«Школа»

Школа (fb2) - Школа (Уважение культурных традиций - 16) 285K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Анатольевич Шапиро

2 процента людей — думает, 3 процента — думает, что они думают, а 95 процентов людей лучше умрут, чем будут думать.

Бернард Шоу

Худший враг любой пропаганды — интеллектуализм.

Йозеф Геббельс

* * *

Сирена грубо вырвала Лизу из сна. И она, вздрогнув, открыла глаза и прислушалась. Не может быть! Боевая! Лиза выскочила из стазисной люльки и понеслась к креслу пилота. Впрыгнув в него, она тут же взяла управление на себя. В голове было пусто и ее не оставляло ощущение какой-то нереальности происходящего.

* * *

— Нет! — категорически заявил тридцатидвухлетний учитель Алан Дюпре.

— Это очень важно, — мягко, но твердо возразил Граф.

— А я говорю — нет! — повторил Дюпре, — Я не буду нянчиться с этой избалованной куклой из Содружества, у которой в голове вместо мозгов опилки.

— А разве не это входит в ваши профессиональные обязанности? — улыбнулся советник, — Нянчится с детьми, у которых в голове опилки? Вы ведь, в конце концов, учитель.

— Да, — флегматично согласился Дюпре, — Я прежде всего учитель. И я не считаю целесообразным тратить львиную долю своего рабочего времени на одну ученицу в ущерб другим ученикам. По итогам равного для всех обучения она пройдет тест и получит строго тот уровень гражданского доступа, который заслуживает. Вам вообще не ко мне. Экзамены принимает экспертная система "Аристотель". Вот с ее операторами и договаривайтесь. Я всего лишь преподаю "Основы социальной этики и рационального мышления".

— Всего лишь! — всплеснул руками Граф, — С каких это пор преподаватели обязательной государственной школьной дисциплины стали склонны к самоуничижению?!

— С тех пор как к ним зачастили назойливые дипломаты? — ехидно предположил Дюпре.

— Так ведь не от хорошей жизни, — вздохнул советник, — Вы ведь сами знаете, вмешиваться в процесс сдачи экзаменов на уровень гражданского доступа это уголовное преступление. А вот если бы какой-нибудь учитель решил уделить одной заблудшей девушке немного больше внимания… — Граф выдержал паузу.

— И с чего бы мне это делать?

— Ради своей страны?

Алан Дюпре фыркнул.

— Не знал, что мою страну зовут Александр Граф, и она является старшим дипломатическим советником.

— Ну, можно сказать, что на данном этапе интересы Графа и Мирры совпадают, — безмятежно улыбаясь, ответил советник.

— Да неужели?! А вот в конституции Мирры сказано, что преподаватели обязательной школьной программы являются одной из ветвей государственной власти и блюдут стратегические интересы государства. Вы же мне тут пытаетесь доказать, что некая мелкая тактическая выгода для Мирры важнее, чем один из столпов ее государственного устройства. Как непатриотично.

— Да я же не прошу вас присягу учителя нарушать! Но ситуация такова, что…

— Вот и славно, что не просите, — прервал Дюпре советника, — А что до остального — получайте официальную санкцию комитета национальной безопасности. Договаривайтесь с конституционным советом. И я с исполненным радости сердцем помогу нашему любимому государству в вашем лице.

— Вы же понимаете, что это абсолютно нереально. Даже если чудом удастся подобную санкцию получить. На следующий же день об этом будет трубить вся пресса Мирры. Это юрисдикция департамента образования. А у них паранойя на счет независимости от других госструктур. Ваш министр протокол о секретности не подпишет никогда. С таким же успехом можно просто по всем центральным новостным каналам объявить, что мы считаем Лизу Сивот полной дурой. И что в результате? Девчонку просто заклюют насмешками сверстники. А ее родители, схватив обожаемую дочурку в охапку, тут же покинут Мирру.

— Конечно, понимаю, — легко согласился Дюпре, — Я не понимаю лишь, почему это должно быть моей проблемой.

— Но у вас как у преподавателя обязательной школьной госпрограммы огромные полномочия. Вы сами можете принимать решение о том, кому из учеников вашего класса требуется повышенное внимание, и всем остальным придется с этим смириться.

— Я и руку себе отрезать могу. Теоретически. Но то, что я что-то могу, абсолютно не означает, что я буду это делать.

— Вот взгляните, — Граф включил голопроектор своего найзера, положил на стол и над его поверхностью заплясали различные графики и диаграммы, — Это прогноз наших пси-аналитиков. Если Лиза Сивот не получит хотя бы начальный гражданский доступ, она устроит своим родителям грандиозную истерику и заявит, что не может жить в таком гадком-прегадком государстве, которое не признает за ней даже элементарных гражданских прав. И, конечно же, души не чающие в дочурке родители тут же начнут паковать чемоданы. Вы знаете, чем занимается ее отец? Когерентные волновые удары через микроизмерения пространства. Один из ведущих специалистов галактики. Он нужен Мирре. Очень нужен.

Дюпре мысленно отдал команду своему искину на ассоциативный кластерный розыск и составление аналитического отчета. Пару секунд выждал. Ознакомился с результирующей матрицей поиска слегка покореженной в местах, где его искину отказали в допуске к секретной информации. Затем не спеша достал из кармана свой найзер и тоже включил голопроектор.

— Парло Сивот конечно хорош, но как бывший военный аналитик я вижу, что вы можете пойти и другим путем, — Дюпре ткнул пальцем в одну из диаграмм, — Вот эти несколько специалистов плюс дополнительные вложения в программу исследований вполне могут его заменить. Или я еще чего-то не знаю?

— Да это же сотни миллионов кредитов!

— Ну, можете заплатить мне где-то одну десятую от этой суммы, — не скрывая сарказма в голосе, ответил Дюпре, — И тогда можно будет подумать о вашей просьбе насчет Лизы. С поста учителя мне, разумеется, придется уйти. Но я и как репетитор очень хорош. Представьте, какая будет экономия для страны. Только справочку от антикоррупционного комитета мне выдать не забудьте. Во избежание недоразумений.

— Очень смешно! — буркнул Граф, — Министерство никогда не пойдет на создание подобного прецедента. Даже если в этом частном случае государство и понесет потери. Стоит один раз раскошелиться и очередь желающих доить бюджет выстроится до горизонта. Меня за такие фокусы финансовый отдел живьем сожрет. И кстати у преподавателей обязательной школьной госпрограммы и так зарплаты зашкаливают. Одни из самых высоких среди федеральных служащих. Военные и то меньше получают.

— Какова работа такова и оплата, — равнодушно пожал плечами Дюпре, — Кто владеет умами детей — тот владеет будущим. Инвестировать деньги в будущее вполне разумная стратегия для тех, кто собирается в нем жить. Миррские налогоплательщики собираются.

— Да-да… Я в курсе важности вашей работы, но не могли бы вы…

— Не мог бы. Мы учителя очень не любим, когда в нашу работу вмешиваются другие ведомства. Как вы очень верно заметили, стоит уступить одному подобному просителю и очередь из пронюхавших об этом последователей выстроится до горизонта.

— А может вы просто боитесь эту девочку? Не верите в свои силы? Нет, она, конечно, получила прекрасное образование у себя на родине. Была участницей школьного ораторского клуба. Победила в дебатах в рамках школьной олимпиады. Опасный противник в дискуссии… Но вы?! — Граф округлил глаза, — Профессионал такого уровня?!

— Именно что профессионал, — лениво согласился Дюпре, — И если вы не забыли заглянуть в мое досье, то должны быть в курсе. До того как стать школьным учителем, я был военным пси-аналитиком. Специализация на сообществах феодально-кланового типа. Думаете, я не знаю, как стимулировать объект с помощью лести, упирая на иерархические социальные инстинкты? Или не знаю, как подобным попыткам противостоять? Боюсь, вашего вводного курса дипломатической психологии тут явно недостаточно.

— Да. Кажется, так и есть, — на удивление легко согласился Граф, — Явно недостаточно. Что ж — последняя попытка, — Граф взял свой найзер со стола и нажал на клавишу вызова, — Ты был прав, Красс, — сообщил он невидимому собеседнику, — Твой парень меня только что послал. Относительно вежливо, но непреклонно. Твой выход.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел полковник Красс.

Дюпре вскочил, замерев по стойке смирно, но потом опомнился и, нахмурившись, сел назад в свое кресло, жестом указав полковнику на свободный стул.

— Вообще-то я уже давно на гражданке, — пробурчал он, — И твоим приказам больше подчиняться не обязан.

— А я тебе, капитан в отставке Алан Дюпре, приказывать и не собираюсь, — весело ответил Красс.

— Знаю, — мрачно заверил его Дюпре, — Все еще хуже — ты меня просто попросишь.

* * *

Когда за советником закрылась дверь, Дюпре помолчал немного, а потом усмехнулся.

— Этот твой Граф, как бульдог — вцепится, не отдерешь. В министры метит?

— Ему не нужно. Министры приходят и уходят, а он остается, — ответил полковник.

— А что ему нужно?

— А тебе? Вот ты лично, Алан, почему стал учителем? — спросил Красс улыбаясь.

— Это намного безопаснее, чем бегать с тобой под пулями, — буркнул Дюпре.

Красс приподнял бровь, не отводя взгляда от лица Дюпре и продолжая молчать.

— Ты хоть знаешь, сколько мне теперь платят?! — повысил тот голос.

Красс продолжал безмятежно улыбаться.

— Ну ладно! — сдался Дюпре, — Просто эта работа мне нравится! В этом все дело.

— Вот и Графу нравится его работа, — спокойно объяснил полковник, — И в этом все дело. А еще Граф плохо тебя знает. Он не видел, как ты вербуешь людей. Само существование неглупой, но несогласной с тобой девчушки для тебя вызов. Ведь не успокоишься, пока не вобьешь ей в голову свой образ мыслей. Так? Вижу что так. Советник лишь зря время тратил на уговоры. Эта Лиза тест на гражданский доступ сдаст. Для тебя это дело чести.

— Что ж ты советнику об этом не рассказал?

— А зачем лишать человека вкуса пусть маленькой, но победы? Уж ты-то как бывший пси-аналитик должен понимать. К тому же выходит я оказал Графу услугу, и он мне теперь должен.

— Ну, полковник! Ну, хитрец! — Дюпре восхищенно покачал головой.

— Мне об этом уже говорили, капитан в отставке Алан Дюпре.

* * *

— 7-й, выхожу на заданную траекторию. Цель слева по курсу. Выпускаю пчел, — отрапортовала Лиза и вышла из пике. От подвески ее когга аккуратно отделились две ракеты с боеголовками, начиненными наноботами радиоразведки, и умчались к цели.

— Понял 16-й. До прояснения обстановки действует паттерн 3. Если на объекте отсутствуют нонкомбатанты, переходите к первому паттерну и запросите дополнительные инструкции.

— Принято, — подтвердила Лиза.

* * *

Дюпре стоял, упершись руками в кафедру и ждал, пока под его тяжелым взглядом класс затихнет. Ждать ему пришлось недолго.

— Я Алан Дюпре, — представился он, — Вы класс, сформированный из детей мигрантов. Я буду преподавать вам то же, что и миррским ученикам, но более углубленно, поскольку вы пропустили начальную школу. Я буду учить вас думать. Зачем? Потому что мне за это очень хорошо платят. Кто платит? Наше государство. Почему наше государство так много мне платит? Потому что оно во мне сильно нуждается. Почему Мирра так сильно нуждается в преподавателях "основ социальной этики и рационального мышления"? Потому, что у нас демократия. Демократия означает власть народа. И в этом вся проблема. Народ вполне может быть безграмотен, ленив и фанатичен. Народ может ошибаться. Доверить такому народу власть все равно, что доверить обезьяне плазменную гранату — может она и не подорвет себя или окружающих, но лучше обойтись без подобных экспериментов. У Мирры сильнейшая армия в галактике. У нас мощнейшая экономика. Самые передовые технологии. Это вам не граната. Это транспространственная ракета с боеголовкой из антиматерии. И наше государство не хочет, чтобы на кнопке запускающей эту ракету лежал заскорузлый палец обезьяны. Или какого-нибудь идиота, за которого проголосовало большинство недалеко ушедших от обезьян. Как этого избежать? Отказаться от демократии, отдав безвозвратно власть достойным и надеяться на их добросовестность и неподкупность? А кто сказал, что эти достойные и неподкупные, получив неограниченную власть, не перестанут быть ими? И что тогда делать? Власть это как оружие — ее легко отдать в чужие руки, но забрать потом назад крайне сложно. В особенности, если у тебя самого оружия уже нет.

— Очень странно слышать подобное от учителя на планете, которой больше сотни лет правил диктатор. Тем более что навязанная им с помощью насилия и вопреки воле народа безжалостная политическая система действует до сих пор. Иначе бы мы здесь не сидели, — Лиза Сивот обворожительно улыбнулась замолчавшему учителю и остальным ученикам, с нескрываемым почтением уставившимся на посмевшую осадить самого Дюпре, о суровом нраве которого шепотом рассказывали байки старшеклассники, — Или я не права? Вы что передумали и теперь считаете, что настоящая демократия все-таки лучше миррской пародии на нее и так называемый основатель ошибался?

Дюпре сосчитал про себя до десяти и улыбнулся в ответ.

— Отличный вопрос, — согласился он, — У тех, кто знает, как на Мирре возникла "новая система" и имеет перед глазами пример ее основателя, может создаться впечатление, что наиболее прямой путь к процветанию это вручить неограниченную власть какому-нибудь подходящему человеку. Если это сработало у нас, то почему бы подобному не сработать и в других государствах галактики? Однако все имеет свою цену. С какого именно события на Мирре началась революция? Роберт?

— Со взрыва террористами гигазвездолета "Антарес" во время проходившей на нем детской олимпиады.

— Верно. Этот взрыв устроенный террористами из братства истинно верующих авахитов взорвал и политическую систему Мирры. В то время мы мало отличались от Содружества. Более того мы двигались в его авангарде гордо неся над головой стяги псевдогуманизма, политкорректности и прочей утопической и опасной дряни. На планете вовсю свирепствовала позитивная дискриминация, а любым сомневающимся политики и традиционно леволиберальная пресса затыкали рот и подвергали остракизму. Мигранты из бедных стран, прибывающие бесконтрольно в огромных количествах. Этническая преступность. Религиозные фанатики готовые убивать всякого кто с ними не согласен и звучащие параллельно заклинания о недопустимости критики любой религии, поскольку это, видите ли, задевает чувства верующих. Погромы и грабежи, которые нельзя называть погромами и грабежами, поскольку в них участвовали национальные меньшинства. Никакой возможности прямо и честно говорить об этих проблемах не заработав клеймо нациста, расиста или шовиниста. И растущее подспудно недовольство коренного населения. Недовольство, выливающееся периодически в омерзительные нацистские выходки и угрожающее привести к власти самых отвратительных маргиналов, поскольку только нациствующие изгои не боялись тогда запятнать свою репутацию, открыто выступая против бесконтрольной иммиграции, свободы вероисповедания даже для чудовищно агрессивных и мракобесных религий и позитивной дискриминации, которая делала коренное население людьми второго сорта. Предприниматели, бегущие из страны, так как зарабатывать деньги стало позорным, а вести бизнес нерентабельным из-за огромных налогов. Безработица. Экономические кризисы, следующие один за другим. Клокочущий котел, у которого перекрыты все предохранительные клапаны. Рано или поздно он должен был взорваться. Нужен был лишь повод. И таким поводом стала гибель тысяч детей от рук религиозных фанатиков. Мирра тогда балансировала на краю пропасти, рискуя рухнуть в нее и стать еще одним государством, в котором нацизм закрутит свою кровавую мясорубку. Но этого не произошло. Бывший военный, а впоследствии успешный ученый-физик и независимый сетевой журналист, пробудивший своими статьями у общества здравый смысл и самоуважение, не допустил этого. Человек известный вам теперь как основатель. Когда по всей Мирре начались погромы мигрантов, когда армия, брошенная на подавление беспорядков, отказалась подчиняться политикам — люди пришли к нему. Как ученый с мировым именем он пользовался уважением интеллектуалов. Его любили армейские, помня, что он бывший офицер спецназа и кавалер ордена мужества полученного за спасение заложников во время Салимского инцидента. Его обожал народ за его публикации, которые, несмотря на тотальный бойкот в прессе, сотнями миллионов расходились по сети. Ему симпатизировали предприниматели, снова обретающие самоуважение благодаря его статьям, разъясняющим, что в стремлении к обогащению нет ничего постыдного. Все это основатель. Однако история имеет свойство повторяться. И это многому может научить. Вспомните президента Кусами из системы Мидори. В частных беседах Кусами отдавал должное основателю и восхвалял миррскую "новую систему". Называл себя его последователем. Так кем же он был? Этот Кусами? Он был бывшим военным. Как и основатель. Он был преподавателем математики и имел докторскую степень. Фактически его тоже можно назвать ученым, как и основателя. Он, как и основатель, выступал против засилья политкорректности. Кусами, как и основателю, обожающий его народ вручил неограниченные полномочия. Все вы в курсе, чем это закончилось. Одним из самых чудовищных геноцидов за всю историю галактики. А потом показательным судом и казнью всех причастных к организации этого геноцида. Так что раз на раз не приходится. Это как револьверная рулетка. Можно сорвать куш, а можно вышибить себе мозги. И последнее с гораздо большей вероятностью — патронов в барабане много, а голова у вас одна. Потому-то, перед тем как делать поспешные выводы о пользе диктатуры, весьма полезно прислушаться к мнению самого основателя. Дюпре взмахнул рукой, и перед классом повисла в воздухе переливающаяся голографическим огнем цитата:

"Только после восстановления на Мирре избирательного права и передачи мной полномочий переходному совету я смог вздохнуть спокойно. Неограниченная власть это страшный наркотик для любого человека. А полагаться лишь на силу воли и порядочность наркомана занятие опасное и неблагодарное. Уж я-то знаю, о чем я говорю"

Повинуясь жесту учителя буквы медленно растаяли.

