«Фантастическое путешествие»

По киносценарию Харри Клейнера, написанному по рассказу Отто Клемента и Джей Левис Биксби

О «Фантастическом путешествии»

Это произведение имеет нескольких авторов, каждый из которых различными путями способствовал его появлению в нынешней форме. Для всех нас это было не только большой и трудной задачей и в определенной степени вызовом, но также и источником глубокого удовлетворения и, можно сказать, наслаждения.

Когда Биксби и я написали наш рассказ, мы не имели ничего, кроме идеи и изобилия любопытства. Мы плохо представляли себе, куда приведет нас эта история и чем она могла бы стать в руках людей с богатым воображением и блестящими художественными способностями, таких, как Саул Девид, продюсер фильма, Ричард Флейшер, режиссер и вдохновенный волшебник фантастики, Харри Клейнер, написавший сценарий, Дэйл Хенесси, художник-постановщик не только по должности, но и по призванию, медики и ученые, бескорыстно отдавшие так много своего времени и знаний, и, наконец, Айзек Азимов, который предоставил свое перо и большой талант, чтобы придать этой фантасмагории из фактов и фантазии соответствующую форму и реальность.

О. Клемент.

1. САМОЛЕТ

Это был старый самолет с четырьмя плазменно-реактивными двигателями, давно снятый с полетов. Он выполнял рейс, который не был ни экономичным, ни по-настоящему безопасным. Он осторожно пробирался через гряды облаков по маршруту, который занимал 12 часов, в то время как сверхзвуковой самолет с ракетными двигателями мог преодолеть это расстояние за 5 часов.

И еще добрый час нужно было лететь.

Находившийся на борту самолета агент знал, что его работа не будет считаться законченной до тех пор, пока самолет не приземлится, и что последний час будет, вероятно, самым длинным.

Он бросил взгляд на единственного человека, сидевшего в большом пассажирском салоне. Тот задремал на минуту, уткнувшись подбородком в грудь.

В облике пассажира не было ничего особо впечатляющего или необычного, но в этот момент он был самым важным человеком в мире.

* * *

Когда полковник вошел, у генерала Алана Картера был довольно мрачный вид.

Под глазами у генерала были мешки, углы губ обвисли. Он пытался согнуть вытащенную откуда-то канцелярскую скрепку, что бы предать ей прежнюю форму, но она выскользнула у него из рук.

– Вы почти озадачили меня на этот раз, – сказал полковник Дональд Рейд тихо.

Его рыжеватые волосы были тщательно зачесаны назад, но короткие седые усы торчали дыбом.

Он носил свою военную форму с той же неуловимой неестественностью, что и его собеседник. Оба они были специалистами, призванными в армию для работы в особо секретной области и получившими для удобства военные звания, в которых, в общем, принимая во внимание поле их деятельности, не было необходимости.

Оба носили эмблемы ОМСС. Каждая буква располагалась в маленьком шестиугольнике, которых было всего 5 – 2 вверху, 3 внизу. В среднем шестиугольнике нижнего ряда помещался символ для обозначения рода войск. У Рейда это был кадуцей x/, означавший, что он был медиком.

– Угадайте, что я делаю, – сказал генерал.

– Щелкаете пальцем по канцелярской скрепке.

– Точно. И еще считаю часы. Как дурак.

Он повысил голос, но старался сдержать себя.

– Я сижу здесь с влажными руками и слипшимися волосами, мое сердце стучит, как молоток, а я считаю часы. Только сейчас это уже минуты. Семьдесят две минуты, и они приземлятся на аэродроме.

– Очень хорошо. Зачем же тогда нервничать? Разве что-нибудь идет не так?

– Нет. Ничего. Его перехватили очень осторожно. Его вытащили прямо из их рук и, насколько нам известно, без всяких помех. Он был бережно доставлен на самолет, старый самолет…

– Да. Я знаю.

Картер кивнул головой. Он не собирался сообщать какие-то новости, он просто хотел выговориться.

– Мы посчитали, что они могут подумать, что для нас время – самый важный фактор в этом деле, поэтому мы погрузим его в X-52 и перебросим через ближний космос. Да, мы решили, что они подумают именно так и, имея максимально плотную антиракетную сеть…

– Паранойя, так называем это мы, медики. Я имею в виду каждого, который верит, что они сделают это. Они бы рисковали войной и уничтожением.

– Они могли бы рискнуть, чтобы только остановить то, что происходит. Я почти уверен, что мы бы на их месте рискнули. Поэтому мы наняли гражданский самолет, плазменно-реактивный, с четырьмя двигателями. Я беспокоился, сумеет ли он взлететь, такой он был старый.

– И он взлетел?

– Кто «он»?

На мгновение у генерала мелькнула неприятная мысль.

– Самолет.

– Да. И он движется прекрасно. Я получаю сообщения от Гранта.

– Кто это?

– Агент для специальных поручений. Я его знаю. Когда дело поручают ему, я чувствую себя настолько уверенным в благополучном исходе, насколько вообще можно быть уверенным – что само по себе не так уж мало. Он вытащил Бенеша из их рук, как семечко из арбуза.

– Ну, так в чем же дело?

– Но я все же тревожусь. Я говорю вам, Рейд, что есть только один надежный способ вести дела в этом проклятом месте. Вы должны твердо усвоить, что они такие же ловкие, как и вы, что на любой ваш трюк у них есть контр-трюк, что на каждого человека, которого вы внедрили на их стороне, приходится такой же человек, которого они внедрили на нашей. Так ведется уже больше 50 лет. Мы всегда должны быть готовы к равному противостоянию, или со всем было бы уже давно покончено.

– Относитесь к этому спокойнее, Ал.

– Как же я могу? Эта штука существует, эту штуку Бенеш приносит с собой – новое звание, которое может покончить с этим патовым положением раз и навсегда. И победителями будем мы.

– Я надеюсь, что те не думают так. Если они так думают… Вы знаете, Ал, насколько далеко простираются правила этой игры. Одна сторона не должна делать ничего такого, что может загнать другую сторону в угол слишком плотно, иначе у нее может возникнуть мысль нажать на реактивную кнопку. И мы должны оставить им достаточное пространство, чтобы они могли отступить. Жмите крепко, но не слишком крепко. Когда Бенеш прибудет сюда, они должны почувствовать, что на них нажали не слишком крепко.

– У нас нет другого выбора, кроме риска.

Затем, словно какая-то задняя мысль мучила его, он добавил:

– Если он прибудет сюда…

– Конечно, прибудет. Разве нет?

Картер вскочил на ноги, как будто собрался выбежать неизвестно куда. Он внимательно посмотрел на своего собеседника, а потом резко сел.

– Все хорошо, к чему же волноваться? У вас в глазах такой успокоительный блеск, доктор. Не нужно никаких успокаивающих таблеток. Но предположим, что он будет здесь через 72… нет, через 66 минут. Предположим, что он благополучно приземлиться на аэродроме. Его еще нужно привезти сюда и охранять здесь, охранять надежно. И многое может случиться…

– Между чашкой и губами пролиться, – пропел Рейд. – Послушайте, генерал, давайте будем благоразумными и поговорим о последствиях. Я имею в виду – что произойдет после того, как он прибудет сюда.

– Обсудим это, Дон, только давайте повременим, пока он не прибудет сюда.

– Обсудим это, Ал, – передразнил полковник его слова. – Это не может ждать до тех пор, пока он прибудет сюда. Будет слишком поздно, когда он прибудет сюда. Вы будете слишком заняты тогда, и все эти маленькие штабные муравьи начнут свою сумасшедшую возню, так что ничего не будет сделано из того, что, как я считаю, нужно сделать.

– Я обещаю…

Жест генерала был рассеянным и отстраняющим.

Рейд не реагировал на него…

– Нет. Вы не сможете выполнить ни одного обещания, относящегося к будущему. Поговорить с шефом нужно сейчас же, разве не так? Немедленно! Вы можете пойти к нему сейчас. Вы – единственный, кто может пойти к нему. Дайте ему понять, что ОМСС – не только служанка обороны. Или, если вы этого не можете, войдите в контакт с комиссаром Фурнальдом. Он на нашей стороне. Скажите ему, что я хочу получить хотя бы несколько крох на биохимические исследования. Подчеркните, что это поддерживается многими. Послушайте, Ал, мы должны говорить достаточно громко, чтобы нас услышали. Мы должны использовать свой шанс в борьбе. Как только Бенеш прибудет сюда и будет захвачен настоящими генералами, черт их побери, мы навсегда попадем в запас

– Я не могу, Дон, я и не хочу. Если хотите напрямик, я не буду заниматься этим проклятым делом до тех пор, пока Бенеш не будет здесь, у меня. И я далеко не доброжелательно воспринимаю вашу попытку давить на меня в такой момент.

У Рейда побелели губы.

– Что же вы предлагаете мне делать, генерал?

– Ждать, как жду я. Считать минуты.

Рейд повернулся, чтобы уйти. Его гнев не излился наружу, наглухо подавленный самообладанием.

– Будь я на вашем месте, я бы пересмотрел ваше успокаивающее средство, генерал.

Катер молча смотрел, как он уходит.

Он взглянул на часы.

– Шестьдесят одна минута, – пробормотал он и ощупью отыскал скрепку.

* * *

С чувством облегчения вошел Рейд в кабинет доктора Мичелза, гражданского главы медицинского подразделения. Выражение широкого лица Мичелза никогда не поднималось выше спокойной веселости, сопровождаемой, самое большее, сухой усмешкой, но, с другой стороны, никогда не опускалось ниже изредка появляющейся серьезности, которую он сам, казалось, никогда не воспринимал слишком серьезно.

В руках у него была непременная карта или что-то подобное. Для полковника Рейда эти карты были одинаковы – каждая представляла собой безнадежно запутанный лабиринт, а собранные вместе, они увеличивали эту безнадежность во много раз.

Время от времени Мичелз пытался объяснять эти карты ему или любому другому – Мичелз был полон страстного желания объяснять это всем.

Оказывается, поток крови метился с помощью введения в него слабо радиоактивного вещества, и организм (это мог быть как человек, так и мышь) после этого содержал в себе, так сказать, собственного фотографа, работающего на лазерном принципе, дающем объемное изображение.

– Ну, неважно, как, – говорил Мичелз в этом месте. – Вы получаете картину всей кровеносной системы в трех измерениях, которая потом может быть записана в виде большого количества сечений и проекций, сколько потребуется для работы. Если изображение соответственно увеличить, вы сможете проникнуть в мельчайшие капилляры. Вам это, вероятно, понятно. И это делает из меня настоящего географа, – добавлял Мичелз. – Географа человеческого тела, наносящего на карту его реки и заливы, его фиорды и ручьи. Многие из них более запутаны, чем любые другие на земле, уверяю вас.

Рейд взглянул на карту через плечо Мичелза и спросил:

– А это чья, Макс?

– Не того, о ком бы стоило говорить.

Мичелз отложил ее в сторону.

– Я жду вот и все. Другие во время ожидания читают книгу. Я читаю кровеносную систему.

– Вы тоже ждете, а? Так же, как и он?

Рейд кивнул головой в направлении кабинета Картера.

– Ждете того же самого?

– Жду, когда Бенеш будет здесь. Конечно. И еще, знаете ли, я не совсем верю в это.

– Не верите во что?

– Я не уверен, что у этого человека есть то, о чем он говорит. Я физиолог, конечно, а не физик.

Мичелз пожал плечами, словно подтрунивая над самим собой.

– Но я предпочитаю верить специалистам. Они утверждают, что это не тот путь. Я слышал, они говорят, что принцип неопределенности не дает возможности осуществить это дальше, чем на определенное время. А можете ли вы поспорить с принципом неопределенности?

– Я тоже не специалист, Макс, но те же самые специалисты говорят нам, что Бенеш – самый большой специалист в этой области. Другая сторона, у которой он был, сохраняла равенство с нами только благодаря ему. У них нет больше никого из перворазрядных специалистов, в то время как у нас есть Залецкий, Крамер, Ритчхейм, Линдсей и все остальные. И наши самые значительные лица верят, что если он говорит, что у него что-то есть, то это действительно так.

– Верят? Или просто считают, что мы не можем себе позволить не использовать этот шанс?

В конце концов, даже если окажется, что у него ничего нет, мы будем победителями и в этом случае. Другая сторона больше не сможет воспользоваться его услугами.

– Зачем ему лгать?

– Почему бы и нет? – сказал Мичелз. – Благодаря этому его вытаскивают оттуда и привозят сюда, где, как я полагаю, ему хочется быть. Если окажется, что у него ничего нет, мы же не отправим его обратно, не правда ли? Кроме того, он может и не лгать, он может просто ошибаться.

– Уф-ф…

Рейд наклонил свое кресло назад и положил ноги на письменный стол, совсем не по-полковничьи.

– В этом есть резон. И если он надувает нас, это будет на руку Картеру. На руку всем им, дураками.

– Вы ничего не получили от Картера?

– Ничего. Он не хочет заниматься делами, пока не прибудет Бенеш. Он считает минуты так же, как это теперь делаю я. Осталось 42 минуты.

– До чего?

– До того момента, когда самолет, на котором летит Бенеш, приземлится в аэропорту. А биологическая наука ничего не получит. Если Бенеш заключил сделку только для того, чтобы сбежать с другой стороны, мы ничего не получим. И если это правда, мы тоже ничего не получим. Оборона заберет все, каждый ломтик, каждую крошку, даже запах. Будет слишком заманчиво поиграть с этим, и они никогда не упустят этой возможности.

– Чепуха. Разве что в самом начале. Они уцепятся, но у нас тоже есть возможность надавить. Мы свободно можем напустить на них Дьювола, ревностного богобоязненного Петра.

Гримаса отвращения пересекла лицо Рейда.

– Я бы с удовольствием пустил его на военных. А учитывая то, что я чувствую сейчас, я бы с удовольствием бросил его и на Картера тоже. Если бы Дьювала зарядить отрицательным зарядом, а Картера – положительным и столкнуть их вместе, чтобы они испепелили друг друга…

– Не будьте таким кровожадным, Дон. Вы воспринимаете Дьювала слишком серьезно. Хирург – это артист, скульптор живой ткани. Великий хирург – великий артист и имеет соответствующий темперамент.

– Ну, у меня тоже есть темперамент, но я не пользуюсь им, чтобы быть таким въедливым. Кто дает Дьювалу исключительное право быть агрессивным и высокомерным?

– Если бы у него было это исключительное право, мой полковник, я был бы счастлив. Я бы оставил его за ним со всеми возможными благодарностями, пусть это будет только его право. Несчастье в том, что в мире есть очень много других агрессивных и высокомерных характеров.

– Полагаю, что так, – пробормотал Рейд, но не успокоился. – 37 минут.

* * *

Если бы кто-нибудь повторил данную Рейдом оценку характера Дьювала самому доктору Питеру Лоуренсу Дьювалу, то услышал бы в ответ такое же короткое фырканье, как и в случае объяснения в любви. И не потому, что Дьювал был нечувствителен как к оскорблению, так и к обожанию, а потому, что он реагировал на это только тогда, когда имел время, а имел он его очень редко.

Обычное выражение его лица вовсе не означало, что он сердит. Это было скорее результатом сокращения мускулов, которое возникало, когда его мысли блуждали неизвестно где. Видимо, все мужчины по-своему убегают от мира. У Дьювала это выражалось в сосредоточении на своей работе.

Этот путь привел его в середине сороковых лет жизни к международной известности в качестве нейрохирурга и к положению холостяка, с трудом осознаваемому им.

Не успел он поднять глаза от тщательных измерений, которые производил по лежащему перед ним рентгеновскому объемному снимку, как дверь открылась. Вошла его ассистентка, ступая, как всегда, бесшумно.

– В чем дело, мисс Петерсон? – спросил он.

Он с сожалением скосил глаза на снимок.

Восприятие глубины было достаточно очевидным для глаза, но определение его действительной величины требовало искусного измерения углов плюс предварительные знания того, что представляет собой это изображение на самом деле.

Кора Петерсон ждала момента, когда пройдет эта сосредоточенность. Ей было 25 лет, почти на 20 лет меньше, чем Дьювалу, и свое профессиональное мастерство, которому был всего год от роду, она благоговейно сложила к ногам хирурга.

В письмах, которые она писала домой, она почти каждый раз сообщала, что один день работы с Дьювалом соответствовал курсу колледжа, что наблюдение за его методами, за его техникой диагностирования, за его обращением с инструментами было невероятно поучительно. Что же касается его преданности своей работе и делу исцеления больных, то она всегда обозначалась ею как вдохновение.

Она обладала совершенными познаниями, почти равными познаниям профессионального физиолога, хотя, может быть, и не в столь отшлифованной форме. Ее сердце учащало свой бег, когда она улавливала значение всех меняющихся черт лица Дьювала, поглощенного своей работой, и наблюдала за быстрыми, уверенными движениями его пальцев.

Ее лицо оставалось бесстрастным, так как она не одобряла действий своей неразумной сердечной мышцы.

Зеркало говорило ей достаточно откровенно, что она не так уж заурядна. Совсем даже наоборот. Ее темные глаза были искусно удлинены, а губы влажно блестели, когда она позволяла им делать это, что было нечасто, а ее фигура вызывала у нее досаду из – за явной склонности мешать должному пониманию ее профессиональной компетентности.

Она хотела бы, чтобы волокит (или их интеллектуальные эквиваленты) привлекали ее способности, а не плавные изгибы фигуры, но помешать этому не могла.

Дьювал, в конце концов, высоко ценил ее за умение и работоспособность и, казалось, не реагировал на ее внешность, за что она обожала его еще больше.

Наконец, она произнесла:

– Бенеш приземлится меньше, чем через 30 минут, доктор.

– Хм.

Он поднял глаза.

– Почему вы здесь? Ваш рабочий день закончен.

Кара могла бы возразить, что и его рабочий день закончен, но она хорошо знала, что его рабочий день заканчивается только тогда, когда заканчивается работа.

Она довольно часто работала с ним по 16 часов подряд, но при этом полагала, что он может утверждать с полной убежденностью, что в отношении ее твердо соблюдается восьмичасовой рабочий день.

– Я жду, чтобы увидеть его, – сказала она.

– Кого?

– Бенеша. Вас это не волнует, доктор?

– Нет. А почему это волнует вас?

– Он великий ученый, и говорят, что он обладает очень важной информацией, которая вызовет переворот в нашей работе.

– Вызовет, правда?

Дьювал положил снимок поверх стопки, лежащей сбоку от него, и взял следующий.

– И как же это поможет вам в вашей работе с лазером?

– Может быть, это облегчит попадание в цель.

– Это уже достигнуто. Из того, что добавит к этому Бенеш, смогут извлечь пользу только те, кто занят подготовкой войны. Все, что сделает Бенеш, будет служить увеличению вероятности уничтожения нашего мира.

– Но, доктор Дьювал, вы же говорили, что совершенствование технических методов имеет исключительно важное значение для нейрофизиолога.

– Я говорил? Ну да, правильно, говорил. Но все таки я предпочел бы, чтобы вы использовали положенные вам часы отдыха, мисс Петерсон.

Он снова поднял глаза. Голос его несколько смягчился, или это ей показалось?

– У вас усталый вид.

Рука Коры инстинктивно вскинулась к волосам, так как в переводе на женский язык слово «усталая» означает «растрепанная».

Она сказала:

– Как только появится Бенеш, я пойду отдыхать, обещаю вам. Кстати…

– Да?

– Вы собираетесь завтра работать с лазером?

– Это как раз сейчас я и пытаюсь выяснить. Если, конечно, вы мне это позволите, мисс Петерсон…

– Моделью 6951 нельзя пользоваться.

Дьювал опустил снимок и откинулся назад.

– Почему нельзя?

– Не совсем ясно. Я не могу его как следует сфокусировать. Полагаю, что вышел из строя один из туннельных диодов, но я не могу определить, какой именно.

– Хорошо. Установите лазер, на который можно положиться в случае необходимости, и сделайте это, прежде чем уйдете. А завтра…

– Завтра я выясню, что случилось с моделью 6951.

– Да.

Она повернулась, чтобы уйти, быстро взглянула на часы и сказала:

– 21 минута. Говорят, что самолет прибудет вовремя.

Он издал неясный звук, и она поняла, что он не расслышал. Она вышла, медленно и совершенно бесшумно закрыв за собой дверь.

* * *

– Капитан Вильямс Оуэнс откинулся на мягкие подушки сиденья лимузина. Он устало потер нос и стиснул широкие челюсти. Он ощутил, как автомобиль приподнялся на мощных струях сжатого воздуха, а затем двинулся вперед совершенно плавно.

Он не слышал даже шороха от работавших турбин двигателя, хотя 500 лошадей грызли удила позади него.

Через пуленепробиваемые стекла справа и слева он мог видеть эскорт мотоциклистов.

Другие автомашины двигались впереди и сзади него, мерцая в ночи яркими точками притушенных фар.

Это выглядело так, как будто он был важной персоной – эта полувоенная охрана – но это было, конечно, не ради него.

Это было даже не ради того человека, которого они ехали встречать – не ради того человека как такового. Только ради содержимого его и его великого мозга.

Глава секретной службы сидел слева от Оуэнса. Символом этой службы была анонимность, так что оуэнс не был твердо уверен в том, как зовут этого человека неопределенного вида, который выглядел от очков без оправы до старомодных туфель, как профессор колледжа или продавец галантерейного магазина.

– Полковник Гандер? – неуверенно произнес Оуэнс, обмениваясь с ним рукопожатием.

– Гондер, – последовал быстрый ответ. – Добрый вечер, капитан Оуэнс.

Они находились уже на подъезде к аэродрому. Где – то впереди и вверху, наверное, на расстоянии не больше нескольких миль старинный самолет готовился к посадке.

– Великий день, да? – сказал Гондер тихо.

Все в этом человеке, казалось, таинственно шептало, даже скромный покрой его гражданского костюма.

– Да, – ответил Оуэнс.

Он старался не проявить напряженности в этом односложном ответе. И не потому, что он действительно чувствовал напряжение, а потому, что в тоне его голоса, казалось всегда ощущалась эта напряженность, вернее, та атмосфера напряженности, которая как бы соответствовала его тонкому сдавленному носу, его узким глазам и резко выступающим скулам.

Это иногда мешало его карьере. Некоторые считали его нервничающим тогда, когда он был совершенно спокоен. Во всяком случае, не меньше, чем другие. С другой стороны, некоторые иногда уступали ему дорогу только по этой причине, хотя он даже не шевелил рукой. Так что положительные и отрицательные результаты уравнивались.

– Просто удача – доставить его сюда, – сказал Оуэнс. – Службу можно поздравить.

– Похвалы следует отнести к нашему агенту. Это самый лучший из наших людей. Я думаю, его секрет состоит в том, что он выглядит в точном соответствии с романтическим стереотипом агента.

– Как же он выглядит?

– Высокий. В колледже играл в футбол. Красивая внешность. Внушающий почтение, резко очерченный профиль. Один взгляд на него – и враг может сказать: «Вот именно так мог бы выглядеть один из секретных агентов, так что, конечно, это не может быть агент». И они не принимают его в расчет, и слишком поздно выясняется, что это именно он.

Оуэнс нахмурился. Говорит ли этот человек серьезно или, может быть, он шутит, думая, что этим поможет снять напряжение?

– Вы понимаете, конечно, что ваше участие в этом деле – это нее то, что можно выполнить экспромтом, без подготовки, – сказал Гондер. – Вы ведь знаете его не правда ли?

– Я знаю его, – ответил Оуэнс с коротким нервным смешком. – Я встречался с ним несколько раз на научных конференциях на той стороне. Однажды вечером мы с ним напились – ну, не по-настоящему напились, так, были навеселе.

– Он разговорился?

– Я не спаивал его для того, чтобы он разговорился. Но, как бы то ни было, он не разговорился. С ним был еще один. Их ученые ходили все время по двое.

– А вы разговорились?

Вопрос был ясным, цель, которую он преследовал, совсем нет.

Оуэнс снова рассмеялся.

– Поверьте мне, полковник, нет ничего такого из того, что я знаю, что не было бы известно ему. Так что я мог говорить с ним хоть целый день без всякого вреда.

– Я желал бы узнать кое-что об этом. Я восхищаюсь вами, капитан. Существует техническое чудо, способное преобразовать весь мир, и есть только горстка людей, способных его осознать. Понимание его ускользает от человека.

– Ну, в действительности дела не так уж плохи, – сказал Оуэнс. – Нас достаточно много. Конечно, есть только один Бенеш, и я отстаю на целую милю от ученых его класса. Действительно, я знаю не более, чем нужно, чтобы применить эту технику для моей работы по проектированию кораблей. Вот и все.

– Но вы бы узнали Бенеша?

Глава секретной службы, казалось, нуждался в большом количестве заверений.

– Даже если бы у него был брат-близнец, которого, я уверен, у него нет, то я бы все равно узнал его.

– Это не просто академический вопрос, капитан. Наш агент Грант превосходен, как я вам уже говорил, но, даже, учитывая это, я немного удивлен как он ухитрился это сделать. Я спрашиваю себя – а не применили ли здесь двойную хитрость? Не ожидали ли они, что мы попытаемся перехватить Бенеша, и не приготовили ли они псевдо-Бенеша?

– Я смогу заметить разницу, – с уверенностью сказал Оуэнс.

– Вы не знаете, что в наше время можно сделать с помощью пластической хирургии и наркогипноза.

– Это не имеет значения. Лицо может обмануть меня, но разговор – нет. Или он знаком с техникой…

Оуэнс на мгновение понизил голос до шепота, явственно подчеркивая, что это слово должно писаться с большой буквы.

– Или он знаком с техникой лучше, чем я, или он не Бенеш, как бы он похоже не выглядел. Они могут подделать тело Бенеша, но не его мозг.

Они были уже на летном поле. Полковник Гондер посмотрел на часы.

– Я слышу его. Самолет должен приземлиться через несколько секунд – и вовремя.

Вооруженные солдаты и бронемашины развернулись, чтобы присоединиться к тем, кто окружил аэродром и превратил его в территорию, недоступную для всех, кроме представителей власти.

Последние городские огни поблекли, образуя только мелкую рябь слева на горизонте.

Оуэнс испустил вздох бесконечного облегчения. Бенеш будет, наконец, здесь через несколько минут.

Счастливый конец?

Он был недоволен интонацией, промелькнувшей в его мозгу, и знаком вопроса после этих слов.

«Счастливый конец! – подумал он непреклонно, но интонация снова вышла из-под контроля и снова получилось: – Счастливый конец?»

2. АВТОМОБИЛЬ

Когда самолет начал свое долгое снижение, Грант стал следить за приближающимися огнями города с чувством значительного облегчения. Никто никогда не сообщал ему никаких деталей, касающихся важности доктора Бенеша, за исключением того очевидного факта, что он является ученым-перебежчиком, обладающим жизненно важной информацией. Говорили, что он самый важный человек в мире, и пренебрегали объяснениями, почему.

– Не нажимай, – говорили ему, – не подстегивай лошадь. Но все это жизненно важно, невероятно важно. Делай его без напряжений; но помни, что от этого зависит все: твоя страна, твой мир, человечество.

И вот дело сделано. Он никогда не смог бы сделать его, если бы они не боялись убить Бенеша. В тот момент, когда они поняли, что убийство Бенеша единственный путь, который позволит свести партию хотя бы вничью, было уже поздно, и он был таков.

Пуля, скользнувшая по ребрам-все, чем заплатил за это Грант. Об этом позаботилась длинная тугая повязка.

Он смертельно устал, устал физически, конечно, но так же и от всей этой безумной глупости. В колледже десять лет тому назад его называли Гранитный Грант, и он, как дурак, старался соответствовать на футбольном поле этому своему прозвищу.

Результатом была сломанная рука, но, в конце концов, он был достаточно удачлив и сохранил в неприкосновенности нос и зубы, благодаря чему не утратил своей мужественной красоты. На его губах промелькнула легкая улыбка.

И с того времени его не называли по имени. Только односложное ворчание: Грант. Очень мужественный. Очень сильный.

Ну и черт с ним. Все, что это ему давало – усталость и возможные перспективы укоротить жизнь. Ему только что перевалило за 30, и как раз настал момент вернуться к имени. Чарльз Грант, может быть, даже Чарли Грант. Старина Чарли Грант!

Он поморщился, но потом снова сурово насупился. Это обязательно будет. Старина Чарли. Вот как это было бы. Добрый, нежный старик Чарли, который любит посидеть в кресле-качалке. Ха, Чарли, хороший денек. Эй, Чарли, похоже, будет дождь.

Возьмись за легкую работу, старина Чарли, и лодырничай до самой пенсии.

Грант посмотрел в сторону Яна Бенеша.

Он почувствовал что-то родное в этой копне седых волос, в этом лице с сильным мясистым носом над растрепанными пушистыми усами, тоже седыми. Карикатурист довольствовался бы только этим носом и усами, но были еще глаза, спрятанные в четких линиях морщин, и горизонтальные линии, никогда не сходившие с его лба. Костюм Бенеша был довольно плохого покроя, но они уходили слишком поспешно, у них не было времени выбрать хороший фасон. Грант знал, что ученому было меньше 50, но он выглядел старше.

Бенеш наклонился вперед, наблюдая за огнями приближающегося города.

– Вы бывали когда-нибудь прежде в этой части страны, профессор? – спросил Грант.

– Я никогда не был ни в какой части вашей страны, – ответил Бенеш. – Или этот вопрос был задан в качестве ловушки?

В его речи можно было уловить слабый, но отчетливо слышимый акцент.

– Нет. Просто чтобы завязать разговор. Там внизу, впереди, наш второй по величине город. Вы могли слышать о нем. Я – с другого конца страны.

– Для меня это не имеет никакого значения. Один конец, другой конец. То время, что я здесь… Это будет…

Он не закончил фразу, но в глазах его была печаль.

«Оторваться нелегко, – подумал Грант, – даже если ты чувствуешь, что должен это сделать.»

Он сказал:

– У вас не будет времени для печальных размышлений, профессор. Мы окунем вас в работу.

Бенеш оставался печальным.

– Я в этом не сомневаюсь. Я ждал этого. Это ведь цена, которую я плачу, не так ли?

– Боюсь, что именно так. Знаете, вы будете для нас значительной поддержкой.

Бенеш положил руку на рукав Гранта.

– Вы рисковали жизнью. Я это ценю. Вас могли убить.

– Я смотрю на возможность быть убитым, как на обычное дело. Профессиональный риск. Мне за это платят. Не так много как за игру на гитаре или бейсбол, как вы понимаете, но около того, что, по их мнению, стоит моя жизнь.

– Вы не можете так легко относиться к этому.

– Могу. Мой организм может. Когда я вернусь, то получу только энергичное рукопожатие и одобрительное: «Хорошая работа!» Вы знаете, мужская сдержанность и тому подобное. А затем: «Теперь получите новое назначение, а мы должны вычесть стоимость повязки, которая имеется на вашем боку. Мы должны следить за расходами».

– Ваша игра в цинизм не обманет меня, молодой человек.

– Она должна обманывать меня, профессор, или я должен уйти с работы.

Грант был удивлен неожиданной горечью, прозвучавшей в его голосе.

– Пристегнитесь, профессор. Эта летающая груда металлического хлама плохо приземляется.

* * *

Самолет, вопреки предсказанию Гранта, приземлился очень плавно и, развернувшись, подрулил к стоянке.

Отряды секретной службы сомкнулись.

Солдаты спрыгнули с грузовиков и образовали вокруг самолета заслон, оставив коридор для моторизированной лестницы, направлявшейся к двери самолета.

Кортеж из трех лимузинов подкатил почти к самому подножию лестницы.

– Вы переборщили с обеспечением безопасности, полковник, – сказал Оуэнс.

– Лучше слишком много, чем слишком мало.

Его губы беззвучно зашевелились, и изумленный Оуэнс различил в их движении что-то похожее на короткую молитву.

– Я рад, что он уже здесь, – сказал Оуэнс.

– Не в такой степени, как я. Вы знаете, самолет мог взорваться во время полета.

Дверь самолета открылась, и в проеме тут же появился Грант. Он посмотрел вокруг, затем махнул рукой.

– Он выглядит в полном порядке, – заметил полковник Гондер. – Где же Бенеш?

Как бы в ответ на этот вопрос Грант прижался к одной стороне двери, давая возможность Бенешу протиснуться через нее. На мгновение на лице Бенеша появилась улыбка. Неся в руке один потрепанный плоский чемоданчик, он осторожно сбежал вниз по ступенькам.

Грант последовал за ним. За Грантом спускались командир корабля и второй пилот.

Полковник Гондер стоял у подножия лестницы.

– Профессор Бенеш, рад видеть вас здесь! Меня зовут Гондер. С этого момента я отвечаю за вашу безопасность. Это капитан Оуэнс. Я думаю, вы знаете его.

Глаза Бенеша вспыхнули, он вскинул руки вверх, выронив при этом чемодан. Полковник Гондер незаметно подхватил его.

– Оуэнс! Да, конечно. Однажды вечером мы с ним вместе напились. Я хорошо это помню. Длинное, скучное, изнурительное заседание в полдень, где все, что было интересным, нельзя было говорить, так что все это безнадежно оседало на меня, словно серое одеяло. За ужином я и Оуэнс познакомились. С ним вместе было пятеро его коллег, но остальных я помню довольно смутно. Я и Оуэнс после всего этого пошли в небольшой клуб с дансингом и джазом, и мы пили водку, и Оуэнс подружился с одной девушкой. Вы помните Ярославика, Оуэнс?

– Того парня, что был с нами? – позволил себе произнести Оуэнс.

– Точно. Он любил водку неизъяснимой любовью, но ему было запрещено пить. Он должен был оставаться трезвым. Суровый приказ.

– Чтобы следить за вами?

Бенеш выразил согласие одним движением головы и сдержанным выпячиванием нижней губы.

– Я предлагал ему ликер. Я говорил, что здесь, в Милане, сухая глотка не приличествует мужчине, а он вынужден был отказаться, но с болью в сердце. Он был зол на меня.

Оуэнс улыбнулся и кивнул.

– Но давайте сядем в автомобиль и отправимся в штаб-квартиру. Мы дадим вам возможность осмотреться и покажем всем, что вы здесь. После этого я предлагаю вам, если хотите, поспать 24 часа, прежде чем мы зададим вам некоторые вопросы.

– 16 будет достаточно. Но сначала…

Он с беспокойством поглядел вокруг.

– А где Грант? Ах, вот он.

Он направился к молодому агенту.

– Грант!

Он протянул ему руку.

– До свидания. Большое спасибо. Я еще увижу вас, не так ли?

– Может быть, – ответил Грант. – Я человек, которого легко увидеть. Только отыщите какую-нибудь грязную работу, и я окажусь как раз в самой гуще.

– Я рад, что вы выполнили именно эту грязную работу.

Грант покраснел.

– Эта грязная работа имела важное значение, профессор. Рад был помочь. Я так считаю.

– Я знаю. До свидания!

Бенеш махнул рукой и пошел назад к автомобилю.

Грант повернулся к полковнику.

– Должен ли я ослабить бдительность, если моя работа окончена, шеф?

– Идите. И, между прочим, Грант…

– Да, Сэр?

– Хорошая работа.

– Надо было выразиться, Сэр: «Очень хороший спектакль». Я считаю, это единственно правильное определение.

Он язвительным жестом коснулся виска указательным пальцем и направился прочь.

Уходя он подумал: «Итак, добро пожаловать, старина Чарли?»

Полковник повернулся к Оуэнсу.

– Отправляйтесь с Бенешем и поговорите с ним. Я буду в головной машине. Когда мы приедем в штаб-квартиру, я хотел бы, что бы вы были готовы решительно подтвердить, что это Бенеш, если будете уверены в этом, или решительно опровергнуть это, если придете к такому решению. Ничего другого мне не нужно.

– Он вспомнил этот эпизод с выпивкой, – сказал Оуэнс.

– Совершенно верно, – подтвердил полковник недовольным тоном, – он вспомнил его слишком быстро и слишком хорошо. Поговорите с ним.

Все расселись по машинам, и кавалькада тронулась в путь, набирая скорость.

Грант смотрел на них издали, затем махнул вслед рукой, не обращаясь к кому-либо конкретно, и снова зашагал прочь.

Для него наступает время отдыха, и он точно знал, как проведет его, посвятив одну ночь сну. Он улыбнулся в радостном предвкушении.

* * *

Кавалькада двигалась по тщательно выбранному маршруту. Соотношение городского шума и тишины, изменяющееся от района к району и от часа к часу, было хорошо известно для данного района и для данного часа.

Автомобили, урча, спешили вдоль пустынных улиц, пролегавших через захудалый район темных пакгаузов. Мотоциклы тряслись где-то впереди, и полковник, сидевший в первой машине, снова попытался оценить, как другая сторона станет реагировать на этот успешный ход.

Следовало всегда считаться с возможностью саботажа в штаб-квартире. Он не мог представить себе, какие еще меры предосторожности можно было предпринять, но в их деле считалось аксиомой, что никакие меры предосторожности не являются абсолютно эффективными.

Свет?

На мгновение ему показалось, что на одном из старых судов, мимо которых они проезжали, вспыхнул и погас луч света, и его рука метнулась к автомобильному телефону, чтобы предупредить мотоциклетный эскорт.

Он говорил быстро и свирепо. Мотоцикл, шедший позади, двинулся вперед.

И в то же самое мгновение впереди и сбоку заревел в полную мощность автомобильный мотор, заглушенный и почти потонувший в грохоте приближающейся кавалькады, и сам автомобиль с шумом вылетел из переулка.

Его фары были потушены, а неожиданное появление настолько ошеломляющее, что никто ничего не успел заметить. Потом ни один человек не мог дать ясную картину происшествия.

Автомобиль-снаряд, нацеленный прямо в середину лимузина, в котором ехал Бенеш, столкнулся с направляющимся в голову колонны мотоциклом. В результате столкновения мотоцикл был разбит, а его водителя отбросило на много метров в сторону, где он остался лежать, мертвый и изуродованный. Сам автомобиль отклонился от выбранного направления и врезался в зад лимузина.

Произошло еще несколько столкновений.

Лимузин, потерявший управление, врезался в телефонный столб и, подскочив, остановился.

Автомобиль-смертник, также потерявший управление, врезался в кирпичную стену и вспыхнул.

Лимузин полковника остановился.

Мотоциклы, разворачиваясь, пронзительно заскрежетали.

Гондер выскочил из своей машины, подбежал к потерпевшему аварию автомобилю и дернул дверь.

Потрясенный Оуэнс с красноватой ссадиной на скуле спросил:

– Что случилось?

– Об этом потом. Как Бенеш?

– Он ранен.

– Он жив?

– Да. Помогите мне.

Вместе они наполовину вытянули, наполовину вытолкнули Бенеша из автомобиля.

Глаза у Бенеша были открытыми и остекленевшими, он издавал только бессвязные негромкие звуки.

– Как вы себя чувствуете, профессор?

Оуэнс быстро и тихо сказал:

– Он сильно ударился головой о ручку двери. Сотрясение мозга, вероятно. Но он действительно Бенеш, это точно.

Гондер закричал:

– Теперь мы знаем это, вы…

Он с трудом проглотил последнее слово.

Дверь первой машины была открыта. Вдвоем они втащили Бенеша в внутрь. В это время откуда-то щелкнул винтовочный выстрел. Гондер бросился в машину и накрыл своим телом Бенеша.

– Давайте перенесем спектакль подальше отсюда! – завопил он.

Автомобиль и колонна мотоциклетного эскорта двинулись вперед. Остальные остались на месте. Полицейские побежали в здание, из которого раздался винтовочный выстрел. Угасавшее пламя автомобиля-смертника отбрасывало адский отблеск на эту сцену.

Издалека доносился шум собиравшейся толпы.

Гондер укачивал голову Бенеша, как младенца, у себя на коленях. Ученый уже полностью потерял сознание, его дыхание стало тяжелым, пульс еле прослушивался. Гондер не сводил глаз с человека, который вполне мог умереть, прежде чем машина дойдет до своей конечной остановки, и с отчаянием бормотал про себя:

– Он был почти на месте! Почти на месте!

3. ШТАБ-КВАРТИРА

Грант не совсем ясно осознал, что кто-то стучит в дверь. Натыкаясь на мебель, он вышел из спальни, шлепая босыми ногами по холодному полу и зевая во весь рот.

– Идите вы…

Он чувствовал себя еще одурманенным сном, и ему не хотелось лишаться этого чувства. Когда он занимался делом, он был натренирован приходить в себя от любого постороннего звука, мгновенно настораживаться. Отрубается кусок сна, добавляется толика хорошего тумана, и тут же получается этакий цветущий живчик.

Но сейчас как раз у него было личное время, и он был готов послать все к черту.

– Что вам нужно?

– От полковника, Сэр, – донеслось из-за двери. – откройте немедленно!

Помимо своей воли Грант встряхнулся и окончательно проснулся. Он шагнул к одной из половинок двери и прислонился к стене. Затем он открыл дверь настолько, насколько позволяла цепочка, и сказал:

– Просуньте свою идентификационную карточку.

Ему протолкнули карточку, и он отнес ее в спальню. Здесь он взял свой бумажник и вытащил из него идентификатор.

Он вернулся с карточкой и отсоединил цепочку, готовый, несмотря ни на что, к появлению ружейного дула или к чему-нибудь подобному.

Но вошедший молодой человек выглядел совершенно безобидно.

– Вам следует отправиться вместе со мной в штаб – квартиру.

– Который час?

– Примерно шесть сорок пять, Сэр.

– Утра?

– Да, Сэр.

– Зачем я им понадобился в это время?

– Не могу сказать, Сэр. Я выполняю приказ. Я должен сообщить вам, что вы должны пойти со мною. Весьма сожалею.

Он пытался говорить в шутливом тоне.

– Мне самому не хотелось подниматься, но вот я здесь…

– Я могу побриться и принять душ?

– Ну…

– Ладно, тогда, по крайней мере, могу я одеться?

– Да, Сэр. Но быстро!

Грант поскреб большим пальцем щетину на щеках и подумал, как хорошо, что он принял душ вчера вечером.

– Дайте мне 5 минут на то, чтобы одеться и на все прочие нужды.

Из ванной он крикнул:

– А что случилось?

– Я не знаю, Сэр.

– А в какую штаб-квартиру мы направимся?

– Я не думаю…

– Неважно.

Шум спускаемой воды сделал на какое-то время разговор невозможным.

Грант появился с мрачным ощущением себя наполовину цивилизованным человеком.

– Итак, мы отправляемся в штаб-квартиру. Вы так сказали, верно?

– Да, Сэр.

– Очень хорошо, сынок, – произнес Грант любезно, – но если посчитаю, что вы собираетесь стать мне поперек дороги, я разорву вас пополам.

– Да, Сэр.

* * *

Когда автомобиль остановился, Грант нахмурился. Рассвет был серым и сырым, по всем признакам собирался дождь. Местность представляла собой жалкую мешанину из товарных складов, а четвертью мили раньше они проехали участок, огороженный канатами.

– Что здесь случилось? – спросил тогда Грант.

Но его спутник, как обычно, ничего не знал.

Теперь они остановились, и Грант нежно опустил руку на рукоятку своего торчавшего из кобуры пистолета.

– Вы мне лучше расскажите, что произойдет дальше.

– Мы на месте. Здесь расположено секретное правительственное учреждение. С первого взгляда на это не похоже, но это так.

Молодой человек вышел из машины, так же поступил и водитель.

– Пожалуйста, оставайтесь в машине, мистер Грант.

Пока Грант настороженно осматривался, эти двое отступили от машины на сотню фунтов.

Неожиданно он ощутил резкий толчок и на какую-о долю секунды потерял равновесие. Поднявшись, он собирался распахнуть дверцу автомобиля, но заколебался, обнаружив с изумлением, что вокруг него со всех сторон выросла сплошная стена.

Понадобилось некоторое время, прежде чем он осознал, что опускается вместе с автомобилем и что автомобиль стоит на платформе лифтового подъемника. Пока он упивался этим зрелищем, стало уже поздно покидать автомобиль.

Наверху крышка встала на место, и на время Грант оказался в полной темноте.

Он включил фары, но их свет бесполезно отражался от округлой поверхности окружавших его стен. Ничего не оставалось делать, как ждать эти бесконечные 3 минуты, пока подъемник не остановился.

Две большие половинки двери открылись, и напрягшиеся мышцы Гранта пришли в состояние полной боевой готовности. Но он тут же расслабил их. Двухместный мотороллер с военными полицейскими в нем – настоящими полицейскими в полной военной форме – ожидал его.

На касках полицейских были буквы ОМСС. Такие же буквы были и на мотороллере.

Автоматически Грант попытался расшифровать аббревиатуру.

«Отдельные Морские Стратегические Силы, – подумал он. Объединенный Международный Союз Судовладельцев?»

Затем он спросил вслух, не расслышав, что сказал полицейский:

– Что?

– Садитесь, пожалуйста – проговорил полицейский с натянутой любезностью, указывая на свободное сидение.

– Конечно. Тихое местечко тут у вас..

– Да, Сэр.

– И большое оно?

Они ехали по свободному пространству пещеры, вдоль стены которой выстроились грузовики и автомобили, все со знаками ОМСС.

– Достаточно большое, – ответил полицейский.

– Это как раз то, что мне нравится здесь в каждом, – сказал Грант. – Ответы, полные бесценных россыпей точных данных.

Мотороллер благополучно поднялся вверх по пандусу на более высокий уровень, который был довольно многолюдным. Одетые в форму лица мужского и женского пола двигались вокруг с озабоченным видом. В воздухе, несомненно, ощущалось неуловимое волнение.

Грант обнаружил, что следит за поспешными шагами девушки в чем-то, напоминающем форму сестры милосердия (буквы ОМСС были аккуратно отпечатаны над округлостью груди) и вспомнил о планах, которые начал обдумывать вчера вечером.

Если это было еще одно задание…

Мотороллер сделал крутой поворот и остановился у стола. Полицейский выбрался из сидения.

– Чарльз Грант, Сэр.

Офицер, сидевший за столом, не отреагировал на это сообщение.

– Имя? – спросил он.

– Чарльз Грант, – ответил Грант, – как сказал этот добрый малый.

– Идентификационную карточку, пожалуйста.

Грант протянул ее. На карточке был выбит только номер, на который офицер бросил быстрый взгляд. Он вставил карточку в идентификатор, стоявший у него на столе.

Грант наблюдал за ним без особого интереса. Идентификатор выглядел точно таким же, как и его карманный, только увеличенный до гигантских размеров. На сером бесцветном экране высветилось его собственное изображение в анфас и профиль, выглядевшее – как всегда казалось Гранту – мрачным и угрожающе бандитским.

Куда девался открытый искренний взгляд? Где очаровательная улыбка? Где ямочки на щеках, которые сводили девушек с ума?

Остались только черные, низко опущенные брови, которые придавали ему сердитый вид. Было бы удивительно, если бы кто-нибудь узнал его по этой фотографии.

Но офицер узнал и, очевидно, без особых затруднений – один взгляд на фотографию, один на Гранта. Он вынул идентификационную карточку, протянул ее Гранту и жестом разрешил продолжать путь.

Мотороллер повернул направо, проехал под аркой и затем спустился ниже, в длинный коридор, размеченный для дорожного движения по два ряда с каждой стороны. Движение было достаточно интенсивным, и только один Грант был не в военной форме.

Двери появлялись с каждой стороны – прямо таки с гипнотической периодичностью, к стенам примыкали пешеходные тротуары. Людей на них почти не было.

Мотороллер добрался до второй арки, на которой была надпись: «Медицинский отдел».

Военный полицейский, дежуривший в возвышающейся над аркой будке – точно такой, как будка дорожного полисмена – нажал кнопку. Тяжелая стальная дверь открылась, мотороллер проскользнул в нее и подъехал к стоянке.

Грант пытался угадать, под какой частью города они сейчас находятся.

Быстро подошедший к нему человек в генеральской форме показался ему знакомым. Грант узнал его, как только он подошел на расстояние, достаточное для рукопожатия.

– Картер, не так ли? Мы встречались в Трансконтинентале пару лет тому назад. Вы тогда, кажется, не носили форму?

– Здравствуйте, Грант. О, к черту форму. Я ношу ее только для работы в этом месте. Это единственный способ проникнуть сюда. Пройдемте со мной. Гранитный Грант, не так ли?

– Совершенно верно.

Они прошли через дверь в помещение, которое, очевидно, было операционной. Сквозь большие обзорные окна Грант увидел знакомую картину: мужчины и женщины суетились в почти осязаемой стерильной чистоте вокруг тускло сверкающих металлических инструментов, острых и холодных. Все они выглядели жалкими и ничтожными рядом с изобилием электронных приборов, которые превратили медицину в отрасль индустрии. В комнату вкатывали операционный стол, копна седых волос свисала из-под белого покрывала.

Гранта чуть не хватил удар от изумления.

– Бенеш? – прошептал он.

– Бенеш, – ответил Картер мрачно.

– Что с ним случилось?

– Они в конце концов добрались до него. Это наша ошибка. Мы живем в век электроники, Грант. Все, что мы делаем, мы делаем с помощью наших электронных слуг. От нападения любого из наших врагов мы защищаемся, манипулируя потоком электронов. Мы разработали маршрут, оборудованный всевозможными сигнализационными устройствами, которые действовали только против электронных врагов. Мы не рассчитывали на автомобиль, управляемый человеком, и на винтовки с человеческими пальцами на курках.

– Я думаю, вы не заполучите никого из них живыми?

– Никого. Человек в машине умер тут же, на месте. Остальные были убиты нашими пулями. Мы тоже потеряли несколько человек.

Грант снова посмотрел вниз. На лице Бенеша было выражение абсолютной пустоты, которое ассоциировалось с полным умиротворением.

– Я полагаю, он жив, так что есть надежда.

– Он жив. Но надежда не очень велика.

– Кто-нибудь имел возможность поговорить с ним? – спросил Грант.

– Капитан Вильямс Оуэнс. Вы его знаете?

Грант покачал головой.

– Видел мельком в аэропорту, когда Гондер представлял его, назвав по имени.

– Оуэнс говорил с Бенешем, но не получил никакой важной информации. Гондер тоже разговаривал с ним. Вы говорили с ним больше, чем кто-либо другой. Он сказал вам что-нибудь?

– Нет, Сэр. Я бы ничего не понял, даже если бы он и сказал. Моя миссия заключалась только в том, чтобы доставить его в нашу страну, и ничего больше.

– Конечно. Но вы разговаривали с ним, и он мог сказать больше, чем хотел бы.

– Если он даже и сказал, это прошло мимо меня. Но я думаю, чтобы он сказал что-то лишнее. Живя на той стороне, вы получаете хорошую практику по держанию языка за зубами.

Картер нахмурился.

– Не старайтесь без особой необходимости подчеркивать свое превосходство, Грант. Вы получаете такую же практику и на этой стороне. Если вы этого не знаете… Простите, это все лишнее.

– Все в порядке, генерал, – равнодушно сказал Грант.

Он пожал плечами.

– Суть дела в том, что он никому ничего не сказал. Он был выведен из строя прежде, чем мы сумели получить от него то, что хотели получить. Он мог бы никогда и не покидать ту сторону.

– Когда я ехал сюда, я проезжал огороженное место…

– Это то самое место. Еще пять кварталов, и он был бы в безопасности.

– Что с ним?

– Повреждение мозга. Его нужно оперировать – и для этого вы нам и нужны.

– Я? – спросил Грант. – Послушайте, генерал, в мозговой хирургии я ребенок. И я завалил анатомию мозга в университете.

Картер не отреагировал на слова Гранта, и тот почувствовал их несерьезность.

– Пойдемте со мной, – сказал Картер.

Грант последовал за ним через дверь вниз по крутому коридору в другую комнату.

– Центральный пульт управления, – коротко пояснил Картер.

Стены были усеяны телевизионными экранами. Кресло в центре было наполовину окружено полукруглой консолью с переключателями, расположенными на наклонном пульте.

Картер сел, в то время как Грант остался стоять.

– Разрешите мне обрисовать вам суть дела. Вы знаете, что между нами и ими существует патовое положение.

– И длительное время. Конечно.

– Патовое положение, в конце концов, не такая уж плохая вещь. Мы состязаемся, мы все время пугаем друг друга, и мы достаточно много сделали на этом пути. И мы, и они. Но если это патовое положение должно быть нарушено, оно должно нарушиться в нашу пользу. Я надеюсь, вы понимаете это.

– Я думаю, что понимаю, генерал, – сухо сказал Грант.

– Бенеш олицетворяет собою возможность такого нарушения. Если бы он мог рассказать нам то, что знает…

– Могу я задать вопрос, Сэр?

– Давайте.

– Что он знает? Что это такое?

– Еще нет. Подождите немного. Сущность информации в данный момент не самое главное. Позвольте мне продолжить… Если бы он мог рассказать нам то, что он знает, равновесие было бы нарушено в нашу пользу. Если он умрет или если даже он выкарабкается, он не сможет дать нам нужную информацию из-за повреждения мозга, то патовое состояние будет продолжаться.

– Не считая общечеловеческой скорби о потере великого ума, мы можем сказать, что сохранение патового положения не так уж плохо.

– Да, если ситуация такова, как я вам ее описал. Но она может быть и иной.

– Что вы имеете в виду?

– Поговорим о Бенеше. Он известен умеренными взглядами, но у нас не было никаких указаний на то, что у него существовали трения с правительством. Он проявлял все признаки лояльности почти 25 лет, и его высоко ценили.

А теперь он вдруг дезертирует.

– Потому что он хочет нарушить равновесие в нашу пользу.

– Хочет ли? Или, может быть, он уже сообщил о своей работе, прежде чем уяснил всю ее значительность, достаточно много для того, что бы дать другой стороне ключ к продвижению вперед. Он тоже мог тогда понять, что вложил, совсем не сознавая этого, власть над миром в руки своей стороны, и, вероятно, он не был достаточно уверен в добродетелях своей стороны, чтобы этим удовлетвориться. Поэтому теперь он приходит к нам не столько для того, что-бы не дать нам превосходство, а скорее для того, чтобы не дать превосходства никому. Он приходит к нам, чтобы удержать равновесие.

– Есть ли какие-нибудь доказательства этому, Сэр?

– Никаких, – сказал Картер. – Но рассмотрите эту возможность, и вы уясните, что нет также и никаких доказательств противного.

– Дальше.

– Если вопрос жизни или смерти Бенеша предлагает выбор между полной нашей победой или продолжением патового положения – ладно, мы могли бы с этим примириться. Упустить шанс одержать полную победу – позор, но завтра мы можем получить еще один шанс. Однако мы можем столкнуться с необходимостью выбора между равновесием и полным уничтожением, и одна из альтернатив полностью неприемлема. Вы согласны?

– Конечно.

– Как видите, следовательно, если существует даже малейшая возможность того, что смерть Бенеша приведет нас к полному уничтожению, эту смерть необходимо предотвратить любыми силами, любой ценой, за счет любого риска.

– Я так понял, что вы сделали это сообщение для меня, генерал, так как собираетесь попросить меня что-то сделать. Случалось, что я рисковал жизнью, чтобы предотвратить возможность полного уничтожения. Я никогда не получал от этого удовольствия, если желаете знать правду, но я делал это. Однако, что я могу сделать в операционной? Когда мне вчера потребовалось наложить повязку на бедро, это сделал Бенеш. И это единственное доступное мне средство из всего арсенала медицинской техники.

Но Картер не реагировал и на это замечание.

– Гондер рекомендовал вас для этого дела. Из общих соображений, в первую очередь. Он считает вас человеком выдающихся способностей. И я тоже.

– Генерал, я не нуждаюсь в лести. Меня это раздражает.

– Черт побери, я вам не льщу. Я кое-что объясняю. Гондер считает, что он вообще способный человек, но, кроме того, он полагает, что ваша миссия осталась незавершенной. Вы должны были доставить к нам Бенеша в целости и сохранности, и это не было сделано.

– Он был в целости и сохранности, когда меня освободил от моих обязанностей сам Гондер.

– Тем не менее сейчас это не так.

– Вы обращаетесь к моей профессиональной гордости, генерал?

– Если вам угодно.

– Хорошо. Я буду держать скальпель, я буду вытирать пот со лба хирурга, я даже буду подмигивать сестрам. Я думаю, что полный перечень моих компетентных действий в операционной.

– Вы будете не один. Вы будете входить в команду.

– Я как-то рассчитывал на это, – сказал Грант. – Кто-о еще должен будет нацеливаться скальпелем и нажимать на него. Я буду только держать их в стерилизаторе.

Уверенными движениями Картер нажал несколько кнопок. На одном из телевизионных экранов немедленно появились в поле зрения две фигуры в темных очках. Они с пристальным вниманием следили за лучом лазера, его красный свет суживался до толщины нити. Свет погас, и они сняли очки.

– Это Петер Дьювал, – сказал Картер. – Вы когда-нибудь слышали о нем?

– Сожалею, но никогда.

– Он самый лучший нейрохирург в стране.

– А кто эта девушка?

– Его ассистентка.

– Ого!

– У вас все мысли сосредоточены только в одном направлении. Она исключительно компетентный специалист.

Грант слегка увял.

– Я в этом не сомневаюсь, Сэр.

– Вы говорите, что видели Оуэнса только в аэропорту?

– Очень мало, Сэр.

– Он тоже будет с вами. Как и наш начальник медицинского отдела. Он проинструктирует вас.

Он снова нажал несколько кнопок, и на этот раз одновременно с включением телевизионного экрана послышалось низкое гудение, что означало двустороннюю звуковую связь.

Симпатичная лысая голова заслоняла запутанную сеть системы кровообращения, развернутую на стене позади нее.

– Макс! – позвал Картер.

Мичелз насторожился. Его глаза сузились. Он выглядел утомленным.

– Да, Эл.

– Грант готов выслушать вас. Скорее введите его в курс дела. У нас мало времени.

– Действительно, мало. Я зайду за ним.

На мгновение Мичелз встретился взглядом с Грантом. Он медленно произнес:

– Я надеюсь, мистер Грант, что вы готовы к самому необычному эксперименту в вашей жизни и вообще в чьей бы то ни было жизни.

4. ИНСТРУКТАЖ

В кабинете Мичелза Грант с изумлением рассматривал карту системы кровообращения.

– Эта дьявольская мешанина не что иное, как карта некоей территории. Каждая линия на ней – дорога, каждый перекресток – пересекающаяся дорога. Эта карта не менее сложна, чем карта дорог Соединенных Штатов. Кроме того, она еще и объемная.

– Господи боже!

– Сто тысяч миль кровеносных сосудов. Сейчас вы видите немногие из них. Большинство совсем микроскопические, и их нельзя увидеть без значительного увеличения, но сложите их вместе в одну линию, и они смогут четыре раза обернуться вокруг земного шара, или, если вы предпочитаете другой пример, составят почти половину расстояния до Луны. Вы хоть немного поспали, Грант?

– Примерно 6 часов. Я еще подремал в самолете. Я в хорошей форме.

– Ладно, вы будете иметь возможность побриться и сделать другие подобные дела, если необходимо. Я бы желал поспать.

Сказав это он выставил вперед руку.

– Не то, что бы я был в плохой форме. Я не жалуюсь. Вы принимали когда-нибудь морфоген?

– Я никогда не слышал о нем. Это какой-то наркотик?

– Да. Относительно новый. Знаете, нам нужен совсем не сон. Один отдыхает во сне ничуть не больше, чем другой, комфортабельно расположившийся с открытыми глазами. Даже, может быть, и меньше. Мы нуждаемся в сновидениях. Нам обязательно нужно время на сны, в противном случае нарушается мозговая координация, и у вас начинаются галлюцинации. Возможен даже смертельный исход.

– Морфоген дает нам сновидения? Не так ли?

– Точно. Он бросает нас на полчаса в крепкий сон, и после этого, вы заряжены на целый день. Тем не менее послушайтесь моего совета и держитесь подальше от этой дряни, если нет крайней необходимости.

– Почему? Он утомляет?

– Нет. Не особенно утомляет. Только что сны плохие. Морфоген истощает мозг, он очищает мусорные ямы психики, заполняемые в течение дня, и все это познал на собственном опыте. Не делайте этого. Но у меня не было выбора. Нужно было сделать эту карту, и я проработал над ней всю ночь.

– Над этой картой?

– Это кровеносная система Бенеша, до последнего капилляра, и я должен был изучить ее всю, чтобы уметь в ней разобраться. Здесь, вверху, почти в центре мозга около гипофиза, находится тромб.

– И в этом заключается проблема?

– Именно в этом. Со всем остальным можно справиться. И с обширными кровоподтеками, и с контузией, и с шоком, и с сотрясением мозга. Но с тромбом нельзя справиться без хирургического вмешательства. И как можно более быстрого.

– Сколько же на это отпущено времени, доктор Мичелз?

– Трудно сказать. Мы надеемся, что некоторое время это не будет фатальным, но повреждение мозга наступает задолго до смерти. А для этой организации повреждение мозга так же плохо, как и смерть. Люди здесь ожидают чуда от нашего Бенеша, и сейчас они очень раздражены. Картер получил особенно чувствительный удар и поэтому требует вас.

– Вы думаете, он ожидает, что другая сторона снова сделает попытку?

– Он так не говорит, но я полагаю, что именно этого он боится и именно поэтому требует вашего присутствия в команде.

Грант посмотрел вокруг.

– Нет никаких оснований думать, что сюда можно проникнуть. Разве они могли внедрить сюда своих агентов?

– Нет, насколько я знаю, но Картер очень подозрительный человек. Я думаю, что он предполагает возможность медицинского убийства.

– Дьювал?

Мичелз пожал плечами.

– У него мало симпатичный характер, а приборы, с которыми он работает, могут вызвать смерть, стоит только ошибиться на волосок.

– Как его можно остановить?

– Никак.

– Тогда привлеките кого-нибудь, кому вы можете доверять.

– Никто другой не обладает таким мастерством. И Дьювал уже здесь, с нами. И, в конце концов, нет доказательств его недостаточной лояльности.

– Но если я встану рядом с Дьювалом в качестве медсестры и если я получу задание тщательно следить за ним, ничего хорошего из этого не выйдет. Я не буду знать, чего он делает, и делает ли он это честно и правильно. Кроме того, я должен вам сказать, что, когда он вскроет череп, я, вероятно, упаду в обморок.

– Он не вскроет череп, – сказал Мичелз. – До тромба нельзя добраться с внешней стороны. Он в этом твердо убежден.

– Но тогда…

– Мы доберемся до него изнутри.

Грант нахмурился и медленно покачал головой.

– Послушайте, я не понимаю, о чем вы говорите.

– Мистер Грант, все участники этого проекта знают всю партитуру, им точно известно, что он или она должны делать. Но вы чужак, и обучить вас – очень трудная задача. И все же, если я должен, то приходится это делать. Я собираюсь познакомить вас с некоторыми теоретическими работами, выполненными в этом учреждении.

Губы Гранта дрогнули в язвительной улыбке.

– Простите, доктор, но вы только что произнесли нечто странное. В колледже я первенствовал в футболе и еще по девушкам, хотя и со значительно меньшим успехом. Не мучайте меня теорией.

– Я видел ваш послужной список, мистер Грант. И он не совсем таков, каким вы его пытаетесь представить. Однако я не хочу лишать вас вашей мужественности, обвиняя в очевидной интеллектуальности и образованности, даже если учесть, что мы наедине. Я не буду мучить вас теорией, а передам вам суть проблемы. Я думаю, вы видели нашу эмблему? ОМСС?

– Конечно, видел.

– И как вы расшифровали ее?

– О, у меня есть несколько предположений – что-то вроде Объединения Марсианских Свихнувшихся Служащих. У меня было еще нечто получше, но это непечатно.

– Она означает: Объединенные Миниатюрные Силы Сдерживания.

– В этом еще меньше смысла, чем в моем предположении.

– Я объясню. Слыхали ли вы когда-нибудь о полемике по поводу миниатюризации?

– Грант немного подумал.

– Я тогда учился в колледже. Мы занимались этим вопросом пару семестров на курсе физики.

– Между футбольными матчами?

– Да, это действительно было в межсезонье. Насколько мне помнится, группа физиков выступила с заявлением, что они могут уменьшить размеры объектов в любом соотношении, и это выглядело как мистификация. Ну, может быть, не как мистификация, но, во всяком случае, как ошибка. Я помню, что наша группа высказала целый ряд аргументов, показывающих, что невозможно уменьшить человека до размеров, ну, скажем, мыши, и чтобы он при этом оставался человеком.

– Я уверен, что такое происходило во всех колледжах страны. Вы помните какие-либо из этих возражений?

– Я рассуждаю так. Если вы собираетесь уменьшить размеры, то это можно сделать двумя способами. Вы можете сдвинуть все отдельные атомы объекта на более близкие расстояния или уменьшить все пропорции атома в целом. Сдвинуть атомы на более близкие расстояния, преодолевая внутриатомные отталкивающие силы, можно только с помощью сверхвысоких давлений. Давление в центре Юпитера Было бы недостаточно, чтобы сжать человека до размеров мыши. Я правильно рассуждал до сих пор?

– Вы ослепительны, как день.

– И даже если удастся получить такое давление, оно убьет все живое. Кроме того, объект, уменьшенный в размерах – путем сближения атомов, будет иметь свою прежнюю массу, и объекту размером с мышь и с массой человека невозможно было бы существовать.

– Изумительно, мистер Грант. Вы, должно быть, могли развлекать своих приятельниц в течение многих часов. А другой метод?

– Другой метод состоит в том, чтобы удалить атомы в точной пропорции, чтобы масса и размеры уменьшались, в то время как соотношение между его отдельными частями осталось бы неизменным. Но только, если вы уменьшите человека до размеров мыши, то сумеете сохранить всего один атом из почти 70 тысяч. Если вы сделаете это с мозгом, то получившийся мозг будет вряд ли сложнее, чем мозг мыши. Кроме того, как вы вновь увеличите объект, что, как заявляли эти физики, возможно сделать? Как вы вставите атомы в него и установите их на правильные места?

– Совершенно верно, мистер Грант. Но как же тогда несколько солидных физиков пришли к выводу, что миниатюризация возможна практически?

– Я не знаю, доктор, но больше я ничего об этом не слышал.

– В частности, потому, что из коллеги занялись этой тонкой работой – по приказу – и легко обошли их. Технология ушла под землю, как здесь, под землей.

Мичелз почти со злостью постучал по своему письменному столу.

– Мы вынуждены учреждать специальные курсы по технике миниатюризации для повышения квалификации физиков, которые не могут научиться этому нигде в другом месте, за исключением аналогичных учреждений на той стороне. Миниатюризация действительно возможна, но ни одним из перечисленных вами методов. Видели ли вы когда-нибудь, как увеличивают фотографию, мистер Грант? Или уменьшают до размеров микрофильма?

– Конечно.

– Тогда, вдаваясь в теорию, я скажу вам, что этот процесс может быть применен к трехмерным объектам, даже к человеку. Мы можем быть миниатюризированы не просто как объекты, а как одушевленные существа, подверженные внешнему воздействию Вселенной, пространства-времени.

Грант улыбнулся.

– Да, учитель, но это только слова.

– Но ведь вы не хотите теории, не правда ли? За последние 10 лет физики открыли возможность использовать гиперпространства, то есть пространства, имеющего более 3 пространственных координат. Представить это невозможно, и математика этого дела тоже почти непредставляема, но самое смешное, что это действительно можно сделать. Объекты можно миниатюризировать. Мы не избавляемся от атомов и не сближаем их. Мы уменьшаем размеры самих атомов, мы уменьшаем все, и автоматически уменьшается масса. Когда мы пожелаем, мы можем восстановить прежние размеры.

– Это звучит серьезно, – сказал Грант. – Значит ли это, что вы действительно можете уменьшить человека до размеров мыши?

– В принципе мы можем уменьшить человека до размеров бактерии, или вируса, или атома. Не существует теоретического предела миниатюризации. Мы можем сжать армию со всеми солдатами и вооружением до такого размера, что ее можно будет уложить в спичечный коробок. В идеальном случае мы могли бы транспортировать этот коробок в нужное место и ввести армию в дело после увеличения ее до прежних размеров. Вы улавливаете важность этого дела?

– Я так понял, что и другая сторона умеет делать это, – сказал Грант.

– Мы не сомневаемся, что умеет. Но идемте, Грант, дела разворачиваются на полной скорости, и время у нас ограничено. Пойдемте со мной.

* * *

Здесь было «пойдемте со мной» и там было «пойдемте со мной». С тех пор как он проснулся сегодня утром, ему не позволяли оставаться на одном месте больше 15 минут. Это раздражало его, и к тому же он, очевидно, ничего не мог с этим сделать.

Была ли это невольная попытка не дать ему достаточно времени на обдумывание?

Куда они собирались его кинуть?

Теперь он и Мичелз сидели на мотороллере, Мичелз вел его, как опытный водитель.

– Если это есть и у нас, и у них, мы нейтрализуем друг друга, – сказал Грант.

– Да, но с небольшим добавлением, – ответил Мичелз. – И у нас, и у них эти дела идут не совсем хорошо. В этом загвоздка.

– Ого!

– В течение 10 лет мы работали над вопросом расширения диапазонов соотношения размеров, над достижением большей степени миниатюризации, а также и увеличения – просто путем реверсирования гиперполя. К сожалению, в этом направлении мы достигли теоретического предела.

– Что это за предел?

– Не очень приятный. Вмешивается принцип неопределенности. Степень миниатюризации, умноженная на продолжительность миниатюризации – конечно, в соответствующих единицах – равна выражению, содержащему постоянную Планка. Если человека уменьшить наполовину, он может находиться в таком состоянии столетия. Если его уменьшить до размеров мыши, он может оставаться таким дни. Если его уменьшить до размеров бактерии, он может оставаться таким только в течение часов. После этого он снова увеличивается.

– Но его можно снова миниатюризировать.

– Только спустя довольно значительное время. Желаете ли получить математическое обоснование?

– Нет. Я во всем вам верю.

Они подъехали к подножию эскалатора, Мичелз слез с мотороллера, устало ворча. Грант перепрыгнул через борт.

Он стоял, прислонившись к перилам, пока лестница торжественно поднималась вверх.

– И что же есть у Бенеша?

– Мне сказали, что он заявляет, будто может обойти принцип неопределенности. Предполагается, что он знает, как сохранить миниатюризацию неопределенно долго.

– Вы говорите так, словно не верите в это.

Мичелз пожал плечами.

– Я скептик. Если мы увеличиваем как степень миниатюризации, так и ее время, то это может быть достигнуто только за счет чего-то еще, но я не могу себе представить, что это такое. Вероятно, это это означает только, что я не Бенеш. Так или иначе, но он говорит, что может это сделать, а мы не можем себе позволить не верить ему. Так же, как и другая сторона, поэтому они и пытались убить его.

Они поднялись на верхнюю площадку эскалатора, и Мичелз должен был остановиться там на короткое время, чтобы закончить свою речь. Затем он направился к эскалатору, чтобы подняться на следующий этаж.

– Теперь, Грант, вы должны понимать, что нам нужно сделать – спасти Бенеша. И почему мы должны это сделать – ради той информации, которая у него есть. И как мы должны это сделать – с помощью миниатюризации.

– Почему с помощью миниатюризации?

– Потому что до мозгового тромба невозможно добраться снаружи. Я говорил вам об этом. Поэтому мы миниатюризируем подводную лодку, введем ее в артерию и с капитаном Оуэнсом за пультом управления и со мной в качестве штурмана поплывем к тромбу. Там Дьювал и его ассистентка мисс Петерсон будут проводить операцию.

Глаза Гранта широко раскрылись.

– А я?

– Вы будете с нами в качестве члена команды. Очевидно, вы будете осуществлять общее руководство.

– Ну уж нет, – резко сказал Грант. – Я не соглашусь участвовать в таком деле. Ни одной минуты.

Он повернулся и стал спускаться по поднимающемуся эскалатору, что имело небольшой успех. Мичелз следовал за ним.

– Ведь рисковать – ваша работа, не так ли?

– Риск по моему собственному выбору. Риск, к которому я привык. Дайте мне на размышление о миниатюризации столько же времени, сколько было у вас, и я рискну.

– Мой дорогой Грант, вашего согласия никто не спрашивает. Я считаю, что вы годитесь для этого дела. И теперь я объяснил вам его важность. В конце концов, я тоже отправляюсь в это путешествие, а я не так молод, как вы, и никогда не играл в футбол. Думаю, что тут все правильно. Я нуждался бы в вас, чтобы поддержать бодрость духа во время работы, так как храбрость – ваша работа.

– Если это так, то я занимаюсь грязным делом, – пробормотал Грант.

Затем не к месту, почти раздраженно, он добавил:

– Я хочу кофе.

Он продолжал стоять и позволил эскалатору снова поднять его наверх. У верхней площадки эскалатора была дверь с надписью «Комната заседаний». Они вошли.

* * *

Грант воспринимал содержимое этой комнаты по частям. Первое, что он увидел, это край занимающего центр комнаты длинного стола, на котором стоял многоячеечный кофейный автомат и поднос с сэндвичами.

Он сразу же направился туда. И только после того, как он осушил наполовину черное и горячее содержимое чашки, закусив его соразмерным себе куском сэндвича, его внимание привлек пункт второй.

Это была ассистентка Дьювала, очень хорошенькая мисс Петерсон – так, кажется, ее зовут? Она смотрела ему прямо в рот и стояла слишком близко к нему. Грант почувствовал, что ему будет трудно полюбить хирурга, и только после этого он стал воспринимать остальное содержимое комнаты.

На одном конце стола сидел с раздраженным видом человек в форме полковника. Одной рукой он медленно вертел пепельницу, в то время как пепел от его сигареты падал на пол. Он с нажимом сказал Дьювалу:

– Я изложил свою позицию совершенно ясно.

Грант узнал капитана Оуэнса, стоявшего у портрета президента. Энергичность и улыбка, которые он видел в аэропорту, исчезли, на одной щеке виднелся кровоподтек. Он выглядел усталым и расстроенным, и Грант испытал к нему сочувствие.

– Кто этот полковник? – тихо спросил Грант Мичелза.

– Дональд Рейд, занимающий такую же должность как и я, только в армейской иерархии.

– Я вижу, что Дьювал его раздражает.

– Постоянно. Он может озадачить любое общество. Таких, как он, немного найдется.

«И таких, как она, тоже» – импульсивно хотел сказать Грант, но слова эти показались ему жалкими, и он отбросил их. Господи, что за девчонка – пальчики оближешь!

И что она нашла в этом важничающем потрошителе людей?

Рейд говорил тихим, тщательно сдерживаемым голосом:

– И, кроме того, доктор, что она здесь делает?

– Мисс Кора Петерсон, – холодно сказал Дьювал, – моя ассистентка. Везде, где нужны мои профессиональные знания, она сопровождает меня.

– Это опасное дело…

– Мисс Петерсон согласилась, полностью осознавая его опасность.

– Но достаточное количество мужчин, специально обученных для ассистирования, также согласились. Дело было бы значительно менее сложным, если бы один из этих мужчин отправился с вами. Я назначу к вам одного из них.

– Вы не назначите мне никого, полковник, потому что, если вы это сделаете, я не возьмусь за это дело, и не существует силы, которая могла бы меня заставить. Мисс Петерсон для меня третья и четвертая рука. Она знает мои требования настолько хорошо, что может действовать без указаний, может быть на месте, прежде чем я позову, может подать мне то, что нужно, до того, как я потребую. Я не приму чужака, которого нужно будет знать. Я не могу отвечать за успех миссии, если потеряю одну секунду из-за того, что между мною и моим техником нет взаимопонимания, и я не приму никакого назначения, если у меня не будут развязаны руки для того, что-бы вести дела именно таким образом, который гарантирует наибольшие шансы на успех.

Взгляд Гранта вновь обратился в сторону Коры Петерсон. Она казалась сильно смущенной, но продолжала смотреть на Дьювала с таким выражением, которое Грант однажды видел в глазах гончей, когда маленький сынишка хозяина вернулся из школы. Грант обнаружил, что очень раздражен этим.

Голос Мичелза прервал спор, в то время как Рейд вскочил в бешенстве со стула.

– Я полагаю, Дон, поскольку ключевая роль в самой операции возлагается на руки и глаза доктора Дьювала и так как мы действительно не можем приказать ему, мы уступим ему в этом вопросе – без ущерба для необходимых последствий действий, а? Я готов взять на себя ответственность за это.

Грант сообразил, что он предлагает Рейду достойный путь к отступлению, и Рейд, кипя от злости, будет вынужден принять его.

Рейд ударил ладонью по столу перед собой.

– Ладно. Пусть будет записано, что я был против этого.

Он сел, губы его дрожали.

Дьювал тоже сел с невозмутимым видом.

Грант шагнул вперед, чтобы придвинуть стул для Коры, но она сделала это сама и села, прежде чем он подошел к ней.

– Доктор Дьювал, это Грант, – сказал Мичелз. – Молодой человек, который будет сопровождать нас.

– В качестве сильного мужчины, доктор, – сказал Грант. – Это моя единственная специальность.

Дьювал бросил на него беглый взгляд. Подтверждением того, что он слышал его слова, был слабый кивок в направлении Гранта.

– И мисс Петерсон…

Грант ослепительно улыбнулся. Она вообще не улыбнулась и сказала:

– Хелло.

– Привет, – сказал Грант.

Он разглядывал свысока остатки своего второго сэндвича. Он осознал, что никто еще вообще не ест, и положил кусок на место.

В этот момент вошел Картер, быстро шагая и кивая направо и налево. Он уселся и сказал:

– Вы просто присоединяетесь к нам, капитан Оуэнс? Грант?

Оуэнс неохотно двинулся к столу и занял место напротив Дьювала. Грант сел через несколько стульев от него и обнаружил, что может, глядя на Картера, созерцать профиль Коры.

Могла ли работа быть плохой, если она принимала в ней участие!

Мичелз, который сел рядом с Грантом, наклонился чтобы прошептать ему на ухо:

– Это действительно неплохая идея – взять с собой женщину. Мужчины, наверное, будут стараться проявить себя как можно лучше, и это меня радует.

– Поэтому вы и произнесли речь в ее защиту?

– Конечно, нет. Дьювал говорил всерьез. Он не пошел бы без нее.

– Он так зависит от нее?

– Вероятно, нет. Но он склонен все делать по-своему. Особенно в противовес Рейду. Он не любит упускать случая.

– К делу, – сказал Картер. – Вы можете пить и есть, если хотите, пока мы будем работать. Есть ли у кого-нибудь из вас неотложные замечания?

Неожиданно Грант сказал:

– Я не согласен, генерал. Я отклоняю сделанное мне предложение и полагаю, что вы найдете замену.

– А вы вовсе не доброволец, Грант, и ваш отказ отклоняется. Джентльмены и мисс Петерсон, мистер Грант был выбран для участия в экспедиции исходя из различных причин. С одной стороны именно он доставил Бенеша в нашу страну, выполнив это задание с большим искусством.

Все повернулись в сторону Гранта, который вздрогнул от мгновенного ожидания вежливой волны аплодисментов. Но никто не зааплодировал, и он расслабился.

Картер продолжал:

– Он специалист по радиосвязи и опытный аквалангист. Он исключительно ловок и гибок и способен мгновенно принимать квалифицированные решения. По этой причине я хочу сосредоточить всю власть в принятии стратегических решений в его руках на момент путешествия. Это понятно?

Все было определенно ясно, и Грант, раздраженно рассматривая свои ногти, сказал:

– Очевидно, все остальные будут выполнять соответствующую их квалификации работу, в то время как я буду заботиться о непредвиденных обстоятельствах. Мне очень жаль, но я хотел бы занести в протокол, что не считаю себя подходящим для этого поста.

– Заявление запротоколировано, – сказал Картер невозмутимо. – Давайте двинемся дальше. Капитан Оуэнс спроектировал экспериментальную подводную лодку для океанографических исследований. Она отнюдь не идеально соответствует задаче, но она уже есть, и не существует другого судна, которое было бы приспособлено лучше. Оуэнс, конечно, хочет сам управлять своим кораблем «Протерусом». Доктор Мичелз будет штурманом. Он подготовил и изучил карту кровообращения Бенеша, которую мы вскоре рассмотрим. Доктор Дьювал и его ассистентка будут отвечать непосредственно за операцию, за удаление тромба. Вы все сознаете важность этой миссии. Мы надеемся на успешную операцию и ваше благополучное возвращение. Есть вероятность того, что Бенеш умрет во время операции, но это произойдет несомненно, если не будет предпринята попытка спасти его. Есть вероятность того, что мы погубим корабль, но я боюсь что в существующих обстоятельствах корабль и команду вообще невозможно спасти в случае аварии. Возможно цена велика, но выигрыш, который мы ожидаем – я имею в виду не только ОМСС, но и все человечество – еще больше.

Грант пробормотал еле слышно:

– Ура нашей команде!

Кора Петерсон уловила его слова и бросила на него короткий проницательный взгляд из-под темных ресниц. Грант вспыхнул.

– Покажите им карту, Мичелз, – сказал Картер.

Мичелз нажал кнопку на лежавшем перед ним пульте, и на стене появилось изображение объемной карты системы кровообращения Бенеша, которую Грант видел недавно в кабинете Мичелза. Когда Мичелз повернул ручку, показалось, что карта надвинулась на них и увеличилась в размерах. То, что осталось от системы кровообращения, представляло собой четкие очертания головы и шеи.

Кровеносные сосуды высветились почти флюоресцирующим блеском, поперек них появились линии сетки. Тонкая черная стрелка метнулась в поле зрения, управляемая световой указкой в руках Мичелза, который остался сидеть на своем стуле, положив свою руку на его спинку.

– Тромб, – сказал он, – здесь.

Грант не видел тромба, по крайней мере, до тех пор, пока на него не обратили внимания, но теперь, когда черная стрелка четко обозначила его границы, Грант увидел его – маленький твердый узелочек, закупоривший артерию.

– Он не представляет непосредственной угрозы для жизни, но эта часть мозга страдает от сдавливания нервных волокон и, может быть, уже повреждена.

Стрелка затанцевала вокруг тромба.

– Доктор Дьювал сказал мне, что явления могут стать необратимыми через 12 часов, или даже меньше. Попытка оперировать обычным путем вызовет необходимость пробиваться сквозь череп здесь, или здесь, или здесь. Во всех трех случаях мы не сможем предотвратить обширных повреждений, а результаты сомнительны. С другой стороны, мы можем попытаться достичь тромба, двигаясь по потоку крови. Если мы сможем войти в сонную артерию здесь у шеи, мы окажемся на достаточно прямом пути к месту назначения.

Стрелка последовала вдоль красной линии артерии, которая прокладывала свой путь сквозь голубизну вен, что делало ее легко различимой.

Мичелз продолжал:

– Если, следовательно, «Протерус» и его команда будут миниатюризированы и введены…

Неожиданно Оуэнс сказал:

– Погодите минутку.

Его голос был металлически резок.

– Насколько мы будем уменьшены?

– Мы должны быть настолько малыми, чтобы избежать воздействия силы биологической защиты. Общая длина корабля будет равна 3 микронам.

– Сколько это в дюймах? – прервал его Оуэнс, – когда мы войдем в артерию, мы подвергнемся полному воздействию силы артериального течения.

– Не быстрее мили в час, – сказал Картер.

– Бросьте вы эту милю в час. Мы будем передвигаться со скоростью, соответствующей ста тысячам длин корабля в секунду. Это соответствует при обычных масштабах движению со скоростью двести миль в секунду или что-то около того. В нашем миниатюризированном мире мы будем двигаться со скоростью, в десять раз большей, чем когда-либо двигались даже астронавты. По крайней мере…

– Несомненно, – сказал Картер. – Но что из этого. Каждое кровяное тельце в потоке крови двигается с такой скоростью, а корабль более прочен чем кровяное тельце.

– Нет, он не более прочен! – горячо воскликнул Оуэнс. – Красное кровяное тельце содержит миллиард атомов, а «Протерус» будет содержать миллиарды миллиардов атомов в том же объеме. Миниатюризированных атомов, конечно, но от этого не легче. Мы будем сделаны из неизмеримо большего числа частичек, чем красное кровяное тельце, и будем поэтому менее прочными. Более того, красное кровяное тельце находится в окружении атомов, равных по размеру тем, из которых оно само состоит, а мы будем находиться в окружении, состоящем из атомов, которые будут нам казаться чудовищами.

– Можете ли вы ответить мне на это, Макс? – спросил Картер.

Мичелз хмыкнул.

– Я не претендую на то, чтобы быть таким же специалистом по вопросам миниатюризации, как капитан Оуэнс. Я полагаю, что он имеет в виду сообщение Джеймса и Шварца о том, что с увеличением степени миниатюризации увеличивается хрупкость.

– Совершенно верно, – сказал Оуэнс.

– Это увеличение постепенное, если вы помните, и Джеймс и Шварц вынуждены были сделать в ходе своего анализа ряд значительных допущений, которые могут казаться не вполне обоснованными. Кроме того, когда мы увеличиваем объектив, они точно не становятся менее хрупкими.

– О, мы никогда не увеличивали объекты более чем в 100 раз, – пренебрежительно ответил Оуэнс, – а здесь мы говорим о миниатюризации в миллион раз по линейным размерам. Никто еще не заходил так далеко и даже не приближался к этим величинам, как в одном, так и в другом направлении. Несомненно, что никто в мире не может предсказать, насколько хрупкими мы окажемся или насколько хорошо мы сумеем противостоять ударам потока крови, или даже как мы сумеем ответить на действия белых кровяных телец. Разве это не так, Мичелз?

– Ну, да… – протянул Мичелз.

С явно возрастающим раздражением Картер сказал:

– Может показаться, что речь идет только о завершении серии заданных экспериментов, позволивших осуществить столь значительную миниатюризацию. Мы не можем осуществить программу таких экспериментов, поэтому мы должны рискнуть. Если корабль не выдержит значит не выдержит.

– Это меня очень подбадривает, – пробормотал Грант.

Кора Петерсон наклонилась к нему и сдержанно прошептала:

– Пожалуйста, мистер Грант, мы не на футбольном поле.

– О, вам неизвестен мой послужной список, мисс?

– Шшш…

Картер продолжал:

– Мы принимаем все меры, какие возможны. Бенеш находится в состоянии глубокой гипотермии для его же пользы. Заморозив его, мы резко снизим потребность в кислороде. Это означает, что будет значительно сокращена частота сердцебиений, так же, как и скорость потока крови.

– Даже в этом случае сомневаюсь, что мы справимся с турбулентностью,

– сказал Оуэнс.

– Капитан, если вы будете держаться подальше от стенок артерии, – сказал Мичелз, – вы будете находиться в области ламинарного течения, так что о турбулентности нечего и говорить. Мы будем находиться в артерии только одну минуту и сразу же перейдем в меньшие сосуды, где у нас не будет никаких проблем. Единственное место, где мы не сможем избежать убийственной турбулентности, это само сердце, но мы нигде не проходим вблизи сердца. Могу я продолжать?

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал Картер.

– Добравшись до тромба, мы уничтожим его с помощью лазерного луча. Лазер и его излучение, соответственно уменьшенные, не будут способны при соответствующем обращении с ними – а в руках Дьювала именно так и будет – каким-то образом повредить мозг или кровеносные сосуды. Не будет необходимости уничтожать тромб полностью. Достаточно разбить его на отдельные части. О них позаботятся белые кровяные тельца. Мы, конечно, немедленно после этого покинем это место и через венозную систему вернемся к основанию шеи, где будем извлечены из яремной вены.

– А как будет известно где и в какое время мы находимся? – спросил Грант.

– Мичелз будет прокладывать вам путь и следить за тем, чтобы все время находиться в нужном месте, – ответил Картер. – Вы будете связаны с нами по радио…

– Вы не знаете, будет ли оно работать, – вставил Оуэнс. – Это проблема – передать радиоволны через миниатюризированную зону, и еще никто никогда даже не пытался это сделать.

– Действительно, но мы попытаемся. Кроме того, «Протерус» имеет атомные двигатели, и мы можем проследить за из радиоактивным излучением через ту же зону. У вас будет 60 минут, джентльмены. Всего.

– Вы имеете в виду, что мы должны закончить работу и выйти наружу за 60 минут? – спросил Грант.

– Ровно за 60. При выбранном уровне миниатюризации это предельное время. Если вы задержитесь на более длительный промежуток времени, вы автоматически начнете увеличиваться. Мы не можем держать вас внутри дольше. Если бы мы знали то, что знает Бенеш, мы могли бы держать вас внутри бесконечно долго, но если бы мы знали то, что знает Бенеш…

– В этом путешествии не было бы необходимости, – насмешливо закончил Грант.

– Совершенно верно. Если вы начнете увеличиваться в теле Бенеша, вы станете достаточно большими, чтобы привлечь внимание защитных сил организма, и вскоре после этого вы убьете Бенеша. Вы должны следить, чтобы этого не случилось.

Картер посмотрел вокруг.

– Есть еще замечания? В таком случае вы должны начать готовиться. Мы хотели бы, чтобы вход в тело Бенеша осуществился как можно скорее.

5. ПОДВОДНАЯ ЛОДКА

Уровень активности в госпитальной палате достиг видимого сходства с бурным потоком.

Все передвигались быстрым шагом, почти бегом, только фигура на операционном столе была неподвижной. На ней лежало тяжелое термическое одеяло, через которое проходили многочисленные змеевики, заполненные циркулирующей охлаждающей жидкостью.

Под ним находилось обнаженное тело, охлажденное до такой степени, что огонек жизни в нем едва теплился.

Голова Бенеша была выбрита и размечена, как мореходная карта, линиями широты и долготы. На его погруженном в сон лице застыло выражение глубокой печали.

На стене позади него была еще одна репродукция системы кровообращения, увеличенная до такой степени, что грудная клетка, шея и голова покрывали стену от одного конца до другого и от пола до потолка. Она превратилась в лес, в котором большие сосуды были толщиной в человеческую руку, а тонкие капилляры занимали все пространство между ними.

Картер и Рейд наблюдали за всем, сидя в обзорной башне, нависшей над операционной.

Им были видны установленные на столах на одном уровне ряды мониторов, за каждым из которых сидел техник в форме ОМСС, затянутой «молниями» – симфония белого цвета.

Картер подошел к окну, а Рейд тихо сказал в микрофон:

– Внести «Протерус» в комнату миниатюризации.

Отдавать такие приказания тихим голосом было обычным правилом, тишина стояла во всех помещениях, отсутствие звука было обычным требованием. В термическом одеяле лихорадочно производились последние регулировки. Каждый техник изучал свой монитор, словно эта была наконец-то выбранная невеста. Сестры порхали возле Бенеша, как большие бабочки с накрахмаленными крыльями.

С момента начала подготовки «Протеруса» к миниатюризации все вокруг поняли, что началась последняя стадия отсчета времени.

Рейд нажал кнопку.

– Сердце!

Сектор сердца обозначился во всех подробностях на экране телевизора, расположенного перед Рейдом. В секторе доминировали электрокардиографы, и биение сердца звучало двойным ударом в траурном ритме.

– Как оно себя ведет, Генри?

– Безупречно. Устойчиво держит 32 удара в минуту. Никаких отклонений от нормы как на слух, так и по данным электроники. Пусть бы и все остальное у него работало так же.

– Хорошо.

Рейд отключился. Что может быть плохого у человека с сердцем, если оно работает, как надо?

Он включил сектор легких. Картина на экране внезапно выхватила момент вдоха.

– Все в порядке, Джек?

– Все в порядке, доктор Рейд. Я снизил дыхание до шести в минуту. Могу снизить еще больше.

– Я не прошу вас об этом. Продолжайте работу.

Следующий – гипотермия. Этот сектор был больше остальных. Он должен был заниматься всем телом, и здесь основным инструментом был термометр. Данные о температуре в конечностях, в различных точках туловища, в чувствительных контактах, измеряющих температуру на определенной глубине под кожей. Здесь были постоянно ползущие ленты с записью температурных кривых, причем над каждой извивавшейся лентой была своя табличка: «Кровеносная», «Дыхательная», «Сердечная», «Кишечная», «Почечная» и так далее.

– Какие-нибудь проблемы, Сойер? – спросил Рейд.

– Нет, Сэр. Общая средняя температура составляет 28 градусов по Цельсию – 82 градуса по Фаренгейту.

– Можете не переводить, спасибо.

– Да, Сэр.

Рейд словно ощутил уколы гипотермии на своих собственных, жизненно важных органах.

60 градусов по Фаренгейту ниже нормы, 60 решающих градусов, замедлявших процессы метаболизма до 1/3 нормальных и до такой же степени уменьшающих потребность в кислороде, замедляющих сердцебиение, скорость течения крови, все жизненные функции, а также напряженность в блокированном тромбом мозге, и делающих окружающую среду более приятной для корабля, который вскоре войдет в джунгли человеческих внутренностей.

Картер повернулся к Рейду.

– Все сделано, Дон?

– Настолько, насколько это было возможно, учитывая, что во всем пришлось импровизировать.

– Я в этом только сомневаюсь.

Рейд вспыхнул.

– Что это должно означать, генерал?

– Никакая импровизация не была нужна. Для меня не секрет, что вы уже заложили фундамент для биологических экспериментов с помощью миниатюризации. Разве вы не планировали специально исследования кровообращения человека?

– Специально не планировали, нет. Но моя группа занималась этой проблемой, что вполне естественно. Это их работа.

– Дон…

Картер заколебался, а затем медленно продолжал:

– Если это дело сорвется, Дон, для правительственной Комнаты Трофеев понадобится чья-то голова, и моя будет самой подходящей. Если оно закончится успешно, вы и ваши люди вернутся, пахнущие как лилии долины. Если это случится, не пытайтесь слишком далеко протолкнуть свои дела.

– Военные все еще будут более нужными, а? Вы советуйте мне не заниматься этим?

– Разумнее было бы не заниматься. Ладно, поговорим о другом. Что там случилось с этой девушкой, с Корой Петерсон?

– Ничего. А что?

– Ваш голос был довольно громок. Я слышал его еще до того, как вошел в комнату для заседаний. Вам известна какая-либо причина, по которой она не могла бы отправиться в это путешествие?

– Она женщина. На нее нельзя положиться в исключительных обстоятельствах. Кроме того…

– Да?

– Если хотите причину, Дьювал напустил на себя свою обычную мину законодателя, и я автоматически возразил. Насколько вы доверяете Дьювалу?

– Что вы понимаете под словом «доверяете»?

– Какова настоящая причина вашего решения послать Гранта с этой миссией? За кем, вы полагаете, он должен следить?

– Я не приказывал ему следить ни за кем, – ответил Картер низким хриплым голосом. – Команда уже должна сейчас проходить стерилизующий коридор.

* * *

Грант втягивал носом слабый медицинский запах, чувствовавшийся в воздухе, и был благодарен за возможность быстро побриться. Когда на борту женщина, не мешает выглядеть наилучшим образом. И форма ОМСС была совсем неплоха: цельный комбинезон, перехваченный ремнем, странная смесь научности и франтоватости. Тот, который нашли для него, жал ему под мышками, но ему, вероятно, придется носить его не больше часа.

Он и другие члены команды проходили один за другим через коридор, пронизанный тусклым светом с богатым содержанием ультрафиолетовых лучей. Для защиты глаз от облучения они надели черные очки.

Кора Петерсон шла непосредственно перед Грантом, так что он тихонечко сожалел, что перед его глазами черные линзы, через которые не так видна ее красивая походка.

Желая начать разговор, он спросил:

– Разве эта прогулка действительно достаточна для того, чтобы стерилизовать нас, мисс Петерсон?

Она быстро повернула голову и сказала:

– Я думаю, вам не следует беспокоиться за свои мужские достоинства.

У Гранта искривился рот. Он сам на это напросился.

– Вы недооцениваете моей наивности, мисс Петерсон, и я получаю несправедливый прокол из-за вашей софистики.

– Я не хотела вас обидеть.

Дверь в конце коридора автоматически открылась, и Грант, тоже автоматически, приблизился к девушке и предложил ей руку.

Она уклонилась и переступила порог вслед за Дьювалом.

– Я не обиделся, – сказал Грант. – Я просто считаю, что мы не являемся по настоящему стерильными. С точки зрения микробов, я имею в виду. В лучшем случае мы стерильны только снаружи. Внутри же у нас просто кишат микробы.

– В этом случае, – возразила Кора, – и Бенеш тоже не стерилен. Я имею в виду, с точки зрения микробов. Но каждая бацилла, которую мы убьем – это на одну бациллу меньше, чем мы внесли бы внутрь иначе. Наши бациллы будут миниатюризированы вместе с нами, конечно, и мы не знаем, как такие миниатюризированные бациллы будут действовать на человека, когда попадут в его кровь. С другой стороны, через час все миниатюрные бациллы в его крови увеличатся до нормальной величины, и это увеличение может оказаться более опасным, чем все остальное. Чем меньше Бенеш будет подвержен неизвестным факторам, тем лучше.

Она покачала головой.

– Очень многого мы не знаем. Это действительно не подходящий случай для экспериментов.

– Но ведь у нас нет выбора, не правда ли, мисс Петерсон? Можно я буду называть вас на это время Корой?

– Мне все равно.

Они вошли в большую круглую комнату, застекленную со всех сторон. Пол в ней был весь покрыт шестиугольными плитами около трех футов в поперечнике, на них выступали часто расположенные полукруглые пузыри, сделанные из какого-то стекловидного материала молочного цвета. В центре комнаты находилась такая же плита, но ярко красного цвета.

Большую часть комнаты занимало белое судно около пятидесяти футов длиной, по форме напоминавшее лошадиную подкову.

Наверху судна была выпуклость, передняя часть которой была застеклена и которая заканчивалась наверху меньшей выпуклостью, полностью прозрачной. Судно находилось на гидравлическом подъемнике и перемещалось к центру комнаты.

Мичелз вошел вслед за Грантом.

– Это «Протерус», – сказал он, – наш дом вдали от дома на ближайший час или около того.

– Какая огромная комната, – сказал Грант.

Он огляделся.

– Это наше помещение для миниатюризации. Оно используется для миниатюризации артиллерийских орудий и небольших атомных бомб. Оно может быть использовано для деминиатюризации насекомых – знаете, блох для лучшего изучения увеличивают до размеров локомотива. Такие биологические эксперименты еще не санкционированы, но протащили их по другой линии при помощи тихих нажимов. «Протерус» устанавливают на исходный модуль, вот он, красного цвета. Тогда, я думаю, мы войдем. Нервничайте, Грант?

– Еще как! А вы?

– Еще как!

Мичелз печально кивнул.

«Протерус» уже был установлен на свое место, и устанавливающий его гидравлический подъемник отвели. С одной стороны корабля была лестница, ведущая внутрь.

Корабль сверкал стерильной белизной от тупого невыразительного носа до сдвоенных реактивных сопел и прямого киля на корме.

Оуэнс сказал:

– Я войду первым. Остальные войдут, когда я подам сигнал.

Он поднялся по лестнице.

– Это его корабли, – пробормотал Грант. – Почему бы и нет?

Потом он обратился к Мичелзу:

– Он, кажется, больше нервничает, чем мы.

– Просто у него такая манера. Впрочем, если он действительно нервничает, то не без причины. У него жена и двое маленьких детей, дочери. Дьювал и его ассистентка одиноки.

– Я тоже, – сказал Грант. – А вы?

– Разведенный, детей нет. Вот так.

Теперь Оуэнс был ясно виден в верхнем куполе. Он, казалось, пристально рассматривал предметы, находившиеся прямо перед ним. Затем он знаком пригласил их войти. Мичелз ответил и поднялся по лестнице. Дьювал последовал за ним, Грант пропустил Кору перед собой.

Все уже были на своих местах, когда Грант пронырнул через маленькую, на одного человека, камеру, образующую входной тамбур.

Наверху, на отдельном круглом сидении расположился за пультом управления Оуэнс. Внизу были еще 4 кресла. Два располагались сзади по разные стороны помещения. Их заняли Кора и Дьювал: Кора справа около лестницы, ведущей к прозрачному куполу, Дьювал слева.

На носу тоже было два сидения, расположенных вплотную друг к другу. Мичелз уже занял левое сидение, Грант сел рядом с ним.

С каждой стороны стояли рабочие столы с устройствами; выглядевшими, как вспомогательные пульты управления. Под крышками столов были шкафчики. На корме находились две небольшие комнаты, одна – маленькая лаборатория, другая – склад.

Внутри было еще темно.

– Мы привлечем вас к работе, Грант, – сказал Мичелз. – Обычно на вашем месте сидит связист – один из наших, я имею в виду. Так как у вас есть опыт радиста, вы будете заниматься радиосвязью. Никаких проблем, я надеюсь, не будет.

– Я сейчас не могу как следует разглядеть рацию…

– Послушайте, Оуэнс, – крикнул Мичелз наверх, – что там с энергопитанием?

– В исправности. Я проверяю некоторые узлы.

Мичелз снова обратился к Гранту:

– Я не думаю, что в ней есть что-нибудь необычное. Это единственный прибор на корабле, не работающий на ядерной энергии.

– Я не ожидаю, что возникнут какие-нибудь проблемы.

– Хорошо. Тогда отвлечемся. Есть еще пять минут до начала миниатюризации. Другие заняты делом, а я, если не возражаете, поболтаю.

– Давайте.

Мичелз поудобнее устроился на сидении.

– У всех имеется своя специфическая реакция при волнении. Некоторые курят сигареты. На борту не курят, между прочим.

– Я не курю.

– Некоторые поют, некоторые кусают ногти. Я болтаю, если, конечно, у меня не полностью перехватывает дыхание. Сейчас я как раз нахожусь между болтовней и удушьем. Вы спрашивали об Оуэнсе. Вы волнуетесь за него?

– Почему я должен за него волноваться?

– Я уверен, что Картер этого от вас ожидает. Подозрительный человек этот Картер. С параноидальными наклонностями. Я полагаю, что Картер учитывает этот факт, что Оуэнс – единственный человек, который был с Картером в автомашине, когда произошел несчастный случай.

– Эта мысль приходила в голову даже мне, – сказал Грант. – Но что же из этого следует? Если вы намекаете на то, что Оуэнс мог подстроить этот несчастный случай, то находится в этот миг в автомашине было бы слишком рискованно.

– Я ни на что не намекаю, – сказал Мичелз.

Он энергично покачал головой.

– Я пытаюсь проникнуть в рассуждения Картера. Предположим, Оуэнс – секретный вражеский агент, перешедший на ту сторону во время одной из заокеанских поездок на научную конференцию.

– Как драматично, – сухо заметил Грант. – Кто-нибудь еще из находящихся на борту присутствовал на таких конференциях?

Мичелз мгновенно задумался.

– Действительно, мы все бывали на них. Даже девушка присутствовала на одной короткой встрече в прошлом году, на которой Дьювал делал сообщение. Но тем не менее предположим, что именно Оуэнс перешел на другую сторону. Скажем, ему было дано задание удостовериться, что Бенеш убит. Тогда он должен был рисковать для этого жизнью. Водитель столкнувшегося автомобиля знал, что идет на смерть, и те пятеро с винтовками тоже знали, что могут умереть. Люди не исключают вероятность гибели.

– И Оуэнс готов скорее умереть, чем позволить нам достичь успеха? Из-за этого он нервничает?

– О, нет! То, что вы предположили, совершенно невероятно. Я готов вообразить, чтобы предположить ваши рассуждения, что Оуэнс может решиться отдать жизнь за некоторые идеалы, но не могу представить, чтобы он готов был принести в жертву престиж своего корабля, провалив его в первую ответственную миссию.

– Следовательно, вы считаете, что его следует исключить и не опасаться возможности странных действий в сложной ситуации?

Мичелз добродушно рассмеялся. Его лунообразное лицо смягчилось.

– Конечно. Но я готов держать пари, что Картер обсуждал каждого из нас. И вы тоже.

– Например, Дьювала? – спросил Грант.

– Почему бы и нет? Каждый может работать на другую сторону. Не за деньги, конечно, – я уверен, что купить никого нельзя – а из-за ошибочного идеализма. Миниатюризация, например, сейчас является, в первую очередь, орудием войны, и многие здесь у нас весьма сильно настроены против такого использования. С этой целью несколько месяцев тому назад президенту было направлено предписанное заявление с требованием покончить с гонкой в области миниатюризации, составить совместно с другим государством комплексную программу использования миниатюризации для мирных целей, в частности, исследования в области биологии и медицины.

– Кто же вовлечен в это движение?

– Очень многие. Дьювал был одним из самых громких и откровенных лидеров. И, кстати, я тоже подписал это заявление. Я уверяю вас, что подписавшие его были искренни. И я был и остаюсь таким. Можно утверждать, что средство Бенеша для неограниченной продолжительности миниатюризации, если оно будет эффективно, значительно увеличит опасность войны и уничтожения. Если это так, то я могу предположить, что Дьювал или я сам скорее желали бы, чтобы Бенеш умер до того, как сумеет заговорить. Что касается меня, то я не верю, чтобы обо мне так подумали. Так экстремально, во всяком случае. Что же касается Дьювала, то основной проблемой является его неприятная личность. Есть много людей, которые готовы заподозрить его в чем угодно.

Мичелз согнулся в своем кресле в сторону Гранта и сказал:

– И еще эта девушка здесь.

– Она тоже подписала?

– Нет, заявление подписал только старший персонал. Но почему она здесь?

– Потому что на этом настоял Дьювал. Вы же присутствовали при этом.

– Да, но почему она была удостоена такой настойчивой поддержки с его стороны? Она молода и очень хороша собой. Он на 20 лет старше ее и совсем ею не интересуется – как и любым другим живым существом. Желала ли она отправиться в это путешествие ради Дьювала или по другой, более политической причине?

– Вы ревнивы, доктор Мичелз?

Мичелз казался огорошенным. Постепенно на его губах появилась улыбка.

– Знаете, я никогда не думал об этом. Держу пари, что это так. Я не старше Дьювала, и если она действительно интересуется пожилыми мужчинами, было бы приятнее, если бы она предпочла меня. Но есть основания сомневаться в мотивах ее поступка.

Улыбка Мичелза поблекла, и он вдруг сделался мрачно-серьезным.

– И потом, в конце концов, безопасность этого корабля зависит не только от нас самих, но и от тех, находящихся снаружи, которые в определенной степени управляют нами. Полковник Рейд также благосклонно отнесся к той репетиции, как и любой из нас, хотя как военный офицер он не мог присоединиться к политической акции. И хотя его имя отсутствовало среди подписей, его голос не молчал. Он и Картер поссорились из-за этого. Раньше они были хорошими друзьями.

– Довольно паршиво, – сказал Грант.

– И сам Картер. Он слишком подозрителен. Напряжение от работы может вызвать неуравновешенность у самого здравомыслящего человека. Я сомневаюсь, есть ли хоть один человек, который твердо верит в то, что Картер не может в конце концов свихнуться.

– Вы думаете, он свихнулся?

Мичелз поднял вверх руки.

– Нет, конечно. Я же говорил вам – это терапевтический разговор. Или вы предпочитаете, чтобы я сидел здесь и просто потел или потихоньку взвизгивал? – Нет, я так не считаю. Действительно, можно сказать, что, как правило, наименее подозрительные на вид личности оказываются виновными. Вам так не кажется?

– Конечно, – сказал Грант. – И кто же эти наименее подозрительные личности? Или это не место, где может раздаться выстрел и вы рухнете на пол, как только назовете имя этого злого духа?

– Никто, кажется, не целится в меня, – сказал Мичелз. – Я думаю, это время еще не наступило. Наименее подозрительная личность – это, очевидно, вы, Грант. Кто наименее подозрителен, чем доверенный агент, назначенный присматривать за тем, чтобы корабль успешно выполнил свою задачу? Можно ли вам действительно доверять, Грант?

– Я не уверен. Вы можете положиться только на мое слово, а что может быть ненадежнее?

– Совершенно верно. Вы бывали на той стороне, бывали чаще и при более неясных обстоятельствах, чем кто-либо на корабле. Я в этом уверен. Предположим, что тем или иным способом вас купили.

– Я полагаю, это невозможно, – сказал Грант бесстрастно. – Я доставил сюда Бенеша в целости и сохранности.

– Да, доставили, зная, вероятно, что о нем позаботятся на следующем этапе, оставив вас незапятнанным и готовы к выполнению дальнейших заданий, как сейчас.

– Я думаю, вы действительно так считаете, – заметил Грант.

Мичелз покачал головой.

– Нет, не считаю. Я сожалею, что стал несколько агрессивным.

Он ущипнул себя за нос и сказал:

– Я хотел бы, чтобы миниатюризация уже началась. После этого у меня не будет времени на раздумья.

Грант почувствовал замешательство. Лицо Мичелза выражало недоброе предчувствие, словно кожа вместе с доброжелательной улыбкой была снята с него.

Грант крикнул:

– Как там дела, капитан?

– Все в порядке, – донесся жесткий металлический голос Оуэнса.

Включился свет. Тут же Дьювал вынул несколько листов карт и стал их просматривать. Кора тщательно осматривала лазер.

– Можно мне подняться к вам, Оуэнс? – спросил Грант.

– Вы можете протиснуть сюда голову, если хотите, – ответил Оуэнс. – Здесь нет места для кого-нибудь еще.

Грант тихо сказал:

– Не принимайте близко к сердцу, доктор Мичелз. Я отлучусь на несколько минут, и вы можете, если хотите, понервничать без посторонних глаз.

Голос Мичелза был безжизненным, слова, казалось, с трудом перемалывались зубами.

– Вы деликатный человек, Грант. Если бы я по-настоящему поспал…

Грант поднялся со своего места и пошел назад, улыбаясь Коре, которая холодно посторонилась. Он быстро поднялся по лестнице, огляделся вокруг и спросил:

– Как вы будете знать, куда плыть?

– У меня есть карта Мичелза, – ответил Оуэнс.

Он щелкнул выключателем, и на одном из экранов прямо перед ним появилась часть кровеносной системы, которую Грант видел уже несколько раз.

Оуэнс коснулся другого выключателя, и карта засверкала переливами желто-оранжевого цвета.

– Наш предполагаемый путь, – сказал он. – Мичелз будет по мере необходимости направлять меня, а так как у нас ядерное топливо, то Картер и все остальные могут с большой точностью следить за нами. Они могут направлять нас, если вы сумеете наладить радиосвязь.

– У вас тут очень сложная панель управления.

– Она довольно мудреная, – сказал Оуэнс с видимой гордостью. – Так сказать, кнопки для всего, и компактна, насколько это возможно. Знаете, корабль должен был использоваться для глубоководных работ.

Грант вернулся назад, и снова Кора уступила ему дорогу. Она была полностью занята своим лазером, хлопоча над ним с инструментами, напоминавшими инструменты часовщика.

– Это выглядит довольно сложным, – сказал Грант.

– Рубиновый лазер, если вы знаете, что это такое, – коротко ответила Кора.

– Я знаю, что он испускает плотный луч когерентного монохроматического света, но у меня нет даже туманного представления о том, как он действует.

– Тогда я предлагаю вам вернуться на свое место и дать мне заняться делом.

– Да, мэм. Но если вам захочется надуть какого-нибудь футболиста, дайте мне знать. Наш физический тип как раз подходит для такого рода неквалифицированной работы.

Кора положила на стол небольшую отвертку, свела вместе свои затянутые в резиновые перчатки пальцы и сказала:

– Мистер Грант…

– Да, мэм?

– Вы собираетесь сделать это рискованное предприятие еще отвратительным с помощью вашего понимания юмора?

– Нет, я не собираюсь, но… Ладно, как же мне с вами разговаривать?

– Как с членом команды.

– Вы, кроме того, еще и молодая женщина.

– Я знаю, мистер Грант, но какое это имеет отношение к вам? Нет, никакой необходимости каждым замечанием и жестом убеждать меня в том, что вам известно, что я женщина. Это утомительно и не нужно. Когда все закончится, а вы еще будете ощущать необходимость в совершении некоего ритуала, который вы привыкли совершать перед молодой женщиной, мы с вами договоримся о какой-нибудь приличной форме, но сейчас…

– Прекрасно. Это намек на свидание в будущем.

– И еще, мистер Грант…

– Да?

– Не становитесь все время в оборонительную позицию по поводу того, что когда-то играли в футбол. Для меня это действительно не имеет значения.

Грант сглотнул слюну и сказал:

– Что-то подсказывает мне, что мой ритуал собираются разрушить, но…

Она, не обращая больше на него внимания, повернулась к своему лазеру. Грант, не имея возможности помочь, следил за ней, и его рука повторяла мельчайшие движения ее уверенных пальцев.

– О, если вы намерены только попусту потратить время… – тихонько пробормотал Грант.

К счастью, она не услышала его или, по крайней мере, не подала виду, что услышала.

Неожиданно она положила свою руку на его, и Грант почувствовал, что слегка вздрогнул от прикосновения ее теплых пальцев.

Она сказала:

– Простите его.

Отодвинув руку в сторону, она опустила ее.

Почти одновременно с этим она нажала какой-то контакт в лазере, и красный луч толщиной в волос вырвался из него и ударил в металлический диск, на котором только что покоилась его рука. На диске тут же появилось крошечное отверстие, распространился слабый запах испарившегося металла. Если бы рука Гранта осталась на прежнем месте, то это отверстие образовалось бы в его большом пальце.

– Вы могли бы предупредить меня, – сказал Грант.

– У вас ведь нет причин находится здесь, не правда ли? – спросила она.

Она подняла лазер, и игнорируя предложенную им помощь, направилась к складскому помещению.

– Да, мисс, – смиренно сказал Грант. – Впредь, когда я буду около вас, я буду более тщательно выбирать место, куда положить руку.

Кора оглянулась, пораженная и до некоторой степени даже растерянная. Затем она на мгновение улыбнулась.

– Осторожно, щеки могут лопнуть, – сказал Грант.

Ее улыбка тут же исчезла.

– Я вас предупредила, – сказала она холодно.

Она направилась в лабораторию.

Сверху раздался голос Оуэнса:

– Грант, проверьте радиостанцию!

– Хорошо, – отозвался Грант. – Я увижусь с вами, Кора. Потом!

Он проскользнул в свое кресло и в первый раз взглянул на радиопередатчик.

– Похоже, что устройство работает азбукой Морзе.

Мичелз поднял глаза. Сумрачное выражение сошло с его лица.

– Да, технически сложно передать голос через миниатюризированную зону. Я полагаю, вы умеете работать с азбукой Морзе.

– Конечно.

Он отстучал короткую радиограмму. Через некоторое время система внешней громкоговорящей связи в комнате для миниатюризации разразилась звуками такой громкости, что их свободно было слышно в «Протерусе».

– Радиограмма получена. Подтвердите правильность. Радиограмма гласит: «Мисс Петерсон улыбнулась».

Кора, только что вернувшаяся в свое кресло, оскорбленно сказала:

– Вот беда…

Грант наклонился над передатчиком и простучал: «Правильно»

Ответ на этот раз пришел в закодированной форме. Грант прослушал, а потом сообщил:

– Радиограмма, полученная снаружи: «Приготовиться к миниатюризации».

6. МИНИАТЮРИЗАЦИЯ

Грант, не зная, как готовиться, остался сидеть на своем месте. Мичелз вскочил с почти импульсивной стремительностью и посмотрел вокруг, как бы делая последнюю общую проверку.

Дьювал, отложив в сторону карту, начал копаться в своих привязных ремнях.

– Вам помочь, доктор? – спросила Кора.

Он поднял на нее глаза.

– А? О, нет. Все дело заключается в том, чтобы правильно установить эту пряжку. Вот мы и в порядке.

– Доктор…

– Да?

Он снова поднял на нее глаза и вдруг с беспокойством заметил, что она хочет что-то сказать ему, но не решается.

– Какие-нибудь неполадки с лазером, мисс Петерсон?

– О, нет. Просто мне очень жаль, что я была причиной ссоры между вами и доктором Рейдом.

– Пустяки, не думайте об этом.

– Спасибо вам, что вы уладили вопрос о моем участии в этой экспедиции.

Дьювал сказал серьезным тоном:

– Для меня совершенно необходимо, чтобы вы были со мной. Я не могу ни на кого другого так положиться, как на вас.

Кора направилась к Гранту, который до сих пор следил за Дьювалом, а теперь нарочито копался в собственном снаряжении.

– Вы знаете, как это действует, – спросила она.

– Это выглядит более сложно, чем обычные самолетные привязные ремни.

– Да, действительно. Этот крючок вы зацепили неправильно. Позвольте мне.

Она наклонилась над ним, и Грант увидел совсем близко от себя ее щеку и уловил слабый нежный запах духов. Он сдержался.

Кора тихо сказала:

– Я сожалею, что была сурова с вами, но у меня положение очень трудное.

– Временами я нахожу его восхитительным. Нет, простите меня. Это случайно выскользнуло.

Она продолжала:

– В ОМСС я нахожусь в таком же положении, как и многие мужчины, но на каждом шагу я натыкаюсь на препятствия, вызванные моим совершенно не имеющим отношения к делу полом. Ко мне или слишком предупредительны, или слишком снисходительны, а я не хочу не того, ни другого. Не в работе, во всяком случае. Это часто расстраивает мои планы.

В голове Гранта промелькнул напрашивавшийся ответ, но он не высказал его вслух. Когда он постоянно удерживался от очевидного, это стоило ему напряжения большего, вероятно, чем он мог бы выдержать.

Он сказал:

– Каков бы ни был ваш пол – и в этом вопросе я буду достаточно осторожен, чтобы не связывать себя – вы самый спокойный человек здесь, не считая Дьювала. Но что касается Дьювала, то, я думаю, он не знает, что находится здесь.

– Вы недооцениваете его, мистер Грант. Уверяю вас, он знает, что находится здесь. Если он спокоен, то это потому, что осознает – значение этой миссии превышает цену его жизни.

– Из-за тайны Бенеша?

– Нет. Потому что впервые осуществляется миниатюризация в такой степени и потому что она осуществляется с целью спасения жизни.

– Использование лазера не опасно? – спросил Грант. – После того, как он чуть не поранил мне палец.

– В руках доктора Дьювала этот лазерный луч уничтожит тромб, не повредив ни одной молекулы из окружающей ткани.

– Вы очень высоко оцениваете его способности.

– Их признает весь мир. У меня есть основание разделять это признание. Я постоянно работаю с ним до тех пор, как получила профессиональный диплом.

– Я полагаю, он не относится к вам ни слишком предупредительно, ни слишком снисходительно просто потому, что вы женщина.

– Нет, это не так.

Она вернулась в свое кресло и проскользнула в привязные ремни одним легким движением.

– Доктор Мичелз, мы ждем! – крикнул Оуэнс.

Мичелз поднялся со своего кресла и медленно пошел по кабине с отрешенным и неуверенным видом. Затем, быстро переведя взгляд с одного члена команды на другого, он сказал:

– Да.

– Он сел и поправил свои ремни.

Оуэнс свесился из своего купола, быстро проверил ремни каждого, снова влез в купол и пристегнул собственные ремни.

– О'кей, мистер Грант. Сообщите им, что мы готовы.

Грант передал сообщение, и почти тут же загремел громкоговоритель.

– Внимание, «Протерус»! Это последнее речевое сообщение, которое вы получите, пока ваша миссия не будет завершена. У вас есть 60 минут объективного времени. Как только миниатюризация будет окончена, находящийся в судне счетчик времени выдаст 60 показаний. Вы должны все время помнить об этих показаниях, которые будут уменьшаться каждую минуту на одну единицу. Если нет – повторно включите счетчик, если снова нет – полагайтесь на ваши субъективные ощущения течения времени. Вы должны выйти из тела Бенеша до того, как показания счетчика достигнут нуля. Если вы этого не сделаете, вы убьете Бенеша независимо от успеха хирургической операции. Удачи вам!

Голос умолк, и Грант не нашел ничего более оригинального для поддержки своего упавшего настроения, кроме как:

– Вот это да!

К своему удивлению, он обнаружил, что сказал это вслух. Сидевший рядом с ним Мичелз ухитрился выдавить слабую улыбку.

– Да, это да…

* * *

Картер следил за ними из наблюдательной башенки. Он поймал себя на том, что хотел бы скорее быть внутри «Протеруса», чем вне его. Это будет трудный час, и он желал бы в каждый момент знать о происходивших в этот момент событиях.

Он вздрогнул от неожиданной резкой дроби радиограммы, прозвучавшей через внешнюю сеть. Его помощник за приемным аппаратом тихо сказал:

– «Протерус» сообщает, что все в порядке.

Картер произнес:

– Миниатюризатор!

Соответствующая кнопка с надписью «МИН» на соответствующей панели была нажата соответствующим пальцем соответствующего техника. «Это как в балете, – подумал Картер, – где каждый на своем месте и каждое движение расписано – в танце, окончание которого никто не может предвидеть».

В результате нажатия кнопки стена в одном конце комнаты для миниатюризации исчезла. Из нее начал постепенно вылезать огромный ячеистый диск, подвешенный к проложенному по потолку рельсу. Он двигался к «Протерусу» и над ним, перемещался медленно и плавно на воздушной подушке, которая создавала его подвеску с зазором в одну десятую дюйма от рельса.

* * *

Находившиеся в «Протерусе» ясно видели этот диск с геометрически правильными ячейками. Он приближался, похожий на покрытой оспой чудовище.

Лоб и лысина Мичелза покрылись испариной.

– Это миниатюризатор, – сказал он сдавленным голосом.

Грант открыл было рот, но Мичелз поспешно добавил.

– Не спрашивайте меня, как он действует. Оуэнс знает, а я нет.

Грант невольно бросил быстрый взгляд назад и вверх Оуэнса, который, казалось, стал еще более напряжен и строг. Ясно была видна одна его рука, сжимавшая рычаг, который, как предположил Грант, был одним из самых важных органов управления кораблем.

Оуэнс сжимал его так, словно ощущение чего-то материально доставляло ему удовольствие. Или, может быть, прикосновение к части корабля, который он сам спроектировал, успокаивало его. Он больше, чем кто-либо другой, должен был ощущать прочность – или хрупкость – купола башни, который должен был сохранить вокруг них микроскопическую частичку нормального мира.

Грант посмотрел назад и встретился взглядом с Дьювалом, тонкие губы которого растянулись в слабой улыбке.

– Вы выглядите встревоженным, мистер Грант. Разве сохранять спокойствие в опасных ситуациях не является вашим профессиональным качеством?

– Черт побери! Сколько еще лет публику будут кормить сказками о секретных агентах? Нет, доктор, – спокойно сказал Грант, – в моей профессии быть спокойным в опасных ситуациях – значит, быстро умереть. От нас только ожидают, что мы будем действовать с умом, независимо от наших ощущений. А вы, как я вижу, не встревожены.

– Нет. Я заинтересован. Я пропитан чувством удивления. Я полностью заинтересован, заинтригован и возбужден, но не встревожен.

– Каковы наши шансы погибнуть, с вашей точки зрения?

– Я надеюсь, небольшие. В любом случае, я нахожу утешение в религии. Я исповедался, и для меня смерть – всего лишь дверь.

У Гранта не нашлось достойного ответа на эту тираду, и он промолчал. Для него смерть была белой стеной, имеющей лишь одну сторону, но он должен был признать, что, какой бы логичной не казалась эта мысль, она давала в данный момент небольшое утешение, в противовес червячку тревоги, который, как правильно заметил Дьювал, лежит, свернувшись, в его мозгу.

Он с ужасом осознал, что его лоб тоже мокрый, наверное, такой же мокрый, как у Мичелза, и что Кора смотрит на него с выражением, которое он тут же определил как презрение.

Неожиданно он сказал:

– А вы исповедались в ваших грехах, мисс Петерсон?

Она холодно ответила:

– Какие грехи вы имеете в виду, мистер Грант?

Он не нашел, что ответить и на это ее замечание, а потому тяжело откинулся в кресле и стал смотреть вверх на миниатюризатор, который теперь находился точно над ними.

– Что вы чувствуете, когда подвергаетесь миниатюризации, доктор Мичелз?

– Ничего, я полагаю. Это форма движения, сжатие внутрь, и если оно происходит с постоянной скоростью, то вы не ощутите ничего более, чем при движении вниз по эскалатору.

– Но это теоретически.

Грант не отводил глаз от миниатюризатора.

– А каковы действительные ощущения?

– Я не знаю. Я никогда их не испытывал. Однако животные в процессе миниатюризации не проявляют не малейшего беспокойства. Они не прекращают своих занятий, я сам это видел.

– Животные?

Грант повернулся и уставился на Мичелза с неожиданным возмущением.

– А какой-нибудь человек был когда-нибудь подвергнут миниатюризации?

– Я боюсь, – сказал Мичелз, – что нам оказана честь быть первыми.

– Как волнующе! Тогда позвольте задать еще один вопрос. В каком соотношении любое живое существо – вообще любое – было миниатюризировано?

– Пятьдесят, – коротко ответил Мичелз.

– Что?

– Пятьдесят. Это означает такое уменьшение, когда все линейные размеры составят одну пятидесятую нормальных.

– Это как бы меня уменьшали до высоты около полутора дюймов?

– Да.

– Но мы пойдем гораздо дальше.

– Да. Приблизительно до миллиона, я полагаю. Оуэнс вам может сообщить точную цифру.

– Точная цифра не имеет значения. Главное заключается в том, что это намного больше, чем достигнутая когда-либо прежде степень миниатюризации.

– Совершенно верно.

– И вы считаете, что мы выдержим этот поток почестей, который обрушится на нас на пути первооткрывателей?

– Мистер Грант, – сказал Мичелз, неизвестно где найдя силы для продолжения разговора в шутливом тоне, – я боюсь, что мы будем вынуждены это вынести. Мы уже подвергаемся миниатюризации прямо сейчас и явно не ощущаем этого.

– Важные же мы будем шишки! – пробормотал Грант.

Он снова посмотрел вверх с холодным и напряженным вниманием.

Нижняя часть миниатюризатора пылала бесцветным цветом, который сверкал, не ослепляя. Казалось, он воспринимался не глазами, а непосредственно нервными окончаниями, потому что когда Грант закрыл глаза, все окружающие предметы исчезли, а свет остался видимым как обычное бесцветное излучение.

Мичелз, очевидно, заметил, как Грант безрезультатно закрывает глаза, так как сказал:

– Это не свет. Это вообще не электромагнитные колебания. Это форма энергии, не существующая в нашей обычной вселенной. Она воздействует на нервные окончания, и наш мозг интерпретирует это как свет, так как не может интерпретировать иным образом.

– Это в какой-то степени опасно?

– Нет, насколько мне известно, но я должен отметить, что ничто не подвергалось облучению такого высокого уровня.

– Снова первопроходцы, – пробормотал Грант.

Дьювал воскликнул:

– Великолепно! Как свет творения!

Шестиугольные плиты под кораблем сверкали в ответ на лившееся на них излучение, и сам «Протерус» светился снаружи и внутри. Кресло, в котором сидел Грант, казалось сделанным из огня, но оставалось твердым и холодным. Даже воздух вокруг светился, и он вдыхал его холодное сияние.

Его товарищи по команде и его собственные руки пылали холодным огнем.

Светящаяся рука Дьювала совершила крестное знамение, вызвав искреннее при своем движении, его сияющие губы зашевелились.

– Вы испуганы, доктор Дьювал? – спросил Грант.

Дьювал коротко ответил:

– Одна молитва, не столько страха, сколько из благодарности за возможность узреть великие чудеса божьи.

Грант признался про себя, что был в этом обмене любезностями проигравшей стороной. Не все хорошо делал бог.

Оуэнс закричал:

– Посмотрите на стены!

Стены удалялись во всех направлениях с видимой скоростью, а потолок двигался вверх. Все концы огромной комнаты были окутаны плотной непроницаемой пеленой, все густевшей, насколько было видно через сверкающий воздух. Миниатюризатор превратился теперь во что-то невероятное, его границы были не видны. В каждом углублении его ячейки находилась частица неземного света – упорядоченные ряды многочисленных сверкающих звезд в голубом небе.

Грант обнаружил, что он от удивления перестал нервничать. С усилием он оторвался от этого зрелища и бросил быстрый взгляд на остальных. Все смотрели наружу, загипнотизированные светом, огромными расстояниями, возникшими ниоткуда, комнатой, раздавшейся до размеров вселенной, и вселенной, чьи размеры ускользали от понимания.

Неожиданно свет померк до тускло-красного и отрывисто прозвучал сигнал радиостанции, словно резкий, отражающийся эхом звон. Грант вскочил

– Белинский и Рокфеллер говорили, что субъективные ощущения должны меняться при миниатюризации, – сказал Мичелз. – Мы не верили, но этот сигнал определенно звучит не так, как раньше.

– Но ваш голос не изменился, – заметил Грант.

– Это потому, что и вы, и я миниатюризированы. Я говорю от ощущениях, которые приходят из внешнего мира через миниатюризированную зону.

Грант расшифровал и прочел вслух пришедшую радиограмму:

– Миниатюризация временно приостановлена. Все в порядке? Отвечайте немедленно!

Затем он язвительно спросил:

– Все в порядке?

Ответа не последовало, и он сказал:

– Молчание означает согласие.

Затем он отстучал:» Все в порядке».

* * *

Картер облизал сухие губы. Он с болезненной сосредоточенностью следил за тем, как миниатюризатор начал светиться, и знал, что все в комнате внизу, до самого мелкого техника, делали то же самое.

Живые человеческие существа еще никогда не миниатюризировались. И ничто таких размеров, как «Протерус», не миниатюризировалось. И ничто, ни человек, ни живое, ни мертвое, ни большое, ни малое не миниатюризировалось до такой степени.

– За все отвечал он. Вся ответственность в этом бесконечном ночном кошмаре была на нем.

– Миниатюризация идет! – донесся почти ликующий шепот техника, сидевшего за кнопкой «МИН».

Фраза отчетливо прозвучали через систему связи, и тут Картер заметил, что «Протерус» начал сжиматься.

Вначале это происходило так медленно, что о сжатии можно было судить только по изменению в очертании закрытых им шестиугольных плиток пола. Те из них, которые частично выступали из под корпуса корабля, выползали наружу, и, в конце концов, стали проявляться ранее полностью скрытые плитки.

Все окружавшие «Протерус» шестиугольники вылезли наружу, и миниатюризация ускорилась до такой степени, что корабль начал таять, как кусок льда на теплой поверхности.

Картер наблюдал миниатюризацию сто раз, но никогда не чувствовал того, что испытывал теперь. Это выглядело так, словно корабль бросили в глубокую дыру, и он падал в абсолютной тишине, делаясь все меньше и меньше, словно расстояние увеличивалось до миль, до десятков миль, до сотен…

Корабль теперь превратился в бедного жука, отдыхавшего на центральном шестиугольнике прямо перед миниатюризатором – на красном шестиугольнике среди моря белых, на исходном модуле.

«Протерус» все еще падал, все еще сжимался, и Картер с усилием поднял руку.

Свет миниатюризатора поблек до тускло-красного, и миниатюризация прекратилась.

– Выясните, как они там, прежде чем мы продолжим. Они, возможно, мертвы или, что еще хуже, не способны выполнить свою задачу хотя бы в минимальной степени. В этом случае. В этом случае они могут тоже считаться погибшими, и было бы лучше знать об этом сейчас.

Техник-связист произнес:

– Получен ответ «Все в порядке».

Картер подумал:» Если они не способны осмысленно действовать, то могут не представлять себе своего беспомощного положения»

Но проверить это не было возможности.

Если команда «Протеруса» сообщает, что все хорошо, нужно считать, что все хорошо.

– Поднимайте корабль, – сказал Картер.

7. ПОГРУЖЕНИЕ

Исходный модуль начал медленно приподниматься над полом – гладкая шестигранная колонна с красным верхом и белыми стенами – неся на себе «Протерус» размерами в дюйм. Когда его вершина оказалась на высоте четырех футов над полом, подъем прекратился.

– Готовы ко второй фазе, Сэр, – сообщил один из техников.

Картер быстро взглянул на Рейда. Тот кивнул.

– Вторая фаза, – сказал Картер.

Отошла панель, и на бесшумных воздушных опорах выдвинулся держатель – гигантский «вальдо», названный так прежними техниками-ядерщиками по описанию из научно-фантастического рассказа сороковых годов, об этом как-то рассказали Картеру. Держатель был четырнадцати футов в высоту и состоял из блоков на трехногом основании. Блоки управляли перемещениями правой руки, свисавшей вниз из горизонтального удлинителя.

Сама рука была коленчатой, каждое колено короче и меньше предыдущего. В данном случае были три ступени, и к самой меньшей, двух дюймов в длину, были прикреплены стальные проволочки толщиной в четверть дюйма, изогнутые таким образом, что могли сцепляться друг с другом.

На основании держателя были буквы ОМСС, а под ними надпись: «Прецизионный держатель для миниатюризации».

Вместе с держателем появились 3 техника; а за ними наблюдала с видным нетерпением сестра в белом халате. Рыжие волосы под шапочкой сестры выглядели причесанными наспех, как будто в этот день ее мысли были заняты совсем другим.

Двое техников установили ручку «вальдо» прямо над «Протерусом». Для точной нивелировки из основания руки на поверхность исходного модуля были выпущены три луча света толщиной в волос. Расстояние от каждого луча до центра модуля преобразовывалось на небольшом круглом экране разделенном на 3 соприкасающиеся в центре сегмента, в яркость свечения.

Когда третий техник стал вращать рукоятку, яркость свечения, явно неодинаковая в каждом сегменте, стала понемногу меняться. Будучи хорошо натренирован на этой операции, он добился одинаковой яркости во всех трех сегментах за несколько секунд. При этом границы между сегментами стали невидимы. После этого техник щелкнул тумблером и зажал держатель в требуемом положении.

Вспыхнула лампа в центре руки, и более широкий луч осветителя залил «Протерус» отраженным светом.

Была нажата другая кнопка управления, и рука начала опускаться к «Протерусу». Медленно и мягко приближалась она. Техник затаил дыхание. Он, вероятно, обслужил больше миниатюризированных объектов, чем кто-либо в стране, возможно, чем кто-либо а мире (хотя никто не знал всех подробностей того, что происходило на другой стороне), но этот случай был беспрецедентным.

Он собирался поднять нечто, имеющее в нормальном состоянии массу, во много раз большую, чем объекты, которые ему приходилось поднимать прежде, и в этом «нечто» находилось 5 живых человеческих существ.

Даже небольшой, едва ощутимой дрожи было достаточно, чтобы убить их.

Зубцы раскрылись и медленно заскользили вниз, к «Протерусу». Техник остановил их и попытался визуально убедиться, что настройка точна. Зубцы были отцентрированы правильно. Медленно, понемногу они смыкались, пока не встретились под кораблем и не образовали плотно соединенную раму.

После этого исходный модуль опустился и остановил «Протерус» подвешенным в захватах рамы.

Исходный модуль не остановился на уровне пола, а опустился ниже. Под подвешенным кораблем в течение нескольких минут не было ничего, кроме отверстия в полу.

Затем из пространства, образованного спустившимся исходным модулем, стали подниматься вверх сплошные стеклянные стенки. Когда эти прозрачные цилиндрические стенки поднялись на полтора фута, показался мениск прозрачной жидкости. Исходный модуль снова поднялся до уровня пола, и на нем оказался цилиндр диаметром в один фут и высотой в четыре фута, на две трети заполненный жидкостью. Цилиндр стоял на круглом пробковом основании, на котором была надпись «Соляной раствор».

Рука «вальдо», которая во время этих манипуляций оставалась неподвижной, теперь оказалась висящей над раствором.

Корабль был подвешен в верхней части цилиндра, в футе над уровнем раствора.

Теперь рука стала опускаться, медленно и еще медленнее. Когда «Протерус» был почти на уровне раствора, рука остановилась и затем стала опускаться со скоростью, в десять тысяч раз меньшей.

Передачи, управляемые непосредственно техником, двигались быстро, в то время как корабль опускался со скоростью, не различимой глазом.

Контакт! Корабль опускался все ниже и ниже, пока не оказался наполовину погруженным. Техник остановил его на некоторое время в таком положении, затем медленнее, чем когда бы то ни было, разъединил захваты и, убедившись, что все проволочки вышли из под корабля, поднял их из раствора.

С приглушенным возгласом «у-у-фф!» он отвел руку и выключил «Вальдо».

– О'кей, мы можем убрать это отсюда, – сказал он двум другим техникам, стоявшим рядом.

Затем, вспомнив, он рявкнул изменившимся, официальным тоном:

– Корабль в ампуле, Сэр!

– Хорошо, – сказал Картер. – Проверьте, что с командой.

* * *

Переход из модуля в ампулу с точки зрения условий обычного мира был выполнен достаточно изящно, но совсем иначе он выглядел со стороны «Протеруса».

Грант передал в ответ сигнал «Все в порядке», а затем, преодолев первоначальный приступ тошноты от неожиданного рывка вверх, когда исходный модуль начал подниматься, спросил:

– А что теперь? Дальнейшая миниатюризация? Кто знает?

– Мы должны перед следующей ступенью миниатюризации погрузиться, – ответил Оуэнс.

– Погрузиться куда? – спросил Грант.

Он не получил ответа на свой вопрос.

Он снова посмотрел наружу, на тусклую вселенную миниатюризационной комнаты, и впервые увидел гигантов.

Это были мужчины, двигающиеся по направлению к ним в тусклом внешнем свете, мужчины-башни, видимые в искаженном ракурсе как вверх, так и вниз, словно отраженные в гигантском искаженном зеркале. Пряжка ремня выглядела квадратным куском металла со стороной в один фут, ботинок там, далеко внизу, должен был быть размером с железнодорожный вагон, голова далеко вверху казалась увенчанной горой носа с двойным туннелем ноздрей. Мужчины двигались со странной медлительностью.

– Ощущение времени, – пробормотал Мичелз.

Он скосил глаза вверх, а затем посмотрел на свои часы.

– Что? – спросил Грант.

– Еще одно предположение Белински, ощущение времени изменяется при миниатюризации. Обычное время кажется удлинившимся и растянутым, так что, вот как теперь, 5 минут кажутся длящимися, насколько я могу судить, целых десять минут. Этот эффект возрастает с увеличением степени миниатюризации, но каково точное соотношение, я сказать не могу. Белински был необходим экспериментальный материал, и теперь мы можем дать его ему. Взгляните.

Он поднес к глазам Гранта ручные часы.

Грант посмотрел на них, потом на свои собственные. Казалось, что секундная стрелка в них еле ползла. Он приложил часы к уху. Было слышно только слабое урчание их крошечного моторчика, но это урчание казалось более низкого тона.

– Это хорошо, – сказал Мичелз. – У нас есть всего час, но он может оказаться для нас несколькими. Довольно много часов, вероятно.

– Вы считаете, что мы будем двигаться быстрее?

– Для нас мы будем двигаться как обычно. Но для наблюдателя из внешнего мира, я полагаю, мы будем казаться двигающимися быстро – вмещение большого количества действий в одно и то же время. Что должно быть, конечно, хорошо, учитывая ограниченность имеющегося у нас времени.

– Но…

Мичелз покачал головой.

– Пожалуйста! Я не могу объяснить лучше. Биофизику Белински я, мне кажется, понимаю, но его математика не для меня. Может быть, Оуэнс сумеет объяснить вам.

– Я спрошу его потом, – сказал Грант, – если будет это «потом».

Неожиданно корабль снова осветился, но обычным белым светом. Краем глаза Грант уловил какое-то движение и посмотрел вверх. Что-то спускалось. Пара гигантских зубцов двигалась вниз с каждой стороны корабля.

Раздался голос Оуэнса:

– Каждому проверить свои привязные ремни.

Грант не успел заняться этим. Он ощутил рывок сзади и автоматически повернулся, насколько ему позволяли ремни.

– Я проверяла, хорошо ли вы привязаны, – сказала Кора.

– Только ремнями, – ответил Грант, – но спасибо.

– Не стоит благодарности.

Затем, повернувшись направо, она сказала:

– Доктор Дьювал, ваши ремни?

– Все в порядке. Ваши?

Кора освободила ремни, чтобы дотянуться до Гранта. Она затянула их, и как раз вовремя. Зубцы теперь опустились ниже уровня окон и смыкались, словно гигантские разламывающие челюсти. Грант невольно напрягся. Зубцы постояли, затем снова двинулись и соединились.

«Протерус» ощутил удар и задребезжал, а все находившиеся на борту были брошены сначала вправо, а потом, менее сильно, влево. Неприятный вибрирующий звон наполнил корабль.

Затем наступила тишина и отчетливое ощущение зависания над пустотой. Корабль мягко раскачивался и еще более мягко подрагивал. Грант посмотрел вниз и увидел опускающуюся красную поверхность и нарастающую темноту – и все исчезло.

У него не было возможности узнать, каково было действительное расстояние до пола, но ощущение было таким же, как если бы он высунулся с двадцатого этажа жилого дома.

Если бы что-то, такое же малое, как корабль сейчас, упало с такой высоты, то оно не получило бы серьезных повреждений. Сопротивление воздуха замедлило бы падение до безопасной скорости. Конечно если бы малые размеры были его единственным свойством.

Но у Гранта было живо воспоминание о замечании Оуэнса, сделанным им во время инструктажа. Он сам сейчас состоял из такого же количества атомов, что и человек нормального размера, а не из такого количества, которое должен иметь объект, имеющий его нынешние размеры. Он был соответственно более хрупким, как и корабль. Падение с такой высоты разбило бы корабль вдребезги и убило бы его команду.

Он взглянул на раму, поддерживающую корабль. Он продолжал попытки представить себе, как она должна выглядеть с точки зрения нормального человека. Для него это были стальные колонны десяти футов в диаметре, искусно сплетенные в сплошную металлическую раму. На мгновение он почувствовал себя в безопасности.

Оуэнс произнес дрогнувшим от волнения голосом:

– Она приближается к нам!

Грант быстро огляделся и увидел, что значило «она».

Свет засверкал на гладкой прозрачной поверхности стеклянной трубы, достаточно большой, чтобы вместить в себя дом. Она поднималась равномерно и быстро, а далеко внизу – прямо внизу – появилось неожиданное радужное мерцание отражения от воды.

«Протерус» висел над озером. Стеклянные стенки цилиндра теперь со всех сторон вздымались над кораблем, а поверхность озера была не более чем в пятидесяти фунтах под ними.

Грант откинулся на спинку сидения. Он не сомневался в том, что произойдет дальше. Он приготовился и теперь не почувствовал тошноты, когда его кресло словно выпало из под него. Ощущение было очень похожее на то, которое он однажды испытал во время военных учений над океаном. Самолет, участвующий в маневрах, как ему и было положено, вышел из пике, но «протерус», неожиданно оказавшаяся в воздухе подводная лодка, не собирался этого делать.

Грант напряг мускулы, а затем попытался расслабить их, чтобы смягчить натяжение ремней в момент удара.

Они ударились, и от толчка его зубы как будто задребезжали в деснах.

Грант ожидал увидеть через окно брызги, высоко взметнувшуюся стену воды, но вместо этого он увидел, большую толстую выпуклость, очерченную точно по окружности, вязко удалявшуюся от них.

Они продолжали опускаться, и он увидел еще и еще такие же выпуклости.

Захваты рамы расцепились, и корабль, резко встряхнувшись остался на плаву, медленно разворачиваясь.

Грант испустил долгий вздох. Да, они находились на поверхности озера, но эта поверхность отличалась от всех, когда-либо виденных им.

Мичелз спросил:

– Вы ожидали волн, мистер Грант?

– Да, конечно.

– Должен сознаться, что и я тоже. Человеческое сознание, мистер Грант, смешная штука. Оно всегда ожидает увидеть то, что уже видело однажды. Мы миниатюризированы и опущены в небольшой контейнер с водой. Для нас он выглядит как озеро, поэтому мы ожидаем волны, пену, буруны и так далее. Но хоть оно и кажется нам озером, на самом деле оно таковым не является. Это просто небольшой контейнер с водой, и в нем есть только рябь, а не волны. И неважно, во сколько раз вы увеличите рябь, она все равно никогда не будет похожа на волну.

– Довольно интересно, однако, – сказал Грант.

Толстые валы жидкости, которые по обычной шкале измерений представляли собой крошечную рябь, продолжали двигаться снаружи. Отраженные от далекой стены, они возвращались и создавали интерференцию, которая разбивала валы на отдельные возвышенности, на которых «Протерус» резко поднимался и опускался.

– Интересно? – возмущенно сказала Кора. – И это все, что вы можете сказать? Это просто изумительно!

– Дело его рук, – добавил Дьювал, – величественно при любом увеличении.

– Прекрасно, – сказал Грант. – Я это покупаю. Изумительно и величественно. Вот чек. Только еще немного тошноты, знаете ли.

– О, мистер Грант, – сказала Кора, – вы обладаете способностью все опошлять.

– Простите, – сказал Грант.

Зазвучало радио, и Грант снова послал в ответ «Все в порядке». Он подавил в себе желание сообщить: «У всех морская болезнь».

Все же даже Кора стала выглядеть несколько стесненно. Вероятно, все это не укладывалось в ее голове.

– Мы должны управлять погружением вручную, – сказал Оуэнс. – Грант, освободитесь от своих ремней и откройте клапаны номер один и два.

Грант нетвердо встал на ноги, наслаждаясь ощущением даже ограниченной свободы перемещения, и направился к дроссельному клапану, обозначенному на переборке номером один.

– Я позабочусь о втором, – сказал Дьювал.

Их глаза встретились, и Дьювал, словно смущенный неожиданным близким ощущением другой человеческой личности, неуверенно улыбнулся. Грант улыбнулся в ответ и подумал возмущенно: «Как она может быть сентиментальной с этой бесчувственной глыбой?»

Когда клапаны были открыты, окружающая их жидкость хлынула в соответствующие отсеки корабля, и ее уровень вокруг стал подниматься все выше и выше. Грант поднялся на несколько ступенек по лестнице, ведущей к верхнему куполу, и сказал:

– Как это выглядит, капитан Оуэнс?

Оуэнс покачал головой.

– Трудно сказать. Показания на шкалах приборов недостаточно отчетливы. Они были сконструированы в расчете на настоящий океан. Черт побери, я никогда не предназначал «Протерус» для этого!

– Моя мать тоже никогда не предназначала меня для этого, если уж на то пошло, – сказал Грант.

Теперь они погрузились полностью.

Дьювал закрыл оба клапана, и Грант вернулся на свое место.

Он надел ремни и почувствовал себя почти роскошно. Сразу же под поверхностью жидкости беспорядочные взлеты и падения на крошечной ряби прекратились и наступила благодатная неподвижность.

* * *

Картер попробовал разжать кулаки. До сих пор все шло хорошо. И «все хорошо» сообщали из корабля, который теперь превратился в маленькую капельку, мерцавшую в соляном растворе.

– Третья фаза, – произнес он.

Миниатюризатор, чей блеск оставался приглушенным во время второй фазы, снова вспыхнул белым сиянием, но только в центральной части ячеек.

Картер сосредоточенно наблюдал за ним.

Вначале трудно было сказать, являлось ли то, что он видел, объективной реальностью или следствием напряжения его мозга. Нет, корабль действительно снова стал сжиматься.

Жук шириной в дюйм уменьшался в размерах, и то же самое, вероятно, происходило с водой в непосредственной близости от него. Миниатюризирующий луч был сфокусирован точно и тщательно. Картер испустил еще один долгий вздох. На каждой стадии была своя специфическая опасность.

Мельком Картер представил себе, что может произойти, если луч будет немного менее точен, если половина «Протеруса» миниатюризировалась бы быстро, в то время как другая половина, попавшая на границу луча, миниатюризировалась медленно или совсем не миниатюризировалась. Но этого не произошло, и но постарался выкинуть эту мысль из головы.

«Протерус» походил теперь на сжимающуюся точку, все меньше и меньше, до самой границы видимости. Теперь засверкал весь миниатюризатор. Не стоило пытаться сфокусировать луч на том, что было трудно различить.

«Правильно, – подумал Картер. – Все идет как нужно.»

Теперь стал сжиматься весь цилиндр с жидкостью, все быстрее и быстрее, и наконец, превратился просто в ампулу, два дюйма в высоту и полдюйма в диаметре, с ультраминиатюризированным «Протерусом» размером с большую бактерию где-то в миниатюризированной жидкой среде. Миниатюризатор снова потускнел.

– Соединитесь с ними, – с дрожью в голосе произнес Картер. – Получите от них несколько слов.

От волнения у него перехватило горло, и он судорожно вздыхал и выдыхал воздух, пока еще не положили, что «все хорошо». Четверо мужчин и женщина, которые еще не так давно стояли перед ним в натуральную величину и полные жизни, превратились в крошечные кусочки материи в корабле размером в бактерию и были все еще живы.

Он вытянул руки пальцами вниз.

– Верните миниатюризатор на место.

Сверкнул последний тусклый луч миниатюризатора, и он быстро отошел назад. На белом круглом табло, висевшем на стене над головой Картера, вспыхнула темная цифра 60.

Картер кивнул Реду.

– Принимайте вахту. У нас есть 60 минут, начиная с этого момента.

8. ВХОД

После погружения миниатюризатор вновь вспыхнул ярким светом, и жидкость вокруг превратилась в непрозрачное сверкающее молоко, но за этим не последовало ничего больше, что можно было бы заметить из «Протеруса». Если корабль и продолжал сжиматься, то из-за непрозрачности жидкости определить это было невозможно.

Ни Грант, ни кто-либо другой не разговаривали. Казалось это будет длиться вечно. Потом свет миниатюризатора погас, и Оуэнс крикнул:

– Все в порядке?

Дьювал ответил:

– Я себя прекрасно чувствую.

Кора кивнула. Грант уверенно поднял руку. Мичелз слегка вздрогнул и сказал:

– Со мной все в порядке.

– Хорошо! Я думаю, мы теперь полностью миниатюризированы, – сказал Оуэнс.

Он нажал на тумблер, и на экране высветилась темная и четкая цифра 60.

На другом таком же экране, расположенном ниже в корабле и видимом остальным четырем членам команды, появилось такое же изображение.

Резко зазвучал радиотелеграф, и Грант отозвался в ответ: «Все хорошо». Было похоже, что дело дошло до кульминационной точки.

– Снаружи нам сообщают, что мы полностью миниатюризированы, – сказал Грант. – Ваше предположение было правильным, капитан Оуэнс.

– Ай да мы! – сказал Оуэнс, громко вздохнув.

Грант подумал: «Миниатюризация завершена, но наша миссия – нет. Она только начинается. Шестьдесят минут.»

Вслух он сказал:

– Капитан Оуэнс, почему корабль вибрирует? Что-нибудь не в порядке?

– Я ощущаю ее, – подтвердил Мичелз. – Вибрация неравномерная.

– Я тоже чувствую ее, – сказала Кора.

Оуэнс спустился вниз со своего купола, вытирая лоб большим платком.

– Мы ничем не можем помочь. Это Броуновское движение.

Мичелз поднял руки с возгласом «О, Господи!», Выражающим беспомощность и покорное понимание.

– Чье движение? – спросил Грант.

– Броуновское. Вам должно быть это известно. Названо по имени Броуна, шотландского ботаника восемнадцатого столетия, который впервые наблюдал его. Видите ли, нас со всех сторон бомбардирует молекулы воды. Если бы мы имели нормальные размеры, то молекулы были бы настолько малыми по сравнению с нами, что столкновения не были бы заметны. Однако тот факт, что мы очень сильно уменьшены, дает те же результаты, которые имели бы место, если бы мы остались неизменными, а все вокруг нас значительны увеличилось бы в размерах.

– Как вода вокруг нас.

– Совершенно верно. Пока что еще не так плохо. Вода вокруг нас частично миниатюризировалась вместе с нами. Но когда мы войдем в поток крови, каждая молекула воды по нашим нынешним меркам будет весить миллиграмм или около того. Они все еще будут слишком малыми, что бы воздействовать на нас по отдельности, но тысячи их будут ударять по нам во всех направлениях, и эти удары не будут одинаковы. С правой стороны может ударить на несколько тысяч больше, чем с левой, причем в любой момент времени, и суммарное усилие этих лишних нескольких тысяч толкнет нас влево. В следующее мгновение мы можем получить толчок вниз, и так далее. Вибрация, которую мы сейчас ощущаем, и является результатом таких случайных ударов молекул. В дальнейшем она усилится.

– Прекрасно, – проворчал Грант. – Меня от этого мутит.

– Это будет продолжаться самое большое час, – сказала Кора раздраженно. – Хотелось бы, что бы вы вели себя, как взрослый человек.

– Может ли корабль выдержать такую бомбардировку, Оуэнс? – спросил Мичелз с видимым беспокойством.

– Я думаю, да, – ответил Оуэнс. – Я пытался заранее произвести некоторые расчеты, касающиеся этого вопроса. Исходя из моих нынешних ощущений, я думаю, что мои оценки не так далеки от истины. Это можно выдержать.

– Даже если корабль будет разбит и сломан, он все же выстоит перед этой бомбардировкой некоторое время, – сказала Кора. – Если все будет идти хорошо, мы сможем добраться до тромба и ликвидировать его за 15 минут или даже меньше, а потом это уже не будет иметь значения.

Мичелз уперся кулаками в подлокотники своего кресла.

– Вы говорите чепуху, мисс Петерсон. Что, по вашему, произойдет, если мы сумеем добраться до тромба, уничтожить его, восстановить здоровье Бенеша, а потом сразу же получить разбитый на куски «Протерус»? Я имею в виду, кроме нашей гибели, которая, я готов допустить, не имеет никакого значения по сравнению с другими аргументами. Бенеш тоже умрет!

– Мы понимаем это, – прервал его Дьювал.

– Но ваша ассистентка, очевидно, нет. Если этот корабль будет разбит на куски, то после того, как пройдет шестьдесят – нет, пятьдесят девять – минут, каждый кусок, каким бы малым он ни был, увеличится до нормальной величины. Даже если корабль будет разложен на атомы, каждый атом увеличится, и Бенеш повсюду будет начинен веществом, состоящим из нас самих и нашего корабля.

Мичелз издал глубокий вздох, прозвучавший почти как хрип. Он продолжал:

– Нас несложно извлечь из тела Бенеша, когда мы находимся в целости и сохранности. Если же корабль окажется разбитым на куски, не будет никакой возможности вынуть каждый кусок из тела. Что бы ни было сделано, останется еще достаточно для того, чтобы убить его во время деминиатюризации. Вы это понимаете?

Кора, казалось, съежилась под грузом этих аргументов.

– Я не думала об этом.

– Ну, так подумайте об этом, – сказал Мичелз. – И вы тоже, Оуэнс. Теперь я снова хочу узнать, выдержит ли «Протерус» Броуновское движение. Я имею в виду, не только до тех пор, пока мы доберемся до тромба, а до тех пор, пока мы, покончив с ним, не вернемся. Подумайте над тем, что вы скажите, Оуэнс. Если вы решите, что корабль не выдержит, то мы не имеем права входить внутрь.

– Но тогда, – прервал его Грант, – прекратите грозить и дайте возможность высказаться капитану Оуэнсу.

– Я пришел к окончательному мнению, – настойчиво заявил Оуэнс, – когда почувствовал частичное действие Броуновского движения, которое мы сейчас испытываем. Я думаю, исходя из нынешнего состояния, что мы сумеем выстоять все шестьдесят минут в условиях полной нагрузки.

– Тогда есть вопрос: можем ли мы пойти на риск, основываясь только на ощущения капитана Оуэнса?

– Вовсе нет, – сказал Грант. – Вопрос стоит так: принимаю ли я оценку ситуации, данную капитаном Оуэнсом. Вспомните, пожалуйста, слова генерала Картера, что стратегическое решение должен принимать я. Я принимаю заявление Оуэнса просто потому, что у нас нет никого более авторитетного и лучше знающего корабль.

– Ну, каково же решение? – спросил Мичелз.

– Я принимаю оценку Оуэнса. Мы продолжаем нашу миссию.

– Я согласен с вами, Грант, – сказал Дьювал.

Мичелз, слегка вспыхнув, кивнул головой.

– Хорошо, Грант. Я просто высказал то, что считал правильным с моей точки зрения.

Он сел на свое место.

– Это была исключительно правильная точка зрения, – сказал Грант, – и я рад, что вы обнародовали ее.

Он остался стоять у окна.

Кора подошла к нему и тихо сказала:

– Вы не выглядите испуганным, Грант.

Он весело улыбнулся.

– О, это просто потому, что я хороший актер, Кора. Если бы кто-нибудь еще, несущий ответственность за принятое решение, я произнес бы потрясающую речь в поддержку любого этого мнения. Видите ли, я могу струсить, но я стараюсь не принимать трусливых решений.

Кора некоторое время разглядывала его.

– Я должна заметить, мистер Грант, что вы иногда затрачиваете ужасно много сил, что бы выглядеть хуже, чем вы действительно есть.

– О, я не думаю. Просто у меня…

В этот момент «Протерус» конвульсивно дернулся сначала в одну сторону, потом в другую с большей амплитудой.

«Господи, – подумал Грант, – нас бьют.»

Он схватил Кору за локоть и толкнул ее к сидению, затем с трудом добрался до собственного, в то время как Оуэнс, раскачиваясь и спотыкаясь, пытался взобраться по лестнице, крича:

– Черт побери, они могли бы предупредить нас!

Грант привязался ремнями к своему креслу и отметил, что на счетчике стояла цифра 59. «Длинная минута», – подумал он.

Мичелз говорил, что ощущение времени замедляется при миниатюризации, и он был прав.

У них будет больше времени на размышления и действия.

Но так же больше времени на сомнения и панику.

«Протерус» дергался все более резко.

Неужели корабль будет разбит еще до того, как начнется выполнение непосредственного задания?

* * *

Рейд занял место Картера у окна. Ампула с несколькими кубическими миллиметрами частично миниатюризированной воды, в которую был погружен полностью миниатюризированный и совершенно невидимый «Протерус», мерцала на исходном модуле, как старинная драгоценность на бархатной подушке.

Размышляя над метафорой, Рейд в любом случае не утешался ею. Расчеты были точными, а техника миниатюризации могла выполнять операции, полностью отвечающие по точности вычислениям. Но эти расчеты, однако, были выполнены в течение нескольких заполненных спешкой и напряжением часов с помощью системы вычислительных программ, которые не были проконтролированы.

Несомненно, если размеры слегка отличались от расчетных, их можно было скорректировать, но на это потребовалось бы времени больше, чем 60 минут, а уже оставалось 59 минут и 50 секунд.

– Четвертая фаза, – сказал он.

«Вальдо» был уже установлен над ампулой, захваты отрегулированы для поддержания ее в вертикальном положении. Снова держатель был отцентрирован, снова рука опустилась и захваты сомкнулись с максимально возможной деликатностью.

Ампула удерживалась с жесткой нежностью, с которой лев лапой придерживает своих детенышей.

Теперь была очередь медсестры. Она поспешно выступила вперед, вынула из кармана небольшой футляр и открыла его. Из футляра она извлекла маленький стеклянный стержень и, осторожно придерживая его, установила плоской головкой в слегка сужающийся вход в ампулу. Держа его вертикально над ампулой, она позволила ему скользнуть внутрь. Он вошел в ампулу небольшой своей частью, около дюйма, пока давление внутри не остановило его.

Она осторожно повращала стержень и сказала:

Плунжер установлен.

Наблюдая за всем сверху, Рейд сдержанно улыбнулся с облегчением, а Картер кивком выразил свое одобрение.

Сестра следила, как «вальдо» медленно поднимал свою руку. Ампула с плунжером поднималась очень плавно. В трех дюймах над исходным модулем она остановилась.

Действуя как можно осторожнее, сестра сняла с низа ампулы пробковое основание, под которым обнаружился маленький ниппель, расположенный в центре плоского донышка. Крошечное отверстие в ниппеле было покрыто тонкой пластиковой мембраной, которая не могла бы выдержать даже умеренное давление, но не давала вытечь жидкости до тех пор, пока на нее не надавили.

Быстрым движением сестра вытащила из кармана иглу из нержавеющей стали и приладила ее к ниппелю.

– Игла установлена, – сказала она.

То, что было ампулой, превратилось в шприц для подкожного впрыскивания.

Второй комплекс захватов выдвинулся из «вальдо» и, захватив головку плунжера, зажал ее. Сам «вальдо», неся шприц в двух захватах, начал плавно двигаться к большой двустворчатой двери, которая открылась при его приближении.

Ни один человек не мог бы невооруженным глазом обнаружить какое-либо колебание жидкости, столь равномерно и нечеловечески плавно двигалась установка. Но и Картер, и Рейд очень хорошо понимали, что даже микроскопический толчок для команды «Протеруса» является штормовым вихрем.

Когда установка въехала в операционную и остановилась у стола, Картер отметил это событие приказом:

– Свяжитесь с «Протерусом!»

Ответ гласил: «Все в порядке, небольшой толчок». Картер вымученно улыбнулся в ответ.

На операционном столе лежал Бенеш, другой центр внимания в операционной.

Термическое одеяло закрывало его до ключиц. Резиновые трубы шли от одеяла к центральному термическому устройству под операционным столом.

Образуя полусферу за бритой, разрисованной линиями сетки головы Бенеша, располагалась группа чувствительных датчиков, предназначенных для обнаружения радиоактивного излучения.

Несколько хирургов в марлевых повязках со своими ассистентами суетились около Бенеша, их глаза, не отрываясь, следили за приближающейся установкой. На одной из стен висел счетчик времени, на котором в этот момент цифра 59 сменилась на 58.

«Вальдо» остановился около операционного стола.

Два манипулятора с датчиками сорвались со своего места, как будто в них неожиданно вдохнули жизнь. Следуя за движениями управляющего ими техника, они склонились с обеих сторон к шприцу, один рядом с ампулой, а второй рядом с иглой.

Ожил зеленым светом экран на столе техника, на нем появилась вспышка, затем она поблекла, опять вспыхнула, поблекла и так далее.

Техник сказал:

– Принято радиоактивное излучение «Протеруса».

Картер крепко сжал руки и отреагировал на это сообщение удовлетворенной улыбкой.

Еще одно препятствие, о котором он даже не решался подумать, было преодолено. Это была не просто радиоактивность, которую можно было обнаружить, а радиоактивность миниатюризированных частиц, которые из-за своих исключительно малых, инфра-атомных размеров могли пройти через любой обычный датчик, не подействовав на него. Частицы, следовательно, нужно было пропустить через деминиатюризатор, а необходимое сочетание деминиатюризатора и чувствительного датчика было создано за несколько сумасшедших часов рано утром.

«Вальдо», до сих пор удерживающий плунжер, теперь нажал на него с плавно возрастающим давлением. Хрупкий пластиковый барьер между ампулой и иглой был прорван, и через мгновение на кончике иглы начал появляться крошечный пузырек жидкости. Капля упала в небольшой контейнер, установленный под шприцем, за ней последовали вторая и третья капли.

Плунжер поднялся, и вместе с ним поднялся уровень жидкости в ампуле. В этот момент мерцающая вспышка на экране перед техником изменила свое положение.

– «Протерус» в игле! – закричал он.

Плунжер остановился.

Картер посмотрел на Рейда.

– О'кей?

Рейд кивнул.

– Мы можем вводить, – сказал он.

Игла шприца с помощью двух захватов была наклонена под острым углом и «вальдо» снова начал двигаться, на этот раз по направлению к точке на шее Бенеша, которую сестра поспешно смазала спиртом.

На шее был нарисован небольшой кружочек, а в кружке – небольшой крестик, и к центру этого крестика приближался кончик иглы шприца. Датчики следовали за ним.

«Вальдо» на мгновение остановился, когда кончик иглы коснулся шеи. Затем игла проткнула кожу и вошла на заданную глубину, плунжер слегка продвинулся вперед, и техник, следивший за датчиками, объявил;

– «Протерус» введен!

«Вальдо» поспешно отъехал. Туча датчиков, словно протянутые щупальца, усыпали пространство над головой и шеей Бенеша.

– Слежение, – объявил техник.

Он нажал кнопку. Вспыхнуло полдюжины экранов на каждом из которых была своя мерцающая точка. Где-то информация с этих экранов вводилась в компьютер с заложенной в его память огромной картой кровеносной системы Бенеша.

Яркая точка вспыхнула на этой карте в районе сонной артерии. В эту артерию был введен «Протерус».

Картер ощущал непреодолимую потребность помолиться, но он не умел этого.

На карте казалось, что между яркой точкой и кровяным тромбом в мозгу очень маленькое расстояние.

Картер посмотрел, как отметчик времени показал цифру 57, затем проследил за безошибочным и довольно быстрым перемещением точки вдоль артерии по направлению к голове и тромбу.

На мгновение он закрыл глаза и подумал: «Пожалуйста! Если там где-нибудь кто-то есть, пожалуйста!»

* * *

Грант объявил слегка задыхающимся голосом:

– Мы приближаемся к Бенешу. Они говорят, что введут нас в иглу, а потом в шею. А я сказал им, что мы почувствовали небольшой толчок. Уф-ф! – небольшой толчок!

– Хорошо, – сказал Оуэнс.

Он сражался с ручками управления, пытаясь предугадать направление толчков и нейтрализовать их действие. Это ему не очень удавалось.

– Послушайте, почему мы должны быть введены в иглу? – спросил Грант.

– Мы будем там сильнее сжаты со всех сторон. При движении иглы воздействие на нас будет едва ощутимым. Во-вторых, чтобы как можно меньше миниатюризированной воды попало в Бенеша.

– О, господи! – воскликнула Кора.

Ее волосы разметались в беспорядке, и когда она тщетно пыталась отбросить их назад, чтобы не лезли в глаза, она чуть не вывалилась из кресла. Грант попытался подхватить ее, но Дьювал успел схватить ее крепко за руку.

Беспорядочные скачки прекратились так же неожиданно, как и начались.

– Мы в игле, – сказал Оуэнс с облегчением.

Он включил внешнее освещение корабля.

Грант внимательно посмотрел перед собой.

Мало что можно было увидеть. Соляной раствор впереди, казалось, искрился, словно в нем плавала тусклая пыль из огненных мух.

Далеко вверху и далеко внизу виднелись изгибающиеся формы чего-то, что светилось еще ярче. Стенки иглы?

Он почувствовал тревогу и повернулся к Мичелзу.

– Доктор…

Глаза Мичелза были закрыты. Он неохотно открыл их и повернул голову на голос Гранта.

– Да, мистер Грант?

– Что вы видели?

Мичелз посмотрел вперед, слегка развел руки и сказал:

– Искорки.

– Вы что-нибудь ясно различаете? Не кажется ли вам все танцующим?

– Да, кажется. Все танцует.

– Означает ли это, что наши глаза оказались подвергнутыми воздействию миниатюризации?

– Нет, мистер Грант.

Мичелз утомленно вздохнул.

– Если вы беспокоитесь насчет слепоты, забудьте об этом. Посмотрите вокруг здесь, в «Протерусе». Посмотрите на меня. Разве здесь что-нибудь выглядит не так, как всегда?

– Нет.

– Очень хорошо. Здесь, внутри, вы воспринимаете миниатюризированные световые волны с помощью в такой же степени миниатюризированной сетчатки, и все хорошо. Но когда миниатюризированные световые волны проходят туда, в менее миниатюризированный или совсем не миниатюризированный мир, они отражаются с большим трудом. Действительно, они почти полностью отражаются там. Мы видим только то там, то сям перемещающиеся отражения. Поэтому все, что находится снаружи, кажется нам мерцающим.

– Я понимаю. Спасибо, док, – сказал Грант.

Мичелз снова вздохнул.

– Я надеюсь, что скоро привыкну к качке. Этот мерцающий свет и Броуновское движение вместе вызывают у меня головную боль.

– Мы движемся! – внезапно крикнул Оуэнс.

Они теперь скользили вперед, ощущение было безошибочным. Далекие криволинейные стены иглы шприца казались еще более мощными, когда неровное отражение миниатюризированного света от них туманилось и таяло.

Это было похоже на серебряный поднос, катящийся по бесконечной наклонной плоскости.

Прямо впереди мощь стен прервалась крошечным мерцающим отверстием. Отверстие увеличивалось сначала медленно, затем быстрее, затем превратилось в невероятную бездну. И в ней все искрилось!

Оуэнс сказал:

– Мы находимся в сонной артерии.

На указателе времени была цифра 56.

9. АРТЕРИЯ

Дьювал взволнованно смотрел по сторонам.

– Только представьте себе это! – сказал он. – Внутри человеческого тела, внутри артерии! Оуэнс, выключите внутреннее освещение. Давайте посмотрим на творение господа бога.

Внутреннее освещение было выключено, но какой-то призрачный свет продолжал струиться внутрь – неравномерное отражение миниатюризированных световых лучей корабельных огней на корме и на носу.

Оуэнс привел «Протерус» в неподвижное относительно артериального потока крови положение, дав ему возможность плыть вместе с этой движимой сердцем рекой. Он сказал:

– Я думаю, вы можете снять привязные ремни.

Дьювал освободился от ремней одним рывком, Кора тут же последовала за ним. Они кинулись к окну в экстазе и изумлении.

Мичелз поднялся более неохотно, бросил на них взгляд, а затем повернулся к своей карте и стал тщательно изучать ее.

– Абсолютно точно, – сдержанно заметил он.

– Вы думаете, мы могли не попасть в артерию? – спросил Грант.

Какое-то время Мичелз смотрел на Гранта отсутствующим взглядом, а потом сказал:

– Гмм… Нет. Это маловероятно. Но мы могли войти после точки поворота в мозг и, не имея возможности противиться артериальному течению, потеряли бы время на составление другого, более трудного маршрута. Но корабль находится именно в том месте, где должен быть.

Его голос дрогнул.

– Мне кажется, до сих пор все идет как надо, – бодро сказал Грант.

– Да.

Последовала пауза, а затем поспешное:

– В этом месте сочетаются легкость введения, небольшая скорость потока и удобство маршрута, так что мы сможем достичь нашей цели с абсолютно минимальными препятствиями.

– Отлично.

Грант кивнул и повернулся к окну. Он почти тут же потерялся от изумления при виде этого чуда.

Дальняя стенка казалась находившейся в полумиле от корабля и светилась янтарным блеском, который то вспыхивал, то угасал, так как стенка часто заслонялась громадными пестрыми объектами, которые проплывали мимо корабля.

Это был огромный экзотический аквариум, в котором все поле зрения заполняли не рыбы, а весьма странные предметы. Большие резиновые шины с вдавленной, но не проваленной насквозь сердцевиной были наиболее многочисленными объектами. Каждая была вдвое больше корабля по диаметру, оранжево-соломенного цвета, каждая искрилась и вспыхивала, словно была усеяна алмазными осколками.

– Цвет не вполне соответствует действительности, – сказал Дьювал. – Если бы мы могли деминиатюризировать световые волны, когда они покидают корабль, и миниатюризировать возвращающееся отражение, то получили бы намного более верные ощущения. Важно получить правильное отражение.

– Вы совершенно правы, доктор, – заметил Оуэнс. – И работа, выполненная Джонсоном и Антониони, показывает, что это действительно возможно. К сожалению, оборудование для этого еще не получило практического распространения, и если бы даже оно у нас было, мы не смогли бы за одну ночь переоборудовать под него корабль.

– Я думаю, вы правы, – сказал Дьювал.

– Но даже если это не совсем точное отражение, – произнесла Кора благоговейным тоном, – несомненно, и его истинный цвет не менее прекрасен. Они похожи на мягкие сдавленные шары, захватившие внутрь себя миллионы звезд.

– В действительности это красные кровяные тельца, – пояснил Мичелз Гранту. – Красные в своей массе, но каждое в отдельности соломенного цвета. Те, что вы видите, движутся прямо из сердца, неся груз кислорода в мозг.

Грант продолжал с изумлением осматриваться вокруг. Кроме кровяных телец, были еще и другие мелкие объекты, например, чаще всего встречались плоские пластинообразные предметы. Грант подумал, что это тромбоциты, так как форма этих предметов вызвала у него яркие воспоминания о курсе физиологии в колледже.

Один из тромбоцитов медленно двигался навстречу кораблю, так близко, что Гранту захотелось высунуть руку и коснуться его.

Он медленно распластался, прилепившись на некоторое время к окну, а затем двинулся прочь, оставив на стекле прилипшие частицы себя – медленно смывающееся пятно.

– Он не повредился? – спросил Грант.

– Нет, – ответил Мичелз. – Если бы он повредился, вокруг нас мог бы образоваться небольшой тромб. Я надеюсь, не такой, чтобы причинить какой-либо вред. Если бы мы были больших размеров, мы могли бы попасть в беду. Взгляните на это.

Грант посмотрел в направлении, куда указывал палец Мичелза. Он увидел небольшие стержнеобразные предметы, бесформенные фрагменты и осколки, и над всем этим красные тельца. Тут он отыскал объект, на который указывал Мичелз.

Он был огромный, молочного цвета, и пульсировал. Он был зернистым, и внутри его молочности мелькало что-то черное – сверкающие кусочки, настолько черные, что словно светились бесцветным черным светом.

Внутри массы была темная область, туманно просвечивающая через окружающую молочность и сохраняющая постоянную, непульсирующую форму. Невозможно было четко определить ее границы. Молочный выступ неожиданно вытянулся в сторону стенки артерии, и вся масса, казалось, выливалось через него. Он побледнел, заслонился другими объектами, затерялся в водовороте.

– Что это было? – спросил Грант.

– Белое кровяное тельце. Здесь их немного, по крайней мере, в сравнении с красными кровяными тельцами. На одно белое приходится около шестьсот пятидесяти красных. Но белые значительно больше и могут двигаться самостоятельно. Некоторые их них могут вообще прокладывать себе путь вне кровяных сосудов. В нашей шкале размеров это просто пугающие объекты. Хотелось бы и мне быть столь же внушительным.

– Они мусорщики человеческого тела, не так ли?

– Да. Мы размером в бактерию, но у нас металлическая шкура, а не слизистая полисахаридная оболочка. Я уверен, что белые тельца могут улавливать эту разницу, и до тех пор, пока мы не повредим окружающие ткани, они не будут реагировать на нас.

Грант попытался не обращать слишком пристального внимания на отдельные объекты и охватить всю панораму в целом. Он отступил назад и прищурил глаза.

Это был танец! Каждый объект трепетал на своем месте. Чем меньше был объект, тем более резко выраженным был его трепет. Это был колоссальный, буйный балет, в котором хореограф сошел с ума, а танцоры не могут вырваться из объятий вечной безумной тарантеллы.

Грант закрыл глаза.

– Вы ощущаете его? Я думаю, это Броуновское движение.

– Да, я это чувствую, – ответил Оуэнс. – Это не так плохо, как я предполагал. Поток крови вязкий, значительно более вязкий, чем соляной раствор, в котором мы были, а большая вязкость гасит колебания.

Грант чувствовал, как корабль дергается у него под ногами то в одну, то в другую сторону, но вяло, а не резко, как тогда, когда они находились в шприце. Протеин, входивший в состав жидкой части крови, «протеиновая плазма» (эти слова всплыли в голове Гранта откуда-то из подсознания) успокаивала корабль.

Совсем неплохо. Он почувствовал прилив бодрости. Наверное, и все остальное будет хорошо.

– Теперь я советую вам всем возвратится на свои места. Мы по артерии скоро достигнем мозга. Я собираюсь приблизиться к одной из стенок.

Все, кроме Оуэнса, уселись в свои кресла, продолжая жадно впитывать все, что они наблюдали вокруг.

– Я думаю, просто стыдно, что у нас будет всего несколько минут на все это, – сказала Кора. – Доктор Дьювал, а вот это кто такие?

Группа совсем крошечных структур, слипшихся вместе и образовавших компактную трубчатую спираль, проплывала мимо них. За ней следовало несколько других, расширявшихся и сжимавшихся при движении.

– О, – сказал Дьювал, – я не могу определить, что это такое.

– Вирус, вероятно, – предположила Кора.

– Я думаю, они немного велики для вируса, и определенно я еще не видел таких. Оуэнс, у нас есть оборудование для взятия проб?

– Мы можем выйти из корабля, если захотим, доктор, – ответил Оуэнс, – но мы не можем остановиться для взятия пробы.

– Так пойдемте сейчас же. Такой случай нам может больше не представится.

Дьювал вскочил в возбуждении.

– Возьмем кусочек этого в корабль. Мисс Петерсон, вы…

– У корабля есть задание, доктор, – сказал Оуэнс.

– Это не имеет значения для… – начал Дьювал. И замолчал, ощутив крепкую руку Гранта на своем плече.

– Если вы не возражаете, доктор, – сказал Грант, – давайте не будем спорить по этому поводу. У нас есть дело, которое мы должны сделать, и мы не остановимся, что бы что-то схватить, и не повернем назад, что бы что-то схватить, а так же не спустимся вниз, что бы что-то схватить. Я считаю, что вы это поняли и не будете снова поднимать этот вопрос.

В неверном мерцающем свете, отражающемся от внешнего мира, было ясно видно, что Дьювал нахмурился.

– Ну, конечно, – нелюбезно сказал Он, – а они тем временем исчезнут.

– Как только мы закончим работу, доктор Дьювал, – сказала Кора, – появятся усовершенствованные методы миниатюризации на неограниченное время. Мы сможем тогда принять участие в настоящей исследовательской экспедиции.

– Да, я полагаю, что вы правы.

– Стенка артерии справа, – сказал Оуэнс.

«Протерус» описал длинную широкую дугу, и стенка теперь оказалась примерно в ста футах от него. Немного волнистая янтарная полоса эпителиального слоя, образующая внутреннюю поверхность артерии, была ясно видна видна во всех подробностях.

– Ха, – сказал Дьювал, – какой способ наблюдать за атеросклерозом! Можно сосчитать бляшки.

– Их можно так же и соскрести, не правда ли? – спросил Грант.

– Конечно. Заглянем в будущее. В засоренную артериальную систему можно отправить корабль, разрыхляющий и отделяющий склеротические области, разрушающий их, просверливающий и расширяющий сосуды. Весьма дорогое лечение, однако.

– Может быть, это можно будет в конечном итоге автоматизировать, – сказал Грант. – Наверное, можно послать маленьких домашних роботов для очистки этой кутерьмы. Или каждому человеку в раннем детстве можно ввести постоянный источник таких кораблей-чистильщиков. Взгляните на ее длину.

Теперь они находились еще ближе к стенке, и движение из-за турбулентности вблизи нее стало более неровным. Перед ними простиралась, насколько хватало глаз, стена, несчитанные мили, до очередного поворота.

– Кровеносная система, – сказал Мичелз, – считая все сосуды, вплоть до самых маленьких, составляет, как я уже говорил вам раньше, сто тысяч миль в длину, если их вытянуть в одну линию.

– Неплохо, – сказал Грант.

– Сто тысяч миль в нормальной шкале. А в нашей теперешней это составит…

Он сделал паузу, чтобы прикинуть, а потом продолжал:

– Это составит более трех триллионов миль – половину светового года. Проехать по каждому из кровеносных сосудов Бенеша в нынешнем нашем состоянии почти эквивалентно путешествию к звездам.

Он выглядел измученным. Ни благополучное до сих пор путешествие, ни окружающая их красота, казалось не утешали его.

Грант старался выглядеть бодрым.

– В конце концов, Броуновское движение оказалось не таким уж опасным,

– сказал он.

– Действительно, – согласился Мичелз. – Не очень хорошо у меня получилось, когда мы впервые обсуждали этот вопрос.

– Так же, как и у Дьювала только что в вопросе о взятии пробы. Я не думаю, чтобы у кого-нибудь из вас все по-настоящему хорошо получалось.

Мичелз сдержал себя.

– Желание остановиться из-за образцов типично для целеустремленности Дьювала.

Он покачал головой и повернулся к карте на закругленном столике против стены.

Эта карта с двигающейся световой точкой была дубликатом большей по размеру карты в наблюдательной башне и меньшей карте в рубке Оуэнса.

– Какова наша скорость, Оуэнс? – спросил он.

– 15 узлов в нашей шкале.

– Конечно, в нашей шкале, – сказал Мичелз раздраженно.

Он вынул из кармана счетную линейку и произвел быстрые вычисления.

– Мы будем у развилки через две минуты. Когда повернете, держитесь от стенки на таком же расстоянии. Так вы благополучно доберетесь до середины развилки и сможете потом спокойно двигаться в капиллярную сеть, не попадая больше на развилки. Это понятно?

– Все понятно.

Грант ждал, наблюдая через окно. В какой-то момент он уловил отражение профиля Коры в стекле и стал его рассматривать, но вид, открывшийся из окна, пересилил даже возможность изучения линии ее подбородка.

Две минуты. Какими они могут быть длинными! Две минуты в их миниатюризированном восприятии времени или две минуты по их отметчику времени? Он повернул голову, чтобы посмотреть на него. Отметчик показывал 56. в то время, как он смотрел на него, цифры на нем исчезли, и затем очень неохотно появились темные и тусклые цифры 55.

Вдруг последовал сильный рывок, и Грант чуть не вылетел из своего кресла.

– Оуэнс! – закричал он. – что случилось?

– Мы на что-то наткнулись? – спросил Дьювал.

Грант с трудом добрался до лестницы и ухитрился взобраться на нее.

– Что-нибудь не в порядке? – спросил он.

– Я не знаю.

Лицо Оуэнса было искажено от напряжения.

– Корабль не слушается управления.

Снизу донесся голос Мичелза:

– Капитан Оуэнс, исправьте курс. Мы приближаемся к стенке.

– Я не знаю это, – задыхаясь, произнес Оуэнс. – Мы попали в какое-то течение…

– Постарайтесь, – сказал Грант. – Сделайте все возможное.

Он спустился вниз и, прижимаясь спиной к лестнице, что бы быть устойчивее при качке, сказал:

– Откуда здесь может быть поперечное течение? Разве мы не движемся с артериальным потоком?

– Да, – с нажимом произнес Мичелз. Его лицо было восковым. – Здесь не может быть ничего, что прижимало бы нас подобным образом к стенке.

Он указал на артериальную стенку, теперь намного более близкую и продолжающую приближаться.

– Должно быть, что-то случилось с управлением. Если мы ударимся об стенку и повредим ее, за нами может образоваться тромб и закупорить нас здесь, или начнут реагировать белые кровяные тельца.

– Но это невозможно в замкнутой системе, – сказал Дьювал. – Законы гидродинамики…

– В замкнутой системе?

Брови Мичелза взлетели вверх. С трудом, раскачиваясь, он добрался до своей карты и простонал:

– Это бесполезно, мне нужно большее увеличение, я не могу получить его здесь. Будьте начеку, Оуэнс, держитесь дальше от стенки.

– Я пытаюсь! – закричал в ответ Оуэнс. – Я вам говорил, здесь течение, которое я не могу преодолеть.

– Тогда не пытайтесь преодолеть его в лоб. Задайте курс кораблю, а сами старайтесь держать его параллельно стенке, – прокричал Грант.

Они теперь были достаточно близко к стенке, чтобы рассмотреть ее во всех подробностях. Пряди соединительной ткани, служившие ее основой, были похожи на мостовые фермы, даже на готические арки желтого цвета и мерцающие тонки слоем чего-то, что выглядело жировым веществом.

Соединительные фермы раздвигались и наклонялись в стороны, словно вся структура расширялась, застывала на мгновение в нерешительности, затем снова двигалась, и пространство между фермами покрывалось складками. Гранту не надо было спрашивать, что бы понять, что он видит пульсацию артериальной стенки в такт с биением сердца.

Удары по кораблю становились все сильнее. Стенка еще больше приблизилась и стала выглядеть неровной. В соединительных фермах появились участки, где нити расплелись, как будто они противостояли яростному потоку значительно дольше, чем «Протерус», и начали гнуться от напряжения.

Раскачиваясь, словно тросы гигантского моста, они приближались к окну и скользили прочь, разбрасывая желтые искры в прыгающих лучах носовых огней корабля.

То, что появилось дальше, заставило Кору взвизгнуть от ужаса.

– Берегитесь, Оуэнс! – вскричал Мичелз.

– Артерия повреждена, – пробормотал Дьювал.

Поток смел на своем пути живые опоры и потащил за собой корабль, швырнув его в болезненный крен, заставивший всех беспомощно прижаться к левой стороне.

Грант почувствовал боль в левой руке, но другой рукой схватил Кору и ухитрился сдвинуть ее вправо. Глядя прямо перед собой, он пытался понять, что означает этот мерцающий свет.

– Водоворот! – закричал он. – Все добирайтесь до своих мест и прицепитесь ремнями!

Осколки красных кровяных телец на мгновение неподвижно застыли на внешней стороне окна, а затем были захвачены тем же вихревым потоком, в то время как стенка расплылась в желтоватом мареве.

Дьювал и Мичелз с трудом добрались до своих кресел и плюхнулись в привязные ремни.

– Впереди какое-то голубое отверстие! – закричал Оуэнс.

– Пошли, – настойчиво сказал Грант Коре. – Садитесь на свое место.

– Я пытаюсь, – тяжело дыша ответила она.

Отчаянно стараясь противостоять резкому раскачиванию корабля, Грант толкнул ее вниз и добрался до привязных ремней.

Но было слишком поздно. «Протерус» попал в водоворот и теперь вертелся и дергался, словно подхлестываемый цирковым бичом.

Рефлекторно схватившись за кресло, Грант приобрел опору и потянулся за Корой. Ее швырнуло на пол. Она обхватила пальцами ручку кресла и безрезультатно пыталась подняться, напрягая все силы.

Грант подумал, что ей не удержаться, отчаянно потянулся к ней, но ему не хватило доброго фута. Что бы дотянуться до нее, ему пришлось отпустить ручку.

Дьювал безуспешно пытался подняться со своего кресла, но центробежная сила пригвоздила его к сидению.

– Держитесь, мисс Петерсон, я попробую вам помочь!

С усилием он дотянулся до привязных ремней, в то время как Мичелз наблюдал за ними в беспомощности, а Оуэнс, прижатый в своей рубке, оставался полностью выключенным из игры.

Под действием центробежной силы ноги Коры оторвались от пола.

– Я не могу…

Грант, не видя никакого другого выхода, отпустил свою опору. Он пополз по полу, зацепившись ногой за основание кресла и ударившись при этом так, что нога занемела. Он ухитрился подвести туда свою левую ногу, а правой схватил Кору за талию в тот момент, когда оно отпустила свою руку.

«Протерус» теперь вращался еще быстрее и, похоже, наклонился вниз. Грант не мог больше удерживать тело в прежнем состоянии, и его нога выскользнула из-под кресла.

Левая рука, болевшая от предыдущего удара о стену, получив дополнительную нагрузку, заболела так, словно была сломана. Кора схватила его за плечи и отчаянно пыталась уцепиться пальцами за складки его костюма.

Грант ухитрился прохрипеть:

– Кто-нибудь знает, что случилось?

Дьювал, еще тщетно сражавшийся со своими ремнями, ответил:

– Это фистула… артериально-венозная фистула…

С усилием Грант приподнял голову и взглянул в окно – поврежденная стенка артерии впереди кончалась. Желтое мерцание исчезло, и была видна черная рваная рана. Она простиралась как вверх, так и вниз, насколько он мог разглядеть ее в своем ограниченном поле зрения, и в ней исчезали красные кровяные тельца и другие объекты. Даже появляющиеся время от времени ужасающие комки белых кровяных телец быстро всасывались в отверстие.

– Только несколько секунд… – сказал Грант, задыхаясь. – Кора…

Он говорил это самому себе, своей болевшей, поврежденной руке.

Корабль сотрясала сильная вибрация, которая почти оглушила Гранта невыносимой болью. Войдя в отверстие и постепенно замедляя движение, корабль неожиданно успокоился.

Грант отпустил захват и лежал, тяжело дыша. Кора медленно подтянула под себя ноги и встала.

Дьювал уже освободился от ремней.

– Как вы, мистер Грант?

Он опустился на колени рядом с ним.

Кора тоже встала на колени, прикоснулась к руке Гранта и попыталась массировать ее. Грант скривился от боли.

– Не трогайте!

– Она сломана? – спросил Дьювал.

– Не знаю.

Он медленно и осторожно попытался согнуть руку, потом обхватил левый бицепс правой ладонью и крепко сжал.

– Кажется нет. Но если даже и нет, пройдет немало времени, прежде чем я смогу снова действовать ею.

Мичелз встал тоже. Его лицо почти до неузнаваемости изменилось выражением облегчения.

– Мы прошли через это в целости и сохранности. Как дела, Оуэнс?

– В полном порядке, я думаю, – сказал Оуэнс. Ни одной красной лампочки на панели. «Протерус» получил больше, чем это предусмотрено его конструкцией, и выдержал.

В голосе его звучала нескрываемая гордость за себя и за свой корабль.

Кора все еще растерянно склонялась над Грантом.

– Вы в крови! – воскликнула она с ужасом.

– Я? Где?

– Ваш бок. На костюме кровь.

– А, это! У меня были небольшие неприятности на той стороне. Это просто из-за того, что сдвинулась повязка. Правда, это пустяки. Просто кровь.

Кора озабоченно посмотрела на него, а затем расстегнула молнию на костюме.

– Сядьте, – сказала она. – Попытайтесь сесть, пожалуйста.

Она подвела руку под его плечи и с усилием посадила его, затем с натренированной ловкостью спустила форму с его плеч.

– Я позабочусь об этом, – сказала она. – И спасибо вам. Это кажется глупым и несоответствующим моменту, но спасибо.

– Ладно, можете иногда говорить мне это. Перевяжите меня в кресле, хорошо?

Он с трудом встал на ноги. Кора поддерживала его с одной стороны, Мичелз – с другой.

Дьювал, бросив на них взгляд, похромал к окну.

– А теперь скажите, что случилось?

– Артериально-вен… – начал Мичелз. – Ладно, оставим это. Между артерией и малой веной появилось ненормальное соединение. Это случается иногда, обычно в результате физической травмы. Я полагаю, что у Бенеша это произошло, когда он получил повреждение в автомобиле. Это определенный недостаток, снижающий эффективность кровообращения, но в данном случае ничего серьезного. Оно микроскопическое – крошечное завихрение.

– Крошечное завихрение! Это!

– В нашем миниатюризированном мире это, конечно, гигантский водоворот.

– Он не обозначен на ваших картах циркулярной системы, Мичелз? – спросил Грант.

– Он должен быть. Я мог бы, вероятно, отыскать его здесь, на карте корабля, если бы имел достаточное увеличение. На беду, свой начальный анализ я сделал за три часа и упустил это. Я виноват.

– Все в порядке, это просто некоторая задержка, – сказал Грант. – Отыщите другой путь и дайте Оуэнсу команду двигаться. Как со временем, Оуэнс?

Одновременно с вопросом он автоматически посмотрел на отметчик времени и прочитал:

– 52.

Оуэнс тоже сказал:

– 52.

– Времени достаточно, – заявил Грант.

Мичелз уставился на него, подняв вверх брови.

– Дело не во времени, Грант, – сказал он. – Вы не понимаете, что случилось. Наше путешествие закончилось. Миссия провалилась. Мы не можем добраться до тромба, как вы не понимаете! Мы должны требовать, чтобы нас извлекли из тела.

– Но ведь корабль может быть снова миниатюризирован только через несколько дней! – в ужасе произнес Грант. – Бенеш умрет!

– Ничего нельзя сделать. Мы теперь направляемся в яремную вену. Мы не можем вернуться через фистулу, так как не в состоянии преодолеть этого течения, даже когда сердце находится в фазе диастолы, между ударами. Любой другой путь, которым мы можем следовать по венозному потоку, ведет через сердце, что является явным самоубийством.

– Вы уверены? – оцепенело произнес Грант.

– Он прав, Грант, – сказал Оуэнс надломленным, глухим голосом. – Миссия провалилась.

10. СЕРДЦЕ

В контрольной башне воцарилось некое подобие ада. Светящаяся точка на обзорном экране показывала, что корабль почти не изменил своего положения, но на координатной модели были совершенно иные данные.

Картер и Рейд обернулись на сигнал монитора.

– Сэр, «Протерус» сбился с курса. Сигнал получен из квадрата 23, уровень В.

Лицо на экране было очень взволнованным.

Рейд бросился к окну, что бы посмотреть на карту. С такого расстояния, конечно, ничего не было видно, за исключением голов, склонившихся над картами.

Обстановка была явно наэлектризована.

Картер побагровел.

– Не подсовывайте мне эту дрянь, эти квадраты! Где они находятся?

– В яремной вене, Сэр, ведущей к верхней полой вене.

– В вене!

На мгновение вены самого Картера от возбуждения выступили наружу.

– Что они вообще делают в вене? Рейд! – загремел он.

Рейд поспешил к нему.

– Да, я слушаю.

– Как они попали в вену?

– Я дал людям распоряжение попытаться отыскать на карте артериально-венозную фистулу. Они очень редки и их нелегко найти.

– А что…

– Прямое соединение между малой артерией и малой веной, кровь просачивается из артерии в вену и…

– Они не знали, что она там есть?

– Очевидно, нет. И знаете, Картер…

– Что?

– Для их масштабов это может быть очень опасным инцидентом. Они могли не выдержать.

Картер повернулся к ряду телевизионных экранов и нажал соответствующую кнопку.

– Какое-нибудь новое сообщение от «Протеруса»?

– Нет, Сэр, – последовал быстрый ответ.

– Ну, так свяжитесь с ним вы! Получите что-нибудь от них! И немедленно передайте мне!

Это было ужасное ожидание. Картер затаил дыхание на несколько секунд. Наконец, пришло сообщение.

– «Протерус» сообщает, Сэр.

– Господи, благодарю, – прошептал Картер. – Изложите сообщение.

– Они прошли через артериально-венозную фистулу, Сэр. Они не могут двигаться дальше. Они просят разрешения на извлечение, Сэр.

Картер уперся обеими руками в стол.

– Нет! Гром и молния, нет!

– Но, генерал, они правы, – сказал Рейд.

Картер посмотрел на отметчик времени. Он показывал 51. Картер пошептал дрожащими губами:

– У них есть 51 минута, и они останутся там 51 минуту. Кода эта штука будет стоять на нуле, мы заберем их оттуда. Ни минутой раньше, если только миссия не будет завершена.

– Но это безнадежно, черт побери. Одному богу известно насколько пострадал их корабль. Мы убьем 5 человек.

– Может быть. Они рискуют, и мы рискуем. Но пусть будет ясно записано, что мы не отступили, пока оставался хотя бы ничтожный шанс на успех.

Глаза Рейда стали холодными, даже усы ощетинились.

– Генерал, вы думайте о записи в вашем послужном списке. Если они умрут, Сэр, я засвидетельствую, что вы оставили их в безнадежном положении.

– Я все-таки рискну, – сказал Картер. – А теперь скажите мне – вы ведь отвечаете за медицинский отдел – почему они не могут двигаться.

– Они не могут вернуться назад через фистулу против течения. Это физически невозможно, сколько бы приказов вы не отдавали. Величина давления крови не находится под контролем армии.

– Почему они не могут найти другой путь?

– Все пути из их нынешнего положения к тромбу ведут через сердце. Турбулентность течения в сердечном канале в момент разнесет их на куски. Мы не можем так рисковать.

– Мы…

– Мы не можем не только из-за человеческих жизней, хотя и этой причины достаточно. Если корабль будет разбит, мы никогда не сумеем извлечь его полностью из тела, и его фрагменты после деминиатюризации, несомненно, добьют Бенеша. Если же мы извлечем оттуда людей сейчас, мы можем попытаться оперировать Бенеша снаружи.

– Это безнадежно.

– Но не так, как наша нынешняя ситуация.

Какое-то время Картер размышлял. Затем он тихо сказал:

– Полковник Рейд, скажите мне, на какое время – не убивая Бенеша – мы можем остановить его сердце?

Рейд внимательно посмотрел на него.

– Ненадолго.

– Я это знаю. Я спрашиваю вас точную цифру.

– Ну, учитывая его коматозное состояние, гипотермическое охлаждение и допуская неустойчивое состояние мозга, я мог бы сказать – не более 60 секунд. В нашем масштабе времени.

– «Протерус» может пройти через сердце меньше, чем за 60 секунд, не правда ли? – спросил Картер.

– Я не знаю.

– Тогда им нужно попытаться. Когда мы выбрали из всех невозможных вариантов наименее невозможный, мы попытаемся реализовать его, каким бы рискованным, каким бы малонадежным он ни был. Есть ли какие-нибудь проблемы по остановке сердца?

– Никаких. Это можно сделать, просто обнажив кинжал, как сказал Гамлет. Проблема в том, чтобы снова запустить его.

– Это, мой дорогой полковник, ваша проблема и ваша ответственность.

Он посмотрел на отметчик времени, который показывал 50.

– Мы теряем время. Давайте начинать. Задействуйте вашу группу, занимающуюся сердцем, а я проинструктирую людей на «Протерусе».

* * *

Внутри «Протеруса» освещение было выключено, Мичелз, Дьювал и Кора, возбужденные, сгрудились вокруг Гранта.

– Вот так, – сказал Грант. – Они остановят с помощью электрошока сердце Бенеша в момент нашего входа в него и запустят его снова, когда мы пройдем через него.

– Запустят его снова! – взорвался Мичелз. – Они что, сошли с ума? Бенеш не может перенести этого в его состоянии!

– Я полагаю, – сказал Грант, – они решили, что это единственная возможность успешно выполнить нашу миссию.

– Если эта возможность единственная, то наша миссия провалилась.

– У меня есть опыт операций на открытом сердце, Мичелз, – сказал Дьювал. – Это возможно. Сердце крепче, чем мы думаем. Оуэнс, сколько времени нам понадобится, чтобы пройти через сердце?

Оуэнс выглянул из рубки.

– Я как раз подсчитал это, Дьювал. Если у нас не будет задержек, нам понадобится от 55 до 57 секунд.

Дьювал пожал плечами.

– У нас будет еще 3 секунды в запасе.

– Тогда давайте скорее приступим к выполнению задачи, – предложил Грант.

– Мы уже сейчас дрейфуем вместе с течением по направлению к сердцу, – ответил Оуэнс. – я включу двигатели на полную мощность. Но мне нужно сначала проверить их. Они получили довольно серьезную порцию ударов.

На килевую качку наложилась бесшумная пульсация, и ощущение движения вперед пересилило монотонную, беспорядочную дрожь Броуновского движения.

– Выключите освещение, – сказал Оуэнс. – Вам лучше отдохнуть, пока я буду нянчиться с этой штукой.

Освещение выключили, и все снова направились к окну, даже Мичелз.

Окружающий мир полностью изменился.

Это была та же кровь. Она содержала все те же частицы и молекулярные соединения, все кусочки и фрагменты, тромбоциты и красные кровяные тельца, но отличие…

Теперь это была верхняя полая вена, идущая от головы и шеи, кислород в ней был уже израсходован.

Красные кровяные тельца были лишены кислорода и теперь содержали только гемоглобин, а не оксигемоглобин, это ярко-красное соединение гемоглобина и кислорода.

Собственно гемоглобин был голубовато фиолетовым, и в прыгающем отражении миниатюризированных световых волн корабля каждое тельце сверкало вспышками голубого и зеленого, часто перемешивающимся с фиолетовым. И все вокруг несло на себе оттенок этих лишенных кислорода частиц.

Проплывали в тени тромбоциты, и дважды корабль прошел мимо – на довольно приличном расстоянии – огромных тяжеловесных белых кровяных телец, окрашенных теперь в зеленоватый оттенок.

Грант взглянул еще раз на профиль Коры, поднятый вверх в почти религиозном экстазе, и стал смотреть на бесконечно таинственную темную голубизну.

«Она похожа на снежную королеву некоей полярной области, залитую светом зелено-голубоватого рассвета», – выспренно подумал он.

Неожиданно он почувствовал себя опустошенно и тоскливо.

– Великолепно! – пробормотал Дьювал, но смотрел он вовсе не на Кору.

– Вы готовы, Оуэнс? – спросил Мичелз. Я собираюсь вести вас через сердце.

Он пошел к своим картам и включил небольшой верхний светильник, который тут же потускнел в сумрачной голубизне, наполнявшей «Протерус» странной таинственностью.

– Оуэнс! – позвал он. – Карта сердца А-2, подход. Правое предсердие. Вы нашли ее?

– Да, есть.

– Разве мы уже в сердце? – спросил Грант.

– Прислушайтесь! – сказал Мичелз раздраженно. – Не смотрите. Слушайте.

Полная тишина воцарилась после этих слов на «Протерусе».

Они услышали это – словно отдаленный гул артиллерийской канонады. Это была всего лишь ритмичная вибрация пола корабля, медленная и размеренная, но становившаяся все громче. Неясный глухой звук, за ним еще более неясный, пауза, затем повторение, громче, все громче.

– Сердце! – воскликнула Кора. – Это оно!

– Совершенно верно, – сказал Мичелз, – сердцебиение немного замедленно.

– И мы слышим его не совсем верно, – с неудовольствием заметил Дьювал. – Звуковые волны слишком огромны сами по себе, чтобы воздействовать на наше ухо. Они вызывают вторичную вибрацию корабля, но это не то же самое. При настоящих исследованиях тела…

– В некоем отдаленном будущем, доктор, – сказал Мичелз.

– Оно звучит, как пушка, – заметил Грант.

– Да, но это заградительный огонь, два миллиарда ударов за 70 лет, – сказал Мичелз. – Даже больше.

– И каждый удар, – добавил Дьювал, – это тонкий барьер, отделяющий нас от вечности, дающий нам время примириться с…

– Эти удары, в частности, – заметил Мичелз, – посылают нас прямо к вечности и не дают нам вообще никакого времени. Замолчите вы все. Вы готовы, Оуэнс?

– Я готов. Я за рычагами управления, и карта передо мной. Но как я отыщу путь через все это?

– Мы не можем заблудиться, даже если бы хотели. Сейчас мы находимся в верхней полой вене в точке соединения с нижней. Нашли ее?

– Да.

– Хорошо. Через несколько секунд мы войдем в правое предсердие, первую сердечную камеру, и им следует остановить сердце. Грант, радируйте наши координаты.

Грант на какое-то время отключился от всего, очарованный открывшимся перед ним видом. Полая вена была самой большой веной, собиравшей на своем протяжении всю кровь из тела, за исключением легких. Когда она входила в предсердие, то превращалась в обширную резонирующую камеру, стены которой терялись из виду, так что казалось, что «Протерус» попал в темный безбрежный океан. Сердце теперь билось медленно и устрашающе, с каждым его равномерным глухим ударом корабль, казалось, приподнимался и вздрагивал.

На вторичный призыв Мичелза Грант вернулся к действительности и повернулся к своему радиопередатчику.

– Впереди трехстворчатый клапан, – объявил Оуэнс.

Все смотрели вперед. В конце длинного коридора они увидели его. Три искрящиеся красные створки, разделяющиеся и вздымающиеся волной при движении корабля. Появлялся и увеличивался зияющий проем, а острые края створок и клапана трепетали. Там, за ними, был правый желудочек, одна из двух главных сердечных камер.

Поток крови вливался в полость, как будто движимый мощным всасывающим насосом.

«Протерус» двигался к ним с такой скоростью, что проем приближался и увеличивался с устрашающей быстротой. Течение, однако, было ровным, и корабль двигался в нем почти без вибрации.

Затем до них донесся звук громовых ударов желудочков, главных мускульных камер сердца, когда они сокращались в систоле. Створки трехстворчатого клапана выпучились в противоположную сторону, медленно сомкнулись с влажным чмокающим звуком, закрыв стенку длинной вертикальной бороздкой, разделившейся вверху на две части.

По другую сторону теперь закрытого клапана находился правый желудочек. Когда этот желудочек сокращался, кровь не могла извергаться через предсердие и вместо этого выталкивалась в легочную артерию.

Грант сообщил наружу о грохочущих ударах.

– Они говорят, еще одно сердцебиение будет последним. Еще они говорят, что нам нужно подготовиться к нему лучше, или оно будет и нашим последним сердцебиением. Как только клапан снова откроется, Оуэнс, постарайтесь проскочить его на предельной скорости.

На лице капитана было выражение полной решимости, как рассеянно отметил Грант, никакого страха.

* * *

Радиоактивные датчики, ранее роившиеся вокруг головы и шеи Бенеша, теперь сгрудились над его грудной клеткой, над областью, с которой было снято термическое одеяло.

Карта кровеносной системы на стене была теперь увеличена в области сердца и показывала только часть сердца – правое предсердие. Светящаяся точка, обозначавшая положение «Протеруса», плавно продвигалась по полой вене в предсердие, которое расширилось, когда они вошли в него, а затем сократилось.

Корабль одним толчком был пронесен почти через всю длину предсердия к трехстворчатому клапану, который тут же закрылся, как только они прошли его. На экране осциллографа каждый удар сердца преобразовывался в волнообразный электронны всплеск, за которым тщательно следили.

Аппарат для электрошока стоял в полной готовности, его электроды висели над грудью Бенеша.

Началось последнее сердцебиение. Электронный луч на осциллографе начал двигаться вверх. Левый желудочек расслабился для очередного впуска крови, при этом трехстворчатый клапан должен был открыться.

– Пошел! – закричал техник, сидевший за экраном осциллографа.

Два электрода опустились на грудную клетку, стрелка указателя на одном из лимбов пульта тут же уперлась в красную зону, и раздалось надоедливое жужжание зуммера.

Оно оборвалось и наступила тишина.

Линия на экране осциллографа превратилась в прямую.

Сообщение, переданное наверх, в наблюдательную башенку, было лаконичным: «Сердце остановлено».

Картер свирепо нажал кнопку секундомера, который был у него в руках, и секунды начали свой бег с невыносимой скоростью.

* * *

Пять пар глаз смотрели вперед, на трехстворчатый клапан. Рука Оуэнса лежала на рукоятке акселератора. Желудочек расслабился, и полулунный клапан где-то там, в конце легочной артерии, должен был со скрипом закрыться. Кровь не могла вернуться из артерии в желудочек, об этом позаботился клапан. Звук его закрытия наполнил воздух непереносимой дрожью.

Пока желудочек продолжал расслабляться, кровь должна была поступать из другого направления – из правого предсердия. Трехстворчатый клапан, расположенный лицевой стороной к противоположному направлению, начал трепетать перед открытием.

Мощная волнистая щель впереди начала расширяться, образуя коридор, широкий обширный проход.

– Пошел! – закричал Мичелз.

Его слова были заглушены звуком удара сердца и ревом двигателей. «Протерус» рванулся через пролом в желудочек.

Через несколько секунд желудочек мог сократиться, и в неистовом вихре, который последовал бы за этим, их корабль мог бы разломиться, как спичечный коробок, а они бы погибли – а еще через три четверти часа умер бы Бенеш.

Грант затаил дыхание. В тишине раздался удар диастолы – и ничего.

Наступила мертвая тишина.

– Дайте мне посмотреть! – закричал Дьювал.

Он поднялся по лестнице и всунул голову в купол – единственное место на корабле, из которого можно было свободно смотреть назад.

– Сердце остановилось! – крикнул он. – Идите и смотрите!

Сначала Кора последовала его примеру, а затем и Грант.

Трехстворчатый клапан висел, наполовину открытый и вялый. На его внутренней поверхности были огромные соединительный волокна, которые прикрепляли его к внутренней поверхности желудочка, волокна, которые оттягивали лепестки клапана назад при расслаблении желудочка и прочно удерживали в этом положении, когда сокращение желудочка заставляло их сблизиться, предотвращая их выпучивание внутрь и образование обратного прохода.

– Архитектура удивительная, – сказал Дьювал. – Должно быть, восхитительно наблюдать закрытие этого клапана с этой стороны, когда он удерживается живыми опорами, сконструированный для выполнения своей работы столь тонко и одновременно столь прочно, что человек, при всей его учености, еще не может это повторить.

– Если бы мы увидели это зрелище сейчас, оно было бы для нас последним, – сказал Мичелз. – Увеличьте скорость, Оуэнс, и держитесь левой стороны ближе к полулунному клапану. У нас есть 30 секунд, чтобы миновать эту смертельную ловушку.

Если это даже и была смертельная ловушка, а, несомненно, так оно и было, то она была мрачно-прекрасной ловушкой.

Стенки поддерживались мощными колоннами, разветвляющимися словно корни, которыми они прикреплялись к дальним стенкам.

Это выглядело так, как если бы они видели гигантский лес сучковатых, лишенных листьев деревьев, скорчившихся и образовавших сложную конструкцию, усиливавшую и поддерживавшую наиболее жизненно важный мускул человеческого тела.

Этот мускул, сердце, представлял собой сдвоенный насос, который должен стучать с момента, намного предшествующего рождению, и до последнего момента перед смертью и делать это с постоянным ритмом и неизменной силой при любых обстоятельствах. Это сердце было самым большим сердцем в мире животных. Ни у одного из млекопитающих сердце не делает более миллиарда или около того ударов с момента рождения до смерти, даже в случае самого позднего ее прихода, а сердце человека после миллиарда ударов находится всего лишь в начале среднего возраста, в расцвете сил и могущества. А продолжительность жизни мужчин и женщин такова, что их сердце успевает сделать более трех миллиардов ударов.

Голос Оуэнса нарушил тишину.

– Осталось только 12 секунд, доктор Мичелз, а я не вижу еще никакого признака клапана.

– Так продолжайте смотреть, черт побери! И было бы лучше, если бы он был открыт.

– Вот он! – напряженно произнес Грант. – Или это не он? Эта черная точка?

Мичелз оторвался от своей карты, чтобы бросить туда, куда указывал Грант, беглый взгляд.

– Да, это он. И он к тому же частично открыт, вполне достаточно для нас. Сердце находилось в самом начале систолы, когда было остановлено. Теперь все пусть тщательно пристегнутся ремнями. Мы вылетим через это отверстие, но удар сердца последует тут же, и когда оно начнет биться…

– Если оно начнет, – заметил Оуэнс тихо.

– Когда оно начнет биться, – повторил Мичелз, – поднимется страшная волна крови. Нам нужно в этот момент находиться как можно дальше.

Решительно и отчаянно Оуэнс бросил корабль вперед, к крошечному отверстию в центре серповидной щели (поэтому клапан и назвали «полулунным»), характерной для закрытого клапана.

* * *

В операционной наступила напряженная тишина. Хирурги, столпившиеся вокруг Бенеша, были так же неподвижны, как и он.

Холодное тело Бенеша и остановленное сердце словно принесли дыхание смерти в эту комнату. Только непрерывно гудевшие датчики оставались единственными знаками жизни.

В наблюдательной башне Рейд говорил:

– Очевидно, пока все в порядке. Они прошли трехстворчатый клапан и двигаются по кривой, направляясь к полулунному клапану. Это осмысленное и управляемое движение.

– Да, – сказал Картер.

Он следил за своими часами с отчаянным напряжением.

– Осталось 24 секунды.

– Они уже почти на месте.

– Осталось 16 секунд, – неумолимо произнес Картер.

Техники у электронного аппарата бесшумно заняли свои места.

– Они направляются прямо в полулунный клапан!

– Осталось 6 секунд, 5, 4…

– Они прошли!

Как только он это сказал, прозвучал предупреждающий зуммер, зловещий, как сигнал смерти.

– Восстановить сердцебиение! – раздался голос из одного из громкоговорителей.

Тут же была нажата красная кнопка.

Синусоидный узел заработал, и ритмическая волна напряжения появилась на соответствующем экране в форме пульсирующего качания светового луча.

– Его заставят работать, – сказал Картер.

Все его тело напряглось и подалось вперед, мышцы сокращались, словно сами разгоняли сердце.

* * *

«Протерус» вошел в проем, который выглядел как пара слегка открытых губ, изогнутых в гигантской обвисшей улыбке.

Он протиснулся между верхней и нижней мембранами, задержался на мгновение, когда двигатель заревел, вначале тщетно пытаясь освободить корабль от липких объятий, а затем ринулся вперед.

– Мы вышли из желудочка, – сказал Мичелз.

Он посмотрел на ставшую влажной руку.

– Мы вошли в легочную артерию. Продолжайте двигаться на максимальной скорости, Оуэнс. Удар сердца должен произойти через 3 секунды.

Оуэнс огляделся. Он один мог сделать это, другие сидели, беспомощно привязанные в своих креслах, и могли смотреть только вперед. Полулунный клапан удалялся, все еще закрытый, его вытянутые волокна были прикреплены к присоскам напряженной ткани. По мере удаления клапан становился все меньше и продолжал оставаться закрытым.

– Сердце не начнет биться, – сказал Оуэнс. – Оно не… Постойте, вот он.

Обе створки клапана расслабились, волоконные опоры отошли, и их напряженные корневища сморщились и отвисли.

Проем расширялся, кровь приливали и обгоняла их, раздалось могучее «бар-румм» систолы.

Проливная волна подхватила «Протерус» и бросила его вперед с головокружительной быстротой.

11. КАПИЛЛЯР

Первый удар сердца развеял чары в контрольной башне. Картер поднял обе руки вверх и потряс ими в немом заклинании, обращенном к богу:

– Сделай это, черт возьми! Помоги нам все преодолеть!

Рейд кивнул.

– Вы победили на этот раз, генерал. У меня не хватило бы духа приказать пройти через сердце.

Глаза Картера налились кровью.

– У меня не хватило духа не отдавать такой приказ. Теперь, если они сумеют выстоять в артериальном потоке…

Его голос прозвучал в громкоговорителе:

– Свяжитесь с «Протерусом», когда их скорость уменьшится.

– Они снова в артериальной системе, – сказал Рейд, – но, как вы знаете, они не направляются к мозгу. Первоначальный вход был сделан в соматическую систему кровообращения, в одну из главных артерий, ведущих из левого желудочка к мозгу. Легочная артерия ведет из правого желудочка к легкому.

– Это означает задержку. Я знаю это, – сказал Картер. – Но у нас еще есть время.

Он показал на отметчик времени, на котором стояла цифра 48.

– Хорошо, но тогда нам лучше переключить максимальное внимание на респираторную группу.

Он произвел необходимые переключения, и на экране монитора появился интерьер респирационного поста.

– Какова частота дыхания? – спросил Рейд.

– Вернулась к шести в минуту, полковник. Я не думал, что мы сумеем сделать это вторично.

– Мы тоже не думали. Поддерживайте ее постоянной. Вам придется позаботиться о корабле. Он вот-вот будет в вашем секторе.

– Сообщение от «Протеруса», – прозвучал другой голос. – «Все хорошо». А, сэр? Это больше, чем вы бы хотели услышать?

– Конечно, я хотел это услышать.

– Да, сэр. Дальше говориться: «Хотел бы, что бы вы были здесь, а я был там».

– Ладно, – сказал Картер, – скажите Гранту, что мне было бы в сто раз лучше быть… нет, не говорите ему ничего. Забудьте об этом.

* * *

В конце удара сердца волна крови стала двигаться с приемлемой скоростью, и «Протерус» снова поплыл плавно, достаточно плавно, чтобы можно было чувствовать мягкое, колеблющееся Броуновское движение.

Грант с радостью встретил это ощущение, тек как оно появлялось только в момент затишья, а именно такие моменты были ему по душе.

Все снова освободились от своих привязных ремней. И Грант обнаружил, что вид из окна совершенно такой же, как был в яремной вене. Преобладали все те же сине-зелено-фиолетовые тельца. Далекие стены были несколько более волнистыми, линии волн совпадали с направлением движения.

Они прошли мимо какого-то проема.

– Не этот, – сказал Мичелз.

Он трудился над своими картами.

– Можете ли вы следить за моими отметками, Оуэнс?

– Да, док.

– Хорошо. Сосчитайте повороты, которые я отмечаю, а затем сюда, направо. Это ясно?

Грант смотрел на ответвления, встречающиеся через все более короткие интервалы, уходившие влево, вправо, вверх и вниз, в то время как канал, по которому они двигались, становился все уже, стенки виднелись все яснее и ближе.

– Было бы противно заблудиться на этом шоссе, – сказал Грант задумчиво.

– Вы не смогли бы заблудиться, – ответил Дьювал. – Все дороги в этой части тела ведут к легким.

Голос Мичелза стал еще более скучным.

– Теперь вверх и вправо, Оуэнс, прямо вперед, а потом четвертый слева.

– Я надеюсь, Мичелз, что мы больше не попадем в артериально-венозную фистулу, – сказал Грант.

Мичелз раздраженно пожал плечами. Он был слишком поглощен своим делом, что бы что-нибудь ответить.

– Это невероятно, – сказал Дьювал. – Наткнуться волею случая на две фистулы было бы слишком. Кроме того, мы приближаемся к капиллярам.

Скорость потока крови резко упала, и, соответственно упала скорость «Протеруса».

– Кровеносный сосуд сузился, доктор Мичелз, – сказал Оуэнс.

– Так и должно быть. Капилляры – самые маленькие сосуды из всех, совсем микроскопические по размерам. Продолжайте двигаться, Оуэнс.

В свете носового прожектора можно было видеть, как стенки, теперь достаточно близкие, потеряли свои складки и борозды и сделались гладкими. Их желтизна побледнела до кремового оттенка, а затем они стали бесцветными. Они приобрели рисунок четкого мозаичного образца, разбитого на криволинейные многоугольники, каждый из которых ниже центра был слегка суженным.

– Так красиво, – сказала Кора. – Можно увидеть каждую клетку стенки капилляра. Посмотрите, Грант.

Затем, словно что-то вспомнив, она добавила:

– Как ваш бок?

– С ним все в порядке, отлично, правда. Вы наложили очень хорошую повязку, Кора. Я надеюсь, что мы все еще в достаточно дружеских отношениях, что бы называть вас Корой?

– Я полагаю, было бы просто неблагодарным с моей стороны отрицать это.

– И бесполезно к тому же.

– А как ваша рука?

Грант осторожно прикоснулся к ней.

– Дьявольски болит.

– Мне очень жаль.

Не сожалейте. Только – когда придет время – будьте очень благодарны.

Губы Коры слегка сжались, и Грант поспешно добавил:

– Это просто у меня такая несчастная манера казаться веселым. А как вы себя чувствуйте?

– Я пришла в норму. Бок еще побаливает, но не сильно. И я не обиделась. Но послушайте, Грант…

– Когда вы говорите, Кора, я слушаю.

– Повязка отнюдь не последнее достижение медицины, как вам известно, и не является всеобщей панацеей. Вы что-нибудь сделали, что бы предотвратить заражение?

– Я помазал йодом.

– Ну, а вы не хотите посетить врача, когда мы вернемся?

– Дьювала?

– Вы знаете, что я имею ввиду.

– Хорошо. Я сделаю это, – обещал Грант.

Он снова вернулся к наблюдениям за клеточной мозаикой. «Протерус» теперь еле двигался, продираясь по капилляру. В лучах его носового прожектора через клетки просвечивали какие-то странные очертания.

– Стенки кажутся прозрачными, – сказал Грант.

– Не удивительно, – заметил Дьювал. – Эти стенки толщиной меньше одной десятичной дюйма. К тому же они усеяны порами. Для жизни необходим материал, проходящий через эти стенки, а так же через стенки, образующие альвеолы.

– Какие стенки?

Некоторое время он смотрел на Дьювала, тщетно ожидая ответа. Хирург, казалось, больше интересовался тем, что видит, чем вопросом Гранта. Кора поспешила заполнить паузу.

– Воздух попадает в легкие через трахею, – пояснила она. – Знаете, это воздушная трубка. Она разделяется, как и кровеносные сосуды, на все меньшие и меньшие трубки, до тех пор, пока они, к конце концов, не достигают микроскопических размеров, углубленных в легкие, где приходящий воздух отделяется от внутренностей тела только узкой мембраной. Эта мембрана такая же узкая, как и капилляры. Вот эти камеры и называются альвеолами. В легких их около шестисот миллионов.

– Сложный механизм.

– Великолепный. Кислород просачивается через альвеолярные мембраны и через капиллярные мембраны. Он попадает в поток крови, и, прежде чем он успевает просочиться назад, его захватывают красные кровяные тельца. А тем временем отходы в виде двуокиси углерода просачиваются в противоположном направлении, из крови в легкие. Доктор Дьювал ожидает увидеть, как это происходит. Вот почему он не ответил на ваш вопрос.

– Нет необходимости извиняться. Я знаю, что такое быть поглощенным чем-нибудь одним до такой степени, что бы не реагировать ни на что другое.

Он широко улыбнулся.

– Правда, я боюсь, что у меня и доктора Дьювала разные увлечения.

Кора недовольно посмотрела на него, но голос Оуэнса помешал ей ответить.

– Прямо впереди! – закричал он. – Посмотрите, что происходит!

Все глаза обратились вперед. Зелено-голубое тельце подпрыгивало, словно на ухабах, и медленно скреблось своими кромками о стенки капилляра. Волна бледного соломенного цвета, появившись на кромках, двигалась внутрь, пока темный цвет не пропал совсем.

Другие сине-зеленые тельца, двигавшиеся за ним, таким же образом меняли свой цвет. Носовые огни выхватывали впереди только соломенный оттенок, но в отдалении цвет углублялся до красно-оранжевого.

– Видите, – сказала Кора взволнованно, – когда они поглощают кислород, гемоглобин превращается в оксигемоглобин, и кровь осветляется до красной. Теперь они отправятся назад, в левый желудочек сердца, и обогащенная кислородом кровь будет под давлением направлена по всему телу.

– Вы имеете в виду, что мы должны будем снова пройти через сердце? – спросил Грант.

Он немедленно забеспокоился.

– О, нет, – сказала Кора. – Сейчас мы находимся в капиллярной системе и сумеем обойти его.

Однако ее голос звучал не очень уверенно.

– Взгляните на это богом данное чудо, – сказал Дьювал.

– Это всего лишь замена газа, – ответил Мичелз твердо. – Механический процесс, выработанный случайными силами эволюции за два миллиарда лет.

Дьювал с горячностью повернулся к нему.

– Так вы утверждаете, что это случайность, что этот изумительный механизм, доведенный до совершенства в тысяче узлов и полностью синхронизированный, создан ничем больше, как только случайными столкновениями атомов?

– Да, именно это я и хотел сказать, – подтвердил Мичелз.

В этот момент оба, стоя друг против друга в воинственных позах, быстро обернулись на неожиданный пронзительный звук зуммера.

– Что за дьявол, – произнес Оуэнс.

Он с отчаянием стукнул по переключателю, но стрелка на одном из приборов быстро упала к красной горизонтальной черте. Он выключил зуммер и позвал:

– Грант!

– Что там?

– Что-то не в порядке. Проверьте ручное управление вон там, справа наверху.

Грант быстро направился туда, куда указывал палец Оуэнса. Кора последовала за ним.

– Стрелка находится в красной зоне над чем-то, обозначенным «Левый танк». Очевидно, левый танк теряет давление.

Оуэнс застонал и оглянулся назад.

– И еще как. Мы пускаем воздушные пузыри в поток крови. Грант, быстро поднимитесь сюда.

Он отстегнул свои привязные ремни.

Грант вскарабкался по лестнице, уступая место Оуэнсу, проскользнувшему мимо него вниз.

Кора ухитрилась обнаружить пузырьки через маленькое заднее окошко.

– Воздушные пузырьки в потоке крови могут оказаться губительными, – сказала она.

– Но не эти, – быстро произнес Дьювал. – В нашем миниатюризированном масштабе мы выпускаем пузыри, которые слишком малы, чтобы причинить вред. А когда они деминиатюризируются, то окажутся слишком раздробленными, чтобы быть по настоящему опасными.

– Причем тут опасность для Бенеша, – сурово сказал Мичелз. – Воздух нужен нам.

Оуэнс снова обратился к Гранту, который снова сел за пульт управления:

– Оставьте все, как есть сейчас, и следите только за красным сигналом, который может вспыхнуть где-нибудь на пульте.

Проходя мимо Мичелза, он сказал:

– Это, должно быть, поврежден клапан. Я не могу предположить что-либо еще.

Он направился в заднюю часть корабля и открыл панель, быстро дернув ее за один конец с помощью небольшого инструмента, который он вынул из кармана форменной одежды. Лабиринт приводов и реле обнаружился во всей своей устрашающей сложности.

Умелые пальцы Оуэнса быстро пробежали по ним, проверяя и отбрасывая их с легкостью и проворством, которые могли быть присущи только конструктору этого корабля.

Он отсоединил контактор, быстро вскрыл его и дал возможность защелке закрыться, затем пошел проверить дополнительную систему управления под окнами на носу корабля.

– Это, должно быть, внешнее повреждение, полученное, когда мы попали в легочную артерию или когда нас ударила волна артериальной крови.

– Клапан цел? – спросил Мичелз.

– Да. Я думаю, что от сотрясения он немного сместился, и когда что-то приоткрыло его, просто, может быть, один из толчков Броуновского движения, он остался в этом положении. Я выровнял его, и теперь он больше не причинит беспокойства, только…

– Только что? – спросил Грант.

– Я боюсь, что это расстраивает все наши планы. У нас не хватит воздуха до конца путешествия. Если бы это была обычная подводная лодка, я бы сказал, что нас следует подняться на поверхность для пополнения запасов воздуха.

– Но что же нам делать теперь? – спросила Кора.

– Всплыть на поверхность. Это все, что мы можем сделать. Мы должны попросить, чтобы нас извлекли отсюда немедленно, или через десять минут корабль станет неуправляемым, а еще через 5 минут мы задохнемся.

Он направился к лестнице.

– Я сменю вас, Грант, а вы отправляйтесь к передатчику и сообщите им новости.

– Подождите, – сказал Грант. – Есть ли у вас какой-нибудь запас воздуха?

– Это он и был. Весь. И весь вышел. Действительно, когда этот воздух деминиатюризируется, то по своему объему будет намного больше Бенеша. Это может убить его.

– Нет, не может, – возразил Мичелз. – Те миниатюризированные молекулы воздуха, которые вытекли из танка, пройдут прямо через ткани во внешнее пространство, очень немногие из них останутся в теле до начала деминиатюризации. И все же я боюсь, что Оуэнс прав. И мы не можем двигаться дальше.

– Подождите, – повторил Грант. – Подождите. Почему мы не можем всплыть?

– Я же вам только что говорил… – начал Оуэнс нетерпеливо.

– Я не имею в виду наше извлечение отсюда. Я имею в виду действительно всплыть на поверхность прямо здесь. Красные кровяные тельца захватывают кислород прямо у нас на глазах. Разве мы не можем делать то же самое? Между нами и океаном воздуха только две тонкие мембраны. Давайте добудем его.

– Грант прав, – сказала Кора.

– Нет, он не прав, – возразил Оуэнс. – Вы забыли чем мы являемся. Мы миниатюризированы, наши легкие не больше бактерии. А воздух по ту сторону мембран не миниатюризированный. Каждая молекула кислорода в этом воздухе так велика, что ее почти можно разглядеть, черт ее побери. Вы думаете, мы можем вдохнуть их в свои легкие?

Грант был в некотором замешательстве.

– Но…

– Мы не можем ждать, Грант. Вам следует связаться с наблюдательной башней.

– Еще нет, – сказал Грант. – Вы, кажется, говорили что этот корабль специально предназначен для глубоководных исследований. Что предполагалось делать на нем под водой?

– Мы надеялись миниатюризировать подводные объекты, чтобы поднять их на поверхность и исследовать в спокойной обстановке.

– Хорошо. Значит вы должны иметь на борту оборудование для миниатюризации. Вы ведь не сняли его прошлой ночью, не правда ли?

– Конечно, оно у нас есть. Но только для миниатюризации в небольшом масштабе.

– А какой масштаб нам нужен? Если мы пропустим воздух через миниатюризатор, мы сможем уменьшить размеры молекул и заполнить ими наши танки.

– У нас нет на это времени, – вставил Мичелз.

– Если время выйдет, мы попросим, чтобы нас извлекли. Но до этого давайте попробуем. Я полагаю, Оуэнс, у вас на борту имеется шнорхель?

.

– Да, я думаю, что смогу воспользоваться им.

Оуэнс, казалось, был совершенно ошеломлен быстрыми и настойчивыми предложениями Гранта.

– Мы сумеем протащить шнорхель через капилляр и стенку легкого, не причинив при этом вреда Бенешу, не так ли?

– При наших размерах я с уверенностью могу сказать, что это так, – заявил Дьювал.

– Тогда все в порядке. Мы проведем шнорхель от легкого к корабельному миниатюризатору и отведем трубку от миниатюризатора к резервной емкости для воздуха. Можете ли вы смонтировать такую установку?

Оуэнс некоторое время размышлял, и было видно, что его увлек предложенный план.

– Да, я думаю, что смогу, – сказал он.

– Тогда хорошо. Когда Бенеш сделает вдох, этого давления будет достаточно, чтобы пополнить наши танки. Помните, что искаженное восприятие времени сделает нашу задержку на несколько минут короче, чем она есть в действительности. Так или иначе, мы должны попытаться.

– Я согласен, – сказал Дьювал. – Мы должны попытаться. Во что бы то ни стало. И немедленно!

– Благодарю за поддержку, доктор, – сказал Грант.

Дьювал кивнул, затем добавил:

– Более того, если мы попытаемся сделать это, давайте лучше не поручать какую-либо работу вне лодки одному человеку. Оуэнсу лучше остаться за пультом управления, а я пойду наружу вместе с Грантом.

– Ага, – сказал Мичелз, – а я удивлялся, почему это вы так озабочены. Теперь я понимаю. Вы хотели получить возможность провести исследования за бортом лодки.

Дьювал вспыхнул, но Грант поспешно вмешался:

– Каковы бы ни были мотивы, это хорошее предложение. Действительно, будет лучше, если мы выйдем из лодки. За исключением Оуэнса, конечно. Я полагаю, шнорхель находится на корме?

– В помещении склада, – ответил Оуэнс.

Он уже снова был за пультом управления и смотрел вперед.

– Если вы когда-нибудь видели шнорхель, вы не ошибаетесь.

Грант быстро добрался до склада, тут же обнаружил шнорхель и занялся расконсервацией его присоединительного механизма.

Неожиданно он замер и в ужасе закричал:

– Кора!

Она мгновенно оказалась впереди него.

– В чем дело?

Грант старался сдержаться. Впервые он смотрел на девушку без внутренней оценки ее прелестей. Какое-о время он просто не мог произнести не слова.

– Взгляните на это! – сказал он, указывая пальцем.

Она посмотрела и повернула к нему побелевшее лицо.

– Я не понимаю…

Лазер свободно болтался над рабочим столом на одном крючке, его пластиковая крышка была снята.

– Вы не потрудились как следует закрепить его? – спросил Грант.

Кора беспорядочно замотала головой.

– Я закрепила его! Клянусь вам! Господи…

– Тогда как же он…

– Я не знаю! Как я могу ответить на это?

Дьювал уже стоял за нею. Его глаза сузились, а лицо затвердело.

– Что случилось с лазером, мисс Петерсон? – спросил он.

Кора обернулась к новому следователю.

– Я не знаю! Почему вы обращаетесь ко мне? Я сейчас же испытаю его. Я проверю…

– Нет! – рявкнул Грант. – Только снимите его и позаботьтесь, чтобы в дальнейшем он был предохранен от ударов. Мы отправимся добывать наш кислород, прежде чем возьмемся за что-нибудь еще.

Он начал раздавать костюмы.

Оуэнс спустился вниз из рубки.

– Управление кораблем заблокировано. Во всяком случае, мы не сможем никуда уйти отсюда, из капилляра. Боже мой, лазер!

– Хоть вы не начинайте!

Кора всхлипнула. Ее глаза были полны слез.

– Сейчас, Кора, вы не поможете делу, если потеряете самообладание, – грубовато заметил Мичелз. – Позже мы тщательно это обсудим. Он, должно быть, оторвался от удара в водовороте. Совершенно случайно.

– Капитан Оуэнс, присоедините этот конец шнорхеля к миниатюризатору,

– сказал Грант. – Остальные наденут костюмы, и, я надеюсь, кто-нибудь быстро покажет мне, как его надевают. Я никогда не имел дело с таким.

* * *

– Это не ошибка? – спросил Рейд. – Они не движутся?

– Нет, Сэр, – раздался голос техника, – они находятся у внешней границы правого легкого и стоят там на месте.

Рейд повернулся к Картеру.

– Я не могу объяснить это.

Картер прекратил на мгновение ходить взад и вперед и со злостью ткнул пальцем в отметчик времени, который показывал 42.

– Мы убили более четверти всего имеющегося у нас времени, а находимся дальше от этого проклятого тромба, чем были вначале. Мы сейчас уже должны были все закончить.

– Вероятно, – холодно заметил Рейд, – наша работа кем-то проклята.

– Я совсем не склонен иронизировать на этот счет, полковник.

– И я нет. Но что же мне предположить, чтобы удовлетворить вас?

– По крайней мере, выясним, что их удерживает.

Он включился в соответствующую сеть и приказал:

– Соединитесь с «Протерусом».

– Я полагаю, – сказал Рейд, – что у них какие-о чисто механические затруднения.

– Вы полагаете! – ядовито ответил Картер. – Я тоже считаю, что они остановились не для того, что бы поплавать.

12. ЛЕГКОЕ

Четверо членов экипажа – Мичелз, Дьювал, Кора и Грант – были теперь в костюмах для подводного плавания, облегающих тело, удобных и ослепительно белых. У каждого был баллон с кислородом, прикрепленный к спине, фонарь на лбу, ласты на ногах и радиопередатчик и приемник соответственно у рта и уха.

– Это костюм для подводного плавания с аквалангом, – сказал Мичелз.

Он прилаживал шлем.

– А я никогда не занимался подводным плаванием. И сделать первую попытку в чьей-то крови…

Рация корабля настойчиво застучала.

– Не лучше ли вам ответить? – спросил Мичелз

– И вступать в переговоры? – раздраженно возразил Грант. – У нас будет время поговорить, когда мы закончим работу. Теперь помогите мне.

Кора надела армированный пластиковый шлем на голову Гранта и защелкнула его.

Голос Гранта, слегка измененным маленьким радиоприемником, прозвучал в ее ушах:

– Спасибо, Кора.

Она печально кивнула ему.

По двое они выходили через люк, и драгоценный воздух расходовался каждый раз, чтобы вытолкнуть кровяную плазму из люка.

Грант обнаружил, что бултыхается в жидкости, даже менее прозрачной, чем вода на обычном загрязненном пляже. Она была полна плавающими обломками, частичками и кусочками вещества. «Протерус» закрывал половину диаметра капилляра, и мимо него с трудом прокладывали свой путь красные кровяные тельца, в то время как периодически появляющиеся меньшие по размеру тромбоциты легко скользили мимо.

– Если тромбоциты разобьются о «Протерус», – встревоженно заметил Грант, – мы можем вызвать образование тромба.

– Можем, – подтвердил Дьювал, – но здесь, в капилляре, он не опасен.

Они могли видеть находившегося в корабле Оуэнса.

Он вытянул вверх голову, в куполе показалось его встревоженное лицо.

Он кивал и двигал рукой без особого энтузиазма, пытаясь повернуться так, чтобы быть видимым среди бесконечно проплывающих мимо телец. Он надел шлем своего гидрокостюма и говорил в передатчик:

– По-моему, я все здесь подготовил. Во всяком случае, я сделал все возможное. Вы готовы к приему шнорхеля?

– Давайте, – сказал Грант.

Шнорхель появился из специального выпускного люка, словно кобра из корзины фокусника при звуке флейты. Грант схватил его.

– Черт возьми! – произнес Мичелз почти шепотом. Затем более громким тоном, в котором явно звучала досада, добавил: – Посмотрите все, какое маленькое отверстие у этого шнорхеля. Оно не больше человеческой руки, а как велика человеческая рука в нашем масштабе?

– Что же из этого? – резко спросил Грант.

Он уже крепко схватил шнорхель и стал двигаться спиной вперед к стенке капилляра, не обращая внимания на боль в левом бицепсе.

– Хватайтесь за ушко и помогайте тянуть.

– Не в этом дело, – сказал Мичелз. – Неужели вы не понимаете? Это должно было прийти мне в голову раньше – ведь воздух не пойдет через эту штуку.

– Что?

– Он будет идти медленно. Нормальные молекулы воздуха довольно велики для отверстия в шнорхеле. Вы полагаете, что воздух будет проходить через крошечную трубочку, которую едва можно разглядеть в микроскоп?

– Но воздух будет находиться под давлением развиваемым легкими.

– Ну и что? Вы слышали о медленном просачивании воздуха из автомобильной шины? Отверстие, из которого происходит утечка воздуха в такой шине, наверное, не меньше этого, и он вытекает под значительным давлением, гораздо большим, чем могут создать легкие, и вытекает медленно.

Мичелз сделал печальную мину.

– Мне нужно было подумать об этом раньше.

– Оуэнс! – рявкнул Грант.

– Я слышу вас. Не выводите мне из строя барабанные перепонки.

– Не меня нужно слушать. Вы слышали, что сказал Мичелз?

– Слышал.

– Он прав? Вы у нас самый лучший специалист по миниатюризации. Он прав?

– Ну, и да, и нет.

– А что это значит?

– Это означает, что воздух будет проходить через трубку очень медленно, пока не будет миниатюризирован, и это означает нет, так как мы не будем иметь никаких забот, если я сумею его миниатюризировать. Я могу растянуть поле на весь шнорхель, миниатюризировать воздух на другом конце и всасывать его…

– А не будет ли такое растянутое поле действовать на нас? – вставил Мичелз.

– Нет. Я установлю его на фиксированный максимум миниатюризации, а мы его уже прошли.

– А как насчет окружающей крови в легочной ткани? – спросил Дьювал.

– Существует предел выборочности, до которого я могу отрегулировать поле, – согласился Оуэнс. – У меня здесь имеется только небольшой миниатюризатор, но я могу настроить его только на газ. Это все-таки связано с некоторыми повреждениями. Я надеюсь, что они будут незначительными.

– Мы должны рискнуть, вот и все, – сказал Грант. – Давайте продолжим. Мы не можем все предусмотреть.

С помощью четырех пар рук, обхвативших шнорхель, и четырех пар ног, работавших ластами, они добрались до стенки капилляра.

На мгновение Грант заколебался.

– Нам нужно проткнуть ее, Дьювал!

Губы Дьювала дрогнули в слабой улыбке.

– Нет необходимости звать для этого хирурга. На нашем микроскопическом уровне вы справитесь с этим не хуже меня. Здесь не нужно профессионального мастерства.

Он вынул нож из небольших ножен, висевших на его поясе, и осмотрел его.

– На нем, несомненно, есть миниатюризированные бактерии. В конце концов они деминиатюризируются в потоке крови, но тогда о них позаботятся белые кровяные тельца. В любом случае, я надеюсь, ничего патогенного.

– Пожалуйста, поработайте им, доктор, – настойчиво предложил Грант.

Дьювал быстро полоснул ножом между двумя клетками, образовывавшими клетку капилляра. Образовалась аккуратная щель.

Толщина стенки в обычном мире должна была составлять около одной десятичной дюйма, но в миниатюризированном масштабе она увеличилась до нескольких ярдов. Дьювал нырнул в образовавшуюся щель и стал пробираться через нее, ломая межклеточное скрепляющее вещество и углубляя разрез. Наконец, стенка оказалась пробитой, и клетки раздались, словно края зияющей раны.

Через рану виднелась другая группа клеток, по которой Дьювал полоснул так же аккуратно и осторожно.

Он вернулся и сказал:

– Это отверстие микроскопического размера. Оно не будет пропускать сколько-нибудь заметное количество крови.

– Вообще не будет пропускать, – подчеркнул Мичелз. Просачивание будет происходить в другом направлении.

Действительно, пузырь воздуха, казалось, выдулся внутрь отверстия. Он продолжал раздуваться, а затем остановился.

Мичелз положил руку на пузырь. Часть его поверхности вдавилась внутрь, но рука не прошла сквозь него.

– Поверхностное натяжение! – воскликнул он.

– Что теперь? – поинтересовался Грант.

– Я говорю, поверхностное натяжение. На любой поверхности возникает такого рода эффект. Для больших существ, таких как человек, эффект этот слишком мал, чтобы его заметить, но благодаря ему насекомые могут передвигаться по поверхности воды. В нашем миниатюризированном состоянии эффект даже сильнее. Мы не можем пройти через этот барьер.

Мичелз вынул нож и вонзил его в жидкостно-газовую поверхность раздела, как это раньше делал Дьювал, разрезая клетки. Нож продавил поверхность тела в одной точке, а затем пробил ее.

– Это как прорезать тонкую резину, – сказал Мичелз. Он немного запыхался.

Он резанул вниз. Образовался проем, но почти тут же закрылся, затянувшись.

Грант тоже попытался всунуть руку через проем до того, как он закрылся. Он слегка вздрогнул, когда наткнулся на молекулу воды.

– Знаете, я почти схватил ее.

– Если бы вы вычислили размеры этих молекул в нашем масштабе, – мрачно сказал Дьювал, – вы были бы поражены. Вы могли бы обнаружить их с помощью лупы. Действительно…

– Действительно, достойно сожаления, что вы не захватили лупу. Я должен сообщить вам, Дьювал, что вы бы мало что увидели. Вы бы увеличили свойства волны в такой же степени, как и свойства частицы – для всех атомных и субатомных частиц. То, что вы бы увидели, даже в странном миниатюризированном свете было бы слишком туманным, чтобы доставить вам удовольствие.

– И это причина того, что все вокруг выглядит нерезким? – спросила Кора. – Я думала, это просто потому, что мы все видим сквозь кровяную плазму.

– Плазма тоже является одним из факторов, несомненно. Но, кроме того, обычная зернистая структура нашей вселенной значительно укрупнилась, так как мы стали значительно меньше. Это выглядит так, как если бы мы рассматривали с близкого расстояния старую газетную фотографию. Вы видите более ясно отдельные точки, но снимок делается туманным.

Грант не уделял много внимания этому разговору. Одна его рука была внутри поверхности раздела, и он с ее помощью разрывал пузырь, чтобы всунуть внутрь вторую руку и голову.

На мгновение жидкость сомкнулась у его шеи, и он почувствовал удушье.

– Удержите меня за ноги, а? – спросил он.

– Я держу их, – ответил Дьювал.

Тело Гранта теперь наполовину было в пузыре, и он смог посмотреть через щель, проделанную Дьювалом в стенке капилляра.

– Все в порядке. Потяните меня вниз.

Он спустился вниз, и поверхность раздела закрылась за ним с хлопающим звуком.

– Теперь давайте посмотрим, что мы можем сделать со шнорхелем – сказал он. – Взяли!

Это была совершенно бесполезная работа. Тупой конец шнорхеля не мог продырявить крепко спаянную оболочку из молекул воды на воздушном пузыре. Ножи резали эту оболочку на куски, так что части шнорхеля проникали внутрь, но тут же поверхность раздела восстанавливалась, поверхностное натяжение вновь проявляло себя, и шнорхель с шумом выскакивал назад.

Мичелз тяжело дышал.

– Я не думаю, что нам удастся сделать это.

– Мы должны это сделать, – сказал Грант. – Посмотрите, я вхожу внутрь, полностью внутрь. Когда вы проталкиваете шнорхель через оболочку, я хватаюсь за какую-нибудь его часть и тяну. Между толканием и подтягиванием…

– Вы не можете войти внутрь, Грант, – сказал Дьювал. – Вас всосет внутрь, и вы исчезнете.

– Закрепите меня страховочным тросом.

Дьювал взял протянутый ему конец несколько неуверенно и поплыл назад к кораблю.

– Но как вы возвратитесь? – спросила Кора. – вы считаете, что снова сумеете преодолеть поверхностное натяжение?

– Конечно сумею. Кроме того, не запутывайте ситуацию, не поднимайте проблему номер 2, когда надо решить проблему номер 1.

Оуэнс, находившийся внутри корабля, напряженно следил за тем, как подплывал Дьювал.

– Вам нужна еще одна пара рук? – спросил он.

– Я не думаю, – ответил Дьювал. – К тому же ваши руки нужны у миниатюризатора.

Он зацепил страховочный конец за небольшое кольцо на металлическом корпусе корабля и помахал рукой.

– О'кей, Грант.

Грант помахал ему в ответ. Его второе проникновение через поверхность раздела было выполнено быстрее, так как он уже приобрел некоторую сноровку. Сначала разрез, потом одна рука (ох как болит мышца), затем другая. Потом энергичный толчок, упираясь в поверхность раздела обеими руками, удар обутой в ласт ногой, и он выскочил наверх, словно арбузное семечко, зажатое между пальцами.

Он оказался между двумя липкими стенками межклеточной щели. Он посмотрел вниз, на лицо Мичелза, ясно различимое, хотя и несколько искаженное криволинейной поверхностью раздела.

– Проталкивайте его, Мичелз.

Через поверхность раздела он мог видеть движение конечностей, взмах руки, держащей нож. И тут же частично вылез тупой металлический конец шнорхеля. Грант схватил его. Упершись спиной в одну сторону щели, а ногами в другую, он потянул шнорхель. За ним поднялась и поверхность раздела, прилепившаяся к нему со всех сторон. Грант продолжал тянуть вперед и вверх, тяжело дыша.

– Толкайте!

Он в конце концов вытащил его полностью. Внутри трубы шнорхеля была жидкость, клейкая и неподвижная.

– Я собираюсь протянуть его вверх и протолкнуть в альвеолу, – сказал Грант.

– Когда вы доберетесь до альвеолы, – предупредил Мичелз, – будьте осторожны. Я не знаю, какое воздействие окажут на вас вдох и выдох, но вы должны быть готовы к тому, что окажетесь в центре урагана.

Грант подтягивался вверх и дергал шнорхель, как только находил в мягкой податливой ткани подходящие места, чтобы уцепиться пальцами и оттолкнуться ногами.

Его голова высунулась за стенку альвеолы, и совершенно неожиданно он попал в другой мир. Свет «Протеруса» проникал через нечто, что показалось ему тканью огромной толщины, и в этом туманном освещении альвеолы выглядели, как огромные пещеры с влажно блестевшими в отдалении стенками.

Вокруг него были скалы и валуны всех размеров и цветов, сверкающие всеми красками спектра, когда неполное отражение миниатюризированного света придавало им поддельный красочный блеск. Он увидел так же, что кромки валунов оставались расплывчатыми, даже если на них и не было медленно переливающейся жидкости.

– В этом месте полно камней, – сказал Грант.

– Я полагаю, это пыль и песчинки, – донесся голос Мичелза. – Последствия жизни в цивилизованном мире, вдыхания неочищенного воздуха. Легкие представляют собой дорогу с односторонним движением: вы можете занести туда пыль, но нет никакой возможности вытащить ее оттуда.

– Вы подняли шнорхель как можно выше над головой, а? – вмешался Оуэнс. – Я не хотел бы, чтобы в него попала жидкость. Давайте!

Грант поднял шнорхель выше.

– Дайте мне знать, когда будет набрано достаточное количество воздуха, Оуэнс, – сказал он.

Он тяжело дышал.

– Я скажу.

– Он работает?

– Конечно работает. Я отрегулировал поле таким образом, что оно действует быстрыми импульсами в соответствии с… Ладно, неважно. Смысл состоит в том, что поле никогда не имеет достаточной длительности действия, чтобы сколько-нибудь заметно воздействовать на жидкость или твердые тела, но в значительной степени миниатюризирует газы. Я отрегулировать поле так, что оно распространяется далеко за Бенеша, в атмосферу операционной.

– Это безопасно? – спросил Грант.

– Это единственный способ получить достаточно воздуха. Нам нужно получить в тысячи раз больше воздуха чем содержится в легких Бенеша, и полностью миниатюризировать. Безопасно ли это? Бог с вами, я всасываю его прямо через ткани Бенеша, даже во время отсутствия дыхания. О, если бы только у нас был большой шнорхель!

Голос Оуэнса звучал возбужденно, он волновался, как юноша в день совершеннолетия.

Он спросил:

– Как на вас действует дыхание Бенеша?

Грант бросил быстрый взгляд на альвеолярную мембрану. Казалось, она растянулась и напряглась под его ногами, так что он предположил, что является свидетелем медленного начала выдоха (медленного по ряду причин: из-за гипотермии и из-за искажения времени, вызванного миниатюризацией).

– Все в порядке, – сказал он. – Вообще никак не действует.

Но тут в ушах Гранта раздался низкий скребущий звук. Он постепенно становился громче, и Грант понял, что начинается выдох.

Он встал более устойчиво и взялся за шнорхель.

– Это работает прекрасно, – ликующе заявил Оуэнс. – Такого еще никто не делал!

Легкие продолжали свое медленное, но постепенно ускоряющееся сжатие, и скрежет выдоха стал громче. Движение стало ощутимым для Гранта. Он почувствовал, что его ноги поднимаются над полом альвеолы. Он подумал, что в обычном масштабе поток воздуха в альвеолах был неощутимо нежным, но в его масштабе он набирал силу торнадо.

Грант отчаянно уцепился за шнорхель, обхватив его руками и ногами. Шнорхель потянулся вверх, и Грант вместе с ним.

Даже валуны – а на самом деле пыль – стали слегка шевелиться и покачиваться.

Ветер постепенно стих к концу выдоха, и Грант с облегчением отпустил шнорхель.

– Как идет работа? – спросил он Оуэнса.

– Почти закончена. Продержитесь еще несколько секунд, Грант, ладно?

– О'кей.

Он считал про себя: двадцать, тридцать, сорок. Начался вдох, и о него стали ударяться молекулы воздуха. Альвеолярная стенка опять натянулась, и он, споткнувшись, упал на колени.

– Тяните вниз шнорхель! – заорал он. – Быстро! Потому что начинается новый выдох!

Он толкал шнорхель вниз, а они тянули его. Трудности возникли только тогда, когда край шнорхеля достиг поверхности раздела. Она на мгновение крепко зажала шнорхель, словно тисками, а затем он проткнулся через нее, сопровождаемый звуком сомкнувшейся поверхности, подобный несильному громовому удару.

Грант довольно долго следил за опусканием шнорхеля. Когда он убедился, что тот благополучно опустился, он сделал движение, собираясь нырнуть в щель через нижнюю часть поверхности раздела, но начался выдох, вокруг него задул ветер, и он снова споткнулся. Тут он обнаружил, что его заклинило между двумя пылинками валунами, а когда, дернувшись, он освободился, то увидел, что слегка ободрал кожу на голени. Повредить голень о частицу пыли – об этом можно будет рассказывать внукам.

Где он находится? Где? Он дернул за свой спасательный канат, освободил его от выступа одного из валунов и крепко натянул. Самое простое было последовать за ним в щель.

Канат змеился по вершине валуна, и Грант, упираясь в него ногами, быстро взобрался наверх. Усилившийся выдох помогал ему, и он поднимался почти без усилий. Чем дальше, тем легче. Он знал, что щель находилась как раз по другую сторону валуна, и он мог бы обойти его кругом, но он предпочел этот способ, потому что выдох сделал его путь наверх очень легким и более интересным.

В момент максимального усиления ветра от выдоха валун покатился у него из-под ног, и Грант стал свободно подниматься.

На мгновение он обнаружил, что находится высоко в воздухе, а щель как раз под ним, в том месте, где он и ожидал ее увидеть. Нужно было только обождать одну-две секунды, пока прекратится выдох, и он мог бы ринуться в щель, в кровяной поток, к кораблю.

И в тот момент, когда он так подумал, он почувствовал, что его сильно засасывает вверх, а страховочный канат последовал за ним и, свободно волочась, вылез из щели, которая мгновенно исчезла из виду.

* * *

Шнорхель был вытолкнут из альвеолярной щели, и Дьювал поволок его к кораблю.

– А где Грант? – озабоченно спросила Кора.

– Он там, наверху, – сказал Мичелз, глядя вверх.

– Почему он не спускается?

– Он спустится. Я думаю, ему нужно преодолеть некоторые препятствия.

Он снова посмотрел наверх.

– Бенеш делает выдох. Когда он закончит его, у Гранта не будет никаких затруднений.

– А не можем ли мы схватиться за страховочный канат и потянуть его вниз?

Мичелз вытянул руку в предостерегающем жесте.

– Если вы сделаете это и, потянув его вниз, рванете как раз в момент начала вдоха, то можете ранить его. Он скажет, что нам делать, если будет нуждаться в помощи.

Кора с волнением посмотрела на него, а потом рванулась к страховочному канату.

– Нет, – сказала она. – Я хочу…

Но в этот момент канат дернулся и пополз наверх его конец промелькнул и исчез в проеме.

Кора вскрикнула и отчаянно рванулась к проему.

Мичелз бросился за ней.

– Вы ничего не сможете сделать, – сказал он.

Он тяжело дышал.

– Не делайте глупостей!

– Но мы не можем оставить его там. Что с ним случилось?

– Мы услышим от него об этом по радио.

– Оно может быть повреждено.

– Почему?

К ним присоединился Дьювал.

– Он отвязался как раз тогда, когда я смотрел на него, – произнес Дьювал. – Я не поверил своим глазам.

Все трое беспомощно смотрели вверх.

Мичелз попытался окликнуть:

– Грант, вы меня слышите?

* * *

Грант двигался вверх, кувыркаясь и вращаясь. Его мысли путались, как и траектория его полета.

«Я не могу вернуться назад, – было главной мыслью. – Даже если я не потеряю радиосвязь, я не смогу вернуться к радиолучу?»

Или смогу?

– Мичелз! – закричал он. – Дьювал!

Сначала не было ничего, потом он уловил слабый треск в ушах и искаженный вскрик, который мог означать: «Грант!»

Он попытался еще раз:

– Мичелз! Вы меня слышите?

Снова какое-то кваканье в ответ. Он ничего не смог разобрать. Где-то в его напряженном мозгу, как только он сумел во всем спокойно разобраться, мелькнула четкая мысль.

Хотя миниатюризированные световые волны оказались проникающими на большую глубину, чем обычные, для миниатюризированных радиоволн это оказалось наоборот.

Было очевидно, что о миниатюризированном мире еще очень мало было известно. К сожалению, «Протерусу» и его команде пришлось быть первопроходцами в царстве абсолютной неизвестности – действительно, самое фантастическое путешествие, которое когда-ибо предпринималось.

И во время этого путешествия Грант совершил свое собственное, отдельное путешествие, летя через нечто, что казалось многомильным пространством, а в действительности было микроскопической воздушной камерой в легком умирающего человека.

Его движения были замедлены. Он достиг вершины альвеолы и двинулся к трубчатому стеблю, на котором она была подвешена.

Далекие огни «Протеруса» все-таки мутно светили. Может ли он ориентироваться по ним? Может ли он попытаться двигаться в том направлении, где свет кажется сильнее?

Он коснулся трубчатого стебля альвеолы и приклеился к нему, как муха к покрытой клеем бумаге. Отреагировав в первый момент не разумнее мухи, он начал дергаться.

Тут же обе ноги и рука приклеились к стенке. Он остановился и заставил себя подумать. Выдох закончился, но должен был начаться вдох. Поток воздуха потащит его вниз. Нужно его держаться!

Он почувствовал, как начал дуть ветер, и услышал шелестящий звук. Он осторожно потянул свою приклеившуюся руку, освободил ее и наклонил тело, подставляя его ветру. Воздушный поток толкнул его вниз, и ноги тоже оказались свободными.

Теперь он падал камнем вниз с высоты, которая в его масштабе была огромной.

Он знал, что с точки зрения обычных масштабов он должен был опускаться вниз, как перышко, но то, что было в действительности, соответствовало падению свинцового груза. Это было равномерное падение, без ускорения, так как большие молекулы воздуха (настолько большие, что их почти можно было видеть, как говорил Мичелз), сталкиваясь с ним, забирали ту энергию, которая в противном случае затрачивалась бы на ускорение.

Какая-нибудь бактерия, размером не больше, чем он, могла бы безопасно проделать весь этот путь, но он, миниатюризированный человек, был сделан из пятидесяти триллионов клеток, и эта сложная структура делала его достаточно хрупким, чтобы разбиться вдребезги и превратиться в миниатюризированную пыль.

Думая об этом, он автоматически, подчиняясь инстинкту самосохранения, вытянул руки, когда стенка альвеолы пронеслась близко от него.

Он почувствовал быстрое прикосновение, стенка мазнула его чем-то влажным, и он оттолкнулся от нее, на мгновение приклеившись. Скорость его падения значительно уменьшилась.

Снова вниз. Где-то под ним, когда он смотрел вниз, мигало пятнышко света, слабая точка. С безумной надеждой он следил за ним, не выпуская его из поля зрения.

Все еще вниз. Он беспорядочно отталкивался ногами, стараясь обходить выходы пластов пылевых камней, и снова натыкался на пористые области. Снова падение.

Он отчаянно извивался, стараясь направить свое падение на крошечную точечку света, и ему казалось, что он добился некоторого успеха. Но он не был в этом уверен.

Он покатился вниз по пологому склону вдоль поверхности альвеолы. Он набросил страховочный канат на пласт камней и с трудом удержался на нем.

Точка света превратилась в небольшое сверкающее пятно футах в 50 от него, как определил он. Это должна была быть щель, и хотя она была так близко, он бы не смог ее найти если бы не луч света.

Он ждал, пока прекратится вдох. За короткий промежуток времени перед выдохом он должен попасть в нее.

Прежде чем вдох полностью закончился, скользя и карабкаясь, он преодолел пространство, отделяющее его от щели. В последний момент вдоха альвеолярная мембрана натянулась, задержалась в этом положении на несколько секунд, а затем вместе с первыми признаками начала выдоха стала расслабляться.

Грант бросился в щель, сиявшую ярким светом. Он ударился о поверхность раздела, которая спружинила, словно резиновая.

Нож прорезал ее, появилась чья-то рука и крепко схватила его за лодыжку. Он почувствовал, что его тянут вниз, и тут же по свисту в ушах ощутил начинавшуюся тягу воздуха вверх. Еще несколько рук схватили его за ноги, и он опустился вниз, снова очутившись в капилляре. Дыхание его было тяжелым и прерывистым.

Наконец он сказал:

– Спасибо! Я двигался на свет! Я не мог бы отыскать вас другим способом.

– Мы не могли связаться с вами по радио, – сказал Мичелз.

Кора улыбнулась ему.

– Это была идея доктора Дьювала. Он велел «Протерусу» приблизиться к проему и светить носовым прожектором прямо в него. К тому же он расширил проем.

– Давайте вернемся на корабль, – сказал Мичелз. – Мы уже потеряли все то время, которое могли позволить себе потерять.

13. ПЛЕВРА

– Принимаем сообщение, Эл! – закричал Рейд.

– От «Протеруса»?

Картер подбежал к окну.

– Ну, не от вашей же жены.

Картер нетерпеливо махнул рукой.

– После. Приберегите ваши шутки, и мы посмеемся над ними сразу, над всей кучей. Ладно?

– Пришло сообщение от техника связи. Сэр, «Протерус» сообщает: «Из-за повреждения потеряли воздух. Операция пополнения прошла успешно.»

– Пополнения? – вскрикнул Картер.

– Я полагаю, они имеют ввиду легкие, – сказал Рейд хмуро. – Они после всего попали в легкие, а это означает в их масштабах кубические мили воздуха. Но…

– Что «но»?

Они не могут использовать этот воздух. Он не миниатюризирован.

Картер посмотрел на полковника с раздражением.

– Повторите последнее предложение радиограммы! – рявкнул он в микрофон.

– «Операция пополнения прошла успешно».

– Последнее слово «успешно»?

– Да, Сэр.

Соединитесь с ними и потребуйте подтверждения.

Он обратился к Рейду.

– Если они говорят «успешно», я полагаю, что они справились с этим.

– На борту «Протеруса» есть миниатюризатор.

– Так вот как они сделали это! Объяснение получим потом.

По линии связи получено сообщение.

– Радиограмма подтверждена, Сэр.

– Они двигаются? – спросил Картер, соединившись с другой линией.

После небольшой паузы прозвучало:

– Да, Сэр. Они движутся через плевральную оболочку.

Рейд кивнул головой. Он посмотрел на отметчик времени, показывавший 37, и сказал:

– Плевральная оболочка представляет собой двойную мембрану, окружающую легкие. Они, должно быть, двигаются в пространстве между мембранами. Свободная дорога, почти что автострада, прямо в шею.

– И они очутятся там, откуда стартовали полчаса назад, – заскрежетал зубами Картер. – И что потом?

– Они могут возвратиться по капилляру и положить путь снова через сонную артерию, на что уйдет много времени. Или они могут обойти артериальную опасность, использовав лимфатическую систему, но и здесь есть свои проблемы. У них штурманом Мичелз, и я полагаю, он знает, что делать.

– Можете ли вы дать им совет? Ради бога, не придерживайтесь протокола.

Рейд покачал головой.

– Я не уверен, какой путь лучше, а он находится на месте. Он может лучше судить, насколько хорошо корабль сумеет противостоять новой атаке артериального потока. Мы должны оставить это выбор за ними, генерал.

– Я сам хотел бы знать, что делать, – сказал Картер. – Бог свидетель, я бы взял на себя ответственность, если бы знал достаточно для того, чтобы действовать с приемлемыми шансами на успех.

– Точно так же рассуждаю и я, – сказал Рейд, – и поэтому не могу взять на себя ответственность.

* * *

Мичелз просматривал карты.

– Все хорошо, Оуэнс. Это не то место, куда я вас направлял, но оно им будет. Мы уже здесь и, мы проделали проход. Двигайтесь к цели.

– В легкие? – с возмущением сказал Оуэнс.

– Нет!

Мичелз от волнения вскочил со своего кресла и вскарабкался по лестнице, так что его голова всунулась в купол.

– Мы войдем в плевральную оболочку. Запускайте двигатели, я вас буду направлять.

Кора опустилась на колени возле кресла Гранта.

– Как вам удалось вернуться?

– Еле-еле, – сказал Грант. – Я столько раз пугался, что и сосчитать – я очень пугливый человек, но на этот раз я, наверное, установил рекорд по степени страха.

– Почему вы всегда стараетесь представить себя трусом? В конце концов, ваша работа…

– Потому что я агент? Большая часть этой работы довольно рутинная, безопасная и тупая, и я стараюсь выполнять ее именно таким образом. Когда я не могу избежать опасных ситуаций, я преодолеваю их благодаря вере в то, что я делаю. Знаете, мне достаточно хорошо промыли мозги, чтобы я думал, как патриот – до некоторой степени.

– До некоторой степени?

– Как я это понимаю. В конце концов, это не только та или иная страна. Мы уже давно прошли ту стадию, когда разделение человечества имело значительный смысл. Я честно верю, что наши политики стараются поддержать мир, и я хочу быть частицей, сколь угодно малой, этой поддержки. Я участвую в этой миссии не добровольно, но сейчас, когда я здесь…

Он пожал плечами.

– Вы говорите так, – сказала Кора, – как будто стыдитесь рассуждать о мире и патриотизме.

– Думаю, что действительно стыжусь, – сказал Грант. – Всеми нами двигают конкретные мотивы, а не туманные слова. Оуэнс испытывает свой корабль. Мичелз прокладывает путь через человеческое тело. Дьювал восхищается творением бога, а вы…

– Да?

– А вы восхищаетесь Дьювалом, – сказал Грант тихо.

Кора вспыхнула.

Он действительно заслуживает восхищения. Знаете, после того как он предложил нам осветить щель корабельным прожектором, что бы дать вам хоть какую-о возможность найти ее, он ничего больше не делал. Он не сказал вам не единого слова после вашего возвращения. Такой у него характер. Он может спасти человеку жизнь, а потом намеренно нагрубит ему, и запоминается его грубость, а не то, что он спас жизнь. Но его характер не может изменить того, кем он является в действительности.

– Не может. Это правда. Хотя он может открыть его истинное лицо.

– И ваш характер не может скрыть того, кто вы есть на самом деле. Вы пользуйтесь неловким мальчишеским юмором, чтобы замаскировать свое глубокое человеколюбие.

Теперь настала очередь Гранта покраснеть.

– Вы заставляете меня выглядеть редким болваном.

– С вашей точки зрения, вероятно. В любом случае вы не трус. Но теперь мне нужно пойти поработать над лазером.

Она бросила быстрый взгляд на Мичелза, который возвращался на свое место.

– Лазер? Господи боже, я совсем забыл! Постарайтесь сделать все возможное, чтобы его повреждение не было окончательным, ладно?

Воодушевление, сквозившее в ее разговоре, исчезло.

– О, если только смогу…

Она пошла на корму. Мичелз проводил ее взглядом.

– Что с лазером? – спросил он.

Грант покачал головой.

Она пошла проверить его.

Перед своим следующим замечанием Мичелз, казалось, слегка заколебался. Он покачал головой. Грант посмотрел на него, но ничего не сказал.

Мичелз, наконец, сел в свое кресло и произнес:

– Что вы думаете о нашем теперешнем положении?

Грант, все еще занятый мыслями о Коре, посмотрел в окно. Они, казалось, двигались между двумя параллельными стенками, почти касающимися «Протеруса» с обеих сторон. Стенки светились желтым, и они были сложены из параллельных волокон, уложенных плотно друг к другу, словно стволы гигантских деревьев.

Жидкость между ними была прозрачной, свободной от клеток и других объектов, даже от их обломков. Казалось, они попали в мертвый штиль, и «Протерус» вспенивал поверхность равномерным быстрым ходом, и только приглушенное Броуновское движение придавало некоторую неровность его курсу.

– Броуновское движение, – заметил Грант, – стало теперь ощутимей.

– Жидкость здесь менее вязкая, чем плазма крови, поэтому движение меньше деформируется. Мы, однако, будем здесь недолго.

– Значит, как я понял, мы не находимся в потоке крови?

– Разве это похоже на поток крови? Это пространство между складками плевральной мембраны, которая окружает легкие. Мембрана, находящаяся с этой стороны, прикреплена к ребрам. Действительно, мы могли видеть огромную мягкую выпуклость, когда проходили мимо одного из ребер. Вторая мембрана прикреплена к легким. Если вам нужны точные названия, то они именуются соответственно пристеночной плеврой и легочной плеврой.

– Мне совсем не нужны названия.

– Я и не думаю, что они вам нужны. Место, где мы сейчас находимся, представляет собой пленку, смазывающуюся жидкостью, расположенной между этими пленками. Когда легкие расширяются во время вдоха, они движутся относительно ребер, и эта жидкость смягчает и выравнивает их движение. Эта пленка настолько тонкая, что складки плевры обычно считаются в нормальном состоянии находящимися в контакте. Но, будучи размером с бактерию, мы можем проникать между складками через пленку жидкости.

Когда стенка легкого движется вдоль реберной стенки, это не действует на нас?

– Мы или слегка ускоряем движение или слегка замедляем его. Вот и все.

– Ну? – Грант удивился. – А при плеврите что-нибудь происходит с этой мембраной?

– Конечно происходит. Когда плевра инфицирована и воспаляется, каждый вздох причиняет боль и кашель.

– Что произойдет, если Бенеш закашляется?

Мичелз пожал плечами.

– В нашем нынешнем положении, я полагаю, это будет фатальным. Нас разорвет на части. Однако нет никакой причины для кашля. Он находится в состоянии гипотермии и глубокого покоя, и его плевра – поверьте мне на слово – в хорошем состоянии.

– Но если мы будем раздражать ее…

– Мы слишком малы для этого.

– Вы уверены?

– Мы можем говорить только о вероятности. Вероятность кашля в настоящий момент слишком мала, чтобы о ней беспокоиться.

Его лицо было совершенно невозмутимо.

– Я понимаю, – сказал Грант.

Он посмотрел назад, чтобы увидеть, что делает Кора.

Она и Дьювал были в рабочем комнате, их головы низко склонились над верстаком.

Грант поднялся и направился к дверному проему. Мичелз последовал за ним.

Лазер лежал разобранным в секции из опалового стекла, освещенной снизу ярким молочным светом, каждая часть его ярко и четко обрисовывалась на световом фоне.

– Каковы же общие повреждения? – решительно спрашивал Дьювал.

– Только эти детали, доктор, и это сломанное пусковое устройство. Вот и все.

Дьювал, казалось, задумчиво пересчитывал детали, осторожно касаясь каждой пальцем и передвигая ее.

– Ключевым является этот разбитый транзистор. Из-за него мы не можем теперь зажечь лампу, а это – конец лазеру.

– Разве у вас нет запасных деталей? – вмешался Грант.

Кора посмотрела вверх и виновато отвела глаза от решительного взгляда Дьювала.

– Нет ничего из того, что стоит на шасси, – сказала она. – Нам нужно было бы захватить второй лазер, но кто мог… Если бы он не открепился…

– Вы это серьезно, доктор Дьювал? – мрачно спросил Мичелз. – Лазером нельзя пользоваться?

Нотки нетерпения проскользнули в голосе Дьювала.

– Я всегда серьезен. А теперь не мешайте мне.

Он, казалось, погрузился в размышления.

Мичелз пожал плечами.

– Так вот значит как. Мы прошли через сердце, наполнили воздухом емкости в легких, и все ни к чему. Мы не можем пойти дальше.

– Почему нет? – спросил Грант.

– Конечно, мы можем пойти дальше в смысле физической возможности. Только в этом нет никакого смысла, Грант. Без лазера мы ничего не сможем сделать.

– Доктор Дьювал, есть ли какой-нибудь способ осуществить операцию без лазера? – спросил Грант.

– Я думаю, – огрызнулся Дьювал.

– Тогда поделитесь своими мыслями, – огрызнулся в ответ Грант.

Дьювал посмотрел на него.

– Нет, не существует никакого способа осуществить операцию без лазера.

– Но веками операции проводились без лазера. Вы прорезали стенку легкого своим ножом, это же была операция. Вы можете удалить тромб с помощью ножа?

– Конечно, я могу, но при этом я задену нерв, и это выведет из строя всю долю мозга. В данном случае нож будет подобен кровавой бойне по сравнению с лазером.

– Но вы можете с помощью ножа спасти жизнь Бенеша, не так ли?

– Думаю, может быть, и смогу. Однако это не означает, что я обязательно спасу его сознание. Действительно, я почти с уверенностью могу предположить, что операция с помощью ножа приведет Бенеша к серьезной умственной неполноценности. Вы этого хотите?

Грант потер подбородок.

– Вот что я вам скажу. Мы направляемся к тромбу. Когда мы доберемся до него, мы воспользуемся ножом, если у нас не будет ничего, кроме него, Дьювал. Если мы потеряем наши ножи, мы воспользуемся нашими зубами, Дьювал. Если вы не захотите, это сделаю я. Мы можем потерпеть неудачу, но мы не оставим нашего дела. Между прочим, давайте посмотрим на это…

Он протолкнулся между Дьювалом и Корой и взял транзистор, аккуратно уместившийся на кончике его указательного пальца.

– Это и есть поврежденный?

– Да, – сказала Кора.

– Если его закрепить или заменить новым, сможете ли вы сделать лазер работоспособным?

– Да, но его никак нельзя закрепить.

– Предположим, что у вас есть другой транзистор примерно такого же размера и выходной мощности и достаточно тонкий провод. Сможете ли вы присоединить его?

– Я не думаю, что смогу. Это требует очень большой аккуратности.

– Наверное, вы не сможете. А что скажете вы, доктор Дьювал? Ваши пальцы хирурга должны суметь это сделать, несмотря на Броуновское движение.

– Я мог бы попытаться с помощью мисс Петерсон. Но у нас нет деталей.

– У нас они есть, – сказал Грант. – Я могу их достать.

Он захватил тяжелую металлическую отвертку и решительно направился назад, в носовое отделение. Он подошел к радиостанции и без колебаний начал отвинчивать панель.

Мичелз, шедший за ним, схватил его за локоть.

– Что вы делаете, Грант?

Грант стряхнул его руку.

– Я добираюсь до ее кишок.

– Вы что, демонтируете радиостанцию?

– Мне нужен транзистор и провод.

– Но мы останемся без связи с внешним миром.

– И что?

– Когда придет время извлечь нас из Бенеша… Послушайте, Грант…

– Нет, – сказал Грант нетерпеливо. – Они могут следить за нами по нашей радиоактивности. Радиостанция нужна только для пустых разговоров, и мы можем обойтись без нее. И действительно обойдемся. Или молчащее радио, или смерть Бенеша.

– Тогда хоть вызовите Картера и сообщите ему об этом.

Грант на мгновение задумался.

– Я вызову его, но только для того, чтобы сообщить, что других сообщений не будет.

– А если он прикажет вам подготовиться к извлечению?

– Я откажусь.

– Но если он прикажет вам…

– Он может извлечь нас силой, но я не буду оказывать ему в этом содействия. До тех пор, пока мы находимся на борту «Протеруса», стратегические решения принимаю я. Мы проделали слишком большой путь, чтобы отступить, и потому мы отправляемся к тромбу, чтобы ни случилось и чтобы ни приказал Картер.

* * *

– Повторите последнее сообщение! – закричал Картер «Раскулачиваем радиостанцию, чтобы починить лазер. Это наше последнее сообщение».

– Они прерывают связь, – безучастно произнес Рейд.

– Что случилось с лазером – спросил Картер.

– Не спрашивайте меня.

Картер тяжело опустился на стул.

– Прикажите подать сюда наверх кофе, ладно, Дон? Если бы я знал, что могу уже уйти, я заказал бы двойное виски с содовой, а потом еще два. Нас просто сглазили!

Рейд дал знак принести кофе.

– Может быть, саботаж? – предположил он.

– Саботаж?

– Да, и не прикидывайтесь невинным младенцем, генерал. Вы предвидели такую возможность с самого начала, иначе зачем было посылать Гранта?

– После того, что случилось с Бенешем по пути сюда…

– Я знаю. И я, в частности, не доверяю ни Дьювалу, ни девушке.

– Они в полном порядке, – сказал Картер.

Он скорчил гримасу.

– Они должны быть в полном порядке. Каждый, кто работает здесь, должен быть в полном порядке. Нет способов сделать безопасность еще более безопасной.

– Совершенно верно. Никакие меры безопасности не дают абсолютной уверенности.

– Все эти люди работают здесь.

– Но не Грант, – напомнил Рейд.

– А?

– Грант не работает здесь. Он чужак.

На лице Картера появилась судорожная улыбка.

– Но он правительственный агент.

– Я знаю, – сказал Рейд. – А агент может вести двойную игру. Вы посадили Гранта в «Протерус», и началась цепь неудач или того, что выглядит как неудача.

Подали кофе.

– Это смешно, – сказал Картер. – Я знаю этого человека. Для меня он не чужак.

– Когда вы в последний раз видели его? Что вы знаете о его внутреннем мире?

– Забудьте об этом. Это невозможно.

Но, размешивая сливки в своей чашке с кофе, Картер проявлял некоторые признаки беспокойства.

– Все в порядке, – сказал Рейд. – Просто мысли вслух.

– Они все еще в плевре? – спросил Картер.

– Да.

Картер посмотрел на отметчик времени, который показывал 32, и расстроено покачал головой.

* * *

Перед Грантом лежала разобранная на части радиостанция. Кора рассматривала транзисторы один за другим, вертела их, сравнивала, чуть ли не пронизывая взглядом.

– Вот этот, – сказала она неуверенно, – я думаю, будет работать, но этот провод слишком толстый.

Дьювал положил сомнительный провод на освещенное опаловое стекло, а рядом – поврежденный кусочек настоящего повода и стал сравнивать их с угрюмым видом.

– Ничего более подходящего нет, – сказал Грант. – Вам нужно будет заставить его работать.

– Легко сказать, – ответила Кора. – Вы можете давать подобные распоряжения мне, но не проводу. Как бы сурово вы не кричали на него, он все равно не будет работать.

– Хорошо.

Грант пытался придумать что-нибудь, но ничего не находил.

– Подождите немного, – сказал Дьювал. – Если повезет, я, может быть, сумею соскрести его до нужной толщины. Мисс Петерсон, дайте мне скальпель номер 11.

Он вставил провод из бывшей установки Гранта (теперь в буквальном смысле беспроволочной) в два небольших зажима и подвесил перед ними увеличительное стекло. Крепко зажав в руке поданный Корой скальпель, он начал медленно скоблить.

Не поднимая глаз, он сказал:

– Будьте добры, сядьте на свое место, Грант. Вы не можете мне помочь, сопя над моим плечом.

Грант слегка вздрогнул, но, поймав умоляющий взгляд Коры, ничего не сказал и направился к своему креслу.

Мичелз, сидевший на своем месте, насмешливо приветствовал его.

– Хирург за работой, – сказал он. – В руке у него скальпель, и тут же в полной мере проявляется его характер. Не тратьте напрасно время на то, чтобы сердиться на него.

– Я не сержусь на него, – ответил Грант.

– Конечно, сердитесь. Если только вы не собираетесь сообщить мне, что отказываетесь от принадлежности к человеческой расе. Дьювал обладает даром

– божественным даром, как бы он, несомненно, сказал – причинять людям боль одним словом, взглядом, жестом. И, кроме того, есть еще молодая леди.

Грант повернулся к Мичелзу с видимым раздражением.

– Что там еще по поводу молодой леди?

– Ну, успокойтесь, Грант. Или вам прочитать лекцию о мальчиках и девочках?

Грант нахмурился и отвернулся от него.

– Вы попали с ней в затруднительное положение, не правда ли? – сказал Мичелз мягко, почти печально.

– Какое затруднительное положение?

– Она красивая девушка, очень хорошенькая. А вы вдобавок человек с профессиональной подозрительностью.

– Ну?

– Ну! Что случилось с лазером? Это была случайность?

– Могла быть.

– Да, могла быть, – голос Мичелза понизился почти до шепота. – Но была ли?

Бросив быстрый взгляд через плечо, Грант ответил тоже шепотом:

– Вы обвиняете мисс Петерсон в саботаже?

– Я? Конечно, нет. У меня для этого нет оснований. Но я полагаю, что вы мысленно обвиняете ее, и вам это не нравится. Отсюда и затруднительное положение.

– Почему мисс Петерсон?

– А почему нет? Никто не обращал на нее внимания, когда она игралась со своим лазером. Это ее епархия. И если она намеревалась саботировать, то, естественно, именно в этой области, где она чувствовала себя наиболее уверенно.

– Что могло бы автоматически вызвать немедленное подозрение по отношению к ней. И так, кажется, и произошло, – произнес Грант с некоторой горячностью.

– Я понимаю. Вы сердитесь.

– Посмотрите, – сказал Грант. – Мы все находимся в одном сравнительно небольшом корабле, и можно подумать, что каждый из нас находится под пристальным и постоянным вниманием остальных, но это не так. Мы были все так поглощены тем, что происходит за бортом корабля, что каждый из нас мог войти в помещение склада и сделать с лазером все, что хотел, оставшись при этом незамеченным. И вы, и я могли это сделать. Я бы не видел вас, вы бы не видели меня.

– Или Дьювала?

– Или Дьювала. Я не исключаю его. Или это могла быть чистая случайность.

– А ваш развязавшийся страховочный канат тоже случайность?

– А вы готовы предположить что-нибудь еще?

– Я – нет. Я могу указать вам на некоторые вещи, если вы в настроении.

– Я не в настроении, но, тем не менее, укажите.

– Именно Дьювал привязал ваш страховочный канат.

– И, видимо, плохо завязал узел. К тому же на канат действовали значительные усилия.

– Хирург должен уметь делать узел.

– Чепуха. Хирургические узлы – это не морские узлы.

– Возможно. С другой стороны, можно предположить, что канат был специально привязан так, что мог отвязаться, или его могли оторвать руками.

Грант кивнул.

– Хорошо. Но опять-таки каждый внимательно следил за тем, что происходило вокруг него. Вы, Дьювал или мисс Петерсон могли быстро подплыть к кораблю, развязать узел и вернуться незамеченным. Я полагаю, что даже Оуэнс мог для этого покинуть корабль.

– Да, но у Дьювала были для этого наилучшие возможности. Как раз перед тем, как вы отвязались, он возвращался к кораблю, таща шнорхель. Он говорил, что страховочный канат развязался у него на глазах. Мы знаем, следовательно, что он, по его собственному признанию, находился в соответствующем месте в соответствующее время.

– И все же это могла быть случайность. Какие у него могли быть мотивы? Лазер был уже выведен из строя, и все, что он мог сделать, отвязывая канат, представляло бы опасность только лично для меня. Если его интересовала миссия в целом, зачем было возиться со мной?

– О, Грант!

Мичелз улыбнулся и покачал головой.

– Ладно, говорите. Только не ворчливо.

– Предположим, именно молодая леди позаботилась о лазере. Предположим, что он хотел избавиться от вас, чтобы нанести миссии решительный двойной удар.

Грант безмолвно смотрел на него.

Мичелз продолжал:

– Дьювал, вероятно, не настолько полно отдавался своей работе, чтобы не заметить, что его ассистентка обратила внимание на ваше появление. Вы симпатичный молодой человек, Грант, и вы спасли ее от серьезного ранения, когда мы попали в водоворот, может быть, спасли ей жизнь. Дьювал видел это, и он должен был видеть ее реакцию.

– Никакой реакции не было. Она не интересуется мною.

– Я наблюдал за ней, когда вы потерялись в альвеолах. Она просто обезумела. И то, что было видно всем, тем более было видно Дьювалу – что вы ей нравитесь. И он мог желать избавиться от вас по этой причине.

Грант в задумчивости покусал нижнюю губу, потом сказал:

– Хорошо. А утечка воздуха? Это тоже была случайность?

Мичелз пожал плечами.

– Я не знаю. Я полагаю, вы намекаете, что это мог сделать Оуэнс.

– Мог. Он знает корабль, он его конструировал. Он лучше всех мог сделать трюк с системой управления. И только он следил за неполадками.

– Знаете, это правда.

– Кстати, – продолжал Грант с возрастающей злостью, – как насчет артериально-венозной фистулы? Была ли это случайность, или вы знали о ее существовании?

Мичелз в замешательстве откинулся на спинку кресла.

– Господи боже, я не подумал об этом. Я даю вам слово, Грант, я сидел здесь и честно думал, что не произошло ничего такого, что могло быть адресовано непосредственно мне. Я понимал, что можно утверждать, что я тайком повредил лазер или ослабил узел вашего страховочного каната, или заклинил клапан воздушного танка, когда никто не видел, или сделал все вместе, кстати. Но в каждом случае было гораздо больше подозрений, что это сделал кто-то другой. Фистула, я согласен, не может быть приписана никому, кроме меня.

– Правильно.

– Не считая, конечно, того, что я не знал о ее существовании. Но я не могу доказать это, не правда ли?

– Нет.

– Вы читали когда-нибудь детективные романы?

– Читал немного в молодости. Теперь…

– Да, ваша профессия не оставляет места для забав. Я себе хорошо это представляю. Но знаете, в детективных романах все всегда так просто. Искусная разгадка указывает на одного и только на одного человека, и детектив ведет расследование так, как будто никто больше не мог оказаться виновным. В реальной жизни, кажется, разгадка может быть в любом месте.

– Или нигде, – твердо сказал Грант. – Мы могли иметь дело с рядом случайностей и неудач.

– Могли, – согласился Мичелз.

Ни один из них не говорил, однако, очень убедительно или убежденно.

14. ЛИМФАТИЧЕСКИЙ СОСУД

– Доктор Мичелз, посмотрите вперед, – раздался из купола голос Оуэнса. – Здесь сворачивать?

Они почувствовали, что «Протерус» замедлил ход.

– Слишком много болтовни, – пробормотал Мичелз. – Я должен посмотреть.

Прямо впереди виднелась труба, открытая с торца. Образовывавшие ее тонкие стенки были рваными, кое-где почти полностью истончившимися. Отверстие по ширине едва могло пропустить «Протерус».

– Вполне достаточно! – крикнул Мичелз. – Входите в него.

Кора отошла от верстака, чтобы полюбопытствовать, что делается впереди, но Дьювал остался на своем месте, продолжая трудиться с бесконечным неутомимым терпением.

– Это, должно быть, лимфатический сосуд, – сказала она.

Они вошли внутрь, и их окружили стены не толще стен капилляра, который они покинули.

Было ясно видно, что, как и в капилляре, стенки были сложены из клеток многоугольной формы с ядром в центре каждой.

Жидкость, по которой они плыли, она очень была похожа на ту, что заполняла плевральную полость. Она искрилась желтизной в свете прожекторов «Протеруса» и придавала желтоватый оттенок клеткам. Ядра были более интенсивного цвета, почти оранжевого.

– Вареные яйца! – воскликнул Грант. – Они выглядят точно, как вареные яйца! А что такое лимфатический сосуд?

– Это в некотором смысле вспомогательная кровеносная система, – с жаром начала объяснять Кора. – Жидкость просачивается через тонкие капилляры и собирается в пустотах тела и между клетками. Это промежуточная жидкость. Она вливается в тонкие трубки лимфатических сосудов, открытых с одного конца, как вы только что видели. Эти трубы постепенно соединяются во все большие и большие трубы, пока не сливаются в самые большие, размером с вену. Вся лимфа…

– Эта жидкость вокруг нас? – спросил Грант.

– Да. Вся лимфа собирается в самый большой лимфатический сосуд, торакальный клапан, который ведет в подключичную вену в верхней части грудной клетки и таким образом возвращается в основную кровеносную систему.

– А почему мы вошли в лимфатический сосуд?

Мичелз отклонился назад, моментально включившись в разговор.

– Потому, – вставил он, – что это тихая заводь. Здесь нет пульсирующего воздействия сердца. Жидкость движется за счет давлений и напряжений мускулов, а у Бенеша немногие из них сейчас работают. Поэтому мы можем совершить спокойное путешествие до самого мозга.

– Почему же тогда мы не вошли в лимфатические сосуды с самого начала?

– Они очень малы. Артерия представляет собой гораздо лучшую мишень для шприца. И артериальный поток крови был должен доставить нас к цели за несколько минут. Но он не сделал этого, а обратный путь в артерию занял бы у нас слишком много времени. К тому же, когда мы попадем в артерию, мы подвергнемся такой бомбардировке, которую корабль может больше не выдержать.

Он развернул новый комплект карт и закричал:

– Оуэнс, вы следите за картой 72-Л?

– Да, доктор Мичелз.

– Не сбивайтесь с указанного мной пути. Он приведет нас через минимальное количество узлов.

– Что это там прямо по курсу? – спросил Грант.

Мичелз посмотрел вперед и похолодел.

– Убавьте скорость! – закричал он.

«Протерус» резко сбавил ход. Через одну из стенок теперь расширившейся трубы выступила какая-то бесформенная масса молочного света, комковатая и пугающая.

Пока они рассматривали ее, она сморщилась и исчезла.

– Пошли дальше, – сказал Мичелз. – Я опасался, что может появиться белое кровяное тельце, – обратился он к Гранту, – но, к счастью, оно ушло. Некоторые из белых кровяных телец образуются в лимфатических узлах, которые являются важным барьером против бактерий. Они образуют не только белые кровяные тельца, но и антитела.

– А что такое антитела?

– Белковые молекулы, обладающие способностью избирательно соединяться с различными внешними субстанциями, проникающими в тело – бациллами, ядами, чужеродными белками.

– И с нами?

– Я полагаю, что при определенных обстоятельствах и с нами.

– Бактерии попадают в лимфоузлы, которые служат полем битвы между ними и белыми кровяными тельцами, – вмешалась Кора. – Знаете, дети заболевают так называемых воспалением подмышечных желез. Или в углах рта.

– А в действительности это воспаление лимфатических узлов, – сказал Грант?

– Совершенно верно.

– Из этого можно заключить, что следует держаться подальше от лимфатических узлов, – сказал Грант.

– Мы очень малы, – возразил Мичелз. – Антитела Бенеша не чувствительны к нам, и нам нужно пройти только через один ряд лимфатических узлов, после чего мы будем плыть совершенно свободно. Это риск, конечно, но все, что мы сейчас делаем, рискованно. Или вы собираетесь принять стратегическое решение и приказать мне выйти из лимфатической системы?

Грант покачал головой.

– Нет. Пока кто-нибудь другой не предложит что-нибудь лучшее.

* * *

– Вот он, – сказал Мичелз.

Он слегка толкнул Гранта.

– Видите?

– Вон та тень впереди?

– Да. Этот лимфатический сосуд является одним из нескольких, входящих в узел, представляющий собой пористую массу из мембран и извилистых ходов. В этом месте полно лимфоцитов.

– А это что такое?

– Один из видов белых кровяных телец. Я надеюсь, что они не будут нас беспокоить. Любая бактерия в кровеносной системе в конце концов попадает в лимфатический узел. Она не может преодолеть узкие искривленные канальцы…

– А мы можем?

– Мы движемся осмысленно, Грант, и видим конечную цель, в то время как бактерия плывет вслепую. Я надеюсь, вы понимаете, какова разница. Попавшую в лимфоузел бактерию атакуют антитела или, если они не справляются, мобилизованные в битву белые кровяные тельца.

Тень была теперь близко. Золотистый оттенок лимфы померк и помутнел. Впереди, казалось, выросла стена.

– Вы держите курс, Оуэнс? – крикнул Мичелз.

– Я держу, но здесь легко сделать неверный по ворот.

– Даже если вы ошибаетесь, помните, что, начиная с этого момента, мы движемся, в общем, вверх. Постарайтесь, чтобы стрелка гравитометра как можно плавнее двигалась по прямой, и в конечном счете вы не ошибетесь.

«Протерус» сделал резкий поворот, и вдруг все стало серым. Прожекторы, казалось, не освещали ничего, что бы не походило на более или менее яркую серую тень. Попадались небольшие стержни, короче и значительно уже корабля, а так же группы сферических объектов, совсем маленьких и пушистых.

– Бактерии, – пробормотал Мичелз. – Я вижу их слишком детально, чтобы точно определить тип. Не странно ли это? Слишком детально…

«Протерус» теперь двигался намного медленнее, словно колеблясь перед входом в мягкие изгибы и повороты канала.

Дьювал появился в дверях рабочей комнаты.

– Что происходит? Я не могу обрабатывать эту штуку, если корабль не будет идти постоянным курсом. Достаточно с меня и Броуновского движения.

– Весьма сожалею, доктор, – холодно заметил Мичелз. Мы проходим через лимфатический узел, и это лучшее, что мы можем сделать.

Дьювал сердито повернул назад.

Грант внимательно смотрел вперед.

– Там впереди что-то хаотическое, доктор Мичелз. Что это за вещество, которое выглядит, как морские водоросли или что-то подобное?

– Это сетчатые волокна, – ответил Мичелз.

– Доктор Мичелз! – позвал Оуэнс.

– Да?

– Это волокнистое вещество становится все толще. Я не могу больше продвигаться через него, не нанося некоторые повреждения.

Мичелз на мгновение задумался.

– Не беспокойтесь об этом. В любом случае всякое нанесенное нами повреждение будет ничтожным.

«Протерус» проталкивался теперь через свободно болтающиеся группы волокон, которые скользили вдоль окон и исчезали по бокам.

Это происходило снова и снова с возрастающей частотой.

– Все в порядке, Оуэнс, – бодро заявил Мичелз. – Такие повреждения, как эти, организм может восстановить без труда.

– Я беспокоюсь не за Бенеша, – возразил Оуэнс. – Я беспокоюсь за корабль. Если это вещество забьется в вентиляционные отдушины, двигатель перегреется. Оно приклеивается к нам. Вы не слышите изменений в шуме двигателя?

Грант не слышал, и его внимание вновь переключил на то, что происходило за бортом. Корабль теперь осторожно продвигался через лес усиков, которые вспыхивали в лучах прожекторов грозным темно-бордовым цветом.

– Мы скоро пройдем через них, – сказал Мичелз.

Но в его голосе проскользнули тревожные нотки.

Дорога чуть-чуть очистилась, и теперь Грант действительно уловил изменение звука работающих двигателей, почти сплошной хрип, словно четкое эхо от булькающих через выпускное отверстие газов задохнулось и заглохло.

– Прямо впереди! – закричал Оуэнс.

Корабль мягко столкнулся с бактериальной оболочкой. Вещество бактерии облепило криволинейную поверхность окна, потом приняло прежнюю форму и отпрянуло, оставив медленно смывающееся пятно.

Впереди были еще и другие.

– Что происходит? – спросил Грант удивленно.

– Я думаю, – ответил Мичелз, – мы являемся свидетелями реакции антител на бактерии. Белые кровяные тельца в дело не вовлечены. Смотрите! Следите за стенками бактерии. Это трудно в отраженном миниатюризированном свете, но вы можете их рассмотреть?

– Нет, боюсь, что не могу.

– Я тоже ничего не могу разглядеть, – раздался за ними голос Дьювала.

Грант повернулся к нему.

– Проволока готова, доктор?

– Еще нет, – ответил Дьювал. – Я не могу работать в этой кутерьме. Придется подождать. Что тут насчет антител?

– Пока вы не работаете, – сказал Мичелз, – давайте выключим внутреннее освещение, Оуэнс!

Свет был выключен, и только свечение проникало снаружи, призрачное серебристо-бордовое мерцание, накрывшее их лица зловещей тенью.

– Что происходит снаружи? – спросила Кора.

– Это и я пытаюсь понять, – сказал Мичелз. – Понаблюдайте-а за краями бактерий.

Грант старался изо всех сил, сощурив глаза. Свет был неровный и мигающий.

– Вы имеете в виду эти маленькие объекты, которые выглядят похожими на привязные аэростаты заграждения?

– Точно. Это молекулы антител. Это белки, и они в нашем масштабе достаточно велики, чтобы их можно было увидеть. Вот одно из них, совсем близко. Смотрите на него!

Одно из маленьких антител, кружась в водовороте, проплыло мимо окна. С близкого расстояния оно не было похоже на аэростат заграждения. Оно выглядело меньше, чем аэростат, и было похоже на крошечный, спутанный клубок спагетти нечеткой сферической формы.

Тонкие пряди, видимые просто как вспышки света, выступали там и тут.

– Что они делают? – спросил Грант.

– Каждая бактерия имеет характерную оболочку, сделанную из определенных атомных групп, соединенные определенным образом. Для нас различные оболочки выглядят гладкими и одинаковыми, но если бы мы были еще меньше – на молекулярном, а не на бактериальном уровне – мы могли бы увидеть, что каждая стенка имеет мозаичное строение и что эта мозаика различна и характерна для каждого вида бактерий. Антитела могут искусно прикрепляться к этой мозаике, и как только они покроют большую часть оболочки, с бактерией покончено. Это похоже на то, как если бы зажать человеку рот и нос и задушить его.

– Вот их целая гроздь, – взволнованно сказала Кора. – Как ужасно!

– Вам жаль бактерий, Кора? – спросил Мичелз.

Он улыбнулся.

– Нет, но антитела выглядят такими ожесточенными, и как они накидываются на них.

– Не приписывайте им человеческих эмоций. Они всего лишь молекулы, двигающиеся вслепую. Внутриатомные силы толкают их к тем частям оболочки, к которым они могут присоединиться, и удерживают их там. Это аналогично притяжению магнита к железному брусу. Вы же не скажете, что магнит ожесточенно нападает на железо?

Зная теперь, на что смотреть, Грант смог увидеть, что происходит. Бактерия, безрассудно двигаясь сквозь облако сгрудившихся антител, казалось, притягивала их, толкала на себя. Через мгновение ее стенка покрылась ими, словно пухом.

Антитела выстраивались ряд за рядом, выступающие из них пряди спагетти спутывались.

– Некоторые из антител кажутся совершенно индифферентными, – заметил Грант. – Они не нападают на бактерию.

– Антитела специфичны, – пояснил Мичелз. – Каждое из них сконструировано так, чтобы присоединиться только к мозаике определенного вида белка. Сейчас здесь большинство антител, хотя и не все, могут присоединиться к окружающим бактериям. Присутствие бактерий именно этого вида стимулирует быстрое образование антител именно этого вида. Как эта стимуляция производится, мы еще не знаем.

– Господи боже! – воскликнул Дьювал. – Взгляните на это!

Одна из бактерий была теперь плотно упакована в антитела, которые залепили все ее неровности, так что она выглядела точно такой же, как и раньше, но ее контуры были пушистыми и утолщенными.

– Они полностью облегают ее, – сказала Кора.

– Нет, не то. Вы не просто видите, что межмолекулярные связи молекул антител производят на бактерию определенного рода давление. Это нельзя рассмотреть даже в электронный микроскоп, который показывает нам только неживые объекты.

Молчание воцарилось среди команды «Протеруса», который проходил теперь медленно мимо бактерии. Покрывало из антител, казалось, делалось еще гуще и плотнее, и бактерия сжалась. Покрывало снова сгустилось и уплотнилось, потом снова. И бактерия вдруг сморщилась и поддалась.

Антитела стянулись в один комок, и то, что раньше было стержнем, превратилось в нечетко очерченное яйцо.

– Они убили бактерию. Они буквально задавили ее насмерть, – сказала Кора.

Она содрогнулась.

– Удивительно, – пробормотал Дьювал. – Какой инструмент для исследования мы имеем в лице «Протеруса»…

– Вы уверены, что антитела не нападут на нас? – спросил Грант.

– Похоже на то, – сказал Мичелз. – Мы не того сорта объекты, для которых сконструированы эти антитела.

– А вы уверены? Я думаю, что они могут быть сконструированы для любого объекта, если их соответственно возбудить.

– Я полагаю, вы правы. До сих пор, очевидно, мы не возбуждали их.

– Впереди много волокон, доктор Мичелз! – закричал Оуэнс. – Мы уже довольно сильно покрыты этим веществом. Оно уменьшает нашу скорость.

– Мы почти на выходе из узла, Оуэнс, – ответил Мичелз.

Неожиданно сморщенная бактерия ударила по кораблю, который содрогнулся в ответ. Но бой уже затихал, бактерии явно проигрывали. «Протерус» снова, проталкиваясь через волокна, прокладывал себе путь.

– Прямо вперед, – сказал Мичелз. – Еще один поворот налево и мы в выносящем лимфатическом сосуде.

– Мы тащим за собой волокна, – сказал Оуэнс. – «Протерус» выглядит как лохматый пес.

– Сколько еще лимфатических узлов на пути к мозгу? – спросил Грант.

– Еще три. Один, может быть, можно обойти. Я не совсем уверен.

– Мы не можем пойти на это. Мы потеряем слишком много времени. У нас нет его еще на три таких же узла. Есть ли какой-нибудь более короткий путь?

Мичелз покачал головой.

– Никакого, который не создавал бы проблем, еще худших, чем те, с которыми мы столкнулись теперь. Уверен, мы пройдем через узлы. Волокна смоются, и если мы не будем останавливаться, чтобы посмотреть на битву с бактериями, мы можем двигаться быстрее.

– В следующий раз, – сказал Грант хмуро, – мы встретим битву с участием белых кровяных телец.

Дьювал шагнул к картам Мичелза и спросил:

– Где мы сейчас, Мичелз?

– Вот здесь.

Мичелз пристально посмотрел на хирурга.

Дьювал подумал минуту и сказал:

– Дайте мне сориентироваться. Мы сейчас в шее, не так ли?

– Да.

«В шее?» – подумал Грант. Как раз там, откуда они стартовали. Он посмотрел на отметчик времени. Там было 28. Прошло больше половины времени, а они снова очутились в месте старта.

– Не можем ли мы обойти все узлы, – сказал Дьювал, – а так же значительно сократить путь, если повернем где-то вот здесь и направимся прямо во внутреннее ухо? Оттуда до тромба совсем близко.

Мичелз наморщил лоб, ставший похожим на стиральную доску, и вздохнул.

– На карте это выглядит прекрасно. Вы делаете пометку на карте, и вот вы уже у цели. А вы подумали, что значит пройти через внутреннее ухо?

– Нет, – ответил Дьювал. – А что?

– Ухо, мой дорогой доктор – и мне не надо вам об этом напоминать – это устройство для концентрации и усиления звуковых волн. Любой самый слабый звук снаружи создаст во внутреннем ухе интенсивную вибрацию. В нашем миниатюризированном масштабе эта вибрация будет смертельной.

Дьювал, казалось, задумался.

– Да, я понимаю.

– А внутреннее ухо всегда вибрирует? – спросил Грант.

– Если не наступит тишина, когда нет звуков с интенсивностью выше порога слышимости. Но и тогда в нашем масштабе мы, вероятно, ощутим слабое движение.

– Хуже, чем Броуновское движение?

– Наверное, нет.

– Звук приходится снаружи, не так ли? – спросил Грант. – Если мы будем проходить через внутреннее ухо, биение корабельного двигателя или звуки наших голосов не будут воздействовать на него, не так ли?

– Нет, я уверен, не будут. Внутреннее ухо по конструкции не предназначено для наших миниатюризированных вибраций.

– Ну, тогда, если люди снаружи, в палате, будут соблюдать полнейшую тишину…

– А как вы сообщите им об этом? – спросил Мичелз. Затем он добавил почти грубо: – Вы же сами сломали радиостанцию, так что мы не можем связаться с ними.

– Но они следят за нами. Они обнаружат, что мы движемся во внутреннее ухо, и поймут, что необходима тишина.

– Поймут ли?

– А почему нет? – спросил Грант раздраженно. – Большинство из них медики. Они разбираются в таких делах.

– Вы хотите так рискнуть?

Грант посмотрел вокруг.

– Что думают остальные?

– Я последую любому курсу, который вы мне предложите, – сказал Оуэнс,

– но я не собираюсь выбирать его самостоятельно.

– Я не уверен, – сказал Дьювал.

– А я уверен! – сказал Мичелз. – Я против этого.

Грант быстро взглянул на Кору, сидевшую молча.

– Хорошо, – сказал он. – Я беру ответственность на себя. Мы направляемся во внутреннее ухо. Задайте курс, Мичелз.

– Подождите… – начал Мичелз.

– Решение принято, Мичелз. Задавайте курс.

Мичелз вспыхнул, потом пожал плечами.

– Оуэнс, – сказал он холодно. – Мы должны сделать резкий поворот влево в точке, которую я вам сейчас укажу.

15. УХО

Картер рассеянно поднял чашку с кофе.

С нее соскользнули капли жидкости и упали на его нервно подергивающуюся ногу.

Он заметил это, но никак не отреагировал.

– Что вы думаете по поводу изменения их курса?

– Я предположил бы, что они почувствовали, что потеряли слишком много времени в лимфатическом узле и не хотят более проходить через них, – ответил Рейд.

– Хорошо. А куда они могут двигаться вместо этого?

– Я еще не уверен, но похоже, что они направляются во внутреннее ухо. Не знаю, одобрил бы я это или нет.

Картер снова поставил чашку на стол и отпихнул ее в сторону. Он даже не поднес ее к губам.

– Почему нет?

Он бросил быстрый взгляд на отметчик времени. Тот показывал 27.

– Это будет трудно. Нужно будет остерегаться любого звука.

– Почему?

– Вы можете догадаться сами, не правда ли, Эл? Ухо реагирует на звук. Ушная улитка вибрирует. Если «Протерус» находится где-нибудь близко от нее, он тоже будет вибрировать и может разрушиться.

Картер наклонился вперед, глядя на спокойное лицо Рейда.

– Почему же тогда они идут туда?

– Я полагаю, они считают этот путь единственным, позволяющим им вовремя достигнуть цели. Или они просто сошли с ума. Мы не можем поговорить с ними с тех пор, как они раскулачили радиостанцию.

– Они уже там? – спросил Картер. – Во внутреннем ухе, я имею в виду?

Рейд щелкнул переключателем и задал короткий вопрос. Потом повернулся.

– На подходе.

– А люди там внизу, в операционной, знают о необходимости соблюдать тишину?

– Я полагаю, что знают.

– Вы полагаете! Что мне до того, что вы полагаете?

– Они будут там недолго.

– Они будут там достаточно долго. Послушайте, скажите всем там внизу… Нет, слишком поздно рисковать. Дайте мне кусок бумаги и вызовите кого-нибудь снаружи. Любого.

Вошел вооруженный охранник и отдал честь.

– Ладно, заткнитесь, – устало произнес Картер в ответ на приветствие.

Он написал на бумаге большими буквами: «Тишина! Абсолютная тишина, пока „Протерус“ находится в ухе!»

– Возьми это, – сказал он охраннику. – Ты спустишься вниз, в операционную, и покажешь это каждому. Убедись, что они прочитали это. Если ты произнесешь хоть одно слово, я тебя выпотрошу. Ты понял?

– Да, Сэр, – сказал охранник.

Он выглядел смущенным и встревоженным.

– Пошел. Поторопись. И сними свои башмаки.

– Сэр?

– Сними их. Пойдешь в операционную в носках.

Они смотрели из наблюдательной башни, отсчитывая бесконечные длинные секунды, пока солдат в носках не вошел в операционную. От доктора к сестре, от сестры к доктору шел он, держа бумагу и тыкая большим пальцем в сторону обзорной башни.

Один за другим все мрачно кивали. На мгновение показалось, что всех в комнате охватил общий паралич.

– Похоже, они поняли, – сказал Рейд. – Даже без инструкций.

– Я поздравляю их, – сказал Картер свирепо. – Теперь слушайте. Соединитесь с этими парнями за пультами управления. Не должно быть никаких зуммеров, никаких звонков, гонгов, ничего. Кстати, и никаких вспышек света. Я не хочу, чтобы кто-нибудь от испуга хотя бы хрюкнул.

– Они прибудут туда через несколько секунд.

– Может быть, – сказал Картер, – а может быть, и нет. Бегите.

И Рейд побежал.

* * *

«Протерус» вошел в обширную область прозрачной жидкости. Кроме нескольких антител, появлявшихся то тут, то там, ничего не было видно, только отблеск корабельных прожекторов, пробивавшийся сквозь желтоватую лимфу.

Неясный звук ниже порога слышимости прошел по корпусу корабля, как будто тот скользил по стиральной доске. Затем снова и снова.

– Оуэнс! – крикнул Мичелз. – не хотите ли выключить освещение салона?

Наружный вид сразу же стал более ясным.

– Видите это? – спросил Мичелз.

Все стали внимательно смотреть. Грант вообще ничего не видел.

– Мы в кохлеарном канале, – пояснил Мичелз. – Внутри маленькой спиральной трубки во внутреннем ухе, которая позволяет нам слышать. Она вибрирует от звука, образуя при этом разные узоры. Видите?

Теперь Грант видел. Это было похоже на тень на поверхности жидкости – огромная плоская тень, бежавшая мимо них.

– Это звуковая волна, – сказал Мичелз. – В конечном счете, отображение слышимым ухом звуков. Волна сжатия, которую мы сейчас видим в нашем миниатюризированном свете.

– Означает ли это, что кто-то снаружи разговаривает? – спросила Кора.

– О, нет, если бы кто-нибудь заговорил или издал какой-нибудь настоящий звук, эта штука вспучилась бы, как при настоящем землетрясении. Даже при абсолютной тишине улитка воспринимает звуки – отдаленный стук сердца, шелест крови, пробивающейся через крошечные вены и артерии уха, и тому подобное. Вы когда-нибудь прикладывали к уху раковину и слушали шум океана. То, что вы слышали, это шум, главным образом, вашего собственного океана, потока крови.

– Это может быть опасным? – спросил Грант.

Мичелз пожал плечами.

– Не больше, чем есть – если никто не заговорит.

Дьювал, который вернулся в рабочую комнату и как раз склонился над лазером, спросил:

– Почему мы замедлили ход, Оуэнс?

– Что-то не в порядке, – ответил капитан. – Двигатель отказывает, и я не знаю, почему.

По мере того как «Протерус» углубляется внутрь канала, появилось постепенно возрастающее ощущение, что они находятся в опускающемся подъемнике.

Под днищем раздался удар с легким дребезжанием, и Дьювал опустил скальпель.

– Что теперь?

– Двигатель перегрелся, – с тревогой сказал Оуэнс, – и я вынужден остановить его. Я думаю…

– Что?

– Это, должно быть, те сетчатые волокна. Проклятые морские водоросли. Они, наверное, забили выпускные отдушины. Я не могу придумать ничего другого, что могло бы быть причиной этого.

– А продуть их вы не можете? – спросил Грант.

Оуэнс покачал головой.

– Нет возможности. Это впускные отдушины. Они всасывают внутрь.

– Ну, тогда можно сделать только одно, – сказал Грант. – Их нужно очистить снаружи, а это означает еще одно подводное плавание.

Нахмурив брови, он начал влезать в свое водолазное снаряжение.

Кора с тревогой посмотрела в окно.

– Там, снаружи, есть антитела, – сказала она.

– Немного, – коротко ответил Грант.

– Что, если они нападут?

– Не похоже, – успокаивающе сказал Мичелз. – Они не чувствительны к человеку. До тех пор, пока не будут повреждены непосредственно ткани, антитела, вероятно, останутся пассивными.

– Понимаю, – сказал Грант.

Кора покачала Головой.

Дьювал, прислушивавшийся некоторое время к разговору, наклонился, чтобы посмотреть на проволоку, которую он скоблил, задумчиво сравнил ее с оригиналом, а затем стал медленно вертеть ее в руках, пытаясь определить одинаковость поперечных сечений.

Грант исчез в центральном люке корабля и приземлился на мягкую резиново-податливую стенку кохлеарного канала. Он горестно посмотрел на корабль. Это не был чистый и гладкий металл, как раньше.

Он выглядел мохнатым и лохматым.

Грант бросился в лимфу и поплыл к корме корабля. Оуэнс был совершенно прав. Входные отдушины были закрыты волокнами.

Грант захватил их в обе пригоршни и потянул. Волокна отрывали с трудом, многие были запутаны в решетке дюзовых фильтров.

В его маленьком приемнике раздался голос Мичелза.

– Как он?

– Довольно грязный, – ответил Грант.

– Сколько это займет времени? Отметчик времени показывает 26 минут.

– Похоже, это займет немало времени.

Он отчаянно рванул, но вязкая лимфа замедляла его движения, а упругие волокна тянули назад.

Кора сказала, волнуясь:

– Не лучше ли будет, если кто-нибудь из нас выйдет наружу помочь ему?

– Ну, сейчас… – начал с сомнением Мичелз.

– Я иду.

Она схватила свой костюм.

– Хорошо, – сказал Мичелз. – Я тоже пойду. Оуэнсу лучше оставаться за пультом.

– Я думаю, мне тоже лучше остаться здесь, – заметил Дьювал. – Я пойти закончил эту штуку.

– Конечно, доктор Дьювал, – ответила Кора.

Она прилаживала свою маску.

Задача стала намного легче, несмотря на то, что уже трое из них возились у кормы корабля. Все трое отчаянно хватались за волокна, тянули их, освобождали и пускали медленно уплывать по течению.

Начали показываться металлические части фильтров, и Грант затолкал некоторые неподдающиеся куски внутрь дюз.

– Я надеюсь, это не причинит вреда, но я не могу их вытащить. Оуэнс, что, если некоторые из этих волокон попадут в дюзы, внутрь, я имею ввиду?

Голос Оуэнса произнес ему прямо в ухо:

– Тогда они обуглятся в двигателе и загрязнят его. Это означает противную работу по очистке, когда мы вернемся.

– Когда мы вернемся, я не буду вмешиваться, если вы пустите на слом весь этот корабль.

Грант заталкивал волокна, которые заполняли фильтры, и вытаскивал те, которые были свободны. Кора и Мичелз делали то же самое.

– Мы заканчиваем, – сказала Кора.

– Но мы находимся в улитке намного дальше, чем ожидалось, – заметил Мичелз. – В любой момент какой-нибудь звук…

– Заткнитесь, – раздраженно сказал Грант, – и кончайте работу.

* * *

Картер сделал такое движение, словно хотел вырвать у себя клок волос, а потом приставить их на место.

– Нет! – закричал он. – Они снова остановились!

Он ткнул пальцем в сообщение, написанное на бумаге и протянутое к нему на одном из телевизионных экранов.

– По крайней мере, они помнят, что нельзя разговаривать, – сказал Рейд. – Как вы полагаете, почему они остановились?

– Откуда, черт возьми, я могу знать? Может быть, они сделали перерыв, чтобы выпить чашечку кофе. Может быть, они остановились, чтобы принять солнечную ванну. Может быть, девушка…

Он оборвал свою речь.

– Ну, я не знаю. Я знаю только, что у них осталось всего 24 минуты.

– Чем больше они будут останавливаться во внутреннем ухе, тем более вероятна возможность того, что какой-нибудь шутник издаст звук – чихнет, например.

– Вы правы.

Картер задумался, а потом тихо сказал:

– О, ради святого Михаила. Мы не видели такого простого решения. Позовите того посыльного.

Снова вошел охранник. Он уже не отдавал честь.

– Вы все еще без ботинок? – спросил Картер. – О'кей. Снесите это вниз и покажите одной из сестер. Вы помните насчет потрошения?

– Да, Сэр.

Послание гласило:

«Вату в уши Бенеша».

Картер курил сигару и наблюдал через смотровое окно, как охранник вошел, на мгновение заколебался, а потом быстрыми шагами направился к одной из сестер.

Она улыбнулась, вскинула глаза на Картера и показала круг, образовав его большим и указательным пальцем руки.

– Я должен обо всем подумать, – проворчал Картер.

– Это может только ослабить шум, – сказал Рейд, – но не устранит его полностью.

– Вы же знаете, что говорят о половине каравая, – ответил Картер.

Сестра тоже сняла свои туфли и подошла к одному из столов. Она осторожно открыла коробку с гигроскопической ватой и отмотала фута два.

Она захватила в кулак вату, а второй рукой стала ее вытягивать. Вата не поддавалась. Она потянула сильнее, ее рука соскользнула и ударила по лежащим на столе ножницам.

Ножницы скользнули по столу и начали падать на пол. Сестра отчаянно дернулась и успела крепко зажать их между коленями, но перед этим они издали резкий металлический звук, похожий на икоту падшего ангела.

Лицо сестры стало красным от смертельного ужаса, все в комнате повернулись и уставились на нее. Картер уронил сигару и съежился в своем кресле.

– Конец! – прошептал он.

* * *

Оуэнс включил двигатель и осторожно глянул на пульт. Стрелка на указателе температуры, которая находилась далеко в опасной зоне с того момента, как они вошли в кохлеарный канал, теперь опустилась вниз.

– Как будет хорошо, – сказал он. – Вы все оттуда убрали?

– Осталось совсем немного, – прозвучал в его ушах голос Гранта. – Приготовьтесь к отплытию. Мы возвращаемся.

В это мгновение вселенная словно вздыбилась. Как будто кулак ударил по «Протерусу», который подскочил высоко вверх.

Чтобы удержаться на ногах, Оуэнс схватился за панель и отчаянно вцепился в нее, прислушиваясь к отдаленным раскатам.

Внизу Дьювал так же отчаянно прижал к себе лазер, пытаясь защитить его от обезумевшего мира.

Находившийся снаружи Грант почувствовал, что его швырнуло высоко вверх, словно он был схвачен в объятия гигантской приливной волной. Он взлетал все выше и выше, пока не ударился о стенку кохлеарного канала. Он свободно оттолкнулся от стены, которая, казалось, прогнулась наружу.

Где-то в удивительно спокойном участке своего сознания Грант представил себе, что в обычном масштабе стенка просто отвечает быстрой вибрацией с микроскопической амплитудой на какой-то резкий звук, но эта мысль была похоронена в полном общем шоке.

Грант отчаянно пытался не потерять из виду «Протерус», но уловил только быстрый отблеск его прожекторов, горевших у отдаленной секции стены.

В момент удара вибрации Кора держалась за выступ корабля. Инстинктивно она ухватилась за него еще крепче и некоторое время скакала на «Протерусе», как на обезумевшей брыкающейся дикой лошади.

У нее перехватило дыхание, она отпустила выступ и заскользила по мембране, на которой покоился корабль.

Прожекторы корабля освещали дорожку впереди нее, и хотя она в ужасе пыталась затормозить свое движение, это было совершенно бесполезно. С таким успехом, упираясь ногами в землю, она могла бы попытаться остановить лавину.

Она знала, что летит в сторону органа Корти, основного центра слуха. В тело органа были вживлены 15 тысяч волосков. Она могла уже различить некоторые из них, каждый с изящными микроскопическими ресничками, поднятыми вверх. Определенная часть их мягко вибрировала в соответствие с высотой и силой звуковых волн, попавших во внутреннее ухо и усиленных там.

Так, однако, она могла бы рассуждать на какой-нибудь лекции по физиологии, такие слова можно было использовать во вселенной нормального масштаба. То, что она увидела здесь, представляло собой отвесный обрыв и внизу ряд ряд высоких изящных колонн, двигавшихся на месте, но не все одновременно, а сначала одна, потом другая, как будто волновое колебание покрывало всю структуру своей рябью.

Кора продолжала скользить и неслась в пропасть вибрирующих стен и колонн.

Когда она стала падать вниз, ее фонарь отдельными вспышками выхватил окружающее пространство. Она почувствовала, как что-то потянуло ее за ремни, и с силой дернула за какой-то упругий эластичный объект. Она опустила голову вниз, опасаясь наткнуться на какой-нибудь выступ, который преградил бы ей путь вниз.

Она неслась то в одну, то в другую сторону, и колонны, за которые она цеплялась – микроскопические реснички на одном из волосков органа Корти – продолжали величественно колебаться.

Она, наконец, перевела дыхание и услышала свое имя. Кто-то звал ее. С осторожностью она издала жалобный звук. Подбодренная звуком собственного голоса, она закричала пронзительно, как только могла:

– Помогите! Кто-нибудь! Помогите!

* * *

Первый разрушительный удар миновал, и Оуэнс вновь овладел управлением «Протерусом» во все еще бушующем океане. Звук, чем бы он ни был произведен, должно быть, был резким, но быстро замершим.

Это одно спасло их. Если бы он продолжался даже короткое время…

Дьювал, одной рукой прижимавший к себе лазер и сидевший упираясь спиной в стену, а ногами в скамью, закричал:

– Отбой?

– Похоже, мы проскочили, – ответил Оуэнс.

Он тяжело дышал.

– Управление работает.

– Нам лучше уйти отсюда.

– Нам нужно подобрать остальных.

– О, да, – сказал Дьювал. – Я и забыл.

Он осторожно повернулся, держась одной рукой об пол для устойчивости, и так же осторожно встал на ноги. Он еще прижимал к себе лазер.

– Велите им заходить.

– Мичелз! Грант! Мисс Петерсон! – позвал Оуэнс.

– Захожу, – ответил Мичелз. – Я, кажется, цел и невредим.

– Обождите, – сказал Грант. – Я не вижу Кору.

«Протерус» теперь стоял устойчиво, и Грант, тяжело дыша и ощущая еще легкую качку, с силой разгребая жидкость, поплыл к прожектору.

– Кора! – позвал он.

Она пронзительно закричала в ответ:

– Помогите! Кто-нибудь! Помогите!

Грант посмотрел во все стороны.

– Кора, где вы? – отчаянно закричал он.

– Я не могу сказать точно, – раздался в ушах ее голос. – Я застряла в волосках.

– Где она? Мичелз, где находятся волоски?

Грант мог видеть, как Мичелз приближается к кораблю с противоположной стороны. Его тело смутной тенью просвечивало сквозь лимфу, а его небольшой фонарь прорезал перед ним тонкую полоску света.

– Позвольте, дайте мне сориентироваться, – сказал он.

Он быстро взмахнул ластами, поворачиваясь, затем крикнул:

– Оуэнс, включите прожекторы корабля на более широкий угол.

В ответ луч света расширился, и Мичелз сказал:

– Вон там! Оуэнс, следуйте за мной! Нам нужно будет освещение.

Грант последовал за быстро двигающейся фигурой Мичелза и увидел впереди обрыв и колонны.

– Там? – спросил он неуверенно.

– Может быть, – ответил Мичелз.

Они находились уже на самом краю обрыва, корабль был сзади, и его прожектор бросал свет на пещеристый ряд колонн, все еще трепетавших.

– Я не вижу ее, – сказал Мичелз.

– А я вижу, – ответил Грант.

Он указал вниз.

– Разве это не она? Кора, подвигайте рукой, чтобы я мог убедиться.

Она махнула.

– Хорошо. Я спускаюсь к вам. Мы вытащим вас в один миг.

Кора ждала. Она почувствовала прикосновение к своему колену – очень слабое и очень нежное ощущение, словно крылышко насекомого слегка задело ее. Она посмотрела туда, но ничего не увидела.

Потом она почувствовала еще такое же прикосновение возле плеча, потом еще.

Внезапно она обнаружила их, всего несколько штук – маленькие шарики из шерсти с их трепетно выступающими наружу нитями.

Белковые молекулы антител.

Было похоже, что они исследуют ее поверхность, испытывают ее, пробуют на вкус, решая, вредная она или нет. Их было всего несколько, но много других уже плыли к ней от колонн.

Прожекторы «Протеруса» светили вниз, и она могла четко видеть их в мерцающем отражении миниатюризированного света. Каждая нить светилась, словно рыскающий солнечный лучик.

– Быстрее! – воскликнула она. – Вокруг меня антитела!

Мысленно она совершенно ясно представила себе, как антитела покрыли оболочку бактерии, сделали ее пушистой, а потом с помощью молекулярных сил раздавили ее.

Антитело коснулось ее локтя и прилепилось к нему. Она в ужасе тряхнула рукой, так что дернулась и задела колонну. Но антитело не стряхнулось.

К нему присоединилось второе, они искусно слепились друг с другом, их нити переплелись.

* * *

– Антитела, – пробормотал Грант.

– Она должна была сильно повредить окружающую ткань, чтобы вызвать их появление, – сказал Мичелз.

– Могут ли они ей что-нибудь сделать?

– Немедленно – нет. Они нечувствительны к ней. Нет антител, специально сконструированных для нее. Но некоторые могут прикрепиться к ней по чистой случайности, и она будет стимулировать образование антител, подобных прикрепившимся. Тогда они начнут собираться роями.

Грант теперь мог видеть их, уже собравшихся в рой и расположившихся около нее, словно облачко крошечных фруктовых мушек.

– Мичелз, отправляйтесь назад в лодку, – сказал он. – Достаточно, чтобы рискну один человек. Я как – нибудь подниму ее оттуда. Если я не смогу, придется вам втроем что-нибудь предпринять, чтобы поднять нас в корабль. Мы не можем деминиатюризироваться здесь, что бы не случилось.

Мичелз заколебался, потом сказал:

– Будьте осторожны.

Он повернулся и торопливо поплыл к «Протерусу».

Грант продолжал погружаться, двигаясь к Коре. Водоворот, вызванный его приближением, заставил антитела медленно закружиться и затанцевать.

– Давайте будем вытаскивать вас отсюда, Кора, – сказал он.

Он тяжело дышал.

– О, Грант, быстрее!

Он отчаянно рванул ее за баллоны с кислородом, которые врезались в колонну и заклинились там. Толстые пряди вязкого вещества все еще медленно вытекали из пролома, и именно это, видимо, и вызвало появление антител.

– Не двигайтесь, Кора. Позвольте мне.

Лодыжка Коры оказалась между двумя волокнами, и он отодвинул их в стороны.

– А теперь пошли за мной.

Они выполнили вдвоем полукувырок и направились прочь. Туловище Коры казалось пушистым от прилипших антител, но большая их часть оставалась позади. Затем, следуя бог знает каким эквивалента запаха в микромире, они потянулись за ними, сначала несколько штук, потом много, потом весь существенно возросший рой.

– Мы никогда не оторвемся от них, – сказала Кора, тяжело дыша.

– Нет, оторвемся, – ответил Грант. – Только соберите все свои силы, какие у вас есть.

– Но они все еще прикрепляются. Я боюсь, Грант!

Он посмотрел на нее через плечо, затем слегка отступил назад. Ее спина была наполовину покрыта мозаикой из шерстяных шариков. Они уже хорошо изучили природу ее верхнего слоя, по крайней мере эту ее часть. Он стал поспешно тереть ее спину, но антитела держались, раскатываясь от прикосновения его руки и снова принимая прежнюю форму. Некоторые из них теперь начали пробовать на «вкус» тело Гранта.

– Быстрее, Кора!

– Но я не могу…

– Нет, можете! Зацепитесь за меня, ну!

Они неслись вверх над краем обрыва к ожидавшему их «Протерусу».

* * *

Дьювал помогал Мичелзу подняться через люк.

– Что происходит там, снаружи?

Мичелз тяжело дыша, стащил с себя шлем.

– Мисс Петерсон попала в западню в клетке Хенсена. Грант пытается освободить ее, но она окружена антителами.

Дьювал широко раскрыл глаза.

– Что мы можем сделать?

– Я не знаю. Может быть, он сумеет ее вытащить. В противном случае нам следует уйти отсюда.

– Но мы не можем оставить их здесь, – возразил Оуэнс.

– Конечно, нет, – подтвердил Дьювал. – Нам всем троим следует выйти наружу и… А почему вы вернулись назад, Мичелз? – спросил резко он. – Почему вы не там, не снаружи?

Мичелз враждебно посмотрел на него.

– Потому что я ничем не могу помочь. У меня нет мускулов Гранта или его реакции. Я мог только помешать. Если хотите помочь, можете выйти наружу сами.

– Мы должны вернуть их назад живыми или… в другом виде, – сказал Оуэнс. – Они деминиатюризируются примерно через четверть часа.

– Тогда все ясно! Закричал Дьювал. – Надеваем наши костюмы и выходим наружу!

– Обождите, остановил их Оуэнс. – Они возвращаются. Я подготовлю люк.

* * *

Рука Гранта крепко сжимала штурвал задвижки люка, в то время как над ними горел красный сигнальный огонь. Он перебирал руками антитела на спине Коры. Защемив шерстевидные волокна между большим и указательным пальцами, он ощутил их мягкую пружинящую податливость, а потом наткнулся на жесткую сердцевину, которая больше не поддавалась.

«Это пептидная связь», подумал он.

Туманные воспоминания о курсе колледжа всколыхнулись в нем. Когда-то он мог написать химическую формулу части пептидной цепи, а тут была она сама. Если бы у него был микроскоп, мог бы он рассмотреть отдельные атомы? Нет, Мичелз сказал, что они расплывутся и исчезнут, чтобы он ни делал.

Он поднял молекулу антитела. Сначала она плотно приклеилась к нему, затем поддалась и отпала. Отпала целая связка, и Грант, шлепая по ним, заставил их повернуть назад. Но они не разъединились и снова возвратились, ища место, куда можно прикрепиться.

У них не было мозга, даже самого примитивного, и было бы ошибочно думать о них как о чудовищах или хищниках или даже как о фруктовых мушках. Они были просто молекулами, атомы которых были соединены таким образом, что заставляли их с помощью слепого действия межатомных сил прикрепляться к поверхности, которая им подходила.

Из глубины памяти в мозгу Гранта всплыла фраза: «Силы Ван-дер-Ваальса». И ничего больше.

Он продолжал выщипывать «пух» со спины Коры.

– Они прибывают, Грант! – закричала она. – Давайте войдем в люк!

Он оглянулся. Они шли по их следу, чувствовали их близость. Их звенья и цепи взлетали высоко над краем пропасти и опускались вниз, словно слепые кобры.

– Нам придется подождать, – сказал Грант.

Свет над люком стал зеленым.

– Все в порядке. Пошли.

Он начал поспешно вращать маховик.

Антитела уже окружили их, но предпочитали Кору. Они уже были чувствительны к ней и теперь почти не колебались. Они прилипали и присоединялись, покрыв ее плечи и наложив свой шерстистый рисунок поперек ее живота. Они заколебались над выступавшими формами ее груди, словно не могли понять, что это такое.

У Гранта не было времени помочь Коре в ее безрезультатной схватке с антителами. Он оттянул дверцу люка, втолкнул туда Кору вместе с антителами и последовал за ней.

Он с силой нажал на дверцу люка, но антитела продолжали валить валом. Преодолевая их упругость, дверца закрылась, но жесткая основа антител не позволяла ее захлопнуть до конца. Он напряг спину, пытаясь преодолеть это сопротивление, и ухитрился повернуть маховик, закрывающий дверь. Дюжина маленьких шариков шерсти, совсем маленьких и почти раздавленных, если рассматривать их по отдельности, извивалась в щели между дверцами люка и стенкой. Но сотни других, не попавших в ловушку, заполняли жидкость вокруг них. Давление воздуха выталкивало жидкость, его шипение раздавалось у них в ушах, но Грант в этот момент был занят исключительно отрыванием антител. Некоторые обосновались у него на груди, но он не обращал на них внимания. Диафрагма Коры, как и спина, была похоронена в них. Они образовали плотную ленту вокруг туловища от груди до бедер.

– Они сжимаются, Грант, – сказала она.

Через маску он увидел гримасу боли на ее лице и мог слышать, какого труда стоит ей говорить.

Вода быстро спадала, но они не моги ждать. Грант начал стучать во внутреннюю дверь.

– Я не могу ды… – проговорила Кора, задыхаясь.

Дверь открылась, еще оставшаяся жидкость влилась внутрь корабля. Через отверстие просунулась рука Дьювала, схватила руку Коры и втащила ее внутрь.

Грант последовал за ней.

– Господи боже, посмотрите на них! – воскликнул Оуэнс.

С выражением отвращения он начал срывать антитела, как это делал Грант.

Почти весело Грант сказал:

– Теперь это легко. Просто стряхните их.

Этим занимались все. Антитела падали в слой жидкости на полу толщиной в дюйм или около того и слабо шевелились в нем.

– Они, конечно, приспособлены к действию в жидкости, – сказал Дьювал.

– Когда они окружены воздухом, молекулярное притяжение меняет свою природу.

– Пока их снимают… Кора…

Она тяжело и судорожно дышала. Дьювал осторожно снял с нее шлем, но, внезапно разразившись слезами, она припала к руке Гранта.

– Я так испугалась, – сказала она, всхлипывая.

– Мы оба испугались, – заверил ее Грант. – Теперь вы не будете считать страх позором? Знаете, страх имеет свое назначение.

Он гладил ее волосы.

– Он заставляет поступать адреналин в кровь, так что вы можете плыть намного дольше и быстрее и больше выдержать. Эффективный механизм страха служит прекрасной основой для героизма.

Дьювал раздраженно оттолкнул Гранта.

– С вами все в порядке, мисс Петерсон?

Кора глубоко вздохнула и сказала – с трудом, но твердо:

– Совершенно в порядке, доктор.

– Нам нужно убираться отсюда, – сказал Оуэнс.

Он уже находился опять в своем куполе.

– Теперь у нас практически совсем не осталось времени.

16. МОЗГ

Телевизионные приемники в контрольной башне снова ожили.

– Генерал Картер…

– Да, что теперь?

– Они снова двигаются, Сэр. Они вышли из уха и быстро двигаются к тромбу.

– Ха!

Он посмотрел на отметчик времени, который показывал 12.

– Двенадцать минут…

С рассеянным видом он поискал сигару и обнаружил ее на полу, куда уронил, а потом наступил на нее. Он поднял сигару, глянул на ее плоскую раздавленную форму и с отвращением отшвырнул.

– Двенадцать минут. Могут ли они все еще успеть, Рейд?

Рейд сидел, скорчившись в кресле, вид у него был жалкий.

– Они могут успеть. Они, может быть, могут даже избавиться от тромба. Но…

– Но?

– Но я не знаю, сумеем ли мы извлечь их вовремя. Вы знаете, мы не можем проникнуть в мозг, что-бы вытащить их оттуда. Если бы мы могли сделать это, мы бы в первую очередь проникли туда для ликвидации тромба. Это означает, что они должны добраться до мозга, а затем отправиться в какую-то точку, откуда их можно извлечь. Если же они не уйдут…

– Мне принесли две чашки кофе и сигару, но я не могу сделать ни одного глотка и ни одной затяжки, – ворчливо заметил Картер.

– Они достигли основания мозга, Сэр, – пришло сообщение.

* * *

Мичелз снова сидел за своими картами.

Грант стоял за его плечом, рассматривая лежавшую перед ним мешанину линий.

– Этот тромб здесь?

– Да, ответил Мичелз.

– Это выглядит довольно далеко. У нас только 12 минут.

– Это не так далеко, как кажется. Мы теперь будем плыть без всяких препятствий. Мы будем у основания мозга меньше, чем через минуту, а оттуда вообще рукой подать…

Неожиданно поток света ворвался внутрь корабля. Грант с изумлением поднял глаза и увидел снаружи громадную стенку молочно-белого цвета. Границы ее не были видны.

– Барабанная перепонка, – сказал Мичелз. – С той стороны – внешний мир.

Непереносимо острая тоска по дому охватила Гранта. Он совсем забыл, что существует внешний мир. Ему казалось сейчас, что всю свою жизнь он бесконечно скитается в кошмарном мире труб и чудовищ – Летучий Голландец кровеносной системы…

Но вот этот свет внешнего мира, просачивающийся через барабанную перепонку, исчез

– Вы приказали мне вернуться в корабль, Грант, когда мы были у волосяных клеток? – спросил мичелз, склонившись над своей картой.

– Да, я приказал, Мичелз. Я хотел, чтобы вы были в корабле, а не в волосяных клетках.

– Скажите об этом Дьювалу. Его поведение…

– Чему удивляться? Его поведение всегда неприятно, не правда ли?

– На этот раз оно было оскорбительно. Я не претендую на то, чтобы быть героем…

– Я буду свидетелем в вашу пользу.

– Спасибо, Грант. И не спускайте глаз с Дьювала.

– Конечно.

Грант рассмеялся.

Словно почувствовав, что говорят о нем, к ним подошел Дьювал и резко спросил:

– Где мы находимся, Мичелз?

Мичелз ожесточенно посмотрел на него и сказал:

– Мы почти у входа в полость паутинообразной оболочки. Прямо у основания мозга, – добавил он в сторону Гранта.

– Хорошо. Полагаю, мы войдем в мозг за глазомоторным нервом.

– Ладно, – ответил Мичелз. – Если это даст вам возможность наилучшим образом нанести удар по тромбу, мы пойдем именно там.

Грант пошел обратно на корму и, наклонив голову, вошел в помещение склада, где на койке лежала Кора.

Она сделала движение, словно хотела привстать, но Грант поднял руку.

– Нет, лежите.

Он сел на пол рядом с ней, подняв колени к груди и обхватив их руками. Он смотрел на нее, улыбаясь.

– Я уже в порядке, – сказала она. – Я просто симулирую, лежа здесь.

– Почему бы и нет? Вы самый очаровательный симулянт, которого я когда-либо видел. Давайте минутку посимулируем вместе, если вы не находите, что это звучит неуместно.

Она улыбнулась в ответ.

– Мне было бы трудно жаловаться на ваше нахальство. В конце концов, вы, очевидно, сделаете карьеру на спасении моей жизни.

– Это всего лишь часть хитрой и сверхтонкой кампании, цель которой – сделать вас моим должником.

– Я самый бесспорный должник!

– Я напоминаю вам об этом в подходящее время.

– Пожалуйста, напоминайте. Нет, Грант, правда, спасибо вам.

– Мне нравится, когда вы благодарите меня, но ведь это моя работа. Для этого меня сюда прислали. Вспомните. Я принимаю решения и действую в критических ситуациях.

– Но это не все, не правда ли?

– Этого совершенно достаточно, – запротестовал Грант. – Я вставил шнорхель в легкое, вытащил водоросли из дюз, и, более того, я прикасался к прекрасной женщине.

– Но ведь это не все, не правда ли? Вы находитесь здесь, чтобы следить за Дьювалом, да?

– Почему вы говорите об этом?

– Потому что это правда. Высшие члены ОМСС не доверяют доктору Дьювалу и никогда не доверяли.

– Это почему?

– Потому что он преданный своему делу человек, совершенно наивный и совершенно увлеченный. Он оскорбляет других не потому, что хочет этого, а потому, что он честно не понимает их обид. Он не замечает, что существует что-нибудь еще, кроме его работы.

– Даже хорошенькая ассистентка?

Кора вспыхнула.

– Я полагаю – даже ассистентка. Но он ценит мою работу, действительно ценит.

Она отвела взгляд и продолжала твердо:

– Но он не предатель. Одна беда – он предпочитает свободно обмениваться информацией с другой стороной и открыто говорит об этом, потому что не знает, как скрывать свои взгляды. А когда другие не соглашаются с ним, он говорит, какие они, по его мнению, дураки.

Грант кивнул.

– Да, могу себе представить. И это заставляет каждого полюбить его, потому что люди просто обожают тех, кто говорит им, что они глупы.

– Ну, такой уж он есть.

– Послушайте. Не тревожьтесь вы тут за него. Я не подозреваю Дьювала, во всяком случае, не больше, чем кого-либо еще.

– Мичелз подозревает.

– Я это знаю. Мичелз иногда подозревает всех как в корабле, так и снаружи. Он подозревает даже меня. Но заверяю вас, что придаю этому не больше значения, чем оно, по моему мнению, заслуживает.

Кора казалась взволнованной.

– Вы имеете в виду, что Мичелз считает, что я специально сломала лазер? Что доктор Дьювал и я – мы вместе…

– Я думаю, он рассматривает это как одну из возможностей.

– А вы, Грант?

– Я тоже рассматриваю это как одну из возможностей.

– Но вы в это верите?

– Это лишь возможность, Кора. Среди множества возможностей. Одни возможности более вероятны, чем другие. Позвольте мне побеспокоиться об этом, дорогая.

Прежде чем она успела ответить, они услышали голос Дьювала, громкий и гневный:

– Нет! Я не собираюсь обсуждать это, Мичелз. Я не желаю, чтобы всякий болван приказывал мне, что делать!

– Болван! Позвольте мне сказать вам, кто вы. Вы…

Перед ними возник Грант, следом за ним Кора.

– Перестаньте вы оба, – сказал Грант. – Что случилось?

Дьювал повернулся и сказал, кипя от злости:

– Я починил лазер. Провод соскоблен до нужной толщины, присоединен к транзистору и установлен вместе с ним на прежнее место. Я только что сказал об этом здесь этому болвану.

Он повернулся к Мичелзу и отрезал:

– Я сказал болвану!

Потом он продолжал:

– Потому что он спросил меня об этом.

– Ну, хорошо, – сказал Грант. – Что же в этом плохого?

– Потом что если он говорит, что это так, это еще не значит, что это так, – горячо возразил Мичелз. – Он соединил эти штуки вместе. Я бы тоже мог это сделать. Любой мог. Откуда он знает, что лазер будет работать?

– Я знаю. Я работаю с лазерами 12 лет. Я знаю, когда они работают.

– Ну, тогда продемонстрируйте нам это, доктор. Поделитесь с ними своим знанием. Включите его.

– Нет! Независимо от того, работает он или нет. Если он не работает, я не могу починить его ни при каких обстоятельствах, потому что сделал все, что мог, и большего сделать не могу. И нам не будет хуже от того, что я подожду, пока мы доберемся до тромба и там выясним, что он не работает, а он будет работать ненадежно. Я не знаю сколько он выдержит – максимум дюжину вспышек или около того. Я хочу потерять здесь даже одну из них. Я не хочу, чтобы миссия потерпела неудачу из-за того, что я испытывал лазер, даже один раз.

– А я говорю вам, что вы должны испытать лазер, – сказал Мичелз. – Если вы этого не сделаете, то, я клянусь, Дьювал, когда мы возвратимся, я вышвырну вас из ОМСС так далеко, что вы костей не соберете.

– Я буду беспокоиться по этому поводу, когда мы возвратимся. Тем не менее, это мой лазер, и я буду делать с ним то, что пожелаю. Вы не можете приказать мне делать то, что я не хочу, и Грант тоже не может.

Грант покачал головой.

– Я не приказываю вам что-либо делать, доктор Дьювал.

Дьювал кивнул и пошел прочь.

Мичелз посмотрел ему вслед.

– Я его понял…

– Он прав здесь, Мичелз, – сказал Грант. – Вам не кажется, что он вас раздражает по личным причинам?

– Потому что он называет меня трусом и болваном? А вы полагаете, что я должен любить его за это? Но независимо от того, есть ли у меня на него злоба или нет, это не меняет дела. Я считаю, что он предатель.

– Это абсолютная ложь! – гневно воскликнула Кора.

– Я сомневаюсь, – сказал Мичелз ледяным голосом, – что вы в этом случае являетесь заслуживающим доверия свидетелем. Но оставим это. Мы доберемся до тромба и там поглядим на Дьювала.

– Он удалит тромб, – сказала Кора, – если только лазер будет работать.

– Если он будет работать, – сказал Мичелз. – И если он будет работать, я не буду удивлен, если он убьет Бенеша. И не в результате несчастного случая.

* * *

Картер снял мундир и закатал рукава. Он тяжело опустился в кресло, в его зубах была новая сигара, только что зажженная. Но он не затягивался.

– В мозгу? – спросил он.

Усы Рейда казались чем-то вымазанными на концах. Он потер глаза.

– Практически у тромба. Они остановились.

Картер посмотрел на отметчик времени, который показывал 9.

Он чувствовал себя совершенно изнуренным, словно из него выпили все соки, весь адреналин, все напряжение, всю жизнь.

– Думаете, они успеют?

Рейд покачал головой.

– Нет, не думаю.

Через 9 минут, может быть, через 10, и люди, и корабль должны будут стоять перед нами в натуральную величину, разорвав при этом тело Бенеша, если не сумеют вовремя выбраться из него.

Картер подумал о том, что сделают с ОМСС газеты, если эта миссия провалится.

Он слышал речи, которые будут произнесены политическими деятелями страны, а так же другой стороны. Насколько будет ограничена деятельность ОМСС? И сколько понадобится месяцев – или лет – чтобы им снова обрести себя?

Он начал в уме составлять письмо об отставке.

* * *

– Мы вошли непосредственно в мозг, – объявил Оуэнс со сдерживаемым волнением.

Он снова включил освещение корабля, и все стали смотреть вперед и изумлением, которое на какое-то время вытеснило из их сознания все остальное, даже мысль о кульминационной точке миссии.

– Как изумительно, – пробормотал Дьювал. – Вершина творения.

Грант на мгновение почувствовал то же самое. Действительно, человеческий мозг представляет собой наиболее сложный объект во вселенной, упакованный в минимально возможный объем.

Вокруг них стояла тишина. Клетки, которые они могли рассмотреть, были неровными, неодинаковыми, с выступавшими здесь и там древовидными волокнами, похожими на куст ежевики.

Пока они плыли через промежуточную жидкость вдоль проходов между клетками, они могли видеть переплетавшиеся над головой ветви волокон, а в какой-о момент они прошли под чем-то, похожими на искривленные сучки деревьев древнего леса.

– Посмотрите – они не касаются друг друга, – сказал Дьювал. – Можно ясно различить синапсы. Всегда есть зазор, который может быть преодолен химическим путем.

– Они кажутся наполненными светом, – заметила Кора.

– Просто иллюзия, – ответил Мичелз с ноткой раздражения в голосе. – Выкидывает фокусы отраженный миниатюризированный свет. Он не дает реальной картины.

– Откуда вы знаете? – тут же возразил Дьювал. – Это важная область для изучения. Отражение миниатюризированного света обязательно тонко реагирует в соответствии с содержимым молекул клетки. Могу предсказать, что этот вид отражения станет более могучим средством для изучения микроструктуры клеток, чем любое из ныне существующих. И, может быть, исследовательская техника, которая родится в результате нашей миссии, будет намного более важным делом, чем судьба Бенеша.

– Вы собираетесь таким образом оправдаться, доктор? – спросил Мичелз.

Дьювал покраснел.

– Извольте объяснится!

– Не сейчас! – повелительно произнес Грант. – Больше ни одного слова, джентльмены.

Дьювал сделал глубокий вдох и отвернулся к окну.

– Но тем не менее, вы видите свет? Посмотрите наверх. Понаблюдайте за ветвями, когда они приблизятся.

– Я его вижу, – сказал Грант.

Это не было обычное мерцающее отражение, которое они видели в других местах тела, вспыхивающее то здесь, то там и выглядевшее, как густое облако огненных мушек. Вместо этого здесь искра света пробегала вдоль ветви, и новая вспыхивала еще до того, как прежняя доходила до конца.

– Знаете на что это похоже? – сказал Оуэнс. – Кто-нибудь видел старинные рекламы, которые писались с помощью электрических лампочек? С бегущими светлыми и темными пятнами?

– Да, – сказала Кора. – Это очень похоже. Но почему?

– Когда раздражается нервное волокно, по нему проносится волна деполяризации, – пояснил Дьювал. – Изменяется концентрация ионов, ионы натрия проникают в клетки. Это изменяет величину заряда внутри и снаружи и снижает электрический потенциал. Каким-то образом это воздействует на отражение миниатюризированного света, который в этом случае играет именно ту роль, на которую я указывал, и то, что мы видим, представляет собой деполяризованную волну.

Теперь, когда Кора обратила внимание на это явление – или потому, что они продвинулись еще дальше в мозг – бегущие волны вспышек были видны повсюду. Они взбегали и опускались по волокнам, переплетаясь в невообразимо сложную систему, в которой на первый взгляд не было заметно никакого порядка, но которая тем не менее все же давала ощущение порядка.

– То, что мы видим, – сказал Дьювал, – представляет собой человеческую сущность. Клетки – это мозг с физической точки зрения, но эти бегущие мысли представляют собой мысль, человеческое сознание.

– Разве это сущность? – грубо спросил мичелз. – А я было подумал, что это душа. Где же человеческая душа, Дьювал?

– Вы считаете, что ее не существует, потому что я не могу ткнуть в нее пальцем? – отпарировал Дьювал. – А где же гениальность Бенеша? Ведь мы находимся в мозгу. Покажите мне его гениальность.

– Довольно! – сказал Грант.

– Мы почти на месте! – крикнул Мичелз Оуэнсу. – Сверните в капилляр в обозначенной точке. Только влезьте в него.

– Это внушает благоговейный страх, – задумчиво сказал Дьювал. – Мы не просто в мозгу человека. Здесь, вокруг нас, мозг научного гения, такого, которого я мог бы поставить в один рад с Ньютоном.

Он замолчал на минуту, потом процитировал:…

– Где статуя стоит Ньютона, С призмой и лицом безмолвным

– Навеки в мрамор воплощенный разум…

Грант вклинился почтительным шепотом:…

Неведомое море мысли бороздящий.

Оба на мгновение умолкли, а потом Грант сказал:

– Вы считаете, Вудсворд когда-либо думал об этом или мог подумать, когда говорил о «неведомом море мысли»? Это ведь буквально море мысли, не правда ли? И неведомое к тому же.

– Я никогда не думала, что вы любите поэзию, Грант, – сказала Кора.

Грант кивнул.

– Только мускулы, никакого мозга. Вот кто я.

– Не обижайтесь.

– Когда вы кончите бормотать стихи, джентльмены, – сказал Мичелз, – посмотрите вперед.

Он указал пальцем. Они снова были в потоке крови, но красные кровяные тельца (с голубоватым оттенком) двигались не в каком-то определенном направлении, а лишь слегка дергались под воздействием Броуновского движения. Прямо впереди была какая-то тень.

Лес ветвей был виден через прозрачные стеки капилляра, по каждой пряди, по каждому прутику бежала своя искра; но теперь медленнее.

После какого-то момента искры исчезли совсем.

«Протерус» остановился. Секунду или две было тихо, потом Оуэнс негромко сказал:

– Я полагаю, мы у цели?

Дьювал кивнул.

– Да. Тромб.

17. ТРОМБ

– Обратите внимание, как нервные процессы заканчиваются у тромба, – сказал Дьювал. – это видимое доказательство повреждения нерва, возможно, необратимого. Я не могу поручиться, что мы сможем помочь Бенешу, даже если удалим тромб.

– Хорошая мысль, доктор, – насмешливо заметил Мичелз. – Это оправдывает вас, не так ли?

– Заткнитесь, Мичелз, – сказал Грант холодно.

– Надевайте плавательный костюм, мисс Петерсон, – сказал Дьювал. – это нужно сделать немедленно. Выверните костюм наизнанку. Антитела уже сделались чувствительными к его наружной поверхности, а они могут тут появиться.

Мичелз криво улыбнулся.

– Не беспокойтесь. Слишком поздно.

Он указал на отметчик времени, который как раз поменял показания с семи на 6.

– Вы не сможете провести операцию за такое время, которое позволит нам добраться до того места в яремной вене, откуда нас должны извлечь. Даже если вы успешно удалите тромб, деминиатюризация застанет нас прямо здесь, и это убьет Бенеша.

Ни Дьювал, ни Кора не прекратили одеваться.

– Ну, тогда ему не будет хуже, чем если бы его не оперировали, – сказал Дьювал

– Ему – нет, но нам – да. Мы сначала будем увеличиваться очень медленно. Возможно пройдет целая минута, прежде чем мы достигнем такого размера, который привлечет внимание белых кровяных телец. А вокруг этого поврежденного места их миллионы. Мы будем поглощены.

– Вот как?

– Я сомневаюсь, сумеет ли «Протерус» задержать физическую нагрузку, создаваемую давлением пищеварительной капсулы внутри белого тельца. Ни в нашем миниатюризированном состоянии, ни после того, как корабль и мы уже выйдем наружу. Мы будем продолжать увеличиваться, но когда достигнем нормального размера, то окажемся раздавленными. Вам лучше уйти отсюда, Оуэнс, и поспешить к месту извлечения как можно скорее.

– Обождите, – раздраженно прервал его Грант. – Оуэнс, сколько времени у нас займет возвращение к месту извлечения?

– Две минуты, – резко ответил Оуэнс.

– Следовательно, у нас остается 4 минуты. Может быть больше. Деминиатюризация через 60 минут не является лишь осторожной оценкой? Можем ли мы остаться в миниатюризированном состоянии дольше, если поле удержится немного дольше, чем ожидалось?

– Может быть, – решительно сказал Мичелз, – но не обманывайте себя. На минуту больше. Две минуты во внешнем мире. Мы не можем обойти принцип неопределенности.

– Хорошо 2 минуты. А можем ли мы миниатюризироваться дольше, чем мы рассчитываем?

– Это может занять минуту или 2, если нам повезет, – сказал Дьювал.

– Из-за случайного характера структуры нашего мира, – вставил Оуэнс.

– Если нам повезет, если все, что нам может помешать…

– Но только минута или две, – сказал Мичелз. – В лучшем случае.

– Хорошо. У нас будет 4 минуты, может быть, 2 минуты лишних, плюс, может быть, минута медленной деминиатюризации, прежде чем мы причиним вред Бенешу. Это 7 минут нашего длительного искаженного времени. Идите, Дьювал.

– Все, чего вы достигнете, вы, сумасшедший дурак, это то, что вы убьете Бенеша и нас вместе с ним! – заорал Мичелз. – Оуэнс, переправляйте нас в место извлечения!

Оуэнс заколебался.

Грант быстро подскочил к лестнице и поднялся в купол к Оуэнсу.

– Выключите энергопитание, Оуэнс, – тихо сказал он.

Палец Оуэнса двинулся к выключателю и завис над ним. Но рука Гранта двигалась быстрее, и он решительным движением перебросил его в положение «ВЫКЛ».

– А теперь спускайтесь. Пошли вниз. Все это заняло несколько секунд, и Мичелз, наблюдавший за ними с открытым ртом, был сильно поражен, чтобы сдвинуться с места.

– Какого дьювола вы это сделали? – спросил он.

– Корабль останется здесь, – сказал Грант, – пока не закончится операция. А теперь, Дьювал, идите.

– Захватите лазер, мисс Петерсон, – сказал Дьювал.

Теперь они оба были в плавательных костюмах. Кора была вся в рубцах и буграх.

– Я должна удивительно выглядеть, – сказала она.

– Вы сошли с ума? – спросил Мичелз. – Все вы? У нас нет времени. Все это просто самоубийство! Послушайте меня! – он чуть не кипел от возмущения. – Вы ничего не сможете сделать!

– Оуэнс, подготовьте для них люк, – сказал Грант.

Мичелз бросился вперед, но Грант перехватил его, развернул и сказал:

– Не вынуждайте меня ударить вас, доктор Мичелз. Боль в моих мышцах и я – мы вместе не хотим этого, но если я ударю, я ударю сильно, и тогда, я вас предупреждаю, я сломаю вам челюсть.

Мичелз поднял кулаки, словно был готов принять вызов. Но Дьювал и Кора уже исчезли в люке, и Мичелз, видевший это, стал быстро говорить почти молящим тоном:

– Послушайте, Грант, разве вы не видите, что происходит? Дьювал убьет Бенеша. Это будет так легко. Небольшое смещение лазера, и кто заметил разницу? Если вы сделаете все, как я говорю, мы можем оставить Бенеша в живых, выйти наружу и попытаться завтра снова.

– Он может не дожить до завтра, и кое-кто говорил, что мы не сможем миниатюризироваться через такой промежуток времени.

– Он может дожить до завтра, но он точно умрет, если вы не остановите Дьювала. Даже если мы не сможем, завтра можно будет миниатюризировать других.

– В другом корабле? Ничто, кроме «Протеруса», не подходит или вообще не существует.

– Грант, я говорю вам, что Дьювал вражеский агент! – пронзительно закричал Мичелз.

– Я в это не верю.

– Почему? Потому что он так религиозен? Потому что он до отказа набит благочестивыми банальностями? А не кажется ли вам, что это просто маска, которую он выбрал для себя? Или на все так повлияла его любовница, что…

– Не продолжайте, Мичелз! – предостерегающе произнес Грант. – А теперь послушайте. Нет никаких доказательств, что он вражеский агент, и у меня нет никаких оснований этому верить…

– Но я говорю вам…

– Я знаю, что вы говорите. Но дело в том, однако, что я надеюсь доказать, что вражеский агент – это вы, доктор Мичелз.

– Я?

– Да. У меня нет основательных доказательств этого, таких, которые можно было бы предоставить суду, но как только органы безопасности займутся вами, такие доказательства, я полагаю, будут найдены.

Мичелз отскочил от Гранта и уставился на него в ужасе.

– Конечно, теперь я понимаю! Агент – Это вы, Грант. Оуэнс, разве вы не видите? Сколько раз нас могли безопасно извлечь, когда было ясно, что миссия провалилась, но не извлекли. Всякий раз он удерживал нас здесь. Вот почему он так яростно трудился в легком, пополняя наши запасы воздухом. Вот почему… Помогите мне, Оуэнс!

Капитан стоял в нерешительности.

– Отметчик времени готов перейти на цифру 5, – сказал Грант. – У нас есть немногим больше трех минут. Дайте мне эти 3 минуты, Оуэнс. Вы знаете, что Бенеш не выживет, если только мы за эти 3 минуты не ликвидируем тромб. Я выйду наружу и помогу им, а вы позаботьтесь, чтобы Мичелз не двинулся с места. Если я не вернусь когда отметчик будет показывать 2 минуты, уходите отсюда и спасите корабль и себя. Бенеш умрет, и, возможно, мы тоже. Но вы спасетесь и сможете дать показания относительно Мичелза.

Оуэнс все еще не произнес ни слова.

– Три минуты, – сказал Грант.

Он начал надевать плавательный костюм.

Отметчик времени показывал 5.

Наконец, Оуэнс сказал:

– Значит три минуты. Хорошо. Но только 3 минуты.

Мичелз устало опустился в кресло.

– Вы позволяете им убить Бенеша, Оуэнс, но я сделал все, что мог. Моя совесть чиста.

Грант уже выходил через люк.

* * *

Дьювал и Кора быстро плыли по направлению к тромбу. Он тащил лазер, а она – блок питания.

– Я не вижу ни одного белого кровяного тельца, а вы? – спросила Кора.

– Я не слежу за ними, – резко ответил Дьювал.

Он задумчиво смотрел вперед. Лучи корабельного прожектора и их собственных небольших фонарей упирались в переплетение волокон, которые, казалось, обволакивали тромб прямо с противоположной стороны от точки, в которой замирали нервные импульсы. Стенка артерии была собрана повреждением и частично заблокирована тромбом, которые прочно защемил часть нервных волокон и клеток.

– Если бы мы могли разрушить тромб и ликвидировать сдавливание, не прикасаясь к самому нерву, – бормотал Дьювал, – было бы хорошо. Если мы удалим только основной наплыв, оставив артерию закупоренной… Давайте посмотрим.

Он сманеврировал, чтобы занять более удобную позицию, и поднял лазер.

– И если эта штука работает…

– Доктор Дьювал, – сказала Кора, – помните, вы говорили, что наиболее экономично бить лучом сверху.

– Я все хорошо помню, – сурово сказал Дьювал. И намереваюсь ударить по нему точно в нужном месте.

Он нажал на пусковую кнопку лазера.

Почти мгновенно вспыхнул тонкий луч когерентного света.

– Он работает! – радостно закричала Кора.

– Пока да, – сказал Дьювал, – но он будет работать всего несколько раз.

На мгновение весь тромб рельефно выступил в невыносимо ярком луче лазера, его след обозначился небольшими пузырьками. Теперь тьма была еще гуще, чем прежде.

– Закройте один глаз, мисс Петерсон, – сказал Дьювал, – чтобы сетчатке не нужно было ресенсибилизироваться.

Снова вспыхнул луч лазера, а когда он погас, Кора закрыла открытый глаз и открыла закрытый.

– Он работает, доктор Дьювал! – взволнованно воскликнула она. – Мерцание продвигается вперед прямо на глазах. Осветилась целая область.

К ним подплыл Грант.

– Как дела, Дьювал?

– Неплохо, – сказал Дьювал. – Если бы я сумел теперь разрезать его поперек и снять давление на одну важную точку, я думаю, весь нервный канал был бы освобожден.

Он поплыл к другой стороне.

Грант крикнул ему вслед:

– У нас в запасе меньше 3 минут!

– Не мешайте мне, – ответил Дьювал.

– Все в порядке, Грант, – сказала Кора. – Он все сделает. Какие-нибудь неприятности с Мичелзом?

– Есть немного. Оуэнс держит его под арестом.

– Под арестом?

– Только в случае…

* * *

Находясь внутри «Протеруса», Оуэнс бросал быстрые взгляды через иллюминатор.

– Я не знаю, что делать, – бормотал он.

– Просто оставайтесь здесь и дайте убийцам делать свое дело, – насмешливо сказал Мичелз.

– Вы ответите за это, Оуэнс.

Оуэнс молчал.

– Вы не можете верить, что я вражеский агент.

– Я не во что не верю, – сказал Оуэнс. – Давайте обождем, пока счетчик времени не покажет 2 минуты, и, если они не вернутся мы уйдем. Что в этом плохого?

– Хорошо, – сказал Мичелз.

– Лазер работает, – сказал Оуэнс. – Я вижу вспышку. И знаете…

– Что?

– Тромб. Я вижу вспышки по ходу нервных импульсов там, где я раньше их не видел.

– А я не вижу, сказал Мичелз, всматриваясь в окружающую тьму.

– А я вижу. Я говорю вам, он работает. И они вернутся. Выходит, что вы ошибались, Мичелз.

Мичелз пожал плечами.

– Очень хорошо, тем лучше. Если я ошибся и Бенеш останется жив, мне больше ничего не нужно. Только…

В его голосе прозвучала тревога.

– Оуэнс!

– Что?

– Что-то не в порядке с входным люком. Этот чертов болван Грант, должно быть, был слишком взволнован и не закрыл его как следует. И был ли он взволнован?

– Но что не в порядке? Я ничего не вижу.

– Вы что, слепой? Жидкость просачивается. Взгляните на шов.

– Но он был мокрым еще тогда, когда Кора и Грант удирали от антител. Разве вы не помните?

Оуэнс наклонился, рассматривая люк, а Мичелз, крепко зажав в руке отвертку, с помощью которой Грант открывал панель радиостанции, сильно ударил ее рукояткой Оуэнса по голове.

Глухо вскрикнув, Оуэнс, оглушенный, упал на колени.

В лихорадочном возбуждении Мичелз снова ударил его и стал втискивать волочащую ноги фигуру в плавательный костюм. На его лысине выступили крупные капли пота. Открыв крышку люка он втолкнул туда Оуэнса. Быстро впустив в люк воду, он открыл внешнюю дверь с панели управления, упустив важный момент для наблюдения за ней.

Ему следовало бы отвести корабль, чтобы удостовериться, что Оуэнс беспрепятственно вышел через люк, но у него не было времени.

«Нет времени, – подумал он. – Нет времени.»

В неистовстве он вскочил в купол и стал изучать приборную панель. Что-то можно было покрутить, чтобы включить двигатель. А, здесь! Он торжествующе затрепетал, когда ощутил отдаленный стук работающего двигателя.

Он посмотрел вперед, в сторону тромба. Оуэнс был прав. Мерцающая световая точка бежала вдоль длинного нервного отростка, который до сих пор был темным.

* * *

Теперь Дьювал работал лазерным лучом короткими вспышками с малыми интервалами.

– Я думаю, вы уже почти победили его, доктор, – сказал Грант. – Пора уходить.

– Я почти закончил. Тромб распался. Еще одна порция. О, мистер Грант, операция прошла успешно.

– И у нас есть 3, а может, и 2 минуты на то, чтобы выйти. Теперь назад в корабль…

– Здесь кто-то еще, – сказала Кора.

Грант развернулся и рванулся к свободно дрейфовавшей фигуре.

– Мичелз! – закричал он. – Нет, это Оуэнс. Что…

– Я не знаю, – сказал Оуэнс. – Я думаю, он стукнул меня. Я не знаю, как попал сюда.

– Где Мичелз?

– На корабле. Я по…

– Двигатели корабля включены! – закричал Дьювал.

– Что?! – воскликнул Оуэнс. Он вздрогнул, – Кто?…

– Мичелз, – сказал Грант. – Это он за пультом управления.

– Почему вы покинули корабль, Грант? – зло спросил Дьювал.

– Этот вопрос я задаю себе сам. Я надеялся, что Оуэнс…

– Я виноват, – сказал Оуэнс. – Я не думал, что он действительно вражеский агент. Я не мог…

– Беда в том, – сказал Грант, что я сам не был полностью уверен. Теперь, конечно…

– Вражеский агент! – в ужасе воскликнула Кора.

– Раздался голос Мичелза:

– Эй, вы, все назад! Минуты через 2 появятся белые кровяные тельца, и в это время я уже буду на пути к месту назначения. Весьма сожалею, но у вас была возможность отправиться со мной.

Корабль сильно накренился и описал широкую дугу.

– Он выжимает из него полную скорость, – сказал Оуэнс.

– Я думаю, – добавил Грант, – что он метит в нерв.

– Именно это я и сделаю, Грант, – донесся зловещий голос Мичелза. – Только несколько драматичнее, чем вы думаете. Сначала я уничтожу то, что сделал этот напыщенный святоша Дьювал, не столько из-за самой операции, сколько для того, чтобы повредить ткань, что вызовет немедленное появление на сцене белых кровяных телец. Они позаботятся о вас.

– Послушайте! – закричал Дьювал. – Подумайте! Зачем это делать? Подумайте о вашей стране!

– Я думаю о человечестве! – в бешенстве прокричал в ответ Мичелз. – Самое важное – не дать информации военным. Неограниченная миниатюризация в их руках приведет к всемирному уничтожению. Если вы, идиоты не видите этого…

«Протерус» теперь пикировал прямо на только что освобожденный нервный отросток.

– Лазер! – отчаянно закричал Грант. – Дайте мне лазер!

Он схватился за инструмент, с силой вырвал его у Дьювала.

– Где кнопка пуска? Ладно, неважно. Я ее найду.

Он направил его вверх, пытаясь перехватить летевший на полном ходу корабль.

– Дайте максимальную мощность! – крикнул он Коре. – Полную мощность!

Он тщательно прицелился, и луч света толщиной с карандаш вырвался из лазера и затрепетал.

– Лазер вышел из строя, Грант, – сказала Кора.

– Ну, тогда подержите его. Я думаю, что все-таки попал в «Протерус».

Было трудно определить, действительно ли это так. Тусклое освещение не позволяло ясно рассмотреть происходящее.

– Я думаю, вы ударили по рулю, – сказал Оуэнс. – Вы убили мой корабль.

Его щеки под маской вдруг стали влажными.

– Куда бы вы ни попали, – сказал Дьювал, – корабль стал явно плохо управляемым.

Действительно, «Протерус» заносило из стороны в сторону. Его прожекторы вспыхивали то вверху, то внизу, описывая широкую дугу.

Корабль снизился, грохнулся на стенку артерии, пролетев мимо нерва, что вызвало общий вздох облегчения, и устремился в лес дендритов, цепляясь за них, обламывая и снова цепляясь, пока не упал там грудой металла, запутавшегося в толстых гладких волокнах.

– Он не попал в нерв! – воскликнула Кора.

– Он причинил достаточно повреждений, – проворчал Дьювал. – Из-за этого может образоваться новый тромб. А, может быть, и нет. Я надеюсь, что нет. В любом случае белые кровяные тельца сейчас будут здесь. Нам лучше уйти.

– Куда? – спросил Оуэнс.

– Если мы выйдем по оптическому нерву, мы доберемся до глаза через минуту и даже меньше. Следуйте за мной.

– Мы не можем оставить корабль, – сказал Грант. – Он ведь деминиатюризируется.

– Но мы не можем его взять с собой, – ответил Дьювал. – У нас нет иного выбора, как попытаться спасти свою жизнь.

– Мы, наверное можем что-то сделать, – настаивал Грант. – Сколько времени у нас осталось?

– Нисколько! – выразительно произнес Дьювал. – Я полагаю, что мы уже начали деминиатюризироваться. Через минуту мы увеличимся настолько, что привлечем внимание белых кровяных телец.

– Деминиатюризируемся? Сейчас? Я этого не чувствую.

– Вы и не должны чувствовать. Но все окружающее стало немного меньше, чем было. Пошли.

Дьювал бросил быстрый взгляд вокруг, чтобы сориентироваться.

– Следуйте за мной, – повторил он.

Он пошел прочь. За ним последовали Кора и Оуэнс, а за ними, после некоторого колебания и Грант.

Он проиграл. Проанализировав все, он пришел к выводу: он проиграл потому, что, не будучи окончательно уверенным в том, что Мичелз враг, из-за некоторых сомнительных аргументов он был нерешительным.

Он подумал с горечью, что прошляпил это дело, как осел, непригодный для своей работы.

* * *

– Но они не двигаются! – в бешенстве закричал Картер. – Они стоят там, у тромба. Почему?

На отметчике времени была цифра один.

– Слишком поздно. Они уже не успеют выйти, – сказал Рейд.

Пришло сообщение от техника, следившего за электроэнцефалографом.

– Сэр, данные электроэнцефалограммы показывают, что функционирование мозга Бенеша восстановлено до нормального уровня.

– Значит, операция прошла успешно! – завершил Картер. – Почему же они стоят там?

– Мы не можем этого узнать.

Отметчик времени передвинулся на ноль, и раздался громкий тревожный сигнал. Его пронзительный звук наполнил комнату, словно колокол судьбы, и не прекращался.

Рейд повысил голос, чтобы его было слышно.

– Нам нужно извлечь из оттуда.

– Это убьет Бенеша.

– Если мы их не извлечем, это тоже убьет Бенеша.

– Если кто-то находится вне корабля – сказал Картер, – мы не сможем извлечь его.

Рейд пожал плечами.

– Мы не можем ничем помочь. Или они станут добычей белых кровяных телец, или деминиатюризируются в целости и сохранности.

– Но Бенеш умрет!

Рейд наклонился к Картеру и прорычал:

– С этим ничего нельзя сделать! Бенеш мертв! Вы хотите бессмысленно рисковать жизнью еще пятерых человек!

Картер, казалось, весь сжался.

– Отдавайте распоряжение, – сказал он.

Рейд подошел к микрофону.

– Извлеките «Протерус», – сказал он тихо.

Затем он подошел к окну и стал смотреть в операционную.

* * *

Мичелз был в полубессознательном состоянии, когда «Протерус» остановился в дендритах. Неожиданное изменение курса после вспышки лазера

– это должен был быть лазер – с большой силой швырнуло его на пульт. Его правая рука отзывалась сплошной болью. Она, вероятно, была сломана.

Он пытался осмотреться, борясь с наплывавшим от страшной боли туманом. В корме корабля была огромная пробоина, и вязкая кровяная плазма пузырем выдувалась внутрь, удерживаемая частично давлением миниатюризированного воздуха, частично собственным поверхностным натяжением.

Воздуха, который у него оставался, хватит ему на минуту или две перед деминиатюризацией. Как раз тогда, когда он смотрел на дендриты, ему почудилось в затуманенном сознании, что их толстые канаты слегка сузились. Они не могли в действительности сжаться, значит, он начал увеличиваться – вначале очень медленно.

Когда он будет нормального размера, о его руке позаботятся. Остальные будут убиты белыми кровяными тельцами, с ними будет покончено. Он скажет что – нибудь, что объяснит поломку корабля, и в любом случае Бенеш будет мертв. И с ним умрет неограниченная миниатюризация.

И будет мир…

Пока он рассматривал дендриты, его тело осталось безвольно распростертым на пульте управления. Может ли он двигаться? Или он парализован? Не сломан ли у него, кроме руки, и позвоночник?

Он тупо перебирал имевшиеся возможности.

Его сознание ускользало. Вдруг дендриты начали обволакиваться молочным туманом.

Молочный туман?

Белые кровяные тельца!

Конечно, это были белые кровяные тельца.

Корабль был больше находившихся в плазме людей, и именно корабль находился в месте повреждения. И корабль в первую очередь должен был привлечь внимание белых кровяных телец.

Иллюминатор «Протеруса» покрылся искрящимся молоком. Молоко захватило плазму в пробоине и пыталось прорваться сквозь барьер поверхностного натяжения.

Оболочка «Протеруса», хрупкая из-за составляющих ее миниатюризированных атомов, была сжата до предельного напряжения, после чего с ней было покончено, она была раздавлена атакующим белым кровяным тельцем.

Последнее, что слышал Мичелз, был его собственный смех.

18. ГЛАЗ

Кора увидела белое кровяное тельце почти в то же время, что и Мичелз.

– Смотрите! – закричала она в ужасе.

Они остановились и обернулись назад.

Белое кровяное тельце было ужасающим. Оно было в 5 раз больше «Протеруса» по диаметру, наверное, даже больше – гора молока без оболочки, просто пульсирующая протоплазма, если смотреть со стороны.

Его большое, разделенное на доли ядро с содержимым молочного оттенка выглядело как злобный несимметричный глаз, а форма всего чудища менялась каждое мгновение. Часть его выпятилась по направлению к «Протерусу».

Грант инстинктивно бросился к кораблю.

Кора схватила его за руку.

– Что вы собираетесь делать, Грант?

– Спасти его невозможно, – взволнованно сказал Дьювал. – Вы только напрасно погибнете.

Грант яростно помотал головой.

– Я думаю вовсе не о нем, а корабле!

– И корабль вы тоже спасти не сможете, – печально сказал Оуэнс.

– Но мы можем вытащить его наружу, где он сможет увеличиваться, не причиняя вреда. Послушайте, даже если его раздавит белое кровяное тельце, даже если он будет расчленен на отдельные атомы, каждый из этих миниатюризированных атомов деминиатюризируется, они уже сейчас деминиатюризируются. Какое имеет значение, будет ли Бенеш убит целым кораблем или кучей обломков?

– Вы не можете вытащить корабль, – сказала Кора. – О, Грант, не умирайте! После всего, что было… Пожалуйста!

Грант улыбнулся.

– Поверьте, Кора, у меня есть достаточно причин не умирать. Вы трое продолжайте двигаться, дайте мне только возможность произвести один научный эксперимент.

Он поплыл назад. При приближении к чудовищу его сердце забилось. За ним вдали были такие же, но ему было нужно только это, поглотившее «Протерус».

С близкого расстояния он мог рассмотреть его поверхность. Четко обрисовывался контур одной из частей, а внутри были видны гранулы и вакуоли – сложный механизм, настолько сложный, что биологи до сих пор детально не изучили его, и умещающийся весь в одном микроскопическом кусочке материи.

«Протерус» теперь был полностью поглощен им – изломанная темная тень внутри вакуоли. Гранту показалось, что на мгновение он увидел в куполе лицо Мичелза, но это, наверное, была только игра воображения.

Грант находился на вздымавшейся огромной поверхности, но как привлечь внимание этой штуки? У нее не было ни глаз, ни чувств, ни сознания, ни цели.

Это был автомат из протоплазмы, созданный для реагирования на определенные виды повреждений.

Как? Грант не знал. Белое кровяное тельце могло распознать находившееся по близости от него бактерии. Он знал, что это происходило на клеточном уровне. Оно узнало, что «Протерус» находится поблизости от него, и отреагировало на это, проглотив его.

Грант был намного меньше «Протеруса» и намного меньше бактерий даже сейчас.

Стал ли он достаточно велик, что бы быть замеченным?

Он вынул нож и глубоко всадил его в находившееся перед ним вещество, а потом сделал разрез книзу.

Ничего не случилось, никакого потока крови, так как в белом кровяном тельце не было крови.

Потом в месте повреждения оболочки медленно стала выдавливаться внутренняя протоплазма, а эта часть оболочки разошлась.

Грант ударил снова. Он не хотел убить его, да он и не думал, что может это сделать при его нынешних размерах. Но это был способ привлечь его внимание.

Он отплыл немного в сторону и с возрастающим волнением заметил, что в стенке образовался выступ, направленный в его сторону.

Он отплыл дальше, и выступ последовал за ним.

Он был замечен. Он не мог бы сказать, как это было сделано, но белое кровяное тельце со всем своим содержимым следовало за ним.

Теперь он поплыл быстрее. Белое кровяное тельце следовало за ним, но, как и надеялся Грант не быстро. Грант понял, что оно не приспособлено для быстрого передвижения, что оно двигается как амеба, выпучивая часть своего содержимого, а затем переливая себя в этот выступ. В обычных условиях оно воевало с неподвижными объектами, с бактериями и посторонними неживыми осколками. Для них его амебообразное движение было достаточно быстро. Теперь оно имело дело с объектом, способным мчаться прочь от него.

Грант надеялся, мчаться достаточно быстро.

С нарастающей скоростью он поплыл к остальным, которые все еще не уходили, наблюдая за ним.

– Пошли, – сказал он, тяжело дыша. – Я полагаю, оно следует за мной.

– Как и другие, – сурово заметил Дьювал.

Грант посмотрел вокруг. Вдалеке все кишело белыми кровяными тельцами. То, что заметило одно, заметили все.

– Как…

– Я видел, как вы ударили его ножом, – сказал Дьювал. – Когда вы повредили его, некоторые химические вещества попали в кровь и привлекли белые кровяные тельца со всех соседних областей.

– Тогда, ради бога, плывем!

* * *

Бригада хирургов сгрудилась вокруг головы Бенеша. Картер и Рейд наблюдали за ними сверху. Настроение черной депрессии Картера еще более усилилось.

Все было кончено. И все напрасно.

– Генерал Картер! Сэр!

Голос был резким и настойчивым, дрожащим от волнения.

– Да?

– «Протерус», Сэр! Он движется!

– Остановите операцию! – завопил Картер.

Все члены бригады хирургов вздрогнули и удивленно посмотрели вверх.

Рейд схватил Картера за рукав.

– Это движение может быть просто следствием постепенно ускоряющейся деминиатюризации. Если не извлечь их сейчас, они подвергнутся опасности нападения белых кровяных телец.

– Какого рода движение? – крикнул Картер. – Куда они направляются?

– К оптическому нерву, Сэр.

Картер со свирепым видом повернулся к Рейду.

– Куда это они идут? Что это значит?

Лицо Рейда посветлело.

– Это означает непредвиденный выход, о котором я не подумал. Они направляются к глазу и выйдут через слезный проток, они могут успеть. Они могут выйти из него, в крайнем случае, повредив один глаз. Эй, кто-нибудь принесите предметное стекло от микроскопа! Картер, сойдемте вниз!

* * *

Оптический нерв представлял собой связку волокон, похожих на гирлянду сосисок.

Дьювал приостановился, чтобы всунуть руку в стык между двумя такими «сосисками».

– Узел Канвера, – сказал он.

Он был изумлен.

– И я трогаю его.

– Не трогайте его, – сказал Грант, задыхаясь. – Плывите.

Белые кровяные тельца были вынуждены преодолевать плотную сеть из волокон, а для них это было не так легко, как для пловцов.

Они протиснулись в промежуточную жидкость и выпучивались в пространство между плотно переплетенными нервными волокнами.

Грант с волнением следил, гонится ли еще за ними то самое белое кровяное тельце, в котором был «Протерус». Он больше не мог его разглядеть. Если он и находился внутри ближайшего тельца, то, очевидно, так глубоко погрузился в его вещество, что не был виден.

Если же лейкоцит позади них не был тем самым лейкоцитом, то Бенеш мог погибнуть, несмотря ни на что.

Всюду, куда не попадал луч от фонарей на шлемах, на нервных волокнах вспыхивали искры и двигались назад со все возрастающей скоростью.

– Световые импульсы, – пробормотал Дьювал. Глаза Бенеша не полностью закрыты.

– Все вокруг несколько уменьшается в размерах, – сказал Оуэнс. – Вы не заметили?

– Я заметил, – кивнул Грант.

Белое кровяное тельце казалось только половиной того чудовища, каким оно только что представлялось ему, если это было оно.

– Нам плыть еще несколько секунд, – сказал Дьювал.

– Я не могу больше! – крикнула Кора.

Грант развернулся и поплыл к ней.

– Я уверен, что вы можете. Мы уже в глазу. Только расстояние не более капли слезы отделяет нас от места, где мы будем в безопасности.

Он обнял ее за талию и потащил за собой, забрав у нее из рук лазер и блок питания.

– Пройдем через это, и мы будем в слезной протоке, – сказал Дьювал.

Они были уже достаточно велики, чтобы почти заполнить промежуточное пространство, в котором плыли. По мере того, как они росли, их скорость возрастала, и лейкоциты выглядели значительно менее страшными.

Дьювал ударом ноги вскрыл стенку мембраны, к которой они подошли.

– Пролезайте, – сказал он. – Мисс Петерсон, вы первая.

Грант подтолкнул ее и сам последовал за ней. Потом Оуэнс и, наконец, Дьювал.

– Мы вышли из тела, – сказал Дьювал со сдерживаемым волнением.

– Обождите, – сказал Грант. – Я хочу, чтобы лейкоцит тоже вышел. Иначе…

Он подождал некоторое время, а потом испустил торжествующий крик.

– Вот оно! И, слава богу, это именно то!

Белое кровяное тельце просочилось через отверстие, пробитое ботинком Дьювала, но с трудом.

«Протерус» или его разбитые обломки ясно просвечивали через его содержимое.

Корабль увеличился настолько, что составлял почти половину лейкоцита, и бедное чудовище почувствовало неожиданный приступ несварения желудка.

Оно, однако, стойко сражалось. Будучи однажды настроенным на преследование, оно не могло делать ничего другого.

Трое мужчин и женщина плыли вверх по роднику поднимающийся жидкости. Лейкоцит, еле двигающийся плыл вместе с ними.

Гладкая закругленная стенка с одной стороны была прозрачной. Это была прозрачность не такого типа, как у тонкой стеки капилляра, а настоящая прозрачность. Не было никаких признаков клеточных мембран, Ядер.

– Это роговая оболочка, – сказал Дьювал. – Вторая стенка – нижнее веко. Нам нужно уйти достаточно далеко, чтобы при полной деминиатюризации не нанести повреждений Бенешу, и у нас есть только 6 секунд на это.

Прямо вверху, довольно высоко в их все еще крошечном масштабе, была горизонтальная щель.

– Через нее, – сказал Дьювал.

* * *

– Корабль на поверхности глаза! – раздался ликующий возглас.

– Хорошо, – сказал Рейд. – Правый глаз.

Техник с предметным стеклом низко склонился над закрытым глазом Бенеша и установил лупу. Медленно, с помощью чувствительного зажима, он осторожно зажал нижнее веко и оттянул его вниз.

– Это здесь, – тихо сказал он. – Как соринка.

Он искусно подставил предметное стекло к глазу, и капля слезы с соринкой упала на него.

– Если что-то можно увидеть невооруженным глазом, то оно очень быстро станет намного больше. Все разбежались!

Техник, колеблясь между спешкой и необходимостью соблюдать осторожность, опустил предметное стекло на пол комнаты и пошел прочь быстрыми шагами.

Сестры быстро выкатили операционный стол через двойную дверь, и с поразительно возрастающей скоростью соринка на предметном стекле увеличилась до нормальных размеров.

Трое мужчин, женщина и куча металлических обломков, скрученных и изъеденных, появились там, где минуту назад ничего не было.

– Восемь секунд в запасе, – пробормотал Рейд.

– А где Мичелз? – вдруг спросил Картер. – Если Мичелз еще в Бенеше…

Он побежал за исчезнувшим операционным столом с внезапно возникшим снова ощущением неудачи.

Грант снял шлем и жестом остановил его.

– Все в порядке, генерал. Это все, что осталось от «Протеруса», а в нем вы найдете то, что осталось от Мичелза. Наверное только органическое желе с обломками костей.

* * *

Грант все еще не мог приспособиться к настоящему, реальному миру. Он проспал с несколькими перерывами 15 часов и проснулся, удивляясь окружающему его свету и пространству.

Он завтракал в постели, рядом сидели улыбающиеся Картер и Рейд.

– Остальным тоже оказывается такое же внимание? – спросил Грант.

– Все, что можно приобрести за деньги, во всяком случае, на некоторое время, – ответил Картер. – Оуэнс – единственный, кому мы разрешили уехать. Он хотел побыть с женой и детьми, и мы освободили его, но только после того, как он представил нам краткий отчет обо все происшедшем. Выходит, Грант, что вы для успеха миссии сделали больше, чем кто-либо другой.

– Если вы пожелаете руководствоваться отдельными пунктами – может быть, – сказал Грант. – Если вы захотите представить меня к медали или повысить в должности, я соглашусь. Если вы хотите предоставить мне годовой отпуск с оплатой, я соглашусь еще быстрее. В действительности, однако, миссия могла бы провалиться при отсутствии любого из нас. Даже Мичелз достаточно эффективно вел нас – большей частью.

– Мичелз, – задумчиво произнес Картер. – Эти подробности относительно него, как вы знаете, не для печати. По официальной версии он погиб при исполнении служебных обязанностей. Не будет ничего хорошего, если станет известно, что в ОМСС пробрался предатель. И я не знаю, был ли он в действительности предателем.

– Я достаточно знаю его для того, чтобы сказать, что он не был им, – сказал Рейд. – Не был в обычном смысле этого слова.

Грант кивнул.

– Я согласен. Он не был книжным злодеем. Он потратил время на то, чтобы надеть на Оуэнса гидрокостюм, прежде чем вытолкнуть из корабля. Он хотел, чтобы Оуэнса убили лейкоциты, но сам сделать этого не мог. Нет, я думаю, он действительно хотел сохранить в тайне принцип неограниченной миниатюризации ради, как он говорил, блага человечества.

– Он был полностью на стороне мирного использования миниатюризации, – сказал Рейд. – И я тоже. Но какое благо она принесла бы…

– Вы имеете дело с разумом, который стал невольно нелогичным, – прервал его Картер. – Ведь мы сталкиваемся с такими вещами с тех пор, как изобрели атомную бомбу. Всегда находятся люди, которые думают, что если какое-либо новое открытие, причастное к чему-то ужасающему, запретить, то все будет хорошо. За исключением того, что нельзя запретить открытие, время которого пришло. Если бы Бенеш умер, неограниченная миниатюризация все равно была бы открыта в будущем году, или через 5 лет, или через 10. Только тогда первыми могли быть они.

– А теперь первыми будем мы, – сказал Грант. – И что мы с этим будем делать? Конец, в решающей войне? Наверное, Мичелз был прав.

– А может быть, обычное человеческое чувство возьмет верх с обеих сторон? – сухо спросил Картер. – Так было до сих пор.

– Особенно после того, – сказал Рейд, – как вся эта история всплывет наружу и массовые средства информации распространят рассказ о фантастическом путешествии «Протеруса», вопрос о мирном использовании миниатюризации будет поставлен столь остро, что мы сможем бороться с доминированием военных в этой области. И, наверное, с успехом.

Картер мрачно посмотрел на него, но ничего не ответил. Он взял сигару и сказал:

– Расскажите мне, Грант, как это вы ухватились за Мичелза.

– Я за него вовсе не ухватился. Это все было результатом массы беспорядочных рассуждений. В первую очередь, генерал, вы посадили меня на корабль потому, что подозревали Дьювала.

– О, нет, обождите…

– Все на корабле знали, что это так, за исключением, Дьювала, наверное. Так что я стартовал не в том направлении. Однако, у вас не было оснований для твердой уверенности, поэтому вы ни о чем не предупреждали меня, так что я не был расположен поступать опрометчиво. На борту корабля находились весьма высокопоставленные особы, и я знал, что, если я схвачу кого-нибудь, а это окажется ошибкой, вы дадите задний ход и оставите меня получать тумаки.

Рейд слегка улыбнулся, а Картер вспыхнул и стал весьма интересоваться своей сигарой.

– Не такое уж тяжкое ощущение, конечно. Это входит в мои обязанности

– получать тумаки, но только если я их заслужил. Поэтому я выжидал, пока не буду уверен, а я никогда не был по-настоящему уверен. Нам досаждал целый ряд случайностей или того, что можно было считать случайностями. Например, был поврежден лазер, и еще существовала возможность того, что это сделала мисс Петерсон. Но почему таким неуклюжим способом? Оно могла найти десяток способов, позволяющих ей сделать с лазером такой трюк, что он выглядел бы в полном порядке и в то же время не работал как следует. Она могла бы сделать так, что бы Дьювал не попал в цель, что было бы достаточно для того, чтобы убить нерв или, возможно, даже Бенеша. Следовательно, такое грубое повреждение лазера было или случайностью, или обдуманным делом рук кого-то другого, а не мисс Петерсон. Потом отвязался мой страховочный канат, когда мы были в легких, в результате чего я чуть не погиб. Логично было бы подозревать Дьювала, но именно он предложил, чтобы прожектор корабля светил в разрез, и это спасло меня. Зачем было пытаться убить меня, а потом содействовать моему спасению? В этом не было смысла. Или это тоже была случайность, или мой страховочный канат развязал кто-то другой, а не Дьювал. Мы потеряли наш запас воздуха, и эту небольшую катастрофу мог организовать Оуэнс. Но потом, когда мы пополняли этот запас, Оуэнс наскоро смастерил устройство для миниатюризации воздуха, которое творило чудеса. Он легко мог не делать этого, и никто из нас не мог обвинить его в саботаже. Зачем заниматься выпуском воздуха, а потом работать как дьявол, чтобы снова заполучить его? Или это тоже была случайность, или запас воздуха был выпущен кем-то другим, а не Оуэнсом. Я мог исключить себя из обсуждения так как знал, что не причастен к саботажу. Тогда оставался Мичелз.

– Вы убеждены, что он несет ответственность за все эти инциденты? – спросил Картер.

– Нет, это все могли быть случайности. Мы никогда не узнаем этого. Но если это был саботаж, то Мичелз, несомненно, был наиболее подходящим кандидатом, так как он единственный, кто не принимал участия в спасательных операциях в критические минуты или от кого можно было ожидать более тонкого саботажа. Итак, разберем теперь Мичелза. Первым случаем был просчет с артериально-венозной фистулой. Или это было случайное несчастье, или Мичелз привел нас к нему обдуманно. Если это был саботаж, то, в отличии от других случаев, только один человек мог быть обвинен в нем, только один – Мичелз. Он даже согласился с этим, по крайней мере, в одном пункте. Только он имел возможность направить нас туда, только он мог настолько хорошо знать кровеносную систему Бенеша, чтобы обнаружить в ней микроскопическую фистулу, и именно он указал точное место входа в артерию в начальный момент.

– Это все-таки могло быть просто ошибкой, – сказал Рейд.

– Верно! Но в то время как во всех остальных случаях те, кто мог быть заподозрен, делали все возможное, чтобы найти выход, Мичелз, после того как мы попали в венозную систему, яростно требовал, чтобы мы немедленно отказались от продолжения миссии. То же самое он делал во время всех других кризисов. Только он один делал это постоянно. И все же, с моей точки зрения, это не было еще настоящим доказательством

– Ну, а что же тогда было доказательством? – спросил Картер.

– Когда наша миссия началась и мы были миниатюризированы и введены в сонную артерию, я был испуган. Мы все были, мягко выражаясь, встревожены, но мичелз боялся больше всех. Он был почти парализован от страха. В этот момент я понимал его. Я не считал это позорным. Как я уже говорил, я сам был достаточно испуган и был рад компании. Но…

– Но?

– Но после того как мы прошли через артериально – венозную фистулу, Мичелз никогда больше не проявлял никаких признаков страха. В то время как другие нервничали, он был спокоен. Он превратился в скалу. Действительно, вначале он много раз сообщал мне, какой он трус – чтобы объяснить его явно видимый страх – но в конце путешествия он обозлился чуть ли не до бешенства, когда Дьювал намекнул ему, что он трус. Это изменение позиции казалось мне все более и более странным. Мне казалось, что для его первоначального страха была особая причина. До тех пор, пока он сталкивался с опасностью вместе с остальными, он был храбрецом. Следовательно, он боялся тогда, когда столкнулся с опасностью, о которой другие не подозревали. Невозможность разделить риск, необходимость одному смотреть смерти в глаза – вот что превратило его в труса. Вначале все остальные боялись самого процесса миниатюризации, но он прошел благополучно. После этого мы все собирались направиться к тромбу, ликвидировать его и выйти наружу, потратив на это в общей сложности 10 минут. Но Мичелз должен был быть единственным из нас, который знал, что все произойдет не так. Он один должен был знать, что случится беда и что мы чуть не загнемся в водовороте. Оуэнс говорил на инструктаже, что корабль станет хрупким, и Мичелз должен был ждать гибели. Неудивительно, что он почти потерял самообладание. Когда мы прошли через фистулу в целости и сохранности, он был почти в исступлении от облегчения. После этого он почувствовал уверенность в том, что мы не сможем выполнить наше задание, и он расслабился. С каждым успешным преодолением очередного кризиса он становился все озлобленней. У него не было больше места для страха, а только для злости. Когда мы находились в ухе, я вдруг решил, что именно Мичелз, а не Дьювал – не наш человек. Я не позволил ему втравить Дьювала в преждевременное испытание лазера. Я приказал ему оставить мисс Петерсон, когда пытался освободить ее от антител. Но все же в конце концов я сделал ошибку. Я не был рядом с ним во время самой операции и дал ему возможность захватить корабль. Это была та последняя маленькая частичка сомнения в моем мозгу…

– Что, возможно, это все же был Дьювал?

– Боюсь, что это так. Поэтому я вышел наружу следить за операцией, хотя я ничего бы не смог сделать, даже если бы Дьювал действительно был предателем. Если бы не произошел этот финальный приступ глупости, я мог привести корабль невредимым, а Мичелза – живым.

Картер встал.

– Ну, – сказал он, – это недорогая цена. Бенеш жив и постепенно поправляется. Я, правда, не уверен, что Оуэнс тоже так же думает. Он в трауре из-за потери своего детища.

– Я сочувствую ему, – сказал Грант. – Это был приятный корабль. Гм… Послушайте, а где мисс Петерсон, вы не знаете?

– Уже на ногах. У нее, очевидно, больший запас жизненных сил, чем у вас.

– Я так понял, что она где-то здесь, в ОМСС?

– Да. В кабинете Дьювала, я полагаю.

– О! – сказал Грант. Он неожиданно сник.

– Ладно, я, пожалуй, помоюсь, побреюсь и пойду отсюда.

* * *

Кора сложила бумаги.

– Тогда, доктор Дьювал, если отчет может обождать до конца уикенда, я бы не отказалась от выходного.

– Да, конечно, – ответил Дьювал. – Я думаю, мы все могли бы взять выходной. Как вы себя чувствуете?

– Кажется, все в порядке.

– Вот было испытание, а?

Кора улыбнулась и направилась к двери.

В дверь просунулась голова Гранта.

– Мисс Петерсон!

Кора вздрогнула, узнала Гранта и, улыбаясь, подбежала к нему.

– В кровеносной системе я была Корой.

– И все еще Кора?

– Конечно. И так, я надеюсь, будет всегда.

Грант заколебался.

– Вы можете называть меня Чарльзом. Может быть, вы даже когда-нибудь сможете называть меня старина Чарли.

– Я попытаюсь, Чарльз.

– Когда вы уходите с работы?

– Я только что освободилась от нее на уикенд.

Грант немного подумал, потер свой чисто выбритый подбородок и кивнул в сторону Дьювала, склонившегося над своим письменным столом.

– Вы все еще связаны с ним? – спросил он наконец.

– Я восхищаюсь его работой, он восхищается моей работой, – серьезно сказала Кора.

Она пожала плечами.

– Можно ли мне восхищаться вами? – спросил Грант.

– В любое время, когда вам захочется. Так долго, как вам захочется. Если я тоже смогу иногда восхищаться вами.

– Дайте мне знать, когда вам захочется, и я тут же приду и приму нужную позу.

Они засмеялись вместе. Дьювал поднял голову, увидел их в дверном проеме и махнул рукой неопределенным жестом, который мог означать как приветствие, так и прощание.

– Я хочу переодеться, а потом я хотела бы повидать Бенеша. Хорошо?

– К нему не пускают посетителей.

Кора покачала головой.

– Нет. Но мы ведь особые посетители.

* * *

Глаза Бенеша были открыты. Он пытался улыбнуться. Сестра тревожно шептала:

– Сейчас только одну минуту. Он не знает, что произошло, ничего не говорите ему об этом.

– Понимаю, – сказал Грант.

Тихим голосом он обратился к Бенешу:

– Как вы себя чувствуете?

Бенеш снова попытался улыбнуться.

– Точно не знаю. Очень устал. У меня болит голова и правый глаз, но я, кажется, остался в живых.

– Хорошо!

– Нужно нечто большее, чем удар по голове, что-бы убить ученого, – сказал Бенеш. – Вся эта математика делает череп твердым, как скала, а?

– Мы очень рады этому, – мягко сказала Кора.

– Теперь мне нужно вспомнить, о чем я должен был здесь рассказать. Оно еще немного туманно, но постепенно проясняется. Оно все во мне, все тут.

Он, наконец, улыбнулся.

– Вы были бы удивлены, профессор, увидев, что находится внутри вас, – сказал Грант.

Сестра выпроводила их, и Грант с Корой очутились рука об руку в мире, в котором, казалось, не было больше ужаса, а только надежда на огромное счастье впереди.

Оглавление

Айзек Азимов. . Фантастическое путешествие

  О «Фантастическом путешествии»

О. Клемент.

  1. САМОЛЕТ

  2. АВТОМОБИЛЬ

  3. ШТАБ-КВАРТИРА

  4. ИНСТРУКТАЖ

  5. ПОДВОДНАЯ ЛОДКА

  6. МИНИАТЮРИЗАЦИЯ

  7. ПОГРУЖЕНИЕ

  8. ВХОД

  9. АРТЕРИЯ

  10. СЕРДЦЕ

  11. КАПИЛЛЯР

  12. ЛЕГКОЕ

  13. ПЛЕВРА

  14. ЛИМФАТИЧЕСКИЙ СОСУД

  15. УХО

  16. МОЗГ

  17. ТРОМБ

  18. ГЛАЗ