«Электронное сердце»

Иван Витальевич Безродный Электронное сердце

Девушка грациозно повернулась, и ее легкая шубка невинной пушинкой соскользнула с хрупких плеч, упав к стройным, шоколадного оттенка ногам. «Вас не замечают? Вы не совсем уверены в себе? Вам необходимо ЕЩЕ немного счастья? Сделайте только один шаг к успеху и известности! Каждый день пользуйтесь нашим новым, усовершенствованным мини-солярием «Nova Stella S46 Double Plus»! — сразу пришло на ум Питеру. — И ваши проблемы, безусловно, решатся!». Однако, рекламировалось нечто другое. На девушке, которая оказалась андроидом, было только бикини, бюстгальтер которого был выполнен в виде стилизованных медных кранов, что в стародавние времена ставили на винные и пивные бочки. На ее животе сияла всеми цветами радуги надпись: «Ты разве еще сегодня не пил пиво у дядюшки Тони?! Не будь последним идиотом, ковбой! Зайди и выпей, отдохни! Расскажешь всем, что ты здесь был!!! Следующий поворот направо, тридцать футов — и ты у нас!».

— Мистер, вы непременно должны попробовать наше фирменное темное пиво «Бычок № 23»! — радостно прощебетала девушка Питеру и профессионально улыбнулась, показав ровный ряд мелких белоснежных зубов.

Питер с досадой поморщился, неловко обошел ее, и, несмотря на ее призывный, томный взгляд, зашел в супермаркет, возле которого она и расположилась, сводя с ума, по-видимому, приличное количество жаждущих мужчин с пересохшим горлом.

В проходе, заломив руки за спину и возвышаясь над всеми на целую голову, стоял грозный андроид-охранник с телевизионной камерой в глазу и автоматическим оружием, притороченным к бедру. Он подозрительно оглядел саквояж Питера, но ничего не сказал, сразу переключившись на какого-то не совсем трезвого, или, скорее всего, одурманенного наркотиком типа, ввалившегося следом. Питер облегченно перевел дух и, не захватив с собой тележку, чем заслужил неодобрительные взгляды персонала магазина, прошел в хозяйственный отдел.

— Только наш порошок — «Великолепная Белла» стирает белее, чем добела!!! — елейно неслось из скрытых под потолком динамиков. — Вы экономите до пятидесяти процентов своих потом и кровью заработанных средств! «Белла» без труда отстирает и эти пятна!!!

Голос липкой паутиной незаметно обволакивал Питера, проникал в каждый его орган, и спрятаться от него не было никакой возможности. Взгляд автоматически скользнул к полке, где штабелями были уложены пачки самых различных размеров и расцветок стирального порошка «Великолепная Белла». Ниже ее располагались точно такие же пачки «Великолепной Анны», а выше — «Валентины». Фактически между ними не было никакой разницы. Надо же, целых пятьдесят процентов! Поборов нездоровое желание, Питер прошел чуть дальше, к секции сельскохозяйственного инвентаря.

С потолка раздавались выстрелы, вопли. Там был подвешен огромный стереовизор, по которому шла две тысячи семьсот восемьдесят вторая серия очередной мыльной оперы «Ты туда не ходи». Славные бойцы Внешнего Патруля спасали прекрасную обнаженную блондинку. Она удирала во все лопатки от весьма мерзкого и очень клыкастого зеленого чудовища о семи головах и, по меньшей мере, девяти половых членах. Действие, разумеется, происходило на Поверхности, посреди какого-то разрушенного города. На фоне бравурной музыки стоял невообразимый шум, гам, визг, рев и вопли, а также совсем несмешные, но зато весьма пошлые шуточки главного героя фильма — рубахи-парня по имени Арчи Оторви-башку, перемежающиеся очередным блоком слащавой рекламы.

Питер видел это уже несчетное количество раз. Он выбрал большой разрыхлитель («Только наши разрыхлители удовлетворят самого искушенного хозяина! Вашей почве понравится!»), удлиненную совковую лопатку («Копайтесь себе на здоровье!») и небольшое пластиковое ведерко, которое без содержимого можно было сложить, как лист бумаги («Внутри — больше чем снаружи! Купи и убедись!»). Затем он взял несколько разных биодобавок для роста растений («Растут быстрее, чем Ваше желание!») и мощный фонарь («Свечу всегда, свечу везде, я помогу тебе в беде!»). «Мой старый фонарик совсем не смогает на открытых пространствах», — подумал Питер и прошел к кассе.

Увидев количество покупаемого товара, молоденькая миловидная кассирша со стрижкой «не буди ты меня на рассвете» сразу расплылась в довольной улыбке:

— О, сэр, как любезно с вашей стороны, что вы делаете покупки именно в нашем супермаркете! Это такая честь для нас…

Тут она пригляделась к Питеру, и ее радушие несколько улетучилось. Он горько усмехнулся про себя. Ярко-синее клеймо на левой щеке, предательски светящееся даже в полной темноте, говорило о многом.

— У вас имеется кредитная карточка… мистер? — спросила она, равнодушно смотря поверх его головы.

Питер был не такой простак.

— Нет, у меня наличка, — сказал он, доставая портмоне.

Кассирша поджала тонкие губы и принялась сканировать ценники.

— Тридцать семь кредиток, — наконец, произнесла она и нервно забарабанила пальцами по стойке.

«Зря я зашел в такой крупный магазин, — подумал Питер, — на окраине было бы попроще и безопаснее.» Он заплатил и, сложив покупки в саквояж (благо, большой!), вышел на улицу. «Пивная» девушка по прежнему периодически скидывала шубку и сверкала призывными надписями на своем электронном животе. Вокруг нее толпилось четверо подростков с невообразимыми, торчащими во все стороны клоками дико разукрашенных волос. Громко хохоча, они пританцовывали на месте и отпускали на ее счет сальные шуточки. Полицейскому, дежурившему в каких-нибудь шестидесяти ярдах в стороне, это было абсолютно «по барабану».

Питер, не спеша, пошел по улице, стараясь не привлекать к себе излишнее внимание, загодя уступая дорогу абсолютно безразличным к его персоне прохожим. По возможности он избегал многолюдных мест и выбирал второстепенные улицы и проезды.

Мимо, по нижней трассе и по навесной многоярусной эстакаде, мерно гудя, словно разноцветные гигантские жуки, проносились блестящие электрокары с сидящими в них беззаботными парочками, грузовики на парамагнитной подушке, спешащие по своим производственным делам, степенно разъезжали большие, практически полностью выполненные из прозрачного пластика муниципальные автобусы. Питер сел в один из них и через полчаса вышел на конечной остановке, недалеко от Промышленной зоны. Оставалось немного, еще минут двадцать-двадцать пять, и он будет у Лифта. Достав из пакетика леденец («Сосать — не пересосать!»), Питер засунул его в рот и продолжил свой путь, причмокивая от удовольствия.

По мере приближения к самой окраине города все чаще встречались безобразно размалеванные спортивные электроциклы, оседланные экзальтированной, праздношатающейся молодежью, в вечернее время представляющей определенную угрозу для одинокого путника. Конечно, в этот район полиция заглядывала весьма нечасто, но это Питеру сейчас было на руку.

Работа городской вентиляции в связи с близким расположением заводов оставляла тут желать лучшего, поэтому было довольно пыльно. Широкие, светлые витрины магазинов сменили жалкие лавчонки, крикливая навязчивая реклама постепенно сошла на «нет». Дома стали низкими, однотипными, однообразно серыми и неприветливыми, отвращая от себя темными глазницами окон. Улица до неприличия сузилась и начала непредсказуемо петлять среди них, но Питер давно уже хорошо изучил этот район, стараясь в последнее время каждый раз ходить различными путями.

Прохожих почти не встречалось. Здесь ему попался только один андроид, по-видимому, какой-то фабричный клерк. Мельком взглянув на Питера, он прошмыгнул мимо, что-то буркнув под нос.

«Никому нет ни до чего дела, — в который раз печально посетовал он про себя, — все они замкнуты в своем жалком, самодостаточном эгоистичном мирке и настолько довольны своим положением, насколько это им позволяет собственное самолюбие, тщеславие и страх. В тайне от себя они боятся потерять это призрачное удовлетворение от пресного, до мелочей разжеванного властями образа жизни, сдобренного, подслащенными пилюлями нашей цивилизации. Немудрено, что и этот попался. Впрочем, как и тысячи других полуроботов-полулюдей. Казалось бы, искусственный интеллект должен эффективно противостоять натиску тоталитарного государства, этому массированному, широкомасштабному оболваниванию населения, безжалостной обработке мозгов, независимо от его типа, но… С электронной начинкой Им зачастую оказывается намного проще иметь дело…»

Жилые дома кончились. Питер пересек старую ржавую узкоколейку, нашел прикрытый листом железа собственный подкоп под высоким бетонным забором, не без труда пролез сквозь него и очутился на территории заброшенного склада. Все было спокойно. Он отряхнулся и, оглядевшись, рысцой добежал до темного мрачного ангара, в боку которого зияла рваная дыра.

Включив фонарь, Питер, пригнувшись, вошел внутрь. Вокруг громоздились штабеля пустых ящиков, горы мусора, части каких-то механизмов. И на всем лежал толстый слой пыли. Он подобрал валявшуюся у входа метелку и, пятясь назад и тщательно заметая следы, добрался до дальнего конца ангара. Затем перелез через кучу полусгнившего тряпья и оказался у маскирующей вход ширмочки. За ней, в каменной стене Периметра, находилась небольшая, но массивная дверь.

Сердце бешено стучало. Он рукавом отер выступивший на лбу пот и с натугой повернул большое стопорное колесо. В двери что-то щелкнуло, она нехотя отворилась, и он проскользнул внутрь. Это и был Лифт. Он отдышался и осторожно, почти нежно нажал кнопку подъема. Где-то взвыли моторы, клетка Лифта дрогнула и, набирая скорость, устремилась вверх. Питер привалился к стене, дрожа от нетерпения.

Сколько раз он уже проделывал этот путь, и все не мог отделаться от страха. Со временем это пройдет. Должно. Просто обязано. Иначе он наделает ошибок, и все окажется впустую. Весь его замысел рухнет, словно карточный домик. А сколько еще предстоит сделать! Какая жалость, что сейчас он один!.. Но все еще впереди. Надо надеяться и верить. Потому что жить, так, как все, он более не мог.

Почти шестьсот футов. Шестьсот футов до Поверхности земли. Долгий путь наверх на стареньком транспортном Лифте. Питер постепенно успокоился. Все нормально. Все по плану. Иначе и быть не может. Но что-то нехорошее, какой-то маленький зловредный червячок вертелся у него внутри юлой и не давал покоя, заставляя постоянно держаться настороже.

Наконец, Лифт вынырнул на верхней площадке. Питер вышел из него и отворил дверь тамбура, на много более массивную, чем внизу. Он миновал его, расправился со следующей дверью и, поднявшись по длинной широкой лестнице, вдоль которой шел давно уже неработающий транспортный эскалатор, очутился в пустом обширном помещении, вырубленном прямо в скале. Медленно, с опаской он прошел в его конец, туда, где виднелся слабый проблеск света. Это был выход на улицу для личного персонала, персонала, которого давным-давно уже не существовало. Центральный же вход во времена Четвертой мировой полностью залило расплавленными породами. Этому же выходу, находящемуся с другой стороны укрепления, повезло несказанно больше.

Питер раздвинул плотные, жесткие стебли едко пахнущих кустов с длинными кожистыми листьями, усеянными мощными шипами. Год назад он пересадил их сюда для прикрытия дыры от постороннего, хотя и весьма маловероятного, по его мнению, взгляда. Все-таки парни из Внешнего Патруля — тоже не дураки. Правда, с некоторого времени у него появилось смутное подозрение, что эта легендарная команда давно уже не существует, как бы не расписывали ее в разнообразных мыльных операх, комиксах и учебных пособиях по истории.

Он вылез наружу и взобрался на каменистую кучу. Стоял прекрасный теплый майский вечер. Солнце!.. Настоящее Солнце, оно медленно клонилось к западу. Небо было абсолютно безоблачным, только далеко на востоке висела легкая дымка. Щеки ласкал игривый ветерок, несущий откуда-то запахи разогретой за день земли, воздух свеж и прозрачен, и иззубренная линия горизонта, на которой синели далекие горы, просматривалась четко и ясно. Питер внимательно оглядел желтую холмистую равнину, раскинувшуюся перед ним, и тяжко вздохнул.

Ибо он был Преступником № 1. Враг всего Народа и Государства. Он преступил Главный Закон. И правосудие будет к нему максимально беспощадно.

Поднимая облачка пыли, Питер сбежал с кучи и устремился к одному из холмов, поросшему жухлой и пыльной травой. Обойдя его, он отыскал в откосе замаскированный пятнистой сеткой широкий двухстворчатый люк и с трудом отпер его. Внутри небольшого ангара стоял мощный электроцикл на четырех гигантских колесах. «Скоро надо будет подзарядить аккумуляторы», — озабоченно подумал Питер, положил в багажное отделение саквояж, где уже лежало несколько сумок, сел на него и выехал наружу. Мотор работал чисто и практически бесшумно. «Старенький, но надежный!» — улыбнулся про себя Питер. Он закрыл люк и быстро поехал между холмов, ловко лавируя между раскиданными всюду валунами.

Питера тут же забыл все свои страхи и волнения. Его охватил неописуемый восторг. Да и что может сравниться с ездой на такой большой, сильной машине на свежем воздухе, по настоящей земле, с выбоинами и кочками, пылью и бьющим в лицо ветром?! Это вам не рафинированное «суперсверхбезопасное» вождение на Центральной Городской Площади с роботом-водителем…

Миль через двадцать Питер въехал в предгорье, где скорость в виду сужения дороги пришлось несколько сбавить, тем более что проще простого было заблудиться в запутанном переплетении ущелий, в некоторые из которых солнце не проникало даже днем, а уже начинало смеркаться.

Он обогнул парочку небольших гор, прошмыгнул по нескольким каньонам, одолел затяжной перевал и, наконец, когда уже совсем стемнело, прибыл на Место. Это была небольшая долина, сейчас покрытая непроглядным первобытным мраком.

Если бы Питер имел встроенный в глазу объектив, он смог бы и сейчас увидеть то, чем отличалось это место от обычного для последнего столетия пейзажа, раскинувшегося на многие тысячи миль вокруг. Но он просто знал, что должно было быть там.

Питер остановил электроцикл и посмотрел вниз, в долину, жадно хватая воздух ртом.

— Они поймут, я им докажу! — пробормотал он словно в забытьи и резко рванул с места, вспугнув в кустах какую-то крупную ночную птицу.

* * *

Полковник Мицуко удовлетворенно хмыкнул и передал прибор ночного видения молодому лейтенанту Баррелу.

— Мы возьмем его утром, — сказал он.

— А разве… — начал было капитан Гастингс, но полковник, который постоянно был с ним не в ладах, раздраженно заметил:

— А вы, капитан вообще помолчите. Ваша задача — как можно полнее уничтожить… ЭТО… — он с отвращением сплюнул в песок, не найдя слова погрубее. — А делать это надо будет при дневном свете. При нормальном ярком свете. Чтобы ни молекулы не осталось! Напалма вам выдали предостаточно. Я лично проконтролирую процесс.

— Мое предложение насчет бомбы… все-таки… было… — промямлил капитан, озадаченно теребя мочку уха.

Полковнику тоже больше нравилась идея мощного взрыва, который впоследствии можно было преподнести населению с единственно верной политической позиции, но, так как она первоначально принадлежала Гастингсу, то он пошел на принцип.

— Весьма глупо, — заявил он и, помолчав, для вескости добавил. — И вообще, мои приказы не обсуждаются. Операция совершенно секретна.

Гастингс пожал плечами и нырнул внутрь бронетранспортера, недовольно скривив физиономию. Черт подери этого старого хрыча, в который раз в бешенстве думал он.

— А вы, Баррел, — обратился Мицуко к молодому лейтенанту, — должны взять его живым, не забывайте об этом. Я лично затем вытрясу из него имена всех членов его преступной группировки, явочные места, идеи, планы и так далее…

— Есть, сэр! — звонко щелкнул каблуками Баррел, мигом оторвавшись от бинокля.

— Да расслабьтесь вы, лейтенант! — улыбнулся полковник. — Как на плацу, ей-богу… Что вы вообще думаете обо всем этом? — Мицуко показал подбородком долину. — Каковы ваши чувства?

— Это просто невероятно! — в юношеском запале гневно вскричал Баррел. — Он не мог, видите ли, как остальные законопослушные граждане, заниматься этим дома! Как он только может! Да ему и смертной казни мало будет! — он в нетерпении застучал ладонью по броне машины. — Мы обольем его самого напалмом и подожжем, чтобы знал, как нарушать святая святых — Конституцию! Главный Закон! Его Первую Статью! Он не просто вышел на поверхность, он… он… — лейтенант захлебнулся собственной слюной и закашлялся.

Полковник по-отечески похлопал его по спине. Хороший из него выйдет офицер, довольно подумал он. Зелен, правда, еще, но ничего, наберется ума, да поостынет. Такие нам нужны! Завтра первое его серьезное задание, посмотрим же, на что он способен!

— Дело даже не в том, что он там вытворяет, хотя и это очень прискорбно — противоречит здравому смыслу и, главное, закону, — сказал он, и по его щеке прокатилась одинокая мужская слезинка. — Питер Камовски предал наш ОБРАЗ ЖИЗНИ, нашу святую ИДЕЮ… ИДЕЮ наших отцов!..

* * *

Утро выдалось туманное и холодное. Питер вылез из спального мешка, быстренько привел себя в порядок и наспех перекусил. Предстояло много работы. Солнце уже встало, но в долине еще царил полумрак. Лучи светила достигнут ее только где-нибудь через час.

Питер медленно пошел по вытоптанной им тропинке. Боже, думал он, как прекрасно! Слева от него, на добрую сотню ярдов раскинулась делянка крупных, просто замечательных ярко-красных тюльпанов, справа — синели длинные ряды обыкновенных васильков, лютиков, а чуть поодаль склонили к земле свои прелестные колокольчики ландыши. Сказочные ароматы, еще не очень сильные после довольно прохладной ночи, приятно бодрили и немного щекотали ноздри. Нужно посмотреть, как там прижились ромашки, решил он и ускорил шаг.

Однако даже очарование этого места не могло отвлечь Питера от горьких мыслей. Оно служило Напоминанием о Деле. Мир постепенно сходит с ума, размышлял про себя он. Мы пошли не по тому пути. Это стали замечать еще в середине двадцатого века, а сколько времени уже прошло с тех пор! Мы были околдованы техникой, мы просто не представляли себе жизни без нее и были связаны ею по рукам и ногам. Но техногенная цивилизация, в конце концов, изживает сама себя, ибо является полностью искусственной, неестественной, ненастоящей! Да, я сам — великолепный образчик продукта этой самой цивилизации, но это уже совсем другой, не зависящий от меня вопрос.

Мы постоянно боролись с природой, пытались ее обуздать, подчинить себе, поработить. Мы безуспешно переделывали ее на свой лад, заставляли мир прогнуться под нас самих, а вышло, как всегда… Все более и более отдалялись мы от своих корней, забывали, кто мы есть такие, и гордыня обуяла нас, и свергнуты мы оказались с лица земли. Своими же руками.

После Третьей мировой войны никто уже не решался строить сколько-нибудь значимые объекты на поверхности земли, а строили на глубине от ста до трехсот футов. Полностью самодостаточные, жизнеспособные объекты. Но и тогда еще Человечество могло спасти свою душу, повернуть назад…

Города под землей все разрастались, превращаясь в мегаполисы. Проблема питания, например, кое-как разрешилась созданием искусственной пищи, нехватка энергии — открытием парамагнитного поля и миниатюрных ядерных, а, в последствии, и водородных реакторов, мини-токамаков. Но последняя война, как и следовало ожидать, немногому научила общество. Международная обстановка вскоре снова обострилась, и население с поверхности быстро переселялось под землю. Начался период затяжных локальных войн. В период анархии связь со многими мегаполисами была утеряна, и некоторые из них, насчитывающие более ста миллионов человек, стали в полном смысле этого слова отдельными государствами, как Спарта или Афины в Древней Греции.

Кто и почему затеял Четвертую мировую войну, уже и не разберешь. Но она стала самой разрушительной войной в истории Человечества, которое и спаслось благодаря тому, что в основном перебралось уже под землю. Жизнь на поверхности планеты была практически уничтожена. Радиация породила ужасные мутации, и это было страшнее всего, потому что в числе мутантов оказывались и люди. В сложившихся условиях эффективно выжить могло только тоталитарное, военное государство, и это, конечно, наложило отпечаток на все последующее развитие городов-государств, начисто изолировавших свое бытие от изгаженной, обезображенной поверхности.

Уже несколько поколений людей, родившихся и умерших под землей, сменили друг друга. Современный человек уже не может себе представить — что это: пробежаться босиком по влажной от утренней росы траве, одолеть с рюкзаком за спиной горную вершину или прогуляться под луной с любимой по берегу реки. В первую сотню лет подземная жизнь оправдывала себя, но постепенно уровень радиации пришел в норму, развились уцелевшие представители флоры и фауны. Ведь мутант — еще не значит плохой…

А люди сделались поистине Подземными Жителями, не желающими якшаться с поверхностью, так жестоко поступившей с ними. «Я, Поверхность, вас породила, я вас и убью.» Так новые правительства «объясняли» политику Верхних Жителей-Мутантов, якобы, обитающих в бесчисленном количестве наверху, только и мечтающих, как бы расправиться с подземными мегаполисами Нормальных людей.

Таким образом, наивысшим грехом стало проникновение на поверхность земли, что расценивалось как предательство, дезертирство, скрытое мутирование, опасное сумасбродство и тому подобное, каравшееся по законам военного времени показательной смертной казнью. Это право правительства было зафиксировано в Конституции, в Самой Первой Статье.

Тоталитарной власти в государстве, где не существовало и намека на какую-либо демократию, было выгодно данное положение вещей, и оно прилагало все усилия, чтобы так все и оставалось на своих местах во веки веков. Оно хотело и было матерым волком, пролезшим в баранье стадо. Ибо проще всего управлять тупым, оболваненным населением, которому подавай только хлеба да зрелищ, и нет ни до чего больше дела. Народ был сыт и доволен, пялился в стереовизор и восторгался рыданием героинь мыльных опер, потерявших своих мужчин в борьбе с Верхней Нечистью.

И только некоторые догадывались, скорее вопреки, чем благодаря, о настоящем положении дел. Самое странное, что Питер был одним из них. Сначала была группа, чисто идейная. Но таких, как он, у них больше не было. Сколько Питер себя помнил, он всегда отличался от других… таких же…

Он был с ними заодно. Они боролись за правое дело, за то, за что стоит и умереть. Они хотели, чтобы Человечество вернулось Домой, на поверхность, чтобы возродило Святую Землю в ее первозданной чистоте или хотя бы начало прилагать определенные усилия в этом направлении. Действовала группа методом проповедей и агитаций. Возможно, это был несколько идеалистический подход, попахивающий иногда и религией, но, в любом случае, развернуться им не дали, и Питеру, чудом скрывшись от полиции, удалось остаться в живых, в отличие от многих…

После этого случая, потеряв контакт с остальными, Питер ударился в другую тактическую крайность. Он решил на конкретном примере, на собственном опыте показать всем, что на поверхности можно снова жить, трудиться, любить. Можно, наконец-то, снова перейти на естественную пищу, можно снова бегать босиком по мокрой траве…

В последнее время Питер подрабатывал в Ботаническом Музее и имел доступ к древним запасам самых различных семян и саженцев. Он загорелся идеей создать где-нибудь наверху нечто вроде опытного поля, заповедника, где росли бы разнообразные цветы, фрукты, овощи. Конечно, Подземные Жители, как теперь презрительно называл ИХ Питер, имели представление о флоре (но весьма смутное о фауне). У многих обеспеченных граждан дома цвели маленькие оранжереи, но в них присутствовали чисто декоративные, причем довольно однообразные растения, преимущественно весьма невеликих размеров, ибо стесненные условия диктовали свои правила.

А он мечтал разбить красивый фруктовый сад. Например, вишневый. Или яблоневый. О, как ему хотелось попробовать большое, сочное, красное с желтыми прожилками, сладкое, хрустящее на зубах яблоко!

Он пошел другим путем! Он им покажет! Он им непременно докажет! Не все еще потеряно! Справедливость должна восторжествовать, разве может быть иначе?!

Он верил…

* * *

Питера переполняло счастье. Оно безраздельно захватывало и поглощало его; все частички его тела восторженно пели хвалебную песнь Матери-Природе, Солнцу-Отцу, Брату-ветру, Сестрам-цветам. Свободе. Той Свободе, которая кружит голову, пенит кровь и зовет на свершение подвигов. Ему хотелось набрать полные легкие живительного воздуха и радостно кричать, задорно свистеть, улюлюкать, беззаботно дурачиться. И петь. Да, петь! Самому! Пусть не так возвышенно, пусть не так прекрасно, но петь! Весело и задорно выводить простую гармонию, самому выдумывать простые слова, и вложить в них обыкновенные, естественные чувства!..

Чтобы сказали Подземные Жители, увидев его здесь, услышав его здесь? Что он сошел с ума? Что он ненормален? Что это невозможно? Ошибка, чья-то досадная ошибка!..

Они бы сказали: «Убить его!». Они бы сказали: «Проклясть его!» Они бы сказали: «Забыть его!»

Целое море великолепных тюльпанов величественно колыхалось из стороны в сторону, движимое порывам легкого ветерка, налетающего с высоких заснеженных гор. Когда-нибудь оно будет поистине бескрайним! И будет принадлежать всем!

Как прекрасно! Раскинув в стороны руки, он зажмурил глаза и запрокинул лицо, подставив его теплым лучам ласкового солнышка, выглянувшего из-за вершины.

Тут до его уха стал доноситься какой-то шум, приближающийся сзади. Он удивленно открыл глаза и наморщил лоб. Шум приближался. Сердце у него екнуло, и на затылке зашевелились волосы. Он понял, что посетившее его накануне недоброе предчувствие было ничем иным, как интуитивным предвидением наступающего сейчас будущего. Долгими тихими месяцами висело это предчувствие безмолвным ружьем на стенке, и тут выстрелило…

Питер резко обернулся и увидел шеренгу солдат с автоматами наперевес, выскочившую из-за косогора и стремительно к нему приближающуюся. До нее оставалось с полусотню ярдов, когда он очнулся и со всех ног бросился бежать. Только бы не помять цветов, стучала в его мозгу одна единственная мысль.

Он был в неплохой форме, и солдаты несколько отстали. Не было ни криков, ни выстрелов. Все происходило, словно в дурном сне. Неожиданно, прямо перед его носом из тюльпанов выскочил военный и закричал, размахивая пистолетом, сиплым от натуги голосом:

— Ни с места! Именем закона я приказываю тебе остановиться!

Это оказался молоденький лейтенант. Только-только у него наметились усики, а несколько полноватые щеки покрывал розовый румянец. Питер просто физически не мог сразу остановиться. Он налетел на лейтенанта, и они, сцепившись, кубарем покатились по земле, сминая цветы и вырывая их с корнем.

— Я приказываю… — хрипел офицер, пытаясь одной рукой придушить Питера, и высвободить вторую, с пистолетом, которую «преступник» удачно захватил.

— Вы не можете… — тараторил Питер. — Вы не понимаете! Так нельзя!..

Лейтенант неожиданно взвыл, из последних сил рванулся и почти высвободился. Питер повалился на него сверху, лихорадочно определяя местонахождение пистолета, как тут раздался глухой выстрел. Лейтенант дернулся и сразу обмяк. Питер вздрогнул, испуганно оттолкнул его и вскочил на ноги. Баррел лежал на спине, раскинув руки, и смотрел в ясное небо открытыми, полными детского удивления и недоумения, но уже неподвижными голубыми глазами. В области живота у него расползалось кровавое пятно.

Это несчастный случай, ошеломленно подумал Питер. Это не я.

До его слуха донеслись крики. Солдаты, уже бесформенной кучей, были в ярдах тридцати. Раздалась автоматная очередь, и по его левому плечу будто ударили молотом — Питера развернуло и швырнуло наземь. Солдаты взревели. Над головой снова просвистели пули.

Долго я не протяну, но живым не дамся, решил он. Из развороченной лопатки сыпались искры и вытекала физиологическая жидкость. Перейдя в аварийный режим, он вскочил на ноги и, пригибаясь и петляя, кинулся наутек. Солдаты снова гневно закричали и начали стрелять уже бесперебойно.

Сначала ему, выворотив шарниры, оторвало правую кисть, затем пули впились в бедро, отрикошетировав от высококачественной молибденовой стали. Сервомеханизмы жалобно гудели на пределе своих оборотов, воздушный компрессор не справлялся со своей работой, появились проблемы с ходовой частью. Потом пара пуль чиркнуло по черепной коробке. У Питера пропал слух, пошли помехи в видеоизображении. После этого целая очередь вошла в аккумуляторный отсек, и главный двигатель начал давать перебои. Из дыры в пояснице закапала кислота и кипящее машинное масло. Грудь лизали маленькие язычки пламени, откуда-то валил густой коптящий дым.

Это конец, понял Питер, внезапно остановился и медленно повернулся лицом к солдатам, с трудом удерживая равновесие. Они тоже встали в десяти ярдах, шумно переводя дух и не зная, что делать дальше. Он криво усмехнулся. А ведь хотел всего-навсего подарить им цветы!.. Отдать Человечеству землю…

— Огонь! — сообразил, наконец, капрал и первым нажал на гашетку.

* * *

В воздухе сильно воняло гарью, и до сих пор с неба опускались черные хлопья сажи. Дыша через смоченный одеколоном платок, полковник Мицуко мрачно бродил по пепелищу. Хорошо поработал Гастингс, этого у него не отнимешь, заметил он. Вот только парня жалко. А я уже было начал возлагать на него определенные надежды… Кажется, рос он без отца, только мать да маленькая сестренка. Ничего, Мегаполис будет выплачивать им ежемесячное пособие. Государство не забывает своих героев! В докладе нужно будет как-нибудь покрасочнее расписать случившееся… Может быть, об этом даже фильм снимут. Многосерийный. Было бы не плохо. В назидание поколениям! Во славу Города! Аминь.

Он подошел к дымящимся останкам Питера, которого пока никто не трогал.

— Чертов андроид! — зло произнес Мицуко и поддел носком ботинка кисть левой руки, почти отломившейся от туловища. — Туда тебе и дорога!

Механические пальцы Питера медленно разжались. Полковника передернуло, и он отступил на шаг назад. Тут его внимание привлекло какое-то светлое пятно на обгоревшей, черной ладони андроида. Оторопело полковник уставился на него.

Это была ромашка. Обычная полевая ромашка, выращенная Питером — Врагом народа № 1. Она почти не пострадала, только немного были помяты ее нежные лепестки.

Яркий, живой свет испускала она на многие десятки ярдов вокруг, диссонируя с окружающим черным, голым, выжженным пространством.

И она пела. Пела о Матери-Природе, Солнце-Отце, Брате-ветре, Сестрах-цветах. Пела о бескрайних зеленых полях, сочных лугах, синем небе, в котором плывут веселые кудрявые облака, глубоком море, высоких горах, быстрой, полноводной реке, где плещется большая, сильная, с поблескивающей на солнце серебристой чешуей рыба. Она пела о стадах благородных оленей, белке на суку раскидистого дуба-великана, о совсем еще маленьком несмышленыше-медвежонке, только-только оторвавшегося от мамкиной груди. Она пела о Человеке. О любви и славе, долге и чести, жизни и смерти, мудрости и безрассудстве, зле и ненависти, преданности и предательстве. Она пела о нем, Мицуко. О Барреле. О Питере.

Она не требовала отмщения. Она просто пела.

К О Н Е Ц

26.12.99-5.01.00