— Это основатель заявил во время официальной пресс-конференции посвященной его отставке. А вот эта аудиозапись была сделана уже в гораздо более приватной обстановке, — Дюпре улыбнулся. Шевельнул рукой. И аудиторию заполнил чуть хриплый исполненный иронии голос:

" Понимаешь, Эрл… Я не горел желанием возглавлять переворот и становиться диктатором отнюдь не потому, что я не люблю власть. Признаться, я всегда в мечтах видел себя кровожадным тираном и просто млел, представляя как по моему приказу расстреливают, как минимум моего бывшего соседа по пригороду, который годами изводил меня, играя во дворе своего дома на электроскрипке. Но есть древняя поговорка, которая гласит, что получить абсолютную власть над народом это все равно, что оседлать тигра. Сделать это можно, но слезть с него потом нельзя — разъяренный тигр сожрет наездника. Конечно в прошлом многим скачущим на тиграх удавалось умереть собственной смертью до того как тигр сбрасывал их со своей спины и впивался им в горло клыками, но средняя продолжительность жизни на Мирре была увы уже слишком велика для подобного счастливого исхода. В общем, у меня просто не было другого выхода. Я возглавил восстание потому, что иначе бы меня уничтожили. И я создал новую систему правления потому, что это была единственная возможность слезть со спины тигра живым и не испытывая совсем уж непреодолимого отвращения к самому себе. Жаль, конечно, что эта новая система оказалась абсолютно несовместима с расстрелами музыкантов-любителей, но всем нам иногда приходится от чего-нибудь отказываться ради достижения основной цели"

— Важно понимать, — продолжил Дюпре после того как в классе затих смех, — Что Мирра это исключение подтверждающее правило. Представьте себе альпинистов-старателей спускающихся по отвесной скале вниз. И вот один из них сорвался. Он упал, за секунды пролетев расстояние, на преодоление которого иначе ему потребовалось бы несколько часов. Упал, но чудом остался жив, отделавшись лишь несколькими царапинами. Огляделся по сторонам. Увидел, что стоит на месторождении очень ценных минералов, вышедшем к поверхности. Криком упавший оповещает о нем остальных. Стоит ли другим старателям спускаться вниз? Ну, конечно же, стоит — их ждет богатая добыча. Должны ли они, следуя примеру первооткрывателя месторождения, прыгать вниз с огромной высоты, чтоб сэкономить время на спуске? Естественно нет. Чудеса редко случаются несколько раз подряд. А расшибившимся в лепешку драгоценные камни, как правило, не нужны. Ситуация с Миррой и другими развитыми государствами галактики аналогична. Необходимо ли им двигаться в том же направлении, что и Мирра, если они хотят достигнуть процветания? Да. Необходимо. Но имеет ли для них смысл, отказавшись от демократии и разделения властей, вручить кому-нибудь диктаторские полномочия, надеясь, что это ускорит процесс исторического развития? Нет. Это было бы очень глупым поступком. Полагаться на добрую волю неограниченного диктатора и возможное чудо. Не умнее чем сигануть со скалы в пропасть без ранцевого ракетоплана.

Демократия это как правило хорошая вещь. Демократия это хорошая вещь, когда она работает. Но работает она далеко не всегда. Избиратели могут быть просто недостаточно умны, чтобы сделать верный выбор. Есть очень древнее высказывание "Демократия — это теория, согласно которой простые люди знают, чего хотят, и должны получить это без всякого снисхождения".

— И что в этом плохого? — снова Лиза, — Вы ведь тоже были бы не в восторге, если бы вместо вас кто-нибудь другой, решал, что именно вы должны хотеть и что именно имеете право получить? Вы, судя по вашему присутствию в классе, желаете быть учителем, а я, к примеру, считаю, что вы должны мечтать о карьере фермера с гидропонных плантаций. Вряд ли бы вам понравилась, если бы я могла навязывать вам свои решения силой.

— Вряд ли, — согласился Дюпре, — Но ты забываешь о последней части цитаты. Об отсутствии снисхождения. В системе Мидори народ очень ясно дал понять, чего он желает. Поубивать всех кто имеет неправильную национальность, разделить их имущество и зажить счастливо. И если первые два пункта им удались на славу, то с третьим не сложилось. Когда всех голосовавших за Кусами приговорили к смерти за организацию геноцида, то они о снисхождении очень даже молили. Или вот Мариланд. Там народ тоже прекрасно осознавал, чего хочет. Он хочет покупать акции Национального Мариландского Горнодобывающего Комплекса, выжидать некоторое время, а затем продавать их втридорога. И все бы чудесно, если бы не тот факт, что акции большей частью росли в цене только из-за ажиотажного спроса среди населения, а не вследствие сверхприбыльности предприятия. Да, да, того самого знающего что оно хочет населения, которое закладывало дома, набирало кредиты под любой процент и на все эти деньги скупало акции. Правительство, которое пыталось этот праздник жизни остановить смели на выборах. Они ведь вздумали помешать народу делать то, что он народ хочет! И разве суть демократии не в том, что власти должны следовать воле большинства? Вот новые власти и следовали. До самой пропасти. А потом вдруг оказалось, что доходность акций Мариландского Акционерного Общества, мягко говоря, преувеличена. Раздутый пузырь лопнул, экономика рухнула. Акции стали стоить дешевле того места, которое они занимали в памяти биржевых компьютеров. Огромное число людей разорилось. Государство погрузилось в нищету и хаос. Хотя несколько человек успевших вовремя распродать акции и выскочить из финансовой пирамиды стали миллиардерами. Самые умные из них тут же покинули Мариланд. Остальных позже растерзала толпа. И что ты думаешь, Лиза? Народ Мариланда поразмыслил и сказал — "А так нам и надо! Нас никто не заставлял покупать эти акции. Никто не пихал нам силой кредиты под бешеные проценты. Мы сами прогнали из власти тех, кто пытался остановить рост экономического пузыря, и выбрали во всем потакающих нам популистов. Именно наша жадность и глупость привели нас к краху. Мы делали что хотели. И теперь мы должны полной чашей испить то, что заслужили. Без всякого снисхождения". Удивительное дело, но ничего подобного. В реальности все вышло несколько иначе. Виноватыми оказались те, у кого хватило мозгов сделать деньги, играя на понижение, банки, выдававшие кредиты, старое правительство, не дававшее народу делать что хочется, новое, шедшее у народа на поводу, иностранные фирмы, не желающие покупать ничего не стоящие акции за реальные деньги, и вообще кто угодно вплоть до гипотетической тайной финансовой галактической закулисы, но, разумеется, не сам народ. Разве может быть народ виноват? Вот и повалил ни в чем не виновный и возмущенный народ в деловые кварталы, жечь офисы и банки всячески выказывая свое недовольство сложившейся ситуацией и требуя, чтобы все стало так же хорошо как раньше. Чтобы снова можно было не работать, а только покупать и перепродавать акции. Вот тебе два простых примера с системой Мидори и Мариландом. В обоих случаях большинство прекрасно осознавало, чего оно хочет, но у них не хватило мозгов спрогнозировать, каковы будут последствия исполнения их желаний. Так может было бы гораздо гуманнее, если бы слишком тупым запретили голосовать? От этого, в конечном счете, выиграли бы все. И лишенные избирательного права тоже.

— Нельзя лишать людей права голоса! — возмутилась Лиза.

— А права управлять автомобилем или космояхтой можно? — Дюпре хмыкнул, — Пока ты не пройдешь курсы пилотов и не получишь сертификат, тебя не пустят за штурвал. И это разумно. Никто не хочет, чтобы ты убилась сама, или убила кого-нибудь еще. Ты и в самом деле полагаешь, что управлять государством легче, чем управлять автомобилем?

— А вот у вас есть автомобиль? — хитро сощурившись, спросила Лиза.

— Есть, — подтвердил Дюпре, — И космояхта тоже есть.

— И вы купили их за свои деньги. А теперь представьте, вы заказываете автосалону тюнинг. Ваш автомобиль должен быть синего цвета, поскольку этот цвет вам нравится. Вы решили, что обивка кресел должна быть черной и из биокожи, а не из неохлопка. Что встроенная пепельница, прикуриватель и нейтрализатор дыма вам не нужны, поскольку вы не курите. Что аудиосистема должна быть от "Тсукачи", а не от "Аудиохунд" и так далее… Ведь, в конце концов, это ваш автомобиль и это ваше неотъемлемое право решать, как он должен выглядеть и какова должна быть его начинка. И вот вы приходите в автосалон и видите, что машину вам выкрасили в розовый цвет, обивка из псевдомеха ягуаровой окраски, аудиосистемы нет как таковой, зато есть пепельница и прикуриватель. И ко всему этому прилагается счет на немаленькую сумму. А на ваши попытки протестовать лишь один ответ — мы лучше знаем, что вам нужно и дадим вам именно это, причем за ваши же деньги. Вам бы такое понравилось? Если бы кто-то за вас решал, как тратить ваши деньги?

— Сомневаюсь, — улыбнулся Дюпре.

— Вот видите, — Лиза победоносно огляделась, проверяя, оценил ли класс ее триумф.

— Я кстати рад, что даже ты Лиза осознаешь, что не платящие налогов не имеют право ими распоряжаться и соответственно голосовать. Был такой знаменитый лозунг в одном из государств Праземли "No taxation without representation". Приблизительно на современный интеръяз переводится как: " Если вы не даете нам голосовать — мы не платим вам налоги". Но и обратное, разумеется, тоже должно быть верно: "Если вы не платите налоги — мы не даем вам голосовать".

— Право голоса не должно зависеть от имущественного состояния! Оно неотчуждаемо и принадлежит человеку от рождения!

— Это кто сказал? — усмехнулся Дюпре, — И с чего это следует, что человек, который сам налогов не платит, может распоряжаться моими деньгами? Ты про спираль нищеты не слышала? Это когда сидящие на пособии голосуют, разумеется, за тех, кто им это пособие повысит. Но чем выше пособие — тем меньше стимулов работать за маленькую зарплату. Зачем? Если можно получать чуть меньше, но при этом вообще не работать или работать нелегально, добавляя черные деньги к своему пособию. Чем меньше стимулов работать — тем больше людей садится на пособие. Чем больше людей садится на пособие — тем больше избирателей у тех, кто ратует за его повышение. Чем выше пособие… Ну и далее все по новой. Система с положительной обратной связью.

— И, конечно же, лучше лишить безработных права голоса, — едко заметила Лиза, — Тогда можно вообще оставить их без пособий и пусть со своими семьями умирают с голоду!

— Право на минимальный прожиточный минимум, достаточный для того чтобы не умереть с голоду и не жить на улице закреплено в конституции Мирры, — ответил Дюпре, — В отличие от безусловного права голосовать, кстати. Закреплено по многим причинам. Во-первых, голодные люди от безысходности весьма склонны к совершению преступлений, а то и к революциям и потому дешевле их кормить пока они ищут новую работу.

— А если они не ищут? — спросил Безир, — У нас в Траватхе очень много профессиональных нищих. Можете сами их спросить, и они, не стесняясь, заявят вам, что работать не будут ни за что.

— Если не ищут, то тоже выгоднее кормить. Да есть люди, которые работать не будут никогда, если их не принуждать к этому силой или если им не угрожает голодная смерть…

— И зачем вам нужно, чтобы они жили?! — удивился Безир, — Пусть сдохнут или работают!

— Видишь ли, принудительный труд в рамках развитой экономики становится неэффективным. А как ты заставишь работать тех, кто принципиально этого делать не хочет? Будешь угрожать им голодом? В цивилизованных странах еда общедоступна и не является роскошью и подобным людям даже не нужно ее покупать. Они найдут ее в любом мусорном баке или просто выпросят. Вот только наши граждане не любят, когда у них под носом кто-то питается из мусорного бака или клянчит деньги на еду. Поэтому подобное на Мирре запрещено. Но что делать с нарушителями? Сажать в тюрьму? Загонять в концлагеря? Это слишком дорого. Убивать таких выпавших из социума бродяг только за то, что они не хотят работать? А зачем? Расходы на карательный аппарат будут сравнимы с расходами на прокорм этих бедняг. А есть ведь еще эмоциональные издержки. Никто не любит чувствовать себя сопричастным к убийству невинных и, в сущности, просто социально-больных людей. Эмоциональный комфорт дорогого стоит для тех, чьи первичные потребности из пирамиды Маслоу уже удовлетворены. А таковы практически все миррские граждане. Так что кормить проще и дешевле. К подобным людям предъявляется лишь несколько требований — соблюдение уличного порядка и установленных санитарных норм. То есть нельзя появляться в городе в грязной вонючей одежде, приставать к прохожим и гадить где попало. Ну и всякое бывает, любой может оказаться без работы, из-за какого-нибудь рокового стечения обстоятельств. Большинство наших граждан не желает бросать подобных людей на произвол и правильно делает. Мы готовы потратить часть своих налогов на помощь таким людям.

— Надо же гуманизм, граждан Мирры достиг таких невиданных высот, что они даже не приветствуют массовое уничтожение нищих и бездомных. Поразительно! — Лиза изобразила аплодисменты, — Однако у вас права голоса лишают не только получающих пособие по безработице.

— Верно. Не только их, — подтвердил Дюпре, — И потому давай вернемся к твоему примеру с автомобилем. Если я попрошу в твоем гипотетическом автосалоне полностью отключить у моего автомобиля тормоза и обязательный аварийный автопилот, перехватывающий управление, когда водитель совершает ошибки? Должны ли автомеханики это сделать? Это ведь мой мобиль! Я за него заплатил.

— И зачем вам это? Вы ведь не идиот?

— А почему это я не могу быть идиотом?! — вопросил Дюпре не тая сарказма, — Или большинство жителей Мариланда, которые были абсолютно и непоколебимо уверены, что купленные ими акции должны вечно дорожать по экспоненте идиотами быть могут, а мне нельзя?

— Я не… Это демагогия!

— Да неужели? Мой автомобиль — что хочу, то с ним и делаю. Хочу тормозную систему отключаю и ношусь, пока не убьюсь сам и заодно не угроблю еще кого. Хочу — в розовый цвет крашу. Ты ведь сама только что очень хорошо мне объяснила, что это мое исконное право. Я ведь деньги, в конце концов, плачу!

— Это совсем другое! И если от ваших действий пострадают другие, то вы не имеете на них права.

— Понятно, — кивнул Дюпре, — Значит, если от моих действий пострадают другие граждане, то это выходит нехорошо. Нельзя мне выходит такими вещами заниматься. А если от большинства жителей пострадает меньшинство?

— Это как? — удивилась Лиза.

— Да элементарно! Проголосует, скажем, большинство, за то, чтобы перебить всех рыжих, а имущество их честно поделить среди народа. Разве государство не должно уважать демократический выбор большинства граждан?

— Вы утрируете!

— Разумеется, я утрирую. Многие ситуации удобно рассматривать в их крайних проявлениях. Это хорошо показывает их сущность. Ну как асимптоты для функций.

— Однако утрированная ситуация это не реальность. С помощью утрирования можно доказать вообще все что угодно. Например, что вода это жуткий яд. Ведь если человек выпьет, скажем, сто литров то он умрет.

— Прекрасный пример. Вот только он не доказывает, что вода это яд. Он доказывает, что достигнув определенного количества, полезность воды для человека начинает падать пока не станет отрицательной. Это кстати классическая иллюстрация общеизвестного экономического закона предельной полезности. Но если уж вода, когда ее слишком много становится ядом, то демократии и права большинства определять политику государства это тоже касается.

— Вы забыли про права человека, — возразила Лиза.

— А что с ними?

— Если волеизъявление большинства противоречит правам человека, то его следует игнорировать. Геноцид по генетическому признаку, например по рыжеволосости, им явно противоречит.

— И что на твоей родной планете в конституции так прямо и записано, что есть вещи, вроде недопустимости геноцида, которые стоят над демократически выраженной волей большинства? — невинно поинтересовался учитель.

— Нет. Но это подразумевается.

— Подразумевается значит, — глаза Дюпре заискрились иронией, — А мы вот на Мирре не поленились и этот пункт в конституцию таки занесли. На всякий случай. А то мало ли чего народу в голову стукнет.

— О да! — фыркнула Лиза, — Мирра всей галактике известна как большой поборник прав человека.

— Так и есть, — Дюпре проигнорировал издевку в голосе ученицы, — Мы только требуем взаимности. Ты соблюдаешь права человека по отношению к нам, а мы по отношению к тебе. Все честно. Но вернемся к нашим рыжим. Значит, в данном конкретном случае ты согласна, что долг государства наплевать на мнение большинства, так как выполнение воли этого самого большинства приведет к ужасающим последствиям в виде геноцида?

— В данном конкретном случае согласна, — подтвердила Лиза уверенно.

— Скажи, а ужаснейший экономический коллапс, в результате которого население погружается в нищету, вспыхивают погромы и чуть ли не гражданская война, уровень преступности взлетает до небес, а также на глазах падает средняя продолжительность жизни. Все это в совокупности можно назвать ужасающими последствиями?

— Последствиями чего? — насторожилась Лиза.

— Последствиями выбора людей, — безмятежно пояснил Дюпре.

— Что за чушь! Когда это люди добровольно выбирали разруху и нищету?!

— А как часто люди добровольно выбирают болезни и немощь вместо здоровья? — осведомился Дюпре и тут же добавил, не дожидаясь ответа, — Да каждый день! Они делают это всякий раз, когда едят слишком калорийную пищу, употребляют алкоголь или другие наркотические вещества и совершают еще множество других вредных для здоровья поступков.

— Да у людей могут быть слабости, но если бы им четко объяснили вредность подобного поведения… Если бы они осознавали…

— Вот именно! — воскликнул Дюпре, — Если бы они осознавали! И кстати знать и осознавать это не одно и то же. Многие знают, что необходимо вести здоровый образ жизни, но не ведут. Но это еще ладно — это их выбор. Хочешь себя гробить — твое право. Хотя когда кто-то курит в общественном месте, заставляя остальных дышать дымом, то так уже сказать нельзя. Не так ли? А теперь давай снова вспомним Мариланд. Там многие, если не большинство знали, что акции не могут бесконечно дорожать по экспоненте. Знали, что финансовые пирамиды уже не раз появлялись в истории человечества и рано или поздно с треском рушились. Знали, что не бывает бесплатного сыра. Знали, но не осознавали. И привели свое государство к краху. В результате большинство не только подгадило само себе, но и утащило за собой на дно здравомыслящее и ни в чем не виноватое меньшинство. Так что меньшинство в таких случаях не может умыть руки и заявить — "Делайте, что хотите и получайте то, что заслужили". Если оно хочет выжить, то ему придется захватывать власть и вбивать большинству в головы, в чем именно оно неправо. Это вопрос выживания.

— Недопущение узурпации власти и последующей диктатуры это тоже вопрос выживания! — перебила Дюпре Лиза, — Сегодня вас лишают избирательного права якобы для того, чтобы вы не сделали какую-нибудь глупость, а завтра вы оказываетесь в концлагере, где работаете за еду. А все потому, что меньшинство решило, что так для вас и для них лучше.

— Именно меня в опасности диктатуры убеждать не следует, — хмыкнул Дюпре, — Но в целом Лиза права. Диктатура это плохо и опасно. Демократия при некоторых дополнительных условиях лучше. Лучше, во-первых потому что власть тогда вынуждена считаться с пожеланиями своего народа. А во-вторых, потому что в выборах участвует очень много людей. При этом крайности сглаживаются. Просто по элементарным статистическим соображениям крайне маловероятно, что большинство населения окажется то ли параноидальными шизофрениками, то ли маньяками-садистами, то ли слабоумными маразматиками и тому подобными девиантами. А вот для диктаторов это не редкость. Видите ли, множества тех, кто может успешно захватить и удержать власть и тех, кто заботится о благополучии граждан, пересекаются в очень малой степени. Но и демократия не идеальна. Если большинство населения страны безграмотно и глупо, то от нее может быть больше вреда, чем пользы. И что делать? Диктатура-то еще хуже. На самом деле ответ лежит на поверхности. Глупых и невежественных граждан, не способных отдавать себе отчет в последствиях своих действий, нужно лишить права голоса. Точно также как запрещено водить автомобиль тем, кто не сдал экзамен на права.

— Вы предлагаете поделить людей на первый и второй сорт! На избранных и лишенных права голоса. Это… Это отвратительно! Это настоящий нацизм! — лицо Лизы полыхало праведным гневом. Остальной класс с интересом наблюдал за ее перепалкой с учителем.

— Ну, вот в твоей родной Неоаквитании, определяя кому можно голосовать, а кому нет, вполне поделили людей на второй и первый сорт. И ничего мир не перевернулся, — пожал плечами Дюпре.

На мгновение Лиза потеряла дар речи.

— Это клевета! — выпалила она, опомнившись, — У нас всеобщее избирательное право!

— Разве? — улыбаясь, переспросил Дюпре.

— Да! И вы прекрасно это знаете!

— И когда ты последний раз ходила на выборы на родной планете, Лиза?

— Я…? Я еще несовершеннолетняя, но когда мне исполнится…

— Так какое же оно всеобщее это ваше избирательное право, если тебе не дают голосовать из-за твоего возраста? — саркастически поинтересовался Дюпре.

— По достижении совершеннолетия право голосовать получают все! — отрезала Лиза.

— То есть до совершеннолетия граждане твоей страны ограничены в правах? — гнул свою линию Дюпре, — И я даже не буду пока упоминать совершеннолетних, но признанных недееспособными граждан.

— Да. Но это везде так. Или у вас младенцы участвуют в выборах?

— Нет. У нас не участвуют, — спокойно ответил Дюпре, — Но вот почему они не участвуют в выборах и у вас и у нас? Ты можешь ответить на этот простой вопрос, Лиза?

— Да потому что дети еще слишком малы, чтобы отдавать себе отчет о последствиях своих действий! Это же очевидно!

— То есть ты хочешь сказать, что умственные способности малолетних, как правило, ниже, чем у взрослых, и потому дети могут проголосовать за какую-нибудь глупость? И именно по этой причине им нельзя участвовать в выборах? — невинно уточнил Дюпре.

— Ну, да.

— То есть дело не в возрасте как таковом, а в том, что во время периода взросления имеется статистически значимая корреляция между возрастом и развитием умственных способностей? И получается, что взрослые обычно умнее и опытнее детей? Верно?

Лиза уже поняла, что учитель своими аргументами загнал ее в угол, и потому лишь мрачно молчала.

— И что же тогда выходит? — продолжил Дюпре, — В твоей Неоаквитании вполне себе делят людей на первый и второй сорт в зависимости от развитости интеллекта и жизненного опыта. Тем, кого в силу совершеннолетия считают умнее, голосовать разрешают, а остальным — нет. Вот только основанный именно на возрасте избирателя метод определения его умственных способностей и опытности крайне груб и неконструктивен. И подросток может быть гением и светочем здравомыслия, и убеленный сединами старик инфантильным идиотом, не знающим жизни. Но первому голосовать запретят — мол, мал пока, а второму нет. А еще порочен сам подход. Если человек не умеет водить автомобиль, то его сначала обучают, а потом уже допускают к сдаче теста на водительские права. И эти самые водительские права ведь не выдают автоматически по достижении совершеннолетия. Но с другой стороны на многих планетах их вполне могут выдать несовершеннолетнему, если он окончит водительские курсы и сдаст экзамен. Люди не рождаются водителями или пилотами. Люди ими становятся. Так почему же с избирательным правом должно быть иначе? Вот и основатель "новой системы" также рассудил. И ввел в школах обязательный предмет "основы социальной этики и рационального мышления". Это один из столпов, на котором держится вся политическая система Мирры. Хочешь голосовать — сдай сперва экзамен по этому предмету и докажи что у тебя достаточно мозгов, чтобы иметь на это право.

— Ну да конечно! — фыркнула Лиза, — А определять, кому можно давать избирательное право, а кому нет, будет захватившая власть элита. Будет ли кто-то удивляться, что среди допущенных к выборам окажутся лишь ее сторонники?

— Интересная мысль, — кивнул Дюпре, — А если так, — он отдал мысленную команду, и перед классом повисли голографические цифры арифметического примера.

2+2=4

— А теперь представь, что это тоже тест, — продолжил Дюпре, — Допустим, я задам каждому в этом классе вопрос, согласен ли он с верностью данного утверждения. И если он не согласен, то я торжественно нареку его идиотом и отстраню от занятий по причине элементарной безграмотности. Можно ли на этом основании будет утверждать, что я деспот, произвольно выбирающий среди учеников лишь тех, кто мне нравится и кто со мной согласен, и гнобящий остальных?

— Это совсем другое!

— И чем же другое? — усмехнулся Дюпре, — Тест на гражданский допуск для всех одинаков. Его методика публична и открыта. Сможет ли человек сложить пару чисел, зависит от его знания арифметики и интеллекта, а не от некоей зловещей элиты. С тестом на гражданский допуск то же самое. Нет никакого тайного сговора по отбору наиболее лояльных властям, а есть общий для всех тест. И сможешь ты его сдать или нет, определяется только твоими способностями и более ничем.

— И по каким же критериям отбираются достойнейшие из достойных? — усмехнулась Лиза, — И нет ли этом тесте вопросов вроде "Считаете ли вы политическое и государственное устройство Мирры идеальным? Да/Нет". Или так "Согласны ли вы с тем, что мудрость основателя так называемой миррской новой системы безгранична и любой, кто в ней сомневается должен быть лишен права голоса? Да/Нет". И надо ли тогда удивляться, что этот общий для всех тест на гражданские и избирательные права, чья методика публична и открыта, сдадут только ученики, обладающие выдающимися способностями? Способностями держать рот на замке и во всем соглашаться с правительством, — ученица презрительно скривилась и с вызовом посмотрела на Дюпре, — Предполагаю, тех, кто ответит на подобные вопросы "Нет" заклеймят как глупых и неспособных.

— Предполагать что-либо это конечно похвально, — флегматично отметил учитель, — Любая теория начинается с предположения. Вот только одни из них оказываются верны, а другие нет. И как же нам проверить верно ли утверждение Лизы на счет вопросов входящих в тест? — задал он риторический вопрос, — Наверное, имело бы смыл ознакомиться с содержанием теста на гражданский допуск. Не так ли? Скажи Лиза, — вкрадчиво обратился к ученице Дюпре, — Ты ведь это уже сделала?

— Я еще не полностью его изучила.

— Что ж, когда ты изучишь его полностью, то тебя, судя по всему, ожидает немало открытий. Ты вряд ли найдешь там вопросы вроде тех, которые ты только что озвучила. Зато обнаружишь, что от идеального избирателя требуется не обожание властей, а совсем другие навыки.

— Это какие же? — подозрительно поинтересовалась ученица.

— А ведь хороший вопрос, — Дюпре обратился ко всему классу, — Как вы думаете, какого именно навыка не хватает человеку, который усиленно и прилежно пилит ветку, на которой сидит?

— Умения летать! — буркнула Лиза.

Дюпре рассмеялся и следом за ним захохотал весь класс. Даже Лиза поддалась всеобщему веселью, и лицо ее озарила открытая ослепительная улыбка.

— Неплохо! А ведь в самом деле неплохо, — отдышавшись заметил Дюпре, — Но допустим этот наш гипотетический дровосек летать все же не умеет, а ветка, которую он пилит сидя на ней находится на большой высоте. Что будет, когда он ее допилит? В лучшем случае он упадет и переломает себе руки и ноги, а в худшем свернет шею. И произойдет это потому, что он не предвидел последствий своих действий. В этом вся суть. Прежде всего, избиратель должен знать к чему могут привести те или иные его решения. И какой подход может это обеспечить? Ответ очевиден — только научный! Но что такое наука? Люди тысячелетиями создают элегантные теории, у которых имеется множество достоинств и только один маленький и несущественный недостаток — они не работают. Вот вам образец одной из них, — по мысленной команде учителя перед классом в воздухе повисла пара арифметических примеров

5*5=25

6*6=36

— На базе этих двух частных эмпирических случаев мы можем придумать очень красивое общее теоретическое правило, — продолжил Дюпре и по мановению его руки возникло еще несколько примеров.

7*7=47

8*8=58

9*9=69

— Красиво? — вопросил Дюпре и тут же сам себе ответил, — Ну, конечно же, красиво. Вот только начиная с семи неверно. Как мы определили, что наша теория неверна? А экспериментально. Потому что на самом деле, — плавающие в воздухе голографические цифры изменились, — будет так.

7*7=49

8*8=64

9*9=81

— Итак, только что придуманная мной теория оказалась неработающей. Бывает. Что делают ученые после того, как выдвигают теорию? Они ее проверяют. Если проверка ее опровергает, то они ее отбрасывают. Это называется верифицируемостью. И это один из столпов, на котором покоится все здание науки. В ней мало придумать красивую теорию — она должна работать. Проблема наших предков зачастую была не в том, что они не могли проверить ту или иную теорию экспериментально, а в том, что они подобную проверку вообще не считали нужной. Именно поэтому по умам кочевали тысячи абсолютно бредовых и не соответствующих действительности идей. Многие впрочем, бродят по мозгам людей до сих пор и по все той же причине. Хотя важно обратить внимание еще вот на что. Научные теории имеют границы применимости, внутри которых они либо верны, либо ошибки, возникающие при их использовании, настолько незначительны, что ими, как правило, можно пренебречь. Вот и моя теория в диапазоне от пяти до шести вполне верна, а вне его дает сбой. Или возьмем мореплавателей. Если они путешествуют на небольшие расстояния, то они могут принимать поверхность океана за плоскость и рассчитывать длину пути исходя из этого предположения. Но если они вздумают плыть достаточно далеко, то им придется вспомнить, что планеты имеют форму близкую к шарообразной и, перемещаясь по океану, их судно на самом деле плывет не по прямой хорде, а по дуге большого круга, иначе их в пути ожидает множество неприятных сюрпризов. Итак, научная теория должна давать верные предсказания, поэтому ее проверяют экспериментально.

— Но наука ведь далеко не все может объяснить! — возразила Аримия Пилс, дочка знаменитой певицы, недавно перебравшейся на Мирру, — Есть ведь много необъяснимых сверхъестественных явлений.

Дюпре расхохотался.

— И что такого смешного я сказала? — обиделась ученица.

— Знаешь, Аримия, — миролюбиво ответил Дюпре, — Уже употребленное тобой слово "сверхъестественное" смешно само по себе и…

— Почему это?!

— Почему? — переспросил Дюпре, — Ты знаешь, отчего медицина, основанная на научном методе предпочтительнее для больного, чем оккультный подход, выражающийся в жертвоприношениях богам, молитвах, мистических ритуалах и тому подобном? Да потому, что она эффективнее! Она работает, а оккультизм нет. Только и всего!

— Неправда! Есть ведь целители обладающие даром лечить с помощью потусторонних сил и многое другое! — возмутилась Аримия.

— Эффективность определяется статистикой! — отрезал Дюпре, — Это вообще забавно — стоит только ввести строгий учет и использовать двойное слепое рандомизированное плацебо-контролируемое испытание методики лечения как целительная сила всех этих лекарей, шаманов, жрецов сразу же куда-то испаряется!

Большая часть класса тут же полезла в электронные словари, чтобы узнать, что такое это самое "двойное слепое рандомизированное плацебо-контролируемое испытание".

— Но если бы… — продолжил, не обращая на это внимания учитель, — Я подчеркиваю "если бы" вдруг оказалось, что подношения богам и различные религиозные ритуалы оказались бы более эффективными, чем методы лечения, применяющиеся наукой в настоящее время, то этот "сверхъестественный" подход были бы признан в среде ученых как вполне научный. Он ведь работает? А наука это то, что работает. Но если некий метод научен, то какой же он тогда сверхъестественный? Другое дело, что ученые народ весьма педантичный и дотошный, а потому было бы проведено множество исследований определяющих, к примеру, зависимость между различного вида подношениями богам и процентным повышением случаев излечения в результате этого. И я тебя уверяю, в результате многочисленных экспериментов была бы составлена сводная таблица, в которой были бы четкие рекомендации, какому божеству, в какой форме, какие и когда жертвоприношения следует сделать, чтобы получить желаемый результат. Наверняка было бы защищено множество диссертаций, в которых рассматривалась зависимость температуры тела больного от громкости ритуального песнопения, излечение запора посредством наиболее короткого из возможных заклинаний и тому подобное. Никакой романтики и мистики — только кропотливый и неспешный труд исследователей. Непременная проверка тех или иных гипотез в экспериментах. Статистическая оценка их эффективности. В общем, была бы это самая обыкновенная наука. Так что сверхъестественного просто не может быть. Даже теоретически.

— Вы просто не можете доказать, что сверхъестественного не существует, вот и выкручиваетесь! — вспылила ученица, — Вот например, еще никто не доказал, что не существует Великого Духа Галактики! А значит, он может быть!

Дюпре исподтишка бросил взгляд на Лизу. Она улыбалась, и было видно, что ей прекрасно понятно, куда сейчас вывернет дискуссия. "Втягивается" — подумал Дюпре — "Хороший знак". Он снова обратился к Аримии.

— Скажи, а ты можешь доказать, что вокруг центра нашей галактики не летает уже миллиард лет белый фарфоровый чайник с черной надписью "Дюпре нужно повысить зарплату" на боку?

— Что за глупость! Откуда ему там взяться?!

— Да откуда угодно! Можешь ты доказать, что он там не летает или нет?!

— Но это же технически невозможно проверить! — буркнула ученица, — Как его там искать на таких огромных пространствах?! Он слишком маленький!

— Значит, не можешь, — удовлетворенно заключил Дюпре, — А раз не можешь — все позволено. И чайник мой вполне может существовать — наматывает круги вокруг сверхмассивной черной дыры в центре галактики на пару Великим Духом Галактики, невозможность существования которого, тоже, кстати, не доказана. Но ты Аримия подняла очень важный вопрос. Все вы ведь чувствуете, что с этой гипотезой о существовании фарфорового чайника что-то не то. Но что именно?! Да то, что опровергнуть теорию о существовании чего-либо даже теоретически невозможно, если вселенная бесконечна. Ну доказали мы что чего-то невероятного нет здесь, но оно ведь может быть где-то еще. В другом месте. Мы не можем раз и навсегда опровергнуть вероятность существования говорящих столовых ложек, танцующих и поющих кактусов, Великого Духа Галактики, ангелов, зубной феи и множества других невероятных вещей. А вот опровергнуть несуществование чего-либо элементарно. Достаточно лишь раз продемонстрировать то, что мы объявили несуществующим. Понимаете? Так вот теории, которые нельзя опровергнуть даже теоретически к науке не относятся. Когда некий ученый создает теорию, то она должна работать и давать верные предсказания. Если так и происходит — ее признают верной. Если нет — ошибочной. Но представьте теперь, что кто-то выдвинул теорию, которую опровергнуть вообще нельзя. Даже теоретически. Скажем, этот некто утверждает, что вся наша вселенная со всей ее историей развития, с большим взрывом, с возникновением солнечной системы, с костями динозавров, и с этим самым классом и мной стоящим перед вами, наконец, на самом деле была создана Великим Духом Галактики лишь час назад. Но доказать факт творения невозможно — гигантская фальсификация настолько идеальна, что не существует никаких способов ее распознать. Ваша память и моя память тоже возникли лишь час назад. Вам только кажется, что вы что-то помните. Но час назад ни вас, ни меня не существовало. Наша память на долгие годы назад создана с нуля. И что нам такая теория дает? Да ничего! С помощью нее невозможно делать проверяемые прогнозы, и потому она абсолютно бесполезна. Она не научна! Если кто-то выдвигает теорию, то первым делом спрашивайте его, при условии невыполнения каких прогнозов этой теории этот некто готов будет признать свою теорию ошибочной и дает ли его теория вообще такие прогнозы, которые могут не исполниться. И если этот некто заявит, что никакие результаты экспериментов не заставят его отказаться от своей теории и более того такие эксперименты даже теоретически невозможны, то больше не тратьте на него свое время. Это не наука — это просто ничем не обоснованная вера. А подобный человек не ученый — он фанатик. И дело не в том, что его теория ошибочна. Скажи, Тагат, — обратился Дюпре к смуглому ученику с ярко зелеными глазами, — Является ли научной теория, что мозг людей состоит из шоколадного пудинга?

— Конечно, нет! Это же чушь полная!

— Ошибаешься, — покачал головой Дюпре, — Эта теория делает проверяемые предсказания? Делает. Тогда она, что называется, фальсифицируема и значит, она вполне научна. Но если мы вскроем чью-нибудь черепную коробку, то убедимся, что она ошибочна. И в этом нет ничего удивительного. Теория вполне может быть и научной и ошибочной. И это нормально — ученые не боги, они вполне могут ошибаться и ошибаются. Главное чтобы они честно признавали свои ошибки.

— Но они их не признают! — взорвалась Аримия, — Есть ведь многие пришедшие к нам с глубокой древности методы лечения, основанные на тайных знаниях, передававшихся из поколения в поколение. Возьмите хоть очистку ауры или стимулирование нервных астральных энергетических каналов! Ведь это помогает людям!

— Людям и таблетка состоящая на самом деле лишь из сахара помогает в какой-то мере, если заявить что это чудо-лекарство, — пожал плечами Дюпре, — Эффект плацебо еще никто не отменял. Однако серьезные болезни сахаром лечить — так и помереть недолго. Те же слова, которые ты Аримия употребляешь, не имеют никакой смысловой нагрузки. В реальном мире им нет соответствия. С таким же успехом ты могла говорить об ауре зеленого вакуума, об астральной проекции бинома Ньютона на душу кролика или о том, сколько ангелов может разместиться на острие иглы, — Аримия порывалась возразить, но Дюпре жестом остановил ее, — Если ты хочешь, то можешь продолжать пользоваться этими псевдонаучными терминами и дальше. Это твое полное право. Просто твой гражданский допуск к голосованию и референдумам будет по этой причине заметно ограничен, поскольку люди, принимающие решения на основе иррациональной и не подтвержденной экспериментально веры, а не на научных данных опасны. Совсем недавно в прессе гремел случай, когда мать уморила дочь подобным псевдолечением таская ее по шарлатанам вместо того чтобы обратиться к врачам. Ее, конечно, посадили в тюрьму, но девочку-то не вернешь. Мамаша даже цифровой ментальный слепок ее сознания уничтожила, чтоб душа дочки не застряла в вирте, а наверняка отправилась в рай. Уж точно на Мирре никто не хочет, чтобы подобное у нас происходило в государственных масштабах. А то того и гляди завтра ученых на кострах жечь начнут. Однако ты права в том смысле, что и всякие псевдонаучные теории могут оказаться эффективными. И нас не должно это удивлять — стоящие часы тоже два раза в сутки показывают верное время. Так почему бы изредка и самым бредовым теориям не оказываться полезными. Взять хоть иглоукалывание…

— Оно работает! Это научно доказано! — перебила учителя Аримия.

— Работает, никто с этим и не спорит, — успокоил ее Дюпре, — Но вот если копнуть глубже… — он усмехнулся, — Есть очень красивые теоретические основы акупунктуры известные еще со времен древних ханнов. По двенадцати парным меридианам соответствующим плотным "чжан" и полым "фу" органам, ну и плюс еще двум непарным циркулирует, мол, жизненная энергия "ци". В древнем трактате на эту тему "Линшу цзин" вообще все очень разумно описано. Поделили тело на триста шестьдесят пять частей и сопоставили их триста шестидесяти пяти дням календарного года Праземли. А двенадцать меридианов это понятное дело двенадцать рек империи Чжунго. Ну и так далее. Обоснованность, сложность и глубина теории иглоукалывания просто поразительны. Под присмотром мудрых наставников ученики годами обучались искусству иглоукалывания, посвящая этому всю свою жизнь. Однако спустя пару другую тысяч лет циничные, недоверчивые и бездуховные ученые решили проверить эффективность методики с помощью доказательной медицины. Ну что сказать, оказалось, что как-то оно не очень — не работает иглоукалывание и почти ничего не лечит. Но… — Дюпре жестом осадил порывающуюся возразить Аримию, — В одной области акупунктура таки оказалась эффективна. В снятии головной боли при мигрени. Взяли группу специалистов долгие годы изучавших искусство врачевания с помощью иглоукалывания. Вручили им больных. И проверили, помогает ли акупунктура от мигрени. Помогает. Факт. Но это ведь ученые. Им вечно неймется. Поэтому они набрали вторую группу врачевателей. Однако попали в нее люди, которые о всяких там энергиях ци, меридианах и прочем никогда не слышали и потому кололи с важным видом знатоков иголки не в точки, предписанные мудрыми древними трактатами, а куда придется. Абсолютно случайным образом. И что в результате — подобная наглая подделка под древнее искусство иглоукалывания лечит ничем не хуже, а иногда и чуть лучше! Какой из этого следует вывод? Да элементарный — все эти мистические теории, разведенные нашими предками вокруг иглоукалывания это полная и ничем не подкрепленная чушь. Все это многолетнее заучивание карт чувствительных точек, через которые якобы можно воздействовать на несуществующую энергию "ци" и прочее лишь потеря времени. С таким же успехом можно было бы перед втыканием в пациента иголок плясать, завывая, вокруг костра и стучать в бубен. Однако случайные проколы кожи от мигрени, тем не менее, вполне помогают. И в настоящее время уже известно почему. Они воздействуют на лимбическую систему, вызывая торможение отделов головного мозга, участвующих в формировании чувства боли. И никакой романтической мистики. Одна сухая наука. Именно так работают ученые — оставляют лишь то, что экспериментально доказало свою эффективность, отрезая острой бритвой все лишнее и бесполезное. И у этой бритвы есть имя. Ее зовут бритвой Оккама — принцип, согласно которому если некоторые явления могут быть объяснены в рамках нескольких теорий, то всегда следует предпочитать наиболее простую из них. Если иголки без всего этого мистического бреда работают ничуть не хуже чем с ним, то он не нужен. Это третий столп, на котором покоится все здание науки. Когда великий полководец Наполеон спросил знаменитого ученого Праземли Лапласа, почему в его астрономическом трактате нигде не говорится о творце, тот ответил: "Я не нуждался в этой гипотезе". Великолепный пример применения бритвы Оккама.

— Но… — попытался возразить один из учеников, чьи родители были очень религиозны, и чья вера в Красного Дракона была абсолютно непоколебима, — однако Дюпре жестко прервал его.

— Об этом мы поговорим на одном из следующих уроков. А пока коротко подведем итоги. Избиратели должны отдавать себе отчет в том, к чему приведет то или иное их решение во время выборов или референдума. Единственным работающим методом прогнозирования является научный. Тот, кто в прогнозировании будущего опирается не научный метод, а на всякую мистическую или псевдонаучную ерунду неадекватен и опасен. Опасен так же как врач вздумавший лечить больного не медицинскими методами, а шаманскими плясками или молитвами. Опасен как архитектор, строящий дом, основываясь не на знаниях, приобретенных в университете, а на откровениях ниспосланных ему духами предков. Опасен как избиратель, считающий, что регулировать общественные процессы для повышения благосостояния населения следует не на основании данных социологии, эволюционной психологии, нейрологии, этологии, экономики, статистики и множества других серьезных наук, а исходя из каких-то маловразумительных постулатов, которые он извлек, скажем, из ветхого сборника мифов скотоводческих племен многотысячелетней давности. И также как человеку, не имеющему медицинского образования, запрещено заниматься лечением больных. Также как архитектору, не получившему диплом или больному шизофренией и потому частенько навещаемому духами, запрещено строить дома. Так и гражданину Мирры недостаточно умному для того, для того чтобы сдать тест по моему предмету и признать научный подход единственно верным, никогда не получить полноценный гражданский доступ и высокий выборной коэффициент. Его голос будет составлять сотенные доли от голоса гражданина с полным гражданским доступом. Если подобное политическое устройство Мирры кому-то не нравится, — Дюпре пристально посмотрел на Лизу, — то у него всего два выхода. Попытаться поднять мятеж и иметь дело с нашей армией. Или покинуть Мирру. Мы никого не держим силой и никого не тащим принудительно в наше государство. Но это наш дом и здесь действуют наши правила. На сегодня все. Урок окончен. Домашнее задание получите по сети, — не дожидаясь ответа, Дюпре стремительно покинул класс.

* * *

Зуммер системы наведения когга подал сигнал, что ракеты вышли на дистанцию сканирования. Боеголовка первой лопнула и наноботы разлетелись во все стороны словно пух одуванчика, накрыв бункер противоракетной обороны, захваченный террористами, приемным куполом. Вторая ракета взорвалась прямо над бункером, ударив по нему волной излучения. Наноботы принялись жадно ловить ее отражение, создавая и транслируя трехмерную картинку происходящего внутри, пытаясь параллельно взломать киберзащиту бункера.

* * *

В столовой школы было шумно. Несколько учениц иммигрантского класса Дюпре уселись за один из столиков в углу и бурно обсуждали только что прошедший урок.

— Симпатичный? — Лиза зацепила с тарелки креветку и отправила в рот. Пожевала и проглотила, — остальные девочки терпеливо ждали ее приговора, — Да никакой он не симпатичный, этот Дюпре! Просто упивающийся своей властью тиран! Упырь! Да и… — тень упала на ее тарелку, и Лиза подняла голову.

Перед столиком стоял парень. Старшеклассник Виал Салаз. Очень красивый. Она обратила на него внимание еще тогда, когда впервые переступила порог своей новой школы и с тех пор частенько любовалась им украдкой.

— Лиза? — улыбнулся Виал, — ты Лиза Сивот, так ведь? Кажется, я с тобой в одной группе по практическим занятиям. Дюпре сказал, чтобы я показал тебе эмо-тренажеры. У тебя сейчас время есть?

— Конечно! — тут же подтвердила Лиза, ослепительно улыбаясь в ответ и отметив краем глаза завистливо-восхищенные взгляды других девчонок.

* * *

— Итак, — начал Дюпре едва ученики расселись по местам, — На прошлых занятиях мы уже выяснили, что давать власть в руки малосведущим людям, которые не владеют обширными научными познаниями, нельзя. Большинство избирателей некомпетентно, поскольку ничего не смыслит в управлении, никогда не занимало руководящих постов и не обучалось менеджменту. Поэтому допускать их к участию в выборах и позволять им определять политику государства, было бы крайне глупо. Верно? Кто не согласен?

Школьники молчали, переглядываясь между собой.

— Неверно! — разорвал повисшую тишину громкий голос Лизы.

— Вот как? — вскинул брови Дюпре, — И почему?

— Скажите, вам нравится певец Иоганн Монк? — хитро прищурившись, поинтересовалась ученица.

— Понятия не имею, кто это, — пожал плечами Дюпре.

— Вы позволите? — Лиза достала свой найзер.

Дюпре сделал приглашающий жест. Лиза отдала мысленную команду, и класс заполнила какофония индустриальных звуков, перемежаемая жуткими воплями, напоминающими обезьяньи.

— Хватит, пожалуй, — заявил учитель, не выдержав и десяти секунд, — Давно я не слышал ничего более ужасающего. Даже боевой клич аграджей, самого кровожадного клана мирджальских вольных, не идет с этим ни в какое сравнение. А он тоже, мягко говоря, не услаждает слух.

— Скажите, а вы имеете музыкальное образование? — вкрадчиво осведомилась девушка.

— Нет, — улыбаясь, ответил Дюпре.

— Может вы были ранее известным продюсером, певцом, звукорежиссером, музыкальным критиком или еще кем-нибудь профессионально связанным с музыкой?

— Не был, — покачал Дюпре головой.

— Так какое же вы тогда имеете право рассуждать о том, хорош этот певец или нет?! — выпалила Лиза, — Вы же абсолютно некомпетентны в этой области! И вы так долго убеждали нас, что некомпетентным людям нечего лезть не в свою область. Что именно поэтому большинство людей недостойны голосовать, а когда это коснулось лично вас тут же забыли про свои утверждения. Как-то нехорошо получается. Вы не находите?

— Нахожу, — спокойно ответил Дюпре, — Я нахожу, — повысил он голос, обращаясь уже ко всему классу, — что Лиза абсолютно права. Я не должен быть музыкантом, чтобы оценивать нравится или не нравится мне тот или иной певец. Я не должен быть писателем или литературным критиком, чтобы получить право говорить, что вот эта книга мне не нравится, а вот прекрасна. Мне не нужно быть конструктором автомобилей, чтобы говорить, что "Кулан" это железный ящик кое-как набитый корявыми деталями, а сидя за рулем "Дайкири", я испытываю истинное наслаждение. И все это мне не нужно потому, что я потребитель, я плачу деньги, и я решаю, что хорошо для меня, а что плохо.

— Вы… — Лиза ошарашенно уставилась на учителя, — Вы же сами вот уже несколько занятий доказываете, что некомпетентных избирателей необходимо лишать избирательного права!

— Доказываю, — невозмутимо согласился Дюпре, — И буду продолжать это делать.

— Но… — озадаченная ученица обернулась к классу, как бы призывая других учеников в свидетели.

— Тебе видится какое-то противоречие между тем, что я говорил ранее и тем, что сказал сегодня? — невинно осведомился Дюпре.

— А от вас оно ускользает? — парировала школьница.

— Оно не может от меня ускользать, поскольку никакого противоречия здесь нет, — Дюпре помолчал, — Скажи, Лиза, ты умеешь пользоваться своим найзером и искином в нем?

— Разумеется. А что у вас есть какие-то сомнения по этому поводу?

— Ни в коей мере. Но вот смогла бы ты сама создать подобный найзер с нуля и запрограммировать его искина?

— Нет. Но я и автомобиль не могу сама разработать и собрать, что не мешает мне на нем ездить.

— Рад, что ты мгновенно уловила мою мысль, — улыбнулся Дюпре, — Объем познаний необходимый для эксплуатации чего-либо, как правило, может быть намного меньше того, который необходим для создания этого самого чего-либо. В кибернетике есть термин "черный ящик" — это такой прибор внутреннее устройство, которого мы не знаем, но нам и не нужно. Мы отдаем ему команды на входе, а на выходе получаем нужный результат. Вот как с твоим найзером, или телевизором, или автомобилем. Чтобы ими пользоваться, не нужно знать, как они устроены. Достаточно знать границы их возможностей. Отдавать себе отчет в том, сколько будет стоить расширение этих границ, если оно вообще возможно. И готовы ли вы заплатить за эти дополнительные возможности соответствующую цену. А платить ее приходится всегда, поскольку ресурсы всегда ограничены. И ресурсы государства разумеется тоже. Избиратели хотят по бесплатному развлекательному комплексу в каждом городе, финансирование которого осуществляется за счет государства? Да, пожалуйста! Вот только чтобы добыть на это деньги государство либо повысит налоги, либо сократит свои расходы в другой области. Да, вы получите свой развлекательный комплекс, но не досчитаетесь государственной школы, больницы или еще чего-нибудь в том же духе. Тут нечему удивляться — все имеет свою цену. Многие, однако, удивляются. На Мирре такие удивляющиеся просто не получат право голосовать. Люди, не осознающие последствий своих поступков и возможностей систем на которые они хотят влиять, недееспособны. Точно также человек, считающий что автомобиль может проезжать сквозь стены никогда не получит водительские права. Однако если вы знаете, что сидя в автомобиле можно делать, а что нельзя, все остальное остается на ваш выбор: какой автомобиль покупать, куда на нем ехать и так далее. И как для принятия подобных решений вам не нужно уметь самому конструировать автомобили, так вам ненужно самому быть политиком и профессиональным управленцем, чтобы требовать от выбранных вами представителей власти исполнения вашей воли. Они всего лишь наемный персонал. Ваши служащие. И это вам решать, хотите ли вы развлекательный центр вместо еще одной школы, больницу вместо монорельсовой дороги и так далее. Ну а их задача выполнять ваши пожелания. Вот только вы должны сознавать коренное отличие политика от доброй феи — он не может дать вам все и сразу, поскольку это вообще невозможно. Но помните — выбор всегда за вами, а не за ним. Вы как избиратель принимаете решение и несете за него ответственность. Политик же отвечает лишь за исполнение вашего решения. Но если реализация ваших пожеланий даже теоретически невозможна, то какой тогда спрос с исполнителей? Можно хоть каждый день с известным результатом проводить референдум и подавляющим большинством голосовать за увеличение скорости света в два раза. Реальности плевать на ваши пожелания. Впрочем желающие проводить подобные референдумы на Мирре просто не получат гражданского допуска и соответственно права голосовать.

— О да! — закатив глаза, Лиза прервала монолог учителя, — Ну, конечно же, любой политик никогда не решится обмануть своих избирателей. Они же совсем не такие. Они все очень честные. И когда они говорят, что увеличить ассигнования на образование и здравоохранение ну никак нельзя. Просто невозможно. А вот на содержание госаппарата из бюджета следует тратить намного больше. А то пострадает вся страна. Мы всенепременно должны им верить. Они ведь это не просто так скажут. Они кучу графиков приведут в доказательство. И диаграмм. И таблиц. И расчетов. И экспертов позовут. Конечно, почти никто из избирателей в этих цифрах не сможет разобраться, но это ведь уже проблемы избирателей. А если хозяева термоядерных электростанций заявляют, что им нет альтернативы, а экологически чистые источники энергии это чушь, то им тоже следует поверить, поскольку какой-нибудь простой работник офиса явно не может знать всех тонкостей работы термоядерного реактора и связанных с ней рисков.

— Знаешь, Лиза, а ты ведь опять права. Так, например продавцы синт-клонированного мяса убеждают нас, что ему нет альтернативы. Оно, мол, по соотношению цена-качество просто непобедимо. Но так ли это? Общеизвестно ведь, что клонированное мясо чрезвычайно опасно для здоровья людей, но, тем не менее, его реализация не только продолжается, но и ее объемы нарастают. Все супермаркеты буквально завалены им, несмотря на протесты общественности и предупреждения ученых. Видимо магнаты, стоящие за его производством подкупили кого-то в правительстве. Вот ты, — Дюпре быстро считал выведенную на его электронные глазные линзы информацию по ученику, — Джастин… Считаешь ли ты, что продажу клонированного мяса следует запретить?

— Да конечно! Сколько можно травить нас всех! — пылко подтвердил ученик.

— Это твое мнение?

— Да!

— А кто ты собственно такой чтобы иметь мнение по этому вопросу?! — едко поинтересовался Дюпре, — Может ты эксперт-пищевик? Нет? Или тебе известны некие научные данные, подтверждающие твою точку зрения и ты готов нам их сообщить? — Дюпре выдержал драматическую паузу, — Что? Тоже нет?

— Но вы же сами…! — возмутился ученик.

— А я что ли специалист по синт-продуктам? — перебил его Дюпре, — Уверяю тебя — это не так. Я учитель по "социальной этике и основам рационального мышления" и только. Откуда мне знать вредно для здоровья клонированное мясо или нет? Или я обосновал свое мнение, приведя в доказательство исследования авторитетных в этой области ученых? Так я этого не сделал. А знаешь почему? Потому что никаких серьезных научных данных о вреде клонированного мяса не существует. Ну, или, по крайней мере, мне они неизвестны. Я просто нагло соврал. Соврал глядя вам всем прямо в глаза. А вы поверили.

Вера — вот одна из основных проблем общества с момента появления человечества. Люди постоянно верят во всякую чушь, которую им впаривает кто угодно от двинутых фанатиков до циничных политиков. Все сидящие в этом классе инфицированы верой. У каждого из вас в голове мусор из предрассудков, предубеждений, штампов и прочей дряни, которая в лучшем случае искажает реальность как кривое зеркало, а в худшем вообще ей противоречит. И большинству из вас уже ничего не поможет. Поздно. Вы попали на Мирру слишком поздно. У нас детей начинают обучать логике и критическому мышлению с трех лет. Мой предмет лишь закрепляет их знания и позволяет им систематизировать то, что регулярно вбивается в голову на протяжении всего детства. Но почему это делается в столь раннем возрасте? Есть идеи?

— Чтобы вам удобнее было промывать детям мозги своей миррской пропагандой! — заявила Лиза смело глядя Дюпре прямо в глаза. По классу пробежал тихий удивленный ропот.

— Совершенно верно! — тут же согласился Дюпре, — Именно поэтому. Мозг ребенка пластичен и восприимчив к новым идеям. И дети доверчивы. Скажи ребенку, что поцелованная жаба превращается в принца — и он поверит. Скажи ему, что земля плоская и покоится на трех китах — он поверит. Скажи ему, что вот этот политик практически святой и его необходимо обожать и подчинятся ему, не задавая вопросов — он поверит. Поверит не задумываясь. От некоторых своих верований ему удастся избавиться, повзрослев, но другие пустят глубокие корни в его сознании и будут искажать его восприятие реальности до самой смерти. Однако приучи ребенка никому не верить на слово без доказательств, точно также как ты приучаешь его чистить зубы, и эта гигиена познания, скорее всего, останется с ним на всю жизнь также как и привычка пользоваться зубной щеткой. Я хочу, чтобы вы не верили на слово никому. Знаменитый артист высказывает свое мнение о термоядерной энергетике? Он эксперт в этом? Нет? Он ссылается на серьезных экспертов? Нет? Посылайте его подальше! Известная сочинительница женских романов рассуждает о способах борьбы с преступностью? Да кто она собственно такая? У нее есть ученая степень в этой области? Она приводит научные исследования, подтверждающие ее слова? Нет? К черту ее! Каждый раз, когда вы слышите чье-либо мнение по какому-либо поводу, вы должны сказать себе — "А что это собственно за тип и знает ли он вообще, о чем говорит? Является ли он экспертом в той области, о которой он берется рассуждать? И если не является, то подтверждает ли он свои слова, ссылаясь на авторитетные источники из профессиональной среды? А если не подтверждает, то зачем мне его вообще слушать? Нести бездоказательную чушь я и сам могу". Также было бы неплохо, если бы, перед тем как что-то брякнуть вы задавали бы те же вопросы и себе самим. Вот если меня, к примеру, спросят, кто, по моему мнению, является более талантливым танцором в нейробалете — Раджачадран или Каховски, то я с чистой совестью отвечу — "Да понятия не имею! Я в нейробалете не разбираюсь". Или вот опять термоядерные электростанции. Периодически вокруг них поднимается шумиха с требованием закрыть их и перейти на использование энергии солнца, ветра и так далее, — Дюпре окинул взглядом класс и остановился на одной из учениц, — Мария, лично ты, что думаешь по этому поводу? Согласна ли ты с тем, что термояд опасен?

— Не знаю, — усмехнулась девушка, — У меня недостаточно данных, чтобы ответить на этот вопрос.

— А ты быстро схватываешь, — Дюпре подмигнул ученице, — Проверим остальных. Миллон?

— Я считаю, что запрещать термоядерные электростанции бредовая идея, — заявил безапелляционно ученик.

— Вот как? — Дюпре сделал удивленное лицо, — Ты эксперт по термоядерной энергии?

— Я — нет, — спокойно ответил Миллон, — А вот профессор Доржик — да. Он ученый галактического уровня. Лауреат премий Конрада Феррано и Джаури Наго. И он считает, что вести речь о закрытии термоядерных электростанций может только полный кретин. Мы получаем от них до восьмидесяти процентов энергии, и альтернативы им нет.

— Да он куплен энергетиками на корню! — вступила в дискуссию Лиза, — Или ты забыл про аварию на Крамере 2?! Там чуть не погибла почти вся планета!

— Но ведь не погибла же! — огрызнулся Миллон, — Да была авария, но система безопасности сработала.

— Так, по-твоему, надо сначала дождаться миллионов, а может и миллиардов жертв? — возмутилась ученица.

— Да не было бы никаких жертв! И вообще кто ты собственно такая, чтобы об этом судить?! Ты может, считаешь, что разбираешься в вопросе лучше профессора?

— А глава общества защиты природы от техногенных катастроф из Содружества Пол Арузо, по-твоему, не авторитет?! — парировала Лиза, — Уж он-то точно не продажный ученый готовый за гранты обосновать что угодно!

Миллон повернулся к Дюпре, ища поддержки у учителя.

— Ну, хоть вы ей скажите, что она чушь несет!

— Ты, кажется, запамятовал, Миллон, слова нашего уважаемого учителя, что слушать стоит только экспертов, — хмыкнула Лиза, — А вы ведь не эксперт. Так? — обратилась она к Дюпре, — А вот Пол Арузо из общества защиты знает, о чем говорит. Это его работа разоблачать промышленников и…

— Она сравнивает знаменитого ученого и какого-то типа, который даже научной степени не имеет! — закатил глаза Миллон, — Любому понятно, что Доржик намного авторитетней!

— Любому может и понятно, а мне нет! И вообще как этот авторитет определяется?! С чего ты взял, что…

Дюпре поднял руку, прерывая спор.

— А ведь это отличный вопрос, — он прошелся вдоль парт, — Никто даже самый разгениальный гений не может знать все и разбираться во всем. Значит, каждому из нас в большинстве вопросов придется полагаться на мнение экспертов. Но их мнения могут противоречить друг другу. И кто вообще может считаться экспертом, а кто нет? И как, в самом деле, определить авторитетность источника информации? Возможно, вам будет приятно узнать, что определенные методы для этого существуют. Конечно, они не дают стопроцентной гарантии… Но в нашем несовершенном мире абсолютные гарантии не может дать никто. Что не мешает нам оценивать вероятность. Причем достаточно точно оценивать.

Однако начнем по традиции издалека. Прежде всего, вам следует понимать, что независимых и беспристрастных источников информации в природе не существует.

— Как это? — удивился Роджер, — А независимая пресса?

— Не может быть никакой стопроцентно независимой и объективной прессы, — покачал головой Дюпре, — У каждого средства массовой информации есть хозяин, есть стратегические рекламодатели, есть главный редактор, в крайнем случае, если это частный блог глобалнета, есть тот, кто его ведет. А у всякого человека есть предпочтения и при изложении фактов они так или иначе будут проявляться. Избежать этого также невозможно, как невозможно достичь температуры абсолютного нуля или полной скорости света.

— Но…

— Погоди, — прервал Дюпре ученика, — Да, достичь температуры абсолютного нуля нельзя. Но некоторые идиоты на этом основании делают вывод, что раз абсолютный ноль недостижим то, что минус семьдесят, что минус десять, что плюс тридцать — все едино. Другие не меньшие идиоты на не менее бредовых основаниях считают, что если в какой-либо одной стране бывают убийства и в другой тоже без них не обходится, то эти страны по уровню убийств одинаковы. И плевать, что в одной происходит тысяча убийств на сто тысяч населения, а в другой лишь одно. У идиотов вообще плохо со статистикой. Это их важный признак. "Мы ведь все понимаем" — говорят они вам, подмигивая или похлопывая вас по плечу — "Везде ведь одно и то же. Везде убийства, коррупция и отсутствие независимой и свободной прессы". Все это, разумеется, и правда есть везде и полностью избавиться от подобных явлений невозможно. Вот только уровень проявления таких вещей может различаться в разы, а то и на порядки. Теперь, думаю, вы легко определитесь на счет тех людей, которые считают, что раз стопроцентно независимой и объективной прессы существовать не может, значит и сравнительный уровень свободы слова в разных государствах понятие бессмысленное. Но что же определяет уровень свободы слова, раз уж пресса не может быть стопроцентно независима и объективна? Отсутствие монополии и наличие множества противоборствующих сторон в обществе имеющих влияние на средства массовой информации. Если один информационный портал вздумает скрыть некую неприятную для контролирующих его сил информацию, то ее опубликует другой, принадлежащий их противникам. Вы никогда не узнаете всю правду из одного источника, но если их множество, то вы будете очень неплохо осведомлены, при условии, конечно, что в государстве действуют четкие и жесткие законы о клевете. У нас они действуют. Однако серьезные источники информации и так почти никогда не лгут. Могут о чем-то умолчать, но явного вранья вы от них не услышите. И не только потому, что они боятся попасть под действие закона о клевете. Просто для них, в случае если их уличат во лжи, слишком уж велики будут репутационные издержки. Для крупных новостных и аналитических порталов репутация это серьезный капитал и никто не будет просто так пускать его на ветер, тем более что конкуренты не промолчат и правда все равно всплывет. Известных ученых это тоже касается. Каждый из них зарабатывает авторитет в своей области годами. И для него не имеет смысла пачкаться в мелочном вранье, которое к тому же очень быстро будет разоблачено научным сообществом. Означает ли это, что ни серьезный новостной портал, ни авторитетный ученый никогда не соврут ради выгоды? Разумеется, нет! В нашем мире может случиться все что угодно. Бывало и элитарнейшие из элитарных новостных порталов ловили на лжи и ученых с мировым именем на манипуляциях и подтасовках исследований. Однако вероятность подобного происшествия очень низка. Достаточно низка, чтобы с ней мириться. Когда вы выходите на улицу, то вас может сбить автомобиль, вы можете сломать шею, упав с лестницы, вас может пырнуть ножом какой-нибудь маньяк, но вас ведь это не останавливает, не так ли? Нельзя всю жизнь просидеть дома. Вы готовы идти на этот риск. Если вы верите какому-нибудь авторитетному эксперту на слово, вы тоже рискуете, но в гораздо меньшей степени, чем полагаясь на свое собственное некомпетентное мнение или доверяя не разбирающемуся в предмете дилетанту. Этот риск приемлем и неизбежен. Так что придется вам с ним как-то жить.

— А все-таки кто прав на счет термоядерных электростанций профессор Доржик или какой-то там Пол Арузо? — нетерпеливо перебил учителя Миллон.

— Давай сначала рассмотрим группы источников информации по степени их достоверности в порядке убывания, — ответил Дюпре. Он отдал мысленную команду и перед учениками сформировался голографический список.

Источники информации по степени убывания их авторитетности

— Реферируемые научные журналы с высоким импакт-фактором, статьи и высказывания авторитетных ученых в своей области.

— Известные мировые новостные агентства

— Другие источники

— Так я и знал! — торжествующе воскликнул Миллон, оборачиваясь к Лизе, — Видишь! Этот твой Арузо никто и его мнение ничего не стоит! Он не ученый!

— Арузо тоже великие ученые поддерживают! — возразила ученица, — Взять хотя бы знаменитейшего математика Игоря Молла. У него международных премий не менее, а то и более будет, чем у твоего Доржика!

— Доржик авторитетней!

— Это кто сказал?!

— Это очевидно! Его все ученые галактики знают!

— Нет не очевидно! Если у кого-то пиар лучше, то это еще не делает его самым умным! И кстати борца с термоядерными электростанциями, отравляющими природу, Пола Арузо знает намного больше людей, чем твоего профессора! — огрызнулась Лиза.

— Людей, а не ученых!

— Может, ты еще скажешь, что Игорь Молл никому неизвестен в академической среде?!

— Стоп! — скомандовал Дюпре, прерывая перепалку, — Да, иногда утверждения ученых противоречат друг другу. Но суть в том, что вес ученых в научной среде практически всегда не одинаков и следует ориентироваться на того, кто более авторитетен.

— И как это определить? По глазам? — хмыкнула Лиза.

— Не самый надежный способ, — усмехнулся Дюпре, — Есть и получше. Видишь ли, Лиза, для каждого ученого рассчитывается рейтинг его успешности. Сравни рейтинги ученых, и ты получишь неплохой инструмент вычисления того, кто более авторитетен. В особенности если между рейтингами двух ученых лежит пропасть.

— И как эти рейтинги считают?

— Эти рейтинги считают эксперты, а, как мы уже договорились, экспертам следует доверять, — Дюпре улыбнулся, — Я не буду вдаваться в подробности алгоритма, вы всегда можете найти его в сети, но в целом он базируется на индексе цитируемости статей ученого, а также на неожиданности полученного им результата. Я вижу некоторые из вас уже полезли в словари, но чтобы сэкономить вам время отмечу, что индекс цитируемости это величина соответствующая тому, как часто в своих статьях другие ученые опираются на работы того для кого этот индекс рассчитывается. Суть подхода достаточно очевидна — чем важнее открытие, тем больше других ученых будут опираться на него в своих дальнейших изысканиях. Все просто.

— А неожиданность тут при чем? — удивился Миллон, — Наоборот ведь лучше когда получают предсказанный результат. Тот, который подтверждает теорию.

— Важность неожиданного результата проистекает из теории информации. С точки зрения этой теории события, имеющие разную вероятность, несут в себе разное количество информации. И чем менее вероятно событие, тем больше информации оно нам дает, если все же происходит. Я не буду сейчас углубляться в математические дебри, но приведу простой пример. На Праземле долгое время считалось, что лебеди, — перед учениками по мысленному приказу Дюпре возникло изображение птицы, — бывают только белыми. Белых лебедей наблюдали уже многие тысячи раз. И вдруг в 1697-м году голландская экспедиция, исследовавшая относительно недавно открытый новый континент Австралию наткнулась на черных лебедей. Опыт и уверенность многих поколений в том, что лебеди бывают только белого цвета, были перечеркнуты в одно мгновение. Вдумайтесь, много ли информации было бы в очередном факте обнаружения обычных белых лебедей? Да сущий мизер! О том, что лебеди существуют и что они белые уже было известно. Да к ареалу их обитания можно было бы добавить и западную Австралию, но это и все. А вот появление черного лебедя совсем другое дело. Это событие говорит нам, что вся уверенность в том, что лебеди имеют только белую окраску, оказалась ложной. Точно так же и любой неожиданный научный результат указывает на необходимость правки старой теории или открывает путь к созданию новой и поэтому его информационная ценность более высока. Теперь понятно?

— Понятно, — подтвердил Миллон.

Лиза, которая во время объяснений Дюпре ковырялась в своем найзере, усмехнулась и повернулась к Миллону, — У меня для тебя плохие новости. Я тут заглянула в рейтинги ученых и заешь что?

— Что? — вскинулся Миллон.

— У математика Игоря Молла, который является сторонником закрытия термоядерных электростанций рейтинг на несколько единиц выше, чем у твоего профессора Доржика. Так что даже идиоту должно быть понятно, кто из них прав!

— Но… — Миллон беспомощно оглянулся на Дюпре.

Учитель усмехнулся.

— А давай Лиза сделаем вид, что я тоже идиот, — обратился он к ученице, — И ты объяснишь мне, почему ты решила, что математик Игорь Молл более авторитетен, чем физик Малиус Доржик?

— Да вы ведь только что утверждали, что всех ученых следует сравнивать по рейтингу!

— Утверждал, — флегматично согласился Дюпре, — Но это далеко не все, что я утверждал. Скажи, Лиза, ты ведь, скорее всего не хотела бы, чтобы какой-нибудь математик, будь он хоть трижды гениален, делал тебе хирургическую операцию? Ты бы, наверное, предпочла квалифицированного врача хирурга, не так ли? И вряд ли мнение самого знаменитого физика в области высоких энергий заинтересует нейролингвистов. Даже если этот физик всегалактическая знаменитость и лауреат всех возможных престижных премий по физике. А знаешь почему? Потому что у каждого эксперта есть границы компетенции и вне этих границ он никто. Он самый обычный человек имеющий свое самое обычное мнение. Мнение, которое, при условии, что оно не опирается на авторитет экспертов именно из этой области, не имеет почти никакого веса. Так вот Игорь Молл это, безусловно, выдающийся эксперт. Эксперт в очень узкой и крайне специализированной области математики. В которой ему и присвоен очень высокий рейтинг. И что он может знать о термоядерной энергетике?! С таким же успехом ты можешь поинтересоваться его мнением о перспективах разведения генетически модифицированных гигантских лиссенийских тушканчиков на обитаемых планетах со среднегодовыми температурами уровня ледниковых периодов! Вряд ли он знает о термоядерных реакторах больше чем о разведении этих самых тушканчиков. Но ведь в первом случае это ему не мешает иметь и высказывать свое абсолютно некомпетентное мнение! Ну а что касается профессора Доржика, — добавил Дюпре, — То это один из ведущих прикладных физиков галактики и большую часть своей карьеры он посвятил именно термоядерной энергетике. Это кстати тоже не панацея. Все-таки профессор ученый, а не инженер и не техно-риск-менеджер оценивающий возможную опасность эксплуатации того или иного индустриального объекта. Но уж точно он более компетентен в данном вопросе, чем какой-то узкоспециализированный математик или не имеющий профильного образования и спекулирующий на порожденных безграмотностью людских страхах общественный деятель. Но что мешает нам проверить мнение профессионального сообщества касательно высказываний профессора Доржика? Да ничто не мешает! Благо мы живем в век широчайшей доступности информации, и каждый из вас моментально может найти в сети почти любые данные. И если вы их таки поищете, то легко удостоверитесь, что большинство специалистов с профессором согласно — альтернативы термоядерной энергетике в настоящее время не существует. А рассуждения о ее замене другими источниками вроде ветрогенераторов или солнечных батарей не более чем благоглупость, порожденная некомпетентностью. Последние при затратах сравнимых с эксплуатацией термоядерных электростанций не покроют и пяти процентов энергетических потребностей развитой планеты.

— Я так и знал! — Миллон торжествующе уставился на мрачную Лизу.

— Ты не знал! — покачал головой Дюпре, — Ты предполагал. И покоились, кстати, свои предположения на очень зыбких основаниях. А вот теперь ты знаешь. Теперь вы все знаете.

— Так вы думаете, что этот ваш рейтинг авторитетности решает все проблемы? — вкрадчиво осведомилась Лиза и, не ожидая ответа, тут же продолжила, — Я тут покопалась в глобалнете, пока вы распространялись о важности экспертов… И, знаете, обнаружила сотни, если не тысячи примеров того, как малоизвестные ученые чьи труды не признавались элитой научного мира оказывались в конце концов правы. Хотите, приведу конкретные случаи?

— Не надо, — Дюпре, улыбаясь, поднял руки, как бы показывая, что сдается, — Я готов поверить тебе на слово. У меня только один вопрос, скажи, а откуда ты узнала, что эти упомянутые тобой непризнанные гении, в конце концов, оказались-таки правы вопреки мнению авторитетов?

— Потому что сейчас их признали великими учеными!

— Кто признал? — невинно уточнил Дюпре, — Спортсмены, дворники, повара, певцы, танцоры, шахтеры и прочие или все же научное сообщество, включая самых авторитетных его представителей? И чье признание важнее?

Лиза промолчала. Она осознала, что учитель снова загнал ее в ловушку.

Взглянув на нее Дюпре кивнул.

— Вижу, ты уже поняла. Разумеется, система может давать сбой. Да некоторые гениальные научные идеи не сразу воспринимаются коллегами ученого. В том числе и очень авторитетными коллегами. Иногда, если научные идеи намного опережают свое время, они вообще могут быть забыты и лишь спустя столетия будут переоткрыты заново уже другими. Но дело в том, что никто не может оценить ценность научного результата лучше, чем сами ученые. И если они оказываются неспособны на это, то неспособен никто. Можно конечно обратиться за научной консультацией к дворникам или спортсменам, но стоит ли? Рано или поздно время все расставляет по своим местам. Да система научного познания мира несовершенна. Но других просто не существует, что бы вам не пытались впарить не верящие в науку. Другие подходы просто не работают. Теперь вы об этом знаете. Но большинству из вас это знание не поможет. Вы просто предпочтете его игнорировать. О том, почему вы так поступите, мы поговорим на следующих занятиях. Все свободны.

* * *

Предварительные результаты сканирования бункера трехмерными контурами проектора легли на сетчатку глаз.

— 7-й. Вижу на объекте девять человек. Четыре из них не соответствуют параметрам взрослых. Вероятно это дети. Один совсем мал. Предположительно грудной ребенок. В пусковых шахтах базы пять ракет класса "Нырок" в полной боевой готовности и еще девять на автоклаве, — доложила Лиза.

— Вас понял, 16-й. Удалось подключиться к внутренней сети бункера?

— Пока нет. Но взлом продолжается.

— Оставайтесь на связи, 16-й.

* * *

Выйдя из душа, Лиза встряхнула головой отбрасывая копну слегка влажных волос за плечо. По ее обнаженному загорелому телу еще кое-где лениво катились вниз капли воды. Она бросила взгляд на кровать. Виал кажется, дремал, подоткнув правую руку под голову. Лиза, осторожно переступая босыми ногами через хаотично разбросанную по полу комнаты одежду, подкралась к кровати. Замерла на мгновенье, а затем с криком "Попался!" прыгнула на Виала. В ту же секунду сильные руки взмыли вверх и перехватив ее в прыжке. Какое-то время они, заливаясь хохотом, возились, изображая борьбу, а потом замерли в объятиях друг друга.

На лицо Виала неожиданно набежало темное облачко.

— Не хочу, чтобы ты уезжала, — мрачно сказал он.

— Я и не собираюсь никуда уезжать, глупенький, — улыбнулась Лиза, — С чего ты взял?

— Ты ведь знаешь, что я подрабатываю помощником у Дюпре? Так вот он недавно заявил, что ты никогда не сдашь тест по его предмету и потому сразу после экзаменов сбежишь с Мирры. Не вынесешь позора.

— Погоди! Он что знает… о нас?! — Лиза резко подняла голову с подушки.

— Нет. Именно поэтому он, наверное, со мной и откровенничает.

— И что же именно он тебе сказал?

— Он сказал, что ты конечно достаточно умна, чтобы понять какие ответы от тебя ожидаются, но этого мало. И ты не первая кто попытается таким образом обмануть экспертную систему "Аристотель", но ничего из этого не выйдет. Мол, ты эмоционально нестабильна и потому все равно завалишься. А пройти полностью дополнительный курс на эмо-тренажерах ты никогда не решишься.

— Вот значит ка-а-к, — протянула Лиза, — Я не хотела жертвовать своими убеждениями ради этого паршивого теста, но и смотреть на победно ухмыляющуюся рожу Дюпре я тоже не собираюсь. Я сдам этот чертов тест! Сдам, чтобы увидеть, как от этого перекосит Дюпре!

* * *

— Итак, — Дюпре встал с кресла и прошелся перед классом, — Мы с вами уже выяснили, что те, кто отрицают научный подход, не могут разумно оценивать последствия своих поступков и потому являются ограниченно дееспособными. Ну и получают соответственно низкий уровень гражданского допуска. Но давайте взглянем на ситуацию с другой стороны и зададимся вопросом, какие именно люди идеально подходят на роль рационально мыслящих избирателей и правителей? Ирма? — обратился Дюпре к одной из учениц.

— Откуда я должна это знать?! — возмутилась ученица, — На прошлом уроке, видео которого я, между прочим, сохранила и дома выучила все, что вы говорили, наизусть, про это вообще ничего не было! Я могу запись показать! Вы учитель или кто?! Так как вы можете спрашивать о том, про что не рассказывали?!

Дюпре ответил не сразу. Некоторое время он, не мигая, как будто изучая некое еще не известное науке насекомое, смотрел на ученицу, пока она не заерзала нервно на стуле.

— Вот чего я не могу понять, — начал он, в конце концов, — Так это того, зачем было запись урока заучивать наизусть? У тебя что, твои найзер и искин не работают?

— Работают, конечно, — обиделась ученица, — У меня, кстати, Гермес пятого поколения!

— И соответственно проиндексированная запись у тебя всегда с собой и ты можешь осуществлять по ней быстрый логический поиск? — продолжал гнуть свою линию Дюпре.

— Ну да.

— Так зачем же ты еще и заучила урок наизусть?

— Ну как… Это ведь и есть учеба… В смысле когда учителя дают нам информацию, а мы ее учим.

— Ирма, — покачал головой Дюпре, — Те времена, когда люди, обладающие способностью заучивать большой объем информации наизусть, были полезны, минули несколько тысяч лет назад. С появлением письменности. Бумажная книга, гораздо более надежный носитель информации, чем голова. Зачем мне помнить значение постоянной Планка, если я в любой момент могу посмотреть его в справочнике? Хотя конечно определенные технические сложности с доступом к информации, хранящейся на бумажном носителе, и заставляли ранее многое держать в памяти, так как это было быстрее, чем каждый раз рыться в бумажной библиотеке. Но с появлением глобалнета, баз данных и алгоритмов эффективного поиска, а также искина, способного мгновенно определить, в каких именно данных ты нуждаешься и тут же предоставить их, ценность эрудированных всезнаек не умеющих, тем не менее, анализировать хранящуюся у них в голове информацию устремилась к нулю. Ты помнишь год и дату рождения диктатора Смолла? Я — нет. Ну и что?! Я могу узнать их за доли секунды обратившись к моему искину. Так что заученная информация в твоей голове не стоит ничего — она имеется в базах данных, представленная в гораздо более качественной, надежной и доступной форме. Цель вашего обучения это не тупая зубрежка. Цель научить вас думать. Научить вас искать необходимую информацию, анализировать ее, делать на основе анализа прогнозы и использовать их в своей жизни. Это понятно?

— Да, — мрачно ответила ученица.

— И это возвращает нас к заданному мной в начале урока вопросу. Люди какой профессии идеально подходят на роль рационально мыслящих, ответственных граждан?

— Я… Я не знаю.

— Хорошо, — кивнул Дюпре, — Спросим кого-нибудь еще. Миллон?

— Государством, конечно же, должны управлять ученые! — уверенно ответил ученик.

— Ученые? — переспросил Дюпре, — А почему именно они?

— Это же очевидно! Вы сами неоднократно говорили, что те, кто не принимают научный подход, должны лишаться избирательного права во многих областях, так как не способны к анализу и адекватной оценке своих поступков. Так?

— Так, — подтвердил Дюпре.

— Ну а кто же владеет научным подходом лучше ученых? Да никто!

— И поэтому…? — Дюпре выжидающе взглянул на Миллона.

— И поэтому править должны в первую очередь ученые как самые разумные люди, обладающие высочайшей способностью к анализу и прогнозированию.

— А во вторую, наверное, просто люди с высоким коэффициентом интеллекта, хоть и не являющиеся учеными? — предположил Дюпре, — Ну а тем, у кого ум не настолько развит, остается лишь слушать первых и вторых?

— Конечно!

— Я добавлю еще несколько штрихов, — сказал Дюпре, — В каждой стране люди делятся на консерваторов, которые подозрительно относятся ко всяким новым веяниям и переменам и некритически чуть ли не бездумно всегда поддерживают старые порядки, и на либералов, которые открыты всему новому, легче принимают перемены и более гибки в своем мышлении. Думаю, тебе Миллон будет интересно узнать, что научные исследования однозначно говорят, что в среднем IQ консерваторов ниже, чем у либералов. А уж с абстрактным мышлением у консерваторов совсем плохо. И это тоже научный факт. Неудивительно, что большинство ученых относятся именно к либералам — они ведь умны.

— Это вообще-то всегда было очевидно, — вставила Лиза, — Только слепой мог этого не заметить.

— И снова мы возвращаемся к тому, что государством должны править ученые. И учитывая их высочайший интеллектуальный потенциал, захватить власть, для них не должно было бы быть такой уж сложной проблемой. Ведь если мощный интеллект дает высокую способность к прогнозированию, то ее можно использовать и в политике. Не так ли? Но вот ведь какое дело — за всю историю галактики нам не известно ни одного случая, когда ученым удалось бы захватить и удержать власть. Более того человечество раз за разом становилось свидетелем чудовищной некомпетентности ученых в политике. Каждый раз на этом поприще они делали ошибки, которые на их месте не совершил бы и ребенок. Так в чем же дело?! Почему их хваленый интеллект переставал работать, едва они пытались заняться политической деятельностью?!

— Да потому что ученым не нужна власть! — заявила Лиза, — И их не интересует политика!

— Не нужна власть? — Дюпре покачал головой, — А вот подавляющее большинство людей властью очень даже интересуется. Оно и неудивительно, люди это социальные животные с сильным иерархическим инстинктом. И если у ученых этот инстинкт притуплен, то либо они реализуют его вне политической сферы либо, если они почти не нуждаются в его удовлетворении, у них имеются серьезные психологические отклонения по сравнению с обычными людьми. В дополнение к этому я хотел бы обратить твое внимание Лиза на то, что немалое число ученых политика очень даже интересует. Иначе они бы ей не занимались. Но вот компетентность их в этой области оставляет желать лучшего. Сказать, что многие ученые отличаются чудовищной политической наивностью это почти что ничего не сказать. Как иначе можно объяснить тот факт, что огромное количество известных ученых и просто хорошо образованных и явно не глупых людей купились на примитивнейшую неокоммунистическую демагогию кровавого упыря Смолла. На эти рассуждения о всеобщем равенстве, благоденствии, необходимости запретить культуру потребления и заменить рыночные механизмы государственным управлением и распределением. Где были их хваленые мозги, когда они восхищались так называемым новым обществом, строящимся Смоллом, и последовательно закрывали глаза на кровавые репрессии, которые творились на планетах под его контролем?! Почему, несмотря на свой высокий интеллект, эти люди раз за разом оказываются на стороне всяческих ублюдков?! Террористов, религиозных фанатиков, левых диктаторов, люмпенов и прочей мрази?! Почему достаточно кому-нибудь завести старую песню о социальной несправедливости, свободе, правах человека и прочих, безусловно, важных и необходимых, но имеющих свои границы применения вещах, как многие неглупые люди тут же теряют способность к критическому мышлению? Почему они готовы идти за произносящим подобные мантры как крысы за крысоловом с волшебной дудочкой? Причем как и крысы из сказки идти навстречу своей собственной гибели и чуть ли не собственноручно топить самих себя в реке. И почему, наконец, консерваторы люди, чей интеллект в среднем ниже, чем у либералов с одной стороны проявляют поразительное здравомыслие и имеют стойкий иммунитет к демагогии левого толка, но с другой стороны легко поддаются пропаганде основанной на ксенофобии и зачастую просто не способны воспринять научный подход? Много вопросов, не так ли? И чтобы дать на них ответ я сначала приведу вам такой пример. Представьте себе древнего рыцаря каким-то чудом перенесенного с одной из войн седой древности на современный фронт боевых действий. Думаю, вы прекрасно понимаете, что почти все навыки этого рыцаря в современных условиях войны ему не только не помогут — они будут ему мешать. Ведь они чудовищно устарели. Худо-бедно конечно можно будет этого нашего рыцаря переучить, приспособить к сегодняшним реалиям, заставить снять железные доспехи и, выдрав из его цепких рук меч, всучить ему плазменный карабин. Но заметную часть устаревших привычек и боевых рефлексов выбить из него так и не удастся. Он так и будет всю оставшуюся жизнь тосковать по боевому коню и копью и мечтать, снова напялить на себя бесполезные железные доспехи и выпороть плетью кого-нибудь из непочтительных смердов. Так вот в каждом из вас сидит нечто подобное. И это отнюдь не рыцарь. Это дикая обезьяна со своими обезьяньими инстинктами и рефлексами. Инстинктами и рефлексами, которые устарели как минимум на несколько сотен тысяч лет. Естественный отбор, основанный на закреплении навыков в генах, а не на сознательном обучении штука чрезвычайно медленная и ему никак не угнаться за несущимся в бешеном темпе научным и социальным развитием. Многие из ваших инстинктов, ребятки, были бы хороши где-нибудь в плейстоцене. А в настоящее время они лишь обуза. Гиря, привязанная к вашей ноге и тянущая вас назад в дикое прошлое. И поэтому все эти модные рассуждения о том, что нужно протянуть руку своей истинной природе и прислушиваться к своим чувствам не более чем инфантильный идиотизм. В каждом из нас сидит зверь, и если вы протянете ему руку, то он ее откусит. Именно из древних инстинктов растут корни большинства современных социальных проблем ксенофобии, агрессивности, неприятия науки и многих других. Мы с вами разберем эволюционное происхождение каждой из этих проблем, а также и возможные способы их решения. Сегодня мы остановимся на научном подходе и выясним, почему у многих он никак не укладывается в голове, несмотря на всю его эффективность.

Дюпре сделал паузу.

— Есть так называемая концепция "чистого листа". В чем ее суть? Она утверждает, что каждый человек появляется на свет без каких либо врожденных знаний, привычек, предпочтений и склонностей. Его личность полностью формируется из жизненного опыта и воспитания. Эта концепция неверна. Немалая, а зачастую и большая, часть способностей и свойств человеческой личности обусловлена генетически и никаким воспитанием и обучением их отсутствие не заменить. Нельзя прыгнуть выше потолка. Существует также концепция под названием "генетический детерминизм". Ее сторонники считают, что практически все поведение и способности человека предопределены генетически. Это утверждение также было многократно опровергнуто. Истина поэтому, как водится, лежит где-то посередине. С одной стороны очень многое в нашей личности предопределено генетически, а с другой средой и условиями в которых мы растем. Человек похож на компьютер, физическое устройство которого описывается его геномом. А наш жизненный опыт — это программы, которые записываются в память нашего компьютера и используются по мере надобности. Но множество программ мы получаем от рождения. И поскольку они физически встроены в наш мозг, как некоторые системные программы в железо компьютера, то они работают намного более эффективно, чем программы, составленные нами в результате жизненного опыта и хранящиеся в нашей памяти. Одним из подобных модулей мозга является его специальный отдел ответственный за распознавание лиц. Мы от рождения имеем встроенное эволюцией в наш мозг биологическое устройство, отвечающее за то, чтобы в огромном массиве входящей зрительной информации мы моментально распознавали изображения похожие на лица. Однако такая узкая специализация приводит к тому, что из-за сбоев мы постоянно видим лица там, где их на самом деле нет. Взгляните, — перед классом по мысленному приказу Дюпре возникли смайлики.

:) :(

Всего лишь пара точек и кривая линия и вам уже кажется, что вы видите улыбающуюся или расстроенную рожицу. И это при том, что она повернута набок! Так устроен наш мозг. При получении новой информации он старается свести ее к какому-нибудь уже знакомому шаблону и в первую очередь к тому, который мы дарован нам от рождения. И зачастую наш мозг при этом ошибается. Данный сбой зрительного восприятия зовется парейдолией. Наиболее важные особенности лица генетически отпечатаны в нашем мозге. Собственно поэтому мы зачастую и видим лица где-попало. В пересечении ветвей деревьев, в облаках, в разводах на воде, в узоре трещин на скале, в масле, намазанном на хлеб… Но приборчик для распознавания лиц отнюдь не единственная вещь, которую мы получаем от рождения. Он всего лишь малая часть наследственных аналитических систем нашего мозга. Но какова специализация этих систем?

Дюпре обвел класс глазами и сделал свой выбор.

— Лиза, есть идеи?

— Врожденные умения обращаться с простыми с орудиями труда вроде камней и палок? — неуверенно предположила ученица.

— Человек далеко не единственное животное, использующее орудия труда, — покачал головой Дюпре, — Знаешь, один из способов определения того, является ли некий навык врожденным? — спросил он, — Нужно посмотреть проявляется ли он у маленьких детей, которых ему никто не обучал. Так вот уже посмотрели. Неоднократно. И сравнили с тем, что умеют обезьяны. И знаете, что? Оказалось, что с "физическими" задачами обезьяны справляются не хуже маленьких детей, но вот с "социальными", рассчитанными на понимание мотивов соплеменников… Уже в возрасте до двух с половиной лет дети человека справляются с подобными тестами лучше, чем все другие высшие приматы вроде шимпанзе или орангутангов.

— И что это должно означать? — спросила Лиза.

— О, это должно означать очень многое! — заверил ее Дюпре, — Для взаимодействия и выживания в большом коллективе, для поддержания высокого статуса, для плетения интриг и образования коалиций требуются очень сложные расчеты. Каждый живущий в коллективе должен владеть средствами коммуникации, верно предсказывать поведение своих врагов и союзников, уметь понимать и предугадывать не только поступки, своих соплеменников, но и их мысли и желания. Очень ресурсоемкая задача, требующая очень специфических навыков. Все эти способности вместе взятые зовутся "социальным интеллектом". И кстати наша врожденная способность различать лица и читать отражающиеся на них эмоции это одна из важных частей этого "социального интеллекта". Чтобы понимать мотивы поступков окружающих, их для начала нужно уметь отличать друг от друга и к тому же видеть, какие эмоции в данный момент времени кто испытывает. Очевидно, что чем сложнее расчеты — тем мощнее должен быть компьютер их производящий. Что из этого следует? Чем больше стая приматов и чем сложнее социальные отношения в ней, тем развитей должен быть мозг у ее членов. И это опять-таки подтверждается экспериментально. Представители вида, образующего большие группы со сложным иерархическим поведением членов и элементами социального обучения внутри них, от рождения имеют более мощный и развитый мозг. Это что касается генетики. Но точно также как физическими нагрузками можно добиться роста мышц, так и обучением можно добиться того, что мозг станет более мощным. Тот, кто по роду своей деятельности вынужден таскать тяжести, заметит, как растут его мышцы. А тот, кто живет в большом коллективе? У того увеличивается объем серого вещества в социально-ориентированных участках мозга. Но и это еще не все. Как более мощные мышцы повышают вероятность победы в драке, так и более развитый социальный интеллект помогает получить более высокий статус в группе. И это научный факт. И к какому же выводу мы приходим в итоге? Наш мозг очень специализированный инструмент, возникший в результате эволюции для выполнения вполне конкретных целей. И основной из этих целей является взаимодействие в социальной среде. Но как у всякого узкоспециализированного инструмента у нашего мозга есть свои недостатки. Как датчик дыма, ошибаясь, везде видит лишь дым, как часть нашего мозга, распознающая лица, при ложном срабатывании повсюду видит именно их, так и наш "социальный интеллект" при анализе неживой природы постоянно промахивается, приписывая неодушевленным явлениям и предметам человеческие свойства, — Дюпре помолчал, — Есть одна очень древняя притча. Жил был в абсолютно замкнутой со всех сторон и погруженной в вечную тьму комнате луч света. И захотел он увидеть эту тьму. Но в какую бы стену под каким-бы углом он не попадал. Сколько бы он не метался по абсолютно темной комнате, он всегда натыкался лишь на освещенные места. И после множества попыток луч света решил, что тьмы просто не существует. Мы люди очень похожи на этот луч. Мы смотрим на любое природное явление и любой естественный объект и подсознательно воспринимаем их по образу и подобию своему. Кто-нибудь из вас понимает, к чему это ведет?

— Вы… — Лиза запнулась, глаза ее широко раскрылись, — Вы намекаете на религию?

— Да, — улыбаясь, подтвердил Дюпре, — Именно на нее. Знаешь, что такое антропоморфизм? Это собственно то о чем я говорил выше — наделение животных, предметов, явлений и вообще чего угодно человеческими качествами. Иногда используют более понятный термин "персонификация". Из-за нашей генетической предрасположенности склонность к персонификации прочно засела и в нашей речи — буря свирепствует, гнев душит, листва шепчет и так далее. Так стоит ли удивляться тому, что каждый ручей, каждое дерево, каждая скала, каждое природное явление вроде грозы или ветра виделись нашим древним предкам одушевленными, обладающими сознанием, эмоциями и преследующими свои не всегда понятные и потому пугающие цели? Появление ранних религий вроде анимизма, одушевляющего все вокруг, это не случайность — это закономерность столь же непреодолимая как тот факт, что любая поверхность, на которую падает луч света, становится освещенной. Постигнуть логику древних людей, приводящую к возникновению религии совсем несложно. Если всемогущая и страшная природная стихия имеет свои цели и эмоции, а именно в этом абсолютно уверено наше подсознание, то надо с ней договориться. Принести ей дары, умилостивить, выразить покорность. В общем, поступать с ней также как с грозным и всемогущим вожаком. Для первобытного человека мир был буквально заполонен всяческими духами и богами. И стоит ли удивляться тому, что сотни тысяч лет научный образ мышления не мог превозмочь религиозный, сидящий в наших генах? Нам в руки изначально достался очень мощный, но малоподходящий для исследования именно природы инструмент под названием "социальный интеллект". И это просто чудо, что, в конце концов, некоторые из представителей человечества смогли худо-бедно приспособить его для научного способа познания.

— Кроме анимизма есть еще множество гораздо более развитых религий! — возразила Лиза, — А в монотеизме бог вообще один!

— Конечно же, религии развиваются с развитием общества, — спокойно ответил Дюпре, — Прежде всего, следует помнить о том, что от животных нас кроме прочего отличает и высочайшая способность к абстрактному мышлению. Для зверей не существует дерева вообще, или камня вообще или реки вообще. Наш же мозг, выделяя наиболее важные признаки множества объектов, в конце концов, сводит их вместе, и мы получаем один не существующий в реальности объект, но наделенный всеми наиболее характерными признаками множества, из которого он был создан. Это очень полезно. Имея представление об абстрактном волке, мы имеем представление обо всех и с высокой вероятностью можем предсказать, чего от каждого из них ожидать. Имея понятие о не существующей в реальности абстрактной прямой, у которой вообще отсутствуют как ширина, так и конечная длина, мы можем вывести множество свойств близких к ней по виду линий, существующих в реальности, и использовать это для геометрических расчетов, имеющих вполне практическое приложение. Однако следует помнить и о том, что врученный нам природой "социальный интеллект" изначально нацелен на выживание в стае с жесткой иерархией. Если мы считаем неких существ разумными, перед нами тут же встает вопрос, кто из них главней и кто кому подчиняется? И когда в наших верованиях сосуществуют духи конкретных деревьев и абстрактный дух всех деревьев вообще, то наше подсознание быстро приходит к выводу, что последнего следует считать вожаком. Ну и чем больше знаний накапливает общество, тем скорее люди убеждаются, что отдельным предметам и явлениям природы не стоит приписывать человеческие качества. Эти явления и предметы в сознании верующих становятся атрибутами богов, но не самими богами. Точно также как руку человека или принадлежащий ему инструмент мы не считаем самим человеком. И как различные реальные линии, которые мы видим в природе, постепенно объединятся в мозге в абстрактное понятие прямой, так и различные верования во множество духов и богов с течением времени все более сливаются в абстрактное представление о едином и всемогущем боге. Супервожаке. Стоит ли удивляться, что рано или поздно подобное развитие приводит к монотеизму? Но и это еще не все. И так не слишком-то благоприятную для научного развития общества ситуацию усугубляет врожденная склонность маленьких детей к некритическому восприятию всего, что скажут им родители. В глубоком прошлом нашего вида предрасположенные к скепсису и не верящие родителям на слово дети, выживали гораздо реже, чем послушные чада, не склонные проверять экспериментально, утверждения об опасности купания в реке кишащей крокодилами, попытке погладить льва или желании поиграть с ядовитой змеей. Однако, вместе с множеством полезных навыков, передаваемым детям родителями, в их мозг попадало и немалое количество информационного мусора, искажающего истинную картину реальности. Если вбить маленькому ребенку в голову даже самые идиотские и явно противоречащие реальному опыту верования, вырвать эти предрассудки и иррациональные убеждения из его головы по достижении им зрелости будет, как правило, уже невозможно, поскольку к этому времени они пустят слишком глубокие корни в его сознании. И какие бы разумные доводы и исследования, опровергающие эти нелепые верования, вы не приводили… Сколько бы не указывали на логические противоречия — все это будет абсолютно бесполезным. Люди это выдающиеся мастера избегать когнитивного диссонанса, то есть неприятного для них состояния психики, когда они по идее под давлением новых фактов должны бы сменить свои убеждения. Это и вас касается, ребятки. Большинство из вас уже не переделать. Вами будут править эмоции, инстинкты и предрассудки, а не ваш интеллект.

— Неправда! — возмутилась Лиза, — Вы принижаете людской разум!

— В самом деле? — невинно уточнил Дюпре.

— Да!

— Хочешь прямо сейчас проведем эксперимент доказывающий обратное? Я введу тебя в когнитивный диссонанс, и ты упрямо будешь отрицать абсолютно очевидные факты.

— Давайте! Все равно у вас ничего не выйдет!

— Хорошо, — кивнул Дюпре, — Скажи Лиза, — вкрадчиво начал он, — Что для тебя важнее жизнь маленького невинного ребенка или та блузка, которая сейчас на тебе?

— Что за глупость! Конечно же, жизнь ребенка важнее!

— Я тут позволил себе порыться в глобалнете и узнал, что она стоит как минимум восемьсот кредитов. Я прав?

— Да. И что?

— Ты знаешь, что в галактике в нищих регионах отсталых планет каждый день миллионы детей умирают от голода? Знаешь, что прожиточный минимум там меньше одного кредита в день? Понимаешь, что это означает? Если бы вместо того, чтобы купить эту блузку ты пожертвовала эти деньги на спасение ребенка с отсталой планеты, то он мог бы прожить на восемьсот дней больше и не умер бы мучительной голодной смертью. Но блузка оказалась для тебя важнее, чем жизнь маленького невинного ребенка. Ты позволила ему умереть. Признай это!

— Да вы …! — Лиза задохнулась от возмущения, — Да как вы смеете! Я не хотела этим хвастаться, но вы меня вынуждаете! Я бесплатно и добровольно работаю волонтером. Я помогаю собирать пожертвования для голодающих регионов отсталых планет! Мы спасаем множество жизней! Я могу это доказать! И …

— Очень похвально с твоей стороны, — Дюпре сделал успокаивающий жест, — Но дело в том, что это никак не отменяет того факта, что блузка тебе важнее чем жизнь некоего ребенка. Ну, подумай, в самом деле! Допустим, благодаря твоей деятельности было спасено некоторое количество детей. Пусть тысяча. Пусть даже сто тысяч. Но если бы вместо того, чтобы покупать блузку ты пожертвовала бы эти деньги, то был бы спасен еще один ребенок. Но ты этого не сделала. И он умер. Значит, начиная с определенного момента, блузка таки стала для тебя важнее, чем жизни голодающих детей. В этом нет ничего страшного. Посмотри на меня. Я тоже иногда жертвую деньги на благотворительность. Просто для того, чтоб сделать себе приятно. Люди любят ощущать себя благодетелями. Но мой костюм тоже стоит более двух тысяч кредитов. Я мог бы вместо его покупки спасти голодающих детей, но я не стал. Потому что костюм мне важнее. У меня есть космояхта. Я мог бы ее продать и спасти тысячи детей от голодной смерти. Но я не сделал этого. Космояхта для меня оказалась важнее. Ты ничем не отличаешься от меня. Просто признай, что та блузка, которая на тебе сейчас для тебя важнее, чем жизнь маленького голодающего ребенка на далекой планете. Сделай это! Докажи, что я ошибался!

— Это демагогия! — затравленно вскрикнула ученица, и голос ее сорвался на высокой ноте.

— Что и требовалось доказать, — усмехнулся Дюпре, — О какой силе людского разума можно говорить, если моя ученица, прекрасно зная, что такое когнитивный диссонанс, не в состоянии признать очевидные факты? И это при том, что ее мозг не так сильно отравлен верой и предрассудками как у многих из вас.

— Вы все время нападаете на религию! — взбунтовалась Аримия, — Вы понимаете, что только что цинично оскорбили чувства верующих?!

— Да неужели? — хмыкнул Дюпре, — И каким именно образом?

— Вы отрицаете их право на веру!

— Ни в коей мере! — наигранно изобразил возмущение Дюпре, — У нас на Мирре в конституции задекларирована свобода вероисповедания. Верь во что угодно — гремлинов, духов, драконов, гомеопатию, верховное существо, мир во всем мире. Это твое личное дело.

— Личное дело! Вы не пускаете на Мирру множество людей только потому, что вам не нравится их вера! И это вы называете свободой вероисповедания?!

— Да, — пожал плечами Дюпре, — Именно это и называем. Многие, правда, путают свободу вероисповедания и свободу вероизъявления.

— Это как? — удивленно спросил кто-то.

— Это очень просто. Ты, например, можешь верить в то, что для того, чтобы попасть в рай нужно убивать неверных. И это твое личное дело. Но стоит тебе заикнуться об этом вслух или осуществить попытку подобного убийства как тебя в лучшем случае бросят в тюрьму, а в худшем казнят.

— Вот вы и попались! — торжествующе воскликнула, слегка пришедшая в себя, после того публичного разгрома, который учинил ей Дюпре, Лиза, — Вы тоже врете сами себе, иначе как у вас на Мирре оказываются верующие в братьев Тху? В этой религии однозначно призывается убивать неверных. Или когда очень нужно, то вы миррцы плюете на свои собственные принципы?!

— Нет. Не плюем.

— Но как…?!

— Барджи, — обратился Дюпре к молчаливому парню с жесткими чертами лица, — Ты ведь веришь в братьев Тху. Расскажи Лизе, почему ты не считаешь, что на Мирре следует убивать всех неверных?

— Потому что мой род следует учению палана Малуджи, раскрывшего истинную суть заветов братьев Тху. И он сказал, что убивать неверных означает не открывать сердце свое их неверию, а не проливать их кровь. Тот, кто мечом отвечает на слова, просто лишен веры в сердце своем.

— Понимаешь Лиза, в этом все дело. В каждой религии существует много течений. Представители безопасных вполне могут попасть к нам. Я для Барджи неверный, но он не будет меня убивать. Он вообще не будет нарушать наших законов и призывать к свержению нашего строя, что бы он там о нем не думал. Он просто будет игнорировать мои доводы и поэтому не получит полного гражданского допуска и права голоса в вопросах, о которых он не может адекватно рассуждать в силу своей религиозности. Но это не помешает ему стать вполне полезным членом нашего общества.

— Это самая настоящая дискриминация по религиозному признаку! — заявила Лиза.

— Разумеется, — спокойно подтвердил Дюпре, — Дискриминация и есть. Но оправданная дискриминация. Если ты вздумаешь ссылаться на бездоказательные религиозные доводы в практических вопросах, например, лезть в науку, систему образования или скажем уголовно-исполнительную систему, то тебя лишат гражданского допуска как не полностью вменяемого. И это правильно. Смотри сама. Представим себе глубоко религиозного инженера проектирующего звездолеты. Такое бывает, не так ли? Вообще его вера это его личное дело. Но лишь до тех пор, пока она не влияет на его профессиональную деятельность. Вряд ли кто-нибудь захочет летать на звездолете, который будет спроектирован не на основе научно-технических знаний, а на божественных откровениях, почерпнутых из какого-нибудь священного писания. Ты со мной согласна?

— Вам что известно много подобных инженеров? — осведомилась Лиза, не тая сарказма, — Или вы готовы признать, что ваш пример полностью надуман?

— Такие люди мне неизвестны, — согласился Дюпре, — Но отнюдь не потому, что нет желающих, проявить свой абсолютно иррациональный образ мышления, работая в сугубо практических областях. Просто подобные идиоты, как правило, не проходят через сито учебного и профессионального отбора. Однако это совсем не значит, что их вообще не существует. Более того подобных людей большинство. Просто они не могут продемонстрировать свой идиотизм по основному месту работы. Программист может верить в астрологию, но до тех пор, пока он программирует, основываясь на учебниках по программированию, а не на астрологических прогнозах, он будет вполне полезным членом общества. Пилот звездолета может считать, что люди произошли не от приматов, а от птиц. Но до тех пор, пока он водит звездолет согласно уставу Организации Межзвездных Сообщений, особого вреда от этого не будет. Отличный математик может верить в духов, и это мало кто заметит, если в своих научных работах он не будет опираться на эти свои верования. Большинство людей физически не может избавиться от иррациональности в своем мышлении и поведении, но ее можно локализовать в безопасных для общества сферах.

— А вы относите себя к этому большинству? — дерзко спросила Лиза — Или вы абсолютно рациональны, идеальны и непогрешимы?

Дюпре усмехнулся. Он порылся в кармане и достал из него маленькую резную фигурку слоника, после чего, держа его большим и указательным пальцами, продемонстрировал всему классу.

— Знаете что это? — спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос, — Это мой талисман. Каждый раз перед выходом в военный рейд я тер его на счастье.

— Но…

— Знаю ли я что это глупость и суеверие? — перебил ее Дюпре, — Разумеется, знаю. Но то животное из плейстоцена, которое сидит во мне — оно не знает. И когда я выполнял этот ритуал, оно чувствовало себя спокойнее. А соответственно спокойнее чувствовал себя и я. Вы не можете победить обезьяну, засевшую в ваших генах, но вы можете ее приручить или, в крайнем случае, обмануть.

— А что с учеными? — напомнил Миллон, — В начале урока вы сказали, что из них выходят отвратительные политики. И как это уживается с тем, что именно они самые рационально мыслящие люди в обществе?

— Верно, — кивнул Дюпре, — Но я также говорил, что наибольших успехов в научной области достигают те, у кого, в то ли в силу генетических особенностей то ли в силу специфики условий в которых они росли, а чаще в результате суммы того и другого, основная мощь мозга, направлена не на социальную активность, а на абстрактное мышление. Однако все имеет свою цену. Если социальный интеллект вместо своего прямого назначения используется учеными для таких чуждых ему вещей как научная деятельность, то их врожденная способность понимать мотивы поступков обычных людей резко снижается. А потому многие выдающиеся и обладающие мощнейшим интеллектом ученые в общественной жизни ведут себя как наивные и доверчивые дети. Они живут в своем уютном научном мирке, общаются с себе подобными рационально мыслящими правдивыми людьми, и ошибочно полагают, что остальные представители человечества похожи на них. Они очень сильно ошибаются. Обратное кстати тоже верно. Люди с относительно низким коэффициентом интеллекта не в состоянии уяснить насколько сложны и как быстро видоизменяются взаимосвязи в современном мире и потому их мозг привлекают простые и как следствие более доступные их пониманию идеи. Отсюда склонность к консерватизму, религиозности, ксенофобии и неприятию научного образа мышления. Но эти же самые люди зачастую дадут фору любому рафинированному интеллектуалу в понимании людской природы. И нередко именно они спасали общество от падения в ту пропасть, в которую тащила государство его интеллектуальная элита, увлекшаяся абсолютно утопическими социальными идеями, — Дюпре замолчал и обвел взглядом задумчиво молчащих учеников.

Что ж подведем итоги урока. Поведение людей зачастую иррационально, поскольку во многом базируется на закрепленных в геноме человека устаревших паттернах поведения многотысячелетней, а то и миллионной давности, неприменимых и бесполезных в современных условиях. Конкретные проявления этой иррациональности в поведении современных людей носят название когнитивных искажений, и мы подробно разберем их на следующих уроках. Все свободны.

* * *

— 7-й, пошла видеокартинка с внутренней системы наблюдения бункера.

— Вас понял, 16-й. Доложите уровень киберконтроля систем базы.

— Взлом не прошел. Киберзащита бункера работает на полную. Максимум что удалось это подключиться к камерам, — сообщила Лиза.

— Отправляю предварительный анализ и результат поиска по биометрической базе данных.

— Принято.

— Это террористы из группировки "драконы свободы". Руководитель группы Ариут Кауисс 32 года, его брат Парие Кауисс 28 лет их жены Алира и Науха и еще один террорист Карус Маиз 21 год. Также на базе находятся девочки-двойняшки Ариута в возрасте семи лет. Двенадцатилетняя дочь Парие и его девятилетний сын. Личность младенца точно не установлена, но анализ биометрических параметров говорит, что он является сыном третьего боевика с вероятностью около шестидесяти процентов. Весь персонал базы убит террористами. Приведите термоядерные ракеты в боевую готовность и продолжайте барражирование над объектом. Мы подключаем переговорщика.

-7-й. На объекте находятся нонкомбатанты. Дети. Вы подтверждаете приказ? — обеспокоенно уточнила Лиза.

— Подтверждаю, 16-й.

* * *

Дюпре подождал, пока класс затихнет.

— На прошлых уроках мы много говорили о темной стороне человеческой сущности, — заявил он, — О чрезмерной агрессии. Об инстинкте этологической изоляции порождающем ксенофобию. О врожденной неприязни к науке. О склонности людей постоянно врать, в том числе и самим себе. И о многом другом. Но осталась и вторая половина нашей личности. Добрая и альтруистичная. Наша…

— Наша светлая половина! — перебила его Аримия, весело стрельнув в сторону учителя глазами из-под спадающей на лоб челки.

— Не угадала, — улыбаясь, ответил Дюпре, — Наша вторая темная половина. Человек точно также должен держать в узде свою инстинктивную доброту и склонность к альтруизму, как и врожденную агрессию с ксенофобией.

— Доброту?! — удивленно переспросил один из учеников.

— Именно доброту, Игорь, — спокойно подтвердил учитель, — Она убила людей не меньше чем агрессивность.

— Доброта и склонность к самопожертвованию это именно то, что отличает нас от животных! — воскликнула Лиза, — По крайней мере, некоторых из нас, — добавила она язвительно.

— Нет. Это не то, — покачал головой Дюпре, — Альтруизм, вернее то с чем его обычно путают неспециалисты, широко встречается в природе. Более того склонность к нему закреплена генетически. И у людей в том числе.

— Но это же противоречит естественному отбору! — возразил Игорь, — Ведь все организмы борются за существование и те из них, кто будет жертвовать собой, просто не передадут свои гены дальше! Выживают только эгоисты!

— О естественный отбор это очень запутанная штука и далеко не столь прямолинейная как о нем принято думать, — возразил учитель, — Он ходит извилистыми тропами. Но начнем с самых прямых. Ты верно заметил, Игорь, что выживают лишь те организмы, которые передают гены своему потомству. Отсюда вытекает вполне очевидное следствие. У тех видов, чье потомство немногочисленно родители должны заботиться о своих детях и всячески способствовать их выживанию. Это рыба, метающая миллионы икринок, может не заморачиваться — хоть какая-нибудь да выживет. А если у вас за раз рождается, как правило, лишь один ребенок, очень долгое время остающийся беспомощным и неспособным выжить без родительской опеки, то ваши инстинкты будут заставлять вас идти ради него на серьезные жертвы. Ведь в каждом вашем ребенке пятьдесят процентов ваших генов. Половина от отца и половина от матери. И в вашей сестре или вашем брате тоже пятьдесят процентов ваших генов. А значит и в их детях будет по четверти. Вообще любой ваш родственник, носящий более менее заметную часть ваших генов, с точки зрения абсолютно эгоистичного естественного отбора не может быть вам безразличен. И потому может рассчитывать, в крайнем случае, пусть на небольшую и пропорциональную родству, но все-таки помощь с вашей стороны — ведь инстинкты требуют от вас распространить свои гены как можно шире. Вспомним еще, что в палеолите наши предки жили относительно маленькими группами, в которых все приходились друг другу родственниками. И эти маленькие группы наших предков еще и постоянно враждовали между собой. Если группа проигрывала в конфликте, то значительная часть ее членов, несущих, кстати, общие родственные гены, погибала, а остальные теряли зачастую доступ к ресурсам вроде охотничьих угодий и тоже рисковали умереть с голоду. Следовательно, в определенных условиях первобытный воин, пожертвовав собой в битве ради своего племени, мог бы спасти больше своих генов, находящихся в сородичах, чем в случае, если бы он выжил, но вся группа была бы из-за его трусости обречена на вымирание. Думаю, теперь тебе понятно, Игорь, что проявление склонности к альтруизму и самопожертвованию в таких условиях на самом деле не что иное, как чистый эволюционный эгоизм.

— Понятно, — подтвердил Игорь.

— Однако это еще не все, — продолжил Дюпре, — Люди это животные образующие иерархические социальные структуры. В этих условиях инструменты демонстрации статуса приобретают крайнюю важность. И альтруизм по отношению к другим членам племени, безусловно, является одним из них. Человек, оказывающий помощь другим, как минимум явно демонстрирует всем, что может это себе позволить. Неудивительно поэтому, что склонность к благородным и бескорыстным поступкам резко возрастает, если совершающий их знает, что об этом станет известно его окружению. К сожалению, в прошлом имеющие высокий статус правители предпочитали хвастаться не столько перед людьми, сколько перед богами и потому большая часть их богатств шла на жертвоприношения, постройку храмов и прочие не слишком полезные для населения вещи. Однако и народу кое-что перепадало. При этом следует отметить одну тонкость — своим приближенным правитель делал подарки не бескорыстно. И он, и они прекрасно понимали, что это плата за поддержку. И только помощь более низким слоям общества рассматривалась правителем как благотворительность и приносила ему большее удовлетворение. И опять-таки понятно почему. Самыми опасными соперниками вожака стаи будут находящиеся на совсем близких к нему хоть и более низших ступенях иерархии самцы. Те же, кто находятся на еще более низких ступенях, не представляют для него опасности и наоборот полезны — они отвлекают силы непосредственных соперников претендующих на его власть, так как в свою очередь хотят занять их места. Неудивительно, что склонность к такой линии поведения закрепилась у нас в генах. Вы с большим удовольствием при прочих равных поможете какому-нибудь бедняку, а не парню, который зарабатывает чуть меньше вас и дело тут не только в том, что нищий сильнее нуждается в вашей помощи. Мы склонны к этому от рождения.

— И что в этом плохого? — осведомилась Аримия.

— Плохого? — Дюпре прошелся вдоль парт, — Плохое в этом то, что свое желание потешить свои животные инстинкты люди склонны выдавать за истинный и бескорыстный альтруизм, перекладывая при этом связанные с этим псевдо-альтруизмом издержки на чужие плечи.

— Это как? — удивилась ученица.

— Давай рассмотрим конкретный пример, — предложил Дюпре, — Возьмем либерально настроенные слои общества. Как мы знаем, коэффициент интеллекта коррелирует со склонностью к либерализму с одной стороны и с доходами человека с другой. Но вместе с тем миллиардеры, обычно, высоким коэффициентом интеллекта не блещут. Почему? Давайте вспомним, что высокий коэффициент интеллекта связан с ослаблением интеллекта социального. А талант управленца, приводящий его к богатству, состоит не в том, чтобы решать все интеллектуальные задачи самому, а в том, чтобы правильно подбирать персонал и организовывать его работу. Для этих целей социальный интеллект намного важнее, чем IQ, определяющий способность к абстрактному мышлению. Так что либералы в основном будут встречаться в среднем классе и, в особенности, в его верхнем сегменте. А теперь поговорим о проблеме притока иммигрантов из бедных стран. Проявляя свой альтруизм, либералы обычно выступают за упрощение получения вида на жительство и права на работу для данных лиц, увеличение квот для мигрантов и тому подобное. Но можно ли подобный альтруизм назвать истинным? Что означает приток малоквалифицированных мигрантов из бедных стран? Они готовы выполнять работу, которую традиционно выполняет малообеспеченное коренное население, за более низкую плату, что в свою очередь означает снижение жизни и так небогатых местных граждан. Но при этом снижение издержек из-за урезания зарплат сфере низкоквалифицированного труда приводит к тому, что уровень жизни среднего класса возрастает — его представители теперь могут себе больше позволить за те же деньги, так как падают цены на товары и услуги. Еще немаловажен тот факт, что с притоком бедных малообразованных и агрессивных, в силу тех условий, в которых им приходилось жить на родине, мигрантов резко подскакивает уровень преступности. Но где он подскакивает? В районах проживания среднего класса? Ну, разумеется, нет. Бедные мигранты не могут себе позволить столь дорогую недвижимость. Они селятся там, где квартплата наиболее дешева, и соответственно в этих же местах с их появлением начинает расти преступность. И что же выходит — жертвой опять становится коренное население с уровнем жизни ниже среднего. Ведь именно оно проживает в подобных бедных и непрестижных районах. И именно в там начинает расти социальное напряжение. Получают распространение националистические, а то и нацистские идеи. Учащаются межнациональные столкновения. Иногда доходит до погромов. Тебе не кажется, Аримия, что в данном случае либералы, у которых уже удовлетворены все физические потребности, просто инстинктивно тешат центр удовольствия своего головного мозга, разыгрывая сами перед собой бескорыстных благодетелей, которыми они абсолютно не являются, поскольку за их альтруизм расплачиваются совсем другие люди? Обычное потакание своим животным инстинктам.

— А вы не думали, что дело просто в сопереживании, а не в каком-то животном эгоизме, к которому вы пытаетесь свести все чистые порывы человека?! — сердито возразила Лиза.

— Не только думаю, я это знаю, — спокойно ответил Дюпре, — Это третья и тоже немаловажная причина альтруизма в человеческом обществе. У нас есть мощный инструмент для понимания других людей под названием "социальный интеллект". Важной его частью являются отделы мозга ответственные за эмпатию и базирующиеся в основном на зеркальных нейронах. То есть мы в буквальном смысле этого слова чувствуем то же, что чувствуют другие люди, хоть и в ослабленной форме, просто наблюдая за ними. И если мы не испытываем к этим людям агрессии, то чувство сострадания к их боли может быть очень неприятным, а чувство сопереживания их радости настолько отрадным, что мы захотим им безвозмездно помочь. Еще один, как ты его называешь животный инстинкт, — усмехнулся Дюпре, — И поскольку он именно животный, то он весьма глуп и не в ладах с логикой. Страдания человека, которого мы непосредственно видим, будут для нас намного важнее, чем страдания тысяч людей, о существовании которых мы знаем, но не наблюдаем их воочию — они ведь не могут воздействовать на наши зеркальные нейроны! Истории, когда вовремя показанный журналистами изувеченный в результате боевых действий маленький ребенок приводил к буре общественного возмущения и к односторонней приостановке этих самых боевых действий широко известны. И никого никогда не интересовало, сколько тысяч других детей гибли из-за того, что агрессоры, террористы и прочие сволочи не были вовремя уничтожены. Так Содружество Демократических Планет закрыло глаза на геноцид в системе Мидори. Оно решило не вмешиваться после того, как по его новостным каналам прошли сюжеты с планеты Сакура в системе Мидори с покалеченными и убитыми мидорийскими детьми, которые пострадали в результате атаки на расположенную неподалеку от школы противоракетную установку войск президента Кусами. Кадры и правда были ужасающими — оторванные руки, ноги, ожоги, слезы, крики и стоны. Пацифисты из граждан Содружества тогда заполонили улицы и эфир, где брызгая слюной, потребовали прекратить насилие, влекущее за собой гибель невинных детей. И насилие было прекращено. Только со стороны Содружества разумеется. А вот Кусамии и не подумал останавливаться. Геноцид, развязанный им, продолжался до тех пор, пока мы не осознали окончательно, что для Содружества один мертвый ребенок, показанный по телевиденью, стоит дороже сотен тысяч убитых, которым не посчастливилось попасть в эфир. И тогда мы вмешались, наплевав на то, что так и не получили от Галактической Организации Объединенных Наций разрешения на начало боевых действий. Вот вам простая арифметика. В той мидорийской школе из-за удара войск Содружества погибло двенадцать учеников и еще двадцать три ребенка были ранены. Всего во время военной операции погибло четыреста шестнадцать гражданских. Из них шестьдесят семь — дети в возрасте до семнадцати лет. За одну только неделю на той же планете и в то же время в мидорийских концлагерях были уничтожены около трех тысяч детей и порядка десяти тысяч взрослых. Но этих погибших не показали по телевиденью и их смерти не потревожили нежные сердца граждан Содружества. По оценкам наших военных экспертов войскам Содружества на захват планеты Сакура потребовалось бы не больше трех-четырех дней. Если бы это было сделано, то были бы спасены сотни тысяч людей. А если бы по системе Мидори был нанесен превентивный удар, еще до того как президент Кусами набрал силу — смерти избежали бы несколько миллиардов человек.

— Все это ужасно, но это не повод отрицать мораль! — воскликнула Лиза. Щеки ее пылали, — Отрицать стремление людей к добру!

— Иногда люди стремятся к добру по очень уж странным траекториям, — хмыкнул Дюпре, — Они почему-то считают, что с помощью морали можно всегда найти достойный выход из любой ситуации.

— Так и есть!

— Да неужели! Я могу разрушить твою веру во всемогущество морали буквально за несколько минут. Мы ведь уже все это проходили. Ты хочешь еще раз?

— Не можете!

— Хорошо. Проверим. Знаешь, как любили развлекаться мидорийцы в концлагерях? — по приказу Дюпре перед Лизой возникли голограммы детей лет пяти. По правую руку от Дюпре один мальчик, а по левую целая стайка ребятишек. Они смущенно улыбались, переминались с ноги на ногу и вообще выглядели очень реалистично, — Представь, что ты в концлагере, — потребовал Дюпре, — Я палач и садист. И вот я заявляю тебе, что ты должна решить, кто должен умереть. Этот единственный мальчик или вот эта группа из пяти детей. Тех, кого ты выберешь, я обещаю перевести из ангара смертников в ангар рабов и тем самым спасу им жизнь.

— Я отказываюсь выбирать!

— Тогда я убью всех. Медленно и мучительно. У тебя на глазах. А потом снова приведу детей. И снова потребую выбирать. И так много раз. А когда мне это надоест, то я убью и тебя. И? Что говорит тебе твоя мораль?

— Это нечестно!

— Конечно, это нечестно! Какой чести ты ожидаешь от палача в концлагере?! Так каков твой выбор?

— Я… Я не знаю… — едва прошептала Лиза.

— Разумеется, ты не знаешь. Ты ведь веришь в мораль. Но есть ситуации, в которых она перестает работать. Какое решение ты бы не приняла ты будешь чувствовать себя дерьмом, и никакая мораль тебя не спасет. В таких ситуациях ты должна отключить свою мораль, свои чувства и попытаться спасти наибольшее число детей. И на самом деле никакого выбора у тебя нет. Как нет его зачастую у наших политиков и солдат. Поэтому я хочу, чтобы каждый раз, перед тем как вы вздумаете осудить первых за то, что они дают санкцию на насилие, от которого будут гибнуть и невинные люди, а вторых за то, что они это насилие осуществляют, вы вспоминали сегодняшний урок и говорили себе, что иногда другого выбора просто нет. Но тебе этого никогда не понять пока ты не побываешь на их месте.

* * *

После урока Лиза подошла к Дюпре.

— Что? — спросил он.

— Я хочу пройти факультативный курс.

— Он стрессоопасен для неподготовленных девочек вроде тебя.

— Я хочу! — упрямо повторила Лиза.

— Твое право, — пожал плечами Дюпре.

* * *

— 16-й переговоры провалились. Наносите удар.

— Прошу подтверждения 7-й. Напоминаю на объекте маленькие дети!

— Немедленно наносите удар 16-й! Это приказ!

— Уточните приказ 7-й! Повторяю на объекте дети!

— 16-й твою мать! Стреляй немедленно, они вот-вот запустят ракету!

— Я не могу! Постарайтесь перехватить ракету!

— Ты что рехнулась там? Это транспространственная ракета класса "нырок"! Вероятность перехвата меньше 3-х процентов! На ней боеголовка из антиматерии! В радиусе ее достижимости 6 наших обитаемых планет! Будут миллиардные жертвы!

— Там дети!

— А на планетах не дети?! У тебя осталось меньше минуты времени! — диспетчер пропал из эфира и его место занял усталый полковник, — Девочка, в твоих руках миллиарды жизней вплоть до грудных детей, едва увидевших свет. Стреляй, девочка.

— Не могу, — прошептала Лиза. Слезы катились по ее щекам, но она не замечала их.

Зуммер когга известил ее о том, что ракета вырвалась из чрева базы и унеслась сквозь подпространство в неизвестном пока направлении. Полковник отключился.

Лиза сама уже не помнила, сколько она просидела в кресле пилота, свернувшись калачиком и обхватив голову руками. Звуковой сигнал сообщил ей что с ней опять вышли на связь. Лицо полковника было ужасным. Под глазами запали темные круги. Лиза ожидала, что он будет кричать на нее, но ошиблась.

— Планета "Лучик". Более трех миллиардов человек, — сухим безжизненным голосом сообщил ей цифры полковник, — И возможно тебе будет интересно узнать, что в момент удара на ней находились твои родители и сестра с племянницей. Твой отец в последний момент передумал и все же поехал на конференцию. Его коллеги говорят, он хотел показать родным одну из самых красивых планет нашего сектора.

— Нет! Не-е-ет! закричала Лиза, содрогаясь всем телом и разбивая в кровь руки о приборную панель, — Не-е-ет! — перед глазами потемнело, и она закрыла их.

* * *

Первое что она увидела, открыв их, было озабоченное лицо Дюпре.

— Я предупреждал, что эмо-тренажеры могут быть стрессоопасны, — мрачно заявил он.

Заблокированная на время память медленно возвращалась к Лизе. Это все было нереально? Она была в вирте?! Родители и сестра с племянницей живы?!

— Вы…! — она вскочила на ноги, — Вы негодяй! И вдруг обхватив его руками, прижалась к нему и зарыдала у него на груди. Дюпре несколько секунд стоял столбом с крайне озадаченным выражением лица, а затем неуклюже обнял ее в ответ.

* * *

— Вы что наделали! Вы ее сломали!

— Разве она не сдала экзамен на гражданский допуск? У нее 82 балла из ста. Многие родившиеся на Мирре имеют худший результат.

— Да плевать на ее результат! Она покинула Мирру! С родителями естественно! Это крах!

— Вам не угодишь, — усмехнулся Дюпре, — Вы ведь так хотели, чтобы она выдержала тест.

— Да ну вас! — отмахнулся Граф.

Дюпре не обиделся.

— Знаете, тот, кто услышал пение сирен, уже не сможет вернуться на Итаку.

— Что?! — не понял Граф.

— Съевший яблоко с древа познания никогда не забудет его вкус.

— Очень, очень глубокие мысли, — скривился Граф, — Вот только непонятно какого…

— Она вернется, — перебил его Дюпре.

— То есть?

— Умный человек не сможет жить среди зашоренных идиотов. Его от этого будет тошнить. А она очень умна.

— Вы считаете…?

— И полгода не пройдет как она, заодно притащив за собой на Мирру родителей, снова выйдет из здания космопорта.

— Вы знаете, а ведь она права. Вы и в самом деле самовлюбленный демагог.

Дюпре ослепительно улыбнулся.

— Я знаю. Уж я то знаю.

* * *

— Так он не выполнял твое задание? — удивился полковник.

— Нет, — покачал головой Дюпре, — Только задание своего полового инстинкта. Создай условия, в которых симпатичные парень и девушка часто видятся и все случится само собой.

— А если бы она решила, что этот старшеклассник Виал Салаз не настолько привлекателен, чтобы ради него терпеть выходки своего злобного учителя? — спросил полковник Красс у Дюпре и пригубил пиво из своего бокала.

— Вот в этом твоя проблема, Красс, — безмятежно ответил Дюпре, — Ты не веришь в силу любви.

— Видать этот Виал и вправду хорош.

— Она уже рассталась с ним.

— Но почему же она…?!

Дюпре взглянул на часы.

— Поговорим об этом в следующий раз. А сейчас я опаздываю на свидание, — он не спеша встал из-за стола и, подмигнув полковнику, добавил, — Со своей бывшей ученицей, которая повзрослев, стала еще прекрасней, чем была.

— Иди, иди, Пигмалион хренов, — добродушно пробурчал ему вдогонку Красс.

Генри Луис Менкен

/Нет_налогов_без_представительства

/Пирамида_Маслоу

/Девиант

/Слепой_метод

/Чайник_Рассела

/Фальсифицируемость

/ Меридиан (акупунктура)

/Чёрный лебедь (теория)

-intelligence-social-conservatism-racism.html

/Лица Чернова, /Прозопагнозия

/Парейдолия

/Антропоморфизм

/Персонификация

/Анимизм

Вакантное место наверху

Сам принцип образования иерархической лестницы через борьбу за власть таков, что она не воспринимается мозгом как завершения: всегда есть возможность того, что над иерархом или группой таковых встанет кто-то еще (что регулярно и происходит).

Иными словами, на лестнице есть место для как бы сверхиерарха. Причем им может стать и особь другого вида. Так, синицы, связанные между собой системой соподчинения, зимой могут образовывать свиту дятла. Более крупный и сильный дятел — для них сверхиерарх, никто из синиц на его ранг и не помышляет претендовать. В стаях собак (ездовых, пастушеских) хозяин сверхиерарх. Право человека стоять над вожаками стаи для собак самоочевидно: он им не ровня, он — божество. Если хозяин сам управляет стаей, очень хорошо. Но если ему недосуг, стая управится собственными вожаками, но пиетет к хозяину от этого не убывает.

Сверхиерарх выгоден иерархам: заполнив вакантное место над ними, он укрепляет их положение и власть. Кроме того, он становится как бы их покровителем, страшным не только внешним врагам, но и субдоминантам. Поэтому не требуется интеллектуальных усилий от людей, чтобы додуматься до использования иерархических программ, они срабатывают сами. И нет ничего удивительного в том, что повсеместно и многократно возникает идея поместить на вакантное место сверхдоминанта нечто воображаемое, наделенное всеми сверхдоминантными качествами в их беспредельном выражении. Стоит сделать это — и иерархи становятся как бы субдоминантами сверхиерарха, его служителями, жрецами, а он — их могучим покровителем.

На роль воображаемого сверхдоминанта пригодно и грозное явление природы, вроде грозы или вроде вулкана. Пригодно и все, что находится так высоко, что выше некуда,— небо, небесные светила. Годится и животное-покровитель, и предок-герой.

"Кто сотворил творца?", В.Р.Дольник

-intelligence-social-conservatism-racism.html

/Список_когнитивных_искажений

Естественно, сразу же напрашивается ответ, что таким образом избегается борьба между членами сообщества. Тут можно возразить следующим вопросом: чем же это лучше прямого запрета на агрессивность по отношению к членам сообщества? И снова можно дать ответ, даже не один, а несколько. Во-первых — нам придется очень подробно об этом говорить в одной из следующих статей (глава 11, "Союз") — вполне может случиться, что сообществу (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) крайне необходима агрессивность по отношению к другим сообществам того же вида, так что борьба должна быть исключена лишь внутри группы. А во-вторых, напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества вследствие агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии, могут придавать ему во многом полезную структуру и прочность. У галок, да и у многих других птиц с высокой общественной организацией, иерархия непосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид постоянно стремится повысить свой ранг, то между непосредственно ниже— и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напряженность, даже враждебность: и наоборот, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга, особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя нижестоящими — эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеют благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой на стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу "Место сильного — на стороне слабого! ".

"Агрессия", Конрад Лоренц

/Эмпатия

Оглавление

Генри Луис Менкен Вакантное место наверху "Кто сотворил творца?", В.Р.Дольник "Агрессия", Конрад Лоренц Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg