«Налево от солнца, направо от луны»

ГРИГОРИЙ ПАНЧЕНКО

НАЛЕВО ОТ СОЛНЦА, НАПРАВО ОТ ЛУНЫ.

Я Солнце, я Свет, я Луна. Огромно

мое величье. Идущий за мной

одержит победу.

"Пополь - Вух".

ПРОЛОГ

- Отлей зелья, оно глушит боль. - Глушит боль, но и туманит разум, который я должен сохранять всегда. Не буду пить. - Как хочешь, повелитель. Боль будет хотя и сильна, но коротка. Я много раз резал живое тело, умею делать это. - Те, кого ты резал, едва ли потом рассказывали, какова была боль... - Рассказывали. И не один раз. (Тот, кого называли "повелитель", не нашелся, что возразить на это. Возможно, имелся в виду так называемый "Разговор-с-мертвецами" - сложное мистическое действо, творимое раз в лунное полугодье; во время него каждый жрец вопрошает души тех, кого он проводил за этот срок к богам - и, говорят, иногда получает ответ. Возможно, жрец имел в виду свой врачебный опыт. Он, действительно, не только предназначенных в жертву к богам отправлял, но и лекарем был умелым. Впрочем, это тоже входило в его обязанности как храмового служителя. И, наконец, возможно - это была ехидная насмешка. Тоже не исключено! Но вот о последнем лучше сейчас не думать). - И все-таки помни: я - не те, с кем ты раньше дело имел. Моей жизни цена другая... - Я помню об этом, мой повелитель. Ты, может быть не знаешь - но я умею держать в руках не только жреческий резак и боевое копье. Лекарский нож тоже умею. Опухолей бородавчатых - числом шесть мною срезано; змеиных век-на-глазах - числом три снято; отверстий в теменной кости при болезни и при ранах головы - до пятнадцати сделано, причем пять из них - дважды. Наконечников же стрел извлеченных и переломов костей срощенных - без счета сотворили мои руки. И никто не умер под моим лекарским резцом; под резцом же жреческим - никто не мучился дольше положенного. Впрочем, ты, должно быть, все-таки не знаешь этого - не к лицу, повелитель, отягощать твою драгоценную память столь ничтожными известиями... (А вот это точно была насмешка, облаченна, впрочем, в безукоризненную форму лести.) - Привыкни к тому, Верховный, что я знаю все. Именно поэтому я и пришел к тебе, а не к твоим молодым помошникам - остроглазым и умелоруким... В произнесенных в ответ на лесть-насмешку словах была жесткая требовательность, было предупреждение, причудливо соединенной с некоторой долей все той же лести, присутствовавшей здесь как извинение. Это выразилось в одном слове - "Верховный". Будто бы незаметная обмолвка, но являщейся признанием того,что в своем деле жрец-лекарь и впрямь стоит на самом верху, над ним же - только боги... Здесь и сейчас надо позволить такую обмолвку. Вообще же во всех делах Верховным должен быть называем лишь один. Тот, чей титул со Старой Речи так и переводится - "Правящий Сверху", а на Новой Речи ныне звучит без перевода - "тлатоани". Жрецу, конечно, ведома Старая Речь. ...И была в этой фразе еще явлена осведомленность, тревожаще огромная, которая должна послужить предостережением - просто так, на всякий случай. "Остроглазые и умелорукие" - не просто сравнение, а прямая цитата, озвученная строка одного из жреческих Кодексов. Как раз того кодекса, который не полагалось знать посторонним... даже если этот посторонний глава клана чиновников, второй человек после самого "Правящего Сверху"... Особенно - если это он! Много что было вложено в немногие слова. И, видно, излишне крутым оказался замес. - Благодарю тебя за доверие, повелитель.- сказал лекарь-жрец безо всякого выражения. Это тоже был замес почтительности и не выходящей за дозволенные рамки насмешки, почти оскорбления. Есть много способов произнесения слова "повелитель", не существует тут единообразия. Жрец выбрал форму "тлатлокаталлек", что буквально означало - "старший слуга тлатоани". Тоже повелитель, конечно - но лишь потому, что Правящий Сверху задержал на нем свой благосклонный взгляд. И лишь до тех пор, пока он этот взгляд удерживает... Так что глава чиновников вполне понял: постольку, поскольку его слова были извинением - они не приняты. А поскольку они являлись приказом (да еще подтвержденным властью Правящего) - они, конечно, будут выполнены. Не удалось ему высказать знак дружелюбия... Ну, обойдется и без этого. И не о чем больше говорить. Он сбросил драгоценный плащ из зеленых перьев и, шагнув вперед, улегся спиной на каменную лежанку, неприятно напоминавшую жертвенные плиты алтаря. На те тоже лицом вверх надлежало ложиться... - Не забудь, куда надо поместить то, что вынешь... - Не забуду. Лежащий на плите сомкнул веки, готовясь принять жгучее прикосновение обсидиана и не видел, как при этих словах слегка дрогнули губы жреца, топя усмешку в сети морщин. Он нанес удар. Всего один - мастер был. Сунул пальцы в покорно развалившуюся плоть, нащупал, ухватил и, без удара приложив лезвие, потянул к себе пилящим движением, раз и еще раз. ...Легкая, как дыхание ветра, белая, словно лед на вершине Попокапетля ткань впитала в себя кровяные пятна и ничего не осталось ни на теле, ни на плите. Одного за другим жрец подносил к сведенным краям раны громадных злых муравьев - и, давая вцепиться, тут же срывал суставочное тельце. Оставшиеся головы, цепенея в предсмертной ярости, жестко смыкали рану двойным швом. За все это время под сводами храма не раздалось ни звука, только дважды страшно всхрустнул обсидиан, полосуя кость. "А ты неплохо держишься, "старший слуга"... Да и мышцы у тебя не чиновничьи... Кто же ты, откуда у тебя столь странные желания, какова твоя цель, как мне разгадать тебя?" У жреца не было сомнений, что распростертый навзничь человек сейчас лишен сознания. Но когда он повернулся к выходу, останавливаюше прозвучал голос: - Скажи мне, Агикупсотль, только честно скажи, прошу тебя, не приказываю! Тот, который... ты понял меня... он действительно - осужден? Уже много лет - с тех пор, как он стал Верховным - никто не называл жреца по имени. И на миг шевельнувшаяся под ребрами теплота вдруг разом сменилась ледяным ожесточением: неоткуда и незачем этому чужаку было знать его имя! - Да, он виновен и осужден, Шокойоцин. - В чем его вина? Теперь лицо жреца было неотличимо от ликов храмовых идолов за его спиной. - Он убивал людей и брал их вещи. Он оскорблял богов. Он был лазутчиком Тласкалы. - Все сразу? - Да, все сразу. Достаточно тебе этого? Выждав еще и не услышав нового вопроса, Верховный раздвинул тростниковый занавес. Он уже протягивал крошечный костно-хрящевой обрубок одному из младших жрецов, когда вновь был остановлен прозвучавшим из храма голосом: - Вложи сам. Казалось, это говорит Хипе, свирепый бог человеческих жертв, чья статуя высилась прямо за плитой, на которой был распростерт сейчас старший из слуг тлатоани. Глава дворцовых чиновников, безродный выскочка, с редким терпением переносящий боль. - Вложи сам. Сам, сам вложи... - Да, вложу сам. Отбросив занавес резким движением, Верховный переступил высокий резной порог. На миг зажмурился от полуденного света. И уже там, снаружи, скрытый стеной храма от Хипе и расположенной у его подножья лежанки, передал обрубок млажшему жрецу. И нахмурился, сожалея о трех шагах, напрасно сделанных ради глупой блажи. Теперь, когда храм остался за его спиной, взгляд Верховного был устремлен к центру верхней площадки теокалли, где высился огромный камень, размерами способный поспорить с жилищем бога Хипе. Ну что ж - этот камень тоже принадлежит ему; а алтарь для бога важнее жилища. Бывают храмы вообще без стен, но не бывает - без алтарей. В свое время при подъеме на вершину пирамиды под неимоверным грузом его лопнули тяги, и предназначенный для алтаря валун, низвергаясь с кручи, передавил двести сорок рабов и дюжину свободного люда. За последнее ответил бы зодчий - не окажись он сам в числе размазанных по крутым ступеням. Вновь подняли валун через два месяца, тоже не без потерь - но свободных среди них не было, и новый строитель получил награду. И еще около месяца ушло на то, чтобы превратить булыжник в алтарь, покрыв всю его поверхность кружевом резьбы и вытесав на верхней грани подобье громадной чаши. Человек сейчас лежал в той чаше, спиной к каменному ее изложью, к небу же - грудью, выкрашенной в небесный цвет. Раз за разом ритмично напарягались его мышцы; был он могуч и держали его толпой (обычно же на это выделяют четверых и им не приходится особенно утруждать себя). Отнюдь не совершал он приписанных ему жутких деяний, да и вовсе ничего не совершал. Долго слишком пришлось бы ждать, пока объявится настоящий преступник, схожий ростом и сложением. Но Шокойоцин об этом не узнает. Если уж среди прочих его никчемных блажей затесалась еще одна - о том, что для предназначенного дела нужен лишь тот человек, которого и так надлежит лишить жизни - пусть тешится мыслью, будто все его указанья выполняются в точности. Младшие жрецы не скажут. Не скажет и старший жрец. Уж тем более ничего не скажет тот, кто распростерт в алтарной чаше. ...И один из младших жрецов шагнул к нему...

I

...И последние шаги по окраине маисового поля: их еще можно сделать без опаски Дальше - мощенная дорога, дальше начинается многолюдье. Будь внимателен: дальше - многолюдье! Отсюда уже не были видны белоснежные пики: закрывали их то постройки, то скалы невысокие, ближние. Лишь вулкан Попокапетль, гигант из гигантов, время от времени высовывал в междузданный проем светлую голову. Сам город стоит на островах, с великим умением слитых воедино цепью дамб и мостов. И такие же дамбы, по гребню каждой из которых идет дорога, соединяет его с берегами озера. Широки и удобны эти дороги, выложенные каменными плитами, с канавами по обеим сторонам - чтобы сбрасывать воду нередких здесь ливней в соленые воды озера, с местами для менял и торговцев, площадями - тупичками, на которые следует отступать толпе, когда всю ширину дороги занимают отряды воинов и слуг, сопровождающих носилки с благородным путником либо с драгоценным грузом, следующим ко двору Правителя или в хранилище одного из главных храмов. Столь удобны они для вражеского нашествия! Но не помышляют здесь о таком нашествии. И через все пространство плотины валом валит сейчас мирный люд. Если и зетесались в него воины, то - свои, из городских отрядов. Разноголосый гомон ударил в уши, пестрая толпа поглотила зрение. Шли, обгоняя его, двигались навстречу сотни людей. Радостно переговаривались они: в город пришел праздник. Варварской красотой обрушился на него Теночтитлан, обреченный город, на который уже нашелся покупатель. ...Воины в масках чудовищ и гирляндах цветов, ярким облаком окутавшими их от плеч до голеней, так что не видно под ним ни доспехов, ни оружия. ...Пилли, арестократы в белоснежных набедренниках, из числа Владеющих копьем, держащиеся гордо... Блеск солнца на шлифованной поверхности каменных блоков: вглядись - и увидишь отражение. Велико уменье здешних мастеров, велико их богатство, велика их надменность. И велика сила городского воинства. И власть жрецов велика - сравнима только с накопленной ими мудростью и знанием. И страшно, неизмеримо притягателен город для всей долины Анагуак, столицу которой он составляет. Мудростью своей притягателен, красотой, магией священнодейства, творимого в его храмах... Да и воинской силой, если уж на то пошло. Рухни Теночтитлан - не выстоять и долине, пусть даже большинство ее обитателей шлют столице проклятья чаще, чем какие-либо иные пожеланья. Но даже они, проклинающие, сейчас тоже спешат на праздниство - и восторг переполняет их сердца. Рухни Теночтитлан - будет утрачено не только единство Анагуак. Утратится само ее имя, утратится мастерство, утратятся знания... Безнадежно будут растрачены в малых и больших войнах жизни ее насельников... А больше, чем войны, жизней возьмет голод - некому будет следить за полями; возьмут болезни - не станет целителей... И совсем иной лик будет у страны, которая встанет на месте Анагуак - сраженной, будто раб на жертвеннике. Иной лик, иное имя и иные правители. Иная история - прежняя будет оборвана. Теночтитлан же - падет. Скоро. Совсем скоро. ...И снова нынешняя, еще не прерванная жизнь великого города поглотила зрение и слух того, кто недавно ступил на дамбу, миновав маисовое поле. ...Какой-то совершенно обнаженный человек с тянувшимся узким ото лба до затылка гребнем выкрашенных в красное волос на бритой голове - а вот перед ним три шага свободного пространства, люд раздается с шепотом боязливо-почтительным. Скорее это один из таинственного клана Ходящих Без Набедренной Повязки, который напрямую, миную жрецов, общается с богами и о котором никто ничего не знает толком. Ступает он медленно, лицо его то ли надменно, то ли отрешенно от всего суетного. ...Ряды веселых, хорошо умытых и вполне чисто, хоть и бедно одетых попрошаек-нищих вдоль стен домов: им кидают початки маиса или плоды какао, иногда же - мелкие зеленые перышки, которые тут же накрывает торопливая ладонь. Изрядная это ценность - перо кетцаля, даже крохотное, поскольку гордость кетцаля столь велика, что он умирает в руках поймавшего его охотника, не живет в неволе. Оттого служат его перья чем-то вроде монеты в большей мере, чем бобы какао, и уж куда в большей мере, чем золото. ...Но и пленные со скрученными руками, шагающие меж живых цветочных стен охраны - праздник не для них, они не увидят заката солнца. ...Но и убогие лачуги, вдруг прилепившиеся к храмовому боку. ...И бредущая вдоль улицы стайка детей в ярких одеждах, с одурманенными наркотическим зельем лицами - они послушно семенят вслед за жрецом, как за школьным учителем, но не в школу он их ведет... Путь их лежит туда же, куда гонят пленных. И, конечно же, ступенчатый склон пирамиды-теокалли прямо перед глазами. С великим уменьем воздвигнута она так, чтобы быть видимой из любой точки города. Радостно, ликующе вскричал народ вокруг. На вершине теокалли встал жрец - фигурка в черном одеянии. Он поднимает руку, показывая то, что в ней зажато, затем подносит ее к губам. И снова вскричал народ, когда одновременно с этим возле жреца возникли еще несколько одетых в черное фигур - и, раскачав, швырнули вниз нечто, заскользившее по крутой лестнице к подножью ступенчатой пирамиды. Путник, который недавно вошел в город, миновав пересекающую соленое озеро дорогу-плотину, знал, что это за ношу они сбросили. Но тем не менее его плечи вдруг передернуло ознобом: видеть - совсем не то же, что знать... Обернулся ли кто-нибудь на это его движение, яснее всяких слов показывающее, что он чужой здесь? Нет, никто не смотрел в его сторону. Взгляды всех устремлены на ступенчатый склон рукотворной горы - вернее, на то, что катится сейчас по нему вниз. Вниз по ступеням теокалли катится человеческое тело - лазоревым выкрашена грудь, с левой стороны пересеченная красной полосой. Но подножья оно не достигает, так как вдоль одной из первых ступеней вытянулась цепь стражи. Там что-то происходит. Вот из-за стражников выныривают закрытые носилки, влекомые четырьмя рабами. Трусцой рабы пробираются сквозь толпу. Судя по прогибу носилочных жердей, они держат вес примерно соответствующий тяжести сидящего внутри человека. Сдящего - или лежащего... Странно. Но, наверно, так и полагается. Хотя, отправляясь сюда, он не знал о таком обычае. Ну, да не все обычаи известны. И тем более - не все обычаи известны ему: лишь некоторый минимум, без которого здесь не уцелеть. У него другая цель, для которой не требуется знать здесь все с полной доскональностью. Его дорога лежит следом за носильщиками. Именно туда ведет маячок пеленгатора.

* * *

Когда маяк направлял его чуть в сторону от пути носильщиков, он все-таки следовал за ними. Они местные, они знают, как лучше идти. Несколько раз это, действительно, помогало обойти очередной комплекс зданий или канал, куда он уперся бы, доверившись пеленгатору. Так ему удалось сберечь немало сил и времени. Впрочем, время это уже ничего не решало. Сигнал пришел пять часов назад и сигнал говорил о смерти. Вживленный в ребро индивидуальный датчик синхронизорован с сердцем и, уж если эта синзронизация нарушилась... Теперь надлежало спасти не жизнь, а тело, если же это (что скорее всего) не удастся, тогда - выполнить то, что спасатели между собой называли "шакалья работа". Забрать датчик. Снять записывающую кассету. Кассету - понятно: информация. А что касается датчика... Да, несколько раз исследователи пропадали и не были найдены, А иногда - их удавалось найти слишком поздно. (Эпоха Рейдов, героическая, легендарная и бездарная - в смысле результативности. Он, мальчишкой прийдя в хроноспасатели, еще застал последних рейдеров: на них смотрели уважительно, звали поделиться опытом, но к операциям допускали редко, в одиночку же - и вовсе никогда. Все-таки навыки не те, да и подход иной...) Однако когда появились датчики, сам поиск превратился в рутину. Изъятие нет, но изымают только живых, только жизнь спасая. Погибшему нет гробницы лучшей, чем тот хронопласт Реальности, которому он сам, по собственному выбору, свою жизнь посвятил. Зато датчик изъять... Нет, не сложно. Тяжело. И тяжело не технически, а с иной точки зрения. Вправлен-то он в кость, намертво. Значит... Значит. Смысл этой процедуры как раз ясен: чтобы не оставалось никаких сомнений. Что-то смутное доходило до него: вроде бы как-то раз... один из числившихся пропавшим... Но там не шла речь о намеренном хроноклазме, просто человек уж очень вжился в образ, лет двадцать исполняя чужую роль, так что она перестала быть для него чужой. А может, и вовсе ничего не было, дело давнее, темное. Дважды в своей жизни ему приходилось отправляться за датчиком и оба раза он с невыразимой остротой ощущал, что его действия плохо соответствуют термину "спасатель". Сегодня - третий раз. Все. Пришли. Снова цепочка охранников, окружающая невысокий храм. Носильщики проходят без затруднений, их, очевидно, и должны были пропустить. А ему следовать за ними нельзя. Черт с ними, носильщиками. Но кому в храме нужен мертвец? Или это место для священной трапезы? Как раз туда указывает пеленгатор... Впрочем, указывает он направление, а не место. Обойти кругом? Два стражника, лениво склонив копья, перегораживают проход в сложенной из дикого камня стене. Роль их явно скорее символическая. Символической является и внушительная с первого взгляда стена. В ней нет и человеческого роста, так что перемахнуть ее... Пока что не стоит ее перемахивать. Лучше примкнуть к группе людей, столпившихся напротив стражи. Эге, а вон еще один проход охроняемый и толпа перед ним. И вдали - еще... На многие сотни метров тянется стена с проходами, окаймляя что-то по окружности. И перед каждым проходом - люди. Они явно ждут, когда разойдутся скрещенные копья стражников. Значит, копья должны вскоре разойтись? А пока - он стоял в толпе. Пахло душистым перцем, который служит здесь благовонием, и еще каким-то благовонными смолами. Пахло цветами - у многих на шеях висели гирлянды. И пряный запах издавали уже взмокшие от жары, но чистые тела. "... Да будет вам ведомо, достопочтимые сеньоры, что жители Мексики, каковыми мы их застали, не имея представления о чистоте душевной, равно как о самой душе, непомерную заботу проявляли о чистоте бренного тела: даже у простолюдинов каждая женщина к приходу своего мужа с поля готовит корыто горячей воды. Многие из нас сочли, что это не только нелепо, но и греховно..." Это писал еще один из наиболее культурных конкистадоров - прочие записок не оставляли... Скоро, совсем скоро, когда Анагуак станет Мексикой жителям ее придется расплатиться за свою греховность и нелепость. В том числе, хоть и не в первую очередь - за чрезмерные заботы о бренной плоти, среди коих и телесная опрятность, и искусство врачевания, и многое другое. Уже начинают осознавать ценность всего этого и на родине контистадоров, уже не средневековье там, а Высокий Реннесанс - но не будет "людей реннесанса" среди тех, кто прммет участие в заморской конкисте. Почему - "примет"? Уже принял! Уже прибыл на побережье, уже и приблизился к границам самой долины Анагуак. Но в мире, где наивысшая скорость передачи событий - размеренная трусца бегуна-скорохода, словно отсутствует единовременность. "И хватит об этом. Пока что ты - здесь, не в Мексике и не в Мехико, а во все еще индейском Теночтитлане. И все дела твои - здесь." ...Сейчас его окружали как раз такие - "с поля пришедшие", трудяги. Впрочем, вот охотник на мелкую дичь со свернутой в шапочку пращой и пучком дротиков за поясом. А вон и двое пилли - но не очень высокого рода, не их тех, что живут в отдельном квартале, границы которого, запретные для "пришедших с поля", очерчивает ров-канал с кристально чистой водой. Женщины тоже есть в толпе. Многие привели с собой детей: праздник ведь... И у каждого на плече или в руках был мешок, рогожа либо моток веревки. Это как-то необычно, непонятно - но он уже видел здесь много необычного. Вероятно, еще немало увидит. Не его дело анализировать непонятные события и даже отмечать их. Да и возможности такие отсутствуют. Заданию это не мешает? Не мешает. (Задание его - отыскать того, кто как раз и фиксировал все необычные черты здешней цивилизации. Вернее - тело его отыскать...) Он пропустил момент команды - да и была ли команда? Но украшенные перьями древки копий в руках воинов поднялись вертикально, открывая проход. Со смехом и шутками проходила толпа вовнутрь, скучиваясь в узких вратах. Кто-то выкрикнул что-то веселое, подзуживая - и люди, вновь дружно засмеявшись, перешли на бег, помчались, будто соревнуясь друг с другом. И он тоже бежал и тоже смеялся, застигнутый общим потоком - пока не увидел... ...Это было как в тяжелом сне. Груда мертвых тел, голых, в крови, отчасти - расчлененных. Именно туда, к ним ведет маячок. И к ним же бежит народ, ликующе вскрикивая. Не только мешок был у каждого, но и нож на поясе. Нож из твердого, как стекло, дающего острые грани черного камня, который даже на солнце остается холоден. Недаром здесь его издавно считают застывшими слезами Иш Таб, богини самоубийства. (В его хронопласте камень этот носит название "обсидиан". Но - не вспомнить этого сейчас.) ...Они делили убитых, как пищу - добродушно переругиваясь. Не было жестокости в их действиях, была рачительная бережливость: каждый внимательно следил, чтобы не выщербить лезвие о кость, потому что хрупок обсидиан. Ко многому готовили его по программе, и ко многому дополнительно он готовил себя сам. К такому - нет. И остановился на несколько секунд, чтобы отключить в себе чувства - напрочь, как свет выключают. За это время последние из толпы обогнали его. Далее он действовал, как автомат. Быстрым шагом, не смотря по сторонам, прошел между телами, живыми и мертвыми (один эпизод все же достиг сознания через мысленный блок; пятилетний крепыш, весь костюм которого состоит их пера в волосах, обеими руками держа ребро с куском сочащегося мяса, сосредоточенно вгрызается в него, как в ломоть арбуза - и щеки его у него до ушей тоже будто арбузным соком измазаны). Сигнал пеленгатора нестерпимо пищал внутри черепа; и вывел его к одному из трупов, почему-то обезглавленному, с рассеченной грудью, выкрашенной в небесный цвет. Вот! Конечно, вынести тело нет никакой возможности. Определить причины провала (причина смерти-то ясна...) тоже сейчас невозможно. - Мир тебе, Сальвадор Бойрель,- произнес он ритуальную формулу, вставив в нее известное ему имя.- Прощай и прости... У него тоже был на поясе обсидиановый нож, и, в очередной раз, ощутив себя стервятником, он приставил его к покрытой синей краской груди, как раз там, где эта грудь была разрублена. Теперь оставалось сделать круговое движение - и волнистая кромка лезвия отделит фрагмент кости с датчиком, настроенным на биение давно уже вынутого сердца. Но движение это не было сделано потому что вдруг блеснул осколок кости в страшной ране - не совсем там, где следовало ему быть. И взвыл ответно пеленгатор. Как это? На месте было основание шестого ребра, обнаженное жреческим обсидианом, вот оно, соединено с грудиной. И нет в нем датчика. Датчик же - здесь, в костном осколке, что положен прямо в опустевшую грудную полость, откуда вынуто сердце. Значит... Значит, тело не то? Но нет больше тел рядом, хоть сколько-нибудь похожих. И молчит пеленгатор, ни на кого не указывая в страшной гекатомбе. И некуда больше идти. И ничего не понять: вхолостую крутятся мысли. Сжимая странно обретенный датчик, он направился к стене. Должно быть, необычно он все же выглядел в своей оцепенелости, или удивило то, что руки его были пусты (никто ведь не мог заметить скрытого в ладони) - но толпа вокруг загомонила изумленно-сочувствующе, кто-то, не скупясь, протянул ему кусок мяса из своей доли. Он отскочил, едва не ударив протянувшего. Надо было уходить, срочно уходить отсюда, пока... - Тот, кто сзади идет, не боец, но оружье в его руке,звонко и чисто пропел юношеский голос в дальнем краю огороженной площадки. И сразу же несколько голосов подхватили: - Он не боец, но оружье в его руке... Один из подхвативших пустил петуха и над ним засмеялись. Смятое напевом удивление не успело перерасти в злость. Спасибо тебе, молодой певец, вовремя ты начал, хотя и странная у тебя песня, и вроде бы не к месту она... Нет, конечно, они не были зверями. Тут все вместе сложилось - привычка к смерти, которой немало вокруг, священный обычай, предписывающий вкушать плоть принесенного в жертву... Не в последнюю же очередь - желание, потребность ее вкусить: нет в здешних краях (пока что!) домашнего скота, равно как и хорошей охоты. А маис, даже когда его хватает - отнюдь не всегда хватает его - заполнив желудок, все равно порождает тайный, ненасыщенный голод. Поэтому - тот, кто пал в бою, кто преступил законы человеческие или чьей жизни возжаждали боги... После определенных церемоний кровь его отдается богам, сердце - служителям богов, тело же - их пастве. Все очень просто. Это, между прочим, служит одной из причин притягательности храмовых праздников. Никогда иначе бы не утвердился бы такой обычай, не стал бы священным. Уж этот-то факт как раз относится к числу известных... И вот теперь бронзовокожий люд пел, мерно раскачиваясь и хлопая себя по бедрам, теперь он снова был весел и доброжелателен и знать не хотел, что уже завтра, как и вчера, каждый из собравшихся здесь вновь возьмется за мотыгу, если он крестьянин, за резец камнетеса, если он ремесленник-строитель, а то и за боевую палицу, если воин он. И будет жить ожиданием следующего праздника. Пение прервалось радостным воплем: на коллонаде, изнутри примыкавшей к стене (он только теперь понял, что это задняя часть храма, где скрылись носильщики), появились двое. Как раз носильщики это и есть, хотя уже друие. И, раскачав, словно бревно, швыряют внутрь, на груду трупов, чей-то торс - голубая грудь, ноги отсечены... Ноги? У всех, кто лежит сейчас на поле смерти и служит пищей, отрублены ноги. Даже не отрублены, а аккуратно вычленены по тазобедренному суставу. У того же, в чьей груди оказался датчик (как, как он там мог оказаться?!), вдобавок еще и голова снята. ...Человек, выходящий с тем же, с чем и вошел - с пустыми руками вообще-то мог вызвать подозрение. Но стражи даже не покосились, на него когда он прошел между них. Им все равно. За стеной еще пели.

* * *

II

...Снежная целина будто вспорота чем-то громоздким, волочимым плашмя. Вот и то, что волочили - тяжелое бревно. К бревну цепью прикован капкан о двух пружинах, в капкане же - волчья лапа в сосульках смерзшейся крови. Дальше снег потревожен слабо - лишь идет по нему волчий след, трехлапый, ковыляющий. Вскоре он выравнивается; и вот уже тянется ровная цепочка следов, так что трудно разобрать, на трех или на четырех лапах трусил зверь... И следы крови почти исчезли... Это было во время одной из спасательных экспедиций (конечно, не на волков охотиться он отправлялся - какое-то из побочных событий, случайное, но яркое воспоминание). И вообще - не было, а будет. Если будет. Но главное, что будет оно не сейчас и не здесь. Хотя - как сказать... Нет здесь снега, нет таких капканов. Нет и волков, если уж на то пошло. Значит, один нашелся. Пусть не в зверином обличьи. Так ли? Поди разбери, что труднее - поверить в это или не поверить... Итак. Итак, есть несколько вариантов. По сути - три. Даже два с половиной. Первый. Ты сейчас вернешься туда, откуда пришел. Выйдешь за пределы города, вызовешь капсулу-мимикрино - и исчезнешь. В самом городе это сделать нельзя: слишком много людей собралось в нем по случаю праздника и наверняка хоть кто-нибудь, хоть мельком, да увидит, как человек, сделав очередной шаг, словно растворяется в воздухе. Значит, для возвращения тебе придется потратить еще два-три часа - столько займет путь до городских стен. Там, откуда ты пришел, ты предьявишь датчик. Он ведь для этого и предназначен, верно? И никто никогда не узнает - ничего. Верно? Только некоторое время спустя страшная волна элтропин, заряд разрушения пойдет от центра хроноклазма, временой катастрофы, как расходятся концентрически гиганские волны от подводного ядерного взрыва (старые кадры, кинохроника - еще не обьемная, даже черно-белая). Успеют ли ее локализовать, остановить до того, как она, смяв, перемешает Реальность и Обьективность мира? И если да - то какой ценой? Но почему ты вообще решил, будто исчезнувший возьмется менять Время - что за дикая мысль?! Почему ты решил, что это вообще возможно? Наконец, почему ты все-таки называешь его "исчезнувший", а не "погибший" - кто тебе сказал, что он, например, не растерзан в клочья (возможно это при здешних нравах? Вполне возможно!), и все, что осталось от него - обрубок кости с датчиком? Все эти вопросы не имеют ответа, даже теоретический - о принципиальной возможности хроноклазма. Их словно выносят за скобки. А уж вопрос о возможности каких-то сознательных действий в подобном направлении - такой вопрос даже не задается. Ни вслух, ни мысленно. Поставить его в хронослужбе - верх некорректности. Хуже, чем в викторианскую эпоху с обсуждением того, что называется "интимные проблемы". Что ж, у каждого времени - свои табу. Так откуда же твои соинения? Только ли оттого, что тебе приходилось видеть, как волк, уходя от погони, отгрызает защемленную лапу? Дальняя аналогия... Да не такая уж дальняя. Поэтому второй вариант - не годится. Он даже не является Вторым Вариантом. Сущность его ясна: вернувшись - не молчать. Не просто предьявить датчик, но и рассказать обо всем, что видел и что понял, поднять всех на ноги, звонить во все колокола... А что ты видел? Что ты понял? "Очевидец" - тот, кто видит очами. Но как быть, когда смотреть невозможно? Как отличить подлинные воспоминания от морока, навеяного тем невыразимо страшным, что ты недавно и в самом деле видел... А то, что ты вроде бы "понял" - уж не морок ли это? Правильные выводы из неправильной предпосылки, или даже неправильные выводы: гипертрофированная, болезненная подозрительность, сверхосторожность, для которой уже требуется иное название... Может такое быть? Опять-таки может! Нервные, даже психические расстройства - "професиональная болезнь" спасателей. Кстати, и хроноразведчиков тоже. (Каков эвфемизм: расстройства... Будто расстройства желудка. Еще недавно это называлось иначе: сумасшествие!) А кассета? Записывающее устройство, которое несет на себе каждый, отправляющийся в дебри Хроноса - под видом украшения, детали одежды, части оружия? На сей раз, у тебя, она вмонтирована в браслет для левого запястья. Пожалуй, при таком ракурсе она немногое уловила... Кассета ведь и вообще-то берет общий план, о том, чтобы запечатлеть мелкие детали, нужно специально позаботиться - а было не до того, да и детали в самом деле мелкие, мельчайшие, распознаваемые скорее на ощупь... (Интересно, как ты отреагируешь, если потом, по возвращении, все-таки выяснится, что запись мелкие подробности как раз зафиксировала - и все, вроде бы тобою виденное, на деле - плод бессознательного кошмара? Едва ли... Но - тоже может быть!) В любом случае, проверить это можно будет только по возвращении. И при любом исходе трудно ожидать, что твои выводы (и фактов, скорее всего, не будет) встретят непредвзятое отношение. Видели ли они - те, кто будет давать им оценку - волка, оставляющего лапу в капкане? Могут ли вообще представить себе такое?! (А кстати, не исключено, что могут. Возможно, оттого и "капкан" такой они придумали, хватающий не за конечность, а чуть ли не за сердце!) Если так - тогда и впрямь удастся звонить в колокола и поднимать на ноги. И все вместе, задействовав все мощности хронослужбы, они сумеют предотвратить катастрофу быстро и эффективно. И... Но это - если дело состоит так. А может быть и не так. Даже скорее всего что не так! Помещение датчика в грудной клетке, а не на костях руки или ноги контроль конечно, да только, скорее всего, не тот. Цель его - достижение полной уверенности, что никто из своих не будет затерян в Хроносе, не останется без связи, пока он жив. "Пока жив" - а не просто "пока цел"! Это ведь только при развитой медицине (здесь - как раз такая медицина), да еще задавшись специально именно такой целью (этого не должно быть ни здесь, ни вообще где-то) можно извлечь подобный датчик, сохранив при этом жизнь. А без руки остаться - не в пример проще, и не по своей воле порой такое в Хроносе случается... Опять-таки: сама постановка вопроса иная. Не "настигнуть", а "найти". В таком случае - никто не отреагирует на твое сообщение быстро и в срок. Проклятый принцип Оккама: сначала исчерпать все естественные обьяснения... Версия же насчет "волка в капкане" не только выходит за их пределы, но и будет, пожалуй, сочтена крайне неприличной, оскорбительной, прямо - таки недостойной обсуждения. Если мы будем доверять друг другу, да еще в таких вопросах - зачем тогда мы нужны... А естественные обьяснения - они, конечно, найдутся, как им не быть... Ты ведь и сам уже начал к ним склоняться, не доверяя ни своему рассудку, ни чувствам, ни предчувствию. Очень трудно самую страшную мысль додумывать до конца. "Хорошо, я еще вовремя успел... А то пеленгатор привел бы меня прямиком в одну из ацтецких уборных". Нарочитая грубость формулировки помогла стряхнуть оцепенение. Время изменить нелегко. Даже если это возможно в принципе, то почти невозможно - на практике, пусть кроме желания присутствует и уменье (не откажем хроноразведчику в должном умении). Да, почти невозможно это. Почти. Значит. Значит - вариант третий. А по сути - второй: ведь уже было решено, что предыдущий вариант не подходит. Еще точнее - вариант Первый и Единственный, так как не подходят ОБА предыдущих. Ты остаешься здесь.

* * *

где незнакомые люди, с полуслова понимая друг друга, поют дружно и слитно, как подобранный хор... Поют они, кстати, разделывая тела человеческих жертв, как мясные туши... Где каждый чертвертый день - праздник, и в такие дни все исполнены восторга и самой искренней доброжелательности друг к другу, забывая даже сословные, имущественные, кастовые различия... Особенно - в тот наивысший момент ликования, когда кровь очередной жертвы отдается богам... В мире, где создаются поэмы каменного зодчества и сложнейшие инженерные расчеты - в многоцветном декоре мозаики. В мире, где лекари-жрецы умеют исцелять людские тела много лучше, чем это будет под силу их европейским "коллегам" еще три века спустя - но гораздо чаще совсем иные манипуляции проделывают с телами человеческими. В мире, где нескончаемые ряды пленных тянутся к пирамидам, восходят на алтари венчающих их храмов - но сами пленные при этом обмениваются шутками не показной храбрости, а подлинного веселья: естественна для них такая судьба, не раз и сами они отправляли пленников к своим богам и вот теперь настало время им самим принят эту наивысшую почесть, достойную смелого воина, побежденного в сражении... Ты остаешься здесь. Во всяком случае - пока не найдешь некие доказательства, которые могли бы полностью убедить хотя бы тебя самого. Или разубедить. Ты остаешься здесь и будешь искать, не зная, что, кого, где и как искать. Не зная, стоит ли искать вообще. Но с ясным пониманием, что если искать все-таки стоит - то разыскиваемый наверняка сумел заручиться поддержкой верховной власти. Стоп! А это мысль. Власть - это кто? И - где? Это двор тлатоани Моктесумы. Не обязательно сам тлатоани, даже скорее всего не он сам: будущее показало (покажет!), что это не тот человек, на уверенную поддержку которого можно положиться. Но - кто-то из стоящих рядом. К счастью, все-таки еще недостаточно развита структура управления огромной империи, рядом с утонченной сложностью в ней присутствует почти первобытная простота. Следовательно - нет здесь пока что места для закулисных персонажей, действующих исподволь. Все ключевые фигуры - на виду. Это либо сами Правящие сверху (те из них, кто наделен умом и решительностью), либо, при отсутствии упомянутых качеств - их ближайшие помощники. Такие, например, как верховный советник Тлакаэлель - калоритнейшая фигура нескольких прошлых царствований... Кто теперь занимает его место? Не известно: молчат источники. Это, помимо прочего, и должен был выяснить хроноразведчик - Сальвадор Бойрель... Чтобы сделать здесь и сейчас нечто, по-настоящему масштабное, надо оказаться на самом верху. Верх же - ограничен и просматриваем насквозь, как последняя, наивысшая, ближайшая к богам площадка пирамиды-тескалли. Выигрывая в возможностях, теряешь в необнаружнности. Как раз додумывая эту мысль, ты споткнулся. Не в переносном, а самом прямом смысле: уже давно забывая смотреть под ноги.

* * *

Он споткнулся, чуть не упав. Так углубляться в собственные мысли - вещь, между прочим, не простительная! Черт ли, дьявол, хроноклазм, усталость, зрелище смерти терять контроль над обстановкой нельзя. Хорош, нечего сказать! Наклонился, потирая ушибленную ногу - и так и замер в полусогнутости. Нечто торчало в древесном стволе на уровне его голеней, поблескивая трехцветным оперением. Не совсем похоже на стрелу, но все-таки, видимо, стрела. Извлечь ее? Наконечник и треть черенка, обломившись, так и остались в дереве (изрядно вонзилась, однако!), но по уцелевшей части видно, что оружие это было куда толще, массивнее и короче обычного. А прилетела стрела... вон оттуда, пожалуй. Оттуда, где что-то краснеет между стеблями примятой травы. Это был круглый ацтецкий щит: поперечный спил бревна с нашлепкой сырого каучука по внешней стороне, призванной смягчать удары. Снаружи выкрашен в багрянец, на исподе - бел от выстилающего его слоя стеганной ваты, который тоже удары держать помогает. Щит лежит в кустарнике почти сразу за невысоким, но крутым валом. И по самому центру, там, где уместилась резиновая лепешка, он - не вал, разумеется, а щит - насквозь прободен четырехгранным отверстием. Интересно... Взобравшись на вал, человек осторожно выглянул через край его и тут же, не таясь, поднялся во весь рост. Площадка перед ним была пуста. Выглядела она так, будто стадо бизонов (которые здесь не водятся) весь день билась на ней со стаей ягуаров (которые не ходят стаями). Конечно, все проще: здесь, по-видимому, тренировались тельпочкалли - выпускники воинской школы. Много таких школ внутри стен города и много при них боевых площадок - хотя и не только воинскому ремеслу в этих школах учат. Но воинскому -в первую очередь. Потому специально вокруг школ оставлены, а то и вновь насажены участки леса с плетением лиан, насыпаны валы, изображающие то горный склон, то крепостную стену. И видны на валах столбы с укрепленными щитами. Мишени. Один столб пуст. Не нашли сбитую мишень или не захотели искать - беспечны ацтеки, как подростки, веселы и отчаянны, как подростки, жестоки, как подростки же... Подросток - цивилизация. И не повзрослеть ей, не вырасти: уже ступил на мексиканскую землю Белый Зверь, смелый без отчаянности, жестокий не от дикости, впитавший мудрость и злобу десятка веков. ...Вот здесь, кажется, мерялись силами в ближней схватке умельцы рукопашного боя, сходясь стена на стену в диковинном танце-сражении. В стороне - конусы из тростника: цель для пращников и копьеметателей. А вот стрелкам из лука вроде бы больше негде располагаться, кроме как вон на той полосе возле самого края. Да, негде. Только там. Получается, что... Получается, что пролетев через всю площадку, стрела прошла сквозь щит, как сквозь яичную скорлупу и, сорвав его, швырнула со столба по дуге за вал. Всего ей лета было отпущено шагов с полтысячи, причем треть этого расстояния (от столба до того места, где она выставила пернатый хвост поперек тропинки) она преодолела уже после того, как изрядная часть ее силы была истрачена на пробивание щита - а перед такими щитами и пули испанских мушкетов иной раз пасовали... вернее - будут пасовать. И силы этой осталось еще достаточно, чтобы глубоко пронзить древесный ствол так, что даже извлечь стрелу не удалось, не обломав наконечник. Многовато. Страшно могуч был лучник, неимоверно могуч. Только вот нет здесь таких лучников, да и лук соответствующий не сумеют сделать. Значит, один сделали. Специально для стрелка - богатыря. На двадцать пять - тридцать миллионов населения может отыскаться феноменальный стрелок? Может. Недолго уж народ Анагуак по десяткам миллионов считать. Скоро, совсем скоро даже на немногие миллионы счет слишком щедрым будет. Сейчас не время предаваться таким рассуждениям. Равно как и не время, пожалуй, оуенивать искусство здешних лучников. Хотя... Нет, не время. (Какая-то зацепка все же осталась в сознании, он не отгонял ее, но и не концентрировался. В должный момент, когда добавится информация или прийдет осмысление, он вспомнит и расшифрует ее, зацепку эту.) - Что, нравится тебе ацтецкая игрушка? Вопрос застал его врасплох, он чуть не прянул в сторону - и только тут огляделся. Оказывается, за это время он далеко отошел от тренировочной площадки и находился теперь на прежней тропе, примерно в том месте, где из дерева торчала стрела... уже не торчит - она у него в руках. Хороша "зацепка", которая, выходит, поглотила весь обьем внимания! И снова: хорош ты, спасатель, ничего не скажешь - хорош... Не спасатель - рейдер. Рейдер... Вот и вернулось это слово. И слово, и понятие. (Хоть сейчас-то в отвлеченные рассуждения не вдавайся!! Если уж ты рейдер, если ты в рейде сейчас, а не в спасательной операции - двойная ответственность на тебе, двойная угроза над тобой нависает) - Нравится тебе она, юный? Рейдеру было тридцать лет, на столько он и выглядел, несмотря на "индейский" биогрим. Юность весьма относительная с любой точки зрения, с точки же зрения жителя средневековой Мексики - тем более. Но тот, кто задал вопрос, имел право так назвать его. ...С таких греки ваяли эталон Благородной Старости. Седые волосы до плеч, скульптурной лепки лицо - мощью и мудростью дышат его черты, такая же мощь и скупая мудрость движений сквозит в рельефе мраморных мышц под бронзовой кожей. (Ацтецкая игрушка"... Пожалуй, не вполне уместное название для боевой стрелы. Но важнее то, что сами себе ацтеки ацтеками не зовут, самоназвание их - теночки, откуда и Теночтитлан. Ацтек,- слово вполне "правильное", оно встречается в древних ацтецких - теночских! - летописях, но сейчас - это как негра ниггером назвать). - Кто ты, древний? - Я - циу - сидящий рядом с тропой старик демонстративно шевелнул рогатым посохом, который держал в руке. (Но ничего не было на дереве посоха, ни рисунка, ни резьбы, что могло бы служить племенным знаком, понятным без слов). - А я - из города Тласкалы, торговец. - Я так и понял, что ты из Тласкалы, но не торговец ты, юный, не товар ты продавать сюда прибыл. Не тревожся: я - последний, кто станет об этом доносить. (И вновь он качнул посох, а потом уместил его поперек плаща-накидки, прикрывавшего его тело от пояса вниз). - Что еще скажешь, древний? - Скажу, что вы, тласкаландцы, как ящерицы: вам уже в который раз обрывают хвост, вы отращиваете его заново - вот уже сами готовы хвосты обрывать. А мы - кузнечики. - Кузнечики? (Или это очередное самоназвание, имеющее давнюю символику? Нет, не самоназвание... Это - смысл!) - Да, кузнечики, прыгуны травяные, со сроком жизни от одного сезона дождей до другого. Жертва ловцу у нас - не хвост, а ноги скачущие, но нет у нас запаса плоти и срока жизни ящеречного, многолетнего. Отбросив ногу, чтобы спасти жизнь, уже не имеем мы сил ее восстановить, так и живем хромоножками. Но все-таки спрячь то, что держишь в руке, ящерица, а то ты можешь отнюдь не хвоста лишиться, если тебя увидят люди Шокойоцина. - Чьи люди? - Тлакаэлель Шокойоцин. Не притворяйся глупее, чем ты есть, ящерица. Это имя тебе ведомо, иначе не был бы ты здесь. Неужели ты все-таки меня боишься? И - в третий раз качнулся посох, вновь становясь вертикально. - Спрячь это, спрячь, ящерица. Может быть, ты и сумеешь отгрызть кое-кому хвост, от головы начиная. Быть может, я даже успею увидеть это... Прощай, юный. Уместив развилину посоха у себя под мышкой, старик резко встал, перекинул за спину зеленый плащ, дотоле лежащий у него на коленях и побрел в сторону уличного шума, тяжело на посох опираясь. Рейдер в оцепенении проводил его взглядом. Лишь теперь он заметил, что старик одноногий - левой ноги у него не было по пах.

* * *

Что это за термин такой "рейдер"? Ну, конечно так именуют того, кто ходит в рейды. Но это тавтология, а не обьяснение. А вот что такое "рейды", чем они отличаются от обычных экспедиций разведывательных, научно-исследовательских, даже спасательных - вам в хронослужбе, скорее всего, не скажут. Хотя там даже сейчас есть ветераны Хроноса, которые еще застали эпоху рейдов. Ну, может быть, сами в них по молодости и не участвовали - но уж рассказы о них слышали из первых уст. Так вот, именно они-то и не любят об этом распространяться. Нет, если затребовать у кого-нибудь из них официальный отчет, поднять архивы наверно, можно получать должную информацию. Но так не делают: не принято. Все. Что было - прошло. Можно считать, что и не было ничего. В результате младшее поколение труженников Хроноса вынуждено довольствоваться слухами. То есть не то чтобы "вынуждено" - по молчаливому согласию, никто и не жаждет вдаваться в подробности. Но... В общем, как будто получается так, что главное отличие давнего рейда от современной экспедиции - абсолютная доминантность задания. Выполнение его - важнее, чем самостоятельные планы исследователя, важнее чем информационная ценность и научная целесообразность, даже важнее чем... Но уже сказано: что было - прошло. Теперь степень самостоятельности каждого участника экспедиции несравненно выше. Хотя бы потому, что столь же несраненно выросла его компетентность и подготовленность, равно как и степень овладения тайнами Времени: ныне все с Хроносом чуть ли не за панибрата... Строго говоря, сама мысль о том, что исследователю сейчас надо давать какие-то указания, ставить какие-то запреты - так вот, сама мысль эта выглядит почти смешной. Почти. А ведь порой - не до смеха. И не только потому, чтро работа в хронопластах и доныне остается весьма опасной.

* * *

И еще одна довольно неприятная ассоциация. По давней, устоявшейся научной традиции "рейдером" называют пиратский корабль. Вернее, не совсем пиратский: пират "работает" на себя, корсар - уже на вольном найме, он преследует совершенно определенные цели, даже с некоторым ущербом для личной выгоды. У корабля-рейдера же задачи определены еще более четко: он - пират, но не морской разбойник, он - на воинской службе, сам себе не хозяин, о выгоде заботиться вовсе не должен, о собственной безопасности тем более... Цель его - ущерб противника. Кто противник - решает не он сам: это одно из изначально заданных условий. Рейдер - воин. И за это заслуживает уважения ровно в той же мере, как все прочие воины всех времен. Но воюет он по-пиратски. ...Все-таки это ассоциация, а не аналогия. Начать с того, что хронослужба не воюет, она - в крайнем случае (при спасетельных операциях, например) ведет борьбу". Так, как борются с обстоятельствами, как боролись ранее с природными катастрофами: засухой, наводнением... Понятию "противника" в такой борьбе места не найдется. Так? Да, так... Во всяком случае - до сих пор было так.

* * *

Праздник продолжался. Таночтитлан кипел возбужденной жизнью, как кипит вода в котле, перемешивая в своей толще яркие, пестрые, остро пахнущие фрукты. Он был теперь одним из этих плодов, и кипение швыряло его с улицы на улицу. Прав был старый циу - полного соответствия облику, очевидно, не получилось и держаться ему следует в толпе. И даже здесь, среди людского массива, ему трижды был задан вопрос. "Кто ты"? Каждый раз он отвечал иное, уже не решаясь назвать себя выходцем из Тласкалы (не любят здесь тласкаландцев, как покажет дальйейшее - обоснованно), но и теночком назваться не решился. На третий раз, даже не выслушав ответа, его усадили у костра, сунули в руку кусок жаренного мяса (он вздрогнул но тут же различил тонкую косточку: это было птичье мясо), поставили перед ним глубокую миску с похлебкой. Голод и усталость, вспоров пласт самоконтроля, выскочили наружу мгновенно, как придонные хчизники бросаются к дрогнувшему от прикосновенья добычи зеркалу поверхности. Ничего страшного - в случае надобности он без труда загонит своих хишников обратно. Но пока что блаженством была горячая еда... тепло огня, возможность расслабить тело... А ступня босой ноги все время чувствует то что положено на землю рядом с ней, стережет, не отпуская; Некуда ему было спрятать обломок, всей одежды на нем - набедренная повязка; и он увил дерево цветами, превратив его в причудливый букет. Благо на каждом шагу здесь высится цветущий кустарник белые розетки, крупные, прорисованные четко, как звезды... Звезды... Казалось, только что он закрыл глаза - но вот уже темно, и звездное небо опустило вниз тысячеглазый лик. Костер, возле которого он сидел, едва тлеет. Так же, почти прогорев, тлеют и остальные костры по краям площади, зато в центре ее колышется огневой столб, вокруг которого, строясь и перестраиваясь в странном ритме, кружатся танцующие шеренги. Утробно взрыкивал барабан, на два голоса стонала флейта, и в едином целом были скованы певцы, плясуны и зрители, глядевшие завороженно.

- Землю вода не оросит, благоденствие - не осенит. Потому что злой день захватил ее, на чистую кожу пал, Раб пойдет за дровами - в лесу огонь, нечего брать. Мать многих сынов, жрица небес, попалась в силки... Потому что...

Он перестал слушать. Как всегда и везде, описание катастрофы, гнева Бога или богов, а потом будет чудесное спасение, принесенное неким героем, либо мрачное отсутствие оного - и героя, и спасения. Да послужит сие уроком. - Это сон был, а во сне виденье пришло: Увидишь блеск, увидишь свет тогда назад поверни. Услышишь крик, услышишь стон - тогда иди вперед. Тайное слово мольв стражам ворот - и с тобою они пойдут.

...А вот и правила поведения для того самого героя: - Стражи крик издадут - проклятия крик! Стражи бросят взгляд - во взгляде - во взгляде их смерть!

(Странный ритм - без рифмы,рваный, меняющийся, не совпадающий с ритмом танца, с ритмом музыки, с движениями людей и с то видимыми - то нет, то видимыми - то нет в промежутках между танцующимиотблесками огня. Сладким дурманом обволакивает сознание аромат цветочных букетов и благовонных курений; многоглазый, завораживающий взгляд звезд земных и звезд небесных. Гул, гул барабанов и гулкое бормотание толпы, един голос ее, едины движения...) ..."Стражи ворот", надо понимать - как раз те, кто несет спасение или несет гибель... если не то и другое вместе: трудно различимы добрые и злые божества ацтеков, все они равно любят кровавые жертвы... И тут он насторожился. Уже не рябило в глазах от множества фигур, у костра плясали двое в вихре развевающихся тканей, размахивая странными предметами, очертания которых почти неразличимы из-за цветочных гирлянд.

- Тот, кто первым идет Не гонец, но жезл на его плече. Тот, кто следом идет Не боец, но оружье в его руке. Они, которые с ним идут, Те, что с посланцем рядом идут Муки просеянной не едят, Воды проточной они не пьют. Мужа с женой разлучают они, Стены городов сокрушают они, Из женского чрева исторгают дитя, С ними веревки, чтоб вешать владык. Крик издают - проклятья крик! Взгляд бросают - взгляд их смерть! У того, кто следом посланца идет, У того, кто где двое идут - третьим идет, Лук из мира небесного - оружья его, Лук Кетцалькоатль свой пересылает с ним, Лук по руке силы немерянной отдан ему, Перья кетцаля - молнии мечет тем луком бог, Будут Дети Теноча непобедимы с ним...

Что-то пели, но он вновь перестал слушать. Выпрямились двое танцоров, застыв неподвижно. Один протянул вперед руку - и видно, что жезл в его руке, увитый цветами, и отблеск костра полыхает в чашевидном навершье жезла, словно чаша та полна крови. Второй повторяет его движение, взнося к плечу свое... оружие? (ведь "он не боец, но оружье в его руке") - однако не похож на оружие этот предмет, тоже увитый цветами, да и вообще ни на что не похож... И ровный, высокий звук прорезал хор флейт и барабанов. Звук спущенной тетивы. И качнулись цветочные гирлянды, тетивой потревоженные. (Это не выстрел: стрела на тетиву положена не была). И сразу все стало ясно. Даже ясно стало, кого зовут Тлакаэлель Шокойоцим и почему именно так зовут его. ...Была молода империя ацтеков, еще только становясь Империей. И был человек по имени Тлакаэлель - выскочка безродный. Но остановил на нем взгляд Тлатоани Ицкоатль, привлеченный его разумом. И почти шесть с половиной кругов лет, шестьдесят четыре года был Тлакаэлель вторым лицом в стране, мудрым советником, подчиненным только самому тлатоани, правящему сверху. Пятерых правящих сверху пережил он и вывел свой народ на вершину величия, на горе всем остальным народам Анагуа. Без него бы не состоялась Империя. И не устоит она без него. Но нет его больше, умер он полтора круга лет назад в глубокой старости. А "шокойцин"вообще-то переводится как "юноша", но можно перевести и как "последователь". Нынешнего тлатоани тоже ведь зовут Моктесума Шокойоцин, что значит - Моктесума Молодой (хотя ему за сорок), Моктесума Второй, Моктесума Новый. Если угодно - Моктесума Маленький: мал он пред своим грозным прадедом, первым и предпоследним из Моктесум. Мал душой, чванлив, робок и нет у него советника, равного Тлакаэлелю. Или есть? Выходит, есть... Есть некто, принявший имя Нового Тлакаэлеля, который мудр настолько, что не стал он переделывать ничего, не стал добиваться большей сплоченности, менять отношения ацтеков с соседями ничего не стал. Просто встретился в своих виденьях (или иначе свою встречу подал) с Кетцалькостлем, Верховным Божеством. И тот начертал ему рисунок необычного лука, либо даже обрезок передал - со Стражем Ворот, или иначе как-то... Не лук это, а арабалет. В Старой Европе один из римских пап даже издал эдикт, запрещающий его . Но не как "оружие массового уничтожения": просто любой арбалетчик, не обученный сложному и дорогому искусству благородного боя, даже не будет вступать с благородным рыцарем в схватку. Срежет его за сотни шагов, не заботясь о прочности щита и лат - пробивает их арбалетная стрела. Да, с таким луком Сыновья Теноча действительно будут непобедимы... И - мороз по коже. Потому что потомкам легендарного Теноча, основателя племен ацтецких, нельзя быть непобедимыми. А надлежало им быть непобежденными в самом ближайшем будущем. И если сумеют они отбиться от закованных в латы конкистадоров (с арбалетом - сумеют), спасая свое настоящее, разрушат будущее. Не только свое, но и всей Земли. Целиком и бесповоротно. ...Осторожно, незаметным движением он отпихнул в сторону букет, скрывавший в себе обломок странной стрелы, короткой и толстой - арбалетной стрелы... Прав старик из племени циу: лучше, безопасней скрыть свое знакомство с "луком Кетцалькоатля". И только тут сообразил, что надо бы удивиться сходству. И он, и тот, за кем он был послан, одинаково маскировали оружие: увив его цветами, обесформив, превратив в украшение. Да, они могут независимо прийти к одним и тем же выводам... Пожалуй, это еще оставляет надежду. ... Сознание возвращалось медленно. Первое, что он ощутил - это ремни на запястьях и возле щиколоток, сковывающие мягко, но неразрываемо. Видимо, ремни эти теперь были его единственной одеждой. И болит слева подреберье. Ранен, связан, обнажен...Как все это могло произойти? И что, собственно, вообще произошло? ...Его пропустили во дворец. Он не мудрствовал особо, воспользовался все той же легендой. " Торговец из Тласкалы" - это звучит, это представляет интерес: непокорной Тласкале всегда уделялось особо пристальное внимание, а торговцы ведь по совместительству занимались и разведкой. И кому же как не Главному Советнику, выслушать такого торговца-шамана. Тем более, если знает Главный Советник, что именно тласкаланцы вскоре сыграют особую роль в конкисте, заключив с Кортесом союз... Если же не знает этого Главный Советник - тогда вовсе бесполезно, бесмысленно-опасна встреча с ним. Но знает! И слуги его посвящены в планы своего Повелителя: даже более внимательно, чем полагалось бы, следят они за новостями из Тласкалы (надо думать - не только из Тласкалы...). Иначе вряд ли они так сразу изьявили бы желание отвести к нему пришельца, желающего сообщить тайные вести - прямо сейчас, утра не дожидаясь... Значит - это тот самый Главный Советник? Погоди. Пока что еще ничего это не значит. Именно потому и не обойтись без личной встречи, что может такая заинтересованность иметь естественные причины. Очень даже может иметь! И вновь - как удар боевой дубины, обрушилась на него красота расписанных фресками стен, которые вскоре уйдут под фундамент нового дворца. Вполне стандартного дворца в испанском стиле - жилища губернатора. Но пока что - сквозь поэму красок и каменной резьбы шел он, и журчала вода в руслах рукотворных ручьев, окаймляющих залы, и многотонной паутиной нависало над ним ажурное кружево прорезных сводов, и живые деревья, угнездившиеся в сердцевине дворца, порой внезапно перегораживали путь и прирученные птицы без страха перепархивали между их узловатыми ветвями. И - призрачный свет, льющийся непонятно откуда; даже он не вдруг сообразил, что струится этот свет из хрустальных оконец, за которыми стоят лампады или факелы. А в оставленные для древесных крон проемы по-прежнему заглядывают лики звезд - сами боги заглядывают, ибо нет в здешнем пантеоне звезды, не посвященной кому-либо из богов... Сопровождали его или вели? Кем вступил он во дворец - вестником или пленником? Пока что нет ответа на этот вопрос... Но в любой момент может он стать пленником, даже если сейчас таковым не является. И мертвецом тоже в любой момент стать может. Впрочем, это не так просто, как, должно быть, кажется его сопровождающим (конвоирам? проводникам?) Но, пожалуй, и не так сложно, как представляется ему самому... (Что он вообще здесь делает, как он мог пойти на такой "риск?! Рейдер - не имел права. Выходит, он все-таки не совсем рейдер). Хотя есть для этого почти безумного в данной обстановке поступка и некий резон, понятный даже для рейдера. Дело в том, что все предложения пока что гадательны. Доказательств - точнее, Главного Доказательства, снимающего все сомнения - нет. А то, что есть - конечно, материал к размышлению, но... Достаточно ли этих данных, чтобы побудить тех, от кого зависит принятие решений, на действия мгновенные и при этом активнейшие? Не осторожная разведка, не сбор новой информации - едва ли не открытое вмешательство, причем именно сейчас, ПРЯМО СЕЙЧАС, невзирая на изрядный риск самим "наследить" во Времени?! Пожалуй, такого еще не было... Действительно, не было! Но что делать, если существует такая вещь - "временной цикл", и он ограничен, и если опоздать, дать событиям выйти за его рамки - все, можно уже не спешить: незачем... И Хронос уже выключил часы, и пока не упал флажок... Но! Но если так - то тем более скорый надо было вызывать капсулу мимикрино и активизировать программу "Возвращение". Во всяком случае, с точки зрения рейдера. Вот именно. Богу - богово, но кесарю - только кесарево. Как спасатель, а не как рейдер все-таки, он отправился сюда. И впервые у него есть возможность по-настоящему спасать. Спасать не только весь Хронос в целом - но и того, за кем изначально явился в этот Хронопласт. От чего? Найдется, от чего... От себя самого - если уж прочее не поминать. Да уж и от настоящих рейдеров, которые непременно явятся следом (допустим, их нет сейчас - появятся ведь!). И этих будущих рейдеров спасать надо - от того, чтобы не стали они рейдерами настоящими. А заодно - и свой хронопласт от такой вещи, как возрождение рейдерства...

* * *

"Вот, кажется тогда все и случилось. Я как раз успел додумать эту мысль перед очередным поворотом в очередной из боковых коридоров. А потом..."

* * *

Очередной поворот. Очередное дерево, бережно сохраненное при постройке: мощный угловатый ствол, много старше стен дворца, уходящая в потолочный проем крона с неизменными птицами - живым украшением; они возбужденно перепорхивают по нижним веткам... Сейчас поздний вечер, почти ночь. Может быть, не обязательно птицам дремать (не спали ведь они на деревьях, что уже попались им на пути прежде) - не смещен ли их суточный ритм искуссной дрессировкой? Но тревожиться им во дворце - не из-за чего. Особенно ночью, которая все-же смиряет настороженность дневной твари. ...И когда сверху, раскрываясь на лету, низверглась сеть - он успел уклониться. А четверо его провожатых лишь бесцельно придавили края сети; придавили умелым, слитным движением - которое, однако, запоздало в той же мере, что и бросок сети. И сразу стало ясно: здесь ждуть именно его. Его - или подобного ему. "Торговца из Тласкалы" не станут брать с такими предосторожностями. Время разведки, время спасательной операции прошло. Сейчас пришло время сражаться - не для того, чтобы победить, а для того, чтобы уйти. Это будет нелегко. А уйти, никого не убив - еще труднее. Поняв свою ошибку, четверо сопровождающих бросаются на него. Они явно обучены искусству ближнего боя, но - недостаточно быстры, к тому же безоружны (у двоих, кажется, обыкновенные ножи за поясом, но они не пытаются их выхватывать). Их, действительно, не приходится ни убить, ни даже искалечить. Еще успевает упасть последний из них, когда опасность обозначается за спиной: не глазами - кожей ее чувствуешь, всем телом, шестым - седьмым двадцатым чувством. Но не для того он только что уберегся от нападения сверху, чтобы пропустить его сзади. Поворот, захват - нападавший, продолжая движение атаки, силой собственного броска выворачивает себе плечо, подарив свое оружие рейдеру. Вот он и снова вооружен. Но время уже потеряно. Где-то в глубине дворца мерно зарокотал барабан - и мгновенно будто возникнув из ниоткуда, поперек коридора - спереди и сзади - встают две живые стены. Белые, будто снегом они обсыпаны: куртки-доспехи из стеганного хлопка, деревянные шлемы с закрывающими лицо пластинами в виде морд фантастических, немыслимых зверей-чудовищ... На левой руке у каждого воина - круглый щит, по внешней стороне облитый слоем сырого каучука - не прорубить его, не рассечь; а в правой руке... В правой руке - то, что и у него в руках сейчас. Магуавитль. Меч-дубинка: плоская основа из твердого дерева, выложенная по краям слезами Иш Таб. И призрачный свет пляшет на обсидиановых вкладышах деревянных мечей... Страшное оружие такой меч, рубит он незащищенного человека до пояса - но, как стекло, разлетится при ударе о стальную броню. А скрестившись со стальным мечом - выкрошится. Да, недолго осталось ацтецким магуавителям до встречи со сталью. Но сейчас - дерево и камень в его руках. И ни щита нет, ни панциря из стеганной ваты. И спасительная капсула, невидимо для окружающих следующая за ним, ориентируясь по сигналам его индивидуального датчика - столь же недосягаема сейчас, как если бы и вовсе отсутствовала она в этом хронопласте. До нее - немногие десятки метров. Но между ними каменные стены дворца и живые стены воинов. Попался! Впрочем, еще не совсем... Да нет - попался.

* * *

Пора открывать глаза. Он находился... нет, уже не во дворце. Комната о трех стенах, вместо четвертой - невысокий, по грудь барьер. Но, похоже, это барьер над пропастью: уж конечно, не поместят пленника сюда специально для того, чтобы он мог уйти через отсутствующую стену! Древний анекдот про индейцев - "А на третий день Зоркий Сокол заметил, что в сарае нет стены". Столь древен он - чуть ли не эпохи индейских войн еще! - что, наверно, только в хронослужбе и мог сохраниться. Определенная доля смысла есть даже в таких бородатых шутках (до шуток ли сейчас?!). Все та же подростковая беспечность юных цивилизаций не раз играла с индейцами злую шутку. Вскоре это повторится: осадив в том самом дворце, куда столь неудачно проник он сам, отряд конкискадоров - будут яростно штурмовать его индейцы от утренней зари до вечерней, но не долее. Вечером же разойдутся они на ночлег по домам, даже не выставив часовых. И уйдут из осады их враги - уйдут, чтобы вернуться вновь, чтобы самим взять город в осаду... Но сейчас так не будет. Ни с городом, ни с ним - рейдером. Сейчас детей ТЕНОЧА направляет такой опыт, такое знание, рядом с которым не только они - но и их враги детьми покажутся. Значит, барьер - над пропастью. К тому же он связан. Да и здесь, в трехстенном зале он не один. Трое воинов в ряд стоят за его спиной, у ближайшей из стен (дверь - там?). Трое воинов при оружии, в боевой раскраске похожие как братья - и друг на друга, и на тех, которые стеной встали перед ним тогда, час, день или неделя назад .

* * *

Тогда было - так: Без растерянности, но и без надежды победить, смотрел он на два сходящихся строя между которыми находился. Путь вперед и назад - закрыт. Путь вверх по стволу дерев, в обширный потолочный проем? Это ловушка: ведь наверху скрываются те, кто метнул сеть - прямо в ветвях они или на крыше. А лазанье - не бег и не прыжок; даже рейдер не сможет защитить себя от направленных в него ударов, карабкаясь по колонне древесного ствола. В этот миг занавешенные чем-то стенные ниши справа и слева от него распахнулись, исторгая из себя нескольких воинов со странными дубинками в руках. Но не для того он только что избежал атаки сверху и сзади, чтобы пропустить нападение сбоку... Их тоже не пришлось ни убить, ни искалечить, однако миг спустя он лежал на мраморных плитах пола, выпустив свое оружие. Ничего странного в нем не было: обычные боевые палицы, но - обмотанные несколькими слоями материи. Не убить - оглушить. Живым взять хотят. Ну, ладно... Четыре палицы, предназначенных для несмертельного удара, лежали на полу. Четырежды метнул он их: две - вперед, в строй, надвигавшийся из глубины дворца и две - назад, по строю, закрывавшему выход. Двое пали с одной стороны, один - с другой; и одна палица неудачно врезалась в самый центр - и отскочила от слоя резины. Вот и еще трое не убиты, но лишены боеспособности... Остальные продолжают наступать. Ничем пока действия рейдера не облегчили ему главную и единственную теперь задачу: выйти на открытое пространство - туда, где можно вызвать спасательную капсулу. А уйти, прорвав сомкнутые ряды, не сможет даже он. Он прислонился спиной к дереву, обеими руками изготовив для удара свой магуавитль. Совершенно не знал он, что будет делать дальше: бить плашмя, на оглушение, рубить по мышцам плеч и бедер, или... И тут сврху, все с того же дерева, на него обрушились люди. Так, как падала сеть, спрыгнули они; и, словно ячейки сети, еще в полете распахнулись руки каждого из пригнувшись - на захват... Все решилось без его воли. Магуавитль будто сам - именно сам! - опоясал его кольцом обшдиана, мгновенно наполнив зал свистом пластаемого воздуха. Ни на миг не остановились смыкающиеся шеренги, не стих рокот бубнов за их спинами. А рейдер уже стоит по грудь в куче рассеченных тел. И один из убитых (горизонтальный удар перерубил его туловище пополам на уровне пояса) намертво сомкнул на нем обьятья - то ли проводя захват последним сознательным усильем, то ли, без разума, судорога агонии сработала... Теперь можно было попробовать уйти в проем над головой - ведь нет уже засады сверху (или есть? или не все разом кинулись?) Но рейдер и не пытался сделать это. Даже не пытался он высвободиться из обьятий мертвеца. И ни одного удара он больше не нанес, когда сошлись вокруг него ряды воинов...

* * *

Итак, он связан. Само по себе это не проблема: нет таких ремней, которые можно надолго опутать рейдера. И спасателя тоже между прочим. и нет такого обрыва, который стал бы для рейдера (и опять таки: для спасателя) абсолютно непреодолимым препятствием. А уж трое охранников тем более препятствие преодолимое, хотя и с известным трудом. (Воспоминание-вспышка: судорожное, почти ласкающее обьятие мертвых рук... Не вспоминай. Мудроть рейдеров: что было - прошло. Ты - рейдер. И уже никем иным тебе не быть). Но вот все вместе: стены и пропасть, запертая снаружи дверь (конечно, снаружи она заперта!), веревки на руках и ногах, да еще вооруженная охрана... Следует признать: все вместе - это серьезно. Это как раз то, с чем не справиться. И еще из этого следует, что он, пожалуй, проиграл. Проиграл даже более серьезно, чем тогда, во дворце. Проиграл окончательно. Да еще и рана... Рана?! Он рывком вскочил - шатнуло от боли в боку, но удержался на ногах связанных. Грудь перебинтована поперек. И слева повязка приходилась как раз по уровню последнего из ребер, где она соединялась с грудной костью: там и сосредоточился болевой очаг. Все ясно. В общем-то можно было предвидеть. - (сволочь - произнес он скорее растерянно, чем со злобой. А кассета? Нет кассеты на шее. Вот этого он не ожидал никак. И совершенно не представлял себе, что ему делать в этом случае. Хотя - тем более предвдеть можно было: - Ах ты сволочь - повторил он в еще большей растерянности. - Это в мой адрес? негромко прозвучало в ответ. То, что говорил отвечающий на интерлингве, не удивило рейдера: он уже понял, с кем ему предстоит беседа. Но никого не было рядом, кроме безмолвной стражи. - Где ты? - Я в храме Солнца, что на северной трибуне площадки для игры в мяч володар (голос раздавался, казалось прямо из каменной призмы, высившейся перед самым барьером),- ты же в храме Луны. На южной трибуне. Между нами четыреста локтей, но говорить мы можем без крика. Звуковой канал соединяет два алтаря. - Где ты? - вновь повторил рейдер, имея в виду нечто иное, чем координаты или возможность общения. - Если хочешь, можешь меня увидеть. Подойди к ограде - медленно и без резких движений, чтобы тебя не зарубили. Вниз прыгать не советую: до меня не доберешся. Ты даже в теперешнем положении сможешь, пожалуй уцелеть после прыжка с десятиметровой высоты, наверх... на такую же высоту не взлетишь. А стена вокруг площадеи без выходов, игроки спускаются по веревкам, которые убраны теперь. В подступающих сумерках едва угадывалась фигура человека. На противоположной стороне каменного колодца, по грудь скрытая барьером. - Ты уверен, что я попытаюсь до тебя добраться? - Конечно, попытаешся. Хочешь расскажу, каков был твой план? Ты добился бы встречи со мной и - отключил бы меня тут же. Временно. Или наповал, иначе бы не смог. Затем постарался бы вызвать капсулу - потолки в главных залах высокие, да и оконные проемы достаточно широки, вот почему тебе встречу устроили еще на подходе, в коридорах - и мы вдвоем исчезли бы в воздухе на глазах у ошеломленной толпы придворных. Это уже прямое вмешательство - но даже на это ты бы пошел, чтобы добиться эффекта "дурного знамения". Правильно? Это было не совсем правильно - но лишь в том смысле, что столь детально разработанный план у рейдера не сложился. Говорить об этом, конечно не стоило. Пожалуй - вообще ни о чем не стоило говорить. - ... А потом, конечно, последовало бы еще несколько знамений, достаточно зловещих и недвусмысленнных. К примеру, исполненный ярости Пернатый Змей, во гневе сокрушающий им же посланнвй лук витками своего тела - так, как удав сокрушает кости жертвы... Такой сон, одновременно приснившийся всей жреческой верхушке, был бы истолкован вполне однозначно. Особенно после моего исчезновения... Так? - Так - ответил рейдер. Молчать тем более не имело смысла. - Ну, разумеется... Вот почему я даже сейчас не спешу оказаться в пределах твоей досягаемости. - Как ты меня вычислил? - Это не секрет. Никто из хронопроходцев ни при каких обстоятельствах не расстается с кассетой. У меня она была замаскирована под глинянную свистульку, у тебя - иначе, но все равно такая маскировка ... Это не вызывало подозрения среди теночков, но я ведь не всегда теночком был. А вот как Ты меня найти сумел? - Не скажу. - Сказал бы, будь я и впрямь теночком. Впрочем, и так знаю. Кто-то из воинов, на празднестве бывших, о тайне забыл. Детишки... - А кто же ты теперь, как не ацтек? - слово это рейдер подчеркнул, вложив в него дополнительную долю оскорбления - и кожей почувствовал, как опалила его ненависть стражников, стоящих за спиной: только это слово они и поняли. - Прекрати паясничать. Ладно? - горькой усталостью веяло от этих слов. Нелегко историку превратиться в обьект истории, индейца ХVI-го века. Все вопросы он уже себе задал и ответ на них сам себе дал, душу свою пополам разрывая. Не рядовому - спасателю (или рейдеру - кто он теперь?) разубедить в правильности выбранного пути, но тяжела эта ноша, тяжела... - Так кто же ты сейчас, как не ацтецкий сановник, распоряжающийся Солнечным и Лунным храмом, жрецами, воинами, слабовольным императором? И чего ты хочешь добиться? Отразить атаку испанского льва во имя орла ацтецкого? Не стоит ли один другого, в их теперешнем виде-то? И сам ты лучше ли ты любого из жрецов, конкистадоров или инквизиторов? Твой, а теперь и мой датчики... Сам ты их вкладывал в грудь жертве либо поручил кому-то одному из своих рабов, например? А может, и резал - тоже сам, собственноручно?! Отчаянье, гнев, бессилие - все смешалось в этом всплеске. Он даже не помнил, на каком языке говорил...Не говорил - орал. Уж не на ацтецком ли? Теперь и его собеседник тоже говорил клокочущим от ярости голосом. Но нет, все-таки не ярость пробивалась в нем, а та же горечь, тярское напряжение. Трещит мысленная плотина, напор бешенный сдерживая. - Отвечаю тебе по порядку, если ты услышать способен. Нет, не слилось мое восприятие мира с таковым у теночков - пока не слилось, а жаль, надо воспринимать чужую культуру, как она есть, к себе не подгоняя, можешь ты это понять?! А лев - лев хуже орла, многократно хуже! И ты сам это знаешь, благо подготовку проходил. Не сравниваю я число жертв - но ведь несравнимо оно! Пустыней ляжет долина Анагуак да и вся Центральная Америка, даже земли тех племен опустеют, что уже перешли под львиную лапу, выбрав рабство вместо гибели. Не ляжет теперь! Вот и отает - чего я хочу добиться. Хочу я, чтобы мастера, устроившие вот это аккустическое чудо, не были убиты, проданы в рабство, не сгнили от "огненной воды" или простых, заурядных болезней, к которым у них нет иммунитета. И быть может, цивилизация, которая взойдет при таком обороте, не сумеет безразлично смотреть, как гибнуть люди в иных хронопластах... Оба они недолго замолчали , понимая бессмысленность спора. Все равно никому никого не убедить, оба в своей правоте уверены, каждый из них нанизан на извилистое древко проходящего насквозь копья Пути, собственного выбора. Но понимали они и то, что вскоре спор продолжат все же. Просто для себя. Просто - потому что не с кем им здесь спорить об этом, кроме как друг с другом или с самим собой. - это "акустическое чудо", звуковая линия - что она соединяет? Алтари? Точнее уж сформулируй - жертвенники. И не на этом ли жертвеннике после игры в мяч... - Да, на этом. Капитан победившей команды обезглавливает капитана противника. Но не путай дикость с жестокостью.- (и дрогнул рейдер: это была его мысль) - победитель и сам для себя при проиграше иной судьбы не ждет. У нас теночков, много грехов, одного нет: лицемерия, нет двойного стандарта. И когда дорастут наши потомки до высшей гуманности - а теперь будет у них шанс дорасти.- Они не смогут отстраненно смотреть на боль и гибель других людей, других цивилизаций. Не смогут посылать туда наблюдателей с чисто научной целью, чтобы не спасти, а узнать. Насладиться чужой агонией, обратить ее в знание, поглотить их, как пищу, как живое трепещущее мясо... Трупоеды. (Последняя фраза вызвала в памяти рейдера совсем иные, недавние события столь яркие, что их пришлось тут же погасить, дабы не утратить над собой контроль). - Вот и ответ тебе, чем я лучше любого из жрецов. А чем лучше ты?! Да, я не спасаю всех, кого мог бы спасти - не спас и двоих, чьи тела были выданы за наши, за мое и за твое. Но я спасу многих, вы же - никого. А погибшие... Те двое не на жертвоприношение были обречены - на казнь, причем за преступления страшные. Из-за меня здесь никто дополнительно не погиб, не был искалечен. И снова оба молчали долго, силы свои исчерпав. - Ты не первый, кто совесть свою одолеть не мог. Но первый из тех, кто одолел совестью разум. В конце концов, не можешь - уйди! Знал ведь, на что шел... На этот раз алтарный камень отвечал еле слышно, шепотом лиственным. - Я не ммогу уйти... Я здесь. И здесь меня - двое. И крик надрывный: - Имя? Имя мое помнишь?! Тишина, колокольно звенит в ней почти неразличимый для уха писк летучих мышей, на ночную охоту вылетевших. Да, уже ночь наступила. - Имя мое Сальвадор Бойрель. Бойрель, пехотинец из Кастильи, один из спутников Кортеса. Он оставит мемуары, именно из них историки прошлого узнают подробности гибели Теночтитлана. А историки настоящего - из моего отчета должны были узнать! Ну, и не узнают теперь, не будет этого настоящего. - Это твой... - Да. Прапрапра - двадцать восемь раз - прадед. Сохранилось семейное предание, документы... А главное - видел я его. Специально слетал на мимикрино в Капы Саы - Антонио. Как в зеркало смотрел, даже страшно фамильные черты через десятки поколений. То ли вздох донес алтарь, то ли смешок, то ли шелест одежды. И - тишина А вот такого не бывало ни разу. И тут рейдер ничего не мог сказать. И никто из рейдеров прошлого не нашелся бы, что сказать... Пласты Времени, в которые уходят разведчики, достаточно удалены от их собственного пласта. Свой этнос, свой регион иногда еще можно распознать при таких перемещениях; свой род - нет. Как поступить, если в глубинах Хроноса повстречал самого себя? Пусть и в обличье одного из своих предков...Ясно - как следует поступить. Никак. Ничем твой генотип, пусть даже повторенный дважды ( пусть даже на уровне общего сходства) не заслуживает особого внимания. И семейные предания тоже ничем не лучше всех прочих преданий, которыми полон Хронос. А в данном случае - выбор был сделан не такой, как СЛЕДОВАЛО. Но такой, как был сделан. И нет ему аналогов. (Даже тот один-единственный случай, о котором передавались легенды, дошедшие из эпохи рейдеров в эпоху спасателей - аналогом не является. Там, по слухам, кто-то из разведчиков тоже встретил "самого себя", но на ином уровне: не предок, а двойник. Не Рок, а совпадение. И с этим двойником они то ли обменялись ролями, то ли еще что...Какая разница! Все там иное было: степень необратимости, степень вмешательства...) Бойрель, один из конкистадоров. Один из немногих, кто оказался достаточно умен, чтобы не только убивать и разрушать - но и осыслить. И достаточно грамотен, чтобы не только вспоминать - но и записать воспоминания. Его "записки" остались неизвестны современникам. Лишь в двадцатом веке (или даже в двадцать первом? Во всяком случае, до овладения ключом к Хроносу) были они обнаружены в одном из архивов. И потрясли исследователей своей полнотой, детальностью, кровавой убедительностью - так, как потрясает полотно великого художника рядом с набросками середнячков-ремесленников. Даже экспедиции в тот хронопласт, где он сейчас находился - сначала разведовательные, потом исследовательские, а теперь вот и спасательные...даже они сохранили что-то от того давнего потрясения, уже относящегося к Истории... Как-то весь этот проект назывался ...чуть ли не "По следам Бойреля" - странное, неуместное название допустимое только в книгах для подростков. А за происхождением отправляющихся в Хронос - кто следит? Никто. Это один из "незадаваемых воросов" - а таким ему быть и впредь, чем бы ни закончился этот рейд. Может быть, улыбнулся кто-нибудь такой странности: и фамилия совпадает, и даже имя - а может без улыбки принял этот факт. Имя же его в переводе с испанского означает... - Имя его и мое - Сальвадор - переводится как "спаситель". Ты - спасатель, я - спаситель... - Почему? - Потому что один Бойрель разрушил, другой - спасет... Разные пути есть для спасения. Я выбрал - простейший. Без перемен, пришедших извне: сами разберутся, сами переменят... - Поэтому... - Поэтому - не лошади, не обработка железа, не огнестрельное оружие, тем более... Чуждо, не приживется сразу - а времени ведь у меня мало... Ни времени, ни Времени. Да и заметят спасетели-согладатаи вроде тебя... Извини. Принцип действия - вот что такое арбалет. Не сложней, чем те устройства хитроумные, с помощью которых теночки глыбы весом в сотни тонн на вершину теокалли возносят. Не многим трудней в изготовлении, чем обычный лук: стали нет - но то же упругое дерево, костянные накладки, сухожилия,- и сила удара почти равна образцам европейским. И теперь, в "ночь печали", что уж не за горой, не беспорядочная орда кинется в атаку на моего прадедушку и иже с ним. Встретит их залп стрелков искуссных, хорошо обученных, с оружием, мощностью не уступающим ипанскому, а числом переходя в сотни раз.

* * *

Да, он все продумал. Безумец он или гений, но план его гениален именно, гениален в своей простоте... Нечего возразить. И не зачем. И не хочется возражать. Но тут что-то шевельнулось в мозгу, воспоминания пробуждая. "Я-циу" - и качнулся демонстративно посох-костыль... Носильщики, скрывающиеся в храме, обезноженные тела на его задворках.." из-за меня никто дополнительно не погиб... не искалечен..." - Ты глупец, друг мой. Быть может, ты не плох как историк, но узки твои знания. Костяные накладки, сухожилия деревянной дуги - откуда? ПАуза недоумения. - Вот это-то не все ли равно? Лама, медведь, ягуар... бизон, в конце-концов... Мало ли четвероногих! - Мало, Спаситель, мало. Лама - южнее., бизон - севернее, а мыслимо ли в короткий срок добыть должное число хитрых, свирепых, скрытых хищников вроде ягуара? То, что нет и аутеков охотничьего промысла - кроме мелкого и животноводства - кроме мелкого же, ты должен был знать, хоть ты и не биолог. И тем более ты должен был знать, как ацтеки, да и соседние племена, эту проблему решают! (Снова шевельнулись сьрахи. Теперь рейдер знал, на каком языке он говорит: на ацтоковом. Понять - то есть постигнуть смысл его речи - охранники, конечно, не смогут, но опасно по-ацтцки ацтека ацтеком называть. Пока что они сдержались, как и в прошлый раз; однако не всегда воины-ацтеки... теночки повинуются даже строгим приказам, призывающим их к сдержанности). - ...Так что усли до сих пор не понял, сейчас знай: раз единственное доступное мясо здесь - человечина, то и... Рейдер не договорид: незачем. И собеседник его, друг-враг, спасаемый. Спаситель и губитель - все воедино - тоже молчал. Но уже не недоумение слышалось во вновь повисшей паузе, а ужас, отчаянье, горе - если может что-либо слышаться в тишине. - Ты хочешь сказать...- наконец, прервалось молчание. - Нет. Очень не хочу я этого говорить. НО лишь единственная кость здесь обладает нужными параметрами. Не прицы же, которых здесь разводят, не собаки и не морские свинки, которых тоже разводят здесь... Бедренная кость человека. Да и то на один лук арбалет ный - не менее двух таких костей пойдет. Снова пауза. - ...Не четвероногие поставляют тебу материал для борьбы с твоим пращуром. Двуногие. Лишаясь одной ноги, как племя циу - особая подать на них наложена от твоего имени, пусть и без твоего ведома - "налог телом", на всех, кроме, может быть, тех кто непосредственно в армии ацтецкой... теночской служит. Или лишаясь обеих ног вместе с жизнью. Жертвоприношения. казни, "войны цветов" - неужели ты не замечаешь, что все это в последнее время приобрело куда бодьшие масштабы, во многом затеваясь специально для того, чтобы получить священное оружие? Неужели ты не понимаешь этого, Спаситель?! Или именно так, именно таким образом ты ведешь свою паству к вершинам гуманности, к отказу от двойного стандарта?.. звенят, перекликаются в тьме мышиные эхо-сигналы. И вдруг еще какой-то странный, дребезжащий звон прорезает ночь. Не сразу рейдер понял, что доносится он не из пространства между храмами, а из его храма. От алтаря-жертвенника. Со звуковой дорожки. Это бьется о зубы край золотого бокала, удерживаемого в дрожащей руке. Там, в храме Солнца, Бойрель, захлебываясь, пил из кубка ледяную воду. Потом этот бокал с силой ударился о жертвенник - по звуку было слышно, как промялась его скорлупно-тонкая стенка. (Готовясь вывозить добычу,солдаты кортеса плющили драгоценные кубки. Не из хрестианской нетерпимости к языческим украшениям - просто для удобства. И уж конечно, пехотинец из Кастильи, Сальвадор Бойрель-старший, не отличался в этом от других. Но не дрожала тогда его рука. А если и пил он из таких кубков - то едва ли воду...) - Говоришь циу? - мертв был голос, так может говорить человек, насмерть сраженный в бою, но еще не заметивший этого. А сказано это было не на языке теночков - на интерлингве. Знак принадлежности к одной касте. Они - и все другие. - Циу. Кузнечики. - Я отправляюсь туда сегодня, прямо сейчас. Жди меня здесь.

* * *

"Жди меня" - как будто он был волен делать что-то иное. Звуковая дорожка донесла шорох одежды, шаги, невнятные слова команд. И тишина. Храм Солнца опустел. А он остался в храме Луны. И ни слова не было сказано о том, чтобы освободить его от веревок, Или снять стражу. И, конечно, не был отменеи приказ, вменяющий стражникам зарубить пленника тут же, на месте, если он попробует освободиться сам. А ведь когда они вновь перешли на интерлингву, он было подумал... Но не освободил его Сальвадор Бойрель-второй. Возможно - потому, что слишком силен был нанесенный ему самому удар, только и хватило ему остатка сил, чтобы тут же, немедленно страшную догадку проверить. Или слишком велико желание исправить, изменить то, что было сотворено его предком - вопреки всему. Или просто слишком И тогда, значит, не Бойрель он - а по-прежнему Тлакаэлель Шокойоцин. И должность его - тлатлокаталлек. Старший слуга тлатоани. И пленников его охраняют воины-тельночкалли. А единственный путь эти пленникам - на теокалли, пирамиду-жертвенник. Найдется ли в этом ряду хоть одно слово, не начинающееся на "т"? Или же - Только Такие Термины у Теночков? "Очень смешная шутка. И главное - до чего же своевременная..." Если же серьезно - то эти воины, скорее всего, из числа не "тельночкалли", а "кальмекак". Бойцы наивысшего ранга - особо тренированные, особо доверенные... "ТОже на редкость своевременная мысль.." Ночь. И тлеет фитилек над масляной плошкой, освещая трех воинов-стражей. Кальмекак ли они, тельночкалли - все равно. Вот уже который час стоят они неподвижно, как статуи, одинаковые в боевой расраске... Нет, не совсе. Эти двое по краям - они действительно одинаковы, раскрашены неотличимо друг от друга, а средний... И прежде чем рейдер успел додумать эту мысль, стоящий посредине воин коротко махнул своим мечом, рубанул налево-направо, сливая два удара в один. Одновременно, без единого звука упали его соседи, отдав свою кровь алтарю Луны. Затем стражник опустил оружие. - Я - циу.- сказал он. Раскраска его была сходна с ацтецкой ото лба до пояса. И на правой ноге тоже неотличима. Но вдоль левой ноги шли белые полосы, изображающие кости скелета. Бедренная кость была прорисована особо тщательно.

* * *

Охрана, конечно, имелась и снаружи.Но рейдер ее так и не увидел. По краеней мере - живой. А те трое из стоявших снаружи воинов, которых он все-таки увидел живыми, уже не считали себя его охранниками. Телохранителями - да, может быть... Все свершилось почти мгновенно. Насколько томительно было недавнее ожидание - столь же стремительно развивались события сейчас. Не обращая больше внимания на пленника, ин-циу повернулся к расположенной за его спиной двери и вдруг заговорил-запел что-то. Странный язык его не походил на язык ацтеков. Рейдеру он был незнаком тоже. Песня длиласть недолго и закончилась странно, оборвавшись на полуслове. В тот же миг из-за двери донеслись звуки боя. Да, несомненно, там происходила схватка вооруженных людей - страшная, безжалостная ... и тоже недолгая. Потом - звук открываемой двери. Трое ворвались внутрь храма. Тоже воины, тоже с окрававленными магуавитлями в руках. На левой ноге у каждого - скелетная раскраска. Это - тоже циу. Ворвались сюда не как враги. Трое вновьприбывших "кузнечиков" знали все. Они знали все уже в тот миг, когда оборвалась песня, исполненная их соотечественником. Песня-сообщение, песня-информация, содержащая рассказ о всем том, что он здесь услышал и что понял из услышанного. Песня-боевой клич, заставляющая воинов циу обрушить мечи на своих товарищей ацтекоа, с которыми они только что стояли рядом, вместе охраняя неведомого пленника, врага Теночтитлана, врага детей Теноча... Кузнечики о чем-то переговорили между собой - быстро, на все том же щебечущем языке, действительно похожем на стрекот насекомых. Потом те трое, забросив щиты за спину, убежали во тьму. А храмовый страж склонился над рейдером и лостал из-за пояса нож - не убить, а разрубить путы. И был он очень удивлен, поняв, что рейдер уже от них избавился. - Ты - первй из известных мне, кто смог развязать жреческий узел... Он не стал объяснять циу, что не развязывал плетение, а, расслабив суставы кисти, протащил ее сквозь ремень. Были темы и поважнее. - Охранники - это все? Почему так мало? - Был отряд в шесть с половиной сотен - все отборные, из телохранителей самого тлатоани. Но тут же разбрелись они по домам, как только Советник Шокойоцин ушел со своей охраной. "Это похоже на правду. Именно так сплошь и рядом поступают здешние войсковые отряды - даже если есть у них четкий приказ, но отлучился тот, кто отдавал его..." - Большая охрана у него? - Большая...- усмехнулся воин храма,- Но лишь треть из нее - ацтеки по крови. Есть тотонаки, даже из тласканцев кто-то здесь затесался... - Циу? - Да. И циу... - Что будем делать теперь? - Сейчас наши вернуться, тогда и выясним, что делать теперь. А пока оденься, брат... Воин храма был невозмутим, переступая через тела тех, кто лежал за порогом храма, хотя среди них наверняка были и циу - не могли же теночки даром свои жизни отдать. Рейдеру тоже невомутимость далась легче, чем он мог себе представить еще день назад. (День ли? Может быть, два-три...) Оружие он взял сразу -магуавитль и "лук Кетц-алькоатля" (все здесь были с арбалетами, но не успели пустить их в хход. С одеждой пришлось повозиться. Из своих носимых на поясе запасов храмовый страж выделил ему каменный флакон с краской - и он нанес на открытые части тела нужное количество полос и пятен.Потом они вдвоем при лунном свете искали на лежащих одежду, поменьше незамазанную кровью. - Вот с этого, пожалуй, возьми, брат, Он ниже тебя ростом, но по вещам остальных сразу видно, что они были убиты. Плащ и набедренник удалось надеть без труда. Но панцирь - хлопково-кожаный нагрудный жилет - и впрямь оказался мал. Между тем, грудь прикрыть важней, чем бедра... Во всяком случае, ее левую сторону. "Придется снять повязку, иначе никак. Самому бы кровью не истечь..." Снял - и замер в ошеломлении на свой бок уставясь. - Брат! Что с тобой, брат? Он достаточно понимал и в ранах и в их лечении. Разрез слева от грудины не был свежим: там уже образовался рубец, хотя боль и нопоминала о себе. - Скажи мне, брат... Какой сегодня день? ...Воин храма вздернул брови: - Восьмой ахав четвертый кан. Тростник, эпоха науа. Зачем это? Это значит... Рейдер не сразу сориентировался: воин циу использовал смешанную датировку, уже частично устаревшую - но, видно, еще в ходу у периферийных племен. - Сколько я был в храме Луны, брат?! - Да долго уж. Четыре круга дней и еще два дня. Тебе давали дышать испарениями настоя из листьев коки и сонного дереТолько сегодня... Больше сорока суток! Успело срастись рассеченное ребро. Успел Тлакаэлель Шокойоцин вновь создать иллюзию гибели - его и своей. На этот раз успешнее, поскольку не был он сам скован болью и мог все сделать самолично. Прибыл очередной спасатель и вернулся назад, исполнив печальный долг. И успел за это время кортес войти в Теночтитлан.Уже пленил он Моктесуму, уже вышел тот в жалком страхе на крепостную стену, умоляя свои войска разойтись, не подвергать опасности его драгоценную жизнь - и был смертелшьно ранен стрелой и камнем. (Не арбалетная ли стрела настигла его?) В данный момент конкистадоры осаждены в дворце Моктесумы - там, где так глупо попался он вчера,,, не вчера - почти полтора месяца назад. С мужеством отчаянья ведут они оборонительные бои, кладут сотни ацтеков на одного испанца. А может быть и не сотни на одного - если бьют по ним арбалетчики. Впрочем, скорее всего, арбалетчиков приберегут до завтрашней ночи. Завтра... Завтра осажденные пойдут на прорыв. И наступит "Ночь печали", ополовинившая войско Кортеса. Но при нынешней расстановке сил ее правильнее будет назвать "Ночь горя". И не по силам остановить это одному человеку... Резкий, частый перестук ног, тяжелое дыхание - но храмовый страж спокоен. Это вернулись циу их тех троих, что недавно убегали куда-то. Они кричали что-то еще на бегу. Страж храма прислушался - и вдруг заспешил: - Ну, пора тебе уходить, брат. В Тласкалу ты не пробьешься - и не надо тебе туда. Ты ведь не оттуда на самом деле? Иди лучше к нам, в Циуаль! "Почему бы и нет? Почему бы и нет, уж теперь-то... Нодо ведь мне куда-то идти..." - Да, иди к нам, брат! - подхватил один из вернувшихся.- Уж у нас тебя примут... Может быть в пути ты еще догонишь отряд Шокойоцина. Я даже думаю, Что ты его догонишь! - Лучше мне с ним не встречаться.- сказал рейдер, хотя ему было уже все равно. Да и рейдером он себя больше не ощущал. - Думаю, встретиться с ним ты сможещь теперь совершенно без опаски,.снова подал голос страж храма.- Ты же видишь - вернулись двое из троих. Третий, сбросив доспех и ооставив оружие, бежал теперь налегке. Скоро он догонит отряд врага нашего, погубителя нашего. А догнав - споет песню. - Песню? Да - такую, как я пел. Ты уже знаешь, как это бывает... Надеюсь, Тлакаэлеля не придется убить в схватке и его доставят в Циуаль живым. Тогда - он позавидует мертвым... - Я знаю. Да. я пойду в Циуаль! Расскажаи, как найти туда дорогу - такую дорогу, которой не минует враг ваш. Воин храма рассказал. И показал направление. Как только он закончил объяснять - циу вновь заговорили между собой на своем языке. Нет, не разговор это был и не песня, а какая-то детская считалка - с ритмом и с рифмой. Страж храма уставил палец в грудь себе, второму, третьему, снова себе... Тут считалка и кончилась; он скривился - видно, проиграл. - Прощай, брат - сказали двое из троих тому, кто совсем недавно считал себя рейдером. Прежде, чем он успел что-либо понять, они опустились на колени, а воин храма стал между ними. И, как было это совсем недавно - ударил влево, ударил вправо. И покатились две головы. - Что ты сделал?! - Нет, это ты сделал, тласкаланец! - Воин храма попятился вверх по лестнице. Теперь он говорил. Уже из зала с алтарем - звуководом.- Ты, а не мы, убил весь караул и бежал. В столице немало наших соплеменников; многие из них - на одной ноге. Они не успели уйти далеко - а мы не хотим, чтобы они и головы лишились. И так злы ацтеки, что много юношей ушли воевать против них к Бородатому - и - Белолицему. Тут еще о Шокойоцине завтра весть прийдет... А так - только один из стражи исчез; не обратят внимания. Удачи, тебе, брат. Прощай. Лезвием все того же меча он провел себе по горлу - и рухнул возле алтаря.

* * *

Да, все это произошло мгновенно. И дальнейший ход событий тоже был мгновенным. Но мгновенность - относительна в смире, где самым быстрым средством передвижения служат человеческие ноги. Мысль у него была одна: догнать ушедший отряд. Догнать егшо раньше, чем это сделает стражник из племени циу - тот, чьего имени он так и не узнал. Но циу отправился в путь раньше и дорогу знал лучше. И не имел он на теле раны, пусть даже и поджившей. И не провел сорок два дня под действием наркотического зелья, превращающего мускулы в тряпки... К полудню спасатель - да, именно спасатель - понял, что взялся за дело себе не по силам. Но он продолжал идти. Бежать сил уже не было. Идти, по правде говоря, тоже, но он - все-таки шел, пока... Пока не вышел на место схватки. Усталость его была столь велика, что он не сразу понял, что это место схватки. А потом - долго не мог понять, что за схватка тут имела место. Хотя чего уж понятнее... Убитых было около десятка. Экскорт? Вероятно, экскорт плюс носильщики. Носилки - опрокинутые, изрубленные -вот они. На таких носилках путешествуют видные жрецы или чиновники, приближенные самого тлатоанни. Нынешний тлатоани - убит. Жрецам и чиновникам сейчас - не до путешествий. Пожалуй, кроме одного... И этот один собирался быть в пути именно сегодня. И именно в Циуаль лежал его путь - туда, где ни в коем случае нельзя ему появляться.А НУЖНО было ему быть - в Теночтитлане. Нужно ему было направлять осаду дворца, не давая осаждающим с наступлением темноты просто разбредаться по домам на ночлег - так, как разошелся отборный отряд числом в шесть с половиной сотен, сосредоточенный рядом с храмами Солнца и Луны. Нужно было расставлять выученных им самим стрелков-арбалетчиков на нужных же позициях. Нужно... Много, что нужно было. (...Среди погибших - ни одного со скелетной прорисовкой на левой ноге. Не был убит ни один циу, столь внезапно они напали - либо не оставили они своих убитых в общей куче, благо на Циуаль это дорога и циу здесь больше, чем кого-либо еще... А может быть, все же не было их в охране - значит, есть надежда, что не та это охрана и чиновник, значит, не тот...) А вот он сделал не то, что нужно - а то, что нельзя. Вопреки тщательно взлелеянным планам. Вопреки безумной попытке переменить историю. И даже вопреки надежде, что один Сальвадор может спасти то, что другой губил). "Все равно бы не спас. Да и велика цена за спасение... Молчи уже!" Всех мертвецов спасатель рассматривал быстро и почти равнодушно: притерпелся. Ему нужно было только одно тело. Или - его отсутствие. "Если его еще можно узнать..." Он нашел его под перевернутыми носилками. Его действительно можно было узнать. И это было странно. Впрочем, живым его спасатель и не видел никогда только на карточках. В том, прошлом бытии они не были знакомы. В этом площадка для игры в мяч разделяла их. И сумрак. И вражда. Наверно, все произошло очень быстро - скорее всего, вопреки желанию нападавших, наверняка вопреки их желанию. Или ненависть их оказалась слишком сильна чтобы длиться долго. Или им что-то помешало. "Надеюсь, его доставят в Циулаль живым. Тогда - он позавидует мертвым..." Во всяком случае, эта участь его миновала... Хотя - не исключено, что он бы принял ее как искупление. Похоже, он даже ту участь, что его постигла, как искупление принял. Не видно при нем оружия, хотя вокруг его конвойных оружие разбросано - порой изломанное, разрубленное, лежащее там, где его выпустили из рук... И из лиц - тоже лишь одно лицо спокойно, без сохраненной смертью гримасы ярости, ненависти или боли. Его лицо.

* * *

А еще спасатель с некоторым удивлением и даже почти испугом обнаружил: он сам тоже абсолютно спокоен. Спокоен, хотя его мир рухнул. Не только ему нет туда возврата - но и некуда возвращаться вообще. Спокоен, хотя только что он убил (он, он убил - без него не обошлось: задание выполнил "рейдерское"... единственного человека, который был рядом из того же мира, что и он сам... Который вообще способен здесь понять, что это такое: разные миры... Спокоен. Потому что теперь его мир - вот этот, тот что перед глазами. И мир этот надо принимать, какой он есть. И душа его - не разделена.

* * *

Вдали, почти у самого перевала виднелась группа людей, медленно бредущих по горной дороге. Что-то в них показалось ему странным. Он присмотрелся. Не просто медленно - а трудно ковыляли они. Во всяком случае, многие из них. Умостив под мышкой рогульки костылей, выбрасывали вперед ногу (одну? да, одну ногу...), делали шаг, перемещали вес на новую опору, вновь подтягивали костыль... Толпа шла из Теночтитлана. Это - циу. Они бегут. Если можно так сказать про одноногих. Их оповестили: недаром сперва в темноту канули все трое стражников. Двоим нашлось с кем переговорить до возвращения, одному - до начала погони... Кузнечик сделал свой выбор. Но если даже кузнечик думает, что его выбор - рабство, он ошибается. Его выбор - гибель. Никто не слышал о племени циу, не нашлось ему места на карте будущей Мексики - даже такого места, как имеет тоже сделавшая свой выбор Тласкала. И если все же в этом мире Циуаль уцелеет - то лишь потому, что имеет шанс уцелеть долина Анагуак. И еще одна группа видна на той же дороге - но гораздо ближе. И передвигается она быстрее. А главное - в противоположном направлении. Слитный отряд воинов ровной трусцой пробежал мимо, не обратив никакого внимания на стоящего в стороне одиночку. Воины спешили в Теночтитлан. Вряд ли они могли поспеть в него до ночи - но именно ночью испанцы пойдут на прорыв. Это был другой выбор. (Вероятно, такой отряд и вспугнул в свое время воинов циу, заставив их торопиться и не позволив собрать ни доспехи, ни вооружения побежденных). Взятое еще в городе, в храме Луны оружие он почти сразу и бросил, когда обозначилась медлительность его хода и боязнь опоздать. Сейчас он вновь выбрал магуавитль с наименее выкрошенным лезвием, поднял с земли арбалет... Многие здесь были с арбалетами, но почему-то не пустили их в ход... Он спешил вслед за воинами. Он спешил в Теночтитлан, надеясь успеть к ночи.

* * *

Да, наверно они пошли на прорыв. Вначале это не было даже прорывом, а просто отходом. И действительно - с бешеннной яростью штурмуя их укрепления весь день, на ночь индейцы даже не выставили посты! Но при преодолении второго рва со всех сторон раздались крики, и у третьего их уже ждали. Впереди шли испанские латники, прорубывая дорогу сталью. Их было немного; и не у каждого из них латный доспех был полный. Сзади и с боков, замыкая строй четкими рядами, уставив копья в прорези щитов, шагала бесстрашная тласкала. Не Тласкала-город - тласкала-племя. И еще несколько племен помещалось в рядах тласкаландцев, но - вразброс по причине своей малочисленности. Где-то среди них были и черные от ненависти и бешенства воины циу со скелетной росписью на левой ноге. Но ни Сальвадор Бойрель, ни кто иной из конкистадоров-хронистов не заметили их. Не до того им было. (Даже заметив - вряд ли бы заинтересовались деталями боевой раскраски...) Ждали их теночки на берегу. Ждали - стоя по пояс в воде. Ждали в пирогах, подплывающих по каналам. И бросились разом - меча камни и закидные ремни, ударяя магуавитлями плашмя - деревом, но слезой Иш Таб, даже с голыми руками кидаясь на стальные клинки. Но ни одна стрела не сорвалась с тетивы. Только тяжелые стрелы испанских арбалетов порой с шипением вспаривали воздух. Всего этого, однако не видел единственный арбалетчик, стоящий на ацтецкой стороне рва. Он только озирался удивленно в поисках кого-нибудь с "луком Кетцалькоатля". Не нашел - но перестал озираться и изготовил к стрельбе свое оружие. Четверка ближайших к нему воинов - спереди, сзади и с двух сторон удивленно следили за его действиями. А потом они услышали его слово, показавшееся им бредом безумия. - Мир тебе, Сальвадор Бойрель,- сказал он - Прощай и прости... И взял на прицел ближайшего из латников. Палец прижал спуск. Того, кто целился, толкнуло в плечо. Того, в которого целились, ударило в грудь, снося с мостков. Это не был ни Бойрель, ни Кортес - а лишь безвестный ратник... И был он все равно обречен, так как в следующий момент под тяжестью закованных в сплошные латы солдат на куски развалился переносной мостик, сбрасывая в воду всех, сражавшихся на нем. Сейчас он падал, падал - но еще не успела остановить сердце стрела, пронзившая грудь вместе с кирасой, не успела остановить дихание вода, сомкнувшаяся над его шлемом; он еще был жив и даже пережил своего убийцу. Потому что в следующий миг двое из четырех окружавших стрелка воинов одновременно ударили его своими мечами - обстдиановыми кромками, не деревом - и перед глазами у него словно вспыхнул яркий свет.

* * *

Он так и не узнал причины этого. Так он и не осознал - на уровне чистой информации это было ему известно сколь притягателен для ацтеков пленный, и чем более великий воин он - тем неизмеримо растет его ценность как пленника, приносимого в жертву - а не как убитого на поле брани. Он не понял - хотя и опять-таки знал на уровне информации - что теокалли с обагренным кровью алтарем неизмеримо ценее столь же политого кровью поля битвы, а вкушение жертвенной плоти - священнодействие, а не насыщение желудка. И не кому оказалось "поторопить" ацтеков, как невольно "поторопили", должно быть они циу. И сгинул оттого "лук кетцалькостиля", не сохранился в памяти - как святотатственное, убиващее оружие, которое против великих воинов употреблять нельзя, а против заурядных - незачем.

* * *

И поэтому он так и не узнал, что его мир все-таки сумел уцелеть. Впрочем, обрадовало бы его такое известие - другой вопрос. Совсем другой.