«Дело об игре»

Еремей Парнов

ДЕЛО ОБ ИГРЕ

Странная это игра - преследовать преступника по необъятным просторам галактики. Идти за ним по пятам в пространстве, подпространстве и даже гиперпространстве. Блуждать по эпохам, перепрыгивать, словно с кочки на кочку, из одного времени в другое. Притом не зная не только конкретного облика убийцы, но даже принадлежности его к той или иной разновидности разумных существ. Может, гуманоид, а может, и муравей или, того гляди, гигантская многоножка с планеты Как-Там-Бишь-Она-Называется.

Похоже, что фантастический детектив соединил в себе присущие обоим видам литературы штампы, слив воедино заезженный реквизит космической оперы с набившим оскомину конфликтом криминального романа.

На первый взгляд это явный проигрыш и для фантастики, и для детектива. Однако, если внимательно приглядеться, образовавшийся симбиоз не столь просто поддается однозначной оценке. Он ускользает от нее, как преступник, на чьих запястьях уже готовы сомкнуться стальные наручники. И удивляться тут нечему, ибо на помощь пришла возможность неограниченных трансформаций, будь то сугубо телесные или же пространственно-временные. Вот и выходит, что от подобного союза детектив скорее выигрывает, чем теряет. Вырвавшись из тесных рамок вечного, как и сам человек, криминала, он вроде бы обрел второе дыхание и, еще щурясь от непривычного света внеземных солнц, готов очертя голову ринуться в необъятные просторы Вселенной.

А вот фантастика как будто бы остается в проигрыше. Она, ничего не получив взамен, определенно скомпрометирована столь неожиданным шаржем, жалкой пародией, заведомо оглупленной карикатурой.

Впрочем, не будем спешить с выводами, ибо не все так просто и в нашем подлунном мире и уж тем более на планетах, описывающих немыслимые траектории вокруг двойных звезд.

Для начала коротко познакомимся с составляющими данный сборник произведениями. Само собой разумеется, без пересказа сюжета, что вообще считается дурным тоном и свидетельствует о явном непрофессионализме, а в применении к детективу является абсолютно непозволительным. И в самом деле, мало кто способен стереть слова с уже решенного кроссворда, чтобы начать все сначала. Разве что в условиях крайнего дефицита.

Единственной особенностью нашего сравнительного и, разумеется, сугубо предварительного анализа будет состав преступления. Причем без указания соответствующих статей уголовных кодексов. Последнее совершенно необязательно в применении к анализу литературного произведения, да и весьма затруднительно из-за очевидного незнания оных статей.

Итак, мы имеем дело с убийством и злостным обманом на почве денег ("Убийство на астероиде" Дональда Уэстлейка и "Смерть бессмертных" Герта Прокопа), убийством на почве научного честолюбия ("Ночь, которая умирает" Айзека Азимова), убийством на сексуальной почве ("Скачок мысли" Джозефа Дилейни), контрабандой оружия ("Веселый Роджер" Гэри Алана Рьюза), убийством и коррупцией ("Гнусный Макинч" Дж. Венса), разновидностью космического терроризма ("Мародер" Пола Андерсона), похищением детей ("Одиночное заключение" Роберта Силверберга), коррупцией и попыткой геноцида ("Кочезе из Северамы 10" Доминика Дуэ), исчезновением человека ("Вид homo sapiens" Конрада Фиалковского) и, наконец, даже убийством из сострадания ("Удар милосердия" уже упомянутого Дж. Венса).

Для предварительных опять-таки выводов полагаю достаточно. Не претендуя на юридическую точность предъявленных обвинений, могу с полной уверенностью констатировать, что ничего существенно нового в криминальную сферу фантастический детектив не привнес. Как сами преступные деяния, так и их мотивы вполне укладываются в привычные земные рамки. Я бы даже сказал - в банальные, чему, понятно, не приходится особенно радоваться. Более того, даже названия подавляющего большинства рассказов не только не противоречат, так сказать, криминальной эстетике, но и прямо вытекают из сложившейся в детективной литературе традиции. Спрашивается, из-за чего было тогда городить огород?

Действительно, некоторые авторы вполне обошлись бы без звездного реквизита. Почти все, с чем предстоит познакомиться читателю, могло произойти (и происходит чуть ли не ежечасно) на нашей Земле, в конкретных странах и городах. Попробуйте мысленно сдернуть этот самый усыпанный звездами шлейф, и вы тут же убедитесь, что король окажется голым. А то и вовсе без плоти, ибо выступит костяк зауряднейшей схемы. "Смерть на астероиде" тому ярчайший пример. И здесь явно не стоило проявлять заботу об огороде, чья почва истощена до предела. Без непременных элементов научной фантастики детектив останется детективом, а космическая опера соответственно космической оперой. Литературный анализ, если и подчиняется схемам, то только собственным, а уж никак не привнесенным из юриспруденции и точных наук. Поэтому будем судить по жанровым законам.

Речь пойдет о том, насколько соответствуют представленные произведения заявленной рубрике: "фантастический детектив".

Мысль о том, что искусство является зеркалом общества, а фантастика может быть уподоблена зеркалу гиперболическому, вряд ли поразит чье-то воображение. Уже по самой природе фантастике свойственно гиперболизировать реальность, собирать ее отраженный свет в фокус своей преднамеренной кривизны.

Отсюда и поразительные соответствия между непреднамеренными пророчествами фантастов и прогнозами футурологов. Порой футурологи, как, например, Роберт Юнг, даже отдают фантастике пальму первенства в прогностическом плане. Тем более что современная западная фантастика все более отчетливо излучает направленный поток напряженности и страха.

Источников для страха более чем достаточно. Здесь и нависшая над миром угроза ядерного уничтожения, и неуверенность в завтрашнем дне, и инфляция валютных единиц, и безработица, и нищета негритянских кварталов, и рост преступности, и всевозможные кризисы: энергетический, экологический и несть числа...

Именно эти кошмары средь бела дня, именно эти трагические коллизии повседневности заставили многих западных футурологов пересмотреть свои прогнозы, отбросить ставшие традиционными представления о "неограниченном прогрессе", "научнотехническом чуде" и даже о "безбрежной свободе личности".

Смутные кошмары, которые лишь мерещились Брэдбери в шестидесятых годах, обернулись реальностью в семидесятых. Пожарные-поджигатели, ставшие символом присущего капитализму отчуждения, уже плохо вписывались в реально подступающий мир сплошной кибернетизации. К тому же призрак надвигающейся иерархической олигархии и несвободы стал приобретать все более конкретные и осязаемые черты.

Постепенно создавался совершенно новый совокупный мир, в котором зерна реальной угрозы дали страшные всходы. Вот его основные характеристики: чудовищная скученность обитателей, планет-свалок и городов-казарм, утрата таких чисто человеческих качеств, как любовь, милосердие, наконец, простая порядочность, резкое понижение стандарта жизни, полное порабощение личности и далее уничтожение отработавших свой срок "человеко-единиц".

Что же случилось с миром, если в нем так извращаются лучшие человеческие мечты? Любовь, например, которой бойко торгует фирма "Любовь инкорпорейтед"! Почему этот мир не хочет ничего нового, даже если оно зовется глупым именем Счастье и смешной кличкой Всемогущество?

Герою популярного рассказа Роберта Шекли "Паломничество на Землю" подсунули эрзац-любовь. Рожденный в отдаленной космической колонии, он стремился на родную планету обогатить свою душу величайшим сокровищем человеческих отношений, а его ограбили. И закономерна развязка - путь насилия и жестокости. Ведь если отнять у человека надежду и веру в любовь, он перестает быть человеком. Это показал еще Джон Орвелл в своей знаменитой антиутопии "1984 год". Впрочем, "ограбить" и "отнять" - не совсем подходящие к смыслу слова. "Любовь инкорпорейтед", поставляющая загипнотизированных, настроенных на духовную волну клиента девиц, поступала вполне корректно, ничуть не нарушая моральных устоев общества, где любовь не только товар, но и "самая дешевая штука после человеческой жизни". Да и само понятие жизни, ее уникальности, ценности обретает весьма условные, во всяком случае относительные черты. Поразительные успехи генной инженерии порождают захватывающие воображение картины. Американский публицист Олвин Тоффлер, обобщая прогнозы некоторых ученых, пишет: "Мы сможем выращивать детей со зрением или слухом гораздо выше нормы, с необычной способностью к различению запахов, повышенной мускульной силой или музыкальным талантом. Мы сможем создавать сексуальных суператлетов, девушек с макси-бюстом, с большим или меньшим количеством грудей..." Ему вторит писатель Уильям Тенн: "Стили человеческого тела, подобно стилям одежды, будут входить в моду и выходить из моды вместе со своими творцами, которые... уподобятся портным".

Эти "смелые" прогнозы, данные социологом и научным фантастом, вытекают не только из реальных достижений генетики, но и из того совокупного фона, к которому подготовила общественное мнение научная фантастика.

В принципе люди последней четверти двадцатого века готовы и не к таким чудесам. Герою фантастики подвластно все: время, пространство, живая и неживая природа. Он может усилием мысли двигать предметы и проникать в тайны чужого сознания или вообще перенести собственную индивидуальность в постороннее тело. Выбор брачного партнера объективно и безошибочно совершит за него электронный прибор. Но если он влюблен в себя, как Нарцисс, то ничего не стоит размножить собственную персону в любом числе абсолютно идентичных копий. Более того, его можно "издать" в виде целого биологического клона, учитывающего все богатства полового диморфизма. Такое умножение личности и сознания абсолютно необходимо, чтобы поспеть всюду. Никакой вечности не хватит, чтобы побывать во всех эпохах, посетить далекие миры и перепробовать все человеческие занятия. Тем более что это не потребует особых затрат энергии. Временной экран раздвинет стены жилища, а новой профессией можно овладеть во сне. Ничего не стоит также обзавестись настоящим живым бронтозавром, птеродактилем, диплодоком. Ведь доступно все, абсолютно все! Даже житие на встречном времени, можно пятиться навстречу прошедшей молодости как угодно долго и далеко, прокручивая в обратном порядке картины прожитого. И здесь фантастический детектив послушно следует за фантастикой ("Скачок мысли", "Погоня", "Веселый Роджер" и "Мародер").

Когда же надоест и настоящее, и будущее, и полеты в пространствах, отчего бы не поэкспериментировать. Не просто углубиться в прошлое, но изменить его. По своему капризу отменить грядущее или же зачеркнуть любую историческую эпоху. Это не досужее фантазирование.

Это всего лишь ходячие сюжеты фантастики. В самом деле. Герой романа Альфреда Бестера "Уничтоженный человек" мультимиллиардер Рич, обращаясь к девушке Даффи, говорит: "Скажи, какая тебе нужна канава, и ты получишь ее. Золотую... бриллиантовую? Может быть, от Земли до Марса? Пожалуйста. Или ты хочешь, чтобы я превратил в сточную канаву всю Солнечную систему? Сделаем. Пустяк! Захочешь, я Галактику в помойку превращу... Хочешь взглянуть на бога? Вот он перед тобой". И это не пустое бахвальство. Это откровение "от капитала", победная песня буржуазного всемогущества.

Но это - странное всемогущество порабощенных. Только одного не может гарантировать фирма "Совокупное будущее американской НФ" - счастья. И потому остается от всего этого всемогущества горький осадок тоски и протеста. Это сложный комплекс, и он нуждается в обстоятельном анализе, а подчас и в расшифровке. Именно эту роль и берет на себя фантастический детектив, используя разработанные фантастикой новые элементы мироздания для гиперболизации типичных жизненных явлений и ситуаций. Он как бы заставляет нас взглянуть на них из условного звездного далека и задуматься, если не ужаснуться. Именно тут и заключена его особая социальная роль, в корне отличная от чисто развлекательного криминального чтива, прямо противоположная задачам "желтой" бульварщины.

Детектив - особый жанр. Он обращается к многомиллионной аудитории, и та психологическая начинка, которую он несет, зачастую становится составным элементом массовой психологии. Под видом детектива, в оболочке тривиальной схватки преступник - сыщик, часто преподносится грубая политическая пропаганда, обращенная к низменным инстинктам, раздувающая угли ненависти, сеющая плевелы нетерпимости. "Рыцари желтого романа" откровенно проповедуют "радости" убийства, упиваются сценами извращенного секса, пронизывая все звериной ненавистью к коммунизму, культуре, гуманизму вообще.

В условиях перенасыщенности книжного рынка детективной и псевдодетективной литературой, (каждая четвертая книга, выпускаемая в США,- детектив) читателю нелегко разобраться в подлинных предпосылках романов, замаскированных под авантюрный жанр.

Смакование криминального колорита, злоупотребление воровским жаргоном меньше всего свидетельствуют о реалистических тенденциях в современном детективе. Изгоняя на первых порах шаблонную экзотику, они сами быстро выливаются в штамп.

Если "желтый роман", замаскированный под детективной маской, распознать не составляет особого труда, то куда сложнее разобраться в потоке произведений, чьи жанровые особенности не выходят за рамки привычной для детектива схемы, а содержание (и даже подтекст, если таковой присутствует) целиком работает на основной конфликт сыщик-преступник. Суть в том, что в применении к детективу такие "обидные" слова, как "схема", "стереотип" и т. д., не всегда означают плохое. И это тоже один из парадоксов проблемы.

Мне уже приходилось говорить о том, что по самой природе детектив * являет собой некий стереотип. Условия задачи просты: есть труп и следы, оставленные преступником (либо полное их отсутствие), есть сыщик, который принимает безмолвный вызов и включается в игру, есть, наконец, четко ограниченный круг лиц, на которых падает подозрение.

Одна и та же, по сути стократ опробованная, приманка, но тем не менее на нее продолжают клевать, чтобы с головой уйти в предложенную игру под названием "Кто убийца?".

Игра обычно выпускается в двух вариантах: преследование по пятам часто уже известного нам преступника (американский) или "вычисление" неизвестного убийцы (традиционно английский). Конец, разумеется, неизвестен. К первому случаю относятся "Погоня", "Мародер" и "Одиночное заключение". Все остальное, за небольшим исключением, иллюстрирует второй вариант. "Ездой в незнаемое" такие гонки тоже не назовешь, поскольку известно заранее, что ответ предрешен и на последней странице нас ждет разгадка. Словно лакомый кусочек, который скармливает укротитель послушному питомцу, выполнившему на арене все положенные кульбиты. Казалось бы, чего проще: ознакомьтесь с условиями задачи, хорошенько поразмыслите и загляните для контроля

* Строго говоря, называя детектив детективом, мы как бы объединяем литературное произведение с его героем. Detective или inquieries agent - это сыщик. Но так повелось, и оставим кошке называться кошкой.

в ответ, как поступали некогда на уроках алгебры. Однако читатели предпочитают пройти с сыщиком по всем дорогам, исследовать все подставные ходы и тупиковые ловушки.

То же примерно и в научной фантастике, по крайней мере в той ее части, где писатель кропотливо исследует приключение идеи. Читателю здесь тоже предстоит стать свидетелем раскрытия тайны. Только не криминальной, а, скажем, связанной с загадкой природы: космоса, живой материи, поведения гуманоидов и андроидов с планеты X. Не будет загадки, не будет и повести. В противном случае даже совершенная по стилю проза преждевременно мертва, как бывают мертвы уже решенные шахматные задачи.

Таков первый стереотип, точнее - набор алгоритмов, делающий детектив излюбленным чтивом подавляющего большинства людей. Речь пока, разумеется, идет лишь о костяке, о схеме, а не о всем комплексе, включающем в себя черты столь сложного явления, как искусство. А хороший детектив - это подлинное искусство. И как у всякого вида искусства, у него есть своя особая специфика. Беда в том, что хорошие, не сработанные по шаблону детективы - настоящая редкость. Они настолько скрыты пустой породой, что многие даже не подозревают об их существовании, довольствуясь продукцией второго сорта. Но подобная продукция, внешне соблюдающая все законы и условности жанра, развлекающая, доставляющая удовольствие и т. д., представляет собой литературный брак. И это уже не парадокс, а подлинная трагедия детектива. В самом названии жанра (от английского to detect - раскрывать, обнаруживать) изначально скрыто предназначение детектива, притягательная сила его, а в случае неудачи - самобанкротство!

Второй набор алгоритмов, из которых сплетается манящее покрывало криминальной Изиды, можно условно определить общим названием "готическая экзотика". Это младенческая купель фантастики и, следовательно, ее порождения - детектива, память о которой лишь в последние годы стала понемногу вытравляться.

И наконец, последнее правило, точнее, аксиома, о которой предпочитают умалчивать: в отличие от научной фантастики детектив (произведение) пишется только ради детектива-сыщика! Иначе говоря, преступник подстраивает свою кровавую деятельность под полицейского, подобно тому как опытный драматург подгоняет роли под конкретных актеров. Более того, присущий детективу схематизм тоже во многом обусловлен чертами сыщика, унаследованными исторически.

В нашем случае сыщиком обычно выступает не полицейский, а профессиональный ученый ("Ночь, которая умирает" А. Азимова), агент службы контроля времени ("Веселый Роджер" Г. А. Рьюза) или какой-либо другой космической службы ("Смерть на астероиде" Д. Уэстлейка, "Гнусный Макинч" Дж. Венса, "Мародер" П. Андерсена, "Вид homo sapiens" К. Фиалковского), случайный свидетель ("Версия" Р. Крона) и т. д. Иными словами привычный герой научной фантастики.

И это, пожалуй, главная особенность исследуемого жанра. Конвейерному производству, как известно, предшествовала ручная сборка с прецизионной отделкой каждого винтика. Секреты мастерства познают с основ.

Несмотря на то что центральный конфликт любого детектива (единоборство преступника с сыщиком) едва не столь же древен, как и само человечество, жанр сравнительно молод. Начальная веха его хронологии точно известна и относится к 1841 году, когда филадельфийский литературный журнал напечатал фантастическую новеллу Эдгара По "Убийство на улице Морг".

В его же "Золотом жуке" есть зародыши всех особенностей, из которых сформировались современная классическая научная фантастика с приключением идеи и заодно детектив-загадка. Нужен был лишь сыщик-мыслитель, чтобы все стало на свои места. И По создал его. Создал впервые! Из первозданной глины. Из небытия. Пройдут десятилетия, и порожденный "безумным Эдгаром" сыщик-любитель Дюпен вызовет к жизни Шерлока Холмса.

Куприн писал, что Конан Доил, заполнивший весь земной шар детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое произведение "Убийство на улице Морг".

Собственно с Эдгара По и начинается настоящая история научной фантастики. Недаром и Пьер Буль ("Сколько весит сонет?") спешит отдать должное гению-основателю, ставя его в один ряд с Шампольоном. Криптограмма "Золотого жука", билингва Шампольона, кость Кювье... И в самом деле сходная, невыполнимая на первый взгляд задача: последовательно восстановить целое, отталкиваясь от пылинки.

Э. По глядел далеко вперед. Он ясно чувствовал наступающую эру научно-технического прогресса ("Тысяча вторая сказка Шехерезады"), ощущал растущее стремление человечества проникнуть в самые сокровенные тайны природы ("Рукопись, найденная в бутылке") и, веруя в безграничные возможности разума ("Золотой жук"), прозревал бездны, перед которыми бессилен даже разум ("Низвержение в Мальстрем").

Мы, конечно, с полным правом сопоставляем современную фантастику с научной революцией нашего века, но родилась эта фантастика не на пустом месте.

Даже продолжая начатую с Гомера историю лунных путешествий, мы неизбежно приходим к Эдгару По. Его герой ("Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфалля") достигает Луны на воздушном шаре, наполненном газом, в 37 раз более легким, чем водород. Это уже классическая научная фантастика, когда писатель для оправдания сюжетных ходов привносит в мир новые компоненты. В этом смысле газ Эдгара По ничем не отличается, скажем, от кейворита Уэллса ("Первые люди на Луне"). Утрачено было иное - честность, благородство поединка, в котором сыщик работал в паре с читателем. Эдгар По скрупулезно описывает граничные условия. Он не позволяет себе умолчать о "мелочах", без которых нельзя решить, кто убийца. Нам же позволено знать об обстоятельствах дела ровно столько, сколько сыщику. И если Дюпен все же опережает нас, то это честная победа. Для ее достижения не требуется поразительных достоинств Шерлока Холмса, который различал сколько-то там сортов пепла трубочного табака, любил химию, играл на скрипке. Точная математическая логика и учет всех деталей позволяют Дюпену в полном смысле слова вычислить убийцу. Что перед этим блистательным торжеством "чистого разума" мнимозначительная деятельность Холмса? Обманные вольты и напыщенная сверхпроницательность?

Собственно и благопристойно посредственный Ватсон понадобился Конан Дойлу лишь для того, чтобы держать в состоянии посредственности читателя. На таком беспросветном фоне особенно ярко вспыхивают гениальные догадки хозяина дома 221-6 по Бейкерстрит. Его лупа и трубка - это реквизит фокусника, которому нужно провести отвлекающий маневр. В виде некоего атавизма трубка достается потом по наследству комиссару Мегрэ точно так же, как трансформируется в сутану патера Брауна макинтош аскета-престидижитатора. Зато лупа... О, ей уготована потрясающая судьба! Она доживет не только до дактилоскопии, но и до ЭВМ третьего поколения! До спектральных анализов и хроматографа, баллистики и трассологии, трупоискателей и микроскопов криминалистического сравнения. Последние годы старушка, слава богу, на заслуженном отдыхе, хотя и возникает то здесь, то там, чтоб отработать положенный пенсионерам короткий срок.

Научно-техническая революция, обеспечив невиданный взлет любимой дщери НФ, поставила перед детективом трудноразрешимые проблемы. Невозможно стало и далее закрывать глаза на те же технические средства, нельзя было и далее игнорировать непреложный факт исчезновения сыщика-любителя из юридической практики. Это противоречило хотя бы отчетам криминальных репортеров, публикуемых на самых видных местах. Жизнь требовала внести поправки в образ. Сыщик, следователь и криминалист не составляли более единого лица. На первых порах детектив предпочел закрыть на это глаза (по примеру Холмса)! Говорят, и теперь приходят письма на Бейкер-стрит с просьбой о помощи...

Хулители пожимают плечами. Ревнители детективных традиций бьют в ладоши. Неправы обе стороны. Неправы в своем отношении к традиции.

Следование традиции, особенно в мелочах,- характерная черта детектива. Особенно английского, отражающего особое пристрастие британцев к заветам старины.

Интеллектуал Дюпен породил не только Холмса и патера Брауна, но и популярного в прошлом веке сыщика Лекока (герой серии романов Эмиля Габорио) и обаятельного мистера Каффа ("Лунный камень" Уилки Коллинза). Дюпен был не просто проницательным мастером анализа. Волей своего создателя он позволял себе замечать и нечто такое, что ускользало от ока официальной полиции. Опять же впервые в истории, потому что он был одновременно и ученым - героем фантастики, и первым сыщиком, и шагал по нехоженой тропе. Зато соперничеству между любителем и полицейским суждено было стать непререкаемой догмой. Нет нужды упоминать о постоянной грызне Холмса с Лейстрендом из Скотланд-Ярда, о скромной гордыне патера Брауна, побеждающего все ту же лондонскую полицию.

Каждый новый сыщик старался отрицать предшественника в большом и малом, но это было отрицанием отрицания, чередованием утраченных и приобретенных признаков. Генетика знает такие шутки, когда в третьем-четвертом поколениях вдруг проявляются изжитые, казалось, родовые черты. Ни "вор-джентльмен" Дюпен, которого Морис Леблан замыслил как антитезу Холмса, ни герой Гастона Леру Жозеф Рулетабиль не смогли выйти за очерченные Дюпеном рамки. Разве "Тайна желтой комнаты", которую так ловко раскрыл Рулетабиль, не есть тайна запертой комнаты в доме на улице Морг? Поистине "как скрипка в футляре"...

Очерченный Дюпеном круг сделался кругом порочным по той простой причине, что в условном мире, где действует сыщик, криминал вытекает не из характерных особенностей действительности, не из житейских ситуаций, а напротив, преступление, по возможности таинствоенное и запутанное, как бы диктует условия жизни, подстраивает ее под себя. Для фантастики, разгадывающей тайны природы, это прекрасно, для детектива - убийственно. Банкротство такого принципа в применении к изображению современного буржуазного общества очевидно. Отсюда нарочитая условность и ограниченность места действия, заданность характеров и прочие слабости, которые легко обнаруживаются, когда замысел не выдерживает столкновения с реальностью. И чем этот замысел сложнее, тем легче разрушается его правдоподобие. Мелодраматические ситуации, экзотический фон в этом случае только довершают распад. Фантастика, описывающая несуществующие миры, может позволить себе роскошь и вырядиться в любые наряды: экзотические, готические, даже откровенно сказочные. Не то полицейский роман. Здесь, будь добр, следуй специфике. Игра поэтому не получается, нарушены правила, граничные условия оказались обманом. Не спасает ситуацию и головокружительный трюк, когда убийцей оказывается ведущий расследование инспектор полиции. В "Тайне желтой комнаты" этот ловкий трюк лишь окончательно испортил финал.

Таковы неутешительные уроки детективной классики. Поток эпигонской литературы, в которой бабочками-однодневками взлетали сыщики вроде Ника КарКартера c Этель Кинг, грозил окончательно девальвировать те немногие ценности, которые были внесены "приличным обществом". Литературная задача сводится, по сути, к главному герою. Классический детектив ее в конце концов разрешил, детектив фантастический - нет. В великолепном рассказе "Сколько весит сонет", настоящей жемчужине сборника, это ученый и любитель тайн (полностью в стиле Эдгара По) Бурдон. Именно он аналитической мощью мысли делает нас не только заинтересованными соучастниками игры - детективной, поэтической - какой угодно, но и свидетелями поистине алхимического деяния. Как иначе еще можно назвать возрождение из пепла бессмертного духа искусства, набирающего силу с каждой угаданной (нет - вычисленной!) буквой? Да, рукописи действительно не горят. "Пускай истлеет плоть под крышками гробов..." Что-то всегда остается и может стать отправной точкой для нового возрождения.

Этот рассказ трудно отнести со всей определенностью и к фантастике, и к детективу, и к их диалектической общности. Так всегда бывает с образцами подлинного искусства, которые с трудом умещаются в тесных рамках классификационных ячеек*.

Будь Бурдон героем традиционной научной фантастики, ученым-экспериментатором, он бы подверг сгоревшую рукопись радиоактивному облучению и без долгих хлопот восстановил утраченные терцеты и катрены. Но тогда бы не было и самого рассказа. Поэтому Бурдон без особых затей декларирован автором как любитель тайн и загадок. А чтобы читателю легче было следить за победным полетом мысли, этому новоявленному Холмсу понадобился и свой доктор Ватсон, тот самый Менар, от чьего лица и ведется повествование. Одним словом, творческий синтез приемов Эдгара По и Конан Доила, оставаясь в рамках традиции, вполне оправдывает и синтетическое определение: фантастический детектив.

Под стать Бурдону и герой Айзека Азимова, хотя сам рассказ несравненно слабее, старомоднее и обнаруживает незамаскированные пружины и винтики. Во всяком случае, Азимов столь же преднамеренно и прагматично заявил своего Уэндела Эрта в качестве ученого - любителя курьезов. Иначе как бы он сопоставил психологию и поведение человека с условиями жизни на той или иной из планет? А ведь именно

* Хочу отметить в этой связи блестящую работу переводчиков, переложивших на русский язык не только сам сонет, но и всю связанную с ним игру мысли.

здесь и таится ключ к разгадке, на что делает прозрачный намек и само заглавие.

Судить художественное произведение принято по законам, постулируемым его автором. Поэтому с равным благорасположением примем генетического гибрида человека и шимпанзе, наделенного телепатией; агента службы контроля времени в образе попугая; убийцу-киборга, заключенного в "теле" гоночного автомобиля; мусоросборщика с планеты Склеротто и т. д. Примем ради все той же интеллектуальной игры, которая нам предложена, и проследим, насколько увлекательной и непротиворечивой она окажется.

Говорить о каких-то серьезных социально-политических задачах особенно не приходится. За исключением антирасистской новеллы Доминика Дуэ, подобной задачи никто и не ставил. Но общий гуманистический настрой сборника очевиден, а не столь уже редкие вкрапления юмора и сатиры подчас вызывают улыбку, определенно помогая любителям строгой научной фантастики примириться с некоторой профанацией ее излюбленных коньков (например, "Если вы такой умник, то скажите, где трупы?" Радомира Клабала). Тем более что такой рассказ, как "Двурукая машина" Генри Каттнера, способен удовлетворить и самого строгого пуриста. Это классическая фантастика, ничего общего не имеющая с детективом. За исключением таких "мелочей", как криминальная тематика и соответствующий ей местный колорит в виде кибернетической "фурии", соединившей в себе сыщика-преследователя, тюрьму, а возможно, и палача.

Так что и в этом случае волей-неволей приходится задумываться над дозировкой обоих составляющих компонентов: фантастики и детектива.

В соответствии с поставленной тем или другим автором задачей они всякий раз смешиваются в различных концентрациях. В конечном итоге все решает талант. Но здесь я предоставляю читателю полную свободу мнений. Ведь в конечном итоге именно он - последняя и высшая инстанция, чей приговор не подлежит пересмотру. Итак, все обстоятельства "дела" перед вами. Нужно лишь перевернуть первую страницу.

Еремей Парнов