать себя, столь сильным было в нем желание овладеть ею.

То же самое чувствовала и она — только еще сильнее, чем он. Высвободившись из его объятий, она обернулась и дрогнувшим голосом сказала удивленному фермеру:

— Элиас, дорогой, какой невероятный сюрприз. Это мой жених, Дэниэл Смит. Мы не рассчитывали встретиться перед праздником, он путешествовал. Но боги оказались к нам благосклонны, прости меня, пожалуйста, если можешь! Я вернусь назад, если захотят высшие силы, и тогда спою для вас.

Мужчины пожали друг другу руки и обменялись неловкими вежливыми фразами; Кейтлин подобрала свой инструмент и потянула за рукав Бродерсена. Оба забрались в машину, и она тронулась вперед. Даукантас некоторое время смотрел им вслед, а потом поднял свой рог и созвал скот.

На небе светили полторы луны. Феб еще не так далеко опустился за горизонт, небо оставалось фиолетовым, а не черным, и на нем уже искрились редкие звезды. Из всех созвездий лишь Медея и Ариадна уже явились во всей красе. Сестры-планеты, Афродита и Зевс, горели двумя свечками, светилось три небольших облачка. Серебро просачивалось через верхушки деревьев и растекалось по земле, охваченной прозрачными сумерками. В бреши, разорвавшей стену леса, виднелась гора Лорн. Фонариками перепархивали факельницы. Десятки тысяч хористок надсаживались в траве; засев среди стебельков и листьев, они призывали самцов. Чирикал звездостриж, возле пещеры хрустально журчал ручей.

Кейтлин привела сюда Бродерсена по охотничьей тропке, после того как он остановил машину. Дэн прихватил с собой походный набор, и в том числе нагреватель с топливной батареей, который позволил уютно согреть убежище. Спальные мешки на маллитовых ковриках сделали ночлег комфортабельным. Но они не стали спать. Сперва обменялись шутками, приготовили и съели обед. А потом… тоже не спали.

К рассвету она приподнялась на локтях, чтобы лучше видеть его. Пещера выходила на запад, и лучи Персефоны прямо попадали в нее, сделав неожиданно яркой белизну тела Кейтлин: Дэну даже казалось, что он видит, как розовы ее соски. Он потянулся рукой к ласковой тяжести, и они сами легли в его ладони. Кейтлин склонилась к нему для поцелуя и замерла.

— Мой любимый, мой дорогой, жизнь моя, — едва не пела она. — Если у меня были слова, которыми я могла описать то чудо, которое вижу в тебе, люди помнили бы меня, когда забудутся Сафо и Катулл. Но даже сама Бригит не овладеет подобной магикой.

— О Христос, как же я люблю тебя, — проговорил он хриплым от любви голосом. — Как долго мы не встречались? Три года?

— Чуть больше. Я тоже считала месяцы с того момента, когда впервые поняла, что ты сделал с моей душой, и вот наконец мне представился еще один шанс быть с тобой.

— А я думал, что для тебя это просто новое приключение. Но ты уже переубедила меня. Не только своим восхитительным телом и жаром постели, но всем, что составляет тебя.

— О, я была бы на седьмом небе от счастья, если бы не те новые трудности, что привели тебя сюда. Дэн, мой Дэн, но все равно я благодарю твоих врагов за эту малость. Я не надеялась встретить тебя до осени.

— Но если бы ты задержалась в Эополисе…

Она тряхнула головой, светящиеся локоны колыхнулись, закрывая ее лицо.

— Нет, — отвечала Кейтлин совершенно серьезно, — мы ведь уже давным-давно все обговорили? Незачем обманывать Лиз и себя самого. Ты ведь любишь ее, и обязан любить. Я и сама люблю ее, и никогда не осмелюсь по собственной вине опечалить ее. Остается лишь надеяться, что она одаряет меня своей дружбой не только из чувства долга, ведь она, безусловно, знает о том, что связывает нас с тобой, хотя при мне никогда не говорила об этом.

Кейтлин села и, обняв колени, поглядела вдаль на посеребренные заросли.

— Кроме того, я лишена ее способностей, не знаю чисел и не организована, а потому не способна участвовать в твоих авантюрных предприятиях, — проговорила она. — А я умею быть паразитом. Трудиться день за днем за одним и тем же столом — работа не для меня. Я попала в перелетные птички с того часа, когда родилась. — И довольным голосом исправила себя:

— Ой, я совсем расчувствовалась: как может родиться птица?

Дэн уселся возле нее скрестив ноги.

— Наверно так, как вылупляется из яйца идея, — предположил он.

— Ага, — быстро отвечала она. — Видишь ли, Эйнштейн долго высиживал собственную идею, — ему даже носили еду и табак в гнездо, — пока наконец однажды яйцо не лопнуло и крохотная теория относительности не выглянула наружу — мокрая и голенькая, а потом бедолаге пришлось то и дело заталкивать в клюв малышу длинные извивающиеся уравнения, и в итоге жалкий птенец превратился в большого красивого петуха — общую теорию относительности, — и тогда квантовой механике пришлось соорудить для него подходящий насест.

— Да-а, — Дэн обнял ее. — Что касается проекта, я уже вижу корпус его на смазанных рельсах, потом ты приходишь и разбиваешь бутылку шампанского об голову директора — конечно, пристроенного на носу, как в старину.

Дурачества продолжались. Веселый нрав был частью того, что Дэн любил в ней.

— Ну-ка, — заметил он наконец. — Ты еще не рассказала мне о том, как обнаружила эту пещеру. Правда, я не стал отрывать время на расспросы от нашего отдыха, но все же?..

Кейтлин ухмыльнулась:

— А как ты думаешь?

— Э…

— Мы нашли ее вдвоем с одним симпатичным охотником в прошлом году… знаешь, мое сокровище, я уже почти жалею, что ты не запоздал на один день. Я как раз строила планы относительно того молодого человека, когда ты появился. Ну ладно, придется ему чуточку подождать.

Дэн попытался скрыть свое разочарование. Ощутив это, Кейтлин обняла его и сказала:

— Я тебя обидела? Извини.

— Ну что ты, я не могу надеяться на то, что ты проводила все эти долгие месяцы в безбрачии, — не без труда выговорил Дэн. — Для этого ты слишком полна Жизни.

— Дэниэл, я люблю тебя; конечно, ты у меня не первый, я любила других и достаточно жарко, но подобных чувств еще не знала. Ты силен, ты многое знаешь, любимый, руки твои умны… ты — мужчина во всем, добрый, благородный и ласковый. Тебя я буду любить, пока не закрою глаза, ну а остальные… среди них попадаются и похуже, большая часть ничего, скучных не было вообще, но рядом с тобой все они — ерунда. В лучшем случае они мне просто близкие друзья.

— Ну что ж, — согласился он. — Я тоже не придерживаюсь строгого единобрачия.

Кейтлин попыталась одолеть возникшую между ними преграду.

— Ты уже слыхал об этом, мое сердце, я не кошка. У меня случаются свои порывы, но в первую очередь мне приходится думать о нем. Я не хочу принести кому-нибудь зла, одарив друга более чем поцелуем. У меня было немного любовников, должно быть, две дюжины, если считать с того времени, когда на Земле мне исполнилось шестнадцать.

— Ну а я не всегда бывал разборчив, — признал Бродерсен, прижимая ее к себе на минутку.

— Прости меня, — наконец проговорил он дрогнувшим голосом. — Зря я всерьез воспринял твою шутку. Но…

— Что «но»? — переспросила его Кейтлин чуть помедлив.

— Наверно, дело в том, что ты сказала, что я мог оставить дом сегодня, а не вчера. И я вдруг вспомнил, что действительно оставил дом и почему сделал это.

— И ты поддался ревности, потому что память об этом ранила тебя слишком глубоко. Дорогой мой, — Кейтлин встала перед ним на колени, погладила по лицу, глядя полными слез глазами.

— Не знаю, — отвечал он. — Я не имею склонности к психоанализу. — Дэн потянулся к ней губами. — Машинка еще ездит и не очень-то громыхает, и я просто время от времени смазываю ее. О'кей, давай-ка забросим эту тему подальше, чтобы как следует уснуть.

Кейтлин оставалась серьезной:

— Нет, Дэн. Опасность грозит и тебе самому, и всем, кто тебе дорог: в первую очередь Лиз и детям. Разве оказалась бы я достойной чести быть твоей любовницей, если бы ты мог скрыть от меня свои беды? Говори.

— Я сделал это еще по дороге.

— Ты ограничился одним скелетом. А теперь облачи его в плоть, пусть он у нас погуляет.

— Я… я просто не знаю, что еще сказать тебе, голубка. — Так он называл ее наедине.

— Тогда слушай меня, — она вновь устроилась возле него, рука возле руки, бок у бока, а за выходом из пещеры суетились факельные мухи, молчали деревья и медленно ползли звезды. Все притихло — кроме воды в ручье. — Почему ты поднял восстание? — спросила она. — Конечно, и мне тоже страстно хочется побывать у тех дальних солнц. Но ведь у тебя есть «Чинук», ты перестроил этот корабль и подобрал экипаж, способный увести его к звездам.

— Да, я сделал это после того, как инопланетный корабль пришел через Ворота у Феба. Разве ты забыла об этом? Рядом оказался только сторожевой корабль, который смог замерить его точную траекторию — конечно, это сделали двое специалистов. Но, черт побери, они передали информацию лишь своему начальству, и правительство Союза немедленно объявило все чрезвычайно важным секретом. Сам Дон Педро, сеньор клана Руэда и глава Синдиката, не сумел ознакомиться с ней. Если бы не проболтался экипаж, быть может, и мы с тобой так и не узнали бы до сих пор о том, что систему Феба посетило инопланетное судно. О да, — продолжал Бродерсен едким голосом. — Я понимал причины. Более того, отчасти даже соглашался с ними; не верь, если не хочешь. Мы не знали, что за существа ждали нас по ту сторону Ворот, и не могли отправить туда какой-нибудь случайный экипаж, способный натворить дел. Поэтому им пришлось задействовать меня и мою компанию. Но, купив «Чинук», я надеялся, что официальная экспедиция привезет хорошие новости и правительство разрешит частный поиск. Можно было думать, что, если экспедиция не вернется, Совет Союза в каком-то году позволит мне предпринять вторую попытку. И поэтому я держал корабль полностью укомплектованным, чтобы стартовать мгновенно, а потом пусть политики и бюрократы попробуют отменить полученное мной разрешение.

А «Эмиссар» возвратился! И они, чтоб Господь проклял их, умалчивают об этом! Они хотят, чтобы человечество не могло использовать свой шанс…

Плечи Бродерсена поникли.

— Ад и проклятье в нем! — объявил он. — Ты тоже не в первый раз слышишь, как я жужжу о том, что все и без того знают. Я рассказывал тебе о своих подозрениях еще в прошлый раз. Сегодня я выложил все, что случилось после того. Зачем ты заставляешь меня твердить одно и то же?

Она припала головой к его плечу.

— Потому что это нужно тебе, мой дорогой, — ответила Кейтлин и добавила через мгновение:

— Теперь скажи мне, какая необходимость заставила тебя броситься вперед, как быка О'Шонесси. Ты прекрасно владеешь собой. Почему ты не мог проявить терпение и хитрость, чтобы в конце концов собрать все пряди правды в своей руке и сплести из нее удавку палача?

Тон ее голоса успокоил Дэна сильней, чем слова.

— Ну, — проговорил он, — скажем, я сильно скомпрометировал себя и слишком доверился Аурелии Хэнкок, и видишь, что получилось из этого?

— Ты мог бы и переждать. Сколько лет — миллионов лет — прошло с той поры, когда Иные осваивали Галактику, и мы в слепоте своей обитали на нашем земном шаре? Чем повредят еще несколько лет?

— Нам — ничем, но экипажу «Эмиссара», — скрежетнул Дэн. — Как ты знаешь, помощник капитана — если он еще жив — мой родственник. На корабле у меня есть еще один хороший друг. Не говоря уже обо всех остальных, у них тоже есть свои права.

— Да. И ради этого ты рискнул благополучием Лиз, Барбары и Майка, не говоря о сотнях людей, которые зарабатывают себе на жизнь в «Чехалисе»? — Кейтлин стиснула его руку. — Дэн, дорогой, драгоценнейший, что гонит тебя? Что именно? Да, ты много раз рассказывал мне, как чудеса ждут свободное человечество среди звезд… большие, чем изобретение огня, письменности и средства от всех болезней сразу. И разве я возражала тебе? Но откуда эта страшная спешка, зачем торопиться, не считаясь с ценой? Все мы умрем, дорогой мой… старыми и вредными, если исполнится мое желание, прежде чем познаем все, чем располагает одна лишь Деметра. Дэн сжал кулаки, стараясь говорить спокойно:

— Голубка, я еще на Земле слишком насмотрелся, какой вред причиняют людям страстные убеждения, в особенности когда их позволяют себе правительства. Потом я начал читать книги по истории и обнаружил, какие ужасы происходили в прошлом от подобных страстей. И тут я дал себе клятву — сохранять объективность, а если же не сумею, то по крайней мере не бросаться на людей со своими проповедями.

Однако… когда дело заходит так далеко, я не более чем все остальные способен отложить за ненадобностью все свои принципы, чтобы дождаться удобного времени.

На миг Дэн усомнился, что она оценила его выражение. Быть может, и так, но Кейтлин поцеловала его и продолжила:

— Тогда называй их, жаль, что ты не сделал этого раньше. Он почувствовал, как напрягся его голос, но не мог справиться с собой:

— Вот чего я боюсь: если человечество не отправится к звездам, его ждет смерть.

Союз терзают всякие неприятности. Когда в молодости я оставил миротворческий корпус, мне казалось, что мы хорошо поработали и на Земле установился вполне разумный порядок. Но я ошибался: слишком уж много двуногих животных приходится на эту планету. Отсюда эти вечные безумства… Религии наподобие трансдеизма, ереси, вроде Нового Ислама, политические платформы на манер азианизма. Страны, где толпы и министры кабинета, не считаясь ни со сроками, ни с реальностью, требуют самоопределения вплоть до отделения, если не могут добиться желаемого. Хуже того, изрядная доля возражений против Союза вполне законна. Все чаще и чаще мировое правительство пытается распоряжаться всем — всем! — из центра. Словно бы океанийский морской огородник, гималайский рыцарь, бизнесмен из Найроби и космонавт, работающий на Илиадической базе, не знают своих проблем и способов их решения, Иуда-жрец! Слыхала ли ты, что в Совете с убийственной серьезностью обсуждаются перспективы воскрешения кейнсианской фискальной политики?

— Полагаю, что ты даже не знаешь, что это такое.

— Всякий раз когда я посещаю Землю, я вижу ее во все более худшем состоянии. Целая куча социологов утверждает, что открытие существования Иных, существ, во всем превосходящих нас, породило все безумства, которые привели к Смуте. Я не знаю. Быть может. Но если это правда, тогда Обетование не дало нам ничего, кроме передышки. Мы просто не могли еще усвоить сам факт существования Иных. И мы никогда не сможем этого сделать, пока сами не выберемся в космос. Нет, я уверен: при нынешнем положении дел Земля скоро взорвется. В лучшем случае обнаружится новый Цезарь, а Цезари никогда не были достаточно терпимы. Ну а о худшем… лучше не думать, Кейтлин.

Не надейся, что мы сумеем спокойно пересидеть здесь несчастье. Мой личный опыт за последние несколько недель свидетельствует о противоположном. Деметра, похоже, расположена в двухстах двадцати световых годах от Земли — это самая последняя оценка, которую я слышал от астрономов, — но что значит это расстояние для корабля, напичканного ядерными боеголовками, если он войдет в Ворота?

О да, — закончил Дэн. — Быть может, мои слова покажутся тебе слишком апокалиптичными. Я уверял тебя, что постараюсь удержаться от фанатизма. Наверно, все как-нибудь уладится. Но я точно знаю — если знаю что-то вообще, — Земля не в состоянии получить свежие идеи, иначе как со звезд. А тем временем старые губят людей, как убили они мою первую жену.

Дэн умолк, утомленный.

— Дэн, ты весь издерган, — Кейтлин едва ли не со слезами прижала его к себе. И наконец сказала:

— Ты никогда не говорил мне, что на самом деле случилось с Антонией. Я знаю, что ты любил ее. Женился на ней, и она умерла плохой смертью. Быть может, ты расскажешь мне о ней сегодня?

Дэн глядел перед собой.

— Зачем тебе эта тяжесть?

— Чтобы я могла понять тебя, мой самый дорогой. Понять тебя и то, что творится с тобой. Потому что тогда я узнаю, что именно в этом событии нанесло тебе самую глубокую рану и не дает тебе смириться с участью «Эмиссара».

— Быть может, — пробормотал он. — Видишь ли, это было политическое убийство, а политика не выжила бы, не застрянь мы в этих двух жалких планетных системах.

— Говори, Дэн, о твоей Антонии. Я напишу песню в ее память, если ты не против.

— Конечно, нет.

— Тогда сперва я должна побольше узнать о ней. Голосом едва слышным и полным горя он начал:

— Начнем прямо с нашего знакомства. После увольнения из миротворческих сил я занялся космической техникой; мне повезло: меня приняли в академию Андийской федерации. Закончив ее, я поступил на работу в «Авентюрерос Планетариос» — в этой крупной корпорации, как тебе известно, доминирует клан Руэда. Я преуспевал, получал приглашения на вечеринки начальства и там познакомился с Тони. Она сама говорила, что будет проклята, если позволит себе припасть к титьке тимократии.

Она занималась астрографией и тоже преуспевала. Мы добились назначения на «Нуэва Сибола». Это Илиадический спутник, ты, может быть, помнишь это, — но там находится и контора «Авентюрерос», а также обсерватория Арп. Шесть земных лет… по необходимости я много путешествовал, вплоть до орбиты Юпитера, но знаешь, голубка, хотя женщины всегда были рядом, тогда я придерживался строгого единобрачия. Тони не отпускала меня, она всегда была рядом, и это улаживало весь вопрос.

Он умолк в объятиях Кейтлин.

— Наконец мы решили пожениться, — продолжил он. — Тони любила детей… зверей и все живое. Она захотела родить дитя у себя в доме, в поместье Руэд. Дело было в том, что ее дед и бабка были слишком стары, чтобы оставить Землю, но не просто мечтали увидеть появление следующего поколения, но видели в нем целое чудо. А почему бы и нет? У меня было дело на Луне, на которое ушло бы несколько недель. Она могла немедленно возвратиться к своим и порадоваться жизни. Это благородные люди. Я рассчитывал закончить дела перед рождением ребенка, отпроситься и отправиться прямо к ней. Словом, едва Тони прибыла в резиденцию, на дом совершили налет террористы. Анонимно они объявили, что таким образом выразили протест против утаивания Руэдами дохода от исследования космоса. Рядовой инцидент в волне революционного насилия, охватившего Южную Америку.

Тогда она временно угасла и теперь вздымается снова. Но направлена опять на Руэд. Конечно, они богаты потому, что у предков их хватило ума завести частное космическое предприятие в Перу. Но сокрытие доходов? Ну что ж, предположим, что деньги будут разделены поровну среди всех oprimidos.

Какую же сумму получит каждая персона? И к кому обратится столица за очередным кредитом? Голубка моя, голубка, когда же наконец эти спасители мира выучат хотя бы основы экономики?

Впрочем, именно та бомба многого не натворила. Она разрушила крыло дома, убила трех слуг, которые провели здесь большую часть своей жизни, — и — увы… увы, — Антонию вместе с младенцем. Она умерла не сразу, ее отправили в госпиталь. Тони просила, чтобы ей показали Луну — это была ее последняя просьба, но фаза была не та. Я находился на обратной стороне в луно-траке, и солнечная вспышка прервала связь.

Вот и вся история. На год я вышел из строя, но Руэды помогли мне выстоять. Помогли и когда я решил отправиться на Деметру, чтобы начать дело наподобие их собственного. Теперь ты понимаешь, почему я так волнуюсь о Карлосе, который сейчас находится на борту «Эмиссара».

Бродерсен и Кейтлин молча сидели рядом. Ночь кончалась.

Наконец он сказал:

— Тони была во многом похожа на тебя.

Будучи бардом, Кейтлин знала, когда нужно промолчать, и дала Дэну то, что могла дать. Сперва он держался пассивно, потом попытался ответить, но Кейтлин намекнула, что это не обязательно. И потом неторопливо осознал всем своим существом, что прошлое ушло безвозвратно, но она рядом.

А еще потом они ненадолго уснули.

Кейтлин проснулась раньше. Встав, Дэн увидел ее у входа в пещеру, силуэт, вырисовывавшийся на той таинственной синеве, что на планетах, подобных Земле, приходит как раз перед рассветом. Кейтлин запрограммировала свой сонадор на гитару без аккомпанемента, и инструмент запел. Очень душевно она допела последний из многих куплетов своей праздничной песни:

Горы в золоте, белеет восток, Ветерок воспевает рассвет. Летняя ночь отцвела как цветок, И пора домой парам сердец, И рука в руке уходят они С радостью — вверх, и с радостью — вниз Слышишь — танцует смех! От цветущих полей до снежных вершин Все в предвкушенье утех.

Глава 6

Я был гусеницей; полз по травинке, дремал в куколке и мотыльком пытался долететь до Луны. Перемены оказывались столь глубоки, что тело мое не помнило, каким было прежде; я стал словно бы рожденным для полета. Но я не мог удивиться этому, я просто существовал, но сколь яркой была моя жизнь.

Даже мое младенческое Я, мохнатая, вечно голодная кроха, обитало среди сокровищ: сочного и хрупкого сладкого листа, солнечного тепла, росистой прохлады, ветерка, трогавшего шкурку, бесконечных ароматов, каждый из которых доносил сладкую новость. Потом сокращающиеся дни поведали мне свою весть. Я нашел укромную ветку, оплел выпущенным из живота шелком помещение для себя, а затем свернулся во тьме и умер маленькой смертью. Весь год плоть моя перерабатывала себя, и выползшее из кокона существо принадлежало к совершенно другому виду. Скоро моя верхняя кожица затвердела, крылья сделались сухими и крепкими, и я поднялся к небесам. Мне принадлежала ночь. Она сверкала и искрилась в моих глазах, полная смутных очертаний, которые я лучше распознавал по запаху. Пищей мне был нектар цветов, я впивал его, трепеща крыльями над лепестками. Иногда меня насыщал ферментированный сок дерева и тысячи подобных мне кружили вокруг него. Но еще слаще было ночью подниматься высоко к полной луне, растворявшейся в своем свете как в радуге. Когда запах самки, готовой к продолжению рода, коснулся меня, я превратился в летучее желание.

Новый слепой порыв направил нашу стаю в дальнее путешествие, ночь за ночью мы летели над холмами, долинами, водами, лесами, полями, огнями в домах людей, звездами, пятнавшими тьму под нами; день за днем мы отдыхали на каком-то дереве, усеивая его своими телами. И пока я так пересекал эти странные ветры, Единый взял меня, вновь присоединив к Единству, и так мы познали всю мою жизнь, какою она была с тех пор, как я вышел из яйца. В ней было много чудес. Я был Насекомым.

Глава 7

Холодным и пустым обращался «Эмиссар» вокруг солнца в сотне километров за Колесом Сан-Джеронимо. Посрамленный таким расстоянием, солнечный диск едва освещал корабль, явно затерявшийся среди звезд. Колесо представляло собой более впечатляющий объект; имея в поперечнике два километра, оно величественно вращалось, чтобы создать земную силу тяжести для мастерских и жилых помещений, размещенных по ободу. Во втулке, там, где сходились спицы, служившие переходами, корабль могли бы принять в док. Облицованное алюминиевой радиационной защитой сооружение блестело словно отполированное.

Однако оно оказалось неудачным. Столетие назад люди построили Колесо, чтобы оно служило им в качестве базы для операций среди астероидов. Среди разреженных останков мертворожденного мира выгодно было использовать роботов, как и на станциях, устроенных на спутниках Юпитера возле нижнего соединения. Вскоре усовершенствованные космические корабли заставили забыть об этой идее. Дешевле и с большим эффектом люди отправлялись путешествовать самостоятельно, не прибегая к помощи автоматов, при постоянном земном ускорении прямо отсюда до индустриальных спутников Земли. Колесо забросили. Поговаривали о том, что материалы можно утилизировать, однако желающих заняться этим делом так и не нашлось. Цены на металл уже тогда резко упали. Наконец сооружение досталось по наследству союзному правительству, которое обновило его и объявило историческим памятником. Теперь время от времени Колесо посещали гости.

Когда Айра Квик, министр исследований и разработок, призвал использовать старое сооружение, никто не обратил на это особого внимания. Квик заявил, что Колесо прекрасно подходит для исследований межпланетного газа. Подобные исследования сулили работу весьма кропотливую, к тому же не обещающую фундаментальных результатов. Однако все же заслуживающую внимания; к тому же проект финансировала частная компания. Тонкие измерения требовали, чтобы вблизи Колеса в течение нескольких недель или даже месяцев никто не объявлялся. Подобное ограничение едва ли могло причинить неудобства кому бы то ни было, а менее всего персоналу станции, который был рад оплаченному отпуску. Тема заслужила строчку-другую в различных астрономических журналах и, быть может, около тридцати секунд в дюжине обзоров новостей.

В иллюминаторе своей каюты Джоэль Кай видела небеса, набор призм преображал картину в вертикальную. Небеса не проносились мимо нее, так что ничего нельзя было разглядеть, они оборачивались за три часа, и вид был великолепен. Но Джоэль скоро устала от него и охотно проводила бы большую часть своего времени в голотевтическом состоянии, будь у нее под рукой оборудование. Тюремщики до сих пор отказывались доставить сюда оборудование с корабля, или перевести ее обратно.

Они извинялись, поясняли, что не смеют проявить подобную инициативу, не имея приказа. Двадцать человек, охранявших экипаж «Эмиссара» и его пассажира, на свой лад достаточно мягко обходились с ними. Эти агенты Американской секретной службы выполняли особое поручение, искренне веря в то, что делают необходимое дело. Приходилось, конечно, учитывать, что персонал отбирали, воспитанный в преклонении перед дисциплиной и привыкший к повиновению, что поощрялось прежним военным режимом. Их начальник, ведавший допросом и увещеванием пленников, относился к ним с меньшей симпатией. Впрочем, грубостей не допускал и, сообщая Джоэль, что для встречи с ними прибывает сам Квик, обещал попросить у него разрешения на предоставление ей всех приборов.

— К тому же, доктор Кай, — добавил он, — если вы окажете нам содействие, если вы поймете, что обязаны это сделать, то можете добиться и освобождения.

Она слишком устала и не хотела спорить.

Джоэль углубилась в книги, записи изобразительных шедевров и слушание музыки. Директор не стал отказывать экипажу в праве пользования колоссальным банком памяти корабля: литературой, развлекательными материалами и собранной информацией — тем более что главным образом он был обязан выяснить, что сделали и открыли исследователи за восемь прошедших лет. Если не считать совместных трапез, Джоэль практически избегала общественной жизни.

Ее бывшие спутники вели более открытый образ жизни. Капитан Лангендийк соблюдал ледяную корректность в общении с агентами, Руэда Суарес держался подчеркнуто снисходительно, Бенедетти иногда бывал с ними груб, остальные же поддерживали более или менее дружеские отношения. Фрида фон Мольтке даже обнаружила среди них давно желанную сексуальную новизну. Остальные женщины пренебрегали подобной возможностью, предпочитая собственных партнеров, однако не возражали против партии в карты или в ручной мяч.

Ощущавший себя еще более одиноким, но не так, как был бы одинок человек среди нелюдей, Фиделио сперва искал у Джоэль некое утешение, но потом искренне заинтересовался ее обществом. Он просил объяснить ему непонятное. Перед высадкой инопланетянин изучал испанский, но не мог сразу освоить тысячи, культур чуждого вида. Джоэль была для него наилучшей помощницей, потому что занималась изучением двух его языков; начались эти занятия с того, что она попыталась использовать голотевтику, чтобы помочь Александру Влантесу, а потом ей пришлось возглавить исследования, после того как приливная волна погубила лингвиста.

В ту самую вахту когда к ней обратился бетанин, Джоэль читала с экрана Суинберна. Многое в поэзии и прозе не трогало ее, скорее даже озадачивало. Чтению мешал недостаток обычных эмоциональных взаимоотношений и слишком широкие знания основ Вселенной. Впрочем, романтические сенсуалисты привлекали ее на уровне плоти, как волновали ее разум и дотошнейшие из исследователей. Джоэль полагала, что понимает эти строчки:

…Время и Боги сошлись в борьбе, а мы между ними — в крови, Тщетно пытаемся жизнь впитать из иссохших грудей любви. А я скажу вам — хватит страдать; я скажу всем — вкушайте мир, Пока не иссякли груди ее и не кончился горький пир.

Мысли ее отклонились от текста, как всегда бывало с той поры, когда она научилась читать. Причина осталась прежней: она показывала эту строфу Дэну Бродерсену, когда они были вместе в последний раз. В нынешней изоляции его образ часто вставал перед Джоэль, она видела Дэна столь отчетливо, что наконец даже начала ощущать запах табака, и едва ли не могла пересчитать морщинки возле уголков глаз. Она думала, — это потому, что он жив (о, он должен быть жив!), хотя Кристина мертва, или потому, что мужская суть его была благодарней, чем память о ней… прости меня, Крис, — промелькнуло в голове Джоэль, — когда она…

— Что ж, — сказал он тогда. — Приятно. Даже больше того. Здесь есть правда, — он помедлил. — Прости, а тебе не кажется, что нудновато? Киплинг растянул бы эту же мысль в лучшем случае на страницу.

— Наверно, поэтому я никогда не ценила Киплинга, — отвечала она.

Дэн вопросительно поднял бровь:

— Даже его стихи о машинах? И тем не менее ты, голотевт, чья душа, как полагают, является компьютерной программой, наслаждаешься Суинберном, — и пожал плечами. — Ну что ж, там, где люди, там и парадоксы.

Она взорвалась, не осознавая причин:

— А я не вполне понимаю тебя, например. Но всегда считала, что вы, нормальные люди, иногда резонируете друг с другом. Или ты хочешь сказать, что и ты не способен на это?

На мгновение Джоэль представилось, что она попала в древний миф. Ей казалось, что даймон этого места овладел ею. Освободившись на несколько дней от дел, они проводили время на острове архипелага Туамоту, который Дэн знал по старым дням (естественно, он был здесь с другой женщиной и признавал это без малейшего смущения). Веранду, на которой они стояли, обступили разбушевавшиеся алые цветы зеленого куста гибискуса, далее тропа по берегу загибалась вокруг лагуны. Ряды пальм согласно кивали и что-то шептали в ответ нежному ветерку. Лазоревая вода пыталась растворить в себе звезды, лишь снаружи — на рифе — она грохотала и бурлила кипящим молоком. Облака стояли напротив солнца, их стену аркой прорезала радуга. Джоэль не умела назвать те сладкие ароматы, которые приносил воздух. Тем утром они с Бродерсеном рука в руке бродили по берегу, потом разделись догола (оставив только сандалии, чтобы не порезаться о прекрасный острый коралл) и отправились купаться, а после лежали на песке, свет пропитал всю ее кожу, добрался даже до головы. Наконец, опасаясь солнечного ожога, Дэн велел ей одеться. На обратном пути они встретили темнокожего человека: он улыбнулся им и на ломаном испанском пригласил в свой недалекий дом; они перекусили, а потом хозяин взял гитару и на пару с Бродерсеном исполнил несколько песен. Начался дождь: такой, словно бы это сама земля отдавалась небу.

А теперь и тот, кто пришел к ней с Деметры, признался, что всегда обитал огражденным стенами. Даймон знал ужас. Стало больнее.

— О, ну… меня это никогда не смущало настолько, чтобы говорить… — Дэн умолк. — Эй, в чем дело? Ты что притихла?

Она покачала головой и крепко зажмурилась:

— Ничего. Дэн шагнул вперед, взял ее за обе руки — дрожащие разве что самую чуточку, — и пробормотал:

— Ничего себе пустяк. Так что же способно потрясти тебя, Джоэль?..

— Я не знаю… не знаю, — ответила она, прежде чем сумела остановиться. Самоконтроль вернулся. — У меня тоже… бывают… мгновения безрассудства. — И, заметив его недоумение, добавила:

— Разве ты не понимал этого?

Дэн глотнул, что удивило ее. Конечно же, он достаточно знал женщин и прихоти их. И, помедлив, неторопливо проговорил:

— Конечно, ты можешь наслаждаться моим обществом — помимо постели, естественно, — но я это не совсем понимаю…

Джоэль отметила, что, невзирая на легкую манеру общения с ней при всем долгом знакомстве, душа его по-прежнему удивлялась ее интеллекту.

— Но если и у тебя тоже есть настоящая слабость… — он умолк, когда Джоэль приникла к нему.

— Обними меня покрепче, Дэн, — она просила и приказывала одновременно, не желая слышать напоминаний об эмоциональной неудачнице, ищущей утешение в знаниях. — Давай войдем в дом, пора заняться любовью.

Но в этот раз у нее ничего не получилось. Он был столь же ласков и силен, как обычно, и она испытала некоторое облегчение, а потом добилась и большего, заверив его, что она просто не в настроении и скоро все будет великолепно: чтобы оказаться безусловной истиной.

«И все же… никто из нас не может возразить против того, что любить трудно, а часто и невозможно, — думала Джоэль в Колесе. — Тем хуже для бетан, конечно. Надо же представить себе такое: надеяться научиться любви у чуждой и едва ли цивилизованной расы? Неужели в этом отчасти причина — кроме общей наклонности к голотевтике — того, что я ощущаю такую близость с Фиделио?»

Скрипнула дверь.

— Входи, — сказала Джоэль и более чем обрадовалась, увидев гостя. Не только потому, что она только что думала о бетанине. В скучной и функциональной комнате, которую отнюдь не оживляли окрашенные пастелью стены, он был твердым свидетельством того, что реальность не ограничивается этим помещением.

— Buenos dias, — приветствовал ее Фиделио хрипловатым гортанным голосом, которым его порода говорит на суше. Присвистывающие обертоны затрудняли понимание слов.

— Bienvenido, — отвечала она и предложила ему перейти к природной речи бетан, предназначавшейся для воздуха, сообщив, что будет отвечать по-испански. Без компьютеризованного декодирующего оборудования она не способна была воспроизводить вокабулы бетанина и не хотела спускаться вместе с ним в лабораторию, чтобы разговаривать в присутствии часового, дежурившего в холле. Если разговор потребует фраз на его языке, она может написать их. Конечно, без голотевтического блока Джоэль обладала ограниченными познаниями. Языки содержали в себе больше непонятных нюансов, чем умел осилить ее мозг без внешней поддержки. (Придворный «язык» был еще хуже, как с точки зрения понимания, так и произношения.) Однако, если речь зайдет не о слишком сложных вопросах, она справится.

— Ты занята, интеллектуальная самка? — вежливо поинтересовался бетанин. — Я не стал бы нарушать сонную логику. — Этим словосочетанием Джоэль передала некую концепцию — не слишком удовлетворительное определение, на ее взгляд, подходило лучше, чем «медитация», «философические раздумья», или просто «мечтания».

— Нет, мне просто нечего делать, и я расстроена этим, — заверила его Джоэль. — А как ты? Я не видела тебя… уже не помню с каких пор. Время не имеет смысла в этом проклятом месте.

— Я был в бассейне, — проговорил он. Еще на борту «Эмиссара» биологи предупреждали, что Фиделио ослабнет и умрет, если не сможет проводить по несколько часов в неделю в воде своего родного моря. Состав ее не вполне совпадал с жидкостью, наполнявшей океаны Земли, однако ничего экзотического тоже не было; любая химическая лаборатория могла легко представить все необходимые ингредиенты. Нужные вещества доставили с корабля в Колесо и соорудили бассейн. Торговля солью между прибрежными континентальными обществами и расположенными в глубинах суши определила значительную часть бетанской истории.

— Тебе это полезно, — отвечала Джоэль, понимая, насколько неадекватны эти слова. Гибель Фиделио была бы трагедией для обоих видов и, быть может, не только для них. Кроме того, он был ласков и мудр и стоил миллиона Айр Квиков.

«Но мы потеряем Фиделио, когда у него окончится пища», — вспомнила Джоэль. Рожденные землей ткани не могли пропитать бетанина и по большей части были для него ядовиты. Экспедиция прихватила с собой на обратный путь годовой запас еды для Фиделио, главным образом в сушеном и замороженном виде. Все считали, что Союз откроет регулярное сообщение с Бетой задолго до истечения этого срока.

Джоэль была не из нервных, но сейчас вдруг ощутила ярость. Пытаясь найти покой, Джоэль разглядывала бетанина, опускавшегося на ноги и хвост перед ее креслом. Она всегда подмечала в нем нечто особое — какое-нибудь движение или очертание, — достаточно тонкое, которое нельзя было заметить с первого взгляда.

«Да, мы с ним рождены в результате четырех миллиардов лет эволюции, первородного бульона, происходившей на паре весьма различных планет. Нужны имена, но они обманчивы и создают лишь впечатление понимания, которого мы на самом деле лишены».

Произвольный характер делал имена дважды обманчивыми. Центрумом, за отсутствием лучшего предложения, исследователи окрестили солнце, к которому привели их Звездные ворота, а спутники его — Альфой, Бетой и Гаммой… по направлению от светила. Имя Фиделио придумал Торстейн Свердруп, обожавший Бетховена. У себя дома это создание называлось примерно так: «Късрръу» на суше, «Гаоунг Ро Мм» в воде. Однако ни один земной алфавит в точности не соответствовал этим транскрипциям.

Фиделио являлся типичным представителем своего вида, как и Джоэль, представлявшая человечество во всех его обличьях: от китайцев до папуасов, от кельтов до пигмеев, от нефов до эскимосов и так далее. Бетанин родился на Восточном побережье самого большого континента из расположенных в Северном полушарии; родные края его располагались в средних широтах, их занимало общество, возглавившее промышленную революцию еще тысячелетия назад. Выходило, что цивилизации на Бете не спешили расти и рушиться, как на Земле. Тем не менее сегодня весь этот мир и его колонии на других звездах попали в чрезвычайно странную и опасную ситуацию.

Из шести конечностей Фиделио две являлись ногами. Тело размером с туловище взрослого человека заканчивалось могучим хвостом, с горизонтальными зазубринами на оконечности; хвост составлял примерно половину длины тела. Бетанин ходил наклонясь вперед, поэтому рост его составлял около ста пятидесяти сантиметров, жирок прятал могучие мышцы. Ноги его, напоминавшие Джоэль о тираннозавре рексе, заканчивались широкими ступнями с перепонками, верхняя пара рук была вооружена длинными когтями также с перепонками между ними, меньшие по размеру нижние руки несли по четыре пальца, в том числе большой, не слишком-то похожий на человеческий. Строение скелета делало его члены и конечности, торс, хвост и шею столь гибкими, что они казались почти лишенными костей. Над узким лицом поднимался крутой лоб, укрывавший могучий мозг. Короткое острое рыльце, окруженное жесткими усами, оканчивалось одной ноздрей с клапаном, во рту с зубами всеядного находилась пара жуткого вида клыков. Два уха были невелики, большие глаза ровного голубого цвета прикрывали мембраны-веки, менявшие их оптические характеристики для видимости под водой. Все тело его покрывал короткий темно-бурый мех, на животе имевший более светлый оттенок. От бетанина всегда припахивало йодом. Одежду ему заменяло нечто вроде патронташа с карманами. Репродуктивные органы втягивались в тело и не слишком-то напоминали мужские; внешне он ни в чем не обнаруживал свой пол; дома все определялось размером тела, в среднем самцы были на треть короче, чем самки.

В воздухе он видел хуже людей — иначе было под водой или во тьме, во всяком случае не вблизи. Слух бетанина был острее людского, еще он обладал чувствительностью к веществам, которую Джоэль решила не называть вкусом или обонянием. Со своей стороны его постоянно удивляли те заключения, которые она делала, воспользовавшись кончиками пальцев.

«Вот он передо мной, — думала Джоэль, — посол, достойный доброй воли своего народа, он заперт в тюрьме, а я даже не знаю, что он теперь чувствует. Фиделио пытался объяснить мне, но не сможет этого сделать, пока я не получу доступ к голотевтическому оборудованию, а может быть, не сможет и после».

— Что я могу сделать для тебя, Фиделио? — негромко спросила Джоэль.

— Я хочу занести в свои снотоки (познать всем своим существом?) события, состоявшиеся, когда ваш народ впервые обнаружил транспортные машины и информацию об Иных.

— Но ты уже слышал об этом, — отвечала она, удивляясь. — Мы просто обнаружили такую машину в Солнечной системе, так же как и вы сами, выйдя в космос раньше нас, обнаружили ту, что обращается вокруг Центрума.

«Раньше? — спросила она себя. — Что это значит? Одновременность не из тех понятий, которые применимы к межзвездным расстояниям. Получается, что Т в Т-машине означает не только „Типлер“ и „транспорт“, но еще и время, как принято в физике. Посещая другие планеты, сами бетане не знают, где они — в собственном будущем или прошлом. И в этом смысле и мы не знаем временное отношение Земли к ее колонии на Деметре. Наши астрономы могут сказать лишь, что все трое Ворот существуют в одной и той же эре галактического развития.

И чего бы ни стоил этот факт — может быть, и ничего, — мы знаем, что за плечами бетан больше веков научной цивилизации, чем у нас на Земле, — если людей можно считать цивилизованными».

— Это истина, выброшенная на риф и высохшая до твердости, — отвечал Фиделио. — Я ищу живой коралл. (Конечно, на Бете нет кораллов, там существует вид, ведущий себя подобным образом.) Ты говорила мне, Джоэль (неописуемое произношение), что ты не предвидела нашего ареста. Я начинаю сомневаться в том, что случившееся есть результат случайного отклонения (злодейства? путаницы? непонимания? Слово допускало возможность правоты Квика и его приспешников). Соприкосновение обеих культур имело колоссальную реакцию на Бете. На Земле она должна быть такой же. И все же поднятая им волна была свойственна твоему роду и тому состоянию, в котором находится современное человечество. А рябь еще не улеглась… я читал историю, Джоэль, но все труды наполнены указаниями на события и личности, которые ничего не значат для меня.

— Вижу, — отвечала она негромко. («Comprendo» — понимаю, испанская и английская идиомы не эквивалентны. Что касается Фиделио, в море он сказал бы: «мои зубы сомкнулись на этом», на берегу же заявил бы: «я ощущаю своими вибриссами».) — Ну что ж, — продолжила она, — не думаю, что смогу дать тебе исчерпывающий ответ, учитывая, что сама нахожусь в недоумении. Давай попытаемся, — она погладила свой подбородок, размышляя, — попробуем отыскать предназначенную для школ учебную информацию, в которой содержится много оригинального материала. Я попытаюсь вызвать ее.

Подобно каждому помещению в Колесе, каюта Джоэль была оснащена компьютерным терминалом, с дисплеем и принтером. Материал, который она имела в виду, успел сделаться классическим и оставался таковым в течение многих лет, начиная от тех времен, когда люди полагали, что в Колесе будут постоянно обитать семьи вместе с детьми. Нетрудно было предположить, что текст отыщется в банке данных. Джоэль включила клавиатуру и набрала запрос.

Она оказалась права.

Глава 8

(Если смотреть издали, тысячекилометровая машина подобна иголке, парящей в космосе на фоне невообразимо огромного Млечного Пути.)

РАССКАЗЧИК:

…беспилотные зонды сообщили о существовании загадочного объекта, обращающегося вокруг Солнца по той же орбите, что и Земля, но расположенного на 180° от нее, так чтобы всегда находиться за нашим светилом. Пролет показал, что объект действительно является странным. Естественный астероид просто не может иметь идеальную цилиндрическую форму, обладать подобной массой и вращаться столь быстро…

(Знаменитый в те времена астрофизик рассказывает, сидя за своим столом и время от времени иллюстрируя свои слова снимками.)

ИОНЕСКУ:

…едва ли возможно. Эта штуковина плотна, как коллапсар, она приближается к состоянию черной дыры. Атомы здесь спрессованы до такой степени, что теперь являются не истинными атомами, а почти непрерывным ядерным веществом, которое мы называем нейтрониумом. Лишь гравитационное поле звезды, большей чем Солнце, схлопнувшейся после угасания внутреннего огня, может привести их к подобному состоянию. Сам цилиндр не может создать его. Даже при такой величине масса его слишком невелика; ее недостаточно, чтобы внести заметные возмущения в орбиты планет. К тому же природное тело имело бы форму сферы.

И все же этот объект существует. Неизвестные силы, природы которых мы не понимаем, сформировали его, сообщили невероятную вращательную энергию и удерживают от разрушения. Я не сомневаюсь в том, что объект, сейчас находящийся перед нами, является продуктом техники столь совершенной, что в сравнении с ней наши достижения покажутся орудиями каменного века…

(Взволнованные речи, толпы, демонстрации, церковные службы, молитвенные собрания на Земле и на сателлитах. Выдержки из пресс-конференции, данной Мануэлем Фернандесом-Давилла, Доналдом Нейпиром и Сабуро Тонари; трое готовящихся к полету мужчин образуют некое подобие истинно интернационального экипажа, возможное посреди хаоса, овладевшего миром. Подъем шаттла, яркая вспышка на фоне суровых Кордильер, рандеву с «Дискаверором» и переход на борт корабля.

Сценки, снятые в состоянии невесомости во время полета, на который в то время уходили недели. Снимки из иллюминаторов. Цилиндр, медленно обретающий форму, наконец, во всем колоссальном объеме, окруженный светящимися спутниками. Привязанные тросами люди в космических скафандрах выходят наружу, чтобы сделать снимки и снять показания инструментов. Переговоры с Землей производятся через релейную станцию, выведенную на орбиту специально для этого. В сухих словах, как правило, слышен трепет.)

ФЕРНАНДЕС-ДАВИЛЛА:

— Это не спутники, — они не обращаются вокруг цилиндра, а сохраняют положение относительно Солнца и друг Друга. Господь знает, как это делается, но мы полагаем, что их удерживает какая-то сила, должно быть, та же самая, что удерживает цилиндр от распада. Мы насчитали десять подобных объектов. Все кажутся одинаковыми, если не считать того, что излучают волны различной длины. Они размещены вокруг оси вращения цилиндра, расположенной в точной нормали к эклиптике, но на различном удалении и ориентации: ближайший в тысяче километров, самый далекий примерно в миллионе. Мы следим за всей системой через большой телескоп, зрелище вполне внушительное. Впрочем, как и все астрономические объекты…

(Снимок, сделанный на заключительной стадии полета, когда цель уже близка.)

ТОНАРИ:

…светящиеся спутники представляют собой сферы, диаметром до десяти километров. Они кажутся нематериальными и скорее напоминают шары энергии, сгущения силового поля. Мы обнаружили, что положение их не абсолютно стационарно. Вся конфигурация изменяется крайне медленно, но непрерывно, в соответствии с еще непонятной схемой…

(Кадры, снятые Тонари при выходе за борт: вид на корабль, вид на заполняющий теперь весь экран цилиндр и на пару его лун, таковыми не являющимися, а позади всего — всеобъемлющие звезды.)

НЕЙПИР (тем временем на борту):

…удовлетворительная траектория подлета. Мы облетим цилиндр на расстоянии девяноста пяти сотен километров и отступим на круговую орбиту высотой в одну сотню тысяч… Господи! Что это?

ГОЛОС (мелодичный, сразу мужской и женский, выговаривающий испанские слова, как подобает образцовому жителю Лимы):

Прошу вашего внимания. Прошу вашего внимания. Слушайте послание создателей устройства, к которому вы прилетели. Мы приветствуем вас. Но вы должны изменить курс: нынешняя траектория опасна для вас. Приготовьтесь к ускорению и ожидайте инструкций. Пожалуйста, записывайте. Вам потребуется информация, которую вы сейчас примете. Приготовьтесь записывать. Через пять минут обращение будет повторено, после чего последуют необходимые данные. Мы рады приветствовать вас. Наконец вы сумели одолеть это расстояние. Благодарю вас.

(Интерьер корабля. Фернандес-Давилла включает кинокамеры для истории.)

НЕЙПИР:

Но как во имя Христа?..

ФЕРНАНДЕС-ДАВИЛЛА:

— Должно быть, возбуждены звуковые колебания в корпусе. Для них это не подвиг… Сабуро! Сабуро, скорей проталкивай свою задницу в люк!

(Повтора обращения не последовало; в фильме использовалась как раз обещанная копия, поскольку оригинал, пойманный на конце радиолуча длиной двести десять миллионов километров, пройдя еще столько же на пути к Земле, растерял по пути качество.)

ГОЛОС:

…поймите, что правду объяснить будет трудно. А теперь, успокоясь, вы должны отвести корабль примерно на пять сотен тысяч километров и лечь на круговую орбиту. Иначе вам скорее всего не доведется увидеть своего дома. Записывайте время и векторы…

(Различные снимки, сделанные вне корабля и внутри его в течение последующих дней: титанический артефакт, звезды, Млечный Путь, Магеллановы облака, сестра-галактика в созвездии Андромеды и люди, умудряющиеся каким-то образом продолжать повседневную жизнь за игрой или шуткой между серьезными беседами о новостях.)

ГОЛОС (выдержки):

…с вами разговаривает нечто вроде исполнительной системы компьютера, робот, если хотите. Ни одно живое существо не смогло бы — да и не должно было — обитать здесь, ожидая вашего прибытия…

…Вселенная изобилует жизнью…

Зодчие существуют извечно. Они желают добра всему космосу и по этой самой причине не желают быть чьими-нибудь господами, и тем более — богами. Каждой расе следует принять собственную судьбу, пусть даже трагическую. Тогда она сможет вырасти силой, умом и духом. К тому же у зодчих своя жизнь и собственные мечты. Посему впредь вы не часто будете слышать о них. Подобно бесчисленным созданиям среди звезд, для вас они должны остаться неведомыми…

И все же Иные интересуются вами. Они любят вас. И — как вы понимаете — давно и пристально изучали вас. Добравшись сюда, вы можете использовать их машину для межзвездных путешествий. Она переправит вас в звездную систему, где располагается планета, родственная вашему материнскому миру; разум еще не овладел ею — она ваша, берите, если хотите…

РАССКАЗЧИК:

Когда передача «Дискаверора» достигла Земли, немногие сумели сохранить спокойствие.

(Кабинет астрофизика)

ИОНЕСКУ:

…Возникшие после облета предположения теперь как будто бы подтвердились. Насколько мы можем судить, перед нами располагается машина Типлера.

Я называю ее именем теоретика, который, продолжая работу Керра и его соавторов, опубликовал в 1974 году статью о подобном устройстве; впоследствии он развил эту идею, проявив воображение и математическую состоятельность. Безусловно, ему пришлось использовать некоторые допущения. Однако Типлер, прибегнув к строгим и общеизвестным физическим законам, показал, что перелет через пространство и время вполне осуществим, хотя происходит в условиях, не существующих в реальной вселенной. (С улыбкой.) Боюсь, доказательство покажется неспециалистам весьма эзотеричным. Назову самое существенное с практической точки зрения. Цилиндр из сверхплотной материи, вращающийся со скоростью выше одной половины световой, будет создавать вокруг себя поле, которое нельзя назвать силовым в прямом смысле этого слова. Точнее говоря, вокруг цилиндра возникает область, в которой некоторые характеристики будут меняться в зависимости от вашего положения. Тело, проходящее через это поле, будет перемещаться прямо от события к событию. На более популярном языке: всякая траектория, пролегающая вблизи машины, может перенести вас из одной точки пространства-времени в любую другую.

Как я уже говорил, подобный эффект реализуется в совершенно невероятных условиях. Например, для этого необходима плотность материи на много порядков величины больше, чем даже у атомных ядер, которая может существовать лишь внутри черной дыры и нигде более. Поэтому я предполагаю, что определенная нами плотность цилиндра при всей своей величине является всего лишь средним значением и будет увеличиваться при продвижении в глубь цилиндра до точки, откуда начинается черная дыра; ось цилиндра окружена сингулярной областью, и мы можем лишь догадываться, как Иным удалось достичь этого. Нам остается только предположить, что механика слабых взаимодействий в данных условиях будет нарушаться — и скорей всего все наши отгадки будут совершенно не правильными. С большей уверенностью можно заключить, что конечная длина реального цилиндра ограничивает масштаб создаваемого им эффекта: безусловно достигающего звезд и, быть может, эпох.

Кроме того, мы уже начинаем понимать, каким образом цилиндр сохраняет свое положение относительно Земли. С точки зрения небесной механики подобное размещение тел нестабильно. Воздействия планет выбросят тело из этой точки за относительно короткое время. Тем не менее цилиндр провел на своей орбите по крайней мере столетие. Так что же заставляет станцию оставаться на месте? Анализ доступных нам данных позволяет предполагать наличие непрерывного взаимодействия с межпланетным и межгалактическим магнитными полями, хотя и на потрясающих расстояниях.

Я надеюсь прожить еще достаточно долго и увидеть, как человечество воспользуется познаниями о сооружении, которое Иные добавили к Господнему Творению. Быть может, нам даже удастся объяснить это открытие простому человеку, и даже самим себе.

(Профессор хмурится.) Но все это неважно. Главное в другом: сегодня нам предоставили возможность начать все заново!

РАССКАЗЧИК:

Прежде чем «Дискаверор» повернул к дому, Голос предложил провести корабль через Звездные ворота и вернуть его назад. Потом Фернандес-Давилла сказал: «Как могли мы отказаться?»

(Вид корабля, позже прошедшего этим путем, снятый с сопутствующего космического аппарата. Снимки, сделанные во время первого полета, перемежаются рисованными схемами и мультипликациями, уточняющими повествование. Космический корабль, соблюдая точную последовательность, перемещается от сферы к сфере.)

ГОЛОС:

Эти шары — просто маяки, ориентиры в пространстве. С их помощью вы пройдете точной тропой через транспортирующее поле, которое доставит вас в приготовленное место.

Но будьте осторожны! Малейшее отклонение — и ваш путь закончится в совершенно другой области пространства, где не обязательно найдется подобная машина. И тогда вас ждет смерть вдали от дома, оставшегося за световыми годами. Ведь и сами Зодчие, приступая к работам, пересылают все потребные материалы и оборудование через существующую машину, собирают новую и только потом могут возвратиться назад.

Даже если вы случайным образом окажетесь возле машины, то едва ли сумеете найти дорогу назад. Подумайте сами. Только взаимное положение десяти сфер даст 3 628 800 траекторий. В действительности же комбинаций много больше, поскольку корабль не обязательно должен пройти возле каждого маяка. Ну а если не обращать на них внимания, число вариантов станет практически бесконечным. Вы будете скитаться вслепую до самой смерти, а скорее всего окажетесь там, где нет никакой машины.

Вы должны были заметить, что конфигурация системы непостоянна и понемногу меняется. Вне сомнения, вы понимаете, что таким образом компенсируется перемещение звезд. Пусть вас это не смущает. Просто соблюдайте заданный порядок прохождения мимо сфер. Аналогичным образом осуществляется и возвращение из путешествия: вам снова придется выполнить правильную последовательность перехода. Но обратите внимание: курс окажется совершенно непохожим на тот, что приведет вас отсюда туда.

Повторяю: берегитесь… бойтесь отклониться от каждого из маршрутов. Потом вы можете посылать автоматические зонды по случайным траекториям, но не посылайте пилотов, они никогда не вернутся.

(Кабинет знаменитого философа)

САМУЭЛСОН:

…я не верю, что существует человек, который способен понять Иных, бесконечно превосходящих нас в науке и обладающих техникой, превосходящей нашу на миллионы лет. Однако незачем сомневаться в том, что они выше нас разумом… и, как я полагаю, чище и благороднее духом. Мне трудно поверить и в то, что эти особи могли просуществовать такое невероятное время, владея подобными силами, и не перемениться.

Тем не менее, обратившись к Т-машинам, я рискну высказать догадку о мотивах действий Иных. Почему Голос назвал нам ключ всего лишь к одной траектории, связывающей солнце с этой удаленной звездой? Почему нам не дали даже намек на математическое соотношение, которое связывает траекторию и две точки в пространстве, так чтобы мы могли вычислить расположение этой самой точки В, которую мы хотим посетить? Кроме того, почему этот Голос умолк после первого же визита людей?

Я вижу во всем этом пример проявления доктрины невмешательства. Подумайте сами. Иные размещают свою машину в Солнечной системе напротив Земли; мы даже не могли догадаться о ее существовании, прежде чем научились передвигаться в космосе. В другой же системе Т-машина расположена более удобно; она находится на стабильной орбите и на шестьдесят градусов опережает планету, которую мы, вероятно, будем колонизировать. Машина будет видна тамошним астрономам. Ясно только одно: ни один ученый, ни одно разумное существо не было рождено возле нее: облик ее не бросит ни одно создание в отчаянную попытку, жертвуя жизнью, завладеть Машиной.

Голос утверждал, что Иные любят нас; наверно, это правда — ведь они подарили нам целый новый мир. Но тогда они должны любить все разумные расы. И я полагаю, что как раз наша порода — все любители войн, угнетения слабых, грабежа и эксплуатации чужого труда — вызовет несчастье, попав в Галактику в нынешнем своем виде. Подозреваю также, что человечество едва ли чересчур плохо или близоруко; получив подобный шанс, многие расы наверняка составят не меньшую угрозу.

Итак, Иные явно отказываются брать нас или кого бы то ни было под свое руководство. Можно не сомневаться в том, что, с их собственной точки зрения, у них есть много дел, более важных, чем обеспечение нашего благоденствия; кроме того, им незачем одомашнивать нас.

Итак, нас предоставляют собственной воле. Иные позволили нам пользоваться Звездными воротами, но других подарков не сделали. И нам суждено с разочарованием глядеть на альфу Центавра и Сириус, недосягаемые бриллианты наших небес, пока человечество не сумеет обнаружить собственную дорогу в космос. Остается надеяться, что Иные рассчитывают на наш долгий и усердный труд, который заставит человечество хотя бы чуть повзрослеть…

(Вид на корабль, завершающий свой путь около Т-машины. Внезапное исчезновение. Т-машина в системе Феба, примерно в полумиллионе километров от цилиндра вдруг появляется корабль.) (Кадры, снятые в первоначальном полете. Фернандес-Давилла, Тонари, Нейпир у иллюминаторов тесной кабины. Все ошеломлены, двое молятся. Наконец они овладевают собой и привычным взглядом оглядываются. Житель Земли в космосе не увидит созвездий; там чересчур много звезд. Астронавт умеет делать это. Но здесь не заметно знакомых очертаний. Впрочем, через какое-то время экипаж как будто бы замечает несколько знакомых созвездий, пусть и слегка искаженных, и похожие внегалактические объекты. Грубая оценка свидетельствует, что земляне попали к звезде, расположенной в одной-пяти сотнях световых лет к северо-западу от Солнца.)

ГОЛОС:

…Наиболее интересная для вас планета располагается Крабовидной туманностью…

(Видеоискатель останавливается на изумительно прекрасном сапфировом диске.)

РАССКАЗЧИК:

С тех пор человечество именует этот мир Деметрой…

(Вид на Феб, потом на кабину «Дискаверора», блеск звезды слепит всех троих членов экипажа.)

ГОЛОС:

Ваш корабль не имеет возможности отправиться к планете. Вам лучше немедленно возвратиться в Солнечную систему. Конечно, следом направятся другие корабли, оборудованные для исследования. Быть может, и вам суждено будет вернуться сюда.

(Корабль вновь идет мимо Т-машины, но совершенно иным путем. Появление его в Солнечной системе, радость, долгий путь домой, ликование на Земле, парады, приемы, вечеринки, самые экстравагантные предсказания, а изредка — и пророчества.)

РАССКАЗЧИК:

…мы наконец готовы послать на Деметру первых колонистов. Но прежде всего нам пришлось потратить годы на исследования и выяснить все наиболее важное об этой планете. Иные обещали нам, что все наши хлопоты будут вознаграждены, однако человечество ждал не Эдем…

(Дом знаменитого космоплавателя)

ФЕРНАНДЕС-ДАВИЛЛА:

— Отправка в колонию каждого человека обходится дорого, и мы не представляем, чем именно они смогут возместить наши затраты. По этому поводу раздаются протесты; слышны даже требования запретить всю программу. Ну что же… я полагаю, что стимул, полученный космической техникой и заставивший нас на порядок усовершенствовать корабли и приборы, уже возместил первоначальную цену и позволил получить достаточную выгоду. Более того, знания, добытые на Деметре, уже породили научную революцию, особенно в биологии. На планете существует совершенно независимый набор жизненных форм! Потребуются десятилетия, быть может столетия, чтобы до конца исследовать их со всеми взаимосвязями и сделать рекомендации для медицины, генетики, сельского хозяйства, марикультуры, и кто может заранее сказать, для каких еще отраслей? Но выполнить эти работы может лишь постоянное поселение.

В итоге, прибегнув к самым жестким экономическим терминам, я считаю себя вправе утверждать, что уже за одно поколение колония на Деметре тысячекратно возместит все расходы Земли. Вспомните, что в прошлом дала Европе Америка. Вспомните, что получила Земля от Луны и спутников.

Но обратимся к более важным вещам: подумайте о непредсказуемом и неизмеримом, о вызове, о возможности, о просвещении и свободе…

С этого начнется наш рост к Иным…

Джоэль обнаружила продолжение и сочла дополнение правильным, однако откровенность сия уже принадлежала последующему поколению.

Оно повествовало о деметрианской истории. Переправить через Ворота и доставить на планету можно было не более нескольких тысяч человек за год. Транспортные возможности возросли, когда колония начала приносить дивиденды, но не слишком быстро, из-за противоречивых претензий на это состояние. Каждая нация отправляла эмигрантов в соответствии со сложной системой квот. Впрочем, взятки или законные соглашения позволяли многим путешествовать под отнюдь не родными флагами.

На новую планету людей уводили самые разнообразные причины: среди них нередко встречались честолюбие, жажда приключений, утопические взгляды на жизнь. Иные правительства, впрочем, поощряли к отправлению диссидентов — более того, настаивали на этом; некоторые мечтали завести вовне опорный плацдарм; у других находились еще более безумные мотивы: и у некоторых неофициальных организаций, и у личностей.

Поначалу всем приходилось жить в Эополисе или рядом, и выжить можно было только при строгой кооперации. Представление о том, что Иные должны находиться где-то неподалеку и наблюдать за землянами, только укрепляло солидарность. Конечно, со временем она ослабела, однако население и экономика уже успели окрепнуть. Науки следовали их примеру. Люди научились жить независимо за пределами города. Территория планеты покрывалась пятнами этнических и социальных скоплений.

Наконец колонии потребовалось правительство. Оно оставалось подчиненным Союзу; власть губернатора еще более ослаблялась тем, что большая часть сообщества самостоятельно управлялась со своими делами.

Но время шло — повсеместно, — тот шаткий порядок, что вроде бы установился на Земле, рухнул, и тут начались Беды. Находились краснобаи, которые связывали их начало с явлением Иных, дескать, излишне встревожившим людей и породившим ереси; ведь существуют и такие вещи, которых человек знать не должен. С точки зрения Джоэль, в значительной степени подкрепленной разговорами с Дэном Бродерсеном, — все это было чушью. Чудом было скорее то, что предшествовавший хаос сложился наконец в равновесную картину; появление Иных заставило людей задуматься и помешало лунатикам опустошить земной шар. Как бы то ни было, существовал неоспоримый факт: вымерли миллионы людей, исчезли целые нации, но мир выжил. Более того, цивилизацию на планете по большей части удалось сохранить. Космическая промышленность уцелела; за пределами Земли волнений не произошло: ни в промышленности, ни в научных исследованиях, ни на Деметре.

Одно направление исследований сделалось более важным, чем отправление непилотируемых зондов к ближайшим звездам. Теперь их отправляли через Ворота по произвольным траекториям; автоматы проводили возвращение столь же произвольным путем. Но пока ни один аппарат не вернулся.

Постепенно человечество начало успокаиваться. И собравшиеся в Лиме его представители подписали Обетование.

(Кабинет знаменитого астрофизика, значительно состарившегося)

РОССЕТ:

…теория, которую мы развиваем, гласит, что Т-машина обладает конечным диапазоном. Мы полагаем, что он соответствует пяти сотням световых лет, быть может, чуть больше или меньше. И всякий кто хочет отправиться на большее расстояние, должен использовать промежуточные машины в качестве релейной станции.

Пока автоматические зонды не принесли нам удачи. Но если мы будем рассылать их достаточно долго, статистика гарантирует, что один наконец сумеет вернуться назад, записав маршрут, которым прошел. Когда это случится несколько раз, мы получим информацию о дороге, ведущей к многим звездам. Быть может, нам даже удастся уловить контуры основных принципов и получить представление о том, как намечать курс. Идея еще более оправдается, если мы встретим другую расу, занятую аналогичными попытками. Мы сможем сопоставить рабочие записи…

Фильм окончился — на случившемся двадцать лет назад. Джоэль подумала о том, как могла попасть сюда эта лента. Быть может, куратор потребовал, что раз уж Колесу Сан-Джеронимо суждена участь исторического монумента, то в его банке данных не должны находиться устаревшие сведения. На миг ей представилось еще одно дополнение, произведенное четыре года назад по времени Солнца или Феба, или двенадцать лет — если считать по ее собственной жизни.

(Вид со сторожевого корабля на фебийскую машину, на неизвестный космический корабль, неожиданно появившийся из нее. Длинный, тупоносый, окруженный голубым свечением, он явно не был построен человеческими руками. Не отвечая на сигналы, корабль с высоким ускорением прочертил тропу между маяками, которую тщательно зафиксировали офицеры сторожевика, и исчез.

Сценки всеобщего фурора и тайных дебатов о новостях. Официальные инстанции успели разочароваться в эффективности робозондов и уже некоторое время не посылали их. Принято решение прекратить запуск автоматов и вместо этого послать пилотируемое судно по измеренной траектории. В желающих попасть в члены экипажа не было недостатка.) («Эмиссар» проходит через неизвестные Врата и исчезает.) («Эмиссар» неожиданно скоро возвращается.) (Знаменитый голотевт, член экипажа, рассказывает о том, что она узнала от бетан. Транспортную машину Феба, которую они обнаружили методом проб и ошибок, бетоне используют — но не часто — уже три столетия в качестве транзитного пункта на пути в редкопосещаемую часть Галактики. Планеты системы Феба не привлекают их в качестве объектов для колонизации, или даже для научных исследований; и того и другого у них уже слишком много, больше, чем можно управиться. Так что торопившийся домой корабль, обычно использовавший для общения пучки нейтрино, а не лазеров, не заметил пришельцев.) (Эти кадры отличаются от предыдущих тем, что знаменитость обращается не ко всему миру людей, а к тем немногим, кто держит ее в заточении.)

— Ну, — спросила Джоэль, — теперь ты стал понимать лучше?

— Нет, — признался Фиделио.

— Я тоже, — согласилась Джоэль.

Глава 9

Слова Лиз заставили Бродерсена оглядеться. Единственный общественный телефон в «Новом Мире» висел на стене таверны. Однако их разговором как будто бы никто не заинтересовался. Пахло землей и зеленью, солнечные лучи били в окно и открытую дверь, освещая небольшую комнату и икону на стене. Двое стариков попивали чай и играли в шахматы. Возле самовара сидел человек помоложе, этот пил водку и судачил с хозяином. Они старались не глазеть на Кейтлин, оставшуюся в одиночестве за столиком и хмуро разглядывавшую бокал зелья, которое эти русские именовали пивом. Впрочем, в этих краях немногие знают английский, припомнил Бродерсен. А может быть, и никто.

— О'кей, — он повернулся назад к экрану. — Теперь повтори это еще раз, дорогая!

Едва увидев осунувшееся от бессонницы ее лицо, Дэн ощутил, сколь далеки они сейчас. Физическое расстояние тривиально. Но он не смел прийти к ней, и она к нему, — так чтобы коснуться друг друга. Они не могли даже впрямую переговорить. Голос его от этого аппарата направлялся в хижину на берегу озера Артемида, там автомат перекодировал его и передавал в дом, где телефон Лиз принимал заранее записанный разговор между «Эбнером Крофтом» и ее мужем, — чтобы служба безопасности Хэнкок уверилась в том, что он находится дома, — и воспроизводил его истинные слова. Ее ответ должен был проследовать тем же самым окольным путем.

— Я сказала, что лишь пятеро из членов экипажа согласились отправиться с тобой. — Лиз назвала имена. — Остальные обещали помалкивать, и я в этом не сомневаюсь, но Рам Дас Гупта сказал, что у него на руках семья, о которой он обязан заботиться, а приключение это обещает быть не только отчаянным, но грозит сделаться беззаконным.

— Черт побери, и еще раз черт побери! — огрызнулся Бродерсен. — А ведь все они были готовы идти в Ворота следом за «Эмиссаром», если мы получим возможность стартовать и сведения о траектории… и лишь Господь знает, куда могла привести нас эта дорога, а Он все еще молчит об этом.

— Это не одно и то же. Я все-таки им симпатизирую. Союз — это сила. Отвергать его установления в известной мере кощунственно.

— Их отвергают заговорщики, а не мы.

— Быть может, ты ошибаешься, дорогой. Это не исключено. Так это или не так, но если ты попробуешь рискнуть и встретишься с неудачей… — она постаралась изгнать боль из своих слов и с лица. — Я-то всегда буду гордиться тобой, ты это знаешь, но, возможно, не сумею убедить Барбару и Майка в том, что их папа погиб не преступником.

* * *

Бродерсен грохнул кулаком по стене. Все, кто был в комнате, с удивлением повернулись к нему. Глубоким вздохом он прогнал спазм, стиснувший гортань.

— Обо всем этом мы уже говорили, — сказал он. — Уверяю тебя, моя голова дорога и мне самому. — Дэн скроил улыбку. — Разве сумел бы я дотянуть до нынешнего дня, будь я из храбрецов?

— Ну прости, прости, — она замолчала. — Я боюсь за тебя. Если бы только я могла быть рядом с тобой… о, за это я бы отдала все годы жизни, которые мне, быть может, придется прожить без тебя.

Потрясенный и глубоко растроганный, Дэн смог выговорить только:

— Ты преувеличиваешь, дорогая.

Экран показывал лишь голову Лиз, но тем не менее было заметно, что она выпрямилась.

— Мое дело помогать тебе, оставаясь дома, — проговорила она. — Делай свое дело, Элизабет Лейно, и делай его правильно!

— Ну знаешь, я никогда не хотел…

— К делу, — отрывисто выговорила она. — Пятерых членов экипажа тебе хватит?

Дэн заставил себя принять подобное же спокойствие:

— Поскольку речь идет об управлении «Чинуком» или «Вилливо», проблем не предвидится. К тому же самое первое, что я намереваюсь сделать, — это войти в контакт с Сеньором. Тогда он сумеет возглавить все действия. Все может сложиться на удивление легко и безопасно.

— Ну а после твоего возвращения мы устроим себе небольшой праздник.

— Конечно. — Они обменялись короткими улыбками. — Итак, у нас есть основа экипажа. Как насчет разрешения на старт?

— Я добиваюсь его. Бродерсен нахмурился:

— М-м-м. И сколько времени, по-твоему, на это уйдет? Хэнкок сразу заподозрит, что я собираюсь лететь.

— Я не намереваюсь напоминать ей о нас. Вместо этого я связалась с Барри Два Орла. Он — комиссар астронавтического бюро в системе Феба и руководит космическими путешествиями. Конечно, я сделала это конфиденциально. Мы с ним отобедали вчера вечером тет-а-тет в «Доме Аполлона». У него на меня давно стоит, как ты знаешь… или ты об этом не слыхал? — Лиз расхохоталась. — Что-то ты не обнаруживаешь признаков беспокойства, драгоценный мой.

— А, да, он неплохой парень, — отвечал Бродерсен с нерешительностью, которая удивила его самого.

— Ты прав. Он мне нравится, и мне неприятно использовать Барри, потому что он не получит никакого вознаграждения, хотя еще не догадывается об этом. Во всяком случае он не станет делать ничего нелегального, но имеет право направить «Чинук» к Солнцу, не извещая об этом губернатора — тем более что он не знает о твоем аресте. Я объяснила ему, что ты сейчас занят, но узнал о том, что «Авентюрерос» просто рвутся зафрахтовать твой корабль, и попросил меня уладить дело. С его точки зрения, это простое и внезапное решение, типичное для Бродерсена и Лейно.

Потом я объяснила, что Аури Хэнкок наложит вето, сразу как только пронюхает, поскольку они с мужем вложили деньги в соперничающую корпорацию. О, ты был бы доволен, услыхав, что я ему напела. Он был шокирован, принялся уверять, что подобная склочность за ней не числится, но я уговорила его помалкивать, а потом предложила взятку. Сейчас он обдумывает вопрос.

— Вот как? Но Барри ведь неподкупен.

— Ну не совсем. Просто я намекнула ему, что, если дело сойдет, мы сумеем сделать значительный вклад в финансирование исследований клонирования мозговых тканей… — Муж ее вздрогнул, она поморщилась следом за ним. Два Орла приказал врачу отключить машину, обслуживающую то, что осталось от его сына после аварии, разворотившей ему череп. Дэн, мы это сделаем. Вне зависимости от чего бы то ни было.

— Безусловно. Впрочем, мне хотелось бы, чтобы тебе не пришлось этого делать.

— Мне тоже. Но уже пришлось.

Чуть помедлив, Бродерсен проговорил:

— Итак, ты надеешься на его согласие?

— У меня практически нет в нем сомнений. Барри должен позвонить мне сегодня днем.

— А как насчет того, чтобы взять меня?

— Проблема решается в комплексе. Я сказала ему, что несколько членов экипажа «Чинука» сейчас заняты своими делами на планете и просто не в состоянии вместе с шаттлом отправиться на корабль. Все они собираются встретиться в одном месте, где «Вилливо» подберет их, если мы получим разрешение на это. — Лиз сделала паузу. — А где это будет?

Бродерсен уже обдумал это:

— Восточное побережье озера Копейное. Как ты помнишь, кругом леса, есть и какая-то дорога, там легко приземлиться. О'кей?

— О'кей, — она поглядела на часы. — Подожди. — Дэн понял, что она работает с клавиатурой. — Вот. Лента кончается. Я включила дополнительную секцию.

— Умница. — Дэну хотелось поцеловать жену. — Какая ты у меня умница.

— По-моему, нам особо не о чем разговаривать, — сказала она тоскливо. — Если бот не придет сегодня вечером, отыщи телефон и позвони мне завтра.

— Naturalmente, querida.

— С детьми все в порядке, они скучают по тебе. Барбара спит. Я могла бы разбудить ее.

— Не надо.

— Она велела, чтобы я передала тебе привет от нее и Верной ноги.

— Передай ей тоже привет, и… и…

Так они переговаривались минуту-другую, наконец Бродерсен взорвался:

— О черт! Бесполезные слова, правда?

— Не совсем. А тебе пора в путь. Твое озеро далеко от Нового Мира.

— Да. Ты права. Я люблю тебя, Лиз.

— До свидания, дорогой. — Она опустила руки, чтобы успеть закодировать прощание. — Hasta la vista.

Я хотела сказать — пока. Не волнуйся, если наша разлука продлится; я всегда буду здесь.

Экран померк. Не вполне уверенными шагами Бродерсен направился к столу Кейтлин. Кресло крякнуло под его весом. Она потянулась к его руке и негромко спросила:

— Все ли хорошо, мое сердце?

— Кажется, да, — пробормотал он, глядя на покрытую царапинами поверхность стола.

— Но душа страдает. Бедная отважная леди. Ты сделал прекрасный выбор, Дэн.

Встретив взгляд зеленых глаз Кейтлин, он выдавил улыбку:

— Конечно, я знаю вас, женщин. Допивай, и пойдем отсюда.

— Я охотно отправлюсь с тобой куда бы то ни было, мой собственный, но… — она скривила рот, — но неужели я должна допить это?

— Не обязательно, можешь оставить бедным.

— Что? Как бы дело не закончилось революцией.

Несколько приободренный, Бродерсен распрощался с хозяином — Adios — и последовал за ней. Феб приближался к полудню. Поселенцы в основном находились на общественном поле. Дома дремали, бок о бок разлегшись вдоль пыльной улочки. Прогретая древесина их пахла смолой, коньки заканчивались яркими фигурками. Мимо прошел кот. На завалинке сидела бабушка, вязавшая и приглядывавшая за парой ребятишек, занятых игрой. Тишину, наверное, нарушали только их крики. Зеленая долина уходила к горам, крутизной своей охватившим ее. «Прямо иллюстрация к детским сказкам», — подумал Бродерсен.

Но создателей ее доставил сюда ядерный космический корабль. Агрохимики занялись преобразованием почвы, и, наконец, земные растения — должным образом модифицированные генетиками, — смогли процветать на ней; экологическая технология, работавшая в основном на микробиологическом уровне, сдерживала натиск туземной жизни, которая иначе возвратилась бы и покорила земную колонию; по ночам над головами светились созвездия, носившие названия Эней и Гриф, и лишь мощный телескоп мог отыскать среди них звездочку, зовущуюся Солнцем.

— Куда же мы направляемся? — спросила Кейтлин, когда Дэн отодвинул крышу машины.

— Навстречу кораблю, который заберет меня отсюда, — сказал Бродерсен. — А ты не можешь возвратить эту таратайку в агентство, сдавшее мне ее напрокат?

— Что… разве у машины нет автопилота?

— Конечно, есть, но ведь тебе придется добираться Бог весть куда.

— А почему ты решил, что я буду куда-либо добираться?

— Погоди, или ты собралась…

— Садись, — проговорила она. — Поехали, по дороге подеремся, а когда помиримся, то созреем для более приятного времяпровождения.

— Пиджин, — вздохнул Дэн, прогоняя чувство вины, — ведь Лиз не будет сердиться на него за те удовольствия, в которых он не мог себе отказать, — ты мыслишь несколько однообразно.

— Да, — подтвердила она. — Но согласись: подобное однообразие сулит нам приятные перспективы?

«Чинук» обращался вокруг Деметры подобно недалекой луне, вскоре кораблю придется сделаться кометой.

Построенный по подобию «Эмиссара» — поскольку ему надлежало направиться тем же путем, если боги были бы добры к Бродерсену, — корабль представлял отполированную до блеска сферу поперечником в две сотни метров. (Энергетическая установка легко справлялась с обогревом корабля, иногда даже приходилось подумывать о том, как сбросить излишнее тепло.) Сзади, внутри своей рамы, располагалось фокусирующее устройство для реактивной струи — изящный тюльпан. Вспомогательные химические двигатели на качающейся подвеске располагались снаружи на середине корабля, над гладкой поверхностью передней полусферы выступали замки, турели, кожухи и блюдца электронных устройств. Точно напротив маршевого двигателя два погрузочных крана обрамляли огромную круглую дверь.

Экипаж уже собрался на борту. Это удалось сделать способом много более простым, чем тот, о котором Лиз говорила Барри Два Орла. Они воспользовались обычным транспортом на Персефону, незамеченными среди других пассажиров. Потом в порту наняли частный бот, пилот выписал документы на Эрион, но вместо этого отвез их на корабль. Сообщение между спутниками слабо поддавалось контролю, и космонавты охотно нарушали правило или два, если могли этим чем-то помочь собрату.

Куда труднее было втайне переправить наверх капитана.

Но пришла команда и дверь распахнулась. Конвейер наполовину выдвинул наружу корму «Вилливо». Захваты кранов легли на бот, разворачивая его так, чтобы струя не коснулась большого корабля. Семидесятипятиметровый бот напоминал торпеду; позади плавники, посреди корпуса крылья, из носа торчит заостренный шест.

Из двигателей бота ударил пар, слишком горячий, чтобы его можно было увидеть. Захваты разжались, и кораблик устремился вперед. Часть воды конденсировалась в километрах позади него, оставляя за собой клубы призрачно-белой, на глазах тающей дымки. Неэффективная двигательная система — если сравнивать с плазменным приводом — без всяких неприятностей переносила тяжелый спуск на планету. При всем своем размере и невероятной энергии, которую освобождал и направлял двигатель корабля, «Чинук» был слишком хрупок для входа в атмосферу, а тем более для посадки. Следуя официально одобренному плану полета, «Вилливо» два часа изгибал свою траекторию в направлении планеты и наконец достиг окраин стратосферы. Теперь полагалось погасить скорость — медленно, чтобы не сгореть в атмосфере. Выдвинулись короткие крылья. Смолк отсеченный клапанами ракетный двигатель. Потом пилот и компьютер направили бот по плавной кривой. Наконец посадочный аппарат достиг высоты, позволявшей реактивным двигателям на крыльях принять достаточно воздуха, вдувшего в них жизнь. Кокпит наполнился тонким свистом. Отчаянно тормозивший «Вилливо» превратился в самолет. Твердотельные оптические датчики открыли перед пилотом раскинувшееся далеко внизу море залитых солнцем облаков. До посадки следовало обогнуть еще половину глобуса.

Луны Деметры обращаются по орбите быстрее, чем земная Луна. В эту ночь Эрион уже опустился, а Персефона должна была взойти только к рассвету. На сине-фиолетовом мраке искрилась звездная россыпь. Миновал час факельных мух и хористок, землю окутал покой. Огражденное сумрачной чашей леса озеро перебирало соболиные волны. Стоявший почти над самой его серединой Зевс чертил на них почти идеальную дорожку. Края чаши подымались над пещерой, и сохранявшееся в ней тепло источало благоухание из солнцецвета, окруженного лодиксом, на котором сидели Бродерсен и Кейтлин.

Он шевельнулся на пружинистом дерне. Становилось влажно.

— Проклятие, Пиджин, — проговорил Дэн. — Ты просто не вправе этого делать, вот и все. — Глубиной своего ума Дэн осознавал, насколько раздражение в его голосе противоречило окружающему их миру. Кейтлин сидела, подложив ногу под ногу; привалившись к нему, она взъерошила его волосы и прикоснулась губами к мочке уха.

— Мне так нравится, когда ты твердый, — пробормотала она. — Понимай это в любом смысле слова.

— Но это просто смешно! Сколько же мне еще повторять? У тебя нет никакой подготовки…

— Ты сам обещал помочь мне, я учусь легко, а ничего равного совокуплению в невесомости все равно не существует.

— Может быть, ты наконец станешь серьезной? Я имел в виду только короткую развлекательную прогулку — не дальше, чем до Афродиты или Ареса.

Кейтлин опустила руку, чтобы опереться на нее… плечом, бедром, ягодицей она по-прежнему прикасалась к нему. Дэн ощущал ее дыхание своей щекой, услышал источавший блаженство голос.

— Ну что ж, тогда я буду серьезной, мой дорогой бурчалка-ворчалка. Ты сам говорил, что у тебя нет квартирмейстера и, что еще хуже — медика. Разве я не сумею совмещать обе должности? Как я могу отпустить тебя одного, если меня не будет с тобою рядом, чтобы помочь в беде? Подумайте и о своем экипаже, капитан Бродерсен. Неужели вы откажете своим людям в медицинской помощи, которую могут принести мои руки?

— Но путешествие не будет опасным.

— Тогда почему ты отказываешь мне в поездке? Ты ведь знаешь, что эмигрантские корабли — это просто летучие бараки. А я хотела бы ощутить вокруг себя истинную вселенную, а не как было в тех видеоновостях, которые нам показали на борту «Изабеллы».

— Ну-ну, кто знает, что может случиться. Все-таки мы правим к буре… э…

— И твоей любовницы не окажется рядом с тобой? Дэниэл, Дэниэл, я б рассердилась, не будь я столь разочарована.

— О черт, Пиджин! — Он потянулся, чтобы покрепче обнять ее.

— Конечно, если ты страшишься скандала, я буду соблюдать соответствующий декор, — проговорила она лукаво. — На борту найдется какой-нибудь парень, который утешит меня. — А ну прекрати, распутница, — он уже знал, что проиграл последнюю схватку, а Кейтлин собственным оружием выиграла все сражение, как только они остановились здесь на ночлег. — Сдаюсь. Ты зачислена в команду. — Капитуляция обрадовала его. Кейтлин запечатала свою победу, дождавшись долгого — не тридцать ли секунд? — поцелуя, хотя потом трудно было сказать, кому здесь принадлежит инициатива.

На этом они и порешили, поскольку бот мог появиться в любую минуту, и посидели, давая ясности вновь воцариться в их отношениях. Наконец Кейтлин поднялась.

— Пойду прощаться, — сказала она. Ясный сумрак преобразил ее фигурку в нечто нереальное, в клочок Млечного Пути, плывущий над лугом. Опустив ладони в озеро, она попила, потом сорвала лепесток солнцецвета и с любовью разжевала его, обняла оказавшийся рядом koost, высотой в рост мужчины, и спрятала лицо в его листьях… наконец вернулась к нему.

— Ты действительно пытаешься сделаться частью всего этого, так? — Он едва сумел обрести голос.

— Нет, не пытаюсь, я и есть часть этого великолепия, — рука ее скользнула от звезд к воде, указала на лес. — И ты тоже, Дэн. И все вокруг. Почему люди не умеют этого ощущать?

— Должно быть, потому, что мы не умеем быть такими, как ты. Когда-то ты сказала мне, что в тебе, наверное, течет кровь фей. Тогда я решил, что это просто красивое слово. Но сегодня не знаю, что и сказать.

Она поглядела перед собой.

— Я сама удивляюсь себе.

— В самом деле? Ну что ж, даже я, старый агностик, почти могу поверить в это.

— Ах нет, я не о мистике. Я не возьму ничьей метафизики, даже у Йитса. — Она поглядела вверх. — И все же — это странный космос, много более странный, чем мы полагаем… разве не так, мое счастье?

Он кивнул:

— Хотя бы своим размером. Я все пытался представить себе световой год… один-единственный световой год, но, конечно, так и не смог этого сделать. Потом я попробовал представить себе атом и не сумел разглядеть подобную малость. Потом волновая механика. Фоновое излучение, оставшееся от Начала. Вечное расширение Вселенной — куда, к каким пределам? Черные дыры! Квазары! Т-машины! Иные! — И, помолчав, прикоснулся к ней. — Но, по-моему, в тебе скрыта особая тайна.

— А знаешь, мама рассказывала мне странную историю, а она была доброй католичкой.

— Ты хочешь теперь рассказать ее мне? — Прямо сейчас?.. Но я не знаю, как это сделать. По сути дела это и не рассказ. В нем нет ничего такого, что могло случиться в действительности, или же оказаться ложью. Нет, дело было в том, что об этом говорила она сама, в том мгновении и манере, которые она выбрала. А ты действительно хочешь узнать эту историю?

Он покрепче прижал ее к себе.

— Почему ты спрашиваешь об этом? Кейтлин отвечала:

— Спасибо, дорогой мишечка, что не раздавил… Только сперва пойми: мать была родом из Лахинча в графстве Клер. Это в той части Эйре, которая запустела во время Бед; там не осталось никого, кроме мелких землевладельцев, многие из них не знают грамоты. Они опять верят в сидов, — если только когда-либо переставали верить в них, хотя, наверно, леди Грегори не признала бы их повествований. Ну а раз нам известно о существовании Иных, скажи ради зимних звезд, почему им не верить?

Вдалеке поверхность воды разорвал черный горб вассергейста, животное вынырнуло на поверхность и сразу исчезло, испустив тоненький свист.

— Помнишь, я говорила тебе, что мать отправилась в Дублин учиться музыке, после того как профессор, приехавший к нам ловить рыбу, услышал ее пение. — Кейтлин сделала паузу. — Но она недолго пела в опере, потому что вышла замуж за Падрейга Малрайена и родила ему двоих детей, а затем почувствовала тоску по дому. Как врач, отец не мог взять отпуск, но отпустил ее на праздник в родительский дом и был рад тому, что жена его сможет побродить по любимой земле.

Кейтлин выпрямилась и переплела пальцы, обратившись к своей памяти. Бродерсен ждал, разглядывая такой дорогой профиль, вырисовывавшийся на фоне звездного неба.

— Все это она рассказывала мне через много лет, и после священника я первой услыхала об этом. Отец, человек добрый, но сухой, на пятнадцать лет старше ее, назвал бы это видение обычным сном, и, возможно, так оно и было. Но мать хотела, чтобы я поняла ее, когда заметила, что я отрекаюсь сразу и от веры и от семьи. Она хотела, чтобы я узнала, как некогда и она ощущала подобные чувства, а потому теперь могла предостеречь меня.

Но все-таки повесть ее оказалась короткой. Она уже неделю бродила по родным краям, ночевала в том доме, который оказывался поближе, а в этих краях всегда рады гостю. Но одна лунная ночь под Сливе Бернаг выдалась настолько прекрасной, что она расстелила свой спальный мешок на мху и легла лицом к небу.

Вдруг из лунного света огоньком замерцала музыка, из нее соткался красавец настолько прекрасный, что из глаз ее потекли слезы. Он попросил мать подняться с ним в горы. Ни одна родившаяся на земле женщина не могла бы отказать ему, не сделавшись в тот же миг святой, так уверяла мать. Она вспорхнула с места как пташка, а он взял ее на руки и понес. Но что касается того, что было потом, она запомнила только радугу; солнца, пурпурные и золотые; бурное море, ветер, и все вокруг было светом. Если он так любил ее, значит, так он любил ее. Она проснулась там, где легла, и солнечный луч щекотал ее нос, пока она не чихнула… Я просто пересказала ее тебе по-английски, Дэн, песню об этом, которую сочинила на гаэльском, потому что матери не хватало слов; их не хватает и мне, но я видела ее глаза и слыхала голос.

Он не знал, что сказать, и не хотел говорить.

— Я родилась спустя девять месяцев и выросла во всем похожей на нее, — продолжала Кейтлин, проводив взглядом мелькнувшую над головой звезду. — Эй, я прекрасно понимаю, о чем ты подумал. Моему отцу подобное и в голову не пришло. С его точки зрения, она проносила меня чуть дольше или чуть меньше, и все. А потом он избаловал меня, ведь я была его единственной дочерью и последним ребенком в семье. Дэн, он был прав. Скажи мне, разве я плохо знаю людей? Во всяком случае кроме него она не знала другого мужчины.

— О, я не об этом, — неловко возразил Бродерсен. — Конечно, мое мнение ничего не значит, но… может, это была какая-то фантазия? Ты ведь не станешь возражать, что такое возможно? Быть может, она сама не осознавала этого… и просто чуточку вспорхнула выше, чем нужно.

— Она не любила ни зелья, ни кувшина. — Бродерсен попытался извиниться, но Кейтлин приложила ладонь к его губам. — Ну хорошо, скажем так: ты считаешь, что она опьянела от лунного света.

— Такое бывает, — проговорил он, когда она отвела руку, — я и сам помню, как беседовал со стариком-можжевельником на заднем дворе своего дома; я уже забыл, о чем шла речь, но у нас вышел разговор, это точно. Я помню об этом столь же отчетливо, как об уроках езды верхом, примерно в том же возрасте — лет четырех или пяти. Сны приходят к нам странными путями. И… если ты подобна матери, Пиджин, значит, и она подобна тебе, а ты — мечтательница… кроме некоторых мгновений, когда своей практичностью просто ошеломляешь меня.

Она не расслабилась и не рассмеялась, как он надеялся, но все же улыбнулась:

— Дэн, я просто женщина. Романтический пол — это вы, мужчины.

— Ну хорошо, так что же, по-твоему, случилось? Или ты думаешь, она действительно попала в Элхой — так зовется это место в моих краях. Если ты так думаешь, я не буду насмешничать. Тот мир, который может вместить Иных, примет и подземное царство эльфов.

— Или чертей? — Он ощутил, как она вздрогнула. — Вот того-то мать и страшилась: она боялась, что ад искусил ее, и она пала. Но священник не велел верить в это; он сказал, что скорей всего ей просто померещилось. Но свой страх она сохранила в душе до сего дня. Отец рассказывал, какой легкомысленной она была в юности, но с той ночи сделалась просто воплощением праведности.

К этому все и будет идти, подумал Бродерсен. Там, где появление Иных не разрушило старые религии, оно вдохновило новую и вдохнуло новые силы в старинные верования. Неужели они действительно намеревались это сделать?

— И что же ты думаешь об этом?

— Я? Ничего не думаю. Я знаю, что такое научное доказательство, но здесь их нет.

— Но ты же, должно быть, думала об этом, ведь это видение, по всей вероятности, весьма много для тебя значит.

— Естественно. Нора моя мать. И хотя меня далеко унесло от дома, я люблю ее, и отца и братьев, и надеюсь, что наш полет вновь приведет меня к ним.

Кейтлин стиснула его руку.

— Помнишь, с чего начался этот разговор: ты спросил меня о чувстве принадлежности ко всей Вселенной, — проговорила она. — По-моему, в тот день она и ощутила такое единство, сильнее чем это удавалось мне. Будь она буддисткой, то говорила бы потом о нирване или просветлении, о чем-то подобном и столь же чудесном. Но, невзирая на замужество за дублинским доктором и пение в опере, она осталась ирландской деревенской девчонкой, которая ужаснулась случившегося. Но что касается того, что именно принесло ей это переживание и почему оно выбрало именно такую форму, я не могу даже догадываться.

— А не попробовать ли мне? — отвечал Дэн. — По природе она была столь же склонна к приключениям, как и ты, с такой же жадностью впивала жизнь, хотя так и не сумела найти свой путь к свободе, как это сделала ты. А потому…

— Бр-р-р-у-у-м-м, — сказало небо. Они вскочили на ноги. Высоко над головой сверкнул освещенный солнцем металл и нырнул вниз по дуге, так что они могли видеть его приближение. Шум сделался грохотом, листья затряслись, задрожал воздух. Космический бот опускался вертикально, вращая крыльями, выпущенные колеса коснулись земли, выключенный двигатель смолк. Громом вернулось молчание.

Бродерсен и Кейтлин схватили свои пожитки и побежали к боту,

Глава 10

Возле аудитории в Колесе Сан-Джеронимо располагалась специальная комнатка, где ораторы и актеры могли отдохнуть, подготовиться к выступлению, если чувствовали в этом необходимость. Айра Квик не стал задерживаться в ней, но — тем не менее — на несколько секунд заглянул в зеркало, проверяя свой облик. Он увидел перед собой опрятного и тонкокостного мужчину белой расы в возрасте сорока четырех лет, с высоким лбом, тонким правильным лицом, карими глазами, черной вандейковской бородкой, с едва тронутыми сединой волнистыми черными волосами, уже редевшими на макушке, но в изобилии ниспадавшими на уши и закрывавшими шею. Моде соответствовала не только внешность, но и радужные переливы ткани на куртке, и блестящие черные брюки. Все это носили в прошлом году… мода, а не ее последний писк. Не будь среди первых, на ком опробуется новое.

«Сейчас я, как актер, готовлюсь к выходу, чтобы завоевать враждебную аудиторию, разве не так?» — подумал Квик, наслаждаясь редкой в людях способностью подшучивать над собой. Ведь в глубине души он ощущал на сей раз, сколь смертельно серьезно и трагично его пребывание здесь. Трагедию создавало не столкновение зла и добра: подобное случается лишь в неприхотливой мелодраме. Трагедия возникает в результате конфликта между личностями с равным моральным уровнем, равным (ну хорошо, почти равным) интеллектом и восприимчивостью.

Наконец Генри Трокселл, начальник охраны, пошевелился.

— Вы готовы к выходу, сэр? — осведомился он.

— Да, — отвечал Квик. — И пожалуйста, никаких вольностей в представлении.

— Как вы могли подумать подобное, сэр? О'кей.

Начал Трокселл. Густой его голос доносился через открытую дверь:

— Damas у caballeros. Сегодня я имею удовольствие… я много раз уже объяснял вам, что вместе со своими людьми всего лишь исполняю долг перед правительством — как моим, так и вашим. Вы потребовали встречи с лицом, облеченным властью. Персона эта прибыла к нам. Я имею честь представить Айру Квика, члена Ассамблеи Североамериканской федерации от Среднего Запада, министра исследований и разработок в Совете Всемирного Союза. Сэр Квик, прошу вас. — Отступая в глубь сцены, он пропустил гостя и первым захлопал в ладоши, но не сразу заметил, что аплодирует лишь он один.

Квик поднялся на трибуну, в которой видел психологически ценное подспорье, и улыбнулся собравшимся. Огромный пустой зал мог бы вместить не одну сотню людей. Но сейчас лишь на первом ряду сидели двенадцать пленников, с гневным видом разглядывавших его. Инопланетянина среди них не было, отметил Квик, не зная, радоваться этому или нет. Охрана, сидевшая или стоявшая, удваивала число присутствующих. Остальные занимали свои посты — на случай непредвиденных неприятностей. Все были в космических комбинезонах, секретные агенты при легком оружии в кобуре — в основном звуковые станнеры, и несколько пистолетов. Всеобщее молчание позволяло слышать шелест вентилятора, воздух пах свежестью, и легкая влажность ему, конечно же, мерещилась. По незаполненной аудитории, выдавая неплохую акустику, гуляло звонкое эхо. «Что ж, — подумал Квик, — мне приходилось выступать и в худших местах». Нахлынули воспоминания: школа в небольшом городке, набитая людьми с мозолистыми руками; дождливый вечер в масонском зале, отчасти разрушенном при бомбежке во время последней гражданской войны и так и не до конца восстановленном; жестокий зимний рассвет возле ворот фабрики, работники которой знали, что их уволят, когда починят автоматы, — к подобному положению дел смышленому молодому адвокату следовало привыкнуть, чтобы сделаться смышленым молодым политиком. «В некотором смысле это было неплохо, опыт помог мне понять среднего человека».

— Вы не будете возражать, если я буду говорить по-английски? — спросил Квик. — Это мой родной язык, и все вы владеете им не хуже чем испанским, на котором разговаривали на борту вашего корабля. — Ему отвечало угрюмое молчание. — Благодарю вас, — проговорил он неофициальным тоном и, оперевшись пальцами о трибуну, дал волю своему знаменитому баритону.

— Добрый день, дамы и господа. Я надеюсь, что этот день действительно окажется добрым и для вас и для всего человечества. Нет слов, которые могут выразить мое сожаление о том, что случилось с вами. Вы вернулись из экспедиции, и перед значением ваших открытий меркнет сделанное Колумбом. Вы трудились, вы страдали, вы потеряли трех близких друзей и, невзирая на все, выстояли. Более того, вы привезли с собой приз, который, как вы искренне полагали, действительно может открыть новую и более яркую эру. Вы имели все основания рассчитывать на триумф, на почести до конца своей жизни, место в истории. Но вместо того…

— Ах, да прекратите же болтать! — выкрикнула рослая блондинка. — Нечего фалить на нас это дерьмо. Уже нанюхались.

Значит, это Фрида фон Мольтке, стрелок и пилот бота, как и смуглый мужчина Сэм Калахеле, сидящий возле нее. Капитан Виллем Лангендийк обернулся, чтобы самым корректным образом поставить ее на место. Старший помощник Карлос Франсиско Руэда Суарес приподнял брови, как подобает аристократу, и пренебрежительно глянул на… сцену. Выражения на лицах всех остальных изменялись от ухмылок до откровенного смущения — за исключением худощавой и седоволосой Джоэль Кай, державшейся бесстрастно. Квик поднял руку.

— Я не обижаюсь, — объявил он. — Поверьте мне, я симпатизирую вам. Я проделал весь путь от Земли сюда, чтобы мы могли начать осмысленный диалог и достигнуть modus vivendi, способного удовлетворить всех. Я полагал, что могу начать с короткой речи, чтобы потом мы перешли к свободной дискуссии. Вы согласны?

— Выслушайте его, — приказал Лангендийк. Квартирмейстер Бруно Бенедетти сложил на груди руки, откинулся назад и деланно зевнул.

— Ну что ж, можно послушать, — сказал он. — Делать-то все равно нечего…

— Пожалуйста, не надо, — Эстер Пински, врач и помощник биолога, говорила застенчиво (хотя, как и все остальные, прошла через Звездные ворота к неизведанной судьбе, готовая к встрече с неизвестными формами жизни, что могли оказаться и смертоносными). — Давайте будем вежливыми.

— Да, — добавил инженер Дайроку Мицукури. — Иначе нас, наверно, не выпустят.

Экипаж успокоился. Квик вновь принял позу оратора.

— Благодарю вас, — проговорил он. — Вы весьма благородны. — «И смертельно опасны, — подумал он, тут же добавив про себя:

— В этом нет их вины. Я должен попытаться просветить их. Просвещение. А ведь ключ к завтрашнему дню именно в просвещении». Квик как никогда ощущал сегодня собственную терпимость.

— Полковник Трокселл и, вне сомнения, все его люди старались как могли, объясняя вам причины, заставившие вас очутиться в столь скучных условиях, — начал он. — Однако при всем уважении к ним, быть может, они не самые красноречивые люди из тех, кто ходит по земле. Разговаривать — не их дело. Это моя обязанность, если я не хочу потерять работу. — Никто не отвечал ему даже улыбкой. Планетолог Ольга Разумовская презрительно фыркнула. — Я намеревался переговорить и с э… бетанином, — продолжал Квик. — Могу ли я узнать, почему его нет среди вас?

Все повернулись к Джоэль Кай. Скрестив ноги, она невозмутимо ответила:

— Я посоветовала ему не приходить сюда. Позже мы проиграем всю эту сценку и попытаемся по пунктам интерпретировать происшедшее здесь для него.

Квик сошел с трибуны, несколько поумерив улыбку. Застывший взгляд и невыразительная поза мгновенно лишили оратора внимания аудитории. К тому же от голотевтов у него всегда мурашки по коже бегают. Они же не люди… Однако не следует позволять себе предрассудков, он уже достиг той величины, которая позволяет понимать, что это всего лишь предрассудки. Мари Фюилли, химик, смягчила ответ Кай, добавив:

— Фиделио и без того уже озадачен и задет.

— Ну что ж, товарищам по путешествию лучше знать его, — продолжил Квик. — Фиделио, прошу вас, примите мои самые добрые пожелания; от имени всего правительства я приветствую вас в Солнечной системе.

И вновь обратившись к экипажу:

— Согласен, мы не проявили никакой радости при вашем возвращении. Я прибыл, чтобы принести вам извинения и в то же самое время пояснить, почему у правительства не оставалось другого выбора. Ваша охрана могла лишь наметить причины. Я же намереваюсь дать более полное описание. Задайте мне самые серьезные вопросы, которые у вас найдутся, и я отвечу на них со всей прямотой, на которую способен: впрочем, для начала полезно описать вам ситуацию в том виде, в каком ее воспринимают мои коллеги и я. Пожалуйста, не говорите: вы все это уже слыхали. Пожалуйста, послушайте. Быть может, вы все-таки не слыхали всего, что я хочу сказать.

Отправляясь в свое путешествие, вы, вероятно, понимали, что при возвращении будете подвергнуты карантину вне зависимости от ваших открытий. Ведь даже после полета на Деметру, когда Голос Иных заверил, что планета свободна от заболеваний, опасных для нашей расы… даже в таком случае прошло десять лет, прежде чем кто-либо из тех ученых, которые летали туда, сумел ступить на любое из тел Солнечной системы. Конечно, вам не придется ждать на орбите столь долго. И карантин мог бы оказаться значительно дольше, чем то время, которое вы провели здесь, в Колесе.

Флориано де Карвальо, главный биолог, покраснел.

— Но время могло бы идти совершенно иначе, Квик! — выкрикнул он в гневе.

Оратор чуть отступил, как древний матадор перед быком.

— Да-да, конечно-конечно. Вы бы поддерживали аудиовизуальный контакт с любимыми и всем миром, принимали бы подарки… наслаждались лучшей пищей и питьем, чем — увы — получаете здесь — о да! Но свыше того — разве я не прав? — уже поделились бы со всеми своим открытием, и человечество узнало бы, что теперь способно передвигаться по Галактике.

— Это не совсем правильно, — проговорил худощавый мужчина. — Бетане за тысячу лет сумели найти пути к сотне звезд и обратную дорогу от них к дому. Это всего лишь начало.

Какое-то мгновение Квик не мог узнать его. Умственный блок. Не сумев предотвратить экспедицию, он лично встречался со всеми членами экипажа и их дублерами, изучил все досье. Но тогда он рассчитывал на то, что пройдут годы, а, если судьба будет к нему благосклонна, «Эмиссар» вовсе не вернется. Тут пришло катастрофическое известие, и он даже пожалел, что не верит в Бога и потому не может поблагодарить его за то, что сторожевиком в тот момент командовал именно Томас Арчер. Офицеров флота трудно было уговорить на сотрудничество. Да и возможность того, что Т-машина может перенести корабль через пространство и время, казалась далекой и теоретической… да-да, такой же нереальной, как некогда Е = МС^2…

Известие пришло от Арчера: «Фарадей» провел «Эмиссара» через Ворота в Солнечную систему, а потом, умно одурачив сторожевик, дежуривший возле Т-машины, выставил охрану на захваченном корабле. Что же делать теперь? Позже Квик гордился скоростью, с которой уладил дальнейшее на Колесе и «Фарадее» (сторожевик сперва отослали назад — дежурить в системе Феба, а потом еще дальше — выполнять вдруг сделавшиеся необходимыми картографические исследования далекого Аида, с обычной в таких случаях жирной премией для всего экипажа). Так Квик выгадал некоторое время, позволившее ему устроить нечто более постоянное. И все же организовать все это, да еще втайне, было для него чистейшим полуночным кошмаром. Одиночка не сумел бы осилить такое дело. На это способна только группа людей, занимавших самые разные посты в дюжине стран; и они рискнули своей карьерой и тайными усилиями предотвратили несчастье, — ведь их связывали более чем братские узы.

Кроме того… переговоры между Колесом и Землей не могли проводиться кодом, раз все считали, что здесь находится всего лишь горстка скромных ученых. Курьерские боты тратили на путешествие несколько дней и все равно не могли совершать частые рейсы — чтобы не вызвать лишних разговоров. (К тому же находящихся в его распоряжении фондов не хватило бы на оплату полетов. Ох уж эти крохоборы! Черт побрал бы реакционеров, которые всегда мешают персонам, наделенным истинным предвиденьем!) Посему Квик появился здесь, лишь в общих чертах представляя то, что успели выяснить от прибывших люди Трокселла.

К счастью, Квик — быстрый ученик. Привычный каламбур избавил его от безмолвия, продлившегося более секунды, пока Квик стоял, покоряясь величию той услуги, которую он оказывает всему человечеству. Квик знал теперь имя последнего смутьяна, второго инженера «Эмиссара», он вспомнил все, что знал о нем, даже имя его жены.

— Это всего лишь метафора, мистер Свердруп, — проговорил он. — Насколько я понимаю, бетане могут открыть нам путь на планеты, которые мы можем заселить после того, как возможности Деметры окажутся исчерпаны. Еще более важно — я не ошибаюсь? — что они могут представить нас примерно двадцати разумным расам, каждая из которых может невероятно просветить нас в науке, искусстве, философии, и кто может сказать в чем еще.

— Начиная с самих бетан, — ответил Руэда. — Технологически они ушли дальше нас. В сравнении с их инженерами мы только расставляем прутики в песочнице. Для начала они могут научить нас делать космические корабли — фантастичные с нашей точки зрения по своим возможностям, — столь же простые и дешевые, как наши автомобили. И они хотят это сделать. Бетане предлагают нам торговать — на условиях, которые мне до сих пор кажутся сказочными. Мы уверили их в том, что на Земле личность посланника священна. И где же, сэр, находится первый посол чужой планеты в настоящее время? Не объясните ли вы нам свои намерения в отношении его?

Матадор уклонился от обвинения.

— Прошу вас, сэр Руэда, давайте поговорим об этом позже. Безусловно, вы не станете считать сторонником антинаучных мер меня, министра исследований и разработок.

Руэда отвечал одними бровями. «Черт бы побрал этого типа, всю свою взрослую жизнь он провел в космосе, — подумал Квик, — хотя тем не менее является членом этого проклятого тимократического клана и, конечно же, осведомлен в политике. Он знает, я метил на место министра исследований и разработок в кабинете не потому, что хотел выпустить эти слепые силы на волю. Напротив, я должен укротить их. Они хороши в качестве прислуги, но не командира. Ага, Айра, ты начал цитировать собственные речи себе же самому».

— Давайте вспомним двадцатое столетие, — проговорил он, — мне хочется вам напомнить о моратории на рекомбинационные исследования ДНК, предложенном и поддержанном самими учеными; понимая собственную ответственность, они придерживались его, пока не были выработаны строгие предосторожности, и что же? — мир не получил ни одной новой болезни, человечество обрело те безграничные блага, которые принесли новые фундаментальные познания.

Дамы и господа, сегодня вы находитесь в аналогичном положении. Я салютую вашему героизму, я симпатизирую перенесенным вами испытаниям и ценю тот безграничный добрый потенциал, который сулят ваши достижения; но все же не сомневаюсь, что и вы не захотите, чтобы на человечество обрушилась жуткая болезнь. Словом, я прошу вас не закончить исследования, но объявить мораторий на них. Я умоляю вас согласиться на это.

Вы спросите, какая болезнь грозит нам? Друзья мои, этот же самый вопрос задали и в генетических лабораториях. Никто не знал, какой ждать болезни. Если бы знать заранее, никаких проблем не возникло бы. Однако у них хватило мудрости, чтобы признать ограниченность собственных познаний.

Ваше правительство весьма серьезно относится к своим обязанностям. Когда бетанский корабль был замечен в системе Феба возле Ворот, отправить экспедицию по его следам разрешили только после долгих дебатов, как публичных, так и официальных. — «После адски горячих политических схваток, проигранных моей стороной, пусть и обеспечивших нам несколько концессий, некоторые из нас собрались, чтобы запланировать, как выиграть следующую битву». — Решение отправить экспедицию во многом основывалось на предположении, что вы будете отсутствовать в течение многих лет. Нам казалось очевидным, что общение с совершенно чуждыми видами потребует от вас много времени и сил. Этого времени должно было хватить, чтобы на Земле продумали последствия и подготовились к ним. И выбрали тех, кто скажет последнее слово. Но, потратив все эти годы, вы вернулись буквально через несколько месяцев.

Взволнованные интонации в голосе Квика сменились искренней скорбью:

— Фиделио, наш дорогой друг со звезд, простите мне эти вынужденные слова. Я не сомневаюсь в том, что и вы и ваш вид являете моральное благородство. Однако одной нравственной уверенности недостаточно, когда речь идет о правительстве, контролирующем миллиарды жизней. К тому же что вы знаете о человечестве?! Обладаете ли вы доказательствами нашей честности и миролюбия? Я думаю, что нам всем следует ради блага нашего и вашего потомства проявлять величайшую осторожность.

Парочка слушателей фыркнула. Зараза фон Мольтке расхохоталась и выкрикнула:

— Он фладеет только испанским, краснобай фы наш государстфенный. Или фы хотите, чтобы я перефодила?

Подавив вспышку гнева, Квик подумал, не повторить ли свои слова на другом языке, но решил, что таким образом лишь подчеркнет затруднительное положение, и отвечал самой едкой улыбкой:

— Ну если хотите, насколько это позволяет ваш досуг, мадам, — настырная немка как будто не заметила выпад.

Квик вновь обратился к экипажу:

— Даже не учитывая возможных агрессивных намерений — я согласен, подобное кажется маловероятным, — но, даже не учитывая их, подумайте о воздействии вашего открытия на общество. Иные дали нам Деметру и принесли Беды. Наш Союз остается на удивление хрупким. Миротворческие силы день ото дня перенапрягаются все более и более. Вы, идеалисты, полагаете, что мгновенное откровение — революционная информация, техника, идеи, философия, вера — не только необходимо человечеству, но и стимулирует ренессанс.

Друзья мои, мне следует напомнить вам, что европейский ренессанс действительно дал миру блестящие достижения в науке и искусстве, но он был и эрой забвения основ цивилизации; в это время рядом с Леонардо и Микеланджело существовали Борджиа и Ченчи. Они не знали ничего страшнее пороха, мы же владеем ядерными боеголовками.

Приношу свои извинения за то, что мне приходится повторять те самые аргументы, которых вы успели наслушаться еще до своего отбытия в экспедицию. Однако вы провели восемь лет своей жизни в весьма экзотическом предприятии. Энтузиазм открытия затмил в вашей памяти осторожность. Очевидно, полковник Трокселл и его люди не сумели в полной мере объяснить вам, сколь серьезна ситуация. Позвольте мне повторить: правительство должно обеспечить всеобщее благосостояние, и оно рассчитывало на годы, чтобы подготовиться к вашему возвращению. Учитывая все опасности, мы намеревались своевременно укрепить закон и порядок, просветить народ. Откровенно говоря, вернувшись настолько рано, вы сами спровоцировали кризис.

Руэда резко поднял руку вверх.

— А вы знаете, почему мы так поступили? — спросил он.

С легкой растерянностью министр услыхал свой собственный голос:

— Что? Ну… нет. Кажется, нет. Похоже, это было в отчетах — полковник Трокселл утверждает, что вы были весьма откровенны, — но там такая гора материала, а я не хотел, чтобы вы ждали меня… — он сбился. — Ну хорошо, сеньор Руэда. Я верю тому, что причиной всему неопределенность в действии Ворот.

— Вы ошибаетесь, мистер Квик, — объявил помощник, — бетане изучали Т-машину две тысячи лет. Они разработали дешевые зонды, которые можно рассылать миллиардами, — а мы послали только несколько тысяч, и некоторые из них вернулись. Получив информацию, они стали определять тенденции, складывать факты в теорию. Да, бетане тоже еще далеки от полного понимания. Но они обнаружили, что небольшие изменения траектории, — недостаточные, чтобы повлиять на положение в пространстве, — меняют положение корабля во времени. Диапазон невелик — примерно десять лет в обе стороны. Вне этих рамок они еще не обладают достаточной информацией. Бетане сообщили, что способны рассчитать такую траекторию подлета к машине у Центрума, которая вернет нас домой на несколько лет раньше или позже того часа, когда мы оставили Феб.

Мы рассчитывали вернуться через несколько дней после даты отправления, но получились месяцы, потому что мы не умеем управлять «Эмиссаром» так же точно, как они владеют своими кораблями.

И мы осознанно приняли такое решение.

Лангендийк нахмурился. Руэда качнул головой.

Потрясенный, ощущая, как онемели губы, Квик выдохнул:

— Почему? — хотя уже догадывался об ответе.

— Мы тоже не забыли предшествующие дебаты, — отвечал Руэда. — Более того, мы потратили восемь лет на раздумья. Мы предвидели возможность победы вашей фракции, потому что вы в точности знаете, что необходимо предпринять, а мы несем людям только надежду. Поэтому и мы решили вернуться домой пораньше.

Преодолевая смятение (Господи Иисусе Христе, сверх того еще и путешествие во времени!), Квик с удовольствием отметил, сколь быстра оказалась его контратака.

— Благодарю вас, сеньор Руэда, — мурлыкнул он. — Хотелось бы только, чтобы вы объяснили мне, что, собственно, нужно моей фракции, как вы ее назвали? Мне бы хотелось знать это. Я полагал, что партия Действия и другие подобным образом настроенные организации попросту добиваются всеобщего благосостояния человечества.

Руэда пожал плечами:

— А что такое благосостояние всего человечества? Кто может определить это? Позвольте и мне обратиться к истории. Несколько столетий назад японские сегуны не пускали в страну иноземцев, а с ними — новые идеи. Мистер Мицукури рассказывал мне, что они пытались регулировать всю жизнь целиком — вплоть до цены за детскую куколку.

— Festung menschengeim, — вставила вредная фон Мольтке. — А что — можно продержаться! Надо лишь разместить ракеты у каждой Т-машины и фсрыфать фсе странные корабли, которые могут показаться из Форот. О да.

Действительно, неплохая идея, Квик поднял руку.

— За какое же чудовище вы меня принимаете! — воскликнул он. — Какой ответ рассчитываете вы услышать на подобного рода обвинение? Как мне доказать, что я давно перестал бить жену? Дамы и господа, я не хочу думать, что долгие годы, проведенные в полете, сделали из вас параноиков, и прошу вас, умоляю: перестаньте разговаривать подобным образом! Вмешался капитан Лангендийк:

— Прошу всех вести себя как подобает людям. — Он встал и обратился к сцене:

— Сэр, мы изменили дату нашего возвращения, не повинуясь мании преследования. Просто так нам казалось разумным. К тому же легко представить себе самые важные причины. За восемь лет многие из тех, кого мы любим, умерли бы или состарились. Мы надеялись избежать этого.

Квик попробовал ответить. Ровным как польдер голосом Лангендийк продолжал:

— Как говорил Карлос, мы не могли забыть все большие споры перед нашим отбытием. Мы тоже вновь обсуждали их — в том числе и перспективу возобновления Бед. И наконец сочли, что этой опасностью можно пренебречь.

Вы говорите о потоке новизны. Но его не будет. За сотню лет мы едва сумели познать Деметру, не имеющую разумного населения; что же касается Беты… бетане имеют опыт общения с различными видами разумных существ, и по их оценкам пройдет не менее пятидесяти лет, прежде чем мы с ними сможем выйти за пределы обмена культурными и научными миссиями. Нам потребуется полвека, только чтобы познакомиться. Земле хватит времени на адаптацию.

Послушайте. Дайте мне закончить. Техника внедрится быстрее. Это понятно. Но и что из того? Чем нам будет хуже? В первую очередь мы позаимствуем астронавтическую технику: маршруты через Ворота: дешевые, многочисленные, действительно надежные космические корабли, ненаселенные, похожие на Землю планеты — это же предохранительный клапан безопасности. Разве вы не понимаете этого? Каждый сможет уехать и начать заново… каждый, а не несколько тысяч в год, втиснутых в транспорт, — выход в космос без всяких ограничений. Свобода. Вот с чем мы вернулись со звезд.

Побагровев от непривычки к речам, он сел и замер в ожидании. Все ждали.

Квик дал молчанию сгуститься, чтобы подчеркнуть значение слов, которые он намеревался произнести, занял место на трибуне и, приняв пасторскую позу, продолжил:

— Все мы здесь идеалисты. Будь вы иными, то не отправились бы к Бете. И я бы не служил в Торонто и Лиме, если бы со мной дело обстояло иначе. И те люди, которые здесь заботятся о вас, не взялись бы за свою тяжелую и неблагодарную работу, если бы и они не были идеалистами.

«Я чуть затемнил истину, — подумал он, — говоря в эмоциональных терминах, это я, Айра Уолесс Квик, должен придавать форму судьбе. Нет высшего экстаза, чем этот. Будем судить на самом грубом уровне: вопли приветствующей меня толпы, ее восхищение заставляют забыть о женщинах.

Но как я честен с самим собой! Вообще-то я суховат, такое бывает нередко. Мне нравится в себе подобное качество. Поэтому я смею быть откровенным и признавать, что кому-то приходится брать власть на себя, уж я-то за годы узнал простого человека и его потребности».

— Капитан Лангендийк, — проговорил Квик, — я не сомневаюсь в вашей искренности, но едва ли вы действительно взвесили все последствия безрассудного обращения к подобного рода астронавтике? Вы говорите о предохранительном клапане. Позвольте мне тогда напомнить вам о бедной Земле, о целых нациях, что еще не воспрянули от изнурительного варварства, о миллионах бедных и униженных в так называемых передовых странах. Неужели они не достойны нашего внимания? Надеюсь, вы не думаете, что они просто соберутся и отправятся туда. Кто им оплатит даже самый дешевый билет… а ведь есть еще инструменты, необходимые на том конце пути? Где они получат образование, необходимое, чтобы выжить на новой планете? Деметра взяла не одну сотню жизней, а ведь это достаточно исследованный мир, на который переселяются тщательно отобранные эмигранты. Где и когда бедные обретут желание отправляться в космос, где им взять для этого силы?

Нет, ваше предложение потребует жизненно важных ресурсов и привлечения еще более жизненно необходимого квалифицированного труда. Ради процветания привилегированных единиц общество будет повергнуто в страдания — глубочайшие и еще более долгие. Неужели вы не ощущаете в себе долг по отношению к своим собратьям-людям?

— Mamma mia, — возопил Бенедетти, — неужели вы не понимаете основ экономики? Неужели вы верите во всю эту социошизу?

Квик напрягся.

— Я верю в сочувствующее народу правительство, — объявил он. Кай шевельнулась в своем кресле.

— Сочувствующее народу правительство, — проговорила она. — Это просто кодовая фраза, обозначающая на деле: «абсолютно никакого сочувствия налогоплательщику».

«Нет, это не ее мысль, — подумал разгневанный Квик. — Она слишком далеко разошлась с реальностью. Клянусь, эти слова она слышала от Дэниэла Бродерсена, сукина сына, который остался на Деметре. Детективы донесли мне, что они находились в близких отношениях».

Овладев собой, он расслабился, согнулся над трибуной и приступил к самым ласковым уговорам:

— Леди и джентльмены, я понимаю вашу обиду. Конечно, вы считаете себя оскорбленными. Но я не рассчитывал, что течение нашего собрания примет столь недружественный оттенок. Поймите же: бросив свои дела, я потратил столько дней на путешествие с Земли, чтобы выработать в сотрудничестве с вами план, способный примирить ваши личные интересы и те обязанности, которые все мы разделяем перед обществом и цивилизацией. Давайте же наконец обратимся к диалогу!

Несколько часов спустя Квик сидел в отведенной ему каюте с бокалом виски и содовой в руке и пытался отыскать решение… Его ожидал обед у Трокселла. Вне сомнения, он мог отклонить нежелательные вопросы и предложения под предлогом усталости — отнюдь не поддельной. Откровенности следует избегать в любом случае. И он не может позволить себе долгого пребывания здесь, в замкнутой ячейке пространства, предоставив земные события собственной воле. Ему лично Колесо несло скверную карму. Продумав предстоящую за обедом беседу, можно определить хотя бы направление дальнейших действий. Однако для этого нужен хотя бы приблизительный план, а для этого придется обратиться к некоторым ужасным фактам.

Горячий душ, свежая одежда взбодрили Квика. Кресло нежило его тело, бокал приятно холодил руку, каждый глоток отдавал дымком — костром партийного слета, походным очагом в Скалистых горах, теплом камина после лыж в швейцарском шале, сигарой после четырехзвездочного обеда в обществе восхитительнейшей молодой девицы из правительственной службы… Весело наигрывал Гайдн. Звезды во всем величии шествовали через иллюминаторы, но Квик едва замечал их.

Что же делать? Что делать? Трагедия, истинная трагедия… на целый световой год больше тех, которые он разбирал, будучи молодым поверенным в бюро судьи, помогая старому военному правительству осуждать злодеев, по сути дела являвшихся продуктом общественного хаоса. Экипаж, летевший в «Эмиссаре» на Бету, был укомплектован в известной мере лучшими из лучших: людьми одаренными, образованными, наделенными чистым сердцем. У него не было оснований даже обругать их мерзкими технофилами, не больше чем у них — обзывать его взбесившимся ксенофобом. И он и они воспринимали две противоположные стороны истины, — подобно слепцам, ощупывающим слона.

Ему предстояло ответить на суровые вопросы или же перестать изображать из себя государственного деятеля. Какая же позиция является более справедливой, или хотя бы менее не правильной? Что важнее с точки зрения слона — хвост или хобот?

«Я видел слишком много несчастий во время Бед, а статистика, которую читал, сообщала о куда большем». Та маленькая девочка, имени которой Квик не знал, навсегда останется в его памяти. Между частями армии Соединенных Штатов и Священной Западной республики произошла пограничная стычка, неизвестно откуда прилетел мортирный снаряд. Как офицер соединенной комиссии по перемирию, Квик искал доказательства вины, но вместо них обнаружил ее тельце… девочка прижимала к ране игрушечного мишку, она истекала кровью. И все же погибла в руинах своего дома. Голод был много хуже, а пеллагра еще страшнее его. Какой raison d'etre имеет правительство, кроме заботы о людях? И кто будет заботиться о них, кроме правительства?

Квик пропустил глоток, насладился шествием жидкости по пищеводу и ощутил известную сардоничность. «Теперь я цитирую речь № 17-В», мысль эта позволила успокоиться, остановившись на фактах.

Яснее всего было одно: у гомо сапиенса нет дел среди звезд. Да-да, когда он созреет, пусть отправляется дальше. Но сперва следует привести в порядок свой дом. Откровенно говоря, сомнительны все космические полеты, начиная с первого спутника. Конечно, в подобном утверждении многие усмотрели бы ересь, и Квик никогда не выступал публично с подобными заявлениями. Технофилы лавиной обрушились бы на него со всеми цифрами, отражающими рост реального благосостояния за счет космического сырья, грудой цитат о передовых достижениях научной мысли и всем, что ожидает еще человечество в любом поле знаний — от контроля за землетрясениями до медицины… и они будут правы. Этим и в голову не пришло подумать, какой стабильный и вполне приличный мир могло бы создать себе человечество, останься оно спокойно дома.

Если бы это было так… ох, к черту Иных! Если они и без того не прокляты, довольно их самих, чтобы человек поверил в сатану. Возможность отправиться на Деметру, при всех затратах труда и материалов, подарила новую надежду тысячам людей из миллиардов, населяющих Землю… да-да, вложения оправдывались, Деметра приносила изрядный доход, часть которого общество получало в форме повышения окладов и снижения цен, но как тогда поступать с бедняками, которым надо протянуть, пока делаются вложения? Уходящий капитал мог бы поддержать многих.

Но еще более важен фундаментальный и неисцелимый отлив внимания. Лучшие из тех, кого порождала Земля, во все возрастающих количествах более не считались с правительством Земли. Они стремились в космос. Выпусти их, разреши присутствие бетан, и конец программе Айры Квика, не жди более гуманной и рациональной цивилизации.

Квик погладил бороду. Шелковистое прикосновение на мгновение успокоило, и он начал прикидывать. Квик не мог считать себя единственной заинтересованной стороной. Однако среди его союзников не найдется даже двоих с совпадающими мотивами. Стедман из Священной Западной республики опасался падения веры и образа жизни, уже подточенных светскими земными веяниями. Макаров, правитель Великой России, лелеял мечту о воссоединении с Белоруссией, Украиной и Сибирью. Абдаллах из Мекканского халифата опасался того, что Иран, интенсивно развивавший высокоэнергетические технологии, получит решительное превосходство над его частью ислама. Гарсиласа из Андийской конфедерации сумел установить гибкую связь с основным соперником своей корпорации — «Авентюрерос Планетариос» — и не хотел, чтобы она нарушилась, — не из опасения потерять деньги, скорее потому, что тогда его семья утратит свое положение. Бруссар из Европы знал толк в политической практике, однако опасался забвения, грозящего его культуре и традициям. Список можно было продолжить.

Квик остановил себя и стиснул бокал. Идеалист должен принять реальность. Нельзя мечтать, чтобы исчезла Деметра, Звездные ворота, Иные и даже Илиадическая лига. Вода не побежит вверх по склону — однако можно вырыть пруд и остановить ее. Ну а потом — при удаче — можно установить насос и закачать ее туда, где ей положено быть.

«Сегодня мои опасения подтвердились. Экипаж не обнаруживает склонности к сотрудничеству. Остается лишь благодарить судьбу за то, что никому из них не хватило ума прикинуться, а потом предать меня.

Но все они — ценные люди, и в моем разумении инопланетянин, вне сомнения, относится к той же категории. Но ведь нельзя продержать их в заключении, пока все умрут от старости, так? Тогда секрет может вырваться на свободу.

Какова же альтернатива? Отпустить их? Это не только против всего, за что мы боролись — погибнет вся партия Действия и группы, сотрудничавшие со мной. Что будет тогда с моими надеждами?»

Итак, возьмемся за факты? Экипаж «Эмиссара» ничего как будто бы не скрывал во время допросов. а) Хотя бетане могут оказаться в системе Феба в любой момент времени, они не имеют представления о том, как попасть в Солнечную систему с тамошней Т-машины или любой другой. Вне зависимости от своих шашней с бетанами, путешественники все же сохранили в секрете свою траекторию. б) Бетане допускают возможность того, что контакт с человечеством может в конце концов закончиться, не принеся особой радости им или нам. Они отправили к нам посла — и исследователя, — но более к Фебу никого не пошлют. Следующий шаг обязаны сделать мы. Если окажется, что корабли Земли не спешат начинать регулярные взаимоотношения, они не скоро возьмут на себя инициативу. (Квик с трудом мог поверить в подобную сдержанность, однако подумал, что мыслит как человек, а не бетанин. Их интерес к нам движим совершенно чуждыми человеку мотивами и едва ли может быть удовлетворен, если они силой вторгнутся к нам.) в) После отбытия «Эмиссара» почти все считали гарантированным, что корабль будет отсутствовать многие годы, а то и никогда не вернется. Таким образом, оставалось время на организацию Земли и Деметры. г) На борту «Фарадея» также знали, что «Эмиссар» вернулся. Если судить по недавнему сообщению Аурелии Хэнкок, смутьян Бродерсен — а значит, его сообщники — явно имел подозрения на сей счет. Колесо Сан-Джеронимо сейчас содержало в себе еще двадцать одного человека, знавших, кто больше остальных, а кто — все. Впрочем, с подобным количеством людей управиться нетрудно. Призвать их к выполнению долга, воздействовать на тщеславие, как-нибудь убедить, надавить; в конце концов, у каждого есть свое уязвимое место. Придется, конечно, позаботиться о соответствующем климате, создать в обществе надлежащее мнение, дабы никто, находящийся в здравом уме, не стал бы прислушиваться к мнению одного-двух безумцев. На это уйдут время и деньги, но все будет в порядке. Невзирая на десятки тысяч свидетельств, интеллектуалы западных стран целые десятилетия не могли понять сущность сталинской империи и еще медленнее разобрались в природе маоизма.

Не то чтобы Айра Квик собирался устроить некий концентрационный лагерь. Пример просто иллюстрировал, чего можно достигнуть, используя искусную пропаганду в хороших или плохих целях. В основном доктрину распространяли люди, отнюдь не согласные с ней во всем; они просто допускали, что определенные ключевые положения справедливы. И так попали в учебники… д) Остается сам экипаж «Эмиссара». Вот где истинная боль. Но если позволить им распространить свою повесть…

…они расскажут не просто о том, где там побывали; подтвердят откровение, которое Руэда и Лангендийк проповедовали давно…

…Тогда можно забыть о социальной справедливости и о карьере Айры Квика. О, мы с помощником избежим уголовной ответственности. Мы самым тщательным образом продумали все, что позволяет закон. Постановление об опасных приборах позволяло его министерству накладывать ограничения на распространение сомнительных материалов. Дело Финалистов — членов нигилистической секты, которые, согласно свидетельству, обнаружили несколько ядерных боеголовок, оставшихся от Бед, — создало прецедент для задержания подозреваемых. Процесс «Эмиссара» способен произвести разрушительный скандал, он будет свободен от обвинений… если не задержит своих пленников дольше, скажем, месяцев трех. Быть может, я сумею вновь заняться адвокатской практикой, после того как уляжется фурор. Мир перевернется вверх тормашками, и адвокатам найдется дело. Но к чему все это приведет?

И что делать?

Ради всего человечества!

Квик глотнул. Трокселл был весьма услужлив; ему сообщили, что кабинет на заседании одобрил арест экспедиции. Это было не совсем так: действовала группа решительных личностей внутри правительства.

Ну, что же дальше?

Квик сомневался, чтобы воля всего Союза в открытой и недвусмысленной форме заставила Трокселла согласиться на кровопролитие. «Злое слово. Злая идея».

Но легко выполнимая. Скажем, при помощи благодетельного газа. Сменить отряд Трокселла и предоставить каждому индивидуальное назначение, чтобы разделить их, а потом два-три полностью убежденных человека…

Это падет на мою голову и на головы моих коллег. Я никогда не отмою рук.

Но эта мертвая девочка, бедность, невежество. Лучшие и смышленые отправляются на поиски приключений, вместо того чтобы служить. Разве по сути своей эта ситуация чем-нибудь отличается от войны?

Опустошив бокал, Квик стукнул им об стол. «Не знаю. Надо подумать, проконсультироваться, разделить вину. Впрочем, окончательное решение относительно экипажа придется принимать достаточно скоро».

— Я не понимаю, — проговорил Фиделио.

— И я тоже, — отвечала Джоэль в своей каюте.

— И он тоже. Самец по имени Квик (къек-йих-кх-х-х). Неужели он не читал отчеты и не знает, что ответ на нашу дилемму в вашем мире? Неужели он не в силах понять, как мы стремимся прийти к вам, если вы примете нас?

— Либо не может, либо не хочет, — отвечала Джоэль. — Возможно, для него такая мысль слишком тонка. Или… я не знаю. Я не люблю обращаться к подобным вещам и не жалею об этом.

Фиделио повернулся к иллюминатору. Хрустальная ночь космоса с поворотом Колеса открыла Плеяды. В этом направлении, по расчетам бетан, осталась их планета. И трое людей, которых упокоила чужая земля.

— Если бы Крис была здесь, — чуть слышно проговорила Джоэль, — быть может, она сумела бы найти ответ.

Глава 11

БАНК ПАМЯТИ

Солнце, которое люди именуют Центрумом, относится к карликовым звездам спектрального класса К-3; его освещенность составляет 0,183 от освещенности земного светила. Вокруг него в среднем на расстоянии 0,427 астрономической единицы обращается вторая планета, получая при этом примерно столько же света, сколько Земля — чуть больше в инфракрасной области и много меньше в ультрафиолетовой. Период обращения планеты составляет примерно 118 земных дней. Один оборот вокруг своей оси она совершает примерно за две трети этого времени. Поэтому от восхода до заката на этом мире проходит один бетанский год, а наклон оси обуславливает постоянное оледенение Южного полушария. (Прецессия старается изменить такое положение, но на это потребуются геологические эпохи, поскольку у Беты нет луны.) На Северном полюсе планеты также существует большая ледяная шапка.

Медленное вращение планеты создает слабое магнитное поле. Поэтому северные сияния редки и неярки, а небо по ночам светится сильнее, чем на Земле или Деметре. Подобная причина ослабляет силу циклонов. Но сильные ветры обычны у терминатора; там, где день встречается с ночью… В северных, умеренной и тропической зонах обычно погода такова: ранним утром оттепель, от середины утра до полудня он тает, случаются грозы, после полудня засуха, вечером опять дожди и грозы, потом начинается снегопад, там мороз и тишина до рассвета, когда со свежими ветрами приходит таяние. И жизнь научилась существовать в этих условиях.

Основу ее, как на Земле или Деметре, составляют водные растворы протеинов, растения осуществляют фотосинтез, животные питаются растительностью и друг другом. Незачем удивляться: планета похожа на Землю, средний диаметр ее 11 902 км, плотность 5,23 г/см3, жидкая вода покрывает 65 % поверхности. Рядом с Меркурием или Юпитером все три этих мира можно считать практически ничем не отличающимися друг от друга.

И все-таки небольшие различия определяют природу жизни и участь сущих на них.

Джоэль Кай и Кристина Берне брели вдоль восточного побережья — посреди нетронутых краев. Женщины находились всего в пятидесяти километрах от агломерации, которую населяло пятнадцать миллионов душ; но бетане ценили свою природу. В самом деле, их город сверху даже нельзя было бы назвать таковым. Строения исторического ядра занимали тысячу гектаров — не более; все прочее представляло собой парк, поверхность которого нарушала то редкая дорога, то сад возле искусственного озера, то элегантный шпиль. Сам же город в основном находился внизу. Даже сельские районы ничем не напоминали упорядоченные сетки земных полей и пастбищ.

Оставив свой аэромобиль, Джоэль и Кристина решили пройтись. Аппарат был предоставлен им — по первому требованию — особой, в качестве матриарха распоряжавшейся в этих местах. Ни сиденья его, ни пульт не подходили для конституции женщин, но автопилот немедленно взялся за дело — как только Джоэль дала инструкции. Ну а во время короткого полета сидеть можно было любым образом.

Они шли молча, наконец Джоэль набралась решимости и сказала:

— Крис, ты хотела, чтобы мы отыскали место, где можно переговорить с глазу на глаз, — удивляясь, с каким трудом сошли с языка слова. Неужели она боится того, что может услышать?

Компьютерщица «Эмиссара» вздохнула.

— Да, это так, — отвечала она по-английски с музыкальным ямайским акцентом… Высокая, гибкая, с нежным лицом и оленьими глазами. Едва ли не эбеновая кожа, черный ореол волос. Сегодняшний костюм Крис алым цветом протестовал против окружающего ландшафта.

— Ты могла бы не завозить меня так далеко. Подошло бы любое место вне лагеря, где нас никто бы не мог услышать. — Она рассмеялась. После знакомства Джоэль то и дело завидовала легкости, с которой смеялась подруга. — Наши хозяева едва ли будут подслушивать нас, правда?

— О нет, это просто для разнообразия, — ответила голотевт. Ей хотелось сказать: «Ты хочешь что-то поверить мне. Мое холодное естество ощущает теплоту твоей потребности. И разве твоя откровенность не заслуживает столь блестящей оправы?» Но Джоэль не сумела этого сделать. — Я уже бывала здесь. Красивое место.

— Оно мне тоже понравилось, но почему ты не рассказала о нем остальным?

— Здесь много красивых мест. Ты ведь знаешь, что мне все время хочется побродить в одиночестве.

— Ну что ж, тебе это подобает, Джоэль.

И тут древесными листьями — одно за другим — пришли ощущения. Недолгая привычка забылась: Джоэль вновь почувствовала, что тяготение лишило ее семи или восьми килограммов земного веса, тем самым чуть изменив манеру ходьбы… преобразило каждое движение. Она не могла почувствовать уменьшение давления воздуха, но замечала горячее соленое дыхание моря, приносившее справа запах за запахом: сладости, серы, цветущих роз, сыра, специй… сочетание, вообще не передаваемое словами. Гремел прибой, кружил ветер, чирикало создание, порхавшее на кожистых крыльях.

Голубое небо отливало глубоким пурпуром. Центрум невысоко стоял над горизонтом, — почти недвижимый оранжевый диск в три четверти углового размера Солнца, видимого с Земли… она могла смотреть на него не щурясь не менее секунды. Напротив светила над восточным горизонтом теснились золотые и красные по краям облака, мрачные глубины их разрывали молнии. Тучи отражались в океане, серевшем повсюду пушечным металлом, лишь возле галечного пляжа его покрывала белая пена.

Женщины шли над ним — через кусты, цеплявшиеся за лодыжки и сощелкивавшиеся позади. Поодаль от берега гнулся тростник, редкие деревья, размахивая тонкими сучьями, трепетали листвой. Почти горизонтальные столбы солнечного света несли бесконечное разнообразие оттенков: бурый, красно-коричневый, рубиновый, абрикосовый, охряный, золотой — в мягком рембрандтовском изобилии.

«Восемь лет, — подумала Джоэль. — Неужели я действительно могу вспомнить кукурузное поле в Канзасе, зеленый лес в Теннесси». Окрестности словно растаяли: Крис взяла ее за руку.

Пальцы Джоэль ответили застенчивым пожатием, обе женщины продолжили путь. Наконец Кристина негромко проговорила:

— Надеюсь, ты не будешь возражать, если я… выскажу тебе свои сомнения.

— Нет, давай. — Сердце Джоэль дрогнуло. Она старательно подбирала слова. — Ты, конечно, понимаешь, что в личной жизни советоваться со мной следует в последнюю очередь. Что я знаю о чувствах?

— Больше, чем все остальные. Разве ты могла бы оставаться практикующим голотевтом, если бы не обнаружила в этом занятии полноту бытия?

— Едва ли его можно назвать человеческим. Это не так: человеку присуще все, что может сделать человек.

— По определению, если ты настаиваешь. Однако это не значит, что аскет и распутник одинаковы. И мне некуда идти, кроме себя самой.

Кристина поглядела на нее.

— Я не хочу задеть тебя, — сказала она наконец. — И если так выйдет, пожалуйста, останови. Но, по-моему, ты знаешь о людях больше, чем считаешь сама.

— Откуда? Я выросла в организации, воспитывающей голотевтов, куда попала в двухлетнем возрасте; сироту военных лет приютили армейские исследователи. Получилось, что голотевт должен начинать в таком возрасте. Тебе же было… восемнадцать — так ты мне говорила? — когда ты начала учиться на линкера. А мое первое воспоминание — о том, как меня подсоединили к машине. Такая отметина остается навсегда. — Джоэль пожала ответившую ей руку. — Я не жалуюсь и считаю, что в целом прожила вполне удовлетворительную жизнь. Однако она не похожа на твою.

— Даже в малом? Я… ну… ты отказалась от интимных отношений в этом путешествии: я видела, как ты отказывалась даже от достаточно серьезных предложений. Прости, не хочу тебя задеть, но слухи — а точнее, общее мнение утверждает, что у тебя были свои увлечения.

«Эрик Странатан, — вспомнила Джоэль, и на миг Бета исчезла: оба они оказались на озере Луизы, где, кроме них, не было никого. Ну а потом он, гордый мужчина, сын генерал-капитана долины Фрезер, не смог смириться с тем, что рядом с ней он всего лишь простой линкер (это случилось, когда все разом во всей полноте осознали — что такое быть голотевтом), и распрощался с ней. — Ты не могла слыхать об Эрике, Крис, тогда тебя не было на свете. Ты думаешь о моих случайных любовниках, в основном также голотевтах, дававших только телесное удовольствие и почти ничего больше, кроме разве что в известной степени Дэна Бродерсена».

— Так, поверхностные, — проговорила она. Рука в ладони возразила.

— Ты была для меня как мать, — отвечала темнокожая женщина, — вот почему я осмеливаюсь обратиться к тебе сейчас.

«Мать. Мать? Нет, подобие матери. В твоем представлении, Крис, ты — всего лишь простая линкерша, а я богоподобный голотевт. Правда же в том, что я была для тебя искусной наставницей и дала несколько полезных советов. (Ты — сама молодость и очарование. Я же — вдруг приблизившаяся старость… — приблизившаяся против моей собственной воли.)»

Джоэль минуту за минутой ощущала, как крепчает ветер. Ей пришлось возвысить голос.

— Спасибо. Но хватит говорить обо мне, давай обратимся к твоей проблеме. Скажи мне, чего ты хочешь, дорогая.

«Дорогая».

— Я так разволновалась в последние эти недели, — проговорила Крис, словно обходя препятствия. — С тех пор как мы сошлись на том, что когда сделаем все возможное, то сразу направимся домой. Не то чтобы я боялась вас, я боюсь себя, боюсь заглянуть в свои душевные раздоры. Ты можешь помочь?

— Я могу попробовать.

— Ты… ты помнишь, как поначалу было весело на корабле. (Когда шесть женщин и девять мужчин, пройдя испытания, завоевали право войти в экипаж, у девиц началось превосходное время, особенно после того как Джоэль оставила этот спорт.) А потом у нас с Чи начались серьезные отношения, и когда он умер… (Юань Чичао, планетолог, отправился в ущелье исследовать гранитные излияния и скончался на месте. Последующий анализ показал, что произраставшие там растения, разогревшись в полдень, начинали испускать смертоносный газ, захваченный и сконцентрированный инверсионным слоем. Бетоне были убиты горем; они просто не могли представить подобный исход. Для них этот пар безвреден.) Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что, пожалуй, слегка обезумела от горя, забыв обо всем прочем. (Она мужественно справлялась со своими обязанностями. Конечно, требования к компьютерщику были невелики; ведь экспедиция стремилась изучить весь этот мир.) Торстейн сумел успокоить меня. Он был таким добрым, сильным, вдумчивым. Я содрогаюсь при мысли о том, что могло бы случиться со мной без его помощи — потому что вижу мрачную наркоманку.

«И я не могла тогда помочь тебе», — изогнулись мысли Джоэль. И вслух:

— Ты недооцениваешь себя. Ты крепкий человек, и сама справилась с собой. — С нерешительностью:

— И все же, безусловно, Торстейн очень помог тебе. Ты понимаешь, что в долгу перед ним. Всякий день я следила за ним и тобой; Крис, я всякий раз не отрывала от тебя глаз.

— Это так. И он хочет, чтобы я вышла за него замуж, когда мы вернемся на Землю.

— Ну и прекрасно, — автоматически отозвалась Джоэль. Крис охнула:

— Но я же люблю Дайроку.

«Он похож на Чи, никогда не подумала бы, но…»

— А как он к тебе относится?

— Видит во мне хорошую подругу, уважаемую спутницу и приятную партнершу в постели, — выпалила Крис. — Как и во Фриде, Эстер, Мари и Ольге. И ты тоже оказалась бы в этой компании, если бы пожелала. Ну а с тех пор как мы услыхали о возможности путешествия во времени, он все чаще вспоминает о девушке, с которой был знаком в Киото… со мной он любезен, внимателен… я даже назвала бы его страстным любовником, но… на этом он и останавливается.

— А ты говорила ему о своих чувствах?

— Нет. Не совсем. Слова, сказанные в постели, потом забываются, правда? А надо?

— Придется подумать, — отвечала Джоэль. — Но и потом я все равно способна дать не правильный совет.

Они брели дальше. Ветер становился сильнее, море грохотало. Облачная стена на востоке поднималась все выше с удивительной быстротой. Оторвавшиеся от нее клочья уже неслись по индиговому небу.

Кристин поежилась под холодным ветром.

— А как быть с Торстейном? — спросила она.

— Ну знаешь, незачем женить каждого, — обрезала ее Джоэль в раздражении.

— Конечно же, нет, но…

— Ничего, не зачахнет… и после возвращения найдет себе другую, и даже не одну.

— Да, конечно. Но… если я не могу заполучить Дая… то хочу ли отпустить Торстейна? Мне бы хотелось рассказать тебе все — вплоть до мелочей, — чтобы ты потом посоветовала мне, как разумней всего поступить. Надеюсь, что я не чересчур эгоистична. Он любит меня… но ты знаешь Дая, ты работала вместе с ним, обслуживала энергетическую установку и двигатель. Быть может, ты наделишь меня какой-то идеей, быть может, я сумею… — Крис прижала руку Джоэль к своей груди.

«Не реагируй!»

Как любопытны пути любви. Едва ли она правит Землей менее могучей рукой, чем Бетой, история которой сейчас оказалась в поворотной точке. Джоэль принялась искать силы в фактах.

Всеядные предки бетан сделались охотниками на побережье, не предпочитая ни сушу, ни море, хотя они умели плавать быстрее, чем бегать. Быть может, праворукость и интеллект были порождены изменениями в океанических течениях, вызванными в свой черед изменениями характера оледенений полушарий, — они помогли скомпенсировать бедную «рыбалку» изобилием дичи на берегу: холодный климат порождает крупных животных. Ну а став полностью разумным, вид широко распространился; некоторые из его членов теперь обитали чересчур далеко в глубинах суши, чтобы когда-либо посещать море. Впрочем, они остались привязанными к циклу чередования дня и ночи.

Самки, почти вполовину более крупные, чем самцы, были соответственно и сильнее, хотя их конечности имели ту же длину. Анатомия делала их сильней и быстрей в воде, одновременно замедляя неловкие движения на суше. Тела их имели четыре выхода для вскармливания молодых. Их нельзя было считать грудями; строение не позволяло подобного допущения, как и выделяемый ими продукт нельзя называть молоком. Как правило, самка рожала четырех малышей, из которых трое были самцами; пол отпрыска определял ее эквивалент хромосом, а не самца; яйца по одному поступали в яичник с интервалом примерно в сотню часов за время брачного сезона и обычно оплодотворялись различными партнерами.

Это происходило около полудня. Разрешение от бремени происходило к концу следующего дня, так что период вынашивания был сопоставим с человеческим. Младенцы появлялись из разделенной на сегменты матки с интервалом, примерно соответствующим времени их зачатия. Из-за размеров матери роды проходили легче, чем у людей. Она выкармливала их долгой ночью; за это время малыши подрастали, и к утру их уже можно было отнимать от груди. Во время кормления самка была не способна к размножению, однако давала уменьшающее количество «молока» достаточно долго, чтобы оставаться неоплодотворенной до следующего полудня. Посему последующие роды были разделены четырьмя бетанскими годами, или семнадцатью земными месяцами.

В примитивные времена матери было трудно на берегу, однако ей приходилось оставаться там, чтобы заботиться о молодых во время первой ночи их жизни. Самцы — трое в среднем — доставляли пищу, а она работала возле лежбища или лагеря и охраняла его. (Глаза бетан великолепно приспособлены к темноте.) И возникший брачный обычай, естественно, принял форму полиандрии.

Быть может, из-за нечастых сексуальных сношений, как и из-за соматического неравенства, внутренние психоментальные различия между самцом и самкой на Бете были куда очевидней, чем на Земле. Самцы — агрессивные, изобретательные, умелые, способные мыслить абстрактно — не обнаруживали созидательного потенциала в искусствах, непосредственно связанных с эмоциями; самки же — уравновешенные, настойчивые, при необходимости жестокие, практически настроенные, однако артистичные — понимали живой мир непостижимой для самца глубиной. Почти все общества были матриархальными, и Великая Мать являла собой религиозный архетип.

Так обеспечивалась связь, удерживающая родителей вместе, обеспечивая таким образом нужную заботу медленно зреющей молодежи. У человека этой цели служит круглогодичное либидо. На Бете же страстные желания порождали скорее разрушительную силу и страсти, способные вырваться из-под контроля. Самые различные культуры выработали разнообразные средства, чтобы возбуждать в жене пыл к одному из мужей и защитить достоинство дочери.

Чтобы связать самца с самкой, вместо низменной похоти на Бете природа воспользовалась пищей: помимо детей, она кормила и самца. Выбрав единственное слово из тысячи, обозначающих жидкость, которую она производила, ученые «Эмиссара» назвали ее инин, а процесс выделения ининацией. Жидкость эта питала отпрысков обоего пола. Она содержала гормон, ускоряющий их рост и существенный для сохранения здоровья и сил взрослого самца. Он нуждался лишь в небольшом количестве инина и, получая его от самки, испытывал такое невероятное удовольствие, что насыщался очень быстро, но должен был обращаться к ней несколько раз за один оборот планеты. (Ей тоже было приятно — но ощущение оставалось нечетким и мягким.) Так нормальная самка удерживала своих супругов.

В период размножения источник иссякал, и феромон, который начинала производить самка, возбуждал похоть в самцах. В конце его они оказывались проголодавшимися. И когда на ранней стадии беременности она возобновляла ограниченную ининацию, радостное событие знаменовало высочайший праздник у самых разных верований.

Подобная глубокая зависимость обычно порождала в самцах трепетное и мистическое отношение к самкам. В некоторых областях общество подразделялось на две вполне отличные группы по половому признаку — с различными законами, ритуалами и языками. Взаимопониманию служил некий пиджин.

В универсальном плане основную единицу общества составляли мужья данной жены вместе с подрастающими сыновьями. Предполагалось, что они образуют несокрушимое братство. Конечно, на практике оно сохранялось не всегда. Холостяков было мало, проституток еще меньше, а о гомосексуализме и слыхом не слыхали. Когда цивилизация достигла поры умудрения космополизма, участились попытки сделать полы не «равными» — об этом трудно было и подумать, — но более близко связанными.

Как и на Земле, в конце концов появились и государства — в оседлой (вдоль богатых побережий) и в номадической (мрачные континентальные края) форме. Как и на Земле, они породили общественные работы, войны, покорение и порабощение чужеземцев, тирании, коррупцию и упадок. Как и на Земле, они способствовали ускорению материального и интеллектуального прогресса.

И все же ни одно бетанское государство нельзя было сравнить с земными. Возглавляли их, конечно же, самки — монархини иногда объявлялись божественными, — сдерживающие воинственный пыл самцов. Семейная структура не давала народам ни слиться в машиноподобные армии, ни рассыпаться на отдельные личности. Более того, попав к морю, любая здоровая личность могла прокормиться старомодной охотой, уплыв подальше от всякого угнетения. Посему большая часть наций придерживалась либо традиций и покоя, либо же проявляла активность рационально. Все империалистические притязания преследовали весьма определенные цели и прекращались после достижения их.

В целом бетанская история, при всех ее подъемах и упадках, была менее горестной, чем земная. Хотя, впрочем, насилие во взаимоотношениях между самцами случалось чаще.

Наконец пришла научно-промышленная революция. Она принесла с собою те же беды и несчастья, но никогда не приближалась столь близко к пропасти, как было на Земле; отчасти потому, что происходила постепенно, в консервативной, управляемой самками цивилизации, характеризующейся весьма этическим отношением к окружающей среде. В конечном счете она преобразовала характер бетанской жизни более глубоко, чем на Земле. Главное воздействие осуществлялось через биологическую науку, на Бете доминировавшую над физикой. Исследователи научились синтезировать ключевые гормоны инина.

Взрыв не разразился на следующий день. Ему противодействовали обычаи, привычки, верования, законы, эмоции, сопровождающие традиционный процесс получения инина, сексуальность и стремление к обзаведению потомством, однако теперь самцы получили возможность жить вдали от самок столько, сколько нужно, без особых сложностей для себя.

Молодежь начала медлить с вступлением в брак, подыскивая себе партнеров, — более чем просто терпимых — с прагматической точки зрения. Впервые Бета узнала некий аналог романтической любви; тем временем тайна, окружавшая самку в глазах самца — а иногда и ее собственных, — начала рассеиваться.

Кое-кто из самцов предались целибату, ради исследования Беты и ближайших планет, занятий наукой и философией, достижения высот познания. Были основаны монашеские ордены. Крайний идеализм породил фанатизм со всеми последствиями. Многие из самцов сумели осознать, что теперь могут по собственному желанию погрузиться в области, подобные инженерному делу, к которому матриархи испытывали весьма ограниченный интерес. Родилась и распространилась высокоэнергетическая промышленность.

Не следует думать, что революция совершилась в едином пароксизме. Мыслители, принадлежащие к обоим полам, пытались сдержать ее. Одним из результатов их усилий явилось всемирное правительство, другим — космические путешествия. Древнее уважение к жизни, воплощенное в самке, во многом сохранилось, и вполне естественно было направить новую технологию вовне — туда, где она могла даровать новые ресурсы, не нанося материнской планете ран.

Свободного предпринимательства — каким понимают его люди, — на Бете не существовало. В порядке компенсации война и подобные ей безумства случались здесь по человеческим меркам в невероятно скромном масштабе. Так что всемирное государство располагало достаточными ресурсами для воплощения в жизнь космической программы.

Бетане быстро обнаружили Т-машину, обращающуюся вокруг Центрума, — по ту сторону от звезды, если смотреть от их планеты. Ну а последующие десять столетий усердно и терпеливо разыскивали траектории, проходящие через сотню Звездных ворот. Бетане заселили полдюжины необитаемых планет, познакомились с представителями других разумных рас, многому научились у них, чем превыше меры обогатили свою цивилизацию.

Однако в то же время основания их цивилизации быстро подтачивались — все быстрей и быстрей. Биологическая революция проходила куда более медленно, чем шел бы столь важный процесс среди человечества, но тем не менее она продвигалась вперед. Пока самцы, преодолевая свою физическую зависимость от самок, поколение от поколения избавлялись от своей духовной зависимости, химия сделала управляемым и цикл размножения. Самка могла теперь приобрести готовность к нему в любое время — по собственному желанию. Психологический эффект разом даровал свободу и опустошение. Рухнула первородная связь с солнцем и звездами, уступая место сознательному решению. До сих пор, если самка обращалась к мужской области деятельности, например космоплаванию, ей приходилось улаживать не только рабочие взаимоотношения, но и буквально отказываться от собственного естества, определявшего ее суть. Удачи в этом никому не было даровано. Смятение и горечь передавались и тем, кто оставался дома. Слишком часто сексуальность становилась оружием.

Пророки, философы и простонародье тем временем старательно искали новый, более гибкий идеал. Пример инопланетных разумных существ, сам факт того, что существовали Иные, делали эти попытки вдвое усердными, разочарование дважды более мучительным.

Ко времени явления «Эмиссара» психосексуальная дилемма создала на Бете настоящий кризис. Нарастали тревоги, приступы эксцентричности, количество умственных заболеваний, преступлений… доходило даже до волнений. Вне зависимости от процветания и заинтересованности в своем собственном деле, немногие могли назвать себя счастливыми, скорее наоборот — печаль чаще являлась основой всего существа. Некоторые предлагали воспользоваться путешествием во времени, чтобы избавиться от всех разработок науки. Это во всяком случае было невозможно, хотя бы потому, что на Бете не знали траектории, которая могла бы привести корабль в далекое прошлое. Мало было надежд на то, что такая найдется. Чаще слышались предложения — усилием воли — всем возвратиться назад к природе. Чистое донкихотство: лишившись современной технологии, почти все население Беты скорее всего вымерло бы. Ну а управлять этой техникой могло лишь социально эмансипированное общество. Идти было некуда, только вперед… только куда на самом деле?

И тут прибыл «Эмиссар».

Возможности общения совершенствовались, и год от года волнение овладевало даже самыми рассудительными бетанами. То, что казалось прежде просто интригующим — но чисто научным проектом, — приобрело гигантский масштаб. Эти двуногие оказались не только разумными; им по праву рождения принадлежало то, к чему стремились бетане.

Подобные сексуальные обычаи существовали у нескольких рас, обремененные рядом различий, слишком глубокими, чтобы ими можно было пренебречь. (Например, одна из рас, крылатая, постоянно мигрировала по всему своему миру. Ничто из ее институтов, нравов и верований не могло найти применения у обитателей поверхности.) Люди, невзирая на все внешние и внутренние различия, в основе своей были подобны бетанам. Решение достигалось в развитии взаимной симпатии между двумя личностями противоположного пола.

Научные исследования, литература и дружеский опыт могли научить бетан сути подобных отношений и приспособить к ним. Такие события не совершаются за одно поколение или даже столетие; подобное озарение могло преобразить цивилизацию разве что за тысячу лет, и результат стал бы не копией, а истинно бетанским вариантом. Однако надежда наконец появилась. Путеводной звездой, которую в муках слепоты разыскивали бетане, могло оказаться Солнце.

Фиделио умолял об этом Джоэль: «Научите нас вашим путям любви».

Ни она, ни Кристина не следили за погодой. Закатные ветры бывали иногда опасными, но до горизонта Центруму еще опускаться не один земной день, и к тому же тогда ветры налетали с запада. Ранний и непривычный дождь сулил облегчение, он обещал умерить тепло. Ну а потом… платье и обувь быстро высохнут. Женщины шли, обсуждая душевные порывы. Но наконец Крис припала к старшей подруге, иначе ветер бы унес слова.

— По-моему, нам пора поворачивать.

Джоэль оглянулась. Небо затянули чернильные тучи, ветвились молнии, грохотал гром. Облака неслись серыми клочьями. От моря — дыбившегося, рушащегося, взрывавшегося во тьме белой пеной — летела водяная пыль, галечник скрежетал тысячью мельничных жерновов. Джоэль не могла видеть очень далеко, но в поле ее зрения по кустарнику бежали золотые, красные и бурые волны; за ним отчаянно махали ветвями деревья… обломанные ветви и листья неслись во мрак. Ветер ревел и выл. Он обхватил Джоэль и прижал холодной бурной подушкой, как тот солнечный прилив, что утопил Александра Влантиса. Но все же натиск его усиливался.

— Да, — отозвалась Джоэль. — Укроемся в машине. Не будем пытаться взлететь, пока буря не кончится.

Они повернули назад. Теперь их разил дождь; сперва стрелами, потом копьями… под уже не стихавший барабанный рокот над головой. Наконец женщины начали вязнуть в грязи. Они скользили, падали, брели, пригнувшись к земле, тянулись друг к другу за помощью. Буря наполняла Джоэль грохотом, визгом и воплем. Гром сотрясал ее кости.

«Это же невозможно! — кричала замкнувшаяся в себе часть ее сознания. — За восемь земных лет — двадцать пять бетанских — мы никогда не сталкивались ни с чем подобным… еще сегодняшнего вечера… никогда!»

Голотевт внутри ее отвечал бесстрастно: «Что такое двадцать пять лет по сравнению с длительностью существования этого мира? Если хватит времени, может случиться все что угодно. Возможно, массивный холодный фронт, по кривой тропе скользнув от арктики, отодвинул бурю от терминаторов. Тебе следовало перед выходом познакомиться с метеорологическим прогнозом. Но не считай себя виновной. Ты способна предусмотреть все, лишь когда связана со своей машиной».

Ветер только набирал силу. Молния превращала капли в ртуть, а когда она гасла, вновь рушилась темнота. Тут началось самое жуткое: по земле, убеляя ее, заскакали камни. Они ранили плоть, покрывали ее синяками, открывали дорогу мгновенно смывавшейся ливнем крови. Стена казалась непреодолимой, и женщины, повернувшись и обратившись спиной к ветру, начали выискивать убежище.

Впереди замаячила тень: дерево, за которым можно было укрыться. Ослепленные и оглушенные, они припали к нему.

Тонкая, как хлыст, ветвь разбила голову Джоэль. Она упала на четвереньки, в грязь и кипящую воду. Молния осветила шею Кристины, которую захлестнула эта ветвь. Она уже расслабила свою хватку, но вместе с нею упала и Кристина. Джоэль на четвереньках приблизилась к подруге, изо рта Кристины текла алая кровь. Она протянула руки вперед — в бурю. Джоэль согнулась, пытаясь прикрыть ее. Руки Кристины упали, глаза ее закатились, и новая молния высветила в них пустоту. Джоэль припала губами к губам.

Бесполезно. Перебитая гортань сулит быструю смерть.

Джоэль стала на колени под деревом, обнимая тело Кристины.

Глава 12

Главный двигатель «Чинука» пробудился в нужный момент на орбите вокруг Деметры. Электромагнитный щит, защищавший корабль от космического излучения, отключился на несколько секунд. А потом включился вновь, создавая высокий положительный потенциал на корпусе, когда плазменный двигатель достиг динамического равновесия. С ускорением, равным ускорению земного тяготения — верхний предел при полных баках, — космический корабль по спирали направился от планеты в сторону Т-машины. Она располагалась в точке Л-4, на той же самой орбите вокруг Феба, что и планета, в 60° впереди, и путешествие — с поворотом в средней точке и последующим торможением — теоретически должно было занять семьдесят три часа, а на практике — чуть больше.

Когда все наладилось, Бродерсен приказал переключить системы на автоматическое управление, и все собрались в кают-компании. Пробираясь туда из командного центра (который Дэн, памятуя свои круизы по проливу Хуана де Фуки на север среди сурового величия Внутреннего Прохода, до сих пор называл мостиком), он ощутил земное тяготение — на четверть больше, чем давала Деметра. Бродерсен проделывал достаточное количество межпланетных полетов ежегодно, а потому знал, что скоро привыкнет к нему — как и часам, переведенным на земное время, — но каждый раз тело его опаздывало с привыканием на какой-то все больший миг. Спустившись по трапу в кольцевой коридор, Бродерсен ощущал под ногами податливый зеленый ковер и, глядя на серо-белые стены, думал, что, пожалуй, решил бы, что стареет, если бы не Кейтлин. Если не считать мебели и оборудования для отдыха, кают-компания была не более яркой. Внезапный сбор не позволил людям принести с собой какие-нибудь украшения, сделать помещение более радостным. И все же, когда он увидел Кейтлин, в каюте словно вспыхнуло солнце. Она извлекла из своего рюкзака короткое платье и цветущим крокусом, поглощенная, застыла перед большим экраном. На четверть его занимала собой Деметра, дневная кобальтовая синева переходила в бирюзу и сапфир, завитки девственной белизны облаков тут и там расступались, открывая охряную поверхность суши; ночная сторона светилась призрачным лунным сиянием. Свет гасил звезды, и только у самых пределов экрана глаза успевали приспособиться и воспринять их мириады.

— Великая. Великая, — услыхал он ее воркующий голос. — Разве могла ты не породить жизнь?

— Полегче там, — невольно пробормотал он.

Кейтлин вздрогнула и с радостным смехом босыми ногами зашлепала к нему. «Она просто не замечает тяготения», — подумал Дэн, когда возлюбленная плоть соприкоснулась с его телом и повисла на шее. От нее пахло чистотой… и ею самой; запах солнечного света как будто бы навсегда пропитал свободно распущенные волосы. Она тесно прижалась к нему. Последовал поцелуй.

— Тише, тише, кобылка, — пробормотал он, когда оба перевели дух. — Все остальные будут здесь через несколько мгновений.

— Какие еще остальные, может быть Иные? — Интонация ее и ухмылка были настолько красноречивы, что он услыхал заглавную букву. — Так ты думаешь, что они любят подглядывать? Хорошо, может быть, научатся чему-нибудь. Обменяемся технической информацией?

— Ты знаешь, что я имею в виду свой экипаж, ветреница, — он освободился. — Положение и без того сложное, незачем усложнять ситуацию амурными делами.

— А если бы они обнаружили тебя в чьих-то других объятиях? Надеюсь, они не примут меня за твою старую девственную тетушку. Под это определение я не подхожу минимум по двум пунктам.

Радость его угасла.

— Боюсь, что это повлечет за собой хуже чем ревность. В особенности… ладно, я объясню потом. Видишь ли, Пиджин, макушла, я понимаю, в каком ты сейчас восторге. Только это совсем не приключение, а весьма опасное дело. И вполне может превратить меня в одного из тех, кого вспоминают такими словами: «И сам повеселился, и столько людей положил». — Кулак его ударил по ладони. — И ты можешь оказаться среди них; Христе Боже, такое вполне возможно.

Протрезвев, она отвечала негромко:

— Как и ты? Ну хорошо. Если ты хочешь, чтобы я меньше прыгала, постараюсь ради тебя. — Порыв вернулся, заставив ладонью провести по его голове и выдающемуся подбородку, пригладить легкую щетину. — Только откровенно говоря, Дэниэл, пессимизм плохо подходит тебе, ты — прирожденный боец.

— Я — реалист или хотя бы пытаюсь быть им. А ты живешь в милой приветливой вселенной, такой же, как и ты сама. За это я и люблю тебя. Ты освещаешь мой мир. Однако реальность не дает оснований для подобных ощущений. — Бродерсен ощутил, как покраснели его уши, услыхал свой запинающийся голос. Нужны были слова, и он ухватился за как будто бы самый подходящий пример. — Начнем с того, что, когда я вошел, ты говорила, что Деметра не может… э… не породить жизнь, потому что она прекрасна. Такой вывод ниоткуда не следует. Все планеты, которые я видел, прекрасны по-своему, но почти все они мертвы, и всегда были такими. Ты придаешь жизни больше значения, чем она имеет на самом деле.

Кейтлин слегка ощетинилась:

— Неужели ты думаешь, что я, фельдшер, не видала боли и смерти? Что никогда не размышляла над окаменелостями и… — Она умолкла. В двери показался первый из членов экипажа.

Остальные последовали за ним. Бродерсен пожимал руки, представляя Кейтлин тем, кто еще не встречался с ней прежде, со всеми обменялся бодрым «Ну как дела?», предложил всем холодное пиво или легкое питье, наконец усадил всех рядком; девушка его скромно пристроилась в уголке. И только тогда сам он уселся на стол, свесив ноги, и извлек трубку вместе с табаком.

— О'кей, — начал он по-английски, люди его чаще разговаривали на этом языке, чем на испанском. — Начну с того, что я просто не могу представить, как благодарить вас, и поэтому не стану даже пытаться. Не стоит проявлять суровость в отношении тех, кто решил не участвовать в таком путешествии. Возможно, в данном случае не существует абсолютной правоты и наоборот. Личность имеет право выбора, и когда все уляжется, не исключено, что все мы сочтем, что выбрали не правильный путь. Впрочем, едва ли. Однако, вне зависимости от того, что будет с нами потом, петь мне тонким голосом в гареме великого хана, если я когда-нибудь забуду вашу сегодняшнюю верность.

«Не просто верность, — подумал он. — Эти люди слишком умны и свободны, чтобы стать покорными псами любого хозяина. Иначе я не выбрал бы их… будь они не такими, какие есть. Но только каковы они на самом деле? И знают ли это сами? Рисковать своей шеей в космосе в окружении злых звезд — это вовсе не то что поставить на кон свою честь перед лицом выборной власти. Девятеро из четырнадцати отказались. И едва ли оставшаяся пятерка отыщет две общих причины. Можно ли понять, что именно движет ими? Но напрямую не спросишь, о таких вещах не говорят вслух. Однако знать было бы весьма важно, j no es verdad, старина?» Взглядом он прочесал их.

Стефан Дозса, помощник капитана и электронщик. Как всегда, самоуверен.

Филипп Вейзенберг, механик. Спокойный, наблюдательный.

Мартти Лейно, помощник механика. Переводит яростный взгляд с Кейтлин на Бродерсена и обратно.

Сюзанна Гранвиль. Компьютерщица. Внимательная, сгорбилась в кресле и не отводит глаз от капитана.

Сергей Николаевич Зарубаев, стрелок и главный пилот бота. Его лицо засияло от счастья, когда Кейтлин поцеловалась с ним, они были старинными друзьями.

«Ну хватит трястись, берись за спинакер!»

— Моя жена объяснила вам, в какой заварухе мы оказались, — приступил к делу Бродерсен, — но, учитывая все обстоятельства, и в частности письменные переговоры под вымышленный разговор, — она, вероятно, не могла обратиться к подробностям. Могу по возможности посвятить вас в них — с любыми деталями, сегодня или завтра, всех сразу или отдельно каждого. Но пока позвольте просто обобщить.

Он начал загибать крепкие пальцы.

— Выставленный у Ворот робот-наблюдатель, о котором вы знаете, зарегистрировал явное — клянусь в этом — свидетельство возвращения «Эмиссара». Корабль отправили в Солнечную систему — куда же еще? — и после этого о нем ни слуху ни духу. Двое из вас, кажется, случайно оказавшись возле меня, слыхали, как я бурчу свои подозрения. Элементарные исследования в точности подтвердили этот факт. Я отправился к губернаторше, и она скормила мне целое блюдо всякой требухи, начиненной намеками на разную жуть, творящуюся в Галактике, и закончила разговор тем, что поместила меня под домашний арест. Лиз она велела молчать, но я сбежал, и теперь мы тут.

Готовясь к полетам на «Чинуке», вы думали о другом и нанялись ко мне в расчете на перспективу полета к звездам. Я ценю ваш ум, вы уже представляете маршрут, который нас ждет, и если мы не сумеем его одолеть, никто не пройдет его.

Должно быть, Лиз рассказала вам о моих подозрениях. Мы имеем дело не с правительством Союза, а только с какой-то группой внутри его. Даже пристальное внимание публики может погубить этот заговор, если мы не позволим конспираторам укрепиться.

Я намереваюсь отправиться на Землю, войти в контакт со знакомыми мне людьми, в частности с представителями рода Руэда.

Все будет сделано в тайне, чтобы избежать возможных неприятностей. Тем временем вы можете спокойно оставаться на борту корабля; с официальной точки зрения вы всего лишь обслуживаете заказчика. Надеюсь, что других дел для вас не найдется. Быть может, все начнется, когда я войду в контакт с нужными людьми, и вам вообще ничего не придется делать.

Если же нет… ну что ж, моя жена предупреждала вас, разве не так? Я не знаю, что именно может случиться, а потому буду разыгрывать вышедшие карты, но, если я ошибусь, вы разоритесь тоже. — Он ткнул в них стебельком трубки и принялся наполнять чашку. — И мне безразлично, если закон остался только в книгах о пиратах. Мне не оставили другого выхода.

А теперь, если вы платили не за это, окажите мне последнюю услугу и будьте откровенны. Я дам любому официальное увольнение, занесу в журнал протест, помещу в самое легкое заключение и выпущу в первом же безопасном для этого месте. О'кей? Говорите.

Бродерсен затолкал в трубку табак и поджег его. Все молчали.

— Конечно, я не рассчитывал на отказ, — наконец проговорил он, — но предложение остается открытым, пока наше путешествие остается мирным. Но когда дело закрутится, отказываться будет поздно. Понятно?

«Пристрелю ли я того из них, моих друзей, который дрогнет под огнем?.. Да, если придется. Я нарушу космическое право, и этого будет достаточно, чтобы осудить меня, если только не окажется, что все нынешнее сафари порождено моей жуткой ошибкой. В таком случае я бы предпочел то обхождение, которое предки мои оставляли на долю бандитов».

Жужжал вентилятор. Дымок с любовным умиротворением щипал язык.

— Речь окончена, — завершил он. — Есть вопросы? Комментарии? Кошачьи вопли?

— Да, — Мартти Лейно пригнулся вперед, выплеснув пиво из своей кружки, и отрывисто проговорил:

— А что… миз Малрайен делает на борту?

«Можно было ожидать». Бродерсен поглядел на него, прежде чем ответить. Младший брат Лиз не был похож на его жену, в нем более проступали их предки, обитавшие у берегов Ладоги: невысокий, кряжистый, курносый, чуточку азиатское лицо, гладкие черные волосы и раскосые голубые глаза. Обычной приветливости как не бывало.

— Она укрыла меня после побега, — отвечал Бродерсен. — В противном случае мне пришлось бы держаться ближе к населенным местам, и тогда меня могли бы узнать. Официально она является корабельным фельдшером.

— Она-то? — прозвучала неприкрытая насмешка.

— Миз Малрайен числится среди персонала госпиталя Святого Еноха и имеет необходимую квалификацию, чтобы справиться с любыми возможными в полете заболеваниями и травмами. Дополнительно она будет исполнять обязанности квартирмейстера. — Бродерсен кивнул. — У нее хватает работы.

Лейно яростно поглядел на Кейтлин, сидевшую, сложив руки на коленях. Она отвечала ему короткой и кроткой улыбкой.

— О, вы конечно найдете для нее дело! — отрезал он.

— Эй, полегче там, — посоветовал Вейзенберг.

Бродерсен распрямился и постарался вложить в свои слова армейско-аристократическую интонацию:

— Довольно, мистер Лейно. Если у вас есть любые личные претензии, и в том числе к капитану, предлагаю уладить их официальным путем. В противном случае относитесь к вашим спутникам по кораблю с подобающим уважением.

Словно получив удар в живот, молодой человек осел назад в кресло. «Наверно, я обошелся с ним слишком строго? — подумал Бродерсен. — Не следовало этого делать при всей обиде за Пиджин».

— Полегче, полегче, — повторил Вейзенберг, — без грубых слов. Мы не можем себе позволить никаких ссор. Миз Малрайен, рады приветствовать вас на корабле. — Улыбка разогнала морщинки возле уголков глаз. — Я, например, как раз надеялся избежать обязанностей квартирмейстера.

— Весьма благодарю вас за доброту, сэр, — выдохнула она и на секунду-другую задержала на нем свой горячий взгляд. Среднего роста, строгое сухое лицо, крупное адамово яблоко, небольшие карие глаза, прикрытые клокастыми бровями. Привычный шотландский берет прикрывал коротко подстриженные седые волосы, напоминая всякому, что он занимает должность главного инженера.

«И тебе спасибо, Фил», — попытался спроектировать мысль капитан. Но скорей всего это было не нужно: Вейзенберги и Бродерсены дружили давно.

Сюзанна Гранвиль похлопала Кейтлин по плечу.

— Тогда приветствую тебя, — проговорила она на английском с французским акцентом. — Прости, космонавты всегда опасаются неопытных спутников… правда, Мартти? Но с этими обязанностями ты, безусловно, справишься. И если я могу чем-нибудь помочь тебе, ради Бога, скажи мне.

«Как это здорово со стороны Сью. Рядом с великолепной Пиджин она такая домашняя», — мелькнуло в голове Бродерсена. Он остановил себя. Что за чушь прет в голову? Просто Сью хорошая женщина.

Руку поднял стрелок Зарубаев. Рослый мужчина… крепкого телосложения: светлые до плеч волосы и борода не были в моде на Деметре, если не считать поселка Новый Мир и его окрестностей, где он обычно обитал, соблюдая некое подобие облика Толстого.

— А как насчет боевой подготовки? — спросил он.

— Ха! — насупился Бродерсен.

— Ты сказал, что мы должны быть ко всему готовы, когда отправимся к звездам… на всякий случай, — ты сам так говорил. Поэтому у нас есть встроенное орудие, как на «Эмиссаре», и кое-что послабее. А теперь ты говоришь о возможном пиратском нападении, как я слышал.

— Подожди-ка минутку, — запротестовал Стефан Дозса.

— Нет, пусть продолжает, — велел Бродерсен помощнику.

— Шкипер, — отвечал Дозса уже с собственным достоинством. — Я возражаю не против предложения, а против формулировки. Еще мальчишкой я убедился в том, что всякое правительство есть естественный враг своего народа. Если мы примем его семантику, то наполовину проиграем битву. Мы не пираты, а освободители.

Кейтлин шевельнулась. Тревога звучала в ее голосе:

— Вы говорите как фанатик, сэр. Моя страна хорошо помнит их, слишком даже хорошо.

Дозса, коренастый, темноволосый мужчина с миндалевидными глазами на довольно плоском лице, рассмеялся:

— Тогда зовите нас частной полицией… или проповедниками. Или безумцами — последнее, пожалуй, вернее всего. Но не пиратами. Пираты стремятся отобрать деньги.

— Говори, что хотел, Сергей, — предложил Бродерсен.

— Я полагаю, что всем нужно пройти инструктаж и попрактиковаться в обращении с легким стрелковым оружием, — констатировал Зарубаев. — Вне всякого сомнения, каждый на борту умеет стрелять, но лишь мы с вами, капитан, служили в миротворческих силах и знаем технику боя — в том числе и космического. Мы можем дать инструкции. До Т-машины лететь несколько дней, от Солнечных Ворот до Земли придется тоже добираться не один день, и кто может сказать, что будет потом. Мы можем заучить некоторые основы, начало методики.

— М-м-м… м-м-м… — Бродерсен шевельнулся на своем столе. — Мы не рассчитываем на неприятности.

— Некоторая тренировка не повредит, — заявил Дозса. — В этом путешествии у нас пока не слишком много дел. Я буду рад чем-нибудь заполнить свободные от вахт часы. А как насчет остальных? — Он бросил взгляд в сторону застывшего Лейно. — Быть может, занятия помогут нам теснее сплотиться.

Дискуссия вырвалась на свободу. Согласившись на предложение, все обратились к возникшим вопросам. Прошло два часа, прежде чем Бродерсен отпустил экипаж. Свободные от дежурства могли оставаться в общей комнате, но никто не сделал этого. Выходя из комнаты, Вейзенберг шепнул:

— Попробую что-нибудь сделать с Мартти, Дэн, но все в основном зависит от тебя самого, так?

— Ух! — вздохнул Бродерсен, когда они с Кейтлин остались вдвоем.

Она взяла его за руки.

— Бедняжка. Нелегкое это дело быть капитаном, правда? Он чуть улыбнулся:

— Ты обнаружишь, что пост квартирмейстера тоже не сулит особых восторгов, моя дорогая. Работы больше, чем у кока и стюарда, хотя и у них дела по горло. Выдай да посчитай, и пригляди, чтобы корабль был в порядке… Лучше я начну учить тебя прямо сейчас.

Она приблизилась.

— Неужели спешка настолько неотложна?

— Увы, боюсь, что да, — отвечал он. Кейтлин вздохнула.

— Ну что ж, хорошо, потом. — И показав в сторону ближайшего обзорного экрана:

— Там, снаружи, всегда опаздывают, пока мы живы. Разве не так, мой дорогой?

Он не отвечал, слишком захваченный увиденным — очертаниями ее тела на фоне далеких звезд.

Глава 13

Я была огромной гордой семгой, но не знала слов, которыми можно выразить величие или гордость. Я была такой. Мои бока отливали синевой стали, подбрюшье горело серебром, но я знала о металле только остроту крючка, некогда впившегося в мою губу и вырвавшего кусок плоти. Я сливалась воедино с водой, и всегда была таковой. Когда я была мальком, вода рябила и шептала вокруг меня, а я пряталась в гравии, и неторопливая тень щуки скользила, затмевая желтые полосы солнца. Позже вода текла, бурлила, ласкала, облегала меня, когда, отдавшись на волю течения, я уносилась к морю. А потом вдруг сделалась соленой и жалом своим пробудила сознание, которым я обладала еще в икринке; и я прыгала от радости, взмывая в водопад света, где воздух острым ножом резал мои жабры. Ну а затем годы, не знавшие времени, я бродила в море, охотилась, догоняла, грызла сопротивляющуюся мягкую плоть, и восторгалась.

Но наконец я уловила благоухание, которому нельзя было противиться, и устремилась домой. Нас было много; мы одолевали сопротивлявшуюся нам реку и покрывали ее воды блеском своих тел. Теперь и мы сами стали добычей. Мы умирали, умирали, и каждая смерть становилась тем же праздником, каким была и жизнь. Я победила. Жизнь таилась внутри меня. В мирной заводи верховья реки рыла я хвостом в гравии, некогда укрывавшем меня, гнездо для моих собственных детей. Я не понимала, какими они будут — и съела бы любого, если бы он попался мне, — но тогда я любила их. Тут он нашел меня. Он. Это был самый лучший момент в моей жизни.

Ну а вскоре я была готова к смерти. И явился Призывающий, и взял меня в Единство. Я была Рыбой.

Глава 14

Деметра торопилась исчезнуть из поля зрения; сперва мир превратился в шарик, потом в голубой серпик и наконец сделался яркой точкой среди бесчисленных звезд. У всех нашлось дело, в основном сводившееся к праздному стоянию на вахте, поскольку «Чинук» летел в автоматическом режиме. Тем временем новоявленный квартирмейстер Кейтлин радостно возилась на кухне, занятая готовкой: впервые после старта экипаж ждали не замороженные концентраты. Бродерсен находился в капитанской каюте, при деле и очень доступен для экипажа.

Внутренняя личная комната была достаточно комфортабельной и уютной. Складная двуспальная кровать оставляла достаточно свободного места для кресел, двери в клозет, шкафа, полки, стола, информационных и связных терминалов, раковины, плиты, миниатюрного холодильника, экранов внешнего и внутреннего обзора. Вентиляторы с тихим шелестом гнали воздух, свежий, невзирая на дым трубки: на данной стадии температурного-ионизационного цикла пахло вечером. На бледно-серых с голубизной переборках не было фотографий, на полках — книг; пустота была лишена даже самого малого отпечатка личности, ведь они с Кейтлин не многое принесли с собой в рюкзаках. Тем не менее стены оживут, как только этого захотят хозяева, ведь в памяти корабля покоилась изрядная доля всей культуры человечества.

Бродерсен понимал, что неплохо бы и вздремнуть, ну а потом, после обеда выспаться основательно. Он слишком долго был в напряжении, и оно теперь не оставляло его. Табак тут ничем помочь не мог, а к алкоголю и марихуане в космосе он прибегал редко. Подумав, он решил заняться возобновлением прежних знакомств. Нажав кнопку на ручке кресла, он отключил присоски, удерживавшие его на месте в случае ускорения, и переставил кресло к терминалам, где собственным весом вновь заставил кресло присосаться к полу. Вызвав архив, он включил Пятую симфонию Бетховена и подал на видеоэкран «Тридцать шесть видов Фудзи» Хокусая, так чтобы интервал можно было регулировать вручную, и опустился назад. «А потом, пусть будет Моне, и даже Ван Гог, — подумал он, — …а может, обойдемся и без картинок, но… м-м-м… добавим капельку Киплинга? Я столько лет не перечитывал его „Трех солдат“…»

Чистая эзотерика, как бывало всегда, когда речь заходила о вкусах в искусстве. Вообще Дэн считал себя человеком простым и примитивным — так сказать, любителем картошки и мяса, хотя и не отказывающийся от изысканной пищи. Кейтлин и Лиз умели готовить, что… свойственно сексуальным женщинам — а вообще он был гурманом. Родители постарались, чтобы Дэн получил хорошее образование, но сам он держался чистого прагматизма, пока не вступил в миротворческие силы. А потом захотел осмыслить то, что пережил на Земле и за ее пределами, и занялся изучением истории, антропологии и связанными с ними дисциплинами, что в свой черед помогло ему понять великих творцов. К тому же первая жена поощряла его интересы, вторая поступала аналогично.

— Пусть я и не интеллектуал, — иногда замечал Дэн, — но предпочитаю мыслителей. — И финансировал кафедру гуманитарных наук в университете Эополиса. — Вид нуждается в том, чтобы сохранить себя, осознать и развить собственное наследие… перед лицом Иных, перед лицом всего космоса.

Бродерсен уже начал ощущать, как расслабляются мышцы шеи и плеч, когда зазвенело у двери. Проклятье! Ад! И мать-перемать. Но капитан всегда доступен… Оторвавшись от кресла, он переместил свое тело во внешнюю часть каюты. Она была невелика, просто кабинет, если не считать сложную электронику, связывающую с командной рубкой. Сидя за столом, он нажал кнопку, и дверь сдвинулась, открыв перед ним коридор, охватывавший обитаемый уровень.

Вошел Мартти Лейно и, словно бы исполняя запланированную процедуру, вполне вежливо отдал честь.

— Нуждаюсь в личной беседе, сэр, — бросил он. «Ох-ох. Ну что ж, этого не избежать».

— Конечно, — отвечал Бродерсен и махнул, закрывая дверь. — Когда это члену моего экипажа невозможно было попасть ко мне, не говоря уже о брате моей жены? Садись куда хочешь.

Молодой человек — тридцати семи лет по деметрианскому счету — резким движением повиновался. Он то краснел, то бледнел и отрывисто дышал.

— Ты похож на пророка Наума в похмелье, — заметил Бродерсен. — Расслабься. Раз ты не куришь, так, может быть, выпьешь?

— Нет.

— Что же случилось? — Вы это знаете. — Лицо перед ним оставалось спокойным, и Лейно продолжил:

— Дело в вашей женщине!

«Он еще не вышел из-под контроля, — понял Бродерсен, — это хорошо. Мне не нравится, что он так говорит о ней, но у меня нет времени».

Он вдохнул ароматный дымок из трубки, подбирая слова. И отвечал ровным голосом:

— Ты про миз Малрайен? К твоему сведению — она не моя женщина, а сама по себе. А если думаешь иначе, тогда просто попробуй сдвинуть ее в ту сторону, куда она не хочет идти.

— Так, значит, она… открыто… живет с вами?

— Кого же это интересует, кроме нас?

— А Лиз, сукин сын! — вскричал Лейно; приподнялся, сжав кулаки, но стиснул зубы и осел назад.

— Именно это я и имел в виду. Она знает и не волнуется.

— Просто она слишком горда и верна, чтобы высказать свои чувства. Я знаю ее лучше и дольше, чем вы, Дэниэл Бродерсен.

«Дольше, да, — подумал капитан. — Лучше? Это тоже возможно». Семейство, обитающее на ферме под Тролльбергом, было большим, среди семерых детей Лиз числилась первой, а Мартти пятым, но дикие просторы, общий труд, удовольствия, открытия и опасности связывали вместе ее членов. По этой причине связь между братом и сестрой всегда оставалась особенно прочной. Когда Мартти приехал в Эополис, чтобы заняться ядерной техникой, Лиз только что развелась, и они жили вместе. Потом она поступила работать на «Чехалис», делаясь все более ценной сотрудницей и привлекательной женщиной в глазах шефа… и дружелюбно отказывала на все его ухаживания, что было весьма необычно, пока Дэн наконец не женился на ней, потому что она хотела этого, и брат был свидетелем на их скромной свадьбе.

— Позволь мне напомнить тебе, что я являюсь ее мужем уже почти десять лет, — мягким голосом отвечал Бродерсен. — Неужели ты не понимаешь то, что за это время я мог узнать ее лучше, чем ты.

— Десять лет, — семь земных, а что говорят на планете-матери о том, что через семь лет брак лихорадит? — Лейно вызывающе ухмыльнулся.

— Ты хочешь сказать, что я ее случайно прихватил на пути?.. — Бродерсен сдержал гнев. Скорбно было признаться себе самому, но у него действительно было несколько случайных связей. Не надо вспоминать об этом. Он наклонился вперед и, положив руки на стол, корешком трубки в правой руке указал в сторону своего гостя, укоризненно качнув головой.

— Мартти, — проговорил он. — Слушай внимательно. Ты явно еще не сталкивался с такой ситуацией, когда получается, что ты любишь сразу двух женщин. Я не сомневаюсь, что со временем ты это поймешь. А пока тебе достаточно знать следующее. Твоя сестра одобряет наши взаимоотношения. Они с Кейтлин Малрайен подруги. — «Легкое преувеличение, но безусловно лишь потому, что мы втроем уже давно не встречались. Конечно, они хорошие подруги, и ими и останутся». — В общем, даю тебе слово и разрешаю спросить у нее самой, после нашего возвращения. О'кей? Лейно сглотнул.

— Нет, она отважно солжет… — и перешел на свой домашний диалект. — Ради тебя, которому она дала свою клятву, и чтобы скрыть от меня свои раны.

Дэн Бродерсен заглянул ему прямо в глаза:

— Ты сам достаточно знаешь меня. Неужели ты думаешь, что я принадлежу к тем, кто будет преднамеренно причинять боль своей жене?

Лейно закусил губу. «Пытается быть справедливым, — подумал Бродерсен, — старается вспомнить».

После выпуска Лейно тоже поступил работать в «Чехалис». Говоря откровенно, это был непотизм в обратную сторону, ибо* профессионалов на Деметре всегда не хватало. В знак благодарности Бродерсен мог лишь предоставить своему родственнику возможность работать в космосе: исследовать, разведывать, устраивать рудники на астероидах и кометах, что было выгодно и ему. Он не стал бы делать этого, если бы Лейно не обнаружил надлежащей компетенции. Но люди весьма близко знакомятся в подобных условиях.

Капитан воспользовался своим преимуществом.

— Мартти, я не считаю свое поведение нарушением брачных уз. Воспользуйся воображением. И Лиз тоже. В моногамном браке существуют миллионы вариантов различных измен. Многие так и поступают: из пустяковой жестокости, вздорной прихоти, стараясь улизнуть от своей доли работы. Простое, поправимое, скучное слюнтяйство, и так год за годом. Взаимный обман в важных вещах и так далее. Ты прав, твоя сестра не станет безропотно терпеть предательство — истинное предательство. А поэтому успокойся. Я подготовил ей сюрприз, ты удивлен. Не удивляйся.

— Но унижение, — вырвалось у Лейно. — Ты публично объявился со своей любовницей.

Трубка Бродерсена погасла. Он откинулся назад, пыхтя пробудил к жизни огонь и выдавил смешок:

— В нашем-то веке? Ну что ж, я соглашусь — но мы с Лиз люди особые и стараемся держать наши личные дела при себе.

— Ваши дела? — вспыхнул Лейно. — А как тебе понравится, если она таким же образом отнесется к тебе самому?

Бродерсен пожал плечами:

— Она свободная взрослая женщина, и я не верю, что она предаст меня. Однако появление здесь Кейтлин вызвано и случайностью и необходимостью. Без ее помощи полет мог бы и не состояться, а здесь на борту много ханжей.

«Однако, — подумал он, — вот оно — твое самое крупное ханжество в жизни. Впрочем, полностью искренний человек — это чудовище».

Раздумье закончилось. Лейно вскочил на ноги, стиснул кулаки и с исказившимся лицом завопил:

— Ты хочешь сказать, что ты совратишь и Лиз? Меня совершенно не интересует, что будет с тобой, но перед Богом, который сотворил ее, прошу по-хорошему — руки прочь от нее!

Инстинктивно Бродерсен громко рявкнул:

— Молчать! Садись, это приказ.

Космические путешественники достаточно быстро приучаются к тому, что жизнь корабля со всем его экипажем может зависеть от мгновенного повиновения. Лейно притих. За исключением вентилятора и его дыхания, в кабинете не было слышно ни звука. После длительной паузы Бродерсен проговорил ровным голосом:

— Мартти и брат Лиз, выслушай меня. Ты говоришь о ее гордости. Ты восхищаешься ее интеллектом. Так что же во Вселенной заставляет тебя предполагать, что ее можно совратить? Она просто решила направить свою жизнь иначе, не так, как хотелось бы тебе. Если тебя беспокоит ее вера и мораль, почему ты не возражал, когда она развелась со своим первым мужем? Она же клялась ему на Библии… или ты не помнишь, что он уроженец Священной Западной республики?

Лейно смотрел на него, открыв рот.

— Потому что ты знал, что, невзирая на впечатляющий интеллект, он скучный, нерешительный и узколобый сукин сын, — продолжал Бродерсен. — Если она когда-либо решит, что я плох, то выбросит и меня в канаву, и тогда ты будешь рад этому, разве не так? Я же постараюсь, чтобы она никогда этого не решила. Но тебе не кажется, что развод и повторный брак — это полигамия только во времени, а не в пространстве?

Увидев, что попал в цель, он продолжил:

— Пойми меня правильно, я уважаю твои принципы. Там, откуда я родом, их соблюдают тоже… испытанные временем истинные традиции, ставящие семью выше личности, когда дом твердой стеной ограждает человека от мира… да что там… я сам вырос в таких условиях. Я не хочу сказать, что это не так и только мне известна абсолютная истина. Пойми только, что это не единственная идея, которую могут использовать люди. И ты, Мартти, — я говорю не свысока, просто констатирую факт, — не имел возможности испытать альтернативу. Ты явился в Эополис, называющий себя космополитическим, прямо из своих чащоб. А Эополис совсем не космополитический город, а кучка враждебных друг другу провинциальных городишек, каждый из которых жмется на нескольких квадратных километрах. В отличие от Лиз, ты никогда не видел Землю. Потом ты все время усердно работал, обычно в космосе, что еще более ограничило твои контакты с людьми. Повторяю, я не хочу сказать, что ты должен отказаться от своих убеждений. Я просто утверждаю, что у тебя не было возможности научиться терпимости — истинной, глубинной — в отношении людей, которые тебе дороги. Попробуй это, мой друг.

— Но данный Богом закон… — шепнул Лейно. Бродерсен, числивший себя агностиком с рождения, вновь пожал плечами:

— Прежде чем пытаться понять Бога, надо еще разобраться с Иными. — Он возобновил атаку. — Не пытаясь укорить тебя, я что-то редко замечал, чтобы ты жертововал ради молитвы собственным сном, когда случится засидеться за покером или чем-нибудь в этом роде. И мне приходилось слышать, как ты без стеснения говорил о своих подвигах среди дам, и видел, как ты крутился вокруг одной или двух, пользующихся определенной репутацией. Не будем уж упоминать сезонные праздничные вакханалии в твоей родной стране.

Лейно покраснел:

— Но я до сих пор холостяк.

— И, конечно, рассчитываешь жениться на девственнице, каковой она останется и потом, поскольку ты будешь ходок налево. — Бродерсен громко расхохотался. — Мартти, я достаточно часто бывал на Нагорье. Говорю тебе, что ваши обычаи напоминают мне мой родной дом. Давай-ка не будем играть в прятки, а?

Мужчины пикировались еще полчаса. Лейно постепенно успокаивался.

В конце концов Бродерсен подвел итог:

— Хорошо, ты не одобряешь моего поведения, и я не ожидал этого за столь короткий срок, но согласись, наш полет слишком важен для того, чтобы между нами не было недомолвок, а без Кейтлин нам уже не обойтись. Так?

Лейно глотнул — у него слезы наворачивались на глаза — и кивнул.

— Ну что ж, большего ни я, ни она, оставаясь в разумных пределах, попросить не можем, — проговорил Бродерсен. — Но ради тебя самого, и ради нас, я прошу тебя об одолжении. Просто об одолжении, понимаешь?

Пальцы Лейно впились в колени.

— Если ты можешь, — продолжал Бродерсен, — не держись с ней сухо и официально. Помни, Лиз так себя не ведет. Прояви чуточку дружелюбия. Кейтлин было бы приятно видеть тебя среди своих друзей. И мне бы хотелось, чтобы вы подружились. В конце концов, я уже тебе сказал: мы не любовники, а деловые партнеры. Я пытаюсь думать на годы вперед. — Он улыбнулся. — Предоставь ей шанс, и она порадует тебя своим обществом. Например, ты ценишь баллады. Так вот: она знает много их.

— Не сомневаюсь, что это так, — отвечал Лейно.

— Проверь сам, — предложил Бродерсен. — У тебя будет много времени, даже после того, как мы начнем военные учения. Девяносто процентов наших занятий будет составлять ожидание. И Кейтлин поможет скрасить эти часы с радостью.

Потом, оставшись в одиночестве, он размышлял за трубкой и глотком шотландского виски, который позволил себе: «Итак, мы сделали еще один обезьяний компромисс, который может продлиться какое-то время. Чтобы наше предприятие — забудем о повседневной жизни — могло продолжаться. Интересно, неужели Иным тоже приходится поступать подобным образом?»

Глава 15

Наметанным глазом можно уже видеть Т-машину блестящей крохотной искоркой среди звезд, поскольку «Чинук» развернулся и приближался к Воротам кормой. Но Сюзанна Гранвиль установила экран на сканирование Феба. Ослабленный оптикой до яркости луны, так чтобы можно было видеть короны и зодиакальный свет, естественное фиолетовое свечение, перламутровый диск тем не менее гасил большую часть далеких звезд.

— По крайней мере знакомый вид, — объяснила она Кейтлин, — Ворота мне не знакомы. Я никогда не проводила корабль через них, только на имитаторах. Видишь ли, мы… предполагали — да, провести несколько переходов до Солнца и обратно, прежде чем попробовать что-нибудь новое.

— А нужно ли это было? — спросила Кейтлин. — Мне рассказывали, что переход происходит точно — не в плясовом ритме, и даже не в ритме парадного марша, — но как шахматные фигурки перепрыгивают с квадрата на квадрат, и любой автопилот может провести нужным курсом корабль.

— Это верно, и на деле почти всегда корабль ведет автопилот. Но допустимые вариации невелики. Только выйди за грань допуска, и мы попадем в другие Ворота. Один только Господь может сказать, где мы тогда окажемся, а я не верю в него. Нетрудно угодить и куда-нибудь в межзвездное пространство, где рядом не будет Т-машины, и тогда останется болтаться в вакууме до самой смерти. Во всяком случае ни один зонд, посланный нами от Солнца, пока не вернулся. — Сюзанна чуть поежилась. — Важно, чтобы линкер контролировал процесс перехода, готовый гибко включиться в управление, если случится непредвиденное… Чай готов. Чего тебе долить? — Пожалуйста, молока, ой, прости, я забыла, что у нас нет свежего. Выпьем простого чая и спасибо тебе. — Кейтлин позволила хозяйке каюты разлить напиток в корабельную посуду. Ее зеленые глаза блуждали.

Но смотреть было не на что, если не считать прежнего величия на экране. Как и все, Сюзанна в спешке грузилась на борт; если не считать кабинета капитанской каюты, оба помещения отличались лишь цветом; эта комната была окрашена в бело-розовые тона. Никакой разницы, если не считать аромата чайника и чашек.

Если бы Сюзанна делила ее с кем-нибудь — подобная возможность была учтена, — каюта сделалась бы жилой. Но компьютерщица предпочитала жить в одиночестве. Невысокая, худая, сутулая, длиннорукая… этакий лягушонок; черные жидкие волосы завязаны на затылке в конский хвост, на взгляд старше своих двадцати восьми земных лет. Красивый голос и модное кимоно не помогли улучшить положение. Приходилось сосредотачиваться на ее глазах, действительно прекрасных: больших с густыми ресницами, блестящих и карих.

— Я бы предложила тебе лучший чай, будь у меня выбор, — извинилась она. — Я достаточно хорошая повариха, чтобы оценить то, что ты умеешь сотворить из стандартного набора продуктов. Возможно, когда у меня найдется свободное время, я сумею тебе помочь.

— Ох, да что ты, обслужить столько человек не работа, — проговорила Кейтлин. — Но если ты хочешь отвлечься, буду рада твоему обществу.

— Я думала, что мы познакомимся поближе, — застенчиво предложила Сюзанна, садясь в кресло напротив гостьи. — Это путешествие может сделаться опасным, или долгим.

— Или и тем и другим. Кроме нас других женщин на борту нет. Но ты можешь рассказать мне об остальных членах экипажа. Случилось так, что я знаю здесь только Сергея Зарубаева, с другими же могла только обменяться приветствиями или техническими вопросами. Дэн чересчур уж старается держать меня при деле.

Сюзанна покраснела:

— Он лучше всех понимает людей. Есть у него такая способность. А я… я не слишком понимаю их.

— Но ты можешь помочь мне хотя бы взглядом со стороны. И пока нам удается остаться вдвоем, то на пояснения времени уже не остается.

Улыбка Кейтлин померкла, когда Сюзанна покраснела еще больше и с шумом прихлебнула чай. Потянувшись, она похлопала хозяйку по колену.

— Прости мой язык, я чуточку бесстыдна, но это от счастья.

— Значит, вы любите друг друга? — Слова эти были едва слышны. — Ага. Певчие птички, розы и столетнее виски. Но не опасайся за его брак: я никогда не поставлю его под угрозу, потому что он любит свою жену — весьма милую даму — и она его тоже.

Сюзанна поглядела в сторону Солнца, потом на Кейтлин:

— А как вы познакомились?

— Боги устроили наше знакомство через Лиз. Вне сомнения, ты знаешь, что она принимает участие в театре «Аполлон», организует, подыскивает средства, приглаживает взъерошенные перышки… в особенности перышки! Ну, я однажды выступала на той сцене, сыграла небольшую роль и спела несколько песен. Потом Лиз устроила вечеринку у себя дома… ты случайно не была на том представлении?

Сюзанна покачала головой:

— Я не часто выхожу из дома. Кейтлин смягчила тон.

— Да, говорят, что линкеры живут интересами более возвышенными, чем простые люди.

— Нет, просто другими, да и то пока мы подключены; отсоединенными мы делаемся такими, как и все остальные. — Сюзанна подняла ладонь и встретила ровный взгляд собеседницы. — Конечно, сказываются годы упорных занятий, работа lui-meme влияет. Нас часто называют глубокими интравертами, и это предельно верно. Эта профессия привлекает к себе подобных людей. — Сюзанна попробовала усмехнуться. — Бывают и исключения: среди нас попадаются и нормальные, но их немного.

— Я бы не стала считать вас ненормальными, — заверила ее Кейтлин. — Ты, например, быть может, чуточку застенчива, в чем есть некоторое очарование, для такой бывалой девицы, как я. И твой английский акцент радует мое ухо. Ты родом с юга Франции?

— Не я, а мои родители. Я родилась уже в Эополисе. Ты знаешь La Quincaillerie, большой магазин приборов на Тенари-авеню? Он принадлежит им. Я была единственным ребенком, совершенно не общительным, все близкие друзья, естественно, тоже французы, поэтому… — опустив чашку на ближайший стул, Сюзанна развела руками.

— Дэн говорил о том, что ты родом с Земли?

— Он видел мой curriculum vitae, но откуда ему знать о моем девчачестве, девичестве… опять напутала! Мои родители послали меня на Землю учиться, когда мне было шестнадцать земных, и экзамены показали, что у меня есть талант. На Деметре не учат линкеров. Я жила у тети и дяди, а после выпуска работала на фирме в Бордо, и только шесть лет назад затосковала по дому, и возвратилась. Капитан Бродерсен вскоре нанял меня.

Наступило молчание, большое и неуютное. Кейтлин постаралась прервать его:

— А теперь моя очередь, если тебе интересно. (Компьютерщица решительно кивнула.) Хотя я не так уж много могу рассказать тебе. Я родилась в Байле Атта Клиат — в Дублине, как ты бы сказала. Мой отец, врач, преуспевал и мог послать своих детей на праздники в знаменитые края, в том числе и в твою страну, Сюзанна, но чаще я топтала дороги Эйре: скверная девчонка, бунтарка. Мне становилось все хуже и хуже, и наконец, когда мне исполнилось девятнадцать земных лет, я подала заявление на эмиграцию. Квота на ирландцев почти не выполнялась, — после Бед наша страна потеряла почти половину населения, — и меня сразу же взяли. С тех пор я нахожусь на Деметре. — Она вздохнула. — Ох-о-нюшки, как я хочу еще раз походить по зеленой-зеленой траве, поцеловать своих родителей. Невзирая на все наши разногласия и обиды, которые я причинила, они так скучают по мне.

— Удивительно, что за столько лет ты не утеряла свой местный patois.

— Да, гаэльский наш основной язык, ты это знаешь, и нам всегда приходилось бороться за то, чтобы сохранить свое лицо среди Островного Кантона, а потом Европы, а потом всего мира. — Кейтлин изменила интонацию. — Когда надо, я могу разговаривать и на эополисском английском. Могу на британском, шотландском… на языке восточных янки и южных… собирателю баллад приходится многому учиться.

— Ты живешь в Эополисе?

— Да, в хижине возле реки на Ленивом Бережку, вместе с дворняжкой, парой трусливых мышей, банкой радужных мотыльков, похотливой старой кошкой и множеством ее котят. Я работаю фельдшером. То есть когда не брожу где-то еще. Но довольно обо мне, не сомневаюсь… я кажусь тебе странной, Сюзанна.

— Ленивый Бережок — это плохой район, — пробормотала связистка.

Кейтлин расхохоталась:

— Это район для полиглотов, дешевый, буйный, забавный, где плохо живется тому, у кого нет друзей. Ну а если запасешься друзьями и будешь держать язык при себе, жаловаться не на что. Ну а останки моей добродетели претерпевали больше угроз в больничных палатах Святого Еноха или модных домах на Наковальном Холме, чем у себя на Бережку.

— Но ты путешествуешь по всей планете, так ты сказала?

— Ага.

— И кто же заботится о твоих питомцах, когда тебя нет дома?

— Один такой оборванец, дедуся по имени Мэтт Фрай. Как ему удалось попасть на транспорт, я так и не узнала, как и все остальные. Эту повесть он никому не рассказывает в одном варианте. И притом не обладает какими-нибудь знаниями или умением, способными оправдать его проезд, если не считать того, что он, должно быть, самый очаровательный негодяй, родившийся на свет после сэра Джона Фальстафа. Я по крайней мере смогла сделаться медиком, поскольку папочка мой позаботился, чтобы его дочка хорошо стартовала в жизни.

Но Мэтт ласков и понимает животных, он содержит дом в порядке и следит, чтобы его не ограбили; за это я предоставляю ему кров плюс та выпивка, что осталась после меня, но полными бутылки не бывают. — Кейтлин покачала головой. — Мне бы хотелось давать ему приют целый год, но тогда ни у него, ни у меня не было бы уединения, к тому же мои друзья, мужчины… — Она умолкла. — Опять я, опять смутила тебя. Прости, пожалуйста.

— Нет-нет-нет, — промолвила Сюзанна, краснея. — Ничего. Я просто подумала… ты и Дэниэл — нет, как ты сказала, уединение личности… aliens, меняем тему, так?

— Лучше бы, — трезвым голосом согласилась Кейтлин. — Мой язык слишком болтлив. Ирландская черта, как склонность к пьянству. Дэн постоянно осаждает меня.

— Ну, по-моему, болтовня и пьянка проблемы всего человечества как вида, а не национальные, — торопливо проговорила Сюзанна, оставив личные темы и оттого приобретая уверенность. — Я еще никогда не встречала ирландку, правда, читала кое-что из ваших книг, смотрела пьесы, видеоматериалы… Быть может, в нашем путешествии ты сможешь показать мне твою землю?

— Ей-богу, мне бы хотелось это сделать.

— А потом я возьму тебя в Прованс. И дальше, если у нас будет время. Но сперва мы поедем в Ирландию, потому что тебя там ждут родители.

— Великолепно! Что ты предпочитаешь: современный город — говорят, что Дублин стал сейчас восхитителен, — или исторические монументы и уединенные чарующие сельские края? Возможно, нам потребуется выбирать между тем и другим.

— Сельскую местность. Города Земли слишком похожи, а окрестности каждого уникальны.

— У нас часто идет дождь, — предупредила Кейтлин, — моросит, льет, потом наползает туман, и снова льет, даже бывает снег; я уже забыла, какое сейчас будет время года.

— Cela ne fait rien.

Мне бы хотелось увидеть. Наша французская campagne теперь слишком цивилизованна. Агродомены, парки, поселки и между ними несколько уголков, которые сохраняют неприкосновенность для туристов.

Кейтлин скорбно улыбнулась:

— Тогда поспешим в Ирландию, потому что, насколько я слыхала, мой край быстро следует тем же путем. Рада я, что застала свою страну еще дикой и что Деметра останется такой, пока я живу. — Она пропела одну-две строчки.

— Что это? — спросила Сюзанна.

— Говорят, старая колыбельная. Я сочинила ее на свои собственные слова не так уж давно, после того как мать написала мне из Лахинча, где она отдыхала.

— Слова? Может, споешь?

— И когда же бард отказывался? — расхохоталась Кейтлин. — Песня эта приятно коротка.

К нам туристы едут, Слышь, туристы близко, К нам туристы едут, Спи же, моя киска. Вот они приедут, То-то будет шума. Заработать денег, Вот ирландца дума.

А потом обе они еще более оживились.

Глава 16

«Чинук» находился примерно в миллионе километров от Т-машины, когда сторожевой корабль «Бор» вошел с ним в лазерный контакт. На сторожевик передали извещение о том, что кораблю разрешен полет к Солнцу. Оставалось совершить пару формальностей, сопровождавшихся отсылкой вперед небольшого автоматического роболоцмана, который сообщит охране на другом конце Ворот о том, что через них проследует космический корабль и необходимо принять обычные меры безопасности. Процедуры были завершены, и «Чинук» направился к первому маяку, которые предстояло использовать на пути к Земле. Это был не самый дальний из всех. Путь корабля пролегал возле семи светящихся шаров и не был похож на траекторию, приводившую к Фебу от солнечной Т-машины, имевшей десять маяков. Многие гадали о причинах подобных отличий. «Инопланетные космоплаватели уже обнаружили некоторые ответы», — подумал Бродерсен.

Он сидел один в командном центре. Все шло к тому, что во время перехода ему придется оставаться простым пассажиром. Кибернетические системы обязаны были самостоятельно справиться со всеми делами. На случай ошибки — скорее просто возможности ее — за компьютером находилась Сью Гранвиль; следуя ее указаниям, Фил Вейзенберг и Мартти Лейно, дежурившие в двигательном зале, немедленно приняли бы меры и приступили бы к делу. Тем не менее он ощущал себя обязанным находиться здесь, так чтобы Пиджин не отвлекала его, хотя ему очень хотелось провести эти часы с ней. Бродерсен никогда не уставал наблюдать. Визуально приближение к Воротам уступало в величии многим видам космоса. Но он думал о смысле того, что сейчас видел заново, и пытался понять, какие существа смогли сотворить такие Ворота, и душа, как всегда, растворялась в глубинах и трепетала.

Каждый переход чем-то отличался от всех остальных: маяки вечно изменяли свою конфигурацию, компенсируя вращение звезд Галактики (и кто знает, какие еще аспекты протействующей Вселенной?). Перемены были слишком заметны, чтобы человеческие чувства могли ощутить их ранее чем за десятилетие и легко компенсировались; в любом случае корабль имел определенный допуск: если он отклонялся от конкретного курса, скажем, на несколько километров, то появлялся в назначенном месте, хотя время и точка прибытия достаточно отличались от расчетных. Словом, учитывая все, космический закон по праву требовал медленно перемещаться по траектории, стараясь свести ошибки к минимуму.

Грубые отклонения могли выбросить вас в неизвестное. Поскольку для перехода требовалось два или более маяков, и наличие семи давало 5913 возможных направлений. (Беспилотные зонды автоматически подтвердили это предположение; отправляясь к звездам из обеих систем, они никогда не возвращались.) Кроме того, существовало бесконечное множество траекторий, пролегавших не от маркера к маркеру, каждая из которых также уводила тебя куда-то. Робозонды подтвердили и эту идею, однако власти решили, что потеряли слишком много аппаратов.

Бродерсен знал, что одна из траекторий приведет его к месту, куда летел корабль чужаков, а следом за ним «Эмиссар», вернувшийся в полном порядке, чтобы пропасть — но уже в ловушке другого рода. Подобно всем остальным, ему не сообщили параметры траектории. (В то время он посчитал, что подобная секретность вполне разумна.) На том конце Ворот должна быть и Т-машина. Один из посланных человечеством зондов должен был уже побывать там. Но если инопланетяне и заметили аппарат, то никак не могли определить, откуда он послан. Подобно большей части людей, Бродерсен не сомневался в том, что многие — быть может и все — курсы, пролегавшие прямо от маяка к маяку, аналогичным образом ведут к Т-машинам. Весь вопрос заключался в том, как, оказавшись там, определить обратный путь? Можно скитаться вслепую от Ворот к Воротам, пока не иссякнут припасы или же не удастся найти развитое общество, способное помочь тебе. «Эмиссар» отправился в надежде именно на это, но зная, что подобная цивилизация существует. И все же следующая Т-машина могла оказаться просто релейной станцией у необитаемой звезды… Безусловно, очень немногие из траекторий вели к обиталищам рас, сведущих в этих материях. Система Феба не располагала такими знаниями, не говоря уже о космоплавающей цивилизации, — пока Голос не привел сюда людей.

Шли часы. Постепенно «Чинуком» овладела невесомость, и не привязанный к своему месту Бродерсен поплыл, покоряясь ее восхитительной призрачности. Когда корабль вышел на предписанную дистанцию от маяка, гидрорули с мягким шелестом развернули его, коротко пыхнули ракетные двигатели, и вернувшийся на несколько минут вес исчез, возвращая возможность полета. В корабле царило молчание. Ему хотелось переговорить с Пиджин по интеркому, но эти слова слышал бы весь экипаж. Впрочем, никому не хотелось разговаривать при виде великолепия на экранах.

На фоне тьмы возникла сфера, на взгляд размером с луну, блеснула ирландской зеленью и исчезла из виду… за ней Т-машина — вид вблизи — короткий цилиндр в несколько секунд дуги, белый, отливающий жемчугом среди звезд, и холодок по спине от мысли, как плотно упакована масса, стремительно вращающаяся рядом с кораблем… затем сфера, светившая уже в невидимой области спектра… Млечный Путь, туманности и галактики — там вовне…

Теперь небо менялось уже заметным для него образом: то одна, то другая звезда приближалась или отодвигалась, мотыльком растворяясь во тьме, а «Чинук» все глубже и глубже погружался в поле, создаваемое чудовищной массой, вращающейся с немыслимой скоростью…

Время тянулось, превращаясь в ничто, наконец взвыла сирена: «Внимание!» Пульс Бродерсена участился, он вцепился в ручки кресла, корабль тяжело повернулся и на мгновение замер. Сила ухватила его. Маневр вдоль любой траектории заканчивался резким ускорением в направлении машины.

Он не ощутил ни перехода, ни скачка, ничего — только свободное падение, и тут выключился двигатель. На видеоэкране вновь появилась вселенная. Дрогнув, изображение сразу же сделалось четким. Причиной эффекта была оптическая иллюзия.

Небо открылось в своей титанической ясности: цилиндр, издали казавшийся ниточкой, был уже не тем, что только что промелькнул перед его глазами; звездный диск напоминал Феб, только выглядел ярче и свирепее… диск Солнца. «Чинук» миновал Ворота.

Он приступил к своим капитанским обязанностям.

— Арам Янигьян, командир сторожевого корабля «Коперник», — проговорил появившийся на экране человек с испанским акцентом. — Приветствую «Чинук».

— Говорит Дэниэл Бродерсен, командир. Благодарю вас, — прозвучал столь же ритуальный ответ. — На борту все в порядке.

— Хорошо. Ваши позиция и вектора скорости находятся в допустимых пределах. В немедленной коррекции нет необходимости.

Все было знакомо. Бродерсен еще раз восхитился тем, что корабль, как всегда, появился у второй Т-машины с той самой скоростью, которую имел относительно первой во время скачка. Энергетические различия между звездами каким-то образом компенсировались транспортирующими полями — или же существовал какой-то закон сохранения, о котором люди не знали.

— Ваши координаты? — проговорил Янигьян.

Данные передали из компьютера в компьютер, начиная с точного местного времени. Экран показал Бродерсену, что время прибытия отличается от расчетного в пределах двух часов. Неплохо. Потом шли сведения о солнечном ветре, расположении кораблей в системе и так далее, и так далее. Покончив с навигационной информацией, Янигьян перешел к нюансам. Порт Елена в Илиадической лиге закрыт из-за забастовки. Транспортам с кометной водой и углеводородами, идущим к Луне, гарантирован приоритет А; астероид из межзвездного пространства минует Марс по гиперболической орбите третьего февраля, до дальнейших извещений сфера в один миллион километров вокруг Колеса Сан-Джеронимо закрыта для всех полетов…

Бродерсен дернулся и, подобрав свою упряжь, вернулся назад.

— Ха! — воскликнул он. — С чего бы вдруг?

— Там прорабатывается научный проект, который требует избегать любых загрязнений, во всяком случае так мне говорили, — отвечал Янигьян со скукой. — Для вас это безразлично: вам открыт путь к Земле.

— О, а я хотел было слетать к Колесу, — торопливо солгал Бродерсен, — воскресить счастливые воспоминания. А что за проект?

— Не знаю. Если хотите, полное объяснение будет передано в ваш банк памяти. Быть может, вы сумеете добиться разрешения.

Передача информации завершилась. Обменявшись прощальными любезностями, рассчитав векторы, «Чинук» взял с места на земном ускорении. Теперь потребуется четыре-пять земных дней, чтобы облететь Солнце и добраться до Земли. Совершенно бессмысленное путешествие.

Бродерсен запросил текст запрета. Мрачно пробежав его, он отстегнулся и принялся расхаживать среди приборов, гладких переборок и усыпанных звездами экранов командного центра. Наконец он включил интерком.

— Капитан вызывает главного инженера, — проговорил он. — Фил, не подойдешь ли ко мне? — Частью своей души он представил разочарование Кейтлин, не услышавшей от него ни слова. «Потом, потом — скажу и ей и всем остальным». Но сперва следует проконсультироваться с главным техническим экспертом на борту, более того — с самым старинным его другом среди всех членов экипажа.

Вейзенберг ввалился в дверь. Морщины на лице его ничего не выражали, в них редко можно было что-то прочесть.

— Что случилось, Дэн? — спросил он на тягучем английском. Родители его, неохасиды, перебрались на Деметру, чтобы избежать преследований в Священной Западной республике.

— Ты ведь слышал, не так ли? — Как было заведено, Бродерсен передавал свой разговор с Янигьяном по интеркому. — Проверь материалы, связанные с Колесом Сан-Джеронимо, и скажи мне, на что все это похоже.

Вейзенберг уместил свою сухопарую фигуру в кресле перед терминалами. Наступило молчание. Бродерсен ощутил, что вспотел.

— Ну? — не вытерпел он наконец. Вейзенберг посмотрел на него.

— Все так неопределенно, — выговорил он.

— Ничего себе неопределенно! Кто, по их мнению, может поверить дурацкой болтовне относительно тривиальных исследований, в течение многих месяцев проводимых на историческом памятнике?

— Любой человек, лишенный склонности к паранойе, Дэн. Фондам случается осуществлять странные предприятия, и интересующий тебя монумент не слишком-то важен для человечества.

Бродерсен ухнул кулаком в перегородку и ощутил боль.

— Ну хорошо, я параноик, ты тоже. Но мы здесь! И не без причины. «Эмиссар» где-то задерживают, если корабль и его экипаж уже не уничтожены. Разве Колесо логически не подходит для заточения корабля?

Вейзенберг кивнул седой головой:

— Так, если тебе очень этого хочется. Ни один корабль не пройдет возле запретной зоны. Во всяком случае ни у кого не возникает причин включать сканеры на максимальное увеличение, чтобы пытаться увидеть на орбите модифицированный корабль класса «Королева». — Длинные пальцы коснулись острого подбородка. — А где сейчас находится Колесо?

Сюзанна куда-то отлучилась, в противном случае Бродерсен получил бы информацию немедленно. Но на этот раз пришлось повозиться с клавиатурой. Они с Вейзенбергом глядели, разглядывали цифры, появившиеся на экране.

— Да. Не так уж далеко от нижнего соединения с Землей. Что позволяет считать Колесо тюрьмой с еще большей вероятностью.

Из кресла Вейзенберг посмотрел на шкипера, согнувшегося над ним.

— Ты хочешь сказать, что нам следует смотаться туда и заглянуть? — негромко проговорил он.

— А что же еще?

— Лучше направиться, как предполагалось, к Земле — в соответствии с объявленным маршрутом, — поднять Руэда, как было намечено с самого начала.

— Рискуем, — возразил Бродерсен. — Им потребуется время и предлог, чтобы послать корабль, при всей земной чиновничьей волоките. Тем временем может случиться буквально все что угодно. Во всяком случае у Аури Хэнкок непременно рано или поздно возникнут подозрения — скорее всего рано, подлая сучка хоть и стара, но сметлива. Ну а пока у нас есть темп. Если «Эмиссар» находится именно там и мы сможем передать об этом известие в Лиму… лучше снимки… а можно даже сделать публичное заявление… такая информация разнесет в клочья этот дурацкий заговор! — закончил он разом.

— Полегче, полегче, — осадил друга Вейзенберг. — Подобный пролет добавит ко времени путешествия два-три дня. Однако если мы ничего не увидим, то как объясним свое поведение при подлете к Земле?

— О, по пути мы напишем целую повесть, — нетерпеливо проговорил Бродерсен. — Ну, скажем, мимолетный метеорит поразил наши системы связи, и, не сумев отремонтировать их, мы легли на орбиту и приступили к починке. Для специалиста — как змея на ходулях, не буду спорить, но все-таки не совершенно невозможно, к тому же мы можем подделать следы. Да и «Авентюрерос» может убедить бюро расследований в том, что это был действительно тривиальный инцидент.

Или же мы сумеем придумать лучший гамбит. У нас впереди целые дни. — Бродерсен отодвинулся от терминала и тяжело зашагал по палубе, стиснув за спиною кулаки. Став напротив экрана, так что звездная корона увенчала его чело, проговорил:

— Конечно, мы проконсультируемся с остальными, но я не сомневаюсь в том, что они согласятся. Более того, я намереваюсь приказать немедленно изменить вектор в сторону Колеса.

— Нет, — проговорил Вейзенберг. — Подожди немного. — Ха! — Бродерсен резко остановился.

— Надо отойти подальше от Т-машины, сторожевой корабль не должен заподозрить, что мы уходим не в ту сторону.

Бродерсен прищелкнул пальцами:

— Ты прав.

— Прав и ты, приятель. Придется рискнуть. Быть может, мы не получим другой возможности найти Иных, — неподвижный Вейзенберг не подумал возвысить голос. Но в глазах его светился огонек, который узнал бы Баал Шем Тов.

С моря принесло дождь, поглотивший Эополис. Аурелия Хэнкок, генерал-губернатор Деметры, представитель Всемирного Союза, открыла два окна возле своего стола, чтобы вдохнуть свежести. Ноздри охватила ласковая, прохладная влага… стук капель, журчание струй, аромат мокрых роз и травы и имбирный запах громового дуба. Бледный волчеягодник обрамлял серебро неба, лиловевшее над зеленью и багряными цветами. За лужайкой и забором тенями скользили автомобили. Противоположная сторона улицы исчезала в тайне.

Телефон вырвал ее из задумчивости:

— Миз Лейно ожидает вас.

— Ах, — Хэнкок услышала свой голос. Когда она звонила час назад, никто не ответил. Переключив инструмент на постоянный звонок, она пробежала новости, задумалась… даже забыла покурить, о чем теперь настоятельно напоминало небо. Колени Хэнкок ныли, и крестец протестовал. «Ты слишком долго просидела в этом кресле, — поняла она. — В твоем возрасте легко ожиреть, если не будешь двигаться».

— Соедините, — сказала она, пока ум ее блуждал в стороне. «Следует заняться упражнениями. Регулярно заняться теннисом, но хотя следует откровенно признаться, что я никогда не заставлю себя заняться ежедневной нудной гимнастикой. Но с кем же играть?» С Джимом? Раньше они с мужем нередко играли. И дело теннисом не заканчивалось. Но теперь он слишком углубился в бутылку: ничего постыдного, очаровательный как всегда, пьянство у него принимало форму лени. Однако Джим явно не хотел излечиваться. Тогда с кем же? Перспектива прыгать на полных ногах с узловатыми венами напротив какого-то нахального молодого чиновника на площадке ничуть не манила ее. Черт побери, еще менее она хочет договариваться о подобной любезности с кем-нибудь из местных дам, членов клуба; они с Джимом успели сделаться изрядными снобами. Тут на экране появилась Элизабет Лейно, худощавая, загорелая, счастливая в своем доме и, вне сомнения, в постели, с вежливой враждебностью на лице.

— Здравствуйте, губернатор Хэнкок, — проговорила она, не дожидаясь вопроса. — К сожалению, меня не было дома, я работала в оранжерее и не слышала звонка.

«Или полчаса изображала это. В службе слежения утверждают, что ты всегда опаздываешь с ответом». Аури изобразила улыбку на лице:

— Зачем формальности, Лиз, мы же старые соперники только за карточным столом, а в общественных вопросах всегда были на одной стороне.

Чуть раскосые льдисто-голубые глаза с презрением посмотрели на нее:

— Вы знаете причину, губернатор Хэнкок.

Аури заставила себя распрямиться. Пальцы отыскали сигарету.

— Ну как хотите. Если я не смогла все объяснить, нет смысла стараться. Могу ли я поговорить с вашим мужем?

Лик Афины шевельнул губами:

— Нет.

— Что? — На мгновение ей показалось, что дождь снаружи потек в облака.

— Он болен. «Нападение!»

— В самом деле? По-моему, доктор не посещал ваш дом.

— Неужели ваши агенты записывают все, что мы делаем? Аури раскурила сигаретку и, обдумывая ответ, выдохнула, разгоняя дымом запах дождя.

— Миз Лейно, если вы предпочитаете подобное обращение, ваш муж должен был объяснить вам ситуацию. Я потребовала его сотрудничества, он отказался, и у меня не осталось другого выхода, как поместить его под временный арест, а вас под слежку.

Теперь мы, безусловно, прослушиваем некоторые разговоры. Потом, когда необходимость минует, по Обетованию вы имеете право требовать возмещения ущерба. Ну а тем временем мы слушаем вас. Два телефонных разговора свидетельствовали о том, что ваш муж находится дома, как и должно было быть. Однако случилось, что следующий из этих разговоров происходил, когда вы оставили дом и скрылись от агентов, которые должны были наблюдать за вами.

«Она въехала в лес, поставила машину, углубилась в кусты и улизнула от горожан-агентов. Несколько часов спустя магнитофон зарегистрировал разговор между Дэном Бродерсеном и Эбнером Крофтом. Через несколько часов после этого Лиз Лейно вернулась к своей машине и направилась домой.

Неужели оба этих разговора с Крофтом были ложными? Айра Квик передал мне официальный документ относительно возможностей подобной системы. Лейно могла попросить свою дочь поднять трубку. Ребенку незачем знать, что происходит. А мои детективы пока еще не сумели доказать, что Эбнер Крофт существует в природе».

Аури решила продвинуться дальше.

— А теперь, дорогая моя, — бросила она сквозь зубы. — Просматривая наши обычные документы, я вдруг обнаружила, что «Чинук» отправился к Солнцу несколько дней назад. Меня об этом не извещали. Но закон этого и не требует. «Чинук» — это любимый корабль Дэна, а комиссар Два Орла является вашим хорошим другом. Я не сомневаюсь, что вы понимаете меня. Словом, я должна переговорить с Дэном.

— Он болен, я сказала вам, — с отвратительной невозмутимостью проговорила Лиз. — Сейчас он спит, и я не буду поднимать его.

— Тогда позвольте полицейским офицерам удостовериться в том, что он действительно находится в доме!

Впервые Лиз покраснела:

— Не рассчитывайте на это. Сперва получите чертов ордер.

— Я подпишу его сама, — предупредила Аури. — И если его не окажется дома, обвинения могут быть выдвинуты и против вас, миз Лейно.

Наглый ответ:

— Действуйте, миз Хэнкок, а я обращусь к своему адвокату. Экран погас, Аури опустила плечи. Дождь хлынул сильнее, и сумрак сгустился. «Его там нет, — поняла она. — Он ускользнул, каким-то образом сумел проникнуть в свой космический корабль и теперь направился в Солнечную систему. Но как перехватить его? Как исправить содеянное? Информировать Айру».

Она могла бы сделать это мгновенно, но рука смогла только поднять сигарету, дымок обжег губы, и рука опустилась вниз. «Айра, — думала Аури, — дивный Айра Квик, который так точно объяснил мне, что главная обязанность человека — осуществлять социальную справедливость, а Иные и поиски их сродни мильтоновскому Люциферу — так, кажется? Прекрасный Айра Квик, я сделаю для тебя все, что могу».

Глава 17

Связной луч доставил весть из Эополиса на коммуникационный спутник, передавший послание дальше на большой передатчик, обращающийся вокруг Деметры на более далекой орбите. Затем послание пересекло межпланетное пространство, направляясь к Т-машине, возле которой «Бор» принял его. Начиналось оно с имени и двух адресов на Земле, далее следовало: «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ СРОЧНО», сам текст был шифрован. Связист сторожевого корабля аккуратно переписал сообщение на ленту, поместил ее в автоматический аппарат и направил через Ворота в Солнечную систему, где его принял «Коперник». Офицер передал шифровку по прямому лучу на релейную станцию, находящуюся на одной орбите с Землей и Т-машиной в 90° дуги от обеих, и далее на планету. Там вступила в действие серия электронных устройств. Наконец через какие-то миллисекунды зазвонил телефон, и в обоих кабинетах Айры, в Лиме и Торонто, на аппаратах вспыхнули лампочки. Ночью в кабинете никто не дежурил, не оставил хозяин и сообщения, где искать его. Тривиальные факты свидетельствовали, что в данный момент Айра наслаждался после ужина коньячком в обществе симпатичной и амбициозной молодой особы, работавшей у него статистиком; позже он насладится ее достоинствами в полной мере. Не получив ответа, телефоны записали послание в специальный банк памяти, к которому имел доступ лишь сам Айра.

Случилось так, что находился он в Торонто. Прихватив с собой и семью, он отправился в этот город после недавнего возвращения с Колеса, поскольку рассчитывал, что известное время будет доступным для родных. Уделив столько внимания интернациональной стороне своей карьеры, он просто вынужден был приглядеть и за отечеством. Зима в Центральных областях Северной Америки год от года становилась все суровей, словно стремясь оправдать прогнозы экспертов, утверждавших, что Земля движется к новому оледенению. Чтобы справиться с ним, потребуется колоссальная правительственная комиссия. И, несмотря на это, поклонники Иных без всякого контроля стремятся направить силы и ресурсы человечества к звездам.

На следующее утро после приятного времяпровождения из тундры принеслась свирепая метель, она визжала на улицах и слепила город белым полотном. Дела требовали, чтобы Айра отправился к себе в кабинет. Никакая полноразмерная голограмма, даже со стереозвуком, не могла ни обменяться рукопожатием со смиренным просителем, ни отобедать с важным гостем. Из отеля Квик мог легко перебраться под землей в небоскреб Черчилля, но сперва нужно было заехать к себе в пригород и переодеться. Он уже подумывал о том, чтобы снять для подобных оказий комнату в городе, но решил этого не делать. Если об этом узнают, начнутся шутки.

Жена накормила его завтраком и не стала задавать никаких вопросов. Уходя, он крепко поцеловал ее. Элис Макдоноу была не только племянницей человека, который вновь объединил Канаду после Бед, а имела еще и бесценные политические связи. Она была привлекательной женщиной, великолепной хозяйкой, к тому же матерью трех сыновей, во всем преданной мужу… по крайней мере у нее хватало ума «не выносить сор из избы».

Машина пробивалась к комплексу Капитолия. Ветер выл и толкал ее, снег струился вдоль полога, холод стремился пролезть мимо нагревателя. Оставив машину в гараже, Айра ощутил необъяснимую радость. Метель будила в нем примитивный ужас. По обычаю приветливо поздоровавшись с сотрудниками, он поднялся в свой кабинет и переключил огромный видеоэкран с вида наружу на запись гавайского пляжа.

Приятное зрелище: теплый пляж, синяя вода, белая пена, рокот прибоя… удобное кресло, широкий и прочный, полностью заставленный инструментами стол, мягкий ковер под ногами, — Айра сбросил ботинки, — фотографии знаменитостей с автографами, оригинальные рисунки, почетные дипломы и удостоверения, письма в рамках, знаки признательности и уважения. Ожидавшая его работа, пусть и менее важная, чем та, которую он исполнял ради всего Союза, обладала собственным очарованием. Сценки последней ночи щекотали память пикантным очарованием.

— Ах, — пробормотал он, улыбнулся и включил телефон.

Вспыхнул красный огонек. Какого черта? Айра нажал номера в требуемой последовательности. На экране осветилось его имя и обратный адрес Аурелии Хэнкок. Сердце его дрогнуло. Он затребовал следующий кадр, увидел кодовую тарабарщину и включил соответствующую программу дешифровки. Появились английские буквы.

Дорогой Айра!

Мне остается только молить, чтобы эта новость не оказалась слишком ужасной, и ты получил бы послание вовремя, и успел принять соответствующие меры. Ты помнишь дело Дэниэла Бродерсена? Ссылка: числа и буквы. (Квик мог бы вызвать файл с соответствующей корреспонденцией, но нужды в этом не было. Он и без того отчетливо помнил, как одобрил предложение Хэнкок связать руки этому бузотеру.) Словом, я обнаружила, что он бежал и находится на пути к Земле. (Далее следовали все подробности, начиная с наглого молчания Элизабет Лейно и поведения истинного хорька среди адвокатов, которого она содержала. Арестовывать женщину непрактично, у нее слишком много друзей, но Аури пригрозила ей всем, что сулят в таких случаях: акт по чрезвычайному положению, акт по опасным приборам и прецедент Финалистов, если ограничиться самыми главными документами.) Я проверила под предлогом контроля за графиком перевозок, что «Чинук» прошел через Ворота, в точности в соответствии с летным планом. (Смотри приложение.) Когда ты получишь это известие, корабль уже прибудет к Земле. Я не знаю точно, что намеревается предпринять Бродерсен. Быть может, он не сделает ничего. Впрочем, нетрудно предположить, что он попытается войти в контакт с прежними родственниками своей первой жены из семейства Руэда и заручиться их поддержкой.

Айра, дорогой Айра. (Внешне она не принадлежала к его типу женщин, но он обнаружил, что Аури чувствительна к тяжелому флирту, что и помогло ему использовать в этом деле ее, вне сомнения, внушительные способности.) Не могу сказать, как мне жаль, что все это прошло мимо меня и я ничего не смогла поделать. Пока я нахожусь на своем месте. Я сделаю все, что ты прикажешь. Я не сомневаюсь в том, что ты сумеешь справиться с этой проблемой — как и со всеми прочими. Но я боюсь, что ты слишком загружен излишней работой и тревогами.

Искренне твоя, Аурелия

Квик гордился быстрой реакцией и трезвым умом. Он затребовал по интеркому информацию о корабле; его персонал должен был сделать это быстро и точно. А потом с особой тщательностью пересмотрел письмо и приложение, откинулся назад, погладил бороду и подумал о том, что теперь делать.

Первое — воздержаться от паники, проявлений внешней тревоги. Второе — самым строжайшим образом приглядывать и контролировать передвижение Бродерсена и каждого члена его экипажа с самого момента приземления, или с этого часа, если они уже так поступили. (Что за проклятая неопределенность! Время появления корабля из Ворот было достаточно произвольным образом связано с мгновением, когда корабль входил в них, что, вероятно, объяснялось неизбежными различиями траекторий возле Т-машины. Никто еще не появлялся раньше робопилота, но некоторые корабли приходили непосредственно за ним, другие запаздывали дня на три.) Он мог приказать Североамериканской секретной службе… или, точнее говоря, некоторым хорошо подобранным агентам ее — через те же каналы, которыми воспользовался, чтобы добиться сотрудничества в отношении «Эмиссара».

Да, будем приглядывать за Бродерсеном… посмотрим, что случится, узнаем все, что можем узнать. Но в тот же самый момент когда кто-то из них попытается связаться с Руэдами, нужно схватить Бродерсена и всю его шайку. Ордер на арест был приложен к посланию Хэнкок. Они могли присоединиться к пленникам на Колесе, разделить их судьбу.

Квик обратился к другим материям. Через час позвонил начальник его штаба. Шово казался расстроенным. — Сэр, это о корабле «Чинук», — проговорил он. — Он безнадежно опаздывает и при этом молчит.

— Что? — Квик ухватился за ручки кресла. — И служба контроля за движением не интересуется им?

— Мне знакома методика их работы, и к кому следует обращаться в астронавтическом контрольном бюро, поэтому пришлось потратить некоторое время, чтобы выяснить это. Получается, что, когда корабль входит в Солнечную систему, сторожевик передает ему летный план до места назначения — в нашем случае до Земли — прямо в банк данных. Они полагают, что иные процедуры окажутся излишне сложными и отнюдь не необходимыми, поскольку корабль, вынужденный изменить маршрут, всегда может известить об этом через одну из тех станций, которые передают сообщение об авариях.

Словом, особа, с которой я вступил в контакт, предоставила мне отчет, утверждавший, что «Чинук» должен был выйти на орбиту Земли еще вчера. Она проверила факты в службе контроля, запросила и своих илиадических коллег, но — вкратце, босс, — никто ничего не знает. Мой информатор уже озабочена, но я упросил ее подождать — намекнув на то, что за экипажем может быть отправлен специальный рейс, — и не обращаться в службу безопасности. Но, боюсь, долго она не продержится.

— Молодец, — тепло проговорил Квик. В душе его вспыхнула надежда: вероятность одна на миллион, подобное никогда не случалось, но, быть может, они погибли. Он задумался. Нет.

— Так что же делать, сэр? — спросил Шово.

Ум Квика заторопился. Никто из его людей не знал причины тревоги. Чтобы дальше настаивать на своем, нужно было что-то сообщить им, придумать, как объяснить свои действия.

Приняв самую серьезную мину, Квик произнес:

— Жак, дело строго секретное, быть может, мне не следовало вам говорить о нем вообще. Я доверяю вам и хочу, чтобы у вас были соответствующие мотивы. Вы знаете, что на Деметре растет недовольство; как всегда, жалобы, протесты, петиции, случилась даже пара настоящих мятежей. В основном колониальные бизнесмены возражали против налогов, выплачиваемых их родным странам и Союзу — потому, дескать, что ничего якобы не получили взамен, — словно бы они перестали быть частью человечества и не обязаны помогать своим менее удачливым братьям. — «Нет нужды проповедовать Евангелие себе самому, Айра Квик! Кроме того, некоторые пункты являются вполне законными. Правительство действительно не в той мере заботилось об их благосостоянии, как следовало бы». — Мы пока умалчивали об укреплении революционных тенденций, постепенно переходящих от подстрекательских речей к действию. — «Не совсем ложь». — И я боюсь, что так и случится, если люди, обладающие нужной властью, потеряют бдительность. Пока речь идет лишь о меньшинстве, но вы представляете себе, какой ущерб может нанести даже горстка террористов.

Губернатор Хэнкок известила меня о том, что владелец и капитан «Чинука» может оказаться вовлеченным в подобные дела, и прибытие его сюда вызвано отнюдь не невинными причинами. Она обратилась ко мне, а не куда-то еще, потому что, как вам известно, мы с ней близкие политические союзники, и она уверена в моей осторожности. Помните, у нее нет твердых доказательств против Бродерсена. Возможно, он и честен. Не правильный арест породит на Деметре недовольство, не говоря о том, что будут нарушены права человека.

Квик потеребил бороду.

— Его поведение все же выглядит подозрительным, разве не так? — закончил он. — Давайте начнем с того, что выясним, где они находятся.

— Лучше я соединю вас с помощником комиссара Паламас — той дамой, с которой я говорил, — проговорил Шово.

— Да. И пока я буду говорить с ней, установите дублирующую связь с… — Квик быстро назвал имена. Кое-кто из них помогал ему секвестировать «Эмиссар». Большая часть ничего не знала о случившемся, но их тем или иным путем следовало бы убедить направить свое влияние в нужном направлении без дополнительных усложнений повествования. Они доверяли ему, или были в долгу за прошлые почести, или были рады поставить его самого в положение должника. Сами по себе и все вместе, они были наделены значительной властью.

Разговор с Паламас закончился удовлетворительно. Если необходимо, она проведет поиск во всей системе и передаст результаты прямо Квику.

После этого, однако, время тянулось крайне медленно.

Межпланетные просторы, все эти сотни миллионов километров, в сущности, не патрулировались. Там и сям — на кораблях, лунах, астероидах, рукотворных станциях — располагались могучие радары или другие приборы, подобные умножающим спектрометрам, в основном предназначенные для научных целей. Их можно было использовать, но этого нельзя было делать по мановению пальца, и зачастую добрая доля часа проходила между приказом и реакцией на него. А потом им следовало градус за градусом обследовать еще более колоссальные просторы, а время шло.

У Квика холодело нутро от мысли, где скорее всего придется искать «Чинук». Он мог только чуть намекнуть об этом Паламас, заметив, что исследования, проводимые возле Колеса Сан-Джеронимо, куда более важны, чем указывает правительство, и будет слишком плохо, если ионный след погубит результаты. Он мог только надеяться, что кто-то в космосе согласится и сумеет проверить его предположения. Но входить в контакт непосредственно с Трокселлом, безусловно, было неразумно.

Впрочем, таким образом Айра протянул целый день: пожав смиренную руку, поздравил победителя научного конкурса, переговорил о стратегии следующих выборов за ленчем, который оказался великолепным, повозился с текущими делами, и все это с тупой доброжелательностью на лице. В 17.00 позвонил Элис сказать, что и эту ночь задержится на работе.

— Засижусь допоздна, быть может, на всю ночь, — пояснил он.

— Да, — отвечала она бесстрастным голосом. Так больно видеть ее лицо, так жалко.

— Это правда, — проговорил он. — Позвони мне, если хочешь, попозже, если не веришь.

— Зачем же? — Она вздохнула. Он нахмурился:

— Ты опять в депрессии, дорогая? Я же тебе говорил не раз: только из-за того, что я не сижу на месте, ты не можешь оставаться дома и кукситься. Тебе нужно бывать побольше вне дома, дорогая.

— Ты сказал, чтобы я поступила в Галактический клуб, но это всего лишь группа, изучающая межзвездное пространство. Из верности к тебе я не стала туда ходить. С меня уже хватит всяких клубов и комитетов, в которые ты меня запихнул.

— Эй, давай-ка не будем ссориться.

— Ах нет. Моя беда в том, что я люблю тебя. — Голос ее звучал ровно и устало. — И детей. Полагаю, что они нуждаются в какой-то защите, которую я могу им предоставить. Ты не думал о том, какие именно любовные отношения испытывают Иные?

Задетый, он отрезал:

— Я слыхал примерно пятьдесят тысяч разных мнений относительно всего связанного с проклятыми Иными… претензий на контакты с ними, и всяких там убеждений, сумасбродств, скверных песен, литературы, и никогда не обнаруживал в них ни крохи созидательного. Это всего лишь попытки увильнуть от простых человеческих обязанностей.

— Спокойной ночи, Айра, — отвечала жена, вешая трубку. Квик возвел глаза к потолку.

— О Боже, дай мне сил, если ты существуешь, — попросил он, — и, пожалуйста, сделай это, даже если тебя нет.

Приготовления ко сну малость отвлекли его, так, наверное, успокаивается собака, кружащая по траве, прежде чем улечься на ночлег. Это была не первая его вахта здесь, и место было соответствующим образом экипировано. Теоретически он все мог сделать и из своего дома. Но на практике это означало дополнительные подсоединения — например к специальной системе хранения данных, которые будет дорого устанавливать и которые не обеспечат секретности. Квик послал за едой, сделал из кушетки кровать, расстегнул одежду, улегся и подумал, чем бы развлечься. Быть может, почитать что-нибудь из классики, что-нибудь любимое — или посмотреть классическое зрелище, которое он давно не видел? Нет, он был слишком взволнован. Отдаться бездумной релаксации, чтобы набраться сил, проиграть одну из благородных речей, произнесенных основателями партии… Кстати, а почему бы не просмотреть парочку собственных… изучить форму, подумать, над чем можно еще поработать? Он потянулся к пульту.

Звякнул телефон.

Айра соскочил с кушетки, заставил себя успокоиться, но тем не менее он покрылся потом и дрожал.

— Я наконец узнала, — проговорила Паламас, звуковой фон свидетельствовал, что она звонит из своего кабинета, где бы он там ни находился. — Похоже, «Чинук» обнаружен, они приближаются к Колесу с дальней стороны.

«Бродерсен, чтоб его изобретательная душа горела вечным пламенем в мифическом аду! Догадался, сукин сын!»

— Сообщите в точности свою информацию, прошу вас.

В соответствии с ее ответом вероятность казалась достаточно высокой. На краю запретной зоны обнаружен металлический предмет примерно нужного размера. Он направляется внутрь, с низким ускорением или почти без него. Еще пару дней назад солнечный погодный монитор зафиксировал реактивную струю, которая была направлена в нужную сторону. Все факты указывали на то, что «Чинук», имея достаточную скорость, направлялся к Колесу Сан-Джеронимо и, рассмотрев все, вновь направился к Солнцу, чтобы вернуться к Земле с тем урожаем, который состряпает его экипаж. Нет, сперва они выступят с передачей, которую примут тысячи приемников, едва их корабль окажется вблизи планеты.

— Полагаю, что мы можем поразить его, — проговорила Паламас. — Лазеры могут промазать, но, если радио корабля включено, как требуют правила, корабль получит сильный сигнал.

— Нет… то есть подождите. — Квик направлял слова. — Я весьма высоко ценю ваши усилия, миз Паламас. И не забуду их, но это дело настолько важное, что я просто не могу сказать вам всего. Боюсь, что мне придется обратиться к вашему терпению.

Он наклонился поближе к микрофону.

— Это следует сделать столь секретно, насколько возможно, — проговорил он. — Никакой утечки в службы новостей… ни намека, ни шепотка. Я воспользуюсь властью министра, которой располагаю по союзному договору. Космический корабль получит приказ направляться прямо к Т-машине и возвращаться в систему Феба, выключив внешнюю связь, под угрозой тягчайшего наказания за непослушание.

Вы поняли меня, миз Паламас? Самого строжайшего наказания. Нас с вами может ждать долгая, полная работы ночь. Мне придется известить нужных людей, переговорить с ними, все устроить. Вам нужно будет обратиться к своим начальникам, соединить их со мной, получить их поддержку, прежде чем вы пошлете космические подразделения выполнять мой приказ. Вы слышите меня, миз Паламас?

— Я понимаю… мистер министр.

— Хорошо. — Квик напряженно улыбался. — Повторяю, ваши услуги в данной ситуации не будут забыты. А теперь давайте затратим несколько минут, чтобы обсудить, что это значит и как действовать самым лучшим образом.

Женщина средних лет, полновата для своего возраста… вчерашняя проверка показала, что она является кроткой супругой и зарегистрированным членом конституционной партии, но Квик добивался энергичного сотрудничества в ситуациях более трудных, чем эта.

Страх в душе его начал таять. Бродерсен и компания бежали, нарушив закон на Деметре, их обвинили в заговоре против общественного порядка. Он располагал ордерами на их арест, где все было прямо так и написано. Имея поддержку в нужных местах, Квик обладал полномочиями отправить их назад через Ворота, лишив связи, пригрозив, что корабль будет поражен ядерной боеголовкой при малейших признаках возмущения. Тем временем он вызовет Аури, и она возьмет их под опеку.

Деталей и предосторожностей было много, например, возле Колеса не было ни одного корабля, кроме «Чинука» и пустого «Эмиссара». Бродерсен может рискнуть с отчаяния. Как бы гладко ни складывалось дело, Айре Квику предстояла кропотливая работа, притом нужно было прикрывать свой след и объяснять причины. Ему требовалась самая сильная поддержка, и на высочайшем уровне.

Более того, этот кризис заставил его с полной ясностью видеть, что он и его друзья медлили чересчур долго, были слишком милосердны к «Эмиссару» и его экипажу. Настало время действовать ради всего человечества. Эта мысль привела его в неописуемый восторг. Квик победно улыбнулся. «Клянусь небом, Бродерсен, — подумал он. — Я загоню тебя в корраль, оседлаю, влезу на твою спину и сломаю ее… но спасибо за вызов!»

Глава 18

Когда директива достигла «Чинука», капитан корабля первым же делом издал собственное распоряжение:

— Выключить двигатель, пятиминутная перефазировка. Завыла предупреждающая сирена. Экипаж заторопился к способным упасть предметам и к опорам. Тем временем тяга двигателей медленно уменьшалась, наконец корабль оказался в состоянии свободного падения, когда ускорение ему придавало лишь далекое Солнце.

Кейтлин стрелой выскочила из каюты в кабинет Бродерсена; она быстро — и с радостью — освоила передвижение в невесомости. Никакие тревоги не могли лишить ее лицо и тело радости полета. Легкая, облаченная в комбинезон, она пролетела через дверной проем, дважды оттолкнувшись от переборок, добралась до стола и затормозила, взявшись за рукоятку — с усилием, бросившим кровь к щекам… Бронзовые локоны вспорхнули, Кейтлин потянулась через стол с поцелуем.

— Полегче, полегче, — проговорил Дэн, не подымаясь из кресла. — Сейчас нам придется быстро принять пару-тройку решений.

Кейтлин мгновенно посерьезнела.

— А как ты оказался здесь?

— Стеф позвонил, — признался он без надобности. Дежуривший в командном центре помощник принял известие и вызвал Бродерсена по личному каналу.

— У тебя озабоченный вид. Что же случилось, жизнь моя?

— Ты все услышишь вместе с остальными. — Взмахнув рукой, он едва не отбросил ее, потянувшись к переключателю интеркома.

Она вспылила:

— И с какой стати ты отталкиваешь меня, как бездушную вещь?

— Черт побери, — он не то сердился, не то просил. — Скорей всего нам придется срочно лететь к Колесу, и каждую секунду мы на две сотни километров ближе к промаху.

Внезапно все осознав, Кейтлин не стала тратить время на извинения и просто погладила его по голове.

— Капитан экипажа, — объявил Дэн. — Внимание. Мы приняли сообщение с Земли… дальневещательное, им, должно быть, пришлось потрудиться, чтобы засечь нас и идентифицировать. Послание помечено правительственным кодом. Нас разыскивают на Деметре, цитирую: «…в связи с выдвинутыми серьезными обвинениями по участию в заговоре против общественного порядка и безопасности»; требуют, чтобы мы немедленно последовали к Т-машине. Нет, конечно, не по прямой линии, они определят параметры траектории. Мы не имеем права приближаться к любой станции, откуда можно сделать широковещательное заявление с помощью нашего аутеркома. К тому же нам запрещают разговаривать вообще со всеми, за исключением правительственного корабля, который войдет с нами в контакт. Еще нас предупредили, что высланные сторожевики обеспечат выполнение этого приказа, цитирую: «…самыми строжайшими мерами». Подписано: «Айра Квик, союзный министр исследований и науки», речь идет о чрезвычайной ситуации. — Он вздохнул. — Короче говоря, братья и сестры, враг ввязался в игру быстрее, чем я опасался; нас ждет такое же забвение, в котором почил «Эмиссар», если даже не худшее. Что будем делать?

— Господи Иисусе, Мария, Иосиф! — вырвалось у Кейтлин, прежде чем она осадила себя, сжимая побелевшими руками перекладину. Она смотрела на Бродерсена глазами, превратившимися в твердые изумруды. Интерком доносил общий ропот.

— Тихо! — приказал Бродерсен. Когда все успокоились, он произнес:

— Ну как: послушаемся, как положено скромным маленьким налогоплательщикам, или же будем действовать самостоятельно? Но саботировать приказ правительства придется немедленно. Вот почему я выключил тягу, что отнюдь не дает нам достаточно времени на раздумья… думайте быстрее, люди.

— Нам надо бы собраться вместе, так чтобы видеть лица, а не слышать только голоса, — запротестовала Кейтлин.

— Так, но я говорил тебе, что наша скорость по отношению к Солнцу…

— Что, если чуточку притормозить и направиться прямо к этому Колесу бесчестья? Если мы потом решим проявить кротость, на Земле не узнают, что мы сделали до того, правда?

— Господи, а ты, может быть, и права. — Бродерсен взялся пальцами за подбородок и принялся размышлять вслух:

— Итак, посмотрим… можно изменить наш нынешний вектор и направиться на рандеву… по-моему, мы вполне можем проманеврировать два-три часа, прежде чем радары, находящиеся в астрономической единице от нас, сумеют подметить различия… конечная скорость сигнала, большая расчетная ошибка… к тому же мы, в сущности, должны направиться в том же самом направлении… да! — Выстрелом он хлопнул по крышке стола, движение подбросило его тело. — Ставлю свое левое яичко против твоей девственности, Пиджин, что мы можем проложить курс к Колесу, так что никто из тех, кто сидит не ближе от нас, чем орбита Марса, не сумеет сказать, что мы топаем не в ту сторону.

Он взревел:

— Стеф и Фил! Начните торможение на половине земного тяготения. Пара часов не лишит нас возможности искупления.

— А не нужно ли немедленно отправить сообщение на Землю и сообщить, что мы повинуемся? — спросил Зарубаев.

— Конечно же, конечно, — согласился Бродерсен. — Приказ определяет форму нашего ответа. Просто три цифры — один-ноль-один, какому-то чиновнику в астробюро, не называя себя. Что-то они ударились в секретность, правда? Ладно, Стеф, включай лазер. Сью, — продолжил он, — ты понимаешь, в чем дело? Прежде чем мы сможем приступить к планированию, нам необходимы факты. Включись и рассчитай, сумеем ли мы достичь Колеса так, чтобы из внутренних частей системы казалось, что мы следуем по предписанной траектории. То есть как долго мы можем изображать такое намерение? Учти все станции, которые могут следить за нами, и не забудь, что радиолокационный диаметр Колеса может возрасти за счет его радиационного поля. Сделаешь?

— С вероятностью, — ответ Гранвиль оказался много прохладней, чем можно было ожидать старому знакомому. — Никаких гарантий.

— Хренота, в этой вселенной нам остается только рисковать. Много ли тебе потребуется?

— Полчаса, наверное, в основном на розыск данных.

— Хорошо. Если ты даешь положительный ответ, мы начинаем двигаться в ту сторону, которую ты назовешь оптимальной, чтобы добраться до Колеса незамеченными. Потом мы встретимся в общей каюте и переговорим. Я лично за спасательную операцию… за то, чтобы освободить людей с «Эмиссара». Вы можете не согласиться со мной. — В общем наметил цель Бродерсен. — Так что, пока мы выжидаем, готовьте аргументы. Подумайте хорошо, если хотите, молитесь Всевышнему о помощи, но думайте!

Подумав, он припомнил, что они говорили — не фразы, сказанные друг другу, разрозненные, как бывает всегда, когда люди пытаются рассуждать вместе, — нечто вроде синопсиса, попытки заключить в рамки различные настроения и идеи.

Сергей Зарубаев держался очень холодно.

— Какой еще выход остается у заговорщиков? Они могут только убить нас!

Стефан Дозса выпалил, ударив кулаком по колену:

— И они засядут в правительстве. Быть может, они даже станут правительством. Так деспотизм превращается в тиранию.

Филипп Вейзенберг, подрагивая от чувств, которые он редко показывал:

— Все это похоже на наш первый шанс, на первый шанс человечества отыскать Иных. Разве можно допустить, чтобы он остался последним?

Мартти Лейно в ярости:

— Нет Черт бы подрал тебя, Дэниэл Бродерсен! Мало тебе того, что ты уже втянул в это дело семью, за которую якобы отвечаешь? — Но потом сдался и он, помрачнев, в основном потому, что остался в одиночестве, отчасти же потому, что Дозса посмеялся над его трусостью так, что капитану пришлось даже останавливать.

Кейтлин Малрайен с громким пылом:

— Что вы хотите этим сказать: я слыхала, что должна буду оставаться на корабле, пока вы будете совершать свой набег! Я хочу, чтобы все знали… — и ее тоже пришлось успокаивать, прежде чем она нерешительно согласилась.

Сюзанна Гранвиль мягко:

— Зачем мне было нужно сюда, мой капитан, как не за тем, чтобы следовать за вами?

Он сам:

— Быть может, я и переигрываю, направляясь к Колесу. Но, откровенно говоря, я так не считаю. Я недооценил позицию, в основном Аури Хэнкок. Надо понимать, что они действовали столь быстро и решительно, как если бы мы направились прямо к Земле; там у нас осталось бы меньше места для маневра и, безусловно, отсутствовали бы окончательные свидетельства возвращения «Эмиссара».

Ну, им было бы куда как легко отослать корабль с мертвым экипажем к Сириусу, с нами разделаться будет не труднее. Не стану утверждать, что так и будет, но я бы сказал, что подобный исход меня не удивит. Кто хочет сидеть и дожидаться такой судьбы?

Если мы сумеем выудить компанию Лангендийка из вон той тюряги — я лично убежден, что иначе как тюрьмой назвать это сооружение трудно, — вы потом спросите, что делать дальше. Не знаю, могу сказать только, что мы получим решающие доказательства. Снимки «Эмиссара», которые сделали наши сканеры, можно подделать, но как можно подделать людей? Кстати, как вы понимаете, они могли научиться чему-то полезному там, где побывали.

Но не следует на это надеяться. Я разработал парочку альтернативных планов на предстоящую схватку, которые хотелось бы обсудить с вами. Они, безусловно, весьма произвольны. Придется еще посмотреть, как лягут кости. Только теперь нас ждет не игра в покер… поймите, мы будем стрелять в цель. Если вы принимаете мое предложение, я примусь думать о том, как извлечь нас из той кутерьмы, в которую мы попадем у Колеса. Быть может, подобного шанса и не обнаружится.

Вейзенберг вырезал знаки отличия из листового металла. Кейтлин чуточку перешила комбинезон, и Бродерсен принял облик контр-адмирала миротворческих сил. В одиночестве на командном центре он ожидал контакта по интеркому. Молчание окружило его; невесомость, лишившая его тело в кресле значительной доли веса, только сгущала тишину. Дэн слышал свое дыхание, ощущал воротник на горле. Легионы звезд усыпали экран, Млечный Путь сверкал во всем своем протяженном величии; солнечный диск, подобием фараона, застыл между крыльями света. Цель полета в увеличенном виде предстала на одном из экранов: спицы и обод медленно вращались, как бы перетирая неведомую муку. Пленный корабль находился не в этом поле, и Бродерсен не стал перенастраивать сканер в его сторону. Он уже видел его и снял на пленку. Он уже все видел. Душа вспомнила первые колкие протесты Лейно. «Прав ли я? Теперь я обречен, но следовало ли мне начинать? Что, если Квик и его шайка пытаются защитить нас от чего-то совершенно ужасного?»

«Ха!» — отвечали в дружном возмущении его рассудок и воля.

«Но, быть может, мне следовало остаться дома? — мелькнула призрачная мысль. — Менее всего из-за Лиз, пусть Мартти думает только о ней; скорее из-за Барбары и Майка». Дэн ощутил на своих коленях их крохотные попки. Вспомнил теплоту и мягкий нежный запах детского тела. «Не то чтобы Деметры не хватило бы на их жизнь… Просто открытие галактики сулило всяческие революции — на мой взгляд благотворные, хотя я, может быть, и ошибаюсь, — или же скверные, но кто и в чем может быть уверен?.. Но это не та безопасность, в которой должен оставить своих детей отец…»

Дэн напрягся. «Кобылье дерьмо! — отвергая, выпалил он сие. — Неужели я осужден пережевывать одно и то же? Союз шаток, как и любая страна, на Земле зреет вполне реальный и нестабильный ад, а Деметра — это всего лишь ворота, открывающие путь из Земли в космос. Но Вселенная полна новизны: новых обитателей, познаний, идей. Единственная беда в том, что она не предоставляет абсолютной безопасности. Нет, для части ее это не так. И оказаться близко к этой части можно лишь при везении.

Эй, звонок! Конец проповеди…»

Он нажал на клавишу. На телеэкране показалось изображение молодого человека в гражданском одеянии, но явно с военными манерами. Тем не менее его удивление было несомненным. Беспокойство Бродерсена чуточку улеглось: на Колесе никто не знал новостей.

— Специальная миссия миротворческих сил, — объявил он. — Мэттью Фрай, — адмирал, командующий транспортом «Чинук». — Свой псевдоним он позаимствовал у сторожа, караулившего хижину Кейтлин. Но именовать другим именем корабль было бы глупо; кораблей класса «Королева» и так слишком немного.

Три секунды световые волны несли его слова через космос, плюс время на реакцию на дальнем конце, плюс время путешествия сигнала обратно — одиннадцать сердцебиений; Бродерсен сосчитал и уголком ума ощутил удовольствие от того, что их не оказалось больше.

— Сэр, простите, сэр, — глотнул молодой человек, — мы не располагали никакими признаками того, что кто-то находится вблизи нас.

«На это я и рассчитывал. Зачем вам следить за окрестностями? И зачем Кепку извещать вас? Подобный поступок вызвал бы излишнее любопытство. К тому же радары ничего не смогут ему показать, поскольку вы будете еще несколько часов прикрывать нас».

— Я боялся, что вы могли услышать радиообращение к нам. Но у вас не было причин слушать. Любое сообщение вам будет передано экономным лазерным лучом, поскольку ваша орбита точно известна.

— Вы не должны были иметь никакой информации до самого последнего момента, — заявил Бродерсен. — Свяжите меня с шефом по закрытому контуру.

Время!

— Сэр, он отсыпается после дежурства; может ли подождать ваше дело?

Бродерсен как раз и ожидал подобной возможности, чтобы выяснить больше. Он принял вид самого рьяного служаки.

— А где же субординация? — заметил он. — Назовите вашу должность, чин и имя.

Время!

Трудно объегорить человека при такой замедленной передаче. Однако высокопоставленный офицер миротворческого корпуса производил впечатление, особенно в космосе, где властью своей он мог решить вопросы жизни и смерти.

— Простите, сэр? Да, конечно, извините, я сейчас подниму полковника Трокселла.

— Я хотел знать вашу должность, чин и имя. Назовите мне их. Время!

Офицер побледнел и беспомощно проговорил:

— Североамериканская секретная служба, лейтенант Самюэль Вебстер.

«Так вот с кем я имею дело. Североамериканцы Квика, все складывается».

— Вам следует научиться исполнительности, если не хотите неприятностей, лейтенант Вебстер. Но я не буду упоминать ваше имя в отчете. Пришлите мне полковника.

Время!

— Да, сэр! Благодарю вас, сэр!

Прошло еще больше времени, целая минута. Бродерсен жалел, что подобный облик не позволяет ему раскурить трубку.

На экране появился крепкий мужчина, с поспешно расчесанными волосами, в торопливо наброшенной куртке.

— Говорит Трокселл, — он поглядел в экран. — Адмирал… э… Фрай? Приветствую вас, сэр. Вы застали нас врасплох, но мы постараемся исправиться. — Он сомкнул губы, жест означал, что разговор закончен. Военная привычка.

— Очень хорошо, — проговорил Бродерсен. — Во-первых, вы поддерживаете полное молчание по аутеркому, если не считать связи с моим кораблем. Если вы получите любое сообщение, я хочу знать текст его и сам продиктую ответ. Причину я вскоре вам объясню. Во-вторых, я хочу ускорить свой корабль до одного g, что позволит мне состыковаться с Колесом через пять-шесть часов. Это возможно? Время!

— Но… да… но, адмирал, в порядке общей рутины, я бы хотел видеть ваши полномочия.

Это было учтено.

— А вы покажете мне ваши, полковник? Время!

— Что? Простите, будьте любезны объясниться! Бродерсен усмехнулся, как бы, по его мнению, поступил настоящий адмирал Фрай:

— Вы действуете в чрезвычайно секретных условиях. Североамериканская секретная служба никогда не славилась тем, что во всю размахивала секретными документами. Как и миротворческие силы. Когда я прибуду, мы поместим наши удостоверения в шпули «Омега» в вашем читающем устройстве и сопоставим их. — Сканирование для передачи автоматически сотрет закодированную информацию.

Время!

— И ваша миссия действительно настолько секретна?

— Поскольку она связана с вашей. Полковник, признайте: вы охраняете членов экипажа «Эмиссара». А вы готовы принять еще один экипаж, но уже из инопланетян, а не людей?

Эффект оказался столь сокрушающим, на что и рассчитывал Бродерсен. В противном случае ему оставалось припустить восвояси и попытаться передать свои новости на один-два космических корабля или на изолированную базу на астероиде или две, прежде чем сторожевики догонят его, а от них ничего хорошего ждать не приходилось. Сомнения оставили Трокселла вообще. Они были слабыми с самого начала. У него не было никаких причин подозревать, что с фактами знаком еще кто-то, кроме членов правительства и экипажа «Фарадея».

И все же следует проявить осторожность, но надуваться изо всех сил. Иначе говоря, имея на руках две пары, следует изображать, что имеешь целую масть. Претендуя на обладание сведениями, которых он не должен был иметь, ему следует выудить все необходимое из Трокселла под прикрытием своей собственной истории.

Пока она выглядела так: после возвращения «Эмиссара» миротворческий корпус разместил дополнительную охрану возле фебийской Т-машины. Появился странный аппарат. К нему приблизились, и экипаж сдался в плен без сопротивления. Зафрахтовав свободный и хорошо экипированный, но бездействующий исследовательский корабль «Чехалиса», миротворческий корпус погрузил их безопасности ради и отправил в Солнечную систему. Чтобы предотвратить любые неожиданности, Фрай объявил на выходе из Ворот, что направляется на Весту, и действительно пошел к ней, прежде чем сделать петлю.

Трокселл поверил. Не будучи дураком, он тем не менее был склонен к доверчивости. Бродерсен рассчитал верно. Охранники Колеса — двадцать один человек, это он выяснил, изобразив легкое непонимание — должны были более или менее придерживаться акционистской идеологии. Иначе Квик, изучавший досье и, вне сомнения, проводивший глубинные психические обследования каждого волонтера, вызвавшегося выполнять «весьма важное и конфиденциальное поручение», не подобрал бы их для этой работы.

Вскоре Трокселл разговорился, он хотел оправдать себя… он, запертый здесь уже многие недели со своими пленниками, которые по сути дела обвиняли его. Бродерсен терпеливо слушал его, поощрял все антизвездные рассуждения. На минуту ему захотелось поверить в то, что подобный арест действительно мог быть оправданным актом со стороны Совета. Но нет. Несколько предложений не могут подорвать веру у человека.

Тем временем сердце его ухало, кожа покрывалась мурашками, душа стонала, скрываясь под внешним спокойствием: между обрывками лекций он улавливал истину. Экипаж «Эмиссара» провел восемь лет по ту сторону Звездных ворот. Они потеряли трех членов экипажа. Карлос и Джоэль остались в живых. Они подружились с чужаками и по мере возможности вступили в культурный обмен. С ними прилетел один инопланетянин. Бродерсен не смог даже понять, на кого было похоже это создание. Выходило, что оно жило примерно в земных условиях, имело человеческий рост и являлось единственным представителем своей расы, которого выслал его народ, чтобы человечество могло завязать с ними взаимоотношения…

— И теперь они отправили уже свой корабль? — переспросил Трокселл. — Неужели с их точки зрения мы такие тупые?

— Ну что ж, у них могли найтись причины, чтобы передумать, — размышлял Бродерсен. — Придется разобраться, и в вашем распоряжении находятся люди, имеющие опыт общения с ними.

Еще более важно то, что Совет решил получше разобраться с ними, прежде чем предпринимать какие-либо меры. Надеюсь, что арест этой группы послужил достаточной мерой и нам не придется предпринимать более решительные шаги. Вы прекрасно понимаете, полковник, что нам не нужна публичная истерия. От этого и секретность.

Время!

— Да, конечно, я не спорю, адмирал Фрай, давайте обсудим мероприятие, так? Какие предосторожности вы имеете в виду?

…Наконец переговоры закончились.

Возвратив телам полную земную тяжесть, «Чинук» гнал вперед. Колесо достаточно прибавило в размере и было заметно уже невооруженному глазу. Когда внешняя связь умолкла, экипаж получил свободу, чтобы поболтать. Бродерсен понимал, что ему следует надлежащим образом все организовать. Предприятие будет рискованным — это в лучшем случае.

Он встал, потянулся и расслабился, напряжение спало. «К черту всю спешку, — решил он. — Я переговорю с ними и дам все возможные наставления. Это не слишком уж хорошо: потому что потребует не более часа или двух. Сперва надо отдохнуть. Схожу-ка я к Пиджин. Возможно, это наша последняя встреча».

Глава 19

Покорный точным импульсам вспомогательного двигателя, «Чинук» устремился к пустой ступице Колеса. Огнецветные пары клубились в ночи и таяли. Так можно было быстро избавиться от колоссального электростатического потенциала, защищавшего корабль от космических лучей. Когда «Чинук» принял правильную ориентацию и лег на нужную траекторию, внутри корабля начал раскручиваться гироскоп. Он набирал скорость до тех пор, пока не стал вращаться чуточку быстрей, чем станция. Корабль уже почти поравнялся с ней.

Люди сидели, чтобы избежать дурноты, вызванной изменением искусственного тяготения вдоль радиуса и силой Кориолиса. Бродерсен утешался уверенным голосом вахтенного офицера впереди. Прикрытие объясняло отсутствие на «Чинуке» других опознавательных знаков, кроме регистрационного номера и яркой эмблемы его компании, так же как наличие энергопушки и трубы для запуска ракет. Заговорщикам пора бы уже проявить подозрительность, хотя бы на Земле, и прислать предупреждение со скоростью света. Но все это еще будет. Впрочем, сердце тянуло, челюсти ныли — так плотно он стискивал их, — холодный пот стекал струйкой по хребту. Последний раз он был в сражении более чем четверть земного столетия назад.

Космический корабль входил в ступицу со скоростью нескольких метров в секунду, чуть-чуть в стороне от оси. (Слава Богу, у корабля такой величины остается не слишком большой зазор.) Снаружи роликовые подшипники мягкой поверхностью остановили «Чинук», нос корабля выдавался из переднего конца ступицы, корма и фокусирующие трубы с другого. Угловая скорость вращения сделалась равной скорости вращения Колеса в тот самый момент, когда грузовой и пассажирский переходы оказались напротив соответствующих входов. Таким образом Колесо приобрело дополнительный угловой момент, но изменения были незначительными. Когда достаточное количество причаливающих кораблей заметно подействует на вращение, ракетный двигатель на ободе Колеса снизит скорость.

Поскольку прибывший корабль не нес в себе груза, который следовало перенести в Колесо, навстречу гостям выдвинулся лишь пассажирский переход. Резервный бак наполнил его воздухом; уравнявшись, давление активировало сенсор, замерцавший зеленым огоньком и загудевший. Можете проходить.

Бродерсен провел деревянным языком по пересохшим губам. И как бывало с ним прежде, но все-таки чуть иначе, вдруг остыл: у него чересчур много дел, чтобы позволить себе волнение.

— О'кей, — сказал он своим. — Вспомните нашу договоренность и сигналы, — и поцеловал Кейтлин, стоявшую возле него с автоматическим пистолетом в руках. Сюзанна находилась где-то в недрах корабля, подсоединенная к своему компьютеру и через него ко всему кораблю, который отреагирует на каждую команду, которую она отдаст. Скудость информации заставляла ее ограничиваться несколькими базовыми действиями, но Бродерсен был рад и такой поддержке.

— Удачи, — пожелал он своим и направился вперед. Центробежная сила, равная одной десятой земного тяготения поместила воздушный люк под его ноги, внутри воздушного шлюза были поручни. По ту сторону стыка причальная труба предоставила ему другой набор поручней, располагавшихся теснее, потому что она была сложена на манер аккордеона до минимальной длины. Лампы дневного света бросали странные тени на складки. Бродерсен ринулся вниз; низкое тяготение обладало известными чарами.

Вынырнув с другого конца, он направился по короткой жесткой лестнице к балкону, предназначенному для выгрузки багажа. Там вторая лестница направлялась к палубе, но он остановился и огляделся. Настало мгновение, решавшее: нападать или бежать.

Широкий коридор пяти метров высотой дугой уходил по обе стороны, выпуклый сверху, вогнутый под ним. Дэн увидел двери, закрывавшие неиспользуемые помещения. Люк вел в спицу, коридор к ободу. Холл был выкрашен в тусклую краску и покрыт ковром. Громко жужжали вентиляторы, слегка пахло маслом — выдавая недавнюю заброшенность.

Под ним грудились люди. За исключением Трокселла, выделявшегося в деловой куртке и брюках, остальные были в комбинезонах. У каждого оружие: метательный пистолет, а не станнер. Бродерсен сосчитал всех — двадцать один, — и почувствовал прилив бодрости. Оцепенение еще не оставило их. Все они здесь, офицеры связи и управления, техники, квартирмейстеры…

* * *

Он сумел вынудить полковника согласиться на это и запереть своих нынешних пленников в аудитории. Бродерсен знал, где она находится. А вся команда должна была встречать вновь прибывших, чтобы помочь им эскортировать внеземлян, предположительно обладающих нечеловеческими способностями, пытаясь найти безопасное место.

— Приветствую вас, сэр, — обратился к нему на английском Трокселл. Его бас эхом загулял между голыми стенами. — Все в порядке?

— Да, — отвечал Бродерсен.

— Спускайтесь.

— Подождите минуту. Я хочу, чтобы кто-нибудь прикрывал мою спину.

— Как?

— Могу я себе позволить некоторую осторожность? Хорошо. Сергей?!

Появился Зарубаев с автоматом и встал рядом с капитаном. Агенты удивились. Бородатый, длинноволосый, одетый, как они, русский совершенно не отвечал их требованиям.

«Ну пора». Бродерсен выхватил пистолет. Зарубаев обратил вниз ствол.

— Не двигаться! — завопил Бродерсен. — Руки вверх, иначе стреляем.

— Какого дьявола… — Голос Трокселла умолк, когда загрохотал автомат Зарубаева. Предупредительная очередь пробарабанила о противоположную стену. Охранники застыли.

— Руки за голову! — приказал Бродерсен. — Быстро! О'кей, ребята, вперед.

К ним присоединились Вейзенберг и Лейно. Они были с автоматическими винтовками, за спинами стрелковое оружие.

— Пусть все остаются на местах и все будет в порядке, — проговорил Бродерсен. — Но всякий, кто проявит излишнюю прыть, погибнет. Понятно вам? Погибнет!

Внутренне он молил Бога о том, чтобы подобного не случилось. Эти парни не делают ничего плохого, просто такова их работа. Он сталкивался с подобными людьми, когда и в самом деле носил форму Союза, которому он помогал убивать. Симпатии обеих сторон трудно было согласовать.

Взгляд его блуждал вправо и влево. Зарубаев улыбался, словно бы радуясь стычке… быть может, так оно и было. Вейзенберг напряженно замер, рот его скривился, но ствол не дрожал. Лицо Лейно под шлемом темных волос вспотело и напряглось, он тяжело дышал, но также не казался испуганным. «А как насчет меня? — подумал Бродерсен. — Помнится, когда-то меня звали Каменной Рожей…»

* * *

Там позади, у шлюза, Дозса и Кейтлин составляли его резерв, охраняя путь к отступлению. Он попытался представить себе их лица. «Мы не на пикнике, не на игре в войну с любителями». Бродерсен разместил посты самым тщательным образом. Родившийся на Деметре Зарубаев некогда пустился в странствия и провел несколько лет в межпланетном корпусе миротворческих сил, и только потом поступил на работу в «Чехалис»; в бою не бывал, однако вымуштрован и знает маневр. Выросший в глуши Лейно был чемпионом среди стрелков. Вейзенберг умел сделать любой инструмент частью своего тела, а оружие — тоже механизм. Все трое обладали соответствующим космическим опытом. Дозса тоже, но не с оружием и редко за пределами корабля. Пиджин… да, за то время, которое у нас было, я сделал все, что мог, и сейчас мы узнаем, правильно ли я рассудил.

Ярость исказила лицо Трокселла.

— Вы безумны? — завопил он. — Что это, пиратство? Неужели вы надеетесь, что сумеете убраться в целости и сохранности, сукины дети… — Он задохнулся.

— Полегче там, — начал Бродерсен. — Я сказал, что не желаю вам зла, если вы не вынудите нас стрелять. Слушайте. Мы собираемся освободить экипаж «Эмиссара», задержанный по ложному обвинению. Вас обманули. Айра Квик — мошенник, и в скором времени он предстанет перед судом.

— Докажите! — бросил вызов агент. Бродерсен покачал головой:

— Как говорил Клеопатре Антоний, я не склонен к спорам. Узнаете из новостей, а сегодня будете следовать приказам.

Все туда, к двери под номером 14. — Он указал на дверь, находившуюся не так уж далеко от входа в спицу. — Все вместе. Я хочу, чтобы этот парень прекрасно вас видел. — Он ткнул большим пальцем в сторону Зарубаева. — Он будет следить за вами, пока остальные из нас освободят пленников. А потом мы разоружим вас и запрем. Дадим ручную дрель, молоток или зубило, что найдем — чтобы вы могли освободиться за час-другой после того, как мы улетим. Понимаете? Мы не хотим никому причинять вреда… Мы не бандиты, мы просто намереваемся исправить ужасную ошибку, которая угрожает Союзу. Считайте себя под гражданским арестом, повинуйтесь нам, и все будет в порядке. Но я повторяю: если вы заставите нас, мы будем стрелять. А теперь вперед! Руки на скальпы. Вперед!

Они двинулись от него. Бродерсен слышал ругательства, тяжелое дыхание, негромкие проклятия, замечал пот и яростные взгляды.

— Прекратить! — крикнул он и оборотился к Лейно и Вейзенбергу. — Вперед!

Не обращая внимания на лестницу, они прыгнули, как опадают осенние листья. Он последовал за ними и приземлился, ощутив толчок лишь ступнями и коленями. Люк располагался в двух прыжках и остался открытым. Бродерсен махнул рукой своим спутникам. Когда они оказались внутри, опытной рукой ухватившись за поручни, он последовал за ними.

Пистолетный выстрел заставил его остановиться. Второй, третий ударили по барабанным перепонкам. Бродерсен развернулся на месте. Группа агентов растекалась как шарик ртути. Люди разбегались, припадали к палубе, извлекали оружие и стреляли. Загрохотал автомат Зарубаева, внизу скорчилась пара тел, потом и он откинулся назад. Кровь брызнула из его шеи и живота.

Бродерсен яростно поглядел на врагов, в душе его вспыхнуло: «Фанатик, верующий, герой… должно быть, его прикрывали двое или трое, тогда он вытащил свое оружие и выстрелил… понимая, что почти непременно промажет, но начнет свалку… а я так и не заметил, кто это был…»

Он услыхал голос Трокселла, увидел, как отступили уцелевшие, когда Дозса сверху платформы пригнулся над лежащим Зарубаевым и стал яростно стрелять. Пули выли, отражаясь от стен, трещали выстрелы. Группа Трокселла исчезла в изгибе этого мира.

«Он не будет продолжать стрельбу в подобных условиях… Пистолеты слишком неточны, особенно здесь… при низкой тяжести, где на полет пули влияет кориолисова сила и плохой прицел…»

На полу остались в неизящных позах двое убитых, лица их сделались жуткими. Еще трое получили тяжелые ранения. Один полз в сторону, волоча за собой ноги, другой смотрел на раздробленную коленную чашечку и скулил, третий, привалившийся к переборке, забылся в шоке. Кровь Зарубаева заливала платформу, медленная и алая, медленная и алая. Дозса щерился на краю. Кейтлин уже стояла возле него — дикая, яростная — и ровно водила из стороны в сторону оружием, извергая потоки проклятий. «Теперь Трокселл попытается помешать нам освободить пленников».

Паралич оставил Бродерсена, поддавшегося оцепенению всего лишь на несколько секунд.

— Держитесь! — закричал он. — Прикрывайте нас, мы скоро вернемся. — И бросился к длинной округлой лестнице к лифту.

Вейзенберг и Лейно оставались там. Старший инженер явно только что удерживал молодого, помешав ему вступить в схватку, что было бы бесполезно, если не хуже. Они все еще толкались.

— Пошли, — сказал Бродерсен и нажал кнопку.

Лифт представлял собой стальную болванку, укрепленную под прямым углом к несущему его поясу. В проходе располагалось еще три таких же. Между ними размещались лестницы с удобными ступенями и площадками для отдыха. Они предназначались для экстренных ситуаций: длина спицы составляла почти девять сотен метров. Глядя в ее сумрачные глубины, Бродерсен видел, как они сходятся в перспективе едва ли не в атом, и головокружение прикоснулось к нему.

Вейзенберг осел на скамью и уставился в пол.

— Эли, Эли, — пробормотал он, — значит, так и должно быть. Оставшийся на ногах Лейно вцепился в поручень так, словно хотел согнуть его, и потряс винтовкой. Его горский диалект прозвучал грубо:

— Они пали, эти свинопасы… пали жертвой собственных деяний.

— Мы еще не разделались с ними, — механически отвечал Бродерсен. Душа его стонала, я втравил во все это Пиджин. — Не сомневаюсь, они попытаются перехватить нас возле аудитории.

Вейзенберг поглядел вверх, внезапно встревожившись:

— Они способны на это?

— Не знаю. Ты слыхал, как я старался выудить из Трокселла план расположения помещений. Но я не был слишком настойчив.

— Жесу Кристи, — простонал Лейно. — Эта штука просто ползет.

— Так и должно быть, — сказал Вейзенберг. — Здесь одновременно изменяются тяготение и давление воздуха. Нужно время, чтобы приспособиться. Враг тоже не в силах двигаться быстрее. К тому же они удалились от нас по направлению вращения. Аудитория располагается против вращения. У нас есть небольшое преимущество.

— Да — и нас троих хватит, чтобы их перестрелять, — добавил Бродерсен. — Садись, Мартти, восстанавливай силы.

Он подал пример, забрав винтовку из груза Лейно, но мысли его заметались: «Пиджин, Лиз, Барбара, Майк, звезды».

Однажды мальчишкой, возвращаясь под парусом через острова Сан-Жуана, он заработал галопирующую боль в ухе. Оставалось только терпеть, пока не лопнула барабанная перепонка, облегчив сатанинскую боль. На это ушла пара часов, но эта пятиминутная поездка, казалось, была длиннее.

Но закончилась и она.

Он несся первым по лестнице, которая через люк выходила на палубу. Дэн мог видеть перед собой примерно на сто метров, дальше изгиб перекрывал коридор, поднимавшийся перед ним, подобно пандусу. Подниматься не пришлось, но пока он топал по его гулким просторам, за ноги ухватилось земное тяготение. Дыхание застревало в груди.

Двойная дверь под фоторепродукцией, Армстронг на Луне… Бродерсен рассчитывал на то, что придется отстреливать замок, но перед ним оказалась простая задвижка — стальной стержень между двумя скобами, которые торопливо приварили, должно быть, уже после разговора с ним. Отодвинув засов, он широко распахнул дверь.

Выстроившиеся рядами сотни мест были обращены к сцене, столь же пустой, как и зал. Сидевшие поблизости исследователи с «Эмиссара» поднялись в удивлении. Большинство из них были одеты небрежно, но все они сливались вместе в глазах Бродерсена, пока он не увидел Джоэль… «Иуда-жрец, как поседела, похудела… ну что ж, восемь лет…» Он заметил среди них инопланетянина — химерическую смесь выдры, омара, утки, кенгуру, аллигатора, бурого дельфина; нет, инопланетянин ничем не напоминал этих существ, ему просто нельзя было дать имя, взгляд Бродерсена не был готов к восприятию таких очертаний.

— Мы освобождаем вас! — грохнул Дэн. — Мы ваши друзья! Мы забираем вас отсюда! Джоэль, ты помнишь меня?

— Свобода, свобода, свобода! — нараспев кричал Лейно. Высокий человек выступил из группы. Бродерсен узнал в нем капитана Лангендийка. Вейзенберг бросился навстречу к нему. Бродерсен и Джоэль остановились и, глядя друг на друга, потянулись навстречу руками.

Вейзенберг и Лангендийк остановились.

— Мы спасем вас, — проговорил инженер, переводя дыхание. — Вас задержали незаконно, мы явились, чтобы освободить вас, чтобы правда сделалась известной. Мы встретили сопротивление — к нашему кораблю, быть может, придется пробиваться с боем — так что берите оружие…

— Дэн, — удивилась Джоэль. Глаза ее стали громадными: черное дерево на лице слоновой кости.

Дэн подобрался.

— Поторопись, — бросил он, перехватив ее за руку. Джоэль в свой черед указала на внеземлянина, который двинулся к ней…

К ним присоединился мужчина.

— Дэниэл! — воскликнул он. — Рог todas los santos… — Карлос Франсиско Мигуэль Руэда Суарес. Полысел.

За ним следовала пышная блондинка. Бродерсен припомнил имя — Фрида фон Мольтке. Остальные смешались в возбуждении. Бродерсен отправился вверх по проходу, в котором он находился: не стоит сейчас попадать под замок.

— Поспешите, поспешите! — закричал он. Вейзенберг и Лейно могли передать прихваченное с собой оружие и за дверями. А потом пусть Трокселл побережется. Инженеры следовали за Бродерсеном, кричали, махали руками. И все же большая часть пленников колебалась. Лангендийк подгонял их, но они не были солдатами, и сердце не связывало их с дикими вторгшимися захватчиками. Шум и оружие рождали желание спрятаться. Им было нужно несколько минут, чтобы понять.

Бродерсен вновь выскочил в коридор. Правая рука его держала винтовку, левая Джоэль. Инопланетянин держался позади них, Лейно следовал за ними. Вейзенберг замер в дверях, призывая к себе отстающих. Фон Мольтке воспользовалась возможностью, чтобы взять автомат со спины инженера. Руэда Суарес повторил ее движение.

Тут из-за изгиба коридора появились Трокселл и его люди. Первый ряд, как щиты, нес за ножки пару больших столов, обратив их крышками вперед.

Бродерсен потом так и не вполне понял, что именно произошло. Разразилась новая схватка. Все, кто был с ним, отступили назад в коридор, они виляли, припадали на колени, ложились, бежали, стреляли, и каким-то образом все оказались целы. Враг непонятным образом исчез, когда они достигли следующей спицы.

Бродерсен понял, что их атака была слишком эффективна и не оставляла лишенным соответствующего вооружения агентам ни одного шанса. Так, должно быть, и случилось. А Трокселл сделал все, чтобы продержаться достаточно долго и задержать промедливших людей с «Эмиссара». Возвращение туда было бы самоубийством.

Джоэль вернула Бродерсена в настоящее.

— Послушай, Дэн, нам нужно кое-куда забежать. Фиделио… бетанин — инопланетянин — не может есть нашу пищу, у нас есть для него припасы.

— Да? — сказал он. — Нет, слишком рискованно.

— Нет, если мы поспешим, — отрезал Руэда. — Всемогущий Господь, Дэниэл, пойми — Фиделио связывает нас со всей своей расой.

— О'кей, — решил Бродерсен. — Вперед, галопом.

Склад оказался не так далеко, дверь не была заперта, и удобная упаковка рационов позволяла нести их; в основном все было приготовлено в обезвоженном состоянии. Нагрузившись, группа направилась к ближайшей спице, заняла лифт и направилась к ступице.

По пути они почти ничего не говорили. Все были ошеломлены. Бродерсен считал: он сам, Джоэль, инопланетянин, Вейзенберг, Руэда, Лейно, фон Мольтке. «Спасены четверо, ну что ж, это много, — если их удастся предъявить на Земле как свидетелей. Если же нет, он попадет в историю как отчаянный бандит, убитый в преследовавшем непонятные цели налете».

Лифт выпустил их. Они поспешили по коридору, загибавшемуся куда более круто. Вот платформа. Пиджин и Дозса… Пиджин. Пиджин! Она помахала ему. Бродерсен не видел Зарубаева, которого, должно быть, перенесли внутрь. При здешнем уменьшенном весе Кейтлин вполне могла это сделать. Выжил ли он? — этот вопрос может подождать. Трокселл скоро найдет способ приступить к действиям. Лучше поторопиться с отправлением.

Компания Бродерсена поднялась по лестнице в корабль, он вошел последним и рявкнул в ближайший интерком:

— Сью, теперь уносим ноги отсюда.

Закрылись люки, включился двигатель. На самом малом ходу «Чинук» отделился от Колеса и вышел из ступицы.

Пальцы прикоснулись к рукам Бродерсена. Оглянувшись, он увидел фон Мольтке.

— Если фы будете любезны, мистер капитан, — проговорила она с хриплым акцентом. — Я слыхала, что фаш стрелок ранен, а фооружение фесьма похоже на то, которым снабжен «Эмиссар».

— Да, — отвечал он, ничего не понимая от усталости, — да, это так.

— Я была стрелком на «Эмиссаре», — напомнила она ему. — Я могу сферить детали с фашими инженерами и отстрелить передающие антенны на корабле и Колесе. Лучше бы лишить фозможности перетфигаться и корабль. Тогда они не сумеют сообщить о нас на Землю. — И пока он медлил, добавила:

— Я сомнефаюсь, что они уже гофорили с планетой, но сделают это при перфой фозможности. А если мы помешаем, фреда им не будет. Они будут сидеть тихо, пока кому-нибудь не приспичит прислать за ними скоростной корабль. Тем фременем фы фыполните план, который есть. Ферно?

— Хорошо, — отвечал он, — согласен. Обсудите с Филом, главным инженером Вейзенбергом. И с нашей линкершей Гранвиль, — но думал он лишь о Кейтлин.

Минуту спустя режущий энерголуч сделал Колесо Сан-Джеронимо немым. Других повреждений не было, но ракета превратила «Эмиссар» в облако осколков. Жаль.

«Еще два преступления, — подумал Бродерсен. — Теперь мне следует придумать весьма надежные объяснения, чтобы добиться оправдания.

Впрочем, это неважно. Пока главное выжить.

Нет, пока важней всего сон». Он едва умудрился привести дела в порядок и назвать нужный курс корабля, прежде чем повалиться в постель.

Сергей умер. Кейтлин прижала Бродерсена к себе.

Глава 20

Вновь достигнув ускорения земного тяготения, «Чинук» направился к Т-машине. По предписанному маршруту путешествие заняло бы шесть земных дней.

— Лучше всего какое-то время соблюдать предписанные нам правила, и за это время выработать стратегию, — пояснил Бродерсен. — Иначе они направятся прямо за нами, а у сторожевика больше ног, чем у нас; кроме того, можно не сомневаться, что мы не сможем укрыться от ракеты со следящей системой наведения.

Фон Мольтке, вероятно, спасла и его и экипаж от этой судьбы, добавил рассудок. Известие о нападении на Колесо могло бы предоставить Квику превосходный повод просто взорвать весь корабль, тем самым избавив заговорщиков от затруднений, связанных с экипажем «Эмиссара», не говоря уже о вопросах, успевших прийти Трокселлу в голову. Безусловно, они могли попытаться что-нибудь сделать, и даже неудача могла оказаться летальной. Пока «Чинук» мог бросить свет на все дело, отряду Лангендийка не грозило ничего худшего, чем продолжительное заключение. С тактической точки зрения было даже неплохо, что Бродерсен не сумел освободить их. И теперь дело — свободы? — разложило свои куриные яйца по разным корзинкам. Наполовину, случайно, но его операция удалась.

«Нет. Это не так. Есть убитые, есть и раненые. Плохо и то, что среди них есть агенты. Сам я могу пережить это: они ввязались в драку с преступным безрассудством; быть может, проведенные в космосе недели лишили их осторожности — но погиб Сергей, мой собственный человек, мой собственный друг».

Он проснулся возле Кейтлин, осознавая лишь ее присутствие. Потом нахлынули воспоминания. Его неровное дыхание пробудило ее. Обняв его, она зашептала:

— Теперь мы ввязались в войну, Дэниэл, дорогой мой. А мужчины всегда погибали на войне. Твое дело правое, ты тоже восстал против тиранов и угнетателей, как часто случалось на Земле, и хорошо, что так. Я тоже знала Сергея, куда ближе, чем рассказывала тебе. Он радовался Вселенной; и если ему пришлось оставить ее, он может гордиться тем, что все произошло именно так, — голос ее медленно возвращал ему силы, наконец он смог встать и приступить к работе.

Потом, впрочем, он зачем-то вышел из их каюты, а когда вернулся, обнаружил Кейтлин безмолвной, на лице были видны следы слез. Он спросил, в чем дело, и она ответила — едва ли не шепотом, — что складывает песню и хочет побыть в одиночестве.

Итак, она отсутствовала, занятая своим делом, и Бродерсен встретился с Джоэль Кай, Карлосом Руэдой Суаресом и инопланетянином. Следовало бы устроить общее собрание, чтобы все могли услышать повесть «Эмиссара». Бродерсен не мог откладывать, ему следовало поскорее ознакомиться с фактами и сориентироваться, а это лучше делать, когда под рукой меньше людей. Невзирая на всю благодарность к Фриде фон Мольтке, он не стал приглашать ее; они не были знакомы и это могло помешать делу. Карлос был кузеном Антонии, первой жены Бродерсена. Когда она умерла, ему было мало лет, и хотя Руэда не часто встречался со своим бывшим родственником, у них нашлось достаточно общего. С Джоэль Кай Бродерсен впервые встретился девятнадцать земных лет назад; и, перебравшись на Деметру, всегда заглядывал к ней, когда посещал материнскую планету; ну а в последнее десятилетие… Не будучи точно уверен в своих чувствах к Джоэль — настолько не похожа она была на любую другую женщину в его жизни, — он испытал потрясение, когда она вошла в кабинет. Дни их рождения укладывались в один месяц, но Джоэль вдруг оказалось пятьдесят восемь; она провела много времени на чужой планете; странные края заставили поседеть локоны, которые он помнил черными до синевы, избороздили морщинами лоб, запечатлевшийся в его памяти тонким, чистым и ясным… истончавшая плоть обтянула кости, оставшиеся столь же изящными, как и прежде.

Бродерсен вскочил на ноги.

— Джоэль, — проговорил он, и горло его перехватило. — Привет! Как чудесно, что ты здесь.

Она улыбнулась. И улыбка, и голос не изменились, и то и другое казалось приятным и чуточку отдаленным, словно бы произведения Бранкузи и Делиуса.

— Спасибо тебе за все, Дэн. Я просто рвусь узнать смысл событий — безусловно, здесь все не просто. — Они взялись за руки и поцеловались бы, но тут в дверях появился Руэда, немедленно подступивший к капитану с объятиями.

— Дэниэл, Дэниэл, как великолепно! — выпевал он испанские слова. — Наш спаситель, наш воин — я переговорил тут кое с кем из твоего экипажа — или ты не знаешь, что мальчишкой я преклонялся перед тобой. И я был прав. Видит Бог, ты мужчина, истинный мужчина!

Сделав шаг назад, он разом вернул себе полагающееся аристократу достоинство. Бродерсен секунду разглядывал его. В прямом, с коротким носом и газельими глазами лице Руэды можно было заметить отголоски черт Тони. Невысокий, он успел нажить небольшой животик за время своего отсутствия, и Бродерсен понимал, каким неприятным казался Руэде этот призрак ранней старости… Вне сомнения, куда более неприятным, чем лысина. По крайней мере, хоть усы не изменились.

Потом появился инопланетянин, сразу перевесивший все прочие впечатления. Можно было полагать, что он (она? оно?) не имел таких намерений, решил Бродерсен. В любом случае вошедший казался застенчивым… впрочем, как знать? Бродерсен подумал, что ему придется сперва привыкнуть, прежде чем полностью осознать эту фигуру — походку, — запах морского берега, впрочем чуть неземного…

— Могу ли я официально познакомить вас с Фиделио? — улыбнулся Руэда.

Инопланетянин протянул нижнюю правую руку. Бродерсен обменялся с ним рукопожатием. Некогда в Южной Азии, во время службы в миротворческих силах, ему пришлось пожать руку ручному гиббону; тогда он был удивлен: палец обезьяны лежал не так, и в нем не было сустава. Рукопожатие Фиделио заставляло видеть в гиббоне родного брата.

Бродерсен поглядел инопланетянину в глаза, не напоминавшие ни одного животного ни на Земле, ни на Деметре. В душе его стучало: «Передо мной разумное инопланетное создание… так, так, так. Осуществился мой вечный сон».

— Фиделио, — он запнулся, — приветствую. Bienvenido.

— Buenos dias, senor, Y muchas gracias, — прокашляло и просвистело из клыкастого рта. Бродерсен вдруг расхохотался, — ни кому-то или чему-то; просто расхохотался потому, что возвратилось блаженство.

— Пройдемте в кабину, — пригласил он, покончив с формальностями. — Что я могу предложить всем? Фиделио не будет возражать, если я буду курить? Пусть все чувствуют себя уютно.

Через два часа они уже в общем осознавали, что творится на Солнце, Фебе и Центруме.

Руэда не мог более сидеть. Он расхаживал по комнате взад и вперед, рубил рукой как каратист. Кровь отхлынула с его лица, оливковая кожа побелела, он оглядывал тесные стены такими же узкими глазами, какими его предки смотрели на острие меча во время дуэли.

— Этого нельзя терпеть, — объявил он. — Этого просто не может быть. Они нарушат Обетование, закроют Звездные ворота… Ад! Убийства и похищения тоже числятся среди их преступлений, Дэниэл, Джоэль… Фиделио… Да не устрашимся мы зла, борясь с ними. Мы не можем быть не правыми.

Скрестив ноги в кресле, с горячей чашечкой трубки в руке, ощущая дым иссушенным языком, Бродерсен ответил:

— Я принимаю это за аксиому, Карлос, но вопрос у нас один: куда нам отсюда направиться, как и в какую сторону?

Джоэль выбрала жесткое сиденье напротив него и едва пошевелилась за все время, ограничиваясь словами, по большей части бесстрастно повествующими о Бете. Руки ее спокойно лежали на коленях. Фиделио восседал возле него, на треножнике, составленном из ног и хвоста, и также говорил немного, лишь усы его трепетали.

— Дэн, у тебя должна найтись пара идей, — проговорила она.

— Да? — Карлос резко остановился и посмотрел на капитана. — Ты всегда был смел, но никогда безрассуден.

Бродерсен нахмурился:

— Быть может, все изменилось. Или скорее в колоде оказалось слишком много джокеров. Я бы сказал, что, пожалуй, по-детски надеялся, что вы привезли на «Эмиссаре» сильную карту, с которой можно будет пойти.

Губы Джоэль едва заметно дрогнули.

— В таком случае нас не смогли бы задержать в Колесе.

— Нет… — Бродерсен помедлил, извлек трубку, положил ее на пепельницу и встретился с ней взглядом. — Ну хорошо, — сказал он. — Естественно, мы с моими спутниками обсудили заранее несколько схем. Но ни одна из них не кажется мне привлекательной. Посмотрим, что скажете мне вы.

Он стал откладывать на пальцах:

— Мы можем немедленно испортить жизнь этим сукиным детям, носясь по всей Солнечной системе. Конечно, мы не можем вечно бродить, но у нас хватит скорости, прежде чем баки опустошатся. Еды запасено на несколько лет, вода и воздух зациклены, обойдемся, пока есть топливо для мигматических ячеек, а они работают годы и годы… только вот Фиделио сможет выдержать… Сколько?.. Несколько месяцев? Но мы в любом случае не станем так долго болтаться в космосе.

Но корабли слежения могут обнаружить нас. Ускоряющееся судно — нелегкая цель, и мы, без сомнения, сумеем подбить некоторые из их ракет, но в конце концов они истощат ресурсы нашей обороны, удерживая далеко от Земли и любых поселений. Конечно, все предприятие может оказаться излишне долгим и крупномасштабным для заговорщиков — а они не могут позволить себе действовать публично, — но я не рассчитываю на это. Учтите, они обладают достаточной властью, чтобы засадить нас в тюрьму.

— Подожди, — сказал Руэда. — Мы можем связаться по лучу, правда? По-моему, твой радиопередатчик похож на наш и не рассчитан для передачи сообщений на астрономические расстояния. К тому же, возможно, никто сейчас не слушает нас. Но применение радио ограничено именно теми причинами, которые позволяют лазерам передавать далеко.

— У нас две проблемы, — отвечал Бродерсен. — Во-первых, как вам известно, подобные послания на Землю, Луну или спутники принимаются коммуникационным спутником и передаются к месту назначения. Возможно, вы не знаете, поскольку это не важно, что программа производит цензуру. В шифре может идти лишь определенный класс официальных сообщений. Все прочее подвергается компьютерному сканированию, и, если он выделяет ссылку на «помеченный субъект», известие передается человеку, решающему, способно оно причинить вред или нет. Подобная система восходит к годам Бед, и я должен признать, что она не столь уж плоха. Например, именно она помешала Финалистам запустить свои атомные бомбы. Мы можем не сомневаться, что шайка Квика начала думать над тем, что делать, когда вернется «Эмиссар», с того, что спокойно взяла контроль над связью — они разместили в нужных местах свои программы и людей — чтобы перехватывать все, что предполагает какую-то угрозу.

Во-вторых, мы должны суметь пробиться к кому-то еще, корабль это, астероид, или марсианская база, или что угодно. Я бы сказал, должны, поскольку в основном у всех весьма ограниченные способности для приема. Мы должны подойти — весьма близко, — ведь только корабли постоянно слушают на прием. Ну что ж, мы можем это сделать. Но если нас услышат, поверят ли нам? А потом, поверят ли уже тому, кто нас услышит? Не забывайте: мы имеем дело не с подобной мне, отбившейся от стада скотинкой; нам противостоят крупные и уважаемые политические фигуры… А они мастера — иначе и быть не может… мастера пропаганды и общественных отношений.

Тем не менее я полагаю, что открытые действия практически не дают шансов на успех. Скорее всего мы умрем, так ничего и не совершив.

О чем еще мы думали? Когда мы окажемся возле Т-машины, то будем вынуждены вступить в общение со сторожевым кораблем. В нынешних обстоятельствах следует ждать, что там окажется более одного сторожевика. Будем считать, что офицеры и экипаж в основном не злодеи и просто выполняют приказы, которые могут их даже смущать. И если мы расскажем им свою историю — даже покажем Фиделио — понимаете?

Дело в том, что заговорщики предусмотрели и это и уже подстелили себе травки. Иначе они не стали бы приказывать нам отправляться прямо туда, так? Они могут не знать, что Фиделио у нас на борту, но они знают, что мы видели и сфотографировали «Эмиссар». Сам факт уже достаточно опасен для них. Наверняка хотя бы на одном из кораблей пара ключевых офицеров — соучастники заговора. И в тот самый момент когда мы начнем рассказывать свои сказки, они обстреляют нас. А потом принесут извинения обломкам. Нетрудно заметить, что мы вооружены, на Деметре наверняка уже выписан ордер на наш арест. Конечно же, эти офицеры решат, что мы собираемся открыть огонь.

Третий вариант: мы проходим сквозь Ворота к Фебу и проверяем, как обстоят дела на дальнем конце. Быть может, там они не так хорошо подготовлены, хуже оборудованы, и мы сможем прорваться и сделать хотя бы что-то достойное. Я действительно подумываю об этом — поскольку у нас теперь есть вы и ваши знания. Что, если нам пройти путем, ведущим к Центруму от Феба, и попросить помощи на Бете? Но это весьма дикая идея, поскольку охранники не позволят нам уйти.

Но более всего меня смущает то, что Деметра населена не густо и относительно изолирована; новости можно легко контролировать. Там нас изолировать очень просто. Например, как только мы окажемся вдалеке от Т-машины и стерегущего экипажа, провожающий нас корабль выстреливает ракету. А потом мир услышит о трагическом случае, погубившем «Чинук». Не хочется думать такое об Аури Хэнкок, но подобное возможно. В противном случае нас ждет бесконечное заточение. Система Феба изобилует местами, где можно устроить тайный тюремный лагерь. Не сомневаюсь, что остаток вашего экипажа присоединится к нам.

Вот все, что мы могли придумать сегодня. И я предполагаю, что предпочтительней всего возвратиться на Феб и посмотреть, что можно там сделать, но при этом глядеть повнимательней и не зевать. Впрочем, я могу ошибаться и рад любым предположениям.

Вот так! — закончил Бродерсен. — Ничего себе вышла лекция! Неплохо бы еще пивка. Еще кто-нибудь хочет? — Он потянулся к холодильнику.

— Погоди, — проговорила Джоэль.

— Что? — Он замер на месте.

Изредка — когда проблема была необычайно волнующей или когда в постели оказывалось действительно хорошо, — он видел ее озаренной таким внутренним светом.

— Дэн, — сказала Джоэль трепетным голосом. — Мы можем отправиться к Центруму прямо от Солнца.

— Что? — воскликнул он.

— Да. — Она нагнулась вперед. — Бетане исследовали Ворота тысячу лет. И нашли кое-что лучше метода проб и ошибок. У них нет точной теории: пустяки в сравнении с тем, что знают Иные…

— Иные… — пробормотал Руэда.

— Но они кое-чего достигли, — продолжила Джоэль. — Если взять три места, три звезды, скажем А, В, С, обладающие Воротами; тогда, зная траектории вблизи Т-машин от А к В и от В к С, бетане способны вычислить прямой маршрут между А и С. В голове Бродерсена словно вспыхнула новая звезда.

— Конечно, без абсолютных гарантий, — проговорила Джоэль. — Они не настолько хорошо промерили локальную кривизну континуума. Но вероятность успеха достаточно высока. И, конечно, выше, чем у тех вариантов, которые ты предлагаешь.

— И… и… — Бродерсен мысленно перебирал все великолепие вариантов. — Мы направляемся к машине у Солнца, изображаем, что направляемся к Фебу… потом блефуем и углубляемся в транспортное поле настолько, что поразить нас уже невозможно: появляемся возле Центрума и отправляемся к Бете, а потом возвращаемся, прихватив с собой армаду бетан.

— И оружием их будет лишь правда, — заметил Руэда. Похоже, что и он еще не слыхал об этом, а потому притих в раздумьях.

Бродерсен прихватил бокал с пивом, стоявший возле кресла, и поднял его над головой.

— За честь этого дома! — вспомнил он свою молодость. — Мы сделаем это! Мы победим!

— Расчеты трудны, — предостерегла его Джоэль. — Мы с Фиделио должны будем провести исследования, и мне придется прибегнуть к голотевтике. Есть ли у тебя на борту необходимое оборудование?

Пламени, зажегшегося в ней, он еще не видал. Я еще вернусь к своей сути, светилась она. Жара и холод пробегали по ее щекам. И снова сделаюсь одной внутри Всего.

Руэда внимательно поглядел на нее. Бродерсен словно бы прочитал мысль перуанца. Станешь ли ты для нас тем, чем отказываются быть Иные?

Сергея Николаевича Зарубаева ожидали космические похороны, покрытое флагом тело его скользнуло в воздушный люк и, направляемое сигнальной ракетой, исчезло в космосе; товарищи его стояли рядом, и капитан читал отходную.

По обязанности корабельного фельдшера, Кейтлин обмыла убитого и положила в каюте. Наполнила маслом четыре чаши и, пристроив фитильки на плавающих винных пробках, устроила лампады, поставив их у его головы и ног. Потом притушила флюоросвет и собрала всех скорбеть по погибшему.

Поначалу все чуточку возражали — варварский обычай, цивилизованные люди собираются потом, за кофе, — но Бродерсен, Дозса и Гранвиль, и фон Мольтке поняли, пусть это и не значилось среди принятых ими традиций, — и заставили остальных согласиться. (Шкиперу хотелось как следует надраться вместе со своими людьми в этой паузе между битвами, и сам Сергей бы одобрил подобный повод.) Они собрались в кают-компании. Сью и Стефан кое-как украсили ее, изготовив из бумаги цветы. Появились крепкие напитки и закуска помимо обычных блюд; включены видеоэкраны, чтобы впустить внутрь Вселенную, музыку, которую любил Сергей, — его любимый балет. Все стояли и вспоминали его.

Через несколько часов Мартти Лейно отправился к себе. К тому времени все как-то ожили. Положив руки на плечи, Бродерсен, Вейзенберг и Дозса без всякого слуха выводили — Брод на реке Кабул.

Фон Мольтке и Руэда забрались в уголок, Гранвиль и Кай занялись серьезным разговором, а Фиделио наблюдал за привычками экзотической расы.

Лейно направился по кольцевому коридору к каюте Зарубаева. Дверь оказалась открыта. Он услыхал несколько нот, помедлил, нахмурился и вошел внутрь.

Лишенная убранства комната была погружена в тень, в которой растворялись желтые огоньки. Зарубаев лежал на кровати, облаченный в мундир. Волосы и борода чуть блестели, а лицо стало совсем отрешенным. Лампадки распространяли чистый запах и немного тепла. Кейтлин сидела возле покойного. На ней был синий кафтан, лучший из того, что она имела. Локоны свободно спадали на плечи. В левой руке она держала сонадор, правой же извлекала из него звуки, подобные лесному дуновению.

Кейтлин умолкла, когда вошел Лейно.

— Ох, — выдохнула она.

— Что… — он напрягся. — Прости за вторжение.

— Нет, подожди, не уходи. — Кейтлин попыталась подняться, заметила, как он напрягся, и села назад. — Ты пришел попрощаться, не буду мешать.

Он поспешно стиснул кулаки и разжал.

— Вы не мешаете мне, миз Малрайен.

— Ты не добр ко мне.

— Сейчас не время для выяснения отношений.

— Я не об этом, мистер Лейно. Если вы хотите побыть в одиночестве с другом, я могу зайти попозже, — она поднялась.

Вздрогнув, он ответил:

— Не надо, прошу. Я знал, что вы были знакомы с ним, но не… любили.

Кейтлин улыбнулась:

— Да, он был тихим парнем, правда? — Настала тишина, она добавила негромко:

— Во время нашего путешествия, даже показывая мне, как обращаться с оружием в бою, он не воспользовался возможностью проявить фамильярность, хотя прекрасно знал, что мне это понравится. Он видел во мне женщину Дэниэла, своего друга, а не капитана. Это много говорит о нем, правда?

Лейно покраснел:

— Когда вы познакомились с ним?

— До встречи с Дэниэлом, насколько я помню. Раненым он попал в госпиталь. Там мы и познакомились. Люди считали Сергея не умевшим шутить; это не так. О, он так искусно запудрил мне мозги, все скорбел, как плохо живется на свете русскому, не умеющему играть в шахматы… после того как он поправился, мы встречались, когда было время, а потом я начала проводить свободное время в Эополисе с Дэниэлом. Мы с Сергеем никогда не любили друг друга, но он значил для меня очень много.

— И для меня, — негромко проговорил Лейно, глядя на нее, стоявшую перед покойным. — Мы работали вместе в космосе, там, где человек должен доверять своему напарнику. На Деметре мы отдыхали, плавали, встречались на вечеринках… — Голос его умолк.

Она кивнула:

— То, что происходит между мужчиной и мужчиной, женщина понять не в состоянии… Но чувства эти драгоценны.

Полупьяный, он бросил ей:

— Ну а между мужчиной и женщиной?

Она обернулась, чтобы погладить лицо, некогда принадлежавшее Зарубаеву.

— Для этого найти истинные слова труднее, сколько бы ни старались поэты. — Взгляд ее обратился к Лейно. — Да, нас с Сергеем связывало больше чем просто удовольствие. — Молодой человек молчал. — Они никогда не понимали его, — проговорила Кейтлин, задержав дыхание. — Его считали скучным, а он был только застенчивым. О, каким веселым он был, почувствовав себя раскрепощенным! Его считали практичным, как машина. Но я помню ночь, когда мы выставили за дверь телескоп и затерялись в вечности, тогда он начал говорить об Иных. Он полагал, что они не могут игнорировать нас, как это кажется, но относятся с сочувствием и заботой, которые по молодости человечество еще не в состоянии ощутить.

Она умолкла и потом сказала:

— Но я заговорила тебя, когда ты пришел попрощаться с ним. Доброй ночи, Мартти Лейно.

— Нет, — он поднял ладонь, останавливая ее. — Прошу тебя, останься. Я не знаю никого другого, кто был бы так близок к нему. — Он прикоснулся костяшками пальцев к глазам. — Прости меня. Могу я спросить, что ты делала здесь?

— Ничего особенного. Он настаивал:

— Ты пела?

Кейтлин расправила плечи:

— Да, это так, я пела песню, как это делают в ирландском селе. Не следует делать это прилюдно, не таковы обычаи моих друзей на борту. Спокойной ночи.

Он протянул руку, преграждая ей путь.

— Прошу вас, миз Малрайен… Кейтлин… пожалуйста, не уходи. Ее зеленые глаза встретили его голубой взгляд.

— Почему?

— Потому что я сказал тебе, что у нас тяжелая потеря… а в кают-компании поют Киплинга. Что же пела ты?

Она прикрыла глаза ресницами.

— Просто охлан, плач по мертвому.

— Ты закончила его?

Она поглядела на него мгновение и решила:

— Да, раз ты этого хочешь. Пусть он услышит песню.

Они уселись по противоположным сторонам одра. Мерцали огни, тени шевелились внутри, шумели вентиляторы. Негромкие звуки, негромкий стук машин казался на месте. Пальцы Кейтлин выводили мелодию «Лондондерри Эйр»:

Восплачут звезды: погиб наш друг. Пусть мерцает слезами небосклон, Сечет косой дождь, теснее наш круг, И гром небесный как стон. Пусть к нему весенний слетит лепесток, Пусть заплачет весна сквозь улыбку свою, Пусть стенает Земля, пусть рыдает поток, Играя и слезы вплетая в струю. Но молчание правит средь звезд и планет, Там неслышна листва, там бесшумны грома, Но пусть и они узнают ответ, Пусть песня о друге долетит к ним сама. О горе, горе! Он угас как закат. О горе, горе! Померк его свет. О горе, горе! Умер наш брат. О горе, горе! Средь живых его нет.

Глава 21

Я была вороном. Мои первые неясные сны окончились голодом, когда вселенная вдруг сделалась пустой. В гневе я забарабанил в перегородку, и она разлетелась, а за ней оказался день… день, наполнявший глаза мои ослепительным светом. Призывая пищу, я открыл рот навстречу ему. Крылья затенили меня, твердый и большой клюв всунул пищу в мой раскрытый рот, и любовь втекла в мои внутренности. Скоро я ощутил, что меня окружают голые братья, требовательно открывавшие рты.

На нас вырастали перья, и мы проводили много времени, блаженно восхищаясь их блестящей чернотой. Но вскоре наши родители вывели нас из гнезда. После первого дивного ужаса и бурных взмахов крыльев я увидел, как ветер поддерживает меня, и почувствовал силу в своих распростертых крыльях. Я вбирал воздух в себя, взмывал, пикировал, скользил, блаженствовал. Небо было моим, вся земля подо мной была готова пасть жертвой моих набегов. Конечно же, я принадлежал к стае и имел собственное место в ее рядах, знал и редкие обязанности; например, нужно было следить за ястребами, и за людьми, когда мы посещали земли за пределами наших лесов. Я никогда не хотел, чтобы вещи стали иными. Воронам действительно весело. Мы болтали, ссорились, орали от блаженства, отправлялись в экспедиции, казнили сов, находили съестное, а еще блестящие штуковины, которые таскали домой; нас бесконечно привлекали развалины, оставленные чуждыми существами, мы повелевали их вершинами. В глубинах безлистного холода мы могли извлечь пропитание и под снежной коркой. Но, зеленое шелестящее лето! И моя самка, и мои крохотные птенцы!

Наконец я сделался старым, слабым, медленным, хотя смутно понимал это. Однажды лис поймал меня на земле. Я вырвался из его челюстей, но кровь текла из моего тела, и я больше не мог летать. Обнаружив чащу, я распростерся на влажной земле, пахнувшей грибами… Отрезанный от неба, я тяжело дышал, а тьма уже пронзала меня своим дуновением. А потом пришел Призывающий, и еще живым я оставил эту страну, где был Птицей.

Глава 22

В каюте, которую заняла Джоэль, зазвонил звонок.

— Войдите, — сказала она.

Бродерсен закрыл за собой дверь. В этой тесной, не имеющей отпечатка личности каюте он казался дважды выше и ярче. Джоэль вдруг ощутила желание.

«Прекрати эту ерунду! — приказала она себе. — Он занят, осунулся, могучие руки повисли по бокам, серые глаза потуплены. Ну а я скоро приступлю к своей истинной работе, и чудо единения вновь охватит меня, а все прочее потеряет значение».

Тем не менее желание чуть волновало ее кровь. Последний раз это случилось восемь, нет, почти десять лет назад, и именно Бродерсен был ее последним любовником на Земле. Она не считала свое безбрачие в экспедиции затруднительным: ведь каждый час, проведенный в бодрствовании, был полон открытий. Идти на эмоциональную привязанность к себе любого мужчины, вся эта докука, когда ей хотелось заниматься делом — так случалось с ней и дома — значило платить слишком высокую цену, чтобы унять зуд, который и без того являлся не часто. «Конечно, я заплатила за это. Кристина… Крис осталась в бетанской земле». Дэн находился в двух метрах от нее.

— Я пришел узнать, как дела, — проговорил он глубоким голосом.

— Хорошо. Спасибо, — отвечала Джоэль, пытаясь успокоиться. — Нам повезло с предусмотрительным капитаном, полностью укомплектовавшим корабль.

— Только предусмотрительным? — Он ухмыльнулся. — Я пытался ухватиться за шанс и решил, что если что-то нарушит мои планы — например, вы вернетесь домой раньше срока, — то я должен быть готов к полету, прежде чем какой-нибудь бюрократ найдет причину отказать мне в разрешении.

Бродерсен огляделся.

— Но мы все равно оказались лопухами, — проговорил он. — А вы, тихо сидевшие в Колесе, еще худшими. Кстати, об одежде для тебя. Пиджин… Кейтлин Малрайен, наш квартирмейстер, будет рада одолжить тебе пару вещей — вы примерно одного размера, — а при первой возможности сошьет что-нибудь для тебя и всех, кто захочет. Она хорошая портниха. Подумай, какое платье ты бы хотела носить?

Джоэль пожала плечами:

— Ты знаешь, что мне все равно, пусть будет только удобным. Поблагодари ее от меня, пожалуйста. Попытаюсь отблагодарить ее лично, но ты знаешь, какая я забывчивая в повседневных делах.

— Что тебе еще может понадобиться? Например, почти у всех у нас есть небольшой личный запас еды и питья, а ты выходишь не к каждому завтраку и обеду.

— О, если люди не считают меня неразговорчивой, мне безразлично, сижу я за общим столом или нет. Я умею отключаться от шума… Но было бы лучше, если бы я сумела сейчас предложить тебе какое-нибудь угощение. — Она указала рукой, отмечая каким неловким получился жест. — Садись. И за время своего отсутствия я не приобрела дополнительного отвращения к трубке.

— Я заметил это во время совещания и был рад. — Бродерсен уселся в кресло. Джоэль переставила другое, лицом к нему. Достав кисет с табаком, он продолжил:

— Я могу задержаться у тебя на минуту-другую. Надо позаботиться о соленой воде, чтобы устроить Фиделио ванну, без которой, как ты говоришь, он не может обойтись. У нас есть нужные ингредиенты, найдется и контейнер — металлический, пластиковый или какой-нибудь там еще, — но нам лучше предусмотреть систему рециркуляции воды на случай, если путешествие затянется дольше, чем я рассчитываю.

— Разве это проблема для твоих инженеров?

— Конечно, нет, но сперва Фиделио придется в точности объяснить, в чем именно он нуждается. Процесс будет долгим, даже если поможет Карлос, который чуточку понимает бетанский язык, точнее языки, правильно? Ты в них эксперт, но, как я понимаю, тебя сейчас ждет общение с компьютерами. Думаю, что мог бы помочь ходу вашей дискуссии. Если не упоминать о сорока миллионах прочих дел, которым следует уделить внимание, прежде чем я свалюсь с ног.

— Обращайся ко мне, если у тебя возникнут серьезные лингвистические проблемы. Кстати, не смог бы ты переделать энцефалические устройства для Фиделио, чтобы он мог подключиться со мной? Он — голотевт.

— Как? Я даже не представлял…

— Похоже, что такая способность меньше влияет на психику бетан, чем на людей. — Наступило молчание, пока Джоэль пыталась сказать то, что хотела. И порывом прорвала барьер:

— Дэн, как чудесно видеть тебя снова. Я рада этому больше, чем освобождению. Ведь это дело твоих рук.

Бродерсен занялся трубкой.

— Нет, это сделали все мы… в том числе и Сергей… И при этом, возможно, только напортили. Тебе угрожает опасность.

— Но разве в Колесе нам ничто не угрожало?

— Да, это так… наверное… только я все время пытаюсь отогнать эту жуткую мысль: что, если мы совершенно ошибаемся в том, что намереваемся сделать? И рискуем жизнью ради пустяка.

Она сумела наклониться вперед и положить ладонь на его колено.

— Не мучься; политика всегда повергает меня в смятение, но у тебя есть и склонность к ней и нужные знания. Я полагаюсь на твои суждения, как и тебе приходится полагаться на мои расчеты. Верь в себя, Дэн.

— Пожалуй, — отвечал он сухо, обратив все внимание трубке. — Итак, ты решилась выполнить этот анализ, Джоэль?

«Неужели я слишком поседела и постарела для него?» Она отвела руку.

— Да, будет легче и, быть может, точнее, если мы с Фиделио сумеем действовать в голотевтическом единстве и извлечь полную теоретическую структуру из банка памяти. Однако я владею физическими принципами, которыми бетане описывают деятельность Т-машин, — уже перетащила к себе в переулок, как ты говоришь, — а мы с ним уже извлекли из данных вашего корабля точные параметры пространства и времени. Информации, похоже, достаточно. Я полагаю, что мне потребуется сегодня предварительная попытка, но завтра я сумею выработать траекторию во всех подробностях.

* * *

Между бровями его сошлись морщинки, так было и при их первой встрече, когда он как инженер «Авентюрерос» обратился к ней по поводу трудной проектной проблемы. О, тогда Дэн испытывал такой трепет перед ее интеллектом… впрочем, она сомневалась в том, что умнее его — просто его разум иначе организован и сориентирован, но не превосходит ее собственный, — кроме мгновений, когда она подсоединена к машине. Дэн нашел причину, чтобы встречаться с ней; они нередко обедали вместе, когда он овдовел, перебрался на Деметру и частенько гостил на Земле. Джоэль было приятно его общество — словно дуновение морского ветра. Наконец, покоряясь порыву, она впустила его в свою постель и была ошеломлена… каким молодым делают его эти тревожные черточки.

— Предположим, что мы достигнем Беты, — проговорил он. — Но помогут ли нам инопланетяне? Вы с Карлосом утверждали, что они всегда не хотели вмешиваться и с особо большой осторожностью относились к менее развитому виду.

— Человечество для них очень многое значит, — заверила Джоэль его. — Согласна, нам придется очень много объяснять, убеждать. Но когда мы, экипаж «Эмиссара», описали нашу историю и социологию, — то немногое, что мы могли передать, — они сочли нашу историю не более гротескной, чем пережитое другими расами. Предводители бетан полагают, что мы можем помочь им преодолеть психосексуальный кризис.

— Значит, они… м-м-м… что?

— Могут просто явиться в Солнечную систему, и, как я полагаю, неуязвимыми для нападения, чтобы позволить нам передать факты на Землю.

— Ты говоришь, что они предлагают нам сказочную сделку, предлагают доступ к своей технологии в обмен на право эксплуатировать Юпитер и Сатурн, чего мы делать не умеем? — Бродерсен разжег огонь, раскурил трубку и поглядел на нее. — Конечно, она погубит партию Действия и всех ей подобных. Я уже молчу о скандале… погибнет вся философия.

— Как?

— Ну что ж, это очевидно. Как только мы приобретем их технологию, то сразу отправимся через все Звездные ворота, которые закартографировали бетане, и начнем собственные поиски неисследованных ими мест. Выгоду можно только воображать — в бесчисленных местах и несчетными путями. Зачем бетанам наши планеты-гиганты? Но и в этом случае, прежде чем мы начнем крупномасштабную эмиграцию, равновесие экономических сил сдвинется от Земли. Власть уйдет от правительств, союзов и гигантских корпораций к маленьким предприятиям и личностям. А вместе с ними сгинет и то уютное и процветающее мировое государство, которое акционисты надеются соорудить. Смею сказать, Квик предвидит все это.

Джоэль нахмурилась, пытаясь понять.

— Но это же нелогично, Дэн. Меры по обеспечению процветания служат конкретной цели. Но, когда она достигнута, кто захочет продолжать прежнюю политику?

Бродерсен звонко расхохотался, табачный дым вырвался из его рта, она помнила этот смех.

— Дорогая, ты опять за свое. Неужели ты предполагаешь, что люди подчиняются логике? Это не так. Государство благосостояния — любое государство — несет в себе семена собственной смерти. Этот способ позволяет горстке людей захватить власть над остальными. Иуда-жрец, эти немногие просто не имеют другого способа! Иначе не может быть. — Он пыхнул трубкой. — Поговори со Стефом Дозсой, если хочешь. Его страна не выходит из передряг. Священная Римская империя, Монгольская империя, Оттоманская империя, Австрийская империя, Советская империя, Балканская империя… Нет, пожалуй, не стоит. Подобная история воспитала из него бешеного анархиста. Сам он безопасен, но если сумеет обратить в свою веру… Джоэль, я не сомневаюсь, что под сдержанной внешностью ты скрываешь бурное море. Я знаю.

«Ты знаешь это, Дэн!» Бродерсен шевельнулся.

— Мой личный недостаток — это болтливость, — признался он. — Должно быть, пора перестать надоедать тебе и заняться своей работой.

— Ты не докучал мне, — с трудом отвечала Джоэль, ощутив жар, приливший к лицу и груди. Этого раньше не было. — Мне всегда интересно с тобой, должно быть потому, что мы настолько непохожи.

— Да, это так. Ну что ж, пока. — Он поднялся. Джоэль тоже.

— Почему бы тебе не зайти сегодня вечерком, после отбоя? — предложила она. — Я могла бы придумать какое-нибудь питье и еду. Помнишь, как ты любил готовить? У меня до сих пор ничего толком не получается, но… ты наверняка сделался лучше.

— Не слишком. — Бродерсен поглядел на свои ботинки. — Прости, но… у меня сегодня свидание. Извини, но я просто не могу нарушить своего слова.

— Могу ли я спросить с кем? — с горечью спросила она.

— У нас с Кейтлин сегодня годовщина… по деметрианскому календарю, так получается чаще. — Он поднял глаза. — Разве ты не знаешь? Я думал, что это очевидно… нет, мы не женаты, я остаюсь с Лиз и не собираюсь бросать ее, но Кейтлин… словом, мы с ней очень близки.

— Понимаю.

Он взял ее за руки.

— Джоэль, она не ревнива, — я хочу сказать, что это чертовски здорово, что ты здесь — я не делаю предложения, но если тебе захочется… потом…

Она заставила себя улыбнуться, нагнулась вперед, прикоснулась губами к его губам.

— Я подожду. Не будем торопиться. И не чувствуй себя обязанным мне. — «Потому что я опасаюсь именно того, что ты чувствуешь себя передо мной в долгу. Кейтлин похожа на белокурую Крис. К тому же я скоро стану трансчеловеком». — Ну хорошо, Дэн, пока.

Крохотная, простая, смиренная, впрочем никогда не бывшая услужливой, Сюзанна Гранвиль ожидала в главном компьютерном зале. Она включила видеоэкран, — сканер был прицелен на Солнце, — и наблюдала. На увеличенном, тусклом за светофильтрами диске кипели пятна, вспышки, фонтаны, оставаясь в рамках коронального сияния. Играла музыка. Джоэль узнала «Fynsk Fora» Нильсона. Музыка подобно архитектуре принадлежала к числу немногих человеческих искусств, на которые она по собственному мнению реагировала должным образом. Они с Сюзанной поговорили об этом с час или больше до поминок по убитому.

— Привет, — проговорила она. — Не ожидала встретить тебя здесь.

Сюзанна вскочила:

— Я знала, что вы будете проводить итоговую проверку программного обеспечения, доктор Кай, и подумала, что, быть может, сумею помочь. Просто на всякий случай я отпросилась у нашего квартирмейстера, Кейтлин Малрайен, чтобы не готовить обед.

«О да». Джоэль не ответила. «Как часто я встречалась с этим. Ты — простой линкер, я — высшая, я — голотевт. Ты рвешься помочь мне. Как и Крис, как и Крис.

Ты увидишь меня в таком слиянии, на которое ты не способна. Увидишь, как я поднимаюсь к небесам, которых ты не в состоянии достичь, хотя знаешь об их существовании. Я прикасаюсь к Абсолюту. Я погружусь в Ноумен. Я познаю Конечную Реальность — не как математическую конструкцию, но сразу — всеми своими костями и мозгом».

«О, Сюзанна! — подумала она. — Мне бы хотелось поцеловать и утешить тебя, но я не смогла помочь Крис, не смогла помочь Эрику».

Ум ее уклонился. (И она ощутила раздражение, удвоенное стремлением поскорее войти в контур, где подобная недисциплинированность невозможна.) Ей хотелось спросить, неужели она в самом деле привязана к Бродерсену, потому что его мать была из Странатанов и мальчишкой множество раз он гостил в этом семействе. Принадлежал к нему и Эрик Странатан, первый и незабываемый любовник Джоэль, сын генерального капитана Долины Фрейзер, линкер.

Это они, Джоэль и Эрик, впервые узнали глубину разрыва между линкером и голотевтом, его абсолютную природу. Без ясной причины память ее вернулась к скучной лекции в тесном зале на собрании в Калгари… нет… причина была понятна: в тот вечер она познакомилась с ним.

Глава 23

БАНК ПАМЯТИ

«Человеческий мозг, а значит, и вся нервная система, может быть интегрирован с компьютером соответствующей конструкции, — жужжал лектор. — Мы давно уже прошли стадию проволок в голове. Необходимую связь вполне может обеспечить электромагнитная индукция. При этом компьютер предоставляет свои огромные возможности для хранения и обработки информации, свою способность проводить математикологические операции за микросекунды и менее. Мозг, уступающий машине в быстродействии, обеспечивает созидательный и гибкий подход; по сути дела, он постоянно переписывает программы. Конечно, существуют и компьютеры, которые могут сделать это, но в большинстве случаев они функционируют не настолько хорошо, как связь компьютера с оператором, и мы никогда не сумеем значительно усовершенствовать их. В конце концов, мозг образован триллионами клеток и имеет массу около килограмма. Такое сочетание обеспечивает людям прямой доступ к тому, что в других случаях они бы знали лишь косвенно.

В настоящий момент практические цели позволяют подразделить преимущества на две группы. Как я уже говорил, программу можно изменять непосредственно в ходе ее исполнения. Прежде было необходимо написать ее, потратить бездну труда на проверку, потом исправить возможные ошибки, не имея гарантии того, что новая версия дает именно то, что нам необходимо. После того как связующее оборудование вошло в повседневное использование, мы освободились от этого гандикапа. Сам опыт, как я уже говорил, свидетельствует, что линкер достигает озарения, которого он или она не может получить никаким другим способом, и потому становится более способным ученым, умеющим и более качественно писать программы, в том числе независимо от аппарата».

«Великий Боже! — подумала Джоэль. — Неужели нам и впрямь придется действительно вытерпеть все это».

Конференция и в самом деле была важным политическим и научным событием. Военные тайны, в привычке к которым Джоэль была воспитана, начали открываться; собравшиеся в Калгари имели возможность обсуждать результаты разработок, хранившиеся в тайне целые десятилетия; с принятой терминологией публику ознакомили во время церемонии открытия.

Вся беда была в том, что никакие слова не могли описать пребывания линкера в n-мерном пространстве переменной по времени кривизны, описываемой тензорами, функциями, операциями, которых еще никто не представлял себе. Человек ставил задачу, узнавал необходимое, а потом видел, что это хорошо. И каждый раз, пронизываемый потоком чисел, он понимал, какую долю всей реальности охватил в порыве откровения. Христиане надеются вечно находиться в присутствии Бога, буддист надеется слиться со всеми в Нирване, линкер надеется сделаться более чем гением — есть ли между всеми ними большое различие? Есть: линкеры достигают этого в своей жизни.

Гениальность длится дни, часы, доли секунд. А потом человек — он или она — не может полностью понять, что именно случилось. Высшее мгновение любви также вне времени. Но, остыв, мы осознаем его лучше, чем линкер понимает, что именно он узнал.

Джоэль отвлеклась: «Что это за молодой человек сидит за дюжину мест от меня? Почему я не видела его прежде? Ну что ж, я не привыкла замечать людей. Осиротевшая во время войны воспитанница пионерской исследовательской организации, разрабатывавшей голотевтику, она поступила в Академию, когда Беды сошли на нет… девственница, которая не знает, что делать с противоположным полом, неуверенная даже в том, что хочет иметь дело с мужчинами».

«…тем временем оказалось, что связь с макроскопическими машинами не стоила затрат, но в случае управления научными инструментами дело обстоит иначе. Мало обеспечить работающий мозг только числами, скажем показаниями вольтметра. Например, спектр лучше всего понимать — и рационально осмыслить, — когда оператор видит его одновременно, знает точную длину каждой волны, интенсивность каждой линии. С помощью соответствующих приборов и программ мы можем теперь это сделать. Нами разработано нечто вроде непосредственного ощущения данных, словно бы нервная система вырастила новые органы чувств, обладающие беспрецедентной чувствительностью и силой».

«Исследователи экспериментировали повсюду. Следующий принципиальный шаг был сделан в проекте „Итака“ (там, где воспитывалась Джоэль). Ученые спросили себя: каков смысл этих данных и ощущений?»

«В повседневной жизни мы воспринимаем мир не как нагромождение сырых впечатлений, но как упорядоченную структуру. Мы видим не сочетание зеленых и бурых пятен; мы видим дерево, такого-то и такого-то вида на таком-то и таком-то расстоянии. Да, это делается подсознательно, инстинктивно, некоторые животные тоже умеют это. Тем не менее мы создаем теории, модели мира, в рамках которых наше прямое восприятие обретает смысл. Мы естественным образом модифицируем эти модели, когда находим это рациональным. Например, мы можем обнаружить, что на деле видим не дерево, но кусок камуфляжной ткани. Мы можем осознать, что не правильно оценили расстояние, поскольку воздух оказался чище или туманнее, чем нам показалось сперва. Однако в основном с помощью своих моделей мы способны понимать объективную вселенную и действовать в ней».

«Наука с давних пор добавляет новые сведения к нашему запасу информации, заставляя нас таким образом изменять в целом принятую модель космоса; сегодня она охватывает миллиарды лет и парсеков… галактики, субатомные частицы, эволюцию жизни и все прочее, о чем наши предки никогда не подозревали. Для большинства из нас эта часть Weltbild является скорее абстрактной вне зависимости от непосредственной интенсивности влияния технологии».

«Чтобы усовершенствовать лабораторные способности, проект „Итака“ начал разрабатывать средства обеспечения оператора-линкера как теорией, так и непосредственными данными. Подобный подход позволяет не просто изучить субъект в кратковременном или долговременном режиме. Любому оператору приходится прибегать к нему, обдумывая предстоящее задание. Для этого институт имени Тьюринга совершил невероятное, обнаружил пути, позволяющие связать человеческий мозг и компьютер, поставляющий ему необходимые познания. Проект „Итака“ весьма усовершенствовал подобные системы, и теперь штатские ученые, унаследовавшие работу от военных, продолжают добиваться нового прогресса. Приобретение с помощью машины экстраординарной способности мы называем голотевтикой».

«Работа получила неожиданный результат. Операторы-линкеры, которых „Итака“ тренировала с детства, сделавшись взрослыми, достигнув совершенства в своем искусстве, приобрели качественно большие способности, которые я бы назвал интуитивными. Бейсболист, акробат, да и просто пешеход, постоянно решают сложные физические задачи, не уделяя им осмысленного внимания. Организм делает то, что считает необходимым. Аналогичным образом мы, например, разработали способ воздействия на индивидуальные аминокислоты внутри протеиновых молекул с помощью ионов, направляемых силовыми полями, которыми управляет голотевт. Лишь Иные, должно быть, способны спланировать его поэтапно. Такое можно сказать и о других предприятиях. Непосредственно восприятие через голотевтику ведет к пониманию на несловесном уровне».

«Это дважды верно, поскольку наши теоретические познания далеки от идеальных. Нередко в эти дни голотевт ощущает, что вещи складываются не так, как хотелось бы… что факты расходятся с моделью, и интуитивно вносит перемены, учитывая реальную ситуацию, как часто делаем и мы в повседневной жизни. Позже систематические исследования, как правило, подтверждают интуитивный вывод».

«Мои коллеги займутся далее обсуждением различных аспектов голотевтики и линкерства, это предварительный набросок…»

Скучища закончилась, и аудитория двинулась к напиткам, Эрик подошел к ней и представился: он тоже глядел по сторонам.

Сидя в каноэ посреди озера Луизы, они опустили весла и замерли. Возле бортов плескалась вода; синяя, зеленая, алмазная. Окружая ее лесом, вздымались молчаливые горы. Легкая лодочка отвечала на каждое движение пары. Джоэль опустила палец за борт и посмотрела, как разбегаются от него крохотные волны.

— Электронная интерференция производит в точности такие же муаровые узоры, — удивилась она. — Как интересно обнаружить здесь то же самое. Я никогда не замечала этого прежде. — Она поглядела на него с благодарностью. — Спасибо тебе за то, что привез меня сюда. — И, чуточку испугавшись себя, отвела глаза. — Электроны образуют их в трех измерениях. Нет, в четырех, но я пока не научилась это воспринимать.

Подобные реплики она отпускала после совместного посещения балета в Калгари. За кофе с бренди она рассказала, сколь тонко, на ее взгляд, проявляется ньютоновская механика в «Лебедином озере» и «Ундине», этим усматривая в обоих балетах прежде всего возвышенную сексуальность. Но и он, линкер, видел математику в мелодии Баха и превыше прочего ценил изысканные перспективы Моне. (В тех же самых трехмерных репродукциях она находила также взаимодействия цветов, которых, по его мнению, просто не замечали критики последней пары столетий.) Сегодня, по какой-то причине, Джоэль заметила в своем спутнике какую-то неловкость.

— Ну, Джоэль, незачем теряться в абстракциях… Подожди, прошу тебя. Дай мне пояснить, что я хочу сказать. Конечно, мы с тобой работаем с данными, ставим парадигмы, рассчитываем результаты. Прекрасно. Прекрасная работа. Но пусть она не вмешивается в то, что люди находят в подобных местах. В особенности в нашу личную жизнь. Это… — он махнул рукой в сторону горизонта, — это — реально. Все остальное мы изобретаем. Ну а здесь мы живем.

Джоэль внимательно поглядела на него, он покраснел. Этой же ночью они стали любовниками.

* * *

Он был канадцем, она американкой, и это в эру, когда после Бед военные правительства впали в паранойю. Прежде чем страны объединились и присоединились к Всемирному Союзу, он и она провели в разлуке более года. Тем временем голотевтика развивалась по экспоненте, от минимальных усовершенствований к абсолютно новому уровню восприятия бытия.

Джоэль ощущала свой рост, ощущала, что становится выше его, но не могла противиться тому, что с ней творилось, — не более чем плод в женском теле. К тому времени когда, чтобы быть с ней, Эрик наконец сумел поступить исследователем в университет Канзаса, Джоэль знала, что ему необходимо учиться, и предприняла необходимые меры.

Когда Эрик появился у нее в кабинете, они сразу же занялись любовью. Потом перекусили сандвичами и наговорились. Наконец Джоэль перегнулась и поцеловала его долго и нежно, словно бы прощаясь с ребенком.

— Пошли! — сказала она, направляясь в свою лабораторию триумфальным шагом.

Там она предупредила:

— Здесь слова бесполезны. Ты должен пережить все сам. Так мы можем стать более близкими, чем в постели, куда более близкими.

Уже было известно о квазителепатических эффектах, когда подключенный к голотевтическому контуру пассивный линкер не только воспринимал своим мозгом те же теории и цифры, что активный, но и «ощущал» текущие оценки последнего.

— Значит, ты намереваешься подчинить мое устройство своему, — поинтересовался Эрик. — Насколько я знаю из литературы, это не создает особо сильных и четких впечатлений.

— Не все попадает в статьи. Я говорила тебе, что у меня… я… мы… ладно, я головокружительно прогрессирую. Находясь в связи с машиной, я действую почти инстинктивно и осуществляю перепрограммирование почти не думая, — она потянула его за рукав. — Пошли, это надо видеть!

— Что ты задумала?

Она нахмурилась — самую чуточку.

— Это зависит отчасти от тебя, от того, как ты воспринимаешь то, что с нами произойдет. Начнем с тебя и семьсот седьмого. Просто подумай о нем немного, приспособься. А потом через поперечные соединения я подключу тебя к себе и своему компьютеру. Ты будешь только воспринимать, не имея доступа к исполнительным инструментам, чтобы не нарушить ход некоторых деликатных экспериментов. Видишь ли, я хочу при тебе просмотреть их. Ученые обращаются к моей помощи настолько часто, что мы установили постоянную связь между моим компьютером и генетической лабораторией в кампусе, большим ускорителем в Миннесоте и орбитальной лабораторией Саган. Надеюсь, что смогу показать тебе, чем была занята эти дни. Я узнаю, что ты почувствуешь, потому что ты будешь отчасти связан со мной, и по сути дела буду сканировать твой ум. Да, — обратилась она к ошеломленному Эрику. — Я достигла этой стадии. А потом… — она обняла его и поцеловала. — А потом, пусть будет потом.

Эрик отвечал поцелуем, но Джоэль чувствовала, что в ее поведении он чувствует скорее доброту, чем надежду.

Эрик опустился в шезлонг, поставил его под тем углом, который ему нравился, расслабился; потом надел шлем на голову, поудобнее закрепил его, вложил кулаки в контактные петли, постучал пальцами по пульту управления и проверил показания. Присоединяясь подобным образом, она заметила, как знакомый восторг изгоняет из него испуг.

— Включать? — спросил он.

— Действуй, — продолжала Джоэль.

— Я люблю тебя, — отвечал он, нажимая на кнопку.

А потом она думала и ощущала его мысли и чувства малой частью своего сознания.

Началось головокружение, покоряющее мысли и ощущения. Ему представилось высокое пение дикарских труб, погребенные воспоминания вырвались из-под своих курганов, он словно бы провалился сквозь время, вернувшись к озеру, в котором купался в детстве, зеленому и холодному мху на скале, соколу, парящему над головой, и грубому прикосновению шерсти макино к телу. А потом его нервная система взяла контроль над процессами электромагнитной индукции, усилением самых слабейших импульсов, над основами программы, которую он отрабатывал многие годы под свою уникальную личность, человек и компьютер слились.

«Думай», — сказала она. Заранее зная ответ: разве могу я теперь не думать, если теперь мне принадлежит более могучий гений, чем всем, кто прежде обитал на земле.

«Здесь слова бесполезны», — сказала она.

Они полностью ощущали свое окружение. Если бы они хотели, то могли бы исследовать его до самых мельчайших подробностей, вплоть до царапин на полированном металле, вибраций стрелок на циферблатах приборов… вздохов вентиляции, отдающих слабым запахом масла, приливов и отливов крови в венах. Но Джоэль ощутила, что сейчас даже она немного значит для Эрика. Перед ним возникла чувственная вселенная, которую надо было одолеть.

В следующие несколько миллисекунд, пока он искал задачу, которую стоило бы решить, какая-то доля его сознания рассчитывала значение эллиптического интеграла с точностью до тысячи десятичных знаков. Приятное, полуавтоматическое упражнение. Цифры складывались самым удовлетворительным образом, подобно кирпичам под руками каменщика. «Ах да, — дошло до него, — вот и дело: стабильность вихрей вроде Красного Пятна на планетах, подобных Юпитеру… я слыхал, как о них разговаривали в Калгари». Бегущая стрелка на циферблате часов едва сдвинулась с места.

Эрик составил перечень данных, которые должны были ему потребоваться, и дал команду. Все равно что обратился к своей собственной памяти в поисках фактов, если не считать того, что запрос происходил с ураганной быстротой и непреклонностью стихии, а информация извлекалась из банка памяти, расположенного в сотнях километров отсюда. К нему текли теории, формулы, конкретные значения величин; да, это дифференциальное уравнение окажется крепким орешком… а вот и нет: он увидел лазейку. Но действительно ли годится одно уравнение? Может быть, лучше составить систему, точнее описывающую условия, существующие на недоношенном солнце?

Вспыхнул льдистый чистый огонь разума, он терялся в нем, пьянея.

— Эрик, — позвала она: ни голоса, ни имени — прикосновение.

«Придется оторвать свое внимание от Юпитера, зная, что я вернусь».

— Эрик, ты готов последовать за мной?

Это был не вопрос, скорее намерение, которое он ощутил. Она прихлынула с ослепительной быстротой: нейронные паутины приспосабливались к синапсам обоих, она слилась с ним. Бесформенные водовороты, что кружат позади стиснутых век, не складывались в ее облик. Скорей Эрик видел какие-то клочки себя, прежде чем ее присутствие растворило его. Ее ли он воспринимал как тайный поток в крови; женственность, ожидающую, чтобы принять, насладиться и наконец дать; порыв ли то был, которому она тем не менее противилась? Он не знал этого и не мог понять, потому что союз был только частичен. Он не умел принимать и понимать большую часть сигналов, что входили в нее, много больше было таких, которых его тело никогда не сумеет воспринять. Это ранило его, как и ее.

«Эрик, ты и в этом союзе со мной первый мужчина и, наверно, последний».

Сливались и лобные доли, подобно остальным частям тела. К тому же Джоэль уже практиковала взаимный обмен на подобном уровне и шлифовала методику вместе с подругами-линкерами, до тех пор, пока не обрела мастерство. От секунды к секунде общение между ней и Эриком усиливалось и прояснялось. Оно не было прямым, но осуществлялось через их компьютер, дававший, конечно же, несовершенный перевод. Впечатления нередко бывали частично искажены или несли в себе полную чепуху: взрывы случайных цифр, форм, световых вспышек, шумов; не узнаваемых символов, которые перепугали бы его, если бы он не чувствовал ее постоянной уверенности. Эрик отчасти понял, что улавливаемые им ее мысли на деле представляли собой логические реконструкции того, что она могла бы думать в этот момент, созданные его усиленными возможностями. Реальные слова, которыми они теперь обменивались, проходили обычным среди смертных путем — от губ к уху.

Тем не менее он воспринимал Джоэль во всей полноте, с глубиной, которую даже не мечтал найти здесь, на пороге вселенной.

— Генетика, — громко сказала Джоэль. Это был единственный ключ, в котором он нуждался. Она направит его исследования в этом институте. Знания рванулись вперед. Работа шла на субмолекулярном уровне, вблизи самих основ разумного существа. Джоэль часто вызывали решить очередную волнующую задачу, поставить новую, интерпретировать результаты. Сегодня все шло автоматически, отчасти вхолостую, так как она имела доступ к материалам. Ее мозг приказал нужным контурам замкнуться, и она подсоединилась к комплексу инструментов, сенсоров, исполнительных механизмов, ко всему тому пониманию, которого человек достиг в области химии жизни. Эрик все это тоже воспринимал, получая от нее.

Он не видел величин, показаний датчиков, чьи значения становились очевидными после долгих вычислений. То есть числа были повсюду, но и сейчас он замечал их не более, чем собственный скелет. Эрик не смотрел снаружи, не делал наблюдений — он был здесь.

Это было все равно что видеть, чувствовать, слушать, путешествовать, и одновременно нечто совсем другое; переживаемое выходило за рамки того, что способно ощутить и пережить человеческое создание; ощутить и пережить.

Клетка жила. Пульсации цветовой дрожью пробегали по мембране, делая клетку радужным шаром, пульсирующим в сложном потоке жидкости, которая нежила ее в восхитительных, обильных потоках энергий, лившихся на нее вдоль вечно переменяющихся градиентов. Зеленые расстояния превращались в золотистую бесконечность. Внутри каждого нового наполнения обитал покой. Клетка жила в своем космосе — пляшущей Нирване.

А теперь внутрь, сквозь радугу, во внутренний океан. Здесь был мальстрем… вкусов. Здесь правила колоссальная скрытая целенаправленность; внутри клетки шла вечная работа, определяемая законами столь всеобъемлющими, что назначить их мог только сам Господь и Творец. Дрейфующие органеллы, как будто бы напевая, сплетали молекулы, создавая живое вещество.

Когда масштаб его зрения сделался более тонким, Эрик заметил, как они складывают готические узоры, полные тайн и музыки. Перед ним ядро клетки из острова молекулярных лесов превращалось в галактическое созвездие атомов, чьи силовые поля сияли подобно несущимся ветром облакам.

Эрик вошел в него, описав двойную спираль, пронизав ряд за рядом ошеломляющих своей абсолютной гармонией лабиринтов, он был рядом с Джоэль, когда она воспламенила огонь и перестроила часть храма, который отнюдь не сделался от этого менее прекрасным. Здесь, в сердце жизни, он разделил гордость Джоэль и ее смирение.

Загадочный голос ее доносился откуда-то издалека, словно во сне: «Следуй за мной». Он вынырнул из клетки и через пространство и время со скоростью света понесся над незримыми прериями, — в бури, ярившиеся в огромном ускорителе частиц. Он сделался одной из них, наполненной устремленной вперед чистой скоростью, и помчался к мишени, как на встречу с любовницей.

Мир этот превосходил материю. Эрик опустился в комету, в которую превратился мезон, вместе с тем являвшийся волной, смешивающейся с триллионом других волн, — подобно гребню, который пересекает море, чтобы подняться у берега и разбиться наконец в пронизанную солнцем белую пену и грохот; впрочем, эти волны были безгранично более изящны и трепетно переменны; они текли вместе, чтобы создать единство, в невозмутимой ясности пылавшее и грохотавшее вокруг. «Бах мог бы нам кое-что рассказать об этом», — мелькнула мысль, ведь рассудок его не отключился, посреди всего величия — он один из людей знал правду, и то не всю.

Атом ожидал его. Ядро, в котором гнездились энергии, явило величие, превосходящее всякое слово. Сперва мерцающие таинственными огнями, электронные оболочки скрывали ядро от него.

Эрик нырнул внутрь, несчетные силы ласкали его, ядро светилось спереди, — само в себе истинное творение, — он пронзил внешние барьеры, ощущая трепет, нырнул глубже и глубже.

Ядро взорвалось. Это была катастрофа и открытие сразу. Атом охватил Эрика, раскрылся, всем существом человек реагировал на каждый бурный порыв, познавая материю. Свет брызнул извне. Утренние звезды запели, и все сыны Господни вскричали от счастья.

— Космология, — сказала всемогущая Джоэль. Он на ощупь попытался разыскать ее в сгустившейся тьме. Джоэль обхватила его, и вместе, по лазерному лучу, они полетели через космическую релейную станцию к обсерватории, спрятавшейся позади Луны.

На миг он как бы увидел звезды своими глазами, незамутненные никаким небом. Их было множество: иссиня-стальные, белые как иней, закатно-золотые, угольно-красные, изгонявшие ночь с небес. Млечный Путь тек серебром, светились туманности, рождались новые планеты и солнца, сестра-галактика светилась слабым блеском за Гиннунгагапом.

Но он уже объединился с приборами, устремленными к пределам пространства и времени.

Сперва Эрик ощутил оптический спектр, лучи несли ему весть о мечущихся и клубящихся газах, о приливах в телах солнц — более подобных живой клетке, чем он мог вообразить прежде — и об их раскаленных недрах, где атомы приобретали новый элементарный облик, рождая фотоны, немедленно устремлявшиеся в космос. Эрик прикоснулся к игре Брахмы. А потом ощутил дуновение солнечного ветра, впитывал богатый и колкий его запах, познавая тысячелетнюю тонкость. Позже он отдался радиоспектру, космическим лучам, магнитным полям, нейтринным потокам, релятивистике, описывавшей работу Звездных ворот и сулившей путешествие во времени в зависимости от изгиба континуума.

В Великом каньоне, прорытом рекой Колорадо, можно увидеть слои, отложившиеся миллиарды лет назад, а рядом с ними корявый можжевельник, так познаешь и кое-что о Земле. Теперь Эрик узнал это и о глубинах пространства-времени. Первородный огненный шар сделался более реальным для него, чем муки собственного рождения, а вопрос о причинах великого взрыва сделался еще более увлекающим. Обежав спиральные рукава галактики и молекулу ДНК, потратив энергию, которая никогда не вернется к нему, Эрик увидел, как вселенная старится, созревая, — как вы и я, — подчиняясь Единому закону. Он прожил жизнь звезд; сколь многочисленны были волны, формировавшие их, сколь сильны были связи со всем бытием! Среди массивных голубых гигантов и черных дыр он нашел место, подходящее для ковки планет, на которых могут расти кристаллы и цветы. Он понял неизведанное — со всей полнотой, ныне и навсегда, — понял, как Джоэль стремилась продолжить исследования.

И все же наблюдавшая часть его, находясь рядом с ней, ощущала, что в сравнении с ней, восприятие его туманно, а понимание узко. И когда она вернула его назад в плоть, он закричал.

Они сидели в кабинете за столом — друг против друга. Джоэль подняла плотные шторы за своей спиной и открыла окно. Тени бежали по траве, солнце светило ярко, но воздух словно бы сделался морозным; гулкие порывы несли в комнату запахи влажной почвы, ароматы приближающейся осени.

Она говорила очень мягко:

— Мы просто не могли переговорить об этом осмысленно, пока ты не побывал там, правда, Эрик?

Взгляд его обратился к пустой кушетке.

— Как глубоко все, что происходит между нами с первого мгновения?

Она вздохнула:

— Я хотела, чтобы это случилось там, — и улыбнулась. — Я наслаждалась.

— И не более — только наслаждалась?

— Не знаю. Я заботилась о тебе, обо всем, чему ты учил меня. Но я была там, куда хотела отвести и тебя.

— И как далеко я зашел?

Она поглядела на свои руки, беспомощно сложенные на столе, и пробормотала:

— Недалеко, как я думала. Это было все равно что показывать слепому картину. Пальцами он может получить некоторое представление о ее текстуре, ощутить темные пятна, которые неминуемо будут теплее, но насколько скудно его понимание.

— А ты воспринимаешь все — до квазаров? — выдохнул он. Джоэль гордо подняла голову, как бы бросая вызов их общему несчастью:

— Нет, я только начала, и это бесконечно. Разве ты не понимаешь, что это только половина чуда? Чем дальше, тем больше. Прямое переживание, столь же непосредственное, как зрение, прикосновение, голод и секс… переживание Истинной Реальности. Весь известный человечеству мир является всего лишь ее мимолетным случайным следствием. Каждый раз когда я попадаю в виртуальную реальность, я познаю ее лучше: она делает меня все более принадлежащей себе. Как я могу остановиться?

— А я не сумею этому выучиться?

Джоэль понимала, что он не уверен в себе.

— Нет, голотевт должен начинать в раннем возрасте, и ничем более не заниматься, в особенности в отроческие годы. — Глаза ее кольнули. — Прости, дорогой. Ты хороший, добрый и… Как бы я хотела, чтобы ты мог последовать за мной. Ты, как никто, заслуживаешь этого.

— А ты не хочешь вернуться туда, где мы встретились? — А ты?

Эрик так и не смог в точности вспомнить то, что произошло сегодня. Однако…

— Нет, — сказал он. — Более того, не посмею попробовать вновь. Это грозит привыканием… меня ждет лишь привыкание и безумие. Тебя же… — он пожал плечами. — Помнишь «Рубай»?

— Я слыхала о Хайяме, — отвечала Джоэль, — но у меня не было времени его прочесть.

Он процитировал:

Не век душе в сей плоти жизнь вести, Открыты ей к Всевышнему пути. Ну разве не позор, ну разве не позор, скажите, Ей в этом прахе по земле брести?

Она кивнула:

— Старик был прав. Я читала, что этот Омар был математиком и астрономом. Наверно, ему жилось одиноко.

— Как и тебе, Джоэль?

— Не забывай, у меня есть и коллеги, пусть их немного. Я учу их… — Джоэль умолкла, перегнулась через стол и сказала с особой заботой:

— А как насчет нас с тобой? Мы будем сотрудничать. Ты достаточно силен, чтобы продолжать работу, я не сомневаюсь в этом. Но в нашей личной жизни… что будет для тебя лучше?

— А для тебя? Давай решим сперва это.

— Как ты хочешь, Эрик. Я с радостью буду твоей женой, любовницей, кем угодно. — Он молчал. Подыскивает слова, решила она, которые не ранили бы ее. И не находил их.

— Ты говоришь так, как будто тебе все равно, — сказал он. — Ты будешь обращаться со мной хорошо, потому что для тебя это не очень существенно. — Он поднял ладонь, чтобы остановить ее. — О, я не сомневаюсь, что ты получаешь некоторое удовольствие от жизни и общения со мной, во всяком случае я помогу заполнить часы, которые ты вынуждена проводить вне связи с машиной… Ну а потом ты со своими приятелями зайдешь настолько далеко, что у тебя не останется времени для детских игр.

— Я люблю тебя, — запротестовала Джоэль, заплакав. Эрик вздохнул.

— Я верю тебе. Дело в том, что рядом с этим величием любовь не очень-то важна сама по себе. Я всегда знал себе цену. Но — зови это гордостью, предрассудком, упрямством, как хочешь — я не могу быть твоей собачкой.

Он поднялся.

— Мы, конечно, будем поддерживать прекрасные отношения, пока я не отправлюсь домой. А сегодня, пока я еще кое-что чувствую к своей девушке, мне хочется попрощаться с ней.

Джоэль приникла к нему. Он обнимал ее, а она плакала. Но наконец она поцеловала его, взяв себя в руки.

— Подсоединись на какое-то время, — посоветовал он.

— Хорошо, — отвечала Джоэль. — Спасибо за заботу.

Эрик вышел, к вечеру похолодало. Джоэль, стоя в дверях, махала ему. Но он не обернулся… чтобы не видеть, что дверь за ней закроется так быстро.

Глава 24

По вполне понятным причинам к новоприбывшим было приковано большое внимание на «Чинуке». И поэтому Вейзенберга не удивило, когда Руэда Суарес остановил его, предложив выпить перед обедом. Входя в назначенное время в каюту, инженер услышал народную песню андийских нагорий и заметил на экране страницу стихов.

Руэда поймал его взгляд.

— Гарсиа Лорка, — пояснил перуанец. — Приятно видеть, что здешний банк данных прекрасно укомплектован: есть все мои любимцы: Лорка, Неруда, Сервантес… буквально все, не говоря уже о музыке.

— Все-таки, как и вы, мы намеревались несколько лет находиться вдали от дома, — отвечал Вейзенберг. — Более того, подобно вам же самим, надеялись познакомить нелюдей с человеческой культурой.

— Несколько лет… в вашем возрасте, сэр? Разве вы не женаты?

— Да, у нас пятеро хороших детей. Младший поступил в университет, остальные уже полностью самостоятельны. Сара намеревалась отправиться в экспедицию квартирмейстером. Но, когда нам пришлось спешно собираться, я, конечно, не позволил ей этого сделать, — Вейзенберг нервно хихикнул. — Точнее говоря, я не стал ничего говорить ей — просто сбежал, оставив записку — лучший путь к отступлению, чтобы прикрыться ею, когда Сара рассердится.

— Понятно. Прошу вас, садитесь. Чего вам налить? Здесь у меня есть все что угодно.

— Тогда шотландского виски. Чистого. Терпеть не могу воды. — Вейзенберг согнулся, опускаясь в кресло. Налив виски, Руэда уселся напротив.

— Я решил, что нам следует чуточку познакомиться поближе, — начал хозяин. — Через сорок часов мы окажемся возле Т-машины, и только Господь знает, что будет дальше. Если замысел Дэниэла удастся и мы достигнем Беты, нам все равно предстоит долгий тяжелый труд. Если же нет, нашу жизнь ждет крайняя опасность. Следует заранее уяснить, в чем именно мы можем положиться друг на друга. Потом… быть может, вы сумеете подыскать для меня дело? Я чувствую себя бесполезным, волнуюсь и пью слишком много, — проговорил он с кислой улыбкой. — Фрида могла бы занять меня, но она исследует новых мужчин.

Вейзенберг глотнул припахивающую дымком жидкость.

— А не можете ли вы попросить работу у шкипера?

— Мне не хочется взваливать на его плечи лишнюю тяжесть. К тому же вы у нас главный технический специалист. Быть может, вы намекнете мне, что предложить ему, понимаете? Мы с вами можем понять друг друга лучше других. Я слышал, что вы провели не один год в Перу, работая на «Авентюрерос».

Вейзенберг кивнул:

— Я изучал ядерную технику в Лиме. Тогда на Деметре ее не преподавали. А потом поступил на работу в вашу компанию. Вот так я привязался к космосу. Но я любил и сам город, он прекрасен и подарил мне чудесные воспоминания. Я был там во время подписания Обетования.

— А почему вы вернулись? Вы можете сказать об этом?

— О, в основном из-за родителей. Нелегко одному работать на планете, хотя семья подбадривала меня. Когда Дэн освоил «Чехалис», я перешел к нему на службу.

Руэда смотрел на бокал, отпил, посмотрел вновь, словно пытаясь что-то разглядеть.

— Космос, — пробормотал он. — Он сделался навязчивой идеей у всех нас. Иначе мы бы не оказались здесь. Меня, по-моему, зацепило в детстве, в холодную ясную ночь на Мачу-Пикчу. Звезды над руинами инков казались воинством ангелов.

— Или Иных, — негромко напомнил Вейзенберг. Руэда вопросительно поглядел на него:

— Вы принадлежите к тем, для кого Иные являются воплощением Бога?

— Не совсем, — разговор становился откровенным… им оставалось лишь сорок часов мира. — Тем не менее я отправился учиться в неохасидскую раввинскую школу в Эополисе. Она оставляет свой отпечаток на человеке на всю оставшуюся жизнь, даже когда исчезает вера.

— Ну, я-то в известной мере католик, но должен признать, что годы, проведенные на Бете, заставили меня удивляться. До этих пор я считал существование Иных неоспоримым фактом. Но когда фантастически одаренные бетане оказались смертными и испуганными — так же, как и мы, — и в той же мере потрясенными загадкой Иных, как и мы сами, — это многое во мне перевернуло. — Руэда скривился. — Некогда в политике я был консерватором. Теперь я вижу, что правительство заражено хворями, о которых прежде можно было не беспокоиться, и во мне тает последняя вера. — Он допил виски. — А пока можно по-прежнему верить в мудрость, силу и благосклонность Иных. И да будет так всегда!

Выпив воды, он приподнял бутылку виски, предлагая Вейзенбергу повторить. Инженер отрицательно качнул головой, Руэда, булькая, налил себе и пригубил второй бокал.

— Я не склонен к поклонению Иным, — проговорил Вейзенберг, — например, я не верю в то, что они в тайных трудах направляют не только нас, но и всю Вселенную. Конечно, подобное не исключено, но их Голос то же самое сказал и бетанам. Вообще, в отношении к ним я агностик и таковым останусь, пока мы не получим непосредственную информацию, чего может никогда не случиться вообще.

— И все же Иные имеют существенное значение для вашей души, — заметил Руэда.

Вейзенберг согласно кивнул:

— Фундаментальное. В особенности когда я из космоса наблюдаю небо. Наверно, они не играют в богов, мне кажется невозможным, — во всяком случае я не могу этого принять, — что они к нам безразличны и оставили эти Ворота просто для того, чтобы мы не поломали что-нибудь важное, и единственную тропу к новой планете показали нам просто из праздного любопытства: как человек кормит голубей крошками сандвича, который самому есть не хочется. Нет, они наверняка тщательно изучили нас, еще до того, как Фернандес-Давилла оставил Землю. Неужели с тех пор они потеряли к нам интерес?

— Они могли побывать где угодно, — отвечал Руэда. — Помните, никто, в том числе и бетане, не видел их корабля.

— Быть может, их корабли невидимы. Быть может, они не нуждаются в кораблях. Абсолютно немыслимо, чтобы они просто бросили свои Т-машины, — стоит только подумать о вложенной в них энергии и ресурсах; нельзя представить и то, что они нас оставили. Я могу свободно допустить, что они стараются держаться так, чтобы мы их не видели. Может быть, их присутствие повергнет нас в прах! Черт побери, им приходится быть благородными из жалости к нам.

— У нас большая Галактика. В ней могут обитать миллионы, даже миллиарды разумных рас. Как у них может хватить времени на всех?

— Если они могут оставить свои Т-машины около — интересно бы знать скольких солнц? — то способны интересоваться и тем, что происходит на планетах.

— Подобно Богу? «Глаз его призрит и воробья».

— Нет, едва ли Иные обладают бесконечным могуществом. Впрочем, мы можем не заметить разницы.

Руэда помрачнел.

— И они не собираются помочь нам в нашем полете?

— Я не слыхал, чтобы они устраивали чудеса ради какого-нибудь благоденствия, — отвечал Вейзенберг. — Я все пытаюсь и пытался понять, как они относятся к нам, но так и не сумел догадаться. Непонятно уже то, в чем выражается их забота. Но я глубоко убежден в том, что мы им не безразличны, — в том, что Голос не лгал, утверждая, что они любят нас.

Настало время готовить новую еду. Кейтлин вошла в кают-компанию по пути в галерею и остановилась на месте.

Инопланетянин… бетанин… Фиделио стоял, либо сидел, либо устроился на корточках, либо просто замер перед одним из больших видеоэкранов. Внутренний свет не затмевал небо для глаз Кейтлин, и она видела, как Млечный Путь струится около его головы. Он был один.

— О! — проговорила она. — Добрый день.

Не оглядываясь, инопланетянин отвечал хриплым свистом:

— Buenas dias, senora Mulryen!

Кейтлин перешла на испанский:

— Итак, ты узнал меня, даже не глядя?

— У нашего народа более чуткие уши, чем у людей, — без практики лишь человек, наделенный абсолютным слухом, мог понимать слова Фиделио. Говорил он бегло и грамматически правильно. Просто природа не позаботилась обеспечить его средствами для произнесения подобных звуков. И, словно понимая, что невольно допустил резкость, продолжил:

— Кроме того, каждая личность имеет вполне определенный запах. Эволюция научила вас не замечать его. Но ваше зрение в воздухе куда лучше на длинных расстояниях, чем мое, и я могу лишь беспомощно восхищаться вашим осязанием. — Фиделио повернулся к ней одним текучим движением — свет блеснул на его гладкой шкуре.

Кейтлин сделала несколько шагов по палубе и остановилась перед ним.

— Мне нравится запах твоего тела, — сказала она, — он напоминает мне о моей родине, о том, как я девочкой играла у моря, на берегу, где галька перекатывается от шороха волн… и вместе с тем он другой — словно бы за игрой я вижу в облаках странную сказку… Прости, ты можешь не понять этого.

— Быть может, смогу. У моего народа тоже есть свои мифы и наши видения ярче всего в юности.

Кейтлин положила руку на его перепончатые когтистые лапы, — сами руки его были много ближе к телу, — ощутила их узловатость и с радостью сказала:

— Я не сомневаюсь в этом. Но не знала, что ты уже настолько привык к нам, что знаешь слово «сказка».

— Я работал с разными разумными расами. Опыт помогает мне догадываться о том, что для вас существенно. — Совершенно синие глаза внимательно глядели на нее. — И признаю, я удивлен тому, что ты так хорошо понимаешь меня. Мой акцент кажется слишком трудным всякому, кто не летел на «Эмиссаре».

Кейтлин отодвинулась и пожала плечами:

— Все-таки я собираю песни на нескольких языках. Большой бурый силуэт шевельнулся, усы дрогнули.

— Значит, ты поешь? Обычные песни, а не те, которые проигрывали для меня люди из экспедиции?

— Разве они никогда не пели?

— Пели немного, но… — Фиделио помедлил. — Я говорил, что у моей расы сравнительно тонкий слух.

Кейтлин улыбнулась:

— Я понимаю, что ты стараешься быть вежливым. Но если ты заинтересовался нашей музыкой, можно послушать записи; я не могу назвать себя выдающимся исполнителем, но…

— Добрый день, — проговорил новый голос.

Фиделио не было нужды оглядываться, чтобы увидеть, кто говорит. Кейтлин оглянулась. В больших дверях стояла Джоэль Кай.

— О, добрый день, senora! — Кейтлин приветствовала Джоэль движением руки. — Вам нужна моя помощь?

— Нет. Просто я проходила мимо. — Худощавая фигура голотевта была столь же жесткой, как и ее тон.

— Мы тут поговорили…

— Она первая из этого экипажа, кто вполне понимает меня, — пояснил Фиделио.

— Вы не присоединитесь к нам, доктор Кай? — застенчиво спросила Кейтлин.

— Нет, — отвечала старший голотевт, на лице ее застыла неподвижная маска. — Чем я могу помочь вам? Продолжайте, seriorita Малрайен. Обед может подождать. Вне сомнения, расширять познания Фиделио в области человеческой природы — гораздо более важное дело. — Она исчезла из виду.

Кейтлин все глядела на место, где только что находилась Джоэль.

Вопрос бетанина вновь привлек ее внимание:

— Есть ли конфликт между вами?

— Нет… я никогда… то есть… — Кейтлин затаила дыхание. — Просто мы с Джоэль едва знакомы. Конечно, я слыхала о ней, но испытывала трепет и надеялась, — она не то вздохнула, не то поежилась, а потом расправила плечи. — Впрочем, конфликт возможен, — призналась она. — Капитан Бродерсен кое-что рассказывал мне. Возможно, ей неприятна моя близость к нему. Но я не сомневаюсь, что для вас это совершенно чуждое чувство.

От этих слов Фиделио, словно защищаясь, согнулся:

— Значит, ты не поняла? Мы хотим, чтобы этот род ощущений более не был нам чужд.

— Ну да… — Кейтлин осеклась. — Я полагала… слыхала… вашу невероятную странную повесть… — сверкнули слезы, все же не выкатившиеся на ресницы, — о том, что вы надеялись обрести любовь, но увидели здесь только ненависть и страх. Бедняжка! Впрочем, все к лучшему, — сказала она, — Дэн Бродерсен позаботится обо всем. Ну а пока тебе лучше познакомиться с людьми из тех, кто не посещал вашу планету. Все мы такие разные. И кое-кто среди нас, безусловно, может помочь вам. Кроме того, новые знакомства позволят забыть о недавней потере и предстоящей отчаянной перспективе. — Она вновь взяла Фиделио, но на этот раз за руки, поскольку он сам протянул их вперед. — Позволь мне быть твоим проводником. Я смогу переводить твои слова, устраивать маленькие сборища и следить за тем, чтобы всем было весело. Нам это крайне необходимо.

— Множество благодарностей, — отвечал он. — Ты добра.

И все же Фиделио стоял пригнувшись, и слова выходили у него механически. Кейтлин внимательно поглядела на фигуру, вырисовывавшуюся на фоне безжалостных звезд.

— Ты был рад мне на один миг, — пробормотала она наконец. — Но он миновал!

Инопланетянин издал звук, вполне похожий на вздох:

— Тебе, senorita, ничем не помочь мне, но, если мы получим свободу, все может пройти очень скоро.

— А можешь ли сказать мне, в чем дело?

— Я голотевт, как Джоэль Кай, и давно не соединялся с машиной. Ты слыхала, что это важно для нас, во всяком случае для нашего счастья. — Фиделио поднял голову. — Ничего. Я чувствую себя не хуже, чем Джоэль.

— Но ты же находишься среди чужаков! — воскликнула Кейтлин. — У нас есть нужное оборудование на борту, но оно тебе, кажется, не подходит? Ну почему тебе приходится терпеть?

Она обхватила массивный теплый бок и прижалась к нему. Инопланетянин отвечал застенчивым прикосновением.

— Но послушай, Фиделио, — проговорила она, отодвинувшись. — У тебя хватает духа, чтобы понимать — уныние бесполезно. Ты можешь на время оставить свои тревоги. Ты уже собирался это сделать, когда нас прервали. Давай вернемся прямо к тому месту: к музыке. Ты хотел послушать мои песни, а я бы была счастлива услышать ваши. — И коротко добавила:

— Теперь мне пора готовить еду, но кто запрещает нам петь при этом.

Он шевельнулся, выпрямляясь, жизнь возвратилась в его голос.

— Да, пожалуйста. Могу ли я помочь тебе в работе? Кейтлин рассмеялась впервые с того мгновения, когда они оставили Колесо.

— В чем дело? — спросил он.

— О… спасибо… наверно, сумеешь кое-что подать. Я только представила себе простой деревенский домик в Ирландии и тебя с посудным полотенцем возле кухонной раковины.

Словно тяжесть свалилась с ее плеч, Кейтлин пляшущими движениями направилась к кухне, одновременно приступив к образованию инопланетянина.

La cucaracha, la cucaracha Ya no quiere caminar…

— Ax, — Фрида фон Мольтке дышала теплом и мускусом. — Ты был очень хорош.

Мартти Лейно открыл глаза и увидел перед собой круглое курносое полногубое лицо. В отличие от нее он не был высок. Она страстно целовала его, потом он оказался в ней. И она забушевала: с тем же успехом можно было оседлать землетрясение. Руки и бедра Фриды еще охватывали его. Пот приклеивал пряди желтых волос к чуть зарумянившемуся лбу и щекам; влагу эту он ощущал своим животом.

— Ты тоже, — сказал он. — Спасибо тебе за развлечение, я так нуждался в нем.

Она расхохоталась:

— Мы еще не закончили, мой друг, А как насчет пифка? И что, если я закурю?

— Пожалуйста, я не курю, но не возражаю. — Он скатился с нее и улегся подперев голову подушкой. Ноги Фриды опустились на палубу. Она была тяжела: не жирна, если не считать огромных грудей, но крепка. Перейдя каюту, Фрида извлекла черуту из ящика — корабль был укомплектован средствами удовлетворения малых пороков — и, вставив сигару в зубы, принялась греметь бутылками.

Вернувшись, она остановилась возле постели и задумчиво поглядела на него.

— Мартти, — спросила она, — почему ты закрыл глаза, когда мы начали?

Он поглядел в сторону и ответил:

— Привычка.

— А по-моему, нет. Если ты хотел, то можно было притушить сфет. Ты ощущал фсеми чуфстфами, но потом… решил предстафить, что это не я, а кто-то другой?

— Прошу тебя, не надо.

— О, я не обижена. У нас не любофь, и я не хочу фыпытыфать. Просто мне любопытно.

Мартти молчал. Фрида передала ему бутылку, которую росой покрыл холодок, и раскурила сигару. Закружилась едкая дымка. Она прислонилась к нему и села.

— Ты мне очень нрафишься, Мартти, — сказала она и лукаво добавила:

— Я рассчитывала, что ты будешь фыгодно фыглядеть на фоне сфоих коллег. Стефан Дозса хорош, но… тороплиф. Быть может, не слишком много обещает. И я не уферена ф том, что найду еще одного — Фейзенберг на фсе предложения отфечает как истинно женатый мужчина, у Бродерсена есть его любофница, куда большая красафица, чем я.

Лейно нахмурился:

— Да, это так.

Вновь взгляд Фриды сделался задумчивым.

— Фосхитительная особа — одаренная, она спела несколько сфоих песен, пока снимала мерку, чтобы сшить мне пристойную одежду. Кроме того, она прекрасно готофит. И феликолепно упрафляется с остальной работой кфартирмейстера. Что еще нужно?

— Не могу знать, — торопливо отвечал Лейно. — Мы с ней познакомились недавно. Великолепная девушка. — И вдруг повернулся лицом к ней:

— Лучше расскажи мне о себе, Фрида. Все потерялись в разговорах о Бете, земной политике и тому подобных вещах. Теперь у нас почти не осталось времени… скажи мне, как ты жила?

Корабельный стрелок пожала плечами и выпустила колечко дыма.

— Ну ты ошеломил меня!

— Расскажи мне.

— Только если потом и ты расскажешь мне о себе.

— Моя повесть недолга, — отвечал Лейно. — Я еще молод, и только теперь осознаю насколько. Ты видела больше.

Взяв бутылку и сигару в правую руку, левой она взъерошила его волосы.

— Ты смышлен, Мартти. — Откинулась на подушку. — Ну фот тебе общая картина, если хочешь. Я родилась ф Фосточной Пруссии тридцать лет назад — для меня тридцать фосемь. Семья наша была небогатая, но мы еще помнили, что пару столетий назад мы были юнкерами, а потом постафляли офицероф для софетской империи… да что там, дом моих предкоф стоял напротиф нашего. Фо фремя смуты мой отец был партизаном. Я присоединилась к фрейгейт-югенд; нам драться не пришлось, но мы были готофы. Потом я профаландалась гот, прежде чем записаться ф миротфорческие силы. Там меня подготофили к космосу. Когда начался набор ф команду «Эмиссара», я подала заяфку, и меня приняли.

— А ты не домоседка, — заметил Мартти. По лицу Фриды пробежала тень.

— Хотела бы я фыйти замуш, пофернуть иммунитет, иметь детей, пока мои родители могут порадоваться фнукам. Если они еще жифы… и мы сами не погибнем.

— Тяжело беспомощно ждать.

— Это обычная судьба челофека. Ждать, пока принесут результат анализа, или присяжные фынесут фердикт, или пока не упадет снаряд… да чего угодно. — Фрида затянулась, и ее сигара вспыхнула кровавым Альдебараном. — Страшно другое — это может быть последний шанс челофечества достигнуть сфесд. Наши фраги не останофятся, даже если уничтожат нас до последнего. Они будут бояться бетан, или тех, кто придет фслед за ними, а потому будут бороться за фласть, пока не получат фозможность применить оружие протиф Т-машин фосле Солнца и Феба и тем самым сохранить сфое отшельническое царстфо. Такой фариант слишком фозможен. Мои старики помнят софетских.

— Если не вмешаются Иные, — сказал Лейно. — Или это всего лишь мечта? Быть может, полет на «Эмиссаре» открыл вам какой-нибудь намек?

Лицо Фриды переменилось.

— Нет. Расфе Иные дафали какой-нибудь знак нам, бетанам или другим исфестным им расам?

Фрида опустошила бутылку, звякнувшую о палубу, и ударила кулаком по колену.

— Мартти, мне надоели эти размышления об Иных. Мы думали о них фосемь лет. Бетане погружены ф эти мысли глубже, чем челофек средних фекоф ф христианское богослофие. О, я почуфстфофала это, когда начала учить язык и помогать им ф исследофаниях. Я умею чуфстфофать… фидишь ли, я родом из страны, полной памятных сноф и кошмароф. — И бросила с яростью:

— Забудем пакостных Иных! Мы сами сделаем собстфенную судьбу!

— Возможно, — проговорил он негромко. — Я и сам так думаю. Я христианин — боюсь, не особо хороший, — и это заставило меня поразмыслить об их влиянии на нас. О, конечно, они только вид, обогнавший нас в науке и технике. Должно быть, и в развитии разума, но неужели он имеет такое значение? Я не удивлюсь, если наши голотевты окажутся такими же разумными, как они, или даже более. Если они ангелы, как полагает пастор в моем родном поселке, или просто свободны от первородного греха, тогда почему они позволили совершиться Бедам? И ересям, диким культам, которые основаны на поклонении им? Не могут ли они в действительности оказаться самыми настоящими проклятыми демонами? Не знаю, не знаю.

С удивлением Фрида сказала:

— Дафай-ка остафим религию. — И помолчала минуту-другую. — А как насчет музыки, Мартти? Мне бы хотелось Бетхофена — Перфую симфонию, тогда он еще с радостью учился у Гайдна и Моцарта. Мне хотелось бы послушать о счастье.

— Конечно, — сказал Лейно и погладил ее.

Посреди всей гармонии она вернулась к нему, затушила сигару и тесно прижалась.

— Самый феликолепный фон для занятия любофью, — проговорила она.

— Подожди, — пробормотал он. — Мне нужно отдохнуть. Она протянула руку:

— Не сомнефаюсь, сейчас ты поймешь, что способен на большее. — Пауза, расчет, укол. — Если я не ошибаюсь, Кейтлин Малрайен умеет делать то же самое. — Заметив, как он вздрогнул:

— Не беспокойся. Шутка. Ты милый и хороший парень. Дафай-ка порадуемся тому недолгому фремени, которое остается нам до фхода ф Форота.

Мартти снова закрыл глаза.

Глава 25

В тот день в Торонто Айра Квик изгонял зиму с гигантского видеоэкрана записью Йоркского монастыря. Изображение не было статичным, оно медленно двигалось, открывая тонкие фасады, изящные и высокие своды светящихся окон этой очаровательнейшей из средневековых церквей. Приглушенный до пределов слышимости, но от того не потерявший своей мощи, раздавался григорианский напев. Все вместе напоминало, чего достиг человек, — одинокий и привязанный к земле; теперь его наследству угрожали нелюди. Это зрелище лишь укрепило его решимость.

Семен Ильич Макаров, премьер Великороссии, сидел напротив за столом. Он прилетел сюда инкогнито по срочному требованию Квика.

— Вы являетесь самой могущественной персоной в нашей группе, — сказал североамериканец. — К тому же мы с вами относимся к числу наиболее решительных. Разразился кризис, нам следует посоветоваться и принять решение. Я не мог вдаваться в подробности по телефону вне зависимости от наличия у вас шифрующего устройства. И я не мог посетить вас: все имеющиеся у меня линии связи сходятся в этом кабинете.

Появившись у Квика, Макаров тут же закурил жуткую сигарету, глубоко затянулся и решительно сказал на испанском с акцентом:

— Итак, что вы хотите мне сообщить? — Крепкий мужчина с моржовыми усами и тонкими седеющими волосами, в немодном мятом костюме; пережив гражданские войны, разодравшие его отечество, Макаров посвятил свою жизнь его грядущему воссоединению.

— Ничего такого, чего вы уже не знаете. Вам, как и мне, прекрасно известно, что «Чинук» приближается к Т-машине и достигнет ее через три часа. Вот поэтому я должен оставаться на месте. Кто-то должен дать новые приказы, если возникнет что-то непредвиденное. — Квик прихлопнул ладонью. — Христос! Время на полет сигнала составляет более двадцати минут!

— Да, наша группа согласилась с тем, что ваша позиция предоставляет вам наилучшую возможность принять на себя всю ответственность. Почему вы вдруг решили поделиться ею со мной?

— Мы и без того разделяем ее, senor Макаров. — Квик нахмурился. — Есть еще одно новое событие, надеюсь несущественное. Я узнал об этом, пока вы находились в пути. Обычно меня информируют о делах на Колесе Сан-Джеронимо. Тот факт, что я занимаюсь своим любимым исследовательским проектом, служит в данном случае достаточным извинением. Трокселл, естественно, не сообщает никаких подробностей по лазерному лучу, но он обязан периодически давать условный сигнал о том, что все в порядке. И не дал его в назначенное время.

— Плохо!

— Возможно, это просто потеря бдительности. Трокселл становится все менее пунктуальным; изоляция и напряженность сказываются и на нем и на его людях. По-моему, мне не следует немедленно посылать запрос — слишком подозрительна подобная заинтересованность — в тот момент, когда «Чинук» требует моего полного внимания. — Квик помедлил и добавил внушительным тоном:

— И все же анализ радарных данных свидетельствует, что корабль Бродерсена воспользовался странным экономическим режимом ускорения, чтобы лечь на затребованную нами траекторию. С учетом астрономических расстояний и электромагнитного экранирования он провел в радарной тени Колеса несколько часов.

Макаров крякнул, словно его ударили.

— Почему вы сразу не сообщили нам об этом? Квик вздохнул:

— Это обнаружилось совсем недавно. Прошу вас, поймите меня правильно, сэр. Мы… я… должны продолжать свое дело, но с осторожностью: в дело, увы, вовлечено слишком много народа. И отправка информации с повышенным приоритетом вызовет подозрения. Если я выделяю конкретный вопрос, все немедленно принимаются размышлять о причинах.

— Ха! У меня в Великороссии все организовано лучше. — Вот почему вы столь необходимы для наших действий. — «Ах ты, варвар, тиран».

— Итак — какова утечка информации… сколько, какого рода и к кому?

Квик развел руками:

— Определить конкретно пока невозможно. Я уже говорил вам, что, в отличие от вас, имею дело не с немногими дисциплинированными людьми, чье молчание гарантировано. Я сделал все возможное, чтобы держать вас au courant, но в той мере, насколько сам мог следить за потоком событий.

— Так. Впрочем, моего внимания требуют множество вопросов. Что, если вы вкратце сообщите мне, сумели или нет определить конкретную тему.

«Он играет со мной? Или же под крестьянской проницательностью скрывается тупость? Макаров нужен мне сегодня не для этого… но я нуждаюсь в нем, а потому придется быть вежливым. Быть может, через несколько лет…» — разложив факты в своей голове, Квик начал:

— Наша исходная группа, конечно, знает всю историю. В том числе исполнители, которых мы привлекли. — К ним принадлежал весь экипаж сторожевого корабля «Ломоносов», большая часть которого была набрана заново; корабль уже отправлен через Т-машину к Фебу: ждать появления «Чинука». Экипаж составили из ветеранов Макарова, ушедших на космическую службу после войны, но оставшихся преданными своему старому предводителю, и технически подготовленных тайных агентов самого Квика. Ему оставалось только восхищаться тому, насколько быстро премьер устроил все по его просьбе. Астронавтический комитет изъявил благодарность за столь быстрое исполнение дела. Теперь «Бору» не придется оставлять свое место, чтобы провожать судно к месту задержания.

— Я велел психологам обследовать экипаж «Дайсона». Предлог придумали они сами, — якобы вознамерившись исследовать реакцию космонавтов на чрезвычайные ситуации. Конечно, никто из них не подозревал истины, хотя все удивлялись такой заботе. Никаких серьезных проблем, на мой взгляд. — «Дайсон» выполнял роль сторожевого корабля у Солнечных ворот, когда «Эмиссар» вернулся в систему Феба. Квик почти жалел, что не верит в Бога и не может поблагодарить его за то, что Том Арчер, капитан «Фарадея», охранявший Ворота с другого конца, проявил смекалку и верность. Он выслал автопилот, попросил «Дайсона» пройти через Ворота и оказать необходимую помощь. А сам немедленно повел «Эмиссара» в противоположном направлении. Как и ожидалось, никого не обнаружив возле Т-машины в Солнечной системе, он тут же увел своего пленника на безопасное расстояние и связался с Квиком. Ко времени возвращения «Дайсона» министр уже подготовил объяснение озадаченному капитану: дескать, извините и все-такое, но внезапно возникла необходимость провести груз крайней секретности так, чтобы о нем не сумели проведать экстремисты на Земле или Деметре.

— С «Фарадеем» дело обстоит сложнее, но я ведь могу и не повторять этого? — Арчер и его помощник дали подписку о молчании, но было бы неразумно по одному перебирать экипаж. Эти люди обрадовались возвращению «Эмиссара» и подняли шум относительно того, что корабль отправлен в карантин, и не с подобающими случаю предосторожностями, а как вражеское судно. Проконсультировавшись со своими хозяевами, капитан сообщил своему экипажу следующее:

— Получается, что корабль доставил назад нечто опасное… Может быть и нет, но правительство хочет провести расследование тщательно и осторожно, не возбуждая публичной истерии. Поэтому, чтобы обеспечить полное сохранение секретности, мы отправляемся на Гадес с научным поручением. — Быстрые и многофункциональные сторожевики часто выполняли исследовательские задания. Внешний мир системы Феба обладал некоторыми особенностями, о которых планетологи хотели бы узнать поподробней. — Да, это оторвет нас от семьи и друзей, которых вы надеялись вскоре увидеть, но приказ есть приказ. Родичей известят о том, что с нами все в порядке. Потом мы получим жирную плату за дополнительные обязанности — «Фарадей» не останется там навечно.

— Наибольшую опасность, пожалуй, представляет Трокселл и его агенты, — продолжал Квик. — Вне зависимости от тщательности отбора они уже много недель выслушивают проклятые и убедительные аргументы в пользу звездных полетов. Если один или двое из них изменят… то смогут погубить нас в тот самый день, когда ступят на Землю.

Вот те люди, о которых следует побеспокоиться. Кроме них у нас есть множество менее очевидных кандидатов. Это те, кто заправляет всем делом, начиная от моего ассистента Шово и Зои Паламас, которую я пугал опасениями скорого восстания на Деметре, вплоть до техников на космических станциях, которых просили обнаружить «Чинук» и передать ему команду возвращаться домой.

Сэр, ситуация не только опасна, она ухудшается. Я все менее и менее способен справиться с нею самостоятельно. Необходима сильная поддержка. Из всей нашей группы лишь вы способны предоставить мне таковую.

Макаров свирепо ткнул сигаретой в пепельницу, потянулся к другой и буркнул:

— Так что вы хотите от меня именно сейчас? Квик вздохнул:

— Если бы я знал это, сэр, мне бы, наверное, было незачем обращаться к вам. Дело в том, что ситуация может выйти из-под контроля. Если дела пойдут неважно, я, возможно, не сумею сохранить все в тайне. Более того, я не имею достаточного опыта в этой области. Но, используя ваши советы, связи, предложения… вы следите за моей мыслью?

Предположим, все сойдет в соответствии с нашим расчетом. «Чинук» вернется к Т-машине, послушно сохраняя молчание по аутеркому. Дежурит сторожевой корабль «Коперник», на помощь ему спешно выслан «Альхазен». Экипажи обоих кораблей предупреждены о том, что «Чинук» разыскивают на Деметре и считают захваченным опасными преступниками. К тому же Бруссap из Европейской федерации позаботился, чтобы на «Альхазене» капитан и стрелок оказались людьми, которые не рассуждая исполнят приказ и будут стрелять при любом сомнении. Национальное правительство защитит их потом перед бюро расследований… Итак, предположим, что «Чинук» проходит к Фебу без всяких инцидентов и «Ломоносов» эскортирует его прочь. Оказавшись подальше от «Бора», «Ломоносов» посылает абордажный отряд, который арестовывает деметриан, допрашивает их, связывается с губернатором Хэнкок и ожидает дальнейших распоряжений.

Мы еще не знаем, что именно успела натворить шайка Бродерсена и что еще может сделать. Следует рассчитывать на какой-нибудь пакостный сюрприз. Например, они могли распропагандировать охрану на Колесе. Мы должны быть готовы к быстрым и решительным действиям.

Ну а сейчас надо ждать неприятностей, которые начнутся в ближайшие несколько часов и реализуются сотней непредсказуемых вариантов. Что делать тогда? Повторяю, сэр, события развиваются слишком быстро. Нам придется импровизировать, нас мало, наше прикрытие изобилует дырами. Слишком много людей — от Гадеса до Колеса и обратно — вскоре будут задавать слишком много вопросов. Что будем мы делать? Макаров пыхнул вонючим дымком.

— Все зависит от того, какова реальность, — сказал он. — Вы правы, я буду ожидать рядом с вами.

И, подумав мгновение, добавил:

— Абсолютная реальность всегда чревата смертью.

Квик выпрямился. «Я наполовину боялся именно этого. Но неужели наполовину и желал?»

— Я не вполне понимаю, — осекся он.

— Разве у англичан нет поговорки: мертвые не говорят?

«Да, и сколько же могил наполнили твои палачи, Макаров?» Язык Квика сделался ватным. Ему стало холодно, хотя в кабинете было натоплено.

— Мы имеем… наша группа… обсуждала крайние меры, — на случай крайней необходимости.

— Вы только что говорили мне, что необходимость становится крайней, — осознавая это или нет.

Квик ухватился за ручки кресла. «Нападение!»

— Что, если вы выразитесь конкретнее, сэр? Макаров взмахнул сигареткой.

— Ну хорошо, — голос его оставался деловитым. — Как вы понимаете, я думал об этом и переговорил с людьми из нашей команды. До вас очередь не дошла, но простите, в этом нет оскорбления. Ваши действия и сам факт вашего лидерства демонстрирует наклонность к реализму.

Можно уничтожить «Чинук» и его экипаж. А потом выслать доверенное подразделение и вывести в расход персонал Колеса, в том числе Трокселла.

Что касается «Фарадея»… не знаю, можно послать «Ломоносов» и уничтожить его у Гадеса. Потом придется объяснить все потери прискорбной серией несчастных случаев, происшедших в столь тесной последовательности. Но в отношении «Фарадея» можно не торопиться. Пожалуй, я бы предпочел пощадить его, поскольку экипаж слышал намеки на чудовищ со звезд.

В идеальном случае мы объясним происшедшее в Колесе тем, что чудовища поработили экипаж «Эмиссара», а потом взяли верх и на карантинной станции. Ну а когда Бродерсен явился к ним со своим частным расследованием, они приманили «Чинук» к себе, захватили людей и отправились в корабле на родную планету, к счастью возбудив подозрения на «Ломоносове», который разнес их на куски.

— Невзирая на общность намерений — фантазии, мой друг, фантазии. — Квик счел необходимым ответить шепотом. — Вы серьезно предполагаете, что мы сумеем заставить человечество проглотить подобную чушь?

— Слопают, — отвечал Макаров. — Когда правительство что-нибудь утверждает, граждане не станут оспаривать.

Имейте в виду, я не утверждаю, что подобная стратегия легко осуществима, это нам еще следует выяснить. Например, захочет ли Стедман в полной мере помочь нам? Самообладание может и отказать этому человеку, когда он представит себя перед лицом своего Бога. А если он или кто-нибудь еще окажется ненадежным, тогда как поступить с ними? И еще: как вообще объяснить и оправдать тот факт, что многие высокопоставленные члены Совета не были приглашены на консультацию? Какие свидетельства мы можем сфабриковать? Что посоветовал бы умный человек?

Проще всего достичь цели можно с помощью воображаемого вторжения со звезд. Скажем, что охране обеих Т-машин было приказано истребить инопланетные корабли в тот самый миг, когда они появятся. Общественное мнение поддержит нас и потребует закончить исследования, но следует считаться с угрозой разоблачения.

Быть может, безопаснее всего уничтожить «Фарадей» вместе со всеми остальными, причем так, чтобы его гибель могла показаться несчастным случаем или результатом действий террористов. В таком случае нам придется найти другой политический маршрут к нашей цели, быть может более длинный.

Поверьте мне, сеньор Квик, следует забыть про застенчивость. У нас должно хватить мужества, чтобы рискнуть многим. Поверьте, неопределенность сулит нам еще более грозные опасности. Да, я безусловно обязан находиться рядом с вами в ближайшие часы, — закончил Макаров.

— Вы говорите ужасные вещи, — запротестовал Квик. — К тому же некоторые из тех, кого вы собираетесь убить, убежденно помогали нам.

— Я слыхал одну английскую пословицу, — возразил Макаров. — Не разбив яиц, омлета не сделаешь — точная мысль.

Мне случалось в прошлом подписывать смертные приговоры своим последователям, прежде исполнявшим важные роли. Это случалось тогда, когда они обнаруживали некую независимость в выполнении моих приказов. Или же у них заводились сомнительные помощники, или… поймите, мне приходилось возрождать государство из хаоса, и каждый отдельный случай просто нельзя расследовать.

Руководствуясь несколько другими причинами, чем вы, сеньор Квик, мы тоже считаем необходимым, чтобы человеческая раса оставалась дома, выполняла свое природное дело и отгоняла всех посторонних по крайней мере до тех пор, пока не сумеет организоваться настолько, чтобы справиться с ними. Вот что жизненна важно. В дни, не знавшие клеточной терапии, какая женщина не решилась бы удалить пораженную раком грудь? Красота — красотой, но, если хочешь жить, выбора нет! Более того, сеньор Квик, — Макаров наклонился вперед. — Более того. Вы призваны к этому, как и вся наша крохотная организация. У нас был идеал, мы, оступаясь, продвигались к нему, совершали ошибки, как свойственно людям. И сегодня мы близки к гибели. Тем не менее неужели наш идеал ложен? Потом, как можно служить человечеству из тюрьмы?

А тюрьма будет, если наружу вырвется хотя бы намек на факты. Внимание публики не закончится расследованием. Наши подчиненные будут спасать собственную шкуру, переваливая все на нас. «Чинук» вынуждает нас действовать за пределами всех законных возможностей. Нас, безусловно, можно посчитать заговорщиками, не считающимися с дарованными Обетованием правами экипажа корабля. Мы уже нарушили их, преднамеренно сфабриковав необоснованный ордер на арест. Ну а отсюда следует бесконечное число обвинений в злоупотреблении служебным положением. Нас запрут надолго… если не нанести удар немедленно и жестоко.

Частично Квик припомнил эссе, которое читал несколько лет назад, утверждавшее, что интеллектуалов очень интригует насилие как метод — притягивает, отталкивает, вновь притягивает, — словно перспектива сексуальных взаимоотношений с едва зрелой девочкой или разумным нечеловеческим существом; род ксенофилии, и когда возникает конфликт, который интеллигенция одобряет (а она одобряет большую часть конфликтов), интеллектуалы возглавляют толпу, требующую боеголовок, солдат Иных, чтобы бросить их в печь войны. Тогда Квик счел писанину реакционной чушью. Позже, культивируя свое прекраснодушие, ему пришлось признать известную справедливость этого тезиса. Этот сукин сын прав: нельзя изготовить омлет, не разбив яйца. Ну почему не удается поддерживать порядок в цивилизованном обществе, время от времени не расколотив чью-то буйную голову!

Христос Всемогущий, а ведь действительно приходится продвигаться вперед. Иначе арест… обвинение… и тюремное заключение? Психиатр-реабилитатор (приземистый, пухлый, с прожилками на щеках и мясистым носом) исследует психику Айры Квик, которую его грубой породе не понять даже за геологическую эпоху. А потом далекое освобождение, серая старость, которая ждет его после погубленной карьеры и общественной жизни. Сыновья, жена, друзья, любовницы… все вокруг будут считать его похитителем и убийцей, это его-то — борца за общечеловеческое благо.

«Известно, что я скор на руку».

Квик провел языком по губам.

— Сэр, я не считаю возможным согласиться со всеми вашими предложениями. — Как хорошо, как спокойно он говорит, невзирая на барабанный бой в груди. — Тем не менее, когда говорит государственный деятель вашего масштаба, я слушаю. Не перейти ли нам к подробностям? — Он отважно улыбнулся. Надо было скоротать ожидание.

Голоса, окружавшие изображение кафедрального собора, шествовали к триумфальному финалу.

Глава 26

«Чинук» находился более чем в миллионе километров от цели и уже тормозил, когда на корабль обрушилось первое сообщение. Бродерсен принял его в кабинете.

На экране появилась угловатая физиономия, заговорившая на британском английском.

— Винсент Лоуэс, командир корабля «Альхазен» со специальным поручением. Вы «Чинук» с Деметры, так? — Это был едва ли вопрос. — Дайте мне капитана.

— Слушаю, — отвечал Бродерсен. — Скажите, чем я могу вам помочь?

Текли секунды, пока световые лучи летали вперед и назад. Кейтлин, сидевшая возле Бродерсена, положила руку на его обнаженное предплечье. Он весьма четко осознавал теплое прикосновение, торопливое дыхание, слабый и сладкий запах женского тела.

— А теперь слушайте меня внимательно, капитан Бродерсен, — сказал Лоуэс. Голос его был резок, дергался правый глаз. — Вы разыскиваетесь по серьезному обвинению. Ваш корабль вооружен. Мне приказано проводить вас в систему Феба, где вы будете взяты под арест. Я считаю вас опасным преступником и рисковать не собираюсь. Вы поняли?

— Каким курсом мы должны следовать? Время.

— Вы будете маневрировать как обычно, подчиняясь распоряжениям — моим, а не «Коперника». Вы не должны вступать с «Коперником» вообще ни в какой контакт. Все свои передачи вы будете посылать нам лучом, ограничившись английским. «Коперник» уведен со своей обычной орбиты. Он будет держаться на дальней стороне Т-машины, пока вы будете проходить поле. Обратиться к нему вы можете только широковещательно и на испанском, потому что на «Копернике» никто не знает английского. И мы это обнаружим. Любое неповиновение с вашей стороны вызовет нашу атаку. Повторяю, вы поняли? Подумайте хорошенько, капитан Бродерсен.

— Боже-Боже, — деметрианин прищелкнул языком. — Что-то вы уж больно грозны. Как так? Какую беду могут причинить короткие переговоры?

Время.

Кейтлин певучим шепотом выводила — гаэльское ругательство, вспомнил Бродерсен.

— У меня приказ, — отвечал Лоуэс, чеканя каждое слово. — Среди прочего, вы обвиняетесь в попытке распространить технологическую информацию, способную подвергнуть общество опасности. Не сомневаясь в исполнительности экипажа «Коперника», я должен гарантировать, что вы не пошлете ни слова — ни им, ни какому-нибудь другому кораблю. Небесполезно сказать, что они не настроены на вашу волну. Если вы окажете сопротивление, они помогут нам.

— Понимаю. Ну а вы не хотите выслушать нас, капитан Лоуэс? Наша часть истории достаточно интересна. Нам есть кое-что показать вам.

Время.

Единственное удивление, — если стоило удивляться вообще, — принес ядовитый пыл Лоуэса.

— Нет! Меня это абсолютно не интересует! При первых признаках подобной попытки я отключаюсь. А если вы будете настаивать при повторном вызове, я имею разрешение атаковать.

— О'кей, о'кей. Что еще? Время.

Бродерсен шепнул Кейтлин:

— Они его завербовали, так ведь? Скорее всего не просто обращением к воинскому долгу. Он — в конце концов — офицер Союза, а не Европы. Подкуп, шантаж…

— Ваша траектория и векторы не соответствуют переходным, — проговорил Лоуэс. — Объясните.

— Я как раз намеревался это сделать. У нас тут забурчала основная управляющая система. Получили не правильный импульс, пришлось компенсировать. Вместо того чтобы направляться прямо к нашей первой базе, мы используем параметры, которые дадут нам нулевую относительную скорость возле маяка Браво. Далее мы проследуем по стандартному пути. Могу, если хотите, передать вам цифры.

Далее несколько минут разговор шел на технические темы. Наконец, с некоторыми колебаниями, Лоуэс ответил:

— Ну хорошо. Мы будем постоянно следить за вами. Не отключайтесь — возможны дальнейшие инструкции. Если вы не сделаете ничего подозрительного, я выйду на прямую связь в 19.30. Понятно? — Получив подтверждение, он отключился, не попрощавшись.

Бродерсен откинулся назад.

— Ух, — проговорил он, — мне даже подумалось, что он вот-вот выстрелит. Просто палец зудел на спусковом крючке. Ну конечно, на таком расстоянии Фрида сумеет перехватить все, что он может прислать нам.

— Наши враги в отчаянии, — заметила Кейтлин.

— Правильно, А чем больше отчаивается человек, тем более опасным он становится, в том числе и мы сами. — Он улыбнулся Кейтлин. Любимое лицо придвинулось ближе. — Итак, до главных радостей осталось три-четыре часа. Отдохни-ка, макушла, если сумеешь.

Кейтлин провела пальцем по его щеке.

— У меня есть более интересное предложение, моя жизнь.

— Ха! Я… видишь ли, мне нужно обойти корабль, подбодрить войско, проверить все…

— Ответственные уже привели все в порядок, ты опоздал, — сказала она твердо. — Успокойся. Я прощупала их так, как не сумеет ни один шкипер. Все флаги на башнях, даже самые слабые укрепились сердцем. Конечно, мы должны собраться на несколько бодрящих песен о революции и свободе. Но это лучше сделать попозже, перед самым нырком. — Она ухмыльнулась. — Так что у вас есть свободный час, Дэниэл Бродерсен. Не сомневаюсь, что у тебя хватит ума провести его должным образом.

— Видишь ли, я так озабочен, что сомневаюсь в… Кейтлин остановила его поцелуем. Двинулась ее рука. Наконец она расхохоталась.

— Видишь? Нечего было бояться. — Вскочив на ноги, она схватила его за руку. — Пошли, бычок. Нечего сопротивляться. Ты обречен.

В командном центре звезды сверкали на всех экранах. Ослабленное светофильтрами Солнце светилось подобно горящей луне. Земля пряталась где-то за ним. В другой стороне от него тусклым золотом светился знак, возле которого остановился корабль. Где-то еще кружился цилиндр Т-машины; масса и мощь заставляли его казаться на этом крохотном расстоянии — около пятидесяти мегаметров — чуть большим диска землеподобной планеты… самоцветом, плавающим в небе.

Бродерсен плавал, привязавшись и прислушиваясь к стуку крови. Ее приливы проходили легче, чем он ожидал. Только нельзя принимать никаких успокоительных, потребуется быстрая реакция до миллисекунды. Он-то предполагал, что будет тугой струной. «Пиджин — действительно превосходнейшее лекарство».

Если бы только она могла быть здесь. Она не стала бы отвлекать его… по своей воле. Можно не сомневаться, что рядом с ней он сумеет остаться тем идеальным роботом, которым и должен быть. Тяжело только понимать, что скоро она могла умереть.

Стеф разместил детекторы и коммуникаторные пульты в электронной рубке; Джоэль-голотевт и Сью-линкер сделались частями корабля и словно пилоты вели его на приближающиеся рифы и буруны, Фил и Мартти находились в машинном отделении, хотя им оставалось разве что только потеть; Фрида расположилась в боевой рубке — вместе с Карлосом, успевшим разобраться и способным оказать ей кое-какую помощь. Кейтлин утешала Фиделио. Коротко включившись, Бродерсен улышал, как они с бетанином обмениваются песнями.

Моргнувший экран и звонок заставили его обратить внимание на аутерком. Осунувшаяся физиономия Лоуэса выпрыгнула на экран.

— Сторожевой корабль. Вы готовы?

— Более или менее, — отвечал Бродерсен. — Только наша проблема никуда не исчезла. Остается надеяться, что приборы снова не взбесятся. Иначе мы угодим прямо в Грядущее Царство.

Временной интервал был почти незаметен. Дозса сообщил, что «Альхазен» располагается в нескольких тысячах километров. При увеличении его обтекаемый силуэт уже был различим, Бродерсен не видел причин для беспокойства.

— Я… надеюсь на выполнение прежней договоренности… ради вас самих, — проговорил Лоуэс. — Следуйте объявленному летному плану. Я остаюсь подключенным… Действуйте!

— Да. — Бродерсен проговорил в интерком:

— Капитан к экипажу: вы слыхали? — за дело. — Он увидел, как Лоуэс побагровел и стиснул зубы, словно бы еще раз убедившись, что имеет дело с шайкой пиратов. Невесомость подчинилась небольшому боковому переменному ускорению, и все ощутили кориолисову силу; «Чинук» раскручивал гироскопы. Они остановились, на миг корабль замер на орбите, а потом включил двигатели и ринулся вперед. Ускорение вдавило Бродерсена в сиденье.

Инструменты Лоуэса и компьютеры лишь через минуту определили, что происходит.

— Остановитесь! — завопил он. — Вы движетесь не правильно.

— Черт побери, если я знаю почему, — отрезал Бродерсен, самым лучшим образом стараясь изобразить возмущение. — Я же говорил, что у нас неприятности с двигателем. Слушайте — не мешайте мне.

— Что вы делаете?

— Неужели вы решили, что мы хотим сбежать по случайной траектории и исчезнуть навсегда? Вали с моей шеи, мне нужно затормозить корабль.

— Я даю вам очень мало времени, капитан, — Лоуэс сжал губы. Бродерсен и его экипаж обменялись заученными словами.

Ионный двигатель выключился, как и следовало, чтобы «Чинук» прошел путем, вычисленным для него Джоэль. В следующей точке перегиба корабль повернул нос. Радар мог бы обнаружить движение, будь он настроен на это, но Бродерсен рассчитывал, что это не придет Лоуэсу в голову.

— Навигационные оценки свидетельствуют, что мы можем задержаться на этой траектории шесть часов, не заходя в поле слишком глубоко, — сказал он. Это было верно. — Мои инженеры рассчитывают, что сумеют исправить поломку до этого срока.

Лоуэс поджал губы.

— Я хочу знать все. Почему вы не сообщили об этом раньше?

— Разве мы не должны были соблюдать молчание? Мы не преступники, капитан, а законнопослушные граждане, стремящиеся попасть домой и обелить свои имена. Хотелось бы знать, в какой чертовщине нас сумели обвинить… хорошо, если вы хотите, я передам соответствующие части судового журнала, показания контрольного пульта.

Это были шедевры, знал Бродерсен, и тем не менее предъявлял с нелегкой душой. Как шкипер, он должен был говорить — навешивать противнику на уши лапшу, так долго, как только удастся… тем временем Джоэль, Сью и законы физики вели корабль вперед.

У него оставалось примерно двадцать минут или около того до следующего ускорения. Пилоты должны будут действовать на максимальной скорости, забыв про безопасность, ведь здесь нет никаких норм.

Новое ускорение.

— Остановитесь, «Чинук»! Вы обезумели?

— Управление обезумело, вот в чем дело.

— Я не могу больше верить вам.

— Попросите ваших компьютерщиков проверить информацию, которую мы посылаем. Пусть они проверят ее по-настоящему. — Бродерсен выиграл и эту стычку.

Двигатель умолк. Дэн повис словно во сне. Пот срывался с лица россыпью шариков. Пиджин, наверное, тоже как ночное небо, покрытое звездами. Поглощавшее пот белье тем не менее промокло и его знобило. Время тянулось. На экране вновь проявился Лоуэс.

— Мой инженер утверждает, что ваш материал не имеет смысла. Весьма возможно, что это подделка. Вы пытаетесь бежать.

— Куда бежать?

— Мне безразлично. Бродерсен, или вы немедленно поворачиваете назад, или мы стреляем!

«Теперь к плану».

— Подождите, капитан Лоуэс, подождите полсекунды. Вы поставите под угрозу свою миссию и карьеру. Одумайтесь, пока не поздно.

— О чем вы болтаете?

— Я не болтаю. Прошу заметить, что я говорю, весьма тщательно выбирая слова. Медленно и кратко, как только умею. А теперь возьмите себя в руки и слушайте. Вы можете потратить несколько минут, чтобы спасти не только свою любимую попу но и, быть может, седалища ваших начальников?

— Ну… — Лоуэс поперхнулся. — Давайте выкладывайте.

— Я так и сделаю. Согласен, мы лгали вам и покупали себе время, чтобы зайти поглубже. Это было необходимо. Видите ли, за нашим арестом кроется нечто большее, чем простая судейская ошибка. Хотите послушать?

— Нет! У меня приказ!

— Вы знаете, что разговор может оказаться небезопасным для вас. Но нам нечего терять. Повернув к Фебу, мы направимся к собственной смерти. Но, выйдя в Галактику, получим самый крохотный шанс обнаружить где-нибудь помощь. Конечно, мы не рассчитываем на это, но у нас будет несколько лишних лет жизни, пока хватит припасов. Я сомневаюсь, что этот факт встревожит ваших боссов. В любом случае они будут рады отделаться от нас таким дешевым способом.

— Мои приказы утверждают, чтобы вы отправлялись на Феб, или вас следует убить. Если вы не повернете немедленно, то не получите и часа из тех лет, о которых говорите, — Мы тоже вооружены, капитан, и способны отражать ваши ракеты. Но тем временем будем передавать — на испанском языке, по видео, с полной мощностью. Неужели вы уверены, что на борту «Коперника» не услышат нас? А что, если найдется еще один космический корабль? Мощности передатчика достаточно, чтобы нас услышали в девяти миллионах километров отсюда. Наша повесть приведет к падению некоторых больших людей. В подобных случаях они прихватывают за собой мелюзгу. Я бы хотел, чтобы вы позволили мне поговорить с вами, Лоуэс.

— Нет. — Мука на лице. — Что вы хотите еще сказать, прежде чем мы начнем стрелять?

— Ну что ж, у меня есть предложение. — Бродерсен вложил в эти слова всю свою силу. — Обратитесь к Земле и спросите, что делать. Мы, конечно, будем лавировать. Но вы знаете, сколько времени отнимает правильный переход, а нам бы хотелось выйти в планетной системе возле Т-машины, а не посреди межзвездного пространства.

Примерно это выглядит так: мы должны пройти от маяка к маяку, — лучше, чтобы их было больше, и от последнего направимся прямо внутрь. У нас есть время для разговора. Но если вы не будете стрелять, мы промолчим.

— Ну знаете ли… у вас нет права заключать сделки.

— Тем не менее я предлагаю ее. Выслушайте меня. Я просто хочу, чтобы вы передали свою весть не в тот кабинет, из которого вы получили этот приказ, а своему собственному начальству. Изложите ему вопрос и узнаете, что оно будет удивлено происходящим.

— Мы соблюдаем требования секретности. Бродерсен вздохнул. Он не ожидал ничего другого.

— Ну хорошо, как хотите. — И громче:

— Ну все-таки переговорите!

Через какое-то время он выиграл и этот спор. Экран моргнул, и Бродерсен рухнул, тяжело дыша: потребуется три четверти часа на переговоры через релейный спутник между Т-машиной и Землей. К этому времени «Чинук» глубоко погрузится в транспортное поле.

Звезды волновались. Дэн пошевелился и проговорил в интерком:

— Вы слыхали, мальчики и девочки? Мы уже зашли достаточно глубоко. Радуйтесь.

Послышались редкие довольные разговоры. Кейтлин прозвенела аккорд на своем сонадоре и объявила:

— Ты ведешь нас, Дэниэл.

— Не я, это сделали все вы, — отвечал он. — Пиджин, я люблю тебя.

— Подожди, уже доберусь до тебя, — отвечала она со смехом. Джоэль слушает… такт заставил разговор умолкнуть. Звучали лишь отрывистые слова, по большей части функциональные. Вкусы в музыке различались настолько, что исключали общий концерт. Все оставались на своих постах — в одиночестве. Бродерсен вспомнил свое последнее свидание с Кейтлин; первый раз тянул на двенадцать баллов по шкале Бофорта, второй был столь же мягок, как тот предрассветный последний союз в пещере у подножия горы Лорн… Он даже вздремнул. Переменивший направление корабль пробудил его, израсходовав на это вспомогательное химическое топливо, ядерное удерживало их на своем пути.

Он был бодр как кот, когда Земля дала ответ.

Он прозвучал в голосе Дозсы:

— Ракеты!

«Значит, решили убивать, — понял Бродерсен. — Квик или тот, кто руководит с другой стороны, опасаются, что у нас есть план».

Оставалось только сидеть, сжав кулаки: останутся они в живых или нет, это уже от него не зависело. С высоким ускорением торпеды пересекли разделяющее корабли расстояние за пару минут, меняя при этом вектор полета с изменяющимся интервалом, чтобы запутать систему заградительного огня, и уже приближались к «Чинуку». Никто не надевал космических комбинезонов. Если возле корпуса взорвется ядерная боеголовка, их ждет конец.

Бродерсен следил за выхлопными струями, серебристыми и узкими. Сенсоры впивались в приближающиеся ракеты. Компьютер экстраполировал, Зарубаев отлично настроил систему. Огонь вспыхнул во тьме, когда насыщенные энергией лазерные лучи нашли свои цели. Праздничное «все чисто» сообщило людям, что они не умрут в ближайшие несколько секунд. Корабль вздрогнул. Это фон Мольтке запустила свои ракеты, выполняя свою прямую обязанность переиграть живого противника.

«Чинук» не только превышал «Альхазен» по размеру, он был и вооружен лучше сторожевика. Наблюдательные корабли по сути дела не предназначались для боя. Оружие их — память о Бедах и тех беспричинных страхах, которые старательно углубляла фракция Квика.

Корабль повернул вокруг Бродерсена, направляясь к следующей полетной станции.

Вспышки в небе.

— Стрелок капитану, — проговорила фон Мольтке. — Они останофили наш барраж.

— Мы на это и рассчитывали, — отвечал он ей. — Это только урок. Стеф, ты в контакте… о'кей, включи меня.

Он намеревался повторить свою первоначальную угрозу, выторговать спасение своего экипажа. Бродерсен не желал опять убивать людей, лишь исполняющих собственные обязанности по своему мнению. Звезды начали медленно вползать на экраны. Скоро они окажутся в столь изогнутой области пространства-времени, что ни одна ракета не сумеет достать их. Конечно же, и любой, переданный отсюда сигнал окажется безнадежно искаженным. Хорошо, все будут удовлетворены… похоже.

— Ракеты! — бухнул Дозса, выругался и затараторил радиусы склонения и приблизительные векторы. Эти, должно быть, с «Коперника».

«Иуда-жрец, этого я и боялся… Значит, влияния Квика хватило, чтобы совратить экипаж честного Янигьяна».

— Ракеты! — Эти шли от «Альхазена». Одна, одна, одна и одна, пусковые установки помогли быстрее выпустить их.

— Капитан, — твердо сказала фон Мольтке. — Я не думаю полагать, что мы сумеем отразить такое стадо.

Простонала Гранвиль:

— Нет, столько рассчитываю, мы не можем. Mon perе…

В голосе Джоэль был металл:

— Мы можем достичь следующего маяка и повернуть внутрь, прежде чем они достигнут нас.

Бродерсен дернулся в своей привязи, когда вес вернулся.

— Нет, — буркнул он.

— Так мы неизвестно куда попадем.

— Знание попало в цель.

— Продолжайте.

Корабль набирал скорость. Дэниэлу казалось, что он видел, как Т-машина в своем безостановочном кружении вырастает перед ним. Снова вспыхнуло пламя, это Фрида отражала удары. А потом Солнце исчезло с экрана и звезды рассыпались совершенно новой ордой. Новое Солнце было не белым и не желтым, но кроваво-красным, как Центрум, но каким-то съежившимся и янтарным. Бурая под цветными полосами, в три раза больше Луны, какой ее видят с Земли, замерла планета. В пугающей близости кружил огромный радужный цилиндр.

Бродерсен позволил себе на мгновение погрузиться в ночь… которая взревела в ушах.

Снег падал вниз, убеляя землю вокруг башни в Торонто.

— Ну, — сказал Квик наконец, — с ними покончено.

— Вы уверены? — усомнился Макаров из удушающего облака дыма. У него не хватало научного образования, чтобы следить за всеми подробностями происходящего.

— Да, — сказал ему Квик. — Что бы ни было у них на уме, а у Бродерсена наверняка имелся какой-то план; но теперь я подозреваю, что они бежали случайным образом, пытаясь… максимизировать вероятность того, что они уцелеют — но как вообще можно оценить ее?.. Ничего. Они были вынуждены направиться в Ворота с той точки, возле которой оказались. С ними покончено, Макаров. Прошу прощения. С ними покончено, премьер Макаров. Как и с теми тысячами зондов, которые потратило человечество на поиски звездных троп. Можно забыть о них.

Макаров пригнул массивный корпус.

— Вы вполне уверены в этом?

— Да. Абсолютно. — Квик осел и прикрыл глаза, ощущая изнеможение.

— Ага, — пыхнул Макаров. — Хорошо, какое упрощение. Квик быстро поглядел на нею:

— Хм-м?

Не склонный к анализу, Макаров улыбнулся:

— Теперь в уравнении стало меньше на один множитель, и наверно самый неопределенный, понимаете?

«Понимаю: ты математически безграмотен», — подумал про себя Квик.

Он собрал силы. Цивилизованному человеку лучше держаться наравне с варварским полководцем.

— Хорошо. Мы допросим экипажи «Альхазена» и «Коперника», но они явно не слышали ничего неположенного. Теперь мы имеем возможность использовать «Ломоносов» для выполнения специального задания и получаем передышку.

— Нечего сидеть и пыхтеть, — предостерег Макаров. — Мы действуем в ярком свете новой ситуации. Во-первых, выделив наших главных помощников, следует послать «Ломоносов» к Колесу. Если не будет непредвиденных осложнений, они разделаются со всеми, кто там остался, включая группу Трокселла. Потом мы можем завершить наши приготовления. Согласны?

«Мне пришлось потратить целую бездну часов в муках над моральными осложнениями, — подумал Квик. — Но теперь наступает время, когда цивилизованный человек должен перейти к нападению вместе со всеми случайными союзниками… иначе он останется позади и не будет иметь права голоса на мирной конференции».

— Сэр, давайте отдохнем, а потом переговорим, но сейчас я склоняюсь к тому, что в принципе вы правы.

Глава 27

Кейтлин плавала в кают-компании, держась за край стола, чтобы трепавшие облачка волос воздушные токи не унесли ее вдаль. Она выключила огни, чтобы лучше видеть видеоэкраны, что подобно большим окнам открывали перед нею всеобъемлющую вселенную. В основном звездные россыпи остались прежними, Господи, самоцветы в черной кристальной чаше; их было столь много, что Кейтлин не могла видеть изменений в небесах, и Млечный Путь серебрился как на Земле или Деметре. Т-машина была едва видна, — иголка, затерявшаяся в бесконечности. «Чинук» удалился от нее, прежде чем выйти на стабильную орбиту вокруг планеты. Справа и слева от Кейтлин находилось неизведанное.

Справа грел солнечный диск в одну шестую того, что светил на Землю ее предков. Красные лучи можно было не затенять. Можно было просто поглядеть на эту звезду, ограничившись лишь отпечатками на сетчатке, и заметить слабую охряную корону. Зрелище казалось вдвойне чужим; она не заметила зодиакальной линзы.

Слева находился гигантский мир. Корабль случайно вышел у дневной стороны; на таком расстоянии на один оборот вокруг планеты потребовалась бы пара земных лет. Обращенное к «Чинуку» полушарие было освещено почти целиком, яркости диска вполне хватало, чтобы пригасить все прочее на показывавшем планету экране. Даже невооруженный взгляд позволял заметить, как сплющило гиганта. Янтарные оттенки перетекали друг в друга под облачными поясами, яркими или блекло-оранжевыми, их оттеняли сине-зеленые и ржаво-осенние тона. Тень луны напоминала зрачок глаза. Ночь отхватила от диска полумесяц, но и там она не могла навести полную тьму и погасить неяркое свечение.

Смешанное освещение обратило кают-компанию в пещеру, полную мягких полутеней, и место таинственного молчания. Тишина не была нарушена в тот момент, когда вошел Мартти Лейно.

Заметив Кейтлин, он остановил свой полет в дверях, повисел там минуту, глядя на тонкую застывшую фигурку на фоне морозных звезд, и только потом рявкнул:

— Хелло!

Рыжие локоны перекочевали из света в тьму, Кейтлин повернулась на руке. Свободной рукой она отвела прядь с глаз, чтобы видеть его.

— О! Добрейшее утро тебе, — приветствовала она негромким голосом.

— Утро… да, на наших часах восемь ноль-ноль. Других свидетельств наступления утра мы не увидим, — выпалил он. И сразу:

— Я разыскивал тебя.

— Неужели? И почему же?

Лейно оторвался от дверной рамы, стрелой доплыл до стола, уцепился прямо напротив нее, а телом отдался воле потока. Оказавшись в такой близи от нее, он увидел ее лицо в свете звезд — тени делали его скульптурой. Он осекся.

— Я заметил, какие трудности у тебя были за завтраком…

— Ага, невесомость великая штука, пока не настает время прибираться. Тогда хуже ее не придумаешь. — Среди припасов хватало рационов в тубах и всего необходимого для подобных условий, однако обслуживать девятерых людей и нечеловека сложно даже опытному квартирмейстеру. — Моим предкам приходилось переносить и худшее. Только подумай, каково было служанке в викторианском протестантском доме. Я буду учиться.

— Тебе, наверное, трудно справляться одной, теперь, когда Сью чересчур занята. Я… я могу помочь тебе, Кейтлин.

— Да? Разве ты не потребуешься в ближайшее время?

— Нет. Конечно, у меня есть работа, но… Ну, каждый космонавт умеет проводить какие-то исследования, когда на борту нет нужных ученых… но наши квалифицированные специалисты не нуждаются в какой-либо помощи от меня. Фил Вейзенберг обычно справляется со всем и так далее… Я переговорил с ним, он разрешил мне по возможности помогать тебе… если ты хочешь, конечно, — закончил Лейно, потупив глаза.

— Что ж, очень мило с твоей стороны, спасибо. — Она взяла его за плечо. — Да будет дорога всегда мягкой под твоими ногами.

— Да, нам придется помогать друг другу… и по возможности проявлять доброту, — пробормотал он. — Так ведь? До конца жизни нам больше не увидеть дорог, не ступить на земную твердь.

Она улыбнулась:

— Конечно, но зачем так рано впадать в уныние? Мартти, мальчик мой, мы ведь только что сохранили себе жизнь и вырвались на свободу — На свободу? — Он повел по сторонам одичалым взором и с ненужной силой ухватился за край стола, так что ногти побелели — Замкнутые в металлической оболочке, наугад блуждающие в пространстве самое большее, пока хватит еды, не дольше, если не успеем свихнуться… — Он попытался взять себя в руки Кейтлин погладила голову Мартти и утешительно заворковала. Наконец он в отчаянии выговорил:

— Разве ты не знаешь, что мы потерялись? Фиделио подтвердил, что его народ никогда не бывал здесь. Мы можем метаться от Т-машины к Т-машине… За тысячу лет послав в ничто миллиарды зондов, бетанцы научились перемещаться к паре дюжин звезд… а здесь нет Иных, помочь нам некому… Кейтлин, с нами покончено.

Она покачала головой, все еще улыбаясь за облачком волос, сквозь которые просвечивали звезды, и отвечала спокойно, почти весело:

— Я поверю в свою смерть, только когда мне на веки наложат медяки, а может быть, и тогда не поверю. Но предположим го, о чем ты говоришь, дорогой Мартти, и есть самое худшее Он резко вздрогнул.

— Ох, — выдохнула Кейтлин — Я вижу, что ты в плохой форме. Если ты хочешь помочь мне, разреши сперва помочь тебе Не двигайся.

Ловким движением она оставила стол, оказавшись чуть позади Лейно, взяла его левую руку своей левой рукой и зажала ноги между коленями. Он охнул от удивления.

— Не волнуйся, дорогой, не волнуйся, — отвечала она. — Я должна опираться обо что-нибудь, чтобы хорошенько, как надо, размять тебе спину. — Правая рука прикоснулась к нему. — О, да тут у тебя целое крысиное гнездо чарлиных коньков, так сказал бы мой отец, будь он побольше ирландцем и в меньшей степени достопочтенным Расстегнись-ка до пояса.

Мартти вздрогнул и повиновался.

— Расслабься, — сказала она. — Будем плавать в свободном полете, но в конце концов нас прижмет к перегородке. А я тем временем разомну тебе этот несчастный Latissimus Dorsi.

Наклоняясь, она усмехнулась:

— Мое изобретение: секс в невесомости навел меня на мысль о массаже, у Дэна так часто случаются спазмы. Расслабься, говорю тебе, расслабься.

Оглянувшись, Кейтлин приступила к работе.

— Предположим, мы действительно затеряемся на несколько лет, пока не кончится пища, а там каждому придется выбирать себе смерть. Я не говорю о том, что с нами обязательно так случится, но представь себе, какая великая участь!

— Ха! — воскликнул Мартти. — Ты не умеешь быть серьезной!

— О нет, я серьезна. Конечно, трудно будет отказаться от гор и морей, от солнца, пробившегося сквозь тучи после дождя, от вечернего очага. Но подумай, Мартти, дорогой. Перед нами открывается великолепие, и мы можем познать его. Столько солнц, столько миров, столько красоты и чудес… быть может, мы даже отыщем наконец для себя новую Деметру. Впрочем, даже если нас ждут лишь несколько лет во вселенной, они принесут нам больше, чем земные столетия. — Хватка ее отвердела, рука усердней приступила к делу. — Радуйся своей участи!

Предназначенный для исследования неизвестного, «Чинук» нес великолепный набор научных приборов. Однако за исключением двух компьютерщиков, на борту не было ни одного специалиста, способного их использовать. Впрочем, путешественники обладали достаточными техническими познаниями, в частности знали, что искать, и под водительством Вейзенберга надеялись выяснить кое-что о пространстве, в котором очутились. Однако этого могло оказаться очень мало.

Тогда Джоэль объявила капитану и инженерам:

— Фиделио обладает необходимым умением. Его раса исследовала много планетных систем, среди них не было и двух похожих. У бетанцев среди профессиональных космопроходцев были специалисты, способные интерпретировать огромный диапазон наблюдений на случай возвращения очередного робота, нашедшего дорогу назад. Фиделио числился среди них. Еще он был офицером-ксенологом, представлявшим корабль в общении с инопланетянами. Такая комбинация квалификаций привела его на «Эмиссар». Естественно, все осуществляется с помощью голотевтики, — предупредила она. — Нам придется модифицировать для него оборудование. Способ уже был разработан на Бете, и вместе мы вполне отчетливо можем вспомнить все необходимое. Кстати, наше оборудование примитивно по их меркам.

— Но сумеем ли мы изготовить все необходимое ему? — спросил Вейзенберг.

— А сумеешь ли ты построить стометровый рефлектор на орбите, если тебя отбросит назад во времена Галилея? — кольнула Джоэль. — Конечно, нам по силам кое-что усовершенствовать, в особенности в части программирования. А пока нам необходимо получить все нужные данные. Провести самое очевидное: измерить массы, получить спектрограммы и так далее. Нам в любом случае придется это сделать. Когда оборудование для Фиделио будет готово, он сумеет сказать, какая именно дополнительная информация потребуется нам и какую часть ее следует подавать на нас непосредственно и непрерывно. А теперь оставь нас, чтобы мы могли проконсультироваться. Можешь заняться своими делами: я скажу тебе, что и когда делать.

Ничего не говоря, Бродерсен приподнял бровь. Джоэль узнала его старое выражение. «Боже мой, неужели эта лошадка настолько высока, что у тебя голова закружилась?! Он никогда не пользовался им в отношении меня, — холодком пронзило ее. — Он всегда слишком уважал мой интеллект. Что преобразило Дэна? Стресс… экспедиция? Или авантюристка Кейтлин?»

Вопрос этот мучил Джоэль все последующие дни. Не то чтобы он особо докучал ей: она была занята работой, как и все другие. Тем не менее недоумение возвращалось к ней снова и снова, и острее всего, когда Джоэль пыталась уснуть.

Это теперь частенько делалось с трудом: Джоэль так и не привыкла к невесомости. Для нее удовольствие от свободного полета не могло скомпенсировать скучные часы, проведенные на тренажерах, чтобы разогнать кровь и укрепить кости. Остальные разговаривали, пели, что-то смотрели… ей было неинтересно. Этически она могла бы удалиться внутрь себя, где обитала математика и память о Ноумене, как часто делала на досуге. Но скучное тупое потение слишком уж раздражало. Хуже того, когда засыпая она все чаще и чаще внезапно пробуждалась, ощущая себя падающей в бездонную яму. И тогда, чтобы успокоиться, ей приходилось плыть в темноте до конца привязи, качаясь на волнах нежеланных дум.

«Почему меня так ранит безразличие Дэна? Он ведь никогда не был для меня больше, чем животным, — смышленым, сильным и великолепным в постели самцом… но всего только животным, помогающим мне провести те часы моей жизни, когда я хотела быть самкой. Мое тело хочет, и Дэн обещал удовлетворить его желание — скорее всего не сейчас, когда положение наше чересчур неопределенно и опасно, — когда-нибудь. Или же я могу обратиться к… Руэде, наверно. Подобный человек сумеет кое-что разглядеть за моей сединой и сделает это красиво. Нечего думать о достоинстве. Секс — просто телесная необходимость, подобная дефекации.

Так ли? Эрик, Эрик!

Тихо. Подожди. Я не испытываю необходимости. Почти девять лет я обходилась без секса и лишь изредка ощущала небольшую потребность. Неужели это страх смерти заставляет меня чувствовать одиночество? Мы можем умереть здесь. Шанс найти дорогу назад… даже нельзя рассчитать. Забавно… Но если мы предпримем разумные меры, и при удаче — у нас будет примерно десять лет, пока не окончится запас пищи. Поскольку на борту нет гориатра, тело может отказать мне даже раньше, и я умру.

Только я давно научилась не страшиться смерти. Увидев собственными глазами реальность… не знаю, может ли потеря своего эго устрашить меня. Временная ассоциация митохондрий, эвкариотических клеток, кишечной флоры и тому подобного… уходящая корнями в породивший нас загнивающий мир система симбиоза, служащая лишь генетическому возобновлению организма. Если бы мне предложили личное бессмертие, я бы отказалась. Слишком ничтожен человек среди атомов, ионов и галактик.

На самом деле я должна быть рада беспримерной возможности исследовать, испытывать и учиться. Жаль только, что я не смогу сообщить о своих открытиях коллегам. Впрочем, с моей точки зрения, потеря этого тривиального удовольствия ничтожна по сравнению с тем, что ожидает меня в ближайшее десятилетие.

Тогда почему мне хочется, чтобы кто-нибудь обнял меня? Почему так долго тянется ночь и работа?»

Работа поглощала, невзирая на все потуги нулевой гравитации и закона Мерфи. Необходимо было приспособить голотевтическую систему «Чинука» для Фиделио. Начали с механических работ: нужен был шлем, подходящий для его головы, и контакты для остальных частей тела.

Это была легкая задача. Потом пошли труды посерьезнее: следовало изготовить электронные контуры, способные резонировать с нервной системой, созданной несколькими миллиардами лет независимой эволюции. Потребовались бы серьезнейшие исследования, однако все было уже проделано на Бете. Большая часть требований была известна, но тем не менее Сью Гранвиль и сама Джоэль часами писали программы, а потом, подключившись к машине, отлаживали их, пока Вейзенберг поставлял новый массив информации, полученный его приборами. Чем-то помогал Лейно, остальные были на подхвате, когда требовали обстоятельства В основном они занимались астрономией и космической физикой. Впрочем, всем нужно было есть, одеваться в чистое и спать на чистом, и Кейтлин не покладала рук ради общего выживания. А еще она часто пела им за едой, во время упражнений. Им было не до других развлечений.

Истинный вызов возник, когда уже было сделано «железо»: следовало создать основную программу, которая соединит Фиделио с компьютером. Даже среди людей каждый голотевт представлял уникальный случай. Фиделио же не был человеком. Более того, бетанские компьютеры значительно отличались от земных. (Тем не менее, насколько было возможно такое сравнение, оказалось, что в сравнении голотевты обеих рас не обладали ни более глубоким, ни более широким видением мира.) Бетанские машины, конечно, представляли многочисленные преимущества, но, подключившись, Джоэль функционировала более или менее как дома. Неужели мозгу разумных созданий присущи равные ограничения? Или же так проявляется Предельное?

Когда речь зашла о совместной работе членов обеих рас, дело можно было бы счесть абсолютно безнадежным, если бы все уже не было совершено на Бете. Джоэль и Фиделио просто пытались воспроизвести то, что уже существовало на «Эмиссаре», они помнили устройство достаточно хорошо, — только ничего простого там не было. Необходимость заставила создать новый компьютерный язык, совершенно независимую семантику, сложную программу для перевода на язык, с которым могла справиться машина «Чинука», плюс программа обратного перевода, плюс разомкнутая система специальных инструкций.

Джоэль и Фиделио помнили общие принципы, в общих чертах знали, как воспроизвести детали грубой силой логики, расчетом, экспериментом.

Аналогия, скорее метафора: стоявшая перед ними проблема напоминала тот случай, когда, скажем, перуанцу поручили переводить разговор китайца с арабом; первый из них шепелявит, второй глух и нем, а сам толмач не слишком хорошо владеет обоими языками.

Без подключения к машине проблема была бы неразрешимой. Сюзанна искала в предлагаемых программах неточности и ошибки, когда была свободна от участия в других исследованиях. Потом Джоэль и Фиделио пытались запустить их. Работа трудно давалась Джоэль; реальность казалась ей искаженной, замутненной, бредовой… даже во сне ее мучили кошмары, в которых она чаще всего видела разлагающийся труп Эрика.

Но Джоэль просыпалась, напоминала себе, что Фиделио не жалуется, хотя ему должно быть еще тяжелее, чем ей, и бралась за работу. Вхождение в чистый Ноумен всегда приносило подобие исцеления.

Так «Чинук» провел пару недель на орбите вокруг планеты, которой люди не дали имени.

* * *

— Все как будто готово, интеллектуальная самка, — проговорил Фиделио, внимательно проверив все оборудование. Он пользовался речью гортанной и присвистывающей, как говорил его народ на суше. Говорить по-испански ему было трудно. — А теперь попробуем и, если ощутим, что попали в одну приливную волну, поплывем прямо, чтобы вкусить целостность объема окружающей нас воды.

Джоэль улыбнулась идиоме. Улыбка померкла, когда она поглядела на Фиделио. Рожденный для моря, он был прекрасен и в свободном парении. Длинная ярко-бурая шерсть, обтекаемое тело, подобное кораблю, от острого носа-штевня, украшенного глазами цвета ляпис-лазури, до могучего правила — хвоста. Каждая из шести конечностей знала свое дело. Движения его были текучи, а легкий запах йода напоминал о пляжах Земли, бризах, потоках солнечного света и крыльях чаек. Как скверно, что он закупорен в узкой коробке меж двух компьютеров, где перед ним датчики и переключатели вместо живых подводных растений, где зрение его ограничено крашеным металлом, а не текучими зелеными глубинами и зеркалом неба над головой.

Оторвав свой взгляд и придерживаясь рукой, Джоэль нажала кнопку интеркома.

— Сью, — позвала она. — Это Джоэль. Зайди. — Линкерше требовалось несколько минут, чтобы освободиться от своего дела.

— Уходить в глубины, лежащие под глубинами, все равно что вернуться на берег после долгих лет, проведенных на суше, — выдохнул Фиделио.

— Понимаю, — отвечала Джоэль. Она испытывала подобное желание. Голотезис, разделенный с бетанином, обладал измерениями, которые не мог предложить другой партнер. Понимание всех различий между ними вливало в него равный пыл. Сегодня они как раз размышляли о том, не состоят ли Иные из нескольких различных рас, причем группы личностей постоянно подключены к машине.

— Мне было сухо… — Голос Фиделио смолк, он и в самом деле не был способен на жалость к себе.

Пронзила боль за него. Ее свободная рука отыскала его ближайшую конечность — верхнюю правую. Когти на этой лапе могли бы разодрать тело Джоэль на части, но она ощущала просто теплоту и мягкую шерсть.

— О, Фиделио, — прошептала она.

«Твои концентраты будут годны менее года. А потом ты умрешь среди гладкокожих, бесхвостых, четырехлапых троллей, которые не способны проплавать даже один день без помощи в море. Ни одна жена не обнимет тебя, чтобы ты мог поцеловать ее в последний раз, перед тем как утонешь, а мы даже не знаем, как правильно оплакивать тебя».

Неземные глаза посмотрели на нее.

— Я прошу тебя, Джоэль, — спокойно проговорил Фиделио. Она ожидала, что он отведет взгляд, потому что бетанцы глядят прямо лишь на тех, на кого гневаются, или любят, или предлагают свою преданность. Но он глядел на нее. Кровь застучала в ее голове. — Предупреждаю: это не рябь, а волна.

— Да, если я сумею выполнить твою просьбу.

— Теперь, когда я могу пользоваться оборудованием, пока я жив, позволь мне исполнять обязанности голотевта, когда нам потребуется единственный специалист.

«Потому что у тебя более ничего не осталось, так, Фиделио?» — Она выпустила руку и с двойным усилием вновь пожала ее. — Да-да.

— Ты можешь проводить и собственные исследования, когда я плаваю в покое. Скоро система будет полностью в твоем распоряжении.

Глаза ее защипало. Черт побери, она не собиралась плакать, так ведь? Джоэль покачала головой, выкатились блестящие слезинки.

— Разве это неприемлемо для?.. — Неужели в его голосе слышится отстраненность? Как знать? — Г'нг-нг я понял тебя, интеллектуальная самка. Мои требования попали в отлив.

— Нет-нет! — Сила собственной реакции разочаровала ее. «Переутомленная, недоспавшая, перетрудившая свой мозг, отрешенная от всего. Если я не приму меры, у меня начнется истерика». — Ты… не понял. Я не имела в виду отрицание. Пусть будет, как ты хочешь, и в любое время, когда тебе нужно.

— Ты выпустила из глаз воду, Джоэль. Ты опечалена (ранена? осталась без еды? выброшена на риф с острыми раковинами?) — неужели я виноват в этом?

— Нет. Дело не в тебе. Фиделио, мы можем подключиться вместе.

— Так мы и будем делать. Начиная прямо с сегодняшнего дня. Я обоняю впереди великолепие. Но, Джоэль, дорогой друг по разуму, еще более часто… — Он запнулся, подумала она, заметив, как напряглись перепонки между когтями. — Пребывая в одиночестве, я могу воскресить в памяти Бету, жену, ко-мужей, детей, внуков, друзей, живых и мертвых; не просто вспомнить, но пережить как реальность в пространстве и времени; я могу ощутить, что они существуют. Словно бы я обнимаю их.

Она покрепче прижалась к нему и заплакала. В дверях появилась Сюзанна.

— Вот и я, — сказала она. — Ох! О! Pardonnez — moi! You me pardonnez!

Неловкая в невесомости, она попыталась уйти.

Повернув голову, припав щекой к шкуре своего друга по разуму, нежно обнявшего ее двумя нижними руками, когтями верхней руки поглаживавшего ее волосы, Джоэль увидела, как линкерша черным пауком растопырилась в дверях. Да, Фиделио, который заронил в ее душе новое понимание, должен скоро умереть, но перед смертью он мог подвести ее к единству с Эриком, Крис и собой, и со…

— Убирайся! — завопила Джоэль. — Убирайся, уродливая сучонка! Убирайся!

Сюзанна уплыла в слезах.

— Что вырвалось на свободу? — спросил тревожно бетанин. «Никто, никто не должен видеть меня такой… кроме тебя, ты не человек, ты мой друг голотевт… Я была иррациональна и проявила несправедливость к этой линкерше. Придется извиняться. Но как объяснить? — Гнев:

— Почему я должна объяснять? Почему это я всегда должна оставаться рациональной? — Возбуждение:

— Почему я постоянно вспоминаю Эрика эти последние недели. Он же был простым линкером. Даже меньше… как я слыхала, он ушел с этой работы, женился… скромный чиновник в Калгари». Джоэль попыталась вздохнуть.

— Ничего, Фиделио. Я устала и… прижми меня поближе… ненадолго. А потом я приму снотворное, возьму у нашего медика, этой Малрайен. Надеюсь, у нее хватит ума не сочувствовать мне. — А… потом я буду в лучшей форме, чтобы… О, Фиделио!

Не говоря никому ни слова, Сюзанна отправилась прямо к себе в каюту, сказав одной Кейтлин, что не будет обедать за общим столом.

На следующее утро она вошла в компьютерный зал с каменным лицом.

— Прости, что я накричала на тебя, — официально извинилась Джоэль на английском. — Я расстроилась из-за Фиделио. Он для меня старый друг.

— Я понимаю, мадам, — с осторожностью отвечала линкерша, и они приступили к общим делам.

В действительности за Сюзанной оставались лишь контрольные функции: надо было приглядеть, чтобы союз Фиделио, компьютеров и приборов не нарушился. Этого не случилось: все дефекты были устранены из системы. Оба голотевта прижались теснее, чем два соединенных любовью тела, и, делаясь ближе, чем сумма двух психик, пропустили через себя токи вселенной.

Многое было уже известно из наблюдений и выводов, сделанных их спутниками. Очертания ближайших галактик свидетельствовали о том, что этот район расположен примерно в пяти сотнях световых лет от Солнца, если смотреть в сторону созвездия Геркулес. Эта информация позволила выделить некоторые яркие звезды — например, Денеб — и объекты, подобные туманности Ориона, что в свой черед позволило точнее определить их положение (словно бы это что-то значило для экипажа. Но даже один световой год — такая бездна, в которой утонет самое пылкое воображение). Звезда была красным карликом типа М, масса ее составляла 0,2 солнечной, а светимость 0,004 нашей звезды. У здешнего солнца нашлось пять планет, ни одна из них даже отдаленно не напоминала Землю, все были явно безжизненны, кроме, быть может, самой большой, вокруг которой и обращались Т-машина с «Чинуком» на расстоянии примерно двадцать четыре миллиарда километров.

Огромный мир тянул на 92 % массы Юпитера, вокруг него кружила дюжина лун. Среднее расстояние от его главного светила равнялось 1,64 астрономической единицы, чуточку дальше, чем от Марса до Солнца. Подобно Юпитеру он обладал внушительной атмосферой, в основном состоявшей из водорода, вторым важным компонентом являлся гелий, среди менее изобильных компонентов обнаружились аммиак, метан и более сложные химические соединения. Как и Юпитер, планета была разогрета сжатием. Наверху тонкая и холодная, словно космос, атмосфера постепенно уплотнялась и согревалась, наконец вода превращалась в пар, ниже бушевали штормы, вздымая гребни волн высотой в поперечник хорошей планеты. Большая часть массы планеты находилась в жидкой фазе, однако давление, невзирая на разогрев, удерживало в центре гиганта металлическое ядро в пять диаметров Земли.

Совершая один оборот вокруг оси за десять часов тридцать пять минут, планета создавала огромное магнитное поле, которое захватывало заряженные частицы от светила. Впрочем, звезда была настолько слабой, что здешним поясам Ван Аллена было далеко до расположенных у Юпитера. Конечно, радиация была сильнее, чем может выдержать человек, но при своей электростатической защите «Чинук» мог опуститься среди них к планете и подняться обратно наверх, не набрав достаточно серьезной дозы — способной причинить беспокойство.

Но у Джоэль была причина для тревог.

Джоэль и Фиделио затерялись среди солнца и лун, тончайшего великолепия особенностей. Едва освоившись в этом чудесном калейдоскопе, они ощутили, как нечто прикоснулось к окраинам их сознания. Отмахнувшись, они занялись изучением вихря, обнаружили, почему внутренняя сфера вращается наоборот, установили, что звездная система старше Солнечной, но ощущение не уходило. И едва ли не с нетерпением они обратились к нему своим сдвоенным разумом. Тепловое излучение мира, вокруг которого они обращались… чего же еще ожидать. Факт сам вышел наружу.

Молнии, синхронный эффект, сотни отдельных источников порождали в атмосфере планеты радиоволны. Каждый источник обладал собственной характеристикой, очевидной для голотевта, как танцору номер в исполнении другого балетмейстера. Но один небольшой элемент напоминал флейту, поющую наперекор разбушевавшемуся ветру…

Быть может, за десятилетие, потратив уйму усилий, люди и сумели бы собственными силами сделать подобное открытие. Голотевты сразу все поняли: они имеют дело с явлением, которого не может породить неживая природа. Словом, так здесь говорят живые и разумные существа.

Плавая в космосе перед экипажем на фоне планеты, остававшейся за его спиной во всем своем великолепии, Бродерсен сказал, нарушая молчание:

— А по-моему, надо взглянуть.

— Слишком опасно, — продолжала Джоэль. — Не то что здесь на орбите. Можно и впредь сигналить отсюда.

— До тех пор, пока не начнем умирать с голоду? — фыркнул Дозса, пытаясь вступить в разговор. — Можно и так, ты это знаешь.

— В самом деле? — спросила Кейтлин. — И почему это должно быть? Разве ты не послал им нашу длину волны и математический сигнал, в котором нельзя ошибиться?

На широком усталом лице Дозса появилась улыбка.

— Ты была слишком занята, чтобы следить за новостями, моя дорогая. Дело в том, что основную проблему представляет размер этого мира. И еще естественная природа этих частот, уровень шума. Без голотевтики мы никогда не сумели бы выудить несущую информацию доли сигнала. Она всего лишь побочный продукт передачи. Туземцы, какими бы они ни были, не имеют причин ожидать зова снаружи. Я в этом не сомневаюсь. Можно воспользоваться концентрированным лучом, чтобы создать мощность, которую они способны принять и идентифицировать. Но тогда мы сумеем обратиться лишь к очень ограниченному району. — Дозса махнул в сторону бурого шара. — А мир этот огромен. И излучающие источники не зафиксированы; они, похоже, постоянно перемещаются вокруг него.

— Мне бы хотелось узнать, как это делается, — заметил Бродерсен. — Или как здесь может работать электроника.

— Во всяком случае, я попытался это узнать, невзирая на полное отсутствие шансов, — продолжил Дозса. — Просто чтобы провести время, пока остальные собирают планетологическую информацию. Вероятность наткнуться на приемник, который будет настроен на точную полосу, равняется… — он на миг опустил руку, чтобы пожать плечами более красноречиво, — примерно равняется вероятности обнаружения траектории, которая приведет нас от этой Т-машины назад в Солнечную систему.

— К тому же, — лишний раз напомнил Руэда, — мы ограничены временем. Упражнения не в состоянии улучшить наше здоровье в невесомости. Нам поскорее следует включить тяготение. Но запас реакционной массы ограничен, а если мы войдем в режим вращения — что неизбежно, — то останемся на орбите навечно.

— Остается или немедленно прыгнуть наугад в Ворота, или попытаться войти в контакт с туземцами, — подвел итог Бродерсен. — Я за то, чтобы исследовать представившуюся возможность, пока мы не поймем, что она бесперспективна. Можно приказывать, требовать немедленного повиновения, но оставшийся в подобном одиночестве капитан, который не учитывает стратегических желаний своего экипажа, недолго останется на своем месте. Внизу существует технологически развитая разумная жизнь. И, быть может, Иные весьма ценят ее, раз не стали оставлять Т-машину в Лагранжевой точке, но поместили ее на орбите спутника, прямо перед глазами. — Он помедлил. — Что, если здешние обитатели окажутся Иными?

Наступило молчание; нарушив его, Кейтлин прошептала:

— Тогда произошло бы чудо из чудес, дорогой мой! — Свет планеты золотил ее глаза.

— Но условия там суровые, — возразила Джоэль.

— «Вилливо» должен выдержать их, — отвечал Бродерсен. — Его опробовали на Зевсе, — конечно, в автоматическом режиме… излучение, сами понимаете, но бот тем не менее сумел выдержать все внешние условия. — Самый большой спутник Феба превышал размером Юпитер на несколько масс Земли или Деметры. — Не сомневаюсь, что и экипаж тоже способен выдержать несколько часов. Конечно, это будет опасно, но мне встречалось и худшее, но я перед вами и могу в свое удовольствие врать о пережитом.

Возражений почти не последовало.

Когда с обсуждением было покончено, Бродерсен проговорил:

— О'кей, следующий вопрос. Кто отправляется вместе со мной?

Кейтлин вздернула голову, но Руэда воскликнул:

— С тобой? О чем ты говоришь?

— Раз это рискованно, ограничимся минимальной численностью экипажа, — отвечал Бродерсен. — Пилот, второй пилот, исполняющий обязанности связиста, и — учитывая, что у них будет дел больше, чем у однорукого осьминога, — должен быть третий — наблюдатель и так далее.

— Я! — практически закричали Фрида и Лейно. Вейзенберг откашлялся и сказал громче, чем обычно:

— Помолчите. Давайте вести себя разумно. Шкипер, вы забываете про разум, если действительно собираетесь отправляться туда самолично.

— Как это? — не понял Бродерсен. — Я имею квалификацию второго пилота. Или ты полагаешь, что я должен посылать людей в опасность, а сам оставаться в стороне?

— Дэн, это химически чистое лошадиное дерьмо, — в устах Вейзенберга вульгаризм произвел потрясающий эффект. — Капитан не делает подобных вещей, он не имеет такого права.

— Да-да, — вставил Руэда. — Ты нужен здесь, чтобы выжили мы все.

Бродерсен покраснел:

— Ну, не надо.

— Это тебе не надо нести чушь, — возразил Вейзенберг. — Конечно, если что-то с тобой случится, мы должны просто избрать нового вождя и продолжать! Но тогда дела у нас пойдут не так хорошо, как теперь! Дэн, ты не супермен, но у тебя есть талант координировать людские усилия. К тому же ты знаешь многое относительно своих обязанностей, — то, что никогда не записывается ни в какие уставы. — Его поддержал одобрительный ропот. Вейзенберг повернулся своим рамзесовским профилем.

— Нам следует быть хладнокровными и рациональными, — выпалил он. — Те, кто полетят, должны быть компетентными специалистами. И в то же время их потеря не должна погубить остальных, к тому же, Дэн, мы располагаем тремя пилотами, а для посадочной шлюпки нам нужны двое. Стеф, Карлос и Фрида, так? Кто из них?

Рукой он отмахнулся от их предложений.

— Заткнитесь. Думайте. Карлос легко может заменить Стефа на должности помощника. Чуть поднапрягшись, и ты тоже можешь сделать это, Фрида, но ты у нас единственный стрелок. А это нужная специальность. Я не думаю, что мы можем нарваться на неприятность. Нам придется воевать разве что против природы, и тогда может потребоваться ударить — лучом или взрывчаткой — в нужное место. Так? Так. Итак, пилотируют Стеф и Карлос. Пусть сами решат, кто из них первый.

Он обвел всех взглядом.

— Кто будет третьим? Только не голотевт и не Мартти или я. Заткнитесь, я сказал тебе, Мартти. Я — инженер, а ты мой помощник и дублер. Без соответствующей поддержки и починки корабль этот погибнет. Кто остается — Сью и Кейтлин. У Сью лучшая инженерная подготовка, но гравитация на планете в два с половиной раза превышает нормальную земную. Ты слаба для нее. — Он на миг сморщился. — Я не сомневаюсь в том, что ты способна ее выдержать, но ты не слишком сильна и не быстра. Кейтлин…

— Подожди-ка! — заревел Бродерсен.

— Нет! — вскричал Лейно.

— Ты действительно имеешь это в виду? — вскричала Кейтлин. Отпустив руку, она оттолкнулась, подплыла к Вейзенбергу и обхватила его руками. Столкновение сбросило инженера с места, и они, вращаясь, поплыли, а Кейтлин суматошно принялась одаривать старика поцелуем за поцелуем.

Глава 28

Ведомый своими голотевтами, «Чинук» непринужденно спустился на синхронную орбиту, позволявшую висеть над районом, который будет обследовать посадочный бот. Радиационные пояса остались вверху. Собственное поле защитило корабль от потока частиц, встреченного им в свободном пространстве.

Конвейер выдвинул «Вилливо», краны отделили его, и бот двинулся к планете.

— О! — вырвалось у Кейтлин, в стоне ее слышалась молитва. Потрясала уже сама планета, приближающаяся на видеоэкране, но теперь Кейтлин в собственной плоти оказалась снаружи — посреди потрясающего великолепия.

Оптические устройства в кабине позволяли видеть целое полушарие, еще окруженное звездным небом. Планета заполняла собой почти половину экрана. Кейтлин глядела лишь на нее: янтарную и золотую, плавным светом изгонявшую звезды с экрана. Справа, у края мира, в невозможной дали красные полосы темнели, становились пурпурными, сливались с космической чернотой, посреди которой рдело солнце… крохотный уголек. Слева наступала ночная тьма, в которой обитало собственное свечение, мерцали слабые вспышки, тянулись оранжевые полосы, — это высокие облака перехватывали рассвет. Между ним и ночью простирался дневной лик: ярыге полосы, цветные пояса, переливавшиеся тысячью взаимопереходящих оттенков… вечно изменчивые, струящиеся, колеблющиеся… вихри, приливы, реки, текущие в бесконечном танце, величественном и радостном.

Бот бормотал и пульсировал. Вырывавшийся из двигателя пар, конденсируя, оставлял позади едва заметную белую струю. Она рассеивалась едва ли не быстрей, чем образовывалась, но тем не менее дымка скрыла позади шар «Чинука». Вернувшийся вес прижал исследователей к сиденью. Ускорение пока не создавало земного тяготения, но уже было ощутимо: следовало успеть спуститься вниз как раз после местного рассвета. Руэда весьма сухо обменивался информацией с кораблем — нереально звучащее облигато. Он закончил разговор как будто бы с облегчением, — пока все шло удовлетворительно. И наконец утихомирился подобно своим компаньонам. Свечение планеты облачком окружило лысину. Потом Руэда негромко сказал:

— Матерь Божья! Увидев такое, человек может умереть спокойно.

Дозса отвечал кислой ухмылкой и проговорил со сделавшимся еще более явным акцентом:

— Возможно. Только у меня дома остались жена и дети… так что все, ныне происходящее с нами, я бы хотел вспоминать как пережитое в прошлом.

Руэда удивленно спросил:

— Зачем ты тогда полетел?

— А что мне еще оставалось? Мир этот необходимо исследовать, а у меня для этого самая подходящая квалификация. — Пилотировал бот Дозса очень грамотно. Помимо опыта он, как поклонник боевых единоборств, обладал нужной силой и сноровкой. — Не стоит понимать меня не правильно, Карлос; я не боюсь… напротив — рад вызову. Но еще больше радовался бы ему в ретроспективе. — Дозса перекрестился. — Или в последующей жизни, если Господь не пошлет нам удачи. По крайней мере, наша смерть будет чистой и быстрой.

— Угу, — едва слышно прошептала Кейтлин. — Звезда, упавшая с неба… не самая мучительная кончина.

— Но в подобном полете чувствуешь себя ближе к Богу, — заметил Руэда так же тихо. — Только Он в космосе совсем не тот добрый старый Отец, о котором монахини говорили мне в школе; здесь он более велик, чем Господь, к которому взывает наш священник.

— Да, Господь более чем велик, — отвечал Дозса. — Кейтлин, язычница, а ведь и ты должна была слышать Его в детстве?

Она покачала головой. Расчесанные волосы отливали медью.

— Нет. Наверно потому, что Ирландия была для меня тогда слишком католической; что наши хотели возродить после Бед, и сохранить веру после пришествия Иных… А я рождена мятежницей. Но пыл мой угас.

Дозса улыбнулся:

— Не будем спорить. У нас тоже нет на это энергии. Если ты не против, я помяну тебя в своих молитвах; настало время тихо молиться.

Руэда обернулся к Кейтлин:

— А во что ты веруешь, если можно, ответь?

— В жизнь, — просто сказала она.

Люди замолчали, наблюдая за приближающейся планетой, на которой ночь отступала и свет набирал силу. Наконец из громкоговорителя послышался свежий набор вопросов, требовавших подтверждения выполнения плана полета.

Дав ответ, Руэда заметил:

— Это было излишне, мои друзья.

Джоэль сменил Бродерсен. Голос его был почти неузнаваем:

— Моя вина, я настоял. С вами действительно все в порядке?

— Лучше не бывает, дорогой мой, — смело ответила Кейтлин, — только тебя нет. Да и в кабине негде пристроиться. Расстели постель к моему возвращению. Смотри, не забудь.

— Пиджин, пожалуйста…

— Прости, — она потянулась к громкоговорителю, словно к нему. — Не волнуйся. Конечно, и я сама боялась бы за тебя, если бы это ты был сейчас на моем месте. Не будь эгоистом, радуйся, что мне выпало столь невероятное приключение.

— Я… стараюсь…

— Нет, это больше чем приключение. Это магия, которой даже не представляли себе в Тир-на-нОге. Знаешь, я как раз думала, что для нашей планеты необходимо имя. Если мы и найдем дорогу ее людям, то, конечно, не сможем произнести то имя, которым ее здесь называют.

Бродерсен помедлил. — Ну и?..

— Я вспомнила Дану, богиню-матерь Туата де Данан, ставших великими Сидами.

— Гром и молнии, решено! — отчеканил он.

Атмосфера встретила «Вилливо» резче, чем над Деметрой; гравитация сильнее сжимала здесь газ. И траектория и вектора рассчитывались с учетом этого факта. Полет постоянно контролировала Джоэль, голотевтически связанная с приборами, Фиделио же передавал работавшим на них операторам, что нужно искать. Иначе спуск мог бы сделаться опасным.

Уже в первый час спуска Дозсе пришлось напрячь силы до пределов, еще не достигавшихся им. Руэда был не менее загружен: он переговаривался с кораблем, помогал вести бот. Кабина уже пропахла мужским потом… ее наполнял чудовищный рев, визг, грохот и посвист. Собственный вес давил людей: тяжесть тела уже в два с половиной раза превышала ту, которую положено переносить человеческой расе, каждый палец сделался неподъемным, шея с трудом удерживала голову на месте, внутренности опускались, сердце перенапрягалось, ребрам было больно от дыхания, рот пересыхал, а горло перехватывало.

Такого не могло случиться ни на экспериментальной центрифуге, ни на борту сторожевика, идущего под полным ускорением, когда человек мог сидеть или лежать по своей воле. Дану ярилась. Столкновение со стратосферой потрясло корабль, заскакавший словно мустанг. Опустившись еще ниже, уже сбавив скорость, бот попал в объятия ветров, немедленно закруживших корабль. Он мог бы потерять крылья, если бы не искусство пилотов, старательно поддерживавших нужный угол встречи. Бот, рассчитанный для посадки на подобных Земле мирах, здесь обладал скверной аэродинамикой; мастерство пилотов с трудом компенсировало его неповоротливость; здешнее небо было полностью незнакомо людям.

Но однажды даже сама Джоэль испытала миг удивления, испытав ощущение, которое не могла предсказать заранее. При всей быстроте ее реакции, нужно было говорить, а слова съедали секунды. Находясь на бетанском корабле, она бы могла перевести на себя все управление, слиться с ботом. Дозсе и Руэде приходилось справляться в меру своих возможностей и рассчитывать на ее указания.

Дважды бот пронзили грозы. Поначалу они погружались во тьму, а потом молнии превращали летучие клочья в облака света. Гром бил так, что даже казалось: бот вдруг очутился внутри пушки. Ветры дергали и грохотали. Очередное падение в турбулентный вихрь болезненно било по позвоночнику людей. Крен, тангаж, рысканье бросали их тела на ремни. Но потом по корпусу загрохотал не град — камнепад. И вдруг вселенский потоп — как в Ноевы времена — поглотил бот.

Все это время Кейтлин лишь наблюдала; ей нечего было делать, она могла разве что прикосновением привлечь внимание пилотов к чему-то зловещему: облаку высотой в гору, турбулентному вихрю, змеиному гнезду молний или просто бушеванию атмосферы, для которого у землян не было подходящего слова. Во всем прочем она старалась не тревожить мужчин, наблюдала, целиком отдавшись переживаниям, и смеялась от счастья.

Но «Вилливо» пробился. Иногда успех казался сомнительным, хотя вычисления Джоэль почти гарантировали его. Итак, свершилось! На высотах, откуда шли передачи, бот обрел покой. Здесь атмосфера сделалась густой и теплой и никуда не торопилась. Снизу поднимались тепловые потоки, помогая держаться на плаву. Можно было даже передать управление автопилоту. Бот нежился, описывая широкую окружность, люди начали собственную передачу на различных частотах. Луч понес вверх сухой голос Руэды:

— Мы в безопасности — мы в безопасности. Дайте нам несколько минут отдохнуть, и мы отчитаемся.

Подобно Дозсе он опустил подбородок на грудь. Кейтлин пригнулась вперед, чтобы прикоснуться к обоим мужчинам.

— Устали, мои бедняги… — Она умолкла, осознавая происходящее. Без усилителей света она была бы слепа, но с помощью приборов видела отлично. Все вокруг было настолько чуждым, что Кейтлин потребовалось некоторое время, чтобы зрение действительно могло функционировать. Но красота прихлынула сразу.

Фиолетовое над головой, небо становилось индиговым на горизонте, по нему скитались одинокие облака — словно воздушные замки, цветом напоминавшие закат в Колорадо; высоко стояло солнце, окруженное радужным кольцом. Под ботом, подобно океану, легла облачная пелена, но по этому пейзажу никогда не плавали люди. Над царственным простором поднимались пики, его прорезали каньоны, дымящиеся равнины стекали огромными водопадами; бесконечное разнообразие не повторялось нигде. Золотой простор оттеняла охра, украшали голубые, зеленые и бурые полосы, тени скрывали тайну.

Вдали пролетела стая существ. Были они крылаты, или же их несли плавники? Но стая пронеслась слишком быстро, — только блеснули бока.

Снаружи, убаюкивая, запел тихий ветер. Кейтлин опустила спинку своего кресла и почувствовала, как уходит усталость. Тяжесть сделалась сильной, но доброй ладонью.

Вскоре люди отдохнули и смогли вступить в переговоры с кораблем, считывать показания, снимать виды снаружи и вновь говорить.

Ну а после того появились несомненные данане.

Кейтлин первой заметила их. Ее спутники вновь погрузились в работу не столь отчаянную как при спуске, но тем не менее у них были причины для озабоченности: связь с космосом прервалась. Громкоговоритель испускал лишь резкое хаотичное жужжание, невзирая на все старания Руэды. Разразившееся над этим ясным небом непонятное электрическое явление сделало атмосферу непрозрачной на всех нужных людям частотах. Подобной возможности — даже намека на нее — голотевты не предвидели. Они не были богами, и при спуске получили меньше информации, чем если бы на Дану спускалась экспедиция бетан. Наконец, каждый мир во вселенной уникален. Дозса опасался, что случившееся повлечет за собой изменение состояния атмосферы. Давление уже приближалось к пределам возможностей корпуса, к тому же вокруг бота гуляли не просто течения, — истинные газовые гольфстримы, размытые границы которых грозили опасностью. Без особой надежды он пытался отыскать хотя бы намек в показаниях приборов, не отвлекаясь от пилотирования.

Мужчины могли бы и не заметить пришельцев, не окажись на страже Кейтлин. Она воскликнула — запела — и забарабанила по их спинам, указывая другой рукой; перевела экран на увеличение и снова указала. Руэда присвистнул.

— Удивительно, — сказал он. — Поворачивай к ним, Стефан. Дозса нахмурился.

— Сомневаюсь, — отвечал он, — чтобы в таких условиях можно было нарушать режим полета…

— Вниз, amadan! — завопила Кейтлин. — Клянусь, это они! Те, ради которых мы опустились сюда!

— Откуда ты знаешь? — спросил помощник капитана.

— Ты хочешь сказать, что не можешь этого сделать?

— Ладно… ты права. Если мы не посмотрим на них, то незачем было и лезть сюда.

Кейтлин пригладила липкие от пота волосы.

— Теперь ты говоришь то, что хотелось бы слышать Дэну. Дуновения снизу поднимали бот и отпускали, поворачивая.

Дозса тормозил, насколько было возможно — или даже чуть больше. Зрелище сделалось отчетливым, оно потрясало.

Кейтлин насчитала девятнадцать существ, парами и тройками поднимавшихся перед кораблем из облаков в километре внизу, в точности пересекая его траекторию. Создания имели размер кашалота и подобно киту напоминали торпеду; массивные округленные спереди головы заканчивались ртами-сфинктерами. Задний конец тела нес плавники, их было четыре; горизонтальные и вертикальные, они казались скорее гибкими рулями, а не толкающим устройством. Окружавшие рты короткие щупальца и длинные антенны, вне сомнения, содержали в себе органы чувств или сами являлись ими. Из середины тела выступала пара сложных мускульных структур, управлявших гладкими крыльями, длиной превосходившими все тело. Впереди них располагались две руки, или скорее два хобота, поскольку костей в них как будто не было; заканчивались они тем, что люди могли назвать только ладонями.

Тела данан были невероятно ярко окрашены. Глубокая синева спины превращалась на брюхе в сапфир, на крыльях трепетала радуга диффракции: каждое движение их гибкой поверхности рождало игру хроматических волн. Исполненные величия создания завели пляску перед кораблем. Они ныряли, кланялись, планировали, поворачивали… проскальзывали мимо буквально в сантиметрах друг от друга, совершали километровые дуги, кружили, сплетались, покорные ритму, захватывавшему ум, как привлекают его к себе великие шедевры или любовь.

— Они танцуют под музыку, — Кейтлин знала это. — Карлос, сумеешь ли ты найти ее?

Оторвавшись от захватывающего зрелища, Руэда принялся работать со звукоприемником. Наконец ему удалось устранить шум полета и приглушить звуки ветра… и в кабине возникла песня. Глубокие басы морских глубин, чистейшее сопрано, уходящие выше и ниже пределов, которые способно воспринять ухо, наполнили ее. Масштаб звуков не был знаком детям Земли. В песне бетан, если можно было назвать какое-то первое впечатление, звучала несокрушаемая мощь, и Кейтлин сказала сквозь слезы, стоявшие в ее глазах:

— О радость, какая у них радость! Разве вы не слышите? Посмотрите, как они резвятся.

— Я предпочитаю концентрировать свое внимание на пульте управления, — отвечал Дозса и, хотя взгляд его то и дело обращался к величественной и радостной гармонии движения данан, повел «Вилливо» по дуге.

— Они приветствуют нас, — сказала Кейтлин. — Если они и в самом деле Иные… О, я всегда знала, что они должны быть счастливым народом.

— Подожди, дорогуша, — предостерег ее Руэда. — Спектакль бесспорно величествен, но ты торопишься делать выводы. Возможно, перед нами просто любопытные и игривые животные, как дельфины возле корабля.

— Дельфины с руками? Они же пользуются своими руками осмысленнее, чем танцоры, выплясывающие хулу.

— А где одежда, украшения, орудия, что-нибудь искусственное?

— Сейчас им ничего не нужно. Помолчите. Мне кажется, что я начинаю понимать их музыку.

— Тогда поспеши, — предостерег Дозса. — Я не могу больше продолжать этот маневр. Мне вот-вот придется увеличить радиус. Наша скорость превышает их возможность.

— Чего и следовало ожидать, — сказал Руэда. — Природа рассчитывала их для… Дану. А человек же создавал свой бот для других целей. К тому же у нас двигатель ядерный, а они используют химическую… Прости, Кейтлин, ты хотела тишины.

— Нет, продолжай, раз у тебя есть идея, — сказала она. — Я просто хотела слушать их, не вступая в спор. Одним ухом я слушаю тебя. Наука тоже комплекс искусств.

Руэда криво улыбнулся:

— Я не ученый. В лучшем случае ученик воскресной школы… Мы записываем эту сцену на ленту, да?

— Конечно же.

— Хорошо, — вяло сказал Дозса. — Жизнь, отвечающая величию и спокойствию этого мира. Нам будет о чем поговорить в ближайшие годы.

Зрелище продолжалось. Люди говорили, вслушиваясь в мелодии, разглядывая движения… совершая полет над облачным морем, расстилавшимся под красной карликовой звездой.

— На мой взгляд, эти живые корабли легче атмосферы, — предположил Руэда. — Их гигантские тела наверняка содержат лишь газ, нагретый собственным тепловыделением. Клапаны помогают им подниматься и опускаться, крылья улавливают ветер, быть может, их организм использует ракетный двигатель, выбрасывающий газ или же… во всяком случае атмосфера здесь достаточно плотна, чтобы сделать подобный способ передвижения практичным. Данане дышат водородом вместо кислорода — это естественно, — но, подозреваю, во всем прочем они не столь уж отличны от нас; тела их тоже состоят из водного раствора протеинов.

— Но как они возникли? — хотел узнать Дозса. — Что заставило их эволюционировать? Как началась здесь жизнь? На чем основывается пищевая цепь?

— Сколько лет и исследовательских организаций ты можешь выделить мне, чтобы мы могли дать ответ на эти вопросы, мой друг? Если ты интересуешься моими предположениями, скажу: на мой взгляд, под облаками находится первобытный океан, где атмосфера действительно становится плотной, а химические соединения концентрируются — первоначально на алкалоидах, Эта планета подобна Юпитеру, Зевсу и Эпсилону. Она тоже излучает больше энергии, чем получает от своей звезды. То есть тепловой градиент способен обеспечить биохимические потребности организма даже при слабом солнце. Энергия приходит в этот слой скорее из недр планеты. Наверно, высота, на которой мы сейчас находимся, является пределом для распространения жизни, как наша Антарктика или глубины земных морей.

Дозса хмурился, разглядывая танцоров, — Разум, развившийся в плавучей экологической цепи? Как может это случиться? Без камня, орудий, огня…

Руэда кивнул:

— Поэтому наличие разума у этих, во всем прочем восхитительных созданий и вызывает у меня сомнения.

Кейтлин выпрямилась в своей упряжи.

— Вурра, вурра, где же вы оба потеряли воображение? — бросила она вызов. — Неужели вы не в силах представить себе плавающую растительность, которую можно использовать как бурые водоросли или рыбьи кости? Или даже лучше. Если вам нужен какой-то аналог огня, как насчет энзимов, которые катализируют разложение органических составляющих? Потом, разве мы знаем, что именно подтолкнуло обезьян в сторону человека на нашей родной планете, чтобы выносить уверенное суждение об этом на чужой планете?

Руэда пригладил усы.

— Верно. Однако я отказываюсь верить в возможность существования электроники без твердых материалов и минералов. Да, конечно, Иные умеют обращаться с чистыми силовыми полями. Но как попасть от нас к ним? Не в один же шаг? Разум на Дану мог возникнуть, мог стать благородным, артистичным, утонченным, но он сам по себе не способен создать научно-технологическую цивилизацию. — Он резко усмехнулся. — Е pur si muove. Но мы обнаружили передатчики. — Руэда обмяк. Усталость сделала бесцветным его голос. — Похоже, тяготение уже достает меня.

Я теряю способность мыслить. Надеюсь на то, что в ближайшее время случится еще что-нибудь.

Дозса кивнул. Он мог и не повторять очевидное: срок пребывания бота внизу был строго ограничен во времени. Мускулы способны принять большую нагрузку, но сердечно-сосудистая система, все жидкости в человеческом теле просто могут не последовать их примеру. Кровь накапливалась в нижних конечностях, перенапрягавшемуся сердцу все менее удавалось обеспечить мозг кислородом, утечка жидкости из клеток вызвала микроотеки; в известный момент повреждения должны были стать необратимыми.

Более того, корпус более не являлся непроницаемым. При таком давлении молекулы водорода просачивались сквозь металл. В итоге смесь газов внутри бота должна была сделаться взрывчатой.

— Мы планировали остаться до начала заката, — вздохнул Дозса. — И, наверно, проявили излишний оптимизм. Расстояния на Дану должны быть огромными. Эти существа — если они разумны, — те, кто случайно оказался поблизости. Но иные — Иные…

— Истинные Иные появились бы значительно раньше. Ты это хотел сказать, Стефан? — спросила Кейтлин.

Он снова кивнул.

— Боюсь, что ты прав, — она поглядела назад. — Как прекрасны они, сколь полны блаженства!

Дозса возвратил «Вилливо» на прежнюю высоту и траекторию. Пляска продолжалась. Гости Дану наблюдали и записывали все, что могли.

Янтарное солнце миновало полдень. Появились новые данане.

Причин сомневаться в их разуме не было. Пляска распалась, и за дело взялись те, кто принес с собой оборудование. На титанических телах обнаружились странные предметы, подобные управляемым ракетам разной формы (платформы? Птицы? Наутилусы с камерами?), из которых выступали устройства (телескопы? Паутины? Связанные вместе кольца?). Данане не пытались приблизиться к боту, но остановились под ним и принялись настраивать свою аппаратуру.

Радиоприемник пропустил упорядоченные сигналы в том же широком диапазоне, что и прежде; теперь они явно были речью.

— Дайте мне пять минут, — пробормотал Руэда, взявшись за отражающий спектрометр, приготовленный для него на борту «Чинука». Дозса поддерживал бот в постоянном кружении, сохраняя скорость, хотя поднявшийся полуденный ветер старался и просквозить и сотрясти его. Боль, утомление, тяжесть гравитации сразу забылись.

— Как мы ответим? — взволнованно проговорила Кейтлин. — И немедленно. Ох, поняла. У меня есть предложение, если вы, мальчики, не придумали ничего лучшего.

— Микрофон твой, — отвечал Дозса. — Чего ты хочешь?

— Дать упорядоченный сигнал; пусть поймут, что мы хотим общаться. Зачем начинать с математики? Они прекрасно понимают, что нам известно значение «П». Но мы поняли их музыку и восхитились. Господь свидетель, они тоже способны на это. — Кейтлин потянулась к сумке, висевшей на боку ее кресла. — Хорошо, что я все-таки прихватила сонадор. — Она ввела программу и прикоснулась к клавиатуре. Послышались звуки «Маленькой ночной серенады». — Они предложили нам радость, — сказала она. — Ответим ею же.

Экран при большом увеличении показывал реакцию данан. Во всяком случае они задвигались… чтобы переговорить?

— Ха! — сказал Руэда. — Этого я и ожидал. — Он постучал по спектрометру. — Все эти приборы в основном сделаны из металла. Скажите мне, как можно добывать материал на планете, поверхность которой образована горячим расплавленным водородом.

— Они не добывали его, — предположил Дозса. — Металл пришел снаружи.

Видимые на фоне пурпурного неба и облачной башни, двое данан сошлись вместе. Один из летунов отвернул, шевельнув жемчужными крыльями, другой остался. Внезапно он вместе со своими машинами скрылся за огромным пологом света, полыхавшим всеми цветами, сотворенным северным сиянием. Небесные краски затрепетали словно в раздумье. И вдруг…

— Иисусе, Мария и Иосиф, — прошептала Кейтлин. — Они отвечают на Моцарта.

Пришлось доказать мужчинам собственную правоту; цвета действительно сложным образом соответствовали нотам. Соответствие становилось все более точным — невидимый мастер с каждым мгновением глубже проникал в замысел землянина, скончавшегося столетия назад. Наконец спектр и масштаб слились в едином ликовании. Она понимала это, прибегая отнюдь не к науке, какой-нибудь стандартной аналитической методике; это было нечто вроде озарения, являвшегося к Ньютону и Эйнштейну.

Последующие передачи и преобразования подтвердили ее правоту. Попытки телевизионного общения не удались: электронные устройства были несовместимы. Лишь музыка и свет говорили друг другу:

— Здравствуйте, мы любим вас.

Короткий день заканчивался. Кейтлин пребывала в восторге. Спутники ее мрачнели.

— Наконец.

— Пора отправляться, — сказал Дозса. — Ждать больше нельзя.

— Мы вернемся, — проговорила Кейтлин словно во сне.

— Едва ли, — сочувственно проговорил Руэда. — Разве мы не согласились? Промедление — здесь или вверху на орбите — несет нам смерть. Конечно, мы можем ошибиться, но что нам остается кроме догадок… разве ты не согласна?

Она склонила голову. Сумерки окружали их… золотые. Данане ждали внизу следующей передачи.

Руэда повернулся и взял Кейтлин за руку.

— Это не Иные, — напомнил он. — Они просто не могут быть ими. Должно быть, у Иных есть избранная раса. Такая, к которой они приходят открыто, потому что эти существа счастливее и добрее… более умелые, чем все остальные. А если я не ошибаюсь, Иные и дали дананам металл, чтобы те лучше поняли себя; они — прирожденные художники, и кто знает, что еще, но только не ученые. И не инженеры. Они не смогут помочь нам. Ну а мы не сможем долго прожить у планеты, если не раскрутить «Чинук», лишив себя тем самым возможности улететь отсюда. Потом, как часто Иные посещают своих приемных детей? Быть может, забегут на следующей неделе, а если придется ждать тысячу лет? Как знать?

— Ага, — Кейтлин расправила плечи, стараясь избавиться от пригибавшего ее веса. — Лучше всего искать дальше, — послышался ее неровный смех. — Вы видели чудо вселенной. А теперь — к следующему миру!

Дозса закусил губу.

— Если сумеем, — отвечал он. — Еще нужно добраться до «Чинука». И нам придется пробиваться в одиночку, без помощи, в свободный космос.

Кейтлин отбросила сожаления.

— Ну, парень, жми, — посоветовала она. — Ты одолеешь дорогу. Мы увидим новые чудеса и еще большее великолепие.

Глава 29

Я была шимпанзе, и родилась там, где лес встречался с саванной. Первое, что я помню, — это как моя мать прижимала меня к себе. Теплота и запах ее тела смешивались с острым благоуханием волос, с ароматами почвы и растительности, повсюду окружавшей нас. Зеленое золото листвы светилось над головой, солнечные лучи вновь пробивались сквозь них на землю, где она сидела. Губы мои искали в лохматой шерсти и обнаружили сосок, усладивший мой желудок.

А потом я бегала, свободная и шумная, как все остальные; мы затихали, только когда кто-нибудь из старших показывал зубы. Тогда следовало почтительно отступить. Старейший, Он, был для нас подобием неба, которое посылало дождь и солнце… иногда оно гремело и вспыхивало, и мы вопили от ужаса: потому что Он вел нас к безопасным деревьям и восхитительным плодам. Он предводительствовал и в том грозном — с гримасами и воплями — плясе, что заставлял отступить леопарда.

Я научилась находить бананы, птичьи гнезда, насекомых и прочую пищу. А потом увидела, как увлажнять палку и засовывать ее в муравейники, возвышавшиеся под ослепительным небом саванны. Я начала выстаивать на страже, когда стая пила возле реки. Потом я стала единственной самкой, которая присоединилась к случайным охотам, когда стая гонялась за небольшим животным, ловила его и разрывала на части, безумея от мяса, соленой крови и хрустящих костей. Еще большую радость — чистое блаженство — приносили деревья: забываясь, я прыгала, качалась, перепрыгивала с ветки на ветку, становилась скоростью и воздухом, схватывала и отпускала деревья, словно любовника.

Первым оседлал меня Он. Руки его были сильны как у питона, Он рычал и налегал, от запаха его у меня кружилась голова. Потом, когда началась моя пора, я полюбила другого среди самцов, самого ласкового. Мы подолгу нежничали и любезничали, проводя ленивый очаровательный досуг, или сидели рука об руку на толстой ветви, разглядывая выбеленную луной равнину.

Здесь было чему удивиться — солнцу, погоде, бабочкам, слонам, львиному рыку, аромату цветов, тварям, появлявшимся в ярких ракушках, а потом расхаживавшим на двух длинных ногах, далекому зареву огней, которые они разводили в сумерках. Мы смотрели, нюхали, лизали, слушали… кричали от восторга, трещали в гневе или безмолвно удивлялись.

Самым большим чудом было, когда я тяжелела, в боли появлялся младенец и припадал ко мне. Потом он вырастал и оставлял меня… или затихал, и я таскала его с собой, расстроенная и озадаченная, пока наконец он не надоедал мне; впрочем, новые младенцы, новая любовь следовали за старой. Однажды самец, который мне нравился, захотел меня, когда этого хотел Он, и воспротивился. Но скоро он был сокрушен и визжа подставил свой зад. Его низверг другой самец и сам сделался Им. Поздно вечером, проснувшись, мы обнаружили тело того, кто столь долго правил над нами, на краю нашей лужайки. Ветерок теребил седую шерсть, не имея сил прогнать из нее муравьев. За ними последовали коршуны. Мы отправились прочь; страх почему-то охватил нас.

Моего возлюбленного поймал крокодил, и я перешла в другую стаю. Ранг за рангом я поднималась к положению первой самки. Среди нас иерархия была менее четкой и осознанной, чем среди самцов, но все знали, кто кого старше. Став зрелой, я больше не боялась самцов: ни Его, ни всех остальных. Они приходили и уходили по своим дурацким делам, мы оставались, и стая принадлежала нам — точнее мне. Я ела избраннейшую еду и занимала лучшие места для отдыха среди самок, но часто приглядывала за детьми — только за своими собственными, — отгоняя их от опасности.

Все реже и реже приходила ко мне пора любви. Все менее и менее являлось желание двигаться; я начала глядеть по сторонам: в тени, дождь, на равнину, в ночное небо, смутно догадываясь, что за ним кроется не то, что мы видим.

Вдруг из темноты ко мне явился Призывающий. Он унес меня прочь, и я стала единой с рассветом и молниями. Дерево, среди ветвей которого я прыгала, оказалось Древом, несущим на себе миры. Меня могли бы возвратить, чтобы я дожила свой срок среди шимпанзе, но тогда меня преследовала бы память о счастье, которого я не могла бы вспомнить. Я была Млекопитающим.

Глава 30

Пошедшая на ущерб Дану парила перед глазами. Красное солнце передвинулось ближе к освещенному полумесяцу. С противоположной стороны блистала пара лун: царские бриллианты среди россыпи самоцветов на тверди небесной.

Мартти Лейно не имел более сил видеть планеты. Один в своей каюте он лежал, привязав себя к койке; руки его были стиснуты так, что побелели костяшки. И он бил ими по перегородке, а ноги бессильно брыкались. Слезы сверкающим облачком кружили вокруг его головы.

— Нет, о Боже, Господи, нет! — хрипел он. — Прошу Тебя. Ты не ведаешь, что творишь, если позволишь ей умереть… — В ужасе:

— Прости меня, Господи, я плохо говорил о тебе. Но спаси ее, Ты можешь сделать это, Ты сделаешь это, а? Прошу Тебя… — Он вдыхал и вдыхал воздух, наконец голова его закружилась, конечности закололо, но он по крайней мере сумел сказать себе по-фински вполне ровным голосом:

— Мартти, мальчик, у тебя классическая истерика. Ты это понимаешь? Прекрати. Этим ты не поможешь Кейтлин. Если хочешь, помолись. Только не лезь в наставники к Господу, займись своим делом.

— О-о-о-о! — взвыл он, извиваясь.

Когда Мартти почти овладел собой, прозвенел звонок.

— Эй? — спросил он дурацким голосом.

Звонок повторился.

— Входите! — крикнул Мартти.

Звонок прозвенел снова. Он вспомнил, что, ощутив дрожь, заперся, чтобы никто не видел его. Хорошо… отбросив привязной фал, он метнулся к двери, промахнулся, ударился о стол… после нескольких ошибок ему удалось отпереть дверь.

Фрида фон Мольтке остановилась у входа, оглядела Лейно и заперла за собой дверь. Мартти, открыв рот, смотрел на нее, и Фрида взяла на себя инициативу.

— Ад и проклятье! Ты ф худшем состоянии, чем я ожидала.

Он поджал губы.

— Чего ты хочешь?

Фрида взяла его за руки. Они поплыли, вращаясь, и каюта медленно кружила вокруг.

— Я заметила твое отчаяние, — сказала она. — Ты ушел. Тогда я подумала, что ты, может быть, фыпьешь, примешь успокоительное или задремлешь; когда никто не фидит, челофек успокаифается. Но тебя не было слишком долго.

Он отдернулся.

— Это их нет чересчур долго.

— Да, сфязь нарушена; теперь, если они еще жифы, им пора стартовать с планеты без нафедения. Будет очень плохо, если мы потеряем нашу лодку.

— Жезу Кристе, неужели это существенно? Она крепче ухватила его.

— Мартти, дорогой, слушай. Моя семья, фсе были солдатами, насколько помнит хроника. Они знали, что такое терять друга. Ich hat' einen Kameraden, ja… Ты скорбишь. Но приходится жить.

Он стиснул кулаки.

— Ты думаешь… просто друга…

Фрида кивнула. Она остановила их полет возле кресла, зацепилась за него лодыжкой и, прижимая Мартти к себе левой рукой, правой приподняла его подбородок.

— Ты знаешь, что ф таком состоянии ты бесполезен, — коротко сказала она.

— Да? А кто же не бесполезен? Весь экипаж ждет, только ждет. Что еще мы можем делать?

— Ободрить друзей, приготофить к зафтрашнему дню, — сказала она. — Мы можем утешить друг друга. Я пришла к тебе ради этого. Плачь, если хочешь. Ты не покажешься мне ребенком. Я не однажды фидела слезы на лице отца, когда мы приносили цфеты на кладбище, где лежали его старые партизаны.

— Фрида, Фрида, — Мартти обхватил ее, уткнулся лицом в грудь и содрогнулся. Она погладила его по голове.

— ВНИМАНИЕ! — бухнул интерком. — Слушайте все! Обе головы повернулись.

— Слушайте, — Бродерсен выталкивал слова какими-то комками, словно бы сквозь недавние слезы. — Получено сообщение от «Вилливо». Они, они… с ними все в порядке. Они возвращаются. Будут здесь через два-три часа. Они не нашли там помощи, но… остались живы! Слышите? Они возвращаются!

— Йааа! — взвизгнула Фрида и прижала к себе Лейно. Тот покорился ей как тряпичная кукла. Губы его шевелились. Между незнакомых ей звуков она услыхала: «Боже, как я благодарен Тебе: Христос, спасибо…»

Через несколько минут Бродерсен сумел произнести объявление поспокойнее. Джоэль приведет бот домой, сам он займется причаливанием. Все остальные могли спать. Троим на «Вилливо» сон был просто необходим. Через двенадцать часов, если на отдых не уйдет больше времени, состоятся завтрак и общее собрание. Потом «Чинук» отправится назад к Т-машине для нового прыжка. На это необходимо более одного земного дня, тогда все и отпразднуют возвращение.

— А теперь доброй ночи, по-настоящему доброй. Все поняли: это будет действительно спокойная ночь. («Чинук» вошел в конус тени, отбрасываемой Дану, и половина неба затмилась.) — А мы отпразднуем прямо сейчас, — расхохоталась Фрида, целуя Лейно.

Тот отодвинулся.

— Что ты имеешь в виду?

Ее фарфоровые голубые глаза округлились.

— А ты как думаешь, дружок? Мы федь рады. Оторвавшись от нее, Лейно отплыл в сторону, отгораживаясь ладонями.

— Нет, так нельзя. Сперва я поблагодарю Бога.

— О да. А потом…

— Выметайся! — завопил Лейно. — Шлюха! — Он овладел собой. — Прости меня. Я не это хотел сказать. Но сейчас, пожалуйста, уйди, Фрида. Ты хочешь мне добра, но, пожалуйста, уйди.

Она поглядела на него несколько секунд и ушла.

Тревогу Бродерсена нужно было унять. «О, Пиджин, Пиджин». Обычно в такие времена он приступал к физическим упражнениям, но теперь они казались ему нестерпимыми. Поэтому он занялся обходом. Естественно, все было в порядке, но действие помогло ему ощутить, что он что-то делает для мирка, который будет принадлежать им с Кейтлин до самой смерти. Не то чтобы он считал себя здешним богом, Иуда-жрец, нет! (Сочетание это вызвало у него короткую улыбку.) Он должен был отдать все, что умел.

«Прощай, Лиз, — думал он, пролетая по безмолвным коридорам. — Прощай, Мики, мой мальчик. У вас все будет в порядке, вы даже не вспомните меня. Прощай и ты, Барбара, моя дорогая. Ты, быть может… Почему не больше всех я волнуюсь за тебя, Бэбси? Ты вырастешь такой же, как твоя мать, — свободной женщиной, которая способна перевернуть мир вверх ногами, если что-то в нем посмеет угрожать тебе.

Мне будет не хватать вас, детишки. Но одного только я не хочу — чтобы вы тосковали по мне. Но будет здорово, если вы сохраните обо мне хорошую память».

Он обогнул угол, ухватившись за стенку, чтобы развернуться. «Лиз… Черт побери! Лиз, я люблю тебя!

Я люблю и тебя, Пиджин! И как мне выбрать среди вас кого-то одного? Почему я вообще должен это делать? Лиз осталась одна, но, когда захочет, она сможет найти себе мужчину или мужнин… прожить долгую и полную жизнь. Пиджин здесь, и, возможно, ей придется погибнуть молодой в космосе вместе со всеми нами, хотя я не стою этого».

Бродерсен выдавил улыбку. «Я не чувствую вины. Война есть война, на ней случается всякое; и если я ошибался, то ошибался и мой противник. Позор, что все так случилось, но и Лиз, и Пиджин искрошили бы меня в куски, начни я только скулить. Обе велели бы мне продолжать».

Триумф охватил его: «Пиджин жива! Я увижу ее через пару часов!»

Перед ним возникла широкая дверь в кают-компанию. Бродерсен знал, что ему незачем залетать в нее, но тем не менее нырнул внутрь. И сразу услышал рыдания.

Дэн ухватился за стол, оставленный для различных игр, ощутил реакцию мышц и повис. На видеоэкранах царило полное затмение. Чудовищный диск Дану, имя которой дала Кейтлин, потускнев, еще светился таинственным светом посреди пурпурного кольца, у внешнего края которого сверкали звезды и пара ущербных лун, что кружили возле планеты. Шелест вентиляторов лишь подчеркивал извечную тишину. Обычный, полезный для здоровья цикл ионизации и нагрева принес прохладу, отдающую запахом ночи.

Фигурка Сюзанны Гранвиль чернильным пятном сжалась в углу. Обхватив спинку кресла, она руками закрывала лицо. У света, что лился с небес, не было жалости.

Бродерсен оттолкнулся, и его пронзил холодный воздух.

— Эй, Сью, что случилось?

— О! Мсье капитан… — она вздохнула, пока он цеплялся за кресло. — Прости, ничего страшного, — закашлялась она.

— Ну, не надо. — Бродерсен внезапно вспомнил, какая она милая женщина, как он любит и уважает ее. И едва ли не застенчиво положил руку ей на плечо. — Что тебя тревожит, Сью?

— Я… прости… лучше я пойду к себе в каюту…

— Ну? — Он чуточку прижал ее к себе.

— Здесь так пусто, отсюда видна вся галактика. — Она спрятала свою голову на его груди.

Но ненадолго; она подняла лицо — в звездном свете Бродерсен увидел ее милые черты — и призналась:

— Прости, Дэниэль, добрый друг. Плохо плакать, когда они возвращаются назад, так? Но… — прекрасные глаза вновь обратились к нему. — И не спеши с ответом, ведь у тебя много более важных дел. Но… — она охнула. — Мы затеряны в вечности. Ответь мне, пожалуйста, когда найдешь время, что мне теперь делать?

— Ах, — пробормотал он, заново ощущая в ней женщину (без желания, ведь Кейтлин скоро вернется, но с внезапной симпатией). — Ты осталась вне связи с машиной, так?

— Мне не запрещают подключаться, но Фиделио и доктор Кай сами делают все необходимое… — Она замерла, и Млечный Путь высветил напряжение, с которым она справлялась со своими губами. — Что осталось для меня, Дэниэль? Чем я могу помочь тебе?

Со словесными утешениями и сочувствием Бродерсен отвел Сью в каюту, дал ей успокоительное, по-братски поцеловал. А когда закрылась дверь, принялся размышлять, чем же все-таки занять ее.

Глава 31

Автопилот — опыт утверждал, что это безопасно, — вел «Чинук» к Т-машине. По пути экипаж устроил вечеринку. Для начала Кейтлин вместе с Сюзанной нажарила целую гору хлеба, а Вейзенберг изготовил в своей мастерской новые украшения для кают-компании из цветного металла и пластика.

— Леди и джентльмены, — начал капитан, когда собрался весь экипаж. — Нам предстоит весьма серьезное дело: набраться, нарезаться, нализаться, упиться в стельку… идо чертиков. Я, конечно, имею в виду международную стандартную стельку, соответствующую земному тяготению и атмосферному давлению, и международного стандартного чертика, каковое состояние отвечает энцефалограмме, снятой после потребления одного литра стопроцентного шотландского виски.

— Нет, ирландского, — возразила Кейтлин, поднимая бокал с упомянутым напитком. — Slainte fo fail lent. — Они улыбнулись друг другу. Тело Кейтлин еще болело после перегрузок изнурительного полета, но ей редко удавалось так порадовать его, как прошедшую ночь, предоставив не одну возможность для сравнения.

— Ну, выпьем за наши благородия, — предложил Бродерсен тост.

Все отвечали обычным образом. Он поглядел на экипаж. На видеоэкранах во всем великолепии царила Дану. Озаренная солнечным светом дневная сторона планеты уже успела уменьшиться, солнце сверкало рубином среди звезд возле галактического ручья. Никто не глядел туда, — это было не нужно. Собравшиеся, казалось, повернулись к космосу спиной.

Карлос Руэда казался оживленным: Фрида фон Мольтке поприветствовала его по-королевски. Впрочем, сегодня она исполнила свою партию для Стефа Дозсы более лучшим образом, но тот держался кисловато. На лице Фила Вейзенберга застыла привычная вежливая улыбка. Сью Гранвиль чуть приободрилась, помогая Кейтлин; тем не менее на лице ее Бродерсен читал горе. Джоэль Кай сидела в кресле чуть в стороне, нарочито подчеркнуто общалась с Фиделио, что было не в ее стиле. Нетрудно было заметить, что Мартти Лейно спал скверно и, вопреки всем стараниям, не мог не смотреть на Кейтлин.

«Влюбился, — подумал Бродерсен. — Понятно. Наверно, ей следовало бы… а может, и нет, не знаю. Что, если тогда возникнут лишь новые неприятности, ведь он так глубоко все переживает. Потом, что делать с Джоэль? Ее что-то грызет. И я не знаю, что именно». Обняв свою девушку, он ощутил податливое гибкое тело, вдохнул аромат ее юности. «Ненавижу терять время, которое я мог бы провести с Пиджин». Он расхохотался.

— Что здесь смешного, сердце мое? — спросила она.

— Ничего, — поспешно отвечал Бродерсен. «Пожалуй, зарвался, решив, что представляю собой истинный Божий дар страдающим от одиночества женщинам и проведенная со мной ночь мгновенно заставит Джоэль мурлыкать. Это Джоэль-то — Как насчет музыки? Твоей, конечно. Теперь, когда ты вернулась. — Он прикоснулся губами к удивительно нежной щеке и буквально ощутил, как Лейно пронзил его взглядом. — И, должно быть, не он один. Пора остановиться; не надо больше показывать, что у меня есть такое, чего нет у них. Но как суметь это сделать?»

— Ну, если все хотят, — Кейтлин помедлила. — А может быть, вместо песен спляшем? Нет лучшего способа, чтобы разогнать печаль.

— У нас не хватает дам, — заметил Вейзенберг. — Их четверо. И нам с Фиделио придется торчать у стены.

— Посидим втроем, — сказала Джоэль, — вычеркни и меня.

— Что за ерунда, — отвечал Бродерсен, — с чего бы? Джоэль оставалась на месте, он подошел к ней, склонился пониже и прошептал:

— Ты всегда любила танцевать, когда мы были вместе. Что же случилось с тех пор? — Взгляд ее показался ему вдвойне мрачным. — Ты нужна людям, разочарование у Дану явилось жестоким ударом. Если мы не приободримся, то не сможем выстоять. Прошу тебя, Джоэль.

— А как насчет Фиделио? — отвечала она тоже на английском. — Никого не беспокоят его чувства.

И, словно подслушав, Кейтлин ответила:

— Нам не нужны партнеры, заведем хоровод, джигу… пусть участвует и Фиделио, почему бы и нет? Неужели на Бете не любят попрыгать, чтобы потешиться? — Она хмыкнула. — Ей-богу, это будет особый танец. Первый межвидовой танец во всей человеческой истории.

Бродерсен спросил по-испански, что думает об этом инопланетянин. И с удивлением немедленно получил положительный ответ.

— Значит, все улажено, — сказала Кейтлин. — А теперь посмотрим, как это устроить. Дайте мне несколько секунд, чтобы придумать фигуры, которые подойдут всем. — Взяв свой сонадор, она запрограммировала его на звуки аккордеона и с музыкой закружила по палубе. Зеленое платье вздувалось, обрисовывая стройные ноги, бронзовые волосы рассыпались по плечам.

Зрелище это, за которым последовали наставления, каким-то образом разрушило мрачное настроение. Начался танец, сонадор извлекал музыку из памяти, и все начали смеяться, сперва собственной неловкости, скажем когда Руэда споткнулся о хвост Фиделио, потом, отвечая на шутки и прыжки при всей их неуклюжести. Кровь вновь становилась горячей. Легкий запах пота позволил ощутить человеческую плоть, топчущиеся ноги, соприкасающиеся руки задавали ритм, вселяющий жизнь. Сделав несколько кругов, некоторые начали садиться, чтобы попить, поговорить и отдохнуть. Невесть откуда явился пинг-понг — ведь вернулся и вес. И Кейтлин завела свою «Летнюю песню» для Вейзенберга, Руэды, Сюзанны и Фриды. Потом пары сошлись для более медленного танца. (Бродерсен и Сюзанна вели себя благопристойно, Дозса и Фрида скорее наоборот, прочие пары являли другие достоинства. Заполучив Кейтлин, Лейно погрузился в алкоголическое блаженство. Джоэль прижалась к Бродерсену.) Вечеринка удавалась.

Примерно в середине Кейтлин услышала, что говорят остальные.

— Поймите все: нам повезло, поймите. Все видели ленты с Дану. Того, кто не восхищен ими, можно спокойно выбрасывать из шлюза, как мертвого. Но фильм ничто рядом с реальностью.

— Я видела все своими глазами, я не буду эгоистичной; следующее чудо увидит кто-то другой, потом последуют новые. Если Мы никогда не вернемся домой, боги предоставят нам больше приключений, чем кому-либо из рода людского. — Она извлекла звонкий аккорд из своего инструмента. — Кто попробует возразить мне? Вселенная наша, я не вижу никакого предела.

— А ты еще не сочинила балладу на эту тему? — спросил, быть может, излишне подвыпивший Бродерсен. — Помнится, я видел тебя за этим делом после возвращения.

Тогда он не стал настаивать, потому что Кейтлин не любила разговаривать о незаконченных произведениях, утверждая, что преждевременный интерес уносит с собой вдохновение. К тому же она немедленно отвлекла его на другое занятие.

Она согласно кивнула:

— Да.

— Так ты закончила ее, Кейтлин? — выпалил Лейно. — Прошу тебя, ради Бога, спой!

— Ну, если вы хотите, — отвечала она, услышав аплодисменты, — песня эта не о нас, о будущем, когда все люди будут путешествовать свободно, как мы сегодня. Потому что так будет, так обязательно будет. — Подпрыгнув, она села на край стола и, качая босыми ногами, перестроила сонадор на гитару. Млечный Путь на экране за спиной увенчал ее поднятую голову.

Ветер трубит, машут руки, Настало время разлуки. Прощайте все: облака, лес, река и небеса, Молний, громов чудеса и лунной ночи роса. Но куда б ни привел меня путь, Песне дальше лететь, пушинкой порхнуть, Нотой, мелодией чистой, Памятью светлой, лучистой. Суровы звезды, пусть ласков их свет На тверди над нашей Землей, Но дорога моя на тысячу лет Пойми — я прощаюсь с тобой. В небе звезды горят И планеты кружат. Пляшет жизнь среди утр и ночей, Бурна как океан, или звонка как ручей. Путь мой лег наугад — Ждет ли рай, ждет ли ад, Я отвечу мелодией чистой, Памятью светлой, лучистой. Кто сочтет чудеса, Что сулят небеса? Среди несчетных планет Приди и бери — вот ответ. И встретит нас новый дом, И радостный ударит гром. И запляшут девицы — зарницы, ей-ей! Встречая желанных гостей. И я воспою небеса, Улыбку твою и глаза. Пусть звездный несет хоровод Вперед за народом народ. Нотой, мелодией чистой, Памятью светлой, лучистой Я останусь в родной стороне Только помни ты обо мне. Но настанет конец и пути, Ты прошедшего рай и ад Поцелуй и прости, Когда я вернусь назад.

Прошло несколько часов, и Вейзенберг объявил себя стариком и направился на уже нетвердых ногах в постель. Вскоре за ним последовал и Фиделио. (Интересно, нуждается ли каждая разумная раса в периодическом погружении в сон?) Фрида повела прочь Дозсу. Бродерсен увел Джоэль в уголок, там они посидели и переговорили негромко и откровенно. Лейно развлекал Кейтлин. А потом преднамеренно игнорировал Руэду и Сюзанну, хотя она с ним разговаривала; сухо улыбнувшись, перуанец предложил линкерше заново наполнить бокалы, после чего подтолкнул ее локтем к видеоэкрану, на котором светилась Дану, там они и уселись, поставив рядышком стулья. Свет приглушили, теперь он проникал только снаружи. Негромко играл один из Бранденбургских концертов Баха.

— Послушай-ка меня, — трубка Бродерсена очертила дугу, оставив за собой пахучий дымный след. — Ты обращаешься с бедной Сью совершенно бесстыдно. Она уже не может терпеть. Мы не можем позволить тебе такого.

— И чего ты хочешь от меня? — вопросила Джоэль. — Согласна, я однажды накричала на нее, когда она не была ни в чем виновата. Но потом извинилась, так? Что еще я должна сделать?

— Не лишай ее работы. Одной помощи квартирмейстеру мало. Кейтлин говорила — строго между нами, — что ей приходится изображать, что она не может управиться с таким количеством дел, чтобы Сью чувствовала себя нужной. Это трудно уже для Кейтлин, у нее есть своя гордость. В любом случае по хозяйству у нас работы немного и лишних дел не придумаешь.

— Ты хочешь, чтобы работу придумывала я? Я просто не могу этого сделать. Она сразу поймет, что я затеяла, и будет дважды оскорблена… правда? К тому же я не могу лишить работы Фиделио; мне было неудобно, уже когда пришлось взять управление «Вилливо», потому что он не слишком хорошо выговаривает испанские слова. — Джоэль взяла Бродерсена за руку. — Я обещала Фиделио, что он будет проводить все необходимые вычисления, начиная с самого элементарного подсоединения. У него больше ничего не осталось, Дэн. Его смерть близка.

Он молча поглядел на нее; на заострившиеся черты и на переменившуюся лепку под ними.

— Вот что, — проговорил он наконец. — Выходит, ты теперь не тот острый как сталь и непреклонный разум, которым некогда стремилась стать.

— Разве? Должно быть, так вышло непреднамеренно, клянусь тебе.

— Наверно, так, — он задумался. — Вот что, Джоэль, после всех лет нашего знакомства я начинаю думать, что не встречал более невинного, чем ты, человека.

Она прильнула к нему: не с обманчивой мягкостью Кейтлин, не с сердечностью Лиз, но памятным ему резким движением; Джоэль так и не научилась нежности.

— И ты… и ты, выходит, тоже не из железа… — она осеклась. Руэда и Сюзанна обменивались воспоминаниями о Европе, сохранившей достаточно много кафедральных соборов и музеев, о которых стоило поговорить. Истинное же удовольствие пришло, когда они поняли, что могут разделить и воспоминания о крохотных гостиницах и кафе. Вспоминая их, она оживилась. Сюзанна бывала и в Перу, но только в общеизвестных местах. Карлос с наслаждением повествовал ей о прочих.

— Если мы вернемся домой — а это не исключено, — я свожу тебя в Перу, — обещал Руэда.

— Ты очень добр, — проговорила Сюзанна. Он развел руки:

— Я буду рад. Откровенно говоря, до нынешнего вечера ты казалась мне бесцветной, и я с восторгом признаю ошибку. — Она покраснела и опустила глаза.

Заметив ее смущение, Карлос принял более серьезный тон, чтобы помочь ей:

— Мы ведь в одной лодке, правда? И оба мы не нужны… в лучшем случае можно считать себя запасной частью.

Она повернулась к Дану:

— Нет, ты хотя бы летал на планету.

— Именно потому, что меня можно потерять. И нет никакой уверенности в том, что я потребуюсь для аналогичного предприятия. Но даже если будет иначе, пройдут дни и недели, прежде чем нам обоим предоставится такая оказия.

Она вздрогнула:

— Как?

— А это нужно вычислить, — он принялся загибать пальцы, обдумывая идею. — Дело в том, Сюзанна, что наш корабль не имеет на борту опытных ученых. У нас есть лишь полевая лаборатория. «Чинук» обладает базой данных, содержащей большую часть человеческих познаний, не говоря уже о том, что Фиделио, вне сомнения, хотел бы поделиться своими познаниями. Почему бы нам с тобой не сделаться экспертами?

Она подняла глаза:

— Имя Господне!

— Сперва придется подумать, — заторопился он. — Прикинуть, поэкспериментировать и… ты можешь стать химиком, я планетологом… все полезное, что мы найдем, станет нашим… Сью! — воскликнул он. — У нас будет куча работы.

Лейно набрался храбрости и принялся поддразнивать Кейтлин.

— Кстати, об этой последней песне, — проговорил он. — Я-то думал, что ты против всех предрассудков относительно роли обоих полов. Но в твоем стихотворении в космос отправляется мужчина. Постыдись.

Она сморщила нос.

— Чтобы ты знал, парниша: мужчина в контексте не обязательно обозначает взрослого человека мужского пола — здесь это все человечество. Такие строки могут принадлежать и женщине, отправившейся в космос и обращающейся к нему, оставшемуся на Земле… — Она задумалась. — Но я тебе это припомню, Мартти Лейно. Подожди следующей песни.

— Прости! — воскликнул он, болезненно напрягаясь. — Я не хотел обидеть тебя.

Она взяла обеими руками ту его ладонь, которая была к ней поближе:

— Никаких обид! Никаких. Не будь таким ранимым, милый! Лейно нагнул голову и пробормотал:

— Таков я, когда речь о тебе.

Кейтлин протянула правую руку к голове, провела по виску, щеке, скуле к уху, кончики пальцев шевельнули его волосы.

— Какой ты у нас милый мальчик!

Лейно смутился и хлопнул себя свободной рукой по бедру.

— Кейтлин, не надо — я зять Дэна и Лиз, ты это помнишь, и Лиз… но ты не такая, какой я себе представлял тебя. Ты очаровательна, ты отдаешь, ты достойна восхищения. — Он задохнулся. — Прости меня. Это говорит виски.

— А ты молчишь? — спросила она ласковым голосом.

— Какая разница?

Кейтлин отодвинулась и обняла его. Через плечо она видела, как Бродерсен обнимал Джоэль. Они поглядели друг на друга и коротко, — чтобы никто не увидел, — обменялись одобрительными знаками.

Последними ушли Сюзанна и Руэда. Разговор был оживленным, но в конце концов усталость взяла свое. Он проводил ее до двери.

— Спокойной ночи, Карлос, — сказала она. — Или скорее доброго утра…

Услыхав нервные нотки в ее голосе, он пригнулся и поцеловал ей руку.

— Спокойной ночи, Сюзанна, — сказал он и отправился к себе. Как требовала программа, автопилот вывел корабль на орбиту на известном расстоянии от Т-машины; переход к невесомости пробудил некоторых членов экипажа, все еще отсыпавшихся после нарушения режима. Более опытные пристегнулись.

Бродерсен находился в своем кабинете и производил вычисления: «Вилливо» потратил бездну реакционной массы в своем путешествии, и капитан хотел знать, что еще можно позволить себе, когда в дверях показалась Кейтлин.

— Ну, привет, — сказала она обрадовавшись. — Как дела? Заметив ее смятение, Бродерсен отстегнулся от кресла и метнулся навстречу, чтобы обнять ее. Она ответила объятием.

— Милая, что случилось?

— Ох, не знаю, не знаю, — сказала она, припадая к плечу. Они плыли вместе. — Ты лучше скажи, как сложилось у вас с Джоэль.

— Все хорошо. Два или три раза. Конечно, она не столь хороша, как ты, макушла, но все в порядке. Не думаю, что потребуются частые повторения. Не обижая Джоэль, откровенно говоря, надеюсь, что они не потребуются. Я предпочитаю тебя.

— А я тебя, — она поежилась.

— Ты хочешь сказать, что Мартти грубо обошелся с тобой?

— Нет, нет и нет. Он был пьян, но пытался обращаться со мной, как с хрустальной принцессой. А во всем прочем был ни на что не способен… ни на что. Не спрашивай, что я делала. Потом мы спали, и хмель уже оставил его. Он плакал. Только не говори ему, что я рассказала тебе, ладно?

— Конечно, нет.

— Как ты думаешь, продолжать? Он сказал «нет», но плоха та любовница, которая не может помочь своему любовнику… — Кейтлин ощутила, как Бродерсен напрягся. — Нет, лучше пусть поскорбит немного.

— Я предлагаю тебе то же самое. И, пожалуйста, подтверди, что я не жадюга.

— Да, мой драгоценнейший, ты не жадюга. Он рассмеялся и обнял ее.

— Ну, Пиджин, пока я еще капитан этого летучего голландца, и могу диктовать свои условия. Итак, сегодня мы отдыхаем, а потом приступим к своим обязанностям… м-м-м-м-м-м.

Глава 32

Корабль все глубже и глубже уходил в поле, окружавшее Звездные ворота, Дану растворялась в сияющее пятно, а Бродерсен гадал, стала ли прощаться грустная Кейтлин с миром, который заворожил ее и которого ей никогда более не увидеть, или и она тоже покорилась неповторимому приключению? Как бы хотелось ему, чтобы Кейтлин оказалась сейчас возле него в рубке управления, где он сидел без всякого дела. Что, если и впрямь вызвать ее? Нет, как врач она обязана находиться в госпитальной каюте — на всякий случай. Если не говорить о том, что этот всякий случай принесет всем мгновенную смерть.

С шепотом химических ракет на несколько минут вернулась невесомость. «Чинук» двинулся к последнему маяку, отливавшему серебром. Фиделио самым решительным образом настоял на том, чтобы перед прыжком они прошли каждую базу. Данная последовательность маяков должна обязательно привести к другим Т-машинам: в то же время нельзя было исключить, что строители или позаботились, или не успели соорудить Звездные ворота в конце всех более коротких маршрутов. Многие из них кончаются просто в межзвездном пространстве, — нигде… так бы закончился случайный полет вокруг цилиндра. И вся разница определялась тем, в каком порядке корабль проходил маяки. Возле этой транспортной машины их было девять, что давало более трети миллиона мест назначения. Неужели Иные посетили все из них?

«Чинук» направился самым простым и очевидным путем. От внешнего маяка он шел внутрь зигзагом, позволявшим израсходовать минимальное количество энергии. Такой путь должен был привести куда-нибудь, если Иные ценили элегантность технической мысли… и если их не ограничивали внешние факторы.

Но если за этими Воротами ничего не было, изгнанникам придется провести конец своей жизни в пустоте. Невесомость можно терпеть очень недолго: вес необходим для сохранения здоровья. При постоянном ускорении реакционная масса быстро закончится. Остается раскрутить корабль по большому радиусу, чтобы минимизировать центральные силы и эффект Кориолиса.

Предвидевшие подобную возможность проектировщики учли ее во время модификации транспорта класса «Королева». Корпус можно было разделить на две половины; требовалось поработать, лишь часть дел осуществлялась с помощью взрывных швов, но возможность такая имелась. Потом обе половины должен был соединить кабель из волоконного материала с повышенной прочностью на разрыв. Под действием боковых двигателей они должны разойтись на два километра; те же двигатели должны раскрутить разделенный корабль. Тогда на борту его образуется псевдотяготение, почти равное земному. Но кабель будет передавать энергию от реактора к жилам помещения, и еще одно Колесо закружит в космосе… другая тюрьма.

Бродерсен скривился, не впервые обдумывая перспективу проведения подобных работ со своим неукомплектованным экипажем. Сложностей оказалось гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Уже простое уравновешивание масс обеих полусфер, не говоря о выходе наружу в космических костюмах… «Но мы сделаем это, если придется, — дал он себе обет. — И выброси в помойку это тупое слово „тюрьма“. Слышал? Здесь будет Пиджин!

И потом она тоже умрет».

Бродерсен резко, словно отмахиваясь, повел рукой и обратил все свое внимание вовне. Цилиндр светился уже вблизи. Он попытался представить, каким его видят Джоэль и Фиделио, воспринимая непосредственные показания приборов, когда направляют корабль сквозь силы, отрицавшие пространство и время. Но ему никогда не узнать этого. Переживания голотевтов лежали за пределами слов; в области мистики, или, быть может, даже за нею. Ему же лучше стоило обратиться к практическим вопросам. Оба голотевта были подключены к машине; они и сами не имели представления о том, куда перенесется корабль и что именно предстоит незамедлительно осознать и сделать.

А вот и маяк, по правому борту.

Взвыла предупреждающая сирена. Корпус вздрогнул, и, поворачиваясь, «Чинук» нырнул в Ворота.

Сперва Бродерсен принялся лихорадочно оглядываться, разыскивая Т-машину, сердце лихорадочно колотилось в груди. Он заметил вдали палочку, растворявшуюся во мраке, и дыхание с криком вырвалось из груди.

Тут лишь он понял, какая тьма царит впереди. Ни одной звезды не светилось за этим стержнем. Повсюду, куда ни глянь, только ночь. Лишь в одной стороне виден был мрачный сине-голубой огонек, жемчужное облачко крыльями отходило от него по бокам. Потом на достаточном удалении он сумел различить несколько туманных огоньков. Двигатели выключились, корабль притих в ночи.

— Боже мой, — пробормотал Бродерсен. — Куда мы попали?

Ощутив желание общения, он взялся рукой за интерком.

— Капитан к экипажу. Доложитесь по порядку постов. — Потрясенные голоса сообщили, что все целы.

Наконец заговорила Джоэль, словно сквозь сон:

— Мы с Фиделио, кажется, понимаем, что произошло. Очень странно… — И вдруг голос ее сделался механическим:

— Нам необходимы новые данные. Ускорьтесь под углом 45° к нашему нынешнему радиусу по направлению к этому солнцу. Приступайте к исследовательским программам и ждите дальнейших инструкций.

— Так точно, — отвечал Бродерсен, отчасти удивляясь тому, что повиновение оказалось столь же автоматическим. Джоэль, которую он помнил — любившая его и позволявшая разделять свое одиночество, пусть он мог понять лишь крупицы ее познаний, оставалась независимой в своем сердце, — навсегда исчезла.

Несколько вахт назад он обнимал тело своей ровесницы, едва ли не старой девы, сперва проявившей патетическое рвение, а затем сжавшуюся и затосковавшую… сделавшуюся совсем беспомощной во сне. После она ограничивалась в основном обсуждением дел с теми, кто непосредственно работал с приборами, и проводила едва ли не все время в своей каюте, почти всегда отсутствуя за общими трапезами. Должно быть, смутилась, решил он, не понимая с чего бы это вдруг.

«Однако интеллект Джоэль оставался великолепным, и сейчас возможности его превосходят пределы моего скудного воображения».

Вес вернулся. Бродерсен знал по крайней мере три причины для ускорения. Его требовали допплеровские измерения, тонкий анализ окружающей среды, в том числе солнечного ветра; кроме того, фотокамеры обнаруживают планеты в качестве полос на фоне далеких звезд. Но где же звезды? В этой системе для нас ничего нет.

Но пока не станет ясно, что все в порядке, он должен оставаться у пульта управления. И если не случится чего-нибудь чрезвычайного, так и останется здесь ненужным дополнением к приборам. Бродерсен потрогал переключатели на пульте, поглядел на датчики, пытаясь в чем-то разобраться.

Сине-белое пекло, которое Джоэль назвала солнцем, воистину ослепляло, оптика едва справлялась с потоком лучей. Звезда освещала «Чинук» примерно как Солнце Землю, но даже при высоком увеличении диск казался крошечным, а значит, находился весьма и весьма далеко. Селективно сканируя и увеличивая, он обнаружил меньшую компоненту пары, желтую звезду, почти потерявшуюся в ярком сиянии.

Разбросанные по небесам туманные пятна, как выяснилось, окружали светящиеся точки, погруженные в светлый туман, образованный сложным переплетением волокон. Значит, перед ним туманность типа той, что находится в Орионе, и новое солнце образуется из пыли и газа прямо на его глазах. В основном то, что казалось ему отдельными звездами, на деле представляло собой широко разбросанные звездные скопления.

Начали приходить отчеты из обсерватории. Недоступные для обычных видеоэкранов туманности оказались повсюду. Астрономические приборы обнаружили и невидимое для глаза большое пятно, яростно излучавшее в инфракрасном и радиоволновом диапазонах. На всем небе ни одной знакомой галактики, хотя внешние источники радиоизлучения были похожи.

Шли часы, поступали новые результаты, полученные под руководством Фиделио. Он сообщил людям, что именно они должны отыскать, и они обнаружили этот объект. Наверно, бетанин превосходно представлял, где именно оказался «Чинук».

Бродерсен пыхнул трубкой. Он решил, что уже знает ответ, который отозвался в его голове звоном огромного колокола.

Сью привлекли к черновой исследовательской работе. Кейтлин в одиночестве готовила обед. До сих пор дело ограничивалось каким-нибудь сандвичем, поспешно перехваченным по пути. Она сумела убедить Старика в том, что вкусный обед и отдых за едой просто необходимы команде.

У себя в обыкновенной кухне она пела за работой веселые песни ничем не примечательных уголков Земли. Но едва вышла, голос ее умолк. Рядом находилась кают-компания. Двери были отодвинуты, и на огромных видеоэкранах первородным блеском светила, полыхала синяя звезда.

— Чудесный оттенок, — пробормотала Кейтлин. — Однажды я видела такой же в ледниковом ущелье, а другой раз в ядерной топке. И что же освещает это светило?

Она остановилась. В комнату вошла Джоэль. Поколебавшись, она кивнула в знак приветствия. Кейтлин подошла к ней.

— Привет. Разве ты не подсоединена? — спросила она. — До обеда еще около часа, и мне казалось, что вас с Фиделио придется отрывать от места ломами.

Джоэль напряглась вся.

— Я более там не нужна.

— О, понимаю. Фиделио хочет побыть в одиночестве. — Кейтлин протянула руку, положила на ее плечо и слегка пожала его. — Значит, тебе стало еще более одиноко.

Джоэль выскользнула из-под руки и повернулась. Кейтлин, прикоснувшись к ней, сказала:

— Извини, если я обидела тебя. Прости, не хотела. Ты ведь пришла сюда, чтобы посмотреть, потому что отсюда видно лучше всего. Так? Я тебя не гоню.

Джоэль остановилась.

— Я так не думала.

— Просто я такая неловкая. Просто я почувствовала и… ну почему я должна жалеть женщину, которой так восхищаюсь? — И поспешно:

— Доктор Кай, если вы из-за Дэна, не надо; грехов у меня больше, чем звезд на небе, но ревности среди них нет.

Вырвавшаяся фраза заставила обеих примолкнуть, окунуться взглядом в ночь. В наступившем молчании потерялся даже аромат карри. Наконец Джоэль произнесла, все еще глядя в сторону:

— Спасибо тебе. Наверно, ты понимаешь, что мы с ним прежде были близки. Ладно. Я не хочу продолжать этот разговор.

— Ох, сколь ничтожны мы со всеми нашими бедами рядом с этой вселенной.

Джоэль едва ли не усмехнулась.

— Помнится, ты так стремилась исследовать ее! Ну что ж, миз Малрайен, как вы думаете, что мы видим сейчас?

— Как я могу честно ответить, не зная, что это. Ты ведешь нас должным путем, а я просто учусь.

Выражение лица Джоэль чуточку смягчилось.

— Никаких секретов. Конечно, кое-кто уже догадался, но ты была слишком занята и не слышала всех разговоров. Не рассчитывай на долгую задержку. Капитан ждет отчет, а потом распорядится, чтобы мы вернулись к Т-машине для нового прыжка. А пока мы с Фиделио продолжаем работу, полагаясь на микроскопический шанс обнаружить следы чего-нибудь полезного, но главным образом… для него самого. Для Фиделио. Он словно заворожен.

Кейтлин вновь потянулась к ней.

— А ты лишена возможности поработать. — Она не осмелилась прикоснуться и опустила руку.

— Позже я воспроизведу для себя всю информацию.

— Но это не одно и то же, правда?

Джоэль глубоко заинтересовалась синей звездой.

— Мы не можем сказать, где сейчас находимся в пространстве, — сказала она негромко. — К тому же в наших условиях эти слова не имеют смысла. Мы попали в юность галактики, за десять-двадцать миллиардов лет до своего рождения.

У Кейтлин перехватило дыхание.

— Мы совершили путешествие во времени?

— Почему бы и нет? Так было с «Эмиссаром». Связывающие Солнце и Феб корабли также совершают его в той или мной степени. Даже Дану, которую обнаружил «Чинук», может находиться в тысячелетнем прошлом или будущем корабля, если отсчитывать от набега на Колесо. Впрочем, с релятивистской точки зрения я весьма не точна в своих словах. Теории, которыми мы обладаем, утверждают, что транспортное поле не способно перенести тебя в прошлое дальше момента собственного рождения. Но сейчас Дану, наверно, не существует. Поэтому вот та Т-машина есть… была или будет чрезвычайно древней… или же поля машин каким-то образом реагируют. Последнее мне кажется более вероятным. В любом случае Иные возникли задолго до этого времени. — Джоэль улыбнулась без всякой радости. — А время-то еще раннее.

— Да, — согласилась Кейтлин, — даже звезды еще не сотворены.

— Пока их еще немного, потому что мало атомов более сложных, чем водород и гелий. Газовые облака до сих пор коллапсируют внутрь себя, образуя галактики. Позже из газа образуются солнца…

— Словно капли росы из утреннего тумана, — Кейтлин загорелась радостью.

— …и в них сформируются более тяжелые ядра…

— …воздух, чтобы дышать, железо, чтоб течь в крови, и золото для обручального кольца и любви.

— Но процесс едва начался. Ты видишь перед собой молодую звезду. Она так велика, что смогла возникнуть с единственным компаньоном из глобулы Бока, а не из скопления внутри туманности — сверхгигант типа О со светимостью, в пятьдесят тысяч раз превышающей возможности Солнца. Окажись мы поближе, излучение звезды сразу убило бы нас. Ей недолго жить на главной последовательности.

Несколько миллионов лет — в лучшем случае, — и она взорвется сверхновой. И короткое время будет светить так, как целая галактика, — светит или будет светить — в наши дни… а потом останки звезды сожмутся в нейтронный шар или в черную дыру. Сотворенные в ходе взрыва тяжелые элементы разлетятся по космосу, сделаются частью последующих поколений звезд и планет.

— Но у этой звезды есть небольшой спутник, ты видела его? Пострадает и он. Но если люди и бетане действительно знают астрофизику, он преобразится в пульсирующую новую звезду, не похожую на сверхновую, но также разбрасывающую во вселенную тяжелые элементы.

— Я возьмусь утверждать, что подобная ситуация уже происходила — на чрезвычайно ранней стадии космической истории, — быть может, внутри туманности. Так возникла местная концентрация углерода, азота, кислорода и прочих элементов, необходимых, чтобы могли сконденсироваться планеты, способные породить жизнь, даже раньше чем возникли первые очертания галактики. А одна или несколько образовавшихся там жизненных форм и эволюционировали в Иных.

— Не исключено, — договорила Джоэль, — что малая доля наших с тобой собственных тел образуется сейчас на этой звезде, прямо перед нашими глазами.

Хлопнув в ладоши, Кейтлин сказала:

— Так вот почему Иные сделали здесь Ворота; они прилетают сюда посмотреть…

— Вне сомнения, — Джоэль вздохнула. — Я надеялась, что Иные оставили здесь исследовательскую станцию. Поэтому мы движемся под углом к Т-машине, а не прямо возвращаемся назад. Но я больше не верю тому, что здесь что-то найдется. Подобная станция оказалась бы неподалеку. Ведь все здесь, включая Т-машину, должно быть прислано из прошлого. А это чудовищное предприятие — полубоги они или нет. Конечно, Иных интересовало многое. Кроме того, взрыв гиганта уничтожит здесь все, кроме разве что самой Т-машины. Нет, скажу так: Иные прилетают сюда в кораблях — или в том, что у них заменяет космический транспорт, — чтобы провести наблюдения. Интервал может составлять тысячи лет. — Помедлив, она добавила:

— Но если у них есть здесь что-то, несмотря на все мои догадки, искать можно повсюду. Остается лишь помолиться, чтобы отыскать в столь просторной звездной системе искусственный объект. Итак, мы проведем здесь день или два, посмотрим, пощупаем, послушаем… — а потом предпримем новый прыжок.

Джоэль внимательно глядела на звезду, и Кейтлин спросила:

— А ты была бы счастлива, изучая этот мир?

— Здесь работать трудно, — Джоэль криво улыбнулась. — Израсходовав массу, мы вынуждены будем перейти во вращение, а это ужасно помешает любым исследованиям. Хуже того, нам останется только гадать, от каких возможностей мы отказались. Надо идти дальше. — Она помедлила. — А это пугает. — И выпалила, не справившись с порывом:

— Вселяй же в нас бодрость, Кейтлин.

Квартирмейстер покраснела, ресницы ее задрожали, голос дрогнул, голотевту еще не приводилось видеть ее столь застенчивой.

— Как это сделать? Я… Я всего только бард. Но ты творец, доктор Кай, ты — посвященная, ты — друид. Наши жизни зависят от тебя.

— Нет. От Фиделио… при нынешнем положении дел. И ты понимаешь то, что я не могу… прости меня. — Джоэль повернулась. — Пой. Я вспомнила о делах. — И вышла широким шагом. Кейтлин было видно, как дрожат ее плечи.

Глава 33

Прыжок.

И небо наполнилось звездами. Сердце Бродерсена на миг замерло: Т-машины как будто не было рядом. И только потом обнаружив вдали крошечную иголку, он сумел оглядеться и удивиться.

Солнце казалось отсюда примерно таким же, как земное светило, однако же отливало зеленью — возглас удивления вырвался у него — и было просто усеяно темными пятнами. Прибор утверждал, что светимость единицы поверхности на тридцать процентов превосходила светимость Солнца. Вокруг звезды полыхала лохматая корона, Бродерсен без специального увеличения различал огненные гейзеры протуберанцев, но зодиакального свечения заметить не смог, даже погасив экран почти до предела и включив усиление слабых источников света. Приняв отчеты, он приказал ускорить «Чинук» в орбитальной плоскости транспортного устройства и приступить к исследованиям, поскреб в затылке, а потом посетовал, обращаясь в интерком:

— Эй, там, что случилось? Я не знал, что главная последовательность включает зеленые звезды.

Голотевты не ответили, они были слишком увлечены делом. Через какое-то время к нему пробился робкий голос Сью Гранвиль:

— У меня есть догадка. Зеленые звезды существуют, но в слишком узком диапазоне поверхностных температур, так, что мы слишком редко наблюдаем их.

— И поэтому Иные заинтересовались этой звездой?

— Нет, по-моему, она просто покидает главную последовательность и на короткое время приняла зеленый оттенок. В ядре водород выгорел, зона ядерных реакций продвигается к поверхности.

— Подожди-ка. А почему звезда не превращается в красного гиганта?

— Да, этим дело закончится, но сперва звезда сожмется и значительно разогреется, что укорачивает максимальную длину волны излучения. Фаза расширения уже началась, но необходимо время, чтобы поверхность остыла, свет ее покраснел и возросла полная светимость… — Она разочарованно добавила:

— Но ты же ведь знаешь элементарную астрономию.

— Не надо, Сью, я не сумел сообразить этого сам.

Убедившись, что никто не обнаружил ничего опасного, Бродерсен оставил командный центр. Не имея сил противиться себе, он обошел исследователей, назадавал им вопросов и, постаравшись не быть обузой, отправился на поиски Кейтлин. Она находилась в кают-компании посреди видеоэкранов и восхищалась. Едва он вошел, она метнулась к нему с циклоническим поцелуем и обхватила шею руками.

Бродерсен отвечал соответствующим образом; прервав поцелуй, чтобы набрать в грудь воздуха, она проворковала:

— О, Дэн, какие виды! Сколько мы еще узнаем и сделаем!

— Я сейчас лучше взялся бы за дело, — буркнул он. — Собственная бесполезность действует мне на нервы.

Она склонила голову набок. Улыбка сделалась шаловливой.

— О, капитан, тогда ты, наверное, можешь уделить минуту внимания бедному, заброшенному квартирмейстеру. Это зрелище пробуждает во мне желание.

— Великий Боже! Интересно, какое зрелище не пробуждает в тебе желание?

Высвободившись, она взяла его за локоть:

— А потом ты поможешь мне приготовить еду. Через несколько часов начали поступать отчеты.

Если судить по изменившимся очертаниям Млечного Пути и положению ближайших галактик, корабль находился в тысячах световых лет от Земли. Кое-какие астрономические объекты не слишком переменились, в том числе и чудовищная S Золотой рыбы.

Это подтверждалось отсутствием пыли вокруг и слабыми линиями металлов в спектре. Тем не менее тяжелых элементов в ней было больше, чем следовало ожидать. Должно быть, образовались возле остатков когда-то взорвавшейся сверхновой. (Не того ли голубого гиганта, который они недавно видели? Впрочем, предположения бесполезны.) Звезда располагала планетами. Одна обращалась примерно на том же расстоянии от нее, что и Т-машина — чуть более астрономической единицы — и опережала ее примерно на 90°. По размеру планета напоминала Землю и в атмосфере ее присутствовал кислород.

Трудно было сказать, где Иные первоначально поместили свое устройство. Скорее всего не в точке, соответствующей 60°. Скорее всего оно находилось по ту сторону обитаемого мира, — за его солнцем — как было с Землей, Бетой и всеми планетами, известными родне Фиделио. Но если так, возможности Ворот иссякли и они более не могли удерживать свое положение на орбите и теперь обращались вокруг звезды, как подвластное всем возмущениям небесное тело.

Бродерсен качнул головой и прищелкнул языком. Любые слова были сейчас неуместны.

— Ну, — проговорил он, — похоже, что эти края давно не интересны Иным. Иначе они бы не забросили Т-машину. Или они хотят проследить за тем, как умирает звездная система.

Вскоре приемники Дозсы заставили усомниться в таком предположении. С землеподобной планеты шла радиоволна явно искусственного происхождения, несмотря на простоту и повторяемость сигнала. Маяк или послание? Но для «Чинука» это был зов.

Лететь предстояло три дня.

Все, кто умел заниматься астрономией, были заняты, обеспечивая Фиделио данными, которые он объединял во все более сложную картину. Любые результаты поступали к нему слишком медленно. Но тем не менее бетанин проводил все свое время в голотезисе, прощупывая звездное окружение с помощью приборов. И чаще всего, размышляя о Предельном — так, чтобы те, кого он любил, обретали реальность в одном пространстве и времени с ним.

Тем временем инженеры проверили, как «Вилливо» выдержал трудный полет на Дану, полностью обследовали кораблик и постарались получше приспособить его уже для других условий, наконец заправили баки бота из цистерн «Чинука». Бродерсен помогал всем, чем только мог. Для большей рабочей бригады не было места.

У Карлоса Руэды и Сью досуга было больше, чем им хотелось. Джоэль тоже полностью бездельничала.

Просыпалась она очень рано — во время второй утренней вахты — и не могла снова уснуть, а потому читала книги и слушала музыку, или же вставала, натягивала комбинезон и уходила. Первым делом она отправлялась на кухню, предпочитая возиться здесь, чтобы приготовить себе чаю, и пока бетанин спал, подсоединялась к машине. Одной было не совсем удобно, но просить помощи она не хотела. Зачем унижать себя, тем более что она не намеревалась предпринимать ничего значительного, ей просто хотелось погрузиться в сердца атомов и звезд, — в то, что о них известно, и ни во что другое. Она не могла даже удовлетворить привычку. В конце концов, еще совсем недавно она могла насладиться этим во всей полноте.

В полноте… а теперь все опустело.

Коридор лишь подчеркнул это чувство, едва она вошла в полую металлическую трубку, изгибавшуюся в обе стороны. По бокам ее виднелись закрытые двери, струился прохладный воздух. Одна из дверей — в каюту Фриды фон Мольтке — поползла в сторону, Джоэль вздрогнула, почти испугалась.

Из нее вышел Мартти Лейно, он помахал рукой, прежде чем закрыть дверь, и, только повернувшись, заметил голотевта. Не менее удивленный, он выпалил:

— Доброе утро, доктор Кай, как дела? — Лохматая голова, беспорядок в одежде.

— Бессонница, — проговорила Джоэль, считая себя почему-то виноватой. — Ну а у вас?

Лейно казался вполне довольным собой.

— Я тоже не слишком долго спал и хотел сейчас выпить кофе на кухне. Не хотите присоединиться?

Джоэль решила не пить кофе. Зачем это она краснеет?

— Нет, спасибо, я лучше пройдусь, — она оставила его. «Неужели эта подстилка обслуживает всех мужчин на борту? — подумала она. — Но если и так, что мне до того! Во всяком случае Лейно теперь доволен, а ведь он казался таким унылым последние дни.

Но что было тому причиной? Мне показалось, что ночью после вечеринки он отправился к этой Малрайен и с тех пор, похоже, избегает ее. Неужели он надеялся получить приглашение в постель и вместо этого нарвался на отказ; или… они поссорились, но она любезно разговаривает с ним за едой, хотя редко добивается более чем односложных ответов».

Не знаю. Мне никто ничего не рассказывает. Наверно потому, что я никогда не спрашиваю. А я просто не знаю, как это делать. И ничего не знаю о людях вообще.

«На короткое время Эрик сделал меня полностью человеком, — но потом я опередила его и влюбилась в эту чересчур завораживающую реальность. Я сделалась картезианкой. Несколько последующих любовников-голотевтов пользовались своими телами как приложением к интеллекту, во всяком случае в отношении меня. Остальные были просто телами, гигиеническим средством… в лучшем случае ручными зверюшками. Неужели это сделало меня уязвимой для чар Крис, прекрасной ласковой Крис? Любить — значит быть ранимым… ах! Из этого ничего не получится. Правильно? Что же касается Дэна…»

Ноги несли ее в ход, ведущий к научному уровню, где располагался ее компьютер. Металл стискивал Джоэль своей узостью. Она вспомнила фразу из проведенного в Теннесси детства. Когда она уже работала в проекте «Итака», расширяя границы человеческого познания, приемные родители посылали ее в воскресную школу. Там армейский протестантский священник читал им молитвенник и Библию. Она вспомнила все это: выбеленные стены, банальную картину, на которой Иисус благословлял детей, окно, пропускавшее в комнату запах клевера и жужжание пчел, и своих одноклассников, аккуратно сидевших на прямых деревянных скамьях, а над головами бас рослого мужчины грохотал… «Окованные горем и железом».

«А знаешь, он был похож на Дэна, даже голосом. В эти юные годы он произвел на меня сильное впечатление. Интересно бы знать, невзирая на все его благочестие, хорош ли он был в постели? Прекрати!»

Джоэль улыбнулась:

— Почему? Разве это богохульство?

«Нет, — поняла она. — Это просто опасно. Я не смею позволить себе впасть в новое наваждение с Дэном. Получится новая Крис, а он принадлежит Малрайен. О, конечно, она охотно одолжит его мне, когда я захочу, и он согласится на это, но все равно будет сожалеть, что проводит время не с ней; прошедшие годы разделили нас. И мне будет одиноко, очень одиноко. И я не осмеливаюсь признать, что Декарт (создатель символов, в которых осталось научного смысла не больше, чем в Страшном суде) был не прав».

Достигнув нужного коридора, Джоэль направилась путем, который привел ее в астролабораторию. Дверь осталась открытой, она услыхала разговор в темном помещении и с удивлением остановилась.

Карлос Руэда Суарес:

— …да, я гарантирую тебе то, что правительство Деметры нуждается в полной реформе: должно быть, сама планета имеет право на более открытое выражение своих интересов в политике, но автономия? Независимость? Это же не зародыш нации.

«И у меня были на него кое-какие виды». Джоэль замерла на месте.

Сюзанна Гранвиль:

— Что ты называешь нацией? Разве Перу однороден? Или Английская конференция? Почему наши разрозненные колонии не имеют права создать свой собственный всемирный союз? — На испанском голос ее звучал почти без акцента, в голосе слышалась не застенчивость, не оживление, а некоторый пыл.

Руэда:

— Я слышу слова Дэниэла Бродерсена. Гранвиль:

— Я слушала его и училась. Руэда:

— И думала сама, как я вижу. — Горький смешок. — О чем мы спорим? Что значит для нас политика? Мы плывем в пространстве и времени. Земля, Деметра и все человечество не существуют для нас, и эта фразы нельзя считать бессмыслицей. Проверяй, если хочешь.

Гранвиль:

— Быть может, мы найдем дорогу, — и добавила на английском:

— Мы еще не побеждены, мой друг.

Руэда:

— И вновь слышу Дэниэла. Ну ладно, Сью, мы о многом переговорили с тобой за последнее время. О жизни, судьбе и Боге, о тех мелочах, что нам дороги — почему бы не вспомнить о Деметре? Но лучше сделать это, когда мы отдохнем.

Гранвиль, более мягким тоном:

— У тебя есть причина, Карлос. К тому же вид слишком завораживает, чтобы спорить. Погляди.

«Дэн не одобрит меня за подслушивание, — подумала Джоэль. — Я могла бы развернуться в обратную сторону, но ему бы понравилось, если бы я сумела предупредить их о своем появлении». Постаравшись, чтобы шаги ее зазвучали, она остановилась в дверях и окликнула:

— Привет.

Помещение было заставлено мрачными шкафами. Свет из коридора лишь чуть выхватывал из тьмы лица Руэды и Гранвиль, сидевших лицом друг к другу, соприкасаясь коленями. Позади них единственный видеоэкран источал чистейшую тьму, на которой покоились звезды, Млечный Путь, планета, окруженная желто-зеленым сиянием, а возле нее золоченая точка луны. Кейтлин предложила назвать планету Пандорой; никто не знал, что ждет здесь экипаж «Чинука», надежда или беда, или смесь того и другого.

Руэда вскочил, чтобы отвесить изысканный поклон.

— А, доктор Кай! Что привело вас сюда? — Ни он, ни линкерша как будто бы не смутились, впрочем, Джоэль показалось, что ее появление расстроило обоих.

— Я… я хотела проверить некоторые распечатки, — ответила она. «Какого черта, откуда это смущение?» — А вы?.. — «Зачем я начинаю прямо с этого вопроса?»

— Это не секрет, я думал, что все знают. Мы со Сью сделались на корабле настоящим балластом — в лучшем случае никчемными помощниками — и решили овладеть смежными специальностями, в которых нуждается корабль. Поэтому мы пришли поиграть с приборами, пока они не нужны.

«А потом занялись разговором, увлекшим вас на целую ночную вахту. Сколько теплоты слышалось в их голосах!» Джоэль поежилась немножко от предутреннего холодка.

— Понимаю, ну что ж, желаю удачи. — И направилась к своим компьютерам.

Выйдя на орбиту вокруг Пандоры, собравшийся в кают-компании экипаж «Чинука» с высоты двадцати пяти тысяч километров рассматривал планету на экране. Умирающее солнце, горевшее позади них, окрашивало съежившиеся океаны аквамарином, из которого бурыми, четко очерченными пятнами выступали континенты. Очертания редких водяных облаков казались словно бы прорисованными бледно-оливковой краской, густые темно-желтые тучи несли пыльные бури, нигде и пятнышка льда или снега, повсюду искрились обширные солончаки. Над горизонтом стояла луна, — иззубренный полумесяц, — в пол овину Луны, когда смотришь на нее с ныне утраченной Земли, или же Персефоны, видимой с потерянной навсегда Деметры. А вокруг — звезды вселенной.

Плавая перед своим экипажем, Бродерсен бурчал:

— Черт побери, нам придется послать вниз отряд, или же просто признаться себе, что мы не хотим домой. Видок малообещающий, но как знать, может быть, и Бета показалась бы нам не более гостеприимной, если не знать заранее. Так, Фиделио?

Инопланетянин отвечал соответствующим звуком. Глаза его были обращены к миру еще более чуждому для него, чем для людей-землян.

Некогда Пандора обладала нужной массой и располагалась на необходимом расстоянии от вполне подходящей звезды, чтобы породить жизнь. Растения выделяли кислород в воздух, покоряли сушу, кормили животный мир; годы эволюции за сотни миллионов лет произвели существо, умевшее думать и работать.

Но теперь планету терзала старость. Утомленная приливами, она делала один оборот вокруг оси почти за месяц. Ее ближайшая луна отошла далеко, другая — небольшое тело на собственной орбите — оторвалась вовсе. Давно иссякшие запасы радиоактивных веществ в коре более не производили тепла, способного передвигать литосферные плиты, превратив их в холмы. Сохранились только чудовищные отрывы там, где континентальный шельф рушился ко дну мертвых океанов, превратившемуся в покрытые коркой пустоши и соленые болота. Гаснувшее солнце уже сорвало с планеты большую часть ее атмосферы, — нагревом и солнечным ветром, от которого Пандору более не защищало магнитое поле. За воздухом последовала вода. Высыхая, океаны отдали растворенную в воде двуокись углерода, и парниковый эффект еще более повысил температуру.

В некоторых местах еще случались проливные дожди, в особенности на закате и на рассвете, но большая часть суши иссохла, и ветер ее сделался едок. Тропики, должно быть, сгорели. Во всяком случае, исследователи не обнаруживали в них признаков жизни. Растительность уцелела там, где прежде располагались умеренная и полярная зоны. В долгую, как на Земле, зиму и ночь, в двадцать пять раз более долгую, внизу царил колючий холод, днем же всегда было тепло.

Ситуация на планете будет ухудшаться еще два миллиарда лет, а потом, наконец, красный гигант заполнит все небо и сожрет свое дитя, прежде чем сжаться в ничто — в черный карлик.

— Мы уже обнаружили как будто руины разрушенных городов, — проговорил Бродерсен. — И небольшую наземную базу, которая излучает стационарные сигналы; еще мы обследовали передающий спутник, вероятно, используемый в качестве маяка для гостей, после того как они проникнут в Ворота.

Они с Вейзенбергом вышли в космос в специальных костюмах, чтобы исследовать спутник. Металлическая сфера размером с «Чинук» могла удивить разве что количеством рытвин, оставленных микрометеоритами. Они позволяли понять возраст спутника в системе почти лишившейся малых небесных тел. Люди решили, что расположенные на поверхности устройства преобразуют солнечную энергию в радиочастотный ход. Эффективный метод все же не отвечал представлениям Бродерсена о технике Иных. Еще более его огорчило отсутствие на спутнике существ, способных поприветствовать вновь прибывших или отозваться на продолжительные сигналы.

Бродерсен выставил вперед челюсть.

— Но вы знаете это, вопрос же заключается в том, что нам, на мой взгляд, нужно послать «Вилливо» и все хорошенько обнюхать… что, если кто-нибудь наведывается сюда время от времени? Более того, нас могут заметить и решить познакомиться.

Никто не возражал.

Он продолжал в самой непринужденной манере:

— Прекрасно, отлично. Тогда решаем, кто из нас отправляется вниз. Во-первых, я… тихо! Выслушайте!

Внизу не Дану. Там боту приходилось бороться с атмосферой и гравитацией — так сказать, сражаться с природой. Здесь экипажу придется высаживаться, а иначе зачем трудиться? А значит: нам понадобится солдат, дипломат, лесник и так далее. С должной скромностью, которой во мне слишком мало, напоминаю всем, что привык управляться с подобного рода делами.

Заткнись, Фил! В тот раз ты был прав, капитана действительно следовало поберечь, но ситуация изменилась. Могу немедленно назвать троих или четверых из вас, способных заменить меня на посту и вполне прилично справиться с делами. К тому же если я не смогу встряхнуться в самое ближайшее время, то скоро раскисну. Я закончил, подумаем кого еще можно послать.

Дебаты закончились быстрее, чем рассчитывал Бродерсен. Главным пилотом летел Дозса, Руэда вторым пилотом и заместителем (Сью Гранвиль показалась куда более расстроенной, чем когда шкипер выдвинул собственную кандидатуру), Фиделио, как специалист в общении с ксенософонтами, — бетанин серьезно кивнул, — и Кейтлин, потому что на сей раз действительно могла потребоваться медицинская помощь. Лейно застыл в молчании.

«Пиджин… О нет, нет! Я действительно выпустил ситуацию из-под контроля, разве не так?» Она протанцевала мимо. «Пиджин, что, если на том шарике нас ждет сущий ад?»

Глава 34

«Чинук» опустился на более низкую орбиту, наклоненную к экватору под углом, позволявшим «Вилливо» более удобно добраться до цели. Бот отошел, пыхнул паром и направился к планете. Ее темный щит постепенно заполнил все поле зрения; теперь он был не впереди, а внизу.

Привязанный к сиденью позади Дозсы и Руэды, беспомощный Бродерсен потянулся к Кейтлин и взял ее за руку. Она ответила твердым рукопожатием. Следующие минуты окажутся тяжелыми, и — кто знает — быть может, даже фатальными. Пусть атмосфера планеты уже обследована из космоса, знакомой ее назвать нельзя. А значит, она способна представить сюрприз, готовый низвергнуть корабль в пламени вниз. На поверхности «Вилливо» не было системы аэродромного наведения. Оставаясь на низкой орбите, корабль тоже не мог помочь, сперва нужно было подняться на синхронную. «Чинук» спустился пониже, чтобы выпустить посадочный бот, не имевший электростатической защиты от излучения звезды.

Ладонь Бродерсена сделалась влажной, он даже не мог сказать, чьи руки вспотели: его или Кейтлин. Она ухмыльнулась и прикоснулась к его большому пальцу своим. А потом повернулась назад, чтобы погладить Фиделио, сидевшего в специальном кресле. Бетанин коротко прикоснулся когтями к ее голове. «Ласка или, быть может, благословение?»

Они пронзили небо. Тоненький свист медленно превратился в рев, ударные волны сотрясали корпус, корабль вздрагивал. Спустя некоторое время Дозса оглянулся назад — по лицу его текли струйки пота — и сказал:

— Ну что ж, все в порядке.

Бродерсен отвечал приветливым восклицанием. «Проклятие! — подумал он без всякой благодарности. — Почему нас закупорили так плотно, что я не могу дотянуться до Пиджин и поцеловать ее? Ладно, подожди, девочка моя, пока мы сядем».

По долгой, гасящей энергию дуге «Вилливо» скользил над миром. Бродерсен завороженно глядел вниз, странным образом пытаясь понять, что он вот-вот ступит на эту почву своими ногами. Неужели так чувствовал себя и Армстронг? Он был таким сдержанным человеком. Ночное море катило свои валы под маленькой луной. Призрачные просторы солончаков закончились у подножия высокого — не в один километр — обрыва. За ним лежало плато, некогда бывшее континентом. Рассвет осветил голую охристую почву, спекшуюся до кирпича, потрескавшуюся и опаленную, на мгновение видимость закрыла пыльная буря. У сухого каньона выросло несколько четко очерченных ярких высоких коряг, поднимавшихся над грудами обломков. Неужели здесь был город?

Дозса запустил воздушные двигатели. Руэда принял на себя управление, сперва руководствуясь заранее рассчитанным положением солнца, а потом сигналами радиомаяка, призывавшего их к себе.

Они летели на северо-восток, земля поднималась. Помогало и время года: в Северном полушарии была осень, температура упала, и повсюду видны были признаки жизни. Разбросанные кусты, покрытые блестевшими кожистыми листьями, редкие высокие растения, смутно напоминавшие своими гротескными формами цереусы или юкки, начинали тесниться друг к другу, ручьи стекали в лужицы, красноватый дерн уже покрывал почву. Редкие рощицы древоподобных форм превращались в лес, фиолетово-бурые сучья, блестя, шевелились под силой ветра. Безоблачное небо над головой казалось пурпурным, а не голубым; застывшее без движения над ботом светило придавало ему зеленоватый оттенок. Заговорил Фиделио. Бродерсену пришлось сконцентрироваться, чтобы понять его хриповатые, с присвистом, испанские слова.

— По-моему, времена года здесь более контрастны, чем на обеих наших планетах, как с точки зрения биологии, так и погоды. Ничто не растет здесь ни долгими ночами, ни зимой, которая уже приближается, но, предположу я, в жуткую летнюю жару. Животные должны быть приспособлены к такому циклу. Должно быть, мы появились здесь в пору лихорадочного сбора припасов и подготовки к зиме.

Бродерсен хотел было сказать, что такое предположение далеко выходит за пределы доступных фактов, однако решил не делать этого. Бетанцы знакомы со многими мирами, и если среди них и нет вполне подобных Пандоре, то на паре планет могут существовать сопоставимые условия. К тому же в настоящее время его собственный интерес к местной экологии был вполне незначительным, если сравнивать с…

— А вот и цель!

Кейтлин вскрикнула, Бродерсен и Дозса в удивлении присвистнули, Руэда перекрестился, Фиделио пошевельнулся, распространяя резкий запах. Фотографии, взятые из космоса, мало соответствовали реальности.

Давным-давно здесь безусловно существовал город. Остатки стен еще поднимались в нескольких местах чащобы, хотя яркие краски и мягкие пастельные тона давно потускнели. Дерн, затягивавший лужайки, не мог справиться с большими каменными плитами, наполовину утопавшими в нем.

К северу от руин обнаружился комплекс из нескольких строений, на первый взгляд казавшихся целыми. Позволяя спутникам все рассмотреть, Дозса изменил нагрузку двигателей, и аппарат завис. Поначалу сооружения казались людям всего лишь причудливой массой, но потом глаза приспособились, обнаруживая их структуру и даже торжественную красу. Слагавшиеся в колонны гексаэдры гармонично переходили друг в друга, окружая центральную башню, сложенную из дуг и спиралей; венчал ее трехмерный золотой игольчатый шар. Между западной и восточной башенками протянулся крытый мостик, изгибавшийся с почему-то уместной здесь элегантностью птичьего крыла.

В двух километрах на север, словно наткнувшись на преграду, дебри расступались, окружая объект, способный служить базой для космических кораблей (для чего же еще?). Впечатляющее зрелище, как раз и заманившее сюда путешественников, предлагало взгляду куда меньше. В основном это была мостовая, отливавшая бирюзой; сторона квадрата почти равнялась четырем километрам. Ее ограждали того же цвета полуцилиндры (ангары, бараки?), их контуры дополнялись входами и локаторами. Над отдаленным концом поля возвышался большой голубиного цвета купол, окруженный пузырями меньшего размера. Над ними поднималась сложная металлическая паутина, вне сомнения связанная с радиопередатчиком и, возможно, с другими приборами. Приглядевшись, они увидели на ровном поле широкие круги, очерченные канавками. Неужели это люки, прикрывающие шахты, в которых отдыхали в безопасности корабли?..

Круги были едва различимы, поскольку весь объект окружило смутное мерцание, полусферой накрывшее поле.

Слезы бежали по щекам Кейтлин.

— Слава Создателю, — вырвалось у нее, — вот еще одна раса в нашей вселенной… она думает, познает, и… жива.

— Что? — рассеянно осведомился Руэда. Он пытался связаться с «Чинуком», который должен был уже выйти на синхронную орбиту. — Что ты имеешь в виду?

— Разве это неясно, парень? Вся планета разрушена, города пали, а здесь дома реставрированы в древнем стиле, погляди, ведь порт перед нами принадлежит к совсем другому архитектурному стилю. Кто, кроме самих пандорян, станет возвращаться назад, чтобы возвести подобный мемориал после того, как они перебрались через Ворота в более молодой мир?

Она высказалась по-английски. Бродерсен перевел вопрос на испанский, и Фиделио высказал свое мнение.

— Это кажется разумным, брат мой пловец, но некий клык тревожит плоть. Зачем им потребовались такие труды для простого — анг'гк к'храй — удовольствия? Чувства? Да — сентиментальности ради. Запоминающие устройства способны сохранить все воспоминания о материнской планете и голографически воссоздать ее при желании… много точнее, чем несколько ненужных домов на разрушающемся рифе.

Дозса вывел бот из режима зависания и повел его по кругу.

— Я могу ответить, — заметил он, — дома эти нужны. Их посещают.

— Почему ты так решил? — спросил Руэда. — Откуда и какие здесь могут быть посетители? Туристы? Едва ли; не считая этой копии, на всей планете ничего нет, кроме обломков. Фиделио прав; электроника может много точней воспроизвести старую Пандору. Кроме того, их ученые вполне могут приглядывать за происходящим. Но им не нужны столь сложные и громадные установки; я не сомневаюсь в этом, особенно если учитывать, что астронавтическая техника у них по крайней мере равна бетанской, если не выше.

— Только что я предложил несколько соображений по поводу здешнего жизненного цикла, — негромко сказал Фиделио. — Пусть они и разумны, но вполне могут плавать по воде, не пуская корней в истину. Гадать о софонтах, которых мы еще не встретили, просто водоворотная глупость. Возможно, мы никогда не узнаем их, но сейчас можно не сомневаться: нас ждет удивление.

— Жить — значит вечно удивляться, — отвечала Кейтлин. — Как это прекрасно!

— Сейчас не до этого, — перебил ее Бродерсен. — Лучше попробуем связаться с кораблем… Черт побери, Карлос, неужели они уснули на орбите?

Тут словно по приказу на экране появилось худощавое лицо Вейзенберга, замещавшего капитана на борту корабля. Обычное спокойствие оставило его.

— Как вы там? — едва не завопил он. — Все в порядке? Вейзенберг чуточку расслабился, лишь услыхав ответ и увидев здешние пейзажи в прямом показе и записи. Погруженная в голотевтику Джоэль восприняла все непосредственно своим умом. Остальные члены экипажа наблюдали, оставаясь на постах.

— Увы, непохоже, чтобы здесь кто-то жил, — проговорил со вздохом Бродерсен. — Ну что же, приступим к исследованиям.

Быть может, нам удастся узнать, когда здесь может появиться корабль, или придумать способ оставить записку, или… не знаю. Вейзенберг нахмурился.

— Кто-то приглядывает за этим местом, — предупредил он. — Или хотя бы что-то, иначе поле давно затянула бы пыль и на нем выросли бы кусты, а животные наложили бы куч. Будьте осторожны.

— Правильно. Итак, будем наготове. Ждите очередного интригующего сообщения.

После обсуждения на борту «Вилливо» развернулся и приблизился к базе сверху. В каждом крыле бота были установлены пулеметы. Дозса дал очередь, не собираясь кого-нибудь поразить или разгневать, просто чтобы прозондировать среду над комплексом. Руэда проследил за показаниями, а Бродерсен перенастроил камеру на замедленное воспроизведение с увеличением.

Пули поразили прозрачный полог. Трассеры, оставив огненные хвосты, разлетелись в разные стороны. Взвыв двигателями под управлением Дозсы, кораблик торопливо направился к чистому небу. Все молчали, пока не рассмотрели запись Бродерсена. Прежде чем отлететь, все пули проникли вглубь на несколько сантиметров и лишь потом отразились, расплющенные ударом.

— Хо-ха, — пробормотал Дэн, — и мы едва ли не влетели прямо туда… Фиделио, ты представляешь, что это такое?

Бетанин отвечал неописуемым жестом:

— Возможно, гиперзвуковые волны сверхвысокой амплитуды, с помощью гетеродина образующие квазитвердую оболочку. Или более тонкое и эффективное поле, неизвестное моему народу. Корабли Пандоры, опускаясь, должны излучить сигнал, выключающий его, и я не сомневаюсь в том, что мы не сумеем подобрать его методом проб и ошибок.

— Я тоже. Что будем делать дальше?

Вопрос Бродерсена был чисто риторическим. С самого начала они намеревались выйти на поверхность планеты — более того, решились на это медленно и осторожно. Дозса повел шлюпку вниз. Прогалина, находившаяся в лесу между базой и красивым сооружением, предлагала удобное место для вертикальной посадки и взлета. Дозса спускался сверхосторожно, напрягая реактивные двигатели. Ближнее обследование показало, что грунт выдержит давление аппарата. Тем не менее пилот убрал колеса и выставил полозья, чтобы взлететь при первых признаках опасности.

«Вилливо» остановился твердо и ровно. Умолк рев двигателей, и тишина зазвенела в ушах. Потом захлопало и зашипело; клапаны выпустили воздух, чтобы уравнять давление в боте и за бортом. Экипаж отстегнулся. Кейтлин требовательно поцеловала Бродерсена.

— Ну, — сказал он, обменявшись рукопожатиями со всеми вокруг, — собираемся. Держите оружие наготове. — Прихватив автоматическую винтовку, он пробрался мимо сидений в кабине и по лестнице в дне корабля спустился к шлюзу. И опустился в него, словно рассчитывая погрузиться в яд, что действительно могло случиться, вне зависимости от показаний спектроскопов.

Впрочем, он не ожидал этого: Сисяо Юань скончался на Бете, вдохнув смертельную дозу ядовитого газа в результате самого невероятного стечения обстоятельств, не имевшего прецедентов в собственном опыте бетан. Еще сложнее было подхватить местную инфекцию: грибковую, микробную, вирусную… учитывая, что две самых сходных биологии из всех известных Фиделио основывали наследственность на совершенно разных нуклеотидах. Обычно экспедиции бетан все же действовали с гораздо большей осторожностью; высылали машины с дистанционным управлением для сбора образцов, после чего анализировали их в герметичной камере, и только потом наружу выходил первый член экипажа, которого потом на всякий случай даже подвергали карантину. Впрочем, для этого на «Чинуке» не хватало людей. Посему шкипер удостоился почетного права исполнить обязанность морской свинки.

Выбравшись из люка, он сошел на землю словно во сне. «Это я, старина Дэн Бродерсен, первым из всех людей ступил на почву нового мира». Чуть ли не с головокружением Бродерсен нагнулся, чтобы прикоснуться к почве, взять щепоть и растереть на ладони. Теплая и сухая, она припахивала древесным углем.

И сразу же на него обрушилась жара как в пустыне Сахара. Просушенный воздух колол ноздри, губы и кожу, высасывая из них влагу. Разреженность атмосферы притупляла слух, однако ветер громко шумел, перебирал ветви, заставляя их качаться и шелестеть. Бродерсену подумалось, что так дует из печи. Пахло смолой.

Он огляделся. Здесь, снаружи, зеленое солнце куда сильнее преобразило цвета, чем он ожидал. Изменился упругий темно-красный дерн, мрачные стволы, поднимавшиеся на три-четыре человеческих роста и там разветвлявшиеся; глубокие тени за ними, где кусты слюдяными блестками отражали лучи солнца; кожа на тыльной стороне его собственной руки. Задумчивое небо отливало тирским пурпуром. Дюжина крылатых существ, взмахивая бронзовыми крыльями, пересекла прогалину. Вернулись москиты, которых нельзя было назвать насекомыми, отогнанными шумом посадки.

— Дэн, драгоценный мой, как дела? — походная рация донесла до него тревожный голос Кейтлин.

— Прекрасно, — отвечал он. — Честно. Успокойся. Сядь, вспомни наши представления об осторожности и подожди, пока я не удостоверюсь.

«Но как можно увериться, — подумал он. — Подобного не может быть. Возможно, в это самое мгновение я вдыхаю смерть». Тут Бродерсен обнаружил, что при всей своей маловероятности идея эта не тревожит его. «Тогда почему я опасаюсь пустить сюда Пиджин? Я не смогу отложить надолго этот миг».

Оглядевшись, он сделал несколько шагов и обнаружил, что теперь весит несколько больше: тяготение Пандоры превосходило земное на несколько процентов. К поваленному бревну жалось животное размером с кошку, и Бродерсен замер на месте. Бесхвостое и безволосое четвероногое покрывала иссиня-черная блестящая кожа, трехглазая голова — третий был на затылке — заканчивалась клювом, вдоль спины протянулся гребень. В свой черед заметив Бродерсена, создание сложило плавник и направилось прочь.

— Слишком быстро передвигается для рептилии и прочих низших созданий, — заключил Бродерсен переданное по радио описание. — Эквивалент земного млекопитающего? Едва ли, однако уверен, что заметил его лишь потому, что мои очертания и запах показались ему совершенно незнакомыми. Отсюда следует, что здесь доминируют животные с четырьмя конечностями, тремя глазами и клювом. Парус — это охлаждающее устройство, в нем может располагаться и сенсорный орган.

Наконец чудо, воплотившееся в этом зверьке, дошло до его ума. Вся эволюция, целостный лик самой жизни! И Айра Квик желал, чтобы человечество вовек зачахло в своем социологическом стойле!

Бродерсен отправился дальше. Прошел некоторое расстояние по прогалине и остановился снова. На этот раз он увидел след.

Подлесок был редок и не мог представить реального препятствия. И все же в лес убегала метровая полоска утоптанного суглинка. Насколько он мог судить, она шла прямо к зданиям, являвшимся его следующей целью. Палимый ветром, Бродерсен задумался, прежде чем продолжить движение. На противоположном краю прогалины он обнаружил ту же тропу, не сворачивая исчезавшую в чаще.

Ни на Земле, ни на Деметре животные не оставляют подобных троп. В ответ на прямой вопрос Фиделио ответил, что и на Бете дело обстоит точно так же. Ну что ж, на Пандоре могло быть иначе.

* * *

Бродерсен возглавил идущих, за ним в индейском походном порядке на тропе следовали Кейтлин, Дозса и Фиделио. Отряд был снабжен оружием, переносными рациями, фляжками, к которым все часто прикладывались, и легкими рюкзаками с разнообразным снаряжением. Воплощавший в себе логически обоснованный выбор, Руэда остался в кораблике, он отчаянно протестовал, но кто-то должен был оставаться у пульта, и его персона наилучшим образом отвечала требованиям. Если не считать стонов ветра и редкого скрипа, в лесу было тихо. «Деревья» — более напоминавшие гигантские суккуленты различных видов — и «тростники» росли поодаль друг от друга, должно быть в связи с недостатком воды, но их широко распростертые листья образовывали достаточно плотную крышу, и тени, прерываемые зелеными прогалинами, сделали окрестности более прохладными, чем на открытом месте. Люди то и дело замечали какое-нибудь торопившееся мимо создание, порхавшее или жужжавшее; однажды им удалось заметить вдали животное величиной с пони, также с вертикальным гребнем на спине, но, в общем, лес не изобиловал живностью.

— Жизнь плывет вверх по течению, изнемогает и тонет, — принялся рассуждать вслух Фиделио. — Когда солнце Пандоры начало предавать свою планету, высшие виды животных, должно быть, вымерли, если только разумные не прихватили их представителей с собой на новое место. Здесь выжили только небольшие, более примитивные существа. Эволюция началась заново. За последующие несколько миллионов лет солнце разогрелось не слишком сильно. — Он опустил усы в знак сожаления или боли. — Но потом оно снова опалит планету. Новое вымирание, новая гонка, потом все снова и снова, и каждый вид все слабей и слабей. И так до конца. Когда же Пандора полностью лишится жизни? Быть может, через миллиард лет.

«Миллиард лет, — думал Бродерсен на ходу. — Чтобы сосчитать до миллиарда, называя четыре числа в секунду, — он извлек мини-компьютер, — уйдет почти восемь лет. Миллиард полноценных лет… сколь упорно защищает жизнь свой арьергард в борьбе с неумолимыми Норнами».

Впрочем, а с кем же еще на самом деле сражается всякая раса?

Прогулка оказалась недолгой, хотя полдню предстояло длиться еще несколько земных дней. Лиственный полог окончился, и, очутившись под медным небом, они увидели перед собой дома неизведанные.

Подножия их заросли дерном, из которого поднимались кусты и юные деревца. Подобные утесам радужные стены были отвесны и уже вверху в сложном переплетении отступали, прикрывались колоннами. Ни одна дверь или окна не нарушали гладкую поверхность. Во двор можно было пройти, и Бродерсен повел свой отряд через портал. Природа стремилась вернуться и сюда. Корни еще не вспороли мостовую и бордюры, но низкая растительность уже жалась по занесенным пылью углам и тянула ростки вверх по пилястрам. Из галереи вверху вылетело крылатое создание, не из гнезда ли?

Но пришельцы не обратили на него внимания. Посреди двора стояла пара статуй.

Стоявшие на камне фигуры были изваяны из того же самого прочного материала, что и фасады. Реалистические подробности заставили предполагать в изображениях портретное сходство. Рост существа раза в два превышал человеческий — скульптор мог таким образом подчеркнуть их величие, — но Бродерсен усмотрел в этом истину. Нагота свидетельствовала об их двуполости (вероятной, сказал Фиделио, и Бродерсен вспомнил описание пластины, прикрепленной к первым станциям, посланным за пределы Солнечной системы).

Коренастые, длиннорукие, коротконогие, короткохвостые и двуногие, с тремя глазами на плоских, лишенных клюва лицах. Синие тела покрывали не волосы, не щетина, не чешуя и не перья… описание их внешности можно было продолжить и дальше.

Один из них в четырехпалых руках держал молоток и несомненный топор дровосека. Другой — кусок шкуры или ткани, на которой были изображены пиктограммы (иероглифы или…). Но позы совершенно чуждых людям созданий говорили о покое.

После долгого молчания Кейтлин пробормотала:

— Благословение вам, люди Пандоры.

— А не могут ли они быть Иными? — спросил Дозса приглушенным тоном.

Бродерсен качнул головой.

— Едва ли, — отвечал он. — Иные сооружали машины весом с луну из звездного вещества, чтобы пересекать вселенную, пространство и время. Они не занимаются подобными пустяками.

— А если пандоряне — ученики Иных? — предположила Кейтлин. Дозса придерживался прагматического подхода:

— Вы считаете, что это пандоряне? Откуда нам знать?

— Я думаю, так и должно быть, — отвечал Фиделио. — У этих существ четыре конечности и три глаза. Спинной плавник, клюв вместо челюстей, вне сомнения, возникли позже и восходят к примитивным животным, от которых произошли высшие формы нынешней эпохи.

«Если люди оставят Землю или вымрут все плацентарные млекопитающие, через многие века могут возникнуть новые виды, и предком их будет утконос, или ящерица, или червь», — подумал Бродерсен.

— Ну что ж, давайте оглядимся.

Конечно, в здание должен был вести какой-нибудь вход, но пришельцы не смогли его обнаружить.

— Итак, они время от времени возвращаются сюда и очищают двор от растительности, — утвердительно сказал Бродерсен. — Иначе он давно бы зарос.

— Но как часто? — поинтересовался Дозса.

— Чтобы определить это, — проговорил Фиделио, — нам нужно знать скорость роста этих растений, — а на это уйдет год или два. Но и тогда, в лучшем случае, мы будем располагать лишь оценкой. Десять лет? Двадцать? Вы можете здесь остановиться, гравитация подходит для ваших тел, но, на мой взгляд, едва ли вы сумеете жить здесь под открытым небом.

Кейтлин вздрогнула и обняла Фиделио. У него впереди был только год.

Ответив ей коротким жестом, он любопытствовал, подергивая хвостом и шевеля усами.

— Угу, — отвечал медленно Бродерсен. — Это непрактично. По-моему, мы можем оставить возле этих фигур послание — гравировку на нержавеющей стали. Знаки должны гласить… о… ну скажем: «Мы потерялись, планируем идти от ворот к воротам, следуя такой-то схеме, и просим отыскать нас».

— Но обратят ли они внимание? — усомнился Дозса.

— А ты на их месте? — отвечала Кейтлин. Он кивнул.

— Но как мы можем добиться, чтобы они поняли нас? — спросила она Фиделио.

— Не могу поймать даже самой малейшей идеи, — признал тот. — Через восемь лет непосредственных взаимоотношений с вашей экспедицией мы сумели достичь некоторого взаимопонимания. К тому же получается, что наши расы похожи друг на друга в большей степени, чем все остальные.

Он уселся назад на хвост и ноги, — длинный и изящный красного дерева силуэт средь цветастых раскаленных стен. Когти и перепонки верхней конечности прикрывали нос, пальцы нижних были скрещены.

— Нет, — сказал он наконец, со скрипом присвистывая испанские слова, быть может, ранившие его горло. — Я ничего не чувствую. Вспомните, если продолжать так, в конце концов можно вылететь в пустоту. И пандоряне не Иные. Быть может, они и знают Иных — но это не обязательно: почему их познания должны превосходить познания вашей или моей рас? Потом, даже если они смогут понять вашу просьбу, зачем им посылать экипаж по вашему следу, навстречу тем же опасностям. Кейтлин, самка любви, ты приказала бы это?

Она молчала.

Чуть помедлив, Фиделио сказал:

— Что касается меня, — я очень хочу поплавать со школой. Вы можете побыть здесь, пока не закончатся припасы, надеясь на помощь. Но я советую, пусть и ошибочно, искать дальше. Решайте сами, друзья мои.

— Нет, — вырвалось у Кейтлин на английском. — Нельзя позволять ему, морскому созданию, гибнуть в такой суши. Если он не сможет вернуться к своему морю, пусть по крайней мере увидит звезды.

Бродерсен печально улыбнулся и положил ладонь на ее плечо.

— Ты слишком торопишься, милая, — укорил он. — Я сам хотел сказать эти слова.

Более здесь нечего было делать, а жара уже угнетала. Если не позаботиться о себе, скоро придет и солнечный ожог, более торопливый и жестокий, чем на Земле.

— Ну что ж, заканчиваем поиски, — сказал Бродерсен Руэду по радио, — отдохнем несколько часов в лодке, — не выключай кондиционер, слышишь меня? — и придумаем, что делать дальше. Быть может, обойдем еще раз место посадки… или соорудим лестницу, чтобы добраться до арок наверху. Или же решим стартовать, хотя я лично возражаю. В любом случае мы скоро будем.

— Я приготовлю вам поесть, — пообещал Руэда.

Отряд вышел из ворот, уже не придерживаясь какого-нибудь порядка, люди направились в редкие заросли, располагавшиеся перед девственной рощей. Зеленое солнце пекло и жгло, гудел ветер.

Фиделио громко вскрикнул. Никогда еще не слыхали люди такого удивления и муки в голосе бетанина.

Тут Бродерсен увидел летящие из леса древки: толстые, короткие, с оперением и трехзубыми металлическими наконечниками.

— Ложись! — взревел он и сам припал к земле. Поливая лес, рявкнул его автомат, сбивая пулями сучья с вдруг сделавшихся кошмарными стволов.

Раздался дикий вопль, из засады выпрыгнула пара созданий. Потом Бродерсен узнает, что Кейтлин успела снять их своей камерой. Но в тот момент ему было не до этого. Он видел их очень отчетливо и не забудет до конца жизни.

Худощавые двуногие создания едва ли доходили ему до плеча… три глаза и клюв, на руках три равномерно расставленных пальца, ноги напоминали копыта, на спине поднимался плавник, бурая кожа. На обоих короткие брюки, у пояса нож и томагавк. Один сжимал нечто вроде арбалета, другой был ранен, и черная кровь текла по руке.

Не нападая, они бросились прочь и с криками исчезли в лесу. Бродерсен выстрелил в сторону ближайшего.

— Не надо! — выкрикнула Кейтлин. — Они испуганы, они бегут… Дэн, они же разумны!

Он позволил им уйти, но еще раз окатил лес очередью. Дозса присоединился к нему: в засаде явно участвовало не двое дикарей.

Однако отпора не было. «Мы испугали их, — решил Бродерсен. — Побежавшие ударились в панику. Быть может, я подранил нескольких. Будем надеяться, что так».

Он отпустил спусковой крючок. И сразу навалилось оглушительное молчание, лишь усугубленное голосом ветра. Бродерсен поднялся и огляделся и, не видя опасности, приказал:

— Стеф, твой караул. Стреляй при первом движении.

Сам он направился к Фиделио. Бетанин лежал в луже крови, оказавшейся пурпурной. Она толчками выливалась из раны, нанесенной стрелой, угодившей между нижней и верхней конечностями. Кровь забрызгала Кейтлин, пытавшуюся остановить ее.

Она поглядела на подошедшего Бродерсена.

— Бесполезно, — сказала она сухо. — У меня нет ни инструментов, ни знаний, ни времени. Задета главная артерия, жизненно важные органы… — поток ослабевал вместе с отрывистым дыханием Фиделио, уступавшего в борьбе за жизнь.

Кейтлин положила его голову к себе на колени Синие глаза обратились к ней.

— Фиделио, — сказала она по-испански, — ты слышишь меня?

— Si, — прозвучал слабый ответ.

— Фиделио, мы вернемся домой. Мы поможем твоему народу узнать все, что ему нужно. И научим любви, хотя, по-моему, скорей это вам подобает учить нас, — Gracias, — едва расслышал Бродерсен.

Кейтлин погладила мохнатую руку инопланетянина и тихо-тихо запела:

Спи, моя крошка, красная пчелка сквозь сумрак жужжит во мгле. Эобкейл из серой скалы вышел весь мир утопить во тьме.

Она напевала ее детям Бродерсена, древнюю колыбельную матушки Гартан. Звучала прекрасная мелодия.

Alend van och, дитя мое, счастье, сердечко мое, Заснет очаг, и сверчок для тебя поет.

Оставив их вдвоем, Бродерсен со всеми подобающими предосторожностями отправился обследовать чащу. Он не обнаружил ни убитых, ни раненых, хотя влажные белые пятна свидетельствовали, что он не промахнулся. Наверное, туземцы унесли своих раненых с собой. Подобрав для исследования брошенное оружие, он возвратился, К этому времени Фиделио уже не стало.

Доложив о событиях потрясенному Руэде, Бродерсен приказал:

— Нет, оставайся на месте, здесь слишком тесно для безопасной посадки, тем более что тебе придется управлять лодкой в одиночестве. Ты находишься в безопасном положении. Но если будут сомнения, взлетай! «Вилливо» слишком нужен всем остальным, чтобы беспокоиться о наших жизнях.

И, выслушав протест, добавил:

— Заткнись, мистер, и выполняй приказ. Он повернулся к Кейтлин и Дозсе:

— О'кей, стартуем. Ты в середине, Пиджин. Идем внимательно, стреляем при первом подозрении. А потом остаемся на борту шлюпки, пока «Чинук» не будет готов принять нас.

Кейтлин безмолвно указала на тело, лежащее возле ног. Он качнул головой:

— Нет. Мы не можем взять его; что тогда будем делать, если попадем в засаду на обратном пути. Но и потом я не стану организовывать вылазку, чтобы забрать тело. Очень хотелось бы это сделать, но… А как бы ты сама отнеслась к тому, что твои друзья будут рисковать жизнями, спасая твой труп? Фиделио уж точно не захотел бы этого.

— Пошли.

Глава 35

Готовясь к новому прыжку, космический корабль уносился от планеты в сторону Т-машины. После еды в первую вечернюю вахту кают-компания опустела: никто не хотел смотреть на Пандору с ее зеленым солнцем и не признавался в слабости, предлагая выключить видеоэкраны.

Бродерсен и Кейтлин опустили кровать — иначе они просто не могли сесть рядом — и привалились к переборкам, опираясь на подушки. Оба надели пижамы — что случалось крайне редко. Покоившиеся рядом руки соприкасались.

Жидкость в бокале Бродерсена ходила ходуном. Приложившись в этому дымному огню, — отпив и еще раз, — он заметил, что к рукам его возвращается уверенность.

— О Боже, Пиджин, о Боже, — простонал он, — я опять потерял члена своего экипажа. Я виноват.

— Что тут можно было сделать, мой дорогой, — отвечала она. — Никто не винит тебя.

— Кроме меня самого!

Позволив ему с полминуты посидеть, уставясь в пространство и глотая воздух, Кейтлин отставила свой бокал на боковую полку и, взяв за подбородок, повернула голову к себе.

— Вот что, Дэниэл Бродерсен, довольно, — отрезала она. — Ты жалеешь себя самого, а это самая низменная из эмоций.

Встретив суровый взгляд, брошенный из-под шапки распущенных бронзовых волос, он судорожно глотнул и кивнул:

— Да, ты права, прости меня. Конечно же, потрясение было сильным, но мне следовало принять его, как подобает мужчине.

Она обняла его за плечо.

— Драгоценнейший мой, не мучай этим себя. На тебя легла тяжесть, от которой теперь наконец можно избавиться. — Кейтлин поцеловала его — на этот раз скорее ласково, чем страстно.

Когда оба притихли, она вздохнула:

— По правде сказать, я не слишком волновалась за тебя. Вот Фил Вейзенберг в куда худшем состоянии.

— Ха! Да, он пропустил обед… такое несчастье у кого угодно отобьет аппетит.

Кейтлин прикусила губу.

— Ты не слыхал, каким голосом он говорил мне, что не придет к столу. Еще ты не видел его, когда мы высаживались и потом, когда готовились к старту… Нет, ты видел его, но не видал, не замечал. Он держался как спокойный, эффективный и вежливый робот.

Бродерсен нахмурился:

— Плохие новости. Кейтлин стиснула его руку.

— Не надо только беспокоиться о нем, сердце мое. Я посмотрю, что можно сделать. Я знаю, что вы — старые друзья, но мне кажется — он не откроется перед тобой, чтобы не добавлять лишней тяжести. Со мной ему будет легче.

— М-м-м; ты наделена этим даром… Ну хорошо. — Бродерсен выпил и вдруг охрипшим голосом бросил:

— Хотелось бы знать, почему эти черти набросились на нас.

Кейтлин помедлила, подбирая слова.

— Они не черти, Дэн, — отвечала она мягким голосом. — Они — разумные создания, подобные нам с тобой; охотники, чьих редких жилищ мы не могли видеть сверху. Наши собственные предки были такими же, и не столь уж давно. Как я рада тому, что мы, похоже, никого не убили.

— После того, что они натворили?

— Подумай сам. Кто они? Раса, возникшая из низших животных за последние несколько миллионов лет, когда солнце стало гаснуть.

— Ну, это очевидно.

— Думай дальше, Дэн. Прежняя разумная раса переселилась на другую планету. Должно быть, они заглядывают сюда — из почтения или скорбного любопытства. Но зачем им устраивать эту бузу, содержать флотилию кораблей, заново возводить эти старинные здания, ставить собственные изваяния? Только затем, чтобы помочь своим наследникам смягчить самые жуткие ужасы здешней жизни. Дать новому народу полезные вещи — скажем, кованные из железа наконечники стрел для охоты, — но понемногу, не часто — раз в столетие, может быть; чтобы здешний народ научился употреблять эти предметы во благо себе, а не злоупотреблять ими… — Кейтлин прикрыла ладонью рот Бродерсена. — Тихо, макушла, позволь мне закончить. На мой взгляд, старшие направляют все развитие юной культуры, всех различных культур, которые могут существовать на бедной Пандоре. Наверно, руководство осуществляется еще более медленно и осторожно — чтобы природный дух и гений этой расы не засох преждевременно, а процветал. Это объясняет появление изваяний: они напоминают об учителях, которые вернутся через несколько поколений и вновь откроют свои школы; учителях, которые, на мой взгляд, делают все, чтобы не превратиться в богов. Ну а потом, задолго до того как эта планета окончательно испечется, новая цивилизация созреет и сумеет отправиться к звездам.

Улыбнувшись, Кейтлин отпила из бокала и прикоснулась губами к щеке Бродерсена.

— Разве идея моя неразумна, дорогой мой? — спросила она.

— Что ж… нам остается только гадать, — он шумно поставил бокал на полку со своей стороны. — Но какого черта они в нас стреляли?

— Откуда им знать, кто мы? Никто из нас не напоминал учителей. Мы могли показаться им демонами, вторгшимися в священнейшее из святилищ. Или угодили сразу в две новых разновидности зверя — в смертельно опасных и мясных. Фиделио говорил, что сейчас они делают припасы перед суровой зимой, — для подруг, детей, всех, о ком заботятся. Он мог бы погибнуть в Колесе — от злых рук. Но здесь смерть ему принесла ошибка, порожденная в конечном счете любовью.

— Мы не предвидели этого. Вселенная застала нас врасплох.

— Так будет всегда, Дэн, и ты знаешь это.

Он нервно кивнул, осушил бокал, поставил его и повернулся к ней:

— Пиджин, твои слова заставляют мир вновь мне казаться хорошим.

Они прижались друг к другу — и более ничего. Почувствовав, что напряжение оставило Дэна, Кейтлин уложила его на спину. Он закрыл глаза. Она поцеловала его. Дэн улыбнулся, и она прижалась к нему. Скоро он уснул.

Потом Кейтлин выпила немного виски. Поднялась и стала расхаживать босиком у кровати; пальцы крепко сжаты, на лице не утихающая скорбь. Наконец, поглядев на капитана, она убедилась, что тот крепко заснул, отправилась к приватному интеркому и набрала номер.

Из приемника донесся голос Вейзенберга:

— Да?

— Надеюсь, что не разбудила тебя, — сказала она.

— О нет. Сейчас еще не поздно. — Так могла бы говорить и машина. — В чем дело, Кейтлин?

— Мне бы хотелось переговорить с тобой, если ты не против. Он помедлил.

— Это срочно? Я устал, повеселить тебя не сумею.

— Какое к черту веселье? Оно не входит в перечень твоих обязанностей. Просто мне нужно переговорить с тобой. Ты выставишь меня сразу, как только захочешь.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Спасибо тебе, Фил, дорогой. Я буду у тебя через два квантовых перехода.

Выходя, она коротко улыбнулась спящему Бродерсену. В коридоре она столкнулась с Лейно. Взлохмаченный и неряшливый, он шел, дымил марихуаной.

— Добрый вечер, — сказала она.

Тот охватил взглядом ее фигуру. «Пожалуй, пижама действительно тонковата».

— Куда ты направляешься? — спросил он.

— У меня неотложное дело, Мартти, прости. — Кейтлин прошла мимо него. Лейно приподнял было руку, чтобы остановить ее, но тут же опустил. Она подошла к двери Вейзенберга и вошла внутрь. Он это видел.

Заперев за собой, Кейтлин чуточку помедлила. Комнату освещала единственная флюоролампа, светившая на нижнем пределе накала. Погашен был и видеоэкран, способный отразить большую часть знаний человечества. Вейзенберг сгорбился в темноте, свесив руки по бокам кресла, опустив подбородок на грудь.

Голову он поднимал буквально в несколько приемов.

— Привет. Хочешь чего-нибудь?

— Ага, но крепкого не надо. Не вставай, Фил. — Она взяла кресло и пододвинула его, так, чтобы сесть напротив инженера.

Вейзенберг опустил глаза.

— Прости, но я ведь предупреждал тебя о том, что устал.

— Устав по-настоящему, ты бы сейчас храпел, — она наклонилась вперед и взяла его руки в свои; теплота соприкоснулась с холодом.

— Что случилось?

Он выдавливал из себя буквально по слову:

— Разве ты не скорбишь о погибшем Фиделио?

— Скорбишь — это слишком слабо сказано.

— Ну тогда считай, что я… оплакиваю нашего второго спутника. — Вейзенберг чуточку поежился. — И не хочу, чтобы ты поднимала из-за этого шум. Просто у меня нет твоей способности… — он умолк.

— Какой способности? — спросила Кейтлин мягким, но требующим ответа голосом.

Он глотнул.

— Прошу… пойми меня правильно… не хочу оскорбить тебя, я не думаю, что ты… воспринимаешь… не так глубоко… быть может, и глубже… но у тебя есть… твой дар… ты придумываешь песни и… изгоняешь ими… самую худшую боль… как это было на похоронах Сергея… так? — Он глотнул. — Я хотел бы услышать ту песню снова. Это поможет.

— Нет, Фил, — сказала она. — Я не буду оплакивать Фиделио. Вздрогнув, он поглядел на нее.

— И это правильно, понимаешь, — объяснила она. — На самом деле я не знала его. И никто из нас, кроме летавших на «Эмиссаре». Из них ближе всех была к нему Джоэль Кай, но сколько она знала на самом деле? И что могу рассказать о нем я? Лишь часть событий. И ничего, что касается именно его. Фиделио достоин большего, чем поверхностная песня.

— Я не вполне понимаю тебя. Губы Кейтлин дрогнули.

— Ну что ж, ты не бард. А мы странные люди.

Опустив его руки и пристально глядя прямо в глаза, она откинулась назад и сказала:

— Подумай вот о чем. Ты не дрогнул, когда из жизни ушел Сергей, а ведь он давно стал твоим товарищем и был человеком — существом тебе вполне понятным. Честь и память Фиделио, но мы не были близки с ним. Это вещь немыслимая, и он тоже не был близок нам. Да, мы можем оплакать его, — я воспользуюсь твоим словом, Фил. Но не стоит горевать, вот что я хочу сказать тебе.

Он вздрогнул и поджал губы.

— Полегче, дорогой, полегче, — сказала она. — Чего бояться? И стесняться тоже? Сегодня в тебе что-то надломилось, и я, кажется, знаю, что именно.

Тоненькое облачко гнева окутало его.

— Видишь ли, возможно, ты хочешь хорошего, но у меня нет сил на светские разговоры. Прости меня, но я хотел бы лечь.

Она подняла ладони и усмехнулась:

— Прошу вас пользоваться языком моей профессии, Филипп Вейзенберг. Я занимаюсь не светскими разговорами. Я просто хотела сказать, что знаю причину твоей беды, и она делает тебе честь.

Пытаясь возразить, Вейзенберг открыл было рот и осекся. Кейтлин продолжала говорить самым серьезным тоном, вновь взяв его за руки:

— Теперь, когда Пандора подвела нас — и самым мрачным образом, — когда нам снова приходится продолжать свою дикую охоту, вдруг оказалось, что ты более не способен на это. А ты был нашей башней, опорой… силой — ровной, спокойной, более надежной, чем даже Дэн. Быть может, никто не плакал у тебя на плече и не плачет, хотя меня не удивит, если это окажется иначе — но ты был полон отваги и здравого смысла, что помогало нам превыше всякой меры. Ты никогда не занимал уверенности у нас. А сам наделял ею очень ненавязчиво.

— Ну а кто давал тебе?

— Но теперь, когда надежда вновь увидеть столь дорогих тебе родных оставила тебя…

Кейтлин поднялась и склонилась над Вейзенбергом, обняв его за плечи. Тот напрягся и попытался сбросить ее руки. Она не уступила. Локоны ее рассыпались по его белой форменной куртке.

И вдруг он рывком обнял ее, припал лицом к мягкой груди и зарыдал.

— Сара, Сара! — Плавным движением она скользнула ему на колени и обняла его, не дрогнув, когда объятия его сделались слишком крепкими.

Он позволил себе слабость лишь на пару минут, а потом вновь обрел контроль.

— Прости, Кейтлин… я не хотел…

— Тихо, — она припала к нему. — Мужчине дозволительно плакать. Плакал Ахиллес, плакал Кухулин.

— Я… знаю… но… об-обстоятельства… подрывают бодрость духа.

— Ну что ж, Филипп, мы здесь вдвоем, и я никому не скажу. Сегодня мы вместе, я слушаю тебя.

Она слушала его рассказ о жене, детях и внуках, потом, почувствовав, что ноги онемели, опустилась на койку, чтобы быть рядом. А потом, когда голова его вновь поникла, раздела его и уложила.

Он смущенно поблагодарил. Она рассмеялась и, прикрыв локтем глаза, обещала:

— Не буду подглядывать. Скажешь мне, когда будешь готов, я хочу убедиться, что ты заснул.

Вейзенберг выполнил ее желание. Она подоткнула вокруг него одеяло, села рядом на постель, позволила выговориться. И сама поделилась своими догадками о пандорянах. Он нашел их утешительными.

И все же он не смог уснуть. Чуть придремал, но сразу проснулся с криком.

— Я могла бы предложить тебе выпить микстуру или пилюлю, — сказала она наконец, — но в таком состоянии они не подойдут. — Припав к нему, Кейтлин скользнула под одеяло.

— Эй! — воскликнул он, когда ее ладони прикоснулись к его груди. — Подожди! Что ты делаешь?

— Фил, сейчас тебе нужно, чтобы тебя обняли и поцеловали. Разве твоей Саре сейчас не все равно?

— Ах, ах… нет, не… — он скривился. — Я стар и жутко устал.

— Я ничего не хочу от тебя; пойми, что ты не одинок. — Она щелкнула выключателем, погасив свет. А потом долго ласкала его и нашептывала, словно мать над ребенком.

Наконец Вейзенберг спокойно задышал. Она осторожно попыталась освободиться. Но руки его не ослабли, и она опустилась назад.

— Кейтлин, — прошептал он, наполовину погруженный в дрему. А потом она неторопливо и нежно его любила. После нескольких ласковых слов он уснул.

Кейтлин закрыла за собой дверь и повернула к каюте капитана, когда Лейно появился из-за изгиба коридора, шумно и неровно ступая в холодном безмолвии. Заметив ее, он остановился, подбоченившись, дымя сигаретой.

— Ну, — сказал он, — второй раз добрый вечер. Значит, развлекаемся сегодня, миз Малрайен, так, по-моему?

— И да и нет, — отвечала она ровным голосом. — У нас с Филом было важное дело.

Лейно поднял брови. Глаза его охватили ее тонкую фигуру и взлохмаченную голову. В месте, где сходились бедра, расплывалось влажное пятно.

— Вижу, — сказал он. — И о чем же вы говорили?

— Мартти, дорогой, ты ведь понимаешь, что об этом лучше не спрашивать. Нам ведь и так негде уединиться. Или это заговорила в тебе травка? Сколько ты уже выкурил? Ты все это время расхаживаешь по этому кругу.

Он взвился:

— Не зови меня дорогим!

— Неужели я должна звать тебя врагом? — Кейтлин шагнула к нему. Мартти отшатнулся, словно бы намереваясь отступить, сохраняя в целостности свой личный мирок. Но не смог этого сделать. Она обвила рукой его шею, положив ладонь на затылок. Зеленые глаза впились в молодого человека:

— Ты тоже получил слишком тяжелый удар. И ты пытаешься восстановить равновесие, разве не так? Но делаешь это не правильно, травка только ухудшит твое состояние.

Он оскалился:

— А что ты хочешь предложить?

Она посмотрела на него мгновение, прежде чем улыбнуться.

— Ну, — отвечала она гортанно, — …он работает.

Мартти глядел на нее. Колени Кейтлин дрогнули, когда она положила руку ему на грудь.

— Мы с тобой не закончили дело, Мартти, — сказала она. Тот попытался отодвинуться, но она не выпускала его.

— В последнее время ты часто перенапрягался, — продолжала она. — Наверно, ты не представляешь, что такое часто случается. Тогда ты не позволил мне помочь, хотя я хотела это сделать. Но я с тех пор не оставила этого намерения.

— Ты хочешь сказать, что… — он не мог продолжить. Забрав сигарету из его пальцев, Кейтлин выбросила ее на палубу.

— Ковру не будет вреда, а автоуборщик соберет и окурок и пепел. Я же сказала тебе, что ты встал не на тот путь, дорогой Мартти.

Он прижал ее к себе.

А потом в своей каюте он лежал довольный и ошеломленный. Пошевелившись, Кейтлин спросила:

— Ну, теперь видишь, что я права?

— Права, — пробормотал он. — Действительно, спасибо тебе, Кейтлин. — И с легким усилием, разглядывая сквозь полуприкрытые глаза потолок, заставил себя повторить:

— Спасибо тебе. Боюсь, что я слишком поторопился. Может быть, ты побудешь со мной до утра?

— Согласна, мы девки жадные и бесстыжие, — она поцеловала Лейно.

Немного поспав, они полюбились в третий раз, а потом отдыхали, привалившись к переборке, как недавно сидела она возле Бродерсена. Каюта согрелась и наполнилась животными запахами. Приближалась утренняя вахта.

— А сегодня ты придешь ко мне? — спросил он. — Мне не хотелось стоять на пути Дэна, но, если ты сможешь, будет прекрасно.

— И насколько ты хочешь именно меня? — Она ухмыльнулась. — По-моему, Фрида вполне могла бы удовлетворить тебя.

Мартти обнял ее. В голосе его послышался горский акцент:

— Не хочу я говорить плохого о Фриде, Кейтлин, но ты много красивее, да и живее, впрочем.

— Хорошая, красивая, живая; если это так, я рада.

— Что? — Он повернул голову, чтобы поглядеть на нее.

Кейтлин не отвела глаз:

— Знаешь, я опасалась, что ты влюбился в меня. Это было бы скверно.

Потрясенный, он возразил:

— Это действительно так, Кейтлин!

— Сегодня вечером ты не сказал мне об этом ни слова… пожалуйста, подожди. Дай мне закончить. Я ни в коем случае не задета и не обижена. Подумай, как плохо получится, если каждый мужчина здесь будет желать меня. Я думаю, что мы стали с тобой добрыми друзьями, Мартти, и ценю это. — Она обняла и поцеловала его.

Он почти не реагировал, а когда она отпустила, он поглядел на нее с ужасом.

— Кейтлин, сердечко, я люблю тебя, — выдавил он. — Для меня прекрасней тебя никого нет на свете.

Она села, распрямилась и хлестнула его словами:

— Почему же тогда ты смог сойтись со мной, лишь увидев во мне шлюху?

Он задохнулся. Кейтлин продолжила, словно кинжалом ткнув пальцем в его грудь:

— Слушай меня, Мартти Лейно. И учти: я не стала бы этого делать, не беспокоясь за тебя. Легче отдаться тебе и оставить валяющимся в собственной ограниченности. Так, вне сомнения, окажется легче для нас обоих, пока будет длиться наше путешествие. Но этого может не хватить до нашего маленького судного дня. Мы можем обнаружить путь назад. И в этом случае ты захочешь жениться. Подожди, ты хочешь сказать, что женишься на мне. Предупреждаю тебя, что это невозможно, но так или иначе — безразлично. Тебе нужна жена, которую ты уважаешь, жена, которой ты сможешь гордиться.

«Мартти, неужели ты сможешь быть мужем женщины, которую уважаешь?»

…Потом, когда смолкли крики и боль утихла, они лежали спокойные. Она шептала во впадину между его плечом и шеей:

— Ох, прости меня. Я решила, что это следует сделать — ради тебя самого и лучше всего сейчас; и никто не сумеет сказать этого лучше, чем спутница по кораблю. О, я прекрасно знаю, что укоренившиеся привычки в мышлении нельзя изменить за день. У нас будут недели, месяцы, быть может, годы. Не страшись. Я не буду расспрашивать, как ты относился к своей матери или к сестре, особенно к Лиз. — Он дернулся. — О, дорогой Мартти, я не буду этого делать. Это ненужно и не благородно, как я полагаю. Ты уже сам все знаешь, все знание уже сложилось воедино в твоем мозгу. Нужно только, чтобы оно просочилось в кости. Пойми, мы — женщины, не святые сосуды, навек оскверняемые, когда мы покоряемся той самой частной страсти, которую ты знаешь. Мы в этом едва ли отличаемся от вас, как и вы от нас в своей хрупкости.

— Кейтлин…

— Твоя жена, возможно, решит принадлежать только тебе одному, как пока относилась Лиз к Дэну. В этом нет ничего плохого, если вы оба действительно хотите именно этого. Но у нее есть свое право на все те свободы, что есть у тебя, и если она потребует их, то сделается не меньше, а больше. Да, свобода может принести одиночество, она может сделаться пугающей, поэтому многие отрекаются от нее по собственной или — что действительно скверно — по чьей-то чужой воле. И мне часто кажется, что в ней и кроется вся суть человека. А все остальное может сделать машина или животное. Но свобода принадлежит только нам.

— М-м-м… м-м-м… мы нарушаем ее…

— Конечно. Мы ведь только обезьяны, чьи мозги переросли собственные тела. И если мы когда-нибудь встретим Иных, то, может быть, сумеем хоть на кроху понять, что такое истинная свобода. А пока давай будем достойны ее в меру возможности.

Кейтлин негромко усмехнулась:

— Ой, дай помолюсь, Мартти! Пора готовить завтрак. Но сперва, если ты не устал, что вполне возможно, тут многие бы устали… если ты не устал, я бы хотела тебе кое-что доказать.

Потом оба смеялись, и она сказала:

— Ну что плохого в том, что завтрак однажды задержится на час или два, правильно?..

Все спали. Фрида и Дозса вместе, остальные поодиночке; Бродерсен и Вейзенберг спокойно; Джоэль, приняв снотворное, забылась в тяжелом сне; Руэда крутился под одеялом; Сюзанна с улыбкой — приходившей, уходившей и вновь возвращавшейся. Под управлением роботов «Чинук» приближался к транспортной машине.

Глава 36

Я был сыном Племени, отец мой входил в общество Маиса, как подобает почтенному человеку, ни в коей мере не желающему возвыситься над остальными. И все же в десятом месяце перед моим рождением, в ночь, когда он и сотоварищи в киве благословляли своих мертвых, матери моей приснился странный сон. Ей казалось, словно бы явились качина и лаской увлекли ее в свой прекрасный мир, что под нашим миром. Там она преклонила колени над циновкой и, поддерживаемая сестрами, произвела меня на свет. Мужчины из общества отца — после должного очищения — пляской оградили меня, окурили священным дымом из трубок и помолились.

Не добившись никакого знака, ни доброго, ни плохого, они решили, что я просто новый мальчишка, и показали меня Солнцу. А потом я плакал, ворковал, брыкался, дремал, меня качали руки моих родителей и родни, пил жизнь из грудей моей матери, привязанным к колыбели-доске. Она носила меня на спине, а сама работала на полях, засеянных бобами, тыквами, хлопком. Тогда голова моя была плотно прибинтована к дереву, чтобы череп мой сделался плоским и я стал красивым. Скоро я подрос и перешел под опеку старших детей. Мы играли в счастливые игры, в которые редко вторгались шквалы слез. Но первое, что я помню, — это ворон, кружащий над головой. Я стоял возле края утеса, напротив меня дальняя стена каньона восставала из заросших ивой глубин и, пройдя сквозь кактусы и можжевельник, вставала нагим камнем над яркой и пыльной зеленью; а над синими тенями на бурой скале, среди жары, света, покоя и смолистых ароматов, в небе, безграничном настолько, что взгляд мог затеряться в нем навеки, кружила эта гордая летучая чернота!

Наш пуэбло размещался на уступе, расположенном на половине склона каньона. Высоты давали тень, когда пек летний полдень. Селение наше не было ни большим, ни малым. Помню приятные под рукой грубые сырцевые стены. Внутри дома было сумрачно, но уютно во все времена года. Лестницы соединяли дома, расположенные на разных уровнях, и мы пользовались ими, и уходя на работу, и собираясь в гости. Мы старались держаться вежливо, но я помню много веселья. Поблизости от селения был ключ, но мы спускались по тропе к реке, чтобы половить рыбу, омыть тело или нарвать травы; в жаркую погоду, ища прохладу, дети возились на песчаных отмелях, а старшие сидели на берегу, серьезные и приветливые. Остальные тропы вели к другим пуэбло, или на вершину, где соплеменники выращивали урожай и рубили деревья (объяснив сперва им нашу нужду), охотились, искали во сне или медитации единства с духами. Здесь в ясную ночь, — а иных мы почти не знали, — человек мог увидеть несчетное количество звезд; разгоняя тьму, они усыпали небо вокруг Хребта Мира; лишь полная луна затмевала это великолепие, таинственным образом освещая землю.

Да, творение было полно света. Самые могучие тучи приносили столько же света, сколько и тьмы. Наши мертвые, ради которых мы разбивали самые красивые горшки и хоронили с ними вместе, — даже наши мертвые видели этот блеск, пребывая в мире под миром, или незримо присутствуя возле нас.

Я возрастал от обязанности к обязанности. Сперва я помогал приглядывать за отнятыми от груди младенцами. Потом помогал выращивать кукурузу, чем по праву занимались мужчины. А потом переносил тяжести, управлялся с орудиями, слишком тяжелыми для женщин. По указанию старших охотился, рубил лес, скитался, участвовал в обрядах, подобающих моему возрасту… учился тому, что должен знать мужчина. Не считая тех немногих работ, что были слишком тяжелы или скучны, мы радовались всему, что делали. Ну а занятия, которые никому не нравились, исполняли, ощущая удовлетворение от того, что тем самым помогаем нашему пуэбло, и старались сделать по возможности их более радостными. Скажу, например, что, когда женщины мололи зерно, которое приносили с поля мужчины (после того как мы убирали наши дома, чтобы зерно вошло в них с радостью), они устраивали праздник, и болтали над метате, а в дверях стоял мужчина и играл для них на флейте.

Когда конечности мои удлинились, все отметили, как я похож на мать, но от отца во мне ничего не было. Это вызвало разговоры среди низких умов. Сплетни смолкли лишь потому, что Племя считает отношения между мужчиной и женщиной делом обычным, а не священным. Отец мой просто увидел в этом знак того, что, повзрослев, я должен вступать не в его общество, а в общество дяди. Так, впрочем, случилось бы и при естественном ходе вещей, поскольку происхождение и родство мы считали по женской линии.

Не буду говорить о том, что случилось потом. Я не вправе рассказывать об обрядах посвящения; скажу лишь то, что они окончились в киве, когда из сипапу восстали духи, чтобы благословить нас. Там я присоединился к обществу Трав. Мне пришлось потом потратить годы на изучение растений, способных исцелять, причинять боль и вред, облегчать боль, придавать еде вкус, наводить странные сны, — таких следует избегать; научился я и разговаривать с каждым растением с уважением и любовью.

Потом я женился, обрел свой дом, выполнял обязанности мужа. Добродетельная супруга скоро сделалась более привлекательной для меня, чем восход луны или цветы юкки. А когда она подарила мне первого ребенка, я вынес его и показал Солнцу!..

Конечно, мы жили не только в радости, среди нас были калеки, некоторые заболевали, и мы не могли излечить их, многие умирали молодыми; потом все мы старели, зубы истирались до десен, плоть иссыхала, стариков охватывала слепота и глухота, делавшие их бесполезными. Однако добрые дети и внуки заботились о старцах, памятуя о том, что те когда-то заботились о них, новорожденных; ведь, являясь на свет, испытываешь жестокое потрясение.

Нередко нам приходилось отражать набеги кочевников, обитавших под плоскогорьем. Эти полынные прыгуны, братья койотов, обладали более сильными луками, чем наши, и жили только ради войны. При мне они захватили пуэбло, замучили до смерти тех мужчин, что не погибли в бою, изнасиловали женщин прежде, чем угнать их, и оставили детей погибать. Печаль напомнила нам о древних средствах защиты, которыми мы пренебрегали, а после трагедии мы выучились держать оборону, пока голод не прогонял дикие шайки прочь. Тем не менее я помню жуткие битвы.

Но не только клыкастые души понуждали их нападать на нас. Заставляла их и нужда. В дни моей жизни разразилась засуха. Память Племени сообщала нам о двух кряду не знавших дождя годах, и легенды утверждали, что они были очень скверными. Теперь же мы насчитали три, четыре, пять… иссыхал наш урожай, семена не всходили из спекшейся почвы, если мы не поливали их без конца… шесть, семь, восемь… побледневшее солнце разило нас, и над раскаленной землей дрожало марево. Зимы сделались сухими, спокойными и пронзительно холодными… девять, десять, одиннадцать… мы делили ту пищу, которую могли собрать. Старые и малые гибли. Умерли и четверо моих детей, двое на моих глазах, двое, пока я молился.

Пришел и за мной Призывающий. Он вознес меня в мир, который не лежит ни над миром, ни под миром и ни за ним, а охватывает его целиком.

О том, что было потом, нет слов. Нет слов у того, кто проводил ночь с любимейшей из женщин, или в киве, или помнит ночь, когда мать умерла на его руках. Я был всеми богами, которые существовали, и понимал все на свете. Прекрасное и жуткое ощущение, выходящее за пределы мечты. Большего в этом теле я не могу вспомнить.

Наконец Единый сказал слова, которые теперь я могу передать только так: «Ты вернешься к жизни. Если хочешь, забудь о том, что видел здесь. Подумай хорошо».

Парящий в непередаваемом покое, я долго думал и наконец сказал:

— Нет, не забирай от меня больше, чем нужно. — В самом деле, я помню ободряющий смех, который мог оказаться рыданием.

Я вернулся к Племени. Они не поняли, что я отсутствовал. А я не мог объяснить этого. Я оставался мужчиной, радовался своей жене, выжившим детям, друзьям, горевал о своих утратах и потерях. Теперь меня находили странным, потому что я подолгу пребывал в одиночестве под звездами.

Двенадцать лет, тринадцать… мы жались к домам, к могилам предков, словно лишайник к скале. Но мы не лишайник, подумал я. Мы — Племя. И перед нами не мир, застывший в единой гармонии, которую может нарушить лишь черное волшебство. Мы поступаем скверно, вешая за пальцы в наказание за колдовство мужчин и женщин, поддавшихся этой скверной привычке. Я узнал, что мир вечно преобразуется, что он куда просторнее и разнообразнее, чем мы считаем. Не знаю, хорошо это или плохо, но это правда.

Если мы останемся здесь, мы погибнем. Нам следует перебраться в лучшие края.

Я говорил, я предсказывал, я гневался, я возвысил себя над остальными, и меня презирали за это. Я отправился странствовать и собрал сведения о землях, в которые мы могли бы уйти. Зная это, я сумел убедить народ. Я стал великим целителем, за что получил свидетельство благосклонности качина.

И наконец я увел их.

Теперь мы процветаем и каждый год сооружаем новые дома в нашем новом пуэбло, в месте, где лето зелено, а река ярко струится между хлопковыми полями. Я отвергаю почести, которыми встречают меня, но требую права уединяться, когда хочу, что бывает нередко, и тогда освобождаю свою душу, отпуская ее к звездам. За ними лежит Единство. Заберет ли меня туда Призывающий, прежде чем я умру, или я опущусь в землю? Силы мои ушли, глаза ослабели. Скоро я перестану быть собой и сделаюсь чем-то другим, чем — не знаю. И я благодарю жизнь за все, что она дала мне. Я был Человеком.

Глава 37

Прыжок.

Вихрем ворвался луч света. Рядом оказалась Т-машина и изумительная пара лун возле нее. На заднем плане ковром рассыпались звезды. Но солнца не было видно.

Медленно — на это ушли доли секунды — Джоэль отвлекла свое внимание от трансцендентного перехода пространства-времени, ощущавшегося ею в голотезисе. Ей не нужно было фокусировать зрение на экране. Она могла непосредственно воспринимать через любой сканер на борту. До нее донесся изумленный возглас Бродерсена.

— Иисусе Христе, ой, Иисусе Христе, что это такое? — неслось из интеркома.

В компьютерном зале царило безмолвие. Невесомая в своей упряжи, она казалась себе бестелесной. Никто из остальных не знал, в каком контакте находилась она со вселенной. Данные переполняли Джоэль: фотоны гамма-излучения и магнитное поле она воспринимала словно реальный объект, который можно пощупать или увидеть. Подобно человеку, внезапно оказавшемуся в неизвестном месте, она обратила свои ощущения и усиленный интеллект к окружающему, чтобы постичь его.

— Джоэль, — умолял Бродерсен, — можешь ли ты хотя бы намекнуть на то, где мы находимся?

— Да, — отвечала какая-то крохотная доля ее. — Возле пульсара. Мне, конечно, нужна дополнительная информация. Не начинай линейного ускорения. Возможно, оставлять окрестности Т-машины небезопасно. Выведи корабль на орбиту вокруг нее и ожидай дальнейших распоряжений.

— Хорошо. Все слышали? По местам. Будьте готовы к маневру, — отозвался потрясенный голос капитана.

Выполняя столь простое задание, они не нуждались в ее помощи. Достаточно было навигационных приборов и компьютера в рубке управления, действующего по командам Сюзанны. Сама же Джоэль вновь обратилась к космосу.

В этой внеземной среде понимание приходило медленно, часами. Она то и дело допускала ошибки, аналогичные тем, которые делают обычные люди в комнате, рассчитанной на оптический обман. Сила, энергия, свободные атомы, ионы, суб-ядерные частицы здесь сочетались и вели себя самым удивительным образом, — такого она еще не знала. Завораживал сам луч света, узкий, в мгновение ока проносящийся сквозь звездную ночь. Вызов делал ее усилия трижды удивительными.

В программах и банках данных и в ее собственных воспоминаниях хранилось наследство, оставленное Фиделио. Только бы лучше он был сейчас рядом. Теперь она начинала понимать, как использовать оставленную для нее информацию, начинала ощущать, как сумеет сделаться равным партнером. В известной мере Фиделио все еще был с ней — призраком в машине и внутри ее самой. Это придавало ей силы и покой — как ничто другое.

Концепцию за концепцией Джоэль начала познавать то, что лежало вокруг корабля.

«Чинук» углубился в галактику, теперь он находился в том же самом спиральном рукаве, но на тысячи световых лет ближе к занавешанному пылевыми облаками ядру. Еще корабль перенесся на несколько миллионов лет в будущее, и на месте S Южной Рыбы в большом Магеллановом облаке светилась туманность. Здешняя звезда тоже взорвалась сверхновой, но это случилось задолго до того, как Джоэль оставила дом — когда по Земле еще бродили динозавры, если подобное утверждение имело какой-то физический смысл. Словом, своим взрывом гигантское светило разбросало большую часть массы в пространстве, чтобы напитать звездные миры, которые родятся позднее. На ее месте осталась нейтронная звезда с массой в два-три от солнечной. Гравитация стискивала ее до тех пор, пока диаметр не достиг двенадцати километров. Внутри этого тела оставалось немного атомов. Скорее оно представляло собой целый океан элементарных частиц, сблизившихся друг с другом, насколько допускали законы квантовой механики, и, подобно капелькам ртути, обменивающимся между собой при плотностях, которые люди могут только измерить, но не понять. Захваченная вращающимся чудовищным магнитным полем, часть звездного материала выбрасывалась наружу по паре спиралей, пока скорость не приближалась к скорости света. Тогда материя испускала синхротронное излучение; яркость тонких, почти не расходящихся лучей достигала яркости Солнца. Большая часть излучалась на радиочастотах, видимый свет составлял лишь крошечную долю всего потока. Обладающие настроенными чувствительными приборами астрономы далеких планет, повстречавшихся на дороге луча, отметят моргание пульсара.

Иные построили свою машину на орбите, расположенной в плоскости, нормальной к этому потоку энергии, в семидесяти пяти миллионах километров от звезды. Ближе условия были летальными: газ, падавший из пространства в яркое пекло звезды, порождал Мальстром жесткого излучения. Джоэль удивлялась тому, что радиус-вектор почти не оказался много длиннее. При нынешнем стопятидесятисемидневном «году» сооружение постоянно попадало в яростные потоки, которые могли повредить его и уж наверняка испарить корабль, вышедший здесь наружу.

Но нет, вокруг Т-машины обращался огромный круглый объект. Джоэль определила, что период его обращения таков, что во время перехода он всегда располагается между Т-машиной и звездой. Нестабильная ситуация с точки зрения небесной механики, а значит, это небесное тело снабжено рободвигателями, регулирующими его траекторию в случае необходимости. Это был щит.

Другой, куда более объемистый спутник, также обращавшийся вокруг машины, при некоторой компенсации всегда загораживал транспортное устройство от ярости солнца.

— И в какой же это ад мы затетели? — вопросил Бродерсен небеса.

Он, Дозса, Вейзенберг и Гранвиль повели «Вилливо» в разведку. Джоэль следила за ними по телеметрическим данным и аудио-видеопередаче. Числа стекались к ней с безумной медлительностью и неполнотой, но как голотевт она была выше всякого нетерпения. (Между очередными поступлениями данных ей было над чем поразмыслить.) Тем не менее она разделяла компанию разведчика в несравненно большей степени, чем Руэда, Лейно, фон Мольтке или Малрайен, напрягавшие глаза и уши перед экранами на «Чинуке». Понимая открытия исследователей глубже, чем они сами, Джоэль указывала им, где и что искать и как понимать обнаруженное.

Щит оказался изогнутой оболочкой. Это означало, что соседняя плотность его достигает тех же значений, что и у цилиндра, и его целостность обеспечивается подобной же силой. Поперечник щита составлял около пяти километров, он был способен перехватить в пять раз более узкий огненный луч, и адамантовая поверхность позволяла отразить немыслимую энергию без повреждений.

Профиль увеличивал диффузию изображения, чтобы обратное воздействие на звезду оказалось минимальным. Располагавшиеся по окружности устройства, колоссальные или подобные скелетам, вероятно генерировали поля, отражавшие заряженные частицы, которые иначе могли бы проскочить и обогнуть шит. Установки, занимавшие середину вогнутой поверхности, вне сомнения, представляли собой двигатели, корректирующие орбиту. Джоэль воспринимала все эти силуэты как никто более — их вообще было невозможно описать на языке людей — и была способна оценить их великолепие.

Бродерсену и компании открывался весьма впечатляющий вид: белая оболочка, светящаяся на фоне черного бархата, расшитого многими блестками, а за ней мечущаяся огненная полоска. Невзирая на невесомость, в которой покоился корабль, люди ощущали чудовищную силу этого потока и примолкали, когда он проносился мимо, шипением и треском в радиоприемниках давая знать о себе.

Джоэль располагала лишь смутными догадками о том, как было создано это сооружение и как оно действовало. Иным были известны законы природы, о существовании которых бетане и люди даже не догадывались. Чему удивляться. Если ей суждено встретить их… Джоэль ощущала уверенность, что как голотевт она скоро узнает об этом… сумеет поговорить… и даже подружиться!

Бродерсен развернул «Вилливо» в сторону другого спутника.

— Прошу тебя, — сказала Кейтлин, едва ли не застенчиво. — Съешь сандвич и выпей молока. Ты умираешь от голода.

Джоэль моргнула под шлемом. Она не ощущала голода. Но когда же она ела в последний раз? Следует включить в контуры физиологические мониторы; нужное дополнение, хотя и небольшое. Она решила последовать совету девушки, потянулась за едой и бутылочкой молока.

— Тебе надо поспать, — предложила Кейтлин. — На тебе нет лица. Вспомни, как медленно и осторожно движется бот. До цели им лететь еще не один час. — И торопливо добавила:

— Откровенно говоря, напрасно здесь есть сосок для воды и подсоединение к сточным трубам. Тебе следовало бы выбираться из этой упряжи по крайней мере несколько раз в день.

«В свободном падении сердце мое сжимается, кровь застаивается, атрофируются кости. Ни одна часть этого откровения не казалась ей реальной. Все это неважно, если только эти пустяки не символизируют какой-то апофеоз. Иные не знают подобных страданий. Им не приходится проталкивать пищу в противящийся желудок и опорожняться».

— Когда закончишь с едой, — попросила Кейтлин, — позволь мне, прошу, проводить тебя в каюту и уложить спать после легкой физической терапии. Если ты надорвешься, то сделаешься бесполезной. Мозг перестанет функционировать должным образом, если откажет кровообращение.

«Она права, черт побери». — Хорошо.

Свободно паря в каюте, Джоэль ощущала сомкнутые на себе ее ноги, руки массировали конечности, торс, все тело. Оно было теплым и упругим. Месячные обострили запах ее кожи. Случайная прядь волос коснулась щеки Джоэль и, щекотнув, принесла с собой другой запах, чистый и свежий.

— Должна признать, что ты неплохо справляешься с делом, — сказала она. — Я даже и не заметила, насколько замерзла.

— Для своего возраста ты находишься в гораздо лучшей форме, чем предполагает подобный образ жизни, — ответила Кейтлин осмелев. — Но это, увы, ненадолго, если ты не будешь регулярно упражняться.

— Прежде я не забывала про упражнения. Но пока мы здесь, я не могу выделить на физкультуру достаточное количество времени. Я не могу отрезать себя от окружающего нас великолепия. «Сколь ничтожна моя жизнь в настоящий момент».

— Тебе нельзя оставлять зарядку. Мы не настолько спешим. Рекомендую не забывать про мужчин.

Джоэль напряглась.

— Прости, — проговорила Кейтлин. — Я не хотела задеть. Но ты и Дэн… пойми, наконец, что меня это не волнует.

«О какой ревности можно говорить при твоем поведении?» — хотелось бросить Джоэль, но она сдержалась. Вопрос в высшей степени тривиален. Нервы и желания говорили ей, что теперь, отключенная от машины, она приняла бы его любовь — да что там, позволила бы трахнуть себя, — оставаясь в полной пассивности. Ладони и пальцы, разминая спину, согревали ее. «Или воспользоваться услугами этого создания? Но у нее нет соответствующего оборудования и, вне сомнения, интереса, но… нет! Кристина, Кристина! Нет».

Кейтлин умолкла.

— В чем дело? — спросила она в тревоге.

— Ни в чем, — кашлянула Джоэль.

— Черта лысого, ничего; ты вздрогнула и напряглась, словно пропустив через себя тысячу вольт. — Кейтлин приблизила к ней лицо, чуть прижимаясь к телу старшей женщины. На лице ее читалось расстройство. — Если ты волнуешься, я умею хранить секреты. Я знала тайны разных людей. Сегодня мы обе волнуемся за Дэна. Не хочешь ли ты разделить со мной что-нибудь большее?

Джоэль затрясла головой, пока она не закружилась.

— Нет. Ничего, я же тебе сказала. Только не надо больше массировать. Дай мне теперь пилюлю, которая отключит меня на четыре часа. Когда бот пойдет на рандеву, я должна быть в полном порядке. — Кейтлин медлила, и она воскликнула:

— Это приказ, бродяжка!

«Никаких Кристин, никаких Эриков, я не могу себе это позволить. Это слишком большая боль. Зачем она мне? Это же просто простейший эпифеномен, подобный такому же фантому, сестре ее — желанию, которое является и матерью боли. Мир в Ноумене, Умопостигаемом. Оно никогда не предаст. И пусть оно станет моим любовником, моей жизнью, пока я остаюсь отделенной от Иных».

Второй спутник оказался серебряным эллипсоидом размером приблизительно десять километров на пять; главная ось его располагалась в плоскости собственной орбиты Т-машины. Эллипсоид обращался уже за внешним маяком, в достаточном удалении от щита. Сходство объектов, располагавшихся на заднем его конце, и тех, что находились внутри щита, подтвердило вывод Джоэль о том, что перед ней двигатели, предназначенные, чтобы парировать возмущения. Выступы в других местах в меньшей степени поддавались идентификации, однако, вне сомнения, представляли собой части приборов и, наверное, систем связи. По большей части они представляли собой металлические кружева, на которых тут или там что-то светилось или переливалась радуга на фоне звезд.

Фланец на боку одного из сегментов спутника обнаруживал интригующие раковины и загадочное оборудование.

— А знаешь, — сказал Бродерсен, — по-моему, это причал, способный принимать космические корабли разных размеров и форм.

Потом он одел космический костюм и оставил корабль, чтобы с помощью ранцевого двигателя обследовать спутник. Сплав оказался не содержащим железа, магнитные подошвы были бесполезны, но Бродерсен прихватил с собой пару липучих галош, которые используют горняки на астероидах. Камера, зажатая в его кулаке, показывала Джоэль огромный гнутый борт, уходящий налево, а справа — за пределами причала — неизвестные созвездия.

Волнение выдавалось дрожью в его голосе.

— Нам просто не повезло, что сейчас здесь никого не оказалось, но они здесь были и будут. Это место явно используется.

Ни один из причалов не подходил для «Вилливо». Тем не менее Бродерсен обнаружил нишу, к которой мог причалить бот. Какой-нибудь из располагавшихся рядом механизмов наверняка мог бы зафиксировать шлюпку, но кто знает, как ими пользоваться?

Он решил оставить возражавшего Дозсу на карауле, остальные же воспользовались индивидуальными двигателями.

Каверна в корме являлась входом в туннель, углублявшийся на три четвертых длины в корпус станции, которой, вне сомнения, и являлось сооружение. От основного коридора разбегались более мелкие, разветвлявшиеся и снова ветвившиеся. Все стены светились; спидометры обнаружили в их неярких лучах все длины электромагнитных волн, начиная от ближнего ультрафиолета и кончая дальним инфракрасным диапазоном… тем самым свидетельствуя о приспособлении к самым разнообразным глазам? Поручни давали опору. С промежутком располагались рамы, пригодные для отдыха, наблюдений, или?..

Двери, чертившие причудливые контуры на поверхности стен, были едва заметны, не наблюдалось и средств, пригодных для их открытия.

— У каждого обитателя свой ключ, — рискнул на догадку Бродерсен.

Он сказал так, потому что не каждая дверь была серебристой. По неизвестным причинам некоторые были даже прозрачны. Кое-какие производили впечатление нематериальных, хотя на ощупь силовые поля казались тверже, чем сталь. Рассматривая, фотографируя, спектрируя, люди получали представление о десятке разнообразных сочетаний. Красный сумрак, иссиня-белый свет и промежуточные варианты освещения царили в строгой камере, в клубах тумана, над пышной оранжевой растительностью, в которой перепархивали подобные изумрудам создания, над каменистой почвой, где желтая пыль дымила под оранжевым небом, над движущимися механизмами, которым вовсе нельзя было дать названия. Атмосферы — густые, средние, вязкие — содержали свободный кислород или водород, или обходились без того и другого, пребывая между температурой кипения водорода и точкой плавления свинца. Но во всех, безусловно, случаях люди видели только прихожие, за которыми скрывались комплексы жилых помещений, лабораторий, и Господь ведает чего еще. Здешние тайны знали хозяева помещений, знали Иные. Бродерсен полагал, что внутри станции непременно должен был использоваться центробежный эффект, если только Иные не нашли более эффектный способ создать привычное для гостей тяготение.

«Гостей! — вспыхнуло в голове Джоэль. — Членов Галактического братства интеллектов, культур и рас, которых Иные нашли достойными приготовленных обиталищ. Мы не принадлежим к ним». Мысль эта причинила Джоэль большую боль, чем сознание того, что она является самкой человека. Отбросив эту боль, она погрузилась в сознание, очищаясь в открытиях.

На деле эти апартаменты почти ничего не дали исследователям, самое важное ожидало их в середине станции.

Там главный коридор заканчивался километровой сферической полостью. Трехмерная паутина канатов позволяла легко добраться до ее внутренней поверхности, на которой располагались во всей сложности очертаний устройства, светившиеся и переливавшиеся радугой. Еще на ней открывались виды на внешний космос, не имеющие каких-нибудь рамок, а еще там были дисплеи.

Дисплеи… сотканные из света, — не картины, не диарамы, — движущиеся вещественные изображения, вне ограничений, налагаемых человеческим зрением. Ничего не изображая, они ограничивались абстракциями, контурами, оттенками, движением. Скажем, вспыхивала линия, изображавшая число, рассыпавшееся потоком искр. Ближайшим приближением к реальности оказалась схема пульсара.

Или так показалось Джоэль. Большая часть увиденного оставалась непонятной: полосы, завесы, вихри, ленты и водопады. Быть может, изображения предназначались для рас, чьи видеосредства, — а быть может, и весь взгляд на мир, — полностью отличались от человеческого. Она сконцентрировалась на одном изображении, хотя бы в какой-то мере наделенном смыслом. Не то чтобы оно было предназначено именно для людей. В нашем пространстве и времени помимо бетан должно обитать достаточное количество разумных созданий — чьи мысли и восприятие мира не в столь уж невероятной степени отличаются от человеческих.

Неужели Иные приготовили все это ради случайного путешественника, залетного гостя? Да, выходит, что так.

Изображение атомов, периодической таблицы, квантовых состояний и их изменений… ядро водорода-1 явилось единицей массы; линия его нейтральной эмиссии в космосе явилась единицей длины; величина, обратная частоте, — единицей времени. Температурная шкала между абсолютным нулем, определенным по остановке молекул, и первыми атомами дейтерия, появляющимися в термоядерном синтезе, делилась на градусы: их было двенадцать в двенадцатой степени. Вариации и реитерации делали первые изображения понятными для голотевта.

Картина развивалась. Появилось изображение, объясняющее, как следует управлять одним из устройств. Следовало вынуть из скобы стержень, в определенной последовательности прикоснуться к некоторым световым точкам…

— Действуй, — сказала Джоэль Бродерсену, тот повиновался. Информация захлестнула ее.

Все началось с последовательности двоичных чисел. Они быстро складывались в картины. (Некоторое количество положительных и отрицательных точек может полностью описать изображение или математическую функцию на координатной плоскости…) Через минуту она поняла, что должна отреагировать, и обратилась к услугам корабельной антенны. Через несколько минут автомат скорректировал скорость передачи и весь подход с учетом ограниченных возможностей ее оборудования и нервной системы.

Не принимая помощи от машины, мозг в своем черепе потратил бы годы, чтобы понять хотя бы что-нибудь. Голотевт способен произвести сотни гипотетических интерпретаций в секунду, сравнить их с уже известными, а потом, получив результат, отсечь стерильные ветви, чтобы уже проклюнувшиеся обнаружили свою силу или слабость, образуя логическое древо, чьим стволом является истина. На корабле один только Фиделио мог бы оценить ее действия. И призрак его помогал Джоэль продвигаться вперед.

Тем не менее ей понадобились часы, чтобы выяснить основной факт, а потом дни, чтобы смириться с ним хотя бы в относительной полноте, сколь невероятным он бы ни казался: на пульсаре возникла жизнь, разумная жизнь.

Третьей луной «Чинук» огибал Т-машину. «Вилливо» уже возвратился на корабль. Отряд Бродерсена в меру скромных возможностей обследовал станцию и сумел начать общение с ней, но более сделать не мог, но иного и нельзя было сделать. На миг Джоэль подумала, что, пока она исследовала и взывала к высшему разуму, ее товарищи по кораблю занимались своей повседневной жизнью — обязанностями и делами, интригами, видели сны, впадали в отчаяние — инфузории кишащие в капле грязной воды.

Робот со станции направил ее к Оракулу, который был сотворен Иными, но не являлся автоматом.

Квазитвердая, подверженная разрывам и трясениям, поверхность электронной звезды была покрыта атмосферой толщиной в шесть миллиметров. Там, под тяжестью триллионов земных тяготений, при плотностях, в еще большей степени превышающих земные, обнаженные атомные ядра реагировали друг с другом немыслимыми в иных местах способами. Протоны, нейтроны, электроны, нейтрино, их античастицы, короткоживущие тяжелые элементы, мезоны всяких разновидностей, барионы, лептоны, бозоны, фармионы — характеризующиеся очарованием, спином, цветом и странностью, сливались, разделялись, преображались друг в друга, возвращали себе прежний облик, вращаясь друг вокруг друга, сливались в ансамбли, способные существовать целые микросекунды, — ведь материя звезды столь же многообразна и изменчива, как газ, пыль и вода, которые породили нас.

Жизнь не предмет, это способ, серия событий, эволюция несущих информацию схем, рост, распад, а потом новый рост — там, где возможно все это, существует и жизнь.

Услыхав об этом, Кейтлин сказала:

— Это не химия, это алхимия.

В самом деле, представление о самовоспроизводящихся структурах на субатомном, а не молекулярном уровне выходили за пределы физики, известной людям и бетанцам. Впрочем, встретившись с Оракулом, Джоэль быстро достигла большей глубины познания. В мистическом экстазе погружения в глубины Предельного она забыла про скорбь, забыла даже себя.

Джоэль не могла непосредственно общаться с обитателями пульсара, для этого она жила слишком медленно. Несколько секунд, несколько оборотов небес, и менее чем микроскопическое создание заканчивало свою жизнь; однако происходившие вокруг процессы настолько переполняли его яростной энергией, что считанные секунды вмещали в себя больше событий и опыта, больше жизни, чем прожитый человеком век. Для них Джоэль была что камень в ее собственных глазах.

Оракул предоставил Джоэль описание некоторых жизней в замедленном виде. Она могла проследить лишь отрывки, случайные части историй, настолько чужды ей были их герои. Но она сумела понять, что эти существа воистину были героями.

Трудами миллиарда поколений землепроходцев они открыли Огненные Фонтаны, во всем ослепительном великолепии уносящиеся в небо, — выше и выше, за пределы познания. Излучение, заполнявшее весь мир, не позволяло им получить представление о небе. Но… на звезде были горы, многие из которых существовали целые годы по земному счету, самые высокие из них вздымались на целых двенадцать или тринадцать миллиметров. Искатели приключений поставили целью проследить движение огненных струй.

Возникли династии отважных: родители, дети, внуки, правнуки трудились, страдали, рисковали и наконец умирали в великом предприятии. Цивилизации возникали, расцветали и гасли, а исследователи, поколение за поколением, поднимались все выше и выше. Многие из них погибли, другие впали в отчаяние, достигнув пределов атмосферы. Но воля бесстрашных оказалась более весомой и началась работа над туннелем к вершине одной из гор.

Милллионы жизней спустя из-под прозрачного купола колония на пике увидела, куда уходят Огненные Фонтаны, увидела звезды.

Было ли это чистое упорство, гадала Джоэль. Или это Оракул наделил их… мужеством, позволившим продолжать борьбу целую геологическую эпоху по земному счету?

У нее не хватало слов, чтобы задать этот вопрос, хотя она сомневалась в том, что Оракул признает свою роль — он находился за пределами гордости.

Его создали Иные, чтобы жить на пульсаре. Гигант возле туземцев, практически бессмертный, он оставался на месте и обиталище его сделалось святилищем для местных жителей. Обладая интеллектом на пару с находящейся в голотезисе Джоэль, он не испытыват ни одиночества, ни скуки, поскольку разделял все деяния, сами души живших на пульсаре существ (Джоэль попыталась представить себе квазителепатию, осуществляемую с помощью модуляции сильных ядерных взаимодействий, но словарь, который она знала — нечто вроде языка жестов, — был слишком примитивен, чтобы задавать подобные вопросы). Оракул давал советы желающим, и она подумала, что предсказания его были преднамеренно столь же двусмысленны, как те, которые произносили в Дельфах, чтобы не вызвать в здешних обитателях псевдоморфоз, способный повлиять на созревание внутренних сил. Оракул записывал и при желании возвращал туземцам историю исчезнувших с лица пульсаров народов, их забытые достижения.

Но главным образом он являлся посредником между ними и пришельцами. Оракул отправлял сообщения на станцию, послание возвращалось обратно с помощью среды, которая могла переносить их. (Кварковые лучи?) В космосе их передавали различными способами, в том числе и с помощью радио. Оракул замедлил и ускорил передачу, в соответствии с природой нового собеседника.

Так, общаясь через него, обитатели звезды и гости, прибывшие к пульсару, чтобы исследовать его, могли кое-что узнать друг о друге. Должно быть, так эти существа ближе всего соприкасались с братством, которое пестовали Иные. А может, и нет.

Держась за стол в кают-компании, Бродерсен обращался к своему экипажу. За спиной его, на видеоэкране, вращались лучи, — лезвия мечей, стрелки часов — ближе и ярче. Скоро щит примет на себя их ярость.

— Мы не можем оставаться здесь дольше, — сказал он экипажу. — Много раньше чем невесомость вызовет в наших организмах необратимые перемены, мы получим изрядную дозу. Черт побери, фон слишком велик, и наша защита здесь недостаточна.

Мы можем удалиться на безопасное расстояние и ждать, надеясь на то, что кто-нибудь подберет нас, прежде чем мы умрем от голода. Тогда, конечно, корабль придется переоборудовать для вращения, и он не сможет лететь дальше. Впрочем, риск может и оправдаться, не исключено, что мы сумеем попасть домой.

Джоэль, черт побери, ты сказала нам слишком мало за эти несколько недель. Мы терпели, понимая насколько трудна твоя работа. Не сомневаюсь, что обучиться бетанскому языку с нуля было сущей ерундой по сравнению с нынешним делом. Но сегодня мы намереваемся выслушать твой отчет. Я прошу, чтобы ты выступила перед всеми, поскольку сведения интересуют каждого. Так что, прошу тебя, начинай.

Плавая возле него, перед всеми остальными, она без эмоций отметила признаки потрясения на окружавших ее лицах. «Наверное, я выгляжу жутко». В зеркале она увидела, что волосы ее перепутались и поседели, окруженные темными кругами глаза ввалились, налились кровью, кожа обтянула лицо, тело иссохло и пожелтело, руки с нестриженными ногтями непрерывно тряслись. «Проклятие этой мерзкой плоти, которая не позволяет мне оставаться в общении с Оракулом!» Она сухо отвечала:

— Я бы хотела подчеркнуть, что мои разговоры были весьма коротки. Несмотря на помощь компьютера и безусловное содействие со стороны моих собеседников, мне просто не отведено достаточно лет, чтобы усвоить сколько-нибудь полный язык. Задержка сигнала на целые минуты также не помогала во время работы. Так что я могу очень сильно ошибаться в некоторых вопросах, быть может, именно в тех, что существенны для нас.

— Но без тебя мы не смогли бы ничего сделать, — сказала Сюзанна Гранвиль, не выпуская руку Карлоса Руэды.

Джоэль вздохнула:

— Ну что ж, учитывая все это… Иные построили станцию потому, что овладевшие космоплаванием виды разумных существ непременно заинтересуются столь уникальным миром. На мой взгляд, Иные полагали, что подобное общение позволит подрасти и обитателям звезды и пришельцам, так, чтобы каждый из них глубже понял свою сущность. Я не смогла установить, открывались ли они перед посещавшими пульсар расами. Как мне кажется, такого не было. Скорее всего они наведываются сюда самостоятельно, чтобы выслушать цифры и биографии, которые готовит для них Оракул.

— Значит, они помогают, — выдохнула Кейтлин. — И хотят узнать, как живет каждый мир. Чтобы лучше любить?

— Конечно. Они прекрасно изучили нас, прежде чем запрограммировали робота в Т-машине, расположенной в Солнечной системе, — сказала Фрида. — Но какой Оракул следит за нами на Земле?

— Безусловно, не похожий на этот, — отвечал Бродерсен. — Продолжай, Джоэль.

— Некоторое количество развитых видов добрались сюда, предположительно, методом проб и ошибок, — продолжила голотевт. — Они и потом время от времени присылали научные экспедиции. Но установленного расписания нет, никто не бывает здесь достаточно часто. Это вполне понятно: сколько сил и средств может истратить на одну звезду раса, знающая пути через несколько ворот? Можно рассчитывать на один или два визита в течение следующего десятилетия. Но никто из них не подскажет нам пути до Солнца, Феба или Центрума. Откуда им знать? Сам Оракул не знает его.

Наступило молчание, и она торопливо добавила.

— Я добилась некоего прогресса, и если мы останемся возле пульсара, так, чтобы общаться с ним, то продвинусь и дальше. Оракул как будто готов рассказать мне все что угодно. Но мне очень многое непонятно. Поэтому я сконцентрировала внимание на расспросах о Звездных воротах и получила намек.

Я не могу рассчитать, куда и когда приведет нас конкретная траектория. Однако, применив все полученные здесь знаки, могу сделать вероятностную оценку расстояния и направления нашего перемещения. Но что еще более важно, я умею теперь достаточно точно оценить вероятность существования Т-машины в месте, куда нас приведет переход. Иные продолжают строить их, понимаете, — смешок вырвался из ее уст. — Слово «продолжают» можно считать классическим примером бессмысленного шума, не так ли? Простите. Я не отвыкла от ограничений моего природного мозга. Дело в том, что Иные действуют не по случайной схеме. Они слишком много знают для этого. Они постоянно расширяют свои границы, ради познаний, а не завоеваний, — я в этом не сомневаюсь.

(Кейтлин шепнула: «Ради любви», — и Джоэль заметила это.) — Их интересуют места, где можно увидеть кое-что более интересное, чем вакуум. Поймите, им приходится пересылать все необходимое для сооружения новой Т-машины — материалы, а быть может, и инструменты, — экспедиция может возвратиться, только построив собственную машину. Работа немалая даже для них. Я думаю, что если мы начнем перемещаться от машины к машине по предлагаемой мной схеме и соберем больше данных… словом, если будем перемещаться дальше и в нужную сторону… то наконец окажемся на той границе, где сейчас находятся сами Иные.

Джоэль чувствовала, что теряет сознание, голова ее была словно набита песком. Ныла каждая клеточка ее тела. Она согнулась, жалея только об одном, — что не может немедленно уснуть.

Смутно она услышала Бродерсена.

— Все понимают, на что мы дерзаем? Эта леди не гарантирует нам дальнейшего перемещения при каждом прыжке. Шансы могут сложиться и в нашу пользу, но с каждым повторением они уменьшаются.

— Мы можем остаться здесь во вращении на датской орбите, — предложил Вейзенберг. — Вполне очевидно, у нас есть шансы на то, что чей-нибудь корабль явится сюда прежде, чем мы умрем от голода. Не сомневаюсь, что такая цивилизация сумеет синтезировать земную пищу и позаботиться о нас. Конечно, экипаж не сумеет проводить нас домой, но мы, вне сомнения, сумеем прожить интересную жизнь на его родной планете.

— Ты это серьезно, Фил? — спросила Кейтлин.

— Нет, у меня семья. Но я просто думал, что один из нас должен подытожить все для остальных.

— А человечество останется в руках типов, подобных Айре Квику? — огрызнулся Дозса.

— Эй там! — сказал Бродерсен. — У нас еще будет время обдумать это. Джоэль, я берусь за лечение: начнем с двадцатичетырехчасового сна.

Джоэль едва чувствовала руки, относившие ее в каюту, не заметила она, и как Кейтлин губкой омыла ее, как вдвоем они с Бродерсеном уложили ее в постель и дождались, пока она уснет. Проваливаясь в сон, она думала лишь об Оракуле и о тех, кто создал его.

Глава 38

Прыжок.

Число видимых звезд уменьшилось, как в туманную ночь на Земле. Ярче всех были красные, а это значило, что они рядом. Несколько редких гигантов отливали стальной синевой.

Среди них висело громадное солнце. Тусклый, красно-оранжевый диск можно было разглядывать без очков. Зодиакальное свечение простерлось широко, но на диске ничего не было: ни пятен, ни вспышек, ни протуберанцев, не было и короны; не имея резкой грани фотосферы, звезда как бы расплывалась, растворяясь в космосе.

Ближе располагалась казавшаяся глазу большая планета, вокруг которой в троянском положении по отношению к большой луне обращалась Т-машина. Оба небесных тела тоже светились янтарным светом. Дав увеличение, Бродерсен заметил, что толстая, полная сажи атмосфера укрывает расплавленную поверхность. Мимо пролетел астероид; темный покрытый кратерами, вращающийся, кувыркающийся вдоль длинной оси.

Джоэль проговорила:

— Так образуется новая система. Солнце черпает энергию из сжатия, и пока еще не сжалось настолько, чтобы начались термоядерные реакции. Космос здесь остается пыльным, изобилует камнями любого размера. Падая на зарождающиеся планеты, они расплавляют кору и увеличивают массу. По-моему, это со временем сделается похожей на Землю.

«А если это и есть Земля? — поежился Бродерсен. — Нет, маловероятно! И уж во всяком случае не имеет практического значения. Не хочу в это верить. Не буду».

— И сколько времени на это уйдет? — громко спросил он без всякой цели, побуждаемый остатками любопытства.

— Потребуется примерно пять миллионов лет, чтобы здешнее Солнце оказалось в главной последовательности. Образование твердой коры на планете может идти даже медленнее. Мне необходимы дополнительные данные для точной оценки.

— Прости, не будем мы оставаться здесь. Тут нас ничего не интересует.

«Разве что, о Боже, хотелось бы оценить широту миров, которые привлекают Иных, в которых они живут и перемещаются, чтобы увидеть, как рождается звездная система, как она эволюционирует, живет и наконец умирает. Для этого-то они и построили здесь Ворота».

Глава 39

Прыжок.

— О-о-о! — зазвенел голос Кейтлин в интеркоме. — О величие, о свет! — Слова утонули в рыдании.

Пылало пространство, погасив Млечный Путь, звезды и звезды теснились друг к другу, изгоняя черноту с неба. Многие из них казались подобными Венере или Юпитеру, в самом блеске своем стоящим над Землей. Больше было рубиновых, но среди светил попадались и красно-оранжевые, и глубоко золотые.

Окруженное белой аурой солнце, возле которого парил «Чинук», — диск в половину градуса дуги — разрывал сердце своей схожестью с Фебом.

— Где мы, Джоэль? — хриплым голосом воскликнул Бродерсен.

В неровном голосе ее слышался восторг и сознание собственного ничтожества, давно не посещавшее ее:

— Как прекрасно. Должно быть, мы попали в шаровое скопление, Дэн. Оно старое, здесь не осталось ни пыли, ни газа, самые массивные короткоживущие звезды давно выгорели, остались только карликовые, родня Солнца. Давай побудем здесь немного, осмотримся.

Все согласились. К тому же — кто может сказать заранее? — Иные действительно могут поселиться среди такой красоты. Начались обычные исследовательские работы. Тем временем корабль набрал ускорение, приятно было вновь ощутить нормальный вес.

Исследования завершились через несколько часов. Джоэль сама измерила почти все параметры, а потом интерпретировала их. Желтое солнце владело по меньшей мере семью планетами. Одна, удаленная от своей звезды примерно на астрономическую единицу, относилась к числу землеподобных, атмосфера ее безусловно содержала кислород. Т-машина опережала планету, на 60 °C находясь в той же орбите. Никаких признаков радиопередач не обнаружилось.

Тем не менее Бродерсен решил.

— Поглядим. Лететь до нее три дня, в любом случае полезно побыть в условиях нормального тяготения.

— Неплохо будет и пройтись по миру, похожему на родной, — с завистью проговорила Сюзанна.

* * *

Ночная вахта.

В своей постели Лейно выпустил Кейтлин из объятий и лег рядом.

— Ах, — вздохнул он. — Это было прекрасно. Все чудесно в невесомости, но мы рассчитаны на тяготение. Правда?

Она села, обхватила руками колени и поглядела перед собой. Волосы Кейтлин светлыми локонами эльфа рассыпались по плечам. На белой коже выступил пот; Лейно ловил ее женский запах, солнечный и мускусный, ощущал испускаемое телом тепло. Ему потребовалось несколько минут, чтобы восстановить в себе энергию, настолько, чтобы заметить смятение на ее лице.

Он приподнялся на локте:

— Что случилось, querida?

Но Кейтлин по-прежнему глядела на перегородку, а не на него.

— Ничего, — сказала она негромким голосом, — и в известной мере все что угодно; дело не в тебе, Мартти, а во мне.

Он погладил шелковистое бедро.

— Скажи мне.

— Я бы не хотела ранить тебя по собственной инициативе. Он напрягся.

— Выкладывай. Ты всегда умеешь найти нужное слово, Кейтлин, обычно приветливое, а до меня долго доходило, насколько ты независима и самостоятельна. — Молчание. — Говори, быть может, я помогу. Ты знаешь, что ради тебя я пройду через ад босыми ногами.

Он увидел, как в ней окрепла решимость.

— Вот это и плохо, Мартти.

— Эй? — Он тоже сел.

— Хорошо, этого следовало ожидать. — Она поглядела ему в глаза. — Ты сказал правду: вес приятная штука… и для любви тоже. Но сегодняшний шанс должен был принадлежать Дэну.

Он покраснел.

— Если я не ошибся, на сегодня он получил Фриду. Они ушли вдвоем.

Кейтлин кивнула:

— Да, я расстроена не этим. Более того, почувствовала радость за нее, когда Фриде удалось это сделать пару недель назад — после того как она провела с тобой столько времени. Фрида — добрая женщина, и заслуживает самого лучшего.

Лейно дернулся.

Заметив это, она положила ладонь на его руку и сказала негромко:

— Видишь ли, у меня тоже есть предрассудки. Мне нравятся все на борту… каждый по-особенному, но Дэна я люблю, и он любит меня. — И после, помедлив немного, добавила:

— Я не отказывала бы ему так часто, если бы ты не нуждался в помощи. Я хорошо отношусь к тебе, Мартти Лейно. Но теперь нам пора вернуться к нормальным взаимоотношениям.

— Но ты не можешь бросить меня! Нет! Я люблю тебя! Она легко поцеловала его.

— О нет. Пока продолжается наше путешествие, мы будем иногда заниматься любовью. Не считай, что я соглашаюсь лишь из доброты. Ты доставил мне достаточно удовольствия, — Чуть отодвинувшись и посерьезнев, она продолжала:

— Но ты слишком пылко относишься ко мне. Откровенно говоря, ты пытаешься овладеть мной. Сегодня ты вытащил меня из кают-компании, когда мне еще нужно было поговорить с Филом и предстояло неназначенное свидание с Дэном. Я решила не делать сцены., не ощущай себя задетым, мой дорогой. Мы хорошо развлеклись. Но тем не менее пора прекратить это, и сперва ты должен сам разобраться с собой.

Он ударил кулаком по ладони.

— Но я не могу перестать любить тебя, Кейтлин.

— Конечно, если не случится чего-то ужасного, нам, людям, никогда не удастся полностью излечиться от любви, правда? Но старое пламя успокаивается, когда зажигается новое. Мы вернемся домой, и ты найдешь себе девушку, совсем непохожую на меня. Только я, надеюсь, доказала тебе, что она вправе проявлять живость характера и одновременно сохранять достоинство; смею думать, ты вспомнишь меня добрым словом.

Мартти, — продолжала она голосом полным ласки. — Тебе нужна надежная женщина, труженица, дерево, на котором будет стоять твой дом до конца твоих дней. Подобная Лиз, подобная твоей матери — я не сомневаюсь в этом. И ты должен излечиться от своей привязанности ко мне. Так и случится, если наши свидания продлятся много месяцев. Иначе ты потеряешь способность стать семейным человеком, каким сотворила тебя природа. Я не предназначена для тебя; мне выпало быть твоим другом, случайно оказавшимся лицом противоположного пола. Я — бродяга.

— О, по-моему, я достаточно хорошо научился справляться с ревностью в отношении тебя…

Она улыбнулась.

— Я имею в виду совсем не это, мой сладкий. Я — непоседа. Даже Дэн не может удержать меня в Эополисе. Тебе же нужна жена, а не скитающаяся любовница. — Она спустила ноги на пол. — Мартти, я прекрасно знаю, что нам не решить все свои проблемы сию секунду. Тут нужно терпение, размышления и забота. — Она встала. — Но первым делом самое главное: мы должны стать друзьями — расслабься — и прекратить мелодраму, способную возникнуть между нами… Будем пестовать росток непременной в человеческих отношениях комедии — ведь мы, люди, смешные животные, правда?

— Помнится, бутылку виски мы только начали.

…Когда слегка опьяненные они вновь улеглись, способные на шутку, Кейтлин настроила свой сонадор и сказала:

— Итак, я не откажу тебе в этой дороге, не бойся. Позорно не использовать по назначению столь блестящий талант. Ты должен только понять, что я рождена скиталицей. Помнишь, как ты дразнил меня моей «Дорожной песней», которую я написала от лица мужчины; я обещала тебе исправиться. А потому и сочинила следующую — как раз для тебя.

Ассоциации с вечером, который она вспомнила, более не ранили Мартти.

— Ну давай, — предложил он. Ухмыльнувшись, она начала:

О прошлом забудь, бесконечен мой путь, Миру меня не связать. И в звездном краю я песню пою О любимом, что не будет ждать. Что верен мне был, что яростен пыл, Но не будет, не будет ждать. Такого как он среди звезд и времен Мне и вовек не сыскать. Он радовал взгляд и пел со мной в лад, Он радовал сердце и плоть. Пусть норов — не тронь, но любил как огонь, А я — то знает Господь. Случись приуныть, к нему во всю прыть, Чтоб милый утешил меня. И я ворковала, от счастья стонала Средь ночи и белого дня. Но мы распрощались, при этом признались, Я даже всплакнула. Где там?! Уносит дорога, пусть тоскливо немного, И трудно уснуть по ночам. Вот так, ваша честь, прошу вас учесть, Что хочется мне отыскать Такого как ты, и не хуже чем ты, И чем тот, что не будет ждать

Ночная вахта.

— Ты что-то не фесел, Дэн? — спросила Фрида.

— Ха! Нет-нет, с чего бы вдруг, мы с тобой так хорошо развлеклись. — Бродерсен обхватил ее рукой. Фрида изогнула спину, и ладонь легла ей на грудь. — Просто я отвлекся, прости.

— Ты улетел далеко и попал ф нехорошее место, судя по тому, как опустились уголки рта и по крошечной морщинке между брофей… — она провела пальцами по его лицу. Забота обесцветила голубые глаза.

Бродерсен попробовал улыбнуться.

— Неужели ты забыла, что я здесь Старик и не только по должности? Корабельные дела поглощают как прилипчивая хворь, ты помогаешь мне нести груз.

Светлая голова качнулась.

— Дело не ф этом. Ты крепок и практичен. Толкофать не ф тфоей натуре. И поэтому когда ты фпадаешь ф мрачные раздумья, то делаешься беззащитным.

— Это все ерунда. Давай лучше выпьем или покурим, или то и другое сразу.

Фрида всем весом удержала под собой его руку.

— Для этого еще рано, Дэн; Кейтлин смогла бы тебе помочь. А можно мне попытаться?

Он нахмурился, глядя себе под ноги. Они с Фридой находились в ее каюте, лишенной всего, на что можно было бы посмотреть… никаких ярких вещей, которыми ирландка украсила бы каюту. Как обычно, Фрида включила музыку, фугу Баха… негромкую, но неизменно благородную.

— Посфоль мне догадаться, — она повернулась набок и прижалась к его груди, так, чтобы Бродерсен не мог видеть ее глаз. — Ты считаешь себя финофным ф смерти Зарубаефа и Фиделио, ф том, что фее мы потерялись ф пространстфе и фремени. Дэн, Liebchen, ты же знаешь, что мы приняли это решение собстфенной фолей. Фее, кого ты осфободил из Колеса — и Фиделио, Фиделио тоже, — что бы ни случилось с нами дальше, фсегда будем благодарить тебя. Ошибки, неудачи — их знает любой капитан. Ты слишком сильный человек, чтобы поддаться унынию. Нет, ты сумеешь исфлечь пользу из ошибок и пофедешь нас дальше — к лучшей доле. И если ф конце концоф, ф чем я почти не сомнефаюсь… и если ф конце концоф нас не ждет удача и мы никогда не фернемся домой, — какое феликолепное приключение фыпало на нашу долю.

— Угу, — вздохнул он.

— Кейтлин заставляет тебя ощущать это ф сфоей собстфенной крофи. Очень плохо, что сегодня она не рядом с тобой. — Фрида примолкла на мгновение. — Может, это и к лучшему. Фозможно, она приносит тебе слишком много счастья, чтобы ты мог заглянуть глубже, ф корни своей печали. Дэн, ты думал о сфоей семье.

Он нервно вздохнул.

— О сфоей жене и сфоих детях, — сказала она. — Ты считаешь, ты бросил их. Когда Кейтлин нет рядом, они приходят к тебе. И ты начинаешь себя казнить.

Губы его дрогнули, Бродерсен прикрыл глаза.

— Послушай, давай оставим эту тему, — попросил он. — Ты не… психотехник… а я не какой-нибудь там несчастный пациент.

— Ja, ja, я просто тфоя подружка Фрида. Дафай погофорим. Фот что, расскажи-ка мне о Лиз. Мне хочется послушать о ней.

…потом, успокоившись, он начал подремывать и пробормотал под негромкую музыку:

— Ты удивительная женщина, я даже не представлял, насколько ты добра… как умеешь помочь и понять…

Горечь незаметно для Бродерсена пробежала по лицу Фриды.

— Ну да, знаю я сфою репутацию грубой старой солдатки. Значит так, два гренадера из старой песни поплакали, когда фернулись и узнали, что их император ф плену. — Она усмехнулась и заключила:

— А теперь, если ты хочешь угодить мне, Дэн, поспи и зафтра просыпайся бодрым. За час до зафтрака.

Руки его обняли ее чуточку крепче.

— Конечно, отличная идея. Движимая порывом, она выговорила:

— Дэн, и фсе-таки лучше, если бы мы нашли дом поскорее. Иначе я фот-фот флюблюсь ф тебя по самые уши.

Извне планета казалась синее Земли или Деметры, мраморные прожилки облаков самую чуточку отливали янтарем. Внизу над ними ржавчиной проступали континенты, кое-где снег сверкал на вершинах гор и высокогорьях. Очертания внизу терялись в дымке; спустившись пониже, с «Чинука» увидели невероятно яркие рассветы и закаты, полярных шапок не было, планету сопровождали три луны.

Массивный, плотный мир — тяготение на поверхности его на пятую долю превышало земное — обладал густой атмосферой. Здесь на уровне моря люди просто не смогли бы дышать. Их легкие могли бы принять смесь кислорода и азота, но не под таким давлением, а парниковый эффект приносил жару, вовсе непереносимую возле экватора даже в высоких широтах. Лишь на высокогорных плато мог здесь жить человек.

Впрочем, жизнь существовала и на этом шаре, отличающемся от Земли, как это обычно бывает в космосе.

— Проклятье, похоже на спектр отражения растительного хлорофилла, — пробормотал Дозса. — Он маскируется чем-то еще, но…

— Не имея ни семян, ни синтезаторов, мы абсолютно лишены шансов прокормиться здесь, — перебил его Вейзенберг.

— Мы можем исследовать планету, — предложил Лейно. Бродерсен покачал головой:

— И мне бы хотелось этого, но риск слишком велик, а шансы чрезвычайно малы, раз мы не обнаружили признаков цивилизации или разума.

— К тому же, — сказала Кейтлин, — Иные приберегают этот мир для расы, которая действительно способна врасти в него, как они хранили Деметру для нас.

* * *

Ночная вахта.

«Чинук» медленно направлялся к Воротам, Кейтлин еще не спала, хотя Бродерсен уже крепко уснул, наконец она поднялась, набросила пижаму и вышла из их каюты. Войдя в кают-компанию, она закрыла дверь, выключила свет и один из видеоэкранов, который показывал солнце, и села в тишине ночи, чтобы уединиться со звездами.

Через полчаса дверь отворилась и пропустила еще одну личность, торопливо затворившую ее за собой. Небо, светившее ярче полной луны, бросило лучи на залитое слезами лицо Сюзанны Гранвиль.

Увидев Кейтлин, она остановилась и воскликнула:

— Прости меня! — и повернулась к выходу.

— Подожди, Сью, — квартирмейстер вскочила и торопливо направилась к ней. — Что случилось?

— Rien… ничего. Я не знала, что ты здесь. Пойду к себе в каюту.

— Ни черта! Я тебе не позволю, — Кейтлин положила руку ей на плечо. — Если кто-нибудь уйдет отсюда, так только я. Ты шла сюда, чтобы найти уединение. — Она всматривалась в лицо, полное отчаяния, склоненную голову, слышала неровное дыхание, видела переплетенные пальцы рук. — Или силу?

Сюзанна сдалась. Прижав ее к себе, Кейтлин гладила и утешала, пока не утихли рыдания. А потом она подвела Сью к небольшому игорному столику, усадила за него, села напротив и потянулась к руке. Звездными диадемами венчали небеса их обеих.

Сью поежилась.

— Холодно, — сказала она несчастно.

— Как всегда в это время суточного цикла, — отвечала Кейтлин. — Тебе холодно в комбинезоне, а на мне только эта тонкая пижамка. Холод внутри, моя дорогая. Не оттаять ли тебе?

Сью невидяще смотрела в пространство.

— Я не настаиваю, — продолжала Кейтлин, — и все же я врач на этом корабле, и на Деметре видела и слышала худшее, чем тебе может представиться; помогала там, где умела, и всегда молчала… У вас нелады с Карлосом, так?

Сью отчаянно закивала.

— О, все заметили, что вы подружились, и были рады за вас, — продолжила Кейтлин. — Вот что, если ты велишь мне заниматься собственным делом, я извинюсь и оставлю тебя в покое. Однако под твоей кротостью скрывается возвышенное сердце. И конфликт с ней может сделать тебя просто несчастной, но не сокрушить таким вот образом. Что случилось, Сью?

Линкерша подняла кулак и выпалила едва понятно:

— Он попросил меня выйти за него замуж.

— Что? Но это же прекрасно. Вы отличная пара, и ты отказала?

— Да. Я должна это сделать. Это немыслимо.

— Почему?

Сью ответила лишь парой коротких рыданий, и Кейтлин продолжила самым утешительным тоном:

— Вне сомнения, он предлагал тебе заниматься с ним любовью, и ты отказала. Сегодня он предложил брак. Значит, он любит тебя, дорогая. Ему нетрудно было бы удовлетворить свои сексуальные желания, скажем, с Фридой. Да и я уже удовлетворила бы свое любопытство, если бы не заметила, что в его присутствии твои глаза светятся. Конечно, обряд, совершенный Дэном, не будет иметь ни юридического, ни экономического значения, но это будет настоящее венчание во всем, и я не сомневаюсь, что он выполнит все формальности, когда мы сумеем найти дорогу домой. Дэн давно знает Карлоса и всегда говорил мне, что если уж он предан кому-то, то это уже навсегда.

Сью затрясла головой.

— Почему бы тебе просто не перебраться к нему? — спросила Кейтлин. — Ты говорила, что твои родители религиозны, но себя называла ярой атеисткой.

— Ради Бога, — со слезами отвечала Сью. — Я принесла им и так много горя, чтобы явиться домой распутной женщиной. — Она чуть ожила. — Я не хочу быть такой.

— Но вас обвенчает капитан! Ты ведь любишь Карлоса? Тогда скажи мне ради неряхи Маэвы, почему ты сказала ему «нет»?

— Я — une vierge.

— Девственница? — Кейтлин улыбнулась. — Подобное не столь уж часто случается в твоем возрасте, но ничем не позорит тебя. Я бы назвала это случайностью. — И, видя, что не убедила Сью, продолжала самым серьезным голосом:

— Так, значит, ты боишься половых отношений? Не боли, наверное, и неуверенности. Я способна помочь тебе, но сам Карлос справится куда лучше. Фри… я знаю, что он очень деликатный человек… Или тебя мучит подчинение, угнетение? У него есть своя доля machismo. Но держу пари — ты достаточно крепка духом, чтобы поступать самостоятельно. Вспомни Лиз Лейно.

— Ты ничего не понимаешь. Меня никогда не инокулировали.

— Что? — сорвалось у Кейтлин. Она была потрясена.

— Мои родители… я не сержусь на них. Они восхитительные люди. Но если бы дома я сделала себе укол до свадьбы, они приняли бы это за открытое объявление того, что я решила стать такой же… дешевой, как и прочие девчонки.

Кейтлин нахмурилась:

— Это они так думают.

— Я не хочу осуждать тебя, — поспешно сказала Сюзанна, — просто я воспитана по-другому. Ну а на земле, отправившись к доктору с таким делом, я бы почувствовала себя обманщицей. — Скорбный смешок. — Потому что не было необходимости.

— И ты вернулась и терпеливо любила Дэна, — я видела, видела это — до тех пор, пока не встретила Карлоса… значит, ты страшишься беременности?

— Да. Аборт — это человекоубийство, если только его делают не для того, чтобы спасти жизнь или здоровье матери.

— Согласна. Кроме того, у нас нет нужного для этой операции оборудования. Но чтобы пойти на детоубийство! Нет, скорее я выброшусь из воздушного шлюза.

— Мы не имеем права рожать детей в этом затерянном корабле; им потребуется еда и воздух, это сократит немногие годы, оставшиеся нашим спутникам. — Сью выпрямилась в кресле и свободной рукой хлопнула по крышке стола. — Я сказала ему «нет». Он хотел еще поговорить, но я убежала. Быть может, теперь я смогу встретить его снова. Спасибо тебе. Интересно получается, Дэн тоже помогал мне именно в этой комнате.

— Подожди, — Кейтлин взялась за подбородок и бросила хмурый взгляд в сторону Вселенной. — Дай-ка подумать. Поверь мне, множество мучительных человеческих проблем в итоге находили простое инженерное решение, как говорит наш шкипер… У меня нет ни необходимого оборудования, ни нужных знаний, чтобы стерилизовать хотя бы одного из вас, однако прежде существовали механические контрацептивы, и, быть может, мы с Филом без огласки сумеем сообразить что-нибудь не слишком неприятное. — Она ощутила сопротивление. — Не смущайся. Неужели ты не способна принести в жертву долю того, что сознаешь собственным достоинством, ради счастья — собственного и твоего любимого человека.

Сюзанне пришлось побороться с собой, прежде чем она произнесла:

— Да. Да.

— Возможно, этого и не потребуется, — сообразила Кейтлин, вспыхнул энтузиазм, превращаясь в радость. — Я запрошу банк данных, в него заложено что-нибудь нужное — например, вазэктомия достаточно проста, если я найду, как ее делают. К тому же она обратима с помощью клонирования, если мы попадем домой… — потом я что-то читала о внутриматочных телах… найдется и какая-нибудь химия. О, мы обо всем переговорим позже. Главное же, невинная моя бедняжка, в том, что из твоего положения есть выход. Словом, действуй! Выходи замуж и радуйся жизни!

Линкерша застыла в изумлении.

— Нет, а если что-то случится и я забеременею?

— Не беда, — отвечала звонко Кейтлин, — это будет не несчастье, а наша победа. Мы докажем, что не сдаемся смерти, хотя она уже выслала за нами военный оркестр. Мы будем бороться, жить, ждать, и твой ребенок будет с нами!

Медленно на лицо Сюзанны возвращался свет, не уступавший звездному.

Глава 40

Прыжок.

Мириады небесного воинства уменьшились и в числе, и в блеске, хотя звезд вокруг было больше, чем возле Солнца или Феба. Лишь в одном направлении высились облачные громады, грозовые и ночные облака, лишь несколько огоньков впереди боролись с этим мраком. Светила рядом не оказалось. Вокруг Т-машины кружил огромный эллипсоид, во многом похожий на тот, что остался возле пульсара. Сама же она обращалась вокруг чего-то непонятного, какой-то пульсирующей сине-белой искорки, извергавшей, судя по показаниям приборов и мнению Джоэль, адский фонтан жесткого излучения.

Решение свое она объявила с непреклонностью:

— Господа, мы приблизились к ядру галактики. Перед нами пылевые облака, которые всегда закрывали его от нас. А это — черная дыра.

Предельное разрушение, остаток сверхновой, столь массивной, что гравитация сжала звезду в ничто, превратив в поле вещество, из которого не мог пробиться свет. Известные людям законы физики были здесь неприменимы, материя сжималась, устремляясь к геометрической точке, к сингулярности, в которой не существует законов природы. Но никто из них не мог видеть этого. Всепожирающую потенциальную яму могли оставить лишь бесконечно малые волновые утечки. Засасываемая межзвездная материя отдавала энергию в последнем крике отчаяния, прежде чем исчезнуть — навечно?

«А по-моему, вечность — человеческий предрассудок, и Иные могут объяснить нам природу ошибки», — подумал Бродерсен и сказал:

— В этом эллипсоиде должна располагаться обсерватория, аналогичная той, которую мы уже видели раньше: разве что, клянусь, наделенная проклятой бездной просвещающих отличий. Слетаем! Фон здесь не очень высок, можно чуть задержаться.

— Нет, — настоятельно требовала Джозль. — Нельзя. Надо уходить и немедленно.

— Почему?

— Не могу сказать тебе. Я только чувствую это, Дэн. Мы, голотевты, зачастую имеем дело с предчувствиями. А тут… сила, энергия, сама форма пространства — все слишком странно для меня. Боюсь, здесь нас ждет неудача.

«Если нам не удастся получить новые знания, — дополнило ее самоуважение, — Иные помогут мне вернуться сюда и изучить, но сперва я отыщу их, если я отыщу их».

Глава 41

Прыжок.

И вновь небо усыпали звезды, почти так же густо, как было два прыжка назад; почти все красные от алой крови до розовых лепестков, — но тем не менее кристально четкие. Многие казались менее яркими, чем звезды шарового скопления, однако они затмевали принадлежавших к спиральному рукаву. Это говорило о расстоянии между ними и кораблем. Ни туманностей, ни внешних галактик, ни Млечного Пути. В едином направлении звезд становилось все больше и больше, пока наконец зрение не превращало их в красный шар, символическое и чудовищное подобие солнца.

Т-машина парила в одиночестве, в световых месяцах от ближайшего астрономического тела. Траекторию ее определяло множество звезд. Размеры цилиндра в два раза превышали те, к которым привыкли путешественники. Гиганта обслуживали двадцать три маяка, разбежавшиеся на сотни тысяч километров.

— Мы возле центра Галактики, внутри облаков, — в голос Джоэль возвратилась уверенность, подобное сну спокойствие. — Здесь значительно больше звезд, чем где бы то ни было, и мы видим сейчас старые, образовавшиеся вскоре после Начала. Возможно, в самом центре существует черная дыра чудовищной величины, которая уже поглотила миллионы светил и продолжает это делать. Если это верно, теперь скорость поглощения сделалась небольшой, потому что радиационный фон за бортом можно считать умеренным. Тогда получается, что мы переместились в наше собственное далекое будущее, а в галактике остались только долгожители карлики.

Лишенный веса на своем командирском сиденье, окруженный общим безмолвием, Бродерсен слышал собственный голос:

— Почему же тогда Ворота не ведут к кому-нибудь из них? Пиджин сумела бы подобрать слова, способные передать то, что я сейчас чувствую, но в такой миг мой тупой мозг может породить лишь тупое кваканье… даже если бы я не был столь ошеломлен.

— Т-машины не могут иметь безграничный радиус действия. Необходимы промежуточные станции, они должны располагаться в оптимальных пространственно-временных положениях. Эта вот обслуживает на порядок величины больше пунктов назначения, чем звезд в галактике. Число маяков и размер Т-машины, — я уже успела прикинуть, — позволяет мне предположить, что она дает возможность передвигаться очень далеко…

— Это вокзал… узловая станция. Подожди! — взревел Бродерсен. Вдохновение охватило его, пульс забарабанил. — Слушайте, слушайте! Это означает цивилизацию, множество цивилизаций, или нечто из будущего — подобное им, чему у нас нет еще имени и представления… Тут можно понять Иных — они просто не могут не бывать здесь. Оставшись здесь, мы непременно встретимся с ними.

Интерком донес крики и радостное бормотание со всех постов корабля. Дав шуму утихнуть, Вейзенберг предостерег:

— Ну не торопитесь. Как часто они залетают сюда? Наверное, в основном транзитные переходы минуют эту машину просто потому, что она открывает дорогу к стольким мирам, что их не облететь и за миллион лет. Возможно, эта используется лишь раз в столетие, или что-то вроде того. При временных масштабах существования Иных им вполне достаточно этого, чтобы оправдать все расходы.

— Да уж, тут не попробовав — не узнаешь, — возразил Бродерсен уже тише.

— А кроме того, мы не можем проводить все время в свободном падении, — предостерегла Кейтлин. — В последний раз мы включили тяготение слишком ненадолго, чтобы поддержать здоровье.

Бродерсен подумал. Правильно. — И вспылил:

— Вот что, Пиджин, тебе пора избавляться от этой мерзкой привычки: ты всегда оказываешься права.

— Ладно, нам необходим вес, и раз мы не хотим переходить в режим вращения, прежде чем это окажется неизбежным, давайте полетаем взад-вперед возле машины. Пусть будет так — четыре часа вперед, потом поворот, и четыре часа торможения. Так мы никогда не удалимся от нее более чем на миллион километров и не наберем слишком высокой относительной скорости. А обнаружив корабль, сможем послать ему сигнал.

— А почему они обязательно должны использовать электромагнитные волны для связи? — возразил Дозса. — Мне говорили, что бетане поступают иначе.

— В случае необходимости бетане умеют принимать радиоволны, — заметил Руэда. — Кроме того, их приборы заметят излучение наших двигателей.

— Еще можно поместить на корпусе большой и яркий мигающий маяк, — взволнованно добавил Лейно.

— Ну, — спросил Бродерсен, — каково ваше мнение?

«Чинук» летел. Они ограничились тремя четвертями земного ускорения, меньше чем предлагал капитан. Кейтлин решила, что этого будет достаточно и сэкономит реакционную массу. Все ощущали легкость и ногами и сердцем.

Войдя в каюту Джоэль, парамедик обнаружила голотевта посреди скучного помещения. Все остальные предпочитали что-нибудь извлечь из памяти корабля: музыку или произведения искусства. У нее же экран был нем и чист. Если не считать опрятно убранной постели, каюта ничего не говорила о личности хозяйки.

В свободном голубом кафтане, сшитом для нее Кейтлин, Джоэль казалась изваянием бодисатвы. Она позаботилась о себе, вымылась, более или менее отдохнула, избавившись от усталости и вместе с нею от последней памяти о Земле. Огромные глаза под ободком седых волос, бледное, слоновой кости лицо… бесплотное и бесполое, нечеловечески ясное. Поднятая ею рука и улыбка, которой Джоэль приветствовала гостью, следовали абстрактным кривым; голос ее вновь сделался мелодичным, но песня эта предназначалась не для смертного уха.

— Спасибо, что зашла, — вежливо проговорила она.

— Меня это не затрудняет, — отвечала Кейтлин, — нам необходимо, чтобы ты отдохнула, и поэтому, начиная обследование в уединении, я не стану рекомендовать тебе физические упражнения, — она опустила свой врачебный чемоданчик и открыла его. — Начнем с проверки.

Джоэль стянула одежду через голову и отбросила ее на кресло. Кейтлин рассматривала тощее пугало, ходила вокруг, проводила исследующими пальцами по коже. Джоэль застыла на месте и только шевелила руками — когда было нужно.

— Некоторая потеря веса сама по себе не страшна, — заметила Кейтлин. — Я могла бы только желать, чтобы моя задница стала чуточку менее пышной, но твою можно назвать эфирной. — Не сумев завести разговор, она продолжала:

— Тебе нужно восстановить утраченные мышечные ткани, а для этого нужно есть больше протеинов; потом женщине необходима легкая жировая прослойка. Назови мне свои любимые блюда. Я могу приготовить что-нибудь вкусное.

— Пища мне безразлична, — ответила Джоэль. — Просто скажи мне что есть и сколько, и я последую твоему совету.

Кейтлин чуть нахмурила лоб, но отвечать не стала. Продолжив обследование, она обнаружила, что Джоэль в общем здорова, невротических расстройств тоже не наблюдалось.

Напряженность, тик и подергивания исчезли, рефлексы были великолепными, ровный и медленный ритм сердечных сокращений поддерживал кровяное давление, которому мог бы позавидовать любой человек моложе Джоэль на два десятилетия.

— Конец программы, — сказала наконец Кейтлин. — Можешь одеваться. Я возьму стандартные пробы тканей и жидкостей твоего тела, но не сомневаюсь, что все будет в порядке.

Джоэль вновь натянула кафтан.

— Наверно, я сумею высказать свое мнение о твоей программе, если ты расскажешь о ней.

— М-м-м, я пока еще не окончила. Садись, я хочу поговорить с тобой.

Женщины уселись, и Джоэль с полным бесстрастием стала ждать, пока Кейтлин заговорит.

— Я могу назначить все, что необходимо твоему телу, однако толку в моих предписаниях не будет, пока я ничего не узнаю о твоем настроении. Для начала — насколько точно ты будешь выполнять инструкции?

— В точности. — В обещании не слышалось ни спешки, ни сомнения. — Надеюсь, что они не помешают моей работе и предназначены лишь для восстановления сил.

Рот Кейтлин напрягся.

— Именно это и смущает меня больше всего. — «Сколько еще голотезиса ты сумеешь выдержать, прежде чем с тобой что-нибудь случится? И что это будет? Нечто необратимое? Не началась ли уже болезнь?» — Джоэль, никто из твоих спутников по «Эмиссару» не знает тебя в достаточной мере, но все сходятся на одном: ты превратилась в совершенную незнакомку. Я никогда не слышала о человеке, проводящем едва ли не каждый дневной час подключенным к машине. Нет, дома это время ограничено правилами, и я подумываю, что Дэну пора заставить тебя вспомнить о них.

— Ты опасаешься, что со мной что-нибудь случится? — невозмутимым голосом спросила Джоэль.

— Ага. Нечто вроде наведенной шизофрении или чего-нибудь в этом роде… кто может сказать? Я ведь всего только медицинская сестра, получившая некоторое дополнительное образование. Имеющаяся на корабле литература просто топит меня в болоте технических подробностей, но не описывает симптомов, не позволяет поставить диагноз и сделать прогноз, поскольку ситуация является беспрецедентной. Тем временем ты все дальше и дальше… уходишь в себя. — Кейтлин наклонилась вперед. — Будь откровенной. Признайся, остаемся ли все мы в твоем восприятии чем-то большим, чем придаток корабельных машин?

— Конечно, — отвечала Джоэль невозмутимо. Улыбка промелькнула на ее лице, словно лучик луны сквозь облако. — Вы мне нравитесь, я хорошо думаю о вас и намереваюсь сделать все зависящее от меня, чтобы вы вернулись домой. Ну а для этого мне нужны силы. Заверяю тебя: я далеко не безумна, напротив, я с каждым днем становлюсь все более и более нормальной, чем приводилось кому-нибудь из людей за все время существования нашего вида.

— О! Это не утверждение, а целый кит.

— Да, звучит грандиозно, пока прибегаешь к помощи той обезьяньей трескотни, которую люди зовут языком. Жаль, что ты не можешь испытать того, что дает машина. Ты — поэтесса, способная передавать словами намеки, чувства или реальность. Я не обладаю твоим красноречием, и к тому же в жизни мне приходилось общаться с обыкновенными людьми менее чем среднему человеку. Потом, отсоединенная, я ощущаю себя менее чем полумертвой. — Джоэль остановилась, подыскивая слова. — Возможно, Сюзанна Гранвиль пыталась объяснить тебе, что дает ей машина. Но ее переживания только бледная тень того, что испытываю я. Но ты ведь не считаешь Сюзанну больной, правда? Потом — сочиняя — занимаясь любовью, которой ты отдаешься более полным образом, чем все остальные, — ты ведь считаешь свои переживания трансцендентными, не так ли? Ты хочешь пережить их снова и снова, используешь каждый шанс. Они не влияют на твой рассудок, так? Или наоборот? Быть может, они делают тебя сильной и уравновешенной?!

— Но эти переживания естественны, — возразила Кейтлин. — Их породила эволюция, после того как возникла на Земле жизнь. Ты же совсем отказалась от них, а это болезненный симптом. Да, священникам, монахиням и святым, погруженным в мистику, или углубленным в свое дело ученым и художникам иногда удавалось в целибате сохранить душевное равновесие. Возможно, эти люди были аскетичны по темпераменту и отвергали обычные удовольствия. И все же они оставались внутри мира людей, добивались доступной для человека силы и искали целей, понятных человеческому рассудку… никого из них проволоки не присоединяли к машине. Я не запрещаю тебе голотезис, Джоэль. Я просто хочу сказать, что тебе нужно использовать себя целиком.

Боль впервые прикоснулась в лицу Джоэль, заставила дрогнуть голос — самую малость.

— Я пыталась, и куда старательнее, чем ты думаешь. Год за годом радости от тела уменьшались, а боль росла; наконец я стала чувствовать себя вне машины глупой каргой. — Спокойствие вернулось. — Потом, в этом полете, я научилась наделе использовать то, чему научилась на Бете. Фиделио научил меня многому, и в этом колоссальном потоке данных мне открывается весь космос. Я ощущаю грани Ноумена, не снившиеся ни человеку, ни бета-нину. Пытаясь обрести понимание, я нащупала новые методы — научилась точнее понимать, различать, думать… открыла новые философии, и они наделяют меня более глубоким озарением, которое ведет меня дальше…

Мир в душе Джоэль уступил место ровному пылу.

— Кейтлин, поверь мне. Я никогда не была такой счастливой, как сейчас, и чем дальше ухожу за пределы того, что ты зовешь человеческой личностью, тем счастливее и нормальнее себя ощущаю. Нет, я не лучше тебя: просто я другая. Как ты отнеслась бы к тому, если бы по чьей-то команде тебя лишили дара создавать песни и заниматься любовью? Я… я скоро сумею перерасти то, что пока считаю своей ошибкой: свою жалость к вам. Бедное, милое, прекрасное животное, мне жаль тебя. Но не надейся, что и Иные будут испытывать эту жалость. А посему и я должна избавиться от нее.

— Иные… возможно, мы так и не найдем их. Мы можем умереть в пространстве, или на какой-то планете, чьи обитатели просто обладают лучшей техникой, чем люди. Я смогу пережить и то и другое. Но я уверена в том, что каждая раса, достигнув нужного уровня, отправляется на поиски Иных, как случайно вышло у нас. Какую более высокую цель может иметь человечество?

— И… если мы отыщем их, если нам это удастся… я буду готова разговаривать с ними.

Только позже, распорядившись, чтобы Джоэль не ограничивали, пока не появятся тревожные признаки, Кейтлин осознала ее последнюю фразу, так и оставшуюся невысказанной. И к тому, чтобы присоединиться к ним.

* * *

«Чинук» летел.

Кают-компания сверкала новыми украшениями, орган выпевал извлеченные из банка данных звуки, на голографических экранах проплывали виды Земли и Деметры: сад в весеннем цвету, закат над океаном, горный пик, дерево посреди луга. На других экранах сияли звезды и галактики. В лучших своих одеждах Дозса, Вейзенберг, Лейно, Фрида и Кейтлин стояли по бокам стола, за которым высился Бродерсен. Перед ним замерли Руэда и Сюзанна — рука об руку. В задней части каюты был приготовлен пир, на что ушел не один день.

Отсутствовала лишь Джоэль, в вознесении своем знавшая о том, что происходит. Она неловко благословила вечеринку. Но кому-то следовало находиться на вахте, чтобы не пропустить инопланетный корабль и мгновенно предпринять необходимые действия, а Джоэль могла заменить на этом посту сразу двоих.

Бродерсен взял необходимые бумаги. Он не был священником или гражданским чиновником. Вступающие в брак по-разному верили в Бога, а посему он уклонился от традиционного обряда. Текст сочинила Кейтлин, а потом переписала его каллиграфическим почерком в подарок друзьям.

«Вот ей-то и следовало бы проводить обряд, — думал он. — Кейтлин сделала бы все как надо. А я просто пародирую священника. Я… проклятие, зачем это перехватывает горло и туманятся глаза. Плакать нельзя, понял? Так! Лиз моя, Лиз, и солнечные лучи в окнах храма, когда мы…»

— Мои дорогие, — начал Бродерсен, — в этот день нашего изгнания мы собрались, чтобы создать дом. Затерянные посреди небесного великолепия, пребывающие в опасности, но не потерявшие надежды, мы просим благословения у Бога, просим, чтобы жизнь благословила двоих из нас, Карлоса и Сюзанну. Мы благодарим их за отвагу, за то, что они укрепили наш дух. Спутники мои, да сопутствует вам счастье. А теперь мы засвидетельствуем ваши обеты, и пусть этот момент заново объединит всех нас…

Взвыла сирена.

Только что совершивший поворот «Чинук» еще не отошел слишком далеко от Т-машины — на праздник было отведено четыре часа — до следующего изменения ориентации. Со скоростью электронного прибора Джоэль переключила нужный видеоэкран на полное увеличение. Жернов вращающегося цилиндра и пара маяков словно вспрыгнули в комнату. Но все заметили только пятно, мелькнувшее и исчезнувшее.

Какое-то мгновение музыка непристойным образом нарушала общее молчание, а потом раздался ровный голос Джоэль:

— Это корабль. Он совершил переход за тридцать семь секунд.

— Nome de Dios! — прошептал Руэда, привлекая к себе невесту. Чтобы не заплакать, Кейтлин обняла их обоих и окликнула Бродерсена.

— Дэн, мы еще не окончили более важное дело. Сперва отпразднуем, а потом будем обдумывать неудачу. Ты сможешь начать заново?

* * *

Капитан сидел один в своем кабинете. Его личный аппарат был соединен с голотевтическим залом. Крепко зажатая трубка наполняла воздух едким дымом, обжигающим язык. Бутылка виски стояла на столе возле распечаток, снятых с высокой скоростью.

На снимках запечатлелось трехмерное кружево поперечником около километра в самом широком месте, не имевшее простых очертаний; изящное и хрупкое словно паутина, оно мерцало огоньками-росинками, как паучья сеть на рассвете. Весь корабль утопал в жемчужном свечении, которое совместно с расстоянием скрывало мелкие подробности. Точная траектория корабля также осталась неизмеримой.

Джоэль сказала:

— На мой взгляд, судно почти лишено массы и едва ли не целиком состоит из силовых полей. Они могут защищать пассажиров и груз от фантастических ускорений, неизбежных на подобной траектории, — если на нем был груз, если на нем были пассажиры. Корабль может быть и автоматическим, пилотироваться роботами — какая грубая идея рядом с подобной конструкцией. Он может перевозить только схемы, — несколько молекул, на которых записана информация. Зачем посылать куда-то свое тело, если можно отправить полную характеристику личности, включающейся по прибытии в идентичной плоти, быть может, изготовленной для какой-то конкретной цели? Такое тело может сделать и перенести все, что нужно. Полученную потом запись можно передать обратно и переписать на себя. Так можно прожить тысячу жизней на многих различных мирах, а потом собрать их все воедино.

— Ты уверена в этом? — тупо спросил Бродерсен.

— Конечно же, нет. Но я знаю, что такое возможно. И даже в известной мере представляю, как это сделать. А воспользовался бы ты подобной способностью, если бы обладал ею?

— Ага. Наверно. Значит, они нас не заметили?

— Я этого не сказала.

— Итак, они нас не заметят?

— Не буду уверять в этом. Быть может, здесь встречаются более примитивные материальные корабли. Не все расы в содружестве находятся на одном технологическом уровне — для этого достаточно причин. Или, быть может, здесь бывают даже Иные. Только сейчас это были не они, Дэн. Иные обратили бы на нас внимание.

Бродерсен отпил.

— А как ты оцениваешь вероятность вариантов? Кто пролетал мимо нас — существа не слишком совершенные, чтобы обратить на нас внимание, так же как нам не хватает развития, чтобы обратить внимание на своего брата — человека в лесу? Или ушедшие чересчур далеко, чтобы заметить на ветке какого-нибудь воробья?

— По-моему, наши шансы невелики.

— И по-моему, тоже. Мы можем с тобой смертельно ошибаться, Джоэль… смертельно. Однако у нас ничего нет, кроме догадок, которые поставляет тебе мозг, а мне слепой инстинкт. Оставшись здесь на несколько месяцев, — и летая вперед и назад, чтобы иметь вес, — мы растратим реакционную массу, и нам придется переходить на режим вращения и оставаться в нем. А я бы предпочел сохранить свободу действий. Отыскать место, где тяготение позволяет, так сказать, бросить якорь, и уже потом обсудить и выбрать голосованием.

Трубка Бродерсена погасла. Он разжег огонь, чтобы снова воспламенить ее.

— Отложим решение на пару недель, — заявил он, — быть может, за это время кто-нибудь да объявится, хотя надеяться на это не следует. Пусть у Сью и Карлоса будет медовый месяц.

* * *

Но никто не появился.

Глава 42

Прыжок.

В полнейшей тьме на целой четверти неба пылало колоссальное огненное колесо. С того места, откуда на него глядел экипаж «Чинука» оно казалось наклоненным; взгляд сперва пересекал рукав, потом ядро, от которого он отходил, потом противоположную ветвь. От золотисто-красной сердцевины уходили сине-белые спирали, повсюду искрились скопления. Прислуживали ему редкие облака, только подчеркивавшие величие своим светом.

— Межгалактическое пространство, — прошептал Бродерсен.

— Мы в пятидесяти тысячах световых лет от галактики. А сейчас пересекли еще большее расстояние, — в голосе Джоэль слышался восторг. — Судя по цвету и относительности яркости внутренних и внешних областей, в ней меньше гигантских звезд, чем считали наши астрономы, меньше пыли и газа, — сырья для образования новых звезд. Мы по-прежнему находимся в будущем, разве что еще дальше углубились в него. Миллиард лет? Давайте побудем здесь немного, чтобы я могла приглядеться.

Бродерсен осмотрел цилиндр и светящиеся маяки.

— Вот еще одна самостоятельная Т-машина, величиной она не уступает предыдущей. Порог на пути к галактикам… и векам. Ты действительно выбираешь самые длинные траектории.

— Здесь не найти помощи, — отозвался Лейно усталым голосом. — Долго ли еще продлится эта охота? В какие странные места она еще приведет нас.

Бродерсен скривился:

— Угу. Я и сам начинаю гадать. Быть может, мы не правы, продвигаясь вперед. А что, Джоэль, наверно, пора поворачивать назад, если ты можешь это сделать.

— Похоже, я в общем представляю себе, как это делается, — ответила та, — но мне необходимо больше информации. А ее я должна собрать в любом случае, и чтобы уточнить свои вычисления, вне зависимости от нашего решения, мне придется собрать ее.

— О'кей, — отвечал Бродерсен, — покрутимся здесь немного. Дело простое. — Он потер глаза. — Есть возможность подумать. И даже передохнуть после свежего удара.

Кейтлин тихо спросила:

— Неужели никто из вас не видит, как она прекрасна?

Плавая посреди кают-компании, она восхищалась. Часы уже показывали 22.30 тех же суток, — экипаж возил время с собой, — общее собрание в тот день закончилось рано.

Появившийся в дверях Дозса оттолкнулся и полетел к ней, остановился, ухватившись за кресло, которое находилось рядом с тем, за которое держалась она. Свет проникал только снаружи, серебро и роза, расшившие мягкую лунную гладь. Лучи обрисовывали Кейтлин на фоне смутных теней и тьмы более глубокой, наполнявшей каюту.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — сказал Дозса. — Ну как?

— Я за пределами счастья, — отвечала Кейтлин, не отводя взгляд от небес.

— Да, зрелище великолепное. Как жаль, что больше некому восхититься им. Кроме Джоэль, как я полагаю, на ее холодный манер… а такое зрелище для влюбленных.

— Ты прав, Стефан.

Помощник капитана улыбнулся и обнял ее за талию. Кейтлин не стала ни поощрять его, ни противиться. Дозса прикоснулся к ее щеке, вдохнул аромат плоти и свободно расчесанных волос.

— Но ты, Кейтлин, куда более великолепное зрелище, — пробормотал он.

Она усмехнулась.

— Благодарю вас, добрый сэр, за комплимент, — ее усмешка погасла. — Прости, не хочу обидеть тебя, но, пока мы здесь, я хочу погрузиться в зрелище, которое сейчас перед нами.

— О! — Он пододвинулся ближе. — Кейтлин, милая. Та напряглась и повернулась прямо к нему:

— Стефан, мы были хорошими друзьями. Прошу, не порть отношений.

Дозса поцеловал ее в губы. Кейтлин оттолкнулась, не вырвавшись из его хватки, но отодвинувшись на полметра.

— Пусти меня, — потребовала она. Он потянул ее к себе.

— Пусти, — сказала она, выговаривая отчетливо каждое слово, — или с помощью Морриган я отправлю тебя в больницу.

Дозса покорился, его негодование было сродни ее ярости. Кейтлин тяжело дышала.

— Если не веришь, — предупредила она, — и решил положиться на свое каратэ, — останешься по меньшей мере без глаза и, боюсь, без обеих фамильных драгоценностей. Я умею не только собирать людей, но и разбирать их на части.

Гнев покорился.

— Наверно, я перегнула, — проговорила Кейтлин. — Не сомневаюсь, ты не хотел плохого. Забудем об этом.

Раздражение не уступало.

— Но ты ведь не женщина Дэна Бродерсена, честная и простая, — он сплюнул. — Еще — ты и баба Мартти Лейно, и чья еще?

Кейтлин снова взвилась.

— Своя собственная и ничья более.

— Значит, трешься хвостом там, где хочешь! И я для тебя плох? Она попыталась изобразить кротость.

— Стеф, дорогой. Мартти нуждался в помощи. Я не могу тебе сказать почему, но так было. И он вылечился, а сейчас в опасности Дэн. Ему приходится принимать решение за решением, не зная, на что он нас обрекает. Я облегчаю Дэну жизнь. А он для меня главное, он любит меня, и я его тоже.

— Ага! Сегодня он с Фридой. Не думай, что я не видел, как вы втроем пошептались, и они отправились прочь.

Кейтлин кивнула:

— Ага. Как оказалось, она тоже нуждается в помощи. Ты никогда не пытался понять ее, увидеть в ней не только большое сильное тело? Я поняла, что Фрида приуныла настолько, что… но это неважно.

— А как насчет меня? Тебе не приходило в голову, что я тоже могу страдать?

— Ой, Стефан, опускай-ка занавес на эту сцену. Ты много раз наслаждался Фридой и сделаешь это еще не раз. Сейчас ты просто решил воспользоваться возможностью. — Ока оградилась рукой. — Да, я знаю, что тебе не хватает семьи, оставшейся дома; ты боишься, что больше не увидишь их. Но ты не менее крепок душой, чем я. На тебе не лежит груз ответственности, как на Дэне, и ты не… ох, что-то мы увлеклись, помимо помощи мы обязаны доставлять друг другу радость.

— Значит, ты думаешь, что я не порадую тебя, — сказал он с горечью.

Она расхохоталась:

— Ну, друг мой, я немало недель глядела на тебя с интересом, просто условия складывались неподходящие.

Дозса просветлел:

— Ну же?

Она покачала головой:

— Давай отложим. Я же сказала тебе, что Дэн нуждается во мне. Сегодня он проявил доброту, и тем не менее мне пришлось попросить его. Развлечься не грех, однако я не могу рискнуть на другое дело, столь же серьезное, как с Мартти.

Дозса казался веселым.

— Я обещаю тебе, Кейтлин, все ограничится короткой интрижкой.

— Но ты считал, что вправе требовать этого, — отвечала она с сочувствием в голосе. — Прости меня, Стеф, но я не могу позволить тебе такого.

Помощник капитана сглотнул, поглядел на руки, стиснувшие кресло, и наконец сказал:

— Прости меня.

— Не сомневаюсь, что ты окажешься великолепным в постели, — она погладила его по щеке. — А теперь обо всем забудем. И как друзья восхитимся этой невероятной красой.

Глава 43

Прыжок.

И вокруг ничто: чернота слепая и абсолютная. В ужасе застонал экипаж.

Маяки вокруг Т-машины казались свечами — красной, фиолетовой, изумрудной, янтарной, — зажженными против проклятой тьмы; крошечные огоньки едва светились, словно бы обещая вот-вот погаснуть. Наконец вдали, на пределе видимости, зрение обнаружило единственную светящуюся точку.

— Успокойтесь, — приказала та часть Джоэль, которую она отделила от себя ради этой цели. — Непосредственная опасность нам не грозит. Я исследую ситуацию. — Она воссоединила единство своего ума. И потянулась вперед всеми чувствами и органами корабля.

Радар обрисовал очертания вращающегося цилиндра. Большего экипаж «Чинука» не видел. Находящаяся в невесомости Джоэль тем не менее ощущала эту массу и силу, запертую внутри. Оптика и радио с огромным увеличением показали ей звезды: редкие и слабые угольки, готовые скользнуть в забвение. Корабль окружал почти предельный вакуум. Известные прежде излучения и материя исчезли, оставив после себя нечто уже совершенно лишенное плотности и температуры. После недолгих поисков она обнаружила на месте соседних галактик такие же угольки. Очертания их сделались расплывчатыми. Она попыталась отыскать скопления галактик и сумела бы заметить несколько ближайших, начиная с того, что в Деве даже по последним выдохнутым ими перед смертью фотонам, но и они слишком уж ослабели.

Внимание Джоэль вернулось к непосредственному окружению; инструменты предоставили ей достаточно данных, чтобы можно было понять, что машина находится на орбите вокруг совершенно мертвой звезды. Подобно Солнцу, она так и не взорвалась сверхновой, потому что не обладала нужной для этого массой, но уже прошла через стадию красного гиганта и все последующие, сжавшись в шар величиной с планету, плотность которого еще позволяла атомам сохранять свою природу, и теперь медленно охлаждалась от белого каления до уголька. Уцелели и некоторые из планет, одетых камнем или замороженной атмосферой. Кроме одной…

Джоэль вспомнила, что ей следует спуститься с высот и сообщить своему народу о том, что было увидено ею.

— Мы перенеслись в отдаленное будущее, сейчас находимся внутри галактики, примерно через семьдесят или сотню миллиардов световых лет после нашего рождения. Никаких звезд уже не осталось, кроме самых неярких (блаженны кроткие, ибо наследуют они), но теперь смерть пришла и к ним, а сама галактика распадается. По сравнению с нашим днем, вселенная сделалась просторней в четыре или пять раз. Отправившись дальше, мы сможем узнать, действительно ли она будет вечно расширяться, или правы те, кто в старину утверждал, что в конце концов начнется новый коллапс и родившийся огненный шар вновь превратится в космос.

— И ты хочешь вести нас дальше? — вскрикнул кто-то из экипажа. Джоэль не узнала искаженный страхом голос и не хотела этого делать. — О нет, о нет!

В голосе Бродерсена звучали чисто прагматические интонации.

— Что это за желтый огонек? Наверно, он неподалеку.

— Он совсем рядом. У этого Черного карлика есть спутники и один из них является источником света. Я не представляю его природы. Надо бы взглянуть. Т-машина располагается в троянской позиции по отношению к основному светилу, вокруг которого она вращается на расстоянии около одной-полутора астрономических единиц. Лететь не более четырех стандартных дней при полной гравитации.

— По-моему, нам следует это сделать, — сказал Бродерсен. Ровным голосом Джоэль напомнила ему — удивление пело и бушевало внутри голотевтической личности:

— Видишь ли, это, без сомнения, работа Иных.

* * *

«Чинук» летел.

Видеоэкраны в кают-компании выключили. Никто не помнил, кто первым предложил это сделать, но не было никаких споров. На экранах в своей уже забытой яркости сменялись изображения незабытых шедевров человечества — Перикла, мавзолей Шах Джахана, картин Хокусая, Моне, изваяния Фидия и Родена, и так далее, негромко пела музыка, но немногие обращали на это внимание.

Поскольку на корабле не хватало людей, было принято, что после еды все свободные от вахты помогают квартирмейстеру и ее помощнику быстро убрать со стола. Поэтому Филипп Вейзенберг оказался рядом с Кейтлин по дороге от раковины.

— Похоже, ты сегодня вечером приуныла? — спросил он. — Что случилось? Быть может, я сумею помочь?

— Спасибо, ничего, — отвечала она, изображая улыбку. — Так, настроение… прихоть.

— Отнесись к этому внимательно, моя дорогая. Изоляция от человечества — невзирая на все величие окружающего, делает нас все более и более беззащитными — от самих себя. — Он почти приложил губы к ее уху. — Ты помогла мне пережить скверную ночь. Я не забыл этого. Позови меня, когда потребуется.

— Ну… — она схватила его за руку. — Тогда давай отойдем в сторонку и поговорим.

Они отправились к нему в каюту. Вейзенберг включил «Лебединое озеро» — спектакль, записанный на Луне сотню миллионов тысячелетий назад, просто чтобы оживить комнату. Ни алкоголя, ни марихуаны, она отклонила его предложение выпить чаю. Спокойно усевшись в кресло, он смотрел, как Кейтлин расхаживает по каюте.

— Да, ты сказал правду, — сказала она. — Мы действительно отрезаны от людей, и мелочность, свойственная нашей породе, овладевает нами, превращая в запертых в клетке обезьянок. Я только что поняла это, потому что сюда мы летели от великолепия к великолепию. А в этой гробнице Творения до меня наконец дошло — столько всего случилось, — неужели мы действительно будем винить себя, когда обезумеем? Дома, при любой малой беде у нас есть закаты, восходы, леса, холмы, горы, перешейки, ласточки или просто город, мир, полный таких же, как мы, людей, куда мы можем пойти и заняться делами. Здесь же, в металлической оболочке, мы можем только смотреть, следуя за болотными огоньками, ведущими нас в никуда… Нет, хуже того, потому что болотный огонек может завести нас в истинную трясину, в холодную воду, ржавые тростники, где будут квакать лягушки; а потом, когда мы утонем, вода примет нас и сохранит для потомков, чтобы они нашли наши тела и дивились им через тысячу лет.

— Значит, и ты? — отвечал он. — И ты тоже хочешь повернуть назад? Никто не рассчитывает найти здесь дом… но чтобы новую землю? Кейтлин, у нас на это нет даже шанса.

— Ох, я это знаю. И у нас еще есть впереди звезды. К тому же… Земля… и Деметра не являются единственными живыми мирами. Я могу с восторгом умереть на Дану среди певцов и танцоров.

— Мы не можем вернуться даже туда. Мы не сможем попасть назад, просто обратив наше передвижение. И у Джоэль нет всей информации и тех основ, которые необходимы, чтобы точно рассчитать траекторию.

— Все это я знаю. Но мы можем вернуться во время, когда Галактика была еще жива, правда?

Кейтлин некоторое время расхаживала взад и вперед. Яркие фонтаны прыгали под тягучую музыку. Наконец она встала перед Вейзенбергом и потребовала ответа:

— И что, по-твоему, мы должны сделать?

— Идти вперед, — отвечал он. — Пока это необходимо или пока мы способны двигаться.

— В слабой надежде когда-нибудь найти лоцмана, способного привести нас домой, к Солнцу?

— Да. — Из своей сдержанной худобы он поглядел на всю полноту ее отчаяния и сказал:

— Кейтлин, мне кажется, я понимаю, в глубине души ты согласна со мной. Мне намного легче принять такое решение. Я не дитя просторов Земли и небес, а инженер. Машина столь же естественна для меня, как дерево или дождь. Пространство было всегда моей любовью… пространство, звезды и мечта об Иных… конечно, Сара и дети были важнее, но, черт побери, лишь продолжая идти вперед, мы можем вернуться к ним, а там победим мы или проиграем… кажется, я начинаю впадать в сентиментальность.

Кейтлин остановилась и поглядела на него. Он шевельнулся, посмотрел по сторонам и сказал расстроенным голосом:

— Кейтлин, ты не была бы так расстроена, если бы не пыталась разделить с Дэном тяжесть его груза. Зачем тебе это?

— Он поддерживает дух всего экипажа, — отвечала она.

— Не имея истинного представления о том, насколько полагается на твои силы?

— Ты преувеличиваешь, Фил. Но пока я способна поддержать его, жизнь мою, и, наверно, для этого и существую.

Почти с потрясением:

— И как могла сказать подобное столь независимая личность?

— Почему бы и нет? Разве он поступил бы иначе, если бы я оказалась в таком положении?

Вейзенберг молчал, обратившись взглядом к палубе, а потом поглядел на нее и сказал:

— Ну хорошо. Это не настолько уж отличается от отношений, которые существуют — существовали — между Сарой и мной. Но, Кейтлин. Если ты пожелаешь расслабиться, просто выпустить управление из рук, помяни вслух Ирландию, или что захочешь, и я буду рядом.

…Она пожелала ему спокойной ночи; но скоро они устроились рядышком, не только разговаривали и разговаривали, он столько же, сколько она, пусть время от времени в голосе Кейтлин звучали слезы.

— Спи спокойно, Фил, — сказала она, — и спасибо тебе, спасибо.

— Благодарить не за что, — отвечал он. — Это я у тебя в долгу.

* * *

Облаченная в воздух, под белыми облаками, омытая сапфировыми и лазурными океанами, украшенная зелеными континентами, планета сверкала. Солнцем светила близкая к ней луна.

«Чинук» обогнул этот мир, раз и еще раз, приборы собирали информацию.

— Прямо Земля, — прошептала Сюзанна.

— Увы, не совсем, — отвечал Руэда. — Мы определили спектр. Эта зелень не хлорофилл, кое-что намекает на более фундаментальные биохимические отличия. Нам здесь нечего есть. Но планета живет.

Джоэль отвечала по интеркому:

— Спутник представляет собой гигантский ядерный реактор, расходующий собственную массу, почти полностью преобразуя ее в энергию. Это нарушает известные нам законы физики, но они, по всей видимости, составляют лишь частный случай. По всей видимости, там происходит вынужденное взаимодействие самих кварков. Аппарат, который его производит, находится в полости возле центра, защищенный теми самыми полями, в которых происходит процесс. Вне сомнения, это искусственное солнце прежде являлось природной луной с нужными характеристиками. И годилось на пять-шесть миллиардов лет. Вот почему Иные выбрали эту планету для воскрешения.

— Иные? — потрясенным голосом спросила Фрида.

— А кто еще? — отвечал Бродерсен. — Интересно, засеяли ли они планету жизнью, или дали простор химической эволюции?

— И то и другое, — радостным тоном отвечала Кейтлин. — Здесь снова есть жизнь. Пусть мы не видим признаков разума, но туземцы, возможно, еще бегают в лесах, если только они уже думают. Пусть они никогда не увидят звезд, но кем они станут, что сделают и как будут любить? — И через момент добавила:

— Неужели Иные сделали это, в надежде получить новый ответ на этот вопрос?

Корабль несся назад к транспортной машине. Собравшийся в кают-компании экипаж слушал Бродерсена.

— Надо решать. Джоэль не может привести нас в заданную точку пространства-времени, хотя она умеет обнаруживать нужное направление. Если мы будем продолжать путешествие, то рано или поздно войдем в Ворота, на противоположном конце которых не окажется Т-машины. Там и закончится наш путь. Но пусть это случится в нашем времени, плюс-минус несколько мегалет, в яркой, полной света, молодой вселенной. Конечно, тогда придется отказаться от надежд обнаружить Иных и знать, что мы умрем, когда кончится пища. Но прежний план вел нас от странного места к еще более странному. А следующее может разделаться и с нами, — он прищелкнул пальцами. — Вот так. Или медленно.

Бродерсен заложил табак в трубку, раскурил, вдохнул дым.

— А теперь, — сказал он, — выслушаем каждого.

Сидя возле него, бледная и бесстрастная Джоэль сказала:

— Я предпочитаю продолжать путь. Но, откровенно говоря, лишь потому, что мы действительно можем столкнуться с Иными. Мне безразлично, вернемся ли мы домой. В какую бы сторону мы ни направились, я смогу погрузиться в исследование реальности, как только мы остановимся.

Лейно:

— Поворачиваем назад. Что может существовать в будущем, кроме выгоревшей вселенной? Если процесс цикличен, коллапс погубит все. В противном случае мы увидим лишь вечную темноту. Зачем Иным обитать там?

Вейзенберг:

— Нет, мы не можем остановиться. Руэда:

— Кто предлагает остановиться? У нас остается микроскопический шанс на успех. Пусть это и маловероятно, но в молодой галактике мы можем отыскать помощь.

Сюзанна:

— Что, если сделать еще два-три скачка вперед, прежде чем повернуть назад…

Дозса:

— Нет, вероятность остаться заточенными в летающем гробу чересчур велика. Я бы предпочел умереть в действии, исследуя планету… словом, пусть будет все что угодно, но в действии.

Фрида:

— Я уже собиралась проголософать за продолжение пути, но тфои слофа, Стеф, застафяяют меня подумать.

Кейтлин шагнула вперед.

— Неужели никто из вас не понимает? — вырвалось у нее. — О! На миг я сама потеряла отвагу, но Фил помог мне долгой беседой, а когда я увидела тот мир… неужели вы не понимаете? Иные живут ради жизни. Они великие противники смерти. Где еще мы можем их отыскать, как не возле Ворот, возле самого Судного дня? И как посмеем мы попросить о помощи, пав перед ними духом?

* * *

Ночная вахта.

Через электронные чувства, объединенные с электронным мозгом, и через память (Фиделио, Фиделио) в исполненном смысла великолепии целого Ноумен вошел в Джоэль, соединившись с ней. Время и пространство изгибались с тонкою мощью от измерения к измерению; текли энергии, материя волной пересекала их приливы; Закон, всесильный и имманентный, сделался не окаменевшим уравнением, но музыкой, которую она едва начинала слышать. «Спасибо тебе, Кейтлин, бедное животное, — мелькнуло в крошечной доле ее мозга. — Я никогда не умела пробуждать грубые эмоции в твоих животных собратьях и за один дикий час преображать их в желание». Теперь впереди меня уничтожение, которого я не могу страшиться; всеми своими клетками оно знает Предельное таким, какое оно есть; или же впереди меня (какой восторг!) ждут Иные.

* * *

Ночная вахта.

Золотистый свет неярко светился в кабине. На экране стояли розы. Кейтлин поставила термостат на тепло и надушила воздух экстрактами клевера и миндаля. Звучала песня «Пусть мирно пасутся овцы», милейшая из мелодий.

Сбросив одежду, она стала перед Бродерсеном, протянув к нему руки.

— Черт побери, — выдохнул он, глубиною своей души жалея, что лишен дара слова. — Пиджин, ты прекрасна до боли.

Она улыбнулась:

— Таков и ты для меня, Дэн, дорогой.

— Нет, подожди.

Радостный смех благословил его.

— Да, ты, конечно, простоват рядом с Аполлоном Бельведерским, да и я не секс-бомба. Но ты прекрасен, потому что ты есть ты, ты похож на себя самого; ты — мужчина, которого я люблю. Такова и я для тебя, правда?

Буквально через миг она стала серьезной… Что там — ранимой — и припала к нему.

— Дэн, Дэн, мы отправляемся в неизвестное и не можем предвидеть, что станется с нами и чем мы станем. Но у нас есть эта ночь. Обними меня, Дэн, и люби меня, люби.

Глава 44

Прыжок.

Свет, повсюду свет. Словно бы все пространство сделалось каплей росы в рассветных лучах, пронзивших ее сердце. Мягкие радуги всех цветов, которые доводилось видеть всем зрячим существам вселенной: они кружили, смешиваясь, дрожали, текли, затопляли. Тут и там короткие фонтаны рассыпались искрами или сливались — парами и тройками, и поодиночке — и на огромных изящных дугах: прежде чем умереть, чтобы заново родиться где-нибудь в другом месте. Бурей захватив сознание, вид этот поглощал лицезреющего своей могущественной гармонией.

У экипажа «Чинука» не было средств, чтобы определить размер охватившего их светящегося шара. Понятно было, что он огромен. Крохотная на таком расстоянии виднелась Т-машина. В похожем удалении подавляли своей чудовищной величиной еще едва объекта. Первый казался раскаленной добела сферой, потоки и силы колебали ее обличье; вокруг нее по сложной траектории двигались силуэты поменьше, но столь же туманные. Второй, эллипсоид с мягкими очертаниями, казался еще менее материальным и квазитвердым, но даже на взгляд обладал предельной прочностью по сравнению с кораблем, замеченным людьми возле галактического центра неисчислимые века назад. Его охватывали сетчатые конструкции, не идентичные с теми, что располагались на обсерваториях возле нейтронной звезды и черной дыры, не обладавшей тем же самым причудливым изяществом.

«А вот и Иные! — вспыхнуло в уме Джоэль. — Никто кроме Иных не мог соорудить все это».

Она выслала все свои зонды, открыла многочисленные органы чувства, призвала все свое понимание Ноумена. «Я не пойму всего, что происходит здесь, но я сумею ухватить достаточно, чтобы задать нужные вопросы Иным, когда они появятся… вопросы, которые покажут, что я достойна их общества».

И вдруг: оказалось, что она нема, глуха и хрома. Приборы не могли обнаружить ничего из того, на что они были рассчитаны. Никакие теории не были применимы в среде, чья природа основывалась на принципах полностью запредельных. Скорее земляной червь представит себе летящую птицу и объяснит принципы ее полета, чем она сумеет принять все это в свою Реальность.

Ошеломленная, она едва заметила астероид, внезапно оказавшийся возле «Чинука». Темную неровную массу сопровождала небольшая золотистая призма, немедленно направившаяся к светящемуся шару. Астероид следовал за ней. Торопливо набирая скорость, они пропали из поля зрения.

Оклик Бродерсена пробился к Джоэль как сквозь каменную стену:

— Как дела? Что ты можешь сказать нам?

— Ничего, — услыхала она свой жалобный голос.

— Да, удивляться нечему, — за сухими словами капитана слышался восторг. — Послушайте, друзья, что бы это ни было — а я полагаю, что перед нами то, что мы искали, — нам остается теперь только ждать, пока эти… строители… сами заметят нас. Я уверен, именно так и будет, они не могут нас не заметить. Оставляйте посты, встречаемся в кают-компании. В такой момент лучше быть вместе.

Джоэль возразила:

— Я остаюсь в голотезисе.

— Хорошо. Спасибо. Я надеялся на это.

— Все равно ты окажешься вместе с нами, — позвала Кейтлин. «О нет, я уверена в этом. — Гордость и вера законов вспыхнула в душе Джоэль. — Напрасно я поддалась слабости перед лицом совершенно незнакомого человеку царства Закона. Напротив, надо стремиться познать его и вобрать в себя. Буду верить, что Иные научат меня».

И вдруг на радужных небесах возникла светлая точка. Вырастая на глазах, она обрела стреловидные очертания и направилась прямо к «Чинуку»; путь ее пролегал от эллипсоида, в котором, должно быть, обитали создатели. «Они идут, они идут, и я буду разговаривать с ними; только я одна способна на это, только я одна среди всех людей сумела превзойти ограниченность человеческой расы».

* * *

Экипаж плавал в ожидании. Экраны светились — ярко и вместе с тем мягко. По ним пробегали радуги, всякий раз преображая каюту, в которой находились люди. Они сидели обнявшись: Руэда с Сюзанной, Фрида между Лейно и Дозсой, Кейтлин между Бродерсеном и Вейзенбергом, — мешая дыхания, пот, запахи, теплоту тел, обменивались поцелуями.

Странный корабль, — если это действительно был корабль, — приближался; текучие очертания его — величиной с «Вилливо» — скрывала радужная оболочка; используя невидимые для человека средства, он остановился в сотне метров от «Чинука». И на целых полчаса настало молчание в небе.

— Ты можешь связаться с ними, Джоэль? — хриплым голосом спросил капитан.

— Нет, — услыхал он ответ. — Ни с помощью лазера, ни по радио. И от них нет никаких сигналов.

— Держу пари; они разглядывают нас, — сказал он, — но так, что мы не замечаем, как они это делают, и даже не ощущаем этого.

Кейтлин напряглась под рукой своего мужчины.

— Так ты ничего не чувствуешь? — прошептала она.

— Что? — Бродерсен повернул к ней голову. Свет играл в каштановых с рыжиной волосах, зеленые глаза углубились куда-то, груди вздымали комбинезон, вдыхая и выдыхая воздух. — А ты можешь?

— Не знаю, — отвечала она голосом лунатика. — Как знать? Но я ощущаю — не могу передать словами — нечто вроде яркого шевеления — прошлые воспоминания всплывают из памяти, — как русалки из моря… Неужели никто не ощущает этого?

Испуг охватил его. Значит, они сканируют все ее тело, нервы, мозг… быть может они выделили ее, или Кейтлин просто оказалась самой чувствительной… Внезапно Бродерсен вспомнил историю о холме эльфов, которую она слыхала от матери.

— Пиджин! — Он покрепче обнял ее и ощутил, как напряглась рука Вейзенберга.

— Не волнуйтесь за меня, дорогие, — сказала она, — не отворачивая лица от вселенной. — Это радость. Ведь Иные могут быть только добрыми.

Через минуту-другую множество сердцебиений во встревоженной груди Бродерсена — она вздрогнула, взволнованно огляделась и сказала тонким голосом:

— Все ушло. Это оставило меня.

— А что ощущали все остальные? — осведомился Вейзенберг. Послышались негромкие отрицания.

— Выходит, они закончили, — предположил он. — Что будет дальше?

Но стрела снаружи оставалась неподвижной.

— Должно быть, назад через Т-машину отправлена весть, — проговорила Джоэль. — Наше появление оказалось необычным даже в их глазах, возможно, ему нет прецедента. Они хотят обратиться к памяти, быть может, вызвать специалиста. Но едва ли нам придется долго ждать.

— Нет, они не будут мучать нас, — сказала Кейтлин. Бродерсен мог буквально ощущать, как она расслабилась, возвращаясь в реальность из пережитого сна наяву.

— И что же они сделают? — голос Сюзанны дрогнул. Взгляд жены выдал Руэде, что боялась она за него. — Мы вошли в их дом… дом богов.

— Да, и мифы свидетельствуют, что, совершив это, смертные никогда не становились прежними, — отвечала Кейтлин. — Я думаю, что все мы возрастем и не умалимся. — А Бродерсену шепнула:

— Пока я могу любить…

Полчаса медленно завершались. От Т-машины в страну «Чинука» направился второй вытянутый корпус.

Он остановился рядом с человеческим кораблем — напротив своего близнеца.

И застыли все трое в величье колоссальных трудов, совершавшихся за ними.

На всех длинах волн Джоэль излучала. Привет. Вот я — на всех человеческих языках, и на бетанском, и еще на том, которому научилась с помощью Оракула. Вот я, говорите со мной, я ждала вас, как ждет невеста.

И явился ответ, словно благословение. Здравствуй, Джоэль Кай, радуйся и успокойся (восприимчивость ее возрастала). Умиротворись, наконец, бедный скорбный дух.

Кто ты? Что ты говоришь?..

— …Не бойся. Вас?

— …да, ты не ждешь беды, Джоэль Кай, и в этом права. Здесь, в конце пути вас ждет безопасность. Но более всего ты боишься, что мы не сможем или не захотим осуществить твою заветную мечту. Обещания бесполезны, поскольку наверно и будет. Но сумеешь ли ты исцелить ужас в себе и спокойно ожидать того, что должно случиться?

Душа ее содрогнулась.

— Когда вы решите?

— …Увы, через какое-то время, мы не сверхъестественные существа, мгновенно и безошибочно знающие все. Мы пришли сюда, чтобы познакомиться с вами, понять, как и почему вы попали сюда, чего вы ищете и как ваша победа может преобразить течение времен, на многих мирах… и познать все это настолько полно, чтобы осмелиться вынести суждение.

Не будь руки Джоэль соединены с машиной, не плавала бы она в своем кресле, то вознесла бы руки в молитве.

— Понимаю. Но я готова. Берите меня, обследуйте, спрашивайте, используйте по своему желанию.

Доброта прикоснулась к ней, она ощущала ее, как солнечный свет, проникший в душу, и сказала:

— Ты нам не нужна. И это понятно; ты ведь больше не являешься представителем своей расы. Ты воспринимаешь космос не так, как твои собратья, а как раненое существо. Мы обследовали бы каждого из вас и самым тщательным образом. Но по величайшей удаче и они не нужны нам при всем несовершенстве своих познаний. Среди вас находится наша аватара.

Что? Я не понимаю…

— …Теперь мы оставим тебя и обратимся к ней. Жестоко заставлять вас ждать дольше, чем требуется нам, чтобы познать необходимое. Пусть отвага принесет спокойствие тебе, Джоэль Кай. И не пребывай более в своем голотезисе (не приказ, просьба). Отправляйся к своим друзьям, и будь среди них. Прощай.

Присутствие исчезло. Джоэль осталась в своей упряжи, не слыша того, что доносил до нее интерком. Она попыталась всплакнуть, но не сумела. И в унынии осталась на месте.

Сочное женское контральто прозвучало в громкоговорителе интеркома; интонации, с которыми звучали английские слова, заставили Кейтлин охнуть.

— Всегда да пребудет с вами лучшее, что есть здесь. Мы хотели бы войти. Пожалуйста, впустите нас; если вы не против — через люк номер три. Со счастьем идем мы к вам.

— Не против ли мы… — вырвалось у Бродерсена. Тем не менее солдатская привычка заставила его сказать своим сотоварищам. — Оставайтесь на месте. Я пойду и впущу их.

«Какое неподходящее место, чтобы приветствовать повелителей вселенной», — мелькнуло в душе его, Бродерсен осознавал и сухость во рту, и то, как отчаянно колотится пульс. Отталкиваясь ногами и перехватываясь руками, он летел по коридору к нужному контрольному пульту, зная, что придется подождать минутку, чтобы утихомирилась дрожь во всем теле, прежде чем он сумел нажать на кнопку.

Внутренние двери раздвинулись. Перед Бродерсеном появились две фигуры, окутанные серебристыми аурами, которые, должно быть, защищали их от космоса. И пока Бродерсен соображал, сияния, моргнув, исчезли. Перед ним оказались мужчина и женщина.

«Следует ли встать на колени? Но как это сделать в невесомости?»

— Пп-приветствую вас. Мы к вашим услугам…

Высокие, безукоризненно сложенные, стройные, светловолосые и голубоглазые… Длинные светлые волосы обрамляли сильные и пригожие лица, полные молодости и неизмеримой зрелости. Бородатый мужчина был облачен в тунику, вполне похожую на полотняную; килт, который мог оказаться шерстяным, сапоги, кожаные с виду, и широкий плащ. Женщина, чьи локоны ниспадали едва ли не до легко обутых ног, была в длинном плаще и мантии, которые были многоцветны и вышиты. Обоих украшали золото, серебро и самоцветы: диадемы, гривны, браслеты, броши, витые кольца. Ножи на ярких поясах казались инструментами, а не оружием. Муж держал в руках окованный бронзой посох; на вершине разбежалось ветвями, на которых росли листья, среди них, а также на плечах мужчины сидели перелетая и пересвистывая птицы: жаворонки, коноплянки, дрозды, малиновка. Женщина держала в руке небольшую арфу. Оба улыбнулись.

— Нет, это мы должны приветствовать тебя, отважный путешественник! — звучным баритоном ответил мужчина. — Отведешь ли ты нас к своим друзьям?

— Воистину, сэр, воистину, — отозвался потрясенный Бродер-сен в трепете и не думая. Пара не нуждалась ни в поручнях, ни опорах, они призраками скользнули вперед. По коридорам, прямо к двери, ведущей в кают-компанию.

Бродерсен отступил назад, пропуская гостей вперед. А потому не видел, как Кейтлин воскликнула «Ооооу!» Еще ни одно зрелище во время всего путешествия не вызывало у нее таких звуков. В тревоге капитан перелетел через порог. Подняв руки, Кейтлин плавала в воздухе — Вейзенберг придерживал, — губы ее раздвинулись, слезы срывались с лица и плясали в воздухе. Забыв про уважение и осторожность, Дэн бросился к ней, едва не вырвав энергичным движением из рук инженера.

— Пиджин, что случилось, что с тобой?

— Все хорошо, — она задыхалась. — Это — Энгус Мак Ог, бог любви, а с ним и Бригит, сестра его, богиня бардов… Но вас ведь не существует, правда?

Мужчина покачал головой.

— Нет, — отвечал он негромко. — Одно могу сказать; те, кого вы зовете Иными, не боги. Ради тебя, чтобы утешить и воздать должное, мы избрали для себя тени этих обличий.

Женщина шагнула в сторону Кейтлин. Бродерсен и Вейзенберг выпустили ее, чтобы девушка могла прикоснуться к гостье.

— Ты нам дорога, — сказала та, что называлась Бригит, — и мы мечтаем познакомиться с тобой во всей полноте и поблагодарить за все, что ты дала нам.

— Кто? Я? — Кейтлин осеклась. — Бродяжка, дурочка, скверная сочинительница… что могу я предложить вам, хозяевам всей вселенной?

— Жизнь, которой ты живешь, — Бригит отбросила в сторону арфу и прижала девушку к своей груди.

Держась рукой, Бродерсен изогнулся, чтобы поглядеть на Энгуса. Окруженный пением птиц, сын Дагды отвечал:

— Не бойся за нее. Никогда желанием своим мы не причиним ей горя, — лишь в той мере, которая неизбежна. Вся жизнь создана для радости. О да, мы тоже убиваем, допускаем смерть, потому что мы не боги, и уж тем более — не Господь; мы тоже подчинены судьбе. Но пока это в наших силах, мы пестуем жизнь; мы охраняем ее и почитаем ее свободу — высшего почтения жизни нельзя оказать, и уж тем более чтим мы права своих аватар.

— Аватар… воплощений… — Вейзенберг внезапно состарился. — Неужели ты хочешь сказать, что это вы сотворили ее?..

— Нет, — отвечал Энгус, тем временем Бригит, обнимая Кейтлин, что-то негромко бормотала ей. — Разве может произведение наших рук прожить во всей полноте жизнь и не принадлежать нам? Но она — человек в такой же мере, как и все вы. Она отличается от любого из вас — строением клетки, течением крови — меньше, чем отличался бы близнец. И если бы не была призвана, то закончила бы свою жизнь, так и не узнав о той силе, которая в ней обитает.

— Какова же эта сила? — воскликнул Лейно. Бригит подняла лицо.

— Сила эта дает ей право стать одной из нас, — отвечала она. Энгус:

— Будь мы на деле богами, то сумели бы заглянуть прямо в ваши души. Но мы всего лишь Иные и умеем лишь прикоснуться к тончайшему верхнему слою разума и не способны найти глубин внутренней сути существа, которое их не имеет.

Бродерсен выдохнул:

— Так какого же черта вы из себя представляете? Бестелесные интеллекты, затерянные в пространстве и времени, или что-то еще?

Бригит чуточку улыбнулась, обращаясь скорей к Кейтлин, чем к нему:

— О нет! Что, кроме тела, может породить и носить разум? Если бы такое оказалось возможным, чистый дух, лишенный чувств, счастья, которое может дать космос, оказался бы жалким созданием! Мы, кого вы зовете Иными, как и вы сами, — создания плотские; нас родила материя, возникшая в звездах, и мы ощущаем все животные потребности. Мы ваша родня.

Бродерсен:

— Ха! А таковы ли на самом деле вы под своими масками? Энгус:

— А ты уверен в том, что это маски?

Бригит:

— Это лишь мелкие изменения — сделанные ради нашей аватары. Будь она другой, как бывает среди людей, вы, быть может, увидели нас чернокожими, косоглазыми или низколобыми — такими, какими нужно. Не в глубине… мы пришли сюда с Земли, просто потому, что случайно там оказались, отвечая на вызов Дэниэла.

Энгус:

— Но не будем продолжать, пока не узнаем от Кейтлин всю вашу историю глубже, чем ее могут передать слова или мысли. — Он вдруг посерьезнел и взглядом буквально распял Бродерсена. — Пойми, капитан, мы еще не поняли вас. Мы верим, что вы хотите добра, и тем не менее, вернувшись домой, вы можете принести туда погибель, открыв людям то, что, быть может, отчасти им не следует знать в годину бед. Но если мы не сможем отправить вас домой, вы доживете всю отпущенную вам жизнь в приятном месте, которое мы для вас подготовим. Но пока я считаю, что вы скорее всего отправитесь домой.

Экипаж и Бродерсен отозвались хором:

— Да, о да. Энгус:

— А теперь давайте отложим разговоры; сперва нужно понять, что именно следует обсудить. Кейтлин будет для нас сосудом открытия.

Бригит:

— Если захочет, — и обратилась к девушке, которую все еще держала в объятиях. — Дорогая, ты не испытаешь ни вреда, ни боли, кроме той, которую ты потом предпочтешь выбрать сама. У воспоминаний своя цена, но, если ты решишь, тебя освободят от них. — Она поцеловала ее в лоб. — Я предупредила тебя, и надеюсь, что ты поступишь правильно. Подумай хорошо, дитя. Подумай. Мы не станем заставлять тебя или торопить. Мы не знаем заранее, как именно отразится на тебе единство с нами. Подумай, спроси нас, посоветуйся со своими друзьями, побудь среди них, сколько тебе нужно, и не бойся сказать «нет».

Кейтлин подняла свое лицо к той, в ком видела богиню, и отвечала сквозь слезы:

— Но если я не сделаю этого, мы не сможем вернуться домой, так ведь? — Она рассмеялась, и на этот раз веселье казалось неподдельным. — К тому же передо мной сам повелитель любви.

На озабоченном лице Иного появилась улыбка, он отвечал негромко:

— Все мы любим тебя.

— Достаточно разговоров, — сказала Бригит. — Пусть теперь будет песня. — Она взяла арфу парившую в воздухе возле нее.

Потом никто не мог сказать, что в точности произошло. Наконец они последовали за Энгусом, Бригит и Кейтлин к воздушному шлюзу и среди музыки распрощались. К тому времени девушка была полностью зачарована. На прощанье она поцеловала всех, как во сне.

Оба сверкающих корабля оставили «Чинук».

Глава 45

Я была аватарой, которой выпала более странная участь, чем предвидели те, кто предоставил мне жизнь. Останься я дома, в какой-то час один из тех, кто следит за людьми, призвал бы меня. И тогда они разделили бы со мной много счастья, толику печали, многочисленные желания и недоумения, узнали мой гнев, измерили деяния, услышали зовы, несчастья, страхи, удивление, желания, обязанности, потери, быть может, даже обнаружили капельку мудрости, прибавившуюся за годы жизни. Но случай и желание привели меня к ним, обитающим у предела нашей вселенной.

Что случилось потом, я не знаю. Тело мое помнит об этом слишком немного, сохранив лишь призрак воспоминания, но и для него у меня нет слов. Остались лишь краса и величие… но можно ли спеть картину, скульптуру, положить их на музыку? Однако и они были самыми маленькими в той реальности.

Понимаешь, я не просто соединилась с Иными, мы стали единым целым. Их восприятие, интеллект, чувства, воспоминания, ощущения, облик и даже души стали моими, а я — всей душой одной среди них. Они были мною, и я была ими, и я была Иной.

На что это похоже, теперь даже не могу представить в уме, не говоря о том, чтобы облечь в слова. Век, в котором я родилась, познакомил меня со своими идеями; их я пытаюсь использовать, чтобы высказать запавшее в память из того, что узнала тогда. Не знаю, в какой мере они пригодны для такой цели; быть может, первый аватар нашей расы, обитавший на Земле тридцать тысяч лет назад, сделал бы это лучше… быть может, инстинкты животного или ощущения растений оказались бы полезнее.

Жизнь самых первых Иных началась в мире, сформировавшемся еще до образования галактики. Наверно, скудные запасы металлов ограничили скорость развития науки и техники; они продвигались вперед очень медленно и всякий раз успевали достичь гармонии, прежде чем сделать очередной шаг. Возможно, сперва они сумели приспособить себя, сому и психику, к более быстрому шагу. Наконец они отправились к только что родившимся звездам на кораблях, путешествовавших почти со скоростью света. Встречи с чуждым разумом и обмен с ним идеями давали всякий раз могучий толчок, позволивший наконец набрать силу и построить огромные транспортные машины. К этому времени Иные перестали быть единой расой; и, продвигаясь сквозь пространство и время, их исследователи обнаруживали все больше сушеств, которые, если хотели, могли присоединиться к ним.

Но в основном разумные не были готовы. Не многие вообще способны на это. Иные не пытались настаивать или втайне руководить. Только в редких случаях открывали они свое существование. Они не считали, что каждому народу суждено сделаться им подобным; они вообще не верили в судьбу. Каждый вид жизни драгоценен, всякий имеет право направляться своим собственным путем. Более того, подобное разнообразие и поставляет ту пищу, на которой может расти их собственный дух.

Но не будем звать их безразличными. Нет, обладая всем нужным знанием, интеллектом и восприимчивостью, прожив столько разделенных жизней на многих планетах, познав всю историю вселенной от огненного ее рождения до пепельной смерти, Иные познали такие глубины и высоты трагедии, которых я не могу вспомнить; мой нынешний разум один не справится с болью. Они помогали — как могли, — если безвредное воздействие направляло народ к единению. Но чаще всего просто наблюдали и скорбели.

И все же их нельзя назвать слишком печальными. Их веселье — улыбка, игривость, восторг — выходило за пределы моего понимания. Как и творческие способности. Иные усматривали в своих собственных жизнях непрерывные произведения искусства, которое должно восхищать художника и аудиторию.

Подобная идея могла возникнуть из-за того, что в их понимании рассудок или сознание многолики. Полное или частичное слияние личностей и их воли я могла бы назвать телепатией, однако скудные возможности этого слова не передают истины. Происходит оно не по волшебству. Сперва разумам нужна волна, подчиняющаяся законам физики. Похожее случается и среди нас. Иные довели форму до совершенства.

Они умеют копировать все, из чего состоит личность, на другое тело, природное или искусственное, органическое или механическое, или возьмем хотя бы Оракул. Конечно же, схему эту нельзя считать полной. Разум не является изолированным объектом. И то, что производит и поддерживает его, должно управлять им и, в свой черед, подвергаться обратному воздействию.

И все же Иные способны вести отдельное существование, в особенности для того, чтобы слиться в новом бытии. В известном смысле Иной является бессмертным, когда передает все прошлое, пережитое умирающим телом в новое, специально выращенное для этой цели, или даже более чем одному телу. Смешение разумов уже внесло свой вклад в эти личностные интегралы, объединяющие множество существ. Воспроизведенная запись в нужный момент создает впечатление некоего воскресения.

Итак, Иные не являются монадами в любой степени. Нельзя считать, что они слились в чудовищный сверхразум: подобное только притупило бы его возможности. Восприимчивость делает их текучие в своей форме личности более реальными, чем бывает среди людей. Из этого корня, быть может, и возникла их страстная привязанность к свободе.

Они не боги. В нашей галактике в любой момент времени случается много такого, чего они не способны познать или предвидеть. Однако при всем величии их сооружений и освоенных расстояний они куда лучше нас понимают, насколько более велика рядом с ними реальность со своими вечными тайнами. Обращаясь к символам более сложным, чем серпик убывающей или растущей Луны, они создают о рождении и смерти звезд миф и тоже испытывают благоговейный трепет.

Действительно, технология, циклопическая или субатомная, давно сделалась для них лишь средством достижения цели. Многое они отвергли как ненужное. И теперь добиваются более тонких целей — слишком тонких для нашего восприятия (когда ты ваяешь статую, твой пес замечает, что камень преобразился), но я попытаюсь хотя бы намекнуть.

Позволю себе сказать, что Иные занимаются исследованием и пониманием Бытия и празднуют его существование. И среди многих способов это осуществляется Бытием аватар.

Но при всей своей осторожности и тщательности, они не считают аватару нарушением законов природы. Подобный организм ни в коем случае нельзя назвать аномальным. В худшем случае он пришел в бытие вместо другого существа. Но в природе его глубоко впечатана определенная структура, невероятно тонкая, находящаяся на границе между молекулой и атомом. Она не влияет на существование организма и не наследуется. Она нужна лишь для того, чтобы существо это могло войти в Единство.

Возможны и большие тонкости, например, если речь идет о большей части земных позвоночных; проще всего партеногенетически оплодотворить яйцеклетку, добавив в нее этот микроорган для реплицирования. Если нужен самец, потребуются небольшие изменения в хромосомах. Вмешательство в любой организм весьма невелико, и оно скорее сохраняет, чем разрушает.

Потом аватара проживает свою жизнь как совершенно обычное существо и, возможно, так и останется непризванной. Иные не парят постоянно над каждой планетой, для этого космос слишком велик. И когда один из аватар соединяется с Единством, это можно назвать актом любви. Никаких страданий и ран, если не говорить о тех, кто уже умирает, для которых забвение будет благодатью; а потом аватара возвращается туда, откуда была взята, чтобы продолжать прежнюю жизнь. Общение состоялось, так Иные участвуют во всей жизни галактики.

Конечно, если аватара разума, тени сохранившихся воспоминаний окажут воздействие на весь остаток жизни…

— Нельзя ли мне остаться? — молила я.

— …нет, дорогая, пела та часть меня, которая была сердцем Бригит, тебе будет плохо.

Откуда-то еще во мне проговорил Энгус:

— Ты же не хочешь быть пассивной… паразитом. Мы благодарны тебе за то, что ты дала нам.

— Но теперь, когда вы прожили мою жизнь, мне нечего больше предложить.

— Но разве ты прожила ее! Это будет не правильно. Всякому следует оставаться тем, что он есть. Ни одной аватары мы не призываем дважды.

— Ты обладаешь сознанием и свободной волей, а потому мы можем наделить тебя даром Леты.

Если ты примешь его, то забудешь обо всем, что было у нас. Словно провела здесь бессонную ночь.

— Подумай хорошо, дорогая. Знай, что если ты решишь не забывать, то из памяти к тебе будут постоянно приходить призраки.

— Прекрасные призраки! — отвечала я.

— …они многолики, и среди них бывают ужасные.

Долго оставалась я погруженной в Единство. Припомни самый высокий момент твоей жизни: любовь, откровение, творчество, красоту и победу, когда на короткий момент ты становишься выше себя самого. Так чувствуют себя Иные, и все же это низина рядом с их пиками.

— Нет, — решила я. — Все, что я могу сохранить в своей памяти, я не отдам ни за какие награды. Да, трудно будет понять, что некогда душа моя обнимала столько реальности, что я даже ощущала, сколь многое остается неизведанным, сколь многим нужно еще овладеть и насладиться. И я не хочу совсем забыть о вашей любви.

Прощаясь, мы сдвинулись ближе. Для этого они опять приняли те обличья, в которых явились, потому что мне это нравилось. Не потому, что было нечто очень странное в их истинном облике или же странным можно назвать то, что произошло между Энгусом Мак Огом и мною. После моего собственного времени пройдет не столь уж много столетий, и люди по одному начнут становиться Иными. Но при этом не перестанут быть людьми.

Глава 46

Менее чем через час голос Бригит разбудил интерком «Чинука»:

— Кейтлин возвращается к вам. Она войдет через тот же самый люк.

Один в своем кабинете, Бродерсен прикусил черенок своей трубки, уже вставленной в рот. Чашка пыхнула синим облачком: огонек умер в невесомости без помощи дыхания. Протянув руки к поясу, он отстегнулся и выскочил из кресла, позади остался пластмассовый флакончик с виски.

— Слово, которое она принесет, ободрит вас, — продолжил голос. — Через нее мы определили, что ваше дело правое. Но не во всем, никогда не считайте так, добиваясь цели, но ваш успех даст человечеству больше, чем поражение. Мы не поможем вам в борьбе, но просто отошлем назад. И мы не обещаем вам победы, но искренне желаем ее.

Готовьтесь к скорому отбытию. Силы, устроившие этот мир в начале и конце Вселенной, балансируют как на летящем наконечнике копья. При всей своей малости масса вашего корабля воздействует на них и тормозит работу. Теперь вам нечего делать среди нас. Вы добрались так далеко и заслужили этим возвращение домой, а точнее право вернуться назад и сразиться за свое возвращение. Большего мы не можем дать вам. В начале следующей вахты мы дадим вам знак отправляться.

А тем временам приветствуйте Кейтлин. Будьте добры с ней.

— Христос! — воскликнул Бродерсен в полете. — Разве я могу отнестись к ней иначе?!

Кое-кто из экипажа уже успели добраться до люка, опередив его. Растолкав их всех, Бродерсен сам впустил Кейтлин. Из шлюза явилось сияние, померкло, и она оказалась перед ним. Бродерсен крепко обнял Кейтлин, и они поплыли, смешно вращаясь. Запах, теплота, податливая плоть под руками одолевали его. «Боже мой, — подумал Бродерсен, — я и в самом деле плачу».

— С тобой все хорошо? Пиджин, милая, макушла, что случилось? Так скоро…

— По-моему, я была там, — сказала Кейтлин, как бы сквозь сон; с улыбкой, прихваченной из Нирваны. — Они послали меня назад во времени. Погляди, — из кармана комбинезона она извлекла записную книжку, которая всегда была у каждого члена экипажа. — Тут записаны все схемы, которые приведут нас на Дану, а оттуда перепрыгнем прямо в систему Беты. Мы появимся там через месяц после отправления «Эмиссара».

— Но ты, Пиджин, как ты?

— О, со мной все в порядке. Только дайте мне время спуститься вниз. — Кейтлин вдруг прижалась к нему. Бродерсен ощутил, как она дрожит. — Дэн, пожалуйста, обними меня. Мне бы лучше не плакать после того, что было там… лучше не плакать!

* * *

Из глубины, куда низверглось ее существо, Джоэль излучила:

— Быть может, вы хотя бы попрощаетесь со мной?

— Да, и более того, — был ответ. — Мы узнали от аватары, сколь сильна твоя беда.

— Тогда возьмите меня к себе.

— Этого не может быть. О, Джоэль, разве способно дерево летать, может ли птица питаться солнечным светом? Ты есть то, что ты есть сейчас, и еще то, чем станешь, если захочешь. Радуйся этому.

— Как мне провести оставшиеся жалкие годы, так и не узнав, чем вы занимаетесь — теперь, когда я поняла, что мой Ноумен всего лишь тень?

— Если ты хочешь, мы можем дать тебе забвение. Нет!

— Что еще?

— Если я недостойна вашей компании (в ней нет особенной почести), тогда откройте передо мной Реальность. Убьет она меня или лишит разума, покажите мне Предельное…

— У нас нет предельного.

— Но что у вас есть…

— …Те фрагменты, которыми мы располагаем, сами не в состоянии повредить тебе (как может лекция о теории относительности повредить обезьяне?). Аватара могла бы рассказать тебе. Но ты одарена более глубокими знаниями. Поэтому слушай, если хочешь… (математика и обрывки того, что могло быть прямым восприятием или могло не быть им) наш пространственно-временной континуум не представляет собой всего творения. Он представляет собой пузырек в гиперразмеренностном океане, который бесконечно порождает подобную ему пену, как было в древних океанах Земли, Деметры, Беты, они порождали жизнь снова и снова, потому что это было в их природе. Вселенные умирают словно звезды и цветы, — но материя их сохраняется, преобразуется в нечто, никогда прежде не существовавшее.

Здесь и сейчас, наш выгоревший космос, расширяясь, убегая от себя самого, пересекся с другим. Совершившись, этот союз породит совершенно новый мир, полный миров… и да будет второе пространство древним, пусть никакая жизнь — мы молимся об этом — не погибнет в ходе генезиса! Каким станет следующий цикл, мы не можем предвидеть.

…Сейчас меняются уже сами законы физики и константы, и ни вы, ни мы не сможем просуществовать и мгновения за пределами этой силовой крепости. Грядущее совершенно неведомо. Но мы тем не менее стремимся сделаться частью этого будущего, понять его и приветствовать. Мы сооружаем машину…

…это всего лишь конец, Джоэль, конец, который никогда не завершается.

И после молчания:

— Ты по-прежнему хочешь взглянуть? — Да!

— Воспринимай.

Она закричала: не из страха и не от боли — от безнадежности.

— Прощай, прощай навсегда.

Кейтлин шевельнулась.

— Мне надо пойти к ней, — сказала она.

— Ха! Кого ты имеешь в виду? — спросил Бродерсен.

— Меня обязали помочь Джоэль, — сказала она ему — Иные знают, как она страдает. Они не могут исцелить ее. Быть может, такого лекарства не существует. Я должна попытаться, Дэн.

— А как насчет меня?.. Нет, я не хочу докучать тебе, мне не нужно никаких утешений прямо сию минуту, но… ты переменилась, Пиджин.

— Да, — она крепко обхватила его. — Вдали от тебя. Я постараюсь стать прежней. Верь мне. Ну а сейчас… ты намного сильнее ее.

— Настал час вашего отбытия, — прозвучали голоса Иных — Да пребудет на вас наше благословение.

Глава 47

Огромное, красно-золотое на пурпурном небе, солнце Беты поднималось к позднему полудню. Только что закончилась одна из бурь, правившая этой частью долгого дня. Редкие облака чуть светились, и радуга мостом встала над западным горизонтом. Земля сверкала влагой, словно бы глубокие краски дерна, кустов, ветви высоких деревьев усыпали бриллианты. Холодный бриз нес ароматы специй. На востоке играл блещущими водами эстуарий, поднимались силуэты сооружений, но ближе не было свидетельств того, что именно здесь располагалась головная твердыня цивилизации, знающей дорогу к звездам. Древняя башня возносила над землей свою оплетенную лианами серую тушу.

Была пора роста; ледяная ночь миновала, иссушающий полдень еще не наступил. Куда ни глянь, виднелись свежие ростки, поднимавшиеся буквально на глазах. Небо было полно крылатых существ, и песни звучали над рощей и лугом.

Джоэль и Кейтлин пешком шли к башне. Тяготение — более слабое, чем на Земле — придавало пружинистую силу их шагу. Но, забыв про улыбку, они все шли сквозь эту весну, молодая женщина с сосредоточенностью на лице, старшая — с печалью.

— Ну почему ты не можешь просто забыть про свое горе? — недоумевала Кейтлин. — Да, ты перенесла потрясение; трудно узнать, что твои знания — всего лишь песчинка, которая мгновенно вернется назад в море и навсегда затеряется в нем. Но неужели это действительно удивило тебя? Сделается ли от этого менее удивительным какое-нибудь завтрашнее открытие?

Джоэль качнула головой.

— Дело обстоит хуже, — отвечала она блеклым тоном. — Я поняла, что не просто невежественна, но и к тому же глупа. Нет, не то. Это слово означало бы, что у нас есть нечто общее с Иными. Но мы, несмотря на все свои голотевтические трюки, остаемся низшими животными. Мы подобны обезьянам, пытающимся писать пьесы Шекспира, наугад ударяя по клавишам пишущей машинки, и не имеющим терпения просидеть на месте более пяти минут. Или подобны слепым подземным червям, пытающимся видеть.

На секунду Кейтлин стиснула кулаки и повернулась так, чтоб в лицо ей дунул ветер. Она вновь овладела лицом и сказала:

— Нет, они не глядят на нас сверху вниз. Сколько же раз тебе нужно повторить это! Они считают всякую жизнь благородной и возвышенной. И нам остается самим блюсти свое достоинство.

— Тебе легко говорить. Кейтлин сдержалась и не ответила.

— Ты обращена вовне, полна жизни, крови, — которых я лишена, — продолжала Джоэль. — Все, во что я верила, оказалось иллюзией. Поэтому я всего лишь ничтожество.

Кейтлин покраснела, нахмурилась и отрезала:

— Тебе давно пора выползти из своей ямы, в которую ты засела из жалости к себе.

— О, я исполняю свои обязанности вполне компетентно, не бойся.

Смягчившись, Кейтлин прикоснулась к щеке Джоэль.

— Учись вновь быть человеком. Мозг открывает лишь одну грань существования, — самую крупную и не самую яркую. Я помогу тебе чем смогу, как и все наши спутники.

Пренебрежение вернуло едкость.

— О да, начиная с достаточного количества секса. Твоя любимая панацея… Конечно, ты сумеешь уговорить своих жеребцов обслужить старую даму, чтобы вернуть ее к нормальному образу жизни. Нет уж, спасибо!

— Разве я предлагала? — спросила негромко Кейтлин. — Я и не собиралась говорить об этом. Уродливая выдумка и в твоих и моих глазах. По-моему, тебе более не понадобится мужчина. Это ничуть не позорит тебя. Таковы твои вкусы и предпочтения. Но меня пугает это оцепенелое одиночество. Позволь нам своим теплом растопить лед. Мы справимся, если и ты ответишь тем же — если тебе это нужно.

— Я по-настоящему голотевт. И все вы рядом со мной животные. Полные добрых намерений, но животные тем не менее, а домашние зверьки мне не нужны. Что же касается моих коллег на земле, как могут они нравиться мне, если я более не уважаю их? Как и себя. И никакие липучие сантименты мне не помогут… Ну вот и пришли.

Возле дома стоял флаер, дверь машины была отодвинута назад. Женщины вошли в прохладный гулкий полумрак и по спиральной рамке поднялись на второй этаж. Здесь располагались связные устройства, которые бетане и ученые «Эмиссара» разработали для совместного пользования. Воспоминания о Фиделио нахлынули на Джоэль. «Мы бы разделили общую потерю, помогли друг другу пережить боль. Но он мертв».

Их ожидали трое туземцев, самка высилась над меньшими по размеру самцами. Солнечные лучи, падая из окна, играли в блестящих, красного дерева шкурах. Йодистый запах, исходящий от этих существ, напоминал о морском береге. Верхними лапами и нижними руками они поприветствовали женщин… ответивших на любезность с максимальной вежливостью.

Джоэль заняла свое место, Кейтлин ей помогла подключиться, потом встала рядом: начался голотезис. Джоэль отказалась от исследований Ноумена, своей неуклюжей фантазии. Она лишь хотела полностью овладеть местным языком. Тем не менее знакомое состояние овладело ею, она чувствовала, как силы наполняют ее существо… да, это было ее место!

Через воспроизводящее голос приспособление она отвечала насыщенными тональностями и певучим местным наземным говором.

— Прекрасной погоды вам, матриарх и верные самцы.

— Пусть прилив поддержит тебя, самка, полная интеллекта, — отвечали столь же ритуально бетане.

— Мы сожалеем об опоздании, — извинилась Джоэль. — Дождь задержал нас в лагере. Наши товарищи по стае использовали одолженные летательные аппараты по различным поводам, связанным с нашим обустройством, и я побоялась шторма, который показался мне крайне опасным.

— Мы не иссохли, — отвечала самка.

— Мы провели это время, пытаясь угомонить порывы внутри, ожидая то, что мы собираемся выслушать, — добавил самый крупный из ее мужей.

— Ты проявила к нам доброту, отняв время от своей работы, — ее партнер.

— Это самое малое, что могу я поведать жене и братьям по дому того, кто был моим другом, — сказала Джоэль.

Внезапно она с ослепительной яркостью осознала, что это правда. Прежде Джоэль видела в этой беседе рассчитанный жест. Экипаж «Чинука» нуждался в сочувствии для того, чтобы сделать целый мир своим союзником. Но, оказавшись здесь, среди тех, кого любил Фиделио, она ощутила, что глаза ее щипет, они наполнялись влагой. Джоэль, досадуя на себя, смахнула слезу и продолжила, радуясь тому, что искусственный голос звучал по-прежнему ровно.

— Возле меня находится самка из нашего охотничьего отряда, Кейтлин. Фиделио умер на ее руках. Он стал любить ее общество почти как мое, он наслаждался ее музыкой и пел ей свои песни. Я буду переводить вам и ей. Вместе мы сможем поведать вам о его странствии. Спрашивайте что хотите.

Кейтлин шагнула вперед к возвышавшейся над ней вдове и протянула коробочку.

— Возьми это, моя госпожа, — сказала она негромко, — на корабле я скопировала все записи, оставшиеся от него, и увеличила самые лучшие снимки.

Джоэль перевела, и бетане поняли, что это такое. Какое-то мгновение они безмолвно разглядывали подарок. Потом самка опустила когти на голову Кейтлин самым ласковым образом, погладила ее большими неуверенными ладонями и загрохотала и засвистела на морской речи:

— Да будет твоя вода всегда чистой и соленой. Да принесет тебе счастье каждый порыв ветра. Да благословит тебя Господь своим присутствием.

— О, это такая безделица, мне так жаль.

— Быть может, если это не затруднит тебя, ты разделишь с нами воспоминания о нем. Подними для нас из глубин дни его жизни, которые утонули для нас.

…Встреча продолжалась долго, несколько часов, поскольку бетане хотели узнать все, каждый взгляд и жест, который могли запомнить люди. Вопросы их стучали дождевыми каплями. Камера снимала происходящее, но Джоэль полагала, что они в ней не нуждаются; бетане пробуждали в себе воспоминания о Фиделио. Спустив сонадор со своего плеча, Кейтлин спела им песни и мелодии, которые исполняла для Фиделио. А потом отложила инструмент в сторону и спела для всех колыбельную.

В башне на время установилось молчание. Вдова пошевелилась, словно в благоговении приподняла верхнюю руку и сказала:

— Да будет и тебе милосердие, поскольку сама ты милосердна. Я изложу ваше дело перед верховным советом, и полагаю, что мы можем помочь вам.

— Что? — воскликнула Джоэль. С удивлением:

— Ты?

— Разве ты не поняла всю полноту истины обо мне? Ко благу вы обе проявили свою доброту. Знайте: чтобы почтить прежде-бытие того, кто путешествовал с вами, лига космических путешественников недавно назвала меня своим делегатом. Членам ее придется по душе мое руководство, и все, что я скажу на совете, будет звучать весомо.

«Удача. Не буду разочаровывать их своими идеалами… которым я служила, не рассчитывая на то, что они действительно могут что-то означать. К тому же последствия могут стать угрожающими. Если Кейтлин поняла…» Джоэль бросила взгляд на молодую женщину, повернувшуюся к окну, лицо ее застыло смертной маской, удаленной от повседневных эмоций. На короткий миг сочувствие призвало Кейтлин назад из тех скитаний, в которые погрузилась душа ее после разлуки с Иными, но теперь она вновь возвратилась туда.

Джоэль обратила свое внимание к бетанам.

— Есть ли сомнения в том, что ваши люди помогут нам? — спросила она.

— Они были, — откровенно отвечала самка. — Ты принесла ужасную новость. Мы надеялись узнать от вас, как стать такими, какими мы должны стать. Сегодня же многие боятся того, что мы — наши потомки, вся наша раса, — научимся от вас предательству, угнетению, насилию, поскольку вы говорите об этом как о привычных вещах. Некоторые из нас подвергли бы вас карантину.

— Но разве ваш вид идеален? — отвечала Джоэль, защищаясь.

— Конечно, нет. Ты знаешь нашу болезнь, ту сухость, которую она создает. Все дело в том, что принесет предлагаемая вами вода: исцеление или смерть?

— Мы можем предложить большее — не только свое участие.

— Да, схему ваших путей. Они поддерживают на плаву ваше дело, тем не менее… — вдова распростерла руки, словно желая обнять. — Но этот день показал нам троим, сколь возвышенной бывает ваша порода. И разве не следует нам помочь ее процветанию, насколько это возможно. Поэтому я спрошу у Совета.

Наступившее спокойствие удивило Джоэль.

Несколько минут спустя семейство тихо распрощалось и отбыло. Они бы подвезли землян, но женщины предпочли пройтись.

Оставив голотезис, Джоэль не ощутила более депрессии. Да, теперь разум ее не мог достичь хотя бы части только что оставленных способностей, но ничто не требовало этого! Усиленный разум только отвергал то, что начинало формироваться внутри ее.

…Солнце едва шевельнулось. Иссиня-черная грозовая стена, исписанная рунами молний, бросала с запада вперед облака, несомые пронизывающим быстрым ветром; приближалась новая гроза. Впрочем, она придет, уже когда женщины окажутся в лагере.

Тем временем можно было подышать свежим воздухом. Живой ландшафт волнами бежал перед ними.

Кейтлин взяла Джоэль за руку, и лицо девушки и ее поведение выражали смертельную озабоченность, почти не выдавая того, что большая часть ее существа находилась где-то вдали.

— А теперь плачь, — сказала она.

— Что? — не поняла Джоэль.

— Я часто видела, что ты стараешься сдерживать слезы. Твоя машина дает тебе силы. Но почему же не расслабиться? Знаешь, я пролила достаточно слез.

— Ты другая.

— В самом ли деле, а в сердце? «Хотелось бы знать», — подумала Джоэль.

— Я еще не видела, чтобы ты горевала ради самого горя, — продолжила Кейтлин. — И сегодняшний день дал мне драгоценный знак: ты еще можешь любить.

— Ну… я… — Джоэль глотнула. — Это была родня Фиделио, они не люди.

— Ну и что же? Они разумны. Они стремятся к твоей дружбе; отдай ее, получи обратно и оживай.

«О проклятая, я не хочу реветь! Я…»

— Наши расы будут входить во все более близкий и близкий контакт, — задумчиво проговорила Кейтлин. — Земле потребуется нечто вроде посла на этой планете, на эту роль самым лучшим образом подходит глава научной миссии. Скажи, кто может обладать квалификацией равной твоей?

— Если бетане примут нас…

— Примут, не сомневайся, — проговорила Кейтлин. «Какое безмолвное знание обосновывало ее уверенность?» — Не потому, что они считают необходимым изучить нашу жизнь. Наверно, она действительно интересна; но едва ли предоставит им сразу единственное и простое лекарство, которого они ждут. Простых средств не бывает, так!

— Но, возглавив новые расы, мы можем повести их и… звездные миры остаются открытыми. Иные не показали бы нам обратный путь через все Ворота, которые мы прошли в нашем поиске, если бы не считали стоящими доверия и человечество и бетан. Пусть они остаются на своем рубеже, но в других местах…

Голос Кейтлин умолк, она сбилась с шага и на мгновение остановилась, подняв глаза к небу: кривой рот, крючья пальцев, словно пытаясь остановить ветер. Джоэль могла прочитать ее мысли. «Мы должны оставить их самим себе и никогда более не пытаться встретиться с ними».

Махнув рукой, чтобы осадить боль, Кейтлин пошла дальше и продолжила разговор уже с некоторым энтузиазмом:

— Танцоры Дану, Учителя Пандоры, Оракул пульсара и посещающие его гости извне. Навигаторы корабля, который мы видели у центра галактики. Их много больше! Джоэль, я могу только позавидовать тебе! Какие приключения ума и духа могут сделаться твоими… а они будут твоими, даже Иные достигают высот духа во время своих скитаний. Чего же еще можно просить? И еще — эти двое, которых мы встретили — дети человечества — пусть не от крови твоей, но они твои потомки — более глубоким образом.

«Возможно, и так, быть может, она и права, здесь на Бете меня ждут вызов, привязанность и внутренний покой».

— Твои и Фиделио, — закончила Кейтлин. Джоэль разрыдалась.

Глава 48

Глаз не уловил перемен. Пылающее Солнце застыло на фоне тьмы посреди несчетных, немерцающих звезд, тек серебром Млечный Путь, туманности и сестры-галактики светились вдали, а гигантский цилиндр Т-машины вращался внутри своих маяков, гоняясь за Землей по ее извечной дороге. Ощущение того, что случилось нечто непоправимое, можно было посчитать глупостью, порожденной неуверенностью и эмоциональным переутомлением. Несколько часов назад пилотируемый беглыми преступниками корабль исчез, наугад ткнулся в ворота и пропал, потерявшись до конца времен. Вот и все. Не произошло ничего существенного. Ничего.

«Только пришлось рисковать жизнью людей, только экипаж недоволен: от нас что-то скрывают, но что и почему? Только совесть мешает мне спать».

Плавая в рубке управления, Арам Янигьян, командир наблюдательного корабля «Коперник», молча разглядывал экраны. «Спит ли Лоуэс на борту „Альхазена“? Сомневается ли он в нашей правоте, удивляется ли нашему легковерию, и не ругает ли себя за то, что не хватило духа рискнуть карьерой, обратиться к общественному мнению, попытаться затеять расследование? Или же он знает правду и спит крепко, ожидая утром приказ возвращаться домой?»

Приходило ли ему в голову, сколь важные вещи происходили, происходят и будут происходить до тех пор, пока существует будущее. Просто события эти имеют космический масштаб. Эволюция звезд не знает перерыва; через миллионы лет многие из нынешних ярких звезд вспыхнут и умрут, но за это время туманность Ориона и ее родня породят новые Солнца, новые планеты. Примерно через пять миллиардов лет или около того начнутся предсмертные конвульсии Солнца. Но к тому времени оно далеко улетит от этих созвездий, обернувшись — сколько же, кажется, двадцать пять раз? — вокруг не знающего покоя центра галактики. А потом…

Перед Янигьяном возник корабль.

Взвыли автоматические сирены. По интеркому завопили дежурные. Роболоцман не передал предупреждения. И не мог передать. Этот окруженный голубым свечением огромный тупой цилиндр с загадочными ступами не был построен людьми. Но фотографии подобного корабля хранились в многочисленных библиотеках и базах данных на Земле и Деметре. Судно, подобное этому, проследовало сквозь систему Феба.

— Все по местам! — закричал Янигьян. — Внимание! Ничего не делайте без приказа, просто будьте готовы. Аутерком, соедините меня с «Альхазеном».

Чужак плавно набирал скорость. Появился второй, повернул прочь, освобождая дорогу третьему.

— Лоуэс, это вы? Лоуэс, не стреляйте, слышите?

— Вы считаете меня безумным? Конечно же, нет. Сперва запрошу начальство. Попытайтесь и вы, и если сумеете разбудить этих типов, немедленно известите меня и подсоедините к вашему разговору, если свяжетесь.

— Четвертый, пятый, шестой… пауза, инопланетные корабли образовали построение, которое могло бы оказаться оборонительным, но…

Седьмой корабль оказался непохожим на предшествующие, небольшая, неуклюжая сфера взяла с места на стандартном ускорении… — транспорт класса «Королева».

— Лоуэс, «Эмиссар» вернулся. Святейшая матерь Мария, это корабль привел инопланетный флот!

— Против всяких приказов…

— Нет, подождите, подождите, это не «Эмиссар». Увеличьте изображение и приглядитесь-ка повнимательней. Перед нами «Чинук». Они восстали из мертвых.

«Неужели это сон? Нет, он слишком материален; ремни давят на мое тело, циферблаты приборов не растекаются по пульту, тело мое ощущает знакомую инерцию, хотя снаружи взорвалась вселенная. Инопланетяне охватили земной корабль подобно щиту».

— Стандартный вызов, — приказал Янигьян. — Переключите разговор на меня.

Менее чем через минуту на коммуникационном экране появилось лицо Дэниэла Бродерсена. За дни, прошедшие после того, как «Чинук» направился к Солнцу, морщины на лице его углубились, в волосах прибавилось седины, в нем появилось и нечто непонятное, какая-то отстраненность… как это могло случиться?

Бродерсен улыбнулся и — как и в предыдущий раз — обратился по-испански:

— Добрый день, капитан, или доброй ночи. Не знаю, что показывают ваши часы. Пожалуйста, выслушайте. Перед вами не беспомощные разини, которых можно отправить на тот свет, прежде чем они это заметят. Но мы пришли с миром. Если вы начнете стрелять, мы не ответим: нет необходимости. Поэтому я надеюсь, что вы не станете расходовать на нас оплаченную налогоплательщиками амуницию. Мы направляемся к Земле. Однако, поскольку нашу повесть должно узнать все человечество, нам хотелось бы начать с «Коперника» и «Альхазена». Надеюсь, что вы выслушаете нас и пошлете доклад в штаб-квартиру… вместе со свидетельством, так?

— Да, — сладостно пропело в душе Янигьяна. Лоуэс возник на дублирующей линии.

— Нет, — простонал он. — Это же бунтовщики! Говорю вам, они привели сюда целый флот чудовищ.

— И кто же так сказал? — фыркнул Бродерсен.

— Лоуэс, — сказал Янигьян, — заткнитесь. Пусть ваши люди слушают.

Бродерсен начал рассказ с записей прямой передачи о происходящем на бетанских кораблях. Он продолжал, и потрясение Янигьяна переросло в гнев, стремящийся к ярости берсерка. Лоуэс поначалу не верил, но потом проняло и его; наконец, чуть остыв, он отправился успокаивать взбунтовавшийся экипаж.

Звонок возле постели прервал кошмар. Айре Квику снился разрушенный дом, обвиняющая небо мертвая кроха и невероятно алая кровь на плюшевом мишке. Он проснулся в холодном поту. Приподнявшись на локте и включив свет, Квик услышал, как за ночным окном завывает снежный ветер. Рядом, под теплым одеялом, шевельнулась жена, просыпаясь.

Квик ответил. На экране появилось лицо, затарабанящее новости. Через секунду Квик сказал:

— Хватит, остановитесь, я продолжу этот разговор по другой линии. Записывайте все, что поступит до моего звонка, и проследите, чтобы линия была надежной.

Он опустил ноги на пол. Алиса села.

— Что случилось? — спросила она.

— Секретная информация, — отвечал он, вставая, — лежи. «Странно, — думал он отстранение, — насколько человек не умеет воспринимать собственную катастрофу. Это как нога, которую я сломал, катаясь на лыжах, или попытка шантажа, или история с Бергдалом, требовавшим повторного подсчета голосов и расследования. Те катастрофы я перенес хорошо. В таких случаях человек на время превращается в эффективный автомат. Волнение приходит позже». Он поглядел на Алису, решил, что она прекрасна, пожалел о том, что наверняка потеряет ее, и — слегка — о том, что не уделял ей достаточно внимания.

— Дорогой, вести, наверно, ужасные, — прошептала она, — позволь мне быть с тобой, прошу.

— Говорю тебе, — нет, подожди здесь.

В кабинете он выслушал все до конца. Отчет оказался путаным и неполным, однако же исключал двусмысленность. Приняв кое-какие меры, он оставил аппарат на связи и направился наверх, чтобы постучать в дверь своего гостя, пребывавшего в доме инкогнито.

Крепкий и коренастый Семен Ильич Макаров, одетый в очень яркую пижаму, впустил его.

— Ну, что у вас? — резко спросил премьер Великой России. Квик вошел и закрыл за собой дверь.

— Плохие новости, — начал он. — Точнее — хуже не придумаешь.

Макаров закусил ус и остановился.

— Похоже, что Бродерсен вернулся во главе бетанского флота, — выпалил Квик, — «Альхазен» попытался связаться со мной, но они действовали слишком быстро. «Коперник» обратился в Астронавтическое контрольное бюро, Паламас известила меня. Она встревожена, не знает, что делать, но решила предоставить мне шанс. Я не мог сказать ей: это ложь, обман, соблюдайте секретность, пока мы не узнаем подробности.

— Но это не ложь, — медленно проговорил Макаров.

— Едва ли, каким-то образом этот черт… — Квик глотнул, сдержал дрожь и обратился к подробностям.

— Хорошо, — сказал Макаров. — Хорошо. Дрожь нарастала.

— И что же нам делать?

— Я лично немедленно отправляюсь домой. — Макаров торопливо подошел к шкафу, открыл его и взял чемодан. — Вы дадите мне машину доехать до аэродрома.

— Но… сэр… — Квик попытался справиться с собой. — Надо составить план, скорректировать действия, задействовать организацию.

— Да. А пока отрицайте. Держитесь… так, кажется, говорите вы, североамериканцы. Осталось несколько дней до того, как враг появится у Земли.

— Но когда он появится…

— Мы должны быть готовы, — ответил Макаров, разом изменившись в лице. — Теперь я политический труп, как и вы. И все мои надежды рухнули. — Он положил чемодан на кровать и занялся вещами. — Я попытаюсь занять позицию, в которой можно будет бороться за собственную жизнь. Советую вам сделать то же самое, иначе мне придется устроить свое исчезновение.

«Нет, я не готов к этому, и я не таков, как ты, и страна здесь другая; у меня нет нужных связей за границей, мое время кончилось. — Квик поглядел в буран. — Общество будет против меня. Теперь меня ждет или тюрьма, или пуля».

— Черт побери их всех! — отчаянно взвизгнул он. — Неблагодарные! Господи, обреки их на муки!

Глава 49

В Эглиз де Сент-Мишель вообще было мало уличных фонарей, они находились далеко от дома Бродерсена. Открыв дверь, Элизабет Лейно увидела свою лужайку, клумбы, покрытые лунным инеем верхушки деревьев. На небе царили Персефона и Эрион, двойные тени падали на раннюю росу. Было прохладно и тихо.

Сдержав удивление, она ждала, когда заговорит персона, попросившая, чтобы ее приняли. Из дома на Аурелию Хэнкок повеяло холодом. Генерал-губернатор Деметры постояла немного, опустив глаза, сплетя пальцы. Наконец она посмотрела с мольбой и спросила:

— Можно войти?

— Да, — ответила Лиз, отступая в сторону. Хэнкок прошла внутрь.

— Пожалуйста, закройте дверь. Я приехала к вам инкогнито.

Лиз повиновалась и вернулась к гостье. Гостиная, ковер, паркет, стены, обшитые деревом, картины, камин, который построил сам Дэн, более не казались спокойными. Все возмутилось, даже дремавший на диване кот проснулся и посверкивал желтым глазом.

— Садитесь, — автоматически предложила Лиз.

— Не знаю, имею ли я право, — несчастным голосом отвечала гостья, потянувшись в сумочку за сигаретой.

— Может быть, вы чего-нибудь выпьете? Хэнкок удивленно поглядела на Лиз:

— И вы разделите компанию?

— Я предложила выпить вам.

— Понимаю… нет, спасибо.

Лиз подошла к очагу и оперлась локтем на каминную доску. На ней стояли сувениры: унаследованный от родителей подсвечник, подставка с трубками Дэна, приз, завоеванный ими совместно на соревнованиях по фигурному катанию. Домашние вещи. Чувствуя себя возле них в безопасности, Лиз потребовала ответа:

— Зачем вы пришли? Хэнкок, похоже, дрожала.

— Попросить вашей помощи, вашего прощения и… Лиз приподняла брови.

— Что, по-вашему, я могу сделать? Новости знают все, новый губернатор прибудет через Ворота через день-другой, а за ним и комитет по расследованию. Я — лицо неофициальное.

— Но вы жена Дэна Бродерсена!

— Которого вы изо всех сил старались убить. — Лиз хлопнула кулаком по каминной доске. — Ладно, мне не следовало этого говорить. Помню, вы сказали мне по телефону, что у вас не было подобного намерения, что события просто вышли из-под контроля. Тем не менее, Аури, вы брали на себя ответственность, зная о возможных последствиях.

Склонив голову, Хэнкок вновь потянулась за сигаретой, но, вместо того чтобы раскурить, переломила ее дрожащими пальцами.

— Вы не понимаете, — пробормотала она. — Я прошу не о себе. Я прошу вас пожалеть Айру Квика.

Лиз застыла от удивления.

— Что?

Снова Хэнкок заставила себя поднять взгляд.

— Вы видите в нем чудовище; человека, действительно пытавшегося разделаться с вашим мужем, задушить все, на что надеялись вы с Дэном. — Голос Хэнкок набирал силу. — Но он не таков. Вне сомнения, Айра ужасно ошибся… однако мы никогда не узнаем, что получилось бы в противном случае, так ведь? Он мог бы войти в историю как государственный деятель, герой… но ничего этого не будет. Он безвозвратно погиб. Но способны ли вы понять, что все это он совершил не потому, что он злой человек? Да, он честолюбив и тщеславен. Но он честно полагал, что делает именно то, что необходимо людям.

— Ну, я не очень в этом уверена, — усомнилась Лиз.

— Не обращайте внимания, — проговорила Хэнкок, она уже плакала. — Только спросите себя: что может наделать месть? Не лучше ли будет для всех, если ваша новая эра начнется с прощения.

Лиз помолчала несколько секунд и ответила:

— Я спрашивала вас, что вы от меня хотите, предполагая, что смогу чем-то помочь…

— Вы можете все, — вскричала гостья и уже более тихо добавила:

— Поверьте мне, я знаю политику. Возьмите самого Дэна, сейчас он человек часа… человек столетия, но ему нужно будет снять с себя обвинение в незаконных действиях, повлекших за собой человекоубийство… и если он публично потребует для них амнистии, кто откажет? — Аури вытерла глаза. — Вы можете попросить его сделать это. Он не мстителен, и… подобный жест его будет красивым. Что до меня: я приму свою участь. В конце концов, я была пешкой, как и все остальные заговорщики. Но Айра… — Ноги подкосились, и она осела на пол. — Айру, пожалуйста, пожалейте!

Длинноногая сильная Лиз не пыталась помочь. Лицо ее то светлело, то темнело. Наконец она пробормотала, как бы разговаривая сама с собой:

— Общественная жизнь этих людей закончена. Но осмелятся ли они ходить по Земле? Конечно, Деметра может предложить целый континент людям, желающим начать все сначала.

Она не хотела прикасаться к сгорбившейся у ее ног фигуре и сказала:

— Аури, я замолвлю слово, в том числе и за вас лично.

Оставшись в одиночестве, если не считать спящих детей, Лиз возвратилась в свой кабинет; в просторной, эффектно обставленной комнате находилось самое современное оборудование, над столом висела голограмма горы Доры под шапкой вечных снегов. Помедлив, нахмурилась возле коммуникатора и нажала кнопки воспроизведения. Еще раз выслушала последнее сообщение от Бродерсена из Лимы. Голос и лицо были усталыми:

— …чертова прорва всякой ерунды, с которой еще нужно разобраться. И конца ей не видно. Ты справишься лучше, чем я, дорогая. И было бы отлично, если бы ты приехала сюда. Но я все доказываю себе, что это не слишком практично, а потом отыскиваю в своих аргументах ошибку.

Вскоре он, однако, упомянул имя Кейтлин. Сперва Лиз пропустила эту часть, но потом прикусила губу и повторила ее. После села и задумалась. Наконец просмотрела свой ответ, над которым сидела, когда позвонила Аурелия Хэнкок: появились и важные подробности. Но прежде чем внести их, следовало сделать нечто более важное.

Поглядев с экрана, ее электронный Doppelganger объявил:

— Твои новости пугают меня. Позволь мне поговорить с ней. Последующие несколько минут предназначены для нее. Следующие пять минут предназначены для меня.

Неловко прокашлявшись и переменив позу, она проговорила:

— Кейтлин, дорогая, привет. Salud. To, что Дэн рассказал мне о тебе, звучит неважно. Правда, он не был многословен, отчасти потому, что ему особо нечего сказать. Твоя жизнь, похоже, более или менее приходит в норму. Но он не вспоминал никаких ваших шуток, а он обычно делится ими со мной. Или… — прозвучал далекий замок, и запись остановилась.

Помедлив, Лиз вновь включила запись и проговорила через разделявшие их световые годы:

— Дэн, это для Кейтлин. Только для нее. Отключись, и пусть она выслушает остальное. Мне есть что сказать тебе, но я запишу это на следующей полосе. — Она знала, что муж с уважением отнесется к ее просьбе.

— Кейтлин, лучше не показывай это Дэну. Скажи ему, что дело ограничилось женскими разговорами. Господь знает, сколько у него хлопот. И тяжелее для него твое горе. Прошу тебя, — сказала Лиз внезапно охрипшим голосом. — Пойми, передо мной ты ни в чем не виновата. Я просто не способна представить себе все, что вы пережили. Или чего хотите теперь, и это беспокоит меня более всего. Ты затерялась во сне о прошлом, и он чувствует это и… — Она справилась с волнением. — Тебе надо вернуться. Ради себя, ради него и — да — ради меня. Я могла бы купить билет до Земли, Кейтлин, поскольку Дэн намеревается провести там еще не один месяц. И так бы поступила, если бы ты не нуждалась в нем целиком. Он не должен уступить тебя той псевдожизни, в которую ты погрузилась. Я должна помочь ему. Я поняла, сколь много ты для меня значишь. — Она вздохнула. — О да, я завидовала тебе и, вне сомнения, буду завидовать в будущем. Но не ревновать. Никогда. Мы обе любим его, и он любит нас обеих. Так почему же нам не позаботиться друг о друге? — Она усмехнулась. — Быть может, настанет день, когда и он позавидует мне немного… или ощутит легкую ревность, которая не будет ранить его. Кейтлин, возвращайся домой. Я не видала звездных краев, где ты побывала, но я старше тебя и видела такие стороны жизни, с которыми ты, может быть, не знакома. Позволь мне позвать тебя…

Закончив, Лиз поднялась и потянулась. Завтра она еще раз просмотрит свою речь и отредактирует ее для большей ясности. Она знала, что дала правильный совет, и надеялась, что он поможет. А теперь ромашку для сна, немного Сибелиуса и в постель. Завтра утром потребуется много сил. Хватит изображать из себя Гризельду и Пенелопу. Завтра будет много работы.

Глава 50

В тот год весна пришла в Ирландию, и однажды утром Бродерсен с Кейтлин отправились в долгий поход.

Они выбрали графство Клэр. Построенный пять столетий назад, потом заброшенный, позже реставрированный, нанятый ими коттедж тем не менее хранил воспоминания поколений, которые рождались под этим кровом, вырастали, влюблялись, зачинали и воспитывали детей, трудились, страдали, скорбели, смеялись, пели, мечтали, старели, умирали и были оплаканы. Невысокий, выбеленный под покрытой мхом соломенной крышей, он стоял в одиночестве высоко над морем; прежние обитатели этого дома держали овец. Приют рыбакам предоставляла расположенная в бухточке деревенька — в нескольких километрах отсюда. Обитатели ее придерживались старинных манер; они не мчались информировать всех о временных соседях и почитали право на уединение тех, о ком рассказал им священник. Встречая знаменитую пару на улицах или на берегу, вывозя их в море на лодке, попивая с ними в пабе, сельские люди ограничивались дружелюбным общением.

— Прекрасный день, — проговорил Бродерсен. Взяв рюкзак с ленчем на плечи, он огляделся.

На западе орляк и утесник внезапно обрывались у края утеса. Колеблемые невысокими волнами, бурые воды вдали отливали изумрудом и ртутью. Ближе они взрывались прибоем, выбрасывая белые фонтаны у скал. Рокот волн доносился и до этих высот. К югу земля была неровной, к северу еще больше; на восток она уходила зеленой равниной к синей громадине горы, вершина которой была целью их с Кейтлин прогулки. Боярышниковые изгороди вдоль вьющихся дорог пенились белым цветом. Из редких сельских домов поднимался дым к небу, по которому плыли редкие облака. Ближе виднелись травянистые откосы рата, округлый вал, охранявший чье-то владение во времена, когда Эрин еще не знал Св. Патрика; опустев, он стал известен как обиталище сидов, первые повести о которых начали рассказывать задолго до того, как Галилея узнала Христа.

Прохладный ветер нес запахи моря, почвы и растительности. Высоко над головой пел жаворонок.

— Вот. Ага, — проговорила Кейтлин, — словно бы страна прощается с нами и благословляет в дорогу Он оглянулся; тяжелая плотная куртка и брюки не могли скрыть изящество ее стройной фигуры. Бронзовые волосы перехватывала лента, над нею трепетал выбившийся локон. Прикосновение солнца уже покрыло лицо легким загаром, глаза Кейтлин казались более зелеными, чем набирающие силу поля, а в улыбке проступала такая радость, которой Дэн не видел с тех пор, как она отправилась на корабле к Иным, до сих пор, когда они решили немного пожить в этом месте.

— Она послала со мной свое лучшее благословение, — сказал он. — Тебя.

Кейтлин усмехнулась:

— Ну, Дэн, из тебя получится настоящий поэт.

— Нет, это не моя специальность, но — ах ты, пес, — дело в том, что я все пытаюсь рассказать, какие чувства испытываю к тебе, и не могу этого сделать.

— Свои чувства ты лучше демонстрируешь другим способом, можешь это сделать, когда мы окажемся на той вершине. Но сперва нам нужно добраться туда. Пошли. — Она взяла его за руку и повела вниз по тропе к узкой грунтовой дороге, вьющейся между цветущими изгородями то вправо, то влево, но все-таки в нужном им направлении. Когда они выбрали правильный темп — сокращаются мышцы, мягко ступают ботинки, наполняются легкие, пульсирует кровь, — он спросил:

— И еще одного я никак не могу передать, Пиджин, насколько я рад тому, что ты вновь вернулась в себя. Рад?! Но я бы умер ради этого.

Она посерьезнела:

— Неужели я была столь далека?

— О нет. Тот, кто не знал тебя прежде, никогда бы не заметил, что с тобой произошло нечто странное.

— Надеюсь, — в голосе ее слышалась печаль. Экипаж «Чинука» сохранил в тайне только одно: существование аватар. «Я обязываю вас молчать об этом, — сказала она своим спутникам. — Ради меня, ради Иных, ради всех людей».

Бродерсен добавил ее словам силу, напомнив, к каким безумствам, обманам, пустым мечтаниям — и без всякой пользы — могут привести подобные сведения. Безусловно, Иные верили, что его экипаж даст и выдержит это обещание, и потому отчасти отпустили их домой. Всем прочим было достаточно знать, что решение приняли Иные.

Шагая возле Кейтлин, Бродерсен продолжил:

— Дело не в том, что ты не сердишься или важничаешь… Таких глупостей ты не допускаешь, но в тебе словно умер ребенок. Ты пела, только если тебя просили, и то лишь грустные песни, и не складывала новые. Ты не дразнила меня, не скакала по коридору… не совершала миллиона привычных поступков. В постели со мной… конечно, ты наслаждалась по-своему, но не испытывала радости. Иногда я заставал тебя в слезах, в особенности по ночам, когда ты полагала, что я сплю, или же я потом замечал, что ты плакала. Ты не стала объяснять причин, поэтому я делал вид, что ничего не замечаю.

Она твердо взяла его за руку:

— Дэн, дорогой мой, почему ты не сказал мне, насколько это задевает тебя?

— Замечание могло только все усугубить.

— Ох они! Я погрузилась в сон об Иных, мне оставалось только пытаться жить день за днем, чтобы выйти из него. И все же, если бы у меня хватило ума найти дорогу от того, что было, к тому, что окружает меня и кто…

— Ерунда, все окончилось превосходно. Разве не так? К тому же нам обоим повезло: сколько было дел и на Бете, и на Земле.

«Ну насчет Земли я неуверен. — Бродерсен нахмурился и сплюнул. — Мы получили формальное разрешение на наши действия, но после долгих проволочек и затруднений. А потом толпы, речи, церемонии, конференции, банкеты, приемы, Достойные Примеры, тонны почты, звонки от тысячи тысяч и вездесущие гады-газетчики… ни одной спокойной минуты, до тех пор, пока мы с Пиджин не ухитрилась улизнуть сюда. Этот кавардак, должно быть, замедлил ее выздоровление… если только оно состоялось, не смею и спрашивать».

— Переменим тему. А потом прямо на Деметру, — сказал он.

Дело их было закончено. Посреди всей печальной ерунды, которая в последние месяцы составляла их работу, попадались и обязанности, от которых нельзя было отказаться; следовало помочь делом и советом бетанам, принять участие в планировании регулярных отношений между обеими расами, передать ученым информацию, накопленную на «Чинуке» экипажем. Герой миллиардов, он мог выхлопотать деньги на сохранение океана, направить политику к свободе и здравому смыслу, выделить час для больных детей.

И теперь «Чинуку» предстояло отвезти скитальцев — кроме Джоэль — домой. (Карлос и Сюзанна хотели встретиться с ее родителями; Фрида решила эмигрировать вместе с мужем, которого она немедленно подобрала себе на Земле.) Бетане еще не имели достаточной информации, чтобы рассчитать свои хронокинетические трюки в этих Воротах. Быть может, и не стоит, пусть люди сделают это сами, когда поумнеют. Так что у Феба Бродерсена не будет приблизительно столько, сколько он провел возле Солнца.

Сильно ли изменились Барбара и Майк? Письма и ленты Лиз — согласившейся побыть дома, приглядывавшей за детьми и домом, не встревавшей в ту суету, которая поглотила его, — подтвердили, что они кое-чему научились и рады показать свои достижения папочке. Однако в их возрасте между концом зимы и началом лета протекает столько же времени, сколько его прошло от начала вселенной.

Бродерсен отметил молчание Кейтлин. Встревоженный, он поглядел на нее; серьезное лицо было обращено к горизонту и синим глубинам. Нет! Прости!

— Извини, — он осекся. — Я сказал что-то не то? Я бы не стал огорчать тебя, если бы мне посулили целую планету. Но, кажется, ошибся.

— Нет, дорогой, — она похлопала его по спине. — Ты просто напомнил мне кое о чем.

— Ну что я за идиот! Я просто пытался объяснить, какой ты была прежде, чтобы ты стала сама собой. Я не должен был пробуждать призраки. Ты сможешь простить меня?

— Прощать нечего. Я преодолела желание и безнадежные попытки вернуться. В самом деле. — Пальцы ее притронулись к его руке. Они остановились посреди дороги и повернулись друг к другу. Облачко тени пробежало над ними, а солнечный свет прогнал его.

— Откровенно говоря, Дэн, любовь моя, оставшиеся воспоминания лежат глубоко и спокойно, за пределами горя и радости. Это я должна просить у тебя прощения за слепоту к твоим стараниям.

— Мне не всегда удаются намеки, Пиджин, макушла. Поцеловавшись, они пошли дальше, и она сказала:

— Ты произнес слова, которые испугали меня: что умер бы ради того, чтобы я стала прежней.

— Я бы так и поступил.

— Неужели? Не стоит. А как насчет Лиз и детей? Он вздрогнул.

— Да, конечно. Верно, я забыл о них. Но если любишь, как я люблю тебя… — он не мог продолжать.

— Дэн, — сказала она, — я уже сказала тебе, что знаю только одну причину для нашей разлуки. Я не стану между тобою и Лиз. Тогда все добро и счастье превратится в зло и скорбь. Как тогда смогу я примириться с собой?

— Не бойся, — обещал он. — Тебе потребуется лишь предупреждать меня иногда; я чту свои обязательства; к тому же я люблю и ее.

Она широко улыбнулась:

— Ну вот, я снова слышу моего шкипера. — И продолжила:

— Но и ты, моя жизнь, чем-то встревожен. Почему?

А потом как прежде он поглядел вдаль.

— Я чувствую — и не впервые, — сколь нечестным образом все окончилось для тебя.

— Как это?

— У меня есть дом и семья, и они для меня целый мир, ты заслуживаешь того же, но я мешаю тебе. Я боюсь этого.

Она вдруг громко рассмеялась. Вздрогнув, Бродерсен зацепился носком за рытвину и едва не упал. Когда он выпрямился, она сказала:

— Дэн, Дэн, неужели ты можешь представить меня в ситуации, которую я выбрала не по собственной воле? Лишь Иные смогли создать такую, и то ненадолго.

— Но свободный выбор не всегда мудр.

— Я всегда знала, чего я хочу, хотя стремления мои меняются. В свое время, быть может, появится муж, если мне встретится человек, способный понять, почему я не могу отказаться от тебя. А возможно, я не встречу такого, и это не будет драмой. Наверно, когда-нибудь я захочу и ребенка или даже двоих, а они могут оказаться твоими. Посмотрим, что будет. Перед нами весь космос.

Запел жаворонок, и, недолго послушав его, Кейтлин продолжила:

— Я задумала кое-какие перемены в своей жизни. Поступлю в медицинский институт, чтобы сопровождать экспедиции, которые отправятся к звездам.

— Что? — Он остановился на месте.

— Не тревожься, сердце мое. — Она подтолкнула его вперед. — Я вернусь к тебе, как обещала в той своей песне. И, быть может, мы будем летать вместе, но не каждый день. У тебя нет права, — а я надеюсь, — не будет и особого желания слишком часто оставлять Деметру. Но у тебя есть право на полноту жизни.

Он поглядел на нее:

— Неужели страсть к скитаниям не покинула тебя после всего, что мы пережили?

Кейтлин порывисто ответила:

— Нет, такого не может быть, ведь я осталась прежней. Ты говорил, что ребенок во мне умер. Нет, эта девочка только заснула, и теперь повзрослев очнулась от долгого сна. Я хочу выздороветь и учиться, использовать себя до конца. И служить человечеству не жалея жизни — как подобает каждому. Пусть эти перемены произойдут безболезненно и с пользой. Но главное в другом: разве не должны мы соблюдать свободу как всякие разумные существа? Я хочу быть там, где могу помочь, сколь бы мала и ничтожна ни была моя помощь в продвижении к великой цели.

— Понимаю. — Бродерсен помедлил. — Но думаю, что помощь твоя не окажется малой, или ничтожной.

— Благодарю тебя, любовь моя, — пробормотала она.

День становился ярче, набирал силу, теплел, зеленел, пробуждал запахи. Из-за гребня скалы вылетел сокол и повис над землей, трепеща золотыми крыльями. Земля устремлялась к высотам.

Вдруг Кейтлин воскликнула:

— Ох, чем же это мы заняты, когда нужно радоваться? — Она спустила с плеча запрограммированный на гитару сонадор и взяла несколько аккордов. А потом запела, легко и верно ступая:

С радостью вниз и с радостью вверх, Слышишь — танцует смех, От цветущих полей до снежных вершин Все в ожиданье утех.

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg