«Иномиры (сборник)»

Иномиры (сборник) (fb2) - Иномиры (сборник) 1762K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Петрович Казанцев

Александр Петрович Казанцев Иномиры

АЛЬСИНО (ИНОЗЕМЛЯНИН) Пролог

Вселенная наша имеет не три, а одиннадцать пространственных измерений.

Теория симметрии

Известного американского ученого Жака Валле я знаю очень давно, но ни разу не встречался с ним. Еще в 60-х годах вместе с супругой он приезжал в Москву на математический конгресс. Они хотели встретиться со мной, но, к сожалению, я был в отъезде.

Из Парижа они прислали мне совместно написанную ими интересную книгу.

Знакомство наше, правда заочное, все же состоялось. По предложению Валле мы написали общую статью «Что летает над Землей». Она вышла в № 8 журнала «Техника молодежи» за 1967 г., перепечатывалась в газете «Труд» и оказалась едва ли не первой публикацией о неопознанных летающих объектах (НЛО) в нашей печати.

В последнее время интерес к проблемам НЛО стал всеобщим. Открылись и у нас прежде запертые шлюзы печати, радио и телевидения. Еще не так давно газета «Труд» имела немалые неприятности, сообщив 30 января 1985 г. о встрече советского рейсового самолета с НЛО, об увеличенном изображении лайнера, следовавшего за ним по пятам, и заглохших моторах в автомобилях на ближнем шоссе. Ныне подобные сообщения стали обыденностью, об огнях и тарелках в небе пишут где угодно и как угодно: о случаях в США, Бельгии, Москве, Вологде, Воронеже. По телевидению показывают передачи об НЛО с участием очевидцев самого разного возраста — от детишек до дядей в милицейской форме. Многих телезрителей это заинтересовало, кое-кого испугало.

Солидные ученые предпочитают этими вопросами не заниматься.

Так существуют ли эти явления на самом деле? Вымысел это, самогипноз или нечто, имеющее под собой реальную почву?

В 60-х годах я и мой покойный друг Феликс Юрьевич Зигель были заместителями председателя (генерала Столярова) комитета по изучению НЛО ДОСААФ СССР. К сожалению, комитет долго не просуществовал, так как «исследовательская работа была не по профилю ДОСААФ».

Но Ф.Ю. Зигель как ученый продолжал эту деятельность в комиссии Академии наук СССР. Затем он организовал самостоятельные группы в этой области, и проводимые ныне чтения об НЛО по праву носят его имя.

Я же стремился не столько к умозрительным заключениям, наиболее доступным писателю-фантасту, сколько знакомству с фактическим материалом, который можно видеть, изучать. Такого материала оказалось достаточно, однако не современных наблюдений НЛО, а древних, допускающих мысль о давнем посещении Земли пришельцами из космоса. Мне довелось выступать по этому поводу, в нашей стране и за рубежом. У меня было много встреч с зарубежными уфологами, приезжавшими в Москву. В их числе Роберто Пинотти (Италия), Генри Гри (США), Питер Красса (Австрия), Андре Томас (Австралия), знаменитый Эрих фон Деникен, которого мне пришлось заменить при завершении западногерманской фирмой «Континентальфильм» работы над кинофильмом «Воспоминание о будущем». Я был заснят с древними японскими статуэтками «догу», присланными мне в подарок японскими учеными. И фильм был закончен несмотря на то, что Эрих фон Деникен, по книгам которого он снимался, попал в долговую тюрьму, заняв слишком много денег для кругосветного путешествия в поисках следов пришельцев. Тогда Эрих фон Деникен был арендатором отеля в Давосе, но вскоре, став автором бестселлеров, был уже меценатом, содействуя проведению международных конгрессов по палеокосмонавтике.

И вот теперь, в пору новой волны интереса к возможным космическим пришельцам, мне довелось встретиться с Жаком Валле, одним из крупных знатоков УФО (НЛО) в Америке.

Моложавый, учтивый и элегантный, он с гордостью вспомнил, что одним из первых выступил в нашей стране по проблеме НЛО в пору, когда, мягко говоря, об этом не принято было говорить.

— Как же теперь, месье Жак, вы смотрите на это? — спросил я. Среди ортодоксальных ученых стало признаком хорошего тона в отличие от недавних взглядов материалистов считать, что разумная жизнь на Земле уникальна…

— Взгляды ученых меняются с появлением новых фактов, — заметил Жак Валле.

— Не находите ли вы, что в наше время появилось слишком много фактов в области НЛО?

— Да, — согласился Валле, — число наблюдений превысило миллион.

— Признаться, меня, ярого сторонника космических контактов, это настораживает. Будь наблюдений с десяток, включая, наряду с современными, известные нам древние записи писцов (ученых) фараона Тутмоса III и Плутарха, это скорее доказывало бы, что наша Земля в поле интересов внеземных цивилизаций. Но, поскольку надежд на обитаемость Марса не осталось, предположить существование внеземных цивилизаций можно лишь в планетных образованиях у других звезд, отстоящих от нас на десятки, сотни, даже тысячи световых лет. И «пришельцы», летя даже со световой скоростью (если не допустить произвольно существование неких надпространственных туннелей), затратили бы всю жизнь на подобное путешествие. И вряд ли их корабли или зонды появлялись бы над Землей в больших количествах. Но ведь существует полтора миллиона наблюдений. Они подсказывают, что в большинстве случаев мы имеем дело с чем-то иным, нежели простое космическое посещение.

— Так что же вы думаете, господин Казанцев? — осведомился Жак Валле.

Корреспондентка «Фигаро» приготовилась записывать.

— По-видимому, дело идет о земных цивилизациях.

— Как? Как? — переспросила она, откладывая блокнот. — На каком же неизвестном материке они существуют?

— Скорее всего, рядом с нами, но… в ином измерении.

— Вы знаете, Александр, представьте, я тоже пришел к такому же выводу. Приходится признать гипотезу о параллельных мирах, — заявил Жак Балле.

Я вспомнил, что в 60-х годах, когда мы с Ф.Ю. Зигелем занялись проблемами НЛО, лекции о них читал Юрий Александрович Фомин. Он упоминал о возможном появлении «летающих тарелок» из другого измерения.

— В наше время, — продолжал я, — ученые напоминают о теории симметрии, используемой в кристаллографии, по которой Вселенная наша распространена не в трех измерениях, а в одиннадцати. Потому-то в отношении параллельных миров, пожалуй, уместно употреблять множественное число.

— А зачем они прилетают, кружатся над нами и исчезают, ничего не сказав? — спросила журналистка.

— Вероятно, не всегда было так, судя по древним их следам. Потом, возможно, мы стали внушать им опасения. Передавать нам свои знания стало опасно. И если они летают, наблюдая нашу жизнь, то, скорее всего, это диктуется необходимостью. Ведь мы с ними живем на одной планете, и они хотят быть уверенными, что мы не натворим общих для параллельных миров бед.

— Какие беды, да еще для всех параллельных миров, вы имеете в виду? — оживилась корреспондентка.

— Не только опасность ядерных войн, которые способны погубить все живое на Земле раз десять, даже после существенного сокращения ядерных запасов. Хотя, как говорил ваш американский ученый Карл Саган, достаточно было бы и одного раза.

— О да, Карл Саган! Он настроен весьма против атомного оружия, — заметил Жак Валле.

— Как астроном, он может знать о гибели целой планеты, от которой остались между орбитами Марса и Юпитера только обломки в виде кольца астероидов. Нильс Бор, виднейший физик современности, в беседе со мной допускал, что эту планету погубил взрыв океанов, вызванный ядерной войной безумцев. «И потому, — закончил он, — если это даже и не так, ядерное оружие надо запретить!» Но если бы только в ядерной войне была опасность! Ведь, по словам отца ядерной бомбы И.В. Курчатова, каждый реактор огромного числа ныне действующих во всем мире атомных станций — это тлеющая атомная бомба, а каждый радиоактивный атом, выброшенный в атмосферу, имеет те же одиннадцать измерений и одинаково опасен во всех параллельных мирах, равно как и отравленная молекула загрязненной у нас атмосферы или воды, не говоря уже о возможных географических переменах, вызванных катастрофическим изменением климата. Словом, развитие человеческой цивилизации толкает ныне ее в пропасть.

— Как загадочно, напоминает роман, который я с удовольствием бы прочитала, — сказала журналистка.

— В самом деле, Александр, вам есть что сказать людям. Отчего бы не сделать это в романе, который вы подарите нам? — предложил Жак Валле.

— С автографом, — добавила журналистка.

Я еще не подозревал тогда ни о «записках из параллельного мира», которые так романтично попадут в мои руки, ни о научных исследованиях саратовского ученого Виктора Ивановича Бровкова, руководителя Саратовского филиала научно-исследовательского института энергетической инверсии, ни о его «формуле НЛО» с физическим и математическим обоснованием всех феноменов НЛО. Эти феномены систематизированы в солидной работе видного американского ученого-атомщика Кемпбелла: начиная с движения летящих с умопомрачительными скоростями тел с мгновенным изменением направления полета и светящимся ореолом вокруг них вплоть до не раз описанных парализующих трубок, применяемых маленькими уфонавтами, избегающими контакта с людьми. Другие же пилоты, как свидетельствует Кемпбелл, ничем не отличаются от людей и порой как будто контактируют с ними.

Все это я знал, но по-иному взглянул на проблемы НЛО, снежного человека и будущее нашей цивилизации, когда стал обладателем уникальных записок посланца параллельного мира, переданных мне прелестной девушкой Олей, участницей удивительных событий, к чему на основе ее рассказа я вернусь позже. А сейчас, понимая всю значимость предупреждений этого посланца, я считаю возможным опередить окончание всей работы и опубликовать то, что уже имею, ибо оказалось, что загадки НЛО, снежного человека и нашего будущего — одна общая проблема, решать которую надо нам самим, и незамедлительно!

Часть первая КОНТАКТ

Зачем отравлен так несчастный наш этаж?

Живем, враждуем, словно в коммуналке.

И в ярости в такой войти способны раж,

Что дом взорвется в злобной перепалке.

Из сонета автора романа

Глава 1 НЕЗАБУДКИ

Незабудки, незабудки!

Кто собрал их, не забудьте!

Из детской песенки

В темном, сонном лесу начинало светать. Огни аппарата, доставившего меня сюда из нашего мира, давно промелькнули над верхушками странных, так не похожих на наши деревьев, то с листвой, то с иголками.

В пышной траве у ближней лужайки стали проступать синенькие капельки цветов, названия которых я не знал.

Все здесь было и таким, и не таким, как у нас. Даже упавшие старые стволы деревьев говорили о чужом былом, не нашем…

Я силился понять, что же особенно непривычно здесь? И вдруг понял. Запах! Душный, но все же бодрящий, исходящий от листвы или от преющих бревен и старых пней, горьковатый, сладкий, неожиданный… Возможно, кое-что в нем у нас считалось бы отравляющим…

Присев на поваленное дерево, я всматривался в ожидании рассвета в соседний пенек, который оказался искусственно насыпанной кучей из мельчайших хворостинок, веточек и иголок. Соорудили ее для себя в виде своеобразного «города» крохотные существа. Потом я узнал, что это муравьи. Их движения выглядели беспорядочными. Но ведь такими же казались с наших летательных аппаратов и улицы городов со снующими по ним фигурками людей.

Не менее загадочны и эти «лесные строители», разумные или просто организованные? Уж не наблюдаю ли я еще одну мыслящую расу в этом иномире? С кем-то еще я встречусь здесь?

Я протянул руку к «столице» насекомых, и несколько проворных букашек тотчас забралось на мою ладонь. Почувствовав укус, я невольно стряхнул их на землю. Не предостережение ли это мне, устремившемуся в одиночестве в чужое, видимо, не слишком разумное, по нашим наблюдениям, общество?

Я встал и вышел на полянку. Из-за покрывавших ее цветов с многолепестковыми венчиками она казалась вспененной.

На другой ее стороне высилось пять стройных белых деревьев с зеленовато-золотистой листвой. Они росли словно из одного корня и походили на поднятую ладонь неведомого существа.

Около них девушка в белом легком платье со светлыми косами, уложенными короной, рвала крупные белые и маленькие голубые цветы.

Ну вот и моя первая встреча. Мы долго избегали людей иномира, не доверяя им, считая их низшими, но развившими настолько опасную, угрожающую природе деятельность, что я вынужден теперь идти к ним. Но я страшусь не столько их, сколько того вреда, который могу причинить им своими знаниями.

В очень давние времена мы пытались оказать им помощь в их развитии. Руководили возведением загадочных для них сооружений — обсерваторий с закодированными в их планах параметрами Солнечной системы, о чем строители не имели понятия, или энергетических комплексов в виде гигантских геометрических фигур, невежественно использованных потом как усыпальницы царей. А спустя тысячелетия эти сооружения считались именно для того и построенными еще при жизни властителей, что само по себе нелепо.

Я приближался к девушке… И досадовал на свою способность читать чужие мысли. Ведь глядя на меня, она думала: «Какой уродец!» В глазах ее промелькнула жалость, но она приветливо обратилась ко мне:

— С добрым утром! Я раньше здесь вас не видела.

Я сразу забыл свои усердные занятия, когда осваивал общение между людьми при помощи произносимых слов, принятых в местности, где я должен был оказаться. Наши речеведы, используя думающие машины, расшифровали звукозаписи, сделанные летающими аппаратами в разных местах иномира. Я мог изъясняться по крайней мере на двух наиболее распространенных наречиях. Я, конечно, понял бы девушку и без слов, но сам должен был «говорить», как бы непривычно мне это ни было. И я старательно выговорил слова на здешнем языке:

— Здравствуйте, я рад, что встретился с вами.

И все чудесным было вокруг в это раннее утро: и тенистый лес за спиной, и выпуклое поле в цветочках, впереди видимое в просветы уже поредевших здесь деревьев. А за ним, словно прячась за бугром, виднелись уютные домики с двускатными крышами. Почему у нас делают только плоские или односкатные?

Цветы в ее руках были прелестны, как и она сама, легкая, стройная, голубоглазая, под цвет своему букетику цветочков-капелек.

— А я решила, что непременно вас встречу! — выпалила она. — Я ведь ждала вас…

Тут, несмотря на все мои телепатические способности, я не сдержался от удивления:

— Как ждали?

Она смутилась. Может быть, я мысленно передал девушке свое восхищение ею?

— Последнее время так много наблюдают неопознанных летающих объектов, — как бы оправдываясь, начала она. — Ночью я увидела огни, летящие к лесу, и загадала, что «тарелка» спустится там. Я много слышала про контакты, но мало верила в это, а тут вдруг… сама не понимаю, отчего решила, что непременно встречу вас… И встретила! — Она смущенно засмеялась.

— Очень рад этому, — ничего другого не нашелся я сказать.

— Правда? — оживилась она. — Если хотите, я покажу вам Светлушку. Она протекает здесь в овраге.

Эта непосредственность вместо сухого выяснения отношений между людьми разных миров подкупила меня. Но, заглядывая в ее мысли, я понял, что она просто не знает, с чего начать, и предлагает первое, что приходит на ум.

Вот если бы все люди, с которыми я встречусь, так же непосредственно выражали свои мысли! Впрочем, это в равной степени относится и ко мне.

И чудесная девушка повела меня вниз по земляным, кое-где укрепленным дощечками ступеням, говоря на ходу о ручейке, словно это и было самым главным:

— Там, у мостика, в Светлушку впадает ручеек, вытекает из деревянного сруба. Прямо из трубки. Чудо-вода! Вы попробуйте! Ее когда-то возили в бочках в город за пятьдесят верст. Правда-правда!

Я знал, что ей очень хочется узнать, кто я и что собираюсь делать, но она щебетала, как птичка, которых нет в нашем мире… как и таких девушек!

Она спускалась первой, и я был доволен, что не маячу перед ней своей безволосой головой, похожей на бритую голову монахов в горных монастырях — последователей Буде, проникшего от нас в этот иномир, чтобы учить людей Добру, самосовершенствованию, пробуждению в себе Бога и уходу от Зла. Впоследствии, две тысячи лет назад, как повествует наше Священное Писание, другой «проникающий» — Иссе более десяти лет готовился среди уединенных монахов к своей божественной Миссии Всеобщего Добра.

Но не только безволосой головы стыдился я. А глаза, приподнятые к вискам? Не напомнят ли они восточные скульптуры того же Буде? И за кого она меня принимает?

Внизу действительно оказался мостик, переброшенный через извилистую речушку, теряющуюся в кустарниках. Стало прохладно и влажно, словно мы вошли в облако тумана, хотя я отчетливо видел свою спутницу, побежавшую к низенькому кубическому сооружению с односкатной (как у нас!) крышей. Это и был сруб. Из него выходила металлическая трубка, из которой лилась светлая струйка воды. Девушка стала пить ее пригоршнями, отчего лицо ее стало мокрым и ребячливым. Обернувшись, она сияющими глазами предложила мне сделать то же самое.

Это был не последний мой поступок, не предусмотренный заботой о нас, «проникающих»…

Вода оказалась действительно удивительно вкусной. Все-таки во многом отличаются наши миры.

— Ее не успели испортить, — пояснила она. — Вовремя закрыли ближние заводы.

Я кивнул, смочив и голову, чтобы прояснить спутавшиеся мысли.

— Меня зовут Оля. А прозвище у меня «Ой-ля-ля». Правда, смешно? Но почему я вам все это говорю? Вы можете не понять меня.

— Понимаю, — сказал я, подтвердив это внушением.

— Странно, — пожала она плечиками, — откуда вы знаете наш язык?

Я не стал объяснять, боясь нарушить светлую простоту нашего общения.

Чудесная девушка! Я ведь читал все ее мысли. Они были чисты, как струйка воды, которую я только что испил. Я знал, что ей очень хочется, чтобы я пригласил ее прокатиться в моей летающей тарелке, так мысленно называла она наш аппарат.

Но моя «тарелка», увы, улетела, и я оставлен наедине с этой девушкой и ее народом, который мне предстояло убедить в самом главном для обоих наших миров.

Мы не стали подниматься по ступеням, а пошли вдоль прячущейся в кустах речушки и вскоре оказались на знакомом мне поле.

Медвяный запах ударил в лицо. Я вдыхал его с таким же наслаждением, с каким только что пил воду из трубки.

— Вы из НЛО? Правда? Вы прокатите меня… или похитите? — наконец выговорила она то, о чем все время думала.

— Я с радостью похитил бы вас, но считайте, что сейчас вы похитили меня.

Она звонко рассмеялась, и птички вспорхнули перед нами из травы.

— А вы умеете шутить! Это здорово! Правда-правда! Видимо, я улыбнулся, потому что она тотчас сказала:

— Вы добрый! Я знаю! Давайте посидим здесь на краешке дороги.

Через поле к домикам вела заросшая травой колея от экипажей. Проезжали они здесь не слишком часто.

Я покорно уселся в душистую траву, упиваясь ее ароматом и всем, что было вокруг. Помимо собственной воли я передал Оле свои ощущения.

— Я так и думала, что вы из НЛО, огни которого я видела ночью. И букет я собирала для вас. — Она протянула мне цветы.

— Как они называются? — растерянно спросил я.

— Беленькие — это ромашки. На них можно погадать, отрывая лепестки: любит, не любит…

Я не стал гадать. Я и так знал, что не любит и полюбить никогда не сможет…

— А вот эти синенькие — незабудки. — И она пропела:

Незабудки, незабудки!

Кто собрал их, не забудьте!

— Не забуду, — пообещал я. И это было истинной правдой. Впрочем, даже владея чужой речью, я все равно не смог бы сказать что-либо, противоречащее тому, что думаю.

— А где вы будете помнить? — с милым лукавством спросила она. — Там, откуда прилетели?

— Пока что здесь. Но и там тоже…

— Вам, наверное, неинтересно со мной. Лучше бы встретили кого-нибудь из видных, важных людей. Я ведь только собираюсь стать студенткой, поступить в университет на географический факультет. Вот если бы могла изучить вашу географию!

— Пока помогите мне изучить вашу.

— Помочь вам? Ну конечно! Всем, чем смогу! А зачем вы прилетели? Из-за нашей географии? А с какой звезды? Или вы не знаете названия наших созвездий?

— Названий созвездий я не знаю, пока. Но они у нас с вами общие.

— Ну конечно! Во Вселенной с разных сторон видны одни и те же звезды!

— Но «наша звезда» у нас общая. Я имею в виду Солнце.

— Как так Солнце? — изумилась она, широко раскрыв свои глаза-незабудки.

— Видите ли… я постараюсь выразить вашими словами и внушить вам наши понятия.

— Внушить? Вы телепат?

— В известной мере.

— Вы сказали, Солнце у нас общее. Значит, вы марсианин! — решила она. — А говорят, что на Марсе жизни больше нет!

— Нет, я не с Марса, а с Земли, как вы называете нашу общую планету.

— Значит, вы из Шамбалы? — обрадовалась она. — Сказочная страна! Я видела картины Рериха: Гималаи, синие горы, снежные вершины и что-то завораживающее… Правда?

— Шамбала? Красивая легенда?…

Не дослушав меня, она продолжала:

— Конечно, ваша Шамбала скрыта для непосвященных. Рерих всячески пытался проникнуть в нее. Там высшая мудрость. Я пошла на географический факультет, мечтая попасть на Гималаи, найти Шамбалу.

— Страна, вернее «мир мудрости», не в Гималаях, а рядом с вами, но в ином измерении.

— Четвертое измерение? Знаю-знаю! Уэллс в фантастическом романе писал, как туда въехали на автомобиле простые англичане. Если вы из этой чудо-страны, то значит «посвященный»?

— Я «проникающий» из рода «проникающих», насчитывающего тысячи поколений.

— Откуда же вы «проникли» к нам?

— Из другого трехмерного мира, соседствующего с вами, но невидимого.

— Я же догадалась о четвертом измерении!

— Но их не четыре, а двенадцать в нашей Вселенной.

— Двенадцать? Так много?

— Одно временное.

— Я понимаю. Мы в школе учили «Пространство — Время».

— И еще одиннадцать пространственных.

— Одиннадцать? Подождите, я что-то слышала об ужасно трудной теории симметрии, кажется в кристаллографии. Мы этого не проходили. Но одиннадцать — это все-таки очень много. Правда?

— Как раз достаточно для трех трехмерных миров, соседних, но взаимно не ощутимых, и двух разделяющих измерений.

— Как же это понять? — Она наморщила лоб. — Вам придется рассказать.

И я стал рассказывать, дополняя свои слова внушением, о реальности существования соседних, не ощутимых друг для друга миров и о «проникших» в этот мир задолго до меня Великих миссионерах Добра, заложивших здесь основы главных религий.

— Я как будто поняла, о чем вы говорите, но не пойму, как это может быть!

— Тогда представьте себе трехэтажный дом, разделенный двумя межэтажными перекрцтиями. Обитатели каждого этажа не знают, что делается на других этажах.

— Вот теперь догадываюсь, хотя мне страшновато.

— Мы проникаем к вам, потому что действительно страшно!

— Вам? Почему?

— Этажи разделены, но дом общий. Если, скажем, вы, обитатели нижнего этажа, разрушите его вместе с фундаментом, то дом рухнет.

— Разве такое может случиться?

— Однажды уже случилось с пятой планетой, считая от нашего Солнца. Люди, жившие там, бездумно враждовали между собой, как враждуете вы, и, подобно вам, владели страшными средствами разрушения. В пылу борьбы они вызвали взрыв водной оболочки планеты. Под воздействием внешних сил она треснула и развалилась. Погиб не только мир этих безумцев, но и смежные с ним миры в других измерениях.

Она вскочила.

— Пойдемте! Вы должны рассказать это папе. Он сегодня приедет на дачу. Мы с мамой уже переехали сюда, к бабушке. Это совсем недалеко.

Я прочел в ее глазах и мыслях испуг. Ее живость исчезла. Оля шла впереди поникшая и печальная… Обернувшись, она сказала:

— Мой брат военный летчик. И я боюсь за него с того момента, как увидела по телевизору сбитый снарядом самолет. Он развалился, как ваша пятая планета.

— Ее обломки образовали теперь вокруг Солнца кольцо.

— Кольцо астероидов, — грустно догадалась она. — Как это ужасно! А я до сих пор думала, что это просто небесные камни. Надо, чтобы папа обязательно об этом узнал. Он считается видным человеком. Номенклатура! — И она попробовала улыбнуться.

Я не знал такого слова, но смысл его угадал верно. Мы приближались к даче.

Глава 2 ВСТРЕЧИ

В каждом человеке Природа всходит либо злаками, либо сорной травой.

Ф.Бэкон

От крайнего домика нам навстречу горделивой походкой, вскинув хорошенькую головку, шла молодая женщина, внимательно всматриваясь в меня.

— Лена! Это Лена, моя старшая сестра! Бежит к электричке, спешит на службу. Она у нас юрист! — не без гордости воскликнула Оля и убежала вперед.

Обе сестрицы, отойдя чуть в сторону, стали шептаться, а я замедлил шаг. Впрочем, мне вовсе не требовалось слышать их голоса, я прекрасно улавливал мысли, которыми они обменивались.

Оля увлеченно рассказывала о своей необыкновенной встрече со мной, уверяя сестру, что я очень добрый. Старшая сестра не разделяла ее восторгов. Она отчитывала Олю за легкомыслие, напомнила, как они вместе читали о рассекреченных материалах Пентагона. Еще при президенте Эйзенхауэре, как следовало из документов, где-то, кажется в Колорадо-Спрингс (если я правильно воспроизвожу название), потерпела аварию «летающая тарелка». Рядом с нею были обнаружены трупы четырех пилотов, анатомическое обследование которых показало, что они лишены детородных органов и их организм прошел иную эволюцию, чем человеческий. Он напоминал строение насекомых. И она брезгливо сказала Оле:

— Что ж ты, с насекомым спутаться решила?

Я вспомнил муравьев и еще больше замедлил шаг, чтобы не оказаться рядом с шепчущимися сестрами.

Лена гордо прошла мимо меня, на этот раз не удостоив взглядом.

Оля вернулась смущенная.

— Вы потом познакомитесь с ней. У нас дома все разные. Лена мечтает выйти замуж за иностранца. А вот бабушка — та героиня, участница Великой Отечественной войны, летчица. Представляете, летала в самолете У-2 по прозвищу «кукурузник». Низко-низко над землей! И вражеские истребители, хоть и летали быстрее, сладить с ними не могли. Вы ее увидите. Она строгая, но только с виду. Член партии. Пережила очень много. Ее папа, мой прадедушка, был старым большевиком, участником революции октября 1917 года. Тогда была свергнута власть буржуазного правительства. Я вам потом все расскажу об этом. Но перед самой войной, в «темное время», прадедушку арестовали, объявили врагом народа, а бабушку под угрозой отчисления из летной части заставили отречься от своего папы. Мы с Леной раскопали в старых бумагах фотографию прадедушки, сделали со снимка портрет и повесили в столовой. Вы бы видели, как плакала бабушка! А потом сказала: «Так мне только потому и позволили сражаться с врагом». Мы с Леной спрятали портрет. Вот вам бабушка.

— Как ее зовут?

— Евлалия Николаевна. Ей еще пришлось пережить гибель под Берлином своего мужа, моего дедушки, генерала армии. После войны, когда ей пришлось демобилизоваться, она отличилась на партийной работе. Папу моего, Сергея Егорыча Грачева, одна воспитывала. И уже взрослого строго опекала. Вам с ним в первую очередь надо проговорить. Он с молодых лет на руководящей работе: сначала в комсомоле, потом в райкоме партии и теперь в промышленности. Он должен, должен вас понять! У нас сейчас перестройка. Обнажение былых ошибок. А ведь вы как раз и хотите призвать нас к отказу от ошибок.

Я кивнул.

Мы подошли к ограде сада. За купой деревьев виднелась двухэтажная дача. К ней вела дорожка, вьющаяся между цветочными клумбами. Кто-то старательно ухаживал за ними.

От дома к калитке шла высокая сухая женщина.

— Вот мы и пришли, — вздохнула Оля. — У вас там, конечно, все не так. А как у нас, я вам расскажу. Правда-правда! Все время буду с вами. Хотите?

Я кивнул, не сдержав улыбки.

Пожилая женщина встретила нас за калиткой, глядя на меня пронизывающим взглядом. Видимо, мой облегающий комбинезон, так не похожий на местные одеяния, навел ее на близкие ей мысли.

— Гостя привела? Ну-ну! А парашют он свой хорошо спрятал? У нас ведь люди ушлые, отыщут.

— Здравствуйте, Евлалия Николаевна! — сказал я.

— И имя мое уже разведал? Видать, прыткий. Ну и ну, внученька! Осторожности в тебе не больше, чем ума девичьего.

— Бабуля, милая! Он вовсе не с парашютом прыгнул. Летающая тарелка спустилась… Понимаешь? Правда- правда!

— Насмотрелась по телевизору всякой чепухи и бредишь наяву. Ну да ладно, коли привела, не обратно же в лес отводить. Проводи гостя на веранду. Как звать-то его?

Оля меня об этом не спрашивала, и я произнес:

— Альсино.

— Какое прекрасное имя! — воскликнула Оля.

— Скорее чудное какое-то! Но у нас он будет Альсинов. Откуда прибыл-то?

— Из другого мира, бабуля, параллельного.

— Какие еще такие параллели?

— Ну, помните, в геометрии Лобачевского — параллели сходятся.

— Ну, параллели не параллели, а мы, выходит, сошлись. Веди в дом нового приятеля, — сказала она Оле, доставая из бумажной пачки цилиндрическую трубочку, наполненную сушеной травой. Потом добыла огонь из «фронтовой зажигалки» и подожгла трубочку. — А по- нашему тебя говорить научили? И то! Какой же разведчик без языка?

— Бабуля, он не разведчик, а посланец.

— А если посланец, то надо в Министерство иностранных дел позвонить, по крайности — в райком партии. Телефоны у отца в кабинете.

— Лучше подождать папу, — робко заметила Оля.

— Так вот, Альсинов, или как тебя там… Договоримся. Я человек стреляный, мне сам черт не брат. Каждого насквозь вижу. У меня чтобы было как следует. И не задумай чего! Ни-ни! За парашют свой спрятанный сам ответ держать будешь. А у нас ничем, тебе потребным, не поживиться. Чего молчишь? Или не со мной тебе разговоры вести положено?

— Нет, почему же. Я бы охотно побеседовал с вами.

— Сперва с сыном моим, Сергеем Егорычем, потолкуй. Если он тебя примет, тогда и до других очередь дойдет.

— Я благодарен вам.

— Рано благодарить. Вон Ксения Петровна вышла. Она сейчас раскудахтается. Ее и поблагодаришь. Демократку.

На веранду вышла полная привлекательная белокурая дама в халате. При виде незнакомого человека она засуетилась и заговорила быстро-быстро:

— Ах, Боже мой! У нас гость, а я совсем не одета. Ради Бога простите. Все на кухне да на кухне. Когда работала, на все хватало времени, а теперь… Забываю, что я женщина! Я рада вам. Хоть свежего человека увидишь. А то одни разговоры о дефиците, об экономике, о нехватке всего. Так что же поделаешь! Я все равно за всеобщее равенство, за демократию и гласность. Простите, вы не иностранец?

— Иномирец, — заявила бабушка, затягиваясь дымом.

— Из иного мира? Какая разница! Он — человек, и из какого бы мира ни был родом — из капиталистического, социалистического или параллельного — равен со всеми в своих правах. У нас Лена, старшая моя дочь, юрист. Потому и пошла по этому пути, что с матерью одних взглядов. И отца, Сергея Егоровича, заменила, когда тому по занимаемому положению неудобно было настаивать на пересмотре давнего дела дедушки нашего, Николая Ивановича, старого партийца. Так ведь добилась! Пересмотрели и всякое обвинение сняли. Посмертно, конечно.

— Ты гостю нашему, Ксения, зубы не заговаривай, пошли лучше Олю за моим ветеранским заказом. Я уже здесь прикрепилась. А то ведь у «приезжего» ни визитной карточки, ни паспорта нет.

— Я сейчас, сейчас! Завтрак соберу. Лену успела накормить, Оля ни свет ни заря умчалась. Сергей Егорыч обещал скоро подъехать. Только как же без паспорта? Милиция наша — такие формалисты.

— Мама, нашего гостя зовут Альсино. Я уже сократила — «Ал. С. Ино». По-нашему можно называть Алексей Сергеевич Иномирцев. Вот мы и выправим ему такие документы. Бабушка и папа помогут. Не голодать же ему!

Я успокоил женщин, объяснив, что мне вовсе не требуется ни паспорта, ни питания. Энергию я получу из окружающей среды путем специальных дыхательных упражнений.

— Ой как интересно! — обрадовалась Оля. — Одна девочка не могла находиться в закрытом помещении, а на солнце оживала. Правда! Вы научите меня так дышать, милый Альсино?

Я пообещал, и Оля, помахивая пустой сумкой, умчалась за съедобными продуктами, которые давали наиболее заслуженным людям, в то время как остальные якобы могли без них обойтись. Но мне еще со многим придется столкнуться здесь, непонятным…

От калитки Оля обернулась и крикнула:

— «Волга» подъезжает! Это папа! Смотрите, не давайте в обиду Альсино!

У калитки остановилась черная машина. И на дорожке появился плотный, уверенный в себе человек, походкой напоминавший старшую дочь. У него было сытое лицо с намечающимся двойным подбородком, чуть сощуренные глаза под широкими бровями.

— А у нас гость, Сергей Егорыч, — встретила его Ксения Петровна. — Знакомьтесь, Альсино. Так, кажется?

Сергей Егорович тяжеловато поднялся на веранду и, протягивая руку, смерил меня оценивающим взглядом.

— Знакомься, знакомься, — сказала Евлалия Николаевна. — Товарищ прямо из НЛО и будто бы из другого мира.

— Что такое? Терпеть не могу мистификаций! — возмутился Ерачев.

— Дочка твоя младшая привела. Прямо из леса, — продолжала старуха.

— Сейчас слишком много об этом говорят. — Он осматривал меня уже подозрительно. — Но все больше о карликовых гуманоидах. Словом, не похоже.

— Если позволите, я постараюсь вам все объяснить, — пообещал я.

— Разумеется, объяснения понадобятся. И не только мне.

— Дочь твоя Ольга, кажется, наобещала пришельцу твое чуть ли не посредничество, — сказала Евлалия Николаевна.

— Посредничество? Какое посредничество? — насторожился Сергей Егорыч. — Я не уполномочен посредничать.

— Ладно! — оборвала Евлалия Николаевна. — Пока мы тут с завтраком займемся, ты потолкуй с товарищем, потолкуй.

— С товарищем? — снова насторожился Сергей Егорыч.

— Не господином же его величать? Да и чей он господин? У них, наверное, господ нет!

— Я не против, побеседуем, конечно. Прошу подняться ко мне в кабинет.

Мы поднялись с Сергеем Егорычем на второй этаж и оказались в комнате со скошенным потолком. Тяжелый, непомерно большой письменный стол стоял так, чтобы перед ним расположились два глубоких кожаных кресла и почему-то еще столик между ними. В книжных шкафах виднелись корешки многочисленных книг в красном переплете.

Заметив мой внимательный взгляд, Сергей Егорыч пояснил:

— Ленин. Последнее издание. Может стать редкостью.

В мыслях его я прочел желание показаться книголюбом, который держит это издание только из-за его библиографической ценности.

— Садитесь, — предложил Сергей Егорыч, с привычной важностью усаживаясь за стол. — Итак, НЛО? Это миф или реальность?

— Не меньшая, чем реальность моего присутствия у вас, — ответил я.

— Так-с… Сказки становятся былью… Однако перейдем к делу. Чем могу служить?

Я кратко объяснил хозяину цель своего прибытия в этот мир, подтверждая внушением, что развитие событий здесь становится опасностью для всех параллельных миров.

— Понимается с трудом, — тяжело дыша, как при одышке, произнес Сергей Егорыч.

Потом, словно рассердившись на самого себя, он заговорил громко и возмущенно:

— Вы что же, уважаемый товарищ, с Луны что ли свалились? Впрочем, говорят, как раз на Луне база этих самых НЛО и расположена. А вы что, не знаете о наших всенародных движениях за мир, о комитетах и фондах мира или об экологических комитетах, борющихся за сохранение Природы? Наконец, о государственных усилиях по ликвидации последствий Чернобыльской аварии на атомной электростанции? Мы выделяем на это немалые средства. В заключение я хотел бы подчеркнуть, что своими делами мы на сегодняшний день занимаемся сами без постороннего вмешательства со стороны иных стран, тем более иных измерений.

— Я не говорю о том, чего у вас нет, — спокойно отозвался я. — Я встревожен тем, что у вас есть.

— Это что же вы имеете в виду?

— Непрекращающиеся войны, отравление рек и воздуха, работа опасных атомных электростанций. Ведь до упомянутой вами Чернобыльской аварии у вас уже случилось сто семьдесят три аварии и после этой страшной беды они не прекратились.

— Однако вам с Луны кое-что видится.

— Наши аппараты постоянно замечаются вами, но они летают с исследовательскими целями. Несчастья ваши оборачиваются бедой и для нас, поскольку планета у нас общая.

— Вот это мне труднее всего представить. Значит, ваши НЛО, как мы их зовем, летают с исследовательскими целями и в наши дела до сих пор не вмешиваются? Вы что же, выходит, «первопроходчик»?

— Нет, почему же. Просто сейчас обстановка заставила меня продолжить былые Миссии моих предшественников, стремившихся повлиять на вашу цивилизацию.

— Это каких же таких предшественников?

— Я имею в виду наши религиозные сказания о «проникающем» Буде, учившем людей Добру, самосовершенствованию, уходу от Зла и пробуждающем Бога в себе. Спустя несколько столетий другой великий миссионер Иссе принес себя в жертву во имя спасения людей, то есть привития им принципа Любви и Добра в отношениях между собой, а не только внутри себя.

— Постойте, постойте! Это вы кого же имеете в виду? Не Будду ли и Иисуса Христа? И не хотите ли одним махом объявить основные религии Земли буддизм и христианство чужеродными учениями? Да ведь они не просто основатели религий, а носители божественности! Не удастся вам, дорогой товарищ, так просто сбросить с креста Иисуса Христа, которого народ почитает Господом Богом.

— У вас верования могут существовать, как и у нас. Можно допустить создание Творцом вашего мира, но наравне с ним и нашего. Дело не в божественном начале, а в сути учений Добра.

— Вот-вот. Здесь я хотел бы подчеркнуть, что вы, почтеннейший, замахиваетесь на религии как таковые. А мы на сегодняшний день считаем необходимым повернуться к религиям лицом, ибо они способствуют поднятию нравственности народа. Ваше же вульгарное приравнивание божественных учителей к «проходимцам», или «проникающим», что все едино, я считаю деструктивным и вредным. Потому прошу извинить меня, но я должен на короткое время покинуть вас в надежде, что вы не испаритесь, как ваши НЛО.

— Я намерен дождаться вас, Сергей Егорыч.

— Благодарю. Я сейчас.

И, явно взволнованный, Сергей Егорыч поднялся из-за стола и вышел в другую комнату.

Телефонный аппарат звякнул и замолк. Я лишь позже узнал, что Сергей Егорыч с другого аппарата на той же линии соединялся с кем-то, чтобы согласовать свои действия в связи с необычным происшествием, как он, конечно, представил мое появление.

Вскоре он вернулся:

— Я должен извиниться перед вами, но дела срочно вызывают меня в город. Прошу вас за время моего отсутствия не покидать моей дачи, дабы не подвести моих женщин, которые так радушно вас встретили.

Я пообещал выполнить его желание, надеясь, что получу возможность широко оповестить людей о причине своего появления.

Мы с Сергеем Егорычем спустились на веранду, где Евлалия Николаевна и Ксения Петровна сидели за накрытым столом.

— Просим к нашему столу, — предложила мне Ксения Петровна. — Если вам не подходит наша пища, то хоть посидите с нами за компанию.

Я сел на предложенное мне место, наблюдая, как Сергей Егорыч удаляется к калитке, где его ждала черная «Волга».

— А у него все дела, дела, неотложные дела! — вздохнула Ксения Петровна. — Вы представить себе не можете, как он занят! Горит на работе! Себя не жалеет! Но что он один может сделать? Кругом Бог знает что творится! Все буксует, и поезд ни с места. Даже пятится назад.

— Ну, запричитала! — ворчливо прервала ее Евлалия Николаевна. — Вон и внучка возвращается. Что-то сумка у нее тощая. Должно быть, опять ничего толком не дали.

Оля издали размахивала полупустой сумкой и кричала:

— Альсино! Я израсходовала, толкаясь в очереди, всю энергию. Вся надежда теперь на вашу прану! Правда-правда!

Глава 3 ПРАНА

Сердцем ты чистым… вверяйся мудрецам.

Гораций

Глаза никогда не привыкнут к полному мраку. Я просто стал как бы слеп, замурованный по собственному желанию в каменном мешке, в сухой низкой пещере, вход в которую завален снаружи огромной глыбой. Ни единый лучик света не мог проникнуть сюда и принести жизненную энергию. В дальний угол пещеры, куда можно было пробраться на ощупь, в щель, служащую для притока свежего воздуха, снаружи на длинном шесте мне подавали непривычную пищу, которую употребляли наши далекие пращуры и которую потребляют ныне в иномире, куда мне предстояло «проникнуть».

Я лишен был всякого общения с кем бы то ни было, ни один звук не проникал в мое каменное убежище. Я был предоставлен только самому себе.

И в полной темноте, не ощущая ни чьей-либо близости, ни мысли, которую я мог бы уловить, я должен был углубиться в самого себя, познать свой внутренний мир.

Именно ради этого, пройдя такое же испытание, как и я сейчас, готовился нести в иномир свое учение о Добре и самосовершенствовании, уходе от Зла и постижении Истины мой далекий предшественник Буде.

Не случайно, вероятно, каждый из узников каменного мешка приходил к мысли, что он живет не в первый раз и что были у него и предшествующие жизни. В ином мире, куда Буде принес эту идею, она вылилась в одну из догм возникшей на основе его учения религии.

В непроглядной темноте и всепоглощающей тишине, углубляясь в самого себя, я силился вспомнить, жил ли я прежде, кем был, каким образом возродился вновь?

По складу своего ума я не мог допустить, что существо мое состоит из двух начал — материального и духовного, что после кончины материальной части духовная продолжает существовать, находя себе новое пристанище.

Как это можно принять без аргументов и доказательств, в которых не нуждается только слепая вера?

Я был слеп в обретенной мной темноте, но не мог стать слепым мой разум. Я искал, искал ответа в самом себе.

Я потерял счет времени, я не знал, сколько лет провел в каменном заточении, углубленный в решение неразрешимых задач. И вот в нежданный час в царство тьмы и покоя, так надолго приютившее меня, проник наконец слабый отблеск света.

Чтобы не поразить узника сразу, размуровывали пещеру постепенно, позволяя мне привыкнуть к изменению обстановки.

Не скрою, мне было даже неприятно непрошеное нарушение полного покоя в моем пещерном доме-мешке. Вместо ощущения безудержной радости я с трудом отвлекся от самопознания.

Когда я вышел на волю, поначалу мне было привычнее ходить с зажмуренными глазами, нащупывая руками путь. Но постепенно мир во всей его яркой необъятности принял меня, и я с забытой радостью вернулся в него. Однако уже другим, может быть более мудрым и стойким, каким и надлежало мне быть при выполнении своей Миссии в иномире.

Подготовка к ней завершалась. Я умел есть и пить, даже общаться с другими людьми с помощью принятых у них слов.

После же самосовершенствования считалось, что я победил в себе все людские слабости и готов к «проникновению» в иномир.

И вот я, «закаленный» в темной тишине абсолютного одиночества, не видя и не зная ничего, кроме своего внутреннего «я», сижу теперь в залитом солнечным светом саду, любуюсь разноцветьем возделанных клумб, слышу щебетанье неизвестных у нас птиц, вдыхаю аромат свежего, наполняющего силой и радостью воздуха.

На веранде показалась Оля, причем будто без всякой одежды… удивительно прекрасная в своей наготе!

Я почувствовал дрожь во всем теле. Припомнились подобные видения в моей каменной пещере, которые удавалось развеять углублением в себя. Но здесь я не мог предаться медитации. Оля с улыбающимся лицом спускалась ко мне по ступенькам веранды.

— Ой-ля-ля! Вот я и готова, ваша ученица. Я уже чувствую прану. Она пьянит. Правда-правда! Учите меня дышать, стану йогом!

С облегчением я смог разглядеть теперь, что Оля была в купальнике.

С трудом, негодуя на собственную слабость, я поднялся со скамейки и стал показывать Оле систему упражнений для восприятия энергии окружающей среды, как она говорила «праны» (по терминологии йогов).

Бабушка Евлалия Николаевна с неодобрением наблюдала за нашими упражнениями. И, выпустив дым изо рта, сказала:

— Тоже мне аэробика! Так ее без конца по телику показывают бесстыдницы. И под музыку.

Я не понял тогда ее слов. Впоследствии я узнал, что разумеется под аэробикой, которая, конечно отдаленно, приближалась к той системе упражнений, которые я показал Оле в то памятное утро.

— Я как та девочка! — радостно воскликнула она. — Меня нельзя надолго запирать в закрытом помещении. Мы будем с вами, Альсино, так каждый день, и можно без еды.

— Дополни, умница, продовольственную программу, — вставила бабушка. — Разом страну из кризиса выведешь. Дева-спасительница!

— Ну что ты, бабуля, я ведь серьезно. — И, садясь рядом со мной и обдавая меня ароматом своего разгоряченного тела, сказала: — Я теперь уверена, что йоги заимствовали у вас некоторые свои упражнения. А они делают удивительные вещи. Совсем перестают дышать. Их закапывают в землю, а они через долгое время встают из гроба как ни в чем не бывало.

— Да, — согласился я. — Это идет от учения Буде, от самосовершенствования.

— Мне очень хочется расспросить вас о буддизме. Там есть верование о переселении душ, понимаете? Будто человек умирает, а его душа странствует, пока не найдет себе пристанища. И не только у буддийцев. В Европе тоже. Когда мама училась в Институте международных отношений, у них кафедрой иностранных языков заведовала Варвара Михайловна Иванова. Она оказалась экстрасенсом. В ту пору это преследовалось, и ей пришлось уйти. О ней много писали, выбирали почетным членом всяких зарубежных организаций. Она знала много языков. И представьте себе, уверяла, что португальский знала до своего рождения.

— Как до рождения? — удивился я.

— Ну, она раньше была португальцем, мужчиной. И кое-что даже помнит из его жизни, а его язык знала до грудного возраста.

— Ах так! — отозвался я.

— Вот-вот! И еще один мальчик жил с родителями в горах, где по другую сторону ущелья был буддийский монастырь. И этот мальчик уверял, что раньше был брамином, умершим перед его рождением в том монастыре. Правда-правда! Когда ребенка стали испытывать, то убедились, что ему знакомы все премудрости браминов, которым он никогда не учился. И еще… один человек упал с лошади. Это у нас, в Европе. И заговорил на древнегреческом языке, которого не знал. А один английский моряк, напившись в кабаке, ругался на никому не известных древних диалектах Средиземноморья, а протрезвев, не мог вспомнить ни одного слова. Ученые специально изучали его… И в Тибете, где исповедуется разновидность буддизма, глава религиозной общины Далай-Лама считается божеством, никогда не умирающим. Потому что, когда он умирает, монахи отыскивают младенца, в эту минуту появившегося на свет, и забирают его к себе в монастырь, считая, что душа Далай-Ламы переселилась в это тельце. Они воспитывают будущего Далай-Ламу для выполнения его божественной Миссии. Но это не мешает современному Далай-Ламе пребывать в изгнании, получать высокое образование и стремиться быть полезным своему тибетскому народу. Как это так? Вы можете объяснить?

— Милая Оля, — сказал я. — Перед тем как «проникнуть» в ваш мир, я прошел подготовку по самосовершенствованию и углублению в себя, находясь в добровольном заключении в каменной пещере. И там я предался поискам ответа именно на эти вопросы.

— И вы нашли ответ?

— Я могу говорить только о своем мнении на этот счет, которое отнюдь нельзя счесть за абсолютную Истину.

— Так расскажите, расскажите. У нас это называют реинкарнация.

— Я не знаю такого слова, но сущность явления охотно готов объяснить, если это вас убедит. В буддистском веровании нет ничего удивительного и противоречащего реальности, словом, никакого чуда.

— Как? Нет чуда в переселении душ?

— Это просто два вида памяти.

— Два вида?

— Внешняя память и глубинная. Внешняя память присуща молекулам. Необязательно живым. Запоминание присуще намагниченным земным породам, упругим деформациям, кристаллам, наконец. И клеточкам мозга, где происходят химические реакции «запоминания». Но все, что зафиксировано на молекулярном уровне, под влиянием температурных движений атомов со временем стирается. Но существует еще нестираемая глубинная память на уровне элементарных частиц, запечатленная на «смещении» субчастиц, составляющих элементарные частицы. Ведь только одна из них, называемая вами «протон», состоит из 6000 субчастиц — целый «город», вроде муравейника! Таков же в своей сущности и электрон. И в глубинной, нестираемой памяти у каждого человека запечатляется самое важное, что присуще его личности: его воззрения, неизгладимые переживания, верования, черты характера и фундаментальное знание, скажем, родного языка. Все это вместе и определяет личность. И эта «личностная память» сосредоточена в исчезающе малой крупинке, которую условно назовем «электронным облачком[1]».

— Мне страшно, — сказала Оля, поеживаясь. — Неужели «электронное облачко» моего «я» не исчезнет, когда тело мое умрет? А у меня есть бессмертная душа?

— Едва ли можно говорить о душе как нематериальной субстанции. Речь идет всего лишь о зафиксированном материальными частицами, пусть на элементарном уровне, «запоминании». Эта глубинная память отнюдь не олицетворение «души», а всего лишь часть личности человека. К тому же «запоминание» присуще не только живым клеткам, но и мертвой природе. Вам привычен феномен, наблюдавшийся нашими аппаратами и передаваемый вашим телевидением, когда виртуоз играет на рояле без нот. Пальцы его действуют сами по себе, подчиняясь запечатленной в мышцах памяти и воспроизводя сотни тысяч звуков разной частоты и длительности. Мышечная память «отложилась» в живых клетках. Между тем в природе встречаются горные породы, хранящие намагниченными своими частями «память» о воздействовавших на них событиях, давно минувших. Подобная же «магнитная память» используется в лентах магнитофонов, а до их изобретения — в стальных проволоках. И еще. В стальной сжатой пружине ее «память» сохраняет «представление» о состоянии «до сжатия», определяя стремление пружины распрямиться. Это относится ко всем упругим деформациям «мертвой природы». И нет никаких оснований наделять пружины или земные магнитные породы душой. Нет души также и у кристаллов, способных хранить воспоминание о происшедшем когда-то на них внешнем воздействии, что позволяет наделять думающие машины с такими кристаллами «поразительной памятью», какой обладают современные ваши компьютеры, готовые сообщить запомнившееся ими по первому вашему требованию.

— Значит, крупица моего «я» станет вечным скитальцем в необъятном пространстве?

— Поистине несопоставимые размеры. Крупинка эта так же мала в вашем теле, как вьющееся около вас насекомое по сравнению с земным шаром.

— Комар?

— Вернее сказать, одна его головка.

— А сам земной шар еще меньше по сравнению с Солнечной системой, не говоря уже о Галактике, — добавила Оля и замолчала, подавленная этими сравнениями.

Она поникла, слишком впечатлительная, как я уже успел заметить.

— И миллиарды облачков чьих-то «я» когда-то живших людей вечно блуждают во Вселенной? А как же реинкарнация, буддийское переселение душ?

— Оно соответствует Общему Закону Вероятности. В исключительных случаях, спустя какое-то время, «электронное», как мы его назвали, облачко может попасть в развивающийся человеческий организм, стать его частью и при определенных условиях даже проявить себя.

— Неужели я была когда-то египетской царицей Клеопатрой или шаманом-обманщиком у дикарей? Жутко! Вдруг я — Александр Македонский или Великий испанский инквизитор, только не подозреваю об этом. А вот бабушка, скажу вам по секрету, наверняка была знаете кем? Пиратом! — Оля звонко рассмеялась и вдруг сразу стала серьезной. — А если я была злодеем и он во мне проснется. Что делать?

— «Электронное облачко» памяти само по себе не способно ни к каким действиям. Лишь влияя на систему молекул, оно может проявить себя, и то подчиняясь внешним условиям. Так что самый страшный злодей не всякий раз станет им, даже воплотившись вновь.

— Теперь, кажется, я начинаю понимать. Иоанн Грозный может оказаться кладовщиком совхоза, а развратная жена цезаря Мессалина — писателем-гуманистом. Скажите, а эти блуждающие «облачка памяти» могут встретиться друг с другом? Общаться?

— Сами по себе они лишь группа деформированных элементарных частиц и, повторяю, без взаимодействия с организованными системами молекул вступать в общение друг с другом не могут.

— Как жаль! А мне хотелось бы встретиться там с вами. Я непременно разыскала бы вас, Альсино, во Вселенной.

Я улыбнулся и в тон ей ответил:

— Я уже счастлив тем, что у вас появилось такое желание.

— А как мне все-таки узнать, кем я была: рабыней или палачом?

— Мне кажется, что вы, Оля, олицетворение светлого начала.

— А что такое начало?

— Начало — это когда все впереди.

— Гляди! Гляди! Купаться вздумала, а воды-то и нету! — послышалось за прозрачной изгородью.

Я увидел там несколько мальчишечьих голов и озорные физиономии.

— Русалка, русалка, возьми меня на дно! Тебе ведь все одно.

Дружный взрыв смеха прозвучал за кустами у загородки.

— Кто это? — спросил я.

— Хулиганье! Не знают куда себя деть! — равнодушно ответила Оля.

Но Евлалия Николаевна не была так мирно настроена.

— Я вас сейчас, негодники! — крикнула она. — Пристрелю!

И направилась к забору, размахивая каким-то предметом.

— Это у нее именной пистолет со времен войны, — пояснила Оля. — Он без патронов. Она просто пугает.

Но мальчишки восприняли это как начало боевых действий, и через ограду посыпались камни.

— Эй, баба-яга! Где твое помело?

— Уголовники! — крикнула бабушка, да так громко, что с деревьев с криками поднялись и закружили над садом темные птицы.

Один из камней попал Оле в плечо. Она потирала ушиб рукой, стараясь сдержать слезы.

— Нет, вы только подумайте, как распустились, как распустились! — негодовала бабушка.

Оля встала, чтобы уйти.

— Какие мерзавцы! — продолжала Евлалия Николаевна. — Перед чужеземным человеком стыдно за наше подрастающее поколение. Ведь что творят, что творят!

— Марсианин, марсианин! А хобот у тебя есть? — слышался издалека визгливый голос подростка.

— Эй, русалка сухопутная! С кем спуталась, беспутная? Кого родишь? Русалчонка, лягушонка или просто жабу?

Оля зажала уши. Слезы обиды текли по ее щекам.

Мне стало бесконечно жаль ее.

Никак я не думал, что могу стать причиной таких огорчений для первой встреченной мной жительницы иномира.

Внезапно слезы у нее высохли, а глаза расширились.

Она смотрела на калитку:

— Ой! Что это? Лена! И так рано! И какой-то мужчина с нею, а я совсем голая! И она умчалась в дом.

Глава 4 ЛЮБОПЫТСТВО

…Везде исследуйте всечасно,

Что есть велико и прекрасно,

Чего еще не ведал свет…

М. В. Ломоносов

Лена приближалась к скамеечке, где я остался сидеть. Ее походка была легкой и горделивой.

Из вежливости, чуть отстав от нее на шаг, шел атлетически сложенный человек в костюме, который здесь называют спортивным. У него был проницательный взгляд и поднятые к вискам брови.

Лена остановилась передо мной и сказала:

— Мы с вами виделись утром, но Оля не познакомила нас. Я ее старшая сестра Лена.

Я встал и сказал в ответ:

— Очень рад, Альсино.

— Дивное имя! Вот, познакомьтесь: это мой приятель Юра Кочетков, инженер и страстный любитель всяческих тайн, связанных с НЛО. Если вы действительно «оттуда», то, может быть, побеседуете с ним? А у меня разламывается голова. Я отпросилась с работы…

Я прочел в ее мыслях, что голова у нее совсем не болит, просто она хочет оставить меня вдвоем с ее спутником.

— Кочетков Юрий Федорович. Можно Юра, — представился он мне, протягивая руку.

Я уже знал, что надлежит пожать ее своей рукой. Это здесь подчеркивает дружелюбие встречи. На самом же деле рукопожатие выродилось в ничего не значащую формальность, хотя, как потом мне рассказала Оля, еще сто лет назад человеку, которого не уважали и даже презирали, руки не подавали. Ныне же в условиях лжи, ставшей обыденностью, это забыто.

Кочетков сел рядом со мной и заговорил:

— НЛО — удивительное явление, которое будоражит весь мир. Там и тут в небе видят светящиеся предметы. Передвигаясь с огромными скоростями, они резко меняют направление движения вопреки всем законам инерции. Есть множество фотографий и даже кинофильмов, где засняты эти объекты, порой напоминающие дискообразные, сигарообразные или сферические корабли. И даже с иллюминаторами. Я собираю все сведения о таких явлениях. И когда узнал от Лены Грачевой о вашем, как она сказала, несколько странном появлении, упросил ее взять меня с собой.

Он был исключительно вежлив, предупредителен, я бы сказал, скромен.

— Больше всего меня занимали контакты, которые якобы имели место в Соединенных Штатах Америки (это за океаном) и даже у нас. Однако все эти контакты не вполне достоверны. Когда, скажем, американская чета утверждает, что «гостила» на «летающей тарелке», и в доказательство этого воспроизводит звездную карту, которую им показывали, то это не убеждает, а скорее наоборот. Ибо назовите мне рядового человека, который мог бы воссоздать звездную карту даже нашего неба!

— Это истинно, — согласился я.

— Контакт должен иметь смысл, а когда он сводится к утверждению женщины, встретившейся с НЛО, что пилоты будто бы предложили «прокатить» ее на «летающей тарелке» и обещали доставить к ее балкону на четырнадцатом этаже, то спрашивается, зачем это им нужно? Ведь в их действиях следовало бы обнаружить какую-то для них целесообразность, как, скажем, в вашем появлении. Еще хуже с демонстрацией по телевидению женщины, делящейся, в лучшем случае, своими галлюцинациями или снами, чтобы не сказать грубым вымыслом, об отделении от нее некоего астрального тела, посещающего другие галактики, отстоящие от нас на тысячи или даже миллионы световых лет. Причем фантазии у рассказчицы явно не хватает и она повествует о путешествии по улицам знакомых ей городов. Я говорю вам все это для того, чтобы как бы представиться вам во всем своем скептицизме. Но я не отрицаю вашего «проникновения» из другого измерения и потому хотел бы услышать ответы на ряд чисто технических вопросов.

— Я готов.

— Мой первый вопрос пусть не удивит вас, — сказал Кочетков, зорким взглядом осматривая все вокруг. — Не забрасывал ли кто-нибудь сюда через ограду какие-либо предметы?

Я удивился и постарался проникнуть в мысли своего собеседника, но почувствовал непреодолимую преграду, напомнившую мне каменную глыбу, отделившую меня от всего мира во время заключения в пещере для самосовершенствования.

— Какие-то мальчишки хулиганили и забрасывали сюда камни.

— Все понятно, — сказал Кочетков, вставая и внимательно осматривая землю вокруг. Пошарив рукой в траве, он поднял какой-то предмет. — Подслушивающее устройство! Заброшено сюда по чьему-то указанию, — объяснил он, возясь с поднятым им миниатюрным аппаратом. — Мне хотелось бы обойтись без этих «камешков». Нет гарантии, что они не рассыпаны кругом. Если вы не возражаете, мы прошлись бы с вами по лесу.

— Такой камешек ушиб милую девушку, сестру Лены.

— Ах так? Ну, это для отвода глаз. Так пойдемте. Мы встали и направились к калитке, где нас догнала Оля.

— Я не отпущу Альсино одного, — мужественно заявила она. — Вы, Юра, уж не обижайтесь. Лена сказала, что вас так зовут.

— Я думаю, Оленька, что у нас с Альсино не будет от вас секретов, — с предупредительной вежливостью сказал Кочетков. — Но боюсь, тема нашей беседы будет вам не по плечу с вашими школьными знаниями.

— Мне не понять, а защищать его надо! — храбро заявила девушка.

— Хорошо, хорошо. Вы даже поможете нам выбрать дорогу, где нам встретится меньше прохожих, — пряча улыбку, согласился Кочетков.

— Тогда пойдемте к Светлушке, — предложила Оля и повела нас уже знакомой мне дорожкой через поле к оврагу.

— Как дышится-то! — вздохнул всей грудью Кочетков. — Или у вас там лучше воздух?

— К сожалению, наслаждаясь вашим воздухом, я все же улавливаю вредные запахи, признаки начальной стадии отравления среды, в которой вы живете.

— То ли еще в городе! — заметил Кочетков и, оглянувшись вокруг, спросил: — Скажите, каким образом ваши аппараты летают с огромными скоростями, резко изменяя направление движения?

— Это очень просто. Происходит обнуление массы, и законы инерции перестают действовать.

— Тогда вам придется объяснить смысл «обнуления массы».

— Мы можем сесть здесь на краешке дорожки, где мы с Альсино уже сидели. Нас никто не услышит, разве что кузнечики, — сказала Оля. — А они поймут не больше моего.

Мы с Кочетковым послушались нашу сопровождающую, признав ее верховенство.

И снова я ощутил аромат трав, но чуть иной, чем рано утром. Я сорвал несколько стебельков и стал с интересом рассматривать их, сравнивая с нашими, пожалуй, совсем иными растениями.

— Все сущее находится в вакууме, — начал я, — но он — отнюдь не пустота, а вполне материален, лишь не проявляет себя как физическое тело. Но он обладает свойствами вязкой упругости и способностью передачи электромагнитных колебаний (свет или радиоволны). И он «пульсирует» — перекачивает из одного вида в другой заключенные в нем энергии.

— Почему пустота и вдруг материальна? — спросила Оля.

— Потому что каждая частичка вакуума состоит из слипшихся частиц вещества и антивещества. Они взаимно компенсируют друг друга.

— Странно, — только и сказала Оля.

— Такая точка зрения высказана в теории фундаментального поля нашего физика Герловина, — заметил Кочетков.

— Обычные явления асинхронны, не совпадают с пульсацией вакуума. Но при переходе на синхронные явления, когда мельчайшие частицы тела с минимальной длиной колеблются вместе с вакуумом или кратны его пульсации, они утрачивают силовое взаимодействие.

— Значит, огромные скорости НЛО соответствуют пульсации вакуума?

— Кратны им.

— Это вроде как идти в ногу, — вставила Оля. — Один мост разрушился, когда солдаты прошли по нему строем.

— Явление резонанса, — пояснил Кочетков.

— Если хотите, то при движении частиц «в ногу» с пульсацией вакуума масса тела исчезает, происходит ее обнуление.

— Как просто! А вы говорили, что я не пойму! — обрадовалась Оля.

— Допустим, — заключил Кочетков. — Но зачем светящийся ореол вокруг ваших объектов, почему меняется их форма, куда они исчезают?

— Это связано с обнулением массы, когда становится возможным преодоление переходного измерения и проникновение из одного трехмерного мира в другой.

— Уточним, почему же исчезает масса? — допытывался Кочетков.

— Ошибочно рассматривать массу только как меру количества вещества или его инерции. На самом деле она — произведение из количественного числа на коэффициент силового взаимодействия из-за несовпадения вибрации с пульсацией. При синхронизации же этих явлений силовое взаимодействие исчезает и число, помноженное на нуль, — НУЛЬ.

— Силовое? — удивилась Оля. — А почему я не ощущаю никакой противодействующей силы?

— Но вы ощущаете ее присутствие через собственный вес.

— А говорят, напряжением воли можно добиться его потери, достигнуть «левитации» и даже летать.

— Это возможно, вызвав незаметную, казалось бы, но сопоставимую с вакуумными пульсациями вибрацию частиц собственного тела.

— Как интересно! Как хотелось бы полетать! И опять наши йоги преуспели в этом.

— Возможно, у них сохранились некоторые советы нашего Буде.

— Вот бы посмотреть на это! — воскликнула Оля.

— Не только посмотреть, — добавил Кочетков. — Русский глазам не верит.

Я счел возможным показать первым своим друзьям в иномире «левитацию», как Оля назвала сопутствующую обнулению массы потерю веса.

Оба моих собеседника, с изумлением глядя на меня, увидели, как аура многоцветным легким ореолом окружила меня, а сам я, поджав ноги, сидел в позе лотоса, как ее называли, оказывается, йоги, в воздухе. Разумеется, я не уничтожил свой вес полностью, иначе, вытесненный более тяжелым воздухом, взлетел бы под облака, как всплывает в воде пробка.

Я видел, что Кочетков, не веря глазам, провел подо мной рукой, пытаясь нащупать невидимую опору.

Я плавно опустился между своими собеседниками.

Оля восторженно смотрела на меня.

— Вы научите меня летать? — допытывалась она.

— Об этом мы поговорим особо, — вмешался Кочетков. — Можно ли нам в нашем мире создать аппараты, которые будут летать синхронно с пульсацией вакуума? И «проникать» в ваш мир?

— При овладении основными познаниями нашего мира в вашем иномире это станет возможным.

— Именно это меня и интересовало. В состоянии ли вы подготовить должным образом наших специалистов?

— Мог бы, но… у меня иная задача — уберечь от гибели оба наших соседних мира.

— Я вижу, что ваши сведения уже могут заинтересовать нашу техническую мысль. И с вашего позволения я провожу вас с Олей до дачи, а сам отправлюсь в город.

— А Лена? — удивилась Оля.

— Вы передадите ей привет, мое восхищение ею и благодарность. Скажите, что у Юры горит почва под ногами.

— Горит почва? — удивился я. Оля рассмеялась.

На даче нас ждал сюрприз.

Весь сад был заполнен людьми с сумками через плечо. Они развязно курили (как Евлалия Николаевна!), бросая окурки под ноги, громко разговаривали и нетерпеливо смотрели в сторону калитки, где мы с Олей появились.

Кочетков, вежливо распрощавшись, уже ушел по направлению к «электричке», как здесь называли пригородный поезд.

Я различил и несколько женских фигур, некоторые из них были одеты по-мужски, только брюки у них были в обтяжку, что подчеркивало женственность фигуры.

Едва мы с Олей подошли к калитке, как нас окружили:

— Вы на самом деле пришелец?

— Как вам нравится в нашем мире?

— Можете ответить на несколько вопросов? Знаете наш язык?

Мелькали осветительные вспышки аппаратов, не особенно заметные при солнечном свете.

— Пожалуйста, вот сюда, в тень. Лучше получится. Попробуйте улыбнуться. Или вам здесь не так нравится?

— Товарищи! Товарищи! — старалась перекричать всех Оля. — Так нельзя! Я думаю, что Альсино ответит на ваши вопросы, но давайте организованно. Позвольте нам пройти на веранду.

— Браво, девочка! Она нас учит уму-разуму.

— Пожалуйста, просим вас, взойдите на крылечко, не смущайтесь перед нашими фото- и видеокамерами. Вас увидит весь свет!

На веранду вышла недовольная Евлалия Николаевна.

— Что за орда? — сердито спросила она.

— Это журналисты, бабуля. Пожалуйста, помоги…

— И как это у нас слухи распространяются! Диву даешься. — Евлалия Николаевна председательски уселась в кресло и строго обратилась ко всем: — А ну, господа хорошие! Если не хотите слыть господами, то ведите себя, как товарищи! Проведем все как положено. Слова у меня будете просить. По очереди. У нас гласность, а не голосистость.

— Мы хотим выяснить: мистификация ли это или мы имеем дело на самом деле с пришельцем? — спросил ближний бородач.

— Это я за него отвечу. Пришелец он как есть! Кто еще? В тоне Евлалии Николаевны чувствовалась такая привычка к руководству собраниями, что журналисты притихли.

Правда, из задних рядов послышалось несколько выкриков:

— Какой там у вас строй?

— А жены общие?

— Аборты разрешены? Как с проституцией? Бабушка властно заявила:

— Я вам, товарищи женщины, слова не давала, а потому на вопросы эти прошу не отвечать.

— Ну, у нас есть серьезные вопросы! — настаивал бородач.

— Ладно. Даю слово.

— Нас интересует, откуда прибыл товарищ или господин?…

— Альсино его зовут, — вставила Евлалия Николаевна.

Я рассказал о существовании на Земле, кроме того мира, где мы сейчас находимся, еще двух трехмерных миров, расположенных в иных измерениях.

— Спасибо, — сказал бородач.

— Есть ли агрессивные намерения у вашего мира? — спросил другой журналист с усиками. — Какими средствами уничтожения вы располагаете?

— Мы располагаем разумом, — ответил я. — Он сильнее всякого оружия. И разумный мир всегда гуманен.

— Это что? Намек на то, что мы неразумны?! — возмутился кто-то из толпы.

— Вовсе нет, — возразил я. — Иначе бы я не прибыл к вам. Мы надеемся на разум вашей цивилизации.

— Что у вас за иномир? Для чего вы прибыли сюда? — спросил человек в очках, протягивая в мою сторону свой аппарат (магнитофон).

— У меня одна цель, — начал я. — Убедить вас, что вы ведете свой мир к гибели, чем ставите под удар и смежный с вами наш мир.

— Ого! Не ново, но вполне современно! — послышался чей-то голос.

— Тогда что вы предлагаете? Будете ли вы применять силу, чтобы образумить нас, ваших соседей?

Я чувствовал себя несколько растерянно. Очевидно, не все учел я, находясь в каменном заключении.

— Насилие, на наш взгляд, может лишь ускорить всеобщую катастрофу, — ответил я.

— Тогда нельзя ли получить из вашего мира продовольственную помощь?

— Он может научить нас обходиться без пищи, — вместо меня ответила Оля. — Упражнения, дыхание, восприятие праны!

— Слышали мы эти сказки! — выкрикнули из задних рядов. — Нам бы колбаски прислать. И одежки какой-нибудь. Обнищали здесь по дороге к светлому будущему. К посылочкам «Христа ради» привыкли.

— Замолчите, — возмутилась бабушка, — стыдно за вас перед человеком из более высокой цивилизации. Не будьте дикарями.

— А она права, эта бабуся! — заметил молодой человек, снявший пиджак и оставшийся в майке. — Нам о наших прорехах лучше помолчать. Пусть гость нам о своих расскажет. Не может быть у них все гладко. Безработица небось!

Со стороны дорожки послышался высокий, переходящий на фальцет голос Сергея Егорыча:

— Это что тут такое? Что происходит?

— Пресс-конференция, — ответили ему.

— Какая такая пресс-конференция? С чьего разрешения? С кем согласовано? Немедленно прекратить! Оля, уведи нашего гостя в дом, а вас, товарищи, прошу немедленно разойтись. Вопрос о публикации всего вами услышанного еще будет решаться! Прошу, прошу!

И, расталкивая довольно бесцеремонно любопытствующих журналистов, он пробился к крыльцу, продолжая кричать, надсаживая голос:

— Марш, марш отсюда! Всем вон! Безобразие! Вот до чего доводит гиперболизация основ демократии и гласности. Всем покинуть мою дачу! Довольно! К черту всех! К черту! Неужели надо применять оружие?

— Да нет, что вы, дедушка! — насмешливо заявил бородач. — Мы мирно разъедемся. Только с вас парочку снимков сделаем, с современного помещика Троекурова, простите, Грачева.

Сергея Егорыча едва не хватил удар.

Глава 5 ПОКУШЕНИЕ

Честный и бесчестный человек познаются не только из того, что они делают, но и из того, чего они желают.

Демокрит

Ночь выдалась тихой и лунной. Откуда-то, очень издалека, порой доносился шум проходящего поезда.

Лунный свет в этом иномире завораживает, искажая реальность, и порой толкает людей на странные поступки. Человек с закрытыми глазами может пробираться неизвестно зачем по карнизу многоэтажного дома, а если бы очнулся, то непременно упал бы, но все равно продолжает идти. Такие лунатики, ничего не видя, пользуются неведомыми при бодрствовании чувствами.

В нашем мире мы знаем об этом из далекого прошлого. И невозможно было допустить, чтобы что-либо подобное случилось со мной или моими современниками. И тем не менее «лунное наваждение» привиделось мне…

Гостеприимные Грачевы устроили меня спать на веранде, что было мне всего приятнее. Особенно потому, что хлопотала об этом Оля. Она притащила складное ложе под названием «раскладушка», вынесла одеяло, простыни, подушки, придав моей первой постели в иномире особое очарование.

Она пожелала мне спокойной ночи, подставив щечку для поцелуя, на что я не решился. Оля улыбнулась и тихо рассмеялась, исчезнув, как тень, шепнув мне, что «завтра все будет особенно хорошо!». Увы, она была лишена дара предвидения…

Из комнаты слышался кашель бабушки Евлалии Николаевны, очевидно курившей у открытого окна. Сергей Егорыч успокоился, проявив свою власть и разогнав несогласованную «пресс-конференцию», пообещав мне, что завтра мы с ним должны куда-то поехать, где меня выслушают.

Мне хотелось скорее забыться во сне, но первые впечатления от встречи с людьми иномира были так сильны, что уснуть мне удалось не сразу.

Я все смотрел на медленно ползущее по полу веранды светлое пятно от падающих лунных лучей. Оно внезапно исчезало, когда просвечивающая сквозь листву луна скрывалась за облаком. Потом появлялось снова.

Глаза закрылись сами собой. И мне казалось, что я вижу не только светлое пятно, но и сотканный из лунных лучей занавес, разделяющий веранду на две неравные части.

И вдруг из-за этого светящегося полога появилась фигура прекрасной женщины с распущенными волосами в ниспадающей легкой одежде, тоже светящейся в лунных лучах.

Так ли уж нелепы россказни об астральной субстанции, что якобы отделяется от человеческого существа и путешествует по Вселенной?…

И это «астральное тело» неслышно приближалось ко мне. Я все еще не верил в его реальность, силясь проснуться. Но когда «оно» заговорило, я пришел в себя.

— Простите меня, Альсино. Я кругом виновата перед вами. И пришла просить у вас прощения.

Это была Лена в тонкой ночной рубашке. Она села на край моей «раскладушки», и та чуть скрипнула под нею.

Нет! Это не видение! И не астральное тело!

— Вы удивлены или шокированы? Я неприязненно отнеслась к вам, когда встретила вас с Олей. Но это произошло оттого, что не я, а она нашла вас. Наверное, в иных измерениях не знают таких чувств?

Я вежливо, а вернее смущенно, молчал.

— Потом я привезла к вам Юру Кочеткова, не предупредив вас, кто он такой. С работы я не отпрашивалась, а Юра просто «забрал» меня с собой. И еще я не вышла, чтобы помочь вам отделаться от журналистов. Попросту боялась. Хорошо бабушка помогла, а потом папа… Но среди журналистов не все плохие, есть очень славные и умные ребята. Правда-правда, как сказала бы наша Оля.

Я невольно улыбнулся.

Она наклонилась ко мне, и я почувствовал аромат ее тела.

И припомнились мне мучительные видения, искушавшие меня во время моего каменного заключения, когда я готовился к «проникновению», учась властвовать собой.

— Я совсем вам не нравлюсь? — прошептала она, склоняясь к моему уху.

— Нет, почему же? — совсем невпопад ответил я, читая в мозгу этой гордой девушки, что привело ее ко мне в лунную ночь, почти без одежды.

А она, словно как я, одаренная способностью читать чужие мысли, сказала:

— Ну конечно, я пришла признаться вам во всем. Возьмите… Я не могу здесь больше! Сегодня услышала эпиграмму и содрогнулась. Она выразила мои мысли. И может быть, не только мои. Послушайте:

Решил карьеру делать вскачь

Он как премьер и как палач.

Идей грабительских в нем пропасть,

Но приведут они нас в пропасть!

И не приведут, а уже привели! Я хочу бежать отсюда. Возьмите меня с собой, вернемся в ваш иной мир вместе! Хотите?

Я знал, что она это скажет, но, услышав ее слова, почувствовал себя в тупике.

— Милая девушка, — сказал я, — вам встретился иноземлянин, которого привела к вам, в иной для него мир, высокая цель предотвращения гибели миров.

— Ах, бросьте, Альсино! Неужели вы думаете, что «они» вас послушают? Об этих «высоких материях» у нас болтают без умолку, но никто не воспринимает этого всерьез.

— Так же не понимали далекие ваши предки моих великих предшественников.

— Ах, это «создатели» наших религий? Но разве религии с их слепыми верованиями помешали людям убивать друг друга, истязать, обманывать? Это ужасный мир, Альсино, куда вы так неосторожно попали! Из него надо бежать. И я готова бежать из него вместе с вами. Я помогу вам во всем… даже научу вас… любить!

И она так приблизилась ко мне, что я не знал, что делать.

Но растерянность моя и нерешительность оказались именно тем средством, которое внезапно разрядило обстановку.

«Лунное привидение» вскочило и превратилось в прежнюю гордую Лену, на этот раз еще и возмущенную, оскорбленную.

— Как я глупа! Словно не я читала о рассекреченном исследовании погибших пилотов НЛО в Колорадо-Спрингс, родственных человекообразным и насекомым!

Я хотел объяснить ей, что наши исследовательские аппараты пилотируют биороботы, наиболее совершенная форма думающих машин, изготовляемых на заводах. Человекообразная форма для них выбрана как наиболее рациональная.

Но Лена, не желая слушать меня, с негодованием произнесла:

— Он же не мужчина, не человек! Он — насекомое! Какая гадость! На-се-ко-мо-е! — в гневе повторяла она, исчезая за прозрачной лунной пеленой, все еще перегораживающей веранду.

Признаться, мне хотелось, чтобы это было повторением видений во время моего каменного заточения. Но скрипнувшие ступеньки лестницы, по которой она поднималась в комнату рядом с бабушкиной, где жили сестры, не оставляли сомнений.

Я не мог побороть в себе чувство стыда.

Я готов был встретиться в иномире с любым препятствием, но не с тем, что сейчас перенес. Неужели недостаточно подготовил я себя к выполнению Миссии «проникающего»?

Бывает ли так, что потрясения вдруг ввергают человека в глубокий сон? Оказывается, бывает! В изнеможении я уснул.

Когда я проснулся, то снова увидел светящийся занавес и яркое пятно на полу. Но теперь оно было не от лунных, а от солнечных лучей. А за светящейся пеленой в купальнике стояла не Лена, а Оля.

— С добрым утром, Альсино! Как вы спали? А я готова. Буду с вами заряжаться праной? Правда?

— Конечно, — ответил я.

Оля на мгновение исчезла, позволив мне надеть свой комбинезон «парашютиста», по определению Евлалии Николаевны.

Потом она снова появилась, и мы спустились в сад.

Ксения Петровна хлопотала на веранде, готовя завтрак для всех.

— Лена еще не встала. На работу не поедет. Я ночью даже испугалась за нее. Почему-то плакала навзрыд. Неужели влюбилась в этого Юру Кочеткова? Ведь он же не иностранец! Я ее утешала, но она мне ни в чем не призналась. Правда-правда!

Она щебетала, как и проснувшиеся в ветвях птицы, и мы делали упражнения для восприятия энергии окружающей среды. Я сразу почувствовал облегчение, даже радость, то ли от «праны», как называла эту энергию Оля, то ли от любования гибким телом девушки.

Около калитки остановилась автомашина.

— Ой, кто-то приехал. Придется одеваться, — сказала Оля убегая.

Ксения Петровна тоже скрылась с веранды. По дорожке по направлению к даче шли три человека. Двое, одетые, как мне показалось, в военную униформу, и элегантный остроносый человек в клетчатом костюме, в темных очках и в большой мягкой шляпе.

— Вы — пришелец? — обратился ко мне один из этих дюжих молодцов, держась за ремень перекинутого за плечо автоматического оружия.

Я встал:

— Если вы имеете в виду посланца из параллельного мира, то он перед вами. — Произнося это, я всматривался в грубые черты красного лица спрашивающего.

Подошедший человек в клетчатом костюме вставил:

— Мы хотели бы иметь беседу с вами.

— Я готов, — ответил я, показывая на скамейку.

— О нет, господин! Не так. Нам надлежит проехаться вместе, — сказал щеголь, поправляя темные очки.

— Но я не могу уехать. Я пообещал приютившему меня хозяину дачи проехать с ним в город.

— Хватит болтать, — прервал первый. — Мы не в гости сюда приперлись. Да и вас за гостя не считаем. Пройдемте, гражданин!

— Куда? — спросил я.

Вместо ответа парень в униформе снял из-за плеча оружие.

— Считайте, господин, что вы арестованы, — сказал штатский. — Я сожалею, что вы упорный. Надо подчинять себя.

Из открывшегося окошка высунулась бабушка Евлалия Николаевна.

— Это что за бандиты? — крикнула она. — А ну прочь отсюда! Не то стрелять буду. — И в руке ее оказался пистолет, которым она вчера грозила мальчишкам.

— А ну, ведьма, поберегись! — сказал красномордый, вскидывая оружие.

Он выпустил автоматную очередь по крыше дачи, и пули защелкали по бьющейся черепице. Стая птиц с криками поднялась с деревьев сада.

Бабушкино окно захлопнулось.

— Марш вперед! — скомандовал красномордый. — Руки за спину заложить. Живо!

Выбежала перепуганная стрельбой Оля, успевшая переодеться.

— Что здесь происходит? Куда вы ведете нашего гостя?

Но мои стражи не обращали на нее внимания. Я был вынужден идти с неудобно заложенными за спину руками.

Оля, сойдя с дорожки, забежала вперед по траве и, расставив руки, преградила нам путь.

— Вы не имеете права его уводить! Предъявите ордер на арест. У меня сестра юрист! Альсино ничего не делал противозаконного!

— А ну, посторонись, — оттолкнул ее красномордый.

— Сожалею, барышня, но в вашей стране приняты такие нравы, — сказал штатский.

— Это ложь! У нас совсем не так! Остановитесь! Сейчас выйдет мой папа. Он влиятельный человек.

— А мы и твоего папаню саданем, чтобы не путался под ногами.

Оля исступленно цеплялась за меня, но другой, рыжий страж с автоматом грубо оттащил ее в сторону, дав мне с красномордым и штатским в очках пройти к машине.

— Залезай! — скомандовал мне догнавший нас рыжий парень. Забежав вперед, он открыл дверцу.

Я вынужден был занять место на заднем сиденье машины, рядом со мной поместился человек в очках. Красномордый уселся подле рыжего за рулем.

Я принимал мысли Оли, которая в отчаянии смотрела вслед удаляющейся машине. Она рыдала.

Видимо, с дачи спешил к ней Сергей Егорыч. Оля с горечью жаловалась ему на учиненный произвол.

Сергей Егорыч удивлялся, заверяя дочь, что ему абсолютно неизвестно, кто мог это сделать и с кем это согласовано. Он сам должен был проехать со мной куда нужно, как он выразился. Он утешал Олю, уверяя, что сейчас подъедет его «Волга» и они поедут следом. Но машина запаздывала, а мы удалялись от дачи все дальше и дальше.

— Ну и дороги здесь, — хмуро ворчал рыжий за рулем. — Разогнаться негде.

— Давай, давай, не дрейфь, — понукал его красномордый.

Мне уже казалось, что я утратил телепатическую связь с Олей. Но вдруг после резкого поворота, когда мы оказались на пригорке, откуда виднелись верхушки деревьев, окружавших дачу Грачевых, я воспринял крик Оли.

— «Волга»! «Волга»!

— Это не моя, — отозвался Сергей Егорыч. — Надо будет сделать замечание шоферу за опоздание.

Связь снова ослабла.

Но я еще воспринял обращение Сергея Егорыча к кому-то, приехавшему на чужой «Волге».

— Товарищ майор! Прошу вас вмешаться, я согласую это с вашим начальством. Но неизвестные с автоматами похитили моего гостя.

— Юра! Юра, пожалуйста, скорее! Нагоните их! — умоляла Оля.

— На какой они были машине? — спросил приехавший.

— Кажется, на «мерседесе» или какой-то вроде не нашей, — ответила Оля.

И телепатическая связь опять оборвалась.

Мой очкастый спутник молчал, а рыжий шофер через некоторое время, полуобернувшись, заметил:

— Шеф! За нами хвост! Слишком быстро едет для обычной машины.

— Так чего ты медлишь! — возопил красномордый. — Гони! Нам только на главное шоссе выскочить. А там мы покажем местным каракатицам, что такое автомобиль. Гони!

— Да, желательно избегать ненужных встреч, — заметил молчаливый в очках.

Глава 6 ПОГОНЯ

Что человек делает, таков он и есть.

Гегель

— Дороги — реклама страны, — внезапно заговорил мой похититель. — Пригодно для заголовка газетной статьи?

— Не знаком с печатью, — отозвался я.

— Не деловито. Желанная нам беседа с вами — интервью для влиятельной газеты.

Я почувствовал, как меня прижимает к соседу при резком вираже. Признаюсь, мне это было неприятно, и я отстранился.

— Несколько обыденных вопросов. Располагаете ли вы тайной УФО, как называют «летающие тарелки»?

— Разумеется.

— Это важно. Мы будем вас интервьюировать вместе с подготовленными друзьями.

— Зачем? — спросил я.

— Чтобы летать в «летающих тарелках», — невозмутимо ответил остроносый, снимая и вытирая очки. Глаза его оказались выпуклыми, грязновато-серыми, но проницательными. — Вы намереваетесь любезно ответить на специальные вопросы?

— Вы не ответили на мой вопрос «зачем?».

— Есть необходимость предупреждения, что вопросы задаем мы?

— Думаю, что такой необходимости уже нет, — сказал я, прочтя в мыслях похитителя, кого он имеет в виду под своими подготовленными друзьями.

— Если вы такой понятливый, то сообразите, что вам предстоит прогулка не только по этому шоссе, на которое мы никак не выберемся. Такая отвратительная дорога не красит вывеску этой страны.

Я пожал плечами, склонный рассматривать иной мир не поделенным на разные страны, а как единое человечество, которое должно понять меня, «посланца предупреждения».

Сидевшие впереди стражи заволновались. Красномордый то и дело оборачивался, чтобы разглядеть кого-то позади нас.

— Что там есть? — спросил очкастый.

— Погоня, шеф, — отозвался рыжий шофер. — Сейчас выедем на магистральное шоссе и оторвемся, будьте покойницки!

— Постарайтесь. Я вас защищать не стану.

— Это как же? По делу — дружба, а табачок врозь? — спросил раздраженно красномордый.

— Табачок в оплату не входит, — ответил очкастый.

— Тогда держитесь, — предупредил рыжий.

Я понял, что кто-то преследует нас, и постарался телепатически уловить, кто и зачем едет за нами. Но столкнулся с уже один раз изведанной в этом иномире непроницаемой перегородкой.

Я понял, что за нами мчится вчерашний мой собеседник Кочетков. Очевидно, он подъехал, едва мы тронулись, и застал плачущую Олю. И Сергей Егорыч назвал его майором! Значит, он официальное лицо и преследует похитителей как представитель закона.

— Эге! — сказал красномордый. — Да их целых две машины. И какая-то «Волга» за нами увязалась? Потягаться в скорости хочет? Так мы ей покажем, что такое «с заграничным ветерком»! Гони, браток!

— Надеюсь, быстрая езда не помешает откровенной беседе? — осведомился мой спутник. — Не считайте меня похитителем. Просто нам стало известно, что вы подлежите аресту органами безопасности, и было принято решение спасти вас, доставив в посольство, откуда переправить в свободную страну. Там вы сможете выполнять свою Миссию. Вам лишь предстоит сделать заявление, что отправляетесь туда по своей воле.

— У меня есть одна особенность: я не могу лгать. Мой спутник сдвинул на затылок шляпу и присвистнул:

— Тогда воспользуйтесь этой особенностью и сообщите мне еще в пути, каким образом ваши «летающие тарелки» так круто заворачивают на очень большой скорости?

— Я не намерен делать из этого секрета.

— Вот мы едем на предельной для такой машины скорости, но я не хотел бы крутого виража, — усмехнулся «журналист». — У меня тоже есть маленькая особенность: люблю хорошо жить. — И он, приподняв очки, подмигнул мне. — Я могу слушать? — осведомился он.

— Поймете ли вы меня? — усомнился я.

— О, господин Альсино! Моя специальность — все понимать: от способов любви до устройства атомных бомб.

Тем временем наша автомашина неслась по автостраде, обходившей стороной населенные места. Преследователи, видимо, отстали, а я пытался объяснить, почему скорость не имеет значения при обнулении массы.

На шоссе появился страж дорожного движения. Он протянул поперек дороги пестрый жезл, требуя остановки, очевидно как-то предупрежденный майором.

Но наша «зарубежная машина» промчалась мимо, не обратив на него никакого внимания.

— Должно, по радио, гады, дали знать, — зло процедил сквозь зубы красномордый.

— Не останавливаться. Им, возможно, не понравилась наша непривычная им скорость. Оплата удваивается, — заявил «зарубежный журналист».

Я постарался телепатически связаться с нашими преследователями и после первой неудачи, убедившись, что за нами мчится «закрытый для меня» Кочетков, все-таки установил связь… с Олей. Они с отцом мчались следом. Через восприимчивую девушку я получал представление о том, что происходит позади.

— Папа! Папа! Вертолет! — воскликнула Оля.

— Майор, очевидно, вызвал из ГАИ, — объяснил Сергей Егорыч.

— Смотри! Смотри! Сбрасывает лестницу! Но почему не останавливается? Ой! Кочетков открывает окошко дверцы, высовывается. Ухватился за перекладинку. Он с ума сошел! Почему на ходу?

— Чтобы не отстать от «мерседеса».

— Как ловко он взбирается. Я бы умерла от страха высоты! Что он задумал?

Меж тем на шоссе перед нами возникло препятствие. Идущие впереди машины встали вереницей. Но наш «мерседес», не сбавляя скорости, резко свернул влево, перелетел через невысокий каменный барьер и, сшибая рекламные щиты, выскочил на траву разделяющего дорожные полосы газона.

Мы помчались мимо стоящих машин и преградивших им путь тяжелых грузовиков.

Рыжий шофер свернул теперь вправо и тем же путем оказался на свободном от попутных машин шоссе, разгоняясь все быстрее.

— Что это там? Затор? — спрашивала отца Оля, очевидно увидев хвост стоявших машин. — Куда это свернул «мерседес»? Разве так можно?

— Он все делает, что недопустимо. Преступный лихач!

Наш лихач стремился показать всю свою лихость.

Ветер выл за окнами.

А я снова воспринял голос Оли.

— Вертолет спускается! Почему не догоняет? Зачем завис над землей? И Юра спрыгнул! Юра! Юра! — кричала она в открытое окно, видимо проносясь мимо.

— Видишь, лестницу под брюхом вертолета протаскивает. Конец в окно пилоту подает.

— Петля получилась! Правда-правда! Но зачем? Теперь отстанут даже от нас…

— Догонят. И не только нашу «Волгу».

— Глянь! Вертолет откуда-то взялся! На крышу нам сесть норовит! — панически закричал рыжий парень.

— Не дрейфь, скурлыга, сворачивай в лес!

— Да, деревья послужат защитой от геликоптера, — подтвердил мой спутник.

Наша машина круто свернула теперь вправо, перелетела через придорожную канаву и, подпрыгивая на ухабах, устремилась к лесу.

Деревья возникали прямо перед лобовым стеклом, и казалось, что мы сейчас врежемся в них. Но лихач всякий раз избегал столкновения.

Похитители теряли чувство реальности. Ведь сверху были прекрасно видны их метания, а лес не мог превратиться в дремучую чащу, где можно укрыться.

И действительно, лесок кончился, и машина выскочила на асфальтированную площадку для стоянки автомашин близ стилизованного живописного дома с островерхой двускатной крышей, спускавшейся до самой земли.

— Здесь престижный загородный ресторан, — как ни в чем не бывало объяснил мне мой спутник. — В другой раз я с готовностью посещу его вместе с вами. — Он явно хотел казаться спокойным.

— Если будет для этого повод, — ответил я в тон ему.

Со стоянки автомобилей можно было выехать только на шоссе. И гонка продолжилась.

Вертолет не торопился придавить нас непосильным своим грузом. Он приближался неторопливо, но неуклонно.

— Не страшитесь, господа. На крышу не опустится из боязни аварии. Не будет такого решения, — утешал наемников их хозяин.

— Тогда мы с ним еще потягаемся! — нагло заявил рыжий. — Отстает, гад! Отстает! Кишка тонка!…

Вертолет действительно чуть приотстал, но увлеченный бегством шофер не заметил, что под вертолетом по шоссе волочится какая-то петля.

И сколько ни старался лихач выжать все возможное из «мерседеса», вертокрылая машина подкралась к нему сзади, спокойно подвела петлю под багажник и стала набирать высоту.

Я ощутил, как сиденье вместе с нами приподнялось над шоссе.

Мотор взвыл. Оказавшиеся в воздухе колеса беспомощно крутились. Еще некоторое время «мерседес» катился по инерции.

По лестничной петле спускался Кочетков.

Вертолет двигался вместе с «мерседесом», как приклеенный.

Красномордый наемник обернулся, скомандовав мне:

— Сидеть смирно. — И нацелился в меня автоматом.

— Сели, — вздохнул рыжий шофер. — На какой теперь срок?

С вертолетной лестницы соскочил Кочетков и подошел к дверце «мерседеса».

— Не подходи! Пристрелю! — истошно закричал красномордый, продолжая целиться в меня.

Майор и подъехавшие его люди застыли в нерешительности.

— Пристрелю, как зверюгу! — взвизгнул красномордый, грозя оружием.

Прозвучала автоматная очередь. Пули пробили крышу «мерседеса». Красномордый скорчился, сведенный судорогой, выпустив очередь не по назначению, и повалился на шофера.

— Вы целы? — крикнул подбежавший Кочетков. — «Парализующая трубка»? Как кстати!

Я указал трубкой, которую держал в руке, на пробитую пулями крышу машины.

Кочетков облегченно вздохнул, открыл снаружи дверцу и предложил всем выйти.

Рыжий беспрекословно послушался, положил на сиденье свой автомат и заложил руки назад, как сам того требовал при моем пленении.

— Вы не имеете права на мое задержание! У меня дипломатический паспорт, — не двинувшись с места, заявил мой недавний собеседник. — Я требую связи с нашим посольством и протестую против срыва моего интервью, на которое получил согласие.

— Чье согласие? — осведомился Кочетков, знакомясь с протянутым ему документом.

— Господина Альсино, который заявил, что не хочет иметь секретов.

— Можете ли вы сами сделать подобное же заявление? — насмешливо спросил Кочетков.

— Я протестую, протестую, протестую! — твердил обладатель дипломатического паспорта.

— Мы поможем вам связаться лично со своим посольством, даже доставим вашу машину, обладающую хорошей скоростью.

Парализующее действие стало проходить, и красномордый зашевелился, очумело оглядываясь вокруг.

— Что, старый знакомец! — обратился к нему Кочетков. — Недолго же ты погулял после отсидки и уж в больно грязное дело ввязался.

— Не чище других, — буркнул наемник, вылезая из машины и с трудом разминая руки и ноги. — Опять ваша взяла. — И он снова добавил свои ужасные слова, неизвестные нашим речеведам, обучавшим меня местному наречию.

— Где обмундирование взяли? — спросил Кочетков.

— Нигде не брали. Купили на рынке. Теперь все от рынка должно идти. И по нашей части тоже.

— Там разберемся. Увести их, — скомандовал своим помощникам Кочетков.

— Есть, товарищ майор! — отрапортовал молоденький офицер.

— А вас, уважаемый Альсино, попрошу сесть в мою машину. Я хотел бы использовать вашу готовность дать интервью.

— Вам? — спросил я, по-прежнему не в силах проникнуть в истинные мысли майора.

— Не только мне, но весьма почтенной аудитории, поджидающей вас в одном из лучших залов столицы. Если вы не возражаете, разумеется.

— Это добавление — знак вежливости? — осведомился я.

— Ничуть. Просто мы идем навстречу вашим желаниям донести до обитателей нашего мира ваши идеи. Оружие вам уже не понадобится, и вы можете передать его мне.

— Извольте, — согласился я, передавая ему трубку и усаживаясь в машину.

Мне показалось, что к месту происшествия подъезжает еще одна отставшая «Волга», а телепатическая связь не оставила сомнений, что там находится Оля вместе с Сергеем Егорычем.

Я сказал об этом Кочеткову. Тот сухо ответил, что их машина может ехать следом за нами.

И я продолжил путешествие в столицу страны, куда я «проник» с высокими целями, которые всячески стремился объяснить людям.

Машина теперь ехала с более умеренной скоростью. Начинались пригороды. Встречались совершенно одинаковые многоэтажные дома, которые легко было спутать.

Промелькнули под мостом железнодорожные пути, знакомые мне по снимкам наших аппаратов. Очевидно, мы въехали в город. Улица, обрамленная высокими зданиями, снующие горожане напомнили мне увиденный в лесу муравейник. У каждого из них свои цели, свои заботы, более того, целый мир, который они даже не стремились познать до тех глубин, которые постигал я в своем добровольном заточении.

Навстречу нашей машине по противоположной части улицы мчалось множество других. И это было знакомо мне по нашим снимкам. Но теперь я видел все не сверху, с летательного аппарата, а рядом с собой.

Улица неожиданно сузилась, очевидно более древняя здесь, чем примыкавшая к загородному шоссе.

Мы выехали на просторную площадь, с одной стороны которой возвышались мрачные многоэтажные здания, а посредине стоял цилиндрический памятник человеку в длиннополой одежде, которая называлась «шинель». Мог ли я подумать о том, что, когда мне приведется увидеть его в следующий раз, посредине площади будет торчать «обезглавленный» постамент, как пень наспех обрубленного дерева…

Машина свернула с площади в узкую улицу между двумя суровыми стенами домов и остановилась напротив запертых ворот.

Офицеры в такой же, как у Кочеткова, форме направились нам навстречу, и мой спутник, выйдя из машины, стал им что-то объяснять.

Офицеры вместе с Кочетковым ушли, а ворота медленно, как бы весьма нехотя, открылись, и автомашина въехала в колодцеобразный двор с суровыми стенами многоэтажных домов с зарешеченными окнами нижних этажей. По неведомой причине меня охватило какое-то давящее, неприятное чувство.

Кочетков догнал машину уже во дворе и, открыв мне дверцу, пригласил идти следом за ним.

— Здесь вас ждут, — сказал он.

В подъезде еще два офицера с пронизывающими взглядами остановили нас и внимательно ознакомились с предъявленными моим спутником документами, потом взяли под козырек и пропустили нас в подъезд.

Кочетков подвел меня к двери подъемного устройства, и я подумал, что мы поднимемся в верхние этажи.

Однако когда двери лифта закрылись сами собой, я почувствовал, что пол уходит из-под ног, как при спуске в шахту.

Но вошли мы в лифт на первом этаже!

Телепатическая связь с Олей у меня не прерывалась, и я знал, что их машина остановилась перед тяжелыми воротами. Офицеры, охранявшие ворота, сколько ни убеждал их Сергей Егорыч, предъявляя свои документы, в колодцеобразный двор машину не пропустили. Но они не уехали, а, оставив машину за суровыми домами на стоянке, вышли на площадь и остановились у выхода из подземной городской дороги, «метро», как она здесь называлась.

Когда двери лифта открылись, я понял, что мы находимся глубоко под землей.

Нас встречало несколько офицеров с автоматами.

— Вы арестованы! — объявил старший из них мне и Кочеткову…

Послесловие к первой части

Есть многое на свете, друг Горацио,

Что и не снилось нашим мудрецам.

В. Шекспир

Я должен просить прощения у читателей, что прерываю заметки Альсино в этом драматическом месте, но, готовя их к печати, счел необходимым дополнить повествование важной линией, которая неожиданно для меня оказалась непосредственно касающейся публикуемых записок иноземлянина из параллельного мира.

В 60-е годы, когда мы с ныне покойным моим другом, видным исследователем НЛО Ф.Ю. Зигелем, были заместителями председателя комитета по изучению НЛО, я передавал ему все получаемые из разных стран наблюдения загадочного феномена. Он же знакомил меня с теми сообщениями, которые получал, в частности из США. Некоторые из этих материалов вызывали у меня скептическое отношение. Это касалось прежде всего контактов, похищений, которые якобы случались, и особенно таких маловероятных сообщений, как появление биг-фута (в нашем представлении снежного человека) в местах, где предполагалась посадка НЛО. Я пытался спорить с Феликсом Юрьевичем, не допуская никакой связи НЛО с этим явлением, тем более что мохнатые человекообразные существа якобы наблюдались и без всяких НЛО, оставляя огромные следы, особенно заметные на снегу (откуда и название «снежный человек», хотя он встречается не только на севере; в США ему дали имя «бигфут», то есть «большая нога»).

Следы находились в немалом числе, но ни разу не были обнаружены останки этого, якобы пребывающего на Земле существа.

Можно ли поэтому допустить, уверял я Зигеля, что эти «приматы» завозятся на Землю «летающими тарелками», чтобы потом бесследно исчезнуть. Я не видел здесь убеждающей логики.

Зигель же стоял на своем, уверяя, что между «летающими тарелками» и снежным человеком надо искать прямую связь.

И вот теперь, когда моего друга уже нет среди нас, мне вспоминается его провидческая уверенность. И я хочу познакомить читателя со всем тем, что подтверждает его правоту и ошибочность моих былых суждений.

Часть вторая ЛЕШИЙ

Над нами кто живет, мелькнет вдруг иногда,

То с виду зверь, то человек как будто…

Следы его огромные приводят в никуда,

И повстречаться с ним — о том забудьте…

Из сонета автора романа

Глава 1 СПИНОЙ ВПЕРЕД

Криптозоология — наука о скрытых и редких животных.

Сверкают на солнце напряженные, вздутые мышцы. Могучий мифический Самсон, воплощение отваги и силы, в непостижимом напряжении раздвигает руками пасть льва. Так и царь Петр с подобными усилиями делал, казалось бы, невозможное, меняя лицо своей страны, пробивал окно в Европу. И как бы олицетворяя победу героя, взмахнулся из разверзнутой пасти ствол «водяной пальмы» и рассыпался вверху кроной радужного соцветия плавно изогнутых не то листьев, не то ветвей, ниспадающих вниз.

Мне довелось побывать в Версале, поражавшем воображение современников Людовика XIV, и я могу оценить, насколько восстановленный ныне Петергоф превосходит по пышности былую столицу европейских королей.

Хотелось протереть глаза. По аллеям между фонтанами разгуливали перенесенные сюда «машиной времени» нарядные дамы в кринолинах и с буклями, с обнаженными плечами, сопровождаемые блестящими кавалерами в париках и богато расшитых камзолах. И это возникшее, вопреки законам природы, прошлое перемешивалось с толпой сугубо современных туристов, как и я любующихся и очаровательными личиками с кокетливыми мушками, и завораживающими струями, бьющими то вверх, то вкось или вдруг сверху, вызывая визг прелестных дам, «нечаянно» заглянувших под лукавый «грибок» вместе с неосторожными туристками.

— Простите, что отвлекаю вас от этого чудесного зрелища, — услышал я обращенный ко мне голос. — Я вас узнал по фотографиям в ваших книгах. Я ваш читатель. С юности.

— Очень рад, — ответил я, всегда ценя такие встречи.

— Вы не Хотите присесть на эту скамейку, чтобы не стоять на пути у гуляющих?

Мы сели.

— Город фонтанов и тайн, — сказал мой собеседник, уже немолодой седеющий человек с внимательно всматривающимися в меня глазами, как бы вопросительно приподнятыми бровями и маленькой бородкой на овальном лице.

— Почему тайн? — удивился я.

— Цивилизованные дикари, ослепленные псевдофилософией собственного превосходства, уступали приматам в их мирной сущности. Унося отсюда ноги при разрыве кольца блокады, они уничтожали все, что не могли увезти. А знаменитую Янтарную комнату, подаренную царю Петру прусским королем Фридрихом Великим, похитили. Янтарь, этот дар Балтийского моря, я думаю, символизировал выход петровской России к Балтийскому морю.

— Да, о Янтарной комнате много писали, искали ее и в заброшенных шахтах Германии, и в подземельях Кенигсберга, даже на дне Балтики на затонувших судах, но так и не нашли.

— В этом, считайте, первая тайна Петергофа.

— Но почему приматы, по-вашему, мирные в своей сущности?

— Если хотите, то это вторая петергофская тайна. Мне бы очень хотелось приобщить вас к ней и, если не возражаете, мы прошли бы сейчас в зал, где только что закончилась научная конференция криптозоологов.

— Тайна криптозоологов, изучающих скрытых и редких животных?

— Вы не пожалеете, познакомившись с обсуждавшейся здесь проблемой. Я участвовал в конференции и могу вам все о ней рассказать. Это куда значимее для человечества, чем Янтарная комната.

Заинтересованный, я прошел вместе со своим случайным спутником в зал, где на дверях еще сохранилось обращение Общества криптозоологии к населению Ленинградской области. Я переписал его:

«Начиная с 1989 года в лесах Ленинградской области неоднократно наблюдали загадочное существо, похожее на крупного волосатого человека. Предварительный анализ сообщений о нем позволяет предположить, что в ходе миграций в Ленинградскую область попала одна или несколько особей реликтового вида «человек пещерный», называемого также «снежный человек». Изучение этого вида имеет исключительное научное значение. В связи с этим научное объединение «Криптобиология» просит население обращать внимание на все, что связано с жизнью и деятельностью этих загадочных существ.

Основные сведения о «человеке пещерном».

Внешний облик: рост 2-3 метра, пропорции напоминают крупного сутулого человека. Покрыт светло-серыми волосами.

Следы на грунте похожи на человеческие, до 45 сантиметров длиной, широкая средняя часть (плоскостопие), концы всех пальцев находятся почти на одной линии.

«Человек пещерный», видимо, в поисках личинок жуков отдирает кору на сухих деревьях. В результате остаются вертикальные погрызы на высоте 0,5-0,7 метра и до 2,5-3 метров. В погрызах видны поперечные борозды (как от крупных ногтей).

Костров и следов материальной культуры «человек пещерный» не оставляет. Его появлению могут предшествовать чувство страха, подавленности, в момент встречи возможны головные боли. Серьезной опасности эти встречи не представляют, поскольку агрессивности существо не проявляет.

Убедительная просьба не применять против «человека пещерного» оружия.

О встречах и наблюдениях сообщать по адресу: 198904, Ленинград, Петергоф, Библиотечная, 2, ЛГУ, УМБС, «Криптобиология».

Текст обращения приведен мной полностью. Санкт-Петербурга еще не было.

Мой спутник сообщил, что такие письма распространены среди населения, в вузах, школах и воинских частях. И не только в целях информации, но и ради предосторожности, поскольку встречи в Ленинградской области с загадочным существом из редких стали чуть ли не обыденными.

На конференции выяснилось, что никаких останков погибших гоминоидов, как называли загадочные существа, никогда и нигде не было найдено. Однако отчетливые следы, позволявшие делать с них слепки, давали пищу для научных выводов. Ступня без свода. Далеко выступает пяточная кость, как будто гоминоид идет спиной вперед, что противоречит визуальным наблюдениям, хотя и перекликается со сказаниями о «леших», у которых «все навыворот и наизнанку»… «Перекаточный шаг» с пятки на носок при особой подвижности голеностопного сустава создает даже при огромном весе «летящую походку», запечатленную на знаменитой киноленте двух американских репортеров, заснявших «дикую даму» в Калифорнийском лесу[2].

Приоткрытая завеса отнюдь не «петергофской», а скорее глобальной тайны, поскольку подобные «человеку пещерному» существа встречаются под именем «йетти» на Памире и в Гималаях, где к ним даже привыкли, взаимно избегая встреч, жалуясь. на «дурной» запах, исходящий от них. Появляются подобные существа и у нас на Кавказе, даже в Средней России. В одной газетной заметке не так давно сообщалось о поимке гоминоида, доставленного в багажнике автомашины в ближнюю милицию, где «арестовать» его за «отсутствием состава преступления» отказались и он, воспользовавшись приоткрытым багажником, выскочил оттуда и убежал. Немало сообщений приходит из США и других стран.

На конференции были предприняты исследовательские экскурсы в прошлое, в народный эпос и даже в народные поверья. Ученые решили не пренебрегать народными наблюдениями, уходящими в глубину веков, даже в Древний Рим и Грецию[3]. И внезапно сказки встали в ряд научных домыслов.

Мы распрощались с криптозоологом. Он торопился в Ленинград на лекцию, которую должен был там прочитать. А я, наполненный впечатлениями от этой встречи, вернулся к фонтанам, чтобы обдумать там все, что узнал.

Я устроился на скамейке и смотрел на бьющую передо мной струю. В пенном облачке брызг угадывалось огромное человекоподобное мохнатое существо.

Кто-то сел рядом со мной.

— Не помешаю вашим раздумьям? — осведомился он.

Я вернулся как бы из другого измерения и узнал своего давнего знакомого, выдающегося ученого, академика, члена президиума Академии наук СССР, которого назову здесь условно Николаем Николаевичем. Мы с ним участвовали не раз в совместных заседаниях комиссии Союза писателей и Академии наук СССР.

— Опять фантазируете, батенька мой! — улыбнулся седой ученый. — Или в историю заглядываете, царя Петра вспоминаете, его похищенную Янтарную комнату?

— Я думал о ней, но, оказывается, есть здесь более значимая для науки тайна, чем местонахождение украденной ценности.

— Любопытно, что имеется в виду? — поинтересовался академик.

— Я только что познакомился с результатами научной конференции энтузиастов криптозоологии, проходившей здесь, в Петергофе, на которую, увы, никто из видных ученых не приехал.

— Это что? По поводу снежного человека надо было приезжать? — раздраженно спросил академик.

— Снежный человек, йетти, бигфут, «человек пещерный»…

— Ну знаете ли! Для того чтобы говорить о каком- либо живом гоминоиде, оставаясь на научных позициях, замечу вам, батенька мой, надо предъявить ну хотя бы одну его косточку. А ее-то и нет! А вот скелеты доисторических животных, динозавров и прочих ящеров, живших семьдесят миллионов лет назад, мы находим. И вашему и нашему коллеге писателю-фантасту, а еще больше профессору и доктору биологии Ивану Антоновичу Ефремову, могилу которого я только что посетил здесь под Ленинградом, в Комарове, принадлежит честь открытия в Монголии так называемого кладбища драконов, в пустыне Гоби. И не как писатель-выдумщик, а как вдумчивый ученый он создал новую науку «тафономию» — о закономерности залегания органических остатков. Как же могут обитать на земле даже пусть и редкие животные и не умирать, не оставлять своих скелетов? Сколько их откапывают на былых полях войны!

— Николай Николаевич! Но разве многочисленные наблюдения очевидцев не дают оснований для научного поиска?

— Очевидцы? «Никто так не врет, как очевидцы», есть такая поговорка. Привидения тоже являются «очевидцам» в старых замках или на кладбищах. Так не прикажете ли Академии наук классифицировать призраки? Изучать их? Нет, дорогой мой литератор, в основу художественного произведения закладывается вымысел. В основе науки лежит факт! Вот почему, дорогой мой, никто из уважаемых ученых сюда, в Петергоф, не явился, за исключением меня, любителя фонтанов. — И он рассмеялся.

— А вы не видели обращения криптозоологов к населению Ленинградской области?

— Видел, видел! Не такой уж я фонтаноман.

— И как вы объясните появление гоминоидов вблизи города Петра?

— Как, как? Пока ничего, кроме россказней, нет! Кто-то видел, кто-то слышал, кто-то вашу книжку прочитал и уверовал в невесть что!

— Почему же так строго, Николай Николаевич! Настоящая фантастика в отличие от фантасмагории не отрывается от науки, от жизни, не служит лишь развлекательным или отвлекающим целям.

— Похвально, похвально, — проворчал старик, кладя подбородок на набалдашник своей причудливой палки, которую сам вырезал где-то на юге и с которой не расставался.

— Нет, правда, Николай Николаевич! Я советую вам все-таки познакомиться с материалами конференции.

— Чтобы мы «лешими» начали заниматься? Так что ли? Или вернулись в средневековье, определяя, сколько чертей поместится на острие иголки?

— Речь идет не о схоластике, а о реальных существах. Лет пятнадцать назад немецкий профессор Марсель Оме прислал мне фотографию живых неандертальцев, череп которых точно воспроизводил археологические находки.

— Где он их нашел, ваш профессор Оме, живых ископаемых?

— На пустынном плоскогорье в глухом районе Марокко. Оме — путешественник и большой знаток народов Африки.

— Так-так! И где же эта фотография?

— Она хранится у меня. На ней два очень худых дикаря. Один стоит, другой сидит, обхватив руками неестественно поднятые колени. Характерно скошенные лбы. Ни один журнал не решился ее напечатать.

— Вот то-то! Никто не хотел ходить в дураках!

— Вы меня имеете в виду, Николай Николаевич?

— Боже упаси! Я просто вспомнил слова Героклита: «Неразумный человек способен увлечься любым учением». Вот так!

— К сожалению, профессор Оме умер. Но и наш покойный профессор Поршнев, основатель гоминологии, был убежден в существовании снежного человека или живого примата.

— Послушайте, фантаст! Ваш покойный собрат Иван Антонович Ефремов, поверьте, не решился бы на такое утверждение. Он знал, что наука изучает приматов, живших миллион или два миллиона лет тому назад на нашей грешной земле. Но как изучает? По материальным останкам, по первобытным стоянкам, по их наскальным рисункам, наконец! А что ваши криптозоологи предлагают? Вытащить бабушкины сказки про леших и водяных и приравнять их к «наблюдениям» очевидцев, испугавшихся чудовища в лесу? На испуге научного открытия не сделаешь!

— Если вы изучаете былого пращура по остаткам его костра, то почему пренебрегаете реальными следами, оставленными современным «человеком пещерным»?

— Экий вы, право! Неподдающийся! Вам бы с софистами древности дружить.

— Разве науке чужды дискуссии?

— Дискуссии о чем? О призраках?

— Об оставленных ими следах, о гипсовых слепках с них, почти в полметра длиной, о выступающей пяточной кости, о предполагаемой «летящей походке» при перекатывающемся шаге гоминоида, что подтверждается не только наблюдениями, но даже кинолентой.

— Кино, друг мой, это Великий Обманщик! Они сами так о себе с гордостью говорят.

— Я имею в виду не столько кино, сколько сами следы.

— Хорошо! Вернемся к следам бигфута, йетти, снежного человека или как его там еще…

— Примата, Николай Николаевич.

— Следы живого примата? Да разве могут следы вести в никуда? Разве нашли хоть одного гоминоида или место его стоянки, спячки, смерти, наконец? По-вашему, он испаряется? Нет, друг мой, испаряются ваши доводы и доказательства ученых, не ставших учеными! Наука ушла далеко вперед от былых ссылок на сверхъестественное. А вам с вашими приматами без этого не обойтись. К лешим вас тянет.

— И к более древним богам: Пану или сатирам…

— Сатирой я наш разговор назвать не могу. Вера в домовых, водяных или леших не может иметь ничего общего с наукой. В науке веры нет! Примечательно, что выдающийся ученый прошлого Рене Декарт не удовлетворялся слепой верой в Бога и предложил алгебраическое доказательство его существования, за что был гоним всеми религиями своего времени. Ибо вера не требует доказательств. Так что, батенька мой, умерьте свой пыл. Вы как? Остаетесь с водными струями? Они ведь все-таки реальнее снежного человека или пресловутых «летающих тарелок».

Академик встал, опираясь на свою палку. Я пошел проводить его. Оказалось, что мы остановились в Ленинграде в одной и той же гостинице. Решили ехать вместе на катере.

Мы стояли на корме и любовались остающимся следом на поверхности воды. Академик указал на него и сказал:

— Следы ваших приматов и летающих блюдечек для исследования стоят не больше! Вилами они на воде писаны.

— Не скажите. Известны места посадок неопознанных летающих объектов, позволяющие исследовать их не как круги на воде. Дело не только в отпечатках лап приземлявшегося аппарата, а в явлении, более значимом.

— Покажите мне место такой посадки, чтобы мы могли всесторонне изучить его. Вы сами-то, живущий в мире своего вымысла, побывали в таких местах?

— Побывал мой сын, Олег Александрович, военный моряк, капитан первого ранга. Вместе с журналистом центральной газеты.

— Ох мне эти журналисты! Беда, когда пироги берется печь сапожник, а сапоги тачать пирожник. И что же ваш наследный принц?

— Он прежде всего инженер. Однажды он узнал, что под Москвой, близ Серпухова, в местечке «Шарапова охота», парочка влюбленных заночевала в стогу сена. Они проснулись от яркого света и услышали в поле голоса. Затаившись, они наблюдали, как из спустившейся «летающей тарелки» выходили люди в комбинезонах, чем-то занимались, потом улетели. Свидетели точно указали место, где остались следы, три вмятины от опор опустившегося аппарата. Мой сын поместил в этом месте морской хронометр, дающий ошибку в сутки 0,02 секунды. Для контроля он поставил рядом кварцевый излучатель с исключительно точной частотой волны. Проверив показания приборов, он к величайшему изумлению обнаружил увеличение ошибки в 100 раз.

— И это научно проверено? — осведомился академик.

— Проверено кандидатом физико-математических наук Алексеем Васильевичем Болотовым, который не ограничился простой проверкой, а взял эти приборы с собой в очередную свою экспедицию в район тунгусского взрыва 1908 года, приписываемого то метеориту, не оставившему осколков или кратера, то инопланетному кораблю.

— И что же?

— Оказалось, что спустя восемьдесят лет после взрыва в его эпицентре приборы дают то же отставание, на две секунды в сутки, а вынесенные на некоторое расстояние, снова обретают свою точность. Такие приборы, Николай Николаевич, не те свидетели, которые «очевидно врут».

— Разумеется, если приборы были в порядке.

— Золотов убедился в этом и дал из тайги телеграмму в Центр, утверждая, что им установлено остаточное явление, связанное с неудавшимся космическим контактом.

— Несколько смело для кандидата наук. Ему следовало бы помнить, что наука ищет объяснение любым явлениям, прежде всего естественным.

— А разве наш с вами разум противоестественное явление? Разве некие гипотетические исследователи космоса, попав, скажем, на Венеру и обнаружив там нашу автоматическую межпланетную станцию или луноход на Луне, будут искать объяснение их формы и устройства в причудах вулканической деятельности на Венере или Луне?

— Эка куда хватили, небось на миллион лет вперед! А вот посмотрите на силуэт города. До чего же люблю «Петра творенье»! Любуюсь этим рисунком в тумане, и хочется думать о прошлом. Одни дамы в кринолинах и с буклями чего стоят! Без прошлого нет будущего. Не' так ли? Вот и в науке никогда нельзя спешить с выводами. Надо убедиться, не было ли такой ситуации в минувшем? Любое явление надлежит сверить с тем, что уже было, что изучено, что известно!

— Тогда, коль скоро вы вспомнили поэтические строки, позвольте мне прочесть вам один сонет.

— Сонет? — удивился академик. — Но я не вижу Лауры.

— Лаурой будет наука.

— Ах вот как!

И я прочел:

Сверкнет порой находка века,

Как в звездном небе метеор,

Но редко славят человека,

Слышней всегда сомнений хор.

Жрецы науки осторожны.

Великий опыт — их глаза:

«Открыть такое невозможно!

Немыслима зимой гроза!»

Запретов сети, что сплетает

Преградою «науки знать»,

Тому, кто сам изобретает,

Эйнштейн советовал не знать!

Наука к истине ведет,

Но движется спиной вперед!

Академик совсем не обиделся и даже переписал сонет, который, как он сказал, пригодится ему для «увещевания коллег».

В гостинице мы пошли вместе ужинать. Николай Николаевич заказал себе коньяку, тщетно пытаясь угостить меня, непьющего. Пришлось ему меня заменить. После чего он чрезвычайно расположился ко мне и даже сообщил по секрету, что в запаснике Палеонтологического музея хранится череп бизона сорокатысячелетней давности с прижизненным огнестрельным ранением на лбу.

Я давно знал об этом и еще в пору создания кинокартины «Воспоминание о будущем», которую помог завершить западногерманской фирме «Континентальфильм», подсказал кинематографистам заснять это бесспорное доказательство появления на земле в доисторическое время кого-то с огнестрельным оружием. Череп тогда экспонировался в Палеонтологическом музее и был убран в запасник, когда привлек слишком много сторонников былых космических контактов. Я не удержался и рассказал об этом Николаю Николаевичу. Тот воспринял это с хитрой улыбкой и заявил:

— А не пора ли нам, батенька, попятиться спать? — И он по-хорошему рассмеялся.

Признаюсь, я не мог уснуть, и все услышанное вместе с тем, что мне было прежде известно, ожило в моем воображении. И если не все, о чем я напишу, было именно так, то могло быть именно так!

Глава 2 ОБЛАВА

В науке нет столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих высот, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам.

К. Маркс

— След! — крикнул пограничник, шедший с монахом впереди.

Перед ними виднелось пятно первого на этой высоте снега с четким отпечатком на нем чьей-то босой ноги.

След вместил бы пару горных ботинок. Он был неимоверной ширины, с пальцами на одной линии.

Зоолог и художник подбежали к снежному пятну.

След был один. Дальше шла каменистая тропа, по которой, не зная усталости, поднималась отделившаяся от Памирской экспедиции И. Тацла группа во главе с бородатым зоологом Болотовым, так заросшим по самые глаза, что художник подшучивал, уверяя, что в крайнем случае обещанный портрет гоминоида он сделает с натуры, с зоолога.

Вокруг со всех сторон теснились горы. Синие, как на картинах Рериха, с белыми хребтами.

Особенно впечатляли более близкие скалы с острыми переломами освещенных и затемненных граней. А ближний остроконечный холм с каким-то вроде бы памятником наверху и свалившимися к подножью, как с пирамиды, плитами казался не игрой природы с ее чудесами выветривания, а чем-то рукотворным, но ни с чем не сравнимым. И еще волшебно резкие переходы света и теней, вызывавшие у художника поистине «девичий» восторг и попытки вытащить мольберт, чтобы запечатлеть неправдоподобную мозаику. И только суровая устремленность бородатого Болотова заставляла Вин Виныча, как звали Худницкого, прозванного Болотовым Худ-Худницкий, двигаться вперед.

Предстояло добраться до снежной полосы, где, может быть, окажется цепочка следов загадочного существа.

По словам буддийского монаха, которые с трудом переводил проводник-таджик, существо это не было загадочным, а, по его убеждению, в нем скиталась душа умершего человека, ждущая встречи с тем, в кого можно переселиться.

Все подсмеивались над монахом, но шли за ним.

— Вперед! — скомандовал зоолог. — Судя по отпечатку ступни, примат поднимался, как и мы.

— Если не шел спиной вперед, — заметил художник, щелкая фотоаппаратом.

— Не знаю, кто так движется, — пожал плечами зоолог.

— Говорят, леший. У него будто все навыворот…

— Эка выдумка! — возмутился Болотов. — Вам бы, дорогой Худ-Худницкий, сказки иллюстрировать, а не приматов с натуры писать! Леший! Чай не в лесу мы…

— В лесу понятнее. А чем он здесь питается? Зелень внизу осталась, — заметил художник.

— Монах говорит, ворует съестное, — пояснил проводник. — Мясо — нет. Овощи, хлеб берет.

— Ну и выдумщик этот монах! — отозвался Худниц- кий. — Скитающаяся душа у него есть просит, овощи ворует!

— Люди в горах йетти крепко не любят, — продолжал проводник. — Вонючий сильно.

— Воняющая душа! Это прелестно! — рассмеялся художник.

Зоолог повел носом:

— А и впрямь! Мне что-то запах чуется.

— И верно, — согласился художник. — Спросим охотника, у него чутье не наше.

Киргиз замыкал шествие и только теперь остановился перед следом:

— Ишь зверь какая вымахала! Однако ружье перезарядить надобно. Жакан нужна будет.

— Ни в коем случае не применять оружие! — запротестовал зоолог. — Наша задача взять его живьем. Это будет бесценная находка для науки!

— Находка? — проворчал охотник. — Ее давай, ищи. — И он остро огляделся вокруг прищуренными глазами на скуластом безбородом лице. — Есть запах. Плохой. Сверху несет.

— Возобновим подъем, — предложил Болотов. Двинулись дальше. Каждый шаг требовал усилий. Гнулись под тяжестью рюкзаков.

За один переход до снега так и не добрались.

Тщетно высматривали отпечатки огромной босой ноги. Девственный снег делал горный пейзаж еще своеобразнее.

— Здесь он, здесь, — говорит проводник. — Монах болтает, что скитающаяся душа его поджидает.

— Присутствовать при переселении душ! Совсем забавно! — заметил художник.

Зоолог был сосредоточенно молчалив.

Казалось, добыча была так близка. И неужели опять неудача, как и со всеми исследователями до него!

Разбили палатку.

Охотник умудрился раздобыть поблизости кое-какого сушняка, хотя, казалось, что здесь ничего не растет.

Вместе с проводником они разжигали костер.

Зоолог открывал консервы.

Пограничник вызвался сварить солдатскую похлебку. Собственно, голубоглазый Алеша Крючков уже не был пограничником, срок службы его кончился, и он мог отправляться домой. Узнав о цели бородатого зоолога, он подсказал Болотову, что задержанный на заставе монах может оказаться полезным в экспедиции, и вызвался сопровождать его.

Монах утверждал, что перешел границу, гонясь за йетти. И сумел убедить молоденького лейтенанта, начальника заставы, что выполняет данный в монастыре обет, и что-то добавлял о том, что «его душа совсем плохой, надо новый».

Перед палаткой монах уселся на камень и вдруг, к великому удивлению остальных, вытащил шахматную доску, вопросительно оглядывая подходивших к нему людей.

— Никак сыграть с кем-нибудь хочет. Так я могу. Зубы об меня обломает, — заявил художник.

Солнце садилось за недавно еще синюю гору, которая стала черной на фоне оранжевой, до невероятности яркой зари.

Болотов снисходительно наблюдал за игрой.

— А что вы думаете? — обернулся к нему Вин Виныч. — Игра-то эта из Древней Индии пошла. Вот и слоном он ходит только на одну клетку, как до европейского усовершенствования игры. Может быть, игра входит в программу самосовершенствования, каким они там в своем монастыре занимаются?

— Громоздятся что-то фигуры ваши. Преимущества не видно.

— Так ведь приходится приноравливаться к старинным правилам. Все наши дебюты — не в счет. И цена фигур, выходит, иная.

Монах потирал бритую голову и что-то говорил. Таджик-проводник был занят у костра, и понять слова монаха было невозможно.

— О чем это он? Может, про «свой плохой душа»? — шутил художник. — А мы ему сейчас кое-что покажем. Ну, любезный… — И художник двинул пешку на два поля вперед.

Монах замотал бритой головой и отставил вражескую пешку на поле назад.

— Дает понять: не зарывайся! — сказал зоолог.

— Да нет! Он напоминает мне, что два хода пешкой не в Индии, а у нас в Европе ввели. А жаль, такая комбинация могла получиться!

Внезапно художник нахмурился и одну за другой взял предложенные ему монахом фигуры, а потом смешал шахматы.

— Ему не за душой йетти надо было гоняться, а у одра Алехина, Капабланки или Петросяна стоять, авось их души к нему перекочевали бы.

Монах спрятал шахматы.

Из-за почерневшей горы в небо протянулись лучи.

— Глядите! — восторженно воскликнул художник. — Как на детском рисунке, но на настоящем небе, а не на бумаге!

Монах по-ребячьи радовался то ли заре, то ли выигрышу.

— Загляделся на такую красоту, вот и проиграл, — утешил зоолог.

— Да нет! Это оттого, что я в чужую игру играл. Не могу же я ему объяснить, как у нас в Европе фигуры ходят.

— Прошу к солдатскому ужину, — объявил пограничник, статный парень с умилявшими художника детскими голубыми глазами.

— Нешто поваром на заставе был? — спросил зоолог.

— А у нас каждый другого заменять должен. При необходимости.

— А с чего ты с нами увязался, с такими «аленушкиными глазами», а не домой отправился? — спросил художник.

— А я со школьной скамьи снежным человеком увлекался. И еще НЛО.

— Вот с НЛО мы тебе помочь не беремся, а снежного человека при твоей помощи я не только сфотографирую, но и маслом напишу.

— Вы думаете, поймаем?

— А пограничник на что? Как-никак нарушение границы!

— Лишь бы на следы наткнуться.

— Раз один след был. Другой сам придет, — заверил охотник.

— Давайте договоримся, — предложил зоолог. — Облаву устроим. Загоним, чтобы ему уйти некуда было, и там сеткой накроем. У вас сетка наготове?

— Есть сетка, — отозвался охотник, — барса для зоопарка ловил.

— То снежный барс, а тут снежный человек.

— Уж больно большой нога, — сказал проводник.

— Страшновато? — осведомился художник.

— Страшно не ходить. А ходить уже не страшно, — ответил таджик. — Монах говорит, что он мирный, не нападет, хоть и сильный.

Монах внимательно вслушивался в разговор, стараясь уловить его смысл.

Ложки поочередно опускали в котелок с похлебкой.

Скоро совсем стемнело, и только камни на тропе поблескивали в отсветах костра.

— Спроси, друг, монаха. Неужели клочка шерсти йетти никто не подобрал? Или кость подохшего?

Проводник спросил. Монах зажестикулировал, показывая на небо.

— Он говорит. Шерсть нет. Кто видел. Светло-серый. А кость совсем нет, йетти не умирают, говорит.

— Как не умирают? Бессмертные, что ли?

— Говорит, исчезают.

— Ну, полно врать-то! — возмутился художник и посмотрел на зоолога, ожидая поддержки. Но тот неопределенно пожал плечами.

— Ночью облаву делай, — вступил охотник. — Зверь ночная, далеко уйдет.

— Человек с йетти день поделили, — глубокомысленно заявил пограничник. — Мы, люди, днем. Он — ночью. Как и мы на границе.

— На ночную охоту разрешения дать не могу. Йетти сам по себе, а если с кем-нибудь что случится? — пробасил зоолог.

Дождались утра. И снова из-за гор, только с другой стороны, вырвались первые лучи, как на детском рисунке.

— Самый раз, — сказал проводник. — Йетти не только есть, йетти спать надо. А когда? Днем. Следы не исчезнут.

И следы не исчезли.

Преследователи наконец, к всеобщей радости, наткнулись на них. Они тянулись цепочкой, но было в них что-то особенное.

— Не по-нашему ходит, — сказал пограничник.

— Вроде как на одной ноге прыгал, — предположил художник. — Все следы на одной линии. Может, ногу повредил, бедняга.

— Тем легче будет беднягу вашего в западню загнать! — решил зоолог.

— Да нет! — возразил пограничник. — Что-что, а следы мы научились распознавать. Здесь и правая и левая нога. Вглядитесь.

— И правда, — согласился зоолог. — А почему на одной прямой?

— Как по канату шел! — заключил художник.

— Это уже интересно, — заявил зоолог. — Давайте, друзья, свернем и по следам пойдем.

Руководство охотой на йетти по праву взял на себя охотник. Он разделил группу на части. Зоолог с художником и монахом должны были заходить справа от четкой линии следов «канатоходца», а остальные — слева.

Охотник осмотрел ружье.

— Не вздумайте стрелять, — предупредил зоолог. — Только сетка!

— Будет сетка. Не ловчей барса зверь будет, — заверил охотник.

Приближались к каменной гряде, к которой вела прямая линия следов.

Недавние шахматные партнеры, монах и художник, шли впереди. Зоолог замыкал шествие.

Примат показался вдали неожиданно, словно вынырнул из-под земли.

— Мужик! Отменный мужик! — обрадованно воскликнул художник, нацеливаясь фотокамерой.

Он сфотографировал примата. Тот был, насколько можно было судить издали, огромного роста, мохнатый, словно поседевший, с шерстью светло-серого цвета, сутулый, как зоолог.

— Недаром я с вас хотел его портрет писать, — заметил художник.

— Гони! Гони его! Заходите каждый со своей стороны! — взволнованно командовал зоолог.

Преследуемому некуда было уйти. Следы на снегу изобличали его.

Монах радовался даже больше, чем вчера после выигрыша.

Застигнутый за камнем йетти, видимо, прикорнул там в сонном для него сиянии рассвета. Почуяв же приближение опасности, он выскочил из-за своего укрытия.

— Мужик! Истый мужик в охотничьей парке навыворот! — воскликнул художник. — Сутулый и заросший, как кое-кто! — Он радостно щелкал фотокамерой.

Йетти бежал в сторону. Он почти не касался снега, будто летя над ним.

— И как только при такой летучей походке следы его все же остаются? — заметил художник.

Зоолог уже бежал наперерез примату. Но бег его был тяжеловат по сравнению с убегающим.

— Гони! Гони его! — раскатисто звучал его бас. Охотник с таджиком, улюлюкая, тоже побежали наперерез беглецу.

— Там дальше должен быть обрыв в ущелье. Ему не уйти, — сказал пограничник, догоняя художника.

— Боюсь, он разрешения не спросит, — заметил на бегу художник.

Монах не отставал, даже забежал вперед, отчаянно жестикулируя.

Наконец гон завершился…

Йетти больше не показывался, затаившись за камнем, к которому вела прямолинейная цепочка его следов.

— Вот он где, канатоходец! — воскликнул художник.

— Берегитесь нападения, — предупредил зоолог.

— Не страшусь. Школу каратэ проходил, как и наш пограничник.

— Пока вы свои приемы готовить будете, он вас раздавит. В нем веса не меньше двух-трех центнеров!

Участники облавы сошлись, зайдя за камень с двух сторон. Дальше действительно был обрыв в ущелье. Охотник расправлял сеть.

— Бросьте мне контрольную веревку, — попросил художник, в котором проснулся опытный альпинист.

Подошли к огромному камню, за который заворачивали следы.

На камне виднелись какие-то знаки, оставленные или игрой природы, или бесконечно давними обитателями здешних мест.

Подходили сразу с двух сторон, затаив дыхание.

Обратной дорожки следов из-за камня не было. Загадочное существо — «огромный сутулый мужик в оленьей парке шерстью наружу», как назвал его художник, был там.

Охотник скомандовал, и сетку перебросили через камень. Она неминуемо должна была накрыть примата.

Художник крепко держал в руках контрольную альпинистскую веревку, закрепленную за сеть.

Не дыша, заглянули один за другим за камень. И застыли в изумлении.

Сетка лежала на притоптанном босыми ногами снегу, а примата не было…

— Что за наваждение! — воскликнул художник.

— Одна вонь остался. Совсем свежий вонь, — заметил таджик.

— Куда ж он делся? — растерянно спросил зоолог.

— Отсюда не мог по снегу уйти. Летает, видно, — предположил охотник. — Окаянная зверь. Хитрее барса.

— Любой птица заметна в небе, — заметил проводник.

— Нечто сверхъестественное. Похоже на НЛО, — заявил молодой пограничник.

— Какое тут НЛО! Его мы все бы видели. Диск, свечение… — отмахнулся Болотов.

Один только монах радовался неизвестно чему.

— Чего он? — спросил зоолог.

Монах бил себя руками в грудь и приплясывал.

— Странный монах, — покачал головой художник.

— Он говорит, — перевел таджик, — что йетти исчез, потому что нашел монаха и переселился в него.

— Здорово живешь! — восхитился художник. — Переселение душ у всех на виду! Отменно!

Зоолог поник, ссутулился и в самом деле стал походить на увиденного издали йетти.

— Самое скверное не только то, что мы его не взяли, а то, что ничего объяснить не можем.

— Нехороший место, — сказал охотник. — Худой знак на камне. Уходить надобно.

— Ну а как монах? Отпустим его с новой душой? — поинтересовался художник. — Пусть идет себе в дружественную нам страну.

— В Шамбалу? — спросил пограничник. — Вот туда бы попасть! — мечтательно добавил он и обратился к таджику: — Скажи ему, что может возвращаться в свой монастырь.

Но монах словно ничего не понял и уселся на маленький камень, вытащив из своего просторного одеяния шахматы.

— Хочет еще раз всадить мне на прощанье, — сказал художник. — Я теперь осмотрительнее буду.

И они, только что охотившиеся за мохнатым чудовищем, принялись за игру.

Остальные по-разному отнеслись к этому столь нежданному занятию. Пограничник с видимым интересом, зоолог с невозмутимостью, таджик и охотник с недоумением.

На этот раз монах смешал шахматы и заговорил быстро-быстро.

— Чего это он? — осведомился у проводника художник.

— Говорит, что совсем плохой душа к нему попала, хуже прежней.

Монах, уже не радостный, а удрученный, сделав приветственный знак рукой, стал удаляться.

— Не могли уж ему проиграть, — с укором сказал зоолог.

— Да, виноват я, — согласился художник. — Славный он все-таки. Не повезло бедняге. Видно, в этом йетти не капабланковская душа скиталась.

Фигурка монаха уменьшалась, словно на нее смотрели теперь в перевернутый бинокль.

Он взял одному ему известный курс через горы.

Глава 3 «ЛЕСНАЯ ЛЕДИ»

Бизнес есть бизнес.

Американская поговорка

Мистер Смит вернулся на ферму в самом мрачном настроении, с ввалившимися щеками и потухшим взором.

Банк отказал в ссуде. Грозила распродажа имущества — и конец фермерству.

Его жена, пухленькая Бетти, как всегда стараясь поддержать мужа, накрыла на стол и принесла бутылочку виски (осталась еще от Дня благодарения).

Смит сидел за столом в глубоком раздумье, опрокидывая стаканчик за стаканчиком.

Вдруг он отодвинул бутылку, встал, потирая плохо выбритые щеки, и отправился в свою комнату. Там он долго рылся, шурша бумагами.

Вернулся со старой пожелтевшей газетой в руках.

— Слушай меня внимательно, Бетти, — торжественно начал он. — Не тонет тот, кто умеет не только плавать, но и нырять!

— Я слушаю, — отозвалась Бетти, садясь на краешек стула.

Они жили здесь, в глуши, вдвоем, почти ни с кем не общаясь. Детей им Господь не дал.

Бетти преданно глядела на мужа и гадала: «Видно, с банком трудности, хотя он об этом ничего не сказал. Не хотел расстраивать. Он всегда такой! Все на себя берет, меня жалеет!»

Чарли многозначительно откашлялся и стал читать старое сообщение о том, что где-то на востоке некая супружеская чета ехала в автомобиле по шоссе и вдруг увидела, что ее сопровождает, летя рядом над пшеничным полем, диск, вроде блюдца. Автомобиль забарахлил и заглох. А «тарелка» опустилась на спелую пшеницу.

Сами не зная почему, супруги выбрались из машины и направились к «тарелке». Там их любезно встретили зеленые уфонавты, довольно уродливые подобия маленьких людей. Они стали подробно обо всем расспрашивать, попросили раздеться, чтобы исследовать обнаруженные земные существа, просвечивали их тела. И супруги видели собственные скелеты на экране. Потом им предложили полет в «тарелке» и доставили после воздушной прогулки к заглохшему автомобилю. Тот завелся, и супруги благополучно уехали восвояси.

Об этом необычном приключении, ставшем сенсацией, сразу же появились сообщения в прессе и по радио. Газеты захлебывались, героев дня приглашали в телестудии, и никогда еще скромные безработные не были столь популярными.

— Так начинается настоящий бизнес, — назидательно заключил Чарли.

— Какой же тут бизнес? — удивилась Бетти. — Ведь за интервью им не так уж много заплатили.

— А ты думаешь, дорогая, что их не захотят взять на работу в любую фирму? Если они будут торчать за прилавком, то это любому магазину о'кей — реклама! Как-никак в «летающей тарелке» побывали.

— Как же им поверили?

— А очень просто. Они нарисовали звездную карту, которую видели в корабле инопланетян, прилетевших с другой звезды. У них там все звезды по-другому расположены.

— И они запомнили? — простодушно удивилась Бетти.

— Это было признано неоспоримым доказательством.

— Ну конечно! — покорно согласилась Бетти.

— А сумеешь ли ты, моя дорогая, обслужить небольшой ресторан, если я его здесь открою вместо фермы?

— Обслужить? Как?

— Ну как? И за стойкой, и в зале, и на кухне. Помощников наймем. О'кей?

— Я готова, но… право, не знаю, кто поедет откушать в нашу глушь.

— А это уже моя забота, — глубокомысленно заявил Смит.

В редакции одной из газет Лос-Анджелеса «на ковер» к шефу-редактору были вызваны репортеры Том и Билл.

Редактор протянул им бумагу.

— Прочтите и покрутите мозгами, — сказал он. — Вы же мастера насчет сенсаций.

Том и Билл, по прозвищам «О'кей!» и «Окки-докки!», были полной противоположностью друг другу. Том — воплощение интеллигентности, учтивый, лощеный, всегда элегантный, разборчивый и в том, что делает, и с теми, с кем встречается. И все привыкли, что у него всегда все «о'кей!».

Билл же скитался по самым неподходящим местам, водил знакомство отнюдь не с благонадежными людьми, был он атлетически сложен и в юности увлекался боксом, но после перелома носа на ринге уже не появлялся. Был не дурак выпить в компании, а также без нее. Он был недурным фотографов и не расставался с портативной кинокамерой, подрабатывая в Голливуде, поставляя кое-каким фирмам снятые с натуры «сюжетики». Вид у него был благодушный. И у него все «окки-докки!».

Вместе репортеры вышли из кабинета и в коридоре прочитали врученный им материал:

«У нас на севере Калифорнии, где стоит моя процветающая ферма «дядюшки Чарли», как ее зовут вокруг, редко случается что-либо примечательное. Но все же случилось. Летающая тарелка приземлилась наконец и на моем поле, попортив мне всходы. Возмущенный, я направился к бездельникам, спускающим свой аппарат где ни попадя, чтобы потребовать возмещения убытков. Меня встретили маленькие зеленые человечки с большими головами и расположенными под углом глазами. Они оказались очень вежливыми и, узнав о моих претензиях, справились, что бы я хотел? Я им ответил, что прежде всего хотел бы хорошо выпить, а запасы виски на ферме кончились. Тогда они спросили, что я имею в виду под «виски». Я ответил «спиртное». Вопросы их могли показаться глупыми, если бы не были так умны. Они захотели узнать, что такое «спиртное». В школе единственное, что я выучил по химии, это «формула спирта». Я и начертил ее им тут же прямо на земле. Они прищелкнули языками и скрылись в своей «тарелке». Оказывается, для того, чтобы «синтезировать спирт». Они вынесли его мне в чудной какой-то бутылке. Я понюхал и по достоинству оценил их уменье. В общем, они оказались славными ребятами. Я научил их пить спиртное. Мы немножко выпили, и они побежали еще синтезировать спирт. Потом еще выпили. И они опять синтезировали. Но синтезировали они больше, чем мы могли выпить. Поэтому остаток я сливал в бочку, которую подкатил к «тарелке». И наполнил ее до краев. Они показали мне свою «тарелку» внутри. Она была забита всякими компьютерами и телевизорами. Но самой интересной была карта их звездного неба. Я как следует вгляделся в нее, думая, что это мне пригодится. Вернувшись к себе на ферму, которую мне удалось все-таки найти после прощания с уфонавтами, которые подпоили меня, черти этакие, и проспавшись, я по памяти нарисовал чужезвездную карту как доказательство своей встречи с инопланетянами. Пусть кто-нибудь усомнится. И эта карта пригодилась мне, когда я решил открыть ресторан «Инозвездный» в память о своей встрече с «тарелочниками». Бетти, это моя жена, взялась кухарить, а я объявляю, что каждый посетитель моего ресторана сможет попробовать спиртного, синтезированного пришельцами из космоса».

— И что вы скажете, Том? — спросил Билл.

— Если бы вас, Билли, не звали так же, как Шекспира, я не признался бы вам, что никогда еще не читал подобной чепухи.

— Но редактор велел нам причесать эту писанину. Неужели он хочет это публиковать?

— Вы, Билл, почти состарились на газетной работе и должны знать, что печатаемое по цене объявлений, будь то речь политического деятеля, выдержка из Библии, скабрезные анекдоты или любая нелепица, вроде той, что мы прочитали и несем в руках, оценке не подлежит. Они уже оценены тарифом для объявлений.

— Понимаю, фермер-ресторатор так рекламирует свое заведение?

— Вашей догадливости может позавидовать любой отгадыватель снов.

Они подошли к лифту, «но их догнал редакторский бой и передал им вызов редактора.

— Что это старику неймется сегодня? Уже дал нам работу. Чего ему еще надо? — заворчал Билл.

— Никогда не старайтесь понять босса, ибо не вы ему платите, а он вам.

Редактор, увидев репортеров, сказал:

— Вот что, парни. В этой чепухе, которую нам придется напечатать, поскольку она оплачена, что-то есть. Снаряжайтесь. Вам вдвоем придется поехать на север Калифорнии и найти эту дурацкую ферму Чарльза Смита, как числится в выписанной ему квитанции. Постарайтесь своим репортажем придать этому «объявлению» съедобный вид.

— О'кей, сэр! — сказал Том.

— Окки-докки! — заверил Билл.

— Не забудьте, Билл, захватить свою портативную камеру, может быть, снимете какого-нибудь чудака, который забрел в этот чудо-ресторан, чтобы испить чужезвездное горячительное. Но сами его остерегайтесь. В да «Берегите леса Калифорнии» и сопроводим ее несколькими вашими снимками, — предложил Том.

— Мне все равно что снимать, что дурацкий ресторан с его полоумными хозяевами, что леса, куда не добрался топор бизнесмена.

— Впервые слышу от вас такую исполненную истинной мудрости тираду, — отозвался Том.

Они нашли на карте лес в сотне миль от фермы и тронулись в путь.

Их сразу поразила девственность этого места, словно о нем забыли деловые люди Америки.

— Может, зверя какого-нибудь в объектив поймаем. Тогда дадим на целую полосу, — мечтал Билл.

Они вышли из машины.

Деревья росли так близко друг к другу, что в глубине леса трудно было что-либо разглядеть. Вдруг Билл схватил Тома за руку:

— Смотрите. Я нацеливаю камеру.

Совсем близко, спиной к ним, вполоборота, стояла совершенно нагая женщина внушительного роста, покрытая короткой золотистой шерстью, как у антилопы.

Спутанная копна волос на голове могла выглядеть своеобразным головным убором. Четко обозначенная выпуклость груди заканчивалась темным соском.

— Может быть, леди в волосатом трико? — прошептал Том. — Сложена, как богиня.

— Это чудище-то лохматое? — словно потеряв голос, прохрипел Билл, включая свою кинокамеру и с профессиональной сноровкой начиная снимать.

Услышав стрекотание камеры, лесная женщина напряглась, повернулась спиной и, казалось бы, не спеша, но с огромной быстротой стала удаляться, чуть покачиваясь на бегу.

— Какая грация! Она прекрасна! — воскликнул Том.

— Я бы не решился сказать такое о горилле, — заметил Билл, бросаясь следом за неведомым существом.

Он налетел на куст, который только что преодолело лесное существо, споткнулся и упал, продолжая снимать.

Лесная женщина мелькала за деревьями, слишком частыми, чтобы как следует разглядеть ее.

— Нет, какова! — не переставал восхищаться Том. — Я не разглядел ее лица…

— Может быть, морды? — вставил, все еще лежа на земле, Билл.

— Вы не скажете так о пантере. Она прекрасна, эта «Лесная леди»!

— А вы заметили, что сравняться с ней вы могли бы, лишь сев мне на плечи?

— Все равно! Это говорит лишь о том, что мы с вами пигмеи.

— Как-никак, но эти пигмеи привезут шефу ленту о бигфуте.

— О мисс Бигфут, о «Лесной леди», — поправил Том, помогая Биллу подняться.

До машины ему пришлось тащить Билла чуть не на себе. Повредил-таки ногу.

— Большая нога бигфута, да еще женского пола, стоит подвернутой ноги, — бодрился Билл.

Пришлось заехать к «дядюшке Чарли», убедиться, нет ли перелома.

Смит, узнав о бесценных кинокадрах лесного чудища или «Лесной леди», потребовал, чтобы ему была продана копия ленты, которую он будет прокручивать здесь приезжим туристам. Ему очень хотелось посмотреть на это самому, но пленку предстояло сначала проявить. И репортеры уехали.

Первая демонстрация ставшей знаменитой во всем мире ленты состоялась в редакции газеты.

Шеф газеты был очень доволен, заявив, что лента сразу и «о'кей!» и «окки-докки!».

К сожалению, изображение «Бигфутши» или «Лесной леди» не всегда было отчетливым, а местами (когда Билл упал) прыгало по экрану, но плавный бег «живой прародительницы» был изящен и вызывал общий восторг.

Впоследствии шеф-редактор сдержал свое слово и Том попал в Россию. Он подарил копию нашумевшей ленты Центральному Дому литераторов, где московские писатели впервые увидели ее, много раньше, чем впоследствии и советские телезрители, которым в одной из передач показали ее фрагменты.

Чарли Смит продал свою ферму и открыл ресторан под названием «Лесная леди», где приезжающим в изобилии туристам демонстрировалась лента о загадочном лесном существе.

Дела его, по всей видимости, шли хорошо, и он уже намеревался построить у ресторана небольшой отель для приезжающих, не теряющих надежду самим увидеть «Лесную леди».

Он мечтал о восковой фигуре мисс Бигфут у входа в отель, подбирая подходящие шкурки, чтобы все выглядело «о'кей!».

Глава 4 ВОДОПАД

Таинственные вещи еще нельзя назвать чудесами.

И. В. Гёте

В геологической партии было две Тани. Одна — «геолог от рождения», с раннего детства что-то искала, куда-то стремилась и, наконец, нашла себя в разведке земных недр. Сильная, неутомимая, мужественная, она занималась даже тяжелой атлетикой и каратэ. Мужчин держала на расстоянии.

Другая не уступала ей в стремлении куда-то идти, что-то искать, но была женственной и казалась поразительно юной, любила всем нравиться, и никто не верил, что у нее трое внуков, рассматривая такое утверждение как вид присущего ей кокетства. По образованию инженер, преподавала в техникуме электротехнику и после выхода на пенсию (во что трудно было поверить!) увязалась с геологической партией в качестве… повара. Обе были Сергеевны, и это затрудняло обращение к ним. Не называть же их по номерам!

Начальник партии, Сергей Сергеевич, неугомонный мечтатель, считал геологию познанием сокрытой Эльдорадо, которую именно ему надлежит найти. Его завидный рост, как говорили, способствовал этому, обеспечивая широкий обзор местности, а длинные ноги не знали устали, отмеривая километр за километром. Он носил шкиперскую, уже серебрящуюся бородку, оттенявшую тщательно выбритое загорелое лицо. К обеим Таням он относился одинаково ровно. В одной ценил рвение и выносливость, другая привлекала своей жаждой приключений.

На первом же привале у костра он объявил в сочиненном им стишке:

Куда ни кинь, куда ни глянь,

Повсюду очень много Тань.

Всем для удобства и для дела

Впредь называть ее Танела.

И он жестом указал на Таню вторую.

Первая Таня метнула на него укоризненный взгляд. Она сама не прочь была носить такое необычное имя.

И с тех пор в партии появились Таня и Танела.

Танела была довольна, когда ее новое имя произносили на итальянский лад — Танелла, по инициативе Сени-очкарика, который знал все на свете. Он всегда вызывался помочь ей в стряпне: чистил картошку, ходил за водой, конечно, если не уходил со всеми в поход.

Танела обожала встать раньше всех, еще до рассвета, надеть ватник (в горах по утрам ох как холодно!) и выйти из палатки, чтобы увидеть, как восходит солнце.

Она смотрела на восток, где разгоралась заря, на фоне которой зубцы гор представлялись ей фантастическими фигурами, больше всего людьми-исполинами, запрокинувшими головы, чтобы тоже любоваться раскаленным краешком солнца. И тогда в ее воображении далекие уступы и вершины действительно начинали напоминать очертания человеческих голов. Она даже различала носы, подбородки, лбы… Те, что были ближе к восходящему светилу, становились особенно отчетливыми, окруженные раскаленной каемкой.

Солнце всходило, и все преображалось в горах. Исчезали ночные тени, все вокруг наполнялось светом и теплом. Ватник приходилось снимать, встречая пробуждающихся геологов веселой улыбкой во время проделываемой ею утренней гимнастики.

— Аэробика в горах! — смеялся Сергей Сергеевич.

Сеня-очкарик вставал позже всех. Он был любитель поспать и постоянно с покорным видом выслушивал упреки Сергея Сергеевича. Танела заступалась за него, говоря, что ему не надо ходить за водой, она сама принесет.

Таня-геолог, конечно, была уже на ногах и, увидев, что Танела занимается аэробикой, каждый раз убеждала ее поучиться у нее особым приемам, которые должна знать каждая способная к самообороне женщина.

Танела уступала, и Таня-геолог незаметным движением бросала ее наземь, смеясь поднимала и целовала. И обучала еще более действенным против мужчин приемам.

Сергей Сергеевич хмурился и торопил выходить на маршрут.

— Тоже нашли где цирк устраивать, — ворчал он, любуясь, однако, ловкостью и изяществом двух женщин.

Сеня-очкарик говорил, что он сам охотно поучился бы у Тани, но боится разбить очки, а без них ничего не видит.

Кулинарные познания Танелы были не велики и заменялись старанием и заботой о товарищах.

К этому времени все мясные консервы кончились, и Танеле предстояло приготовить без помощи ушедшего в поход очкарика по собственному вдохновению овощную похлебку «а-ля Танела».

Тихо напевая, она вскрыла банки с овощами, почистила остатки картошки, разложила все на доске в палатке, потому что снаружи накрапывал дождик.

Потом вышла наружу и восторженно вдохнула пьянящий горный воздух.

Выглянуло солнце, и все заискрилось вокруг, словно посыпанное мелко истолченными бриллиантами.

Надо было сходить за водой к протекавшему внизу ручью.

Танела взяла пластмассовую канистру и по-девичьи, вприпрыжку, помчалась к спуску.

Склон был крут, камешки, озорно перегоняя друг друга, сыпались вниз.

Танела напевала что-то смешное, пришедшее ей в голову, и, сама не зная чему, смеялась.

Настроение было отличное. Она ощущала себя юной, полной сил, радости, веселья. И к ней никак не относились строки Сергея Сергеевича, которые он, как поэт, адресовал самому себе:

Скажу: беда, когда седым

Ты остаешься молодым!

К тому же седина у Танелы не просматривалась в ее коротких курчавых волосах.

Чуть ниже ручеек обрывался маленьким водопадом.

Танела не могла упустить случая, чтобы не полюбоваться такой красотой, и стала спускаться вдоль ручья.

Водопад был прелестен!

Вода срывалась с уступа, который был выше Танелы.

Внизу всеми цветами переливалась в брызгах радуга.

В голову Танелы пришла мысль, что если нельзя искупаться в мелком ручье, то водопад словно создан для того, чтобы принять в его струе природный душ! Притом на горном воздухе!

Чудо!

И, не долго думая, Танела сбросила с себя одежду, благо на километры вокруг никого нет, и отважно вошла под низвергавшуюся ледяную струю. Если бы она не закаляла себя купаньем в проруби, то выскочила бы на берег, как ошпаренная. Но теперь Танела наслаждалась этим естественным даром природы, приготовившей ей такой сюрприз. И она задорно смеялась этой выдумке.

Но вдруг словно кожей ощутила на себе чей-то нескромный взгляд.

Испуганная, оглянулась, но никого не заметила.

Неужели кто-то, бессовестный, притаился в камнях?

Сконфуженная, она согнулась, по-женски стыдливо стараясь прикрыть себя руками, и выбралась на берег мокрая, скорее набрасывая одежду.

Намеренно не оборачиваясь, в полный голос напевая, она стала набирать воду в канистру, подставив ее горловину под льющуюся сверху струю.

Наполненная канистра оказалась изрядно тяжелой, особенно если подниматься с нею по крутому склону. И Танела вспомнила про очкарика. Пригодился бы теперь…

Но вот и палатка! Дотащила воду сама. Можно заняться костром. И как это мужчины умудряются разжигать его с одной или трех спичек? У Танелы ушло их куда больше, хоть она и раздувала щеки, как меха, чтобы не дать исчезнуть огоньку в намокшем хворосте.

Провозилась она с упрямым костром довольно долго. И наконец, одержав над ним победу, удовлетворенно повесила над клубами дыма котелок и направилась в палатку, где ждали ее заготовленные овощи для задуманной похлебки.

Откинув входной полог, застыла в изумлении.

На земле, скорчившись и спрятав лохматую голову в высоко поднятые колени, словно окоченев, сидело волосатое чудовище, от которого дурно пахло зверьем…

Вокруг валялись пустые, открытые Танелой и выеденные «гостем» банки. Доска с нарезанными Танелой овощами была пуста.

Гнев и ужас объяли Танелу.

Задремавшее существо, сожравшее все за шестерых, вскочило, упершись головой в верхний полог палатки.

Танела вскрикнула.

И тогда оно стало таять в воздухе, становясь прозрачным, и исчезло.

Снаружи послышались крики:

— Вот он, снежный человек! Держите его, ловите!

К окаменевшей Танеле подбежала Таня-геолог.

— Он не ударил тебя, не ушиб, когда протискивался из палатки?

— Он не мог выйти. Я загораживала выход. Он просто исчез.

— Как исчез, когда мы все его увидели вдалеке от палатки? Он побежал в горы, сутулый такой, лохматый, но похож на человека.

— Похож, — подтвердила Танела. — И съел все за шестерых. — И она заплакала.

— Чего ты ревешь?

— Он сидел здесь и спал, обожравшись.

— Ну и что? Все равно это редкий случай свидетельства.

— Да, а куда он исчез?

— Проскочил мимо тебя и удрал, — решительно объяснила Таня.

— Он бы толкнул меня, я бы почувствовала.

— Да ты обмерла со страху.

— И вовсе я не испугалась.

— Тогда не реви.

— Мне ребят жалко. Без обеда остались.

Подошел Сергей Сергеевич и досконально расспросил Танелу, сокрушенно покачав головой при ее утверждении, что гоминоид не выскочил, а исчез.

— Не в себе ты, — заключил он. Танела очень обиделась.

Но Сергей Сергеевич, чтобы утешить ее, сказал:

— Или надо допустить телепортацию.

Гоминоида долго искали, но он даже следов не оставил на каменистом склоне, по которому, как все видели, бежал.

Вечером у костра обсуждали случившееся.

Танела стояла на своем. Он исчез, а не прошел мимо нее.

Тут вмешался Танелин воздыхатель, очкарик-эрудит, славившийся тем, что наизусть знал старинный энциклопедический словарь Павленко и следил за всеми публикациями об НЛО, полтергейсте и снежном человеке. Он сказал:

— Все ясно. Танела абсолютно права. Он исчез. Но исчез только для нее, сделался невидимым. Это экстрасенсорика! Мы, в отличие от далеких предков, создав цивилизацию, утратили былые качества. А предки наши могли внушать, что они невидимы. Это было им необходимо для выживания. И даже теперь известны, не знаю уж как их назвать, фокусники, иллюзионисты, так называемые ниндзя, овладевшие этим необычайным искусством. У китайцев можно многому поучиться и поражаться без конца. Как-никак старейшая цивилизация на Земле.

— И что же, он загипнотизировал Танелу и проскользнул мимо нее незамеченным? — спросила Таня.

— Он обдал бы меня своим запахом. А этого не было, — твердила Танела.

— Он просто в совершенстве владел искусством «ниндзя», — закончил очкарик.

Уснуть в лагере долго не могли. Сергей Сергеевич даже поставил «ночной караул», сменявшийся каждые два часа.

Танела тоже хотела дежурить, но ее освободили, впрочем, как и атлетическую Таню, к ее негодованию, кстати сказать.

А наутро возобновились геологические будни. Группа разошлась по своим маршрутам. Снежного человека решили не искать.

Танела придумывала, из чего сообразить обед.

Сергей Сергеевич позволил использовать НЗ, и обед должен был получиться.

Танела отправилась вчерашним путем за водой к водопаду. Там удобнее всего было заполнять канистру.

Она держала под струей канистру, невольно ежась, как от холода, хотя под струю не становилась. И вдруг услышала шорох шагов, обернулась и увидела «его», огромного, лохматого, сутулого.

Танела выронила канистру и вскрикнула.

А мохнатый великан схватил ее своими лапами и, прижав к покрытой шерстью груди, понес куда-то.

Танела пыталась кричать, но в рот попадали противные шерстинки, которые она с негодованием выплевывала. И воняло от похитителя зверьем, как вчера…

Она в отчаянии била кулаками по волосатой туше, но похититель не обращал на это никакого внимания.

Он нес ее долго. Танела устала сопротивляться и только поражалась силе и ловкости этого существа. Оно взбиралось на немыслимые кручи. Так, что голова кружилась…

Но что будет с нею? Что надо от нее этому «человеку пещерному»? Растерзает он ее или еще что-нибудь учинит? Не станут ли когда-нибудь ученые гоняться за нею, как за «пещерной женщиной»? И она сквозь невольно выступившие слезы улыбнулась.

Похититель осторожно опустил ее на землю.

Танела увидела перед собой пещеру и усмехнулась мысленно: «Вот и ваше логово, пещерная женщина!» Эх, если бы на ее месте оказалась Таня-геолог, она бы показала этому негодяю, что такое женщина, владеющая приемами каратэ.

Чудовище не выпускало из своей лапы Танелину руку и внимательно рассматривало ее.

— Ну, что воззрился? — обратилась к нему Танела, словно он мог понять ее слова. Но ведь разговаривала же она дома со своим боксером Бемсом.

Лохматый зверь, не выпуская Танелиной руки, внимательно вслушивался в ее голос и совершенно так, как Бемс, когда она с ним говорила, чуть склонил конусообразную, с гребнем на вершине голову. «Как у гориллы», — отметила про себя Танела и продолжала:

— Любуешься? Дурак! Ты подсматривал, как я купалась? И не стыдно тебе? Зачем меня утащил? Думаешь, нарожу тебе мохнатых зверят? Дудки! Не выйдет! Я уже давно бабушка! Понятно?! И ничего-то ты не понимаешь, а еще на меня позарился. Балбес!

Зверь-человек внимательно смотрел на Танелу, слушал.

— Попробуешь, пожалеешь! Меня Таня кое-чему научила. Чтобы понять меня, тебе надо миллион лет прожить и превратиться в человека. Вот так. А то сейчас не то медведь, не то цирковой силач! Противно, право! Мне гадко! Это ты можешь понять, чучело мохнатое? Молчишь? Нечего тебе сказать, даже если бы и умел. Научиться надо мыслить, прежде чем женщин воровать. Я тебе не цветная капуста!

Так провела пленница, которую все держал за руку ее похититель, весь день, не раз принимаясь говорить с ним, как привыкла говорить с Бемсом. Тот понимал. Может быть, и этот поймет.

Геологи, вернувшись и не застав Танелу, всполошились.

Очкарик нашел у водопада, куда Танела ходила за водой, брошенную канистру и, что было особенно страшно, свежий след огромной босой ноги. Все ходили рассматривать его.

Ясно, что гоминоид подкараулил здесь свою жертву.

— Но зачем? Зачем?! — в отчаянии восклицала Таня. — Может быть, он сейчас терзает ее, рвет на куски! Жутко представить! Я думала, что страшные обезьяны только в американских фильмах похищают прелестных девушек! А тут… — И она замолчала.

— К сожалению, — сказал особенно встревоженный очкарик. — Если в американском фильме это голая выдумка, развлекательный прием, то, увы, у некоторых наших народностей похищение невест — давняя традиция.

— Ну, это человек похищает человека, а здесь!… — воскликнула Таня.

— А здесь, увы, сама действительность. Не так давно в Петергофе на конференции, посвященной гоминоидам, упоминалось, что кавказский его тип, возможно, произошел от скрещения с человеком.

— Типун тебе на язык! — возмутилась Таня. — Я и думать об этом не хочу.

— Тем не менее американские кинематографисты вполне могли заимствовать ситуацию, правда сделав ее невероятной от несоответствия размеров обезьяны и девушки, но реальной, основываясь на поведении гоминоидов на Кавказе, то есть здесь. Право художника! Так что наш снежный человек, очевидно, следовал установившейся традиции своего племени. В Абхазии даже сохранились могилы таких «гибридов», если так можно сказать.

— Замолчи! Слушать тебя не хочу. Сергей Сергеевич, прикажите ему замолчать. И решите, как действовать. Надо разыскать Танелу и не стесняться с этим извергом мохнатым. Не мы ему войну объявили, а он нам, похитив Танелу.

С Таней согласились все, и началось планомерное прочесывание гористой местности. Снежному человеку, попадись он геологам, не поздоровилось бы.

Солнце клонилось к западу. Темнота в горах наступает без сумерек, накроет тень горы, и сразу звезды в небе.

И только когда стемнело, «он» отлучился. Танела попыталась бежать, но каждый раз перед нею вырастала темная громадина со светящимися глазами и мохнатая лапа хватала ее за руку.

«Он» принес ей каких-то кореньев. Угощал. Заботился!

Танеле давно хотелось есть, но, попробовав угощение, выплюнула его, как выплевывала до этого попавшие в рот шерстинки.

«Он» все видел в темноте и, как показалось Танеле, огорчился, если такое чувство можно было приписать подобной зверюге.

На второй день «он» заглянул в пещеру и вынес оттуда банку мясных консервов, которую спер, конечно, может быть, у той же Танелы во время прошлых привалов.

Банка была вскрыта, но не тронута. Не по вкусу, очевидно, пришлась.

Но Танела, забыв обо всем, как Людмила, плененная Черномором, «подумала и стала кушать», притом с завидным аппетитом.

А «он» продолжал любоваться Танелой, не спуская с нее глаз.

А утром на третий день сгреб Танелу в охапку, взял ее под мышку, как ребенка, и опять куда-то понес.

Возмущенная Танела пыталась сопротивляться, дрыгала ногами, била его кулаками, но «он» отвечал на это таким сжатием своей могучей волосатой лапы, что у Танелы дух перехватывало, и вскоре она поняла, что так ничего не добьется. Она старалась заметить, где и куда «он» ее несет.

Все казалось незнакомым.

К величайшему удивлению Танелы, они оказались у того самого водопада, где она купалась и откуда потом «он» украл ее.

«Он» опустил ее на землю и показал лапой на струю, лившуюся с уступа.

— Ишь ты! — возмутилась Танела. — Ему понравилось! Хочет еще раз голенькую! Не пройдет такой номер!

Как не гневалась Танела на мохнатое чудовище, но, чувствуя свою беспомощность, села и, уткнув голову в колени, горько заплакала. Единственное, что она могла сделать, это не показаться ему еще раз принимающей ледяной душ.

Она ожидала, что «он» применит насилие. Слезы уже не текли, но плечи вздрагивали.

Но когда она почувствовала прикосновение, то вздрогнула уже всем телом. Чего еще ждать от чудища? Опять унесет в свою берлогу? Или заставит раздеться, сорвет одежду?

Кто-то тряс Танелу за плечи.

Она оглянулась, но вместо мохнатого чудовища увидела Таню-геолога, встревоженную, готовую сражаться, биться с кем угодно.

Пустая канистра, с которой она пришла сюда за водой, лежала у ее ног.

— Убежала? — спросила Таня. — Ну, молодец! Как тебе удалось? Применила мой прием?

Танела отрицательно покачала головой.

— Почему не применила? — допытывалась Таня.

— Потому что «он» хороший.

— Хороший? — не поверила ушам Таня.

Танела улыбнулась и сказала:

— Нет, правда, хороший. Лучше многих людей.

К женщинам подошли Сергей Сергеевич и очкарик.

— Ой, Танела, мы тут извелись. Я себе простить не мог, что оставили мы тебя одну.

— А она довольна! — раздраженно сказала Таня. — Ей, видите ли, понравилось это приключение.

— Ты что, бродила где-нибудь?

— Нет, «он» утащил меня.

— Куда?

— К своей пещере.

— Я так и думал, — сказал очкарик. — Не зря на конференции в Петергофе говорили о таких случаях!

— Молчи ты! — сердито обернулась к нему Танела. — Не все люди поступили бы, как «он».

Сергей Сергеевич, погладив свою шкиперскую бородку, глубокомысленно произнес:

— Тут она права. Не все люди, в частности здесь, в Закавказье, проявляют такой гуманизм, как этот гоминоид. И мне вспоминаются давние стихи поэта:

Умом не поверить!

А сердцем вовек,

Что хуже нет зверя,

Чем зверь-человек.

— А «он» вовсе не зверь! — решительно заявила Танела.

Глава 5 СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ

…Там чудеса, там леший бродит…

А. С. Пушкин

В московской квартире Танелы зазвонил телефон.

— Могу я попросить Татьяну Сергеевну Займовскую? — послышался мужской голос.

— Я вас слушаю, — отозвалась Танела.

— Говорят из АПН. Нам позвонили из Калифорнии. Американский журналист хотел бы взять у вас интервью. Может ли он прилететь к вам из Лос-Анджелеса?

Танела опешила. Такого она никак не ожидала.

— Конечно, — пролепетала она, — если вы находите нужным…

— Тогда он завтра прилетит. И сразу к вам. К двенадцати часам. Спасибо.

Танела что-то сказала еще, но в трубке уже слышались короткие гудки. Очевидно, в АПН люди занятые.

И в доме начался переполох. Зять был в командировке, и Танела вызвала в помощники своего неизменного очкарика Сеню.

Требовалось восстановить для приема кабинет Танелиного отца, покойного профессора, видного почвоведа. Мебель оттуда с годами перекочевала в другие комнаты.

Вместе с дочерью ломали головы, надо ли угощать иностранца? И чем в наше-то время? Вспомнили, что в американских фильмах каждая встреча героев сопровождалась вопросом: «Что будете пить?»

Решили, что Танела предложит коньяк. А закуски к коньяку не надо.

Приехал преданный очкарик Сеня и помог перетащить в теперешнюю детскую комнату старинные тяжелые кресла, когда-то обитые кожей, ныне замененной более «современным» материалом. Женщины «для маскировки» накрыли их ковриками, оставшимися от Танелиной мамы.

Троих детей Галя, дочь Танелы, решила отвезти на дачу к другой бабушке. К сожалению, загородный телефон там еще с лета не работал из-за вышедшего из строя кабеля, в котором никак не могли найти повреждение. Пришлось ехать без звонка.

Как-никак квартира будет свободнее и шума меньше.

Сеню Танела попросила присутствовать. Пригодится его английский язык. Эрудит! Из АПН ничего не сказали, будет ли переводчик.

Ровно к двенадцати часам к дому Танелы, старинному, московскому, с былым парадным входом, ныне обшарпанным, подкатил «мерседес». Из него вышел элегантный американец, уже седой, но бодрый, подтянутый, и направился к подъезду, где когда-то стоял швейцар с бакенбардами у лестницы, устланной коврами, которой теперь больше всего стыдилась Танела.

Танела сама открыла дверь. Сеня выглядывал из кабинета.

— Мисс Танела? — приподняв шляпу, спросил американец.

— Прошу вас, сэр, — пригласила Танела, смущенная тем, что он так назвал ее. — Это мое «полевое имя», а я просто Татьяна или Таня.

— О'кей! У нас рекламная известность у Танелы, первой женщины, общавшейся с бигфутом, и разрешайте мне вас так называть, — на неплохом русском языке произнес гость, добавив: — А я — Томас Гри. Мой дед из Прибалтики. Собственно, правильно было бы Грис, но в Штатах принято урезать фамилии. Меня называли все Том, как моя русская мама.

— А это Семен Коганчук, геолог, который тоже видел снежного человека.

— О-о! Бьютифул! Прелестно! Сразу два очевидца в одном интервью — это желаемый успех! Моя газета самая многотиражная в стране, и она без политики.

Усевшись в кресло напротив Танелы (Сеня устроился за тяжелым письменным столом), американец, любуясь Танелой, галантно произнес:

— Я весьма признателен вам, мисс Танела. Я еще у дверей понял, что это вы, и совсем разделяю… гм-м… как это сказать, ошеломление бигфута или гоминоида, хотя я всего лишь его самый дальний родственник, разумеется, если это оправданно. Надеюсь, бигфут думал так, глядя на вас?

Танела не успела ответить. Наружная дверь открылась, и в комнату с шумом вбежали трое ребятишек, два мальчика и девочка с большим бантом. Увести их спешила смущенная Галя.

— О-о! Бьютифул! Какие прелестные у вас племянники! — воскликнул гость.

— Это мои внуки, — призналась Танела.

— Внуки? — изумился Том Гри. — Мои читатели должны мне во всем верить. Не ставьте меня в трудность. Я намеревался помещать ваше фото на всю газетную полосу.

Танела рассмеялась:

— А это моя дочь Галя.

— Вы так походите обе на… как это… разделенных «сиамских близнецов».

— Нет, я много старше.

— Такое преодоление возраста не менее интересно, чем свидание с бигфутом, о котором надеюсь услышать.

Галя увела детей, никак не понимавших, почему у них забрали комнату? И почему та бабушка куда-то уехала?

Американец продолжал выражать свое восхищение:

— Я готов понять «пещерного человека», который, подобно Зевсу, в образе быка, похитил прекрасную Европу.

— Зевс? — задумчиво повторила Танела. — Я никак не могла придумать ему имя. Но Зевс — громовержец… — с сомнением продолжила она.

— И сластолюбец, — вставил Сеня. — Наш гоминоид гуманнее.

— Гоминоид гуманен? Прекрасное звукосочетание для газеты! Шеф-редактор будет доволен. Когда он довольный, он посылал меня в Россию. В первый раз я привозил снятую нами ленту в калифорнийском лесу о бигфуте, «Лесной леди».

— Так это вы ее видели, господин Том? — оживилась Танела.

— О-о, просто Том! Мы снимали ее вместе с моим другом Биллом, но, к сожалению, не имели никакого общения с нею, в отличие от вас, мисс Танела, имевшей с бигфутом собеседование…

— Собеседование? — рассмеялась Танела. — К сожалению, это была игра в одни ворота. Я говорила с ним, таким же бессловесным, как этот мой пес, — сказала она, лаская подошедшего к ней боксера с устрашающей мордой и добрыми глазами. — Правда, милая собака?

— Чудная, и бессловесность ее — ценное свойство, каким я, увы, не обладаю. А репортеру уши нужнее, чем язык. Надеюсь, ваш «бессловесный в горах» все же мог понимать вас?

— Мне стало бы его жалко, если бы он понял. Я такое ему наговорила!

— Вы могли бы это повторить?

— Даже Бемсу не решилась бы.

— А если бы встретились с подобным тому вновь?

— Появилась такая возможность. Сеня, расскажи.

И Сеня свободно по-английски рассказал американцу, что Общество криптозоологии, базирующееся в Петергофе под Ленинградом, снаряжает по первому снегу, на котором видны будут следы гоминоида, экспедицию для его «отлова». Танела боится, как бы не причинили ему вреда. И решила непременно отправиться с этой экспедицией.

У Тома загорелись глаза.

— Это весьма выгодный бизнес! — заявил он. — Я телеграфирую об этом шефу-редактору в Лос-Анджелес. Пусть пришлет мне моего Билла с видеокамерой. Надеюсь, нас примут в экспедицию?

— Я не знаю, — признался Сеня. — Танела добилась, а я, конечно, вместе с нею. Не отпускать же ее одну!

— Так и мы с вами. Сейчас мисс Танела расскажет о своем приключении, а я, с ее позволения, включу магнитофон.

— Право, не знаю. Я страшно испугалась, но еще больше разозлилась. Может быть, это и спасло меня.

— Пожалуйста, во всех ничтожных подробностях. Журналист поставил на стол перед Танелой маленькую коробочку, сказав:

— Это, конечно, крупнее обычного подслушивающего устройства. Но качество записи лучше.

Танела стала рассказывать, а мужчины не спускали с нее внимательных глаз.

Галя вошла с подносом, на котором стояла заветная бутылка коньяка и лежал нарезанный ломтиками лимон.

Но этого не потребовалось. Оказывается, Том из боязни запоя не пил, в чем простодушно признался. А Сеня был не в счет.

Участники предстоящей экспедиции собрались в Петергофе, в русском переводе «Петродворце», на Библиотечной улице в доме № 2, где приютилось Общество криптозоологии.

Танела познакомилась с вернувшимися с Памира бородатым зоологом Алексеем Федоровичем Болотовым и его спутниками: киргизским охотником Чингизом Казаевым и бывшим пограничником Алешей Крюковым. Им не удалось захватить йетти в горах, о чем они подробно рассказали не только Танеле и Сене, но и американским журналистам, примкнувшим к экспедиции, Тому Гри и Биллу Стрему, срочно прилетевшему из Калифорнии.

Начальник готовящейся экспедиции криптозоолог Владимир Алексеевич Сафронов задерживался в Ленинграде, в университете, и непоседливая Танела предложила американцам посмотреть петергофские фонтаны. Те с охотой согласились.

Первый снег, который был так нужен экспедиции для обнаружения следов «человека пещерного», уже выпал на севере Ленинградской области. А здесь туристский сезон еще не кончился. И Танела могла показать фонтаны, хоть и не во всем блеске (некоторые уже начали ремонтировать), но наряженные в кринолины дамы из прошлого в сопровождении кавалеров в париках и камзолах еще разгуливали по аллеям. Билл, за годы превратившийся из атлета в толстяка, усердно снимал их видеокамерой.

Танела лукаво затащила своих гостей под «грибок», и вдруг по всей его окружности полилась сверху вода, прозрачной стеной отрезав находящихся под «грибком» от аллеи парка.

Том хмурился, а Билл хохотал. Танела с визгом проскочила сквозь водяную стену, и американцы пробежали вслед за нею под струей воды, стряхивая потом ее со своих костюмов.

Сеня наблюдал эту картину со стороны, не поддавшись озорству Танелы.

К вечеру вернулись на Библиотечную улицу, где произошло знакомство с криптозоологом Сафроновым.

Владимир Алексеевич с явным неудовольствием узнал, что с ними отправятся еще и два американских репортера.

Солидно и веско разъяснил он своим спутникам высокие цели экспедиции, заявив, что ради большего они не должны останавливаться перед малыми потерями. Поэтому они берут с собой опытного охотника. Любой ценой надо добыть доказательство существования снежного человека, чтобы спасти весь этот вид, вытесняемый из экологических ниш цивилизацией. Требуется экземпляр этого животного, живого или дохлого, его шкура, скелет, череп…

Тут Танела не выдержала и вмешалась:

— Не напоминает ли это те черепа, которые раскапывают то и дело из захоронений, преступно вскрытых тоже ради «высоких» целей?

— Я просил бы обойтись без неуместных аналогий! — вскипел Сафронов.

Закончив наставления, начальник экспедиции попросил Танелу задержаться.

— Я думаю, что ваше кавказское приключение, — начал он, когда они остались одни, — не дает вам право судить о том, что было и что будет.

— К вашему сведению, я — бабушка. Но за свои устремления прозвана будушкой. Кажется, у вас тоже есть внуки, и вас вполне можно прозвать бедушкой.

Сафронов сдержался».

— Чтобы не оказаться нам всем бедушками, надо видеть, куда тянут нашу страну, под видом «демократии», авантюристы, пляшущие под чужую дудку, стремясь возродить капитализм и гоняясь за черепами «невинных жертв» правосудия.

натым зовут. За речкой давеча пугал он их, когда рыбой промышляли.

Он подозвал разбитного мальчугана лет двенадцати с озорным лицом, разукрашенным, как боевой краской, веснушками.

— Панкратий, а ну, подь сюда! Проводишь людей к Афоне вашему. Берешься?

— А не испужаются? — осведомился парнишка.

— Вишь, ружье у них. И охотник, видать, завзятый, хоть не наших кровей.

— Я могу, — согласился Панкратий. — Только лодку пригоню, чтобы на тот берег сигануть.

Пока мальчик бегал за лодкой, Сафронов сказал Чингизу:

— Не исключено, что то медведь. Жакан у тебя найдется? Да и не только на медведя, — многозначительно закончил он.

Танела слышала это напутствие. Киргиз-охотник ответил:

— Зачем жакан? Сетка есть. Барса брал.

Танела все же на всякий случай подменила сумку охотника с патронами на свою, с виду почти такую же.

На другом берегу мальчишка выскочил первым, прошлепал босыми ногами по воде и стал по-пластунски подкрадываться к ближним зарослям.

Он скрылся в них. Все, затаив дыхание, продолжали сидеть в лодке.

Через некоторое время парнишка появился и пополз к берегу. Он выразительно приложил палец к губам, потом ладонь к щеке, наклонив голову, молча показывая, что нашел своего Афоню и тот спит.

— Спячка пошел, — заметил Чингиз, выбираясь на берег и вытаскивая свою сеть.

Танела выскочила за ним следом, а он протянул ей что-то.

— Патроны не все взяла, — сказал он. — У меня остался. — И он протянул ей два патрона.

Правда, в одном из них она узнала собственную губную помаду, которая была в ее походной сумке, подмененной на охотничью Чингиза.

Танела покраснела. Переглянулась с улыбающимся киргизом, обняла и поцеловала его.

Сафронов деятельно распоряжался охотой. За сетку взялись вчетвером: Сафронов с Болотовым и охотник с пограничником. Казалось, повторяется их «памирский эпизод». Билл снимал видеокамерой из лодки. Том запечатлевал происходящее, вынув блокнот. Все это будет рассказано в самой многотиражной газете, чуждой политики.

Болотов шепнул идущей рядом Танеле:

— Тогда мы его только мельком видели, издали. Но друг мой, художник, Вин Виныч, портрет примата написал. Для музея, заставив меня позировать. Или в самом деле похож? Вам-то как никому другому виднее. Но сутулиться я перестал.

— Нет, не похож, — мотнула головой Танела. Болотов был явно доволен ее словами.

— То за примата, то за попа принимают, — пожаловался он. — А я слово дал, что бороду не сбрею, пока «его» не отловим.

И отлов примата начался.

«Памирцы» использовали свой опыт. Решили сетку не забрасывать вслепую, как в прошлый раз, а накрыть ею «зверя», когда обнаружат его.

Билл задержался в лодке, перезаряжая видеокамеру новой кассетой. Отстав от углубившихся в чащу «охотников», он побежал за ними. И снова, как в Калифорнийском лесу, споткнулся и упал, но если тогда мужественно продолжал съемку, то теперь, к несчастью, он ничего не успел запечатлеть на ленту. И только по рассказу Тома, все наблюдавшего, узнал, что «охотники» зашли за группу низкорослой растительности и там в яме, «берлоге», как они это назвали, сидело уснувшее мохнатое существо.

Когда Танела увидела его, она ахнула. Он был совершенно такой, как в их палатке на Кавказе, сидел в той же позе, уткнув лохматую голову в высоко поднятые колени. Неужели это опять «он», за тысячи километров?!

Но когда «он» поднялся, она поняла, что это другое существо, натянувшее сетку головой, ставшей вровень с кроной соседнего дерева. А лохматая шерсть вверху была с белой отметиной. «Меченый», — как потом скажет Чингиз.

И еще она отлично помнила, что у того «похитителя» уши были человеческие, разве что побольше, а у этого они были заостренными кверху, напоминая ей Бемса, но у того они были подрезаны еще в щенячьем возрасте. А вот у волков…

Сеткой прижимали лесное чудовище четверо дюжих мужчин.

И тут произошло нечто необъяснимое.

Собственно. Танела однажды уже видела это, только ей никто не поверил. А теперь видели все, кроме Билла, так и не сумевшего снять это «необыкновенное явление».

Охотники тупо смотрели на накрытую сеткой яму, где только что находилось, казалось, уже пойманное чудовище.

— Сквозь земля ушел, — сказал Чингиз.

— Это невероятно! — воскликнул Том. — Я этого не видел.

— А куда ж ему еще уйти? — спросил Алеша. — Ясно, сквозь землю. Вроде бы провалился.

— Провал! Провал экспедиции! — воскликнул в отчаянии Сафронов. — Что-то мы сделали не так. Я же говорил…

А что он говорил, он и сам бы не вспомнил. Танела была в восторге.

Стоящий рядом с нею, чтобы оберегать ее, Сеня-очкарик сказал:

— Я могу внести ясность.

— Ясность? Во что? — поинтересовался Болотов.

— Во все то, что мы ищем и что вы в Памире искали, а мы на Кавказе.

— Что тут можно придумать? Что?! — с горечью воскликнул Сафронов.

— Я предлагаю привлечь вековые народные наблюдения. И позволю себе процитировать запомнившиеся мне места из книги Сергея Максимова, изучавшего русский народный эпос.

— У Сени компьютерная память, — сказала Танела Тому.

Подошел, хромая, обескураженный толстый Билл, пока ничего не понимавший в том, что произошло.

Сеня цитировал наизусть, а Том переводил Биллу. Все мрачно слушали.

— «Нечистая, неведомая и крестная сила», то есть от которой только крестным знамением можно избавиться. А дальше еще интереснее: «Идет лесом и ростом равняется с самыми высокими деревьями». У страха-то глаза велики! И еще: «Носится с необычайной быстротой». Ну, кое-кто из нас видел это своими глазами. «Востроголовый, как все черти» — это соответствует нашим наблюдениям, в особенности Танелиным. «У него все навыворот и наизнанку». Здесь, очевидно, имеется в виду далеко выступающая пяточная кость на следе, создающая впечатление, что «он» идет задом наперед. И, наконец, самое главное для нас сейчас: «…указано лешим пропадать или замирать… проваливаться сквозь землю, чтобы появиться на ней вновь…»

— Как вы изволили процитировать? Кому указано проваливаться сквозь землю? — сердито спросил Сафронов.

— Лешим, лешим. Именно к этому выводу я и пришел.

— Мы не за призраками гонялись! Призраки следов не оставляют! — протестовал Сафронов. — Как и любая другая чертовщина!

— А какие есть основания утверждать, что леший призрак? Вовсе нет! Прочитайте Даля. Он говорит о нем, как о вполне реальном существе. Очевидно, оно лишь появляется, но отнюдь не обитает, в самых разных местах: и на Гималаях, и на Кавказе, даже в Ленинградской области… И мы зовем его то снежным человеком, то «человеком пещерным», йетти или приматом, гоминоидом…

— Откуда же «он» появился, нигде не обитая, по вашим словам? — продолжал спорить Сафронов.

— То, что «он» лишь появляется, а не обитает, ясно из того, что «он» еще никогда не умирал в нашем мире.

— Что ж, «он» из другого мира, что ли?

— Скорее всего, так. Притом из параллельного мира, расположенного в другом измерении. И эти «первобытные существа» обладают утраченным нами вместе с приобретением цивилизации свойством проникать из одного мира в другой, преодолевая разделяющее их измерение, подобно тому, как мы для воображаемых двухмерных существ, обитающих на плоскости, непостижимо легко можем переходить с одной плоскости на другую, параллельную. Только эти параллельные плоскости соседних миров трехмерны.

— Мы здесь не для того, уважаемый эрудит, чтобы леших, водяных или домовых в народном фольклоре изучать, а чтобы вернуться, отловив редкое животное.

— Я позволю вставлять одно слово, — вступил Том. Сафронов сердито посмотрел на него.

— Мне кажется уместным дополнить мистера Коганчука ссылкой на западные мифы, которые давали пищу воображению поэтов. Например, лесной бог Пан. Разве не похож этот античный персонаж на русского лешего? И не означает ли это, что он появлялся там тысячи лет назад?

— Меня интересуют не литературные реминисценции, а задание Общества криптозоологов добыть экземпляр редкого животного, даже если он проникает к нам из другого измерения — это не помеха. Нужно просто изменить приемы охоты. Чингиз, почему не стрелял, когда «он» уходил?

Киргиз замотал головой:

— Сетка не помогал. Жакан не помогать. Сафронов сел на поваленное дерево. Болотов подошел к нему:

— Что вы намерены предпринять?

Танела прислушалась, уверенная, что начальник хочет убить примата. Сеня успокаивал ее:

— Я убежден, что это леший. И он достаточно разумен, чтобы не попасться нам. И кроме того, он гуманнее нас…

— Это верно, — согласилась Танела.

— Может быть, и верно, но не изобретательнее нас. Где не помогает сеть, поможет цепь, — непонятно отозвался начальник.

И Сафронов неожиданно объявил о завершении экспедиции, к немалой радости замученных американцев, которые решили скорее добраться до какого-нибудь центра, откуда можно будет вернуться домой цивилизованным способом.

Том утешал удрученного Билла:

— Не огорчайся. Все будет «окки-докки»! Я назову свою статью «Русский леший в калифорнийском лесу», а ты смонтируешь старую ленту с заснятым началом облавы. Былой интерес к нашей «Лесной леди», оказавшейся «Русским лешим», возрастет. Будет толк, уверяю тебя.

— О'кей! — согласился Билл и повеселел.

Глава 6 ПРИМАТ НА ЦЕПИ

Незнание природы является корнем тех неизвестных сил, перед которыми так долго трепетал человеческий род.

П. Гольбах

Танела знала, что весной Сафронов решил организовать повторную экспедицию для поимки выходящего из спячки примата. Вместе с Сеней еще в марте они приехали в Петергоф и явились на Библиотечную улицу, 2 в «Общество криптозоологии».

Владимир Алексеевич встретил их более чем холодно.

— Видите ли, — начал он, когда речь зашла о новой экспедиции, — не мне вам говорить о «достижениях» и о плачевном положении дел в стране демократов!

— Почему «достижениях» демократов? — возмутилась Танела.

— Я не склонен вступать в дискуссию, — решительно заявил Сафронов. — Я лишь хочу объяснить: ассигнования на науку в соответствии с общими веяниями сокращены. И, поскольку наши искания в условиях рынка прибыли не сулят и ни один банк не станет нас субсидировать, то ресурсы наши в этом году убавились. И я вынужден обойтись на этот раз без повара.

— То есть меня вы не берете с собой? — запальчиво спросила Танела.

— Товарищ Коганчук принес немалую пользу криптозоологии, связав научное определение примата с народными представлениями о лешем. Но у вас, Татьяна Сергеевна, перед наукой нет заслуг, я имею в виду активных, а не пассивных, когда вы были в роли похищенной.

— Вы просто «охотник за черепами», и замышляете убить примата ради его шкуры и черепа, и боитесь, что я вам помешаю.

Танела резко повернулась и вышла, не желая больше разговаривать с таким бездушным «служителем науки». На улице она столкнулась с Чингизом.

— Ну вот, ты, Чингиз, счастливее, пойдешь в лес, а я нет. Сетку свою взял, ружье как? Кто у тебя патроны будет воровать?

— Ружье нет. Сетка запас есть. Капкан будет, много капкан.

— Ах вот как? Подошел Алеша:

— Так придумал Владимир Алексеевич. На Кировском заводе ему помогли. Путиловцы изобрели и за зиму сделали капканы без стальных челюстей, а с защелкивающимися браслетами. Пригодилось бы на границе! От браслетов идет цепь, надежно закрепленная на несдвигаемых камнях, деревьях, как бы «на якоре».

— Цепь? — удивленно и вместе с тем возмущенно повторила Танела.

Вышел Сеня-очкарик. Поздоровался с Чингизом и Алешей.

— Вместе пойдем? — спросил его Алеша.

— Нет, я отказался, — ответил Сеня. — Раз Танелу не берут, и я не пойду.

— Жаль, — сказал Алеша. — Болотов тоже жалеть будет.

— Болотов пожалеет, — подтвердил Чингиз. — Танела пожалеет.

— Надо поговорить, — сказал Сеня Танеле. — Пойдем к фонтанам.

— Они не работают, — грустно отозвалась Танела.

— Тем лучше, гуляющих нет.

И они отправились в парк перед петровским дворцом. Здесь все казалось унылым: и пустые аллеи без «дам из прошлого», и оголенные трубы фонтанов в зеленоватых бассейнах, и не убранная из них прошлогодняя листва, и пустые скамейки.

Одну из них облюбовали себе.

— У меня есть план, — сказал Сеня. — Я уверен в успехе Сафронова. Несомненно, им удастся поймать примата, ибо они оснащены новой техникой.

— Ну и что же? Они или убьют его, или, что, может быть, еще хуже, захватят живым. Каково ему будет?

— Я узнал о замыслах Сафронова. Он поделился со мной, даже просил содействовать через отца устроиться на работу в Биоинститут и защитить так докторскую диссертацию под названием «Криптозоологический подход к изучению поведения и организма обнаруженных редких особей».

— Вот видишь! Ему организм нужен! Он готов к вскрытию живых существ ради лишней страницы своего опуса.

А ведь приматы, на которых он охотится, те же люди! Как этого не понять!

— Я тоже допускаю, что леший родствен человеку, даже при некотором его внешнем отличии.

— Что же делать? Что делать? — в отчаянии произнесла Танела.

— Здесь и пригодятся мои разведывательные данные, — улыбнулся Сеня.

— Какие?

— Он добивается, как я сказал, профессорской должности в новом Биоинституте под Москвой, к которому имеет косвенное отношение мой отец.

— Так поступай туда! — воскликнула Танела. — Ты ведь тоже готов к защите докторской диссертации. И тоже почти профессор!

Сеня усмехнулся:

— К сожалению, могу стать лишь доктором минераловедческих наук, а никак не биологом. Меня не возьмут.

— Тогда меня возьмут! — решила Танела.

— Кем? — деланно удивился Сеня, словно сам не имел такой мысли.

— Думаешь, поваром? Нет! Я подыщу себе более полезное для наших целей занятие. Ведь институт только еще организуется, штаты набираются. И не только профессорские…

— Да, мне так отец говорил.

— Куда не проникнет мужчина, войдет женщина! — загадочно произнесла Танела и, понизив голос, поведала другу свой план.

Биоинститут в Подмосковье был создан для изучения редких животных. В главном его зале, гордости ученых, было два бассейна с выходящей в зал стеклянной стенкой, как в огромных аквариумах, они разделялись клеткой для крупного животного, которое рано или поздно попадет в нее.

Танела поступила на работу как раз к прибытию первых подопытных экземпляров.

Во двор въехали два гигантских грузовика с наполненными водой контейнерами. Первые обитатели Биоинститута были морские «жители». Наблюдавший их молодой научный сотрудник охотно объяснял новенькой, что зовут его Костя и что работает он с обыкновенными дельфинами.

— Зачем? — удивилась Танела. — Разве их не лучше изучать в дельфинарии у моря? И разве они такие редкие?

— Они нужны здесь для сопоставления с главным объектом. Его привезли в другом контейнере.

— А это кто?

— Неизвестный прежде вид спрута.

— Спрут? Не обычный?

— В том-то и дело. Его обнаружили там, где в море опускалась «летающая тарелка». Есть подозрение, что она оставила там животное в глубине.

— Зачем?

— Это и надо выяснить. Я лично готов предположить, что нам привезли мыслящего спрута.

— Мыслящего? — изумилась Танела.

— Да, словом, инопланетянина! Они вовсе не обязательно похожи на людей. Эволюция морских животных могла дать на другой планете разумное существо, живущее в жидкой среде. Вот почему для сопоставления нам нужны дельфины, наличие задатков разума у которых подтверждается последними исследованиями. Они будто даже общаются со своими исследователями на английском языке. Хотя при их способности воспроизводить и слышать звуки в огромном ультра- и инфрадиапазоне наша человеческая речь представляется им крайне скудной.

— Я что-то слышала об американском ученом Лилли, утверждавшем это.

— Не только он пришел к такому выводу, хотя и вызвал волну скептицизма. У нас в науке всегда так. Вот потому для чистоты эксперимента свои места в двух бассейнах займут дельфины для сопоставления с главным объектом исследования.

— А кто главный объект? Спрут?

— Не только он, но и тот, кто займет место в клетке между бассейнами, которого доставит сюда новый руководитель нашего отдела изучения редких животных.

— Сафронов?

— Вы знаете его? Говорят, въедливый ученый, никогда не уступающий и не отступающий. Учтите, к нему надо обращаться «профессор». Как говорится, «будем посмотреть».

— Да, будет на что посмотреть, — многозначительно заметила Танела.

— А пока посмотрим, как выгрузят наших гостей, — закончил молодой ученый, столь откровенный с новой уборщицей.

Он стал руководить размещением животных.

Для этого крыша зала приподнялась так, что специальная рука подъемного крана могла подать в зал контейнер, который и опустили в бассейн.

Там контейнер раскрылся, и из него выплыли новые обитатели Биоинститута.

Дельфины резко всплыли к поверхности бассейна и были, видимо, рады перемене обстановки.

Спрут, показавшийся Танеле ужасным, неохотно выбрался и сразу заполз на дно бассейна в приготовленную для него нору.

Танела видела, каким взглядом он посмотрел на нее, прильнувшую к стеклянной стенке исследовательского аквариума. Она даже передернула плечами.

Взявшись за ведро и швабру, она вошла в клетку, которую приготовили для «палеоантропоида», как называли весьма по-научному снежного человека, которого отловил и должен был привезти сюда новый начальник исследовательского отдела Биоинститута В.А. Сафронов, уже именуемый «профессором».

Он приехал раньше автофургона с пленником из ленинградских лесов. Его сопровождали опытные участники экспедиции.

По прибытии Владимир Алексеевич отправился осматривать свои владения.

Исследовательский зал с бассейнами и клеткой восхитил его, но неожиданно состоявшаяся там встреча отнюдь не обрадовала. Танелу, да еще с ведром и шваброй, он меньше всего ожидал встретить.

— Что вы здесь делаете, Татьяна Сергеевна? — резко спросил он.

— Выполняю свои служебные обязанности, — с почтительной лукавостью ответила она.

— Надеюсь, вы закончили здесь свою работу? На мой взгляд, ваше присутствие здесь необязательно.

— Никак не могу уйти. Такое дано мне указание заместителем директора по хозяйственной части. Я еще должна закончить уборку.

— Вы что? Уборщица? С высшим техническим образованием?

— Я на пенсии, Владимир Алексеевич. А при нынешней дороговизне, да еще и безработице в придачу, должна чем угодно прирабатывать. У меня семья…

Сафронову не хотелось сразу конфликтовать с замдиректора. Он важно удалился передать директору привет от самого Коганчука и доложить о своем прибытии.

Остался лишь его спутник, показавшийся Танеле незнакомым, но он почему-то улыбался ей.

— А мы все-таки его поймали! — подмигнул он ей. И ссутулился, изображая пойманного с болтающимися руками.

К своему удивлению, Танела теперь узнала безбородого Болотова.

— Сбрил, выполнив обет, — пояснил он, видя ее недоумение. — А какая была борода! Она мне во сне снится. Все расчесываю…

Танела рассмеялась.

— Ведут, уже ведут! — спохватился Болотов.

Танела напряглась, преодолевая волнение. Ей уже казалось, что сейчас приведут сюда «для расправы» ее могучего, рыцарски благородного «похитителя» с кавказских гор. И усмехнулась, вспомнив остроты Сени, подтрунивавшего над ней по поводу того, что, по гипотезе криптозоологов, «человек пещерный» на Кавказе возник от скрещения с человеком. Она поколотила Сеню, а он оправдывался, что тайны женской натуры непостижимы.

В зал ввели примата. Огромный, раза в полтора выше идущего впереди Алеши-пограничника, он был бы еще выше, если бы не сутулился, бессильно свесив руки, как только что показал Болотов.

Он был человекоподобен, отнюдь не походя на большую обезьяну. Все-таки, несмотря на покрывавшую его шерсть, он был человеком. Ведь все мы покрыты шерстью, только незаметной, коротенькой и бесцветной. Правда, у этого лоб был скошен, нос широк и ноздри чуть вывернуты. Но изо рта не торчали клыки. Может быть, из-за того, что он травоядный?

При каждом шаге гремела прикованная к его ноге цепь.

— В этой цепи все дело, — объяснял Болотов. — Сафронову нужно отдать должное. Он не игнорировал, казалось бы, нелепую выдумку вашего очкарика о переходе примата из другого измерения к нам и возвращения обратно. Помните, Афоня исчез из-под сетки у всех на глазах.

— Я два раза это видела, — отозвалась Танела.

— Мы набрели на него Попался в капкан. Цепь была прикована к дереву, а утащить его в свой мир он не мог. Мы навалились все на него и сетку накинули. Путиловс- кий браслет ловко защелкнулся на нем. Словом, наручники или, как это сказать, наножники крепко держали его. Без ключа и нам их не открыть.

Танела увидела, что другой конец волочащейся за приматом цепи прикован к Чингизу, и он еле переступает при ходьбе.

— Когда мы обнаружили его, — продолжал Болотов. — Он очень забеспокоился. Испугался, бедняга. Видно, они, попадая в наш мир в поисках пищи, избегают людей, не без основания считая их для себя опасными. А тут сразу столько этих «опасных» против него. И представьте, такая громадина даже не сопротивлялась. Чингиз сказал «мирный повадка». Так и не ушел он в свое загадочное измерение, о котором говорил ваш Сеня. Кстати сказать, я был бы не прочь там побывать. Вот если бы «этот» поддался дрессировке, то, может быть, с его помощью?

— Ну что вы! — только и могла воскликнуть Танела, наблюдая, как нового подопытного помещают в вычищенную только что ею клетку. Цепь, конец которой снял с себя Чингиз, приковали к стальному пруту клетки, замкнув на нем браслет.

— Вот теперь будем вместе работать, — сказал Болотов. — Сафронов взял меня сюда научным сотрудником. Будем изучать и нашего человекообразного. Я уже знаю, что клетка его насыщена всяческими приборами. Мы будем о нем знать все. Но не менее интересен его сосед- спрут, чуть ли не инопланетного происхождения. Будем сравнивать его с земными дельфинами. Чертовски интересная работа! Даже жаль уходить домой.

— Так ведь вы, наверное, давненько дома не были, — заметила Танела.

— Да, достойна сочувствия женщина, ставшая женой бродяги.

— Ну, какой же вы бродяга!

— Здесь осяду, — пообещал Болотов. — А сейчас и вправду загляну домой. Может быть, там меня не совсем забыли. — И он обратился к Алеше и Чингизу: — Давайте, ребятки, ко мне. Я телеграмму давал, чтобы нас достойно приняли.

— Это можно, — согласился Алеша. — Говорят, на талоны здесь кое-что дают…

— Жена — как скала, под ногой будет. Без нее упадешь, — глубокомысленно произнес Чингиз.

Заранее предупрежденная Танела припасла новому «гостю» растительной еды. Она помнила, как его соплеменник сожрал когда-то заготовленный для шестерых геологов обед.

«Соплеменник ли?» — подумала Танела и стала рассматривать примата. У этого уши не острые, как у Афо-ни, и белое пятно не на плече, а на голове, как у Бемса.

Примат долго не прикасался к протянутой ему Танелой еде. Болотов, уходя, сказал, что приведет сюда художника.

— Теперь уже не с меня портрет писать будет.

Но пока, до художника, примата рассматривала Танела.

Он сидел на корточках и, как казалось Танеле, грустно смотрел своими желтыми светящимися глазами.

Из клетки шел характерный запах. Танела подумала, что сколько ни убирай клетку, запаха не выветришь. И решила, проветривая помещение, поднимать крышу зала. Костя показал ей, как включать механизмы.

— «Колодника звонкие цепи вздымают печальную пыль», — произнесла Танела, обращаясь к пленнику. — Что нам с тобой делать, бедняга? Я твоего собрата ругала, ох как ругала, когда он меня утащил. Теперь ты мог бы ругаться, да не умеешь. Это достижение цивилизации. Или не так? Не знаешь? Ты многого, дружок, не знаешь. Если бы у меня был ключ от твоих кандалов, я, честное слово, выпустила бы тебя на волю… Ну что? Дружить будем? Я тебе еду принесла, а ты не ешь? Голодовку объявил? Все равно они тебя не выпустят, им твоя шкура нужна, а не ты. Но я тебя в обиду не дам. Можешь на меня положиться. Ты вроде моего прапрапрадедушки, только живой. И слава Богу, что живой. — И она рассмеялась.

Странно, мог ли понять человекообразный человеческую речь? Или до него дошла интонация голоса Та-нелы? Может быть, действительно у «прачеловека» была развита одна половина мозга, отвечающая за интуицию и экстрасенсорные способности, а у цивилизованного человека его познания подавили эти свойства и активна другая половина мозга с присущим ей логическим мышлением.

Так или иначе, после обращенной к примату речи он стал есть. Танела обрадовалась, как ребенок! Едва не захлопала в ладоши, но сдержалась, чтобы не напугать подопечного.

Потом он посмотрел на Танелу, по ее мнению, доверительно, и тут произошло невероятное событие…

Он, очевидно решив, что при Танеле это делать можно, стал растворяться в воздухе, как растворился когда-то его собрат, «мохнатый рыцарь гор», на Кавказе, а потом Афоня…

И он исчез, ушел в свое другое измерение, но…

Но конец цепи остался в нашем мире.

Танела видела собственными глазами, как цепь натянулась, закрепленная за прут клетки, будто сама собой противоестественно приподнялась, вздрагивая, как живая, уходя в никуда… Танела даже не смогла бы описать увиденного, настолько это было непонятно и невероятно.

«Он» был там, за чертой нашего восприятия, а цепь, за которую он дергал в своем мире, шла в наш мир, удерживая его в плену.

Так продолжалось довольно долго, пока «он» не смирился со своим пленом в чужом мире и, к радости или, скорее, к огорчению Танелы, вернулся, покорный и несчастный… Лучше бы цепь порвалась!

Танела не могла выдержать взгляда его желтых глаз.

Сафронов был дальновидно жесток, изобретя способ удерживания в его власти нужного для его диссертации пленника.

— Но резать, вскрывать его не дам! — сквозь выступившие слезы, мысленно поклялась она самой себе, не зная правда, как это сделать. И снова ей показалось, что «он» благодарно взглянул на нее. Она принесла табуретку, села напротив клетки и стала что-то говорить ему, сама не зная о чем.

Звук ли ее голоса, сочувственные ли интонации, но существо, называемое основоположником криптозоологии профессором Б.Ф. Плетневым «палеоантропоид», или «реликтовый гоминоид», или «по-Сениному» леший, почувствовав Танелину теплоту, уснул, уткнув лохматую голову в высоко поднятые колени, не натягивая удержавшей его здесь цепи…

Утром Сафронов вошел вместе с Болотовым. Танела старательно мыла шваброй пол зала.

Гоминоид с любопытством наблюдал за ее движениями.

Продолжая свою работу, Танела слышала раздраженный голос Сафронова, который жаловался своему помощнику.

— Да, я только что от Николая Николаевича. Академик предупредил меня о возможных изменениях в наших планах. Черт знает что такое! Придется освобождать исследовательскую клетку для какого-то нового объекта, наверное, какого-нибудь мыслящего паука с другой планеты. Летят все сроки моей защиты! Она отодвинется на второй план. Академик предложил мне изменить тему, переориентироваться на новый объект, но я отказался. Не для того мы рыскали по ленинградским лесам, а вы по Памиру, чтобы переключаться на насекомое. Да и не по моей это специальности. Я тяготею к антропологии. Хватит с меня отступления, связанного с этим спрутом.

Болотов вежливо поддакивал, не высказывая своего мнения.

Подойдя к Танеле, Болотов тихо сказал:

— Ждите еще одного гостя. А этого сейчас поведем для получения данных о строении его организма.

— Я не допущу вскрытия! — прошипела Танела. Болотов рассмеялся и потрепал Танелу по плечу. Она

гневно сбросила его руку.

С беспомощным отчаянием смотрела она, как уводили из клетки мохнатого пленника.

Он не вернулся. Танела не находила себе места, обвиняя Сафронова в умышленном убийстве.

Наконец появился Болотов и с улыбкой показал Танеле рентгеновские снимки.

— Вот, полюбуйтесь на скелет и череп вашего питомца, — сказал он.

Танела со смешанным чувством страха и облегчения рассматривала снимки.

— Жив он, жив, — утешал Болотов. — И как вы успели к нему привязаться?

Послесловие ко второй части

Как в ручьях зарождалась река,

Так слагался и этот рассказ.

Весна Закатова

Мне еще раз приходится просить извинение у читателей за перерыв в публикуемых записках Альсино. Я рассчитываю, что это будет оправдано им самим, хотя, на первый взгляд, он не имеет никакого отношения к поимке снежного человека и людям, этому способствовавшим.

Мне хочется заверить, наряду с читателями, и Альсино, что вставная часть, разделившая его записки, написана на основе реальных фактов и лишь представлена мной в виде повествования. И теперь я возвращаюсь к безыскусственному рассказу Альсино, посланцу параллельного мира, о его Миссии и уготованной ему у нас встрече, произошедшей, быть может, не в самое удачное для этого время, но когда еще не поздно!

В нашей жизни часто непонятное игнорируется или наивно объясняется сверхъестественной сущностью, что связано уже не со знаниями, а со слепой верой в чудесное.

Упоминая о параллельных мирах, люди порой не задумываются, что это такое и существует ли на самом деле.

Герберт Уэллс, обгоняя своей фантазией представления своего времени, одним из первых «вторгся» в четвертое измерение, когда его литературные герои «просто» въехали на автомобиле в параллельный мир. В другом рассказе его герой видел иной мир через некие очки, позволявшие ему, передвигаясь в нашем мире, рассматривать мир чужой.

Я же стремился своим романом, подобно фантастическим очкам, помочь читателю увидеть то, что происходит вокруг нас, увлечь его загадками, решение которых диктуется не любовью к ребусам, а заботой о нашем мире, к чему и призывает в своих записках посланец из другого измерения Альсино, чье присутствие подтверждается неисчислимыми наблюдениями неопознанных летающих объектов.

Места их приземлений примечательны не меньше, чем исполинские следы босой ноги снежного человека.

Удивительны последствия одного из таких приземлений в местечке «Шарапова охота», близ Серпухова, под Москвой. Микроорганизмы, кишащие в земле поблизости, погибли под опустившимся аппаратом, оставившим следы своих вдавившихся в землю опор. И слабо всходят там семена, хотя нормально прорастают вне десятиметрового круга. Зимой же снег оседает по контуру загадочной «летающей тарелки». Но самым важным надо считать обнаруженный феномен ошибки сверхточных часов на 2 секунды в сутки. Вынесенные за пределы контура приземлявшегося аппарата, они обретают обычную точность. Всего две, казалось бы, незначительные секунды в сутки, но если распространить их, скажем, на миллиард лет существования Земли и параллельных миров, то отставание нашего времени составит более двадцати тысяч лет! А если учесть, что планета наша существует 4-5 миллиардов лет, то величина эта еще увеличится. Естественно, что развитие жизни и цивилизации при этом ускоренном времени в параллельном мире ушло по сравнению с нами далеко вперед[4].

И надо ли удивляться тому, что эта сверхцивилизация тысячелетиями следит за нашим миром, а ныне, встревоженная опасным нашим креном к всеобщему уничтожению, шлет нам своих посланцев.

Часть третья КЛЕТКА

Сияньем нежным льется порой сверху свет.

Но кто нам шлет его, совсем не знаем.

До этого нам будто дела вовсе нет.

Привычно в нижнем слое обитаем.

Из сонета автора романа

Глава 1 ПОДЗЕМНАЯ КОЛОННАДА

Слишком разбросанный ум к постижению вещей не способен.

Д. Кардано

Услышав о своем и Альсино аресте, майор Кочетков вытянулся перед генералом и возмущенно произнес:

— Я протестую, товарищ генерал! Я выполнял специальное задание.

— Вот мы и посмотрим, как и для кого вы его выполняли, — сердито ответил генерал. — Попрошу вас, майор, сдать личное оружие, а также пояс.

Возмущение могло лишить Кочеткова выдержки, но усилием воли он сдержался.

Я же находился не только в этом подземном коридоре гигантского бункера в центре столицы, но и на примыкавшей к зданию площади, телепатически воспринимая там происходящее через Олю.

Ей я и передал телепатему о нашем аресте.

Она бросилась к отцу:

— Папа, папа! Беда! Их заманили под землей в ловушку! Вместо намеченной встречи с учеными — арест, допросы и не знаю что еще!…

— Значит, Кочетков заманил! — рассердился Сергей Егорыч. — Вот, отцовских слов не слушаетесь! Водитесь с кем попало!…

— Нет, Кочеткова тоже схватили.

— Да откуда ты знаешь?

— Знаю, знаю! Альсино умеет передавать телепатемы на большие расстояния.

Сергей Егорыч сразу утратил свою былую важность, в голосе его ощутилась беспомощность и растерянность.

— Но что я могу сделать против такой силы? Мы все под нею ходим, доченька!

— Звони бабушке! У нее Великий Блат (я не понял этого слова, видимо, означавшего некий силовой прием)… Она все может! Правда-правда, — заверила Оля.

— Попробую, — сдался Сергей Егорыч, очевидно привыкший опираться на могущественную мать. — Но если все это чепуха, в каком мы окажемся положении! — забеспокоился он.

В подземелье около меня шел иной разговор. К генералу подошел невысокий человек с гладко зачесанными седыми волосами, в очках в тонкой оправе.

— Что такое? В чем задержка? — строго спросил он.

— Да вот… — объяснил Кочетков, кивая на генерала. — Не хотят считаться с тем, что Альсино прибыл на встречу с цветом науки.

— Ничего. Встретится ваш Альсино со следователем, который и вас, майор, допросит.

— Что за шутки! — вскипел высокий чин в штатском. — В зале уже все собрались.

— Как собрались, так и разойдутся, — отрезал генерал, многозначительно добавив: — Если не задержим кого-нибудь…

— Ну, это уж слишком!

— Отойдите, Илья Степанович! Здесь арестованные. Сами понимаете!…

— Вы с ума сошли! Научная элита собралась, чтобы выяснить все об этом человеке и его возможностях!

— Наши следователи сделают это лучше.

— Следователи! Да они же невежды!

— Попросил бы без оскорблений! Отойдите! Их сейчас поведут.

— Но здесь я нахожусь, к вашему сведению.

— На вас у меня пока распоряжений нет!

— И не будет! — отрезал штатский, грозно сдвинув брови.

А мне пришлось напрячься, чтобы войти в телепатическую связь с бабушкой Евлалией Николаевной. Это было нелегко, учитывая ее своенравный характер. Но я все же ощутил, как забеспокоилась она, услышав телефонный звонок, как, охая, встала со своего кресла у окна и прошла на площадку лестницы, взяла трубку.

— Кого? — спросила она, поперхнувшись дымом от торчавшей, видимо, в зубах сигареты. — Это ты, Се режа? Что? Как? Это надо же! Да не может быть! Лад но, не разоряйся. Сама понимаю. Попробую привести в действие былые связи. Вот так. Надо вызволить нашего «парашютиста», не то генералы всякие наломают дров…

…Спор между Ильей Степановичем, видимо фигурой здесь значительной, и генералом продолжался. Илья Степанович приводил неопровержимые доводы, которые генерал не желал слушать.

Тут четким шагом к нему подошел старший офицер, как я потом понял, в чине полковника, и что-то шепнул генералу на ухо.

Генерал изменился в лице, позеленел от ярости.

— Слушаюсь! — сквозь зубы процедил он. — Слушаюсь и не понимаю. Так и доложите. Распоряжение выполняю, но под наблюдением все равно оставим…

И, грубо повернувшись спиной к арестованным и штатскому, дал знак офицерам с автоматами следовать за ним.

Они, чеканя шаг, проходили мимо застывших фигур часовых, расставленных по всему коридору.

До моего сознания дошли сказанные им полушепотом слова:

— Кто донес? Кто? Узнаю, раскрошу и разотру. Илья Степанович вежливо пригласил нас с Кочетковым следовать за ним.

У одной из дверей стояла суровая женщина в форме, которая при нашем приближении расплылась, видимо, отнюдь не свойственной ей улыбкой и распахнула перед нами двери в зал.

Несколько ступенек вывели нас на возвышение.

Илья Степанович занял председательское место за небольшим столом, указал мне на место рядом с собой, а Кочеткову кивнул, и он сбежал по ступенькам в зал, где множество богато обитых кресел были заняты едва ли наполовину.

Ряды колонн подпирали сводчатый потолок этого подземного мраморного зала. Между колоннами зеркала в золоченых рамах отражали свет висящих перед ними люстр со сверкающими подвесками.

Председатель пододвинул к себе звукопередающее устройство, именуемое микрофоном, и обратился к сидящим в зале:

— Уважаемые наши гости, ученые и энтузиасты исследований необычных явлений Природы. Вы, конечно, знакомы с множеством наблюдений неопознанных объектов, летающих в противоестественном режиме, и слышали о вызывающих некоторое сомнение встречах людей с пилотами этих аппаратов, порой избегающих контакта, применяя парализующее оружие в виде трубок. Мы пригласили вас в надежде пролить свет на эту загадочную проблему, в чем нам может помочь прибывший к нам якобы на таком аппарате из параллельного мира Альсино. — И он повернулся ко мне, потом снова обратился к залу: — Для этой цели вы можете задать ему интересующие вас вопросы, которые приблизят нас к решению загадки, опознав наконец неопознанные летающие объекты.

Я понял, что имею возможность открыть перед отобранными умами иномира сущность своей Миссии.

— Позвольте мне! — произнес плохо слышным голосом, поднимаясь с кресла, сравнительно молодой, но рано лысеющий человек в очках.

— Прошу вас подойти к микрофону в проходе между кресел, — предложил председатель. — И, пожалуй ста, назовите себя.

Молодой ученый стал неуклюже пробираться вдоль ряда кресел, задевая колени сидящих. Некоторые из них недовольно вставали, чтобы пропустить его.

Наконец он добрался до микрофона:

— Скурлатов Василий Евсеевич, научный сотрудник Антропологического института. Я хотел бы узнать, за чем понадобилось отрывать от дела занятых людей ради разоблачения заведомой мистификации? Наш, с позволения сказать, «гость» не дал себе труда загримироваться под «маленького зеленого человечка», знакомого по описаниям участников встреч с пилотами неопознанных летающих объектов, а также по результатам исследования американскими учеными трупов существ, погибших при аварии «летающей тарелки». Как антрополог, я с большей уверенностью признал бы инопланетянина в предоставленном нам для знакомства спруте, чем в собственном антропологическом двойнике, которого вижу перед собой.

И, удовлетворенный своим «разоблачительным» вопросом, он стал пробираться на свое место, вызывая, очевидно, меньшее раздражение сидящих, уже сочувствовавших ему.

— Я охотно отвечу на заданный вопрос, — произнес я в пододвинутый учтивым председателем микрофон, мобилизуя все свои знания местного наречия. — Уважаемого антрополога, как, очевидно, и многих других, ввела в заблуждение ошибочная информация. Пилоты наших аппаратов, в течение тысячелетий наблюдающих жизнь вашего мира, вовсе не люди, как мы с вами, а роботы, биороботы, то есть «думающие машины», изготовленные из органических материалов на наших заводах. Там выращиваются «живые клетки», сходные с нейронами человеческого мозга и не идущие в сравнение по своим возможностям с материалами мертвой природы. А мы, люди нашего мира, как и вы, принадлежим к единой человеческой расе, расселенной в параллельных мирах.

— Профессор Кольев из Академии наук. Как это понять? — спросил подошедший к микрофону человек с аккуратной седеющей бородкой и гладкими, зачесанными назад волосами. — Единая человеческая раса? Слов но речь идет не о разных мирах, а о соседних городах!

— Наши общие предки, — ответил я, — приматы, уже не обезьяны, но еще не люди, существуя в своем «первомире», обладали способностью «проникать» в другие измерения и посещать иные миры. Допускаю, что и сейчас в вашем мире появляются подобные существа, обитающие в «первомире», застывшем по ряду причин в развитии. Нуждаясь в растительной пище, они мигрируют на короткое время в соседний мир, не задерживаясь в нем надолго, возвращаясь обратно, и не оставляют в чужом мире своих останков. Но в далеком прошлом часть их оседала в наших мирах и эволюционировала совершенно одинаково и у нас, и у вас, превратившись в конце концов в «гомосапиенсов», то есть в нас с вами. Правда, из-за того, что в нашем мире течение времени несколько быстрее, чем у вас, за весь период этой эволюции наша цивилизация ушла вперед. Нашим ученым удалось изучить способ преодоления приматами высших измерений, позволяющий им переходить из одного мира в другой. Этот способ открыт нам дружественными приматами и стал достоянием «династий проникающих», передаваясь из поколения в поколение. К такому роду «проникающих» принадлежу и я.

— А как же ваши аппараты? Они тоже изучают вашу «хата-йогу»? — язвительно спросил с места один из присутствующих.

— То, что доступно человеку, осуществимо и с помощью машин, созданных тысячелетия назад. В наше время я воспользовался такой машиной, хотя мог применить знакомое мне искусство первобытного предка.

К микрофону подошел плотно сложенный человек с сытым лицом и намечающимся тройным подбородком, чем-то, даже своим вопросом, напоминая Сергея Егорыча.

— Надо выяснить, — начал он, — с кем согласовано появление пришельца, берущегося судить о наших земных делах. Какую цель он преследует своей пропагандой?

Я понял, что настал мой час. Собравшись с внутренними силами, призвав на помощь знание чуждого мне языка, я постарался, быть может даже с жаром, передать наше беспокойство о губительном развитии цивилизации этого иномира, грозящем гибелью не только природе и человечеству, но и двум параллельным мирам. Более того, даже самой планете, как это случилось в Солнечной системе с планетой Фаэтон, погибшей в атомном взрыве океанов, во время чудовищной ядерной войны…

Поднявшийся шум в зале дал мне возможность передохнуть. Пусть читатель простит повтор прежде сказанного, ибо в этом смысл моего появления здесь.

— Отнеситесь со всей серьезностью к тому, что я скажу. Вы пренебрегаете грозными предупреждениями Природы, которые предшествуют глобальной катастрофе на всей планете. Вы не задумываетесь, почему за последние годы все чаще и все губительнее наводнения в разных частях вашего мира. Сотни тысяч погибших при наводнениях в Китае, в Бангладеш, в Северной Америке на той же широте, да и в вашей стране на севере Каспийского моря и на Кавказе, в горах и на побережье Черного моря. Миллионы людей остаются без крова. Там и тут содрогается земля, разрушая ваши постройки, погребая под ними беззащитных людей. Это не климатические колебания, не кара Господня за грехи и межнациональную вражду, не стечение случайностей — это результат вашей собственной деятельности, бездумного получения энергии путем сжигания горючих веществ. В этом ваша вина и наша общая беда! Вы ее мыслите только при развязывании безумной ядерной войны, которую сами боитесь, не замечая, что каждодневно вы и без ядерной войны подрубаете тот сук, на котором держится как ваш мир, так и наш, соседний с вами.

— Объяснитесь обстоятельнее, — послышалось из зала.

— На нашей с вами планете, — продолжал я, — за сотни миллионов лет установился тепловой баланс. Планета получает извне поток солнечных лучей, небольшую часть этой энергии использует на биологические нужды, а избыток излучает в космос. Этот баланс энергии определяет климат в вашем мире, так же, как и в нашем. Но по мере развития вашей цивилизации все больше и больше стало поступать энергии помимо солнечных лучей. Ваша цивилизация связана с огнем, с сжиганием горючих веществ, миллионы лет назад запасших в себе энергию былых солнечных потоков. Теперь это добавляется к неистощимой энергии, идущей от солнца. Наши аппараты приносят нам вселяющие в нас ужас картины дымящих миллионов труб ваших заводов, электростанций, миллиарды движущихся транспортных средств: автомобилей, тепловозов, тракторов, кораблей и прочих устройств, сжигающих все виды горючего, что каждодневно приближает вас к всемирной катастрофе, с которой не сравнится ни одно из известных вам стихийных бедствий. Немалую долю в губительность вашего пути вносят и ваши атомные энергостанции, добавляющие энергию атомного распада к солнечной, представляя сами по себе огромную опасность повторений аварий типа Чернобыльской, после которой технические срывы на атомных электростанциях отнюдь не прекратились.

— Это нам известно! — раздался все тот же голос из зала.

— Я не собираюсь удивлять вас чем-то новым. Я говорю о том, что есть сейчас и представляет угрозу для всех нас, живущих в разных мирах. И главная беда у вас в том, что горение связано с выделением продуктов сгорания, загрязняющих воздух. Часть их уносится в верхние слои атмосферы, создавая там слой, прозрачный для солнечных лучей, но плохо проницаемый для тепловых. Уже начался процесс, который у вас называют «парниковым эффектом». Планета стала получать больше тепла, чем излучает в космос, и перегревается. Начинается общее потепление, которое неизбежно повлечет за собой повышение уровня океанов за счет таяния полярных льдов и ледяного панциря материка близ Южного полюса. Природа уже сигнализирует вам не только ужасающими наводнениями с неисчислимыми жертвами, но и затоплением кормящих вас полей. Не оставайтесь же к этому глухи во имя вашего же спасения.

— Мы благодарны вам за напоминание о наших бедствиях. Но что вы предлагаете? — спросил председатель.

— Прекратить всякое сжигание чего-либо в вашем мире.

— Разве это серьезно? — раздался голос подошедшего к микрофону человека. — Может быть, нам и сигареты курить запретят? Дым, горящие точки повсюду…

— Легко сказать, прекратить сжигание топлива, — вмешался председатель. — Ведь все наши транспортные средства в основном сжигают горючее. Мы не можем остановить наши энергостанции, хоть они и дымят своими трубами.

— Я ждал такого замечания, — ответил я. — Я могу вам посоветовать поступить так, как это многие тысячи лет назад сделали в нашем мире. Ведь большая часть солнечной энергии уходит на неравномерный нагрев атмосферы, вызывающий перемещение масс воздуха — ветры, У вас в давние времена использовали энергию ветров для плавания по морям, а на суше в ветряных установках. Потом сжигать топливо показалось вам проще. О будущем никто не задумывался.

— Что же? Назад к ветрякам? — спросили из зала.

— Все развивается по спирали, вернуться к использованию энергии ветров, представляющих собой энергию Солнца, надлежит на новом уровне. Ведь четыре пятых всей энергии ветра отдается океанским волнам, до сих пор причинявшим вам лишь вред. Не целесообразно ли вам использовать энергию волн, как прибрежных, что легче всего, так и в открытом океане? Волны качают поплавки, поплавки приводят в движение электрические машины. Энергия электромагнитным потоком передается на сушу. Это самый чистый способ получения энергии, не загрязняя и не меняя окружающей среды.

— Есть и еще нетрадиционные источники энергии, — раздалось из зала через установленный там микрофон. — Походит все это на «энергетические сказки».

— И вы для этого прибыли к нам, чтобы вразумить нас? — спросил меня сам председатель.

— Я не первым проник к вам. В отдаленные времена наша цивилизация помогала развиваться вашей. Но дело было не в технических знаниях и способности воз двигать сооружения. Выяснилось кризисное состояние человеческой нравственности в вашем мире. Легенды нашего Священного Писания говорят, что тысячелетия назад к вам приходили мои Великие предшественники, ставя перед собой задачу изменить у вас отношения между людьми, превратив их из враждебных в братские, когда неприязнь уступит место любви и заботе. Но теперь нас заботит не только нравственность ваших народов, но их неистребимая взаимная вражда, применение вами губительного оружия и, помимо того, бездумное уродование природы, когда речь идет уже о всеобщем выживании и вас, и нас…

Пока я говорил эти предостерегающие слова, в зал шумно вошел высокий властный человек в военной, как я понял, форме и сел на угодливо освобожденное ему место в первом ряду. Едва я кончил, как он заговорил в поднесенный ему микрофон:

— Слушаю и дивлюсь. Кто разрешил постороннему лицу лезть в наши дела? Не будь я генералом Протасовым, если не заподозрю здесь вражеские козни. Да было бы всем известно, что мы сами боремся против безумного уродования окружающей среды и находимся в боевой готовности, чтобы защитить мир.

— Благодарю вас, генерал, — сказал председатель. — Кто еще хотел бы задать вопрос? Желательно только вопрос.

— Но я хотел бы ответить уважаемому генералу, — сказал я. — Ведь если в вашем доме начинается пожар, который может перекинуться и на соседнее наше строение, то не лучше ли убедить вас, и вашего генерала в том числе, не допускать у себя возгорания.

Генерал сердито фыркнул и отвел рукой поднесенный ему микрофон

К микрофону в проходе подошел старый человек в ниспадающей до самого пола одежде и с белой бородой, спускающейся на грудь, украшенную сверкающим символом в виде креста на дорогой цепочке. С его высокого головного убора ниспадало на спину белое покрывало.

— Не будем укорять гостя нашего за то, что им не содеяно, лучше проникнемся уважением к словам его о Добре, противостоящем Злу, к учению, кое несли нам упомянутые им его предшественники. Хотелось бы знать, нашли ли они отражение в нашем Священном Писании и причислены ли к лику святых? И как давно появлялись они из другого Божьего мира, сотворенного вместе с нашим, Господом нашим в Великий День Творения?

И я простодушно поведал о Великих «проникающих», о Буде и особенно о трагической судьбе Иссе, принявшего мученическую смерть и реанимированного после казни группой наших специалистов, прилетевших на «летающей тарелке», появление которой было даже отмечено тогда современниками. Выздоровление Иссе было воспринято как «воскрешение», а возвращение в наш мир как «вознесение».

— Он ушел от вас с надеждой, что прорастут орошенные его кровью семена Добра, и до глубокой старости следил он из нашего мира за результатом своей Миссии, которая сказалась лишь через сотни лет, а через тысячи объяла собой весь цивилизованный мир.

— Чур меня! Чур! — воскликнул благообразный пастырь. — Изыди сатана с приспешником своим. Мерзкие, богохульные изрыгает он слова! Да сгинет безбожная клевета его на Господа нашего Иисуса Христа, да восторжествует святая правда, воистину воскрес Христос, и не восторжествует вновь вражеское безбожие, прикрытое даже лжезаботой о благе народном. И да будет мир с вами!

И взволнованный пастырь сел на тотчас освобожденное ему соседнее место.

У микрофона разгневанного пастыря сменил высокий, со впалыми щеками человек, которому пришлось наклониться к микрофону:

— Главный инженер Центра самолетостроения Полевой Игорь Степанович. Глубоко понимая негодование владыки, я все же не хочу упустить сейчас возможность узнать на этой встрече особенности полета неопознанных летающих объектов. Каким образом они могут нарушить основные физические законы, резко меняя направление полета, не сбавляя огромной скорости движения?

— Прежде чем ответить на технический вопрос, хочу принести извинение рассердившемуся на меня пастырю и заверить его, что божественность Иссе признается не только у вас, но и у нас, независимо от того, где он жил и как переходил из одного мира в другой. По-разному могут звучать легенды о нем в священных книгах. Что же касается законов Природы, которые якобы нарушают наши аппараты, то я отвечу, что в вашем мире известны не все законы Природы.

И я поведал залу то, о чем рассказывал Кочеткову при первом нашем знакомстве на даче Грачевых.

— Можно ли создать у нас такой аппарат? — послышался голос из зала.

— Конечно! Возможности вашего мира не отличаются от нашего.

У микрофона снова оказался священнослужитель высокого ранга.

— Опомнитесь, чада мои! Не старайтесь обрести бесовские силы, чтобы летать по воздуху на помеле. Не допытывайтесь, умоляю, до адских знаний, коими может обладать пришелец сей.

На трибуну поднялся почтенный человек с уверенными движениями и, получив кивком председателя разрешение, остановился перед микрофоном на краю сцены.

— Профессор Ковалев хотел бы внести ясность в наше обсуждение, — объявил председатель.

— Хочется, чтобы то, что ясно мне, врачу, стало бы понятным и всем другим. Я, как человек верующий, разделяю возмущение владыки и всей душой на его стороне, но, может быть, не меньший гнев его вызвали бы и некоторые наши пациенты. Один из них не только живет небылицами о нашем Спасителе, но сам считает себя Иисусом Христом, хотя был телевизионным техником из Львова. Другой пациент именует себя вечным узником Кампанеллой, провозвестником утопического строя и ратует за общих жен и собственность, за всеобщее равенство и в богатстве, и в нищете. Он, находясь на нашем попечении, считает себя отбывающим свое пожизненное заключение, завершая вторую книгу «Город Солнца», которую пишет, к нашему удивлению, по-латыни, прежде не зная ее. Мы изучаем этот феномен. — Профессор Ковалев глубоко вздохнул и продолжал: — И есть еще одна пациентка, которую одно время видели на телеэкране. Она «общается» с другими планетами, живя в мире собственных галлюцинаций, пытаясь вовлечь в них доверчивых слушателей или телезрителей. Она искренна, как искренен псевдо-«Иисус Христос» или псевдо-Кампанелла. Но это болезнь, навеянная взвинченной загадочностью, увлекшей многих и многих и дающей пищу для нового вида распространенного заболевания. В заключение, преклоняясь перед святостью мыслей владыки, испрашиваю у него соизволения на попытку излечения от горького недуга нашего времени еще одного пациента, отнюдь не подлежащего преследованию.

— Благословенны будут все христианские помыслы ваши, — сказал с места священник высокого сана.

На эстраду без приглашения решительно поднялся генерал.

— Я протестую против попытки укрыть за белыми ха латами проходимца, морочившего тут нам головы! Требую доказательств, откуда он взялся и кому служит.

— Прошу извинить меня, — обратился ко мне не сколько смущенный председатель. — Вы видите, какие страсти вы взбудоражили утверждением, что прибыли к нам из другого измерения. Сможете ли вы представить этому какие-либо доказательства?

— В свою очередь прошу извинить меня, почтенный председатель, но таким доказательством, как я полагаю, являюсь я сам, — ответил я.

Дружный смешок прошел по явно настроенному против меня залу.

Заговорил подошедший там к микрофону, опирающийся на костыли, лысый пожилой человек.

— Прежде чем рассматривать какие-либо доказательства о вояже нашего «гостя», изучать которые, на мой взгляд, надо не здесь, а в соответствующем институте Академии наук, я сочту необходимым предостеречь легковерных и выразить мнение, как представитель современной физики, о полном несоответствии нам преподнесенного основным положениям науки. Поэтому я заявляю, что весь этот бред об инверсии, энергетическом обмене в вакууме и обнулении массы стоит вне науки, что и прошу учесть в дальнейшей дискуссии.

И он поковылял от микрофона по проходу к крайнему креслу.

По ступенькам, ведущим на наше возвышение, взбежал майор Кочетков. Он подошел к генералу и по-военному обратился к нему:

— Прошу разрешить, товарищ генерал, предъявить доказательство, которое ждет зал.

— Какое такое доказательство? — опешил генерал, сердито смотря на Кочеткова.

— Оружие, которым пользовался Альсино при нападении на него злоумышленников.

— Оружие? — заинтересовался генерал. — Попрошу председателя пригласить сюда экспертов.

— Парализующее, — пояснил Кочетков и продолжал: — С разрешения председателя и генерала я предъявляю уважаемому собранию знаменитую парализующую трубку пришельцев из иных миров, с помощью которой в моем присутствии был парализован один из злоумышленников, пытавшихся похитить Альсино.

— Я думаю, что, показав нам такое оружие, вы удовлетворите наше общее желание, — заявил председатель.

И Кочетков поднял над головой мою трубку, которую я передал ему по его просьбе, когда мы садились в машину, чтобы ехать сюда.

Главный инженер Центра самолетостроения, сутулясь из-за непомерного роста, физик на костылях и еще несколько присутствовавших в зале поднялись на сцену, чтобы вместе с генералом рассмотреть диковинное для них оружие.

— Позвольте, — сказал инженер, распрямляясь и вертя в руках трубку и передавая ее физику. — Но это же пустая металлическая трубка. В ней совершенно ничего нет.

— Как так нет? — удивился председатель. — Но ведь товарищ майор утверждает, что ею был парализован человек!

— Да, это так, — несколько смущенно отозвался Кочетков.

— А что я вам говорил, — прогремел на весь зал генеральский голос через микрофон. — Нас водят за нос! И неспроста! Нужно решительное вмешательство.

Глядя на них и на солидных людей в креслах зала, я подумал не без горечи, что все здесь зиждется на устойчивой колоннаде, якобы подпирающей подземный свод.

Глава 2 ЧУДЕСА

Пора чудес прошла. И нам

Подыскивать приходится причины

Всему, что совершается на свете.

В. Шекспир

Телепатически я воспринимал помимо того, что происходило в подземном зале, мысли Оли, находившейся вместе с Сергеем Егорычем поблизости от дома над бункером. Оля страдала, волнуясь за меня. Сергей Егорыч возмущался, что стражи у входа не признают его влиятельных документов, которые он предъявлял.

Оля, не зная, что предпринять, следила за вереницей людей, выходящих из дверей станции подземной дороги («Метро»). Периодически, после прихода поезда, они валили густой толпой.

— Лена! — радостно воскликнула Оля, увидев сестру. — Как хорошо, что ты нашла нас! Мне так худо без тебя. А как ты узнала? Почувствовала, правда?

— Нет. Мне еще вчера Юра Кочетков сказал, что при везет Альсино сюда на встречу, если убедится, что он подлинный пришелец.

— Ну конечно, подлинный! — воскликнула Оля.

— Надо, чтобы научное собрание установило это юридически, — назидательно произнесла Лена.

— Хвалю всегда толковых юристов, — сказал подошедший Сергей Егорыч. — Я мог бы внести дополнительную ясность в рассматриваемый вопрос.

— И тебя не пропускают? — возмутилась Лена. — Как можно!

— Полагаю однозначно, что пришелец Альсино сказал бы, что здесь у дверей не люди, а роботы, — с горькой усмешкой закончил Сергей Егорыч.

Мое телепатическое восприятие было прервано шумом в зале. Люди поражались, что парализующая трубка оказалась пустой.

— Можете ли вы объяснить феномен этой трубки? — обратился ко мне председатель. — Ведь злоумышленник был парализован ею?

— Не ею, а мной, моим внушением, — объяснил я. — Трубка, как светящийся предмет в гипнотических сеансах, играла подсобную роль. Она лишь внешне напоминает парализующее оружие наших биороботов. Я же пришел в ваш мир без всякого оружия.

Кочетков, слушая меня, продолжал растерянно рассматривать «свой трофей», которым хотел помочь мне.

— Что ж, — сказал председатель. — Если не находится ничего другого, будем считать, что у вас нет доказательств своей причастности к миру иных измерений.

— Нет, почему же? — возразил я. — Я ведь сказал вам и почтенному залу, что этим доказательством являюсь я сам.

— Не понял, — сказал председатель.

И тут, я думаю, у всех находящихся в зале появилось ощущение, что они присутствуют при чем-то невероятном.

Они увидели «самозванца иных миров», как кое-кто из них уже подумал, сидящим за столом, с рукой, пододвигающей микрофон, но… головы у него не было… Она исчезла.

Все ахнули. Перед ними был живой человек без головы и шевелил рукой как ни в чем не бывало.

Председатель, сидя ближе всех к «обезглавленному гостю», несмотря на свою выдержку, отшатнулся.

А на улице меж тем произошло тоже нечто необъяснимое…

Оля первой увидела на проезжей части какой-то круглый предмет.

Она вскрикнула.

Мчавшаяся машина резко вильнула в сторону, объезжая внезапно возникшее препятствие.

— Это же Альсино! Альсино! Правда-правда! — воскликнула Оля.

Да, она увидела мою исчезнувшую из зала голову. И не только она и водители машин увидели ее…

Два крепких парня вышли с толпой из станции подземки, и один из них крикнул:

— Митька! Глянь, футбол! И размалеван под морду чью-то.

— Давай, бей пенальти. Я вроде в воротах буду, — предложил другой.

И оба они выбежали на проезжую часть. Послышались гудки машин.

Один из парней разбежался, готовясь ударить ногой по круглому предмету на мостовой.

Нога его с силой прорезала воздух, но «предмета» на задела. Он исчез.

И в тот же момент зал с колоннадой снова ахнул.

Голова «самозванца иных миров» вернулась на его плечи.

Стоял невообразимый шум. Люди повскакали с мест.

Председатель ничего не мог поделать с ними.

На сцену выскочил странный мужчина с длинными вьющимися волосами до плеч, в темных очках.

Он поднял руку, закричав:

— Товарищи! Товарищи! Внимание! Я все разоблачу! Зал постепенно стих, люди сели на свои места.

— Я — экстрасенс. — И он назвал свое имя, очевидно известное всем. — Прошу разрешения у председателя прояснить, что здесь произошло.

— Прошу вас, — сказал председатель.

— Цирковой трюк! Эстрадный номер с массовым гипнозом! Могу предложить ангажемент, хотя такие штуки известны еще с прошлого века. В доказательство этому прошу разрешить повторить их.

И тут в зале произошло снова нечто непостижимое. Из зеркал позади каждой люстры водопадами хлынула вода. Она затопляла зал. Люди видели, как вода быстро растекается по полу, и невольно подбирали ноги.

Но она все прибывала, только находившиеся на возвышении сцены оказались недоступными ей.

И люди начали взбираться с ногами на богатую обивку кресел.

Человек с длинными волосами стоял, простерши руки в зал, словно повелевая этим наводнением.

Я описываю ощущения находящихся в зале людей, телепатически воспринимая их и наблюдая за всеобщей паникой. Ведь все они знали, что находятся глубоко под землей…

Длинноволосый стоял ко мне спиной, и я видел завитки его волос, ниспадающие на спину, очевидно тщательно подвитые мастером экстравагантных причесок.

Он опустил руки, и все находящиеся в зале почувствовали, что никакой воды нет, и стали спускаться с кресел, смущенные тем, что забрались туда с ногами.

А экстрасенс обратился к очнувшимся зрителям:

— Как видите, я тоже мог вызвать у вас иллюзию, как и «терявший» перед тем голову «иллюзионист», взявшийся играть незавидную роль мистификатора.

— Браво! — крикнул из зала генерал.

— Благодарю за внимание! — произнес экстрасенс и раскланялся, как после эстрадного номера.

Зал шумел, но аплодировать никто не стал. Люди не потеряли, к счастью, сознания серьезности происходящего.

Однако председателю пришлось потрудиться, прежде чем стих разноголосый гул.

— Я благодарю нашего знаменитого экстрасенса за демонстрацию его удивительных способностей и хотел бы услышать объяснения Альсино, который уже признался, что своим внушением парализовал некоего злоумышленника. Так не вызвал ли он также эффект всеобщей галлюцинации, представив сидящего рядом со мной человека без головы? До сих пор мы видели в цирке иллюзиониста, показывающего отделенную от клоуна голову в ящике. Так что же мы видели сейчас?

— Вы наблюдали, — постарался я объяснить, — процесс «проникновения» в другое измерение. Из-за складки пространства часть моего тела, голова, оказалась в вашем же мире, невдалеке отсюда, что могут засвидетельствовать отец и дочь Грачевы, находящиеся сейчас у входа в ближнее метро.

— Откуда вам это известно? — удивился председатель.

— Я, вернее, моя голова видела их, когда оказалась на проезжей части напротив здания, под которым мы находимся.

— На проезжей части? — поразился председатель.

— Именно так. Поэтому я очень просил бы вас пригласить как свидетелей только что произошедшего семью Грачевых.

— Хорошо, мы пригласим Грачевых, если они в самом деле там, хотя, на мой взгляд, это еще более запутывает ваше объяснение.

— Вы получите его подтверждение, — настаивал я.

— Я протестую, — крикнул с места генерал. — Хватит этого балагана!

— И все же, в интересах всех собравшихся, я попрошу высказать свое мнение поднятием рук, стоит ли получить подтверждение «чуда» от уважаемого человека, каким является Сергей Егорыч Грачев, а также и его дочери. Кто за их приглашение, прошу поднять руки.

Лес рук поднялся над креслами.

— Кто против?

Против были двое: генерал и священник, которого называли владыкой.

Председатель дал указание пригласить находящихся на улице Грачевых.

Через короткое время в зал вошел Сергей Егорыч, но в сопровождении не одной, а двух дочерей.

Первым на сцену поднялся Сергей Егорыч.

— Товарищ Грачев, — обратился к нему председатель, — что вы можете сообщить нам о сидящем рядом со мной Альсино, якобы прибывшем из другого, параллельного мира?

— Я имел с ним беседу на своей даче, куда он явился из леса, где будто бы приземлился его неопознанный летающий объект. Беседу с ним я передал куда следует и суть ее должна быть вам известна.

— Допустим, — сказал председатель. — Но нас интересует факт процесса перехода Альсино в иное измерение. Не оказались ли вы свидетелем такого явления?

— Ничего не могу сказать об этом, кроме того, что привиделось мне только что на мостовой против метро.

— Что же вы увидели?

— Я все время думал об Альсино, и не удивительно, что мне показалось его лицо на выкатившемся на мостовую камне.

— Это был не камень, а голова Альсино! — послышался из зала голос Оли.

— Я вас тоже попрошу подняться к нам и дополнить рассказ вашего отца, — пригласил Олю председатель.

Оля влетела по ступенькам на сцену и подбежала к микрофону, около которого стоял Сергей Егорыч.

— Мы с папой видели, как на мостовой появилась чудесным образом голова Альсино и машины шарахались от нее в сторону. Правда-правда! И еще два парня решили, что это мяч, и выбежали на проезжую часть, чтобы поиграть на ней в футбол. Их, кажется, задержала милиция.

— Могу я попросить генерала Протасова помочь нам пригласить и расспросить этих нарушителей? — обратился председатель.

Генерал неохотно встал и вышел из зала. Председатель снова обратился к Оле:

— И что же? Удалось этим парням ударить по воображаемому мячу?

— Нет, кажется, нет… Голова Альсино исчезла, как и появилась… сразу… Правда-правда!

Вернулся генерал и сказал в поднесенный ему микрофон:

— Нарушители случайно оказались еще здесь, но их уже оштрафовали. Правда, денег у них не оказалось. Но следствие по нарушению ими дорожных правил вести могут лишь правоохранительные органы, а никак не это собрание.

— Мы не намерены вести следствие, товарищ генерал. И были бы признательны, вам, если бы с вашего разрешения нарушителям был лишь задан вопрос: что они виде ли на мостовой, если они видели что-либо.

— Разве что так, — проворчал генерал и дал знак кому- то, стоящему у дверей.

Вскоре два дюжих парня в облегающих штанах и цветастых рубахах робко вошли в ярко освещенный зал.

— Попрошу вас подняться на сцену, — пригласил их председатель.

Ребята были явно смущены.

— Да нас уже оштрафовали. Только зря. Да и денег таких у нас не водится, — сказал первый из них.

— И не водилось, — подтвердил другой.

— Мы не следственная и не судебная инстанция, — пояснил председатель. — Мы просто просим вас помочь нам и рассказать, что побудило вас выйти на проезжую часть. Вы этого не отрицаете?

— Не отрицаем. Так ведь для чего вышли-то? На одну секунду и по делу! Слушать нас не хотят. Мы за машины страх держали. Камень надо было убрать, который скатился на проезжую часть.

— Скатился камень, — подтвердил другой, переминаясь с ноги на ногу и поправляя микрофон, перед которым они стояли.

— Откуда же он скатился? Как оказался на мостовой?

— А это пусть фараоны скажут, что за дорогой смотрят. Мы-то тут при чем? Помочь хотели… чтоб без аварии, а нас, как хмырей каких, к ответу. Где тут права человека? Мы люди общественные.

— Как понять «общественные»?

— Ну, компанейские. Мы за машины труса давали. Камень убрать надо было. И не штрафовать, а награждать за это надо. А то сразу свистки, будто кого ограбили…

— И вы убрали?

— А как же. Митька его ногой поддел, он и укатился.

— Куда укатился?

— А кто его знает? Пусть фараоны скажут. Нас увидели, а камень проглядели?

— Ну что ж, и на том спасибо. Может быть, припомните, как тот камень выглядел?

— Камень как камень, круглый такой, вроде футбола. Его пнуть сам Бог велел.

— И вы не ушибли ногу о него?

— Н-нет, — нерешительно проговорил Митька и переглянулся с товарищем. — Вроде мягкий он был…

— Я протестую! — снова послышался голос генерала. — Вы затягиваете беседу, превращая ее в допрос, на что никем не уполномочены.

— Спасибо вам, генерал, спасибо вашим нарушителям, с которыми вам предоставляется дальше разбираться самим.

Парни сошли с трибуны и вышли из зала. Заговорила Оля:

— Он не ударил по мячу. Ему это просто показалось. Голова Альсино исчезла, когда ботинок приближался к ней, я это сама видела. Правда-правда!

— Уважаемый Сергей Егорыч, вы подтверждаете слова дочери?

— Я могу подтвердить уже мной сказанное. Я думал об Альсино, и мне могло показаться, что вздутие на асфальте, кочка на нем, напоминает голову. Может быть, какой-нибудь рабочий высунулся из люка? Я допускаю прилет инопланетян, но должен подчеркнуть, что в моем сознании не укладывается противоестественное расчленение их тел.

— Спасибо, Сергей Егорыч, спасибо, Ольга Сергеевна. Так, если не ошибаюсь?

— Вы не ошибетесь, если признаете Альсино за посланца параллельного мира. Правда-правда! — сказала Оля, спускаясь по ступенькам в зал.

Навстречу ей шла ее сестра Лена.

— А ты зачем? Ты же отходила в сторону, позже пришла, — тихо спросила Оля.

Лена в ответ лишь привычно вскинула свою античную головку с узлом волос на затылке.

Она поднималась на сцену, а в моем сознании возникла освещенная луной веранда и призрачная прекрасная женщина в серебристом свете. И теперь она, отвергнутая и оскорбленная, выразит сейчас перед всеми свое омерзение человекоподобным насекомым.

— Грачева, Елена Сергеевна, юрист, — произнесла она, встав перед микрофоном.

— Вы можете также подтвердить странное происшествие на проезжей части?

Ах, как мало мы, полагавшиеся на наблюдения наших аппаратов, знали и понимали людей, в особенности женщин!

Она сказала совсем не то, о чем недавно думала, как я безошибочно только что уловил.

— Я — человек, и прежде всего женщина. И посвятила себя праву. Но право может быть основано только на правде! Я могла бы сказать, что Альсино не человек, что он не мужчина. И, может быть, имела бы к тому основания. Но это была бы ложь! Казалось, я могу солгать, но перед лицом Альсино не солгу. Первое: человек ли он? Твердо: нет, он не человек. Ни один человек не повел бы себя так, как поступал он. Не человек, ибо нам, «чело векам», видимо, еще далеко до уровня тех, от кого он прибыл. Поражена, что вас не занимает, ради чего он это сделал! И вы все выясняете, кто он и откуда, словно нет угрозы всеобщей гибели, о чем он предупреждает! Разве в том дело, кто это сказал, а не в существе сказанного?

— И у вас, как юриста, есть веские доказательства того, с кем мы имеем дело? — спросил председатель.

— Доказательством служит его нравственный уровень, уважаемый председатель и все сограждане мои, которых я вовсе не хочу унизить, но которым хочу открыть глаза, как это удалось сделать мне самой. И не где-нибудь, а здесь, сейчас, когда я поднималась сюда.

— Может быть, вы ощутили гипнотическое влияние?

— Нет, нет и еще раз нет! Я — трудный ребенок, и на меня трудно влиять и родителям, и любому гипнотизеру.

— Так кто же такой этот Альсино, по вашему мнению?

— Ответ заключен в безрассудности, с позиций наше го ничтожества, его действий. Ответ — в благородстве его мыслей, в поступках, совсем ему невыгодных, словах его и призывах, казалось брошенных на ветер, в толпу глухих, бесчувственных людей.

— Благодарю вас, Елена Сергеевна. Вы доказали, во всяком случае, то, что перед вами блестящий путь юриста. Вам благодарны все мы, включая, надеюсь, и профессора Ковалева, и генерала Протасова. И после ваших слов, быть может, наш гость заслужит всепрощение вы ступавшего здесь до вас владыки, если мудрым взором своим он увидит не только то, что противоречит Священным источникам, но и то, что созвучно основам христианства, быть может, божественно привнесенного из мира пришельца.

— Так все-таки человек он или не человек? — послышалось из зала.

— Полагаю, что мог бы внести ясность в этот вопрос со всей научной достоверностью, — раздался голос из микрофона, установленного в зале.

— Прошу вас, Николай Николаевич, поднимитесь к нам сюда.

И тогда на трибуну, сменив Лену, взошел солидный человек и решительно шагнул к микрофону на сцене, властно подняв руку, чтобы утихомирить зал.

Видимо, его узнали, и это подействовало успокаивающе.

— Думаю, всем известен наш академик, гордость советской науки. Прошу вас, Николай Николаевич.

— Полагаю, что перед нами возникло столько загадок, что лишь строго научная, экспериментальная проверка фактов или измышлений может положить конец бесплодным спорам. И конечно, дело не в том, как здесь говорилось, кем называет себя человек или его подобие — Иисусом Христом, Кампанеллой или послом иного мира. Мы уже ведем исследование одного из таких послов, «иноземлянина», заполученного нами в лесах Ленинградской области. Полагаю, что ни у почтенного профессора Ковалева, ни у славного генерала Протасова, равно как и у благословенного владыки, не будет возражений против той ясности, которую способен внести возглавляемый мною Биоинститут.

Одобрительный шум в зале был ему ответом.

А мне горько было сознавать, что столь неожиданные для меня слова Лены повисли в воздухе и люди, к которым я попал, меньше всего хотят прислушаться к неудобным им предупреждениям о грозящей катастрофе с гибелью всех параллельных миров, включая их собственный. И только одна прекрасная женщина, которая могла бы меня ненавидеть или презирать, решилась сказать всем, что не во мне дело, а в моей Миссии. И когда, когда прислушаются ко мне люди этого иномира? Когда будет уже поздно?

Глава 3 ОСОБЫЙ БОКС

Те, кто не испытывают стыда, уже не люди.

Изречение китайских мудрецов

На этот раз мы ехали с Кочетковым и Николаем Николаевичем в его огромной черной, стелющейся по мостовой машине, которая называлась почему-то «Чайкой», хотя такие птицы, как я узнал впоследствии, белого цвета.

— Я познакомлю вас, — говорил академик, — с профессором Сафроновым Владимиром Алексеевичем, весьма принципиальным ученым. Он позаботится о вас. Надо положить конец кривотолкам вокруг вашей особы, которые слушать было стыдно.

Машина вынесла нас из города. Замелькали пригородные леса и перелески, поражая разнообразием природы. Казалось, зелень повсюду, но сколько оттенков! Более светлые, сочные вблизи, и темные, манящие загадочной глушью, леса вдали. Бесконечные травы, среди которых, конечно, есть цветы! Хотелось задержаться, войти под сень здешних удивительных деревьев, еще раз рассмотреть муравейник моих «псевдородичей», родственных лишь нашим биороботам.

Я только мысленно вошел в промчавшийся мимо нас лесок, но прежнее чувство волнения перед встречей с иномиром вновь охватило меня.

Солнце еще не зашло, и я наслаждался его лучами, хотя и не мог в машине проделывать упражнения, выполненные в последний раз вместе с Олей. Ах, Оля, Оля, символ иного мира! Неужели она редкое исключение и все остальные люди совсем не таковы? Но если существует ее сестра Лена, если я видел их бабушку, совершавшую когда-то подвиги, если есть сидящий рядом со мной Кочетков, пусть не понятый еще мной до конца, но уже спасший меня однажды от злоумышленников, то есть ли у меня основания терять надежду? Не к таким ли испытаниям готовил я себя в добровольном каменном заточении!

Показались белые здания Биоинститута, кое-где еще с недостроенными корпусами.

— Ну вот и приехали, — сказал Николай Николаевич и, обращаясь к Кочеткову, добавил: — Я должен из виниться перед вами, что не смогу отправить вас обратно в своей машине, я едва поспею на аэродром, чтобы улететь в командировку.

— Не беспокойтесь, — заверил Кочетков. — Моя машина шла следом за вашей. Правда, могла поотстать.

Я знал, что не только его машина ехала за нами. Я все время ощущал недалекое присутствие Оли. Самоотверженная девушка не хотела потерять меня из виду и упросила отца позволить ей на его машине сопровождать «Чайку» академика.

Но ей не удалось пройти в Биоинститут, строго охранявшийся стражами порядка, что несколько удивило меня. Ведь Биоинститут был сугубо мирным.

Кочетков распрощался со мной и академиком у входа, пообещав навещать меня.

— Я накажу профессору Сафронову принимать вас в любую минуту, — заверил Николай Николаевич.

В коридоре пахло свежей краской и еще чем-то, чего я сразу не мог определить. Вообще запахи этого мира были особенно непривычны мне.

Кабинет академика отличался, я бы сказал, «роскошной простотой». Здесь не было ничего лишнего, но все выглядело удобным, красивым, приятным. Стены были украшены великолепными картинами с изображением диковинных животных, населявших в разные эпохи этот иномир. Многие совсем не походили на знакомых мне.

В углу стоял скелет гиганта с чудовищной клыкастой пастью и зазубренным хвостом.

Через переговорное устройство академик пригласил к себе профессора Сафронова.

В кабинет вошел худощавый человек с начавшими седеть волосами, бледным лицом со впалыми щеками и, казалось, металлическим пронизывающим взглядом.

— Знакомьтесь, Владимир Алексеевич. Это ваш новый подопечный Альсино. Позаботьтесь о нем, как о представляющем огромный интерес для науки, о чем я сообщил уже вам по телефону.

Сафронов уставился на меня.

Но и я смотрел на него и вместо того, чтобы читать его мысли, думал об Оле.

Опять Оля! Что со мной? Неужели не истребил я во время своей подготовки эти человеческие слабости, и прелестная девушка, предложившая мне погадать на лепесточках цветка «любит, не любит…», может захватить мое сердце, помутить сознание, которое призвано служить лишь предотвращению глобальной катастрофы параллельных миров!

Я чувствовал, что мне предстоит нелегкая задача справиться с опасными эмоциями, готовыми завладеть мной.

Меж тем профессор Сафронов, проводив торопящегося академика, не подозревая внутренней бури, клокотавшей во мне, стал монотонно вещать:

— Для меня, как ученого, проблемы существования или не существования параллельных миров не существует. Миллион предположений не стоят одного факта, а мы уже имеем неопровержимые доказательства «проникновения» в наш мир из другого измерения обитающего там существа. Можете рассчитывать на мою помощь в развеивании сомнений по поводу вас и вашего появления у нас. Я — не политик и служу чистой науке. Однако мне безразлично, как будут использованы научные открытия. Я посвящаю себя человечеству, его благоденствию и счастью. Дав заключение о вашем организме, я предоставлю вам возможность донести до всех наших людей идеи, с которыми, как я слышал, вы прибыли к нам. Поэтому я надеюсь на наше взаимопонимание.

Он старательно улыбался мне.

А Оля, я знал это, бесцельно бродила у стен Биоинститута без надежды попасть в него. Кочетков отыскал ее и уговаривал вернуться в город, обещая добыть ей в ближайшие дни доступ в Биоинститут, чтобы встретиться со мной.

Сафронов вызвал к себе помощника, огромного, сутулящегося человека, с интересом разглядывавшего меня.

— Вот так, товарищ Болотов. Николай Николаевич, уезжая, поручил нам с вами заботу об еще одном «иноземлянине», которого надлежит исследовать в нашем «особом боксе», который потрудитесь освободить.

— Будет сделано, — покорно ответил Болотов и вышел из кабинета академика в то время, как профессор занял академическое кресло у письменного стола, как бы примериваясь к нему.

Через некоторое время Болотов вернулся за мной и предложил следовать за ним.

Мы снова шли коридором, где пахло свежей краской и еще чем-то неприятным.

Я понял, откуда этот запах исходит. Навстречу нам шло огромное мохнатое существо в сопровождении нескольких дюжих санитаров в белых халатах. Существо походило на человека и так же сутулилось, как сопровождавший меня Болотов.

— Это «леший», или снежный человек, словом, примат, пойманный нами в лесах Ленинградской области.

— Это найн! — ответил я. — Обитатель первомира, соседствующего с нашими параллельными мирами, — сказал я.

— Вы знаете это существо? — оживился мой спутник.

— Разумеется. Наины — частые гости не только ваше го, но и нашего мира. Они наведываются в параллельные миры в поисках пищи. У них атавистическая способность «проникать» в другие измерения. Но они всегда стремятся вернуться обратно.

— Потому-то мы и не находим их останков!

— Конечно. Однако не всегда было так. В отдаленнейшие времена часть их переселилась и в ваш и в наш мир. А потом, эволюционируя, «ни породили родственные человечества, в чем вы убедитесь, исследуя мой организм.

Мы говорили с Болотовым, зайдя в небольшой холл, украшенный живыми цветами. Наина проводили по коридору мимо нас. Запах стал резким и невыносимым.

При каждом движении найна гремела прикрепленная к его ноге цепь, другим концом закрепленная на тележке, которую катил сзади санитар.

— Необходимая предосторожность, — объяснил Болотов, заметив мой взгляд. — Иначе он улизнет в свой иномерный первомир.

— У нас тоже изучали найнов, правда без применения цепей, и установили с ними дружеские отношения. Они сами помогли нам разгадать способ перехода в другое измерение. Потому и проникают теперь к вам наши аппараты, потому и вы видите меня перед собой.

— Это все крайне интересно! Но почему эти найны, как вы их зовете, или «лешие» по-нашему, остались в своем первобытном состоянии? И почему ваша цивилизация ушла вперед нашей, строя аппараты, переходящие из одного измерения в другое?

— Это очень сложно объяснить. Дело в том, что скорость течения времени различна во всех трех мирах. Наши с вами миры движутся во времени почти одинаково. Разница в пару секунд в сутки, но за миллиарды лет эта разница увеличивается до ста тысяч лет. Вот на это время мы и опередили вас в своем развитии. Первомир же живет так замедленно, что приматы, от которых мы произошли, не успели там развиться до «гомосапиенсов», как, если не ошибаюсь, вы называете «людей разумных».

— Это так интересно и так важно! Вы не рассказывали об этом нашему профессору?

— Я еще не встретил найна, когда беседовал с ним.

— Тогда позвольте мне первому использовать ваше объяснение. Я напишу научную статью под названием «Три времени трех миров».

Я улыбнулся:

— Время одно, течение его разное, как вода в речках тихих или быстрых.

Мне нравился этот молодой ученый. Он интересовался услышанным искренне и бескорыстно, не имея никаких задних мыслей.

— Мы еще побеседуем с вами обо всем этом, — пообещал я.

Болотов ввел меня в «исследовательский зал». На одной его стене были сплошные пульты с разнообразными приборами, стена напротив оказалась прозрачной, и за нею виднелась вода. Там находились два резервуара, разделенные пустой камерой с решеткой, выходящей в зал.

— Вы извините, — стал оправдываться Болотов. — Мне, право, неловко поместить вас, как мне приказа но, в этот «особый бокс», но это пока единственное помещение, оборудованное всеми приборами для изучения исследуемого объекта. Вы уж не обижайтесь.

Видимо, предыдущего обитателя, которого мы видели в коридоре, только что вывели из этого «особого бокса», и какая-то с виду молодая, изящно сложенная женщина орудовала в боксе с ведром и шваброй.

Она улыбнулась мне, откидывая прядь волос со лба.

— Это вас-то сюда? Как можно!…

— А найна можно? — спросил я, тоже улыбаясь.

Она располагала к улыбке.

— Вы знаете, как его зовут? — обрадовалась она. — А мы никак не могли ему имя придумать. Предыдущего звали Афоня, но он исчез у нас на глазах, когда его ловили сеткой. А вас тоже поймали?

— Нет. Я сам пришел к вам, здешним людям, от людей нашего мира, чтобы избежать общей гибели.

— Вы извините, что прерываю ваше знакомство, — сказал Болотов. — Танела останется с вами, а я спешу в город. У меня там лекция в университете. Представляю, как всполошатся студенты, когда я им расскажу о вас и о найнах.

— Идите, Болотов, идите, — напутствовала Танела. — Он хороший, — шепнула она мне.

Но Болотов не уходил.

— Пусть вас не смущают эти прутья вместо стенки. Ведь бокс предназначался для редких животных, но ни как не для сверхгомосапиенса. — И он рассмеялся. — Вы внесли койку? — спросил Болотов уборщицу. — Ах, вижу. Спасибо. Надо бы еще туда столик и стул. Вы присмотрите где-нибудь. Потом поставим.

— Хорошо, я постараюсь.

Болотов вместе со мной вошел в бокс-клетку. Мы сели с ним на стоящую у стеклянной стены койку.

— Вот посидим, как у нас принято, перед началом пути.

— Пути? — переспросил я. Болотов смущенно улыбнулся:

— Я имею в виду исследование. Оно — как длинная дорога. Вам придется набраться терпения.

— Если это необходимо для того, чтобы меня повсюду выслушали, я готов на все, — заверил я.

— Ну вот и прекрасно! Танела будет дежурить. Пока, прощайте.

И он вышел из клетки. Дверь за ним сама собой захлопнулась, притом, как выяснилось, на автоматический замок.

Танела заметила это, вернувшись откуда-то, и всплеснула руками.

— А ведь ключа-то у меня нет! Как же теперь вы? — воскликнула она.

— Буду переговариваться через эти прутья, — пошутил я.

В мыслях моей новой знакомой я прочитал ее опасение за меня. И еще я понял, что первое впечатление о ее молодости было ошибочно, потому что она думала и о своих внуках.

— Этот ужасный запах от вашего найна остался. Но ничего, я проветрю помещение. Над залом крыша поднимается механизмами, и я знаю, где их включать.

— Вот за это спасибо вам, Танела. Запах вообще пре следует меня в вашем мире, а тут…

— Так чего же это вас, дружок мой, в клетку вонючую засунули, как зверюгу какую?

— Они хотят с помощью своих приборов убедиться, человек ли я.

— Так лучше б тогда профессора Сафронова сюда поместить! Его прежде всего проверить надо.

— Разве есть сомнения?

— И немалые. От древних китайцев, есть у нас такой мудрый народ, дошло до нас следующее изречение: «Те, кто не испытывают стыда, уже не люди». Не знаю, есть ли здесь аппаратура для определения стыда, но по ней можно было установить, человек здесь или уже не человек. Да что это я заболталась. Пойду подниму крышу.

Она подбежала к одному из пультов, и раздался звук заработавших моторов, и вместе с тем я ощутил струю свежего воздуха, которая показалась мне живительным напитком.

" Когда Танела снова подошла к клетке, я поблагодарил ее, сказав:

— Пока есть у вас люди, так заботящиеся о других, я могу надеяться, что не даром пришел к вам.

— Мне смертельно хочется узнать о вашей Цели, но я боюсь, что вы, как говорят у нас в народе, «с утра не емши».

Я понял ее и объяснил, что вообще-то пища мне не требуется, если есть солнечные лучи, и что утром мне удалось зарядиться энергией солнца.

Они беспрекословно решили, что этого мало.

— И вы никогда не едите? — удивилась она. Пришлось ей поведать о своем каменном мешке, где

готовился я к переходу в этот мир, и о той пище, которую мне давали в узенькую щель, чтобы поддержать мое существование без солнечных лучей. Она допытывалась, что это была за пища, и решила, что она напоминает пшенную кашу, после чего умчалась приготовить для меня еду.

Примечательно, что никто из мужчин, общавшихся здесь со мной, даже симпатичные Болотов и Кочетков, не подумали о том, что в первую очередь обеспокоило женщину. Я вспомнил, как женщины на веранде дачи Грачевых уговаривали меня позавтракать с ними.

И теперь я ел приготовленную мне кашу, а она щебетала, рассказывая о себе.

Оказывается, она была «уборщицей с высшим образованием» и устроилась сюда, чтобы защитить пойманного найна, потому что другой найн похитил, а потом отпустил ее.

В свою очередь мне пришлось удовлетворить ее желание узнать, зачем я прибыл в этот мир. И я повторил ей то, что рассказывал перед тем в зале колоннад. Но если там это вызвало интерес не столько к моему призыву отказаться от использования огня и дыма, сколько к тому, кто я и откуда прибыл, то Танела увлеченно расспрашивала меня о волновых энергостанциях, будучи по специальности инженером-электриком. Вот так уборщица!

— Это так же просто, как и правильно! — воскликнула она. — Я буду помогать вам. Таких, как я, найдется много.

— Я убеждаюсь, что не напрасно здесь.

— Вам надо убежать отсюда, — решила она. — Беда, но у меня нет ключа от вашей автоматически захлопнувшейся двери. Но они вас ни за что не выпустят. Правда-правда! — сказала она, совсем как Оля, и стала мне еще ближе.

Понизив голос, словно нас кто-либо мог услышать, она сказала:

— Вам нужно убежать в другое измерение. Вы умеете переходить в него, как найны?

— Умею, могу, но я не сделаю этого. Поймите, Танела, я ведь не для того явился в ваш мир, чтобы сбежать при первой же трудности. Моим предшественникам… — И я рассказал ей о Буде и Иссе, как рассказывал до того Грачевым и в зале колоннад.

Танела покачала головой.

— Конечно, это так. Но вам не надо вспоминать о своих предшественниках. Честное слово! Вашей Цели это только повредит, отвратит от вас тех, кто чтит деяния и мучения ваших предшественников, приравненных к божеству.

— Я уже понял это, — признался я. — Но я не могу говорить не то, что думаю.

— Я и не хочу, чтобы вы лгали. Лучше говорить о том, как спасти наш и ваш мир, как вы только что рас сказали мне. А история… пусть каждый воспринимает ее по-своему. Тем более что люди религиозные стремятся к высокой нравственности, которой нам так не хватает.

Я радовался простоте и ясности ее мышления.

— Я понимаю, — продолжала она, — что вы не хотите воспользоваться тем, что на вас нет цепи, удерживающей найна, но у вас еще более крепкая цепь — ваш Долг. И потому я с вами, Альсино, поверьте. Скажите, чем я могла бы вам помочь, может быть, передать вес точку на волю?

— Мне хочется увидеть ту девушку, с которой встретился в лесу, едва появился в вашем мире. Это Оля Грачева.

— Я найду, обязательно найду ее. Вы напишите ей записку, я передам ей и принесу вам ее письмецо. Сейчас я достану бумагу и карандаш.

— Видите ли, Танела, — смущенно сказал я, — но я не умею ни читать, ни писать.

— Как это так? Вы так хорошо говорите по-нашему и так много знаете и вдруг неграмотный!

— Видите ли, — так же смущенно продолжал я, — наши летающие аппараты могли только записать вашу звучавшую по радио речь, которую расшифровали с помощью думающих машин наши «речеведы». Они и обучили меня так непривычно для меня передавать свои мысли словами, но письменности вашей мы не знали.

— Тогда вы скажите мне, все что могли бы написать. Я запомню не хуже ваших думающих машин, и записок не надо. Все передам ей. И что она ответит, слово в слово вы услышите от меня. Ладно?

Так, за короткий срок пребывания в иномире я приобрел в нем еще одного друга. Нет! Не напрасно я прибыл сюда!

Измученный переживаниями дня, я обессилено опустился на койку и, воспользовавшись уходом Танелы, с наслаждением разделся, предвкушая спокойный сон.

Но едва лег, как ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Резким движением повернулся на ложе и встретился взглядом с выпуклыми глазами чудовища, смотревшего на меня сквозь прозрачную стенку водоема. От такого взгляда леденеют руки и ноги…

Так вот он каков, мой сосед спрут, подозреваемый в инопланетном происхождении.

Мы долго и неотрывно смотрели друг на друга. Впрочем, применимо ли такое выражение местного наречия. Друг на Друга. Был ли он моим Другом?

Глава 4 НЕМОЙ ВОПЛЬ

Добро истинно, когда оно содеяно не по обязанности или долгу, а по велению души.

По Сократу

— Шторм, Альсино! Наконец-то мы добрались до него! — услышал я радостный голос из темноты.

Ослепительный зигзаг разрезал черное небо, на миг высветив белую фигурку девушки, вцепившейся руками в перила платформы. И сразу сгущалась тьма, чтобы спустя мгновение при новой вспышке выступили из нее грозные шеренги сорванных с места гривастых гор, темной грудью в белых прожилках катящихся на препятствие. Но не вздымались фонтаны брызг, как при ударе об утесы или о разбитые борта тонущего корабля. Загадочно исчезали устрашающие валы под самыми ногами девушки, которая задорно бросала навстречу им переиначенный ею стих:

Нет, не нужна нам тишь лазури

И свод небесный голубой.

Мы ищем мрак и грохот бури!

И только в буре наш покой!

И добавляла:

— Это про нас, Альсино! Про нас! Правда-правда!

А потом продолжала, имитируя певца:

Но поплавки здесь, как утесы,

Выносят волн напор,

Над морем стоя!

Поплавки, о которых она пела, находясь под ее ногами, принимали на себя удары волн, поднимаясь и опускаясь на них, когда те ныряли под недвижную платформу, поднятую над морем на четырех столбах-мачтах, уходивших вглубь. Там их несли на себе самоходные понтоны — подводные лодки, управляемые сверху и не ощущающие в глубине бунтующих на поверхности океанических волн. И покойна была отнимающая силу волн волновая плавающая энергостанция.

Ее поплавки, качаясь, приводили в движение электрические машины, превращающие энергию волн, переданную им ветром от солнца, в энергетический поток. Направленным лучом посылался он в небо, где на высоте 36 тысяч километров его принимал энергоспутник, вращающийся вместе с планетой, всегда находясь над одной ее точкой. Этот энергоспутник в свою очередь пошлет луч со своей устойчивой орбиты на земную приемную антенну, подарив людям энергию, полученную без сжигания топлива.

Неправдоподобно быстро рассеялась вдруг мгла. Солнце прорвалось сквозь тучи и осветило бушующий океан, который выглядел даже страшнее, чем невидимый в темноте.

Теперь физически ощущались непрерывные атаки сменяющихся рядов «океанских разбойников». Но тщетно силились они захлестнуть платформу.

Выше всех белогривых громад поднялась волна-великан с поставленной ветром дыбом всклокоченной седой гривой. Сорванные с нее ветром брызги обдали девушку в белом. Трепетавшее на ветру ее платье вымокло и плотно облегло ее гибкую фигурку.

И тут произошло нечто совершенно противоестественное. На снежном хребте горы-исполина мелькнуло что-то темное. И волна-великан не нырнула, как все предыдущие, под платформу, а кипящей пеной метнула свой гребень под ноги девушки и выбросила рядом с ней поползший к ней темный предмет.

Я услышал ее немой вопль. Оцепенев от ужаса, она не могла вымолвить ни звука. Только в мыслях ее мелькнуло отчаяние и мольба о помощи.

Омерзительно уродливое существо угрожающе шевелило полдюжиной ног, растущих у него прямо из головы. Жадно и злобно смотрели выпуклые глаза на подвернувшуюся жертву.

Я принял мысленный сигнал Оли в момент, когда щупальца чудовища охватили ее, чтобы вместе с ней исчезнуть в пучине моря.

Не отдавая себе отчета в происходящем, преодолев, как во сне, овладевшую мной скованность, я бросился на спрута, вцепился руками в мокрые, пульсирующие при моем прикосновении щупальца.

Спрут перенес свое внимание на меня. Обороняясь, он нападал, охватив меня одним из щупальцев, другим же обжег плечо, присосавшись к нему.

И мгновенно все изменилось. Исчез океан и волновая энергостанция, исчезла Оля. Я проснулся, но кошмар продолжался. Плечо жгло от присосавшегося щупальца, горло сдавило другое, а третье, обвившись вокруг моего пояса, тащило меня с моего ложа вверх, где на краю соседнего бассейна всплыл глазевший на меня недавно спрут, пытаясь теперь затащить меня к себе…

Нет, я не крикнул, мой вопль был немым, как только что привидившийся мне во сне призыв девушки. Это был крик моей мысли, рожденный инстинктом самосохранения.

Но кто мог его услышать? Кто?

Однако он был услышан… Не в тот миг, а много позже я узнал, что далеко отсюда милая Оля, захлебываясь от слез, вскочила с постели и уткнулась в плечо испуганной старшей сестре, тщетно старавшейся ее успокоить.

— Альсино! Альсино! — твердила она, рыдая на Лениной груди.

— Да полно, родная. Ничего с ним не могло случиться. Он в надежном месте. Юра Кочетков заверил меня.

Но Оля продолжала дрожать всем телом.

— Нет, нет, — говорила она. — Помнишь, еще Циолковский говорил, что нет семьи, в которой не испытали бы тревоги, ощутив издали беду с близким человеком. Правда-правда!

— Так то ж с близким человеком. А он кто тебе?

— Он хороший, — всхлипывала Оля.

А спрут меж тем приподнял меня с койки. Можно было поражаться длине и силе его щупальцев. Но мне было не до удивления, я задыхался, тщетно стараясь оторвать от горла мокрое, пульсирующее на мне щупальце.

Я подумал, что в последний раз вижу над собой звездное небо с яркой, как вчера, луной. Но свет ее померк на мгновение, словно чем-то заслоненный.

Странное веретенообразное тело пронеслось над моей головой на фоне мерцающих звезд. А вслед за тем еще другое такое же.

И сразу раздались всплески воды в бассейне спрута. Вода там закипела вокруг завязавшейся схватки. Кто-то напал на спрута.

И он, обороняясь, вынужден был отпустить меня, втянув свои щупальца. Я тоже грохнулся на свое ложе. Плечо жгло, горло пересохло. Я судорожно глотал воздух.

Это могло показаться продолжением сна, но со всей реальностью я видел, как побежденный спрут упал на дно бассейна и укрылся в приготовленной ему там норе.

А спасшие меня существа разогнались в спрутовском бассейне и, выскочив из воды, пронеслись по воздуху над моей клеткой, благо крыша над ней была сдвинута заботливой Танелой.

Но как могли они это сделать? Услышали мой «немой вопль», подобно Оле, приняли мою паническую телепатему о гибели? Следовательно, я обязан своим спасением мыслящим существам, которых здешние люди считают смышлеными, поддающимися дрессировке животными, известными своими симпатиями к людям, не раз спасавшими гибнущих в море и в нынешнее время, и тысячелетия назад.

Я быстро пришел в себя. Сказалась подготовка к любым злоключениям, которые могли встретить меня в иномире.

Не доверяя спруту, я встал и перенес свою койку к противоположной прозрачной стене, увидев за нею двух с любопытством уставившихся на меня дельфинов

Если они приняли мой «немой вопль», то должны и сейчас понять ту бесконечную благодарность, какую я испытывал к ним, наряду с восхищением ими и радостью своего открытия еще одной мыслящей расы иномира.

И дельфины снова приняли мой мысленный посыл к ним, более того, ответили мне тем же.

Так кошмар этой ночи завершился для меня величайшим счастьем общения с гуманными существами.

Утром Болотов и Танела пришли одновременно.

Танела сразу почувствовала неладное, заметив, что я переставил койку к другой стене.

Болотов открыл своим ключом захлопнувшуюся вчера дверь бокса и, войдя, извинился передо мной за свою оплошность.

— Вы не узник здесь, — сказал он.

— Что-то случилось? — спросила Танела

Болотов удивленно посмотрел на нее. Она молча указала на перенесенную койку и стала вносить в бокс два стула и столик, которые где-то достала, как попросил ее об этом вчера Болотов.

— И правда, — сказал Болотов, — вы начали перестановку в этом псевдоуютном уголке раньше, чем Танела добыла вам мебель.

— Мебель могла не понадобиться, — ответил я и на недоуменный взгляд Болотова рассказал о ночном происшествии.

— Один мудрец всех времен сказал: «Добро истинно, когда оно содеяно не по обязанности или долгу, а по велению души».

Танела всплеснула руками:

— Это я виновата, я! Не надо было поднимать крышу.

— Если бы крыша не была поднята, дельфины не смог ли бы прийти мне на помощь, — попробовал успокоить я ее.

— Но и спрут не смог бы напасть на вас, — справедливо заметил Болотов. — Но меня взволновала еще осведомленность дельфинов о том, что с вами происходит. Может быть, они наблюдали за вами через прозрачную стенку?

— Не думаю, — отозвался я. — Они приняли мой не произвольный мысленный призыв о помощи.

— Какие есть тому доказательства? — допытывался молодой ученый. — Любые выводы убедительны, если сделаны на основе неопровержимых фактов.

У меня был убедительный факт: дальнейшее телепатическое общение с дельфинами; к утру я уже многое знал о второй мыслящей расе иномира, живущей в водной среде.

Болотов слушал меня с жадным интересом, Танела — с нескрываемым восторгом.

И я рассказал новым друзьям о дельфинах, давние предки которых, обитая на суше, вынуждены были, скорее всего из-за климатической катастрофы и затопления материка, приспособиться к жизни в водной среде, где за миллионы лет обрели лучшие условия существования, не зная земной тяжести, всплывая над дном, как взлетают птицы над сушей. Нет у них ни общества, ни власти вожаков, ни принуждения, поистине свободные и вместе с тем гуманные. Не испытывали они превратностей непогоды, им не требовалось ни жилищ, ни одежды, ни огня, ни средств транспорта, и цивилизация их развивалась не путем технологических достижений, а развитием гуманности. Потому они с симпатией относились к людям, всегда приходя им на помощь в беде и в нынешнее время, и тысячелетия назад. Правда, люди не отвечали им тем же, охотясь за ними, как и за другими китообразными, безжалостно истребляя их. От былого пребывания на суше у дельфинов осталась лишь потребность всплыть на поверхность моря, чтобы вдохнуть воздух, а также кормить молоком своих детенышей, чем они и отличаются от всех остальных обитателей морей.

— Изучение дельфинов показало, что в строении их скелета можно угадать рудименты былых ног их предков, — заметил Болотов. — Они легче поддаются дрессировке, по команде выскакивают из воды, чтобы проскочить через обруч, играют в мяч, толкают плот с дрессировщиком, а известный исследователь дельфинов американский ученый Лилли утверждал, что они способны произносить целые фразы по-английски.

— Ваш ученый заблуждался, полагая, что исследует дельфинов. Скорее, они исследовали его, они всегда идут навстречу своим «дрессировщикам», выполняя требуемые от них трюки, чтобы не огорчать людей.

— Какие милые существа! — воскликнула Танела. — Знай я об этом, пошла бы работать в дельфинарий, подружилась бы с ними.

— У вас завидное стремление водить дружбу с весьма далекими от человека существами, — пошутил Болотов.

— А что? Я и собак обожаю! Знали бы вы моего Бемса! А эти гоминоиды, как вы их называете, тоже гуманные, как и дельфины! — задорно воскликнула Танела. — Уж я-то знаю, побывала в пещере такого гоминоида. Если бы все люди были такими хорошими, как он или как те же дельфины!

Наша беседа прервалась появлением деловито озабоченного профессора Сафронова.

— Это что за «партийное собрание» в рабочее время на территории института? — без тени юмора хмуро спросил он.

— Это еще не партия! Это выяснение основ цивилизованного общества гуманных существ, не знающих грубых окриков и тупых острот, — отпарировала Танела.

Сафронов даже побледнел от негодования.

— Почему в исследовательском боксе находятся посторонние? — угрожающе спросил он.

— Я не посторонняя, мне уборку делать надо. Болотов поспешно вышел из бокса и запинаясь доложил профессору о чрезвычайном ночном происшествии.

— Что? — вскипел тот. — Допустить драку между подопытными животными? Вы что? Не дорожите интереса ми науки?

— Моя вина лишь в том, что в боксе захлопнулась дверь, а у Танелы, дежурившей вечером, ключей не было.

— И не надо. Исследуемый должен находиться в боксе.

— В клетке, — уточнила Танела.

— Я попросил бы не корректировать мою речь.

— Да уж где там ее скорректировать! — задорно отозвалась Танела.

— Как спрут? Не поврежден ли? Кто мне ответит за это?

— Да вот он, выполз спрут, почуял ваш приход. Особую симпатию, очевидно, ощущает, — заметила Танела. — Вы бы лучше не о спруте, а об Альсино спроси ли. У него ожог на плече от спрутовского щупальца.

— Его я вижу перед собой, а спрута не было видно! Кроме того, я равно забочусь обо всех испытуемых. Однако ЧП могло произойти только при поднятой крыше. Кто осмелился ее поднять?

Болотов ссутулился более обыкновенного, умоляюще глядя на Танелу. Та храбро заявила:

— Я подняла крышу. Надо было проветрить помещение. Наш Альсино задохнулся бы от оставленного запаха вашего найна.

— Какого еще найна? — все больше свирепел Сафронов.

— Которого вы поймали в Ленинградской области около былого раскольнического скита и «лешим» прозвали.

— Какого лешего вы не в свое дело лезете?

— Из чувства гуманности, уважаемый профессор. Оно не всем присуще.

— Вот что, почтенная товарищ уборщица Займовская, я объявляю вам, а также Алексею Федоровичу Болотову выговор. И не просто выговор, а со строгим предупреждением об увольнении.

— Увольнение не может быть строгим или не строгим. Строгим может быть только выговор, — смиренно заметила Танела и, словно спохватившись, добавила: — Кроме того, это неправильно! Если виновата, то только я, а уж никак не Болотов.

— О нем будет разговор особый после возвращения Николая Николаевича из-за границы. Следует ли ему продолжать работу здесь?

— Все у вас особое: и разговор, и бокс, и угроза, от которой вы получаете особое удовольствие.

— Во всяком случае от беседы с вами я особого удовольствия не получаю.

— Как и я! — весело заявила Танела, забирая свое ведро и швабру. Обернувшись, еще раз сказала: — А Алексей Федорович здесь ни при чем. Лучше поинтересуйтесь у Альсино, как дельфины вас исследуют.

— Что? — опешил Сафронов. — Меня исследуют подопытные?

— Конечно, — тряхнула головой Танела. — И дельфины, и Альсино, и даже спрут. Все любуются вами, как вы раскрываетесь перед ними.

— Ну, знаете, вы переходите все границы!

— А пограничника Алеши у вас уже нет, — отрезала Танела.

Она направилась к своей каморке, где хранились ее немудреные приспособления для уборки.

Она навела там образцовый порядок и даже по собственному разумению переоборудовала ее. Достала толстый стальной прут и закрепила его в стенке напротив двери и для другой опоры использовала саму дверь, высверлив в ней дрелью отверстие.

Прут держался в стенке, но когда дверь закрывалась, то прут оказывался надежно закрепленным на двух опорах. Словом, сказалось инженерное образование «уборщицы». У Танелы был свой ключ от ее каморки. На пруте она развесила шланг и пылесосный набор.

Поставив ведро со шваброй на пол, она открыла дверь, чтобы взять пылесос и шланг, обмерла от неожиданности.

Всю ее каморку занимало огромное мохнатое существо, леший или найн, как называл его Альсино. И прикован он был к Танелиному пруту. На свободный его конец надели второй «браслет» «наножников», цепью соединенный с ногой.

Но когда дверь открылась, браслет уже не требовалось отстегивать, он просто снимался через конец, входивший в отверстие в двери.

Танела действовала решительно.

В лицо ей пахнуло знакомым запахом ее кавказского похитителя. Это был не он, но все равно! Танела сняла браслет с конца прута и сделала знак найну. Она указывала ему наверх, словно он должен был улететь. Тот не сразу понял ее.

Тогда она принялась колотить его кулачками, приговаривая:

— Бестолочь ты мохнатая! О тебе я забочусь или о ком? Давай беги! Улетай в свое чужое измерение и привет там передай моему кавказскому приятелю. Понял? И ничего-то ты не понял, а еще хочешь, чтобы я тебя своим прапрадедушкой считала. Видишь, я сняла браслет на другом конце цепи. Видишь? Ну так давай! Не хочу я, чтобы они тебя здесь мучили. Еще скелет твой или чучело в Палеонтологическом музее выставят! Ты их не знаешь! И хорошо! Ну миленький, ну хороший, пойми ты человеческую речь. Ведь твои потомки людьми станут, тоже будут так говорить. Беги! Испаряйся или сквозь землю проваливайся, как леший в русских лесах. Прощай, дорогой. Я скажу, что не знала, что тебя в моей каморке заперли. Открыла дверь, а ты и был таков!

И, кажется, примат все-таки понял Танелу, он взял своей огромной мохнатой лапой конец цепи с освобожденным браслетом, благодарно посмотрел на Танелу, словно прощаясь. Она готова была поклясться, что он именно так на нее посмотрел, и стал растворяться в воздухе, пока не исчез совсем вместе с цепью, не потянувшей его обратно.

Танела вбежала в зал, столкнувшись с озабоченным Сафроновым.

— Профессор! Профессор! — закричала она. — Кто запер лешего в моей каморке, приковал его к пруту, проходившему через дверь? Я ничего не знала. Открыла дверь, а он сдернул браслет с цепью с прута и был таков. Вот так! Просил кланяться.

— Что? — озверел Сафронов. — Вон отсюда! Я отдаю вас под суд! Вы сорвали научно-исследовательскую работу с редким животным! Вы лишили меня материала для диссертации. Я подозревал вас, но не до такой степени!

Болотов стоял в отдалении, смущенный, не решаясь вмешаться.

— А вы напишите диссертацию о его запахе, — дерзко сказала Танела. — Он остался.

Бросив Сафронову под ноги свою швабру, она гордо вышла из зала, оглянувшись, чтобы встретиться глазами со мной.

И столько задора и решительности было в ее взгляде, что я снова подумал, как мне далеко до того, чтобы понять своих сородичей из иномира, в особенности женщин…

Глава 5 ЗАЛПЫ ВОЛИ

Двоедушие это не две души, а ни одной.

Теофрит

Профессор Сафронов пришел ко мне в бокс, вместо того чтобы вызвать «подопытного» под охраной к себе в кабинет.

— Я с ужасом узнал о вашем ночном происшествии, — с приветливой улыбкой начал он, садясь на принесенный утром Танелой стул. — Прошу вас, садитесь пока на вашу злополучную койку. Обещаю содержать вас в более достойном месте. В кабинете академика. Он не скоро вернется. Поверьте, ваше нахождение здесь было вызвано необходимостью и теперь, когда неустанное просвечивание установило полную идентичность вашего организма с человеческим и ваша якобы «насекомообразность» — нелепый вымысел, пребывания в боксе больше не требуется. К сожалению, из-за нерадивости персонала, сюда уже некого перевести.

— Я искренне сочувствую вам, профессор, — ответил я. — И охотно сообщу известное нам о найнах, одного из которых вы хотели изучить.

— О, бесконечно вам благодарен, уважаемый Альсино! Вы обогатите нашу науку, которой я беззаветно служу! — с преувеличенным восторгом воскликнул он. — Я предлагаю вам погулять по лесу близ института.

Я вглядывался в лицо профессора. Худощавое, болезненное, вероятно, из-за желудочного недуга, оно изображало лишь улыбку, пеленой скрывавшую его мысли, в которые мне, как и в случае с Кочетковым, не удавалось проникнуть. Я не мог даже оценить его искренность. Слишком мало я общался с людьми иномира…

— Я высоко ценю вашу готовность послужить, подобно мне, нашей науке, — продолжал он. — И вам всего удобнее будет это сделать через меня, имеющего в ней не который вес. Донимавший вас расспросами Болотов думал лишь о себе, о приоритете своих статей. — И профессор улыбнулся, на этот раз с некоторой высокомерной снисходительностью.

Дыша свежим воздухом, я был искренне благодарен профессору за эту прогулку и с полным доверием слушал его, а он говорил:

— Эти деревья, сосны, источают живительную эманацию, она, несомненно, будет полезна вам, особенно после вынужденного пребывания в душном боксе. Но с этим покончено! Вы потом мне расскажете, есть ли у вас подобные леса, а сейчас, надеясь на дружеские отношения, которые установятся между нами, я хочу быть предельно откровенным. — И он улыбнулся, вопрошающе глядя на меня.

— Я явился в этот мир только с дружбой и заботой, — ответил я.

— Я так и понял. А теперь о моем отношении к вам. Желая послужить науке, я со скрипом душевным согласился проверить идентичность вашего организма нашему. Мне это казалось не существенным, если не кощунственным. Но я получил такое задание. И теперь меня занимают более важные вещи.

Я думал, он заговорит о предотвращении экологической катастрофы, вызванной сжиганием горючих веществ, но его занимало другое.

— Рассказ о вашей направленной воле, которую не вежды приписали пустой блестящей трубке, вызывает у меня живой интерес. Скажу вам по дружбе, что я по пал в крайне затруднительное положение. Меня все называют «профессором». Но я ведь не профессор, а лишь исполняющий обязанности профессора по занимаемой должности, так называемый и. о. Согласитесь, это обидно и оскорбительно. Я осуществляю свои функции не хуже любого признанного профессора, а должен под твердить это звание, защитив докторскую диссертацию, показав в этой работе способность к научной деятельности. И вы сами слышали, как предмет, объект моей диссертации «леший» или, по-вашему, «найн», испарился, ушел в другое измерение, которое вы преодолеваете на своих неопознанных летающих аппаратах. — И он огорченно вздохнул.

Внезапно я понял, что профессор расслабился и я проникаю в его мысли. И ряды сосен в его сознании сменил строй блюстителей порядка в касках с прозрачными щитами и дубинками в руках. Белокаменные здания Биоинститута стали многоэтажными громадами, окружающими площадь. А на ней гневно бурлила толпа. Над морем голов поднимались плакаты, требующие защиты прав людей. На возвышении стояли ораторы и, размахивая руками, выкрикивали призывы.

Мерно звучал голос профессора:

— Для моей диссертации срочно требуется новая тема. И вот, если бы вы доверительно раскрыли мне, каким образом «заряды гипнотической воли», подобной вашей, воспроизводятся в «парализующих» или как-то по-иному воздействующих на людей трубках, какие имеются у ваших биороботов, пилотирующих НЛО… — И он заискивающе улыбнулся. А в мыслях профессора возникла картина: блюстители порядка по чьей-то команде двинулись на безоружных людей. Но те не желали покидать площадь. В наступавших полетели бутылки, очевидно с зажигательной смесью, потому что, разбиваясь о щиты или падая на мостовую, они вспыхивали рвущимися вверх огненными фонтанами.

Замелькали в воздухе дубинки. Протестующие кинулись грудью на стену прозрачных щитов. И в рукопашной схватке смяли ее. Блюстители порядка вынуждены были отступить перед лавиной негодующих людей.

Из примыкающей к площади улицы выехали военные машины с длинными стволами для выбрасывания убивающих снарядов. В других машинах, защищенных высокими, по-видимому, бронированными бортами, люди направили на бушующую толпу оружие, тоже могущее сеять смерть.

Я содрогнулся, но продолжал слушать мерную речь профессора.

— Раскрыв тайну «волевого заряда», ваша цивилизация сделала бы нашей неоценимый подарок. Это так пригодилось бы медицине для обезболивания при операциях, успокоения нервнобольных и многого, многого другого, так необходимого нашим людям. Этому хотел бы я послу жить своей диссертацией, если вы поможете мне.

Картина, которую я видел в сознании Сафронова, продолжала развертываться.

Перед строем блюстителей порядка с прозрачными щитами выезжают боевые машины с нацеленными на толпу стволами.

Но и они, как и щитоносцы, ничем не повлияли на толпу.

Более того, из ее рядов выбежала девушка, живо напомнившая мне Олю, и, бесстрашно подбежав к танку, сунула в ствол его орудия букет цветов. Из башни танка высунулся офицер в шлеме и послал девушке воздушный поцелуй.

Вот что, очевидно, заботило Сафронова! Сила не могла сломить гнев безоружной толпы. И в мечтах Сафронова перед беспомощными боевыми машинами выехал небольшой фургон, на крыше которого виднелась пачка тех самых трубок, одну из которых я передал в свое время Кочеткову, а потом ее рассматривали ученые в подземном зале.

И тут наступило желанное профессору чудо.

Хищно поворачиваясь, ощупывая толпу невидимыми щупальцами, «трубчатый спрут» на крыше машины вызвал требуемый эффект.

Под воздействием «зарядов воли», якобы излучаемых трубками, люди теряли свою собственную волю, останавливались, недоуменно переглядываясь, не понимая, зачем они здесь.

Ораторы замолкли и смущенно спускались с трибун, смешиваясь с толпой «растерянных» людей.

Покорно расходились они с площади, ничего не добившись там… Опущенные головы с парализованным разумом.

И блюстители власти с прозрачными щитами без всякого сопротивления заняли площадь…

— Я чувствую, что мы понимаем друг друга, — продолжал не подозревающий, что я читаю его затаенные мечты, профессор Сафронов. — Вы столкнулись в подземном зале с непониманием. Но есть нечто куда более опасное, чем тупость. Я никак не принадлежу к числу ученых, не считающихся с тем, как могут быть использованы их открытия: во вред людям или на пользу, ставя себя вне политики, которая якобы не касается науки. А всякое ограничение научной деятельности по «гуманным мотивам» затормозит развитие науки, и даже войны, по их мнению, эти кровавые битвы народов, напрягая мысль наиболее талантливых людей, будто благостны для человечества, способствуя появлению выдающихся открытий, скажем той же атомной энергии. Но я хоть и «солдат науки», но ее гуманного крыла. Никакой крови! — И он снова улыбнулся.

Лишь впоследствии я узнал высказывание одного из хитрейших в прошлом деятелей иномира, умудрявшегося служить любым правителям. Его звали Талейран. Он говорил: «Язык дан людям, чтобы скрывать свои мысли».

Сафронов пытался скрыть их не только за своими словами, но и за улыбкой.

Впоследствии я познакомился с одним сонетом, как называлась здесь такая форма стиха. Посвященный глубинам мудрости, он напомнил мне профессора Сафронова и помог лучше разобраться в сложнейшей сути здешних людей. Я запомнил это стихотворение, которое и привожу здесь.

ГЛУБИНЫ

Взревело море. Буря. Грозы…

Тиха, покойна глубина.

Кувшинки. Ивы. Пруд. Стрекозы…

Под гладью омут — мрак без дна.

Казалось, ласкова улыбка,

Окно души, заветных чувств.

Но глубже — властна, горька, липка

Иль злобна, как колючек куст.

Глубокий вздох или удушье?

Что за глубинной пеленой?

Не две души ли в двоедушье?

Мудрец ответил: «Ни одной».

А передо мной продолжали развертываться «гуманные» замыслы «солдата науки».

На этот раз сосны превратились в колонны огромного зала, превышавшего даже зал колоннад.

Ряды кресел были заполнены почтенными людьми, народными избранниками. Между рядами находились микрофоны, и около них выстраивались очереди желающих высказать свое мнение.

С трибуны выступал претендент на высшую должность.

Шла жестокая дискуссия перед решающими выборами.

В маленькой ложе, на краю балкона, под самым потолком орудует человек, направляя невидимый луч прожектора на ряды кресел, стараясь никого не пропустить.

Проходит процедура тайного голосования. Люди встают, чтобы опустить в стоящую в каждом проходе рядом с микрофоном урну свои бюллетени, заполненные ими под влиянием излучения

Высыпается одно за другим содержимое урн на стол, за которым сидят доверенные лица, подсчитывающие поданные голоса.

Тот же зал. На трибуну всходит человек, возглавлявший подсчет голосов.

На электронном табло мелькают какие-то знаки.

Руководитель форума перед всем залом пожимает руку вновь выбранному руководителю.

Я очнулся и снова увидел вокруг себя сосновый бор и улыбающегося «солдата науки».

— Не правда ли, бесконечно уважаемый Альсино, мы договоримся с вами? Надеюсь, вам известно устройство трубок с зарядами волн?

Я не мог лгать. Весь уклад нашей жизни построен на том, что мы непосредственно обмениваемся мыслями и не можем их скрывать.

Лишь Мудрость глубже всех глубин

Лишь с нею Зло мы победим!

Очевидно, профессор Сафронов представляет ту часть человечества, которая как бы стоит между дельфиньей и спрутовской «цивилизацией».

Не знаю, можно ли отнести спрута к мыслящим существам, но спрутовское начало, агрессивность, холодная злоба и принцип «все вокруг — мое!» присущи и более развитым существам, чем головоногие. И в то же время доброта, гуманность, готовность помочь другим живет в лучшей части человечества, перекликаясь с особенностями дельфинов, которые не знают ни насилия, ни принуждения, как не ощущают в глубине ни тяжести земной, ни бурь морских.

Словом, как мне представилось, в человеческом обществе всегда идет борьба Добра и Зла, двух начал — в переносном смысле спрутовского и дельфиньего. Конечно, это условно или образно, но важно для меня, решающего, на кого я могу опереться при выполнении своей Миссии!

И я, конечно же, найду опору в таких людях, как Оля, Танела, тот же Болотов, а может быть, и Кочетков!

Они помогут мне открыть глаза и всем другим, предотвратив гибель природы.

Если и могло усилиться мое желание выполнить свой Долг, то оно по крайней мере «удвоилось» у меня!…

Тогда в сосновом, отгороженном стеной Биоинститута лесу эти мысли лишь промелькнули в моем сознании. Я должен был что-то ответить профессору.

Мы стояли на опушке, где солнце не заслонялось деревьями. И травы, пышно разросшиеся здесь, напомнили мне Олю в утро моего появления. Почему это я так часто вспоминаю ее? Конечно, потому, что она одна из тех, кто может понять меня. Или здесь кроется еще что-то иное?

Профессор стоял передо мной. Солнце светило ему в затылок, и застывшая улыбка лишь угадывалась на его лице.

— Итак, вы поможете мне?

Почувствовав мое замешательство, Сафронов вкрадчиво заговорил:

— Вы были свидетелем моей горячности в отношении этой уборщицы Танелы, или как ее там… Ради вашего расположения к ней, какое я заметил, я не выгоню ее из института. Более того, поскольку она имеет высшее образование, я вправе назначить ее хотя бы младшим научным сотрудником или инженером по оборудованию. Скажите хоть слово, и оно будет выполнено.

— Я думаю, вам следовало бы обсудить этот вопрос с ней самой, — отозвался я. — Что же касается оказания помощи вам, то я прибыл сюда помочь спасти общую для наших параллельных миров природу.

— Ну конечно! — согласился Сафронов. — И все же?

— Я не могу не быть откровенным, — начал я.

Мне не удалось продолжить свою мысль. Появление Болотова прервало ее.

— Профессор! — издали кричал он. — Вас срочно разыскивают. Приехал майор с указанием нам.

— С каким указанием? — нахмурился Сафронов.

— По поводу Альсино, — пояснил Болотов.

— По поводу него я ни с кем разговаривать не стану до возвращения Николая Николаевича. Мы только начали обсуждение интересующей институт темы.

Болотов пожал плечами:

— Вы объясните это, пожалуйста, товарищу Кочеткову. Да вот он и сам!

Я увидел своего знакомого, который издали помахал мне рукой.

Кочетков в ладно сидевшей на нем военной форме подошел к нам.

— Кто вам дал пропуск в институт? Я не давал такого разрешения, — вместо ответа на приветствие недовольным тоном произнес Сафронов.

— Я привез распоряжение правительства. Для него пропуска не требуется, товарищ профессор.

— И. о. профессора, — зло поправил профессор.

— Это не имеет значения. Прошу ознакомиться. — И он протянул Сафронову бумагу, на которой было что-то написано, к сожалению мне недоступное, из-за досадной моей «неграмотности».

Сафронов вернул бумагу:

— До приезда академика выполнить не могу.

— Причем тут академик? Распоряжение подлежит немедленному выполнению. Разве вы не прочитали?

— Но это распоряжение центрального правительства, а Биоинститут находится на территории республики.

— Не пытайтесь возродить «войну законов».

— Тогда прощайте. Был очень рад увидеться с вами, — расплылся в улыбке профессор.

— Вы что? Шутите?

— Мне чуждо чувство юмора. И Альсино я не отпущу.

— Он не узник.

— Тем более. Да было бы вам известно, что Биоинститут научно установил, что он человек. И на него распространяются все права человека, гарантированные международными соглашениями.

— Так мы и забираем его от вас как Человека.

— Вы не заберете, можете положиться.

— Не заставляйте меня применять чрезвычайные меры.

— Что вы имеете в виду, майор?

— Свои полномочия. Не более того.

Некоторое время они стояли, напряженно измеряя друг друга взглядами. Ни один не хотел отступить. Наконец Сафронов не выдержал:

— Я знаю, кого вы представляете, майор. Тем более вы не сможете увезти Альсино без согласия его самого.

— Мы и обратимся к нему с таким вопросом.

— Подождите, прежде я обменяюсь с ним парой слов.

Он отвел меня в сторону. Кочетков остался ждать с непроницаемым видом.

— Альсино, безмерно уважаемый мной Альсино, — обратился ко мне профессор. — Если вам недостаточно того, что я продвину по службе Танелу, я обещаю вам… Я ведь знаю о вашем телепатическом общении с дельфинами. Болотов докладывал мне. Вы могли бы оказать в этом отношении неоценимую услугу Биоинституту в качестве его научного сотрудника.

— Исследовать плененный разум? — спросил я.

— Ну, если вы так ставите вопрос, я готов обещать вам выпустить дельфинов в море сразу же после ваше го отказа ехать с этим майором, который, поймите это, может вам предложить только еще одну клетку вместо предыдущей. Вы не представляете, какое страшное наследие у организации, приславшей его за вами.

Дельфины в море! Освобождение этих гуманных существ взамен обещания остаться здесь. Но одновременно и лишиться возможности бороться против грядущей глобальной экологической катастрофы! И открыть Сафронову загадку зарядов волн, излучаемых парализующими трубками биороботов?

Жестокая внутренняя борьба, которой не могли предвидеть те, кто послал меня сюда, охватила меня.

И тут я ощутил близость Оли. Несомненно, она была здесь где-то близко, может быть, около ворот Биоинститута, куда ее не пропускают. Я обратился к Кочеткову:

— Вы приехали не один?

— Разумеется, — улыбнулся тот.

Опять эта улыбка на лице человека, внутренний мир которого скрыт даже от меня!

— Не сомневайтесь, безмерно уважаемый Альсино! Майор прибыл в сопровождении отряда подчиненных, которые препроводят вас в клетку.

— Не только, — загадочно ответил Кочетков и, обращаясь ко мне, тихо добавил: — Она ждет вас не в клетке, в машине.

Она, то есть Оля, конечно!

Как же слаб я оказался! Насколько несовершенна была моя подготовка! Вместо того чтобы добиться освобождения дельфинов, я нерешительно произнес:

— Я поеду с майором.

Сафронов с горькой миной на лице развел руками.

— Придется вам соблюсти права открытого вами в нашем госте Человека, — не без иронии сказал Сафронову Кочетков.

— Этого не может быть! Вы используете недопустимые приемы!

— Я не применяю и не применю никакой силы.

— Я обещаю вам, профессор, — сказал я, — вернуться в ваш институт, если поездка с майором не оправдает моих надежд.

— Милости просим! — зло процедил сквозь зубы профессор.

— Тогда прошу вас, — пригласил меня идти вперед себя Кочетков.

На пути нам встретились Танела и Болотов.

— Вы уходите от нас? — озабоченно спросила Танела.

— Может быть, — неопределенно ответил я.

— Очень хочу, чтобы вы не вернулись сюда, — сказал Болотов.

Глава 6 ОСВОБОЖДЕНИЕ

Самолет в воздух — всем на волю.

Лаврентий, инквизитор XX века

Едва я вышел из проходной, Оля бросилась мне на шею, крайне смутив меня.

Несколько человек из сопровождения майора прогуливались около двух автомашин, деликатно отвернувшись при виде устроенной мне Олей встречи.

Мы сели с ней вместе на заднее сиденье машины Кочеткова. Сам он, отозвав в сторону шофера, стал рас хаживать с ним неподалеку, рассуждая, как я понял из воспринятой мной реакции его собеседника, о видах на погоду.

Оля говорила, широко раскрыв свои глаза-незабудки:

— Альсино! Наконец-то! Я так благодарна Юре Кочеткову! А вас тут не обижали? Я очень волновалась. Понимаете, мне привиделось ночью, что на вас кто-то напал. Я вскочила, как безумная. Если бы не Елена, я не знаю, что со мной было бы!… Правда-правда!

Так узнал я о том, как чудом приняла она мой мысленный сигнал бедствия, на расстоянии почувствовав враждебного спрута.

— Я, конечно, понимаю, что это был кошмар, — закончила она.

Я убедил Олю, что она восприняла действительное событие, рассказав о решающей помощи соседей-дельфинов.

— Как это страшно! — поежилась она. — И как замечательно, что они перепрыгнули из водоема в водоем. Я знаю, дельфины во все времена приходили на помощь людям, гибнувшим в море. А вот я… я ничем не могла вам помочь! И это горько. — И она вздохнула.

— Что вы, Оля! А разве к приезду сюда Кочеткова вы не имеете отношения?

— Я? — смутилась она. — Я только просила Юру взять меня с собой.

— При условии, что уговорите меня поехать с ним, — угадал я то, в чем она хотела признаться.

— Ну конечно, — согласилась она. — А разве так трудно уговорить вас выйти из этого «научного» заключения?

— Но для чего? — поинтересовался я, хотя уже знал, что дело идет о том, чтобы я поделился своими знаниями, о которых сам же беседовал при первой встрече с Кочетковым. Ведь ложь и сокрытие правды противоречат нашей сущности.

— Но ведь вы не захотите вернуться туда, где на вас нападают спруты?! — горячо воскликнула Оля.

— Именно «спруты», — повторил я, имея в виду профессора Сафронова.

— Ну конечно, не вернетесь! — решила она. — И я считаю, что уже уговорила вас, даже не начав уговаривать. Правда-правда! — И она улыбнулась.

— И все-таки, куда я должен отправиться с вами и Кочетковым?

— Я знаю только, что туда, где я смогу приходить к вам каждый день. У меня такой «коварный план»! Я научу вас нашей письменности, и вы сможете написать свои записки о всем том, что с вами здесь произошло. А главное, рассказать в них, ради чего вы прибыли к нам. Это должны узнать и понять миллионы людей, которые устали от пустых слов и призывов. А ваше сердечное откровенное повествование непременно дойдет до них, и они станут вашими сторонниками. Вот увидите! Правда-правда!

Я готов был согласиться с нею, хотя мне и в голову не могло прийти желание печатно выступить в этом мире, что из-за незнания иномира никак не предусматривали те, кто направил меня сюда.

Подошел Кочетков и подозвал шофера.

— Вы согласны ехать, уважаемый Альсино? — спросил майор. — Оля вам все рассказала?

— Все, за исключением того, зачем я вам понадобился.

— Это я объясню по дороге. А сейчас, с вашего позволения, мы отправимся в путь. Я вижу излишне взволнованного профессора, которому очень хочется нас задержать. Наверное, созвонился с кем-то… У нас еще до статочно неразберихи.

Сафронов действительно появился за воротами института, отчаянно жестикулируя.

Шофер тронул машину, и мы помчались, минуя высокие стены Биоинститута. Мы стали быстро удаляться, и за поворотом Биоинститут исчез из виду.

— Итак, Альсино, — повернулся ко мне с переднего сиденья Кочетков, — если Оля не успела вам сказать все, что я просил, я постараюсь дополнить ее. — Мысли Кочеткова по-прежнему были закрыты от меня.

— По-видимому, она сказала лишь то, что знала. Я благодарен вам за эту поездку, но был бы рад узнать, куда и зачем мы едем?

— Прошу правильно понять меня, посланец параллельного мира. Я хотел бы познакомить вас с учеными и инженерами из разных стран, которые с нашей помощью объединились ради того, чтобы внять вашим предупреждениям, стать вашими помощниками.

— Для того, чтобы бороться с опасным направлением развития цивилизации вашего мира?

— Не только. Главное, дать убежденным вашим сторонникам неопровержимые аргументы в вашу пользу путем ознакомления с вашим миром.

— Ознакомления с нашим миром? — удивился я.

— Естественно, проникнув с вашей помощью в ваш мир и увидев его своими глазами.

— Как же вы намереваетесь это выполнить?

— Построив под вашим руководством «летающие тарелки», как мы их зовем, проникающие в другие измерения аппараты.

— А вы не находите, что это было бы крайне опасно, имея в виду маневренность наших аппаратов? Их легко превратить в боевые машины. Менее совершенные средства истребления применяются у вас на каждом шагу.

— Мы это предвидели. Поэтому работа интернациональной группы ваших приверженцев будет проходить в глубокой тайне.

— Разве можно в тайне создавать что-либо полезное людям?

— Мне нелегко сослаться на прежний преступный опыт былой организации, уже отжившей свой век. Когда-то группы ученых и инженеров, несправедливо осужденные лучшие умы страны создавали в трудные для нашей родины дни важнейшие технические объекты. Новые самолеты поднимались в воздух, достигнув в конечном счете и космоса, а их создатели выходили на волю, прославив нашу науку и технику. На земле испытывались боевые машины, решившие исход сражения с захватчиками. К сожалению, их создатель не увидел свободы, скончавшись сразу после первых удачных испытаний своей машины.

— Эти группы называли «шабашками», — вмешалась Оля. — Правда?

— Да, так, не теряя юмора, прозвали сами себя эти подневольные разработчики.

— И вы рассчитываете, что я могу стать таким подневольным разработчиком?

— Уважаемый Альсино. Я прошу вас подумать, прежде чем отказаться, — с горячим убеждением произнес Кочетков. — Я вырвал вас из рук сомнительных ученых во имя вашей свободы. Скажите слово, и я остановлю машину у первого же перелеска, предоставив вам возможность начать все сначала, идти в незнакомый народ и убеждать людей о грозящей всем опасности.

Я глубоко задумался, чувствуя, как испытующе смотрит на меня Оля, и видя, что Кочетков замкнулся в себе. На шоссе мелькали встречные машины.

Мне было бесконечно горько расстаться с Олей, но я должен был пересилить себя, ради этого проходил я подготовку в добровольном каменном заточении. И снова я заперт в клетке, в «клетке собственного Долга».

И я попросил Кочеткова остановить машину.

Я не мог смотреть на Олю, ощущая боль от ее умоляющего взгляда.

Машины остались на шоссе.

Входя в лес, я оглянулся. Но и без этого я телепатически ощущал, что Оля навзрыд плачет.

Я и сам горевал, проявляя непростительную для посланца параллельных миров слабость.

Не оглядываясь, старался я скорее скрыться в лесу. По затухающему ощущению я понял, что Оля удаляется в тронувшейся с места машине.

Мне хотелось вернуться, кричать им вслед, что я понял значение услуги, которую мне хотели оказать здешние люди ради выполнения моей Миссии, но я не сделал этого и углублялся все дальше и дальше в лес.

И знакомое ощущение первых мгновений пребывания в иномире вновь охватило меня.

Я старался оправдать себя. «Разум и только разум должен всегда преобладать над чувствами, выбирая верный путь!» — твердил я себе. Но внутренний голос возражал: «А не ведет ли чувство прямо к выводу, к которому разум пробивается по извилистой тропе тяжеловесной логики, не всегда безупречной?»

Я сам не знал, куда иду, стараясь, пока не овладею собой, не выходить к населенным местам в поисках новых друзей и единомышленников. Оправдан ли мой отказ от уже приобретенных?… И это терзало меня…

Стало темнеть. Неужели уже вечер? Поистине непостижима переменчивая скорость течения времени!

В изнеможении опустился я на мягкую траву маленькой полянки и заснул мертвецким сном, как принято говорить в иномире, кажется, он становится в какой-то степени и моим…

Проснулся я перед рассветом.

И, казалось, повторяется недавнее утро моего появления в иномире.

Вновь всматривался я в живительные для нас деревья. Садился у их корней и размышлял. Кого я встречу, кого смогу убедить? Не приведет ли это меня снова к тем же руководящим кругам? Я не мог связаться с нашим миром, получить совет. Это не было предусмотрено и оказалось глубокой ошибкой…

И снова чужемирный запах, так поразивший меня вначале, охватил все мое существо, пьяня и вселяя бодрость, готовность к действию.

Я встал и побрел, так и не решив, как мне все же поступать.

Пришлось сесть на поваленное дерево, как будто даже знакомое…

И муравейник оказался рядом.

Конечно, это было нелепое допущение. Не мог я сделать полный круг во времени и пространстве, чтобы выйти снова в то же место и начать все сначала!

Но ведь Кочетков и предложил мне «начать сначала»…

Рука моя свесилась к земле, и проворные букашки забрались на нее. И я ощутил укус.

Он как бы снова предостерегал меня от укусов судьбы, ждущих меня здесь.

Я не стряхнул насекомых, а сорванной былинкой осторожно помог им спуститься в траву.

Потом, словно получив ответ на все терзания, встал и решительно пошел.

И нисколько не удивился, выйдя к полянке, на противоположной стороне которой росли пять тоненьких березок как бы из одного корня, напоминая чью-то предостерегающе поднятую ладонь.

Я уже знал, чего должен остерегаться.

И опять я увидел, как в то утро, девушку. Она не собирала цветы, их не было видно в траве.

Но незабудки были, если не на земле, то в ее глазах.

Широко открыв их в радостной улыбке, она бежала мне навстречу:

— Я знала, знала, что вы сюда придете! — кричала она. Я молчал, силясь скрыть собственную радость.

— А бабушка, мама, Лена и даже папа, все так будут рады! — продолжала щебетать Оля. — А Кочеткову мы позвоним с папиного телефона сразу же, как вы того пожелаете. Правда-правда!

— Пойдемте к Светлушке, — сам не зная почему, предложил я.

Оля обрадовалась:

— Ой как замечательно! Помните, какая там вкусная вода?

— При одной мысли о ней пить хочется, — признался я.

И мы вышли из леса на поле, где за его выпуклостью угадывались крыши домов (двускатные, не как у нас!).

Потом спускались по земляным ступенькам, укрепленным дощечками.

Мостик через речушку, вытекающую из одних кустов и пропадающую в других. И сруб, милый моему сердцу сруб, из которого когда-то возили в бочках воду за десятки верст.

Как повезло мне, что Биоцентр оказался на той же дороге, что и дача Гречевых!

И, словно выполняя ритуал, я набирал после Оли пригоршнями воду и с наслаждением пил ее, холодную, бодрящую…

— Вы увидите, как вас встретят на нашей даче, увидите! Бабушка грозит разнести в прах Биоинститут, узнав все о вас…

И мы вышли опять на то же поле у колеи местной дороги. Ощущение простора радостным чувством охватило меня. Впрочем, может быть, потому, что рядом была Оля?

Нам навстречу горделиво шагала конечно же Лена!…

При виде нас она заспешила, издали крикнув:

— Вас ждут! Опаздываю на электричку! — И помахала рукой.

Я удивился и попытался проникнуть в ее мысли, пока она не удалилась совсем. И угадал чувство стыда, охватившего все ее существо. Не могла она забыть залитую лунным светом веранду, где я проводил первую ночь среди гостеприимных людей. Но как она выступала в подземном зале, вопреки самой себе! Нет! Не стыдиться ей надо своих поступков, а познать глубже себя.

— Вот она такая, — произнесла Оля.

Я вопросительно взглянул на нее. Может быть, и она читает мои мысли.

— Но кто нас ждет и почему? — спросила она меня. — Вы же все знаете!

— Вы же сказали: бабушка, мама, папа…

— Я говорила, что вам будут рады, но ждала вас только я. Правда-правда!

Мы подошли к калитке сада и увидели стоящую «Волгу», очевидно, Сергей Егорович не уехал еще на службу.

По усыпанной солнечными блестками дорожке с зажженной сигаретой в зубах шла седая, прямая, статная бабушка Евлалия Николаевна.

— Милости просим, — обратилась она ко мне, как к старому знакомому, и негромко с озорной ноткой в голосе добавила. — Парашют-то теперь как следует спрятал?

Я понял, что она подтрунивает не столько надо мной, сколько над собой.

Я улыбнулся.

И тут же окаменел от изумления.

С веранды, где провел я первую ночь среди людей, спускался к нам в сад… Кочетков.

Он приветливо улыбался. В мысли его мне никогда не удавалось проникнуть.

— Юра! Ой-ля-ля! Я же вам еще не успела позвонить. Как это вы сюда примчались? Ясновидящий, что ли?

— Не ясновидящий, а вычисливший поведение Альсино, — уже без улыбки заявил Кочетков.

Он был теперь не в военной форме, а в легком спортивном костюме, подчеркивающем его атлетическое сложение.

Ошеломленная было Оля, услышав такое, возмутилась:

— Как это вычислили? Что он вам, арифметическая задачка?

— Не арифметическая, но логическая, — спокойно ответил Кочетков.

Встретясь со мной взглядом, он продолжал:

— Вы простите нас, Альсино. Вы сами виноваты в том, что так глубоко в наше сознание заронили ощущение опасности, которой следует избежать в глобальном масштабе. Мы рассуждали, что, где бы вы ни вышли к людям, нужно непременно отыскать вас, что бы прежде всего помочь вашему делу, которое становится нашим.

— Нет, Юра, вы не увиливайте! — наседала Оля, чего от нее, казалось, нельзя было ожидать. — Как это вычислили? Цифрами обозначили руки, ноги, голову?

— Да нет! На обыкновенном компьютере с помощью простейшего алгоритма. Надеюсь, Альсино сразу поймет меня. Он сошел в десяти километрах от тех мест, где впервые появился у нас. Скорее всего, он первое время постарался бы идти лесом. И двигался бы, тоже скорее всего, по направлению к городу, поскольку свои великие идеи должен был передать наибольшему числу людей. Вот основные условия его поведения.

Оля слушала внимательно, но с недоверием, даже с неодобрением.

— Компьютеру предстояло решить наиболее вероятное продолжение его действий. И вот мы здесь, — закончил Кочетков.

— Мне пришлось затратить много больше времени, чем вашей думающей машине, потому что вы не поставили перед нею осложняющих задачу условий.

— Каких, Альсино? Каких? — не терпелось Оле.

— Возможности передачи вашему иномиру наших знаний, которые могут быть использованы во вред.

— Вы правы, — согласился Кочетков. — Но нам достаточно было и тех условий, о которых я сказал, что бы оказаться здесь. Ведь основная ваша задача нам была известна и должна была в вашем сознании подавить все сомнения. Вы уж нас извините. Время не ждет.

Оля была удручена, едва не плакала. Слишком холодными и расчетливыми показались ей рассуждения Кочеткова. И она выпалила:

— А я ничего не вычисляла! Я просто знала, что Альсино придет на нашу с ним полянку, не сможет не прийти. Я знала это без всяких логических цепей и компьютерных проигрываний. Правда-правда!

— Милая Оля, — сказал я. — Кажется, здесь все правы. Каждый по-своему. Очевидно, к вашему интуитивному выводу можно было прийти и логическим путем с помощью компьютера, вам просто не нужного. Но майору без этого не обойтись, он не обладает вашими особенностями. В этом ваше преимущество и над ним, да и надо мной, потратившем столько времени на размышления.

— Правда? — обрадовалась Оля.

— Я ведь ничего другого, кроме правды, сказать не могу.

— Конечно! — спохватилась Оля. — Я просто сама не знаю, что говорю.

— Могу вас заверить, что вы говорите истину, — утешил я ее.

— Поэтому я и рискнул. Конечно, доля риска здесь была, — продолжал спокойным тоном Кочетков. — Я привез сюда возможных ваших помощников, которых в первую очередь интересуют ваши глобальные предостережения, а ваши технические знания — лишь поскольку они дадут возможность добавить к вашим предостережениям реальные аргументы очевидцев вашего мира.

С веранды один за другим спускались элегантно одетые люди, а перед ними, сгибая спину, суетился Сергей Егорыч, перетаскивая в сад плетеные кресла.

— Ишь, команду какую с собою привез! — сквозь зубы, не вынимая сигареты, заметила бабушка Евлалия Николаевна.

— Если не ошибаюсь, — сказал Кочетков, — вы упомянули при первой встрече, что ваши речеведы, как вы их назвали, обучили вас двум наречиям, принятым в нашем мире. Надеюсь, второй язык был тот, на котором я обращаюсь к вам? — по-английски закончил Кочетков.

— Йес, сэр. Ай спик инглиш, — отозвался я на языке, который пока не употреблял здесь.

Оля широкими глазами смотрела на Кочеткова. Почему-то его иностранная речь удивила ее.

Ксения Петровна, вышедшая на веранду и издали улыбающаяся мне, передавала мужу плетеные кресла, чтобы их хватило на всех собеседников, которых стал представлять мне Кочетков.

— Сэр Чарльз Стенли. Английский лорд и убежденный защитник Природы.

— Да поможет нам Бог, — произнес высокий холеный человек с длинным, гладко выбритым лицом. Он крепко пожал мою руку, к чему я уже привык.

— А это его видный американский коллега, объединившийся в заботе о сохранении нашей Природы, мистер Джордж Форд, который всегда просит не путать его с однофамильцами автомобилестроителями и былым президентом. Он авиастроитель, создавший не одну удивительную летающую машину.

— Я не магнат и не политик, а обыкновенный американский толстяк. Умею дружить со всеми. — Широкое лицо конструктора улыбалось.

— Прошу вас, господа, усаживайтесь в кресла поудобнее, — суетился рядом Сергей Егорыч.

Мистер Форд хлопнул меня по спине и, предлагая сесть рядом, сказал:

— Я вижу нашу цель в том, чтобы убедить всех, что сохранить наш мир выгодно, не менее выгодно, чем летать в современных самолетах вместо того, чтобы плыть в бурю на паруснике. И здесь мы целиком полагаемся на вас, Альсино. Давайте нам выгоду. О'кей?

— И еще один наш друг физик с далеких японских островов Иецуке Мартусима. Знакомьтесь. — Кочетков подвел невысокого человека в очках, прячущих задумчивый взгляд.

— Представляется знаменательным, — на хорошем английском языке сказал японец, — что спасение нашего мира связано с обнулением масс, что особенно интересует меня как теоретика. Готов посвятить себя этой увлекательной проблеме.

— Мы все, Иецуке, ею увлечемся, — заверил американец. — И сможем показать, что новая энергетика безопаснее и выгоднее старой, губящей наш мир. Но чтобы в это поверили все, надо кому-то увидеть эту новую энергетику своими глазами в параллельном мире.

— Бог един для всех миров, — заметил набожный лорд. — И он, надеюсь, позволит нам увидеть еще одно его творение, чтобы спасти такое же параллельное.

— Все начинается с нуля, — глубокомысленно заявил японец.

Я понял, что имею дело с эрудированными и заинтересованными людьми, которые могли и не повстречаться мне в подмосковном лесу.

— Вот столько нас поместилось в одной моей машине, — заметил Кочетков. — Помощников у нас будет много больше. — Он сказал «не у вас», то есть — не у меня, а «у нас». И это прозвучало многозначительно.

— Я уже сообщил нашим коллегам, — продолжал Кочетков, — что мы получаем хорошую производственную базу на одном из самолетостроительных заводов, где, обладая высокой технологической культурой, переходят на мирную продукцию.

— О'кей, Юра! — отозвался по-русски американец, затягиваясь сигарой, которую я видел впервые. Это свернутые в трубку листья растения, источающие при горении дурманящий дым. — Уверен, ваши парни выдадут нам новую штуку не хуже таких самолетов, какие поражают знатоков на авиационных салонах в Орли и других местах, Миг-29 и такой супергигант, как ваш «Руслан». — И, взглянув на меня, он подмигнул.

Я был ошеломлен и потоком впечатлений, и знакомством с новыми людьми, с которыми предстояло иметь дело. Показалось, что меня подхватило вихрем и понесло куда-то…

Я посмотрел на Олю. Она не все поняла по-английски, но все почувствовала не хуже меня, читающего мысли.

— Я буду приходить к вам каждый день. Мы будем учиться… — шепнула она мне.

А ее бабушка Евлалия Николаевна подмигнула мне, как это только что сделал американец, и выпустила клуб дыма.

Но независимо от ее сигареты или сигары облако дыма словно окутало меня. Предстояло действовать и даже что-то создавать. На мгновение тревога охватила меня. На что я иду? Как это будет расценено в нашем мире? Но я постарался рассеять туман сомнений. Я же приобрету союзников, которые воочию увидят, как можно строить жизнь в мире, с помощью какой энергетики!

— Все будет о'кей, — как бы отвечая моим мыслям, заключил Кочетков.

Глава 7 РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

Нет повести печальнее на свете…

В. Шекспир

Для меня начались рабочие дни: я учил и учился. Преподавал почтенным профессорам и академикам, обучался у вчерашней школьницы. И не было минут счастливее, когда я одолевал под ее неумелым руководством русскую письменность, становился грамотным и, наконец, стал прочитывать, нет! — проглатывать с присущей для меня скоростью восприятия книги, которые она мне приносила. И узнавал всю широту и глубину культуры, к которой приобщался. И чем больше через нее я познавал иной мир в критический период его развития, тем значительнее представлялась мне моя Миссия спасения параллельных миров.

В цехах авиационного завода умелые рабочие, поражавшие своей сметкой (как здесь говорили, «смекалкой»), изготовляли диковинные для них детали, не подозревая об их назначении.

В большом ангаре, где обычно собирались первые экземпляры прославленных потом летательных машин, начали возникать контуры нашего «проникающего аппарата», который способен будет обнулять массы.

Я был увлечен работой, хотя в своем мире никогда не был занят чем-либо подобным. Приходилось на ходу решать множество задач, разгадать которые без помощи моих новых помощников мне никогда бы не удалось.

И дело двигалось вперед.

Вперед? А что меня ждет впереди?

Однажды Оля принесла мне очередную кипу книг, необычайно взволнованная, радостная.

— Альсино, милый! У меня для вас… вернее, для нас, сюрприз!

Ее счастливая возбужденность передалась и мне. А она щебетала:

— Лена достала для нас билеты в Большой театр. Мы завтра поедем с вами на балет «Ромео и Джульетта». Я уже договорилась с Юрой Кочетковым. Он принесет утром для вас свой выходной костюм. Он подойдет вам. Вы с Юрой одного роста и сложения. Все будет здорово! Правда-правда! Не идти же вам в театр в комбинезоне «бабушкиного парашютиста». — И она засмеялась. — И еще… вы только пообещайте сделать это для меня! Ладно? Я достала вам парик с локона ми до плеч. Вы будете выглядеть сказочно. Я ослепну, глядя на вас! Принц, или не знаю еще кто… скажем, просто современный модник! Вы наденете? Правда- правда?

Мне было трудно отказать этой милой девушке. Мог же я явиться в этот театр, скажем, в шлеме?… Но я все же сказал:

— Балет? Это когда на сцене танцуют? И вы думаете, до меня дойдет смысл этих телодвижений?

— Там будет музыка, Альсино! А она передает заложенные в нее мысли и чувства и композитора, и такого драматурга, как Шекспир!

— Я читал о нем.

— А теперь увидите, услышите! И этого нигде не прочтете. Решено. Завтра мы отправляемся с вами в театр, а здесь без вас обойдутся один денек.

Мог ли я сопротивляться такому милому натиску?

Принесенный Олей костюм пришелся мне впору, а не знавшая волос голова моя украсилась великолепной гривой добытого Олей парика, и я вполне мог сойти за счастливого меломана, спешившего на любимый спектакль.

Оля отказалась от предложенной Кочетковым машины и сказала, что мы поедем, как все, в электричке. Когда мы проезжали близ дачи Грачевых, Оля тронула меня за руку, указав глазами на окно.

На вокзале, куда прибыл электропоезд, толпилось несметное количество народа. Голова шла кругом.

Оля провела меня сразу на станцию тоже электрической, но подземной городской железной дороги.

Это напомнило мне родной мир, где под землей в герметических трубах без воздуха мчались с огромными скоростями электромагнитные вагоны, разгоняясь в условиях обнуления масс, когда пропадают и вес и инерция.

Поезда здешнего метро двигались в наполненных воздухом туннелях, преодолевая его сопротивление, показывая мне технологическую несовершенность здешней цивилизации.

Через несколько остановок мы с Олей вышли из вагона на неоправданно нарядной станции, отделанной мрамором, и поднялись на самодвижущейся лестнице на площадь театров.

Самый красивый из них, с колоннадой, увенчанной мчащейся четверкой коней, влекущих колесницу, и назывался Большим.

С любопытством приглядывался я ко всему, когда мы вошли в него: и к мраморным лестницам, и к зеркалам в золоченых рамах, но главное, к людям, попавшим сюда, оказывается с большим трудом «достав» билеты на право входа. Как это не похоже на все в нашем мире!

Я приглядывался к молодым и пожилым лицам, к покрою одежды, видя стремление одних женщин выглядеть эффектнее и привлекательнее, а в других чуть ли не вызывающее пренебрежение к своему внешнему виду, и что особенно удивительно, у молодых!… Я угадываю в этом какое-то чувство протеста и неудовлетворенности…

Нам предстояло занять места в первом ряду в одной из лож второго яруса и опереться о бархатную поверхность отделяющей нас от зала баллюстрады.

Оля поглядывала на меня и шептала:

— Вы, Альсино, похожи на знаменитого музыканта, приехавшего из-за рубежа. Дайте я вам поправлю ваш галстук-бабочку. Совсем вы не умеете его носить! И чему только вас учат дома? Вот так. Теперь просто здорово! Правда-правда! Вот только… — И она запнулась.

— Голова под париком как у буддийского монаха? — угадал я ее мысль.

— Вы просто невозможный человек! Я все забываю, что я для вас как бы прозрачная…

«Если бы только прозрачная!» — подумал я. Но она, к счастью, не прочла этой моей сокровенной мысли, хотя не раз улавливала уже то, о чем я думал.

Я разглядывал сверху усаживающихся внизу в кресла людей. Потом перевел взгляд на сияющую над ними огромную люстру с красивым сочетанием умело подобранных огней.

Люстра потускнела, и шум в зале на всех ярусах умолк.

Перед прикрытой занавесом сценой в углублении сверху видны стали музыканты с их инструментами.

Между их рядами пробирался статный, элегантно одетый седой человек. Он взошел на возвышение, держа в руке тонкий прутик. Повернулся лицом к залу. Поклонился. Зал ответил рукоплесканием.

Потом, обернувшись к оркестру, взмахнул своим прутиком и заставил меня поразиться тому, как непостижимо соединил он звучание множества инструментов, обрушив сразу завороживший меня поток звуков.

Я подумал: «Как много потерял наш немой мир, заменив звуки телепатией!» Оказывается, музыка обладала самыми сильными телепатическими свойствами.

Когда на сцене появились танцоры, сочетавшие свои движения со звучавшей музыкой, как бы материализуя ее, Оля вся превратилась в восторженное внимание.

— Альсино! Альсино! Смотрите! Они же летают… на миг застывают в воздухе! Правда-правда!

Она имела в виду главных героев, именуемых Ромео и Джульетта.

Я не читал этой знаменитой трагедии Шекспира, волнующей людей на протяжении столетий. Но мне этого сейчас и не требовалось. Даже не столько движения танцоров, которыми так восхищалась Оля, а сама музыка открывала мне глубину души великого драматурга, счастье и горе его героев, доносимые до слушателя и зрителей прославленным музыкантом и талантливыми исполнителями.

Я всем существом своим воспринял всю горечь любви двух юных сердец, разлученных жестокой родовой враждой, и переживал вместе с ними их чувства… Поистине, печальней нет на свете!…

Музыка оказалась ключом к пониманию параллельного мира!

Мы оба, и я, и Оля, находились под таким впечатлением от спектакля, что, не сговариваясь, миновали станцию метро, с которой поезд доставил бы нас на пригородный вокзал, и пошли пешком «куда глаза глядят…», как предложила Оля.

Мы говорили о том, что видели и что перечувствовали. Оле требовалось обязательно знать, как я воспринял истинную любовь, которая возникает вопреки всему, как, по ее убеждению, только и могла возникать. И я ничего не скрыл от нее, даже того, что я сам боюсь такой любви…

Незаметно мы оказались на набережной и пошли вдоль реки. С нее в этот душный осенний вечер несло сыростью и какими-то запахами. Здесь было менее шумно, чем на ближних улицах. И хотя самоходные экипажи, известные нам лишь по древней истории, и проносились мимо нас, шурша шинами, пешеходов встречалось мало. В особенности у парапета, за которым был обрыв к воде.

Мы прошли под красивым мостом, как бы подвешенным к переброшенной через реку могучей цепи.

На противоположной стороне реки вместо светящихся прежде окон домов появились теперь веселые огоньки.

— Это наш парк культуры и отдыха. Там гуляют.

Но вскоре огоньков не стало видно. Их сменил лес на склоне крутого берега.

— Это, по старому говоря, Воробьевы горы, — пояснила Оля.

— Это чудесно! — воскликнул я, хотя, по правде, чудесной была наша прогулка с Олей и разговор о чувствах, казалось бы, чужих, но, может быть, более близких нам, чем мы подозревали. — Жаль, вблизи моста не видно, — добавил я.

— Он дальше. Мы дойдем до него. В лесу хорошо! Внезапно наше милое одиночество было нарушено группой хорошо одетых молодых людей, преградивших нам дорогу.

Один из них, с тонкими подбритыми усиками и ранними залысинами и в то же время с отпущенными до плеч волосами, обратился к нам:

— Просим прощения. Не можете ли вы помочь нам?

— Что вам надо от нас? — тоненьким голоском попробовала возмутиться Оля.

— Милосердия!… Только милосердия… Боже, как радостно на душе! Это при виде вас! Переведите нас, пожалуйста, на ту сторону улицы.

— Вы что? Не в своем уме? — вспылила Оля.

— Мы все за вами… как гномики за Белоснежкой… цепочкой… Там академическая квартира… Кайф… Неощутимый укол… Не пожалеете… Искать нас будете…

— Подите прочь, наркоман! Мне противно!

— Ах, ох! Разве святая Мадонна может так выражаться? И совсем даже не противно. Блаженство! Надо попробовать. Все пробовали.

— Да что ты рассусоливаешь, интеллигент, кандидат наук или член… как тебя там! — вмешался лохматый верзила.

— Дайте дорогу, — требовала Оля.

— Ну нет!… Только через мой труп!… Вы хотите наших трупов? А где милосердие?… Переведите через улицу… умоляем…

Оля морщилась.

Тут к первому наркоману протиснулся из задних рядов рыжий парень, в котором я узнал шофера «мерседеса», похищавшего меня «для интервью зарубежному изданию». Он стал что-то шептать на ухо обладателю усиков.

Тот сначала отмахивался.

— Отчего это кругом все вертится? Карусель какая- то! А как хорошо! Хоть на коне, хоть в санках!… Надо попробовать! Говорю, попробовать! Чего болтаешь? Куда позвонить? Что? Большой куш оторвем? Это у тебя, бра ток, от иглы? Как? Из НЛО… А ты знаешь, что это значит? Надо людей обманывать! Понял? Мадонна! Переведите через улицу… академическая квартира… рояль… Трехспальная кровать… Все будет о'кей! — И он запел: — «Возьмемся за руки, друзья! Возьметесь за руки, друзья, чтоб не упасть поодиночке».

— Господа! Она же меня уронит, Мадонна из НЛО. Я могу разбиться!

— Хватит крутить, — прервал верзила. — Бери их, ребята! Пригодятся… Наше дело правое! Себе берем…

Мне ничего другого не оставалось делать. Я мог заставить пару молодцев корчиться в судорогах, но остальные расправились бы со мной, а Оля…

— Оля, прошу вас, прижмитесь ко мне плотнее, — попросил я.

— Ишь чего он хочет! — заорал верзила. — А мы?… Не будь ты по-нашему Волосатый, мы бы…

Я видел, как побледнела и зажмурила глаза Оля, и ощутил ее колотящееся у моей груди сердце.

Охотно представляю себе ошеломление хулиганов при виде того, как нас с Олей окружила вызванная моим напряжением многоцветная аура, вместе с которой пришло «обнуление масс». Мы потеряли вес и на глазах у перепуганных молодчиков поднялись в воздух.

Нам не стоило показываться в таком виде над шумными улицами, и я предпочел перелететь реку, укрыться в лесу.

Почувствовав себя в полете, Оля раскрыла глаза и прошептала мне на ухо:

— Какой восторг! А они, помните, только на миг застывали в воздухе. — Она имела в виду танцовщиков, которыми мы недавно восхищались.

Теперь мы летели над рекой. Она казалась темной и густой, и в ней поблескивали отражения огней набережной. Лесистый склон другого берега приближался к нам. Я разглядел там какое-то сооружение. Оля поняла меня без слов.

— Это лыжный трамплин. Сейчас пустует, — прошептала она.

Избегая появления среди людей, как бы спустившись с неба, я решил не пугать их и добраться до этого сооружения. Пришлось подняться выше крон деревьев и поравняться с верхней площадкой, откуда лыжники бросались вниз, разгоняясь для прыжка.

Там, высоко, мы и опустились, почувствовав опору под ногами.

Аура вместе с обнулением масс исчезла, но Оля еще продолжала прижиматься ко мне, хотя надобность в совместной микровибрации клеток наших организмов уже отпала.

— Как это было замечательно! Ах, Альсино! Я готова еще раз пережить весь этот позорный ужас, лишь бы снова стать такой счастливой! Правда-правда!

— Здесь должна быть лестница, по которой лыжники поднимаются сюда. Мы могли бы по ней спуститься.

— Спускаться? Сразу? Давайте побудем еще здесь. Отсюда такой чудесный вид на город. Посмотрите! Волшебно!

Перед нами была излучина реки, окаймленная, как драгоценными камнями в ожерелье, цепочкой горящих фонарей. А за ними опрокинутым звездным небом рассыпалось море огней.

Но я подумал не о красоте зрелища, а о сомнительной целесообразности такого скученного поселения людей. Так жили немыслимо далекие наши предки. Ныне у нас не осталось былых городов. Люди расселились по маленьким домикам в живописных уголках природы. Они или возделывали землю, или трудились в приближенных к ним цехах рассредоточенных заводов. Цеха связывались воедино подземными электромагнитными трубопроводами.

Я ни на минуту не забывал, зачем я в этом иномире, где люди так неразумно живут и уродуют его.

Но Оля с восторгом смотрела на это скопище жилищ, огни которых так нравились ей, а я… любовался ею.

— Альсино, — обратилась она ко мне, закинув руки за голову и смотря уже не на город, а в небо. — Хотите, я спою вам сонет, который я пела у нас на веранде на рассвете, перед тем, как встретиться с вами?

Не меняя мечтательной позы, Оля пропела запомнившиеся мне строчки:

Я жду тебя, небесный гость!

Ты пролетишь над звездной бездной,

Чтоб все, что снилось мне, сбылось,

И встретишься с девчонкой бледной…

Сойди ко мне, звезда небес,

Спустись на землю где-то близко,

Сияньем сказочным окутан весь

Отважный, светлый «рыцарь риска»!

Тебе я, может, не нужна,

Но ты мне бесконечно нужен.

С тобой была б я так дружна!

Все вынесу: жару и стужу!

Мой звездный гость!

Я жду тебя,

Хоть и не зная, но любя!

Надо ли говорить, какое волнение вызвал у меня этот сонет и нежная, открывающаяся мне девушка! Это была, пожалуй, минута истинного счастья! Я уже не мог думать о сопоставлении миров…

С неохотой отыскал я лестницу для спуска. Не хотелось снова оказаться на земле, над которой мы как бы продолжали парить…

Внизу, у последней ступеньки нас поджидал разъяренный бородатый и седой сторож.

— Как это вас угораздило туда прошмыгнуть мимо моего носа? Бесстыдники! — накинулся он на нас. — Кустов вам мало, что ли?

— Дяденька, вы нас простите, — стала умолять его Оля.

— В милиции прощать будут. Там добреньких поищите, — с непреклонной суровостью ответил бородач. И добавил возмущенно: — Безобразники! Хулиганье последнее!

— Так мы от хулиганов и спасались, — уверяла Оля.

— И для вранья надо меру знать! Здесь на полкило метра вокруг человека не видать, а она от хулиганов спасалась, бедняжка! Знаем, зачем на вышку лазили, уюта искали. Тоже мне, Ромео с Джульеттой, — щегольнул он в конце своей эрудицией.

Тут Оля неожиданно бросилась к бородачу, обняла его и расцеловала в обе щеки.

— Это вам за Ромео и Джульетту! — объявила она оторопевшему стражу порядка.

Растерявшись, он что-то бурчал себе под нос и заключил:

— Ладно уж, коли так! Отпущу вас, ежели впрямь по любви. Только в другой раз гнездышко себе пониже выбирайте, не на такой высоте, откуда слететь-то не сможете. А сейчас проваливайте, пока не передумал!

Оля потащила меня за руку:

— Как он здорово сказал про нас! Все верно, не знал только, что мы и слететь могли бы. Правда-правда? Вот такие у нас люди разные на противоположных берегах одной реки. Пойдемте. Здесь недалеко метро «Университет». На электричку успеем.

Так закончилось мое знакомство с театром и с теми, кто наслаждался искусством и кто был и вне искусства, и вне культуры вообще.

Какой странный, неодинаковый мир! Когда, наконец, я смогу полностью понять его?

— А вы знаете, Альсино, — смеялась Оля, — я сверху видела как хулиганье попадало со страху, а некоторые пустились наутек. Смешно. Правда-правда!

Мне не было смешно. Скорее, тревожно. Я понял неизбежность участия Оли в полете в наш мир. Его традиции были для меня законом.

Послесловие к третьей части

Когда разгадка загадочнее самой тайны, она по праву заменит ее.

Теофрит

За это послесловие отважилась взяться я, Оля Грачева, о которой Альсино так неоправданно хорошо пишет. Мне даже стыдно, но пропустить хотя бы одно его слово я не имею права! Документальность записок, ясность чувств Альсино должны убеждать, что он предупреждает людей о крайне важном. Боюсь, однако, что внять его призывам тем, кто считает, что «после нас хоть потоп», будет не просто.

Но почему появление Альсино осталось незамеченным, хотя журналисты и прорвались к нему? Ответ прост. Это совпало с грозными днями, когда на улицах Москвы грохотали танки, и газеты, упомянувшие о нем, просто не вышли, были запрещены. А потом круговорот событий не оставил места для неправдоподобного сообщения о каком-то «мистификаторе». Участников же встречи с ним в подземном зале тщательно отобрали, и они разошлись, уверенные, что «пришельцем» занялись психиатры.

Я бесконечно благодарна Юре Кочеткову, с которым мы встретились на баррикадах перед устрашающими танками. Увидев, что я замерзла в ночной сырости, он провел меня в Белый Дом.

В пустынных коридорах встречались вооруженные люди, усталые, но приветливые.

В одной из комнат мы задержались.

На жестком диване, в разных его углах, дремали два человека. Я сразу узнала в одном из них великого музыканта. Он, как мне показалось, держал в руке гриф своей покоряющей виолончели. Приглядевшись, я поняла, что это автомат…

Юра сделал снимок портативной камерой. Это фото обойдет весь мир! Великий музыкант оказался и великим патриотом, примчался из Америки, чтобы защищать Белый Дом и свои идеалы.

Потом я слышала его речь на митинге. Она подействовала на людей не меньше, чем вдохновенная музыка.

Стоя на баррикаде, я сказала Юре:

— Альсино был бы с нами. Правда-правда!

Юра возразил:

— Задача Альсино в ином, касающемся всего мира. Он был прав.

Эти дни открыли нам двери в новую жизнь, где призыв Альсино должен быть услышан. Непременно!

Узнав, что Кочетков намерен вызволить Альсино из «подопытной клетки», как он сказал, я с радостью согласилась помочь ему. А что тут плохого? Ведь Юре можно доверять!

Он убедил меня, что попытка Альсино встать одному против могучего течения мировой цивилизации, как бы губительно оно ни было, похожа на стремление человека остановить мчащийся мимо поезд сорванной былинкой. Я даже рассмеялась. И это было неуместно.

Ясно, что Альсино нуждается в более солидных, чем я, соратниках, которые смогли бы увидеть своими глазами, каков мир этого Альсино и что предупреждения его обоснованы.

Оказалось, Юра собирает людей, сочувствующих и могущих стать помощниками, чтобы создать аппарат, способный проникнуть в другое измерение, где находится мир Альсино.

До чего же я по-ребячьи глупа! Правда-правда! Я ведь поначалу поняла, что речь идет только о «внутреннем мире Альсино», а не о том загадочном мире, откуда он к нам «проник», подобно своим великим легендарным предшественникам. Но эта моя наивная ошибка подсказала мне, что сторонниками Альсино должны стать не только ученые, готовые сопровождать его в «летающей тарелке», которую они создадут, а миллионы людей, узнавшие именно внутренний мир Альсино, о котором должен поведать он сам, рассказать в своих записках. Так и родился мой план, начавшийся с обучения Альсино письменности.

Этим своим сокровенным планом я не сразу поделилась даже с Юрой, но добилась от него обещания бывать у Альсино ежедневно.

Зачем? Юра сам догадался о моей задумке и одобрил ее. Ведь сколько бы ни говорили ученые об опасности загрязнения окружающей среды, сколько бы ни боролись против ядерного оружия, всегда найдутся люди, не склонные что-либо менять ради будущего. Альсино же, я уверена, напишет о себе так, что миллионы людей проникнутся идеями пришельца из параллельного мира, поверят в него. Пусть познакомятся с ним поближе, узнают о каждом его шаге на нашей Земле. И он станет понятным, близким многим и многим. И даже кое-кто полюбит его. Правда-правда!

Вот ради этого я и хотела научить его читать и писать, узнать нашу литературу, постигнуть, как большие писатели завладевают читателями.

Но не много ли я беру на себя? Воспитать писателя, когда сама порой с трудом подбираю нужные слова!…

И я посоветовалась с Кочетковым, не пригласить ли опытных педагогов? Но он был против. Группа должна работать в условиях строгой секретности, иначе все будет сорвано теми, кто заинтересован в военном применении «летающих тарелок» с их необычной маневренностью.

И пришлось мне заняться с удивительным учеником самой, хоть по сравнению с ним была просто неучем. Мою задачу облегчили его необычайные способности. Он не только усвоил мои неумелые уроки, но оказался обладателем редкого дара мгновенного чтения и с непостижимой скоростью проглатывал научные, художественные книги, публицистику. Я едва успевала их приносить.

Он стремился овладеть не только письменностью, но и искусством литератора, способного доводить свои мысли до всех.

Наконец Альсино решил, что постиг наш литературный язык и может написать правдивые записки, где осторожно расскажет не только о своих злоключениях, но и о своей Миссии. Люди смогут понять, о чьем благе он заботится.

Все месяцы, пока сооружался под его руководством аппарат, способный проникнуть в другое измерение, Альсино работал и над своей рукописью.

Настала пора пробного полета аппарата. Альсино был настолько мил, что договорился с Кочетковым, что меня возьмут в этот пробный полет (надо думать, вроде балласта!).

И в назначенный вечер, задрав нос, я гордо проследовала на секретный завод, прославленный своими летательными аппаратами.

Пожалуй, этот мой «проход через непроходимую проходную» мог бы служить «символом» перехода завода отныне на мирную продукцию (по-модному, «конверсии»!…).

В огромном ангаре я увидела настоящую «летающую тарелку», которую встречала до сих пор лишь на рисунках, и даже боязливо потрогала гладкие ее бока рукой. Правда-правда!

Оглядевшись, я поняла, что ангар, где помещалась эта «летающая тарелка», был без крыши. Ее разобрали, чтобы аппарат мог подняться в воздух.

Стоя перед дверью или люком «летающей тарелки», я ужасно волновалась, словно от меня зависел успех полета!

Я все оглядывалась, ища глазами Альсино, но его в ангаре не было.

Увидела я его только в круглой кабине с иллюминаторами на вогнутых стенах. Он стоял далеко, напротив нашей двери, откуда мы появились, и орудовал у какого-то пульта. Почувствовав, что я вошла, он обернулся и приветливо помахал рукой.

Мы всегда чувствуем друг друга на расстоянии!… Уж не знаю почему…

Кочетков запер за мною дверь, вернее задраил люк, и подал знак, что можно начинать подъем.

Я, конечно, много слышала о невесомости, которую испытывают космонавты на орбите, видела на телеэкране плавающих внутри кабины «звездоплавателей»! Знала многих по именам.

Мы еще не взлетели, но я уже почувствовала необычайную легкость, какую уже испытала однажды, когда Альсино уносил меня через реку от хулиганов и доставил на верхнюю площадку лыжного трамплина на Воробьевых горах. Это незабываемое ощущение. Я поняла, что потеряла массу, но не взлетала. Наверное мой удельный вес сравнялся с удельным весом воздуха. Я стала воздушной! Поджала ноги и повисла в воздухе. Дух захватило от радости! Это же левитация, о которой мы только слышали!… А тут я сама!… Я сделала несколько неловких движений, перевернулась и потеряла представление, где верх, где низ, почувствовала себя не в своей тарелке, к тому же еще и «летающей»…

Посмотрела в оказавшийся передо мной иллюминатор. Вижу, мимо проплывают разобранные стропила крыши ангара. Значит, взлетаем. До чего же здорово!… Стекло в иллюминаторе казалось цветным из-за окружающего нас ореола.

Теперь-то я знала. Это электромагнитное поле, вызывающее микровибрацию и потерю массы.

Испытание было назначено не в ночное, а в дневное время, чтобы этим сиянием не слишком возбуждать неизбежных наблюдателей.

Появятся слухи о новом появлении НЛО.

Повернувшись, я наконец снова увидела Альсино у пульта между двумя иллюминаторами.

Мне хотелось к нему, и я оттолкнулась ногами от вогнутой поверхности стенок, чтобы поплыть подобно космонавтам на телеэкране.

Но к величайшему моему изумлению я осталась на месте, висеть в воздухе. Как же так? Мы же с Альсино летали! А я отделилась от стенки только на длину поджатых ног!

Маленький японский физик, оказавшийся подле меня, заметил:

— Тела в невесомости движутся по инерции. У нас с вами, барышня, инерция исчезла, как и масса.

— Как это так? — удивилась я.

— Сила есть произведение массы тела на ускорение. И какое бы ускорение вы ни придавали своему телу, если ваша масса равна нулю, силы, могущей вас сдвинуть с места, нет. По той же причине в «летающей тарелке» можно совершать умопомрачительные виражи при огромных скоростях и разгоняться до любой скорости мгновенно. Пилоты не ощутят этого.

— Как же масса моя равна нулю? Я ничего особенно го не ощущаю. Все будто, как прежде.

— Это кажущийся эффект. Отсутствие массы вашего и моего тела создало ощущение невесомости. Но как бы вы или я ни старались, за счет инерции от первоначального усилия с места не сдвинемся. Требуется силовое взаимодействие с вакуумом.

— Вам надо поставить мне двойку по физике! Правда-правда! — сказала я, а японец в огромных очках рассмеялся и сразу показался мне моим сверстником.

Между тем Альсино понял суть нашего разговора и стал, хватаясь руками за специально для того сделанные скобы на потолке, перебираться к нам. Он мог, но не хотел летать, чтобы не отличаться от всех.

— Альсино! — воскликнула я. — Я уже не знала, как добраться до вас.

— Я прочитал где-то в ваших книгах, что, когда гора не идет к Магомету, Магомет идет к ней.

Японец деликатно улыбался.

— Вы бы крикнули мне, и моя гора перебралась бы по этим скобам к вам.

— Аппарат запущен в автоматическом режиме, по этому я и поспешил к вам, чтобы сказать, что выполнил ваше задание или мой Долг.

— Долг? — переспросила я.

— Познакомить ваших людей с собой и своей Миссией.

— Вы закончили записки и передадите их мне?

— Передам, но не здесь и не сейчас.

— Значит, вы написали их?

— Я рассчитываю, что кое в чем вы дополните меня.

— Я? Что вы, Альсино! Я же не умею.

— А я? Разве я умел, взявшись по вашей просьбе за эти записки?

Больше он ничего не сказал об этом завершении «моего коварного плана» знакомства с ним и его идеями многих и многих людей.

Наш пробный полет завершался.

Мы вернулись в ангар.

Потом мы ехали вместе с Альсино и Юрой Кочетковым в его машине.

— Когда же? — спросила я.

Вместо прямого ответа Альсино загадочно сказал:

— Я договорился с Юрием Федоровичем, что вас включат в нашу экспедицию.

— Меня? — поразилась я. — Зачем?

— Вы же хотели, чтобы я передал вам записки, а они могут быть завершены только там…

— Где? Где?

— В параллельном мире, — четко ответил Альсино. Я не могла прийти в себя.

Как? Мне оказаться в параллельном мире? За что мне такое доверие? Что я могу?

И теперь мне осталось ждать, когда намеченный полет экспедиции с тщательно отобранными людьми, в число которых совершенно неоправданно попадаю я, начнется.

Вот так я познакомилась с Альсино, светлым пришельцем из параллельного мира, «иноземлянином», как я назвала его. И хочу познакомить с ним всех наших людей.

Эпилог

Таинственные вещи еще нельзя назвать чудесами.

И.В. Гёте

У меня бывает много посетителей. Приходят поговорить о прочитанных или собственных идеях, приносят порой свои работы — посоветоваться, как с ними быть?

Но бывают посещения, которые оставляют глубокий след в сознании писателя, и я решаюсь поделиться с читателями самыми яркими из них[5].

Однажды замечательный наш художник Виталий Лукьянец, полет фантазии которого всегда роднит его с фантастами, принес мне прекрасную картину «Спящая галактика». Он сам водрузил ее на стену с условием, что мои посетители, которым она понравится, оставят на чистой деревянной раме свои автографы.

Более полутора десятков лет висит у меня в кабинете та картина, и рама ее покрылась сотнями имен, среди которых и ученые, начиная с молодых и кончая академиками, и космонавты, и художники (включая Бориса Шаляпина из Нью-Йорка), и виднейшие писатели (Леонид Леонов и др.), не говоря уже о журналистах и кинодеятелях из США, Европы, Канады, Кубы, Африки, даже Австралии, а также обычные читатели, увлеченные прочитанным. Словом, представлен как бы весь глобус!

Лукьянец шутит, что рама сейчас якобы стоит уже больше самой картины, хотя эти автографы представляют, казалось бы, не всеобщий интерес. Но рама и картина для меня неразделимы и бесценны!

Случались и курьезы. Так, однажды вместе с заслуженным деятелем науки и техники РСФСР, профессором Михаилом Михайловичем Протодьяконовым и профессором из Всесоюзного научного кардиологического центра Вадимом Николаевичем Швелевым и его супругой, невропатологом Натальей Ильиничной Швелевой, мы приняли «инопланетянина», потребовавшего встречи с учеными, чтобы передать призыв о помощи с гибнущего в межзвездном пространстве звездолета далекой цивилизации. Спасательный корабль надо построить у нас под руководством командира звездолета, который явится ко мне ровно через два дня. Его легко узнать по трехметровому росту.

Вразумительно ответить на вопросы ученых «пришелец из космоса» не смог, а трехметровый звездоплаватель, конечно, не явился. Мне же удалось разыскать безутешную мать пропавшего школьника, который вообразил себя «инопланетянином» с погибающего корабля. Мать была бесконечно рада, что ее блудный сын нашелся, пропадая три дня, и жив, хотя и не вполне здоров. Так что мои детективные поиски оказались не напрасными.

Запомнилось утверждение мальчика, что он якобы останавливает троллейбусы на расстоянии.

Еще одно вторжение в мою писательскую деятельность оказалось доказательством «недоказуемой» великой теоремы Ферма. Его прислал мне Аркадий Николаевич Кожевников из Новосибирска, побудив тем меня к созданию романа «Острие шпаги», входящего в трилогию «Клокочущая пустота».

Этот роман вызвал у читателей всплеск математического интереса. Посыпались различные математические доказательства, рассматривать которые из-за «недоказуемости» теоремы ученые отказывались. Но среди этих любительских исследований были и подлинные жемчужины, вроде новой теоремы Г.И. Крылова, которую мне удалось доказать в романе «Возвращение в грядущее». Она относится к теории целых чисел.

К сожалению, разобраться во всех присланных мне работах было выше моих сил.

Уж если вспоминать удивительные посещения, нельзя не сказать, как ко мне явился не кто иной, как сам «Иисус Христос», оказавшийся техником по телевизорам из Львова. Он обнаружил в себе способности чуть ли не «творить чудеса» и, соответственно, вообразил несусветное. Это было еще до появления у нас всяких экстрасенсов, и я, в свое время отпустив его, жалел, что утратил, быть может, человека с уникальными способностями.

С удивительными способностями мне еще привелось столкнуться. Так, мы совместно с бывшим главным редактором журнала «Техника — молодежи» Василием Дмитриевичем Захарченко продемонстрировали в конференц-зале издательства «Молодая гвардия» уникальные, чисто поставленные эксперименты видящей с завязанными глазами и читающей названия журналов ступней ноги Розы Кулешовой, и «телекинез», воспроизведенный знаменитой Нинель Сергеевной Кулагиной. Происходящее фиксировалось фото- и кинокамерами в присутствии не менее чем ста журналистов. Кулагина при всех раскручивала взглядом стрелку компаса и передвигала небольшие диамагнитные предметы под прозрачным колпаком на голом столе. Помимо того, она прикосновением ладони вызвала ожог на руке отважного Василия Дмитриевича Захарченко, который комментировал: «тепло», «приятно», потом — «ощущение горячего утюга»… На этом супруга Захарченко прервала опыт. Рука ее мужа покраснела. Оператор телевидения оказался скептиком и вызвался продолжить опыт, отрицая его эффект, пока не получил ожог второй степени с пузырем на шее под затылком.

Однако те, кто не получили такого ожога и считали, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда», начали травлю Кулагиной в печати, несмотря на то что она предотвратила ампутацию конечностей у ряда людей, в том числе у военпреда Невского судостроительного завода, капитана первого ранга (фамилии, к сожалению, не помню). Любопытно, что начало травли совпало с неприятным инцидентом. В квартире Кулагиной прорвался водопроводный кран и затопило комнаты. А под нею пострадал жилец, оказавшийся негодующим вторым секретарем обкома КПСС Ленинграда.

Но наша демонстрация опытов вызвала интерес ученых. Они были повторены в Академии наук в присутствии шести академиков. Феномен Кулагиной стали изучать в институте, которым руководил академик Трапезников. «Явление существует, хотя объяснений пока не находит» — вот к какому выводу пришли экспериментаторы.

Однако травля продолжалась. Участница войны, радистка-разведчица Кулагина подвергалась всяческому поруганию. И за что? Только за то, что умеет делать то, что пока необъяснимо?

Кончилось дело судом в Москве, где свидетелями выступили два академика, в том числе академик Кобзарев, подтвердивший безусловность телекинеза, вызываемого Кулагиной. Стенограмма суда с решением в пользу Кулагиной публиковалась в журнале «Техника — молодежи». Но хулители не унимались. К ним примкнула даже «Литературная газета» со строгим хранителем чистой науки зав. отделом Морозом. Показания академиков отметались. Им противопоставлялись цитаты из книги одного из преследователей Кулагиной В. Львова, которые, по мнению газеты, должны были звучать, как цитаты из Священного Писания. Мне пришлось выступить с разоблачением этих доводов в газете «Труд».

Еще более печальна судьба Розы Кулешовой. Никто не вспомнил, что она отдавала свой редкий дар людям, учила в тогдашнем Свердловске слепых переходить улицы, «видя ладонями». Она умерла от опухоли мозга, которая, быть может, и была причиной ее феномена.

На этом мое приобщение к «чудесам» не окончилось, и я поделюсь им с читателями, которые ныне искушены лечебными сеансами телевизионных «кудесников». Надо ли говорить, что скептиков достаточно. Но вот то, что я наблюдал сам. Ни одно из виденных мной чудес не произвело на меня такого впечатления, как случившееся со мной этим летом в Переделкино. Моя соседка по даче В.Г. Л. (она просила не называть ее имя полностью) еще несколько лет назад приглашала меня посмотреть поздним вечером, как она погасит на расстоянии уличные газосветные фонари.

Будучи уверенный, что такого не может быть, из деликатности я не воспользовался приглашением, чтобы не поставить В.Г. в неловкое положение.

Но однажды вечером семья и гости другого моего соседа, известного поэта Сергея Васильевича Смирнова, который из-за болезни сам принять участия в нашей прогулке не мог, зашли за мной, настаивая посмотреть любопытное зрелище, обещанное В.Г. Л. Мне пришлось согласиться.

Мы шли вместе с В.Г., и я рассказал ей, как демонстрировал «телекинез» Нинель Сергеевны Кулагиной и как У нее поначалу, пока я сидел рядом с ней, ничего не получалось. Но когда я со своим мешающим ей биополем отошел на пару шагов, то она и продемонстрировала все то, о чем я уже писал. В.Г. забеспокоилась, что из-за меня у нее тоже может не получиться. Я подавил свое тайное злорадство. Ведь я это предвидел!

Мы вышли с улицы Лермонтова на улицу Гоголя. Ряд газосветных фонарей горел до дачи Евтушенко, живущего напротив моего старого друга Чингиза Гусейнова, с которым мы никак не доиграем наш шахматный матч из пятисот партий, где в счете ведет он.

В.Г. вышла на несколько шагов вперед, подняла руки ладонями вверх и… к моему величайшему удивлению, все фонари разом погасли. Я протер глаза. Улица была темна, но в домах свет горел.

Все мое инженерное существо протестовало! Я даже вспомнил беглого школьника — «инопланетянина», якобы останавливающего троллейбусы на расстоянии. Но фонари не горели.

Вся наша группа во главе с супругой Сергея Смирнова Галиной Николаевной и их дочерью Натальей Сергеевной ликовала.

А я в полном смятении пытался разобраться в произошедшем и спросил В.Г., может ли она останавливать троллейбусы и тушить электролампы накаливания. Она ответила отрицательно.

Значит, ей подчиняются только газосветные приборы? Но в них свечение происходит, когда электрическое поле достигает определенной величины и люминесцентное вещество, нанесенное на стекло, начинает светиться! Неужели от ладоней В.Г. идет поток электронов и, достигнув ламп, нарушает там равновесие?

Меж тем заботливая В.Г., не желая оставить почтенных писателей без уличного освещения, стала обходить фонари и, протягивая к ним руки, зажигала их, словно касаясь невидимых проводов.

Но один фонарь напротив дачи, кажется Кишокова, где гостил раньше Виктор Шкловский, заупрямился и не хотел зажигаться.

В.Г. подошла и нежно обняла столб. Фонарь, бесчувственный, казалось бы, электрический фонарь, не выдержал такой «ласки» и засиял, видимо, от удовольствия. Не ощущаем ли мы электронный поток при женском объятии?

По дороге обратно я назвал В.Г. «волшебницей» и посоветовал ей стать «доброй волшебницей» и, не портя нервы Мосэнерго, попробовать свой дар на лечении людей. Она охотно согласилась. Решили, что объектом станет мой переделкинский друг, известный детский писатель Марк Семенович Ефетов, который в последние годы едва ли не каждую ночь вынужден вызывать «скорую помощь» из-за приступов стенокардии.

Марк Семенович согласился и после нескольких сеансов вот уже более двух лет «скорой помощи» не вызывает, стенокардии нет!

Я рассказал обо всем этом не для того, чтобы уклониться в сторону. Эти отнюдь не выдуманные чудеса будили мое писательское воображение, направленное на не оторванную от жизни фантазию, и постепенно настроили на ожидание «особого чуда».

Я не могу объяснить, почему во мне стала зреть уверенность, что я непременно столкнусь с чем-то, что обяжет меня заговорить об особенно острых проблемах, касающихся не только мелких невзгод сегодняшнего или завтрашнего дня, как бы тяжелы они ни были, а о еще более значимых для человечества вещах, катаклизмах, катастрофах или невероятных изменениях. Кто-то позвонит мне и поможет заглянуть вперед на сотни или тысячи лет, грядущих для наших праправнуков, о которых мы так мало задумываемся. Подсознательно я ждал общения с неизвестным прорицателем, вроде непостижимого Нострадамуса…

И совсем я не удивился, как сбывшемуся сну, когда раздался звонок и тонкий девичий голос пообещал мне принести нечто, имеющее отношение к судьбе человечества.

— Правда-правда! — заверила меня неизвестная девушка, словно я сомневался в ее словах.

Сомневался ли я? Я ведь ждал этого!…

Когда в назначенное время я распахнул дверь, то был поражен…

Также удивлен я был когда-то, открыв дверь автору брошенных в мой почтовый ящик научных анонимных записок, вызвавших большой интерес не только у меня.

Тогда все мы наслышались о маленьких пилотах «летающих тарелок», которые поражают парализующими трубками, не желая встречи с людьми. Признаться, я никогда этому до конца не верил. А тогда…

Передо мной стоял действительно маленький человек, не карлик, не лилипут, а пропорционально уменьшенный человек…

Я не только ознакомился с его работами, но и способствовал их публикации. Кстати, он избрал прозрачный псевдоним «Мариан Сиянии», признавшись, что выбрал меня для посещения, прочитав мой давний рассказ «Марсианин». Вместе с ученым В.И. Авинским В.Ф. Терешин ошеломил специалистов анализом плана древнего сооружения Стоунхендж, в котором оказались закодированными параметры Солнечной системы, никак не известные строителям, жившим четыре тысячи лет назад в каменном веке. Авинский потом продолжил эти работы и сделал далеко идущие практические выводы, а вслед за ним ученый из Астрахани Комиссаров.

Вот и теперь нечто подобное давнему шоку охватило меня при виде посетительницы.

Нет, она не была ни великаном, ни карликом, но что-то было в ней необычное, чистое, ясное, светлое…

Мой друг, все тот же художник Лукьянец, с моих слов нарисовал ее портрет, который я поместил рядом с его картиной.

Широко открытые глаза-незабудки с надеждой смотрели на меня. А я тоже, с непонятной мне самому надеждой, смотрел на нее. Чувство доверия, сквозившее в ее взгляде, передалось и мне. Я готов был довериться всему, что она скажет. А она произнесла:

— Я принесла вам рукопись «записок», которые необходимо, обязательно нужно опубликовать. Правда-правда, — привычно закончила она и пояснила: — Они из параллельного мира.

Ошеломленный ее словами, вспоминая Жака Валле, я стал усаживать ее в кресло, где недавно сидел беседовавший со мной видный американский ученый, знаток УФО (НЛО). И я промямлил:

— Я ведь не издатель. Сам не знаю, как в нынешнее время издавать свои книги.

— Вы сможете, сможете! — вскочила она с кресла. — Вы только прочтите, что тут написано! — И она протянула мне красную папку с тесемочками, смахивая приставший к ней клок темно-серой шерсти. И, смутившись, стала уверять: — Вы поймете! Все поймете! Даже чья это шерсть. Правда-правда!

Я уже понял, что непременно прочту, хотя в последнее время из-за болезни глаз мне удавалось это делать с трудом.

— Вы найдете любой литературный прием. Вам верят, хоть и упираются… некоторые. Один тунгусский метеорит чего стоит! Я уверена!

Если бы я был так же уверен!

А она объясняла, как и кем написаны эти записки. А главное, ради чего!

— НЛО из параллельного мира? — переспросил я, опять вспоминая Жака Валле, с которым мы сошлись на том, что НЛО именно оттуда.

Она продолжала рассказывать, как обучала грамоте пришельца.

Однако эта девушка способна удивить кого угодно! От неграмотности сразу в литературу? Но я доверял ей!

И пообещал непременно прочитать записки ее ученика.

— Ученика? — рассмеялась она. — Но он академик по сравнению со мной, первокурсницей! А я так и думала, что вы добрый.

Впрочем, она рассчитывала не только на эту мою воображаемую доброту. Оказывается, я должен был сам принять участие в этих «записках».

— Как вы себе это представляете? — поинтересовался я.

— Понимаете… — смешалась она. — Альсино, его так зовут, вручая там мне эти «записки», просил меня дописать их, передав свои впечатления от параллельного мира.

— От параллельного мира? — поразился я, подозрительно глядя на гостью.

— Правда-правда! — уверяла она. — Я была там, но… выполнить просьбу Альсино не могу, не умею. А вы сможете.

— Как же я смогу, если там были вы, а не я?

— Я вам все-все расскажу, что с нами там приключалось. Вам самому будет интересно. Вы позволите мне сделать это?

— Если это так интересно и к тому же связано с судьбой человечества, как вы еще по телефону сказали, то я не могу отказать вам и выслушаю вас.

— Простите меня, — начала она. — Я долго терзалась, Должна ли рассказать вам обо всем, даже о «Ромео и Джульетте» (право, даже совестно!), но потом решила, что это важно для Миссии Альсино, который сам не может продолжить ее.

— Что же случилось с этим Альсино?

— Я все расскажу вам.

Я предложил Оле чаю. Она с располагающей к ней простотой согласилась.

Жены не было дома. Нынче очереди отнимают у людей неимоверное время.

Я хозяин плохой, но Оля быстро освоилась на кухне, где мы принимаем почетных гостей. Все нашла в кухонных шкафчиках, поставила и чайник на плиту, зажгла газ, отыскала чай для заварки, поставила нам две чашки и, как ребенок, обрадовалась горе вчера испеченных женой вафель, изумительно вкусных, по словам Оли.

И отказавшись от дефицитного, как она сказала, сахара, поскольку вафли и так «страшно сладкие», она говорила, говорила… Сразу было видно, что она не выдумывает, какие бы невероятные события ни описывала. Я подключил магнитофон, который помог мне в дальнейшем выполнить ее просьбу…

Она ушла, а я с ходу прочитал «записки», написанные самим Альсино, и задумался, как их дополнить рассказом Оли, этой Джульетты современности.

Но для того чтобы роман, включающий все рассказанное ею, не оказался бы фантасмагорией, оторванной от реальности, чего я больше всего опасаюсь в своих романах-мечтах или гипотезах, мне нужно было самому понять реальность таких процессов, как обнуление масс и переход в иные измерения.

Мой обычный инженерный скептицизм к «летающим тарелкам», а следовательно и к «гипотетическому» Альсино, рассеивался в свете не только «записок из параллельного мира» или рассказа побывавшей там Оли Грачевой, но и «формулы НЛО» нашего саратовского ученого В.И. Бровкова, служащей математическим доказательством всего, что связано с Альсино.

И я убедился, что Альсино действительно существует и ждет поддержки людей во имя их собственного (и соседей по параллельным мирам) блага!

Всё дополнение записок известными мне фактами о снежном человеке делает существование Альсино еще более достоверным.

Словом, если бы Альсино не было, то, перефразируя изречение Вольтера, можно сказать, что его следовало бы выдумать.

Но выдумывать не понадобилось, в апреле 1992 г. у меня состоялась встреча с «соратником» Альсино — итальянцем Джорджио Бонджованни, который, представляя Высший Разум Космоса, передает идеи, ради которых Альсино «проник к нам». Джорджио и его брат Филиппо от имени группы «Мы не одни» объехали уже немало стран, где встречались с их руководителями, и приехали теперь к нам в Россию. Эта Миссия, сходная с Миссией Альсино, благородна и предостерегающа. Джорджио рассказывает о Небесном Послании, полученном в 1917 году в местечке Фатима в Португалии, где детям явилась прекрасная женщина, воспринятая как Пресвятая Дева Мария, и передала предупреждение человечеству, которое должно одуматься, скользя в своем пагубном развитии в пропасть. Да, людям надо остановиться, понять всю бессмысленность национальной вражды, братоубийственных войн и пагубного воздействия их технических достижений на Природу.

И я решил, не ожидая воссоздания рассказа Оли о ее необыкновенных приключениях в параллельных мирах, к чему непременно вернусь, уже сейчас опубликовать мне уже известное, чтобы включиться в святое дело, начатое Джорджио Бонджованни, который настолько убежден в своем высшем призвании, что у него на руках и ногах открылись стигмы, «Христовы раны», полученные Иисусом при распятии на кресте. (Как у одной неистово верующей монашки, «невесты Христовой», четверть века назад или живущей в Германии Терезы Нойман, плачущей к тому же кровавыми слезами.)

Обнимая на прощание Джорджио, я ощутил, что он передает мне часть своей Высшей силы, чтобы употребить ее для общего дела спасения человечества.

Немало людей видели выступления Джорджио по телевидению, и это поможет им воспринять все, что я решаюсь теперь предложить им, не как выдумку, а как реальность.

Спасти себя можем только мы сами![6]

Приложение

(материалы журнала «Nonsiamosoli» о Миссии Джорджио Бонджованни)

Заключительная часть Небесного Послания людям, переданного в местечке Фатима (Португалия) в 1917 г.

«Великая война разразится во второй половине XX века. Огонь и дым падут с неба, океанские воды обратятся в пар, и поднимется пена, все сносящая и затопляющая на своем пути. Миллионы и миллионы людей будут гибнуть каждый час, а те, что останутся в живых, станут завидовать мертвым. Куда не бросишь взгляд, всюду будут горе, страдание и разрушение, которые охватят все страны. Видишь? Это время все ближе, а пропасть все шире, и нет надежды. Добрые погибнут вместе со злыми, большие — с малыми, главы Церкви — со своей паствой, а правители — со своими народами. Смерть будет всюду из-за ошибок, допущенных безумцами и приверженцами Сатаны, который тогда и лишь тогда будет царствовать над миром».

С НЕБЕС НА ЗЕМЛЮ

Послание Небесных Сил

Земляне, доказательства наших посещений вашей планеты находятся в государственных архивах большинства земных правительств, и прежде всего в архивах ваших двух сверхдержав. В прошлом мы посещали вашу планету, поскольку нам было поручено нести вам вселенское послание. Мы должны были пробудить в сознании земного человека истинные жизненные ценности, дабы он с полным правом принял на себя ответственность служить Разуму, стоящему во главе всего сущего в Космосе.

Существуют многочисленные археологические и исторические доказательства этого, существуют свидетельства различных цивилизаций как до, так и после пришествия того Гения, которого Великий Отец послал на Землю и имя которого — Иисус Христос.

Земные религии зародились в результате того, что контактеры древних времен встречали наших предков, наших прадедов и называли их Богами. Но сами религии появились уже после смерти этих контактеров. Произошло это потому, что их последователи не научились до конца различать добро и зло; потому, что в созданные пророками общины проникли люди, желавшие спекулировать принесенными человечеству посланиями. Все это привело в смятение последователей этих учений и вызвало у них желание превратить знания в инструмент власти.

Это мы были в контакте с Мухаммедом, Кришной, Буддой и другими Гениями. Это мы утешали на пути страдания Учителя из Учителей Иисуса и сопровождали Его в Искупительной Миссии.

Сегодня вы находитесь «во второй половине XX века», о которой говорилось в Послании, принесенном вам другим Небесным Существом, явившимся людям в португальском городе Фатима в 1917 году по вашему летосчислению. Поэтому сегодня, особенно после взрыва первой атомной бомбы, мы вновь посещаем вас.

Вы должны понять и осознать, что мы отличны от вас, у нас иная наука, иное сознание, иное физическое тело. То есть вы должны приучить себя к мысли, что наша логика отлична от вашей. Если вам ничего не стоит завоевать иной народ, поработить его, заставить принять ваши традиции, привычки, культуру и религию, то для нас это не так. Тот народ, с которым мы вступаем в контакт, должен знать о нашем присутствии, должен сознавать, что Космос обитаем и что великая космическая семья существует, что она едина, что она служит Всесозидающему Разуму и что все это не утопия. Таким образом, мы стремимся войти в сердце и в разум человека без всякого принуждения и агрессии; для вас, напротив, привычна наука разрушения, наука военная, наука воинственная.

Мы хотим, чтобы в сердце человека укоренилась мысль о том, что мы развитые существа, но развитие наше проходило в мире, справедливости и любви.

Мы показываемся вам, ваши пилоты могут видеть в небе наши летательные аппараты. Все это мы делаем для того, чтобы вы осознали, что наша цивилизация гораздо могущественнее вашей, но что мы миролюбивы и освящены высшим блаженством Вселенского Братства. Мы пока не сходим с небес пред толпами людей, ибо не хотим показаться захватчиками вашей планеты. Мы не хотим навязывать вам нашей культуры, нашей логики, нашего типа существования, но мы избираем эмиссаров, которые должны дать вам понять, что мы ведомы Высшей, Божественной логикой.

Простите нас, но наши методы таковы, и они отличны от ваших. Мы любим человеческую свободу, мы считаем свободу выбора величайшей свободой, дарованной нам Богом, но мы подчиняемся также одному непреложному закону — закону причины и следствия. Когда этот закон преступается, когда свобода превращается во вседозволенность, Космический Разум вынужден вмешиваться, чтобы водворить порядок в согласии с задачами Процесса Космического Созидания.

Хотя вы нас и не видите, мы среди вас, и мы делаемся видимыми, когда считаем это необходимым. Мы стремимся оказывать воздействие на вас через органы чувств, чтобы «достучаться» до вас через сознание и дух, а не через знание. Истинно также и то, что очень скоро Существо, которое вы называете Богом, а мы — Космическим Разумом, Существо, обителью которого являются все Солнца, позволит нам объявиться явно и открыто, чтобы сопровождать в Его победоносном возвращении Великого Учителя — Иисуса Христа. Лишь тогда вам придется подчиниться нашей воле и принять нашу логику, чтобы избежать вызванного ядерной войной разрушения вашей планеты, которое подорвет стабильность иных солнечных систем. А пока не наступило это время, вы увидите лишь знаки, в том числе и такие, которые связаны с вашими религиями; знаки, которые докажут вам, что мы происходим из иного, высшего измерения.

Стигматы Джорджио Бонджованни, кровавые слезы, появляющиеся на ликах Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы, являются некоторыми, но весьма значительными примерами. Явления Божьей Матери за этот отрезок истории — это тоже знак. Появление того, что вы называете НЛО (которые в действительности являются нашими летательными аппаратами, происходящими из иного измерения), в тех местах, где проводятся ядерные испытания, поблизости от военных баз и в тех районах, где находятся резиденции глав ваших государств, — еще один знак.

Природные катаклизмы, которые ваша планета вызывает для того, чтобы сохранить свою целостность, тоже должны доказать вам существование Верховного Разума, который осуществляет надзор за природными элементами (это вам было сказано нашим действующим на Земле, соратником, которого зовут Эудженио Сирагуза).

Вы должны понять, что эти знаки происходят из высшего измерения от Воли, которая правит всем миропорядком и эволюционной стабильностью Вселенной. Вы должны осознать это до того, как Божье Правосудие заставит вас в это поверить, дабы вы не препятствовали свободе тех существ, которые хотят мирно и по-братски жить как на вашей, так и на других планетах. Это и есть, скажем вам раз и навсегда, истинная причина нашего присутствия на вашей плане. те.

У нас нет проблем с временем и пространством. Вы должны иметь в виду, что у нас, живущих в четвертом измерении и ведомых Учителями из пятого измерения, время течет гораздо медленнее, чем у вас. Семидесяти годам нашего времени соответствуют 1300 лет вашего времени.

Потому наша логика покоится на медленной, но непреклонной методологии. Истинно также то, что одним из величайших божественных явлений, происшедших за последнее время, было Фатимское явление Богоматери, как вы ее называете. Тогда это Божественное Существо говорило о «второй половине XX века», когда должно состояться Второе Пришествие Иисуса на Землю, в котором Его будем сопровождать мы и наши летательные аппараты.

Вы должны и могли были понять, пусть даже не во всей глубине, какова природа нашего присутствия на вашей планете, мы оставили вам средства, чтобы понять это. И прежде всего вы имели возможность сделать это через те вселенские знания, которые давал вам, не прося ничего взамен, в течение сорока лет наш посланник, имя которого — Эудженио Сирагуза. Не удивляйтесь, что Послание этого нашего земного соратника тесно связано с несомыми его духовным сыном Джорджио Бонджованни стигматами. Мы подчеркиваем, что природа этого явления ангельская. Мы делаем это потому, что вы, увы, нуждаетесь в подобного рода шокирующих знаках, способных поразить ваш дух. И несмотря на это, мы должны с горечью отметить, что мало, очень мало людей обращают внимание на страдания Джорджио. Кровь, проливаемая этим человеком — орудием Небесных Сил, это кровь, которую мы питаем на астральном плане, чтобы создать и материализовать ее на плане физическом в то время, когда у этого человека открываются стигматы, когда его призывают для кровотечения.

Мы создаем на невидимом духовном плане жизненную лимфу, питающую человека, а затем передаем ее на материальный план, и таким образом этот человек не теряет того физического, психического и духовного потенциала, которым он обладает. Мы призываем вас всерьез задуматься об этом чуде. То страдание, которое ежедневно испытывает Джорджио Бонджованни, является мельчайшей частью того страдания, которое испытал Иисус Христос, будучи распятым вами. И озарявший Его Свет Христов воссоздал Его тело, залечил раны и оставил лишь знаки распятия, чтобы показать, что Он воскрес, что это не призрак и не какой-то другой человек.

Итак, мы приглашаем вас глубоко задуматься об этих знаках, о том послании, которое мы даем вам еще раз. Сделайте это до того, как Высший Судья будет судить вас и сбросит вас в пучину не только физической, но и духовной смерти.

С Небес на Землю

Ангелы Небесного Воинства Иисуса

через Джорджио Бонджованни

Порто Сант'Эльпидио, Италия

Передано 17 февраля 1992 г. во время кровотечения

ИНОМИРЫ Пролог

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

А. С. Пушкин

Григорий Распутин! Мог ли я предположить, что «странный старец», зверски убитый как неприемлемый советник царя великими князьями и рвущимся к власти Пуришкевичем, окажется совсем не тем, кем представляли его в течение десятилетий: ловким авантюристом, развратником, пьяницей, взяточником?

Глава Временного правительства А.Ф. Керенский получил презрительное прозвище «гробокопателя» за то, что приказал извлечь останки Распутина из могилы. Он продержал гроб старца на конюшне, а потом сжег в лесу «как колдуна и немецкого шпиона», старавшегося вывести Россию из войны «в угоду кайзеру Вильгельму».

Но был ли Распутин, этот «странник и старец», распутным извергом, подчинившим себе слабовольного царя, и виновником всех российских бед? Ведь именно Распутину принадлежат слова: «Настанет время, когда будут поклоняться не в храме… а в духе и истине… в школе постигнув высшие заветы Христа: «Свобода, Братство, Равенство и Любовь…»

Едва началась Первая мировая война, он из сибирской больницы, где лежал после совершенного на него покушения, послал телеграмму Николаю Второму: «Ты, царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ… Не было от веку горшей страдалицы (России!), вся тонет в крови великой, погибель без конца. Печаль».

Не по вкусу было великим князьям влияние царского советника на царя, о ком тот записал в дневнике: «Все бы слушал и слушал его без конца».

Слова же старца «Не строй церковь, пристрой сироту» не устраивали уже и высших иерархов Православия.

И устранен был с поражающей воображение жестокостью князьями неугодный «мудрец из народа».

Но мало того! Для современников и их потомков был выдуман образ беспутного негодяя, сама память о котором была втоптана в грязь усилиями услужливых газет, книг, киностудий…

Мне, еще десятилетним мальчишкой, привелось услышать о Гришке Распутине из дворцового «первоисточника» в 1916 году, за несколько месяцев до его убийства.

Случилось так, что моя мать Магдалина Казимировна с сыновьями (12 и 10 лет) наняла вместе с двумя фрейлинами императорского двора автомобиль, чтобы добраться из Сочи, где мы провели лето, до Туапсе, к железнодорожной станции.

Отлично помню свои детские впечатления. Для нас, мальчишек, поездка в открытом автомобиле была сказочным праздником!

Мы с братом сидели на откидных сиденьях перед тремя нарядными дамами в шляпах с широкими полями. И три шарфа их трехцветным полотнищем развевались позади от теплого встречного ветра.

Все лето с детской завистью и восторгом провожали мы взглядом проносившихся по шоссе мотоциклистов в защитных очках, одетых во все кожаное, в гетрах и кепках. За ними вился пахучий тающий дымок.

А тут мы сами впервые в жизни ехали с такой быстротой, да еще и в шикарной машине!

А две столичные дамы без умолку болтали, поражая свою спутницу-провинциалку дворцовыми сплетнями о похождениях кумира столичных дам Гришки Распутина, «терпеть которого нет больше сил!». Ведь ей надобно было, возвратившись, рассказать про все про это там, у себя, в Сибири.

С годами образ «беспутного Распутина» укоренился в моем сознании, и, когда в бытность мою в Париже я узнал, что эмигрировавший туда убийца Распутина, князь Юсупов, почитается чуть ли не героем, я ничуть не удивился.

Однако случилось нечто, что заставило меня взглянуть на Григория Ефимовича Распутина совсем с другой стороны.

Загадочный старец, убить которого оказалось так хлопотно (пришлось сначала отравить, потом, принявшего яд, пристрелить несколькими выстрелами и, наконец, все еще живого, утопить в ледяной проруби напротив юсуповского дворца), и ныне продолжает жить в своих прежде неизвестных пророчествах, суливших бедствия нашей многострадальной Родине.

Узнал я об этих пророчествах, завершив роман «Иноземлянин», т. е. о подобных предупреждениях, сделанных в записках посланца параллельного мира Альсино, который призван был предотвратить гибель не только нашего мира, но и незримо существующих с нами на Земле параллельных миров иных измерений.

Записки передала мне девушка Оля Грачева, которую я у себя поил дома чаем с вафлями и слушал ее сбивчивый, искренний рассказ. Тогда-то я и познакомился заочно с Альсино. Не существуй он в действительности, его следовало бы, как говорил Вольтер, выдумать.

Но выдумывать не понадобилось. Живой прототип иноземлянина явился ко мне не так давно в сопровождении журналистов, фотографов и переводчиков. Это был Джорджио Бонджованни из Италии, «Христовы раны» на руках и ногах которого могли видеть на экране многие телезрители.

На мой взгляд, раны появились у него из-за неистового стремления, страстной готовности служить людям, отводя от них несчастья, подобно тому, как лет двадцать пять назад под влиянием столь же неистовой веры одна монахиня, «Невеста Христова», обрела точно такие же раны.

А Тереза Нойман не только носит на своем теле в наши дни подобные раны, но и плачет кровавыми слезами, страдая за людей…

Известны и другие случаи поразительного влияния самовнушения на человеческий организм. В начале нашего века балканская принцесса Дагмара так желала наследника, что испытала все фазы беременности, и лишь при бесплодных родах выяснилось, что беременность ее была ложной.

Но «раны Христовы» производят неизгладимое впечатление, и слова их страдающего носителя становятся для народа доходчивее.

Когда Джорджио Бонджованни приехал ко мне, сидел рядом, при нем неотлучно находилась всюду следующая за ним медицинская сестра — для оказания помощи при регулярных кровотечениях.

Кроме брата Джорджио Филиппо, был с ними еще доктор Орацио Валенти, подаривший мне свою книгу «Куда идешь, человечество?», откуда мною и были взяты неизвестные высказывания Распутина о грозящих людям бедствиях.

Выдержки из них, где сохранилась самобытная речь старца, утраченная при переводах на итальянский, а потом опять — на русский, хочу предложить вниманию читателей.

О чем же говорил восемьдесят пять лет назад Григорий Распутин? По мнению доктора Орацио Валенти, он, несомненно, имел контакты с посланцами небес или иных космических миров, как имел их и Джорджио Бонджованни. И уже тогда посланцы были весьма озабочены развитием нашей цивилизации, неугасающей враждой между народами, неумолимо приближающихся к самоуничтожению, подрубающих сук, на котором держится человечество, «перегревая» планету, отравляя реки, озера и моря.

«Воздух, чем дышим мы, чтобы жить, — вещал Распутин, — принесет смерть горькую. Настанет день, когда не останется ни гор, ни холмов, ни морей, ни озер, кои не насыщены будут смертельной отравой. И помирать придется честному народу от яда, коим сам он воздух и воды напитал. Ядовитость змеиная землю всю обнимет, как иная баба мужика, дожди выпадут кислые да соленые, как слезы горючие».

Откуда знать было Распутину о современных кислотных дождях в Канаде, Астрахани, под Москвой?…

Или: «В лесах среди деревьев иссохших бродить станут горемыки под дождями отравленными, пока не сменят дожди засуха лютая с голодом неодолимым… И болезни пойдут тогда неотвратимые, дотоль неведомые, порожденные развратом и распутством, подобно Содому и Гоморре (СПИД?). И наденут мужики бабье платье, а бабы нарядятся в мужицкое. (Не мог Распутин в свои времена видеть подобное!) И в таком непотребном виде станут рушить порядок, Матерью-Природой установленный, самим себе конец готовя». (Какие извращения имел он в виду?)

Предрекал Распутин и неведомое, казалось бы ему, изменение климата, не имея понятия о современном парниковом эффекте, перегреве планеты, повреждении ее озонного слоя в верхней части атмосферы!

«И наступит время, и лучи солнца благостные падут на землю слезами, как камни, раскаленными. Таять зачнут льды да снега, и сомкнутся воды горькие над городами и селеньями».

По мнению современных ученых, такой «второй потоп» может действительно грозить Земле из-за нарушения ее теплового баланса. И грозные предупреждения Природы можно уже теперь угадать в наводнениях в Бангладеш, Китае, у нас в Прикаспии, на Кавказе и в Америке… Все на одной широтной полосе… Миллионные жертвы!

Подобную опасность предчувствовал мудрец из русских мужиков, скромно говоря о себе: «Много в обозах ходил, много ямщичил, и рыбу ловил, и пашню пахал. Действительно, все это хорошо для крестьянина». А сам неведомо как предрекал ужасы, лишь нам понятные:

«Падут на Землю молнии и на лилии, и на пальмовые сады, и на землю между реками святыми. И станет человек хрупким, как сухой листок, и кости его гнуться начнут и ломаться, как ветки на деревах уцелевших. А зелень на деревах тех зараженной окажется. И не будет человеку житья от болезней и заразы той…»

Откуда мог знать сибирский крестьянин начала века о несчастьях Хиросимы, Нагасаки, Чернобыля и Челябинска?

Но даже в еще более отдаленные периоды земной истории заглядывает око Распутина:

«И перевернется все вокруг (словно сместятся еще раз полюса земной оси!). Где лед да снег были, виноград растет, а заместо винограда теперешнего ледяные поля да снега лягут».

Таким провидцем и предстал передо мной «старец-странник», мудрым словом своим проложивший себе путь в те времена к людям высшей российской власти.

Но кто мог подсказать подобные слова полуграмотному сибиряку? С какими посланцами небес или высших измерений космоса общался он, подобно Джорджио Бонджованни или пастушкам из Фатимы в Португалии 13 мая 1917 года? И были ли в числе таких пришельцев, инопланетян или иноземлян, такие божественные просветители, как Будда, Кришна, наконец, Иисус Христос, которому, как упоминает Орацио Валенти, благодетели из светящегося пятна возле пещеры, куда захоронили Христа после распятия, оказали помощь, вернув его к жизни. О том же говорит и Альсино в своих записках.

Так что же это за миры мудрости и света? Можно ли заглянуть туда?

Ответ на этот вопрос я нахожу в рассказе Оли Грачевой, по ее словам, побывавшей там.

Это не только дает мне право, но и обязывает познакомить читателя с тем, что мне стало известно со слов Оли, которая неожиданно и для нее самой была включена в состав экспедиции в параллельный мир. «Летающая тарелка», сооруженная на нашем авиазаводе при помощи Альсино, обладала способностью обнуления масс и проникновения в другое измерение.

И я приглашаю читателей принять участие в состоявшемся проникновении в иномиры.

Часть первая ЗА ПОРОГОМ

Что там, куда лишь мысль стремится?

Весна Закатова

Глава 1 СБИТЫЙ ОБЪЕКТ

Если ты враг другому, то прежде всего ты враг самому себе

По Сократу

Есть неизъяснимая прелесть в ночном саду.

Дневная жара спала. Прохлада опустилась вместе с глубокими тенями, легшими по обе стороны аллеи.

Лунный свет лишь подчеркивал таинственность невидимого… Казалось, что здесь и соприкасаются параллельные миры иных измерений.

Далекий шум проходящего поезда представлялся звуком, долетавшим оттуда…

По крайней мере, так казалось Оле, одной из двух девушек, гулявших в этот поздний час в саду.

Огни на даче погасли.

Даже у бабушки Евлалии Николаевны, которая еще недавно сидела и курила у открытого окна. Темно. Спит.

Глава дачного матриархата, когда-то военная летчица, потом партработник, воспитала в нем характер былых номенклатурщиков.

— Ты не идешь? — спросила старшая сестра Лена, высокая, темноволосая, с гордо посаженной красивой головой и античным узлом волос на затылке.

— Нет, Лена. Спать не пойду. Дождусь последней электрички и поеду, — ответила Оля.

— Куда? Что за секреты? Хоть бабушка-то знает?

— Не важно. У нас географическая практика на факультете. Я уже взрослая. Надо же и мне увидеть что-то новое. Я уже со всеми простилась.

— Новое? — насторожилась Лена. — Где оно, это новое? Скажи толком! Мне-то можно сказать?

— Тебе? — усмехнулась Оля. — Не все ли равно, в каком направлении? Еду, куда глаза глядят…

— Тут что-то не так! Я — с тобой!

— Нет, нет! Не надо! Правда-правда! Я сама…

— Что ты можешь сама, цыпленочек?

— Все смогу, царственная наша орлица! — вспыхнула Оля.

— Ну не сердись. Ты никогда этого не умела… сама. Пойдем, а то пропустим последнюю электричку.

— Нет, лучше одна, — снова робко противилась Оля.

— Ты все скрытничаешь, а я знаю больше, чем ты думаешь.

— Что ты знаешь? И зачем едешь со мной?

— Провожать.

— Ну понимаешь, меня не надо провожать! — умоляла Оля.

— А я вовсе и не тебя буду провожать!

— Как так не меня? — изумилась Оля, хрупкая, белокурая, с васильковыми глазами-незабудками, перекидывая пышную косу со спины на плечо.

— А вот так. Не тебя, и все тут.

— А если догадаюсь? — лукаво произнесла младшая.

— Сделай одолжение, — холодно отозвалась Лена.

— Неужели тебе Юра сказал?

— А хотя бы и так? Или это разглашение государственной тайны?

— Не государственной, а межгосударственной.

— О, я вижу, ты в курсе дела!

— Я в курсе всего, что касается Альсино.

— А я в таком случае — всего, что касается Кочеткова.

— Я так и знала, что у вас любовь.

— Ну и что же? Только тебе можно?

— Он же не иностранец, не увезет тебя в другую благословенную страну.

— А мне, может быть, и не надо! А вот что тебе надо, мне не слишком ясно.

Сестры уже покинули дачу и, так разговаривая, нередко пикируясь, приближались к железнодорожной платформе. Деревья под луной отбрасывали тени. В просветах кружевных пятен дорога казалась серебристой.

— Предо мной кремнистый путь блестит… — сказала Оля.

— И звезда с звездою говорит, — усмехнулась Лена. — Только не знаю, при чем ты-то тут? И о каких звездах идет речь?

— Давай нарвем цветов, пока поезда нет. Они тут прямо у платформы растут.

Лена почему-то согласилась, и они вместе стали собирать букеты, хотя это ночное занятие выглядело довольно странным.

Но в скором времени им предстояло встретиться и с вещами еще более странными.

Зашумел поезд, теперь уже совсем близко. Подошла электричка. Замелькали освещенные окна вагонов. За ними в этот поздний час сидели по два — по три человека в каждом. Приехавшие спускались со ступенек на дорогу к дачам, у которой девушки собирали при свете станционного фонаря цветы.

Пропустив сначала тех, кто приехал, Оля и Лена вошли в вагон и сели подальше от старушек, скорее всего отправившихся в лавру, чтобы успеть к ранней службе.

Хотя здесь, казалось, их никто не мог услышать под перестук колес, девушки все-таки сначала помолчали, словно спохватились, что проболтаются о чем-то ненароком.

И даже когда, выйдя на нужной станции, уже шли знакомой Оле дорогой заводским поселком к проходной авиазавода, и тут не обменялись ни словом, погруженная каждая в свои мысли. И Лена, полагаясь на сестру, даже не запоминала, как идти обратно.

Кочетков и Альсино ждали их у так называемой непроходимой проходной, через которую всем посторонним вход заказан.

Кроме старого вахтера, у калитки дежурили два милиционера и какой-то штатский с подозрительно прищуренными проницательными глазами.

Не испытывая ни малейшего смущения, Лена бросилась Кочеткову на шею.

— Не отпущу! — нарочито надрывным тоном закричала девушка.

Милиционеры переглянулись, штатский погасил ухмылку. Вахтер оставался непроницаемым, а Оля, покосившись на Лену, радостно смотрела на Альсино.

— Я больше не буду голосить по-бабьи, — шепнула Лена, — но, знаешь, очень хочется. — И она вручила Кочеткову ночной букетик полевых цветов.

Альсино понимающе смотрел на молодых людей, потом обернулся к Оле. Она улыбнулась и тоже отдала ему свой букет:

— Это у нас называется любовь. А у вас?

— Если говорить не о словах, а о понятиях, то у нас тоже.

— Я так и думала. Правда-правда, — отозвалась Оля и, понизив голос, добавила: — Мне что-то страшновато становится…

В этот момент на автомашине подъехали остальные участники экспедиции в параллельный мир.

Первым вышел английский лорд, похожий на высокий сухой ствол с невозмутимым выражением на гладко выбритом лице. Он напоминал проповедника на картинках прошлого века. Рядом с ним совсем маленьким казался японский физик, аккуратный, внимательный, почтительный. Последним вышел толстый американец, широко улыбаясь и загадочно подмигивая всем.

— Американцы считают, что никогда не вредно сказать — «почти». Надеюсь, мы почти не опоздали? Не так ли, джентльмены?

— О'кей! О'кей! — отозвался Кочетков. — Нам уже пора.

И он обменялся несколькими словами со штатским. Милиционеры важно наблюдали. Вахтер дотошно проверял предъявленные документы.

— По русскому обычаю, надо присесть, — сказала Лена. — Да некуда. А ты, Оля, что ж не прощаешься с Альсино?

— А мы не расстаемся, — с вызовом заявила Оля и добавила смущенно: — Правда-правда! Ты уж передай там нашим. Объясни…

— Она шутит? — посмотрела Лена на Альсино. Тот помотал головой:

— Она включена в экспедицию. По моей просьбе.

— Ах так! — вне себя воскликнула Лена, вложив в это восклицание и удивление, и осуждение, и растерянность. — Не понимаю, — продолжала она. — Шутки какие-то! У вас что, несерьезное мероприятие?

— Вполне серьезное, — заверил ее Кочетков, как всегда подтянутый, собранный, а сейчас еще и какой-то торжественный.

— Не отпущу ее! — рассердилась Лена. — Она же еще ребенок!

— Леночка, милая! Поздно! Представь, я уже выросла. И Альсино хочет, чтобы мы не расставались.

— Ах, еще и это! — почти возмутилась теперь Лена. — Что ж, такой пример мог бы послужить кое-кому упреком. — И она выразительно взглянула на непроницаемого Кочеткова.

Он решительно молча обнял Лену и, обхватив Олю за плечи, зашагал с ней через проходную.

Лену обуревали разноречивые чувства. Как? Эту девочку, ее сестру, берут с собой, в угоду лысому Альсино, а начальник экспедиции не мог взять в экспедицию ее, Лену, а еще говорил, что она для него — все! Она нервно теребила носовой платок, потом вытерла им глаза, опасаясь, как бы не потекла тушь с ресниц.

Если бы американец еще не ушел, то наверняка отпустил бы шуточку в ее адрес. И еще пожелал бы счастливого пути. Ничего, она подождет, уходить еще рано. Будет на что взглянуть.

Она думала, что, стоя тут у проходной в одиночестве, она проводит глазами улетающих, но, к ее неудовольствию, несколько рабочих вышли из проходной, пройдя мимо, а двое, молодой и пожилой, задержались, как назло, прямо рядом с ней. Недоставало только еще им заметить, что у нее глаза на мокром месте!

И тут над крышами цехов завода поднялось зарево, словно солнце решило взойти в неурочный час или луна заблудилась в своих скитаниях по небу.

— Никак пожар! — заволновался молодой рабочий. — Надо звонить по «01»!

— Придержи, сынок, язык. Полюбуйся лучше. Как- никак наша с тобой работа…

— Ну, полететь должна. У нас все летает, что строим. Но пожар-то почему? С чего это она в огне вся? Может, все же нелады какие?

Лена насторожилась, вся напряглась.

— Чудило ты! То не огонь, аура. И около тебя, дурака, такая аура есть, и вон у той барышни, — кивок в сторону Лены, — не нашей, поди. Только не всем дано это увидеть.

— Не аура, значит, а ореол, — важно поправил молодой, косясь на Лену. — Аура, она вокруг живых существ, а не около аппарата.

— А черт его знает, как это назвать! Но вот генератор мы с тобой собирали, видать, чтобы такое свечение вызвать.

— Значит, все благополучно? — решилась все-таки спросить Лена.

— Будьте покойнички, — недовольно отозвался пожилой и отвернулся, закуривая от зажатой от ветра в ладонях спички.

Меж тем светящееся облако, сквозь которое проглядывал корпус «летающей тарелки» с иллюминаторами, начало подниматься со двора завода, покинув через разобранную крышу ангар.

Какой-то случайный прохожий обратился к Лене и рабочим:

— Вот так номер! Это же неопознанный летающий объект! «Летающая тарелка»! Надо скорее сообщить куда следует! Парадоксальное наблюдение!

— И никакой это не парадокс и не параллакс, — насмешливо заметил старший рабочий. — Советую вам, уважаемый, вместо того, чтобы звонить в милицию, помолчать, как молчит рыбка или рак… Вот так-то!

— Ах, разве что! — смутился прохожий. — А я думал…

— Я бы тоже так подумала, — ободрила его Лена. — Вы здешний? Скажите, как мне ближе пройти к железной дороге?

— Вы в Москву, девушка? Все-таки на всякий случай позвоните там… А то я отсюда вряд ли дозвонюсь.

— Я не в Москву, — отрезала Лена и зашагала прочь своей гордой походкой.

Прохожий, моложавый пижон, посмотрел ей вслед, потом быстро бросился вслед за девушкой.

— Я бы вас проводил… если позволите?

— Не позволю, — резко обернулась к нему Лена. — И лучше не приближайтесь ко мне. Я тренер. «У-шу» — лучшая самооборона женщин, — для большей убедительности пояснила она.

— Пожалуйста!… — обиженно протянул прохожий. — Как вам будет угодно. Сами же дорогу спрашивали.

Лена посмотрела на небо. Светящееся облачко вокруг четко обрисованного диска удалялось к югу.

Альсино стоял у пульта. Вместе с Кочетковым они склонились над картой.

— Почему вы избираете такой курс, Альсино? Мы пройдем в таком случае над горячими точками Земли. Там воюют. Стоит ли рисковать?

— Риск связан не только с вашим, но и с нашим миром. Нам нужно выйти в определенном месте у волновой энергостанции над нашим океаном, — ответил Альсино.

— Но ведь здесь суша, — усомнился Кочетков, указывая на отмеченное Альсино место на карте.

— Это в вашем измерении, а в нашем…

— Вас понял, — отозвался Кочетков.

— Понять, что есть тяжесть, это еще не поднять ее. Не правда ли, мисс Оля? — обратился к девушке американец.

— Моя сестра обучала меня у-шу, самообороне, а не тяжелой атлетике.

— У-шу! Это тяжело! Надеюсь, нам не придется прибегать ни к у-шу, ни к тяжелой атлетике.

— Бог поможет нам, — сказал лорд.

— Бесплатная помощь, сэр, подобна прозрачному, но пустому стакану, — расплылся в улыбке американец.

— Но мы не в пустоте, — заметил Кочетков и обратился к Альсино: — Здесь всего можно ожидать.

— Я постараюсь использовать маневренность нашего аппарата.

— Господа генералы будут в восторге от такой проверки нашего аппарата, — сказал подобравшийся к пульту по скобам на потолке японский физик.

— Нет, уж им-то наш аппарат не достанется, — жестко заверил Кочетков.

Полет продолжался. Все испытывали обнуление масс, не ощущая собственного веса, однако из-за утраты инерции свободно плавать в воздухе не могли и старались не передвигаться.

Оля застыла около иллюминатора, любуясь далекой Землей, которую покидала и летела неведомо куда… Внизу мелькали селения, тонкие паутины дорог и почти застывшие на них точки движущихся машин.

Заметила поезд. Вагончики выглядели бусинками, нанизанными на серебряную нить рельсового пути. Движения при скорости аппарата не замечалось. Все будто застыло внизу, заснуло, будто в сказке о спящей красавице.

Она вспомнила: «Застыл стеной хрустальный дождь…» И словно по волшебству, аппарат их пронесся над дождевой тучей, скрывшей на миг Землю. Когда они миновали тучу, то по блесткам внизу можно было угадать лужи, образовавшиеся от прошедшего дождя.

— Как в сказке, — заключила Оля.

— Как сказка называется? — поинтересовался японец.

— Про Белоснежку и семь гномов, — вставил американец. — Но у нас явная нехватка гномов. Где бы еще двух джентльменов заполучить? Недоукомплектована экспедиция!

Японец рассмеялся.

— Нет! — запротестовала Оля.

Ее деликатные спутники не стали расспрашивать, а она думала, какие разные бывают на свете люди. Как сравнить летящих в неведомое измерение энтузиастов и наглых молодчиков, приставших к ней и Альсино после того памятного спектакля «Ромео и Джульетта».

Правда, потом был ни с чем не сравнимый полет с Альсино… Вот и теперь она снова летит с ним…

Руины города после артиллерийского обстрела напоминали последствия страшного землетрясения. Но в том виновата была не Природа, а сами люди.

Высились стены полуразрушенных домов. Издали все это походило на подножье горы после обвала или камнепада. Но ближе можно было разглядеть остатки стен, пустые глазницы окон. Висящий криво балкон. В пробоине над ним виднелась часть когда-то уютной квартиры. Перекошенная картина на одном гвозде, а на ней радостно смеющиеся дети.

Внизу громоздились груды щебня и наваленные камни. За ними прятались бойцы, одетые не в военную форму, но вооруженные современным оружием и в касках.

Молодой парень, весь в веснушках, все время сдвигал наползающую на глаза слишком большую для него каску. Он разглядывал над собой торчащую из камней детскую коляску, колесо которой еще медленно вращалось, видно, от случайно попавшей пули.

Они то и дело врезались в щебень, поднимая маленькие фонтанчики пыли.

Парень перевел глаза с вращающегося колеса на небо и ухватил за руку лежащего рядом с ним пожилого бойца:

— Дядя! Гляньте! Что это?

В чистом небе летело светящееся дискообразное тело. Тот лениво посмотрел вверх и проворчал:

— Чужая выдумка. У нас таких нет. Должно, американцы запускают…

— Чудно! — пожал плечами парень.

К ним подполз командир в маскировочном халате, похожий на огромную ящерицу. Рука у него была на перевязи. При движении он задевал ею за камни и морщился от боли.

— Сбить, — коротко приказал он пожилому бойцу.

Тот подполз к блиндажу, устроенному в большой воронке от артиллерийского снаряда и сверху полуприкрытому бетонной плитой, потом крикнул кому-то, лежавшему там:

— В небе видишь?

— Вижу, — отозвался тонкий мальчишеский голос.

— Приказано сбить. Понятно?

— Можно и сбить, — лениво отозвался юнец. Из блиндажа со свистом взлетела ракета, оставляя за собой дымчатый след.

Оля не знала, сколько времени летели они с умопомрачительной, как оказалось, скоростью и куда прилетели, когда услышала голос Юры Кочеткова:

— Будьте особенно внимательны, Альсино. Внизу идет война, бессмысленная и кровопролитная.

— Какой ужас, — поежилась Оля.

— Положить ей конец — наша первая задача, — отозвался Альсино.

— Внимание! Ракета! — крикнул Кочетков.

— Боюсь, что она подобна иголке, притягиваемой нашим магнитом, — заметил американец.

— Типун вам на язык! — воскликнула Оля.

— Типун? А как перевести это на английский язык? Если это нечто ценное, то предоставляю свой карман.

— Будет вам! — замахала на него руками Оля

Ей хорошо была видна мчащаяся к ним ракета, ее дымчатый хвост, ее безобидная, казалось бы, головка с нацеленным вперед глазком. Внезапно ракета метнулась в иллюминаторе и пропала из поля зрения. На самом деле не ракета, а их «летающая тарелка» совершила невероятный маневр, резко изменив направление полета.

И тем не менее через какое-то мгновение зловредная ракета снова появилась в иллюминаторе, упрямо приближаясь. И опять внезапно она метнулась в сторону, исчезла… Одновременно прогремел взрыв.

Осколки разлетевщейся преследовательницы забарабанили по корпусу аппарата.

Стекло в Олином иллюминаторе покрылось трещинами, но, к счастью, не разлетелось, так как было многослойным.

Если бы Оля не потеряла свою массу, то почувствовала бы, что аппарат, в котором они все находились, стал падать.

Она видела лишь озабоченное лицо Альсино и каменно-спокойное Кочеткова. Американец и японец перестали улыбаться, английский лорд закатил глаза, видимо молясь Всевышнему.

Сквозь трещины в иллюминаторе Оля все же рассмотрела, как почему-то наклонившаяся — как ей показалось — поверхность Земли была гористой, хотя сверху и выглядела ровной, и она с ужасающей быстротой приближалась.

«Неужели это конец? А как же параллельный мир и оставшиеся на даче мама, папа, бабушка, Лена? Этого не может быть!» — И она умоляюще посмотрела на Альсино.

Он что-то сосредоточенно делал у пульта, даже не обернувшись, как всегда, на взгляд Оли.

«Он может! Он все сможет! — повторяла про себя Оля, и Альсино несомненно улавливал ее мысли. — Почему же он не оглянется? Хоть бы увидеть его лицо, улыбку!…»

Потом произошло что-то непонятное… Гористая местность приближалась и уже не казалась наклоненной. И на ней был лес. Несмотря на утрату массы, удар при посадке или падении был ощутим. Оля словно свалилась с крыльца дачной веранды и лежала теперь на полу кабины. Тяжесть вернулась, и болело все тело.

Оля видела, как Альсино провел тыльной стороной ладони по влажному лбу, по своей безволосой, такой умной и красивой голове.

— Мы упали? Разбились? — спросил американец. — Но почему-то я чувствую себя живым… хотя… никогда не вредно сказать «почти»…

— Кто ушибся? Кому помочь? — спрашивал англичанин.

— Мы в зоне военных действий? — осведомился японец, единственный, кто не упал, держась за скобы на потолке. — Можем ли мы подняться и лететь дальше?

— К сожалению, полет продолжаться не может, — ответил Альсино. — Аппарат поврежден.

— Интересно, будут ли нас препарировать, как уфонавтов в Колорадо-Спрингс, чтобы установить нашу насекомообразность, поскольку мы оказались в «летающей тарелке»? — заметил неунывающий американец.

— Пожалуй, надо попробовать выйти наружу, — предложил Кочетков. — Но из предосторожности прошу всех надеть бронированные жилеты. Всем, всем. И вам тоже, — обратился он к Оле.

— Но он же невозможно толстит! — запротестовала она, однако подчинилась.

— Выходим? — спросил Кочетков у Альсино. Тот согласно кивнул.

Глава 2 ЧУЖИЕ ДЖУНГЛИ

Для нас потемки — мир чужой,

Как и темна душа чужая.

Весна Закатова

Сбитый аппарат серебристой горой возвышался над поваленными стволами странного леса. Участники экспедиции, озираясь вокруг, выбирались из него.

— Вот и сели. И почти не в самом пекле! — отдуваясь и ощупывая свой бронежилет, сказал американец Форд.

— Не гроза ли здесь прошла? Громыхает за горизон- том› _ отозвалась Оля, оправляя комбинезон, топорщившийся на бронежилете.

— Я же сказал «почти», — ответил американец. — Скорее всего, мисс Оля, нам повезло, что там, а не здесь артиллерийская стрельба.

— Вы так думаете?

— Пушки не мной выдуманы, — глубокомысленно изрек Форд.

— Простите, но это не напоминает артиллерию, — вмешался японец. — И лес здесь необыкновенный, скорее похож на утолщенные стебли травы.

— И правда! — воскликнула Оля. — Гигантские былинки! Как интересно! Куда же мы прилетели? — обратилась она к появившемуся Альсино.

— К счастью, мы избежали гибели. Аппарат, несмотря на повреждение, перенес нас в другое измерение.

— А что это значит, извините меня? — спросил японец. — Не хотите ли вы сказать, что мы уже в параллельном мире?

— Да. Но не в том, куда стремились. До него не дотянули, — спокойно констатировал Альсино.

— Так вот почему все так диковинно вокруг! — воскликнул американец. — Как в баре, где на полках вместо бутылок одни бочки!

— Что с аппаратом? — озабоченно спросил Кочетков.

— Тлеющий электронный огонь распространяется на всю аппаратуру.

— И обнуление масс станет невозможным, — догадался физик.

— Не знаю, как вы, джентльмены, но мне не хотелось бы оставаться в этом мире надолго. Я полагаю, Бог не допустит этого.

— Есть поговорка, высокий наш лорд, — отозвался Форд. — «На Бога надейся, а сам спохватись». Не так ли? — И он посмотрел на Кочеткова.

— Почти так, — улыбнулся тот. — И что же предпринять? — обратился он к Альсино.

— Разобрать весь пульт. С общей помощью.

— Уверен, игра стоит самых дорогих подсвечников и сулит выгоду. Как известно, собственные руки моего однофамильца вывели его в люди. А наши руки вернут нас к людям.

Англичанин и японец выразительно засучили рукава своих комбинезонов.

— А я? А я? — заволновалась Оля. — Вот когда сказались мои двойки по физике! Лучше я стану поваром! Разведу костер, приготовлю обед. Буду хранительницей нашего очага в чужом мире…

— Подкрепиться и в параллельном мире не мешало бы, хотя я и выгляжу здесь несколько полнее, — заметил американец, похлопывая себя по обтянутому животу.

Вслед за Альсино мужчины вернулись в «летающую тарелку», держась друг за друга из-за ее наклонного положения. Оля принялась собирать с влажной почвы опавшие «травинки», похожие на бревнышки.

Пригодились ее туристские навыки в походах будущих географов.

Сначала повалил едкий дым, как будто в костер бросили ворох сырой травы, потом пробился робкий огонек, и, наконец, костер запылал. В серебристом корпусе «летающей тарелки» замелькали блики.

Оля забралась в нее по неудобно наклонившейся лестнице и доложила командиру:

— Юрий Федорович, консервы я нашла и котелки тоже. Сварю похлебку. Надо за водой сходить к ближайшему ручью. К нему лужи ведут. Ведь здесь первозданный мир. Вода чистейшая! НЗ не тронем. Можно? Я быстро! Правда-правда!

Кочетков оторвался от работы. Перед ним была опрокинутая панель пульта с паутиной проводов. Он отложил в сторону инструмент, которым тотчас воспользовался разбиравшийся в схеме рядом с ним японец.

— Вода нужна, — согласился Кочетков. — Только вот отходить от аппарата в этом мире опасно.

— Так рядом же этот ручеек. Я чувствую. Доверьтесь. Я мигом!

— Ладно, генеральный повар параллельного мира! Придется согласиться. Только вот возьмите милицейский свисток. Милиционеров не дождетесь, но в случае чего, мы все по первому сигналу.

— Непременно свистну. Костер уже горит, правда, дымит слегка. Скоро на пир позову. Похлебка с дымком вкуснее!…

— Но это уже без свистка. Ладно? — с улыбкой на посветлевшем лице сказал Кочетков.

Оля помахала рукой, взяла мягкую канистру и, не воспользовавшись лесенкой, спрыгнула на землю. И попала прямо в лужу, разбрызгав мутноватую воду.

— Что за мир! Одно болото! — сердито произнесла она и отправилась по цепочке луж на поиски ручейка.

За горизонтом все еще громыхало. Солнце вырывалось в просветы облаков и на миг отражалось в словно рассыпанных по земле зеркальных лужах. Гром за горизонтом уже не напоминал артиллерийскую канонаду, а представлялся Оле угрюмым рычанием обиженного и уходящего чудовища.

Стволы деревьев, которые она называла гигантскими былинками, поблескивали мокрыми сторонами. Значит, дождь все-таки прошел!

И Оле казалось, что она волшебно превратилась в крохотную букашку, пробирающуюся меж стеблей на лугу около их дачи. И здесь, как и там, были цветочки, только размером какие-то несуразные. Высоко подпрыгнув, она умудрилась сорвать один из них и решила, что он может служить очаровательной шляпкой. Она озорно надвинула «цветочек» себе на голову.

Наткнувшись на ручей — туристское чутье не обмануло ее, — она полюбовалась своим отражением, найдя шляпку-цветок прелестной.

Ручей казался струйкой среди гигантских стеблей, но вода была чистой. И это главное.

Оля наклонилась к ней, зачерпнула ладонями, попробовала на вкус и объявила в окружающее пространство:

— Вода вполне параллельная!

Не снимая полюбившейся шляпки, надеясь покрасоваться в ней перед спутниками, она принялась набирать воду в канистру. Но из-за мелководья та не хотела «полнеть», а захватить кружку Оля не догадалась.

Занятая борьбой с упрямым сосудом, она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Оля всегда знала, когда на нее смотрит Альсино. Почти уверенная, что это он пошел за ней следом, она обернулась и обмерла от ужаса.

Огромное мохнатое человекоподобное чудовище смотрело на нее. (А может быть, любовалось ею?) Непроизвольно Оля поправила «шляпку», потом вспомнила о свистке, но сдержалась. Ведь через плечо Кочеткова перекинут ремень автомата. А вдруг он убьет местного жителя, который никаких признаков недружелюбия не проявляет? Более того, заросший шерстью рот человекоподобного растянулся в подобии улыбки.

Оля тоже улыбнулась.

И тут произошло нечто неожиданное.

Чего только не сделает улыбка!

Огромное человекообразное существо стало притопывать на месте, потом смешно выкидывать в стороны ноги, выделывая замысловатые па, словно танцуя.

— Ай да Мохнатик! — весело воскликнула Оля. — Ты еще и танцевать умеешь!

А «Мохнатик» продолжал свои сложные движения. Казалось, у такой громадины танец должен выглядеть неуклюжим, даже смешным. Но в движениях этого могучего существа чувствовалась не только сила, но и природная грация. И это вовсе не походило на выступления медведя в цирке или на ярмарке. Скорее, на ум приходили танцы журавлей, когда изящная птица импровизирует чисто балетные движения, чтобы привлечь внимание подруги.

Подумав так, Оля первым делом возмутилась:

— Ну вот еще!

Потом снова вспомнила о свистке. Пожалуй, надо позвать всех своих спутников, чтобы и они подивились местным чудесам. И Оля, поднеся милицейский свисток к губам, дунула, приглашая «благодарных зрителей» на небывалое представление.

Но реакция чудовища, на пронзительный переливчатый звук была неожиданной. Сначала гигант начал радостно подпрыгивать, издавая восторженные звуки, очевидно приняв свист за одобрение танца и его самого. Потом, решив, что цель достигнута, он вдруг схватил Олю и ринулся с нею через чащобу стеблей исполинских трав.

«Мохнатик» не сгреб ее в охапку, как добычу. Нет! Он нежно понес ее на руках, как сокровище, стараясь не причинить ей никаких неприятных ощущений.

Но сокровище извивалось в его руках, бешено колотило его кулаками, кричало, объятое ужасом, который пришел на смену недавнему любопытству. И когда чудовище зарычало, девушка так испугалась, что лишилась чувств. Напрасно молодой найн, как безошибочно определила Оля, перестал рычать и нежно поварчивал, успокаивая ее.

Кочетков и все его соратники, услышав свисток, выскочили из «летающей тарелки», оставив откинутым размонтированный пульт.

По Олиным следам на вязкой почве они добежали до ручья, где нашли и свисток, и канистру, и сорванный цветок. А рядом отпечатки огромных босых ног с оттопыренными большими пальцами.

За ручьем почва была утрамбована, словно обладатель этих огромных ног долго топтался там.

— Это найн, — определил Альсино. — Он не причинит Оле вреда. Я пойду следом и попробую воздействовать на него.

— Нет, Альсино, это невозможно! — жестко остановил его Кочетков. — Вы не имеете права оставлять аппаратуру разобранной. Ведь процесс разрушения в ней продолжается. Не так ли?

— Вы правы, — вздохнул Альсино. — У нас действительно мало времени для спасения электронной системы. Но мне очень трудно подчиниться разуму.

— По следу пойду я, — решительно объявил Кочетков.

Альсино выразительно посмотрел на его автомат.

— Не бойтесь, Альсино. У меня не боевые патроны, а парализующие. Они вызовут лишь забытье живого существа на достаточное время, чтобы вернуть нашу Олю. Такие пули применяют в зоопарках для хирургического вмешательства при лечении зверей.

— Я вынужден побороть себя и согласиться с вами, — с горечью произнес Альсино. — К вашему возвращению, надеюсь, мы погасим тлеющий электронный огонь.

— Наши друзья помогут вам. Не так ли? — обратился Кочетков к остальным.

— Когда нет выхода, его пробивают, — отозвался Форд.

— Надейтесь на нас, но берегите себя, майор, — сказал лорд Стенли. — И не кажется ли вам, что человекообразные могут быть созданы не вполне по образу и подобию Творца?

— Простите, если бы вы позволили сопровождать вас, я знаю приемы борьбы без оружия и могу оказаться полезным, — сказал японский физик, который не достал бы и до пояса найна.

— Вы будете очень полезны здесь, дорогой Иецуке, — заверил Кочетков и, вскинув автомат за плечо, зашагал по пунктиру оставленных на болотистой почве следов босых ног. Размером они были с человеческий локоть, а в длину чуть меньше, чем в ширину.

Оля пришла в себя, когда ее похититель приблизился к лесу. Девушка не знала, как вести себя. Сопротивление было бесполезно. Звать на помощь бессмысленно. Что она должна делать? Устроиться поудобнее на этих волосатых лапах? Или снова начать извиваться, чтобы услышать звериный рык?

И Оля решила притвориться, что она все еще без сознания. «Впрочем, поймет ли это найн? Ну, все равно!» И она продолжала бессильно свешивать голову, руки ее болтались. Но глаза чуть приоткрылись.

Лес? Но что это был за лес! У корневищ, мимо которых проносил ее найн, деревья были такой толщины, что их не обнять даже всем спутникам Оли, если они взялись бы за руки. И если еще и найн взялся с ними своими волосатыми лапами, которыми так крепко, но в то же время осторожно держит ее!

Деревья уходили в самое небо, к облакам. А кора их была такой, словно Оля рассматривала ее в сильную лупу. Прямо как во сне! А может, и правда все это сон, и она проснется наконец?

Но ведь «летающая тарелка» была наяву. И Альсино, Кочетков и другие участники экспедиции тоже! И даже ракета… Оля убеждала себя, что найн добрый и плохого ей не сделает. Но вот как поступит Кочетков? Он непременно отыщет ее и как бы не пристрелил Мохнатика из своего автомата.

Тем временем найн вынес Олю уже не к ручейку, а к речке. Она напомнила Оле родную, подмосковную, про которую еще в детстве пели:

Речка Истра

Течет быстро.

Монетку уронишь,

Возьмешь — не утонешь

Размышляя так, Оля по-прежнему не показывала вида, что пришла в себя.

Речка оказалась мелкой. Найн перешел ее вброд, подняв девушку над головой, чтобы уберечь от водяных брызг.

Другой берег был высоким, как у настоящей Истры, где летом бывала Оля. И здесь, как и там, в обрыве виднелись темные норы. Но если под Москвой в норках селились ласточки, то здесь в этих пещерах жили найны, предки «людей пещерных».

К одной из них и принес найн Олю.

Кочетков спешил. Отпечатки ног похитителя становились все менее отчетливыми, и расстояние между ними увеличивалось, словно найн время от времени переходил на полет над землей, лишь изредка касаясь ее для очередного скачка.

Бег его, скорее, был похож на огромные прыжки и, вероятно, действительно напоминал полет.

«Каково-то Оле было от такого непривычного путешествия? — думал Кочетков. — Может быть, сознание потеряла со страху? Что сказать Лене по возвращении? Ну, не уберег! И никакой он не командир, а так — мелочь какая-то беспомощная, ползущая под стеблями трав сказочного поля».

Не только себе самому казался он таким. В просвете туч появилось летящее существо на огромных раскинутых крыльях и, очевидно, с зоркими глазами. Обнаружив нечто движущееся меж трав, а потому, должно быть, съедобное, хищник камнем ринулся вниз на добычу.

Реакция Кочеткова была мгновенной. Каким-то шестым чувством ощутил он опасность, вскинул автомат и выпустил по летящему чудищу очередь.

Огромная туша громыхнулась о землю, придавив несколько стволов гигантских былинок, подобных сваленным деревьям. Кочетков подошел к сбитому чудовищу, чтобы получше рассмотреть его.

Удивлению его не было границ! Трехметровые перепончатые крылья, зубастая пасть. Сомнений не было. Птеродактиль! Что за странный мир, где сосуществуют рядом человекообразные млекопитающие и летающие ящеры!

«Видимо, здесь налицо смещение нескольких геологических эпох. Есть что изучить…» — подумал он и добавил уже вслух:

— Ну, ничего, птенчик доисторический! Полежишь часок, вздремнешь. Взлетишь потом к темным тучам, которые по цвету тебе под стать. И об ушибе забудешь.

И Кочетков зашагал дальше к начинающемуся исполинскому лесу.

«Любопытно, — продолжал размышлять он, — как развивается — или застыла — жизнь в этом странном иномире? Добродушные найны, которые, по-видимому, не способны принести вред, а рядом жестокие птеродактили или неведомо какие еще хищники этих чужих джунглей? Впрочем, так ли это парадоксально? Ведь и наши травоядные не способны на уничтожение других существ, ограничиваясь «подножным кормом». А природа создала рядом с ними хищников, которые сохраняют численность стада травоядных: выживают наиболее сильные и развитые.

И найны, способные проникать в другой мир, лакомятся в наших лесах более приятной и доступной корой растительности, но они сторонятся людей, воспринимая их как хищников в своем мире. Быть может, не зря, если вспомнить хоть одну горячую точку, где сбита была «летающая тарелка» и где на поверхности земли люди убивали друг друга не для того, чтобы утолить голод, а во имя других, порою непонятных ни найнам, ни им самим целей».

И он утешал себя тем, что добродушные найны, как заверил его Альсино, не причинят Оле вреда.

Но сейчас главное — отыскать ее, хотя следы найна исчезли в лесу с сухой почвой.

Надо всегда иметь в виду направление, которое избрал найн. Он знает, куда идет. И Кочетков, помня это, уверенно продолжал путь.

Деревья, кроны которых доставали до туч, подобно земным мамонтовым, кончились, и Кочетков оказался перед рекой. Но не сразу в нужном месте. Ему пришлось побродить вдоль ее извилин, прежде чем он обнаружил на песке отпечаток огромной босой ноги: найн переходил здесь вброд.

На обрыве противоположного берега виднелись черные пятна углублений, может быть, пещер…

Кочетков разглядел там движущиеся мохнатые существа. Значит, так и есть. Вот оно, стойбище пращуров!

Стараясь не выдать своего присутствия, скрываясь за береговой растительностью, тоже несопоставимой с привычными кустами, Кочетков поравнялся с пещерами. Чтобы удобнее было наблюдать, ухватился за толстенный сук и рывком забрался на ветку.

То, что он увидел, ошеломило его. Человекообразные гиганты стояли тесной толпой, окружая свободную площадку под ним. До него долетал общий гул голосов. И вдруг среди них выделился звонкий смех… Он не мог ошибиться, это был Олин смех, как бы невероятно это ни показалось!

Глава 3 РЫЦАРСКИЙ ТУРНИР

В борьбе, сцепясь с противником как клещ,

Бойцы толпу не обманули.

Прелестная же дама, словно вещь,

Должна достаться одному лишь.

Весна Закатова

Мохнатик с вроде бы бесчувственной на первый взгляд Олей на руках поднялся по крутому обрыву высоко над рекой к одной из крайних пещер.

Девушка, по-прежнему со свешенной вниз головой и обмякшим телом, была осторожно положена на землю. Теперь она сделала вид, что постепенно приходит в себя, приоткрыв глаза, будто бы силясь понять, где находится и что с нею происходит.

Неожиданное похищение, минуты, когда она на самом деле теряла сознание, острый запах несущего ее неведомо куда найна и немыслимо огромные, видимые через полузакрытые веки великаны сказочного леса — все это представлялось кошмаром, невозможным наяву.

И разве не сновидением было то, что раскинулось перед ней внизу? Еще школьницей, гостя у друзей на Истре, видела она похожее с высокого берега, куда забиралась с ребятами.

Оля не учитывала, что теперь смотрит на лес с высоты, и расстояние скрадывает истинные размеры. Речка внизу походила на застывшую в капризных извивах ленту. Лес за нею, где деревья с земли казались упирающимися в небо, теперь сам походил на упавшие облака, кудрявые, кучевые, только не белые, а темные.

Но вот такое мохнатое чудовище прежде и не снилось ей!

И чего он так уставился? Даже мурашки по спине пробегают.

Но тут Оля вспомнила все. И пляшущего перед ней Мохнатика, и ее легкомысленный свисток, призывающий зрителей на необыкновенное представление. Потом эти волосатые могучие руки, схватившие ее. Испуг и ужас от сознания своей беспомощности.

Бессилие, знакомое по снам, когда надо куда-то бежать, а сил нет, владело Олей и теперь.

Найн, внимательно следя за ней, увидел, что она открыла глаза, и обрадовался, даже запрыгал на месте, потом бросился в глубь своей пещеры.

Оля подумала было, что надо бежать, пока его нет, но куда бежать? Увы, за знакомой, казалось бы, излучиной реки не стоит милая ее детскому сердцу дача друзей. Вокруг непроглядный лес деревьев-великанов и «исполинских», как она сама назвала их, «былинок».

Найн вернулся и принес пленнице или гостье, должно быть, самые заманчивые, по его представлению, лакомства: кусочки коры, из пор которой выползали насекомые, вроде огромных тараканов, коренья, откуда хоть никто не выползал, крупные ягоды и огромные шишки, величиной с голову ребенка.

Оля вспомнила рассказ Альсино о Танеле из Биоинститута, которую похищал на Кавказе снежный человек и тоже угощал ее такой же снедью. Он оказался добрым и даже рыцарем!

Значит, и Мохнатик должен быть добрым! И рыцарем тоже!…

Видя, что Оля не решается прикоснуться к угощению, Мохнатик стал показывать, как надо обгладывать сладкие коренья, как раскусывать кору вместе с насекомыми. При этом он причмокивал от наслаждения губами и строил уморительные рожи…

Но у Оли, к огорчению Мохнатика, аппетита не прибавилось.

Тогда, желая развлечь гостью или показать ей свое миролюбие, он опять принялся танцевать, вскидывая ноги, приседая, подпрыгивая, кувыркаясь и грациозно изгибая могучее тело. Словом, показывал свою ловкость, силу и расположение к Оле.

Она смотрела на него как будто с интересом и думала о том, как его танец заставил ее необдуманно засвистеть, чтобы вызвать на помощь Альсино и других. И вот к чему это привело: теперь она их никогда не увидит! Оля внезапно разрыдалась, размазывая слезы по щекам.

Мохнатик остановился в недоумении, силясь понять, что означают звуки, издаваемые гостьей. И откуда она взяла воду, чтобы смочить лицо.

А Оля плакала и корила себя, зачем пошла за водой, даже и похлебки не сварила, а теперь и вообще не знает, что будет, потому и ревет.

Мохнатик сел подле нее и участливо смотрел, не зная, что предпринять. Да и как ему было понять резкие перемены в настроении женщины из чужого мира?

Оля пересилила себя и перестала плакать. Она внушала себе, что ее выручат, непременно спасут. Кочетков, тот ни перед кем и ни перед чем не остановится, а Альсино… он знает найнов, даже дружит с ними. Он сможет помочь…

И если на Кавказе снежный человек был добр к Танеле, а здесь Мохнатик к ней, то, может быть, в этом мире все, пусть не совсем разумные существа — добрые и согласятся сами помочь ей, проводят к «летающей тарелке», увидят там Альсино. Или он сам придет сюда? Но как он отыщет ее в этих джунглях? Нет! Надо уговорить Мохнатика. Уговорить?… Но как объяснить, чтобы он понял?

И под тяжестью таких дум Оля сжалась в комочек, уткнула голову в поднятые колени.

Мохнатик, видимо, что-то сообразил и исчез в пещере.

Оля от щедрого угощения отказалась, но это не значит, что голод не давал о себе знать.

«Не стану же я есть этих тараканов!» — с отвращением подумала она и увидела, что Мохнатик тем временем вынес из пещеры какой-то предмет и положил его на землю перед Олей.

Она глазам не поверила! Жареная курица с подрумяненной картошечкой в фирменной целлофановой упаковке! Бери и ешь! Сорви этикетку, и блюдо само подогреется — последний сюрприз какой-то фирмы!

«Откуда это у него? Должно быть, умеет проникать в иные измерения, побывал у нас и стащил, негодный, у туристов или геологов!»

А Мохнатик что-то урчал, бормотал — угощал, наверное…

Оле припомнилась пушкинская Людмила в плену Черномора, которая при виде поднесенных ей яств «подумала и стала кушать».

И девушка последовала ее примеру. Мохнатик по-детски обрадовался и стал подпрыгивать, сотрясая землю. Оля, уплетая за обе щеки, мысленно иронизировала, что здесь ее угощают вкусным обедом, как в лучших ресторанах, и даже услаждают танцами. А ее спутники по ее вине остались даже без похлебки с дымком.

Обглодав последнюю косточку, Оля благодарно кивнула Мохнатику. Но тот понял это по-своему. Вскочил, взял Олю за руку и повел по крутому спуску к берегу реки.

Там собралось много человекообразных мохнатых чудищ, оживившихся при их появлении. Бросались в глаза наиболее рослые по сравнению с Мохнатиком. Видно, старше его по возрасту.

В толпе выделялся один огромный найн с совершенно белой, а может быть, седой шерстью.

Мохнатик подвел к нему Олю и стал что-то поварчи-вать, видимо говоря о ней.

Седой великан протянул свою длинную волосатую руку, свисавшую ниже колен, ласково — именно ласково! — обнял девушку и привлек к себе, как бы беря под свою защиту.

Наины тянулись лапами к Оле, хотели трогать ее костюм, заменявший ей шерсть.

Но Седой бесцеремонно отталкивал любопытных. Потом выстроил всех подковой вокруг освободившейся площадки перед невысоким обрывом над рекой.

Зачем? Оля еще не знала местных обычаев, а то начала бы снова реветь, предвидя собственную участь.

На освобожденную площадку сначала вышел Мохнатик и протянул Оле руку.

Но, должно быть, такая «добыча» здесь считалась общей.

Рядом с Мохнатиком появились еще два найна. Один крупнее и выше его, несмотря на сутулость, другой примерно такого же сложения, как Мохнатик, чем-то даже похожий на него.

Оба показывали лапами на Олю… У нее сердце чуть не остановилось. Это что же? Сразу три чудовища хотят завладеть ею? Да она лучше умрет! И опять слезы подступили к горлу.

Седой не замечал переживаний Оли, а показывал рукой на более крупного найна, которого Оля так и назвала про себя — «Крупный».

На площадке остались Мохнатик с Крупным, тотчас схватившись друг с другом.

Тут Оля поняла, что на этой своеобразной арене-площадке произойдет сейчас борьба, нечто вроде рыцарского турнира за обладание дамой, какой оказалась теперь она, Оля!…

«Драться человекообразным из-за меня? Они что, с ума посходили? Впрочем, как можно с него сойти, если у них его вообще пока нет?»

И Оля, чувствуя на своем плече тяжелую руку старого вожака, стала вместе со всеми зверо-людьми свидетельницей первобытного турнира мохнатых гигантов за право обладать ею…

При одной этой мысли она вся похолодела.

Мохнатик и Крупный крепко держали друг друга волосатыми лапами, зажав в кулаки пучки шерсти противника.

Они не стали бить кулаками и ногами, как в Олином мире дрались на аренах или рингах в угоду орущей публике.

Звероподобные пращуры не пытались причинить друг другу боли и вреда — они как бы топтались на месте.

Оля не сразу поняла, что они не просто упираются, а стараются подтолкнуть противника к краю обрыва, чтобы сбросить его в реку. И такая борьба стоила каждому огромных усилий, напряжения.

Но ни одному не удавалось добиться перевеса.

Оле пришло на ум не раз виденное на экране зрелище — противоборство оленей, оспаривающих свое право на внимание ланки.

Олени упирались рогами, но не наносили удара по сопернику. Они тоже вроде старались вытеснить противника. И когда одному из них удавалось доказать свое превосходство, побежденный уходил, вернее, убегал с поля боя, отнюдь не поврежденный, в отличие от бойцов в цивилизованном мире, которых порой уносили с ринга на носилках, иногда в реанимацию, а порой и в морг… Не говоря уже о боях обреченных на смерть гладиаторов. Они угождали в старину бушующей толпе римлян, внесших так много в развитие цивилизации, но требовавших «хлеба и зрелищ», притом кровавых.

Зрителям любого соревнования свойственно «болеть», волнуясь за ту или иную сторону.

Симпатии Оли, хотела она того или не хотела, невольно склонялись к Мохнатику, ее первому знакомцу в стране пращуров. Но о том, что случится в результате даже его победы, она без содрогания не могла и подумать. Но все же «болела» за него! Какая нелогичность женской натуры!

Борющиеся чудовища тяжело дышали. Перевес теперь явно был на стороне Крупного, который использовал преимущества своего роста и веса и заставлял подуставшего Мохнатика неумолимо пятиться к обрыву.

У Оли захватывало дыхание. Мохнатик был уже на самом краю площадки. И она зажмурилась, уверенная, что он сейчас полетит вниз, но увидела, как тот внезапно присел, как бы падая назад, и, неведомо как, перекинул через себя напиравшего Крупного, который, не ощутив вдруг сопротивления, ринулся вперед, невольно перелетел через соперника и сорвался с обрыва в воду.

Человекообразные, словно футбольные болельщики на стадионе, бурно реагировали на исход поединка.

Но «представление», оказывается, еще не окончилось.

Мохнатику представлялась возможность еще раз доказать свое превосходство.

На этот раз его противником был менее тяжелый найн, может быть его сверстник, такой же лохматый и ловкий малый, как и он сам.

Схватка должна была начаться сразу же. Оля возмутилась: ведь Мохнатик устал, победив такого «дядю». Но она не умела выразить свой протест. Побежденный силач, мокрый и понурый, выбирался из реки на площадку, чтобы стать зрителем. Да, с обычаями человекообразных Оля была не знакома. Мохнатик отдыха не требовал и сразу же схватился с новым противником: очевидно, и ему приглянулась найденная Оля.

Их схватка совсем не походила на предыдущую. Противники не упирались друг в друга, как олени рогами, а все время крутились. «Как в вальсе», — подумала Оля. То один, то другой попеременно оказывались спиной к краю обрыва. И всякий раз у Оли захватывало дух.

И снова Мохнатик, с потемневшей от пота шерстью, оказался в самом невыгодном положении. От поражения и полета в реку его отделяла какая-нибудь половина его ступни.

На этот раз Оля, хоть и не дышала, но прекрасно рассмотрела, что произошло. Мохнатик присел, потянув на себя соперника, и тот, перелетев через него, отправился вниз, в реку.

Всплеск воды вызвал гул в толпе найнов и звонкий смех Оли. Девушка сама не понимала, как могла смеяться в такой драматический момент, но она продолжала радостно смеяться… А может быть, это была уже истерика? От перенапряжения?

Седой похлопал девушку по плечу, вероятно, в знак одобрения.

Этот смех и услышал Кочетков, сидя в своей засаде на другом берегу. Но, видно, голос Оли и ее необычный смех так поразили его, что неосторожным движением он тотчас выдал себя.

Это сразу заметил вожак Седой. Он указал Мохнатику на шевельнувшиеся кусты. И тот сразу понял его.

Он ловко спрыгнул в воду, куда один за другим только что плюхнулись два его противника, и пошел вброд через реку.

Кочетков видел найна, наверное чувствовавшего присутствие постороннего.

Гигант безошибочно выбрал направление и с каждым шагом приближался к Кочеткову.

Тот, конечно, мог уложить его, как и сделал уже однажды с нападавшим на него птеродактилем. Но пока найн шел через реку, это было бы опасно для него. Упав в забытьи в воду, он мог захлебнуться, утонуть, несмотря на мелководье, а этого Кочетков, вовсе не хотел. Оставалось лишь ждать.

Мохнатик вышел на берег и углубился в кустарник, доходивший ему до плеча, а Кочеткова и вовсе скрывавший с головой.

Для удобства маневра Кочетков соскочил с ветки и присел в ожидании дальнейших действий найна.

Мохнатик увидел чужака и прыгнул на него. Кочетков выпустил только один заряд. Пули были мгновенного парализующего действия, но что может дальше произойти, он не рассчитал.

Найн был сражен на лету и, парализованный, обрушился всей тяжестью своей туши на Кочеткова, придавив его к земле.

Напрасно попытался Кочетков выбраться из-под него. Непостижимо большой вес найна превратил его в самого необыкновенного пленника древнего мира.

Более нелепого положения Кочетков не мог себе и представить. Вооруженный, он не в состоянии был воспользоваться оружием. А устранив угрозу нападения найна, должен был теперь беспомощно ждать, когда тот придет в себя. И еще неизвестно, как он ко всему этому отнесется.

Но самое страшное состояло в том, что лицо Кочеткова оказалось обращенным к целому стойбищу найнов, и он стал невольным свидетелем всего, что там происходило.

Увидев это, он неистово забился в немой ярости. А непосильная тяжесть по-прежнему давила его к земле, и он в состоянии был только проклинать себя, скрежеща зубами и в досаде кусая губы.

Глава 4 НАБЕГ

Война — это не поле славы, а Узаконенное Беззаконие!

По Сократу

Когда Мохнатик перешел реку, Оля услышала чей-то далекий крик. Она подумала, что это он, но звук шел с другой стороны.

Мгновенно все племя найнов бросилось врассыпную, подобно снопу разлетевшихся искр, когда по костру бьют палкой.

Некоторые найны переходили реку, тут же исчезая в кустах. Женщины с обвислыми волосатыми грудями прижимали к себе маленьких детей, похожих на зверенышей; более взрослых тащили за длинные руки. Некоторые взбирались по почти отвесному обрыву берега к пещерам. Из-под ног сыпались камешки.

Оля поражалась быстроте и ловкости движений найнов, таких огромных и, на первый взгляд, мало поворотливых.

Лишь вожак Седой остался с Олей, снова положив ей руку на плечо и готовый защитить ее от неизвестной опасности.

Может быть, старость не позволяла ему унести ее в безопасное место. Мохнатика тем временем еще не было…

Наступила давящая тишина.

Подул ветерок, и речка покрылась рябью, как рыбьей чешуей. В небе пролетело какое-то существо, лениво взмахивая гигантскими крыльями. — Оля не разглядела его.

Оттого, что ничего не происходит, ей стало страшно.

Сердце заколотилось еще сильнее, и заболели виски.

Она стала смотреть на небо, но больше никто не пролетал. Облака казались вполне земными, знакомыми. Дома Оля любила наблюдать за ними, там чудились ей очертания замков, арок, мостов, лихих всадников, летящих деревьев или невероятных животных, и она чувствовала себя словно в сказочном королевстве.

А теперь сама вот попала… в сказку.

И тут вдруг она ощутила удар в грудь, хотя никого поблизости от них с Седым не было.

Одновременно хватка рук найна на Олином плече ослабла, и он бессильно повалился наземь.

Оля вскрикнула и повернулась к нему.

Он неподвижно лежал, упав навзничь. Из груди его, там, где сердце, торчала тонкая палочка.

«Стрела!» — испугалась девушка, но не за себя, а за Седого. И снова ощутила удар, теперь в спину.

Она обернулась и увидела упавшую к ее ногам стрелу, которая, однако, не пробила бронежилет. Первая лежала тут же, чуть поодаль: тоже отскочила.

«Откуда в этом мире стрелы? Кто напал на мирных найнов? Бедный Седой! Лучше бы он ушел вместе со всеми!»

Она опустилась на колени, пытаясь осторожно извлечь стрелу. Но, к ужасу своему, убедилась, что вонзившуюся в сердце стрелу и не пошевельнешь, и сердце не билось, великан уже не дышал.

«Он погиб из-за меня!» — мысленно повторяла Оля, рыдая навзрыд, словно потеряв близкого человека.

Пусть он еще не был человеком, но проявил себя таким отзывчивым и добрым! Зачем, зачем он остался с ней? Ведь она им всем чужая!

Может быть, Оле надо было бы сейчас бежать куда-то, но острое горе и леденящий страх сковали ее. Она в состоянии была только склониться над белоснежным найном и безутешно рыдать. Но на этот раз не о себе, как было с Мохнатиком, а о бедном Седом…

Олю оглушили гортанные крики.

С высокого берега на площадку, где происходил поединок, посыпались… люди… Да, да, темноволосые люди! Очевидно, дикие…

Глаза Оли сразу высохли, и она могла рассмотреть нападавших получше.

Они не были волосатыми, как найны. Тела их, кое-где прикрытые подобием одежды, скорее всего из шкур животных, были темно-коричневыми. Спутанные волосы торчали, лоб был скошен назад, как у неандертальцев; Оля помнила их изображения по откопанным черепам. Лица были устрашающе размалеваны оранжевой краской.

Эти живые неандертальцы, или схожие с ними воины, окружили девушку, потрясая деревянными копьями без металлических наконечников и еще каким-то странным оружием — «пило-мечами», как восприняла Оля это оружие: палки с вделанными в них заостренными каменными зубьями.

Оля со страхом смотрела на уродливо раскрашенных дикарей, которые и убили старого найна.

Пиная Олю ногами, заставив ее встать, они с жадным любопытством осматривали ее, ощупывали пальцами ткань комбинезона, дергали за светлые волосы. При этом качали головами, прищелкивали языками. Оля морщилась от наносимых ушибов, а больше — от омерзения.

«До чего же найны деликатнее!»

Ей веревками связали руки и ноги, свитыми из волокон гигантских трав, и не позволяли сесть.

Пришлось с трудом стоять на ногах, едва сдерживая крик, наблюдая, как они, занявшись убитым найном, ловко сдирали с него белоснежную шкуру, весьма довольные таким трофеем.

Потом на глазах у впавшей в отчаяние девушки стали разделывать тушу найна. Для облегчения они сначала распилили ее своими «пило-мечами» по поясу пополам, а потом ими же, как топорами, расчленили каждую половинку.

Оля чувствовала приступ подкатывающейся тошноты, думала, что вот-вот потеряет сознание. Страшась этого, уверенная, что с ней поступят точно так, как и с найном, только усилием воли заставила себя не рухнуть, словно это могло ей чем-то помочь.

В голову лезли страшные, словно в бреду, мысли.

Разве не так же поступают в ее мире с трупами животных, которыми люди питаются?

А охотники! Ведь у них особенно ценятся медвежьи окорока, шкуры этих зверей украшают жилища, не говоря уже о тигровых или львиных. Их сбывают любителям экзотики удачливые охотники, чью смелость прославляли во все времена.

На площадке, где недавно происходил первобытный турнир «за обладание дамой», дикие люди разожгли костер.

Все-таки огонь им был известен! Ведь горячая пища, состоящая из трупов травоядных животных, лучше усваивается, чем растительная, и способствует развитию «людей разумных»!

Так не в этом ли заложена присущая этим «разумным» агрессивность, не потому ли они так непримиримо жестоки, что питаются чужим мясом, кровью убитых живых существ, накопивших в своем организме разные полезные вещества.

К Оле подошел размалеванный неандерталец и поднес к ее губам, поскольку руки у нее были связаны, дымящийся кусок мяса старого найна, так дружелюбно относившегося к ней.

Он совал ей в рот подгоревший «шашлык», а она неблагодарно отворачивалась. И вдруг, согнувшись пополам, стала вести себя уж совсем непонятно для дикарей. Вместо того, чтобы поглотить предложенную ей пищу, она выбрасывала через рот прежде съеденную…

Для них такое поведение было свидетельством полной дикости пленницы, не заслуживающей ничего, кроме презрения. Она еще хуже «лохматых» и годится разве что в пищу вместо них.

Новые торжествующие крики воинов знаменовали появление на площадке «волокуши», странного «экипажа», выдолбленного из куска дерева, наподобие примитивной лодки. Ее тащил по земле десяток запряженных в нее светловолосых бородатых рабов, очевидно пленников из соседнего враждебного рода.

На волокуше горделиво стоял высокий статный неандерталец. Лицо его, сплошь покрытое оранжевой краской, как бы светилось, выражая его солнечное могущество.

Царек упивался своей двуногой упряжкой, доставая идущих впереди белокурых рабов длинной дубиной, подобно тому, как кучера недавнего времени в Олином мире подгоняли бичом запряженных цугом покорных лошадей.

Поэтому Оля сделала вывод, что эти люди колес еще не изобрели.

Измученные, потные бурлаки остановились. Царек величественно сошел с волокуши. Охотники раболепно склонились перед ним. Очевидно, здесь уже знали, что такое власть.

Царек подошел к костру. Ему почтительно дали отведать протянутое на стебле мясо убитого найна. Потом высокое внимание царька обратилось на Олю. Ее, грубо толкая в спину и заставляя прыгать на связанных ногах, доставили к вождю.

Вместе с белоснежной шкурой старого найна ее поднесли ему в дар как охотничьи трофеи.

Белый наряд заинтересовал царька больше, чем Оля.

Несмотря на то, что шкура не была еще выделана, он тотчас напялил ее на себя, не смущаясь тем, что измазался кровью прежнего владельца.

В таком «подлинно царственном» виде он, как павлин, покрасовался и перед охотниками, и перед девушкой.

Но она должного восторга не проявила, чем разозлила царька.

Ему объяснили, что она ничего не понимает, совсем дикая, просто тощая зверюшка, не в пример упитанным «волосатым». И у ней на теле волосы не растут, и она заменяет их лысыми шкурками.

Царек нахмурился, пытаясь это осмыслить.

Потом решил сам проверить, что за бесцветные волосы у нее растут на голове, и так дернул ее за косу, что Оля вскрикнула.

Это доставило удовольствие царьку, решившему, что так можно заставлять ее кричать для развлечения. И он решил взять ее себе.

От заходящего солнца ложились длинные, густые тени.

И еще темнее стало у Оли на душе. С особой горечью ощущала всю свою незащищенность и бессилие.

Костер, на котором жарили найна, догорал и чадил. И вместе с тускнеющими углями угасала всякая надежда. Ужас был вокруг. Ужас ждал впереди…

По знаку царька Оле на шею накинули веревку.

Она мысленно облегченно вздохнула. Значит, повесят…

Но Оля ошиблась.

Ее не повесили, а привязали сзади к волокуше. И когда та усилиями запряженных в нее рабов двинулась с места, Оле, которой ноги, в отличие от рук, развязали, пришлось идти вслед за нею, — так на веревке за телегой привязывают собак.

На влажной местами почве оставалась широкая полоса и на ней отчетливо отпечатывались следы ног.

Она чувствовала себя униженной и обреченной…

Эту горько поникшую фигурку, бредущую за царьком, наряженным в знакомую Мохнатику белую шкуру Седого, и увидел молодой найн, придя в себя. Кочетков же, придавленный им, с лицом, обращенным к другому берегу, думал, что сойдет с ума от всего, что увидел, и чему не смог помешать. Он хотел бы быть на месте погибшего найна или вместо Оли идти с веревкой на шее. Гнев и стыд терзали его.

Но сейчас надо было действовать!

Зачатка разума, которым обладал молодой найн, было вполне достаточно, чтобы понять, что произошло около пещер.

Но здесь только что под ним лежал кто-то «другой», похожий на ту, перед которой он танцевал. Они оба из одного рода. У них те же напяленные на тело голые шкуры вместо шерсти. А вот голова у этого совсем белая, как у старого вожака. Правда, для Кочеткова это обстоятельство явилось полной неожиданностью. И о своей внезапно появившейся седине он пока не догадывался. Другое дело найн. Он не только видел, но и чувствовал.

Первобытные предки обладали свойствами, которые утратят их далекие потомки; они были ближе к природе, более приспособлены к ней. Иных существ воспринимали не только по их жестам или звукам, как при общении с себе подобными, но и по особо тонким чувствам. Скажем, собаки, непонятно как, безошибочно узнавали, боится их чужой человек или нет.

Кочетков держал в руках автомат, не решаясь пустить его в ход.

Они встретились глазами, поседевший от потрясения человек и юный пращур, и оба поняли, что они не враги и у них даже общая цель. На другом берегу те, кто убивал найнов, похитили Олю.

И когда Кочетков, вскочив на ноги, ринулся в воду, подняв над головой свой автомат, найн вошел в реку за ним.

Оба они вместе оказались у полосы с отпечатками следов, ведущих в лес.

Кочеткову хотелось скорее догнать отряд «охотников за найнами» и вывести налетчиков из строя парализующими пулями, но, обдумав все, решил, что в такой схватке может пострадать Оля.

Найн, сильно сутулясь, крадущимися шагами, при всей своей тяжести едва касался земли, идя рядом, не обгоняя Кочеткова, словно рассчитывал на его помощь.

К тому же почти внезапно стало так темно, что Кочетков без найна наверняка потерял бы след волокуши.

«Однако, как быстро здесь темнеет!» — подумал он.

На небе зажглись звезды. Они не просто мерцали, как на родине, а пульсировали между кронами могучих, тянущихся к ним деревьев.

Кочетков ни на минуту не забывал, что находится в другом измерении. Так ли расположены здесь звезды, как в прежнем, покинутом им мире?

К своему удивлению, внимательно поглядывая вверх, он увидел знакомые созвездия, начиная с Большой Медведицы. Отыскал даже Полярную звезду.

«Как это может быть? — удивлялся он. — Впрочем, солнце ведь здесь такое же, как в ином для этого мира измерении». Объяснить подобное явление он не мог и положился пока лишь на свое наблюдение.

И тут же упрекнул себя за то, что думает о звездах, когда все мысли теперь надо сосредоточить на спасении Оли.

В наступившем мраке он более ощутимо чувствовал присутствие огромного найна, чем когда видел его.

Найн шел уверенно: наверное, лучше Кочеткова различал в темноте след волокуши.

Оле было очень тяжело брести за волокушей с веревкой на шее. Пока совсем не стемнело, она видела, что идущим впереди невольникам еще тяжелее, чем ей.

Один из них, которому ударов доставалось больше всех, заметно хромал.

Оля видела только влажную от пота спину, исполосованную шрамами и согнувшуюся в непосильном напряжении. И ей было жаль его…

Сознание того, что кому-то еще хуже, чем ей, проснувшееся в ней сочувствие к несчастному придавало силы.

Почему ее не убили вместе с Седым? Для чего она нужна этим дикарям?

Ответа на этот вопрос искать не хотелось, да потом он мог оказаться слишком омерзительным.

Оля думала об Альсино, вспоминала часы, проведенные с ним, ее уроки русской письменности: ему необходимо было знать язык, чтобы передать своим людям записи. Он говорил, что закончит их, но чтобы читатель смог узнать о нем все, завершит работу в параллельном мире, и Оля должна пополнить записи своими впечатлениями о его родине. А вместо этого она попала… в настоящий ад, где ее будут поджаривать на костре или сделают еще что-нибудь и похуже.

Хотелось плакать. Но хромающий раб впереди отвлекал Олю, напоминая о чужих страданиях. Да разве и Альсино сейчас не страдает из-за нее? Ведь он ее любит! Любит! Она это знает!…

В мрачном лесу быстро стемнело. Хромой раб стал едва различим.

Черный туман окутал все вокруг. Оле чудились в нем какие-то огоньки, быть может, глаза неведомых зверей. Ей даже хотелось, чтобы какой-нибудь местный ягуар напал на нее и сразу загрыз. Но вместе с тем она смертельно боялась этого. И доносящиеся из темноты звуки на каждом шагу пугали ее. Она слышала рычание, визг, стоны, бульканье…

Но что это? Как будто померещились автомобильные сигналы, шум проходящего вдали поезда? Или она начинает терять рассудок? Неужели где-то здесь, близко соприкасаются параллельные миры? Если б можно было сорвать с шеи веревку, ринуться на эти звуки и… оказаться дома!

Дома? А в каком месте? Было бы ей, да и всем ее сподвижникам лучше, если бы Альсино не удалось перевести «летающую тарелку» в другое измерение, если бы они попали в руки тех, кто убивает друг друга? Их могли счесть там и за врагов!

Наины оказались добрее…

Но вот неандертальцы!…

Почему вместе с развитием разума появляется Зло?

Звуки, рожденные расстроенным воображением Оли или доносящиеся откуда-то на самом деле, стихли.

Начало светать. Лес кончился, и отряд вышел к берегу огромного водоема, другого берега которого не было видно.

Может быть, море?

Откуда здесь быть морю?… Хотя это ведь другое измерение! И все не так!… Вот только нравы людей похожи!…

Исполинские деревья леса подходили к самой воде.

В одном месте они немного отступали, и там ютилось несколько убогих хижин.

Оказалось, это была «столица» царька.

Навстречу охотникам выбежала ватага похожих на зверят волосатых ребятишек.

Потом появились и взрослые дикари, преимущественно женщины или старые люди. Они восторженно встречали удачливых охотников: те везли им на волокуше желанную пищу.

Когда измученные рабы остановились у самой кромки воды, охотники стали разгружать волокушу.

И тут Оля еще раз увидела Седого…

Вернее, лишь одну его голову. Мертвые глаза смотрели прямо на нее…

По спине пробежал озноб.

Силы оставили Олю, и она в изнеможении опустилась на землю, привалясь к волокуше. Заснула или потеряла сознание? Она не смогла бы точно ответить на этот вопрос.

Даже громких криков дикарей, казалось совсем не утомленных ночным переходом, не слышала она.

В поселении готовились к празднованию удачной охоты.

Неподалеку от Оли разжигали большой костер.

Очнулась она, чувствуя, что ей сдавило горло, а тело ее обхватило что-то гибкое, сильное и потащило куда-то, натягивая веревку.

И невольно немой вопль о помощи, обращенный к Альсино и никому не слышный, вырвался у Оли. Некие, неизвестные ей самой, самопроизвольно действующие силы дали этот сигнал бедствия. Это оказалось возможным лишь в ее полубессознательном состоянии. Так же случилось и с самим Альсино, когда он спал в клетке Биоинститута. На него напал спрут из соседнего водоема, и Оля, находясь за десятки километров, перепуганная, соскочила с постели, не зная, что и почему грозит Альсино. Но почему-то была в этом уверена…

Глава 5 ГОЛОВОНОГОЕ БОЖЕСТВО

Невежество склонно приписывать загадочному и непонятному божественность.

Теофрит

К царьку, наряженному в свою белую обновку, подошел шаман, неожиданно тучный для поджарых неандертальцев верзила, отличаясь от них еще и торчащими изо рта ритуальными клыками, сделанными из кусочков дерева. Шаман чего-то настойчиво добивался, жестикулируя.

Царек приказал привести хромого раба.

Тот брел понуро, волоча ногу заметнее прежнего, испуганно озираясь в поисках своих братьев по упряжке. Но его потому и привели сюда, что он уже не в состоянии был тащить волокушу.

Толпа дикарей вместе с царьком направилась к морскому берегу. В одном месте над ним поднималась скала. Словно срезанная, она обрывалась в воду.

Легкие волны лениво набегали на низкую часть берега, где у самой кромки была оставлена привязанной к волокуше пленница.

Но сейчас она мало занимала участников шествия.

Шаман взобрался на скалу первым, неся в руках мертвую голову найна.

Хромой бородатый раб отставал, и его нещадно подгоняли ударами дубины по плечам и сгорбленной спине.

Под обрывом на дне моря темнела яма. Никто не измерял ее глубины. Там и поселилось «божество»-осьминог, которому приносились постоянно жертвы.

Дойдя до обрыва, люди увидели всплывшее на поверхность страшное, безобразное «божество» со множеством гибких рук, растущих прямо из головы. Оно было целиком поглощено созерцанием добычи, привязанной к волокуше. Злобно посматривал хищник на подошедших своими выпуклыми, казалось, осмысленными глазами.

Дикари на холме в ужасе упали на колени, уткнув лица в землю. А шаман, заметив, что «божество», не дождавшись очередной жертвы, решило само искать добычу на берегу, поторопился умилостивить его, бросив в воду мертвую голову найна — знак удачной охоты.

«Божество» же, раздраженное сопротивлением отбивавшейся ногами добычи, услышав всплеск, схватив девушку, тотчас ослабило объятия, но не отпустило полузадохнувшуюся Олю.

А она думала об Альсино, которого вот так же захватил когда-то спрут. Но придут ли к ней, как к нему, на помощь дельфины?…

Мертвый найн все-таки оказал ей последнюю услугу, пусть даже и после смерти: он отвлек внимание душившего ее осьминога.

Прислужники шамана, едва он бросил «божеству» первое приношение, вскочили и по его знаку поставили хромого раба на краю обрыва. Царьку же передали тяжелую «меч-пилу».

Царек молодецки взмахнул замысловатым оружием и размозжил беззащитному рабу голову. Тот свалился с обрыва в море и сразу пошел ко дну.

На поверхности тотчас расплылось кровавое пятно. Осьминог при виде этого бросил свою норовистую добычу и нырнул в глубину за привычным приношением.

Дикари стали истошно голосить, вторя визгливому голосу шамана.

Насыщение «божества» состоялось.

Покушение спрута на Олю никого не интересовало, да мало кто и заметил сверху это происшествие.

Оле же было нелегко прийти в себя от душившей ее натянутой веревки и от холодного, опустошающего взгляда чудовища, с которым она встретилась глазами. У нее было ощущение, будто она посмотрела в глаза и царьку, и шаману — тем, кто убивал найна, захватил ее и держит, как объятия спрута.

Примитивные, жестокие люди опередили найнов в своем развитии, но живут убийствами и поклоняются убийце. И чем же их общество может отличаться от спрута?

Оля сама не понимала, как могла вынести выпавшее на ее долю испытание, как не потеряла сознания, не умерла со страху.

Может быть, причиной был Альсино, в ее мыслях не покидавший ее?

Она осталась жива, но, как и у всякого живого человека, организм ее в положенное время настойчиво напомнил о себе. Выполнить же его требование со связанными руками и в плотно облегающем комбинезоне было невозможно. А женский стыд в ней жил сильнее страха смерти.

Чувство гадливости ко всему происходящему, да и к самой себе, переполняло ее. Выхода не было, и она приготовилась умереть…

И вдруг ощутила, что кто-то склоняется над нею.

Кто это? Женщина? Неужели догадалась об ее страданиях, о чем вслух и сказать стыдно?

Подошедшая дикарка молча развязала ей руки и, строго глядя на нее, не снимая веревки с шеи, позволила на миг скрыться за бортом волокуши.

Оля вернулась и сама протянула ей затекшие руки. Та с виноватым видом вновь завязала их.

И пошла прочь, направляясь к группе женщин у костра.

Оля смотрела ей вслед. Стройная, гибкая, с коричневым телом. Никаких разрисовок на нем, как у мужчин. Не идет — плывет легкой походкой, характерной для неандертальцев, не знающих устали. Безупречно сложена, почти не одета, с двумя пленительными ямочками, но не на щеках, а со спины чуть ниже пояса.

Такой запомнилась Оле женщина или, скорее, девушка, судя по высокой и упругой груди: наверное, еще не имела детей…

Она женским чутьем своим угадала желание пленницы.

Значит, не все они тут одинаково злы, как их омерзительное «божество»! И прародительница здешних цивилизованных в будущем людей может быть сердобольной! Но как зовут ее?

Впрочем, есть ли у них имена?

И Оля сама придумала: пусть будет Ева, здешняя Ева!

Ева присоединилась к группе женщин, которым раздавали куски жареного мяса убитого найна. Очевидно, добыча здесь считалась общей.

Чуть поодаль теснились голые детишки. Любопытно, что никто из женщин не подходил к ним. Мяса детям не давали, а кидали под ноги объедки и косточки. Те бросались на них гурьбой, и тут же начиналась свалка и драка. Где же были их родители?

Напрасно Оля так возмущалась, не постигнув основ существования первобытного общества. А разве в ее цивилизованном мире в дни торжеств не принято было порой бросать монеты в толпу, вызывая потасовки?

Пожалуй, этот мир служил Оле как бы увеличительным стеклом, через которое она могла разглядывать и свой собственный в ином измерении, на ином уровне культуры.

Местная «культура» проявилась вскоре после раздачи пищи. Появились музыканты, «битуны», как прозвала их Оля. Они старались производить шум, бить что есть силы, одним куском дерева по другому с видом виртуозов, извлекающих чарующие звуки с дробным ритмом. Подчиняясь ему, дикари «танцевали», правда не трогаясь с места, но кривляясь и извиваясь всем телом, принимая разнообразные скабрезные позы. А потом просто тряслись, приходя от этого в неистовое возбуждение. Вместе с ними тряслась и Ева.

Оля и на этот раз вспомнила свой мир, секту «трясунов», которые когда-то таким способом во время богослужения приводили себя в исступленное состояние, после чего предавались оргиям.

Оля поморщилась: насколько выше была культура даже у найнов. Достаточно вспомнить исполненный чувства и грации «журавлиный» танец Мохнатика! Не говоря уже о сравнении с танцорами, которые пластическими движениями выражали глубочайшие человеческие переживания, а потом словно летали, иногда на мгновения застывая в воздухе. Она помнит, как они с Альсино любовались этим зрелищем в театре. А здесь… эти «битуны» и «трясуны»!…

На сей раз зрительница не сидела в ложе на концерте модного музыканта: со скрученными руками пристроилась на краешке варварской волокуши, привязанная к ней веревкой за шею.

Помогло ей словно подсказанное кем-то вдумчивое отношение ко всему происходящему, которое она наблюдает как исследователь, изучающий быт неимоверно далеких своих предков.

Для ее положения подобное временами казалось просто невероятным, но именно это придавало силу вынести все, что было уготовано для нее двуногими спрутами.

И по малейшим деталям она пыталась представить себе, как они тут живут, каков уклад их жизни.

Вероятно, чтобы все это постигнуть, ей пришлось бы прожить с ними какое-то время, возможно, поближе познакомиться с той же «Евой», проявившей о ней женскую заботу, узнать через нее все подробности их быта.

Но у Оли не было ни времени, ни надежды на такое общение с неандертальцами, а тем более на изучение их первобытного общества. Неизвестно, под чьим невидимым влиянием повела себя так эта хрупкая девушка. В ней сочетались и слабость ребенка, и смелость человека, идущего на контакт с неизвестным существом из другого мира, а теперь… Теперь, не зная своей судьбы, она оказалась способной наблюдать и делать выводы, которые немало удивили бы ее университетских профессоров. Вот если бы еще Альсино был с ней! Они бы думали вместе…

Есть ли у неандертальцев семья? Существует ли супружество?

Олины наблюдения подсказывали, что семьи как таковой у этого племени не существовало. Мужчины входили в толпу женщин и с любой из них, даже с несколькими, обращались так фривольно, что Оля иной раз даже краснела. К детям, дерущимся из-за куска брошенного мяса, ни одна женщина не сделала поползновения подойти, сделать замечание…

Может быть, именно такое отношение и являлось здесь основой воспитания? Как кто сумеет, выживет наиболее сильный и приспособленный, не знающий ни отца своего, ни матери?…

И чем больше Оля всматривалась в происходящее, тем глубже утверждалась в своем мнении.

То, что мужчины здесь охотники и основные добытчики, Оле стало ясно еще во время горького пути с веревкой на шее.

Женщины, очевидно, были хранительницами очага и огня.

Неандертальцы знали огонь, но умели ли его добывать?

И, конечно, мужчины ведут нескончаемые войны с соседями. Доказательством служили бородатые рабы, запряженные в волокушу. Да и такое оружие, как «пило-мечи», нужно было не столько для охоты, сколько для рукопашных схваток.

Но лук они изобрели и град стрел обрушили на Седого и Олю. Сердце найна их стрела пробила, но бронежилет не смогла.

Речь их, с помощью которой они общались между собой, была до крайности скупа, состояла из небольшого числа слов, подкрепляемых выразительными жестами. Оле запомнились лишь выкрики танцоров в такт «битунам»: «Крок!… Крок!… Крок!…» Очевидно, для подчеркивания ритма, но без смыслового значения.

После насыщения и танцев с музыкой «Крок-крок» дошла очередь и до пленницы.

За Олей пришли два размалеванных дикаря и, не снимая с ее шеи петли, повели на веревке к костру показать там свой охотничий трофей.

Олю поставили перед царьком. Сердце защемило у девушки при виде белоснежной шкуры своего пещерного друга.

И слезы навернулись на глаза у недавней исследовательницы первобытного общества.

К Оле проявили интерес многие дикари — подходили и мужчины, и женщины. Бесцеремонно ощупывали ее. Особенно их привлекал комбинезон, они явно удивлялись, зачем ей эта вторая кожа, если вполне достаточно узкой полоски из волокон трав. Царек подарил охотничий трофей — новую пленницу — двум своим сыновьям, дюжим неандертальцам со скошенными к затылку лбами.

Оля не могла понять, достанется ли она этим безобразным дикарям как рабыня или как еда? В усладу похоти или желудка?

Но, пусть даже дикари не знали семьи и права собственности на женщину, тем не менее из-за белокурой Оли у сыновей царька возник неожиданный спор.

Каждый хотел заполучить ее первым.

Они кричали друг на друга, и эта перепалка начинала приобретать злобный характер, а они оба без конца повторяли «Крок-крок».

Теперь это выражение звучало как ругательство. В какой-то момент дикари расступились, и началась приведшая всех соплеменников в восторг драка.

Уже второй раз в сказочном параллельном мире его обитатели вступали в бой за обладание Олей, а окружающая толпа вела себя точно так же, как зрители на трибунах знакомого стадиона.

Оба претендента были одинаково омерзительны. Один коренастый, широкоплечий, с тупым безбородым лицом.

Другой сухопарый, высокий, похожий на жердь, тоже безбородый, с маленькими, спрятанными в глубине впадин глазками.

Некоторое время они напряженно стояли друг против друга, набычив головы, держа согнутые руки на уровне плеч, готовые в любой момент ухватить противника. А иногда делали выпад, выкидывали вперед руки для удара или ногу для пинка в наиболее уязвимое место. Но цели не достигали. Оба успевали либо отскочить, либо уклониться.

Дикари улюлюкали, как футбольные болельщики, подбадривая бойцов.

Наконец братья яростно кинулись друг на друга, словно между ними исчезла вдруг невидимая перегородка.

Удары кулаками посыпались на размалеванные оранжевой краской тела, на которых скоро начали появляться синяки и кровоподтеки.

Коренастый первый нанес удачный удар ногой в живот брату.

Его противник согнулся пополам, но… оказывается, не от боли, а, сделав пируэт с вытянутой ногой, с размаху ударил ею по голове коренастого. Тот закачался, но устоял и снова пнул противника.

Удары руками и ногами посыпались один за другим.

Бойцы тяжело дышали и, казалось, не держались на ногах от усталости.

Но неожиданно, словно примирившись, оба бросились в объятия друг другу, но отнюдь не для того, чтобы проявить родственные чувства. Каждый вцепился другому в горло, стремясь задушить противника. И оба упали на землю, яростно катаясь по ней, оказываясь то вверху, то внизу.

Словно два спрута сцепились в мертвой схватке.

Родителю это явно не нравилось.

Только он один из всего племени имел право выбрать себе жен, и один знал своих детей, которым по наследству должен был передать власть.

Правитель не хотел лишаться наследников, и он приказал воинам разнять дерущихся. Соперников кое-как растащили.

Сыновья царька поднялись с земли разъяренные и измученные, сплевывая кровью.

Кочетков шел за едва видимым впереди найном, который все еще умудрялся не потерять в темноте след волокуши.

Внезапно Кочетков увидел вдали два огонька. Показалось, что это автомобильные фары. Но что это? Галлюцинация или точка соприкосновения параллельных миров?

«Фары» приближались, свет их становился все ярче.

Мысли одна другой невероятнее завладели Кочетковым.

Его мир так близко? Сделать всего несколько шагов в сторону и оказаться на современном шоссе, по которому мчатся машины? Попросить помощи?…

Но как это могло случиться? Ведь параллельные миры разделены высшими измерениями. Проникать через них можно лишь при обнулении масс…

Однако сколько существует необъяснимых современной науке явлений вторжения в наш мир чего-то странного! Хотя бы то же, столетиями наблюдаемое явление полтергейста, когда предметы сами собой обретают способность двигаться. Об этом писали и Пушкин и Гоголь. Современная наука, отмечая такой феномен, становилась перед ним в тупик, ибо то, что прежде объяснялось сверхъестественными силами, бесами и прочей нечистью, ученые с точки зрения физики объяснить никогда не могли. И допустили в конце концов влияние параллельного мира.

Значит, существуют точки соприкосновения с ним?

И как же? Вот он, Кочетков, неизвестный человек с автоматом, выйдет на шоссе, пытаясь остановить проезжающую машину? Да еще не так далеко от горячей точки, где идут военные действия. Недаром Альсино выбрал именно это место для перехода «летающей тарелки» в его иномир!

Что скажет, остановив машину, автоматчик, если та в страхе не промчится мимо вооруженного незнакомца? Станет уверять, что надо спасти от дикарей (какие тут дикари?) одну девушку. В лучшем случае его сочтут сумасшедшим или, приняв за бандита, помчатся прочь. Или, сочтя диверсантом, арестуют?…

Пока так размышлял Кочетков, будя воображение, огоньки приблизились и вовсе не оказались одинокими. Зажглась еще пара, потом еще и еще. Целая стая обладателей светящихся глаз приближалась к путникам.

Лесные хищники не рисковали подходить к отряду охотников с волокушей. Но сейчас при виде двух одиноких путников, хотя один из них и был могучим найном, дерзко напали на них.

Кочетков не мог понять, что это за существа, слыша лишь рычание и лязг зубов, потом вскинул автомат и дал очередь по огонькам, похожим на автомобильные фары. Несколько пар огоньков погасло. Но на их месте тотчас появились другие. Множество других, целые созвездия…

Кочетков вышел вперед, очередями автомата расчищая путь.

Но движение их с найном замедлилось.

Если учитывать, что бегущие неандертальцы передвигались куда быстрее осторожно идущих вперед Кочеткова и найна, то можно предположить, насколько они запаздывали к разыгравшейся на берегу моря трагедии.

Лесные хищники, отступив было, а может быть пожирая «убитых», хотя те были лишь усыплены, появились снова.

И опять пришлось отбиваться от них, расходуя невосполнимые боеприпасы.

Только с рассветом атаки хищников прекратились.

Можно было идти скорее. Но найн все же не опережал своего спутника.

К поселению неандертальцев на берегу моря они вышли, когда драка там между двумя озверевшими противниками завершалась и оба упали на землю, душа друг друга в смертельных объятиях.

Толпа ревела от восторга.

Кочетков с замиранием сердца увидел Олю с веревкой на шее и связанными руками…

Высокий неандерталец в накинутой на мускулистое тело белой шкуре, приказав разнять дерущихся, подошел к Оле и провел ребром ладони по ее поясу.

Потом жестом подозвал к себе еще не отдышавшихся драчунов и передал им тяжелую «меч-пилу» — крепкую палку с вделанными в нее каменными зубьями.

Еще одним, подкрепляющим слова жестом, с ужасом понятым Кочетковым, царек велел сыновьям перепилить пополам виновницу их ссоры.

Верхнюю половину Оли он предназначил высокому, а нижнюю — крепышу.

Царек не мог знать легенду о царе Соломоне и задачу с яблоком раздора решил по-своему, хотя таким яблоком было живое существо, несчастная пленница…

Человек явно превзошел головоногого!

Кочетков понял, что медлить больше ни минуты нельзя.

Оглянулся на найна… но его нигде не было! Он исчез…

Глава 6 ЯБЛОКО РАЗДОРА

Не все на свете пополам делится

Русская пословица

Мрачные тучи, как дым из адской печи, поглотили едва взошедшее солнце.

Порывистый ветер яростно гнал их над морщинистым морем, словно разгневанным тем, что творилось на берегу.

Ночная тишина сменилась негодующим ревом прибоя.

Волны посланцами вспенившегося моря злобно ударялись в обрывистые скалы, под которыми в глубине затаился спрут. Яростно стучались они в неприступные гранитные ворота берега, а он, огрызаясь, злобно рычал, изрыгая клубы пены и фонтаны брызг, как при взрывах подводных мин.

Море как бы предостерегало всех обитателей суши от неминуемых бед, грозящих им за клокочущее в них Зло.

Но не подозревала возмущенная своими детьми Природа, что потомки их, не менее жестокие и бездумные, поднимут руку и на нее: лишат тени берега, отравят себе же во вред ручейки и реки, загрязнят даже океаны…

Но пока до тех времен было далеко. Люди здесь лишь резвились, празднуя удачную охоту. Насытившись мясом, они жаждали зрелища и живой крови.

И в усладу им готовилась кровавая расправа над беззащитной, захваченной в стане «лохматых» странной дичью, с которой можно было делать все, что заблагорассудится.

К тому же эта дичь послужила причиной вражды между наследниками царька, и по изуверской воле того, как и всякий съедобный плод, из-за которого возникает спор, спорщики теперь разделят его пополам…

Двое их добровольных пособников, размалеванных и дурно пахнущих от грязи дикарей, связали Оле, кроме рук, еще и ноги, повалили наземь, повернули на бок, а потом уселись один на ее плечо, другой на связанные ноги, чтобы не вертелась и не дергалась…

Оля догадалась о том, что ей уготовано, лишь увидев недавних драчунов, несших к ней огромную «меч-пилу». Если взяться за ее концы двоим, можно распилить даже гигантские деревья в лесу.

Царек не хотел отказать себе в удовольствии насладиться воплями пленницы, помня, как щекочуще звонко крикнула она, когда он дернул ее за волосы.

Вот почему он и велел распилить ее живой.

Было отчего возмутиться даже морю, и, негодуя, ощерилось оно пенными гребнями волн.

Олю било в ознобе, и мысленно она взывала о помощи к далекому Альсино, только он один мог услышать этот немой сигнал бедствия. Для всех остальных она была безмолвная, замершая в отчаянии душа.

Лучше бы спрут утащил ее в море. Все было бы быстрее и не так унизительно…

Наследники царька взялись с двух концов за свою первобытную поперечную пилу. Стали по обе стороны валявшегося на земле «живого чурбана».

Оба предвкушали, как брызнет кровь после первых надрезов и как заверещит это странное существо, похожее на людей, но покрытое снаружи кожей лунного цвета.

Однако первое же движение их «меч-пилы» смутило истязателей.

Заостренные каменные зубья, разорвав бок комбинезона, никак не вгрызались в живое тело, а скользили по чему-то неподатливому, гладкому.

Кровожадные «пильщики» старательно нажимали на свое орудие, и каменные зубья, вделанные в него, один за другим выкрошились, упав на землю.

Понять этого явления никто не мог, и наследники царька тупо переглядывались между собой.

Ни крови, ни стонов!… Колдовство! Надо звать шамана.

Толстяк, переваливаясь с ноги на ногу, уже спешил на зов царька, сетуя, видно, на то, что такое дело начали без него.

Увидев разорванный комбинезон и рискнув засунуть в дыру руку, он единственный из всех понял, отчего сломалась пила. Но свою догадку не высказал, а начал причудливое камлание[7], чтобы внушить всем страх и уважение.

Он долго водил над жертвой руками, приседал, подпрыгивал, кружился волчком…

Наконец, отдышался после своего многотрудного шаманства и объяснил ждавшим его «откровения» дикарям, что у этой попавшейся в стаю «лохматых зверей» твари на ее белесое тело натянуты еще две кожи: «жесткая», которая «меч-пиле» не по зубам, и снаружи еще лунная. Она мягкая и не рвется. Поэтому две кожи надо сперва снять, а потом уже пилить, как положено.

Оля по жестам толстого жреца поняла, что он сказал, и все это казалось ей кошмарным сном, поэтому она силилась проснуться, чтобы все разом наконец исчезло. И не будет никаких неандертальцев, которые хотят разделаться с ней, ни леса с чудовищными деревьями-великанами, ни разбушевавшегося моря со сверкающими вдали молниями.

Но проснуться ей так и не удалось.

Выслушав совет шамана, посовещавшегося с засевшим в глубине под обрывом «божеством», сыновья царька попробовали содрать со своей жертвы мешающие им слои кожи.

Комбинезон сорвать им не удалось, но обнажился бронежилет, поставивший их в тупик.

Понять, как он напялен на девушку и что такое застежки, они были не в состоянии.

Не мог разгадать этого и шаман, тщетно морща свой низкий лоб.

После мучительного раздумья он сказал, что надо сразу содрать и жесткую кожу, и находящуюся под ней белесую, безволосую.

Но как стащить эту двойную кожу с тела?

Чтобы разрешить задачу, шаман тяжело подпрыгнул, неуклюже повертелся и с просветленным лицом объявил, что «божество» хочет, чтобы распиливали не по поясу, а ниже, где кончается жесткая кожа и не помешает зубьям.

Но пильщики запротестовали: если не пополам, то одному достанется большая часть, другому меньшая.

И порешили обе кожи сдирать сразу. Не понимали, что бронежилет не вывернуть и не разорвать, чтобы пилить без помех.

Крепыш вооружился остро отточенным каменным ножом и потянулся к тонкой девичьей шее, чтобы сделать надрез.

Внезапный шум, грохот, женские вопли и детский плач отвлекли его, и он застыл в недоумении с пилой в руках.

А шаман с поразительной для него быстротой уже мчался к лесу. Навстречу ему приближалось чудовище, размахивающее вырванным с корнем деревом и крушащее перед собой все подряд.

Рушились утлые хижины, валились их стены, падали крыши, в панике выбегали наружу люди, страшась исполинской дубины.

Собравшись на кровавое зрелище мужчины пустились вслед за шаманом.

Гигант, судя по всему, не интересовался никем, цель у него была иная: он направлялся прямо к застывшим в нерешительности фигурам царька и его сыновей и лежавшей на земле связанной девушке.

Два расположившиеся на ней дикаря, готовясь к кровавому действу, тотчас трусливо сбежали.

И в этот момент Оля заметила, как метнулись в воздух корни вырванного дерева. Всех троих ее мучителей сбил с ног удар дубины невероятной силы.

Неподалеку послышались автоматные очереди.

«Кочетков! Значит, он все-таки успел», — мелькнуло в голове.

Потом к Оле склонилось заросшее шерстью лицо… Мохнатик! Она сразу узнала его!…

Могучие руки бережно подняли девушку.

И сразу что-то ударило в грудь. Неужели так заколотилось сердце? Нет! Это стая стрел метила в нее и Мохнатика. Стреляли из-за рухнувшей хижины.

От бронежилета стрелы отскакивали, а вот в волосатое тело найна впивались своими заточенными остриями. Но найн не обращал на них внимания. Оставив свою устрашающую дубину там, где только что лежала Оля, он неровными шагами побежал к лесу, неся девушку на руках.

Оля ощущала, как он припадает на ногу. Должно быть, его ранило.

Но именно замедленный бег Мохнатика позволил Кочеткову нагнать найна с его ношей на краю леса, и вместе они укрылись за деревьями.

Впрочем, стрелы уже больше не догоняли их. Кочетков успел вывести из строя засевших за развалинами хижин лучников.

Оля наконец увидела Юру, обрадовалась и поразилась тому, что он был совершенно седой. Что с ним произошло? Не поняла она сразу, что случилось-то не с ним, а с нею, и что поседел он, глядя на происходящее с его подопечной…

И почему он здесь вместе с Мохнатиком? Когда они успели встретиться? И Юра один, без Альсино?

Но Мохнатику, видно, приходилось тяжело. Он стал прихрамывать еще больше… Еще раз добрым словом вспомнилась здешняя Ева.

Ведь она связала ей руки только для виду, и сейчас Оле не составило труда освободиться от пут, а потом развязать и ноги.

Теперь она поспешно выскользнула из рук Мохнатика, облегчив ему передвижение. И побежала рядом с ним, держась за его длинную волосатую руку.

Позади не смолкали очереди автомата. Кочетков задержался, чтобы прикрыть их с найном отступление.

Должно быть, дикари пришли в себя после учиненного Мохнатиком разгрома и сейчас гонятся за ними.

Дикари и в самом деле преследовали беглецов во главе с неистовым яростным царьком и двумя его сыновьями, которые не могли смириться с тем, что жертва вырвана из их рук. И кем же? Лохматым зверем, на которого они так привыкли охотиться!…

Шамана с ними не было, но у царька был достаточно устрашающий вид, чтобы его подданные рискнули отстать от него.

Автоматные очереди не слишком пугали их, потому что были не громче хруста сухих сучьев, если по ним пробежать, а пуль не было видно, и они не понимали, что это связано с раздающимся треском.

Все они были ослеплены ненавистью к напавшему на них зверю и жаждали мести, как жаждал ее и негодующий царек.

Дикари бежали скорее, чем раненый найн и Кочетков с Олей.

Юра догнал их, в какой-то момент перестав стрелять. Оля ведь ничего не знала о ночной схватке с лесными хищниками, не знала, что патронов в автомате совсем не осталось.

Найн остановился, тяжело опустившись на землю у корней огромного дерева, напоминавшего сказочный тысячелетний дуб, который Оле так хотелось увидеть когда-нибудь…

Мохнатик привалился спиной к стволу и тяжело дышал.

Оля поняла, что он потерял много крови.

Она стала осторожно извлекать из его тела там и тут торчавшие стрелы.

Кочетков передал ей все, что необходимо для перевязки, и она принялась бинтовать раны. Это было не просто, потому что кровь вытекала из-под густой шерсти.

Мохнатик благодарно, как показалось Оле, посмотрел на нее. На нее, совсем уже иную, чем та девчушка, что так необдуманно вышла встречать неведомого уфонавта, посланца иных миров…

И, к счастью, встретила! Встретила Альсино, своего Альсино!… Узнает ли он теперь ее, столько пережившую, ставшую, может быть, совсем другой? А вдруг она тоже поседела, как Юра? Зеркальца-то нет!

И эта другая, мужественная женщина заботливо ухаживала за раненым найном, стараясь облегчить его страдания.

«Нет, — утешала она себя. — Альсино ее узнает, она осталась такой же слабенькой, хрупкой…»

Однако Альсино не подавал о себе никаких вестей. Принял ли он сигнал о том, что произошло с Олей?

Но, вместо Альсино, меж деревьев со всех сторон оранжевыми полосами замелькали размалеванные коричневые тела неандертальцев. Они со всех сторон старались окружить беглецов, как это делали во время охоты на найнов.

Добыча была близкой и укрыться нигде не могла. Так они, наверное, полагали.

Кочетков держал в руке бесполезный автомат, который мог пригодиться теперь разве что вместо дубинки. Наин грозно поднялся на ноги, но сразу же присел на корточки и опять привалился к дереву.

В предстоящей схватке ему вряд ли удастся принять участие. Кочетков же готов был защищаться даже и один. Но рядом была Оля. Если Кочетков профессионально владел приемами каратэ, то Олю ее старшая сестра Лена обучила самозащите, ведь она была тренером у-шу.

Решив, что дичь настигнута, дикари перешли в атаку.

Первым у дуба-великана появился царек — великолепный могучий атлет, находка для скульптора, кем мечтал стать в юности Кочетков, но так и не стал им. Не думал он, не гадал, что когда-нибудь ему придется схватиться с тем, кого он мечтал изваять!

Атлет-царек кинулся на Кочеткова, видя, что найн почти повержен. Он прыгнул пантерой, но неожиданно был отброшен, перелетел через противника и ударился головой о дерево, потеряв сознание.

Его старший сын выбрал противника полегче — Олю, ростом превосходя ее ненамного, может быть на голову.

Он бежал прямо на нее, расставив руки, согнутые в локтях.

Вот она, вот! Еще не перепиленная! Теперь уж не уйдет!

И одновременно с отцом он бросился к дубу.

Но хрупкое создание само согнулось пополам, вытянув одну ногу и рывком повернувшись на другой, и со всего размаха, извернувшись, ударило неандертальца ногой в висок.

Тот мешком повалился на землю.

Такой прием охладил пыл дикарей, особенно у крепыша, отнюдь не отличавшегося отвагой. Он решил подождать, когда отец с братом поднимутся, и тогда прийти к ним на помощь. Все равно дичь поймана, как бы она ни трепыхалась…

«Ну и охота! Прямо как война с соседним племенем!…» Желание крепыша исполнилось: царек и его старший сын приоткрыли глаза…

Но то, что они увидели, заставило их тотчас вскочить на ноги и в паническом ужасе опрометью пуститься наутек.

Другие дикари при виде непонятного и устрашающего, о чем и шаман не предупреждал, последовали за царьком.

Меж деревьями тем временем выше роста найна пролетело что-то светящееся, напоминая своими очертаниями человеческую фигуру в лунной коже. Это было страшнее птеродактиля, с которым не раз приходилось сражаться, и являлось, несомненно, божеством. Божество было явно разгневано, по крайней мере так ощутил каждый из преследователей. Все в страхе помчались за убегающим царьком.

Лес мгновенно опустел, а к Оле, Кочеткову и раненому найну уже шел с улыбкой спустившийся на землю Альсино, не окруженный аурой, не нуждающийся теперь в обнулении массы.

Оля с рыданием бросилась к нему на грудь. Он смущенно гладил ее вздрагивающие плечи.

— Я уже знаю. Я все время был с вами, — шептал он ей.

— Как с нами? — отшатнулась Оля, вытирая мокрые глаза.

— Телепатически, — пояснил иноземлянин. — Через ваши ощущения я воспринимал все ужасы, обрушившиеся на вас. Все, что вы так стойко перенесли.

— Так это вы помогли мне спокойно наблюдать за дикарями, когда спрут оставил меня?

— Да, но спрут и помог нам, — улыбнулся Альсино.

— Помог? — радостно переспросила Оля.

— Иносказательно. Я принял ваш призыв о помощи в тот момент, когда вы почувствовали мой немой вопль, невольно вырвавшийся у меня при нападении спрута. Но вы, в отличие от дельфинов, не могли тогда мне помочь, а я… я мчался к вам.

— Значит, вы — мой дельфин! Правда-правда!…

— Дельфины были рядом, а наш аппарат отсюда очень далеко. Скорость моего полета ограничена. Но вам нужно было выстоять, и я внушил вам мысль, чтобы вы почувствовали себя исследователем, наблюдающим иную жизнь. Это должно было придать вам силы. А сам тем временем уже летел к вам…

— Альсино, милый! Спасибо вам за это, но… но вы бы опоздали… И если бы не он… — Она кивнула в сторону Мохнатика.

Наин силился встать, но Альсино сделал ему знак оставаться на месте.

Он подошел к найну и осмотрел раны. Оле не везде удалось остановить кровотечение.

И тут девушка с Кочетковым стали свидетелями того, о чем всего лишь слышали у себя дома: некоторые люди умели заговаривать кровь.

Альсино не произносил ни звука. Он только пристально смотрел на текущие струйки крови.

И кровь на глазах свертывалась. Кровотечение прекратилось.

Еще через некоторое время найн поднялся и был в силах двигаться.

Оле казалось, что он умоляюще смотрит на нее. Неужели просит остаться?

— Его надо серьезно лечить. Кроме того, ему одному до своих пещер не добраться. Дикари остановились не слишком далеко отсюда. Без меня они уже не будут бояться и непременно перехватят найна на пути к его стойбищу, зная, где оно находится.

— Как же спасти Мохнатика? — спросила Оля, с надеждой глядя на Альсино. — Мы можем взять его на «летающую тарелку»?

Альсино покачал головой:

— Это невозможно. Но и дикарям нельзя его отдавать.

— Тогда в чем же выход?

— Сейчас мы договоримся с ним, — пообещал Альсино.

Он подошел к найну и, очевидно, мысленно стал что-то ему внушать.

Тот понял. Потом подошел к Оле и долго смотрел ей в глаза.

— Он что-то хочет сказать мне! — воскликнула Оля.

— Он прощается с вами, Оля, — пояснил Альсино.

Потом найн посмотрел и на Кочеткова, наверное, как на дружеское существо, с кем преодолел немало трудностей.

Трое напряженно наблюдали за ним, не зная, что он предпримет. Но ощущение того, что сейчас что-то произойдет, охватило всех.

Найн отошел на несколько шагов от могучего дерева.

Оле показалось, что в какой-то миг шерсть его встала дыбом и засветилась.

Громоздкая фигура зверочеловека вдруг чуть приподнялась над землей и стала на глазах пораженных спутников таять, как бы растворяясь в воздухе, и…

Найн исчез.

— Ему там окажут необходимую помощь, — сказал Альсино.

— Где? Где ему помогут? — заволновалась Оля.

— У нас. В нашем мире, куда он сейчас проникает.

— А мы? Мы тоже проникнем туда?

— Наши друзья стремятся сделать все для продолжения полета, — сказал Альсино.

— Повреждение устранено? — поинтересовался Кочетков.

— Не совсем. Я не мог заняться восстановлением и починкой аппаратуры, ведь все время пришлось готовиться к встрече с вами.

— И мы увидимся там, у вас, с Мохнатиком?

— С Мохнатиком? — удивился Альсино. — Ах, вы имеете в виду найна! — прочел он Олины мысли. — Вполне возможно. Мы ведь давно установили связь с найнами и понимаем друг друга. Их атавистический способ преодоления высших измерений помог и нам в аппаратах с обнулением масс проникать в иные миры.

— Мы покинули наш мир, побывали в прамире, а теперь отправимся в ваш неомир?! — воскликнула Оля. — Мне очень хотелось бы увидеть там одну неандерталку.

— Неандерталку? — удивился Кочетков.

— Да. Здешнюю Еву. Я так назвала ее. Не все люди здесь страшнее зверя. Я в этом убедилась. Правда-правда!

— Пожалуй, это трудно осуществимо, — покачал головой Кочетков.

— Да, конечно. Она, как и мы, наверняка не умеет проникать в другие измерения.

— Но мы с вами проникнем! — заверил Альсино.

Так начался их путь к «летающей тарелке», которую неуемная на выдумку Оля прозвала «Альсиной»…

Оля жадно разглядывала сейчас все вокруг, стараясь впитать в себя этот чужой, оказавшийся таким страшным для нее мир.

— Я не могу избавиться от ощущения, что все мы здесь стали маленькими, крохотными гномиками, вокруг же все кажется таким огромным. Недаром вы внушали мне, что этот мир вроде увеличительного стекла, через которое видны все уродства и нашего мира.

— К сожалению, рассматривать ваш мир через такое увеличение необходимо. И, думаю, вы вернетесь домой уже с иным представлением о том, что вас всегда окружало.

— Ради этого, по существу, мы и предприняли наше путешествие — сравнить свой мир с другими мирами, — заметил Кочетков.

— Но почему, — обратилась Оля к Альсино, — почему получается так, что нецивилизованные найны — средоточие Добра, они не хищные, травоядные; а обогнавшие их в развитии, может быть даже их потомки, напоминающие неандертальцев, являются воплощением Зла, жестокости, дикости? Уже не звери, но хуже зверей?

— К сожалению, то же можно сказать и о нашем собственном мире, — вздохнул Кочетков. — Достаточно вспомнить горячую точку, где повредили нашу «летающую тарелку» и где бессмысленно убивают детей, женщин, стариков, не говоря уже об ополченцах. И все ради нелепых идей о превосходстве своей национальности над другими.

— Видите ли, — задумчиво ответил Альсино. — Я постараюсь ответить вам, если хотите, привлекая образ поэтический. Разум подобен Светочу. Когда он еще не поднялся над горизонтом, то не отбрасывает теней, я имею в виду теней Зла. По мере разгорания и восхождения Светоча на небосводе, эти тени Зла неизбежно возникают. И на том уровне развития, на каком находится ваш мир, даже становятся чуть темнее.

— Но когда? Когда эти тени Зла исчезнут? — воскликнула Оля.

— Когда разум достигнет зенита.

— Ах вот как! И у вас так же?

— Вы увидите, — пообещал Альсино.

Глава 7 ПАДЕНИЕ

Падать — падай, только не духом

Народная мудрость

В довершение ко всему сама природа ополчилась на иномирных пришельцев.

Они появились здесь на своей «летающей» и упавшей «тарелке» в час уходившей грозы, когда она отгремела артиллерийскими раскатами за горизонтом. Теперь же, невиданная по силе, обрушилась на лес, по которому пробирались наши герои. Удары грома следовали один за другим, сливаясь в непрекращающийся грохот горного обвала.

С неба низвергались такие потоки воды, что способны прижать к земле, даже обломать ветви исполинских деревьев. И лишь кроны с осевшими на них низкими тучами едва прикрывали идущих внизу. Спасали только комбинезоны, подобные легким водолазным скафандрам или тому, какой был на Альсино.

Все живое в предчувствии небесного наводнения куда-то попряталось, и путники, бредя по колено в воде в образовавшихся ручьях, не встретили никаких живых существ.

— Как все огромно здесь вокруг, — сказала Оля. — И лес, и дождь, почти что библейский, и… мохнатые найны.

— И в нашем мире когда-то были папоротники-великаны и такие чудовища, как ящеры, — отозвался Кочетков. — Несмотря ни на что, надо почувствовать себя счастливым, побывав в таком поистине фантастическом мире.

— Если бы в нем не было таких сказочных демонов, как неандертальцы или головоногое «божество», едва не утащившее меня в море!

— Тебя хотел схватить спрут? — поразился Кочетков. — И ты говоришь об этом так спокойно?

— Что ты! Я перетрусила выше всякой меры! И если бы не Альсино, я бы умерла со страху Правда-правда!

После пережитого, став друг другу ближе, они незаметно перешли на ты.

— Альсино? — удивился Кочетков. — Но ведь он лишь недавно появился, чтобы спасти нас.

— Альсино, объясните ему, — попросила Оля.

— У меня была телепатическая связь с Олей. Через ее ощущения я воспринимал все, что с нею происходило. И постарался внушить ей мысль стать выше всего происходящего.

Ливень усиливался. Сквозь его шум Оля крикнула:

— Я словно под водой. Правда-правда! И в скафандре. Как хорошо Альсино придумал нам всем так одеться! Смотрите! Деревья редеют, уже виднеется степь. Где-то там наша «Альсина»!

Лес действительно разом кончился Дальше — обрыв И на самом краю его стоит засохший тысячелетний исполин, какое-то сказочное чудище с растопыренными руками-сучьями. Столетиями злобные ветры выдували из-под него почву, обнажали корявые корни, пока он не засох, кто знает когда, прежде могучий, ветвистый, а теперь одинокий страж, преграждавший выход из леса.

А за ним внизу, где не было никакой речки, сколько хватало глаз расстилалась неоглядная степь, по виду вполне земная, густотравная. И для того, чтобы убедиться, что каждая травинка там толщиной с бревно, требовалось спуститься по откосу.

Камешки сыпались из-под ног Местами приходилось съезжать, как со снежной горы, вздымая облачком пыль.

Прямо над головой раздался удар грома Молния сверкнула совсем рядом, и ослепительный свет ударил в глаза.

Оля зажмурилась, невольно сжалась в комок Открыв глаза и взглянув наверх, обмерла Стоявший на взгорье засохший тысячелетний великан превратился в рвущийся в небо пылающий факел Ветер срывал с былого стража огненную мантию, которой тот будто прикрылся, и пытался свалить вниз.

— Мне жаль этого патриарха, — сказала Оля. — Он, наверное, помнит, когда неандертальцы были еще найнами.

— И он успел запомнить, как мы проходили сейчас мимо, — с улыбкой отозвался Кочетков.

— Интересно, за кого он нас принял? — задумчиво произнесла Оля.

Дождь кончился, вернее, пока он еще не достиг степи и хлестал по деревьям в лесу. Может быть, мстил за то, что те пропустили незваных гостей?

Оля еще раз оглянулась на пылающее дерево.

— Вот разгадка цивилизации неандертальцев. Они знают огонь, но не умеют его добывать. Пользуются наверняка такими вот грозовыми днями. Потом хранят тлеющие угли в каменных сосудах. Правда-правда! Я сама видела в волокуше, — сказала она и вскрикнула.

Пылающий исполин, так и не дотянувшись до неба, накренился, на миг застыл в наклонном положении, когда факел превратился в гигантский растянутый фитиль, и потом упал вниз на древоподобные травы, вздымая тучи искр.

Оттуда сразу повалил дым, как из костра, в который подбросили хвороста.

— Что это? — спросила Оля. — Пожар? Когда эти «исполинские былинки» успели высохнуть?

— И возгорание стало возможным, — заметил Альсино.

— Надо поторопиться, — озабоченно сказал Кочетков.

— Да не отстану, не отстану, — уверяла Оля. — Я могу идти быстро.

Степь запылала, как это случается порой и в реальном мире пришельцев.

Ветер дул им в спину и гнал огонь уже за бегущими путниками.

Дым стелился над верхушками трав и был похож на упавшие сверху тучи.

Запахло едким дымком Оля беспрестанно чихала.

— Альсино, — позвал Кочетков. — Вы ведь умеете летать и можете взять с собой Олю, вызвав у вас обоих обнуление масс. Прошу поспешить к нашей «Альсине».

— А ты? Ты, Юра? — испуганно спросила Оля.

— Я — марафонец.

— Я же сказала, что от вас не отстану.

— Ты-то не отстанешь, да вот огонь может догнать.

— Простите, Юра, — впервые так назвал его Альсино. — Мы не можем оставить вас одного с огненным валом за спиной. И будь я сам себе судья, не задумываясь, приговорил бы себя к высшей мере за предательство.

— Высшая мера? У вас? — поразилась Оля.

Но Альсино не ответил, а подхватил ее под руку, облегчая, видимо, ее вес, и помчался рядом с Кочетковым, делая огромные прыжки.

Оля опять закашлялась.

Если не огонь, то гонимый ветром дым догонял их.

Когда трое ученых и Альсино закончили тушение «электронного пожара» и осталось лишь заново собрать схему, Альсино вдруг насторожился и, обращаясь к своим помощникам, сообщил:

— Я вынужден покинуть вас.

— Да что вы, шеф! — воскликнул американец. — Только оставьте нас здесь, и мы натворим таких дел, словно медведь с клавиатурой компьютера.

— Я должен лететь на выручку Оле. Ей грозит смертельная опасность.

— Прошу простить, разве общая, грозящая всем нам опасность меньше? — спросил японец.

— Не будем спорить, — примирительно сказал лорд Стенли. — Нашим другом руководит Бог из неомира.

— Что ж, — вздохнул американец. — Я уже говорил, что «на Бога надейся, сам спохватись»… Может быть, на выручку Оли и Кочеткова стоит пойти всем вместе?

— О нет, друзья, — возразил Альсино. — Я полечу по воздуху и у меня есть действенное средство — «внушение», для которого ваша помощь не потребуется. Другое дело аппаратура. Вы знаете основные принципы ее работы. Я хотел бы, чтобы вы, пока меня нет, сами справились с восстановлением схемы. Мы вернемся все вместе.

— Боюсь, что наших, даже совместных знаний окажется недостаточно, — заметил японец.

— Тот, кто поможет другому — поможет самому себе, — глубокомысленно объявил лорд Стенли.

— Высокочтимый лорд! — воскликнул Форд. — Мы с Иецуке единогласно избираем вас своим шефом. У вас аналитическое, без погрешности мышление, а у нас неплохие руки, верно, Иецуке?

Японец молча согласился, лицо его было непроницаемо.

Американец сразу принялся за работу.

— По ходу дела я буду поддерживать ваше настроение анекдотами, — говорил он, вытаскивая плату из пульта. — Один джентльмен спросил в коридоре со множеством дверей чопорную даму, очень статную и очень важную: «Где мужской туалет?» Она внимательно осмотрела его с лысеющей головы до пят (он был вроде меня) и учтиво ответила: «В конце коридора правая дверь. На ней написано «Для джентльменов», но вы не обращайте внимания, входите». — И толстяк первый захохотал, трясясь всем телом. — Вы, конечно, догадались, что эта женщина была англичанкой. Уверяю вас, шеф, к вашему возвращению все будет о'кей. Хотя никогда не вредно сказать «почти».

— Притом с первого же шага, — заметил англичанин.

Все трое, оторвавшись, от пульта, смотрели в иллюминатор. Альсино вышел из «летающей тарелки». Аура окружила его, и он, приподнявшись в воздухе, полетел какую-то часть пути сначала между гигантских стеблей, потом забирая все выше и выше.

Японец первым вернулся к работе.

— К сожалению, — сказал он, — я должен, простите меня, поделиться своими сомнениями. На мой взгляд, электронный огонь уничтожил блоки, и нам нечем будет их заменить.

— Пустое! — бодро воскликнул американец. — Выход есть из любого положения, надо только его как следует поискать.

— Бог да поможет нам. Что вы можете предложить?

— В схеме есть блоки-бездельники, предназначенные только для одной цели. Дадим им двойную нагрузку, пусть заменят выбывших из строя.

— Очень боюсь, что Альсино не одобрил бы такого решения, — усомнился японец.

— Если у вас есть отмычка от другого запасного выхода, открывайте. Полиция не помешает.

— Согласитесь, что это довольно рискованно, именно Альсино по возвращении мог бы показать, как лучше поступить, — все еще сомневался японец.

— Безделье еще никогда и никому не помогало, — решительно заявил Форд. — Говорят, что скупой платит дважды, а я добавлю, что не рискующий — трижды! — И толстяк нахмурился.

Ученые больше не спорили и принялись за работу по плану, предложенному Фордом.

Огненный вал бежал по степи, охватывая высохшие гигантские травы. Минувшая гроза мало смочила их, а нынешняя вообще обошла стороной.

Альсино и Оля огромными прыжками убегали от огня. Кочетков, кашляя на бегу, не отставал от них, показывая свои недюжинные возможности.

Но не только едкий дым ощущали беглецы, но и жар преследующего их пожара.

— Альсино! Юра! Я вижу нашу «Альсиночку»! — радостно воскликнула Оля, спускаясь после очередного особенно высокого прыжка.

И в самом деле, до «летающей тарелки» оставалось не так далеко.

Но огонь тем не менее двигался быстрее людей.

— Держитесь за меня, Юра, — предложил Альсино. — Я попробую подняться вместе с вами.

Кочетков начал было отказываться, но почувствовал спиной такой жар, что тут же без лишних слов ухватился за протянутую ему Альсино руку.

Так продолжали они свой бег, крепко держась за руки и представляя как бы единое целое. Огромные их прыжки со стороны наверняка показались бы невероятными. Они взлетали над землей, чтобы лишь на миг коснуться ее ногами для следующего прыжка. Кочетков как-то сразу почувствовал характер необычного передвижения и вошел в его ритм, всячески облегчая Альсино взлет.

Трое ученых закрыли наконец откидной пульт, завершив в нем перемонтаж схем.

Желая передохнуть, они с облегчением подошли к иллюминатору.

— Что бы это могло быть? — изумился Форд. — Похоже, будто тысячи аборигенов разом закурили сигары…

— Мне не хотелось бы думать, что это не сигары, а пожар в степи, — высказал предположение лорд Стенли.

— Сожалею, мистер Стенли, но на этот раз вам придется смириться с тем, о чем нам всем не хотелось бы думать, — заметил японец.

— Если это не сигары, — продолжил уже серьезно американец, — то вместо них кто-то пускает «полы», любили говорить крестьяне в России, и это совсем не ко времени, как выразился бы один джентльмен, платя штраф за превышение скорости и опаздывая на поезд.

— Я так понимаю, — отозвался японец, — что штрафовать их здесь некому. — И он указал на иллюминатор.

И все трое увидели вдруг, как странная группа непонятных существ ловкими акробатическими прыжками приближалась к «Альсине». За нею будто по пятам гнались пляшущие языки пламени.

— Они! — радостно воскликнул Форд, колотя себя по толстым бедрам.

— Да поможет им Бог! — взволнованно произнес Стенли.

— И снабдит их портативными холодильниками! — добавил толстяк.

— Полагаю, извините меня, открыть люк будет гораздо более действенно, нежели испрашивать у Бога криогенное оборудование.

— Наш Иецуке недаром носит имя основоположника христианства! Не так ли, лорд?

Но Стенли не слышал Форда. Он уже распахнул люк и высунулся наружу, ощутив запах дыма.

Он видел мокрые, покрытые сажей лица приближающихся к «Альсине» беглецов.

Одного за другим пропустил их в «летающую тарелку».

Они ввалились в нее, неся с собой запах гари. Олю первую Кочетков втолкнул внутрь «Альсины», за нею вошел Альсино, и лишь последним, обменявшись с англичанином приветственным взглядом, поднялся Кочетков.

— Я вся заплаканная… Но вы не подумайте… Это от дыма, — еще не отдышавшись, выпалила Оля. — Правда-правда!

— Один джентльмен при виде столетней старушки сказал: «Как вы молодо выглядите, миссис…» Старушка обиделась и поправила: «Мисс»…

Оля улыбнулась, а толстяк расплылся в радостной улыбке.

— Как я рада, дядя Джо, видеть вас прежним. Юра, Альсино! А вы почему не радуетесь? Все позади!

— Если бы так, — без улыбки ответил Кочетков. — Эти твои «исполинские былинки» будут гореть не только позади, но и вокруг нас…

— Так мы же улетим! Разве не все в порядке? Разве «Альсина» не может перенестись в другое измерение?

— Все будет о'кей, сказал один джентльмен, приняв душ перед тем, как переплыть Ниагару.

— А как мы бежали, дядя Джо! Вы видели? Как на гигантских шагах. Правда-правда!

— Кенгуру позавидовал бы вам, как тот джентльмен, который, попав в цирк, заявил, что «этого не может быть».

Оля расхохоталась.

Кочетков откровенно любовался девушкой. Столько перенести и оставаться самой собой в самых невероятных переделках.

— Юра радуется, — сказал Альсино, — что вы остались прежней. — В первый раз он уловил мысль Кочеткова, который вдруг открылся для него.

— Нет, что вы! Я просто проснулась. Правда-правда! Я внушила себе, что все это было во сне, — сказала Оля и смутилась, взглянув на появившуюся у Кочеткова седину, на которую никто из остальных его соратников из деликатности не обратил внимания.

— После такой прогулки соловьев вопросами не кормят, — решительно заявил Форд и принялся открывать какие-то консервы, хлопоча около откидного столика. — Вы потом научите меня так прыгать, Оля, чтобы сбросить лишний вес?

Оля с Кочетковым с аппетитом принялись за еду, Альсино лишь поглядывал на них: ему этого не требовалось.

Японец прислуживал с восточной учтивостью. Форд потирал от удовольствия руки. Лорд Стенли застыл, воздев глаза к небу. Очевидно, молился, благодарил…

— У меня одно желание, — щебетала Оля. — Вымыться! От этого пожара я вся словно трубочист.

— Простите, а вы не задумывались о причине этого пожара? — спросил Иецуке. — Насколько можно судить, он — не сновидение.

— Вся беда в падении, — уплетая за обе щеки подставленные перед ней Иецуке сосиски, говорила Оля.

Альсино занялся проверкой пульта.

— В падении? — удивленно переспросил японец.

— Никогда не падайте, дорогой Иецуке. Это было так ужасно! Он сначала вспыхнул, а потом свалился…

— Кто вспыхнул и кто свалился? Здешний принц? При виде вас? Бедняга! Я его понимаю, — подскочил к столу американец.

— Да нет, дядя Джо. Не принц, а дуб здешний… От молнии. Понимаете? Тысячелетний, сухой… и свалился с обрыва прямо на сухую траву… Вот и вспыхнула степь.

— Дуб? Молния? Тысячелетняя?

— Ну, может, не дуб, а какое-то другое удивительное дерево. Все возможно в этом мире, дядя Джо.

— Один отшельник очень удивился, узнав, что видит в зеркале самого себя: он никогда не брился.

— Вот здесь вы правы, дорогой Джо! — обернулся к американцу Кочетков. — Представьте себе, что в этом странном мире, как в выпуклом зеркале, можно увидеть самих себя.

— Боюсь не получить от этого удовольствия! — заключил Форд. И, подойдя к Альсино, осведомился: — Ну как, босс? Все о'кей у ваших учеников, которые отрицали безделье даже в электронном устройстве?

Альсино внимательно посмотрел на него и, прочтя, очевидно, мысли американца, сказал:

— Но вы перегрузили основные блоки.

— Я не хотел бы, чтобы это вызвало ваши возражения, Альсино, — сказал англичанин. — Но никто не подсказал нам иного выхода.

— По законам физики теперь мы должны были бы взлететь.

Кочетков внимательно посмотрел на японца:

— У вас есть сомнения в возможности продолжить полет?

— Простите, шеф, но я такого не произносил.

— Не будет ли наиболее правильным опробовать сначала аппарат? — спросил лорд Стенли.

— Разумеется. Я благодарен вам за ваши старания и выдумку, — сказал Альсино. — И мы не задержим нашего взлета.

Иллюминаторы затянуло дымом, через который просвечивали факелами вспыхивающие гигантские растения.

— Я думаю, Альсино, стоит поторопиться, — озабоченно сказал Кочетков.

— Один джентльмен, зайдя в баню, посоветовал ее владельцу обзавестись для нее холодильниками.

— Вам жарко, дядя Джо? Снимите бронежилет.

— А вы, мисс Оля? Нас обоих он несколько толстит.

— Пожалуй, сейчас можно, — согласился Кочетков.

— Вот тогда другое дело, как сказал один джентльмен, когда с него сняли наручники.

— Вы неистощимы, дядя Джо! — воскликнула Оля.

— Альсино, — оторвался Кочетков от иллюминатора. — Мы в огне! — И он указал на бушующий за стенами «Альсины» пожар. — Очевидно, загорелись стволы или стебли, подмятые аппаратом при спуске.

— «Похоже, у нас есть некоторые шансы изжариться», — подумали бы утки, попав на сковородку, — не унывал Форд.

— Я бы ничего не имел против оказаться где-нибудь в другом месте… если не в другом мире, — сказал лорд Стенли.

— Если позволите, я присоединюсь к вашему мнению, — добавил маленький физик.

— Неужели сейчас полетим? И можно будет ухватиться за скобы на потолке? — оживилась Оля.

— Прошу приготовиться. Начинается обнуление масс. Пока только пробное.

— Прекрасно! Прекрасно, Альсино. Я чувствую себя воздушным шариком. Готова взлететь к потолку!

Кочетков сохранял холодное спокойствие. Лорд Стенли был торжественно молчалив. Японец весь напрягся, словно перед прыжком.

Все ощутили потерю веса, передвигаться могли только вдоль стенок, держась за выступы иллюминаторов.

— Один толстяк упросил Бога избавить его от мучений, вызванных грузностью, а когда потерял вес, жалел, что не может перепрыгнуть через канаву, — ворчал Форд. — Потерялась инерция…

— Человеку, на беду его, свойственно всегда желать больше, чем он имеет, — нравоучительно сказал Стенли.

— Извините, но не заложено ли это свойство в прогресс? — спросил японец.

— Летим! Летим! — воскликнула Оля. — Летим в сказку! Но «Альсина» не взлетела, а только приподнялась над травами и тотчас рухнула, подняв снопы искр из горящей травы…

Кочетков спросил Альсино:

— Что случилось?

— Сейчас посмотрим, — вместо ответа отозвался Форд. — Когда деньги кончились, человек обыскивает все карманы.

Альсино молча опрокидывал панель пульта.

— Мне не хотелось бы думать, что дело в перегруженных блоках, — вставая с пола, сказал Стенли.

Японец удержался на боковых скобах и оттуда спросил:

— Дело не в них, насколько я понимаю, потому что их уже нет?

Альсино кивнул.

— Упали? А что теперь? — спросила Оля.

— Падать — падай, но только не духом, — изрек Форд.

Кочетков провел рукой по своей седой голове.

— Есть надежда? — спросил он Альсино.

— Оставить надежду — это все равно что пройти в ворота ада, на которых так и сказано, — произнес Стенли. — Бог для всех миров один…

И тут хлынул ливень, по силе — не меньший, чем тот, под который они попали в лесу. И теперь казалось, что «нелетающая тарелка» находится под водой…

Глава 8 СЮРПРИЗЫ МНОГОМЕРНОСТИ

Стоит ли мир на трех китах?

Иль на одном стоят три мира?

Загадка из записной книжки

Альсино поставил на место откинутую панель пульта и обернулся:

— К сожалению, наш аппарат не может ни взлететь, ни переместиться в пространстве.

— Как? Остаться здесь навеки? — ужаснулась Оля.

— Перст Божий! — сказал лорд Стенли. — Не указует ли он нам быть миссионерами в этом мире, нести Слово Божье несчастным неандертальцам?

— Ну уж, прошу прощения, — отозвался Форд. — Одному джентльмену предложили стать священником и он… рванулся вперед… исповедоваться.

— Вперед? — переспросил японец. — Мне кажется, нам следовало бы вернуться назад, чтобы исправить там аппаратуру, а потом достичь своей цели.

— Это возможно, — продолжал Альсино. — Правда, ценой окончательной гибели всего пульта. Мощный импульс энергии сожжет на нем все, но перенесет нас в параллельный мир. Однако прежде следует узнать, в какие условия мы попадем: ландшафты в параллельных мирах другие, нежели у нас. Если в другом мире нас окружит воздух — вызовем там своим вторжением легкий ветерок, в глубине воды поднимем фонтан и волну на поверхности. Но если окажемся в толще земной породы, то попросту будем раздавлены.

— Как же быть? — выразила Оля общее недоумение.

— Прежде чем мы пойдем на риск — на последнюю меру, надо, используя мои способности проникновения в другие миры, выяснить, в каком месте окажется наш аппарат.

— В разведку хотите? — спросил Кочетков. — Разведка — первый шаг, порой самый трудный. Легко ли вам будет?

— Найны это делают постоянно, а я их ученик.

— А вы не окажетесь в скалистом грунте? — забеспокоилась Оля.

— Я поднимусь достаточно высоко в воздух и только там перейду в воздушное же пространство иномира.

Провожать своего разведчика вышли все участники экспедиции.

Бескрайним, горьким пепелищем раскинулась перед ними степь, кое-где еще дымясь и источая запахи гари.

Альсино отошел на несколько шагов.

Все видели, как вокруг него образовалась светящаяся аура и он стал приподниматься над землей.

Альсино видел лица провожающих, встревоженную Олю со светлыми, словно наэлектризованными волосами. Силясь улыбнуться, она махала ему рукой так, словно он отправился в путь куда-то совсем близко и ненадолго.

С высоты, на которую поднялся Альсино, степь простиралась до самого взгорья, где начинался лес зеленых великанов. Но сверху он казался лишь темной порослью.

Потом серебристый корпус «Альсины» и ее обитатели вовсе исчезли из глаз. Выжженная степь превратилась в поле желтеющей пшеницы с черными подпалинами то там, то здесь. Его пересекало шоссе, на котором не было заметно никакого движения. Альсино стал осторожно спускаться к нему и вскоре увидел, что асфальт шоссе изрыт воронками от артиллерийских снарядов. Ему вспомнились слова японца Иецуке: «Хочется надеяться на реальность нашего возвращения в свой мир. Если мы попадем в зону военных действий, нам следует по международным правилам выбросить белый флаг и даже с красным крестом…»

Первое, что увидел Альсино на разбитом шоссе, был белый корпус перевернутой санитарной машины. На борту ее виднелся яркий красный крест. А вокруг — разбросанные взрывом трупы перевозимых в ней. Никого в военной форме.

Он наклонился к лежащей у его ног тщательно забинтованной, а теперь оторванной женской руке с золотыми кольцами на пальцах, со свежим маникюром, а неподалеку, как темная маленькая перчатка, валялась кисть ребенка…

Альсино передернул плечами. И ощутил на них чьи-то грубые руки. Сразу несколько человек набросились на него.

Нападающие говорили на непонятном языке, но смысл их слов был воспринят им телепатически.

— Откуда взялся? Вроде парашютист. А зачем? Диверсант?

— «Вы ошибаетесь. Я не враждебен вам», — внушил свой ответ Альсино.

— Хватит болтать! Сразу видать, не наш. Таких на месте пристреливают.

— Торопиться не стоит. Свое получит. Пусть наперед расколется. Отвести его надо куда следует.

— «Вы же видите, я безоружен. У меня нет злого умысла».

— Чего он там бормочет? А губами не шевелит. Вот и верь ему.

— А ему там как дадут по губам, так сразу заговорит!

— Куда вести-то?

— На кирпичный завод. Заложников нынче набрали. Видно, своих выручать явились. В сушильную печь их засунули. Ничего, потеснятся.

Альсино повели от шоссе к развалинам. Руки ему связали за спиной, и за концы веревки держались два дюжих парня, вооруженных автоматами. Словом, бежать, даже взлетев, он бы не смог.

От завода остались одни руины и высоченная труба, из которой когда-то валил дым.

За полуразрушенной стеной цеха стояла печь. Альсино заставили влезть в нее через окно для загрузки кирпича.

Печь была длинной и узкой. Вдоль нее проходили рельсы для вагонеток с кирпичом. Местами рельсы были разворочены.

Сейчас печь была «загружена» людьми, в вагонетках не нуждавшихся.

Низкий свод не позволял стоять. Они сидели, подняв колени, тесно прижавшись друг к другу, старики, женщины, детишки…

Тяжелая огнеупорная заслонка опустилась, закрыв окно и отрезав Альсино от остального мира, вернее, от остальных миров.

Так надежно содержали без замков несчастных мирных жителей. Поднять заслонку изнутри было невозможно.

В печи стоял тяжелый запах от множества людей, сидевших в полной темноте.

Альсино припомнились дни его добровольного заточения в каменном мешке во время подготовки к выполнению его Миссии[8]. Там тоже не было света. Но здесь он не один и не должен заниматься самопознанием. Надо действовать!

Постепенно глаза начали привыкать к темноте, различив рядом пожилую женщину и девушку, чем-то напомнившую ему Олю.

— У него руки связаны. Давай, бабушка, развяжем, — предложила та.

— Да что ты, деточка! Нас заподозрят и расправятся, ежели сюда заглянут.

— Нет, я все-таки развяжу. Кто такой? Не наш, но симпатичный, честное слово! Почему-то волос на голове нет, словно бритый. И ничего не носит на ней. Отчего это?

Девушка развязала Альсино руки, а он внушил ей:

— «Спасибо. Чтобы ваша бабушка не боялась, я переберусь вдоль печи куда-нибудь подальше от вас».

Женщины, конечно, не могли знать, что Альсино «говорит» на знакомом им языке, не произнося звуков.

— Тебе лучше бы в дымоходе схорониться, — предложила старуха. — Ежели подожгут форсунки, чтобы нас всех уничтожить, так в дымоходе от дыма помирать легче будет. Заснешь и все.

— «Нет, я умирать не собираюсь, — отозвался переданной мыслью Альсино. — А зачем вас здесь держат? Вы провинились?»

— Не знаем, за что держат. Может, обменять на кого хотят? Одна надежда. Она ведь умирает последней.

— А я тоже не хочу умирать! — сказала тихо девушка. — Нам есть не дают. Хоть воды бы попить…

— «А куда ведет дымоход?»

— В трубу, известно, куда… ведет дымоход.

— «В трубу!»

— повторил для себя Альсино и решительно стал ползком продвигаться к цели. Сидящим и полулежащим несчастным людям приходилось подбирать колени, чтобы дать ему подползти к дымоходу.

Сзади послышался скрип поднимаемой заслонки и голос:

— Где тут шпион в парашютном комбинезоне?

— Да кто ж его знает? Уполз, видать, куда-то, — ответила бабушка за всех.

— Уполз?… А ну, вылезай все по очереди. Встать у печи и дальше ни шагу. Мозгами пол вытрем!…

Сердце у Альсино сжалось. Успеет ли он выбраться?

— Неужели в дымоход заполз? — усомнился стоящий по ту сторону входа.

— Больше некуда. Пристрелить его там, и все тут!

— Пристрелить? Это тебе не старуха какая-нибудь бесполезная! Приказано доставить.

— Тогда выкурим его.

— Тяга здесь хорошая. Живо задохнется и сознание потеряет. Мы его и выволочем.

— Так ведь перепачкаемся.

— Не в саже, так в крови все равно пачкаться. Зажигай форсунку.

Альсино упорно полз вперед.

Труба была одна на несколько печей для обжига, и от каждой к ней вел подземный дымоход. Когда заслонку печи открыли, тяга, как ощутил Альсино, заметно усилилась.

Наконец он почувствовал перед собой преграду. Дымоход кончился.

Он хотел ощупать над собой свод, но его не оказалось, а где-то неимоверно высоко, очевидно в самой высокой части трубы, на далеком кружочке неба горела звездочка.

Какое счастье! Он почти дополз.

Противно запахло дымом. Глаза заслезились. Душил сдерживаемый усилием воли кашель.

Медлить было нельзя ни минуты.

Альсино сделал привычное усилие, выработанное многолетней подготовкой, вызывая обнуление своей массы и утратив вес, ощутил, что воздушный поток подхватил его, как бумажку, и несет вверх.

Он взлетел вверх по трубе, иначе говоря, «вылетел в трубу» и через короткое время оказался над руинами кирпичного завода, где в дымоходе возились торжествующие преследователи, собираясь вытащить наружу его бездыханное тело.

С пятидесятиметровой высоты он заметил многих других «бойцов», стерегущих заложников.

Помня об автоматах, он на всякий случай теперь уже собственным усилием стал набирать высоту и постарался оказаться в том самом месте над пшеничным полем, где появился здесь первый раз. И только после этого перешел в другое измерение.

И все-таки он оказался очень далеко от «Альсины», с трудом отыскав при свете звезд лунный блик ее корпуса.

Обрадованный, подлетел он к своим спутникам.

Никто из них не спал в ту ночь.

Оля при виде появившегося Альсино бросилась ему на грудь.

— Осторожно. Запачкаетесь! — предупредил тот. Оля отстранилась, заботливо, с удивлением рассматривая его в свете иллюминаторов:

— Что с вами? Надо же умыться! Я сейчас сбегаю на знакомый ручеек.

— Лишь бы вас там снова не похитил найн, — с радостной улыбкой отозвался Альсино.

Потом около «летающей тарелки» с наслаждением отмывал свое лицо, руки, а Оля оттирала его перепачканный комбинезон.

Приведя себя в порядок и уже сидя за столом, он рассказывал, что может ожидать «Альсину», если она, даже выбросив белый флаг с красным крестом, неожиданно появится в пшеничном поле, близ разбитой санитарной машины.

Почти сутки Альсино крепко проспал, показав, что обладает отнюдь не сверхъестественными возможностями, несмотря на все, что о нем известно…

Кочетков с остальными участниками экспедиции обсуждали результаты его разведки при «шаге назад», по совету японца.

— Неужели люди у нас еще страшнее неандертальцев? — воскликнула Оля. — Не могу даже подумать об этом!

— Только Бог им судья, — вздохнул лорд.

— Один джентльмен не верил, что камни падают с неба, потому что их там нет, — заметил дядя Джо.

— Это был не один джентльмен, — поправил Иецуке, — а вся Парижская Академия наук, отрицавшая в 1801 году падение метеоритов. Однако…

— Только вера в Господа Бога неизменна, — вставил лорд.

— Но как в него верить, до сих пор довольно спорный вопрос, — добавил Кочетков.

— Ни одна вера не поощряет злодеяний! — горячо сказала Оля.

— Похоже, что обладание духом дикаря — самое мудрое увлечение нынешнего времени, — изрек дядя Джо.

— Как тут не вспомнить слова Альсино, — отозвался Кочетков: — Чем ярче Разум, тем глубже отброшенная им тень Зла…

— Да, да! — подхватила Оля. — Пока Светоч его не окажется на вершине небосвода. И никогда уже не закатится.

— Насколько я понимаю, — перевел разговор в иное русло лорд Стенли, — Альсино намеревался ознакомить нас с волновой энергостанцией и выйти в свое измерение вблизи нее.

— Прошу прощения, но в таком случае мы окажемся в океанской глубине, — сделал вывод Иецуке.

— А наше подводное снаряжение аквалангистов! — напомнил Кочетков.

В люке серебристого корпуса, около которого, выйдя наружу, чтобы не мешать Альсино, беседовали его спутники, появился он сам, телепатически восприняв смысл их разговора:

— Вы правы, друзья. Неполадки возможны при переходе в другой мир. В районе волновой станции, куда мы направлялись, волнение в океане сильно, аппарат для плавания не предназначен. И добираться до волновой станции придется под водой.

— Мне кажется предусмотрительность нашего Альсино, захватившего с собой снаряжение аквалангистов, весьма полезной, — заметил лорд. — Но это нисколько не уменьшает моей тревоги за него.

Альсино решил не медлить с окончанием разведки.

Как и в первый раз, он немного отошел от аппарата и, начав светиться окружавшей его аурой, приподнялся в воздух и растаял в нем…

Он не взял с собой подводного снаряжения, больше полагаясь на свою способность долго оставаться без дыхания, и только облачился в оказавшийся у Кочеткова запасной бронежилет корсетного типа. Он придаст жесткость и предохранит его внутренние органы от воздействия высокого давления в глубине. Это избавит от долгой процедуры опускания в маске с баллонами, когда нужно медленно подниматься к поверхности, чтобы избежать кессонной болезни. И если в мире спутников Альсино мировой рекорд глубоководного пловца достигал лишь ста метров, то Альсино, с его огромным объемом легких, доступны глубины и в два раза больше.

Но, чтобы оказаться на подобной глубине, ему предстояло перейти в иное измерение, из прамира в неомир с его океаном.

Выжженная степь, когда он снова взмыл над нею, помутнела, слилась с небом. И, превратясь в зеленоватую массу, сомкнулась вокруг. Альсино оказался под водой.

Надо было обследовать дно, на которое ляжет аппарат, и Альсино, еще в прамире набрав побольше воздуха, поплыл вглубь.

Светящаяся вода постепенно сгущалась, превращаясь в серовато-зеленую мглу. Пришлось зажечь фонарь на груди комбинезона.

Стаи перепуганных рыб мчались к нему со всех сторон, привлеченные диковинным светом. Дельфинов, к сожалению, в этом мире не встретишь…

Но надо спускаться все ниже и ниже! До самого дна.

Глубомер на фонарике показывал уже более ста метров. Достаточно для подводных понтонов — никакого волнения при любом шторме не ощущается. А вот и дно!

Но что это? Торчит вертикально из ила? Да это же мачта корабля! Тысячелетия назад, когда еще плавали под парусами, наверное не выдержав шторма, затонул здесь! Бедняга! Будет служить теперь печальным ориентиром.

Альсино убедился, каковы покрытые илом, словно лишайниками, скалы на дне, где найдет приют затонувшая «нелетающая тарелка». И, оттолкнувшись от них ногами, стал подниматься обратно. Выпущенный буй ракетой взвился наверх, разматывая тонкую нить с якорем на конце.

Альсино привычно напрягся, вызывая в себе обнуление масс, и, утратив вес, вытесняемый водой, догнал и перегнал буй, который не был таким невесомым, как он сам. Всплывал Альсино с такой возрастающей скоростью, что ощутил тепло от трения комбинезона о воду.

Из моря он был выброшен с фонтаном брызг, как снаряд, высоко взлетев, вытесняемый теперь уже атмосферным воздухом.

Зная приемы взаимодействия с вакуумом, Альсино перешел на управляемый полет, спиральными кругами отдаляясь от буя.

Море бушевало, зловеще пенясь наверху — на гребнях волн. Лохмами закручивались их белые гривы и шипели внизу.

Буря разыгралась вовсю, а волновой станции все еще не было видно.

Альсино начал сомневаться в правильности своего замысла: удастся ли его спутникам добраться под водой до понтонов?

К счастью, вдали появились знакомые очертания гигантских цистерн на поднятой над океаном платформе. Она покоилась на трех столбах (китах, как сказала бы Оля!), опиравшихся в глубине на понтоны.

«Но станция слишком далеко от буя. Придется запустить самоходные понтоны и подогнать ее поближе к бую».

Альсино продолжал полет, но чувствовал, что постепенно теряет силы. Напряжение, необходимое для обнуления масс, истощило его.

В изнеможении опустился он на неподвижную платформу, поднятую над беснующимися волнами.

Некоторое время он лежал на жестком покрытии, набираясь сил и наблюдая за бесконечными рядами гонимых ветром валов.

С рычанием и ревом набрасывались они на платформу, готовые таранными ударами, вздымая фонтаны брызг, как в прибой у скал, сокрушить сооружение, пустить его ко дну, подобно былым кораблям, еще не знавших подводных понтонов.

Но энергостанция взметнувшись к небу, возвышалась над океаном, и даже самые грозные гребни не захлестывали платформы, на которой она стояла. Волны в слепой ярости лишь ныряли под нее, готовые сокрушить ее опоры. Но там их встречали тяжелые поплавки, приглаживали пенные гребни, то натужно поднимаясь, то опускаясь и приводя тем самым в действие насосы, накачивающие воду в цистерны и непрерывно питающие водой гидротурбины. Так бесполезная, заключенная в волнах энергия солнца превращалась в электрическую.

Чтобы увидеть это своими глазами, и стремились спутники Альсино в параллельный мир со своей более совершенной энергетикой.

Никто не встретил Альсино на энергостанции. Она была запрограммированным роботом, и люди появлялись здесь лишь изредка на своих летательных аппаратах.

Как отсюда при полном отсутствии каких-либо плавсредств добираться до суши, Альсино не знал.

Его попытки телепатически связаться с любым континентом успеха не имели.

Его никто не «слышал».

Осталось только вернуться к своим товарищам. Но с чем?

Послесловие к первой части

Умом не поверить,

А сердцем вовек…

Сирано де Бержерак

Когда я взялся за этот роман и многократно прокручивал магнитофонную запись рассказа милой моей душе девушки Оли, трудно было представить ее, так много вынесшей в иномирах, а теперь так обыденно сидящей за чашкой чая на моей кухне.

Меня в ее рассказе не мог заинтересовать образ теней Зла, отбрасываемых Светочем Разума. И я воображал себе мир добрых найнов, у которых разум еще не достиг совершенства. Они не питаются трупами убитых животных, разгадывая тайну снежного человека, появляющегося в наших лесах, чтобы полакомиться корой деревьев и вернуться обратно в свое обиталище. И мир неандертальцев также представлялся мне как мир несовершенного разума, где люди уже не походили на зверолюдей, но вместе с тем стали врагами зверей и друг друга. И питались уже не травами, а мясом, с их точки зрения, куда более питательным. И его надо было добывать, убивая живых тварей. А если говорить о нашем мире с его развитой цивилизацией и низкой нравственностью, которая, можно считать, не претерпела особых изменений от древних времен до наших дней?… Что там жестокость дикарей по сравнению с пытками и кострами святых отцов инквизиции, прикрывающихся учением о Добре Иисуса Христа? Или описанный в Библии «богоугодный» эпизод, когда Авраам занес нож над горлом сына, готовый принести его в жертву «доброму Богу»? А спустя сотни лет после охоты за ведьмами идеи христианства уступили место не менее благородным заботам о светлом будущем людей. И место ведьм заняли «враги народа», и было уничтожено такое количество жертв, которое никогда и не снилось инквизиторам. А войны, охватывающие целые континенты или полыхающие и поныне в отдельных местах земного шара, унося не десятки, и даже не сотни тысяч людей, а десятки и сотни миллионов!

Нет! Видно, нашему Светочу Разума еще далеко до вершины небосвода, откуда он, подобно полуденному солнцу в зените, не будет отбрасывать теней…

И не прозвучат тогда в адрес людей ни афоризм Рабиндраната Тагора, ни стихи, приписанные в свое время мною Сирано де Бержераку:

Умом не поверить,

А сердцем вовек,

Что хуже нет зверя,

Чем зверь-человек.

Прав был Альсино, говоря, что чужие параллельные миры могут послужить нам своеобразным увеличительным стеклом, сквозь которое мы увидим самих себя…

И хочется, чтобы не только Оля со спутниками перенеслась в неомир, но похожим на него стал бы и наш собственный.

Часть вторая СМЕЩЕНИЕ ВРЕМЕН

Я знаю край, Любовь и Разум где

Сменили Злобу, Ненависть и Страх,

Труд мысли там и тишина везде,

Покой и радость у людей в сердцах.

Кампанелла

Глава 1 ПТЕРОДАКТИЛЬ

Из всех потерь самая тяжелая — утрата надежды.

Теофрит

На этот раз и здесь никто не встречал Альсино.

Он внезапно появился утром в проеме люка, светясь, но не ореолом, как при взлете, а приветливой улыбкой.

Застучали о стол брошенные ложки.

Все вскочили, а Оля, раздававшая утреннюю похлебку, вылила часть ее мимо миски Кочеткова.

— Альсино! Наконец-то! — воскликнула девушка, бросаясь к нему. — Мы вас заждались, не знали, что и думать. И я-то хороша! Даже не встретила вас!

— Я не мог сообщить о себе, поверьте. Телепатической связи между параллельными мирами не существует. Даже с вами, Оля, — с мягкой улыбкой добавил он. — Или, может быть, вообще мои способности притупились…

— Приветствуем вас! Каковы результаты вашей глубинной разведки? — тут же приступил к расспросам Кочетков.

— Надеюсь, вы не вылетели на этот раз в трубу? — осведомился дядя Джо. — Хотя один джентльмен уверял, что в жизни события непременно повторяются, правда, с некоторыми изменениями.

— Может быть, он был прав. Мне пришлось опять воспользоваться трубой, вернее, трубчатой опорой, чтобы попасть в подводный понтон и подготовить там шлюзовое устройство.

— Извините, правильно ли я вас понял? — спросил Иецуке. — Мы этим путем все-таки проникнем в ваш мир?

— Это так, но лишь в известной мере, — ответил Альсино. — Я подогнал волновую станцию на самоходных понтонах к тому месту, где мы должны оказаться под водой. Это место отмечено буем. Через понтоны можно будет подняться на платформу, но… К сожалению, это нам не поможет…

— Почему? Почему? — посыпались вопросы.

Альсино сел за стол и пояснил:

— Волновая электростанция — всего лишь огромный специализированный робот, полностью самоуправляемый. На ней нет ни людей, ни плавсредств для сообщения с сушей. Поэтому нам не на чем будет переправиться к людям.

— Но как же так? — изумился японец. — Неужели там нет радиосвязи, чтобы дать о себе знать?

— Станция связана с материком лишь энергетическим лучом, направленным сначала на искусственный спутник в космосе и отраженным оттуда на сушу. У нас в иномире не допускается ничего лишнего. Потому нет и радиосвязи, пользоваться которой просто некому.

— И станция блуждает по океанам, словно слепой щенок? Я правильно понял? — спросил дядя Джо.

— Пользуясь метеоинформацией, можно сделать вывод, что она отнюдь не вслепую направляет самоходные понтоны в наиболее опасные места океана и устанавливает там свой постоянный режим работы. Словом, работают они подобно таким нашим органам, как сердце, печень, желудок, не требующим центрального управления.

— Прекрасно для общественного устройства! — заметил дядя Джо.

— Но не для нашего маленького сообщества, — сухо заключил Кочетков.

— Не повелевает ли нам сам Господь Бог остаться здесь и отвращать примитивных людей от зла?

— Будь я Папой Римским, сэр Чарльз, я бы произвел вас в кардиналы.

— Я не католик, дядя Джо.

— А это бы звучало — кардинал Неандертальский! Правда-правда, как говорит наша Оля. Но я, увы, даже в послушники не гожусь, Чарльз.

— Прошу простить, но послушниками, пожалуй, придется стать всем оставшимся здесь. Энергетический поток для связи не использовать, соблюдая законы физики.

— Этого не может быть, Альсино! Я так верю в вас! Станем робинзонами на затерянной в океане платформе! Наведается же, в конце концов, туда кто-нибудь?

— И застанет на голой железке, где ничто не растет, погибших от истощения ее горе-обитателей, не узнав среди них даже бывшего толстяка, который не привык обходиться без обеда, — уныло сострил дядя Джо и, встрепенувшись, добавил: — Но если нельзя выйти в дверь, надо вылезать в окно.

— Такое окно есть, — неожиданно сказал Альсино.

Все повернулись к нему.

— Я это знала! Правда-правда! Ведь вы все можете!

Альсино поднял голову и посмотрел на Олю:

— Я мог бы сам отправиться за помощью, перейдя в другое измерение, как это делают найны, но не имею права вас оставить среди дикарей. Меня они боятся, а вы для них добыча.

Толстяк передернул плечами:

— Наверняка они начнут с меня.

— Входя сюда, я уже заметил их следы. Дикари не заставят себя ждать.

— Так где же окно? — не терпелось американцу.

— Нам неизвестны ландшафты параллельных миров. Но о них осведомлены найны, переходя туда в наиболее удобных местах. Мне уже приходилось направлять в наш мир одного из них залечивать раны.

— Мохнатика! — радостно догадалась Оля.

— Не сомневаюсь, что ему удалось добраться до дома моей матери, и она позаботилась о нем.

— Так ведь он там, а не здесь, — печально сказала Оля.

— Можно убедить какого-нибудь найна показать дорогу. Поэтому я отправлюсь к ним в стойбище.

— Вам надо сначала как следует отдохнуть, Альсино. Я тоже пойду с вами. Меня они знают в лицо и не откажут в помощи. Они добрые. Зачатки их разума не отбрасывают злых теней. Не правда ли? — Оля с надеждой посмотрела в лицо Альсино.

Он отрицательно покачал головой:

— Кочетков не позволит. Кроме того, я буду передвигаться по воздуху, и на такое расстояние я не смогу захватить вас с собой.

— Я здесь умру, думая о вас.

— Так надо, Оля. Вас поддержат все члены нашей экспедиции. Не сомневаюсь, что за нами сюда пришлют НЛО.

Оля захлопала в ладоши. Это было так неожиданно, что все, ощутив перелом в настроении, улыбнулись.

— Вам надо поспать, Альсино. Может быть, подкрепитесь тем, что я приготовила? Я не все пролила!

— Я зарядился солнечной энергией еще на платформе перед проникновением сюда. Так что спасибо!

Оля уложила Альсино и заботливо прикрыла пледом, как малого ребенка, нежно глядя на него.

Альсино уснул крепким сном. Но сон продлился недолго.

Проснувшись, он встретился глазами с Олей, которая не отходила от него.

— Вы сразу отправитесь? — спросила она.

Альсино кивнул.

— Дождитесь хотя бы, пока жара спадет.

— Надо вернуться засветло.

Остальные участники экспедиции молча стояли поодаль.

— Я уже знаю ваши обычаи, — сказал Альсино. — Предлагаю присесть на дорожку.

— Один джентльмен утверждал, что суеверия хуже религии. Религия основана на моральных принципах, суеверия — на невежестве.

— Могу согласиться с вашим джентльменом. Но я имею в виду народные обычаи, основанные на вековой мудрости. Посидеть перед дорогой — это подумать последний раз отъезжающим, что их ждет в пути, другим же — каково будет остаться.

— Вот мы все и подумаем друг о друге, — сказала Оля.

— И это верно, — согласился Альсино.

Все сели, храня молчание.

Первым поднялся Кочетков.

— Альсино, я прикрою вас с земли.

— Вам, Юра, не поспеть за мной. К тому же я подвергнусь здесь меньшей опасности, чем возвращаясь сюда из сушильной печи кирпичного завода.

— Тогда наденьте бронежилет. Дикари могут стрелять влет, — настаивал Кочетков.

Вслед за Альсино все вышли из аппарата.

С выжженной степи пахнуло жаром, как из печи, с привкусом горьковатого запаха дыма.

Альсино отошел на некоторое расстояние, и, как обычно, вокруг него возник сияющий ореол. Он поднялся над землей и стал быстро удаляться по направлению к лесу зеленых великанов.

Оля заметила, что Кочетков вынес с собой вместо автомата винтовку с оптическим прицелом.

Он вскинул ее, как будто целясь в улетающую фигуру.

— Что ты делаешь! — вне себя воскликнула ошеломленная Оля. — Юра!…

— Наблюдаю за полетом. К сожалению, у нас нет другой оптики.

— Ты меня испугал!

Не только Кочетков в свой своеобразно использованный оптический прицел, но и все остальные простым глазом увидели, что в небе над летящим Альсино появилась, лениво взмахивая крыльями, гигантская птица.

— Юра, Юра! Смотри! — в ужасе закричала Оля.

Один только Кочетков видел в увеличении зубастый оскал летящего следом за птицей ящера: тот высматривал в степи движущуюся добычу. И то, что птица летела невысоко над землей, не меняло его намерений. Птеродактиль стал камнем падать, чтобы с лету сбить ее.

Кочетков действовал быстро и уверенно. Летящее чудовище попало на скрещенные нити прицела, и Кочетков спустил курок.

Нужно было обладать его меткостью, отмеченной не одной медалью на соревнованиях стрелков, чтобы не промахнуться.

Но даже точный выстрел, достигший цели, не мог изменить направления падения ящера. Настигнутый парализующей пулей, он камнем ударился в спину Альсино. И только бронежилет спас его от острых когтей. Непомерная тяжесть навалилась на него, человек и ящер вместе упали на землю, как с крыши высокого дома.

— Ты предвидел это? Предвидел? — крикнула Оля.

Кочетков кивнул и, оставив винтовку, бегом ринулся к Альсино.

Оля летела следом, от ее легкой быстрой ходьбы вздымался пепел.

Лорд на своих длинных ногах тоже не отставал, чего нельзя было сказать о старательно семенившем позади Иецуке и задыхающемся дяде Джо.

Один за другим подбежали они к беспомощно лежавшему на земле Альсино, придавленному темной тушей птеродактиля.

— Это надо же! — с горечью воскликнул Кочетков. — Ведь почти на том же самом месте, а может, и та же самая зверюга!

Прежде всего постарались стащить с Альсино придавившего его ящера.

Пока мужчины разглядывали перепончатые крылья и зубастую пасть чудовища, Оля вытирала платком мокрое лицо Альсино. Он старался улыбаться. Подошел дядя Джо:

— Ничего, ничего! Четыре джентльмена донесут вас, как египетскую царицу, до нашего дворца… Все будет о'кей!

— Я вам помогу. Сейчас будет совсем легко, — пообещал Альсино, когда его поднимали. Он сделал попытку вызвать у себя обнуление масс и потерю веса. И, к своему ужасу, понял, что это ему не удается.

Удар для него был страшнее самого падения… Оля первая заметила беспомощно свисающие руки.

— Он умер! Умер! — в отчаянии воскликнула она.

— Нет! — возразил лорд, ощутив дыхание потерявшего сознание иноземлянина. — Это чудо! Господь спас его!

В полном унынии, загребая ногами пепел, понесли четверо мужчин ставшего им таким родным Альсино. И тут дядя Джо решил поднять у всех дух:

— И никакое это не чудо, сэр Чарльз! Один джентльмен уверял, что если в третий раз останешься жив после падения с крыши небоскреба и пойдешь в закусочную выпить пивка, то это не просто случайность или совпадение, а… привычка. Вот и для нашего Альсино стало привычкой падать — вылетев в трубу, нырнув на дно океана, а теперь вот — в обнимку с ящером. И все без помощи Небес.

— Вы неисправимы, дядя Джо, — сказал лорд Стенли. — Но чудо произойдет с вами, когда вы станете здесь миссионером среди дикарей.

— Если они меня не съедят, — отозвался дядя Джо.

Оля шла рядом и, поймав свисающую руку Альсино, пыталась прощупать его пульс. Альсино был жив. Но, придя в себя уже на постели, приготовленной Олей, и снова попытавшись вызвать у себя эффект обнуления масс, прошептал склонившейся к нему девушке:

— Вот теперь я совсем такой же, как вы все… И не смогу больше интересовать вас.

— Как вы можете так говорить! Я все поняла. Пусть вы стали как мы, но для меня еще дороже!…

— Лучше бы я поломал себе руки и ноги!… Кости в конце концов срослись бы…

И Альсино снова забылся тяжелым сном. Оля тихо передала остальным смысл его слов.

— Насколько я могу судить по законам физики, — сказал Иецуке, — надежд у нас выбраться отсюда не осталось. Однако в любом деле, в любой ситуации нужна настойчивая последовательность. Надо проанализировать все возможные варианты.

— Одна старая леди говорила мне, что Надежда умирает последней, имея в виду себя, носившую такое имя.

— Ну, если мы еще шутим, значит, существуем! — воскликнул Кочетков. — А по Декарту: раз существуем — будем мыслить!…

Глава 2 КОРАН

Принимая решение, спроси женщину и поступи наоборот.

По Корану

Оля ухаживала за больным Альсино.

Ему было очень скверно. Он собирал всю свою волю, воспитанную в добровольном заключении в каменной пещере, чтобы достойно держаться, превозмогая боль в спине, но замечал, какое уныние охватило его коллег, не видящих, впрочем, как и он сам, выхода из создавшегося тупика.

Конечно, если какой-нибудь найн не подойдет сюда…

Но на это мало надежды. Судя по следам человеческих ног на пепле в степи, дикари уже наведывались сюда. Это отпугнет осторожных и боязливых найнов. Да и в своих пещерах они вряд ли останутся после набега приморских неандертальцев. Скорее всего, ушли в другие леса, и найти их теперь вряд ли возможно.

Плохим признаком общего состояния было то, что толстый дядя Джо совсем перестал шутить, лорд постоянно молился, Кочетков угрюмо молчал, а японец пребывал в некоем отрешении, словно ломал голову над труднейшей задачей.

Только одна Оля хлопотала по хозяйству, старалась сделать все для Альсино, которому пока не удавалось подняться.

Иецуке и в самом деле решал задачу.

В его сознание глубоко запали слова Кочеткова: «Раз существуем — будем мыслить!» Он повторил слова Декарта: «Мыслю — эрго существую». Надо мыслить, мыслить! Какой он ученый, если не сможет, исходя из определенных технических условий, найти способ сигнализации?

Углубленный в свои мысли, он вышел из «Альсины».

Серебристый корпус корабля в холодном свете ледяной луны казался осколком, чудом попавшим на землю. Таким же лунно-серебристым выглядел и комбинезон на маленьком физике.

Раньше он никогда не задумывался, в кого переселится после смерти его душа. Но теперь эта мысль не давала ему покоя. Если они до конца дней останутся здесь, то не значит ли это, что в своем новом существовании он окажется неандертальцем и будет вместе с шаманом плясать у костра или станет огромным мохнатым найном, которого знал лишь по описаниям?…

С этими мыслями японец медленно прохаживался около «нелетающей тарелки», которая связывала его с недоступным теперь родным миром и сказочно прекрасной Страной восходящего солнца.

Внезапно он почувствовал сильный удар в спину, и, едва устояв на ногах, обернулся, и увидел в лунном свете светловолосого бородатого демона.

Тот держал в руке сломанное от удара о бронежилет копье.

Дальнейшее явилось неожиданностью как для неандертальца, так и для маленького ученого из чужого мира.

Еще студентом в соревнованиях по борьбе без оружия, Иецуке занимал призовые места в своем отнюдь не тяжелом весе и владел приемами, выводящими из строя любого противника. И теперь грузный светловолосый бородач испытал силу рук японца — от неожиданного удара по горлу навзничь повалился на землю.

Иецуке, мгновенно оседлав соперника, так сдавил ему горло, что перекрыл ему доступ воздуха, и бедняга дикарь, захрипев, едва не задохнулся.

Но разве нельзя так же перекрыть энергопоток, собранный в луч и посылаемый волновой станцией в космос? Ведь такая неполадка тотчас будет замечена, и аварийная бригада вылетит на волновую станцию.

К этому простому и неожиданному решению пришел маленький физик, сидя верхом на поверженном дикаре. Дав тому вздохнуть, он перевернул противника на бок и заломил руку за спину. Потом заставил того встать и оказался едва до плеча великану.

Иецуке не хотел причинять ему никакого вреда. Надо было скорее идти к своим и рассказать о пришедшей в голову идее. Как иногда 'меняют необычайные обстоятельства ход мышления, позволяя найти выход из безвыходного положения!…

Но пленника нельзя отпускать, его надо отвести в «Альсину». Появление японца, ведущего захваченного дикаря, ошеломило всех. В отличие от приморских неандертальцев, он был светловолос и бородат, но так же размалеван, правда, не оранжевой, а красной краской.

— Это не главное, с чем я вернулся! — сказал Иецуке. — Прошу простить, но у меня есть более важное сообщение, чем этот бедняга, не имевший представления о борьбе без оружия.

— На всякий случай надо связать ему руки, по крайней мере для того, чтобы освободить ваши, славный наш боец Иецуке, — посоветовал дядя Джо.

— Подведите его поближе ко мне. Мы с ним обменяемся мыслями, и я узнаю об их замыслах, — попросил Альсино.

Неандерталец вел себя мирно. Дал себе связать руки и покорно подошел к Альсино.

— Они намереваются захватить «лунных людей», как они нас называют, — сказал Альсино. — А он послан вперед и считает себя теперь нашим рабом. Просит не есть его сразу. Хочет нам верно служить, как делают все, попавшие в плен.

— Какой ужас! — воскликнула Оля. — Внушите ему, что мы не звери и не пожираем людей! Посмотрите, он похож на того бородача раба, который тащил волокушу приморцев.

— Ему трудно это усвоить, но я попробую внушить ему.

Видимо, попытка Альсино увенчалась успехом, потому что дикарь удовлетворенно улыбнулся, что-то произнеся на непонятном языке.

— Он считает себя убитым и теперь, после смерти, принадлежит нам, — перевел Альсино.

— И у него нет желания убежать? — спросил Кочетков.

— Его одно беспокоит: как бы мы не увезли его к себе на Луну. А ему хотелось бы остаться на Земле.

— Будем милосердны. Сам Господь послал его нам, — сказал лорд.

— Сейчас приготовлю ему поесть. Как мы его назовем? Я предлагаю Лунником. Ведь сегодня полнолуние.

— Не готовьте ему отдельно. Сядем за обеденный стол вместе с ним, — предложил Кочетков.

Дикарь был крайне удивлен, когда ему развязали руки и усадили вместе со всеми за стол, предлагая общую еду.

Он стал что-то говорить короткими отрывистыми словами.

— Он говорит, что «лунные люди» странные и, если они будут возвращаться к себе на Луну, он готов сопровождать их, как раб.

— Вот в этом-то вся и загвоздка! — сказал дядя Джо. — Мы сами бы не прочь в «лунный» рай, да долги не пускают.

— Мне кажется, что наш отважный Иецуке хотел сообщить нам что-то именно по этому поводу, — заметил лорд.

— Сэр Чарльз совершенно прав. У меня есть план, как нам перейти в неомир и добраться до суши.

— Вы серьезно? — спросил Кочетков.

— Вполне серьезно, — ответил маленький физик. — Надеюсь на ваше понимание и рассчитываю, что Альсино подтвердит техническую осуществимость моего плана.

— Вы не боитесь, что дикарь подслушает нас и сорвет ваш план? — с серьезной миной осведомился дядя Джо.

Лорд Стенли расхохотался. Это было так несвойственно для него, что послужило переломом в настроении всех окружающих.

— Он обещает выучить «лунный» язык, — сказал Альсино.

— Однако выслушаем Иецуке. Я думаю, он недаром так долго вынашивал свою идею, — предложил Кочетков.

— Решение пришло внезапно, — признался Иецуке. — Прошу простить меня, но, когда бедняга захрипел, я понял — если можно перехватить горло, можно перекрыть и энергетический луч, и на место неполадки должна вылететь, как я представляю, аварийная бригада.

— Если я не ошибаюсь, — сказал лорд Стенли, — нам предлагают совершить диверсию в выгодных для нас целях?

— Едва ли мы рискнем называться джентльменами, если пойдем на это, — присоединился к возмущению лорда дядя Джо.

— Я не имел в виду диверсию, — оправдывался японец. — Я только обратил ваше внимание на такую возможность.

— Возможность существует, мы можем признать это, — сказал Кочетков, — но…

Оля договорила за него:

— Но мы не вправе пойти на такое, стучась к ним в дверь. Правда-правда! Наш мир и так выглядит в их глазах хуже неандертальского!

Все вопросительно смотрели на Альсино.

— Я должен предупредить, что аварийная бригада может не включать в себя людей, а состоять лишь из биороботов, узко запрограммированных, которые обязаны устранить причину неполадок. А поскольку, тупые и бездушные, увидят эту причину в нас, то, согласно своей программе, должны без раздумий устранить нас.

— Такое программирование не кажется мне вполне гуманным, — заметил лорд Стенли.

— Один джентльмен спросил другого, что такое «гуманность». Тот ответил: «Делать добро другому не во вред себе». «Значит, причинив вред, не жди добра», — сделал вывод первый джентльмен.

— Может быть, это и забавно и даже мудро, но, как мне кажется, не вполне по-христиански.

— А кто сказал, что программисты биороботов исповедуют христианскую мораль? Разве взломать дверь, чтобы войти в гости к хозяевам, это по-христиански? — горячился дядя Джо.

Японец сидел, понуро свесив голову: похоже, переживал критику своего замысла отнюдь не с технической или научной стороны.

— Не огорчайтесь, дорогой наш Иецуке, — утешал его дядя Джо. — Вы пополнили нашу компанию славным парнем, а что касается вашего плана, то во всем виноват Коран. По нему следует поступать наоборот, выслушав совет женщины.

— Я не женщина, — обиделся японец. — И не думаю, что мой план можно было бы выполнить наоборот.

— Я тоже так думаю, — согласился сэр Чарльз. — А что касается Лунника, как назвала его наша выдумщица, то мне представляется актом милосердия отпустить его на волю.

— Я протестую! — вскинулся японец. — Этого нельзя делать!

— Конечно, истинные джентльмены не любят, когда на них нападают с копьями со спины, — шутливо заметил дядя Джо. — И долго помнят об этом.

— Я не потому протестую, — продолжал японец, — что он напал на меня и я пленил его. А потому, что если, отвергая мой план, мы остаемся здесь надолго, если не навсегда, и нам предстоит миссионерская деятельность, то иметь рядом с собой местного человека, которого мы можем воспитать, пока он находится у нас, будет благоразумно.

— Я подарю ему свой свисток, — сказала Оля. — Мы дадим ему пустые консервные банки, которые они, я-то это видела, принимают за бесценные украшения. И, честное слово, его можно уже теперь послать парламентарием к своему народу с предложением мира и дружбы. Правда-правда!

Лунник, наклонив свою светловолосую голову, прислушивался, словно понимал, что речь идет о нем.

— А что думаете вы, Альсино? — спросил Кочетков.

— Всякое проявление доброты восхищает меня, — отозвался тот, — но я читаю мысли нашего гостя, назовем его так. Он думает о недавней победе светловолосых над черноволосыми приморскими жителями. Они убили царька в белой шкуре, и шкура перешла к их царьку. А толстого шамана съели во время победного костра. У них теперь много рабов и рабынь. Он беспокоится, как бы мы его не отпустили. Свои жестоко обойдутся с ним.

— Но почему? Почему? — удивилась Оля.

— Потерявший копье в бою — не воин, — вот что о нем подумают.

— Мне кажется, мы могли бы сделать ему новое копье, — предложил лорд Стенли.

— А я все-таки посмотрю, понравится ли ему свисток, — сказала Оля и пронзительно свистнула.

Неандерталец сначала перепугался от незнакомого звука. Но, когда Оля протянула ему свой подарок и тут же научила, как надо в него дуть, он пришел в восторг.

— Мне кажется, он начнет сейчас плясать, как мой Мохнатик, — засмеялась Оля.

И все-таки решено было отпустить пленного, не держать с целью продолжительного перевоспитания.

Альсино внушил ему, что он должен был передать от имени «лунных людей» своему племени. И в следующий вечер после полнолуния, скорее удивленный, чем обрадованный, русобородый посланец с разрисованным красными полосами атлетическим телом зашагал по степи. Новое копье по образцу обломков старого смастерил ему Кочетков.

Оля смотрела вслед уходящему и о чем-то думала.

— Юра, ты знаешь, эта степь кажется мне океаном, через который нам надо перебраться… И Лунник не идет по нему, а плывет.

— На чем? — спросил Кочетков.

— На плоту.

— На плоту?

— Ну да! Помните норвежского путешественника и ученого Тура Хейердала, который на плоту «Кон-Тики» пересек Тихий океан? Он доказал, что таким путем в далекой древности обитатели Южной Америки могли перебраться на Полинезийские острова.

— Полинезийские острова? — переспросил стоявший рядом Иецуке. — Некоторые ученые полагают, что японцы заселили наши острова, приплыв из Полинезии, но, надо думать, не на плотах.

— А мы сможем на таком же плоту, как «Кон-Тики».

— Сэр Чарльз не напрасно называет тебя неистощимой выдумщицей, — улыбнулся Кочетков.

— Нет! Правда-правда! Я совсем не шучу.

Подошли неразлучные англичанин и американец, наблюдая за уже скрывающейся вдали фигуркой парламентария иного мира.

— Интересно, как понравятся первым «гомо сапиенсам» Олин свисток и консервные банки? — спросил дядя Джо.

— Оля считает, что не он несет свисток и банки, а плот несет его.

— Какой плот? — удивился дядя Джо.

— На котором мы могли бы переправиться с платформы волновой станции на сушу.

— Вы шутите? Откуда там возьмется плот?

— Мы сделаем его здесь. Разборным. Вы ведь сумеете его спроектировать, дядя Джо?

— И вы хотите, барышня, вместо того чтобы по моему совету пресекать энерголуч, самим пересечь океан на плоту? — спросил Иецуке.

— Вот именно!

— Одну леди спросили, что она считает пределом забывчивости? Она ответила: «Не взять с собой зонтик перед дождем». Она ошибалась. Оказывается, можно забыть, что в море шторм и по выбору волновой станции самый сильный. А я, несмотря на толщину, не умею плавать.

— Как англичанин, я должен был бы напомнить вам всем, сколько судов было разбито штормовыми волнами и пошло ко дну.

— Позвольте, — возразил теперь японец, беря реванш за недавнее поражение. — Но корабли имеют плавучесть из-за вытесненной их корпусом воды. Плот плавуч сам по себе. Кроме того, мы могли бы привязать себя к мачте.

— Правильно! — подхватила Оля. — К мачте! Мы воспользуемся попутным ветром. И никакая волна не утопит наш плот, если его сделать из «гигантских былинок». А как — это уж вы придумаете.

— Мне кажется целесообразным на сей счет посоветоваться с Альсино, — заметил лорд.

— А мне хотелось бы напомнить еще раз об одном известном изречении из Корана, — хитро улыбнулся дядя Джо. — По поводу женских советов.

— Лучше из Библии, — посоветовал лорд Стенли. — Построил же Ной свой ковчег.

— Так то ж корабль! И немалого водоизмещения.

— Видимо, тихоокеанские плоты будущих полинезийцев, отправлявшихся из Южной Америки, были построены раньше, — предположил японец.

— Это единственный шанс, нанося возможный ущерб только себе, добраться до суши неомира. Увидеть там мать Альсино и других людей мира Мудрости! Правда- правда!

— Прошу простить меня, это весьма прекрасно для мечты, — сказал Иецуке. — Но сколько времени вы смогли бы прожить без питьевой воды?

— Ах, Иецуке, я понимаю вас. Но вспомните о замечательном французе, установившем несколько мировых рекордов пребывания в открытом океане в одиночку, на утлой лодочке. Этот отважный человек хотел вселить мужество в тех несчастных, которые окажутся после кораблекрушения в открытом море безо всего. И он доказал, что выжить можно. Прочитав о нем, я решила стать географом! Он показал, как обходиться в океане без пресной воды, обходясь морской.

— Ну, извините, — вмешался дядя Джо. — Без виски или содовой я бы обошелся и, как видите, обхожусь, но без пресной воды… Я же высохну, стану походить на моего друга Чарли!

— Вы можете, как и тот француз, обсасывать пойманных им живых рыб. Оказывается, у них под чешуей — очищенная пресная вода.

— Мне кажется, что даже я, никогда не страдавший, как и подобает представителю морской нации, морской болезнью, при таком способе утоления жажды перегибался бы за борт… — сказал сэр Чарльз.

— У меня иное предложение, — вмешался Кочетков. — «Гигантские былинки», из которых мы собираемся строить плот, — полые трубки. Их можно использовать вместо бочек для питьевой воды, захватив ее отсюда из Олиного ручейка.

— Из Мохнаткиного ручья. Правда-правда! — поправила Оля.

Глава 3 ПЛОТ В СТЕПИ

Травы, как море, колышатся,

Парус как будто вдали…

Весна Закатова

Голубоватый простор раскинулся насколько хватало глаз и к горизонту становился синим, как небо над ним. Он жил и дышал размеренно, величественно.

Волны, редкие, огромные, словно бегущие пологие холмы, морской мертвой зыбью катились вдаль.

Ветер дул Оле в спину, толкая ее к этому удивительному океану, и ей хотелось плыть по нему, пахучему от дурманящего запаха бесчисленных цветов, вроде родных, но непомерно больших незабудок.

Дядя Джо, стоявший рядом, произнес:

— Не знаю, что сказал бы мой джентльмен, глядя на эту степь…

— А вот моя поэтесса, — отозвалась Оля, — сказала так:

Травы, как море, колышатся,

Парус как будто вдали…

Голос в их шорохе слышится,

Парус найти тот велит…

Дядя Джо прекрасно понимал русский язык и всегда чувствовал поэзию. Однако при этом оставался самим собой.

— Найти? Искать? — переспросил он и сам себя прервал: — Один джентльмен занимался музыкой, писал «Севильского цирюльника».

— Россини, — подсказала Оля.

— Да, да, кажется, он. Говорят, походил на меня в том, что любил сочинять, лежа в кровати. И однажды уронил на нее листок партитуры. Ему было лень вставать, искать его, и он стал сочинять потерянную арию Тореадора заново… Так и вам, мисс Оля, нет нужды искать парус в этой иномирной степи. Мы сами его водрузим вот на этом плоту. Смотрите! Предусмотрена мачта. Вы сошьете полотнище, скажем, из ненужных в плавании пледов, и мы поднимем его на мачту. И стихи ваши станут достоверными! — Он развернул рулон бумаги.

Оля засмеялась:

— Вы закончили чертеж?

— Это самый дорогой чертеж из всех, какие приходилось создавать за всю мою инженерную жизнь.

— Почему?

— Я чуть не остался из-за него без лучшего друга.

— Сэра Чарльза?

— Ну конечно, без моего Чарли! Слава Богу, его удалось уломать. Мы чуть с ним насмерть не поссорились. А один джентльмен говорил, что лучше потерять миллион долларов, чем друга. Но он не знал Чарли, не то увеличил бы сумму во много раз.

Оля улыбнулась.

Она знала о конфликте между друзьями по поводу того, каким должен быть плот, где его собирать и как на него всем перебраться.

Лорд Стенли, гордящийся предками, знаменитыми мореходами (дядя Джо добавлял «и пиратами»), считал, что плот надо делать таким, чтобы в сложенном виде он помещался в «Альсине», а когда она затонет в океане неомира, вытолкнуть плот в свернутом виде через люк и дать ему всплыть. Самим же в аквалангах отправиться следом и уже на поверхности моря развернуть плот, водрузить мачту, натянуть парус, и, не страшась штормов, не тратя времени на посещение волновой станции, плыть на непотопляемом плоту к берегу.

Дядя Джо страшно возмущался. И не только тем, что его друг забыл, что он, «несмотря на свою толщину», не умел плавать, но и тем, что, торопясь за помощью, оставит в стороне волновую станцию, хотя именно ради того, чтобы познакомиться с новой для их мира энергетикой, они отправились в параллельный мир.

Японец готов был поддержать англичанина; Кочетков считал, что ученые сами найдут общий язык. Оля просто пасовала, а Альсино был в таком тяжелом состоянии, что его не рисковали беспокоить.

Решение было найдено, когда Оля напомнила о необходимости запастись питьевой водой на время плавания в океане. Дядя Джо сразу увидел преимущество древовидных травинок. Их стебли, полые внутри, были естественными трубками. Если наполнить их водой, они станут подобием «бочек», способных плавать в море, и плот потянет их за собой.

Японский физик внес решающее дополнение:

— Зачем излишние детали? Как известно, пресная вода легче соленой, и уж если иметь такие «бочки» с питьевым запасом, то лучше просто плыть на них.

Так «бочки» с пресной водой из балласта превратились в несущую основу плота. Решено было собирать его на платформе волновой станции из коротеньких деталей, наполненных водой, длинные же стебли, из которых, по предложению лорда Стенли, собирались делать плот, были бы слишком громоздкими, их не доставить на платформу через шлюзы и трубчатую опору, к тому же, наполненные водой, они слишком тяжелы, и сэр Чарльз первый отказался от собственного плана.

Ливень, потушив степной огонь, как бы провел границу между пожарищем и густыми зарослями трав как раз по «Альсине». Поэтому идти далеко на заготовки не пришлось. Мужчины углубились в заросли, сваливая высокие стебли и превращая их в нужные по длине части будущего плота. Оля без устали курсировала между «лесозаготовками» и своим ручейком с канистрой в руках, наполняя приготовленные «бочки», и напевала: «По улице мостовой шла девица за водой».

Кочетков, трудясь вместе со всеми, не снимал с шеи ремня автомата на случай нападения дикарей.

Чтобы упростить сооружение плота на платформе, решено было предварительно собрать его здесь, на просеке, потом разобрать для доставки в неомир на платформу волновой станции через подводный понтон и трубчатую опору.

— Как и подобает утопающим, поплывем на соломинках, — бодро заключил дядя Джо.

Конечно, Оля уже придумала плоту имя — «Кон-Тики», в память о плавании Тура Хейердала и легендарном древнем инке.

Альсино не выходил, поскольку сломал себе ногу. Если Оля была при нем заботливой сиделкой, то врачом вызвался быть Иецуке.

Ему самому привелось как-то сломать ногу при лыжном спуске, когда он проходил стажировку после окончания Токийского университета в Международном институте физических исследований в Дубне. Ему не стали накладывать гипс, а самолетом отправили в Курган, к «курганскому волшебнику», удивительному хирургу профессору Гаврииле Абрамовичу Илизарову. Его методы поражали в ту пору мир. Вместо лубков или гипса, он ставил изобретенный им простейший аппарат, состоявший из двух колец и соединительных винтов. Кольца закреплялись в костях по обе стороны перелома. Устройство было настолько прочным, что позволяло пациенту, как того требовал Илизаров, на второй же день подниматься с постели и ходить, как будто перелома и не произошло. И кости срастались со сказочной быстротой. Спутник знаменитого Тура Хейердала, тоже повредивший себе ногу при лыжном спуске, доставленный к Илизарову из Италии, покидая его клинику, назвал профессора «волшебником».

Аппарата Илизарова на «летающей тарелке», конечно, не было, но японец хорошо запомнил его конструкцию и взялся своими руками сделать точно такой же из подручного материала. Он проработал без сна целые сутки. Потом Иецуке превратился в хирурга. Сам он никогда операций прежде не делал, но не раз с присущей ему любознательностью присутствовал в операционной Илизарова и теперь взялся просверлить кости на сломанной ноге Альсино и поставить свое самодельное устройство вместо лубков — их мастерила Оля. Но из соревнования «целителей» победителем все же вышел японец: Альсино начал передвигаться и на время забыл, что у него сломана нога. Друзья восхищались способностями своего японского друга. Однако Альсино не тревожили и просили его не злоупотреблять исцелением.

Он знал о замысле своих спутников и одобрял его:

— Во мне крепнет уверенность, что я не зря отправлялся со своей Миссией в ваш иномир. Есть у вас люди, способные мыслить и смотреть вперед.

— Может быть, я ошибаюсь, — сказал лорд Стенли, — но мне кажется, люди должны понять, что предупреждения ваши внушены Небесами.

— Людьми движет только выгода. И надо доказать им, что они получат ее, тогда только они станут нашими союзниками, — заверил дядя Джо. — Один джентльмен… — продолжил он без передышки, но тут же запнулся и неожиданно закончил: — Непременно бы согласился с вами, уверяю вас!

Оля сшивала из пледов, которыми укрывались ее сотоварищи, парус.

Сборка плота в степи подходила к концу. Оставалось поставить мачту и поднять парус. И он поднялся. Выше древовидных трав. На вершину мачты Оля водрузила такой же огромный цветок, из которого сделала когда-то себе шляпку, потерянную при похищении Мохна-тиком.

Может быть, кто-нибудь из его собратьев увидит из чащи эту шляпку?

— Гип-гип-ура! — первым крикнул дядя Джо, когда парус взвился прямоугольным крылом.

— Ура! Ура! — подхватили и остальные спутники.

Но не только «лунные люди» нарушили степную тишину. Громкие воинственные крики, словно эхо, отозвались в густых зарослях.

Кочетков вскинул автомат.

Из чащи выбежала толпа черноволосых дикарей с размалеванными оранжевой краской темными телами.

С дикими воплями неслись они через вырубленную строителями плота просеку на, казалось бы, неминуемые жертвы.

Но нападавших встретил град пуль, и они все до одного полегли на землю, сраженные пулями Кочеткова.

— Что это? Они черноволосые! — крикнула Оля. — «Лунники» не напали бы на нас!

— Не ведают, что творят, — ответил сэр Чарли.

— Хорошо, что мы послушали Юру и не сняли бронежилеты, — признался дядя Джо.

— Но стрел почему-то они не пускали, — заметил японец.

— Всем отступить в «Альсину»! — скомандовал Кочетков. — Я останусь снаружи, в охране.

В люке показался Альсино. Он встал со своего ложа, несмотря на заботу, проявляемую о нем.

— Альсино! Альсино! Как Лунник мог предать нас? — обратилась к нему Оля.

— Но его не видно среди нападавших, клянусь бизнесом.

— Это представляется мне странным, — заметил лорд. — Ведь светловолосые бородачи, по словам Лунника, покорили черноволосых.

— Потому на нас, «лунных людей», и выпустили черноволосых, — объяснил дядя Джо. — Не знакома ли вам такая тактика?…

В чаще снова почувствовалось какое-то движение. Оттуда выбежала стройная женщина и бесстрашно стала обходить павших.

Узнав одного из них, она с громким рыданием бросилась на недвижное тело, прикрыв его волной рассыпавшихся смоляных волос.

— Горюют здесь, как везде и всюду в мире, — глубокомысленно заметил дядя Джо.

— В мирах, — поправил его Иецуке.

— Надо ее как-то утешить, — с сочувствием произнесла Оля. — Альсино, ведь вы можете…

— В этом нет нужды, — строго остановил ее Кочетков. — Прошу — пусть никто пока не выходит из люка. Понаблюдаем, что будет дальше.

— При виде человеческого страдания я не могу не вспомнить о Слове Божьем. Я не ошибусь, если сейчас обращусь с ним к несчастным, — заявил сэр Чарльз, на минуту скрываясь в глубине «Альсины».

Он появился снова с крестом и молитвенником в руках. Словно забыв о просьбе Кочеткова, он спустился из люка на землю и направился к рыдающей женщине.

— Чарли! Чарли! — испуганно кричал дядя Джо. — Они убьют вас. Ведь они же в засаде, скрытые в чаще! Вы выбрали самый неудачный способ покинуть своего друга, и мне это очень жаль!

— Он в бронежилете, — коротко бросил Кочетков…

В полной тишине, прерываемой всхлипыванием горюющей женщины, проповедник приближался к поверженным дикарям.

Лорд Стенли обратил к ним слова молитвенника, который он начал читать вслух на ходу.

Едва ли подобное могло дойти до сознания неандертальцев.

Дошло другое.

Едва приблизилась высокая, худая фигура англичанина к рыдающей над трупом женщине, как бездыханное тело проявило признаки жизни, зашевелилось, приподнялось на локте и встретилось глазами с «лунным человеком».

Не обращая внимания на ошеломленную подругу, «мертвец» вскочил на ноги и бросился в чащобу древовидных трав.

А женщина пала ниц и, касаясь лбом земли, стала что-то выкрикивать.

— О чем она? — спросил дядя Джо Альсино. — Вы, вероятно, улавливаете ее мысли?

— О, да! — отозвался Альсино. — Она возглашает хвалу Великому шаману, Живому Божеству, которое услышало ее мольбы и вернуло из небытия любимого.

Но не только ее возлюбленный «воскрес». Зашевелились и остальные поверженные.

— Кончилось действие парализующих средств, — спокойно заметил Кочетков.

— Теперь уже они все кричат о Великом Шамане и Живом Божестве, — сказал Альсино.

Сэр Чарльз нагнулся и коснулся плеча коленопреклоненной женщины. Она тотчас встала, посмотрела ему в лицо и, приняв, очевидно, какое-то решение, повернулась и направилась к чаще.

Она была прекрасна, эта черноволосая дикарка, похожая на ожившее изваяние, — строго очерченная спина, две пленительные ямочки чуть ниже пояса.

— Это же Ева! Моя здешняя Ева! — не удержалась от восторженного крика Оля, готовая побежать следом за своей знакомой из приморского поселения неандертальцев.

Кочетков удержал ее.

Из чащи послышался знакомый пронзительный звук подаренного Олей Луннику свистка.

— Полиция! — глубокомысленно заявил дядя Джо. — Она всегда поспеет на место происшествия, как в наших лучших кинобоевиках. У нас полное алиби. Мы только защищались.

— Сэр Чарли, надо думать, сумеет объясниться с полисменами, — с напускной серьезностью отозвался японец.

— Это сигнал к атаке, Юра! Будьте наготове, — волновалась Оля.

— Теперь очередь за светловолосыми, — спокойно сказал Кочетков.

И он оказался прав.

Свистки, то короткие, то длинные, продолжали доноситься из чащи. Потом оттуда появился высокий и стройный светловолосый бородач, протягивающий обе руки ладонями вверх. Изо рта он не выпускал свисток, издавая непрерывный звук.

— Так это же Лунник! — радостно воскликнула Оля. — Он вовсе не предал нас!

— Однако он не один. Пока ни в чем нельзя быть уверенными, — предостерег Кочетков.

— Как же мы можем оставить Чарли одного с ними?

— С ними? — спросила Оля. — Ах да, конечно! Посмотрите, вышли еще двое! Один мне внушает ужас! Он в знакомой мне белой шкуре!…

— Она досталась ему от свергнутого царька черноволосых; а, наверное, этот — вождь светловолосых.

К лорду Стенли приближались еще два дикаря, размалеванных красной краской. Сэр Чарльз обратился к ним с длинной увещевательной речью. В ответ все трое пали на колени и коснулись лбами земли.

— Слова Добра дошли до их сознания, — сделал вывод Иецуке.

— Они просто признали «лунную силу», — объяснил Кочетков.

— Как бы то ни было, но один джентльмен всегда знал, когда слово за ним! — И дядя Джо исчез в глубине «Альсины».

— Что он задумал? — встревожилась Оля.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Альсино. — У него неплохой замысел.

— Как вы все угадываете! — восхитилась Оля. — Но с каким «словом» собирается обратиться к неандертальцам дядя Джо? Они же не поймут его английского языка, который даже англичанам, как замечал сэр Чарльз, порой не вполне ясен. Не могли бы вы, Альсино, дать понять им, чтобы они подошли ближе к нам, а вы могли стать их «переводчиком»?

— Не тревожьтесь, Оля. Есть и у меня для них подарок, — говорил дядя Джо, спускаясь из люка на землю.

Смешно переваливаясь, он побежал ко все еще коленопреклоненным дикарям, что-то гоня перед собой.

— Колесо! — воскликнула Оля. — Откуда оно здесь взялось?

— Один джентльмен уверил бы вас, барышня, что у каждого автомобиля должно быть запасное колесо, — с улыбкой сказал японец.

— Иецуке! Я так волнуюсь! А если стрела попадет в незащищенное бронежилетом место?

— Прошу простить, но, видимо, есть защита более надежная, чем броня, — ответил японец.

Дядя Джо бежал, катя перед собой диск с осью, настоящее колесо, неизвестное еще примитивным людям.

— Так дети палочкой гоняют перед собой обручи, — заметил Кочетков. — Но эта игрушка предназначена для взрослых.

— Надо думать, у них появятся теперь и тележки, и коляски, и локомотивы, и автомобили… И они начнут губить природу, как и мы в своем мире, — с грустью заключил японец.

— Пока не поймут наконец, что все виды транспорта могут быть электрическими, а вырабатывать энергию, как говорит нам Альсино, только с помощью солнца, — продолжил Кочетков. — Ради этого стоит перенести все, что выпадает на нашу долю.

Дядя Джо докатил свое колесо, и оно, повертевшись еще немного, улеглось рядом с удивленными дикарями. Первым проявил к нему интерес Лунник. Он вскочил и принялся рассматривать «живую вещь», как он, в переводе Альсино, назвал невиданное чудо.

— Они признали нашего бывшего пленника, побывавшего у «лунных людей», своим Верховным шаманом. Прежний шаман, сопровождающий вождя, сейчас передаст ему свои символы власти над духом, — сообщил Альсино.

Спутник вождя на четвереньках подполз к Луннику, рассматривающему колесо, и протянул ему палочки, символ его власти над душами людей.

Лунник дерзко отбросил их в сторону, указал на колесо, поднял его и попробовал толкнуть. А когда оно покатилось, с криком побежал следом мимо испуганного вождя, кланявшегося «живой вещи».

Глава 4 НИТЬ АРИАДНЫ

Чтобы научиться плавать, надо войти в воду

Монгольская пословица

«Лунные люди» прощались со светловолосыми бородачами.

Проводить их, кроме вождя в белой шкуре, явился также и новый Верховный шаман с постоянным символом дружбы «лунных людей» — живой вещью, которую он, священнодействуя, катил перед собой, и «священным» свистком.

Дикари видели, как «лунные люди» прощались с ними, стоя в дверях своей «лунной хижины», и считали, что та взлетит к Луне, хоть и не имела перепончатых крыльев, как у летающей «зубастой смерти».

Но «лунная хижина» не поднялась в воздух. Она уже не могла этого сделать.

Альсино, стоя у пульта, дал последний сверхмощный импульс энергии, еще оставшийся в аккумуляторах, и «лунная хижина» стала растворяться в воздухе…

Она не исчезла, как росинка на лепестке цветка под лучами утреннего солнца, съеживаясь от наслаждения и пропадая в неистовом взлете восторга. Она постепенно становилась прозрачной. Сквозь нее проглядывала выжженная степь и далекое взгорье с начинающимся лесом.

И пейзаж сомкнулся на том месте, где была «лунная хижина». Медленно распрямились пригнутые при ее спуске стебли древовидных трав, обладающие завидной упругостью.

Никто не сумел бы объяснить светловолосым бородачам, куда делась хижина с «лунными людьми». В этот день на небе были сразу и солнце, и луна, что случается не так часто, притом луна чуть ущербная. На ней не хватало как раз того кусочка, который заполнится, когда «хижина пришельцев» доберется до нее… «Лунные люди» ушли домой.

Иное наблюдали через иллюминаторы улетающие на «нелетающей тарелке» люди.

Сначала они видели и Лунника, и вождя, и сопровождающих их бородачей, стоящих на фоне не тронутых пожаром степных зарослей. Потом эта картина стала заслоняться зеленым туманом с мелькающими по нему тенями, наконец совсем исчезла, оставив «Альсину» в полумраке водной глубины.

Потеряв под собой опору, она медленно опускалась на дно, как это и предвидел Альсино.

По команде Кочеткова все надели на себя подводное снаряжение аквалангистов, закрепив за спиной баллоны с кислородом.

— Как это говорится по-русски?… — спросил дядя Джо, освободившись от бронежилета. — Хрен капусты не слаще?

— Редьки, — смеясь, поправила Оля.

— Редька? Это то, что редко?

— Ах, дядя Джо! То и другое растет из земли в огороде.

— Ах, в огороде? Там, где бузина, а в Киеве дядька?

— Вы знаток русского языка, дядя Джо!

— Изучить язык легче, чем научиться плавать, — вздохнул дядя Джо.

Пол под ногами путешественников качнулся и застыл в наклонном положении.

— Если не ошибаюсь, — заметил лорд Стенли, — то мы опустились на дно.

— Сейчас кабина будет заполнена водой. Сжатый воздух останется только в верхней ее части. Будем к нему привыкать, — объяснял всем Кочетков. — Альсино разведает, в каком направлении нам плыть, чтобы добраться до подводного понтона. К этому месту он подогнал волновую станцию.

— Прошу простить, но предвижу, что при заполнении кабины все наши заготовки будущего плота всплывут.

— Мне кажется, Иецуке, нам будет даже удобно брать их с собой плавающими здесь на поверхности нашего кессона, — заметил сэр Чарльз.

— Как все это необычно! И как жутко, но интересно! Правда-правда! Сама бы я никогда не решилась опуститься в воду на такую глубину, а так… — Оля не договорила, заметив, что Альсино берет с собой моток шнура и собирается идти. — Можно мне с вами, Альсино? Ну пожалуйста, милый! Я пока еще ваша сиделка, а вы мой больной и должны меня слушаться. Правда-правда!

Кочетков по знаку Альсино чуть сдвинул люк, и в щель бьющей струей с шипением ворвалась вода.

— Один джентльмен, попадая в лужу, старался подобрать ноги, но не всегда находил опору.

Вода, постепенно прибывая, наполнила кабину до половины и залила пульт. Деревянные трубки с пресной водой плавали на ее поверхности и, сгрудившись, напирали на людей; приходилось отталкивать их руками.

— Видите, они просятся, чтобы мы взяли их с собой! Правда-правда!

— Да уж здесь их не оставим, — заверил Кочетков.

Люк открыли еще больше. Деревяшки плавали уже выше иллюминаторов. Люди всплыли вместе с ними и хватались за скобы на потолке, которыми пользовались при потере веса.

— Друзья, мы с Олей отправимся на поиски ближайшего понтона. Оля поможет мне и будет разворачивать этот шнур, конец его закрепите здесь. Он послужит вам указателем, куда плыть, — говорил между тем Альсино.

— И Оля станет нашей подводной Аристрахой, протянув в морском лабиринте нить, — пошутил дядя Джо.

— Извините, но ее звали Ариадной[9], — поправил Иецуке.

— А я нарочно, для страха так сказал, — нашелся дядя Джо.

Электрический свет в кабине погас. Очевидно, вода залила через открытый теперь полностью люк аккумуляторы и замкнула накоротко клеммы.

Альсино включил свой подводный фонарик, надел кислородную маску, знаком предложив Оле сделать то же самое. После травмы он не надеялся на былые свои способности.

Нырнув, они подплыли к иллюминатору. В луче фонарика появились замшелые, покрытые илом скалы.

— «Они знакомы мне, — внушил Альсино Оле свою мысль, не имея возможности переговариваться с нею под водой. — Я обследовал их при первой разведке. Теперь найдем корабль».

— «Какой корабль?» — изумленно подумала Оля.

— «Затонул здесь во время шторма несчетные тысячелетия назад, когда еще плавали под парусами. Он укажет нам путь к понтону».

Они вместе выплыли сквозь открытый люк в пугающий Олю мрак «чужой глубины»…

Свет фонариков тотчас привлек внимание обитающих на этой глубине рыб. Они изумленно подплывали к незнакомым существам. Особенно любопытных приходилось отводить руками.

Лучи света скрещивались и расходились, ощупывая дно, но несчастного парусника видно не было.

Неужели аппарат опустился на дно не там, где Альсино оставил буй? Или течением его снесло в сторону?

«Нет, нет! Надо искать!» — гнал он от себя сомнения.

«Нить Ариадны» делала замысловатые петли, отмечая путь глубинных исканий Оли и Альсино.

Наконец Олин луч фонарика все-таки нащупал судно.

Как корабль походил на призрак!… Оле даже стало жутко. Находясь на такой океанской глубине, он словно гордо плыл по водной глади, а вовсе не лежал беспомощно на боку, прикрытый илом.

Казалось, он вот-вот поднимет паруса и двинется с места…

Корабль стоял, как на плаву, потому что застрял между двумя скалами, навеки застыв в «плавучем положении». Оле казалось, что видение даже покачивается на волнах.

— «Ну вот, теперь можно подниматься, где-то близко должен быть понтон», — поняла Оля Альсино.

«Как же мог так сохраниться бедный красавец?» — подумала Оля.

— «Здесь осталось уже не дерево, из которого когда-то наши далекие предки соорудили парусник. За сотни и сотни веков ракушки так облепили его, что даже при исчезновении древесины ее окаменелые очертания сохранили былой облик уже не существующего судна», — мысленно объяснил Альсино.

Они поплыли, протягивая перед собой лучики фонарей, как слепые — руки.

Но понтон нигде им не встретился.

Альсино заволновался, как обыкновенный человек. Оле это казалось невозможным — ведь, по ее представлениям, он был «сверхсуществом»!…

«Неужели я, — горько размышлял Альсино, — не сумел так настроить автоматы управления самоходными понтонами, чтобы они всегда держали волновую станцию около оставленного буя, отметившего место опускания на дно бывшей «летающей тарелки»?»

Альсино не передал Оле своей тревоги. Она не сумела на сей раз прочитать мысли любимого человека. Но его состояние, неведомо как, ощутилось ею. Она поняла обуревающие его чувства, обнаружив в самой себе доселе неведомые ей свойства женской натуры.

Она подплыла к Альсино и нежно прикоснулась к его плечу.

И это чудодейственно успокоило его.

Он сумел взять себя в руки и, трезво размышляя, понял, что они ошиблись и искали понтон не на той глубине, где он мог оказаться. Надо всплывать выше.

Эту мысль он и передал Оле.

И она тотчас прониклась его обычной уверенностью и спокойствием.

Как мало, оказывается, иногда нужно, чтобы поддержать друг друга! И вот теперь цель найдена! Наконец-то!

«Вы — чудо!» — передала свое восхищение Оля.

«Чудо?» Если б знала она, как поносил он только что это «чудо», осыпая себя неслышными для Оли упреками! Ведь понтон надо было искать много выше затонувшего корабля!

Понтон, как спящее «подводное чудовище», висел высоко над дном.

Лучи фонариков ощупывали его выпуклые стенки. Ракушки успели облепить их, скрыв металл, сделали шершавыми.

Альсино передал Оле, что они у цели. Осталось только найти люк, ведущий в шлюзовое устройство.

Ракушки почему-то меньше облепили его, и он отчетливо выделялся.

Альсино отыскал рычажок и включил внутренние механизмы открытия люка.

«Нить Ариадны» принялась вытаскивать, чтобы при доставке деталей плота не нужно было так петлять, как пришлось это делать Оле с Альсино при подводных плутаниях.

Когда шнур достаточно натянулся, Альсино закрепил его с внутренней стороны открытого люка, и они отправились в обратный путь.

Он оказался много короче, и вскоре кружочек света вспыхнул на серебристом корпусе «Альсины».

Разведчиков встретили радостно.

Приготовились к переброске деревянных деталей плота. Оля, прозванная дядей Джо «сестрой-хозяйкой», хлопотала о запасах продовольствия.

Перед тем, как надеть маску и погрузиться не только в воду, но и в молчание, дядя Джо успел сказать:

— Если для того, чтобы научиться плавать, надо войти в воду, то я начинаю уроки плавания в положении утопленника. — И все посмеялись над этими словами перед тем, как отправиться в путь.

Так начались челночные рейсы между «Альсиной» и понтоном.

Освоиться в воде дяде Джо помогал сэр Чарльз, неотлучно находясь подле друга. «Утопленник» быстро научился делать необходимые движения и потом вспоминал об этих уроках с гордостью и даже удовольствием.

Общими усилиями все детали плота были доставлены в шлюз. Наружный люк задраили. Теперь предстояло подняться на платформу и ощутить простор неомира.

Альсино включил насосы, чтобы откачать воду из шлюза. На поверхности наполнявшей его воды плавали детали плота. Над ними был еще один люк.

— Извините, если бы вы не объяснили мне, — сказал Иецуке, — я подумал бы, что это лаз в башню обычной подводной лодки.

— Вы правы, Иецуке, — сказал Альсино, сняв, как и все остальные, маску. — Понтон и подобен обычной подводной лодке, если не считать начинающейся за этим люком трубчатой опоры, поддерживающей платформу волновой станции.

— Если она стоит на трех понтонах, как на трех китах, — заявил дядя Джо, — то мы пребываем во чреве кита. Не так ли, сэр Чарли? Не чувствуете ли вы себя библейским Иовом?

Кочетков осторожно отдраивал верхний люк, чтобы постепенно стравить сжатый в шлюзе воздух, не вызвав кессонной болезни.

Оля первой заглянула в люк, когда он наконец был открыт полностью:

— Какая прелесть! Синее небо, а на нем звездочка! Разве уже ночь? Ах да! Конечно же мы с «ними» на одной планете, и день и ночь у нас общие. А звездочку из глубокого колодца и днем можно у нас увидеть. Правда-правда!

— Но вот косматое солнце с короной из протуберанцев на звездном небе можно наблюдать только за атмосферой, в космосе, — задумчиво произнес Иецуке.

— Прекрасно! Но как один джентльмен весом в сто пятьдесят килограммов будет подниматься по скобам, которые я вижу с внутренней стороны этой чертовой шахты?

— Не тревожьтесь, дядя Джо, — успокоил Кочетков. — У нас есть шнур, «нить Ариадны». Мы привяжем ее конец к вашему поясу и поможем вам забраться, как это делают альпинисты. А потом тем же путем поднимем и все трубчатые детали плота, которые надо теперь перенести через верхний люк на дно «шахты».

— Я восхищаюсь этой трубчатой опорой, но как в неомире не догадались предусмотреть лифта для подъема вверх?

— Если не ошибаюсь, нам предстоит преодолеть по пожарной лестнице не менее трехсот пятидесяти футов и забраться как бы на крышу, преодолев десятки этажей, — сказал лорд Стенли.

— В молодости мне, из-за отказа подъемника, пришлось однажды вылезать из такой же глубокой шахты. Но в те годы я мало весил. На беду, и того и другого с годами прибавилось.

Вода в шлюзе совсем исчезла. Но намокшие деревяшки перетащили через открытый верхний люк к основанию трубчатой опоры.

Дядя Джо старался не отстать от других и, отдуваясь, говорил:

— Один джентльмен предпочитал спроектировать некое сооружение из нескольких сот тяжеловатых деталей, но не перетаскивать их с места на место.

— Вам еще предстоит поднять отдельные части этой установки наверх, мой друг, и потом собрать, как предусмотрено в вашем же проекте. Надеюсь, вам не понадобится чертеж, который, как мне думается, мог промокнуть?

— Не беспокойтесь, Чарли, моя голова совсем не промокла. Может быть, благодаря маске аквалангиста.

Работа спорилась, и через некоторое время части будущего плота уже были сложены на дне шахты аккуратным штабелем.

— У русских, кажется, это называлось поленницей, не так ли, мисс Оля? — спросил дядя Джо.

— У нас уже начали забывать, что такое полено или поленница, — вздохнула Оля.

— Итак, я начинаю восхождение. Вам нетрудно будет с вашей ногой, Альсино? — спросил Кочетков.

— Поднимайтесь, Юра. Я за вами, вместе с Олей, которая непременно хочет меня «страховать».

— Что делать, Альсино. Вы, как больной, на ее попечении.

Наконец Оля, Кочетков, лорд и Альсино оказались на платформе.

Вокруг бушевал океан. Ветер каждую секунду грозил сбросить людей вниз на бегущие пенные гребни волн и косым дождем бил стоящих на платформе.

Все вчетвером помогали подняться дяде Джо.

— Уф! Бесконечно благодарен вам, джентльмены! — отдувался тот, вытащенный общими усилиями наверх. — Чувствую себя мешком с углем, поднятым из трюма на палубу севшего на мель корабля. Но дождь в этом измерении идет не сверху, как у нас положено, и бьет в лицо без достаточной тактичности. Мне не хочется вспоминать о внутренности трубы, из которой меня вынули, как об уютном гнездышке.

— Тогда выразим сочувствие Иецуке, он уже обвязал внизу штабеля деталей, которые вытащить будет потруднее, чем вас, дорогой Джо, — сказал лорд Стенли, — и поднимается помочь нам.

— Нет, джентльмены! Надо сделать передышку. Раз уж я попал сюда, дайте ознакомиться с чудом местной техники, а не только с горизонтальным дождем, — запротестовал дядя Джо. — Зовите прыткого Иецуке скорее наверх!

— Что ж, — согласился Альсино, — ради этого мы и прибыли сюда. Пойдемте в машинный зал. Иецуке догонит нас.

Во главе с Альсино все вошли в, казалось бы, ничем не примечательное помещение, похожее на такие же в их родном мире.

Мерно гудели огромные машины.

— Это гидротурбогенераторы, — объяснил Альсино.

— Гидро? — удивился дядя Джо. — Разве движение поплавков нельзя сразу превратить в электроток?

— Здесь турбина работает на воде, как на обычной гидростанции. Рабочая вода поступает из водохранилища, как бы поддерживаемого плотиной.

— Но где же здесь плотина? — спросила Оля.

— Ее роль выполняет свежий воздух в цистернах, которыми занята большая часть платформы. Вода накачивается туда вот этими насосами.

— Они похожи на притулившихся в углу бегемотов! — смеясь, заметила Оля.

— Воздух в цистернах сжат до десяти атмосфер. А насосы, преодолевая это давление, нагнетают воду, приводимые в движение поплавками, качающимися на волнах.

— Значит, вода, как я понял вас, под давлением попадает на лопасти турбин, словно поддерживаемая плотиной в сто метров высотой, — предположил подоспевший Иецуке.

— Совершенно так, хоть плотины и нет.

— Но вода ведь морская. Не происходит ли коррозия лопаток? — осведомился дотошный японец.

— Материал, из которого они сделаны, не поддается ни коррозии, ни износу даже под действием океанской воды. И она постоянно циркулирует: из океана в цистерны, а потом под давлением заставляет вращаться колесо турбины и стекает обратно в море.

— Эти насосы напоминают моих собратьев из клуба толстяков, — заметил дядя Джо. — Но один джентльмен говорил, что не в величине дело, а в силе.

— Он был прав, ваш джентльмен. Эти насосы передают силу океанских волн воде в цистернах, всегда сжатой в них до десяти атмосфер.

— Стоп, стоп! — воскликнул дядя Джо. — Мы подошли к самому интересному, как говорил один джентльмен, рассматривая покупаемую лошадь сзади.

— Вы имеете в виду место, куда направляется электрический ток? — спросил Кочетков.

— О нет, Юра! Это еще наш Иецуке объяснял поверженному дикарю. У моего джентльмена самый простой вопрос, имеющий отношение к отсутствию здесь лифтов.

— Я не сказал бы, Джо, что вы выражаетесь слишком понятно, — заметил сэр Чарльз.

Альсино, уже все прочитавший в мыслях американца, не дожидаясь его разъяснений, сразу объяснил всем:

— Вода, отдав свою энергию генераторам, стекает обратно в океан по этим трубам.

— А пожар? — неожиданно спросил дядя Джо.

— При чем тут пожар? — изумился Кочетков.

— Дядя Джо имеет в виду наши противопожарные устройства. Вот пенные струеметатели, которые нейтрализуют очаг пожара, реагируя на температуру.

— А эти шланги? — допытывался дядя Джо.

— Это резервные. По команде автоматов, в случае повышения температуры и недостаточности пенной атаки на огонь, по этим шлангам направляется под давлением та же вода. Она зальет любое опасное место на станции. Шланги присоединены к основным трубопроводам, которые подают воду под давлением из цистерн.

— Вот-вот! — обрадовался дядя Джо. — А можно дотянуть эти шланги до трубчатой опоры, откуда мы только что вылезли?

— Зачем? — удивился сэр Чарльз. — Право, мне кажется, дорогой Джо, мы злоупотребляем досужим любопытством.

Альсино уже все понял и улыбался, а дядя Джо горячился:

— Я восхищен энерготехникой неомира, где все предусмотрено, кроме лифта. И я, с вашего разрешения, позволю одному джентльмену высказать некое предложение.

— Надеюсь, вы имеете в виду самого себя?

— Вот именно, Чарли. Мы используем противопожарное устройство, чтобы залить шахту трубчатой опоры.

— Зачем? — не понимал англичанин.

— И у меня последний вопрос. Насколько я понял, струя воды может быть направлена в любое место платформы?

— Совершенно верно!

— Можем ли мы отвести к шахте электрические провода и спровоцировать их возгорание там?

— Подобное действие не составит труда.

— Это блестящая идея! — воскликнул японец. — Чтобы весь наш груз трубчатых деталей всплыл снизу прямо к нам в руки.

— Я отдаю должное изобретательности дяди Джо, — сказал Альсино. — Но имитировать пожар нет нужды. Достаточно дотянуть шланг до трубчатой опоры.

— Тогда за дело! Юра, надеюсь, вы в числе моих союзников? Олю и не спрашиваю. Наша мисс полезет первая в любой огонь.

— Огня не будет! — отозвалась Оля.

— Надеюсь, это не причинит никакого вреда волновой станции? — обеспокоенно спросил лорд Стенли.

— Разумеется, никакого, — заверил Альсино. Друзья тотчас же занялись воплощением в жизнь идеи дяди Джо — создать так недостающий волновой станции «водяной лифт».

Не прошло и часа, как замысел осуществился, и водяная струя из шланга, подведенного к шахте, стала заливать ее водой.

А еще через некоторое время под восторженные крики пришедших на волновую станцию, так самоуправно совершенствующих ее, все деревянные трубки с пресной водой всплыли почти на уровень платформы. Оставалось лишь брать их с поверхности воды и относить к выбранному для постройки плота месту.

Глава 5 ВОЛНЫ ВРАЖДЕБНЫЕ

Будет буря, мы поспорим

И помужествуем с ней!

Языков

Плот собрали из мокрых деталей на следующий день, как недавно делали это в степи. И он так же устойчиво, как на земле, стоял на недвижной металлической платформе, поднятой над океаном, где, как в шабаше водяных ведьм, разгульно бесновались волны. И словно горные хребты с пляшущими над ними пенными протуберанцами, срывались в невиданном землетрясении с места и, содрогаясь в слепой ярости, устремлялись на платформу, бессильно ныряя под нее.

Альсино ступил на дерево плота и подошел к Оле, прижавшейся к водруженной там мачте.

— Мне жутко, Альсино, — тихо сказала Оля. — Только вам могу признаться, что перетрусила, как заяц. Правда-правда! Хотя сама же и заикнулась о таком путешествии на плоту через океан. Смотрю вокруг, и все кажется, что не могут горы сдвинуться с места и что это платформа несется над ними. И не девятые валы под нами, а горные обвалы.

— Это почти так и есть, — подтвердил Альсино.

Оля недоуменно посмотрела на него:

— Вы шутите! Или мы во власти миража? А этот дождь брызг, заставляющий умыться и протереть глаза, чтобы они видели весь этот ужас?…

— Ветер, конечно, срывает пену с гребней. Но сами волны вовсе не бегут, как нам кажется.

— То есть как это не бегут? Я только и утешаю себя мыслью, что они подхватят плот и доставят нас к берегу.

— Волны не бегут сами по себе. Частички воды лишь колеблются вверх и вниз, передавая это движение соседним слоям, и те тоже начинают колебаться с некоторым запозданием. А миллионы взметнувшихся вверх капелек, удаляясь, выглядят как гребни бегущих волн, бег их — всего лишь передача колебаний от одного жидкого слоя другому.

— Значит, волны не доставят нас к берегу?

— Конечно нет. Вы же сами сшили парус. Только ветер, надув его, погонит плот по волнам к желанной суше, а вовсе не колебания капелек.

Подошли Кочетков с тремя учеными. Услышав конец разговора, дядя Джо вздохнул:

— Ох уж эти мне колебания! Они полезны лишь для часового маятника, а здесь будут выворачивать нас наизнанку. Я предпочел бы плот, поднятый на опорах подводных понтонов выше волн, чтоб не качало.

— В этом случае, извините меня, можно было бы вместо плота просто воспользоваться подводным самоходным понтоном, — высказал предположение японец.

— Корабли у нас теперь всегда подняты над поверхностью моря, — сказал Альсино.

— Увы, по воле Господней мы располагаем лишь этим, нами созданным первобытным плавающим средством, а не подводными или надводными кораблями мира чудес, — вздохнул сэр Чарльз и встал на собранном плоту около водруженной там мачты, высокий, сухой, чем-то похожий на нее.

По разработанному распорядку ему вместе с дядей Джо предстояло привязать себя к ней остатками шнура, чтобы следить за парусом и не быть смытым волной в море.

Кочеткову и Альсино нужно было сделать то же самое, но только у рулевого весла, а Оле и Иецуке, тоже привязанным к плоту, предоставлялась несколько большая свобода передвижения. На них возлагалась забота об общем питании.

— Прекрасный распорядок! — заметил по этому поводу лорд Стенли. — Он сделал бы честь любому из опытных мореходов, которые, вероятно, и не отважились бы на столь рискованное плавание на плоту через океан, разумеется, если бы располагали другими возможностями, которых мы лишены.

— Тем более, сэр Чарльз, что плавание это будет скорее подводным, чем надводным, — сказал Альсино. — А у славных мореходов не было подводного снаряжения.

— Как? — поразилась Оля. — Мы поплывем на плоту в аквалангах?

— Только так, — решительно заявил Кочетков. — Конечно, мы не все время будем над водой, но от непрерывного душа придется защищаться.

Каждый запасся шнуром достаточной длины, чтобы привязать себя к плоту в указанном месте. Иецуке и сэр Чарльз заканчивали расчаливание мачты. Оля подготовила парус. И решили сразу же приступать к спуску.

— Вперед, новоявленные моряки неомира! — воскликнул дядя Джо. — Мой джентльмен очень любил погружаться с головой в ванну, воображая себя искателем жемчуга. Что же касается меня, то я вообще умею плавать только под водой.

— Почти уверен, дорогой мой Джо, что мы найдем жемчуга не больше вашего джентльмена в ванне, но погружаться с головой будем много чаще.

Плот спускали на противоположной набегающим волнам стороне платформы, где поплавки несколько сгладили их буйство.

Толкали плот общими усилиями, подложив под него запасные трубчатые детали, которых сделали больше, чем требовалось. И сооружение сравнительно легко соскользнуло на менее бурную полосу воды за платформой. Она походила на след за кормой, которым любуются пассажиры теплохода, смотря на удаляющийся берег.

Плот сразу запрыгал на усмиренных, но достаточно крупных волнах. Но ему не дали отплыть от платформы и закрепленным остатком «нити Ариадны» подтянули обратно.

Первым, по его собственному настоянию, спустился на «судно» лорд Стенли. За ним, конечно, последовал его друг.

— Сейчас проверим его непотопляемость, — посмеиваясь, говорил, притоптывая толстыми ногами, дядя Джо.

Олю с рук на руки передал Кочеткову Альсино, спрыгнувший с платформы последним.

Кочетков и Альсино сразу взялись за рулевое весло, стараясь поставить плот с парусом под ветер.

Все привязали себя кусками шнура, как было предусмотрено. Каждый знал свое место.

За плечами у всех было по баллону с кислородом, который следовало расходовать экономно. Ведь никто не знал, как долго придется плыть… Масок пока не надевали.

Вскоре выяснилось, что волновая станция удачно выбрала место для работы в открытом океане. Едва плот вышел из «спокойной» полосы, как волны стали не только подбрасывать его, как щепку, но и низвергать в пропасти между зеленоватыми мраморными в прожилках стенами, то и дело заливая водой.

— У моего джентльмена ощущение, что он все время срывается на испорченном лифте в подвал во время наводнения! — прокричал дядя Джо.

И его накрыла с головой очередная волна. Выплюнув воду, он тотчас натянул маску. Его примеру пришлось последовать и другим.

Вода не просто обрушивалась на людей с водяных вершин, она затопляла плот, который, казалось, терял плавучесть и всякий раз уходил под воду, но все-таки упрямо всплывал.

Людям был необходим сон. Он поминутно охватывал их, измученных, обессилевших, но, несмотря на ритмичные погружения, все же дававший редкие минуты передышки.

Только Альсино и Кочетков сопротивлялись — слишком ответственна была их задача у рулевого весла.

К утру намокший, пузырем вздувшийся парус вдруг обмяк, провис. Ветер внезапно стих, а буйствующие валы продолжали бросать плотик, затерянный в неоглядном просторе. Плот выходил из шторма.

На небе появились звезды, и Альсино с помощью захваченных с платформы приборов смог установить местопребывание плота.

Оказалось, что до самого ближнего берега еще очень и очень далеко.

Ветер то появлялся, то сменялся штилем. Волны постепенно превратились в беспредельную, но еще неспокойную гладь, по ней гулял слабый ветерок и хотя медленно, но все же гнал примитивное сооруженьице вперед.

Через какое-то время плот снова попал в полосу бурь. И опять волны налетали на него, негодуя, что не могут пустить ко дну это утлое творение человеческих рук.

Плавание становилось изнурительно однообразным. Альсино с Кочетковым поочередно сменялись у руля с лордом Стенли и дядей Джо.

Проходили дни, которым люди потеряли счет. Все ручные часы давно встали, механизмы на поверку оказались менее выносливыми, чем устремленные к цели люди.

О том, сколько они находились в плавании, можно было судить разве что по обросшим лицам мужчин.

Кочетков теперь оказался с курчавой русой бородкой и напоминал доброго молодца из русских сказок. Дядя Джо зарос, по его собственному определению, не хуже найна. Его друг, сэр Чарльз, сошел бы за средневекового рыцаря, а Иецуке походил на кого-то из своих предков, носивших узкую бородку, которую те отращивали чуть ли не до пояса. У Оли на похудевшем лице были видны только глаза-незабудки, они стали темнее, словно отражали постоянно синеющие над океаном тучи. И только Альсино внешне оставался прежним. Его выносливость и терпение после столь серьезной травмы вызывали всеобщее восхищение. Он выглядел тщательно выбритым, хотя бритвой никогда не пользовался.

Его наблюдения в звездные ночи вселяли надежду — берег приближался.

Но грозно напоминала о себе длительность путешествия — близились к концу запасы продовольствия.

Кочетков день ото дня уменьшал рацион. Пресной воды было достаточно, хотя и она убывала. Но по мере того как вместо нее трубки заполнялись воздухом, плавучесть плота возрастала.

Наконец наступил день, когда продуктовые запасы кончились.

И тогда Оля напомнила всем об отважном французе, который доказал своим путешествием в одинокой лодчонке, что человек в океане, даже лишенный каких-либо продуктов и пресной воды, может выжить. Человек ловил рыбу, и эта пища полностью удовлетворяла все его потребности.

Мужчины сначала с сомнением отнеслись к словам Оли.

— Один джентльмен страдал болезнью печени и отказывался от всего жареного, ему подавали только вареное и пареное. Но кто нам здесь сварит даже из рыбы что- либо, вроде прославленной похлебки мисс Оли?

— Дядя Джо, этот француз ел рыб сырыми.

— Сырыми? — ужаснулся сэр Чарльз.

— Наша барышня права, — вступился Иецуке. — Я уже давно заглядывался на летающих рыб, которые то и дело падают на наш плот, а мы неразумно сбрасываем их в воду. В этом океане нам даже не понадобится никакая снасть.

— Как хотите, но я лучше лишусь половины своего лишнего веса, но ни за что не уподоблюсь ящерам, проглатывающим добычу и не смущающимся тем, что она сырая.

— Даже у наших недавних «друзей» неандертальцев, — поддержал лорд, — был огонь. Не так ли? Они разжигали костры… Но у нас для этого нет никаких возможностей, моя газовая зажигалка давно иссякла, и я вынужден был бросить курить.

— Вы спасли частичку местной атмосферы, друг мой Чарли, — смеясь заметил дядя Джо. — Но все же сырая рыба — это отвратительно.

Тем не менее японец первым показал, как можно преодолеть былые предрассудки.

Он ловил трепыхающихся на плоту летучих рыб, выскакивающих из воды, чтобы глотнуть воздуха. И даже не освобождая их от чешуи, обсасывал их, а потом съедал, уверяя, что утоляется не только голод, но и жажда.

Кочетков первым последовал его примеру, а потом и Оля, морщась, попробовала маленькую рыбку. Она не испытала удовольствия, но мучивший ее голод утолила.

Потом сдались и сэр Чарльз с дядей Джо.

Альсино в пище не нуждался. Когда становилось светлее или проглядывало солнце, он делал свои дыхательные упражнения, получая, как утверждала Оля, солнечную энергию из праны. Она пыталась подражать ему…

Первым крикнул «Земля!», как и подобает потомку славных мореходов, к тому же обладавшему завидным ростом, сэр Чарльз.

— Подсадите меня, подсадите, дядя Джо! — просила Оля. — Я тоже хочу ее увидеть!

Толстяк с кряхтеньем поднял девушку себе на плечо. И она радостно закричала:

— Вижу! Вижу темную полоску на горизонте! Неужели это земля! Вот не подумала бы. Правда-правда!

— Именно так она и выглядит. Господь вспомнил о нас!

— Тогда нужно менять курс, чтобы нас не пронесло мимо, — предупредил Кочетков.

— Именно это меня и беспокоит, — отозвался Альсино. — Плот наш движется не столько от ветра, сколько от увлекающего его течения.

— Неужели мы можем уплыть от земли куда-то в сторону? — ужаснулась Оля.

— Я не раз говорил, что никогда не вредно сказать «почти».

— Прошу простить, но на этот раз мы действительно почти у цели, — сказал японец. — И было бы крайне досадно…

Альсино молчал, вместе с Кочетковым отчаянно загребая рулевым веслом. Оно представляло собой тонкий ствол древовидной травы, на конце которого Кочетков искусно приладил широкую лопасть, сделанную из панелей пульта «Альсины». Входило это весло в рогатку, установленную на «корме судна».

Остальные стали отчаянно подгребать руками.

Общими усилиями удалось заставить плот приближаться к замеченной на горизонте темной полоске земли.

Через некоторое время «впередсмотрящий», как говорят на флоте, лорд Стенли заметил на берегу нечто странное.

— Я не решусь высказать предположение, что это за необыкновенный, направленный к облакам луч?…

Оля с ее острым зрением тоже разглядела какой-то тоненький ствол, поднимающийся с берега и уходящий за облака, поблескивая на солнце.

Альсино тоже увидел странный луч, но не удивился, а скорее обрадовался:

— Это как раз то, что нам нужно, друзья!

— Что? Что именно?

— Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что нам всего нужнее общение с людьми неомира! Не указывает ли этот падающий с неба луч на то, что они уже ждут нас? Не знамение ли это Господне?

— Я боюсь разочаровать вас, сэр Чарльз. То, что вы воспринимаете как луч, идет не с неба на землю, а наоборот — с земли в небо.

— Все ваши моления направлены с грешной земли туда, к Нему!

— Надеюсь, вас не огорчит, если мы еще раз столкнемся с трубчатым сооружением?

— Вы говорите загадками, Альсино, — сказал Кочетков. — Или вы имеете в виду, что мы видим перед собой какое-то техническое сооружение?

— Вы догадались, Юра. В поисках наиболее устойчиво работающей энергетики мы не могли пройти мимо того, что солнце нагревает слои воздуха близ земли больше, чем вверху, за облаками.

— Хотите сказать, что эту разницу температур, плюс тридцать градусов у земли и минус сорок за облаками, можно использовать?

— Простите меня, — вмешался японец, — но меня, как физика, прежде всего интересует, не сталкиваемся ли мы здесь с разновидностью вечного двигателя, перпетуум-мобиле? Но это противоречило бы второму закону термодинамики!

— Подождите, Иецуке! — остановил его дядя Джо. — У меня не меньше вопросов к Альсино, но один джентльмен, которого спросили, чего больше всего он хочет на свете, ответил: «Чтобы больше ни о чем не спрашивали».

— Тем более, — воскликнула Оля, — что на берегу нас уже заметили! Вижу, кто-то бежит нам навстречу! Правда-правда!

По мере приближения плота к берегу, там все явственнее можно было заметить движение каких-то фигур.

— Люди! Конечно же люди! Правда-правда! — вне себя от радости кричала Оля и махала рукой тем, кто мог видеть ее с берега.

Дневной бриз надул парус и ускорил движение плота. Но желание плывущих встретиться с теми, кто сейчас окажет им теплую встречу, обгоняло и сам плот, и ветер, подгоняющий его.

А Оля уже кричала незнакомцам приветственные слова.

— Они вас не услышат, барышня, — останавливал ее японец.

— Если они похожи на Альсино, им вовсе не требуется слышать, они телепатически воспримут нашу радость, и Альсино наверняка может завязать с ними телепатическое общение. Разве не так?

— Если на берегу окажутся люди, то это было бы вполне возможно.

— Но это же люди, люди! — убеждала Оля. — Они даже одеты, как мы, всмотритесь: их комбинезоны серебрятся на солнце!

— Возможно, в этом мире живет тоже много рас, — предположил японец. — Мне кажется, что встречающие уступают Альсино в росте, как, скажем, я сэру Чарльзу.

— А ведь наш Иецуке прав, — решил дядя Джо. — Похоже, у них длинные руки. Но почему они не входят в телепатическую связь с Альсино?

— Роботы не наделены такими свойствами. Они общаются только звуковыми сигналами, — заметил Альсино.

— Я готова обнять и расцеловать первого же робота, которого встречу на берегу!

— Но расцелует ли он вас? — усомнился дядя Джо.

Альсино и Кочетков изо всех сил загребали рулевым веслом, стараясь подогнать плот к приближающемуся берегу.

Теперь встречающие были видны совсем отчетливо.

Волны обгоняли плот, набегали на мелководье, накрывали песчаную отмель кружевной пеной и откатывались обратно.

Оля первая не выдержала, соскочила с плота и, оказавшись почти по пояс в воде, размахивая руками, побежала к берегу.

Ее примеру последовали и остальные.

Покинутый плот не мог угнаться за ними.

Люди бежали, разбрызгивая воду и весело крича.

Беды остались позади!

Глава 6 ГОРЬКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

Незваный гость хуже татарина

Русская пословица

Волны с шуршанием накатывались на низкий берег ворошили мелкую гальку и оставляли на ней кружевную кипящую пену.

Чуть выше на пригорке высился огромный прозрачный зонт в виде крыши с тонкими колоннами вместе стен. Под зонтом оказалось кубическое здание, служащее основанием для столба невероятной высоты. Внизу толстый, почти во всю крышу, на которую опирался, он становился тем тоньше, чем выше поднимался превращаясь в исчезающую былинку у самых облаков. Это странное сооружение стояло вертикально, ничем не расчаленное, хотя, казалось, и малого ветра достаточно чтобы его свалить. Но о каких расчалках можно думать при высоте по меньшей мере в километр? Они оборвутся от собственной тяжести, да и сам этот ствол, будь то природного или искусственного происхождения, способен раздавить собственным весом всю нижнюю часть Но вопреки всему столб стоял, как луч, направленный в небо. Этот столб и был замечен плывущими на плоту. А теперь все это увидел дядя Джо, идя следом за бегущими по воде коллегами. Те при каждом шаге вздымали фонтаны брызг, а волны догоняли приплывших словно не хотели расставаться с ними.

Около кипящей исчезающей в гальке пены прибоя стояли существа — встречающие, все низенького роста, с большими головами в виде редьки хвостиком вниз переходящими в тонкую шею над угловатыми плечами. Все были поразительно одинаковы, словно отштампованные. Особенно странными казались их глаза, сходящиеся посередине лица и круто приподнятые к вискам. Вместо носа — одни ноздри, а маленькое отверстие рта вызывало сомнение в его назначении. Но большее и не уместилось бы над остроконечным подбородком.

Оля, веселая и радостная, выбежала из воды и бросилась на шею первому из стоящих на берегу. И тут же в прикоснувшейся к существу руке ощутила боль, как от удара электрическим током.

Следом за Олей на берег вышел Альсино и с непонятными словами обратился к уродцам.

Карлики же равнодушно дожидались, пока все люди выйдут из воды, не обращая никакого внимания ни на сказанные Альсино слова, ни на него самого.

Путешественники, столько перенесшие в океане, были обескуражены холодным приемом со стороны обитателей неомира.

— Эти биороботы, — объяснил Альсино, — запрограммированы для выполнения только одной задачи, и не в состоянии воспринимать ничего, кроме нее.

— Неужели они все такие холодные и тупые? А кажутся милыми, как… Чипполино. Правда-правда!

— Таков персонал этой полностью автоматизированной экспериментальной станции искусственного ветра. Она призвана открыть новую страницу нашей энергетики, заменить миллионы слишком хлопотных волновых энергостанций в океане и на побережье. Вместо них выгоднее использовать разность температур между нагретыми слоями воздуха у земли и холодом заоблачных высот. А этих роботов нужно считать просто частями нового энергетического оборудования.

— Тогда пусть хоть не «кусаются», не колют меня электрическим током! Мой джентльмен сравнил бы их с собаками, которые загоняют пастушье стадо, — пожаловался дядя Джо.

— Им бесполезно что-либо объяснять. Они не понимают, кто мы такие или что мы такое, поскольку это не заложено в программе их мышления. К тому же я, к сожалению, не могу вызвать вокруг себя свечения и обрести потерю массы, что побудило бы их признать меня и выполнять мои указания. Пока я для них не человек…

— Надо думать, — заметил Кочетков, — нам не следует оказывать сопротивление? Здесь нет других зданий, кроме того, что переходит в столб до небес. Туда роботы и будут нас загонять, как пообещал дядя Джо.

— Это не столб, а энергетическая труба, — пояснил Альсино.

— Труба? — удивилась Оля. — Зачем же такая высокая?

— Я вам все объясню, — пообещал Альсино.

— Жажду пищу духовную, но еще больше, пожалуй, чего-нибудь поесть, а главное — попить, пива или кока- колы, — признался дядя Джо.

— Прошу извинить меня, но как бы нам, друзья, не пришлось тосковать по штормующему океану, который дарил нам выпрыгивающих на плот летающих рыб, — сказал Иецуке.

— Если бы нас встретили живые существа, — заметил лорд Стенли, — они бы догадались, что мы испытываем чувство голода. Но сейчас, возможно, я не ошибусь, если предположу, что Господь призвал нас к затяжному, но угодному Ему посту.

— Будем считать, что мы с вами объявили голодовку с требованием сообщить неомиру о нашем появлении здесь, — с улыбкой сказал Кочетков.

— Боюсь, что и этому миру Господнему, как и нашему, не чужды ошибки, — заметил лорд Стенли и добавил: — При программировании…

— В какой загон они нас, как баранов, гонят? И дадут ли по-человечески поесть? — продолжал причитать дядя Джо.

— Хотелось бы получить представление об их программе, чтобы откорректировать ее, — сказал физик.

— Я не ошибусь, если предостерегу вас от обращений к ним за милосердием, — заметил сэр Чарльз.

— Никогда не думала, что в этом мире нас ждет такая встреча, — с горечью призналась Оля.

— Не обижайтесь на них. У машин нет чувств, и они не способны понять нас, — утешал ее Альсино.

— Но поесть-то нам дадут? — возмущался дядя Джо. — Хотя бы по одной летающей рыбке, как на родном плоту!..

— Если здесь нет людей, подобных нашему Альсино, а одни только роботы, то они, видимо, не знают, что такое пища, и сам Господь указует нам смириться с предстоящим постом, — убеждал сэр Чарльз.

— Ну уж нет! — запротестовала Оля. — Мы пойдем искать что-нибудь растущее, съестное.

— Роботы не выпустят вас, Оля, — предостерег Кочетков.

— Приходится утешаться хотя бы тем, что мы попадем на эту загадочную станцию и познакомимся с ее устройством, — вздохнул дядя Джо.

— Уж эту возможность мы будем иметь! — улыбнулся Альсино.

— А почему вы не требуете связи со своими соплеменниками? — возмущалась Оля.

— Выдержка и терпение помогают в любом деле, — заметил Иецуке.

Действительно, вокруг не было никаких других строений, кроме энергостанции, размещенной в кубическом здании. В ее машинный зал и привели «человекомаши- ны» своих гостей. Или пленников…

И не оставили их одних. Несколько стражей в серебристых одеждах недвижными столбиками торчали в разных местах зала. Мерно жужжа, там работала, похожая на исполинский волчок, огромная ветротурбина. Ее вращал поток воздуха, устремленный с земли за облака, благодаря колоссальной силе тяги в гигантской, поднятой к небу трубе. Воздух внутри нее был теплее наружного, а потому легче и вытеснялся снизу атмосферным давлением. И нагретый под шатром солнечными лучами свежий воздух проходил через лопасти ветротурбины, вращая сидящий с ней на одной оси электрогенератор. Дядя Джо быстро оценил, что при диаметре энерготрубы в десять метров и высоте один километр будет получено двадцать тысяч киловатт энергии!

— И такие энергостанции искусственного ветра можно воздвигать где угодно, по всей суше не только в нашем, но и в вашем мире, получая даровую энергию, — подтвердил подсчеты американца Альсино.

— Перпетуум-мобиле второго рода, — заключил физик.

— Один джентльмен спросил хозяина ресторана, какое кушанье больше всего заказывают у него посетители? Тот ответил, что «Хэм энд еггз», то есть яичницу с ветчиной. Она самая питательная и самая дешевая. А на улице его продавцы предлагали «горячих собачек», «Хот догз», то есть булочки с горячими сосисками… Как везло этому джентльмену! — вздохнул дядя Джо. — Эта энерготруба представляется мне километровой сосиской, которую я готов съесть всю без остатка!

— Я был бы крайне признателен вам, дорогой Джо, если бы вы вели менее раздражающую кулинарную беседу, — сказал сэр Чарльз.

О’кей, Чарли. Это был просто крик души.

— Извините, но разве душа ваша помещается в желудке? — осведомился Иецуке.

— Не будь вы таким знатоком приемов борьбы без оружия, имели бы в моем лице противника тяжелого веса, — шутливо пригрозил толстяк.

— У меня, прошу довериться мне, не поднялась бы на вас рука.

— Но язык-то поднялся, — проворчал дядя Джо. Машинный зал энергостанции искусственного ветра

был как бы приподнят над землей, опираясь на колонны, словно избушка на курьих ножках, по замечанию дяди Джо, но в остальном не отличался от обычной земной электростанции со щитами, усеянными циферблатами приборов. Ветротурбина с электрогенератором, возвышаясь над ее полом, занимала большую часть помещения. Под ними вниз уходил патрубок, подводящий снаружи из-под шатра теплый воздух.

— А все-таки, почему она не падает, эта ваша труба? — наивно спросила Оля, выразив общий интерес ученых, не решавшихся выдать свою недогадливость. — И почему она не раздавит сама себя?

— Потому что она мягкая, — ответил Альсино.

— Мягкая? — удивилась Оля. — Как это может быть?

— Как вы уже знаете, по ней устремляется воздушный поток под влиянием разности температур, как в любой знакомой вам дымовой трубе. К тому же она с высотой уменьшается по толщине, и мчащийся по ней вверх воздух не только надувает ее, но и держит в распрямленном состоянии.

— Поняла! — обрадовалась Оля. — Это как детская игрушка «тещин язык» — свернутая в спираль склеенная из бумаги трубка. Подуешь в нее, и она развертывается во всю длину, хоть к потолку. Правда-правда!

— Ваша образность мышления восхищает меня, Оля! — признался Альсино.

— И в самом деле удачное сравнение! — согласился сэр Чарльз.

— Один джентльмен считал невероятным выражение вашего известного поэта — «облако в штанах». Оказывается, он был не прав! — заметил дядя Джо.

— Но требуется, простите меня, дополнительное разъяснение, — добавил Иецуке. — Воздушный поток может надуть мягкую трубу, поставить ее стоймя, но как она удержится от воздействия наружного бокового ветра? Меня это интересует, как физика.

— А меня — как инженера, — сказал дядя Джо, забыв на некоторое время о своих муках голода.

— Снаружи по всей высоте через равные промежутки труба имеет обручи с самоустанавливающимися против ветра крылышками. Ветер, действуя на них под углом атаки, создает подъемную силу, как в любом летательном аппарате. Она и поддерживает трубу строго вертикально. И, чем сильнее ветер, тем она устойчивее из-за возрастающей подъемной силы. При наклоне трубы угол атаки крылышек и эта сила стали бы еще большими.

— Весьма остроумное решение! — похвалил дядя Джо. — Но если бы ваши конструкторы еще и программировали бы своих биороботов на русское гостеприимство, то ваш мир можно было бы признать истинно мудрым.

— Уверен, что добавленный к столь интересным выводам стакан воды подчеркнул бы это, — поддержал своего друга сэр Чарльз.

— Жаль, что снаружи не удалось как следует рассмотреть эти занятные устройства, — пожалел Иецуке.

— Крепитесь, друзья, — вмешался Кочетков. — Не стоит винить ни роботов, ни их создателей. Ведь в этом мире не едят и не пьют, как у нас. Не правда ли, Альсино?

— Роботы получают энергию от электросети, люди же, вроде меня, в хорошую погоду — прямо от солнца, а в иных условиях используют искусственную пищу, кстати более питательную, чем трупы убитых существ.

— Опять искусственное! — вздохнул дядя Джо. — Ветер — искусственный, пища — искусственная, человекоподобные машины — искусственные. Когда же мы доберемся до настоящих людей? Ведь вы-то не искусственный!

— Можете не сомневаться, дядя Джо! Никакая машина, упав с такой высоты, как мы с птеродактилем, не восстановилась бы, даже при заботливом уходе милой Оли.

— Браво! — воскликнул лорд. — Ответ весьма убедительный. Искусственная пища всегда интересовала меня, если с ее помощью можно помочь голодающим в разных странах.

— В ваших и в наших телах существуют микроорганизмы типа дрожжей, схожие по составу белка с нашим собственным. Помещенные в питательную среду, под воздействием солнечных лучей эти микроорганизмы растут с поразительной быстротой, за сутки удваиваясь в весе. Выращивать их гораздо выгоднее, чем даже собирать дары земли. В прошлом, когда еще совсем не умели получать энергию прямо от солнца, мы питались такой искусственной пищей, из которой приготавливались самые разнообразные блюда.

— Умоляю вас не говорить больше о пище! Одного джентльмена зарыли по горло в песок пустыни и поставили перед ним недосягаемый сосуд с водой. Как я его понимаю!..

— Его звали Тантал, — подсказал Иецуке.

— Вспоминаю, как к запекшимся губам Спасителя римский воин протянул на копье смоченную в воде губку. Я готов, чтобы меня распяли, лишь бы поднесли ко рту губку с водой, — продолжал дядя Джо.

Но роботы, как ни в чем не бывало, не замечали мук своих пленников, никаких физических воздействий против них тоже не предпринимали.

Так прошел весь день, а потом и ночь.

Голод, особенно жажда, мучили людей, которые с сожалением вспоминали свой плот, с так и не израсходованным запасом пресной воды.

Альсино из-за действующего на энергостанции защитного поля не мог ни с кем на континенте связаться телепатически. Ждать неопределенно долго, пока кто-либо появится здесь для проверки работы энергостанции, казалось невозможным. Надо было что-то предпринимать. Никаких транспортных средств близ энергостанции не существовало. Плот был брошен, и где он теперь — неизвестно.

В машинном зале все так же столбиками торчали биороботы. Они смотрели с полным равнодушием на своих пленников, которые устраивались на ночлег, поднявшись на несколько ступенек к платформе над ветротурбиной.

— Не может быть! На таком объекте непременно должна работать информационная связь! — говорил Иецуке. — Я уверен, что мы легко справимся с этими чело- векомашинами, не знакомыми с моими приемами, найдем информационный узел и дадим знать о себе.

— Я должен предостеречь вас, дорогой Иецуке, что любые биороботы, отправляемые на «летающих тарелках» для наблюдения в ваш мир или обслуживающие подобную энергоустановку, снабжены парализующими трубками: напав на робота, вы сразу же окажетесь парализованным. Однако это будет уже не укол электрическим током, который ощутилк Оля и дядя Джо.

— Что же делать? — растерянно спросил физик.

Кочетков, тоже не видя выхода, хотя и стараясь держать себя в руках, выжидательно посматривал на Аль- сино.

Завеса, всегда скрывающая от Альсино его мысли, развеялась. И теперь он один ощутил в этом скрытном человеке тревогу и заботу о доверившихся ему людях.

— Так дальше продолжаться не может, — тихо сказал Оле Альсино, когда все их коллеги забылись тревожным сном. — Я, Оленька, должен бежать отсюда, чтобы вызвать помощь.

— Бежать? Без меня? — возмутилась Оля. — Никогда!

— Но я не могу подвергать тебя такой опасности.

— Любая опасность ничтожна, когда мы вместе.

— Вместе? — задумчиво повторил Альсино.

— Да, да, Альсино! Только всегда и везде вместе. Ты слышишь меня? Я не могу без тебя. Ты же взял меня с собой в экспедицию?

— Да, взял, Оленька, взял, потому что люблю тебя и по нашим традициям должен представить тебя своей матери как невесту.

— И стал ты дорог, близок, мил,

Еще вчера мне неизвестный.

Хочу, чтоб ты меня молил,

Молил твоею стать невестой, -

прошептала Оля и добавила решительно: — Я соглашусь, но лишь при условии, что ты возьмешь меня сейчас с собой. Но вот как сделать, чтобы Юра разрешил?

— Я попробую объяснить ему и причины, и план нашего бегства.

— Значит, ты согласен, милый? Мы будем счастливы. Вот увидишь. Правда-правда!

— С тревогой на сердце соглашаюсь, потому что и мне без тебя немыслимо появиться в нашем мире.

Когда Кочетков зашевелился, просыпаясь, Альсино пододвинулся к нему и сказал:

— Мы с Олей решили бежать и вызвать помощь. Здесь я лишен телепатической связи.

— Почему с Олей? Зачем подвергать ее такой опасности? — встревожился Кочетков. — И как это можно осуществить?

— Помните, попав в плен к вашим воюющим безумцам, я был заключен вместе с другими несчастными людьми в сушильную печь кирпичного завода и смог оттуда «вылететь в трубу»?

— Но ведь вы тогда обладали способностью обнуления массы, — возразил Кочетков, — и теперь подняться в трубе…

— А сейчас нас с Олей поднимет поток воздуха. Вы чувствуете, через ткань одежды, какой вихрь рвется вверх по трубе?

— Вы хотите взлететь на километровую высоту? Зачем же вместе с Олей? Чтобы упасть оттуда и разбиться?

— Я думал, что вы лучшего обо мне мнения, Юра. Увы, я не могу унести Олю по воздуху, как прежде, но мы сделаем парашюты.

— Из чего вы хотите их соорудить?

Альсино, вместо ответа, похлопал ладонью по упругой стенке энерготрубы, ощущая за ней рвущийся вверх воздушный поток.

— И прямо отсюда вырезать нужной величины куски ткани?

— Именно так, Юра.

— Я смогу вам в этом помочь, джентльмены! — внезапно вмешался дядя Джо. — Берусь спроектировать управляемые парашюты. Наметим их контуры на поверхности трубы не хуже, чем на листе ватмана. Стропы сделаем из кусков «нити Ариадны», оставшиеся у нас на поясах! Надо только заточить мой охотничий нож!

— Спасибо, дядя Джо, ваша помощь будет незаменимой. Насколько я могу судить, Альсино, вы хотите вырваться за пределы энергостанции, где какое-то защитное поле мешает вашей телепатии?

— Совершенно верно, Юра! Улетев отсюда, я смогу наконец телепатически связаться с матерью. И мои собратья тотчас придут вам на помощь, доставят пищу и питье.

— Это вселяет надежду! Но при чем тут Оля? В чем необходимость ее участия в этой операции? Кроме того, она ведь никогда не прыгала с парашютом.

— Что из того, что я не прыгала? У любого спортсмена один из прыжков когда-то был первым. Почему я не могу открыть свой счет вместе с Альсино?

Кочетков пристально, как-то особенно, взглянул на Олю. Девушка почему-то смутилась, опустила глаза. Ей показалось, что Юра проник в ее сокровенные мысли. А мысли эти, как она считала, для всех должны были оставаться тайной!

Оля никогда не думала, что самый счастливый день в ее жизни будет именно таким. Что в плену у бесчувственных и тупых роботов услышит она самые желанные слова, только что произнесенные Альсино. Неужели он повторит их сейчас?…

— Знаете ли, Юра. Я настаиваю на участии Оли в этом деле, потому что люблю ее. И хотел по нашей традиции представить ее своей матери как невесту, в чем только что признался Оле, пока вы отдыхали.

Альсино говорил об этом просто, с такой подкупающей искренностью, как о самом понятном и естественном для них с Олей, что она лишь вспыхнула, внутренне ликуя:

«Любит! Любит ее этот замечательный сверхчеловек, посланец высшего разума, с призывом предотвратить всеобщую катастрофу миров! Ее, самую простую «земную девушку»! «Иноземлянин»! Ну и что? Для нее единственный во всех мирах!»

И она, забыв и о Юре, и об ученых, и о глупых роботах, торчащих в зале как не завинченные болты, бросилась к Альсино:

— Я тоже люблю тебя, с тех, первых незабудок, которые просила не забыть! Люблю, люблю!… Но ты это и сам знаешь, потому что всегда читаешь мои мысли.

— Это верно, я читаю твои мысли, как и ты научилась читать мои. Потому я и не сомневался в твоем согласии.

— Но я боюсь. Нет, не километровой высоты, а твоей матери. Что я для нее? Полудикарка… Правда-правда!

— Моя мать, Моэла — воплощение доброты и мудрости. Она Верховный Судья и Координатор одного из наших центральных округов, куда мы и доберемся после спуска, вызвав помощь.

— Я согласна, тысячу и три раза согласна! — воскликнула в нетерпении Оля.

Мужчины переглянулись.

— Один джентльмен носил парик и был уверен, что никто не догадывается, что он лыс, но окружающие лишь посмеивались. Его секрет был известен всем.

— И его звали Полишинель, — подсказал Иецуке.

— Кажется, так, француз Поль де Шинель или что-то в этом роде.

— Едва ли, друг мой Джо, такое прозвище кукольного персонажа с ярмарок носил аристократ, — усомнился лорд Стенли.

— Короче говоря, — вмешался Кочетков, — тайна, которую влюбленные не решались открыть друг другу, известна была окружающим, даже не способным читать чужие мысли. И все-таки желание взять Олю с собой остается для нас загадкой.

— Он должен оказаться среди своих с одним из нас. Я больше всего подхожу для этого. Правда-правда! — объяснила Оля.

— О’кей! — объявил дядя Джо. — Я готов приступить к делу.

— Подождите, дорогой мой Джо, — остановил его сэр Чарльз. — У меня есть основания для сомнений.

— Если вы беспокоитесь за меня, дядя Чарли, то напрасно. Вместе с Альсино я готова на все испытания.

— Нет, я несколько о другом. Недавно мы отказались от плана нашего друга Иецуке, не желая причинить вреда высокой цивилизации, общения с которой ищем. Допустимо ли сейчас провести предлагаемую диверсию — а иначе это и не назовешь — и повредить энерготрубу, вырезав в ней окно? Оправдано ли такое действие перед людьми и перед Господом Богом?

— Сэр Чарльз прав, — вмешался Иецуке, — но лишь частично. Мне тоже пришла в голову эта мысль, и я сразу подсчитал, какова будет потеря энергии, если сделать в трубе непредусмотренное отверстие. Влияние его у меня получилось ничтожным, не идущим в сравнение с нарушением подачи направленным лучом всей энергии волновой станции, как я предлагал. Извините меня.

— Отдаю должное нашему другу, физику! — воскликнул дядя Джо. — Когда одного джентльмена спросили,

где он предпочитает венчаться — в церкви или в конторе — он ответил: у себя дома. Можно понять нашего Альсино, стремящегося домой, чтобы показать матери свою невесту, да еще такую!

— Вы будете у нас посаженым отцом, дядя Джо. Правда-правда!

— О’кей! Поистине в этом мире все шиворот-навыворот! У нас влюбленные вверяют свою великую тайну друг другу только наедине, а здесь… Гостей сажают не за стол, а в тюрьму…

— А вместе с тем, дядя Джо, совсем неплохо иметь дело с такими тупыми роботами, как здесь. Узко запрограммированные, они никак, к счастью, не реагировали на заговор, — заключил Кочетков.

— Тогда за дело! — воскликнул дядя Джо. — Одна мысль о дурманящем запахе жаркого и услаждающем питье на предстоящей свадьбе, где я буду посаженым папой, пробуждает во мне точно такие же способности, как у моего однофамильца, самого Генри Форда… Первого, сделавшего автомобиль всенародным!

Глава 7 ВЗЛЕТ

Нет, лучше с бурей силы мерить, Последний миг борьбе отдать, Чем выбраться на тихий берег И раны горестно считать.

Адам Мицкевич

Час бегства приближался.

Дядя Джо заканчивал царапать свой «чертеж» на «местном ватмане», как он, смеясь, называл ткань ветротрубы, от которой обещал отрезать и себе, и сэру Чарльзу по бифштексу, чтобы было что пожевать.

Кочетков разработал детали операции.

Конечно, роботы по точным приборам обнаружат проникновение воздуха через повреждение в энергетической трубе и, запрограммированные на устранение неполадок, тотчас вмешаются.

И надо задержать их, пока Альсино с Олей не нырнут в ветротрубу через вырезанное в ней окно.

Поэтому дядя Джо, прочертив сначала своим ножом контуры парашютов, должен будет вырезать лишь углы прямоугольников и те места, где сэр Чарльз привяжет к парашютам куски шнура.

Пока все было тихо. Мерно жужжала ветротурбина. Но при первых же надрезах, сделанных дядей Джо, послышался свист воздуха, врывающегося в патрубок через надрезы. Это тотчас же отметили приборы на пульте, и сигнал был принят биороботами.

Трое из них направились к площадке, вероятно чтобы устранить причину «подсоса воздуха».

Дядя Джо и лорд Стенли торопливо заканчивали свои операции.

Оля и Альсино стояли, как бегуны на старте, готовые в любой момент прыгнуть в образовавшееся окно.

Наконец из стенки трубы был вырезан первый прямоугольник, и его тотчас стало втягивать внутрь. Стропы натянулись. Сейчас Альсино нырнет в трубу.

Сэр Чарльз подсадил Олю, устроив ее у себя на плече.

Роботы не были запрограммированы для физической борьбы и в первый миг оказались беспомощными против странно ведущих себя пришельцев.

Первый робот пытался подняться с пола. Второй спешил заменить его, очевидно не понимая, отчего тот упал. Он тупо повторил то, что делал первый, и стал подниматься по ступенькам, но тем же приемом был сброшен на пол. Привлеченные происходящим, остальные роботы, сделав вывод об опасности, которую представляют собой эти двуногие биосистемы, тотчас применили имевшиеся у них парализующие трубки, отчего Кочетков и Иецуке, скорчившись, упали у подножья лесенки. Путь на платформу был свободен, а там дядя Джо уже помогал Оле нырнуть с плеча лорда вслед за Альсино. С ножом в руке он обернулся к подходившему роботу и упал, сведенный судорогой.

В следующее мгновение и у сэра Чарльза подкосились его длинные ноги, словно из-под них выдернули опору, а Оля почувствовала, как натянулись стропы, втягивая ее внутрь трубы. Девушка исчезла в проеме.

Она, как казалось ей, недвижно повисла там в полной темноте. Прорезанное окно ушло куда-то вниз.

Восходящий поток воздуха увлекал Олин парашют и ее вместе с ним все выше и выше, но она не ощущала подъема. Кажущийся покой и темнота страшили ее.

Она подумала о друзьях, оставшихся с тупыми роботами, ей слышен был последний крик Юры, пожелавшего им с Альсино доброго пути, словно они садились в поезд. Но главная мысль была об Альсино. Он улетел первым. Что-то с ним? Где он?…

Неожиданно яркий свет ослепил ее.

Вместе с парашютом ее выбросило в облако. Но она не сразу поняла это.

Вокруг было до боли в глазах светло и в то же время ни земли, ни Альсино не было видно. Мириады светящихся капелек сливались в обволакивающий туман.

Одна из закрепленных строп резала плечо. Хотелось рукой поправить ее, но Оля боялась.

Чего боялась? Юра и дядя Джо обучали ее управлению парашютом, чтобы, используя спуск, лететь в желаемом направлении. Важно оказаться на земле как можно дальше от станции.

Оля потянула на себя неудобную стропу и почувствовала облегчение. Значит, она в состоянии управлять полетом, вернее, спуском.

Туман рассеялся. Ветром парашют отнесло от трубы, и он, выйдя из облака, теперь продолжал спускаться. Оля, как и учил ее дядя Джо, быстро овладела стропами и стала заметно удаляться от ветростанции.

Теперь Оля видела энерготрубу целиком — она казалась ей перевернутой, толстая вверху и «острым» концом как бы упирающаяся в землю.

Как ни была подавлена Оля всем, что с ней произошло, она не могла не восхититься открывшимся под нею с километровой высоты видом. Земля под нею казалась неоглядной, и от ощущения огромности простора захватывало дух. Берег моря с белой кромкой прибоя изгибался излучиной с уходящими от него разноцветными полями.

В этот утренний час бриз всегда дует с моря, и парашют относило от энергостанции.

«Совсем как в энерготрубе! — непроизвольно подумала Оля. — Иецуке сейчас объяснил бы ей, что сказывается разница температур между сохранившим дневное тепло морем и остывшей за ночь сушей».

Она поискала глазами Альсино и увидела вдруг желтое, как и энерготруба, пятнышко много ниже себя.

«Конечно, это он! — обрадовалась девушка. — Кто же еще, кроме него в комбинезоне, может серебриться под кусочком ткани, вырезанной из энерготрубы?

Как права была бабушка Евлалия Николаевна, назвав как-то Альсино парашютистом! Он тогда не подозревал, что ему придется так спускаться на землю в своем неомире!»

Оля старательно подтягивала стропы, чтобы приблизиться к Альсино. Главное теперь — быть вместе с ним!

Теперь бриз проносил спускающиеся парашюты над голубоватым от цветения полем.

Земля заметно приближалась. И странно, снижаясь, Оля испугалась высоты, о которой сначала и не думала вовсе, находясь в облаке много выше…

Горизонт, показавшийся вверху высоко поднятым, как бы снизился и сузился. Земля оказалась совсем-совсем близко.

Теперь надо, как учили Юра и дядя Джо, не стараться приземлиться на ноги, не пытаться спружинить ими, а лучше повалиться на бок, даже перекатиться по земле, лишь бы ноги уцелели…

Оля выполнили все советы и, уже лежа на земле, ощутила, как ее «заботливо» накрыл собственный парашют.

Ей пришлось долго выбираться из-под шуршащей ткани, чтобы оглядеться вокруг.

И она вся сжалась, увидев, что к ней приближается чья-то фигура. И даже зажмурилась, продолжая лежать, а приоткрыв веки, поняла, что ее разглядывает пусть незнакомый, но человек! Какая радость! Это же не робот!

— «Вы не ушиблись? Кто вы, девушка?» — на ее родном языке, заботливо спросил подошедший.

Человек не шевелил губами, и Оля поняла, что он ей передает свои мысли. Совсем как это может делать Альсино!…

— Альсино? Где Альсино? — спросила она.

— «Он сейчас придет. У него немного болит нога, — мысленно ответил Оле незнакомец. — Я — археолог, — продолжал он. — Мои роботы раскапывают древний город, трагически погибший несколько тысячелетий назад».

Он уже не спрашивал, кто Оля и почему здесь, прочитав, конечно, это в ее мыслях.

— Надо помочь нашим друзьям на энергостанции. Биороботы могут расправиться с ними, — тут же обеспокоилась Оля. — Защитное поле мешало там Альсино телепатически связаться с кем-либо и попросить помощи. Наши друзья погибают от голода и жажды.

— «Это странно, — отозвался археолог. — Но на энергостанции нет никакого защитного поля. Каждый из нас может оттуда свободно связаться телепатически, с кем хочет».

— Но Альсино почему-то не мог.

— «Очевидно, по какой-то другой причине».

«Но какая она, какая?» — вертелась в мозгу у Оли. Она постаралась встать, освобождаясь от закрепленных на поясе строп, и вдруг увидела идущего прямо к ней прихрамывающего Альсино.

«Ну конечно, сказывается его недавнее падение с птеродактилем! Не потому ли он и не мог телепатически связаться с людьми на энергостанции или на плоту в океане?»

— «Очевидно, так оно и есть», — ответил Оле археолог, словно она произнесла свою догадку вслух.

Он чем-то походил на Альсино, этот молодой ученый, откапывающий древний город: у него было чисто выбритое лицо и красивая голова.

Оля вскочила и, кивнув новому знакомому, побежала навстречу Альсино, бросившись ему на шею.

— Альсино, милый! Наконец-то мы вместе!

— Теперь мы всегда будем вместе, — ласково ответил он.

Археолог деликатно отвернулся.

— Отсюда ты беспрепятственно можешь вызвать помощь, Альсино! Здесь ничто не помешает телепатической связи!

— Оля, милая! Ты только что обсудила этот вопрос с так радушно встретившим нас ученым. Бесспорно это так! Из-за птеродактиля я уже не способен на дальнюю телепатию, но хоть ближнюю не утратил…

— Как же так? А во время разведки?

— Это непоправимая моя ошибка. Я оказался на волновой энергостанции и не сообщил о нашем положении в прамире. Неоправданно хотел, чтобы мы непременно сами добрались до неомира. Но никогда я не допускал мысли, что утрачу способность телепатической связи… И собирался вызвать помощь не в прамире, проникать куда мы избегаем, а на волновой станции.

— Понимаю, понимаю тебя! Правда-правда! Но сейчас мы дождемся здешней «летающей тарелки»?

— Нет, Оленька, я уже попросил археолога вызвать помощь вместо меня, но, думаю, что еще раньше это сделали по своим рабочим каналам биороботы, едва обнаружив неполадку.

— А мы? Нам придется возвращаться теперь туда? Я боюсь…

— Нет, Оля, мы не вернемся. Мы ведь договорились с тобой отправиться прямо к моей матери.

— И увидим твой мир! Как хорошо! — Глаза у Оли засияли.

— Такой ты и войдешь в мой мир… — залюбовался ею Альсино.

— Войду, войду! — обрадованно подтвердила Оля. — Вместе с тобой, как в сказку! Правда-правда!

— Вовсе не в сказку, а в самую реальность. Археолог, поняв, о чем говорили Оля с Альсино, с готовностью заверил:

— «Конечно, я заменю вашего друга. Я уже передал вызов с просьбой о помощи. Но я и сам отправлюсь на энергостанцию, чтобы увидеть ваших друзей».

— Оторветесь от своих раскопок? — удивилась Оля.

— «Что вы! — отдалось в ее сознании. — Ведь это самая величайшая находка для меня! Встретиться с людьми, жившими в период ядерных войн, материальные остатки которого мне удается здесь раскапывать! Прошли многие тысячелетия с той поры, а радиоактивность в котловане около оплавленных домов по-прежнему велика и опасна. Там могут находиться лишь мои неоценимые помощники — роботы».

— Ты убедишься, друг, — вслух, чтобы и Оля слышала, сказал Альсино, — что не все современники ядерных войн были их сторонниками. А мы с Олей пойдем до ближайшей станции подземного труботранспорта, как ты мне объяснил.

— «Счастливо вам! — отозвался молодой ученый. — Ваша цель прекрасна!»

Свечение окружило его, и он, поднявшись в воздух, полетел к видневшейся вдали энерготрубе.

— Когда-то здесь протекала река близ погибшего портового города. От нее остался только ручей. Археолог указал, как пройти к нему. Ведь ты хочешь пить.

— Я со страху даже про жажду забыла! Пойдем скорее! Я могу выпить целую реку, если бы она здесь протекала, как сказал бы дядя Джо. А радиоактивность?

— Она осталась лишь на дне котлована. А зараженная вода в когда-то существовавшей здесь реке утекла тысячелетие назад.

Оля с Альсино шли по едва заметной тропинке среди цветущего поля.

Ручей оказался похож на тот, у которого в прамире плясал Мохнатик.

Оля встала на коленки и принялась полными пригоршнями зачерпывать воду и жадно пить.

Потом умыла лицо и, посвежевшая, обернулась к Альсино:

— А ты помнишь, как мы вместе пили ключевую воду в овраге близ полянки с незабудками?

— Я все помню, помню все, что связано с тобой, — отозвался Альсино. Он не мог оторвать глаз от девушки, как тогда, впервые, на той полянке под Москвой…

— Ну вот я и готова к любому путешествию, хоть на край света! Правда-правда! — весело объявила Оля. И глаза ее опять засияли.

Оля была рядом с любимым, и солнце светило так ярко, и цветы приветливо кивали венчиками. И никакой нужды гадать по ним — «любит-не-любит» не было!…

— Да, об этом можно не гадать, — подтвердил не сказанные Олей слова Альсино.

Оле и Альсино пришлось пройти мимо вырытого невдалеке от тропинки на берегу ручья огромного глубокого котлована.

Оле хотелось подойти поближе при виде копошащихся на самом дне биороботов, похожих издали на оловянных солдатиков, но Альсино сдержал ее, напомнив о радиации.

— Толща наносного слоя защищает от нее, но здесь он снят.

— Как странно, — задумчиво сказала Оля, — что в вашем мире происходили ядерные войны!…

— Увы, да, Оленька! Только непоправимое несчастье заставляет иногда образумиться людей. Так произошло и с нашими далекими предками.

Оля с ужасом смотрела на обнажившиеся после раскопок руины когда-то прекрасного города.

— Может быть, и у нас будут раскапывать города, в которых мы жили? — с грустью сказала Оля.

— Чтобы этого не случилось у вас, мы и добрались сюда.

— Неужели в недопустимости войн надо убеждаться на примере вашей истории? — с той же грустью в голосе спросила Оля.

Альсино не хотел волновать ее и сказал:

— Обойдем эти раскопки стороной.

И все-таки Оля заглянула в котлован. При виде обнажившихся на его дне оплавленных стен былых зданий, на которых представила себе тени исчезнувших прохожих, она поежилась, но не дала себе сникнуть, а заставила почти шутливо, как поступил бы дядя Джо, заявить:

— Куда же мы пойдем дальше? Опять в трубу? Мало нам вылететь в одну, а уж ищем под землей другую.

Альсино же, на полном серьезе поддерживая ее иронию, говорил между тем:

— Что делать! Весь наш мир пронизан трубами, впрочем, как и любой живой организм, начиная с костей и кончая капиллярами в тканях.

— И плот наш был трубчатым… И первая музыка родилась из трубочки пастушьего рожка! Правда-правда!

Ручей делал крутой поворот, путники, следуя его руслу, повернули, и перед ними открылся совсем другой вид. Небольшие рощицы окружали пруды яркой васильковой воды.

Оля залюбовалась неожиданным сочетанием цвета склоненных к пруду деревьев. Их кудрявая листва свисала к поверхности воды, словно подернутой раскрашенным льдом.

— Это что? Какое-нибудь место для отдыха?

— Нет. Это цех искусственной пищи.

— Цех? Такой красивый? Но искусственная пища!… Одно упоминание о ней связано с чем-то невкусным…

— Она ничем не хуже естественной. Пленка на поверхности пруда с питательной средой — это выросшие на ней микроорганизмы. Они и придают воде такой необыкновенный цвет.

— Но они же противные!

— Ничуть. Их белок одинаково бесцветен и безвкусен, как и повсюду, где содержится. Но получать его непосредственно из микроорганизмов, напоминающих дрожжи, много выгоднее и рациональнее, чем откармливать растениями животных, а потом поглощать их трупы. Питательных веществ при этом оказывается в десять раз меньше по сравнению с тем, что содержится в пленке таких вот прудов.

— Не знаю, как это на вкус, но я так голодна, что готова съесть всю питательную пленку с любого пруда! — заявила Оля. — Кроме того, она выглядит так красиво. И вообще мне хочется подпрыгнуть и полететь над вашими просторами. Правда-правда! Помнишь, как мы летали над Москвой-рекой?

— Конечно помню! А я мечтаю, чтобы былая способность обнуления масс вернулась ко мне.

— Так вот какой у вас цех! А я думала, это какое-нибудь унылое серое здание. Но свои биомашины вы делаете ведь не под открытым небом?

— Вероятно, где-то здесь есть здание и такого цеха, раз тут недалеко станция подземного труботранспорта.

— Ой! Видишь группу людей? Они идут к нам… Но это вовсе не люди! Это ваши противные биороботы. Может, их послали за нами? Смотри, один перешагивает через ручей и идет прямо к нам… Что ему нужно? Что?

Оля вцепилась в руку Альсино, смотря на приближающегося робота.

— Это, скорее всего, продукция того цеха, о котором упоминал археолог. Все они только что сошли с конвейера, как у вас говорят.

— А тогда что ему надо от нас?

— Цеха у нас рассредоточены, приближены к местам, где живут те, кто работает в них, а между собой цеха связаны подземными трубами (опять-таки трубами) электромагнитного транспорта, перебрасывающего сделанные детали.

Альсино объяснял это, стремясь отвлечь Олю, победить ее неприязнь к появившемуся роботу. Но она недоверчиво смотрела на «человекоподобное чудовище»…

Глава 8 ОПАСНЫЕ ЗНАНИЯ

Знание огню бездумному подобно,

Нас одарить оно способно

И благами неоценимыми,

И бедами непоправимыми.

Теофрит

В машинном зале по-прежнему нескончаемым напевом жужжала ветротурбина, бесшумно двигались биороботы, занятые наложением заплат на прорезанное в ветротурбине отверстие.

На площадке лежали четыре, казалось, бездыханных тела пришельцев из иномира.

Роботы, выполняя заложенную в них программу, равнодушно перешагивали через них. Те уже больше не мешали и не могли нанести ущерб энергостанции.

В открытую дверь машинного зала, светясь аурой, влетел археолог. Роботы сразу же признали в нем Человека, способного дать им запрошенные по каналам связи указания.

Археолог опустился на пол машинного зала около гудящего электрогенератора и направился к лесенке, ведущей на площадку.

Он уже знал из обмена мыслями с Альсино, каким способом им с Олей удалось выбраться отсюда.

При виде скорченных тел таких же людей, как и та девушка близ раскапываемого котлована на месте былого города, он снял со стены какой-то прибор и облучил им пришельцев, лежащих ближе к лесенке.

Сначала зашевелился Кочетков и сразу же вскочил на ноги. Иецуке, придя в себя, сел, недоуменно глядя на археолога. Тот походил на Альсино, но одет был совсем по-другому, в просторную одежду, напоминающую легкий оранжевый халат.

— «Я прилетел к вам по просьбе Альсино», — обратился археолог к двум пришедшим в себя людям.

Кочетков понял его по-русски, Иецуке — по-японски, оба невольно удивленные его безукоризненным произношением, хотя никаких слов он не произносил.

«Разумеется, так и должно быть! — разом подумали они с Кочетковым. — Ведь в неомире люди общаются друг с другом без сотрясения воздуха».

— Где же наша Оля, где Альсино? — спросил Кочетков.

— «Они направились к ближайшей станции подземного труботранспорта».

— Мы нанесли ущерб вашей энергостанции и глубоко сожалеем об этом, — сказал японец. — Но, поверьте, у нас не было иного выхода.

— «Мне уже все известно, — беззвучно отозвался археолог. — Скоро здесь будут те, кто может вам помочь».

Биороботы покорно посторонились, когда Человек, признанный ими, подошел к лежащим на полу телам сжавшегося в комок дяди Джо и изогнувшегося дугой сэра Чарльза.

Дядя Джо под действием направленного на него луча пришел в себя и произнес:

— Пить! Пить! Я мог бы выпить целый океан, даже если он соленый.

— Господь послал вас, нашего избавителя, — сказал очнувшийся сэр Чарльз.

— «Вам нужна вода, но ее здесь сколько угодно».

— Где? Где? — поразился дядя Джо. — Я готов окунуться в нее с головой, поскольку уже плаваю не хуже утопленника.

— «Она, как запас мощности, хранится в подземном резервуаре под высоким давлением».

— Под давлением? — воскликнул дядя Джо. — Так пусть струя, как при пожаре, ударит мне в живот. Он уже начинает дымиться от жажды.

— «Вообще-то она предназначена для запасной гидротурбины, начинающей работать при понижении наружной температуры и ослаблении восходящего ветра в трубе, но я могу направить струю прямо на платформу, здесь есть запасной кран».

— Ба! — ударил себя по лбу дядя Джо. — Так же, как на волновой станции! Там-то я догадался! И здесь, оказывается, не могли обойтись без этого!

Археолог открыл кран, и струя воды ринулась из незамеченного прежде дядей Джо трубопровода.

Американец бросился к ней и, подставив голову, жадно пил, пил…

Сэр Чарльз, а затем и Иецуке с Кочетковым присоединились к нему, подставляли руки, набирая воду в ладони.

— Никогда не смогу себе этого простить, — корил себя дядя Джо, отдуваясь и фыркая. — Оказаться таким тупым, как обух топора, не догадаться, что они должны были рассчитывать на колебания температуры, компенсировать это резервной мощностью тех же цистерн!…

— Не сокрушайтесь, дядя Джо. Прошу простить меня, но на волновой станции с их цистернами вам просто меньше хотелось пить.

— Ведь даже Альсино не смог подсказать нам этого! — добавил Кочетков.

Археолог смотрел на утоляющих жажду людей, был он сосредоточен, как будто вел беседу с кем-то незримым. Вода большой лужей разлилась по платформе. Стоявший там биоробот, превратив одну из своих рук в швабру или нечто похожее на нее, стал мыть пол.

— «Помощь скоро прибудет, и вам доставят еду, в которой вы так нуждаетесь», — пообещал молодой ученый.

— Чтобы убедиться в этом, достаточно прощупать через этот толстый живот мой позвоночник, — отозвался дядя Джо.

— «Я знаю, как вы голодны, — улыбнулся археолог. — А в недогадливости вы можете упрекать не только себя, но и меня. Я не позаботился об утолении голода ушедшей с Альсино девушки».

— Не беспокойтесь, наш избавитель, — сказал лорд. — Я подозреваю, о ней есть кому позаботиться в вашем мире.

Пока шел этот разговор, археолог выключил воду и вместе с пришельцами спустился в машинный зал.

Биороботы уже закончили наложение заплаты. Ветротруба была восстановлена, к тому же пол в машинном зале чисто вымыт и сверкал, как зеркало.

— «Роботы четко выполнили свою работу», — заметил археолог.

— О, несомненно! — ответил дядя Джо. — Они так ловко разделались с нами.

— Но все-таки, прошу простить, — улыбнулся японец. — Они не успели помешать выполнению задуманного нами плана и наши друзья на свободе.

— Надеюсь, мы все будем теперь на свободе, — сказал Кочетков.

— «Человек у нас не может быть не свободным, — заверил археолог. — И вы можете покинуть этот зал когда захотите».

— Вы для нас посланец небес! — воскликнул сэр Чарльз. — И мы готовы ответить вам своей признательностью за вашу доброту.

— «Вы очень поможете мне, — передал свою мысль молодой ученый. — Ведь вы — современники того давно прошедшего для нас времени, материальные остатки которого мы раскапываем в этих местах. Мне не терпится расспросить вас, как можете вы жить в такой скученности, в таких строениях. Нам удалось раскопать стену с запечатленными на ней тенями живших, но испарившихся людей. Как мог человек тогда у нас, а сейчас у вас противопоставить себя природе, забыв, что он лишь часть ее?»

— Нет ничего легче признаться вам, какие мы дикари, — вздохнул дядя Джо.

— Именно для того, чтобы не допустить оплавление наших домов, мы здесь, — сказал Кочетков.

— И мы охотно выйдем с вами из этого помещения под небесный свод, чтобы воздать хвалу Господу, пославшему вас.

— Думаю, что сейчас в небе появится еще кое-что важное для нас, — ответил Кочетков лорду, направляясь к выходу.

Встретившийся ему на дороге биоробот почтительно посторонился.

— Несомненно, программа роботов уже откорректировалась на более вежливое обращение с нами, — обрадовался дядя Джо. — Вот если бы они еще догадались приготовить нам бифштекс с луком и поджаренной картошечкой! Я проглотил бы язык!

Сэр Чарльз с укоризной посмотрел на него и облизнул губы.

— А вот и посланцы небес, — указал на небо Кочетков.

Все увидели в небе три летящих правильным треугольником предмета, быстро приближающихся к ветротрубе. Они походили на шляпы с приподнятыми выше дна полями и двигались совершенно бесшумно. Вокруг каждого из них заметно было сияние даже при солнечном свете.

Археолог, видимо, поддерживал телепатическую связь с подлетающими аппаратами.

— Один джентльмен, будучи дипломатом и узнав, что при телепатическом общении не сможет врать, сошел с ума.

— Надеюсь, дорогой Джо, что вам не грозит подобная участь, — заметил сэр Чарльз. — Ведь ваши рассказы об одном джентльмене всегда так правдивы!

Все три аппарата мягко приземлились вблизи энергостанции, выпустив по три, похожих на лапы, опоры.

Из открывшегося люка ближнего аппарата появился карликовый робот, внешне похожий на уже знакомых обитателей энергостанции. Он выбросил лесенку, и двое роботов, один за другим, неуклюже спустились на землю.

Роботы направились к энергостанции, неся с собой какие-то предметы.

К величайшему удовольствию дяди Джо, они, вместе с присоединившимися к ним роботами из другого аппарата, разложили складной стол и поставили около него легкие стулья.

Роботы принесли с собой сосуды. А когда с них сняли крышки, то дурманящая волна аромата изысканной горячей пищи вскружила голодным пришельцам головы.

— Вот где истинное гостеприимство! — воскликнул дядя Джо. — Уж не знаю, как назвал бы его мой джентльмен, который всегда считал, что путь к сердцу человека лежит через его желудок!

Тем временем из люка первого аппарата появился человек в длинной, до пят, темной одежде.

В отличие от Альсино, на грудь его спускалась седая борода.

Он засветился аурой и, не пользуясь поставленной роботами лесенкой, по воздуху спланировал на землю.

Следом за ним последовало еще три таких же седобородых старца в темных мантиях.

Все они направились к сидящим за столом пришельцам. Кочетков поднялся при их приближении.

— Мы рады приветствовать вас в нашем мире, — сказал первый старец. — Я речевед по специальности и изучал языки параллельного мира по звуковым радиоперехватам. И буду беседовать с вами на знакомом всем вам наречии, выражая мысли и моих спутников.

Дядя Джо, уже успевший набить себе рот привезенным угощением, едва выговорил:

— Спасибо, сэр, за ваше внимание. Мы в нем очень нуждались.

— Надеюсь, вам не причинили вреда? — спросил старец.

— У нас нет претензий к защитным автоматам станции, и мы восхищены всем увиденным в вашем удивительном мире, — ответил Кочетков.

— Поступок ваших роботов, если мне позволено будет выразить свое мнение, я полагаю, нисколько не разочаровал нас, — добавил лорд.

К столу подошли остальные старцы.

Гости из иномира сочли должным оторваться от столь желанной им еды и подняться со своих мест.

Первый старец жестом руки радушно усадил всех и сел сам. Остальные тоже опустились на поднесенные роботами складные стулья, задумчиво разглядывая пришельцев.

— Мы проведем беседу за столом, — предложил первый старец. — Но прошу вас, не прерывайте еды, если она вам нравится.

— О, сэр, я проглотил бы язык, если бы не боялся потерять вкусовые ощущения.

— Наш голод утолит не только чудесная еда, но и знакомство с чудесами вашего мира, — от имени всех сказал Кочетков.

— Вы хотите приобщиться к нашим знаниям? — спросил первый старец.

— Вы помогли бы этим нашему миру подняться на новую ступень развития.

— Вы видите перед собой весь состав Высшего Координационного Совета нашего мира, а в моем лице Первого из этих координаторов. И нам хотелось бы обсудить с вами целесообразность вашего проникновения к нам.

— Целесообразность? — насторожился Кочетков. — Но именно она и привела нас к вам. Ваш посланец Альсино бессилен был убедить наши высшие круги в опасности развития науки и техники прежним путем, ведущем к экологической или военной катастрофе.

— А не кажется ли вам, уважаемый офицер…

Кочетков поразился: Координатор знает даже такую подробность о нем!

— …что обретенные вами знания могут быть не столько полезны, сколько опасны для вашего мира?

— Но мы, все пятеро, включая отсутствующую здесь девушку, Олю Грачеву, собираемся посвятить себя борьбе с опасностью, которую вы имели в виду. Мы поможем Альсино, как очевидцы его мира.

— Вы офицер армии, задача которой — убийствами добиваться поставленной перед нею цели. Есть ли у вас уверенность, что знания желанных для армии средств, для нас, обыденных и безвредных, у вас по воле властей не станет способом истребления?

— Я уверен, убежден, что эти знания не будут во вред людям! — горячо возразил Кочетков.

— Своим долгом перед Господом Богом мы сочли бы сейчас подтверждение слов нашего друга, — сказал лорд Стенли.

— Тогда я обращаюсь к вам, почтенный лорд Стенли, и попрошу сказать нам, как вы охарактеризовали бы самому Господу Богу, которого вы упомянули, нравственное состояние человечества, представителем которого, по собственному убеждению, вы являетесь.

— Конечно, сэр, я готов заверить вас и других членов Высшего Совета, что нас, конечно, никто не избирал демократическим путем и никакие органы власти не давали нам полномочий. Единственной, избравшей нас для этой Миссии, была наша совесть. Мы хотим служить всем нашим народам, предотвратить и войны, которые вы подразумевали, и грозящую не только нам, но и вашему миру глобальную экологическую катастрофу. Поэтому мы просим рассматривать нас как возможных ВАШИХ посланников в наш мир, где мы будем отстаивать право на существование всех созданных Богом параллельных миров, — как перед палатой лордов, закончил сэр Чарльз.

— Мы уяснили ваши стремления, но хотели бы, чтобы и вы поняли, что становитесь, побывав у нас, носителями ОПАСНЫХ ЗНАНИЙ и для вашего, и для нашего мира, поскольку они могут быть использованы в губительных целях.

— Простите меня за вмешательство, — произнес Иецуке. — Но нет никаких оснований подозревать нас в намерении выдать кому бы то ни было «опасные», как вы их назвали, знания. Представления о ваших волновых станциях и экспериментальной станции искусственного ветра могут повернуть всю нашу технологическую цивилизацию. Стоя накануне израсходования природных ресурсов, наш мир поймет нас, свидетелей ваших достижений, и пойдет по вашему пути.

— Ваши слова звучали бы убедительно, если бы вы могли заверить нас, что во главе вашего мира стоят разумные, гуманные люди, хотя, конечно, там есть и такие. Но все же ответьте мне, пожалуйста, на такие вопросы. Первый: был ли за последнее время хоть один год, когда у вас не велась бы где-нибудь кровопролитная война?

Друзья переглянулись.

— Один джентльмен, когда его спросили, изменяет ли ему жена, ответил, что ЭТО ВСЕМ ИЗВЕСТНО, но он узнал об этом последним, — вставил дядя Джо, дожевывая то, что счел за великолепный бифштекс, о котором так мечтал.

— Наш друг имеет в виду, что с помощью ваших исследовательских аппаратов, регулярно изучающих нас, вам это известно, — пояснил Кочетков.

— Вопрос второй. В конце последней крупной войны у вас применили ядерные взрывы. Осознан ли у вас везде их вред? Уничтожены ли запасы таких ядерных устройств?

— Увы, пока нет, — сокрушенно признался лорд Стенли. — Но Господь тому свидетель, что в продолжающихся конфликтах они все же не были применены и сами эти войны порой были вызваны необходимостью обуздать властителей, стремящихся разжечь еще более крупный пожар.

— Но даже мирное использование ядерных устройств, — добавил Иецуке, — приводит иногда к очень печальным последствиям. Вот почему мы так хотим перенести ваш опыт и знания в наш мир, прошу простить нас за это.

— Значит, как я понял, кровопролитные войны продолжаются у вас и сейчас, хотя вред их сознается всеми?

— Совершенно верно, — признался Кочетков. — Ведутся в разных местах и, главным образом, на националистической или религиозной почве.

— Нам известны национальные различия в вашем мире, и, конечно, мы не находим оправдания стремлению какого-нибудь народа силой доказать свое превосходство над другими. Но такие столкновения полыхают по всей вашей земле. И даже из-за того, как верить в Бога?

— Да, это так, — сокрушенно признался лорд Стенли. — Хотя наши международные организации стараются всеми мерами прекратить эти кровопролития.

— К сожалению, даже тот аппарат, на котором мы с помощью вашего посланца Альсино добрались до вас, был поврежден во время пролета над местом, где велись военные действия, — добавил Кочетков.

— Вы сами подтверждаете всю опасность вашего возвращения с обретенными здесь знаниями.

— Но, простите меня, мы вовсе не собираемся использовать их в таких целях, — запротестовал японец. — Кроме того, мы пока ничего, помимо устройства волновых станций и энерготрубы искусственного ветра, не знаем.

— Но вы ведь стремитесь познать наш мир, наш образ жизни, наши научные достижения. Допускаете ли вы, что это будет использовано во вред вашему человечеству?

— Вы считаете, что среди нас может найтись предатель? — возмутился дядя Джо, в котором сейчас трудно было узнать обычного шутника.

— Никто из нас не подумал этого, — возразил Первый Координатор. — Скажите, аппарат, который доставил вас сюда, вы строили только впятером?

— Нет, что вы, почтенный Координатор! — вмешался лорд Стенли. — Господь помог нам найти с помощью нашего Кочеткова такой завод, который предоставил для этой цели и технологическое оборудование, и своих рабочих, и инженеров.

— А этот завод строит какие-нибудь летательные аппараты?

— Этот завод изготовлял лучшие истребители в мире, — сказал Кочетков.

— Истребители? Что они истребляют?

— Конечно, противника… в воздухе, — смутился Кочетков.

— Вот видите. Сколько людей принимало участие в сооружении аппарата, во много раз превосходящего своей маневренностью эти «истребители». Вы уверены в своих пятерых друзьях, но можете ли вы ручаться за всех других, занимающихся на своем заводе созданием орудий смерти?

— Но им ничего не известно!

— Тот, кто изготавливал части вашего аппарата, может сделать их еще раз.

— Но этого не может быть! — воскликнул дядя Джо. — Хоть у нас и говорят: «Никогда не вредно сказать «почти».

— И это «почти» может послужить распространению опасных знаний в вашем неосторожном мире?

— Господь не допустит этого. Мы будем молиться, — уверил лорд.

— Хотите ли вы, чтобы опасность такого распространения тех знаний, которые вы обретете, углубившись в наш мир, еще более возросла?

— Конечно нет! — ответил за всех Кочетков.

— А разве в вашем, столь мирном и разумном мире есть еще что-то такое, что могло бы привести к трагическим последствиям у нас? — спросил японец.

— Вы могли бы узнать много очень опасного для вас, начиная с обнуления масс и кончая биороботами, которых легко превратить в послушных и бездумных солдат- убийц, или способ использования энергии пустоты, которая материальна, как и все сущее.

— Вы имеете в виду вакуум? — уточнил физик.

— Ваши теоретики должны знать, что энергия пустоты превосходит ядерную так же, как яркость солнца — самую тусклую звездочку.

— Так зачем же вам волновые станции или эта ветротруба? — удивился дядя Джо.

— Все процессы на Земле обязаны Солнцу. Всякое добавление к его энергии какой-либо другой, будь то атомная, термоядерная, вакуумная или полученная сотни миллионов лет назад первобытными лесами от Солнца, губительно. Оно приведет к перегреву планеты, таянию льдов, поднятию уровня океана, потопу и экологической катастрофе, которая скажется и на нашем мире. Нельзя нарушать установившийся баланс между получаемой энергией от Солнца и излучаемым планетой в космос теплом.

— Поняв это, мы и прибыли к вам, чтобы изучить безвредную энергетику и отказаться от сжигания ископаемого топлива, загрязняющего атмосферу и препятствующего излучению тепла с Земли, — сказал Кочетков.

— Наши попытки использовать солнечную энергию, которая испаряет воду с поверхности водоемов и проливает ее дождями, порождает реки, которые мы запруживаем для своих гидростанций, ничтожны по сравнению со всеми тепловыми установками, — добавил Иецуке.

— Нам, членам Высшего Координационного Совета, радостно, что вы понимаете наши доводы и согласитесь с тем, что вам полезнее всего покинуть наш мир и немедленно вернуться в свой.

— Как? Так сразу?! — воскликнул дядя Джо.

— К тому же и Альсино еще нет с нами, и девушки Оли. Мы не можем разлучиться с ними, — убеждал Кочетков.

— О них мы позаботимся. А вам предоставим вот этот аппарат. — И Первый Координатор указал на третью «летающую тарелку». — Вы будете доставлены в самое короткое время в ваш мир, где сможете использовать уже обретенные знания в отношении волновых станций и энергостанций искусственного ветра. И постарайтесь изменить свою вредную для всех параллельных миров энергетику.

— Но наша задача не ограничивалась только приобретением технических знаний, — вмешался сэр Чарльз. — Высокая нравственность вашего общества могла бы, по воле Господней, послужить образцом для всех наших народов.

— Но разве таким образцом переустройства вашего мира не могут служить представления об этом у ваших передовых людей, к которым мы с готовностью причисляем и вас?

— Прошу простить и поправить меня, если я ошибаюсь, но не кажется ли вам, — начал Иецуке, — что высылка нас силой не совместима с вашей высокой моралью?

— Была бы несовместимой, если бы вы сами не осознали целесообразность своего немедленного возвращения в родной мир.

— Один разорившийся джентльмен решил покончить с собой, но, узнав, сколько будут стоить его похороны, решил, что дешевле будет жить. Очевидно, нам нужно прийти к такому же выводу, — невесело пошутил дядя Джо.

— Мы рассчитывали, что в вашем мире нам помогут вернуться к себе, но не сразу же, — попробовал протестовать Кочетков.

Первый Координатор проницательно посмотрел на него.

— Мы ни в чем не убедили вас? — спросил он.

— Нет, почему же? С точки зрения логики вы безупречны.

— Не только я один. Я предупредил, что, владея вашим языком, выражу мнение всех членов Высшего Координационного Совета.

— Ваши мысли убедительны, и наше упорство было бы бессмысленным, — признался Кочетков. — Но разве Альсино и Оля не могут вернуться вместе с нами?

— Это невозможно, — решительно ответил Первый Координатор, видимо заранее поддержанный и остальными членами Координационного Совета.

— Должны ли мы подчиниться вашему решению, как внушенному Высшим Разумом Господним? — спросил сэр Чарльз.

— Исходящим от Высшего Разума безусловно, — заверил старец.

— Одного джентльмена спросили, готов ли он броситься под поезд. Он ответил, что готов, если поезд уже ушел.

— Считайте, что этот поезд уйдет вместе с вами, — улыбнулся старец.

— Таково решение Высшего Координационного Совета? — угрюмо спросил Кочетков и получил утвердительный ответ.

— Что делать! — воскликнул дядя Джо. — Правда, у меня были другие представления о правах человека, но, по крайней мере, я плотно поел, ибо кухня здесь превосходная.

— Права человека не могут быть противопоставлены правам человечества, которое не должно получать опасных знаний.

— Следовательно, нам ничего другого не остается, как признать, что мы уже получили все необходимые сведения, хотя никогда не вредно сказать «почти», — грустно заключил дядя Джо.

— Мы не опустимся до того, чтобы вынудить вас выслать нас.

— Господь указует нам путь, и прав наш командир, понимая, что вы добиваетесь от нас добровольного согласия, — отозвался лорд.

— Согласие всегда лучше вражды, — глубокомысленно заметил Иецуке.

Уныло шли четверо путешественников в сопровождении четырех седобородых старцев к предоставленной им «летающей тарелке», рядом с которой два услужливых робота-пилота уже установили лесенку.

— Любопытно, — поинтересовался дядя Джо, — их «летающая тарелка» отличается от нашей?

— Не стремитесь, Джо, обрести излишне опасные знания, — укорил его сэр Чарльз.

— Неужели здесь нельзя найти парикмахерскую? — вздохнул дядя Джо.

Члены Высшего Координационного Совета наблюдали, как вошли бородатые пришельцы в предоставленный им аппарат.

В глазах Первого Координатора стояла грусть.

— Надеюсь, — передал он своим собратьям, — эти самоотверженные люди поняли, что подчиняются не силе, а разуму.

Люк, после того как в него втянули лесенку, закрылся.

«Летающая тарелка» окуталась светлым ореолом и неслышно поднялась в воздух, растаяв в нем…

Послесловие ко второй части

Выход для человечества перед лицом грозящей ему экологической катастрофы только в изыскании нетрадиционных источников энергии.

Из выступления на международной конференции по «парниковому эффекту»

Прослушав заключительную часть рассказа Оли Грачевой, я выключил магнитофон и задумался. Задумался как инженер.

Едва ли человечество через несколько поколений сможет жить, как в былые времена, получая энергию благодаря сжиганию горючего, нанося вред природе и истощая богатства недр. Ведь в таком случае нашим праправнукам может остаться мир без каменного угля и нефти, сожженных предками. В результате развития современных химических производств будет поврежден озоновый слой атмосферы, отравлены водоемы. Всемирным потопом грозит «парниковый эффект» от сжигания горючего в мириадах двигателей на заводах и в бесчисленных котельных. Научные конференции рассматривают причины нарушения теплового баланса планеты, оценивают результаты изменения климата, таяния полярных льдов с поднятием уровня океанов. Под водой останутся развитые приморские страны. Начнется переселение народов, войны за обладание жизненным пространством, утратятся достижения цивилизации…

И я подумал, что не только в сказочно развитом параллельном мире, засылающем к нам свои «летающие тарелки», возможны волновые станции. Я представил себе, что на воздвигаемых на шельфах платформах для добычи нефти вместо бурового оборудования могли бы стоять агрегаты волновых станций, а использование разницы температур на поверхности земли и за облаками вполне реально даже при современном развитии техники.

Даровая энергия сама просится нам в руки. И вполне можно вообразить, что на наших дорогах и улицах будут мчаться не мириады автомашин, выбрасывающих в воздух продукты сгорания, а электромобили, уже существующие сейчас. Если мощные электросети будут получать электрический ток от волновых станций или установок искусственного ветра, то транспортные средства могут заряжаться энергией не на заправочных станциях, а у любого столба электропередачи, где есть розетка, куда можно включить штепсель. И не стоит пугаться километровой высоты воображаемых энерготруб, ибо технически это, как мне кажется, разрешимо уже сегодня. Словом, мы сами можем создать у себя «параллельный мир» с его удивительными достижениями. И преодолеть при этом придется не столько технические, сколько совсем иные трудности. Хотим мы этого или не хотим, но, видимо, придется отказываться от принципов сиюминутной выгоды и понять наконец, что недопустимо затоплять «рукотворными морями» жизненные пространства, кормившие наших дедов, чтобы торчали потом из загнивающей воды верхушки деревьев или колокольни разрушенных церквей. Лучше использовать оборудование гидроэнергетики на волновых станциях, хотя бы на побережьях, где они заменят нефтяные вышки, производя неисчислимо большое количество энергии, нежели отдает добытая и с «выгодой» проданная нефть. Солнечная энергия, источник всей жизни на земле, должна стать единственной жизненной силой для наших обездоленных потомков. Но хотелось бы дать им в руки технические решения, которые могут быть найдены уже сегодня. Ведь не можем же мы жить по принципу известного французского короля, провозглашавшего: «После нас хоть потоп!» Этого потопа люди не допустят. И уже переходят от мечтаний и гипотез к проектам, чтобы завтра осуществить их, изменив всю экономику человечества, предотвратив грозящие ему беды.

И мне показалось, что в увлекательном рассказе Оли о приключениях и переживаниях героев в иных мирах кроется нечто более существенное, над чем можно было бы задуматься всерьез.

Часть третья ХУЖЕ СМЕРТИ

Кто возвратит мне счастья миг?

Увы, его мне не досталось!…

Весна Закатова

Глава 1 РОБИК

Мир станет общим. Каждый — побратим.

Мне ничего, а все, что есть, — другим

Сирано де Бержерак — Кампанелле

Пейзаж в этот ясный солнечный день был для Оли животворной праной, и девушка не шла, а танцевала, взлетая при каждом шаге, словно теряя массу.

Идя вдоль ручья, она восторженно смотрела по сторонам и на Альсино. Они живы, они вместе! И в этом счастье! И все так чудесно вокруг!

Лес или парк приблизился к ручью, и меж деревьев появился очаровательный маленький дворец с изящными колоннами на фасаде.

«Как старинная помещичья усадьба! И тенистая аллея спускается к пруду с настоящими кувшинками. А ручей в него и впадает, и вытекает. Какие чудесные арочные мостики переброшены через него!»

Совсем неожиданным прозвучало объяснение Альсино: это и есть цех завода, выпустившего очередную партию встреченных ими роботов.

Один из этих человекоподобных биороботов и направлялся к ним сейчас, обеспокоив Олю своим сходством с тупыми стражами энергостанции.

Альсино угадал ее мысли:

— Это совершенно безопасные нейронные биомашины. Они сошли с конвейера и направлены для воспитания и окончательного программирования в одну из наших семей.

Робот шел вдоль ручья, не решаясь перейти его вброд, делая знаки рукой, чтобы его подождали. Поэтому Альсино предложил Оле присесть.

Они опустились на траву около пруда, и Оля выжидательно посмотрела на Альсино.

— Семья — основа нашего общества.

— А детей воспитывают родители? И они умеют это делать?

— Ничто не заменит их любви, но кто сравнится с нейроведами, которые в своем искусстве не уступают нейрохирургам, делающим операции на мозге?

— Эти нейроведы оперируют детский мозг?

— Они формируют его с помощью арсенала средств, начиная с обучения и кончая внушением. И человек, наряду с основами морали, обретает способность телепатического общения, чтения мыслей собеседника.

— Немножко даже страшно. У вас как бы двери и окна настежь, все открыты друг другу. Значит, даже и задуматься ни о чем своем нельзя?

— Нет, почему же? Мысли открываются лишь при взаимном общении. По желанию. Но переданная собеседнику мысль не отличается от глубинной. Словом, невозможна ложь, лежавшая в основе многих былых пороков.

— В нашем мире так много построено на лжи! Я ее ненавижу! Но вот как с «ложью во спасение», когда она служит добру?

— Не может ложь служить добру. Это самообман, который непременно скажется со временем.

— В школах учителя с учениками тоже обмениваются мыслями?

— В Школе Познания педагоги внушают ребенку основы знания, а учимся мы всю жизнь. Лучшие умы общаются с нами через окна видеосвязи. Но главное, что прививается детям родителями и школой с самого раннего возраста, — это любовь к труду. Он становится необходимым, как дыхание.

— И все у вас такие умные?

— Дело в том, что мы стремимся постигать не только науку и технику, но и сущность человека с его глубинным миром неограниченных возможностей. Ведь у вас редко у кого задействовано более четырех процентов нейронов мозга. У нас удается пробудить к деятельности более девяноста.

— До чего же у вас все правильно и удивительно! Мне уже хочется, чтобы ты воспитал и меня. А я потом тоже буду воспитывать, но без скальпеля и излучения. Правда- правда! И, может быть, даже скоро, — сказала Оля, глядя на приближающегося робота. — Может быть, он хочет, чтобы мы взяли его на воспитание? — засмеялась она, видя, как тот, найдя мостик, подходит к ним.

— Кажется, ты угадала или приобрела способность читать машинные мысли, — улыбнулся Альсино, обменявшись с биороботом несколькими словами на языке, принятом для общения с биомашинами. — Представь себе, именно этого он и просит у нас. У него нет определенного адреса, и его первая задача — найти семью, где его возьмут на воспитание.

Оля рассмеялась.

Робот насторожился, не понимая этих странных звуков.

— Скажи ему, что у нас пока нет семьи, но скоро будет, и мы улетим в другой мир, где он найдет мало хороших примеров для заимствования.

— Он понял. Но, узнав от меня, что мы идем к моей матери, просит разрешить сопровождать нас.

— Какой смешной! И похож на мальчишку. Правда-правда! Я назову его Робиком. Хорошо? Но как мы будем с ним разговаривать?

— Я введу в его программу словарь русского языка и законы построения речи. Его не надо будет учить годами. Введенный блок позволит ему сразу в полной мере выполнять новую программу. И ты получишь, кроме меня, еще одного собеседника.

— Надеюсь, ты не станешь ревновать? — лукаво спросила Оля.

У нее было так хорошо на душе, что хотелось озорничать, шутить, смеяться безо всякой на то причины.

Альсино достал мнемонический кристалл, которым он по мере надобности пользовался в Олином мире, удивляя всех богатством своей русской речи.

Скоро Оля убедилась, на какие чудеса была способна эта повстречавшаяся им на пути биомашина. Биоробот сразу заговорил с нею на ее родном языке, правда, поначалу смешно произнося слова и забавно строя фразы.

Он стал для нее настоящим мальчишкой Робиком.

Первым делом он сказал:

— Как хорошо натыкаться на одну девочку и одного мужчину.

— Будешь звать меня Оля. Понял?

— Понял. Оля. Ой-ля-ля.

— Как ты догадался? Меня так звали в школе. Я тебе об этом не говорила.

— Это обычное для роботов трансформирование употребляемых ими слов.

— А что такое мама, куда мы теперь вместе гуляем? — спросил Робик.

— Мама — это такая прекрасная женщина, которая дала жизнь Альсино, вот ему. Понял?

— Понял. Это такой прекрасный цех с конвейером. Правда-правда.

Оля рассмеялась:

— Не цех, глупышка, а человек. Такой же, как я. У меня тоже будут маленькие Альсинчики.

— Понял. Конвейер, выпускающий Альсинчиков, будет прекрасным.

— Ну вот! — со смехом обратилась Оля к Альсино. — Теперь у тебя будут два несмышленыша, воспринимающие твой мир.

— Не совсем одинаково, — заметил Альсино. — Ты будешь сравнивать его со своим. Робик примет все, словно чистая бумага, где пока записаны лишь стремление к добру и невозможность делать что-либо во вред людям.

— А тупые роботы энергостанции?

— Они не признали во мне Человека.

— Однако Робик признал и меня, и тебя.

— Он не запрограммирован на охрану, и в него заложены иные признаки опознания Человека. Что касается остального, его надо воспитывать.

— Хорошо. Я берусь за это интересное дело. Ну, Робик, что бы ты хотел узнать?

— Как живут люди, которые создали нас, биороботов?

— Люди живут в маленьких домиках, рассеянных по живописным уголкам природы.

— А почему?

— Чтобы избежать тесноты. А цеха заводов, где люди работают, приблизили к месту их жительства, чтобы летать на работу было близко. Понял?

— А составные части изготовляемых машин тоже летают между цехами?

— Ишь ты, какой въедливый! Они доставляются по трубам электромагнитной связи.

— Ты можешь стать не только воспитательницей, но и экскурсоводом по нашему миру, — улыбнулся Альсино.

— У них тут все перемещается в трубах, как в сосудах живого организма, в трубах больших и маленьких. В одних перебрасываются детали и материалы, в других мчатся электромагнитные вагоны с пассажирами. В одном из них мы сейчас и совершим путешествие в безвоздушном пространстве.

— Почему без воздуха? — поинтересовался Робик. — Он нужен для биопроцессов и у людей, и у машин.

— Ах ты мой «Почемучка»! Его просто нет в трубе, чтобы не мешал движению вагонов.

— Почему не мешал? — приставал Робик.

Ответил Альсино:

— Чтобы не тратить зря энергию.

— Почему? Нас, роботов, заряжали энергией на конвейере. И я полон сил, готов действовать. Правда-правда.

Оля удовлетворенно улыбнулась. Робик неожиданно попросил:

— Можно еще раз смеяться?

Оля не столько выполнила странную просьбу машины, сколько, услышав ее, непроизвольно тут же расхохоталась.

Робик был доволен, если это можно сказать о машине.

Альсино с радостным чувством смотрел на свою Олю, получившую забавную игрушку, с которой можно поболтать.

— А на каком конвейере предусмотрена ваша зарядка энергией? — поинтересовался любопытный биоробот.

— Ах, Робик, Робик! — ответила Оля. — Видишь на небе огненный шар? Это Солнце, оно светит и греет. Альсино умеет получать энергию прямо от него. А вот мне приходится утолять голод пищей, содержащей энергию, тоже полученную от Солнца.

— Без проводов? — уточнил Робик.

— Ну, не такие провода, какими подключают тебя к электросети. Организм людей так устроен, что может получать энергию от поглощенной пищи. Понял?

Оля входила в роль «мамы» из недавних детских игр. Новая кукла превосходила всякое воображение! Могла говорить и даже понимать. И потому сразу стала любимой…

Вскоре Оля заметила в глубине парка изящную беседку, по направлению к которой шли вереницы людей, некоторые в сопровождении маленьких роботов, похожих на Робика.

— Ну вот и наше «метро», как называется у вас подземка, — сказал Альсино. — Ты не устала, Оленька, от ходьбы и воспитательской деятельности?

— Ну что ты! Мне так интересно! И я еще никого в жизни не воспитывала. Вот была бы мной довольна бабушка, что я становлюсь на нее похожей. Она всех воспитывает. А Робик очень смышленый. Хорошо бы его оставить с нами! И взять с собой, когда будем возвращаться!…

— Я не убежден в этом. Лучше, если Робик просто проводит нас. Потом найдет себе пристанище в какой-нибудь местной семье. Я думаю, мама сможет помочь ему, как Координатор Округа.

— Ты говорил, что она — Верховный Судья, и я ее чуть-чуть даже побаиваюсь.

— Она и то и другое, и еще Человек с самой большой буквы, как у вас говорят.

— Робик, тебе не скучно слушать нас? — спросила Оля.

— Что такое скучно? Не имею такой информации.

— Это тягостное и унылое чувство бездействия.

— Следовательно, машине всегда скучно. Я готов делать все, что не во вред людям, но не имею заданий.

— Ах, Робик, это совсем другое! Ты вовсе не скучный, с тобой даже весело. Скучно, когда не только не знаешь, чем заняться, но и не хочешь этого. Словом, сам не знаешь, чего хочешь.

— А что значит «хочешь»?

— Ощущать, что это тебе необходимо.

— Почему мне, а не другим?

— Вот это, Робик, верно! Прежде всего, другим. Это главная необходимость.

— Необходимость всегда быть готовым к принятию сигнала, — сделал глубокомысленный вывод робот.

— Как ты здорово начал говорить по-русски, словно годы учился. Спасибо тебе за это.

— Что значит «спасибо»?

— Это слово сложилось из двух слов: «спаси», «Бог». В знак благодарности, чтобы Бог тебя спас.

— Почему спас? И что такое «Бог»?

— Спасать потому, что люди у нас делали порой не так, как надо, боялись наказания и хотели бы спастись. А «Бог» — это, Робик, не для машин. Это вечное, мудрое, доброе и гневное Существо. Он создал все, что есть на свете, и распоряжается всем этим сущим. И мог бы спасти.

— Изготовитель или Координатор? — уточнял дотошный Робик. — Программист?

— Координатор — это не тот, кто повелевает или задает программу действий. Он только согласует действия других, от которых сам не отличается.

— Координатор не машина?

— Совсем нет. Вот мы с тобой скоро увидим такого Координатора, когда доберемся до домика матери Альсино Моэлы.

Из павильона станции вниз спускались не по привычному для Оли эскалатору, а встали на самоходную ленту, которая понесла их по наклонному, полого спускающемуся тоннелю, доставив на просторную платформу, по которой пролегали две огромных трубы, уходящие сквозь стены. За этими трубами виднелись по обе стороны две более узких платформы. Люди садились в поезд любого направления с центральной платформы, а с крайних наклонные тоннели с самоходными лентами выносили прибывших пассажиров наверх.

Послышался гул подошедшего в трубе поезда. Дверцы его вагонов пришлись как раз против дверей лежащей на платформе трубы. Они открывались одновременно с обеих сторон вагона. С одной стороны люди потоком входили в вагон, а в другую выходили. Ни на платформе, ни в поезде не было никакой толкотни.

Все было плотно подогнано, и воздух с платформ не проникал в трубы, по которым двигались поезда. Там постоянно поддерживалось разряжение.

Альсино с Олей и Робиком вошли в вагон цилиндрической формы и сели в кресла, заботливо принявшие их в свои мягкие объятия.

— Это чтобы мы не взлетели при обнулении масс, — пояснил Альсино.

Робик тотчас попросил разъяснить это понятие, с поразительной быстротой усвоив его смысл.

— Вагон электромагнитными силами разгоняется до огромной скорости, — пояснил Альсино, — и, утратив тяжесть при обнулении масс, не испытывает трения о стенки тоннеля.

— Как далеко мы едем? — спросила Оля.

— В родную мне горную страну, где живут люди, похожие на нас с археологом, безбородые. Расстояние здесь не играет почти никакой роли.

— При слове «почти» не могу не вспомнить о дяде Джо. Как-то они там?

— Уверен, что археолог принял все меры, вызвал помощь, и они наслаждаются сейчас беседой с мудрейшими людьми нашего мира, с которыми мне еще предстоит встретиться для отчета о своей Миссии в вашем мире.

— Я думаю, они легко поймут и одобрят тебя.

— Мне хочется в это верить. Телепатически связаться ни с кем из них никак не могу. И стыжусь своей неполноценности.

— Ну что ты, милый! — утешала его Оля. — Мне ты делаешься еще дороже, став не сверхчеловеком, каким был у нас, а таким же, как и все, оставшиеся в нашем мире.

Робик не слишком понимал, о чем идет речь, но не досаждал вопросами своим «воспитателям», расшифровав слово «почемучка» как несмышленыш, досаждающий любопытством.

Альсино горько улыбнулся:

— Пожалуй, сейчас я нечто среднее между Робиком и остальными пассажирами этого вагона, которые, выйдя отсюда, поднимутся в воздух, как я бывало. — И он вздохнул.

— Ну, не надо! — нежно сказала Оля. — Мы будем с тобой летать… на крыльях счастья. Правда-правда! — И робко улыбнулась своей несколько вычурной, но искренней фразе.

Альсино остался печальным:

— Я не только о своих потерянных возможностях вздыхаю. Мы войдем сейчас в долину, где все напоминает мне о куда более значимой потере.

— Вот как! — сказала Оля и замолчала, поняв, что затронула что-то очень болезненное для Альсино.

— Отец завершал строительство этого наклонного тоннеля, который приведет нас к цели, — сказал Альсино, когда они поднимались на самоходной ленте наверх.

Легкий ажурный павильон, вероятно, был построен в стиле странной местной архитектуры.

— Воздух! Какой воздух! — воскликнула Оля. — Не надышишься!

Оля любовалась открывшимся перед ними пейзажем. На, казалось бы, затвердевшей синеве неба четко вырисовывался островерхий пик, как бы шатром венчающий исполинский храм великанов с бастионами крутых горных склонов.

Издали можно было рассмотреть причудливо вьющуюся извилистую дорожку, то исчезающую, то появляющуюся среди зелени леса.

— Это очень старинная дорога. Ею пользовались люди, когда еще не умели летать. И она покрылась во многих местах трещинами. Нам придется преодолевать их.

— Но это же красиво! Так красиво! Правда-правда! Робик, Робик! Ты понимаешь это слово — красиво?

— Красиво — это гармонично, целесообразно, — невозмутимо ответил биоробот.

— И ты больше ничего не чувствуешь? Меня даже в дрожь бросает. А у тебя все как обычно? Ты не воспринимаешь прекрасное?

— Я не знаю, что воспринимаю. Но ощущаю повышенное напряжение нейронной структуры.

— Вот видишь, Альсино! Даже робота проняло! Он уже способен чувствовать то, что так восхищает меня!

— Он не способен на это.

— Но он говорит о каком-то своем перенапряжении.

— Я не достаточно знаком с устройством роботов.

— Мы пойдем здесь?

— Да. Прямо к домику моей матери Моэлы.

— Как жаль, что ты не можешь предупредить ее, что мы идем к ней.

— Может быть, мы встретим ее. Мама сразу догадается, что ты голодна. Она часто выходит к памятнику, стоящему у дорожки.

— Памятнику? Кому?

— Моему отцу.

— Ты никогда не рассказывал о нем. Когда вы потеряли его? Почему памятник ему стоит здесь?

Втроем они не спеша поднимались в гору по былой тропинке, теперь заросшей мягкой травой с мелькающими в ней маленькими цветочками, которые Оля, нагибаясь, срывала, собирая букетик.

Робот стал повторять ее движения и тоже делал букет.

— Я никогда не видел отца, — печально сказал Альсино. — Он погиб незадолго до моего рождения.

— Как это произошло? Отчего?

— Здесь часто случаются землетрясения. Когда мама уже ждала ребенка, ей было трудно летать, и они с отцом поднимались пешком вот по этой самой дорожке.

— Здесь часты землетрясения? Почему же вы строите здесь дома?

— Современные дома устойчивы при любых колебаниях почвы, покоясь на подвижных опорах. Отец с матерью шли этим самым путем. Раздался подземный гул, земля зарычала. Это был, наверное, ужас! Скалы катились по склону, увлекая за собой каменные потоки. Внезапно на дорожке разверзлась земля. Мама вместе со мной, еще не родившимся, неминуемо должна была упасть в эту трещину. Но отец успел спасти свою жену. А сам… Трещина поглотила его. Он не успел вызвать в себе обнуление масс и взлететь. Мама до сих пор содрогается, рассказывая об этом.

Биоробот внимательно прислушивался к словам Альсино, словно впитывал их.

— Вот она, старинная трещина, — показал Альсино. Дорогу починили, а по обе стороны ее былая пропасть

превратилась в глубокий овраг, заросший травой и кустарником.

Под высоким деревом, похожим на кипарис, стоял скромный гранитный памятник.

Оля положила к его подножию собранный в пути букетик нежных цветов.

— Они как незабудки! Правда-правда. И они будут всегда говорить: «Не забудьте, не забудьте!»

Робик повторил действия Оли и тоже положил свой букетик к подножию придорожного памятника. Оля с удивлением посмотрела на него.

— И ты всегда будешь повторять мои действия?

— В моей программе заложено делать так.

— Ты замечал, что я делала?

— Я так воспринял.

— Ты — чудо, Робик! Я уже привязалась к тебе. Когда мы встретимся с Моэлой, я попрошу оставить тебя с нами.

— Моя программа весьма обогатилась от общения с вашей семьей, — рассудительно заключил биоробот.

— Глупый, у нас еще нет семьи, но ребенка на воспитание мы уже взяли. Не так ли, Альсино?

— Мой долг вернуться в ваш мир и продолжить выполнение возложенной на меня миссии.

— Я буду помогать тебе. Правда-правда!

— А Робик? В вашем мире он может вызвать повышенный интерес. Кое-кому покажется заманчиво иметь вот такую армию, состоящих из таких вот не рассуждающих и покорных исполнителей. О них мечтал небезызвестный тебе профессор Сафронов.

— Смотри, как огорчается Робик. Кто это решил, что биороботы не могут чувствовать?…

— Я ощущаю перенапряжение электронных структур, — признался Робик.

Некоторое время шли по дорожке молча. Оля прислушалась к чему-то и вполголоса произнесла:

— Мне уже чудится после твоего рассказа подземный гул…

— Тебе это не кажется. Я его тоже слышу.

— И структуры Робика перенапряглись. Не от того ли?

— Возможно, этот гул свидетельствует о предстоящем землетрясении. Камнепады здесь очень часты, это ведь самые молодые горы планеты. И они продолжают расти. Но дорожка дальше проходит под скальными карнизами. Они защитят нас. Скоро мы уже будем дома… Летать, конечно, здесь безопаснее, но увы…

Земля содрогнулась под ногами идущих, и Оля чуть не потеряла равновесие.

— Прямо как на нашем плотике, — потерянно сказала она.

— Это тоже своего рода предупреждение о возможном землетрясении дня через два.

— Может быть, из-за этих предупреждений мне так не по себе? — пожаловалась Оля. — Я словно наяву вижу твоих родителей. Даже в дрожь бросает.

— Тебя действительно знобит, — встревожился Аль- сино.

— Ничего, милый. Пройдет. А вот Робик… Посмотри, как он опечален. Он вовсе не так бездушен, как полагается быть машинам. И совсем не зря положил свой букетик у памятника. Правда-правда!

— Но он всего лишь машина. Не надо путать ее с человеком, хотя она и может быть ему хорошим помощником.

— А я уверена, что Робик запомнил, глубоко запомнил все, что ты рассказал о гибели своего отца, о любви и долге!… Разве не в этом состоит подлинное воспитание?

— Может быть, ты и права, — согласился Альсино. — Однако, надо думать, что на самопожертвование способен только человек.

— А мне хочется, Альсино, воспитать Робика, как Человека!

— Оленька, милая, ты сама не своя. Я никогда не думал, что на тебя после стольких испытаний подействует мой рассказ.

— Я тоже не знаю, что со мной творится. Говорят, собаки чуют землетрясение дня за три и воют без причины. Вот и мне выть хочется… А может быть, залаять? — постаралась пошутить она.

Робик словно понял состояние своих воспитателей и не донимал их вопросами.

— Как ужасно встречает нас твой неомир, — жаловалась Оля, смахивая предательскую слезинку. — Прости меня, но у меня с ума нейдут тупые роботы энергостанции, вылет в трубу, раскопки атомных руин древнего города и заросшая трещина, поглотившая твоего отца…

— Не мучь себя, Оленька! Давай спускаться к домику Моэлы, видишь среди деревьев его крышу? Родной мой дом.

— Значит, и мой, — сказала Оля, вытирая глаза.

Глава 2 МАТЬ

Нет в мире впадин глубже Тускарроры,

И материнской крепче нет опоры.

Весна Закатова

Оля не помнила столь угнетенного состояния, какое охватило ее.

Они подходили к небольшому, утопающему в цветущих деревьях и зелени домику с односкатной крышей. Ничем не отгороженный окружающий его сад был доступен со всех сторон.

Альсино с Олей свернули с дорожки и пошли по тенистой аллее к открытой веранде дома.

«Как наша дачка! — подумала Оля. — Только нет второго этажа с открытым окном и бабушки, пускающей дым сигареты в ожидании внучек… Но что за странный запах, помимо аромата цветов? Никак не припомнить, что это такое?…»

Дверь в домик была гостеприимно открыта настежь. Альсино вошел в нее, но скоро вернулся:

— Мамы нет, а он спит.

— Кто он?

— Твой Мохнатик, — улыбнулся Альсино.

— Он здесь! — обрадовалась Оля. — Значит, я собачка, потому что учуяла его запах! Правда-правда! Но как он попал сюда?

— Еще в прамире, когда мы уходили от дикарей, я внушил ему, раненному, чтобы он перешел в наш мир и добрался до мамы. А она ведь у меня хороший врач и позаботилась о нем.

— Ну, вот как хорошо, а я, сама не знаю отчего, тревожусь.

— Мама займется и тобой. Все пережитое, нервные потрясения не проходят даром.

— А Робик? Он неотступно следует за нами, и ему, как и мне, не по себе, хотя он нигде не путешествовал и только что сошел с конвейера.

— Пожалуйста, не ровняй себя с биомашиной.

— А с собачкой можно? — лукаво улыбнулась Оля.

— Такое твое настроение мне больше нравится.

— Я очень, очень счастлива, что мы наконец здесь! Но я все равно, Альсино, чего-то боюсь.

— Ты увидишь, какая у меня мама чудесная, уверяю тебя.

— Скажи «правда-правда»!

— Правда-правда! — улыбаясь, повторил Альсино.

Оля стала рассматривать сад.

— Какие прелестные цветы! У твоей мамы есть садовник? Или биоробот запрограммирован на уход за клумбами?

— Нет, мама сама цветовод. Это доставляет ей удовольствие.

— Верховный Судья, Координатор Округа, врач и еще цветовод?

— Это обычно для каждого из нас. Мы так воспитываемся.

Она восторженно вдохнула запах цветов:

— Интересно, кто явится раньше: выспавшийся Мохнатик или твоя мама?

— Думаю, что мама. Я уже ощущаю ее приближение. Она очень удивлена и обрадована.

— Ты слышишь ее?

— Да, она сравнительно близко. Да вот она! Посмотри! В небе!

Оля глянула вверх и воскликнула:

— Как красиво развевается на ней плащ! Она прямо как ангел, спускающийся с небес! Или, скорее, фея, потому что без крыльев.

Фигура летящей женщины в развевающемся плаще казалась почти сказочной, если бы она тотчас не оказалась на земле и совсем по-обычному не пошла по ней легкой, гордой походкой, направляясь к Оле с Альсино. Волосы ее, с чуть заметной сединой, волнами спускались на покатые плечи.

— «Какая радость! — еще издали восприняла Оля ее беззвучное обращение. — Это твоя невеста, Альсино? Двойная радость мне! Но почему ты ничего не сообщил о своем возвращении? Или ты не здоров и дальняя связь затруднительна для тебя?»

— Я попал в тяжелую обстановку и упал с большой высоты вместе с напавшим на меня ящером. Это случилось в прамире.

— «Как ты там оказался?»

— Это была непредвиденная посадка.

— «Значит, по той же причине никто из членов Высшего Координационного Совета ничего не знал о тебе?»

— Да, из-за моей теперешней неполноценности. Но я рассчитываю на твою врачебную помощь, мама.

— «Раз мы вместе, сынок, да еще с твоей невестой, у тебя будут все возможности восстановить здоровье».

— Я не сомневался, потому и спешил к тебе.

— «Не только, не только поэтому! — улыбнулась Моэла. — Я догадываюсь и в первую очередь о том, что милая наша гостья голодна! — Оля угадала в матери Альсино заботливую хозяйку, какой всегда была и ее мама. — А ну, признайся-ка, давно не ела?» — прозвучал в сознании Оли вопрос Моэлы.

Она воспринимала как обыденный немой разговор, словно участвовала в нем.

— Наш дядя Джо говорил, глядя на заоблачную энерготрубу, что готов съесть сосиску в километр длиной.

— «Ваш дядя Джо был большой шутник».

— Он все время очень хотел есть, но тупые роботы энергостанции не понимали этого.

— «Ты не зря о нем вспомнила. У меня, конечно, такой сосиски нет, но угостить чем найдется. Все необходимое я получаю по трубопроводу. Солнечная энергия — это хорошо, а я всегда любила готовить! И уж для будущей невестки постараюсь!» — с этими словами Моэла заторопилась в дом.

— Ну вот… сколько хлопот я ей доставляю! — вздохнула Оля. — Но как просто с твоей мамой, будто мы давно-давно знаем друг друга. Правда-правда!

— Я же говорил тебе…

— У нее очень добрые глаза, и до сих пор она такая красивая! Твой отец, конечно, гордился ею, а она, после потери его, так и не устроила своей жизни? И у тебя нет ни братьев, ни сестер?

— У нас это не принято.

— Она до сих пор любит его?

— Я думаю, что нередко во мне она пытается отыскать его черты.

— Значит, он был у вас замечательный! Правда-правда! Оля с Альсино прошлись по саду, любуясь умело составленными композициями цветов на клумбах.

— Она не просто цветовод, твоя мама, она — художница! — воскликнула Оля.

— Я ее ученик. Правда, неудачный. Не сделать мне твоей скульптуры.

— Ну вот еще! — запротестовала Оля. — Что я? Видный деятель какой?

— Завидная натурщица, скажем так. Или просто любимый человек!

— Что это? — остановилась Оля в углу сада, не веря глазам своим.

Перед нею из одного камня росли пять молоденьких саженцев деревьев, напоминая предостерегающе поднятую ладонь.

— Это же совсем как наши березки на той полянке. Помнишь?

— Да, любопытное сходство, — отозвался Альсино. — Еще не понятая закономерность параллельных миров.

Они повернули назад к веранде домика.

Навстречу вышла Моэла и, обняв обоих за плечи, повела в дом.

Оля с любопытством осматривала комнаты, обставленные со вкусом и простотой. Мебель казалась знакомой и совсем не вычурной — необходимая, изящная и удобная, но обнаруживающая свои неожиданные возможности. Так, любое кресло принимало форму опустившегося в него тела, а стулья сами бесшумно пододвигались на удобное расстояние.

Моэла радушно рассаживала гостей за столом.

— «Надеюсь, ты, Альсино, покушаешь вместе со своей подругой? Или уже достаточно зарядился солнечной энергией?»

— Солнце, конечно, дало мне силы, но я составлю Оле компанию, как говорят в ее мире. Тем более, что ты всегда удивляла особым умением приготовить доставленные тебе по трубопроводу блюда. А вкусненькое, ты знаешь, как я люблю с малых лет.

— Действительно, сказочно вкусно! — восхитилась Оля, не заставив лишний раз упрашивать себя, принявшись за еду. — Неужели это искусственная пища? Никогда бы не подумала!

— У нас другой не бывает, если не считать овощей и фруктов, — пояснил Альсино, тоже отдавая дань искусству матери.

— Как был бы доволен дядя Джо, если бы его так угостили! — вздохнула Оля. — Жаль, что он не с нами.

А вы, мама Моэла, не хотите разбудить Мохнатика? — вдруг спохватилась Оля. — Он бы тоже поел с нами. Если бы вы знали, как он угощал меня в своей пещере! — засмеялась Оля.

Моэла поняла, о каком Мохнатике проявляет заботу Оля:

— «Он был ранен отравленной стрелой и тяжело болел. Требовалось переливание крови, а нужного для найнов состава не нашлось. Приходилось положиться на первобытный организм и лечить беднягу искусственным сном. Но теперь ему еще рано просыпаться».

Моэла не садилась за стол, все время отлучаясь, как она шутливо поясняла Оле, по ее понятиям, «на кухню». Вернувшись, с улыбкой смотрела на изголодавшихся путешественников, уплетавших ее угощение за обе щеки.

— «Ну, а теперь отмываться с дороги! — объявила она. — Альсино, проведи Олю в бассейную. А я тем временем приготовлю вам одежду. Я уже заказала прислать нужных размеров. Все поспеет вовремя. Главное — смыть с себя дорожную пыль!…»

Перед тем, как окунуться в бассейн с водой золотистого цвета, Оля насладилась сказочными, как она их восприняла, удобствами неомира. Температура в струях воды устанавливалась именно такой, какая необходима, чтобы быть приятной. Невидимые приборы улавливали Олины ощущения, предвосхищали желания.

Ароматные моющие средства ласково окатывали ее, и она лишь подставляла под них свои белокурые, сразу становившиеся мягкими волосы, гибкие гребенки осторожно расчесывали их, а мягкие губки нежно растирали тело. Освеженная, набравшаяся бодрости, она окунулась в бассейн, чтобы проплыть под водой, вспоминая недавнее путешествие вместе с Альсино к понтону.

Он и сам появился и снова плыл, как и в океане, рядом с нею.

Потом они вместе вышли из воды, и теплый поток воздуха обсушил их.

Они разошлись по разным кабинам и, выйдя оттуда, встретились, не узнавая друг друга. В голубом — она и в розовом — он, оба в полупрозрачных плащах, под которыми угадывалась обтянутая удобной одеждой фигура.

— Неужели я тоже так преобразилась?! — воскликнула Оля, глядя на Альсино. — Ты похож на принца или… скорее на Ромео. Помнишь? И пусть ты не танцуешь, застывая на миг в воздухе, но все равно… А я ведь тебя не в парашютном, как говорила бабушка, комбинезоне только раз в театре и видела. В Юрином костюме и в парике с локонами до плеч…

И Оля опять радостно засмеялась.

Взявшись за руки, они вышли в сад, где встретились с терпеливо ждущим их Робиком.

— Робик! — воскликнула Оля. — Ну как? Скучаешь без нас?

— Занят анализом перенапряжения моих нейронных структур.

— И к каким же выводам пришел?

— Требуется дополнительное программирование из области горообразования.

— Альсино! Что бы это значило?

— Он имеет в виду, что горы здесь, в нашем мире, еще «молоды» и продолжают расти.

— И он это чувствует?

— Очевидно, есть какая-то связь.

— Мне так радостно, что я сама готова расти хоть вместе с горами, хоть плясать! Правда-правда! И ты мне очень нравишься в таком наряде!

— А что же мне о тебе тогда сказать? Или вспомнить вашу песню «Но слов я не нашел»?…

— Лучше вспомни полет на крыльях счастья к лыжному трамплину! А слова обязательно подыщи сам!

— Счастье с крыльями или без крыльев теперь всегда будет с нами, я уверен…

— Счастье — в совмещении и гармонии двух нейронных систем, — внезапно вставил биоробот.

— Робик, Робик! Ай-ай-ай! Подслушивать неприлично!

— Тем более когда у машины не хватает информации о том, что только человеческие нейронные структуры выражают его состояние, — назидательно отчитал Робика Альсино.

— Принято в программу, — послушно заверил Робик. — У биомашины нейронные структуры только отражают внешнее воздействие.

— О каких внешних воздействиях он опять толкует? — забеспокоилась Оля.

Альсино пожал плечами.

— Может быть, атмосферы перед грозой? Хотя небо чисто. Кстати, о полетах. Должно быть, к нам летят.

Оля заметила в небе так знакомое ей НЛО. «Летающая тарелка» стала снижаться около сада Моэлы и, выпустив три опоры, приземлилась. Откинувшаяся наружу дверца превратилась в лесенку, и по ней с забавной неуклюжестью стал спускаться биоробот-пилот, такой же маленький, как и Робик.

И тут же зашагал по направлению к домику Моэлы.

Моэла, выйдя на веранду, удивилась:

— «Что такое? Меня никто не предупредил. У нас, Оленька, не принято посылать гонцов или нарочных».

Биоробот подошел, косясь на Робика, и передал Моэ-ле какой-то предмет.

— «Странно! — беззвучно, но понятно для Оли еще больше поразилась Моэла. — Прислали радиоперехват звукового сообщения, распространенного в иномире. Очевидно, в расчете, что ты, Альсино, сможешь выразить мысли этой звукозаписи».

— Тогда пойдемте в дом к аппаратуре. Пусть и Оля услышит голос из своего мира. Вероятно, это в какой-то мере касается всех нас, — предположил Альсино.

Звуковой аппарат, которым пользовались, главным образом, для слушания музыки, стоял в той же комнате, где гости Моэлы недавно наслаждались вкусной едой.

Все это разительно изменило настроение Оли, только что такой радостной и веселой.

Превозмогая бьющий ее озноб, вслушивалась она в голос «оттуда», говоривший на ее родном языке:

«Экстренное сообщение Международного информационного агентства:

Шпионы с инопланетного корабля

Наконец-то приоткрыта тайна неопознанных летающих объектов (НЛО), в последнее время так часто появляющихся в нашем небе! Один из них оказался в зоне военных действий и был сбит. Среди его обломков обнаружено шесть трупов инопланетян, одетых в одинаковые серебристые комбинезоны. Доставленные в научный центр, они были препарированы и исследованы.

Два карликовых, рост которых не превышает ста двадцати сантиметров, были лишены детородных органов, видимо принадлежа к эволюционной ветви, характерной для насекомых. Четыре других трупа по внешнему виду и строению организма напоминали людей. Один из них атлетического сложения, имел цвет волос, сравнимый с сединой. Другой — тучный, сто семьдесят два сантиметра роста, третий худой и рослый, сто девяносто шесть сантиметров, с аскетичным лицом. Последний — маленького, но не карликового роста (сто пятьдесят один сантиметр) обладал чертами лица, типичными для азиатских народов Земли. На основании проведенных исследований ученые могут утверждать, что экипаж прибывшего к нам инопланетного корабля (НЛО) отражает многорасовый состав обитателей неведомой планеты, имеющей какие-то виды на нашу Землю. Миф о неприступности «летающих тарелок» развеян, и человечество может быть уверено, что в состоянии дать отпор космической агрессии. Обломки инопланетного аппарата тщательно изучаются, чтобы выработать тактику земной обороны, открыв секрет необычайной маневренности пресловутых НЛО, в чем весьма заинтересованы военные круги разных стран.

Первое сражение с вторгшимся к нам разведывательным аппаратом показало, что современная техника в состоянии бороться с инопланетным вторжением. Перед военной промышленностью мира встают новые задачи!»

— Какой ужас! Что там произошло?! — воскликнула Оля и зарыдала. — Ведь это же они, они! Дядя Джо, лорд, Иецуке, Юра!… Но как они попали на вашей «летающей тарелке» с двумя вашими роботами-пилотами домой? А мы? Лучше бы оказаться вместе с ними!…

— Успокойся, Оленька, — утешал ее Альсино. — И приготовься еще к одному удару.

— Что? Землетрясение?

— Если не хуже. Наши друзья по своей воле отправились обратно после беседы с руководителями неомира, чтобы не приобрести здесь опасных знаний. Их убили свои же, лишенные разума вояки. А я нарушил клятву о неразглашении опасных знаний, строя у вас «летающую тарелку». И за это отдан под суд. Маме только что сообщил об этом во время телепатического сеанса сам Председатель Высшего Координационного Совета. Таково их решение.

— Нет, нет и нет! Их выслали, выслали, отправили на смерть! И они погибли! Такие чудесные люди! А тебя, кристально чистого, эти жестокие сверхлюди хотят судить? Где же гуманность вашего Высшего Разума? Разве он не отбрасывает самой мрачной тени Зла?

Рыдая, Оля теряла власть над собой.

Альсино использовал всю свою силу воли, чтобы внушить ей спокойствие.

Но слезы продолжали душить ее, вырываясь рыданиями.

Моэла подошла к девушке и стала утешать ее, нежно гладя по растрепавшимся волосам. И вдруг… стала заплетать ей косу.

Это так подействовало на Олю, что она, немного успокоившись, даже смогла спросить:

— Его увезут в суд?

— «Нет, родная, — отозвалась Моэла. — Судить будут здесь».

— Кто его будет здесь судить?

— «Верховный Судья Округа».

— Вы, мама Моэла?! — с надеждой воскликнула Оля.

— «Да, его будет судить и Мать, и Судья. Не знаю, кому из них будет тяжелее. Ты сможешь проследить весь обмен мыслями на суде, поскольку необходимо расспросить тебя, непосредственную участницу всего произошедшего».

— Я все, все скажу! Его нельзя осудить, нельзя, мама Моэла! Он у вас такой замечательный, такой преданный своей Миссии!

Слезы, слезы! Они всегда загадочны по своему действию: выражают горе и приносят облегчение, если выплачешься…

Но Оля выплакаться не могла.

Ей предстояло присутствовать на суде…

Глава 3 ВЫСШАЯ МЕРА

Человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека.

В.Г. Белинский

Жуткое известие сразило Олю. Она не находила себе места, ей некому было излить все, что клокотало в ней: возмущение, тревогу, страх за любимого человека и горе, разрывающее сердце горе по поводу непереносимой потери друзей.

«Летающая тарелка», принесшая горькую весть, улетела.

Оля не решалась расспрашивать Альсино о том, что он думает о суде над ним. Он остался с Моэлой, быть может беседуя как раз об этом. И Оля, не желая им мешать, вышла в сад и увидела преданно ожидавшего ее Робика. Ведь это единственное, пусть искусственное, но мыслящее существо, перед которым она может раскрыть свою душу!…

И она рассказала Робику все, что так мучило ее.

Робик внимательно, если так можно сказать о машине, выслушал горестные Олины слова.

— Что ты думаешь, Робик? Напряги свою нейронную структуру и сделай вывод, чем это может грозить Альсино?

— Его будет судить мать, — уточнил Робик. — Он передал опасные сведения только своим спутникам, которые погибли. Следовательно, обладательницей этих «опасных знаний» осталась только его невеста, находящаяся вместе с ним.

— Да, это так, — ответила Оля, поникнув головой. — Лучше бы судили меня…

— Но она находится в другом измерении, — невозмутимо продолжал робот, — и не может использовать приобретенные сведения во вред своему миру: помочь там одним людям успешнее убивать других.

— Да нет у меня таких знаний, Робик! Мне и мухи не обидеть! Может быть, формально Альсино и нарушил какие-то обязательства, но лишь ради того, чтобы наши друзья, его сторонники, сами увидели, как устроен мир здесь… Они всего-навсего хотели такой же жизни и для наших людей…

— Следовательно, — с жесткой логикой рассуждал биоробот, — последствий преступления нет.

— Конечно нет, Робик!

— Выводы, которые могут быть сделаны моей нейронной системой, основаны лишь на математической логике.

— Так это мне и нужно было услышать от тебя.

— Приговор Альсино не может быть суровым. Обвиняемый заслуживает не больше, чем порицания.

— Робик! Мне хотелось бы обнять тебя! Ты облегчаешь мою душу, хотя помочь мне пережить потерю близких друзей невозможно. Если бы ты только знал, какими удивительными они были!…

— Мне была бы очень ценна такая информация.

И Оля начала рассказывать Робику о каждом из своих коллег: и о дяде Джо, и о сэре Чарльзе, и об Иецу-ке, и конечно же о Юре Кочеткове. Говорила и утирала слезы.

Робик все слушал и укладывал Олины представления в свою бездонную память, ждущую информации.

Альсино в сад не выходил.

Оля подняла голову, привычно поправляя волосы.

— Робик, Робик! Кто-то летит к нам! Их двое в небе. Может быть, это те судьи, которых ждет мама Моэла?

Оля оказалась права.

Двое в развевающихся полупрозрачных плащах приземлились прямо на садовую дорожку и направилась к дому.

Оля встала со скамейки, выжидательно глядя на них. Робик, копируя ее движения, тоже поднялся.

Один из прилетевших был молод, другой весьма пожилой, судя по седине и спускающейся на грудь белой бороде.

Старший на чистейшем русском языке, не передавая телепатически свою мысль, а произнося четко слова, обратился к Оле:

— Приветствуем вас, девушка иного мира! Мы прибыли вместе с Миредо, чтобы помочь Моэле в нелегком деле, которое ей так тяжело совершить. Как мы догадываемся, вы спутница Альсино?

— Его невеста, — вставил Робик. — Я у них на воспитании.

Старец внимательно посмотрел на биомашину и продолжал:

— Поскольку вы знаете все, что произошло с Альсино в ином мире, мы хотели бы поочередно побеседовать с вами, рассчитывая на вашу помощь. Взаимно узнать друг друга.

— Если б я только могла помочь! — воскликнула Оля.

— При вашем согласии мой молодой спутник Миредо останется с вами. Он музыкант, вернее, историк музыки.

— Я готова, — согласилась Оля, взглянув на невозмутимого Робика.

Старец прошел в дом, а Миредо опустился на скамейку, жестом приглашая Олю сесть рядом. И беззвучно начал:

— «Я жалею, что не могу, как мой старший друг, произносить слова на вашем языке, но я посвятил себя передаче мыслей и чувств музыкальными звуками и изучаю, как с течением веков не раз менялись их сочетания. Это самый универсальный язык для всех времен, народов и даже миров».

— Я очень люблю музыку, — призналась Оля.

— «Тогда мы поймем друг друга. Я знаю, какой наш музыкальный период соответствует вашему времени».

Оля внимательно посмотрела на нового знакомого. У него были женственные черты лица, голубые глаза и светлые, спадающие на плечи локоны, напомнившие Оле Альсино в ложе Большого театра.

— А я думала, вы — юрист, если будете судить…

— «У нас не законы, а традиции, и судят только по справедливости».

У Оли отлегло от сердца.

.- «Прежде, чем расспрашивать вас, я расскажу вам о себе. Я слыву за большого чудака. Музыкальные формы за тысячелетия неузнаваемо менялись. Мелодии приходили и уходили, уступая место шумам и ритмам, но неизменно было одно: они всегда выражали состояние души. И глубинное отражение человеческих чувств я отыскал именно в старинной музыке. И даже взялся своими руками воссоздать доисторический струнный инструмент, на котором, касаясь струн мягкими молоточками, можно было извлекать звуки самой разной окраски, лучше всего действующие на подсознание человека. Ведь каждый, слушая музыку, воспринимает ее по-своему. И все-таки она, как ничто другое, лучше передает состояние души. Не правда ли?»

Оля молча кивнула, подумав в этот момент, почему судить Альсино поручают музыканту.

— «Если вы не возражаете и хотели бы узнать меня, я продемонстрирую вам несколько произведений вашего мира, записанных в радиоперехвате нашими исследовательскими аппаратами».

— НЛО? — спросила Оля.

— «Да, да. Кажется, их так у вас называют. Но эти произведения исполняю я сам на воспроизведенном мною старинном инструменте».

— На рояле? — догадалась Оля.

— «Да, хотя я бы не осмелился его так назвать».

— Мне все интересно в человеке, который будет решать судьбу Альсино, — сказала Оля и пошла следом за Миредо в дом, в ту комнату, где ее угощала Моэла.

Миредо оглядел отделанные деревом и украшенные ручной резьбой стены.

— «Какая художественная работа!» — восхитился музыкант-историк.

— Это вырезал сам Альсино в юности! — с гордостью сказала Оля.

— «Прекрасное исполнение», -

похвалил Миредо.

Моэла и прилетевший к ней старик прошли через комнату, направляясь в сад. Миредо занялся звуковым аппаратом, принесшим Оле такую тяжелую весть. Он вложил в него мнемонический кристалл.

— «Вы, конечно, простите мое «топорное» исполнение, — извинился Миредо. — Меня, всего лишь исследователя музыкальной старины, никак нельзя равнять с вашими виртуозами, которых я лишь повторяю, правда, в собственном понимании. И я торопился, делая эту запись для вас».

Оля услышала музыку, сразу поразившую ее. Она была отнюдь не случайно подобрана судьей-музыкантом, прекрасно понимавшим горе и тревогу девушки.

С проникновенной выразительностью зазвучал вдруг похоронный марш Шопена, а позже тоже похоронный марш, но из сонаты Бетховена. Это была музыка ее мира, как бы оплакивающая невозвратимую потерю друзей.

Миредо внимательно следил за выражением Олиного лица и, конечно, читал ее мысли, намеренно предложив ей музыку XIX века, века расцвета мировой музыкальной культуры.

А мысли Оли были все теми же. Она горевала, она волновалась, она надеялась…

— «Теперь я задам вам один вопрос, касающийся Альсино, прежде, чем вы расскажете, как он появился у вас и почему вернулся вместе с вами в наш мир».

— Что вы хотите узнать?

— «Подумайте о его музыкальном образе, и я уловлю, какое произведение из близких вам мелодий лучше всего охарактеризовало бы Альсино».

«Как странно, — подумала Оля. — Именно это мне и хотелось сказать». И, не задумываясь, она произнесла:

— «Лунная соната» Бетховена. Ее первая часть — это внутренний мир Альсино, полный исканий и невысказанных чувств. Вторая — его бурная решимость вмешаться в ход событий, переубедить людей нашего мира и предотвратить гибель параллельных миров. Ну а финал… финал, кажется, будет зависеть от вашего завтрашнего решения.

— «Тогда рассказывайте или просто вспоминайте обо всем, что случилось с самой первой встречи с Альсино, о вашей дружбе с ним. Об отношении к нему окружающих. Как восприняли они его идеи?»

И Оля в ответ стала думать об Альсино, как постоянно это делала. Но теперь под проникающим «телепатическим взором» историка-музыканта.

— «Вы думаете чрезвычайно музыкально, — передал свои мысли Миредо. — Мне хочется посвятить вам один из своих ближайших концертов. Вы услышите не только то, что записано сейчас специально для этой встречи, но и все то, чем живут у нас сейчас музыкальные сердца. А немузыкальных у нас почти нет».

— У вас удивительный мир, — сказала Оля, решив про себя, что этому тонко чувствующему человеку она может довериться, не страшась за Альсино.

В комнату вошли старец и Моэла.

— А теперь моя очередь. Я попрошу вашего внимания, милая девушка, — сказал старец. — Я не могу порадовать вас чарующими звуками, как мой юный друг, а познакомлю вас со своей исповедью.

Оля удивленно посмотрела на него.

— Знакомство должно быть взаимным, — пояснил старец. — У меня за плечами долгая жизнь и не только здесь, но и в вашем мире.

Оля замерла от изумления, не веря ушам своим.

— Меня зовут Наза Вец. В вашем мире, куда я проник для изучения далекого периода нашей истории, меня называли Алексей Петрович Назавец, считая иностранным коммунистом, нашедшим у вас убежище. Я оказался среди тех, кто стремился построить новое общество, основанное на принципе отказа от собственности как источника неравенства и порабощения людей ее владельцами, собственности, способствующей развитию хищнических инстинктов и преступности. Однако создавались новые отношения неразумно, с помощью силы и принуждения, сопровождавшихся невиданной жестокостью: рушились былые устои общества, губились судьбы и жизни многих и многих людей.

Мне привелось, находясь в самой гуще строителей «светлого будущего», стать свидетелем разгула чудовищной тирании и беззакония, прикрытых яркими мечтами былых мыслителей. Еще в своем мире я изучил русский язык, чтобы не отличаться от тех, кто будет меня окружать. Мои инженерные познания помогли мне внести свой вклад в создание новой промышленности и энергетики в стране, вчера еще неграмотной…

Оля со все возрастающим изумлением смотрит на старца и ощущает, что не только слышит его хрипловатый голос: перед ее внутренним взором возникают внушенные им образы.

Вот плотины с водопадом и облаками пены… Водная гладь с торчащими над нею верхушками засохших деревьев и колокольней затопленного храма. Вагонетка с рудой на крутом подъеме к доменной печи… Неистово бушующее пламя… Струя расплавленного металла из наклонившегося ковша, рассыпающаяся фейерверком искр… Огненная река, как лава вулкана, ниспадающая на движущуюся ленту… Ряды линий по обе стороны… На месте струи дымные очертания трактора… Готовый, он съезжает во двор завода… едет по полю, оставляя за собой черную полосу… Смотрит вперед ствол пушки… Валятся деревья уже не перед трактором, а танком…

— Заманчива была идея создать мощную индустрию и оказаться сразу в будущем, — продолжал между тем Олин собеседник. — Но никогда Добро не может быть достигнуто с помощью Зла, насилия и жестокости. Ненависть и страх правили тогда вашей страной. Достижению обещанного счастья мешали вымышленные «враги народа», которыми становились все заметные люди. Средневековая погоня за ведьмами, стоившая жизни сотне тысяч несчастных женщин, обернулась теперь истреблением миллионов жертв. В их число попал и я, почитаемый «иностранный специалист», обвиненный в шпионаже.

Оля видит длинные ряды унылых бараков… Колючую проволоку… На ней предостерегающий знак: череп с перекрещенными костями и красной молнией. Вышки с пулеметами… Бредущая вереница людей в ватных куртках… Интеллигентные лица с бородками… кто в очках, кто в старомодном пенсне, у всех лопаты на плечах… Один из них везет тачку по дощатой дорожке на дне котлована… Оля узнает в нем беседующего с нею судью-ученого. Без бороды и седины, но с тем же горящим взором и непомерно высоким лбом…

— Так мечтатели о коммунистическом будущем отбрасывались в рабовладельческое общество, где оказывались на положении бесправных, оторванных от семьи и общества людей… — Оля снова слышит голос старца. — Но именно среди них встречал я подлинно идейных коммунистов, готовых даже здесь отдать жизнь за свои идеалы, до которых, увы, еще не дозрел весь народ, обманутый негодяями, кричащими о светлом будущем. Меж тем за горькими островками лагерей разгоралась ужасная война, величайшее из всех преступлений недоразвитого разума…

И девушке невольно вспомнились когда-то виденные ею кадры со взрывами, разрушениями домов, бегущими и падающими солдатами и немая выразительность знаменитой картины Верещагина «Апофеоз войны» с пирамидой человеческих черепов…

— Я не мог скрыть своего негодования, — продолжал хрипловатый голос. — И этого было достаточно, чтобы меня поволокли к коменданту лагеря, солдафону с пышными усами, словно заимствованными у сотни тысяч примелькавшихся всем портретов.

И Оля увидела, увидела стоящего перед затянутым ремнями надменным усачом еще молодого Наза Веца, выслушивающего новый приговор себе…

— Мне за «враждебную агитацию и пораженчество» присудили еще пятнадцать лет к моим десяти. Но в мыслях злорадствующего коменданта я прочел, что еще утром меня расстреляют.

Наза Веца ведут между бараками конвоиры с автоматами.

— Я давно мог исчезнуть, перейдя в другое измерение, но намеренно оставался среди несчастных узников, в которых растаптывалось все человеческое. Я должен был осветить в своем мире эту мрачную страницу когда-то пройденной и нашим миром истории. Теперь иного выхода не было. Однако подняться в воздух между бараками, чтобы перейти в воздушное пространство своего мира и не попасть в земную твердь, я не мог. Меня просто подстрелили бы «влет» со сторожевых будок или из автоматов конвоиров. А за запертыми дверями барака было не лучше. Крыша не позволила бы мне подняться на требуемую высоту. Но пришлось рискнуть, когда все уснули. Если кто и взглянул на меня тогда спросонья, то едва бы поверил своим глазам…

А Оля видела! Видела, как в грязном бараке поднялся между нар, светясь аурой, и растворился в воздухе приговоренный к расстрелу «иностранный специалист» Назавец, как его здесь величали.

— Исследование вашего недоразвитого мира впоследствии было дополнено мной проникновением в прамир, где я пережил еще одно рабство в плену у дикарей, сосуществующих рядом с хорошо нам известными добродушными найнами…

Оля видит волокушу, которую тащат пленные, в их числе и Наза Вец.

— Свою жизнь я посвятил изучению истории нашего мира, для которого переживаемые периоды в параллельных мирах были давним прошлым, приоткрываемым нами, поборниками знаний о былом. Я написал об этом немало книг…

Оля не могла прийти в себя от всего, что услышала. У нее было ощущение, что с нею говорил отец ее бабушки, Евлалии Николаевны, погибший в годы репрессий в лагерях, или муж бабушки, боевой генерал, попавший туда в конце войны и освобожденный после смерти тирана.

Но, оказывается, не она одна слушала старца. Каждое его слово закладывалось в нейронную память стоящего рядом Робика, «воспитывая» его.

— Вот теперь, милая девушка, вы знаете, кому расскажете все о пребывании Альсино в вашем мире, знаете, кто такой Наза Вец.

И Оля с открытой душой поведала все, что знала об Альсино, начиная с их первой встречи на полянке и кончая сооружением «летающей тарелки» на авиационном заводе, чтобы дать возможность ученым увидеть достижения неомира и не позволить человеческой цивилизации скатиться в пропасть.

— Он ни в чем не виноват, он выполнял свою Миссию. Ведь и вы поступили бы так же! Правда-правда!

Старец улыбнулся и поблагодарил Олю.

Он знал, что мысли ее не расходились с ее словами.

Этот разговор не походил на то, как представляла себе допрос свидетелей Оля!…

Она прониклась величайшим доверием и к Миредо, и к Наза Вецу, показавшихся ей столь не похожими, но такими замечательными людьми, которые все поймут и никогда не поступят против совести, не говоря уже о Моэле. Не может, не может мать не понимать своего сына!…

Оле позволили присутствовать в «зале заседаний», то есть все в той же комнате, где Моэла угощала гостей и где звучала ее любимая музыка в память о погибших друзьях в исполнении Миредо.

С Альсино судьи, очевидно, уже так же задушевно, как с Олей, обменялись мыслями, несомненно услышав откровенные признания Альсино о своих ошибках и о причинах, побудивших его совершить их.

Не было в комнате ни скамьи подсудимых, ни кресел для высоких судей. Не требовали вставать, когда «суд идет». Напротив, судьи и обвиняемый сидели рядом, будто мило беседуя.

Оля обратила внимание лишь на необыкновенную бледность лица Моэлы. Очевидно, не просто было ей выполнить свой долг Верховного Судьи.

Олю пригласили сесть рядом со всеми, а Моэла попросила Наза Веца огласить приговор, пользуясь знанием родного Оле языка.

— Суд установил, — начал Наза Вец, поднявшись с места, — что обвиняемый Альсино выполнял свой Долг проникающего, взявшись передать предупреждение людям параллельного мира об опасности развития их цивилизации. Там непрестанно ведутся войны, могущие превратится в ядерные. Но и в мирной своей жизни люди бездумно губят природу, вызывая всеобщую катастрофу не только своего мира, но и смежных с ним миров. Альсино дал клятву неразглашения опасных для недоразвитых умов знаний, которые могут быть использованы ими в военных целях и служить истреблению людьми друг друга. Альсино нарушил эту клятву и передал опасные знания, более того, помог людям недоразвитого мира проникнуть в неомир, где они могли получить еще более губительные для них сведения. Суд находит Альсино виновным в клятвопреступлении и косвенно в гибели большинства увлеченных им в экспедицию «проникновения» в другие измерения. За установленную и признанную вину обвиняемый Альсино приговаривается к высшей мере наказания.

Оля вскочила с места, обвела всех безумными глазами и выбежала в сад…

Она ждала всего, чего угодно, но только не этого!

— Высшая мера! Высшая мера! — твердила она, до крови кусая губы и сдерживая рыдания…

Глава 4 ОТЧАЯНИЕ

В любви не только присущее ей безрассудство, но и великая мудрость Природы

Теофрит

Улыбкой ясного дня встречала людей природа, легкими прозрачными облаками в синем небе, ласковым дуновением ветерка, нежным запахом радующих глаз цветов и восторженным сиянием солнца.

Но ничего этого не видала выбежавшая в сад Оля. Темно было для нее все вокруг, как в подземелье.

Терзала одна горькая мысль: «Высшая мера! Высшая мера!» Ум ее и сжатое спазмом сердце содрогались от горя и гнева.

«Отнять жизнь у преданного долгу человека!… Притом в мире, где «Разум не отбрасывает теней Зла»! А разве не самое жестокое и безнравственное лишить их с Альсино счастья, а у него отнять еще и высший дар Природы — жизнь?

И после этого они еще берутся поучать нас, полудикарей, считая, что мы чуть лучше, но много опаснее неандертальцев!

Еще бы! Они читают мысли друг друга, не могут лгать, не воюют, не едят ничьих трупов. У них самая развитая и безвредная энергетика и только подземный пассажирский транспорт, а грузы доставляются роботами на «летающих тарелках». И движение безопасно. А в какой непринужденной уютной обстановке сердечно судят и выносят бесчеловечный приговор! И каким же ухищренным способом собираются «они» казнить Альсино?

Гильотина с потоками крови из обезглавленного тела неэстетична! Как и болтающиеся на виселице трупы… Не расстрел же! Скорее «цивилизованный» электрический стул, когда смертник корчится от закипевшей в венах крови! Есть еще изуверский костер или варварски «гуманная» душегубка, превращенная в газовую камеру с окошечком для наблюдения за последними конвульсиями обреченных. Или, может быть, по примеру античной древности поднесут Альсино в присутствии родных и близких чашу с какой-нибудь местной цикутой? Заставят, как Сократа, быстро ходить у ложа, чтобы скорее подействовал яд, онемели ноги, а когда ляжет, то замрет и его сердце?…»

Перед нею покорно стоял ждущий ее Робик.

«Эх, Робик, Робик! — подумала она. — Куда там твоей математической логике против «гуманности» Высшего Разума! Я бы рассказала тебе и о чутком музыканте, и о вынесшем ужасы репрессий старце, не говоря уже о «глубине материнской любви», да была бы плохой воспитательницей!»

Робик не услышал и не воспринял всей боли ее невысказанных слов.

Смотря невидящими глазами, молча прошла Оля мимо биомашины в затейливую калитку, служившую без ограды лишь украшением, и оказалась на дорожке, приведшей недавно их с Альсино сюда, в дом матери.

Не отдавая себе отчета, стала она подниматься в гору, словно могла уйти, спастись от неизбежного…

«Альсино, бесконечно дорогой и близкий Альсино! Несчастный, ослепленный собственной добротой и преданностью Долгу человек, ты теперь за все получил сполна! И в этом мире ни одно благодеяние не остается безнаказанным!»

Не только отчаяние душило Олю, она задыхалась от горя и гнева.

И ей показалось естественным, что сама земля отзывается негодующим гулом, колеблясь под ногами.

Оля взбиралась все выше и выше, к скалистому карнизу, нависавшему над дорогой вдоль каменных стен, похожих на крепостные, откуда когда-то защитники поливали горячей смолой осаждающих.

Но не смола грозила Оле с каменных бастионов… Не видела она, что вверху от сотрясения сорвалась целая скала и тяжело скатывается по крутому склону в сопровождении потока скачущих камней.

Не видела Оля и стремившегося не отстать от нее, предсказавшего это землетрясение Робика.

Трудно сказать, какие процессы происходили в его искусственном мозгу, но он твердо знал, что должен находиться подле своей воспитательницы… Дорожка, колеблющаяся земля, как при гибели отца Альсино, запечатлелись в его памяти.

Трещина на этот раз не разверзлась перед Олей, но углубление в карнизе над нею было продолжением выемки, по которой, как по желобу, скатывалась каменная глыба…

Робот зафиксировал все это, и для его молниеносно действующей вычислительной системы понадобились доли секунды, чтобы определить точку встречи каменного потока с бегущей девушкой. Дальнейшие его действия диктовались ему программой, дополненной воспитанием. Он рванулся, как спринтер, догнал Олю и успел резким толчком отбросить ее вперед, в мгновение оказавшись на ее месте. Скала рухнула на него и задержалась на выступе, где проходила горная тропа.

Оля обернулась на грохот и в первый миг не поняла, что произошло, увидев лишь торчащую из-под глыбы голову бедного Робика. Затем камнепад обрушился на это место и там образовалась горка из камней. Разогнавшиеся под уклон осколки перелетали через нее.

Оля опустилась на землю и только теперь зарыдала.

— Ах, Робик, Робик! — сквозь слезы шептала она. — Это не только тебе насыпан могильный курган, но и всем нашим погибшим друзьям… И Альсино, моему Альсино тоже!…

И она непроизвольно посмотрела на небо, словно по примеру своих прабабушек взывая к нему, и увидела там что-то летящее.

Птиц здесь, как она знала, не водилось. Значит, летел осторожный человек, не пользуясь опасной тропой.

Плащ развевался за ним, и он летел не над ущельем, а приближался к дорожке, к только что возникшей груде камней, к Оле…

Не веря себе, Оля узнала в летящем человеке Альсино…

Но ведь он уже не летает! Это у нее галлюцинации от всего пережитого!…

Но Альсино — а это действительно был он — спустился на землю около Оли и склонился над нею. У нее не было силы встать. Он помог ей, ласково задержав ее руки в своих.

— Как ты мог прилететь ко мне? Что с тобою сделали?

— Со мной? Ничего, — мягко ответил Альсино. — Но пережитые мной потрясения и тревога за тебя вернули мне былую способность обнуления масс. Увидев тебя, бегущую по дорожке, столь опасной в эти минуты, я ощутил в себе способность взлететь и помчался за тобой.

— Как же «они» выпустили тебя? Ты же приговорен к высшей мере!…

— Я все объясню, а сейчас позволь мне прижать тебя близко к себе, чтобы вызвать наше общее обнуление масс. Мы полетим обратно к маме.

— К маме? Которая обрекла тебя на смерть?

— Мы с тобой живы! И будем жить вместе, но…

Он не договорил, крепко обнял Олю, и она почувствовала потерю веса, а в следующее мгновение земля ушла у нее из-под ног. И они уже летят над речкой, виднеющейся внизу, как когда-то над другой рекой, в другом мире.

Опустились они перед самым домиком Моэлы, где их ждали взволнованные судьи.

Моэла бросилась к девушке.

— «Не могу простить себе, — передавала она ей, — что не поняла твоего состояния, не оберегла… Конечно, жаль вашего Робика, прекрасная была биомашина».

Моэла телепатически уже была осведомлена обо всем, что произошло.

— Мы все так тревожились за вас, — сказал старец.

— «Я хотел лететь за вами, но эта способность, к счастью, вернулась к Альсино», — «услышала» Оля музыканта.

— Но вы же хотели убить его! — упрекнула Оля.

— Вы неправильно поняли приговор. Высшая мера у нас — это лишение доверия, запрет Альсино проникать в иные миры и выполнять возложенную на него Миссию, — печально сказал Наза Вец.

— Для меня это страшнее смерти, — произнес Альсино.

— Да, возможно, для любого из нас это так… — согласился старец. — Но, к счастью, вы, милая девушка, невредимы, и мы с Миредо можем спокойно покинуть вас, — закончил Наза Вец. И неожиданно для Оли обнял Альсино. Это было прощание с ним. И старец немедленно взмыл в воздух.

Миредо так же тепло простился с недавним подсудимым и последовал примеру своего старшего собрата.

Оля была настолько ошеломлена всем произошедшим, что не могла сразу осознать, что они с Альсино живы, что к ним по-прежнему тепло относятся все… Но почувствовала, что он стал совсем другим… И не потому, что снова мог летать. Обретя вновь эту способность, Альсино потерял нечто, куда более важное.

Моэла, ласково улыбнувшись обоим, ушла в дом что-то готовить «на кухне», как она для Оли называла комнату, когда трубопроводы доставляли все заказанное. Она деликатно оставила молодых людей одних.

Оля с Альсино сели на скамейку.

— Что? Что с тобой? Они же сказали, что не казнят тебя?

— Милая моя Оленька! Мою душу терзает не моя судьба и не судьба нас двоих… Я думаю о миллионах и миллионах людей, которым не выжить из-за экологической катастрофы, если ее не предотвратить… А ее бездумно, безответственно перед потомками непременно вызовут в вашем мире, губя и сопредельные. Я отстранен от борьбы. А это хуже смерти.

— Альсино! Что ты такое говоришь? — И куда только девалась недавняя безутешность девушки: она всею силой своей души готова была поддерживать упавшего духом любимого. — Разве ты не заронил в нас семена разумного, не убедил не только наших погибших друзей, но и многих других в необходимости перестроить нашу цивилизацию? Многие и многие мыслящие люди поймут тебя и там, у нас, продолжат твое дело.

— Откуда эти миллионы? Как узнают они о грозящей всем беде? Разве поняли меня в подземном зале, где собрались передовые умы?

— Альсино, милый! Там же были только люди, пользовавшиеся особым доверием тех, кто стоял тогда у власти! Многое, наверное, изменилось и у нас, поверь! Надо только найти способ, как продолжить в нашем мире твое дело.

Из домика с приветливой улыбкой шла Моэла.

— «Все обсуждаете мнимую гибель моего сына? — на ходу передала она свою мысль. — Милая гостья из чужого мира! У нас нет даже такого понятия, как казнь, которое так испугало вас. Моя вина, что я не объяснила этого заранее».

— Мы обсуждали с Олей результаты моего проникновения в их мир.

— «Одно появление твоей прелестной невесты здесь чего стоит!»

— А я все еще боюсь. Может быть, вы просто утешаете меня?

— «До сих пор, девочка, ты утешала своего избранника, уверяла, что его проникновение оставило след…» -

передала Моэла, словно только что присутствовала при разговоре Оли с Альсино.

— И я добавлю, — оживилась Оля. — Разве никто из ваших людей не заменит Альсино и наших погибших спутников?

— «Ты права, — устало передала Моэла, садясь рядом с Олей. — Наш мир постоянно пытается воздействовать на ваш. Мы долго считали, что ваши религии помогут нам донести до людей главные ценности сосуществования. Разве Моисей с десятью заповедями, Будда и Христос, принявший мученическую смерть, с их учениями Добра не были провозвестниками наших идей?»

— Но то было давно, — возразила Оля. — И после этого во имя тех же христианских, исламских или иных гуманных и справедливых идей заповеди нарушались. Учением Добра прикрывались изуверы инквизиции, пылали костры, где якобы во имя спасения души сжигались инакомыслящие люди или просто неугодные тем, кто властвовал. А крестовые походы, «священные» и религиозные войны! Одни народы хотели силой заставить другие молиться Богу по-своему…

— «Мы это знаем, тысячелетиями изучая ваш мир, — печально согласилась Моэла. — Религия стремилась поддерживать высокую нравственность у наиболее преданных ей людей. Поэтому, может быть, некоторые наши послания от имени высшего космического разума ваши люди воспринимали как божественные. Но не эти поверившие им люди стояли и стоят у власти. Необходимо было привлечь на нашу сторону тех, кто определяет развитие цивилизации, высшие умы ее творцов, ученых и техников, создавших все то, что определяет уровень цивилизации и что очень часто использовалось во вред людям, превращалось в средства уничтожения, все более массовые и безнравственные».

— Да, это так… Но, кажется, одна из страшных аварий атомной станции на деле убедила людей, что ядерная война недопустима, что в ней не будет победителей. Так говорит моя бабушка, Евлалия Николаевна.

— «У тебя очень мудрая бабушка. Я благодарна ей прежде всего за теплую встречу, оказанную моему сыну, у которого была особая задача».

— Особая? — переспросила Оля.

— «Он должен был привлечь на свою сторону самих творцов цивилизации, открыть им глаза, убедить их, что они на неверном пути. Улучшая быт людей, делая их богаче и, казалось бы, счастливее, они вместе с тем разрушают Природу. Но этого я не буду тебе внушать. Это делал у вас мой сын».

— Да, конечно! — воскликнула Оля. — Мы полюбили его и стремились, чтобы он был не один в своей Миссии. Вот я и хочу, чтобы Альсино не падал духом из-за того, что наложен запрет проникать к нам.

— «Он был лишен доверия и такого права, нарушив клятву неразглашения опасных знаний. За это ему и назначена «высшая мера» наказания…»

— А я все еще боюсь, мать Моэла. Мне кажется, что вы хотите утешить меня, подготовить к самому худшему.

— «Я не могу тебя утешить, родная, потому что самое худшее в том, что Высший Координационный Совет после гибели нашего аппарата, доставлявшего в ваш мир твоих друзей, принял решение, что мир этот настолько недоразвит, что дальнейшее «проникновение» к вам и наших посланцев, и исследовательских аппаратов прекращается».

— Как прекращается? — опешила Оля.

— «Таково решение», — вздохнула Моэла, посмотрев и на поникшего сына.

— Это поистине ужасно! — сказал Альсино. — И окончательно убивает меня без всякой казни.

— «Надо дать вашим людям одуматься. Мы возобновим свои попытки воздействовать на ваш мир, но позже».

— Позже может оказаться слишком поздно. Природа будет подорвана, и это начнет сказываться у нас, — произнес Альсино.

Небо, недавно такое ясное, внезапно заволокло тучами. Стало сумрачно, почти темно. В глубине земли слышался гул.

Оля беспомощно оглянулась вокруг.

Печальная Моэла, поникший Альсино… И не было рядом Робика…

Глава 5 СИЛА СЛАБОСТИ

Жди меня, и я вернусь…

К. Симонов

Погода внезапно изменилась, напомнив Оле родное Подмосковье.

Резкий ветер налетал злыми порывами, врываясь в сад, загибал ветви всполошившихся деревьев. В небе рвал на куски безмятежные облака и гнал над землей хмурые тучи.

Пригас, сумрачен стал день.

Сначала накрапывал, а потом хлынул хлещущий дождь. Мокрая листва трепетала, словно сопротивляясь, а потом, покорясь, бессильно сникла. Кусты покорно опустили ветви книзу. Похолодало. Из окон повеяло сыростью.

Альсино совершенно сник. Шок, вернув ему способность к обнулению масс, вместе с тем вызвал в нем и резкие перемены. Казалось бы, так несвойственные ему упадок духа и безразличие охватили его целиком, сковали волю, затмили сознание. Суд вынес приговор к «высшей мере», горькое сообщение из параллельного мира, а потом тревога за Олю и без всякой казни убили в нем что-то жизненно важное… Лишенный доверия, без надежды на свою замену, он утратил цель существования… Оле не удавалось повлиять на него. Напрасны были и ее ласковое участие, и преданный взгляд глаз-незабудок, которые так любил Альсино, ничего не помогало.

Моэла окружила его заботой, тепло относясь и к Оле. В доме теперь стало двое больных. Мохнатик наконец проснулся, Альсино же очнуться от своего состояния не мог…

С найном было проще, хотя стрела была отравлена и он потерял много крови. Когда он явился к Моэле, его светло-серая шерсть была сплошь в кровавых потеках. Наложенные Олей еще в прамире повязки промокли…

По вызову Моэлы прилетел хирург. Обнаружил, что застрявший в печени кусок обломавшейся стрелы вызвал воспаление. Понадобилась операция, которую пришлось делать здесь же, в отведенной найну комнате, превратив ее в операционную. И осложнилось все отравлением. Но здесь Моэла, как врач, оказалась на высоте, найдя противоядие. И теперь Мохнатик уже поправлялся, раны заживали на нем с «первобытной быстротой». Природа наделила найнов способностью справляться их могучему организму с подобными бедами, иначе они исчезли бы бесследно.

Мохнатик выжил. Другое дело Альсино. Здесь ни хирургия, ни спасительный сон не помогли бы.

Узнав, что найн проснулся, Оля, робея, пришла навестить его, вспомнив, как найн похитил ее, а потом боролся с другими и, наконец, дерзким налетом на селение дикарей спас ее.

Он сидел на полу, не признавая никакой мебели, которая, кстати сказать, была слишком мала и хрупка для него. Голову свою он уткнул в высоко поднятые колени, но появление Оли ощутил тотчас и вскочил на ноги. Сразу узнал ее и так обрадовался, что готов был пуститься в пляс, как там, в своем мире, у ручья.

Но потом, непостижимо как поняв что-то своим звериным чутьем, он длиной волосатой рукой только осторожно коснулся Оли. Это нежное прикосновение человекоподобного исполина растрогало девушку. А из-за состояния Альсино у нее глаза и так были все время на мокром месте.

Оля выбежала из комнаты, стыдясь своей слабости. Только в саду почувствовала она, какой тяжелый запах был в комнате, где болел зверо-человек…

Но устыдилась своих эмоций, вернулась и некоторое время пробыла с Мохнатиком.

Потом они вместе не раз прогуливались по саду. Она разговаривала с ним, словно найн понимал ее. А он растягивал рот в подобии улыбки, приоткрывая зубы. Казалось, они понимали друг друга.

Найн привычно собирал для Оли какие-то растения, выкапывая корешки. Оля принимала эти дары, доставляя тем самым Мохнатику радость.

А вот Альсино она никак не могла вытащить на эти прогулки. Он даже от упражнений для зарядки солнечной энергией отказывался, заметно похудел, осунулся. Оля приходила в отчаяние.

И Моэла тяжело переносила случившееся, внутренне чувствуя свою вину перед сыном, но в то же время сознавая, что поступить иначе не могла, а как Верховный Судья и не должна…

Оля сидела на краешке широкого мягкого ложа со спинкой в виде развернутого веера.

Альсино лежал обессиленный, не похожий на прежнего «парашютиста», полного жизни и энергии. Оля горестно смотрела на него.

Она уже дала ему слово, что, поскольку нет надежды на возвращение в ее мир, они соединят свои жизни здесь.

Может быть, на это и рассчитывала Верховный Судья, вынося свой приговор?…

Стараясь как-то расшевелить Альсино, Оля говорила ему, что они с ним как Ромео и Джульетта… Только их не разъединяет родовая вражда параллельных миров.

Альсино слабо улыбнулся, несказанно обрадовав Олю.

Но ей этого было мало. В ее хорошенькой головке зрел дерзкий план. Перенесенные ею в прамире испытания наделили ее зрелой мудростью.

Она ласково положила ладонь на влажный лоб Альсино.

— Мне хотелось бы побеседовать с твоей мамой. Но я боюсь, что мы не поймем друг друга.

Альсино улыбнулся через силу:

— Разве ты не обменивалась с нею мыслями?

— Нет! Она поймет мои мысли, но не одобрит их.

Моэла, высокая, статная, полнеющая женщина с внимательным взглядом темных, но светящихся глаз, занима- лась в саду своими любимыми цветами. Когда Оля подошла, она обернулась.

— «Я улавливаю твою мысль. Ты хочешь поделиться со мной своими тревогами о нашем Альсино?» — ощутила Оля ее голос внутри себя.

— Вы, подобно мне или даже еще больше… как мать, страдаете за него. Поэтому я и пришла к вам, — сказала Оля вслух.

— «Это так, — поняла Оля Моэлу, — нам обеим больно за него».

— Он не обретет себя, пока ему не предоставится возможность выполнить свой долг в нашем мире.

— «Он никогда больше не проникнет туда», — сурово, как показалось Оле, прозвучало в ее мозгу.

— Я понимаю. Но скажите, как Верховный Судья, будет ли нарушением вашего решения, если Альсино, не проникая в наш мир, сумеет предупреждать людей о грозящей экологической катастрофе?

— «Я читаю твою мысль глубже. Ты хочешь, чтобы он заочно продолжил начатое дело, написав записки? Но знаешь ли ты, что доставить их туда невозможно. Наши аппараты после гибели одного из них с вашими друзьями больше не появятся в вашем небе. Конечно, работа над рукописью не станет нарушением «высшей меры». Он ведь не разгласит опасных знаний, за что наказан. Беда лишь в том, что никак не доставить ее в ваш недоразвитый мир, где сбивают наши дружеские аппараты и сажают в клетку наших посланцев, ибо никто из нас не станет проникать туда…»

— Не нужно никого из ваших людей посылать к нам. Я сама берусь доставить записки Альсино…

— «Очень странная идея для здравомыслящего человека, или я не вникла еще в глубину твоего замысла».

— А это потому, что мне самой не все еще ясно. Важно заставить Альсино вернуться к жизни, деятельности, увидеть цель жизни.

— «В этом ты права».

И все-таки Моэла прочитала затаенную мысль, которую Оля не решалась высказать.

Она улыбнулась и беззвучно произнесла:

— «Иди к Альсино и верни его нам…»

Она провожала взглядом хрупкую фигурку девушки и неожиданным для себя движением смахнула с ресниц набежавшую слезу, никак недостойную Верховного Судьи…

Альсино, выслушав замысел Оли, сел на ложе, оперся на мягкий веер спинки:

— Ты хочешь, чтобы найн доставил тебя в твой мир?

— Он не раз брал меня на руки. А с тобой я летела над рекой к лыжному трамплину. И здесь, после гибели Робика. У меня исчезал вес при обнулении масс. Вызывая это, найн умеет переходить в другое измерение. А если я буду у него на руках, то попаду туда вместе с ним. Разве не так?

— Разумеется, так. Но, значит, ты хочешь покинуть меня?

— Вовсе нет! Я вернусь! Правда-правда! В условленное время, когда заручусь обещанием публикации твоей рукописи, Мохнатик появится на том же месте…

— Как все это пришло тебе в голову?

— Глупый! Ты просто не знаешь женщин!

— Я действительно их не знаю. Но записки мои еще надо дописать… и не только мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу рассказать о том, что с тобой произошло и в пещере найнов, и в лесу, через который ты шла за волокушей, и о нападении на тебя спрута, и, наконец, о найне, пришедшем тебе на помощь с вывороченным деревом в руках. Обо всем этом нужно написать не мне, а тебе.

— Мне? Да разве я смогу?

— Ты хочешь, чтобы я взялся за «роман», едва усвоив твои уроки грамоты?

— Но как же я?… — растерянно бормотала Оля.

— Мы будем писать вместе.

— Вместе? Я согласна, милый Альсино! Это будет замечательно. Правда-правда!

— Узнаю свою Олю из иного мира.

— Которая здесь, с тобой… И мы вместе поможем людям оглянуться на самих себя, предотвратить экологическую катастрофу…

— …во всех параллельных мирах, — добавил Альсино.

У Альсино загорелись глаза. Оля добилась своего.

Альсино деятельно устраивал их рабочие места за полукруглым столом, раздобыв нужные принадлежности для письма. В его мире хоть и не говорили, общаясь телепатически, но мысли, предназначенные многим, предпочитали записывать без помощи мнемонических устройств.

Оля видела, как постепенно жизнь возвращается к Альсино, как он выходит из своего угнетенного состояния, и радовалась…

Альсино почувствовал, что не все еще потеряно для него.

Он сел рядом с Олей за удобный стол, вспоминая ее уроки письма, которые она давала ему во время строительства «летающей тарелки» на подмосковном авиазаводе, и сказал:

— Ты моя несравненная учительница! Но тебе придется не только писать самой, но еще и проверять мои ошибки…

Оля засмеялась.

И началась радостная для обоих работа, цель которой они видели в заботе о людях, прекращении безнравственных войн, приобщении современного Оле общества к высотам культуры неомира.

Кусая кончик электронного пера, оставлявшего след на пленке, заменявшей здесь бумагу, Оля неожиданно спросила:

— А неандертальцы лгут?

— Мы не исследовали их первобытное общество, но найны, с которыми у нас давние отношения, лгать не могут, как у вас, скажем, такие животные, как собаки.

— Вот я и думаю, как же нам, людям, избежать лжи? Не уступать в этом собакам! Правда-правда!

— Пока вы не научитесь читать мысли друг друга, достигнуть этого можно только воспитанием.

— Воспитанием? Ты должен познакомить меня с тем, как у вас воспитывают малышей.

— Это большое искусство. Воспитатели-нейроведы — это скульпторы, которые лепят душу ребенка. Они воздействуют на развивающийся мозг излучением и внушением, готовя его к Школе Человека, где постигают не только науку и технику, но и глубины внутреннего мира человека. После многолетнего пребывания там я вернулся к матери. Стал таким, каким ты меня знаешь, готовым посвятить себя идее, тебе известной. И ты теперь помогаешь мне даже в тяжкие дни потерь и крушения…

— Может быть, не только в дни крушения? — многозначительно поправила Оля.

— И начала нашей совместной работы, в чем неоценима твоя услуга, — согласился Альсино.

— Какая же это услуга! Просто наш первый общий шаг.

И, счастливые, они возвращались к своим рукописям.

Казалось, их общий путь действительно обретен, но не все было гладким на этом пути.

Однажды Оля, откинувшись на ракушку-спинку своего кресла, сказала:

— У меня ничего не получается, Альсино! Правда- правда!… Ты не зря тогда вспомнил о «романе», который и мне не под силу.

— Почему? Разве тебе трудно вспомнить все так недавно тобою пережитое? Не надо ничего выдумывать. По крайней мере, я так стараюсь… Только то, что было на самом деле!

— Ты прав, Альсино. Все это было, было, и об этом нужно вспомнить. А то, что сейчас происходит, и вспоминать не надо! Но какой я писатель! Убеждаюсь, что мало знать грамоту и даже обучать тебя грамоте и чтению, чтобы ты проглатывал такое множество книг. Но разве я могу написать кистью твой портрет, хоть и вижу тебя перед собой и ловлю каждую твою мысль? Я же не художница! А тут надо постичь сущность таких необыкновенных людей, как неподражаемый дядя Джо, благородный в своей чистоте лорд, скромный и сердечный Иецуке, наконец, наш самоотверженный Юра Кочетков и… даже Лена, которые влюбились с Юрой друг в друга.

— Да, все наши несчастные друзья заслуживают места в памяти и сердцах людей, которые должны узнать о них. А Кочетков, тот долго был непроницаем даже для меня, телепата, и раскрылся только в деле как человек долга, раскрылся, когда вдруг поседел, не в силах прийти тебе на помощь… Преклоняюсь перед ним! А вот Лена оказалась для меня непредсказуемой. Никак не ожидал такого ее выступления в подземном зале. Все это я пытаюсь передать в своих записках. Не знаю, конечно, что получится.

— Вот видишь, даже ты сомневаешься. А каково мне? Как я напишу о моих друзьях, чтобы читатель увидел в них живых людей, и даже знакомых… Это мне не по силам, и, увы, я складываю оружие. Достаточно того, что напишешь ты. Правда-правда!

И Оля с Альсино поменялись ролями.

— Ты не права, — уговаривал он. — Ты должна своими воспоминаниями осветить память погибших Юры, дяди Джо, лорда, Иецуке…

Оля задумалась.

— Я выйду в сад. Там такое солнце проглянуло! А ты?

— Я подожду тебя.

— Только очень жди! — задорно крикнула Оля и исчезла.

Альсино, отложив электронный карандаш, задумался. Она ушла на какую-нибудь минутку, а как же отпустить ее с найном в другое измерение? Какие неожиданности поджидают ее там?

Но Оля быстро вернулась, оживленная, радостная, словно светясь изнутри.

— Я зарядилась праной, как ты меня учил. Это замечательно! Теперь я буду тебя учить, как ею заряжаться.

Альсино улыбнулся.

Оля, понизив голос, сказала:

— А я все придумала!

— Что еще родилось в твоей головке?

— Может быть, не в головке, а в сердечке?

— Так что же в сердечке?

Оля приняла важный вид и процитировала:

— «Сделал все, что мог. Больше сделает могущий».

— Кто же этот могущий?

— Тот, кто способен написать вторую, десятую, двадцатую книгу! Понимаешь?… Ему будет достаточно выслушать меня… А я… я вернусь. Только очень жди! Правда-правда!…

— Я дождусь, — твердо заверил Альсино. — Но я должен все время видеть перед собой тебя, твой образ. У мамы есть чудесный аппарат. Мы воспользуемся им.

И он провел Олю в одну из комнат, где попросил сесть, как это делают фотографы.

Оля послушно опустилась на круглый табурет и ощутила, что ее освещают, как бы ощупывают какие-то лучи.

— Готово! — объявил Альсино. — Теперь посмотрим, что у нас получилось.

Они вместе вошли в смежную маленькую каморку, вроде той, где фотографы-любители проявляют свои пленки.

Там стояла незнакомая Оле аппаратура.

Альсино откинул на столе легкую крышку какого-то прибора, и Оля ахнула, увидев под нею свое изображение.

Это была она, совершенно такая, какой видела себя каждый день, скажем когда причесывалась.

Альсино любовно взял в руки Олину статуэтку.

— Таким образом, мы ни на минуту не расстанемся с тобой, пока я буду ждать твоего возвращения.

— От полнолуния до полнолуния… — тихо произнесла Оля.

— Какой чудовищно долгий лунный месяц!

— Раньше мне не удастся все сделать для публикации твоих записок.

— Ну, теперь дело за немногим. Я бы захватила с собой и твое изображение, и еще что-нибудь, чтобы удивить всех дома. Но ведь нельзя найна загружать багажом. Лишь бы меня с рукописью взял, в этом-то я не сомневаюсь. Правда-правда!

Но Оля ошиблась.

Общение Альсино с найном было не простым и его едва ли можно было назвать разговором.

Мохнатик, уткнувший голову в колени, вскочил при появлении Альсино, приветливо «улыбаясь», как он это умел делать. Но сразу насторожился, чуть склонив голову набок, чувствуя, что Альсино что-то хочет передать ему. И внимательно всматривался в его лицо.

Альсино пытался внушить Мохнатику, что надо перенести «беленькую» — такой была в представлении найна Оля — в мир, куда он наведывался за сладкой корой белых деревьев, которые порой растут из одного корня, как растопыренные пальцы.

При упоминании об Оле в сознании Альсино прозвучал восторженный возглас Мохнатика:

— «Ах!»

Но когда тот усвоил, что «беленькую» надо унести в другой мир и ее здесь не будет, он воспротивился, и в его мысленном возгласе прозвучал досадный упрек:

— «Эх!»

Альсино старался добиться от найна согласия, но слышал тот же протестующий упрек. Тогда он догадался внушить ему вопрос:

— Хочешь, чтобы «беленькая» гуляла здесь с тобой?

— Ах! — последовал восхищенный ответ.

Но как объяснить найну, что Оля вернется сюда с ним же и он снова сможет гулять с нею в саду?

Альсино вошел в дом, вернулся и передал найну статуэтку Оли, недавно сделанную специальным аппаратом.

Удивлению и восторгу найна не было границ.

Он осторожно и радостно взял в руки статуэтку, словно она была живой Олей, разглядывал и нежно гладил ее волосатой рукой.

Альсино повел его в глубь сада, где по капризу природы из одного корня росли сразу пять белых стволов, напоминающих березки. За ними бережно ухаживала Моэла, пестуя вместе с лучшими своими цветами.

Он дал понять найну, чтобы тот положил статуэтку у корней пятерки, и повел его обратно в дом, где угостил сладкими кореньями, похожими на те, что растут в иномире, приготовленными для найна Моэлой и Олей. Тот с удовольствием съел их, смешно причмокивая губами и выжидательно смотря на Альсино.

Альсино снова повел найна в любимый уголок материнского сада и внушил ему, чтобы тот взял статуэтку.

Вместе они в другом углу сада нашли поджидавшую их Олю.

Альсино показал на нее, потом на статуэтку и снова на Олю.

Наин никак не мог понять, что от него требуется. Тогда Оля по-детски потянулась к нему, чтобы он взял ее на руки.

Наин, расставшись со статуэткой, радостно подхватил Олю. Она почувствовала прикосновение его шелковистой, остро пахнущей шерсти и попросилась обратно на землю. Наин послушно отпустил ее.

Альсино указал в сторону пяти деревьев, внушая найну, что он должен перенести Олю к таким же пяти березкам в мире, куда найны проникают, чтобы полакомиться сладкой корой, которую он только что ел. А потом, когда Альсино скажет ему, вернуться за нею.

И первобытное существо с зачатками разума — кто бы мог подумать — усвоило этот своеобразный наглядный урок!

Сознание, что Оля снова будет здесь, когда он принесет ее из мира сладких деревьев, пробудило в Мохнатике простодушную радость, и он выразил ее, по своему обыкновению, в прыжках и танце, который Оля называла «журавлиным».

— Вот теперь наш замысел может удаться, — сказал Альсино. — Мохнатик все понял. Я внушу ему, как попасть в нужное место. Ведь домик Моэлы совсем недалеко от вашей дачи, только в другом измерении, — с улыбкой закончил он.

Наин действительно все понял и даже с нетерпением ждал, когда снова сможет взять «беленькую» на руки.

Олю провожали и Моэла, и Альсино.

Стояло ясное утро. Невысоко поднявшееся солнце просвечивало через листву деревьев, делая ее прозрачно-золотистой.

Оля показала на них Альсино и сказала:

— Мне кажется, что они окружены аурой и сейчас поднимутся в воздух, перенесясь вместе со мной в наш старый мир…

— Это почти так и будет, — пообещал Альсино, имея в виду что-то свое.

Оля держала в руке тетрадку с записями Альсино.

Моэла, смахнув что-то с ресниц — наверное, слезы, — крепко обняла девушку, а Альсино, к удивлению матери, поцеловал Олю — этого знака выражения любви никогда не знали и не видели в их мире…

Исполинский мохнатый пращур молча наблюдал за прощанием влюбленных.

Потом он протянул свои длинные, свисавшие ниже колен волосатые руки и легко поднял Олю, крепко прижав к груди.

Шерсть на нем вздыбилась и засветилась, слившись с возникшим вокруг розовым ореолом, похожим на просвеченную солнцем листву ближних деревьев.

Наин с Олей на руках приподнялся над землей.

Альсино и Моэла смотрели на них, чуть запрокинув головы.

— Жди меня, и я вернусь! — крикнула Оля. — Только очень жди! — И исчезла, растаяв в воздухе вместе с найном…

Глава 6 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Истина редко желанна, особенно, если она противоречит привычному.

По Сократу

Казалось бы, после всего перенесенного Олю ничто не может поразить, даже то, что найн с нею почти тотчас же опустился около только что виденных в саду Моэлы пяти березок, растущих из одного корня. Но рядом уже не было ни Альсино, ни Моэлы, ни ее домика…

Но на лесной полянке стояла… бабушка Евлалия Николаевна. Это было уж слишком!…

Найн осторожно поставил Олю на мягкую траву.

А бабушка, вся в слезах, преодолев удивление и испуг, забыв про возраст, бежала к любимой внучке, протянув вперед руки и спотыкаясь на ходу.

— Этого не может быть! — воскликнула Оля, радостно обнимая ее. — Как ты могла оказаться здесь, бабушка, дорогая?

— Извелась я, внученька! Тоска сморила, места себе не находила. Брожу целыми днями, а по утрам сюда, на полянку, где ты со своим «парашютистом» встретилась, и все думаю: отчего бы тебе и самой уже не появиться здесь… оттуда?

— Удивительно! Удивительно! — твердила Оля, покрывая поцелуями родное лицо, сухонькое, с глубокими морщинками у губ, как у светлейшего князя Меньшикова, которого бабушка гордо величала своим дальним предком. Глаза, хоть и мокрые, а по-прежнему горят, не потускнели.

Оля не могла налюбоваться на нее, а та все старалась взять себя в руки.

— Чего тебе-то удивляться? Ведь всего, поди, навидалась, коль на таком мохнатом чудо-коне прискакала. Накормить коня-то надобно?… Он как? Не тронет?

— Да нет, бабуля! Он хороший, и сейчас улетит обратно. А потом вернется. Правда-правда!…

— Это зачем же вернется?

— За мной…

— Ну, это мы еще посмотрим, — процедила бабушка сквозь зубы, строго взглянув на внучку.

Найн осторожно прислушивался к непонятным словам и, видимо что-то ощутив, встревожился.

— Ничего, Мохнатик, не волнуйся. Буду ждать тебя здесь же. Альсино тебе скажет — когда.

— Это где же он ему скажет? Что-то не пойму я…

— В параллельном мире, бабушка. Я ведь сейчас оттуда.

— Ну и удружила! Ну и чудеса! Явилась на настоящем снежном человеке!… Страсть-то какая!… А НЛО, внученька, вроде перестали тут летать. Неблагоприятное противостояние что ли, уж и не знаю.

— Да, бабушка, очень неблагоприятное.

— Ну ладно, внученька! Загадки разгадывать ужо будем дома, сообща. Идем, родных скорей порадуем. Его позовешь? Или как?

Оля обернулась к найну. Мохнатик с тоской смотрел на нее. Горесть ли разлуки, нежелание оставлять ее здесь или тревога светились в его глазах?…

Оля собрала всю свою волю и попыталась внушить этому преданному существу, что он скоро придет сюда за ней и они вернутся к Альсино, к Моэле, в ее сад, где снова будут гулять вместе.

Найн словно понял. Повернулся волосатой спиной, однако не поднялся в светлом ореоле над землей, не растаял в вышине, а легко побежал по полянке, чуть раскачиваясь, казалось разбегаясь для взлета, но… просто скрылся за деревьями.

Появление Оли на даче вызвало переполох, радость и смятение.

Лена обнимала ее, вся в. слезах, что не помешало ей окинуть сестру оценивающим взглядом. Серебристый костюм был Оле очень к лицу… Но почему-то сбоку, чуть ниже пояса, разорван по шву.

Ксения Петровна захлопотала у стола.

— Надо покормить девочку, устала небось с дороги!

Из своего кабинета спустился Сергей Егорыч. Его лицо выражало смешанные чувства. Он хмурился и улыбался.

— Вот принимайте, доставила! — объявила бабушка. — Прямо из параллельного мира.

— Какой такой параллельный мир? — взволнованно переспросила Ксения Петровна. — Никогда этого не понимала!…

— А почему ты одна? Почему костюм разорван? И где остальные? — не выпуская Олю из своих объятий, спрашивала Лена.

Сергей Егорыч солидно добавил к расспросам старшей дочери:

— И в самом деле, с кем вернулась? С тем же Альсино?

— Нет, она одна. На руках у снежного человека пожаловала, — ответила за внучку бабушка.

— Ну, мама, тут нечего шутить! — укорил Сергей Егорыч. — Снежный человек — это… совсем иная категория.

— Да уж какие тут шутки да категории! — сквозь зубы, зажигая сигарету, произнесла Евлалия Николаевна.

— Я должна вам всем сказать нечто очень-очень важное! Правда-правда!

— Раз так, то в ногах, как говорится, правды нет. Присядем к столу, выслушаем важную информацию, — предложил Сергей Егорыч.

— Я сейчас, сейчас, — засуетилась Ксения Петровна. — Только на кухню сбегаю.

— Уймись ты со своей кухней, слушать надобно, — урезонила ее бабушка.

Все сели за стол.

— Так как же ты? Рассказывай, доченька! — Ксения Петровна подперла рукой полный подбородок.

— Я не о себе хочу… Обо мне потом, а сейчас… — начала Оля и достала из принесенной с собой рукописи листок.

Лена насторожилась, тревожно глядя на бумажку в руках сестры.

— Вроде не нашенская бумага-то, — заметила бабушка, выпуская клуб дыма.

— Да, они там пишут на такой.

— Кто они-то, не томи уж! — подгоняла бабушка.

— Да люди! Такие же, как Альсино, мудрые, добрые. Они тысячи лет изучают наш мир. И недавно записали вот такое сообщение нашего Международного информационного агентства. Вы должны о нем знать. — И Оля прочитала первые строчки:

— «Шпионы с чужепланетного корабля. Наконец-то приоткрыта тайна неопознанных летающих объектов…»

— Ах, Боже мой! Да тут словно все с ума посходили! — воскликнула Ксения Петровна. — Только и разговору было, что об инопланетянах. Кричат все — надо, мол, готовиться к отпору агрессорам, замахнувшимся на нашу Землю. Это первая ласточка…

— А может быть, буревестник? — вставила Лена.

— И того хуже! Что же, теперь нас какими-нибудь лазерами выжигать будут?

— Как у Уэллса в «Войне миров», — добавила Лена.

— Военно-промышленный комплекс во всех странах оживился, — заметил Сергей Егорыч. — Отныне никакого разоружения!

— Да не собирается никто на нас нападать! — заверила Оля. — И не покушается на наш мир!

— Чего уж там покушаться! — с иронией заметила бабушка. — Доведем свои реформы до конца — и пожалуйте на чистую Землю! Милости просим!

— Мама, я попросил бы тебя!… — растерянно запротестовал Сергей Егорыч. — Это не повод для политических дискуссий.

— Не было никаких инопланетян! — воскликнула Оля. — Правда-правда! Бояться нам некого!

— То есть как не было? — откинулся на спинку стула Сергей Егорыч. — Надо уважать авторитет науки, — назидательно добавил он.

— Ну где они, эти «инопланетяне»? — спросила Оля.

— По решению ООН их тела, всех шестерых, доставили не куда-нибудь, а в наш Биоинститут, — сообщил отец.

— Это не так далеко отсюда, Оля. Ты же знаешь, — добавила Лена.

— Исследования проводил солидный ученый, профессор Сафронов. Он член международной комиссии, сделавшей вывод о том, что «человечество в опасности!» — закончил Сергей Егорыч.

— Если оно и в опасности, то не из-за инопланетян, а, как говорил Альсино, по своей же собственной вине: сами губим Природу, друг друга и параллельные миры! — горячо убеждала Оля. — Никаких космических шпионов не было и нет!

— А кто же, по-твоему, в морозильнике Биоинститута лежит? — осведомился Сергей Егорыч не без издевки.

— Там лежат… Очевидно, наши друзья и мои спутники, вместе со мной проникшие в параллельный мир, — упавшим голосом выговорила Оля. — Кочетков… и другие…

— Что? Что ты сказала?! — гневно воскликнула Лена, вскакивая со стула. — Ты с ума сошла! Хочешь окончательно сразить меня? Я тебе что — жить мешаю?

— Что ты говоришь, Леночка! Мне так же больно, как и тебе, но что поделаешь! Юра был среди остальных, так называемых инопланетян, — говорила Оля, нежно гладя руку сестры.

— Ты лжешь! — воскликнула Лена, вырываясь. — Я сама видела цветные фотографии пришельцев. Среди них нет ни одного, похожего на Кочеткова!

— А тот, который седой, ты не заметила его?

— Седой как будто бы был… Но при чем здесь седой? Ведь Юра молод! В расцвете сил! Ни одного седого волоска! Уж я-то знаю!

— Он поседел там, Лена, из-за меня…

— Какая чепуха! В такой короткий срок не седеют, даже…

— Не спорьте, девочки, — остановил дочерей Сергей Егорыч. — Мы искренне рады, Оленька, твоему возвращению, но, право, не стоит начинать разговор с попытки опровержения того, что установлено наукой. Тебе ведь, Оля, есть что поведать людям и помимо этого.

— Ей никто не поверит и в остальном, если она будет пороть такую чушь! — раздраженно вспыхнула Лена.

— Ты представляешь, девочка, какие барьеры тебе предстоит преодолеть? Авторитет твоих показаний слишком мизерен. А я, уж прости, не решусь помогать в такой затее.

— Всякую неправду опровергать надо, вот что я вам скажу, — решительно заявила бабушка. — Сын на это не решится, значит, мне самой придется за это взяться. Думаю, что меня еще не все и не везде забыли…

Оле не хотелось пользоваться бабушкиным авторитетом. Она считала, что записки Альсино, дополненные ею, послужат достаточным основанием для опровержения версии об «инопланетянах».

Но всюду ее ждало глубокое разочарование. Прежде, чем она решилась обратиться за помощью к писателю, она старательно обивала пороги многих издательств, но никто не отнесся серьезно к предлагаемому уникальному документу. Рукопись даже не взялись прочитать, отговариваясь то утвержденными уже, то даже сверстанными планами, то на предстоящие годы книгами, а то и просто неясностью перспективы собственного существования из-за безудержно растущих цен на бумагу и полиграфические услуги.

Словом, никто не брался издать записки никому не известного автора, за кого бы он себя ни выдавал.

У Оли опускались руки. Ее представления о печатном слове, разоблачающем любые ошибки и злоупотребления, были бесконечно далеки от действительности… даже в условиях гласности.

Лена насмешливо наблюдала за стараниями сестры.

— Ничего у тебя не выйдет! Кто тебе поверит, деточка! — начала она этот ночной разговор.

— Я плохо понимаю, в каком мире мы живем.

— Это надо тебя спросить, дорогая. Это ты не хочешь спуститься на грешную землю с небес и все мечтаешь о новых объятиях снежного человека, который унесет тебя на небо или… не знаю еще там куда!

— Как ты можешь так говорить, Лена?

— Я — трезвый человек. И сообщение о гибели «инопланетян» для меня убедительнее, чем твои россказни.

— Что же мне делать?

— Прежде всего, выкинь из головы намерение отправиться в другое измерение, которого, может, вовсе и не существует на самом деле!

— Но ведь там ждет меня Альсино!

— Боюсь, что похищение снежным человеком для тебя не прошло даром.

— Ты имеешь в виду мир найнов?

— Я имею в виду твое здоровье. Ты живешь во власти галлюцинаций, в мире выдуманных фантазий, которые ты принимаешь за реальность. Я не знаю, что произошло с Юрой, который испытывал военный объект, не знаю, как и где тебя саму высадили с него и ты попала в лапы снежного человека. Но, извини, ни в какие параллельные миры я не верю!

— Лена, что ты такое говоришь? Как ты можешь?

— Я должна заботиться о тебе.

— Вот как? Папа не хочет помогать мне, ты отвернулась. Осталась одна бабушка…

— Бабушка тоже не поддерживает твоего безумного желания снова оказаться в объятиях этого мохнатого чудовища, бросив своих родных и близких.

— А разве не ты сама, Лена, еще недавно собиралась уехать в чужую страну с каким-нибудь иностранцем?

— Детские бредни, как и у тебя сейчас. Я пережила свои и теперь должна помочь тебе преодолеть твои. И я жду возвращения Юры из секретной командировки. Не думаю, что за это время он может стать менее здравомыслящим, чем тогда, когда я его узнала.

— Не говори ничего дурного о погибшем герое!

— Он погиб только в твоем воображении, Оля. Ты просто пытаешься навязать свой бред остальным.

Сестры проговорили всю ночь. Под утро, подойдя к открытому окну и глядя на занимающуюся зарю, Лена неожиданно спросила:

— А когда твой Мохнатик должен явиться за тобой?

— В ближайшее полнолуние.

— Это будет безумием.

— Ничто мне не помешает улететь. Достаточно того, что никто не помогает…

— Тебе нужна совсем другая помощь… врачебная! А теперь спи! — Она подошла и поцеловала сестру.

Оля уткнулась в подушку, наволочка которой скоро стала мокрой от слез.

Кто же безумен? Она или Лена? Как Лена может говорить о нереальности всего рассказанного Олей, когда сама же провожала Кочеткова в полет? Не знала — в какой? А вот бабушка сразу догадалась и встречала ее на поляне, когда Мохнатик спустил ее на траву. Нет, она, Оля, в порядке! Не в порядке бедная Лена. И ее еще ждет сильный удар, когда дело, задуманное Олей, будет доведено до «опознания».

В конце концов, все это необходимо вовсе не Оле или Лене!

Версия о сбитом чужепланетном корабле со шпионами повлекла за собой раздутую журналистами версию о боязни инопланетного нашествия. И былые решения о разоружении оказались под угрозой, от них теперь уже готовы отказаться! А под этим предлогом будет развернут новый виток вооружения. А оружие, как известно, не терпит бездействия и будет применено не против пришельцев, а в новых войнах. Последствия непредсказуемы, да о них даже страшно подумать!…

Нет, колебания недопустимы! Разоблачение вздорной версии об «инопланетянах» необходимо. Это Олин долг!

Все это девушка горячо говорила бабушке, а та слушала, прикуривая сигарету за сигаретой.

— Да, — сказала Евлалия Николаевна и прокашлялась. — Тут ты права, девочка. Я-то знаю, что такое война. Это не поле славы, а узаконенное беззаконие, как сказал какой-то мудрец. Поэтому надо бороться!

Глава 7 ОПОЗНАНИЕ

Горе тяжкое горы тяжелее.

Народное

Оле пришлось отложить на время завершение записок Альсино и хлопоты по их публикации. Бабушка с завидной энергией развила деятельность, результатом которой стал приезд представителей комиссии ООН, созданной для расследования катастрофы НЛО. Их заинтересовала возможная встреча с очевидцами, якобы располагающими сведениями об экипаже НЛО.

Кроме Оли и Лены в Биоинститут приехал директор завода, где сооружалась под руководством Альсино «летающая тарелка», и двое рабочих, участвовавших в ее изготовлении. Ими оказались Иван Степанович и Коля.

Не только Оля, даже Лена помнила их, выходящими из проходной завода перед стартом «Летающей тарелки».

Приехав теперь по приглашению в Биоинститут и встретясь с сестрами Грачевыми, они вспомнили их: Олю, постоянно приходившую к «иностранцу», руководившему работами, и Лену, прощавшуюся у проходной с начальником группы.

Профессор Сафронов был противником этой встречи и дал согласие участвовать в ней лишь после того, как понял, что она состоится независимо от его желания. И теперь, принимая представителей комиссии в кабинете академика, он пытался настроить всех на скептическое отношение к предстоящей беседе.

Щеголяя совершенным английским, он убеждал:

— Джентльмены, я ценю вашу высокую миссию, но хотел бы предупредить вас, что очевидцы — далекие от науки люди, не имеющие представления о собранных данных, касающихся космических пришельцев. И, кроме того, их сведения об экипаже «летающей тарелки» не подтверждены фактами. Я надеюсь, что вы учтете это в своих выводах.

— О'кей! — отозвался худощавый американец, владелец военного концерна, глава прибывшей делегации ООН. — Но вспомните вашу русскую поговорку: «Доверяй, но проверяй». В данном случае это хорошо сказать о ваших несомненно научных выводах по изучению останков космических пришельцев.

— Пусть дополнительным доводом для вас, господа, будет мое предположение, что человекообразные уфонавты на потерпевшей катастрофу «летающей тарелке» имели совершенных биороботов, которых никак не могло оказаться на заводе уважаемого директора Кузнецова.

— Таких не было, могу заверить, — тут же подтвердил Кузнецов.

— Позвольте мне высказать дополнительные соображения в вашу пользу, профессор, — вмешался француз Монье с носом горбинкой и тонкими усиками. — В нашем случае Священное Писание может стать весомым аргументом. Еще в Библии сказано, что Господь Бог создал человека по образу и подобию своему, сотворив до этого Вселенную, где ныне доказывается существование многих землеподобных планет. А раз так, то и населяют их те же потомки Адама и Евы.

— Кроме того, — вставил в свою очередь немецкий профессор Мессердорф, — можно найти сближение Библии и дарвиновского учения об эволюции. По сути, разумное существо могло возникнуть в благоприятных условиях для образования мыслящего мозга, расположенного в голове близ органов слуха, стереоскопического зрения, для которого наибольший обзор местности достигался прямостоянием на двух конечностях. Свободные же при передвижении передние конечности оказались приспособленными для труда, что и обусловило появление мышления.

— Спасибо, герр Мессердорф. Ваши слова звучат весьма убедительно, — из вежливости по-немецки отозвался Сафронов и уже по-английски обратился ко всем: — Проведенные нами исследования останков погибшего экипажа «летающей тарелки» позволили сделать выводы о прибытии на землю инопланетных разумных существ. Цель появления их пока еще непонятна. Газеты воспользовались нашей информацией для своих сенсационных репортажей, в которых уже призывают отражать инопланетное вторжение. Так что объединим науку и религию с заботой о судьбе человечества, помолимся о предотвращении космического нашествия и нашим завершением работы укрепим бдительность человечества, которое должно быть готово отразить вторжение.

…Оля и Лена почтительно смотрели, как направлялись в сад по широкой лестнице иностранные эксперты. За ними важно, с высоко поднятой головой, спускался со ступенек, словно сходил с королевского трона, сам Сафронов.

Он обратился к ожидающим в саду свидетелям трагического события:

— Я вынужден был пригласить вас, рассчитывая на вашу осведомленность и. безупречную прямоту суждений, чтобы положить конец безответственным слухам о нахождении на сбитом космическом объекте земных людей, которые попасть туда, разумеется, не могли. Мы предоставим вам возможность в присутствии представителей комиссии ООН, расследующей произошедшую катастрофу НЛО, опознать карликов с большими головами и приподнятыми к вискам уголками глаз, едва ли когда-либо бывавших на нашей планете, к тому же еще и бесполых… Не уточняю при дамах.

— А разве в числе других погибших не было никого вам знакомого, профессор? — бойко спросила Оля.

— К сожалению, я не имел возможности видеть космические тела из других созвездий.

— Мне кажется, что одного из погибших вы могли бы узнать, — не отступала Оля.

— Кого вы имеете в виду, милая девушка?

— Майора, приезжавшего к вам за Альсино, за «иноземлянином», которого к вам привезли.

— Ах, этот плохо воспитанный офицер, который увез авантюриста, именовавшего себя посланцем откуда-то и, на беду, увы, конечно погибшего в застенках, куда завез его этот бравый майор?

— Да. Майор Кочетков. И вы не узнали его?

— Прошу простить, но никого, на него похожего, среди замороженных нами существ с НЛО не было.

— А седой «инопланетянин»?

— Седой? Очевидно, вы имеете в виду возможного руководителя космических пришельцев? Но что общего между этим старцем, увы с поврежденным лицом, и молодым майором, которого вы вспоминаете тут, милая девушка?

— Я же тебе говорила, предупреждала! — прошипела на ухо Оле старшая сестра, и, обращаясь к Сафронову, постаралась сгладить неловкость, невольно выразив затаенную надежду: — Вы не можете себе представить, профессор, как я вам благодарна за это обоснованное свидетельство!

— Рад служить истине, — раскланялся Сафронов.

— А если он поседел в пути? — упрямо настаивала Оля.

— Оля, не забывай! Ты в солидном научном учреждении, а не в детском саду или в школе, где еще недавно присутствовала на прощальном звонке, — с укором одернула сестру Лена.

Профессор, как бы в знак благодарности за здравомыслие, счел возможным взять Лену под руку.

— Вы разрешите? Не часто появляются у нас подобные вам гости! — расшаркивался он перед нею. — Если наши с вами желания совпадут после осмотра останков инопланетян, скрупулезным исследованием которых мы займемся, я буду вдвойне счастлив.

— Почему вдвойне? — спросила Лена.

— И как ученый и как… повстречавший вас.

Лена улыбнулась, а Оля нахмурилась. Потом Лена, вздохнув, сказала:

— Лишь бы это был не Юра!…

— Прошу простить, — снова обратился Сафронов к Лене. — Если не ошибаюсь, вы, кажется, только что употребили сослагательное наклонение, имея в виду предстоящий осмотр? Но, — назидательно продолжал он, — в науке мы фиксируем факты и делаем однозначные выводы. Не так ли? — посмотрел он на шагающего рядом директора военного завода.

Иван Степанович тихо шепнул Коле:

— Жмет ученый на барышню, всей научной тяжестью навалился.

— А мы на что? — отозвался Коля.

Генеральный директор заметил:

— Думаю, что искать целесообразно не пресловутого майора, которого я тоже видел, а захваченного им специалиста. Нам крайне необходимы известные ему сведения о создании летательных аппаратов с высшей маневренностью.

— Я совершенно согласный с таковым мнением, — по-русски отозвался американец. — О'кей! Сейчас собравшиеся здесь господа помогут, как имеется надежда, спасти важные программы и заключенные под них контракты. Всем надо думать о защите планеты, где мы проживаем. Общество требует быть человечеству во всеоружии.

— О'кей, сэр! — в тон ему поддакнул Сафронов. Тут же перейдя в кембриджской манере на английский язык: — Истина всегда на стороне того, кто заботится о благе людей, как говорил незабвенный Френсис Бэкон.

— Приятно встречать здесь знатока английского философа.

— Не только английского, всемирного! Нам теперь приходится все осмысливать в глобальном масштабе.

— О'кей! — согласился американец. — Наш концерн стремится к международности.

Сафронов обратился к остальным своим спутникам:

— Предупреждаю, особенно дам, что зрелище будет не из приятных, хотя тела и сохранились, правда не у всех. Я, честно сказать, всегда испытывал весьма неприятные чувства при упоминании о морге, а здесь нам пришлось использовать свою криогенную установку в неожиданных научных целях.

Здание, к которому они подошли, было приземисто, словно придавлено сверху. В нем помещался машинный зал с криогенной установкой и несколько специализированных лабораторий.

Перед тяжелой, обитой железом дверью их встретила миловидная моложавая женщина. Она раздала всем одинаковые армейские полушубки, оказавшиеся непомерно большими для девушек.

Сафронов без умолку говорил:

— Надеюсь, вы простите нас за заботу о вашем здоровье, проявленную нашей смотрительницей Танелой, ведающей и этим грустным помещением, и холодильной установкой для него. Рядом с телами инопланетян вы увидите еще одно, предположительно инопланетное существо, диковинного спрута, которого мы, не успев изучить, не уберегли от нападения дельфинов из соседнего бассейна. Надеюсь, инопланетян никто не похитит у нас.

— У них есть весьма надежный страж, — кивнул в сторону Танелы американец.

— Теперь хоть в сибирскую тайгу, хоть в Заполярье. И халаты белые, как маскировочные, — сказал Иван Степанович, напяливая поверх полушубка только что полученный халат. — Отчего же рукавиц-то не дали? — похлопывал он себя по бокам.

— Не руками, глазами работать будем, — ответил ему Коля.

Тяжелая железная дверь открылась…

Танела заботливо вывела под руки рыдающих девушек из «морозильника», шепнув:

— Профессор настаивает, чтобы сразу подписать акт в лаборатории. Вы уж извините, он у нас такой формалист! Да и комиссия иностранная.

— Это они, они! — всхлипывала Оля. — Юра, дядя Джо, лорд, Иецуке…

— Хорошая одежда, — похвалил американский промышленник, похлопывая по полушубку. — Там было много ниже нуля по Фаренгейту. А мне не ощутилось.

— Минус тридцать по Цельсию, мистер Смит, — пояснил генеральный директор Кузнецов.

— Как на нашей Аляске.

— Или у нас в Сибири.

— О'кей! Но мы остановились без новой технологии. Надо теперь изучать обломки аппаратуры.

— Да, — согласился Кузнецов. — Собрать толковых инженеров. Это важнее биологического копания в трупах.

К столу подходили по очереди. Танела протягивала всем шариковую ручку, но директора предпочли воспользоваться своими, одинаково нарядными, с золотыми перьями.

Иван Степанович взял ручку, почему-то внимательно осмотрел ее и оглянулся на все еще плачущих девушек.

— Жаль барышень. Однако в морозильнике те самые лежат, с кем вместе схемы собирали. Так говорю, Коля?

— Уж больно жаль толстяка американца, — отозвался тот. — Он все про одного джентльмена забавно рассказывал…

— Никого из них не вернешь. Когда-нибудь и сами там будем, — вздохнул Иван Степанович и передал Коле ручку. — Заверяй, сынок, что никакие это не чужаки. Девчонки-то уж больно убиваются… по своим небось…

Подпись Лены выглядела среди других очень четкой. От нажима ручки бумага на последнем росчерке чуть надорвалась.

Олины же прыгающие буквы попали на влажные пятна…

Потом расписались остальные, подтверждая показания очевидцев. И в завершение сумрачно поставил свою замысловатую подпись профессор Сафронов.

Он заботливо, с сочувствием взял Лену под руку и повел мимо ухоженных цветников:

— Я так понимаю вас, Елена Сергеевна! Остается только пожалеть, что мы встретились при таких угнетающих обстоятельствах, но…

Лена подняла на него глаза:

— Я угнетаю вас? Вы уж извините…

— Да что вы! Вы же женщина! Да еще какая!

— Какая? Зареванная?

— Даже горе красит женщину, приоткрывая вуаль ее души.

— Как же вы не поняли сразу, что это наши люди? — с укором спросила Лена.

— Видите ли, мы начали с низкорослых особей, бесспорно неземного происхождения. Но кто мог подумать! Наши люди с чужими пилотами на типичном НЛО? Конечно, журналисты постарались! Они вечно перебегают нам, ученым, дорогу. Впрочем, мы же и сообщили им о насекомообразности малых бесполых существ.

— Я не понимаю, как… Он, Юра, оказался вместе с ними! Это ужасно, профессор!

— Конечно ужасно! — согласился Сафронов. — Простите меня, но, став невольным свидетелем вашего несчастья, не могу не поделиться с вами своими бедами.

— Со мной?!

— Никто так не поймет другого, как тот, кто сам…

— У вас тоже личная потеря?

— Более глубокая. Не просто личная, а научная.

— Вот как?

Сафронов искренне старался отвлечь Лену от переживаний и решил рассказать о своих неудачах, преследующих его в последнее время.

Лена смотрела на него вопросительно.

Он понял ее взгляд как проявленный к себе интерес.

— Я так хотел бы, чтобы вы поняли меня, как я понимаю вас!…

Лена удивленно, но учтиво слушала, а он продолжал со вздохом:

— Да, у всех свои беды, свои потери… Вот мне с огромным трудом после многолетних попыток удалось заполучить живого снежного человека. Но по недосмотру той самой Танелы, которая провожала вас в «морозильник», ему удалось бежать, сорвав всю нашу программу исследований. Потом погиб спрут, может быть, неземного происхождения, а затем случился арест моего подопечного «иноземлянина», который, очевидно, канул в небытие в мрачных подвалах известного вам учреждения…

— Это не так! Оля встречалась с ним на воле, даже в театр ходила! — рассердилась Лена.

— Поистине вы рассказываете сказки! — покачал головой Сафронов. — Как бы то ни было, для меня, для науки… он потерян. Вы грустите о майоре, а я о том, кого он похитил у меня под предлогом ареста.

— Не говорите так о Кочеткове!

— Боже упаси, Елена Сергеевна, затронуть ваши чувства! Я понимаю, что он был лишь исполнителем чужой воли… Вот и теперь, когда у меня появилась надежда на непосредственное общение с посланцами из космоса, все внезапно рухнуло. Все оказалось не так и совершенно непонятно!…

— И вы это так близко принимаете к сердцу? Ну, мы с Олей женщины, и то…

— Боюсь выглядеть в ваших глазах горьким неудачником! Я ведь не о себе тревожусь, а о нашем академике. Он болен и так надеялся, что мне, временно замещающему его, удастся поднять авторитет института, а тут… ни спрута, ни «иноземлянина», ни снежного человека…

— Вам очень нужен этот снежный человек?

— Ах, его так трудно отловить! Он появляется, чтобы тут же исчезнуть неизвестно куда и как.

— Я вас понимаю, — сказала Лена, насухо вытерев платком глаза и поправляя волосы.

Оля ушла вперед, Лена с Сафроновым, разговаривая, отстали от всех.

Лена остановилась, долгим проницательным взглядом посмотрела на Сафронова.

— Хотелось бы вам помочь, — неопределенно сказала она.

— Я очень ценю ваше понимание!

— Я подумаю, как это сделать.

— О, божественная! Сердце подсказывает мне, что наша встреча будет очень много значить для меня! — И, словно спохватившись, он тут же добавил: — Это надежда ученого.

— Может быть… — загадочно произнесла Лена, и лицо ее стало непроницаемо.

Сафронов взбодрился, подтянулся, чуть запрокинул голову, словно на параде, проводил гостей до ожидавшего их автобуса. А потом долго смотрел ему вслед.

Глава 8 УБИЙСТВО

Убито все, жила чем прежде:

Любовь и радость, и надежда…

Весна Закатова

По мере приближения полнолуния, когда, по словам Оли, она должна была встретиться с найном, чтобы он перенес ее в параллельный мир, тревога на даче Грачевых усиливалась.

Одержав «горькую победу» в Биоинституте, опровергнув версию об инопланетных шпионах, Оля занялась «Записками иноземлянина», пытаясь опубликовать их. Однако вскоре окончательно потеряла надежду, что ей удастся сделать это собственными силами. И она посетила с детства знакомого по книгам писателя, стараясь убедить его поверить ей и помочь дописать то, что произошло с нею и ее друзьями в параллельных мирах.

Сергей Егорыч неодобрительно отнесся к таким стараниям дочери. Он готов был даже согласиться со старшей сестрой, что у Оленьки не все ладно с психикой и на самом деле рассказы ее всего лишь плод больного воображения и галлюцинаций.

— Мне нелегко согласиться с тобой, — говорил он Лене, — но вполне возможно, что это так. Во всяком случае, ее стремление покинуть нас на груди снежного человека не укладывается у меня в голове. Признаться, я теряюсь и не знаю, как ее отговорить…

— Или помешать! — подсказала Лена.

Сергей Егорыч покачал головой, поднял плечи и взялся руками за голову, он видел, как отношения между сестрами охладевали с каждым днем.

Лена носила элегантный траур по Кочеткову. Даже сняла с пальцев любимые колечки. И вскоре объявила, что снова отправляется в Биоинститут. Оля поехала с нею.

Они уже побывали здесь однажды на похоронах погибших путешественников в параллельные миры. Провожающих тогда почти не было, только согнувшаяся от горя мать Юры и кто-то из дипломатического корпуса. Никакого шума, речей, салютов… И без журналистов.

Похоронили погибших в лесу, близ сада Биоинститута, так решило руководство. Оно же воспротивилось ненужной огласке. В одной только малотиражной институтской газете появилось краткое сообщение о жертвах катастрофы…

Теперь профессор Сафронов, узнав о приходе сестер Грачевых, вышел к ним с подобающе горестным выражением лица.

Он почтительно поцеловал Лене руку, а Оле крепко пожал маленькую ладонь.

Девушки положили на не заросший еще травой холмик букеты полевых цветов, совсем таких, какие они когда-то вручили улетающим в параллельный мир…

Сафронов, склонив голову, доверительно сообщил:

— Здесь поставим памятный знак. Я уже приглашал скульптора и архитектора.

— Как мне благодарить вас за такую заботу? — спросила Лена, платком касаясь уголков глаз, чтобы не потекли ресницы.

— Эти люди заслужили память, — ответил профессор.

Оля посмотрела на него сбоку и спросила:

— А биороботов вы так и не похоронили?

— Что вы! — воскликнул Сафронов. — Как можно расстаться с единственным инопланетным материалом для научных исследований!

— Вам удалось что-нибудь выяснить?

— Очень и очень много прелюбопытнейшего! Я уже заинтересовал кибернетиков. Искусственно выращенные нейроны мозга, превосходящие все компьютерные возможности! Человекоподобные машины, изготовляемые серийно на заводах! Однако это мало утешает меня. Наша задача — исследовать живую материю.

— И, наверное, снова мечтаете заполучить снежного человека? — доверительным тоном спросила Лена.

Сафронов многозначительно кивнул и беспомощно развел руками.

Когда сестры возвращались электричкой на дачу, Лена недовольно заметила:

— Почему их похоронили всех вместе?

— Погибших летчиков тоже так хоронят, как и павших бойцов…

— Я предпочла бы, чтобы он был в отдельной могиле, чтобы долгие годы посещать ее, — сказала Лена и отвернулась к окну.

В нем убегали назад деревья, домики, поредевший лесок, вереница автомашин перед закрытым шлагбаумом, опять деревья и дома…

Проснувшись ночью, Оля заметила, что Лена не спит. Оля, в ночной рубашке, встала, подошла сначала к окну, взглянув на начинающий расти в эти дни полумесяц, потом склонилась над кроватью сестры, чтобы поцеловать ее, но та холодно отстранилась:

— Оставь меня. Сытый голодного не разумеет.

— Это ты про меня? — удивилась Оля.

— А про кого же еще? Почему-то не все улетевшие погибли.

Оля укоризненно посмотрела на Лену. Ведь она ей все рассказала, как было!…

Полумесяц день ото дня полнел, округлялся… Оле нелегко было подготовить родных к расставанию. Тревога на даче все росла. Никто прямо не отговаривал Олю, но раздражение порой прорывалось в резких спорах.

Так, в один из вечеров за столом на веранде разговор сначала зашел о горечи любой разлуки.

Оля, стараясь улыбаться, сказала:

— Да не тревожьтесь, не грустите, мои дорогие! Все равно я вас люблю еще сильнее прежнего. Ну давайте считать, что вы выдали дочку замуж за заморского купца и он увез ее, сердечную, за тридевять земель… Но она будет, непременно будет навещать вас, без этого ей не жить!…

— Одно дело увезти на корабле или на поезде, на самолете, наконец, но… на каком-то мохнатом чудовище, тут уж извини меня, дочка… Материнское сердце — оно тревожное… — сказала Ксения Петровна и полезла в карман фартука за платком.

— Мамуленька! Отчего же ты не протестовала, когда Лена собиралась замуж непременно за иностранца и хотела уехать навсегда?

— Ну, знаешь ли! — прервала ее Лена. — Это были мои девичьи бредни. Я их пережила и забыла! А ты… ты хочешь бросить отца, мать, бабушку, меня, наконец! И не задумываешься о последствиях!

— Как же ты пережила этот опасный возраст? — взъерошилась Оля.

— К счастью или несчастью своему, встретила Юру.

— И теперь будешь навещать его могилу, где тебя непременно кто-нибудь встретит…

Лена вспыхнула.

— Ты еще пожалеешь об этих словах, — зло сказала она, вскакивая из-за стола.

Ее каблучки застучали по ступенькам лестницы.

— Ну вот! Опять двадцать пять! — ударила ладонью по столу бабушка и, чтобы перевести разговор в другое русло, спросила: — А ты как, Оля? Писателю-то своему звонила или ждешь чего?

— Он согласился мне помочь, даже сам звонит, расспрашивает о жизни Альсино в ином мире.

— Скажи ему, что у них там все не как у людей, — ворчливо посоветовал Сергей Егорыч. — В цивилизованных странах провинившихся или неугодных высылают из страны, а у них наоборот — держат на одном месте.

— Там многое наоборот, — подтвердила Оля.

— Вот именно! — подхватила Ксения Петровна. — Отпускать невесту в иной мир?… — возмущалась она. — Подумаешь — и горло перехватывает! Иной мир!… Это же ужас!… Ни письма написать, ни по телефону позвонить!…

— Мамочка! Ведь я должна была сделать то, что он уже сам не мог. Дело ведь идет не об одной моей или нашей с ним судьбе, а обо всем человечестве. Я его этим к жизни вернула!

— Эка хватила! — сказала бабушка. — Думаешь, выйдет книжка с рисунком твоего Альсино на обложке и мир перевернется? Это, девочка, испробовано. Русский художник Иванов двадцать пять лет писал картину «Явление Христа народу» и был уверен, что все изменится в мире, как только он ее выставит. А люди десятилетиями проходят нынче мимо его творения — равнодушные, занятые своими делишками.

— А надо думать о человечестве! Какое оно у нас, — возмутилась Оля.

— Цивилизованное, — заметила Ксения Петровна.

— Я попала, — горячо начала Оля, — в плен к дикарям, вроде неандертальцев. Но смерть, пусть мучительная, грозила мне одной. А что у нас? «В плен берут» целые города со всем населением и у нас, и в высокоразвитой Европе. Оставляют детей, женщин, стариков, не говоря уж о мужчинах, без пищи, воды, электричества и бомбят или обстреливают снарядами, рушащими все без разбора, уносящими тысячи жизней. И это называется цивилизация?!

Евлалия Николаевна махнула рукой:

— Чего уж там! Одно слово «свобода»… Свобода прежде всего от совести, я вам скажу!

— Дай Бог, ну пусть не картина о явлении Христа народу, а обращение современного нам пришельца помогло бы людям! — вздохнула Ксения Петровна.

Внезапно вернулась Лена с газетой в руках.

— Вот, не угодно ли! Пока вы тут размышляете о пользе народной всех параллельных миров, досужие журналисты уже публикуют выгодные кое-кому объяснения пребывания земных людей на чужепланетном космическом корабле, пилотируемом биороботами.

— Да ты перескажи, что там… — предложила бабушка.

— А то, что Юра был похищен НЛО, как и другие.

— Да не может этого быть! — всплеснула руками Ксения Петровна.

— Они заманивают к себе людей. Еще из Библии известно, что Енох «на небо взят живым». И вернулся, рассказывал о виденном. А других не возвращают. Только в одной Америке, как здесь пишут, статистически установлено, что НЛО похитили не менее пяти тысяч человек. Надо думать, они продают их у себя в тамошние зоопарки.

— В зоопарках, Леночка, зверей показывают. А зачем же людям и вдруг — людей? — возмутилась Ксения Петровна.

— А затем, мамуля, что для них в нравственном отношении мы — чудовища: монстры, которых с ужасом разглядывать можно! Вот так! — отрезала Лена.

— Ну и ну! — заметила бабушка. — А что, Ксенюшка, возразить этим смотрителям инопланетных зоопарков? Дескать, мы такие хорошие? Или доказывать, кто в безнравственности нашей виноват?

— Виновные на виду! — вскипела Ксения Петровна, чего, казалось бы, от нее и ожидать было нельзя. — Те, что радетелей нравственности, пастырей народных в угол загнали, Христовы церкви осквернили, веру запретили и ничего взамен ее людям не дали!

— Как это не дали! — возмутилась теперь бабушка. — А видение грядущего? А энтузиазм масс? А единство народа, смогшего переломить хребет фашизму? Лучше скажи мне, дорогая, как вы восстанавливаете нынче храм Христа Спасителя, негодяем уничтоженный? Но нельзя забывать, что попы-то, заповедь «не убий» проповедующие, в каждом царском полку солдат на убийство и благословляли! А теперь вы, демократы, на поклон к ним тянетесь: «Помогите мораль поднимать!» Они вам поднимут! Как с болота туман!…

Сергей Егорыч демонстративно встал и, не допив своего стакана, ушел к себе наверх.

Евлалия Николаевна проводила сына взглядом и сказала сокрушенно:

— Ну вот, человеку и чай допить не дали своими разговорами. Уж лучше Оленьку слушать про ее приключения.

— Бабуленька, это только кажется, что со мной невероятное случилось. Вы говорите о куда более невероятных вещах, в которых замешаны миллионы людей, миллионы жизней. Может быть Иванов-художник был увлеченным романтиком, но я верю в то влияние на людей, которое окажет своими записками Альсино.

— Ну и верь! — резко сказала Лена. — Но это вовсе не значит, что тебе надо обратно в его огород забираться!…

— Мне кажется, — робко возразила, опустив глаза, Оля, — что это все-таки решать мне.

— Вот такая нынче молодежь пошла! — вздохнула Евлалия Николаевна.

— Да, не похожая на прежнюю, — согласилась Ксения Петровна.

— Между прочим, — вставила Лена, — я тоже отношу себя к молодежи, но не трясусь на модных танцах, в музыке ценю мелодию, и у моего поколения есть убеждения, можете мне поверить!

— Хотелось бы, — вздохнула бабушка.

— Ладно, девочки, утро вечера мудренее, — примирительно сказала Ксения Петровна. — Вон и месяц уже над деревьями показывается. Так и задержала бы его, чтобы никогда полнолуния не наступило.

Но полнолуние наступило в положенное время…

Лена раздраженно захлопнула за собой садовую калитку. Торопилась на электричку. Отцовская «Волга», которой Лена из принципа никогда не пользовалась, терпеливо ждала Сергея Егорыча, он задерживался из-за проводов Оли.

Лена только что наспех попрощалась с этой сумасбродной девчонкой, которая все еще надеется перебраться в чужой мир, и злорадно подумала: «Как бы тебе там не было тесно, дорогая!…»

И, уже подходя к железнодорожной платформе, продолжала рассуждать про себя: «Как будто нельзя в ее годы еще раз влюбиться, но у себя дома, в нормального человека…»

Она успела как раз вовремя. Подошел поезд, и Лена загадала желание: дверь вагона окажется как раз перед нею.

Так оно и случилось. Лена с довольной улыбкой вошла в вагон.

На дачной веранде заканчивались Олины сборы.

— Мы с тобой здесь и простимся, — говорил уже стоя Сергей Егорыч. — У меня на работе срочные дела… ты уж извини, дочь!

— А я, как встретила на полянке, так и провожу, — заявила Евлалия Николаевна. — Да ты не спеши, торопыга! Присесть надобно перед дальней дорогой.

— Это совсем близко… здесь, — прошептала Оля. Сергей Егорыч послушно сел, как и все, поглядывая на садовую калитку.

— Помолчим, по старому русскому обычаю, — предложила бабушка.

Она и встала первая.

— С собой что берешь? Понятно, не чемодан. Но хоть платьице какое захвати. Не все же тебе там в своей «рыбьей чешуе» расхаживать.

— У меня спортивная сумка. Я взяла самое необходимое.

— Вот и добренько! Отец вон укатил. Занятый он всегда. Прощайся с матерью, а то она слезами изойдет. Скажи ей, еще раз скажи, что наведываться к нам будешь.

— Я верю, верю, — всхлипывая, говорила Ксения Петровна. — Так ведь сердцу-то не прикажешь, как девочка наша своему приказать не может…

Она стояла на веранде, провожая глазами удаляющихся к калитке бабушку и Олю.

— Тоненькая какая! — шепталось само собой. — Тростиночка-былиночка бедненькая…

Полянка с пятью березками была совершенно такая же, как и в день встречи Оли с Альсино. Правда, незабудки и ромашки на этот раз уже отцвели. Но трава поднялась пышная, сочная. И никто не косил ее, чтобы скот кормить…

Посмотрев на березки, бабушка спросила:

— Неужели у них там такие же «близнецы» растут?

— Удивительно, бабуля! Такие же точно! Наверное, есть все же между параллельными мирами какая-то загадочная внутренняя связь.

— Одни загадки без отгадок. А главное, каково тебе будет? Вот загадка тяжкая!…

— Бабуля, вы тут не скучайте без меня… Я понимаю, как трудно ждать. Нам с тобой и то уже кажется, что запаздывает мой Мохнатик.

— Да, кажись, пора бы, пора! — отозвалась бабушка. — Он что, опять из воздуха материализуется?

— Не материализуется, а просто перейдет в наше пространство, как мы переходим в другую комнату.

Но мохнатый посланец параллельного мира появился, как его ждали, но не над землей, а просто вышел из теса.

— Чудище-то какое! — ахнула бабушка.

Он был чуть выше небольшого деревца на краю полянки.

«Такое же вырвал он, превратив в дубину», — вспомнила Оля, бросаясь ему навстречу. На его заросшем шерстью лице светились зубы, обнаженные в улыбке.

И тут раздался выстрел. Огромное человекоподобное существо качнулось назад и грохнулось навзничь в мягкую траву.

Оля подбежала первой…

Первой, потому что тотчас из-за деревьев появились сидевшие в засаде люди.

Оля в отчаянии смотрела на богатырскую грудь найна. Из нее не торчала пронзившая сердце стрела неандертальца, но вместо нее по светло-серой шерсти расплываюсь кровавое пятно.

— Ольга Сергеевна! Какими судьбами! — услышала она близкий голос, оглянулась и узнала Сафронова.

Он передавал длинноствольное ружье узкоглазому своему спутнику.

— Хорошо стрелять, профессор, — одобрительно сказал тот.

— Рад, что вы первая поздравите нас с завершением многолетних исканий! — довольным тоном продолжал Сафронов. — А Елены Сергеевны нет с вами? — спросил он, оглядываясь.

Оля ненавидяще смотрела на него.

— Убийца! — гневно произнесла она.

— Что? Что? Не понял! — переспросил ошеломленный ученый.

— Не просто убийца, а браконьер! — сурово произнесла подошедшая бабушка.

— Извините, мадам! Я попросил бы без оскорблений!… Здесь выполняется программа научной экспедиции.

— Браконьер, он и есть браконьер! — отчеканила Евлалия Николаевна.

— Если вы, мадам, выполняете функции здешнего лесника, то соблаговолите ознакомиться с формальной лицензией на «взятие» антропоидного гоминоида и остерегайтесь задевать честь и достоинство…

— Какие же тут честь и достоинство, когда вместо «взятия» — убийство!

— Мы не могли еще раз упустить случая… это редкое животное…

— Сам ты животное, хоть и профессором именуешься!

— Я уважаю ваш возраст, мадам, и золотую звездочку вашу, которую не сразу приметил, увы, утратившую ныне былое значение, но не позволю… Честь имею — исполняющий обязанности директора Биоинститута профессор Сафронов.

— Честь иметь надобно, а не утверждать, что ее имеешь.

— В конце концов, из-за чего столько шума при виде охотничьего трофея?…

— Хоть ты и ученый, а понятия не имеешь, что не жизни человекоподобного антропоида лишил, а связь с другим миром оборвал!

— При чем тут другой мир?… — бормотал Сафронов.

— Пойдем, внученька, чего ты ему тут объяснишь…

Оля молчала, подавленная, будто лишившись речи.

Бабушка обняла ее за вздрагивающие плечи и повела к ближнему полю, видному за редеющими деревьями.

— Ну вот что, Чингиз и Болотов, — обратился Сафронов к своим помощникам. — Подгоните сюда грузовик. Там лебедка есть, с ее помощью втащим в кузов эту тушу. Какой экземпляр! Вы только посмотрите, Болотов, какой великолепный экспонат в нашем институте появится! Все «флаги будут к нам»…

— Снежный барс не стрелять… сеткой брать, — проговорил охотник, смотря на тело найна.

— Вот так, Джульетточка моя, — говорила бабушка. — На этом вместо Шекспира точку и поставим.

* * *

— …Что же еще? — спросил я Олю.

— Как вы думаете, будут новые экспедиции за снежным человеком? Может, истинные ученые «заполучат» его живым?…

— И вы хотите, чтобы он доставил вас в неомир?

Она кивнула:

— Как Мохнатик. Ах, если бы вы знали, какой он был, этот не только снежный, но и нежный человек! Как выручал меня, как готов был во всем услужить… и вот…

В словах ее было столько безысходного простого, человеческого горя, что ореол невероятности в моем сознании, связанный с образом Оли, развеялся. Она показалась… вернее, предстала передо мной простой, страдающей и готовой на подвиг девушкой, каких бывает немало… И я вспомнил стихи Весны Закатовой:

Убито все, жила чем прежде:

Любовь и радость, и надежда!

Нет! Надежда теплилась в милой Оле, и мне захотелось помочь ей, как бы странно это ни выглядело… Я решил использовать давнее знакомство со всемирно известным ученым, с которым беседовал когда-то в Петергофе о криптозоологии.

Теперь он был директором Биоинститута, в котором так интересовались снежным человеком.

Может быть, там собирают новую экспедицию за человекообразным пращуром? То здесь, то там, судя по разным сообщениям, он появляется и у нас, и за океаном…

…Я ехал в электричке, смотрел в окно и думал, что где-то здесь находится дача Грачевых, где жила Оля, Лена, их папа, мама и бабушка… Представил себе, как происходили там описанные Альсино события. И вдруг почувствовал их близкими мне людьми, хотя, кроме Оли, никого из них не знал в лицо.

На одной из станций в вагон вошла высокая девушка со строгим красивым лицом. В ее руках я заметил букетик полевых цветов. Достав из сумки книгу, она села напротив меня и углубилась в чтение, положив чуть рассыпавшийся букет рядом на скамейку.

Я ощутил свежий запах цветущего луга.

Вид у девушки был неприступный, и заговорить с ней первым я не решался. Но на нужной мне остановке она поднялась и вместе со мной вышла из вагона, направившись к дороге, идущей вдоль леса.

Мне пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее и спросить, правильно ли я иду к Биоинституту.

Она кивнула.

— А вы сами, случаем, не туда?

— Нет, — односложно ответила она, резко сворачивая в сторону перед открывшимся вдруг за расступившимися деревьями корпусами института, и скрылась в лесу.

Странно! Ехать в лес с букетиком полевых цветов?… Академик радушно принял меня в своем кабинете.

— Чем интересуетесь, голубчик? — спросил он. — Редкими животными? — Он вспомнил нашу беседу о криптозоологии.

— Вы, говорят, долго болели, Николай Николаевич?

— Да, годы… Постепенно сам становлюсь редким животным, — шутливо отмахнулся он.

Я начал издалека:

— Мы в прошлый раз закончили нашу беседу за ужином, помните? Остановившись на проблеме осторожности любых научных признаний, в частности существования живого антропоидного гоминоида, не оставляющего, как вы заметили тогда, никаких своих останков, ни зуба, ни клочка шерсти — ничего, кроме следов своих огромных ног.

— Вот именно! — ответил академик. — Извольте, полюбуйтесь, — указал он на стоящий в углу огромный скелет угрожающе зубастого динозавра.

— Семьдесят миллионов лет как его нет, но останков его сородичей мы находим предостаточно. А от леших, с вашего позволения, или снежного человека, кроме легенд, ничего. Для однозначных научных выводов маловато!

— Говорят, хирурги самые консервативные из врачей…

— И правильно! Они не могут использовать непроверенные домысли или гипотезы. Они режут по живому, а потому особенно ответственно относятся ко всякому новшеству. Наша наука тоже имеет дело с живыми понятиями, только она, добиваясь открытий, смотрит назад, на пройденное, сравнивая, проверяя, убеждаясь, что новое есть надежно забытое старое. Говорят, наука консервативна. Она не может и не должна быть иной. Вот почему я так неодобрительно отнесся к памятной вам конференции криптозоологов в Петергофе. Они договорились тогда, если помните, до того, что леший и есть антропоидный гоминоид! И даже искали его в Ленинградской области.

— И ведь, кажется, нашли?

— Да. Экземпляр был доставлен к нам сюда. С него мы начинали свою деятельность… Тогда же я привозил сюда одного талантливого «иллюзиониста», намекающего на существование параллельных миров, откуда и он, и антропоидный гоминоид якобы к нам явились.

— И что же? — спросил я, отлично зная их судьбу.

— Увы, мы утратили обоих… Пращуру удалось бежать, а моему протеже, которого я хотел спасти от пребывания в сумасшедшем доме, уготовлена была не сладкая участь. В мое отсутствие его забрали органы…

— И больше вы не пытались заполучить для исследований экзотерических животных?

— Что вы! Моему помощнику повезло. Но распорядился он своей удачей не совсем удачно. Перестраховался. Боясь, что добыча ускользнет, предпочел получить ее не живой, а мертвой. Но все равно исследование позволило сделать немало сенсационных научных выводов.

— В чем же повезло вашему помощнику?

— Он считает, что ему и теперь на редкость везет. После первых же публикаций о гоминоиде его пригласили в Штаты, в один из провинциальных университетов. Он сейчас там и едва ли вернется на родину, — вздохнул академик. — Вот таково новое научное поколение. Наука у нас пока не в чести, а им подавай и блага, и почести.

— И он даже никак не связан с вами?

— Нет, почему же? Мы ему еще нужны, нашему уважаемому профессору Сафронову. Вы как раз застали меня за изучением материалов исследования гоминоида. Вот это. — И академик похлопал рукой по обычной канцелярской папке. — Признаться, мне жаль с нею расставаться. Надо бы снять ксерокопию, да негде… Стыдно признаться! На журналы денег нет!

— Я могу вам помочь, если вы доверите мне.

— Ну что вы, право! Даже неловко затруднять писателя, литератора… Хотя у вас, должно быть, налажено ксерокопирование. Хоть не печатают, а пишете. Не так ли? Зато у нас!… Знаете, я с ужасом смотрю, как нужды науки все отодвигаются и отодвигаются куда-то в «чулан»…

— Не могу не пожаловаться на положение и в литературе.

— В самом деле? В трудное время мы живем. Приходиться не пренебрегать ничьей помощью. Так вы это сделаете для науки, голубчик?

— С большой охотой, Николай Николаевич.

— Тогда возьмите. Тут все подшито с аккуратностью педанта, которой отличается профессор Сафронов. Кстати, профессорское звание он успел получить здесь. Пусть вас не смущают, казалось бы, посторонние бумажки, письма, квитанции и тому подобное. Для него все имело значение.

Я взял из рук академика папку, обещая вернуть ее через несколько дней, договорясь о ксерокопировании в Литфонде.

— Премного буду благодарен. И в знак этой благодарности покажу один экспонат. Сафронов уже торгует им в Штатах. Но не знаю, пойду ли я на такую коммерцию. На мой взгляд, наука и коммерция не уживаются.

— А как же с экспедицией за снежным человеком? Вы не намереваетесь организовать ее?

— Разве что продадим то, что я вам сейчас покажу. Денег-то на экспедицию взять неоткуда, а их ныне нужно уйму. Почта с ума сходит, не говоря уж о транспорте. А гостиницы, снаряжение, проводники!… Да что там говорить! О продуктах подумать страшно.

Мы шли с Николаем Николаевичем по институтскому коридору, направляясь к выходу в сад.

— Вон, не изволите ли взглянуть? Как в лучших ресторанах царской России! Купцов там встречало чучело медведя, тем большее, чем дороже ресторан. А у нас…

Я увидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей из сада в подъезд, огромное мохнатое чудовище, напоминающее человеческую фигуру.

— Это он? — спросил я, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание.

Академик кивнул, подошел к экспонату и оказался вдвое ниже его.

— Я провожу вас до калитки, — говорил Николай Николаевич, сворачивая с аллеи в сторону.

— Моя машина ждет вас и доставит до станции. Вы уж извините, что не до города. Бензин нынче кусается, как динозавр. Я уж и то за свой счет машину заправляю. Не я, конечно, шоферу приходится в очередях выстаивать.

Я простился с радушным ученым, успев пару раз оглянуться на мохнатого гиганта с человеческим, заросшим шерстью лицом. Я знал его имя, но не признался в этом академику и подумал:

«Неужели Мохнатик окажет, подобно седому вожаку своего племени, еще одну, посмертную, услугу бедной Оле? Проданный американцам, не поможет ли он организовать охоту за своим собратом, которого Оле так хочется уговорить!…»

Еще сидя в машине, чтобы отвлечь себя от горестных мыслей, связанных с Олей, я раскрыл папку, взятую для ксерокопирования. В ней было множество диаграмм, фотографий, схем, но начиналась подшивка с небольшого письма. Я невольно пробежал его строки глазами, опасаясь, что оно имеет личный характер. Но зачем в таком случае оно подшито в эту папку вместе с материалами исследований?

«Уважаемый профессор!

Держу свое слово и хочу помочь Вам в Вашей научной деятельности. Вы можете увидеть интересующее Вас в научном плане редкое животное в день ближайшего полнолуния на лесной поляне с пятью березами, растущими из одного корня, недалеко от… (Дальше шло название станции пригородной электрички.)

С глубоким уважением Е.Г.

P.S. Делаю это не столько ради Вас, сколько ради спасения собственной сестры».

Я захлопнул папку…

Часть четвертая СЛОИ ВРЕМЕНИ

В тиши один. Свечи моей мерцает пламя.

Не зря в нем вижу Времени слои.

Повернута чудесной силой моя память.

Что будет, помню, словно дни свои.

Нострадамус, Центурии (1,1),

перевод со старофранцузского

Наза Веца, историка неомира

Глава 1 ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

Мир призрачный и мир реальный!

Где грань меж ними мне найти?

Весна Закатова

Дачный сад Грачевых в этот вечер казался Ксении Петровне странным, будто залитым не вечерним солнцем, а мертвенно сумеречным светом. Просеянные сквозь полупрозрачные облака лучи не золотили листву, а превращали ее в серебристую, как в лунную ночь. И это днем!… И оттого все казалось призрачным вокруг.

Ксения Петровна тяжело брела по дорожке, готовая не поверить, что она у себя дома, а не в удивительном параллельном мире, где побывала ее Оленька. И она могла лишь тяжело вздыхать и принимать все окружающее как нереальность, будто все это только чудилось ей.

«А может быть, и на самом деле там, где томится, как в клетке, в собственном мире Альсино, все выглядит именно так? Или это ее больное воображение?»

Никто в семье не переживал Олино несчастье так остро, как ее мать. С трудом поднялась она на веранду и горестно присела у стола.

А по той же садовой дорожке, не обращая ни на что внимания, возвращалась с работы Лена, красивая и холодная.

Она взошла на веранду и поморщилась при виде горестной позы матери.

— И долго это будет продолжаться? — недовольно спросила она.

— Что продолжаться? — подняла на нее мокрые глаза мать.

— Да эти твои надоевшие вздохи. Понять надо, наконец, что Олино горе выдуманное.

— Как так выдуманное?

— Просто больна она, психически больна. Лечить ее надо.

— То есть как это психически больна?

Из дома на веранду вышла бабушка Евлалия Николаевна, сухая, подтянутая, с привычной сигаретой в зубах, и села в свое, как называла Лена, «патриаршее кресло».

— Ну, ну, утешь, а я послушаю, — сказала она и затянулась дымом. — Наш командир в летной школе нарядами вне очереди утешал.

— Дело в том, — назидательно начала Лена, — что никакого параллельного мира в природе не существует. Общение с ними было бы нарушением всех законов физики. Ольга вся во власти галлюцинаций. Ведь воображают же умалишенные себя Наполеоном или Иисусом Христом.

— Что ты говоришь такое про Олю! Нехорошо! Опомнись, — запротестовала Ксения Петровна.

— Говорю, что считаю нужным.

— Так ведь ты же сама провожала Олю вместе с Альсино в полет на этой проклятущей «летающей тарелке».

— Ах, мама! До чего же ты наивна! Это был испытательный полет секретного объекта под руководством моего Юры Кочеткова.

— Вот-вот! Сама же носишь цветы на его могилу. А похоронен он вместе с другими из их экипажа. Так ведь среди них не оказалось ни Оли, ни Альсино.

— Это доказывает, что сбитый объект был космическим кораблем похитителей. А наш аппарат тоже сбили суперракетой. Недаром Оля бредит ею. Экипаж остался цел, но попал в плен. Альсино с Олей избежали этого, но потеряли друг друга, и Оля сошла с ума. Однако сумела, неведомо как, явиться домой. Конечно, и наш сбитый объект, и, может быть, самого Альсино найдут где-нибудь в горах около горячей точки, где велись военные действия. А Оля не может забыть этих карликовых уродцев, даже бесполых, как рабочие насекомые.

— Фу, гадость какая! — плюнула Евлалия Николаевна.

— В газетах об этом верно писали. Помните? Только в одних Соединенных Штатах насчитывается свыше пяти тысяч американцев, пропавших и похищенных космическими пришельцами. Если несчастные еще живы, то находятся теперь в другой части Вселенной, может быть, в клетках зверинцев.

— Тебя и слушать страшно. Но ведь ты сама выступала в защиту Альсино на собрании ученых в каком-то подземном зале, — прервала ее мать.

— Не в защиту Альсино, как «иноземлянина», а разделяя его взгляды и опасения о возможных ядерных войнах, о том, как уродуют у нас Природу, об угрозе глобальной экологической катастрофы… Я выступала как юрист, как адвокат.

— Защищающий кого угодно? — не без ехидства вставила Евлалия Николаевна.

— Я уже сказала, бабушка, что говорила не в защиту человека, выдающего себя за иноземлянина, а в защиту человечества.

— Тебе бы штурвал в руки — и на фронт против космических агрессоров, — насмешливо отозвалась бабушка.

Но Лена спокойно продолжала:

— Он вовсе не одинок в своей пропаганде. Многие ученые и публицисты говорят о том же, но их не слушают те, кому это не выгодно. Ведь не просто отказаться от налаженной, пусть и «вредной» энергетики, от уймы выпускаемых заводами автомобилей, которые покупаются, приносят прибыль. Или отказаться от ядерного вооружения из боязни утраты веса на международной арене. И есть такие энтузиасты, которые хотят убедить людей собственными страданиями и вызывают у себя кровоточащие стигмы, «Христовы раны», стремясь именем Христовым прекратить неутихающие войны, изменить отношение людей к природе, отказаться от неверного направления развития технологической цивилизации. Таков мужественно страдающий итальянец Джорджио Бонджованни, такова и Тереза Неуман, у которой из-за истерического самовнушения тоже открылись стигмы, и плачет она о судьбах людских «кровавыми слезами». Это потрясает многих, но не власть имущих. И я выступила перед учеными скептиками, безучастными к прозвучавшим предупреждениям, а проявившими интерес лишь к биологической сущности Альсино. Мои слова не вразумили их, как и убеждения самого «пришельца», который, надо думать, попал к нам вовсе не из несуществующего параллельного мира, как бредит наша бедняжка Оля. Уверена, этого неудачливого провозвестника отыщут. Юра наверняка сумел бы это сделать! Правда, теперь положение в стране такое, что не до этого. Всюду борьба, и отнюдь не за благо народа.

— Что правда, то правда! — вставила бабушка. — А что до Оленьки, то не буду я гадать, есть там параллельный мир или нет, а о ней скажу: «Молодо — зелено!» Пройдет время, не появится этот Альсинов — влюбится в другого. Природа, она свое возьмет.

— Ах, что вы, Евлалия Николаевна! — в ужасе воскликнула Ксения Петровна. — Разве об Оленьке можно такое сказать?

— Обо всех, Ксюшенька, можно. Обо всех, и о тебе, и обо мне.

— О вас, пожалуй, поздновато, — заметила Лена.

— Ну, не скажи, не всегда ж в бабушках ходила! Еще похлеще тебя была. В военной форме медалями звенела.

На веранду поднялся из сада Сергей Егорыч, только что приехавший в черной «Волге» с работы, торопясь к вечернему чаю: рано облысевший и располневший, он любил порядок во всем.

Разговор с его появлением умолк. Ксения Петровна пошла на кухню. Лена поднялась вслед за нею в свою комнату, и по лестнице застучали ее каблучки.

— Ты, Сереженька, поискал бы Оленьку. Опять ревет, слезы льет где-нибудь в саду. А я пойду Ксении помогу, а то вырастили мы ей помощницу завидную. — И бабушка, хмурясь, взглянула на лестницу.

Сергей Егорыч послушно спустился в сад, расстегнув ворот рубашки, и спрятал снятый галстук в карман.

«Волга» уехала, и за калиткой сада никого не оказалось.

Олю он нашел за беседкой, в зарослях кустарника.

— Понимаешь, папа, — заговорила она, увидев отца, — здесь он совершенно такой же, как в саду у Моэлы, матери Альсино. Правда-правда!

— Ну ладно, все может быть, — примирительно сказал Сергей Егорыч и повел заплаканную дочь к дому. — Чай пора пить. На кухне суета. Чего-нибудь готовят.

— Моэла тоже любила порадовать чем-нибудь вкусненьким. Продукты они получают по трубопроводам, идущим к каждому дому.

— А мы — по талонам или по книжечкам на заказы, — вздохнул Сергей Егорыч. — Когда все это кончится?

— Если б ты, пап, побывал там, совсем по-другому на наш мир взглянул.

— Было бы на что смотреть, — мрачно отозвался Сергей Егорыч.

Пили чай на веранде, как всегда, но разговоров при Сергее Егорыче об Олином горе не заводили, чтобы не вызвать его недовольства.

А вечером, когда серебристая прозрачность исчезла, поглощенная сумерками, в саду, куда спустилась Оля, особенно чувствовался запах жасмина.

Ксения Петровна скучающе уселась у телевизора и вдруг крикнула:

— Оля! Скорее сюда!

Оля, взволнованная, прибежала и увидела на экране красивую женщину, отвечающую на вопросы тележурналиста.

— И чего только не показывают! — прокричала Ксения Петровна.

Но Оля вся превратилась в слух, шепча:

— Они не прекратили полеты? Неужели появились вновь?

Ведущий обращался теперь к телезрителям:

— Вы слышали редкого очевидца события, для Земли немаловажного. Выполняя ваши многочисленные просьбы, разумеется с согласия нашей гостьи, мы постарались восстановить и показать вам с ее участием картину той необыкновенной встречи.

С замиранием сердца Оля увидела ту женщину, стоящую среди деревьев, неподалеку от возвышающихся городских домов.

Из спустившегося на землю дискообразного аппарата с иллюминаторами вышел статный красавец с локонами до плеч, одетый, как и Альсино когда-то, в серебристый скафандр.

«Значит, и у них есть такие!» — радостно подумала Оля.

Женщина, вынув карманное зеркальце, привычно прихорашивалась.

Красавец в скафандре подошел к женщине и, не раскрывая губ, произнес:

— «Мы изучаем ваш мир и нуждаемся в вашей помощи, помощи простых людей».

— Ну конечно! — уже громче произнесла Оля. — Они не говорят, а как и в мире у Альсино, телепатически передают свои мысли. Правда-правда! Я знаю…

— Чудеса! — отозвалась Ксения Петровна.

— «Мы можем взять вас к себе на борт и показать вам иные миры».

— Как бы я хотела быть на ее месте! — воскликнула Оля.

Женщина и уфонавт пошли к аппарату и вскоре скрылись в нем.

Теперь женщина снова появилась в телестудии перед ведущим.

— Телезрителям интересно, что же увидели вы в этом полете?

— Видела, конечно, видела… ну, другие планеты, города там…

— Какие же там города?

— Ну, обыкновенные, сверху не так уж рассмотришь. Мы не спускались к ним. Я из их аппарата не выходила… Похоже, с улицами, с домами, но не очень высокими. Еще поля видела. Должно быть, сеют там, как у нас. И урожаи снимают. Видно, земля, она всюду кормит.

— Что вас поразило больше всего в иных мирах?

— Цветы, очень много цветов. Я их в телескоп тамошний сверху рассматривала. Очень красивые цветы. Должно быть, хорошо пахнут.

— Сколько же времени длилось ваше путешествие?

— А я не знаю. Они угостили меня какой-то настойкой, вкусной такой… Я счет времени и потеряла. И все словно во сне.

— А вы уверены, что не спали?

— Ну вот еще! — возмутилась женщина, передернув плечами. — Я как сейчас помню. А потом… подлетели мы к нашему дому. Знаете, башни такие четырнадцатиэтажные? У них таких не строят. Прямо к моей лоджии. Ну и высадили меня дома.

— Лоджия у вас застекленная?

— Конечно, застекленная.

— Как же вы попали в квартиру через застекленные рамы?

— А не знаю. Они все могут. Оказалась дома. И все.

— Нам еще хотелось бы узнать… — начал ведущий, но внезапно изображение исчезло. Это подошла Лена и решительно выключила телевизор.

— Могу я рассчитывать хотя бы на отдых в родном доме после работы? — заявила она.

— Но, Леночка, Оленьке это так важно! — запротестовала Ксения Петровна.

— Чепуха это, для простаков! А женщине этой надо, чтобы ее на улице узнавали. Прославиться захотела. Все это выдумано и, кроме вреда, никому ничего не принесет.

— Но ведь… — начала было Оля, но Лена повернулась к ней спиной и направилась к лестнице.

— Не спорь с ней, — сказала Ксения Петровна. — Иди уж и ты отдохни. А там видно будет… Не в последний раз… Авось еще покажут.

Оля, вытирая платком глаза, пошла следом за сестрой.

Глава 2 ПОНИМАНИЕ

Понять другого — это совершить подвиг души.

По Сократу

Улицы города подобны кровеносным сосудам живого организма. И как движется по ним кровь, разнося животворящую силу кислорода, так и по улицам в такт пульсирующему невидимому сердцу мчатся потоки автомашин. На миг застывают они у светофоров, словно ожидая, пока сердце города сожмется вновь, гоня их вперед. И тогда устремляются вперед легковые автомобили всех марок с бизнесменами, чиновниками или просто пассажирами, едущими по своим надобностям. Все вместе отражают они как бы общую нужду Города. А «животворящую силу» — продукты питания и товары — перевозят грузовики, порой крытые, или холодильники, громоздкие и опасные на проезжей части, не желающие уступать легковому транспорту в скорости передвижения.

Передвижение! Казалось бы, беспорядочное, но направленное, шумное и грозное, отравляющее улицу выхлопными газами.

Множество людей толпами движутся по тротуарам. Старые и молодые, кричаще нарядные, а порой бесцветно одетые, но одинаково спешащие, подобно неведомо зачем торопящимся муравьям в свой муравейник.

В этой толпе горожан шла и Оля с матерью.

Ксения Петровна, взглянув на проезжую часть улицы, сказала:

— Гарью несет! Говорят, в каком-то большом городе полицейские на перекрестках в противогазах стоят. Так у нас скоро пешеходам их в пору надевать.

— Об этом и говорил Альсино! — отозвалась Оля. — Нельзя сжиганием горючего создавать «парниковый эффект», перегревая планету и приближая второй всемирный потоп. Беды обрушатся не только на нас, но и на параллельные миры. Правда-правда.

— А ты все о том же! С тобой ни о чем и заговорить нельзя, все к своему сведешь!…

— Ах, мамочка! Я же никогда не перестаю об этом думать… Ой! — внезапно перебила она сама себя. — Кто это?

Она увидела в толпе 'идущих навстречу знакомое лицо красивой женщины.

— Не знаю, — пожала плечами Ксения Петровна.

— Это она! Она!

— Кто, дружочек?

— Та самая… Она виделась с иноземлянами. Значит, они снова прилетали! По телевидению рассказывала. Ты меня еще позвала!…

Оля, переходя почти на бег, потащила за собой задыхавшуюся Ксению Петровну.

— Это вы? Вы? — прерывающимся голосом спросила Оля, поравнявшись с собеседницей иноземлян.

Та удивленно обернулась.

— Вас брали с собой в полет на «летающей тарелке»? Женщина раздраженно отмахнулась от Оли:

— Ах, оставьте! Надоело! Мне просто прохода не дают.

— Но это важно! Если бы вы знали, как это важно! Правда-правда! — горячо убеждала Оля.

— Я уже от всего отказалась. Говорю, что повторяла слова телережиссера во время инсценировки. Так лучше…

— Голубушка! — вступила все еще задыхающаяся Ксения Петровна. — Но ведь это не так! Скажите!… Речь-то идет о самом важном… О счастье девочки. Вы поймете, у вас же женское сердце! Разлучилась она навеки с любимым. В параллельном мире каком-то дружок ее остался. Если бы вы могли помочь!…

— Я? — удивилась женщина. — Чем же это, интересно?

— Может, вы еще раз с ними встретитесь. Попросили бы, чтобы ее взяли с собой… не кататься-развлекаться, а в другой мир попасть, к суженому своему. Ох как мне, матери, такое выговаривать…

— Если они обещали вам показать другие миры, то почему бы им не взять и меня с собой? — добавила Оля.

— Знаете, — казалось бы, помягчела женщина. — Если так, надо поговорить серьезно. Но не здесь же, в толчее. Пойдемте, — предложила она и повела мать с дочерью в ближайший парк.

Гуляющих было мало. Скамейки пустовали.

— Меня зовут Марина, — представилась женщина, усаживая Ксению Петровну и Олю рядом с собой. — Я хочу все знать о вашей дочери. Она, кажется, и в самом деле так страдает… По лицу видно.

— Ах! И не говорите!… Понимаете, Мариночка, как мне трудно. Обращаться с просьбой помочь разлучиться с собственной дочерью… А я в ней души не чаю! Может быть, чувство материнское обыкновенное, а просить приходится о невероятном, во что и верить-то не хочется. А вам, душечка, поверю.

— Понимаю вас, мамаша, но чем я-то могу помочь?

— Скажите, вы и вправду встречались с этими, ну как их… с «тарелочниками»?

— Да, да, — как-то неопределенно ответила Марина. — Я так не ожидала увидеть их аппарат недалеко от дома, прямо у леса. Испугалась до смерти, конечно…

— И говорили с ними? И они взяли вас в свою «тарелку»? И вы летали?…

— Не совсем так… Я уж вам расскажу, как было все на самом деле. А вы, девушка? Вы тоже встречались с ними? Кто этот ваш суженый?

— Альсино! Он их посланец. Предупреждает нас об опасности пути, по которому идет наша цивилизация.

— Это интересно… Да, думаю, не только мне… Вы обо всем узнаете… А где ваш этот самый… Альсино?

— Остался там, в своем мире. Так сложилось, что он не может попасть к нам. А я хотела продолжить здесь его дело. Вернуться же к нему не могу. Вся надежда на вас, Марина!

— А разве аппарат из их мира, на котором вы перелетали, не может доставить вас туда?

— Не может. Они больше не летают сюда. Их сбивают у нас… Правда-правда!

— Какой ужас! Значит, и моих друзей могут сбить?

— Друзей? Вы подружились с ними? — оживилась Ксения Петровна. — И все было так, как вы рассказали по телевидению?

— Не совсем так! Я только участвовала в телеспектакле и говорила, как полагалось, чтобы интересно было. У нас ведь очевидцам не шибко-то верят.

— И вы не летали?

— Никуда я не летала. Мне предлагали, да я как-то не решилась.

— А вы говорили «друзья»! — разочарованно произнесла Ксения Петровна.

— Ну, это я так!… Сболтнула. Это они внушали о дружбе. Помощь им нужна. Самого обыкновенного человека. Мир наш изучать… Связь со мной поддерживают… телепатическую. Вот я и знакомлю их с нашим болотом. А сама увязла в нем… Решила, видите ли, покрасоваться на экране!… Дело женское… И пришлось участвовать вроде как в следственном эксперименте… Неправильно я поступила… Ну и не совсем в себе!… А вот человека понять… Это я запросто! Глаза у меня на мокром месте… Чувствительная! Потому и к телепатии сгодилась… для них…

— А вы можете попросить их взять меня с собой… в параллельный мир, к моему Альсино? — заволновалась Оля.

— В какой параллельный мир? Они вовсе не оттуда.

— Как не оттуда?

— Они с другой планеты… из далекого созвездия…

— Тогда все пропало! Даже они мне не помогут! — И Оля, не сдержавшись, зарыдала.

— Подождите, не плачьте. Давайте вместе подумаем.

— О чем? — подняла влажные глаза Оля.

— Расскажите все по порядку. Вы тоже с такими встречались? И они вас на своем аппарате куда-то доставили?

— Нет, аппарат у нас был свой и сделан с помощью Альсино. На нем мы туда вместе с ним и попали. Но так получилось, что ему уже больше нельзя к нам. А я вернулась, чтобы продолжить его дело. Аппарат же с нашими коллегами приняли у нас за чужой и сбили. Лучше бы уж я с ними оставалась!…

— Ну уж нет! — запротестовала женщина. — Зачем же так? Надо что-то придумать… И что это за мир такой, куда и попасть нельзя?

— Это параллельный мир. Он рядом с нами, на Земле, только в другом измерении. Если два листа бумаги сложить и предположить, что мы плоские и живем на одном из них, не зная, что кроме плоскости еще есть и объемное, третье измерение, то попасть на другой лист, где есть мир, подобный нашему, мы не смогли бы. Вот почему называют такие миры параллельными.

— Подождите, подождите! «Они» мне внушали, что летели в каком-то там другом измерении. Будто ближе получается. А то до нас добираться — жизни не хватит.

— Они умеют проникать в другие измерения?

— Наверное. А то как бы они к нам прилетели.

— Тогда… может быть, они помогут мне?…

В тот же день вечером Марина позвонила Оле по телефону, и ранним утром обе уже стояли на краю леса, неподалеку от четырнадцатиэтажного дома Марины.

Ночью прошел дождь, и сизая дымка поднималась с земли, застревая в верхушках деревьев, словно упавшее облако.

А с неба, отделившись от облачного покрова, действительно падал сизоватый его клочок. Над самыми деревьями он превратился в нечто дископодобное, все еще похожее на клочок тумана.

Наконец окончательно оформившись в дискообразное тело, это «нечто» приземлилось на краю леса, выпустив три решетчатые лапы.

Оно походило на «летающую тарелку», но такой огромной Оля и вообразить себе не могла.

Вместе с Мариной стояли они, затаив дыхание, у самого крайнего дерева, чтобы им все-таки виден был дом и ощущалась близость людей…

Дрожа от волнения и страха, ждали они, что произойдет.

Из громоздкого аппарата в открывшемся люке показалась нога-тумба, нащупывая перекладины сброшенной лестницы, и начало спускаться… огромное чудовище.

Переваливаясь из стороны в сторону, с виду четырехметрового роста, оно неуклюже приближалось.

Оля не верила глазам. Ей казалось, что она уже видела это чудовище. Ах да! Конечно! Оно напоминало знаменитые статуэтки «догу», что в переводе означало «одеяние, накрывающее с головой».

Их раскопали японские археологи на острове Хонсю и определили возраст в четыре с половиной тысячи лет.

У этих маленьких статуэток, оказывается, были такие гигантские прототипы!… Древние айны признавали «посланцев неба» богами и лепили с них своих божков для молелен.

Оля рассматривала одеяние страшилища.

По-видимому, оно было в скафандре и герметичном шлеме со щелевидными очками. Надутые, словно автомобильные шины, рукава и штанины выдавали повышенное давление внутри. Заканчивались они не перчатками, а захватами манипуляторов. Нижний обод стягивал, казалось, жесткий серый панцирь с двумя яркими спиралями на груди.

В статуэтке, которую Оля держала в руках, когда она была у писателя и рассказывала о своих злоключениях, ее поразили «смотровые люки» в шлеме и на плечах, со множеством винтов или заклепок по краям. Этого уж никак не могли знать древние айны, жившие в каменном веке.

Писатель, которому статуэтки «догу» прислал в подарок Токийский университет, показал ей письмо Американского агентства космических исследований. НАСА сообщало, что эти статуэтки в основных чертах воспроизводят космический костюм, заказанный калифорнийской фирме и принятый для снаряжения американских астронавтов.

Сомнений не было! К девушке приближалось неведомое разумное существо, защищенное от неблагоприятных для него земных условий.

Но каких же оно ужасающих размеров!…

Марина прошептала:

— Убежим?… Я никогда их не видела… Только телепатия… Если б знала… Ни за что…

— Что ты! — вцепилась в нее Оля.

Вспыхнувшая надежда была сильнее и страха, и чувства самосохранения.

Внезапно в сознании Оли и Марины возникли словно произнесенные на их родном языке слова:

— «Ваш страх необоснован. Мы пришли, узнав, что вы нуждаетесь в нашей помощи».

— Оч-чень!… Очень! — пролепетала Оля и привычно добавила: — Правда-правда!…

— «Наш звездолет, — звучало у них в мозгу, — изучает вашу планету с околоземной орбиты. За вами прибыл спусковой аппарат».

— За нами? — испугалась Марина. — Нет, нет! Я не полечу… ни за что на свете!…

— «Мы сохраним с помогающей нам особью телепатическую связь, как и с некоторыми другими восприимчивыми обитателями планеты. А что влечет одну из вас в иные миры?»

Мирно разговаривая, страшилище возвышалось над перепуганными девушками. Страх или упорство приковали их к месту?…

Ни Оля, ни Марина не доставали даже до нижней спирали на гигантском скафандре.

— Мне не нужны чужие миры… Мне бы попасть в наш земной параллельный мир. Вы знаете о нем?

— «Мы изучаем эту планету во всех одиннадцати измерениях. Но больше всего нас интересует внутренний мир ее обитателей. Их взгляды, стремления, чувства».

— Тогда вы должны понять мое горе.

Оля не успела объяснить, в чем ее несчастье. Существо, очевидно, прочло все это в ее мыслях и передало:

— «Особенно ценны для нас чувства разумных существ. И выше всего мы ставим любовь».

— Как вы мудры! Любовь и у нас выше, сильнее всего на свете! Правда-правда!…

— Как бы мне хотелось так полюбить! — вздохнула Марина.

— Вы все, все понимаете! И то, что так мне необходимо… — продолжала Оля.

Ответ прозвучал не только в мозгу Оли, но и, казалось, в ее сердце:

— «Любовь — самое яркое и самое непознаное явление во всей Вселенной. Мы поможем любящей найти любимого человека».

И рука скафандра, приглашая, показала на дискообразный аппарат.

— Не ходи, не надо! — схватила Марина Олю за руку. — А вдруг ты нужна только для исследования? Разрежут на кусочки… и не соберешь…

— «Такая реакция нашей телепатки помогает нам уяснить уровень развития вашего мира», — заключило существо в скафандре.

Марина сгорала от стыда.

Хрупкая земная девушка в комбинезоне парашютистки и «инозвездное чудовище» приближалось к громоздкому спусковому аппарату.

«Скоро я увижу своего Альсино!» — подумала Оля.

— «Не так скоро, как вам хотелось бы», — поняла Оля ответ пришельца со звезд, уловившего ее мысль.

— «Но почему? Ведь параллельный мир так близко?»

— «Он расположен рядом, но в другом измерении, куда перейти способен лишь звездолет».

— «И мы должны поэтому сначала подняться на околоземную орбиту?»

— «Это необходимо».

— «Но если в параллельном мире такие же условия существования, как у нас, то в вашем звездолете, наверное, не так, как на вашей планете»?

— «Рыбам нужна вода, нам — своя атмосфера».

— «И я увижу в звездолете разумных существ без этих ужасных скафандров?»

— «Они встретят радушно».

— «Но как я проживу в ваших условиях?»

— «Они позаботятся».

— «А вы, жители планет у других звезд, не осьминоги?» — боязливо спросила Оля.

Она не знала, могут ли пришельцы со звезд улыбаться.

«Разговор» этот был беззвучен и краток, как и путь до спущенной из люка лесенки. Но произошло нечто странное. Хотя Оле, казалось бы, не внушали этого, но она уже обладала информацией о том, каково провожавшее ее существо, как оно развивалось в процессе эволюции в инозвездных условиях.

В ее сознании запечатлелось все это, как «запоминается» печатный текст у человека, взглянувшего на книжную страницу, обладая даром «фотографического чтения», мгновенно узнавая и запоминая, что на ней написано. Таким неосознанным пока свойством обладают немало людей. И Оля, очевидно, получив мгновенный «телепатический заряд знания», усвоила это, занося ногу на первую ступеньку лестницы и размышляя, как ей дотянуться ногой до следующей такой высокой перекладины. И главное, что она теперь знала, что это все сущее в мире подчиняется единому закону развития и сохранения энергии. И все-все неотвратимо развивается и в живом и в неживом мире, приобретая бесчисленные формы. Все остальные физические и биологические законы вытекают из этого первозакона. Все сущее постепенно меняется, чтобы лучше жить и выжить. Разум мог развиться у живых существ при особо благоприятных условиях и приспособленности к ним. И прежде всего, в созидательном труде, для чего требовались свободные от ходьбы конечности. Мозговое образование удобно расположилось вблизи органов стереоскопического зрения и слуха. Наибольший обзор местности давало прямостояние с передвижением на наименьшем числе нижних конечностей (двух)… Словом, если существо это и не было человекообразным, то на большом расстоянии могло напомнить его. Через несколько мгновений Оля увидит этих пришельцев со звезд! И вдруг ужас обуял ее. Гуманен ли Высший Разум? Не хитростью ли заманивают ее сюда, чтобы она сама поднялась в клетку «инозвездного зверинца»?

Глава 3 МАШИННОЕ ОЗАРЕНИЕ

Порой сверкнет открытье века,

Как в черном небе метеор…

Из сонета автора

В этот ясный, погожий день прозрачный воздух словно исчез. Лишь колеблющиеся струйки змейками поднимались с нагретой земли, выдавая его присутствие.

Сад, казалось, приуныл от жары. Листья на деревьях повисли, и даже ветер не шевелил их. Поникло все. Поник и Альсино.

Тоскливо бродил он по дорожкам материнского сада, а думал совсем о другом саде в ином мире.

Оля и Мохнатик, доставив туда задуманные Олей «Записки иноземлянина», должны были вернуться обратно в неомир в полнолуние, но… бесследно исчезли, и Альсино лишился покоя.

Он выглядел теперь куда старше своих двадцати пяти лет. Осунулся и не походил более на былого атлета, хотя так старательно готовился и физически, и психологически к любым трудностям в другом измерении.

Выработанный годами его характер, казалось, дал сбой. Виной тому была высшая мера наказания. Лишение доверия и отстранение от выполнения Миссии было для Альсино хуже казни…

В Оле, этой хрупкой, но самоотверженной девушке, нашел он тогда опору. И она не вернулась. Было от чего прийти в отчаяние.

К ее возвращению — он хотел доставить ей радость — он собирался восстановить ее любимого Робика. По его просьбе с завода прислали нового биоробота той же серии. Новый биоробот являл собой как бы чистый лист бумаги, на которой можно было записывать все, что угодно. Альсино целый день растаскивал тяжелые камни, похоронившие под собой Робика, пока не удалось из-под них извлечь то, что осталось от самоотверженной биомашины.

Альсино надеялся, что нейтронный мозг Робика поврежден не полностью и с него удастся переписать хотя бы часть информации; он очень обрадовался, когда в расщелине между каменными глыбами увидел уцелевшую голову раздавленного робота.

Придя домой, он обратился к матери, опытному врачу-хирургу, с неожиданной для нее просьбой: пересадить сохранившуюся по счастливой случайности голову Робика на тело нового биоробота.

Моэла заинтересовалась поставленной сыном задачей и, хотя опыта таких операций еще не существовало, согласилась попробовать, тем более что речь шла все-таки о роботе.

Одна из комнат в доме была превращена в операционную. Ведь сложность состояла не в замене деталей, а в хирургическом вмешательстве в организм, пусть искусственного, но биологического существа.

Новый биоробот не обладал никакой информацией, а тем более интеллектом, его пока можно было использовать только как передвижной механизм.

Операция длилась несколько часов. Альсино ассистировал матери, которой, кроме него, помогали еще приехавшие с завода инженеры и врачи ближайшего медицинского центра, заинтересовавшиеся экспериментом.

Когда прооперированный робот встал с операционного стола, Альсино с радостью отметил, что это уже не конвейерная продукция завода, а прежний Робик, воспитанник Оли, в совершенстве владеющий русским языком, на котором она с ним говорила.

Пообщавшись немного с новым Робиком, он понял, что операция удалась на славу и Робик прекрасно помнит Олю, скучает и, может быть, повторяя чувства окружающих людей, беспокоится о ее долгом отсутствии. Кроме того, он как-то сразу разгадал состояние Альсино, не отходил от него ни на шаг, желая помочь, отвлечь от грустных мыслей, всегда готовый воспринять все, что тот пожелает передать ему.

Однажды оба они забрели в дальний угол сада, где Альсино присел отдохнуть на пенек.

Робик остался прежним Почемучкой и спросил:

— Почему торчит из земли только часть дерева?

— Это пень, по нему можно определить, сколько лет было дереву, когда его спилили.

Альсино поднялся и склонился над пнем, Робик последовал его примеру.

— Посмотри, это годичные кольца, нараставшие при жизни дерева и отмечающие время.

— А что такое время?

— Это протяженность любых явлений.

— Здесь тридцать слоев времени, значит, дерево росло тридцать лет?

— Слоев Времени… — повторил Альсино. — Как это точно!

Машинная логика Робика была безупречной и неожиданной:

— Если можно сосчитать по древесным слоям, сколько прошло лет, то почему нет общих слоев Времени, отмечающих все, что происходит везде?

— Ты переносишь наглядную картинку с пенька на весь космос? Хочешь представить некие слои Времени Вселенной?

— Почему этого нельзя сделать?

— Если б такое можно было сделать! Невидимые, но такие же слои эти в некоем силовом «поле Времени» могут существовать, и тогда в них не только отмечается, но и сохраняется запись происшедших событий.

— Программирование, — сделал вывод Робик.

— И если кто-либо вдруг окажется в этих слоях Времени, то повторит, вновь переживет былые события, в них запечатленные. А следом за второй волной Жизни пройдет и третья, где те же события произойдут уже в третий раз.

— Почему события повторятся трижды?

— Потому что столько параллельных миров.

— Параллельных, значит, самостоятельных и непересекающихся? — Робот вдруг высказал такую мысль, что Альсино от неожиданности сел на пенек.

— Как? Как ты сказал? — переспросил он в волнении.

— Я сделал логический вывод. Если в прежних слоях кем-то точно повторяются события, пережитые в давнее время вашими предками, потом эти кто-то, переходя в последующие слои Времени, будут с точностью повторять то, что делали ваши предшественники, то это может иметь место, если эти «кто-то» являются вашими предками.

— Ты хочешь сказать, что наше прошлое существует рядом с нами в другом измерении?

— Иначе не может развиваться жизнь в сопредельных мирах, проходящих прожитые и запрограммированные вами слои Времени.

— Невероятно! — вскричал Альсино, вскакивая с пенька и взволнованно ходя взад и вперед. Он потирал себе виски, стараясь прийти в себя. — Должен признаться, ты ошеломил меня своим «озарением», Робик! — сказал он, останавливаясь перед биороботом и бессильно опускаясь на пенек.

— Озарение — это то, что приходит неведомо откуда. Мой вывод всего лишь следствие математической логики, заложенной в меня еще на заводе.

— Недурное ты получил «начальное образование», — пошутил Альсино. — Итак, ты считаешь, что миры иных измерений, последовательно проходящие через слои Времени, всего лишь части Единого Мира, отставшие друг от друга во времени?

— Это очень важное обобщение. Оно сделало бы честь любому биороботу.

— Но может ли сделать такой вывод человек?

— Почему не может?

— Может быть, и может. И даже нужно, чтобы он сделал! Признать, что три части Единого Мира прокатываются в разных измерениях в некоем «силовом поле» над слоями Времени, как круги на воде после брошенного в нее камня.

— Почему три? — упрямо добивался ясности Робик.

— Великий философ античности Пифагор признавал число три основным во Вселенной. Первое число, делящееся без остатка лишь само на себя. Оно проявляется во многом. Три точки — плоскость. Троекратное ура — восторг. Счет до трех — предупреждение. Три части музыкальной сонаты. В сказках: три богатыря, три сына у отца, трижды закинутый в море невод… Даже в религии — Святая Троица.

— Моя воспитательница говорила о религии и Боге. Зачем ты, Альсино, послал ее в древние слои Времени?

— Ах, Робик, Робик! С тобой говоришь, как с самим собой! Я не подозревал, что побывал в собственном прошлом, где ее встретил. Но там, кто бы ни жил в давнем слое Времени, — наши предки по выдуманной нами с тобой теории. Нас за эту теорию или высмеют, или прославят. Там, на Земле, владеют страшными средствами разрушения. И, даже не применяя их, они губят природу и саму нашу планету. Безумцы эти способны взорвать не только ее, но и все наши миры, как уничтожить взрывом изнутри дерево, погубить их грядущие слои, в которых могли бы жить. И крайний слой неомира тоже…

— Почему неисправность нейронов мозга безумцев нельзя устранить?

— В этом цель и моя, и твоей воспитательницы. Исправить их порочное мышление можно только убеждением.

— А зачем убеждать их в чем-то? Они все равно не смогут сделать того, что не записано в слоях Времени. А если в них нет события катастрофы, то нет и оснований для беспокойства.

— Железный мой мыслитель! Не хочешь ли ты обосновать фатализм? Все, мол, уже записано в слоях Времени? Человек может опустить руки, все произойдет само собой. В народе говорят: «Что кому на роду написано, то и сбудется». А люди все равно всегда действовали, боролись, не полагаясь на предрешенность всего на свете. «На Бога надейся, а сам не плошай».

— Почему?

— В крайнем слое Времени у людей неомира нет впереди прожитого, кем-то записанного на роду или в слоях Времени. У них все происходит впервые, по их воле и старанию. Их поступки останутся запечатленными в слое Времени и будут вновь пережиты людьми следующей волны. Но те, повторяя своих предшественников, всегда поступят как первопроходцы, не подозревая, что случится позже.

— Почему?

— Потому что так поступали их предшественники.

— А если так, то как они могут уклониться от заложенной в слое Времени программы и допустить катастрофу?

— «Недоразвитый» мир переживает критический период развития. Он как бы на распутье. Может пойти, как уже шли предшественники, а может и уклониться от запрограммированного, нарушить запись слоя Времени и шагнуть в пропасть. Вот тогда и погибнут все три мира разом, вернее, все три части Единого Мира. В другом варианте он мог бы существовать.

— А своим вторжением в прошлое ты не повредишь записей в слоях Времени?

— Очевидно, я потому и проникал в прошлое, что это записано в слоях Времени. И без выполнения мной или другими этой Миссии неомир бы не существовал.

Робот напряженно осмысливал сказанное. Потом спросил:

— Почему это происходит только раз? Почему три волны Времени не прокатываются многократно?

— Пифагор учил, что все в жизни повторяется. Он представлял Жизнь в виде колеса: оно всегда возвращается в прежнее положение. Но если для «троекратного мира» есть доказательства, то утверждение Пифагора лишь умозрительно.

— Какие доказательства?

— В «недоразвитом» мире присутствуют представители всех трех миров. Первое — его обитатели. Второе — человекообразные пращуры, снежные люди, бигфуты или йетти, как их там называют. Они проникают из своего измерения и быстро возвращаются обратно в свой пра- мир. И, наконец, третье — наши летающие диски, способные также переходить в другие измерения и возвращаться в неомир.

— Летающие диски? — переспросил Робик. — Они появляются и здесь тоже?

— Конечно.

Робик смотрел на небо вдаль, где виднелись горы.

— Почему горы такие темно-синие, как грозовые тучи, которые показывала мне воспитательница?

— Они, как стены, отгораживают меня от всего самого дорогого.

— А почему ниже их вершин от облаков отделилось пятнышко? — Мудрый нейронный мыслитель снова превратился в маленького Почемучку.

Он раньше Альсино различил в небе летательный аппарат дискообразной формы.

— Это летающий диск.

— А почему он летит к ущелью, словно направляется сюда?

— Я бы сам хотел это знать. Думаю, что даже твои выдумки этого сразу не объяснят. Мать Моэла никого не ждет. Никакого телепатического предупреждения не было.

Летающий диск действительно шел на посадку и вскоре приземлился вблизи калитки сада Моэлы.

Альсино подумал:

«Правы, видимо, предки, сравнивая наши исследовательские зонды с двумя глубокими тарелками, поставленными друг на друга днищами в разные стороны».

Летающий диск выпустил три опоры и уперся ими в землю.

«Три точки определяют плоскость, — подумал Альсино, невольно возвращаясь мысленно к «машинному озарению» Робика. — Однако кто бы это мог прилететь?»

Он послал Робика к Моэле сообщить о нежданном госте, а сам направился к калитке.

Где-то вдалеке горными обвалами громыхал гром. Знойный день в долине как бы предвещал грозу, и она разразилась теперь в горах, и оттуда, как из другого измерения, докатывались угрожающие раскаты, словно рушились поднебесные стены, рассыпаясь камнепадами.

Через открывшийся люк из летательного аппарата вышел старец с длинной седой бородой.

Альсино с удивлением узнал в нем видного историка и одного из судей, вынесших ему приговор.

Более полувека назад Наза Вец был таким же могучим, как Альсино, подготовленным к проникновению в «недоразвитый» мир. И прожил там несколько лет в стране «строящегося коммунизма», изучая жизнь иного мира. Однако, как «подозрительный иностранец» попал в бараки за колючую проволоку и спасся, перейдя в другое измерение, принеся с собой бесценные наблюдения очевидца событий, возможно схожих с пережитыми когда-то неомиром.

С тех пор Наза Вец погрузнел, ссутулился и, опираясь на палку (след его пребывания в застенках), походил со своей бородой на отшельника из старых сказок.

Альсино пошел к нему навстречу, пытаясь завязать телепатическую связь, но старец не отзывался. И лишь подойдя ближе, после приветственного жеста, он обратился к Альсино на русском языке:

— Прости, что навязываю тебе непривычный нам способ общения. Беседа на древнем языке вызовет внутренний настрой и поможет нашей предстоящей работе.

Альсино удивился, но, прочтя мысли старца, понял его и ответил тоже на русском:

— Чем я помогу, мудрейший? Я лишен тобой доверия. Историческое исследование по плечу носителю мудрости прожитых лет.

— Ты позже меня был свидетелем истории другого мира в пору трагических там перемен. Я прошу тебя помочь мне в тяжелейшем труде, который я принял на себя, создавая полную историю нашего мира, притом только на основе документов, археологических находок, а также впечатлений тех, кто сам видел мир, сходный по развитию с нашим в далеком прошлом.

— Взгляд со стороны не всегда безупречен. И впечатления поверхностны. Слишком кратко было мое пребывание там.

— Мы сверим все с археологами и хранителями знаний, — настаивал старец. — Важно воссоздать в образах то, что похоже на наше минувшее, свидетелями чего были и ты, и я.

— Но с того времени у нас прошло столько тысяч лет!

— Тем ценнее будут для нашего труда выводы обо всем, что случилось там при тебе.

Альсино колебался. Ему хотелось отказаться, но уважение к виднейшему историку неомира, пусть и приговорившему его к лишению доверия, подсказывало иное.

Старец, видимо, проник в его мысли и добавил:

— Это мое обращение должно быть доказательством доверия к тебе, которого ты был лишен совсем по другому поводу.

Альсино молча повел старца в глубь сада.

Глава 4 ЭХО ПРОШЛОГО

И как во сне, минувшее проходит предо мною…

Весна Закатова

Альсино шел со старцем к ажурной беседке в глубине сада, куда заглядывали ветки соседнего куста с белыми ароматными цветами, напоминая любимый Олин жасмин…

Опять Оля, опять ее Мир! Как близок и дорог он Альсино. Поистине долг его помочь Наза Вецу в воссоздании, как он готов был теперь считать, древней истории неомира. Оба они воочию видели ее в «недоразвитом» мире.

И невольно перед мысленным взором Альсино промелькнули дни на подмосковном заводе, где он руководил созданием аппарата, проникающего в другие измерения.

Какими родными стали ему участники их экспедиции.

Маленький физик-японец все сомневался, как может находиться рядом с ними на той же планете более развитая цивилизация, если нет никаких следов ее деятельности?

Альсино не мог тогда ответить тихому, вежливому и самоотверженному Иецуке. Теперь он сказал бы: «Цивилизация неомира — это цивилизация ваших потомков! Нынешние рудники и шахты — это и есть ее былые разработки полезных ископаемых».

Совсем по-другому относился к необъясненному ортодоксальной наукой лорд Чарльз Стенли. У него все было просто:

— Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что Господь Бог создал все миры и людей на них по образу и подобию своему. Возможно, вы читали в Библии, в главе шестой: «Когда сыны Неба сходили на землю (может быть, мы не допустим ошибки, предположив, что из параллельного мира!), то увидели, что женщины там красивы, брали их себе в жены и входили к ним. И они стали рожать им. С того пошло племя гигантов». Надеюсь, Господь Бог, допуская общение между мирами, позволит и нам перейти в параллельный мир, чтобы заимствовать там то, что предотвратит у нас великие бедствия.

И высокий худой англичанин с аскетическим, гладко выбритым лицом становился похожим на миссионера, идущего сквозь джунгли, неся слово Божье дикарям.

Прямой противоположностью сдержанному англичанину был американец Джордж Форд, жизнерадостный толстяк, дядя Джо. Всякий разговор он начинал с анекдота, порой им самим выдуманного:

— Один джентльмен очень хотел научиться летать, но машинам не доверял. Послушав одного мага-колдуна, он вспорол подушку с гагачьим пухом и обложил им себя на ночь. И во сне летал, как и многие другие. А утром полетел… в разные стороны. Конечно, гагачий пух. Джентльмен только отчаянно чихал. — И дядя Джо первым начинал хохотать, и даже чихать.

Говоря о цели экспедиции, он становился вполне серьезным:

— Лететь туда без гагачьего пуха, конечно, необходимо. Один джентльмен уверял, что в мире существует только единственный закон — закон выгоды. И в самом деле: в живой природе всем выгодно выжить. В мертвой — пребывать в состоянии с наименьшей затратой энергии. Так происходит всюду — от атома до космоса! Вот мы и двинемся, чтобы показать человечеству, какие выгоды оно обретет, переняв все то, что мы увидим в параллельном мире с помощью нашего Альсино. Если, конечно, наша «летающая тарелка» не разлетится, как гагачий пух. — И он весело хохотал.

Незабываемое время! Ставшие столь дорогими ему люди!

А за стенами подмосковного завода происходили события, потрясшие основы общества, которое застал здесь Альсино.

Но они с Олей не касались их. Он не считал себя вправе судить об этом, а у Оли были совсем другие заботы — Альсино, Альсино и еще раз он…

Другое дело Юра Кочетков. Он был человек особый.

Майор безопасности, предшественники которого были причастны к чудовищным злодеяниям и готовились расправиться с «иностранцем» Наза Ведом, честно стоял в грозные дни путча на баррикаде, защищая свободу людей от посланных властями танков. Отважный, решительный, казалось бы, безупречный исполнитель приказов, он проявил себя вдруг с неожиданной стороны…

Дела в ангаре, отведенном для сооружения «тарелки», шли не слишком гладко. Не хватало самых необходимых вещей, вроде конденсаторов, микросхем и других «мелочей», без которых «тарелка» не проникнет в чужие миры. Конденсаторы делались лишь на одном специализированном заводе в Ереване, а электронные блоки — во Львове. А города эти оказались за границей в независимых теперь государствах. Неразумный разрыв деловых связей был губителен для экономики. Но новые власти не считались не только с ее крахом, но даже с начавшимися междоусобицами, лишь бы обрести национальную самостоятельность.

Дядя Джо видел в том нарушение основного закона выгоды и возмущался, теряя свою веселость.

Удивил всех Кочетков. Всегда молчаливый, он вдруг прочитал всем свои сатирические стихи, где единственная рифма звучала надтреснутым колоколом:

НАБАТ

Не взрыв АЭС, а нечто еще пуще

Тогда случилось в глухоманьской гуще.

Предвидение лишь мудрецам присуще.

И нет просчета и ошибки худшей,

Допущенных там в «самом тихом путче»!

Последствий враг не выдумал бы лучше!

А бедствий колокол звучит все жутче…

Оля тогда подошла и обняла Кочеткова, назвав его «Юра-молодец!».

Работа в ангаре продолжалась, но чем больше близилась к концу, тем труднее становилось завершить начатое.

Производство лихорадило от новых, изрезавших страну «по живому» границ.

Приходилось самим искать выход из самых затруднительных положений.

Старый рабочий Иван Степанович, с присущей русским умельцам смекалкой, стал разбирать объекты военной техники, не востребованные заказчиком из-за недостатка средств. И даже собственную домашнюю аппаратуру.

Недостаток средств чувствовался и в ангаре. «Вверху» не давали обещанных Кочеткову кредитов, не слишком понимая назначение нового «секретного объекта».

Дядя Джо негодовал. Не только Всеобщий закон Выгоды, но и вообще все законы страны и распоряжения вышестоящих органов не выполнялись.

— Один джентльмен, которого уже много лет катали на инвалидной коляске, уверял, что нет ничего неудобнее паралича, — заявлял он отнюдь не обычным жизнерадостным тоном, явно имея в виду нечто, даже отдаленно не напоминающее больного джентльмена.

А на следующий день Кочетков прочел всем свое новое стихотворение, под которым, вероятно, подписался бы и дядя Джо:

ЧУМА

Вдруг взбунтовалась левая рука.

Сказала голове: «Адье, пока!

Отныне слушать я тебя не буду!»

И пациенту сразу стало худо.

А тут еще нога твердит врачу:

«Куда хочу, туда и ворочу!»

И будто пальцы у нее решили,

Чтоб обувью их больше не давили.

Очки поправил доктор на носу,

Вздохнул и записал «инсульт».

Пришла беда, несчастье человека.

Был здоровяк всегда, теперь — калека!

Когда ж в параличе лежит страна,

«Инсульт везде», то это уж Чума!

Слушатели переглянулись. Англичанин заметил:

— Мне не хотелось бы никого задеть, но Бог, желая покарать кого-либо, лишает его рассудка.

Американец сказал:

— Один джентльмен считал, что он всегда прав, даже когда на автомобиле врезался в витрину модного магазина.

Японец промолчал. Оля покраснела, виновато посмотрев на Альсино.

Вопреки всем трудностям, «проникающий аппарат» все-таки через некоторое время удалось закончить.

Перед стартом, когда экипаж собрался у входного люка «тарелки», Кочетков, словно обращаясь ко всем остающимся, произнес:

ПОСЕВ И ЖАТВА

Когда свобода личности

Зависит от наличности,

Успех «народовластия» -

От общего несчастия,

Когда в развал, в растащенность

Рак, лебедь, щука тащат нас,

И могут принцип довести

До полной беспринципности,

Когда вверху не парубки

Друг друга ловят за руки,

А наши первые вожди,

Увы, хорошего не жди!

А если так пройдет посев,

То жатва — всенародный гнев!

Вряд ли кто услышал его, кроме друзей, ведь он своих произведений никогда не публиковал… Его «озарение» осталось закрытым, как и он сам…

А теперь уже нет в живых ни Кочеткова, ни трех его ученых соратников… даже Оли.

Как быстро ни промелькнули эти воспоминания в сознании Альсино, старец уже сидел на скамье в беседке, окутав седой бородой рукоятку палки со сложенными на ней руками, и выжидательно смотрел на него.

— Я вспоминал о своем пребывании в «недоразвитом» мире, который есть не что иное, как наше далекое прошлое. Я там общался с нашими предками.

Старец поднял на него удивленные глаза:

— Что ты хочешь сказать столь неожиданным и, надо думать, малообоснованным утверждением?

— Пусть это только гипотеза, мудрейший. Она появилась в результате общения с искусственным мозгом биоробота, но я убежден, что мы с тобой побывали не в мире, сходном по условиям развития с нашей древностью, а в самом нашем давнем прошлом.

— Обдумаем вместе эту обещающую теорию.

Альсино мысленно передал старцу все аргументы биоробота, который, кстати сказать, стоял у входа в беседку, крайне заинтересованный тем, что там происходит.

— Итак, нам надо считать, что мы побывали у собственных предков? — заключил старец.

— Именно такой вывод необходим. Он побуждает меня дать согласие на совместную работу, задуманную тобой, мудрейший.

— Что ж, — раздумывая сказал Наза Вец. — Это не меняет, а скорее углубляет нашу задачу создания древнейшей истории неомира. И свидетельства очевидцев давнего прошлого могут стать крайне полезными.

— Я рад, что ты не отверг с порога такую теорию, а готов воспользоваться ею в научных целях.

— Тогда обменяемся общими впечатлениями об увиденном в нашем, как ты считаешь, действительно реальном прошлом. Начнем с меня, поскольку я был там за тридцать лет до твоего рождения.

— Я постараюсь дополнить твои впечатления своими.

— Я и сейчас содрогаюсь при мысли о том, как насильственно внедрялись идеи Справедливости в стране, где решили любой ценой перейти на коммунистические отношения. На деле они оказались совсем иными: принуждением, несправедливостью, угнетением и расправой — словом, прикрытой тиранией. Сами по себе коммунистические идеи, конечно, не могут быть этим опорочены. Однако немало пострадавших готовы были неразумно отвергнуть само стремление к светлому.

— Я сталкивался с этим в пору новых потрясений. Но ты побывал в адских бараках «колючепроволочного коммунизма».

— Да, я видел там людей, утративших веру в лучшее будущее. Однако встречал и энтузиастов, ради высокой цели закрывших глаза на лишение не только прав, но порой и жизни близких людей. Они способны были и на подвиги слепого фанатизма с именем своего угнетателя на устах. Для их же вождей, возведших беспринципность в «принцип революционности», главным было разрушение прежнего общества и создание на его руинах чего-то нового, что якобы принесет счастье народу. Такая болтовня о грядущем благе дурманила людям головы и действовала как массовый наркотик. А на деле — принудительный труд, разделение всех на враждующие, неравноправные группы пролетарского и непролетарского происхождения, бездумный отрыв земледельцев от земли и передача ее нерадивым бездельникам, неспособным взять блага Природы. Я видел все это сам. А ты, Альсино?

— Понадобились десятилетия, — ответил Альсино, притянув к себе ветку и вдыхая ее аромат, — чтобы выйти из-за колючей проволоки, поверить в обретенную свободу и народовластие. Слишком велика была ненависть к диктатуре с былым обожествлением вождя. — И Альсино задумался.

Наза Вец проницательно смотрел на него и сказал:

— У тебя возник, как отражение увиденных событий, образ «Маятника Жизни»?

— Ты прочел мои мысли, мудрейший. Маятник всегда стремится в крайние положения. А крайность — это разрушение прежде созданного. Замена старых пороков новыми. Свобода превращается во вседозволенность, даже в разгул преступности. «Хочу беру, хочу убиваю». Право на самоопределение подменяется уродливым национализмом. Самобытный уклад жизни — в провозглашение превосходства коренного народа над другим. Даже способ поклонения Божеству — причина кровавой вражды и ненависти. Потери в междоусобных войнах могут превзойти даже жертвы преступного режима «колючепроволочного коммунизма».

— Да, — вздохнул старец, отодвигая палку, — мир переживал тогда тяжкие испытания, а нам, историкам, так мало об этом известно…

Альсино встал, принялся ходить по беседке и столкнулся с роботом.

— Почему ты не воспользуешься искусственными нейронами мозга? — обратился к нему Робик.

— Что можешь ты добавить к тому, что я скажу мудрейшему? Конечно, мои гипотезы нуждаются в проверке. Это понимает даже биоробот. Пока это лишь предположения, — говорил Альсино старцу. — Анализ истории двадцатого века показывает некоторую закономерность.

— Закономерность может быть выражена мной математически, — настаивал биоробот.

— В самом деле? — насторожился Наза Вец, выпрямляясь на скамейке и опираясь на палку. Он покосился на робота и добавил: — Когда ты уймешь этого маловоспитанного нейронного философа?

— Моя воспитательница еще не вернулась, — тотчас отозвался Робик. — Мы ждем ее.

Наза Вец поморщился:

— Так каковы же твои наблюдения?

— Обнаруживается совпадение событий большого значения с одиннадцатилетним циклом солнечной активности. Одиннадцать — модуль Вселенной.

— Третье простое число после Пифагоровой тройки, лежащей в основе всех простых чисел, — вставил Робик.

— Мы обратимся к тебе, биоробот, как только понадобятся математические уточнения, — раздраженно сказал Наза Вец. — Дальше?

Сделав знак Робику не вмешиваться, Альсино продолжал:

— 1904 год. Неудачная война России с Японией. Четыреста тысяч убитых. Напряжение в обществе. Разряд молнии в виде революции 1905 года. Раскаты грома по всему миру. Через одиннадцать лет — 1915 год. Тяготы начавшейся мировой войны. За год три миллиона убитых. Опять Пифагорово число Три!

— И опять предреволюционная ситуация, как ты, конечно, имел в виду.

— Совершенно так, мудрейший. Потом еще одиннадцать лет. И в них одиннадцать дней, которые на этот раз потрясли мир. Заставили владельцев во всех странах со страхом относиться к работающим. Потом 1926 год — перелом. Сменив умершего вождя, власть захватил тиран. Одолел всех противников. 1937 год — очередной солнечный цикл. Чудовищные репрессии. Уничтожены не только противники, но и былые соратники. И вообще все активные, мыслящие…

— Тогда я и попал в бараки за колючей проволокой, — вставил старец.

Робик молчал, но в его нейронной памяти запечатлевалось каждое слово.

— Еще один цикл, — продолжал Альсино. — Ты уже вернулся в неомир. В «недоразвитом» — нашествие захватчиков. Под знаменами неравноправия и преимущества одной властвующей расы. Десятки миллионов потеряны с обеих сторон. В стране, где ты был, утрачена важная часть промышленности. Повсеместные лишения людей. Женщины, даже дети — в полях, у станков производят и хлеб, и боеприпасы. Лишь в 1948 году солнечный цикл совпадает с выздоровлением раненой страны. Затем еще три солнечных цикла. Страна поднимается со смертного одра до уровня сверхдержавы. Однако 1981 год при внешнем благополучии таил кризис «революционной идеологии подавления всех по-иному мыслящих». Тирании под маской «во благо народа» близился конец. Избавление от диктатуры приводит к «переустройству», которое, увы, закончилось «перерасстройством» всего народного хозяйства. Могучее государство, державшее в страхе остальной мир другой идеологии, неоправданно распалось. Не осталось связующего цемента единства мнений. И оно уподобилось расчлененному организму с отсеченными, нежизнеспособными частями, враждующими между собой. Вначале «общее волеизъявление» внушало надежду на свободу духа. Однако торопливое изменение уклада жизни через одиннадцать лет после 1981-го в 1992 году повлекло ко времени, когда я покидал «недоразвитый» мир, к развалу и параличу обнищавшего общества. Три солнечных цикла понадобилось на оздоровление и взлет страны. Думаю, что не меньше понадобилось, чтобы обрести ей былую мощь и благосостояние, использовав плодородие земли, богатства недр и человеческих душ. Спустя три солнечных цикла к 2025 году можно было бы ждать нового возрождения в этом периоде нашего далекого прошлого. Конечно, это лишь мои предположения, глядя из другого измерения и иного времени. Я не знаю, что произошло в XXI веке…

— Достаточно мудрые предположения, мой друг, хотя и малоутешительны для тех, кому пришлось ждать этого срока в непроглядном тумане минувшего.

Через сад к беседке спешила мать Альсино Моэла. Еще издали она передала:

— «Звездолет из далекого созвездия находится на нашей околопланетной орбите. Передано приглашение на встречу гостей со звезд».

— «Кому из нас?» — поинтересовался Наза Вец.

— «Приглашен Альсино», — отозвалась Моэла.

— «И где состоится встреча?»

— «На океанском побережье у экспериментальной энергостанции искусственного ветра».

«Почему именно там?» — подумал Альсино.

Ведь это место известно только им с Олей. Остальных их товарищей уже нет в живых.

— Сожалею, что наша беседа прерывается столь неожиданным образом, — сказал Наза Вец. — Как я понимаю, тебе надо отправляться туда.

— Да, да! — заторопился Альсино. — И как можно скорее! У нас нет вблизи летающего диска, которым обычно пользуется Моэла, но, может быть, ты, Наза Вец, согласишься доставить меня туда? Я думаю, что встреча со звездными гостями не может не заинтересовать тебя.

— Разумеется, мой друг. Даже в том случае, если бы эта встреча ни в какой мере не касалась меня, я предоставил бы летающий диск, которым воспользовался для полета сюда.

— И ты полетишь со мной?

— Думаю, в пути мы сможем продолжить наш разговор.

— «Я благодарю тебя, Наза Вец, за такое внимание к моему сыну», — передала Моэла.

Наза Вец мысленно заверил ее, что он сам заинтересован в таком полете с Альсино, с которым теперь они уже крепко связаны общим замыслом.

Альсино меж тем нашел Робика и сказал ему, что тот будет сопровождать его.

Наза Вец удивленно посмотрел на него, но, прочтя охватившие Альсино надежды, лишь покачал головой.

Моэла провожала Наза Веца, Альсино и… Робика.

Глава 5 ГОСТЬ ИЗ ДАЛЕКИХ СОЗВЕЗДИЙ

Звезды далекие, звезды несчетные!

Мерцаньем манили к себе вы людей.

Счастьем нежданным и радостью счел бы я

Встречу загадочных звездных гостей!

Из сонета автора

Наза Вец восхищенно рассматривал гигантскую трубу, уходившую в небо с крыши кубического здания энергостанции. Внизу, перекрывая все строение, в облаках она превращалась в желтую ниточку.

Альсино беспокойно бродил по прибрежной скалистой гряде, разделявшей беспредельную ширь океана от приподнятой над ним степью, похожей на огромный океан трав, граничащий с горизонтом. Там, у самой кромки, где степь сливалась с небом, Альсино увидел крохотное пятнышко. Вскоре оно превратилось в летающий диск. Обогнув трубу, он приземлился неподалеку от Наза Веца и Альсино и вблизи оказался громоздким летательным аппаратом со сплошным иллюминатором по ободу.

Из открывшегося люка, опираясь на загнутый вверху посох, сошел на землю седобородый старец в длинной белой одежде, напомнив Альсино апостола из древних религиозных сказаний.

Еще издали он телепатически приветствовал Наза Веца и Альсино, а подойдя ближе, неожиданно обратился к ним на древнем, известном ему как выдающемуся речеведу неомира языке — русском.

— Прежде всего хочу спросить вас, — заговорил он, — не могу ли я чем-то помочь вам в задуманном труде?

Он, конечно, прочел в мыслях Наза Веца и Альсино, что объединяло их, и так выразил им свое одобрение.

Но величественный старец, если и прочел еще одну, промелькнувшую в голове Альсино мысль, то, скорее всего, не понял ее. А Альсино, услышав русскую речь в устах знатока древних забытых языков, понял!… Понял, что они с Наза Вецем несомненно побывали в далеком прошлом, когда люди говорили на этом языке!…

Однако, считая неуместным обсуждать здесь свои гипотезы, заговорил совсем о другом:

— Помощь ваша важна и бесценна. Но мы только наблюдаем и изучаем недоразвитый мир. А он, раздираемый конфликтами, нуждается в нашей помощи. Нравственность его предельно низка, допускающая массовые убийства в «узаконенном беззаконии» непрекращающихся войн…

— Ты говоришь истину, но, вероятно, знаешь, как встречают там наши исследовательские зонды?

— Ставя высокие задачи, нельзя отступать даже при большом риске. Их ядерные устройства неизмеримо страшнее…

— Ты прав, Альсино! Об этом необходимо еще подумать нам в Высшем Координационном Совете.

— Корень зла — это власть. Притом чаще к власти стремятся именно те люди, которые ставят себя выше закона, стараясь убирать со своего пути тех, кто хочет создать законы, обязательные для всех.

— У нас нет законов, мы соблюдаем лишь традиции, — ответил Председатель. — Но даже и теперь бывают расхождения между «Хранителями традиций» и нами, координаторами, не знающими власти и насилия, а действующими лишь с общего согласия.

— Как? И у вас бывает несогласие?

— Совсем недавно мы с «Хранителями традиций» разошлись во мнениях, как поступить с пришельцами из параллельного мира, вместе с которыми ты прибыл к нам. Наш совет готов был принять их. «Хранители же традиций», ссылаясь на былые обычаи, настаивали отправить их обратно.

— Подобные разногласия в недоразвитом мире случаются между парламентом, издающим законы, и президентом, их выполняющим.

— Потому-то я и вспомнил об этом. Нам тогда пришлось пойти на «встречу согласия», где по главной нашей традиции в случае недоговоренности обе стороны теряли уважение к самим себе и уступали свое место другим. Мы договорились, что пришельцы, уже знакомые с нашей энергетикой, могут перенести ее принципы в свой мир, не углубляясь в другие наши знания. Словом, их следовало убедить добровольно вернуться обратно.

— И вы убедили их!

— Да. И не могу себе этого простить, — жестко закончил Председатель.

Потом взглянул на Альсино и сказал:

— До встречи инозвездных гостей еще осталось некоторое время, погуляй, если хочешь, в поле. А мы с Наза Вецем обсудим твои мысли.

Альсино был рад предложению Председателя. Ему хотелось побыть одному в ожидании того, чего он хотел больше всего в жизни, хотя и понимал всю безнадежность попытки связать Олю и появление гостей из далеких созвездий…

Он был взволнован предстоящей встречей и тем, что, лишенный доверия, решился высказать Председателю неодобрение решения Высшего Совета прекратить всякие контакты с недоразвитым миром.

Получив согласие старцев, он отправился в расстилавшееся перед ним поле.

Там его объял мир запахов и тишины.

Тишина была полной. Полной и поющей! Да, да! Он слышал «песню тишины». Она слагалась из далекого шума прибоя, стрекотания несчетных насекомых вокруг.

В океане за спиной был полный штиль. То же самое можно было сказать и о его степном двойнике. Стихший ветерок даже не колыхал былинок. Если они и качались, то из-за местных кузнечиков, забравшихся по ним.

Чтобы разглядеть их поближе, Альсино склонился к самой земле и с наслаждением вдыхал ее сырой, свежий запах, и душистость трав, и аромат цветов. Это были Олины цветочки, с которыми она впервые встретила его.

И он стал собирать их.

Солнце прорывалось в просветы облаков, и все разом вспыхивало, весело искрясь и словно неслышимо звуча. Альсино подумал, что в музыке семь тонов складываются в чудесные мелодии. В солнечном свете семь цветов радуги. Так нет ли музыки света?

Но вместе с этой не слышной никому другому солнечной мелодией он услышал и далекий голос Наза Веца и одновременно телепатический призыв Председателя, зовущих его вернуться.

Он вернулся к старцам. Они взглянули на букетик, отлично поняв, кому он так «безнадежно» предназначался.

В небе к яркой черточке энерготрубы приближался спусковой модуль чужезвездного корабля. Он тоже был дискообразным, но кольцевой обод лишь обнимал цилиндрическое тело аппарата.

— Посадочный модуль звездолета, — определил Председатель. — Но почему-то не завязывает с нами телепатической связи, хотя со звездолетом она была устойчивой.

Непостижимо огромный аппарат, по сравнению с которым стоящие рядом диски казались чуть ли не пуговицами, осторожно спустился на землю, выпустив три ажурные опоры.

Между ними открылся люк й из него появилась лестница.

Альсино затаил дыхание. Кто ступит на нее?

Но из люка высунулась безобразная нога-тумба, нащупывая первую перекладину.

Потом выбралось и само страшилище. Встав на землю, оно возвысилось над нею метра на четыре.

Переваливаясь из стороны в сторону, оно начало приближаться к людям, неуклюже передвигая слоноподобные ноги.

— Странно, — заметил Председатель. — Мне никак не удается завязать с нашим гостем телепатической связи.

Альсино вышел несколько вперед.

— Может быть, тебе удастся это сделать, — сказал ему вслед Председатель.

Но страшилище молчало.

Остановясь перед Альсино, оно вдруг отбросило свою голову, вернее, герметичный шлем за спину, и в горловине гигантского скафандра показалась белокурая головка девушки.

— Оля! — радостно воскликнул Альсино.

Оля, неумело расстегнув передние застежки, с трудом выбралась наружу и села на плече продолжавшего стоять жесткого космического одеяния, на ней был знакомый Альсино легкий комбинезон.

— Альсино, милый, — послышался ее голос. — Помоги же мне!… Ты знаешь, какая я трусиха и как боюсь высоты.

Альсино даже без обычного напряжения, утратив вес, легко взмыл в воздух. Поравнялся с Олей и схватил ее в объятия. И она тоже, словно от счастья, стала невесомой.

Некоторое время они недвижно висели над землей, не спеша опуститься.

Наконец, счастливые, они предстали перед приветливо улыбающимися старцами.

— Как я рада вас видеть! — воскликнула Оля. — Я так мечтала об этом. — Правда-правда! — Потом, обернувшись на продолжающее стоять страшилище, сказала: — Конечно, скафандр ужасный! Но другого у них не было. И они наполнили его необходимым мне воздухом. У них ведь совсем другое…

— Спасибо им, — сказал Альсино.

— Еще какое спасибо! — воскликнула Оля. — И вдруг спохватилась. — Ой, что же это я! Со звездолета увидели в океане надвигающийся на этот берег тайфун. А телепатической связи из-за помех нет. Они считают, что ваша энерготруба не выдержит. Надо спасать ее!…

— Странно, — сказал Председатель. — Здесь тысячелетиями не бывало тайфунов. Потому и энерготрубу здесь поставили. Но служба Погоды явно запаздывает с вызовом спасателей. Я пойду на станцию, чтобы перекрыть теплый воздух в трубу. Она осядет, как предусмотрено.

— А я на летающем диске заменю спасателей. Положу трубу аккуратно на землю.

Председатель кивнул, и Альсино бегом направился к диску.

— Ой, как же ты!… — начала было Оля, но замолчала, глядя ему вслед.

Председатель пригласил всех укрыться от надвигающегося урагана в здании станции.

Уже из ее окна они наблюдали, как быстро поднявшийся в воздух диск направлялся к вершине трубы, уходившей в облака.

Вскоре он стал невидим, окутанный ими. И с земли нельзя было рассмотреть, как Альсино, подобно выходившим в открытый космос былым космонавтам, пользуясь потерей веса, выбрался из люка, держа в руках конец троса, закрепил его за последний обруч на трубе. Он чувствовал, что она уже оседает. Это Председатель, стремясь облегчить задуманную Альсино операцию, велел роботам перекрыть доступ воздуха в трубу. Она обмякла и повисла на тросе, закрепленном на диске.

Альсино вернулся в летательный аппарат, и робот-пилот под его руководством повел диск по дуге окружности, которую успел вычислить не оставшийся равнодушным Робик.

Поднебесная труба стала клониться, как бы падая, удерживаемая осторожно опускающимся диском.

Она походила на стрелку исполинских часов и медленно передвигалась по небу, пока не легла на землю.

Тишина, так радовавшая Альсино в поле, исчезла. Шквальный ветер завывал за окном станции. Он налетел и опрокинул инозвездный скафандр. И «страшилище» рухнуло на землю.

Председатель позаботился, чтобы роботы освободили крепление трубы на крыше, и из машинного зала стало видно потемневшее небо. Но крыша над головой Оли зашевелилась. Порыв урагана сорвал ее и бросил в поле. Если бы труба вовремя не была снята и уложена на землю, ее постигла бы горькая участь.

— Хороший урок, — сказал Председатель. — Нужна аварийная автоматика.

Борясь с ураганом, виляя и раскачиваясь прилетел и приземлился диск спасательной бригады. Из люка выскочил инженер и с ужасом подумал, что ураган уже все разрушил и труба валяется на земле. Он застыл, словно окаменев, и ветер завладел его длинными кудрями.

Оля выбежала наружу и подбежала к нему. Тот недоуменно смотрел на нее. А она объяснила, как ее Альсино спас энерготрубу, успев проделать работу запоздавших спасателей.

Инженер был молодой и чем-то походил на Альсино. Ветер готов был повалить их обоих с ног.

Оля завороженно смотрела на разгневанный океан. На нем вздымались пенные гребни валов, буйно бьющихся о скалистый берег.

Даже до Оли долетали брызги. Она представила, что неистовый океан злобно гонит рядами диких взбесившихся чудовищ с седыми гривами. И должны они или сокрушить скалы, или разбиться о них. Безжалостным полководцем был океан, и ни одна волна, ни один штурмующий берег ряд не вернулся обратно. Белогривые фаланги обреченных волн бежали только на неприступные скалы.

Но понял Океан, что так ему сушу не взять, и, почернев от ярости, стал он коварно разливаться по небу грозовыми тучами. И понесся совсем низко, едва не срывая пену с гребней волн, чтобы пройти над ненавистными скалами и сверху обрушиться на сушу…

Диск спасателей стоял косо на неровностях почвы, и ураган опрокинул его.

— «Мои роботы! Мои роботы!» — восприняла Оля немой ужас инженера.

Он хотел бежать к своему диску, хотя ветер сбивал его с ног.

Оля схватила его за руку и, «спасая спасателя», потащила его в здание энергостанции.

Труба легла по направлению дующего ветра, и он врывался в ее отверстие у основания, и впервые энерготруба продувалась не искусственным, а ураганным ветром. Он вздувал ее бока и вылетал из нее в километре отсюда.

«Там Альсино! Что с ним?…» — волновалась Оля, всматриваясь через окно станции в помутневшую даль.

Наза Вец без слов понял ее беспокойство, даже отчаяние и постарался успокоить, уверяя, что с таким человеком, как Альсино, ничего не случится. К тому же он защищен внутри диска.

Но оказался не прав.

Незадолго до этого, едва уложив трубу и не отцепив даже троса от трубы, он, думая лишь об Оле, снова взмыв воздух, помчался над трубой к видневшемуся в километре отсюда зданию энергостанции.

Но ураган встретил Альсино в пути и понес его обратно. Под ним мелькали ребра сказочного змея (его обручи жесткости). Пролетая над своим уже перевернутым диском, он видел, как робот пытается выбраться из люка.

Бешеный ветер сыграл с Альсино злую шутку. Он не только разлучил его с Олей, но понес его теперь над голубоватым полем, где они шли с нею вместе… После встречи с Археологом. Его роботы раскапывали здесь погибший десятки тысяч лет назад город.

В котловане ветер закружился неистовым вихрем и, как подхваченную бумажку, со всего размаха бросил свою живую ношу на руины.

Только отсутствие веса спасло Альсино. Обладай он прежней массой, он неминуемо разбился бы. А сейчас, уцелев, застрял между двумя сходящимися оплавленными стенами. И не мог шевельнуть ни рукой ни ногой… Но все тело болело от ушибов. В особенности грудь, затрудняя дыхание.

Но голова его поворачивалась, и он мог видеть очищенную роботами улицу былого города. На противоположной его стороне виднелись стены разрушенных зданий. А выше, над краем котлована, зловещая эскадрилья черных туч словно вновь несла былые снаряды смерти.

Сверкнула и ослепила молния. Сотрясающим все взрывом грянул удар грома. Оглушил.

А потом яркие вспышки и раскаты таких же взрывов последовали нескончаемой вереницей, словно несчастный город притягивал к себе гнев Небес с их карающим огнем.

Молнии сверкали и высвечивали на мостовой металлические пятна раздавленных непомерной силой, расплющенных машин.

А на противоположной стороне, на стенах, возникали… тени!

Это были страшные тени, кажущиеся белыми на фоне темного камня! То появляясь, то исчезая, они как бы двигались…

Альсино явственно различал силуэт женщины, ведущей за руку ребенка. Они испарились десятки тысяч лет назад, а сейчас словно шаг за шагом приближались к Альсино.

Он содрогнулся. А шквальный ветер бросил на него камень со стены.

И Альсино, потеряв сознание, уже не ощутил обрушившегося бомбовым ударом ливня.

Глава 6 ПОСЛЕ УРАГАНА

Что кому на роду написано.

На Бога надейся, а сам не плошай

Народная мудрость

Разбрызгивая лужи от недавнего ливня, Оля бежала вдоль уложенной на равнине энерготрубы.

Будто округлые стены диковинной крепости тянулась она по полю, поднимаясь до уровня трехэтажного дома.

«Где же конец этой Китайской стены?… Там Альсино. Что с ним?»

Оля побежала, не дождавшись, пока биороботы устранят после урагана повреждения на летающем диске Председателя. Труба, уходившая в облака, казалась неимоверно длинной, а на земле километровая дистанция вдоль нее для бегуньи не преграда!

Наконец Оля увидела перевернутый диск. Под ним лежал биоробот-пилот. Видимо, его придавило опрокинувшимся диском. Вспомнился Робик, спасший ее. Груда камней над ним.

«Но где же Альсино? Может быть, успел выскочить?»

С трудом пробралась она в приоткрытый люк. По стенам — панели с циферблатами, пустые кресла… и никого внутри кабины.

«Значит, выбрался! Ураган мог унести его далеко. Что, если он лежит, несчастный, с поломанными ногами? И некому помочь!»

Колючий холодок прополз по Олиной спине.

«Найти! Во что бы то ни стало найти!»

Она всматривалась в местность поблизости. Всюду ровные поля с примятой мокрой травой. Оля стала соображать, откуда дул неистовый ветер? Конечно, с моря! Над ним собирались тучи, нагрянув вместе с ураганом, неся сумерки в разгаре ясного дня.

«Надо идти от берега, как они шли здесь с Альсино когда-то».

Все дальше и дальше уходила Оля от перевернутого диска, но ничего не находила, как ни всматривалась в каждую выпуклость на полегшей от ливня траве.

Уже теряя надежду, увидела она вдали пятнышко, приближающееся к ней.

«Что это? Не человек ли? Или это возвращается Альсино?» — обрадовалась она и побежала навстречу, замахала руками, закричала.

Но человек, если это был он, совсем не походил на статного Альсино. Куда меньше ростом. Несет что-то…

Совсем задохнувшись от бега и волнения, Оля остановилась, вглядываясь в приблизившуюся фигуру, и поняла, что видит перед собой биоробота с грузом.

А еще через мгновение разглядела, что биоробот несет бессильно свисающего на его руках человека.

Ужас объял Олю: «Неужели это Альсино, подобранный роботом?»

Робот заметил девушку, остановился и положил свою ношу на влажную траву.

Для Оли все роботы казались одинаковыми, но лежащий человек несомненно был Альсино!…

Она бросилась к нему, она гладила бледное лицо его, пытаясь уловить хоть слабые признаки дыхания, а биоробот бубнил почему-то на русском языке:

— Его проносило над нашим диском, когда я выбирался наружу. Я установил направление полета и вычислил траекторию…

— Да при чем тут траектория! — сквозь слезы воскликнула Оля. — Жив он?

— Отсутствует необходимая аппаратура для такого определения.

Оля нащупала пульс, почувствовала его слабое биение. Но грудь Альсино не поднималась.

— Искусственное дыхание! Помогай мне! — приказала Оля роботу, прильнув губами ко рту Альсино и вдыхая в его легкие воздух, одновременно ритмично нажимая его грудь.

Сообразительный робот помогал ей, бесстрастно сообщая:

— Рассчитанная траектория позволила отыскать его в котловане, где раскапывали старый город. Его зажало между двумя разрушенными стенами.

Один «спасательный поцелуй» возымел действие. Альсино задышал.

И только теперь, утирая влажный лоб, Оля спросила робота:

— Откуда ты взялся? И почему знаешь, как со мной говорить?

— Знание русского языка было заложено в меня для восприятия воспитания, — объяснил робот.

— Я воспитывала Робика. Бедняга, спасая меня, погиб в камнепаде.

— Моэла по просьбе Альсино восстановила меня к возвращению моей воспитательницы. Это была уникальная операция…

— Ты Робик?! Не может быть!…

Оля внимательнее вгляделась в робота, и он вдруг перестал быть для нее одной из биологических машин. Оля узнала в нем своего Робика. Радость засветилась в ее заплаканных глазах, прогоняя из души ужас отчаяния и одиночества. Словно лучший друг пришел ей на помощь в самую трудную минуту. Да это так и было.

— Робик! Нужно вернуть Альсино к жизни!

— Я думаю, что снижающийся диск доставит сюда людей, способных оказать необходимое содействие, — произнес Робик, указывая на приземляющийся диск Высшего Координационного Совета.

Вышедшие из него Председатель и Наза Вец с помощью Оли и Робика осторожно перенесли Альсино в кабину.

— Сожалею, что не смогу сопровождать вас, — сказал Председатель. — Меня ждет встреча с нашими звездными гостями, а столь необходимого нам сейчас Альсино вручаю вашей заботе и врачебному искусству Моэлы. Наза Вец заменит меня, оставаясь с вами.

И Председатель, кивнув на прощание, отправился к виднеющемуся вдали зданию энергостанции. Высокий, в белом одеянии, с посохом в руке.

Громоздкий диск, унося Альсино, Олю, Наза Веца и, конечно, не отстающего от них Робика, поднялся в воздух. Он полетел к горному краю, где в живописной долине приютился домик Моэлы…

Окаймленная горами долина казалась Оле чудесной.

Синие громады — как ограда сказочного мира. И все здесь волшебно! И пышные ветвистые лесные великаны, выросшие у Моэлы в саду; и принесенные ими тени дремучей чащи; и солнечные лужайки между ними с мягкой зовущей травой; и цветы! Особенно цветы! Всех семи цветов радуги! И Оле хотелось услышать их музыку красок, о которой Альсино рассказывал ей.

Но то, что рассказал он теперь, подведя ее к пню с годичными слоями роста дерева, показалось ей более чем сказкой! Некие слои Времени в ином измерении. И в них жизнь неомира программирует события последующих волн Жизни.

— Это как же? Выходит, я попала в свое будущее к далеким потомкам? И ты… — начала она.

— Хочешь сказать, я — твой праправнук через множество поколений? И это невероятно, потому что противоречит закону причинности: причина не может быть прежде следствия, яйцо не появится раньше курицы?

— Ну конечно! Я ведь для тебя прозрачная! — вздохнула Оля. — И подумать ничего нельзя!…

Альсино с улыбкой разъяснил:

— Сама Природа поставила грань между реальностью и абсурдом. Людям не проникнуть в ближние слои Времени. Этим исключается такая нелепица, как дети, живущие раньше своих родителей.

— Это даже смешно! — попробовала шутить Оля. — Совсем как у Марка Твена. Он решил, что «сам себе дедушка». Правда-правда!

— Забавно. Но он был близок к истине. Если не дедушка, то неизмеримо далекий предок может оказаться человеком из будущего. Проникая в другое измерение, переходя из одного сопредельного мира в другой, он перенесется на сотню тысяч лет. Множество последующих поколений исключат кровосмешение близких родственников, и парадокс «сам себе предок» сделается реальным.

— Пришельцы из будущего станут собственными прародителями? Разве это возможно? — став серьезной, спросила Оля.

— Я думаю, что так и было. Незабвенный лорд Стенли приводил цитату из Библии: «Сыны Неба сходили на землю и увидели красивых дочерей человеческих, и брали их себе в жены, а те рожали им детей. С тех пор пошло племя гигантов». И через сотню тысяч лет потомки этих гигантов вполне могут «сынами Неба», попасть в отставший во времени сопредельный мир и там найти красивых дочерей человеческих, вроде моей прелестной Оли. Попав в свое прошлое, они замкнут круг кольцевого развития всего сущего. И все это будет запечатлено в слоях Времени, как программа для новых волн Жизни.

— Это все так серьезно и непонятно, что я просто буду считать себя, по Марку Твену, собственной бабушкой. Ты прости меня, глупую.

И Оля лукаво улыбнулась.

— Увы, он не учел, что нельзя физически внуку попасть в близкие дедушкины слои Времени.

— Физически? — насторожилась Оля. — А если мысленно?

Альсино внимательно посмотрел на нее:

— У тебя появилась весьма любопытная мысль!

— Ты так думаешь?

— Конечно! Если человек не может перейти в ближние слои Времени, то его информационный луч проникнет.

— Информационный луч? — повторила Оля.

— Как я сам об этом не подумал! Ты помогла мне еще лучше Робика! Если допустить такое, то многое становится ясным.

— Многое?

— Например, предчувствие людей твоего мира. Это, очевидно, не что иное, как непроизвольное заглядывание информационным лучом в ближний слой Времени, угадывание там запрограммированного.

— Я предчувствовала, что непременно увижу тебя! Правда-правда!

— Теперь можно объяснить предсказания ваших пророков, дельфийских пифий, наконец, сверхъестественные прорицания вашего провидца Нострадамуса, о котором я у вас читал.

— Как я догадалась про Нострадамуса? Я привезла с собой его книжку пророчеств. Они сбывались и могли бы пригодиться такому историку, как Наза Вец. Он так увлеченно рассказывал мне о себе…

— Вот это поистине удивительно! Ведь телепатической связи между сопредельными мирами нет. Ты не могла знать о нашем с Наза Вецем замысле. Книжка Нострадамуса может оказаться очень полезной.

— Я буду рада! Если позволите, я буду помогать вам. Но почему ты говоришь «ваши пророки, ваши прорицатели»? А разве в неомире их не было?

— У нас их и не могло быть. У людей неомира события происходят впервые. Впереди нет запрограммированных слоев Времени. Нам некуда заглядывать информационным лучом. Только в прошлое. А это — память.

— Но если все записано в слоях Времени, то должны быть там записи о библейских пророках, о Нострадамусе?

— Очевидно, запись событий в слоях Времени пунктирна. Там запечатлены основные этапы развития. И ваша волна Жизни в какой-то мере живет сама по себе. Вы можете заглядывать в грядущее. И что самое опасное, даже уничтожить его бездумными действиями. Иначе мне не зачем было бы появляться у вас.

— Но тогда мы не встретились бы!

— Но теперь мы вместе! И я предложу Наза Вецу часть нашего исследования прошлого связать с четверостишьями Нострадамуса. Они затрагивают сбывшиеся события истории. И о каждом из них можно написать новеллу, отразив в ней дух эпохи и ее героев.

— Замечательная задумка! Как мне хотелось бы вместе с вами переноситься во времена Генриха II и Екатерины Медичи, когда жил Нострадамус, в пору Великой французской революции, показать Наполеона, его славу и крах. А потом мировая война, революция в России, тяготы и достижения народа вопреки всем гонениям. Период насилия, его перенес сам Наза Вец. Наконец, мое время, когда кончилась эра «тирании во благо народа».

Новые испытания наступили для него. Как жаль, что мы не сможем увидеть, каково теперь там. Мне так хотелось бы разделить участь моих родных и современников! Но только с тобой!…

— Увы! Высшая мера, вынесенная судом, закрывает мне доступ туда.

Оля вздрогнула и изменилась в лице.

— Что с тобой, родная? — спросил Альсино, хотя уже знал причины ее возбуждения.

Оля смотрела на него расширенными, округлившимися глазами-незабудками:

— Ты сказал, что у вас в неомире нельзя заглядывать в новые появляющиеся слои Времени.

— Они не только пусты, запрограммированы. Их просто еще нет. Они появляются по мере жизни нашего мира.

— Значит, не только пророчества, а даже предчувствия невозможны.

— Надо думать, так… Но это не относится к логическому прогнозированию развития событий.

— А что же тогда со мной? Я уверена, что знаю, будто сейчас случится что-то важное, изменяя все. Я предчувствую, Альсино. И я даже боюсь. Правда-правда!

— Все хорошо! Вот идет Моэла. Ты все поймешь… Моэла, высокая, стройная, с красящей ее строгое лицо сединой, горделиво шла по саду, разыскивая молодых людей.

— Что же случилось? — спросила Оля.

— Как я понял маму, нечто очень серьезное. Сейчас мы снова увидим старых знакомых, — твердо ответил Альсино.

— Кого, кого? Я ведь не всегда могу читать твои мысли.

Подошедшая Моэла «передала» то, что до глубины души взволновало Олю:

— Как, снова будет суд? Наза Вец прилетит сюда?

— «Таков полученный мною совет Председателя, переданный после его свидания с гостями со звезд».

Оля поняла ее, но не полностью.

— Разве за одно деяние можно судить дважды?

«Оценивать деяние можно до тех пор, пока не приблизишься к Истине», — прозвучала в сознании Оли мысль Моэлы.

Вслед за Моэлой появился Робик.

Как всегда, робот первым увидел снижающийся летающий диск. Он опустился недалеко от калитки, и из него вышли Наза Вец и Музыкант.

Оля прошептала:

— А я ведь хотела захватить для него наши музыкальные записи и забыла.

Моэла ласково взглянула на нее.

В отличие от первого суда, Альсино и Олю не пригласили в дом, где в одной из комнат собрались три судьи Верховного суда под председательством Моэлы.

Моэла даже не пустила в дом Робика, и он, скучный, если так можно сказать о биомашине, скитался по дорожкам сада.

Неведомо как, но он воспринимал волнение, охватившее Альсино и Олю.

Ожидание было мучительно долгим.

И вдруг из домика Моэлы послышались звуки.

Музыкант исполнял первый фортепьянный концерт Сергея Рахманинова.

Словно ветер пролетел над верхушками деревьев, напоминая недавний ураган. Это были вступительные виртуозные пассажи.

Затем послышалась оркестровая запись мелодии, отозвавшаяся в сердцах молодых людей, словно она была написана именно для них.

Из дома вышли Моэла и Наза Вец.

— Что? Что? — спрашивала Оля.

Альсино изменился в лице, побледнел, потом вспыхнул румянцем.

— Наза Вец! — бросился он к старцу. — Как жаль, что мы не сможем работать вместе над твоим замыслом. Появились такие увлекательные возможности.

И оба они отступили в тень дерева, молчаливо обмениваясь мыслями. Моэла пошла к Оле.

— «Милая моя доченька! — ласково звучало в мозгу Оли. — Только радость отмены приговора и возможность вам с Альсино вернуться в твой мир могут утешить меня. А я мечтала наслаждаться вашим счастьем».

— Как?! — воскликнула Оля. — Мы с Альсино вернемся к маме, папе, бабушке, увидимся с Леной и со всеми, с кем мне было так трудно расстаться?

— «Да, родная. Перед тобой и твоим другом встают великие задачи во имя спасения всей нашей Планеты. И я горжусь, что вы будете бороться за грядущее».

Оля не могла удержаться от слез и бросилась на грудь Моэлы. Та гладила ее волосы и тоже полными слез глазами смотрела на воспрянувшего сына. Он напоминал атлета, готового поднять небывалый груз.

Альсино повел Олю в дом.

— Вот видишь, — шептала она. — Я предчувствовала все! И сама кляну себя за это.

— Почему?

— Потому что это опровергает твою теорию о первичности событий в неомире. Я же увидела, заранее увидела, что произойдет что-то очень важное.

— Милая моя Оленька! Здесь двойное счастье!

— Двойное?

— Во-первых, ты не опровергла теории слоев Времени.

— Как же так? Ведь я почувствовала грядущее.

— Ты почувствовала, — но нечто, еще более важное для тебя. Ты восприняла телепатическое обращение Моэлы.

— Значит, я могу… как вы?…

— Ты сможешь и читать мысли не только у меня, и телепатически общаться с людьми. В этом нет ничего удивительного. Ведь в вашем мире сколько угодно людей, обладающих такими свойствами.

— Это верно. Еще Циолковский говорил, что нет в мире ни одной семьи, где хотя бы раз не произошло телепатического общения. Правда-правда! И я стану такой же, как вы все.

— Думаю, что раньше мне предстоит стать таким же, как все вы в твоем мире. И вместе с твоими соплеменниками мы будем бороться за нравственность, за отказ от войн, за спасение Природы и предотвращение любых катастроф.

— Вот теперь я счастлива вдвойне, как ты сказал! И Оля плотнее прижалась к Альсино.

Моэла, идя следом, с улыбкой наблюдала за ними.

Послесловие к четвертой части

Вот мы и горим желаньем послушать мудрецов.

Аристофан

Все чудесным было вокруг этим ранним утром: и тенистый лес за спиной, и яркое поле в цветах, открывшееся за поредевшими деревьями. За бугром прятались уютные домики с двускатными, так поразившими когда-то Альсино, крышами.

Они с Олей шли, взявшись за руки, и начали спускаться по пологому склону в овраг, к укрытой кустами Светлушке. Там из сруба по металлической трубке стекала в речушку ключевая вода.

Они испили живой водицы и, как дети, побежали по тропинке, ведущей к полю. Их обдало медвяным запахом душистых трав, которым так упивался, проникнув сюда из неомира, Альсино.

Шли по дорожке с выбитыми колеями.

— Как хорошо, что мы пошли прогуляться по местам нашей первой встречи! — говорила Оля. — Помнишь, нам здесь встретилась Лена/

— Она и сейчас идет нам навстречу, — заметил Альсино. — Отведет тебя в сторону и станет убеждать, что я «насекомообразное»…

— Ты смеешься. Это хорошо! Очень хорошо! Правда- правда! — радовалась Оля.

Лена и на самом деле шла по дорожке им навстречу.

— С добрым утром, непоседы! Куда вас унесло в такую рань? Там папа вас разыскивает. Удивлен, куда вы исчезли.

— Мы сейчас, сейчас! — ответила Оля, и они с Альсино, все так же, держась за руки, побежали к даче.

Лена посмотрела им вслед и сказала вслух, ни к кому не обращаясь:

— Никак не понять, кто же сошел с ума? — Потерев виски и поправив волосы, она заторопилась на электричку.

Оля и Альсино вбежали на знакомую дорожку между клумбами, заботливо ухоженными Олиной мамой.

Евлалия Николаевна увидела их из открытого окна, куда выпускала дым неизменной сигареты. С поразительной для ее лет быстротой спустилась по лестнице раньше, чем счастливая пара подбежала к веранде.

— Ну как, озорники? Небось парашюты прятали в лесу?

— Наш «парашют», бабушка, сам спрятался в другом измерении, — ответила Оля, повиснув у нее на шее.

А та ворчала:

— Никогда не пойму ваше другое измерение. Чертовня да и только! Ну, идите, коли так. Сам вас дожидается. Поговорить желает.

Вышла Ксения Петровна:

— Куда же вы это не завтракая запропастились? Проходите, проходите! Сергей Егорыч вас ждет. Он наверху, в кабинете, готовится к предвыборной речи. Кому ж, кроме него, в Государственной Думе заседать? Всегда не жалел себя на работе.

Сергей Егорыч сидел за своим огромным письменным столом, едва уместившимся в мансарде. Увидев вошедших, откинулся на спинку кресла и закурил.

— Прибыли, наконец! С какими идеями?

— Идеи все те же, папуля! — говорила Оля, целуя отца в подставленную, еще не выбритую щеку. — Масштабы иные!

— Масштабы обсудим. Ты, доченька, пойди вниз. Побудь с мамой. А мы с господином Альсино побеседуем.

Едва за Олей закрылась дверь, Альсино сказал:

— Мне придется повториться, Сергей Егорыч. Опасность, нависшая над нашими мирами, осталась прежней. И, очевидно, надо снова все начинать с нуля.

— С нуля, говорите? Что ж, но в новых условиях ваши задачи должны прозвучать по-новому. Мало одних слов, мало, уважаемый!…

— Конечно, одних слов недостаточно, — согласился Альсино.

— Вот именно! Нужны действия! — начал Сергей Егорыч воодушевляясь все больше. — Хочу подчеркнуть, что на сегодняшний день своими силами нам не решить поставленных задач. Без помощи извне нам не обойтись.

— Извне? — переспросил Альсино.

— Вот именно! Извне, от более развитой космической или вашей «иноземлянской», господин Альсино, цивилизации. Нам с вами надо совместно поставить вопрос о прибытии сюда нескольких тысяч, цифру мы уточним позже, ваших специалистов. Но не с пустыми руками, как прибыли, не обижайтесь, но несколько наивно, вы в наш загородный лес. Мы готовы ждать ваших соплеменников с готовыми деталями будущих энергоустановок, которые будут здесь собираться в агрегаты. Следуя вашим разумным предостережениям, надо отказаться от всякого сжигания горючего. И я, торжественно, даже не докурив сигареты, при вас в последний раз кладу ее в пепельницу. Подаю пример всем людям и всей нашей энергетике. Чтобы ни изо рта, ни из заводских труб или глушителей автомобилей не выбрасывались дымные продукты сгорания…

Альсино не без удивления слушал Сергея Егорыча, отметив, что в мыслях своих тот уже видел создание специализированного министерства, где займет пост по меньшей мере заместителя, а то и самого министра.

Сергея Егорыча уже невозможно было остановить. Он вещал, как с трибуны, и даже поднялся с кресла, заложив руку за спину:

— Начнем с особенно опасных атомных станций. В нашей стране они составляют семнадцать процентов, а в некоторых зарубежных — до семидесяти процентов энерговооруженности. Хочу отметить, что, по меткому определению отца атомной энергетики Игоря Васильевича Курчатова, каждая АЭС подобна тлеющей атомной бомбе. На сегодняшний день мы все сидим даже не на пороховой бочке, а на ядерном снаряде без предохранителей, способном взорваться с силой нескольких термоядерных устройств, из-за возможной аварии или диверсии маньяка, обладающего минометом в чемодане. Его мина подорвет или реактор, или хранилище ядерных отходов, которые, вообще-то, некуда девать. Последнее подчеркиваю особо.

— Вы совершенно правильно оцениваете глобальную опасность, — согласился Альсино. — Но опасность катаклизмов не будет снята, пока ваше общество не созреет настолько, чтобы отказаться от войн, на которых узакониваются убийства, пока не запретит всякое вооружение, способное наносить людям вред.

— У нас, господин Альсино, есть международные организации, стремящиеся найти компромиссы между враждующими сторонами. Религии помогают умиротворению.

— Но порой, если не ошибаюсь, кровавые столкновения происходят на религиозной почве.

— Да, это так. Но нам полезны проповедники, несущие разумное слово, слово Божье, как вы, господин Альсино, и повсюду. Нельзя замыкаться лишь на нашей стране.

…А на веранде женщины садились к столу за утренний завтрак, в ожидании, когда мужчины завершат обсуждение государственных вопросов и спустятся к ним вниз.

— Радость-то какая! — говорила Ксения Петровна. — И ты совершенно в этом уверена? Уверена?

— Да что тут сомневаться? Ребенок и ребенок! Вполне даже нормально, — заметила Евлалия Николаевна.

— Это будет необыкновенный, замечательный ребенок! Дитя двух миров!

Оля только краснела, смущенно глядя в пол.

Сергей Егорыч, забыв о завтраке, уже связывался с «верхами», со своим выборным блоком и с Министерством иностранных дел.

Альсино со смешанным чувством надежды и сомнения поглядывал на суетящегося Сергея Егорыча. Что ж делать? Они здесь почти все такие, и дело придется иметь с ними. Грачев хоть на его стороне, союзник. Но какими окажутся другие? Найдутся ли повсюду такие, как лорд Стенли, дядя Джо, Иецуке?… Или незабвенный Кочетков?

Эпилог

Мир — добродетель цивилизации, война — ее преступление

В. Гюго

В безумном мире кровавых конфликтов, насилия и преступлений; в беспечном мире упавшей нравственности, где со всех экранов и со страниц множества книг в ярких обложках людям внушают, что высший дар человеку — его жизнь — ничего не стоит; в бездушном мире, где бушуют войны, принося прибыль не тем, кто складывает свои головы, а тем, кто развязывает столкновения, захватывает власть или наживается на торговле смертью, производя все более изощренные средства убийства; в бездумном мире уничтожения природных богатств и самой Природы, где ради даров прогресса сжигают горючее на заводах и энергостанциях, в автомобилях, тепловозах, кораблях и самолетах, задымляя, отравляя, уродуя атмосферу и меняя даже климат Земли; в обреченном мире, где цивилизация приближает человечество к экологической катастрофе и самоуничтожению; в недоразвитом мире сиюминутной выгоды и нежелания думать о будущем, появляются отважные «донкихоты современности», проникая из сопредельного мира или появляясь перед людьми с «Христовыми ранами» от распятия (стигмами), передавая предупреждения Высшего Разума или Пресвятой Девы Марии. Однако в обществе разлагающего душу эгоизма не легко услышать их голоса.

Но в основе своей человечество человечно и способно создать иной, не похожий на нынешний, мир! И если бы не было Джорджио Бонджованни со стигмами на руках и ногах, если бы не существовало великого провидца человеческих бед Нострадамуса, если бы не появился у нас из сопредельного мира Альсино, то по примеру Вольтера скажем: их надо было бы выдумать!

Конец

1

Примечание автора для особо интересующихся.

Подобная теория памяти, запечатленной и нестираемой при температуре человеческого тела, была выдвинута профессором Московского университета Н.И. Кобозевым и развита впоследствии ленинградским физиком-теоретиком И.Л. Герловиным, создателем теории фундаментального поля, о котором лишь мечтал Эйнштейн (см. Кобозев Н.И. Исследование в области термодинамики процессов информации и мышления. М., 1971; Герловин И.Л. Основы единой теории всех взаимодействий в веществе. Л., 1990).

(обратно)

2

Примечание автора для особо интересующихся.

На первой конференции «Криптозоология и экология редких животных» в Петергофе приняли участие такие ученые, как сотрудник кафедры управления медико-биологическими системами Ленинградского университета, кандидат биологических наук Б. Сапунов, ленинградский художник, участник ряда экспедиций Н. Потацов, московский зоолог Н. Акоев, сотрудники лаборатории герпетологии Зоологического института Академии наук СССР, зоологи Р. Данов, И. Бурцев, геологи и охотоведы, краеведы и журналисты, а также энтузиасты, очевидцы. Так, докер Мурманского порта Л. Ершов рассказал о тщетной попытке сфотографировать «лешего», от одного взгляда которого у фотографа, опытного охотника, «руки опустились и глаза закрылись»

(обратно)

3

Примечание автора для особо интересующихся.

После систематизации ученые выделили три типа загадочного существа: гигантский, ростом от 2 до 3,5 м, средний и человекообразный. Первый тип наиболее распространенный. Обитает или, вернее, часто встречается в Гималаях, на Чукотке и на Аляске, в Карелии, в Индокитае. Северные формы крупнее (это связывают с законом Берра). Средний встречается все реже, словно находится на грани вымирания. Наблюдался в тех же районах Гималаев, как и гигантский, кроме того, в пустыне Гоби, на Тянь-Шане. Третий вид встречается еще реже. Отмечен на Северном Кавказе, в Абхазии, в Карачаево-Черкессии.

У гигантского типа острый синетальный гребень, как у гориллы (вспоминается народное описание «лешего», «востроголового, как все черти»…). Высоко поднят центр тяжести. При передвижении болтаются руки. Светящиеся глаза, так поразившие охотника с фотоаппаратом.

(обратно)

4

Подсчет показывает, что мы отстаем от параллельного мира на 2 секунды за 24 часа или 86 400 секунд. Соответственно на один год за каждые 43 200 лет. И за миллиард лет это отставание составит 23 148 лет, а за 4 миллиарда около 100 тысяч лет. — Примеч. авт.

(обратно)

5

Все приведенные события, факты и имена подлинные. — Примеч. авт

(обратно)

6

Для тех, кто хочет узнать, о чем говорит Джорджио Бонджованни, я приведу в виде приложения касающиеся его материалы. — Примеч. авт

7

Камлание — ритуальные телодвижения, вызывающие священный ужас у аборигенов

(обратно)

8

Миссия Альсино — предотвращение глобальной экологической катастрофы

(обратно)

9

Ариадна — в греч. мифологии дочь критского царя Миноса. Помогла афинскому герою Тесею выйти из лабиринта, снабдив его клубком ниток, конец которых был закреплен при входе («нить Ариадны»).

(обратно)

Оглавление

АЛЬСИНО (ИНОЗЕМЛЯНИН) Пролог

Часть первая КОНТАКТ

Глава 1 НЕЗАБУДКИ

Глава 2 ВСТРЕЧИ

Глава 3 ПРАНА

Глава 4 ЛЮБОПЫТСТВО

Глава 5 ПОКУШЕНИЕ

Глава 6 ПОГОНЯ

Послесловие к первой части

Часть вторая ЛЕШИЙ

Глава 1 СПИНОЙ ВПЕРЕД

Глава 2 ОБЛАВА

Глава 3 «ЛЕСНАЯ ЛЕДИ»

Глава 4 ВОДОПАД

Глава 5 СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ

Глава 6 ПРИМАТ НА ЦЕПИ

Послесловие ко второй части

Часть третья КЛЕТКА

Глава 1 ПОДЗЕМНАЯ КОЛОННАДА

Глава 2 ЧУДЕСА

Глава 3 ОСОБЫЙ БОКС

Глава 4 НЕМОЙ ВОПЛЬ

Глава 5 ЗАЛПЫ ВОЛИ

Глава 6 ОСВОБОЖДЕНИЕ

Глава 7 РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

Послесловие к третьей части

Эпилог

Приложение

ИНОМИРЫ Пролог

Часть первая ЗА ПОРОГОМ

Глава 1 СБИТЫЙ ОБЪЕКТ

Глава 2 ЧУЖИЕ ДЖУНГЛИ

Глава 3 РЫЦАРСКИЙ ТУРНИР

Глава 4 НАБЕГ

Глава 5 ГОЛОВОНОГОЕ БОЖЕСТВО

Глава 6 ЯБЛОКО РАЗДОРА

Глава 7 ПАДЕНИЕ

Глава 8 СЮРПРИЗЫ МНОГОМЕРНОСТИ

Послесловие к первой части

Часть вторая СМЕЩЕНИЕ ВРЕМЕН

Глава 1 ПТЕРОДАКТИЛЬ

Глава 2 КОРАН

Глава 3 ПЛОТ В СТЕПИ

Глава 4 НИТЬ АРИАДНЫ

Глава 5 ВОЛНЫ ВРАЖДЕБНЫЕ

Глава 6 ГОРЬКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

Глава 7 ВЗЛЕТ

Глава 8 ОПАСНЫЕ ЗНАНИЯ

Послесловие ко второй части

Часть третья ХУЖЕ СМЕРТИ

Глава 1 РОБИК

Глава 2 МАТЬ

Глава 3 ВЫСШАЯ МЕРА

Глава 4 ОТЧАЯНИЕ

Глава 5 СИЛА СЛАБОСТИ

Глава 6 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Глава 7 ОПОЗНАНИЕ

Глава 8 УБИЙСТВО

Часть четвертая СЛОИ ВРЕМЕНИ

Глава 1 ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

Глава 2 ПОНИМАНИЕ

Глава 3 МАШИННОЕ ОЗАРЕНИЕ

Глава 4 ЭХО ПРОШЛОГО

Глава 5 ГОСТЬ ИЗ ДАЛЕКИХ СОЗВЕЗДИЙ

Глава 6 ПОСЛЕ УРАГАНА

Послесловие к четвертой части

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg